Война кланов. Охотник 1 бесплатное чтение

Том первый

Попадание в «Войну»

Что-то сегодня жарковато. Меня даже прошибает пот, пока добираюсь до общаги, неся в пакете бутылочку пивка и два «Дошика». Сперва хотел взять нормальных пельменей и устроить себе пир от пуза, но взгляд упал на стеллаж с катриджами видеоигр и…

В общем, теперь я счастливый обладатель катриджа Сеги с завлекательным названием «Война кланов» и возможный обладатель язвы желудка. Хотя, у студента в «топке» всё сгорает, поэтому я не особенно переживаю по этому поводу. Зато, сегодня до вечера мне есть чем заняться, а там намечен крестовый поход на «посвящение студентов». А вечером веселье и разгул…

Мимо нашей вахтерши Зинаиды Павловны я прохожу с видом ужасно занятого человека, который вдруг нашел карту с указанием клада и теперь думает – когда же отправиться на поиски? Хорошо ещё, что пакет непроницаем, а то не исключено появление коменданта с нравоучениями по поводу распития спиртных напитков – с неё станется.

– Саша, чего у тебя такое лицо? В туалет хочешь? – слышу я от неё, пока забираю ключи.

– Да нет, погода хорошая. Вот и радуюсь, – я стараюсь сделать улыбку как можно более радостной и искренней.

– А чего домой не уехал?

– Да сегодня же посвящение. Как я уеду?

– Если придешь пьяный, то будешь ночевать на улице, – пригрозила вахтерша.

– Не-не-не, я же вообще не пью, – ответил я, стараясь не сильно отсвечивать пакетом.

– Ну да, рассказывай…

Я захожу в свою комнату на третьем этаже и выдыхаю. Можно приступить к культурному отдыху. Со стола на меня уставился серым буркалом-экраном телевизор, взятый у соседей на выходные. Рядом притулилась игровая приставка, пожертвованная другом Женькой.

«Golden Axe 3» уже пройден. «Mortal Kombat 3» заезжен до такой степени, что Шао Кан уже узнает меня в лицо. «Боевые жабы» с двойными драконами тихо курят в сторонке. Пришло время новой игры!

Морда волка, суровое лицо человека и медвежий оскал настраивают на серьезный лад. Я включаю телевизор с приставкой, открываю бутылочку и бомж-пакет. Надо бы заварить, но так влом ставить чайник – с пивасом и всухомятку сойдет. Всё, я готов к серьезным сражениям и офигительным победам.

Катридж вставлен и, после обязательного значка «SEGA» на экран выплывает картинка с арбалетами, оскаленными клыками и когтистыми лапами. Арбалет чем-то кажется мне знакомым. Где-то я его видел…

Поверх картинки проявляется надпись «Война кланов». Суровая такая надпись, не чета ругательствам на заборе. Звучит бравурная компьютерная музыка. Вот умеют же композиторы так накладывать звуки, что аж мурашки по коже пробегают. Заставка пропадает и появляется надпись:

Добро пожаловать в ВОЙНУ КЛАНОВ

Выбери игрока

Чуть ниже появляются три перса – человекообразный волк, мужик с арбалетом и медведь с наручными браслетами.

Ну, я приверженец человеческого рода, поэтому без раздумий жму на мужика.

Пиу-у-у!

Тут же пропадают все написи и на экране появляется… Охренеть что появляется…

Снежные хлопья падают и укладываются среди холодных собратьев на лесной поляне. Свинцовые тучи посыпают так, словно хотят стереть с лица земли черные ветви угрюмого леса.

Тоскливый вой проносится над полем. Пока никого, лишь одинокий ворон ерошится на суку и поглядывает одним глазом. Он и сам не знает, что заставило прилететь сюда, почему щемящее чувство необходимости вытащило из дупла?

Что-то должно произойти… Что-то важное…

На краю поляны вздрагивает ветка. Снег срывается и обнажает сине-зеленые иглы. Из-за деревьев показывается мужчина. Обух топора соскальзывает с ветки, и та кидается обратно, сбрасывая последние комья белой пыли. Герой неторопливо идет по полю, прямо как я на пары.

Ворон приковывает взгляд к одинокому путнику.

Овчинный тулуп распахнут, над человеком слегка зыбится воздух. Скуластое лицо покраснело от ходьбы, на усах и бороде белеют мелкие сосульки. Пар изо рта оседает на околыше меховой шапки. Длинные русые волосы падают за спиной на гладкую черную рукоять. Что это за непонятный отросток и к чему он крепится – птице не удается разглядеть.

Ворон хрипло каркает. В ватной тишине резкий звук раздается громом среди ясного неба. Мужчина вздрагивает и останавливается. Пронзительный волчий вой звучит ближе.

Пришелец кладет топор, тянет из-за спины рукоять, и она переходит в черную прямоугольную рейку. Человек резко дергает за шнурок, и от рейки расходятся два уса. Сноровисто ложится на ответвления тонкий шнурок и под падающим снегом возникает большой охотничий арбалет. На черном прикладе оружия видны багровые вставки, словно пятна крови на потухшей головне.

Герой натягивает тетиву, аккуратно устраивает болт в ложе и опускается на одно колено. Арбалет смотрит в сторону, откуда донесся волчий вой. Человек замирает, лишь парок дыхания выдает в нём живое существо.

Несколько минут ничего не происходит. Ворон вскидывается ещё раз, сбрасывая налипший снег. Птица едва не упускает момент, когда из гущи занесенного орешника вылетает черное тело. По полю стелется зверь похожий на человека и волка одновременно. Мощные лапы выкидывают сугробы снега, среди длинных белых зубов мотается алая ленточка языка, золотые глаза прожигают застывшую фигуру.

Ворон вновь хрипло каркает, и мужчина стреляет…

Карканье ворона заставило его вздрогнуть или вид летящего зверя?

Может и то, и другое, но он промахнулся. Болт проносится рядом с ухом черного существа. Огромный оборотень продолжает мчаться по заснеженному полотну.

Мужчина откидывает в сторону арбалет и сжимает топорище. Фигура человека подается к оборотню, голова втягивается в плечи…

Зверь приближается…

Один взмах лапами, второй…

Бородач прыгает навстречу…

Враги сшибаются в полете и катятся кубарем по снежному полю. Мужчине удается перекинуть через себя существо, и в ровной простыне поля появляется новая борозда. Несколько алых капель прожигают кипенно-белый снег. Зверь вскакивает на лапы и вскидывает морду к серым тучам. В третий раз тоскливый вой улетает под темнеющие небеса. Мужчина перекидывает топор из одной руки в другую. Черный зверь прижимается к земле…

Громовое рычание раздается на поляне. Человек и зверь оглядываются на новый звук. Огромная ель на краю поляны вздрагивает, словно человек, которому кто-то неожиданно гаркнул над ухом. Лавина срывается с раскидистых ветвей, но не успевает последний ком упасть на землю, как из туманной пелены вырывается ещё одно огромное существо.

Неизвестно, кто сотворил его – человек и медведь слились воедино в этом кошмарном создании. Удлиненные лапы похожи на мохнатые руки, на груди спокойно уляжется годовалый теленок, ярость сверкает в крохотных глазках. Лохматый колосс стоит на задних лапах и сжимает кулачищи, каждый размером с улей диких пчел. Человеко-медведь скалится и рычание, напоминающее раскаты обвала в горах, заставляет ворона встрепенуться.

– Вот тебя нам и не хватало! – хрипит мужчина.

Человековолк протяжно воет в ответ на рычание бурого гостя. Медвежьи лапы приходят в движение, огромное тело со скоростью брошенного копья приближается к двум бойцам.

– Не трожь, он мой! – в рыке оборотня-волка прорезается человеческая речь.

– Ещё увидим! – мужчина прыгает на черного зверя.

Волколак двигается так быстро, что на миг расплывается в темную тень. Слегка уйдя в сторону, огромная лапа цепляет бок человека, и мужчина отлетает в сторону как снежинка, которую ребенок сдувает с рукавички. Поднимается туча снежной пыли. Правая рука не выпускает топор, хотя другая прижимается к ране на боку. Мужчина вскакивает на ноги и успевает увидеть, как бурый зверь сшибается с черным.

Два огромных монстра схлестываются в воздухе как брошенные навстречу друг другу каменные валуны. Раздаются шлепки ударов, будто пекарь всаживает кулаки в опару. Клацанье клыков бьет по ушам, скрежет когтей заполняет поляну от края до края.

Ворон поворачивает набок голову, внимательно всматриваясь в действия человека. Тот сжимает руками топорище и приседает на колено. Его слова неразборчиво урчат на фоне драки.

Гром раскалывает серое небо. Яркий зигзаг молнии летит в человека, но тот успевает подставить под него оружие. Металл краснеет, небесный пух падает на кельт и поднимается обратно облачками пара. Человек чуть горбится и начинает приближаться к противникам.

Человекомедведь отшвыривает волколака, и тот сбивает мужчину с ног…

Бородач вскакивает первым и заносит над поверженным оборотнем раскаленный топор…

Черный зверь отталкивается лапами от заснеженной земли, и кельт вонзается между мохнатых конечностей…

Огромная пятерня бьет в ответ. Мужчина отлетает на добрый десяток саженей. Топор остается торчать в заледеневшей корке…

Над топорищем пролетает бурый снаряд, и звери вновь сталкиваются в яростной схватке. Брызги алой крови прожигают дырки в снежном покрывале. Длинные когти впиваются в черную морду, клыки до половины окрашиваются алым. Человековолк не отстает от своего противника, рвет так же отчаянно, стремится не защищаться, а нападать.

Человек достает из-за пазухи несколько острых багровых стержней. Он что-то шепчет, но ворон не в силах разобрать слова за завыванием ветра, рычанием и смачными шлепками. Бородачу не удается воспользоваться иглами, также, как и топором…

Человекомедведь успевает перехватить удар. Он поднимает человека за руку и несколькими движениями вырывает иглы из окровавленной ладони. Заносит лапу, чтобы снести кучерявую голову, но в этот момент зубы волкодлака впиваются в мускулистую ногу, и огромный зверь взвывает, выронив человека…

Ворон срывается с места и поднимается над полем битвы. Видит, как уклоняется от замаха человек, как машет лапами черный зверь, как приседает и отпрыгивает человекомедведь… Битва продолжается долго, трое бойцов вытаптывают широкий круг, увлажняют его кровью.

Никто не может взять верх. Ворон парит и чувствует, как снег прилипает к крыльям и делает их тяжелее.

Наступает короткий миг передышки, когда бурый зверь отшвыривает в сторону волкодлака и отбрасывает человека. Трое встают по краям грязно-алого круга – проведи между ними прямые, получится правильный треугольник. Трое смотрят друг на друга. От усталости дрожат руки, ноги, лапы. В глазах сверкает бессильная злость. Они понимают, что не могут одолеть противников.

– Договор! – хрипло выкрикивает человек.

– Договор! – рычит черный зверь.

– Договор! – грохочет человекомедведь.

Трое сходятся посередине круга. Ворон опускается рядом, но не слышит, о чем говорят трое истекающих кровью существ – их словно окружает хрустальный кокон и звуки не проникают за его пределы.

Ворон мелкими прыжками подбирается ближе и в этот момент человек резко выпрямляет руку. Коротко сверкает багровый всполох, и ворон на краткий миг видит летящую в его сторону медную иглу…

Электрический разряд вылетает из экрана телевизора, и я вижу только вспышку, прежде чем наступает темнота…

Что за хрень?

Это была моя первая мысль и я собирался её как следует обдумать. Но сначала надо осмотреться…

Я лежу на полу, пот попадает в глаза. Щиплет. Ещё и воняет пивом, как будто я упал в бочку с солодом.

Я стираю влагу со лба и смотрю на мокрую ладонь. Ни хрена себе, вспотнул. Или это пиво? Бутылка лежит поодаль и печально пялится на меня горлышком. Половина содержимого на полу.

Вот и попил пивка…

Чего это меня так шибануло? И почему в комнате пахнет горелым?

Твою же мать! Телевизор слабо дымится и горестно потрескивает. Вот и поигрался в новую игрушку… Как теперь перед Серегой с Кирюхой оправдываться?

На прикроватной тумбочке стоит фотография в синей пластиковой рамке. С глянцевой поверхности улыбается девушка, которая так неожиданно ворвалась в жизнь первокурсника и так внезапно из неё исчезла… Тихо забрала документы из техникума и исчезла. Эх, Людмила, Людмила.

Всё! Не хватало ещё расплакаться! Соберись, тряпка! Разнюнился…

Свет на ней не сошелся клином, будут в жизни другие встречи и расставания. Сейчас нужно подняться, оценить ущерб, взять мыльно-рыльные принадлежности и привести себя в порядок. С телевизором попробую разобраться позже. А вот с игрой… Крутая заставка, и ведь озвучка

Гляжу на часы и ойкаю.

Вот-вот забежит сокурсник, так что нужно поторапливаться. Хотя, если придем раньше, то рискуем напиться до начала мероприятия, если же придем позже, то вечер грозит пройти на сухую. «Точность – вежливость королей и долг всех добрых людей» – как говаривал Людовик Великий, а дядька, который правил семьдесят два года, вряд ли фигню какую сморозит.

Всё, почти всё. Оглядываю себя. Вроде ничего. Высокий, плечистый парень с резко очерченными скулами. Светло-русые волосы. Немного кривой нос – память о секции по рукопашному бою. Слегка оттопыренные уши добавляют мальчишеского задора вполне серьезному выражению лица. Не красавец писаный, но и далеко не урод.

Я делаю бедрами известное движение Майкла Джексона – самец готов выйти на охоту. Берегитесь, девчата!

Единственная родственница, тетя Маша, не устает повторять, что я очень похож на отца, только глаза мамины, синевато-желтоватого оттенка утреннего неба. О сходстве я могу судить только по оставшимся фотографиям…

– Ну что, ты готов? – дверь распахивается, и в комнату влетает ураган по имени Женька. – Фу, ну и вонища у тебя тут.

Его приставка как раз и стоит на столе, возле сгоревшего телевизора. Он видит, что я причесываюсь, и пытается изобразить боксера, а мне достается незавидная роль груши.

– Готов, готов, осталось «туалеткой» брызнуться! Это я пытался телек настроить, но там лампа сгорела…

Я уклоняюсь от двух ударов и отвешиваю ему щелбана. В ответ на это огорченный сокурсник исподтишка дает мне пендаля и кидается к столу, где лежит собранная закуска. Хлеб, вареные яйца, зелень и кольцо «Краковской».

– Всё, обожремся и помрем молодыми. Завязывай прихорашиваться, нас батя подкинет. Да и ребята уже ждут. Давай шустрей! – Женька мчится к дверям, я иду следом.

Напоследок окидываю взглядом студенческую комнату общежития, где покоятся три кровати, тумбочки, шкаф и стол с табуретками. Вроде бы всё выключено. Выхожу и закрываю дверь.

В этот момент перед глазами вспыхивает и почти сразу же пропадает надпись:

Твое первое задание:

ВЫЖИТЬ

Пока я хлопаю глазами, надпись благополучно смывается. Трясу головой, но надпись не появляется. Ёкарный бабай, не хватало ещё кукушкой повредиться из-за электрического разряда…

Боевое крещение

– Ты отлично двигаешься! – кричу я в розовое ушко, чуть прижимая горячее тело.

В небольшом зале дискотечного клуба «Ш.П.» по-другому общаться невозможно, а говорить что-то нужно, и так целую минуту топчемся без слов. Скоро песня закончится, и неизвестно – когда ещё наберусь смелости пригласить на танец эту феечку. То, что она из сказок не оставляет никаких сомнений – такая прелестница не может быть обычным человеком. Эльфийкой может, человеком – нет.

Глаза девушки сверкают шоколадной глубиной, когда нежный голосок отвечает:

– Спасибо, ты тоже хорошо ведешь!

Сердце стучит с частотой заводящегося мотора, словно в первый раз, когда увидел её в компании других первокурсниц.

Красавица плыла по коридору легкой походкой, почти не касаясь вытертого линолеума. Проходя мимо нашей группки, улыбнулась именно мне, хотя могло и показаться. Зачесанные светло-русые волосы спускались ниже плеч и покачивались при каждом шаге. Красивое лицо, бездонные глаза и сногсшибательная фигурка лучились таким внутренним светом, что я невольно замер, не закончив свежий анекдот.

А теперь мы танцуем медленный танец, и я почти счастлив. Почти, потому что где-то внутри ноет червячок и напоминает про Люду…

Лучи стробоскопа раскрашивают танцующие пары, скользят по возвышению ди-джея, облизывают ломаные линии, нарисованные фосфорной краской на стенах, предательски выдают сосущиеся парочки в углах.

Друг и сокурсник Евгений Коротаев подмигивает и выставляет большой палец, то ли оценивая девушку, то ли подбадривая. Он обнимает партнершу неподалеку от нас и также топчется на кафельном полу. Рыженькая миловидная девушка что-то увлеченно трещит ему на ухо.

Разговор нужно вести дальше. Однако мыслей так много, а язык словно обложили камнями.

Что говорить, чем заинтересовать?

Наконец, отбрасываю сомнения в сторону, и выбираю привычную линию ненавязчивой болтовни:

– Меня Александр зовут, но чаще всего прихожу незваным. А как называть упавшего с неба прекрасного ангела, что составляет компанию в танце?

Как же банально! Но слово не воробей – выплюнешь и неизвестно, когда придется напиться. Мысли мечутся в разгоряченном мозгу.

Блин, опозорился?

– Юля, и не ангел я вовсе, но за комплимент спасибо! – скользнувший по лицу луч стробоскопа заставляет карие глаза вспыхнуть красным, и на миг превращает партнершу в соблазнительную вампиршу из фильмов ужасов.

Я открываю рот, чтобы продолжить в этом же духе и, возможно, развить небольшой успех, но "вампирша" прикладывает тонкий пальчик к губам:

– Давай дотанцуем, а то разговоры сбивают с ритма!

Я невольно вдыхаю, и аромат духов щекочет ноздри. Пахнет луговыми травами и запахом малины. С удовольствием киваю и кружусь, держа за талию волшебное творение. Держу как бокал из тончайшего хрусталя, боюсь дышать, чтобы не спугнуть мечту, сказку.

Под сводом клуба «Шуйский пролетарий» крутится блестящий шар, мелкие зайчики легонько перепрыгивают с пары на пару. Сладкоголосая певица группы «Nightwish» выводит рулады о прогулках по воздуху. А нас кружат волны музыки, покачивают в такт, и мы сами будто порхаем в облаках.

И никого рядом, лишь огромные карие глаза, лишь несмелые прикосновения рук, лишь чудесно пахнущие волосы. Сплошной романтизм и гон крови по артериям и венам…

Так не хочется прекращать сказочный танец и чувствовать прикосновения жаркого тела, но певице задолбалось гулять в звездных высотах, и песня заканчивается. Юлины руки соскальзывают с плеч, нужно срочно что-то предпринять.

– Благодарю за прекрасный танец, чудесное создание с великолепным именем Юлия! Разрешишь чем-нибудь угостить? – я придерживаю девушку за талию.

Стипендия, полученная накануне «дня посвящения» и не успевшая перейти в съедобное состояние, позволяет задать такой «мажорский» вопрос.

Легкая кофточка сминается от прикосновения руки и приоткрывает полоску светлой кожи. Невольно задерживаю взгляд на подобном откровении, и, ценой титанических усилий, получается перевести взгляд обратно на лицо.

Ди-джей ставит что-то энергичное и популярное, где нет близкого контакта, зато есть ритмичное «дыц-дыц-дыц». Вокруг собираются в кружки студенты, которые разошлись на время медленного танца. Юля окидывает взглядом затемненный зал, и её изящная ручка кому-то машет.

– Разрешаю угостить минералкой, а то здесь очень душно! – Юля улыбается, и у меня екает сердце.

И это я – закаленный в любовных интригах третьекурсник, у кого несколько раз был секс с Людой, и целая куча поцелуев с другими девчонками! Мало? Ну да, я немного скромен.

Эх, Людмила, где же ты сейчас? Но нет, нужно перестать вспоминать прошлое.

Не буду! Она не вернулась и забрала документы, мне ни строчки.

Предала! Но прочь грустные мысли!

Хватит. Я же пришел забыться и повеселиться. Жги, Сашка, рви последнюю тельняшку!

– А может, чего покрепче? Пивка для танцевального рывка, или винца для улучшения цвета лица?

Юля двигается за спиной, пока я ледоколом рассекаю людскую потеющую массу. И тут из моей руки вырывается её теплая ладошка. Я оглядываюсь. Что такое? В ответ на «невинный» вопрос получаю такой обжигающий взгляд, что уши вспыхивают угольками.

– Нет, только минералку! – в голосе слышен перезвон сосулек. Однако не успеваю мысленно оттаскать себя за вихры, как тон меняется на более теплый. – Я не пью спиртное, и не переношу его запах.

– Ну, нет – так нет, и я почти не пью, – сразу отвечаю, пока во рту тщательно перекатывается мятная жвачка. – Хотя за бокалом чего-нибудь слабоалкогольного и разговор льется ручейком.

– Не замечала, что ты конфузишься разговаривать! – в свете ультрафиолета зубки кажутся белее мела.

Облегченно выдыхаю – чуть не испортил впечатление. О чем говорить дальше? Юля не такая, как другие девчонки: этим подкинешь пару банок пива и готовы хохотать над любой глупостью.

А может она цену набивает?

Вряд ли, тут дело серьёзнее, и разговор нужно вести осторожно, иначе придется возвращаться одному по холодной промозглой улице. Или шуровать в компании Евгения и рыжевласки. Не особенно радует молчать всю дорогу, поддакивать в нужных местах и слушать переливчатую лапшу.

Сжимая в руке прохладную ладошку, я пробиваюсь сквозь толпу, и мы подходим к дискотечному бару. По крайней мере, неоновая вывеска «Bar» старается всех в этом убедить.

За стеклянной дверью скрывается большая комната с неказистой барной стойкой. За этой перегородкой мрачно возвышается зеркальный шкаф, где красуются бутылки пива и легкие наливки. В центре комнаты доживают век несколько столов с пластмассовыми "тронами", к стенам пугливо жмутся длинные дощатые полки.

Водка запрещена, а нарушающие вето студенты наказывались строгими выговорами, вплоть до исключения из «технаря». Поэтому студиозусы стараются «набрать форму» до дискотеки, а в бар ходят догоняться те, у кого в кармане хрустит, а не позванивает или уныло молчит.

Я с друзьями бегал через дорогу, в небольшую пивнушку за сильно разбавленным, но дешевым пивом.

Столики оккупированы посетителями. Мы занимаем место у настенных полок. Синеватая клеенка местами порезана усердными посетителями, словно тут играли в «ножички». Из-за застекленных дверей музыка звучит тише, и можно не напрягать голосовые связки. Гости бара окидывают нас взглядами и возвращаются к бутылкам и пластиковым стаканам. Как в американском салуне – зашел ковбой и хрен с тобой.

– Прошу извинить милостивую сударыню за то, что оставляю в одиночестве, но мне нужно быстренько одолеть вон того волосатого дракона, дабы принести трофейную минералку! – я киваю в сторону барной стойки и изображаю галантный поклон. Были бы сапоги – лихо цокнул каблуками.

– Соизволяю, но прошу недолго! Победите дракона и тут же назад! – в тон моему дурашливому тону отвечает девушка.

Юмор понимает, уже хорошо.

Щуплый бармен болтает с захмелевшей грудастой девчонкой с соседнего отделения бухгалтеров. "Гроза отчетов и зарплат" до невозможности растягивает пухлый ротик, маслянисто-завлекающе поблескивают голубые глазки, грудь третьего размера угрожает порвать тонкую ткань блузки.

– Уважаемый, две минералки, пожалуйста! – я шлепаю стольником по стойке.

Эх, гулять так гулять!

Никакой реакции в ответ. Похоже, длинноволосый бармен чересчур увлекся разведением подруги и никого не замечает, или же делает вид, что настоящий гусар. С раздражением (еще бы – препятствие, задержка на пути к мечте), я повторяю заказ громче.

– Подожди, сейчас отдам заказ и подойду! – отвечает бармен, чей жаркий взгляд почти со чпоком отрывается от груди «бухгалтерши».

Из-под прилавка показывается большой пластиковый стакан, блестящий краник утопает в руке. Тару наполняет янтарная струйка. Тихо растет шапка пены, на пластиковых стенках выступают мелкие капельки. Хмельные глазки «бухгалтерши», неотрывно взирают на процесс, пухлые губки растягиваются в пьяной улыбке.

Я поворачиваюсь к Юле и ободряюще подмигиваю. Девушка кивает в ответ, и, с выражением легкой брезгливости на лице, продолжает осматривать помещение. Отлично её понимаю – мне тоже не нравится здесь.

Замызганные серые стены, напрягающая атмосфера. Хмурые субъекты с татуированными пальцами. Поддавшие старшекурсницы, которым черт давно уже не брат. У потолка сизым туманом гуляет сигаретный дым, который застилает и рассеивает свет запыленных ламп.

Посреди сумрачного разгула, как ангел среди чертей, выделяется стройная фигурка, светится невинностью милое личико. Появляется легкая улыбка, когда замечает мой взгляд. Не здесь Юля должна быть, ох и не здесь.

И, от осознания этого факта, непонятная злость на окружающих, на обстановку, и на себя закипает в душе, но вместе с тем подрагивают колени, мышцы дергаются, словно от ударов тока. Какая-то странная краснота наползает на очертания предметов, словно гаснет обычный свет и появляется свет из комнаты для проявки фотографий.

И движения других людей замедляются…

Фигня какая-то. Надо встряхнуться, чтобы снять странные ощущения.

– Ну ладно, милый, спасибо за пивасик, ещё увидимся! – «бухгалтерша» хватает стакан, и легкой бабочкой смывается в сторону танцпола.

Только что засыпающая на барной стойке, девушка ступает уверенно и твердо, унося жидкую добычу. Бармен ошалело смотрит вслед. Когда же понимает, что его банально развели, зло сплевывает на пол:

– Вот же прошмандовка! Продинамила! Ну, чего тебе?

– Две минералки! – эпизод охлаждает злость и даже веселит.

«Бухгалтершам» палец в рот не клади – вся группа из девушек. У них «бухучет» поставлен на широкий поток – скрупулезно учитывают и делятся опытом, где и как можно бухнуть на халяву. Похоже, бармен устроился недавно, поскольку прежние опытные «корчмари» не ведутся на подобные представления.

Подав две запотевших бутылки, бармен швыряет на стойку полтинник.

– Э-э, слышь, уважаемый, на такую сумму я могу пять бутылей купить, и на жвачку останется!

– Не нравится – ищи дешевле! – бурчит бармен и отворачивается к зеркальному шкафу, исподтишка наблюдая за моей реакцией.

Ну да, надо же отбивать «подаренное» пиво.

Спавшая злость вновь захлестывает горячей волной. Да как он смеет отыгрываться на мне? Сам ошибся – нечего на других срываться! Снова краснота. На этот раз краски становятся гуще, как будто кто-то замазывает кровью стекло кинокамеры.

Однако, меня ждет Юля, и это немного смиряет пыл, хотя игривое настроение изрядно подпорчено таким отношением. Взглядом я обещаю бармену увидеться позже, при более удобных обстоятельствах.

Появившуюся красноту я списываю на повышение давления. А на что ещё списать?

Юля рассеяно смотрела в зал сквозь стекла дверей. Три парня со столика в углу открыто кидают на неё сальные взгляды, переговариваются и ржут масляным шуткам. Это тоже мало способствует поднятию настроя. А ведь хотел прийти развеяться…

– Благодарю! – Юля берет запотевшую бутылку из рук и кивает в сторону барной стойки. –Что-то случилось? У тебя грустное лицо.

– Бармена на бокал пива развели, вот и срывается на всех, – я придвигаюсь ближе. – Ой, да и фиг с ним! Давай лучше познакомимся поближе. Я знаю, что ты на первом курсе учишься. А где живешь? Может нам по дороге, и я буду удостоен чести тебя проводить?

– Вообще-то я не одна (сердце подскакивает к горлу), а с подружками (сердце успокоено планирует обратно), но от хорошей компании не откажусь. Живем около Педунивера (ого, через весь город чесать!), не раздумал ещё провожать? А вот, кстати, и Кристина с Таней подходят! – Юля машет рукой двум симпатичным девушкам, которые возникают в дверном проеме.

Рыженькая девчонка недавно танцевала с Евгением.

Вот же повезло! Мой друг охмурял её подружку!

Вместе веселее будет идти.

– Мы тебя там высматриваем, а ты тут развлекаешься! – стрельнув лукавым взглядом, щебечет рыженькая. – Мы домой собираемся, скучновато стало. Ты с нами? Или с кавалером останешься?

– Конечно, иду! Да и кавалер изъявил желание предоставить защиту и охрану. Пообещал проводить и защитить от маньяков и насильников! – отвечает Юля и незаметно пожимает мою руку.

– Привет, офигительнейшим представительницам человечества! А куда Евгения подевала? – я улыбаюсь, принимая игру в любезность. – Или меня ищет, чтобы препроводить под более надежной охраной прекрасных дам?

– Женька – твой друг? Да ему сейчас самому защита нужна. Он с двумя парнями у туалета разбирается. Кто кого из них толкнул – непонятно, меня Кристинка сразу утащила! – рыженькая Таня кокетливо поправляет безукоризненно лежащую челку.

– Опять?

Я страдальчески закатываю глаза. Мда, насчет удачного стечения обстоятельств я очень и очень сильно погорячился. Начало происходить то, чего опасался – очередное невеселое завершение дискотеки, то есть "разборка". Минералка не дождется своего открытия, поэтому я её протягиваю Тане.

– Что, частенько бывает? – хихикает рыжевласка. Юля тоже заинтересованно смотрит.

– Бывает, иногда. Извините, милые дамы, но я вынужден вас покинуть. Сейчас постараюсь мирным образом утрясти возникший философский диспут. А после мы в полной мере обеспечим охрану и защиту от ночных маньяков! – я дурашливо кланяюсь и собираюсь выйти из бара.

Евгений все-таки друг, хотя и редкий раздолбай.

– Мужчины! – грудным голосом говорит Кристина. – Все бы вам разбираться!

– Может не надо? – когда я, поджав губы, мотаю головой, Юля продолжает. – Возвращайся скорее… и аккуратнее там.

От этих слов грудь сама собой выпячивается колесом, а плечи же напротив – отходят назад. Так, походкой уверенного в себе мужчины, я выхожу из бара, а в спину звенит озорной крик Тани:

– И Женьку не забудь!

Забудешь его, как же!

На танцполе царит движение. Упругий сумрак пытаются рассеять лучи стробоскопа и вспышки разноцветных ламп. Топчется и пыхтит народ, компании образовывают небольшие кружки. Девчонки гарцуют перед парнями, изгибаются в меру врожденных приличий. Ребята выкаблучиваются в ответ, стараясь не сходить с занятого места и не наступить на кучку женских сумочек.

Я по стенке пробираюсь к туалету, где виднеется высокая фигура Евгения. Возле друга вертятся два сухощавых паренька, поглядывают на него снизу вверх. Евгений, на целую голову выше парней и по комплекции как оба вместе взятые, вяло отвечает и хмурится.

Две Моськи прыгают на Слона из басни Крылова, даже забавно. Но шутки шутками, а ребята не внушают доверия.

Тревога шевелится где-то глубоко внутри – обычно парни субтильного телосложения тявкнут пару раз и отходят, но эти явно похожи на «зазывал». Подобные индивидуумы появляются на каждой дискотеке: специально напрашиваются на грубость и выводят на улицу обычным предложением: «Пошли, поговорим? Или зассал?». А в темноте поджидает толпа в пять-десять человек, и у всех нестерпимо чешутся кулаки.

Так и есть – один из парней мотает стриженой головой в сторону выхода. Где-то я его видел?

– Здрасте, господа хорошие, и недобрым тоже привет! Что за терки на танцполе? – я стараюсь улыбнуться как можно дружелюбнее, авось удастся уладить мирным путем.

Так не хочется доказывать кому-то, что зубы мне ещё пригодятся.

– Что за чудо вылезло? Не лезь – не с тобой базар ведем, а то тоже огребешь! – коротко стриженный окидывает взглядом мою внушительную фигуру.

– Он здесь был, а вот вы откуда выползли? Дергайте обратно, пока в памяти! – предлагает Евгений.

Если предлагает, значит, не очень сильно достали, хотя крылья носа отчетливо подрагивают и кончики пальцев выстукивают дробь на шершавой стене.

– Ты борзянки обожрался, марамой? Тяни кента и пойдем побазарим, нечего перед мусорами светиться! – отвечает другой парень, похожий на крысу. Вытянутый нос постоянно шмыгает, и вертится по сторонам, словно принюхиваясь к чему-то.

В десяти метрах от нас активно кокетничает с двумя молодыми милиционерами заведующая отделением технологов. Женщина бальзаковского возраста то и дело поправляет аккуратно уложенные волосы, стреляет при каждом удобном случае выразительными взглядами. Словно та «бухгалтерша» из бара, но если там «актриса» выиграла пиво, то здесь игра ведется на более крупные ставки.

Может, сегодня хоть ей повезёт?

– Нет, бойцы, давайте на месте перетрем и разбежимся своими дорогами! – я ещё надеялся на мирное урегулирование и скорейшее возвращение к Юле.

– Чё, подружки, боитесь – мы вас в кустиках опустим? – щерится стриженый парень.

Последней фразой он все-таки добивается своего – окончательно выводит из душевного равновесия Евгения, и хоронит недавнюю надежду на мирное урегулирование конфликта. Кулак бьет по стене, и на темно-синей поверхности остается паутинка белых трещинок.

– Пошли, хмыри!!! Нечего впустую гонять!!! – рявкает Евгений.

Возражать и пытаться утихомирить бесполезно – являясь ярым гомофобом, друг очень агрессивно реагирует на подобные оскорбления. Остролицый радостно улыбается и поворачивается к выходу.

– Женька, голимый же развод, чего ты повелся? – спрашиваю я, когда слегка отстаем от идущих впереди парней.

– Мне сиренево. Он должен ответить за свои слова! – лицо Евгения багровеет, в таком состоянии он готов идти против любой толпы.

– Из-за чего хоть разборы-то?

Хотя от ребят и пахнет «смелой» водой, но не настолько же они пьяные, чтобы с бухты-барахты лезть на здоровенного бугая.

– Они шарились по залу, и тот, остроносый, наступил мне на ногу. Я посоветовал гулять аккуратнее, носатый залупился, мол, не раскидывай оглобли. И так слово за слово, членом по столу! – Евгений смотрит на спины, нервно сжимая кулаки.

Кулаки внушительного размера, недаром же Евгений столько лет со спортом «на ты». Вот выдержки и здравомыслия явно не хватает, иначе не выходили сейчас на улицу, а «утихомирили» бы ребят, и оставили посапывать в отдаленном темном уголке. Но нет же, теперь Евгений хочет крови, и неизвестно – чем эта жажда обернется.

Мы оказываемся на улице. Свежий осенний воздух окатывает прохладой, немного остужает разгоряченные лица, а ветерок ласково сушит пот, оставшийся после душного помещения. За нами выходит молодой сержант и чиркает зажигалкой. Остроносый кивает на рощицу через дорогу.

Из-за рощи выглядывает забор колхозного рынка, справа спят закрытые ларьки и достопамятная пивнушка. Возле последней, с ополовиненными стаканами в руках, переговариваются несколько человек. Слева от рощи медленно текут холодные воды Тезы.

Движения в роще не наблюдается. Под ногами шелестит опавшая листва, мокрые кусты цепляют за одежду, с веток порыжевших лип срываются капли. Свет уличных фонарей достает и сюда, проникает между стволами и рассеивает осеннюю тьму. На небольшой полянке ни души, что не может не радовать. Бутылки из-под пива, жестяные банки, обрывки газет и прочая грязь цивилизованного мира укрывают землю разноцветным ковром.

– Слышь, хорек, так что там насчет «подружек»? – спрашивает Евгений, – Ответишь, или вас сходу размотать?

– Ты с кем бакланишь, мудила? Ещё не всосал тему? – гундосит остроносый.

– Вас сейчас самих закопают, лошары! – так же громко говорит второй. Суетливый взгляд блуждает за нашими спинами.

Я быстро оглядываюсь.

Ёкарный бабай! Не зря же чуечка кричала, что это зазывалы…

К нам неторопливо подходит группа, замеченная у пивнушки. Люди разного телосложения, но одинаково одетые. На плечах куртки из кожи «дермантозавра», на ногах спортивные штаны. Хулиганы местного разлива. И подходят, судя по лицам, явно не с целью поинтересоваться – сколько сейчас градусов по Фаренгейту. Гоп-компания, всегда наглая и храбрая, уверенная в себе и плюющая на других… с одним маленьким «но» – она такая лишь при количественном перевесе.

– Ну чё, чувырлы, хотели моего братишку щемануть? А? Чё молчите – языки в задницу засунули? – спрашивает один из подошедших, крепыш со шрамом на щеке.

Так вот на кого похож стриженый парень! Кто-то из наших рассказывал, что Жила успел отсидеть небольшой срок за воровство. Теперь набрал команду отмороженных и занимается мелким грабежом и разбоем.

И нам выпала честь познакомиться лично…

– Если он твой брательник, так научи по уму базарить и сам тормознись – не с мелочью трешь! – Евгений тоже узнал Жилу.

Отступать некуда, и остается строить из себя авторитетных людей. При благоприятном исходе – разойдемся по сторонам, или перенесем разговор на более позднее время. Но сегодня точно не мой день.

– Ты чё, щегол, учить меня вздумал? На кого выеживаешься? А? – Жила выплевывает сигарету и делает шаг вперед.

Красный уголек падает на мокрую листву и обиженно пшикает.

– Осади слегонца и не накаляйся. Твой брат неправ, и конкретно, так что прежде чем впрягаться, разберись в теме! Если дело серьезное, то встретимся в неформальной обстановке, и слово за нас скажут солидные люди. Так, с бухты-барахты, можем и не решить! – вмешиваюсь я.

Жила поднимает бровь, когда смотрит на брата. Остальная компания рассредоточивается по роще, отрезает путь к дороге. Позади Теза.

У левой ноги замечаю бутылку из-под пива. Всё же оружие.

– Да чё с ними разбираться? Эти лошки горбатого лепят, основных из себя строят, а на самом деле промокашки беспонтовые. Все за вас знаем, так что не сучите ногами! – скулит «братишка».

– Так вы чё, пургу прогнали? Мне?!! Ну и чем отвечать будете – бабосами или здоровья лишку? – Жила сплевывает в сторону и, разворачиваясь обратно, бьет правой рукой, метя Евгению в челюсть.

Реакция нарабатывалась годами, и удар уходит в пустоту. Но, когда Евгений отшатывается, на него прыгает брат Жилы. Его короткий полет обрывается боковым ударом в живот.

Нога выстреливает сама, причем резко, словно на волю вырвалась сжатая пружина. Сам от себя такого не ожидал. Рефлексы. Стриженый отлетает назад и складывается пополам, руками обхватив живот.

Первый удар сделан, назад дороги нет. Теперь только в прорыв и постараться выйти с наименьшими повреждениями!

– Мочи их!

Подобно быкам на красную тряпку группа бойцов кидается в атаку.

Дальше всё смешивается в непрерывную череду ударов, грязного мата и болезненных вскриков. Мыс Евгением работаем кулаками как заведенные. Удары сыплются с разных сторон. Бьют куда попало, не разбирая, не думая, не щадя.

В темноте мелькают перекошенные яростью лица, оскалы зубов, сбитые холки кулаков. С головой захлестывает недавняя злость, и я сам кидаюсь на этих гандонов.

Ярость находит выход. Краснота застилает глаза. Всё расплывается и в то же время становятся четкими движения, которые проплывают мимо.

Сломать! Покалечить!

Жалости и сожаления как не бывало. Не может быть и речи об отступлении. Сдаваться никто не собирается.

Перехватить ногу и по яйцам! Удар, ещё один. Уклон и в грудь…

Пробиться не удается. Нас отбрасывают к деревьям, и возникает небольшая пауза. У двоих струится из носа кровь, один зажимает глаз, брат Жилы поднимается с земли.

Во рту металлический привкус крови, под языком покачивается нижний резец. Евгений старается перенести вес на левую ногу.

Жила сует руку в карман и криво усмехается:

– Ну всё, падлы, хана вам!

Новая атака, и мы снова кидаемся на прорыв. Перед глазами возникает хмырь в бейсболке, я бью точно под согнутый козырек. «Бейсболка» отлетает на пару метров, катится по палой листве.

Кто-то запрыгивает со спины и обхватывает шею локтевым сгибом, другая рука лезет прокуренными пальцами в глаза. Пока я оттягиваю вонючую ладонь, слева прилетает ещё два удара. Один из них попадает в глаз – слезы брызгают ручьем, темные фигуры мутнеют. Глаз моментально заплывает.

Жесткий пинок под колено, но падаю ничком и перекатываюсь через голову. Заодно сбрасываю прилипшего сзади. Остроносый! Шея освобождается и я, завершив кувырок, локтем врезаю по ненавистному рылу. Оставляю парня лежать на земле и смотреть хорошие сны.

Футбольным ударом меня отбрасывает от поверженного противника. Я врезаюсь боком в старую липу. Влажная ветка громко хрустит под весом, острый сучок пропарывает куртку. Пламя широкой полосой обжигает кожу.

Твари!

Злость перерастает в ненависть к сволочам, что умеют нападать только с явным превосходством, или в темноте, со спины. Ярость подхлестывает лучше любого стимулятора, и я вскакиваю на ноги.

Уничтожить!

Я пытаюсь вдохнуть, и жаркая молния стегает по груди, заставляет согнуться. Похоже, что сломано ребро, но падать нельзя – затопчут.

Ненавижу!

Снова вдох и темнеет в глазах. Удар в правую скулу, и земля рвется навстречу. Пытаюсь не упасть, перебираю ногами, но тело мотает и всё больше относит к холодной Тезе. Очередное дерево останавливает недолгий бег и, придерживая грудь, я выпрямляюсь.

Евгений отбивается от троих нападающих, за их спинами крадется Жила, выбирая момент для нападения, в руке поблескивает перочинный нож.Тела двоих лежат среди мусора. Где же ещё один?

– Женька, у него!..

Я не успеваю закончить фразу.

Слева выныривает окровавленная рожа стриженого парня, и челюсть вспыхивает от резкой боли. Я пытаюсь ударить в ответ, но очередная острая вспышка боли скручивает тело, на мгновение теряю противника из виду. В следующую секунду я вижу летящий кулак, на пальцах сверкает металлическая полоса.

«Кастет!» – мелькает мысль за миг до того, как в голове взрывается бомба.

Яркая вспышка и тут же непроглядная темнота, ощущение полета в невесомости… Откуда-то слышится громовое рычание и почти сразу же истошные крики…

Жесткое падение на землю. Боль уходит… Накатывает вселенская тьма морозной ночи…

Ненавижу!

Первый навык

– Женька, у него нож! – истошно кричу я и пугаюсь собственного голоса.

Его нет! Ни вопля, ни писка! Ничего…Ти-ши-на.

Я не ощущаю тела. Темнота, сплошной мрак! Где я? Я парализован?

– Эй! – и снова не слышно голоса.

Может потому, что мне нечем кричать? От этой мысли я пугаюсь ещё больше. Я пробую пошевелить хотя бы чем-нибудь, но даже язык не может коснуться зубов. Зубов нет… языка тоже….

Может я умер?

От этих мыслей страх накрывает огромной волной. Я кричу неслышимым голосом, бьюсь несуществующим телом, стучу иллюзорными руками и ногами.

Но я же существую!

В диком ужасе я пропускаю возникновение картинки. Словно кто-то открыл глаза, и я вижу всё его глазами. Словно сижу в огромном кинотеатре, где я всего один зритель. Ощущаю чьё-то тело, слышу чьи-то мысли, чувствую чьи-то эмоции.

Но это всё не моё…

Я пробираюсь по сырой осенней тайге. Угрюмо иду вперед: обхожу замшелые пни, проваливаюсь в заросшие осокой овраги, продираюсь через переплетение кустов.

Это не мои руки!

Запах чувствуется явственнее. Мускус, мокрая псина и железный оттенок крови. Застарелый запах, кислый.

Ненавижу! Как же я ненавижу! Уничтожить тварь!

Эти мысли не мои! Но как похоже на моё недавнее состояние… А запах…

Манящая струйка ведет вглубь, в темноту дикой природы. Все чаще я бухаюсь во влажный мох, но упрямо сжимаю зубы. Иду вперед.

Это чужие ноги!

Спешу дальше, листьями иван-чая оттираю грязные руки. По ногам кузнечным молотом бьет усталость, дрожащие колени пытаются побеждено согнуться, каждый шаг дается с трудом.

– Эй, ты кто? Ты слышишь меня?

Отомстить! Убить!

Левой! Правой!

– Мужик! Ты меня слышишь?

Подготовка помогает в пути, но нервное напряжение выматывает сильнее многокилометрового спринта. Чувствую, что цель неподалеку.

Отомстить! Убить!

Левой! Правой!

Воняющие тухлыми яйцами болота подсовывают коряги и кочки – наступи на одну и провалишься в бездонную хлябь.

Ненавижу!

Не получается докричаться до хозяина тела и просто наблюдаю его глазами за происходящим. Его глазами? Моими глазами?

Сухие кусты колючими ветвями отчаянно цепляются за притороченный арбалет, стараются не пустить дальше.

Уничтожить!

Огромные комары носятся тучами, готовые высосать досуха зазевавшуюся жертву. Покрытые паутиной лапы елей отчаянно лезут в глаза, в волосах остаются ароматные иголки.

Разрушить!

Обхожу по широкой дуге робких оленей, кожей чувствую внимательные взгляды грустных темных глаз. Проползаю с черепашьей скоростью мимо семейства кабанов, огромный вепрь лишь хрюкнул в сторону необычного холмика.

Убить!

Кто же так его зацепил?

Стараюсь не попадаться на глаза живым существам – кругом враждебная тайга. Я двигаюсь из последних сил и неумолимо приближаюсь к цели.

Остается несколько километров, когда аккуратно натягиваю толстую тетиву. С легким щелчком встает оптический прицел.

Всегда мечтал пострелять из арбалета! Блин, и ведь где-то я его видел… Вот если бы ещё мог управлять этим телом…

Ненавижу!

К будоражащему запаху добавляются слабые дуновения. Но то не тяжелые ароматы тайги, а дух человеческого обитания – свежие спилы дерева, резковатый дым костра, благоухание сорванной травы.

Отомстить!

Левой! Правой!

Каждые полчаса, намазываясь вонючей смесью, я перебиваю запах и ближе подхожу к объекту. Отчетливее становится амбре врага. Как же я его ненавижу, готов удавить голыми руками, но силы далеко не равны.

Его мысли вращаются вокруг убийства. Может, я стал экстрасенсом и научился читать чужие мысли? От удара по кумполу и не такое случается…

Дальше передвигаюсь со скоростью беременной улитки, подбираюсь на расстояние уверенного выстрела. Стелюсь по сырому перегною, миллиметр за миллиметром подтягиваю тело вперед. Влажная осока царапает щеку, от земли веет холодом.

Можно не торопиться – мишень как на ладони.

Тайга окружает небольшую полянку, к ней ели тянут мохнатые лапы, образуют почти глухую стену из зеленых игл. На краю поляны чернеет вход землянки, на крыше видна свежая трава. На чурбачке перед костром сгорбившийся кряжистый старик заворожено смотрит на пляшущие изгибы огня.

Тварь!

 Меховая накидка обнимает широкие плечи, на мягкую шерсть спускаются седые волосы. Локти упираются в колени, устало перекрестились крепкие руки с мозолистыми ладонями.

Так вот за кем идет охота! А кто это?

Руки медленно извлекают заговоренную стрелу и аккуратно вставляют в изогнутое ложе арбалета.

Всего один выстрел. Промах – крах. Второго шанса не будет.

 В оптический прицел видна сеточка морщин на лице старика, хрящеватый орлиный нос и тяжелая складка у рта.

Ненавижу!!!

Палец ложится на спусковой крючок, дыхание замирает. Гаснут звуки. Исчезает пересвист птиц, потрескивание костра, стихает ветер в деревьях. Два стука сердца и всё кончено. Ощущаю гладкость крючка, знакомого, привычного, родного.

Старик неожиданно поднимает голову и смотрит на меня, сквозь оптику прицела. Обескровленные губы дергаются, растягиваются в усталой улыбке и обнажают крупные желтоватые зубы.

Тварь!!!

Морщинистое лицо вытягивается вперед, угловатая челюсть расширяется, и удлиняются зубы, превращаясь в клыки. Из глубины широкой груди раздается угрожающее рычание.

Офигеть! Что же такое происходит? Я попал в фильм ужасов? Или это снова заставка игры «Войны кланов»? Что это за хрень творится?

Руки наливаются свинцом… древний арбалет тянет вниз… становится неподъемным… На глаза падает полупрозрачная пелена, я почти ничего не вижу.

Начинается переход!

Лишь бы успеть.

Сухо щелкает тетива.

Вдалеке раздается многоголосый волчий вой.

Темнота накидывается черной тканью…

Сколько времени я без сознания? Поднимаюсь и бегу прочь из неизвестного места.

А где землянка и старик? Словно из памяти вырвали огромный кусок.

Быстрый, долгий бег, удары веток по лицу. Понемногу проясняется в голове, уходит из тела слабость.

Это игра или реальная жизнь?

Вой приближается.

Ветки хлещут больнее…

Больнее…

Как же больно…

– Навык бега усовершенствован! Теперь он может соревноваться с оборотнями!

От звука голоса я дергаюсь. Кто это?

– Он сможет, он избранный! – мужской бас гремит в голове громовым раскатом. – Очнись, избранный!

Я избранный? Круто! Прямо как Нео из "Матрицы"…

– Эй, тут ещё один! – резкий голос и жесткие пощечины вырывают меня из темноты забвения. – Походу, он обосрался.

Вырывают откуда? Из игры? Я снова на полу в общаге?

Яркий луч бьет по глазам, ослепляет даже через сомкнутые веки. Чтобы заслониться от густого света, пытаюсь поднять руку. Не могу. Еле-еле удается разодрать липкие ресницы.

– Очухался? – фонарь перемещается в сторону.

Я киваю в ответ и тут же жалею о дурацком поступке – башка гудит, словно рядом ударили в огромный колокол. Земля кружится, деревья устраивают дерзкий хоровод, звездное небо падает вниз. Темная ткань с россыпью серебристых точек поглощает в себя, в бездонную глубину, в сырую прохладу. Опять туда, в чужое тело…

– Э-э-э! Завязывай бухаться в обморок, чай, не кисейная барышня! – снова хлесткие удары по щекам, в ноздри врывается едкий запах нашатыря.

Тошнотворный резкий дух слегка разгоняет марево, и я пытаюсь приподняться. Снова на берегу Тезы. Снова около дискотеки…

Как же всё болит! Хреновый из меня избранный…

– Куда ты? Лежи! Пока не проверим – даже не дергайся! – рука, пахнущая нашатырем и лекарствами, прижимает к земле.

Глаза понемногу привыкают к темноте. Я оглядываюсь, стараясь излишне не шевелить головой. Рядом глинистый обрыв, покачиваются пожухлые пучки рыжей травы. Слева текут воды Тезы, и блики фонарей гоняются за широким блюдом луны, словно хотят догнать и отмудохать небесное светило.

 Возле меня суетятся два врача. Через разбитые губы сами собой вырываются стоны, когда болезненно задевают ребра. Помогает с освещением высокий милиционер. На его поясе беспрестанно бубнит рация, перекликаются озабоченные голоса. Между деревьев мелькают яркие лучи ручных прожекторов.

Откуда столько народа?

– Как там Женька? – разбитые губы еле шевелятся, распухший язык кажется большим сучковатым поленом в печной топке.

– С ним все в порядке, пара фингалов да сломанный нос. Сейчас показания дает, – отвечает молодой врач, чьи стильные очки поблескивают в свете фонаря. – Ты-то как – встать сможешь?

– Попробую.

 Четыре руки бережно подхватывают с двух сторон и пытаются приподнять, но судорога разрядом тока хлещет по груди. Тело выгибается дугой, вырывается из поддерживающих рук. Я с размаха бьюсь головой о твердую глину – происходящее отпрыгивает в зияющую пропасть темноты.

Снова едкий запах нашатыря и трубный крик:

– Носилки сюда! Здесь «тяжелый»!

– Держись, дружище! А то нашатыря не напасемся! – обдает запахом лука пожилой врач.

 Куда подевался охотник с арбалетом, старик с землянкой?

Неужели всё привиделось, пока я лежал без сознания? Наверху ждут отморозки или успели убежать?

От обилия вопросов башка болит ещё сильнее.

Легко спрыгнув, к нам присоединяется худощавый мужчина. Серый плащ чуть распахнулся при приземлении. Колючий взгляд мельком царапает мою лежащую тушу, фонарь в руках обшаривает прибрежную бровку. Краем глаза я заметил, как тип снял с раскидистой вербы небольшой клочок и быстро убрал его в нагрудный карман.

Сверху спускают носилки. В шесть рук меня аккуратно кладут на пахнущую формалином ткань. Крепят широкими ремнями, чтобы не упал при переноске.

Или чтобы не сбежал…

– Ох, и здоровый же ты! – пыхтит молодой врач.

– Это я ещё не жрамши, – я с трудом раздвигаю губы в улыбке и осекаюсь – что-то теплое течет по подбородку.

«Уничтожить!» – в голове ещё гремят мысли неизвестного охотника.

– Если шуткуешь, то, значит, жить будешь. В отличие от твоих друзей, – пыхтит врач, забираясь на обрыв.

– Отставить разговоры! – командует «серый плащ».

– Каких друзей? – я поворачиваю голову.

Черепушка откликается ноющей болью, но открывшееся зрелище заставляет о ней забыть.

В мельтешении фонарных лучей выделяются прямоугольники простыней, под ними угадываются очертания человеческих тел, застывших в разных позах. На белых полотнах расплываются красные кляксы. В скудном освещении четыре простынки кажутся нелепыми заплатками на грязной поляне. По территории деловито снуют люди в милицейской форме, мелькают белые халаты.

Две немецких овчарки, как по команде, поворачивают головы в сторону моих носилок. Из распахнутых пастей выплеснулся оглушающий лай. Присутствующие разом поворачиваются к предмету переполоха, двое милиционеров хватаются за кобуры.

Собаки рвутся к моим носилкам, и кинологам с трудом удается удерживать разбушевавшихся зверей. Резь жестко бьет по нервным окончаниям, вызывает судорогу. Ремни потрескивают, но удерживают на месте, пока тело пытается закрутиться узлом.

– Чего это с ними?! – кричит кинолог.

– Не знаю, одурели от крови, наверное! Фу, Граф! Место! – командует другой, оттаскивая мускулистого пса.

Врачи аккуратно проносят носилки поверх кустов. На выходе из рощицы подлетает озадаченный Евгений, на его носу белеет нашлепка из пластыря:

– Слышь, Санек, ты как? Ну и поломали же, черти! А тут та-а-акое было!

Евгения оттесняет в сторону сумрачный тип в сером плаще:

– Тихо-тихо, не надо разговаривать! С другом увидитесь позже. Эй, лейтенант, почему отпустили гражданина? В машину, быстро! Показания от и до!

Подскочивший милиционер берет Евгения за локоть, и они удаляются к бело-голубому «УАЗику».

На дороге сверкают маячками пять милицейских автомобилей и несколько карет «Скорой помощи». Осенняя ночь состоит из блеска разноцветных вспышек, света фонарей и лая собак.

Высыпавшие из «Ш.П.» студенты оживленно обмениваются догадками о происшедшем. За плотной толпой получается разглядеть Юлю с подружками. Девчонки смотрят на меня, ошеломленно округлив глаза. Юля прижимает к губам платочек. Да уж, лежащий на носилках, перетянутый ремнями, грязный, в изорванной одежде – я представляю собой жалкое зрелище.

– Ваша знакомая? Она тоже присутствовала здесь? – спрашивает человек в сером плаще.

Худощавый идет рядом с носилками и видит, куда я смотрю.

– Нет, на дискотеке познакомились. А что тут произошло? Неужели мы с Женькой всех уделали? – вырывается у меня вопрос, когда останавливаемся у машины «Скорой помощи».

– Это ещё предстоит выяснить! – цедит «серый плащ» и резко мотает головой по направлению моста.

Теперь я слежу за взглядом стальных глаз и с удивлением вижу потупившуюся Юлю, которая начинает пробираться сквозь толпу, почти волоча за собой подружек.

Носилки погружают в машину. «Серый плащ» залезает следом и усаживается на скамейку у стены, из кармана показывается коричневый блокнот и дешевая авторучка. Я перевожу взгляд на белый потолок. Пахнет формалином.

– Степан, два кубика лидокаина и приготовь дипроспан, – кидает пожилой врач другому, который уже находится внутри «Скорой».

– Рассказывай, что случилось! – цедит холодный голос.

– Да подождите вы допрашивать! – ворчит пожилой врач, набирая в шприц какую-то жидкость. – Сейчас сделаю блокаду, а то по нашим дорогам рискуем не довезти до больницы.

«Серый плащ» недовольно замолкает, я же чувствую, как в ногу входит острие иглы. Двигатель машины добавляет оборотов, и «Скорая» трогается с места.

Два врача в возрасте утирают пот со лба. Негромкий разговор заглушает шум мотора и ревущая сирена. До ушей доносятся обрывки слов «укусы», «порванное горло», «нож».

«Серый плащ» внимательно смотрит на меня. Ручка нервно черкает по листкам блокнота.

Боль понемногу отступает, не дергает неожиданными сокращениями, а переходит в терпимое состояние, как несильное зубное нытье, с которым постепенно свыкаешься.

Откуда же на земле простыни с алыми пятнами?

Пистолет у носа

– Там тела, на поляне… Вы можете рассказать?

– Давай-ка познакомимся. Владимир Александрович Голубев, следователь по особо важным делам. Ты видел их. На вашей полянке погибли четыре человека, ещё трое находятся в реанимации. Что у вас там произошло? – спрашивает следователь вместо пояснения.

Я превращаюсь в один ноющий кусок страдания. Даже блокада отступает после услышанной новости. Взгляд скользит по салону «Скорой», тонким стойкам, пыльным плафонам, хмурым врачам и останавливается на колючих глазах следователя. Скуластое лицо с немного вздернутым носом напрягается в ожидании ответа. Кисло пахнет формалином и спиртом.

– Александр Владимирович Алешин, студент Шуйского индустриального техникума, – я с трудом выдавливаю из себя слова, пока в голове гремит мысль о четырех убитых.

«Уничтожить! Ненавижу!» – возникает отголосок мыслей охотника.

Неужели это сделал я?

– Хорошо, Александр, расскажи, что ты помнишь! – командует следователь.

От моста до больницы пять минут пути, так что я успеваю вкратце рассказать о драке и даже отвечаю на уточняющие вопросы. Врачи прислушиваются и переглядываются. Машина трясется, словно едет по терке. Как всегда осенью затеяли ремонт дороги… Иногда встряхивает так, что прикусываю кончик языка.

По-разбойничьи свистят тормозные колодки, створки дверей распахиваются. Подлетают плечистые санитары. Больничная каталка скрипит, когда дерматиновая поверхность принимает отстегнутое тело. После теплой машины сырой холодок пробегается по коже. Промозглая ночь швыряет в лицо противную изморось.

– Давай, аккуратнее, вот так вот! Ага. Эх, и здоровый же парень. Такому на завод идти, а не пьяными драками заниматься,– бурчит один санитар другому.

– Окончу техникум и после армии устроюсь, – обещаю я мужчине. Тот лишь скептически хмыкает, мол, знаем мы вас, юристов-экономистов.

Серое здание больницы смотрит в небо глазницами окон, в половине горит свет. Белая дверь со скрипом распахивается, и на пороге возникает женщина внушительных размеров:

– Ещё один? Какое состояние?

– Лучше, чем у предыдущих, но нужно полное обследование. Сломаны ребра и периодические потери сознания, – рапортует один из врачей, когда меня заносят внутрь.

Следом скользит Голубев. Худощавая фигура двигается с грацией балерины, но от этой «балерины» тянет опасностью. Сбоку постоянно мелькает серый рукав.

За дверью желтый коридор с множеством дверей. К стенам прижимают коричневые стулья. Дерматин на большинстве сидений лопнул, и на свет вылезает желтая губка подкладки. Несколько ламп дневного света периодически мигают, словно пародируют сцену из фильмов ужасов. Длинный полутемный коридор и мигающие лампы. В воздухе царит густой запах – букет немощи, мучений и страха смерти. Дух болезни щедро сдобрен смрадом хлорки.

– Вы кто? – спрашивает врачиха у следователя.

Тот, не глядя, вынимает корочки и раскрывает перед носом врачихи. Женщина кидает взгляд на удостоверение, более пристально смотрит в глаза следователю. Борьба взглядов продолжается около половины минуты. Неизвестно кто победил, но она командирским тоном, не допускающим возражения, заявляет:

– Подождите пока в коридоре, когда закончим – вас позовут.

– Я должен быть с ним! – следователь угрожающе шагает вперед.

На худом лице застывает недовольная гримаса, желтоватая кожа натягивается на скулах. Он всё-таки подозревает меня, боится, что могу скрыться? Мне и дышать-то больно, не то чтобы двигаться.

– Я велела подождать в коридоре! Или буду вынуждена позвонить вашему начальству и сообщить о том, что вы препятствуете оказанию первой медицинской помощи!

Похоже, что у врачихи накопился изрядный опыт общения со служителями закона. Санитары восхищенно переглядываются, они-то опустили головы после возникновения красной книжечки. Они поступили как законопослушные граждане.

Неразборчиво пробурчав под нос, следователь отходит в сторону и садится на скрипучий стул. За каталкой следует немигающий взгляд, я чувствую его кожей. Словно с головой залез в кучу стекловаты, и теперь мельчайшая пыль колется и чешется. Колеса каталки катятся по неровному плиточному полу, надо мной проплывают давно не мытые плафоны. Где одна лампа не горит, где обе.

– Несите в смотровую, я сейчас подойду, – врачиха устремляется вперед и вскоре пропадает из виду.

Каталку завозят в комнату, разделенную пополам голубоватой шторкой, санитары перекладывают меня на кушетку. Рука санитар цепляет ребро, и новая вспышка боли хлещет по нервным окончаниям.

– Слушай, парень, а что у вас там произошло? Чего так много мертвых? – спрашивает санитар, который недавно жаловался на пьяные драки.

– Не знаю, я не помню ничего… Вырубили.

– Ну ладно, отдыхай, завтра расскажешь, – санитар хлопает меня по плечу, и я остаюсь один.

Четверо убитых, трое раненых, у Евгения нашлепка на носу, ещё и сон не выходит из головы. В черепной коробке путаются, толкаются и налезают одна на другую разные мысли. Либо на нашу полянку налетели враги Жилы и порезали его, либо…

Чтобы отвлечься от невеселых мыслей я решаю открыть шкафчик рядом с кушеткой. Стеклянные дверцы изнутри занавешены белой тканью. Интересно, что же там находится?

Едва протягиваю руку, как от двери доносится:

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Не боишься повторить её участь?

В дверях улыбается знакомая врачиха, полная рука по-хозяйски упирается в бок.

– Извините, – бормочу я, – ни разу не лежал в больнице, палаты видел лишь по телевизору. Вот и захотелось самому убедиться – правду там показывают или выдумку сценаристов.

– Ни разу? Интересно. Ну ладно, давай посмотрим, что там у тебя поломалось.

Далее начинается обследование: вопросы и ответы, постукивание и пальпация, свечение в глаза фонариком и другие прелести больничного обихода, с которыми в той или иной мере каждый знаком. К осмотру присоединяются два пожилых врача. Вызывают санитаров и меня помещают под добрые лучи рентгена.

В результате выясняется, что сломаны два ребра, на четырех обнаружены трещины. Находится повреждение грудного позвонка и апофеозом – сотрясение мозга третьей степени. Синяки, ссадины и ушибы не принимаются во внимание.

Гипсом закрепляют шею, чтобы излишне не тряс головой. Под кожу входит очередная порция обезболивающего. В принципе можно было и не колоть, так как боли почти не ощущал, но плотная врачиха настояла.

В ходе процедур я узнаю, что на наше побоище слетелась толпа бродячих собак. Почуяв запах крови, дворняги впали в бешенство, так как у погибших и у тех, кто в реанимации, на теле обнаружены следы огромных зубов.

Оставшийся невредимым парнишка успел залезть на дерево и слегка спятил от увиденного. Так решили, потому что молодой человек упорно твердит о каком-то большом черном звере, который выпрыгнул из кустов и устроил кровавую резню. Как же много я пропустил, валяясь без сознания!

Хотя увидел что-то другое… непонятное… из того уголка подсознания, где сражаются два оборотня и бородатый человек.

Оборотни? Или что-то другое?

Что за хрень творится?

Взамен грязной и порванной одежды я получаю синий выцветший халат. От него пахнет лекарствами и хлоркой. Затем врачи в очередной раз качают умными головами и зовут санитара. Каталка выезжает в очередной коридор.

Молодой, словоохотливый парнишка быстро устанавливает, что я ничего не знаю. Он разочарованно вздыхает, а после рекой начинают литься анекдоты. Так мы поднимаемся на четвертый этаж: санитар треплется, я лежу на каталке и перебираю догадки о происшедшем, рассеянно улыбаюсь, когда наступает пауза, возвещающая о конце анекдота.

– А ты что знаешь о случившемся? – спрашиваю у парня в очередную паузу.

– Да об этом вся больница гудит, докторов из постели вытащили – пытаются троих откачать. Не говори только, что ту кодлу с другом отхреначили. Этак лихо порвать – никакой силы не хватит. Опс, ладно! Вон тебя дожидаются,– парнишка кивает на сидящего следователя.

Рядом с Голубевым маячат два здоровенных милиционера. Вызвали для подкрепления? Для охраны?

Я вновь слышу мысли загадочного охотника: «Ненавижу! Уничтожить!» Может, обезболивающее оказывает такое влияние?

Жесткая каталка прокатывается несколько метров, и санитар толкает бежевую дверь. От щелчка выключателя загорается тусклая лампочка, я почти слышу, как она пожаловалась на потревоженный покой. Комната освещается бледно-желтым цветом

Узкая палата, похожая на школьный деревянный пенал (или гроб?), радушно встречает четырьмя койками, прикроватными тумбочками и умирающим цветком в коричневом горшке. На койке у окна спит черноволосый мужчина. Он недовольно щурится, когда в глаза ударяет электрический свет, и поднимает кудрявую голову.

– Что такое? Я просил никого не подселять! Серега! Вот оторву уши и сложу в биксу, тогда будешь знать, чем старших слушать! – басит мужчина густым и сочным голосом.

– Наталья Павловна велела! А я что? Я ничего, – санитар испуганно пятится, явно струхнув от угрозы. Как за живым щитом, студент прячется за моей каталкой.

Мужчина смотрит на меня, чуть склонив голову на плечо. Так на меня смотрели на призывной комиссии, когда хотели забрать в армию, а учеба в техникуме была тому помехой. Вроде бы и близок локоток, а не укусишь. После оценочного взгляда кивает санитару, мол, завози. Весельчак помогает мне перебраться на кровать, скрипят просевшие пружины.

– Вы можете быть свободны, – чеканит следователь, обращаясь к парню, и того как ветром сдувает. Когда Голубев успел зайти? И ведь так неслышно.

– И что вас сюда привело? – спрашивает потревоженный пациент и садится на кровати.

Ого, какой здоровый – под два метра ростом, плечищи не во всякую дверь пройдут, из-под майки выбивается густой шерстяной покров, волос пореже кудрявится на руках и ногах. Такой может зимой на снегу спать без одеяла, даже насморк не подхватит. Лицо словно вырублено топором из дубового полена, а маленькие глазки похожи на вывалянные в красном перце стеклянные шарики.

– Прошу вас выйти на пятнадцать минут, сейчас запишу показания, и вы вернетесь к прерванному отдыху! – говорит следователь.

Перед носом мужчины распахиваются коралловые корочки. Мужчина пробегает по строчкам взглядом, сравнивает фото с оригиналом и бурчит:

– До утра нельзя подождать?

– Повторяю – прошу вас выйти на пятнадцать минут! – говорит следователь сидящему мужчине и бросает в сторону двери.– Прапорщик! Проводи мужчину!

– Ну ладно, раз дело важное – пойду, прогуляюсь, – дядька сует волосатые ноги в тапки, халат потрескивает на могучих плечах.

Мягко ступая, мужчина выходит из палаты. Мощный, здоровый, словно племенной бык, который поднялся на задние ноги. Он поворачивается я боком, чтобы протиснуться между косяков. Двери явно не рассчитаны на подобных пациентов.

Голубев садится на кровать напротив, осматривает больничную палату, в руках появляется прежний блокнот:

– Никогда не любил больничку, от самого воздуха здесь можно заболеть. А если подумать, сколько на этой кровати умерло человек…

– Что вы ещё хотите узнать? Я вроде бы вам всё рассказал, – спрашиваю я, обрывая ненужные философствования.

Глаза слипаются от обезболивающего, от пережитого накатывает тяжелая усталость. Хочется лечь и заснуть, а наутро вспоминать происшедшее как кошмарный сон. И драку, и то, что увидел на поляне, и сон этот дурацкий. Но, увы, рядом сидит любопытный мужчина и вряд ли от него легко удастся избавиться.

Голубев жует губами. Взгляд стальных глаз ещё раз обегает небольшое помещение, скользит по закрытой двери и уперается в меня:

– Откуда ты знаешь Юлю? И как часто вы встречаетесь?

– Я же говорил – познакомились на дискотеке, раньше в техникуме видел. А какое она имеет отношение к происшедшему? – сказать, что я удивлен, значит, ничего не сказать.

– В принципе никакого, вот только ты не должен с ней видеться, или разговаривать! Надеюсь, понятно объясняю? – следователь приближает ко мне скуластое лицо.

От него пахнет дождем, потом и далекими отголосками одеколона. Ещё чем-то едва уловимым. Мокрой собачьей шерстью, что ли?

– Да что тут такого? Мы познакомились на танцах, угостил минералкой и всё. Даже не успели поговорить толком, когда началась эта канитель. И почему мы не должны с ней встречаться?

Следователь отворачивается. Встает с кровати и подходит к окну. Похоже, что увядший цветок интересует его больше, чем мои слова, но это не так. За малую долю секунды Голубев преодолевает расстояние от окна до кровати и зависает надо мной скальным наростом.

– Потому что я этого не хочу! И если увижу рядом – закопаю! Понял? – худое лицо краснеет, на стальных глазах выделяются лопнувшие сосудики.

Руки едва заметно дрожат. Следователь с усилием сдерживает себя, чтобы не заехать мне по роже? Ну здрасте, вот и познакомился с папашкой. Голубев по возрасту Юле в отцы годится, вряд ли они являются любовниками. Хотя, сейчас такое время, что всякое может быть.

– Владимир Александрович, может, увидимся завтра? Я устал и жутко хочется спать! Да и поздно уже, а вы какие-то странные вопросы задаете. Закончим на сегодня, а? Вдруг завтра что-то новое всплывет?

Он резко дергается, из поясной кобуры выскакивает вороненый пистолет. Я невольно вжимаюсь в пружинистую кровать. Она скрипит, словно тоже пугается этого странного человека.

– Не слышал ответа на вопрос! Ты понял, что не должен приближаться к Юле? Или поиграешь в героя? Я могу сделать во лбу аккуратную дырочку, а в отчете напишу –«застрелен при попытке бегства». Дружка разговорим, и он признается, КТОзавалил тех отморозков. Тебе фиолетово будет, а другу вряд ли захочется зону топтать. Так что повторяю в последний раз – ты понял? – от пистолета пахнет порохом и машинным маслом.

Оружие мелко дрожит. Из-под бровей полыхают горящие яростью зрачки. Я испуганно кивают – всё что угодно, лишь бы ушел. В груди появляется странный холодок, а на глаза будто накидывают красную вуаль. Окружающие предметы краснеют и ровняются цветом с лицом разозленного следователя.

– Ну, вот и хорошо, сейчас отдыхай. Увидимся позже, Сашок! – Голубев подмигивает и пистолет возвращается в привычное место обитания.

Блокнот ныряет во внутренний карман плаща. Голубев неторопливо отходит к двери и с ухмылкой произносит:

– Так говоришь, они первые напали?

Из пересохшего горла вырывается сдавленный сип, я опять киваю, глядя на странного человека. Владимир Александрович издевательски смеется. Широко распахивается потертая дверь, ручка лязгает о стену, и на пол ссыпаются отколотые кусочки краски. Я облегченно откидываюсь на подушку – сегодня не хватало только пистолет понюхать, для полного набора ощущений.

В коридоре Голубев что-то негромко говорит черноволосому дядьке, тот бурчит в ответ. Следует короткая команда и шаги блюстителей порядка затихают вдалеке. Сумрачный сосед тихо зашел в комнату. Лампочка облегчено выдыхает, когда щелкнул выключатель. Мужчина двигается на ощупь, шарканье приближается к соседней койке, жалобно тренькают пружины, проседая под грузным телом.

Он ничего не спрашивает, а я не имею никакого желания отвечать. Свет от фонаря покачивается на потолке, расплывается. Я засыпаю, теряясь в догадках – что же произошло на злополучной поляне? Столько смертей… но это завтра, а сейчас лишь сон. Лишь сон и ничего кроме сна.

Завтра…

Всё завтра…

И снова ощущение, что я без тела. И снова темнота. И снова неожиданная картинка. Странные сны… таких раньше не было.

Погожее летнее утро. Родители впервые берут в лес за поспевшими ягодами. Роса не успевает полностью высохнуть и я, четырехлетний малыш, трогаю травинки, наблюдаю за мелкими капельками, в которых переливается радуга.

Мама? Папа? Мои родители? Если я их вижу, то ребенок – это я?

Папа и мама ходят по большой солнечной поляне с двухлитровыми банками в руках, собирают тугие ягоды черники и ароматную землянику. Похожие друг на друга статью и осанкой, родители одеты в камуфляжные костюмы. На фоне зелени фигуры исчезают из вида, когда замирают, склоняясь над ягодным местом.

– Эй, малый! Ты меня слышишь?– я пытаюсь докричаться до себя.

До себя? До малыша! Бесполезно…

Отец похож на киношного Геркулеса, такой же рослый и сильный, а мама на сказочную принцессу со светлыми волосами. Весёлые, улыбаются друг другу и соревнуются, кто больше соберёт.

Корзинка, куда высыпается собранная добыча, находится рядом со мной, поэтому в скором времени ручонки и рот покрываются фиолетовым соком черники. Нет, я честно собираю ягоды, целых пять минут, пока терпение не заканчивается. Ведь ягоды такие маленькие: то выскальзывают из ручонок; то давятся, если пытаюсь крепче ухватить. Да и маме надоедает, что зову каждый раз, когда попадается особо крупная ягода.

Но она не понимает, как жизненно необходимо засвидетельствовать существование выросшего чуда. И тот колоссальный подвиг, что я срываю огроменную землянику, и ягода теперь катается по стеклянному дну, оставляя красный след.

– Эй, малыш! Эге-гей!!!– вновь никакой реакции…

Сижу сейчас в тени кустов и лопаю добычу родителей. Попутно угощаю божью коровку. Глупое насекомое отказывается кушать землянику! Несколько раз подсовываю к черным усикам, но вредная букашка поджимает ножки, и на пальчик выползает капелька вонючей желтой жидкости. В конце концов, неблагодарному созданию надоедает активное внимание. Красно-черные крылья раскрываются, и насекомое уносится куда-то ввысь, к развесистым кронам сосен, которые тихо перешептываются между собой.

Над кустом кружится большой слепень, но не садится – руки, шея и лицо намазаны какой-то мазью с противным запахом из круглой красной баночки с желтой звездочкой на крышке. Сквозь трубное жужжание толстенного слепня пробивается далекий протяжный вой, словно кто-то плачет над умершим родственником.

Снова тот вой, я его слышал раньше… в предыдущих видениях. Или это не видения? Тогда что? Снова игровая заставка?

Резко выпрямляется мама, встревожено озирается по сторонам. Наполовину собранная банка падает в буйные заросли черники.

«Бегите!» – кричит отец и срывает с пояса охотничий нож. Жесткое лицо напрягается, у рта прорезаются глубокие морщины.

Мама подбегает и хватает меня на руки. Красивое лицо перекошено от страха. Валится набок корзинка и собранные ягоды рассыпаются по земле, проваливаются в траву и краснеют на прелых листьях.

Мама!!!

Шершавая ткань камуфляжа грубо трёт по лицу. Мама несет меня вглубь леса, туда, где темнеет густой бор. Я слышу, как колотится её сердце…

– Мама!!! – пытаюсь докричаться до неё, но бесполезно, остается только наблюдать.

Поход в лес закончен? Я поднимаю рев, но мама мягкой ладонью закрывает рот и шепчет: «Погоди, малыш, сейчас поиграем в прятки. Ты залезешь в норку, как лисенок… И не будешь вылезать, кто бы тебя ни звал! Не высовывайся и всё! Там есть куча конфет, тебе лишь нужно проползти… дальше в норку!».

Отцовские вскрики слышны вдалеке, на них отвечают собачьи взвизги и злобное рычание. Мама бежит без оглядки, кусты задевают меня по голове, если бы не ладонь, то заревел в полный голос.

 Лес уже не кажется таким приветливым и светлым. Он стал черным и злым, полным страха и кошмарного воя. Мамина нога уходит по колено в яму, скрытую мхом. Она выдергивает её с резким хлюпаньем и бежит дальше, штанина окрашивается в тёмно-зелёный цвет. Огибает деревья, перескакивает через кусты и поваленные стволы.

Возгласы отца затихают, лес накрывает тишиной, даже птицы перестают петь. Слышится топот бегущей мамы, её тяжелое дыхание и… шум позади.

Меня тоже захлестнула паника – кто же нас преследует?

Шум следует за нами, звучат выстрелы ломающихся веток. Проливается пронзительный вой. Страшный звук заставляет меня притихнуть. Ужас пробирает до глубины души, страх замораживает любые мысли.

Мама выскакивает на небольшую прогалину и толкает меня под корневища упавшей сосны. Лесная красавица по высоте могла сравниться с десятиэтажным домом, но буйный ветер решил по-своему. Корни толстыми змеями идут от ствола в землю. Мама быстро говорит: «Малыш, ползи до конца норы, там мы приготовили тебе сладкий подарок. Не вылезай, пожалуйста… Пока не затихнут все звуки, не выходи… Что бы ни кричали и как бы не вызывали – не выползай!».

Мягкая рука подталкивает к норе. Миндалевидные глаза испуганно шарят по сторонам. Под корнями чернеет отверстие, и я ползу туда, в темноту. За обещанными сладостями. Мамины легкие шаги стремительно удаляются. Я ползу…

– Малыш, быстрее! – знал, что он меня не слышит, но невольно начал болеть за него.

За него?

За меня?

Но я этого эпизода не помню. Видение или прошлое? Чертова игровая заставка или какое-то злое колдовство?

Пахнет сырой землей, песок сыплется за шиворот, щекочет кожу. Рассыпаются под руками сгнившие корневища. Какие-то шнурки скользят по волосам, паутина опутывает лицо, я стряхиваю липучие нити, размазываю по щекам грязь. Вдалеке брезжит свет, и я с удвоенной энергией двигаюсь на светлое пятно. Стенки норы сдавливают с боков, пару раз застреваю, но прорываюсь и ползу вперед. Тихонько хнычу, но ползу.

Ещё немного! Давай, малыш!

Нора расширяется, и я попадаю в маленькую пещерку, в потолке белеет узкое отверстие. Сквозь переплетение корешков с трудом проникает свет. Я кручусь на месте, оглядываю пещерку, но сладостей нигде нет, если не считать кучки белеющих в полумраке мелких косточек. Сухая норка. Лисья или барсучья?

Темнеет ещё одно отверстие в стене напротив, но настолько узкое, что голова туда не пролезает. Шарю там рукой, но ничего не нахожу.

Я очень обижаюсь на маму за обман, и громко зову её, чтобы спросить об обещанном угощении. Мамины слова о молчании забываются на фоне горького разочарования.

– Молчи, ребёнок! Молчи!

С потолка осыпается земля, и около отверстия возникает какой-то шум. Кажется, что пришла мама – кричу ещё громче. Мама не отзывается, но в лазе, где синеет небо, и покачивается ветка березы, возникает лохматая темно-серая морда с белым пятном на лбу. Вытянутая пасть измазана красным. Собака съела мои ягоды?

Охренеть! Ну и чудище! Морда в два раза больше чем у сенбернара.

– Собачка, приведи сюда папу и мама! – прошу я появившееся животное.

Морда приближается к отверстию и на меня смотрит янтарный глаз с круглым зрачком. Секунду спустя глаз исчезает, а на лицо сыпется земля – могучие лапы собаки расширяют лаз, из пасти речными перекатами раздается утробный рык. Я пугаюсь, дикий ужас от сознания того, что сейчас покусают, сковывает тело.

Уползай, малыш! Уползай!

– Папа! Мама! Помогите!!! – крик вырывается из горла и возвращает телу послушность.

Я пячусь задом к норе.

Он меня услышал?

Волосатая лапища с удлиненными пальцами, гораздо длиннее, чем у обычной собаки, просовывается в отверстие и скребёт по земле. Когтистая конечность мечется по пещерке и хватает за курточку. Черные когти прорывают болоньевую ткань и царапают ребра – страшная лапа сжимается. Завывая и рыча, зверюга упорно подтаскивает меня к раскопанному отверстию. Мелькают желтоватые глаза и скалятся окровавленные клыки.

Пусти, тварь!!!

– А-а-а!!! – мальчик верещит, что есть мочи.

– А-а-а!!! – кричу я вместе с ним.

– Регенерация усовершенствована, ловкость увеличена!

Сон неожиданно закончился, но тряска продолжалась. До меня не сразу дошло, что трясли в реальности. Распахнув глаза, я увидел склонившееся лицо черноволосого соседа по палате, к губам прижимался палец, корявый как сучок старого дуба. Я быстро кивнул, показывая, что понял.

– Не ори! Слушай меня, малец. Сейчас ты должен бежать, и чем быстрее, тем лучше. Поверь, я не сошел с ума, но нет времени объяснять – кто знает, как долго выдержит Наталья, – мужчина кивнул в сторону двери, за которой раздавались звуки борьбы и знакомое по сну рычание.

– Как бежать, я же весь переломанный!

– Ах да, я и забыл, что ты ничего не знаешь, – с этими словами сосед рванул гипс в разные стороны, зацепив пальцами у самого горла.

Ещё пара рывков и гипсовый корсет с глухим стуком осыпался на смятую простыню. Я невольно вздохнул и вместо ожидаемой резкой боли, ощутил лишь небольшое нытье, как от легкого ушиба.

– Охренеть! Чем же таким меня обкололи?

Ночная погоня

За дверью разливается вой, который пришел за мной следом из игры. Раздается звук сильного удара, и к вою добавляется громкое рычание. Звучные шмяки следуют один за другим, словно огромный пекарь со злостью швыряет тесто на стол.

Скрежет когтей по металлу, лязг клыков и злобный рык.

Я чувствую, как на шее у затылка поднимаются и шевелятся волоски, будто меня шибануло током.

– Малой, некогда объяснять. Шпарь в Медвежье, знаешь такую деревню? – после моего кивка сосед продолжает.– Увидишь на отшибе дом с высоким забором, увидишь ещё дракона на коньке – вот туда тебе и надо. Ныряй в окно, через коридор не выбраться!

– Тут же четвертый этаж, да и темно! Не видно же ни фига!– я за моргание глаза оказываюсь у окна, за которым царит глубокая осенняя ночь.

Ни грамма боли, словно и не было вчерашнего побоища, даже зуб не шатается. В окне отражается широкоплечий парень в синем халате. Слегка взъерошенные светло-русые волосы, славянские скулы, оттопыренные уши – ничего необычного. Если не считать того, что со мной происходит.

– Ты почти сутки проспал, вот и ночь не кончается. В деревне будут мои ребята, они объяснят, что к чему. Скажешь от Михаила Ивановича, – одним движением сосед закидывает меня на подоконник.

Меня? Восемьдесят килограммов левой рукой? Богатырь…

Падает и разбивается бурый горшочек, чахлый цветок ломается на середине стебелька. Деревянная рама широко распахивается, а ночь швыряет в лицо пригоршню мелких капель. Где-то далеко внизу ждет мокрая земля.

Ё-моё, как же высоко!

– Передай обалдуям – если будут пить мою настойку, то я их кроссами замордую!

Широкой ладонью меня сносит с облезлого подоконника. Я повизгиваю в свободном падении. Мозг застывает от ужаса, но жизнь не торопится проноситься перед глазами. Вместо неё сверкают окна больницы, а я по-кошачьи изворачиваюсь в воздухе.

Земля больно бьет по ладоням и ступням, притяжение влечет тело дальше, стремясь впечатать в пожухлую траву. Когда нос, почти как в песне у Газманова, «ноздрями землю втянул», руки и ноги заканчивают амортизацию и идут на противоход – меня подбрасывает в воздух.

Легкий перенос тяжести и я всаживаю пятки в мокрую землю.

Ого, как так получилось? Почти как у кошки…

Взгляд на окно – лохматая голова тут же исчезает. Из палаты слышится дикий визг, бухают удары. В больничных окнах встревожено зажигается свет, звуки яростной битвы будят пациентов.

Я не хочу дожидаться финала ревущего концерта. На фиг надо! Я мчусь к выходу с территории больницы.

Желтый фонарь рассеивает мглу над главным входом, мерцающий свет очерчивает проем в арматурном заборе. Где раньше скрипела калитка, теперь красуются ржавые петли на металлическом столбе. Вот за верхний зубчик я и цепляюсь полой халата.

– Уползай, малыш! Уползай! – пронзает недавняя мысль.

Затрещавшая ткань дергает обратно. Я разворачиваюсь и вижу, как из окна знакомой палаты вылетает визжащее существо, похожее на огромную собаку. Глухой удар о землю и следом резкий хруст ломаемых сучьев – кусты принимают в объятия необычное создание.

Твою же маму чмокнуть в телеграмму! Это же волкообразный монстр из «Войны кланов»! Я сплю или вижу его наяву? Щипок за ляжку доказывает, что я не сплю. Но могу уснуть вечным сном, если не потороплюсь смыться…

Памятуя о словах соседа, я не рвусь возвращаться на предмет оказания первой помощи вылетевшему оборотню, а припускаю по холодной улице. В вязкой глине остается больничный тапок.

Ай, больно!

В пятку вонзается острый камушек.

Бежать!

После невыносимо долгих четырех секунд я заворачиваю на улицу Генерала Белова, и больница скрывается с глаз.

На улице непроглядная ночь, в пятиэтажках горят редкие огни, а на улице ни души.

Осеннее небо разрезает жуткий вой, на него лаем откликаются все собаки Шуи. Мороз хлещет по коже и вызывает кучу мурашек. Я их не звал – они сами высыпали на кожу и начали гоняться. Я дергаю к мигающему вдалеке светофору, в надежде найти хоть какую-нибудь машину.

Подальше от грозной больницы.

Подальше от собак.

Подальше от странных следователей и непонятных соседей по палате.

Подальше от этой придурочной игры…

Краем глаза замечаю водопад бриллиантов у соседнего дома – огромный доберман выскакивает на балкон и рвет голосовые связки в сторону больницы. Вспыхивает свет в окнах, слышатся крики недовольных людей, которые пытаются утихомирить лающих питомцев.

Ещё один вой взвивается в ночное небо.

На светофоре останавливает красная девятка с желтым плафоном на крыше.

Такси!

Лишь бы успеть.

За спиной громкое рычание, затем слышится шум падения тяжелого тела и скрежет когтей по асфальту.

«Не оборачиваться! Бежать к машине!» – команды в голове мешаются с командами из сна.

Уползай, малыш! Уползай!

Шлепают босые пятки по асфальту – еще один тапок слетает по пути.

Да хрен с ним!

Подобно мушкетерскому плащу развевается халат. Я мчусь по улице, ору и размахиваю руками, изо всех сил привлекая водительское внимание. Не до приличий сейчас, главное – спасти собственную жизнь, потом можно смутиться, прикрыться и покраснеть.

Глаза смуглого таксиста расширяются до размера чайных блюдец, забытая сигарета прилипла к нижней губе. Совсем близко раздается хриплое рычание и тяжелый топот огромных лап, когда я распахиваю заднюю дверцу и влетаю в салон с криком:

– Гони!!! Хочешь жить – дави на газ!!!

Крик выводит из ступора водителя, и тот бьет в педаль газа. Я оборачиваюсь на преследователя: сквозь грязное стекло видна зверюга, размером с хорошего быка. Будто самого большого волка увеличили в пять раз.

И в то же время эта тварь очень походит на человека… Короткая серая шерсть покрывает могучее тело, толстые вены вздуваются на мощных лапах. Антрацитовые когти рвут асфальт, в стороны летят огромные корявые куски.

Такого же я видел в заставке «Войны кланов». Такого же я видел в прицел арбалета. И именно его я видел в земляной дыре, когда он меня тряс и пытался вытащить из норы…

Оттолкнувшись от земли, преследователь взвивается в воздух. Задние лапы выдирают в асфальте две ямы, глубокие, словно могилы. Мне и шоферу…

Мелькает пасть с окровавленными клыками, когда зверюга прыгает на машину. Ускорение вдавливает в кресло. «Девятка» дергается с быстротой испуганной лани, но существо из кошмарных снов успевает зацепить багажник.

От мощного удара машину закручивает вокруг оси. Водитель тонко вскрикивает, а неуправляемая гордость «АвтоВАЗа» обнимает фонарный столб. Фонтан осколков лобового стекла брызжет на бетонную опору. Водитель встречается головой с рулевым колесом и затихает, меня же швыряет вниз, к резиновым коврикам. Все волоски на теле встают дыбом…

Я не хочу умирать!!!

Уползай, малыш! Уползай!

В разбитое лобовое окно ныряет оскаленная морда преследователя. Тварь просовывает лапу внутрь салона. Осколки стекла барабанят по торпеде, а незадачливый таксист вылетает наружу. Сухо щелкают по креслу остатки лопнувшего ремня безопасности. С такой же легкостью девчонки на лавочке достают ядрышко семечки подсолнуха…

Над упавшим на асфальт телом склоняется фигура из фильмов ужасов. Раздается утробное рычание и хруст. На фонарный столб цвиркают струйки дымящейся крови.

Сам не понимаю – как я смог тихим ужом проскользнуть и вжаться в переднее сидение? Хотя за сумасшедшим лаем и визгом, летящим из соседних домов, вряд ли что-то можно расслышать. Мотор урчит, невзирая на жесткий удар, и я рискую переключиться на заднюю передачу. Черная шишечка рукояти переключения скоростей ещё хранит тепло водителя.

Уползай, малыш! Уползай!

Издалека долетает леденящий вой. Существо, оторвавшись от ужасной трапезы, вскидывает голову к небу. Отвечает. Качающийся фонарь кидает свет на окровавленную морду. Низкие мохнатые надбровья, вытянутая пасть, чудовищные клыки.

Результат кошмарного эксперимента?

Ноги выжимают сцепление, газ. Машина со скрежетом подается назад, выруливая влево. Существо поворачивает лохматую башку, и мы встречаемся глазами – тот самый ненавидящий взгляд, что я видел во сне!

Те же вертикальные зрачки, янтарные пуговицы глаз, на лбу выделяется испачканное кровью белое пятно. Существо выходит на дорогу, загораживает проезд. Я сразу же бью по педали и направляю изуродованную машину на серое пятно. Меня передергивает от омерзения и ужаса, словно убиваю нападавшую крысу.

– Умри, тварь! Ненавижу!! Уничтожу!!! – это я кричу?

Создание из фильма ужасов легко поднимает передок машины… Прожигает горящими глазами и злорадно скалится на попытки вырваться. На лапищах вздуваются огромные узлы мускулов, они баскетбольными мячами бугрятся под растрепанной шерстью. Кажется, существо ждет других особей, чей вой раздается ближе и ближе…

За рёвом мотора, грохотом стучащей в висках крови, я разбираю в рыке членораздельное: «Беги!»

Справа валяется изломанная фигура таксиста, которому не посчастливилось оказаться в эту ночь на светофоре. Педаль газа утоплена до судороги в ноге, передние колеса бешено вращаются, отвратительно несет выхлопами от газующей машины, а этому существу всё нипочем. Лишь изредка покачивается вперед-назад, и удерживает «девятку» на месте. От страха чего только не покажется, но снова раздается это рычащее: «Беги!»

Я пытаюсь переключить передачи в попытках вырвать машину из лап монстра. Бесполезно. Ладонь натыкается на холодный, ребристый металл.

В морду зверя летит блестящий гаечный ключ. Крутнувшись пару раз в воздухе, он вонзается в правый глаз чудовища.

Тварь выпускает машину из лап. Передняя ось тяжело ухает на асфальт. Колеса тут же дергают машину вперед, подминают кошмарное существо под себя. По днищу скрежещут когти, но машина спрыгивает с лежащего монстра и резво уносится прочь.

В зеркало заднего вида я вижу, как тварь поднимается с земли и бросается в погоню. Гаечный ключ в глазнице поблескивает в свете фонарей. Из-за поворота выныривают ещё два создания, похожих на первую тварь.

Я выжимаю из машины все соки, заставляю её вспомнить молодость, когда она, с едва просохшим лаком на бортах, сошла с конвейера и впервые получила номера. Однако твари приближаются… По быстроте бега могут соперничать с гепардом.

Красный сигнал светофора!

Поворот направо занимает выезжающая фура. Каким-то чудом я проскальзываю перед самой кабиной, шаркнув задним крылом по могучему бамперу. В зеркало вижу, как в свете фар проносятся огромные тела. Дальнобойщик испуганно нажимает на клаксон. «КАМаз» врезается в невысокое ограждение, сминает и вырывает из земли железный заборчик, словно бумажную обертку. Одного преследователя отбрасывает сильным ударом, но тварь тут же вскакивает и кидается дальше.

Поворот на Советскую улицу!

Если не смогу вырулить, то дорога запетляет и скорость упадёт. Впереди огромной свечой возвышается белая церковь.

Боже помоги!

Креститься некогда – я резко выкручиваю руль вправо. Машину заносит так, что меня чуть не выкидывает в дверь. Автомобиль шлепается колесами о бордюр, американскими фрисби отлетают дисковые колпаки. Но главное – движение продолжается! Я топлю педаль и, не разбирая ям и лежачих полицейских, мчу дальше.

«Уползай, малыш! Уползай!»– кричат все клеточки тела.

Взгляд в зеркало – три твари по инерции пронеслись дальше и теперь скребут лапами по асфальту. Комья вылетают из-под лап, их заносит. Небольшой заминки хватает, чтобы немного оторваться от них и включить все лошадиные силы. Мимо проносятся фонари, деревья, двухэтажные здания, а потом и невысокие дома частного сектора. Машину трясет как в лихорадке, отрывается и отлетает покореженный капот. Я даже закрываю на миг глаза – кажется, что он сейчас влетит вовнутрь.

Впереди показывает неторопливо едущая машина.

Объехать!

Водитель испуганно виляет в сторону.

Отъехав на приличное расстояние, я вижу, как одна из тварей прыгает на серебристую «девятку» и проламывает тонкую крышу. Несчастная легковушка теряет управление и ныряет в канаву.

Ещё одному водителю сегодня не повезло!

Машина вырывается из Шуи и несется по асфальту, окруженному с двух сторон лесными посадками. Твари пропадают в темноте, но я знаю, что они мчатся следом, жму и жму на педаль газа.

Ветер задувает в разбитое окно, бросает в лицо пригоршни мелкого дождя. От резких потоков выступают слезы на глазах. Одной фары едва хватает, чтобы читать надписи на обозначениях деревень и сел. Вторая болтается на проводах и изредка выныривает на кочках, пока совсем не отрывается на очередном ухабе.

Проносятся небольшие деревушки и села. Я молюсь всем богам без разбору: чтобы никто не вышел в эту пору на улицу. Молюсь, чтобы не догнали. Молюсь впервые в жизни так отчаянно…

Вот и Палех. «Не задавить бы кого!» – проносится запоздалая мысль. Уличные фонари не горят, а окружающая темень – словно в чулане пасмурной ночью. Я включаю мерцающий дальний свет и беспрерывно сигналю. «Девятка» пролетает по поселку, на резком повороте едва не уходит в канаву. Собаки поднимают вслед разноголосый хай.

Немного осталось – только бы дотянуть!

Уж потерпи, машинка, потерпи, родная. Преследующих тварей давно не видно. Они где-то позади, но останавливаться и дожидаться не хочу, хоть тресни.

– Так, хорошо, пока всё идет нормально! – кричу я и поражаюсь – насколько тонким стал мой голос.

Выщербленный асфальт залетает под стонущие колеса, перемежается выбоинами и крупными щелями. Густой лес изредка меняется на широкие поля.

Мелькает табличка с надписью «Медвежье» и машина вылетает с асфальта на щебенку.

Какой там дом? С высоким забором и на отшибе?

Тормоз не работает!

Педаль проваливается и легко возвращается на прежнее место. На лбу моментально выступает холодный пот.

Тварь что-то сделала под днищем! Ещё и дорога уходит под откос!

Уползай, малыш! Уползай!

«Ё-моё» – проносится в голове, когда навстречу выпрыгивает забор. Машина пикирующим соколом влетает в дощатые ворота. Показывается голубоватый сарай, в лицо устремляются щепки, доски. Я инстинктивно закрываюсь.

Машина врезается капотом в большой столб. Меня выплевывает через лобовое стекло, и я влетаю в пахучий стог сена. «Девятка» прет юзом и, проламывая боком стенку из горбыля, шпарит на меня.

Не хватало ещё после всего пережитого быть раздавленным машиной! Подскочив на месте, я устремляюсь по скирде вверх. Успеваю за миг до столкновения. «Девятка» упирается в сено и останавливается, столкнув меня с вершины стога.

Я плюхаюсь на холодную крышу, под левую лопатку попадается плафон с черными шашечками. Перекатившись по прогнувшемуся металлу, падаю на колени среди кучи прелых досок, пахнущих маслом больших шестеренок.

Жив!

Осторожно ступая босыми ногами по созданной свалке, я в темноте пробираюсь к разрушенной стенке. Попутно ощупываю себя, но вроде все в порядке, а синяки и ссадины заживут. В левую ступню впивается-таки острая щепка, и дальше прыгаю на одной ноге.

Живой!

По деревне раздается лай разбуженных шумом собак. В домах зажигаются огни, слышатся громкие окрики, после чего собаки обиженно замолкают. Хлопают двери домов, обеспокоенные люди высовывают носы и, не обнаружив ничего на своем дворе, тут же прячутся обратно.

Куда же я попал?

Плотнее запахиваю халат.

На небольшом надворье царит хаос и разрушение. На земле валяется мощный створ ворот, другой болтается на оставшейся петле, его круто завалило внутрь. Машина влетела в сарай с сеном, над ней просела крыша, каким-то чудом удерживаясь на сломанной опоре. Хорошо еще, что машина залетела с сенник, а не в стоявший рядом дровяник, иначе вряд ли так легко бы отделался. Да уж, разрушений я натворил достаточно.

Зато я живой!

Как же теперь перед хозяевами извиняться за причиненное безобразие? На меня с высоты конька бесстрастно пялится большой деревянный дракон…

Дракон!

Вот он-то мне и нужен! Словно сошедший с китайских рисунков, такой же причудливо изогнутый, ящер горделиво цепляется за конек крыши. Я засматриваюсь на него и пропускаю момент, когда распахивается дверь дома, и на крыльце появляется хозяин дома. Загоревшийся уличный свет бьет по глазам, и я невольно прищуриваюсь.

– Эх, и ни хрена ж себе! Ты, чтоль, всё это натворил? – сипит бритоголовый крепыш.

Круглая голова укоризненно покачивается, осматривая царящий разгром. Молодой парень, широкий в плечах, с небольшим животом, нависающим над полосатыми трусами, словно не замечает падающего с неба дождя. Нос картошкой, по белизне зубов может соперничать с драконом, борцовские уши, громкий голос и спиртовое амбре довершает картину. Хозяин вряд ли обрадовался моему появлению.

– У машины отказали тормоза, ты извини, что так получилось, – бормочу я, когда широкоплечий переводит взгляд на меня.

– Ты сам-то как? Живой? Ну, сейчас я это исправлю.

Я не замечаю, когда крепыш выбрасывает кулак. Тело само подается назад, и у кончика носа свистит локоть, шедший вслед за пролетевшей кувалдой. В следующий миг я резко присаживаюсь – над головой пролетел ещё один маховик. Я больше не собираюсь рисковать и перекувыркиваюсь через голову назад. Мокрый халат облепливают разбросанные щепки.

– Не уворачивайся, пожалуйста! Ты мне мешаешь! – гаркает крепыш и снова двигается ко мне.

– Я от Михал Иваныча! Он сказал, что мне здесь помогут!

Ноги разъезжаются в скользкой грязи, и я со всего маху сажусь на пятую точку. Из-под больничного халата хлещет веер брызг.

– От Иваныча? – останавливается крепыш и снова осматривается кругом. – А не судьба тихонько постучать в калитку?

– Так я же сказал…

– Ой, ладно – не оправдывайся, потом всё уберешь и сарайку починишь. Заходи в избу, или ждешь, пока я заболею да помру? – крепыш машет рукой, приглашая следовать за собой.

Раз приглашают, значит надо идти, и я с опаской захожу в открытую дверь. Просторные сени встречают легким ароматом смолы и березовым духом банных веников. Витает в воздухе и другой запах, куда менее приятный. Куча проволочных клетушек уходит к противоположной стене, выстроившись в ряд одна на другой. Внутри взволнованно шуршат ушастые кролики, поблёскивают бусинки глаз.

Ни одна половица не скрипит, пока мы подходим к двери в жилую часть дома. Вязаные из цветных тряпочек половички-дорожки выдают места, где я ступаю.

– Ты хотя бы ноги вытер, прежде чем в дом-то переться. И вообще, скидывай халат! Чтобы мудями не тряс, сейчас какую-нибудь одёжу подберу, – ворчит крепыш, и ныряет в небольшой чуланчик.

Спустя несколько секунд появляются тренировочные штаны с вытянутыми коленями. Я натягиваю, и хмыкаю – "дольчики" коротки по длине, зато уж по ширине… Приходится подпоясываться веревкой и, в таком гламурном виде (с отвисшим задом и почти обнаженными коленками), я вхожу в дом.

За легкими занавесками скрывается большая горница с рядом узких окон. Её освещает необычная люстра – словно раскидистую ветку выдолбили изнутри и пустили по ней провода, заставив две лампы висеть как груши на суку. Свет плещется по двум металлическим кроватям, по шторам на окнах, по темно-коричневому серванту, по черной тумбочке с мерцающим телевизором и останавливается на боку печи.

Под экзотической люстрой возвышается тяжелый деревянный стол, на нем нехитрая закуска, банка с компотом и голова спящего. Молодой человек, поменьше первого в размерах, со спортивной фигурой, умиротворенно положил голову на руки. Его-то и пытается разбудить крепыш.

– Эй, Федор Владимирович, у нас гости! От Михал Иваныча! Представляешь – смог от моей двоечки увернуться! – крепыш трясет друга за плечи.

– Чего? Смог? Да ладно? А дай-ка я попробую! – до конца не проснувшись, Федор Владимирович поднимает голову от стола.

– Э-э-э! Хорош экспериментировать! – я отхожу на всякий случай в угол, к негромко работающему телевизору.– Обязательно поспаррингуем… Потом… Если захочешь. Сейчас же реально нужна помощь. За мной гонятся собаки-переростки, еле оторвался от них. Как…

– Не-не-не, погоди! Вот сейчас быстренько попробую, и потом расскажешь, – крутолобый, с впавшими глазами и худощавым лицом, Федор Владимирович не оставляет попыток выбраться из-за стола.

Я кидаю взгляд на плотную штору – если что успею накинуть на полусонного человека и выскочу в окно.

Широкая ладонь провожатого не дает подняться Федору Владимировичу, каждый раз усаживает на место. Крепыш улыбается, глядя на барахтающегося друга.

– Вячеслав Михайлович, не мешай! Сам попробовал, дай другим рискнуть! Ик!

– Собаки-переростки говоришь? Но это не повод, чтобы нам сенник сносить! Как считаешь? Да сиди ты, он от Иваныча к нам, – Вячеслав садится рядом с Федором и приобнимает того за плечи, вперив поблёскивающие глазки в меня. – Давай, рассказывай!

– Как сенник? И кто будет разгребать? Ты чё, придурок, не мог просто постучать в калитку? – Федор поднимает бровь.

Я перевожу взгляд с одного на другого и силюсь понять, чем эти полупьяные ребята могут помочь. Чего я здесь забыл? Им бы не мешало проспаться хорошенько, а мне оказаться отсюда как можно дальше.

Уползай, малыш! Уползай!

Вряд ли твари отказались от преследования и, судя по скорости передвижения, должны вот-вот появиться. Тогда нас даже ядреный перегар не спасет.

Подвал

– Ну, чего застыл? На вот, хлебни немного, отпустит, – бурчит Федор и плещет в стакан вишневую жидкость.

Резкий сивушный запах говорит, что я ошибся по поводу компота.

– Нет, спасибо, пока не хочется.

Федор пожимает плечами, наливает другой стакан и протягивает Вячеславу. Короткий звон и звучное бульканье на миг заглушают бормотание телевизора. А там снова политики вещают, как хорошо люди будут жить в стране под их управлением… только не уточняют, какие именно люди будут жить хорошо.

– Михал Иваныч передавал, чтобы не увлекались настойками, и что-то ещё о кроссах говорил, – я не могу удержаться от подколки.

– Вячеслав Михайлович, а может все-таки сунуть ему слегонца, чтобы не разглагольствовал?

Вячеслав мотает головой, кривится, и смех прокатывается по комнате. Федин громкий хохот напоминает пушечные выстрелы. Понятно, ребята отдыхают – им явно не до моих проблем, и я разворачиваюсь к двери. Куда угодно, лишь бы подальше от ночных преследователей.

Куда угодно… А куда?

– Стой! Иваныч зря посылать не будет, расскажи – в чем дело? – Вячеслав накалывает на вилку блестящий от масла грибок.

Сколько времени у меня есть в запасе?

Неизвестно. Кратко рассказываю им о происшедшем. Внутренне же сам недоумеваю – откуда на меня посыпались такие прелести жизни?

Жил, не тужил, никого особенно не трогал, и за один вечер жизнь переменилась: побит-переломан, а на другой день здоров как бык; беги куда подальше, а там встретят неизвестно кто.

Как в страшной сказке.

Во время рассказа даже ущипнул себя украдкой – нет, не сплю.

Ребята будто после репетиции одновременно выкидывают сжатые кулаки.

Раз-два-три!

У Федора выпадают «ножницы», а у Вячеслава «камень». Проигравший идет к дверям, слегка покачиваясь, как моряк при качке.

– Пойдем, поможешь убраться во дворе! – командует Вячеслав и следует за вышедшим Федором. – Да не дергайся ты так, время ещё есть!

За стеной слышится шум ревущего мотора и треск дерева.

Что это? Федор пытается убрать машину?

Пока мы укрываемся дождевиками и надеваем галоши, шум мотора и визг металла немного отдаляется. Федор смог вывезти «девятку» из разрушенного сарая! Или у него золотые руки, или «девятка» ещё может себя показать.

Вячеслав прихватывает по пути мой больничный халат и ящик с инструментами. Мы выходим под моросящий дождь. Вячеслав сует в руки фонарь, более похожий на прожектор. Я тут же щелкаю переключателем, и большой круг света вырывает из тьмы острые щепки, куски шифера, блестящие осколки стекла.

– Уличный свет включать не будем, чтобы соседям глаза не мозолить. Ты по окнам не шарь лучом, а то можем привлечь вертушек раньше времени, – бурчит Вячеслав.

Кого привлечь? Вертушки? Вертолеты, что ли?

Я послушно упираю луч в землю.

Крыша сарая облокотилась углом в землю и по ней стекает струйка дождевой воды. Раздолбанная в пух и прах «девятка» всё-таки выехала на улицу, теперь красуется клоками сена в окнах и торчащими из дверей обломками досок. Бедная, она будто дрожит под дождем, на бортах живого места нет. Машине самое место на автомобильном кладбище, на постаменте с табличкой: «Она спасла человека!»

– Ничего себе, она ещё и ездит!

– Федоруза, дуй в Ковров, или куда тебя там тянет. В общем, чем дальше – тем лучше! Обратно на попутках доберешься. Мы пока приберемся! – Вячеслав повышает голос и закидывает больничный халат на заднее сиденье.

Федор в ответ машет рукой и давит на газ. О полы наших дождевиков стучит фонтан грязи из-под колес, покрывает с головы до ног. «Жигули» виляют задом и начинают набирать скорость на мокрой дороге.

– Вот же засранец, не может без понтов! – произносит Вячеслав вслед машине. – Ну, чего встал? Давай забор поднимать.

– Так на машине нет тормозов, он справится?

– Федя родился с рулем вместо погремушки, да и по жизни не тормозит, так что не переживай. И раз-два, взяли!

Вячеслав умело прибивает ворот на место. Мы быстро поправляем второй створ, меняем брус на воротах. Я старательно убираю зону надворья, насколько возможно очищаю от щепок.

– За Федора не волнуйся, у него на машину рука набита! – выдыхает Вячеслав и улыбается. – Осталось только рожу набить.

После уборки крепыш выносит плотный пакет и вдоль калитки струйкой течет красный порошок, размываемый мелким дождиком. Как будто молотый кирпич рассыпает.

– Что это такое?

– Наша охранка, от тебя след отобьет. Сгреби мусор под сарай, чтобы не бросался в глаза, – Вячеслав продолжает сыпать. Старательно, чтобы не пропустить ни одного участка.

За нашими передвижениями сверху внимательно следит деревянный дракон. Дождь нимало не смущает земноводное.

Радушный хозяин высыпает весь пакет, и, по его указанию, я связываю валяющуюся на земле веревку. С толстой тесьмы, идущей по всему забору, уныло свисают красные мешочки. Они болтаются, словно ленточки на груди у людей с октябрьской демонстрации. Грязная тесьма выскальзывает из рук, концы ни в какую не хотят соединяться. Приходится пару раз перекрестить концы и связать бантиком.

– И это вся охранка?

– Да, она. Теперь живо в дом!

Дождевики занимают привычные места на вбитых в стену крючьях. У Вячеслава с лица не сходит угрюмая озабоченность. Кивнув мне на стол, юноша берется за другой край, и вместе мы еле-еле сдвигаем эту махину в сторону.

Внизу под половичком-дорожкой, усыпанной крошками и рыбной чешуей, оказывается небольшой люк. Дверца сливается с полом, и я бы ни за что не нашел, если бы Вячеслав не потянул за неприметный рычажок. Четыре половицы беззвучно скользят в сторону, и перед нами открывается черный зев. За четырьмя ступеньками темнота…

– Давай лезь, и сиди тихо. Вертушки уже рядом, – Вячеслав кивает в темноту подпола.

– Какие… – мои слова прерывает долетевший издалека знакомый вой.

– Вот такие. Давай! – Вячеслав гостеприимно хлопает по плечу.

Я рыбкой ныряю в темноту, едва успев зацепиться на лету за ступеньку.

Уползай, малыш! Уползай!

В пятки ударяет ледяной пол. Я теряю равновесие, и ступени бросаются к многострадальной пятой точке. Под руку попадаются клубни картошки, рядом стеклянно звякает. Люк тихо встает на место, я остаюсь в полной темноте. Зато живой… пока.

Шуршит дорожка, обиженно грохает стол, и в сторону двери тянутся тяжёлые шаги. Вячеслав что-то урчит себе под нос, из подпола не разобрать слов. Или это не слова? Снова вспоминается рычащее: «Беги!»

Тишина как в космосе: доносится шорох от кроликов, слышится тонкое жужжание последних комаров, урчит голодный желудок. Но что там происходит наверху? Я ерзаю на болящем копчике и томлюсь в неизвестности, пока не слышу близкий вой, приглушенный стенами и землей.

Я невольно дергаюсь, под рукой хрустит и лопается банка. Кожу обжигает боль, и я зажимаю царапину другой ладонью. К руке прилипает что-то скользкое, слегка пахнущее уксусом.

Маринованный грибок!

Я осторожно слизываю. Восхитительно холодный, в меру перченый и ароматный, он проваливается в голодное нутро, как в жерло ненасытного вулкана. Желудок урчит громче, протестует такому обилию пищи: за последние двое суток я завтракал в общаге, да закусывал перед дискотекой. Кишки тихонько постукивают друг о друга. Осторожно цепляю пару грибков из лопнувшей банки и обращаюсь в слух.

На улице слышится угрожающее рычание, будто стая псов замерла перед прыжком на беззащитную жертву. «Преследователи» подходят к дому вплотную.

Что против них сможет Вячеслав?

Сейчас перемахнут через красную полосу, мешочки на заборе и аппетитно позавтракают гостеприимным хозяином. А там и меня найдут, рядом с разбитой банкой. И основное блюдо, и гарнир…

Страшно, даже поджилки потряхивает, но вместе с тем накрывает какая-то веселая злость – не дамся так просто, отдам жизнь подороже. Надо бы ещё грибок уцепить, если помирать, так хоть не голодным. Но что это?

Вячеслав подает голос. Из подвала не слышно, о чем говорит, но тон спокойный и уравновешенный – так разговаривают психологи со своими пациентами. «Больные» же отвечают рычанием, сквозь которое можно разобрать членораздельные звуки.

Так эти твари ещё и разумны? И слово: «Беги!» мне не послышалось?

Уползай, малыш!

Информация об оборотнях, почерпнутая из книг и видеофильмов, падает лавиной, погребает под завалами знаний. Умные и почти неуязвимые, и очень сильные и т.д. и т.п. Из игры? Или это лишь совпадение?

Воспоминание мелькает вспышкой – игра! Троекратный договор!

Эх, много бы я отдал, чтобы услышать разговор. Напрягаюсь, поворачиваюсь в сторону разговаривающих и…

– Да, он заезжал сюда. Даже сломал ворота – видите царапины? Но потом сдал назад и уехал в сторону Коврова. Так что спешите – может, ещё успеете догнать. А-а-а-э-э-эх, – Вячеслав зевает так смачно, что у меня самого челюсть тянется вниз.

Ого, да я как «Большой Ух» из мультика – звуки раздаются четко и ясно. Даже прерывистое дыхание трех особей слышится так, будто они находятся на расстоянии вытянутой руки. Вот тут, рядышком, протяни руку и упрешься ладонью в мокрую шерсть…

– Ты врешь! Запах врага витает тут! Капли крови ещё не смыты дождём! – фразы выплевываются как лай, короткие, отрывистые, смазанные рычанием.

– Говорю же вам – он уехал. Ко мне какие претензии? Мы ещё поболтаем или вы всё-таки побежите догонять? А что запах здесь, так я встретил чувака фирменной двоечкой за разбитый забор, вот кровь и осталась.

Хвастун! Но пусть. Ложь иногда бывает во благо.

– Мы хотим проверить, убери охранку!

– Не я охранку ставил! Чего тупите, будто сами не знаете, что не могу её убрать. Давайте вожака, вот тогда и поговорим. Пусть он смотрит, рвет охранку и потом отвечает за ваш беспредел. Но пока вы носитесь туда-обратно – ваша жертва уйдет ещё дальше.

– Вы постоянно нам мешаете! Ну, ничего – скоро это прекратится. Приходит наше время!

– Поясни-ка? Что ты хочешь этим сказать? – спокойный голос «психотерапевта» не повышается ни на децибел.

– Скоро узнаешь. Прощай, берулька! Но если обманул нас, тогда до скорой встречи! – рычит «пациент».

Судя по чавканью лап по мокрой земле, оборотни пускаются следом за уехавшей машиной. Вячеслав стоит на улице, что-то бормочет под нос, затем в сердцах произносит: «Тьфу на вас, вертушки неадекватные!»

После такого выплеска молодой человек пробует приподнять крышу сарая. Трещит ломающееся дерево, скрежещут выдираемые гвозди, натужно кряхтит Вячеслав. Через несколько секунд раздается глухой удар о землю и шаги к дому, сопровождаемые недовольным ворчанием:

– Ну вот, опору снес, теперь надо в лес тащиться да сухостоину искать. Эх, принесла же его нелегкая, и вертушки обнаглели вконец. Не дают спокойно отдохнуть, да за жизнь поговорить. А потом ведь так натурально удивляются: и чой-то я такой нервный стал? То Иваныч гоняет, то ремонт сарая на голову свалился. Поневоле нервным станешь, прям аж глаз дергается.

Мне стало стыдно от созданных неудобств, но кто же знал, что зверюга испортит тормоза? Если бы мог предвидеть, чем всё обернется, то не пошел бы на эту злосчастную дискотеку. Лежал себе в общаге, видел бы сны про этих оборотней и знал, что утром проснусь, и всё будет относительно хорошо.

Над головой слышатся тяжелые шаги, и в сторону отъезжает люк. Небольшая полоска света вырывает из тьмы контуры картофельной клети.

– Не дыши ещё полчаса. Похоже, они не до конца поверили, – шепчет Вячеслав.

Полоска света пропадает, когда крышка скользит на привычное место. Жалобно стонет кровать, когда принимает на себя тушку Вячеслава.

Ну что же, придется ждать. Надеюсь, недолго, а то игра в партизана-подпольщика утомляет. Несколько пахучих грибков в рот. Может, если тут пошуровать, то ещё что-нибудь съестное найдется? Да не видно ни зги – непроницаемая темнота. Половые доски настолько плотно подогнаны друг к другу, что не остается ни щелочки.

Через пять или десять минут сверху раздается храп. Замечательно! Лучшей маскировки и придумать нельзя! Пока тут сижу, как испуганная мышь в норке, Вячеслав спокойно дрыхнет. Храп набирает обороты, можно только позавидовать такому хладнокровию. Рядом бродят оборотни-людоеды, а он и в ус не дует.

Молодец!

Хоть бы кроликов покормить не забыл, они-то ни в чём не виноваты.

Так, есть время обдумать. Что я имею на данный момент? Врагов в виде оборотней – это минус, помощников в лице двух пьяных парней и здорового мужика – сомнительный, но всё же плюс. Оборотни почему-то преследуют меня – очевидный минус, но я ещё живой и это огромный плюс. И мысли из недавних снов, с ними непонятно: то ли плюс, то ли минус. Что это за сны?

Стараюсь рассуждать логически и рационально, чтобы не заорать от всего навалившегося. Шевелю конечностями: от переломов и ушибов нет и следа. Тоже фигня какая-то произошла – почему я так быстро восстановился?

Что же нужно оборотням от меня? Невольный свидетель существования созданий из легенд и сказок? Вряд ли кто-то поверит моему рассказу. Скорее мои слова отнесут к бредням и посоветуют чаще закусывать. Что-то ценное? Кроме халата да потерянных тапок и нет ничего.

И ещё этот Голубев со своей непонятной ревностью. И Юля… Увидимся ли мы еще?

Океанским прибоем наверху заливается Вячеслав Михайлович. Мне бы так, а ещё лучше взять и проснуться в общаге. Вынырнуть бы из объятий Морфея на своей продавленной кровати, улыбнуться таракану на будильнике и прошлепать тапками до туалета, чтобы смыть остатки дурного сна. Так же, как делал до этого много раз. Увы, сейчас в кромешной темноте слушаю переливы громкого храпа и думаю – как быть дальше.

Да ещё и этот сон. И почему мне мать с отцом в такой ситуации приснились?

Родители погибли в автокатастрофе, как рассказывала тетя Маша. Она всегда твердила, что отец являлся примером для подражания, а от матери никто не слышал плохого слова. И что я должен быть таким же, а не лазить по соседским огородам и не ругаться с мальчишками в голос.

Тетя Маша рассказывала, как наша машина слетела с дороги и перевернулась в овраге. От удара закоротило проводку, и машина загорелась. Отец с матерью не успели выбраться, а меня нашли неподалеку, израненного и лежащего без сознания. Я этого не помнил почему-то, словно ластиком стерли из памяти целый кусок. Как в «Джентльменах удачи» – здесь помню, здесь не помню.

Причем здесь оборотни? И тот, с белым пятном – во сне и наяву. Казалось, что голова лопнет от количества накопившихся вопросов.

Так, в полной темноте, слушая храп, доносящийся сверху, и думая как дальше быть, я провожу неизвестно сколько времени. Может час, а может быть и пять. Пока не слышу, как в оконное стекло дзинькает камушек.

Наезд

В темноте полностью теряется ощущение времени. Минуты превращаются в часы. Секунды ползут так медленно, словно время, которое пролетает при солнечном свете, в темноте отыгрывается за столь пренебрежительное отношение.

В детстве мы играли в космонавтов и запирали одного из друзей в подвале дома на полчаса – проходили «испытание космосом». Я помню своё испытание. Помню, как выключился свет, и в темноте исчезло переплетение сырых труб. Серые стены с упавшими кусками штукатурки, закопченный потолок – всё ушло в безграничное «нигде» и бескрайнее «никуда».

Я осознавал, что рядом распределитель, лишь протяни руку и нащупаешь ржавый вентиль холодной воды. Осознавал, но казалось, что сидишь один посреди немыслимой вселенной. И нет ничего, ни стен, ни потолка, лишь один уходящий в бесконечность бетонный пол. Многие из ребят не выдерживали испытания, с криками бились в железную дверь, требуя освобождения.

Ну, что в этом такого?

Посиди полчаса, помурлыкай под нос песенки и всё – выходи на солнышко и щурься, пока не привыкнешь. Нет, фигушки, в темноте разыгрывалась фантазия, и ночные кошмары выползали наружу.

Страхи, бледнеющие днем, в кромешной тьме наливались реальной осязаемостью. И боишься протягивать руку, чтобы нащупать вентиль. Страшно. Вдруг наткнешься на когтистую лапу, или положишь ладонь на острые клыки? Страшно идти по стенке – чтобы не встретиться с холодным скользким телом, которое сразу заключит в липкие объятия. Далеким кусочком разума я понимал, что это лишь воображение, и ничего нет, но справиться со страхами очень трудно.

Такие мысли приходят и сейчас, но теперь чудища реальны, и они ищут именно меня.

За несколько часов зрение адаптируется, и я могу различать отдельные предметы в кромешной темноте. Длинный ряд банок подпирает стену, сваленная горой картошка издает пряный запах, в соседнем углу белеют кочаны капусты. Четыре бадейки с клюквой и несколько пузатых банок с жидкостью дополняют картину. В целом – хороший и добротный подвал.

В стекло ещё пару раз тренькает, потом гудит Федин басок и дребезжит женский голос.

– Григорьевна, да отвяжи ты эту веревку!

– Чогой-то я её отвязывать-то буду? Не я завязывала, не мне и развязывать.

– Да мы со Славой поспорили, что я смогу войти, не касаясь веревки. А о том, что её может потрогать кто-то другой – договора не было.

– Ой, мальчишки, все игры у вас какие-то дурные. Пора ужо детишек нянчить, а вы всё с верёвочками играетесь. Вон, глянь-ка, как Маринка с соседнего дома глаз на тебя положила. Так и прыгает к окну, когда на мотоциклетке проезжаешь. Ты чего мокрый какой?

– Да знаю я, Григорьевна, про Маринку. Вот просплюсь и сразу же сватов пошлю. Сейчас же отвяжи веревку, жалко, что ли? Вспотел я сильно, пока с тобой разговаривал, оттого и мокрый. Вот.

Вячеслав громко выводит рулады, и не обращает внимание на разговор за окном. После нескольких минут препираний калитка бренчит пружиной.

Когда слышатся шаги, храп Вячеслава несколько стихает, словно он что-то почуял. Шаги уверенно приближаются ко входу, раздается легкий шелест отрываемой двери. Я замираю, когда Фёдор останавливается надо мной.

Слышится бульканье и жадные глотки.

– Эй, Вячеслав Михайлович, а где наш гость? – раздается голос Федора.

Я выдыхаю с облегчением – не забыли.

Храп Вячеслава прерывается на миг, но после продолжает греметь с удвоенной силой. Шаги скользят к кровати, и, судя по заскрипевшим пружинам, Федор принимается трясти товарища.

– Ну, чего еще? – раздется недовольный голос Вячеслава.

– Вячеслав Михайлович, где парень? Куда его засунул?

– Ну, где он ещё может быть? В подполе конечно. Вертушки прибегали, вот я спрятал его от греха подальше. Ты сам-то как? – босые ноги шлепают по полу.

– В норме.

В мое убежище падает белая полоска, и в свете открывшегося люка показывается ухмыляющаяся рожа Вячеслава:

– Ты уж извини, что задержал так долго – нужно было, чтобы вертушки подальше умчались. Вылазь, и это… огурчиков захвати!

Так и хочется запулить в него трехлитровой банкой. Я сдерживаюсь, хотя в такую широкую луну невозможно промазать. Ноги затекли и кажутся толстыми ватными рулонами. Пару раз щипаю кожу на бедре – боль не чувствуется. М-да, скоро в атаку кинутся злые мурашки, будут втыкаться раскаленными иголками, и я вознесусь на вершину блаженства.

С кряхтеньем выбираюсь на поверхность, щурюсь от яркого света из окон. Вячеслав возвращается из кухни с алюминиевыми плошками и буханкой хлеба.

– Ого, да у тебя даже роговицу не видно, один сплошной зрачок. Поморгай чаще и привыкнешь, – Федор усаживает меня на поцарапанный табурет.

Я так и делаю. За окном весело сияет солнце, а на будильнике, что гордо красуется на телевизоре, стрелки показывают три часа. Нормально посидел в холодке – хватило времени подумать. Правда путного так ничего и не придумал, остается ждать объяснений от ребят.

   И вдруг как молнией бьет по позвоночнику. Я даже оглядываюсь – нет ли позади меня какого-нибудь ненормального электрика. Нет, электрика с оголенным проводом нет, зато остается новое ощущение.

Меня тянет в Шую. Ни с того, ни с сего. Сильно тянет, будто невидимая рука тащит за шкирку, как кошка переносит котенка на безопасное место.

Я чувствую такую сильную тоску по этому городу, что не передать словами. Убегал ночью, а днём очень сильно хочется вернуться.

Я ещё раз себя щипаю. Нет, не сплю. Меня тянет в Шую. Взять, подняться и двигаться в ту сторону, пешком ли, на велосипеде или другом транспорте – неважно. Мне хочется вернуться…

Вячеслав убирает со стола следы вчерашних посиделок, а из кухни торжественно выносится кастрюля с ароматными щами. От такого я не могу отказаться и справляюсь со странной тягой. Федор же тем временем начинает рассказ, не забывая опрокидывать ложку.

– Выехал, как полагается на скорости, будто с намазанной горчицей жопой. А ты, братуха (взгляд на меня), по простоте душевной забыл сказать про тормоза? Вернее, про их полное отсутствие. Ну, так вот, пролетел я по бугоркам на хромой кобылке, словно задницей по терке, до самой Южи. Чуть танк не снес на Советской, а потом уж рванул до Талиц. Все равно не доехал бы до Коврова на таком запасе бензина, да и обратно надо как-то добираться. Вот я и доехал до Мугреево-Никольского, и в Святом озере сделал погребальное ложе для бедной «девятки». Иначе не мог остановиться, я же не из тех, кто сносит чужие сараи. (Вячеслав коротко хохотнул) Всё мокрое отжал, и, рискуя простудиться, заболеть и помереть молодым, натянул на себя. Ощутил масштаб трагедии? Потом с Талицким автобусом доехал обратно до Южи. Видел мелькнувшие спины перевертней, но я умчался далеко, запах не смогли бы прочитать.

Щи сначала обжигают гортань, затем я привык немного, и душистое варево начинает свободно проскальзывать внутрь. По рукам и ногам льется жизненная сила, журчит по венам кровь, улучшается настроение.

«Мне нужно в Шую!» – ярким метеором проносится в голове глупая мысль.

– Ну, молоток! Сюда они тоже прибегали, порычали, понюхали, да потом за тобой рванули. Протявкали, что скоро закончится наше время, я так и не разобрал до конца, – Вячеслав тянется за хлебом, и я невольно обращаю внимание на мощные запястья.

Руки сами по себе не маленькие, но запястья выделяются, как предвершия булавы. Я вряд ли смог бы обхватить пальцами, только если двумя руками. Крепыш перехватывает взгляд.

– Любуешься? Даже потрогать можешь, это они у меня от занятий такие стали. Иваныч спуска не дает, не забалуешь, – Вячеслав вертит сжатым кулаком в разные стороны, глядя, как тот гуляет над запястьем.

– Ребята, а кто такой Иваныч? Почему вы наравне разговариваете с оборотнями? И вообще – что тут происходит?

Говорить, говорить, говорить – отталкивать от себя глупое желание лезть обратно в пасть. Ехать обратно в Шую.

– Так ты не посвященный? – удивляется Федор, даже ложку забывает поднести ко рту. Так и зависает в воздухе алюминиевый черпачок, роняя на столешницу жирные капли.

– Во что?

– Ну, в нашу Игру «Война кланов»? В наши разборки…

– Какие игры, ребята? У меня и своих дел хватает. Подумаешь, сыгранул разок в приставку… Учусь, никого не трогаю, а тут какие-то зверюги нападают, да и вообще всё идет не так. Или всё это из-за игры? Да такого не может быть! Откуда они взялись? Почему охотятся на меня? Кто вы такие? – я не взревел, все-таки смог удержаться, хотя нервы дрожали, как струны на виолончели во время концерта Шостаковича.

– Иваныч сможет объяснить лучше нас. Мы же пока только учимся у него, – отвечает Федор.

– Чему вы учитесь?

– Отпору перевертням и берендеям. Помощи охотникам.

– Так вы против них? – я откусываю от краюхи хлеба.

– Нет, мы не против, но и не за. Мы иная сторона – посвященные в тайны оборотней и сдерживающая сила для них же, – медленно говорит Вячеслав

– То есть вы вроде сторожей?

– Скорее мы «смотрящие», если говорить языком понятий. Между оборотнями и людьми нейтралитет держим, да споры решаем, – Вячеслав вытирает остатками хлеба свою миску. – Про берендеев не слыхал?

– Берендеи? А это ещё кто?

– Тоже оборотни, но перекидываются в медведей. «Смотрящие» давно учатся у обеих сторон бороться против других, являются третейским судом, и в то же время не позволяют склонить на свою сторону. Иначе фигня какая-то получится – наберут оборотни армии, схлестнутся в чистом поле, и никого на Земле не останется! – Федор тоже заканчивает обед. – А тут мы – решаем судьбы оборотней и посылаем против них охотников.

Табуретка отодвигается от стола, и худощавый парень ослабляет ремень на две лишние дырочки. Солнечные лучи тихо крадутся по половицам, об оконное стекло бьются две неугомонные мухи. Я медленно перевариваю информацию.

– Но ведь оборотнями становятся после укуса? Почему бы им не обратить кучу народа, а дальше в геометрической прогрессии понесется и покатится? – задаю я зудящий вопрос.

– Не обязательно после укуса, становятся и по праву рождения, хотя в таких случаях отец должен умереть. Договор у оборотней – не должно быть более пяти тысяч особей с каждой стороны. Нового оборотня можно инициировать лишь при смерти старого. Вот за соблюдением договора и следят «смотрящие», не вмешиваясь в междоусобные дела. Ну а также, чтобы не происходило лишнего убийства людей, – последнее предложение Вячеслав заканчивает более тихим голосом.

– То есть им… разрешено нас убивать? – мое потрясение не знает границ.

– Они же часть своей жизни проводят в животном виде. А какому дикому зверю нравится человек? Да и за что людей любить, если сами себя убивают почем зря? Одним больше, одним меньше – никто, кроме родных и не заметит. Торговля оружием является самой прибыльной, это отличный показатель того, что именно нужно людям! – кривится Федор.

– Но если какой-либо оборотень взбесится, то пострадают сотни людей. А вы просто будете стоять рядом и наблюдать?

«Ах, как хочется вернуться, ах, как хочется ворваться в городок» – в голове крутится попсовая песня. Меня срывает с места – так хочется в Шую. Чуть ли не сносит с табурета.

– Сашок, не заводись! Да, у них есть право на неосознанное убийство. Оно дается при становлении их взрослыми особями, но ограничивается десятью людьми. После превышения лимита оборотень ликвидируется, – как-то заученно бормочет Вячеслав, – если его укусы не удается вылечить.

– А как же лечатся укусы?

– Ты не поверишь, но за все время существования рядом с людьми выведена формула против укусов. Не нужно даже курс уколов проходить – хлебнул настой и вывел слюну оборотня из крови. Меня уже пять раз кусали, Федора восемь. Так что укушенный выздоравливает, и потом ему промывают мозг, чтобы он все забыл.

Я помотал головой и в этот момент перед глазами выплыло текстовое сообщение:

Первое задание выполнено

Получена награда – неполное знание об оборотнях

Твоё второе задание:

Обуздай приобретенную силу

Что? Какое задание?

Ребята сидят на своих местах, как будто ничего не видели. А может и в самом деле ничего не видели. Может, это сообщение пролетает только у меня перед глазами?

И всё-таки я не могу поверить, что это из-за какой-то игры. Не может быть такого. Такое существует только в сказках. И убивать меня из-за какого-то нелепого катриджа. Только потому, что я выбрал фракцию «охотник»?

– Ну а я-то, зачем им понадобился? От меня что хотят?

– Да хрен его знает, – зевает сытый и подобревший Федор. – Наверно, вожаку на хвост наступил, а ему не понравилось.

– Ты высказывал оборотням про вожака, что, мол, запустишь их только в его присутствии, – обращаюсь я к Вячеславу.

– Да-да-да, про него… – после этих слов круглолицый застывает с миской в руке, которую собирался унести. – А откуда?… Ты все слышал из подпола?

– Да, сперва какое-то бурчание, а потом словно вы оказались рядом. Вы же особо не скрывались. Чего же тут удивительного?

Федор тоже застывает соляным столбом, а глаза увеличиваются до размера пятирублевой монеты.

– Я не сказал, что наш подпол звуконепроницаемый? Он специально строился как убежище от оборотней, то есть ни звука не должно проникнуть туда… и не раздаваться оттуда. Может быть… Охотник… хотя вряд ли… да фиг его знает. Лучше Иваныча дождаться, – Вячеслав ставит миску на стол и, сгорбившись, садится обратно на табурет. – Повтори ещё раз – как тебя зовут?

– Александр Алешин, а что? И что ты говорил про охотника? Я вроде бы выбрал такое в игре.

   Словно тяжелые тучи собираются, чтобы пролиться холодным дождем – так темнеет высокий лоб Вячеслава. Он силится что-то сказать, краснеет. Потом сплевывает на пол и машет рукой, как будто передумал сообщать важное известие. Федор тоже молчит, хотя я вижу, как под кожей щек гуляют желваки.

– Ребят, ну а мне-то как быть? Я так и буду в этом растянутом трико дефилировать? Может нам сгонять до Шуи? Там все-таки и документы мои остались, и вещей взять не мешает.

Слова вырываются сами, я пытаюсь их проглотить, но безрезультатно. Мозг кричит о невозможности возвращения и в тоже время подталкивает вернуться. Так вот ты какая – шизофрения…

– Ну, ты же… а скажи-ка такую вещь, ты вот говорил, что ночью поломали, а на другой день всё в полном ажуре? Не давишь на жалость, а на самом деле так и было? – спрашивает Вячеслав.

– Да, я же говорил. Сам поверить не могу – всю руку исщипал, чтобы проснуться. А оказывается, это явь. Ну, так как, поможете мне до Шуи доехать и там документы забрать? Да и к Женьке надо бы заскочить, все-таки очевидец тех событий. Расскажет, что да как, – я поворачиваюсь к Федору.

Как буксир тянет огромный корабль, так и меня тянет в «маленький городок». Даже передергивает от накатываемых чувств ностальгии.

 Федор задумчиво чешет нос:

– Парень, тебе бы сейчас сидеть в нашем подвале и не вылезать до прихода Иваныча. Что-то не то творится, а ты куда-то рвешься. Всё равно твой адрес пробьют, а так – самому в зубы лезть… Нет, не дело это, да и Иваныч по головке не погладит, а если и погладит, то против шерсти.

Я поднимаюсь на ноги, прохожу взад-вперед, думая как быть дальше. Ребята украдкой наблюдают за моими перемещениями. Возвращаться от окна труднее, чем подходить к нему – в той стороне Шуя. Словно иду по грудь в воде…

– А что со мной не так? То, что я быстро оправился? Ну, может, защитные функции включились, я и раньше быстро выздоравливал. Услышал ваши голоса? Так от шока, наверное. Пока до вас добрался, я столько всего перенес, что поневоле обострились ощущения. Я же правильно понял, что оборотни целенаправленно охотятся на меня?

Парни дружно кивают в ответ.

– У меня тётка в Юже осталась, единственное родное существо на планете. Ребята, может, съездим до Шуи? Заберем документы, чтобы они не узнали моего старого адреса, а?

Действительно, в паспорте остается прежняя прописка, по которой оборотни, перекинувшиеся днем в людей, могут найти тётю Машу. Старовата она для подобных приключений… да и мне надо в Шую.

   Не надо!

   Надо!

   Нет!

   Да!

   Я не знаю, как ещё ребят уговорить.

– А, может, и в самом деле рванем? Пока на улице солнце, вертушки не будут перекидываться. Мы их и в человеческом обличии поборем, так что можно рискнуть. Смотаемся туда и обратно, а Иванычу не скажем. Слышь, так это, мы сами можем забрать документы. Напиши записку парням из комнаты, они отдадут что нужно, – предложил Вячеслав.

– В каком обличье вы их поборете?

– То есть перевертни будут в человеческом обличье, – почему-то смущается Вячеслав.

Ой, ребята, что-то вы темните! Если бы так сильно не тянуло в Шую, то попытался бы вытащить больше информации, а то в разговоре прокол за проколом. Всё шито белыми нитками.

– У нас карантин, многие разъехались, как и соседи. В общагу вахтеры не пустят, они раньше надзирателями в детдоме работали, так теперь мимо них лишь муравьи и могут проползти. Нет, парни, пока сидел в подвале, успел и об этом поразмыслить – лишь я и смогу забрать документы. Да мы быстро, по-суворовски, налетим, похватаем и обратно.

– То есть придем, увидим, наследим? – уголками губ улыбается Вячеслав. – А давай прокатимся! Чем черт не шутит, авось и пронесет! Ты точно уверен, что хочешь лезть обратно в задницу, из которой с таким трудом выкарабкался?

Конечно же – не хочу!!! До трясущихся поджилок, до дрожащих коленей, до обмирания внутри. Больше всего мечтаю оказаться как можно дальше отсюда! И в то же время тянет каким-то чудовищным магнитом.

– Уверен! Поехали! В паспорте есть адрес тетки, если её найдут – я же себе этого никогда не прощу! Ребят, мы быстро, – я старательно растягиваю губы в ответ.

Уползай, малыш, уползай!

– Ага, так пронесет, что потом замучаешься отмываться, – ворчит Федор. – Не дело это, Вячеслав Михайлович! Давай лучше Иваныча дождемся, а он уж скажет, как дальше быть.

– Не бзди, Федор Владимирович! – Вячеслав так хлопает Федора по плечу, что тот едва не слетает с табурета, а в серванте звякают чашки. – Мы быстренько смотаемся! А ты покемарь пока. Устал, наверное?

– Эх, рискованное дело затеваете, ну да ладно, если что – поехали в магазин. Хлеба купите по дороге, – Федор машет на нас рукой, мол, делайте, что хотите.

– Вот и ладушки! Мы на твоем драндулете прокатимся? – спрашивает Вячеслав у бредущего к постели Федора.

– Будешь так называть – на своем ногоходе почешешь. Берите, я как раз позавчера полный бак залил. Вернетесь – не будите, соберетесь пить – толкните. Не кантовать и при пожаре выносить первым! – после подробных указаний Федор поворачивается к нам спиной и с головой укрывается одеялом.

Я смотрю на самого невозмутимого человека в мире – чуть не убился, миновал пасти оборотней и спокойно улегся спать. Мне бы так, а то я сделал то же самое, но внутри дребезжит от ужаса, мурашки носятся по спине, как стадо диких мустангов по прерии… И тянет в Шую необыкновенно, так ребёнок тащит за поводок упирающегося щенка. Когда четыре лапы расставляются в разные стороны, но неумолимый ремешок оказывается сильнее и прет по земле полузадушенное животное.

– Пошли, пока он добрый, – Вячеслав направляется к выходу.

В сенях для меня находится дырявый свитер, старый плащ и стоптанные кирзачи. Пока я облачаюсь в эти «хипстерские» вещи, Вячеслав накидывает дутую куртку, кроссовки, пальцы втискивает в обрезанные перчатки – этакий фирмач на моем убогом фоне. Принц и нищий, но выбирать не приходится.

– Скажешь в общаге, что срочно вызвали домой на картошку, вот с поля и заскочил за вещами, – гогочет Вячеслав, когда ловит мой хмурый взгляд.

– Тебе лишь бы поугорать, может, тронемся уже? Кстати, где транспортное средство?

– Сейчас открывай ворота, и аккуратнее с веревкой, как вывезу – свяжешь точно также, как ночью! – приказывает Вячеслав.

Я снимаю веревку с мешочками с загнутых гвоздей и открываю ворота. Те жалуются скрипом металла по дереву, но упавшая створка держится, как и товарка – прочно и надежно.

Из сарая, рядом с поваленным сенником, Вячеслав выводит на улицу древний мотоцикл «Урал». Модель-то старая, но в таком отличном состоянии, что не стыдно поставить рядом с хромированным «Харлеем». Видно, что над мотоциклом поработала опытная рука. Перебранный, с кучей замененных деталей и более мощным движком, разрисованный темно-коричневой краской, то тут, то там пластиковые вставки, подходящие по смыслу к общей стилистике.

Особенно выделяется руль – в виде оскаленной медвежьей головы, страшной и почти живой. Из разверзнутой пасти выглядывает фара. Коричневый пластик идет в разные стороны, заменяя разводы шерсти, в нем искусно прячется руль. Передняя вилка в форме лап держит вынесенное вперед колесо, заканчиваясь подобием блестящих когтей. Задние «лапы» словно отталкиваются от дороги.

Хромированные детали блестят, сверкают на солнце, кажется, что зверю оскорбительно долго находиться на одном месте. На таком можно рвануть куда угодно, не опасаясь, что отвалятся «лишние» детали и придется куковать в чистом поле.

На таком можно ехать в Шую!

– Что, нравится игрушка? – Вячеслав хлопает рукой по увеличенному бензобаку. – Мы с Федорузой переделали под себя. Так, хобби, а приятно, когда на тебя заглядываются по дороге. Вот если бы ты промазал, и въехал в дровяник, то Федя начал бы кататься на тебе. И не отпустил бы, пока не проехал пару тысяч без дозаправки.

– А вы специально в таком стиле сделали? Как бегущего медведя? Чтобы перевертней поддразнить? – интересуюсь я, переводя тему и восхищенно рассматривая мотоцикл.

– Догадливы-ы-ый, – протягивает Вячеслав, пока залезает в седло. – Давай прыгай и поехали.

Я водружаю на чернокожее сиденье свою пятую точку, приходится потесниться из-за могучей спины Вячеслава. Водитель легко дергает педаль и мотоцикл отзывается довольным урчанием. Пока водитель устраивается на сидении, мотор ровно и тягуче набирает обороты. "Зверь" мелко трясется, предвкушая скорую гонку.

   В окне желтого соседского дома и вправду мелькает чья-то рука, шевелятся занавески-паутинки.

– Пассия Федина, сохнет по нему, а он все никак не решится. Держи! – Вячеслав протягивает шлем, более похожий на немецкую каску времен Великой Отечественной войны. – Надевай! А то нам ещё с гаишниками проблем не хватало. Они и так за каждую мелочь цепляют.

Вячеслав поддает газа, и мотоцикл легко срывается с места. «Медведь» выруливает на дорогу, и, наращивая скорость, летит навстречу свежему воздуху.

Ветер свистит в ушах, напевая песню свободы, протяжно подвывает на поворотах, меняет тональность на спусках и подъемах. По обеим сторонам проносятся налитые багрянцем березы, желтеющие травы. Кусты вербы и сирени роняют листву в сливные овраги.

Мы обгоняем машины, я вижу вскинутые брови людей, оглядывающих причудливый мотоцикл. Вячеслав едет аккуратно, но быстро. То и дело прыгаем на «встречку», для обхода машин. Мотор утробно ревет, словно грозно рычит на четырехколесных тихоходов. Я испытываю неясное облегчение по мере приближения к Шуе.

Впереди возникает черный джип "Чероки", хромированные дуги «кенгурятников» и порогов дразнят солнечными зайчиками. Чем-то угрожающим веет от машины. Возникает тоскливо-щемящее чувство, как в тот момент, когда я заглядывал в дуло пистолета.

Вячеслав пару раз пытается обойти лоснящегося «бегемота», но водитель, невидимый за тонированными стеклами, поддает газу. Мотоциклист тихо матерится сквозь сжатые зубы.

Так продолжается до тех пор, пока нервы Вячеслава не сдают и пока он резко не выворачивает руль влево. Рычит мотор. Мы рвем на обгон. Джип фырчит в унисон и моргает пару раз левым сигналом поворота. Мотается влево и едва не цепляет переднее колесо, за вытянутые медвежьи лапы.

– Да он издевается! – рявкает Вячеслав, когда пристраивается обратно за джипом глотать выхлопные газы.

– Пацаны, а покатайте на мотоцикле! – высовывается из заднего окна размалеванная девица.

– Пусть тебя олень катает, который за рулем сидит! – орет в ответ Вячеслав.

Зря, ой зря.

   У джипа загораются стоп-огни, мощная машина затормаживает, оставляя следы на асфальте. Мы едва не въезжаем в лакированный багажник и с большим трудом останавливаемся. Вячеслав ещё раз тихо матюкается, когда машина выпускает на свободу одинаковые фигуры угрюмых пассажиров.

Рядом проносятся иные машины. Никто не хочет встревать в наш разговор. Судя по двум вынутым битам – беседа грозит стать увлекательной. Вот этого нам только не хватало!

– Ты не лезь, я справлюсь сам! – цедит Вячеслав.

– Уверен?

– К гадалке не ходи, – Вячеслав сплевывает на дорогу.

Вышедшие из машины будто являются однояйцевыми близнецами – накачанные шеи, короткие стрижки, перстни на волосатых пальцах. Даже жующие челюсти двигаются в одном ритме, различия лишь в одежде и формах ушей. У водителя курносая физиономия напоминала кирпич, у двух других головы округлые, похожие на шары для боулинга.

– Ребят, а что, девяностые возвращаются? – склоняет голову Вячеслав.

Он слегка подрагивает, как натянутая тетива. Со стороны кажется, что вот-вот расплачется, но я ему почему-то не верю.

– Юморист? Они и не уходили никуда. Может в Москве и рулят менты, а у нас же по-прежнему в фаворе "понятки" и уважение к старшим. Ты кого, гнида, оленем назвал? – водитель почесывает скулу утолщением биты.

– Как тебя ещё назвать, если беспределишь на дороге? Места мало, или стыдно быть обогнанным?

Пассажиры тем временем обходят мотоцикл, осматривают «зверя» и прищелкивают языком. Оглядывают по-хозяйски, уже ощущают себя летящими по дороге, в кожаной косухе и с сисястой подругой за спиной. А вот и подруга вылезает. Худая как трость, размалёвана ярче клоуна, на вид тридцать лет, но если умыть и переодеть – то больше двадцати не дашь.

– Ну, долго вы там? Брусок, покатаешь меня на мотоцикле? Пацанчики отказываются, – плаксивым голосом протягивает девчонка.

– Да, байк зачетный! Как раз за «оленя» и отдашь! Хы! Чтобы белыми зубками дальше солнышку скалиться! Чугун, прыгай за баранку, мы с Марго следом двинем. С ветерком прокатимся, родная! – водитель джипа шлепает девицу по плоской заднице.

Марго с радостным визгом запрыгивает на мотоцикл, сверкнув трусиками. Парни довольно ржут. Похоже, вопрос с мотоциклом решен и дальше нам или топать ножками, или возвращаться пред Федины ясные очи. Вряд ли нас так просто отпустят…

Тревожное чувство держит в напряжении, что-то настораживает в машине, а не в этих ребятах. Отголосок слабости опять накатывает дурным валом, но тут же пропадает. Зрачок пистолета никуда не делся, всё также ощущается смертоносный взгляд. Я ежусь. Не так страшны эти трое, как что-то неведомое в джипе.

   Что там?

– Мужчины, может, вы возьмете деньгами? Я не знаю, но этой суммы должно хватить в качестве извинения за невольное дурное слово. Александр, помоги девушке спуститься, – Вячеслав достает из внутреннего кармана кожаное портмоне.

Мужчины заинтересованно подходят к открытому кошельку, заглядывая внутрь. Я протягиваю руку девушке, чьи яркие губки удивлённо распахиваются. Сзади дробью рассыпаются звуки ударов. Спустя две долгие секунды на землю падают три мешка с говном, по крайней мере, звуки очень похожи.

– Брусок, ребята! – девица кидается к лежащим без сознания дорожным хулиганам, потом поворачивается к нам. – Да знаете, что с вами будет, козлы?

– А ведь и правда, Сань! Они же мстить будут, страшно и жестоко! Давай всех четверых закопаем? – Вячеслав делает кровожадную рожу.

– Мальчики, что вы. Я пошутила, не убивайте, пожалуйста! – девчонка выставляет перед собой руки, защищаясь от нависающих фигур.

Побледневшая, с блеснувшими слезинками в уголках глаз, она больше не кажется такой нахальной и распущенной. Обычная девчонка, лишь запуталась немного.

– Дура! Не тронем мы тебя! Вышла бы замуж, да детишек растила, а не под этих гоблинов стелилась, – Вячеслав точно прочитал мои мысли.

– Учитель хренов, вали, давай! Учить ещё будет! Брусок меня любит – жениться обещал! Вот встретимся лет через пять и поговорим. Тогда и дети будут, и муж деловой! А пока молодая, могу и погулять, – у девчонки расплывается дешевая тушь, превращает лицо в маску зловещего клоуна-маньяка.

– Ну-ну, гуляй, дурочка! Вряд ли кому потом нужна будешь. Не того кандидата рассматриваешь! – Вячеслав удобнее устраивается на сидении.

– Да идите вы на… – последние слова тонут в реве заводящегося мотора.

Мотоцикл прыгает с места, увозя нас от неудавшихся бандитов. Парни в различных позах лежат на обочине, словно мультипликационные казаки на привале. Над ними суетится причитающая девчонка. То ещё зрелище.

– Тоже почувствовал? – спрашивает Вячеслав, перекрикивая вой ветра.

– Да, в джипе кто-то остался!

– Тогда поспешим!

Мотор ревет, и вой ветра усиливается в разы, мотоцикл уносится прочь от стоящего джипа. Чувствуется чей-то колючий взгляд, ненавидящий, злой. Между лопатками зудит, словно кто-то царапает острой веточкой. Я оглядываюсь на джип, в тонированных стеклах мелькает что-то белое, но из машины никто не выходит. На дороге остаются лежащие парни, суетливая девушка… и ощущение чего-то лютого, враждебного.

Следователь

Выныривает круговая развязка у Шуи. За кругом с четырьмя лучами расположился старый город, заложен в 1539 году, если верить указателю на въезде.

Вплоть до самого въезда спину сверлит чей-то жгучий взгляд. Не только я, но и Вячеслав оглядывается по сторонам, выискивая причину тревоги. Багряно-зелены посадки, желтые поля до горизонта, высокие кусты – ничего не выдавает владельца неприятного взора. На развязке тягостное ощущение исчезает, словно неизвестный снайпер отвернулся или отстал.

Вместе со взглядом пропадает тянущая жажда попасть в город. Как бабушка отшептала – только что готов был подталкивать мотоцикл, а теперь с радостью попросил бы Вячеслава развернуться. Меня останавливают возможные насмешки со стороны парней, ведь почти приехали – не ехать же обратно.

Мне очень нравился привольно раскинувшийся город, с тенистыми липовыми аллеями, тихими улочками, старыми церквями, полуработающими фабриками и отзывчивыми людьми. Раньше нравился, пока не возникли кошмарные и очень опасные создания, пожелавшие отобрать последнее у бедного студента – его жизнь. Пока не увидел простынки на земле – неужели Женька видел то же, что и я? Или он видел больше? Надо бы и к нему заскочить.

– Слав! Нам бы ещё до друга доехать! – я стараюсь перекричать свист ветра.

– Если время останется, то заедем! – кричит он в ответ.

Вячеслав лихо въезжает в город, но после первого «лежачего полицейского» сбавляет скорость. Да уж, подпрыгнули мы знатно, зубы клацнули так, что я невольно провел по ним языком – все ли на месте. Вроде бы ничего не изменилось.

– Будешь отвлекать, вообще никуда не поедем! – рычит водитель мотоцикла.

Я молчу, уставившись на дорогу. В овраге, куда после прыжка оборотня сорвался невезучий автомобиль, поблескивают осколки стекол, валялются рваные куски белого пластика. Вероятнее всего машину вытащили и отправили на ремонт, а может и водитель выжил, оправившись от удара сверху. Выбрался, перекрестился и поехал обратно, под защиту дверных засовов и спасительных одеял.

Мы проезжаем мимо беззаботных в своем незнании людей. Прохожие спешат по делам и заботам: кому накормить ребенка или супруга, кому самому поесть и бежать на гулянку, кому покопаться в огороде или просто бухнуться спать.

   Люди смотрели на оборотней в фильмах, ужасались кровожадности существ и переживали за героев, что ценой больших усилий уничтожали это зло. Смотрели и не догадывались, что сосед по лестничной клетке запросто может обернуться свирепым чудовищем и легко расправиться с ними.

Оборотням можно уничтожить десять человек… В голове не укладывается.

Подъезжая к светофору на Ленина, я замечаю черные следы от покрышек. Знакомый колпак валяется на клумбе, среди грязно-желтой травы. Календула уже успела просунуть коробочку, больше похожую на маленького серого осьминога, в отколотое отверстие. Совсем недавно я здесь проносился, холодел от ужаса и молил лишь об одном – чтобы машина не подвела.

В сердце словно втыкают иглу. Я чувствую, как влажнеют ладони, и судорожно сглатываю холодный воздух. По пешеходной дорожке, сминая опавшие листья, неторопливо идет знакомая фигурка. Воздушные волосы спускаются на курточку, джинсы обтягивают стройные ноги. Двое парней оборачиваются ей вслед.

– Стой!!! – кричу я Вячеславу.

Вячеслав от неожиданности дергает руль и, стараясь удержать управление, выставляет ногу. Кроссовок скользит по асфальту и рвется как раз под язычком. Вячеслав материься, но справляется с управлением и выравнивает мотоцикл. Он соскакивает с «медведя», сдергивает шлем. Взбешенные глаза метают молнии, чувствую, как затлела макушка.

– Ты чё? Офонарел?!! – крикнул Вячеслав.

Потом добавляет пару крепких матюков, но я уже не обращаю внимания. Быстро спрыгиваю с мотоцикла и перебегаю через улицу, по пути удачно уворачиваюсь от проезжающей «Нивы». Губы владельца шевелятся, похоже, он упоминает мою маму. Неважно. Ведь впереди идет она…

– Юля!!!

Девушка и так обернулась, услышав пронзительный визг покрышек. Внутри колыхнулось то чувство, которое я испытал в баре – чувство необходимости человеку. Какой жалкой и несчастной кажется её фигурка на фоне опадающей листвы. В груди сжимается теплый комочек.

– Санёк, нам нужно ехать! – кричит Вячеслав.

Он озирается по сторонам, чувствовует себя неуютно посреди города, где хозяйничают перевертни. Я понимаю его, но ничего не могу сделать. Я должен с ней поговорить.

Опять прорезается в голове мысль: «Уползай, малыш! Уползай!»

– Сейчас, погоди минуту! – кричу я в ответ и снова поворачиваюсь к Юле. – Привет, как ты?

Ничего глупее на ум не пришло, но в тот момент было как-то не до логических размышлений. Я вижу собственное отражение в больших солнцезащитных очках. Слегка припухшее девичье лицо подсказывает, что она не так давно плакала. Из-под зеркальных стёкол краешком вылезает большой кровоподтек. Косметика не может скрыть её до конца. Юля опускает голову и теребит ручку серой сумочки. Может, я ничего не понимаю в моде, но этот цвет очень подходит к темно-пепельным туфелькам.

– Привет! Я нормально, а как ты себя чувствуешь? – спрашивает Юля. – Видела, как тебя увозили на «Скорой». Но когда пришла в больницу, меня не пустили – сказали, что ты спишь. А вчера и вовсе куда-то исчез. Что с тобой случилось?

– Неприятности появились, пока разбираюсь с ними. Со мной все в порядке, – я глажу её по плечу.

Юля испуганно отшатывается в сторону, словно я её ударил. Почему она так сделала? Конечно, я не в шмотках от Кардена, но так отшатываться… Чем дальше в лес, тем интереснее. Что с ней творится?

– Прости. Последнее время стала нервной. Говорят, что на больницу напала стая бродячих собак, и ты пропал. Куда ты исчез? – в ласковом голосе слышится всхлип, и моё горло перехватывает тёплая судорога, мешающая сглотнуть.

Так хочется обнять её, пожалеть, дать понять, что я рядом и ничего плохого не случится. Рядом шуршат шины автомобилей, урчат моторы, угрюмые люди огибают нас. Игривый ветер закручивает поземки желто-багровых листьев.

– Я пока у друзей, но обещаю, что скоро все закончится, и мы наверстаем упущенное, – я ободряюще улыбаюсь и тут вспомнинаю про дуло пистолета. – Скажи, а вот тот следователь, Голубев, он кем тебе приходится?

Девушка снова вздрагивает и оглядывается по сторонам. Да что же ты такая зашуганная? Что же происходит?

– Владимир Александрович плохой человек. Он давным-давно помог моему отцу, а теперь постоянно контролирует мои передвижения, – Юля прерывисто вздыхает, как ребёнок, что успокаивается после плача и продолжает всхлипывать. – Отгоняет всех ребят, которые пытаются познакомиться. Вроде как папе обещал, что будет меня охранять от неприятностей, а хочу я этого или нет… Он не дает мне прохода!

– Так ты из-за него? Да-а, с ним нелегко договориться. Не переживай, Юля, как-нибудь поладим. Будет ещё на нашей улице праздник. Поговорим с ним, объясним – что и как. Я думаю, что найдем общий язык.

Я пытаюсь говорить уверенным тоном, не знаю – получилось или нет. По крайней мере, Юля несмело улыбается и отнимает ладонь от сумки, гладит меня по руке. Теплое прикосновение вызывает отклик по всему телу, мурашки толпами кидаются по коже и каждый волосок на предплечье электризуется.

– Ты хороший, но не надо. Я как-нибудь сама, – Юля смотрит на меня сквозь зеркальные стекла.

– Это он сделал? – я киваю на видневшуюся из-под очков гематому.

В стеклах очков отражаюсь я – не испуганный беглец, который не так давно мчался, сломя голову, по ночной трассе, и почти не дышал в подполе. А «Я» – с большой буквы, тот, кто может спасти и защитить от свалившегося несчастья. Рыцарь без страха и упрека.

Рыцарь, блин. Самому бы выкрутиться и понять, что творится. Однако требуется ободрить девушку, показать, что за моей спиной – как за каменной стеной. Так я давал понять Людмиле в свое время, пока она…

    Хватит! Не до Людмилы сейчас!

Хотел приподнять очки, но Юля перехватила движение. В груди шевельнулся отголосок знакомого чувства ярости. Как было в баре или на поляне… Вместе с тем ещё возникло легкое головокружение, как будто десять раз крутнулся на месте вокруг своей оси. Два чувства смешались в равных пропорциях.

   Мягкая ладошка удерживает руку. По ней словно пускают маленькие разряды тока.

– Не надо, – чуть слышно шепчут земляничные губы.

– Не переживай, все будет хорошо. И не смей плакать, а то тушь опять потечёт, – я глажу по нежной коже и слегка отвожу воздушную прядь волос.

Девушка удивленно вздергивает брови и тут же лезет в сумку за зеркальцем. Женщины! Всегда заботятся о своей внешности.

Мимо проезжает знакомый джип. Я вижу, как напрягся Вячеслав. Но джип не остановился, пролетел черным пушечным ядром. Похоже, что ребята пришли в сознание и поспешили по своим делам. Странно, но того самого ненавидящего взгляда я не ощутил, и недавние бандиты не остановились. Вячеслав облегченно выдыхает, я тоже выпускаю набранный воздух. Когда только успел задержать дыхание?

– Видела вчера твоего друга в техникуме. Он выглядел потерянным. Рассказывал Тане, что из кустов выпрыгнула какая-то огромная собака и накинулась на дерущихся ребят. Потом возникла ещё одна и сцепилась с первой. Толком поговорить им не удалось – раздался звонок. А после первой пары он ушел с двумя милиционерами. У нас весь техникум гудит от догадок. Ты точно ничего не помнишь?

Уж не знаю, какие эмоции отразились на моем лице, но бровки снова удивленно взметнулись вверх. Мимо, шелестя палыми листьями, скользят редкие прохожие. Слегка посмеивались, глядя на нашу пару – колхозник и принцесса беседуют посреди тротуара. Один старичок даже ободряюще подмигивает, мол, не теряйся, не упусти свой шанс.

– Нет, не помню. В тот момент я валялся без сознания.

Вру, конечно, но что я ещё мог сказать? Что кроме нашего мира есть ещё один? Кроваво-кошмарный? Живущий параллельно, по своим звериным законам?

Юля бы тогда испугалась ещё больше, или подумала, что это побочный эффект сотрясения мозга. Не хотелось представать в милых глазах свихнувшимся дурачком. Очень не хотелось.

– Ну, долго ты там? Потом навлюбляетесь! Некогда нам! – кричит Вячеслав.

Он горделиво восседает на сидении, мотор подвывает, когда рукоять газа приспускается вниз. Как вовремя – не пришлось отвечать на другие вопросы и врать ещё больше.

– Да, Юленька, мне пора, но мы ещё встретимся! Держи хвост пистолетом! – я улыбаюсь и бегу к мотоциклу.

– Саша, не пропадай больше! – кричит мне вслед Юля.

Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть лучезарную улыбку. Внутри набухает огромный теплый шар нежности, проблемы отодвигаются на задний план. Уходит неприятное ощущение страха перед неизвестностью. Улыбка… Да за нее я готов сражаться с кем угодно, а не только с ревнивым следователем. Палая листва шуршит под ногами, ещё два листка пролетают мимо лица.

Я с виноватой улыбкой подбегаю к мотоциклу.

– Наворковались? – ухмыляется Вячеслав и протягивает сброшенный шлем.

– Есть немного. Юля сказала, что менты взяли моего друга прямо в техникуме… – я не успеваю договорить, как Вячеслав начинает разворачивать мотоцикл назад.

– Стой! Куда ты? – я хватаюсь за металлический руль.

– Ты в детстве часто бился головой? – глядя на мою руку, интересуется Вячеслав. Когда же я помотал головой, он продолжил. – А мне кажется, что это являлось единственным твоим развлечением, вместо игрушек. Неужели ты не понимаешь, что они тебя тоже ищут? А в общаге наиболее удобное место для засады. Если тебя закроют, то как мне перед Иванычем отчитываться?

– Так я же ничего не делал!

– Какой же ты наивный! Тюрьмы полны теми, кто ничего не делал. Ты будто вчера из мамки вылез и не знаешь такой банальщины.

– Слава, я не за документами. Вернее за ними, но не только. Там ещё осталась одна вещь от отца, не хочу, чтобы она попала. Ты можешь ехать, а я все равно пойду!

– Дурррак! Тебе это нужно?

– Нужно, я тебя не заставляю, – я хочу, чтобы он меня отговорил, чтобы мы уехали прочь из города, но Вячеслав неожиданно сдается.

– Ой, дурак! Ну, поехали! Как же тебя одного оставишь, непутевого?

Вячеслав крутит ручку газа, и мотоцикл оглушительно ревет, полностью выражая настроение хозяина. Я усаживаюсь на теплое сиденье и машу рукой Юле. Она отвечает тем же, провожает черными стеклами очков, пока мы не скрываемся за поворотом.

Перед внутренним взором светилось милое лицо, я погружался в бездонные карие глаза. Таял от нежности, тело раздирало от чувств и эмоций. Губы сами собой шептали её имя, благо в свисте ветра и реве мотора не слышно звуков…

Глаза вычленяют из окружающей обстановки помятую ограду у светофора, сверкают стекляшки разбитой фары. Мозг моментально вспыхивает воспоминаниями прошлой ночи, они вытесняют Юлин образ. Расслабляться рано, где-то рядом бродят опасные зверолюди, для которых жизнь человека ничего не стоит.

Мотоцикл тем временем заворачивает на Вихрева и через полминуты замолкает у обветшалого серого здания. Трехэтажная общага отдыхает в тени старых развесистых лип. Каждое лето деревья наполняют комнаты медовым запахом цветения, и от него снятся такие чу�

Том первый

Попадание в «Войну»

Что-то сегодня жарковато. Меня даже прошибает пот, пока добираюсь до общаги, неся в пакете бутылочку пивка и два «Дошика». Сперва хотел взять нормальных пельменей и устроить себе пир от пуза, но взгляд упал на стеллаж с катриджами видеоигр и…

В общем, теперь я счастливый обладатель катриджа Сеги с завлекательным названием «Война кланов» и возможный обладатель язвы желудка. Хотя, у студента в «топке» всё сгорает, поэтому я не особенно переживаю по этому поводу. Зато, сегодня до вечера мне есть чем заняться, а там намечен крестовый поход на «посвящение студентов». А вечером веселье и разгул…

Мимо нашей вахтерши Зинаиды Павловны я прохожу с видом ужасно занятого человека, который вдруг нашел карту с указанием клада и теперь думает – когда же отправиться на поиски? Хорошо ещё, что пакет непроницаем, а то не исключено появление коменданта с нравоучениями по поводу распития спиртных напитков – с неё станется.

– Саша, чего у тебя такое лицо? В туалет хочешь? – слышу я от неё, пока забираю ключи.

– Да нет, погода хорошая. Вот и радуюсь, – я стараюсь сделать улыбку как можно более радостной и искренней.

– А чего домой не уехал?

– Да сегодня же посвящение. Как я уеду?

– Если придешь пьяный, то будешь ночевать на улице, – пригрозила вахтерша.

– Не-не-не, я же вообще не пью, – ответил я, стараясь не сильно отсвечивать пакетом.

– Ну да, рассказывай…

Я захожу в свою комнату на третьем этаже и выдыхаю. Можно приступить к культурному отдыху. Со стола на меня уставился серым буркалом-экраном телевизор, взятый у соседей на выходные. Рядом притулилась игровая приставка, пожертвованная другом Женькой.

«Golden Axe 3» уже пройден. «Mortal Kombat 3» заезжен до такой степени, что Шао Кан уже узнает меня в лицо. «Боевые жабы» с двойными драконами тихо курят в сторонке. Пришло время новой игры!

Морда волка, суровое лицо человека и медвежий оскал настраивают на серьезный лад. Я включаю телевизор с приставкой, открываю бутылочку и бомж-пакет. Надо бы заварить, но так влом ставить чайник – с пивасом и всухомятку сойдет. Всё, я готов к серьезным сражениям и офигительным победам.

Катридж вставлен и, после обязательного значка «SEGA» на экран выплывает картинка с арбалетами, оскаленными клыками и когтистыми лапами. Арбалет чем-то кажется мне знакомым. Где-то я его видел…

Поверх картинки проявляется надпись «Война кланов». Суровая такая надпись, не чета ругательствам на заборе. Звучит бравурная компьютерная музыка. Вот умеют же композиторы так накладывать звуки, что аж мурашки по коже пробегают. Заставка пропадает и появляется надпись:

Добро пожаловать в ВОЙНУ КЛАНОВ

Выбери игрока

Чуть ниже появляются три перса – человекообразный волк, мужик с арбалетом и медведь с наручными браслетами.

Ну, я приверженец человеческого рода, поэтому без раздумий жму на мужика.

Пиу-у-у!

Тут же пропадают все написи и на экране появляется… Охренеть что появляется…

Снежные хлопья падают и укладываются среди холодных собратьев на лесной поляне. Свинцовые тучи посыпают так, словно хотят стереть с лица земли черные ветви угрюмого леса.

Тоскливый вой проносится над полем. Пока никого, лишь одинокий ворон ерошится на суку и поглядывает одним глазом. Он и сам не знает, что заставило прилететь сюда, почему щемящее чувство необходимости вытащило из дупла?

Что-то должно произойти… Что-то важное…

На краю поляны вздрагивает ветка. Снег срывается и обнажает сине-зеленые иглы. Из-за деревьев показывается мужчина. Обух топора соскальзывает с ветки, и та кидается обратно, сбрасывая последние комья белой пыли. Герой неторопливо идет по полю, прямо как я на пары.

Ворон приковывает взгляд к одинокому путнику.

Овчинный тулуп распахнут, над человеком слегка зыбится воздух. Скуластое лицо покраснело от ходьбы, на усах и бороде белеют мелкие сосульки. Пар изо рта оседает на околыше меховой шапки. Длинные русые волосы падают за спиной на гладкую черную рукоять. Что это за непонятный отросток и к чему он крепится – птице не удается разглядеть.

Ворон хрипло каркает. В ватной тишине резкий звук раздается громом среди ясного неба. Мужчина вздрагивает и останавливается. Пронзительный волчий вой звучит ближе.

Пришелец кладет топор, тянет из-за спины рукоять, и она переходит в черную прямоугольную рейку. Человек резко дергает за шнурок, и от рейки расходятся два уса. Сноровисто ложится на ответвления тонкий шнурок и под падающим снегом возникает большой охотничий арбалет. На черном прикладе оружия видны багровые вставки, словно пятна крови на потухшей головне.

Герой натягивает тетиву, аккуратно устраивает болт в ложе и опускается на одно колено. Арбалет смотрит в сторону, откуда донесся волчий вой. Человек замирает, лишь парок дыхания выдает в нём живое существо.

Несколько минут ничего не происходит. Ворон вскидывается ещё раз, сбрасывая налипший снег. Птица едва не упускает момент, когда из гущи занесенного орешника вылетает черное тело. По полю стелется зверь похожий на человека и волка одновременно. Мощные лапы выкидывают сугробы снега, среди длинных белых зубов мотается алая ленточка языка, золотые глаза прожигают застывшую фигуру.

Ворон вновь хрипло каркает, и мужчина стреляет…

Карканье ворона заставило его вздрогнуть или вид летящего зверя?

Может и то, и другое, но он промахнулся. Болт проносится рядом с ухом черного существа. Огромный оборотень продолжает мчаться по заснеженному полотну.

Мужчина откидывает в сторону арбалет и сжимает топорище. Фигура человека подается к оборотню, голова втягивается в плечи…

Зверь приближается…

Один взмах лапами, второй…

Бородач прыгает навстречу…

Враги сшибаются в полете и катятся кубарем по снежному полю. Мужчине удается перекинуть через себя существо, и в ровной простыне поля появляется новая борозда. Несколько алых капель прожигают кипенно-белый снег. Зверь вскакивает на лапы и вскидывает морду к серым тучам. В третий раз тоскливый вой улетает под темнеющие небеса. Мужчина перекидывает топор из одной руки в другую. Черный зверь прижимается к земле…

Громовое рычание раздается на поляне. Человек и зверь оглядываются на новый звук. Огромная ель на краю поляны вздрагивает, словно человек, которому кто-то неожиданно гаркнул над ухом. Лавина срывается с раскидистых ветвей, но не успевает последний ком упасть на землю, как из туманной пелены вырывается ещё одно огромное существо.

Неизвестно, кто сотворил его – человек и медведь слились воедино в этом кошмарном создании. Удлиненные лапы похожи на мохнатые руки, на груди спокойно уляжется годовалый теленок, ярость сверкает в крохотных глазках. Лохматый колосс стоит на задних лапах и сжимает кулачищи, каждый размером с улей диких пчел. Человеко-медведь скалится и рычание, напоминающее раскаты обвала в горах, заставляет ворона встрепенуться.

– Вот тебя нам и не хватало! – хрипит мужчина.

Человековолк протяжно воет в ответ на рычание бурого гостя. Медвежьи лапы приходят в движение, огромное тело со скоростью брошенного копья приближается к двум бойцам.

– Не трожь, он мой! – в рыке оборотня-волка прорезается человеческая речь.

– Ещё увидим! – мужчина прыгает на черного зверя.

Волколак двигается так быстро, что на миг расплывается в темную тень. Слегка уйдя в сторону, огромная лапа цепляет бок человека, и мужчина отлетает в сторону как снежинка, которую ребенок сдувает с рукавички. Поднимается туча снежной пыли. Правая рука не выпускает топор, хотя другая прижимается к ране на боку. Мужчина вскакивает на ноги и успевает увидеть, как бурый зверь сшибается с черным.

Два огромных монстра схлестываются в воздухе как брошенные навстречу друг другу каменные валуны. Раздаются шлепки ударов, будто пекарь всаживает кулаки в опару. Клацанье клыков бьет по ушам, скрежет когтей заполняет поляну от края до края.

Ворон поворачивает набок голову, внимательно всматриваясь в действия человека. Тот сжимает руками топорище и приседает на колено. Его слова неразборчиво урчат на фоне драки.

Гром раскалывает серое небо. Яркий зигзаг молнии летит в человека, но тот успевает подставить под него оружие. Металл краснеет, небесный пух падает на кельт и поднимается обратно облачками пара. Человек чуть горбится и начинает приближаться к противникам.

Человекомедведь отшвыривает волколака, и тот сбивает мужчину с ног…

Бородач вскакивает первым и заносит над поверженным оборотнем раскаленный топор…

Черный зверь отталкивается лапами от заснеженной земли, и кельт вонзается между мохнатых конечностей…

Огромная пятерня бьет в ответ. Мужчина отлетает на добрый десяток саженей. Топор остается торчать в заледеневшей корке…

Над топорищем пролетает бурый снаряд, и звери вновь сталкиваются в яростной схватке. Брызги алой крови прожигают дырки в снежном покрывале. Длинные когти впиваются в черную морду, клыки до половины окрашиваются алым. Человековолк не отстает от своего противника, рвет так же отчаянно, стремится не защищаться, а нападать.

Человек достает из-за пазухи несколько острых багровых стержней. Он что-то шепчет, но ворон не в силах разобрать слова за завыванием ветра, рычанием и смачными шлепками. Бородачу не удается воспользоваться иглами, также, как и топором…

Человекомедведь успевает перехватить удар. Он поднимает человека за руку и несколькими движениями вырывает иглы из окровавленной ладони. Заносит лапу, чтобы снести кучерявую голову, но в этот момент зубы волкодлака впиваются в мускулистую ногу, и огромный зверь взвывает, выронив человека…

Ворон срывается с места и поднимается над полем битвы. Видит, как уклоняется от замаха человек, как машет лапами черный зверь, как приседает и отпрыгивает человекомедведь… Битва продолжается долго, трое бойцов вытаптывают широкий круг, увлажняют его кровью.

Никто не может взять верх. Ворон парит и чувствует, как снег прилипает к крыльям и делает их тяжелее.

Наступает короткий миг передышки, когда бурый зверь отшвыривает в сторону волкодлака и отбрасывает человека. Трое встают по краям грязно-алого круга – проведи между ними прямые, получится правильный треугольник. Трое смотрят друг на друга. От усталости дрожат руки, ноги, лапы. В глазах сверкает бессильная злость. Они понимают, что не могут одолеть противников.

– Договор! – хрипло выкрикивает человек.

– Договор! – рычит черный зверь.

– Договор! – грохочет человекомедведь.

Трое сходятся посередине круга. Ворон опускается рядом, но не слышит, о чем говорят трое истекающих кровью существ – их словно окружает хрустальный кокон и звуки не проникают за его пределы.

Ворон мелкими прыжками подбирается ближе и в этот момент человек резко выпрямляет руку. Коротко сверкает багровый всполох, и ворон на краткий миг видит летящую в его сторону медную иглу…

Электрический разряд вылетает из экрана телевизора, и я вижу только вспышку, прежде чем наступает темнота…

Что за хрень?

Это была моя первая мысль и я собирался её как следует обдумать. Но сначала надо осмотреться…

Я лежу на полу, пот попадает в глаза. Щиплет. Ещё и воняет пивом, как будто я упал в бочку с солодом.

Я стираю влагу со лба и смотрю на мокрую ладонь. Ни хрена себе, вспотнул. Или это пиво? Бутылка лежит поодаль и печально пялится на меня горлышком. Половина содержимого на полу.

Вот и попил пивка…

Чего это меня так шибануло? И почему в комнате пахнет горелым?

Твою же мать! Телевизор слабо дымится и горестно потрескивает. Вот и поигрался в новую игрушку… Как теперь перед Серегой с Кирюхой оправдываться?

На прикроватной тумбочке стоит фотография в синей пластиковой рамке. С глянцевой поверхности улыбается девушка, которая так неожиданно ворвалась в жизнь первокурсника и так внезапно из неё исчезла… Тихо забрала документы из техникума и исчезла. Эх, Людмила, Людмила.

Всё! Не хватало ещё расплакаться! Соберись, тряпка! Разнюнился…

Свет на ней не сошелся клином, будут в жизни другие встречи и расставания. Сейчас нужно подняться, оценить ущерб, взять мыльно-рыльные принадлежности и привести себя в порядок. С телевизором попробую разобраться позже. А вот с игрой… Крутая заставка, и ведь озвучка

Гляжу на часы и ойкаю.

Вот-вот забежит сокурсник, так что нужно поторапливаться. Хотя, если придем раньше, то рискуем напиться до начала мероприятия, если же придем позже, то вечер грозит пройти на сухую. «Точность – вежливость королей и долг всех добрых людей» – как говаривал Людовик Великий, а дядька, который правил семьдесят два года, вряд ли фигню какую сморозит.

Всё, почти всё. Оглядываю себя. Вроде ничего. Высокий, плечистый парень с резко очерченными скулами. Светло-русые волосы. Немного кривой нос – память о секции по рукопашному бою. Слегка оттопыренные уши добавляют мальчишеского задора вполне серьезному выражению лица. Не красавец писаный, но и далеко не урод.

Я делаю бедрами известное движение Майкла Джексона – самец готов выйти на охоту. Берегитесь, девчата!

Единственная родственница, тетя Маша, не устает повторять, что я очень похож на отца, только глаза мамины, синевато-желтоватого оттенка утреннего неба. О сходстве я могу судить только по оставшимся фотографиям…

– Ну что, ты готов? – дверь распахивается, и в комнату влетает ураган по имени Женька. – Фу, ну и вонища у тебя тут.

Его приставка как раз и стоит на столе, возле сгоревшего телевизора. Он видит, что я причесываюсь, и пытается изобразить боксера, а мне достается незавидная роль груши.

– Готов, готов, осталось «туалеткой» брызнуться! Это я пытался телек настроить, но там лампа сгорела…

Я уклоняюсь от двух ударов и отвешиваю ему щелбана. В ответ на это огорченный сокурсник исподтишка дает мне пендаля и кидается к столу, где лежит собранная закуска. Хлеб, вареные яйца, зелень и кольцо «Краковской».

– Всё, обожремся и помрем молодыми. Завязывай прихорашиваться, нас батя подкинет. Да и ребята уже ждут. Давай шустрей! – Женька мчится к дверям, я иду следом.

Напоследок окидываю взглядом студенческую комнату общежития, где покоятся три кровати, тумбочки, шкаф и стол с табуретками. Вроде бы всё выключено. Выхожу и закрываю дверь.

В этот момент перед глазами вспыхивает и почти сразу же пропадает надпись:

Твое первое задание:

ВЫЖИТЬ

Пока я хлопаю глазами, надпись благополучно смывается. Трясу головой, но надпись не появляется. Ёкарный бабай, не хватало ещё кукушкой повредиться из-за электрического разряда…

Боевое крещение

– Ты отлично двигаешься! – кричу я в розовое ушко, чуть прижимая горячее тело.

В небольшом зале дискотечного клуба «Ш.П.» по-другому общаться невозможно, а говорить что-то нужно, и так целую минуту топчемся без слов. Скоро песня закончится, и неизвестно – когда ещё наберусь смелости пригласить на танец эту феечку. То, что она из сказок не оставляет никаких сомнений – такая прелестница не может быть обычным человеком. Эльфийкой может, человеком – нет.

Глаза девушки сверкают шоколадной глубиной, когда нежный голосок отвечает:

– Спасибо, ты тоже хорошо ведешь!

Сердце стучит с частотой заводящегося мотора, словно в первый раз, когда увидел её в компании других первокурсниц.

Красавица плыла по коридору легкой походкой, почти не касаясь вытертого линолеума. Проходя мимо нашей группки, улыбнулась именно мне, хотя могло и показаться. Зачесанные светло-русые волосы спускались ниже плеч и покачивались при каждом шаге. Красивое лицо, бездонные глаза и сногсшибательная фигурка лучились таким внутренним светом, что я невольно замер, не закончив свежий анекдот.

А теперь мы танцуем медленный танец, и я почти счастлив. Почти, потому что где-то внутри ноет червячок и напоминает про Люду…

Лучи стробоскопа раскрашивают танцующие пары, скользят по возвышению ди-джея, облизывают ломаные линии, нарисованные фосфорной краской на стенах, предательски выдают сосущиеся парочки в углах.

Друг и сокурсник Евгений Коротаев подмигивает и выставляет большой палец, то ли оценивая девушку, то ли подбадривая. Он обнимает партнершу неподалеку от нас и также топчется на кафельном полу. Рыженькая миловидная девушка что-то увлеченно трещит ему на ухо.

Разговор нужно вести дальше. Однако мыслей так много, а язык словно обложили камнями.

Что говорить, чем заинтересовать?

Наконец, отбрасываю сомнения в сторону, и выбираю привычную линию ненавязчивой болтовни:

– Меня Александр зовут, но чаще всего прихожу незваным. А как называть упавшего с неба прекрасного ангела, что составляет компанию в танце?

Как же банально! Но слово не воробей – выплюнешь и неизвестно, когда придется напиться. Мысли мечутся в разгоряченном мозгу.

Блин, опозорился?

– Юля, и не ангел я вовсе, но за комплимент спасибо! – скользнувший по лицу луч стробоскопа заставляет карие глаза вспыхнуть красным, и на миг превращает партнершу в соблазнительную вампиршу из фильмов ужасов.

Я открываю рот, чтобы продолжить в этом же духе и, возможно, развить небольшой успех, но "вампирша" прикладывает тонкий пальчик к губам:

– Давай дотанцуем, а то разговоры сбивают с ритма!

Я невольно вдыхаю, и аромат духов щекочет ноздри. Пахнет луговыми травами и запахом малины. С удовольствием киваю и кружусь, держа за талию волшебное творение. Держу как бокал из тончайшего хрусталя, боюсь дышать, чтобы не спугнуть мечту, сказку.

Под сводом клуба «Шуйский пролетарий» крутится блестящий шар, мелкие зайчики легонько перепрыгивают с пары на пару. Сладкоголосая певица группы «Nightwish» выводит рулады о прогулках по воздуху. А нас кружат волны музыки, покачивают в такт, и мы сами будто порхаем в облаках.

И никого рядом, лишь огромные карие глаза, лишь несмелые прикосновения рук, лишь чудесно пахнущие волосы. Сплошной романтизм и гон крови по артериям и венам…

Так не хочется прекращать сказочный танец и чувствовать прикосновения жаркого тела, но певице задолбалось гулять в звездных высотах, и песня заканчивается. Юлины руки соскальзывают с плеч, нужно срочно что-то предпринять.

– Благодарю за прекрасный танец, чудесное создание с великолепным именем Юлия! Разрешишь чем-нибудь угостить? – я придерживаю девушку за талию.

Стипендия, полученная накануне «дня посвящения» и не успевшая перейти в съедобное состояние, позволяет задать такой «мажорский» вопрос.

Легкая кофточка сминается от прикосновения руки и приоткрывает полоску светлой кожи. Невольно задерживаю взгляд на подобном откровении, и, ценой титанических усилий, получается перевести взгляд обратно на лицо.

Ди-джей ставит что-то энергичное и популярное, где нет близкого контакта, зато есть ритмичное «дыц-дыц-дыц». Вокруг собираются в кружки студенты, которые разошлись на время медленного танца. Юля окидывает взглядом затемненный зал, и её изящная ручка кому-то машет.

– Разрешаю угостить минералкой, а то здесь очень душно! – Юля улыбается, и у меня екает сердце.

И это я – закаленный в любовных интригах третьекурсник, у кого несколько раз был секс с Людой, и целая куча поцелуев с другими девчонками! Мало? Ну да, я немного скромен.

Эх, Людмила, где же ты сейчас? Но нет, нужно перестать вспоминать прошлое.

Не буду! Она не вернулась и забрала документы, мне ни строчки.

Предала! Но прочь грустные мысли!

Хватит. Я же пришел забыться и повеселиться. Жги, Сашка, рви последнюю тельняшку!

– А может, чего покрепче? Пивка для танцевального рывка, или винца для улучшения цвета лица?

Юля двигается за спиной, пока я ледоколом рассекаю людскую потеющую массу. И тут из моей руки вырывается её теплая ладошка. Я оглядываюсь. Что такое? В ответ на «невинный» вопрос получаю такой обжигающий взгляд, что уши вспыхивают угольками.

– Нет, только минералку! – в голосе слышен перезвон сосулек. Однако не успеваю мысленно оттаскать себя за вихры, как тон меняется на более теплый. – Я не пью спиртное, и не переношу его запах.

– Ну, нет – так нет, и я почти не пью, – сразу отвечаю, пока во рту тщательно перекатывается мятная жвачка. – Хотя за бокалом чего-нибудь слабоалкогольного и разговор льется ручейком.

– Не замечала, что ты конфузишься разговаривать! – в свете ультрафиолета зубки кажутся белее мела.

Облегченно выдыхаю – чуть не испортил впечатление. О чем говорить дальше? Юля не такая, как другие девчонки: этим подкинешь пару банок пива и готовы хохотать над любой глупостью.

А может она цену набивает?

Вряд ли, тут дело серьёзнее, и разговор нужно вести осторожно, иначе придется возвращаться одному по холодной промозглой улице. Или шуровать в компании Евгения и рыжевласки. Не особенно радует молчать всю дорогу, поддакивать в нужных местах и слушать переливчатую лапшу.

Сжимая в руке прохладную ладошку, я пробиваюсь сквозь толпу, и мы подходим к дискотечному бару. По крайней мере, неоновая вывеска «Bar» старается всех в этом убедить.

За стеклянной дверью скрывается большая комната с неказистой барной стойкой. За этой перегородкой мрачно возвышается зеркальный шкаф, где красуются бутылки пива и легкие наливки. В центре комнаты доживают век несколько столов с пластмассовыми "тронами", к стенам пугливо жмутся длинные дощатые полки.

Водка запрещена, а нарушающие вето студенты наказывались строгими выговорами, вплоть до исключения из «технаря». Поэтому студиозусы стараются «набрать форму» до дискотеки, а в бар ходят догоняться те, у кого в кармане хрустит, а не позванивает или уныло молчит.

Я с друзьями бегал через дорогу, в небольшую пивнушку за сильно разбавленным, но дешевым пивом.

Столики оккупированы посетителями. Мы занимаем место у настенных полок. Синеватая клеенка местами порезана усердными посетителями, словно тут играли в «ножички». Из-за застекленных дверей музыка звучит тише, и можно не напрягать голосовые связки. Гости бара окидывают нас взглядами и возвращаются к бутылкам и пластиковым стаканам. Как в американском салуне – зашел ковбой и хрен с тобой.

– Прошу извинить милостивую сударыню за то, что оставляю в одиночестве, но мне нужно быстренько одолеть вон того волосатого дракона, дабы принести трофейную минералку! – я киваю в сторону барной стойки и изображаю галантный поклон. Были бы сапоги – лихо цокнул каблуками.

– Соизволяю, но прошу недолго! Победите дракона и тут же назад! – в тон моему дурашливому тону отвечает девушка.

Юмор понимает, уже хорошо.

Щуплый бармен болтает с захмелевшей грудастой девчонкой с соседнего отделения бухгалтеров. "Гроза отчетов и зарплат" до невозможности растягивает пухлый ротик, маслянисто-завлекающе поблескивают голубые глазки, грудь третьего размера угрожает порвать тонкую ткань блузки.

– Уважаемый, две минералки, пожалуйста! – я шлепаю стольником по стойке.

Эх, гулять так гулять!

Никакой реакции в ответ. Похоже, длинноволосый бармен чересчур увлекся разведением подруги и никого не замечает, или же делает вид, что настоящий гусар. С раздражением (еще бы – препятствие, задержка на пути к мечте), я повторяю заказ громче.

– Подожди, сейчас отдам заказ и подойду! – отвечает бармен, чей жаркий взгляд почти со чпоком отрывается от груди «бухгалтерши».

Из-под прилавка показывается большой пластиковый стакан, блестящий краник утопает в руке. Тару наполняет янтарная струйка. Тихо растет шапка пены, на пластиковых стенках выступают мелкие капельки. Хмельные глазки «бухгалтерши», неотрывно взирают на процесс, пухлые губки растягиваются в пьяной улыбке.

Я поворачиваюсь к Юле и ободряюще подмигиваю. Девушка кивает в ответ, и, с выражением легкой брезгливости на лице, продолжает осматривать помещение. Отлично её понимаю – мне тоже не нравится здесь.

Замызганные серые стены, напрягающая атмосфера. Хмурые субъекты с татуированными пальцами. Поддавшие старшекурсницы, которым черт давно уже не брат. У потолка сизым туманом гуляет сигаретный дым, который застилает и рассеивает свет запыленных ламп.

Посреди сумрачного разгула, как ангел среди чертей, выделяется стройная фигурка, светится невинностью милое личико. Появляется легкая улыбка, когда замечает мой взгляд. Не здесь Юля должна быть, ох и не здесь.

И, от осознания этого факта, непонятная злость на окружающих, на обстановку, и на себя закипает в душе, но вместе с тем подрагивают колени, мышцы дергаются, словно от ударов тока. Какая-то странная краснота наползает на очертания предметов, словно гаснет обычный свет и появляется свет из комнаты для проявки фотографий.

И движения других людей замедляются…

Фигня какая-то. Надо встряхнуться, чтобы снять странные ощущения.

– Ну ладно, милый, спасибо за пивасик, ещё увидимся! – «бухгалтерша» хватает стакан, и легкой бабочкой смывается в сторону танцпола.

Только что засыпающая на барной стойке, девушка ступает уверенно и твердо, унося жидкую добычу. Бармен ошалело смотрит вслед. Когда же понимает, что его банально развели, зло сплевывает на пол:

– Вот же прошмандовка! Продинамила! Ну, чего тебе?

– Две минералки! – эпизод охлаждает злость и даже веселит.

«Бухгалтершам» палец в рот не клади – вся группа из девушек. У них «бухучет» поставлен на широкий поток – скрупулезно учитывают и делятся опытом, где и как можно бухнуть на халяву. Похоже, бармен устроился недавно, поскольку прежние опытные «корчмари» не ведутся на подобные представления.

Подав две запотевших бутылки, бармен швыряет на стойку полтинник.

– Э-э, слышь, уважаемый, на такую сумму я могу пять бутылей купить, и на жвачку останется!

– Не нравится – ищи дешевле! – бурчит бармен и отворачивается к зеркальному шкафу, исподтишка наблюдая за моей реакцией.

Ну да, надо же отбивать «подаренное» пиво.

Спавшая злость вновь захлестывает горячей волной. Да как он смеет отыгрываться на мне? Сам ошибся – нечего на других срываться! Снова краснота. На этот раз краски становятся гуще, как будто кто-то замазывает кровью стекло кинокамеры.

Однако, меня ждет Юля, и это немного смиряет пыл, хотя игривое настроение изрядно подпорчено таким отношением. Взглядом я обещаю бармену увидеться позже, при более удобных обстоятельствах.

Появившуюся красноту я списываю на повышение давления. А на что ещё списать?

Юля рассеяно смотрела в зал сквозь стекла дверей. Три парня со столика в углу открыто кидают на неё сальные взгляды, переговариваются и ржут масляным шуткам. Это тоже мало способствует поднятию настроя. А ведь хотел прийти развеяться…

– Благодарю! – Юля берет запотевшую бутылку из рук и кивает в сторону барной стойки. –Что-то случилось? У тебя грустное лицо.

– Бармена на бокал пива развели, вот и срывается на всех, – я придвигаюсь ближе. – Ой, да и фиг с ним! Давай лучше познакомимся поближе. Я знаю, что ты на первом курсе учишься. А где живешь? Может нам по дороге, и я буду удостоен чести тебя проводить?

– Вообще-то я не одна (сердце подскакивает к горлу), а с подружками (сердце успокоено планирует обратно), но от хорошей компании не откажусь. Живем около Педунивера (ого, через весь город чесать!), не раздумал ещё провожать? А вот, кстати, и Кристина с Таней подходят! – Юля машет рукой двум симпатичным девушкам, которые возникают в дверном проеме.

Рыженькая девчонка недавно танцевала с Евгением.

Вот же повезло! Мой друг охмурял её подружку!

Вместе веселее будет идти.

– Мы тебя там высматриваем, а ты тут развлекаешься! – стрельнув лукавым взглядом, щебечет рыженькая. – Мы домой собираемся, скучновато стало. Ты с нами? Или с кавалером останешься?

– Конечно, иду! Да и кавалер изъявил желание предоставить защиту и охрану. Пообещал проводить и защитить от маньяков и насильников! – отвечает Юля и незаметно пожимает мою руку.

– Привет, офигительнейшим представительницам человечества! А куда Евгения подевала? – я улыбаюсь, принимая игру в любезность. – Или меня ищет, чтобы препроводить под более надежной охраной прекрасных дам?

– Женька – твой друг? Да ему сейчас самому защита нужна. Он с двумя парнями у туалета разбирается. Кто кого из них толкнул – непонятно, меня Кристинка сразу утащила! – рыженькая Таня кокетливо поправляет безукоризненно лежащую челку.

– Опять?

Я страдальчески закатываю глаза. Мда, насчет удачного стечения обстоятельств я очень и очень сильно погорячился. Начало происходить то, чего опасался – очередное невеселое завершение дискотеки, то есть "разборка". Минералка не дождется своего открытия, поэтому я её протягиваю Тане.

– Что, частенько бывает? – хихикает рыжевласка. Юля тоже заинтересованно смотрит.

– Бывает, иногда. Извините, милые дамы, но я вынужден вас покинуть. Сейчас постараюсь мирным образом утрясти возникший философский диспут. А после мы в полной мере обеспечим охрану и защиту от ночных маньяков! – я дурашливо кланяюсь и собираюсь выйти из бара.

Евгений все-таки друг, хотя и редкий раздолбай.

– Мужчины! – грудным голосом говорит Кристина. – Все бы вам разбираться!

– Может не надо? – когда я, поджав губы, мотаю головой, Юля продолжает. – Возвращайся скорее… и аккуратнее там.

От этих слов грудь сама собой выпячивается колесом, а плечи же напротив – отходят назад. Так, походкой уверенного в себе мужчины, я выхожу из бара, а в спину звенит озорной крик Тани:

– И Женьку не забудь!

Забудешь его, как же!

На танцполе царит движение. Упругий сумрак пытаются рассеять лучи стробоскопа и вспышки разноцветных ламп. Топчется и пыхтит народ, компании образовывают небольшие кружки. Девчонки гарцуют перед парнями, изгибаются в меру врожденных приличий. Ребята выкаблучиваются в ответ, стараясь не сходить с занятого места и не наступить на кучку женских сумочек.

Я по стенке пробираюсь к туалету, где виднеется высокая фигура Евгения. Возле друга вертятся два сухощавых паренька, поглядывают на него снизу вверх. Евгений, на целую голову выше парней и по комплекции как оба вместе взятые, вяло отвечает и хмурится.

Две Моськи прыгают на Слона из басни Крылова, даже забавно. Но шутки шутками, а ребята не внушают доверия.

Тревога шевелится где-то глубоко внутри – обычно парни субтильного телосложения тявкнут пару раз и отходят, но эти явно похожи на «зазывал». Подобные индивидуумы появляются на каждой дискотеке: специально напрашиваются на грубость и выводят на улицу обычным предложением: «Пошли, поговорим? Или зассал?». А в темноте поджидает толпа в пять-десять человек, и у всех нестерпимо чешутся кулаки.

Так и есть – один из парней мотает стриженой головой в сторону выхода. Где-то я его видел?

– Здрасте, господа хорошие, и недобрым тоже привет! Что за терки на танцполе? – я стараюсь улыбнуться как можно дружелюбнее, авось удастся уладить мирным путем.

Так не хочется доказывать кому-то, что зубы мне ещё пригодятся.

– Что за чудо вылезло? Не лезь – не с тобой базар ведем, а то тоже огребешь! – коротко стриженный окидывает взглядом мою внушительную фигуру.

– Он здесь был, а вот вы откуда выползли? Дергайте обратно, пока в памяти! – предлагает Евгений.

Если предлагает, значит, не очень сильно достали, хотя крылья носа отчетливо подрагивают и кончики пальцев выстукивают дробь на шершавой стене.

– Ты борзянки обожрался, марамой? Тяни кента и пойдем побазарим, нечего перед мусорами светиться! – отвечает другой парень, похожий на крысу. Вытянутый нос постоянно шмыгает, и вертится по сторонам, словно принюхиваясь к чему-то.

В десяти метрах от нас активно кокетничает с двумя молодыми милиционерами заведующая отделением технологов. Женщина бальзаковского возраста то и дело поправляет аккуратно уложенные волосы, стреляет при каждом удобном случае выразительными взглядами. Словно та «бухгалтерша» из бара, но если там «актриса» выиграла пиво, то здесь игра ведется на более крупные ставки.

Может, сегодня хоть ей повезёт?

– Нет, бойцы, давайте на месте перетрем и разбежимся своими дорогами! – я ещё надеялся на мирное урегулирование и скорейшее возвращение к Юле.

– Чё, подружки, боитесь – мы вас в кустиках опустим? – щерится стриженый парень.

Последней фразой он все-таки добивается своего – окончательно выводит из душевного равновесия Евгения, и хоронит недавнюю надежду на мирное урегулирование конфликта. Кулак бьет по стене, и на темно-синей поверхности остается паутинка белых трещинок.

– Пошли, хмыри!!! Нечего впустую гонять!!! – рявкает Евгений.

Возражать и пытаться утихомирить бесполезно – являясь ярым гомофобом, друг очень агрессивно реагирует на подобные оскорбления. Остролицый радостно улыбается и поворачивается к выходу.

– Женька, голимый же развод, чего ты повелся? – спрашиваю я, когда слегка отстаем от идущих впереди парней.

– Мне сиренево. Он должен ответить за свои слова! – лицо Евгения багровеет, в таком состоянии он готов идти против любой толпы.

– Из-за чего хоть разборы-то?

Хотя от ребят и пахнет «смелой» водой, но не настолько же они пьяные, чтобы с бухты-барахты лезть на здоровенного бугая.

– Они шарились по залу, и тот, остроносый, наступил мне на ногу. Я посоветовал гулять аккуратнее, носатый залупился, мол, не раскидывай оглобли. И так слово за слово, членом по столу! – Евгений смотрит на спины, нервно сжимая кулаки.

Кулаки внушительного размера, недаром же Евгений столько лет со спортом «на ты». Вот выдержки и здравомыслия явно не хватает, иначе не выходили сейчас на улицу, а «утихомирили» бы ребят, и оставили посапывать в отдаленном темном уголке. Но нет же, теперь Евгений хочет крови, и неизвестно – чем эта жажда обернется.

Мы оказываемся на улице. Свежий осенний воздух окатывает прохладой, немного остужает разгоряченные лица, а ветерок ласково сушит пот, оставшийся после душного помещения. За нами выходит молодой сержант и чиркает зажигалкой. Остроносый кивает на рощицу через дорогу.

Из-за рощи выглядывает забор колхозного рынка, справа спят закрытые ларьки и достопамятная пивнушка. Возле последней, с ополовиненными стаканами в руках, переговариваются несколько человек. Слева от рощи медленно текут холодные воды Тезы.

Движения в роще не наблюдается. Под ногами шелестит опавшая листва, мокрые кусты цепляют за одежду, с веток порыжевших лип срываются капли. Свет уличных фонарей достает и сюда, проникает между стволами и рассеивает осеннюю тьму. На небольшой полянке ни души, что не может не радовать. Бутылки из-под пива, жестяные банки, обрывки газет и прочая грязь цивилизованного мира укрывают землю разноцветным ковром.

– Слышь, хорек, так что там насчет «подружек»? – спрашивает Евгений, – Ответишь, или вас сходу размотать?

– Ты с кем бакланишь, мудила? Ещё не всосал тему? – гундосит остроносый.

– Вас сейчас самих закопают, лошары! – так же громко говорит второй. Суетливый взгляд блуждает за нашими спинами.

Я быстро оглядываюсь.

Ёкарный бабай! Не зря же чуечка кричала, что это зазывалы…

К нам неторопливо подходит группа, замеченная у пивнушки. Люди разного телосложения, но одинаково одетые. На плечах куртки из кожи «дермантозавра», на ногах спортивные штаны. Хулиганы местного разлива. И подходят, судя по лицам, явно не с целью поинтересоваться – сколько сейчас градусов по Фаренгейту. Гоп-компания, всегда наглая и храбрая, уверенная в себе и плюющая на других… с одним маленьким «но» – она такая лишь при количественном перевесе.

– Ну чё, чувырлы, хотели моего братишку щемануть? А? Чё молчите – языки в задницу засунули? – спрашивает один из подошедших, крепыш со шрамом на щеке.

Так вот на кого похож стриженый парень! Кто-то из наших рассказывал, что Жила успел отсидеть небольшой срок за воровство. Теперь набрал команду отмороженных и занимается мелким грабежом и разбоем.

И нам выпала честь познакомиться лично…

– Если он твой брательник, так научи по уму базарить и сам тормознись – не с мелочью трешь! – Евгений тоже узнал Жилу.

Отступать некуда, и остается строить из себя авторитетных людей. При благоприятном исходе – разойдемся по сторонам, или перенесем разговор на более позднее время. Но сегодня точно не мой день.

– Ты чё, щегол, учить меня вздумал? На кого выеживаешься? А? – Жила выплевывает сигарету и делает шаг вперед.

Красный уголек падает на мокрую листву и обиженно пшикает.

– Осади слегонца и не накаляйся. Твой брат неправ, и конкретно, так что прежде чем впрягаться, разберись в теме! Если дело серьезное, то встретимся в неформальной обстановке, и слово за нас скажут солидные люди. Так, с бухты-барахты, можем и не решить! – вмешиваюсь я.

Жила поднимает бровь, когда смотрит на брата. Остальная компания рассредоточивается по роще, отрезает путь к дороге. Позади Теза.

У левой ноги замечаю бутылку из-под пива. Всё же оружие.

– Да чё с ними разбираться? Эти лошки горбатого лепят, основных из себя строят, а на самом деле промокашки беспонтовые. Все за вас знаем, так что не сучите ногами! – скулит «братишка».

– Так вы чё, пургу прогнали? Мне?!! Ну и чем отвечать будете – бабосами или здоровья лишку? – Жила сплевывает в сторону и, разворачиваясь обратно, бьет правой рукой, метя Евгению в челюсть.

Реакция нарабатывалась годами, и удар уходит в пустоту. Но, когда Евгений отшатывается, на него прыгает брат Жилы. Его короткий полет обрывается боковым ударом в живот.

Нога выстреливает сама, причем резко, словно на волю вырвалась сжатая пружина. Сам от себя такого не ожидал. Рефлексы. Стриженый отлетает назад и складывается пополам, руками обхватив живот.

Первый удар сделан, назад дороги нет. Теперь только в прорыв и постараться выйти с наименьшими повреждениями!

– Мочи их!

Подобно быкам на красную тряпку группа бойцов кидается в атаку.

Дальше всё смешивается в непрерывную череду ударов, грязного мата и болезненных вскриков. Мыс Евгением работаем кулаками как заведенные. Удары сыплются с разных сторон. Бьют куда попало, не разбирая, не думая, не щадя.

В темноте мелькают перекошенные яростью лица, оскалы зубов, сбитые холки кулаков. С головой захлестывает недавняя злость, и я сам кидаюсь на этих гандонов.

Ярость находит выход. Краснота застилает глаза. Всё расплывается и в то же время становятся четкими движения, которые проплывают мимо.

Сломать! Покалечить!

Жалости и сожаления как не бывало. Не может быть и речи об отступлении. Сдаваться никто не собирается.

Перехватить ногу и по яйцам! Удар, ещё один. Уклон и в грудь…

Пробиться не удается. Нас отбрасывают к деревьям, и возникает небольшая пауза. У двоих струится из носа кровь, один зажимает глаз, брат Жилы поднимается с земли.

Во рту металлический привкус крови, под языком покачивается нижний резец. Евгений старается перенести вес на левую ногу.

Жила сует руку в карман и криво усмехается:

– Ну всё, падлы, хана вам!

Новая атака, и мы снова кидаемся на прорыв. Перед глазами возникает хмырь в бейсболке, я бью точно под согнутый козырек. «Бейсболка» отлетает на пару метров, катится по палой листве.

Кто-то запрыгивает со спины и обхватывает шею локтевым сгибом, другая рука лезет прокуренными пальцами в глаза. Пока я оттягиваю вонючую ладонь, слева прилетает ещё два удара. Один из них попадает в глаз – слезы брызгают ручьем, темные фигуры мутнеют. Глаз моментально заплывает.

Жесткий пинок под колено, но падаю ничком и перекатываюсь через голову. Заодно сбрасываю прилипшего сзади. Остроносый! Шея освобождается и я, завершив кувырок, локтем врезаю по ненавистному рылу. Оставляю парня лежать на земле и смотреть хорошие сны.

Футбольным ударом меня отбрасывает от поверженного противника. Я врезаюсь боком в старую липу. Влажная ветка громко хрустит под весом, острый сучок пропарывает куртку. Пламя широкой полосой обжигает кожу.

Твари!

Злость перерастает в ненависть к сволочам, что умеют нападать только с явным превосходством, или в темноте, со спины. Ярость подхлестывает лучше любого стимулятора, и я вскакиваю на ноги.

Уничтожить!

Я пытаюсь вдохнуть, и жаркая молния стегает по груди, заставляет согнуться. Похоже, что сломано ребро, но падать нельзя – затопчут.

Ненавижу!

Снова вдох и темнеет в глазах. Удар в правую скулу, и земля рвется навстречу. Пытаюсь не упасть, перебираю ногами, но тело мотает и всё больше относит к холодной Тезе. Очередное дерево останавливает недолгий бег и, придерживая грудь, я выпрямляюсь.

Евгений отбивается от троих нападающих, за их спинами крадется Жила, выбирая момент для нападения, в руке поблескивает перочинный нож.Тела двоих лежат среди мусора. Где же ещё один?

– Женька, у него!..

Я не успеваю закончить фразу.

Слева выныривает окровавленная рожа стриженого парня, и челюсть вспыхивает от резкой боли. Я пытаюсь ударить в ответ, но очередная острая вспышка боли скручивает тело, на мгновение теряю противника из виду. В следующую секунду я вижу летящий кулак, на пальцах сверкает металлическая полоса.

«Кастет!» – мелькает мысль за миг до того, как в голове взрывается бомба.

Яркая вспышка и тут же непроглядная темнота, ощущение полета в невесомости… Откуда-то слышится громовое рычание и почти сразу же истошные крики…

Жесткое падение на землю. Боль уходит… Накатывает вселенская тьма морозной ночи…

Ненавижу!

Первый навык

– Женька, у него нож! – истошно кричу я и пугаюсь собственного голоса.

Его нет! Ни вопля, ни писка! Ничего…Ти-ши-на.

Я не ощущаю тела. Темнота, сплошной мрак! Где я? Я парализован?

– Эй! – и снова не слышно голоса.

Может потому, что мне нечем кричать? От этой мысли я пугаюсь ещё больше. Я пробую пошевелить хотя бы чем-нибудь, но даже язык не может коснуться зубов. Зубов нет… языка тоже….

Может я умер?

От этих мыслей страх накрывает огромной волной. Я кричу неслышимым голосом, бьюсь несуществующим телом, стучу иллюзорными руками и ногами.

Но я же существую!

В диком ужасе я пропускаю возникновение картинки. Словно кто-то открыл глаза, и я вижу всё его глазами. Словно сижу в огромном кинотеатре, где я всего один зритель. Ощущаю чьё-то тело, слышу чьи-то мысли, чувствую чьи-то эмоции.

Но это всё не моё…

Я пробираюсь по сырой осенней тайге. Угрюмо иду вперед: обхожу замшелые пни, проваливаюсь в заросшие осокой овраги, продираюсь через переплетение кустов.

Это не мои руки!

Запах чувствуется явственнее. Мускус, мокрая псина и железный оттенок крови. Застарелый запах, кислый.

Ненавижу! Как же я ненавижу! Уничтожить тварь!

Эти мысли не мои! Но как похоже на моё недавнее состояние… А запах…

Манящая струйка ведет вглубь, в темноту дикой природы. Все чаще я бухаюсь во влажный мох, но упрямо сжимаю зубы. Иду вперед.

Это чужие ноги!

Спешу дальше, листьями иван-чая оттираю грязные руки. По ногам кузнечным молотом бьет усталость, дрожащие колени пытаются побеждено согнуться, каждый шаг дается с трудом.

– Эй, ты кто? Ты слышишь меня?

Отомстить! Убить!

Левой! Правой!

– Мужик! Ты меня слышишь?

Подготовка помогает в пути, но нервное напряжение выматывает сильнее многокилометрового спринта. Чувствую, что цель неподалеку.

Отомстить! Убить!

Левой! Правой!

Воняющие тухлыми яйцами болота подсовывают коряги и кочки – наступи на одну и провалишься в бездонную хлябь.

Ненавижу!

Не получается докричаться до хозяина тела и просто наблюдаю его глазами за происходящим. Его глазами? Моими глазами?

Сухие кусты колючими ветвями отчаянно цепляются за притороченный арбалет, стараются не пустить дальше.

Уничтожить!

Огромные комары носятся тучами, готовые высосать досуха зазевавшуюся жертву. Покрытые паутиной лапы елей отчаянно лезут в глаза, в волосах остаются ароматные иголки.

Разрушить!

Обхожу по широкой дуге робких оленей, кожей чувствую внимательные взгляды грустных темных глаз. Проползаю с черепашьей скоростью мимо семейства кабанов, огромный вепрь лишь хрюкнул в сторону необычного холмика.

Убить!

Кто же так его зацепил?

Стараюсь не попадаться на глаза живым существам – кругом враждебная тайга. Я двигаюсь из последних сил и неумолимо приближаюсь к цели.

Остается несколько километров, когда аккуратно натягиваю толстую тетиву. С легким щелчком встает оптический прицел.

Всегда мечтал пострелять из арбалета! Блин, и ведь где-то я его видел… Вот если бы ещё мог управлять этим телом…

Ненавижу!

К будоражащему запаху добавляются слабые дуновения. Но то не тяжелые ароматы тайги, а дух человеческого обитания – свежие спилы дерева, резковатый дым костра, благоухание сорванной травы.

Отомстить!

Левой! Правой!

Каждые полчаса, намазываясь вонючей смесью, я перебиваю запах и ближе подхожу к объекту. Отчетливее становится амбре врага. Как же я его ненавижу, готов удавить голыми руками, но силы далеко не равны.

Его мысли вращаются вокруг убийства. Может, я стал экстрасенсом и научился читать чужие мысли? От удара по кумполу и не такое случается…

Дальше передвигаюсь со скоростью беременной улитки, подбираюсь на расстояние уверенного выстрела. Стелюсь по сырому перегною, миллиметр за миллиметром подтягиваю тело вперед. Влажная осока царапает щеку, от земли веет холодом.

Можно не торопиться – мишень как на ладони.

Тайга окружает небольшую полянку, к ней ели тянут мохнатые лапы, образуют почти глухую стену из зеленых игл. На краю поляны чернеет вход землянки, на крыше видна свежая трава. На чурбачке перед костром сгорбившийся кряжистый старик заворожено смотрит на пляшущие изгибы огня.

Тварь!

 Меховая накидка обнимает широкие плечи, на мягкую шерсть спускаются седые волосы. Локти упираются в колени, устало перекрестились крепкие руки с мозолистыми ладонями.

Так вот за кем идет охота! А кто это?

Руки медленно извлекают заговоренную стрелу и аккуратно вставляют в изогнутое ложе арбалета.

Всего один выстрел. Промах – крах. Второго шанса не будет.

 В оптический прицел видна сеточка морщин на лице старика, хрящеватый орлиный нос и тяжелая складка у рта.

Ненавижу!!!

Палец ложится на спусковой крючок, дыхание замирает. Гаснут звуки. Исчезает пересвист птиц, потрескивание костра, стихает ветер в деревьях. Два стука сердца и всё кончено. Ощущаю гладкость крючка, знакомого, привычного, родного.

Старик неожиданно поднимает голову и смотрит на меня, сквозь оптику прицела. Обескровленные губы дергаются, растягиваются в усталой улыбке и обнажают крупные желтоватые зубы.

Тварь!!!

Морщинистое лицо вытягивается вперед, угловатая челюсть расширяется, и удлиняются зубы, превращаясь в клыки. Из глубины широкой груди раздается угрожающее рычание.

Офигеть! Что же такое происходит? Я попал в фильм ужасов? Или это снова заставка игры «Войны кланов»? Что это за хрень творится?

Руки наливаются свинцом… древний арбалет тянет вниз… становится неподъемным… На глаза падает полупрозрачная пелена, я почти ничего не вижу.

Начинается переход!

Лишь бы успеть.

Сухо щелкает тетива.

Вдалеке раздается многоголосый волчий вой.

Темнота накидывается черной тканью…

Сколько времени я без сознания? Поднимаюсь и бегу прочь из неизвестного места.

А где землянка и старик? Словно из памяти вырвали огромный кусок.

Быстрый, долгий бег, удары веток по лицу. Понемногу проясняется в голове, уходит из тела слабость.

Это игра или реальная жизнь?

Вой приближается.

Ветки хлещут больнее…

Больнее…

Как же больно…

– Навык бега усовершенствован! Теперь он может соревноваться с оборотнями!

От звука голоса я дергаюсь. Кто это?

– Он сможет, он избранный! – мужской бас гремит в голове громовым раскатом. – Очнись, избранный!

Я избранный? Круто! Прямо как Нео из "Матрицы"…

– Эй, тут ещё один! – резкий голос и жесткие пощечины вырывают меня из темноты забвения. – Походу, он обосрался.

Вырывают откуда? Из игры? Я снова на полу в общаге?

Яркий луч бьет по глазам, ослепляет даже через сомкнутые веки. Чтобы заслониться от густого света, пытаюсь поднять руку. Не могу. Еле-еле удается разодрать липкие ресницы.

– Очухался? – фонарь перемещается в сторону.

Я киваю в ответ и тут же жалею о дурацком поступке – башка гудит, словно рядом ударили в огромный колокол. Земля кружится, деревья устраивают дерзкий хоровод, звездное небо падает вниз. Темная ткань с россыпью серебристых точек поглощает в себя, в бездонную глубину, в сырую прохладу. Опять туда, в чужое тело…

– Э-э-э! Завязывай бухаться в обморок, чай, не кисейная барышня! – снова хлесткие удары по щекам, в ноздри врывается едкий запах нашатыря.

Тошнотворный резкий дух слегка разгоняет марево, и я пытаюсь приподняться. Снова на берегу Тезы. Снова около дискотеки…

Как же всё болит! Хреновый из меня избранный…

– Куда ты? Лежи! Пока не проверим – даже не дергайся! – рука, пахнущая нашатырем и лекарствами, прижимает к земле.

Глаза понемногу привыкают к темноте. Я оглядываюсь, стараясь излишне не шевелить головой. Рядом глинистый обрыв, покачиваются пожухлые пучки рыжей травы. Слева текут воды Тезы, и блики фонарей гоняются за широким блюдом луны, словно хотят догнать и отмудохать небесное светило.

 Возле меня суетятся два врача. Через разбитые губы сами собой вырываются стоны, когда болезненно задевают ребра. Помогает с освещением высокий милиционер. На его поясе беспрестанно бубнит рация, перекликаются озабоченные голоса. Между деревьев мелькают яркие лучи ручных прожекторов.

Откуда столько народа?

– Как там Женька? – разбитые губы еле шевелятся, распухший язык кажется большим сучковатым поленом в печной топке.

– С ним все в порядке, пара фингалов да сломанный нос. Сейчас показания дает, – отвечает молодой врач, чьи стильные очки поблескивают в свете фонаря. – Ты-то как – встать сможешь?

– Попробую.

 Четыре руки бережно подхватывают с двух сторон и пытаются приподнять, но судорога разрядом тока хлещет по груди. Тело выгибается дугой, вырывается из поддерживающих рук. Я с размаха бьюсь головой о твердую глину – происходящее отпрыгивает в зияющую пропасть темноты.

Снова едкий запах нашатыря и трубный крик:

– Носилки сюда! Здесь «тяжелый»!

– Держись, дружище! А то нашатыря не напасемся! – обдает запахом лука пожилой врач.

 Куда подевался охотник с арбалетом, старик с землянкой?

Неужели всё привиделось, пока я лежал без сознания? Наверху ждут отморозки или успели убежать?

От обилия вопросов башка болит ещё сильнее.

Легко спрыгнув, к нам присоединяется худощавый мужчина. Серый плащ чуть распахнулся при приземлении. Колючий взгляд мельком царапает мою лежащую тушу, фонарь в руках обшаривает прибрежную бровку. Краем глаза я заметил, как тип снял с раскидистой вербы небольшой клочок и быстро убрал его в нагрудный карман.

Сверху спускают носилки. В шесть рук меня аккуратно кладут на пахнущую формалином ткань. Крепят широкими ремнями, чтобы не упал при переноске.

Или чтобы не сбежал…

– Ох, и здоровый же ты! – пыхтит молодой врач.

– Это я ещё не жрамши, – я с трудом раздвигаю губы в улыбке и осекаюсь – что-то теплое течет по подбородку.

«Уничтожить!» – в голове ещё гремят мысли неизвестного охотника.

– Если шуткуешь, то, значит, жить будешь. В отличие от твоих друзей, – пыхтит врач, забираясь на обрыв.

– Отставить разговоры! – командует «серый плащ».

– Каких друзей? – я поворачиваю голову.

Черепушка откликается ноющей болью, но открывшееся зрелище заставляет о ней забыть.

В мельтешении фонарных лучей выделяются прямоугольники простыней, под ними угадываются очертания человеческих тел, застывших в разных позах. На белых полотнах расплываются красные кляксы. В скудном освещении четыре простынки кажутся нелепыми заплатками на грязной поляне. По территории деловито снуют люди в милицейской форме, мелькают белые халаты.

Две немецких овчарки, как по команде, поворачивают головы в сторону моих носилок. Из распахнутых пастей выплеснулся оглушающий лай. Присутствующие разом поворачиваются к предмету переполоха, двое милиционеров хватаются за кобуры.

Собаки рвутся к моим носилкам, и кинологам с трудом удается удерживать разбушевавшихся зверей. Резь жестко бьет по нервным окончаниям, вызывает судорогу. Ремни потрескивают, но удерживают на месте, пока тело пытается закрутиться узлом.

– Чего это с ними?! – кричит кинолог.

– Не знаю, одурели от крови, наверное! Фу, Граф! Место! – командует другой, оттаскивая мускулистого пса.

Врачи аккуратно проносят носилки поверх кустов. На выходе из рощицы подлетает озадаченный Евгений, на его носу белеет нашлепка из пластыря:

– Слышь, Санек, ты как? Ну и поломали же, черти! А тут та-а-акое было!

Евгения оттесняет в сторону сумрачный тип в сером плаще:

– Тихо-тихо, не надо разговаривать! С другом увидитесь позже. Эй, лейтенант, почему отпустили гражданина? В машину, быстро! Показания от и до!

Подскочивший милиционер берет Евгения за локоть, и они удаляются к бело-голубому «УАЗику».

На дороге сверкают маячками пять милицейских автомобилей и несколько карет «Скорой помощи». Осенняя ночь состоит из блеска разноцветных вспышек, света фонарей и лая собак.

Высыпавшие из «Ш.П.» студенты оживленно обмениваются догадками о происшедшем. За плотной толпой получается разглядеть Юлю с подружками. Девчонки смотрят на меня, ошеломленно округлив глаза. Юля прижимает к губам платочек. Да уж, лежащий на носилках, перетянутый ремнями, грязный, в изорванной одежде – я представляю собой жалкое зрелище.

– Ваша знакомая? Она тоже присутствовала здесь? – спрашивает человек в сером плаще.

Худощавый идет рядом с носилками и видит, куда я смотрю.

– Нет, на дискотеке познакомились. А что тут произошло? Неужели мы с Женькой всех уделали? – вырывается у меня вопрос, когда останавливаемся у машины «Скорой помощи».

– Это ещё предстоит выяснить! – цедит «серый плащ» и резко мотает головой по направлению моста.

Теперь я слежу за взглядом стальных глаз и с удивлением вижу потупившуюся Юлю, которая начинает пробираться сквозь толпу, почти волоча за собой подружек.

Носилки погружают в машину. «Серый плащ» залезает следом и усаживается на скамейку у стены, из кармана показывается коричневый блокнот и дешевая авторучка. Я перевожу взгляд на белый потолок. Пахнет формалином.

– Степан, два кубика лидокаина и приготовь дипроспан, – кидает пожилой врач другому, который уже находится внутри «Скорой».

– Рассказывай, что случилось! – цедит холодный голос.

– Да подождите вы допрашивать! – ворчит пожилой врач, набирая в шприц какую-то жидкость. – Сейчас сделаю блокаду, а то по нашим дорогам рискуем не довезти до больницы.

«Серый плащ» недовольно замолкает, я же чувствую, как в ногу входит острие иглы. Двигатель машины добавляет оборотов, и «Скорая» трогается с места.

Два врача в возрасте утирают пот со лба. Негромкий разговор заглушает шум мотора и ревущая сирена. До ушей доносятся обрывки слов «укусы», «порванное горло», «нож».

«Серый плащ» внимательно смотрит на меня. Ручка нервно черкает по листкам блокнота.

Боль понемногу отступает, не дергает неожиданными сокращениями, а переходит в терпимое состояние, как несильное зубное нытье, с которым постепенно свыкаешься.

Откуда же на земле простыни с алыми пятнами?

Пистолет у носа

– Там тела, на поляне… Вы можете рассказать?

– Давай-ка познакомимся. Владимир Александрович Голубев, следователь по особо важным делам. Ты видел их. На вашей полянке погибли четыре человека, ещё трое находятся в реанимации. Что у вас там произошло? – спрашивает следователь вместо пояснения.

Я превращаюсь в один ноющий кусок страдания. Даже блокада отступает после услышанной новости. Взгляд скользит по салону «Скорой», тонким стойкам, пыльным плафонам, хмурым врачам и останавливается на колючих глазах следователя. Скуластое лицо с немного вздернутым носом напрягается в ожидании ответа. Кисло пахнет формалином и спиртом.

– Александр Владимирович Алешин, студент Шуйского индустриального техникума, – я с трудом выдавливаю из себя слова, пока в голове гремит мысль о четырех убитых.

«Уничтожить! Ненавижу!» – возникает отголосок мыслей охотника.

Неужели это сделал я?

– Хорошо, Александр, расскажи, что ты помнишь! – командует следователь.

От моста до больницы пять минут пути, так что я успеваю вкратце рассказать о драке и даже отвечаю на уточняющие вопросы. Врачи прислушиваются и переглядываются. Машина трясется, словно едет по терке. Как всегда осенью затеяли ремонт дороги… Иногда встряхивает так, что прикусываю кончик языка.

По-разбойничьи свистят тормозные колодки, створки дверей распахиваются. Подлетают плечистые санитары. Больничная каталка скрипит, когда дерматиновая поверхность принимает отстегнутое тело. После теплой машины сырой холодок пробегается по коже. Промозглая ночь швыряет в лицо противную изморось.

– Давай, аккуратнее, вот так вот! Ага. Эх, и здоровый же парень. Такому на завод идти, а не пьяными драками заниматься,– бурчит один санитар другому.

– Окончу техникум и после армии устроюсь, – обещаю я мужчине. Тот лишь скептически хмыкает, мол, знаем мы вас, юристов-экономистов.

Серое здание больницы смотрит в небо глазницами окон, в половине горит свет. Белая дверь со скрипом распахивается, и на пороге возникает женщина внушительных размеров:

– Ещё один? Какое состояние?

– Лучше, чем у предыдущих, но нужно полное обследование. Сломаны ребра и периодические потери сознания, – рапортует один из врачей, когда меня заносят внутрь.

Следом скользит Голубев. Худощавая фигура двигается с грацией балерины, но от этой «балерины» тянет опасностью. Сбоку постоянно мелькает серый рукав.

За дверью желтый коридор с множеством дверей. К стенам прижимают коричневые стулья. Дерматин на большинстве сидений лопнул, и на свет вылезает желтая губка подкладки. Несколько ламп дневного света периодически мигают, словно пародируют сцену из фильмов ужасов. Длинный полутемный коридор и мигающие лампы. В воздухе царит густой запах – букет немощи, мучений и страха смерти. Дух болезни щедро сдобрен смрадом хлорки.

– Вы кто? – спрашивает врачиха у следователя.

Тот, не глядя, вынимает корочки и раскрывает перед носом врачихи. Женщина кидает взгляд на удостоверение, более пристально смотрит в глаза следователю. Борьба взглядов продолжается около половины минуты. Неизвестно кто победил, но она командирским тоном, не допускающим возражения, заявляет:

– Подождите пока в коридоре, когда закончим – вас позовут.

– Я должен быть с ним! – следователь угрожающе шагает вперед.

На худом лице застывает недовольная гримаса, желтоватая кожа натягивается на скулах. Он всё-таки подозревает меня, боится, что могу скрыться? Мне и дышать-то больно, не то чтобы двигаться.

– Я велела подождать в коридоре! Или буду вынуждена позвонить вашему начальству и сообщить о том, что вы препятствуете оказанию первой медицинской помощи!

Похоже, что у врачихи накопился изрядный опыт общения со служителями закона. Санитары восхищенно переглядываются, они-то опустили головы после возникновения красной книжечки. Они поступили как законопослушные граждане.

Неразборчиво пробурчав под нос, следователь отходит в сторону и садится на скрипучий стул. За каталкой следует немигающий взгляд, я чувствую его кожей. Словно с головой залез в кучу стекловаты, и теперь мельчайшая пыль колется и чешется. Колеса каталки катятся по неровному плиточному полу, надо мной проплывают давно не мытые плафоны. Где одна лампа не горит, где обе.

– Несите в смотровую, я сейчас подойду, – врачиха устремляется вперед и вскоре пропадает из виду.

Каталку завозят в комнату, разделенную пополам голубоватой шторкой, санитары перекладывают меня на кушетку. Рука санитар цепляет ребро, и новая вспышка боли хлещет по нервным окончаниям.

– Слушай, парень, а что у вас там произошло? Чего так много мертвых? – спрашивает санитар, который недавно жаловался на пьяные драки.

– Не знаю, я не помню ничего… Вырубили.

– Ну ладно, отдыхай, завтра расскажешь, – санитар хлопает меня по плечу, и я остаюсь один.

Четверо убитых, трое раненых, у Евгения нашлепка на носу, ещё и сон не выходит из головы. В черепной коробке путаются, толкаются и налезают одна на другую разные мысли. Либо на нашу полянку налетели враги Жилы и порезали его, либо…

Чтобы отвлечься от невеселых мыслей я решаю открыть шкафчик рядом с кушеткой. Стеклянные дверцы изнутри занавешены белой тканью. Интересно, что же там находится?

Едва протягиваю руку, как от двери доносится:

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Не боишься повторить её участь?

В дверях улыбается знакомая врачиха, полная рука по-хозяйски упирается в бок.

– Извините, – бормочу я, – ни разу не лежал в больнице, палаты видел лишь по телевизору. Вот и захотелось самому убедиться – правду там показывают или выдумку сценаристов.

– Ни разу? Интересно. Ну ладно, давай посмотрим, что там у тебя поломалось.

Далее начинается обследование: вопросы и ответы, постукивание и пальпация, свечение в глаза фонариком и другие прелести больничного обихода, с которыми в той или иной мере каждый знаком. К осмотру присоединяются два пожилых врача. Вызывают санитаров и меня помещают под добрые лучи рентгена.

В результате выясняется, что сломаны два ребра, на четырех обнаружены трещины. Находится повреждение грудного позвонка и апофеозом – сотрясение мозга третьей степени. Синяки, ссадины и ушибы не принимаются во внимание.

Гипсом закрепляют шею, чтобы излишне не тряс головой. Под кожу входит очередная порция обезболивающего. В принципе можно было и не колоть, так как боли почти не ощущал, но плотная врачиха настояла.

В ходе процедур я узнаю, что на наше побоище слетелась толпа бродячих собак. Почуяв запах крови, дворняги впали в бешенство, так как у погибших и у тех, кто в реанимации, на теле обнаружены следы огромных зубов.

Оставшийся невредимым парнишка успел залезть на дерево и слегка спятил от увиденного. Так решили, потому что молодой человек упорно твердит о каком-то большом черном звере, который выпрыгнул из кустов и устроил кровавую резню. Как же много я пропустил, валяясь без сознания!

Хотя увидел что-то другое… непонятное… из того уголка подсознания, где сражаются два оборотня и бородатый человек.

Оборотни? Или что-то другое?

Что за хрень творится?

Взамен грязной и порванной одежды я получаю синий выцветший халат. От него пахнет лекарствами и хлоркой. Затем врачи в очередной раз качают умными головами и зовут санитара. Каталка выезжает в очередной коридор.

Молодой, словоохотливый парнишка быстро устанавливает, что я ничего не знаю. Он разочарованно вздыхает, а после рекой начинают литься анекдоты. Так мы поднимаемся на четвертый этаж: санитар треплется, я лежу на каталке и перебираю догадки о происшедшем, рассеянно улыбаюсь, когда наступает пауза, возвещающая о конце анекдота.

– А ты что знаешь о случившемся? – спрашиваю у парня в очередную паузу.

– Да об этом вся больница гудит, докторов из постели вытащили – пытаются троих откачать. Не говори только, что ту кодлу с другом отхреначили. Этак лихо порвать – никакой силы не хватит. Опс, ладно! Вон тебя дожидаются,– парнишка кивает на сидящего следователя.

Рядом с Голубевым маячат два здоровенных милиционера. Вызвали для подкрепления? Для охраны?

Я вновь слышу мысли загадочного охотника: «Ненавижу! Уничтожить!» Может, обезболивающее оказывает такое влияние?

Жесткая каталка прокатывается несколько метров, и санитар толкает бежевую дверь. От щелчка выключателя загорается тусклая лампочка, я почти слышу, как она пожаловалась на потревоженный покой. Комната освещается бледно-желтым цветом

Узкая палата, похожая на школьный деревянный пенал (или гроб?), радушно встречает четырьмя койками, прикроватными тумбочками и умирающим цветком в коричневом горшке. На койке у окна спит черноволосый мужчина. Он недовольно щурится, когда в глаза ударяет электрический свет, и поднимает кудрявую голову.

– Что такое? Я просил никого не подселять! Серега! Вот оторву уши и сложу в биксу, тогда будешь знать, чем старших слушать! – басит мужчина густым и сочным голосом.

– Наталья Павловна велела! А я что? Я ничего, – санитар испуганно пятится, явно струхнув от угрозы. Как за живым щитом, студент прячется за моей каталкой.

Мужчина смотрит на меня, чуть склонив голову на плечо. Так на меня смотрели на призывной комиссии, когда хотели забрать в армию, а учеба в техникуме была тому помехой. Вроде бы и близок локоток, а не укусишь. После оценочного взгляда кивает санитару, мол, завози. Весельчак помогает мне перебраться на кровать, скрипят просевшие пружины.

– Вы можете быть свободны, – чеканит следователь, обращаясь к парню, и того как ветром сдувает. Когда Голубев успел зайти? И ведь так неслышно.

– И что вас сюда привело? – спрашивает потревоженный пациент и садится на кровати.

Ого, какой здоровый – под два метра ростом, плечищи не во всякую дверь пройдут, из-под майки выбивается густой шерстяной покров, волос пореже кудрявится на руках и ногах. Такой может зимой на снегу спать без одеяла, даже насморк не подхватит. Лицо словно вырублено топором из дубового полена, а маленькие глазки похожи на вывалянные в красном перце стеклянные шарики.

– Прошу вас выйти на пятнадцать минут, сейчас запишу показания, и вы вернетесь к прерванному отдыху! – говорит следователь.

Перед носом мужчины распахиваются коралловые корочки. Мужчина пробегает по строчкам взглядом, сравнивает фото с оригиналом и бурчит:

– До утра нельзя подождать?

– Повторяю – прошу вас выйти на пятнадцать минут! – говорит следователь сидящему мужчине и бросает в сторону двери.– Прапорщик! Проводи мужчину!

– Ну ладно, раз дело важное – пойду, прогуляюсь, – дядька сует волосатые ноги в тапки, халат потрескивает на могучих плечах.

Мягко ступая, мужчина выходит из палаты. Мощный, здоровый, словно племенной бык, который поднялся на задние ноги. Он поворачивается я боком, чтобы протиснуться между косяков. Двери явно не рассчитаны на подобных пациентов.

Голубев садится на кровать напротив, осматривает больничную палату, в руках появляется прежний блокнот: