Медальон бесплатное чтение

Колдовству, как известно, стоит только начаться,

а там уже его ничем не остановишь.

М.А.Булгаков «Мастер и Маргарита»

Глава 1

Исток

01.07.2019

Гостей было много: бабушки и дедушки с каждой стороны, крестные родители со своими семьями, сестра отца – старая дева, что каждый год угрюмо наблюдала за происходящим празднеством, сидя в кресле в дальнем углу, несколько человек из класса, приглашенных больше из-за привычки, чем из-за большой дружбы, девчонки, с которыми вместе ходили на плавание и ребята, что жили по соседству. Но той радостной, по-детски праздничной атмосферы, несмотря на все мамины старания, уже не было: не так просто организовать веселье в честь пятнадцатилетия.

Аня знала, что мероприятие, происходящее у них дома – скорее дань родственникам, чем увеселение. Она уже планировала, как вечером наденет джинсы и отправится с друзьями в кафе и в кино. Мама боялась, что дочка в этот день потратит большую часть подаренных ей бабушками и дедушками денег, но свои переживания по настоянию мужа держала при себе. Пора давать дочери больше свободы.

Родители Натальи, мамы Ани, любовались красавицей-внучкой, пускай она и нисколько не была похожа на их дочь. Длинные темные локоны, подобранные у лба едва заметным ободком, спадали на плечи, облегающее розовое платье идеально сидело на стройной фигурке Анны, обрамляя талию тоненьким сиреневым пояском, большие карие глаза смотрели из-под густых длинных ресниц, пухлые губы, налитые юным соком, растянулись в еще детской улыбке к румяным щекам: их внучка превратилась в молодую, красивую девушку.

Бабушка, мама Николая, Аниного отца, также шепотом нахваливала мужу внучку, не забыв (конечно же, не впервые) упомянуть о том, что Аня ну ни капли не похожа на их обожаемого сына, как, кстати, и на невестку, куда менее обожаемую: отец у Ани был русым высоким мужчиной, а у Наташи были рыжие волосы, хотя она и перекрашивала их в последнее время в каштановый цвет. Естественно, все сводилось к подозрениям о неверности невестки, о которых Николай никогда и слышать не хотел.

– Позволь напомнить тебе, мама, – подойдя тихо сзади, язвительно сказала Ольга, Анина тетка, – не твоя ли прабабка, пусть земля ей будет пухом, в свое время загуляла с цыганом, отчего на свет Божий появился твой уж больно чернявый дед?

Ольга ехидно улыбнулась, а ее мать плотно сжала губы и не сказала больше ни слова. Обойдя родителей, Ольга подошла к племяннице и крепко обняла ее, в очередной раз поздравляя с днем рождения. Несмотря на всю свою угрюмую наружность, женщина была очень доброй и любила Аню. Она работала директором торговой сети, потому имела возможность баловать девочку. На пятнадцатилетие Ольга подарила ей новый компьютер, мощностям которого, пожалуй, позавидовал бы рядовой программист.

Лысая кошка Трикси, которая никогда не была особо ласковой, а своих хозяев она, наверное, почитала за прислугу, недовольно пробиралась между чужими ногами, заполонившими ее владения. Откуда-то сверху шел неприятный запах, можно даже сказать, вонь. Кошка на мгновение приподняла голову и увидела на волосатых руках не менее волосатое чудовище: трясущееся недоразумение с выпученными перепуганными глазами, которое весило, казалось, меньше самой Трикси. Кошка брезгливо чихнула и растворилась в поддиванной темноте, чтобы пересидеть там столь отвратное ей мероприятие.

На самом же диване двое мальчишек, сыновья крестных, сидели, уткнувшись в телефоны. Хоть между собой они и не были родственниками, но очень походили друг на друга: обоим было немного за десять лет, и обоих не интересовало ничего, кроме войны на невидимом виртуальном фронте. Лучшее времяпровождение в ожидании торта, по их мнению, хотя, наверное, они играли бы в стрелялки всегда и везде, будь на то их воля.

Что в двадцать первом веке подарить девушке на пятнадцатилетие? Цветы, гаджеты, деньги, украшения…

Родители позвали Аню в свою комнату и закрыли за ней дверь. Отец достал длинный бархатный футляр темного фиолетового цвета, из которого аккуратно извлек достаточно толстую золотую цепочку.

– Ого, – сказала Аня, – но у меня уже есть одна…

Она осторожно коснулась тоненькой короткой цепочки, на которой висела золотая «капелька» точно в ямочке под шеей.

– Ну, я думаю, эта будет немножко больше, – улыбнулся папа.

– Это еще не все, – сказала мама и протянула дочери маленький коробок, обшитый той же тканью, что и футляр из-под цепочки. Аня осторожно открыла коробочку и увидела на белом атласе подвеску неоднозначной круглой формы со стертым на ней рисунком.

– Это…

– Медальон, – договорила за девочку мама. – Знаешь, он пролежал в шкафу пятнадцать лет, но совсем недавно я вдруг вспомнила о нем и решила подарить тебе. Незадолго до твоего рождения мы с отцом купили его, будучи уверенными, что это не более, чем дешевая подделка на антиквариат. Но месяц назад я отнесла его реставратору, который буквально умолял меня продать медальон ему. Оказалось, он подлинный, и ему более полутысячи лет! Конечно, рисунок стерся, на нем был большой слой вековой грязи и какой-то ржавчины. Скорее всего от других предметов, рядом с которыми он долгое время хранился, потому что сам медальон выполнен из серебра. Если всмотреться, можно разобрать, что орнамент на нем принадлежит к старославянской языческой культуре. Но ценность медальона еще и в том, что он когда-то открывался. Сейчас, правда, это невозможно. Реставратор не рискнул его открыть, опасаясь сломать.

– Но даже тот факт, что он не открывается, – добавил улыбающийся отец, – не делает медальон дешевле этой цепочки.

– У меня нет слов, – произнесла Аня, не отрывая взгляда от медальона. Она взяла его в руки и, как ей показалось, по рукам до самых ног прошло тепло. «От волнения», – подумала она.

Отец помог дочери надеть цепочку. «Тяжелая!» – про себя вновь подумала Аня, поблагодарила и поцеловала родителей и вместе с ними вышла к гостям.

Огромный двухъярусный розовый торт, усыпанный съедобными золотыми и серебряными бусинами, тут же приковал к себе взгляды мальчишек, сидевших на диване, заставив забыть их о виртуальном поле боя. Шторы были задернуты, свет выключен в ожидании торжественного момента задувания пятнадцати свечей. Затем Аня взяла большой кухонный нож и принялась разрезать торт, а отец снимал этот процесс на камеру своего телефона. Золотая цепочка, подаренная родителями, как-то слишком сильно тянула вниз. Казалось, она весит намного больше, чем думается на первый взгляд. Когда шторы вновь были убраны, а Аня села за стол, тяжесть на шее не прошла. Интуитивно девушка прикоснулась к медальону, что висел на ее шее, после чего вес цепочки тут же стал казаться ей нормальным. Не было времени придавать этому особое значение, потому что приходилось унимать своих шушукающихся подружек.

Рядом с именинницей сидели девушки, с которыми она с восьми лет ходила на плавание. Дальше – трое одноклассников (еще пять лет назад Аня думала, что ей не повезло родиться летом, так как многие школьные друзья на лето уезжали из города к своим бабушкам и дедушкам, теперь же девушка решила, что ей наоборот очень повезло родиться в июле – круг вынужденных друзей в летнее время стремительно сужался), а также Игорь – сосед Ани, переехавший со своей семьей в квартиру этажом ниже год назад. Он был несказанно рад, что девушка пригласила его, так как вот уже полгода пытался ухлестывать за ней. Но, к слову, у Ани не было выбора, ведь Игорь пару месяцев назад приглашал ее на свое шестнадцатилетие.

Напротив Ани на другом конце стола сидел муж ее крестной, держа в руках дрожащее существо, что своими огромными глазами продолжало испуганно таращиться вокруг. Мужчина пытался донести до рта кусок торта, но вибрация, исходящая от миниатюрного той-терьера, не давала ему этого сделать. Наконец, решившись, он пустил псину в свободное путешествие на пол, отчего та испуганно затрусила по комнате, вывалив из-под левой щеки бесконтрольно болтавшийся обмякший язык. Мужчина принялся довольно уплетать торт, когда далекий (очень далекий) потомок волка, никак ведомый невидимой, враждебной ему силой, подбежал к дивану. Из темных глубин раздалось грозное рычание лысой кошки, испугавшись которого, пес тут же оставил под собой лужицу.

– Рекс! – закричала крестная Ани. Все внимание гостей тут же было направлено на килограммового пса. – Сережа! – крикнула на мужа крестная.

– Света, это твоя собака, вот ты и держи ее, а я ем, – ответил Сережа и принялся жевать дальше. Их сын, один из диванных/телефонных воителей, тут же снова уткнулся носом в свой телефон, параллельно набивая рот тортом, догадываясь, что сейчас мать заставит его нянчиться с Рексом. Не найдя, кого наградить ответственностью за собаку, женщине пришлось самой убирать лужу.

Трикси тошнило от вони, которая теперь навсегда пропитала ее дом, она уже обдумывала план мести (дайте только пережить химическую атаку), а Наталья с улыбкой и облегчением вспомнила день, когда настояла на том, чтобы на пол в зале был постелен линолеум, а не уложен ламинат. Конфуз с трясущейся псиной повеселил всех присутствующих.

***

Глубинка Русского царства (Россия), XV век

– Сызнова скотина издохла… – причитал Всемил, зайдя на рассвете в хлев. – Еще со вчера зачахла, а уж теперя и издохла… Ой, лихо… лихо… Ведьма проклятущая!

Он сплюнул под ноги, погладил уже окоченевшую корову, копыта которой смотрели вверх, и пошел к свиньям. Свиньи были все живы, но Всемил знал, что долго так не продлится – нашел на его деревню мор.

Деревня была небольшой, потому все между собой давно породычались: кто дочку свою за соседского парня выдал, кто в кумовья соседей избрал, а кто и без того жил большой семьей вместе с многочисленными братьями и сестрами. И всех кормить надобно, хозяйство держать немалое. А хозяйства уж передохла половина…

Всемил (хотя не так уж и мил был мужик: морда злая, руки грубые, судьба тяжкая) зашел в избу и стукнул кулаком по столу. Кто спал, тут же проснулся, а кто не спал, тот подпрыгнул на месте от испуга.

– Надобно ведьму проклятущую в пекло к дьяволу отправить! – крикнул он.

Женушка его тут же принялась вокруг мужа порхать, дабы успокоить мужика. Но не было ему успокоения: шестерых детей малых кормить надо, а скотина дохнет.

На улице у детей раздолье: там в соломе поваляться, там из цветов веночек сплести, а там, говорят, собака кутят рождает. Надобно глянуть. Побежала детвора в сарай соседский, чтобы собачонку, серенькую четырехглазку, найти. Авось, уже ощенилась? Всем хотелось поразглядывать кутяток, кто-то хотел втихую от мамки одного домой притащить.

Попискивала собака жалобно, на крик ее дети и пошли – сразу стало понятно, где она прячется. Девочка лет десяти от испугу закричала и тут же выбежала во двор, детвора помладше и вовсе не сразу поняли, что не так, а мальчишки есть мальчишки – принялись цуциков руками шевелить. Было тех шестеро, двое уже сдохли, а на их беззащитные маленькие тельца уж набросились кровожадные муравьи. Собака-мать пыталась их вылизывать, но жизни им это не придало.

Один кутенок пищал, мальчик, обрадовавшись, схватил его и тут же бросил на землю – у щенка не было ни единой лапки, он напоминал дохлую мокрую крысу с длинным хвостом. Стукнувшись от падения о землю, кутенок перестал пищать, что для него было только во благо. У двоих щенков была волчья пасть. Ребята не знали такого недуга, поэтому брезгливо отодвигали палочкой захлебывающиеся комочки от сосков собаки. Один цуцик выглядел здоровым и даже активно сосал молоко у мамки.

– И чего тут у нас такого? – раздался громкий, немного веселый голос хозяина сарая.

– Тятя, вы только не ругайтесь, ага? – сказала девочка лет пяти, поглаживая здорового, на первый взгляд, кутенка. – Мы не знали, что они такие… а они… вона какие-гадкие-то… Захворали? – наивно спросил ребенок.

– Захворали… – печально ответил мужик и присел рядом с собакой. Та посмотрела на него взглядом, полным мольбы о помощи и снова жалобно заскулила. – А-ну, брысь отседова! – сказал немного погодя мужик детворе. – Нету тут на что глядеть. Ну, хворала, поди, собака-то… Вот и приплод кволый. Брысь, кому сказал!

Когда дети ушли, взял мужик мешок, побросал туда пятерых кутят, двое из которых еще были живы, прихватил лопату и вышел вон. Собака противиться не стала, понимала, что выводок ее сгинул почти весь.

– Куда идешь, Иван? – окликнул мужика Всемил.

– Выйду за деревню, закопаю там кутят. Псина приплод принесла, да почитай весь больной. Передохли, как есть, не отползая от мамки.

– Я вот что тебе скажу, – тихо сказал Всемил, подходя к соседу, – ведьма то все. Она, гадина, она, кикимора болотная. То она нашу скотину сгубила, а теперя аж и до мелкой животины добралась. Негоже, Ваня, нам такую бабу Ягу у самого своего дома держать. Негоже… Надобно каргу ту изжить вперед того, как она и до нас доберется.

– Чего ты удумал? – подозрительно спросил Иван, из мешка которого раздался короткий жалобный писк. В последний раз.

– Вече надо собирать, вот что, – ответил Всемил, – да на ведьму с вилами идти. У Петра с Марфой две коровы скопытились, у бабы Таси все куры передохли, у меня вон корова… у тебя ишь – цуцики, и те повыздохли!

– Ты про ту бабу, что в лесу с дочкой живет?

– А про кого ж еще! Говорю тебе – она это! Ну кто ж, как не ведьма, могет мор такой наслать, а?

– А может мы Бога чем прогневили? – спросил с опаской мужик с мешком в руках.

– Типун тебе на язык, Ваня! Соберемся все, порешим, как с ведьмой быть.

– Поди не твоя ли Хавронья к ней бегала, помнится мне, когда все никак понести не могла, а? Всемил?

– А ты-то, Иван, – злобно сказал ему Всемил, – пасть-то свою прикрой. Разок бегала, а значится, почитай, что и не было ничего. И то не твоего ума дело, когда и опосля чего баба моя детей моих нарожала. Бог дал, да и я к тому приложился. А ты нос свой не суй. Иди, вон, выродков закапывай, а я народ честной собирать буду.

– А ежели то не ведьмы вина-то? – спросил Иван.

– А ты чего это каргу защищаешь? Никак под чары ведьминские попал? Ты гляди, Ваня, я, ежели понадобится, и запамятовать могу, что у нас с тобою бабка общая была, упокой Господь ее душу.

И Всемил, и Иван перекрестились. В мешке уж давно никто не шевелился.

– Сип тебе в кадык да чирий во весь бок! – сплюнул Иван. – Ты, Всемил, добротою моею шибко не пользуйся. Чай, на пол аршина выше тебя буду, и в обиду себя не дам. Ежели твоя правда, и баба та, что в лесу сидит, мор скотине устроила, пойдем с вилами. А коли хворь та иная какая будет, негоже грех на душу брать. Разобраться надобно.

– Вот как выродков схоронишь, так и разбирайся, – ответил Всемил, – я давеча коровку свою закапывал… Насилу с Филиппом моим яму выкопали. Хавронья плакала, причитала, но на мясо резать скотину я не дал. Одному Богу да той ведьме ведомо, что за хворь нашу Машку сгубила. И цуциков твоих…

Копал Ваня да думал, неужто и впрямь ведьма хворь напустила на скотину? Да в толк он никак взять не мог, какой с того ведьме прок?

– Из вредности, на зло людям честным, православным крестьянам! Чертовка! – выкрикнула одна бабка на вопрос Ивана, который теперь он озвучил на вече.

– Она дьяволу душу продала, вот и не может видеть, как под Богом живем, – кто-то добавил.

– А как же девка? У ведьмы же дочка имеется? – продолжал спорить люд.

Иван больше в разговор не встревал, лишь спокойно держал на могучей руке зареванную дочурку, которая нашла шестого кутенка мертвым, да женушку свою молодую другой рукою за талию обнимал, а у той сынишка мелкий на руках сладко посапывал.

– Свинья козу не родит! – сказал Всемил. – Ежели мамка – ведьма, то неужто отродье у нее иным будет? Скажи мне, люд православный? Никак от беса девка та!

Хавронья молчала. Что думала, сказать боялась, а не прийти – значит не поддержать мужика своего. Негоже жене в стороне стоять. Да только помнила она, как с Иваном своим три года прожила, а родить все не могла. И смешки ходили, и подозрения всякие. А потом она все-таки решилась в лес к ведьме отправиться. Да только ведьма та на ведьму и не походила вовсе: была то такая же молодая баба, как и сама Хавронья, не старше годов двадцати пяти, к тому же у самой чародейки дочка имелась – было девочке тогда всего один годок от роду. Маленькая, чернявая, веселая такая. С ходу к Хавронье на руки пошла. И собачонка тогда жил у ведуньи, и козочки имелись, и не хворал никто. А как воротилась Хавронья, так аккурат через девять месяцев Филиппа своего первенца и родила. И после за тринадцать лет еще пятерых. Оттого Хавронья и молчала на вече.

Много народ чего говорил, многие поддержали Всемила.

– Иван! Иван! – кричал мужик, что бежал к толпе.

– Чего тебе? – ответил Ваня.

– Кобыла твоя, Ваня… кобыла твоя упала и ржет, копытами бьет. А у самой аж пена из ноздрей!

– Ведьма, – довольно ухмыльнулся Всемил двоюродному брату.

Сперва шли они полем, затем вошли в густой лес, куда лучи солнца почти не попадали. Впереди всех с вилами, как и грозился, шел Всемил. За ним еще пятеро мужиков и три бабы. По дороге попался им дохлый заяц, тельце которого плотно облепили мухи, немного погодя – мертвая сорока.

Пройдя какое-то время, Всемил наткнулся на топь. Болото было неглубоким, но вот обходить его пришлось бы долго.

– Чего вам? – раздался женский голос.

Всемил и другие с ним всмотрелись в чащу леса за болотом. Оттуда вышла к ним та самая, кого они почитали ведьмой. То была женщина лет сорока, стройная и высокая, с плечей которой ниспадали длинные черные косы, достающие до ее колен, а в косы те были вплетены красные ленты.

– Чего вам? – повторила женщина, вплотную подойдя к противоположной стороне болота.

– Ты – ведьма? – немного растерявшись, крикнул ей в ответ Всемил, грозно держа вилы в правой руке.

– Отчего же сразу ведьма? – рассмеялась женщина. – Не видишь – болото в моих владениях, так, почитай, что кикимора я. Аль не похожа?

– Не язви, баба! – пытаясь скрыть страх, вновь выкрикнул Всемил.

– Поглядите-ка! Уже баба! – ухмыльнулась женщина. – Уже не ведьма! – Тут она переменилась в лице и повторила свой вопрос суровым, строгим голосом: – Чего вам?

– Это ты хворь на скотину напустила? – осмелилась спросить одна из баб, что стояла за Всемилом. – Это из-за тебя, гадины, наши коровы издыхают?

– Оттого и живу тут, без вас, что вы такие злые, люди… стало некогда домом мне болото… – сказала женщина с черными косами. – Чего ж вы, как беда у вас, ко мне за подмогой бежите? А как случилось чего злого, так меня обвиняете? Знаю я про хворь, знаю. У меня козочка померла три дня тому назад, куры дохнут, да в лесу живность, куда не плюнь, чахнет. Отчего ж вы порешали, что я тому виной? Али в деревне закончились козлы отпущения?

– А кто, окромя ведьмы, хворь напустить может? – спросила баба.

– Когда хворь или мор, то лекарство искать надобно, а не виноватых, – ответила чернявая.

– Ты нам зубы не заговаривай, – снова посмелел Всемил, – все знают, что ты – ведьма.

– И что с того? – невозмутимо спросила женщина на другом берегу болота.

– А то, – сказал Всемил, – что, окромя тебя, некому хворь навести на скотину…

– Как и снять, – буркнула себе под нос та. – Мил человек, – сказала она громко, – вот мое тебе слово. Мне нет никакой надобности мор на живность наводить. Зверушек я люблю поболе, чем людишек И мне нет дела до ваших слов. Молвите, что вашей душе угодно, мне все одно. Бывайте здоровы…

Женщина развернулась и ушла в чащу леса. Всемил и бывшие с ним люди остались несолоно хлебавши. Кто-то выругался, плюнул под ноги, развернулся и пошел прочь из леса.

– Чертовка, – буркнула баба, что говорила с ведуньей.

– Надо сжечь ведьму, – пробормотал Всемил.

– Чего? – спросила его баба.

– Ничего, – ответил он, – говорю, идем в деревню.

– Чего выходили? – спросила Хавронья.

– Испужались ведьмы, – недовольно буркнул Всемил. – Вышла эта… косы длиннючие, что две змеюки, морда наглая, голос злющий. Вот они и испужались.

– Они? Аль то тебя баба с косами испужала? – ухмыльнулась жена.

– Ты чего мелешь, дуреха? – закричал на нее Всемил.

– Я, когда мне надобно было, не испугалась, а пошла на болото. Вона – отпрысков сколько у тебя теперя. А все благодаря…

– Молчать! – ударил кулаком по столу мужик. – Молчать, баба! Ни слова о ведьме. А Филиппка Бог нам послал, ибо долго вымаливали мы его.

Хавронья вздохнула тяжко и вышла из дома, пошла кур кормить, пока те не повыздохли, оставив мужа своего наедине с его мыслями и размышлениями по поводу ведьмы.

– Тятя, – протянул ручки малыш двух годков.

Хоть и глуповат Всемил был, хоть и суровый и строгий мужик он, но дитяток своих все ж любил, хоть и по-своему любил. Взял он Кирюшку мелкого на руки, усадил его на колени, а тот принялся рубахой отцовой играться да дырочки на ней выискивать.

– Мои вы, Кирилл, – сказал Всемил, – и ничьи больше. Из моих чресл Бог вас на свет явил, и никакая ведьма к тому руку не прикладывала.

Ночь уж глубокая была. Спали все, кроме Всемила и еще двоих мужиков в деревне, у которых скотины больше всего передохло. Бабы их от устали уж сны глядели, не ведая, что мужья их удумали.

Сложнее всего было вынести ночью из деревни огонь. Но, что задумано, то сделано.

Запах от дохлого зайца в лесу далеко доносился и, к нему, видать, добавился запах зверя покрупнее, что тоже издох от мора.

– Все губит, ведьма. Чертовка… – сказал Всемил и сплюнул себе под ноги.

Мужики шагали за ним, каждый нес горящую палку, обмотанную тряпкой и в смоле смоченную, подобно факелу. Шли ведьму жечь.

А она, ведьма-то, Баженой звалась, знала, что идут к ней. Знала она и то, что бежать ей некуда, что деревня, рядом с которой живет, против нее настроена, что тем, кто ей смерти желает, сама зла нанести не может, иначе накличет беду не только на себя, но и на дочку свою. Знала также Бажена, что она к хвори животинской отношения никакого не имеет, напротив – пытается разгадать, в чем дело, чтобы уберечь еще живую скотину. Знала она и истинную природу силушки своей, знала и пользовалась умениями, природой ей данными. Она их не просила, она с ними родилась, оттого и не думала, что от лукавого они, ибо пользовалась зачастую ими она во благо.

Дочка у нее была такая же способная, такая же ведунья, как и мать ее. Оттого и боялась за девочку свою, оттого и хотела ее уберечь любыми возможными способами. Девушка, такая же чернявая, как Бажена, видела, что мать ее к чему-то готовится, к чему-то неладному, но не вмешивалась.

– Зачем те люди приходили? – спросила она матушку.

– Ищут виновного в том, что скотина дохнет, – ответила Бажена.

– А разве вы знаете, кто виновный, мама?

– Я – нет, а вот они помыслили, что знают… Они, дочка, мнят виновной меня, а, раз меня, то и тебя заодно.

– Так ведь то не мы, мама, – удивилась дивчина.

– А им одно дело, – сказала мать, – коли ты ведьма – почитай враг всему живому. Я тебе так скажу, Нюся, как крестьяне из деревни пожалуют к нам, так слушайся меня беспрекословно и не думая делай то, что буду велеть. Добро?

– Добро, матушка…

Не привыкла дочка спорить с мамой, всегда слушала ее. Батька не было у нее, Бажена никогда о нем не говорила, да и не зачем было – им вполне хватало друг друга.

За всю неделю ни капли с неба не упало, жара и засуха губили урожай. Бабы не успевали воду из колодцев в огороды таскать.

Оттого одинокая изба в лесу и занялась так быстро.

Огонь подступал сразу с трех сторон, а четвертая сторона, где стояла дверь, была загорожена тремя мужиками с вилами.

Но Бажена и без того уже знала, что не выбраться ей оттуда.

– Дочка, – шепнула она рыдающей девушке, обливаясь потом, – я не дам тебе сгинуть. Али я не ведьма? – она на силу сквозь слезы улыбнулась и натянула на шею дочери кожаный шнурок с подвеской. – Это – ладанка, которую мне некогда подарила моя матушка, а ей она досталась от ее отца. Он был знатным, богатым человеком. Нюся, в ней – твое спасение, в ней – вся твоя жизнь, которую у тебя отнять сейчас хотят. Надевай ее немедля, и вот тебе мое слово, что, когда придет час…

В дверь яростно застучали чем-то тяжелым.

– Ведьма! – кричал Всемил. – Выходи! Мы тебя не страшимся!

– И напрасно, – пробормотала Бажена и подняла руки над сидящей на полу и рыдающей дочерью.

Несколько мгновений она, закрыв глаза, бормотала что-то неразборчивое, после чего глянула на дочку и шепнула ей:

– Открой его.

Девушка лишь успела коснуться серебряной ладанки, как уже горящую дверь ударом ноги выбил разъяренный Всемил.

– Бесовка! – крикнул он Бажене, стоявшей в маленькой избе, охваченной огнем.

– Твоя жена молила о детях, и я помогла вам. А ты отнял у меня мое дитя, – сказала она и соединила ладони над своей головой, после чего чердак с крышей обрушились, накрыв горящими балками всю хату, в том числе и Всемила.

Когда пожар стух, люди всей деревней принялись разбирать сгоревшую избу ведьмы. Были и те, кто пришел помогать, чтобы чем поживиться. Да только поживиться было нечем: все подчистую сгорело.

Обуглившееся тело Всемила, над которым рыдали Хавронья и их старший сын Филипп, мужики замотали в одеяло и понесли в деревню, чтобы приготовить к погребению. Найдя тело Бажены, решено было предать его земле там же, в лесу, недалече от ее избы. Кто-то жалел ее, не считая виновной в том, что происходило в деревне, кто-то плевал под ноги, глядя на ее обгоревшее тело, но все сошлись в одном мнении: ведьму на православном кладбище хоронить не можно.

Когда извлекали из-под бревен и балок погибших, один мужик заметил что-то блестящее. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он быстро схватил предмет, протер его от сажи и, обрадовавшись, сунул за пазуху серебряную толстую ладанку. От огня замок на ней закоптился, и мужик не смог открыть ее, но он знал, что этот предмет может решить многие его проблемы: он продаст его и купит себе новых коров, новых коз и курей, а возможно и новую жену. Так, спустя пару лет, он и поступил.

К слову, хворь среди деревенеской животины после смерти Бажены не прошла, а только усилилась, губя скотину еще не один месяц. Из лесу волки и лисы приходили, чтобы рядом с деревней помереть да заразу разнести, птица в округе повыздохла. Многие из-за того были вынуждены уехать из деревни.

Хавронья у Бога прощения вымаливала за мужа своего, который на семью их страшный грех наложил. И у души Бажены прощения просила, веря, что душа у ведуньи была, и душа добрая.

А когда пожарище разбирали, никого и ничего более не сыскали, кроме черепков от многочисленных горшков для травок и снадобий, оттого и решили, что дочка ведьмина померла еще до того, как дом их сожжен был. Участок же тот было решено сравнять с землей, чтобы ничего от жилища нечистого не осталось. А на месте, где Бажена похоронена была, даже креста никто не поставил, да только вместо креста выросла на той земле ива плакучая, и простояло там дерево то, что косы свои длинные к траве болотной от печали склонило, долго очень, необычно много лет, как для ив. Никак зачарованное.

***

Одинокий хирург Петр Михайлович Попов, про которого говорили, что у него «руки от Бога», вел долгую и весьма успешную практику. Никогда он не был женат ни на ком, кроме своей работы. Жил он один в двухкомнатной квартире в центре Москвы. Помимо того, что ежедневно он резал людей вдоль и поперек ради их же блага, была у Петра Михайловича и другая страсть: любил он антиквариат русский. Путешествуя по всему Союзу, тут и там скупал он на блошиных рынках горшки старинные, посуду, броши и другие украшения, портсигары, случалось даже, что и монеты времен царских. Берег Попов свою коллекцию, в порядке ее содержал. Да только завещать после себя некому было. Потому в 1985 году после смерти Петра Михайловича, унаследовал все его богатство племянник его, непутевый сын уже покойной младшей сестры.

Распад Советского Союза многих вывел из строя. Свободу осилил не каждый, испытание независимостью от труда и обязанностей прошли не все. Так и племянник Попова Петра Михайловича, Сашка Кузьмин, уже в 91-м принялся распродавать дядькино добро. Серебро столовое ушло первым, затем украшения старинные и монеты. Несколько раз он к скупщикам ходил с медальоном грязным, да брать его никто не стал, пока пьяный дружок у Кузьмина медальон тот прямо из-под носа не увел.

Увести-то увел, да как-то не запомнил этого, потому как, когда его очередная любовь всей жизни в его комнатушке на четвертом этаже в коммуналке на Динамо нашла потертую ладанку, то дружок Сашки Кузьмина изобразил на своей помятой физиономии искреннее удивление. Дама сердца его не растерялась, медальон в карман затолкала. Обещала отмыть его и на шее носить, а сама уже на следующий день понесла в ломбард.

Да только в ломбарде сказали, что в железке этой ценности нет никакой. Если ее от грязи очистить, то, может, какую копейку и заплатят. Надо сказать, что поиски покупателя на железную, потертую подвеску продлились намного дольше, чем отношения между дружком Сашки Кузьмина, племянника замечательного хирурга Петра Михайловича Попова, и его дамы сердца. Очередной.

Мужичок в круглых очках и в берете, из-под которого торчали седые волосы, на застеленный синим покрывалом раскладной столик выложил наручные часы, несколько серебряных ложек, именную посуду, датируемую 20-ми годами, несколько монет и деревянную доску с нардами – его самый дорогостоящий товар.

– Уважаемый, – обратилась к мужчине женщина, совсем не привлекательного внешнего вида. Запах от нее исходил соответствующий. – Вы только продаете или покупаете тоже? – спросила она.

– Я только продаю, – ответил мужчина в очках.

– А может купишь, а? – не отставала от него барышня в грязной куртке.

– Я не скупаю краденое, – тихо сказал ей мужчина.

– Ты кого тут воровкой обозвал? – закричала та. – Э, вы слышали? Этот очкарик меня обозвал воровкой! Сам-то небось у стариков свои ложки натырил!

– Тише, тише, прекратите так кричать, – принялся успокаивать нервную даму продавец. – Что там у вас? Давайте, я посмотрю.

– То-то же, – довольно сказала женщина и принялась шарить по своим карманам.

Ни в одном из многочисленных карманов ее необъятной куртки она не нашла искомый предмет, тогда она стала прощупывать одежду под ней. Наконец, она нашла то, что так давно хотела продать. На мужичка в берете косились другие торговцы стихийного рынка рядом с подземным переходом, сочувствуя ему и радуясь, что столь необычная клиентка не пристала к ним. Мужичок же в свою очередь старался не думать, где именно хранилось у женщины то, что она ему сейчас хочет продать, и надел кожаную потертую перчатку перед тем, как протянуть ей руку, в которую она положила ему что-то увесистое и достаточно большое, как для бижутерии.

– Двадцать пять рублей, – сказал он.

– Обижаешь, – тут же возмутилась дама, застегивая куртку. Замок то и дело расходился, не желая смыкать изношенные зубчики.

– Пятьдесят. Пятьдесят рублей и больше вы меня не беспокоите.

– Годится. По рукам!

Однако обошлось без рукопожатий.

***

Николай не рискнул ехать в столицу на своей машине: во-первых, он боялся московских дорог и московских водителей, во-вторых, проведи он десять часов за рулем – это был бы уже не отдых… А у них с женой впервые совпали отпуска.

На море Наталья с Николаем отдыхали прошлым летом, когда ему пришлось взять недельный отпуск за свой счет. В этом году было решено посетить столицу, выгулять себя по всем ее достопримечательностям от Воробьевых гор до ВДНХ. Жили они у Колиной тетки, которая снимала квартиру на станции метро ул.Подбельского. С утра до вечера шесть дней в неделю она продавала на рынке одежду, в седьмой день рано утром она ехала на Черкизовский рынок за покупкой товара. Выживая таким образом, тетушка без зазрения совести, что присуще, пожалуй, большинству приезжих работяг в столице, стянула с племянника за неделю его с женой проживания в ее съемной квартире столько, что смогла оплатить хозяину жилья не только аренду за месяц, но еще и захватила часть следующего месяца.

Ни Коля, ни Наташа против не были. Они могли себе позволить отдых. Им «кормить» кроме себя было некого.

Одна из первых экскурсий была, как раз, на Черкизовский рынок. Наталье понравилось, Коле не очень. Но сопротивляться он не привык, потому куртку, джинсы и бесконечное количество футболок, которые ему выбрала супруга, ему пришлось купить. Дальше был зоопарк, знаменитые фонтаны на ВДНХ, лучшие парки и торговые дома Москвы, Красная Площадь… Напоследок, не зная, как именно, так как пешком они от Кремля гуляли очень долго, Наталья и Коля оказались на Арбате.

(Где-то в одной из коробок в кладовке по сей день лежит карикатура Николая, нарисованная уличным художником Арбата, и портрет Натальи, выполненный достаточно реалистично).

Наташа увидела магазин.

– Давай зайдем туда? – сказала она.

– У нас уже есть матрешки, магниты, «удостоверения москвича», куча фотографий на фоне Мовзолея… Скажи, что нового ты можешь найти в… антикварном магазине? – устало ответил муж.

– Как раз нового – ничего, – улыбнулась Наталья. – Идем!

В маленьком антикварном магазинчике было несколько покупателей, но скорее – зрителей, которые с интересом (но без планов на покупку) разглядывали витрины.

– Вы что-то ищете? – спросил седой продавец в круглых очках.

– Кажется, да… – задумчиво ответила Наталья. Она подошла к витрине, наклонилась над ней, а ее рыжие волосы закрыли ей лицо.

Коля делал вид, что ему интересно, хотя интереснее ему было все же на Черкизовском рынке.

– Все, как и в других магазинах, пойдем, – сказал он, – нам завтра уезжать. Надо собрать вещи. У нас их теперь много…

– Погоди. Оно здесь…

– Что здесь?

– А что это у вас? – спросила Наталья у хозяина лавки, оставив мужа без ответа.

– Это… – ответил мужчина. – Вряд ли это вас заинтересует… Эта вещь…

– Она мне нужна, – глаза у Наташи загорелись.

– Вы уверены? – искренне удивился мужичок. – Я не буду скрывать, эта вещь досталась мне весьма сомнительным образом… (Он с брезгливостью вспомнил даму сердца друга Сашки Кузьмина, хотя никакого Кузьмина и уж тем более его дружков он отродясь не знал). – Возможно, это серебро. Я не стал очищать. Не знаю, почему, я всегда приводил свой товар в надлежащий вид. И, наверное, у меня бы эту подвеску купили бы уже давно, начисти я ее до блеска, но у меня ни разу не возникало желания придать ей товарный вид.

– Потому что вы ее хранили для меня, – завороженным голосом сказала Наталья. Ее загадочная, блаженная улыбка удивила даже ее мужа. – Мы берем этот медальон.

– Ты уверена? – скептически спросил Коля.

– Не обсуждается, – ответила жена. – Сколько с нас?

Хозяин лавки улыбнулся.

– Пятьдесят рублей, – сказал он.

– Пятьдесят рублей? – удивился Николай.

– Именно столько он мне стоил пять лет назад. Я не работал с ним да и брать его не особо-то и хотел… Потому отдаю, за что купил.

– Спасибо, – радостно ответила Наташа. – Нет, не надо, я возьму ее так… – сказала она, когда увидела, что продавец собрался завернуть в полиэтилен покупку.

Коля протянул мужчине в круглых очках полтинник, а тот вытянул руку с медальоном и вложил его в подставленные Натальины ладошки.

По ее рукам в низ живота, а потом и до самых ног пробежало тепло. Она нашла то, что искала. То, зачем приехала в Москву.

Наташа шла в больницу с уверенностью, что у нее будет девочка. Возможность другого варианта ей даже в голову не приходила: она не сомневалась в своем предчувствии. Коле было неважно, какой пол назовет доктор, делая УЗИ, главное, чтобы ребенок нормально развивался и был здоров. Ведь то, что Наташа, которой еще пять лет назад ее лечащий врач сказал, что шансы на то, что она сможет сама забеременеть, выносить и родить практически равны нулю, сейчас, в преддверии 8 марта 2004 года, с уже округлившимся животиком сидит под кабинетом акушера-гинеколога в ожидании УЗИ – является чудом.

Доктор говорил только хорошее, что не могло не радовать молодых будущих родителей. Услышав точный срок беременности, супруги Кочетковы пришли к выводу, что их ребенок был зачат во время отпуска в Москве, что вносило в это событие особый романтизм.

– Это…

– Девочка, – договорила за врачом Наталья, – я знаю, это девочка.

– Верно, девочка, – улыбнулась доктор.

– Аннушка, – добавила Наташа.

– Вы уже и имя выбрали? – спросила врач, продолжая смотреть в монитор.

– Как оказалось, да, – ответил Коля. – Мне нравится.

Глава 2

Знакомство

С большим облегчением Аня сняла с себя невероятно женственное и милое платьице, натянула рваные джинсы и фиолетовую майку с пайетками. К ее счастью, продолжить празднование дня рождения отправились не все ее гости: в кафе пошли девчонки, с которыми она ходила на плавание, одноклассник Женя, который не пропустил ни одного Аниного дня рождения по причине крепкой дружбы их мам, и, само собой, Игорь. Он не был навязчивым, что вполне устраивало Аню, ведь, начни он к ней приставать на первом совместном походе в кафе, то был бы отшит достаточно быстро и, вероятнее всего, навсегда. Аня была не из тех девчонок, которые в свои пятнадцать могут похвастаться длинным списком бывших парней. Мама воспитывала ее иначе, хотя, вероятнее всего, девушка просто не видела необходимости тратить свое свободное время на мальчишек, прекрасно понимая, что в таком возрасте вряд ли она сможет найти крепкие отношения. А разбивать сердце в юности ей не хотелось.

Именно поэтому Игорю она так нравилась.

Заполнив оставшиеся после торта места в желудках, компания пошла в кино. И да, Игорь сел рядом с Аней. Это не обсуждалось и никого не удивило, хотя подружки продолжали шушукаться. Женя сел по другую руку Игоря, сохраняя нейтралитет.

(Но как в таком возрасте, кажется, тяжело придерживаться нейтралитета! Кино, четыре девушки в компании, а он сидит рядом с парнем, который то и дело косится на его подругу. Вот именно – подругу. Женя знал, что цель его похода в кино – это посмотреть кино и до отвала набить свой уже и без того пухлый живот попкорном и колой. Он пришел сюда, чтобы просто хорошо провести время. Не более того.)

Начался фильм. Это была фантастика, полный зал. И только теперь Аня вспомнила про подарок родителей.

Рука потянулась к шее, нащупала новую золотую цепочку, скользнула ниже. Игорь наблюдал. Из-под майки девушка достала подвеску, которая не совсем сочеталась с ее одеждой.

– Что это? – шепнул Игорь.

– Подарок родителей, – так же тихо ответила Аня. – Какой-то старинный медальон.

– Потом покажи его под светом, хочу рассмотреть, – попросил парень.

Из кинозала ребята вышли примерно в десять вечера. В запасе у Ани было еще два часа выделенного родителями в честь праздника времени.

Женя сослался на усталость и поехал домой, одна из девочек тоже уехала, перед этим в очередной раз поздравив Аню с днем рождения. Остальные решили прогуляться.

Сперва провели Кристину – одну из подружек Ани, затем Машу, а затем, как и было задумано Игорем, они с Аней пошли в сторону своего дома.

– Ты обещала показать медальон, – сказал он.

Подойдя под яркий фонарь, Аня снова достала из-под майки ладанку. Парень придвинулся ближе, чтобы рассмотреть подвеску, не снимая ее.

– Классная штука, – сказал он.

– Необычная, – добавила Аня. – Что-то в нем есть особенное, такое, что даже объяснить сложно. Мне с ним… хорошо.

– Сколько ему лет?

– Мама сказала, что не меньше пятисот.

– Представляешь, сколько людей носили его до тебя?

– Стараюсь об этом не думать, – ответила девушка. – Он мой, а это главное. Меня не волнует, сколько рук его держало, пока он ко мне не вернулся.

– Не вернулся? – переспросил Игорь.

– Да? Я так сказала? – удивилась Аня. – Устала… Я хотела сказать: «Пока он у меня не появился».

– Все равно – классная вещь, старинное всегда будет в моде, – сказал Игорь.

Он провел ее до квартиры и… не решился ни на что. Еще рано, он боялся ее отпугнуть от себя. Он видел это по ней.

Квартира уже была убрана, уставшая мама смотрела телевизор, лежа на диване, из-под которого наконец выбралась Трикси. Кошка, получив сегодня психологическую травму, наблюдала глазами, полными злобой, обидой и презрением, за своими людьми из дальнего кресла, на котором обычно сидит сестра Николая.

– Как погуляли? – спросила мама.

– Хорошо, – скромно ответила Аня и села рядом с ней. – Спасибо за праздник, все было супер.

– Хочешь кусочек тортика?

– Мам, – протяжно ответила дочь, – ну какой тортик? Скоро полночь…

– Ну, сегодня можно и согрешить, – Наташа улыбнулась. – Иди сюда…

Аня подобрала под себя ноги, придвинулась к маме и положила голову на ее грудь.

– Какая ты уже взрослая, – нежно сказала мама, – даже не верится. Уже пятнадцать лет… Еще совсем немного, и ты вырастешь и станешь жить отдельно. Тяжело представить…

– Ну так не представляй, – ответила Аня, – я ведь еще не съехала. Мне еще в школе два года учиться, а ты меня уже отправляешь жить одной.

Обе рассмеялись. Трикси не сводила с них глаз.

– Мам, а почему ты больше не родила после меня? – задала неожиданный вопрос Аня. Наташа смутилась, задумалась и ответила:

– Я хотела. Я правда хотела. Но врачи удивились даже тогда, когда я забеременела тобой. Чудеса случаются, и ты тому доказательство. У меня… ну, подробности тебе знать необязательно, но была очень маленькая вероятность того, что я когда-нибудь смогу забеременеть, и тем более – выносить ребенка. Я не буду роптать на то, что после тебя мне не удалось родить второй раз, ведь у меня есть ты, а значит, жизнь прожита не зря.

– Мам, я хотела спросить о медальоне. Неизвестно, кому он принадлежал раньше?

– Нет, доченька, я не знаю его историю, – ответила Наташа, поглаживая длинные, черные, как смоль, волосы дочери.

– Просто, он такой старый… Представь, сколько людей носило его до меня. Может быть, кто-то в нем даже умер…

– Что за глупости перед сном? – возмутилась мама. – Аня, если не хочешь – необязательно носить его каждый день. Может убрать в ящик и доставать, когда захочется. Он твой.

– Да нет, как раз наоборот – я не хочу его снимать, – ответила Аня. – Мне он очень нравится. Просто интересно узнать его историю. Ведь это… реликвия?

– Если интересно, можешь поискать информацию о таких медальонах в интернете. Только не отдавай его ни на какую экспертизу. Я же говорила тебе, как реставратор заинтересовался им? Того и гляди прикарманят себе, отполируют и продадут.

– Я обещаю, что ни за что не расстанусь с ним, – не нарочно сказала Аня неправду, ведь тогда она не могла знать, что однажды добровольно попросит Игоря избавиться от медальона.

– Давай ложиться, Анют. Я так устала… Папа уже давно спит.

– Я в душ и спать. С праздником, мам. Спасибо тебе за все, – Аня поцеловала маму в щеку, а та поцеловала дочку в ответ.

Перед сном она долго вертела подвеску в руках, разглядывая стертые временем знаки. Кажется, на одной стороне, более выпуклой, было изображено что-то, напоминающее цветок или солнце, а с другой стороны можно было отчетливо разобрать очертания змеи, возможно и не одной. Были там и какие-то символы, слова. Но их было не прочесть. «Может быть, кто-то в нем даже умер…» – снова промелькнуло в мыслях. Она заснула.

«С возвращением», – раздался в голове женский голос.

Резкое пробуждение. Казалось, прошло не больше минуты, но яркие лучи солнца уже пытались пробиться сквозь закрытые веки.

Что-то теплое и гладкое касалось ее носа. Аня попыталась пошевелиться, ощущая струйку слюны, что стекала на подушку. Все же приоткрыв заспанные глаза, она с удивлением обнаружила спящую, скрученную «клубком» Трикси, чья половина тела лежала на подушке рядом с Аней. Глаза тут же округлились, не взирая на падающие на них лучи солнца.

– Трикси? – спросила она. Кошка лениво посмотрела на девушку, зевнула и потянула переднюю лапу вперед, расправляя свои длинные когти. – Что ты здесь делаешь?

В ответ кошка замурчала. Аня нежно взяла ее на руки, та не возражала. Мама на кухне пила кофе, отец уже был на работе.

– Ого, – удивленно сказала мама, – она так спокойно сидит у тебя на руках!

Кошка взглянула на хозяйку, словно недоумевая, чему та удивляется.

– Не поверишь, но она спала рядом со мной! – сказала Аня. – Прямо на моей подушке, как нормальная кошка, а не исчадие ада, – девушка рассмеялась от своих же слов.

– Видимо, Рекс оказал на нее положительное влияние, – улыбнулась мама, – либо она сошла с ума. Впервые за пять лет вижу ее такой ласковой.

Трикси продолжала мурчать, расслабленно лежа на Аниных руках.

– Твой медальон, – сказала мама. – Ты смогла раскрыть его?

Аня бережно посадила кошку на мягкий стул, но та спрыгнула на пол и направилась к своей миске, чтобы позавтракать.

– Надо же, – сказала Аня, беря в руки ладанку,– а я и не заметила. Наверное, во сне…

– Покажи, мне интересно взглянуть, что там внутри.

Внутри было пусто, но внутренняя поверхность медальона выглядела куда чище и новее, чем наружная. Она не подверглась коррозии, грязи и пыли. Она блестела начищенным серебром.

– Можешь в нем что-то хранить, – улыбнулась мама. – Я думаю, если бы тот реставратор сейчас увидел бы это, то умер бы от зависти.

– Мне что-то снилось, но я не помню, что именно. Какая-то женщина… Она говорила со мной.

– Ань, нам могут сниться самые необычные вещи и люди, – ответила мама. – Я никогда не верила в толкование снов. Давай завтракать, еще остался тортик!

***

– Матушка, а почем нас люди не любят?

– А на кой тебе их любовь? – с улыбкой ответила Бажена, заплетая длинную косу дочери. – Люди таких, как мы, страх, как боятся. Они думают, ежели мы могем больше ихнего, то, значится, что от лукаваго то все.

– Так ведь мы ж не от лукаваго…

– А то уже, Нюська, они знать не хотят, – сказала мать. – Не любят, и Бог с ними. Аль черт – то уж, как они сами выберут.

– Мама…

– Чего?

– А у меня тоже мужа не будет, как у вас? – спросила скромно девушка.

– Мужика под боком охота? – рассмеялась Бажена. Дочка покраснела, очи в пол опустила.

– Нет, не охота, – сказала она, – Но, я тут помышляла, авось жить смогу в деревне, не в лесу…

– А-ну брось такие думы гадать, – строго ответила мать. – Там окромя вил и огня не сыщешь ничего боле. Ну, поможешь ты кому одному, другому… Они для начала тебе «спасибо» говорят, а после к столбу привязывают. А того и гляди – к кобыле, да в поле пускают. Нет, Нюся, доколе жива буду, будем с тобою в лесу жить. Как по мне, так краше быть хозяйкой лягушек на болоте, нежели посрамленной среди людей. Да только чует сердце мое, что не будет тебе ни того, ни другого.

– Я всего не знаю… А что будет-то, мама? – спросила дочка.

– Новый век, Нюся, будет. Жизнь иная. Не наша…

***

Аня крутила в руках медальон, изучая каждый миллиметр его поверхности. Что-то в нем притягивало ее, не давало положить в ящик до случая, когда можно его надеть для подходящего мероприятия. Трикси спала, лежа на ногах у девушки, что также было весьма необычным. Раньше кошка никогда так себя не вела.

Этот голос… Он не выходил из Аниной головы. «С возвращением»… Да, мама права, нам может присниться что угодно. Но что-то в том голосе было особенное, что-то родное.

Новый компьютер еще не был подключен, а старый уже перекочевал к папиным родителям, поэтому Аня легла на кровать (Трикси, естественно, тут же улеглась рядом) и зашла в поисковик из телефона. Множество обломанных, потертых старинных медальонов и ладанок интернет ей предложил к просмотру, но не было ничего, что напоминало бы тот медальон, что лежал сейчас на ее груди. И источал тепло? Да. Он, казалось, источал тепло. Аня это чувствовала, но не осознавала.

Пересмотрев фотографии реликвий, она принялась читать о них. Ладанки с изображениями святых считались оберегами, но лишь некоторые могли открываться так же, как Анин медальон. Туда, вероятнее всего, клали щепотку земли, кусочек ткани или высушенный цветок. Что же хранилось в ее медальоне? Лика святых на нем не было. Аня продолжала листать страницы в браузере, когда увидела очень похожий знак. Прочитав о нем, она узнала, что на одной из сторон его медальона изображена Звезда Лады – старорусский сакральный символ, считавшийся женским оберегом. С небольшим облегчением и улыбкой Аня выдохнула – часть разгадана.

Трикси проснулась и снова принялась мурчать.

– Амулет «Змеевик», – прочитала вслух Аня.

Трикси обожаемо взглянула на нее.

Пришло сообщение от Игоря.

«Как дела?» – спрашивал он.

«Нормально, изучаю свой медальон», – ответила Аня.

«Да… Необычная вещь. Что узнала о нем?»

«Ну, он служил оберегом… Примерно в XI-XVI веках»

«Ого. Ничего себе…»

«Поднимайся к нам»

Он хотел и сам напроситься, но не ожидал, что Аня позовет его первой.

«Сейчас буду», – ответил Игорь.

***

Инакомыслие редко приветствуется среди радикально настроенных личностей. Неважно, что они поддерживают или не поддерживают, они всегда будут бороться против того, что не считают нормой. Нейтралитет не для них.

В момент, когда медальон, подаренный Ане на ее пятнадцатилетие, открылся, он открыл глаза. Рядом спала жена, за стеной – пятилетняя дочка. Он отчетливо почувствовал силу, которая разбудила его. И сила та высвободилась в ту ночь после столь длительного заточения.

Как же мерзко было ему осознавать, что в современном мире всевозможные маги, чародеи, колдуны и ведуньи не только не прятались, а даже были возведены в почет, способствуя порождению огромной армии подражателей, которых природа никакими особыми способностями не одарила. С ними было еще проще. Их никто не хватался.

Такой мощной энергии, как эта, давно не было слышно… Она была выдержана многие годы, как элитный алкоголь, настоялась, как крепкий чай, обретая, возможно, ядовитые свойства.

Как теперь спать дальше? Святослав вышел на балкон, закурил сигарету, глядя с тринадцатого этажа на ночной город, который, кажется, и не засыпал, а всего лишь подсвечивал себе улицы фонарями и витринами для продолжения активной деятельности.

Он хитро улыбнулся. Задача, что несколькими минутами назад неожиданно предстала перед ним, была, безусловно, самой сложной в его «практике», но его это радовало, а не пугало. Слишком давно он не выходил на охоту.

***

– Можно, – сказала Аня.

– Что? – удивленно переспросил Игорь, сидящий на стуле в ее комнате, поглаживая обновленную версию Трикси, что мурчала на его коленях (впервые давшись в руки чужому человеку!).

– Ну, ты предложил пройтись. Я и сказала «можно»… ну, в смысле, я не против…

– Но я не предлагал…

Аня свела брови, смутилась, уставилась на Игоря.

– Что значит: «не предлагал»?… Ты же сказал, что можно было бы пройтись…

– Нет, не говорил! – доказывал парень, осознавая, что он действительно об этом подумал минуту назад, но мысль вслух так и не озвучил. – Ой, да ладно, – решил он не только спасти ситуацию, но и воспользоваться ею, – говорил, не говорил… Раз ты согласна, то идем!

Аня закрыла медальон, надела его на шею, попросила Игоря выйти из комнаты, чтобы переодеться.

– Вы куда-то идете? – спросила его Наташа.

– Да… решили пройтись, – переминаясь с ноги на ногу ответил Игорь.

– Правильно, погода хорошая.

Вот он – момент неловкого молчания! Сейчас бы миниатюрный Рекс – той-терьер крестных Ани – идеально бы скрасил обстановку своим несуразным видом, заряжая судорожным весельем окружающих своей вибрацией.

– Я готова, – Аня вышла из комнаты. В своих мыслях и мама, и Игорь с облегчением выдохнули. Аня это заметила.

– Если что – звони, – озвучила стандартную фразу Наталья и закрыла дверь за дочкой и… ее парнем? Она еще этого не знала. Никто еще этого не знал наверняка.

– Как-то слишком светло на улице, – сказала Аня.

– Ну, есть такая штука, как солнце… – хотел было пошутить Игорь, но, видя, что Аня сейчас к шуткам не расположена, сменил интонацию. – Не так, чтобы прям слепило, – добавил он.

Аня поморщилась, вот-вот из глаз хлынули бы слезы.

– Пойдем в кафе, – предложил парень. Она не раздумывая согласилась.

Молочный коктейль, чизкейк… Игорь пил кофе.

– Что-то не так? – спросил он. – Ты какая-то бледная.

– Здесь шумно… Много шума.

– Ань, кроме нас в кафешке всего три посетителя. Ну, еще бариста и официант. И все… Даже музыка играет очень тихо.

Девушка склонилась над столом, Игорь приблизился к ней.

– Но я слышу каждого из них, – прошептала она, – причем слышу громко.

Игорь отпрянул назад, отпил кофе, уставился на Аню, которая на него в этот момент не смотрела.

– Нет, спасибо, я боюсь, что и это не съем… – сказала она. – Чего ты так уставился на меня? – удивленно спросила девушка, поймав пристальный взгляд Игоря. Он снова склонился над столом, чтобы быть ближе к ней.

– Аня, – сказал он тихо, – я не спрашивал тебя о том, заказать тебе еще что-то или нет, я только подумал об этом. Нарочно.

Аня округлила и без того удивленные глаза.

– Ты меня разводишь, – сказала она.

– Нет, я этого не говорил. Точно также, как и не предлагал тебе прогуляться вслух. Я только успел об этом подумать, подумать отчетливо, уверенно, а ты услышала.

– Бред, – ответила Аня и высосала через трубочку одним разом половину стакана коктейля. – Ты хочешь сказать, что я читаю мысли?

– Ну я же не слышу голосов вокруг себя, – улыбаясь, спокойно сказал Игорь. – Посмотри на ту девушку с книжкой у окна. Мне не видно, что она читает. А тебе?..

Аня принялась бормотать:

«Лорд Эдмунд хотел разузнать как можно больше о картине, прежде чем поднимать вопрос о продаже, но нетерпение и ужас при мысли о том, что он может лишиться предмета своего вожделения, не позволили ему сдержать свой порыв…»

– Ты себя слышишь? – спросил ее Игорь. Она растерянно взглянула на него. – Ты сейчас озвучила то, что читала та девушка?

Аня неуверенно кивнула головой, ничего не говоря.

– А что за книжка, можешь сказать? – Игорь почувствовал азарт, исходящий от данной ситуации.

Аня снова повернула голову к одиноко читающей и попивающей кофе девушке у окна. Та взяла чашку в руку, поднесла к губам, второй рукой девушка закрыла книгу, предварительно оставив на нужной странице закладку.

– Джон Харвуд, «Тень автора», – произнесла Аня.

– Вау! Круто! – чуть было не закричал Игорь. – Ты понимаешь, что сейчас сделала?

– Нет, – тихо сказала она.

– Ты не только прочитала то, что читала она, – пояснил парень, – но и заставила ее закрыть книжку, чтобы прочитать название и имя автора!

– Да ну… – скептически ответила Аня, – это не я, это она… я просто…

– Ты просто управляла ею! – договорил за нее громким шепотом Игорь. – И давно ты так умеешь?

– Первый раз, – удивленно сказала девушка. – Это все…

Ее рука скользнула к шее. Нащупала новую цепочку, вытянула ее из-под футболки и зажала в руке ладанку.

– Это все медальон, – сказала она.

***

Бажена умела многое. Больше всего ей нравилось собирать разные травки и варить из них снадобья лечебные. Умела она и ядовитые делать, да только не было до того ей дела – с лесом она в мире жила, к людям не заходила. Ежели понадобится зверя опасного извести защиты ради, могла она то и без снадобья сделать, дабы другим неповадно было. Но держала она собачонку, чтобы та об опасности предупреждала. А коли волк и взаправду к ней на территорию зайдет, то ей достаточно было взглянуть на него очами злющими, как он, поджав хвост, заскулит и убежит. И сразу глаза ее менялись – с черных, как угольки, на карие и совсем не злые.

Знала Бажена, что у людей на уме бывало, редко то были добрые дела. Обычно ничего хорошего: один другого ненавидит, а в глаза лыбится, другой думает, как кума своего надурить и ободрать, как липку, третий на чужую бабу заглядывается, своей продолжая сказки плести, четвертый и вовсе смерти близкому желает. А в глаза все такие пригожие, такие добрые и милые, что аж тошно на душе у Бажены становилось. С рождения своего в лесу жила, да к людям ее не тянуло. Одна, среди зверья. Да только зверье искреннее и добрее было, даже когда сожрать ее хотело.

Как и где батьку Нюсиного повстречала – не рассказывала ей никогда. Не ворошила прошлое, в себе боль держала. Знала, что все одно – девка в нее пойдет. Так оно и сталось. Могла дочка ее и травку нужную найти, и слово правильное над ней молвить, и на зверя грозно посмотреть.

– Не смей, – сказала однажды Бажена.

– Чего не сметь, матушка? – удивленно спросила дочка, будучи годков восьми отроду.

– Пытаться прознать, о чем я думаю, – сурово ответила мама. – Все одно не выйдет. Со мной не выйдет… А коли бы и вышло – все одно: не смей! В мою голову не лезь, в чужие – милости прошу, покуда тебе противно не сделается. Душа человеческая, Нюся, то мрак. И не часто там что путное может повстречаться. Заруби себе на носу…

Она нажала кончиком пальца на носик дочки, та засмеялась. Бажена обнимала дочь и радовалась, что та есть у нее, у лесной ведьмы.

***

Аня шла домой, глядя исключительно себе под ноги. Да, в яму бы она так не упала, но вот под машину попала бы запросто.

– Прием! – прокричал Игорь. – Земля вызывает Анну Николаевну! Есть связь? – он улыбнулся.

– Слишком хорошая связь, – буркнула в ответ Аня.

– Да ладно тебе! – принялся успокаивать ее Игорь. – Зато, представь, как тебе будет теперь классно в школе! Ты будешь знать вопрос прежде, чем тебе его зададут, и тут же сможешь узнать ответ от самого же учителя!

– Игорь, это не весело, – возразила Аня, остановившись во дворе своего дома.

– А мне кажется, очень даже весело, – ответил он.

– Да? Тогда может, мне вникнуть в то, о чем думаешь ты?

Он замолчал.

– Не бойся, я не планирую этого делать, – сказала Аня. – Пока не планирую… Я сейчас приду домой, сниму медальон, и все само собой пройдет.

– А если не пройдет?

– Пройдет, – уверенно сказала Аня, надеясь на то, что была права. – Это не весело, пойми… Я сейчас слышу, как кто-то поет песню сидя в туалете! И не спрашивай, откуда я знаю, что он находится именно в туалете! Я знаю!

Игорь молчал.

– Мне это не нравится, – продолжила она. – И, если дело действительно в этом… в этом медальоне, я сегодня же спрячу его подальше.

– Ладно, пойдем в подъезд, а то сейчас уже соседи начнут выглядывать из окон.

Глава 3

Охотник

– Я из тебя эту дурь-то выбью, попомни мое слово! – причитала прабабка, хлестав Святослава по голым ляжкам кожаным солдатским ремнем. – Мамаша непутящая, бабка, ведьма окаянная… И надо ж – ты такой же уродился-то!

Мальчик не плакал, не смел. Он знал, что бабка его, которая была бабкой еще его отцу, права. Мамаша у него была непутёвая. Его, двух лет отроду, на мамку свою бросила, а сама ушла, картами на жизнь зарабатывая.

Да только не знал он, что тогда, в начале девяностых, сложно было прокормить одной девушке и себя, и сына. Вот и приходилось нечестным путем деньги добывать.

Если бы не карты те, с отцом Святослава она и не познакомилась бы. Когда молодая Светка, сидя за игральным столом, читала мысли других игроков, выведывала, у кого какая карта лежит, встретилась она взглядом с игроком, который, как и она, копался в головах остальных. А в ее не смог. Зато до сердца добрался…

Не встречала Светлана раньше никого такого же, как она сама. Мать ее тоже чего-то умела, да другая все равно была. А Вовка тот ну точь-в-точь был умственных дел мастер, как и она.

– До тебя я думала, что только женщины на такое способны, – говорила она ему.

Любовь у них была, несколько месяцев прожили они вместе. А когда узнали, что Светлана беременная, решили расписаться. Да не успели. Сбила его машина, скорая даже до больницы не довезла.

Как то заведено, семья его винила во всем Светлану, и ребенка ее, еще не рожденного, родным признавать не хотели. Однако, когда Святослав Владимирович на свет появился, сразу было видно, что то Вовкин сын. От Светланы ничего не взял.

Два года Света кое-как тянула сына, наработанное до его рождения добро проедала, на мамкиной пенсии сидела, а потом все же вернулась к прошлому ремеслу. Имелось у нее два дорогих костюма, в которых в казино пускали. Она много «гастролировала», стараясь надолго не задерживаться в одном месте. Все выигранное тут же матери пересылала для любимого сыночка, себе оставляла ровно столько, чтобы за комнату заплатить да с голоду не помереть. Иногда навещала Святослава с матерью, да только не в праздники, потому что в праздники заработок ее, как правило, удваивался.

Три года моталась Светка, мечтала, как купит сынишке все самое лучшее к школе, как накопит столько, что можно будет и вовсе не играть, найти приличную, пускай и малооплачиваемую работу. Мечтала, пока не выиграла не у тех людей.

Она всегда старалась «знать меру», не выигрывать больше, чем можно, чтобы не привлекать к своей персоне лишнего внимания. Не спасло.

«С ними было проще. Их никто не хватался» – спустя годы думал, куря сигарету, ее сын, стоя на балконе в предрассветный час в ночь после пятнадцатого дня рождения Ани Кочетковой.

Год Светкина мать растила мальчика одна. Самый тяжелый год в ее жизни. И последний… Денег, которые ее без вести пропавшая дочь высылала раньше, еще хватало. Но тяжело ей было в другом. Сложный мальчик рос, характер нехороший. Пока Света была жива, видимо, ее молитвами Святослав казался милым и добрым ребенком, но в день, когда от нее перестали поступать известия, мальчика словно кто-то подменил. Он стал злым. Каждый день он ругался с бабушкой, постоянно пинал ее старого кота (пока тот однажды не ушел на улицу и больше не вернулся. Бабка грешным делом винила в исчезновении кота маленького внука).

– Ошибка, – сказала она однажды, плача, – ошибка, что ты родился. Не должно было так… Девка должна была быть. Что-то природа напутала, где-то мы нагрешили…

Мальчик раскраснелся от злости, слыша такие слова.

– Я – ошибка? – закричал он взрослым голосом. – Сдурела?! – кричал он, даже не выговаривая букву «р».

Слюни брюзжали из расщелины от выпавших передних зубов, чуб на голове взъерошено торчал, на кулаках надулись кровью вены. Бабка бессильно плакала. Плакала, когда вдруг упала, затряслась вся, глаза закатились. Святослав ни на мгновенье не испугался, он спокойно наблюдал за умирающей бабушкой, а когда та перестала трястись, вызвал скорую.

Инсульт. С давлением проблем до того никогда не было.

– Бывает, – сказал фельдшер мальчишке.

Месяц в приюте.

Первый день шестилетний Святослав осматривался, пытался понять, что тут к чему. Во второй день его толкнули, дабы показать, кто здесь главный. Мальчик, выставив подбородок, полетел вперед и ударился грудиной и подбородком о железные быльца старой кровати. Хотелось плакать. Очень хотелось. Когда бабка упала от инсульта, такого желания не было, а теперь хотелось. Но он не заплакал. Заплакал тот, кто его толкнул: мальчик, что был на голову выше Святослава, почувствовал покалывание в руках и ногах, отчего не смог пошевелить ни тем, ни другим. Это продолжалось каких-то пару секунд, никто из ребят этого не заметил, но Святослав знал, потому быстро развернулся и с размаху ударил кулаком обидчику в левое ухо. Тот упал, из уха потекла кровь. Мальчик поднял на нахально ухмыляющегося Святослава свои напуганные глаза.

Больше его никто не обижал.

А через месяц приехала бабка. Другая бабка. Она сказала, что фамилия ее – Малютина, ровно, как у самого Святослава. Мамка-то с бабкой-покойницей были Ивановы, а эта – Малютина! Святослав заинтересовался.

Бабка была моложе прошлой, лет сорок пять ей было, не больше. Мальчику понравилось, как она выглядит, потому что на него смотрели такие же злые и нахальные глаза, какие он видел каждый день в зеркале.

– Это – мама твоего папы, твоя бабушка, Валентина Леонидовна, – сказала причесанному, нарядно одетому Святославу директриса. – Теперь ты будешь жить у нее.

– А кот у вас есть? – милым голосом спросил мальчик.

– Ненавижу шерсть, – угрюмо ответила Валентина Леонидовна.

– Валентина Леонидовна – твой единственный близкий родственник, – не унималась счастливая директриса в огромных круглых очках, – иди и попрощайся с мальчишками, собирай свои вещи и сегодня же отправишься к ней домой.

– Далеко ехать? – снова спросил Святослав.

– На электричке три часа, – сказала как-то совсем безрадостная бабушка. – Я предпочитаю в дороге читать…

Чего ж тут непонятного? Сиди себе три часа молча, делов-то. Его это устраивало. Она пускай читает, а его не трогает.

Как он ошибался. Не трогал его никто лишь те славные три часа в дороге. Баба Валя, как было велено ее называть (хотя женщину несомненно раздражал ее неожиданный статус бабушки, ибо таковой себя она не чувствовала), как оказалось, жила не одна, а со своей матерью, то бишь Святославовой прабабкой. Мальчишка знал, что мамкина мать, что померла неожиданно от инсульта, считала себя какой-то ведуньей – целить болячки умела и иной раз на том зарабатывала. Но настоящая ведьма (наружно так уж точно!) сейчас сидела перед ним – сгорбленная, коротко стриженная, с большим морщинистым носом. А глаза… глаза злые. Слишком злые даже для него.

Правила были изложены в тот же день: не бегать, не шуметь, не просить сладостей (довольствуясь тем, что будет выдано), обувь и одежду беречь, чай не богачи, свои шмотки стирать самолично, за чистотой в комнате, что ему выделена, следить самому. Непослушание – ремень, рваная одежда – ремень, грязная одежда – угол, как минимум. Но на гречке.

Комната была достаточно просторной, потому, как и квартира сама была немаленькой: две большие спальни и зал. В одной спальной жила прабабка, баба Валя – в зале. Комнату, что была выдана Святославу никто из женщин не занимал. Однако в ней были поклеены, хоть и выцветшие, розовые обои, висела розовая старая занавеска.

– Странно, правда? – заговорила более ласковым голосом Валентина Леонидовна, видя, что мальчик с удивлением рассматривает стены, – он любил розовый цвет. Я долго спорила, но твой отец умел убеждать… Мы поклеили их здесь, когда ему было тринадцать. Так и висят с тех пор… Комната пустует с того времени, как он… как он уехал, – взгляд женщины переменился, – а потом он встретил ее, – она грозно посмотрела на внука. – Не думай, что я, заботясь о твоей душевной организации, буду молчать. Совсем нет. Я ненавидела и ненавижу твою мать даже после ее смерти. Она лишила меня единственного сына еще до того, как он погиб. Он не хотел со мной общаться, ему ничего не надо было, кроме его Светки! А потом родился ты. Да, я не буду скрывать, я не участвовала в твой жизни до этого дня. Я даже не была уверена, мой ли ты внук. Нет, мне не стыдно, и даже не пытайся вызвать жалость (но мальчик и не пытался). Они ведь даже не были женаты. Ты мог оказаться чьим угодно сыном. Теперь-то я вижу… да, без сомнений, ты – Малютин. Сходство с ним просто поразительное. Но я не допущу, чтобы ты вырос таким же мямлей, каким был он! Ты должен стать мужчиной, а не чьей-то тряпкой. И для этого, Святослав, ты должен забыть все, что умеешь. О да, не смотри так, я знаю, я уверена, что ты тоже что-то можешь. У Вовы это было от его отца-пьяницы… – женщина скривилась. – А в тебе это удвоено. Да, я знаю, что умела твоя мамаша. Он мне рассказывал, когда познакомился с ней. Хвастался, что жена у него будет такая же способная, как и он. Дурак малолетний… Царствие Небесное, – она перекрестилась. – Но в тебе, мальчик, я это искореню… Ей-богу, искореню. Все это идет не от Бога, от того одни только проблемы. И смерть. Если уже Бог так сделал, что мне выпало растить тебя, покуда сама не помру, так, милый мой, будем жить по моим правилам. Если узнаю или почувствую на себе, что ты чего-то там колдуешь, сперва высеку. Потом снова высеку. А потом отвезу на дачу и закрою в подвале на ночь. Посидишь там, с пауками в «крестики-нолики» поиграешь – вмиг перехочется больно умным делаться. Уяснил?

Святослав внимательно слушал. Ни одна мышца на его детских, немного впалых щеках, не дрогнула. Взгляд не менялся – был серьезным и взрослым. Слишком взрослым, как на его возраст.

– Да, баба Валя, – наконец произнес он, – уяснил.

– Ну и славно. Иди в ванну, искупайся, переодевайся в чистое и ужинать. Не забудь выстирать то, что сейчас на тебе надето.

– Да, баба Валя, – повторил мальчик.

Сложно сразу отречься от того, к чему привык. Высечен был Святослав не раз. Оттого в детский сад его и не отдали – слишком часто ляжки у него полосатыми были. Бабки воспитывали его, «делали из него мужчину», «выбивали дурь ведьмачью». И на дачу пацан был отвезен, и в подвале ночевал, а когда Валентина Леонидовна на утро в подвал спустилась, то увидела то, о чем говорила внуку не в серьез: на бетонном полу известью были расчерчены игровые поля для «крестиков-ноликов», крестики были также нарисованы известью, а вот вместо ноликов лежали дохлые пауки-косиножки, коих в сыром подвале было множество, а когда, видимо, косиножки закончились, на роль ноликов неплохо сошли мухи и другие жучки.

А Святослав довольно и нахально улыбался бабке.

С детства привилось ему понятие, что магия или то самое необъяснимое, что он умел – это плохо. Мальчик это не столько понимал, сколько соглашался с этим: из-за этого (и пускай истинные причины были иными, уже неважно) он лишился родителей (и Бог с ними, непутевые они были, ничего бы ему не дали и мужчиной бы не вырастили), из-за этого его лупят безбожно, из-за этого вся семья его стала несчастной.

Святослав теперь знал (и неважно, обоснованное то знание было или нет), что любой, кто считает себя человеком, обладающим сверхъестественными способностями – то ошибка Божья, ошибка природы, ошибка звезд. Такой жить не должен. Но не он, конечно, ведь он осознал, что его умения – это проклятие, а значит он лучше. Он избранный.

Закончив институт, Святослав стал не только прагматичным и серьезным парнем, но еще и уважаемым человеком, ведь теперь он работал в прокуратуре.

Прабабки, что лупила безжалостно маленького Святослава, уже не было среди живых, Валентиновна Леонидовна же в преклонных годах еще наблюдала за успехами внука, который прекрасно помнил солдатский ремень и ночи, проведенные в подвале на даче. Однако искушение было слишком велико.

За пару лет работы Святослав Малютин поднялся до должности зам прокурора. Бабка подозревала, что внук все же пользуется способностями, что достались ему от непутевых родителей, но гордость не позволяла его в том упрекнуть: все лавры успешного воспитания сироты от знакомых она с радостью принимала лишь себе. Святослав не разбивал ее иллюзий.

В двадцать пять лет парень женился, в двадцать шесть ему предложили должность прокурора. Он отказался. Пояснения с его стороны были весьма логичны и обоснованы, если смотреть глазами обычного человека: скоро у него появится ребенок, он хочет больше уделять времени семье, а, занимая столь высокий пост, ни жена, ни ребенок его не будут часто видеть, к тому же имеется вероятность подвергнуть их опасности со стороны «клиентов» прокурора. Да, это взгляд со стороны обычного человека. Но Святослав не был обычным человеком. Он страстно обожал и столь страстно ненавидел свои умения. Он надеялся, что его ребенку это проклятие не передастся, иначе придется вернуться в подвал на даче. Вполне вероятно, что расчерченные поля для игры в «крестики-нолики» на бетонном полу все еще сохранились.

К счастью (для ребенка, скорее всего), родилась девочка. Алина. Странности отца ей не передались. Но Святослав был уверен, что, родись вместо дочки сын, история бы повторилась. Однако Алина была обычной девочкой, так похожей на изображение на старой помятой черно-белой фотографии, которую маленький Святослав двадцать лет назад хранил при себе, попав в приют, которую баба Валя, единственный человек с правильной моралью и взглядами на жизнь (в глазах Святослава), отобрала у него, и которую вернула, когда он поступил в институт. С тех пор фотография Светланы хранилась в портмоне зам прокурора в тайне ото всех, как его личный позор и тайное желание. Несмотря на всю ненависть и грубость, он был уверен, что, встреть он сейчас мать, упал бы перед ней на колени, обнял бы ее за талию, уткнувшись потным лбом ей в живот и расплакался. А потом убил.

Да, Алина была очень похожа на свою бабушку, которую ей было не суждено увидеть, хотя сам Святослав был похож на отца. Оберегая дочь и считая ее слишком нежным сосудом для строгих нравоучений, которые ему самому были столь необходимы в свое время, Святослав сводил общение дочери с ее прабабкой Валентиной Леонидовной к минимуму.

Три года подряд ему предлагали кресло. Три года подряд он говорил «нет». Потом предложения прекратили поступать, но право выбора оставалось за ним. В любой момент он мог дать свое «добро» на свое же повышение, и для него тут же нашлось бы место, вероятно, и выше должности прокурора. Святославу Малютину это и было нужно: уважение, доверие, непоколебимая вера в его действия. Заслужил он это или же помог сам себе особыми методами – он уже и сам не знал. Но свободное время ему было просто необходимо.

Он был охотником.

Различные телепередачи во многом облегчали его охоту. Но зачастую там встречались лишь шарлатаны. Истинные колдуны, вещатели, телепаты и прочая нечисть (к коей относился и сам Святослав), как правило, работали тихо, объявлений не давали, им хватало молвы «из уст в уста». Их было просто отыскать. Святослав их чувствовал. Возможно, думал он, он сам развил в себе эту способность, но он чувствовал иную энергию, что исходила от тех, кто отличался от простых людей. Он хотел стать последним и надеялся, что его странности не передадутся его внукам через поколение.

Он убивал. Тихо, не оставляя следов, не вызывая подозрений. Часто все выглядело, как несчастный случай или самоубийство. Он легко мог парализовать жертву, отчего у той по всему телу шло острое покалывание. Удобнее всего было это проводить на мосту или на балконе. Страх дрожащих глазниц и подергивающихся глазных яблок наполнял охотника неописуемым блаженством. Садясь после этого в машину, Святослав открывал портмоне, смотрел на старое черно-бело фото и говорил:

– За тебя, мама!

Он любил балконы, любил высоту. В ту ночь, стоя на балконе своей квартиры на тринадцатом этаже, он с предвкушением вдыхал воздух ночи, разбавленный дымом, что шел от его сигареты.

– Это будет нечто, – улыбнулся Святослав дыму, – никаких балконов и мостов. Слишком мелко. Слишком мелко…

Глава 4

Отрицание

Мама заметила, что Аня вернулась домой расстроенная и не в духе, но не стала задавать вопросов. «Что-то с Игорем», – подумала она. Аня вошла в комнату, Трикси незаметно прошмыгнула за ней.

«Интересно, что между ними произошло?» – отчетливо услышала девушка слова матери и хотела уже было с обидой крикнуть маме в ответ, что ничего не произошло, но вовремя спохватилась, поняв, что эти слова прозвучали лишь у ее матери в голове. Она их не озвучила.

Снова.

Аня настойчиво прогоняла от себя мысли своей мамы, которые так и напрашивались к ней в голову, чтобы она их прочла. Ей было стыдно. Ведь это мама!

Она сходила на кухню, с охоткой выпила стакан воды, затем еще один.

– Вот это жажда, – заметила мама, которая что-то готовила.

– Жарко, очень жарко, – сказала Аня.

– Включен кондиционер…

– Я его не чувствую. Мне очень жарко.

– Прими душ, остудись. Может, перегрелась на улице?

– Точно, – согласилась Аня, – в такую погоду лучше пить что-то холодное… Мам, в холодильнике есть лед?

– Есть, – ответила мама.

– Пожалуйста, сделай мне чай со льдом, а я пока в душ…

Закрывшись, она замерла перед зеркалом в ванной, смотрела на себя и, ей казалось, что она впервые видит это отражение. Рука потянулась к медальону. Он был горячим. Ей хотелось его снять, но желание оставить его на себе, возникшее из ниоткуда, было сильнее.

Воду Аня сделала еле теплой, но жар не проходил. Она села на дно душевой, вода лилась ей на спину. Медальон, кажется остыл, и она открыла его.

– Что же ты такое? – спросила у него Аня. – Неужели и правда это какое-то… колдовство? – она ухмыльнулась, сама насмехаясь над своими словами.

– Привет, пап, – сказала Аня, выйдя из душа уже в домашних майке и шортах. Мокрые длинные черные волосы спадали на плечи и спину, охлаждая их. – Как дела?

– Да как обычно… – ответил отец. – Мама говорит, наш лысый монстр ни с того, ни с сего превратилась в ласковую кошку? Может у нее наконец-то и шерсть отрастет? Что же с ней произошло? Или ты вчера именно это загадала, когда задувала свечи?

Аня мило улыбнулась отцу.

– Не знаю, пап, – сказала она, – но это правда. Трикси сегодня не узнать. Она, как будто…

Аня замолчала.

– Что? – спросил отец.

– Словно ее подменили, – ответила Аня отрешенным голосом. – Я к себе…

В ее комнате на столе стояла чашка чая, как она и просила. Рядом была вазочка с печеньем. Мама обо всем позаботилась. Аня села на стул, подогнула под себя одну ногу, затолкала в рот целое печенье и включила новый компьютер, который, как оказалось, ей настроили, пока она гуляла с Игорем.

– Спасибо, теть Оль, – пробормотала с полным печенья ртом Аня.

Компьютер работал быстро, бесшумно. Аню абсолютно не интересовали его внутренности и возможности, для нее было главное то, что монитор был огромным, а памяти на жестком диске хватит на множество сериалов.

Но это все потом.

Настроив свои аккаунты в браузере, Аня вошла в поисковик. Синхронизация с активностью телефона выдала последний запрос: все о старинных медальонах. Но тогда Аня ничего не спрашивала о магии, о волшебстве или о колдовстве… она не знала, как точно описать то, что с ней произошло.

Трикси запрыгнула на колени.

– Что же с нами случилось? – спросила у нее девушка.

Она расстегнула цепочку, сняла ее с шеи и поднесла медальон кошке. Та внимательно его обнюхала и, мурча, принялась тереться об него мордой.

– Однозначно здесь что-то не так… Не скажу, что плохо, но что-то не так.

Большинство статей и ссылок рассказывали о талисманах, как об оберегах. Аня узнавала похожие рисунки, очертания, но не было ничего о чтении мыслей, не говоря уже о принуждении кого-то к каким-то действиям посредством силы медальона, как Аня вынудила девушку в кафе не в первый для нее раз заглянуть на обложку читаемой ею книги и прочитать название и имя автора. Ведь девушка не сделала бы этого, не глядела б на нее так по-особенному тогда Аня.

Но – ничего об этом. Тогда она стала искать информацию о колдовстве в целом. Почти сразу ей попалась статья о кошках.

– Какой бред, Трикси, – сказала Аня, отпивая холодный чай и заталкивая очередное печенье в рот. – Да тебя бы в то время, когда этот медальон был создан, сожгли бы заживо… или того хуже, сварили бы целиком… Ужас. Дураки. Правда?

Трикси одобрительно и ласково посмотрела на хозяйку, продолжая мурчать.

– Хорошо, что мы живем сейчас, в другое время… К тому же в России. Сомневаюсь, что во времена этого медальона на Руси было много кошек. А уже тем более здесь не было таких экзотов, как ты, о гладкое чудовище! – Аня заботливо погладила кошку и улыбнулась ей. – Пойдем дальше… Гляди: с помощью магических медальонов призывались демоны… Как думаешь, Трикси, могла я демона призвать? – Аня рассмеялась. Настроение однозначно улучшилось. Душ и холодный чай сделали свое дело. А может, все дело в том, что медальон лежал перед ней на столе, а не висел на шее?

Она читала различные статьи, которые, зачастую, повторялись, минут сорок. Чай был допит, половина печенья из вазочки была поглощена, а ответ так и не был найден. Аня отложила мышку, взяла в руки медальон и раскрыла его. С удивительной легкостью теперь он открывался и закрывался, ничего не говорило о какой-либо поломке.

Вмиг настроение изменилось. Аня стала серьезнее. Она проанализировала в своей голове все, что сейчас прочитала и с ужасом отметила, что, возможно, многое из прочитанного ей придется отнести к себе. Она еще не знала, что именно.

Аня осторожно переложила Трикси на кровать, подошла к окну. Вдруг почему-то она подумала об Игоре.

Звук вибрации телефона. Смс. «Совпадение», – подумала Аня, хотя прекрасно знала, что не совпадение. «Ок», – уже писала она ответ соседу, отвечая на заданный им стандартный вопрос о состоянии ее дел. «Прошло?» – затем спросил он. «Пока не знаю», – ответила Аня. «Хочешь я приду, проверишь». «Не боишься?» – спросила она. «Переживу», – ответил парень. «Ок».

– Мам, сейчас Игорь к нам зайдет. Ты не против? – спросила Аня, вынося из комнаты пустую чашку и наполовину опустошенную вазочку.

– С чего мне быть против? – сказала мама. – «Фух, значит все у них хорошо», – подумала она.

«Не прошло», – с огорчением подумала Аня.

– Все также, – как-то резко сказала Аня Игорю, когда он закрыл за собой дверь в ее комнате. Трикси уже терлась об его ногу.

– Так быстро? – ответил он.

– Что: быстро?

– Ты уже узнала, что я думаю?

– Нет! – сказала Аня. – Я, – стыдливо продолжила она, – постоянно случайно узнаю, что думает мама…

– Оу, понятно… – многозначительно ответил Игорь. – Ну, если не хочешь сама узнавать, что у меня сейчас в голове, то я тебе расскажу… Я покопался в интернете…

– Я тоже.

– …и узнал много интересного, – продолжил он, словно не замечая, что Аня перебила его. – Большинство подобных вещиц не несет в себе ничего мистического или… магического. Но, если они попадают в «правильные» руки, то из них вполне можно сделать колдовской артефакт. О Боже, о чем это мы, – он на мгновение отвлекся и заулыбался, – если бы мне обо всем это сказал кто-то другой, я бы его послал, честно, – Игорь посмотрел на Аню, улыбка сошла с лица. – Но то, что с тобой происходило сегодня, я видел своими глазами. Итак… твой медальон. Если подобная вещь была в руках какого-нибудь колдуна или ведьмы, то они вполне могли заключить в него, к примеру, демона…

– Я читала об этом…

– … или же чью-то душу, – снова Игорь не дал девушке перебить его, перебив ее. – Я уверен, что не совпадение то, что именно после дня рождения у тебя началось… это. Это связано с каким-то подарком, и мало вероятно, что некая сила была заключена в твоем новом, крутом компе… – глаза у парня загорелись, когда он очень навязчиво рассматривал компьютер. – Вернемся к побрякушке. Если медальон принадлежал тому, кто дружил с магией, то вполне вероятно, что тот человек заключил в него что-то.

– Или кого-то… – все же вставила свое слово Аня. – Чья-то душа… Насколько это реально?

– Ань, ты серьезно? – Игорь наглаживал тарахтящую Трикси. – Да это все нереально! Но ведь… – он замахал головой, борясь с эмоциями, – ты же сама чувствуешь, что происходит! И это все не должно быть реальным, но ведь оно есть. Не обижайся. Тем не менее я прав…

Аня встала, подошла к окну. Кошка спрыгнула с колен Игоря и подошла к хозяйке. Аня взяла ее на руки.

– Трикси никогда не была ласковой кошкой, – сказала она. – Она, казалось, ненавидела всех и вся. Нам обещали, что после стерилизации она станет добрее. Ерунда. Она просто стала больше спать. И вдруг Трикси изменилась сегодня утром! Теперь она не отходит от меня, постоянно мурчит, просится на руки. Ты – первый гость в нашей квартире, кто погладил ее и выжил, – Аня улыбнулась. – Это «что-то» подействовало и на нее. Я не заметила, чтобы мама как-то изменилась, отец тоже вне подозрений. То есть это… колдовство… коснулось только меня и кошки. Хорошо, пускай в этом медальоне было что-то сокрыто. Возможно, что даже кто-то. Но почему именно сейчас оно выбралось наружу? Кто знает, сколько хозяев сменила эта подвеска? Даже на реставрации ее не смогли открыть. А этой ночью она открылась сама.

– Может, оно тебя выбрало? – предположил парень.

– Оно? Как Пеннивайз? – Аня жутковато-комично скривила лицо.

– Ну, хоть с чувством юмора пока еще все в порядке, – выдохнул с облегчением Игорь. – Может проверить, не прячется ли у тебя под кроватью клоун?

– Во сне со мной разговаривала какая-то женщина, – резко сменила тему Аня. – Не так, как в обычных снах. Немного иначе. Не знаю, как, но иначе.

– И что она тебе говорила?

– «С возвращением…» – ответила Аня.

Игорь сложил на груди руки.

– Ну, это всего лишь сон… Слушай, – сказал он, – а что тебя не устраивает? Ты в раз обрела способность, о которой мечтают многие. Тебе будет проще учиться, работать, ты сможешь так, к примеру, выигрывать… в карты? Это же круто!

– Не круто, – сказала Аня, – я так сойду с ума. Ты не представляешь, каких мне усилий стоит нарочно заглушать этот шум в голове. Если же его не заглушать, начинает болеть голова. Это тяжело. Мне хватило одного дня. Я и недели так не протяну, я чокнусь.

– Уничтожим его? – парень показал пальцем на медальон.

– Нет, – отрезала Аня.

– Почему?

– Нельзя. Он мой, – она замялась, – это подарок родителей…

– Скажешь, что потеряла, что украли. Да что угодно!

– Нет!

– Признайся, ты просто не хочешь или не можешь с ним расстаться, так? – спокойно сказал Игорь.

– Нет… Да. Ты прав. Я не могу с ним расстаться. Он не причинит мне зла. Мне с ним хорошо. Только жарко. Он очень горячий.

– Можно? – Игорь протянул к Ане руку. Она придвинулась ближе. Он аккуратно взял медальон, висящей на золотой цепочке, в руку. По телу девушки бесконтрольно пробежала стая мурашек. – Он такой же температуры, как и воздух в комнате. Ну, может, слегка согрет твоим телом. Не более того. Он не горячий, – Игорь убрал руку.

Аня потрогала медальон, мурашки ушли, сменились жаром, тоже пробежавшему по телу.

– Мне кажется, что еще не все из него высвободилось, не все мне передалось, потому он и горячий, – сказала она.

– Тебе кажется, или ты уверена?

– Уверена. Не спрашивай, откуда, сама не знаю.

– А я и не собирался… – сказал Игорь. – Что будем делать?

– Не знаю, – ответила Аня, – прости, что втянула тебя.

– Да ладно, я уж как-то переживу, – улыбнулся парень, – тем более, как по мне, я сам в это ввязался. Учись извлекать из этой ситуации положительные моменты! Посмотри, какая у тебя теперь кошка, – он погладил вновь подошедшую к ним Трикси, – никогда не любил лысых кошек, но эта – исключение.

– Пока это единственный плюс, какой я вижу. Трикси и правда стала замечательной. Ради ее такой я, пожалуй, соглашусь терпеть эти голоса, – улыбнулась Аня и прижалась щекой к кошке, которая была абсолютно не против.

***

Пахло травами. Сложно было сказать, какими – это мог бы сказать только человек, который часто имеет с ними дело. Запах был резким, но приятным. Что-то блеснуло, слабый блик света пронесся по туманной комнате. Она подошла ближе, взяла в руки этот предмет. Это было зеркало, только не такое, к какому она привыкла, оно было выполнено из полированного металла, возможно, серебра. Аня поднесла его ближе к лицу и посмотрела на себя. Да. Несомненно, отражение было ее, но она себя не сразу узнала. Волосы, заплетенные в две толстые, черные, как смоль, косы, лежат на плечах. Рука аккуратно коснулась лица – оно было загорелым, щеки казались немного пухлее и румянее (Аня подумала, что слово «сочнее» подошло бы идеально). Волосы надо лбом были подобраны красной тканевой повязкой, а в ушах висели длинные серебряные серьги. Но Аня прекрасно знала, что уши у нее проколоты не были…

Глаза опустились ниже. На шее висел медальон. Это был тот самый ее медальон, только висел ни на новой золотой цепочке, а на кожаном шнурке. Аня поставила зеркало на место, взяла в руки подвеску. Та тоже смотрелась иначе: медальон выглядел практически новым. Сейчас она смогла разобрать все знаки, что были на нем изображены, о наличии каких догадывалась. Она отчетливо увидела змей, отчетливо увидела текст, написанный вокруг них, но лишь часть букв оказалась ей знакомой.

Где-то скрипнула половица или дверь. Аня была не одна. Она забилась в угол, крепко сжимая ладанку. Шаги приближались. Аня, не выпуская медальон из рук, случайно задела механизм открывания, который работал куда резвее, чем прежде. Или, наоборот, позже…

Снова тепло, и это тепло имело запах. Трикси.

Это был сон.

***

– Мам, почему вы мне в детстве не прокололи уши? – спросила Аня за завтраком.

– Ну… – начала мама, – когда ты была совсем маленькой, мне было тебя так жалко… Я решила, что ты сама проколешь их, когда подрастешь, если захочешь. Ты решилась?

– Не то, чтобы… скажем так: подумываю…

– Если решишь, я куплю тебе сережки.

– Серебряные, – перебила Аня маму.

– Серебро? – удивилась мама. – Хорошо. Серебро, так серебро. Надумаешь – дай знать.

«Дешевле обойдутся…» – подумала мама про себя. Аня сперва чуть было не обиделась на это, а потом вспомнила, что узнала эту мысль против воли матери. Ей эти слова не предназначались, а обижаться на человека за его мысли – все равно, что обижаться на встречный ветер. Порой люди не контролируют то, что им приходит в голову, ровно, как и ветер не контролирует свое направление.

Мама встала из-за стола и подошла к раковине, стоя спиной к дочери. Аня глядела в окно на прохожих, пытаясь сконцентрироваться на ком-то одном, но упорно слышала общий гул, что невидимо исходил из их черепных коробок. Рука потянулась в сторону, чтобы взять кусочек сыра, взгляд был направлен в окно. На пути к тарелке стояла чашка недопитого кофе, о которой Аня на какое-то время забыла. Все произошло очень быстро, вернее – не произошло: чашка, покосившись на бок, устремилась вниз, кофе, разбавленный топленым молоком, поднялся в воздухе светло-коричневой большой каплей и… застыл. Какую-то секунду Аня удивленно смотрела на нависшую над полом чашку с нависшим над ней кофе, затем она пришла в себя, ухватила обездвиженную чашку, осторожно подняла ее над большой каплей, возвращая остывший несладкий кофе обратно. Когда чашка уже стояла на столе, повернулась мама.

– Что за звук? Я думала, что ты уронила свою кружку, – сказала она.

– Я тоже так думала, – ответила Аня, глаза которой все еще были нетипично округлены, – но я вовремя поймала ее.

– Хорошая реакция, – улыбнулась мама и вышла из кухни.

Аня на всякий случай вылила кофе в раковину.

Аня всегда была одной из лучших в плавании. Она любила воду, и любовь та была взаимной. Она плыла вперед и была довольна тем, что шум воды немного заглушал мысли других посетителей бассейна. Девушка доплыла до одного края, оттолкнулась от стенки и поплыла обратно. Ей на то мгновение, что она выныривала за глотком воздуха, показалось, что у самого края стояла женщина, явно одетая не для купания. Аня не предала этому значения, но когда она подплыла к противоположной стене, то отчетливо рассмотрела ту же женщину теперь на этой стороне: она была средних лет, одета в светлую блузку с просторными, казалось, вышитыми, рукавами и в длинную белую юбку. На пышную грудь спадали две длинные черные косы.

Она никогда не шла ко дну, никогда, до того дня. Ее подруги, что плавали рядом, не сразу заметили, что девушка лежит на дне бассейна. Ее обмякшее тело мягко опустилось вниз, немного быстрее, чем медленно плывший за ним раскрытый медальон, который она, вопреки привычки плавать без каких-либо украшений, не сняла. Глаза были открыты, но Аня ни на что не реагировала – она видела над водой очертания женщины. Вдруг та женщина опустила в воду руку в своем широком хлопчатобумажном рукаве, схватила Аню и потащила вверх.

– Нахлебалась! – кричал тренер, когда Аня, лежавшая у края бассейна, наконец стала откашливаться. Вода вылетала и изо рта, и из носа, живительный кислород наконец попал в легкие, стремясь раствориться в крови и добраться до еще не изголодавшихся клеток мозга.

– Здесь была женщина… – пробормотала Аня, пытаясь встать.

– Здесь никого, только все наши, – сказал тренер. – «Что за дура?! – подумал он. – Меня бы посадили, если бы утонула. Неужели пила?! Ну и денек… Надо бы самому выпить.»

– У меня просто закружилась голова, – резко сказала Аня, удивленная тем, что тренер мог так плохо о ней подумать. – Сейчас все хорошо, спасибо… Я поеду домой, можно?

– Нужно! – ответил немного успокоившийся тренер. – Я советую тебе отлежаться неделю, а лучше сходить в больницу.

– Со мной все хорошо, правда, – ответила Аня. Она старалась больше не заглядывать в голову тренера, чтобы окончательно в нем не разочароваться. Девочки отвели ее в раздевалку.

– Что это было? – спросила одна из них.

– Не знаю, – ответила Аня, – наверное, потеряла сознание.

– С чего бы вдруг?

Аня пожала еще мокрыми плечами и стала обтираться полотенцем.

– Я тебя проведу, – сказала Кристина, с которой Аня была ближе всех. Она согласилась.

– Ты какая-то странная стала после своего дня рождения, – заметила девушка, когда они прогуливались по аллее парка.

– Так сильно заметно?

– Дело в Игоре?

– Что?! – удивленно переспросила Аня. – Нет! При чем тут он? Просто…

– Что «просто»?

– Со мной что-то происходит…

– Беременная? – рассмеялась Кристина.

– Дурочка, – ответила Аня. – Жарко, давай по мороженому?

«Куда тебе мороженое, у тебя и так зад толстый», – подумала Кристина. – Я – с удовольствием! – произнесла она.

«Неужели нет никого действительно искреннего?! Я же так всех друзей растеряю!» – подумала Аня.

Она еще больше возненавидела то, что теперь умела. То, что вдруг приобрела, о чем не просила. Редко она слышала довольные и хорошие мысли людей, в большинстве своем люди всем были недовольны, все им было не так. Девушки сидели за столиком в уличном кафе, Кристина охотно уплетала разноцветные шарики, Аня же еще даже не притронулась к ним. Она смотрела на девушку, что сидела за столиком напротив. Рядом с ней в коляске капризничала девочка. Аня не сильно разбиралась в возрасте детей, но решила, что на вид той девочке было около года.

«Как я от тебя устала, – думала мамаша, которая изо всех сил пыталась создать вид счастливой молодой мамы. – Когда же ты прекратишь орать? Что тебе еще от меня нужно? Господи, завидую я сейчас тем двоим девчонкам. Кто дернул меня родить в двадцать?! О, Боже, прекрати… У меня уже сил нет. Кому тебя отдать, чтобы выспаться? Лучше бы я не рожала».

Малышка, капризничая, извивалась и выкручивалась, из-за чего стукнулась головой о крепления коляски. Вряд ли ей было сильно больно, но крик она подняла неимоверный, пуще прежнего.

«Господи, прости, что я так сказала, – пронеслась встревоженная мысль в блондинистой голове мамаши, – пусть лучше мне будет больно, чем ей, пожалуйста…»

Девушка достала дочку из коляски и принялась ее обнимать, жалеть и успокаивать. Аня улыбнулась, глядя на них. «Не все потеряно», – подумала она.

– Как она орет… – раздраженно сказала Кристина. – Может пойдем отсюда? Чего ты не ешь мороженое?

– Мне здесь нравится, – ответила, улыбаясь, Аня, – а мороженое… У меня и так зад толстый.

Кристина смутилась, пыталась восстановить в памяти их предыдущий разговор: неужели она ляпнула эту фразу вслух? Ей стало стыдно.

Аня продолжала смотреть на мамочку с ребенком. Девочка успокоилась, а Аня с удивлением отметила, что не знает ничего, что творится в голове у ребенка. До этого момента она не задумывалась о том, что слышит только взрослых людей, пускай еще и подростков, но мысли малышей она не слышала. «Если это не пройдет, пойду работать в детский сад» – подумала она.

Глава 5

Гнев

– Матушка… Мне был сон. Не такой, как обычно. Это было, как взаправду…

– Что было в том сне? – настороженно спросила Бажена. Знала она, что сон ведуньи не всегда простым бывает, что часто он в себе что-то несет: то ли воспоминание, то ли предречение, то ли предостережение.

– Вода, – сказала дочка, – много воды. Речка… но не речка. Вода чистая. Я видела свои руки и ноги. Они были нагими… Я тонула.

– Ясное дело, тонула, – словно ни в чем не бывало, чтобы немного успокоить дочку, сказала мама, – ты же плавать не могешь-то.

– Тогда чего я в воде очутилась? – девочка была явно напугана.

– Что еще помнишь?

– Ничего… Вода надо мною сомкнулась. Над водою, кажись, кто-то стоял. Мама, мне боязно было. Слишком боязно… Вы говорили, что мы можем во сне увидать, что с нами приключится потом. Не значит ли то, что я утопленницей стану?

– Боюсь я, доченька, что то ты грядущую будущность помнишь, да только не совсем свою, – сказала Бажена. Дочка смутилась, не поняв мамкиных слов. – Не боись, утопленницей ты не станешь. Не допущу, – мать улыбнулась. – Хватает в наших речках русалок и без тебя.

– Не брешете?… – спросила Нюся. – Про русалок-то…

– Отчего ж мне брехать, – Бажена села рядом с дочкой, – ежели девицу кто утопит из злобы, то душа ее пред Богом предстанет тут же. А тело… то природе дань. А ежели сама утопится, то в наказание ей в русалку она обернется. И будет бесконечную жизнь смотреть на ноги людские снизу, пугать их. Полюбит кого русалка, утащит к себе на дно речки, а тот преставится тут же. А ей, рыбе той, что раньше человеком была, невдомек будет, отчего он помер, ибо сознание человеческое в ней умрет вместе с телом человеческим. Глупая будет, аки рыба. Оттого и топят русалки парубков, а после оплакивают же их сами, не понимая, отчего те померли. И так до той поры, пока не изловят их и не высушат на солнце, как любую рыбину.

– Мама… – недоверчиво улыбнулась дочка Бажене.

– Уж кому-кому, Нюська, да не тебе дивиться такому! Ты ж ведуньина дочка, сама того и гляди могучей ведьмой станешь, помогучее поди, чем матушка твоя. Не дивись. Все в жизни случается, всякое бывает.

– Так отчего же вода, матушка? – вернулась девушка к теме обсуждения своего сна. – Я когда проснулась, то казалось, что она у меня во рту, аж кашлять хотелося.

– Не знаю, Нюся, не знаю. Но воды ты не боись. Я тоже много чего вижу, чую… Огонь, дочка. Огонь. Вот что нас некогда разъединит… Попомнишь мое слово…

***

Аня лежала на кровати, смотрела в потолок. Кошка спала рядом, свернувшись клубком: гладким, блестящим, розовым клубком. Девушка обдумывала сегодняшнее происшествие в бассейне и злилась сама на себя. А если бы не достали? Если бы не заметили? Как она могла так легко пойти на дно, не заметив этого?

Она закрыла глаза.

«С возвращением».

Голос шел откуда-то из глубины. Нет, на глубине была сама Аня – она лежала на дне бассейна. Голос исходил сверху. Снова эта женщина. Она стоит над водой, она смотрит на девушку. Она протягивает ей руку.

Аня доверчиво тянется к кисти, погруженной в воду. Она чувствует, как чья-то рука крепко хватает ее за предплечье, тянет вверх. «Кто она, – пролетает мысль в голове девушки, – как она выглядит?»

Аня пытается изо всех сил рассмотреть человека, который пытается вытащить ее из воды. Хватка на ее руке становится все сильнее. Аня смотрит на руку и осознает, что теперь та принадлежит мужчине. Девушка пытается вырваться от ненужного ей спасения, она хочет снова увидеть ту женщину!

Глубокий вдох, сопровождаемый то ли хрипом, то ли криком. Вода, стекающая с волос на лицо, мешает разглядеть человека, что держит Аню за руку.

– Кто вы? – выплевывая воду, с трудом произносит девушка.

– Твоя смерть, – слышит она мужской, немного грубоватый баритон.

Аня протирает свободной рукой глаза, но не успевает рассмотреть лица: мужчина хватает ее рукой за голову и резко надавливает на макушку, снова отправляя Аню под воду. Девушка отчаянно колотит рукой по воде, которую тот теперь высвободил, пытается сбить чужую руку с себя. Пузыри стремятся вверх, туда, куда нужно всплыть и самой Ане.

Она нащупала свой медальон. Открыла его.

Глаза резко распахнулись, слизистую тут же запекло от жара и едкого дыма, проступили слезы, которые приятно смочили иссушенные веки. Но ведь только что она была в воде?

Она уже бывала здесь раньше, была в этой комнате. Только теперь запах трав перебил запах гари. Зеркальце, в которое Аня смотрелась в прошлый раз (какой именно – сказать было сложно, Аня не знала, что это за место, где и главное – когда оно находится), закоптилось и уже ничего не отображало. Кто-то неистово стучал в дверь.

– То вода, то огонь, – раздраженно пробормотала Аня.

Она не знала, что ей делать. На долю секунды ею завладело отчаяние, которое невероятно быстро перешло в всепоглощающие злобу и ненависть. Если бы зеркало было чистым, а она бы заглянула в него, то увидела бы, как переменились ее глаза: с карего до темно-угольного.

Первый снег выпал на едва замерзшую землю. Мама, что шла на шаг впереди, оставляла после себя четкие следы, и это забавляло Аню. Она, как обычно, по дороге домой рассказывала маме, чем ее сегодня кормили в детском саду, когда вдруг по левую сторону от себя увидела слишком яркие, как для окружающего пейзажа, пятна. Это была кровь.

– Мама, это кровь? – спросила смышленая, хотя еще картавая, девочка.

Мама замешкалась.

– Нет, – сказала она, – это, наверное, кто-то краску разлил.

– Мама, – не успокаивалась дочка, – это кровь.

Наташа подошла ближе к пятнам, около которых стояла Аня.

– Кто знает, может и правда кровь…

Женщина проследовала за дочкой и, к своему удивлению, даже не попыталась ее остановить. Капли крови, которые только ширились, вели их за соседский дом.

Под деревом лежал окровавленный комок, рядом с которым валялся кусок металлической трубы. Наташа быстро развернула дочку, прижала ее к себе, не давая ей смотреть на мертвую собаку. Аня вырывалась. Она должна была увидеть то, что ее привело сюда. Наташа не удержала.

– Мама, она умерла? – с ужасом в голосе, не произнося «р», спросила девочка.

– Да, зайка, умерла… – ответила Наташа. – Идем отсюда, тебе не надо на это смотреть.

– Мама, почему? – искренне возмутилась девчушка. – Эта труба вся в крови. Собачку убили?!

– Идем, – строго сказала мама и потянула Аню за рукав пальто.

– Убили?! – не унимался ребенок. – Гады! – закричала она.

– Тише, доченька, так нельзя говорить, – успокаивала ее Наташа, таща за собой в сторону своего дома, – это очень плохое слово.

– Ненавижу!

– Аня! – не выдержала мама, одернула дочку и присела напротив нее. – Тебе нельзя говорить такие вещи. Это очень, очень нехорошие слова!

– Но, мама! А как еще назвать тех, кто убил собачку? – возмутилась девочка. – Я ненавижу таких людей! Так нельзя!

– Нельзя, – согласилась Наташа, – но ненависть – очень плохое чувство. Его надо гнать от себя, иначе можно сгоряча наделать бед. Ненавидеть – это очень плохо.

– Но я ничего не могу с собой поделать. Я злая!

– Твои злость и ненависть собачку не оживят, а твоему сердечку навредят. Ты превратишься в некрасивую злюку, станешь, как баба Яга! – мама ткнула пальцем дочурке в нос и улыбнулась ей. Девочка с огромным усилием улыбнулась в ответ. Только для того, чтобы успокоить маму, и чтобы та не заставляла ее перестать ненавидеть тех, кто поиздевался над бедной собакой. Ей понравилось ненавидеть, понравилось ощущение злости. Казалось, она становилась такой могущественной! Но маме это знать было необязательно.

Ненависть воспылала в груди у Ани. Она предала ей сил, понукая встать и оглянуться. В дверь продолжали безудержно тарабанить, огонь разрастался, дым стелился по полу. Аня наспех осмотрелась: то, что ее окружало и еще не предалось огню, напомнило ей об избушках из детских сказок. К злобе добавилась паника.

В дверь стучали.

«А вдруг это помощь?» – подумала девушка и подошла к двери. Не успела она к ней прикоснуться, как из выбитой доски потянулась рука. Мужская рука. Вопреки окружающему пейзажу, на руке Аня отчетливо разглядела манжет белой рубашки, скрепленный вполне современными запонками.

Аня была слишком близко, рука ухватила ее за одну из двух длинных кос, притянула к двери. Девушка закричала.

Напротив себя в дыму она увидела силуэт женщины.

«Проснись, – прозвучал голос из дыма. – Проснись, дочка!»

Аня открыла глаза. Она заснула на не расстеленной постели, так и не переодевшись в пижаму. Трикси, конечно же, мирно спала рядом. Разбуженная, лысая кошка одарила хозяйку немного разочарованным взглядом. Видимо, ее тоже вырвали из сновидений, что были, вероятно, куда более позитивнее, чем те, что снились Ане.

В душ уже было поздно идти: родители спали, потому Аня решила просто переодеться.

Девушка вспотела. Казалось, она чувствовала запах гари от своих волос. Аня проверила: хвост, не две косы. Помимо запаха ей передались и те чувства, что наполняли ее во сне: злоба и ненависть.

И ей это нравилось.

А паника осталась по ту сторону реальности.

***

Святослав проснулся весь мокрый. Опять. Жена, разбуженная его неожиданным подъемом, что-то бессвязно простонала, отвернулась и снова заснула. Мужчина вышел на балкон и закурил.

«Такое со мной впервые, – подумал про себя он, – такую силу я чувствую впервые».

Он затянулся настолько сильно, что треть сигареты враз обернулась в пепел. Дымок шел вверх, ветра не было.

– Дым… – сказал Святослав. – Там был дым. И вода. Кто же ты? Откуда такая сила? Почему сейчас? Где она была до этого времени? Может родился ребенок с такой силой? Если это так, смогу ли я… – он злобно улыбнулся, докурил до фильтра, затушил в пепельнице окурок и вернулся к спящей жене.

«Раз я чувствую эту силу только во сне, значит, мне надо научиться концентрироваться, чтобы как можно больше узнать об этом… случае. Я найду тебя, о да, я найду. Еще никто не смог от меня спрятаться.

Я обещаю, что найду».

***

Все рождаются в равной степени добрыми или злыми. Младенец не сможет никого ударить, равно как и не сможет прийти кому-то на выручку. До определенной поры нам чужды претензии на звание добряка, как и чуждо желание радоваться чужим неудачам. Когда же происходит тот переломный момент, когда, пусть даже та часть нашей души, которую мы держим под ржавым замком на самом низшем уровне сознания, зловеще улыбается, зная, что соседу хуже, чем тебе? Какие химические процессы происходят в еще не до конца сросшейся черепной коробке полугодовалого малыша, который с силой олимпийского титана вырывает самому родному человеку волосы или же тянет за хвост орущего котенка, при этом растягивая по пухлому личику такую пугающую улыбку? Не похоже, что доброта в людях зародилась прежде злых помыслов.

Но все же.

Обуздывать оба позыва: излишнюю доброту, которая чревата распущенностью одного и пренебрежением второго, а также злобу, что способна разрушить всех и вся – эта способность, которую освоило меньшинство людей.

Скольких бед человечество бы избежало, если бы задумалось об этом…

Аня все же совладала с собой. Сила, которую она чувствовала, была новой для нее. Она не могла понять ее природу, она не знала, добро ли это, зло ли, или же коктейль из всего сразу. Она понимала, что что-то произошло, произошло с ней. Отменить этого она не может. Она пыталась не носить медальон, она пыталась не думать того, что думают окружающие. Но все оставалось по-прежнему.

Два дня она не выходила из дома, ограничиваясь виртуальным общением. Игорь тактично напрашивался в гости, звал Аню к себе, но она ни разу не согласилась. Ей было необходимо время. Она проводила часы в интернете, читая всевозможную информацию о том, что могло с ней происходить.

Трикси лежала на компьютерном столе около большого монитора. Анины глаза то и дело бегали по экрану, поэтому она не могла заметить того, как грациозная кошка пристально смотрела на стенку за Аниной спиной, иногда водя взглядом за тем, что она видела. Кошке было любопытно. И совсем не страшно.

Глава 6

Смирение

К парку приехала и машина скорой помощи, и машина полиции. Собрались зеваки, по большому счету это были молодые мамашки с колясками и молодящиеся старушки. Еще была вызвана социальная служба, чтобы было, кому приглядеть за ребенком, но она, надеялась девушка, которую на скамейке опрашивал следователь, не понадобится.

Бабульки шушукались, сочувствуя и сопереживая молодой женщине, сидящей на лавочке. Они-то не знали, что именно в этот момент Юля, а так звали девушку, которой было всего двадцать четыре года, наверняка для себя решила, что завтра с самого утра оставит свою дочку-двухлетку своей бабушке, а сама отправится в суд, чтобы подать на развод. Выйдя из здания суда, она непременно отправится к косметологу и запишется на все необходимые ей процедуры, после чего спустится на этаж ниже, зайдет в салон красоты и сменит прическу, причем, скорее всего, кардинально. «Каре, я думаю, подойдет», – подумала Аня, а через долю секунду эта же мысль возникла в Юлиной голове, на которой росли длинные, посеченные, мытые пару дней назад, волосы.

– Еще найди фитнес-клуб, найми тренера, – прошептала Аня. – Молодого, красивого.

Юля неконтролируемо хихикнула, покраснела. Следователь, что сидел напротив, с удивлением посмотрел на нее, потом вспомнил переменчивое настроение своей собственной жены и решил, что эта еще неплохо держится.

– И не смей принимать его назад, – дополнила Аня. – Не смей.

Игорь наблюдал за девушкой, за ее едва шевелившимися губами, слушал, что она шептала. Он боялся подумать «вслух», но все же отметил, что с ней шутить нельзя. А ругаться уж тем более. Он оглянулся, посчитал поваленные деревья (их было четыре, хоть и достаточно тонких), оценил масштаб работы, предстоящей на следующий день коммунальным службам: распил и погрузка деревьев, уборка засыпанной листьями и сосновыми иголками аллеи.

Благо, бабушки решили основную проблему: объяснили произошедшее. С их слов полицией записано было примерно следующее: «Невесть откуда в ясный, погожий день, прогремел гром и блеснула молния, угодившая аккурат рядом с буйным мужиком, который, очевидно, накатив перед прогулкой, а может, начав еще и вчера, принялся ругаться со своей женой. Никак кара Божья, проведение! Наказание свыше на негодяя. Деревья поломались, листья осыпались, ребеночек их раскричался и расплакался от испугу, а буйный тот, деревом поваленный, вдруг креститься начал и перед женой на коленях ползать. Плакала она сильно, и не только от того, что испугалась, а еще и от того, что перед тем ударил он ее дважды по лицу, а до того в спину толкнул так, что она на скамейку упала. Стало быть, девочка их плакала еще раньше… оттого, что мамка ее ревела. Точно. Ага. Так и было. А она, девушка-то та, прощения у мужика своего просила, непонятно, за что. Видать, чтобы бить перестал. Плакала, говорила, мол любит, а он еще сильнее бить начинал, все замахивался. И да, поди не дважды ударил, а поболе… Тьфу на него! Как таких земля носит? Вон – жена молодая, красивая, хоть малеха и неухоженная… Да ничего, причесать ее, отоспаться дать, и будет баба, что надо. Найдет себе мужика хорошего, а этого закройте! Посадите его! При людях средь белого дня на жену руку поднимает… Ишь ты. Тьфу. Мерзость.»

К слову, записано было не так. Полицейские, привыкшие к бабушкам в роли понятых, умело переводили их причитания на более деловой и современный язык. Вот и вышло, что некий гражданин М., находясь в состоянии алкогольного опьянения, нанес легкие телесные повреждения своей жене Ю., также угрожал ей физической расправой, используя в общественном месте нецензурную брань. И т.д., и т.п.

А молния то была, или же фонарь какой замкнуло, или же под землей канализацию прорвало – это уже не их ума дело.

– Пойдем отсюда, – спокойным голосом сказала Игорю Аня.

– Ты закончила? – спросил он.

– Думаю, да, – довольно ответила она.

– Ну ты даешь…

– Теперь будешь меня боятся?

– Не буду.

– Удивляешь.

– Почему?

– Потому что правду говоришь, – сказала девушка, – что не будешь бояться… А я бы на твоем месте боялась.

– Пожалуйста, Ань, не надо, – попросил он достаточно искренне уже не впервые, – я тебе еще никогда не врал.

– «Еще?» – улыбнулась она.

– Не планировал, – рассмеялся Игорь, – но теперь и не рискну. Слушай, думаю, уже можно спрашивать. А как ты… как ты это смогла?

– Не знаю, – ответила Аня. – когда я была маленькой, мы с мамой нашли собаку, которую кто-то до смерти забил металлической трубой… Знаешь, тогда я была такая злая… мне казалось, что я превращаюсь в ведьму: в злую и страшную ведьму. Если бы сейчас передо мной явились те, кто убил ту собаку, я бы… я не знаю.

– Знаешь. Здесь не надо уметь читать мысли. По тебе видно и так.

– Ты прав. Я бы убила их. Страшно это говорить, но тогда я была такой злой… Когда сегодня я увидела, как этот… урод бьет свою жену, как кричит их ребенок… Ты видел лицо девочки? Оно было грязным. Она размазала грязными руками слезы и сопли. А какой в ее глазах был испуг? Сейчас он бьет ее мать, завтра он снова напьется и будет бить ее… А теперь его жена будет счастливой.

– Почему ты ничего не нашептала ему? – спросил Игорь. – Ты могла… ну, не знаю… закодировать его?

– Зачем? Я не желаю ему ничего хорошего.

– Аня…

– Я знаю! Нет, не знаю… – ее голос обмяк. – Игорь, я не знаю, как мне совладать с этим.

– Ты научишься, – спокойно сказал он и взял девушку за руку, – только, прошу, не надо такое, – он показал рукой в сторону парка, – вытворять в доме. Боюсь, перекрытия не выдержат твоего гнева, – он улыбнулся Ане.

Еще совсем недавно Аню устраивало ее окружение, состоящее исключительно из девчонок и иногда из Жени – сына маминой подруги, одноклассника и вынужденного друга. Теперь она и забыла, как это – ежедневно не разговаривать с Игорем.

Очень незаметно человек становится частью жизни, после чего ты забываешь, что когда-то его попросту не знал. Тебе кажется, что он был рядом всегда. Иногда, спеша жить, остановишься на мгновение, и думаешь: а кому бы ты сообщил последнюю новость раньше, когда не знал его, «своего человека»? Ты чувствуешь острую необходимость что-то ему сказать, но, не зная его, ты бы не произнес этих слов, не написал бы то сообщение. Желание поделиться болезненно перегорело бы, как молоко в груди женщины, которая отлучила от нее своего ребенка. И больше бы не появилось.

Так и рождается привычка к одиночеству.

***

Ему пришлось прижаться к обочине.

– В чем дело? – спросила жена.

– Живот, – соврал Святослав, – живот прихватило. Дайте мне две минуты.

Он заглушил двигатель, поставил машину на ручник, вышел на улицу. Был межгород, местность лесистая: изобилие кустов лесопосадки, словно насаженных здесь специально для путников.

Нет, это был не живот. «Прихватило» все тело. Спазмы прошли вверх от щиколотки и закончились в голове пульсирующей болью в висках. По дороге Святослав вместо расчерченной трассы вдруг увидел вспышку, а затем четыре поваленных дерева.

– Чтоб тебя! – крикнул он и, что было силы, пнул камень, лежащий за кустами, возможно, много-много лет. – Дразнишься? Ничего… Чем больше ты меня испытываешь, тем веселее и красочнее будет наша встреча.

Чтобы не тратить время зря, Святослав все же воспользовался кустами по их непрямому значению, отлил и вернулся в машину.

– Нормально? – спросила жена.

– Относительно, – ответил он.

– Это все шаурма! Я говорила тебе, что не стоит ее там покупать, но нет, кто же слушает бестолковую жену!

«Как тебе повезло, что ты самая обычная… к тому же, что я, наверное, тебя люблю, – Святослав отрешенно взглянул направо, – как же тебе повезло…»

Вечерний обзор новостной ленты давно стал привычкой для заместителя прокурора, его собственным домашним заданием. Если бы ни эта привычка, он бы никогда не увидел неприметную новость о молнии в ясный день, которая странным образом повалила четыре деревца, к тому же утихомирила одного виновника насилия в семье.

Святослав улыбнулся. Пора в отпуск.

***

– Надо узнать, что ты еще умеешь, – сказал Игорь.

Мама Ани внесла в комнату дочери сок и два стакана.

– О, спасибо, мам, – изображая удивление, сказала Аня.

Наташа улыбнулась и вышла.

– Проверяет, – сказала Игорю девушка. Он скривил мину непонимания. – Радуется, что я привела в дом парня! – более точно пояснила она.

– Эмм… – смутился на секунду Игорь. – Ну, тогда я тоже порадуюсь этому поводу!

Оба рассмеялись. Трикси смотрела на стену.

– Итак, – сказал парень, – что мы имеем… Ты умеешь читать чужие мысли, ты неплохо внушаешь свои мысли другому человеку, ты можешь увидеть его глазами, ну, по крайней мере, прочитать название книги… А еще ты можешь вызывать молнии?

– Нет, – ответила Аня, – я не могу вызывать молнии. Это была не молния. Это был… всплеск гнева. Кажется…

Игорь многозначительно покачал головой.

– Однозначно, – сказал он, – не дай Бог оказаться у тебя вне милости.

Аня рассмеялась, слегка стукнула кулачком Игоря в плечо.

– Вот, еще и дерется, – с улыбкой заметил он. – Но, кроме шуток… Что-то еще?

– Кофе… – задумалась Аня. – Чашка падала, а я ее… не то, чтобы вовремя поймала… Мне кажется, на долю секунды время остановилось… Но я могу ошибаться. Все произошло слишком быстро…

Мяукнула Трикси, обратив на себя внимание обоих. До этого она сидела посреди комнаты и смотрела на стену перед ней. Мяукнув, она подошла ближе, запрыгнула на комод и подняла голову. И снова «мяу».

– Она на что-то смотрит? – с опаской спросила у Игоря Аня.

– Я у нее спросить не могу этого, может быть у тебя получится? – пошутил парень. – Здесь ты у нас по части сверхъестественного.

Дрожь пробежала по ногам девушки, ей стало не по себе. «Хорошо, что Игорь здесь», – подумала она.

– Трикси? – позвала Аня кошку. Та в ответ снова мяукнула, но взгляда от стены не оторвала. – Киса, иди сюда.

Кошка лишь водила лысыми ушами, но с места не сдвинулась.

– Слушай, – сказал Игорь, – а что, если ты стала стопроцентным экстрасенсом, и теперь не только сможешь читать мысли, но и общаться… с духами? – он сам рассмеялся от сказанных им же слов.

– Да ну тебя, – отмахнулась Аня, – дурак.

– О, нет. Экстрасенс теперь… Трикси? Только не гневайся, прошу, – улыбаясь, не прекращал шутить парень, – а то я тебя знаю…

Аня подошла к кошке, погладила ее. Трикси замурчала, но продолжала смотреть на стену.

– Игорь, – сказала Аня, – мой медальон. Он снова горячий.

Игорь подошел к девушке, без стеснения взял медальон в руку, посмотрел на Аню.

– Теперь это и я чувствую, – согласился он.

– Куда ты смотришь? – обратилась Аня к Трикси. – Что ты видишь?

Кошка наконец повернулась к хозяйке, мурлыкнула и уставилась на нее. Аня заглянула ей в глаза и замерла. Глаза кошек непропорционально большие для их голов, благодаря этому они могут видеть намного больше, чем люди. И Трикси видела больше, чем видела Аня. Глядя ей в глаза, девушка увидела в них свое отражение: белый ворот кофты, две черных косы, красный ободок. Аня коснулась головы: часть волос была собрана маленькой резинкой в тонкий хвост чуть ниже затылка, остальные же волосы были распущены.

Но Трикси видела ее иначе.

– Это все? – спросил Игорь. Аня утвердительно закивала головой. Она рассказала парню все, что видела в своих снах.

Тем временем уже стемнело. С кухни доносились аппетитные запахи, а желудок Игоря начинал предательски громко требовать ужина. Наталья позвала Аню с гостем на кухню. Все было по старинке, все очень аппетитно выглядело и было весьма вкусным: вареная молодая картошка в сливочном масле и с укропом, жареные котлеты, салат из свежих капусты и огурца. Игорь приличия ради сперва отказывался, но потом поблагодарил хозяйку и принялся за ужин.

«Надо подкормить потенциального зятя», – подумала мама.

Аня мысленно согласилась с ней.

***

Бажена сидела за столом, она плела в венок какие-то соцветия, чтобы таким образом засушить их.

– Мама, – спросила дочка, сидевшая напротив, – а какие умения еще случаются?

– Ежели тебе крепко закортит, то можешь, дочка, и иные умения освоить, то правда. Род у нас сильный, справный, всякие ведуньи и ведуны бывали в нем. И ежели все они разом тебе помочь удумают, то и ты поди сделаешься помогуче. Коли беда придет, иль ты одна останешься, то на силу ту полагайся. А там уж всякое может статься: и со зверьем бабки твои, как с людьми, толковали, и усмотреть могли, что только будет, али что было уж когда. Всякое умели. Как мне думается, то больше проку от того умения, когда ты человеком верховодишь, как тебе надобно, а он того и не разумеет. Нам с тобой тут верховодить-то и некем, поди лягушками болотными, – женщина рассмеялась. – А вот ежели ты среди людей оказалась, то, глядишь, и указывать им очами своими сподобилась бы. Ты плети, Нюся, плети… нам еще вон – охапку целую насушить надобно, чтобы бабам потом в деревню продавать.

– А чем оно им поможет-то?

Бажена снова рассмеялась.

– Они-то, дочка, – сказала она, – мужикам своим подмешивать это будут, дурехи. А на деле от кашля трава эта сгодится, самое-то!

***

Для коллег и начальства это был отпуск, для жены и дочери – командировка, для самого себя – сезон охоты.

На ближайшей заправке Святослав залил полный бак, настроил ненавязчивое радио и выехал.

– Не понимаю, что прокуратуре другого города может понадобиться в нашем отделении? – негодовал дежурный районного полицейского участка, изучая удостоверение Малютина Святослава Владимировича.

– Я не могу всего рассказать, – учтиво ответил Святослав, – но, возможно, случай в вашем парке мы сможем связать с другим происшествием.

– Что именно? – спросил полицейский. – Речь идет о том мужике, что бил свою жену или о странной молнии?

– Об обоих событиях.

– Надо дождаться следователя, без него я материалы дела вам передать не могу. Хотя бы потому, что не имею к ним доступа.

– Я не спешу, – вежливо улыбнулся Святослав.

Он соврал. Он спешил, хотя прекрасно понимал, что проведет здесь не один день. Дежурный сказал, что следователь будет на месте через пару часов. Святослав вышел, немного проехал по улице, увидев приличного вида кафе, припарковался рядом. Он заказал эспрессо без сахара. Дважды. Ему необходимо было взбодриться, чтобы сконцентрироваться на энергетике этой местности. Он чувствовал людей, обладающих необычными способностями, но все они были мелкими пешками, которые, скорее всего, ни о чем не догадывались, а единичные экстраординарные события в своей жизни приписывали случаю.

Мужчина в рубашке с длинным рукавом (он всегда включал в машине кондиционер, потому как любил носить рубашки и пиджаки даже вне рабочее время), манжеты которого были застегнуты подаренными женой запонками, в послабленном галстуке, достал кошелек, чтобы расплатиться и заказать третью чашку кофе. На сей раз – капучино, так как горечь эсрессо, что стояла в горле, требовала погасить ее дымом от сигареты, но внутри кафе курить было запрещено, а выходить на жару из прохладного помещения, остужаемого кондиционером, Святослав не хотел.

Пальцы сами потянулись к фотографии матери. От нее исходил холод. Не всегда ему это удавалось, но зачастую, если того очень захотеть, Святослав мог что-то узнать о человеке, лишь глядя на его фото. Если же на фотографии был изображен тот, кого уже нет в живых, он всегда безошибочно чувствовал холод. От этой фотографии для него холод шел всегда.

Следователь, имея кучу дел, решил особо не вдаваться в подробности визита Малютина, тем более тот не просил данные забрать, а лишь взглянуть на них. Поэтому он без проблем вручил Святославу в руки папку с делом на целых десять минут. Их вполне должно было хватить.

Святослав бегло изучил дело, взял в руки приложенные фотографии. Первое фото принадлежало задержанному. Изображение излучало тепло и… вонь. Святослав почувствовал на языке горький привкус водки и с брезгливостью отложил фотографию. На следующих двух были запечатлены следы побоев на жене задержанного, Юле. «Ну и замухрышка», – подумал Святослав. Фотографии молчали. Тогда он записал адрес Юлии, а также адрес парка, где произошел инцидент, поблагодарил занятого следователя и вышел из отделения. Он знал, куда ему следует направиться теперь.

Четыре нешироких пенька напоминали о событиях недельной давности в городском парке. Святослав присел на одну из скамеек, закурил сигарету, откинулся на деревянную, крашеную в синий цвет, спинку и закрыл глаза.

Вспышка, кругом листья. Кричит ребенок. Нет, не кричит, а неистово орет вместе со своей мамашей.

Пепел упал на галстук. Хорошо, что жара стояла такая, что он потух окончательно прежде, чем долетел до рубашки. Так бы пришлось выбросить галстук. А его, кажется, тоже дарила жена… или женская половина коллектива. Не столь важно.

Он что-то чувствовал. Тот, кто носит в себе ту огромную силу, был здесь. И пеньки тому подтверждение.

– Мне нужна Юлия…

– А кто вы? – спросила девушка, глядя на Святослава в щель от приоткрытой входной двери.

– Вот мое удостоверение, я – заместитель прокурора.

Святослав надеялся на то, что девушка глуповата и не задастся вопросом, почему человек его должности ходит по квартирам, чтобы опросить свидетелей или пострадавших в деле, которое до прокуратуры вряд ли дойдет, и, конечно, он не собирался держать удостоверение перед ее носом настолько долго, чтобы она успела прочитать, к какому городу он относится.

– Я – Юлия, – сказала девушка, открывая дверь шире.

Святослав округлил глаза – на фотографиях, что показывал ему следователь, он видел совершенно другое лицо. Хотя на левой скуле еще виднелся пожелтевший синяк.

– Я подстриглась, – улыбнувшись, сказала девушка, когда поняла, почему зам прокурора так удивился. – И перекрасила волосы, – с гордостью добавила она.

– Да, Вы изменились, – сказал Святослав. – Могу я войти?

– Да, только я буду уходить через пять минут, мне надо забрать дочку у своей бабушки.

– Наш разговор не займет много времени.

Девушка закрыла за гостем дверь и, еле заметно прихрамывая, провела гостя на кухню.

– Это тоже ваш муж?.. – спросил Святослав Юлю, намекая на ее хромоту.

– Что? В смысле? А, это! – рассмеялась она. – Я на этой неделе дважды посетила спортзал, и это – первые два раза в моей жизни. Простите, но мне не только больно передвигаться, мне больно даже руку поднять вверх, – она снова рассмеялась. – Но, мой тренер говорит, что скоро это пройдет…

Юля немного покраснела, чем выдала ту простушку, которую Святослав видел на фотографии пару часов назад.

«Что-то здесь не то», – подумал он.

Девушка рассказала ему о событиях в парке, о молнии, о том, как муж бил ее. Но она заверяла Святослава, что с прошлым покончено. После того случая она полностью поменяла взгляды на жизнь, стала другим человеком.

– Это все та молния! Я говорю Вам, она что-то изменила во мне!

Святослав выслушал рассказ сияющей Юлии, поблагодарил ее за гостеприимство, протянул на прощание руку и крепко пожал ее.

«Девушка в белой кофте с двумя черными косами и красном ободке»

Он запомнил образ, что передался ему через рукопожатие, довольно улыбнулся и вышел. «Теперь можно подыскать гостиницу и отдохнуть» – решил Святослав, – но сперва кофе «с собой» и сигарета».

***

Аня смотрела на стенку, пытаясь сконцентрироваться и что-то в ней разглядеть. Или кого-то. Ведь не просто так Трикси уже который день уделяет ей столько внимания. Но – ничего.

«Где пропала?» – пришло сообщение.

«Да как-то накопилось… Как дела?» – ответила Аня.

«Это из-за Игоря? – написала подруга. – Вы встречаетесь?..»

А потом куча смайлов. Аня ответила не сразу.

«Ну, не то, чтобы…» – написала она.

«Все понятно» – и куча смешных смайлов. «Тебе пора все вспомнить».

– Что вспомнить? – пробормотала Аня текст, который она набирала подруге.

«Чего?» – пришел ответ.

«Ты написала, что мне пора все вспомнить», – ответила Аня. Отправила сообщение, пробежала глазами по тексту, но не увидела уже слов Кристины, в которых та якобы написала «Тебе пора все вспомнить».

«Я такого не писала», – удивленные смайлы.

«Я, наверное, перепутала переписку», – попыталась выкрутиться Аня.

«С Игорем?» – смущение и смех.

«Ладно, Крис, я немного занята. Извини. До связи…» – поцелуй.

«Вот так и теряют друзей, – грустный смайл. – Ок, до связи. Игорю привет!» – улыбка.

Аня отложила телефон, взглянула на Трикси.

– Я схожу с ума, – сказала она кошке. Та лишь обожаемо посмотрела на нее в ответ. Оповещение о сообщении.

– Крис? – спросила Аня сама у себя.

«Привет, ты как? Прогуляемся?»

Сообщение было от Игоря.

«Ок. Заходи за мной через пятнадцать минут».

– Гляди, это та же девушка, что и в прошлый раз? – шепотом спросил Игорь.

– Похоже на то, – согласилась Аня, – она снова читает.

– Заглянешь? – ухмыльнулся парень.

– Не буду ее отвлекать… Слушай, я схожу попрошу стакан воды.

– Давай я.

– Я сама, спасибо.

Аня уже отходила от барной стойки, но девушка-бариста окликнула ее, чтобы отдать сдачу. Когда Аня протянула руку, чтобы забрать деньги, девушка ухватила ее за ладонь так быстро, что Аня даже пикнуть не успела.

– Пора вспомнить, – сказала бариста, одернула руку и отвернулась, чтобы взять салфетку для натирания чистых чашек.

Аня отпрянула, непонимающе посмотрела на уже занятую делом девушку за барной стойкой и молча вернулась за столик.

– Что? – спросил Игорь, видя удивленные глаза Ани.

– Не знаю сама, – сказала она. – Та девушка, – она указала на баристу, – она странно повела себя.

– Что она сделала?

– Она сказала, что мне что-то пора вспомнить… То же самое сегодня мне написала Кристина, а потом то сообщение исчезло.

– Так в чем дело? «Залезь» ей в голову, узнай, зачем она тебе это сказала.

– А и правда… – согласилась Аня и уставилась на девушку, которая натирала уже третью чашку.

«Блин, как же голова раскалывается… и где вы только все беретесь. Я уже три недели без выходных, ноги не держат, а они все идут и идут. Кошмар, я забыла вынести мусор! Теперь вся кухня рыбой провоняет. Хоть бы кот не полез в ведро… еще и эта баба противная. Да заплачу я, заплачу, знает же, что заплачу, а мозги все равно мне выносит. Цену набивает. Ох и жара. Хорошо, хоть здесь прохладно. Бедный кот дома, жалко, что он не лысый. А, моя голова! Надо выпить таблетку. Все читает… а работать кто будет? Я бы тоже читала целыми днями, если бы кто работал вместо меня. О, снова идут… опять малолетки. Как же вы все меня…»

– Добрый день, что будете заказывать? – улыбаясь, спросила бариста двух девушек, что были не многим старше Ани, которые только что зашли в небольшое, уютное кафе.

– Она, видимо, сделала это бесконтрольно, – сказала Аня Игорю, сделав вывод,– по крайней мере она ни на долю секунды не задумалась сейчас об этом.

– А о чем она думала?

Аня мгновение помолчала.

– О жизни, – сказала она, – о своей жизни…

– Куда пойдем? Может в парк? – Игорь явно без злости ехидничал.

– Нет, благодарю, – улыбнулась Аня. – Давай просто пройдемся…

Аня была одета в легкий летний сарафан, юбка которого едва колыхалась от легкого ветерка, свои длинные черные волосы она, несмотря на жару, не стала собирать в хвост и распустила. Она уже не стеснялась, когда Игорь брал ее за руку. Ей особо нравились его многочисленные кожаные браслеты на кисти и предплечье, которые беспорядочно переплетались между собой.

– Что это за знак? Я встречала похожий в интернете, когда искала информацию о своем медальоне, – сказала Аня, указывая на одну из подвесок на браслетах Игоря.

– Это коловрат, – ответил он, – и, кстати, его лучи направлены против часовой стрелки.

– А что это означает?

– Ну ты даешь, – улыбнулся парень, – кто из нас без пяти минут экстрасенс? Ну, этот знак якобы должен нести в себе магические способности… Вплоть до общения с потусторонним миром.

– Серьезно? – спросила Аня.

– Ну, думаю, что нет… – сказал Игорь. – Твой медальон, видимо, куда более круче!

Ане казалось, что все люди, которые попадались им на улице, смотрели на нее одну.

«Пора вспомнить» – звучало у нее в голове.

– Игорь, – сказала она, – можешь до завтра одолжить мне этот коловрат?

– Думаешь, он может тебе понадобиться?

– Кто знает… Раз я уже смирилась с тем, что на меня свалилось, надо до конца разобраться и узнать, откуда мне такое счастье привалило…

– Маме ничего не скажешь?

– Пока нет…

Глава 7

Вспомнить все

– Солнцеворот… Мудро, дочка, мудро…

Голос Аня слышала отчетливо, а видела очень плохо: перед глазами все плыло, мутные текстуры никак не хотели становиться более четкими. Голос… да, это был тот самый голос. Она уже слышала эту женщину.

– Где я? – спросила Аня.

– Ты дома, – ответила та очень ласково.

– Кто вы?

– Ты должна сама вспомнить, кто я, ибо, ежели я скажу тебе, то сочтешь, что бес во мне, и не поверишь…

– Вы так странно говорите…

– А ты так странно думаешь…

Резкость начала наводиться. Аня сидела на деревянном полу, застеленным то ли половиком, то ли полотенцем…

– Тебе так посчастливилось там иметь кошку, – сказала красивая темноволосая женщина, – жаль, что не разумеешь ее, а она может душу твою видеть. И видит ее…

– А кого еще моя кошка видит?

– Меня, – улыбнулась женщина и присела рядом с девушкой, протянув ей руки, – вставай, Нюся, пора все вспомнить.

– Что вспомнить? И меня зовут Анна…

– Знаю я, то ж я такое имечко тебе и дала, когда ты родилась. Анна. Ганнуся. Но поди куда ласковее-то Нюсей звать…

– Моя мама меня так назвала, – с недоверием сказала Аня.

– Та женщина… добрая и славная. Низкий ей поклон, что тебя схоронила, сберегла, вырастила… Медальон, что на шее твоей висит коло самого коловрата, солнцеворота, имя твое помнит хорошо и хранил его всегда. И как только та, кого ты мамкой кличешь, надела его на себя, так в тот же миг душа твоя в ней и поселилась. Во плоти, как я и загадывала. И нет, Аннушка, не она тебе имя дала, она лишь почуяла, что тебя Анной звать. Выбора у нее особо-то и не было.

– Бред, – сказала Аня.

Бажена улыбнулась. По телу Ани пробежали мурашки. Женщина, сидевшая перед ней за столом, на котором лежали сохнущие веночки из цветов, выглядела одновременно безумно страшной и красивой. Большие темные глаза, длинная, толстая черная коса, что лежала на груди, губы алые, пухлые, щеки румяные, пальцы на руках изящно длинные. Аня глядела на нее и осознавала, как она сама похожа на эту женщину.

– Кто вы? – наконец спросила она.

– Звать меня Бажена, Нюсь. Когда я заклятие на твой медальон-то накладывала, я верила, что, когда придет час, он откроется тебе и ты все вспомнишь. Но я ж не могла знать всего. Хорошо уже то, что сквозь века душа твоя в нем сохранилась, хорошо, что колдовство мое сработало, и плоть твоя возродилась. Тощая ты ныне, – она усмехнулась, – зато руки крепкие. Видала я, как ты плавать-то обучилась… Покуда в лесу жила, в речку никогда выше колена не входила-то. А теперича… погляди на нее, люд честной! – Бажена с гордостью произнесла эти слова и встала из-за стола, отвернулась от Ани, чтобы незаметно смахнуть слезу.

– Где мы? – спросила Аня.

– Дома… – еле слышно прошептала Бажена. – Дома, дочка, – сказала она громче, повернувшись к Ане лицом. – Только от дома нашего уж много веков, как не осталось-то ничего. Люди его спалили. Трава на том месте поросла. Я наблюдала… все это время наблюдала, а поделать ничего не могла. Ты пойми меня, дочка, – Бажена снова села напротив Ани, протянула было руку, чтобы коснуться руки девушки, но Аня быстро одернула ее и спрятала под стол, – пойми… ежели б я тогда тебя в медальон сей не заключила, убили бы и тебя. Как убили меня…

– За что?

– А за то, Нюсенька, что не такие мы с тобой, как они. Не такие… Ведьмы мы, ежели простым русским словом молвить. Ведьмы, и все тут, – она вздохнула.

– …Бажена, – неуверенно сказала Аня, обидев, видимо, женщину напротив себя тем, что назвала ее по имени, – все как-то… размыто. Частями. Я не совсем понимаю, о чем речь. Давайте по порядку… Это сон?

– Тело твое спит, а душа ныне пребывает в другом месте. Но нет, дочка, это не сновидение. В это место ты не можешь прийти в телесном облике, ведь место сие не телесное. Однако есть оно. И ты здесь.

– Вы говорите, что вы – моя…

Бажена улыбнулась. Аня готова была поспорить, что это была самая красивая улыбка, какую она видела. Но как же… а мама? Та, которая Наташа Кочеткова?

– Твоя мама, – договорила за девушку Бажена. – Да, Нюся, я и правда твоя мама. И я верю, что запамятовала ты это лишь на время. Я понимаю, что понять это непросто. Коли ты поверишь в чудеса, в силу нашу колдовскую, то примешь слова мои, а ежели не поверишь… то, так тому и быть. Но предостеречь я тебя должна.

– От чего?

– Ты просила «по порядку»… Я поведаю тебе с самого начала. Время у нас есть, там, у тебя, еще ночь… Ты готова слушать?

Аня утвердительно кивнула.

***

– Знатный пир, тятя, – улыбнулась невеста. Она поцеловала отца в щеку и пустилась в пляс. Вся деревня гуляла на свадьбе.

Еще в одиннадцатом веке дружиннику Ярополку был дарован в удел шматок земли, который через несколько лет стал селом. Ярополк страх, как полюбил одну девицу чернявую. Люди его говорили меж собой, что никак причаровала баба та его, однако наедине с собой завидовали славному воеводе, ибо жинка та была неземной красоты.

Годы шли, село ширилось, вотчиной передавалось от боярина к боярину, все аккурат потомки Ярополка, вдовца горемычного, схоронившего свою красавицу-жену тут же после рождения их дочери («стало быть, не такая уж она и чаровница, раз померла так скоро» – судачил народ).

Однако, поговаривали, что, все в роду Ярополковом одно ведуны и ведуньи пошли с того часа. Сами ж бояре на то внимания не обращали, в селе порядок придерживали, люд простой не обижали, да свое богатство потихоньку ширили.

Привез ладанку Олег дочери своей, на свадьбу, на пир знатный, подарить удумал, дочку единственную порадовать. Да не долго дочка радовалась. Месяца после свадьбы не прошло, как обозлившийся, всегда чем-то недовольный народ на боярский дом пошел. Боярина самого, Олега-то, вилами закололи, зятя его, зарубили, а дочку, Богдану, Богом ему данную, отыскать не смогли.

Бежала Богдана долго, все косы свои лесу оставила, как подношение: на ветках да на иголках сосновых, платье ночное колючками разорвала, ноги исколола все. Бежала, пока без сил не упала. Пролежала она без чувств долго, боялась, что и встать не сможет. Но матушка земля силы-то предала, дарами лесными накормила, да от зверья уберегла.

Долго Богдана избушку себе строила. Худую, неказистую. Да строить ей становилось все тяжелее и тяжелее, пока и вовсе не могла она уж ничего поделать: вот-вот родить должна была. Будучи на сносях, добралась Богдана до села ближайшего, в противной стороне от того, из которого сбежала, перстень родовой, что от самого Ярополка и дочери его шел, продала, прикупила себе козочек да курочек и принялась, живя с ними под одной крышей, зимовать до родов дожидаться. Ладанку на груди хранила, как память о папеньке, не продала ее.

В холодной избе рядом со зверьем домашним родилась девочка чернявая, Баженой названная. Богдана померла, когда дочке было всего десять годков. Охотники из села ее родного, что около леса стояло, за зверя ее в листве-то приняли и выпустили в нее стрелу. Так, на руках у Бажены мать и померла…

Далее много чего было всякого, нет надобности все рассказывать. Все одно, память о тех событиях стерта веками в прах и ветрами по всему миру рассеяна. Что было, тому уж не бывать, а следует думать о том, что будет, ибо кто памятью о былом живет, тот и не живет вовсе.

Обозлен был люд. Сколько веков, тысячелетий человек живет, а вечно виновных в своих бедах ищет. Никто не хочет остановиться посреди своего пути, по сторонам оглянуться и, видя кругом разруху, признать, что сам-то во благо ничего и не сделал-то, зато, ежели цветы вокруг, дома строятся и богатство ширится, то человек, оглядываясь, думает: «Ай да я! Ай да молодец!»

Но не о том речь. Природа на людей гневалась, аль испытывала их, но пошли беды. А виновницей тех бед назвали ведьму болотную, ведунью черную, что с дочкой в глуши живет да лишь порчу наводит… Так обо мне говорили. Когда уж знала, что придут они по мою душу и дитя моего не пощадят, то удумала я опасную затею – заключить душу твою в медальон сей, в ладанку, дедом моим матушке моей подаренную. Не говорила ничего я, боялась, что не согласишься, сама все готовила и молилась, чтобы удалось мне, чтобы губы не дрогнули, когда заклятие над тобой читать буду, чтобы не померла прежде, чем тебя спасти успею. Люди недобрые уж у порога были, в хату двери выламывали, а после и вовсе избу подпалили. Эту самую избушку, в которой мы с тобой теперь сидим. Это – память, как говорят в твое время – фантомная память, которая хранит образ сей в твоей душе.

Убили меня. А ты исчезла. Медальон запечатал твою душу и ждал часа, чтобы высвободить ее. Для того надобна была подходящая женщина. Абы кому медальон бы тебя не отдал, он искал добрую душу, которая будет тебя любить. Как я… Но лишь тогда, когда ты сама его на себя надела, он высвободил твою силу. Я знаю, ты еще не овладела ею всецело, ты боишься ее. Не бойся, дочка. Это – часть тебя. А ладанка серебряная лишь усилила твои умения, настаивая их все эти годы. Доверься им.

– Если все это правда, – сказала Аня, – сколько мне лет?..

– Пятнадцать годков тебе исполнилось ныне, пятнадцать годков тебе было, когда… я тебя схоронила в серебре. Все века не в счет, ибо ты не жила, а душа твоя спала и ждала пробуждения. Как знать, может свыше кара меня ждет за то, что я душой твоей распоряжалась, как своей собственной, да иначе я не могла. Ты должна жизнь прожить, не должна молодой сгинуть ни тогда, ни сейчас.

– Сейчас? – переспросила Аня.

– Темный вышел на охоту по твою душу, – сказала Бажена. Глаза ее сделались еще темнее, чем были, голос злым стал, пальцы, казалось, расти принялись и делаться длиннее прежнего. – Я сразу прознала, когда сила к тебе вернулась, тот темный, видать, тоже.

– Кто он – темный?

– Ведунья – ведьма добрая, зла никому за просто так, забавы ради, не причиняющая. Лишь когда на защиту себя или своих родных встать – то дело оправданное. Люду простому все одно – темная ты, светлая… Ведьма – и все тут. Однако ж есть и темные колдуны или колдуньи. В нашем роду лишь один родитель, будь то батька аль матерь – ведун. У колдунов же оба родители колдовской магией обладают, и пускай они светлые ведуны, дети их завсегда злыми становятся. Часто случалось, что дети своих родителей убивали, дабы не позорили те их своим слабым колдовством, ибо на темной стороне сила всегда сильнее. И такой темный колдун ищет тебя, Нюся.

– Зачем я ему?

– А покуда ж нам знать душу его черную? – сказала Бажена. Глаза стали прежними, пальцы тоже, хотя Аня не была уверена – менялись ли они.

Все вокруг и без того было очень странным.

– Я уж никак защитить тебя не смогу… – продолжила Бажена. – Все, что я могу – это с кошкой твоей чудной, – она улыбнулась, – беседы вести да во сне с тобой видеться. А с солнцеворотом ты молодец… пытливая девочка.

– Ты про коловрат Игоря? – спросила Аня, коснувшись подвески, которую взяла у парня. Она висела рядом с медальоном на шее. Только теперь Аня заметила, что она здесь выглядит так же обычно, как и дома: ни тебе две косы, ни ободка красного, лишь небрежно собранный хвост на затылке и пижама: майка да шорты.

– Коловрат… Знаю, у близкого тебе человека ты взяла его. Но, дочка, стерегись темного. Он уж совсем близко.

– Как я узнаю его?

– Почувствуешь, – ответила Бажена. – Да только сперва силу свою прими целиком, не противься. Я не знаю, как темного одолеть, ибо время нынче не то. Порчу он от себя отобьет, это как пить дать. Всадить ему кол иль самого на кол посадить – в ваш час так не сделаешь… Чем смогу, помогу, подскажу, но боюсь, что самой тебе придется противостоять ему. Уж прости меня, дочка, ведьму старую, что из одного огня в другое пламя тебя перекинула…

Ничего Аня не ответила. Верить она черноглазой женщине не хотела, но понимала, что придется, ведь и без того слишком много необычного с ней произошло в последнее время.

– Знаю, – ласково сказала Бажена, – знаю, Аннушка… Тяжко все это. Но ты у меня девочка сильная, крепкая.

– Как мне проснуться? – спросила Аня.

– Стоит захотеть, – улыбнулась женщина. – Чего бы ты не захотела – ты можешь все.

Трикси сидела у самой подушки.

– Привет, – погладила ее Аня. – Все так необычно, правда?

Кошка замурчала в ответ.

– Лысина ты усатая, – Аня потрепала ее за ушами, – чего ж ты раньше такой ласковой не была-то?

– Ты проснулась? – Наташа, услышав Анин голос, приоткрыла дверь в ее комнату, – я как раз делаю кофе. Приходи завтракать.

– Иду, мам, – как-то печально улыбнулась Аня, – иду…

– Мам, – сказала девушка, запивая блинчик кофе и ставя чашку подальше от края стола, – а на кого я похожа в нашей семье?

– Это тебе бабушкина болезнь передалась воздушно-капельным путем? – ухмыльнулась Наташа. – Пятнадцать лет она вдалбливает твоему папе, что, раз ты на него не похожа, то ты не от него…

– Я не к тому. Но ведь я и на тебя не похожа…

– Кто знает, как срабатывает генетика. Ты же знаешь, что у твоего отца, кажется, прадед или даже прапрадед был цыганом… Может черные волосы в тебе от него. В конце концов, даже у темнокожих рождаются светлые дети, а у тебя всего на всего темные волосы. И что? Мы-то с папой знаем, что ты наша. Все видели меня с пузом, – Наташа мечтательно улыбнулась, – папа твой присутствовал при твоем рождении… Он перерезал пуповину, на его глазах тебе на ручку надели браслет, на моем запястье был дубликат. Мы долго высматривали в тебе наши черты и пришли к выводу, что ты похожа на себя. С бабушкой твоей я однажды сильно поругалась по этому поводу. Я в себе уверена, поэтому сказала, что, если уж так сильно ей хочется, пускай идет и делает анализ ДНК.

– А она? – испуганно спросила Аня.

– Она бы пошла. Побежала бы! – сказала Наташа. – Но твоей отец сказал ей, что, если она это сделает, какой бы ответ там ни был, ни его, ни тебя она больше никогда не увидит в своей жизни. С тех пор она немного успокоилась.

– Не надо ДНК, – сказала Аня. Наташа многозначительно на нее посмотрела. – Ну, правда, это только рассорит семью… Вы – мои родители. И вообще, зачем я завела этот разговор? Прости, мам…

– Да ладно, ничего. Все дети, наверное, иногда думают, что родители их усыновили, или их в роддоме перепутали. Редко, конечно, в пятнадцать лет такое на ум придет, – она улыбнулась. – Ты глянь на кошку, что с ней опять не так?

Трикси смотрела в пространство возле холодильника, водила головой, словно то, на что она так пристально смотрит, двигается. Аня сосредоточилась на завтраке.

– Спасибо за коловрат, – сказала Аня Игорю.

– А я не думаю, что это он тебя туда перенес, – ответил тот, – ты и сама неплохо бы справилась.

– Она сказала, что я еще не приняла силу, сказала, что то, что я могу сейчас – это еще не все.

– Круто! – сказал Игорь. – А ты предметы двигать сможешь? – он улыбнулся.

– Не знаю, но порчу навести точно смогу, – она рассмеялась. – Девчонки обижаются, что я с ними совсем не общаюсь.

– Так в чем дело?

– Не хочу. Правда, не хочу. Боюсь «услышать» то, после чего не смогу с ними дружить.

– Ну так не слушай, блокируй, меня же ты не слушаешь? Или?..

–Не всегда, – улыбнулась девушка, – иногда это происходит практически непроизвольно.

– Понял, буду осторожен, – он подмигнул Ане.

– Бажена сказала, что меня кто-то ищет. Кто-то, кого она называет темным.

– И что ему от тебя нужно?

– Я не совсем поняла… Но, кажется, он хочет меня убить…

Игорь промолчал.

– Сомневаюсь, что мне еще кто-то, кроме тебя, поверил бы, – сказала Аня, – поэтому я никому больше и не рассказываю.

– Ну, мне пришлось поверить, – улыбнулся тот, – я же все сам видел. И как нам теперь найти того темного?

– По-моему, он сам меня найдет.

– Э, нет, – ответил парень, – я не соглашусь. Если я правильно понял, искать он тебя будет с помощью таких же способностей, какие есть и у тебя, так? Тогда почему бы не попытаться отыскать его раньше? Ведь он этого не ждет.

– Да я, наверное, не смогу… А если даже и получится, то что мне с ним сделать? – спокойно ответила Аня. – Отругать или подать на него в суд? Пожаловаться маме с папой на то, что меня разыскивает маньяк, которого я никогда не видела? А рассказала мне об этом во сне моя «бывшая мама»?

– Будем действовать по ситуации, – тихо сказал Игорь, пытаясь успокоить девушку. – Главное, не подключать родителей, а то еще и в психушку упекут. Был опыт, знаю… Рассказал как-то маме лишнего в двенадцать лет, полгода к психологу водила… Но мы не об этом. Родители не поймут, не поверят, это уж точно. Будем выкручиваться сами.

– Будем?

– Я уже слишком много знаю, – довольно улыбнулся Игорь, – или ты берешь меня в дело, или тебе придется меня убить!

***

В 1987 году дороги не были столь переполненными автомобилями, как в наше время. Но даже тогда случались дорожно-транспортные происшествия. Хватало единичных нарушителей ограничения скорости.

Мужчина, гостив у своего брата, поужинал слишком плотно. Невестка хотела, как лучше, однако с жирностью перестаралась. Было все очень вкусно, но брат ее мужа, Михаил Сергеевич, сорока лет отроду, работающий главным инженером на заводе, не рассчитал свои силы. Вот уже три года, как он был разведен, потому вкусная, жареная стряпня, приготовленная женскими руками, зашла ему в слишком большом количестве… Сперва с удовольствием. Словно желая запастись вкусом на неделю вперед, Михаил съел слишком много жареного мяса, котлет, обильно заедая все аппетитной жареной картошкой с чесноком. Пить – не пил, потому что был за рулем. Голова у Михаила на плечах имелась.

Уже на выходе из дома брата он ощущал тяжесть в желудке и в без того потрепанной поджелудочной железе. На полпути к своему дому тяжесть перешла во все нарастающую тошноту. Остановиться, чтобы поблевать по пути? Но ведь это же город. Пускай время было вечернее, но люди еще гуляли по улицам. Увидят, осудят, не разобравшись, обвинят в пьянстве за рулем, а потом все же придется разбираться. И было бы это слишком долго…

Нет, он решил ускориться и разобраться со своим ужином уже у себя дома. Педаль газа в пол, и «копейка» ускорилась до 80 км/ч, что уже превысило допустимую норму езды в городе на 20 км/ч. Но машин было немного, пешеходов, готовящихся перейти дорогу по пешеходному переходу, не наблюдалось, инспекторов тоже.

Впереди ехал «Москвич»: тихоходно, не спеша. Не более 40 км/ч. Михаил, к горлу которого уже, кажется, подступали котлеты, решился на обгон и совершил маневр почти удачно, но не заметил, что «Москвич» планировал поворачивать влево. Ненамеренно «копейка» подрезала «Москвича», Михаил громко извинился перед завертевшейся за ним машиной, словно другой водитель смог бы его услышать, и продолжил давить на педаль, с трудом сдерживая рвотные позывы.

В зеркало заднего вида он лишь успел заметить, что «Москвич» остановился поперек дороги, немного задев тротуар. «Цел, и хорошо», – подумал Михаил и поехал дальше. В зеркало он не мог увидеть, что завертевшийся по его вине чужой автомобиль абсолютно непреднамеренно задней частью, которая выехала на тротуар, сбил молодого мужчину, и тот теперь лежит под задним правым колесом. Михаил также не догадывался и о том, что тот парень вот-вот должен был жениться, и у него скоро должен родиться ребенок. Мальчик, так на него похожий. Но откуда было это знать разведенному холостяку, который в тот вечер переусердствовал со вкусным ужином в гостях у своего брата?

К слову, он все же узнал об этом. Когда Михаилу Сергеевичу, по прежнему холостяку, правда, ездившему уже не на «копейке», а на иномарке, было под семьдесят лет, он вдруг решил покончить жизнь самоубийством, прыгнув с балкона своей квартиры на седьмом этаже, в которую он так спешил (и успел!) тогда, в далеком 1987 году, чтобы избавиться от тяжелого балласта в желудке.

Несомненно, это не входило в правила Святослава. Но сон о том, как, почему, а главное – из-за кого погиб его отец еще до его рождения, не давали ему покоя с семнадцати лет. Он ошибся – наказание виновного не избавило его от тех сновидений.

В первую ночь, проведенную в гостинице, ему снова приснился «обожравшийся боров», Михаил Сергеевич и его «копейка».

Она была совсем близко. Он чувствовал, казалось, пульсацию в ее венах. И да, это была она. Он не сомневался. Оставалось загадкой то, почему эта огромная сила проявила себя только теперь? Почему он не чувствовал ее раньше? Вне сомнений, та, кто ею обладала, заполучила ее совсем недавно. Но как? Не получила же она ее в наследство, торжественно подписывая договор? На голову с неба такой дар тоже не падает. Может быть, мощное заклинание, которое скрывает силу, как щит? Вряд ли.

Но это уже были второстепенные вопросы. Главное – она была рядом. Он ее чувствовал. Он уже шел по ее следу. И, кажется, даже видел ее…

«Почему нельзя безнаказанно непонравившейся тебе личности просто дать по голове чем-нибудь тяжелым посреди дня? Когда тебе не нравится вещь – ты ее рвешь, ломаешь, выбрасываешь. Противную тебе еду ты смываешь в унитаз. Почему так нельзя поступить с человеком? В какой момент нашей истории человечество вдруг решило, что это неправильно и ввело наказание за причинение увечий или смерти?.. Как бы было удобно…»

Святославу стало не по себе от этих мыслей, на долю секунду он сам себе стал противен за них.

«Идиот. Это же практически для тебя было устроено. Для судей мира сего. Когда каждый начнет бить другого по голове, не будет места удовольствию. Планирование, расчет каждой мелочи и детали, подготовка, предвкушение… Вся эта романтика исчезла бы, не введи человек закон. Для меня ведь это сродни спорту, сродни коллекционированию. Получал бы я такое удовольствие, если бы просто бил по голове лопатой или переезжал машиной? Глаза. Мне надо видеть глаза. Как они пустеют. А в этом конкретном случае мне надо нечто большее… Даже жаль, что такой самородок пропадет. Как редкое животное. Но иначе быть не может.»

Он сидел на втором этаже в ресторанном дворике торгового центра, допивая третью чашку кофе, две первые – эспрессо, третья – капучино. Пачка сигарет дожидалась своего часа в кармане рубашки, верхние пуговицы которой были расстегнуты.

Она сидела немного дальше, там подавали японскую кухню. Игорь пригласил ее, они заказали роллы, несмотря на то, что мама настоятельно просила в летнюю пору не есть морепродукты, приготовленные вне дома. Но Аня не смогла отказать парню, к тому же роллы были вкусными.

– Я что-то чувствую, – сказала она.

– Что-то в роллах? – улыбнулся Игорь.

– Нет, в голове… Я чувствую рядом кого-то.

Игорь изменился в лице.

– Это он?

– Не знаю. Но то, что я слышу, отличается от того, что исходит от остальных людей. Это что-то… темное? Можно услышать темноту?

– Это ты мне скажи, – ответил Игорь.

Аня стала осторожно оборачиваться, чтобы понять, откуда исходит эта странная энергия. Она не понимала.

– Вокруг слишком много людей, мне трудно сосредоточиться, – сказала она.

– О чем он думает?

– Я не знаю. Я лишь чувствую его… силу. Пойдем отсюда?

– Уверена? Здесь, я думаю, тебе ничего не грозит. Слишком много свидетелей.

– Если он умеет больше меня, ему свидетели не помешают, – сказала Аня.

– Я буду незаметно присматриваться ко всем… Ты можешь предположить, кого мы ищем? – спросил Игорь.

– Это мужчина, возможно один. Я не знаю ни как он выглядит, ни сколько ему лет… Я не умею концентрироваться на одном человеке, когда вокруг столько людей. Но он здесь.

– Тогда доедай роллы и идем. Не будем подавать виду, что знаем о нем, но в тоже время надо незаметно наблюдать за окружающими. Когда ступим на эскалатор, становись первая, повернись ко мне лицом и смотри мне за спину, а я буду осматривать тех, кто будет перед нами на первом этаже.

Аня согласилась. Никто не показался им подозрительным, потому что Святослав намеренно выбрал место, где он был почти полностью скрыт за густой растительностью, что росла в огромных напольных горшках, за которыми, видимо, очень бережно ухаживал флорист.

Игорь взял грязный поднос и, пока нес его, присматривался к посетителям ресторанного дворика. Аня направилась к эскалатору, ведущему на первый этаж. Святослав поставил чашку с недопитым кофе на блюдце, впился взглядом в девушку. Игорь уже догонял ее, когда Аня ступила ногой на бегущие вниз ступени.

Если бы перед ней были люди, все бы обошлось. Но людей не было. Игорь готов был поклясться, что не видел, чтобы она споткнулась, казалось, что ее кто-то очень сильно толкнул вперед, да только никого рядом не было, а сам он лишь подходил к эскалатору. Аня успела развернуться лицом ко второму этажу, как они условились, поэтому упала на спину. Она перелетела через несколько ступенек, упала на середину эскалатора и кубарем покатилась вниз. Немолодая женщина, ехавшая рядом с первого этажа на второй, увидев, как падает девушка, вскрикнула и сложила руки на груди. Люди, стоявшие внизу, замерли, округлив глаза. Игорь бросился вперед. Святослав допил оставшийся глоток кофе, положил под блюдце пятьдесят рублей и пошел в сторону обычной лестницы.

***

Голубика? Да, это голубика! Вот она, прям на кусте растет. До этого я ее встречала только в магазине в пластиковом лотке…

Или нет? Нет. Не только. Я ведь ее не впервые здесь собираю.

Что? Что значит не впервые? У нас даже дачи нет. С чего бы вдруг мне собирать в лесу ягоды?

Но ведь я уже точно обрывала этот куст. С куста, кстати, вкуснее. Главное жука какого не съесть вместе с ягодой.

В прошлом году на моем торте в день рожденья лежала карамелизированная голубика. Никаких кустов. Лоток в магазине. Снизу еще частенько кладут подпорченные ягодки…

Нет. Успокойся и вспомни. Ты знаешь этот куст. Вернее, я знаю этот куст. А там дальше… это крыжовник! Как я люблю крыжовник!

Быть того не может. Ела его всего пару раз в жизни. Не понравилось. Что за бред. Опять что-то снится.

Дуреха. Не снится. Вспомни. А вот грибы… нет, их нельзя трогать. В другом месте можно, а тут нет. Волк пробежал. Правильно, хороший волчок, не надо ко мне подходить близко. Я уж маме в том году на шапку одного притащила… тоже, хотел, видать, меня съесть, да не тут-то было. Верно, матушкина шапка? Я не со зла, прости, да только своя шкура мне дороже. Сам напросился. Или он меня, или я его… И шкурка целая. Скулил только, бедный… правда, жаль было его. Помнишь? Ну, вспоминай, дуреха. Не хотел он уходить по доброй воле, а ты, ну, я, в глаза ему так пристально посмотрела… заскулил и помер. О, а вон и смородина. Себе – ягоды, маме – листья. Она заваривает их. Кажись, всего-то для чая. Но, как знать – может отвар тот и чудодейственным станет, коли пошептать над ним. Матушка еще не всему обучила. Ну? Вспомнила?

Смородина… волк… шапку помню, смородину не помню. Шапка получилась теплая, да? Стоп. О чем это я.

Верно-верно! Вспоминай, Анька! Некогда нам с тобой валяться. Темный уже вона как близко, нашел теб�

Колдовству, как известно, стоит только начаться,

а там уже его ничем не остановишь.

М.А.Булгаков «Мастер и Маргарита»

Глава 1

Исток

01.07.2019

Гостей было много: бабушки и дедушки с каждой стороны, крестные родители со своими семьями, сестра отца – старая дева, что каждый год угрюмо наблюдала за происходящим празднеством, сидя в кресле в дальнем углу, несколько человек из класса, приглашенных больше из-за привычки, чем из-за большой дружбы, девчонки, с которыми вместе ходили на плавание и ребята, что жили по соседству. Но той радостной, по-детски праздничной атмосферы, несмотря на все мамины старания, уже не было: не так просто организовать веселье в честь пятнадцатилетия.

Аня знала, что мероприятие, происходящее у них дома – скорее дань родственникам, чем увеселение. Она уже планировала, как вечером наденет джинсы и отправится с друзьями в кафе и в кино. Мама боялась, что дочка в этот день потратит большую часть подаренных ей бабушками и дедушками денег, но свои переживания по настоянию мужа держала при себе. Пора давать дочери больше свободы.

Родители Натальи, мамы Ани, любовались красавицей-внучкой, пускай она и нисколько не была похожа на их дочь. Длинные темные локоны, подобранные у лба едва заметным ободком, спадали на плечи, облегающее розовое платье идеально сидело на стройной фигурке Анны, обрамляя талию тоненьким сиреневым пояском, большие карие глаза смотрели из-под густых длинных ресниц, пухлые губы, налитые юным соком, растянулись в еще детской улыбке к румяным щекам: их внучка превратилась в молодую, красивую девушку.

Бабушка, мама Николая, Аниного отца, также шепотом нахваливала мужу внучку, не забыв (конечно же, не впервые) упомянуть о том, что Аня ну ни капли не похожа на их обожаемого сына, как, кстати, и на невестку, куда менее обожаемую: отец у Ани был русым высоким мужчиной, а у Наташи были рыжие волосы, хотя она и перекрашивала их в последнее время в каштановый цвет. Естественно, все сводилось к подозрениям о неверности невестки, о которых Николай никогда и слышать не хотел.

– Позволь напомнить тебе, мама, – подойдя тихо сзади, язвительно сказала Ольга, Анина тетка, – не твоя ли прабабка, пусть земля ей будет пухом, в свое время загуляла с цыганом, отчего на свет Божий появился твой уж больно чернявый дед?

Ольга ехидно улыбнулась, а ее мать плотно сжала губы и не сказала больше ни слова. Обойдя родителей, Ольга подошла к племяннице и крепко обняла ее, в очередной раз поздравляя с днем рождения. Несмотря на всю свою угрюмую наружность, женщина была очень доброй и любила Аню. Она работала директором торговой сети, потому имела возможность баловать девочку. На пятнадцатилетие Ольга подарила ей новый компьютер, мощностям которого, пожалуй, позавидовал бы рядовой программист.

Лысая кошка Трикси, которая никогда не была особо ласковой, а своих хозяев она, наверное, почитала за прислугу, недовольно пробиралась между чужими ногами, заполонившими ее владения. Откуда-то сверху шел неприятный запах, можно даже сказать, вонь. Кошка на мгновение приподняла голову и увидела на волосатых руках не менее волосатое чудовище: трясущееся недоразумение с выпученными перепуганными глазами, которое весило, казалось, меньше самой Трикси. Кошка брезгливо чихнула и растворилась в поддиванной темноте, чтобы пересидеть там столь отвратное ей мероприятие.

На самом же диване двое мальчишек, сыновья крестных, сидели, уткнувшись в телефоны. Хоть между собой они и не были родственниками, но очень походили друг на друга: обоим было немного за десять лет, и обоих не интересовало ничего, кроме войны на невидимом виртуальном фронте. Лучшее времяпровождение в ожидании торта, по их мнению, хотя, наверное, они играли бы в стрелялки всегда и везде, будь на то их воля.

Что в двадцать первом веке подарить девушке на пятнадцатилетие? Цветы, гаджеты, деньги, украшения…

Родители позвали Аню в свою комнату и закрыли за ней дверь. Отец достал длинный бархатный футляр темного фиолетового цвета, из которого аккуратно извлек достаточно толстую золотую цепочку.

– Ого, – сказала Аня, – но у меня уже есть одна…

Она осторожно коснулась тоненькой короткой цепочки, на которой висела золотая «капелька» точно в ямочке под шеей.

– Ну, я думаю, эта будет немножко больше, – улыбнулся папа.

– Это еще не все, – сказала мама и протянула дочери маленький коробок, обшитый той же тканью, что и футляр из-под цепочки. Аня осторожно открыла коробочку и увидела на белом атласе подвеску неоднозначной круглой формы со стертым на ней рисунком.

– Это…

– Медальон, – договорила за девочку мама. – Знаешь, он пролежал в шкафу пятнадцать лет, но совсем недавно я вдруг вспомнила о нем и решила подарить тебе. Незадолго до твоего рождения мы с отцом купили его, будучи уверенными, что это не более, чем дешевая подделка на антиквариат. Но месяц назад я отнесла его реставратору, который буквально умолял меня продать медальон ему. Оказалось, он подлинный, и ему более полутысячи лет! Конечно, рисунок стерся, на нем был большой слой вековой грязи и какой-то ржавчины. Скорее всего от других предметов, рядом с которыми он долгое время хранился, потому что сам медальон выполнен из серебра. Если всмотреться, можно разобрать, что орнамент на нем принадлежит к старославянской языческой культуре. Но ценность медальона еще и в том, что он когда-то открывался. Сейчас, правда, это невозможно. Реставратор не рискнул его открыть, опасаясь сломать.

– Но даже тот факт, что он не открывается, – добавил улыбающийся отец, – не делает медальон дешевле этой цепочки.

– У меня нет слов, – произнесла Аня, не отрывая взгляда от медальона. Она взяла его в руки и, как ей показалось, по рукам до самых ног прошло тепло. «От волнения», – подумала она.

Отец помог дочери надеть цепочку. «Тяжелая!» – про себя вновь подумала Аня, поблагодарила и поцеловала родителей и вместе с ними вышла к гостям.

Огромный двухъярусный розовый торт, усыпанный съедобными золотыми и серебряными бусинами, тут же приковал к себе взгляды мальчишек, сидевших на диване, заставив забыть их о виртуальном поле боя. Шторы были задернуты, свет выключен в ожидании торжественного момента задувания пятнадцати свечей. Затем Аня взяла большой кухонный нож и принялась разрезать торт, а отец снимал этот процесс на камеру своего телефона. Золотая цепочка, подаренная родителями, как-то слишком сильно тянула вниз. Казалось, она весит намного больше, чем думается на первый взгляд. Когда шторы вновь были убраны, а Аня села за стол, тяжесть на шее не прошла. Интуитивно девушка прикоснулась к медальону, что висел на ее шее, после чего вес цепочки тут же стал казаться ей нормальным. Не было времени придавать этому особое значение, потому что приходилось унимать своих шушукающихся подружек.

Рядом с именинницей сидели девушки, с которыми она с восьми лет ходила на плавание. Дальше – трое одноклассников (еще пять лет назад Аня думала, что ей не повезло родиться летом, так как многие школьные друзья на лето уезжали из города к своим бабушкам и дедушкам, теперь же девушка решила, что ей наоборот очень повезло родиться в июле – круг вынужденных друзей в летнее время стремительно сужался), а также Игорь – сосед Ани, переехавший со своей семьей в квартиру этажом ниже год назад. Он был несказанно рад, что девушка пригласила его, так как вот уже полгода пытался ухлестывать за ней. Но, к слову, у Ани не было выбора, ведь Игорь пару месяцев назад приглашал ее на свое шестнадцатилетие.

Напротив Ани на другом конце стола сидел муж ее крестной, держа в руках дрожащее существо, что своими огромными глазами продолжало испуганно таращиться вокруг. Мужчина пытался донести до рта кусок торта, но вибрация, исходящая от миниатюрного той-терьера, не давала ему этого сделать. Наконец, решившись, он пустил псину в свободное путешествие на пол, отчего та испуганно затрусила по комнате, вывалив из-под левой щеки бесконтрольно болтавшийся обмякший язык. Мужчина принялся довольно уплетать торт, когда далекий (очень далекий) потомок волка, никак ведомый невидимой, враждебной ему силой, подбежал к дивану. Из темных глубин раздалось грозное рычание лысой кошки, испугавшись которого, пес тут же оставил под собой лужицу.

– Рекс! – закричала крестная Ани. Все внимание гостей тут же было направлено на килограммового пса. – Сережа! – крикнула на мужа крестная.

– Света, это твоя собака, вот ты и держи ее, а я ем, – ответил Сережа и принялся жевать дальше. Их сын, один из диванных/телефонных воителей, тут же снова уткнулся носом в свой телефон, параллельно набивая рот тортом, догадываясь, что сейчас мать заставит его нянчиться с Рексом. Не найдя, кого наградить ответственностью за собаку, женщине пришлось самой убирать лужу.

Трикси тошнило от вони, которая теперь навсегда пропитала ее дом, она уже обдумывала план мести (дайте только пережить химическую атаку), а Наталья с улыбкой и облегчением вспомнила день, когда настояла на том, чтобы на пол в зале был постелен линолеум, а не уложен ламинат. Конфуз с трясущейся псиной повеселил всех присутствующих.

***

Глубинка Русского царства (Россия), XV век

– Сызнова скотина издохла… – причитал Всемил, зайдя на рассвете в хлев. – Еще со вчера зачахла, а уж теперя и издохла… Ой, лихо… лихо… Ведьма проклятущая!

Он сплюнул под ноги, погладил уже окоченевшую корову, копыта которой смотрели вверх, и пошел к свиньям. Свиньи были все живы, но Всемил знал, что долго так не продлится – нашел на его деревню мор.

Деревня была небольшой, потому все между собой давно породычались: кто дочку свою за соседского парня выдал, кто в кумовья соседей избрал, а кто и без того жил большой семьей вместе с многочисленными братьями и сестрами. И всех кормить надобно, хозяйство держать немалое. А хозяйства уж передохла половина…

Всемил (хотя не так уж и мил был мужик: морда злая, руки грубые, судьба тяжкая) зашел в избу и стукнул кулаком по столу. Кто спал, тут же проснулся, а кто не спал, тот подпрыгнул на месте от испуга.

– Надобно ведьму проклятущую в пекло к дьяволу отправить! – крикнул он.

Женушка его тут же принялась вокруг мужа порхать, дабы успокоить мужика. Но не было ему успокоения: шестерых детей малых кормить надо, а скотина дохнет.

На улице у детей раздолье: там в соломе поваляться, там из цветов веночек сплести, а там, говорят, собака кутят рождает. Надобно глянуть. Побежала детвора в сарай соседский, чтобы собачонку, серенькую четырехглазку, найти. Авось, уже ощенилась? Всем хотелось поразглядывать кутяток, кто-то хотел втихую от мамки одного домой притащить.

Попискивала собака жалобно, на крик ее дети и пошли – сразу стало понятно, где она прячется. Девочка лет десяти от испугу закричала и тут же выбежала во двор, детвора помладше и вовсе не сразу поняли, что не так, а мальчишки есть мальчишки – принялись цуциков руками шевелить. Было тех шестеро, двое уже сдохли, а на их беззащитные маленькие тельца уж набросились кровожадные муравьи. Собака-мать пыталась их вылизывать, но жизни им это не придало.

Один кутенок пищал, мальчик, обрадовавшись, схватил его и тут же бросил на землю – у щенка не было ни единой лапки, он напоминал дохлую мокрую крысу с длинным хвостом. Стукнувшись от падения о землю, кутенок перестал пищать, что для него было только во благо. У двоих щенков была волчья пасть. Ребята не знали такого недуга, поэтому брезгливо отодвигали палочкой захлебывающиеся комочки от сосков собаки. Один цуцик выглядел здоровым и даже активно сосал молоко у мамки.

– И чего тут у нас такого? – раздался громкий, немного веселый голос хозяина сарая.

– Тятя, вы только не ругайтесь, ага? – сказала девочка лет пяти, поглаживая здорового, на первый взгляд, кутенка. – Мы не знали, что они такие… а они… вона какие-гадкие-то… Захворали? – наивно спросил ребенок.

– Захворали… – печально ответил мужик и присел рядом с собакой. Та посмотрела на него взглядом, полным мольбы о помощи и снова жалобно заскулила. – А-ну, брысь отседова! – сказал немного погодя мужик детворе. – Нету тут на что глядеть. Ну, хворала, поди, собака-то… Вот и приплод кволый. Брысь, кому сказал!

Когда дети ушли, взял мужик мешок, побросал туда пятерых кутят, двое из которых еще были живы, прихватил лопату и вышел вон. Собака противиться не стала, понимала, что выводок ее сгинул почти весь.

– Куда идешь, Иван? – окликнул мужика Всемил.

– Выйду за деревню, закопаю там кутят. Псина приплод принесла, да почитай весь больной. Передохли, как есть, не отползая от мамки.

– Я вот что тебе скажу, – тихо сказал Всемил, подходя к соседу, – ведьма то все. Она, гадина, она, кикимора болотная. То она нашу скотину сгубила, а теперя аж и до мелкой животины добралась. Негоже, Ваня, нам такую бабу Ягу у самого своего дома держать. Негоже… Надобно каргу ту изжить вперед того, как она и до нас доберется.

– Чего ты удумал? – подозрительно спросил Иван, из мешка которого раздался короткий жалобный писк. В последний раз.

– Вече надо собирать, вот что, – ответил Всемил, – да на ведьму с вилами идти. У Петра с Марфой две коровы скопытились, у бабы Таси все куры передохли, у меня вон корова… у тебя ишь – цуцики, и те повыздохли!

– Ты про ту бабу, что в лесу с дочкой живет?

– А про кого ж еще! Говорю тебе – она это! Ну кто ж, как не ведьма, могет мор такой наслать, а?

– А может мы Бога чем прогневили? – спросил с опаской мужик с мешком в руках.

– Типун тебе на язык, Ваня! Соберемся все, порешим, как с ведьмой быть.

– Поди не твоя ли Хавронья к ней бегала, помнится мне, когда все никак понести не могла, а? Всемил?

– А ты-то, Иван, – злобно сказал ему Всемил, – пасть-то свою прикрой. Разок бегала, а значится, почитай, что и не было ничего. И то не твоего ума дело, когда и опосля чего баба моя детей моих нарожала. Бог дал, да и я к тому приложился. А ты нос свой не суй. Иди, вон, выродков закапывай, а я народ честной собирать буду.

– А ежели то не ведьмы вина-то? – спросил Иван.

– А ты чего это каргу защищаешь? Никак под чары ведьминские попал? Ты гляди, Ваня, я, ежели понадобится, и запамятовать могу, что у нас с тобою бабка общая была, упокой Господь ее душу.

И Всемил, и Иван перекрестились. В мешке уж давно никто не шевелился.

– Сип тебе в кадык да чирий во весь бок! – сплюнул Иван. – Ты, Всемил, добротою моею шибко не пользуйся. Чай, на пол аршина выше тебя буду, и в обиду себя не дам. Ежели твоя правда, и баба та, что в лесу сидит, мор скотине устроила, пойдем с вилами. А коли хворь та иная какая будет, негоже грех на душу брать. Разобраться надобно.

– Вот как выродков схоронишь, так и разбирайся, – ответил Всемил, – я давеча коровку свою закапывал… Насилу с Филиппом моим яму выкопали. Хавронья плакала, причитала, но на мясо резать скотину я не дал. Одному Богу да той ведьме ведомо, что за хворь нашу Машку сгубила. И цуциков твоих…

Копал Ваня да думал, неужто и впрямь ведьма хворь напустила на скотину? Да в толк он никак взять не мог, какой с того ведьме прок?

– Из вредности, на зло людям честным, православным крестьянам! Чертовка! – выкрикнула одна бабка на вопрос Ивана, который теперь он озвучил на вече.

– Она дьяволу душу продала, вот и не может видеть, как под Богом живем, – кто-то добавил.

– А как же девка? У ведьмы же дочка имеется? – продолжал спорить люд.

Иван больше в разговор не встревал, лишь спокойно держал на могучей руке зареванную дочурку, которая нашла шестого кутенка мертвым, да женушку свою молодую другой рукою за талию обнимал, а у той сынишка мелкий на руках сладко посапывал.

– Свинья козу не родит! – сказал Всемил. – Ежели мамка – ведьма, то неужто отродье у нее иным будет? Скажи мне, люд православный? Никак от беса девка та!

Хавронья молчала. Что думала, сказать боялась, а не прийти – значит не поддержать мужика своего. Негоже жене в стороне стоять. Да только помнила она, как с Иваном своим три года прожила, а родить все не могла. И смешки ходили, и подозрения всякие. А потом она все-таки решилась в лес к ведьме отправиться. Да только ведьма та на ведьму и не походила вовсе: была то такая же молодая баба, как и сама Хавронья, не старше годов двадцати пяти, к тому же у самой чародейки дочка имелась – было девочке тогда всего один годок от роду. Маленькая, чернявая, веселая такая. С ходу к Хавронье на руки пошла. И собачонка тогда жил у ведуньи, и козочки имелись, и не хворал никто. А как воротилась Хавронья, так аккурат через девять месяцев Филиппа своего первенца и родила. И после за тринадцать лет еще пятерых. Оттого Хавронья и молчала на вече.

Много народ чего говорил, многие поддержали Всемила.

– Иван! Иван! – кричал мужик, что бежал к толпе.

– Чего тебе? – ответил Ваня.

– Кобыла твоя, Ваня… кобыла твоя упала и ржет, копытами бьет. А у самой аж пена из ноздрей!

– Ведьма, – довольно ухмыльнулся Всемил двоюродному брату.

Сперва шли они полем, затем вошли в густой лес, куда лучи солнца почти не попадали. Впереди всех с вилами, как и грозился, шел Всемил. За ним еще пятеро мужиков и три бабы. По дороге попался им дохлый заяц, тельце которого плотно облепили мухи, немного погодя – мертвая сорока.

Пройдя какое-то время, Всемил наткнулся на топь. Болото было неглубоким, но вот обходить его пришлось бы долго.

– Чего вам? – раздался женский голос.

Всемил и другие с ним всмотрелись в чащу леса за болотом. Оттуда вышла к ним та самая, кого они почитали ведьмой. То была женщина лет сорока, стройная и высокая, с плечей которой ниспадали длинные черные косы, достающие до ее колен, а в косы те были вплетены красные ленты.

– Чего вам? – повторила женщина, вплотную подойдя к противоположной стороне болота.

– Ты – ведьма? – немного растерявшись, крикнул ей в ответ Всемил, грозно держа вилы в правой руке.

– Отчего же сразу ведьма? – рассмеялась женщина. – Не видишь – болото в моих владениях, так, почитай, что кикимора я. Аль не похожа?

– Не язви, баба! – пытаясь скрыть страх, вновь выкрикнул Всемил.

– Поглядите-ка! Уже баба! – ухмыльнулась женщина. – Уже не ведьма! – Тут она переменилась в лице и повторила свой вопрос суровым, строгим голосом: – Чего вам?

– Это ты хворь на скотину напустила? – осмелилась спросить одна из баб, что стояла за Всемилом. – Это из-за тебя, гадины, наши коровы издыхают?

– Оттого и живу тут, без вас, что вы такие злые, люди… стало некогда домом мне болото… – сказала женщина с черными косами. – Чего ж вы, как беда у вас, ко мне за подмогой бежите? А как случилось чего злого, так меня обвиняете? Знаю я про хворь, знаю. У меня козочка померла три дня тому назад, куры дохнут, да в лесу живность, куда не плюнь, чахнет. Отчего ж вы порешали, что я тому виной? Али в деревне закончились козлы отпущения?

– А кто, окромя ведьмы, хворь напустить может? – спросила баба.

– Когда хворь или мор, то лекарство искать надобно, а не виноватых, – ответила чернявая.

– Ты нам зубы не заговаривай, – снова посмелел Всемил, – все знают, что ты – ведьма.

– И что с того? – невозмутимо спросила женщина на другом берегу болота.

– А то, – сказал Всемил, – что, окромя тебя, некому хворь навести на скотину…

– Как и снять, – буркнула себе под нос та. – Мил человек, – сказала она громко, – вот мое тебе слово. Мне нет никакой надобности мор на живность наводить. Зверушек я люблю поболе, чем людишек И мне нет дела до ваших слов. Молвите, что вашей душе угодно, мне все одно. Бывайте здоровы…

Женщина развернулась и ушла в чащу леса. Всемил и бывшие с ним люди остались несолоно хлебавши. Кто-то выругался, плюнул под ноги, развернулся и пошел прочь из леса.

– Чертовка, – буркнула баба, что говорила с ведуньей.

– Надо сжечь ведьму, – пробормотал Всемил.

– Чего? – спросила его баба.

– Ничего, – ответил он, – говорю, идем в деревню.

– Чего выходили? – спросила Хавронья.

– Испужались ведьмы, – недовольно буркнул Всемил. – Вышла эта… косы длиннючие, что две змеюки, морда наглая, голос злющий. Вот они и испужались.

– Они? Аль то тебя баба с косами испужала? – ухмыльнулась жена.

– Ты чего мелешь, дуреха? – закричал на нее Всемил.

– Я, когда мне надобно было, не испугалась, а пошла на болото. Вона – отпрысков сколько у тебя теперя. А все благодаря…

– Молчать! – ударил кулаком по столу мужик. – Молчать, баба! Ни слова о ведьме. А Филиппка Бог нам послал, ибо долго вымаливали мы его.

Хавронья вздохнула тяжко и вышла из дома, пошла кур кормить, пока те не повыздохли, оставив мужа своего наедине с его мыслями и размышлениями по поводу ведьмы.

– Тятя, – протянул ручки малыш двух годков.

Хоть и глуповат Всемил был, хоть и суровый и строгий мужик он, но дитяток своих все ж любил, хоть и по-своему любил. Взял он Кирюшку мелкого на руки, усадил его на колени, а тот принялся рубахой отцовой играться да дырочки на ней выискивать.

– Мои вы, Кирилл, – сказал Всемил, – и ничьи больше. Из моих чресл Бог вас на свет явил, и никакая ведьма к тому руку не прикладывала.

Ночь уж глубокая была. Спали все, кроме Всемила и еще двоих мужиков в деревне, у которых скотины больше всего передохло. Бабы их от устали уж сны глядели, не ведая, что мужья их удумали.

Сложнее всего было вынести ночью из деревни огонь. Но, что задумано, то сделано.

Запах от дохлого зайца в лесу далеко доносился и, к нему, видать, добавился запах зверя покрупнее, что тоже издох от мора.

– Все губит, ведьма. Чертовка… – сказал Всемил и сплюнул себе под ноги.

Мужики шагали за ним, каждый нес горящую палку, обмотанную тряпкой и в смоле смоченную, подобно факелу. Шли ведьму жечь.

А она, ведьма-то, Баженой звалась, знала, что идут к ней. Знала она и то, что бежать ей некуда, что деревня, рядом с которой живет, против нее настроена, что тем, кто ей смерти желает, сама зла нанести не может, иначе накличет беду не только на себя, но и на дочку свою. Знала также Бажена, что она к хвори животинской отношения никакого не имеет, напротив – пытается разгадать, в чем дело, чтобы уберечь еще живую скотину. Знала она и истинную природу силушки своей, знала и пользовалась умениями, природой ей данными. Она их не просила, она с ними родилась, оттого и не думала, что от лукавого они, ибо пользовалась зачастую ими она во благо.

Дочка у нее была такая же способная, такая же ведунья, как и мать ее. Оттого и боялась за девочку свою, оттого и хотела ее уберечь любыми возможными способами. Девушка, такая же чернявая, как Бажена, видела, что мать ее к чему-то готовится, к чему-то неладному, но не вмешивалась.

– Зачем те люди приходили? – спросила она матушку.

– Ищут виновного в том, что скотина дохнет, – ответила Бажена.

– А разве вы знаете, кто виновный, мама?

– Я – нет, а вот они помыслили, что знают… Они, дочка, мнят виновной меня, а, раз меня, то и тебя заодно.

– Так ведь то не мы, мама, – удивилась дивчина.

– А им одно дело, – сказала мать, – коли ты ведьма – почитай враг всему живому. Я тебе так скажу, Нюся, как крестьяне из деревни пожалуют к нам, так слушайся меня беспрекословно и не думая делай то, что буду велеть. Добро?

– Добро, матушка…

Не привыкла дочка спорить с мамой, всегда слушала ее. Батька не было у нее, Бажена никогда о нем не говорила, да и не зачем было – им вполне хватало друг друга.

За всю неделю ни капли с неба не упало, жара и засуха губили урожай. Бабы не успевали воду из колодцев в огороды таскать.

Оттого одинокая изба в лесу и занялась так быстро.

Огонь подступал сразу с трех сторон, а четвертая сторона, где стояла дверь, была загорожена тремя мужиками с вилами.

Но Бажена и без того уже знала, что не выбраться ей оттуда.

– Дочка, – шепнула она рыдающей девушке, обливаясь потом, – я не дам тебе сгинуть. Али я не ведьма? – она на силу сквозь слезы улыбнулась и натянула на шею дочери кожаный шнурок с подвеской. – Это – ладанка, которую мне некогда подарила моя матушка, а ей она досталась от ее отца. Он был знатным, богатым человеком. Нюся, в ней – твое спасение, в ней – вся твоя жизнь, которую у тебя отнять сейчас хотят. Надевай ее немедля, и вот тебе мое слово, что, когда придет час…

В дверь яростно застучали чем-то тяжелым.

– Ведьма! – кричал Всемил. – Выходи! Мы тебя не страшимся!

– И напрасно, – пробормотала Бажена и подняла руки над сидящей на полу и рыдающей дочерью.

Несколько мгновений она, закрыв глаза, бормотала что-то неразборчивое, после чего глянула на дочку и шепнула ей:

– Открой его.

Девушка лишь успела коснуться серебряной ладанки, как уже горящую дверь ударом ноги выбил разъяренный Всемил.

– Бесовка! – крикнул он Бажене, стоявшей в маленькой избе, охваченной огнем.

– Твоя жена молила о детях, и я помогла вам. А ты отнял у меня мое дитя, – сказала она и соединила ладони над своей головой, после чего чердак с крышей обрушились, накрыв горящими балками всю хату, в том числе и Всемила.

Когда пожар стух, люди всей деревней принялись разбирать сгоревшую избу ведьмы. Были и те, кто пришел помогать, чтобы чем поживиться. Да только поживиться было нечем: все подчистую сгорело.

Обуглившееся тело Всемила, над которым рыдали Хавронья и их старший сын Филипп, мужики замотали в одеяло и понесли в деревню, чтобы приготовить к погребению. Найдя тело Бажены, решено было предать его земле там же, в лесу, недалече от ее избы. Кто-то жалел ее, не считая виновной в том, что происходило в деревне, кто-то плевал под ноги, глядя на ее обгоревшее тело, но все сошлись в одном мнении: ведьму на православном кладбище хоронить не можно.

Когда извлекали из-под бревен и балок погибших, один мужик заметил что-то блестящее. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он быстро схватил предмет, протер его от сажи и, обрадовавшись, сунул за пазуху серебряную толстую ладанку. От огня замок на ней закоптился, и мужик не смог открыть ее, но он знал, что этот предмет может решить многие его проблемы: он продаст его и купит себе новых коров, новых коз и курей, а возможно и новую жену. Так, спустя пару лет, он и поступил.

К слову, хворь среди деревенеской животины после смерти Бажены не прошла, а только усилилась, губя скотину еще не один месяц. Из лесу волки и лисы приходили, чтобы рядом с деревней помереть да заразу разнести, птица в округе повыздохла. Многие из-за того были вынуждены уехать из деревни.

Хавронья у Бога прощения вымаливала за мужа своего, который на семью их страшный грех наложил. И у души Бажены прощения просила, веря, что душа у ведуньи была, и душа добрая.

А когда пожарище разбирали, никого и ничего более не сыскали, кроме черепков от многочисленных горшков для травок и снадобий, оттого и решили, что дочка ведьмина померла еще до того, как дом их сожжен был. Участок же тот было решено сравнять с землей, чтобы ничего от жилища нечистого не осталось. А на месте, где Бажена похоронена была, даже креста никто не поставил, да только вместо креста выросла на той земле ива плакучая, и простояло там дерево то, что косы свои длинные к траве болотной от печали склонило, долго очень, необычно много лет, как для ив. Никак зачарованное.

***

Одинокий хирург Петр Михайлович Попов, про которого говорили, что у него «руки от Бога», вел долгую и весьма успешную практику. Никогда он не был женат ни на ком, кроме своей работы. Жил он один в двухкомнатной квартире в центре Москвы. Помимо того, что ежедневно он резал людей вдоль и поперек ради их же блага, была у Петра Михайловича и другая страсть: любил он антиквариат русский. Путешествуя по всему Союзу, тут и там скупал он на блошиных рынках горшки старинные, посуду, броши и другие украшения, портсигары, случалось даже, что и монеты времен царских. Берег Попов свою коллекцию, в порядке ее содержал. Да только завещать после себя некому было. Потому в 1985 году после смерти Петра Михайловича, унаследовал все его богатство племянник его, непутевый сын уже покойной младшей сестры.

Распад Советского Союза многих вывел из строя. Свободу осилил не каждый, испытание независимостью от труда и обязанностей прошли не все. Так и племянник Попова Петра Михайловича, Сашка Кузьмин, уже в 91-м принялся распродавать дядькино добро. Серебро столовое ушло первым, затем украшения старинные и монеты. Несколько раз он к скупщикам ходил с медальоном грязным, да брать его никто не стал, пока пьяный дружок у Кузьмина медальон тот прямо из-под носа не увел.

Увести-то увел, да как-то не запомнил этого, потому как, когда его очередная любовь всей жизни в его комнатушке на четвертом этаже в коммуналке на Динамо нашла потертую ладанку, то дружок Сашки Кузьмина изобразил на своей помятой физиономии искреннее удивление. Дама сердца его не растерялась, медальон в карман затолкала. Обещала отмыть его и на шее носить, а сама уже на следующий день понесла в ломбард.

Да только в ломбарде сказали, что в железке этой ценности нет никакой. Если ее от грязи очистить, то, может, какую копейку и заплатят. Надо сказать, что поиски покупателя на железную, потертую подвеску продлились намного дольше, чем отношения между дружком Сашки Кузьмина, племянника замечательного хирурга Петра Михайловича Попова, и его дамы сердца. Очередной.

Мужичок в круглых очках и в берете, из-под которого торчали седые волосы, на застеленный синим покрывалом раскладной столик выложил наручные часы, несколько серебряных ложек, именную посуду, датируемую 20-ми годами, несколько монет и деревянную доску с нардами – его самый дорогостоящий товар.

– Уважаемый, – обратилась к мужчине женщина, совсем не привлекательного внешнего вида. Запах от нее исходил соответствующий. – Вы только продаете или покупаете тоже? – спросила она.

– Я только продаю, – ответил мужчина в очках.

– А может купишь, а? – не отставала от него барышня в грязной куртке.

– Я не скупаю краденое, – тихо сказал ей мужчина.

– Ты кого тут воровкой обозвал? – закричала та. – Э, вы слышали? Этот очкарик меня обозвал воровкой! Сам-то небось у стариков свои ложки натырил!

– Тише, тише, прекратите так кричать, – принялся успокаивать нервную даму продавец. – Что там у вас? Давайте, я посмотрю.

– То-то же, – довольно сказала женщина и принялась шарить по своим карманам.

Ни в одном из многочисленных карманов ее необъятной куртки она не нашла искомый предмет, тогда она стала прощупывать одежду под ней. Наконец, она нашла то, что так давно хотела продать. На мужичка в берете косились другие торговцы стихийного рынка рядом с подземным переходом, сочувствуя ему и радуясь, что столь необычная клиентка не пристала к ним. Мужичок же в свою очередь старался не думать, где именно хранилось у женщины то, что она ему сейчас хочет продать, и надел кожаную потертую перчатку перед тем, как протянуть ей руку, в которую она положила ему что-то увесистое и достаточно большое, как для бижутерии.

– Двадцать пять рублей, – сказал он.

– Обижаешь, – тут же возмутилась дама, застегивая куртку. Замок то и дело расходился, не желая смыкать изношенные зубчики.

– Пятьдесят. Пятьдесят рублей и больше вы меня не беспокоите.

– Годится. По рукам!

Однако обошлось без рукопожатий.

***

Николай не рискнул ехать в столицу на своей машине: во-первых, он боялся московских дорог и московских водителей, во-вторых, проведи он десять часов за рулем – это был бы уже не отдых… А у них с женой впервые совпали отпуска.

На море Наталья с Николаем отдыхали прошлым летом, когда ему пришлось взять недельный отпуск за свой счет. В этом году было решено посетить столицу, выгулять себя по всем ее достопримечательностям от Воробьевых гор до ВДНХ. Жили они у Колиной тетки, которая снимала квартиру на станции метро ул.Подбельского. С утра до вечера шесть дней в неделю она продавала на рынке одежду, в седьмой день рано утром она ехала на Черкизовский рынок за покупкой товара. Выживая таким образом, тетушка без зазрения совести, что присуще, пожалуй, большинству приезжих работяг в столице, стянула с племянника за неделю его с женой проживания в ее съемной квартире столько, что смогла оплатить хозяину жилья не только аренду за месяц, но еще и захватила часть следующего месяца.

Ни Коля, ни Наташа против не были. Они могли себе позволить отдых. Им «кормить» кроме себя было некого.

Одна из первых экскурсий была, как раз, на Черкизовский рынок. Наталье понравилось, Коле не очень. Но сопротивляться он не привык, потому куртку, джинсы и бесконечное количество футболок, которые ему выбрала супруга, ему пришлось купить. Дальше был зоопарк, знаменитые фонтаны на ВДНХ, лучшие парки и торговые дома Москвы, Красная Площадь… Напоследок, не зная, как именно, так как пешком они от Кремля гуляли очень долго, Наталья и Коля оказались на Арбате.

(Где-то в одной из коробок в кладовке по сей день лежит карикатура Николая, нарисованная уличным художником Арбата, и портрет Натальи, выполненный достаточно реалистично).

Наташа увидела магазин.

– Давай зайдем туда? – сказала она.

– У нас уже есть матрешки, магниты, «удостоверения москвича», куча фотографий на фоне Мовзолея… Скажи, что нового ты можешь найти в… антикварном магазине? – устало ответил муж.

– Как раз нового – ничего, – улыбнулась Наталья. – Идем!

В маленьком антикварном магазинчике было несколько покупателей, но скорее – зрителей, которые с интересом (но без планов на покупку) разглядывали витрины.

– Вы что-то ищете? – спросил седой продавец в круглых очках.

– Кажется, да… – задумчиво ответила Наталья. Она подошла к витрине, наклонилась над ней, а ее рыжие волосы закрыли ей лицо.

Коля делал вид, что ему интересно, хотя интереснее ему было все же на Черкизовском рынке.

– Все, как и в других магазинах, пойдем, – сказал он, – нам завтра уезжать. Надо собрать вещи. У нас их теперь много…

– Погоди. Оно здесь…

– Что здесь?

– А что это у вас? – спросила Наталья у хозяина лавки, оставив мужа без ответа.

– Это… – ответил мужчина. – Вряд ли это вас заинтересует… Эта вещь…

– Она мне нужна, – глаза у Наташи загорелись.

– Вы уверены? – искренне удивился мужичок. – Я не буду скрывать, эта вещь досталась мне весьма сомнительным образом… (Он с брезгливостью вспомнил даму сердца друга Сашки Кузьмина, хотя никакого Кузьмина и уж тем более его дружков он отродясь не знал). – Возможно, это серебро. Я не стал очищать. Не знаю, почему, я всегда приводил свой товар в надлежащий вид. И, наверное, у меня бы эту подвеску купили бы уже давно, начисти я ее до блеска, но у меня ни разу не возникало желания придать ей товарный вид.

– Потому что вы ее хранили для меня, – завороженным голосом сказала Наталья. Ее загадочная, блаженная улыбка удивила даже ее мужа. – Мы берем этот медальон.

– Ты уверена? – скептически спросил Коля.

– Не обсуждается, – ответила жена. – Сколько с нас?

Хозяин лавки улыбнулся.

– Пятьдесят рублей, – сказал он.

– Пятьдесят рублей? – удивился Николай.

– Именно столько он мне стоил пять лет назад. Я не работал с ним да и брать его не особо-то и хотел… Потому отдаю, за что купил.

– Спасибо, – радостно ответила Наташа. – Нет, не надо, я возьму ее так… – сказала она, когда увидела, что продавец собрался завернуть в полиэтилен покупку.

Коля протянул мужчине в круглых очках полтинник, а тот вытянул руку с медальоном и вложил его в подставленные Натальины ладошки.

По ее рукам в низ живота, а потом и до самых ног пробежало тепло. Она нашла то, что искала. То, зачем приехала в Москву.

Наташа шла в больницу с уверенностью, что у нее будет девочка. Возможность другого варианта ей даже в голову не приходила: она не сомневалась в своем предчувствии. Коле было неважно, какой пол назовет доктор, делая УЗИ, главное, чтобы ребенок нормально развивался и был здоров. Ведь то, что Наташа, которой еще пять лет назад ее лечащий врач сказал, что шансы на то, что она сможет сама забеременеть, выносить и родить практически равны нулю, сейчас, в преддверии 8 марта 2004 года, с уже округлившимся животиком сидит под кабинетом акушера-гинеколога в ожидании УЗИ – является чудом.

Доктор говорил только хорошее, что не могло не радовать молодых будущих родителей. Услышав точный срок беременности, супруги Кочетковы пришли к выводу, что их ребенок был зачат во время отпуска в Москве, что вносило в это событие особый романтизм.

– Это…

– Девочка, – договорила за врачом Наталья, – я знаю, это девочка.

– Верно, девочка, – улыбнулась доктор.

– Аннушка, – добавила Наташа.

– Вы уже и имя выбрали? – спросила врач, продолжая смотреть в монитор.

– Как оказалось, да, – ответил Коля. – Мне нравится.

Глава 2

Знакомство

С большим облегчением Аня сняла с себя невероятно женственное и милое платьице, натянула рваные джинсы и фиолетовую майку с пайетками. К ее счастью, продолжить празднование дня рождения отправились не все ее гости: в кафе пошли девчонки, с которыми она ходила на плавание, одноклассник Женя, который не пропустил ни одного Аниного дня рождения по причине крепкой дружбы их мам, и, само собой, Игорь. Он не был навязчивым, что вполне устраивало Аню, ведь, начни он к ней приставать на первом совместном походе в кафе, то был бы отшит достаточно быстро и, вероятнее всего, навсегда. Аня была не из тех девчонок, которые в свои пятнадцать могут похвастаться длинным списком бывших парней. Мама воспитывала ее иначе, хотя, вероятнее всего, девушка просто не видела необходимости тратить свое свободное время на мальчишек, прекрасно понимая, что в таком возрасте вряд ли она сможет найти крепкие отношения. А разбивать сердце в юности ей не хотелось.

Именно поэтому Игорю она так нравилась.

Заполнив оставшиеся после торта места в желудках, компания пошла в кино. И да, Игорь сел рядом с Аней. Это не обсуждалось и никого не удивило, хотя подружки продолжали шушукаться. Женя сел по другую руку Игоря, сохраняя нейтралитет.

(Но как в таком возрасте, кажется, тяжело придерживаться нейтралитета! Кино, четыре девушки в компании, а он сидит рядом с парнем, который то и дело косится на его подругу. Вот именно – подругу. Женя знал, что цель его похода в кино – это посмотреть кино и до отвала набить свой уже и без того пухлый живот попкорном и колой. Он пришел сюда, чтобы просто хорошо провести время. Не более того.)

Начался фильм. Это была фантастика, полный зал. И только теперь Аня вспомнила про подарок родителей.

Рука потянулась к шее, нащупала новую золотую цепочку, скользнула ниже. Игорь наблюдал. Из-под майки девушка достала подвеску, которая не совсем сочеталась с ее одеждой.

– Что это? – шепнул Игорь.

– Подарок родителей, – так же тихо ответила Аня. – Какой-то старинный медальон.

– Потом покажи его под светом, хочу рассмотреть, – попросил парень.

Из кинозала ребята вышли примерно в десять вечера. В запасе у Ани было еще два часа выделенного родителями в честь праздника времени.

Женя сослался на усталость и поехал домой, одна из девочек тоже уехала, перед этим в очередной раз поздравив Аню с днем рождения. Остальные решили прогуляться.

Сперва провели Кристину – одну из подружек Ани, затем Машу, а затем, как и было задумано Игорем, они с Аней пошли в сторону своего дома.

– Ты обещала показать медальон, – сказал он.

Подойдя под яркий фонарь, Аня снова достала из-под майки ладанку. Парень придвинулся ближе, чтобы рассмотреть подвеску, не снимая ее.

– Классная штука, – сказал он.

– Необычная, – добавила Аня. – Что-то в нем есть особенное, такое, что даже объяснить сложно. Мне с ним… хорошо.

– Сколько ему лет?

– Мама сказала, что не меньше пятисот.

– Представляешь, сколько людей носили его до тебя?

– Стараюсь об этом не думать, – ответила девушка. – Он мой, а это главное. Меня не волнует, сколько рук его держало, пока он ко мне не вернулся.

– Не вернулся? – переспросил Игорь.

– Да? Я так сказала? – удивилась Аня. – Устала… Я хотела сказать: «Пока он у меня не появился».

– Все равно – классная вещь, старинное всегда будет в моде, – сказал Игорь.

Он провел ее до квартиры и… не решился ни на что. Еще рано, он боялся ее отпугнуть от себя. Он видел это по ней.

Квартира уже была убрана, уставшая мама смотрела телевизор, лежа на диване, из-под которого наконец выбралась Трикси. Кошка, получив сегодня психологическую травму, наблюдала глазами, полными злобой, обидой и презрением, за своими людьми из дальнего кресла, на котором обычно сидит сестра Николая.

– Как погуляли? – спросила мама.

– Хорошо, – скромно ответила Аня и села рядом с ней. – Спасибо за праздник, все было супер.

– Хочешь кусочек тортика?

– Мам, – протяжно ответила дочь, – ну какой тортик? Скоро полночь…

– Ну, сегодня можно и согрешить, – Наташа улыбнулась. – Иди сюда…

Аня подобрала под себя ноги, придвинулась к маме и положила голову на ее грудь.

– Какая ты уже взрослая, – нежно сказала мама, – даже не верится. Уже пятнадцать лет… Еще совсем немного, и ты вырастешь и станешь жить отдельно. Тяжело представить…

– Ну так не представляй, – ответила Аня, – я ведь еще не съехала. Мне еще в школе два года учиться, а ты меня уже отправляешь жить одной.

Обе рассмеялись. Трикси не сводила с них глаз.

– Мам, а почему ты больше не родила после меня? – задала неожиданный вопрос Аня. Наташа смутилась, задумалась и ответила:

– Я хотела. Я правда хотела. Но врачи удивились даже тогда, когда я забеременела тобой. Чудеса случаются, и ты тому доказательство. У меня… ну, подробности тебе знать необязательно, но была очень маленькая вероятность того, что я когда-нибудь смогу забеременеть, и тем более – выносить ребенка. Я не буду роптать на то, что после тебя мне не удалось родить второй раз, ведь у меня есть ты, а значит, жизнь прожита не зря.

– Мам, я хотела спросить о медальоне. Неизвестно, кому он принадлежал раньше?

– Нет, доченька, я не знаю его историю, – ответила Наташа, поглаживая длинные, черные, как смоль, волосы дочери.

– Просто, он такой старый… Представь, сколько людей носило его до меня. Может быть, кто-то в нем даже умер…

– Что за глупости перед сном? – возмутилась мама. – Аня, если не хочешь – необязательно носить его каждый день. Может убрать в ящик и доставать, когда захочется. Он твой.

– Да нет, как раз наоборот – я не хочу его снимать, – ответила Аня. – Мне он очень нравится. Просто интересно узнать его историю. Ведь это… реликвия?

– Если интересно, можешь поискать информацию о таких медальонах в интернете. Только не отдавай его ни на какую экспертизу. Я же говорила тебе, как реставратор заинтересовался им? Того и гляди прикарманят себе, отполируют и продадут.

– Я обещаю, что ни за что не расстанусь с ним, – не нарочно сказала Аня неправду, ведь тогда она не могла знать, что однажды добровольно попросит Игоря избавиться от медальона.

– Давай ложиться, Анют. Я так устала… Папа уже давно спит.

– Я в душ и спать. С праздником, мам. Спасибо тебе за все, – Аня поцеловала маму в щеку, а та поцеловала дочку в ответ.

Перед сном она долго вертела подвеску в руках, разглядывая стертые временем знаки. Кажется, на одной стороне, более выпуклой, было изображено что-то, напоминающее цветок или солнце, а с другой стороны можно было отчетливо разобрать очертания змеи, возможно и не одной. Были там и какие-то символы, слова. Но их было не прочесть. «Может быть, кто-то в нем даже умер…» – снова промелькнуло в мыслях. Она заснула.

«С возвращением», – раздался в голове женский голос.

Резкое пробуждение. Казалось, прошло не больше минуты, но яркие лучи солнца уже пытались пробиться сквозь закрытые веки.

Что-то теплое и гладкое касалось ее носа. Аня попыталась пошевелиться, ощущая струйку слюны, что стекала на подушку. Все же приоткрыв заспанные глаза, она с удивлением обнаружила спящую, скрученную «клубком» Трикси, чья половина тела лежала на подушке рядом с Аней. Глаза тут же округлились, не взирая на падающие на них лучи солнца.

– Трикси? – спросила она. Кошка лениво посмотрела на девушку, зевнула и потянула переднюю лапу вперед, расправляя свои длинные когти. – Что ты здесь делаешь?

В ответ кошка замурчала. Аня нежно взяла ее на руки, та не возражала. Мама на кухне пила кофе, отец уже был на работе.

– Ого, – удивленно сказала мама, – она так спокойно сидит у тебя на руках!

Кошка взглянула на хозяйку, словно недоумевая, чему та удивляется.

– Не поверишь, но она спала рядом со мной! – сказала Аня. – Прямо на моей подушке, как нормальная кошка, а не исчадие ада, – девушка рассмеялась от своих же слов.

– Видимо, Рекс оказал на нее положительное влияние, – улыбнулась мама, – либо она сошла с ума. Впервые за пять лет вижу ее такой ласковой.

Трикси продолжала мурчать, расслабленно лежа на Аниных руках.

– Твой медальон, – сказала мама. – Ты смогла раскрыть его?

Аня бережно посадила кошку на мягкий стул, но та спрыгнула на пол и направилась к своей миске, чтобы позавтракать.

– Надо же, – сказала Аня, беря в руки ладанку,– а я и не заметила. Наверное, во сне…

– Покажи, мне интересно взглянуть, что там внутри.

Внутри было пусто, но внутренняя поверхность медальона выглядела куда чище и новее, чем наружная. Она не подверглась коррозии, грязи и пыли. Она блестела начищенным серебром.

– Можешь в нем что-то хранить, – улыбнулась мама. – Я думаю, если бы тот реставратор сейчас увидел бы это, то умер бы от зависти.

– Мне что-то снилось, но я не помню, что именно. Какая-то женщина… Она говорила со мной.

– Ань, нам могут сниться самые необычные вещи и люди, – ответила мама. – Я никогда не верила в толкование снов. Давай завтракать, еще остался тортик!

***

– Матушка, а почем нас люди не любят?

– А на кой тебе их любовь? – с улыбкой ответила Бажена, заплетая длинную косу дочери. – Люди таких, как мы, страх, как боятся. Они думают, ежели мы могем больше ихнего, то, значится, что от лукаваго то все.

– Так ведь мы ж не от лукаваго…

– А то уже, Нюська, они знать не хотят, – сказала мать. – Не любят, и Бог с ними. Аль черт – то уж, как они сами выберут.

– Мама…

– Чего?

– А у меня тоже мужа не будет, как у вас? – спросила скромно девушка.

– Мужика под боком охота? – рассмеялась Бажена. Дочка покраснела, очи в пол опустила.

– Нет, не охота, – сказала она, – Но, я тут помышляла, авось жить смогу в деревне, не в лесу…

– А-ну брось такие думы гадать, – строго ответила мать. – Там окромя вил и огня не сыщешь ничего боле. Ну, поможешь ты кому одному, другому… Они для начала тебе «спасибо» говорят, а после к столбу привязывают. А того и гляди – к кобыле, да в поле пускают. Нет, Нюся, доколе жива буду, будем с тобою в лесу жить. Как по мне, так краше быть хозяйкой лягушек на болоте, нежели посрамленной среди людей. Да только чует сердце мое, что не будет тебе ни того, ни другого.

– Я всего не знаю… А что будет-то, мама? – спросила дочка.

– Новый век, Нюся, будет. Жизнь иная. Не наша…

***

Аня крутила в руках медальон, изучая каждый миллиметр его поверхности. Что-то в нем притягивало ее, не давало положить в ящик до случая, когда можно его надеть для подходящего мероприятия. Трикси спала, лежа на ногах у девушки, что также было весьма необычным. Раньше кошка никогда так себя не вела.

Этот голос… Он не выходил из Аниной головы. «С возвращением»… Да, мама права, нам может присниться что угодно. Но что-то в том голосе было особенное, что-то родное.

Новый компьютер еще не был подключен, а старый уже перекочевал к папиным родителям, поэтому Аня легла на кровать (Трикси, естественно, тут же улеглась рядом) и зашла в поисковик из телефона. Множество обломанных, потертых старинных медальонов и ладанок интернет ей предложил к просмотру, но не было ничего, что напоминало бы тот медальон, что лежал сейчас на ее груди. И источал тепло? Да. Он, казалось, источал тепло. Аня это чувствовала, но не осознавала.

Пересмотрев фотографии реликвий, она принялась читать о них. Ладанки с изображениями святых считались оберегами, но лишь некоторые могли открываться так же, как Анин медальон. Туда, вероятнее всего, клали щепотку земли, кусочек ткани или высушенный цветок. Что же хранилось в ее медальоне? Лика святых на нем не было. Аня продолжала листать страницы в браузере, когда увидела очень похожий знак. Прочитав о нем, она узнала, что на одной из сторон его медальона изображена Звезда Лады – старорусский сакральный символ, считавшийся женским оберегом. С небольшим облегчением и улыбкой Аня выдохнула – часть разгадана.

Трикси проснулась и снова принялась мурчать.

– Амулет «Змеевик», – прочитала вслух Аня.

Трикси обожаемо взглянула на нее.

Пришло сообщение от Игоря.

«Как дела?» – спрашивал он.

«Нормально, изучаю свой медальон», – ответила Аня.

«Да… Необычная вещь. Что узнала о нем?»

«Ну, он служил оберегом… Примерно в XI-XVI веках»

«Ого. Ничего себе…»

«Поднимайся к нам»

Он хотел и сам напроситься, но не ожидал, что Аня позовет его первой.

«Сейчас буду», – ответил Игорь.

***

Инакомыслие редко приветствуется среди радикально настроенных личностей. Неважно, что они поддерживают или не поддерживают, они всегда будут бороться против того, что не считают нормой. Нейтралитет не для них.

В момент, когда медальон, подаренный Ане на ее пятнадцатилетие, открылся, он открыл глаза. Рядом спала жена, за стеной – пятилетняя дочка. Он отчетливо почувствовал силу, которая разбудила его. И сила та высвободилась в ту ночь после столь длительного заточения.

Как же мерзко было ему осознавать, что в современном мире всевозможные маги, чародеи, колдуны и ведуньи не только не прятались, а даже были возведены в почет, способствуя порождению огромной армии подражателей, которых природа никакими особыми способностями не одарила. С ними было еще проще. Их никто не хватался.

Такой мощной энергии, как эта, давно не было слышно… Она была выдержана многие годы, как элитный алкоголь, настоялась, как крепкий чай, обретая, возможно, ядовитые свойства.

Как теперь спать дальше? Святослав вышел на балкон, закурил сигарету, глядя с тринадцатого этажа на ночной город, который, кажется, и не засыпал, а всего лишь подсвечивал себе улицы фонарями и витринами для продолжения активной деятельности.

Он хитро улыбнулся. Задача, что несколькими минутами назад неожиданно предстала перед ним, была, безусловно, самой сложной в его «практике», но его это радовало, а не пугало. Слишком давно он не выходил на охоту.

***

– Можно, – сказала Аня.

– Что? – удивленно переспросил Игорь, сидящий на стуле в ее комнате, поглаживая обновленную версию Трикси, что мурчала на его коленях (впервые давшись в руки чужому человеку!).

– Ну, ты предложил пройтись. Я и сказала «можно»… ну, в смысле, я не против…

– Но я не предлагал…

Аня свела брови, смутилась, уставилась на Игоря.

– Что значит: «не предлагал»?… Ты же сказал, что можно было бы пройтись…

– Нет, не говорил! – доказывал парень, осознавая, что он действительно об этом подумал минуту назад, но мысль вслух так и не озвучил. – Ой, да ладно, – решил он не только спасти ситуацию, но и воспользоваться ею, – говорил, не говорил… Раз ты согласна, то идем!

Аня закрыла медальон, надела его на шею, попросила Игоря выйти из комнаты, чтобы переодеться.

– Вы куда-то идете? – спросила его Наташа.

– Да… решили пройтись, – переминаясь с ноги на ногу ответил Игорь.

– Правильно, погода хорошая.

Вот он – момент неловкого молчания! Сейчас бы миниатюрный Рекс – той-терьер крестных Ани – идеально бы скрасил обстановку своим несуразным видом, заряжая судорожным весельем окружающих своей вибрацией.

– Я готова, – Аня вышла из комнаты. В своих мыслях и мама, и Игорь с облегчением выдохнули. Аня это заметила.

– Если что – звони, – озвучила стандартную фразу Наталья и закрыла дверь за дочкой и… ее парнем? Она еще этого не знала. Никто еще этого не знал наверняка.

– Как-то слишком светло на улице, – сказала Аня.

– Ну, есть такая штука, как солнце… – хотел было пошутить Игорь, но, видя, что Аня сейчас к шуткам не расположена, сменил интонацию. – Не так, чтобы прям слепило, – добавил он.

Аня поморщилась, вот-вот из глаз хлынули бы слезы.

– Пойдем в кафе, – предложил парень. Она не раздумывая согласилась.

Молочный коктейль, чизкейк… Игорь пил кофе.

– Что-то не так? – спросил он. – Ты какая-то бледная.

– Здесь шумно… Много шума.

– Ань, кроме нас в кафешке всего три посетителя. Ну, еще бариста и официант. И все… Даже музыка играет очень тихо.

Девушка склонилась над столом, Игорь приблизился к ней.

– Но я слышу каждого из них, – прошептала она, – причем слышу громко.

Игорь отпрянул назад, отпил кофе, уставился на Аню, которая на него в этот момент не смотрела.

– Нет, спасибо, я боюсь, что и это не съем… – сказала она. – Чего ты так уставился на меня? – удивленно спросила девушка, поймав пристальный взгляд Игоря. Он снова склонился над столом, чтобы быть ближе к ней.

– Аня, – сказал он тихо, – я не спрашивал тебя о том, заказать тебе еще что-то или нет, я только подумал об этом. Нарочно.

Аня округлила и без того удивленные глаза.

– Ты меня разводишь, – сказала она.

– Нет, я этого не говорил. Точно также, как и не предлагал тебе прогуляться вслух. Я только успел об этом подумать, подумать отчетливо, уверенно, а ты услышала.

– Бред, – ответила Аня и высосала через трубочку одним разом половину стакана коктейля. – Ты хочешь сказать, что я читаю мысли?

– Ну я же не слышу голосов вокруг себя, – улыбаясь, спокойно сказал Игорь. – Посмотри на ту девушку с книжкой у окна. Мне не видно, что она читает. А тебе?..

Аня принялась бормотать:

«Лорд Эдмунд хотел разузнать как можно больше о картине, прежде чем поднимать вопрос о продаже, но нетерпение и ужас при мысли о том, что он может лишиться предмета своего вожделения, не позволили ему сдержать свой порыв…»

– Ты себя слышишь? – спросил ее Игорь. Она растерянно взглянула на него. – Ты сейчас озвучила то, что читала та девушка?

Аня неуверенно кивнула головой, ничего не говоря.

– А что за книжка, можешь сказать? – Игорь почувствовал азарт, исходящий от данной ситуации.

Аня снова повернула голову к одиноко читающей и попивающей кофе девушке у окна. Та взяла чашку в руку, поднесла к губам, второй рукой девушка закрыла книгу, предварительно оставив на нужной странице закладку.

– Джон Харвуд, «Тень автора», – произнесла Аня.

– Вау! Круто! – чуть было не закричал Игорь. – Ты понимаешь, что сейчас сделала?

– Нет, – тихо сказала она.

– Ты не только прочитала то, что читала она, – пояснил парень, – но и заставила ее закрыть книжку, чтобы прочитать название и имя автора!

– Да ну… – скептически ответила Аня, – это не я, это она… я просто…

– Ты просто управляла ею! – договорил за нее громким шепотом Игорь. – И давно ты так умеешь?

– Первый раз, – удивленно сказала девушка. – Это все…

Ее рука скользнула к шее. Нащупала новую цепочку, вытянула ее из-под футболки и зажала в руке ладанку.

– Это все медальон, – сказала она.

***

Бажена умела многое. Больше всего ей нравилось собирать разные травки и варить из них снадобья лечебные. Умела она и ядовитые делать, да только не было до того ей дела – с лесом она в мире жила, к людям не заходила. Ежели понадобится зверя опасного извести защиты ради, могла она то и без снадобья сделать, дабы другим неповадно было. Но держала она собачонку, чтобы та об опасности предупреждала. А коли волк и взаправду к ней на территорию зайдет, то ей достаточно было взглянуть на него очами злющими, как он, поджав хвост, заскулит и убежит. И сразу глаза ее менялись – с черных, как угольки, на карие и совсем не злые.

Знала Бажена, что у людей на уме бывало, редко то были добрые дела. Обычно ничего хорошего: один другого ненавидит, а в глаза лыбится, другой думает, как кума своего надурить и ободрать, как липку, третий на чужую бабу заглядывается, своей продолжая сказки плести, четвертый и вовсе смерти близкому желает. А в глаза все такие пригожие, такие добрые и милые, что аж тошно на душе у Бажены становилось. С рождения своего в лесу жила, да к людям ее не тянуло. Одна, среди зверья. Да только зверье искреннее и добрее было, даже когда сожрать ее хотело.

Как и где батьку Нюсиного повстречала – не рассказывала ей никогда. Не ворошила прошлое, в себе боль держала. Знала, что все одно – девка в нее пойдет. Так оно и сталось. Могла дочка ее и травку нужную найти, и слово правильное над ней молвить, и на зверя грозно посмотреть.

– Не смей, – сказала однажды Бажена.

– Чего не сметь, матушка? – удивленно спросила дочка, будучи годков восьми отроду.

– Пытаться прознать, о чем я думаю, – сурово ответила мама. – Все одно не выйдет. Со мной не выйдет… А коли бы и вышло – все одно: не смей! В мою голову не лезь, в чужие – милости прошу, покуда тебе противно не сделается. Душа человеческая, Нюся, то мрак. И не часто там что путное может повстречаться. Заруби себе на носу…

Она нажала кончиком пальца на носик дочки, та засмеялась. Бажена обнимала дочь и радовалась, что та есть у нее, у лесной ведьмы.

***

Аня шла домой, глядя исключительно себе под ноги. Да, в яму бы она так не упала, но вот под машину попала бы запросто.

– Прием! – прокричал Игорь. – Земля вызывает Анну Николаевну! Есть связь? – он улыбнулся.

– Слишком хорошая связь, – буркнула в ответ Аня.

– Да ладно тебе! – принялся успокаивать ее Игорь. – Зато, представь, как тебе будет теперь классно в школе! Ты будешь знать вопрос прежде, чем тебе его зададут, и тут же сможешь узнать ответ от самого же учителя!

– Игорь, это не весело, – возразила Аня, остановившись во дворе своего дома.

– А мне кажется, очень даже весело, – ответил он.

– Да? Тогда может, мне вникнуть в то, о чем думаешь ты?

Он замолчал.

– Не бойся, я не планирую этого делать, – сказала Аня. – Пока не планирую… Я сейчас приду домой, сниму медальон, и все само собой пройдет.

– А если не пройдет?

– Пройдет, – уверенно сказала Аня, надеясь на то, что была права. – Это не весело, пойми… Я сейчас слышу, как кто-то поет песню сидя в туалете! И не спрашивай, откуда я знаю, что он находится именно в туалете! Я знаю!

Игорь молчал.

– Мне это не нравится, – продолжила она. – И, если дело действительно в этом… в этом медальоне, я сегодня же спрячу его подальше.

– Ладно, пойдем в подъезд, а то сейчас уже соседи начнут выглядывать из окон.

Глава 3

Охотник

– Я из тебя эту дурь-то выбью, попомни мое слово! – причитала прабабка, хлестав Святослава по голым ляжкам кожаным солдатским ремнем. – Мамаша непутящая, бабка, ведьма окаянная… И надо ж – ты такой же уродился-то!

Мальчик не плакал, не смел. Он знал, что бабка его, которая была бабкой еще его отцу, права. Мамаша у него была непутёвая. Его, двух лет отроду, на мамку свою бросила, а сама ушла, картами на жизнь зарабатывая.

Да только не знал он, что тогда, в начале девяностых, сложно было прокормить одной девушке и себя, и сына. Вот и приходилось нечестным путем деньги добывать.

Если бы не карты те, с отцом Святослава она и не познакомилась бы. Когда молодая Светка, сидя за игральным столом, читала мысли других игроков, выведывала, у кого какая карта лежит, встретилась она взглядом с игроком, который, как и она, копался в головах остальных. А в ее не смог. Зато до сердца добрался…

Не встречала Светлана раньше никого такого же, как она сама. Мать ее тоже чего-то умела, да другая все равно была. А Вовка тот ну точь-в-точь был умственных дел мастер, как и она.

– До тебя я думала, что только женщины на такое способны, – говорила она ему.

Любовь у них была, несколько месяцев прожили они вместе. А когда узнали, что Светлана беременная, решили расписаться. Да не успели. Сбила его машина, скорая даже до больницы не довезла.