Художник бесплатное чтение

Пролог

В одной далекой, но очень красивой сказочной стране, где законно правил своими подданными мудрый и справедливый король, самыми лучшими шахтерами и банкирами являлись гномы, а признанным эталоном женской красоты выступала принцесса фей, один придворный граф влюбился в красавицу дриаду. Конечно, она не считала его удачной партией. Это же все время надо быть на виду, жить светской жизнью, осуждать и обсуждать других, тратить деньги мужа и обязательно завести офицера — любовника. Поэтому, когда граф сделал официальное предложение, она отказала, мотивируя тем, что любит леса, поля и тишину. Да и здоровье у нее слабое. Чахнет без свежего воздуха.

Граф был в унынии. Граф был в меланхолии и депрессии одновременно. Играя вечером с монархом и еще двумя придворными партию в покер, он был настолько невнимателен, что не услышал вопроса своего сюзерена о том, почему на ногах у него разные туфли. Стоявший за спиной короля шут скорбно покачал головой и пощелкал пальцами над ухом страдальца.

— Безнадежен! — Вынес шут вердикт. — Над ним даже смеяться не смешно.

— И что теперь с ним делать? — Наклонился Король к шуту.

— Бог мой! Сир! Сие заболевание лечится только одним средством — женитьбой!

— Как ты думаешь, дурак, с кем он может исцелиться от этого опасного недуга?

Шут почесал лысину под колпаком.

— Боюсь, излечив пациента, мы его тут же потеряем!

— Не могу понять твоих аллегорий, шут. Хоть я и самый мудрый Король, но темны слова твои, как вода в облацех.

— Чего тут неясного? Пытался он свататься, да отказали бедняге. Вот он и мается!

Король и шут сочувствующе посмотрели на бедолагу, который, сидя с ними рядом, даже не слышал, о чем они говорят.

— Что за девица? — Поинтересовался монарх. — Какого роду-племени? Дворянского, купеческого, крестьянского аль нечеловеческого?

— Вот тут-то и порылась чья-то бестолковая псина: дриадского она роду. Деревья да травку ей подавай. Музыку фей и шепот звезд. Ей наши дворцовые звездульки и танцульки совсем не интересны. Так что женится: потеряем парня. Не женится — совсем пропадет.

— Да… — теперь зачесалась лысина у Короля. — Беда…

А граф сидел в кресле, уставившись в пространство пустым взглядом, и об его вытянутые ноги в разных ботинках спотыкались все, кто приближался к монарху поболтать, выразить восхищение или донести до его ушей очередной пикантный случай, произошедший при дворе.

Следующим утром, когда Его Величество изволил работать в своем кабинете, топчущийся у монаршего кресла министр финансов в очередной раз пожаловался на то, что королевской казне приходится содержать на своем балансе полуразрушенный замок когда-то повешенного за преступления герцога Саминьша.

— Все средства проваливаются в этот окаянный замок, как в черную дыру! Управляющий сеет зерно, а пшеницу валит ураган. Крестьяне сажают на землях картошку, а ее поедает заморский жук. Я выделил средства на ремонт крыши правой башни…

— Отремонтировали? — Король поднял голову и посмотрел на стоящего с квартальным отчетом министра.

— Да. — Покивал тот головой. — Но упала левая…

— Так… — Королю очень не нравилось, когда деньги из казны улетали на ветер. — И где же находится это прелестное местечко? Что-то я запамятовал.

— Как же, Ваше Величество! По Северной дороге от столицы немногим более десяти верст. Озерный Край! Курорт! Чистейшее место. Ни заводов, ни производств, сплошная экология!

— А почему у нас там ничего нет?

— Так озера, болота… Дорога и та обходит эти угодья стороной.

Король в рассеянности почесал правую бровь. А потом подскочил, словно давний покупатель патентованного средства Релиф.

— Что, Ваше Величество? — Испугался Министр.

Но Король, хитро щуря глаза, посмотрел на своего подчиненного и стукнул кулаком по письменному столу:

— Садись! Пиши!

Министр, не вызывая секретаря, с готовностью пристроился сбоку и взял гербовую бумагу.

— Мы, Наше Королевское Величество Максимилиан Девятый, даруем графу Карешу к свадьбе с дриадой как ее там… — он пощелкал пальцами. — Позови шута!

Через минуту в дверь влетел шут, весело потряхивая бубенчиками на колпаке.

— Почто, дяденька, звал? — Паяц обошел министра, бросив взгляд на бумаги. — Баланс не сошелся? Или украли больше, чем обычно? Нехорошо. Надо знать меру! Так ведь можно и вообще без всего остаться… А молодая жена всего на три года твоего первенца постарше будет… Ну, не переживай, он — хороший мальчик. Пока сидишь, сообразят, да вдвоем и утешатся!

Министр краснел и бледнел. Сплетни про его молодую жену не сходили с уст придворного люда. Повода она вроде не давала, но сын Министра от предыдущего брака был настолько хорош, что это одно уже могло считаться достаточным поводом.

— Ты языком-то не мели. — Сдвинул брови Его Величество. — Как зовут ту дриаду, что замуж за графа Кареша выходить отказалась?

— Марьяшка Сосницкая. Никак, сватом решил заделаться, Величество?

— Точно, шут. И на свадьбу хочу подарить им домик с угодьями. Совсем рядом. Всего в десяти верстах от столицы.

— Так землица давно вроде разобрана?

— Разобрана, да не вся! — Торжествующе сказал Король. — А Озерный Край?

— Да ты, никак, графа решил оставить без порток? Как он голым при дворе покажется? Понимаю, в твоей спальне…

— Ты болтай, да не заговаривайся! — Сдвинул монарх брови. — Но зато дриаде там — раздолье! Отремонтирует ей сарайчик — и пусть себе медитирует. А сам — в столицу. А от налогов я на десяток лет его избавлю, тем более, что он этому Саминьшу дальней родней приходится… Ты пиши, пиши! Значит, даруем графу Карешу и дриаде Марьяшке…

Свадьба, прошедшая под королевским патронажем, была пышной. Граф Кареш светился полубезумной улыбкой выигравшего джек-пот бедняка. Молодая дриадка сияла нечеловеческой красотой и природной свежестью.

Король чету благословил и отправил в подаренный замок провести медовый месяц, с расчетом на то, что его постоянный партнер не выдержит ночевок на свежем воздухе и полчищ болотных комаров, да и поскорей вернется во дворец, под заботливое око мудрого Монарха.

Но когда через месяц от молодых не поступило ни слуху, ни духу, Король забеспокоился и послал двух молодых лейтенантов гвардии прогуляться в Озерный Край и поторопить графа Кареша с возвращением.

Через день лейтенанты вернулись. Еще сорок восемь часов назад их волосы были черными, а глаза молодыми и беспечными. А теперь перед Величеством стояли два седых трясущихся существа.

Король пришел в ужас и приказал принести запечатанную бутыль “vocatus cum allium” — дорогого заморского вина, покупаемого капитанами кораблей в дальних северных портах. После стакана крепкого пойла в их глазах появилось осмысленное выражение, и офицеры поведали Королю очень странную и мистическую историю.

Приехали они к замку молодоженов уже ближе к вечеру в надежде заночевать и выпить с молодым мужем пару-тройку бутылочек фиолетового винца, коим славились здешние топлые места, плодящие в избыточном количестве ягодку- гонобобель, придающую напитку цвет и непередаваемый терпкий аромат.

Солнце закатывалось за дремучие леса и мрачные болота. В замок должны были загонять скотину, готовить еду, и вообще, в это время любое поместье кипит людьми. А тут — ворота распахнуты, в центральном здании — ни одного огонька. Подъездная дорога мирно колосилась нетоптаной травой.

— Сбежали, небось, втихомолку! — Пренебрежительно сказал один офицер другому.

— Да перестань, как можно жить в этих трущобах? — Второй кивнул головой на черный провал крыши основного здания.

Они остановили лошадей в воротах, не решаясь переступить черту, за которой начинался двор.

— Поехали обратно, пока окончательно не стемнело. На этих заросших тропинках вполне можно свернуть не туда!

— Погоди! — Первый офицер вдруг спешился, вглядываясь в глубину разбитого окна. — Мне показалось, там сверкнул какой-то огонек!

И он, бросив поводья другу, решительно пересек двор и зашел в открытую подъездную дверь. А потом раздался его голос:

— Ну ни хрена ж себе! — И затем тревожное: — Подойди-ка сюда!

Когда второй офицер зашел в большой и сумрачный зал, его глазам предстала совершенно безумная картина: везде — на стенах, колоннах, полу и потолке вились воздушные корни, перекрученные между собой, словно виноградная лоза. И в этих природных канатах, скомканные, задушенные и придавленные, висели… нет, не люди, а их оболочки, высохшие мумии. А из их ртов, ребер, животов торчали древесные побеги. Офицеру показалось, что они пульсировали. А на центральной стене, прямо перед входом, висел молодой супруг — граф Кареш. Подвешен он был звездой — руки и ноги — в стороны. Глаза были полузакрыты. Тело почти целиком было утыкано толстыми лианами. А посередине, там, где у человека должно биться его горячее сердце, сиял красным пламенем огромный рубин.

— Мой Бог! — В ужасе произнес второй офицер.

— Вот тебе и попили винца! — Схватился за створку двери первый, поскольку его затошнило, и закружилась голова. — Бежим отсюда!

И вдруг веки мертвого человека открылись. Офицеры замерли.

— Рубин! — Простонал бывший граф. — Возьмите этот рубин и закопайте в землю. Я хочу покоя! Я хочу смерти!

Большие слезы покатились по его восковому лицу.

Хоть гвардейцы и испугались, но они все-таки были умными, смелыми и хорошими людьми. Они поняли, что все произошедшее — результат воздействия какого-то страшного колдовства. Но товарищу помочь — дело святое. Поэтому, не колеблясь, первый офицер подошел к бывшему другу и, протянув руку, взял пылающий рубин, который в его ладони несколько поумерил свой блеск.

А мертвец снова открыл глаза и, сверкнув синевой пустых глазниц, крикнул:

— Бегите!!!

Тут растекшееся по замку древо пришло в движение и попыталось ухватить офицеров за ноги. Видя такое дело, те, не раздумывая, вынеслись за дверь, прыгнули на коней и сразу пустили их в галоп. Вокруг сурово зашелестели деревья. Лошадей начали хлестать плети травы и кусты, выкатывающиеся прямо на дорогу. Из темной чащи на них пялились красные и зеленые глаза. А сзади все время кто-то пытался содрать с них одежду, чиркая по коже здоровенными когтями. И вот так, зигзагами, не помня себя от ужаса, скакали они до опушки леса. Когда взмыленные лошади вынесли их в чистое поле, все прекратилось, как по мановению волшебной палочки. Первый офицер трясущейся рукой залез в карман и достал злополучный рубин. В темноте ночи он пульсировал светом, как сердце — кровью.

— Давай закопаем! — Сказал, остановившись, второй всадник.

— Тогда кто нам поверит? — Резонно возразил первый. — Покажем Его Величеству и закопаем!

И вот, под утро, они, наконец, пересекли городской подъемный мост. Охрана, стоявшая на смене, даже не потребовала с согбенных старцев налог на въезд. Офицеры удивились и пожали плечами. Они тогда просто не представляли, как стали выглядеть.

И вот теперь они сидели перед Королем, хлебая из бутылки шестидесятиградусный настой, словно воду. Потом первый встал, порылся в карманах и достал завернутое в носовой платок драгоценное алое сердце.

— Вот оно — подтверждение нашим словам!

Дрожащей рукой Король взял пульсирующий рубин.

— Как же ты попался, мальчик мой!

— Все зло — от женщин! — Проблеял министр финансов, зашедший к королю с бумагами и страшно боящийся адюльтера.

Король поднял на него полыхнувший взгляд.

— Пошел вон! — В тиши кабинета четко произнес он.

И когда министра сдуло за дверь, он продолжил:

— Сам, своими руками… Пусть будет проклят тот род, из которого произошла эта чудовищная дриада! Пусть будет проклят тот край вместе с замком во веки веков! — И Король, глядя вдаль, крепко сжал драгоценное сердце.

— А захоронить? — Спросил заплетающимся языком офицер.

— Вам выплатят годовое жалование. Свободны!

А надо сказать, что Его Величество, управляя страной, в которой проживала столь разношерстная публика, тоже был рифмоплет преизрядный. Поэтому никто не удивился, когда лес по правой стороне северного тракта за одну ночь превратился в непролазную чащу. Сначала торговый люд опасался проезжать мимо этих зарослей даже днем, но с годами все забывается. И постепенно это место стали называть просто Пущей, не задумываясь, отчего здесь никто не рубит деревья и не ставит дома.

С тех пор утекло много воды в столичной речке Жужелке. Мудрый Король давно умер. Умерла и монархия, как способ правления. На смену ей пришла всеобщая демократия. Это когда кругом кричат и всё критикуют, руками машут, но втихомолку воруют, и никто ни за что не отвечает. Города разрослись. Предместья заселялись различным бедным и богатым людом. А скоро случилось так, что к заповедной Пуще подогнали спецтехнику. Очередной правитель незадолго до этого почесал свою лысину и изрек, глядя на карту:

— Вот у нас большой незадействованный в инфраструктуре области район. Найдите подрядчиков. Застраивайте!

— Так вроде там лес, озера… Экология!

— Вот и хорошо. Постройте коттеджи, на озерах — санаторий. Пусть наша элита там набирается сил!

Что ж. Строительство рядом со столицей — дело всегда прибыльное. Поэтому на вековечный лес набросились бульдозеры, экскаваторы, дядьки с бензопилами — и дело пошло! А правитель, подписавший бумаги, положил на свой банковский счет хорошенькую круглую сумму.

И через месяц от леса остались только рощицы, вписывающиеся в генеральный проект застройки. Но самое интересное — на берегу одного из озер строители нашли остатки средневекового замка. Причем, раритетные стены и две башни по краям центрального здания выглядели вполне сохранившимися. И в голове у главного архитектора созрел гениальный план: озеро, лодочки, кафе, рестораны… современный отель в средневековом стиле для самых состоятельных! А что — столица в пятнадцати минутах езды. Благополучный дорогой район. Отличный местный центр развлечений!

Дом дополнялся, отделывался, надстраивались этажи. Но фундамент и две несущие стены остались прежними: современная техника и направленные взрывы не смогли сломать то, что строилось в старину и простояло века.

Через полтора года элитный жилой комплекс «Северная пуща» с новеньким отелем «Хрустальная звезда» в окружении деревьев, озер, лампочек и скамеечек, а также шикарных подъездных дорог был сдан. И довольные жильцы с постояльцами занимали свои комфортабельные новенькие дома и роскошные номера.

Глава первая

Иржи

Его отправили сюда отдыхать. Официально — от нервного истощения. На деле — от пьянства, наркоты и баб, прыгающих вокруг него в невообразимом количестве. Чем, правда, он охотно пользовался. В смысле, кем. Его бы с удовольствием услали и на необитаемый остров, но, к сожалению, родного брата графа Измирского, дворянина в …цати поколениях и хозяина огромного холдинга, просто так за можай не загонишь. Поэтому тридцатитрехлетний оболтус и художник по совместительству Иржи Измирский был просто выслан из столицы. Пока на неопределенный срок. Накануне сего печального события у него состоялся тяжелый разговор со старшим родственником.

Старший граф Измирский, отвлекаемый от собственных дел постоянными жалобами рогоносных мужчин, терпел долго, ограничиваясь уговорами и периодическим прекращением финансовых вливаний. Но, когда к нему пришел сам господин Золтан Нодь, уважаемый глава всех теневиков страны и, потрясая развесистыми рогами, начал не только жаловаться, но и угрожать здоровью всей семьи Измирских, терпение Берната лопнуло. Плюнув на деловые переговоры, он загрузился в свой пуленепробиваемый лимузин и поехал на квартиру к братцу, который досматривал дневные сны в объятиях очередной красотки.

Выбитая и повисшая на одной петле дверь печально обнажила артистическое логово младшенького графа. Когда-то дорогой и стильный ковер ручной работы, лежащий в прихожей, был заставлен разнокалиберной обувью. Мужской и женской. Чистой и не очень. На просторной кухне высились горы немытой посуды с вездесущими мухами, пустые бутылки и окурки. На очищенном кем-то уголке стола лежал использованный шприц. Из гостиной и спальни доносилось разноголосое сопение и храп. Кругом: на стенах, под стенами, в туалете и даже на подоконниках висели, лежали, сохли и пылились картины. Иржи действительно был талантлив: писал также легко, как и заводил интрижки. Картины, выставленные на продажу, охотно покупались. Только поэтому Бернат так долго терпел все это безобразие: на счетах брата аппетитно сверкали многочисленными нулями после начальных единиц круглые денежные суммы, которые умный старший предусмотрительно пускал в оборот, преумножая капитал, и, заодно, не давая младшему его транжирить.

Вместе с двумя охранниками Бернат молча поднимал гостей Иржика, выдавал им подвернувшуюся под руку одежду и, подгоняя наиболее непонятливых выразительными взглядами и кулаками, спускал с лестницы, объясняя направление самым доходчивым образом. Последней из объятий спящего братца выпорхнула столичная балерина, на которую положил глаз сам Бернат.

Старший Измирский открыл окно. По мартовской прохладной погоде спертый и теплый воздух спальни мигом сменился сырым и холодным. Голый Иржик пошевелился и промычал что-то неприличное. Охранник, кося глазом на хозяина, отчетливо хмыкнул. Бодрый ветерок залез во все щели квартиры и даже подъезда, когда младшенький все-таки ощутил легкий дискомфорт и открыл заспанные и еще затуманенные алкоголем черные глаза.

— О, братишка! Ты мне снишься или сияющим ангелом решил в очередной раз спустить меня во мрачные круги ада? — Черноволосая голова наконец отклеилась от подушки, и искренняя белозубая улыбка осветила людей и окружающий интерьер.

Бернат и его охранники сразу заулыбались. При всей своей безалаберной жизни и наплевательском отношении к окружающим, Иржи был чертовски очаровательным молодым мужчиной. Глядя на него, хотелось улыбаться и просто отдать все, лишь бы этот человек дышал с тобой одним воздухом. Идеальная фигура, правда, невысокого роста, где-то метр семьдесят, белая кожа, черные брови, ровный прямой нос, изогнутые ласковой насмешкой губы и искрящиеся счастьем жизни глаза, утягивающие за собой всех, кто имел счастье, или наоборот, познакомиться с ним, покоряли и заставляли прощать все милые шалости, которые вытворял этот мужчина. Даже брат, знающий этого сорванца с колыбели вдоль и поперек, невольно засмотрелся в эти черные и бесконечно нежные омуты очей, затененные длинными ресницами.

Но у Берната все же был выработанный годами иммунитет. Поэтому он быстро очнулся и, сведя брови домиком, гавкнул:

— Оденься, паразит! Не порть мне охрану!

Иржи встал, и, игнорируя произнесенные слова, медленно, демонстрируя окружающим прекрасно вылепленное тело, потянулся к халату. Суровые мускулистые мужики, будучи глубоко и счастливо женатыми, невольно проглотили слюну.

Запахнувшись и подпоясавшись, он взял бутылку с водой, выпил из горлышка половину и, вытирая губы изящной кистью руки, поинтересовался:

— И что я опять натворил?

Бернат вздохнул:

— Вот скажи мне, как у тебя хватает времени писать картины, причем, превосходные, и всех баб в городе перетрахать?

— Врут. — Беспечно сказал Иржи. — Мне одна актрисулька как-то сказала, что они сами установили очередь к моему телу. Причем, некоторые из них, не в силах терпеть, перекупают места поближе. Но, честное слово, Бернат, они развлекаются самостоятельно, — он махнул рукой в сторону гостиной, а я в-основном, пишу картины. Потом, утомленный, ложусь спать, а утром, вытягивая руку, чувствую под ней очаровательную головку какой-нибудь… леди.

— И ты мне снова будешь врать, что ни с кем у тебя ничего не было?!

— Ну почему сразу ни с кем… Было. — Иржи опустил длинные ресницы. — Я — не святой. Иногда хочется. Но, пойми, я давно и взаимно женат на Музе. И только она, моя единственная Любовь…

— Достаточно. — Утомленно произнес Бернат. — Сегодня ко мне приходил крестный отец всех уважаемых людей господин Нодь. Скажи, его-то жена тебе зачем понадобилась? Хочешь лишиться того, что ниже пояса? Он может поспособствовать.

— Грубо и глупо. — Иржи поднял глаза на брата. — Это какие-то местные интриги против тебя. Я его жену даже не знаю.

— О, Господи! — Бернат поднял глаза к потолку. — Почему ты этому бестолковцу отвалил немеряно красоты, но вложил так мало ума?

Господин Измирский — старший встал, прошел в кухню и принес оттуда недавно созданный портрет:

— Взгляни на это.

Иржи нехотя мазнул взглядом по своему полотну.

— Это? Ребекка — грешница. Понимаешь, есть в Писаниях такой сюжет, когда Ребекка, не будучи просветленной, а всего лишь маленькой блудницей, торговала собой у Еликкского Храма. И когда мимо проходил Учитель с учениками…

— Я читал Писания! Это, — Бернат ткнул пальцем в лицо блудницы, — кто?

— Натурщица. — Пожал плечами младшенький, причем шелковый халат легко соскользнул с одной стороны, обнажая грудь и предплечье. Взгляды охранников тихо свалились в небрежный вырез.

— Как ее зовут? — Продолжил рычать старший.

— Не знаю. Я утром встал. Подошел к окну. Смотрю, идет миленькая девушка. Знаешь, как раз во сне мне пришла идея этой картины, про Ребекку. А девушка овалом лица, разрезом восточных глаз так подходила для модели, что я выбежал и попросил ее позировать. Она согласилась.

— Просто позировать? В глаза мне смотри, бабник!

Иржи, исполненными печали и укоризны глазами, посмотрел на брата.

— Может, она принимает желаемое за действительность? — Улыбнулся младший. — Знаешь, ко мне много разных чудных персонажей приходит!

Бернат, словно впервые сюда попав, обернулся.

— Действительно. Пора заканчивать с этим бардаком! Я тебя женю!

— Нет! — В ужасе округлил глаза Иржи.

— Да! — Бернат изобразил улыбку людоеда-гурмана. — Имею право. Как старший в семье. А прежде чем я подберу тебе достойную невесту, ты уедешь из столицы. Хватит мозолить глаза запуганным мужьям, переплачивающим за охрану и слежку. Ты в курсе, что твоими похождениями кормится частная сыскная фирма и охранное агентство?

— Вот как? — Темные волосы изящной волной заструились по обнаженной руке. По закаленным телам охранников пробежала непонятная дрожь.

— Все, братец. Собирай свои кисти-краски и холсты. Прямо сейчас мы едем в Озерный Край. Там открылся шикарный отель. Поживешь пока там.

— Но, насколько мне известно, это совсем недалеко от столицы?

— Недалеко. Только без пропуска твои друзья и подруги до тебя не доберутся. А охрана отеля предупреждена и будет отсеивать подозрительный элемент еще на подходе.

— Может, тебе проще посадить меня в тюрьму?

Старший метнул на младшего грустный взгляд:

— Ни за что. Заключенных перепортишь. Выйдешь, а администрация будет хвататься за волосы и думать, что с этим голубым борделем делать!

— Ну, братец, твои доносчики, как всегда, лукавят! — Иржи надул губы и, оглядев себя, поправил халат. — И скажи на милость, чем же тогда, не видя людей, я буду вдохновляться?

— Озером, братец. Деревцами. Пора заняться пейзажами. Тем более, скоро лето.

Через три часа деловой граф Измирский-старший оформлял клиентскую карту в «Хрустальной звезде» на своего беспечного брата, уже строящего глазки проходящей мимо второй администраторше. Та раскраснелась и улыбнулась так, что всем стало ясно: если бы не публика, то она отдалась бы ему в ближайшем кресле. Охранники тяжело и печально вздохнули: работа с таким клиентом уже не казалась простой прогулкой на свежем воздухе.

Бернат, перед тем, как уехать, проконтролировал, как чемоданы, узлы с красками, мольберт, холсты и всякая необходимая для творчества химическая и растительная мелочь были доставлены в номер и распакованы.

— Смотри! — Старший раздвинул портьеры на окне. — Какой вид! Можно писать, не выходя из номера. Тут еще и лоджия есть! Все условия!

Младший кисло взглянул на древние ивы за окном и зевнул:

— Скука!

— Отдыхай, набирайся сил. Я поехал. Оставляю тебе одного из охранников. Завтра его сменит второй. Так что не расстраивайся, на твое божественное тело теперь не покусится ни одна красотка!

Бернат помахал Иржику рукой и вышел, поманив за собой охрану.

— Никаких баб и мужиков! Что плохое случится, уволю!

Забрав одного из них с собой, он отбыл в столицу, поскольку финансовые дела не терпят длительных отлучек.

Иржи, тем временем, походил по номеру, оценил санузел и большую ванную комнату с джакузи. Потом, представив в пене обнаженную красотку с бокалом вина, он загрустил окончательно. Кушать после вчерашней или сегодняшней ночной трапезы не хотелось совсем. Он прошел в спальню и, не снимая верхней одежды, упал на золотистое покрывало, раскинув руки. Медленно обвел взглядом потолок, люстру, стены и мебель. Дорого и вычурно. Много золота. Молодой человек поморщился. Ну, в-общем, сам виноват. Надо было вначале посмотреть номер. Он поднял руку и дотронулся до лба. Откинул на покрывало свои длинные волнистые волосы. И как он дал себя уговорить? Нет, после вчерашнего он совсем ничего не соображал!

Он вспомнил дорогой ресторан, куда пригласил его друг и директор галереи, по совместительству, отметить продажу очередного шедевра. Вечер, как всегда, они начали вдвоем. А потом чуть ли не полгорода собралось в маленьком зале. Кто-то поздравлял, кто-то что-то заказывал… А остальное Иржи вспоминал урывками, совершенно не запомнив, куда девался его приятель, как он очутился дома да еще с потенциальной любовницей брата в постели. Печально! Видимо, именно от этого Бернат так взбесился.

Иржи, не вставая, скинул с ног туфли и подтянул ноги на кровать. Все-таки слишком рано его разбудили. Он повернулся на бок, натянул на себя кусок покрывала и закрыл глаза. Сладкая дрема постепенно смежила его очи, и он провалился в сон. Тот, теплыми руками разведя таинственную завесу между мирами, не отправил художника, как всегда это делал, в обиталище грез и иллюзий, а оставил здесь, в номере.

И вот перед ним, в кресло напротив кровати, опустилась хрупкая женская фигурка. Светлые длинные волосы, легкое цветастое платье. Лица не видно из-за света, льющегося из окна. «Интересно, как она сюда попала?» — вяло подумал Иржи. — «Вряд ли ее пропустила охрана. По стене, что ли?»

Тем временем, девушке надоело сидеть, и она встала. Плавно подошла к окну и повернулась так, что стал виден ее профиль. Точеный носик, пухлые губки, длинная нежная шейка и маленькая, но высокая грудь. Тонкие руки. Ветер легонько дул на пряди. И тут солнечный луч осветил ее головку. Волосы вспыхнули расплавленным серебром. «Какая красавица!» — подумал художник и… проснулся.

За окном уже догорал закат, и рама с форточкой были плотно прикрыты.

В теле чувствовались легкость и голод. Иржи встал, умылся, расчесал свои шикарные черные волосы, уложив их с помощью мусса волнами. Улыбнулся своему отражению. И действительно, Мать — Природа от всей души одарила младшего брата тем, чего напрочь был лишен брат старший. Иржи был не только красив и обаятелен, но и притягателен как талантливая личность. Бернат, более высокого роста, нежели младшенький, да и фигура, если вглядеться, тоже ничего, окрасом не удался совершенно. Волосы, когда-то серые и жидковатые, сначала поседели, а потом и вовсе опали за ненадобностью. Узкий и мягкий юношеский овал лица сменили жесткие носогубные складки умелого дельца. На пальцах выперли суставы. Семейный нос, присущий обоим братьям, но изящно смотревшийся у младшего, у Берната на конце скрючился и обзавелся небольшой бородавкой. Немного выпячивающаяся нижняя, тоже фамильная, губа старшего вечно отваливалась от зубов, довершая ну ни капли не симпатичный образ. Но когда два брата находились рядом, то блеск очарования младшего падал на черты старшего, и окружающие тоже начинали находить его интересным. Но зато Господь дал ему талант преумножать богатства, продумывать все наперед и никогда не ошибаться. И у этого железного человека была одна слабость — его безумно талантливый Иржик. Рано лишившись родителей, погибших в железнодорожной катастрофе, восемнадцатилетний студент Бернат Измирский возглавил родительскую фирму, со временем разросшуюся в холдинг, и вырастил, правда, чертовски избаловав, младшего брата, изо всех сил пытаясь заменить ему родителей.

Иржи вздохнул, вспомнив, как долго ломавший голову, чем бы занять безутешного ребенка, Бернат принес ему первые кисточки и краски. И как, придя домой вечером, умилился расписанной цветами гостиной. Ведь мальчуган больше не плакал, а сиял довольной улыбкой. А на самом видном месте, возле камина, он нарисовал две фигурки: побольше и поменьше. «Кто это, Иржик?» — спросил брат. «Ты и я!» — ответил перепачканный малыш.

Можно сказать, именно в этот день решилась судьба ребенка: она сделала его художником. Когда Иржи немного подрос, брат отдал его учиться живописи в школу при Академии. А потом, напрягая психику Берната, желавшего видеть молодого человека дельцом, Измирский-младший получил и превосходное академическое образование. Преподаватели восторгались и пророчили молодому дарованию прекрасное будущее.

Иржи усмехнулся своему отражению: да, он молод, красив, богат, занимается любимым делом. У него есть любящий и любимый брат, посвятивший ему свою жизнь. И чем он ему за это заплатил? Проблемами? А ведь Бернат, со всем его богатством, безумно одинок. У него нет жены, детей… Нет, конечно, поползновения были… Но Бернат быстро выяснял, что претенденткам на его руку требовались деньги и … тело Иржи. «Ты тогда обижался на меня и кричал, — усмехнулся младший, — но я чем виноват, если повода никогда никому не давал. Может, только самим фактом своего существования. И не мудрено, что Берната достала эта ситуация, заставившая упечь меня в эту золотую клеть».

Он вышел из ванной, надел белоснежную рубаху, сверху — мягкую свободную курточку вроде короткого сюртука, свободные светло-шоколадные брюки и такие же туфли. Взяв карту от номера и свою кредитку, он открыл входную дверь. Там его взору предстал широкий, выстланный ковром коридор, опоясывающий наружным периметром номера, и узкие стрельчатые окна несущей стены. В межоконных промежутках и рядом с дверями располагались светильники, рассеивающие в воздух приятный и мягкий свет. Ну, а рядом на стуле, с газетой в руках, сидел охранник брата.

При виде вышедшего Иржи тот вскочил и глупо заулыбался, не зная, куда девать газету и руки. Молодой человек улыбнулся в ответ:

— Вставай, пойдем в ресторан. Как тебя звать?

— Игнац Ковач… Можно Игнац… — Краснел и заикался здоровый мужик.

— Ну, просто Игнац, пошли, поужинаем. Приглашаю.

Иржи, обнажив улыбкой кончики ровных белых зубов, пошел вперед. Вспотевший и пыхтевший, как паровоз, охранник — за ним.

Едва открылась дверь ресторана, к ним тут же подлетел весьма расторопный мужчина:

— Смею пригласить Вас в наш замечательный ресторан! На выбор есть несколько свободных столиков: у эстрады, где сейчас выступает наш ансамбль, вон там, под фонариками, в vip-зоне, у панорамного окна, но, к сожалению, сейчас темно и наших удивительных пейзажей не видно, и у стены. Там тихо, тенек. Специально для уединяющихся парочек. — Мужчина кинул оценивающий взгляд на охранниково мускулистое тело.

Иржи засмеялся:

— Вот как раз нам это местечко и подойдет. Не хотим светиться, знаете ли.

Метр пригласил их следовать за собой. И, снимая со стола табличку «Забронировано», он немного наклонился к молодому человеку и шепнул:

— Вы не смогли бы мне оставить свой автограф? Моя жена так любит ваши работы! У нас Вашими портретами и репродукциями вся стена увешана!

Иржи засмеялся:

— Ну, раз так, тогда, конечно. — Взяв протянутую ручку, он спросил: — Жену зовут как?

— Агнета, с Вашего позволения!

И тогда, закусив губу, Иржи написал на протянутом листке:

«Милой Агнете — с безграничным уважением к Вашему бесконечному терпению… — Иржи Измирский»

— Так пойдет? — Пряча в глазах шальные искорки, спросил он.

— О, да! — Начал кланяться мужчина. — Она действительно, с бесконечным терпением ищет и скупает репродукции… Вы же понимаете, что Ваши работы мне не по карману…

— Ничего страшного. Станете директором ресторана, купите ей эскиз. Они гораздо дешевле!

И, пригласив охранника присесть, сам уселся спиной к залу. Пробежав глазами меню и карту подаваемых вин, Иржи сделал заказ для обоих. Блюда были выше всяческих похвал, и они вдвоем отдали им должное, запивая терпким красным вином.

Тем временем, после исполнения симфоническим квартетом стилизованной под народную музыки, на сцену вышел конферансье и промурлыкал в микрофон:

— А теперь встречайте! Мадемуазель Эстер!

Народ в зале радостно зааплодировал.

— Она споет чудесную балладу, написанную по мотивам легенд, окутывающих своими мистическими тайнами бывший замок!

— Просим! — раздавались отдельные пьяные выкрики. Иржи удобно откинулся на спинку стула и покатал на языке сладко-вяжущую жидкость. Мысли, под влиянием хорошего ужина, поплыли, обращаясь в зрительные образы, куда начал вклиниваться нежный и грустный голосок певицы:

— Какой потрясающий сюжет! — пробормотал себе под нос Иржи, кода песня закончилась. Он даже обернулся и немного похлопал певице. А также был весьма удивлен, когда метр подвел ее к их столику. Но, как вежливый человек, встал и пригласил даму присесть.

Тут же за их спинами потянулся дурным ветерком шепот. Тем более, некоторые из сидящих в этом зале знали модного художника в лицо. Его похождения и репутация тоже секретом для столичного бомонда не были.

— Я польщен, — начал Иржи, — что такая чудесная певица и прекрасная женщина решила составить нам компанию. Вам что-то заказать?

— Если можно, — скромно улыбнулась она, — клюквенный морс и гуляш с овощами. Мне еще сегодня выступать!

Пока ждали заказ, Иржи разговор продолжил:

— Какая красивая баллада! Я раньше ее не слышал. Признаться, она задела меня за живое! Перед моим взором так и стоит бледный молодой человек с потухшим взглядом и сверкающим рубином вместо сердца… И старуха, скрюченными пальцами тянущаяся к его обжигающему жару! Кто, если не секрет, придумал эту песню?

— Не секрет, — улыбнулась женщина. — Ее придумала я.

— О-о! Это необыкновенно! В вашей прелестной голове возникают такие самобытные образы! Так и хочется взять карандаш!

Молодая женщина покраснела. Кажется, она действительно была польщена.

— Я написала цикл баллад о здешних местах. — Наконец, справившись со смущением, сказала она. — Когда меня пригласили сюда выступать, я ни о чем таком не думала вообще! Но, когда переехала, то стала видеть очень яркие и живые сны. То мне улыбалась среброволосая девушка в цветастом платье, то, прямо живым, к стене замка приковывают юношу, пробивают ему сердце… А девушка — она мертва и ничем не может помочь своему другу. А тот еще дышит. Понимаете?

Певица шоколадными глазами посмотрела на художника.

— Он теперь не может умереть. Обреченный на вечные муки, юноша висит на стене, а вместо живого человеческого сердца — огромный пульсирующий рубин! И старая, сморщенная старуха греет о его жар свои руки, постепенно превращаясь в молодую девушку…

— Ужас какой! — Не выдержал охранник Игнац. — Когда на войне стреляют, то течет кровь, и человек умирает. Но то война!

Он потер большой рукой лоб и щеку, на которых были едва заметные следы от осколочного ранения.

— А кровавые сказки… — Он передернул плечами.

— Каждому свое. — Мило улыбнулся сразу обоим собеседникам Измирский и задумался. Что-то такое ему сегодня днем снилось… Но он не придал этому большого значения, списав на ночные алкогольные пары.

— Спасибо! — Женщина сложила салфетку. — Мне пора на сцену.

Иржи вежливо встал и отодвинул ее стул.

— Мы же увидимся, не правда ли? — Она, чуть ли не умоляя, заглянула художнику в глаза.

— Обязательно. — Показал он ровные зубки. — Мы с другом, — Иржи кивнул в сторону охранника, — обязательно завтра придем на Ваше выступление, госпожа Эстер! Мы здесь, в отеле, на какое-то время непременно задержимся!

Певица с досадой посмотрела на все слышавшего и, покрасневшего от двусмысленности сказанного, амбала.

А Иржи, провожая даму, дружески пожал ей ручку.

«На какие жертвы ради брата приходится идти» — Подумал он. — «Несомненно, девушка и мила, и талантлива, но — не в моем вкусе. Надо хотя бы дней десять прожить паинькой. Скандал уляжется, и Бернат сам прилетит за мной, не вынеся долгой разлуки».

Бросив салфетку на стол, он спросил у охранника:

— Что, Игнац, наелся? Напился?

И когда тот утвердительно кивнул, ехидно продолжил:

— Тогда пойдем спать. Время позднее и нам пора баиньки.

Произнесенная фраза была достаточно громкой для того, чтобы ее услышали за двумя-тремя столиками рядом. Игнац снова покраснел, а новая сплетня понеслась по залу и беспроводной связи. «Через час, наверняка, достигнет ушей брата. Ох, влетит мне опять!» — Пряча улыбку, думал Иржи, пробираясь между столиками на выход.

Пока художник доставал карту и открывал ею дверь, охранник с невозмутимым и неподкупным видом опустился на стул.

— Брось! — Иржи стало жалко серьезного и, в-общем, побитого жизнью парня. И он распахнул дверь. — Заходи. В гостиной есть удобный диванчик, поспишь на нем.

А потом нагнулся, чтобы стены с ушами ничего случайно не подслушали, и сказал:

— Торжественно клянусь не посягать на твою честь!

У Игнаца стало малиновым не только лицо, но и кончики ушей.

— Иди, дуралей, тебе завтра работать. А брату я ничего не скажу.

Охранник сгорбился, стрельнул по сторонам глазами и быстро зашел в номер Иржи. Закрытая дверь щелкнула замком, а стул на всю ночь остался стоять в гордом одиночестве, неся за двоих бессонную вахту.

Глава вторая

Непонятные странности

Проснулся Иржи на рассвете. В незашторенное окно робко заглядывал нежно-розовый рассвет. Вчерашний тоскливый дождь, наконец, перестал лить безнадежные слезы, и природа с облегчением потянулась навстречу животворным солнечным лучам.

Художник легко встал с кровати, чувствуя необыкновенный прилив сил. Подойдя к окну, он распахнул створки, и холодный весенний воздух сразу обжег его обнаженные плечи. Закутавшись в одеяло, он засмотрелся на рассвет. Сколько необычайно чистых тонов меняется в природе за доли секунды! Небо, темно-синее по краю, стало зеленеть, тут же окрашивая края уходящих туч в желто-салатовые оттенки. А там, за деревьями, пробивая розоватую пену облаков, уже рвались вверх яркие оранжевые лучи, выделяя черные верхушки спящих деревьев и серый туман между ними. Чем выше вставало солнце, тем чаще и настойчивей пронырливый свет трогал горячими пальцами ватную пелену, испуганно утягивающую свои мутные щупальца между стволами в дальние, пока не осушенные болота и оставляющую на сине-зеленой траве искристые капельки росы.

Иржи поставил локти на подоконник и опустил голову вниз. Там, по сумеречной тропе, причудливо извивающейся в цветущем кустарнике вдоль дома, уходила прочь худенькая фигурка девушки с серебряными волосами и в цветном платье.

— Эй! — тихонько окликнул он. — Подожди!

Девушка на миг оглянулась, помахала ему рукой и скрылась в полосе тумана.

Молодой человек отклеился от окна и посмотрел на часы. Было пять утра. В комнате стало очень холодно. Он закрыл рамы и посмотрел на настенный термометр. Там было всего плюс восемь.

Иржи помотал головой. «Не может быть, чтобы она мне просто привиделась, словно оптическая иллюзия. Но молодая девушка, гуляющая по сырой земле в легких туфлях и тонком шелковом платье при почти нулевой температуре — это полнейшая чушь. Надо походить среди постояльцев. Может, ее тоже, кроме меня, кто-то видел? И неплохо бы еще раз поговорить с певицей». Молодой человек сел на кровать и зевнул. Все-таки еще очень рано. Обычно в городе в эти часы он только ложится спать. Но раз проснулся, надо пользоваться моментом. И художественная сторона натуры все-таки пересилила в нем гуляку и раздолбая.

Достав акварель и прикрепив листы, он положил на тряпочку мягкие кисти. Наполнив в ванной стакан водой, Иржи распахнул на лоджии шторы, быстро оделся и встал к мольберту писать небо. Охранник поднял было голову, поскольку услышал легкие шаги и шуршание штор, но взглянув на махнувшего ему рукой господина Измирского, державшего во рту сразу два длинных кончика кистей, он снова повалился на диван.

Когда охранник отоспался и открыл глаза, часы показывали около десяти утра. Гостиная была завалена акварельными набросками. На подоконнике лежали и сохли вымытые орудия труда. Самого господина художника нигде не было видно, а во входную дверь кто-то отчаянно стучал.

Игнац с колотящимся сердцем подорвался с дивана, видя себя уволенным без выходного пособия и с волчьим билетом в кармане. Боже! Его любимая Петра такого не перенесет и уйдет от бестолкового служаки к более успешному продавцу женского белья, сватавшегося к ней позапрошлым летом.

Кое-как оправив рубаху и пытаясь разгладить складку на щеке, оставленную чересчур мягкой подушкой, охранник трясущимися руками открыл дверь. За ней находилась милая барышня в униформе отеля вместе с тележкой, на которой стояли блюда.

— Доставка в номер. — Пропела она, пытаясь заглянуть ему через плечо.

Игнац состроил каменное лицо и нахмурил лоб. Но девушка, приподняв брови и окинув изучающим взглядом беспорядок в его гардеробе, снова пропела:

— Господин Измирский заказали…

— Сколько? — Сумрачно спросил охранник, не зная, из каких средств с ней рассчитываться. Денег с собой у него практически не было.

— О, все включено в счет! — Девушка ослепительно улыбнулась, поскольку за спиной этого заспанного мужчины она узрела великого и прекрасного маэстро художника. Со вчерашнего дня обслуживающий персонал только о нем и говорил, добавляя к своим наблюдениям светские сплетни, почерпнутые из слухов и бульварных газет.

— Проходите, милая леди! — Измирский слегка дотронулся до плеча крупного мужчины, стоящего в дверях. Тот вздрогнул и сразу освободил проход.

Девушка вкатила тележку, с жадным вниманием озираясь по сторонам. В гостиной всюду валялись листы бумаги с какими-то рисунками. А на сборном паркетном полу виднелись красочные пятна. Но человек, создавший весь этот беспорядок, стоял сейчас перед ней. И, пожирая глазами его прекрасный облик, очарованная девушка проехала колесом тележки по эскизу, стоящему несколько тысяч флоринов. Ах, эта снежно-белая рубаха и обтягивающие ягодицы брюки… В этот миг жених Янош просто испарился из ее головы. А парфюм…

— Прошу, поставьте блюда на стол. Вот сюда. — Донеслись до нее издалека слова художника.

Тая от страстного желания упасть к нему в объятья, девушка выгрузила посуду и, заикаясь, промолвила:

— Хотите, я Вам клеенку принесу? Чтобы полы не пачкать?

— О, если это Вас не затруднит! — Приложил руку к сердцу граф.

— Нет-нет! — она с обожанием посмотрела ему в лицо. — Я быстро! А то полы-то жалко! Красивые!

Как только за ней закрылась дверь, Иржи весело фыркнул:

— Haec sunt mulieres! (Таковы женщины — лат.) Полы! Обои! Мебель! Прекрасный восход их ничуточки не интересует. Но вот если картина подходит под цвет штор…

Художник быстро собрал наброски и изящным движением кисти показал на стол:

— Присаживайся!

Бедняга Игнац невольно засмотрелся на младшего графа. Теплый свет темных глаз ласкал и успокаивал, обещая, что все будет хорошо. Губы приветливо улыбались. И бойцу захотелось вдруг упасть перед ним на колени и поцеловать этому божественному созданию руку. Глаза затуманились слезами, а ноги стали подгибаться, когда совсем не ангельская рука изо всех сил треснула его по предплечью.

— Эй! Проснись! — Голос звучал достаточно сурово, и охранник очнулся, потирая наливавшийся на руке синяк.

— Извините, я не хотел… — Покаялся несчастный Игнац.

Иржи сел, улыбнулся и бросил на колени салфетку.

— Ладно, не парься. Кажется, я перестарался? — Он кивнул на плечо.

— Порядок. Просто Ваша внешность…

— Понимаю. — Кивнул художник, накладывая себе в тарелку вареные овощи. — Ты не стесняйся, кушай. А то когда теперь придется.

Игнац сел и начал поедать воздушный омлет с грибами.

Через какое-то время, запивая чаем безе со взбитыми сливками, Иржи продолжил начатый разговор:

— Ты считаешь, это сущее удовольствие, когда в тебя постоянно тычут пальцами, выдумывая одну небылицу круче другой? Когда ты не можешь с девушкой спокойно встретить закат на террасе открытого кафе? Когда твой любимый брат не в состоянии жениться только из-за того, что его невесты бросаются тебе на шею, предлагая все, и даже своих собачек? Ты для себя хотел бы такой жизни?

Охранник оторопело посмотрел на Иржи.

— Я не думал об этом. Простите, если вызвал у Вас негативные эмоции…

— Ничего. — Художник крепко хлопнул его по другому плечу. — Сейчас тебя сменят, отдохнешь.

— Но я готов…

— Но не готов я… — Улыбаясь, закончил разговор Иржи, снова хватая свои рисунки. — Будь добр, пока ты здесь, застели в гостиной клеенку в тот угол, где мольберт. И узнай местную программу развлечений. Я пока посижу в комнате.

И художник, унося за собой мысли и чувства бойца, скрылся в спальне, прихватив бумагу и упаковку карандашей.

Когда приехала машина со сменой, охранник Игнац Ковач был подтянут, молчалив и суров. В гостиной под мольбертом лежал толстый слой клеенки, а на обеденном столе — список развлечений. В нем были не только гламурные посиделки в чайной комнате для дам, но и ознакомительный маршрут по местным озерам на лодках к охотничьим домикам. А также к дивной красоты водопаду, льющему воды с утеса и названному «Слезы дриады». И это не считая музыкальных вечеров и конных прогулок по близлежащим рощам.

Ковач уехал, так и не увидев закрывшегося в своей комнате господина Измирского. Но его место на стуле у двери занял Йожеф Фаркаш. Тоже мужчина высокого роста, с крепкими ногами и руками, а также наблюдательными серыми глазами.

Женщины, живущие в отеле и не занятые никакими делами, обременяющими рассудок, обязательно выкраивали свободную минутку, чтобы пройти по этажу, где жил всемирно известный эпатажный художник. Но, увидев у заветной двери охрану, они тяжело вздыхали, все же надеясь поглазеть на знаменитость хотя бы за обедом или ужином.

Фаркаш уже прочитал по десятому разу газету, сетуя, что не взял с собой детектив, когда дверь номера распахнулась, и из нее вышел граф Измирский — младший. Черные глаза под длинными ресницами, бросающими тень на светлую кожу лица, внимательно оглядели нового охранника. Потом посмотрели по сторонам. На счастье охранника, в коридоре никого не было. Дверь открылась пошире.

— Заходи. — Не терпящим возражений тоном приказал Иржи.

Охранник вздохнул, но подчинился.

— Садись. — Граф показал рукой на диван в гостиной.

Тот молча сел.

— Итак, тебя зовут?

— Фаркаш Йожеф, господин.

Иржи прошел мимо него раз, другой, а на третий сделал в его сторону молниеносный выпад, метя в шею. Не ожидавший ничего подобного охранник все-таки выпад отбил.

— Хорошо. — Кивнул граф. — Холодным оружием владеешь?

— Да, господин. — С удивлением подтвердил молодой человек.

— Нож с собой?

Тот кивнул, показывая в рукаве кончик лезвия.

— Очень хорошо. Раздевайся.

У охранника открылся рот, и поднялись брови.

Иржи, тем временем, распахнул окно, снял с тела рубаху, скинул ботинки и вытащил откуда-то узкий и длинный нож.

— Ну же… — прекрасные черные глаза нетерпеливо смотрели на Фаркаша. — Ты заставляешь меня ждать.

И столько в этом упреке было печали и нежности, что охранник Йожеф в одно мгновение стянул рубаху, сбросил обувь и встал перед Иржи, словно всей своей позой говоря: все что хочешь, дорогой!

Иржи фыркнул и, нырнув тому под руку, приставил к его горлу нож. И только тогда Йожеф очнулся. Невысокий граф отскочил от Фаркаша:

— Давай, мальчик, нападай!

— Я — охранник… — Промямлил тот.

— И что? Разомнемся!

Граф снова крутанулся, словно в балетном пируэте, и стукнул пальцем ноги по руке, в которой охранник держал холодное оружие. Рука на мгновение онемела, и нож упал на пол. А потом, не давая сосредоточиться, ударил локтем по печени и, зайдя за спину, кольнул того ножом пониже поясницы. Рослый Йожеф этого перенести не смог и, выкрутившись, пытался длинной рукой достать верткого графа. Но тот все время уходил, прыгая, ныряя и уворачиваясь. Скоро охранник начал задыхаться. На спине Иржи выступил пот. Они кружились по гостиной уже полчаса, так не сумев друг друга задеть. Но вот за спиной графа что-то упало, и он на долю секунды отвлекся. И этого хватило охраннику, чтобы дотянуться до его руки и несильно полоснуть ножом. Тут же крупные красные капли упали на драгоценный паркет. А охранник в растерянности упал перед графом на колени:

— Простите, хозяин, ради Бога! Я увлекся…

Иржи поморщился:

— Вставай. Пойдем в ванную, поможешь наложить повязку. Я виноват сам. Сноровку потерял.

И изящно пожал белыми обнаженными плечами.

«Господи, на что мужику такая красота!» — Думал охранник, помогая перевязывать господину руку.

— Иди. — Кивнул на дверь Иржи. — Спасибо. Завтра продолжим.

Потом обернулся к большому зеркалу и, собрав с локтя пролившуюся кровь, легко мазнул ей по стеклу. Затем включил воду.

Когда он умылся и отнял от глаз полотенце, то на секунду не поверил своим глазам: на месте зеркальной стены зиял темный и пахнущий плесенью проход. Помотав головой, протер лицо еще раз. Проход никуда не исчез. Ему вдруг стало жутко. Но молодость, легкомыслие и любопытство сделали свое черное дело. Надев резиновые шлепанцы, стоящие в ванной комнате, и набросив на плечи банное полотенце, Иржи ступил за черту, отделяющую небытие и современность. Вниз и вверх вели сырые и закапанные чем-то коричневым ступени. Пыль всех прошедших времен висела грязной ветошью вдоль стен на остатках древней паутины. Граф осторожно пошел вверх, оглядываясь на белую дыру прохода. Лестница узкой спиралью закручивалась все выше. И вот, наконец, над головой показалось отверстие. Взлетев по ступеням, он очутился на площадке одной из башен. Подойдя к выложенным по ее периметру зубцам, граф глянул вниз. Кругом, сколько хватало взгляда, качал в такт ветру макушками елей и сосен вековечный лес. Домов элитной застройки не было и в помине, а над головой, полнейшей неожиданностью, висела луна.

— Где я? — удивленно спросил он.

— Здесь. — Прозвенел ответом тонкий голосок.

Граф медленно обернулся. На противоположном от него краю, между зубцами, стояла полупрозрачная женская фигурка. Волосы цвета платины легонько раздувались ветерком. Цветастое, до щиколоток, старинное платье струилось по ногам и бедрам. Бледные и худые руки легко опирались на старый камень. А на юном прекрасном лице ласково светились голубые глаза. Пухлые губки чуть дрогнули, силясь улыбнуться.

— Вы упадете! Умоляю, слезьте оттуда! — Иржи медленно подошел и протянул к ней руку.

Девушка рассмеялась и ударила своей ручкой по его руке. Его плоть даже не ощутила ее пальцев.

— Вы кто? — Спросил он.

Девушка спрыгнула с зубцов и остановилась рядом.

— Привидение. Боишься, красавчик?

— Нет! — Спокойно ответил Иржи. — Вы бесконечно прекрасны даже в этой ипостаси. Если бы у Вас была плоть, я бы не удержался от того, чтобы Вас поцеловать!

Он склонил голову и взмахнул ресницами. Обычно у всех женщин в этот момент перехватывает дыхание.

Но девушка лишь насмешливо на него посмотрела.

— Как ты сюда попал? Видишь, это не твой мир!

— Но ты же ходишь по моему миру!

— Это все потому, что Она там, в твоем мире. А мы все связаны. Она ходит за ним. Я хожу за ней. Когда она его найдет, я отберу его! — Выдала она непонятную Иржи фразу.

— Подожди. Кто ходит за кем и, собственно говоря, зачем?

— Нет, нет. — Она помахала ручкой. — Сейчас ничего страшного нет! Не бойся! Но когда она найдет его, то понадобятся живые люди с горячими сердцами. Ей снова нужно будет разжечь огонь…

Девушка прошла мимо Иржи, и на него повеяло стылым кладбищенским холодом.

Она легко поднялась в проем между зубцов и замерла, всматриваясь в темную небесную даль.

— Она нас потому и поймала, что мы безумно любили друг друга.

— Как тебя зовут, прекрасное создание?

Девушка повернула к нему свою головку:

— Все, что было создано, давно истлело. Остались лишь воспоминания… и долг.

— Кому ты должна?

— Я не смогла уберечь любимого… А ты иди, тебе в нашем мире делать нечего! Это мир мертвых, мир нашей памяти.

Она вдруг развернулась и, выбросив по направлению к нему руку, крикнула:

— Вон!

И словно тяжелый кулак ударил художника в грудь. Он согнулся, хватая ртом воздух. В глазах потемнело.

Когда он продышался, то увидел себя в ванной. Зеркало было на месте. Полотенце, висевшее секунду назад у него на плечах, как прежде, сохло на трубе. Резиновые шлепанцы стояли на коврике.

— Вот чертовщина! — Выругался граф и встал под душ.

Там он сразу обнаружил, что повязки на руке нет, да и ножевого пореза, в-общем, тоже.

Проходя из ванной в гардеробную, он взглянул на часы. Было всего лишь одиннадцать утра. Чистая белая рубаха дожидалась его на вешалке. А у охраны только произошла пересменка. Значит, сегодня он ни с кем не дрался?!

Выйдя уже одетым в гостиную, он подошел к столу. На нем лежал белый лист бумаги, где среди гербов, вензелей и амуров, были расписаны все развлечения и события отеля на неделю вперед.

— Итак, — граф провел длинным пальцем по списку. — Теннисный клуб — это хорошо. Значит, вместо поножовщины этим и займемся. Экскурсия по окрестностям — это замечательно. Вечерний коктейль — клуб… А вот туда мы сходим за сплетнями, заодно и о себе пустим. И ужин с живой музыкой каждый вечер. Ну, просто прелесть! Здесь не только завянешь от тоски, но и плесенью покроешься! Но что же скрывает это очаровательное приведение?

Иржи схватил карандаш и быстро по памяти набросал лицо и фигуру призрачной девушки. «Настоящих натурщиц ко мне не пускают, будем писать эфирных!» — Засмеялся художник и, сложив листок, сунул его в карман куртки.

В коридоре, ожидаемо, сидел Фаркаш Йожеф и читал газету.

— Заходи! — пригласил его Иржи. — Садись. Как тебя зовут?

Теннисный клуб встретил их улыбающимся менеджером, который, рассыпаясь в любезностях, предложил занять любой понравившийся свободный корт.

Переодевшись во взятые с собой из номера светлые костюмы, они подхватили любезно предоставленные клубом ракетки с новенькими мячами и встали по разные стороны сетки. Надо отдать должное охраннику Фаркашу, играл он хорошо, и Иржи получал большое удовольствие от его неожиданных пасов и крученых мячей. Сыграв вничью первый сет, они обнаружили, что вокруг площадки плотной стеной стоят зрители и зрительницы. Причем, болельщики делятся на два лагеря. Дяденьки с лысинками и животиками переживали, в-основном, за охранника. Их хриплые голоса подбадривали Фаркаша:

— Давай, дылда! Сделай красавчика! — И раздосадовано охали, когда Иржи удавалось вытянуть мяч.

Другая половина, в которую большей частью входили женщины, прикладывала в эти моменты к губкам надушенные носовые платочки и прыгала, если художнику удавалось пробить защиту противника.

Фаркаш, как и в случае с ножом, несколько увлекся. Ему безумно льстило человеческое внимание, поэтому он старался изо всех сил. Более техничный Иржи, практически стоя на месте, гонял охранника по площадке из угла в угол. Тот размахивал руками и делал огромные прыжки. В конце концов, его белая рубашка потемнела от пота, что с точки зрения дам перестало быть эстетичным, но позволило им сосредоточить ранее рассеивающееся внимание лишь на одном графе Измирском.

Когда охранник продул второй сет, Иржи подошел к сетке и подозвал Йожефа.

— На сегодня хватит. Ты меня загонял. — Громко и утомленно произнес модный художник.

Толпа разочарованно загудела, а Иржи, наклонясь к тому через сеть, тихо сказал:

— Не огорчайся. Это не тренировка, а показательное выступление. Здесь должны быть блестки, а не стекающий по спине пот. Идем в душ.

Охранник взял у господина Измирского ракетку и проследовал за ним. Дамы и «животики» проводили своих героев аплодисментами.

После замечательно вкусного обеда в ресторане с панорамными окнами молодые люди вернулись в номер. Перед тем, как зайти в спальню, Иржи внимательно посмотрел на охранника и, заметив на лице того некоторое утомление, предложил ему лечь и вздремнуть.

— А Вы? — поинтересовался Йожеф.

— А мне хочется побыть на пленэре. Именно за этим меня сюда и отправили. — Очаровательно улыбнулся художник.

Одевшись попроще и потеплее, он повесил на плечо этюдник.

— Не бойся, никто не узнает, что ты отдыхаешь. А я — вон в ту рощицу. — Измирский протянул руку в направлении нескольких деревьев, раскачивающихся под порывами ветра в окне. — Только запри дверь.

Йожеф пробормотал слова благодарности. И действительно, этой ночью поспать удалось совсем немного. Бернат, пользуясь отсутствием в городе младшенького, пригласил в ресторан ту самую балерину. Но это случилось только после спектакля, который старший Измирский отсидел на мягком кресле в ложе, а Йожеф отстоял у двери. И потом — полночи рядом со столом любезничающей парочки изображал манекен. За весь день бедолаге даже не предложили поесть! Поэтому он был очень благодарен Иржи за обед и за возможность горизонтально вытянуть гудящие ноги. Да и потом, от кого младшего тут охранять? VIP — территория, по периметру — служба безопасности. Хлопнула дверь, и Фаркаш с облегчением закрыл глаза.

Подвязав длинные волосы резинкой и нахлобучив на голову капюшон от длинного пальто, Иржи вместе с этюдником двигался к замеченной из окна роще. Сильный ветер гнал по небу белые облака. Распустившаяся зелень радовалась Солнцу, размахивая пушившимися ветвями. Все, что захотело расцвести, уже цвело белыми и розовыми душистыми цветами. Невысокая трава мягко пружинила под ногами. Людей вокруг не было. Иржи шел и радовался, замечая извечную игру света и тени, дополняющих и борющихся друг с другом.

Когда он вошел под сень старинных и длиннокосых плакучих ив, то поразился прекрасному переплетению побегов молодой жизни и завядших, умерших еще в прошлом году, трав. Тут же, поставив этюдник на землю, он закрепил маленький грунтованный холст и выдавил на палитру краски. Схватив широкую кисть, он стал стремительно заполнять белое пространство холста.

То, что так поразило его взор, оказалось небольшим, чуть заболоченным озером со старыми облезшими камышами. Оно лежало в низинке и было круглым, как блюдечко. Белые облака и голубое небо словно опрокинулись вниз и легли к ногам художника. Нетронутый человеческой рукой берег, похожий на дорогую раму, радовал глаз изумрудной ровной травой. А на противоположной стороне, у самой кромки крохотного зеленого островка, поднимал подземные воды вверх чистейший родник. Небольшой, около пятидесяти сантиметров в высоту, фонтанчик падал вниз, поднимая тучи радужных брызг, которые разлетались окрест, оседая на траве и покрывая ее алмазными искрами, постоянно меняющими свои яркость и цвет.

Иржи написал этюд, но, вдохновленный необычайностью места, подхватил вещи и решил пройти по берегу. Остановившись как можно ближе к роднику, он поставил новый холст. Отсюда фонтан выглядел просто сказочным. Острым глазом художника Иржи рассмотрел, что струи отнюдь не белые и прозрачные, но каждая имеет свой цвет. Тут перепутывались желтые и зеленоватые, голубые и малиновые оттенки. Причем каждая прядь имела свой размер. Зеленые и голубые были самыми широкими. Малиновые и желтые — уже раза в два. А восхитительный фиолетовый, вплетавший свой локон в общий узор, имел самое тонкое сечение.

Закончив, художник подошел к воде и присел на корточки: там, в глубине, постепенно перемешиваясь между собой, уходили ко дну разноцветные разводы. И маленькие серебристые пузырьки газа, поднимавшиеся вверх, делали источник истинной драгоценностью. Иржи не выдержал и коснулся ладонью ее поверхности.

От пальцев по воде тут же побежали круги, расходясь все дальше и дальше. И вот краски, где была рука, исчезли, а вода потемнела, утрачивая свою глубину, становясь плоской и непрозрачной. Иржи нагнулся ниже: ему вдруг показалось, что там, в ее матовой черноте, промелькнули какие-то силуэты. И точно. Чем сильнее он вглядывался, тем больше видел. Но эти видения были какими-то отрывочными, незаконченными. Иногда он даже не успевал уловить суть, как картинка менялась на следующую. Вот его брат Бернат идет под руку с женщиной в белом платье. Иржи видит его счастливое лицо. Какая-то девушка с неистовой страстью целует молодого человека, а он крепко ее обнимает. На них обоих — старинные одежды. Потом их сменяет молодая женщина с ножом в руках, на котором играют красные отблески … чего? А дальше — старая каменная стена. На ней — извивающиеся в нечеловеческих муках распятые люди: мужчины, женщины… Вот бежит его охранник Фаркаш. В его глазах — слезы. А на руках — бездыханное и окровавленное человеческое тело. Голова так и норовит соскользнуть с локтя и завалиться назад. Черные длинные волосы безжизненно подметают пыль. А потом — огонь и пепел, кружащийся в вышине, словно седой, умирающий снег.

Иржи очнулся. Руки ощутимо дрожали. Еще немного и он бы упал в это озеро лицом. Брюки на коленях промокли. Капюшон слетел, и волосы тоже были мокрыми. Он глянул на воду. Она была абсолютно нормального прозрачного цвета, а фонтан… он просто исчез. Измирский встал, медленно отряхнул брюки от налипшей на них травы, подхватил этюдник и зашагал к отелю, давя в себе желание обернуться.

Глава третья

Вечер и ночь

Солнце неторопливо погружалось за кромку леса, когда в номер вошел молчаливый и задумчивый художник. Фаркаш незадолго до этого встал, немного поупражнялся, прочитал еще раз газету и листок с развлечениями, лежащий с утра на столе. А потом начал беспокоиться. Ему поручили следить за непутевым братом хозяина, а вдруг тот взял, да и сбежал к дружкам-приятелям, или, гораздо хуже, в постель к какой-нибудь замужней даме?

Фаркаш с досадой треснул кулаком по подоконнику, как вдруг дверь распахнулась. Иржи молча прошел мимо него, бросил в угол этюдник, на него — запачканное пальто. Открыл дверь в свои комнаты и закрыл с той стороны. Потом снова открыл, подошел к вещам, взял их в руки и ушел опять.

Йожеф облегченно сел на диван и негромко включил телевизор. Передавали прогноз погоды, обещавший жаркое лето, и столичные новости. Опять малолетние выходцы из сопредельного государства, привезенные для отдыха на модных озерных курортах, устроили гонки по центральной трассе. Естественным результатом их безумных развлечений стала куча побитого и поломанного транспорта. Хоть бы один из этих дураков себе голову сломал! Но нет! Погибают обычные и приличные люди. Плачут родные и близкие. А у этих засранцев папики — крутые шишки в мировом бизнесе. Были виноватые — и где они? Увезли ближайшим рейсом. Как говорят: нет тела, нет дела. Есть подозреваемые? А нет! Охранник снова треснул кулаком о диван. Он всегда переживал, просматривая новости. Потом заговорили об искусстве, и Фаркаш уже хотел выключить телевизор, как дверь в комнаты Иржи отворилась. Художник быстро шагнул к экрану и приложил палец к губам. Йожеф нажал на кнопочку, делая звук громче.

— А сейчас мы расскажем о выставке драгоценных камней и украшений средних веков. Коллекция, которую любезно, хоть и не безвозмездно, владелец согласился показать публике нашей просвещенной и весьма культурной столицы, с триумфом посетившая несколько стран, теперь прибывает к нам. Это замечательное событие произойдет приблизительно через десять дней, когда все формальности будут улажены, выбрано место, и поставлен мощный охранный контур. — Радостно прощебетала ярко накрашенная блондинка. — Руководство страны гарантирует безопасность, но реликвии уже застрахованы на …. флоринов! — Блондинка отняла от бумаги круглые глаза, в которых ясно прочиталась непечатная фраза. А потом продолжила: — И тогда все любители старины смогут прийти, не выезжая за пределы государства, и насладиться блеском истинных сокровищ древних королей!

— Можешь выключить, если хочешь. — Кивнул уже переодевшийся Иржи охраннику. — Через полчаса пойдем ужинать.

И снова ушел к себе.

Иржи в глубокой задумчивости сел в кресло. Перед ним на мольберте стояли два его озерных наброска. Вода на полотнах, как живая, искрилась на солнце, разбрызгивая вокруг себя радость жизни. Молодой человек задумался. Что же он чувствовал тогда, рисуя родник? Радость? Да. Скорее, даже, эйфорию. И все-таки, место это весьма странное. Он взял карандаш и попытался воспроизвести образы, промелькнувшие перед ним в воде.

Брат Бернат и девушка… Он начал вспоминать ее черты. Опущенные ресницы, небольшой прямой нос, приятный овал лица и темные волосы. Ровная линия губ. Брат улыбался. А вот невеста — нет.

Иржи взял набросок в правую руку и, привстав, прикрепил его к мольберту. Молодая влюбленная пара. Нет, они были далеко и их лиц он не разглядел. Черноволосая женщина с ножом. Хищная улыбка, тонкие, в разлет, черные брови. Не молодая, но и не старая. Лет тридцать пять. И охранник с чьим-то телом на руках…

Художник вскочил и бросил свои зарисовки на пол. Взлохматил волосы. Тут странно всё. Такое ощущение, что перед ним — лишь несколько фрагментов большого паззла. Но, как голову не ломай, без недостающих деталей все равно картинка не сложится. В растрепанных чувствах он зашел в гардеробную и еще раз переоделся. В конце концов, ужин и приятный музыкальный вечер с нетерпением ждали его в ресторане отеля.

Так как охранник, присланный братом нести дежурство рядом с ослепительным Иржи, был одет в скромный черный костюм и водолазку, художник решил на его фоне не выделяться, и выбрал простую черную рубаху и серый жилет, сочетающийся с серыми свободными брюками. Мыски черных туфель изящно подчеркивали наряд снизу.

В ресторане молодых людей встретил уже другой метр, величавый и в возрасте.

— Куда господа бы хотели присесть? — Оценив платиновую булавку с бриллиантом на жилете художника, поинтересовался администратор.

— В темный уголок с видом на сцену. — В тон ему ответил Иржи. — И желательно, чтобы к нам никого не подсаживали, кроме приглашенных нами лиц.

В ловких пальцах художника мелькнул уголок купюры, элегантно перекочевавшей в белые крупные руки метра.

— Прошу, господа, вот этот столик…

Иржи хмыкнул: столик был вчерашним.

Когда молодые люди сели, граф небрежно положил на стол локти и томно попросил метра:

— Зарезервируйте его за нами, пожалуйста!

И до того взгляд художника был проникновенным и греющим душу, что даже каменное сердце сребролюбца и тайного игрока дрогнуло. Утвердительно качнув головой, он подозвал официанта и раздвинул в улыбке губы:

— Приятного вечера!

Заказав понравившиеся блюда и вино, Иржи поинтересовался культурной программой.

— Пожалуйста! — Официант протянул листок бумаги с позолоченными краями.

— И что тут у нас? — Иржи, не спеша, ткнул вилкой во фруктово-овощной салат. — Смотри-ка, восходящая звездочка нашей эстрады целый час будет терзать наш слух своим бездарным вокалом.

Йожеф хрюкнул в бокал.

— Интересно, какое количество посетителей выдержит столь долгое наслаждение? — Продолжил он. — О, спонсором вечера является господин Илеш… Ну, тогда понятно. Выдержат.

Охранник прикрыл рот салфеткой. Ибо неприлично ржать в столь респектабельном месте. Все дело в том, что юная особа, спонсируемая и продюсируемая этим весьма состоятельным господином, в прошлом была Иржиковой натурщицей, обрисованной им и в одеждах, и без оных. А также во всех позах. Картины с ее миловидным личиком и восхитительным телом попали в галерею, где ими очаровался сей богатый ценитель. Полотна тут же были куплены, а девушка — приглашена в дом для знакомства. Но чтобы супруга господина Илеша и обычные, охочие до клубнички, граждане не подумали ничего дурного, он создал фонд поддержки молодых дарований, откуда вполне законным путем девочки и мальчики получали содержание. И, конечно, об этом знал почти весь город, но тихо помалкивал, поскольку деловые отношения всегда превыше досужих сплетен.

Иржи продолжал лениво водить пальцем по строчкам:

— Струнный квартет под руководством Милоша Рецкого. Грустно, сентиментально, слезоточиво. К сегодняшнему вечеру — самое оно. О! — Граф выпрямился. — Нам споет несколько любовных песенок, обращенных к самому себе, несравненный небесный мальчик с длинными обесцвеченными локонами. Как только мои глаза натыкаются на его тоненькие ножки в обтягивающих брючках со стразиками, или очечки розовыми сердечками, так мне сразу хочется нарисовать губастую саранчу.

— Почему именно саранчу? — Спросил из-под салфетки охранник.

— Потому как тупой и такой же прожорливый. Ну и в форме черепа этих представителей фауны есть определенное сходство. Ага! Смотри, Йожеф, вон там, у эстрады, его продюсер.

— Где? — Заскользил взглядом охранник.

— Вон, светлая макушка с лысинкой. Держит бокал. Боже! Какой дизайн ногтей! Интересно, там стразы или бриллианты?

Иржи внимательно осмотрел зал.

— Мы пришли вовремя и довольно удачно. Мест больше нет. Сегодня здесь тусуются папики нашего города и хвалятся друг перед другом своими любимыми игрушками. Хочешь посмотреть? Это весьма забавно! Господин Нодь! Где же Ваша очаровательная супруга? Вам рога еще не натерли? Такую милую девушку нельзя оставлять одну. Испортится, как спелая груша. Червячки, они ведь такие… свою дырочку обязательно найдут! А где же мой милейший старший братец? Как он пропустил столь важное мероприятие, да и к тому же, не спрятал меня?!

Йожеф откашлялся:

— Вчера он весь вечер и, похоже, ночь провел с той балериной. Поэтому я и не выспался.

— Знаешь, милый Фаркаш, каковы бы ни были объедки и, как бы одуряюще они не пахли, суть их от этого не изменится. Ты пей вино, оно легкое. Кушай, как следует. Гонки за любовью они такие… изматывающие. Особенно для посторонних. Могут забыть не только покормить, но и вывести по нужде.

И художник, приглашающе взмахнув рукой, вонзил вилку в кусочек аппетитной и сочной гусятины.

На сцене гремела попсовая музычка, иногда сменяемая минором струнного квартета. Деловые люди пили и обсуждали своих протеже. Смотреть было не на кого и слушать было нечего, поэтому любопытный Иржи, смакуя кремовое пирожное, повернулся к охраннику.

— Скажи, Йожеф, а у тебя есть девушка? Или нет? Наверное, плотный график работы мешает личной жизни?

Разомлевший от вина и спокойного соседства Фаркаш не заметил никакого подвоха и спокойно ответил:

— Ну да, конечно есть. Только не девушка, а жена. Уже три месяца! — Он полез рукой в карман пиджака и достал портмоне. — Вот!

С маленькой фотографии на Иржи смотрело простенькое чернобровое личико с немного длинноватым носом.

— Красивая и кого-то напоминает… Нет, сейчас не вспомню! — Одобрил выбор парня Иржи и, опустив на глаза пушистые ресницы, спросил: — Не боишься оставлять ее одну на сутки?

— Нет! — улыбнулся охранник. — Что там может случиться? У нас живет большой пес. На рынок с ней ходит. Дом караулит. Я деньги зарабатываю и жду, когда подарит первенца.

— О, она уже в положении? И когда ждать сего замечательного события?

— Нет, пока нет. Но я надеюсь… Знаете, господин Измирский, она так любит новые платья и украшения! А какие сапожки на зиму я ей купил! С пайетками! — Глаза Йожефа подернулись дымкой сладких воспоминаний.

— Желаю вам обоим вечной любви. — Вздохнул художник, переживающий такую «любовь» по нескольку раз в год. — Смотри, Фаркаш, кто к нам идет… Видит Бог, я хотел остаться незамеченным! — Пропел Иржи, поднимаясь навстречу даме.

— Господин Измирский! Я не поверила своим ушам, когда мне сказали, что Вы здесь! — Дама достала сигарету, сунула ее в мундштук и протянула Йожефу. Тот привычно достал зажигалку.

— Госпожа Варади, господин Фаркаш. — Представил их друг другу граф.

— Не могу поверить, что Вы, граф, здесь один, без поклонников, без спутницы… — дама легла бюстом на стол. Иржи отодвинул столовые приборы.

Дама выпустила дымную струю в сторону соседнего стола.

— Ну почему же… — граф томно вздохнул и положил изящные пальцы на крепкую ладонь охранника. Когда тот покраснел и попытался вывернуться из захвата, то был неприятно удивлен той силой, с которой художник припечатал его руку к столу.

Глаза околосветской дамы округлились, и в них зажегся извечный огонек досужей сплетницы.

— Мадам, — Иржи поднялся, — но мне хотелось бы побыть с другом наедине.

Госпожа Варади вскочила.

— Конечно… — ласковый оскал охочей до сенсаций акулы явственно обнажился на ярко разукрашенном лице. — Приятного отдыха!

— Об этом теперь напечатают газеты? — Охранник поднял на графа тоскующий взгляд.

— Всенепременно. — Показал зубы Иржи. — Тебя поставили охранять кого? Скандально известного своими связями художника и человека из высшего света. Наверняка, ты подписал дополнительное соглашение, получив предоплату за соответствующую работу.

Иржи откинулся на спинку стула и в упор изучал мыслительные потуги молодого человека.

— Твоя прекрасная жена газеты читает? Нет?! Значит, добрые соседи ей перескажут. Она доверяет тебе? Как? Проверяет карманы и нюхает рубаху? Парень, ты на ком женился? На собаке или женщине? А сказать ей «фу», конечно, не можешь…

Граф Измирский выставил нижнюю губу вперед.

— Тогда, братец, в высшем свете тебе делать нечего. Выше магазинного вышибалы не поднимешься. И пайетки у твоей женушки будут сверкать только в воображении.

Художник с удовольствием наблюдал за терзаниями простого парня, который, благодаря хорошим физическим данным и прежней военной службе, неожиданно попал в охрану одного из состоятельнейших лиц государства. Похоже, он думал, что его задача — защищать работодателя от каких-либо киллеров с помощью оружия, а на крайний случай, закрыть своим телом. Но никоим образом не лезть в хитросплетения и заморочки этих небожителей. А Иржи продолжил:

— Охранник — это не только защита физическая, но и прикрытие. Со всех сторон. Завтра сменишься, подумай, может, рапорт напишешь о переводе? Только причину придумай поубедительнее. Иначе уволят.

И еще раз взглянув в несчастные глаза молодого человека, повернулся к сцене.

Там, к радости Иржи, наконец отзвездились все подопечные и подопытные. Квартет пересел за столик недалеко от кухни, а на помост водрузили шест.

— О, ресторан ответил на все пожелания трудящихся и стал ближе к народу! — Прокомментировал граф. Ему стало скучно. Он скомкал разрисованную салфетку и уже собрался встать, как на его плечо опустилась женская рука. Оценив пальчики и колечки, граф неторопливо поднял глаза и приподнялся.

— Сегодня день поистине чудесных встреч!

Перед молодыми людьми стояли две женщины. Гладкие юные лица ничего не могли рассказать об их возрасте, но пристально глядящие на собеседника глаза упорно утверждали, что дамам уже несколько за тридцать.

— Юдифь, милая, ты бесконечно хороша и юна, как всегда… — Иржи нагнулся и поцеловал ей руку. — Мой друг Фаркаш.

Девушка, названная Юдифью, протянула ладонь и погладила щеку Иржи:

— А ты ослепительно прекрасен… Господи, как я сгорала, плавилась в любви этих огненно-черных глаз…

— Радость моя, представь нас своей спутнице… — показал зубы граф.

— Я тебе уже не нравлюсь? — Надула губки Юдифь. — Неужели ты забыл, как мой плющ обвивал твой тонкий подвижный стан? Какой вулкан страсти кипел в наших объятиях?

— О, несравненная и трепетная лань, потоптавшаяся копытами по моей душе… Я до сих пор держу твой портрет в своей спальне… Когда там никого нет, я поднимаю к нему глаза и вместе с ними поднимается мое желание… снова чувствовать твою упругую радость под своей дланью… Мое сердце волнуется и стучит, вспоминая те прекрасные минуты, когда, возвращаясь вместе с твоих показов, я наконец-то скидывал на пол свои тесные туфли… да и твои тоже!

Граф и Юдифь, глядя друг на друга, захохотали.

Посетители с соседних столиков, давно повернувшиеся к сцене спиной и затылками, с замиранием сердца слушали страстный диалог художника и знаменитой модели, закончившийся дружным ржанием.

Йожеф стоял с открытым ртом. Во-первых, его представили другом… Во-вторых — это же сама Юдифь! Будучи подростком, он оклеивал ее постерами свою комнату в отцовском доме и неистово мечтал, что когда-нибудь, забравшись в те выси, где обитает этот ангел, поцеловать хотя бы отпечаток ее ноги… И вот она здесь, стоит и запросто смеется с господином Измирским. Получается в то время, когда он мечтал, граф Измирский и она… Вот …!

А Юдифь, отсмеявшись, представила подругу:

— Эва Балог. Большой знаток ювелирных украшений. Дизайн, производство… Вот, — Юдифь помахала перед ним пальчиком с колечком. — По ее рисунку!

— Очень приятно. — Поклонились молодые люди. А граф перехватил пальчик. Характерные завитушки… Где-то он уже видел такие…

Девушек галантно пригласили за стол. Причем, Юдифь села рядом с Фаркашем и защебетала про великую архитектуру модной столицы.

До Иржи долетали охи и вскрики:

— О, Колоссеум…портики…фонтаны…

С каждым ее продвижением в сторону охранника тот заливался смущенным румянцем.

А граф внимательно посмотрел на Эву. Длинные узкие пальцы изящно держали бокал. Красный рот смаковал красное вино. Черные брови вразлет узкими стрелами тянулись к вискам. Черные ресницы и неожиданно ярко-синие глаза. Длинные темные волосы блестящей волной падают на обнаженную вырезом спину.

— Ваше здоровье! — отсалютовал он бокалом и, положив свободную руку на спинку ее стула, провел кончиком пальца по бархатистой коже.

Женщина повела в его сторону глазами и едва заметно приподняла кончики губ. Крылья носа затрепетали, обнаруживая чувственную натуру.

— Значит, перстни, кольца, серьги? — Спросил он.

— Да. А также подвески, кулоны, браслеты, ожерелья…

Хрипловатый чувственный голос заставил шевелиться на позвоночнике волосы и сладко напряг то, что находится немного ниже.

На сцене уже играла забойная клубная музычка.

— Пойдем? — Предложил он. — Докажем Юдифи, что дерево еще не задубело?

Женщина встала и протянула руку, коснувшись его пальцев. Мгновенный электрический разряд чувственной искрой пробежал между ними.

— Мы с вами! — Подорвалась Юдифь, тщетно пытаясь разговорить робкого паренька. — Плющ сегодня дал побеги!

И они присоединились к танцующим.

Через некоторое время Иржи мог отметить одно: Эва была горячей. Кроме ее быстрых и плавных движений он постоянно чувствовал огненные касания ее ладоней. Она прижималась боком, спиной, руками… И каждый раз его словно обжигало. И он тоже загорался ее огнем. Безудержное желание начало захватывать его тело. Вполне трезвый рассудок уже еле сдерживал бешеный напор необузданных страстей. Он схватил Эву за руку:

— Хватит… Пойдем к тебе!

Она многообещающе улыбнулась, и словно красные искры промелькнули в ее темно-синих ждущих глазах.

У графа хватило сил повернуться и сказать Йожефу:

— Диванчик в гостиной в твоем распоряжении… Только закройтесь!

Юдифь затуманенными глазами посмотрела ему в лицо:

— А, может, вместе? Не уходи с ней, Иржик!

— Я не могу справиться с собой. Твоя подруга — ведьма?

— Наверное. — Грустно ответила Юдифь. — Возвращайся, любимый! Нам было так тепло!

Но рука графа крепко сжимала горячие пальцы Эвы. Обернувшись, он заметил отблеск насмешки, скользнувшей в потемневших глазах.

— Идем!

И они бегом пронеслись по коридору в ее номер. Закрыв дверь, Иржи придавил ее к стене, впиваясь разгоряченными губами в шею и уже обнаженную грудь. Его руки медленно стягивали платье вниз, когда он, лаская губам живот, встал перед ней на колени. Длинные ногти впились ему в шею, и они одновременно застонали. Он — от сладкой боли, разрывающей тело, она — от яростной страсти. Тогда он поднял ее на руки и понес на ближайший диван. Целуя упругое и, выгибающееся навстречу ему в любовной истоме тело, он быстро спустил брюки и…. был отброшен к стене, крепко ударившись об нее затылком.

Когда звездная пляска немного улеглась в глазах, а тело — остыло, он взглянул на лежащую на диване женщину.

— Милый, иди сюда, куда ты пропал? — Шептал завораживающий хриплый голос.

А на стенах комнаты яростными бликами плясал призрачный огонь.

Иржи медленно поднялся, держась за стену и глядя на Эву. Ему уже больше ничего не хотелось.

— Где ты? — Вопрошала она, словно не видя его.

Он застегнул штаны и медленно приоткрыл дверь. А потом выскочил и аккуратно, как вор, ее закрыл. После чего, вытирая лицо руками, пошел к себе в номер.

Весьма неожиданно для молодого и любящего мужа, но Фаркаша в номере не было. Иржи, не включая в гостиной и спальне свет, сразу прошел в ванную комнату. Брезгливо содрал с себя одежду, словно вывалял ее в непонятной грязи, бросил в корзину и забрался под холодный душ. Ледяные струи падали на разгоряченную голову, создавая в ней вакуум. Крупные мурашки табунами бегали по коже. Но что вызвало их миграцию: холодная вода или очередная странная ситуация, Иржи знать не хотел. Ему казалось, что проточная вода никак не может вымыть из его тела эту ненормальную похоть и дикое вожделение. Ему казалось, тот черно-алый огонь все бродит по венам никак не желающего успокаиваться тела. Ему казалось, стоит вылезти из ванной, и ноги сами снова приведут его в номер Эвы. Но, в конце концов, ледяные измывательства подорвали терпение его физической сути. Выключив воду и слегка подпрыгивая от холода, Иржи схватил полотенце и вылез из кабинки. Вытирая мокрые волосы, он медленно подошел к зеркалу и посмотрел на себя. В отраженных глазах на доли секунды сверкнули красные блики. «Бред!» — Мотнул головой сбитый с толку молодой человек. Подняв вверх пряди, чтобы обтереть шею, на своей белой и нежной коже он увидел наполненные кровью лунки от ногтей. Ни одна, даже самая страстная любовница, не оставляла на нем таких страшных следов. Вытянув из аптечки перекись водорода, Иржи от всей души плеснул обеззараживающую жидкость себе на плечи. Кровь зашипела и побледнела. Иржи выдохнул и надел халат. Войдя в темную спальню он, сбросив шлепанцы, рухнул на кровать лицом вниз.

Теплая и мягкая рука нежно погладила мокрые волосы. Художник вздрогнул и вскочил с постели, включая маленькое бра, висевшее сбоку. Ускорившееся было сердце застучало ровней и спокойней. На его кровати сидела Юдифь и смеялась.

— Почему ты здесь? — Спросила она у него.

— Тоже самое я хочу узнать у тебя. Почему ты здесь и где мой мальчик?

Женщина потянулась и прилегла на диван, подперев голову рукой.

— Почему ты сбежал от Эвы?

— Дорогая, ты специально привела ее для меня?

— Нет. Она приехала вместе со мной из тех мест, где смешно картавят, красиво ухаживают и практично не женятся.

— И, путешествуя вместе с тобой, она начала отбивать твоих поклонников? Бедная Юдифь! Ты, оказывается, пришла посмотреть, устоял ли я?

Женщина села прямо и устало прикрыла глаза.

— Ты, мой дорогой, весьма проницателен для модного художника. — Она встала и медленно подошла к нему.

Он скрестил на груди руки.

— Повторюсь: где мой мальчик?

Юдифь положила свою руку ему на грудь в вырезе халата, а подбородком уперлась в плечо. Модели и без каблуков женщины не маленькие.

— Мальчик? Пускает слюни и видит розовые сны на диване в твоей гостиной, дорогой. Разве тебе уже не нравятся женщины, и ты воспылал страстью к мужчинам?

Рука скользнула чуть глубже, прижав пальчиками сосок на груди. Жар тут же хлестнул по ногам, подняв давление в крови и заставив снова стучать сердце. «Да что за хрень со мной происходит?» — Удивился холодный разум. Но тело ему подчиняться не желало.

— Что ты с ним сотворила, длинноногая царица великосветского разврата?

— Накормила снотворным, моя прелесть. — Женщина выдохнула фразу ему в губы. — Пусть ребенок поспит и увидит в дивном эротическом сне свою дорогую женушку!

Юдифь захохотала и оттолкнула Иржи. Но распаленное тело уже не хотело слушать никаких доводов рассудка. Художник крепко схватил тонкие пальчики, ускользающие из объятий халата, и дернул женщину на себя. Притянув ее за шею, он с силой прислонил несопротивляющееся тело к себе, срывая ненужную одежду. Всей своей кожей под тонким шелковым платьем он ощутил биение вскипевшей крови. Он жаждал завладеть этим огнем, чтобы в безумии животной страсти пылать самому. «Боже! — Простонал загнанный в угол рассудок. — Что я творю?»

Сжав зубы и стараясь не причинить женщине боль, он опустил ее на ковер и, проведя рукой по ноге, поднял платье.

— Я совсем забыл, насколько ты хороша! — с трудом выдавил он, изо всех сил борясь с безумием, охватившим его. Рука скользнула дальше, лаская живот и заходя на бедра. Женщина, как кошка, призывно выгнулась. Тогда он крепко схватил ее, приподнимая и переворачивая на живот. Глаза застлала кровавая пелена, и ему захотелось не только сделать ей больно, но и растерзать эту мягкую живую плоть. Но едва он сжал бедра и вошел в нее, как спасительная волна оргазма растворила это страшное состояние. И холодный разум снова занял свое место в пустой голове.

— Прости, дорогая, — со смехом сказал он, целуя ей спину, — я, как мальчик. Как только увидел твои изгибы, не удержался!

Женщина вывернулась из-под него и внимательно посмотрела ему в лицо:

— Я никогда ни от кого не чувствовала такой страсти… Ты повзрослел, Иржик?

Она снова начала ласкать его тело. И оно, конечно же, отозвалось. Но красной пелены не было, как не стало и сильного желания.

Сделав даме приятно, художник накрыл ее одеялом, сходил в душ, потом оделся и вышел на лоджию. В темном ночном небе сияла огромная луна, затмевая далекий звездный свет. Иржи достал сигарету. Он почти не курил и не баловался наркотиками, как предполагал его брат. Но сейчас он совершенно не мог объяснить себе, что с ним происходит. Дым легкой струйкой поплыл в холодный воздух, рисуя в нем замысловатые узоры. Иржи оперся на перила.

— Ты дурак. — Услышал он звонкий голос за спиной.

Обернувшись, он увидел знакомое беловолосое привидение.

— Привет! — Кивнул он прозрачной девушке. — Чего хотела?

— И ни слова благодарности в ответ! — горячо воскликнула она.

— За что я должен тебя поблагодарить? — Он с насмешкой посмотрел на нее. — За то, что ты появляешься, но никогда ни о чем не рассказываешь и говоришь загадками?

Он снова повернулся к ней спиной и посмотрел на луну.

— Как здесь красиво!

— Здесь проклятое место! — Ответила девушка. — Много убитых. Кругом — кости.

— Ты хочешь рассказать мне перед сном страшную сказку?

— Нет! Ты — его потомок! Она хочет завладеть тобой, как завладела ими всеми! Уезжай отсюда! — Девушка встала рядом и умоляюще посмотрела ему в глаза. — Если ты не уедешь, снова будет ритуал и жертвы.

Иржи бросил сигарету и посмотрел на нее в упор.

— Кто она? Чей я потомок? Какой ритуал?

— Я не могу… — девушка жалко улыбнулась. — Нельзя! Я хочу тебя предупредить, но… — она замахала руками, — не получается! Сегодня я спасла тебя, но могу и не успеть. Только не слушай ее! Не ходи к ней! Сгоришь!

И девушка, оглянувшись назад, медленно растворилась в воздухе.

Дверь на лоджию тихо открылась, и вошла Юдифь в махровом халате и с бокалом вина.

— Тебе тут лучше, чем со мной? — Женщина надула губки. — Я устала тебя ждать!

— Ты не жди, ложись и спи. — Иржи легко приобнял ее и поцеловал.

— Я хочу с тобой. Я так скучала!

— Что же не приезжала?

— Контракты, дорогой. Чтобы хорошо и счастливо жить, нужны деньги. Сам знаешь, век модели недолог. А я хочу хороший дом. Семью. Свое дело.

— Выйди замуж. — Иржи достал другую сигарету.

— Выйду. — Кивнула она, принимая из его рук ее уже зажженной. — Найду порядочного бюргера, восторгающегося моим прошлым, и выйду. Рожу детей. Буду выступать с ними в собственном телевизионном шоу.

— О, какие амбиции!

— Да. — Женщина как-то грустно усмехнулась и подняла на него глаза. — А пока я молода, хочу любви. Я хочу тебя, мой прекрасный и страстный художник!

Она взяла его руку и поднесла к своим губам.

— Ты всегда мне нравился, Иржи. Даже больше чем. Думала, увижу, посмеюсь над своими прошлыми терзаниями…

— И как?

— Я до сих пор хочу растворяться в тебе без остатка. Все мои мысли уходят, как только ты посмотришь мне в глаза…

Она поставила бокал на широкие перила и бросила вниз невыкуренную сигарету. А потом, обняв его талию, крепко прижалась всем телом.

— Я так хочу быть всегда с тобой!

— Тогда предлагаю выйти за меня замуж. — Сказал Иржи, с любопытством заглядывая ей в лицо.

— Ты серьезно? — Она отстранилась и попыталась найти в его лице привычную усмешку.

— Да, конечно. Ну как, хочешь?

Женщина убрала руки и снова взяла бокал. Выпила.

— Это так волшебно, Иржи! Ты и я. Вместе навсегда…

Она опустила голову и смахнула пальцем непрошенные слезинки.

— Но это — сказка! А сказок в нашем мире не бывает. Ты — волшебная мечта. Ты летаешь там, где мы, простые смертные, не бываем даже мыслями. Разве я могу тебя догнать? Ты будешь вечно уходить, а я — вечно оставаться… Спасибо за подаренную сказку, Иржи. Но — нет. Моя судьба — это толстопузый бюргер, который будет всю жизнь думать, что вытянул лотерейный билет с миллионным выигрышем! — Она невесело рассмеялась.

— Надеюсь, он будет достаточно богат, чтобы содержать тебя и твои проекты?

— Конечно. Но в нашей паре он будет догонять. А я — летать на недосягаемой высоте!

— Юдифь, ты разбила мне сердце!

— Пойдем, маленький, я тебя утешу!

Они открыли дверь и вошли в сонное тепло гостиной. Высокий Йожеф, подложив руку под щеку, как-то умостил на диване длинные ноги и, посапывая, видел самые сладкие сны. Парочка обменялась улыбками и вошла в спальню, где через минуту погас свет.

Глава четвертая

Озеро

Когда исполнительный охранник Фаркаш проснулся, на часах было девять утра, и весеннее солнце вовсю светило в окна гостиной. Он оторвал голову от подушки. Во рту было сухо и очень хотелось пить. Приподнявшись на локте, он обнаружил, что лежит под покрывалом совсем без одежды, которая разбросана рядом с диваном на полу.

Поминутно оглядываясь на двери спальни господина, Йожеф вскочил, быстро оделся, подошел к бару, открыл дверцу маленького встроенного холодильника и достал бутылку воды. Скрутил ей крышку и жадно приник к горлышку.

Голова немного прояснилась. А вместе с этим прояснением стали вспоминаться подробности вчерашнего вечера. Вот он танцует с прекрасной Юдифью и опьяненный ее духами и неземной красотой, доверчиво рассказывает, как объяснялся в любви ее фотографиям. Что-то говорил о молодой жене. Великая супермодель весело смеялась, иногда проводя ладонью по его щеке. Господи! Его детская мечта сбылась! Он держал в объятьях саму Юдифь! Потом они пили шампанское и виски. Шли сюда, в номер… А господин сказал, чтобы они закрылись… Неужели БЫЛО? Фаркаш этого никак не мог вспомнить.

Проведя ладонью по лицу, он обнаружил выросшую за ночь щетину и пошел во вторую ванную комнату бриться и ополаскиваться.

Тем временем, дверь в спальню хозяина открылась, и из нее выпорхнула Юдифь. В руке женщина держала свои чулки. За ней вышел свежий и бодрый, благоухающий дорогим парфюмом, Иржи. Услышав плеск воды в дальней ванной, модель улыбнулась хозяину и, прижав к губам пальчик, быстрым движением запихнула один чулок под подушку Йожефу. А потом рассмеялась. Иржи укоризненно покачал головой:

— Разведется и придет дежурить к твоему дому!

— Хорошо. — Легкомысленно согласилась Юдифь. — В твое отсутствие он будет меня развлекать.

— Я уже ревную! — Иржи на мгновение прижал женщину к себе.

Вода в ванной смолкла.

Юдифь вывернулась из его объятий и, наклонившись, поцеловала его в губы.

— Мне пора!

— Ты сегодня придешь?

— Нет, дорогой. У меня приглашение на ужин в президентский дворец.

— Охота на бюргера?

— Да, мой сладенький!

Входная дверь, пропуская ее, открылась и снова тихо закрылась. Иржи, хмыкнув, подошел к бару и включил кофеварку в ожидании охранника.

Когда посвежевший от холодной воды молодой человек вошел в гостиную и на барной табуретке увидел невозмутимого хозяина, пьющего кофе, а невдалеке — разобранный диван, то весьма смутился и покраснел.

— Доброе утро, господин Измирский, — пролепетал он. — Вы давно пришли?

— Я? — Удивился Иржи, поднимая свои четко очерченные черные брови. — Откуда я должен был прийти? Кстати, — художник посмотрел на часы, — завтрак в ресторане уже начался. И, поскольку скоро приедет твой сменщик, настоятельно рекомендую поторопиться. Иначе работать придется голодным.

— Да, господин. — Йожеф бросился убирать покрывало и подушку с дивана. — А разве Вы не уходили на ночь к госпоже Эве?

Иржи холодно посмотрел на охранника.

— Побойся Бога, Фаркаш. Я не знаю, чем здесь ночью занимался ты, — он кивнул на диван и задумчиво свисавший из ладони охранника прозрачный вещдок, но я спал один и в своей постели. И, пожалуйста, не надо в мой номер приглашать своих дам.

Йожеф растерянно посмотрел на чулок. Как же так? Он хорошо помнит Эву и хозяина, ушедших вместе. Помнит прекрасную Юдифь, гладящую его щеку. Помнит, как они вдвоем шли по коридору в номер… Но в любом случае, господину Измирскому-старшему говорить об этом нельзя ни в коем случае! Получается, он не только не укараулил его брата, но и сам пал жертвой плотского греха! Какой ужас! В номере хозяина изменил своей жене с чужой женщиной! За это и уволить могут!

Иржи с наслаждением наблюдал за меняющимся выражением лица своего охранника. Когда тот все привел в порядок и запихнул чулок в карман, то, краснея и запинаясь, попросил:

— Господин Измирский! Прошу Вас, не говорите своему брату об этом. Я отслужу Вам, честное слово!

В глазах графа промелькнуло удовлетворение и благодарность ушедшей женщине. Сам бы он до такого не додумался.

— Готов? Идем завтракать! — И, открыв дверь, добавил: — Выброси. Не дай Бог, жена найдет.

Усевшись за закрепленный столик, Иржи заказал кашу с фруктами и чай с пироженкой. Постоянно имея вокруг себя кучу женщин, невольно подстраиваешься под их вкусы и некоторые милые привычки. Ну а лишние калории постоянно сбрасывались ночными физическими упражнениями. Да и дневными Иржи не пренебрегал. Кстати, где бы найти хорошего и не увлекающегося спарринг-партнера для боя на ножах и рапирах? Охранник, до сих пор не поднимающий стыдливо опущенных глаз, взял пасту и мясо под белым соусом, а также стакан чистой воды.

Метр, встречавший их в первый день, с широкой улыбкой и приветствием подошел к их столу.

— Хочу поблагодарить Вас, господин Измирский, за те несколько строк, что Вы передали моей жене! Она была в таком восторге! Несколько раз поцеловала бумагу, а потом заставила меня купить рамку и повесить Ваш автограф под стекло на стену. И теперь хвастает всем подругам. Очередь, как в музей!

— О, господин… — Иржи бросил взгляд на бейдж, висевший на форменном сюртуке. — Сапеш, я польщен. Надеюсь, Вас она тоже не оставила своей благодарностью?

Тот слегка покраснел и нагнувшись пониже, чтобы соседние столики не слышали, ответил:

— О, да! Такое долго не забудется!

— Что ж, чем больше мы радуем женщин, тем чаще они радуют нас… — философски заметил Иржи. — А скажите, случайно не знаете, здесь, в отеле, работают инструкторы боя холодным оружием?

— Секундочку. Пошлю спросить. — И метрдотель, поклонившись, быстро отошел от их столика.

За панорамным окном ресторана светило чистое и теплое солнышко. В приоткрытые форточки доносился птичий щебет. Высокие деревья тянули вверх густую листву. Ожидая ответа господина Сапеша и любуясь прелестным светлым днем, Иржи достал коммуникатор и включил его. На огромное количество разыскивающих художника номеров сразу полетело сообщение, что абонент снова в сети. Морщась от постоянно вылетающих на дисплей сообщений, граф поставил все номера сразу в черный список и сам набрал только один.

— Здравствуй, братик! Не отвлекаю? Едешь? Как наша милая балерина? Нет, что ты! Я говорил тебе, что тут весьма популярное место. Да… Ветерок нашептал. Ну не сердись! Я хороший и послушный мальчик. Да, охранники тебе докладывают… Нет, я по другому поводу. И этот повод очень серьезный. Просто поверь мне на слово. Что нужно? Мне нужна наша генеалогия. Все архивные данные. Документы. Все, что есть. Причем, срочно. Зачем? Не могу пока сказать, поскольку сам не знаю точно. Но чем раньше ты все соберешь и мне передашь, тем проще окажется наше будущее. Да вот так. Не откладывай, умоляю. Сделай прямо сегодня! Спасибо! Целую нежно… твою балерину!

Иржи рассмеялся и сбросил вызов. А потом отключил аппарат.

Народ, проснувшийся после вчерашнего концерта и клубных танцев, постепенно заполнял помещение ресторана, и господин Сапеш, не отрываясь, рассаживал посетителей. Но, наконец, у него образовалась свободная минутка, и он быстро подошел к столику художника.

— Простите, господин Измирский! Я все для вас узнал. Постоянного тренера нет, но здесь неподалеку спортивный комплекс, и у администрации с ним есть договоренность об индивидуальных тренировках при желании клиента. Они могут оговорить варианты и оставить для Вас сообщение в номере или прислать на коммуникатор.

— Тогда распорядитесь, пожалуйста, чтобы оставили в номере. Я, конечно, тороплюсь, но не настолько, чтобы отказать себе с утра в прогулке. А тренировка может подождать и до завтра. Спасибо, господин Сапеш, завтрак был замечательным!

— Ждем Вас к обеду! — Склонил голову метр.

— Всенепременно. — Кивнул Иржи, вставая из-за стола.

Когда они с охранником подошли к номеру, на стульчике у двери с каменным лицом уже сидел Игнац Ковач.

При виде подходящего хозяина он встал и скупо улыбнулся.

— Доброго дня, господин Измирский!

— Здравствуй, Ковач! — Иржи открыл двери номера и, не закрывая, прошел в гардеробную. Свободное время надо использовать с толком. Поэтому, надев на ноги высокие ботинки на толстой подошве и плотные штаны для прогулок, а на тело свитер и куртку с капюшоном, художник взял этюдник и вышел в гостиную. Оба охранника еще стояли у двери и разговаривали.

— Итак, джентльмены, — подошел к ним Иржи, — я собираюсь на этюды. У кого какие пожелания?

— Я иду с Вами. — Тут же сказал Игнац.

Иржи скептически посмотрел на Ковача:

— В лакированных ботинках по болоту?

— Но господин Бернат будет сердиться, если я не стану Вас сопровождать! — Воспротивился охранник.

— Хорошо. Фаркаш — свободен! Ковач — бегом к администратору. Узнай для меня, можно ли нанять сейчас моторную лодку до водопада «Плачущей дриады»?

Бойцы развернулись и быстро ушли, а хозяин прикрыл дверь и щелкнул кнопкой телевизионного пульта.

Новостной канал, как всегда, рассказывал очередные светские сплетни. Граф, прислушиваясь к ним одним ухом, медленно заплетал свои густые волосы в толстую косу. Порывшись в кармане куртки, достал цветную банковскую резинку и крепко перетянул кончик. Слушая очередные громкие заявления модного ныне гения современного кино и сопровождающие этот бред восторги телеведущей, вспомнил, как весьма восхваляемый теперь человек сидел пьяным до невменяемости у него на кухне и просил случайно залетевшего на гостеприимный огонек звезденыша господина Илеша замолвить за него словечко перед патроном. Видимо, тот замолвил, поскольку гений сменил свою короткую стрижку на наращенные рыжие локоны и удлинил ресницы. Губы неярко отсвечивали матовым блеском, а маникюр поражал своей безупречной изысканностью и дороговизной. И теперь сей вполне успешный господин серьезно объяснял, почему в его фильмах сплошь ненормативная лексика и сцены насилия.

— Мы не должны прятать свои проблемы в тень, показывая народу клубнику в сиропе! Мы обязаны искренне и честно обнажать современные реалии, не стесняясь их кажущейся неприглядности и грубости. Но посмотрите, сколько внутренней силы в этих простых и незатейливых отношениях! Марек любит Жофию. Но Жофия, разлюбив Марека, уже полюбила Бенце. Марек расстроен. Конечно, он выпил с горя и пошел выяснять у Жофии, какого х. ра ей еще нужно, поскольку пиво он покупал постоянно и в достаточном количестве, как и пачки дорогих сигарет, регулярно приобретаемых для ее неубиваемых легких. Жофия объясняет незадачливому кавалеру, что дом у Бенце больше, да и вообще, это — любовь! Горе и тоска разъедают душу Марека до такой степени, что, не удержавшись, он заносит кулак и подбивает бывшей своей возлюбленной глаз, падая при этом сам. По ступеням, разбрызгивая во все стороны драгоценный напиток, крупным планом летит бутылка с пивом. Это — экспрессия! Не интеллигентские рассуждения: быть или не быть, а если жить, то что делать?! Здесь четко и ясно прослеживается динамическое развитие сюжета: на звук падающей посуды выходит Бенце. Видит две лежащие на полу и пытающиеся подняться фигуры. Но понимает все по-своему: они помирились! Несколько энергичных слов, и синяк под глазом наливается у Марека. Происходит бурное выяснение отношений. Но каждая история должна иметь свое положительное и счастливое завершение. Представьте: маленькая и уютная кухня. Стол. На нем — бутылки с пивом. Радостная Жофия сидит между двух помирившихся друзей, и все вместе, сдвигая бокалы, пьют за любовь!

— Какой пафосный финал! — Подольстилась ведущая, а Иржи передернул плечами и произнес:

— Редкостная мерзость. Но насколько часто встречается в жизни…

Он хотел переключить канал, но популярный режиссер исчез, и начались последние новости.

— А теперь мы снова хотим подарить хорошее настроение истинным ценителям прекрасного! Департамент безопасности, наконец, договорился с владельцем коллекции редких ювелирных изделий средних веков. И она, исходя из возможности посещения большим количеством народа в ближайшем будущем, разместится в выставочном зале суперсовременного отеля «Хрустальная звезда». Билеты уже в продаже! Смотрите наши выпуски, и вы все узнаете первыми!

Быстро вернувшийся Игнац обрадовал художника.

— Лодка нас ждет! — Ковач, глядя на Иржи, светился искренней улыбкой.

— Замерзнешь. — Прокомментировал художник его наряд. — Мне для этюдов нужно несколько часов.

Ковач весело кивнул головой:

— В прокате пообещали положить в лодку сапоги и дождевик. Для вас я тоже взял, на всякий случай!

— Заботливый ты мой! — Буркнул Иржи, запирая номер. — Идем.

— Хотите, я понесу Ваш этюдник? — Забежав вперед, поинтересовался охранник.

— Свои вещи предпочитаю носить сам. — Вежливо приподняв уголки губ, ответил тот.

Новенькая моторка завелась с полоборота. Вежливый дядька рассадил гостей, и они помчались по озеру. Закутываясь во взятый Ковачем плащ, художник улыбнулся. В лицо бил свежий весенний ветер, и водяные брызги весело летели не только в разные стороны, но и на одежду. Иржи искоса посмотрел на охранника. Тот, подставив лицо солнцу и прищурив глаза, наслаждался быстрым полетом катера. Иногда, прыгая с волны на волну, тот неожиданно проваливался вниз, а потом взлетал вверх, словно на качелях. Художника слегка затошнило, а охранник лишь довольно улыбался.

— Тебе нравятся водные прогулки? — Прокричал сквозь шум Иржи.

— Я служил в морском десанте. Мы плавали постоянно и на чем только можно. — Откликнулся Игнац. — Иногда целый день по пояс в холодной воде. Поэтому Вы не волнуйтесь. Со мной ничего не случится. Просто дань прошлому. Можно сказать, ностальгия.

— Как супруга? — Немного подумав, спросил Иржи.

— Радуется!

— Чему?

— Что я сейчас работаю с Вами.

— Интересная и не поддающаяся анализу логика. — Пробормотал себе под нос Иржи и замолчал.

Они шли вдоль берега большого красивейшего озера. Когда строили комплекс, его почистили, избавив от тины и топляка, подрезали деревья и посадили декоративные кусты, гармонично вписав их в естественный ландшафт. А маленькие тенистые бухточки украсили лилиями и лотосами. Но цвести пока им было рано, и на поверхности вод медленно плавали широкие, еще набирающие размер, листья. Постепенно протока сужалась, а берега поднимались, зажимая воду узким каменным каналом.

— Смотрите, — прокричал лодочник, — сейчас выйдем в следующее озеро и правый берег поднимется еще выше. Там, прорезая скалу узким заливом, в него впадает речка. Вот как раз в этом месте и водопад!

— А войти в залив можно?

— Лучше пришвартоваться подальше. Выход неширокий, а течение сильное. Немного придется пройти пешком!

Иржи кивнул головой, любуясь стройными красно-коричневыми соснами, качающими макушками на высоких скалах правого берега. Терпкий запах нагретой солнцем смолы долетал до его ноздрей, заставляя вдыхать чаще и глубже. Песчаные пляжи манили к себе отличными купальными местами. Как жаль, что еще только весна! Левый берег, наоборот, был достаточно отлогим и заросшим всяческой растительностью, не боящейся весенних паводков. Даже сквозь рев мотора были слышны раздающиеся оттуда птичьи голоса.

— Гнездовья! — снова крикнул лодочник. — У нас здесь водится большая бурая чайка!

— А медведей бурых случайно нет? — Улыбнулся ему Иржи.

— За ваши деньги — хоть амазонский удав! — Рассмеялся тот.

Скоро они начали приближаться к берегу, и лодка постепенно сбрасывала скорость.

— Сейчас будем швартоваться. Видите тот вырез в скалах? Где сосна вилами растет? Вот этот водопад — там.

— Раньше мы редко сюда забирались, — продолжил лодочник, подтащив к берегу лодку и намотав канат на вбитое бревно. — Нехорошее это место. Разное люди видели. Говорят, некоторые не возвращались.

— И что говорят? — Продрогший художник достал флягу с коньяком и глотнул.

— Пойдемте наверх, там есть бревна, светит солнышко. Присядем — расскажу.

Когда они расселись, а Иржи налил охраннику, а затем лодочнику по колпачку спиртного, разговор принял более оживленный характер.

— Так что в этом месте плохого?

— Видели старики девушку. Представляете — непроходимая чаща, скала, а на ней — красивая девушка. Плачет, протягивает руки и говорит: верните мне сердце! А через нее лес да траву видать…

Охранник засмеялся:

— Пить надо меньше! — И с удовольствием опрокинул в себя очередной коньячный наперсток.

— Ей Богу, правда! — Лодочник вытаращил глаза. — Молодая совсем, волосы длинные, светлые…

— Интересная сказка. И где, говоришь, видели?

— Да вон там, за мысом. С той стороны реки.

— Хорошо. — Иржи встал и флягу с остатками коньяка сунул за пазуху. — Пойду к водопаду, попишу. Вы пока костер разведите, что ли. Сыро!

Выбрав удобную и ровную площадку, откуда водопад смотрелся наиболее выигрышно, художник выставил этюдник и принялся за работу.

Ласковое солнышко уже поднялось высоко над лесом и на открытом месте, где стоял Иржи, ощутимо припекало. Он снял куртку и положил на камень. День искрился и переливался бриллиантами водных струй, падающих с каменного утеса в темно-голубые воды лесного озера. Серо-желтый камень скалы под мокрыми брызгами получал какой-то фееричный зеленовато-красный оттенок, словно самоцвет, вначале неказистый, но под умелой рукой огранщика принимающий свой истинно королевский вид. На уступах, куда зимой не долетал ледяной ветер, а от воды всегда тепло, росли небольшие березки, тянущие к небу еще не окрепшие веточки. А на одной из них, спрятанной в глубине расселины, хитрая птичка свила себе гнездо. И действительно, ни один хищник не полезет за яйцами или птенцами в водопад! Иржи с удовольствием любовался этой чудесной природной картиной, нанося на холст уверенные мазки. На душе было спокойно и радостно, как всегда в те минуты, когда к нему приходило вдохновение. И вот уже холмы, водопад и озеро, как живые, смотрели на него с небольшого холста. Художник порадовался: действительно, прекрасное место. Он схватил еще один холст, закрепил и стал набрасывать сами скалы, их цвет, оттенки, причудливо падающие тени и замершие на вершине камни. Разделяя различные цветовые пятна, его опытный глаз вдруг уловил едва намеченную тень на той стороне водного потока. Уж очень она была ровной и округлой. Пещера? Грот? Иржи очень захотелось туда попасть и посмотреть, что же такого замечательного прячет там дивная природа. Он аккуратно сложил эскизы в ящик, замотал тряпкой испачканные краской кисти и куском лоскута с растворителем протер руки. Ну что ж, пора подниматься! Кинув последний взгляд на радужные струи и запомнив расположение пещеры, он полез вверх, к оставленным на поляне людям.

А там, между бревнами, уже горел небольшой костер. Спиной к нему и лицом к солнцу на сложенном вчетверо непромокаемом плаще сидел Ковач. Пиджак он тоже снял и засучил кверху рукава плотной водолазки.

— Загораем? — Подошел к нему художник.

Ковач сразу открыл глаза и вскочил, опуская рукава.

— Сиди, — махнул рукой Иржи. — Где наш лодочник?

— Пошел вверх по течению реки. Вы же изъявили желание перебраться на ту сторону, ну вот он и вспомнил про мостик, что когда-то здесь был. Сейчас уж должен прийти. — Охранник посмотрел на часы. — Нам пора возвращаться. Обед почти прошел. — Закончил он уныло.

— Не огорчайся, закажем в номер. А потом сходим на ужин.

Иржи присел на бревно, надел куртку и пошарил в карманах. Достал сигареты.

— Вы же вроде не курите?! — Удивленно посмотрел Ковач.

— Зато много думаю. Особенно в последнее время. — Иржи чиркнул зажигалкой и прикурил. А потом пояснил: — Отвлекает.

Выдыхая дым, он смотрел на блестящее серебро водопада словно сквозь туман. И, будто наяву, увидел на краю скалы, над самой бездной, легкую девичью фигурку в цветастом платье. Она стояла, прижав руки к лицу. Ветер развевал длинные белые волосы, украшая их россыпью мельчайших капель, играющих на солнце разноцветными искрами. Вдруг девушка отняла от лица руки и посмотрела прямо Иржи в глаза. Ее губы что-то сказали, а рука показала на тот берег. Он вскочил, разгоняя рукой едкий сигаретный дым, и попытался ее разглядеть. Но на утесе никого не было. Художник с досадой бросил вниз окурок.

— Что случилось? — завертел головой охранник.

— Голову напекло. — Буркнул Иржи.

Тем временем, из кустов вылез лодочник и помахал им рукой.

— Ну что, господа хорошие, не пропало желание перебраться за реку? Или все же домой?

— Идем! — Иржи решительно встал. — Веди.

Охранник нехотя отклеился от бревна, поправляя мятый и испачканный в пепле пиджак.

— Ты можешь подождать нас здесь. Мы недолго. — Сказал Иржи.

— Нет. Теперь я с Вами. Вдруг понадобится подстраховать?

— Не, там тропа нормальная. — Поведал лодочник. — Пойдемте, господа.

И они отправились в кусты, раздвинув которые, обнаружилась вполне приличная, правда, несколько сыроватая, тропа.

Постепенно, следуя друг за другом, они вышли к прыгающей по камням и неширокой в этом месте реке. Поперек ее русла лежала толстая сучковатая ель. Так как она упала на камни, то под ней свободно, не запруживая окрестности, текла вода.

— Вот, господа, хороший мост! — И лодочник первым вскарабкался на толстый комель. А потом, придерживаясь за одни ветки и переступая другие, он перешел на ту сторону и махнул рукой. Иржи подтянулся на руках и запрыгнул на дерево. Не торопясь, и стараясь не касаться сухих сучьев, он прошел над рекой. За ним следом перебрался и охранник.

— Куда господа хотели попасть? — поинтересовался лодочник.

— К водопаду. — Лаконично ответил Иржи.

И вот они стоят на противоположной скале. На озере, под ними, видна их малюсенькая красная лодка. А рядом с бревнами — желтый этюдник Иржи. Он посмотрел по сторонам, разыскивая приметы. Так. Вот гнутая березка.

— Туда. — Скомандовал он.

От березки — большой серый камень с черным пятном на боку. Дальше — песчаная осыпь. За ней — еще камень. Иржи оперся на него рукой и спрыгнул на площадку перед входом в небольшую пещеру.

— Смотри-ка! — Удивился лодочник. — Сколько здесь бывал — не видел ни разу!

Иржи достал зажигалку, чиркнул и зашел в грот. Сырая тьма моментально окружила его своими объятьями. Художник немного постоял, осязая ее всем своим существом. Спустя несколько минут глаза стали различать серый свет, льющийся откуда-то сверху. Он убрал зажигалку и двинулся вперед. За ним — охранник. Замкнул их группу ворчащий про причуды господ и природы лодочник. Неширокий, но ровный ход неожиданно расширился, и они попали в небольшой каменный зал. С потолка на середину падал пыльный солнечный луч. Стены пещеры терялись во мраке, но ее центр, с красной каменной глыбой в цвет скалы ясно освещался неярким рассеянным светом. И там что-то лежало, явно не относящееся к творениям природы. Пока остальные глазели по сторонам, Иржи подошел к камню и присел перед ним на корточки. Там, в углублении, стояла небольшая деревянная шкатулка. Иржи достал из кармана нож и поддел крышку его кончиком. Внутри, на красном бархате, лежал огромный черный алмаз. Внезапно солнечный луч попал на его грань, и камень, словно звезда, вспыхнул мириадами искр, рассыпав их по своду пещеры.

Охранник и лодочник тут же заоглядывались по сторонам в поисках источника необычайного сияния. Но поиск был недолгим, поскольку исходило оно от художника. Тот сидел на корточках, а из его рук вырывался бьющий вверх разноцветный фонтан. Иржи спрятал нож и опустил в коробку пальцы. Под восторженные крики спутников он достал камень и сжал в ладони. И вдруг волосы зашевелились на его голове: камень пульсировал и грел руку, словно живое человеческое сердце.

— Давайте заберем, продадим… — Прошептал стоящий рядом лодочник. — Нашли вместе — деньги пополам!

Иржи смахнул со лба холодный пот.

— Руку дай! — Приказал он мужику.

И, когда тот протянул руку, Иржи вложил в нее живой камень и сжал.

Лодочник на секунду застыл, а потом закричал тоненько, словно его режут на тонкие полоски:

— Нет! Не надо! Оно проклято! Проклято! Проклятое место!

У него закатились глаза, и он рухнул вниз, выпустив из руки сверкнувшую звезду. Ковач бросился вперед, желая подобрать и отдать хозяину. Но тот, страшно глянув огненными очами, прошептал так, что у того мелко задрожали руки:

— Не трогать!

И, словно тень, вышедшая из ада, бесшумно подошел к лежащему на земле алмазу. Осторожно и бережно взяв в ладонь камень, он убрал его в шкатулку, снова захлопнув и поставив ее на алтарь. После чего выдохнул и провел по лицу рукой. Глаза, сиявшие отблеском призрачного пламени, потухли.

— Возьми нашего водилу. — Сказал художник вполне обычным голосом. — Ему нужен свежий воздух. Здесь очень душно.

И точно, Ковач явственно ощутил, как хочется поглубже вздохнуть. Луч спрятался за тучу, и в пещере стало сумрачно. Иржи щелкнул зажигалкой и пошел впереди, освещая им обоим дорогу.

Лодочник пришел в себя, как только они поднялись на утес.

— Что со мной было? — Слабо простонал он. — Мне показалось, что я видел необыкновенный свет…

— Подземные газы вызывают галлюцинации. Если вовремя не вылезти на воздух, можно умереть. — Ответил Иржи. — Вон, Ковач тоже еле вылез.

— А Вы, господин?

— А я выкурил перед этим сигарету. Иногда это спасает жизнь. — Флегматично пожал плечами Иржи.

Когда они спустились к лодке, ее хозяин был вполне весел и даже шутил. Иржи закинул этюдник на лавку и прикрыл его полой плаща. Потом застегнулся и натянул капюшон до самого носа. Красоты озера его больше не волновали.

Глава пятая

Певица

Вечером спокойный и задумчивый Иржи в сопровождении молчаливого охранника спустился в ресторан. К ним тут же подошел улыбающийся, как любимым родственникам, подписавшим в его пользу завещание, метр Сапеш.

— Мы так Вас ждали к обеду! — Мягко укорил он графа Измирского.

Тот опустил ресницы и очаровательно улыбнулся:

— Вы же знаете, что художники — народ увлекающийся. Стоит увидеть живописную поляну, и сразу забываешь о времени. Поэтому я попрошу у Вас ужин для двух безумно голодных и перебравших свежего воздуха людей.

По взмаху пальцев метра к ним тут же подскочил официант и записал все их пожелания.

— Господин Измирский! — Лучащийся счастьем администратор все никак не хотел отходить от их столика. — Сегодня у нас совсем домашний вечер. Перед публикой выступают только свои: джаз-квартет маэстро Гильони и госпожа Эстер со своими балладами.

— Приятно слышать, что у руководителей отеля хороший вкус. Синьор Гильони чрезвычайно одаренный человек, а его партитура к балету «Любовь гондольера» позволяет расставить акценты там, где фантазия либреттиста оказалась бессильной.

— Истинно, истинно так! — С загоревшимися глазами подтвердил слова художника мэтр Сапеш. — Что стоит только «прохождение гвардии по старому мосту»! Какая мощь заложена в единении барабанов и гобоя! А в конце, помните, вторая скрипка нежно и тихо: ти-ти-ти…

— Очень хорошо. — Иржи поднял бокал с принесенным официантом красным вином. — Ваше здоровье, господин Сапеш. И попрошу Вас передать мое приглашение госпоже Эстер.

— Обязательно! — приложил к сердцу руку метрдотель. — Приятного аппетита!

И унесся между столиков встречать и рассаживать очередных гостей.

Охранник уважительно посмотрел на господина Измирского.

— Вы настолько хорошо разбираетесь в балете?

— Нет, мой дорогой друг, скорее, в балеринах. — Разрезая крылышко, ответствовал Иржи.

Пока Ковач внимательно слушал пассажи великого маэстро, граф Измирский пытался встроить еще один открывшийся ему кусочек в большую картину. Но либо деталей было маловато, либо картина предназначалась не ему.

Медленно поедая подтаявшее мороженое, Иржи сопоставлял и пытался разобрать имеющуюся у него информацию. Девушка — привидение. Кроме него, ее видели раньше совершенно разные люди. Она о чем-то хотела предупредить, но не смогла. Говорила, что он — чей-то потомок. И какая-то женщина хочет до него из-за этого добраться. Говорила про ритуал и жертвы. И просила вернуть сердце. Совершеннейшая ерунда!

Иржи с досадой провел рукой по волосам. Как иногда говорит грамотный старший брат: баланс не сводится! Но, пока зреют не зависящие от его желаний и поступков события, он может сделать только одно: разобраться со своей родословной и попробовать найти в череде дат, имен и намеков того предка, родство с которым сулит ему возможные неприятности.

Художник доел мороженое и оглядел зал. Как и вчера, известные господа и дамы сидели за столиками, обсуждая друг друга и новости. Отель и его ресторан постепенно становились модным местом. Вон там, за раскидистой пальмой, ближе к сцене, сидел в компании «золотой молодежи» один известный скандальными публикациями художественный критик. Периодически, когда все легкие жертвы были съедены, а каждая их косточка обсосана, он обращал свое пристальное внимание на работы графа Измирского. Язвительным языком, приплетая не к месту и вообще, почем зря, художников Возрождения и иже с ними авангардистов, он проходился по одной из последних работ Иржи, мешая ее с грязью. Вследствие этого охаянная картина выкупалась очередным заграничным банкиром за баснословную сумму, а искусствоведы дружно страдали тем, что страна лишилась одного из своих лучших шедевров. Затем критик приезжал к Иржи домой и, размазывая по щекам коньячные слезы, объяснялся Измирскому в любви, предлагая свои услуги в качестве прикроватного коврика. И вещественным доказательством этому, пока не проспится, валялся за диваном в гостиной. Пока какая-нибудь сердобольная актриса, уже под утро, не накрывала пледом его бесчувственную тушку.

В vip-зоне, у закатного окна, сидел во всех местах силиконовый модельер в белом костюме, расшитом пайетками. Уходящее солнце, посылая миру прощальные лучи, весело перебирало многочисленные блестюшки, рассылая по потолку и стенам шкодливых и вертлявых зайчиков. Высокие молоденькие девушки, только вступающие в заманчивый и обманчивый рекламный мир, с придыханием слушали каждое вылетающее из его уст слово. Вот одна из них ненароком оторвалась от созерцания совершенств кумира и наткнулась взглядом на насмешливые глаза графа. Бровки на ее белесом личике поднялись, словно она увидала ожившую мумию из блокбастера «Любовь в гробу». Ротик немедленно округлился, а костлявые плечики чуть не выскочили из широкого ворота свободной блузы. Иржи, забавляясь, послал ей воздушный поцелуй. Девушка вспыхнула и отвернулась. Но как раз в этот момент на него взглянул сам вершитель моды. Возомнив, что красавец-граф послал этот поцелуй ему, дизайнер кокетливо повел расшитым на плече погончиком и затрепетал ресничками. Пайетки от этого движения пришли в неистовство, разбрызгивая малиновый свет в глаза сидящим рядом. Иржи хмыкнул и прикрылся бокалом.

Тем временем на сцену, меняя квартет, вышли два гитариста и любимая всеми певица Эстер. Зал, оторвавшись от поедания закусок, дружно похлопал в ладоши. Девушка пела народные песни в своей обработке, а также те, которые заказывала публика. Улыбнувшись горячо встречавшим ее зрителям, она встала к микрофону и, найдя глазами графа Измирского, махнула ему рукой.

— Сегодня я хочу порадовать всех уже полюбившимися песнями, а также некоторыми новинками, написанными известным песенником Матяшем специально для дорогих гостей.

У этой миловидной женщины был чудесный сильный голос, берущий три октавы, и консерваторское образование. Поэтому слушали ее с большим удовольствием. Гитарист сыграл вступление, и женщина запела простенький, но тем не менее постоянно покоряющий сердца, текст о неразделенной любви.

Иржи вздохнул и посмотрел на забытого им в раздумьях охранника. Ковач уныло гонял по пустой тарелке зеленую маслину. Граф поймал взгляд пробегающего мимо официанта.

— Нам еще по тарелочке мяса с овощами и бутылку красного. — Он кивнул на пустую емкость.

Официант ловко забрал посуду и через пару минут поставил перед ними горячие блюда. И налил вино.

Художник рассеянно шарил по залу взглядом, задевая знакомые и незнакомые лица, как вдруг за одним из столиков увидел Эву. Она сидела к нему в пол-оборота, нежно поглаживая по плечу мужчину, сидевшего спиной. Граф, сдерживая внезапно стукнувшее с перебоем сердце, опустил глаза. Ему так не хотелось снова бороться самому с собой! Выпив сразу бокал, он поднялся и, извинившись перед охранником, вышел на широкую веранду, опоясывающую ресторан. Солнце уже село, и на синий бархат неба высыпали разноцветные звезды. Луна еще не поднялась, но ее сияние уже пробивалось через шуршащие под ветром древесные кроны.

На улице было достаточно прохладно, поэтому, немного постояв и успокоив сердце, граф зашел в маленький стеклянный тамбур, прислонившись к широкому окну плечом. Из открытой двери зала слышалась музыка и приятный голос певицы. Но вот, взяв микрофон в руки, Эстер сказала:

— Каждый вечер, когда я выступаю здесь, то исполняю одну из написанных мной баллад, навеянных легендами этого места. И сегодня я хочу спеть о горячем сердце.

Публика от всей души хлопала певице. Всегда приятно слушать страшилку, сидя в уютном зале с бокалом вина!

Женщина, раскланявшись и собрав подаренные цветы, вышла за кулисы. Ее снова сменил джаз-квартет с присоединившимся к нему известным певцом, исполняющим по различным кабакам соул и блюз.

Через некоторое время, переодевшись в скромное темное платье, к их столику подошла госпожа Эстер. Мужчины встали, приветствуя гостью.

— Как поживаете, госпожа Эстер? — Поинтересовался граф Измирский. — Вы сегодня очень душевно пели!

— Спасибо! — улыбнулась певица. — Просто я получаю удовольствие от своей работы. Как, наверное, и Вы, граф.

— Конечно. — Он сделал для нее заказ официанту. — Но последняя баллада была выше всяческих похвал. Признаться, у меня мурашки бегали по коже.

— О, да. Вглядываясь в темное и кровавое прошлое этого места, невольно порадуешься за светлое настоящее.

— Вы верите в те сказки, что пишете? — Насмешливо хмыкнул Измирский, слегка прикасаясь своим бокалом к ее. Послышался тоненький хрустальный звон.

— Конечно, верю. У любого старинного места есть свои кровавые легенды. Знаете, борьба за власть между поколениями, брошенные красивые горничные с младенцами, жестокие госпожи, прижигающие щипцами для завивки пальцы своих рабынь… Каждый замок хранит свою историю.

— Но Вы рассказываете о вырванном и помещенном в драгоценный камень сердце. Это — черное колдовство, самая грязная магия. Не боитесь случайно встретиться с той ведьмой? Ведь Вы всему миру выдаете ее сокровенные секреты! Вдруг толпа, вдохновленная вашими балладами, пойдет разыскивать сердце-камень?

Женщина рассмеялась.

— Мне кажется, что эта история уже в далеком прошлом. Вы — умный человек и понимаете, что ни один аккумулятор не работает вечно. Тем более, биологический.

— А как же девушка-привидение, с которой, по Вашим словам, Вы общались?

— Ну что Вы, это — всего лишь сон, навеянный здешними стенами. Поэтому, можно сказать, что мои баллады — это просто страшные истории, рассказанные на ночь большим и благополучным дядям и тетям.

— А если злая колдунья все же протянет к Вам свои скрюченные пальцы? — Улыбнулся граф.

— Тогда я постараюсь вовремя проснуться!

Эстер пододвинула чай и взяла пироженку.

Иржи, мило улыбаясь, смотрел поверх ее головы в зал. К сожалению, певица тоже ничем не могла помочь. Может быть, когда она спит, ее чуткая творческая натура улавливает мысли иногда приходящей к ней призрачной красавицы?

Квартет, тем временем, доиграл последний блюз и, открыв ди-джейский пульт, широко известный клубный ведущий зарядил веселую и зажигательную музыку. На танцпол потянулись молодые парочки.

Граф бросил взгляд на подпрыгивающего на стуле Игнаца.

— Иди, танцуй. — Разрешил он парню.

— А Вы?

— Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? — Вопросительно изогнул бровь Измирский. — Ну, дорогой, если ты этого так желаешь…

Граф прикрыл ресницы и, немного задержав дыхание, покрылся прелестным румянцем.

Ковач побледнел, потом покраснел:

— С Вашего позволения! — Он резко вскочил и стал пробираться между столами.

— Ты особо не увлекайся. Я ревную! — Вдогонку крикнул граф.

Эстер рассмеялась серебристым смехом.

— Зачем Вы так издеваетесь над бедным ребенком? Он совсем мальчик и неискушен в вашем светском словотворчестве… И всего лишь хотел потанцевать.

— Что Вы, госпожа Эстер, как можно! Могу ли я предложить вам тоже самое?

— Потанцевать или посмеяться надо мной? — Женщина внимательно взглянула в его темные глаза.

Но граф варился в высшем обществе с пеленок, поэтому, немного наклонившись к ней, прошептал:

— Может, немного поревновать? — Он протянул пальцы и накрыл ими ладонь певицы. А потом поднял к губам ее руку и поцеловал. — Мне нравится восхищаться Вами, я очарован блеском Ваших бархатных глаз, подобным звездам, сияющим в ночи. В Вашем голосе я слышу радость жизни и предчувствие любви, нежность доброго утра и накал ночных страстей. И мне бесконечно хочется любоваться этим прекрасным лицом, принесшим в мою серую жизнь несбыточные мечты…

Не отпуская ее руки, он положил ее ладонь к себе на грудь.

— Чувствуете, как бьется мое сердце? Оно так одиноко… Понимаете, моя мать слишком рано ушла из жизни, и я воспитывался старшим братом… мне так не хватает ласки и тепла…

У женщины на глазах заблестели слезы.

— Перестаньте… перестань, мой хороший мальчик. Ну, разве тебя никто не любит?

— Конечно, любят. За мои деньги. За мой талант. — Иржи покрыл поцелуями ее ладонь. — Но это — не любовь. Люди тянутся к славе, богатству. К сильному покровительству. Когда они получают искомое, то иногда даже перестают здороваться. Это — сделка. Причем, чаще всего моя доля оказывается мизерной.

Художник вздохнул, и одинокая слезинка медленно покатилась по его бледному лицу.

— Перестань. — Женщина наклонилась к нему и хотела поцеловать в щеку. Но он развернулся и губами нашел ее губы. Не вставая со стула, пересадил к себе на колени. Рука под столом заскользила между ног, когда как другая с силой прижала ее голову к его шее. Она, пискнув, обняла его за талию.

— Идем! — Выдохнул он ей в губы. Пробираясь к выходу, ему вдруг на миг показалось, что красные насмешливые глаза одобрительно смотрят ему вслед, словно говоря: «Ты — мой!»

Выйдя за дверь, он привлек к себе женщину и бережно погладил ее лицо. Пальцы художника дрожали.

— Что с тобой, милый? — Удивилась Эстер.

Тогда он взял ее теплую ладошку и провел ей по своему телу под рубахой. Оно отозвалось безумным желанием и горячим огнем, снова хлестнувшим его острым концом скрученной в тугую пружину страсти. Ему опять хотелось причинить женщине боль и упиваться этим состоянием до оргазма.

Тяжело дыша, он погладил ее нежную шею. А она улыбнулась и взглянула ему в глаза.

— Боже! Нет! — Она отпрянула от Иржи, вжавшись в стену. — Не надо!

Мутным и тяжелым взглядом, превозмогая себя, он обвел глазами стены пустынного коридора. На них плясало призрачное черно-красное пламя. А где-то далеко, на задворках почти отключенного сознания, раздавался дьявольский женский хохот.

Чудом контролируя себя, граф упал перед испуганной женщиной на колени.

— Прости, милая Эстер. Сегодня не наш день. А это место, оно действительно, проклято.

Он поднялся и, не оглядываясь, быстрым шагом направился к себе.

Холодный душ в номере постепенно прояснил его рассудок.

— Если я отсюда не сбегу, то быстро сойду с ума. Или убью кого-нибудь. — Сказал он сам себе, всматриваясь в красные отблески ушедшего пожара в своих черных глазах. Он надел халат и вышел в спальню. Включив свет, расставил у стены написанные за два дня этюды. А потом взял лист бумаги, акварель и, закрепив бумагу на доске, начал по памяти рисовать девушку с белыми светящимися волосами. Как стоит она на скале, машет тонкой рукой, а ветер развевает ее косы и платье.

Эстер сидела в забронированной за ней комнате персонала отеля и плакала. Ей казалось, что своими руками она не дала свершиться главному чуду в ее, общем-то, обычной жизни. Сама оттолкнула человека, который всегда безумно нравился. Ведь там, в городской квартире, в маленькой комнатке, куда посторонние не допускались, висела его картина, купленная на деньги с многих концертов. На ней была изображена суровая гористая местность. Низкие серые тучи. Камень и небо. А на переднем плане, вполоборота к зрителю, сидел молодой воин. Сильный ветер трепал на непокрытой голове черные длинные волосы. Тонкий нос с раздутыми крыльями, складка между бровей выдавали в нем решительную и чувственную натуру. Черные глаза смотрели вдаль. А рука рыцаря опиралась на рукоять меча.

Когда-то художник рисовал натурщика. Но сейчас, спустя годы, он сам стал похож на упорного и смелого воина, зорко стоящего на страже порядка и справедливости. А она — испугалась. Что ей привиделось в его глазах, столь страстно смотрящих на нее?

Она зарыдала сильней. Все. Приблизившаяся к ней вплотную сказка неожиданно окончилась, так и не начавшись.

Глава шестая

Иржи в поисках истины

Когда охранник Ковач, разыскивая ушедшего из ресторана хозяина, подошел к номеру, то был неприятно поражен открытой входной дверью. Разве он мог подумать, что оставленный им на пять минут художник удерет вместе с певичкой! Ковач возмущался, обещая самому себе все-таки написать докладную на неугомонного молодого человека. Причем, отдавая в этом себе отчет, Игнац возмущался не возможным его досугом вместе с девушкой после ужина, а тем, что Игнаца, не предупредив, бросили в ресторане одного, забыв взять с собой. «Я — его охранник. Ну как он мог уйти без меня!» — Шептал по дороге Ковач, словно обиженный убежавшим по своим делам старшим братом мальчишка.

В гостиной было темно, а в спальне господина Измирского было тихо и, судя по щели между полом и дверью, горел верхний свет. Ковач осторожно постучал в дверь.

— Входи, Игнац! — Раздался негромкий голос графа.

И когда Ковач, переминаясь с ноги на ногу, остановился в двери, тот спокойно спросил:

— Ты почему так рано ушел? Пользуйся моментом, развлекайся. Боюсь, скоро такой возможности у тебя уже не будет.

— Почему? — Тупо спросил охранник.

— Хорошее имеет свойство заканчиваться, подчас в самый неподходящий момент. Возвращайся. Ночь длинная. Отоспаться еще успеешь.

Иржи внимательно и дружелюбно смотрел на Игнаца. В руках он держал карандаш и дощечку с закрепленной бумагой, на которую был нанесен рисунок. Ковачу вдруг стало стыдно за свои недавние мысли. «Какой он все-таки добрый и заботливый» — Пронеслось у него в голове.

— Спасибо, господин Измирский. Но мне не хочется. Я лучше посижу в гостиной, посмотрю телевизор.

— Лучше ложись спать. Ты завтра работаешь с братом?

— Да, господин.

— Тем более, надо отдохнуть. Кто знает, куда тебе с ним придется ехать.

— Господин…

— Да, Игнац?

— А могу я работать только с Вами?

Иржи рассмеялся.

— Дело в том, дорогой мой господин Ковач, что меня охранять не от кого. Я никому не интересен и конкурентов в бизнесе у меня нет. Поэтому ты весьма скоро потеряешь квалификацию, станешь толстым и одышливым. И этим очень расстроишь свою дорогую женушку.

— Я могу сопровождать Вас на светские мероприятия, различные важные встречи… — Ковач умоляюще посмотрел на художника.

— Сопьешься. Наши тусовки и выставки очень часто заканчиваются банкетом в кругу необремененных моралью моделей и актрис.

— Но Вы — не спились!

— Я, мой хороший, все-таки граф Измирский. Честь дворянина обязывает.

И, уже выходя за дверь, охранник попросил:

— Не отказывайте сразу. Я готов и к более низкой оплате.

— А жена? — Уточнил граф со смешком. — Готова?

Когда охранник вышел, Иржи расставил на кровати свои рисунки. Первый — девушка — привидение. Второй — красноглазая ведьма. Весьма привлекательная, судя по балладе, и страстная. Чем же еще она могла заморочить голову молодому мужу до такой степени, что он забыл про нежно любимую жену? Он еще раз вгляделся в рисунок. Ведьма в его исполнении напоминала Эву. Далее — мужчина, прикрученный корнями к стене замка. Он одновременно жив и мертв. В его груди бьется сердце, заключенное в камень.

Правда, певица в первой балладе рассказала, что вроде, камень похищен. Но раз ведьма жива, то камень цел до сих пор. Однако, самый главный вопрос остался открытым: каким образом эта старинная история связана с ним, Иржи Измирским? И почему, когда он возбуждается, его тело начинает пожирать призрачный огонь, требующий не страсти к женщине, а ее крови? «Господи, как страшно!» — Подумалось Иржи в этот момент. Видимо, от дам придется отказаться, пока он не разберется во всей этой чертовщине.

Он открыл занавешенное на ночь окно и посмотрел на небо. Сколько ночей подряд в этом странном месте встает полная луна? Где-то в лесах за озером негромко пели соловьи и трещали ночные птицы. Темной большой тряпкой на мгновение закрыл лунное сияние филин.

— Дурак! — Обозвал его испугавшийся Иржи и, высунувшись из окна, посмотрел на башни. И там, наверху одной из них, стояла тонкая фигура.

Иржи закрыл окно, решительно оделся потеплее и, взяв лезвие, подошел к зеркалу ванной комнаты. С мукой на лице прорезал на пальце ранку. Бросив лезвие в раковину, он слегка нажал на палец. На нем выступила большая красная капля. Усмехнувшись, Иржи провел ей по стеклу. И увидел, как зеркальная поверхность растворяется в воздухе, открывая черную дыру прохода.

Запасливый художник включил на своем коммуникаторе фонарик и, зайдя внутрь, посмотрел на экран. Антеннка исчезла, словно ее никогда и не было. Но отступать назад было поздно, тем более, любопытство усиленно гнало его вверх. Выйдя из узкого башенного хода на крышу с зубцами, он сразу увидел залитую молочным светом луны худенькую фигурку.

— Зачем пришел? — Не поворачиваясь, спросила девушка.

— Получить ответы на вопросы.

— Я не могу тебе ответить на них. — Спокойно сказала она.

— Я и не требую отвечать. Можешь просто кивать головой, если я прав. Попробуем?

Он подошел и прислонился к зубцу рядом с ней.

— Попробуй. — Кивнула она.

— Ты вышла замуж за хорошего человека, который тебя очень любил. Так?

Она, не отрывая от луны глаз, кивнула.

— Вы вдвоем отправились в этот замок. Это был дом его предков, или вы ехали в гости?

— И да, и нет. — Блеснула ее улыбка.

Девушка задумчиво повернула к нему голову:

— Мой муж… Да, он очень знатного рода. А замок… Мы привязаны к нему кандалами… цепями проклятья!

— Однажды вечером или днем, не важно, в ваш дом приехала гостья. Она заблудилась или испугалась грозы, что тоже не играет никакой роли, и осталась у вас на несколько дней, развлекая его и Вас различными смешными придворными историями.

Девушка отвернулась от луны и, опершись локтями о зубец, уже внимательно слушала художника.

— Она строила глазки твоему мужу, соблазняя его своей доступностью и красотой. И вот однажды он не устоял. Поддавшись уговорам новой приятельницы и, не в силах противиться своему желанию, он подсыпал за ужином тебе «снотворный» порошок, как объяснила эта женщина. Ты заснула, а они провели весьма бурную ночь. Но когда утром его отпустила страсть, и он вновь превратился в любящего и заботливого мужа, то обнаружил, что жена его мертва. Так?

Девушка ссутулилась и печально кивнула головой.

— Когда, опустив твое тело в подвал для подготовки к погребению, муж предался безудержной скорби, все та же искусительница прошептала, что можно попробовать тебя вернуть к жизни, проведя специальный обряд. Он был так глуп и несчастен, чувствуя свою бесконечную вину, что согласился на черное колдовство. И в первую ночь полнолуния она положила твое тело на алтарь, а мужа привязала к стене. И, как только тонкий лунный луч коснулся твоей головы, ты вылетела из тела. А оболочка превратилась в крепкую связь земли с призрачным светом луны.

Он посмотрел на девушку. Она смотрела поверх его головы и плакала, не вытирая слез.

— А потом, разжигая на стенах черный огонь, она начала колдовать. Ей требовалось только одно: продлить себе жизнь, ибо прежний обряд уже утратил свою силу, и она начала стареть.

Вновь распалив в твоем муже безумную страсть, она соединилась с ним прямо на алтаре. И в безумии черного огня он пообещал положить к ее ногам свое сердце. Но такие клятвы во время проведения обряда имеют прямую силу. Поэтому, снова привязав обессиленного человека, она вырезала ему сердце…

— Нет! — Вдруг воскликнула девушка. — Все было гораздо страшнее. В большой зал начали заходить люди. Их протыкали древесные побеги, выкачивая энергию вместе с кровью и вливая ее в алтарь. Они умирали, не сопротивляясь. Просто падали, повисали на ветвях, как тряпки. Черный огонь плясал везде. Как я ни пыталась что-то изменить, у меня ничего не получалось. Энергия человеческой крови наполняла своей силой эту страшную волшбу. И я увидела, как там, внутри его груди, разгорается свет. Он все увеличивался, а потом кожа лопнула, и его ребра раскрылись. Я увидела живое трепещущее сердце. Он должен был умереть от невыносимых адских мук, но не умирал. По его щекам катились кровавые слезы. И тогда ведьма перерезала сосуды и, вытащив сердце, положила на алтарь. Потом… Потом я не помню…А сердце, пламенеющим камнем, снова оказалось у него в груди, сияя, словно тысячи солнц! Ведьма тогда легла на алтарь сама и от самоцвета к ней протянулась ослепительная нить. Она лежала и на глазах молодела, меняя внешность.

Девушка замолчала.

— Где сейчас этот камень? — С волнением спросил Иржи.

— Не знаю. — Застонала она. — Его похитили. Но оно — живо. Я его чувствую. Но чувствует и она. Помоги нам, человек!

— Помогу. Только скажи, каким боком я связан с этой историей?

— Ты — его потомок. И только у тебя достанет сил справиться с ней.

— Чей потомок? Имя?

— Тебе пора. — Девушка снова посмотрела на луну. — Ночное светило уходит и скоро грядет новый день. Все узнаешь в свой черед. Иди, мальчик!

Привидение заглянуло в его глаза отраженным лунным бликом.

Иржи поклонился и побежал вниз. Как только он зашел в ванную, стена снова стала зеркалом.

Раздевшись и умывшись, художник повалился на большую кровать.

Утро в спальню графа Измирского ворвалось громким стуком широко распахнутой двери о стены и довольным голосом родного брата Берната, приказывающим охранникам заказать завтрак в номер.

— Иржик! Вставай!

Плотные занавески на окне бесцеремонной рукой мгновенно сдвинулись в стороны, и яркие солнечные лучи затопили спальню розовым рассветом.

— Побойся Бога, Бернат! — Простонал Иржи, накрывая голову подушкой. В лучшем случае, ему удалось поспать около четырех часов.

— Вставай! Мне долго с тобой разговаривать некогда! О, какие эскизы! Как здорово, что я все же отправил тебя сюда. Надеюсь, ты хоть здесь отдохнешь от своих многочисленных нахлебников. Какая красивая девушка! Иржик, ты должен меня с ней обязательно познакомить!

Художник, наконец, смог разлепить, не желающие никак открываться, веки. Пока он пытался встать, мозг испуганно вспоминал, какие рисунки сейчас пролистывает его брат.

Когда он уселся на краю постели и осмысленными глазами посмотрел на Берната, то в первую очередь спросил:

— Ты привез историю нашего рода?

Бернат бросил на столик листы с рисунками и кивнул на стоящий около кровати кейс:

— Вот. Все, что только смог раздобыть. Скажи, зачем тебе все это?

— Много свободного времени. — Пожал плечами Иржи.

Брат подозрительно посмотрел на младшенького:

— Ты мне зубы не заговаривай. Обычно ты его тратишь на баб и алкашей-неудачников. А тут, — он повел рукой, — ни одной бабы за все время. Что случилось, Иржи?

И старший сел рядом с младшим.

Черные, не выспавшиеся глаза с длинными пушистыми ресницами открыто взглянули в лицо Берната.

— Не знаю, брат. Вокруг нашего рода идет какая-то возня. Причем, достаточно грязная и с мистической подоплекой. И я хочу посмотреть, может ли кто-нибудь, кроме нас, претендовать на графский титул и родовые поместья.

— Какая ерунда, Иржи! Если бы в нашем роду были такие люди, мы бы об этом знали. В конце концов, есть суд!

— Есть большая вероятность, что право это ничем не подтверждается, кроме устных рассказов, либо они — слишком дальние родственники.

— С тобой связывались?

— Напрямую — нет. Но есть некоторые вещи, которые я не могу объяснить, а тем более, рассказать тебе. И я просто стараюсь разобраться, почему меня пытаются напугать.

— Ерунда! Ты — наследник второй очереди. Сейчас у тебя ничего нет и без моей подписи получить ничего не сможешь. Ты — просто носитель графского титула, без земли, без недвижимости и денег, кроме тех, что зарабатываешь сам.

— Тогда объясни, как можно воздействовать на тебя, если со мной что-то случится.

— Иржи! Ты это серьезно? Тебе угрожают?

— Я не могу объяснить. Прямой угрозы нет. Есть только косвенные намеки, пугающие меня. И связано все это с нашим далеким предком. Каким — не знаю. Время событий — тоже. Но должны остаться какие-то зацепки, чтобы понять, что хотят эти люди или человек.

— Странно. Скажи, когда это началось?

— Когда ты отправил меня на «отдых» в этот отель.

— Дома, в квартире, такого не было?

— Нет, Бернат. Все началось здесь.

— Собирайся. — Граф Измирский — старший побарабанил по подоконнику. — Едем в наш дом. Пока поживешь со мной.

— Братик! Я тебе очень быстро надоем. Ты будешь сердиться. А если твои девушки узнают, что я живу у тебя… Мне придется ставить на окна и двери решетки. — Невесело улыбнулся Иржи.

— Плевать на девушек. Твоя жизнь для меня дороже. — Бернат подошел и взлохматил черные кудри на голове младшего.

— Давай сделаем так. Со мной же всегда твой охранник. Так что бояться особо нечего. Я пока посижу и от нечего делать поизучаю родословную. Все равно врагов надо знать в лицо.

— Для этого есть специально обученные юристы и служба безопасности, получающие у меня зарплату. Вот они пусть и изучают.

— Пойми меня правильно. Чужой человек, в любом случае, подойдет к делу формально. И от него может ускользнуть то, на что обращу внимание я.

— А ты подойдешь творчески, — хмыкнул Бернат, — после чего на тебя заведут уголовное дело о ложных обвинениях, нарушении права собственности и клевете.

В дверь постучали.

— Кто? — Рявкнул Бернат.

— Завтрак, господин. — Робко высунул голову Игнац Ковач.

— Сейчас! — Махнул рукой старший Измирский.

— Клянусь, что буду осторожен, и любые действия предприму только после консультации с тобой.

Иржи, наконец, встал с постели и ушел в гардеробную переодеваться. Зайдя в ванную комнату для утреннего туалета, он первым делом взглянул на зеркало. Крови на нем не было.

«Может, мне подмешивают в пищу психотропные препараты? И все, что я видел — это только бред воспаленного воображения?! — Вдруг подумал Иржи. — Но кому надо свести меня с ума? Так. Спокойно. — Художник вытер полотенцем выбритое лицо и обработал щеки и шею лосьоном. — Кроме меня, странности подмечали несколько людей. И, потом, зеркальная дверь… А проверю-ка я ее на брате!»

И он, зажав кусок обломанного лезвия между пальцами, открыл дверь и крикнул:

— Бернат, подойди!

Когда брат вошел в двери ванной комнаты, Иржи стоял с задранной рубахой и пытался заглянуть себе через плечо.

— Взгляни, что там у меня чуть выше поясницы чешется?

Бернат смерил его странным взглядом, но подошел и поднял рубаху:

— Где?

— Вот здесь, справа! Вчера был на этюдах, боюсь, не подцепил ли клеща? — Крутясь и изворачиваясь, Иржи легонько полоснул лезвием по пальцу брата.

— Ай, черт! — Зашипел Бернат. — У тебя здесь кусок проволоки!

Капля крови шлепнулась на белый кафель. Брат облизал пораненный палец.

— Возьми перекись! — Иржи аккуратно избавился от лезвия и, нагнувшись, впитал кровь куском бинта. — Ну как?

— Нормально! — Буркнул Бернат. — Меньше лазай по чужим заборам. Целее будешь!

Как только он вышел из ванной, Иржи мазнул кровавым бинтом по зеркалу и во все глаза приготовился смотреть. Но… зеркало, не меняясь, ехидно отражало его вытянувшееся лицо. Тогда художник, сморщась, словно во рту оказался кусок лимона, проколол палец себе. И приложил к гладкой поверхности. Черный затхлый проход немедленно открыл свой зев.

Иржи наступил ногой туда и поставил ее обратно на кафель. Зеркало снова стояло на месте. И пятен на нем не было.

— Ты уплыл в Тихий океан? Завтрак стынет, а мне пора ехать! — В дверях снова появился брат.

— Уже иду! — ласково улыбнулся Иржи и вышел с ним в гостиную.

Поздоровавшись с охраной, Иржи присел вместе с братом к столу. С аппетитом поедая творожный пудинг с изюмом, Бернат сказал:

— Я решил тебе оставить постоянного охранника.

— Зачем? — удивился Иржи.

— Знаешь, когда люди долго работают парой, они притираются друг к другу и быстрее реагируют на любую опасность, в том числе, касаемую партнера. Правда, эти рвутся охранять твою драгоценную личность оба… Кого бы из них хотел оставить ты?

— Как скажешь, братик. Ты знаешь лучше.

— Хорошо. — Бернат вытер губы и сложил салфетку. — Пока оставлю Фаркаша. К Ковачу я привык больше.

— Отлично. — Иржи обворожительно улыбнулся охранникам. — Выйдите на минутку. Нам надо посекретничать.

— Что ты еще хотел? — Подозрительно спросил брат.

— А скажи мне, дорогой Бернат… Ты мне — родной брат?

Граф Измирский подавился, закашлялся и пошел пятнами.

— И все же? — с ласковой улыбкой допытывался младший. — Мы и похожи-то не очень!

Старший отвел глаза и, вздохнув, снова опустился на стул.

— Я не думал, что об этом придется когда-либо рассказывать… Понимаешь, после смерти родителей ты у меня остался один. Любимый и единственный. Я всю жизнь посвятил тебе, и ближе у меня нет никого. Я не хотел, чтобы ты знал… Мне казалось, ты тогда разлюбишь меня и начнешь поиски других родственников… Прости.

Бернат поднял глаза и посмотрел на Иржи.

— У моей матери была сестра. Когда ей исполнилось шестнадцать, она влюбилась. С кем встречалась девушка, осталось загадкой. Но вскоре она родила. Тебя. И погибла при загадочных обстоятельствах. Мои родители назвали новорожденного мальчика своим сыном, дав фамилию и титул. Ну, и всю возможную любовь.

— С ума сойти… — прошептал Иржи. — Значит, я — не Измирский и не граф?

— Нет. У матери была фамилия Барток. Про нее найдешь в бумагах. — Бернат спрятал свое некрасивое лицо в ладонях. — Там же найдешь портреты сестер.

— Прости. — Сказал впечатленный Иржи. — Но я должен разобраться в этой безумной истории. Похоже, мой кровный отец все-таки был достаточно знатен, если его потомков и близких кто-то целенаправленно убирает.

— Но ты не оставишь меня одного? — Сдавленно спросил Бернат. — Если кого-то найдешь?

— Помнится, совсем недавно, один весьма настойчивый братец усиленно запихивал меня в эту дыру от себя подальше… или от некоей балерины? Или я что-то путаю?

— Господи, да причем тут эта шлюха? — Бернат Измирский встал и прошелся по комнате. — Подожди. Но если тетю убили специально, почему ты, ее сын, еще жив?

— Ага! Смерти моей хочешь! — Рассмеялся Иржи.

— Дурень!

— Все потому, братец, что твои родители, видимо, что-то знали и усыновили меня, как собственного новорожденного младенца. Думаю, если поискать на наших кладбищах, то можно найти и камень с надписью «Иржи Барток» или нечто подобное. А здесь я случайно открылся сам.

— Каким образом?

— Идем! — Иржи схватил брата за руку и потащил в ванную. Проколол палец и приложил к зеркалу. Когда на ошарашенного старшего дохнуло затхлым воздухом тайного хода, тот только открыл рот.

— Я, прости, проверил, открывает ли зеркало твоя кровь.

— И?

— Не открывает. Поэтому можно сделать вывод, дорогой братец, что охотятся только за мной, носителем еще чьей-то крови, кроме Бартоков.

— Постой, Иржи, а может, смерть наших родителей, прости, моих, тоже была подстроена?

— Не знаю, Бернат. Но узнать попытаюсь. А ты, в свою очередь, с помощью своей службы безопасности, поищи возможных свидетелей встреч моей матери с отцом. Вдруг что всплывет?

Иржи заступил ногой в проход, и зеркало снова встало на место.

— Пойдем отсюда!

— А ты ходил туда? — Запоздало поинтересовался старший брат.

— Ходил.

Они снова вышли в гостиную.

— Мне надо ехать. Включи коммуникатор, пожалуйста. Я на всякий случай подключу спутниковое наблюдение. Прошу, береги себя! Как только что-то узнаю, сразу приеду.

— Давай! Может, эта история и выеденного яйца не стоит? Чего бояться заранее?

Братья обнялись, и молчаливый Бернат в сопровождении Ковача быстрым шагом вышел из отеля.

— Господин, что будем сейчас делать? — Фаркаш, довольный тем, что его прикрепили к молодому графу, сиял приветливой улыбкой.

— Ты завтракал? — Поинтересовался художник.

— Перехватил булку с молоком в доме вашего брата.

— Так ты после суток?

— Ну да.

— Тогда закажи завтрак. Когда поешь, ложись спать. Сегодня с утра я работаю дома.

Фаркаш подошел к телефону и сделал заказ.

— Скажи, твоя жена не расстроится, что ты оставил ее на столько дней?

— Зато я принесу достойную зарплату, и мы сможем что-нибудь ей купить.

Иржи улыбнулся и скрылся в своей комнате.

Вывалив на покрывало содержимое оставленного кейса, художник начал по очереди вытаскивать документы. Они все были подобраны в хронологическом порядке, начиная с самых поздних и кончая самыми ранними по дате. Вот свидетельство о рождении самого Иржи. В нем проставлены имена графов Измирских. Ну, это понятно. Он покопался в бумагах, бегло просматривая содержание. Архив, в-основном, относился к семейству Измирских. Мать Берната, Нора Барток, дворянкой не была, поэтому он нашел только имена ее родителей, обычных, не титулованных, людей, а также ее родной сестры, которую звали Ханна. И среди пожелтевших от времени листов лежала одна-единственная фотография, где молоденькие девчонки, сестры Барток, улыбаются, склонив друг к другу головы, в объектив фотоаппарата.

«Странно, — задумался Иржи, — в нашем доме почти не было семейных портретов и фотографий. И я никогда не задавался вопросом, отчего так?» Действительно, в большой гостиной на стене висел единственный парадный портрет отца и матери, написанный после их свадьбы. Остальное — натюрморты и пейзажи, написанные классиками и самим Иржи.

Он пристально вгляделся в фотографию. Две красивые девчонки. Мать Берната немного повыше и поплотнее. Ханна поменьше и тоненькая, словно тростинка. Обе очень хороши той южной красотой, что так быстро воспламеняет мужские сердца. Немудрено, что граф Измирский влюбился в эту девушку. Наверное, в них влюблялись все: черные блестящие волосы, большие черные глаза с пушистыми ресницами, брови, словно стрелы, тянутся к вискам. Пухлые губы и белые ровные зубки, обнаженные улыбкой. Они были очень похожи.

Иржи вздохнул: «Кому же ты, мама, отдала свое сердце и, потом, жизнь?»

Он еще раз прошелся пальцами по желтым листам, читая отдельные предложения. Нет, все не то. Он вздохнул еще раз и, бросив фотографию поверх прочих бумаг, упал спиной на кровать. Он удара пружинный матрас вздрогнул, подбросив вверх бумажную кучу и разбросав ее в стороны. А один из конвертов шлепнулся ему на лицо. Иржи поднял его и лениво прочитал первые строки:

«Здравствуй, моя единственная нежная любовь! Как ты сегодня спала, моя голубка?» — Обращался к кому-то незнакомый пока мужчина. Иржи сел и продолжил чтение.

«У нас здесь льет дождь. Непогода размыла дорогу, поэтому я не имею возможности так же, как и раньше, каждый день отправлять тебе письма. Я не могу выразить пером, как скучаю по твоим маленьким рукам, звонкому смеху и бесконечно любимым глазам с пушистыми ресницами. Как бы я хотел сейчас, укрывшись в их тени, целовать твои губы, гладить шелковистые волосы… Ты пишешь, будто тебе кажется, что у нас будет малыш? Боже, какое счастье! Мне так хочется прижать вас к своему сердцу и согреть теплом моей любви! Наш с тобой крошечный человечек. Дочка или сынок… Я просто летаю от этих твоих слов! Любимая моя женушка, ты спрашиваешь, когда я вернусь. Отвечаю: уже скоро. Главный штрек уже пройден и до основной камеры, судя по данным наших приборов, осталось метра три-четыре. Как только вскроем и все опишем, вылетаю сразу. Передай благодарность твоей милой сестре Норе и ее мужу Лайошу за заботу о тебе. С любовью — твой муж — Даниэль. P.S. Как было бы здорово назвать дочку Илоной, а мальчика — Иржи! Подумай, Ханнушка, на досуге над моим предложением. Люблю бесконечно. Твой Даниэль Саминьш.»

— Охренеть! — Емко выразился Иржи и зарылся в бумаги. Но ни писем, ни какой-то другой информации о Даниэле Саминьше там не было. «Значит, я — не бастард, а родился в браке. Родители были женаты. Причем, отец безумно любил мать, и ребенок, то бишь я, был долгожданным и желанным». Художник зарылся в волосы пальцами.

— Какой урод так испоганил мне жизнь! — воскликнул он и стал думать дальше: «Значит, мой отец был в какой-то геологической партии или, возможно, археологической. Документы должны остаться в Академии Наук. Надо позвонить Бернату!»

И он набрал номер брата:

— Спасибо, брателло! Я почти нашел, что искал. Подбери мне все, что касается Саминьша Даниэля. Предположительно, археолога или геолога. И его родословную тоже. Узнаешь, сразу звони! Люблю тебя, братишка!

Иржи собрал документы в кейс и убрал в сейф, стоящий в спальне. Голова шла кругом, меняя настроение раз в несколько минут от гневного до счастливого. Он выскочил в гостиную, посмотрел телевизор, потом, глупо улыбаясь, на часы.

— Что-то случилось? — Осторожно спросил проснувшийся Фаркаш.

— Спи! — Нахмурил брови Иржи и снова улыбнулся. Потом, усилием воли, взял себя в руки и ушел в комнату писать с эскизов уже начатую картину с ивами, прудом и разноцветным фонтаном.

Постепенно Иржи увлекся работой, мысли постепенно остановили свой безумный разбег. Поэтому, когда помятый от дневного сна Фаркаш заглянул в комнату и попросил взять телефонную трубку, он не сразу понял, что от него хочет охранник. А когда осознал суть дела, удивился, зачем брат стал вдруг звонить на телефон отеля. Но, тогда, может, это не брат?

— Кто там, Йожеф?

— Говорят, по поводу тренировок. Вы просили…

— Хорошо, переключи на меня! Да. Здравствуйте. Да, я хотел бы немного поддержать форму. Да, сабля, нож, рапира… Холодное оружие. Сейчас? Ну, можно посмотреть. Согласен. Через час в спортивном зале. Благодарю.

Иржи совсем забыл, что просил найти тренера для спарринга с холодным оружием. И вот этот человек согласился с ним встретиться и оценить форму ученика через час. «Это даже хорошо. — Подумал он. — Я отвлекусь, пока жду ответа Берната». Художник вымыл кисти, потом медленно и придирчиво осмотрел полотно. Работы предстояло много. Но, если все получится, как он задумал, пейзаж будет просто великолепным!

Глава седьмая

Иржи ведет расследование

Через час господин Измирский и его телохранитель стояли в спортивном зале, переодетые в специальную форму и босиком. У каждого из них в руках было по ножу с длинным и узким лезвием в ножнах.

Хлопнула дверь и, не опоздав ни на минуту, в зал зашел невысокий и плотный человек средних лет в не стесняющей движения одежде и тоже босиком. Молча поклонившись молодым людям, он сложил руки перед собой и представился:

— Можете называть меня мастер Иштван.

— Очень приятно. — Поклонился граф. — Измирский Иржи.

— Фаркаш Йожеф. — Сделал то же самое охранник.

— Я вижу, вы оба хотите заниматься?

— Да. — Улыбнулся граф, опустив ресницы.

Но тренер на очарование не отреагировал. Спросил:

— Кто первый?

— Я. — Сказал Иржи.

— Защищайся! — Воскликнул тренер и напал, вытащив из рукава тридцатисантиметровую деревянную палку, как раз в длину боевого клинка с рукоятью.

Иржи нападения не ожидал, но увернулся. Палка тренера прыгала вокруг его фигуры, не давая вытащить клинок, поэтому удары приходилось отбивать ножнами. Их было жалко, поэтому граф старался спустить деревянное оружие мастера вдоль, не давая разбивать прямыми ударами. Мастер, не смотря на возраст и седину на голове, двигался легко и уверенно, не сбивая дыхание ни на секунду. И в какое-то время Иржи начал ощущать, как сам подстраивается под этот ритм, высчитывая выдохи и вдохи. Мастер одобрительно на него взглянул, немного ослабив напор и давая ученику рассмотреть приемы нападения. Но молодой человек уже устал и, не заметив обманного маневра, подставился под деревяшку.

— Убит. — Спокойно сказал тренер, даже не покрывшийся испариной.

Они опустили каждый свое оружие. Иржи вытер пот со лба.

— Возьми полотенце, накинь на спину. — Сказал мастер. — Остывать надо медленно.

Иржи повесил на себя полотенце и начал ходить по деревянному гладкому полу. Тренер Иштван, тем временем, подошел к Йожефу:

— Готов? Нападай!

Предупрежденный Фаркаш клинок вытащить успел, поэтому быстрый поединок блистающего отраженным светом лезвия и глухо стучавшей деревяшки смотреть было очень интересно. Охранник напирал на мастера, пользуясь преимуществом своего высокого роста, пытаясь длинными руками достать небольшую, но очень верткую фигуру. Но пока ему не удавалось, поскольку мастер, блокируя его удары, отступал. Йожеф, видя такое дело, вошел в азарт и запыхтел, как паровоз, пытаясь достать, как ему казалось, уставшего человека. Но Иржи, стоя у стены, видел, что отступая и защищаясь, мастер ведет парня по какому-то маршруту, выстраивая собственный бой и не давая Фаркашу ни на йоту уйти от заданной программы. С парня вовсю катился пот, но мастер был свеж, бодр и спокоен. Когда охранник, не получая, казалось, близкого результата, начал злиться, Иштван сделал обманное движение, и открывшийся Йожеф получил удар прямо в сердце.

— Браво! — Не удержался Иржи. — Вы — великолепный боец!

Я — мастер. — Улыбнулся Иштван в седые усы.

Фаркаш, все пытаясь выровнять дыхание, стирал пот со лба.

— Вы возьметесь за наше обучение? — Подойдя к ним ближе, спросил уже остывший Измирский.

— Хорошо. Пятьдесят флоринов за занятие.

Это было дорого. Но, судя по всему, оно того стоило.

— Я согласен. — Иржи кивнул головой. — Когда?

— Завтра в этот же час. А сейчас я покажу вам дыхательные упражнения, которые вы должны повторять постоянно, пока не начнете бессознательно дышать в этом ритме.

И он показал технику со своим счетом и ритмом, заставив обоих повторять до той поры, пока не уяснил для себя, что новые ученики все поняли. На этом первое занятие их новый учитель посчитал законченным.

— Рассчитываться будем после каждой встречи. — Пожимая руку молодым людям, объявил мастер Иштван.

— Хорошо. — Согласился Иржи. — Я сейчас принесу деньги.

Он быстро сходил в раздевалку и, пока Фаркаш плескался под душем, принес пятьдесят флоринов со словами благодарности.

Старый мастер, принимая деньги, внимательно посмотрел в глаза Иржи.

— Вижу, впереди тебя ждет множество испытаний…

Измирский вопросительно изогнул бровь.

— Не перебивай! — Строго прикрикнул Иштван. — Жизнь — это такая штука, которая вначале кажется сказкой, потом — тяжелым испытанием в расчете на скорое достижение желаемого и обретение истины, а конец ее, как правило, не оставляет даже надежды. Поэтому я хочу подарить тебе то, что поможет не терять веру, несмотря ни на что.

Мастер расстегнул ворот простой полотняной рубахи и снял небольшой медальон из белого металла с переплетенными на обеих сторонах символами. В дырочку был продет обычный черный шнурок.

— Почему я? — Одевая медальон на себя, спросил Иржи.

— Со временем поймешь. Главное — не снимай ни при каких обстоятельствах, и кто бы тебя об этом не просил.

— Спасибо, мастер Иштван!

Иржи развернулся и пошел в раздевалку. Как только дверь за ним закрылась, мастер сложил ладони перед собой, опустил голову и беззвучно растворился в пустоте тренировочного зала.

Придя в себя достаточно, чтобы заняться делом, Иржи снова принялся за картину, постепенно погружаясь в воспоминания о почерневшей под его ладонью поверхности воды. Заткнув кисть в плотно затянутые косой волосы, он подумал, что было бы неплохо еще раз прогуляться к этому замечательному пруду, находящемуся на территории отеля. Но вдруг его осенила одна идея. Он взглянул на часы: до обеда оставалось совсем немного времени, но он должен успеть! Вытащив из прически кисти, он бросил их на тряпку, сверху положил палитру и чуть ли не бегом пробежал в гардеробную. Надев самые прочные ботинки и самую немаркую одежду, он накинул куртку и прошел к зеркалу в ванной. Ковырнул еще не заживший надрез, выдавил каплю крови и коснулся зеркала. Когда открылся проход, Иржи быстро залепил пластырем ранку и проверил наличие ножа. Схватив специально приготовленную толстую свечу, он поднес к ее фитилю зажигалку. Едва огонек разгорелся, граф смело шагнул на винтовую лестницу. Но пошел не наверх, как в прошлую ночь, а вниз. Там, на последней площадке, было две двери. Он подергал каждую. Одна сидела в раме прочно, не подаваясь ни на миллиметр, зато вторая вроде сделала робкую попытку открыться. Иржи поднес свечу к косякам. Ну конечно, дверь разбухла и там, где дерево сбили металлическими углами, поржавела. Граф подумал и поставил свечу на ступень. Вспомнил сегодняшнюю дыхательную практику и соотношение ударов с выдохами и вдохами. Сосредоточился. И на седьмом выдохе резко выплеснул энергию вместе с вылетевшей к двери ногой. Та даже не скрипнула, а просто выпала наружу.

— Ай да я! — похвалил себя Иржи и на миг устыдился, вспомнив, как давал обещание брату не ввязываться ни во что, грозящее неприятностями.

Но, как известно, любопытство — двигатель прогресса, с одной стороны, а с другой — быстрый путь на кладбище. О втором Иржи не думал, зато посмотреть на пруд с удивительными струями ему хотелось в первозданном виде. Поэтому, внимательно оглядевшись по сторонам, он быстрым шагом начал пересекать заросший травой замковый двор. Дойдя до обрушенных ворот в заросший парк, он оглянулся на строение. Правая башня, из которой он вышел, была целой и даже местами отремонтированной. Левая же — до половины стояла в руинах. Центральный дом был тоже сильно поврежден: Выбитые оконные проемы без рам и стекол, просевшая крыша, упавшие в высокую траву кирпичи… Обиталище сов и привидений.

Хоть на улице светило солнышко, Иржи поежился и быстрым шагом углубился в парк по заросшей кустарниковой порослью дороге. А вот и ивы! Даже сейчас они не выглядели молодыми. Всё также наклоняясь над прудом, они мочили в воде свои длинные ветви.

Художник начал обходить пруд. Дальняя сторона, как и в его время, заросла камышом и осокой. Но середина была чиста и своей ровной поверхностью зеркалила голубое небо, пряча под ясной картинкой бурое илистое нутро. Пробираясь вдоль заросшего берега, он нашел то самое место, где в другом времени стоял его этюдник. Вот здесь, совсем рядом, бил разноцветный фонтан. Но это было тогда. Сейчас все вокруг словно застыло в своей обыденности. Иржи сел на краю и опустил руку в воду. Побултыхал. Вода, как вода. Совершенно обычная. Он понюхал руку. Пахнет тиной. «Что за ерунда?» — Подумал Иржи.

— Что потерял? — Неожиданно прозвенел над его головой знакомый голос.

Художник вскочил и обернулся. В двух шагах от него стояла знакомая девушка с серебряными волосами.

— Ты меня напугала! — Пожаловался Иржи.

— Разве?

— Я тебя не ждал.

— А кого ждал? — улыбалась она его замешательству. — Может быть, лесную нимфу или кикимору болотную?

Иржи поднялся, разговаривая с ней без боязни, словно со старой знакомой.

— Разве она прекрасней тебя? Да и о чем мне с ней говорить? Что она может рассказать?

— Например, про этот пруд. Ты же им интересуешься? — Лукаво усмехнулась девушка.

— Мне почему-то кажется, что ты знаешь больше. — Прищурил черные глаза Иржи. — Ты ведь здесь жила…

— Ты очень любопытный. — Нахмурилась она. — Я не хочу отвечать на этот вопрос.

— Хорошо, я задам другой: разве ты можешь появляться при дневном свете?

— А ты можешь?

— Ну, ты же меня видишь! Если хочешь, убедись сама. — Он засучил рукав и уставился на свою прозрачную руку. — Что это?

— Ты в чужом мире, художник. Он пожирает тебя. Беги, иначе тоже превратишься в привидение, и мы вместе будем развлекать жителей замка! — Рассмеялась она.

— Ты опять меня только пугаешь, не объясняя ничего! Как можно что-то сделать, не понимая ни смысла, ни результата. Скажи, почему здесь нет родника? Я его видел!

— Не время. Беги, малыш. Сейчас я говорю истинную правду!

Постоянно оглядываясь, Иржи развернулся и быстро пошел в сторону башни, посматривая на руку, которая становилась все прозрачней. Подхватив со ступеней горящую свечу, Иржи, что есть сил, побежал наверх к своей зеркальной двери и заступил черту. Дыра исчезла, а ладонь стала вполне осязаемой. Он стащил одежду и вымыл слегка трясущиеся руки, оглядывая себя на предмет прозрачности. Немного успокоясь и не найдя никаких признаков растворения в окружающей среде, он взглянул на часы и понял, что пора идти обедать, причем, чем быстрее, тем лучше, пока его не хватился охранник. Осмотрев гардероб, он переоделся в черную рубаху и серый костюм с серыми же туфлями и вышел в гостиную, где ни о чем не ведающий Фаркаш смотрел телевизор в ожидании проголодавшегося хозяина.

— Собирайся, Йожеф, мы сегодня заслужили достойный обед! — Воскликнул художник, потирая кончики пальцев, к которым пристало немного охры. Он схватил бумажное полотенце и, пока телохранитель собирался, оттер желтые пятна.

Заперев входную дверь, они влились в нестройные ряды постояльцев, постепенно заполняющих ресторанный зал. Сегодня, второй день подряд, дежурил метр Сапеш. Усадив Иржи и охранника за стол и подозвав официанта, он рассказал, что сегодня вечером все столики в vip- зоне, да и у сцены забронированы, так как узким семейным кругом отмечается день рождения дочки мэра города, госпожи Линды.

— Приглашены все известные люди нашего города! — Восторгался Сапеш. — Ждем для выступления самых знамени�