Ночной сад бесплатное чтение

Polly Horvath

The Night Garden

Text Copyright © 2017 by Polly Horvath

Cover illustration by Kenard Pak

Jacket design by Kristie Radwilowicz

Published by arrangement with Farrar Straus Giroux Books for Young Readers, an imprint of Macmillan Publishing Group, LLC.

All rights reserved.

© Скляр М., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Предыстория вкратце

Это история об Винифред, Вилфреде и Зебедии, о Ревунье Элис, о Летуне Бобе. Отчасти это также история Томасины и Старого Тома. Лишь на толику это моя история, но зато рассказывать её буду я. Меня зовут Франни, и я живу с Томасиной и Старым Томом из-за ряда недоразумений, связанных с их соседями. Старый Том всегда зовет Томасину Томасиной. А я всегда обращаюсь к ней «Сина», потому что в детстве мне было сложно выговорить имя «Томасина». Когда я была совсем крошкой, меня должна была удочерить семья, жившая по соседству с Синой и Старым Томом, но в ночь перед тем, как этому случиться, дом соседей сгорел дотла – и они вместе с ним. Уведомить об этом агентство никто не удосужился. Сотрудница, занимавшаяся мною, постучала в дверь Сины и Старого Тома, Сина открыла, и женщина сказала:

– Я должна была поместить этого ребенка в соседний дом, но, похоже, соседнего дома вовсе и нет.

Сина высунула голову из двери и увидела дым. Дымящийся обугленный остов дома наших соседей стоял намного южнее нашего по пустынной сельской дороге, идущей по взморью, но через изгиб нашей восточной бухты можно было увидеть то, что осталось от дома. Дым клубами стелился по воде, и, глядя на него, Сина сказала:

– И вправду нет.

Старый Том вышел в холл и сказал:

– Так вот из-за чего ночью поднялся тарарам!

– Вы не могли бы подержать ребенка? – попросила сотрудница агентства, протягивая меня Старому Тому. – Кажется, мне нехорошо.

Старый Том передал меня Сине.

– Я предпочитаю держаться от младенцев подальше, если позволите, – заметил он. – Не то чтобы я их не люблю – просто не знаю, что с ними делать.

И пока Сина держала меня, а Старый Том стоял и смотрел, сотрудница агентства умерла от сердечного приступа прямо на пороге дома.

– Батюшки! – сказала Сина.

– Думается мне, нам придется её взять, – заметил Старый Том, подразумевая меня, а не сотрудницу агентства. Он встал на колени, чтобы понять, нуждается ли женщина в сердечно-лёгочной реанимации. Она была мертвее мертвого, но он всё равно попытался. – Бывает ясно, что толку ноль. Но если ты приверженец Церкви невозможных дел, ты всё равно должен попытаться.

Такой церкви нет. Это просто у Старого Тома такая присказка. Она у него не сходит с языка. Быть может, у него в голове тянется целая литания невозможных дел. А может, и крестный ход священнослужителей. Кто знает? Или, возможно, он просто так посмеивается над собой. Ехидная оценка собственной персоны.

– Мы назовем её Франни, – заявила Сина.

– Франческа, – поддакнул Старый Том. – Благородное имя.

– Нет, – возразила Сина. – Франни. Без полного имени. Ручаюсь, она вырастет серьёзной, прагматичной и здравомыслящей особой. Просто нутром чувствую.

Старый Том никогда не спорил с Сининым нутром.

– Вряд ли у соседей уцелело что-то из детских вещей, – сказала Сина задумчиво, глядя на дымящиеся руины.

Потом Старый Том вызвал «Скорую» забрать тело. Когда врачи «Скорой» уехали, Старый Том и Сина со мной на руках отправились к дымящимся руинам, и, подойдя поближе с разных сторон, убедились, что детские вещи не уцелели.

С точки зрения агентства по усыновлению, передача состоялась. С точки зрения врачей «Скорой», тело сотрудницы агентства было теперь их головной болью. С точки зрения Сины и Старого Тома, агентство по усыновлению, которое было настолько некомпетентным, что не могло уследить за собственными операциями, не заслуживало второго шанса со мной. И если уж волей случая я попала в их руки, я теперь их забота.

– Том, поезжай в Викторию, купи подгузники, детскую мебель, бутылочки, смесь и что сам сочтешь нужным. А я возьму Франни и покажу ей дом.

Сина показала мне первый этаж: большую гостиную, библиотеку, кухню, столовую и гостиную с большими каминами, солярий с примыкающей к нему оранжереей – она входила в сферу влияния Старого Тома, хотя и принадлежала к дому, который являлся сферой влияния Сины. Затем мы поднялись наверх, на второй этаж с четырьмя спальнями. Две выходят окнами на юг, к морю. Они принадлежат Сине и Старому Тому.

Хотя они и женаты, было бы вполне простительно принять их за дальних кузенов или ещё какую родню, потому что каждый большую часть времени живет в своём мирке, а Старый Том ниже Сины на фут, что несколько странно для мужа и жены. Допустим, нельзя выбрать, кому быть какого роста. Но, казалось бы, присматриваясь к будущему супругу, можно подобрать кого-то примерно своего роста, чтоб хотя бы целоваться было удобно. В крайнем случае, чтобы мужчина был на фут выше женщины. По-моему, если наоборот, это очень необычно. Однако Сина выше большинства женщин, а Старый Том чуток покороче большинства мужчин, но в обоих случаях ничего из ряда вон выходящего. А вдобавок у Сины все мысли крутятся вокруг её скульптур, а у Тома – вокруг его сада, и бывает, они сидят лицом к лицу за маленьким столом на кухне, куда забредают ранним вечером попить чаю, и едва замечают друг друга. Я захожу, а они медитативно жуют печенье и мрачно смотрят в окно, а когда я поздороваюсь, оба повернутся и скажут «Привет, Франни!» – и тут заметят друг друга и аж подскочат. Я-то привыкла, но посторонним это может показаться странным.

Ну да ладно. Моя спальня выходит своим одним окном на задний двор, отсюда мне видно краешек океана у изгиба, забирающего к Бичи-Хед. Тут я смотрю закаты. А ещё есть одна пустующая спальня на втором этаже, а этажом выше – шесть комнатушек для прислуги (без прислуги) и чердак (он же склад). Не дом, а просто викторианский свадебный торт!

А ещё туалетная комната на втором этаже – с ванной на когтистых лапах. И туалетная комната с обычной ванной на третьем этаже. Но ни одного туалета. Это потому, что дом викторианский и водопровод был проведен недавно, но Сина и Старый Том так и не провели электричество и не установили туалеты. Как-то я спросила об этом Старого Тома, и он сказал, что когда кутерьма с водопроводом и столпотворение – рабочие, рабочие, рабочие по всему дому! – наконец закончились, им не хватило духу начать сызнова. Я очень их понимаю. Жизнь мы всегда вели дивно тихую, нас не тревожили ни родственники, ни друзья, ни гости. Нашествие водопроводчиков, несомненно, было ужасным, однако всё это случилось ещё до моего появления. Сина сказала, что и слава богу, потому как, после того как появилась я, вся её жизнь на время закрутилась вокруг подгузников.

Наконец, на самом верху – купол с широкими окнами на все четыре стороны, который так и оставался бесхозным, пока не стал моим. Позади дома – студия Сины, где она трудится день-деньской. Старый Том трудится в садах и на ферме. Ну и конечно, нужно ухаживать за животными – в этом мы все помогаем. Двадцать кур породы леггорн, две рабочие лошади, пять джерсейских коров и бык. Свиньи приходят и уходят, а значит, не стоит к ним привязываться. Свиньи очень умные. Некоторые даже говорят, они умнее собак, и, давайте начистоту, никто не хочет, чтобы с тарелки на него смотрел развитой ум. Старого Тома это, кажется, не особо беспокоит, но кто его разберёт. Но он такой человек – держит свои переживания в себе.

Из всех комнат дома, кроме дополнительной спальни и четырех комнат для прислуги, видно океан. Имение находится в Cоуке, в прибрежной части острова Ванкувер в Британской Колумбии, называется оно «ферма Восточный Cоук». От нас недалеко до Виктории, столицы Британской Колумбии, и если нам нужно в город, мы едем в Викторию, впрочем, это бывает не часто.

Со своего купола через телескоп я вижу китов: косаток и горбачей, а изредка одинокого серого кита, если тот отбился от друзей во время миграции к западному побережью Северной Америки, по ошибке завернув в пролив Хуан-де-Фука и пропахав по нему на север. Но чаще всего всё, что ты видишь, – это фонтанчик брызг из дыхала. Серые киты долго-долго могут оставаться под водой. А ещё я вижу выдр, морских котиков и львов, пум, медведей, орлов, соколов, кроликов, кротов, белок и изредка неопознаваемых тварей. Раньше можно было видеть и волков. А теперь почти никогда.

Старый Том рассказывал, как они когда-то нанимали девушку, чтобы та помогала со свиньями и доила коров, и вот однажды она вошла в дом и давай восхищаться, какие славные собаки появились вдруг и проводили её до маслобойни. А когда Старый Том сказал ей, что это были за собачки, она хлопнулась в обморок. «Как же глупо!» – сказала я Старому Тому. Нет, ну правда, ничего же не изменилось с того момента, как она с ними возилась. Вот отличный пример того, что наш опыт базируется вовсе не на фактах, а на том, что мы охотнее принимаем на веру. Ей случилось повстречаться со славными добродушными животными, но опыт этот никак не вязался с тем, что она знала о Красной Шапочке. Хоть волков сейчас не часто увидишь, но иногда их можно услышать. Ну, во всяком случае, мы со Старым Томом их слышим. Сина говорит, что это собаки, однако она не всегда права, хотя и склонна думать, что всегда – этим и я, и, уверена, Старый Том, и все мы грешим.

Пока Сина показывала мне дом, Старый Том уехал за всем необходимым для меня. Он не знал точно, что подразумевало это «всё», и поэтому выбрал самую с виду заботливую тетушку на Дуглас-стрит в Виктории, и они вдвоём соорудили надлежащее приданое. А одна напористая дама затащила его в «Итонс», единственный универсальный магазин в Виктории, и указала, что ему следует докупить. Она даже самолично выбрала колыбель, не дав ему и слова сказать. Как говорит Старый Том, повсюду найдётся хотя бы одна властная женщина. Но Старый Том и не думал возражать: всё, что он хотел – это поскорее вернуться к своим садам.

Затем, вернувшись домой и предоставив Сине обустраивать детскую, он понёс меня осматривать сады, разбитые вдоль границ пастбищ и за их пределами. Я, пожалуй, ещё не доросла до того, чтобы отдать им должное, но уверена, что сладко спала под убаюкивающий звук его голоса. Голос у Старого Тома сиплый, но это, как ни странно, очень успокаивает. Это голос, который выветрился и загрубел от времени. Он такой же умиротворяющий, как старое лоскутное одеяло или валуны у океана, на которых так удобно сидеть, потому что их весь день и всю ночь шлифуют волны. Он показал мне Английский сад и Аптекарский огород. Он показал мне Итальянский сад и Сад скульптур. Он показал мне огород и Яблоневый сад. Он показал мне Сад диких цветов и Сад экзотических растений. Он показал мне Японский сад и Сад гелиотроповых кустарников. Но Ночной сад он мне не показал. Ночной сад Старый Том держал запертым на ключ.

Затем он прошёл со мной по каменистой тропе и показал мне все бухточки и пляжи. У Старого Тома была лодка, в которой он выходил порыбачить, когда океан не зыбило. Она стояла на якоре у небольшого причала на подветренной стороне одной из бухт. На старых крутых ступенях, поднимающихся от пляжа к лугу, тянущемуся до дома, он меня чуть не уронил. И в тот миг он вдруг осознал, что они имеют дело с абсолютно новым человеческим существом, и бремя ответственности, как он говорил, показалось тяжким. Об этом он сказал и Сине, когда вошёл через заднюю дверь.

– Нужно браться за то, что посылает нам жизнь, а иначе мы – ничтожные насекомые.

У Сины были твёрдые убеждения, и она не любила полутонов. Старый Том больше был склонен ценить оттенки серого в мирских делах. Но клянусь, я помню этот подъём от океана, ощущение, что меня держат, а я вижу обнажённое сияние неба, кружащих орлов и одиноко летящую цаплю. Меня переполняло счастье, настолько широкое, что начиная от меня и до самого неба, до окоема суши, воды и полей у него не было границ. «Я дома, – мелькнула у меня счастливая мысль. – Я настолько дома, насколько возможно среди этой земной жизни». А Сина и Старый Том только дивились, что я мало плачу и капризничаю – но кто мог быть счастливее меня, взрослевшей среди этого света и изменчивого неба и жизни, и я была частью всего этого.

В первый же вечер я отужинала с ними в столовой, усаженная в детский стульчик, купленный Томом, и потом мирно спала этой и другими ночами. Сина говорила, что первые несколько месяцев моей жизни в их доме она не раз ловила себя на том, что заговаривает со стеной – ей необходимо было поделиться значимостью происходящего, а Том был вечно в саду. И каждый вечер после ужина она устраивалась в кресле-качалке, стоящем на лестничной площадке второго этажа, где было панорамное окно от пола до потолка с видом на море. Она всё раскачивалась и всё смотрела на горизонт, где прекращалось море и начиналось небо. Она говорила, что и раньше часто качалась в этом кресле, но с ребёнком всё было по-другому. Будто бы этот живой комочек одновременно прижимал, придавливал к земле и в то же время тянул за нить в огромное туманное будущее.

В первый вечер, пока она сидела и раскачивалась, Старый Том пошёл в огород, как он часто делал после ужина.

– Ты ведь не против? Взять ребёнка? – спросила она его из окна.

– А это бы что-то изменило, если б я был против? – откликнулся он, повернув голову.

– Пожалуй, нет, – сказала она самой себе. – Как бы там ни было, теперь для нас, Франни – для тебя, и для меня, и для Старого Тома, – все переменилось. Но в этом-то и суть жизни. Погляди, солнце уходит за край моря. Этот день никогда не повторится. Напоминай себе об этом каждое утро и каждый вечер, и ты не будешь ожидать того, чего нет. А именно ожидание того, чего и нет вовсе, делает людей несчастными.

Не знаю, услышала ли я её в тот первый вечер, но так как она повторяла эту закатную речь не раз и не два, впоследствии я слышала её достаточно часто, чтобы запомнить.

А потом я выросла. По крайней мере до двенадцати лет – а это, на мой вкус, вполне взрослый возраст, и тогда на сцене появилась Ревунья Элис, и всё снова переменилось.

Ревунья Элис

Когда всё завертелось, я сидела наверху в своём куполе и корпела над историей фермы. Завтра был последний в обозримом будущем учебный день в школе – ведь её крыша грозила рухнуть. Найти надёжную бригаду, чтобы починить крышу, было непросто. Шел 1945 год, и казалось, весь мир воевал; практически все наши дееспособные мужчины, обычно выполнявшие подобные поручения, были отосланы за море, и ремонт должен был затянуться вдвое против срока, который потребовался бы в мирное время. И это ещё один повод ненавидеть нацистов, провозгласил наш директор.

Разместить нас на время реконструкции было негде, и поэтому было решено, что мы уйдем на летние каникулы весной, а летом, когда крыша будет починена, пойдём в школу. Руководство пыталось держать лицо и говорило о «специальных весенних каникулах», однако слова никого не обманули. Нас лишали лета, а для семей, в которых дети должны были помогать в заготовке сена, это был тяжелый удар. Однако это означало, что у меня будет несколько недель, чтобы с головой уйти в сочинительство. Я много успевала написать за время каникул, и особенно летних. А во время учебного года – совсем немного, поскольку наша школа находилась довольно далеко от фермы. Чтобы добраться туда, я выходила рано утром. Мне нужно было пройти нашими полями до Бечер-Бэй-роуд, а по этой дороге уже до самой Ист-Соук-роуд, где я садилась в школьный автобус, совершавший свой долгий маршрут до школы. Затем уроки в самой школе, которые я всегда любила, а после долгий путь обратно, и пока я добиралась домой, творческие силы, необходимые для работы, уже иссякали.

Когда Старый Том узнал, что я писатель, он купил мне в антикварной лавке в Виктории роскошное бюро и устроил так, чтобы его доставили и подняли в купол втайне от меня. В бюро были потайные ящички! А ещё он нашёл для меня пишущую машинку и не забывал пополнять мой запас бумаги. Дарительницей подарков я всегда полагала Сину, но лучшие подарки из всех, что я получала, были от Старого Тома; хотя он не часто дарит мне что-то и не говорит особых слов, он каким-то образом знает, что я собой представляю и чего хочу. Как-то раз я упомянула о постере в кабинете врача. Он назывался «Земля воображения» и никак не шёл у меня из головы. Там на таинственном чёрном фоне было множество фигурок сказочных персонажей – куда ни глянь, чары и волшебство, – и вот через пару недель, скрывая распирающую его гордость, Старый Том принёс домой вставленный в рамку постер и повесил его в моей комнате.

Иногда я разглядываю его в поисках вдохновения. Но тем вечером после школы и после ужина я была уставшая и сидела за столом и просто смотрела в темноту за окном. Из купола видно невероятное множество звёзд.

Я думала, не вытащить ли историю о русалке, которую я как раз писала, но как-то бестолково. Как и другие мои рассказы, она достигла той точки, когда я просто кладу написанное в нижний ящик и забрасываю. Когда такое происходило, я бралась за историю фермы: это проще художественной литературы: здесь есть что-то конкретное, от чего можно оттолкнуться. А вымысел начинается из ничего. Нет, не из ничего – из чего-то, что тебе нужно из аморфного, смутно ощущаемого состояния претворить в читаемое слово.

И на самой ферме, похоже, были места не менее загадочные, чем подаренный Старым Томом постер. Даже не понять отчего. Отчего один участок земли кажется живым, дышащим чем-то потаённым – возможностью, становлением, разумной энергией? Были на нашем скалистом побережье петроглифы, оставленные людьми, которые жили здесь тысячи лет назад. Были люди, поколениями владевшие землей, такие как миссис Браун, у которой было пятеро детей и которая была вынуждена лоскут за лоскутом продавать обширные наделы различным покупателям, чтобы выплачивать налоги и сохранить за собой небольшой кусок земли с домом. Домом, теперь принадлежащим Сине, Старому Тому и мне. Мужчина, скупивший большую часть земельных наделов, под конец убедил миссис Браун продать и ту малость, которую она ещё держала, а затем, увы, и сам дом – и превратил ферму в летнюю резиденцию. Он устроил теннисный корт, давно исчезнувший без следа, перепаханный под картофельное поле моей двоюродной бабушкой Бертой, которая купила его имение и наделы, проданные миссис Браун другим людям, и вновь собрала все 270 акров. Покойная тетушка Берта оставила всё Старому Тому. Она рассказывала Старому Тому, как дачники-теннисисты устраивали фантастические вечеринки с японскими фонариками, дамами в белоснежных платьях и важными шишками – вся эта роскошь истаяла, но в воздухе осталась память о ней, как и обо всём прочем: о людях, живших здесь тысячи лет назад, печалях миссис Браун, причудах тетушки Берты; тетушка, по рассказам Старого Тома, была поперёк себя шире и величественна в гневе. Он говорил, что когда она, пыхтя, передвигалась по ферме, так и кипя от возмущения, то походила на небольшой, приземистый дом на колесах. Я не знаю, обретает ли земля свой характер благодаря живущим на ней людям, или сами люди впитывают что-то из земли. Мне были интересны любые истории, и при любой возможности я собирала фрагменты и обрывки воспоминаний, расспрашивая старожилов в Соуке, да и всех, кого встречала. Но никто почти ничего не помнил. И какими бы интересными ни были эти отрывочные истории, ни одна не объясняла того, что я здесь чувствовала, того, о чём словно бы повествовала сама земля.

В общем, я была не прочь работать с историей, если вымысел не выдумывался. Я полагала важным продолжать писать во что бы то ни стало. Писательство всегда поднимало мне настроение. Словно вокруг меня была некая энергия, которую я могла впитать, и она текла через меня, изливаясь из моих пальцев на бумагу, уже не чистой идеей, уже не мной самой, а чем-то новым. Пока что ничто, из написанного мною на бумаге, не передавало даже отсвета этого волшебства. Но надежда, что однажды всё получится, не давала мне отступиться.

В тот именно вечер я бесцельно стучала по клавишам пишущей машинки, жалея, что не знаю историй из частной жизни миссис Браун и её детей, и размышляя, не выдумать парочку самой, когда снизу донеслись отзвуки какого-то переполоха: мой купол был далеко от первого этажа, и слов разобрать я не могла. Я попыталась разглядеть, чья машина стоит перед домом, но было слишком темно.

Когда за гостем хлопнула чёрная дверь, я снова выглянула в окно и сообразила, что, видимо, он пришёл пешком: звука заводящегося мотора не было, а в поле поблескивал удаляющийся луч фонарика. Очевидно, это был кто-то из наших рассеянных в пространстве соседей. Когда посетитель добрался до Бечер-Бэй-роуд и стало ясно, что сегодня он не вернётся и мне не придётся вести беседы, я спустилась вниз, и Сина рассказала мне, что произошло.

В наш дом ворвалась миссис Мэдден, также известная как Ревунья Элис.

– Здорово, миссис Вайткрафт! – услышала Сина, дверь открылась, и незваная гостья влетела в холл. – Миссис Вайткрафт? Знаю, мы с вами не особо сошлись. Да и близко не познакомились. И вот вы мне нужны. Вы нужны мне, миссис Вайткрафт! Томасина! – И Элис разрыдалась. Плакать она умела.

Мы с Синой окрестили её Ревуньей Элис после того, как как-то раз сверили списки мест, где нам доводилось видеть её в слезах.

Мы видели, как она плакала на родительском собрании, причем без особого повода. Я мало что знаю о её детях, все они учатся в других параллелях, но они производят впечатление примерных граждан, неплохих учеников и добропорядочных людей, как сказал бы Старый Том. Нет никаких причин плакать.

Мы видели, как она плакала, когда у «Брукмана» закончились яйца. Лавка Брукмана на окраине Соука – ближайший магазин для рассеянных по окрестным землям жителей, а значит, главный круговорот местной жизни. По субботам мы сдаём туда яйца и молоко, а по утрам там собираются дамы, чтобы поболтать.

Мы видели, как Элис плакала на школьных рождественских концертах.

– Ладно уж, – смущённо закашлялась Сина, когда мы добрались до этого пункта. – С кем не бывает.

Сина питает слабость к картаво исполненным рождественским гимнам.

Элис не просто часто плакала – она плакала в ситуациях, когда нормальные люди вполне в состоянии держать себя в руках. Она плакала, заляпав платье грязью. Она плакала, когда у неё спускало колесо. Она плакала, увидев у Брукмана новорождённых котят. Она плакала, провожая детей в школу в первый день осеннего семестра. А однажды мы со Старым Томом видели, как она плакала, пока её машину заправляли бензином. Мы тихо сидели в нашем грузовике и смотрели как заворожённые, пока она не отъехала.

– На редкость несчастливая дама, – заметил Старый Том.

Когда Сина рассказала дамам у «Брукмана», что мы окрестили Элис Мэдден Ревуньей Элис, все это одобрили. Нам рассказали, что её муж работает в Комоксе, где занимается техническим обслуживанием особого самолёта канадских военно-воздушных сил «Арго», и именует он себя «Чинила Боб», так что прозвище «Ревунья Элис» случайно оказалось в тему. Я опробовала: Старый Том и Высокая Элис, оба прилагательных из трех слогов: звучало как-то не так.

Как бы там ни было, Ревунья Элис, рыдая, влетела в дом, когда Сина писала своё тридцать седьмое письмо Уильяму Лайону Макензи Кингу, премьер-министру Канады, умоляя его на благо страны отрастить усы как у его предшественника, Роберта Бордена. «Он был такой пикантный мужчина, – писала она. – А у вас такое детское лицо. Мне кажется, нас бы начали принимать всерьёз в международных окружностях…» Это ли слово она искала? Были ли в международной политике окружности? А, ладно, пускай он сам разбирается. Это в его компетенции – он же премьер-министр, в конце концов.

Мне кажется, все государственные деятели, к которым прислушивается общественность, носят усы. Посмотрите на Гитлера. Посмотрите на Муссолини. Посмотрите на Франко. Все с усами! Я не говорю, что Вы должны уподобиться этим людям. Я просто говорю, что Канаде давно пора взяться за ум и показать себя, в международном смысле, и я опасаюсь, что с безусым премьер-министром это невозможно. Вы не были моим кандидатом на пост премьер-министра. Ваша партия, если хотите знать моё мнение, обмишурилась. Однако теперь Вы мой премьер-министр, и мне нужно с этим смириться. Вы, очевидно, считаете, что внешность не важна, и я хочу Вам сказать, что Вы не правы, и дать Вам дельный совет. Надеюсь, что Вы не поймёте меня превратно.

Искренне Ваша,

Томасина Вайткрафт.

P.S. Я убеждена, что даже избиратели, избравшие Вашу партию – к числу которых, напомню, я не принадлежу, – хотели бы, чтобы Вы сделали что-то со своим постным лицом.

Она повторяла последнюю фразу себе под нос, направляясь в холл, чтобы ответить на вопль у двери. Фраза звучала как-то не так, и она проговаривала её вслух, чтобы переформулировать:

– «Даже избиратели, избравшие Вашу партию…» Нет-нет, это же тавтология. «Даже граждане, голосовавшие за Вашу партию…» Но зачем тут «граждане»? «Я за Вас не голосовала, а если бы и голосовала…» Нет, это неверно, мы не голосуем напрямую за премьер-министра. И «постное лицо» – это, пожалуй, чересчур резко. Точно, но резко.

Она была так поглощена своими мыслями, что забыла, зачем подошла к парадной двери, и вовсе не заметила Ревунью Элис, стоящую в холле и заливающую пол слезами. Она прошла мимо неё и закрыла дверь.

– Господи, и почему никто не думает о сквозняках?! – вопросила она и повернулась, чтобы идти обратно на кухню, где стояла её пишущая машинка.

– Миссис Вайткрафт! – воскликнула Ревунья Элис.

При звуке её голоса Сина обернулась и подскочила как ужаленная фута на четыре. К этому времени Элис рыдала уже навзрыд и была вынуждена прислониться к стене, оставляя на обоях трудно выводимые мокрые пятна, и поэтому Сина увидела только растрёпанный затылок и, думая о своём, поначалу решила, что в дом проскользнул большущий мокрый пёс, наследил и оставил подтёки на стенах. Затем она, конечно, опомнилась и даже почти вернулась с небес на землю, сообразив, что это человек. Всё дело в одежде, объяснила она мне позднее.

– Бог мой, вы взломщик? – спросила она. Затем она заметила, что часть подтёков на стене ведёт к сотрясаемому рыданиями телу вора. – Вы уже раскаиваетесь? Убирайтесь вон. Убирайтесь, и я не стану сообщать в полицию.

– Миссис Вайткрафт, я не взломщик, – проговорила Ревунья Элис. – Вы не слышали, как я звала? Вы меня не узнаете? Я ваша соседка.

Теперь-то Сина уж точно спустилась с небес на землю и сообразила, с кем имеет дело, что её нисколько не обрадовало.

– И о чём вы думали, вламываясь в чужой дом? Это, по-вашему, по-добрососедски? Убирайтесь! – Сина жаждала вернуться к недописанному письму. Она боялась потерять логическую нить. Ей и в голову не пришло, что дело серьёзное, раз Элис плачет. Элис же всегда плакала.

– Я хотела попросить вас о большом одолжении, – всхлипнула Элис.

– Мой ответ – нет, – ответила Сина. – Мы не можем допустить, чтобы люди врывались в чужие дома, внося беспорядок. Я пыталась написать письмо, а вы спутали все мои мысли.

– Вы должны мне помочь. Должны.

– Почему должна? – удивилась Сина.

– Потому что я боюсь, что мой муж наделает глупостей.

– Каких глупостей?

– Страшных глупостей. Нутром чую, – сказала Ревунья Элис и высморкалась.

– Ну, так и быть! – рявкнула Сина, которая всегда прислушивалась к нутряным чувствам. – Я уже вижу, что это расстроит мои планы на вечер, но проходите в кухню и выкладывайте, в чём дело.

Сина рассказывает

Когда Сина рассказала мне всё это, я спросила:

– Батюшки, и в чём же заключалось это большое одолжение?

– Я согласилась приютить детей Ревуньи Элис Мэдден.

– Не может быть! – воскликнула я и взяла из банки два скаутских печенья[1]. Мне показалось, что это дело как раз на два печенья.

– Ещё как может, – отозвалась Сина. – Ума не приложу почему. Кто угодно мог их приютить. Почему я?

– Наверное, в глубине души ты любишь маленьких детей, – предположила я, глядя на неё через стол и надкусывая первое печенье.

– Разве что очень в глубине, – заметила Сина.

– А может, это у тебя такой нервный тик? – Я разломила печенье на кусочки, точно рассчитанные, чтобы питать мысль. Один кусочек – одна мысль, таков был план. – Взяла же ты меня.

– Это было двенадцать лет назад. И потом, ты совсем другое дело, – ответила Сина. – Я сразу поняла, что ты особенная. Такой, как ты, больше не будет. Но не жди, что я пущусь в пляс. Не дождёшься.

– Спасибо, – сказала я. – И я не о плясе. Впрочем, и за это спасибо! Я про особенную…

– Не за что, – отмахнулась Сина. – В любом случае, сделанного не воротишь. Я сказала, что завтра после уроков она может привезти Винифред, Вилфреда и Зебедию и они поживут у нас, пока она будет в Комоксе.

– Ох, – сказала я. Это было ударом, но удар надо держать с высоко поднятой головой. – Ясно. Хорошо, что в доме есть все эти комнаты для прислуги – они могут жить на третьем этаже, и, наверное, мы даже сможем притвориться, что их тут нет. – Это я хитро заплела интригу, неявно намекнув, что чужие дети «конечно же» будут жить на третьем этаже, а не на втором, среди цивилизованных людей.

– Да, это хорошо, – Сина мгновенно уловила суть. – Хотя до сортира путь оттуда неблизкий. Три лестничных пролета…

– Чёрная лестница не так плоха, – уронила я. – Ступеньки крутые, зато вниз по зову природы можно слететь быстро. А в стратегических местах зажечь керосиновые лампы.

– Да они же споткнутся о них и спалят весь дом. Да, и одно из кресел-качалок лучше унести с площадки второго этажа. Обогнуть на бегу одно и не свернуть себе шею мальчишки, пожалуй, смогут, но два могут оказаться непреодолимой преградой. Мальчики вечно на всё налетают. И выдадим-ка мы им фонарики.

– Да, всё должно хорошо получиться! Вот видишь, никаких проблем, – с облегчением подытожила я, как только стало ясно, что Мэдденов от меня будет отделять целый этаж, а под купол, решила я, они не будут допущены ни при каких обстоятельствах. – Ну и насколько они останутся?

– В том-то и дело. Я толком не знаю. Это ведь Элис, сама понимаешь.

– Ох. Значит, больше слёз, чем слов?

– Вот именно, – подтвердила Сина. – Потоки слез и сетований. Похоже, она убеждена, что если немедленно не воссоединится с мужем на базе ВВС в Комоксе, он наделает глупостей.

– Каких глупостей?

– Кто же знает, каких глупостей может наделать авиатехник?

– Выпить очищающую жидкость? – предположила я. Мы с Синой обожали подобные разглагольствования.

– Заплести косы на швабрах? – предложила Сина.

– Может, это что-то, не связанное с работой, – сказала я. – Может, она опасается, что он пристрастился к тарантелле и, дай ему волю, перевезет всю семью в Италию.

– В Италию?

– Это её родина. Якобы танец воспроизводит движения человека, укушенного тарантулом.

– Ну Франни! Ума не приложу, откуда ты всё это знаешь! – воскликнула Сина.

– Я читаю.

– И всё же я подозреваю, что знает она больше, чем говорит. Она явно уверена, что её присутствие в Комоксе – это настоятельная необходимость.

– Плохи дела! – вздохнула я. – Или она сама себя накручивает. Мы недостаточно близко её знаем, чтобы судить.

– Именно так я и решила. Я спросила, уж не думает ли она, что он планирует сбежать в Европу и присоединиться к Гитлеру, но она сказала, что нет.

– И она даже не намекнула, что, по её мнению, затеял муж?

– Она все отнекивалась.

– Вот нахалка! – возмутилась я.

– Да уж, – кивнула Сина. – Не в бровь, а в глаз. Прийти сюда, просить меня о большом одолжении, оставить мокрые пятна на новых обоях и не поделиться пикантными подробностями – это просто за рамками приличий и здравого смысла!

Мы обе принялись смотреть в окно, и я решила, что хорошие идеи у меня покамест закончились, и прикончила печенье в несколько укусов.

– Что ж, на попятный идти поздно. Пожалуй, я пойду спать, – решила Сина.

– Отличная идея, – согласилась я. И тут меня пронзила мысль. – Завтра последний учебный день перед специальными весенними каникулами. Ты же не думаешь, что она бросит их здесь на всю весну?

– Не знаю. Мне никто ничего не говорит, – в отчаянии воскликнула Сина и пошла наверх, бормоча: – Постный или одутловатый? Что менее обидно?

Перед тем как отправиться спать, я пошла в сортир и, сидя там в компании летучих мышей и насекомых, размышляла о том, что никто из нас не мог и представить, что этой весной на наших 270 акрах будут толочься чужие дети и как всё может перемениться в мгновение ока.

А затем я пошла обратно в дом. Где-то наверху я слышала сов, всегда неподалеку, всегда незримых; словно три монаха, они тянули свой спиритический хорал, загадочный возглас «кого, кого, кого», обращённый в ночь, в непостижимую тьму, взывая к тому, к чему все мы взываем, «кого, кого, кого, туда, туда, туда», упорядочивая Вселенную, настраивая мои струны, наводя сон.

Они приезжают

Мы на этой земле, чтобы страдать: на следующий день, когда я вернулась домой из школы, Элис привезла одиннадцатилетнюю Винифред, девятилетнего Вилфреда и шестилетнего Зебедию к нашему дому. Винифред и Вилфред были похожи. Оба голенастые, белобрысые, веснушчатые. Вилфред, хоть и младше, был выше Винифред и носил очки в роговой оправе, делающие его глаза большими, как у совы. В оправу постоянно падала его длинная чёлка. Длинные волосы Винифред были аккуратно забраны. Зебедия был мелкорослый и тёмненький, с оливковой кожей и чёрными вьющимися волосами – можно подумать, из другой семьи, настолько не похож он был на Винифред и Вилфреда. Каждый нёс по небольшому саквояжу. Я присматривалась к сумкам, пытаясь по размеру определить, сколько же ребята пробудут у нас. Это оказалось непросто. Саквояжи были среднего размера. Это могло означать, что Ревунья Элис любит всё предусмотреть и они у нас только на выходные (Боженька, пусть это будет так!), или она чрезвычайно непредусмотрительна и думает забросить их к нам на пару месяцев, а Сине придётся отправиться за покупками. Ну, или, возможно, дети ведут спартанский образ жизни и отрешаются от всего, что не является насущной необходимостью. В таком случае сортир во дворе не приведёт их в ужас. Ко мне приходили поиграть девочки, и все явно полагали, что к 1945 году туалет со сливом должен быть в доме у всех и у каждого. Поскольку я выросла с уборной во дворе, мне она не казалась «чем-то средневековым», как заявила одна несостоявшаяся подруга.

И вот мы все выстроились в холле и пялились друг на друга.

Я заметила, что Сина ощерилась точно такой же широкой фальшивой улыбкой, как и я.

– Ну, полно! – всхлипнула Ревунья Элис. – Винифред, встань ровно! Вилфред, не умирай! Зебедия, не сутулься! Ладно, дети. Я еду распекать вашего отца. Мне надо отговорить его от чего бы он там ни решил отчебучить. Будьте умницами. Постарайтесь кушать как следует. Я вернусь когда смогу. Миссис Вайткрафт, позвольте сказать, это очень сопредельно с вашей стороны.

– Сопредельно? – повторила Сина. – Ну что ж, вам я, безусловно, могу позволить так сказать.

– Ну, дети, давайте попрощаемся без слёз. – Ревунья Элис тотчас разразилась надрывными рыданиями, развернулась и едва не затопила двор, пока шла к машине. Пока машина не исчезла из виду, мы смотрели, как она жизнерадостно машет рукой из окна, склонив над рулем горестно подрагивающие плечи.

Я не могла не восхититься детьми, которые выглядели более или менее нормальными и равнодушными к пафосу момента, на что, говоря откровенно, мы не смели надеяться, учитывая, какой пример им подавала мать.

– Ну что ж, – проронила Сина. – Дело сделано. Ужин в шесть тридцать. – Она вернулась в кухню, предоставив мне, как мы и условились, показать им дом.

Дети пришли в восторг от крохотных комнат на третьем этаже. Мы вчетвером стояли в комнате Винифред.

– Они похожи на комнатки в кукольном доме! – воскликнула Винифред. – У меня впервые появилась своя комната, когда мы перебрались сюда с военной базы в Комоксе. А до этого мы жили на острове Принца Эдуарда, пока ВВС не перевели «Арго», страшно важный самолёт, который обслуживает папа, в Комокс.

– Да, знаю, – сказала я, не дав себе труда пояснить, с какой скоростью распространяется информация в нашем маленьком мирке. – Поэтому он Чинила Боб.

– Да, поэтому Чинила Боб. Но мать говорит, она устала от жизни на военных базах. Мы жили уже на трёх. Дома́ всегда малюсенькие, и некоторые недовольны тем, что мать так много плачет.

– Думаю, её можно звать Ревуньей Элис, – проговорила я нерешительно. – Ну, как Чинила Боб.

– Какая ты умница, – восхитилась Винифред, – сразу такое придумать.

Я хмыкнула и скромно опустила глаза, но ничего не возразила, поскольку лучше им это сразу оценить.

– Летун Боб, – выпалил Зебедия, который уже облазил все ящики комода, прополз под кроватью, влез в чулан и вообще осмотрел все углы комнаты. Он был весь в пыли, потому что ваяет Сина лучше, чем ведёт хозяйство.

– Вот так мы оказались в доме покойной тетушки Клэр, который в конце улицы, – сообщила Винифред. – Правда, Вилфред?

– Да, – кивнул Вилфред, который своей способностью говорить не больше, чем требовал момент, немного напоминал мне Старого Тома.

– В нём четыре спальни! – радостно затараторила Винифред. – И матушка сказала: баста! Это наш шанс жить в настоящем доме, и если папа будет упорствовать и нянчиться с «Арго», оставаясь на службе ВВС, вместо того чтобы выйти в отставку и устроиться на работу в Соуке – такую, что позволит нам остаться в этом дворце, который нам оставила тетя, – тогда она сама переселится туда с нами, и мы будем ждать, пока он не опомнится. А папа сказал, что он не возражает. Он будет жить на базе и навещать нас когда сможет. Папа обожает «Арго», правда, Вилфред?

– Да, – кивнул Вилфред.

– Это секретный шпионский разведывательный самолёт, который может лететь несколько дней без дозаправки.

– Он ещё снаряды сбрасывает, – отбрасывая челку, дополнил Вилфред – так равнодушно, словно он рассказывал о своей собаке, которая выполняет команды «сидеть» и «умри».

– «Арго» ужасно важен, и папа не простой техник – он следит, чтобы всё работало и самолёт можно было поднять на воздух за секунды, если будет необходимость, – трещала Винифред.

– Какая необходимость? – спросила я.

– Военная, конечно же, – ответила Винифред.

– А, военная необходимость, – отозвалась я, думая про себя, как же это маловероятно.

Военные были на острове Ванкувер везде, артиллерию установили в стратегических точках по всему нашему побережью. С самого начала войны солдаты жили во временных бараках, построенных на нашей земле, которую мы передали для нужд фронта. Поначалу это было очень волнительно: подумать только, наши берега будут защищать прямо с нашей фермы! Но, несмотря на всеобщую бдительность, ничего особенного не происходило. Казалось, до острова Ванкувер война не дотянется, и меня это вполне устраивало. Наша соседка мисс Мэйси, у которой не было ни работы, ни семьи, любила совершать долгие прогулки по нашим землям, в основном вдоль берега, и заодно угощала солдат скаутским печеньем. Она рассказывала мне, что солдаты в основном сидят сиднем да играют в покер.

– Папа трудится по двенадцать часов каждый день, чтобы самолёт оставался на ходу, – говорила Винифред. – Мать говорит, на нас у него теперь нет времени. Что, мол, самолёт он любит больше, чем нас.

– Ерунда, – бросил Вилфред. – Мать любит преувеличивать.

Зебедия за всё это время ни слова не вымолвил. Он залез под кровать, вылез обратно, приподнял матрас, чтобы осмотреть пружины кровати, и попытался вскарабкаться на высокий комод с приставленного к нему стула. Теперь он смотрел в окно.

– Что это там за сад? – спросил он.

Я подошла к нему.

– Садов у нас много. Какой ты имеешь в виду? – уточнила я.

– Тот, что за оградой с большущим замком.

– А, – проронила я. – Это Ночной сад.

– Почему ты называешь его Ночным садом?

– А ты выгляни из окна ночью, когда светит луна, вот и узнаешь, – ответила я.

– Вы его от оленей закрываете? – заинтересовался Вилфред.

– Нет, – сказала я.

– От медведей, что ли? – предположил Вилфред.

Теперь мы все смотрели на сад.

– Нет.

– Ну так от кого? – не выдержал Зебедия.

– Не знаю, – проговорила я. – Это Старый Том его запирает.

Но я знала, потому что Старый Том мне однажды рассказал. Но мне не хотелось повторять его объяснение, потому что звучало оно совершенно нелепо.

Мэддены обживаются

Начался тот первый вечер неплохо. Я устроила для них небольшую экскурсию, показала курятник, загон для быка, коров. Затем повела посмотреть на рабочих лошадей. Я повернулась к Зебедии, собираясь накрепко втемяшить ему, чтобы он ни за что не заходил в загон к быку или к лошадям. Лошади, Таг и Молли, были добрейшие, но очень крупные, и мало ли что могло произойти. А бык был просто злыдень. Но когда я повернулась, Зебедии и след простыл; после долгих розысков мы нашли его на ограде, окружающей Ночной сад: он залез на неё и смотрел внутрь.

– Ты слышал, что я сказала про загон для быка и про лошадей?

– Почему он огорожен забором? В нём же нет животных, – брякнул Зебедия.

– Я же сказала, что не знаю. Бога ради, не суй сюда свой нос! У нас двести семьдесят акров, исследуй сколько хочешь, а ты прикипел к единственному месту, которое заперто. – Но конечно, я понимала, что в том-то и дело, что это было единственное запертое место.

– Ты сама-то ухаживаешь за животными? – спросила Винифред.

– Да. Ну, то есть я помогаю. Животными в основном занимается Старый Том, а дойкой Сина. Я собираю и просвечиваю яйца и помогаю Сине отвозить их и молоко к «Брукману».

– Кто это? – Винифред указала на согбенный силуэт человека, который пересёк одно из наших полей и перешёл через проложенную военными дорогу, ведущую через лес к точке на побережье, где была установлена артиллерия. Думаю, пушки были расставлены стратегически, чтобы стрелять по проплывающим мимо подводным лодкам или чему-то подобному, однако мы не видели ни одной подлодки. Но это общеизвестный факт, что воды вокруг острова Ванкувер просто кишат ими: вряд ли гитлеровскими подлодками – они далеко, хотя кто знает? – но русскими, японскими, американскими точно. Не знаю уж, чем они занимались, кажется, просто кружили вокруг острова, но о военных делах нам многого не рассказывали.

– Это отшельник, – объяснила я. – Сина со Старым Томом разрешили ему построить хижину в лесу на нашей земле, немного южнее вдоль берега. Наверное, он ходил на маслобойню за коробкой с консервами, которую Старый Том оставляет для него раз в неделю.

– А у вас тут много совсем постороннего народу живёт, – сказала Винифред.

– Пожалуй, – протянула я задумчиво. Заметить, что в их число входят и они сами, было бы бестактно.

– Я хочу поглядеть на солдат, – заявил Зебедия и рванул к проложенной военными дороге.

– Эй, вернись! – заорала я.

Мы помчались вдогонку, и Вилфред, вытянув руку, схватил Зебедию за шиворот и потянул его назад, словно собаку на поводке.

– Ну-ка, не дури! Ты же потеряешься! – рявкнула Винифред.

– Он никогда не теряется, – проговорил Вилфред.

– Вообще-то это правда, – согласилась Винифред. – Но всё равно неприлично убегать без спросу на чужой земле.

Зебедия не протестовал. Могу предположить, что он привык к тому, что его дергают за шиворот, а спрашивать разрешения было не в его правилах.

Потом я показала им все пляжи и бухты, а затем вдруг Сина зазвонила в колокол, созывая к обеду. Его повесили много лет назад, так как мы со Старым Томом могли быть в любом конце фермы и Сине надоело звать нас до хрипоты.

Мы сидели за столом на кухне и ели приготовленное Синой рагу с тунцом – одно из шести блюд, которые она умеет готовить. У неё ограниченный, но вкусный репертуар. Сина тревожно бегала глазами по лицам ребят – позднее, когда мы вдвоём мыли посуду, а Мэддены принимали ванну, она объяснила, что каждую минуту ждала, что кто-нибудь ударится в слёзы.

– И натура, и привычка, знаешь ли, – заметила она, – как ни вертись, никуда не денешься – хоть один, но должен был подхватить эту заразу. Меланхолический невроз.

– Нет, они производят впечатление разумных человеческих существ, – возразила я. – Зебедия только удержу не знает.

– Все маленькие мальчики неугомонны, – сказала Сина. – Ну, если, конечно, им хватает еды и нормальной мальчишеской энергии. Подозреваю, что все несчастные голодающие мальчишки в раздираемой войнами Европе растеряли свою егозливость – и как же это грустно. Но накорми их как следует – и вся энергия идёт на что? Правильно: на озорство. Ты кормишь, они озорничают. Как думаешь, ребятам еды-то хватило? Мне никогда ещё не приходилось готовить на шестерых. Думаешь, им нужно будет есть три раза в день? Прям только что приготовленную еду? Может, мне нанять кухарку? Знаешь, мне помнится, миссис Брукман говорила, что её племянница, которая живёт с ней, ищет работу. Я спрошу у неё завтра, когда мы будем у них. Непросто заниматься одновременно и творчеством, и домашним хозяйством!

Я возликовала. Сина неплохо готовит, но всё, что мы едим, такое однообразное. Я прочла множество викторианских английских романов и летом часто лежала в гамаке, листая древние выпуски журнала «Справочник домохозяйки»[2], подшивку которого нашла в коробке в погребе. Благодаря им кухарка ассоциировалась у меня с большим поместьем и обедами с восемнадцатью переменами блюд, где подавались фазаны, и пудинги, и блюда с загадочными названиями, как, например, «пузырь и писк»[3]. Там каждый обед был целой эпопеей. Идея нанять кухарку мне понравилась; оставалось надеяться, что племянница окажется толстухой, раз уж старухой она быть не могла, будучи всего лишь племянницей миссис Брукман. В викторианских романах кухарки всегда были старыми, толстыми и безобразными и ничем за порогом своей кухни не интересовались. Я уже предвкушала воздушные пироги в форме лебедей, «запеченную Аляску»[4] и другие полные волшебства блюда. Следом пришла ужасная мысль:

– Но ей же не нужно будет тоже жить с нами?

– Хороший вопрос. Не думаю, что я готова оплачивать ежедневые траты на бензин от «Брукмана» до нас. Она живёт с Брукманами над магазином, наверняка в страшной тесноте. Так что не упустит возможности съехать. У нас же есть хижина для наемных рабочих. Она может жить там.

– Ты только спроси её сначала, умеет ли она готовить, хорошо?

– Уж постараюсь, – ответила Сина.

Когда посуда была вымыта, мы собрались в гостиной, и Сина играла на пианино, а мы все пели – партии из мюзиклов, народные песни, гимны и шлягеры. У Сины были целые кипы нот. Винифред знала немало, так как она пела в хоре. Зебедия барабанил по столешнице двумя карандашами, которые он где-то нашёл. Было это довольно тягостно, пока не пришёл Старый Том и не дал каждому по паре ложек. Старый Том показал им, как играть на ложках, и они играли втроём, пока Зебедии и это не надоело.

– Я хочу пойти посмотреть на Ночной сад ночью, – заявил Зебедия. – Хочу перелезть через ограду и посмотреть, какой он внутри.

Старый Том перестал играть и сжал ложки Зебедии, чтобы утихомирить его на минутку.

– В Ночной сад входить запрещено, – отрезал он. – И чтобы ни один из вас туда не заходил. Никогда!

– Почему? – спросил Зебедия.

– Не твоего ума дело, – сказал Старый Том, положил ложки на стол и, усевшись на кушетку, погрузился в свою газету.

Наступившее неловкое молчание Сина попыталась нарушить бравурным маршем, но было поздно; благостный настрой вечера был испорчен, и скоро все разошлись. Сина зажгла и раздала керосиновые лампы. Обычно Старый Том, Сина и я подолгу читали в кровати, прежде чем заснуть. Не знаю, что привыкли делать Винифред, Вилфред и Зебедия, но они тоже поднялись в свои комнатки. А я решила дать своей истории про русалку ещё один шанс, прежде чем пойти спать, и поэтому поднялась к себе в купол. С прибытием Мэдденов выделить время днём на работу не удавалось, и мне пришлось подключить вечерние часы.

Несмотря на это, несмотря на гостей, дело спорилось, и вечер вышел вполне обычным.

А затем поднялся крик.

Конвергенция НЛО, кухарки и первых таинственных писем

Я писала за своим столом. Старый Том спустился вниз за стаканом воды. Мэддены были у себя, занятые какими-то своими делами. Судя по звуку, Зебедия прыгал на кровати. Возможно, мы слишком хорошо его кормим, подумалось мне, и тут Сина вылетела из своей комнаты с криками:

– НЛО! НЛО! НЛО!

Мы все рванули вслед за ней вниз по лестнице и наконец остановились на парадном крыльце – она смотрела в небо, поворачиваясь то туда, то сюда и восклицая «НЛО!». Мы тоже запрокинули головы, но не увидели ничего, кроме неба, испещряющих его звёзд и луны.

– Из окна спальни! – задыхаясь, проговорила Сина. – Из окна моей спальни! Я сидела в кровати, читала, а затем раздался шум, и я подняла голову и увидела через окно что-то покрытое огоньками, в основном голубыми огоньками, и оно остановилось прямо напротив моего окна, вот прямо за теми тремя соснами. И замерло. Сначала я подумала, что это, наверное, военные. Военный вертолёт – ну какой ещё аппарат может так зависнуть? И сначала я сидела, всматриваясь сквозь кроны и недоумевая, на кой ляд вертолёту останавливаться у моего окна, а потом вдруг осознала, какая эта штука огромная. Огромная и абсолютно неподвижная, и я ещё удивилась, почему она увита рождественскими гирляндами. А затем из неподвижного состояния она вдруг рванула со скоростью света. Никогда не видела, чтобы что-то развивало такую скорость. В мгновение ока она исчезла. Да ничто на Земле не может так двигаться – с места и до тысяч миль в час!

– Что такое НЛО? – спросил Зебедия.

– Неопознанный летающий объект, – ответила Винифред.

– Полная чушь, – фыркнул Старый Том. – НЛО не существует.

– И я так думала до сегодняшнего вечера! – взорвалась Сина. – Но нельзя оспаривать то, что ты видел своими собственными глазами! Ты хочешь сказать, что я не видела НЛО?

– Уверен, что ты что-то видела, – проговорил Старый Том, почёсывая подбородок. – Игру света. Вероятно, это был военный вертолёт. Ты говоришь, он был за соснами и ты видела его сквозь ветви. Наверняка это все спутало.

– Не будь остолопом! Ни один вертолёт не может лететь с такой скоростью! – возмутилась Сина.

– А шумел он как вертолёт? – уточнил Старый Том.

– Шуметь – шумел… Я же его услышала, потому и оторвалась от книжки. Но не как вертолёт.

– А как он шумел? – спросила я.

– Не знаю, – сказала Сина. – Звук был не такой громкий, как у вертолёта.

– Давай зайдём в дом и не будем пугать детей, – предложил Старый Том.

– Я не пугаюсь, – ввернул Зебедия.

– И я не боюсь, – поддержал Вилфред.

– Может, это Летун Боб прилетел нас проведать, – продолжал Зебедия.

– Нет, Зебедия. Папа не летает, он просто чинит самолёт, – объяснила Винифред.

– Если бы он захотел, он бы мог, – настаивал Зебедия. – Он мне сам сказал.

– Ну-ка, давайте все пойдём в дом! – велел Старый Том.

Нестройной толпой мы вернулись в дом, даже Сина, которой, я видела, совсем не хотелось. Когда она увидела НЛО, я, должно быть, с головой ушла в русалочий рассказ и так барабанила по клавишам, что ничего не видела и не слышала.

– Думаю, нам всем надо лечь спать. Скажи, если марсиане снова станут за тобой подглядывать, – усмехнулся Старый Том.

– Перестань! – огрызнулась Сина. – Я знаю, что я видела. – И вдруг засомневалась. – Извини, что так рявкнула, – добавила она, начиная успокаиваться. – Я знаю, что ты ничего не видел. Но это не отменяет того, что я-то видела.

– Ночью свет бывает обманчив, – примирительно заметил Старый Том. – Я не отрицаю, что ты видела что-то такое. Вопрос что. Это могло быть что угодно.

– Это мог быть Летун Боб, – повторил Зебедия.

– Ой, не смеши мои тапочки, Зебедия! – воскликнула Винифред. – Никакой это был не Летун Боб, и даже не Санта-Клаус.

– Ну и что же это было? – вопросил Зебедия.

– Вполне вероятно, мы никогда этого не узнаем, – сказал Старый Том. – Может, Сина задремала и ей что-то приснилось. Сны удивительная вещь. Сина, бывало, даже ходила во сне.

– Я не спала, и ничего мне не приснилось, – отрезала Сина, прошествовала в свою комнату и хлопнула дверью.

Старый Том посмотрел на нас, приподняв брови и картинно закатив глаза, однако наверх не пошёл, а взял свой фонарь и устроился на кушетке читать. Я остановилась в дверях, глядя на него. Хотя он и заявил, что не верит, глаза его то и дело косились на окно.

Наутро за завтраком все были оживлены. Старый Том приподнял кофейную чашку и, взяв блюдце, выписывал им круги над столом.

– Что это такое? – спросил он Зебедию.

– Не знаю, – сказал Зебедия.

– Летающая тарелка, – ответил Старый Том.

– Ха-ха, – проронила Сина. – Я иду в студию. Франни, позови меня, когда упакуешь яйца, и мы вместе уложим их в грузовик с молоком и отвезём к «Брукману». Я хочу выяснить про кухарку, пока мы будем там.

– А можно нам тоже поехать? – подхватилась Винифред.

– Ну хорошо, – согласилась Сина. – Но вам придётся ехать сзади вместе канистрами для молока и яйцами.

– Ух ты! – вскричал Зебедия.

– Клёво! – обрадовался Вилфред.

– Ух ты, ух ты, ух ты! – кричал Зебедия.

– Очень-очень клёво! – радовался Вилфред.

– Это ты сейчас так думаешь, – пробормотал себе под нос Старый Том. – Ты картошку когда-нибудь сажал?

– Нет, – помотал головой Вилфред.

– Так я и думал, – обронил Старый Том, и они зашагали в сторону картофельного поля, а мы с Винифред тем временем прибрали кухню.

Поначалу нам было неловко, как бывает, когда остаёшься с кем-то наедине и так волнуешься, что не знаешь, как начать разговор, и оттого тягостно молчишь.

– Ну вот, – булькнула я, когда прошло минут десять и мы перемыли всю посуду, не сказав ни слова друг другу.

– Угу, – выговорила Винифред.

И мы обе немного покраснели.

– Слушай, – начала она, – а Франни – это сокращенное от чего-то?

– Нет, – сказала я, – просто Франни. А тебя кто-нибудь зовет Винни? А Вилфреда – Вилли или Виллом?

– Нет, – произнесла она вроде как с сожалением. – Папа хотел, но мать сказала, что она не для того мучилась, выбирая нам имена, чтобы звать нас каким-то убогим кратким вариантом. Она говорит, раз начав, к полному имени уже никогда не вернёшься.

– Ну, – задумалась я, – пожалуй, это верно.

– Но ты можешь звать меня Винни, пока мы живём здесь, – щедро предложила Винифред. – Если тебе так больше нравится.

– Мне без разницы, как тебя называть, пока ты здесь живёшь. А на сколько, – осведомилась я исподтишка, – как ты думаешь, вы у нас останетесь?

– Не знаю. Мать не говорила. Я знаю, что она боится, что папа отчебучит какую-то глупость, но что именно, она не сказала. Она никогда нам ничего не говорит.

– Неужели тебе не хотелось расспросить её?

– Мать вечно обо всём беспокоится. Ей кажется, что со всеми вокруг вот-вот случится нечто ужасное, но ничего не происходит. Как только она поймёт, что с папой всё в порядке, она вернётся.

– Ну ладно, – сказала я. – Пойдём за яйцами.

И мы побежали в курятник.

Несушки бывают сговорчивые и несговорчивые. Хотя я подсказывала Винифред, как нужно подходить к ним и которая из птиц дебошир, в первый раз, как одна из куриц налетела на неё и клюнула, Винифред с криком выскочила из курятника и так и стояла за порогом и голосила. Я подумала, что, должно быть, это её скрытая ревуче-элисовая сторона. Хотя, конечно, у всех у нас бывают проблемы с курами.

– Гадкая, гнусная курица! – восклицала она, немного отдышавшись.

Я хладнокровно взглянула на ту, что напала на неё, и произнесла:

– Сейчас я покажу тебе, что мы делаем с гадкими курицами. – Я подошла к несушке, властно ухватила её за ноги и сунула в клетку, стоящую в углу курятника.

– Это чтобы она людей не клевала? – спросила Винифред, с опаской входя в курятник.

– Вроде того, – ответила я. – Предполагается, что каждую неделю я должна выбрать, какая из кур хуже несётся, и посадить в эту клетку – и вот наш воскресный обед. Но на самом деле я выбираю ту, которая мне особенно досаждает.

– Наверное, я не смогу её съесть, – проговорила Винифред. – Это как если б мы не брали врагов в плен, а ели их.

– Как унюхаешь запах приготовленной Старым Томом воскресной курицы, сразу передумаешь. Но не важно. Давай просветим яйца и сложим их.

Мы с Винифред прошли в пристроенную к курятнику комнатёнку, где стоял овоскоп. После того как я показала как искать кровяные сгустки, поднеся яйцо к овоскопу, Винифред оказалась замечательной помощницей. Она обнаружила несколько яиц со зловещими пятнышками, и их мы упаковали отдельно. Эти яйца мы оставляем себе: Сина говорит, что они совершенно съедобны, если только ты не отличаешься чрезмерной брезгливостью. Винифред не разбила ни одного яйца. Потом мы вернулись в дом, чтобы помыть яйца перед отправкой к «Брукману». Винифред хотела переодеться, так как у неё на блузке были пятна крови – там, где её клюнула несушка. Я поднялась за ней следом.

– Я буду в куполе, – сказала я. – Позови меня, как будешь готова.

Мне нужно довольно часто сюда заглядывать. Не для того чтобы писать или искать китов в телескоп, а просто побыть там, где нечто может однажды свершиться, излиться на бумагу. Словно входя сюда, я ощущаю это ожидание осуществления.

– А что там наверху? – оживилась Винифред. – Можно я поднимусь с тобой, а потом пойду переодеваться?

– Прости, нет, туда никому нельзя. Я там пишу.

– А, – протянула Винифред. Она немного подумала, а потом спросила: – Можно мне почитать, когда ты закончишь?

– Ну, до этого дело пока не дошло…

– А откуда ты тогда знаешь, что у тебя получится?

– А я и не знаю. И из-за этого прямо руки опускаются. Но нельзя же не попытаться.

Это напоминало Томову Церковь невозможных дел, но мне не верилось, что это дело такое уж невозможное – иначе ведь нет смысла биться.

– А почему бы тебе не написать о Синином НЛО? – предложила Винифред.

Вот и говори людям, что ты писатель! Они непременно начинают советовать, о чём тебе писать. Как будто они могут быть источником того, о чём ты пишешь! Или ты сама.

– Хм, ты вроде хотела переодеться? – напомнила я.

– Ты больше не хочешь об этом говорить, – сказала она ласково и побежала переодеваться, причем совсем не надулась – а могла бы, если бы не поняла мою сдержанность и решила, что я задираю нос. Наверное, это жизнь с Ревуньей Элис приучила её к людским странностям.

Пока я поднималась по лестнице, меня посетила странная идея. Я написала на клочке бумаге «Церковь невозможных дел» и, придвинув стул, прикрепила его с помощью клейкой ленты к двери, ведущей под купол. После этого мне немножко полегчало, словно я сделала что-то вроде сглаза, только наоборот. Вроде как выпустила пар. Если это было невозможное дело и оно было признано и прославлено как невозможное, может, теперь нечто сумеет всё же пробиться и свершиться.

Я услышала, как Винифред спустилась в холл, и сбежала вниз вслед за ней, и мы вдвоём пошли в студию Сины.

Сина рассматривала статую, которую она слепила. Это была русалка, и весьма миленькая, как мне показалось, но прямо при нас она опрокинула её ударом ноги и стала топтать.

– Проклятие! – выкрикнула она. – Я всё брошу! Просто всё брошу. Я всегда хотела ваять из мрамора. Микеланджело – вот это был гений!

– А почему вы не ваяете? – поинтересовалась Винифред.

– Пробовала. Не получается. Мой материал – глина. А настоящие скульпторы используют мрамор. Например, «Давид» – вот это статуя! Или «Пьета» – прекрасная работа. «Рабы» – гениально. Гениально! Пленники, стремящиеся вырваться из камня. А из моей глины ничто не пытается вырваться. Лежит себе комом. Я всё брошу. И устроюсь работать официанткой. – И она ринулась в дом, чтобы умыться, бросив на ходу: – Грузите машину, девчонки!

– Боженьки! – проговорила Винифред. – А мать говорила, что Сина почти знаменита. Что её статуя стоит у здания Парламента в центре Виктории. Она на самом деле перестанет быть скульптором?

– Сомневаюсь. Она каждый день так говорит. Может, твоя мать и считает её знаменитостью, но Сине не нравится ничего из того, что она завершила. Говорит, её работы – это обманутые ожидания. Даже та, что стоит у Парламента.

– Она живёт в муках творчества, – заметила Винифред.

Надо же, хотя Винифред происходит из нетворческой семьи, она улавливает самую суть. Или просто умеет слушать.

Мы осторожно перенесли ячейки с яйцами и уложили их в кузов грузовика, где уже стояли канистры с молоком. Затем сбегали на картофельное поле за мальчишками. У Вилфреда в руках был мешок семенного картофеля, и он старательно трудился бок о бок со Старым Томом. Зебедия бегал взад-вперед по грядкам, раскинув руки и рыча, как мотор, «дррррррррр».

– Зебедия, хватит играть в самолёт! Нам пора идти, – крикнула Винифред.

– А я бы предпочла, чтобы меня звали Вилл, – сказала я Винифред вполголоса, полагая, что Вилфред меня не услышит.

Но он услышал. Он положил свою тяпку и сказал:

– Ты можешь звать меня Вилл, если хочешь.

– Ты-то сам как хочешь, чтобы тебя звали, парень? – спросил Старый Том. – Смотри не позволяй девчонкам собой командовать.

– Да мне всё равно, – пожал плечами Вилфред.

– Вот это по-нашему! – похвалил Старый Том. – Совершенно не важно, как люди тебя кличут. Трудись на своей меже. Веди свою собственную гонку. Иди своей дорогой. – Он решительно мотнул головой и вернулся к посадке картофеля.

– Я и не собиралась командовать им! – крикнула я.

– Я знаю, – отозвался Старый Том.

Но мне стало ясно, что время наделять эту троицу прозвищами прошло. Придётся довольствоваться дивными прозвищами, которыми их наделили родители.

– Дрррр, – гудел Зебедия, прыгая через ограду, окружающую картофельное поле; руки его были всё ещё расставлены в стороны. – Дррррр!

– Он одержим полётами, – вздохнула Винифред.

Ребята были заляпаны грязью, но это их абсолютно не смущало.

Мы уселись на лавке, которую Старый Том соорудил в кузове грузовика.

– Осторожно с яйцами, не сядьте на них, – предупредила Винифред.

Затем из дома вышла Сина, одетая в своё «лучшее платье для визитов к «Брукману», и вскочила на водительское место. Она всегда надевала платье и парадную шляпку. Никогда не знаешь, кого встретишь у «Брукмана».

По прибытии мы перенесли яйца и молоко к чёрному входу, чтобы отдать миссис Брукман, затем обошли здание и вошли через парадную дверь. Миссис Брукман рассчиталась с Синой, и та выделила каждому из нас по 5-центовой монетке на плитку шоколада. Последовало долгое разглядывание доступного ассортимента, а тем временем в другом конце комнаты Сина и ещё шесть присутствующих дам сплетничали и пили кофе, вполуха слушая радио. Вдруг Сина завизжала, потянулась к приемнику и прибавила громкость. Передавали местные новости, диктор говорил: «Прошлой ночью жители Виктории заметили в небе быстро двигающиеся голубые огни. Канадский космический институт[5] просит всех, видевших вчера голубые огни, немедленно связаться с ним. Представитель Канадского космического института утверждает, что, по их мнению, это был метеор».

– Это же мой метеор! Мой метеор! – кричала Сина, подпрыгивая на месте. – Я его видела! Я видела голубые огни!

– Правда, милочка? – проговорила миссис Брукман. – Ну, тогда вы должны воспользоваться моим телефоном и позвонить в Космический институт.

– Да, вы должны! – закивали остальные дамы. – Это ваш долг.

– Это практически ваш долг патриота, – заявила мисс Мэйси; она жила одна и часто захаживала к Брукманам в поисках компании. – Как знать, что ещё придумали злые враги нам на муку? Может, это немецкий или японский метеор!

Сина и миссис Брукман с жалостью посмотрели на мисс Мэйси. Что она слегка тронулась умом, было хорошо известно.

– У метеоров нет национальности. Их в загон не загонишь, милочка, – мягко заметила миссис Брукман. – Метеоры – они, знаешь ли, дикие. Ну, как волки.

– А, понятно, – протянула мисс Мэйси. – Но нам же говорят быть начеку, чтобы не пропустить вражеские подлодки. Полагаю, это и к космосу относится. Берегитесь объектов из космоса. Вражеских объектов из космоса.

– Позвоните же, позвоните! – тарахтели дамы, не слушая мисс Мэйси.

Итак, исполненная собственной значимости и даже триумфа, поскольку ей удалось увидеть нечто не просто необычное, но достойное внимания Космического института, Сина среди всеобщего молчания подошла к телефону. Она подняла трубку и набрала номер.

– Алло, – сказала она. – Да, я видела голубые огни. Да, мм, метеор. Да, именно, я видела голубой метеор, о котором сообщили по радио. Миссис Вайткрафт. В Соуке. Ферма Восточный Cоук. О, правда?! Зачем? Ну ладно, хорошо, думаю, устроит. В два часа? Так точно. Хорошо. Не за что.

Она повесила трубку и повернулась к нам с улыбкой на лице.

– Они хотят взять у меня интервью! – произнесла она с гордостью.

– Ну надо же! – воскликнула одна из дам. – Вероятно, вы станете частью исследовательского проекта.

– Наверняка ваше имя войдёт в историю! – вскричала мисс Мэйси, которая всегда заходила слишком далеко.

– А если и нет, вы будете знать, что выполнили свой долг, – сказала миссис Брукман.

– Ну почему же я не вижу никаких метеоров?! – воскликнула мисс Мэйси.

– Какой же это метеор, если он просто висел у вас за окном? – поинтересовалась Винифред, но на неё никто не обратил внимания. На детей никогда не обращают внимания, если в помещении есть взрослые. И это одно из преимуществ детства. Это как шапка-невидимка. Я знаю, что буду об этом сожалеть, когда стану взрослой, ответственной и меня станут принимать всерьёз.

– Мне надо спешить домой, – Сина уже начала суетиться от волнения. – Нужно вытереть пыль в гостиной и испечь печенье к чаю или ещё что-нибудь – вдруг человек из Космического института на это рассчитывает. Пропасть! Я не умею печь печенье! Миссис Брукман, я совсем забыла – хотела вас спросить: эта ваша племянница все ещё здесь?

Миссис Брукман поджала губы и кивнула.

– Я хотела спросить, нельзя ли мне одолжить её у вас на время, пока ребята Мэдденов живут с нами? Мне нужна кухарка. Я готова заплатить. Она умеет готовить, эта ваша племянница?

– О да! – вскричала миссис Брукман. – Пальчики оближешь. Глэдис, иди-ка сюда!

Глэдис, судя по всему, ошивалась в подсобке, потому что она появилась в занавешенном дверном проёме в то же мгновение. У меня она доверия не вызвала. Прежде всего, как я уже говорила, в книгах кухарки всегда были женщины в возрасте, а она оказалась неприлично юной. И она была не толстухой, как полагается, а стройной блондинкой с облаком кудряшек и обилием косметики. Столько краски на лице женщины в наших краях не носили. Одета она была неряшливо, зато по последней моде. Это у нас тоже не часто встретишь. Мы-то, школьницы, были в курсе модных веяний и менялись картинками из каталогов одежды и прочего, что попадало к нам в руки, но никто из тех, кого мы знали – ни учительницы, ни мамы, ни дамы у «Брукмана», привыкшие за время войны еле-еле сводить концы с концами, – не носил модной одежды. И вот наконец девушка в модном платье – да девчонки всё б отдали за такое! – и она его совсем не бережёт. Если бы нам, девочкам, посчастливилось обладать таким платьем, у нас бы оно было выстирано и выглажено, висело бы как с иголочки в шкафу и надевалось бы только по особым случаям. В том, как небрежно обращалась с ним Глэдис, было что-то нехорошее. Да и в самой Глэдис было что-то не то. С первого взгляда было видно. И она была неряхой. Под ногтями у неё была недельная, не меньше, грязь, и волосы выглядели так, словно их давно не причесывали, а на затылке торчал колтун. В общем, я бы её к готовке не подпустила.

– Глэдис, это миссис Вайткрафт, она хочет предложить тебе работу.

– Она ошиблась, – проронила Глэдис, развернулась и пошла обратно к занавешенному проёму. – Я не ищу работы.

– А ну-ка, вернись, Глэдис. Сегодня тебе повезло. Ты не искала работы, хм, работу… но работа нашла тебя. Миссис Вайткрафт нужна кухарка. Ты умеешь готовить.

– Нет, не умею, – сказала Глэдис.

– Нет, умеешь. Я же видела, – возразила миссис Брукман.

– Ты будешь жить у нас на ферме, конечно. На время. Это временная работа. У тебя будет своя хижина. Она вполне приличная, – закончила Сина туманно, и в её голос закралось сомнение.

– И сортир на улице, – приободрил её Зебедия, – с летучими мышами.

Зебедия был покорён нашим сортиром. К счастью, на него по-прежнему не обращали внимания.

– Ну, даже не знаю. Мне и здесь хорошо, – упрямилась Глэдис. – Не уверена, что работа на кухне впишется в мое расписание.

Последнюю фразу Глэдис чванно протянула, думая поставить нас на место, но прозвучало это так, будто она играла в третьесортном спектакле.

– Ерунда, – припечатала миссис Брукман. – Твоя мать послала тебя сюда, чтобы расширить твой кругозор. Вот и, хм, расширяй. Отправляйся готовить.

– Это так познавательно, – мечтательно проворковала мисс Мэйси. Мисс Мэйси могла восторгаться чем угодно, поскольку факты и реальность проходили мимо неё. – Какие я повидала рагу! А чили! Небольшой совет, милочка, – с этими словами она доверительно вцепилась в руку Глэдис, и та в испуге попятилась к противоположной стене. – Хлеб – всему голова!

– Мамочки, не подпускайте её ко мне! – завопила Глэдис, которая, хоть и напускала на себя важность, не знала хороших манер.

– Ну-ка, беги и собери свои вещи! Ты можешь приступить немедленно. Всё для фронта, всё для победы. – Миссис Брукман обхватила Глэдис за плечи и только что не пихала её в сторону жилых комнат.

– Не понимаю, чем готовка на каких-то фермеров может помочь фронту, – заявила Глэдис.

– Фермеры – это хребет нации, – объявила мисс Мэйси. – Они выращивают пищу для наших мальчиков по ту сторону океана. – Желая подчеркнуть сказанное, мисс Мэйси вытянулась в струнку и щелкнула каблуками, но эффект был смазан тем, что она носила ортопедические туфли. Поскольку она отдала честь, все были вынуждены повторить её жест. Это навело меня на мысль.

– Да ведь на нашей земле живут военные, – напомнила я.

Конечно же, меня никто не услышал, но мои слова каким-то образом пробились сквозь взрослое сознание Сины, потому что она сказала:

– Ты не поверишь, но на нашей земле располагаются казармы для солдат. Они запросто ходят повсюду.

– Пойду соберу сумки, – тут же переменила решение Глэдис. Она развернулась, прошла сквозь занавешенную дверь и вверх по лестнице за своими вещами. Через минуту она появилась на высоченных каблуках, которые на ферме продержались бы примерно две секунды, а сзади на икрах у неё были нарисованы линии, изображающие шов – такие рисовали девушки, которые не могли позволить себе нейлоновые чулки. Только у Глэдис они были вихлястые и плохо прорисованные, так что казалось, что её чулки сползли и ей нужно их подтянуть. Мне предстояло узнать, что это было полностью в характере Глэдис и проявлялось во всём, от внешности до стряпни: всё делалось абы как, словно она могла бы и получше, да поленилась. Она волокла тяжёлый чемодан.

– Надеюсь, мне не нужно будет вам повторять, что мои обязанности не могут быть слишком утомительными, – заявила она Сине по пути к машине, снова разыгрывая из себя важную фифу. – Мне требуется время на настройку моих вибраций.

Глэдис влезла в кабину грузовика и водрузилась на перевернутый бидон из-под молока, который служил у нас пассажирским сиденьем, а Винифред, Вилфред, Зебедия и я забрались в кузов.

– Настройку чего? – переспросила Сина.

– Моих мистических вибраций! Я же медиум! – воскликнула она.

Глэдис отбросила свой покровительственный тон, но теперь каждая её фраза заканчивалась на высокой протяжной ноте. Я невольно расставляла восклицательные знаки – очень хотелось дать ей урок декламации, – и, уверена, Сина боролась с тем же желанием. Но, конечно, совершить подобную бестактность мы не могли.

– Я хочу сделать это делом своей жизни! Ну, знаете, там, предсказания, кофейная гуща, чтение ауры! Сейчас я изучаю магические кристаллы. С магическими кристаллами у меня ловко получается.

– Неужели? – процедила Сина. – Вера во что-то очень поддерживает, верно? У Старого Тома была тётка, она верила в лепреконов. А в Исландии люди верят в эльфов. Должно быть, они находят отраду в этой туфте. На повороте держись за ручку двери, этот бидон не особо устойчив.

Сина завела грузовик.

– А мою судьбу ты можешь прочитать? – крикнул Зебедия.

– Да, конечно, – кивнула Глэдис. – У тебя очень сильная аура. Четвертак у тебя есть?

– У меня нет денег, – сказал Зебедия.

– Чувствую, силы мои иссякают, – отчеканила Глэдис.

Мы уже отъезжали, как вдруг выбежала миссис Брукман:

– Милочка, я чуть не забыла вашу почту! – Она метнулась к водительскому окну, протянула Сине стопку писем, и мы поехали домой.

По приезде на ферму Сина помогла Глэдис обустроить хижину, а затем попыталась уговорить её приготовить печенье к чаю, но Глэдис ответила, что её дар предвидения говорит ей, что сегодня неблагоприятный день для выпечки.

– Полная чепуха! – возмутилась Сина. – Делай что велено.

– Ладненько, – пробурчала Глэдис, вставая с кровати, на которую она повалилась в обнимку с модным журналом из числа тех, что взяла с собой. – Но я снимаю с себя всякую ответственность за то, что получится в результате.

– Можно нам посмотреть твои журналы, пока ты печёшь? – попросили мы с Винифред, но Глэдис зыркнула на нас и заперла дверь хижины ключом, который дала ей Сина.

– Не очень-то она дружелюбная, – шепнула Винифред.

Сина провела Глэдис на кухню. Вилфред опять ушёл: помогать Старому Тому сажать зелёный горошек, салат латук, морковь, свеклу и турецкие бобы. Винифред и я без дела крутились возле Сины, так как не хотели пропустить прихода человека из Космического института. Сина обосновалась в гостиной и разбирала письма, и вдруг она подняла голову и выдохнула «Ох». Миссис Брукман отдала ей почту миссис Мэдден до её возвращения. Сина взяла письмо из мэдденовской стопки и протянула Зебедии.

– Это тебе, – сказала она. – А теперь кыш! Мне нужно заплатить по счетам, и, если вы будете мешаться, я суну чеки не в те конверты. Я так уже делала, и чтобы всё распутать, уходит целая вечность.

– Но ты нас позовешь, когда придёт человек из космоса? – спросил Зебедия.

– Конечно. Ну а теперь кыш! – отозвалась Сина, но вместо того, чтобы заняться чеками, стала нервно прибираться и приводить в порядок гостиную.

Мы вышли и сели на ступеньках веранды.

– Эй, от кого это? – Винифред попыталась выхватить письмо из рук Зебедии, чтобы посмотреть, но тот прижал письмо к груди.

– Пусти, это моё! – закричал он.

– Ну так открой его, – велела Винифред.

– Нет, – отказался Зебедия.

– Ты что же, не хочешь узнать, от кого оно? – удивилась Винифред.

– Я и так знаю. Но это секрет. Я дал клятву хранить молчание.

– Ерунда, – махнула рукой Винифред. – Ты просто напускаешь на себя важность. Лучше дай мне, я прочитаю. Там могут быть сложные слова.

– Он обещал, что не будет, – сказал Зебедия.

– Кто обещал? Это от папы?! – возмутилась Винифред. – Он пишет тебе, а не нам?!

– Не твоё дело, – отрезал Зебедия и, прежде чем Винифред успела встать и попытаться отнять письмо, вскочил и учесал в лес.

– Ну и пусть бежит, – вздохнула Винифред.

Глядя, как он убегает, я поняла, что у нас нет выбора. Вроде шпингалет с коротенькими ножками, а бегает как ветер, и прежде чем мы успели опомниться, он был уже на краю поля и исчез в лесу.

– А ты уверена, что он не заблудится? – спросила я. – Может, он и хорошо ориентируется, но лес-то большой.

– Да фиолетово. Мне иногда кажется, что у него компас в голове, – отмахнулась Винифред. – И бесполезно пытаться отобрать у него что-то, если он сам не отдаёт. Он жутко упрямый. Мать говорит, это у него от папы. Ему без толку говорить, что делать, а чего не делать. И вообще, я как-нибудь ночью прокрадусь к нему в спальню и прочитаю письмо. Папка, наверное, прислал ему рисунки самолётов или ещё что. Они оба с ума сходят по самолётам. Они оба с ума сходят! – И она захихикала своей собственной шутке, но осеклась, увидев, что к дому на всех парах подлетел автомобиль. Когда он затормозил, мы разглядели за рулем невысокого импозантного мужчину; на голове у него была фетровая шляпа, а из карманов торчали карандаши и разные инструменты.

– Это, наверное… – проговорила Винифред.

Я смотрела на него затаив дыхание:

– …человек из Космического института.

Человек из Космического института

– Сина! – завопила я, вбегая в дом, – Это человек из Космического института, он здесь!

– Он приехал на два часа раньше, – сварливо сказала Сина, появляясь на пороге гостиной.

Мы пошли на кухню посмотреть, как там печенье, но Глэдис сидела на кухонном столе, напевая обрывки бибопа[6], и стучала по ноге деревянной ложкой в такт воображаемой музыке. Мука была повсюду, а в воздухе летал пепел из печи.

– Печенье? – спросила Сина.

– Рим не вдруг построился, – ответила Глэдис загадочно и продолжила отбивать ритм.

Сина вздохнула, и мы пошли встречать учёного.

– Ну что поделаешь – да и не может же он рассчитывать на печенье, явившись на два часа раньше. Наверное, он физик. Они отрицают время. Где он?

Я указала на веранду, куда он поднялся и теперь разговаривал с Винифред.

– Здравствуйте, – сказала Сина, выходя из дома и протягивая руку. – Прошу вас, входите.

– Не близок свет. Извилист путь, – сказал учёный, схватив её руку и энергично пожимая её, а затем смахнул пот со лба, будто только что сошел с Орегонской тропы[7]. Разуваясь на крыльце, он так изгибал запястья и размахивал руками, словно желал показать, что соблюдает не просто требования приличия, а строгий институтский протокол, и вся процедура была исполнена той же церемонной значимости, с которой хирург моет руки перед операцией. Сина не была адептом разувания на пороге дома, и все мы были в уличной обуви, однако упоминать об этом мы не стали. Мы не сомневались, что человек из Космического института знает что делает. Мы, дети, смотрели на него с восторгом, словно никогда раньше не видели, как снимают обувь, а затем все прошли в дом.

– Что ж, – утешила Сина, – крепитесь. В один прекрасный момент появится печенье.

Из кухни вырывались клубы дыма и слышно было, как Глэдис кричит: «Будь она неладна! Ненавижу эту дровяную печь!».

– Или нет, – поправилась Сина. – Пожалуйста, проходите в гостиную.

– Вообще-то, – заявил мужчина, – я хотел бы взглянуть на то окно, из которого вы видели метеор.

– Зачем?! – воскликнула Сина в панике, и я поняла, что её тревожит. Она успела разобрать завал и вытереть пыль в гостиной. Но в спальне у Сины царили разор и запустение.

– Я хотел бы сделать замеры, – сказал мужчина. – Если вы не возражаете…

У Сины прямо на лице было написано, что она возражает, но не знает, под каким предлогом отказать.

– Можно мы тоже посмотрим? – спросила Винифред.

– Да-да, то есть я так думаю, – пробормотала Сина растерянно, несомненно, пытаясь сообразить, так ли всё ужасно у неё наверху и можно ли детям смотреть на подобный бардак. – Где Зебедия? Он ведь тоже хотел встретиться с представителем Космического института.

– Мистер Гастингс, – представился мужчина, приподняв шляпу.

– Он сбежал, – проговорила Винифред. – И мы не знаем куда.

– Ну, надеюсь, он не играет со свиньями, – отмахнулась Сина. – Мальчишек просто тянет туда, где они наверняка перепачкаются до ушей или же заварят кашу.

Мистер Гастингс учтиво рассмеялся, и Сина вздрогнула от неожиданности, так как она и не думала шутить.

– А что Вилфред? – спохватилась Сина.

– Он со Старым Томом, – сказала я.

Сина высунулась из окна и прокричала:

– Вилфред! Человек из Космического института приехал!

Но Старый Том и Вилфред оба лишь махнули рукой в её сторону: мол, ну и хорошо, хорошо, а мы тут заняты важным делом, не мешай.

– Одного поля ягода, – обронила Сина. – Ну что же, пойдёмте.

Мы потянулись вверх по лестнице. Сина приблизилась к двери своей комнаты так, словно та была заминирована. Осторожно, очень осторожно, она приоткрыла дверь и заглянула внутрь.

– Хм, – проговорила она, – пожалуй, я тут быстренько приберусь…

– Ну что вы, мы в Космическом институте чего только не повидали, – отозвался мистер Гастингс, которого утомили проволочки.

Но Сина поставила ладонь на его неуклонно продвигающийся корпус и решительно оттолкнула его назад, что Гастингса явно удивило. Воспользовавшись его замешательством, она проскользнула в комнату и заперла за собой дверь. До нас доносились звуки яростной деятельности, а изредка, увы, и сдавленные ругательства. Когда Сина наконец открыла дверь, она раскраснелась от спешки, к потному лицу прилипли прядки волос, а с седого пучка свисал длинный зелёный носок. Я завела руку ей за спину и, быстро сдернув носок, украдкой уронила его позади себя. Ничего не заметив, Сина как ни в чем не бывало любезно улыбнулась мистеру Гастингсу и проворковала:

– Прошу вас, заходите.

Оглядываясь по сторонам, я лишь дивилась, что же тут было до Сининой скоропалительной уборки, так как по всей комнате были раскиданы газеты. Их Сина любила читать в кровати. Постель была неубрана, а посредине валялся яблочный огрызок и скомканные бумажные платочки. Одежда лежала стопочками, словно разобранная для стирки – хотя почему «словно»: именно для стирки. Сина обычно складывала три стопки: очень грязное, грязное, которое скоро нужно стирать, но ещё можно носить, и чистое, но ещё не сложенное. Она рассказала мне о своей трехстопочной системе давным-давно, однако уточнила, что мне её не советует, а просто поясняет. Лицо Сины закаменело: было ясно, что она решила сдюжить, не оправдываясь и не извиняясь, и поэтому сразу же приступила к делу и сказала:

– Я видела его прямо вот из этого окна. – И указала на окно над кроватью.

– Любопытно. – Мистер Гастингс достал часть инструментов из нагрудного кармана рубашки. – Вы не возражаете? – Он жестом показал, что хотел бы встать на кровать.

Сина раскинула руки с величавостью герцогини, возглашающей «извольте», и он вскарабкался на кровать, так же притворяясь, будто грязных салфеток и огрызка яблока нет и в помине, и начал измерять различные углы.

– А в какой именно точке вы его видели?

– Ммм, – промычала Сина, – вон там. Как раз между тех деревьев.

– Любопытно, – повторил он. – И вы видели его как… – мистер Гастингс многозначительно замолчал, а затем повернул голову, чтобы посмотреть ей прямо в глаза, и закончил: – Голубой свет?

Винифред и я аж подпрыгнули, но Сина стоически крепко стояла на полу обеими ногами.

– Да, – солгала она, и лицо её предательски дернулось, потому что нам-то она уже рассказывала про множество мигающих огоньков, лишь часть которых были голубыми. – Да, видела. Поэтому и позвонила. Потому что по радио сказали, что он испускал… – и тут она взяла не менее многозначительную паузу и так же медленно повернула голову и взглянула глаза в глаза, – голубой свет.

– Именно так, – проговорил мистер Гастингс.

Он выжидающе смотрел на Сину. Хотя между ними было несколько футов, казалось, что они сомкнулись в танце, двигаясь в ритме недосказанного.

– Этот голубой свет – я хочу сказать, этот, без сомнения, метеор…

Он умолял о чем-то, но Сина зарделась и опустила глаза.

– Мы ведь говорим о метеоре… – настаивал он, и хотя это было утверждение, во фразе прозвучал вопрос.

– Да, – пролепетала Сина беззвучно, мы едва могли её расслышать. Уверена, в эту минуту она готова была сознаться.

– Как быстро, вы говорили, он двигался? Он продвигался к горизонту с… – снова пауза, поворот головы и пристальный взгляд, – соответствующей скоростью?

Мы с Винифред невольно подались вперёд, чтобы не пропустить ни слова.

– Ох, – вздохнула Сина. – Скорость, скорость – это сложный вопрос.

– Ага, – он несколько раз кивнул, словно бы всерьёз обдумывая сказанное. – Вот о чём мы говорим, не так ли? Сложный вопрос.

– Сложный, – согласилась Сина.

– Хмм, – помычал мистер Гастингс. Затем, все ещё балансируя на коленях на продавленном матрасе, он продолжил измерять и снова измерять то, что, я уверена, он и в первый раз правильно измерил. У меня создалось впечатление, что он тянет время, дает ей возможность сознаться, но Сина хранила стоическое молчание.

– И это метеор, как вам показалось, двигался с постоянной скоростью? – спросил он наконец, решив сменить тактику, и принял равнодушный вид, как будто метеор ему был совсем не интересен, однако при этом явно ловя каждое слово Сины. Мне казалось, что он не верил ни единому её слову и надеялся, что она расколется.

Сина, позаимствовав словечко Ревуньи Элис, ответила:

– Ну, он показался мне сопредельным.

Похоже, это ошеломило мистера Гастингса, и он что-то записал себе в блокнот. Возможно «Недостаточно хорошо владеет родным языком».

– Вам есть что добавить? – уточнил он.

– А нужно? – парировала Сина.

– Прошу прощения, – встряла Винифред, внося разлад в танец недомолвок. – А что именно вы измеряете?

– Угол зрения, – ответил он с улыбкой. – Всегда… угол зрения.

Последнее слово он прошипел так, что мы с Винифред отскочили на несколько шагов и отчаянно закивали, словно надеясь предупредить этим возможное нападение, которое последует, если он окончательно съедет с катушек.

– Угол, о да, угол зрения, – поддакнули мы. Хотя понятнее ничуть не стало, мы сочли за благо пылко согласиться.

Отчего, недоумевала я, то, что было на уме, не попадало на язык? Почему Сина, уверявшая свою семью, что видела НЛО, не желала рассказать об этом тому единственному человеку, который был готов ей поверить? Мистер Гастингс, по-видимому, задавался тем же вопросом; не вставая с колен, он наклонялся всё ближе и ближе к Сине, недвижно стоящей у края кровати и словно заворожённой запатентованным взглядом Космического института. Он всё болеё пристально всматривался в её глаза. Кто же моргнёт первым? Ну что ж, выходит, проиграл мистер Гастингс: в наступившей тишине он всё больше подавался вперед, и какое-то время жалкий продавленный матрас как мог поддерживал его, но затем сдался и повалился на одну сторону, и учёный с грохотом полетел с кровати. Должна признать, встал он безропотно, словно ничего не произошло, и лишь позволил себе слегка отряхнуть брюки – можно было подумать, что падение с кровати входит в стандартную методику работы Космического института. Чары, которые должны были развязать Сине язык, рассеялись, и мистер Гастингс снова стал благодушным и обыкновенным, рядовым учёным средней руки и заскорузлым ретроградом.

– Мы признательны вам за звонок. Если вспомните что-либо ещё, свяжитесь с нами.

– Да, конечно, – пообещала Сина, и мы с тайным облегчением покинули спальню, а она закрыла дверь. Мы потянулись вниз.

– Как вы сказали, который был час? – небрежно осведомился мистер Гастингс, словно только вспомнил, что нужно уточнить эту малозначительную деталь, которая вовсе не была малозначительной. – Когда вы его увидели?

– Ну, даже не знаю… около половины десятого – как думаешь, Франни? – переадресовала мне вопрос Сина, которая тоже стала обычной и собранной. Даже не верилось, что в её мире было место чему-то таинственному и волшебному, вроде НЛО или странных и много знающих мужчин из Космического института.

– Да, примерно, – подтвердила я.

Мы проводили мистера Гастингса до парадного крыльца, где он снова надел башмаки, уже без следа той церемонности, с которой их снимал. Мне было любопытно: вот если бы Сина поведала ему свою историю о НЛО – водрузил бы он свои башмаки на свои космические ноги с особой церемонией обретения нового знания? Было очень грустно, что мы никогда этого не узнаем.

Так как мы не знали, что ещё сказать, повисло тягостное чреватое молчание. Мне никогда не случалось оказываться в чреватом молчании – в тишине, так наполненной чем-то, готовым свершиться, что в ожидании было заключено живое существо, эмбрион действия. Это было интересное переживание.

Мистер Гастингс выпрямился и уже готов был идти, как вдруг обернулся, взглянул Сине прямо в глаза и сказал:

– Хорошо ещё, что вы не решили, будто это… – тут его взгляд снова стал цепким и пронзительным, – был НЛО!

Тут мы все подпрыгнули. Ничего не могли с собой поделать. Но когда Сина застыла, так и не проронив ни слова, он задорно засмеялся, словно лучше повода для веселья не найти.

– Ха-ха, – хихикал он благодушно, однако в глазах его благодушия не было: они как маленькие лазеры уставились в глаза Сине, не вопрошая, но умоляя, и я хотела было сказать «именно так она и подумала!» – просто чтобы положить конец этому противостоянию, – но прежде чем я успела открыть рот, Сина тоже благодушно засмеялась и сказала:

– Да уж, хорошо! – И быстро отвела взгляд.

Мистер Гастингс снова пытливо взглянул на неё и сказал:

– До свидания. – И слова эти тоже вдруг наполнились смыслом.

– До свиданья, – попрощалась Сина столь же многозначительно и, загнав нас в дом, закрыла дверь.

Я развернулась к ней и завопила:

– Ты права! Это был НЛО! И он знал! Он знал, что это был НЛО!

– Тише, – сказала Сина и подтолкнула нас в сторону кухни. Войдя, мы услышали, как отъехала машина.

Глэдис, похоже, махнула на печенье рукой. По всей кухне стояли подносы с обгорелыми комками, а самой Глэдис и духу не было. Сина усадила нас за кухонный стол и поставила чайник. Чтобы прийти в себя, ей нужен был чайник чаю.

– Он вынюхивал! – выпалила я. – Он знал, что ты видела вовсе не метеор. Он хотел, чтобы ты сама это сказала, без его наводки.

– Да, – кивнула Сина. – Думаю, ты права. Какая же я идиотка! Беда в том, что когда я звонила в Космический институт из «Брукмана», я сказала, что видела метеор, и уже не знала, как взять свои слова обратно, не выставив себя полной дурой. «Новый наряд короля», да и только! Недостает мне нравственной твёрдости. – И, не дождавшись даже, пока вскипит вода, она развернулась и взлетела вверх по лестнице.

– Куда ты идёшь? – крикнула я ей вслед.

– Убраться в комнате! – рявкнула она. Нам было слышно, как она грохочет чем-то наверху, и мы сняли чайник с плиты и ретировались во двор в поисках Зебедии. Винифред предложила найти его в лесу, чтобы сообщить, как, скрытничая и носясь со своим секретным письмом, он пропустил человека из Космического института. Она явно злорадствовала по этому поводу.

– Все дело в том, как мистер Гастингс говорил, – втолковывала я Винифред по пути. – Он хотел, чтобы она признала, что это был НЛО. Он проверял её.

– Но почему он не открылся и не спросил прямо? – недоумевала Винифред. – Ну, если он знал, что это было?

– Потому что, если они начнут ходить и спрашивать всех подряд, не видели ли они давеча НЛО, люди вдруг вспомнят, как они видели то, чего не видели, или навоображают и навыдумывают, что видели всякое, чего не было. Мне кажется, люди должны сами приходить к ним и рассказывать, что видели; представители Космического института не могут прямо сказать, что это был НЛО, и плясать оттуда. Я думаю, он даже ничего не измерял. Я имею в виду – ну что там можно было измерять? Наверняка он просто хотел дать ей возможность разговориться.

– Сина должна им перезвонить.

– Может, она и перезвонит, – сказала я. Но в глубине души я знала, что не перезвонит. Этот нелепый обескураживающий эпизод поставил в истории с НЛО жирную точку, и ничего уже нельзя переписать. Неловко расписывать, что ты видел, людям, которые тебе не верят. Но куда хуже ничего не сказать тому, кто готов тебе поверить.

А затем, к моему изумлению, мы увидели Зебедию вместе с отшельником. Они шли по тропинке от океана, которую давным-давно проложил Старый Том. Насколько я могла судить, отшельник после своего крушения ни с кем, кроме Старого Тома, и словом не перемолвился. Да и с тем не то чтобы разговаривал – Старый Том говорил, что тот не совсем в уме и иногда забывает слова и прибегает к жестам. Старый Том считает, что он получил страшный удар по голове и сильно промерз в холодной воде, пока не выбрался на берег, ну и поэтому бесповоротно рехнулся.

– Что это ты делал с отшельником? – спросила я, когда Зебедия подбежал к нам, а отшельник развернулся и поплёлся домой.

– Я следил за ним, – доложил Зебедия. – Сквозь деревья. У него дом из плавника[8] в глубине леса, подальше от дороги. Если не знать, где, его ни за что не найти. Я нашёл его, когда шёл по оленьему следу. И у него есть веревочный подъемник, который протянут к пляжу, и он поднимает всё, что найдёт на берегу. У него есть свой огород. Он увидел меня и пригласил к себе.

– Пригласил к себе?! – снова изумилась я. – А мне он ни разу и словечка не сказал.

– Это же Зебедия, – сказала Винифред. – Тебе везде надо влезть, да?

– А на что похож его дом изнутри? – спросила я. Я тоже подсматривала за отшельником, но дома у него никогда не была.

– У него мильон книжек, – брякнул Зебедия.

– Как странно, – заметила я. – Он ведь никогда не ходит в город – так откуда он их взял?

– Отшельник сказал, их ему Старый Том даёт.

– А я и не знала, – пробормотала я, уязвлённая тем, что отшельник рассказал Зебедии такие вещи, о которых ни он, ни Старый Том мне не говорили. Пусть отшельник вообще с людьми не разговаривает, но мне казалось, что если уж он с кем и заговорит, то это должна быть я, а не Зебедия: в конце концов, он же на нашей земле живёт. Вдогонку пришла неприятная мысль: выходит, я считала, будто отшельник в некотором роде наша собственность, но и это не главное, потому что огорчительнее всего было то, что отшельник предпочел открыться шестилетнему шкету, а не прелестной и умной двенадцатилетней девочке.

– Откуда он здесь взялся? – заинтересовалась Винифред.

– Старый Том говорит, что когда он наткнулся на него в лесу, тот строил хижину, и на нём были лохмотья, напоминающие истрепанную форму военного лётчика. И когда Старый Том заметил, что до нашего дома всего три километра, отшельник ничего не ответил. Тогда Старый Том спросил отшельника, может, он служил в ВВС и разбился, но тот не помнил, ни в каких войсках служил, ни что с ним произошло. Старый Том решил, что его прибило к берегу, и в течение нескольких дней Старый Том ходил туда-сюда по тропе вдоль скал – вдруг море вынесет кого-то ещё, кому нужна помощь. Он обещал отшельнику помощь в розысках семьи и предложил позвонить за него в ВВС, но тот умолил его никому о нём не рассказывать. Боялся, что его заберут. Он полюбил эту хижину, которую сам выстроил. Старый Том говорит, что по её конструкции видно, что у него есть и ум, и сноровка. И добавил, что хотя вряд ли на это обратит внимание тот, кто наткнётся на него, но, может, и к лучшему, что хижина схоронена в чаще.

Старый Том говорит, мол, его дело сторона, если отшельник не хочет, чтобы о нём знали. Он не то чтобы хранит тайну – просто не болтает о том, что он здесь. Старый Том считает, что своё на благо Родины он отслужил. И ему это многого стоило, сразу видно, а значит, наш моральный долг – не мешать ему отстраивать себе прибежище. И вот Старый Том принёс ему стопку одежды, прикупил кастрюль и сковородок, одеял и всякого такого, чтобы обустроится поудобнее: не всё сразу, понемножку, чтоб не смущать его. И он договорился, что даст ему рассады для огорода, а до тех пор просто овощей, а также молока, масла, яиц и время от времени немного муки, сахара и прочего, и всё это он будет оставлять для него в коробке на маслобойне. А взамен отшельник кое-то для него сделает. Чего самому Старому Тому не сделать. И тот согласился.

– И что же он попросил отшельника делать? – спросил Зебедия.

– Пропалывать Ночной сад.

И тут зазвонил обеденный колокол.

Первое письмо

Мы все сидели за столом в столовой. В сии покои нам пришлось перебраться, потому что после появления Глэдис нас стало слишком много, и за маленьким кухонным столом уже было не разместиться. Сина поставила на стол массивные подсвечники, чтобы сберечь уголь на потом. Выглядело очень величественно. Мы – Сина, Старый Том и я – здесь никогда не сидели. Этот стол Сина и Старый Том обычно использовали, когда им нужно было разложить квитанции за яйца и молоко и разобраться, что происходит с этой треклятой бухгалтерией. И вот мы сидели здесь, как какая-нибудь аристократия, с зажжёнными канделябрами, и замечание моей несостоявшейся подруги о «чём-то средневековом» вдруг оказалось прямо в точку. Стол был такой большой, что нам приходилось встать и сделать несколько шагов, чтобы передать друг другу то или иное блюдо – ну или толкнуть тарелку, отправив её в полет по столешнице, и надеяться на лучшее. На столе стояла подгоревшая рыба, подгоревшая картошка и подгоревшая стручковая фасоль. А на десерт было подгоревшее печенье.

– Беда в том, – объяснила Глэдис, когда заметила, как сокрушенно мы глядим на эту вакханалию горелого, не зная, с чего и начать, – ну, помимо этой дурацкой плиты – и не могу не заметить, что у нас, то есть в цивилизованных городах вроде Нанаймо, никто уже не готовит на дровяной печи, – так вот, помимо этого, беда в том, что ничто не отвлекает меня от готовки.

– Боюсь даже представить, что получилось бы, если бы тебя что-то отвлекало от готовки, – содрогнулась Сина.

– Нет-нет, это, почитай, именно то, что вам нужно. Самая сильная сторона моего мозга – вовсе не та, что отвечает за концентрацию.

– Несомненно, – признал Старый Том, который все ещё пытался съесть свою порцию горелого картофеля. Старый Том любил картошку. Ему явно не верилось, что кто-то умудрился сделать картошку несъедобной.

– Самая сильная сторона моего мозга – задняя. Ну, та, что в моей голове позади, – беззаботно щебетала Глэдис: так щебечут те, кто любит поговорить о себе. При этих слова мы все уставились на украшающий её затылок колтун размером с крысиное гнездо и минимум недельной выдержки.

Глэдис воздела кверху вилку и помахала ею над головой, подчеркивая важность своих слов, так что кусочки форели упали на волосы. Нам стало ясно, отчего она выглядит такой замухрышкой – она даже не попыталась выловить их из прически. Один розовый кусочек форели лежал торчком на самом темечке – и казалось, это кусочек мозга высунулся сквозь волосы послушать её лекцию о себе. Мы глаз от него не могли отвести. Зебедия захихикал.

Глэдис одарила его взглядом, который испепелил бы более слабого духом, и пояснила:

– У людей, знаете ли, работает или передняя, или задняя часть мозга. Но не обе сразу. И если тебе досталась задняя часть, так нечего и пытаться делать что-то передней. Потому что не получится. Она всё напортачит. Сожжёт рыбу. И секрет в том, как отвлечь переднюю часть, чтобы работать задней. Хорошие повара так и делают. И художники. Медиумы, такие как я, работают задней.

– А кто работает передней? – Винифред пытливо сощурила глаза за толстыми линзами очков.

– Фабричные работники, – припечатала Глэдис.

– Я хочу работать на фабрике, когда вырасту, – заявила Винифред, так удивив нас всех, что мы подались вперед и вопросительно склонили головы.

– Правда? И на какой фабрике? – Я радостно ухватилась за возможность уйти от обсуждения мозгов Глэдис.

– А всё равно, – отмахнулась Винифред.

– Такое я слышу, кажется, в первый раз, – проговорила Сина, продолжая смотреть на Винифред, склонив голову набок. Я поняла, что Винифред выросла в её глазах.

– Когда мы были в четвертом классе, мы должны были выбрать, кем хотим стать, когда вырастем, и нарисовать плакат. Когда я сказала, что хочу быть фабричным работником, все засмеялись, но мне было наплевать. Я взяла себе за правило никогда не притворяться кем-то, кем не являюсь.

– Это заслуживает уважения, милушка, – сказала Сина. – И, полагаю, очень раскрепощает. Уверена, ты будешь чертовски хорошим фабричным работником.

– Мы отвлеклись от того, как отключить переднюю часть моего мозга, – пробурчала Глэдис, хмуро отодвигая свою порцию подгоревшей еды.

– Угу, – хмыкнула Сина. Списав горелый обед со счетов, она выставила на стол молоко и кукурузные хлопья и теперь раздавала миски. – И как ты предлагаешь этого добиться?

– Хорошо, что вы спросили, – обрадовалась Глэдис. – Радио – вот что нам поможет. Я могу слушать его передней частью мозга, это её немного отвлечёт, и тогда задняя часть заработает.

– Нет, – отрезала Сина.

– Вы что же – даже не попробуете? – удивилась Глэдис.

– Нет, – повторила Сина. – В моём доме не будет этих агрегатов.

– Вы же слушали радио в магазине, – настаивала Глэдис.

– Это другое дело, – заметила Сина.

– Это опасная стезя, – присовокупил Старый Том. Он наконец отодвинул обгорелые остатки картофеля и принялся за кукурузные хлопья, как и остальные. – Сначала радио, потом туалет со сливом – а там и электричество. И вот вы уже живёте не сами, а через вторые руки. Вы больше не говорите с людьми лицом к лицу – ведь люди из радиоприемника намного интереснее. И вы не играете на пианино и не поёте вместе по вечерам – потому что радио делает это за вас. А затем вам вдруг начинает казаться, что если вы не возьмёте стул и не сядете перед радио в шесть часов вечера каждого дня, вы пропустите что-то важное. А когда кто-то заговорит с вами, вы скажете: «Тсс, я слушаю радио». И вскоре вам кажется, что нужно следить за всем, что передают по радио: новостями, музыкой, комедийными передачами, диспутами. Вам кажется, что все поголовно за ними следят. И знаете что? Таки да! Они прислушиваются к неживому предмету, но не к друг другу. И ни в общинах, ни в деревнях никто уже не живёт совместной жизнью с родными и близкими, друзьями и недругами. И всё же им кажется, что чего-то недостает. И таки да. Потому что радио не знает, что они существуют.

– Словоблудие, – буркнула Глэдис.

– Не словоблудие, хотя загнуто круто, – вступилась Сина.

– Вовсе нет, – возмутился Старый Том.

– Но, – перебила его Сина и продолжила свое, – я тебе скажу, что не словоблудие: радиоволны. И очень сомневаюсь, что они тебе полезны. Подумать только, ведь есть такие, у кого есть и электричество, и радио – и все эти волны бомбардируют их, рассекают их бренные тела и днём и ночью. Ударяются о стены дома, путаются с мозговыми волнами, корёжат…

– Что корёжат? – доискивалась Глэдис.

– А мы и не знаем, что именно, – ответил Старый Том. – Наука ещё настолько незрелая. Может, в следующем поколении люди станут рождаться с тремя глазами. Тебе это понравится? Родить трехглазого ребёнка? – Старый Том сложил руки на груди, чувствуя, что вопрос закрыт. Он и Сина согласно кивнули друг другу через стол.

– Ладно, – сдалась Глэдис. – Дело ваше. Я сделаю что в моих силах, но кое-кому не стоит рассчитывать, что ихняя пища не подгорит или ещё как не перепортится – потому что мой задний мозг был лишен своего шанса.

– Не говори «ихняя» за моим столом, – проворчала Сина. – Тем более в присутствии детей.

– Вы не очень-то приятные работодатели, – заявила Глэдис. – Вы не очень-то приятные люди. И я хочу и говорю «ихняя».

– Мы очень даже приятные люди, – возразила Сина. – Просто мы не любим радио. И неграмотную речь.

А затем, хотя весь день стояла хорошая погода, вдруг загромыхало, небо за окнами почернело, а с океана пришёл воющий ветер. Старый Том и Сина вскочили и выбежали из дома, чтобы загнать в хлева животных.

Вилфред встал:

– Пойду посмотрю, не нужна ли помощь Старому Тому, – и тоже выбежал прочь. А когда Зебедия увидел, как они словно угорелые бегают под дождём, он тоже вылетел на двор самолётом, загудел и стал носиться по грязи, расставив руки в стороны. Мимо него в одну сторону проскакали Таг и Молли, которых загонял в стойло Старый Том, а в другую просеменили коровы, подгоняемые Синой, а я всё смотрела как заворожённая, словно ожидая, что вот-вот случится что-то дурное. Мизансцена развертывалась в хаосе, но дурные предчувствия могли объясняться просто падением ртутного столба – оно всегда создавало волнующую и гнетущую атмосферу.

Винифред вскочила на ноги:

– Вот мой шанс: я – искать папино письмо!

Я слышала, как она перескакивает через ступеньки, спеша наверх в комнату Зебедии. Я стала собирать тарелки, чтобы отнести их в кухню, где Глэдис уже набрала воды и взбила пену себе по локти, когда через гостиную протянуло холодным воздухом. Я замерла и поставила тарелки обратно на стол. Поначалу я подумала, что сквозит через камин, но затем поняла, что это маловероятно, ведь камином мы не пользовались: и действительно, когда я проверила, заслонка была плотно закрыта. Затем я решила, что кто-то оставил открытой входную дверь, и выглянула в холл, но дверь была закрыта. Воздух стал странно промозглым. Мертвецкий холод, подумается мне впоследствии, но это будет уже потом. Такого холода я раньше не испытывала. А пока я стояла, гадая, откуда взялся сквозняк, вдруг сами собой задернулись шторы. Окно, на котором они висели, было закрыто, и ветер снаружи внутрь не просачивался – да и каким ветром могло сдвинуть две портьеры? Я не заорала. Как оказалось, ты просто не успеваешь закричать – мозг слишком медленно анализирует то, что видит. А затем – о ужас – я почувствовала словно ледяные пальцы коснулись моего плеча, и через мгновение увидела, как белесая марь скользнула через комнату. Внезапно все стало ясно. Что ещё это могло быть? И, прежде чем мысль оформилась, я метнулась к входной двери с криком «Привидение! Привидение!».

От ужаса мне показалось, что призрак не выпускает меня. У нас на двери щеколда, и я раз за разом безуспешно пыталась её сдвинуть. Почему привидение не позволяет мне уйти? Что оно от меня хочет? Я кричала, не смолкая: «Привидение! Привидение!», и как раз когда в коридор выскочила Глэдис, поняла, что никак не могу сдвинуть засов, потому что он уже сдвинут, и дверь не заперта. Я схватила ручку, распахнула дверь настежь и рванула наперерез Зебедии, который все ещё притворялся самолётом, с воплем: «Привидение! Привидение! Привидение!»

А затем – как ушат холодной воды – я прибежала в амбар, где Сина спокойно наполняла зерном ведра, кормушки для лошадей, а Старый Том и Вилфред скидывали вилами сено с сеновала, и никто не обращал на меня внимания.

– Привидение! – заголосила я снова, думая, что, может, меня никто не слышал. Как ещё объяснить спокойствие, с которым они встретили столь небывалый феномен? Как плохо я помнила собственную реакцию на крики Сины «НЛО!».

И в самом деле, Сина повернулась ко мне, полная скептицизма, и сказала:

– Да полно, Франни, нечего обезьянничать. Давай уже закроем эту тему.

– Что? – переспросила я, думая, что, наверное, ослышалась. Или у неё сдали нервы от тягот гостеприимства.

– Я увидела НЛО – значит, тебе нужно увидеть привидение?

– Ты хочешь сказать, что это было не привидение, а твой НЛО?

– Нет, я говорю, что ты пытаешься переиграть меня. Не ожидала от тебя такого.

И тут я поняла. Она решила, что я хочу обратить на себя внимание этим призраком. Мой испуг вдруг сменился раздражением.

– Ты хочешь сказать, что я не видела привидение?

– Я просто считала тебя более изобретательной. Привидения, ну, как феномен мало чем отличаются от НЛО, – пояснила Сина, продолжая наполнять водой лошадиные и коровьи поилки.

– Вовсе нет! – воскликнула я.

– А ты что думаешь, Том? – спросила Сина.

– Я думаю, что Франни показалось, что она видит привидение, и я думаю, что тебе показалось, что ты видишь НЛО, и я думаю, что у вас белая горячка. Вы все чокнутые. Кроме Вилфреда, – прибавил он и ласково потрепал мальчика за плечо, и они продолжили перекидывать сено c сеновала. Похоже, Старый Том прилепился сердцем к Вилфреду, проработав с ним бок о бок весь день, и во мне вдруг вскипела ревность, и я едва сдерживалась, чтобы не пихнуть Вилфреда в навозную кучу. Нарушит ли это его флегматичное спокойствие, подумала я, но затем, конечно, прогнала эту соблазнительную мысль.

– Имитаторов никто не любит, – сообщила Сина.

– Ну, знаешь, – возмутилась я, – уж если мы поверили в твой НЛО, то и ты могла бы допустить реальность привидения.

– Вы мне не поверили! – вскричала Сина. – Вы только перешучивались.

– Справедливости ради, – заметила я, – шутил только Старый Том.

– Да, но вы все явно решили, что я чокнулась.

Я промолчала. Это было правдой. И очевидно, теперь нас мало интересовало, были ли феномены реальны – мы взяли их на вооружение, чтобы свести стародавние счеты.

Заканчивали поить и кормить животных мы в угрюмой тишине, а затем Сина и я бегом вернулись домой под проливным дождем. Вилфред, догнав жужжащего Зебедию, схватил его и затащил в дом, а Старый Том оправился проверить, все ли подсобные строения заперты. Внутри было слышно, как Винифред возится наверху. Затем она спустилась – с подозрительно безмятежным выражением на лице.

– Нашла? – прошептала я.

– Нет, вот гадство! – прошипела она в ответ. – Давай ты потом отвлечёшь Зебедию, а я прокрадусь обратно. Я вижу, что оно у него уже не в кармане штанов, где лежало, когда он вернулся домой, а значит, я почти уверена, оно уже спрятано где-то в спальне. Я проверила все ящики и постель, но он дока в прятании. Мне нужно время.

Мы с Синой пошли на кухню, чтобы помочь Глэдис, а остальные потянулись за нами посмотреть и закапали весь пол. Я начала подробно расписывать, что я видела. Приятно отметить, что, услышав полную версию, Сина немного встревожилась. Понимание того, что я не выдумала привидение, чтобы утереть ей нос с НЛО, похоже, наконец уложилось в её голове. Но Глэдис лишь пожала плечами.

– Ну да, привидения, – протянула она, словно у неё в родном городе их как грязи. – Я слышала, как ты вопила «Привидение!», но, пока я дочапала, оно уже, должно быть, слиняло. Вот что я вам скажу: от привидений можно избавиться только одним способом – выкурить их!

– Я слышала, что корица действенное средство, – сообщила Сина обтекаемо. У Сины в голове кружили обрывки всевозможных сведений – результат длинной и разносторонней жизни. Очевидно, придя к выводу, что привидение все же было, она была готова извлечь что-то полезное из чертогов памяти.

– Лады, – сказала Глэдис, – корица сгодится, но если вы спросите меня – нет ничего лучше старого доброго окуривания. Если принесете с огорода шалфей и розмарин, я вам покажу, как это делается. И больше привидение вас не побеспокоит.

– Там льёт как из ведра, – указала на очевидное Сина. – Если всё время выходить, лужи на полу никогда не высохнут.

– Вам важнее лужи или привидения? – полюбопытствовала Глэдис.

Сина развернулась, чтобы пойти за шалфеем и розмарином, но тут вошёл Старый Том, отряхиваясь как большая мокрая собака.

– Ты куда собралась? – спросил он.

– За шалфеем и розмарином. Для возжигания. Воскурения. Изгнания привидений.

– Делать вам нечего! – заявил Старый Том.

– Ты можешь нам помочь, если хочешь, – предложила Сина.

– Пожалуй, я пас, – отказался Старый Том и пошёл наверх – почитать в тишине.

Раздобытые травы Глэдис сначала обсушила, потому что они были мокрые от дождя, затем крепко связала и подожгла. Все мы, кроме Старого Тома, торжественно прошествовали по столовой, а возглавляла парад Глэдис, то ли гундося какую-то нелепицу (как мне поначалу подумалось), которую придумывала прямо на ходу, то ли затягивая вполне правильные призрако-изгонительные песнопения. Во всяком случае, пахло хорошо, вроде как на День благодарения.

– А вдруг привидение перешло в другую комнату? – брякнул Зебедия. – Может, нам обкурить все комнаты?

– Вот ещё, – фыркнул Вилфред. – Я иду наверх читать.

Поглядите-ка, кто-то стал выучеником Старого Тома, подумала я кисло.

– Я тоже пойду, – присоединился Зебедия. – Это как-то жутко.

– Нет, не пойдешь! – возмутилась Винифред.

– А вот и пойду, – повторил Зебедия.

– Ты должен остаться! Он же должен, верно, Франни? – обратилась ко мне Винифред. – Все ведь говорят: в окуривании должен участвовать маленький мальчик. Чтоб оно было сильным.

– Чепуха, – заявила Глэдис. – Не слышала ничего глупее.

– Вы посмотрите, кто говорит о глупости, – отозвалась Винифред. – Зебедия, останься на десять минут, и я прочитаю тебе главу из «Руководства по полетам для юношества».

– Две главы, – потребовал Зебедия.

– Одну, – торговалась Винифред.

– Одну и ещё половину, – сказал Зебедия.

– Ладно. А теперь мне надо принять ванну. А ты оставайся и окуривай.

– Я не хочу оставаться здесь один, – запротестовал Зебедия.

– Ты же не один, дурачок, тут Франни, и Сина, и Глэдис.

– Я имею в виду, что из нашей-то семьи больше никто не окуривает.

– Не груби. Ты представляешь нашу семью, – провозгласила Винифред. – Это большая честь. – И она рванула наверх искать письмо.

Мы ещё раз обошли вокруг обеденного стола, но было видно, что Глэдис выдохлась.

– Ну, отлично, дело сделано, – сказала Сина. – Если здесь было привидение, оно достаточно окурилось. Давайте теперь посыплем кругом корицей – и спать!

– Нет! – заорала я, чтобы дать Винифред побольше времени, и тут же подскочила, когда Глэдис тоже завопила «Нет!».

– Я чувствую вибрации! – воскликнула она.

– Призрачные вибрации? – спросила я, и по коже у меня пошли мурашки. Теперь всем вместе нам было куда как весело, но когда всё случилось, у меня кровь в жилах стыла.

– Нет, парапсихические вибрации, и исходят они… – Глэдис завертелась на месте, впиваясь в каждого из нас взглядом, затем напряжённо прищурилась, словно сосредотачиваясь или обращаясь мыслью к потустороннему. – От вас! – внезапно она указала на Сину. Сина взвизгнула и отступила на шаг. – Да, ваши эманации особенно сильны прямо сейчас, – закивала Глэдис. – Это отличное время для считывания.

– Считывания чего? – уточнила Сина, забирая у Глэдис горящий пучок трав и кладя его в камин, пока мы случайно не подожгли дом.

– Ваших эманаций, – протянула Глэдис.

– И во сколько мне это обойдётся? – поинтересовалась Сина, скептически глядя на Глэдис.

– Вы меня обижаете, вот правда, – обронила Глэдис, отодвинула стул от стола и села. – Да неужели же я возьму деньги за духовную услугу с моей дорогой работодательницы?!

– Мне подумалось, что таки да, – заметила Сина. – Но если ты говоришь, что это бесплатно – почему бы нет?

Зебедия и я тоже придвинули себе стулья. Это было уже не жутко, как окуривание, а очень даже увлекательно.

– Так, – проговорила Глэдис, – дайте мне ваши руки.

– Это необходимо? – замялась Сина.

– Вы что, вообще ничего не знаете? – осведомилась Глэдис, забывшись и под налетом обаяния показывая свое истинное заносчивое лицо.

– Ну что ты, я думаю, есть немало вещей, которые я знаю. Но, уж прости, сглазами да порчами я мало интересуюсь, – сказала Сина, которая за словом в карман не лезла и умела за себя постоять.

– Руки! – рявкнула Глэдис.

И Сина вложила свои руки в ладони Глэдис.

Атмосфера была, как говорится, наэлектризованная. А ещё витавший в воздухе дым, ветер, завывавший среди сосен, грохот волн, темнота – мы ещё не зажгли керосиновые лампы, пользуясь тем, что канделябры ещё горели, – и наши напряжённые и испуганные лица служили достойными декорациями. Вот тут-то уместно было явиться привидениям. Я смотрела во все глаза.

– Ваше полное имя, – замогильным голосом потребовала Глэдис.

– А это необходимо? – спросила Сина.

– Имя! – рявкнула Глэдис. То, как резко она перескакивала от загадочной женщины-медиума к заносчивой хабалке, ужасно сбивало с толку.

Я поняла, что это и Сину выводило из равновесия, когда она послушно брякнула:

– Томасина Мария Вайткрафт.

– Томасина Мария, у меня для вас три вести. Во-первых, ваш дар – это подлинный дар, и вы знать не знаете, насколько красивы. Помните, это дар. Ваша сияющая красота и ваша незнаемость.

– Мне кажется, нет такого слова – «незнаемость», – заметила я.

– Тихо, – велела Сина. – Похоже, она всё же знает, что делает. Продолжай.

– Во-вторых, у вас есть большой талант, чего вы также не осознаёте.

Я обратила внимание, что она не стала повторять слово «незнаемость», и приписала победу себе.

Сина разулыбалась, хотя, я уверена, и пыталась проявить сдержанность.

– В-третьих, НЛО попытается связаться с вами через радио. Это крайне важно, крайне важно… – Веки Глэдис затрепетали, и она свалилась в обмороке со стула прямо на пол, перепугав нас до смерти.

Сина вскочила на ноги, и тут мы услышали, как посыпалась вниз по лестнице Винифред, перескакивая, как обычно, через две ступеньки.

– Я нашла его! Я нашла его! И что, будь тебе пусто, это значит, змей?! – закричала она, ворвавшись в комнату и воздев над головой, чтобы всем было видно, клочок бумаги с тремя словами, написанными печатными буквами: «НАКОНЕЦ ПРИШЛО ВРЕМЯ».

Секреты

– Отдай! – завопил Зебедия, вскочил на свой стул, чтобы дотянуться до письма, и подпрыгнул.

Стул опрокинулся и упал на Глэдис, которая возопила:

– Эй! Ты что, не видел, что я упала в забытьи от сильнейших эманаций! Имей же почтение!

– Прекрати немедленно и поднимайся, – потребовала Сина. – Нам всем давно пора в постель.

Глэдис уже было приподнялась, но тут Зебедия и Винифред, дравшиеся как кошка с собакой – ничего подобного я раньше не видела: не гнушаясь захватами, царапаясь, хватая за волосы, – вдруг свалились, сцепившись в куча-мала, прямо на неё. Глэдис, сами можете себе представить, завизжала словно её режут, но, как ни странно, её вопли не пронзили пелену гнева, поглотившую Зебедию и Винифред, и они продолжили колотить друг друга уже прямо на ней, и шум стоял такой, что прибежал Старый Том, а за ним Вилфред, и вдвоем они сумели разъединить Зебедию и Винифред, но те даже в крепком захвате всё пытались отвесить друг другу тумака, а Глэдис тем временем возмущалась:

– А как же я?!

– Что ты? Ты отправляйся спать, – посоветовала Сина, устало опускаясь на стул, чтобы зажечь керосиновые лампы.

– Что?! Вы хотите сказать – в хижину? Я одна в темноте туда не пойду! Там привидения! – напомнила ей Глэдис.

– Привидения? На твоем месте я бы не о привидениях беспокоился, – вступил Старый Том. – Я бы беспокоился о пумах. Но каждому своё. Ну а вы двое – почему вы не можете вести себя как ваш брат? У Вилфреда просто образцово хорошие манеры. Его вы никогда не увидите…

Он осекся, потому что Вилфред, увидев отцовское письмо с загадочными словами «НАКОНЕЦ ПРИШЛО ВРЕМЯ», выпалил:

– И ты это держал в секрете, паршивец! – и незамедлительно отвесил Зебедии подзатыльник.

Зная весьма сдержанную натуру Вилфреда, мы все пришли в изумление. Впрочем, Зебедия принял тычок без всякого удивления, очевидно, привычный к подобному обращению.

– О, бога ради, вы трое, в постель! – распорядился Старый Том, не столько расстроенный тем, что Вилфред стукнул Зебедию, сколько раздосадованный, что тот сделал это прямо посреди трогательного восхваления его достоинств.

– Все спать! – присоединилась Сина.

– Я не пойду туда к призракам! – крикнула Глэдис.

И добрый Старый Том взял керосиновую лампу, зажег её и отправился сопроводить Глэдис через двор к её хижине. Даже сквозь шум ветра и дождя были слышны их крики:

– Их просто не существует!

– Ещё как существует!

– Нет!

– Да!

– Есть пумы. Есть медведи. Есть совы, и они могут прилететь и выцарапать тебе глаза. Есть летучие мыши. Волки. Есть много вещей, которых следует бояться. Но привидений не существует!

– Существует! – кричала Глэдис.

Когда Старый Том и Глэдис вышли, Сина повернулась к нам и, гневно сверкая глазами, сказала:

– Ступайте спать, все до одного, и без разговоров. Я не допущу до утра взаимодействия двух любых людей в этом доме, так как мне ясно, что раздор витает в воздухе и вспыхнет от малейшего слова. Мы не должны больше вступать друг с другом в контакт.

И пока мы стояли, бестолково уставившись на неё и пытаясь переварить сие ораторское витийство, она сощурилась и рявкнула «Идите!» – совершенно несвойственным ей тоном, и мы метнулись по своим комнатам, словно кролики по норам. Ребята Мэддены пошли к себе в спальни, а я поднялась в купол, чтобы написать про привидение.

Меня до краев переполняло волшебство и тайна произошедшего, и писалось зверски, но, когда я перечла написанное, как всегда чего-то недоставало. Напрасно я взялась сочинять историю по реальным событиям. Я попробовала вставить в сюжет русалку, но лучше не стало. Я не дура и знаю, что нельзя написать рассказ, навалив в одну кучу разные идеи и надеясь на лучшее: ведь откуда бы истории ни являлись, они точно приходят не из твоего собственного благоразумного рассудка, но – тут я вздохнула – нельзя же не попытаться. Вот я и попыталась ещё раз, но снова ничего не вышло. Мне начало казаться, что история делается волшебной вовсе не оттого, что в ней написано о чём-то волшебном. История сама по себе кажется чудом. И я не могла отделаться от ощущения, что дело здесь даже не в авторе. Я хотела силой воли вдохнуть в свои истории магию, но не могла этого сделать. И это ужасно обескураживало. Немало людей пишут хорошие рассказы, но мало кто пишет волшебные. В результате я просто отправилась спать.

Я долго лежала без сна, прислушиваясь к пертурбациям в доме, но единственной пертурбацией была Сина, постучавшая в мою дверь, чтобы сказать, что ей нужно кое-чем со мной поделиться. Когда она ушла, у меня голова шла кругом, но, по крайней мере, после этого ночь прошла тихо.

Воскресное утро было ясным и безветренным. Большинство из нас пришли в себя или успешно притворялись, что всё в порядке. Когда мы спустились к завтраку, обнаружилось отсутствие завтрака, а также Глэдис. Встревоженная Сина пошла её проведать, сказав, что боится, как бы она не заболела, однако мне было очевидно, что после треволнений и кутерьмы последних дней Сина не сомневалась, что с ней могло произойти что угодно: привидения, НЛО – в деле незваных гостей ферма «Восточный Соук» не знала себе равных.

Когда Сина вернулась, она выглядела совершенно сбитой с толку.

Она села за кухонный стол рядом с нами, а мы, дети, все гадали, будет ли приготовлен завтрак или пора брать дело в свои руки. Поначалу Сина молчала, глядя перед собой и взвешивая что-то в уме, а затем повернулась к нам и сказала:

– Сегодня Глэдис готовить не будет.

– Батюшки, – воскликнула я, – никак марсиане?!

– Она говорит, сегодня у неё выходной. Говорит, таково требование профсоюза.

– Она член поварского профсоюза? – удивилась Винифред.

– Так она говорит, – повторила Сина. – И обвинила меня, что я использую каторжный труд на своей потогонной фабрике. Я сказала, что для организации потогонной фабрики нужна куча народу, а она говорит – нет, нужен только пот.

Покормив животных, Старый Том вошёл на кухню, увидел, что завтрака нет, и принялся не спеша варить кофе и готовить оладьи на всех. Узнав, почему Глэдис ничего не приготовила, он вроде даже обрадовался и сказал:

– Не беда, я зажарю курицу по-своему. Лучше курицы вы и не пробовали, ребята. Я смотрю, ты уже выбрала курицу, Франни.

– Да, – ответила я.

– Плохая несушка? – уточнил Старый Том.

– Ну, вообще плохая курица, – я отвела глаза. Мне бы не хотелось, чтобы Старый Том узнал, как именно я выбраковываю кур, и поэтому я сменила тему. – Сина, можешь сделать мне и Винифред бумажных кукол? – Сина делала лучшие в мире бумажные куклы. Она могла придать им любое выражение лица, какое захочешь. Мы с Винифред были слишком взрослыми, чтобы играть с бумажными куклами, однако не слишком взрослыми, чтобы владеть ими.

– Конечно, – согласилась Сина, и мы втроём придумали целое семейство чванливых-пречванливых кукол. Вилфред и Старый Том сидели на противоположном конце обеденного стола – завтракать мы перешли в столовую – и расписывали работу на день, так что никто не заметил, как Зебедия выскользнул из-за стола и сбежал в лес, где и пропадал до обеда.

– Мальчишкам, – сказала Сина после обеда, провожая взглядом удирающего Зебедию, – необходимо время и приволье, чтобы исследовать и попадать в переделки. С них нужно снять стружку, прежде чем они станут мужчинами. – И она набросала целую серию бумажных мальчишек, висящих на дереве вниз головой, падающих с утеса и тому подобное. Нас это ужасно позабавило – ведь мы тогда знать не знали, чем занят Зебедия.

День прошёл безмятежно и завершился вкуснейшей жареной курочкой на ужин. Глэдис почтила нас своим присутствием, но и пальцем не шевельнула, чтобы помочь в готовке или уборке: впрочем, мы, к её тайному неудовольствию, оставили это без внимания.

В понедельник утром Зебедия снова исчез в лесу.

Мы с Винифред как раз начали собирать яйца, когда мимо курятника прошёл Вилфред с тачкой.

– Я за компостом, – пояснил он. – Старый Том говорит, раз на картофельном поле и в огороде всё слажено, можно посвятить утро подкормке садов. Я развожу тачки с компостом по всем садам.

– Мне очень нравятся цветочные сады, – Винифред повернулась ко мне. Мы стояли бок о бок и смотрели, как Вилфред набирает лопатой компост из кучи рядом с курятником. – Какой у тебя любимый? Мне больше всех нравится тот, что с высокими цветами.

– Это Английский сад, – сказала я. – Он и мой любимый тоже. В нём растут мальвы, колокольчики, люпины и маки. Мы и не знаем, кто их посадил. Думаем, что, наверное, его разбила тетя Берта, тетка Старого Тома, но точно не знаем. Когда я была маленькой, я всё время там играла, потому что этот сад прям такой, будто в нём живут феи. А Сине больше всего нравится Итальянский сад.

Мы с Винифред схватили лопаты и пошли помогать Вилфреду. Втроём мы отвезли полную тачку перегноя через луг в Английский сад, а по дороге я показала ребятам самшитовый лабиринт и живые ограды Итальянского сада на окраине фермы. Рядом был Сад скульптур, уход за которым особого труда не составлял: здесь были в основном карликовые деревья и статуи.

– Итальянский сад и Сад скульптур были разбиты людьми, которые построили здесь теннисный корт и устраивали роскошные вечеринки, – пояснила я. – Старому Тому они не особо нравятся, цветов там почти нет, а самшит нужно постоянно подстригать. Если б не Сина, он бы их перекопал. Она видит в Итальянском саде красоту, а он нет. В Аптекарском огороде тоже изгородь из самшита, которую нужно подстригать, но она невысокая и посажена геометрическим узором, разделяющим разные травы. Старый Том говорит, что теннисисты, наверное, любили самшит. Но из-за стрижки изгородей в Аптекарском огороде он меньше ворчит, потому что там растут ароматные травы, а значит, самшит приносит там пользу.

– Том говорит, что Садом диких цветов и Садом экзотических растений мы сегодня заниматься не будем, – заметил Вилфред, когда мы вывалили перегной в Английском саду и пошли набирать компост для Сада гелиотроповых кустарников.

– Сад гелиотроповых у меня на втором месте, – начала рассказывать я, пока мы накладывали следующую тачку, – потому что гелиотроп такой романтический и так вкусно пахнет[9]. Его разбила миссис Браун. Но его нужно постоянно сдерживать. Я стараюсь заходить в сад при каждой возможности и по чуть-чуть подстригать кусты – а иначе, боюсь, он разрастётся везде и останется один только сад – гелиотроповый. Старый Том хотел бы выращивать больше овощей, но тогда мы потеряем один из цветущих садов. Он ни за что не перекопает Японский сад, потому что это его любимый сад, хоть он и часто ворчит, что зря мы его разбили.

– Да, думаю, люди стали не так терпимы к подобному, ну, из-за войны, – понимающе вставил Вилфред.

– Ой, нет, Старому Тому на это наплевать, – отмахнулась я. – Нет, он говорит, что за ним ужасно хлопотно ухаживать. Но я-то знаю, что он это несерьёзно. Этот сад он по-настоящему любит – а уж как нянчится с ювелирной рассадкой и узкими дорожками! А сколько денег он на него потратил! И всякий раз, как он добавляет что-то новое, обнаруживается, что непременно нужно ещё то-то и то-то. Поначалу это были каменные фонари, которые подводили к мосту, перекинутому через ручей. Затем он приговорил ручей и устроил пруд с водяными лилиями. Пруд с лилиями повлёк за собой пагоду, увитую лиловыми прядями глицинии. А там стало ясно, что не хватает золотых рыбок, и он стал скупать рыбок, но их съедали цапли, пока он не сообразил, что пруд можно укрыть сеткой и таким образом спровадить цапель. И когда ферму посещают заядлые садовники, больше всего они ахают над Японским садом.

Потом мы какое-то время работали в тишине. Последнюю тачку мы свалили в Японском саду. Мы с Винифред склонились понюхать глицинии. В Японском саду я подолгу не гуляла. Он был слишком изысканный на мой вкус, но глицинии пахли чудесно. Иногда Старому Тому хотелось побыть в покое, и тогда его можно было найти на каменной скамье возле устроенного им небольшого водопада. Он говорил, что ничто так не успокаивает, как звук журчащей воды.

Когда Старый Том окликнул Вилфреда из Английского сада, тот вприпрыжку унесся помогать с прополкой и распределением компоста.

Мы с Винифред пошли обратно в курятник, чтобы дособирать яйца, просветить их и упаковать.

– А нам не нужно было оставить компост у Ночного сада? – поинтересовалась Винифред, когда мы разложили все яйца и взяли коробки, чтобы перенести их в подпол.

Прежде чем я успела ответить, в комнатушку с овоскопом вошла Сина и вопреки всякому обыкновению спросила:

– Франни, детка, ты можешь уложить яйца и молоко в грузовик? Я собираюсь к «Брукману».

– Но ты же была у них в субботу, – удивилась я.

– Я знаю, но, надо полагать, я могу съездить и ещё раз, если мне хочется. Да и потом – Зебедия просил меня отправить его письмо.

– Зебедия пишет матушке и папке? – уточнила Винифред.

Сина вытащила письмо из кармана и сказала:

– Нет, похоже, только вашему отцу.

Мы с Винифред переглянулись.

– Что такое? – вопросила Сина. – Почему он не может писать своему отцу?

– Да так, не важно, – промямлили мы с Винифред.

Сина наградила нас долгим задумчивым взглядом, и я сказала:

– А всё-таки: ты же никогда не бываешь у «Брукмана» чаще раза в неделю. Ты всегда говорила, что если ездить чаще, тот небольшой доход, что приносят яйца и молоко, съедят траты на бензин.

– Я знаю, что я говорила. И тем не менее.

– Можно нам тоже поехать? – попросила Винифред.

– Ну, – протянула Сина, явно не воодушевлённая таким поворотом, – пожалуй, я не могу вам помешать.

Я и придумать не могла, с чего бы Сине не хотеть, чтобы мы с Винифред поехали с ней. Мы же приятная компания. Поэтому мы погрузили яйца и молоко в грузовик и побежали в дом, чтобы смахнуть грязь и надеть чистые рубашки.

У «Брукмана» все пили кофе. Сина снова выдала нам по пять центов: интересно, неужто она забыла про субботнюю монетку – ведь пять центов случались в лучшем случае раз в неделю. Мы с Винифред решили взять конфет, которые можно будет поделить на четверых, – мы решили, что неправильно лишить Вилфреда и Зебедию нежданной никелевой[10] манны небесной, свалившейся на наши головы. Мы застряли между драже и ирисками, и вдруг я заметила, что Сина ведёт себя очень странно. Она стояла вроде бы и среди сплетничающих женщин, но всё же вне их тесного кружка, ближе к прилавку, на котором стоял радиоприёмник. Пока я смотрела, её рука вдруг тишком скользнула через прилавок и самую малость подкрутила звук. Я бросила выбирать конфеты и стала следить за ней – и всё верно, через несколько минут её рука снова потянулась к регулировке громкости. Она стояла в странной позе, и хотя её глаза выжидательно смотрели на женщин и она даже кивала, когда кивали они, и смеялась вместе со всеми – клянусь, по выражению её лица я бы сказала, что она не слышит ни слова.

– А как насчёт жевательной резинки? – звонко предложила Винифред. – Вместо ирисок?

– Тсс, – ещё громче цыкнула Сина, и все замолчали.

– Э… я не вас имела в виду, – сказала Сина дамам. Они не сводили с неё вопросительных взглядов. – И не тебя, – повернулась она к Винифред. – И не тебя, – обернулась ко мне.

– Кого же вы имели в виду, милочка? – поинтересовалась миссис Брукман.

– Я имела… э… я имела в виду мужчину по радио. У него такой неприятный голос, – пояснила Сина. И покраснела.

– Он вас не слышит, – посочувствовала мисс Мэйси. – Уж я-то знаю, потому что тоже пыталась побеседовать с этими умными и интересными мужчинами на радио. Иногда бывает так одиноко. В доме. Одной. А мужчины с радио кажутся такими славными. Но я пришла к выводу, что они меня не слышат. Как бы громко я ни говорила.

– Какие мужчины с радио, милочка? – уточнила миссис Брукман.

– Да все, – махнула рукой мисс Мэйси.

Дамы молча переглянулись, мы с Винифред купили конфеты, разговор возобновился, и мы, то есть я, Сина и Винифред, ретировались и поехали домой обедать.

После обеда мы с Винифред честно поделили конфеты на четыре кучки, но удовлетворения это нам не принесло, потому что Вилфред, вместо того чтобы восхититься нашим праведным судом и возрадоваться нежданной конфетной щедрости, просто сунул конфеты в карман и ушёл помогать Старому Тому.

Винифред накрыла стопку Зебедии ладонью со словами:

– Это твои конфеты – но только если ты скажешь, что это у вас с папой за большой секрет.

Зебедия бросил:

– Ни за что.

Так что конфет он не получил. Нам с Винифред больше досталось, но дело же не в этом.

Винифред встревожилась:

– Если он выбрал секрет, а не конфеты, значит, всё очень серьёзно. Вилфред не переживает из-за его тайной переписки с папой, он просто раздосадован, потому что мы давным-давно договорились делиться информацией о папиных и материных делах. Но теперь я думаю, что ему пора бы обеспокоиться. Нам всем следует обеспокоиться.

Вторник прошёл обыденно, но в среду Сина снова решила отправиться к «Брукману». Зебедия учесал куда-то, Вилфред был со Старым Томом, так что опять только мы с Винифред утянулись вместе с ней. Когда, собираясь обратно, Сина уселась в грузовик и перебрала почту, она заметила:

– Ещё одно письмо для Зебедии.

Мы с Винифред переглянулись, но ничего не сказали.

– Не нравится мне это, – шепнула мне Винифред, когда мы приехали. – Мы должны заполучить это письмо.

– Сина, – позвала я, – а давай, мы с Винифред найдём Зебедию и отдадим ему его письмо?

– Нет необходимости, – отмахнулась Сина. – Я сама отдам ему за обедом.

И она забрала письмо с собой в студию и держала при себе до обеда, а потом вручила его Зебедии, вернувшемуся из лесов, поэтому выкрасть его не было возможности.

В четверг Зебедия дал Сине ещё одно письмо для мистера Мэддена, и Сина с готовностью пообещала отправить его в тот же день от «Брукмана».

– Это ужасно, – сказала мне Винифред, когда мы грузили скопившиеся яйца и молоко в грузовик. – Напрасно она считает себя обязанной отрываться от всех дел, чтобы возить его персональную почту.

– Не думаю, что она едет только по этой причине, – заметила я. – Ты же видела её с радиоприёмником. Это очень странно. Думаю, она чего-то недоговаривает. Не похоже на неё – вот так секретничать. И уж совершенно на неё не похоже так часто ездить к «Брукману».

– У всех вдруг секреты, – пожаловалась Винифред. – У папы, Зебедии, Сины. Как думаешь, они все заодно?

– Как могут твой отец, Зебедия и Сина быть заодно? А что твоя мать? А Старый Том? Нет, мне кажется, Вилфред прав: письма могут быть вполне невинными. Зебедия же едва умеет писать, и только печатными буквами, так ведь? Наверное, он просто посылает отцу самолёты, которые он нарисовал, ну или ещё что и просто напускает на себя важности.

– Ну а как же папино письмо «НАКОНЕЦ ПРИШЛО ВРЕМЯ»? – запротестовала Винифред.

– Кто знает? Пришло время заняться физкультурой. Научиться писать как следует. Ну, не знаю. Я бы из-за этого не переживала.

– Слишком поздно, – ответила Винифред.

Семейный совет

Удача улыбнулась Винифред в субботу, когда по возвращении от «Брукмана» Сина выудила письмо для Зебедии из общей стопки и протянула ей со словами «Кажется, я видела, как Зебедия возвращался из леса. Хочешь, сбегай отдай ему».

Винифред быстро выхватила письмо, пока Сина не передумала. Снова углубившись в разбор писем и чтение собственной корреспонденции, Сина не заметила, как мы помчались в мою спальню, где и распечатали письмо. Оно было от Чинилы Боба и, как и первая записка, было написано печатными буквами: «НЕ БОЛТАЙ, НО РАЗУЗНАЙ ПОБОЛЬШЕ».

– Ох, батюшки, ну теперь-то Вилфред обеспокоится, – вздохнула Винифред. – Мы должны показать ему письмо и объединённым фронтом выступить против Зебедии. Не нравится мне это. Наверняка это связано с тем, почему мать поехала в Комокс на базу. Может, на этот раз папа и в самом деле что-то учудил.

– Но какую же глупость задумал твой отец? И зачем ему рассказывать об этом Зебедии? – спросила я.

– Не знаю, – обеспокоенно произнесла Винифред. – Но уж мы разузнаем. Поверь мне!

Перед самым обедом Винифред утянула Вилфреда в сторонку и показала ему письмо. Они решили устроить очную с Зебедией и докопаться до сути. Мне было приятно, что меня пригласили к участию в этом, в общем-то, семейном деле.

За обедом все молчали. Возможно, потому, что Глэдис положила засахаренные коктейльные вишни в салат с тунцом и мы все, включая саму Глэдис, сосредоточились на том, чтобы нащупать их языком и выплюнуть в салфетку так, чтобы никто ничего не заметил. «Не выбрасывайте пищу! В Европе дети умирают от голода!» – втемяшивали нам и развешанные повсюду плакаты, и родители. Этот рефрен звучал, конечно, не когда мы ели конфеты, но когда мучили что-то несъедобное, например шпинат. Однако было очевидно, что, как ни сочувствовали все бедным голодающим детям Европы, мы все бесповоротно решили избавиться от коктейльных вишен, и нечего было притворяться. Точнее, все, кроме Зебедии, который причмокивал от удовольствия всякий раз, как ему попадалась вишенка, и, боюсь, тем самым поощрял полёт кулинарной фантазии Глэдис. Или же, возможно, мы все витали мыслями где-то далеко. Не могу точно сказать. Десерта не было. Вероятно, тунцово-вишневый салат был чудо-блюдом, сочетавшим закуску, бутерброд и десерт.

После обеда, не известив Зебедию ни о чем, кроме того, что состоится семейный совет, мы направились к пляжу.

Мы пришли на пляж в разгар прилива, поэтому уселись на валуны и молча смотрели на море, размышляя, как подступиться к заковыристой теме писем.

– Ну ладно. Итак, я объявляю это заседание открытым, – провозгласил наконец Вилфред. – Зебедия, возможно, ты догадываешься, почему мы собрали совет.

– Нет, – сразу отказался Зебедия.

– Нет? Ты не догадываешься? – переспросила Винифред.

– Нет, я вам не скажу, – заявил Зебедия. – Вы хотите знать, что папа имел в виду, когда написал «НАКОНЕЦ ПРИШЛО ВРЕМЯ». А я не ничего не скажу, потому что я обещал никому не говорить.

– Вообще-то, – бросила Винифред, извлекая из кармана новое письмо, которое придержала у себя, – у нас его последнее письмо к тебе, и мы хотим знать, что он имел в виду, когда написал «НЕ БОЛТАЙ, НО РАЗУЗНАЙ ПОБОЛЬШЕ».

– Это моё письмо! – завопил Зебедия и подскочил, чтобы схватить его.

Но Винифред была проворнее. Вилфред вскочил, схватил Зебедию и сел на него, а Винифред положила письмо обратно в карман.

– Когда папа писал «не болтай», он не имел в виду не рассказывать нам, – задыхаясь, проговорил Вилфред – он с трудом удерживал Зебедию под собой. – И почему это папа пишет тебе, а не нам?

– Потому что я пишу ему, – ответил Зебедия. – И я знаю то, чего не знаете вы.

– Не знаешь, – отмела возражение Винифред.

– А вот и знаю, – заявил Зебедия.

– Да неужели? Ну и какое же время пришло? – ввернул Вилфред. – Я скажу тебе, что папа имел в виду – пришло время рассказать нам, что происходит.

– Вы ничего не знаете, – помотал головой Зебедия.

– В этом-то всё и дело, – гнул своё Вилфред. – Так расскажи нам. И помни: мы трое ещё давным-давно поклялись делиться любыми сведениями о матери и папе. Детям очень важно выступать общим фронтом.

– Я обещал папке, и я своё слово держу, – упорствовал Зебедия. – Последний раз, когда он был дома, он рассказал мне кое-что, а вам не рассказал. Он сказал, это наш маленький секрет.

– Ах ты змей! – воскликнула Винифред. – Прежде всего ты должен делиться материными и папиными секретами!

– Зебедия, – убеждал Вилфред, – делиться необходимо.

– Да, – поддержала Винифред. – Вот разве Франни и я не поделились с тобой конфетами, когда могли бы придержать их втайне для себя?

– Ничего вы не поделились. Ты сказала, что дашь их мне, только если я расскажу тебе мой секрет.

– Вот именно, – не сдавалась Винифред. – Ты не получил конфет, потому что не поделился. Ты должен научиться делиться, Зебедия. Не делиться – это грех. Если ты не поделишься этим, мы с Вилфредом не станем делиться с тобой. Ничем: ни конфетами, ни секретами – ничем. А когда ты умрешь, ты отправишься в преисподнюю. С призраками и гоблинами.

– Но я делюсь! – крикнул Зебедия. – Даже если я не делюсь тем, чем не должен, я всё равно делюсь. Я много чем делюсь.

– Нет, не делишься, проныра! – обвинила Винифред. – Ты сбегаешь в лес каждый день и не говоришь, чем занимаешься там дни напролет. Ты получаешь письма от папы, которыми, уверена, папа хотел бы, чтоб ты поделился с нами, и не делишься.

– А ты никогда не спрашивала меня, чем я занят в лесу! – заорал Зебедия горячечно. – И я не отправлюсь в преисподнюю к призракам и гоблинам!

– Не по своей воле, – бросила Винифред.

– Тебя утащат туда, – с деланым равнодушием промолвил Вилфред.

– За волосы, – уточнила Винифред.

Я подумала, что призраки и гоблины – это немножечко перебор, но, как говорится, в каждой избушке свои погремушки. Очевидно, это был старый проверенный способ развязать Зебедии язык.

– Ты не в преисподнюю с призраками и гоблинами отправишься – ты отправишься в особо страшную преисподнюю для маленьких мальчиков, которые держат секреты от своих братьев и сестёр, – смаковала Винифред, – а там такие жуткие существа, о каких мы никогда даже не слышали. Но я одно тебе скажу, Зебедия Мэдден: по сравнению с ними призраки и гоблины покажутся плюшевыми мишками.

– Ну-ну, Винифред, не перегибай палку, – Вилфред успокаивающе положил ладонь ей на плечо, а затем повернулся к Зебедии. – Давай дадим ему шанс всё нам рассказать. Зебедия, что ты делаешь в лесу круглые сутки?

– Я навещаю отшельника, – признался Зебедия.

– А вот и нет, – вырвалось у меня. – Мы никогда не поверим, что он вот так взял и подружился с тобой – только потому, что поймал тебя, когда ты за ним шпионил. Отшельник ни с кем компанию не водит. Потому-то он и отшельник.

– Ipso facto[11], – величественно обронил Вилфред.

Я не знала, что означает «ipso facto», но сделала себе зарубочку посмотреть в словаре. Молодец, Вилфред!

– Со мной он хочет водиться, – заявил Зебедия. – Я ему нравлюсь. Он показал мне, где русалка спасла его из океана.

– Ой, да ладно! – фыркнула Винифред. – Русалка!

– Спасла, спасла!

– Лжец, – обвинила Винифред.

– А вот и нет, – помотал головой Зебедия. – Это мне отшельник рассказал, и он даже показал мне несколько чешуек, которые у неё отлетели. Они из золота, и он их держит в специальной коробочке.

– Ну ты враль – обер-враль! – пропела Винифред. – Ладно ещё, не говорить нам о чём-то – но выдумывать такую чушь!

– Я не вру! Он так сказал! – закричал Зебедия. Биться под сидящим на нём Вилфредом он перестал, но кричать ещё мог.

– Хорошо, давайте пойдём и спросим его, – предложил Вилфред.

– Он вам ничего не скажет. Он не любит людей, – сказал Зебедия. – Он сам мне сказал. Но я ему нравлюсь. Я ему нравлюсь, потому что я особенный.

– Ничего подобного, – возразила Винифред. – Никогда не слышала ничего подобного.

– А даже если и так, – добавил Вилфред, – держись от него подальше. Он совсем сдвинутый. Матери бы не понравилось, что ты один-одинёшенек навещаешь какого-то полоумного.

– Да он совсем безобидный, – вступилась я. – Правда. Иначе Старый Том ни за что не разрешил бы ему остаться.

– А что насчёт папы? – взвизгнула Винифред, повернувшись к Зебедии.

– Я вам ничего не скажу, не заставите! – прокричал в ответ Зебедия.

Настало мгновение покоя, и мы сидели молча, не зная что делать дальше.

Первым заговорил Зебедия, уже спокойным голосом:

– Ладно. Может, мне и надо было вам рассказать. Если ты слезешь с меня и дашь мне прочитать моё письмо, я расскажу, что оно означает.

Вилфред взглянул на Винифред. Та пожала плечами и достала Зебедиево письмо из кармана.

– Обещаешь? – спросила она.

Зебедия кивнул так торжественно, как только можно было кивнуть лежа ничком, и Вилфред слез с него. Но не успели мы и пошевелиться, как Зебедия подскочил, выхватил письмо из руки Вилфреда и рванул в сторону леса.

– Враль врал – штаны потерял! Больше мы никогда тебе не поверим, Зебедия! Надеюсь, теперь ты счастлив! – завопила Винифред.

Мы все вскочили, чтобы погнаться за Зебедией, но тут подошёл Старый Том и крикнул Вилфреду, что пора браться за работу в саду, и мы упустили время.

– Мне пора, – бросил Вилфред. И тоже исчез.

– Русалки, НЛО, привидения, – проворчала Винифред. – Нет, ну честное слово!

– Да, честное слово, тебе приходилось такую нелепость слышать? – притворно удивилась я. А затем добавила вполголоса: – Привидение не в счет.

– Пойдём спросим твою мать про письма, – предложила Винифред. – Ну а вдруг Зебедия ей что-то рассказал.

Когда мы ввалились в студию, Сина кружила вокруг наполовину вылепленной глиняной русалки, словно боксер, выжидающий, когда противник откроется для удара. Наш приход сбил её настрой, и она сказала:

– А, пропасть! Я почти уловила, а теперь всё, упустила.

– Ой, Сина, извини, – проговорила я.

– Мы сейчас уйдём, миссис Вайткрафт, – затараторила Винифред. – Мы мгновенно уйдём, и ваш гений просочится обратно.

– Гений, – хмыкнула Сина, повалив глину наземь. – Ничего страшного, оно бы и не пришло ко мне: так, подразнило – и ускользнуло. Что вы хотели?

– Зебедия тебе рассказывал о письмах, которыми он со своим отцом обменивается? – спросила я.

– Нет, – Сина удивилась. – С чего бы?

– Ладно, хорошо. Мы просто уточнили, – пошла на попятный Винифред.

– Должна сказать, он отлично пишет для такого крохи, – рассеянно заметила Сина, подбирая глиняный ком и кидая его обратно на пьедестал. Мгновением позже она, казалось, вовсе забыла о нашем присутствии, и мы на цыпочках вышли.

– Отлично пишет! – кипятилась Винифред. – Да Зебедия пишет гораздо хуже, чем я в его возрасте!

– Не обращай внимания, – сказала я. – Взрослые всегда преувеличивают, когда речь заходит о детях. Сина вечно говорит, что я писаная красавица, а даже в моих мечтах я знаю, что это полная чушь.

Винифред кивнула, но было видно, что мысли её витают где-то далеко.

Остаток дня прошел тихо. Порядочно устав друг от друга, мы разошлись по своим комнатам. Гости в доме – это одно, а гости с целым клубком семейных взаимоотношений – совсем другое. Интересно, но выматывает.

Я поднялась к себе под купол, чтобы засесть писать; наблюдать, как Винифред и Вилфред допрашивают Зебедию, было захватывающе, но у меня появился свежий настрой для истории о русалке. Я чувствовала, как она шевелится сгустком энергии у меня в животе, и меня тянуло к пишущей машинке, пальцы так и чесались. Наверное, меня раззадорил рассказ Зебедии об отшельниковой русалке. Даже до того, как я узнала о русалке отшельника, и до того, как мы с Синой узнали о замыслах друг друга, она уже начала работать над своей статуей русалки, а я – над своей историей. Русалки, казалось, были повсюду. Словно идеи просто витают в воздухе, а люди, все одновременно, выхватывают их оттуда. В один год все пишут книги о драконах, причем не сговариваясь, вроде как в какой-то год все сажают мальву. И вот они у каждого дома, хотя кого ни спроси, никто не скажет, почему посадил их – да просто захотелось. Сина любит повторять, что все мы, хотим того или не хотим, пьём из одного пруда.

Наконец, написав две страницы, я тоже пошла спать.

Думаю, все мы надеялись хорошо выспаться, но надеждам было не суждено сбыться, потому что среди ночи нас разбудит вопль. И не просто вопль, а вопль Старого Тома, а Старый Том был не склонен вопить. Я вскочила с кровати и подбежала к окну взглянуть, из-за чего переполох.

Луна была полной, и Ночной сад был охвачен сиянием. В нём были посажены только белые цветы, чтобы отражать лунный свет. Ипомея раскрывает свои похожие на дудочки белые цветки в сумерках и вновь закрывает на рассвете, и они словно гирлянды фонариков мерцают по всему саду. А ещё там растут белая гортензия, белая наперстянка и цветы вроде маттиолы, которые испускают свой аромат только ночью. При удачном ветре, если я открывала окно и не засыпала сразу, можно было наслаждаться тем, как моя комната наполняется ароматом ночных цветов, смешанным с соленым запахом моря. А ещё в Ночном саду стоят старинные садовые скульптуры – мраморные херувимы, грифоны и фениксы. Среди зелени установлены чаши для птиц из сияющего белого алебастра и декоративные флюгеры: навершие в форме шара днём поглощало солнечные лучи, а ночью испускало свет; усеянные медными звёздами и полумесяцами лопасти вращались от ночного бриза. Обычно я стараюсь не забыть и встать ночью, когда светит полная луна, но сегодня у меня всё вылетело из головы. Я всегда сплю крепко. Но не этой ночью.

В свете луны я смогла различить фигуру Старого Тома: он стоял за оградой Ночного сада, кричал и размахивал руками. За оградой согнулись двое. Когда они выпрямились, я поняла, что это отшельник и Зебедия. Открыв окно, я услышала, как Старый Том кричит:

– Забери мальчишку оттуда! О чем ты только думаешь?! В любую минуту он может пожелать! Пожелать что угодно. Боже милосердный, как знать – он же может захотеть чего-то опасного!

Отшельник ничего не ответил, но поднял Зебедию и, считай, перебросил через ограду – так можно бросить в компостную кучу сорняк, – а затем как ни в чем не бывало вернулся к прополке. Словно он был опутан чарами Ночного сада.

– Не дай бог – ты меня слышишь? – не дай бог мне ещё раз увидеть тебя здесь! – отчитывал Зебедию Старый Том.

От всего этого крика бедняга Зебедия разревелся и убежал в дом, и мне было слышно, как Старый Том бормочет:

– Ну и хорошо. Хорошо. Ничего не поделаешь – так надо.

А затем Винифред и Вилфред, которые, оказывается, следили за происходящим из своих окон, ворвались в мою комнату, а на лестнице затопотал рыдающий Зебедия. Вилфред выбежал в коридор, подхватил его и затащил в мою комнату. И тогда, несмотря на мои опасения, пришлось всё им рассказать. Они и так уже слышали и о НЛО, и о привидениях, и о русалках. Так отчего же не рассказать и об этом?

Ночной сад

– Какого рожна?! – вопрошала Винифред, усевшись на мою кровать. – Зебедия, что ты делал в Ночном саду?!

– Я пришёл к отшельнику, – всхлипывал Зебедия. – Он мне сказал, что будет полоть всю ночь напролет, потому что луна полная. Я хотел помочь ему – ну вроде как Вилфред помогает Старому Тому.

– Бога ради! – вздохнула Винифред. – Послушай, Зебедия, ну зачем ты пошёл в Ночной сад – единственное место, куда Старый Том запретил заходить?!

– Я подумал, что раз отшельник там, то всё в порядке, – захлюпал носом Зебедия.

– Ничего не в порядке, – сказала я.

– Я же не знал, что Старый Том рассердится и станет орать, – проговорил Зебедия. – Я думал, все спят.

– А почему он так разозлился? – шепнул Вилфред, повернувшись ко мне.

Старый Том ещё не поднялся наверх, но нам не хотелось, чтобы, поднявшись, он застал нас собравшимися вместе и шушукающимися о нём.

– Старый Том так разозлился, – начала я, – потому что Ночной сад чародейский, он был посажен давным-давно, так давно, что никто не упомнит. Старый Том говорит, что сад здесь с незапамятных времён.

– Это как? Его что, пещерные люди посадили? – удивился Зебедия.

– Нет, ещё раньше. В семейном предании говорится, что если ты в Ночном саду что-то пожелаешь, то желание сбудется. Но только одно желание. И изменить его уже нельзя.

– И Старый Том в это верит? Во все эти желания? – спросил Вилфред скептически.

– Верит всеми печёнками, – ответила я. – Старый Том потому и попросил отшельника работать в саду, что сам он ещё не истратил своего желания. Говорит, он ждёт необыкновенного, судьбоносного желания, а такое пока не подвернулось, но, как он говорит, когда придёт время, он почувствует. Он жутко боится заходить в сад ночью – а ну как подумает случайно: «Эх, хотелось бы мне супа на ужин» или ещё что, и всё пропало. А ещё он говорит, что люди желали вроде бы чего-то невинного, а оно оборачивалось дурно и для того, кто загадывал желание, и для остальных. Он считает, что детям в сад входить нельзя, ведь они могут пожелать чего-то во вред себе и людям, а может, и целому миру; как знать, что может произойти, если желания даруются так просто, а исправить ничего нельзя? А Сина всё время говорит, что и не подойдёт к нему. Она не говорит, правда это всё или нет, и вообще об этом не заговаривает. Мы все стараемся об этом не говорить. И так всегда было. Так что вы тоже об этом не заговаривайте. Но, слушайте, пару дней назад Сина мне ещё кое-что рассказала о Ночном саде, что им когда-то рассказала тетя Берта; эту историю Старый Том не хотел мне пересказывать. «Как пить дать, это всё старые предрассудки, – буркнул он Сине, – и нечего ими ребёнка пугать». «Но Франни, – призналась мне Сина, – я должна тебе рассказать, потому что Берта тоже видела привидение. И она считала, что знает, чей это призрак».

И затем я пересказала то, что Сина мне поведала тем вечером.

«Перед своей смертью Берта наконец рассказала мне и Старому Тому о привидении. Началась история с Марии Мэй, которая жила на ферме Восточный Соук со своими родителями. Вы можете отыскать её надгробие на Соукском кладбище, на нём даты 1798–1822. Девушка славилась по округе своей красотой, но замуж её никто не брал. Денег у её семьи было мало, на ферме едва сводили концы с концами. А потом она влюбилась в капитана Хокинса с торгового флота, он происходил из старого аристократического рода в Англии. Его первая жена умерла в родах, и он не желал жениться повторно, пока его избранница не докажет, что может выносить и родить ребёнка. И вот Мария Мэй решилась забеременеть вне брака. Но прежде чем она родила, умер отец капитана Хокинса, и капитан унаследовал его имение и уехал в Англию, чтобы вступить в наследство, а на имя Марии Мэй оставил письмо, в котором обещал вернуться за ней. Мария Мэй рассказала родителям, что случилось, и умоляла разрешить ей войти в Ночной сад и использовать своё желание, чтобы воссоединиться с капитаном Хокинсом и обрести своё счастье. Но отец воспретил ей. Он полагал, что, коли она попала в такой переплёт, ей недостанет ума даже пожелать чего-то путного. Он велел ей ждать, пока он сам придумает для неё разумное желание. И с этого момента её счастье было в его руках. А затем, не сомневаясь, что капитан Хокинс никогда не вернётся, он пожелал ему смерти. Когда пришло известие о том, что капитан Хокинс мертв, Мария Мэй попыталась использовать своё желание, чтобы отменить волю отца, а потом написала капитану Хокинсу, надеясь, что её желание сработало и он ей ответит. Но в ответ получила письмо от его родственников, сообщавшее, что он умер. Когда она рассказала матери о письме, та объяснила ей, что ни одно желание не может переменить другое. Произволение Ночного сада необратимо. На следующее утро тело Марии Мэй нашли у подножия скалы возле мыса Бичи-Хед, куда его прибило волнами.

Её отец заявил, что, очевидно, она сошла с ума, и даже не признал, что это он лишил дочь всякой надежды, взяв в свои руки её судьбу. Он заявил, что отныне у него нет дочери, вымарал её имя из семейной Библии и не позволил похоронить её на ферме, как того желала мать. Её мать, терзаемая сожалениями о том, что в нужный момент не помогла дочери, распорядилась поставить надгробие на кладбище в Соуке, однако гроб под ним пуст. Вместо того чтобы похоронить дочь в Соуке, она опоила мужа снотворным и с помощью девушки с маслобойни тайно похоронила Марию Мэй в Ночном саду, и потом бессонными ночами смотрела из окна спальни на могилу.

Когда же и это не принесло облегчения, мать Марии Мэй завела обыкновение ночь за ночью проводить в Ночном саду. Каждый, думала она, каждый имеет право чего-то желать. И никто не смеет брать счастье другого человека в свои руки.

Поденщики на ферме привыкли видеть одинокую женщину, сидящую на скамье в ожидании ночи, а однажды они нашли её на том же месте после восхода солнца. Она использовала своё желание, чтобы соединиться с Марией Мэй.

«Я рассказываю тебе это, Франни, – сказала мне Сина, – потому что не хочу, чтобы между нами осталось что-то недосказанным, как вышло с представителем Космического института. Когда ты сказала, что увидела привидение, я притворилась, что не верю тебе, потому что мне не хотелось верить. А это трусость. Если Берта видела привидение – возможно, и ты видела его».

Мне подумалось, что привидение я видела совершенно независимо от Берты, но что уж было мелочиться.

«А это была Мария Мэй или её мать?» – спросила я у Сины.

«Хм… ну раз говорят, что привидения – это не знающие покоя души, лично я думаю, что это был призрак её матери. Она, как и я, сожалела о том, что смолчала. Конечно, мой НЛО – это не так и важно. Но всё несделанное тянется до тех пор, пока его завершат другие».

«В эфире», – проговорила я.

«Вот именно. Что бы там ни думали – все мы пьём из одного пруда. Франни, я же не говорю, что в этом во всём есть хотя бы зерно правды. Я просто излагаю. Как возможность».

«И там есть надгробие».

«Вот именно».

«Ну и конечно…» – я осеклась.

«…привидение», – докончила Сина.

Винифред была почти без чувств от этой истории; она рухнула наполовину на кровать, наполовину на пол, словно её не держали ноги. Сначала я подумала, что она распереживалась из-за привидения, но она прошептала:

– Как часто люди живут без радости ради чужой любви. И чего только не делают, чтобы добиться её. Столько несуразного делают! Ради чужой любви сами на смерть идут.

Вилфред поправил на носу очки и равнодушно спросил:

– А как же отшельник?

– Когда он только приступил, Ночной сад был запущен, весь зарос сорняками, и туда нападало множество шишек, так что его чуть не поглотила поросль орегонских сосенок – они же быстро растут. Старый Том хранит тайну Ночного сада, но когда он попросил отшельника прополоть его, ему пришлось рассказать, какую опасность он таит.

– И отшельник так ничего и не пожелал? – поинтересовалась Винифред. – Даже ненароком?

– Я не знаю, – ответила я.

– Держись-ка ты подальше от этого сада, – снова набросилась на Зебедию Винифред.

– Хорошо, – пообещал Зебедия. – Но после я зайду и загадаю, пока мы не уехали. Я много чего могу пожелать.

– А чего пожелал бы ты, Вилфред? – вдруг полюбопытствовала я. Вилфреда сложно было раскусить, что он за человек.

– Лошадь. Ой, нет – мотоцикл, – ответил он.

– А бы пожелала двенадцать, а, нет – триста шестьдесят пять платьев, чтобы на каждый день в году, – перебила его Винифред.

– Тебе их негде хранить, – отозвался прагматик Вилфред.

– Платья – это дурацкое желание, – поддакнул Зебедия. – Ты из них вырастешь.

– Ты желай что тебе угодно, а я буду желать что я хочу, – чопорно отозвалась Винифред. – И вообще, это просто игра. По-моему, вся эта история просто нелепа. Я не верю ни на минутку. Однако если Старый Том говорит, что нам нельзя желать – значит, нельзя. Это его земля, его сад и его правила, помни об этом Зебедия.

– Ба, правила! – фыркнул Зебедия.

Тут мы услышали, как хлопнула чёрная дверь, и Мэддены понеслись наверх к себе, пока Старый Том не поднялся, не увидел их в коридоре и не начал снова ругаться, хотя я и пыталась убедить их, что он почти никогда не поднимает голоса, а сегодняшняя ночь не в счет.

Я снова пошла в купол, потому что сон опять с меня совершенно слетел. И хотя совсем недавно мой рассказ про русалку был под всеми парами, теперь он снова завяз намертво. Я сидела и грызла ручку – и вдруг увидела, как по Ночному саду скользнула белая дымка. Эта марь очертаниями и густотой не походила на ту, что я видела в столовой. Ну конечно, подумала я. Мария Мэй скитается в садах, а её мать является в доме. Я так была ошарашена происходящим, что это мне показалось логичным. Я вроде как помахал ей, и вернулась к работе, и на этот раз попробовала написать про призраков, но из этого тоже ничего не вышло. В результате я пошла спать.

На следующее утро за завтраком – готовил его Старый Том, так как Глэдис снова взяла предписанный профсоюзом в воскресенье выходной, – царило вежливое безмолвие. Я и не знала, что подобное существует. Оно отличалось от тягостного чреватого молчания, хотя оба представляли собой тишину. Знакомство с этими молчаниями и безмолвиями было непроизвольным следствием того, что в доме собрались разные люди. В безмолвии явственно слышалось, что Том решил сделать вид, будто ничего не произошло. Сина умудрилась проспать весь катаклизм, и мы, дети, не планировали вводить её в курс дела. Все были немного подавлены, но к вечеру, когда к ужину была ещё одна замечательная жареная курочка, ни капельки не подгоревшая, мы все были в лучшем расположении духа и целый час пели под пианино. Глэдис подпевала без всякого бибопа, что казалось не меньшим чудом, чем прочие происшествия.

В понедельник Старый Том и Вилфред ушли пропалывать огород, мы с Винифред занялись яйцами, Зебедия пропал в лесу, и вдруг в курятник зашла Сина и сказала:

– Девочки, я еду к «Брукману», так что загрузите, пожалуйста, грузовик.

– Опять?! – чуть не крикнула я.

– Да, – ответила Сина, и у неё забегали глаза. – Мне… э… нужно отправить ещё одно письмо Зебедии.

Мы с Винифред взглянули друг на друга и закатили глаза – но, вот правда, что мы ещё могли сделать?!

Остаток недели прошёл примерно так же: Зебедия пропадал, Вилфред и Старый Том работали вместе весь день. Проходя мимо, я слышала:

– Фасоль.

– Подвяжи.

– Морковь хвостиком кверху.

– Прикопай томаты.

– Гелиотропы?

– Так точно.

– Горошек?

– Рано.

А затем они начинали перехмыкиваться. Кажется, они изобрели азбуку Морзе, полностью основанную на хмыканье; и каждый раз, проходя мимо Вилфреда, Старый Том хлопал его по плечу. Я была рада за Старого Тома, хотя и немного ревновала его к Вилфреду. В конце концов, если Старому Тому все эти годы так нужна была помощь, почему он не попросил меня? Я чувствовала себя виноватой, что не догадалась интуитивно, что он ждёт помощи. Не то чтобы я хотела день-деньской гнуть спину в саду – я знала, какой это нелегкий труд, – но всё же. Всегда приятно, когда к тебе обращаются за помощью.

Глэдис продолжала готовить ужасную еду.

Винифред, Сина и я убивали утренние часы у «Брукмана».

Зебедия получил письмо в среду, а в четверг Сина отправила его ответ. Зебедия сказал Сине, что мы пытаемся украсть его письма. Она ужаснулась, даже не сомневаюсь, но мне досталось лишь «Ох, Франни, никогда бы не подумала на тебя…». Винифред она ничего не сказала, не желая показаться невежливой.

– Не волнуйся, – пообещала мне Винифред позднее, – я отыщу эти письма.

И она искала-искала, но найти не могла, так что, похоже, Зебедия придумал тайник получше.

В субботу Сина снова объявила, что мы едем к «Брукману».

Утро в магазине выдалось небойкое; кроме нас, миссис Хорнби и мисс Мэйси, не было никого. Миссис Брукман в подсобке занялась инвентаризацией. Я наблюдала за Синой: она прибавила громкости на радиоприёмнике и стала бубнить себе под нос. Я сообразила, что она повторяет то, что говорил диктор. Мисс Мэйси и миссис Хорнби прихлёбывали кофе и прислушивались, как вдруг Сина, забыв о нашем присутствии, сказала:

– Ну если здесь и есть сообщение для меня, я его просто не понимаю.

– Сина! – воскликнула я, озаренная осознанием. – Ты думаешь, что НЛО пытаются связаться с тобой посредством радио! Как говорила Глэдис. Ты думаешь, что послание закодировано. Ты пытаешься его расшифровать!

И вдруг Сина перестала выглядеть измученной и расстроенной, выпрямилась и с достоинством возразила:

– Чепуха!

– Точно-точно, – продолжала я. – Поэтому ты и приезжаешь так часто.

– Но я просто ничего не понимаю! – взвыла Сина, обмякнув. – Я не получила вообще никого сообщения! Я слишком глупа, чтобы что-то понять. Почему они остановили свой космический корабль у моего окна?! Почему я?! Что они пытаются мне внушить?!

– Какой ещё космический корабль? – спросила миссис Хорнби, и мы вдруг вспомнили, что она и мисс Мэйси стоят прямо тут же, пьют свой кофе и всё слышат.

Миссис Хорнби – истинная англичанка, прямо с чаем и пышками к чаю; она переехала из Британии в Викторию, но так и не избавилась ни от кукол на чайник, ни от отрывистого произношения. Таких немало. В центре натыкаешься на них на каждом шагу: можно подумать, ты находишься не в столице канадской провинции, а в колониальном форпосте. Но миссис Хорнби лучше многих. По крайней мере, она доброжелательная. У неё квадратное туловище, квадратная челюсть, короткая стрижка, и одевается она практично, как все дамы подобного склада – в общем, выглядит так, что сразу ясно: выкрутасов она не потерпит. Но к ней можно смело идти, когда неожиданно понадобится наложить кровоостанавливающий жгут или уточнить правила игры в крикет. Чувствовалось, что в критической ситуации она способна невозмутимо раздавать советы и оказывать медицинскую помощь. Но с рассказом о встрече с марсианами лучше идти не к ней. Уверена, именно эти мысли мелькнули у Сины, пока она, склонив голову набок, смотрела в добрые вопрошающие глаза миссис Хорнби. Прямо видно было, как она взяла себя в руки и набралась храбрости – с человеком из Космического института она смогла не собраться с духом, зато тот день стал ей уроком, – а затем с вызовом рассказала про космический корабль.

Должна признать, что у меня нет её силы духа; я спряталась за спиной Сины и лишь время от времени выглядывала – мне не хотелось видеть, как лицо миссис Хорнби презрительно искривится, когда она смекнёт, что Сина, до этого почитаемая одним из столпов сообщества, оказалась на деле даже не слегка тронутой, а начисто ненормальной. Однако я ошиблась: вместо того чтобы презрительно сощуриться, глаза миссис Хорнби смятенно остекленели – она мучительно пыталась что-то сообразить и сопоставить.

– Ни одной живой душе я этого не рассказывала… – проговорила она негромко. А затем доверительно положила руку на предплечье Сины, немало удивив нас всех нетипичным жестом: ведь одно из достоинств англичан – это как раз умение соблюдать личные границы. – Но однажды со мной произошло что-то подобное. Лет десять назад. Я отвозила внучку домой со встречи девочек-скаутов[12]. Мы ехали по Ломбард-роуд – ну знаете, по этому бесконечному бульвару с тополями.

Мы закивали, немного нервно. Боялись рассеять чары.

– Затем дорогу впереди затопил свет, и, подняв глаза, я увидела, что не более чем в двадцати футах над дорогой завис огромный космический корабль. Совершенно круглый, с множеством огней.

– Голубых? – вдруг перебила Сина.

– Не помню, были ли они голубыми. Может, и были. Я только помню, как много их было. И он просто парил. А по форме был как тарелка, прямо как в кино. И тогда я поняла, что никому не смогу об этом рассказать. Я и сама не могла поверить. Что бы сказала моя семья в Англии, узнав о таком? Элсбет Хорнби видит летающие тарелки! Я съехала к краю дороги. Я была перепугана, и даже не знаю, что ещё – заворожена и, наверное, очарована. Ничего подобного со мной раньше не происходило. Вдруг мир снова стал таким, как когда я была девочкой и верила в фей в лесных лощинах и во всякое такое. Что она здесь делала? В Британской Колумбии? Внучке своей я ничего не сказала, она была на заднем сиденье и, похоже, ничего не заметила. Я сказала: «Бабушке нужно выйти и проверить шины». Я не хотела напугать её. И кто знает, дружественно ли настроены эти инопланетяне – или кто там они такие. Я вышла и просто смотрела на корабль. Я не знала, что ещё предпринять. А потом он в один миг улетел. В жизни не видела, чтобы что-то двигалось с такой скоростью.

– Да! – вскричала Сина. – Да!

– И вы позвонили в Канадский Космический институт? – спросила я.

– Нет. Я же сказала, что никогда об этом не заговаривала. И никто не упоминал при мне, что видел нечто подобное. Я держала всё здесь, – она указала себе на голову, затем на сердце и снова на голову. Похоже, миссис Хорнби была в сомнениях относительно того, где держала тот случай. – Все эти годы.

А затем заговорила мисс Мэйси:

– А знаете, я была вожатой девочек-скаутов. Я и сейчас вожатая девочек-скаутов.

Мы взглянули на неё, но ничего не ответили. Как это похоже на мисс Мэйси – вставить замечание невпопад в такую минуту.

– Мне нужно сводить девочек в короткий поход с ночёвкой в палатках, – продолжила мисс Мэйси, словно мы и не слышали только что самую невероятную историю. – Вы не возражаете, Сина, если я проведу их по вашим землям? Они такие обширные, знаете ли, столько многообещающих мест. Мы могли бы опробовать силы в коротких вылазках до настоящего похода, чтобы убедиться, что крошкам это по плечу. Вы знаете, я и сама часто там гуляю, но теперь хочу понять, как далеко может уйти мой маленький отряд.

– Что ж, хорошо, – проговорила Сина и дёрнула плечом, будто скидывая с себя чары.

– Да и мне пора, – сказала миссис Хорнби, забрала свою почту и поспешила прочь, оставив нас с множеством незаданных и даже ещё не придуманных вопросов.

Но времени всё обдумать у нас не было, поскольку мисс Мэйси продолжила:

– Видите ли, я хочу их вывести вскорости. Погода стоит чудесная, и сейчас у них нет занятий, но летом, когда мы обычно ходим в походы, уроки возобновятся. Вы не против? Если вы позволите, я наведаюсь в лес прямо сейчас, а потом, когда у меня будет свободная минутка, – с пробной походницей, и мы попробуем провести разведку на месте.

Два вопроса пришли мне в голову одновременно. Во-первых, что имела в виду мисс Мэйси, говоря «когда у меня будет свободная минутка»? Насколько я знала, других дел, кроме как заседать у «Брукмана» и совершать долгие прогулки по нашей земле, у неё не было. Или она имела в виду перерыв от бесконечного перерыва на кофе? Освободить время от долгих прогулок на ещё одну долгую прогулку? Во-вторых, поразительно: неужели кто-то мог отпустить с ней свою дочь, тем более на потенциально небезопасную прогулку по лесам или в поход с ночёвкой: С другой стороны, я не понаслышке знала, что у малолеток никто не хочет быть вожатой. Когда мне было семь лет, в нашей школе пытались организовать отряд девочек-скаутов, но никто, ни одна живая душа не вызвалась. Конечно же, шла война. Женщинам приходилось браться за мужскую работу, поскольку мужчин отправляли за море сражаться. А придя домой с работы, унаследованной от какого-нибудь мужчины, приготовив ужин, сделав с детьми домашнее задание, перестирав бельё, меньше всего женщинам хотелось отправиться в школьный спортзал, чтобы разучивать с семилетними малявками походные песни и читать лекции о пользе от продажи печенья. Похоже, теперь у них была мисс Мэйси. Возможно, на радостях они решили, что одной-двумя девочками меньше не беда.

– Да, не вижу проблемы. Я скажу Старому Тому, – ответила Сина рассеянно и забрала нашу почту. Среди писем было одно для Зебедии; она бросила письма на пол грузовика прямо мне под ноги, но едва я протянула руку к стопке, мгновенно подхватила их и переложила к себе, даже не переменившись в лице. Реакция у неё первоклассная!

Домой мы ехали в полном молчании, у Сины явно голова шла кругом от ещё одного случая наблюдения НЛО, подтверждающего и её собственный опыт, и предсказание Глэдис. Вдруг она круто развернулась прямо на Соук-роуд, хоть это и было очень небезопасно, ведь на дороге немало слепых поворотов и часто много лесовозов. Маневр мы пережили, однако лесовоз ушёл в занос, а мы с Винифред вцепились друг в друга мертвой хваткой. Канистра из-под молока, на которой мы вдвоем едва умещались, поехала по полу и чуть не опрокинулась. Я воскликнула:

– И куда, позволь спросить, мы направляемся?

– В Викторию, – отрезала Сина решительным тоном.

– Зачем? – не поняла я.

– Купить радиоприёмник, – сказала она.

– А как же радиоволны? – прохрипела я, на мгновение перестав нервно взвизгивать всякий раз, как колеса пробуксовывали на поворотах.

– К лешему их, – отозвалась она, ещё крепче вцепившись в руль и сильнее давя на газ.

Добравшись до Виктории, мы сразу пошли в «Итонс», Сина спросила, где отдел радио, и нас направили на второй этаж. Там на нас тотчас налетел продавец.

– Мадам, я могу вам помочь? – спросил он, размашисто приближаясь в своём лоснящемся синем костюме и лакированных туфлях.

– Это мы сейчас узнаем, – ответила Сина. – Мне нужен радиоприёмник. Работающий от батареек.

– Безусловно, – согласился продавец.

– Ничего безусловного в этом нет, – отчеканила Сина. – Прежде он не был мне нужен, и сомневаюсь, что в будущем понадобится, но в настоящий момент радиоприёмник – это то, чего я хочу.

– А что вы хотите получить от радио, осмелюсь спросить? – уточнил продавец. Думаю, он набил руку, обслуживая самых разных типажей, потому что весь облик Сины говорил о чрезвычайно экстренной нехватке у неё радио.

– Ну, пожалуй, что-то не слишком большое, – предположила Сина.

– Разумеется, – сказал продавец.

– И что-то яркое было бы неплохо.

– У нас есть ослепительная розовая модель, работающая на батарейках, – предложил продавец. – Бакелит[13].

– И что-то, способное принимать радиоволны издалека.

– Они все принимают радиоволны издалека, – хохотнул продавец. – Если можно так выразиться, это особый талант радиоприёмников. И естественно, все наши радиоприёмники одарены этой способностью. Или даже оталанчены!

Сина пропустила мимо ушей этот перл потешного словоупотребления, который мог бы подарить нам немало удовольствия, последуй она своему обыкновению поправлять ошибки и наставлять недотёп во владении родным языком. По воробьям она стрелять не собиралась.

– Нет, я имела в виду – из очень далекого далека, – пояснила Сина. – По-настоящему издалека.

– Уверяю вас, мадам, наши радиоприёмники являются старшими в линейке, лучшими в партии, осовремененными до последней степени. В них не сыщется ни единого дефекта. Они ловят волны из такого далека, что вы будете изумлены.

– Насколько изумлена? – спросила Сина прямо.

– Что? – переспросил продавец, начиная наконец терять обороты.

– Насколько издалека? Скажите мне, насколько издалека – и я скажу вам, насколько буду изумлена, – заявила Сина.

– Вы хотите знать точное расстояние? Мы не можем обозначить точное расстояние, к моему огорчению. – Продавец выглядел очень-очень расстроенным. У него были длинные усы. И он исхитрился печально их повесить.

– Хорошо, но приблизительно?

– А какое расстояние вы имеете в виду? – парировал продавец, собираясь с силами.

– Внеземное пространство, – ответила Сина. Коли заварила такую безумную кашу, не жалей масла.

– О, ха-ха, вы, я вижу, шутница, – проговорил продавец, навесив на обеспокоенное лицо развесёлую улыбку.

– Да, отлично, так что же? Могут ваши приёмники ловить волны из внеземного пространства? – настаивала Сина, глядя на него поверх очков сверху вниз.

Сина была настолько высокой, что когда она так делала, возникало чувство, будто она может наступить на тебя оттуда свысока – стоит ей только захотеть. Люди обычно быстро ей уступали.

– Да, конечно, – спохватился продавец. – Я уверен, что розовой модели это под силу, хотя, естественно, протестировать это невозможно: ведь радиоволны не посылают из внеземного пространства, верно? Ха-ха-ха. Но если бы посылали, убеждён: розовая бакелитовая модель справилась бы с задачей.

– Сина, – зашептала я, изучив за это время ценники, – это самый дорогой.

Но, должно быть, продавец услышал меня, потому что он сказал:

– Потому что это наша космическая модель. – И он помахал рукой, чтобы подчеркнуть, что это предмет роскоши. Или чтобы обозначить летающую тарелку. Так сразу не скажешь.

– Мы его берем, – решила Сина.

Домой мы ехали молча.

Сина везла радиоприёмник на коленях, словно младенца.

Но пока она затаскивала аппарат в студию, её, похоже, одолели сомнения, потому что, когда Старый Том пришел узнать, что нас так задержало, она обронила:

– Я не хочу об этом говорить.

Старый Том, знакомый с этим тоном, развернулся и ушёл обратно сажать капусту, зато Глэдис, появившись на пороге дома и также заметив радио, заулыбалась от уха до уха.

– Наконец-то, – сказала она.

Письма

За обедом Сина отдала Зебедии письмо, и он ускакал наверх, видимо чтоб прочесть его. Мы с Винифред были близки к отчаянию. Если мы пойдём за ним и выкрадем письмо, он снова нажалуется Сине. А другого способа выяснить, что же происходит, мы не могли придумать. Старый Том как-то раз рассказал мне, как во Франции дети помогают Сопротивлению, выполняя опасные задания. И вот меня не отпускала мысль, что, если б мы с Винифред вступили в движение Сопротивления, правительство Виши пустилось бы в пляс.

После обеда Глэдис предложила послушать радио вместе с Синой.

– Я слушала его всю неделю у «Брукмана», а как привезла этот приёмник домой, так и вовсе не переставая, – проговорила Сина удручённо. – Думаю, пора остановиться.

– Ну а что вы слушали? – терпеливо уточнила Глэдис.

– Да чего только не слушала. В основном Си-би-си[14].

– Вот в этом-то ваша ошибка, – заявила Глэдис. – Бибоп – вот что вам нужно.

– Нет уж, – отрезала Сина.

– О да. Если вы хотите услышать инопланетян, вам нужно больше музыки, меньше болтовни. Сами подумайте. Станут ли инопланетяне подключаться к каналу, тараторящему «бла-бла-бла-бла»? Не станут. Я бы не стала. Бибоп! Это другое дело. Под него они могут плясать в этих своих летающих машинах.

– Ты полагаешь, – с недобрым интересом осведомилась Сина, – что марсиане мчатся через космос, пощёлкивая пальцами под музыку?

– Если пальцы у них есть, так и щёлкают, – ответила Глэдис, с вызовом глядя на Сину.

Сина сощурилась.

– Я не думаю, что инопланетяне вообще заговорят со мной, – произнесла она. – Но я более чем уверена, что если заговорят, то как-нибудь обойдутся без музыки. А если вдруг запоют, то не бибоп.

– А я и не говорила, что они запоют, – Глэдис закатила глаза. – Послание будет зашифровано в музыке.

– И как, они полагают, я его расшифрую? – удивилась Сина.

– Ваше дело, верно? – подзадорила Глэдис.

– Ты права. Я немедленно начну слушать Си-би-си. Одна. А ты займёшься выпечкой. Поищи, может, тебе удастся спалить что-то новое. К примеру, кукурузный хлеб.

– Уверена, у меня ничего бы не подгорало, если б у меня в кухне был бибоп, – сказала Глэдис.

– Уверена, всё равно бы подгорало, – безжалостно заметила Сина.

Эта интереснейшая дискуссия была прервана стуком в дверь и появлением мисс Мэйси, пришедшей разведать маршруты для прогулок с девочками-скаутами и места, где можно поставить палатки.

– Это малышка Эрминтруда, моя пробная походница. Я беру её с собой, чтобы понять, сколько смогут пройти её маленькие ножки, – мисс Мэйси указала на робкую девчушку в полной скаутской выкладке.

– Здравствуй, Эрминтруда, – вежливо обронила Сина. – Хорошей вам прогулки! – рассеянно попрощалась она. Её ждала расшифровка послания от марсиан.

– Я просто решила предупредить вас, что иду в лес, – продолжила мисс Мэйси. – Это хорошее и важное правило девочек-скаутов. Нельзя уходить в одиночку в лес, никого не предупредив.

– Но вы же всё время уходите одна, не говоря нам. Мы вас видели, – встряла я. Но, конечно же, никто не обратил на меня внимания. Ведь в комнате было трое взрослых, или, точнее, двое с половиной – ну или на что там тянула Глэдис.

– Когда вы думаете вернуться? – спросила Сина, хотя по ней не скажешь, что её это волновало.

– Не знаю, – удивлённо отозвалась мисс Мэйси. – Мы пойдём к бухте Бекмана, опробовать воду. Если вода достаточно прогрелась, девочки будут рады там поплескаться.

Бухта Бекмана – это небольшая бухточка к югу от нас вдоль берега. Море в наших краях в основном настолько холодное, что в него даже и не войдёшь, но есть несколько бухт, где материковая отмель тянется так далеко, что вода вполне тёплая, чтобы плавать или поплескаться у берега. Одна из них – бухта Бекмана.

– Откуда вы знаете про бухту Бекмана? – поинтересовалась я. – Я знала, что вы здесь гуляете, но не знала, что вы ещё и плаваете.

– Мне её показал один из солдат, – объяснила мисс Мэйси. – Они обнаружили, что в ней можно плавать.

– Будь оно всё неладно! – воскликнула Сина. – Одно дело звать приятелей поиграть в покер, но показывать своим гостям наши земли так, будто это их собственность, – это уж слишком! И никто им не говорил, что они могут здесь плавать.

– Но мисс Мэйси и так уже разрешено гулять повсюду, – напомнила я. – И если они и плавают – нас-то они не беспокоят: ведь бухта Бекмана вон как далеко от фермы.

– Не в том дело, – упорствовала Сина. – Я рада внести свой вклад в дело победы, но им не следует своевольничать и переходить границы дозволенного.

– Да, – спохватилась Глэдис, – а где все эти солдаты? Солдаты повсюду, мне обещали.

– Казармы стоят прямо вдоль военной дороги, – ответила мисс Мэйси.

– Я не знала, что ты у них так часто бываешь, – заметила Сина.

– Ну не знаю, я бы не сказала, что часто…. Время от времени, – проговорила мисс Мэйси конфузливо. – Мне бывает одиноко.

Сина прямо-таки покраснела и, думаю, пожалела, что спросила.

– Можете показать мне, где они? – попросила Глэдис.

– Девочки, девочки, – упрекнула Сина, – не надо беспокоить солдат. Очевидно, они слишком легко отвлекаются. А ведь они трудятся на фронт. Если их отвлекать, мы можем сесть в башмак. В сапог. В калошу. Мы не должны отрывать их от работы.

– Да всё в порядке, – сказала мисс Мэйси. – Они всегда подыскивают новых игроков в покер. Орудия охраняют только двое, остальные лишь сменяют их. И могу сказать одно: они рады всему новому. Они друг у друга уже в печёнках сидят.

– Пустое, – отмахнулась Сина. – Наверняка у них множество важных заданий, о которых они умалчивают из скромности. Не надо их беспокоить. Мы должны поддерживать военные усилия страны.

– Так именно это я и собираюсь cделать, – заявила Глэдис. – Оказать поддержку. Пойдемте, мисс Мэйси, отнесём мальчикам скаутское печенье.

– Мне очень жаль, мисс Брукман, но у нас с собой нет скаутского печенья. Его продают только в определенное время года. В карманах мы его не носим. Нет, у нас по плану поход. Нам нужно определить, сколько может пройти малышка Эрминтруда, пока у неё не подкосятся ноги, – отказалась мисс Мэйси.

Эрминтруда задрожала.

– В любом случае, – продолжила мисс Мэйси, ничего не замечая, – я вам не нужна, мисс Брукман. Рано или поздно вы увидите казармы. А мы с моей пробной походницей отправляемся в путь.

И мисс Мэйси удалилась вместе с малышкой Эрминтрудой. Глэдис, которая вообще-то должна была печь, тоже припустила по военной дороге на встречу с солдатами.

Сина схватилась за голову. Было ясно, что население фермы исподволь прирастало, причем совершенно бесконтрольно.

Тем временем мы с Винифред заметили, что Зебедия крадётся вниз по лестнице и через чёрный ход на улицу.

Винифред ткнула меня в бок пальцем и прошептала:

– Пошли. Спорим, он идёт припрятать сегодняшнее письмо. Пойдем-ка за ним.

И мы организовали вылазку по его следам, близко не приближаясь и то и дело прячась за постройками, пока не добрались до леса, где легко было укрыться. Следить – плёвое дело. Из Зебедии вышел бы паршивый шпион, потому что нас он не заметил. Когда Зебедия дошёл до старых петроглифов, нам пришлось на время остановиться. Здесь на продолговатых гладких каменных уступах можно греться на солнце и смотреть на древние изображения тюленей на скале. Зебедия уселся. Мы с Винифред спрятались за кустом на корточках и наблюдали, как он достал из кармана письмо, открыл и прочитал, а затем снова убрал в карман и вскочил, чтобы идти дальше. После этого он шёл вроде как даже вприпрыжку. От сдерживаемого волнения, что ли? А затем он привёл нас к жилищу отшельника. Когда Зебедия пришёл, отшельник пропалывал свой огород. Мы видели, как Зебедия показал отшельнику письмо, а потом оба скрылись в хижине.

– Должно быть, он прячет свои письма здесь, – догадалась Винифред.

– Нам нужно выманить отшельника, чтобы мы могли их поискать, – сказала я. – Вот только как?

– Придумала, – воскликнула Винифред так громко, что я испугалась, как бы она нас не выдала. И махнула рукой: мол, пора идти обратно. Когда мы немного отошли, она сказала: – Не понимаешь? Не нужно нам никуда его выманивать. Мы придём сюда сегодня под покровом ночи, когда отшельник пойдёт полоть Ночной сад. Он же каждую ночь ходит?

Я подумала.

– Не каждую, но он часто приходит, когда луна яркая, – ответила я. – Но даже и при яркой луне на лесной тропе темно, хоть глаз выколи, и можно упасть со скал.

– Мы возьмём фонарики, – предложила Винифред.

– И они привлекут пум, которые ночью выходят на охоту.

– Ну, в каждом плане есть слабое место, – изрекла Винифред.

Я посмотрела, не шутит ли она, но она повернула ко мне совершенно безрадостное лицо:

– Я жутко переживаю за отца, Франни. Жутко.

– План принят, – согласилась я.

Той ночью небо так плотно затянуло облаками, что луны не было видно, и отшельник не пришёл. Поэтому мы терпеливо ждали воскресной ночи, надеясь, что небо прояснится, и изо всех сил старались выглядеть так обыденно, как только можно, когда такое предстоит. Мы ели ужасную стряпню Глэдис. Она решила приготовить воскресную курицу. Утверждала, что у неё есть рецепт получше Томова. Мы дружно уговаривали Тома готовить самому, но он отвечал, что ей нужно дать шанс показать себя – и в этом весь Том. Так что мы скрестили пальцы, надеясь, что у неё в самом деле есть хороший рецепт, и в результате получилась подгоревшая курица с подгоревшими кнедликами.

– И как только, – проговорила Сина, скорее удивляясь, чем критикуя, – у тебя получились подгоревшие кнедлики? Они же готовятся в воде.

– Необязательно, – буркнула Глэдис, как всегда с удовольствием наворачивая собственную стряпню.

После обеда Глэдис успела навестить солдат с подношением в виде подгоревшего печенья, и оно, по её словам, им очень даже понравилось, а затем посидеть, прислонившись к стене Сининой студии, слушая радио и время от времени взывая «Переключите станцию!». На эти возгласы Сина откликалась «Уходи», но ушла Глэдис, лишь когда пришло время готовить ужин.

Когда после ужина мы пели, собравшись вокруг пианино, взошедшая луна сияла и светила в окна, и мы с Винифред многозначительно кивнули друг другу.

Пели мы церковные гимны и даже полную партитуру «Оклахомы», нашумевшего бродвейского мюзикла. Глэдис упорно пыталась бибопить, обыгрывая песни «Немало новых дней» и «Я не могу сказать «нет»!». Сину, похоже, слегка смущало такое исполнение – в самом деле, когда «Немало новых дней» пела Глэдис, ссутулившись, прищёлкивая пальцами и вставляя импровизации в стиле бибоп после каждой фразы, песня теряла часть своего невинного очарования, – но все были в хорошем настроении и полны энергии, и никому не хотелось нудеть по пустякам. Всем было так весело, что прошла целая вечность, а никто так и не думал отходить ко сну. Наконец я взяла дело в свои руки и громко картинно зевнула. Зевание, знаете ли, заразительно и может настроить на нужный лад даже тех, кто совершенно не желает спать. И в самом деле, все начали зевать вслед за мной, потягиваться и жаловаться на страшную усталость, и я еле сдержалась, чтобы не рявкнуть «Ну, так идите спать!».

Наконец все расползлись по своим комнатам. Винифред прокралась ко мне в спальню, и мы, полностью одетые, стали ждать, пока все уснут, а отшельник доберётся до Ночного сада. Мы сидели на подоконнике, всматриваясь в ночь, туда, где заканчивалось поле и начинался лес, провожая взглядом Глэдис, идущую с фонариком по дороге к военным, и поджидая, когда же появится отшельник. И тут вдруг в дверь постучала Сина.

Винифред и я уставились друг на друга в немом ужасе.

Наконец я прохрипела:

– Да?

– Милая, это Сина, можно мне войти? – спросила она.

– Нет! – вскричала я, даже не подумав. – Ну то есть… я уже совсем сплю, Сина.

– Не спишь. Я же слышу, откуда ты говоришь. Ты не в кровати, ты сидишь у окна, верно?

– Это эффект отдалённости, – заявила я. – Винифред научила меня чревовещать.

– Зачем ей учить тебя чревовещанию? – удивилась Сина. – Какое-то глупое занятие.

– Ну, просто так, – сказала я, и вдруг обнаружилось, что в трудную минуту во мне не просыпается умение врать. Я не из тех, кто может придумать историю со всеми подробностями как по щелчку. – Люди же делают что-то просто так.

– Это верно, очень верно, – вздохнула Сина. – Просто, знаешь, я успела по тебе соскучиться. С начала Штурма, – Штурмом Сина иносказательно назвала появление всех этих людей, – мы больше не сидим в качалках на лестнице и не смотрим на закат вдвоём, только ты и я.

– Я знаю. Мне тоже этого не хватает. – От сопереживания у меня защемило сердце. И хотя среди дел и забот я об этом даже не задумывалась, теперь, когда она об этом заговорила, я тоже начала тосковать о наших вечерах. Мне захотелось выгнать из комнаты Винифред и втащить Сину. Всю мою жизнь мы с Синой вместе проводили закатный час. Но нельзя – ведь Винифред ужасно переживает за своего отца. У неё настоящая беда. Я не могу бросить её.

– Вот я и решила зайти и посидеть немного с тобой. На лестницу я идти не хочу, потому что недавний опыт подсказывает, что стоит нам устроиться в тишине, как вокруг уже полно людей: можно подумать, муравьи набежали к открытой банке с медом. Вот я и решила навестить тебя в спальне, где нас никто не найдет.

– Это было бы чудесно, – начала я, но Винифред ущипнула меня и покачала головой, – только я же говорила, я совсем уже сплю. Давай завтра.

Увы, подумала я, узы товарищества, сближающие нас с друзьями, часто вырастают из верности и таких вот задушевных разговоров, как те, что я запросто веду с Синой, но эти узы могут быть разом разорваны в минуту недопонимания. Я буду поражена в самое сердце, если такое случится со мной и Синой.

– Что ж… – проговорила Сина, – давай я просто зайду и пожелаю тебе спокойной ночи.

– Дверь заперта, – ответила я. И это было правдой. Винифред заперла её. Слава богу, одна из нас была предусмотрительной. – А я слишком устала, чтобы вставать и отпирать её.

– Ох, – вздохнула Сина. Я услышала, как она отшатнулась от двери. У меня снова заныло сердце. При всей своей стати она была такой уязвимой. – Ну ладно. Что ж… спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Сина, – сказала я.

В тишине нам было слышно, как она уходит, бормоча себе под нос:

– Они перерастают свою потребность в тебе. Конечно перерастают.

Я крикнула через дверь:

– Ничего я не перерасту, Сина!

Но она уже ушла к себе – слышно было, как закрылась дверь, – так что, думаю, она меня не услышала.

– Не бери в голову, – посоветовала Винифред, по-своему на редкость целеустремлённая и бесчувственная. – Она переживёт. Гляди, вот и отшельник.

И в самом деле, вон он идёт через поле, а вот открывает калитку Ночного сада.

– Он не перелезает через забор, он отпирает калитку! – вскрикнула я в гневе. – Откуда у него ключ?! Старый Том говорил, что замок давным-давно проржавел.

– Старый Том соврал, – заметила Винифред, беззаветно и бесстрастно преданная своей цели. Я начала сожалеть, что она мой товарищ в этой ночной вылазке к хижине отшельника. Но было слишком поздно. Мы беззвучно выскользнули из дома. Отшельник был занят в саду, и мы, пригнувшись, перебежали поле, а затем, уже в лесу, зажгли фонари.

Лес ночью совершенно иной, чем днём. Он полон теней, камней и корней, о которые можно запнуться. До хижины отшельника мы шли вдвое дольше, часто то я, то Винифред хотели повернуть обратно, но мы не отступались, подгоняемые её тревогой за отца. Добравшись до места, мы не пожалели, что пришли: мы сразу же зашли в хижину – и письма просто лежали там, никуда не спрятанные. Мы прочли их в том порядке, в каком они лежали:

1. НАКОНЕЦ ПРИШЛО ВРЕМЯ.

– Ох, – сказала Винифред. – Мама говорила, что папа может наделать глупостей. Она наверняка знала, что пришло время для какой-нибудь дури. Зря я в ней сомневалась. Я идиотка.

– Ничего ты не идиотка, Винифред, – решительно заявила я. – Ты просто человек, которому не хватает информации. Давай теперь прочтём остальные письма и вычислим, что это за секрет между Зебедией и вашим отцом.

2. БУДЬ ОСТОРОЖЕН.

3. НЕ БОЛТАЙ, НО РАЗУЗНАЙ ПОБОЛЬШЕ.

4. ПУСТЬ ОН СКАЖЕТ ТЕБЕ КОД.

5. ПОНЕДЕЛЬНИК – НАШ ДЕНЬ. ЕСЛИ Я БОЛЬШЕ ТЕБЯ НЕ УВИЖУ, СКАЖИ ВСЕМ, ЧТО Я ИХ ЛЮБЛЮ.

Винифред так и застыла, зажав последнее письмо в руке, как будто окаменела.

Тогда я нарушила молчание:

– Дело хуже, чем мы думали.

Что передали по радио

Схватив письма, мы выскочили из хижины и, спотыкаясь, припустили по тропе. К счастью, отшельник все ещё работал в саду и мы с ним не столкнулись.

– Почему код? Что за код? – заладила я. – У кого спросить код?

– Откуда мне знать? – отвечала Винифред. – Это всё какая-то бессмыслица. И нет смысла спрашивать Зебедию ещё раз. Если он прочёл последнее письмо и оно не заставило его сердце забиться сильнее, я думаю, можно смело сказать, что от него мы ничегошеньки не узнаем. Остается только одно. Нам с Вилфредом придётся позвонить матери. Мы поделимся с ней тем, что знаем, и предупредим о подстерегающей опасности. Главное – сказать ей, что завтра «их день», что бы это ни значило. Если только папа с Зебедией не разыгрывают нас и не играют «в понарошку».

– Да, конечно, – подхватила я. – Наверняка это просто игра.

– Ты не знаешь отца, – встревоженно пробормотала Винифред. – Но мы можем сказать матери, и уж она разберётся.

– Да, попросим Сину отвезти нас к «Брукману» прямо утром, и ты сможешь позвонить матери, – поддакнула я.

Оставшуюся дорогу домой мы бежали бегом. А утвердив план действий, легли спать. Я спала крепко – спасибо экстренной вечерней прогулке. За Винифред не ручаюсь, думаю, она ворочалась и металась в кровати, как все те, кого томит тревога за близких людей.

И действительно, когда на следующее утро мы спустились к завтраку, обычно аккуратно расчесанные длинные волосы Винифред были спутаны и все в колтунах. Увидев их, Глэдис аж вздрогнула.

– Хех, – усмехнулась она, – кажется, мне стоит одолжить тебе один из моих модных журналов.

Я едва сдержалась, чтобы не сказать, что ей самой модные журналы, похоже, не помогли. В волосах Глэдис можно было открыть музей прежних обедов и ужинов.

Мы с Винифред немного опоздали к завтраку, так как проснулись позже обычного. Сина уже позавтракала и ушла к себе в студию. Зебедия умчался в лес, а Старый Том и Вилфред, по всей видимости, работали в одном из садов. По плану мы должны были предупредить Вилфреда, объяснить ему всё, а затем попросить Сину отвезти нас к «Брукману», чтобы позвонить. Но когда мы вышли во двор, Вилфреда и Старого Тома нигде не было видно. Мы сходили к коровам, заглянули в свинарник, в амбар, проверили в садах, на картофельном поле и прошлись от одного луга до другого. Никого.

– На этой ферме слишком много полей, – ворчала я, пока мы ходили взад-вперед.

Наконец мы сдались и пошли к студии. Глэдис сидела, прислонившись к стене, и говорила:

– Говорит инопланетянин. Переключите канал на бибоп.

– Уходи, Глэдис, – отвечала Сина.

– Где Старый Том и Вилфред? – спросили мы, врываясь в студию.

Сина ходила кругами вокруг новой версии русалки. Теперь у неё были рожки.

– Никогда не слышала о рогатых русалках, – удивилась я.

– Я думала, рожки сыграют неожиданно, – вздохнула Сина, – но ты права. Получилась ерунда. Не имеет значения, с рожками она или без – у меня не выходит то, что я хочу передать. Ну почему у меня не получается ухватить главное?! Почему?! – И она опрокинула статую на пол и прыгнула на неё.

– А что вы хотите передать? – нерешительно спросила Винифред. Крупная женщина, прыгающая по кому глины, – это пугающее зрелище.

– Нечто. Что не выразить словами, – сказала Сина, – не определить. Или же вот! – Она прибавила громкости на радиоприемнике. – Это Моцарт, Дивертисмент ре мажор, Andante.

Мы замерли, зачарованные. В музыке звучало такое щемящее томление. Этой музыкой изливалось то знакомое всем чувство, которое никак нельзя выразить словами.

– Это не бибоп! – крикнула Глэдис. – И что с ребятами с Си-би-си такое, что они всё время проигрывают одно и то же?!

– Помолчи, – велела Сина. Затем она стряхнула наваждение. – Старый Том взял Вилфреда на рыбалку. Он сказал, что они могут не вернуться до завтра. Если не будет сильного волнения, он думал пройти вдоль берега и остановиться в Фрайдей-Харбор. Он говорит, Вилфред заслужил выходной, а в садах у них все переделано наперед.

– Неееет! – завизжала Винифред.

Сина посмотрела на неё вопросительно. С самого начала она ждала, что так или иначе влияние Ревуньи Элис даст о себе знать.

– Мы должны кое-что сказать Вилфреду, – пояснила Винифред, начиная дышать с неестественной частотой.

– Ну что ж, делать нечего, придётся подождать. Не можем же мы вызвать их из океана. Какие у вас планы на сегодня? Яйца вы уже собрали?

– Пока нет. Мы потом расскажем тебе про наши планы, – сказала я и вытащила Винифред на улицу, чтобы обсудить ситуацию.

– Мы должны что-то предпринять, – проговорила она, дыша по-прежнему слишком часто, и глаза её стали совсем круглые.

– Ладно, хорошо, – я схватила её руку и немного потрясла в надежде, что она придёт в себя. – Чтобы позвонить твоей матери, Вилфред нам не нужен. Пойдём обратно и расскажем всё Сине.

– Нет, – отказалась Винифред, отнимая руку.

– Винифред, ты должна следовать хоть какому-то плану действий, – убеждала я.

– Мамочки, как же всё сложно! Я думаю, что мы должны рассказать матери, а потом мне кажется, что не стоит поднимать тревогу, пока мы не уверены, что что-то не так. Почем нам знать – может, отец и Зебедия просто играют.

– Мы это уже обсуждали. Твоя мать знает, что что-то происходит, иначе она не поехала бы в Комокс, так? Для неё это не станет неожиданностью, – напомнила я. – Я считаю, нам надо позвонить ей и зачитать письма.

– Я не знаю, – простонала Винифред. – Ну почему Вилфреда здесь нет?!

Ну действительно, подумала я. И даже обрадовалась, что у меня нет брата, от чьего мнения можно сделаться настолько зависимой.

– Может, нам спросить отшельника, что происходит? Сина могла бы его спросить. Ей-то он должен сказать, – предложила Винифред.

– Ничего он не скажет, – возразила я. – И её надо ещё уговорить. Она считает, что нечего лезть в чужие дела.

– А если положение критическое? – вопросила Винифред.

– Она скажет, что, если положение критическое, необходимо связаться с твоей матерью.

– Ох, я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать, – заладила Винифред.

Я знала, что, с моей точки зрения, надо было делать, но дело в том, что к их семейным рядам и неурядицам я не была по-настоящему причастна. А ей были неведомы наши. И отшельника никто по-настоящему не знал. Это был филигранный танец людских созвездий с их различными звездообразованиями, световыми узорами и гравитацией.

– Вот что я скажу: пойдем-ка соберем яйца, – предложила я. – Я заметила, что когда делаешь что-то руками, мысли сами собой приходят в порядок.

Так что мы собрали яйца, а затем Сина надавала нам кучу мелких поручений, и будь я более злонравным человеком, я могла бы подумать, что это в отместку за то, что прошлой ночью я не впустила её пожелать мне спокойной ночи. Мы как раз закончили подметать веранду, когда пришла мисс Мэйси с новой пробной походницей.

– Это Шэрил, – представила она её нам.

– Привет, Шэрил, – поздоровалась Сина. – А где ваша предыдущая пробная походница?

– Она оказалась жуткой рохлей. Раскисла после каких-то шести километров. Даже отказалась идти с нами в поход. Но я уверена, с ней будет всё в порядке, как только ей восстановят водный баланс, – сказала мисс Мэйси. – Ну а вот наша Шэрил не из робкого десятка, правда, Шэрил? Простой спуск по тросу и карабканье по медвежьим берлогам не сломят твой скаутский дух, верно?

Шэрил затряслась. Кажется, история повторялась.

– Я так и думала, – отчеканила мисс Мэйси, не дав Шэрил и слова сказать. – Мы идём строить кострище на месте ночёвки, которое мы с Эрминтрудой нашли в субботу. Нужно столько всего подготовить для вылазки. Вперёд! Вперёд, с луком и компасом скаут не пропадёт!

И тут я заметила, что у обеих за спиной был лук.

– Не рано ли им стрелять из лука? – спросила я, приподняв бровь.

– Защищаться от диких зверей никогда не рано! – воскликнула мисс Мэйси.

– Надеюсь, на это раз вы взяли с собой воду, – прошелестела Сина.

В другой ситуации она бы и смолчала. Она и слышать не хотела о пропаганде бравого движения девочек-скаутов, однако чтобы по ферме как перекати-поле на ветру скиталась малышня, она тоже не хотела.

И мы снова принялись мерить шагами ферму, а Винифред всё колебалась: то ли позвонить матери, то ли выбить информацию из Зебедии, то ли пригрозить отшельнику, то ли выждать, надеясь на лучшее.

– Если Зебедия ушёл к отшельнику, он уже должен знать, что мы забрали письма, – сказала я.

– Или же он подозревает, что отшельник их уничтожил. Зебедия очень недоверчивый. Он тот ещё маловер, – заметила Винифред обеспокоенно и прибавила ходу. День был необычно жарким. С меня тёк пот, но я шкандыбала следом, надеясь, что она примет какое-нибудь решение прежде, чем я окончательно уподоблюсь пробной походнице. – Ладно, давай скажем матери, – наконец заявила Винифред, когда мы в восьмой раз обошли кругом поля.

– И я бы так поступила, – поддакнула я.

Мне хотелось добавить, что если б она пришла к этому решению тогда же, когда и я, ещё на первом круге, наши кеды были бы целее, но, конечно, я ничего не сказала, ведь у Винифред и без того забот хватало.

И вот когда мы подходили к студии, нас ошарашила Сина, вылетевшая из дверей с радиоприёмником в руке и завопившая:

– Батюшки! Батюшки! Франни, милая, беги скорее! Винифред, Зебедия!

Мы подбежали к ней, но она больше ничего не сказала, а сунула нам радио и прибавила громкость.

– «Арго», разведывательный самолёт дальнего действия, был выкраден с военной базы в Комоксе. «Арго», как известно, составляет венец желаний многих стран, поскольку способен лететь несколько дней кряду без дозаправки. Техник Роберт Мэдден также пропал без вести. Был он похищен или же замешан в исчезновении самолёта, пока неизвестно.

– Так вот в чем дело! Он украл самолёт! Мать должна знать. Так вот что она имела в виду, когда говорила, что папа может что-то отчебучить! – взвыла Винифред и оправдала все Синины тайные предсказания, разразившись истеричными и захлёбывающимися рыданиями, сделавшими бы честь Ревунье Элис.

Ни я, ни Сина не знали, что сказать, как утешить её. И прежде чем мы что-то придумали, по дороге к ферме промчалась машина, в спешке едва не сбив нас. Прямо перед нами она с грохотом затормозила, и из неё выскочила миссис Брукман.

– Ты ж моя милочка! – воскликнула она, подлетев к Винифред и схватив её за плечи. – Быстро. Твоя мать позвонила в магазин и хочет, чтобы вы, дети, ей перезвонили. Где твои братья?

Сквозь рыдания Винифред выдавила:

– Вилфред на рыбалке… – тут она всхлипнула дважды, – неизвестно, когда вернётся… – всхлипнула дважды, – Зебедия где-то в лесу… – всхлипнула трижды, закашлялась, всхлипнула, закашлялась, – с отшельником. – Последние слова она произнесла так, словно Зебедия назло ей выбрал самого нелепого товарища.

– Зебедия! – воскликнула Сина. – Если он вернётся к обеду, а нас нет, он встревожится. Я оставлю ему бутерброд и записку, что мы у «Брукмана». Нет смысла сообщать ему об отце, пока мы не узнаем подробностей. – Она бросилась в дом, а миссис Брукман снова обратилась к Винифред:

– Мне очень жаль, милочка. Видимо, этот звонок придётся сделать тебе самой…

Мы нетерпеливо ждали, когда вернется Сина. Затем миссис Брукман сказала оглушённой Винифред:

– Пойдём, не будем терять время, – и подтолкнула её к машине.

– Звонок был по поводу… денногоукрий амлетасий?[15] – спросила Сина у миссис Брукман.

– А по поводу чего же ещё? Ох, бедная, бедная мама! – прорыдала Винифред, поразив нас мгновенным овладением нового языка, даже если это всего лишь поросячья латынь.

– Ну, ну, – зацокала языком миссис Брукман. – Мы ещё ничего точно не знаем. Исчезновение твоего отца могло быть просто совпадением.

– Ха. Держите карман шире, – хлюпнула носом Винифред и снова заревела.

– Винифред, милая, – мягко поинтересовалась Сина, – ты знаешь что-то, чего не знаем мы?

Я ущипнула Винифред. Я подумала, что, если отец Винифред вправду попал в переплёт – а теперь было ясно, что он точно во что-то впутался, – значит, нам лучше не болтать, чтобы не подставить его под ещё бо́льшие неприятности. Не говоря уж о том, какую взбучку получим мы сами, загодя догадывавшиеся об этой афёре, но ничего не предпринявшие.

Ехали мы в полном молчании, если не считать всхлипывания Винифред. Сина взяла с собой радиоприёмник и не переключала его с Си-би-си в ожидании следующего выпуска новостей. Очень необычно было ехать в машине с играющим радио.

– Однажды, – сказала я просто потому, что меня стало тяготить молчание и хотелось завести живую беседу, – в машинах поставят радио.

– Тише, Франни, сейчас не время, – шикнула Сина.

– Милочка, в машинах уже устанавливают радио, – мягко проговорила миссис Брукман. – Но ваш грузовик – старый «Бьюик» 1918 года, а это легковой автомобиль «Нэш» 1927 года. Радио начали ставить всего лет десять назад.

То, что кто-то раньше меня сделал такое грандиозное открытие, выбило у меня почву из-под ног. Но всё же я ведь не изобретатель. Я писатель. И это тоже непросто.

– Тссс, – яростно зашипела Сина, едва начались новости. У Ревуньи Элис брали интервью.

– Как он мог! – вырвался её голос из радиоприёмника. – Он же не настоящий пилот. Он же просто читал об этом! Да, последнее время он был такой чудной, беспокойный, но такого я не ожидала.

– Ой, матушка! – вне себя воскликнула Винифред. – Что же ты говоришь!

Мы зацыкали на неё, а Ревунья Элис продолжила роптать в микрофон:

– Я и приехала-то в Комокс потому, что была уверена, что он отчебучит какую-нибудь глупость. У меня на такие штуки нюх. И вот когда я приехала, он мне говорит: «Я задумал нечто блистательное, судьбоносное и даже жизнеугрожающее, нечто дерзновенное и прекрасное, но я не могу тебе сказать, что именно». – «Ты должен мне сказать, – просила я его снова и снова, – если это опасно для жизни, ты должен мне сказать! Ты что, можешь умереть?» – «Могу», – отвечал он. «Тогда скажи мне», – говорила я. «Дохлый номер! – отвечал он. – Ты только станешь меня отговаривать». Этот мужчина иногда просто невыносим!

– Итак, миссис Мэдден, вы полагаете, ваш муж говорил об угоне «Арго»?

Миссис Мэдден в панике замолкла, очевидно только сейчас осознав, в чём именно она призналась. «Нет», – ответила она. Но было ясно, что она лжёт.

– Ох, матушка! – воскликнула Винифред. – Ну почему ты никогда не думаешь, прежде чем сказать?!

– По телефону твоя мать казалась очень расстроенной, – заметила миссис Брукман. – Она плакала.

Мы с Синой переглянулись, но, конечно же, ничего не сказали.

Больше никто ничего не говорил, но Винифред собралась и посуровела. Пусть её мать не встала на сторону отца, сама она не отступится. Когда мы добрались к «Брукману», миссис Брукман набрала записанный номер и передала трубку Винифред.

– Матушка, – позвала Винифред осторожно.

– Оооооох, – донеслось с другого конца провода.

– Ну, матушка, возьми себя в руки. Возможно, с отцом всё в порядке. Возможно, он просто пошел… э… погулять. Или уехал кататься. Никаких улик нет.

– Оооооох!

– Если он что-то сделал или не сделал, я уверена, у него были на то причины. Мы должны поддерживать его, матушка, а не давать неразумные интервью людям с радио.

– Оооооох!

– Ну что ж. Хорошо, что мы поговорили об этом. У нас всё в совершенном порядке. Позвони, когда будут новости или когда ты будешь в силах поддерживать беседу.

– Ооохррр, оохррр, оохррр! – причитания Ревуньи Элис вдруг превратились в рычащие хрипы. Похожие на ревущий на повышенных оборотах мотор. Что это могло предвещать, мы не понимали.

– Да свидания, матушка, – спешно попрощалась Винифред и повесила трубку.

На мгновение она насупилась, сморщив лоб. Мы тоже сочувствующе нахмурились.

– Что ж, – подытожила Винифред, – от неё помощи не дождёшься. Это очевидно.

– А что ты хочешь сделать, милая? – уточнила Сина.

– Поехать домой, – ответила Винифред. – Ну, то есть к вам домой. Поехать домой и дождаться Зебедию и Вилфреда.

– Да, конечно, – согласилась Сина.

Миссис Брукман отвезла нас обратно, и хотя радио было включено всю дорогу, других новостей не было. Приехав домой, мы поблагодарили миссис Брукман и вылезли из машины. Мы были почти в дверях, когда она крикнула в открытое окно:

– Кстати, как вы с Глэдис сработались?

– Чудесно! – отозвалась Сина. День и так принёс достаточно горя, незачем приумножать его.

Что верно, то верно, день был горемычный. Мы с тем же успехом могли остаться у «Брукмана», потому что ещё трижды Ревунья Элис звонила миссис Брукман, и трижды миссис Брукман приезжала за Винифред.

В первый раз – после того, как диктор объявил, что «в поисках «Арго» задействованы самолёты, однако подполковник МакГи, отвечающий за операцию, на вопрос, надеются ли они найти «Арго», ответил, что «океан большой». Но когда Винифред перезвонила матери, Ревунья Элис могла лишь рыдать в трубку.

Во второй раз – когда в новостях сообщили: «Есть подозрение, что в настоящий момент на борту бомбардировщика находится команда японских шпионов. «Эти япошки – народ ушлый, – сказал подполковник МакГи. – Уверен, они и не на такое способны. Насколько мы можем судить, Роберт Мэдден был их наводчиком».

Винифред перезвонила матери и сказала ровным голосом:

– Матушка, не верь всему, что слышишь.

Ответ Ревуньи Элис, конструктивный и вносящий ясность, был «Оооооох».

В последний раз – когда мы услышали, что самолётам ВВС, встретившим «Арго», отдан приказ открывать огонь на поражение.

Услышав это, Винифред побелела и перезвонила матери.

– Ой, матушка, – прошептала она в трубку.

Успокоительный ответ Ревуньи Элис после нескольких всхлипов был «Оооооох».

Лишённая поддержки семьи, Винифред держалась сдержанно и деловито. Вернувшись после третьего рейса к «Брукману», мы втроём с Синой сидели в столовой и слушали радио. Не разговаривая друг с другом, мы то ходили по комнате, то глядели в окно, высматривая, не возвращаются ли Зебедия и Вилфред. Затем Винифред сказала мне «Пошли!» и потянула во двор.

– А мы ещё думали, что привидения жуткие, – проговорила я с горечью, когда она тащила меня по полю. – Куда мы идём?

Но Винифред молча вела меня по лесной тропе, а затем вдоль берега, пока мы не пришли к петроглифам. Тут Винифред вытащила из кармана отцовские письма, а следом – коробок спичек.

– Их надо сжечь, – сказала она.

Умница, Винифред!

– Нам ещё повезло, что мы не рассказали о них матери – она бы разболтала в эфире на всю Канаду. А когда вернётся Зебедия, нужно и ему втемяшить, чтобы помалкивал о переписке с отцом. Они стреляют на поражение. – Последнюю фразу она проговорила совершенно безучастно, и тогда я поняла, что переживания бывают так сильны, что им не дают выхода.

Мы сожгли письма, и надо сказать, я была благодарна за перерыв в хождении взад-вперед по столовой в ожидании новостей, даже несмотря на то, что мы, конечно, сразу вернулись. Кроме Винифред, из всей семьи больше некому было следить за происходящим, и она чертовки неплохо держалась.

День клонился к вечеру. Глэдис, извещённая о произошедшем, принесла и унесла соблазнительно подгоревшие яства, проявив при этом деликатность, которой я от неё не ждала, и даже ни разу не попросила переключить канал на бибоп.

Близилось время ужина, и хотя есть никому не хотелось, можно было хотя бы рассчитывать на возвращение Зебедии. Пока мы были у «Брукмана», он съел свой бутерброд и снова убежал и поэтому до сих пор ничего не знал. Сина требовала соблюдения единственного незыблемого правила: мы могли гулять где угодно в течение дня, но должны были являться к обеду и ужину. Поэтому мы знали, что к ужину Зебедия появится – и действительно, едва Глэдис начала накрывать на стол, мы увидели его на опушке леса. Затем, к нашему облегчению, с другой стороны показались Вилфред и Старый Том, возвращающиеся на лодке. Мы позволили Зебедии войти и помыть руки, но ничего не сказали – ждали Вилфреда. А когда все собрались и сели за стол, мы обо всём рассказали.

Вилфред побелел, но промолчал.

Зато Зебедия едва не довёл нас, и так весь день просидевших как на углях, до цугундера – он вскочил на стул и, потрясая кулаками, ликующе завопил:

– Он сделал это!

В ночь

– Сядь, Зебедия, – с невероятной, на мой взгляд, выдержкой сказала Сина. Взглянув на спавших с лица Винифред и Вилфреда, она продолжила: – Да, что ни говори, нехорошо вышло… – А затем, явно не зная, как закончить фразу, спросила: – Кто хочет подгоревшего супа?

Глэдис внесла супницу, от которой исходил явственный запах горелых помидоров.

– Что будем делать? – ровным голосом спросил Вилфред, но глаза его за стеклами очков округлились, как у совы, и были полны паники.

– Будем есть суп, – заявила Сина. – Умереть с голоду ещё никому на пользу не пошло. И я думаю, если нас вдруг спросят: мы ничего не знаем о пропавшем самолёте. Что недалеко от истины.

– Зебедия, тебе лучше держать рот на замке, – пригрозила Винифред. – Они говорят, что будут стрелять на поражение.

– Что мы будем делать? – снова вопросил Вилфред.

– Вы съедите свой ужин и отправитесь в кровать, – решил Старый Том. – Больше ничего вы сделать не можете.

– Да, – подхватила Сина, подбавив фальшивой весёлости, – это будет самое лучшее. Мы полагаем, что Зебедия и правда что-то знает…

– Знаю, – перебил Зебедия.

– Заткнись! – грубо рявкнул Вилфред.

– Вот ещё! – возмутился Зебедия.

– Заткнитесь оба, – произнесла Винифред с редкостным чувством. – Дайте Сине сказать.

– Спасибо, Винифред, – кивнула Сина. – Я хотела сказать, что, как ни крути, мы не знаем, замешан ли в чём-то ваш отец, о чём бы там ни знал Зебедия. Возможно, всё это домыслы. Мне всегда проще разбираться с делами на свежую голову – а какая тут свежая голова, если вы будете всю ночь переживать. Поэтому постарайтесь думать о хорошем и отдохнуть как следует.

– И всё-таки я хочу послушать новости, – возразил Вилфред.

– Знаешь, милый, думаю, не стоит, – проговорила Сина. – Дикторы и репортёры любят наделать шуму. Им нужно, чтобы ты слушал и слушал не отрываясь, и таким образом они получают спонсоров, а получив спонсоров, зарабатывают деньги. Нельзя верить тому, что они говорят. Давай мы со Старым Томом послушаем, и если будут настоящие новости, придём и позовём тебя.

– Нет, спасибо, – воспротивился Вилфред. – Это очень мило с вашей стороны, но я всё равно не усну. Я хочу услышать новости сам.

Сина заломила руки, но всё же включила радио со словами:

– Кому десерт?

Желающих не нашлось, но Глэдис всё равно внесла подгоревший вишневый коблер[16] и водрузила на середину стола словно жертвенного агнца. Она не сводила с него грустного взора, пытаясь выглядеть такой же опечаленной, как все мы, хотя было очевидно, что в глубине души происходящее представлялось ей очень захватывающим.

– Никогда ещё не жила в одном доме с родней того, кого могут повесить за измену, – провозгласила она, с аппетитом уплетя третью порцию коблера. Сина зыркнула на неё.

Мы просидели около часа, новости передавали вразнобой и обрывками. Поначалу они повторялись без изменений. Затем диктор сказал: «Нам стало известно, что завести «Арго» могли лишь несколько человек в Канаде, те, кому был известен секретный код доступа. Этот код необходимо было ввести на приборной панели самолёта. Если Роберт Мэдден, сам или работая с японскими шпионами всё же завёл самолёт, значит, код удалось взломать. Или возможен вариант, что человек, угнавший самолёт, получил помощь от кого-то, имевшего доступ к секретным сведениям. Лишь несколько человек обладали этой информацией, и в настоящее время их допрашивают, однако никто из них пока не находится под подозрением. Хотя Роберта Мэддена и подозревают в причастности к таинственному исчезновению «Арго», он был всего лишь техником и не мог знать сверхсекретного кода доступа. Нам неизвестно, где он находится в настоящий момент, но военные говорят, что, хотя его исчезновение вызывает подозрения, точно сказать пока ничего нельзя».

– Ну вот видите! – воскликнула Сина. – Точно сказать ничего нельзя.

– Отец не мог знать секретный код, – добавил Вилфред. – Но где же он тогда?

– А вот и нет, он мог знать секретный код, – выпалил Зебедия.

– Письма! – вскричала Винифред. – Отец написал тебе в одном из писем, «пусть он скажет тебе код». Кто?! Кто «он»?!

– Отшельник, – самодовольно сказал Зебедия. – Отец всегда хотел полетать на «Арго». Я рассказал об этом отшельнику, и он сказал, что раньше знал как. Он сказал, что есть особый код, которым самолёт заводится. Он назвал его мне и помог правильно написать печатными буквами, и я послал его отцу.

– А я-то полагала, что отшельник не станет водиться с шилопопым клопом, – заметила я и уже потом поняла, что даже в сложившихся обстоятельствах это было невежливо. – Извини, Зебедия.

– Я же говорил: он думает, что я особенный, – заявил Зебедия.

– Ничего подобного! Никогда не слышала большей ерунды! – закричала Винифред.

– Отец всегда хотел полетать на «Арго»? – спросил Вилфред.

– Да. Он сам мне сказал, когда мы жили в Комоксе. Он сказал, что день за днём, день за днём он приходит и ухаживает за самолётом. Но он не хочет ухаживать за самолётами – он хочет на них летать. А ему не разрешают стать пилотом, потому что он так и не получил аттестат зрелости. А это нечестно. Он знает, как летать на этом самолёте. Он сказал, что он знает «Арго». Он любит «Арго». Он сказал, что ему бы хотелось поднять его в воздух хоть разок. Просто узнать, каково это. Он сказал, что он собирается полетать и сразу вернуть его обратно. Он решил, что время пришло и что он взломает код. Он собирался нажимать все кнопки подряд, пока не получится нужная комбинация. Но потом отшельник сказал мне код, а я передал его отцу. Теперь у него есть шанс полетать. А вы не волнуйтесь. Он вовсе не собирался его красть. Они всё напутали. Он просто хотел поиграть с ним.

– Но если он хотел просто поиграть с ним, – растерянно проговорила Винифред, – почему он до сих пор его не вернул?

– Наверное, ему весело, – предположил Зебедия. – Я тоже хочу полетать!

– Нет, не хочешь! – рявкнул Вилфред.

– И я! – закричала Глэдис. Никто не обратил на неё внимания. Ловя каждое слово захватывающего разговора, она бездумно прикончила коблер.

– Нет, хочу. Я хочу поиграть с папой в «Арго», – упрямо сказал Зебедия. Он влез на стул, вытянул руки в стороны и опять начал жужжать как самолёт.

– Сядь, – приказала Винифред. – Ты что, не понимаешь, Зебедия? ВВС не разрешают людям играть в свои самолётики.

– Но отшельник? – изумился Вилфред. – Ты слышала, по радио сказали, что лишь несколько человек в Канаде знали секретный код. Отшельник никак не мог его знать.

– Выходит, что мог, – заважничал Зебедия. – Потому что отца нет, и самолёта тоже нет.

Тут, кажется, все мы похолодели. Потому что, конечно же, Зебедия был прав. Невозможно было и дальше полагать, что исчезновение Чинилы Боба и самолёта было совпадением. Последней надеждой оставался секретный код, без которого ему было не завести самолёт. Но если отшельник и вправду сообщил его, тогда Чинила Боб увяз по уши. И кто знает – может, всех Мэдденов арестуют как шпионов. Но кто такой отшельник и кем он был раньше, раз у него был код доступа к канадскому самому секретному разведывательному самолёту?

– Я пойду переговорю с отшельником, – поднимаясь, сказал Старый Том. – Выключай радио, Сина. Оставь посуду, Глэдис, помоешь утром, иди в свою хижину. Дети – в кровать!

Старый Том так редко отдавал приказы, что мы остолбенели. Сина быстрым щелчком выключила приёмник, а затем повторила:

– Бегите, дети. Сегодня уже ничего не поделаешь.

– Но мы не сможем уснуть, – пробормотала Винифред.

– Я принесу вам горячего молока с ромашкой, – пообещала Сина.

Она и Старый Том вдруг против всякого обыкновения показались очень взрослыми. Очень расторопными и решительными – и вовсе не флегматичными, как обычно.

– Давайте-давайте, бегите и думайте только о хорошем, – поторопила Сина. – Если будут какие-нибудь новости, я вас разбужу, но сидеть и ждать новостей совершенно ни к чему.

Старый Том уже надел толстую шерстяную рубаху и взял фонарик. Мы видели удаляющийся через поля луч света. Все разошлись по своим комнатам. Я думала предложить Винифред переночевать у меня, но Мэддены были явно оглушены произошедшим и не в настроении вести разговоры, пускай и сочувственные.

Лежа в кровати, я слышала, как Сина раздувала огонь в печи, гремела кастрюлями, грела молоко, доставала чашки, а затем вдруг я услышала что-то ещё. Звук шлепающих по коридору и вниз по лестнице ног.

– Это ещё что? – сказала я себе, когда хлопнула чёрная дверь. Я подошла к окну и увидела, как Зебедия босиком бежит к Ночному саду. Прежде чем я успела что-либо предпринять, он как обезьянка вскарабкался по ограде, подтянулся, перелез и спрыгнул в сад. Там среди переливов лунного света он на мгновение замер – и исчез. Просто взял и исчез. Растворился в воздухе.

Я побежала наверх, к Винифред. Она лежала в кровати, смотрела в потолок и явно думала вовсе не о хорошем, как ей было велено.

– Что такое? – утомлённо проронила Винифред.

– Зебедия… – начала я.

– Да, знаю, – отозвалась Винифред, – он предупредил нас, что идёт в сортир.

– Не в сортир, – помотала я головой. – Он пошёл к Ночному саду. Ну то есть прямо в Ночной сад, а там исчез.

Вместе с Винифред мы кинулись в комнату Вилфреда, и я всё пересказала ему.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Вилфред. – Ты хочешь сказать, что потом он дал деру в лес?

– Нет, он даже и не выходил из Ночного сада. Я имею в виду, что в одно мгновение был там – а в следующее нет. Я видела всё из окна спальни.

– Ерунда, – отмахнулся Вилфред. – Небось притаился за статуей или ещё что.

– Нет, – настаивала я. – Я же тебе говорю. Я видела. Он истаял в воздухе.

– Но это невозможно, – возразил Вилфред.

Он злился, и я понимала почему. Волшебство – это очень хорошо, когда тебе скучно и хочется выдумать что-нибудь поувлекательнее. Но когда тебе плохо и силы на исходе, ни о какой чепухе и думать не хочется. Тут потребна крепкая и привычная реальность, заземлённость знакомых вещей. Но факт остаётся фактом. Иногда хочешь не хочешь, а нужно одолеть то, что стоит на твоём пути.

– Я думаю, он исчез, – повторила я. – Я думаю, он загадал желание, и оно его куда-то перенесло.

– Потешно, – хмыкнул Вилфред.

Но Винифред оцепенела, пронзённая страшной догадкой.

– Если он загадал желание, – забормотала она себе под нос, – что он мог пожелать? – И затем, прежде чем мы успели остановить её, она вскрикнула «Зебедия!» и рванула из комнаты и вниз по лестнице.

– Бред сивой кобылы! – фыркнул Вилфред, но побежал за ней, а я кинулась за Вилфредом.

– Винифред! – кричал Вилфред.

Пока мы с Вилфредом выбежали из дома, Винифред уже перелезла через ограду, а потом, к нашему ужасу, вдруг тоже исчезла. Ну, теперь Вилфреду придётся мне поверить.

Он бросил на меня полный отчаяния взгляд и сказал, запинаясь:

– Она тоже загадала.

– О нет! – застонала я. – Куда они делись? Что они пожелали?!

Но, конечно, я догадывалась.

– Они на «Арго». Они отправились на помощь, – подтвердил Вилфред.

– Но чем они могут помочь? – спросила я. – Они же не знают ничего о самолётах, верно?

– Зебедия наладился к отцу, а Винифред отправилась спасать их обоих. Ведь Зебедия будет только подзуживать отца. Он же тоже хочет стать пилотом. Он не понимает, что происходит. Что у отца, что у Зебедии нет ни капли здравого смысла. Винифред ни за что не донести до них, что дело серьёзное. Должен пойти я. Я смогу объяснить отцу, что произошло, и убедить его повернуть самолёт обратно, пока их троих не подбили.

С этими словами Вилфред влез по ограде и соскочил с другой стороны, как раз когда Сина заметила нас и вылетела из дома. Когда она подбежала ко мне, Вилфред уже пропал.

Она не отрывала глаз от места, где минуту назад стоял Вилфред.

– Ох, Сина, – проговорила я. – Что нам делать? Все трое отправились к отцу. Если самолёт собьют, они же все погибнут.

В эту минуту мы увидели Старого Тома, появившегося на опушке леса вместе с отшельником, и бросились к нему рассказать, что произошло.

– Они отправились туда? На самолёт? – переспросил он. – Ты уверена?

– Куда же ещё? – вопросила я. – Ты поговорил с отшельником?

– Он ничего не помнит, – задыхаясь на бегу, выдавил Старый Том, когда мы рванули обратно к Ночному саду. – В том-то и беда. У него все вылетает из головы. Он не отрицает, что сказал Зебедии код, но не помнит этого. Я так и понял, что от него помощи не жди. Ох, не хотел я этого говорить, но этот человек, их отец, должно быть, умом тронулся. Никто в своём уме не украдёт самолёт в военное время, не задумываясь о последствиях. А теперь жизнь этих троих ребят в его руках.

– Ох, Том, ты же не думаешь… – вымолвила Сина.

– Ну естественно, думаю, – отозвался Старый Том. – И теперь мне тоже придется отправиться туда!

– Я с тобой! – воскликнула я.

– Не глупи, Франни. Если со мной что-то случится, так у Сины никого, кроме тебя, нет. Ну и вообще, ты только будешь путаться под ногами!

Мы добежали до ограды Ночного сада. Прежде чем кто-нибудь успел что-то добавить, он перелез через решётку и исчез, с желчным раздражением вскричав:

– Никогда ни за что никаких гостей!

У ограды Ночного сада, под небом, полным звезд, остались Сина и я.

Мы стояли и смотрели раскрыв рты. Если вам кажется, будто НЛО и привидения могут подготовить к тому, чтобы, и бровью не поведя, лицезреть, как три человека бесследно исчезают у вас на глазах, вам недостаёт опыта в соприкосновении с миром незримого.

– Что же теперь? – твердила Сина. – Что теперь?

Лично у меня не оставалось ни одной здравой мысли.

В ту самую минуту, что мы стояли разинув рты, Старый Том, также с отвисшим ртом и вытаращенными глазами, вдруг очутился внутри гудящего самолёта. Старый Том был на борту самолёта впервые и тут же решил, что первый раз будет последним. Поначалу он не замечал ничего, кроме оглушающего дребезжащего гула, дрожи самолёта и странного запаха. А когда слегка освоился и стал осматриваться, у него упало сердце: тут же в кабине распластался ничком, сползая с приборной панели на пол, мужчина, который мог быть только Чинилой Бобом, а возле него рядком, словно разложенные кем-то, лежали Винифред, Вилфред и Зебедия. Недвижные. Мертвые.

Первое время Старый Том только и мог что смотреть. Он был в замешательстве, у него кружилась голова, а от странного запаха его начинало подташнивать. Он смотрел на тела детей и думал о том, как один за другим они последовали за отцом в неведомое и на смерть. Какая удивительная вещь любовь и семья! Дети выбрали разделить с отцом его сумасбродство, чреватое тюрьмой или же смертью, но не бросили его и друг друга. И теперь четыре пятых их семьи лежали здесь замертво. Ревунье Элис от такого удара никогда не оправиться. Она сама скорее умрёт, чем переживёт такое. Если ты хочешь сделать что-то для своей семьи, подумалось Старому Тому, будь счастлив. И пусть они разделят с тобой счастье. Он знал, что должен что-то предпринять, попытаться разобраться в управлении самолётом. Передать сигнал бедствия. Сделать хоть что-то. Но он мог лишь смотреть на три маленьких тела и плакать.

Земля

Мы с Синой продолжали стоять молча, но мысли каждой из нас бешено вертелись.

Наконец Сина сказала:

– Ничего в голову не приходит, кроме как ещё раз пойти к отшельнику. Возможно, он не помнит, что дал Зебедии код доступа, но, быть может, он помнит, как можно посадить самолёт.

– У меня осталось неиспользованное желание, – напомнила я. – Почему мне просто не пожелать, чтобы они снова были здесь, живые и здоровые?

– Не выйдет, – выпалила Сина. – Ты помнишь историю Марии Мэй? Нельзя просто отменить желание. И однажды мы попробовали кое с чем, что я пожелала. Я сомневалась… Я сомневалась, сработало ли мое желание.

– Правда?! – изумилась я. – А что ты пожелала?

– Сейчас не время. Сейчас нам нужно выяснить, что отшельник знает об этом самолёте и может ли он придумать хоть какой-нибудь способ им помочь.

– Какой?

– Не знаю, – сказала она. – Но одно я усвоила твердо, Франни: я знаю далеко не всё, и есть вещи, известные другим людям, а мне о них неизвестно даже то, что я о них знать не знаю. Если ты столкнулась с проблемой – найди знающего человека и не считай раньше времени, что он не найдёт решения, только потому, что ты сама его не видишь.

Так что я сбегала за фонариками, и мы отправились в дальний путь в темноте. Время от времени мы поднимали головы, надеясь увидеть «Арго», но так и не увидели и не услышали ничего, даже напоминающего самолёт.

Когда мы добрались до хижины отшельника, на стук в дверь никто не ответил. Мы попробовали открыть дверь, но она была закрыта изнутри на задвижку, и Сине пришлось её выбить.

– Батюшки, чувствую себя хулиганом, – промолвила она.

Отшельник спал в углу хижины. Сина подскочила к нему, посветила фонарём ему в глаза и закричала:

– Проснитесь! Бога ради, проснитесь!

Но отшельник продолжил храпеть, и тогда она нагнулась и потрясла его за плечо:

– Вы должны проснуться! У нас аварийная ситуация!

При этих словах отшельник не просто проснулся, а мгновенно вскочил на ноги, бормоча что-то нечленораздельное, наверное спросонья, и натянул штаны.

– Пожалуйста, вы должны нам помочь, – умоляла его Сина. – Вы должны рассказать всё, что вам известно об «Арго». Его угнали, и мы должны его вернуть.

Отшельник стоял и смотрел на нас. Его приученное тело среагировало на чрезвычайную ситуацию, но осмыслить происходящее он был не в состоянии.

– Ох, Сина, все без толку, – взвыла я. – Он нас даже не понимает!

– Вы помните, – настаивала она, – как Старый Том приходил спросить у вас про «Арго»? Дело в том, что отец ребят, мистер Мэдден – Чинила Боб, как он себя называет, – угнал его. Потому что вы передали ему код. Если вы знали этот код, значит, вы должны знать что-то и об «Арго». Наверняка вы можете помочь нам вернуть его.

Но отшельник стоял молча, без тени понимания.

– «Арго»! «Арго»! – заладила Сина, словно пытаясь втемяшить это слово ему в голову или что-то отомкнуть в его памяти.

Но он стоял в полной растерянности, и Сина начала плакать. Не могу даже сказать, от бессилия или от горя. Но я никогда не видела, чтобы она так плакала. И это потрясло меня чуть ли не больше, чем другие события того вечера.

– Там трое детей, и они погибнут. И Старый Том, который отправился им на выручку. Пожалуйста, пожалуйста, – заклинала его Сина. – Их собьют. Вы должны были что-то помнить, раз вы дали Зебедии тот код. А теперь он там, присоединился к отцу. Зебедия загадал желание в Ночном саду.

– Зебедия? – проговорил отшельник, и что-то в нём очнулось. Можно было понять по глазам: что-то выблеснуло среди тумана и неразберихи, царивших в его бедном травмированном мозгу. – Зебедия? Где Зебедия?

– Точно мы не знаем, но думаем, что он пожелал оказаться вместе с отцом на «Арго».

– Он не может быть на «Арго»! – гаркнул отшельник. – Не все недоработки ещё выправили!

– Но он там, – вставила я. – Мистер Мэдден, отец Зебедии, выкрал самолёт. Военные готовы открыть по нему огонь, как только увидят. Думают, что на нём полно японских шпионов. И тогда… тогда Зебедию убьют.

– Военные наверняка обеспокоены куда меньше, чем желают показать. Какое-то время самолёт может держаться в воздухе, но не бесконечно. Маловероятно, что он даже приблизится к заявленной в ВВС продолжительности полёта. Этот самолёт только для бряцания оружием и годен, – нетерпеливо отрезал отшельник. Он больше не выглядел вялым и сбитым с толку. Можно было представить, каким он был до того, как упал в ледяное море.

– Но Чинила Боб, и все на радио, и сами ВВС называют его разведывательным самолётом дальнего действия. Они говорят, он может лететь несколько дней без дозаправки, – растерялась Сина.

– Да-да, – буркнул отшельник. – Такие слухи распускают. Это официальное описание, но на деле всё иначе.

– Уж Чинила Боб должен знать, на что самолёт способен. Он обслуживал его годами, – возразила я.

– Техники! – фыркнул отшельник. – Кто станет доверять подобную тайну технику? Я вам говорю, это вопрос исключительно времени. Самолёт упадет.

– Он уже много часов в воздухе, – заметила я.

– Да куда они могли улететь на нём на такое время? – усмехнулся отшельник. – Скорее всего, он уже рухнул где-то в отдалённом месте и просто пока не обнаружен.

– Ох, нет, нет! – вскрикнула Сина и закрутилась на месте, кусая костяшки на руке.

– А если ещё не упал, так скоро рухнет, – докончил отшельник.

– И тогда Зебедия разобьётся. – Я решила, что нужно почаще упоминать имя Зебедии, поскольку оно было нитью, привязывавшей его к настоящему моменту и подобию реальности. – Зебедия умрёт! Зебедия умрёт!

– Но вы же должны были понимать, что Чинила Боб собирается поднять самолёт в воздух, – сказала Сина. – Зебедия сказал, что вы дали ему код доступа для его отца. Вы даже помогли ему записать его печатными буквами!

– Я сказал Зебедии код, потому что он хотел знать, как завести самолёт, – ответил отшельник. – Он не говорил, что его отец хочет подняться на нём в воздух.

– Ну а для чего же, по-вашему, он был нужен?! – взвыла я.

– Не знаю, – отшельник раздражённо потёр лоб. – Я не знаю!

– Это уже не имеет значения, – вздохнула Сина. – Я уверена, вы не со зла. Но теперь они в беде. В большой беде. Они рухнут в океан и умрут!

– Нет! Я этого не допущу, – негромко проговорил отшельник. – Я должен помочь. И я помогу.

– Да, но как?! Мы поэтому и пришли. Что можно сделать? Думайте! – воскликнула я.

Не знаю, чего я ждала. Наверное, что он вспомнит какой-нибудь код, которые вернёт самолёт, – но даже если так, как нам его передать?

– Я могу переместиться к ним, – придумала я. – У меня есть желание. Я могу передать им, что они должны сесть, прежде чем самолёт начнёт снижаться и упадёт.

– Нет, Франни! – вскричала Сина, заламывая руки.

Я повернулась к отшельнику, чтобы посмотреть, придумал ли он способ помочь, но он, не говоря ни слова, молнией метнулся в дверь. У него даже не было фонаря, он рванул по тропе при свете луны и звёзд, словно весь мир для него в тот миг был как Ночной сад, освещённый сиянием жизни, которая просто есть, независимо всех наших стараний. Мы с Синой бросились вниз по тропе вслед за ним, и казалось, всё было освещено чем-то, отражённым нашей Землей из запредельного космического пространства. На мгновение словно бы я знала нечто. А затем, как всегда бывает, когда кажется, что вот ты уже схватил неосязаемое, оно исчезло – неуловимое, загадочное, непостижимое, отсвет, теряющийся в необъятной ночи. На бегу я пыталась понять, важно ли это. Но по-настоящему в тот момент для меня было важно только то, что Старый Том – Старый Том! – был в том самолёте. Я мчалась за отшельником. Сина, далеко позади, пыталась не отставать, но в конце концов исчезла из поля зрения. Бегунья из Сины всегда была никудышная.

– Подождите! – крикнула я, когда отшельник выбежал в поле и устремился к Ночному саду. – Я нужна вам. Я могу пожелать.

– Я отправляюсь. У меня тоже есть неиспользованное желание, – бросил он через плечо, когда я рванула за ним через поле. – Я приведу самолёт обратно. Я умею его пилотировать и знаю, как безопасно посадить. Не ходи. Нет смысла – ты только помешаешь.

И он припустил с удвоенной скоростью, и я лишь издали увидела, как он перелетел через ограду Ночного сада и исчез.

Желание перенесло отшельника на «Арго», и он очутился рядом со Старым Томом, который стоял в ошеломлённом оцепенении и сквозь слёзы, катящиеся по лицу, смотрел на детей.

– Они мертвы, – произнёс он, впиваясь пальцами в руку отшельника, чье появление он, казалось, едва заметил.

Отшельник присел на корточки, приложил пальцы к шее каждого из детей и сказал:

– Нет, они не мертвы. Они надышались газом, но ещё живы. Должно быть, их отец случайно нажал на кнопку газа. Ты сам свалишься рядом с ними, если мы не поторопимся.

– Что?! – охнул Старый Том, пошатнувшись.

Отшельник слов даром не тратил. Он надел один противогаз на себя, а другой – на Старого Тома. Затем, показав, как подсоединиться к баллону с кислородом и как надеть противогазы на детей, он прошёл в рубку.

– Что же я не проверил, живы ли они?! Почему не попытался привести в чувство?! Старый дурак! – восклицал Старый Том.

– Ты и сам отравился и не заметил этого. Вот ты и не мог ясно рассуждать; но сейчас не до того – иди сюда, помоги мне с мужчиной, – позвал отшельник.

– Он жив? Мистер Мэдден? – спросил Старый Том.

– Да, жив, и, пожалуй, в лучшей форме, чем ребята. Он же крупнее. Давай закачивай с детьми и подай ему кислорода, и противогаз тоже на него надень. А я разверну этот самолёт. В настоящий момент мы держим курс над океаном прямо на запад. Когда мы снова будем над островом Ванкувер, вы все покинете самолёт, а я вернусь в море, где меня не смогут засечь – чтобы облететь остров по кругу, если самолёт столько протянет, – и посмотрю, не получится ли сесть на воду.

Все начали приходить в себя. Кислород привел их в чувство, а противогазы не позволяли снова надышаться веселящим газом. Их переместили в кресла, где они бессильно обмякли, едва понимая, что происходит.

– Мне лечили зубы? – растерянно спросила Винифред, которой вспомнился последний визит к дантисту, когда ей лечили зубы веселящим газом.

– Нам всем лечат зубы, о-хо-хо! – бухнул Чинила Боб, который также очнулся и, в отличие от остальных, сделался от газа оживлённым. Он поднялся из своего кресла и попытался сесть на колени к отшельнику. Тот свирепо оттолкнул его.

– Ты нажал не ту кнопку, – бросил отшельник. – Ты же ничего не знаешь про этот самолёт. Ни для чего служат все эти кнопки, ни как его пилотировать. И уж точно не знаешь, как он способен самоликвидироваться.

– Я вёл самолёт! Я пилотировал «Арго», величайшую летающую крепость мира! Отныне я не Чинила Боб! Отныне вы все должны звать меня Летун Боб!

– Ты идиот! – припечатал отшельник. – Ты нажал кнопку газа и чуть не погубил себя и собственных детей.

– Ничего подобного, – сварливо брякнул Чинила Боб. – И вообще что ты за хрен?

– Не знаю, – отвечал отшельник. – Но не в этом дело. Держись подальше от этого кресла и не мешай мне пилотировать.

– Ого, всё ясно, – провозгласил Чинила Боб. – Мой бедный мозг, измученный нехваткой кислорода, придумал тебя, чтобы улететь от беды. Молодчина мозг!

– Вали отсюда, – потребовал отшельник, снова отталкивая его. – С того момента, как ты украл самолёт, он всё время находился в воздухе?

– Ну, я не уверен… – пробормотал Чинила Боб. – Наверное, я сажал его пару раз потехи ради. Ну ладно-ладно, возможно, я позабыл код и вынужден был оставаться на земле, пока не вспомнил. Но ведь вспомнил! Я гений! Ого-го! И потом: я его не украл, а позаимствовал. А вообще… кто ты такой, чтобы спрашивать?! – Чиниле Бобу это показалось таким уморительным, что он, хохоча, повалился рядом с Винифред, которая процедила:

– Не подходи – кажется, меня сейчас вырвет.

– Не рыгай в противогаз, – весело воскликнул Чинила Боб. – А что, отличная песня получится. Правда ведь, отличная строка для песни? – И он принялся распевать во весь голос.

Отшельник выправил самолёт и взял курс обратно к острову Ванкувер. Затем он повернулся в кресле и обвёл всех взглядом.

– Так, – сказал он. – Зебедия, не трусь. Я приведу самолёт к ферме. И я хочу, чтобы вы четверо были готовы спрыгнуть с парашютом. Парашюты в верхнем отсеке. Чинила Боб…

– Летун Боб, – поправил отец семейства.

– Летун Боб знает где.

– Точно. Конечно знаю. Я знаю расположение всего чего угодно на этом самолёте. Только спросите! Спросите про что хотите. Про что угодно! Что угодно!

Но все уставились на него, недоумевая, как он может сохранять столь беззаботное тупоумие в такой переделке.

– И вообще, – продолжил Летун Боб, когда желающих поспрашивать не нашлось, – очевидно, мой мозг вложил эти слова в уста этого пилота, который мне привиделся. Какой блестящий у меня мозг! Молодчина мозг!

– Я не умею прыгать с парашютом! И с папой что-то не так! – воскликнула Винифред. – Я боюсь.

– Твой отец в порядке. Он просто думает, что все мы ненастоящие, – объяснил Старый Том. – Он не понимает, как вы попали сюда, потому что ничего не знает про Ночной сад.

– Вот именно, – подтвердил Летун Боб и начал новую вариацию на тему «не рыгай в противогаз».

– Не переживай по поводу парашютирования, – заявил отшельник. – Это проще простого! И бурундука можно научить прыгать с парашютом. И ты будешь не одна. Я поставлю «Арго» на автопилот, и ты, – он указал на Старого Тома, – прыгнешь с этим мальчишкой. – Он показал на Вилфреда. – А ты, – он ткнул в Летуна Боба, – прыгнешь с девочкой и Зебедией. Мы свяжем вас вместе. Никто не будет прыгать один. Взрослые потянут за вытяжной трос – я объясню как, – а вам, ребята, только и останется что парить в воздухе.

– Проваль, я знаю как, – радовался Летун Боб. – Я изучал парашютирование. Я обожаю все, что связано с самолётами.

– Это придётся кстати, – одобрил отшельник. – Тогда смотри в оба и держись поближе к этому парню, – он указал на Старого Тома. – Если он забудет потянуть трос, я рассчитываю, что ты ему напомнишь. Крикни «Потяни трос» и продолжай кричать, пока он не вытянет его. Я покажу вам обоим, – он кивнул Вилфреду, – как управлять парашютом. Пусть сначала попробует он, – кивок в сторону Старого Тома, – а если он не справится, давай сам.

Вилфред кивнул.

Все стояли молча, пока Летун Боб доставал два парашюта. Затем отшельник провёл краткий инструктаж по прыжкам с парашютом.

Время от времени Летун Боб вставлял:

– Все так. Мой галлюцинирующий мозг всё помнит и говорит устами моего иллюзорного друга-лётчика. Ну и мозг! Ну и машина! И ведь моя! Ого-го-го!

Остальные не обращали на него внимания. Тот, кому предстоит спрыгнуть в темноте с самолёта, на пустяки не отвлекается.

– А я рада, что сейчас ночь, – заметила Винифред, когда отшельник открыл дверь самолёта. – Я б не смогла прыгнуть, если бы видела землю.

– Я вижу что-то впереди, – воскликнул Зебедия, глядя вниз. – Смотрите, что-то светится.

– Это Ночной сад, – сказал отшельник. – Когда он будет прямо под нами, прыгайте.

– О нет, нет, нет! – застонала Винифред.

– А как же ты? – спросил Зебедия у отшельника. – Где твой парашют?

– А мне он не нужен. Я сделаю круг, а на рассвете посажу самолёт на воду. Я планирую сесть неподалеку от моей хижины.

– А почему ты не оставишь самолёт – пускай себе разобьётся, а ты прыгнешь с нами? – настаивал Зебедия.

– Он может упасть на чей-нибудь дом, – пояснил отшельник. – Сегодня мы постараемся обойтись без жертв. Не как в прошлый раз.

– Какой прошлый раз? – насторожился Зебедия.

– Не знаю, – отозвался отшельник, и лицо его затуманилось растерянностью и тревогой.

– Но самолёт нельзя посадить на воду, – брякнул Зебедия.

– Можно. Я делал это много раз, – ответил отшельник. – Если я подлечу достаточно близко – смогу добраться до берега вплавь.

Старый Том скептически посмотрел на него:

– Вода ледяная. Прошу вас, молодой человек, садитесь лучше на одно из наших полей.

– Нужно избавиться от улик, – объяснил отшельник. – Вы же не хотите, чтобы отец этих ребят отправился в тюрьму. А может, и сами ребята. Может, даже Зебедия. А так самолёт потонет и от нашего на нём присутствия не останется и следа.

– Вы не сможете выплыть к хижине. Море бурное, – убеждал Старый Том.

– Не волнуйтесь, – отмахнулся отшельник. – Русалка спасёт меня. Она уже один раз меня спасала. Ну вот, пора. Прыгайте, вы должны прыгнуть сейчас! – Схватив Летуна Боба за руку, он потащил его к двери.

Возгласив «Эгей!», Летун Боб с Зебедией и Винифред прыгнул и воспарил над ночью. Затем на край дверного проема ступил Старый Том с Вилфредом. Прежде чем они успели посмотреть вниз, они уже падали сквозь ледяной воздух между землёй и луной.

– Потяни трос! – заорал Вилфред.

– Потяни трос! Эгей! – вопил Летун Боб.

И тогда-то Старый Том стал Очень Старым Томом, потому что, по его собственным словам, в ту ночь, в то первое мгновение, когда под ним вдруг не было ничего, кроме пронизывающего ночного воздуха, он состарился сразу на сотню лет. На миг его, летящего в направлении земли, поглотила паника, затем он вспомнил, что к нему привязан Вилфред, и на него снизошло ледяное спокойствие, и он вытянул трос. Поначалу казалось, страх его оправдался: не сработало, они падали в ничто. Затем парашют над ними наполнился воздухом, и они поплыли сквозь ночь, направляемые отблесками лунного света на волнах и сиянием Ночного сада.

Мы с Синой сидели на крыльце у чёрного входа, скрежетали зубами, заламывали руки и ждали, ждали неизвестно чего. Поначалу звук самолёта был едва слышным гулом. С принадлежащих министерству обороны земель, лежащих к югу от нас по побережью, часто доносился подобный гул, и мы не смели надеяться; но затем вдруг мы без тени сомнения поняли, что это самолёт, большой самолёт, наш самолёт, и, запрокинув головы, выбежали в поле.

Оценить увиденное в тот момент мы были не в силах. А как бы подивились наши сердца, не будь мы вне себя от тревоги! Мы увидели упавшие с самолёта тела и подумали, что их сбросили на верную погибель. Но затем, как распускающиеся ночью цветы, развернулись парашюты, и две человеческие фигурки воспарили среди звёзд. Так мы сначала подумали – что в небе мотаются два человека, – но когда они приблизились к земле, мы поняли, что на каждом парашюте снижались несколько человек.

Мы с Синой побежали к ближайшему – тому, что приземлился на поле.

Я примчалась первая и бухнулась на колени рядом с упавшими парашютистами.

– Вы целы?! Вы в порядке?! – восклицала я снова и снова.

– С нами всё хорошо, Франни, дай дух перевести, – пробурчал оглушённый Старый Том, тяжело дыша.

– Я уж думала, что это невозможно. Я думала, что все вы, исчезнувшие, сгинули, – проговорила я, путаясь в мыслях.

– Ну, как видишь, нет, – ответил Старый Том, также без особого успеха пытаясь собраться с мыслями.

– А где остальные? – спросил Вилфред, приподнимаясь.

И тут мы увидели в лесу всполохи фонариков.

– О господи! – выдохнула я. – Солдаты.

После этого дело приняло стремительный оборот.

Не успела я опомниться, как Старый Том вскочил на ноги:

– Быстро, Франни, давайте с Вилфредом хватайте парашют, унесите и спрячьте его где-нибудь. А я помогу Сине.

Сина, убедившись, что Старый Том и Вилфред целы и невредимы, побежала к тому парашюту, что приземлился на берегу. Мы с Вилфредом собрали парашют и припустили к дому. Если солдаты нас увидят – всё будет напрасно. Старый Том побежал к пляжу, чтобы помочь остальным.

– Помогите! – кричала Винифред. – Помогите кто-нибудь!

Позднее Винифред сказала, вот если бы она не была так крепко убеждена, что умрёт, тогда спуск доставил бы ей куда больше удовольствия. Ночной сад был просто залит небесным светом, а океан взблескивал лунными отсветами. Это могло быть так красиво, и на какой-то миг даже было красиво – после того как стало ясно, что никто не забыл потянуть за шнур, как положено, и парашюты раскрылись, как и должны были, и все начали медленно спускаться на поле. Но в следующую минуту порыв ветра подхватил их парашют, и на одно головокружительное мгновение ей показалось, что их вот-вот унесет в море. Но в последний момент парашют зацепился за скальный уступ над бухтой. Летун Боб подтянул Зебедию и Винифред повыше и прижал к себе, надеясь защитить их от удара о камень. Секундой позже Винифред ощутила, как тело её отца мерзко шлепнулось о валун, и они с Зебедией поспешили как можно осторожнее перекатиться с него. Винифред всполошилась сразу: отец не двинулся, чтобы распутать стропы, а лежал с пугающей неподвижностью.

– Папочка! – закричала Винифред, сражаясь со стропами, чтобы высвободить себя и Зебедию, но он не отвечал.

– Что с ним такое? – спросил Зебедия.

У Винифред перехватило дыхание. Она смотрела, как по камню из-под головы отца растекалась лужица темной крови.

Долгая ночь

Сина перебежала через поле и опустилась на корточки перед Винифред и Зебедией.

– Тише, – проговорила она. – Тише. Солдаты идут.

Старый Том подбежал к ним мгновением позже. Не тратя времени даром, он достал из кармана швейцарский нож и перерезал стропы, освобождая Летуна Боба и детей.

– Должно быть, они увидели парашюты, – заметил он, показывая на дальний лес, где как светлячки мелькали огни фонарей.

– Они услышали самолёт, – прибавила Сина.

– Так, быстренько, Винифред, быстренько, Зебедия, соберите парашют и отнесите к дому. Вилфред и Франни ищут, где их можно спрятать.

– Я знаю где, – вякнул Зебедия.

– Хорошо, беги и скажи Вилфреду и Франни, – велел Старый Том. – А затем – в кровать. Мы должны выглядеть так, словно все крепко спали.

– Но папа ранен, – сказала Винифред.

– Да, он ударился головой, – подтвердила Сина, осторожно ощупывая рану на его затылке. – Определенно у него сотрясение. Насколько серьезное, не могу сказать. Мы со Старым Томом управимся.

Старый Том кивнул, снял рубашку и перевязал Летуну Бобу голову.

– Я разберусь что к чему, когда мы перенесём его в дом, – продолжила Сина. – Если дело серьёзное, необходимо будет вызвать врача, и тогда нам волей-неволей придётся рассказать правду – ну или придумать блистательную ложь, которая объяснит его рану. В прошлую войну я была медсестрой и повидала немало ранений в голову, но я не доктор. Мне кажется, его рана выглядит не так уж и плохо. Если он очнётся, вполне можно будет подержать его у нас, а не в госпитале: нужно будет только периодически будить его в течение ночи, чтобы проверить его состояние. Однако никто не должен знать, что он у нас, пока мы не составим план действий. А пока вперед – избавьтесь от парашютов и ложитесь в кровати. Быстро!

Обсуждать больше было нечего. Старый Том весь перемазался в крови, несмотря на то, что голова Летуна Боба была обмотана рубашкой. Но они с Синой успели перенести Летуна Боба в дом до того, как пришли солдаты. Его положили в одной из комнат для прислуги, и Сина перевязала ему рану. Старый Том вытер кровь и грязь с пола и помчался наверх переодеться в пижаму.

– Выключите все фонарики, – прошипел он, когда снаружи послышались шаги. – Сейчас же! И ни звука! – Но тут же отчаянно захрипел: – Франни! Парашюты!

– Канули, – шепнула я из своей комнаты.

Пояснить я ничего не успела, потому что в этот миг в дверь постучали.

Старый Том неспешно пошёл открывать, пытаясь придать себе вид только что разбуженного человека. За дверью стоял солдат.

– Извините, сэр, что побеспокоили вас, – произнёс он. – Кажется, мы видели огни здесь, в доме.

– Может, и видели, – отозвался Старый Том. – Мы, знаете ли, услышали самолёт.

– Да, сэр, – отчеканил солдат. – Именно поэтому я здесь. Наш солдат, стоящий в карауле у орудий на огневой точке, заметил парашютистов. Они не могли быть нашими: если бы проводились те или иные учения, нас бы предупредили заранее.

– Возможно, один из наших самолётов был сбит, – предположил Старый Том, – и ребятам пришлось покинуть самолёт. Или, может, это были американцы.

– Возможно. Но в этом случае они зашли бы в первый же дом, то есть в ваш, думая, что найдут здесь телефон. Или же они бы знали, где находятся, и тогда отправились бы в казармы, – сказал солдат.

– Возможно, они уже там, – рассудительно заметил Старый Том. – Я бы на вашем месте отправился обратно в казармы и проверил.

– Да, сэр, мы непременно проверим, и на всякий случай мы оставили человека на посту. А пока что, сэр, не говорите ничего вашей жене. Не надо её пугать. И детям тоже. И Глэдис. Мы думаем, что после того, как вражеские солдаты парашютировались, самолёт, скорее всего, разбился.

– Ты знаешь Глэдис? – переменил тему Старый Том.

– Все знают Глэдис, – зарделся солдат. – Она чертовски хорошо играет в покер и, хм, отменно готовит.

– И вы прямо пробовали её стряпню? – изумился Старый Том, но солдата было не сбить.

– Дело в том, сэр, что мы думаем, что это были шпионы.

– Какие шпионы? – не понял Старый Том.

– Вражеские шпионы, – ответил солдат. – Японские, наверное. Вы слышали о пропавшем к северу отсюда самолёте? «Арго»?

– Неужели вы думаете, что это как-то связано? – настороженно удивился Старый Том.

– Мы не знаем, сэр. Мы поставим здесь солдата для вашей безопасности, но если это японские шпионы, вряд ли они направятся сюда. Вероятнее всего, они ушли в лес, где могут залечь до утра. Но не беспокойтесь. Рота в полном составе прочесывает побережье.

– А вы не думаете, что артиллерист мог ошибиться? Я имею в виду, он мог задремать, и этот могло ему просто привидеться. Совсем одному часами всматриваться в звёздное небо… да и караульные небось всё время носом клюют. И я их не виню. Я бы тоже дремал в свою смену, – намекнул Старый Том с надеждой в голосе.

– Сэр, мои люди не дремлют. Они слеплены из другого теста.

– Из какого именно? – уточнил Старый Том. – Насколько крутого?

Но офицер не пожелал размениваться на ловлю семантических блох:

– В казармах несколько человек также слышали гул самолётного двигателя.

– Ну, может, им всем послышалось? – предположил Старый Том. Но и сам понимал, как малоубедительно это звучит. Но, не оправившись ещё от газа и треволнений ночи, ничего лучше он просто не мог придумать.

– Никому не хочется думать, что поблизости рыщут вражеские шпионы, но и прятать голову в песок также не годится, сэр. Во время войны нужно смотреть правде в глаза!

– А в мирное время разве не надо? – вопросил Старый Том, выражая готовность вступить в философскую дискуссию, но военный снова только отмахнулся:

– Не беспокойтесь, сэр. Мои солдаты здесь для того, чтобы защищать этот берег, и мы не отступимся от нашего долга!

– Уф, слава богу, – пробормотал Старый Том. – Спасибо. А на досуге вы не согласитесь посадить немного картошки?

– Ха-ха, отличная шутка, сэр! – гаркнул вояка. – И в военное время нельзя терять чувство юмора.

– Спокойной ночи, – попрощался Старый Том, который и не думал шутить. Он всегда полагал чудовищным разбазариванием человеческих ресурсов то, что полные казармы мужчин ничем, по сути, не были заняты, тогда как на ферме невпроворот работы. Он закрыл дверь и прокрался наверх, в комнатку на третьем этаже, куда мы засунули Летуна Боба. Когда он вошёл, Сина приложила палец к губам. Я также украдкой пришла к Сине, едва услышала, что внизу закрылась дверь. Старый Том встал бок о бок с нами у кровати Летуна Боба.

– Он дважды приходил в себя, – сказала Сина, указывая на Летуна Боба. – Думаю, у него серьёзное сотрясение, но ничего более страшного. Но Том, он ничего не помнит. Он не знает, где он и как сюда попал. Меня он никогда не видел, и это привело его в ещё большее замешательство.

– Это к лучшему, – отозвался Старый Том. – Потому что в самолёте он был, почитай, не в себе. Помни он, что произошло, я бы не рассчитывал на то, что он не разболтает всё как есть.

– Сейчас он спит. Я за ним присматриваю. Думаю, если вы с детьми будете держаться от него подальше, чтобы не воскресить в его памяти события этой ночи, и если нам удастся, не знаю уж как, перенести его на обочину дороги, мы могли бы убедить его, что он попал в аварию по пути на юг, а всё, что бы он ни вспомнил, это просто сон. У него и мысли не должно возникнуть, что это он забрал «Арго», потому что, когда он вернётся на базу, его станут усиленно допрашивать, и он должен безоговорочно верить в собственную историю. Однако до утра мы никак не узнаем, что осталось в его памяти.

– Всё это пахнет керосином, – пробурчал Старый Том.

– Мы должны попытаться, – отрезала Сина.

Остаток ночи мне, Старому Тому и Сине показался бесконечным. Старый Том шагал взад-вперед по коридору возле комнатки, где лежал Летун Боб, а мы с Синой сидели у его изголовья. Мы надеялись, что совсем он не пробудится, но очнётся настолько, чтобы мы могли удостовериться, что он не впал в беспамятство.

Когда веки Летуна Боба затрепетали в первый раз, Сина спросила:

– Какой сейчас год, милый?

– Тысяча девятьсот сорок пятый, – пробормотал он.

– Хорошо. Ну, а теперь засыпай, – проворковала она.

Спустя полчаса, когда он не проснулся сам, она тихонько ущипнула его, чтобы разбудить, и спросила:

– Кто у нас премьер-министр?

– Уильям Лайон Макензи Кинг, – ответил Летун Боб.

И так несколько раз на протяжении нескольких часов.

Сина, должно быть, очень устала, потому что, в четвёртый раз задав тот же вопрос и получив тот же ответ, она отвлеклась и спросила:

– Ей-богу, а ты не думал, насколько лучше он бы смотрелся с усами?

– Что? – прогундосил Летун Боб.

– Как Муссолини и Гитлер, – продолжила Сина, распаляясь, как всегда, когда подворачивалась эта тема. – Ты не думал, насколько нам бы лучше жилось с более, скажем, сурового вида премьер-министром?

– Ага, – хмыкнул Летун Боб, недоумённо уставившись на неё. – Ты вроде как ангел?

– Я обыкновенная канадская гражданка, – заявила Сина, – ставящая под сомнение президентские привычки в уходе за внешностью. Нет, ну в самом деле, разве так сложно отрастить небольшие усы? Ведь по большому счету это тоже мужской признак, говорящий о том, что у данного мужчины достаточное количество тестостерона, – а о чем можно судить, если он упорствует в том, чтобы ходить безусым как мальчишка? Это ж конфуз не только на всю страну, но и на весь мир. Не удивлюсь, если, допустим, итальянцы смеются над нашими солдатами и называют их канадскими маменькиными сынками с их безволосым вождем.

– Сина, – зашипел из коридора Старый Том, – тсс!

– Да, – прошептала я, – астабий с иллипикойфий.

– Просто к слову пришлось, – уронила Сина, скрещивая руки на груди, и замолчала.

Летун Боб бросил на неё последний недоумённый взгляд и снова провалился в сон, однако годы спустя он всё ещё рассказывал об ангеле, который полагал, что премьер-министру стоит обзавестись гитлеровскими усиками.

Окружающие считали, что он просто рехнулся.

Всю ночь Старый Том, Сина и я провели без сна. Даже если б нам не нужно было ухаживать за Летуном Бобом, сомневаюсь, что кто-то из нас cмог бы уснуть. А ирония в том, что Мэддены, заварившие всю эту кашу, спали безмятежным сном младенца. Хотя, справедливости ради, это могло быть действие газа.

Наконец ранним утром темнота начала понемногу редеть. Это был тот рассеянный свет, который предшествует розовой вспышке солнца, восходящего над горизонтом и оставляющего на волнах дорожку всполохов.

– Пойдём, – поманил меня Старый Том, стоя на пороге комнаты, в которой храпел Летун Боб. – Посмотрим, не удастся ли нам подобраться к хижине отшельника так, чтобы солдаты нас не заметили. Отшельник сказал, что с первой зарей попытается посадить самолёт на воду возле хижины.

– Но ты не можешь взять с собой Франни, Том, – промолвила Сина.

– А почему бы нет? – пожал плечами Старый Том. – Нас солдаты даже не подозревают. И что тут такого, если отец гуляет с дочерью? И это если они вообще нас увидят. Я кое-что смыслю в том, как ускользнуть от наблюдения.

– А вдруг что-то случится здесь? – с тревогой вопросила Сина.

– Не малодушничай, женщина, – напутствовал Старый Том.

Мы спустились по чёрной лестнице и выскользнули за дверь, быстро и тихо, как ртуть из градусника. У парадного входа стоял солдат, но мы беззвучно прокрались к кустам, росшим на откосе, ведущем к океану. Оттуда, порядком исцарапавшись, мы незаметно смогли дойти до самого леса.

Мы долго шли не разговаривая, а сияющий свет утра заливал океан. Солнце взблескивало на барашках волн, плескались морские котики, каркали вороны, посвистывали песочники[17]. Это были привычные счастливые звуки пробуждающейся природы, но мы больше всего жаждали услышать рев «Арго», заходящего на посадку перед хижиной. Неужели самолёт разбился?! Неужели отшельник безвестно и одиноко погиб в море?! А ещё мы прислушивались, не идёт ли солдатский патруль, ведь фонарики больше не могли послужить нам предостережением. Напряжение было такое, что, даже зная, что говорить нельзя, я не могла сдержаться. Я пыталась ухватиться за любую тему, кроме судьбы отшельника.

– Если б только у нас была собака, – произнесла я наконец, – она бы указала нам на людей в кустах.

– Собака указала бы на нас людям в кустах, – парировал Старый Том.

– Ну всё равно, когда всё закончится, давай заведём собаку.

– Отличная идея, Франни, – одобрил Старый Том. – Давай!

– Какой породы?

– Я всегда хотел колли, – заметил Старый Том.

– Это как Лесси?[18]

– Да.

– Ладно, давай заведём колли. А почему мы не завели её раньше?

– Не знаю, – отозвался Старый Том. – Есть столько вещей, которые вроде и хотел бы сделать, да руки не доходят.

– А кто положит Летуна Боба на обочине дороги? И где?

– Да, я об этом тоже думал, – признался Старый Том. – И я решил, что просто перенести его на обочину недостаточно – нужно, чтобы кто-то якобы попала с ним в аварию. Нам нужно, чтобы эта кто-то перенесла его туда, пока он без сознания, а когда на мгновение он придёт в себя, как этой ночью, она должна ему сказать, как он там очутился. Она должна объяснить, что он голосовал на дороге, а потом попал вместе с машиной в аварию и разбил голову. Иначе говоря, она должна помнить, как они попали в аварию. И всё это должно выглядеть как несчастный случай. А это значит, нам нужна машина, которую можно помять. И не наш грузовик – это будет слишком подозрительно.

– Кто же на такое согласится?! – воскликнула я. – У кого из наших соседок есть машина, которую она позволит нам разбить, да ещё согласится держать язык за зубами – её ведь придётся посвятить в нашу тайну!

– Я думал об этом всю ночь, – сказал Старый Том. – И мне кажется, я знаю ответ. Мисс Мэйси!

И тут мы оба подскочили в воздух на фут, не меньше, потому что при этих словах мисс Мэйси вдруг вылетела из кустов – словно фантом в одежде защитного цвета.

– Ой! – вскрикнула она. – Я думала, это медведь!

– Тише! – шикнул Старый Том. – Тут всё кишит солдатами.

– Конечно, и что тут такого? – как всегда громко и жизнерадостно поинтересовалась мисс Мэйси.

Но прежде чем мы успели ответить, мы его услышали. Гудение самолётного мотора прямо над нами. Я даже боялась поднять голову – вдруг это какой-то другой самолёт, посланный, например, выслеживать вражеских лазутчиков, – но Старый Том схватил меня за руку, указал на самолёт, который снижался, чтобы сесть на воду, и побежал.

– Нет! – закричала я, потому увидела издали, как часовой, стоявший на утесе над берегом к югу от нас, тоже бросился бежать. – Часовой заметил его!

– Давай, Франни! Поторопись, мы должны найти его раньше военных.

Глэдис угоняет машину

Старый Том, мисс Мэйси и я мчались словно гарпии на крыльях. Но когда мы прибежали к хижине, самолёт уже качался на волнах. Отшельник посадил его в бухте, достаточно близко к берегу, чтобы никто стоящий между двумя выступами суши, образующими её, не увидел бы, как он идёт ко дну, но достаточно далеко, чтобы он затонул без следа. Место было выбрано идеально, оставалось только надеяться, что, прежде чем самолёт затонет, в бухте не появятся солдаты. Посадку мы пропустили, но в любом случае мастерство, с которым она была выполнена, мы вряд ли бы оценили, потому что, как я уже говорила, переживания затмевали всё.

Когда мы подошли к берегу, самолёт стремительно исчезал под водой. Мы видели отшельника, примостившегося на крыле, затем он нырнул, и долгое время мы могли разглядеть только тонущий самолёт и водоворот вокруг него. Волнение на океане было не сильным, но волны здесь есть всегда, и мы различали бурлящие полосы отбойного течения[19] и смятенно ждали, когда же покажется голова отшельника. Когда он вынырнул, я так и вцепилась в Старого Тома.

– Он слишком далеко! – закричала я. – Его сносит отбойной волной.

– Подожди немного, – натужно проговорил Старый Том. – Может, он сможет выплыть из неё.

Кусая губы, мы следили, как отшельник плывет вдоль отбойной волны, как и положено, не борясь с течением, однако мы видели, что ему никак не удаётся сдвинуться с мёртвой точки.

– Его унесет в море! Он утонет! – воскликнула я.

– Я поплыву ему на помощь, – сказал Старый Том, снимая ботинки.

– Ты тоже утонешь! – ахнула я. – Сам знаешь, ты недостаточно хорошо плаваешь.

Старый Том, несмотря на годы, прожитые на берегу океана, терпеть не мог воду, плавал не очень хорошо и без крайней необходимости в воду даже не заходил.

– Я должен попытаться, – повторил Старый Том.

– Мамочки! – простонала я, понимая, что его не переубедить.

– Ну и ну, вот ведь, в самом деле: неужто мне придётся проделывать это каждые два года? Эдак оно надоест хуже горькой полыни, – проговорила раздосадованная мисс Мэйси.

И она совершенно изумила нас, раздевшись до нижнего белья ровно в две секунды. Но ещё более удивительно было то, что под её униформой цвета хаки оказались трусы и бюстгальтер, расшитые золотыми пайетками.

– Девочки-скауты не сдаются! – крикнула она и бросилась в море, всполошив бакланов и чаек, считающих эту полосу берега своей.

Мисс Мэйси плыла к отшельнику быстрыми размеренными гребками, словно каждый день тренировалась. Она вполне профессионально завела одну руку под грудь отшельника и поплыла обратно к берегу. Я тем временем сбегала в хижину и вернулась с одеялом и полотенцем. Я подобрала одежду мисс Мэйси, и едва они с отшельником вышли из воды, бросила отшельнику одеяло, а мисс Мэйси полотенце, и мы тотчас спешно скрылись в лесу.

– Чтобы добраться сюда, часовому потребуется время, но и другие солдаты наверняка видели самолёт – если не в момент посадки, так на подлёте, – заметил Старый Том, пока мы углублялись в лес. – Нам нужно увести отшельника отсюда. Но я не знаю, как провести его в наш дом незамеченным – тем более что его не должны увидеть мокрым.

– Мы проложим маршрут к моему дому, – бодро предложила мисс Мэйси. – Я спрячу его у себя.

– Но вы ведь даже не знаете, что происходит, – удивилась я.

– Девочки-скауты не оставляют друзей в беде, и это всё, что мне нужно знать, – объявила мисс Мэйси.

И тут я неимоверно обрадовалась тому, что она слегка не в себе. Нормальный человек непременно начал бы задавать вопросы и колебаться в нерешительности.

Отшельник выглядел неважно. Он не сводил глаз с мисс Мэйси и повторял:

– Ты пришла. Я не сомневался, что ты придёшь.

– Однако я буду тебе благодарна, если ты перестанешь эдак вот садиться на воду, – язвительно ответила мисс Мэйси. – Это уже начинает надоедать. Мне не по душе утренние заплывы в одном исподнем. Соленая вода, знаешь ли, сущая погибель для пайеток. Они отваливаются, как ни повернись. Я потом и половины не подберу. Ты хоть представляешь, сколько стоит белье, расшитое пайетками?

– Я заплачу, – сонно пообещал отшельник.

– У вас же нет денег! – заметила я и тут же пожалела, что не наступила себе на язык.

– Не страшно. Я заплачу! – бросил Старый Том. – И если мы все оклемались настолько, чтобы спорить из-за того, кто заплатит за нижнее бельё, мы оклемались достаточно и чтобы улепётывать чуть-чуть побыстрее, пока не подошли солдаты.

И мы разошлись: мисс Мэйси с отшельником пошли через лес, а мы со Старым Томом – вдоль берега к дому, стараясь идти быстро, но вроде как прогуливаясь, на случай если нас заметят. Дважды мы видели пеший дозор, направляющийся к месту посадки самолёта. К счастью, оба дозора прошли достаточно далеко, чтобы не заметить, как мы нырнули в кусты при первом звуке их приближения, и мы надеялись, что они не столкнулись с мисс Мэйси и отшельником, хотя наверняка знать ничего не могли. И это ужасно изматывало.

Но когда мы пришли домой, оказалось, что придумывать план ещё более изнурительно. Я вытянула Сину в коридор, и мы рассказали обо всём, что произошло, ей и ребятам Мэдденам, которые околачивались под дверью с тех пор, как она изгнала их из спальни мистера Мэддена, боясь, как бы он не увидел их и не осознал себя здесь и сейчас. Кажется, всю ночь мы только тем и занимались, что одних сюда приводили, а других не допускали. Сейчас же задача заключалась в том, чтобы переправить Летуна Боба из нашего дома на север острова.

– Мисс Мэйси мы теперь не можем использовать, – сказал Старый Том. – На того, кто попадёт в аварию с Летуном Бобом, напустится туча репортёров и военных. Раз мисс Мэйси укрывает отшельника, мы не можем использовать её для аварии. Это слишком опасно.

– А зачем вообще кому-либо укрывать отшельника? – спросила Винифред. – Почему он не может просто вернуться в свою хижину?

– Пока что никто из военных не обнаружил хижину – ну, по крайней мере ни о хижине, ни об отшельнике меня никто ни расспрашивал, – объяснил Старый Том. – Но теперь-то солдаты знают, куда опустился самолёт, и, прочёсывая окрестности, они могут углубиться в лес и увидеть хижину. И ещё неизвестно, как всё обернется, если они обнаружат отшельника. Нам ведь неизвестно, кто он на самом деле. Я всегда знал, что он из вооруженных сил, но никогда не думал, что он в больших чинах. Однако теперь ясно, что он из старших офицеров, поскольку у него был код доступа к «Арго». Если всеобщее внимание обратится сюда, его могут узнать, и тогда военные его заберут. А я обещал ему здесь надёжный приют. Он сделал всё что мог для своей страны и для нас. Мы в долгу перед ним. Нет, мы никак не можем допустить, чтобы его нашли в хижине. У мисс Мэйси он пока в безопасности. Но не в случае, если она окажется в центре внимания как человек, нашедший Летуна Боба. Нам нужен кто-то, кого никто не заподозрит во лжи. Кому военные поверят? Кому солдаты доверяют?

И в этот момент, споткнувшись на пороге, в дом вошла Глэдис и возгласила:

– Кому завтрак?

Времени, надо сказать, ушло немало. Нам пришлось трижды ей все объяснить. Она возьмёт машину миссис Брукман, и нам придётся придумать хорошую причину, почему она сделает это, даже не предупредив миссис Брукман. Автомобиль миссис Брукман – это вам не жуткая развалюха мисс Мэйси. Её «Нэш» стоит в гараже, и она поддерживает его в прекрасном рабочем состоянии, выезжая только по воскресеньям, за исключением случаев очень настоятельной необходимости. Когда она узнает, что Глэдис выкрала автомобиль, да ещё и помяла его, она с неё голову снимет.

– Ещё раз: почему я должна это сделать? – полюбопытствовала Глэдис, сидя и с аппетитом уплетая подгоревшую яичницу.

– Потому что ты спасешь целую семью, – напомнил Старый Том. – Ты не можешь этого не понимать.

– Да всё ясно, – брякнула Глэдис. – Я спрашиваю: почему должна это делать я?

– У нас нет времени на долгие объяснения! – взвыла я. – Тебе нужно поторопиться!

– Ну вы вообще ничего не сечёте. Ну ладно, я объясню на пальцах, – сказала Глэдис. – Я делаю кое-что для вас – вы делаете кое-что для меня.

– Что? – вопросил Старый Том. – Что мы делаем для тебя?

– Я хочу пойти на кулинарные курсы, – объявила Глэдис.

– Что?! – вскричали мы все. Мы прозвучали недоевшим и недоспавшим греческим хором.

– Ну да, верно, – промямлила она, смущённо поеживаясь. – Мне, знаете… нравится готовить.

– С каких это пор? – удивился Старый Том.

– Да ладно вам, я же не говорю, что это мой конёк, – нахмурилась Глэдис. – Для этого и нужны кулинарные курсы.

– Я не понимаю, – беспомощно произнёс Старый Том. – Чего ты от нас-то хочешь?

– Я хочу, чтобы вы их оплатили. В Торонто есть курсы, на которые я хочу. Это кулинарный институт! – Она произнесла это с придыханием, словно институт превосходит любые курсы. – Я хочу стать поваром. Я хочу расти над собой.

Мы скептически посмотрели на неё.

– А что такого? – квакнула она конфузливо. – Я что, всю жизнь должна здесь ошиваться и в покер с солдатами играть? У меня в Торонто есть кузина Беттина, я могу жить у неё, но мне нужна сотня баксов за обучение и мне нужно заплатить за автобус в Торонто.

– Поэтому ты просто хочешь денег? – спросил Старый Том.

– Да, вот именно, – кивнула Глэдис.

– Ну ладно, черт возьми, – согласился Старый Том.

– Но ты никому не должна рассказывать правду. Ни о чём из этого, но особенно о том, как Летун Боб оказался в твоей машине, – потребовала я. – Ты должна врать об этом до своего самого последнего вздоха. Ты должна поклясться на целой кипе Библий, что будешь молчать.

– Ого, детка, не делай из мухи слона, – усмехнулась Глэдис. – Но давайте тащите свою кипу Библий.

Никто не двинулся с места.

– Ну хотя бы одну? – скинула Глэдис.

Но оказалось, что у нас не было ни одной.

– Ладно, тогда поклянись на кулинарной книге, – предложила Винифред и, сбегав на кухню, вернулась с «Кулинарной книгой благотворительного дома»[20], единственной имевшейся у Сины.

– Поклянись на жабе, – встрял Зебедия. Зебедия нашёл на ферме жаб и, повидав и жаб, и сортир, достиг предела своих желаний.

– Заткнись! – хором рявкнули Винифред и Вилфред.

– Да-да, – проговорила Глэдис, небрежно прикладывая руку к кулинарной книге, – я клянусь.

После новой проволочки, пока Старый Том вводил Сину в курс дела, мы начали загружать канистры молока и упаковки яиц в грузовик. Затем Старый Том подогнал его к чёрной двери, через которую мы надеялись незаметно перенести Летуна Боба в кузов, – и тут-то начались неприятности, потому что солдат, который оберегал наш покой, прохлаждаясь на веранде, подошёл на звук двигателя и разговорился со Старым Томом. Старый Том с трудом отвязался от словоохотливого собеседника и зашёл в дом.

– Как же нам перенести Летуна Боба в грузовик, чтобы солдат не увидел? – встревоженно спросила я.

Но, к счастью, в этот момент солдат постучался в парадную дверь и сказал:

– Мне неловко об этом просить, но вы не против, если я воспользуюсь вашим туалетом? Я всю ночь тут простоял.

– Конечно, – ответил Старый Том.

– Нет! – завопили все дети.

Старый Том и солдат остолбенели.

– Как же ты не помнишь, – многозначительно проговорила я, – как мы намаялись с сортиром? Флюггермейстер[21] все ещё барахлит.

– Ах да, точно, неполадки с флюггермейстером. Верно, – сказал Старый Том. – Лучше б тебе сходить в лесочек.

– И не трогать флюггермейстер, – подхватил Зебедия, кивая.

– Заткнись! – велели Винифред и Вилфред.

– Понятно, – протянул солдат. – Но дело в том, что мне не положено покидать пост. Пока я в лесу, японские шпионы могут проскочить внутрь. И что тогда?

– До леса от дома идти всего ничего, – заметил Старый Том. – Я встану здесь и буду охранять веранду.

– Нет, тебе нужно идти со мной. Мы должны поехать к «Брукману», пока молоко не скисло! – перебила я. Неожиданно это прозвучало практически как кодовая фраза, и я испугалась, что солдат догадается, но это был на редкость недалекий солдат.

– Я знаю! – воскликнул Зебедия. – Мы с Вилфредом будем охранять дом.

– Заткнись! – не раздумывая, заорали Винифред и Вилфред.

Затем Вилфред сказал:

– А вообще-то это отличная идея. Мы с Зебедией будем охранять дом.

– А я что, так – фунт изюму? – спросила Винифред, но никто не обратил на неё внимания.

– У меня есть свисток, – вспомнил Старый Том. – Дети могут дуть в него, если увидят японских шпионов. Подходит?

– Ай, ну… – протянул солдат и так судорожно скрестил ноги, что мы прониклись к нему глубоким сочувствием. Кто не попадал в такую переделку! Теперь стало понятно, почему он топтался по веранде.

– Да иди уже, – проговорил Старый Том и наградил его тычком, который, я думаю, предполагался как дружеский, однако неожиданно столкнул солдата с крыльца и, кажется, ускорил нежелательный поворот событий, если вы понимаете, о чём я, потому что парень, ничего не ответив, припустил к лесу, чудно́ сжимая колени.

Мы все вместе спустили Летуна Боба вниз по лестнице, уронив его по пути всего один раз, и положили в грузовик.

Он слегка проснулся и пробормотал:

– Где я?

– Вы попали в аварию – чудесную, замечательную автомобильную аварию, лучше и не бывает, и вы ею довольны. А теперь засыпайте.

Он заснул так послушно, что мы поверили, что наш план сработает. Честно говоря, все мы были взвинчены, подпитывались адреналином и упивались моментом.

Потом мы с Глэдис и Старым Томом запрыгнули в грузовик и погнали к «Брукману», скрестив пальцы в надежде, что нам удастся незаметно угнать машину миссис Брукман.

Перед «Брукманом» уже стояли машины – сплетницы собрались за утренним кофе, – поэтому Старый Том как можно тише подъехал на грузовике к чёрному входу, а Глэдис забежала в дверь, чтобы стащить ключи миссис Брукман. Она прошмыгнула словно прирождённая уголовница, махнула рукой, мол, всё в порядке, а затем мы вместе с ней и Старым Томом перебазировали Летуна Боба на заднее сиденье машины миссис Брукман, и Глэдис покатила прочь по длинной сельской дороге, ведущей к автостраде, чтобы где-то на полдороге между Соуком и Комоксом «попасть в аварию».

Мы со Старым Томом вздохнули с облегчением, и в этот миг вышла миссис Брукман.

– Мне показалось, будто я услышала тут какой-то лишний звук. Где моя машина? – встревоженно осведомилась она, глядя на открытые ворота и пустой гараж.

– Уф, – выдохнула я. – Старый Том, Глэдис же вроде говорила вчера за ужином, что хотела её взять?

– Да, верно, – поддакнул Старый Том. – Хотя я уверен, что она собиралась сначала спросить у вас.

– Однако ж не спросила, – сказала миссис Брукман. – Потому что знала, что я скажу «нет». Эта девчонка заехала в столько канав, что уму непостижимо. Она отлично знает, что я никогда не даю ей свою машину. Это воскресный автомобиль. Поэтому он в таком прекрасном состоянии. И разве сегодня воскресенье?! – прокричала она обвиняюще, словно это мы забрали её машину. Конечно, это было недалеко от истины, но она-то этого не знала, подозрительная старая ведьма.

– Нет, сегодня вторник, – услужливо подсказала я.

– Именно так, – продолжила миссис Брукман, – так и есть. Вторник. Да как она посмела?! Ну, когда она вернётся, я задам ей хорошую трёпку, говорю я вам. А зачем, она сказала, ей нужна была машина? Куда, она сказала, она поехала?

Но мы со Старым Томом только пожали плечами.

– Наверняка поехала на встречу с каким-нибудь солдатом. Что ещё ей нужно? А как, позвольте спросить, она сюда добралась? – требовательно вопросила миссис Брукман.

Я перепугалась. Это мы не продумали, но Старый Том уцепился за гипотезу миссис Брукман и сказал:

– Вероятно, её и сюда подбросил какой-нибудь солдат. Она определенно не знала, что мы к вам собираемся. Мы её с прошлого вечера не видели, верно, Франни?

Я яростно затрясла головой.

– Подбросил один солдат, а свидание с другим. Эта девчонка найдёт проблем себе на голову, если не поостережётся. Ладно, заносите молоко и яйца в магазин, – велела миссис Брукман и, гневно одернув фартук, прошагала внутрь.

Я было испугалась, что она что-то заподозрила, но, кажется, она досадовала только на Глэдис, так что мы ретировались.

– Пока все складывается отлично! Пока всё отлично! – похохатывал Старый Том, пока мы, вывернув с заднего двора, ехали обратно на ферму.

Но это был ещё не конец. Далеко не конец.

О чём забыла мисс Мэйси

Потом мы поехали к мисс Мэйси, чтобы убедиться, что они с отшельником действительно добрались до дома, а не были схвачены солдатами и не пали жертвой гипотермии, оно же переохлаждение. Старый Том оставил машину на подъезде к дому так, чтобы её не было видно из окна – на случай, если там военные. Прокравшись к крыльцу мисс Мэйси, мы заглянули в окно и увидели, что она и отшельник сидят за кухонным столом, пьют какао, разговаривают и смеются.

– Вот так-так, – удивился Старый Том, – чудеса, да и только. А ведь я считал его скромником.

– Может, он потерял свою стеснительность при крушении, – заметила я.

Старый Том постучал в дверь. Мисс Мэйси, все ещё смеясь, встала, чтобы открыть её.

– Салют! Вот и вся банда в сборе, – произнесла она добродушно.

– Привет, – поздоровался Старый Том, когда мы вошли. – Всё хорошо, как я погляжу.

– Хорошо то, что хорошо кончается, – отозвалась мисс Мэйси. – Какао хотите?

– Нет, спасибо, нам пора возвращаться домой. Слушай, – обратился он к отшельнику, – тебе лучше остаться здесь, пока всё не затихнет. Вы не возражаете, мисс Мэйси?

– Вовсе нет: в тесноте, да не в обиде, – проговорила мисс Мэйси, все ещё смеясь, да так переливисто и счастливо, как прежде мне не доводилось слышать.

– Это может быть на несколько дней, – продолжал Старый Том.

– Ничего страшного, – сказала Мэйси.

– Ничего страшного, – сказал отшельник.

– Это может быть на несколько недель, – встревоженно настаивал Старый Том.

– Ничего страшного, – сказала Мэйси.

– Ничего-чегошеньки страшного-престрашного, – сказал отшельник, и оба снова залились смехом. Они, без сомнения, поладили.

Они все ещё смеялись, не в силах остановиться, когда мы со Старым Томом спустились с крыльца. Даже дойдя до грузовика, мы ещё слышали их. И даже отъезжая, мы по-прежнему слышали их.

– Ни дать ни взять – брак, заключённый на небесах, – заметил Старый Том, и тем самым навел меня на мысль, которая раньше не приходила мне в голову.

– Ты правда так думаешь?! – воскликнула я возбуждённо – потому как что может быть увлекательнее любовной истории? Я так и видела, как я, в прелестном кружевном розовом платье, усыпаю цветами одну из садовых дорожек, потому что, конечно, свадьбу они сыграют на нашей ферме. – Ты думаешь, они поженятся и станут жить долго и счастливо? Ведь она такая одинокая, и, наверное, ей бы хотелось, чтобы о ней кто-нибудь заботился. И ему необходимо, чтобы о нём кто-нибудь заботился. Я хочу сказать: не может же он вечно вот так вот жить в лесу совсем один.

– Почему бы нет? – вопросил Старый Том.

– Не знаю, – пожала плечами я. – Это неправильно. И они оба немного чокнутые. Ещё один довод в пользу их союза, – добавила я, хотя вообще-то мисс Мэйси больше не казалась мне такой. Когда пришла беда, она бросилась в воду и доплыла в два счёта, а потом сумела провести отшельника через заросли кустарника, так, что солдаты их не заметили. Я знаю не так уж много людей, которые на такое способны. Но купальник, расшитый пайетками, – это, конечно, дело другое. И всё же она была не чокнутая – просто немножко странная, а странные люди зачастую самые интересные. – А ещё, – сказала я, припоминая, – её дом тоже весь уставлен книгами. Как и его хижина. И может, он поможет с девочками-скаутами.

– Эй-эй, Франни, потише, – улыбнулся Старый Том. – Они всего лишь пили какао и смеялись.

– От маленькой чашки какао до маленького отшельника – один шаг, – заметила я.

Старый Том лишь глаза закатил. Я попыталась вообразить потомство мисс Мэйси и отшельника. Честно говоря, они представлялись мне почти марсианами. Почти марсианская семья. Может, вот они – инопланетяне, которые, как предсказывала Глэдис, вступят в контакт с Синой. Нет, это должно было произойти через радио. В свою сумбурную защиту могу сказать, что после тридцати шести часов без сна я совсем ошалела.

– Не думаю, до этого дело дойдёт, – проронил Старый Том.

– Не быть мне девочкой-цветочницей! – взвыла я.

Старый Том вздрогнул, искоса взглянул на меня, но ничего не сказал.

И я подумала, что я уже вышла из возраста, в котором девочки разбрасывают цветочные лепестки на свадьбе. Спать, подумала я, хочу спать.

Когда мы вернулись, солдат все ещё стоял перед домом, охраняя его. Винифред, Вилфред и Зебедия были сами не свои, как вы понимаете. Летун Боб пока что был вне опасности, но тучи над нашими головами ещё не рассеялись. Очень многое будет зависеть от того, что он вспомнит о последних двадцати четырех часах и что станет рассказывать. Сина принесла в гостиную радиоприёмник, и мы сидели за столом и лихорадочно вслушивались в сводки новостей.

В три пополудни новость, которую мы так ждали, наконец прозвучала по радио. Машина, управляемая некоей мисс Глэдис Брукман, была обнаружена на заброшенной дороге в ста километрах от Комакса. В ней находился пропавший без вести техник Роберт Мэдден. Глэдис сообщила, что она подобрала мистера Мэддена прошлым вечером, когда он голосовал на дороге. На пустынном участке лесовозной дороги машина въехала в дерево, а затем съехала в канаву; очнувшись, молодая женщина обнаружила, что мистер Мэдден ранен и находится без сознания, а машина разбита и не подлежит ремонту. Она терпеливо ждала какой-нибудь проезжающей машины, но в итоге провела всю ночь в автомобиле. Мистер Мэдден был перевезён в госпиталь, врачи которого оценивают его ранение как серьёзное, но не угрожающее жизни, однако он ничего не помнит: ни как ехал автостопом, ни куда и зачем направлялся, ни даже мисс Брукман. Память отшибло начисто, говорит он, помнит только, что какое-то время провёл в обществе канадского ангела, который желал бы, чтобы премьер-министр отрастил усы.

«Да, – подтверждает мисс Брукман, – он всю ночь так и твердил во сне – «ангел, ангел».

Состоялось счастливое воссоединение мистера Мэддена с его женой, Алисой Мэдден, которая в отчаянии ждала известий о муже в Комоксе.

«Я же говорила, не мог он украсть этот самолёт», – многократно повторяла она, тыча кулаком в офицера, привезшего её в госпиталь, пока врачи не усмирили её. По одной из версий, мистер Мэдден пробирался автостопом на север, в Соук, где находятся его дети. Однако он не может объяснить, зачем ему было это делать, если его жена на их машине тоже находилась в Комоксе.

«Во всём этом нет никакого смысла», – говорит он.

Когда ему сообщили, что «Арго» украден, мистер Мэдден был чрезвычайно расстроен, что, по мнению врачей, типично для пациентов с черепно-мозговыми травмами, расплакался и произнёс: «Не полетать мне на «Арго».

Миссис Мэдден, также чрезвычайно расстроенная чередой суровых испытаний, которые ей пришлось перенести, пока её мужа считали предателем отечества, сказала супругу: «Заткнись и ешь свой рисовый пудинг». Можно предположить, что пройдёт немало времени, прежде чем дела в семействе Мэдденов пойдут на лад.

– Что эти репортёры себе позволяют?! – вставила Винифред, но мы все зашикали на неё. Мы ни слова не хотели упустить.

«Судьба «Арго» остаётся загадкой, – продолжил диктор новостей, – но хотя бы с одного человека обвинение было снято. Руководство выражает свою радость по поводу того, что причиной исчезновения самолёта не стало вероломство одного из наших граждан.

«Я не допускал даже мысли, что жизнедеятельный канадец споётся с этими японскими нехристями, – заявил подполковник МакГи. – И, как всегда, я оказался прав».

Этим вроде бы дело и кончилось, однако через пятнадцать минут последовало два новых новостных сообщения. В первом выпуске сообщалось, что этим утром самолёт обнаружился у южного побережья острова Ванкувер. Солдаты, расквартированные в указанном районе, видели, как он якобы снижался над фермой Восточный Соук, но никто не видел, как он приземлился или же затонул. В возможные места падения самолёта будут направлены водолазы. Высказано предположение, что этот самолёт и есть «Арго», и в таком случае напрашивается предположение, что самолёт разбился, а команда парашютировалась. Солдаты продолжают искать парашютистов, однако ни те, ни их парашюты пока не обнаружены.

Мы все вздохнули с облегчением. Пока всё идет неплохо.

Во втором выпуске передали, что удалось связаться с миссис Брукман, чью машину разбила Глэдис Брукман.

«Я так и знала, что она её разобьёт», – заверила миссис Брукман.

Узнав про Роберта Мэддена, она сказала: «Так это он тот солдат, на встречу к которому она отправилась? Женатый мужчина?» Когда миссис Мэдден попросили прокомментировать это заявление, она обрушила на голову мистера Мэддена его клубничное желе.

«Что я натворил?» – спрашивает мистер Мэдден, который до сих пор ничего не помнит.

На вопрос, был ли у них роман, миссис Брукман ответила: «Мне нечего сказать». Но руководство теперь подозревает, что встреча мистера Мэддена и мисс Брукман была неслучайной, вопреки более раннему утверждению последней. Подполковник МакГи заметил, цитируем: «Я рад, что мы отмели версию с автостопом. Я всегда считал её малоубедительной. Я, как всегда, прав».

– Подполковник МакГи печётся только о том, чтобы оставаться, как всегда, правым, – прокомментировала я.

– Тсс, – зашипела Винифред. – Больше ничего нет?

Новости переключились на тренировки перед SLG-соревнованиями по бейсболу в Найнамо, и мы выключили радио.

Некоторое время все сидели молча.

– Мне нечего сказать, – повторил Вилфред.

– Это ужасно! – воскликнула Винифред. – Что мать подумает о папе?! Нам теперь никуда не деться от беспочвенных обвинений и стыда!

– Да, хорошего мало, – согласился Вилфред.

– А как тренируют слизней?[22] – спросил Зебедия.

– Заткнись! – рявкнули Винифред и Вилфред.

– Но вообще-то ответ «мне нечего сказать» только на руку Глэдис, – заметил Старый Том. – И возможно, миссис Брукман, сама того не ведая, спасла наше положение. История Глэдис о том, как она подобрала голосующего на дороге, была неубедительна. Мы же слышали, как сразу возник вопрос, зачем мистеру Мэддену добираться куда-то на попутках, когда жена приехала в Комокс на семейной машине. Но если он встречался с Глэдис – это, хм, совсем другой коленкор. А мы даже не подумали об этом! И он ничего не может опровергнуть, потому что ничего не помнит. Слава небесам, что у Глэдис такая репутация, а у миссис Брукман такой неуёмный язык!

– Но для нашей матери это ужасно, – вздохнула Винифред.

– Ужасно было бы, если бы отец отправился в тюрьму, вот что, – сказал Вилфред.

– Думаю, слизней нельзя натренировать, – встрял Зебедия.

– Заткнись ты! – рявкнули Винифред и Вилфред.

Мне стало жаль Зебедию. Думаю, сказать слово в родном доме ему дозволят не раньше, чем лет в семьдесят.

– Ну что ж, – проронила Сина после неловкого молчания. – Все хорошо, что хорошо кончается.

И тут-то в дверях стали один за другим появляться солдаты, сопровождающие зарёванных и растрёпанных девочек-скаутов.

8 мая

Первую девочку-скаута, появившуюся на нашем пороге, мы узнали почти мгновенно – это была Эрминтруда, первая пробная походница, – и это чудо, что мы её узнали, потому что она была сама на себя не похожа. В волосах у неё торчали веточки, а из шорт тянулась плеть ежевики. Ссадины она получила, очевидно, споткнувшись о камни или корни.

– Смотрите-ка, это же малышка Эрминтруда, верно? – проворковала Сина, но Эрминтруда наживку не проглотила, а продолжила истерически всхлипывать.

– Мэм, с вашего берега был замечен самолёт, – отрапортовал солдат, подталкивая новых девочек на нашу веранду. – Эти девочки отрицают, что они были на нём.

– Конечно, их на нём не было, – отрезал Старый Том.

– Как скажете, – ответил солдат. – Однако какое совпадение! Вы больше никого странного в округе не видели?

– Они совсем не странные – они девочки-скауты, – холодно заметила Сина.

– Да, мэм, – поправился солдат. – Мне следовало спросить: вы больше ничего странного в округе не видели?

Но конечно же никто из нас ничего не видел и ничего не слышал. Мы вели спокойную и размеренную жизнь.

Девочки-скауты всё прибывали. Они были такие же грязные, но чуть лучше владели собой.

– Мисс Мэйси бросила нас! – рыдали они. – Она бросила нас!

Мы с Синой разом развернулись друг к другу. Вчера, когда мисс Мэйси сказала, что они с Шэрил идут строить кострище, нам и в голову не пришло, что к ним присоединятся остальные девочки-скауты и станут лагерем. Должно быть, мисс Мэйси ближе к вечеру провела их лесом от своего дома к месту ночёвки. А когда мы со Старым Томом повстречались с ней этим утром, то решили, что она совершала ещё одну разведывательную прогулку. И мысли не закралось, что она стояла в лесу лагерем вместе с девочками-скаутами и позабыла о них – или, того хуже, оставила на произвол судьбы – в миг упоения, когда отшельник нашёлся.

– Где остальные? – сурово спросил Старый Том, схватив одну из входящих девочек-скаутов за плечи.

– Я не знаю, – проговорила она и тоже начала всхлипывать. – Где угодно.

– Винифред, Франни, отведите девочек на кухню и дайте им перекусить, – велела Сина.

– Вы имеете в виду подгоревшие тосты со строганиной из говядины[23] со вчерашнего обеда? – переспросила Винифред. – Думаю, они вряд ли их захотят.

– Нет, сготовьте что-нибудь, что вам, девочкам, по силам – горячий шоколад, например, – сказала Сина. – Что-то горячее. Залейте зерновые хлебцы[24] теплым молоком. Придумайте сами что-нибудь. Я вижу, там на подходе новые солдаты с новыми скаутами. Девочек, должно быть, собирают по всему лесу. Поторопитесь, нам нужно накормить их и успокоить.

Винифред сориентировалась и повела чумазых девочек-скаутов на перекус. Они заметно воспрянули духом при виде пшеничных хлебцев, так что полученная ими травма не была слишком серьёзной. Впрочем, может, и была, ведь они были первыми людьми, воспрянувшими при виде прессованных хлебцев.

По мере того как приходили всё новые девочки-скауты, мы смогли по кусочкам восстановить произошедшее: очевидно, когда они проснулись и увидели, что мисс Мэйси нет, все переполошились и разбежались в разные стороны.

– Надо же, – заявила Сина последней прибывшей девочке, – какие вы хлюпики. Узнав, что ваша вожатая пропала, вы просто разбегаетесь по лесу на все четыре стороны?

– Так, теперь у нас все в сборе? – спросил Старый Том. – Итого двенадцать.

– Нас было тринадцать, – сообщила последняя девочка-скаут.

– Значит, ещё одна где-то блуждает, – сказал Старый Том, и вдруг мы услышали, как в деревне Соук затрезвонили колокола, загремел салют и бахнули пушки.

– Во имя Господа, что происходит?! – вскричала Сина.

– Включи радио, – распорядился Старый Том.

Вот так мы узнали, что война закончилась. Ну, по крайней мере в Европе.

Все скакали на месте и кричали, включая даже солдат на веранде.

– Давайте отмечать! – завопил один из солдат.

Но малышка со стекающими по подбородку хлопьями чирикнула:

– Но одну девочку из отряда ещё не нашли.

– А что, двенадцать из тринадцати – это неплохо, – брякнул солдат с надеждой в голосе.

Мы немного подумали, а потом Сина проговорила:

– Нет, я настаиваю, что нужно отыскать всех.

И солдаты снова отправились в лес, а Старый Том метнулся к мисс Мэйси. Когда он напомнил ей, что она оставила в лесу целый отряд девочек-скаутов, она взвизгнула «Йих!» и бросилась к нам, чтобы сгладить ситуацию. Ей повезло, что солдаты нашли её подопечных и привели к нам, потому что именно отсюда она и сказала родителям их забирать. Сина перекинулась с ней парой слов о том, что в следующий раз нам следует сообщить об таком заранее, но это была такая мелочь по сравнению со всем, что случилось на этой неделе. Мисс Мэйси привела девочек-скаутов в форму, сказав им, что она оставила их с целью проверить, поведут ли они себя как того требуют правила выживания, – и они с задачей справились! Ну, все, кроме той, которую ещё не нашли. Но остальным она немедленно закажет значки за выживание! Когда подошедшим родителям девочек рассказали об этом, они расплылись в улыбке. Все были в прекрасном настроении, потому что война закончилась. Точнее, все, кроме родителей той девочки, которую так и не нашли. Однако через час её обнаружили на дереве; она сказала, что залезла туда, чтобы спастись от диких зверей, которые могли быть неподалеку. Мы решили не рассказывать ей о пуме, которая спала на ветке прямо над ней.

Мисс Мэйси пообещала, что самую большую нашивку она собственноручно разошьёт для неё золотыми пайетками, и последняя девочка-скаут была счастлива. Эти скауты на что угодно готовы ради значков. А большинство девчонок на что угодно готовы ради блестящих пайеток. Солдаты отправились в город, чтобы напиться до поросячьего визга, и никому и дела не было до «Арго» или чего-либо ещё в следующие двадцать четыре часа.

На следующий день пришёл командующий[25], чтобы сообщить Сине и Старому Тому, что рано или поздно на поиски затонувшего самолёта будут направлены водолазы, а военные останутся на нашей земле ещё на некоторое время, потому что, хотя Гитлеру наваляли люлей, Япония продолжает доставлять неприятности.

– Но это только вопрос времени, только вопрос времени, – заверил командующий. – И я ещё раз благодарю вас за вашу выдержку и вклад в общее дело.

– Пустяки! – отозвалась Сина.

– De nada[26], – сказал Старый Том.

С точки зрения военных этим дело и кончилось. Часового с поста у нашей двери сняли, поскольку было решено, что японские лазутчики, если они и были, давно ушли, и от попыток их найти отказались. Или не отказались, но не стали нам сообщать об этом. В то время было много секретов. И не все из них военные.

Летун Боб был уволен из военно-воздушных сил с лишением прав и привилегий и соответственно потерял место техника, потому что всем было ясно, что он сам назначил себе выходной и ушёл с базы в то время, когда должен был обслуживать технику. Имени Глэдис никто не упоминал, щадя чувства Ревуньи Элис, а также потому что все несколько устали от Мэдденов. Ревунья Элис вернулась к своей привычке плакать при любой возможности, и перспектива того, что она с семейством опять окажется на базе, была столь ужасна, что военное руководство было радо избавиться от них обоих. Летун Боб не расстроился: касательно самолётов он был однолюб, и поскольку его любимец пропал, он решил, что ему ничто не мешает устроиться на обычную работу. А также потому, что понимал, что ближайшее время, а точнее остаток жизни, ему придётся извиняться перед Ревуньей Элис и умиротворять её.

Винифред, Вилфред и Зебедия, мнение которого никого не интересовало, но который всё же его имел, естественно, надеялись остаться в Соуке, в доме, доставшемся им в наследство, однако Ревунья Элис заявила, что хватит с неё Британской Колумбии и печальных воспоминаний. Не может она жить в месте, которое было источником стольких треволнений. О Глэдис она не заговаривала, но все мы понимали, что это было одним из факторов. Когда они с Летуном Бобом приехали за детьми, Ревунья Элис объявила, что семейство переезжает в Саскачеван.

– Саскачеван! – воскликнул Вилфред.

– А что там хорошего? – спросила Винифред.

– Ничего, – ответил Летун Боб. – Мне нравится думать, что это просто одно большое лётное поле.

– И думать не смей! – вскричала Ревунья Элис. – Там не будет ровно ничего. Ничего хорошего и ничего плохого, и ничто не нарушит моего спокойствия. Больше никаких самолётов.

Больше никаких желаний, подумала я. Все желания истрачены. Ни сотен платьев, ни мотоциклов, ни лошадей, ни того, что мог пожелать Зебедия. Ни счастья от всего этого. От вещей, которые, как они думали, принесут им счастье. А может, и вовсе никакого счастья. Ревунья Элис будет вечно плакать, а Летун Боб будет вечно стремиться к невозможному. Но у них была семья. И если их ждут невзгоды, они разделят их. Это то, что они выбрали в решающий момент. А то, что мы выбираем, становится нашей судьбой.

Затем мы стали прощаться, и Ревунья Элис ударилась в слёзы и не переставала рыдать на пути к машине. За рулем которой была она. Летуну Бобу не разрешалось водить машину до тех пор, пока не станет ясно, что с головой у него точно всё в порядке, и на полное восстановление должен был уйти год. Ревунью Элис это устраивало. Она сказала, что ей не по себе, если за рулём кто-то не вполне эмоционально уравновешенный.

Мы попрощались с Винифред, Вилфредом и Зебедией. Они уезжали чрезвычайно расстроенные, хотя, как ни крути, всё обернулось куда лучше, чем могло бы.

Затем мы со Старым Томом пошли проведать отшельника у мисс Мэйси и сообщить ему, что военные, кажется, прекратили охоту на шпионов на побережье, а значит, он может вернуться в свою хижину. Если хочет… И к совершенному моему разочарованию и краху моих романтических ожиданий, он хотел.

Мы подбросили его до нашего дома, а оттуда он зашагал дальше через поля.

– Ну, знаешь, – кисло пожаловалась я Старому Тому, – а я думала, две родственные души нашли друг друга.

– Не-а, – помотал головой Старый Том. – Он сказал, что она взяла за обыкновение звать его Шельни, раз другого имени нет, и это ужасно выводило его из себя; и он ничего не мог запомнить из потока историй из её жизни, который она изливала то ли на него, то ли в пространство: как он сказал – будто оладьи сиропом поливала, а это уже её выводило из себя. Она знай только повторяла: «Нет, не та Милдред, которая падчерица сестры моей матери, а та Милдред, которая горничная моего брата Барни». И тому подобное. У него от этого голова раскалывалась. Люди, которые живут одни, обычно не просто так живут одни.

– Всё равно, – протянула я.

– Вовсе не всё равно, Франни, – сказал Старый Том.

Позднее я отправилась пешком к мисс Мэйси, потому что хотела узнать, откуда у неё расшитое пайетками бельё, а это не тот вопрос, который я могла задать при отшельнике или Старом Томе.

– Я только такое, расшитое пайетками, и ношу, – призналась она, подводя меня к комоду и открывая верхний ящик. – Видишь?

И действительно – там было полно расшитых пайетками бюстгальтеров и трусов.

– Ух ты! – ахнула я. – Где вы их берёте?

– В «Итонсе», – ответила она. – Они продаются в отделе нижнего белья, как и обычные белые.

– Но почему? – удивилась я. – Почему вы это носите? Они выглядят ужасно неудобными.

– Матушка всегда говорила нам с сестрой: «Девочки, всегда носите чистое бельё. На случай, если вас собьёт машина». И знаешь, эти слова просто не отпускали меня: вдруг меня собьёт машина, меня отвезут в госпиталь, и там все увидят, что на мне грошовые старушечьи панталоны. Вот поэтому я и решила покупать самое лучшее, дорогое бельё, какое можно найти. Пусть знают какая я! – думала я. А оказалось, что самое лучшее, самое дорогое бельё расшито золотыми пайетками. И я рада, что так решила, потому что за последние несколько лет мне дважды пришлось раздеваться до белья, чтобы спасти этого невыносимого отшельника.

Я подумала над её словами.

– Значит, вам дважды пришлось его спасать? – уточнила я.

– Да, это так, – кивнула она. – Я была неподалеку и когда его самолёт разбился в первый раз. В первый-то раз я подумала, что это несчастный случай, но во второй раз поняла: это вошло у него в привычку.

Я задумчиво кивнула.

– А знаете, – проговорила я, – кажется, он подумал, что вы русалка.

– Он не очень-то сообразителен, – заметила она. – Я думаю, он не в своём уме.

– Ну да, некоторые люди такие, – согласилась я.

А потом я пошла пешком до самого дома отшельника – так мне хотелось получить ответы на все свои вопросы, прежде чем всё закончится.

Он был в своём огороде, полол сорняки.

– Здравствуйте, – сказала я, но он скромно смотрел вниз и продолжал пропалывать. – Я вас не побеспокою. Я не стану заводить долгий разговор и не останусь надолго. У меня просто есть один вопрос.

Он поднял глаза.

– Вы пожелали оказаться на «Арго» вместе с Зебедией. А это значит, что за всё это время в Ночном саду вы ни разу ничего не пожелали. Даже случайно. Как так могло получиться?

– Ничего не хотел, – ответил отшельник, наконец-то глядя мне в глаза.

И он снова занялся прополкой, а я, как и обещала, пошла домой.

Конец этой отдельно взятой истории

Когда я пришла домой, Сина спросила, где я была, и я рассказала ей. Она, Старый Том и я обедали за столом на кухне. Еда не подгорела, и после замысловатых трапез в столовой сидеть за стареньким кухонным столом было словно вернуться домой.

Сина повернулась ко мне, и лицо её было полно сочувствия:

– Тебе грустно, что Винифред уехала?

– Немножко, – призналась я. – Но сама знаешь – гости!

После этого мы ели в дружелюбном молчании, а когда солнце начало садиться за океан, Старый Том пошёл загонять лошадей. Но прежде чем уйти, он спросил:

– Эй, ребята, а почему вы не хотели пускать солдата в сортир?

– Там Зебедия придумал спрятать парашюты. Он сбросил их в очко.

– Вот пропасть! На то, чтобы их вытащить, теперь всё утро придётся убить. Не можем же мы их там оставить. Гости!

– Ну, зато Вилфред сберег тебе кучу времени на картофельном поле, – напомнила я.

– Вилфред, – приязненно пробормотал Старый Том, улыбнулся сам себе и, посвистывая, пошел ловить Тэга и Молли.

Мы с Синой сидели и чаевничали. Она встала за банкой с печеньем, но поставила её обратно, увидев, что там нет ничего, кроме подгоревшего печенья, которое Глэдис напекла после того, как полиция вернула её на нашу ферму.

Глэдис тоже уже съехала окончательно. Она уехала вчера. Я зашла в студию к Сине, сказать, что Глэдис собрала вещи и в полной готовности ждёт, когда Сина подвезёт её до парома.

Сина сидела как завороженная, слушая музыку, и пальцы её, лежащие на глине, не шевелились.

– Откуда музыка? – спросила я, пытаясь найти глазами радио.

Сина кивнула на угловой шкаф, где пристроился патефон.

– Старый Том съездил в город и привёз его для меня, ну и несколько пластинок.

– А где радиоприёмник? – растерялась я.

– Я отдала его Глэдис. Прощальный подарок. Я решила, что болтовня мне не нужна – только музыка.

– Кстати, о Глэдис. Думаю, она готова к отъезду, – сообщила я.

– Тише! – Сина шикнула на меня, потому что Дивертисмент добрался до Анданте.

Мы дослушали до конца, и Сина сняла иглу с пластинки.

– Моцарт вот сумел. Сделал зримым, – обронила Сина.

– Ты хочешь сказать – слышимым, – уточнила я.

– Слышимым, зримым, осязаемым! – воскликнула Сина.

– А почему мы не можем? – не поняла я.

– Не знаю, – ответила Сина. – Между проблеском понимания и его осуществлением есть небольшая заминка. В этой-то заминке и заключена возможность. И я начинаю думать, Франни, что всё заключено именно в этой возможности, а вовсе не в осуществлении. Знай мы достоверно о существовании НЛО, привидений, русалок – они перестанут волновать нас как прежде: они присовокупятся к электричеству, самолётам, радиоволнам, рождению детей – ко всему тому, что принимают как должное, потому что оно осуществлено. Это неощутимое, неуловимое обстоятельство – но оно не дает нам повернуть вспять. Напоминает, что существует нечто ещё более изумительное, что невозможно осуществить. К чему люди всё время жаждут притронуться. Это-то и ищет Глэдис в своём бибопе и своей готовке. Это ищет и мисс Мэйси в бесконечных прогулках и походах. Я стремлюсь к этому в своём ваянии, ты – в своём сочинительстве, Том – в саду, Летун Боб – среди своих самолётов.

– Эй! – крикнула Глэдис из грузовика. – Я тут весь день сидеть не могу.

И Сина повезла Глэдис к парому, который перевезёт её на материк, где она сядет на поезд, который отвезёт её в далекий город, где она знает только одного человека и где ей предстоит преодолеть всевозможные злоключения, чтобы попытаться, возможно безуспешно, научиться готовить, чтобы воплотить неуловимое нечто, сделать его осязаемым. Как же это сложно. Но Глэдис отправилась в путь. Возможно, даже не задумываясь, почему она уехала и что стремится найти. Но теперь я знала: она пыталась совершить то же, что и все мы, и я желаю ей удачи.

– Сина, – сказала я, когда мы допили чай, – ты так и не сказала мне, чего ты пожелала. В Ночном саду.

– Ой, – промолвила Сина и нервозно поднялась. – Пойдем-ка на лестницу.

Мы не сиживали вдвоём на лестничной площадке с самого приезда Мэдденов, и я кивнула в знак согласия.

Поднимаясь по лестнице, я спросила:

– Глэдис хоть поблагодарила тебя за радиоприемник?

– Да мне уже всё равно. Я поняла, что инопланетяне не выйдут со мной на связь с помощью радио. Конечно, – вздохнула Сина, – это также означает, что я не могу верить, что мой великий дар в том, что я знать не знаю, насколько красива. Думать, что я красива, было приятно. Я так никогда не считала – с моим-то ростом, сама понимаешь. Ну и вообще строением. Сама понимаешь.

– Сина, – заявила я честно, – но ты красивая. И сама видишь, ты об этом даже не знаешь. Хоть это верно.

– Ох, Франни! – покачала головой Сина.

Мы сидели на лестничной площадке: она в кресле-качалке, я у неё на коленях. Потому что Сина крупная, а я, пожалуй, маленькая для своего возраста, и нам всё ещё удобно. Ну а потом, кресло-то одно, второе мы ещё не принесли обратно.

– Так чего ты пожелала? – повторила я.

– Тебя, – ответила Сина. – И я не могу об этом жалеть. Просто не могу. Но представь себе, Франни: мы со Старым Томом не могли иметь детей. И вот я пожелала себе ребенка. А затем женщина даёт ребёнка мне в руки и падает замертво у моих ног. А люди, которые должны были взять этого ребёнка, погибают в пожаре, дом их выгорает дотла – и кто знает, что случилось с твоими настоящими родителями.

Во мне что-то похолодело, когда она назвала кого-то ещё моими настоящими родителями. Старый Том и Сина были моими настоящими родителями.

– И я тоже не могу жалеть. О твоем желании.

– Ни я, ни Старый Том ничего сильнее не желали, чем оставить тебя себе, но Старый Том сказал, что мы не имеем права не попытаться отменить желание, так как оно исполнено такой страшной ценой для других – ценой их жизни. Поэтому он попытался использовать собственное, ещё не загаданное желание. Он пошёл в сад и пожелал отменить моё желание. Но ничего не получилось. Никогда я не была так счастлива, как когда ты осталась в моих руках после того, как он загадал своё желание. Чему тут верить? Или то, о чём ему говорили, истинно и отменить желание невозможно, или же всё это ерунда, а то, что ты появилась после того, как я загадала желание – это просто совпадение. Мы ни в чем не могли быть уверены. И наверное, что по-настоящему мы и не хотели знать. Вот я и думаю, что поэтому-то Старый Том больше ни разу и не пытался загадать желание. По крайней мере, до тех пор, пока Мэддены не попали в эту передрягу. И может, легенда о Ночном саде истинна, а возможно, и нет. В конечном счете подлинных доказательств у нас не было, и нам не нужно было взваливать на себя ответственность за всё, что, быть может, произошло в результате моего желания.

– Но ты же не хотела, чтобы всё прочее случилось. Просто так получилось.

– Так оно и бывает, – согласилась Сина.

– Так оно и бывает. Я пыталась об этом писать. О НЛО, о привидении, о русалке и таком прочем. Волшебном. Только у меня не выходит. У меня не получается передать эту вот особенную магию. И не получается использовать их, чтобы воплотить то, что мне бы хотелось передать. Я могу только ощущать.

– Нет-нет, – подхватила Сина, – и я не могу сделать глину… чем-то иным. Я думала, может, сделать русалке ноги – ведь на самом деле это была мисс Мэйси, – но и это не помогло.

И в эту минуту мы были не мать и дочь, не приемные мать и дочь, и даже не друзья. Хоть я и сидела у неё на коленках – мы были соратники. Мы понимали тоску и понимали сложность.

Так мы раскачивались, полные отчаяния, а затем мне показалось, что мне пришла потрясающая мысль.

– Сина! – воскликнула я. – Я придумала!

– Что придумала? – спросила она, и обе мы посмотрели на море.

– А что, если нам просто сдаться? Мы можем перестать пытаться.

Сина рассмеялась.

– Нет, – настаивала я. – Я серьёзно. Даже если мы перестанем пытаться… оно никуда не денется. А что, если мы оставим попытки исторгнуть это из нас через нас, оставим нас? – Объяснить это было не так-то просто.

– Но чем мы тогда станем? – спросила Сина.

И в тот миг я поняла по её ошалелому взгляду, что как ни путано я объясняла, она поняла. Она поняла! Мы не были обособлены от этого всего: да, мы писали, ваяли и в тот миг ощущали иначе – но мы были частью этого, и нам не нужны были НЛО, привидения, русалки, чтобы помнить о чуде. Почему мы не могли ощущать это постоянно, я не знаю, но в тот момент мы это чувствовали.

В тот миг мы были не просто собой – мы оставили себя, и это ощущалось не просто в нас, поскольку мы словно были частью всего на свете: ветра и дождя, распускающихся при луне цветов, и луны, и друг друга, и мисс Мэйси, и солдат, состоящих при орудиях на побережье, подводных лодок, их капитанов и команд, древней китихи и детёныша, морского слона, чей последний тяжкий выдох пронизывает волны, отшельника и его русалки, НЛО, прилива, дождя, лягушек, летучих мышей, насекомых; мы были свиньями, коровами, курами, Летуном Бобом, разыскивающими его солдатами, Ревуньей Элис, привидением, мы были и теми, кто следил за человечками с парашютами, и всем тем, что видели они, спрыгнувшие с парашютом, и людьми, тихо парившими среди звёзд.

Я принесла кресло-качалку с первого этажа и поставила его рядом с Сининым, и мы раскачивались бок о бок. И совсем скоро пришел Старый Том, принёс себе стул и сел вместе с нами, чего раньше он никогда не делал, и настала ночь, и появилась первая вечерняя звезда, и окна были открыты, и аромат ночных цветов доносился до нас из Ночного сада.

Огромная благодарность:

Яну Андерсону

Мари Кэмпбелл

Маргарет Фергюсон

Линн Миссен

Кену Сеттерингтону

Шармэйн Уолш