Жатва VII бесплатное чтение

12.2.1. Свобода расправляет крылья и другие перья

– Счастливые питерские школьники, попавшие в весеннюю Алушту на деньги господина Муна.

Главное в городе творилось, понятно, не в райсоветах, а в зале Мариинского дворца. Помню невиданную картину, когда почти четыре сотни избранных депутатов горсовета вприпрыжку бежали от метро «Площадь Мира» (потом уже «Сенная») по Баскову переулку на сессию во дворец к 10 часам утра. Никаких чёрных лимузинов! Голытьба, а не депутаты. Одеты тоже кое-как, я ходил на сессии в простом свитере.

У меня сохранилась бумажка 1993 г. с моим шуточным словесным автопортретом в виде пародии на характеристику и автобиографию, которую от меня потребовали в Совете:

«Борис Гуанов

Среднего роста сутулый человек в очках, с бородой и залысинами. Ни толст, ни тонок, крепкотел. Выглядит чуть моложе своих 48 лет, несмотря на седые виски. Вид сугубо интеллигентный и деловой. Походка быстрая, целеустремлённая. Одет бывает по-разному: то месяцами ходит в одном свитере, то появляется в костюме с иголочки и сразу преображается. Тогда элегантный вид портят только завивающиеся вихры на затылке.

Почти со всеми на Вы. В общении мягок, уступчив, доброжелателен. Смотрит в глаза, улыбка очень добрая, лучики морщин у глаз. Когда натыкается на хамство или злобу, моментально становится высокомерным, презрительным и ехидным, но без встречной агрессии. Чувствуется потомственное петербургское происхождение.

Видно, что всегда был отличником, баловнем судьбы. После окончания школы с медалью, следуя духу времени, пошёл в физики, несмотря на гуманитарные наклонности. Со второго курса осознанно выбрал себе специальность – только появившиеся тогда лазеры. Закончил Ленинградский Политехнический институт.

После распределения 18 лет работал в одной и той же лаборатории крупного оборонного научно-производственного объединения. В золотое для военно-промышленного комплекса брежневское время относился к своей работе как к увлекательной игре с игрушками стоимостью в десятки и сотни тысяч рублей. Автор 25 изобретений, около сотни научных трудов. Но диссертацию защитил поздно – в 38 лет, в начальники не выбился – сказалось органическое отвращение к подхалимству и, что серьёзнее, нескрываемое неприятие руководящей роли КПСС…»

Вот такой я тогда был человек.

Тон работе Ленсовета ХХI созыва с первых заседаний первой сессии был задан пониманием подавляющего большинства депутатов необходимости срочных радикальных реформ – и политических, и экономических.

Уже на первой сессии с докладом об экономическом положении страны и переходу к «планово-рыночной экономике» выступил Анатолий Чубайс. По существу, ссылаясь на польский опыт, он изложил программу «шоковой терапии», которая была воплощена в жизнь только в 1992 г. правительством Гайдара и на которую так и не решился недавно избранный Президент СССР М. С. Горбачёв. Основные блоки этой программы: пересмотр госбюджета и прекращение дотаций предприятиям и расходов на мелиорацию и т. п., приватизация экономики, реформа цен и социальная защита малоимущих, включая введение карточной системы и открытие биржи труда.

Он не скрывал, что нас ждёт рост цен, безработица и социальное неравенство. Вместе с тем исчезнет всеобщий дефицит товаров, а в долгосрочной перспективе произойдёт изменение структуры экономики, разворот её к потребителю. Чубайс ответил на вопросы депутатов и, в частности, сказал: «Суть денежной реформы – это отъём денег» у населения. Так правительство Павлова и поступило, но это не спасло СССР.

Однако первым делом надо было избрать Председателя Совета. Казалось бы, дело простое, ведь демократов в горсовете было подавляющее большинство, не то, что в райсовете. Но не тут-то было! Оказывается, что демократы-то все разные, и все хотят. Выделились две кандидатуры: Пётр Филиппов, основательный, с бородой, как у Карлы Марлы, экономист, и Марина Салье – геологиня, мама всех либералов из ЛНФ.

Больше месяца голосовали, но, подобно буриданову ослу, подохшему меж двух стогов сена, прийти к решению так и не смогли. Надо было призывать варяга, как учила «Повесть временных лет». Над Съездом народных депутатов в Москве и со всех телевизионных экранов блистала звезда ленинградского профессора-юриста Анатолия Собчака в клетчатом пиджаке. В нескольких ленинградских избирательных округах надо было ещё провести довыборы. И вот делегация от Ленсовета пала в ножки и умолила Собчака баллотироваться в 52-м округе. Выборы, конечно, прошли как по маслу, и скоро все мы дружными аплодисментами и огромным букетом белых роз встречали нового Председателя Ленсовета.

К тому времени депутаты скучковались по комиссиям. Я записался в две комиссии: по науке и высшей школе и по воспитанию и народному образованию. В комиссиях тоже шла борьба за руководство. Но мне хватало моего руководящего поста в райсовете, поэтому здесь я никуда не рвался. Из председателей комиссий был сформирован первый состав Президиума Ленсовета.

Начали формироваться партийные фракции. До этого в райсовете я вступил в Социал-демократическую партию России. Почему? Да просто я считал, что капитализм в чистом виде порождает уж слишком большое неравенство, мне больше нравилась шведская модель развития, как мне казалось, совмещающая свободу и социальную справедливость.

Но социал-демократов в Ленсовете оказалось немного, и наиболее видным из них был Анатолий Голов, которого я знал ещё со времён демонстраций 1988—89 гг.. Так же немного было депутатов – членов Республиканской партии России. Из этих депутатов сформировалась объединённая фракция СДПР-РПР, в которой я некоторое время поучаствовал, но скоро понял, что из-за малочисленности она не могла реально вести самостоятельную политическую игру. Разногласия между её сопредседателями – А. Головым от СДПР и В. Дроздовым от РПР, человеком амбициозным, – ещё больше снижали её потенциал.

Наблюдая за лидерами разных демократических группировок в Ленсовете, я понял, что главные разногласия между ними вовсе не политические, а просто личные. Все они, обладая лидерскими качествами, даже, может быть, не сознавая этого, тянули каждый в свою сторону, как Лебедь, Рак и Щука, не в силах преодолеть личные антипатии ради общего дела: «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдёт». Всё старо, как мир.

Вот моя заметка в газете «Смена» от 18.01.91 г. в рубрике «Плюрализм в почтовом ящике»:

«КОНЕЧНО, МЫ – ГЕРОИ

Ну, вот мы и на виду. Мы – депутаты, мы – демократы. Нас печатают, нас показывают по телевизору, к нам идут сирые, убогие, с надеждой и слезами, снизу вверх взирают на нас. Нас побаиваются, к нам втираются в доверие и дружбу. Иногда недурно угощают. Нам смотрят в рот, мы умные. Сволочь большевистская нас ненавидит. А нам плевать. Взаимно.

В общем-то, мы, конечно, герои. Выгнали толстопузых из зала заседаний, пока что. Смотреть было противно, как они тут чинно заседали. А у нас иной депутат, что утюг: плюнешь – зашипит. На наших заседаниях не заснёшь – борьба, сам-бо-бо называется.

Мы гордые, но не заносчивые. Свои недостатки отлично знаем. Ещё лучше знаем пороки своего соседа-депутата, тоже демократа. Что? Давайте все вместе?! Иначе нас сожрут?! Нет, это большевизм. Пусть жрут.

Мы смелые, принципиальные. Скажем в глаза хоть кому: «Ты дерьмо». И нам скажут. Ничего. Наверное, действительно, дерьмо. Главное – это осознать. Осознать и очиститься. В чём смысл демократии? В самоочищении. Надо раздеться догола и очиститься. На видном месте. И розгаМИ, розГАМИ, РОЗГАМИ!!! О-оо!! А-ааа!!! И-иии!!!

Чего ты ржёшь, наглая морда?!

Ох, дурно… сердце… умираю… за демократию…»

Я же всегда выступал за единство всех, кто хочет победить наследие коммунистического правления, пренебрегая личными предпочтениями и не коренными расхождениями во взглядах. У нас были общие принципиальные политические противники – коммунисты из фракции «За возрождение Ленинграда». Но почти все депутаты-демократы считали, что победа уже у нас в кармане, и можно позволить себе роскошь внутренней грызни.

Поэтому практически с начала её функционирования я стал участвовать в собраниях самой многочисленной и влиятельной в Ленсовете ХХI фракции «На платформе ЛНФ», в состав которой входила М. Е. Салье, но реальным лидером которой стал С. Н. Егоров. Фракция «Конструктивный подход», организованная П. С. Филипповым, довольно быстро развалилась, т. к. Филиппов, как и Салье, переключились на работу в Москве в качестве народных депутатов РСФСР. Но всеобщего объединения депутатов-демократов на платформе ЛНФ так никогда и не произошло. На обломках «Конструктивного подхода» возник «Март», потом – Региональная партия центра (РПЦ – не путать с Русской православной церковью!).

Понять этих депутатов можно. Им как людям, пожалуй, наиболее интеллигентным среди депутатов Ленсовета, претил экстремистски-напористый, «наполеоновский» стиль лидерства Сергея Нестеровича, а перехватить это лидерство – не хватало реакции, т.к. он за словом в карман не лез и всегда первым оказывался у микрофона. Тогда, в 1990 – начале 1991 года, когда демократия только прорастала сквозь асфальт СССР, я был уверен, что колоться на партии рано, и даже отказался от личного приглашения глубоко уважаемой мной М. Е. Салье вступить в её Свободно-демократическую партию.

Но уже после провала путча и распада Советского Союза в сентябре 1992 г. я, кстати, приложил руку к созданию РПЦ и был среди десяти её учредителей. На первых сходках оргкомитета учредителей мне с Игорем Артемьевым, будущем министром, было поручено подготовить проект Устава, что мы и сделали к взаимному удовольствию. Устав на 8 листах был принят на собрании учредителей и зарегистрирован Управлением юстиции мэрии Санкт-Петербурга.

19 декабря 1993 г. было утверждено Временное положение о депутатской группе «Фракция Партии центра», где устанавливалось, что «решения… фракции… носят для членов фракции характер настоятельной рекомендации, что означает: – член фракции не вправе публично выступать с пропагандой иной точки зрения, чем та, которая зафиксирована решением общего собрания фракции; – при поименном голосовании в случае несогласия с решением общего собрания фракции, член фракции обязан уведомить о своей позиции любого члена совета фракции, а при голосовании воздержаться». Это была, пожалуй, одна из первых попыток установить какую-то дисциплину в депутатской вольнице.

Вообще я принял участие в оргкомитете именно из личных симпатий к И. Артемьеву и Д. Ленкову, с которыми я работал в комиссии по науке и высшей школе, и к М. Амосову, спокойному и разумному человеку. Однако в дальнейшем внедряемое всюду, во всех документах партии понятие «Восьми принципов центризма», а именно: реформизм, социальное равновесие, федерализм и децентрализация, демонополизация экономики, экономическое программирование, экологический реализм, межнациональное партнёрство и внешнеполитический прагматизм, являющимися тезисами к программе Партии Центра, – стало коробить мою революционно-романтическую душу. Эти в общем-то совершенно разумные принципы, повсюду содержали оговорки на сохранение равновесия между старым и новым и казались мне какими-то постыдно-трусливыми и половинчатыми.

Умом я понимал, что, конечно, в политическом спектре «центр» – самое тёплое место, самое близкое к реальной власти, но другим полушарием я чувствовал, что наша мирная антикоммунистическая революция ещё далека от полной победы, надо идти дальше, чтобы перевалить через точку невозврата. Поэтому вскоре я заявил о своём выходе из этого проекта.

Я действительно был настроен весьма радикально. По проведённому анализу степени радикализма депутатов при обработке результатов их поимённых голосований на сессиях Совета (за 100% радикализма принимался результат голосований С. Н. Егорова) я был где-то в первой двадцатке. Например, я был двумя руками за люстрацию всех секретарей и инструкторов парткомов, райкомов, горкомов и обкомов КПСС и недопущение их к государственной службе. Выступал я также за запрет коммунистической партии и суд над КПСС по типу Нюрнбергского трибунала. Кто-то ведь должен нести ответственность за миллионы расстрелянных и замученных, за уничтожение русской культуры, за растление народа, за искоренение веры, за гонения праведников и самых талантливых людей России?

Вспоминаю инцидент с российским триколором, который принёс в зал заседаний Совета и вывесил с балкона известный своим радикализмом депутат-афганец В. Скойбеда. Председатель Собчак потребовал немедленно убрать имперскую символику из зала, поднялся шум, все побежали к микрофонам, и я успел сказать Собчаку, чтобы он тогда распорядился немедленно убрать люстры, т.к. на них сидят двуглавые императорские орлы.

На следующий день половина зала дразнила Собчака маленькими флажками-триколорами на местах, где сидели демократы. Флажки изготовил и роздал депутатам у входа в Мариинский дворец известный городской неформал Саша Богданов, который самовыражался через издаваемый им забавно иллюстрированный листок «Антисоветская правда» с собственным лирическим героем – типичным «совком», потерявшим всякие жизненные ориентиры в те бурные годы. Приведу выдержки из его «письма», «адресованного» цековскому консерватору Егору Лигачёву:

«Здравствуй, МИЛЫЙ ЕГОРУШКА!

Привет ГОРБАЧЁВУ!

В Питере – революция! Голытьба взбунтовалась. На выборах испинала ногами до смерти горбачёвский подарочек – мешок с надписью «Аппарат» – и провозгласила Нового Хозяина жизни – разночинца в роли Государственника. Они ничего не могут и не умеют, хотя многого хотят, а подпитка всё та же – социологи на ниточках КГБ. Вот так и живём: на сессии Совета – дурдом, на улицах – полное равнодушие, в казне ни копейки, а за душой ни Бога, ни чёрта, ни Ульянова-Ленина!

Зато номенклатура подешевела, и если раньше Мафия должна была отстёгивать 5—10% с оборота на взятки должностным лицам, то теперь эти голопузые неформалы обойдутся и полпроцентами, да ещё задницу будут всем показывать в Лиге сексуальных реформ!

Революция идёт «бархатная», почти маниловская. Тут скоро будет всеобщая распродажа, дешёвый аукцион. С молотка пойдёт всё, а цены всё равно подскочат, и уже не партийная, а другая Мафия их поднимет. Причём, без всякого «референдума».

Сожги партийный билет и приезжай, Егорушка, в Питер! Познакомлю я тебя с Ниной Андреевой, своей лучшей подругой, и мы будем вместе гулять по Невскому и наслаждаться картиной полного разложения Нации и быстрым крахом Империи Коммунизма…

Милый Егорушка! Нет ни у тебя, ни у меня никаких гарантий. Потому что если бы коммунисты не темнили все пять лет перестройки, то именно они бы напоследок раздали бедным и землю, и квартиры, и фабрики, и кафе… Раздали бы коммунисты государственную общенародную собственность настоящим бедным, настоящим крестьянам и настоящим рабочим. Потому что собственность всё равно станет частной, но получат её Новые Хозяева жизни, а народ снова обманут, и КПСС повторит мученический путь Российской Монархии в 1917 – 1918 гг.

А всё могло быть иначе! Где шаманы коммунисты?

Коммунисты! Раздайте собственность бедным!

Если не сделать этого сейчас, то они, бедные и трудящиеся, на самом деле эту собственность больше никогда не получат. Её получат те, кто прекрасно жил и при социализме, паразитируя на дефиците прав и товаров. Горбачёв устраивает гигантскую мистификацию с «Перестройкой» и децентрализацией экономики в том направлении, которое сделает богатых ещё богаче, бедных – беднее, а Россия превратится в уголовно-фашистское государство, где снова будет править Мафия…»

Ах, какие пророческие слова вырываются порой из размалёванных уст шутов и юродивых!

К сожалению, даже если бы наш Ленсовет решился на радикальные меры, то вряд ли это изменило бы общую ситуацию в стране. Всё зависело от Москвы. Но Ельцин не решился на решающий удар по компартии, который можно было бы нанести сразу после провала ГКЧП. Тогда народ его поддержал бы, а коммунисты сидели бы, поджав хвосты. Время было упущено, да Борис Николаевич и сам-то был из тех же партийных бонз.

О моих настроениях свидетельствует статья, опубликованная в газете «Литератор» от 21.09.90:

«САМ ПРЫГНУ В МОГИЛУ…

В субботу 18 августа программа «Телекурьер» громогласно пригласила жителей города к референдуму по поводу предложения перенести прах В. И. Ульянова (Ленина) в некрополь «Литераторские мостки». У меня ещё за несколько недель до передачи было предчувствие, что кто-нибудь выступит с таким предложением. Я ожидал, что до этого, наконец, додумаются в Смольном, но уважаемое Лентелевидение дало сто очков вперёд партийным тугодумам.

Чего же нам ждать в случае переезда «святых мощей» в наш город? Во-первых, Кремль облегчённо вздохнёт – его политические маневры уже не будут связаны неудобным соседством с краеугольным идейным камнем нашего государства. Заодно логично будет избавиться и от мрачных обитателей кладбища, в которое большевики превратили Красную площадь, особенно от уже клеймённого сатаны – Сталина. Во-вторых, торжественная похоронная церемония позволит вылить на наш сентиментальный и доверчивый народ ещё ушаты елейной лжи о «великом гении всего человечества». В-третьих, кто осмелится после этого требовать возвращения нашему городу его истинного наименования – Санкт-Петербург? А если и осмелится, то ещё неизвестно, что покажет проведённый энергично и спешно вслед за этой шумихой референдум – шансы продолжения «Ленинградом» узурпации имени города возрастут, по крайней мере, пока не уйдёт из жизни обманутое и несчастное поколение «ленинградцев».

Таким образом, за эту блестящую идею – большое спасибо Лентелевидению от большевиков! Запахом идейного формалина так и веет из открывающихся провалов Мавзолея. Заодно можно показать народу, что КПСС и православие едины, а при проведении масштабных строительно-монтажных работ на кладбище по устройству новой усыпальницы можно снести несколько могил малоизвестных деятелей серебряного века русской культуры.

Нет уж! Пусть герои самой преступной страницы истории лежат напоказ в назидание нашему народу и всему человечеству на том месте, откуда они совершали свои злодеяния. Нет на земле более поучительного и страшного мемориала, чем Красная площадь! И нет большего наказания главному злодею от Бога, чем лежать непогребённым и служить экспонатом исторического музея подобно мумии какого-нибудь фараона-изувера. Вспомните фильм «Покаяние». Вот вам гримаса истории – планировали возвеличить, а выставили на позор!

А тем, кто ещё долбит, что Ленин, несмотря ни на что, всё-таки гений, я напомню: «Гений и злодейство – две вещи несовместные!». В течение своей бурной жизни он, конечно, написал немало текстов, старательно подшитых почитателями, но количество томов – ещё не причина считать его литератором, чтобы положить рядом хотя бы с Надсоном.

Так что не будем в очередной раз поправлять историю и помогать мимикрирующему режиму прятать концы в воду (т.е. в землю). Я заявляю, что сам скорее прыгну в могилу, заготовленную для Ильича, чем допущу этого грешника в святую землю нашего города. Прошу всех, кому дорог свободный дух Санкт-Петербурга, поддержать меня.

Б. Гуанов, народный депутат горсовета,

заместитель председателя Фрунзенского районного Совета».

Периодически вопрос о захоронении мумии Ленина будировался в прессе, но до реальных шагов дело не доходило, и, на мой взгляд, правильно. Вспоминался нашумевший в годы перестройки грузинский фильм «Покаяние», в котором труп диктатора выбрасывали из могилы. Дело, конечно, не в том, где лежит труп – в земле, в мавзолее или в музее, а в отношении к его бывшему насельнику. Можно ему поклоняться, можно глумиться над ним. А можно всегда помнить о его преступлениях, чтобы они никогда не повторились.

Первые сессии Ленсовета ХХI – незабываемое зрелище. Перед началом заседания на депутатских местах лежали пакеты документов, предлагаемых на голосование, иногда по несколько альтернативных проектов по одному вопросу с пояснительными материалами. Каждая сессия открывалась и закрывалась исполнением Гимна Великому городу Глиэра.

С момента открытия заседания перед микрофонами в проходах выстраивались длинные очереди из депутатов, желающих внести свой пункт в повестку дня в дополнение предложенных Президиумом. Записавшимся предоставлялась трибуна для выступления по повестке. Потом предложенные пункты повестки и новые предложения голосовались. На первых порах, кстати, не было электронной системы голосования, и подсчёт голосов вели члены счётной комиссии по поднятым рукам депутатов. Повестка дня утверждалась в целом.

По каждому вопросу выступали несколько депутатов по записи. Каждый проект ставился на голосование. Проект, получивший необходимое большинство голосов, принимался в первом чтении. Объявлялся приём поправок. Через неделю-другую все поступившие поправки ставились на голосование опять-таки после их обсуждения и выступлений депутатов. Принятые поправки редакционной комиссией включались в текст, утверждённый в первом чтении. Ещё через неделю-другую отредактированный текст с включёнными поправками ставился на голосование в целом, естественно, опять пройдя через жернова депутатских выступлений. Даже после всех этих родовых мук проект решения мог и не быть принятым в целом. Тогда вопрос обнулялся, пока его снова не поставят в повестку дня.

Какие страсти кипели при обсуждении многих вопросов, какие взаимно противоположные мнения высказывались! Ведь Ленсовет ХХI – это вам не стадо послушных овечек – депутатов прежних созывов, когда на голосование предлагался единственный проект, обычно вышедший из недр Смольного, а выступавший оратор, пробубнив короткую речь, предлагал депутатам проголосовать «за», и все тянули руки – единогласно. Вот была благодать!

А тут с пеной у рта дюжины депутатов рвали свои глотки и с трибуны, и с микрофонов в зале по каждому мало-мальски значимому вопросу. Правда, мордобоя в Ленсовете никогда не было. Не было среди нас ни одного Жириновского. В перерывах кучками собирались фракции, и депутаты обсуждали в оперативном порядке, каким образом они будут консолидировано голосовать по вопросам предстоящей повестки дня.

Иногда и в дворцовую столовую, кстати, обычную столовую самообслуживания, забежать не удавалось. Во время перерыва на выходе из зала заседаний обычно можно было увидеть кого-либо из депутатских вождей, дающих интервью телевидению. Во время заседания депутаты вовсе не сидели на своих местах как прикованные. Зал был в движении, депутаты ходили, советовались друг с другом, разговаривали с присутствовавшими журналистами. Любимым местом во время отлучки была лестничная площадка, где коромыслом стоял табачный дым, и в этих кулуарах так же горячо обсуждались всё те же вопросы.

Вход в Мариинский дворец был открыт для всех. Поэтому по коридорам бродило много всяких маргинальных типов. Один из них, простой рабочий, пришёл как-то ко мне с объёмистым трудом, опровергающим теорию относительности Эйнштейна. Оказалось, к тому же, что он жил в одном доме со мной на Белградской. Я, прочитав этот «труд», в котором была всего одна формула из трёх букв, написал отзыв, в котором советовал ему почитать сначала популярную литературу по теме. Забирать свою рукопись он не собирался, и мне пришлось по дороге отнести её к нему на квартиру. На какой взрыв негодования я нарвался! Еле ноги унёс от потока оскорблений.

Заходили к нам люди и посерьёзнее. В комиссию по воспитанию и народному образованию обратилась известная по всему миру, а у нас тогда неизвестная организация – церковь Муна – с предложением в виде благотворительной помощи организовать и оплатить поездку массы наших школьников на Южный берег Крыма в весенние каникулы 1991 г.. Причём для школьников это была бы ещё и практика общения на английском языке с живыми носителями языка.

От столь заманчивого предложения в те нищие времена трудно было отказаться. Из многих школ города собрали команду учителей и контингент школьников с приличным знанием английского, с ними поехал и я как представитель Ленсовета. Набрался не один вагон весёлых ребят и педагогов. Организаторы-муновцы разместили нас в каком-то доме отдыха в Алуште. В Крыму уже цвели абрикосы, и мы перенеслись из ленинградской слякоти как бы в земной рай.

Главной целью муновцев, а это были, в основном, американцы, была вербовка в свои ряды наших школьников и преподавателей. Как я узнал уже позже, церковь Муна – может быть, самая могущественная тоталитарная секта в мире. Но тогда в Крыму всё выглядело вполне невинно. Они проводили с нашими школьниками и учителями занятия, в основном, в виде хоровых спевок американских песенок с религиозным содержанием, в том числе пели даже известную песню Биттлз «Let it be». Кроме занятий, были и экскурсии, например, поездка к Ласточкину гнезду. Вообще, организацией быта и питанием все остались очень довольны.

Я снял себе комнатушку в частном доме и не очень часто ходил на мероприятия муновцев. Честно говоря, позволил себе немного отдохнуть за счёт секты. Не знаю, удалось ли муновцам кого-нибудь завербовать, но вряд ли – думаю, они ещё не сталкивались с таким убеждённым воинствующим атеизмом, воспитанном большевиками в наших учителях и даже школьниках. Зато много наших детей и их воспитателей получили прекрасный недельный отдых, и я не жалею, что использовал такую возможность. На групповой фотографии в Алуште мою физиономию ищи в левом верхнем углу. Позже, в июле 1992 г. ко мне пришла открытка из Литвы от какой-то муновки, некоей Susan, которая желала со мной встретиться на аналогичной программе в Прибалтике и готова была даже позже приехать в Петербург, но я не ответил, опасаясь попасть в паучьи сектантские сети.

Как член комиссии по воспитанию и народному образованию я содействовал развитию частных школ, делавших первые шаги в нашем городе. Так, в меру своих сил я старался помочь частной школе «Дипломат» получить лицензию на ведение образовательной деятельности. Сотрудниками и спонсорами школы была проведена огромная работа по ремонту заброшенного здания бывшей государственной школы на Пряжке, набору талантливых педагогов и разработке собственных учебных программ. В дальнейшем эта элитарная школа превратилась в одну из лучших школ города, ученики которой многократно занимали призовые места в детских конкурсах умников и умниц «Что, где, когда?».

Охотой на депутатов тогда занимались очень многие. Так, разок меня пригласили на открытие «Санкт-Петербург палас казино» в здании Мюзик-холла. Я даже попробовал сыграть в рулетку, но, конечно, проигрался. Понял только одно: если уж играть, то ставить надо всё, что есть в кармане, сразу. Тогда, если повезёт, может быть, и выиграешь. А если тянуть по частям, наверняка проиграешь. Больше я никогда на деньги не играл, уберёг меня Господь от этой страсти.

Разные люди обращались в Совет с жалобами на произвол властей. Так я познакомился с художником Вячеславом Чеботарём, который жаловался на то, что у него отбирают отремонтированную им квартиру, но квартиру не простую, а бывшую квартиру-мастерскую великого русского художника Куинджи на Васильевском острове. Она была специально построена Архипом Ивановичем в двух уровнях с отличным естественным светом. На это помещение претендовал музей А. И. Куинджи. Правда, в фондах этого музея, если и были подлинные работы мастера, то негусто, но, тем не менее, место-то было намоленное, освященное самим фактом присутствия духа Куинджи в этих стенах. Вместе с комиссией Ленсовета по культуре я принимал участие в разбирательстве по этому делу. Конечно, музей победил.

Но ещё с 1981 года Чеботарь лелеял свою грандиозную идею – создание Сверхкартины – Памятника-Собора христианского Единения и Примирения. Проект объединял архитектурную, скульптурную и живописную составляющие и задумывался к 2000-летию христианства в память жертв насилия всех времён и народов. Картины Чеботаря, олицетворяющие грехи и страсти человеческие, по манере напоминали мне работы Эль-Греко. Он нашёл поддержку в Италии даже у Папы Римского, но, конечно, его искусство, далёкое от канонов Русской православной церкви, вряд ли могло понравиться нашему священству.

Тем не менее, мы познакомились и прониклись симпатией друг к другу, и он время от времени информировал меня о своей борьбе за «Сверхкартину». Итогом этой борьбы стало создание в 1995 г. Благотворительного фонда Сверхкартины Вячеслава Чеботаря и Академии Сверхкартины в Апраксином дворе, в которой Вячеслав по цеховой методике старых итальянских мастеров учил талантливую молодёжь академической манере живописи, подготавливая себе помощников для воплощения своего замысла.

На депутатов охотились не только маргиналы, организации с сомнительной репутацией и талантливые одиночки, но и серьёзные предприятия. В «Граните» вспомнили, что я когда-то там работал, и пригласили меня в дирекцию. Мои «соавторы», которые не удостаивали меня чести познакомиться с ними поближе во время моей бурной деятельности в их фирме, теперь устроили мне смотрины на высшем уровне. Я, конечно, обещал, что постараюсь посодействовать родному предприятию в меру моих сил, но, видно, я показался им социально чуждым, и никаких конкретных предложений от «Гранита» в дальнейшем не поступило.

Т. к. Ленгорисполком был организацией, подконтрольной Совету, то на сессии главой исполнительной власти – председателем исполкома Ленсовета – был избран бывший военный моряк, а в то время безработный А. А. Щелканов. В моих глазах он был и остался настоящим человеком чести. Ему выпало решить задачу, сравнимую только с подвигом Геракла по очищению Авгиевых конюшен, – коренным образом преобразовать закоснелую большевистско-советскую машину исполнительной власти. Но бурное развитие событий не дало ему такой возможности.

На 12 июня 1991 г. были назначены выборы Президента России. У нас в городе к этой дате пристегнули ещё два судьбоносных выбора: референдум о возвращении городу его исторического названия – Санкт-Петербург – и выборы мэра города. Демократы, жаждущие быстрейших перемен, конечно, горой стояли за суверенитет России и ожидали победы Ельцина как манны небесной.

На гребне этой демократической волны мы ожидали и успеха довольно спорной среди тогдашних горожан идеи возвращения к Санкт-Петербургу. Ведь многим, особенно пожилым горожанам было трудно произнести слова «петербуржец» или «петербурженка» вместо привычных «ленинградец» и «ленинградка». Собчак вместе с Г. Поповым в Москве сумел протащить и подцепить к этой дате и учреждение мэрии как независимого от горсовета органа исполнительной власти.

Так в пакете и прошли: Ельцин, Санкт-Петербург и Собчак. Может быть, именно поэтому большинство горожан до сих пор связывают возвращение имени Санкт-Петербургу с именем Собчака. Я должен развеять эту популярную легенду. Как раз Собчак-то и был против, а честь возвращения нашему городу славного имени принадлежит полностью депутатам Ленсовета XXI.

В своём стремлении к полной власти над городом в борьбе с Ленсоветом за популярность среди горожан мэр Собчак использовал скандального тележурналиста Александра Невзорова, который своей программой «600 секунд» на ленинградском телевидении приобрёл ореол защитника угнетённых, режущего одну правду-матку. Невзоров набросился на Ленсовет с яростью цепного пса и преуспел в конструировании в массовом сознании образа бездельников и болтунов-депутатов, которых давно пора гнать поганой метлой.

Впоследствии Невзоров с той же собачьей злобой стал грызть и самого бывшего хозяина. Примерно та же метаморфоза произошла и с помощником Собчака Юрием Шутовым, уголовником-рецидивистом, который после разрыва с Собчаком написал порочащую патрона книжку «Собчачье сердце», оперативно публикуемую тогда главами в газете. Этот талантливый обличитель закончил свою жизнь в тюрьме, отсиживая длительный срок за участие в банде убийц, и сам этот факт показывает, какого сорта люди были в ближайшем окружении мэра и чем они занимались.

Хоть я и работал на двух работах – доцентом в Военмехе и заместителем председателя райсовета – денег в семье едва хватало на пропитание. Поэтому ещё до моего депутатства Тамара решила бросить свою малоинтересную работу инженера по технике безопасности в Управлении механизации Ленгорисполкома, на которую она давно, уже сильно болея, перешла из ОКБ «Радуга» из-за сравнительной близости к дому.

Она пошла работать простым продавцом в ларёк со всякими дешёвыми шмотками у Московского вокзала. Иногда мне приходилось замещать её в ларьке. Представьте, депутат Ленсовета, зам. председателя райсовета и доцент стоит в ларьке и продаёт футболки с грубо прилепленными картинками! Чтобы меня никто не засёк, во избежание позора я так занавешивал окна ларька товарами ширпотреба, что лица продавца не было видно.

Во время отпусков я неоднократно ездил с Тамарой в Польшу и Турцию, занимаясь челночной торговлей. Стыдно, но жить-то надо было. По советскому законодательству депутатская деятельность была видом общественной нагрузки и не оплачивалась. Теперь у депутатов таких проблем не наблюдается, они хорошо о себе позаботились. Какой «сладкой» была моя депутатская жизнь, можно себе представить, посмотрев на моё расписание:

ПОНЕДЕЛЬНИК

8—30 Дорога в райсовет.

9—00 Планёрка в райсовете.

10—00 Приём представителей учреждений и организаций, руководителей администрации, председателей комиссий райсовета по делам молодёжи, по социально-культурным вопросам, по народному образованию.

13—00 Визирование документов к заседанию президиума райсовета.

13—30 Отъезд в Ленсовет и обед.

15—00 Комиссия Ленсовета по науке и высшей школе.

17—00 Дорога в Купчино.

18—00 Приём избирателей по городскому округу №373 в депутатской комнате на Белградской,10 в последний понедельник месяца, и приём избирателей по районному округу №29 на Белградской,10, Турку,2 и 4 в остальные понедельники.

20—00 Домой.

ВТОРНИК

9—00 Дорога в Военмех.

10—00 Работа на кафедре.

12—00 Семинар.

13—00 Обед.

13—45 Лабораторные работы, семинар.

17—15 Работа на кафедре.

18—30 Лекции.

21—15 Дорога домой.

СРЕДА

8—30 Дорога в Военмех.

9—30 Лабораторные работы, семинар.

13—00 Обед.

13—45 Лабораторные работы.

15—15 Дорога в Ленсовет.

16—00 Комиссия по народному образованию.

18—30 Дорога домой.

ЧЕТВЕРГ

8—30 Дорога в райсовет.

9—00 Приём граждан по социально-культурным вопросам в приёмной райсовета.

12—00 Приём руководителей администрации и председателей комиссий райсовета по здравоохранению, по гласности и информации, по культуре и спорту.

14—30 Обед.

15—00 Президиум райсовета.

18—00 Дорога домой.

ПЯТНИЦА и СУББОТА

9—00 Дорога на Юрфак или в Ленсовет.

10—00 Лекции на Юрфаке с перерывом на обед.

19—00 Дорога домой.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Подготовка к лекциям и занятиям в Военмехе, документов Ленсовета и райсовета, чтение конспектов лекций на Юрфаке.

Домашние дела.

12.2.2. Если путчит – кесарево сечение!

Следы времени:

– бумажные ленты, опечатавшие двери Смольного, с моей подписью и печатью;

– талоны на еду, чай и мыло 1990 года.

Трудно себе представить, что в 1990—91 гг. было время, когда на Дворцовой площади на митинги собирались десятки, а то и более сотни тысяч человек. Мне довелось выступить 8 апреля 1990 г. в годовщину трагической «ночи сапёрных лопаток» в Тбилиси на таком митинге от имени СДПР с платформы грузовика. Помню, говорил что-то об опасности люмпенизации общества, о необходимости честной приватизации государственной собственности, чтобы массы людей не превратились в люмпенов, не имеющих за душой ничего. К сожалению, позднее при обезличенной ваучерной приватизации так и произошло. Запись этого митинга сохранилась где-то в архивах, т.к., много лет спустя, я слышал свою речь в какой-то радиопередаче.

Был ещё один момент, когда ещё не потерявший надежды народ вышел на площади и определил свой выбор. Где-то в 6 утра 19-го августа 1991 г. меня разбудил звонок от одного из малознакомых мне членов Фрунзенской ячейки «Демократического союза»: «Борис Сергеевич! Военный переворот!». Я включил телевизор – там «Лебединое озеро». Срочно полетел в Мариинский дворец. Дальнейшие события разворачивались так, как я написал по горячим следам в газете «Добрый день» №10 за 1991 г.:

«Я «БРАЛ» СМОЛЬНЫЙ

Пережитая страной неделя с 19 по 27 августа для меня, как и для многих, была бессонной, но всё, чему я стал свидетелем, ярче и фантастичнее любого сна.

Утро 19 августа. Взбудораженный Белый зал Мариинского дворца. На заседании президиума Ленсовета в присутствии многих депутатов и журналистов со словами о введении чрезвычайного положения в городе при тягостном молчании зала выступает член комиссии по ЧП в городе Храмцов, маленький невзрачный человек в белом адмиральском кителе. К микрофону в зале подходит депутат Ленсовета В. Скойбеда и, прерывая монотонную речь, говорит: «Хватит нам слушать представителя этого незаконного комитета!» Адмирал пытается ещё что-то сказать, но В. Скойбеда отстраняет его от трибуны. Далее, как вы знаете, последовала выработка ясного и чёткого обращения президиума Ленсовета к жителям города.

Вечер того же дня. Чрезвычайная сессия Ленсовета. Зачитываются Указы Президента РСФСР Б. Н. Ельцина. Появляется надежда и уверенность в том, что заговор лопнет. Яркая речь А. Собчака.

Первая бессонная ночь. По поручению штаба Ленсовета вместе с депутатом А. Винниковым объезжаем вокзалы. Где-то испуганные, где-то легкомысленные, где-то сочувствующие, где-то наглые дежурные администраторы. Вручаем им Указы Б. Ельцина и обращения Ленсовета для зачитывания через вокзальные громкоговорители. Всюду кивки на начальство, мол, утром приедет барин – начальник вокзала – и всё решит. На Варшавском и Балтийском нас ведут в милицию. Здесь уже знают, где начальство. Пока мы там разговариваем, кто-то прокалывает шину моего «Москвича».

20 августа. Мой сын с друзьями идёт на Дворцовую площадь, а я – в родной Фрунзенский райсовет на заседание президиума. Спешно составляю проект обращения к чрезвычайной объединённой сессии городского и областного Советов. С редким единодушием наш президиум принимает это обращение. Конечно, разные люди ведут себя по-разному, кто занял активную позицию, а кто выжидает. На чрезвычайной сессии я оказался рядом с депутатом Е. Красницким, членом ЦК КПСС. Он изложил мне свою версию событий: это заговор Горбачёва и демократов против КПСС. Коварный Миша подставил и предал своих ближайших друзей. Позже то же прозвучит и с экрана телевизора от Невзорова. Под вечер растёт тревога: из Москвы приходят вести о готовящемся штурме Белого дома.

Ночь. По телевидению идёт фильм «Невозвращенец». Кошмарные кадры военного переворота – сны героя фильма. Внезапный звонок из Ленсовета, мне передают обращение А. Беляева: «Все мужчины – на защиту Ленсовета!» Всей семьёй гоним в Мариинский дворец. Баррикады из перевёрнутых вагончиков строителей и разного хлама. Масса молодёжи. Милиционеры с автоматами в коридорах дворца. Сообщения о первых жертвах в Москве. Ожидание военного десанта. Напряжение снимает заявление А. Беляева с балкона дворца о том, что Язов дал приказ об отводе войск из Москвы (кстати, позже не подтвердившееся), и заявление представителя Ленинградской военно-морской базы: «Все корабли и экипажи будут находиться на обычных местах». Близится утро, и становится ясно, что они не решатся.

Утро 21 августа. Сообщаем собравшимся руководителям предприятий района об Указах Президента, обращениях Ленсовета и нашего президиума, обстановке последней ночи. В ответ – полное молчание. Как это не похоже на поведение других предприятий, предложивших свою множительную технику и другую помощь ещё утром 20-го. С 12 часов – чрезвычайная сессия Фрунзенского райсовета. Почти единодушно принимаем телеграмму в поддержку России, Ленсовета и мэрии, обращение к жителям. Резким диссонансом звучит выступление первого секретаря райкома С. Сокола – мол, надо ещё посмотреть, законна хунта или не совсем. Опрометчивое это было выступление, видно, изменила товарищу Соколу его обычная выдержка и осторожность. К вечеру стало уже ясно, что путч провалился. На следующий день – чрезвычайная сессия Верховного Совета России. Над страной взвивается национальный бело-сине-красный флаг. 23-го он уже реет над Ленсоветом и райсоветами.

И наконец, о самом фантастическом. Мог ли я себе представить, что моя подпись будет стоять под актом об опечатывании помещений обкома КПСС в Смольном и на полосках бумаги с печатями, наклеенных на дверях большинства обкомовских кабинетов и даже (о, чудовищное святотатство!) на дверях мемориальной комнаты Ленина и знаменитого актового зала, где вождь Октябрьской революции провозгласил: «Рабоче-крестьянская революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, совершилась!»? Смотрите на это как на зубоскальство, но я не смог удержаться от заявления с той же трибуны, что она наконец завершилась. За запечатанной дверью осталась рукопись «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа» – первой большевистской фальшивки, положившей начало оболваниванию масс. Неужели эти ядовитые ростки больше никогда не выбьются на свет божий? «Рано радуетесь!» – честно предупредил всё тот же Е. Красницкий, наблюдавший за процессом опечатывания Смольного.

Наша комиссия работала всю ночь, и я совершил удивительную ночную экскурсию по кабинетам обкома. Помещения Ленсовета и мэрии в Мариинском дворце по сравнению с этими апартаментами – убогость и нищета. Вот где гнездилась настоящая власть! Почти в каждой комнате – персональные компьютеры, импортные цветные телевизоры, кондиционеры, замечательная мебель, хрусталь, дорогие сувениры, простор, чистота. Портрет Ленина – за затылком, портрет Горбачёва – пред очами. В одном из кабинетов открыли дверцу шкафа, а за ней – двери в массажный кабинет, парикмахерскую, туалет, лифт и комнату отдыха с особым уютом. Роскошные залы заседаний. И почти везде – следы поспешного уничтожения документов, пустые папки с вырванными листами, мешки с рваными бумагами. Иные забывали в спешке даже свои личные вещи. Так, через день пришлось снова ездить в Смольный, товарищ Гидаспов попросил вскрыть его кабинет, чтобы забрать свой паспорт, массивные золотые часы и нечитаные книги. Как он был приветлив и добродушен, как освещала его лицо широкоизвестная улыбка! В общем, свой в доску, обычный добрый человек. Намекнул, стараясь вызвать жалость, что ему, как члену Совета безопасности, не уйти от расплаты: за Сумгаит и Тбилиси, Карабах, Баку, Ашхабад, Вильнюс и другие дела.

Вот я и думаю, не должен уйти. Как и вся преступная военно-партийная камарилья, вся людоедская идеология коммунизма. И это – необходимое условие нашего движения к нормальному человеческому обществу. На следующий день с флагштока над Смольным был спущен красный флаг. Надеюсь, навсегда.

Б. Гуанов, депутат Ленсовета»

Перед рейдом по вокзалам 19 августа я получил документ, достойный времён Великой французской революции. Можете познакомиться с текстом этого документа:

«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГОРОДСКОЙ СОВЕТ НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ П Р Е З И Д И У М

РАСПОРЯЖЕНИЕ

От 19.08.91 №4-ч

На основании Указа Президента РСФСР от 19.08.91 и решения Президиума Ленсовета от 19.08.91 тов. Гуанов Б. С. уполномочен принимать любые действия и решения в рамках действующего законодательства по выполнению воли российской верховной власти.

Все граждане, предприятия, организации, военные и гражданские должностные лица обязаны выполнять его распоряжения.

Председатель Ленсовета А. Н. Беляев»

При опечатывании Смольного был составлен такой акт:

«24 августа 1991 Ленинград

А К Т

Мы, нижеподписавшиеся,

депутат Ленсовета Гуанов Борис Сергеевич,

депутат Ленсовета Рыбаков Юлий Андреевич,

депутат Дзержинского райсовета Виноградов Сергей Михайлович,

предисполкома СвДПР Славнейшев Владимир Николаевич,

член секретариата общества «Гуманист» Соколов Валерий Анатольевич,

сопредседатель СвДПР Сошников Игорь Иванович,

сотрудники объединения «Охрана» при ГУВД Леноблгорисполкомов —

лейтенант Рыжков Пётр Алексеевич,

старшина Гуминский Александр Яковлевич

в соответствии с решением президиума Ленсовета №235 от 23 августа 1991 года в присутствии сотрудника объединения «Охрана» подполковника Фёдорова Николая Алексеевича и консультанта общего отдела Ленинградского обкома КПСС Пронина Александра Михайловича произвели осмотр, закрытие и опечатывание помещений 1-го, 2-го, 3-го этажей основного здания Смольного, а также части подвальных и чердачных помещений, за исключением:

столовой, АТС и других хозяйственных и вспомогательных помещений.

Все опечатанные помещения переданы под совместную охрану сотрудникам КГБ и объединения «Охрана». Настоящий акт составлен в четырёх экземплярах.

Подписи: Рыбаков Ю. А. Славнейшев В. Н.

Гуанов Б. С. Соколов В. А.

Виноградов С. М. Рыжков П. А.

Сошников И. И. Гуминский А. Я.

Опечатанные помещения приняты под охрану сотрудниками КГБ 6 часов 12 мин. 24.08.1991 г. Комендант Халипенов

и сотрудниками объединения «Охрана» при ГУВД

подполковник милиции Фёдоров Н. А.»

А вот акт повторного опечатывания мемориальной комнаты Ленина после спасения засыхающих в ней цветочков:

«29 августа 1991 г. Ленинград АКТ

Мы, нижеподписавшиеся, народный депутат Ленсовета Гуанов Борис Сергеевич и Меликсетов Владимир Иванович произвели вскрытие и повторное опечатывание мемориальной комнаты В. И. Ленина с целью изъятия представителями треста садово-паркового хозяйства комнатных растений в присутствии представителя комендатуры Смольного Хрусталёва Александра Семёновича.

Помещение взято под совместную охрану МВД и КГБ. Настоящий акт составлен в 3 экз.

Гуанов Б. С.

Меликсетов В. И.

присутствовал Хрусталёв

Взято под охрану в 16—10 29.08.91 г.

помощник коменданта прапорщик Журов»

Первая страница «Вечернего Ленинграда» от 19 августа 1991 г. вышла с заявлениями ГКЧП и с купюрами, вырезанными цензурой, которые я видел в первый раз в советской прессе. Зато после 22-го, когда исход путча стал ясен, наши СМИ будто подменили. Отчёт о моих действиях, который я составил для депутатов райсовета, приведу в разделе ПОДРОБНОСТИ ГОРСОВЕТА 1. (1).

Я участвовал в заседаниях рабочей группы комиссии Ленсовета по депутатскому расследованию обстоятельств государственного переворота на территории Ленинграда. Это моё удостоверение:

«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГОРОДСКОЙ СОВЕТ НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Народный депутат Гуанов Борис Сергеевич, округ 273, является лицом, уполномоченным депутатской комиссией Ленсовета по расследованию обстоятельств государственного переворота на территории Ленинграда и имеет право действовать в соответствии ст. ст. 16 и 17 «Закона о статусе народного депутата РСФСР» и «Положения о депутатской комиссии по расследованию обстоятельств государственного переворота на территории Ленинграда».

Все государственные органы и должностные лица обязаны оказывать необходимое содействие в проведении расследования.

Действительно при предъявлении депутатского удостоверения.

Заместитель председателя Ленсовета,

председатель депутатской комиссии Б. А. Моисеев

Секретарь депутатской комиссии С. В. Брюзгин»

У меня сохранились записи, которые я вёл при опросах в нашей рабочей группе секретаря обкома КПСС, заместителя Гидаспова Ю. П. Белова, члена бюро обкома, члена ЦК КПСС, генерального директора исполнительной дирекции Ленинградской ассоциации промышленных предприятий А. И. Александрова, секретаря обкома В. Е. Золкина, второго секретаря обкома В. В. Яшина, заведующего общим отделом обкома Б. Н. Люлина и начальника четвёртого сектора общего отдела обкома Н. А. Новикова.

На основании этих опросов (а по существу, допросов испуганных партийных функционеров) я составил Хронологию событий 19 – 23 августа в обкоме КПСС (там же – (2)) для подготовки Предварительного заключения рабочей группы комиссии Ленсовета (там же (3)).

Кроме изложенного в моей хронологии, интересно, что уже вечером 21 августа Белов, по его словам, написал текст заявления с оценкой действий ЦК КПСС, суть которого содержалась во фразе: «Молчание ЦК КПСС свидетельствует о его политической и нравственной несостоятельности», – и даже забил для этого заявления в «Ленинградской правде» 60 строк. Гидаспов согласился с этим, но члены бюро заявили, что надо бы собраться и обсудить, однако уже время позднее, и заявление не было опубликовано.

Ещё 20 августа Гидаспов «занемог», 22-го вообще не появлялся в обкоме, а 23-го, появившись к концу дня, по совету Белова заперся в кабинете и боялся показаться на глаза своим «товарищам», которых он, по существу, трусливо бросил на произвол судьбы.

На вопрос о своём личном отношении к путчу Белов сказал, что это «верхушечный переворот, не затрагивающий массовые партийные организации», а на вопрос об его отношении к Горбачёву заявил, что он «лукав и должен дать ответ народу», что «не верит президенту СССР и сомневается, что он не знал» о готовящемся путче. О Собчаке он тоже выразился, что тот «отличается большой политической гибкостью». У него «нет претензий к депутатам, но корреспонденты и не депутаты не выдерживают норм этики».

А. И. Александров рассказал, что с 22 июля был в отпуске с семьёй на базе в Острове, в Ленинград приехал 17-го, а 18-го был на садовом участке. О перевороте узнал по радио, 19-го в половине девятого вечера ему позвонил член бюро Киселёв и удивился, почему он не на вокзале, ведь завтра Пленум ЦК КПСС. В общем, отдыхал человек – и вдруг! Также вовсю ругал Горбачёва: «КПСС не существует с 28-го съезда, Горбачёв неспособен принимать решения, после 19-й партконференции раздели тот аппарат, который не имел привилегий».

В. Е. Золкин заявил, что «обком КПСС – дырявая организация и не может быть посвящена в серьёзные дела». В. В. Яшин, второй секретарь обкома, тоже отсутствовал, был в Рязанской области и приехал в Ленинград только 26 августа. Б. Н. Люлин, заведующий общим отделом обкома, сослался на то, что в обкоме работает всего полгода, но заметил: «При получении шифротелеграмм из Москвы подпись „секретариат“ – это редкая практика, обычно подписывают секретари». Вот ужи – боялись даже шифровки подписывать! Начальник 4-го, секретного сектора Новиков Н. А. рассказал, что все секретные документы уничтожены 23 августа, но третий этап уничтожения, предусматривающий уничтожение технических документов и материальной части, не реализован. Для уничтожения документов у них имелась специальная машина с производительностью 500 кг в час.

Могу ещё кое-что вспомнить. В ту тревожную ночь с 20 на 21 августа, когда мы всей семьёй помчались на защиту Мариинского дворца (а Илья рассказывал мне, что там его поставили разливать по бутылкам коктейль Молотова), Собчак призвал в свои апартаменты депутатов горсовета – представителей партийных фракций. Т. к. Анатолия Голова в тот момент поблизости не было, от социал-демократов на этой встрече присутствовал я. Собчак обратился к нам с призывом держаться вместе и забыть все раздоры, которые уже тогда возникли между Ленсоветом и мэрией. Все мы, разумеется, согласились. Но, как оказалось, этого единения хватило лишь на пару дней. Кстати, почему-то упоминаний об этой короткой встрече я больше нигде не встречал.

Что касается опечатывания Смольного, добавлю ещё пару смешных деталей. Когда после прибытия группы депутатов работники аппарата Смольного стали побыстрому покидать здание, я стоял на лестнице, засунув руки в брюки, изображая, что у меня там кое-что есть, а испуганные чиновники, с опаской поглядывая на бородатого типа в малиновой куртке, волокли в обеих руках набитые сумки и пакеты. Конечно, я посматривал в эти сумки, но всерьёз никто их не обыскивал.

В мемориальной комнате Ленина стояли две железные кровати – Ленина и Крупской. Так вот, я на минутку всё-таки прилёг и на ту, и на другую, так что могу похвастаться, что лежал в одной кроватке и с Владимиром Ильичём, и с Надеждой Константиновной. Уважаемые почитатели мемориалов! Не волнуйтесь, кровати ничуть не пострадали.

Вспоминаю ещё, как вежлив и обходителен был Гидаспов, когда я распечатывал и снова запечатывал его кабинет. На выходе из Смольного он даже поработал в качестве швейцара, забежав вперёд и любезно пригласив меня первым войти в вертушку дверей. Пришлось вскрывать и вторично запечатывать также дверь в мемориальную комнату Ленина, т.к. цветочки на окнах надо было спасать.

Когда рано утром после опечатывания мы с Юлием Рыбаковым поехали на моём «Москвиче» домой в Купчино, проезжая мимо Мариинского дворца, мы увидели над ним на фоне сияющего голубого неба развевающийся триколор – наше знамя, под которым мы ходили на демонстрации и митинги. Это была одна из самых счастливых минут моей жизни.

Как я радовался триколору над Мариинским дворцом, Смольным и Кремлём, так меня значительно позже резануло решение новоизбранного Президента Путина оставить музыку «Союза нерушимого» в качестве музыки гимна новой России. Странное получилось сочетание триколора царя Алексея Михайловича, двуглавого византийского орла и советского гимна с новыми словами, вымученными тем же холопским автором по старой кальке. Уж лучше бы написали новые слова на музыку «Боже, царя храни». Получилось бы куда гармоничнее и величавее. А тут волей-неволей в голову лезли слова: «Нас вырастил Сталин…”. Но, видимо, в этой двусмысленности как в зеркале отражалась недоделанность нашей революции.

А тогда Смольный быстро прибрал к рукам Собчак, переведя туда свою мэрию как единственный в городе центр власти, и его борьба с Ленсоветом продолжилась. Кто выиграл в результате подавления путча, прояснилось буквально через несколько дней. Собчак по новой назначал глав администраций районов города, и я, наблюдая за поведением Новикова во время путча, написал вместе с другими депутатами райсовета письмо Собчаку с требованием не назначать Новикова на этот пост. Вот выдержка из этого письма:

«Уважаемый Анатолий Александрович!

В связи с недавними событиями государственного переворота хотим обратить Ваше внимание на действия главы администрации Фрунзенского района Новикова Е. Р.. 19-го августа только к 17—30 Новиковым было проведено совещание работников администрации района в присутствии депутатов райсовета, на котором он занял выжидательную позицию и не нацелил своих сотрудников на обязательное выполнение изданных к тому моменту Указов Президента РСФСР.

Свою позицию по поводу переворота не определил и, более того, заявил о возможности выполнения им распоряжений ГКЧП, если они будут идти на пользу жителям района. Никаких конкретных мер по преодолению кризисной ситуации с его стороны предпринято не было, что, по нашему мнению, является преступной бездеятельностью, которая продолжалась до срочного приезда вечером 19-го из отпуска председателя Совета Г. Е. Азерского, который возглавил работу Совета по безусловному выполнению Указов Президента России».

Кроме меня, письмо подписали В. Г. Бурков, В. А. Шишонков, А. В. Кирдеев и ещё десятка два демократически настроенных депутатов. Однако Собчак проигнорировал наше мнение. В контролируемой им прессе и невзоровском телевидении поднялся переполох о якобы готовящейся «охоте не ведьм». Приведу цитату из статьи А. Сочагина «Агония и апатия» в №31 «Купчинских новостей» за сентябрь 1991 г.:

«Известно также и то, что члены президиума райсовета порой никак не могут найти общий язык. И если «команда» Г. Азерского готова голосовать за его любое предложение, то другие депутаты намного осмотрительнее и честнее. И не секрет, что нередко из-за этого не хватает кворума: идёт голосование ногами, дабы не прошло решение во вред району, но во благо Г. Азерскому». – Вот, оказывается, в чём оправдание прогульщиков! – «Во-вторых, многим депутатам наконец-то стало ясно, «кто есть ху» из окружения Г. Азерского и ради чего они так его поддерживают. И как итог: раскол, апатичность в работе, полнейшее отсутствие того запала и энергии, которые перехлестнулись через край ещё год назад. И закономерно поэтому решение А. Собчака о назначении главой административной власти в районе не Г. Азерского, а Е. Новикова.

Однако группа депутатов в эти дни пытается отыграться. Началась «охота на ведьм». И как тут, пока А. Собчак находится в Москве, не доказать причастность других к событиям 19 – 21 августа. Дошло до того, что на предприятия разослали анкету, смысл которой сводится к известному, но до сих пор не умершему вопросу: «Чем вы занимались до 1917 года?». Одновременно с этим идут допросы работников районной мэрии, различных предприятий и служб. Причём людей доводят до слёз, нисколько не заботясь о такте и законности сего «мероприятия».

Кому на руку «охота на ведьм»? Несомненно, тем депутатам райсовета и членам их группы, которые пытаются отыграться, поднять упавший престиж. И хотя А. Собчак уже неоднократно заявлял о недопустимости подобного, травля и шантаж продолжаются».

Забавно, правда? Любимый вопрос в большевистских анкетах здесь, пуская слезу, приписывается демократам. Но если говорить всерьёз, чтобы судить о политиках, чиновниках и других начальниках, не надо читать их программы и слушать предвыборные выступления и обещания – всё это ложь, а надо внимательно изучить именно их прошлое.

В результате Новиков стал фактическим хозяином района. Примерно то же самое произошло и в других районах, где Собчак оставил прежнее советское руководство, ссылаясь на их профессионализм. Да, мы, демократы, не были профессионалами в бюрократических играх, но зато среди нас было много честных, умных и образованных людей, идеалистов, готовых работать не на свой карман, а на благо простых людей. А обучиться нехитрой работе чиновников, ей-Богу, мы бы смогли в короткие сроки. Ведь здесь главное – отношение к людям, а не умение перекладывать бумажки.

Но большинство таких порядочных депутатов не пылали желанием перейти на работу в мэрию или районные администрации. Туда рвались не самые лучшие из нас, карьеристы, почуявшие, где делят пироги. Так получилось оттого, что демократы организационно были крайне слабы и не имели единой партии, которая могла бы диктовать власти кадровую политику и делегировать туда своих людей.

Через год после путча я дал короткое интервью, не помню уж, кому, но его запись (а я всегда готовлюсь перед выступлением) у меня чудом сохранилась:

«– Борис Сергеевич! Вы, депутат городского Совета и бывший заместитель председателя Фрунзенского райсовета, активно участвовали в событиях во время августовского путча. Я знаю, что Вы были среди защитников Мариинского дворца, выполняли поручения Совета, опечатывали Смольный. Какое отношение к этим событиям у Вас год спустя?

Прошёл год после так называемой победы демократии, а кажется, прошла вечность – так изменилась в головах людей оценка того, что произошло. Казалось, произошло чудо – без большой крови рухнул прогнивший коммунистический режим, открылись возможности для проведения необходимых реформ. Что же видим сейчас? Где новая конституция, где земельная реформа, где приватизация государственного имущества? Ничего!

Есть только жестокая финансовая и ценовая политика, в условиях государственного монополизма отобравшая у народа последние сбережения, поставившая огромное большинство ниже уровня бедности и подготовившая все условия для того, чтобы народное добро, накопленное десятилетиями нещадной эксплуатации, досталось узкому кругу партийно-хозяйственной номенклатуры.

Я считаю, сознательно поддерживается обстановка полного беззакония, когда по мановению руки коррумпированных чиновников лучшие куски государственной собственности попадают в руки мафиозных структур. Самое же печальное состоит в том, что всё это происходит под флагом демократии. Тем самым, сама идея демократии в народе полностью дискредитирована, недаром снова поднимают голову национал-коммунисты.

Почему же так произошло, что это – ошибка или сознательная политика? Сейчас приходится признать, что, к сожалению, это сознательная политика тех людей, которые фактически пришли к власти 21 августа прошлого года. Показателем этого уже сразу после августа был шум, поднятый в печати против так называемой «охоты на ведьм». Новая власть грудью встала на защиту тех, кто готов был в случае успеха заговорщиков скрутить голову ей самой. Откуда же такое великодушие? Да оттого, что все они – люди одного партийного происхождения, а ворон ворону глаз не выклюет.

Ельцин вполне мог после путча распустить Съезд народных депутатов и провести новые выборы. Тогда бы мы имели правительство и парламент, которые приняли бы новую конституцию и провели бы прежде всего народную приватизацию, обеспечили условия для рыночной конкуренции, и только потом отпускали бы цены. А чтобы искоренить саботаж реформ на местах, необходимо было провести закон о люстрации, то есть о запрещении бывшей партийной номенклатуре занимать руководящие государственные посты. Пусть занимаются бизнесом, пожалуйста, но на общих основаниях.

Я думаю, что такие меры позволили бы сохранить общий рынок в масштабах Советского Союза, предотвратили бы атмосферу растаскивания государства по частям местными номенклатурными кланами.

Так что приходится констатировать, что победу в августе прошлого года одержала одна номенклатура над другой: вместо идейной партийной верхушки на волне народного идеализма к власти пришла безыдейная хозяйственная верхушка. Истинные демократы – таких очень немного – не воспользовались результатами августовской победы, в кавычках, точно так же, как ранее и результатами выборов в Советы. Из-за организационной расхлябанности демократов везде была оставлена старая администрация, которая в конце концов и дорвалась до народного пирога. Тоже пугали тем, что нельзя трогать специалистов. Вот и доигрались до того, что специалисты по распределению социалистической собственности занялись её распределением в свою пользу.

Что же делать? Вывод напрашивается сам собой:

– во-первых, осознать, что нас опять обманули,

– во-вторых, осознать, что необходимы новые выборы – выборы в Учредительное собрание,

– в-третьих, всем людям с демократическими убеждениями организационно объединиться в партию, которая должна победить на этих выборах и обеспечить победу демократии,

– в-четвёртых, не допустить никакого насилия, и это главное».

Да, Россия за эти августовские дни сбросила-таки, хоть и не до конца, свою старую большевистскую шкуру. Вместе с ней она оторвала от себя и многие живые части своего тела. В республиках Советского Союза пошли референдумы о независимости. Завершилось всё сговором в Беловежской пуще и отречением Горбачёва. Недаром всё это решилось 19 августа – в день Преображения Господня! А ведь на 20 августа Горбачёвым было намечено подписание нового Союзного договора, но – не судил Господь.

Через четверть века после путча мне довелось посмотреть свежий документальный фильм украинского режиссёра Сергея Лозницы «Событие». Там – живые кадры не о путчистах и не о Ельцине, а о простых ленинградцах, вышедших на улицы в надежде сохранить ростки демократии. Рекомендую всем увидеть эти лица, а в последних кадрах фильма – и мою персону, опечатывавшую двери кабинетов в Смольном —

www.youtube.com/watch?v=wYeZ7h5Xlec.

12.2.3. Малый Совет

– Малый Совет Петросовета (к сожалению, во время съёмки я был в отлучке).

Трагический распад СССР, радикальные реформы «шоковой терапии» правительства Е. Т. Гайдара вселяли в демократов надежду, что, освободившись от большевистского балласта, теперь мы пойдём семимильными шагами к подлинной демократии хотя бы в отдельно взятой России. Но разрыв связей внутри бывшего Советского Союза не мог пройти безболезненно. Экономическое положение было катастрофическим, деньги стремительно обесценивались, и везде процветал бартер.

Постепенно всё меньше и меньше депутатов стало появляться на сессиях. Ребром встала проблема обеспечения кворума. Во время голосования по рядам метались депутаты с несколькими электронными ключами для голосования, подавая голос не только за себя, но и за других, отсутствующих в зале депутатов, своих единомышленников, доверивших им свои ключи, и нажимали кнопки «за», «против» или «воздержался». Невзоровское телевидение, уже наточившее зубы на Ленсовет, не преминуло показать эту смешную картину, в которой мелькнул и я, для дискредитации Ленсовета. Причём осуждению подвергались не те депутаты, которые отсутствовали на заседании, по существу, прогульщики, а те ответственные депутаты, которые работали в зале за десятерых.

Кроме того, решения сессии принимались очень долго и туго. Неповоротливость почти четырёхсотголового депутатского монстра была очевидна. К началу 1992 г. стало ясно, что Советам необходимо переходить на профессиональную работу, чтобы справиться с нарастающими как снежный ком проблемами. Поэтому закон России об образовании внутри Советов профессиональных Малых Советов, к которым переходили практически все их полномочия по выработке решений, кроме входящих в исключительную компетенцию сессии, в эпоху бурного законотворчества был неизбежен.

К этому моменту я понял, что в райсовете мне делать особенно нечего. Кроме затяжной судебной склоки с Сочагиным и фракционной борьбы на сессиях и в президиуме райсовета с коммунистами, гуманитарной помощи да мелких хозяйственных дел – ничего интересного. В горсовете решались куда более важные вопросы.

Решение баллотироваться в Малый Совет Ленсовета пришло ко мне внезапно, прямо на сессии. Чтобы пройти в состав Малого Совета я решил привлечь максимальное число голосов городских депутатов от Фрунзенского района, для чего пожертвовать своим постом зампредседателя райсовета. Тем самым я бросал кость тем депутатам горсовета от Фрунзенского района, которым я на высоком посту в райсовете был поперёк горла. О своём обещании добровольно уйти с поста зампредседателя райсовета я заявил с трибуны Ленсовета в своём предвыборном выступлении. И этот расчёт оправдался, 17 января 1992 г. я был избран вместе с 36 другими депутатами из 206 кандидатур, причём практически все избранные были единомышленниками-демократами, так что в дальнейшем решения Малого Совета принимались гораздо легче, чем на сессии.

После выборов С. Н. Егоров спросил меня: «Ты что, всерьёз решил уйти из замов?». Я подтвердил, на что он сказал: «Напрасно». Но я нисколько не жалел о своём заместительстве. На ближайшей сессии райсовета я заявил о своей отставке и пересел из президиума в зал. В дальнейшем я уже редко появлялся в райсовете и решил полностью посвятить себя работе в Малом Совете Ленсовета.

Преподавание физики в Военмехе тоже отнимало много времени и сил, хотя я теперь уже читал лекции, в основном, по вечерам в филиале Военмеха у метро «Проспект большевиков» или в другом филиале рядышком с Крестами. Приезжал домой в Купчино к ночи, совершенно охрипший и осипший после трёх-четырёх лекционных пар подряд. Поэтому мне надо было до минимума сократить свою преподавательскую деятельность. Совсем бросить своё доцентство я не решался, памятуя, что депутат – состояние неустойчивое. В Военмех я написал следующее заявление:

«Ректору Санкт-Петербургского Механического

института Ю. П. Савельеву

От доцента кафедры физики Б. С. Гуанова

Заявление.

На основании ст.34 Закона РСФСР «О статусе народного депутата местного Совета народных депутатов РСФСР», учитывая избрание меня в состав Малого Совета Санкт-Петербургского городского Совета народных депутатов, прошу Вас частично освободить меня от выполнения производственных обязанностей на время осуществления депутатской деятельности с 16 марта 1992 г. до марта 1995 г. с сохранением прав члена трудового коллектива. Прошу установить мне учебную нагрузку в соответствии с оплатой половины ставки доцента, а по окончании моих депутатских полномочий восстановить мне полную учебную нагрузку и полную ставку доцента.

12.03.92.г. Б. С. Гуанов»

Моя просьба была удовлетворена, а вскоре я перешёл уже на четверть ставки доцента.

Штатное расписание Ленсовета не предусматривало оплачиваемых должностей в Малом Совете, поэтому я в соответствии с действовавшим законом «О статусе народных депутатов…» стал освобождённым членом постоянной комиссии по науке и высшей школе. Вот решение Президиума городского Совета №70 от 13.04.92:

«О кадрах постоянной комиссии по науке

и высшей школе.

Президиум Санкт-Петербургского городского Совета народных депутатов РЕШИЛ:

Установить члену постоянной комиссии по науке и высшей школе народному депутату С.-Петербургского городского Совета Гуанову Борису Сергеевичу (округ №373), освобождённому на время осуществления депутатской деятельности в Совете на постоянной основе с 16.03.92 г. от выполнения служебных обязанностей, денежное вознаграждение в размере, равном должностному окладу члена постоянной комиссии.

Заместитель председателя Совета Б. А. Моисеев»

А времена-то были тяжёлые, инфляция жуткая, продуктов не хватало, и народ жил на талонах, в том числе и моя семья, несмотря на моё депутатство и доцентство, а также ларёчную и челночную торговую деятельность Тамары.

В комиссии я с двумя другими освобождёнными членами – Володей Косаревым и Юрой Орловым – занимал один кабинет на троих. Не тот простор, конечно, как в райсовете, зато скучать не приходилось. Работа в Малом Совете была очень напряжённая. Заседания проводились обычно по средам, один раз в неделю, но бумаг к каждому заседанию нужно было переворошить немало.

С трибуны сессий я выступал не часто, но на заседаниях Малого Совета, которые проходили в том же большом зале, частенько, а к каждому выступлению требовалось хорошо подготовиться. Несмотря на мой лекционный опыт, когда я часами мог говорить без конспекта, я всегда писал тексты своих выступлений и отмечал основные обороты своей будущей речи, хотя никогда не читал по бумажке, памятуя указ Петра I: «Указую господам сенаторам, чтобы речь держать не по писаному, а своими словами, дабы дурь была видна каждого».

В 1993 г. состав Малого Совета был обновлён, из него вывели ряд членов и ввели новых, но я удержался и с увлечением продолжал работу. За неполные два года работы мы приняли 856 решений, т.е. около 10 решений на каждом заседании по самым разнообразным вопросам жизни города. Атмосфера на заседаниях была всегда деловая, без пустопорожней болтовни, и я с теплом и уважением вспоминаю всех членов Малого Совета.

Уже в 1994 г. вышла книжка В. Румянцевой и М. Макаревич «Двадцать первый» с характеристиками членов Малого Совета, на мой взгляд, часто весьма спорными. Опуская хотя и правильные, но довольно наивные рассуждения о моих политических взглядах, приведу для интереса только некоторые психологические черты, которые заметили во мне авторы:

«Волнует Б. Гуанова его положение в Совете, которое он ощущает как «положение депутата-одиночки», то есть он говорит о том, что не сложилось у него достаточно близкие или тёплые взаимоотношения с какой-либо группой депутатов. Это обстоятельство мешает ему работать более продуктивно. Б. Гуанов внимательно следит за тем, что происходит в городском Совете. У него всегда можно получить исчерпывающую информацию по проблемам, рассматриваемым как МС, так и комиссией по науке и высшей школе. Правда, своё мнение Гуанов, как правило, другим не навязывает, возможно, даже в ущерб конечному результату.

Борис Гуанов не очень общителен, суховат. Случается, бывает резковат. Мыслит строго, аналитически, абстрагируясь от людей. А для этого необходимо не только выносить и выдать на-гора идею. Её ещё надо привязать к реальности и к обстоятельствам, которые позволят реализовать твою мысль. Часто мысли или идеи люди отвергают не потому, что ты плох или идея плоха, а потому, что не смог толково её донести до людей или, как говорят в науке, перевести её с языка понятий на уровень операций.

У Бориса есть чувство красоты, его ощущения образны, причём в них в равной степени присутствуют звуковые и зрительные образы. Он увлекается музыкой, рисованием, а точнее живописью. Любит путешествовать, посещать музеи».

Наблюдая затягивание сроков рассмотрения документов, проходящих через Совет, а иногда, наоборот, перескакивание через необходимые этапы, как уже опытный специалист по регламенту я разработал целый алгоритм, который должен был обеспечить чёткую работу Совета и его органов. Этот алгоритм был положен в основу разработанного мной проекта решения сессии, который мне удалось провести в первом чтении на одном из последних заседаний Совета. Но отладить работу Совета подобно швейцарским часам нам не дали.

К тому же я активно участвовал в работе комиссии по науке и высшей школе, избрав там своим коньком поддержку создания и развития технопарков в Петербурге, о чём подробно расскажу немного позже. Кроме того, в частности, я вошёл в состав Рабочей группы Совета по структуре городской администрации и организовал в комиссии семинар по разработке генеральной схемы управления хозяйством Санкт-Петербурга, в котором принимал участие уже бывший председатель горисполкома А. Щелканов и многие учёные – специалисты в области управления. Щелканов на основании своего опыта предлагал совершенно самобытную матричную функциональную схему управления городом с наличием не только вертикали управления, но и с широко разветвлёнными горизонтальными связями с органами управления и общественными организациями.

Вместе с депутатом Александром Трубиным мы ещё в марте 1993 г. направили в Рабочую группу следующие предложения:

«1. Выйти от имени рабочей группы с предложением к сессии горсовета о создании Комитета (управления или отдела) мэрии по совершенствованию системы управления с двойным подчинением его начальника мэру и малому Совету.

Основная функция Комитета (управления, отдела):