Диббук. Мертвая ведьма бесплатное чтение

Пролог

Нудный дождь лил и лил, размывая комья кладбищенской земли. Крупные капли падали на восковое лицо покойного, стекали слезами по щекам. Люди жались к другу, пытаясь спрятаться от резких порывов ветра, отводили взгляд от мертвого лица, с нетерпением ждали окончания церемонии.

Внезапно одна из присутствующих женщин побледнела и схватившись за сердце, охнула. Стоявшая рядом Старушкапопыталась поддержать ее, подхватив за локоток, но женщина оседала на землю, жадно ловя ртом воздух. Одного взгляда Ларисе хватило, чтобы определить сердечный приступ. подскользнувшись в грязи, она бросилась к женщине:

– Ни…церин есть у кого-то? – спросила она, обведя взглядом столпившихся старичков. Они напоминали воркующих пугливых голубей.

– У… у меня! – подняла вверх руку сухонькая бабулечка и принялась копошиться в сумке.

Лариса сунула руку в карман, достала упаковку асп. ина, заставила женщину разжевать таблетку.

– Капсулу под язык, – командовала Лара. – Раскусите, но не глотайте! Держите ей голову! – дрожащими пальцами она расстегнула пуговки на воротнике строгого черного платья. – Чего вы все стоите? Звоните в скорую!

Мир дернулся куда-то в сторону и перед глазами вновь возникла палата реанимации.

– Мне очень жаль, Лариса.

– Нет… нет, – она качает головой, но уже понимает – там, подп белой простыней ее отец. По спине бежит холодок. – Операция плевая, – бормочет она, – я сама, лично обследовала его… – голос пропадает, горло сжимает спазмом. Врач качает головой:

– мне очень жаль, Лариса. Ты не можешь не знать, что в его возрасте…

она запускает пальцы в волосы, царапая кожу.

– Ему было шестьдесят пять, Гоша. Всего шестьдесят пять… это моя вина! Он умер из-за меня!

Гоша хватает ее за плечи, встряхивает:

– ничего подобного, ты не виновата, никто не виноват! Так бывает, ты же знаешь, Лариса…

– Уходи, Гош! – кричит она и оттолкнув его бросается к телу отца, падает на колени у койки и рыдает…

Лариса вздрагивает, шесть лет прошло, а она помнит все, как вчера; с трудом ей удается подавить нахлынувшие воспоминания.

Могильщики опускают гроб, орет спешащая к кладбищу скорая. Женщину кладут на носилки, врач что-то быстро-быстро говорит, но Лара его не слышит.

Луна выглянула из-за тучи ее бледный свет рассеял тьму. Лариса ужасно устала, но все никак не могла уснуть. Справили девять дней, родственники разъехались, она осталась одна.

Лариса и самой себе не могла объяснить почему не вернуласьв Москву сразу после похорон, ведь дом, доставшийся ей в наследство, почему-то пугал ее. Это был необъяснимый мистический страх, претящий рационализму, он накрывал с головой, как цунами, превращал кровь в парализующую жидкость. В такие минуты Лара чувствовала потустороннее присутствие, невидимое глазу нечто следило за ней из каждого уголка, как затаившееся чудовище. Стоит потерять бдительность и сомкнутся его хищные челюсти, и утянут на дно…

Лариса думала, что никогда не сможет жить здесь, как бы не влек ее местный воздух – свежий, живительный, влажный. С самого первого дня пребывания знала, что по возвращению в город выставит дом на продажу.

Из распахнутого окна доносились ночные звуки – трещали сверчки, кричала «ху-ху-хууу» неясыть, где-то выла собака. Дверца шкафа скрипнула и открылась. Лариса взглянула на шкаф, ожидая увидеть кого угодно – от бестелесного призрака до потустороннего монстра, но тут же одернуласебя. Нервы и разыгравшееся воображение плохое снотворное.

Она встала и направилась к шкафу. Дверца распахнулась еще шире, обдав Лару удушающим зловонием. в черной пасти шкафа она заметила человечка – маленькую девочку в красном оборчатом платье с торчащими в стороны косичками. Нет, конечно, не девочку, а просто старую тряпичную куклу. Кукла глядела прямо на нее, сверкая янтарными бусинами. Рука сама потянулась к игрушке. Лицо, сшитое из лоскутков грубыми стежками, напомнило чудовище Франкенштейна.

– Мама! – сказала кукла.

Ног коснулось что-то холодное. Сердце в груди екнуло, Лариса скосила глаза вниз и к своему немалому удивлению увидела кошку. Глаза горели в темноте, как автомобильные фары. Прямо таки зеленоглазое такси, а не животное. Откуда она только здесь взялась?

– Мяу.

– Откуда-откуда, – ответила сама себе Лариса, – окно вон настежь, запрыгнула, приблуда несчастная.

Женщина присела и коснулась кончиками пальцев свалявшейся в колтуны шерсти, не холодной, как сперва показалось, просто мокрой – от кошки разило нечистотами. Неужели свалилась в выгребную яму?

Кошка снова мяукнула, сомнения отступили на задний план. Что ж она, Лара, за человек-то такой?

– Пойдём, моя хорошая, – позвала Лариса. – Пойдём на кухню, я тебе молочка налью.

Лара прошла по коридору, на кухне свет не включала. Открыла холодильник, достала бутыль молока. Молоко кошке не понравилось, она только понюхала плошку и отошла.

– Ну что ещё тебе? Колбаски? Хочешь колбаски? – приговаривала Лариса, уже нарезая кружочками «докторскую». – Ай! – Нож попал аккурат по указательному пальцу.

– Мяу.

Кошка запрыгнула на столешницу и стала толкать головой руку женщины.

– Погоди, киса. Погоди. – Она взяла кусочек варенки и протянула кошке. Но кошка и не думала притрагиваться к колбасе – шершавым языком она коснулась ранки и с жадностью стала слизывать выступившую кровь.

Лара отдернула руку, взяла кошку под мышку и вынесла на улицу. черная кошка, мяукнув, мгновенно исчезла в темноте.

Вернувшись в спальню, Лариса щелкнула выключателем. Яркий свет залил комнату. Лара подперла дверцу шкафа стулом и легла в постель. Под окном послышались шаги, зазвучал хрипловатый старушечий смех, но Лара уже находилась во власти сна и ничего не слышала, а проснувшись утром решила, что и кукла, и кошка ей просто приснились. Лара встала с постели. Впервые за долгое время она чувствовала себя отдохнувшей. Проходя мимо шкафа Лариса машинально прикрыла открытую дверцу.

Глава 1

Все началось в мае, когда умер Степкин прадед и мама отправилась на похороны в деревню со смешным названием «Кобылки». Степку в деревню не взяли – деда он не знал, места в машине не было, к тому же к окончанию года нужно было подтянуть кое-какие предметы, а если точнее – все предметы, кроме русского и литературы.

– Пусть ребенок учится. – Заявила мама не терпящим возражения тоном, хотя отец слова против не сказал. – Подростки, говорят, очень впечатлительны.

Степка себя ни ребенком, ни впечатлительным не считал, однако на похороны к прадеду ехать действительно не хотелось. В Кобылки мама поехала одна (папа как раз уехал в очередную длительную командировку), а вернулась какая-то странная и, с блуждающей улыбкой на осунувшемся лице, рассказала Степке о том, какой чудесный дом достался им в наследство.

– Значит так, – командовала мама, утрамбовывая чемодан, – квартиру сдадим. Как раз тетя Оля недавно спрашивала нет ли в нашем доме свободных квартир. С такими деньжищами в Кобылках мы ни в чем нужды знать не будем! Сначала на лето съездим, осмотримся, а там, может, и насовсем переедем. Тебя в местную школу запишем. Корову заведем…

Степка не спорил. Только растерянно моргал, поглядывая на мать. Никогда раньше за мамой не замечалось желания завести корову. Да что там корову! Степке даже рыбок завести не разрешали.

«– Ты наиграешься, а мне потом ухаживай! Нет уж, спасибо, сыночка!» – говаривала мама, стоило Степке лишь заикнуться о живности.

– Рыбки рыбками, а корова в хозяйстве пригодится, – отрезала мама, даже не взглянув на Степку.

Он что вслух это сказал?

Вслух или не вслух, а все же… Что общего может быть у его мамы с какой-то там Буренкой? У мамы, кандидата медицинских наук, в прошлом ведущего кардиолога небезызвестного медицинского центра? У мамы, которая даже козла Митрофановны (соседки по даче) остерегается?!

В общем, все это было странно. Странно, но любопытно. Любопытно потому, что накануне отъезда Степка нарыл в интернете один интересный факт – на Кобылкинском кладбище находилась ведьмина могила.

«…Несколько простых гранитных крестов напоминают о захоронениях времен Великой Отечественной Войны – здесь нашли упокоение венгры, захваченные в плен Советской Армией. Кладбище очень старое. Иногда сюда приезжают посетители, но вовсе не для того, чтобы почтить память усопших, скорее чтобы совершить магический ритуал. За территорией кладбища находиться ведьмина могила…»

Ссылку он тут же кинул Семе и Максу.

Друзья – Степка, Очкарик и Макс Фандеев – неразлучная троица. Фандеев – начинающий блогер, исследователь заброшек и нехороших мест. Сема (Кирилл Семаков) изобретатель и компьютерный гений. Он – техногик, мозг их небольшой компании. А Степкасподвигатор. Проще говоря, сценарист, генератор идей. Фантазер и выдумщик, любитель всякого рода ужастиков. Это ему в голову пришла идея создать ютуб-канал и друзья, как обычно, поддержали. Сема взял на себя все заморочки с техникой, Макс, обладающий соответствующей внешностью и красноречием, стал ведущим, Степа же нашел применение своим историям. О том, что мальчик пишет страшилки, кроме Очкарика и Макса, никто не знал. Это был его секрет, делиться которым он стеснялся и одновременно с тем мечтал однажды стать Королем ужасов, как Стивен Кинг.

Их канал существовал всего полгода, но уже имел десять тысяч подписчиков и каждый считал это своей маленькой победой. В работе они становились единым механизмом, отдавались делу со всей душой и поэтому находили отклик в сердцах зрителей.

Мальчишки пришли незадолго до отъезда. Фандеев едва ли не сиял от восторга.

– Короче, я столько всего узнал! Там, в этих ваших Кобылках – просто кладезь мистики! Туда в две тысячи седьмом экстрасенсы приезжали, одна потом дала интервью, в общем включай ноут, – сказал Макс, разуваясь.

Степка включил видео и откинулся на спинку стула. Экстрасенс выглядела соответственно – худая, с длинными неухоженными волосами, лицо скрывала позолоченная ритуальная маска. Колдунья сжимала трость с набалдашником в виде черепа и когда её длинные чёрные ногти царапали лобную кость становилось вовсе не по себе.

– Вы не должны были давать нам такое задание. – Сказала она густым тягучим голосом. – Это место проклято. Люди не должны там жить. Она хочет выбраться, понимаете? Ищет способ разрушить защиту. Диббук. Вот она кто.

– Что вы имеете ввиду? – Спросил журналист.

– Диббук… Мертвая ведьма. Её нельзя тревожить. Если вы угодите в сети вас сожрут. Она или тысячи её кровожадных покойников-паучат. Деревню нужно спалить. Только благодатныйогонь поможет уничтожить паучиху.

– Эээ… Вы не могли бы объясняться понятнее?

Экстрасенс зыркнула в камеру и выругалась.

– Диббук – жуткая тварь, демон-паразит. Дух злого умершего человека.

Душа-диббук не может расстаться с земным существованием из-за своих преступлений и ищет отчаявшегося человека в которого может вселиться. Чтобы обрести тело, она завладевает чистой душой, заставляет ее служить злу и питается темной энергией, чтобы после смерти своей кормилицы завладеть ее телом… Иногда бывает так, что жертва оказывается слишком слабой, тогда диббук руками подневольной ей ведьмы создает подклад – обычно это обрядовая кукла. Ведьма готовит куклу для человека, который её смертельно обидел. Как говорится, отольются кошке мышкины слезы. Тот, кто примет от ведьмы такой подарок, сам того не ведая, становится одержимым демоном… Диббуку под силу оживлять покойников, принимать облик животных, оморачивать, но, если после смерти ведьмы он не найдет новую жертву, то не сможет покинуть тело ведьмы, до тех пор пока количество загубленных душ не достигнет дьявольского числа… Поэтому Диббуку так важно завершить начатое и переродиться до того, как ведьма умрет. Поэтому подневольная ведьма вредит и убивает – Диббук мучит ее, принуждая совершать зло.

– Вы сказали, диббук ищет отчаявшегося. почему?

Экстрасенс по-птичьи склонила голову набок.

– Триумф ада – отчаянье. Когда нет никаких надежд, человеквпускает в себя тьму.

– Что же будет с тем, которого Диббук выберет жертвой? Он умрет?

– Умрет? – Рассмеялась экстрасенс. – Хуже, гораздо хуже. Сперва Диббук изведет всех его родных и близких, а после, когда Диббук высосет из него все силы, да, умрет…

– Но если после смерти ведьмы, диббук столь слаб, как же он тогда убивает?

– Страх. Диббук создает иллюзии, он может заставить вас поверить во что угодно…

Пшш… Изображение пошло рябью и пропало.

Степка зацокал языком. Прелюбопытнейший сюжет получится.

– Что скажете? – Гордый собой Фандеев сверкал, как начищенный чайник.

– Жутенько. – Ответил Очкарик. – Как думаете, это правда – ну, про паразита?

Степка пожал плечами. Макс развел руками:

– Тебе-то какая разница? За сюжет и правдоподобность у нас вон, Степыч отвечает. Значит так… – Фандеев, как всегда, принялся раздавать команды. – Степа, снимешь видео. Поатмосферней. Кладбище, там, могилу, все дела. С тебя, Сема, камера. Эх, жаль, меня предки в Испанию забирают, мы бы такое развернули…

– Не развернули бы, – промычал Сема, – я же в лагерь еду, забыл что ли?

Макс отмахнулся.

– Вообще это даже хорошо, что мы разъедемся. Я уже наметил несколько мест, которые собираюсь посетить. Вот, например, пещера ведьм… очень в тему, правда?

– Да, – согласился Степка. – Сема, камеру принес?

Очкарик достал с кармана портативную мини-камеру и протянул Степке.

– Все, что надо – датчик движения, ночная съемка, прямая трансляция…

В комнату постучала мама.

– Степ, пора. Я такси уже вызвала.

На улице моросил мелкий дождик.

– Ну друг, – Сказал Макс, подавая растопыренную пятерню, – пиши, звони, не забывай в общем.

Когда к дому подъехала машина с шашечками, Макс все еще продолжал давать наставления, в которых Степка совсем не нуждался.

– Разберусь, – сказал он, – лети в свою Испанию, ни о чем не беспокойся!

Он бросил в багажник сумки, сел в машину и захлопнул дверь. Позже, Степка не раз проклинал день, когда поддался своему любопытству и не отговорил маму от отдыха в Кобылках, а пока он радовался предстоящейдороге, и в предвкушении приключений мурлыкал себе под нос детскую песенку:

– Ах, сколько будет разных сомнений и соблазнов,

Не забывай, что эта жизнь – не детская игра.

Ты прочь гони соблазны, усвой закон негласный —

Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра.

Ты прочь гони соблазны, усвой закон негласный —

Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра.1

На вокзал приехали за час до отправления – пробок не было, да и таксист попался лихач. Степка пошел к киоску, чтобы купить воды и кроссворд. Лариса ждала сына у входа в зал ожидания. Объявляли поезда, мимо с сумками спешили люди и только одна девчушка-цыганкана вид не старшесемнадцати лет, никуда не торопилась. Она разглядывала Ларису и встретившись глазами, направилась прямиком к ней:

– Тетенька, позолоти ручку. Всю правду тебе скажу, ничего не утаю, что было, что есть, что будет, что на сердце у тебя…

К цыганкам Лариса всегда относилась настороженно, но глядя на это невинное точеное создание с глазами олененка Бэмби, машинально сунула рукув карман и протянула ей смятые купюры.

Девчушка улыбнулась, взялаееладоньи стала водить по линиям пальцем, приговаривая:

– Дорогувижу… Счастье в дом к тебе придет. Счастлива будешь, ой счастлива…

Она говорила и говорила, но Лара не слушала слов – только голос. Тихий, ласковый, убаюкивающий. Он уносил прочь,

подальше от вокзальной суеты, стука колес, разноголосья звуков…

– Ааааа! – Душераздирающий крик вывел Лару из состояния гипноза.

По перрону, расталкивая спешащих прохожих, бежаларастрепанная старуха в длинной пестрой юбке и накинутом на плечи цветастом платке.

– Мулло! Мулло!*2 – кричала она, указывая пальцем на Ларису.

Старуха подскочила к девчонке, стала что-то лепетать на цыганском, приговаривая:

– Мулло! Мулло!

Лицо юной цыганки исказилось гримасой ужаса. Она отшатнулась от Ларисы, как от прокаженной, наступив на ногу схватившему ее за локоть парню.

Вокруг уже собрались любопытные.

– Что тут происходит? – Спросил подоспевший к представлению Степан.

Старая цыганка заголосила, будто вдова, бросилась к Ларисе в ноги, причитая и воя, а молодая жестом фокусника выудила из широкого рукава черный лаковый кошелек, отдала Степке и подхватив старуху под локоть потащила прочь.

– Обдерут, как липку, – протянул из толпы усатый, как Почтальон Печкин, мужик. – Вы, дамочка, легко отделались. Черте что творится… Я вот вам что скажу, вы сами виноваты, нацепили на себя побрякушек, как новогодняя елка! – он открыл было рот, намереваясь высказать все, что думает по этому поводу, но Степан грубо оборвал его на полуслове:

– Идите куда шли, – сказал он. – без вас разберемся!

Назревающий конфликт прервал голос диспетчера.

– Внимание! Уважаемые Пассажиры! Поезд Москва- Санкт-Петербург отправится в двенадцать часов двадцать две минуты с четвертого пути!

Усатый выругался, подхватил сумку и поспешил на перрон. Остальные зрители, разочарованные «окончанием концерта», разбрелись в разные стороны.

– Сама не понимаю, как так вышло, – посетовала Лариса уже в вагоне. – И главное, она кошелек стащила, а я этого даже не заметила.

– Выходит, эта орущая бабка тебя спасла, – засмеялся Степка.

Лариса пожала плечами. Какое-то нехорошое предчувствие зародилось у нее в душе, но она запретила себе об этом думать.

Электропоезд покатился вперед, постепенно набирая скорость.

Глава 2

– Подъезжаем. – Сказала мама и отодвинула цветастую шторку.

Степка тоже выглянул в грязное, пыльное окно замедляющей ход электрички, встал, закинул на плечо рюкзак и двинулся к выходу, волоча за собой сумку с их скромными пожитками.

– Тяжелая! Давай вместе, Степ!

Он отмахнулся. Сумка действительно оказалась не в меру тяжелой, но не маме ведь ее тащить! Женщинам тяжести таскать закон запрещает, как говорит папа.

Электричка загрохотала, отъезжая. Мама посмотрела ей вслед, промокнула лоб салфеткой.

– Какая жара!

Она водрузила на голову широкополую шляпу. Даже в этом соломенном недоразумении мама была красивой. Многие говорят, что Степка на нее похож. Черты лица у него мягкие, гармоничные; он худощавый и невысокий(второй с конца в ростовой шеренге) и выглядит младше своего возраста.

– Далеко топать? – Спросил Степка, оглядываясь вокруг.

Мама взглянула на него отрешенным взглядом и предложила:

– Здесь кладбище неподалеку. Если через него пойдем – совсем близко будет.

И снова брови у него взлетели на самый лоб.

– А ты не боишься? – Спросил Степа – уж он-то знал, мама всегда не любила погосты, даже убираться на могилки он ездил вдвоем с отцом.

Мама рассеянно пожала плечами, взяла его за руку и они вместе свернулина неприметную, поросшую сорняками тропку, петляющую, как гадюка. Шли через поле, солнце нещадно припекало, трещала саранча, а над ними, словно заякорённые, нависли тяжелые ватные облака. Воздух был душным, пыльнымСтепка остановился, достал с рюкзака бутылку минералки, сделал несколько жадных глотков и взял сумку в другую руку. Перед ними, шагах в ста, лежало кладбище. Было оно совсем небольшим – не в пример городским и каким-то серым. Приглядевшись, Степка понял – это сереют холмики земли, не поросшие цветочками, у некоторых нет ни креста, ни памятника. Тут-то он впервые и увидел ведьмину могилу – выглядела она в точности описанию – одинокий холмик чуть поодаль других могил и Степка почувствовал непреодолимое желание подойти ближе.

Мама взглянула на Степку и покачнулась, будто кто-то невидимый толкнул ее в спину и вдруг схватила его за плечи, встряхнула с нечеловеческойсилой. Ее бледное, словно выбеленное мелом лицо, задергалось, казалось, что рот склеен «моментом» и она с трудом разлепила бесцветные губы.

– Ой, Степочка, – прошептала она, – не ходи туда, слышишь! Ни за что не ходи!

Как раз эта реакция Степку не удивила – мама, видимо, знала, что от станции до деревни пилить и пилить, а потому решила сократить да потом испугалась через кладбище идти.

– Ладно, мам, – бросил он. – Давай тогда вернемся. Длинным путем пойдем.

Мама кивнула. Всю дорогу она крепко держала его за руку, словно опасаясь, что он может вырваться и убежать.

Раньше Степка и не задумывался, что всего в двух часах езды от города встречаются такие места, как Кобылки. Пыльная крохотная деревушка, поросшая сорняками и тишиной. Никакого намека на цивилизацию – магазин и тот один, да и не магазин вовсе, а так, одно название – избушка на курьих ножках. Никакого многоголосья шумных городских улиц, автомобильных гудков, шороха шин. На улице ни души. Ощущение было такое, будто Степка оказался не в российской деревушке, а где-нибудь в Припяти – в мертвом месте, где сама смерть спряталась за каждым покосившимся, полуразрушенным срубом, за каждым кустарником, тянущим свои лапы-веточки к гостям, свежему мясцу, так любезно пожаловавшему в самый центр искусно сплетенной паутины. Вот-вот появится здоровенная паучиха, заклацает жвалами, выпьет кровушку…

Он сунул руку в карман и вытащив мобильный телефон, ткнул пальцем в экран – сеть отсутствовала.

– Интернета здесь, как я понимаю, нет?

– Есть, – сказала мама. – Не везде ловит, но есть.

Деревня, словно была разделена на две части – жилую и покинутую жителями. Заброшенные дома торчали из земли, как гнилые пни зубов в старушечьей пасти. Степан улыбнулся. Сколько жутковатых историй придумается ему в этой холодящей кровь атмосфере!

Мама остановилась у дома с покосившейся цифрой «6».

– Пришли.

Из-за невысокого забора выглядывал добротный дом из белого кирпича. Два выходящих на улицу окна украшали резные ставни. Мама отворила калитку. К крыльцу вела дорожка из тротуарной плитки-брусчатки. Мама звякнула связкой ключей, распахнула дверь в темное прожорливое нутро (надо же, как разыгралось воображение). Степка вошел первый, пошарил по стене и щелкнул выключателем. Коридор оказался довольно большим – гораздо больше, чем в их городской квартире. Напротив входной двери стоял массивный буфет, наверное, времен Ильи Муромца. На припавшей пылью полке лежал осколок зеркала, стояли пустые трехлитровые банки со следами ржавчины. На одной из них Степка увидел бурый отпечаток пятерни.

Слева от Степки находились две двери – одна запертая, низкая и узкая, вторая, выкрашенная в белый, тяжелая, деревянная с железным крючком снаружи. Это показалось Степану странным – словно его прадед запирался в коридоре от кого-то, кто был в доме. Степка откинул крючок и потянул на себядверь – с другой стороны она вся была исцарапана, следы когтей отчетливо виднелись и на дверной коробке. Впервые Степка ощутил, как его пробрал холодок, но тут же отогнал дурную мысль – у деда наверняка была собака, очень крупная собака, вот он и запирал ее в доме…

Позади, с протяжным скрипом, захлопнулась входная дверь.

В кухне царил полумрак – лампочка перегорела, а окно было занавешено черной рваниной, и мама попросила Степу немедленно снять тряпку.

– День еще, а мы в потемках. Я пока к соседке схожу, а ты сумки разбери, пожалуйста.

Степа подвинул табурет, сдернул это подобие занавески и заорал от неожиданности. Прижавшись к стеклу безносым лицом на него взирала… смерть. Степка отпрянул и грохнулся со стула, больно стукнувшись головой об пол. Ужас объял душу, заставил отползти в угол, и замереть, сжавшись в комок. Сейчас она подастся вперед и стекло осыпется на пол мелкой сверкающей крошкой. Смерть влетит в дом, шурша черным саваном, взмахнет косой, рассечет надвое, заходясь ледяным смехом, а потом спрячется за дверью и дождется Степкину маму… мысль о маме заставила Степку задвинуть страх на задворки сознания. Ну уж нет! Сейчас он схватит что-нибудь поувесистей и пусть только сунет к ним свои костлявые лапы! Стараясь не упускать смерть из виду, он протянул руку к стоящей тут же, в углу, кочерге, сомкнул пальцы на железной ручке. Время остановилось, застыло и Степка барахтался в нем, точно муха в бочке густого меда.

Понадобилось минуты три, показавшиеся Степке целой вечностью, чтобы он понял – смерть и не думала нападать. Глядела на него неотрывно пустыми глазницами, скалилась кривыми зубами, совсем как хэллоуинская маска Макса Фандеева…

Ну да, маска и есть!

Злясь уже на самого себя, – надо же, мастер ужасов, повелся, как первоклассник, вылез из укрытия и бросился на улицу. Сто пудов, шутник где-то рядом, ждет не дождется исхода розыгрыша! Степка сжал кулаки.

Глава 3

Местный Петросян оказался здоровяком, года на три старше самого Степки. Левую сторону его лица обезображивали старые ожоги.

– Ты сделал? – Спросил мальчик, подлетая к шутнику. В руке Степка сжимал маску (остряк нацепил ее на древко метлы и подставил к стеклу).

– Ну-у-у, – протянул здоровяк. – Допу-устим.

Ответа оказалось вполне достаточно – хилый Степка размахнулся и, вложив в удар всю злость, впечатал кулак в вздернутый нос. Здоровяк пошатнулся, но устоял на ногах. С левой ноздри хлынула струйка крови. Парень вытер ее тыльной стороной ладони и удивленно крякнул.

– Сломал, зараза! – Пророкотал он, и повалил Степку наземь, колошматя по чем попало.

Мальчик тщетно пытался отбиться, скинуть с себя эту мельницу рук с кулаками-кувалдами.

– Баба Оля! – Раздался где-то рядом звонкий девчачий голос. – Тут Митька дерется! – Проорав это, девчонка подлетела к Митьке и схватив его за футболку стала оттаскивать от Степана.

К тому времени Степе уже весьма перепало – бровь оказалась рассечена и половину лица залила кровь, а на скуле расцвел багровыйсиняк. Оглядев физиономию противника, Митька деловито цвыркнул слюной сквозь зубы.

– Что, выкусил?

Девчонка посмотрела на него с осуждением и протянула Степке холодную бутылку с минеральной водой. Он молча приложил бутылку к синяку и отвернулся. Было стыдно. Так стыдно, что хотелось провалиться сквозь землю, только чтобы девочка не видела его распухшего лица.

Баба Оля – тучная женщина с косой вокруг головы – выковыляла из-за угла и, всплеснув руками, стала бранить Митьку на чем свет стоит, а потом подошла к Степану и зацокала языком:

– Пойдем в избу, умоешься.

Степа покачал головой.

– Ну, шельма, – выругалась баба Оля на внука, – задам тебе трепку! Домой давай.

– Он первый начал, ба! – Огрызнулся парень и поплелся за бабкой.

Степка с девочкой остались вдвоем.

– Я – Аня, – сказала она таким бесстрастным тоном, словно знакомились они в совершенно обыденных обстоятельствах – никакого любопытства к причине драки, ни одного косого взгляда на его «боевые раны». Степка был ей за это благодарен. Не хотелось лишний раз вспоминать о своем унижении.

– Степан.

– Давай на колонку сходим.

Мальчик пожал плечами.

– Пойдем. – Он не хотел показываться перед мамой в таком виде – и без того вопросов не оберешься.

Аня шла рядом, она была чуть выше его, на пол головы, не больше. Пока шли к колонке, молчали. Во рту пересохло, язык присох к нёбу. Но не только потому, что Степан чувствовал себя поверженным и стеснялся этого. Аня была красивой (с карими глазами-блюдцами, густыми волосами цвета красной меди и россыпью золотых веснушек на оливковом загорелом лице), а с красивыми девчонками всегда теряешься, скукоживаешься и начинаешь нести всякую ерунду.

Смеркалось. По густому травяному коврустелился туман, окутывая нежилые дома, стоявшие отдельно от жилых, ржавая водяная колонка словно служила шлагбаумом между этими двумя мирами – брошенным, опустевшем, пропахшим стоячей водой, гнилью, мхом, поросшим на осиротевших избах и еще живым, дышащим, дряхлым, как древний старец. Степка окинул взглядом крайний дом, стараясь запомнить каждую деталь – бледную россыпь поганок у покосившегося колодца, слепые окна, заколоченные крест-накрест, наглухо забитую досками дверь. Сад за домом зарос высокой травой, крыша альтанки провалилась внутрь…

Аня схватилась за ручку колонки и стала качать воду. Степка умылся и даже утолил жажду – вода была холодной, вкусной, совсем, как родниковая.

– Спасибо. – Сказал он и умолк. Вдруг почудилось, что в квадрате заколоченного окна мелькнул силуэт.

Нет уж, больше Степка не купится!

– А-ну выходи! – Заорал он. – Я тебя вижу!

Аня побледнела.

– Ты чего? – Шепнула она, насторожившись, как пугливая лань.

– Прячется там кто-то, – насупился Степа, ткнув пальцем в окно покосившейся избы.

Девочка передернула плечами и проследила за направлением его взгляда, глаза ее испуганно расширились. Тот, кто находился в доме помахал им рукой. Помахал как-то скованно, неестественно, словно управляемый театральный фантош. Не говоря ни слова, Аня схватила Степку за руку влажной холодной ладонью и бегом бросилась прочь, волоча его за собой.

Запыхавшиеся, они мчались назад, как спринтеры – только ветер свистел у Степки в ушах да сердце грохотало где-то у самого горла. Притормозила Аня только у собственного дома – кирпичного, с красной черепичной крышей и ставнями-жалюзи.

– Домой иди, – резко бросила она. – И не говори никому, что видел.

Степка пожал плечами. Жаловаться – последнее дело. Сам разберется, найдет способ отомстить подлому Митьке.

– Не беспокойся, не скажу. – Ответил он. – А этому передай – еще раз шутить удумает я ему ноги повыдергиваю!

Аня моргнула, взмахнув пушистыми ресницами:

– Совсем что ли? Не Митька это! Да он в жизни бы туда не сунулся, и вообще… никто из наших не пошел бы, ни больной, – она покрутила пальцем у виска, – ни здоровый.

Степка хмыкнул.

– Ладно, Ань. Сам разберусь.

Аня вздохнула, поняв его ответ по-своему.

– Обиделся? Ну хорошо. Слушай. Деревня наша, как ты уже сам заметил, на две части разделена. Все местные знают, здесь

безопасно, если кому на станцию надо идут только по нашей улице, не беда, что далеко.

– Кладбища что ли боитесь? – Буркнул Степка.

– Знаешь уже? Не только кладбища. Дом крайний раньше ведьме принадлежал.

– И что?

Аня развела руками – ну что за бестолковый мальчишка. Закусила губу, секунду-другую поразмыслила и принялась растолковывать.

Ведьма умерла в мае 1969 года и в Кобылках вздохнули с облегчением. Открыто она никому не вредила, но в деревне знали – все беды от нее, она насылает мор на людей и животных, она по ночам бродит по селу, оборотившись то черной кошкой, то свиньей, то вовсе катится перекати полем, поджидает на перекрестке задержавшегося путника. Кому дорогу перебежит – не жилец больше. Дед Афанасий говорил, по ночам – неотпетых покойников у себя принимает, они потом, как назад возвращаются в окна заглядывают, царапают стекла отросшими ногтями – поэтому в Кобылках ни одного дома без ставень не сыщешь…

Вздохнуть-то вздохнули, но рано. По истечению сорока дней стали замечать, что в ведьминой избе ночами творится что-то странное, жуткое – ровно в полночь зажигается свет, мелькают причудливые тени. Псы в деревне, словно одурели – в один голос воют, так жалобно-жалобно, будто в последний раз. Страшно людям стало, а что поделать? Собрались у Афанасия, некоторые с собой ружья захватили, другие на них понадеялись… Как стрелки на двенадцати соединись – смотрят, идет она. Дошла до Афанасьего дома, остановилась, принюхалась – люди чуть от страха не умерли. Ведьма под окнами бродит, и с той стороны зайдет, и с этой – человечиной несет, но невидимая преграда не пускает, не можетзабор осиновый обойти. Отвадилась. К себе пошла.

Вошла она в дом и дверь за собой затворила. А окна ее как раз на Афанасьевы выходили. Смотрят люди – мигает в избе все, светится, не иначе, как пляшут нечистые, хороводы с мертвяками водят. Тогда самый смелый предложил взять и святой воды на порог налить, чтобы ведьма не вышла. Благо, Афанасий верующим был, каждое крещение выходил к реке, вырубал крест и в бутыли воду набирал. Вышли из двора, к Афанасию жмутся, как цыплята к наседке, но дело сделали – облили порог святой водой и вернулись в избу, дрожат, как зайцы. Незадолго до пения петухов, ведьма на порог сунулась. Как орала – вся деревня слышала, проклинала всеми проклёнами, выла, что ноги ей обожгли. Когда петухи запели – разбила стекло и вылетела в окошко.

Спустя сутки, утром, прибежал Афанасий к соседям, весь белый, слова вымолвить не может. В конце концов разговорили его и вот, что узнали – ведьма ночью снова воротилась, не одна – с вурдалаками. Всех, кто ей навредил, утащили, загрызли – один только Афанасий спасся – в красный угол забился и молитвы читал, вот его и не тронули. Люди сперва подумали – спятил, перепил, может. Пошли поглядеть – а деревня в той стороне словно вымерла, ни единой живой души. Вызвали по такому делу милицию – приехали, и так крутились, и этак, собака их, как не тянули даже на ту территорию не пошла, легла у колонки и долго протяжно выла. Перед самим отъездом решил подполковник ведьмин дом проверить, Афанасий еле отговорил.

– Ну тогда хоть воды напьюсь, – сказал милиционер и опустил в колодец ведро…

– А вытащил знаешь что?

– Что? – Выдохнул Степка.

– Полное ведро человеческих костей.

– Степа! – Раздался голос за его спиной и оба вздрогнули от

неожиданности.

Мальчик обернулся.

– Что случилось? Что у тебя с лицом? – Ахнула мама.

– Упал. – Ответил он и выразительно взглянул на маму – мол, не спрашивай при девчонке-то.

– Здравствуйте, – поздоровалась Аня.

– Здравствуй, – ответила ей женщина, улыбнувшись. – Вижу, ты времени зря не терял. – Она подмигнула девчонке. – Лариса. – Представилась женщина и добавила: – Просто Лариса, без теть и прочего.

– Аня.

– А что же вы на улице стоите? Пойдемте в дом, меня таким пирогом угостили…

Аня покачала головой.

– Простите, эээ… Лариса. – Ей было непривычно обращаться к взрослой женщине просто по имени. – Мне домой пора, я бабушке обещала не задерживаться.

– Хорошо, Анечка. Ты к нам завтра заходи, поболтаем.

Аня кивнула и густо-густо покраснела.

– Пока, Степ. Досвиданья.

– Пока. – Бросил Степка.

Мама улыбнулась ипомахала на прощание. Скованно и неестественно, словно марионетка. Степу прошибло холодным потом.

– Ма-а-ам, – протянул он так жалобно, что сам не узнал свой голос. – Пойдем в дом, а?

Всего в доме было три комнаты – дедова, дальняя; маленькая, так называемая «детская», которую заняла мама и проходная гостиная. Обстановка по-советски скромная, без излишеств – в детской кровать-малютка, стол, колченогий стул со спинкой, шифоньер. В дедовой – тахта, тумба с дисковым телефоном и большой шкаф-купе. В гостиной стоял диван, слева обеденный стол с задвинутыми стульями, комод, на котором громоздился цветной «фотон» с рогатой антенной, трельяж (зеркал в створках не было) примостился в углу.

Воздух в доме был тяжелый, пыльный, смешанный с запахом нафталина, старых газет и лекарств, но больше всего Степку покоробило от странного чувства «взгляда в спину». Раньше он читал о подобных ощущениях, но никогда не испытывал ничего подобного.

– Обживемся, – сказала мама. Они пили чай с вкуснющим пирогом, которым Ларису угостила соседка Лена. – Папа звонил, ему предложили выгодный контракт, но придется задержаться почти на месяц. Зато потом обещал полгода быть дома.

– Так уж и полгода? – Хмыкнул Степка.

Глава 4

Ночью Степку разбудили шаги. Кто-то подошёл к двери и стал дергать ручку, она медленно проворачивалась, вот-вот поддастся… Степа лежал в кровати и не мог даже пошевелиться – тело одеревенело и покалывало. Дверца шкафа скрипнула и открылась. Со шкафа вывалилась что-то тяжёлое – в темноте степка не различал контуров, но отчетливо слышал шлепок. Послышалась какая-то возня и мерзкое хихиканье где-то под кроватью, у изголовья. А потом в край одеяла вцепилась крохотная детская ручка и потянула на себя. Степка скосил взгляд, в темноте блеснули два янтарных глаза.

Под кроватью снова хихикнули и тонкий детский голосок запел:

Из-за тучи выглянула бледно жёлтая луна. На полу комнаты сидела девочка лет трех-четырёх в красном платье с оборками, и низко склонив голову пела; её косички смешно торчали в разные стороны, но от голоса стыли жилы.

– Ты кто? – Пересилив себя спросил Степка и тут же пожалел об этом. Девочка медленно обернулась.

Уродливое лицо, сшитое из лоскутов, исказила злобная улыбка. Теперь он отчетливо видел, что существо, сидевшее в центре комнаты совсем не девочка, а всего навсего тряпичная кукла.

Кукла встала и переваливаясь, направилась к нему. Степка открыл было рот, чтобы позвать на помощь, но из горла вырвался только жалобный стон. Кожа покрылась мурашками.

Кукла ловко забралась в постель, откуда-то взяла подушку и накрыла лицо парализованного Степки.

– А-А-А-А-А! – Заорал он и проснулся.

Степан даже не сразу понял, что вырвался из кошмара – сперва ему показалось, что на кровати действительно кто-то сидит, но, приглядевшись, он понял, что это всего навсего скомканное одеяло. Никакой живой куклы в комнате, разумеется, не было.

Где-то за окном истошно орала кошка.

Понедельник начался с субботника. Мама пылесосила, Степа таскал из колодца воду, сметал с углов тонконогих пауков с жирными брюшками, отодвигал мебель и тщательно вымывал «вековую» грязь. После мытья полов вода стала графитово-серой.

Степан взял ведра, вышел во двор и выплеснул содержимое в сливную яму. С соседями их двор разделялся сеткой-рабицей. Одного лишь взгляда на соседский, чистый и ухоженный двор, оказалось достаточно, чтобы понять—более неприятного соседства невозможно себе представить. На клумбе возилась баба Оля, но его неприязнь, конечно же, относилась совсем не к бабке, а к ее зловредному внуку.

– Ба! – Окликнул Митька, появившись из-за низкого деревянного сарая. – Где лопата?

Он шел, словно в замедленной съемке – упругой походкой, босой, с футболкой, повязанной на голове на манер банданы. На загорелом жилистом торсе выступали крупные бисерины пота. Высокий, сильный, шрам от ожога, почти как у героя комиксов Ника Фьюри…Скажи кому, что схлопотал по носу от тщедушного Степки и не поверит никто. По правде, Степан сомневался, что нос он ему действительно сломал, но врезал знатно – это подтверждал криво наклеенный пластырь на переносице врага.

Митька метнул в Степку полный враждебности взгляд, но при бабке и не мяукнул. Поторчав для приличия на крыльце, чтобы здоровяк не подумал, будто Степа его боится, и не дождавшись провокации, Степка набрал воды и вернулся в дом. Пожалуй впервые он допустил мысль о том, что мамино "помешательство на деревенской жизни" может оказаться тем самым переосмыслением, которым ближе к сорока годам так кичатся взрослые. Он подумал сможет ли жить в Кобылках, отказаться от прелестей городской жизни? В Кобылках-то и школы нет. Наверняка Митька и Аня единственные дети. При воспоминании о Ане в груди что-то екнуло. Вероятно, она тоже учиться в девятом, ведь старше всего лишь на полгода. Здорово было бы попасть с ней в один класс. Они могли бы сидеть за одной партой и обмениваться записками, общаться на переменах, ходить к друг к другу в гости, якобы списать домашку, а на деле засиживаться допоздна за разговорами…

В Степином классе было много симпатичных девчонок, но все какие-то жеманные, лишенные простоты и естественности, глядевшие на ребят свысока и наигранно поджимающие губы, когда кто-нибудь из мальчишек все же решался выразить свою симпатию. Чтобы привлечь внимание Наташки Ивантеевой Степке постоянно приходилось притворяться кем-то другим, становиться неестественным, нарочитым, тщательно подбирать слова, казаться умнее, старше. Чтобы она сказала, если бы узнала, что больше всего на свете Степке нравится писать о мерзких склизких тварях, пожирающих человеческие внутренности или живых мертвецах? Только хмыкнула бы, посчитала ненормальным.

«Парень должен быть серьезным и думать о будущем, – щебетала она на ухо Янке, впрочем, достаточно громко, чтобы ее расслышали двое – Степа и Егор, извечные соперники». Егор оказался серьезнее. Как и Наташка, он планировал поступать в юридический и тем для разговоров у них было гораздо больше, чем с горячечным Степкой.

Размышления прервала мама:

– Степочка, – сказала она, смахнув пыль с письменного стола, – принеси мне пожалуйста зеркало, в коридоре на буфете лежит.

Степан чуть приподнял брови.

– Оно же битое, мам.

Мама пожала плечами.

– И что с того? Зеркал-то в доме нет больше, только это да в спальне. Вот обживемся, я новое закажу.

Степка молча вышел в коридор. Взгляд его задержался на банке с кровавым отпечатком. Интересно, что здесь произошло? Воображение тут же забурлило, предлагая очередную фантазию. Что, если у деда действительно была собака, но не простая, а, скажем пес-людоед… Нет, бред какой-то.

– Ну где ты там? – Крикнула мама.

Степка занес зеркало и водрузил на стол. Мама тут же погляделась в него, вынула с белокурых волос заколку-камелию и локоныводопадом рассыпались по плечам. Степан картинно закатил глаза – женщина. И тут же краем глаза заметил в зеркале странное отражение, из зазеркалья за ним следили жуткие глаза без зрачков…

Степка замер, шальная мысль пронеслась в голове, он стоял как раз за маминой спиной и попытался вновь взглянуть в отражение через ее плечо, но мама резко встала, заслонив собою зеркало. Никогда еще Степе не было так жутко. Коленки дрожали, ладони взмокли, как вор он метнулся вперед, к осколку и заглянул в него. Казалось, сердце не выдержит напряжения и лопнет, как воздушный шар с громким «БАХ!». Кровь стучала в висках, желудок скрутило в узели к горлу подступила тошнота. Он почти наверняка знал кого увидит, но все же оказался к этому неготов.

Отражение вылупилось на него круглыми испуганными глазами. Степка мешкомрухнул на стул и расхохотался. Ну Анька, ну молодец! Чуть с ума его не свела своими страшилками, любому Кингу фору даст!

В окно тихонько постучали.

Глава 5

Мама хлопотала на кухне, а они с Аней сидели в гостиной, присёрбывали чай и увлеченно беседовали.

– Кладбище домашних животных. – Ответил Степка.

– Не-е, – протянула Аня. – Я больше наших авторов люблю, они пишут колоритнее.

«Оно и видно. – Улыбнулся он про себя. – Вон какую легенду задвинула, хочешь-не хочешь испугаешься.»

– Вот ты Антонова читал? А Мастрюкову? – Продолжала Аня. – Как утром начнешь – на сутки из жизни выпадешь. Ходишь – читаешь, ешь – читаешь, уроки не сделаешь, прочтешь к полуночи и лежишь, как чебурашка, к каждому шороху прислушиваешься.

Степан рассмеялся. Забавная она девчонка, есть в ней что-то особенное.

– Я сейчас, – бросил Степка, повинуясь какому-то внутреннему порыву и выскочил из комнаты.

Впрочем, вернулся быстро – всего через несколько минут, прижимая к груди толстенный блокнот в кожаном переплете. Сел рядом, пролистал с деловым видом и выбрал рассказ, которым втайне гордился.

" Падальщик поселился в подполье. В ветхой лесной хижине было темно, сыро, уютно и пахло так восхитительно, по-домашнему – мокрицами, крысами, плесенью и тленом. Он редко выбирался наружу – ненавидел свет, хвойный воздух и пение птиц, до которых не добраться, не сцапать, но голод иногда гнал из нутра, заставлял искать полуразложившуюся падаль. Бывало, везло и он хватал добычу когтистыми ручонками и тащил в берлогу, но чаще приходилось таскаться за крупным хищником и всячески пугать, заставляя бросить поживу, выжидать, пока мясо приобретет характерный привкус гниения.

Зимой приходилось туго – плоть в морозы замерзала, становилась безвкусной, пресной… Весной – пировал. Сходили снега, оттаивали трупики мелких лесных животных – зайчат, бельчат, грызунов.

Так бы он и существовал, если бы однажды случай не привел в хижину странное двуногое существо. От существа нестерпимо разило смешанными удушливыми ароматами, оно портило мясо, грея его на огне и вдыхало горький дым из тонкой трубочки.

Падальщик наблюдал за существом через щель в полу и существо это чувствовало, нервно передергивало плечами, издавало странные звуки, то ли рык, то ли подвывание, чтобы заглушить топот ног, доносящийся из подполья. Существо догадывалось, что оно не одно, но по какой-то причине не уходило, пыталось подстроиться, сосуществовать.

Сперва такое соседство падальщику было противно, но потом он вдруг понял, что страх двуногого пришелся по вкусу и ухищрялся, как мог – выл, стонал, царапал стены, стучал, бахкал, в общем всячески изводил существо, наполняясь его ужасом, как комариха наполняет брюшко кровью.

Вскоре существо привыкло к его присутствию, не пугалось больше шумов и стонов, стало стучать в ответ, заколачивать дыры в полу, вгоняя в доски острые палочки. А однажды существо стукнуло себя по пальцу штукой, которой вбивало палочки, громко вскрикнуло от боли и на пол упала бурая капля, манящая дивным ароматом. Кровь существа оказалась терпкой, пряной; когда существо засыпало, Падальщик выбирался из подполья, прокусывал смердящую кожу и наслаждался удивительным вкусом. Вскоре существо заметило мелкие ранки на своем теле и испугалось. Выскочило из дома и побежало прочь.

Падальщик отправился с ним. Он повис у существа на спине, цепляясь крошечными пальчиками за верхний слой кожи, которую существо иногда меняло. Падальщик не знал, что вскоре существо вынесет его к другим двуногим, и другим падальщикам, живущим в злоуханных чистотой городских квартирах и он вместе с другими будет пугать жильцов, а ночью выбираться со щелей и утолять голод. Падальщик нашел кров в комнате маленькой девочки, в ящике для белья. Ему нравилось пугать ее – когда Падальщик рычал под кроватью, девочка пугалась и плакала, громко звала маму.

" – Спи, – говорила мама, ласково гладя девочку по волосам. – Здесь никого нет, здесь безопасно".

Она сидела на краю кровати и лишь когда девочка засыпала, вздыхала с облегчением, и быстро выходила, не останавливая взгляда на острых тенях. Включала погромче телевизор, делая вид, что смотрит, а не пытается оградиться от посторонних звуков.

Двуногие слышат Падальщиков, вздрагивают от внезапного шороха, скрипа половиц, перезвона посуды, пытаются найти объяснение мелким синякам – только бы не задумываться о тех, кто обитает рядом, потому что от них не убежать и не спрятаться. Они везде – в пыльном шкафу бабушки-пенсионерки, в детской музыкальной игрушке, так некстати включающейся по ночам, даже под ванной. Они приспособились к отвратительным запахам шампуня и геля для душа, свету и теплу. Потому что нет ничего вкуснее свежей человеческой крови.»

Степан дочитал и умолк, ожидая ее реакции. Аня недоверчиво взглянула на Степку.

– Кто тебе это рассказывал?

Он смутился, почувствовал, как кровь прилила к лицу.

– Я… Эээ… Сам придумал.

– Ты когда-нибудь сталкивался с чем-то сверхъестественным?

Степка мотнул головой. Он сам не понял почему солгал.

– Странно. – Она снизила голос и заговорила. – Понимаешь, они оставляют на людях свои отметины…

– Кто?

Аня пожевала обветренные губы.

– Нечистые.

Степка шумно втянул воздух. В который раз Аня заводит его в тупик.

– Они сами выбирают к кому прийти и когда. Те, кто с ними столкнулся могут помнить эту встречу до конца своих дней или, наоборот, навсегда забыть, но никогда они не станут прежними.

Степка сглотнул ком в горле. Он был из числа тех, кто помнил.

– А что с ними происходит, с теми, к кому пришли? – Сердце билось быстро-быстро, словно от ответа зависела вся жизнь.

– Они начинают чувствовать… присутствие… – Она задумалась. – Это невозможно описать словами – необъяснимая тревога, ощущение чего-то зловещего, потустороннего, колючего взгляда в спину… Ты соврал мне. Ты знаешь о чем я говорю. Поэтому ты пишешь. Не можешь не поделиться, боишься, что тебя сочтут сумасшедшим. Прячешь за слоями выдумки… Кого ты видел? – без обиняков спросила она.

Степка сдался.

Это произошло в январе. Перед самым Рождеством. Степка проводил каникулы у бабы Гали, что жила на западной Украине. Баба Галя приходилось Степкиному папе троюродной сестрой по материнской линии. Это была дородная, добродушная, верующая женщина. Своих детей у неё не было и к Степке она испытывала едва ли не материнские чувства.

Баба Галя, в отличии от Степкиных родителей, была очень суеверной и боялась всяческой чертовщины.

В святой вечер баба Галя засобиралась на службу в церковь. Степке она строго-на строго наказала в дом никого не впускать и на стук не отзываться.

– Ты гляди, – говорила она, – перед Святками носа на двир не суй. Дидько по хатам ходыты будэ.4

Говорила она о том, что до первой звезды из дома выходить не принято, ибо нечисть последний вечер по земле гуляет и пакостить будет пуще обычного. А уж после того, как загорится на небе Рождественская звезда и соберётся семья за праздничным столом можно ничего не боятся.

Степка в эти деревенские забобоны не верил. Он с нетерпением ждал гуляний – местная молодёжь взахлёб рассказывала о традициях, колядках, вождении козы.

("дэ коза хо-о-одыть, там жы-ыто р-о-одыть!").

Когда баба Галя ушла, на улице пустилась метель да такая, что света белого не видно сквозь снежную завесу.

Тут вдруг слышит Степка – стучит в окошко кто-то, плачет – стонет жалобно-жалобно.

– Есть тут кто? Впустите меня, добрые люди…

Степа к двери подошёл, глянул в щелку – стоит на пороге старичок с локоток. Стало Степану мужичка жалко, отворил. В дом ворвался свистящий вихрь, засыпал глаза ледяным снегом, а старичка и след простыл.

Баба Галя позвонила спустя несколько дней после Степкиного возвращения в Россию. Выглядела она неважно, волосы, не покрытые «хусткой»5 были грязными и нечесаными.

– Он мне покоя не дает, Слава. – Донеслись до Степки баб Галины слова. – Ходит, бродит, вздыхает, ждет, когда я усну. Другой раз, как долго глаз не сомкну, рядом ложиться и дышит так тяжело, словно храпит. А когда я усну наваливается на грудь и душит… я его видела, старичок ростом с полметра, а ладони у него густой черной шерстью покрыты…

– Тетя Галя, – устало отвечал отец, – я же вам уже говорил – сонный паралич это. Обратитесь к доктору.

Кто его знал сколько бы это продолжалось, но в конце концов бабу Галю забрали к себе племянники и нападения «дидька» прекратились. А спустя полгода она умерла. Говорят, на поминальном обеде за столом сидел старичок в черных перчатках и горько-горько плакал.

– А ты видела? – Спросил Степа.

Аня нахмурилась:

– Видела. Только рассказывать не проси.

Глава 6

До того, как это случилось Аня была обычным подростком. Она хорошо училась, ходила в художественную школу, занималась боулдерингом.6 Слушала музыку и даже думала, что влюблена в соседа по лестничной клетке Никиту Власова.

Та жизнь канула в лету в день её тринадцатилетия. Как это было?

Аня проснулась посреди ночи, ощутив чужой и недобрый взгляд. Окно почему-то было распахнуто настежь, штора отодвинута в сторону, комнату заливал лунный свет. На подоконнике сидел старик и глядел на Аню немигающим взглядом. Сначала она так удивилась, что даже закричать не смогла, а потом рот её словно склеилии члены отекли. Тело напряглось от невыносимой боли и Аня вдруг поняла – это старичок навёл на неё оцепенение, чтобы, чтобы…

С кошачьей ловкостью старик прыгнул ей на грудь и она охнула от боли. Его ледяная фарфоровая ладонь коснулась ее щеки. Белые светящиеся глаза уставились с маниакальным интересом. Со рта высунулся раздвоенный змеиный язык и старик облизнул потрескавшиеся сухие губы.

Аня лежала неподвижно, словно скованная каким-то заклятием и только глядела испуганными глазами по сторонам в надежде на то, что кто то проснётся – папа, мама?

За окном одиннадцатого этажа мелькнула тень, раздалось противное царапанье пластика. За окном сидел мальчик с золотыми волосами и хищным лицом, он жадно скребся в окно длинными желтыми когтями.

Аня видела, как он подполз к распахнутой створке. Вполз в открытое окно, как насекомое… Медленно, словно в фильме ужасов, мальчик перебрался на потолок. Может у него на ладонях присоски – мелькнула безумная мысль.

Мальчик повернул голову на триста шестьдесят градусов и глядел на Аню плотоядным взглядом. Аня чувствовала, как сходит с ума от ужаса, невозможности пошевелиться, она подумала что сейчас обмочится, но эта мысль показалась ей отчаянно нелепой в преддверии того, как эти жуткие твари набросятся на неё. Время замедлило бег.

Мальчик открыл рот и издал резкий скрипящий звук – кушать подано. Старик обнажил мелкие острые зубы…

Аня вдруг почувствовала как покалывание в теле становится менее ощутимым. Сейчас или никогда!

Старик склонился к ней в тот самый миг, когда она высвободила руку из под одеяла и нащупала на прикроватной тумбе увесистый торшер.

Вот её щеки коснулся шершавый язык…

Хрясь! От удара голова старика раскрошилась как фарфор и он упал на спину и забарахтался, как большой безголовый жук.

Пробежав по потолку, мальчик выпрыгнул в распахнутое окно. Аня сжала торшер сильнее. Там где секунду назад валялись осколки башки теперь копошились жирные белые личинки. Старик наконец перевернулся и на четвереньках двинулся к ней. Отсутствие головы, казалось, вовсе не смущало его.

Хрясь! Хрясь! Хрясь!

Она била до тех пор пока весь пол не усыпали сотни личинок.

В коридоре зажёгся свет.

Когда мама постучала в комнату и отворила дверь, Аня успела поставить торшер на тумбу и притвориться спящей. Дверь со скрипом захлопнулась. Личинки, на которые попал жёлтый свет энергосберегающей лампы исчезли, только на ковре темнели влажные пятна.

В следующие несколько ночей все повторилось. Насекомоподобные появлялись в комнате, едва стрелки часов показывали полночь. Аня ждала их, вооружившись тем же торшером и каждый раз давала отпор.

Обессиленная от бессонных ночей, девочка заметно похудела и под глаза легли фиолетовые тени. Обеспокоенная мама по настоянию врача отправила её в деревню к бабушке. Летние каникулы Аня провела в Кобылках, вновь прибавила в весе. Казалось, домашние продукты и свежий воздух пошли ей на пользу, но на самом деле Ане пошло на пользу отсутствие в Кобылках насекомоподобных.

В следующий раз это произошло в школе. Химичка – Козюлина Яна Андреевна, особа весьма молодая и крайне отвратительная ввиду постоянных придирок – расписывала у доски формулы.

– Ну-сс, – сказала она, обведявосьмой «б» взглядом королевской кобры. – Кто мне скажет что такое химический символ? Гордеева!

Аня закатила глаза. Опять Гордеева.

– Химический знак – условное обозначение химического элемента. Первая буква его латинского названия. Иногда добавляется вторая буква – одна из последующих, обязательно строчная. – Поднявшись с места, ответила Аня. Благо, эта тема ей зашла – пусть гоняет вдоль и впоперек.

– Вот как? – Кобра скривила губы. – Садись, Гордеева. Плохо.

– Яна Андреевна, – возмутился Мишка-отличник. – Почему плохо? Она же все правильно сказала!

Аня скрестила руки, намекнув Мишке – завязывай, мол, ничего не добьешься. Личная неприязнь. Эта Яна Андреевна вдруг возомнила себя мисс Марпл и провела личное расследование по случаю похабных записочек, обнаруженных в классном журнале. Аня знала имя автора – им был Серега Ершов, тихоня и задрот, ненавидящий химию и Козюлину в частности. Он рисовал на химичку страшные карикатуры, а влетело за рисунки Ане.

– Гордеева, ты мне за это ответишь! – Шипела Яна Андреевна, тыча пальцем в очередной рисунок. – Этому тебя учат в художественной школе?

Можно было, конечно, Ершова заложить, но Аня думала, что он, как нормальный человек сам во всем признается, однако Ершов только поглумился над тем, как все сошло ему с рук.

Все это пронеслось в голове в миг, когда Козюлина выводила в ее дневнике жирную тройку.

– В следующий раз, Гордеева, – сказала она, – постарайся понять материал, а не вызубрить.

СТЕРВА!

Аня едва дождалась звонка и первой выскочила с кабинета, едва не столкнувшись с Власовым.

– Привет, – буркнул он.

– Привет, – ответила Аня и почувствовала, как к лицу приливает кровь.

В школьном туалете прокапывал кран и жутко воняло хлоркой. Аняпоторопилась сделать свои дела, поправила юбку и подошла к большому, оправленному в массивнуюпозолоченную раму (какая безвкусица) зеркалу.

О черт! На носу, будто майская роза, расцвел здоровенный прыщ. Откуда он только взялся, утром ведь не было же! И нос из-за него словно опух, а в коридоре Никита Власов… Если Ане повезло и при столкновении Никита не успел заметить весь этот ужас, то на перемене уж точно обратит внимание. Нет уж, лучше досидеть до звонка и когда ребята войдут в класс, Аня быстренько прошмыгнет на второй этаж, извинится перед алгебраичкой – она нормальная, полная противоположность Козюлиной, и мозг выедать не станет. Аня вздохнула. Внезапно в зеркале ей показалось какое-то едва уловимое движение, словно отражение подернулось почти невидимой полупрозрачной дрожащей туманной дымкой… Аня пригляделась и ужас заполнил её до краев. С зеркала на неё смотрела другая Аня. Она была какая-то неестественная, аномальная – глаза ввалились, Рот сжат в тонкую нить, а лицо… все лицо усыпано красными с белыми головками отвратительными прыщами. Другая Аня улыбнулась ей и девочка увидела тонкого белого червя выползающего из слезного глаза. Как завороженная, Аня уставилась на свое-чужое отражение. Что за ерунда здесь творится? Дверь в туалет дёрнулась и Аня ухватилась за ручку:

– Занято! – Заорала она. Какое помешательство бы здесь не происходило это её личное дело. Дверь дернули сильнее. – Занято!

Тем временем отражение высунуло с зеркала бледные пальцы.

И Аня вдруг поняла – нельзя позволить ему вылезти, любой ценой нужно заставить это существо (кем бы оно ни было) убраться восвояси.

Рванула к зеркалу и в этот миг случилось сразу несколько необъяснимых вещей. Существо высунуло с зеркала прыщавую башку и с шумом втянуло воздух, Аня схватила отражение за волосы и с силой ударила о зеркало, дверь вновь дернули – девочка взмахнула рукой, почувствовала как её ладонь вспыхнула, словно коснулась подошвы утюга, но дверь захлопнулась.

Внезапно она все поняла. Скорее подсознанием, чем разумом.

Замахнувшись, Аня представила, как наносит чудовищу сокрушительный удар и это свершилось! Тварь отлетела прочь и растворилась в зеркальной глади. Аня перевела дух и отпустила дверь.

В комнату ввалилась толстуха-одинадцатиклассница.

– Ты в своём уме, пигалица? – Набросилась она на Аню. – Что творишь?

Аня сцепила зубы, подняла с пола сумку и, толкнув толстуху, выскочила в коридор. Столкнулась с Никитой и, даже не извинившись, побежала к выходу.

На улице зима, без разрешения учителя из гардероба куртку ей не получить, да и фиг с ней. Дом через дорогу, не заморозится.

Когда Аня выскочила на проезжую, часть водитель проезжающего мимо фургона едва успел притормозить.

– Куда прешь? – Заорал он.

Аня даже не обернулась, она нырнула во двор, едва не сшибла дворника дядю Васю, добежала до своего подъезда, приложила таблетку от домофона, на одном дыхании взлетела на одиннадцатый этаж (лифтом она воспользоваться не решилась. В лифте висело зеркало).

Оказавшись в квартире, Аня закрылась на все замки, и скользнула мимо зеркального шкафа на кухню, достала с сумки смартфон и привалившись к стене, ввела в поисковик: психокинез.

Глава 7

Паранормальные способности давно будоражат человеческие умы. Среди психофизических феноменов: телепатии, ясновидения, предвидения и других – явление психокинеза одно из самых интригующих. Зачастую способности проявляются в детстве, некоторые исследователи зафиксировали, что основные случаи спонтанного психхокинеза (телекинеза) происходят с подростками возраста 11–15 лет. Иногда в критических ситуациях. Это происходит за счет выброса адреналина в кровь и подтверждает мысль о скрытых резервах организма, особенно мозга.

В истории известны случаи, когда люди не прикасаясь гнули, перемещали, подвешивали в воздухе ножи, вилки и другие предметы, а также разгоняли тучи, гасили пламя и воздействовали на живые организмы.

Так, Нинель Кулагина в ходе экспериментов, запечатлённых на фотоплёнку, психокинетически воздействовала на сердце лягушки, отделённое от тела: сначала в обе стороны меняла пульс, потом остановила сердце.

Однако подобные опыты нельзя проводить бесконечно – поскольку его проявление связано с чрезвычайным напряжением физических и психических сил, что может существенно повредить здоровью. Во время демонстрации телекинеза происходит резкая активация психических процессов, повышение артериального давления, частоты сердцебиения. Даже после окончания эксперимента испытуемый длительное время не может вернуться в нормальное состояние.

Ученые утверждают, что воздействие происходит за счет образования мощных физических полей (отмечено, например, что при телекинезе генерируются сильные импульсные поля электромагнитного происхождения и аккустические сигналы длительностью в 0,1–0,01 с) или мысленного усилия.

Психокинез может происходить как с помощью сознательного усилия, так и без него. В 1912–1914 гг. Эверард Филдинг, член Общества исследования психических явлений, изучал способность польского медиума Станиславы Томчук. В состоянии гипноза она контролировала свои способности, заставляя передвигаться ложки и спичечные коробки, не прикасаясь к ним.

Так называемый "эффект Геллера" стал известен ученым наблюдавшим Ури Геллера, родившегося в Тель-Авиве в 1946 г. Уже в четыре года проявилась его способность усилием мысли сгибатьложки. Также он мог читать мысли, гнуть ключи и прочие металлические предметы простым касанием или даже взглядом, пускать механизмы и останавливать их.

Сегодня со слов очевидцев мызнаемистории о людях, которые в стремлении спасти кого-либо, поднимали автомобили или другим образом демонстрировали нечеловеческую силу.

В научно документированных случаях описаны некоторые особенности, наблюдаемые практически во всех экспериментах с телекинезом:

способность к телекинезу ослабевает в штормовую погоду, (возможно связано с атмосферным давлением)

во время прохождения тестов ЭЭГ показывает увеличение уровня активности в той части мозга, которая контролирует зрение (иногда испытуемый на некоторое время терял способность видеть;

кроме того, сами телекинетики утверждают, что благодаря мощному энергетическому полю становятся объектами промысла некоторых темных сущностей.

Реальные случаи:

Анжелика Коттен жила в нормандской деревушке Бувини. Девушке было всего четырнадцать. Однажды вечером она в компании нескольких девушек занималась шитьем и уколола палец. Тогда со стола упала лампа и отлетела в угол. Девушки навели порядок, но когда Анжелика вновь взяла в руки шитье лампа снова упала. Испугавшись, девушки позвали на помощь. В присутствии односельчан стали происходить необъяснимые вещи, Анжелика опрокинула целый стол. Очевидцы решили будто девушка одержима дьяволом. На ее счастье, о случившемся узнал господин Фаремон – человек просвещённый и уважаемый. Благодаря ему феноменом Анжелики Коттен заинтересовались в Париже. Сохранились записи экспериментов:

"Во время пика ее электрической активности, девочка не могла прикоснуться левой рукой ни к одному предмету, чтобы тут же не отдернуть ее, как от ожога…»

Десять лет спустя подобный случай произошёл с Онорин Сепон, девочкой тринадцати с половиной лет, жившей в городе Айи, департамент Эндр-и-Луара.

Однако, учёным, изучавшим Анжелику и Онорин, не удалось найти объяснения происходящим явлениям.

Сперва осознание силы повергло ее в ступор, но вскоре шестеренки заработали с удвоенной скоростью. Нужно выяснить пределы этого невесть откуда взявшегося дара, узнать, какие перспективы открываются перед ней.

Аня подошла к окну. Поискала глазами Настин «матиз». Оторвать его от земли оказалось несложно – куда сложнее удержать, для этого приходится приложить недюжинные силы – руки задрожали, переносица взорвалась болью – на белый, как снег, подоконник упало несколько густо-багровых капель.

К своему ужасу, Аня вдруг поняла – в комнате она не одна. И если это вернулась псевдо-Аня нужно немедленно взять себя в руки и отделать её так, чтоб пропало всякое желание вылезать из зазеркалья. Медленно она обернулась, напоминая себе Ван Хельсинга, и встретилась взглядом с такими же карими глазами, как у неё самой.

– Аня! – Всплеснула руками мама. – Боже мой, у тебя кровь! Что случилось? Вова! Звони в скорую!

– Все нормально, мама. Все в порядке, я просто ударилась.

– Ударилась? Да ведь это может быть перелом!

– Нет там никакого перелома. Меня в школе медичка смотрела, – соврала Аня.

– Смотрела она! – Возмутилась мама. – На рентген в таких случаях надо. Болит? Вова, ну что ты стоишь?

– Света! – Гаркнул отец. – Отстань от ребенка!

– Не смей повышать на меня голос! – Взорвалась мама и вышла из кухни, хлопнув дверью.

Из-за двери донеслись их сердитые голоса.

Аня запустила дрожащие пальцы в волосы. Нет. Дурной сон. Сейчас зазвенит будильник и она проснется.

Один, два, три…

Чашки на столе мелко задребезжали. Аня развела руки и подняла над головой (сдаюсь), глубоко вдохнула и выдохнула. Дребезжание прекратилось, а в груди завязался тугой узел –

телекинетики утверждают, что благодаря мощному энергетическому полю становятся объектами промысла некоторых темных сущностей.

Ночью Аня долго ворочалась без сна, а когда уснула в возбужденном подсознании тут же визуализировалась картинка.

– И… феномен… Анна Гордеева! Девочка-психокинетик.

Она выходит на арену, вся в блестящих одеждах. гордость, восьмое чудо света! Взмахнуврукой, демонстрирует свой талант- стол взлетает в воздух и, совершив изящный пируэт, возвращается на место. Многотысячный зал рукоплещет, выстраиваются в очередь желающие взять автограф и сфотографироваться с ней. Никита пробивается к ней с огромной охапкой роз и фотоаппаратом моментальной печати. Ах, как он теперь жалеет, что когда-то не замечал ее. Аня принимает букет из его рук, Никита щелкает фотоаппаратом

– Подпишешь? – Спрашивает он с надеждой.

Аня ставит подпись на снимке, но неожиданно этот сонсменяется другим, не менее ярким.

Вот она сидит в квадратной комнате, на ее голове смешное приспособление, напоминающее железную бочку со всякими проводами и датчиками. Ее руки исколоты, под глазами лежат фиолетовые тени. Усилием воли она заставляет себя повторить фокус – вода в тазу не просто вскипает, она расходится, как расходилось черное море по велению Моисея. Мозг пульсирует от боли.

– Гениально! – Кричит сумасшедший профессор. – Пора!

В лаборатории появляется уродливый Франкенштейн— так Аня про себя называет помощника профессора, одноглазого медбрата – в его руке пятикубовый шприц.

– Нет! – Аня пытается тщетно вырваться из его цепких лапищ, Франкенштейн больно сжимает ее руку, и вводит лекарство.

– Не сопротивляйся, – говорит профессор, его глаза – два горящих безумием факела. – Раз и все.

– Я не убийца, – отвечает Аня.

Профессор хрипло, по-гиеньи, хохочет.

– Сыворотка увеличит твою силу примерно в сто тысяч раз. Ты не сможешь держать ее в себе. Повторяю, не сможешь справиться с ней. Если она выплеснется против твоей воли мы все погибнем, – он качает седой башкой. – Да, Аня, и я и Виктор тоже, также, как и ты, и твои родители, которых мы благоразумно пригласили наблюдать за экспериментом. Ты можешь помешать этому – нужно всего-то навсего направить разрушающую волну на город… Помни, девочка, выбор за тобой.

Выбор за тобой…

Слова фантомного профессора звучат в ушах, когда она просыпается.

«Почему я?» Думает Аня, прежде чем снова провалиться в сон.

Утром Аню будит звонок, на экране мобильного «номер не определен». Аня нажимает зеленую трубку:

– Алло!

– Здравствуй, Аня, – звучитв трубке незнакомый голос. – Меня зовут Вера. Я знаю, как тебе помочь…

Глава 8

Ночью Степка не сомкнул глаз, вспоминал Анино побелевшее лицо. Что могло так сильно напугать ее? Он вздохнул. Раз уж не спится, нечего время терять. Вылез с постели, со скрипом открыл дверцы шифоньера и достал с рюкзака блокнот и ручку. Свет не включал – луна этой ночью светила на удивление ярко.

«Я поселился недалеко от кладбища. Сперва мне нравилась здешняя тишина и умиротворенность, словно люди, привыкшие к смерти иначе оценивали жизнь, не растрачивали по пустякам. Даже телефонами они пользовались не ради разговоров, а строго по делу, а уж о интернете, соцсетях и речи не шло.

Держались они обособленно, здоровались неохотно, поглядывали на меня со злобой – чего, мол, приперся, чужак. Мне не было до них дела – закупка материалов, починка дома, проведение коммуникаций отнимали много сил и времени. Вечера я проводил на рыбалке – неподалеку от дома находилась речка, превращенная запрудой в большой водоём. Рыба в нем водилась – не больше ладошки, но ловил я ее для удовольствия, а потому после поимки сразу же выпускал. И тут я увидел…

О Боже, я даже не поверил собственным глазам, столь ужасным было увиденное. Пригляделся, вдруг показалось и с воды торчит вовсе не голова, а, какая-нибудь причудливая коряга. В следующий миг послышался жалобный, почти человеческий плач, и я не раздумывая снял одежду и сиганул в реку. Дело было в апреле, вода прогрелась градусов до 9, не более. Я сделал несколько размашистых гребков. Зубы стучали не только от холода, но и от человеческой жестокости – всего в метре от меня, цепляясь за доску крошечными лапками, дрожал щенок. Протянув руку, я осторожно отцепил его от балки и погреб к берегу. Там я скоро оделся, сунул зверя запазуху и побежал, нет, понесся к дому.

Сперва я думал он не выживет. Но время шло и малец оклыгивал, вилял куцим обрубком при виде своего спасителя. Надо сказать, кроме меня он никого не признавал, но я его не винил. Поди-ка поверь людям, после всего, что он пережил.

Спустя два года мой Тайсон превратился в матерого мосластого пса. Все так же, как и раньше с людьми он вел себя недоверчиво, даже агрессивно. Кормил его только я и если приходилось уезжать в город я запирал его в вольере с полными мисками, но пес не притрагивался ни к корму, ни к воде, лишь клал голову на лапы и глядел на меня черными грустными глазищами.

Я старался не оставлять его надолго, но однажды мне пришлось отсутствовать целые сутки. Возвращался с чувством вины. Я ожидал застать Тайсона тоскующим в вольере, но к моему удивлению пес не только лежал на крыльце, но и что-то увлечённо грыз. Я подошёл ближе, намереваясь потрепать его за ухом, бросил беглый взгляд на поедаемую Тайсоном кость и меня вытошнило прямо на ботинки. Пес поднял голову, наконец-то заметил хозяина и подбежал ко мне, виляя хвостом и сжимая в зубах то, от чего мой желудок снова вспороло спазмом. Пес бросил это к моим ногам и оглушительно гавкнул.

Конечно, я вызвал полицию. Человек, чью руку приволок пес лежал в соседнем доме, обглоданный до костей. Преступление было тем удивительней, что и двери, и окна были заперты изнутри и Тайсон проникнуть в дом никак не мог, разве что…

Эту мысль я не обдумывал, предпочитая неизвестность догадкам, которые были одна страшнее другой. Я молча затолкал пса в машину, снял со стены ружье и поехал в лес. Позже я думал, как мог я ехать в одной машине с людоедом и не дрогнуть, не бросить эту затею и не пристрелить его на месте. Ехал я все дальше и дальше, вглубь векового леса, чтобы там, в его недрах я мог бы не только пристрелить пса, но и похоронить частичку себя. Тайсон доверчиво выбрался с машины, стал подпрыгивать и весело носиться вокруг меня. Дрожа всем телом, я вскинул на плечо ружье, но выстрелить не успел.

Раздался оглушительный рык и пес ринулся вглубь леса, а через секунду я услышал его жалобное поскуливание. Трусость настаивала бросить его там, в лесу, умчаться прочь из деревни, пусть разбираются те, кому это по зубам – полиция, спецслужбы, Бог знает кто ещё… Но бремя ответственности за тварь, которую я достал из реки, лежало целиком и полностью на моих плечах. Каждый шаг давался мне с трудом, будто ноги были налиты свинцом.

И наконец я увидел все собственными глазами – Тайсон с остервенением бросался на грибников, рвал их на части, во все стороны летели ошметки тел. Я выстрелил. Выстрелил и промахнулся. Наверное, это и спасло меня, потому что в тот самый миг, когда пуля застряла в дереве, – один из мужиков – в нем я узнал жителя своей деревни, отбросил свою палку и прыгнул на меня. С его пасти торчали два острия – похожие на змеиные, загнутые вовнутрь зубы. Тайсон взлетел за ним, клацнул зубами… Существо вцепилось в пса, а остальные – их было трое, такие же Божьи одуванчики, каким изначально мне казался сосед понеслись прочь – пауками они карабкались по стволам сосен и прыгали как обезьяны где-то высоко над моей головой. Я выстрелил наугади попал. Один из них зашипел и свалился на землю, наего груди чернела дыра, но к моему ужасу Оно и не думало умирать и на четвереньках двинулось ко мне. Наверняка мне бы не поздоровилось, если бы Тайсон не расправился и с ним… До сих пор не могу ни назвать, ни написать то ужасное слово, кем оно, наверняка, было. Я истратил на них весь порох, но жуткие твари и не думали подыхать. Они падали и поднимались, падали и поднимались, но хуже всего было то, что получив ранение они не умирали, а множились. Дрожа всем телом я указал псу пальцем на свою ладу, а сам уселся за руль и притопил так, что очнулся только когда проклятая деревня осталась далеко за спиной.»

Степка поставил точку. В груди грохотало, как это обычно бывает, когда пишешь жутенькую историю. В горле пересохло. Степка встал, клацнул свет, и побрел на кухню. Странно, при свете дня коридор, хоть и был немаленьким, все же не казался бесконечным, а в темноте идешь и идёшь, будто по вестибюлю. В маминой комнате что-то с грохотом упало. Бросившись туда, он сперва, конечно, постучал, но мама не ответила и мальчик рывком распахнул дверь. Впервые он понял, что имеют ввиду, когда о говорят о шевелящихся волосах. Это было мерзкое ощущение, будто по голому черепу ползут мокрые дождевые черви. Мама лежала в своей постели, уставившись открытыми глазами в потолок. Белые локоны разметались по подушке, пальцы мелко подрагивали, словно во сне она играла на рояле, а в ногах у нее сидела тень, напоминающая костлявую гаргулью с пергаментно желтой кожей… Гаргулья медленно повернула морду к Степке и… О ужас, он ничего не успел сделать, прыгнула на маму и растворилась в ней.

Не помня себя от страха, Степка бросился к матери, схватил ее за плечи и закричал.

– Мама, мамочка, проснись, – он не отдавал отчет сколько времени тряс ее, как тряпичную куклу, до тех пор когда веки ее наконец дрогнули. Полный непонимания взгляд скользнул по его лицу.

– Степа? Степочка, что случилось?

Он вглядывался в ее лицо, а сердце потихоньку замедляло свой бешеный бег. Привиделось. Привиделось дураку. Перенапряжение нервной системы. Все правильно – сначала уборка, потом Аня со своими историями, бессонница, ужастик про пса…

– Ты кричала во сне, – брякнул он первое, что пришло в голову.

Мама села и обняла его, потрепала по вихрастой голове.

– Мне приснился кошмар, – сказала он шепотом. Степка взглянул на круглые настенные часы – без четверти четыре.

– Будешь кофе? – Спросил он маму, каким-то шестым чувством догадываясь – она уже не уснет, как не уснет и он сам.

Мама вышла на кухню, накинув свой шелковый халат – совершенно не вписывающийся в обстановку этого совдеповского дома. Все же было в ней что-то неестественное, будто маму украли инопланетяне, а вместо нее подсунули искусную китайскую копию. Монстра в человеческом теле. Он мотнул головой, отгоняя противные мысли. Все страшилки сплошь выдумка, даже история о ведьме из Кобылок всего лишь плод больного воображения. Мало ли в мире ненормальных. Как бы там ни было, в своих историях Степка никогда не писал о маме, даже имя ее не использовал, словно выдуманные им чудовища могли как-то навредить маме, выбравшись со страниц блокнота.

Степа сварил две чашки крепкого кофе и разлил по чашкам. Себе он добавил сухих сливок, маме – ложку сахара.

Кофе получился горьким, но это было даже хорошо – спустя десять минут Степа чувствовал себя гораздо бодрее, собраннее.

Когда наступала ночь, Лариса оставалась с темнотой один на один. Мрак нападал на нее, как хищный зверь, рвал когтями, тащил за собой в небытие, где нет ни тепла, ни света, только обволакивающий могильный холод… Когда наступала ночь Лариса больше не могла сопротивляться чудовищу, порожденному мраком – чудовище проникало в ее сознание и притворялось Ларисой; чем дольше оно играло чужую роль, находясь в ее теле, тем дальше по темным запутанным коридорам устремлялась ее душа и в конце концов заплутала, оказавшись в недрах подземелий, где пахло влажной землей и трупами. Наверное, она с чудовищем поменялась местами – каким-то непостижимым разумом способом.

Чудовище проникло в ее мир, а она проникла проникла в мир чудовища. Порой Лариса думала, что похоронена заживо и вскоре погибнет, но потом поняла, чтонужна чудовищу живой. Это давалонекую надежду, призрачный шанс на спасение. Если только кто-то догадается, что чудовище овладело ею… Если только оно допустит ошибку. Пока что чудовище играет свою роль безупречно.

Но что же оно такое и можно ли его уничтожить? Этого Лариса не знала. Знала лишь то, что оно ненавидело эту девочку – Аню. Почему-то она пугала его, Лариса чувствовала страх чудовища и его страх придавал ей сил. Если оно боится значитоно не бессмертно…

Не бессмертно и не глупо, и сделает все, чтобы девочка держалась от них подальше.

После обеда пришла Аня. Впервые в жизни Степка заметил мелькнувшее на мамином лице раздражение – обычно мама встречала его знакомых едва ли не с распростертыми объятиями. Мама легко находила общий язык с ребятами и вовсе не потому что потворствовала им. Мама была веселой, открытой и ничуть не навязчивой, но не сегодня. Она буквально буравила взглядом их спины и зачем-то пришла в его комнату – уж не думала ли, что они хотят совершить какую-то глупость? При одной лишь мысли о подобном недоверии Степка вспыхнул. Никогда в жизни мама не стала бы его «пасти», это полностью противоречит всему ее воспитанию – поговорить, выяснить что к чему, позволить самому сделать выбор, пусть и неверный. Странным было, что она не вытолкала их взашей – чтобы они не торчали в доме, не дала денег на мороженое и колу, а на предложение Ани прогуляться немедленно придумала за него какую-то нелепую отмазку.

Наконец, Ане надоело торчать в духоте и она ушла. Мама нахмурилась.

– Эта… Девочка… Тебе не кажется, что она какая-то странная? – Спросила мама и Степка чуть не заорал в ответ.

"Это ты странная, ты, мама, начиная с того дня, как вернулась с этой дурацкой деревни!" вертелось у него на языке, но он только пожал плечами. Какая-то неуловимая мысль бередила его сознание, вот-вот и он ухватит ее за хвост, но в самый последний момент мысль ускользала и он снова и снова пытался ее поймать.

Глава 9

Тётя Оля приехала во вторник. Она вылезла из машины, громко хлопнув дверью. С гнездом на голове и густо подведенными черным глазами, Ольга походила на смертоносную фурию. Объемные телеса сжимало трикотажное платье размера на три меньше положенного. К пышной груди женщина прижимала Пабло Пикассо – вечно дрожащего, сонного рыжего чиха.

– Как дела, Степашка? – Спросила Оля, щурясь от яркого солнца.

– Нормально, – буркнул Степка, доставая с багажника черную спортивную сумку – собственно поэтому Ольга и приехала – привезла кое какие вещи и оплату за квартиру.

Несмотря на свою эпатажность, Степке Ольга нравилась – она была незаурядной, стихийной, феминистично настроенной женщиной, но кроме этого Оля умела слушать и никогда не оставалась в стороне. Если с кем из взрослых и можно было поделиться своими опасениями так только с Олей.

– Эээ… – Протянул Степан, не зная с чего начать.

В этот же миг вялый Пабло вдруг словно очнулся и ощерился, обнажая ряд крошечных зубов.

– Не узнал, – улыбнулась Ольга, целуя вышедшую из дома подругу.

– Что же вы здесь стоите? Пойдемте в дом.

– Как обустроились? – Спросила тетя Оля, протискиваясь боком во входную дверь.

– Прекрасно, Оленька, прекрасно, присаживайся.

Тетя Оля плюхнулась на ту самую табуретку, с которой недавно свалился Степка. Пабло вел себя странно – шерсть на загривке поднялась, он повизгивал и пытался вырваться из крепких хозяйкиных рук.

– Пикассо, милый, что случилось? – Удивилась тетя Оля, поглаживая ставшую дыбом шерстку, – впервые вижу, чтобы он так себя вел. Это, наверное, стресс. По дороге в ваши Кобылки малыша укачало. – Она вдруг вскрикнула – это Пабло цапнул ее за палец, спрыгнул на пол и бросился на Ларису. Из карликового пса, ручной игрушки, он превратился в злобного волкодава – рычал, лаял и норовил укусить.

– Пикассо! Пикассо! Успокойся, – кричала Ольга, пытаясь подхватить его на руки, но Пабло не унимался.

В другой раз Степка бы обязательно посмеялся с этого каламбура, но сейчас поведение апатичного Пабло только подтверждало его опасения. Наконец, Ольге удалось подхватить Пикассо на руки и даже слегка успокоить.

– Понятия не имею, что на него нашло, – посетовала Оля, поднимаясь со стула. Вернулась она спустя пару минут, – пришлось запереть его в переноске. – Вздохнула Оля. – Три часа в пути, мой мальчик совсем не привык проводить столько времени в машине. Мне следовало оставить его дома, но пусичек так скучает… А ты, Лариса, – она скользнула взглядом по скучным зеленым стенам. – Неужели в самом деле приехала сюда на все лето? Нет, ты конечно права, воздух и все такое, но как же наши воскресные посиделки? Тем более мне недавно подарили сертификат в спа-центр. – Нет, нет, – она нацелила на на нее указательный палец. – Если ты откажешься я всем расскажу, что тебя подменили, – она захохотала и крикнула куда-то в потолок, сложив ладонь рупором, – эй, вы там, забирайте вашу зануду, отдавайте нам Лару!

Лара рассмеялась чужим хриплым смехом и Степка понял – что бы с ней не происходило, она сделает все, чтобы никто из взрослых не заметил перемен.