Зеленые праздники. Весенние обряды на Руси и во Франции бесплатное чтение

Эта история – продолжение и комментарий к роману Веснянка.

С Великого весеннего праздника и в те дни, когда похоронят кукушку, поднимается в злаках вещая сила. Тайной бродит она, прячущаяся в лесах. То блеснет в реке русалкой, то цветком. Бродит, ходит в леших, ручьях, деревьях, чтобы вырваться, как освобождение в купальскую ночь.

Тогда оживают все тайные соки земли. Сквозь влажную траву, в темнеющих стеблях блуждают они, трепещут, дышат. Из земли, рек, родников выйдет колдовская сила. И когда цвет зацветет…

…Мой путь, путь волка. Черный лес меня спасет и мне поможет. Мой путь, путь волка.... Он остановился. Обернулся. Посмотрел. Долго смотрел на них. Кровь стекала быстрыми каплями по виску…

Праздники древних славян можно описать и так. Или, по-другому:

В этом «мире все необычно: под ногами девушек расцветают цветы, по деревенским улицам ходят колосья, русалки просят друг у друга рубашки, береза зовет гулять девушек, в землю по уши закапывают ведьм, а ребятишки переговариваются с самой весной и т. д. Уж не сказочный ли это мир? В нем все живет, и даже чудак-покойник, умерший во вторник, весело смотрит на пришедших его хоронить. Нет, это не сказки. Просто для первобытного земледельца все реально: и духи и животные в равной мере… И все настоящее волшебство», – писал Земцовский в предисловии к составленному им сборнику календарно-обрядовой поэзии. (Поэзия крестьянских праздников. Л., 1970. С. 8.)

В реальной жизни славянское (и древнерусское) язычество, очевидно, отличалось от представлений о нем, дошедших до нас в записях обрядов и фольклора. Археологические данные и летописи свидетельствуют не о столь уж мирном, идиллическом характере религии первобытных земледельцев, в том числе и о человеческих жертвоприношениях (принесение в жертву двух варягов по «Повести временных лет», кости людей при раскопках святилищ и т. д.).

И все же особый радостный, просветленный дух был и тогда свойствен какой-то части обрядов, представлений о низшей демонологии. В фольклоре отразилась и сохранилась во многом именно эта праздничная, беззаботная сторона земледельческих верований. Они-то и легли в основу романа «Веснянка», и прежде всего календарная обрядовая поэзия и заговоры – один из наиболее архаичных жанров устного народного творчества.

Ранние описание весенних праздников встречаются и в литературе во Франции у трубадуров XII-XIII веков.

«В мае, в радостное время Пасхи, или, точнее, в воскресное литургическое время, грядущее следом за Пасхой, начинается радостный праздник весны. Приход весны – всенародная радость, все выходят из домов на улицу, чтобы там, в обновленных природой декорациях, попеть и потанцевать среди цветущих лугов. В честь нового пробуждения природы сочиняются обады и серенады, – утренние и вечерние песни, адресованные юным девушкам. В праздник наступления весны хозяин замка может пригласить весь свой двор, и старых и молодых, и мужчин и женщин, на парадную трапезу, однако при этом потребовать гостей одеться во все зеленое…

Юные девушки украсили окна гирляндами из зелени, посадили майские деревья. Они выбрали «апрельскую королеву» (regina avrilhosa), которая замужем за старым и ревнивым мужем, распорядителем танцев вокруг майского дерева; вместе с ревнивцем хоровод ведет «молодой король» (rei de joven), юноша, в которого влюблена королева. Это своеобразная пародия на куртуазный треугольник из мира куртуазной любви (fin’amor). Над ревнивым мужем традиционно все смеются, «апрельская королева», ни от кого не прячась, участвует в танцах вместе с молодым королем и ведет хоровод, увлекая за собой всех девушек и юношей:

Все цветет, вокруг весна! / Эйя! / Королева влюблена, / Эйя! / И, лишив ревнивца сна, / Эйя! / К нам пришла сюда она, / Как сам апрель, сияя[82].»

Женевьева Брюнель-Лобришон

Клоди Дюамель-Амадо

«Повседневная жизнь во времена трубадуров XII–XIII веков»

«Все цветет! Вокруг весна!

– Эйя! —

Королева влюблена,

– Эйя! —

И, лишив ревнивца сна,

– Эйя! —

К нам пришла сюда она,

Как сам апрель, сияя.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от нас!

Мы резвый затеяли пляс.

Ею грамота дана,

– Эйя! -

Чтобы, в круг вовлечена,

– Эйя! –

Заплясала вся страна

– Эйя! —

До границы, где волна

О берег бьет морская.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от нас!

Мы резвый затеяли пляс.

Сам король тут, вот те на!

– Эйя! —

Поступь старца неверна,

– Эйя! —

Грудь тревогою полна,

– Эйя! —

Что другому суждена

Красавица такая.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от нас!

Мы резвый затеяли пляс.

Старца ревность ей смешна,

– Эйя! —

Ей любовь его скучна,

– Эйя! —

В этом юноши вина,

– Эйя! —

У красавца так стройна

Осанка молодая.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от нас!

Мы резвый затеяли пляс.

В общий пляс вовлечена,

– Эйя! —

Королева нам видна,

– Эйя! —

Хороша, стройна, видна,—

– Эйя! —

Ни одна ей не равна

Красавица другая.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от нас!

Мы резвый затеяли пляс.

«Все цветет! Вокруг весна!..» – Стихотворение представляет собой образец древней фольклорной песни, связанной с пляской, а может быть, даже с драматизированной игрой, во время которой из хоровода подданных «королевы весны» изгонялся скучный «старый король», символизировавший одновременно и зимнюю стужу, и нелюбимых старых мужей. Как раз эта анонимная песня-пляска в свое время приводилась в качестве доказательства связи древнейшего пласта старопровансальс.кон .лирики с весенними обрядами…

Но каким образом сложилась поэзия трубадуров, сыгравшая такую выдающуюся роль в культурной истории Европы? У нас есть основания полагать, что она многим обязана поэзии народной. Ведь не раз к этому животворному источнику обращалась литература разных народов и разных эпох. К фольклорной традиции восходит, видимо, «весенний запев», встречающийся в провансальских кансонах. Со свадебными, хороводными песнями и обрядами связан жанр альбы. К жанрам народного происхождения можно отнести пасторелу и балладу, в которой нередко встречается рефрен, распространенный в народной хоровой лирике»

«Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов»

Вступительная статья Б.Пуришева

В книге же «Хроника зеленых праздников», наоборот, веселые весенние праздники в интересных записях этнографов и фольклористов XIX-XX веков дополнены описаниями, позволяющими воссоздать обряды живее и ярче.

Тексты подлинные, кроме записей, сделанных в экспедициях МГУ и Института славяноведения АН СССР , они взяты из сборников и книг: Аничков Е. В. Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян. Ч. I-II. СПб. 1903 1905; Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения древних славян на природу. Т. I—III. M., 1865—1869; Земцовский И. И. Поэзия крестьянских праздников. Л., 1970; Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974; Календарная обрядовая поэзия сибиряков. Новосибирск, 1981; Майков Л. Н. Великорусские заклинания, СПб. 1869; Обрядовая поэзия Пинежья. МГУ, 1980; Пропп В.Я. Русские аграрные праздники, Л., 1963; Сахаров И. П. Сказания русского народа. Т. 1—2. СПб, 1841 – 1849; Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белоруссов, М, 1979; Шейн П. В. Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях, легендах, СПб. 1898. Источники археологических материалов и письменных сведений указаны в тексте примечаний.

Глава 1. Русальная неделя. Русалки водяные и полевые. Завивание березок ." Игра" солнца.

Начнем с описания июньских праздников, так как с русальной недели до Ивана Купала происходили наиболее важные, красивые и загадочные обряды

В четверг на русальной неделе ходили к березкам в рощу, плели из веток венки и "косы", закликали русалок,угощались яичницей и горилкой,водили хороводы.К этим обрядам восходит украшение ветвями берез церквей В обрядах, связанных с русальной (гряной) неделей и Троицей отразились прославление, культ растительности, которая оживает и начинает расцветать в это время. Участницы завивания венков, хороводов как бы приобщаются к живительной силе деревьев и трав (заключают союз) и в то же время помогают ей. «Сила роста находится в верхушках и в концах веток, откуда идет рост. Можно рассматривать завивание в кольца и связывание как способ уловления и сохранения этой силы. Эту силу надо вынести из леса и передать ее земле и людям»; «пригибание верхушки к земле и переплетение ее с травой довольно явно представляет собой попытку передачи вегетативной силы от березки к земле». (Пропп. .) .

О связи русалок с ростом и буйным цветением растительности см., например: «Ночью при луне, которая для них ярче обычного светит, они качаются на ветвях, аукаются между собой и водят веселые хороводы с песнями, играми и плясками. Где они бегали и резвились, там трава растет гуще и зеленее, там и хлеб родится обильнее». (Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб, 1903. С. 102.)

– Теперь прямо по реке и выйду.

И вдруг неожиданно Ярилка уснул.

Очнулся будто от шелеста… Чуткое ухо охотника уловило что-то. Выдра, что ли? Он хотел было приподняться, но не двинулся с места – сонная истома не проходила. Тяжелые, промокшие от вечерней росы ветви ивы склонились над ним. Сквозь их длинные листья чуть светилась река. Плеск повторился… Как месяц плещется в воде. Ветви ивы сомкнулись над ним.

– Лежишь и не видно, что там.

Он смутно различил, как сбоку белый туман выползал из зарослей. И закружилась тихая вода… Ветер играл ветками, раскачивал, сплетал их, словно темно-зеленые косы. Ярилка стал вглядываться в них, они тревожно зашелестели. И среди их движения в глубине почудилось, будто туман от месяца светится… Она испуганно гибкой рукой схватилась за длинную ветку над водой, раскачалась и исчезла… Только деревья вверху шумят. Закуталась, завернулась в волосы и исчезла. Ветви сразу сомкнулись. Чудного цвета вода, зеленые водоросли… Ярилка бросился к ней.

Но только упал с берега в прохладную воду.

Ярилка сидел на берегу, скучая. Уж лучше бы в омут затащила. Это все равно, что гоняться за лунным св

– Смотри, а ваши девочки принесли мне сорочку.

Он широко раскрыл глаза. Прямо перед ним стояла русалочка. И разговаривала, охорашивалась, как ни в чем не бывало, будто обычная девица, совсем по-человечески.

– Тебе нравится?

На ней была белая рубаха, почти незаметная под темными длинными волосами. Она кокетливо пританцовывала и напоминала обыкновенную девочку, щеголявшую обновкой.

– Где же ты была? А я весь лес исходил тебя ищучи.

– Ах, я примеряла сорочечку. – И вдруг она рассмеялась. – Да ты никак не замечаешь. Я сидела на иве и все наряжалась, наряжалась. Скоро праздник, нельзя же так, неприбранной.

Она тряхнула волосами. По лугу разлился тревожный, колдовской запах… И вдруг Ярилка увидел, что вся она в белых и желтых речных цветах. От ее движения длинный ворот рубахи раскрылся, и под ним мелькнуло светящееся тело, оплетенное водорослями и травами. Рубашка перехвачена как поясом каким-то стеблем. А сама она стала будто выше и величественней.

– Да ты как властительница вод.

Та вдруг снова рассмеялась:

– Пойдем купаться, не боишься, утащу в омут?

И бросилась в реку. Но пока он добежал, только увидел цветы и мелькание волос или водорослей над ними.

Но на другой день Ярилка снова ее встретил.

– Скажи, а ты не можешь стать обычной земной девушкой?

Она снова рассмеялась:

И подняла руку, провела ею по влажным листьям ивы, те в ответ зашелестели, забормотали.

– Мне хочется, чтобы ты пришла ко мне в дом. Твой смех мне снится. Чтобы каждый день знать, что ты не уйдешь, что ты рядом.

Она сидела около Ярилки на густой траве, завернувшись в волосы, и сквозь мокрую рубашку белели ее руки и плечи. Тут, к его досаде, она снова вскочила.

– Но сядь рядом.

– Хорошо, только больно уж ты тяжелый, и все вы.

И она, наконец, опустилась на траву.

– Ну скажи, пожалуйста, неужели же ты не чувствуешь, что жизнь вся струится, меняется, как река, и бежит, – ее серебристый голосок стал низким. – Что ж вы в самом деле не видите? Да смотри же ты!

И она с досадой выбежала на середину залитой лунным светом поляны, скинула рубашку, отбросила ее на траву, взметнула вверх руки и вся устремилась ввысь.

– Ты можешь вот так? Месяц, месяц ясный, не скрывайся за тучей! Я сейчас схвачусь за лунные нити.

Она подняла вверх ладони, и в самом деле стал литься на нее тревожный свет, охватив всё стройное тело и длинные до земли волосы.

– Смотри же ты, глупый! Земля моя, выпусти сестриц на волю. Не бойтесь. Всё в тебе дышит и меняется, всё хрупко, всё живет.

Ярилка смотрел на нее, не отрываясь, и вдруг услышал кругом непонятный шорох, ветер зашевелился в траве и деревьях.

– Ну же, месяц, – она топнула ножкой и вдруг закружилась. Метались ее волосы, мелькали бледные руки, закачались ветви деревьев, словно завораживая, а из них раздался смех, доносились колдовские звуки, маячили чьи-то прекрасные тела. Но Ярилка видел только ее. Он побежал к ней. Она протянула к нему ладони, он ощутил их прохладу. Она придвинулась близко-близко. И глаза, бесконечные, как омут… Потом вновь отдернула руки и побежала по траве, оставляя росистый след.