Как спасать принцесс # 1. Волшебник Лагрикома бесплатное чтение

Включите настроение

У этой книги есть саундтрек: 8 композиций, пропитанных очарованием королевства, таинственностью подземелий и кошачьей беззаботностью. Его написала замечательная группа Element 14.

Если вы когда-нибудь думали «Как бы здорово было почитать книгу под оригинальную музыку!», включите саундтрек и переворачивайте страницу.

Выберите, где слушать:

Яндекс.Музыка

YouTube

Google Play

Apple Music

Spotify

Amazon

Целый мир под цифрой

На этих страницах вам встретится множество удивительных и смешных комментариев настоящего автора книги – но найти их непросто. Они любят притворяться обычными скучными циферками, затесавшимися между буквами и запятыми, и они такие крошки, что их легко пропустить.

Не позволяйте им скрываться от вас! Отыщите, поймайте их все! Заметили цифру-сноску, вот как эту⁸, – скорее прижмите пальцем, чтобы не убежала. Только тогда тайны Вераделла откроются вам и вы по праву сможете носить мантию знатока.

Пролог

Пошевелился. Сон во сне. Тьма во тьме. Распахнул зрачок сознания и увидел то же, что раньше: всеобъемлющую пустоту, без единого намека на форму. Эпохи опали с него, как окаменелый саван, и по катакомбам, чей возраст затмевал даже его, он поднялся из бездны. Это случилось на девятый день. Девять дней назад в его обиталище вторглись.

Раньше он не стал бы долго раздумывать, чтобы решиться. Но раньше он был – по-настоящему. С тех пор как его погрузили в вечность, мир крутился мимо, время истлевало где-то там и сама смерть умирала, не в силах больше ждать. Он же пребывал во сне – который вдруг потревожили. Ныне ему требовалось собрать рассеянные клочья разума и закусить волю подобием зубов, чтобы извергнуть себя на поверхность.

Где его тоже ждала тьма – но другая. Серебристые лезвия, пронзающие окна под острыми углами, вырезали из ее плоти очертания: кресло, столик, загнутый край ковра у его ножки – и ящики, сундуки, чемоданы. Он не мог припомнить, чтобы все было так. Или было? Как и когда? Так давно, что само слово «быть» рассыпа́лось в прах при попытке оглянуться.

Он услышал шаги и ощутил движение – где-то наверху, на лестнице. Кто-то спускался сюда. То ли сон – то ли нет. То ли сон – то ли сон?

Он слился с тенями на стене – стал выжидать. Чего? На что он способен в своем плачевном состоянии, коему даже не было имени? Ждать – единственное, что ему оставалось. Ждать стало его главной привычкой.

Поразительно: человек! Человек ступал в этих стенах – в его стенах. Когда-то так тоже было… Но теперь – возможно ли? Откуда и кто? Он жадно следил за каждым движением этой удивительной фигуры. Она взяла что-то из ящика и вернулась на лестницу. Еще одно видение, высеченное во мраке и во мраке исчезнувшее.

Один, теперь снова, как и вечность назад. Он сполз со стены и осторожно, словно паук, выпавший из своей паутины, направился к груде чужих вещей. Всякое. Футляры со статуэтками в соломе, картины, стопки книг, из приоткрытого сундука – кружева и ленты.

Вдруг – его словно ущипнули прямо за мозг. Сосуды и свертки с припасами – он представил невозможные ароматы съестного, склонился, попытался втянуть запах отверстием на своем лице – каком лице? Да… да… как это хорошо, какая это простая радость – положить еду в рот, ощутить вкус языком, прожевать зубами и проглотить горлом. Как непостижимо хорошо, когда это все есть. Слезы тоски, слезы боли набухли в туче его сознания и капнули самым бессильным дождем в истории на стекло банки, которое кривилось в издевательской усмешке.

Что он здесь делает? Кто он? Чудовище, волшебник, кто-то другой? Что это все здесь делает? Он спит и видит сон, конечно. Сон. Это лишь сон, и больше ничего. Кольцо тумана вокруг его мыслей. Зачем опять страдать? Пора возвращаться во тьму, она успокоит привычной пустотой.

Он повернулся, что-то ударилось об пол. Что-то произвело звук. Неужели… Могло ли это быть? Действительно быть? Неужели он задел что-то и оно упало?

Толстая бледная свеча лежала на полу. Он наклонился, потянулся к ней – медленно, очень медленно. Мог ли человек бояться чего-то сильнее, чем он теперь? Медленно… очень медленно… он коснулся свечи. И она качнулась – как надежда в его истлевшем сердце.

Он мог! Он мог! Он попытался поднять свечу – и ему удалось. Прижав ее к груди, как ребенок – найденное сокровище, он ринулся обратно к большому камину. Теперь он осознал, отыскал истину, которую знал и до этого, но потерял в водовороте сна и тщился нащупать в иле своих мыслей: он мог действовать. Через тайный ход он помчался в свою бездну, левой рукой прижимая к груди свечу. Рукой, которой не было. К груди, которой не было. А что у него было? Мысль. Гнев. Цель. Сон, бесконечный сон, населенный иллюзиями и воспоминаниями. И дом уже не тот, и ничего не осталось. Только его мысль, гнев и цель – освободиться от этого морока.

«Однажды ты проснешься, – шептала ему свеча. – Однажды у тебя снова будет тело. Однажды у тебя снова будет жизнь. Однажды…» Да, однажды… Нет, скоро! Скоро! Скоро он вернет себе все. Скоро он вырвет себя из забытья. И тогда… И тогда…

Настанет новый конец и наступит новое начало.

Глава 1

Нападение макасинов

Большие истории начинаются с маленьких событий. Кто-то свалился с лошади, или съел ядовитый гриб, или встретился взглядом с возлюбленной герцога (лучше бы он свалился с лошади), или наступил на ногу черному колдуну (лучше бы он съел ядовитый гриб). Эта история началась с переезда принцессы в другой замок. Такое, на первый взгляд, обыкновенное событие, впрочем, сопровождалось очень даже необыкновенными происшествиями.

По спящим коридорам королевского замка летела комета, и кометой был звездочет. Складки синей мантии развевались вокруг худого тела, как полотенце на ветру. Длинная седая борода с золотой прищепкой на конце старалась поспеть за хозяином, но могла лишь лететь вдогонку. Квадратные очки подпрыгивали на носу и норовили сорваться со своего насеста и улететь. Одной рукой он прижимал к голове остроконечную шляпу, по темной материи которой кружили узоры созвездий и спирали галактик. Другая рука приподнимала полы мантии, под которыми суетились ноги в остроносых желтых туфлях, похожих на клювы экзотических птиц.

Звездочет пыхтел и бежал очень быстро, особенно для его почтенного возраста, но из-за причины его спешки все казалось невозможно медленным. Это его очень расстраивало. Кто-то мог бы ожидать найти в человеке, привыкшем следить за медлительными небесными телами, бесконечный запас терпения. Но сейчас терпению звездочета не понадобилась бы чаша: оно прекрасно уместилось бы и в наперстке.

– Медленно, медленно, нужно быстрее! – бормотал он, взбираясь по лестнице ловчее иного юнца. – Нет, так не пойдет.

Он покачал головой и остановился, чтобы кое-что припомнить. Нет, не план огромного замка – за многие годы при дворе он изучил его досконально и отлично знал не только то, что было на виду у всех, но и множество потайных переходов и комнат, известных лишь двум-трем людям во всем королевстве.

Дело в том, что звездочет был еще и магом. И сейчас он вспоминал подходящее заклинание. Перебрав несколько вариантов за пару мгновений, он решил остановиться на «Поступи ветряного зайца» Гуниди́ни. Это был простой, проверенный временем и множеством расшибленных лбов способ быстро добраться до нужного места. Как и у большинства хороших вещей на свете, у этого способа был один недостаток: остановиться было труднее, чем начать двигаться.

Маг беззвучно пошевелил губами, вспоминая точные слова, поднял руки в исходное положение, сложил пальцы в первом жесте – и начал. Руки взлетали и опускались, губы четко и громко выговаривали непонятные слова на несуществующем языке, пальцы рисовали новые узоры – и все это под непрерывное сопровождение одной-единственной мысли: добраться до королевских покоев как можно быстрее.

Последний отзвук последнего слова заклинания еще не успел затихнуть, а пальцы – выпутаться из замысловатых узлов – как ноги мага дернулись вперед, едва не забыв все остальное. Туфли ожили и полетели над самым полом, хлопая складками мантии, как крыльями. Маг отчаянно вцепился в шляпу и выпучил глаза, будто боялся потерять не столько шляпу, сколько голову. Мимо мелькали факелы и гобелены, опасно острые углы поворотов и неприлично твердые колонны, познакомиться с которыми поближе нос бегуна совсем не хотел бы. С космической скоростью замок проносился мимо, комета быстрее прежнего летела к цели.

Один за другим погасли фонари на улицах и огни в окнах, матери спели колыбельные, а отцы заперли двери и ставни. Разгоряченная дневной суетой столица скользнула под одеяло ночи и уснула.

Сон вступил в свою власть повсюду, кроме главной площади, где шли приготовления к Турниру желтых щитов – 2019, который проходил ежегодно третьего октября. Несмотря на трагедию, пронзившую сердце каждого подданного и расколовшую жизнь короля, он не стал переносить или отменять турнир. Это была одна из незыблемых традиций, существовавшая столетия до него, и он не считал себя вправе менять ее. «Мы лишились королевы и принцессы, – сказал король в официальной речи. – Но королевство продолжает жить».

Работники сгребали опавшие листья в золотые кучи, катили подводы с продуктами для лавок и с ящиками флажков для украшения улиц, собирали шатры, расставляли скамейки. Когда горожане проснутся, на площади их будет ждать уже готовый парк развлечений.

На самом деле в столице было еще одно место, где в это самое время тоже не спали. Королевский замок Дарсе́н в нескольких минутах езды.

В темноте он напоминал огромного чешуйчатого зверя. Свернувшись клубком над городом, он спал чутким сном, готовый защитить Кава́льту от любой угрозы. Но мог ли он сохранить свой покой, когда противник готовился нанести удар в самое сердце?

Тень дождалась, когда облако набросит свое покрывало на луну, отлепилась от стены и поползла выше. Рядом с ней другая. За ней и третья. Они двигались столь искусно, что обычный человек ничего не разглядел бы на фоне стены. Это было под силу лишь настоящему мастеру темных талантов, коими они владели в совершенстве, или тому, кто точно знал, что тени там.

Они достигли верха стены и переползли через зубчатый край туда, откуда, словно суп из перекипевшего котелка, лились удары, звон и крики. Никто не заметил новоприбывших: защитники замка здесь сражались с такими же тенями. Одна из новых метнула стальную звезду в незащищенную шею противника, вторая подкралась к одному из рыцарей сзади и скользнула ядовитой иглой под доспехи.

Третья не спешила нападать. Она знала: чтобы пронзить жертву кинжалом, сначала нужно пронзить ее взглядом. В мельтешении клинков и плащей тень заприметила того, чье сердце пришла поразить. И стала двигаться к ней – целеустремленно, но бесшумно. Тень легко обходила препятствия: нырнула под рукой нападающего, одновременно взмахнув кинжалом, обошла другую тень, уклонилась от копья и, ни на миг не останавливаясь, прекратила его движение навсегда. Это была очень сильная тень, одна из самых сильных среди себе подобных, быть может самая сильная. И она приближалась к королю.

Он был в пекле боя. Окруженный рыцарями в тяжелых доспехах, как живыми стенами, со щитом в одной руке и мечом в другой, он отбивался от убийц в черных одеждах с благородной яростью хозяина дома, который не приглашал ночных гостей.

Тень скользнула за спину королю, но на пути возникло стальное изваяние рыцаря. Он взмахнул тяжелым мечом – но тень оказалась неуловимо быстрее. Рыцарь пал замертво, даже не поняв, как это случилось.

Тени пришлось обойти еще двух, а остальных прекрасно отвлекали на себя ее соратники. Путь к спине короля был свободен. Убийца видел напряженную жилу на шее жертвы. Как опрометчиво: сменить мантию кирасой, но все равно не защитить шею. Еще несколько шагов. Еще пара мгновений. Убийца ясно представлял свой удар, один-единственный, четкий, как свидание со смертью. В его деле воображение играло большую роль, ведь убивает не рука, а мысль.

Осталось так недолго. Идти убийце, жить королю. Совсем чуть-чуть. Шаг, другой. Рука с кинжалом – в воздух, острие сверкнуло, рассекая лунный луч…

Откуда ни возьмись явилась синяя комета и врезалась в убийцу. Он отлетел к стене и больше не шевелился, а на нем колыхалась лавина мантии. Выпутавшись из беспорядка ее складок, над поверженным убийцей поднялся старец. Он кряхтел и держался одной рукой за лоб, а другой за бок.

– Ох, да, да, этому заклинанию явно недостает способа торможения поудобней. Не забыть бы на досуге…

– Фарибо́з! – крикнул король. – В сторону!

Старец прыгнул – да так проворно, что волшебная шляпа не поспела за его седой головой и на миг повисла в воздухе. Там, где долю мгновенья назад была его спина, мелькнул кривой нож: звездочет и не заметил, как сзади через зубчатую стену перетекла еще одна тень. Король швырнул в нее щит – треск попадания в грудь, и тень полетела обратно за стену.

Звездочет подхватил шляпу, король подхватил звездочета, рыцари окружили их стальной крепостью.

– Прекрасное попадание. – Король указал на протянутые на полу ноги сраженного убийцы. – Ты просто мимо пролетал или на подмогу?

– Ваше величество, у меня неотложное дело, я спешил к вам, чтобы…

– Потом, Фарибоз, потом! Вот твои неотложные дела. – Король указал на скользящих к ним убийц. – Давай заклинание, скорее!

Фарибоз не был боевым магом, который швырялся шаровыми молниями с той же легкостью, с какой чистил зубы по утрам. Не был он и ярмарочным фокусником, который доставал из рукавов змей и кроликов. Он был исследователем, философом, библиотекарем. И когда вокруг шипели кинжалы, пытаясь отыскать слабое место в доспехах, а глаза убийц из-под черных масок блестели холодом, ему было несколько трудно сосредоточиться и так запросто «выдать заклинание».

Нападавших было дюжины две, а рыцарей – вполовину меньше. Король встал в один ряд со своими воинами, чтобы защитить мага, пока тот подбирал заклинание. Это дало магу наилучший стимул: чем скорее он сотворит заклинание, тем скорее король окажется в безопасности.

Фарибоз перебирал в голове множество вариантов, но не мог найти подходящий. Вдруг покрывало облаков соскользнуло с луны, и она осветила галерею. Словно во сне, Фарибоз неправдоподобно четко увидел, как кинжал одного из убийц поймал лунный луч и превратил его в белую звезду. Маг ослеп на миг – и нашел свое заклинание.

– Когда я скажу, все должны зажмуриться – так крепко, будто взошло солнце!

– Действуй! – крикнул король, отбрасывая от себя нападавшего.

Маг кивнул и простер руки в воздух, к серебряному лику луны. Со стороны могло показаться, что он шептал ей что-то, манил ее жестами, упрашивал снизойти и помочь. На самом деле он играл на струнах бытия, пронизывающих все вокруг. Ему не дано было их увидеть, но его движения были отточены, как у скальда. Чтобы играть свою волшебную песню, ему не требовалось смотреть на инструмент.

Воздух между ладонями мага громко жужжал и потрескивал, там рождалось нечто, какая-то светящаяся сила, сгусток ослепительно-белой массы. Она колыхалась и меняла формы, словно жидкий воздух или воздушная жидкость. Тени вокруг плясали и кривлялись, не в силах понять, откуда исходит свет и как в изменившейся обстановке им следует лежать.

– Сейчас! – крикнул маг, крепко зажмурился и развел руки в стороны, выпуская свет на волю, словно стаю птиц.

Белый сгусток разорвался – брызнули лучи. За долю секунды они встретились, соединились, соткались в единую сферу чистого сияния, залившего галерею. Все стало белым-белым – лишь на секунду. А потом вдруг снова черным-черным – и казалось, что эта новая темнота темнее прежней.

Те, кто увидел это, больше ничего не могли увидеть. Те, кто не увидел это, могли увидеть все остальное.

Король, маг и рыцари открыли глаза. Их ждало жалкое зрелище: убийцы бродили с вытянутыми руками и натыкались друг на друга, толкались, стонали и ругались, кричали и выли, пытаясь найти то, что утратили так неожиданно, когда победа была уже у них в руках.

Король опустил меч, его суровые черты расслабились.

– Взгляните на них. Оказывается, при свете смертоносные макаси́ны1 не вреднее слепых тараканов. Связать!

Пока рыцари исполняли приказ, король повернулся к магу:

– Отлично, дружище! Но что за спешка привела тебя в гущу боя? Я не хотел тебя будить. Думал, утром расскажу, какая тихая выдалась ночь.

– Ваше величество, макасины подбираются к Овальной башне! Принцесса в опасности!

По узкой винтовой лестнице в глубины замка спускались шесть пар ног. Королевские сапоги гулко стучали о камень, словно копыта мифического кентавра. Мягкие туфли звездочета шлепали по ступеням бесшумно: их заглушала наковальня стальных сапог рыцарей.

– Ваше величество, сколько раз я говорил вам пускать вперед стражу!

– Я король, а не счетовод. Ты считаешь звезды – вот и считай разы.

– Ваше величество, я не считаю звезды, – привычно вздохнул звездочет, – это просто название профессии такое. Моя работа заключается совсем в… Впрочем, неважно. Какой у вас план?

– Добраться до дочери как можно скорее.

– Коротко и по делу, – похвалил звездочет.

– Когда мы убедимся, что ей больше не угрожает опасность и в замке нет макасинов, я прикажу снарядить мою лучшую карету и отправлю А́нелин подальше отсюда.

– Неужели вы хотите отослать дочь из замка?

– Не только из замка – из города.

Фарибоз подумал секунду-другую, поглаживая бороду.

– Ваше величество, если позволите заметить, это не пойдет никому на пользу. Ни вам, ни ей.

– Если у тебя есть другое предложение, я готов его выслушать.

Старец снова задумался и после короткой паузы сказал:

– Двое пришельцев. Вы ведь еще не решили, что с ними делать, а здесь их таланты сослужат хорошую службу. Поручите им охрану принцессы. Вам не придется отсылать ее из замка, и вы не будете переживать о ее безопасности.

Теперь задумался король.

– А знаешь, – сказал он наконец, – это неплохая идея. Я отправлю пришельцев вместе с Анелин. А ты проследишь, чтобы они добрались в целости и сохранности.

– Ваше величество, – сказал Фарибоз тихо, – эхо трагедии еще нескоро покинет коридоры замка. Высылать принцессу от вас, теперь, когда у нее только вы и остались…

Король вздохнул и погладил отцовский кинжал на поясе.

– Это ненадолго. Пока все не наладится. И потом, вдали от всего, что будет каждый день напоминать о произошедшем, ей будет легче пережить.

– Возможно, вы правы, – согласился звездочет с тяжелым сердцем и замолчал.

Король летел вниз по лестнице быстрее пламени факела, обгоняя звук собственных шагов. Остальные старались не отставать. Звездочет пыхтел, не привыкший двигаться так быстро и так много. Его обычные физические упражнения выглядели иначе: он снимал с полки тяжелую книгу, перелистывал страницы и водил пером по бумаге. Рыцари, напротив, чувствовали себя отлично и бодро звенели сапогами.

Секретный ход закончился вполне обычным тупиком. Король нащупал потайную кнопку, и в стене перед ним открылась незаметная дверь.

Впереди лежал широкий коридор со статуями Мудрецов-Основателей2 по одну сторону и легендарных героев по другую. Два рыцаря выступили вперед, закрыв щитами короля и звездочета, остальные прикрыли их спины. Так они прошли коридор и свернули в Галерею лунного света. Это название ей дали из-за высоких окон на одной стене, через которые в ясные ночи лунный свет заливал мозаичный пол, заставляя картины на другой стене искриться и оживать. Сейчас ночь снова была темна, как мысли древнего колдуна, чье имя боятся произносить и по сей день.

Отряд успел сделать несколько шагов, когда в дальнем конце галереи зазвенели разбитые стекла и четыре фигуры в черном влетели внутрь. Их ноги еще не успели коснуться пола, а они уже метнули смертоносные дротики.

Щиты впереди мгновенно соединились, король и звездочет пригнулись, и дротики – дзум-дзум-дзум-дзум! – застряли в щитах, а не в них.

Макасины сняли со спины легкие арбалеты, взвели тетиву… Рыцари в арьергарде подоспели к авангарду как раз вовремя, чтобы закрыть бреши в защите щитами. Четыре болта, словно коршуны, сорвались со своих насестов на арбалетах. Два из них застряли в щитах, третий попытался вонзить клюв в шлем, но отскочил от изогнутой поверхности. Четвертый болт пробил наплечник и зарылся глубоко в плоть рыцаря. Он не издал ни звука, только поморщился, но под закрытым забралом этого никто не увидел.

Два макасина принялись перезаряжать арбалеты. Два других достали что-то из-за пазухи и бросились вперед.

Все эти насыщенные три секунды маг стоял с закрытыми глазами, шевелил пальцами и шептал слова заклинания, повторяя заученную последовательность.

Две пары рук почти закончили заряжать арбалеты. Две пары ног почти добежали до рыцарей.

Маг шепнул последнее слово, сложил пальцы в завершающий жест – и резко вытянул вперед руки с раскрытыми ладонями, словно выталкивая заклинание в пространство. Все стекла в галерее одновременно лопнули, и четыре тучи осколков, как рои смертельных насекомых, со звоном полетели в убийц. Они не успели ни бросить в противника то, что было у них в руках, ни выстрелить из арбалетов. Они успели только закричать – но и крики тут же прекратились.

– Неожиданно. – Король выпрямился в полный рост. – Новое заклинание?

Маг устало выдохнул:

– Выучил три недели тому назад. Все не было случая попробовать.

Он выглядел так, будто вот-вот упадет. Одной рукой оперся на предложенную руку короля, другой достал из складок мантии маленький флакон с жидкостью, быстро опрокинул в рот, крякнул и поморщился.

– Старина, столь ранняя утренняя пора – а ты уже ищешь подмоги у вина? – усмехнулся король.

Маг заметно посвежел, на белых щеках даже проступил намек на румянец (если румянец бывает фиолетовым). Он выдохнул облачко синего пара и ответил голосом сдавленным, как его шляпа:

– Хотелось бы, чтоб это было вино, но в этом пузырьке полтаблицы Мин Ди Лея.3

Раненый стражник грохнулся замертво и перестал быть раненым. Король опустился рядом с ним, поднял забрало и тут же со вздохом вернул на место. Приложив ладонь к сердцу, он прошептал слова молитвы, направляя дух верного сэра Дджаза к Неутомимому Страннику Кайламка́у: «Да обретешь ты покой, о преданнейший из воинов, в водах Алфа́лии…»4

Наконец король поднялся.

– Фарибоз, ты в силах сотворить что-нибудь от яда?

Маг задумчиво потеребил бороду.

– Я мог бы создать Предел Куртия́ра. Он не отразит снаряды, зато снимет с них все пагубные свойства, в том числе и яд. Потребуется время, чтобы возвести…

– Тогда начинай. Воины, – обратился король к оставшимся рыцарям, – позаботьтесь о том, чтобы Фарибоза не отвлекали.

Рыцари кивнули и звякнули щитами. Король подал знак, и они направились к дверям в конце галереи: три рыцаря впереди, король и маг за ними. Испив крови новых жертв, ночь затихла. Притаилась. Не слышно было ее дыхания, только хрустели осколки стекол под ногами, звенели доспехи, шелестели слова заклинания. Группа прошла мимо первых двух макасинов, лежащих в темных лужах. Король проводил их тяжелым взглядом. Между его густыми бровями навеки врезалась глубокая морщина, рубец суровых дум и страданий последнего времени. Вот и вторая пара поверженных убийц осталась за спиной. Все было по-прежнему тихо. Королю это не нравилось.

Два рыцаря заняли позиции по обе стороны от дверей, третий приготовился открыть их. Король с мечом и маг, погруженный в сотворение заклинания, держались поодаль. Рыцарь толкнул двери, вскинул щит для защиты и меч для удара – но там никого не оказалось. Их ждала пустая просторная комната с ее бессменными обитателями – статуями прекрасных дев и юношей. Все было спокойно. Настолько, что даже язычки множества свечей на стенах шевелились сонно, умиротворенно, не подозревая, что пару минут назад снаружи кто-то дрался, кто-то умирал.

Рыцарь сделал несколько шагов вглубь комнаты. Слева были такие же двери. Впереди был короткий коридор, в конце которого свечи почему-то не горели.

Рыцарь повернулся, чтобы подать знак товарищам, что все чисто и можно двигаться дальше.

Едва он махнул рукой – в тот же самый момент, словно сигнал был именно для него, сделал ход скрытый убийца. Из-за статуи в темном конце коридора показалась рука, пальцы разжались – и по полу покатился черный шарик с искрящимся фитилем.

Один из рыцарей у дверей услышал шипение. Внимательный глаз заметил искры на полу. Из-за забрала вырвался крик:

– Всем лечь!

Он прыгнул на короля.

БА-ДУММММ! – грянул взрыв. Рыцарь, который был в комнате, пролетел над головой мага. Старец видел, как король кричит что-то из-под другого рыцаря, сверкая глазами от ярости и раздувая ноздри, но ничего не слышал. В ушах пронзительно звенела стая комаров. Второй уцелевший рыцарь поднялся, качнулся, оттолкнулся от стены и шагнул сквозь завесу дыма в комнату.

Спаситель короля помог ему встать, и они последовали за рыцарем. То тут то там пылали пучки пламени, словно разбросанные чьей-то неряшливой рукой. Белый дым жег глаза, норовил пробраться в горло и задушить изнутри. На полу валялись куски разбитых статуй, канделябры со свечами и – король отразил удар и сделал выпад – один мертвый макасин.

Фарибоз пришел в себя после минутного отсутствия, попытался вскочить на ноги, но такое простое и быстрое действие… оказалось… сложным… и… долгим… процессом… за вечность которого звездочет выдергивал свое тело в вертикальное положение мускул за мускулом и от скуки считал звезды перед глазами.

Пока рыцари сдерживали макасинов в одном углу, король дрался сразу с двумя в другом. У каждого было по паре кинжалов, но король ловко уклонялся от них, парировал и нападал. Обманное движение – и он ранил одного из противников. Макасин сполз на пол и замер. Король перешагнул через его тело и стал теснить второго к стене. Но вдруг поверженный убийца оказался живее, чем был до момента, когда его убили, и поднялся за спиной короля с кинжалом…

Звездочет набросил ему на лицо шляпу и изо всех сил потянул за поля. Макасин промычал что-то и попытался вырваться, но старец держал крепко. Только он не подумал о том, что у макасина был кинжал и он собирался им воспользоваться…

Кулак короля оказался быстрее. На своем пути он развеял дым, сплющил остроконечную шляпу, а затем и нос макасина. И все это одновременно с движением второй руки, которая проткнула мечом другого противника.

Звездочет попытался выправить шляпу. Она и раньше не отличалась безупречной формой, а теперь выглядела как блин, на котором посидел великан.

Вдруг распахнулись двойные двери, и в комнату ворвалась новая свора. Зазвенел град ударов по броне: кинжалы пытались отыскать в ней лазейки, места сочленений деталей. Когда одному из них это удалось и он проник под шлем, рыцарь коротко вскрикнул и последним широким ударом разобрался сразу с тремя макасинами.

Звездочет поправил очки и сделал быстрый подсчет: в команде убийц оставалось шестеро, в команде короля – двое (считая короля и не считая звездочета). Ему предстояло сделать так, чтобы шансы были на их стороне. Подходящее заклинание сверкнуло в сознании само собой, легко, словно монета под лучом солнца, словно бабочка на ветру…

– Eejonaklu!

Пальцы сложились в жест.

– Kolomijo!

Руки взлетели в воздух.

– Fuleta5!

С последним звуком этого слова маг хлопнул в ладоши.

– Куда они делись? – удивился рыцарь, парируя несуществующий кинжал несуществующего противника.

– Откуда взялись бабочки? – удивился король, разглядывая разноцветные крылышки в дыму и пламени.

– Неужели получилось? – удивился маг.

Шесть бабочек покружились вокруг, перед поднятым забралом шлема, перед сведенными бровями, перед очками – и улетели в открытые двери, за порог ночи.

Король опустился на колено рядом с павшим рыцарем, бросил взгляд в галерею, где лежал другой, отброшенный взрывом. Звездочету показалось, что за один этот миг король постарел на несколько лет, прямо у него на глазах.

Король вздохнул и встал.

– Нужно двигаться. Нам предстоит еще много работы. Но после мы почтим павших этой ночью героев.

Взяв со стола уцелевший канделябр, он направился к статуе в дальнем углу. У нее на боку он нащупал кнопку и ринулся в новый потайной ход, погружаясь в темные коридоры замка, словно в темные глубины своей души. Гнев гнал его вперед, а король был рад подчиниться в тщетной попытке убежать от чувства вины за котострофу6, что случилась месяц назад, и за ее последствия, которые, словно паук, оплетали черной паутиной его жизнь.

Потайной ход вывел троицу в коридор, ведущий к винтовой лестнице Овальной башни, где были покои принцессы. Увидев стражников, лежавших грудой у входа, король потерял голову от страха за дочь. Неужели он опоздал? Неужели все было кончено? Неужели он потеряет теперь и свое последнее сокровище?

Он прыгнул было на ступеньки, но мудрый старец остановил его.

– Вы не успеете подняться, ваше вели…

– Там моя дочь!

– И мне принцесса дорога, как дочь. Но, если мы последуем за макасинами, не успеем спасти ее.

– Что ты говоришь? – Король вырвал локоть из пальцев звездочета. – Предлагаешь сдаться?

– Нет, что вы, ваше величество! Я предлагаю положить на верхнюю ступеньку валун и столкнуть его вниз.

Король моргнул. Страх и ярость застилали его разум, и в первое мгновение он не понял, о чем говорит звездочет. Затем он посмотрел на уползающую вверх лестницу, и по его лицу можно было прочесть о борьбе сомнения и надежды. После секундного раздумья он кивнул.

– Сделай это быстро.

И маг начал заклинание «Уплотнение мысли Завье́ра». Важнее всего в нем была работа воображения: маг должен был четко представлять, что он хочет материализовать из воздуха и где. Представь предмет недостаточно ясно – и получишь вместо валуна камешек или клубок сахарной ваты. Представь место назначения смутно – и твой клубок сахарной ваты застрянет в туалете, в потолке или у кого-нибудь в прическе.

Маг закрыл глаза и представил верх винтовой лестницы, как она заканчивается площадкой, которая ведет в коридор с несколькими дверьми по бокам и в конце упирается в массивную золоченую дверь покоев принцессы. Он видел каждый камень стен, каждую выщербленную ступеньку, каждый язык пламени в факелах, каждый узор гобеленов, словно сам стоял на площадке. Он опустил взгляд внутреннего ока на верхнюю ступеньку. Она была пуста, как полка без книги. Но это ненадолго.

Пальцы мага рисовали в воздухе незримые узоры.

– Olly’gda pondus! Kafka l’ly amno.

Узоры проступали, словно иней на заледенелом окне.

– Olly’gda manu! Kafka l’ly pondus, kafka l’ly amno, kafka l’ly pondus…

Маг продолжал повторять эти слова, с каждым новым звуком опускаясь все ниже, словно на него возложили неосязаемый, но непосильный груз, который с каждой секундой становился еще тяжелее. Постепенно его шея и спина согнулись, плечи ссутулились больше обычного, голова наклонилась, но маг по-прежнему держал руки перед собой. Они дрожали от напряжения, но он не сдавался и продолжал творить заклинание.

В это время его разум работал так же усиленно, как и тело. Он сосредоточился, чтобы представить каменный шар. Он представлял – нет, видел, как шар лежит на верхней ступеньке винтовой лестницы. Сначала он был не больше горошины, но быстро набирал в размерах, рос и рос, пока наконец не увеличился настолько, что практически касался стен.

Маг сам не заметил, как под тяжестью заклинания опустился на колени. На лбу под шляпой выступил пот и скатывался в густые белые брови. Глаза жмурились сильно-сильно, словно от нестерпимой боли. Король видел, как тяжело старцу, но в голове кружилась лишь одна мысль: «Только бы скорее, только бы успеть!»

Маг медленно, натужно выгнулся назад, складка за складкой мантии, занес руки за голову, замер на несколько мгновений, завершая образ шара в уме и в реальности, и резко опустил руки, словно рубил топором дрова.

В тот же самый момент где-то высоко наверху раздался оглушительный грохот, будто в башню врезался дракон. Шум нарастал. До троицы донеслись первые крики ужаса, которые тут же перемололись в вопли боли – и оборвались.

Маг почувствовал, как пол под ногами дрожит, и крикнул остальным отойти от лестницы как можно дальше к стенам. Сам он, по-прежнему стоя на коленях напротив ступеней, снял шляпу и положил ее отверстием к лестнице. Рыцарь и король едва успели выполнить его приказ, как замок вокруг них затанцевал, а из зева лестницы выкатился – вылетел огромный каменный шар. Король выкрикнул предостережение магу, вскинул руки в ужасе, когда понял, что сейчас произойдет с несчастным хрупким старцем…

Маг снова зажмурился и сказал слова заклинания, задавленные грохотом. Смертоносный шар с огромной скоростью катился прямо на него, и гибель казалась неизбежной – если бы не еще один козырь в его шляпе. Из нее вдруг вырвался толстый луч света, схватил шар и утащил внутрь, словно лягушка комара.

Король выдохнул. Несмотря на годы дружбы, он все еще не привык к удивительному (и весьма полезному) таланту Фарибоза находить заклинание на любой случай и спасать положение тихим шепотом и щелчком пальцев.

Придя в себя, король рванул на лестницу, пытаясь догнать свое сердце, и взлетел по ней так стремительно, что разбросанные тела в черных одеждах, разбитые ступени и помятые стены были лишь размытой лентой ничего не значащих картинок.

Король распахнул дверь в покои принцессы и ступил за порог, страшась даже представить…

Его драгоценная дочь была цела и невредима, только побледнела от испуга больше обычного.

Король выдохнул.

– Собирайся, Анелин. Ты едешь подальше отсюда, в единственное безопасное для тебя место – Лагрико́м.

Глава 2

Догнать за шестьдесят секунд

Бывают такие дни, когда звезды складываются в ладные узоры, прохожие незнакомки одаривают кокетливыми улыбками, а дела спорятся сами собой. Такие дни бывают, я слышал. Это был не один из них.

А началось все с того, что Эпл почувствовал сквозь сон, как кто-то жует его пятку. Одну. Левую. Жевали настойчиво и мокро, как будто даже не просто так, а с какой-то целью. Чьи-то клыки покусывали кожу, чей-то шершавый теплый язык щекотал пальцы. Эпл всеми силами старался не просыпаться и просто дрыгнул ногой. Это подействовало: на какое-то время его оставили в покое.

Он уже почти заснул, когда почувствовал, как лижут его руку. Вздохнул. Приоткрыл один глаз, и, словно по команде, его тут же лизнул огромный язык. Черные глаза лучше всяких слов говорили: «Поиграй со мной!»

– Тфту, тстань, – пробормотал юноша неразборчиво, еще покачиваясь на волнах сонного моря. – Птм грать, грай сам пка.

То́фото был любимцем всего поместья Клубничная Лавина, а потому – самым свободным его обитателем. Этот пес вечно устраивал проказы, а стоило погнаться за ним, чтобы проучить, как он тут же ловко прятался и бесследно пропадал средь бела дня. Порой его искала добрая половина поместья, заглядывали под каждый куст и стог сена – и все равно не могли отыскать. А потом – случалось, даже спустя несколько недель – он вдруг выпрыгивал из-за угла как ни в чем не бывало и бросался к людям, чтобы с ним поиграли или почесали, но главное – чтобы накормили.

У Тофото было столько сил, что хватило бы на десять собак. У Эпла в тот момент было столько сил, что не хватило бы и на червяка.

Пес продолжил облизывать его руку, свесившуюся с края койки.

– Тфту, тстань грю, – донеслось из подушки. – Спгом щас плучишь.

Тофото гавкнул в ответ с интонацией, в которой читалось: «Еще посмотрим, кто получит!» И оставил парня в покое.

Проснулся он чуть позже, когда солнце едва высунуло свои рыжие ушки над горизонтом. На узких койках вокруг все еще спали без задних ног под общую симфонию храпа: перед очередным трудовым днем каждая минута сна была бесценна. Как обычно, Эпл широко-широко зевнул, потянулся, сел, напялил штаны и рубашку, зевнул еще шире, снова потянулся, свесил ноги – и удивился. Одна нога сразу скользнула в сапог, а другая попыталась нащупать рядом второй, но так ничего и не нашла. Это уже было не как обычно. Эпл открыл глаза, но и это не помогло: сапога не было. Он заглянул под кровать: пыль и пучки просыпавшейся из матраса соломы. В голову попыталась пролезть мысль, что в ближайшее время было бы неплохо убраться под кроватью, но Эпл пнул ее подальше и снова задумался о сапоге. Вчера вечером был – теперь пропал. Куда он мог деться?

И тут он услышал очень странный звук, которому, казалось бы, неоткуда было взяться: легкое постукивание когтей по доскам пола. Так пес ему не приснился! Он тут же все понял.

– Тофото! – крикнул он шепотом, как можно тише и вместе с тем как можно строже. – А ну стой! Стой, тебе говорят!

Пес в дальнем углу оглянулся и, будто издеваясь, показал зажатый в зубах сапог. Потом он по-свойски толкнул носом дверь и нырнул наружу.

Садовник, конечно, этого не знал (он не мог похвастаться образованностью), но у него было ровно шестьдесят секунд, чтобы догнать негодника.7 Быть может, именно незнание этого простого факта и положило начало череде необычных событий.

Народ вовсю спал, не подозревая о проблеме Эпла. Вот и отлично! Значит, никто не заметит подмены. Дело в том, что всех работников поместья снабжал обувью местный сапожник Элка́рло. Все пары были похожи друг на друга, как две капли супа, различались лишь размером. Необычные сапоги, украшенные пряжками и шнурками, были только у сэра Ба́рни, хозяина всего и вся здесь, его помощника Студему́ра – ну и у каждой девушки Клубничной Лавины: Элкарло не мог устоять перед их мольбами смастерить им самые красивые сапожки в округе.

Садовник что-то пробормотал себе под нос и приступил к исполнению задумки. Он взял свой уцелевший сапог, подкрался к соседней кровати, где спал пастух Гарли, и приложил подошву своего сапога к подошве его. Слишком маленький. Тогда садовник переполз к другой кровати, где храпел мясник Гамбур, – его сапог оказался гигантским. Эпл продолжил поиски, стараясь поторапливаться и при этом никого не разбудить.

Наконец он нашел сапог почти своего размера, лишь немного больше, но это можно было пережить. Когда Эпл поднял глаза на хозяина сапога, который храпел как лошадь, его сердце подпрыгнуло, сделало неловкий кувырок и со звуком упало обратно в горло. Сапог принадлежал кузнецу Тумну, огромному детине с силой десяти быков, лоснящейся смуглой кожей и черными кудряшками, от которых все девушки краснели, хихикали и мечтательно вздыхали. Эпл тоже был не бледный: как-никак, весь день корпел под открытым небом. Но, очевидно, загар и мускулы привлекали девушек больше, чем загар и садовые ножницы.

У них с Тумном были странные отношения. Кузнец отчего-то невзлюбил садовника с первого дня и выказывал это при любой возможности, а садовник из-за этого недолюбливал кузнеца и старался лишний раз не привлекать его внимание.

«Одолжу на минуту, он и не заметит», – решил Эпл. Он стащил сапог Тумна, на цыпочках прокрался мимо коек к двери, осторожно, очень тихо отворил ее и вышел. Натягивая сапоги, он сказал себе: «Ну все, теперь поймать Тофото и стрелой назад, иначе у меня будут ой какие проблемы».

Клубничная Лавина утопала в прощальной зелени августа. Свежий утренний воздух бодрил и насыщал радостью, как глоток колодезной воды. Ласковое солнце на безоблачном небе обещало замечательный день. Но убегающий за угол пес обещал, что этот день не будет легким.8

С каждым торопливым шагом, с каждой пролитой каплей пота садовник становился все ближе к пониманию одной простой, но неочевидной истины: что даже пушистые создания с трогательными глазами и дружелюбно помахивающим хвостом порой способны проявлять чудеса подлости. Куда только ни заманивал пес своего преследователя: и в колючие кусты, и в еще скользкую от росы траву, и каким-то непостижимым образом в курятник, где несчастного садовника едва не заклевали до смерти. Эпл повидал много собак, но такую вредную было еще поискать. Его надежда, что он быстро поймает Тофото и вернет Тумнов сапог, пока тот еще дрыхнет, дрожала и таяла так же, как мир перед его залитыми потом глазами. Пес все бежал не собирался сдаваться, а у садовника уже кончались силы, ведь он устроил утреннюю пробежку на пустой желудок.

После получасовой погони у Эпла со скрипом открылась ма-а-а-аленькая дверца ко второму дыханию (или ему так показалось, потому что близился обморок). Серый хвост впереди как будто был не так уж далеко, Эпл даже поверил, что сможет его поймать. Пробегая мимо колодца, он наступил в пустое ведро, споткнулся и грохнулся об землю с такой силой, что звякнуло не только ведро у него на ноге, но и что-то в голове. Тофото остановился у кузницы и с любопытством оглянулся, будто поджидая Эпла. Пес еще и издевался над ним!

Эпл стряхнул ведро и припустил за псом. Тот тут же шмыгнул за угол. Эпл обогнул кузницу – и сбил приставную лестницу лбом. «Ну постой, братец, постой, поймаю же я тебя», – подумал садовник, привалившись к стене и потирая шишку, и погнался за псом с еще пущим рвением.

Окружающий мир перестал существовать: был только этот пес и неистовый стук в висках, будто в голове у Эпла поселился дятел.

Так прошло минут двадцать, а может, и пять: едва живые часов не наблюдают. Эпл был настолько измотан, что уже почти забыл, зачем вообще погнался за гадким животным. И когда все казалось безнадежным, он, как в дымке, заметил, что начал настигать Тофото. Мало-помалу расстояние между ними сокращалось. То ли у Эпла открылось третье (или какое там по счету?) дыхание, то ли пес и сам уже выдохся. Предвкушение поимки воришки придало садовнику сил, подстегнуло сделать последний рывок и прыгнуть на пса…

Тот перемахнул через грядки и скрылся в кустах. Эпл обнаружил себя на северной окраине поместья, перед частоколом леса. Здесь не было ничего, только трава да сорняки. Он нырнул за псом в кусты и спустя несколько метров успел заметить исчезающий в траве хвост.

И все. Пес как сквозь землю провалился.

В первую секунду садовник не понял, что произошло. Согнувшись, он хрипел и сопел, смахивал со лба пот и продолжал хрипеть и сопеть, словно все утро гонялся за собственной тенью. Взглядом он уцепился за то место, где исчез Тофото. Не то чтобы он смотрел туда – скорее его глаза были просто открыты в том направлении. Да и смотреть было не на что. Пока легкий ветер не раздвинул пучки высокой травы у холма, разоблачив то, что скрывалось за ней, – черный зев норы.

«Ха! – подумал Эпл. – Так… вот… где… ты… всегда… прячешься… – Он так запыхался, что даже думать мог только в перерывах между вдохами и выдохами. – Ну… уж… нет… Не… уйдешь… теперь… от меня…»

И он отправился в долгое, невообразимо долгое, немыслимо долгое путешествие к норе – сделал восемь шагов. Неподалеку он заприметил нечто вроде щита из сплетенных веток. Эпл не придал этому значения и сосредоточился только на том, чтобы наперекор земному притяжению переставлять ноги вперед.

Он присел у входа норы на корточки и заглянул внутрь. Темно, но сухо. Дурманящий запах земли и кореньев, запах детства и дома, запах изобилия и спокойствия.

Сначала он хотел сесть и ждать, когда Тофото надоест прятаться и он сам высунет нос наружу. Но нора выглядела достаточно большой, чтобы человек мог проползти в нее, а рабочий день уже начался, и Эпл порядком опаздывал. Недолго думая, он полез в нору.

Потолок сыпал холодные земляные крошки на волосы, стены давили на бока. Пол оказался утоптанным, как будто сюда забегал не только Тофото, но и целая стая собак. Эпл позвал Тофото по имени, но ничего не услышал в ответ и продолжил двигаться в темноту.

Но в темноту ли? Только сейчас Эпл понял, что видел в конце тоннеля свет, который то возникал, то исчезал. Что это могло быть?

Нора была неглубокая, совсем не то что пещеры, в которые он так любил спускаться мальчишкой. Это и обрадовало, и разочаровало его. Здесь не приходилось искать уступы, за которые можно было ухватиться, не нужно было уповать на случайную находку землесвечек – эти грибы росли под землей и испускали зеленоватое свечение. И здесь, конечно, на кону не стояла жизнь друга, подвернувшего ногу. Теперь он всего лишь искал сапог.

Через минуту Эпл дополз до места, где нора расширялась до небольшой землянки. Он оказался прямиком в тайнике Тофото – иначе это нельзя было назвать. Пес приветствовал его восторженным лаем, как бы говоря: «Смотри, смотри! Сколько добра я стащил! Как тебе?» Рядом с ним до потолка возвышалась куча ботинок, сапог, ремней, перчаток, платков, шляп и других предметов одежды и обуви, слишком пожеванных, чтобы их можно было распознать. Все его сокровища, что он стягивал у людей по всему поместью. И горстки костей – свидетельства былых тайных пиршеств. Теперь-то стало понятно, как Тофото удавалось прятаться от всех.

– Неплохо, неплохо, – похвалил садовник. – Так вот, значится, куда деваются все Саллины шляпки.

Салли была зазнобой кузнеца Тумна, главной модницей и кухаркой в поместье. Именно в таком порядке.

– Вав-гав! – сказал пес, прыгнул к ноге Эпла и стал искать его ладонь, чтобы ткнуться в нее мокрым носом.

– Постой-ка, дружок, сначала я заберу у тебя вот это, ладно? Заставил же ты меня поноситься за ним!

Эпл наклонился к своему сапогу – теперь-то он его не выпустит из рук! Но в этот момент свет снаружи снова упал на то, что блеснуло особенно ярко в подземном сумраке. Садовник тут же забыл про сапог.

Это был сундук, не большой и не маленький, как раз такой, чтобы пролез в нору. Крышка была приоткрыта. Наверное, ее и пытались закрыть – кто оставит такое содержимое без замка? – да не смогли: так плотно набили сундук сокровищами. Драгоценности и монеты просыпа́лись на земляной пол, как убегает теплое тесто из кастрюли. Их отблеск и заметил Эпл.

Что это было? Что это значило? Он в жизни не видел столько блестящих штуковин, да еще и в одном месте сразу, – и ведь это была только горстка сокровищ, выпавшая наружу. Только подумать, только представить, сколько всего скрывали эти деревянные стенки…

Вдруг Тофото поднял нос, несколько раз шумно втянул воздух, а потом опустил голову, прижал уши – и зарычал.

– Что такое, дружок? Ты что-то почуял?

И тут садовник услышал треск веток. У него по спине пробежала ледяная молния. Что будет, если его найдут с этим сундуком? Чей это сундук и что в нем? Клад сэра Барни? А что здесь делал Эпл? Случаем, не собирался ли он приложить свою руку, а то и обе, к сокровищам? Ему вспомнились слова отца: «От больших денег только большие проблемы. Будь умником, чтобы не угодить в интриги богачей. Даже из капкана можно выбраться, а вот оттуда – навряд ли».

Эпл нырнул в тоннель и сам не заметил, как вылетел из него на свет и воздух – прямиком в чьи-то коленки.

Говорят, беда не приходит одна. На самом деле еще много всякого не приходит в одиночестве: например, таракан, сборщик налогов, старость. Но почему-то всегда говорят только о беде. К чему это я? Этот день не был бы этим днем, если бы Эпл просто вылез из норы и пошел по своим делам.

– А-а-а! – заверещал обладатель ног и покатился по земле кубарем.

– Ох, я очень извиняюсь! – Одной рукой Эпл прикрывал глаза от солнца, которое начисто ослепило его после полумрака норы, а другую протянул своей нечаянной жертве. – Давайте я вам пом…

– Убери от меня свои паршивые грабли!

Садовника словно обухом по голове огрели. Он узнал этот голос, вечно скрипучий и недовольный, как ржавая петля в туалете. Голос принадлежал человеку, которого в поместье страшились даже больше, чем хозяина. И этого человека Эпл умудрился сбить с ног.

– Добрейшего вам утра, мистер Студему́р! – воскликнул Эпл так доброжелательно, что ему улыбнулся бы даже ядовитый паук. – Солнце нынче шибко яркое, да? Немудрено совсем и не заметить…

– Замечает тот, кто смотрит, – оборвал его Студемур.

К сожалению, Студемур не был ядовитым пауком. Он был управителем поместья и правой рукой сэра Барни. Частенько за ужином Эпл слышал пересуды работников о том, что Студемур был не только правой рукой, но вообще обеими руками и головой барона, чтобы тот мог устраивать в замке приемы именитых гостей, представлять на выставках великолепную клубнику со своих грядок, выращенную чужими руками, и пробовать настойки со всех концов королевства, до которых он был большой охотник.

Глаза садовника наконец привыкли к предательскому солнцу, и он увидел Студемура. Не то чтобы управитель был очень стар, но выглядел сухим, согбенным и серым, особенно на фоне сочной зелени. Эпла всегда поражало, как при всем своем положении и горделиво задранном носе этот человек умудрялся так неряшливо одеваться. Словно какой-то шутник напялил на огородное пугало цилиндр, дорогой сюртук и блестящие башмаки и оставил ветшать на несколько недель под солнцем и дождем, пока цилиндр не скособочился, сюртук не превратился в непонятно-серое одеяние, а башмаки не измазались таким слоем грязи, покрытой пылью и снова заляпанной грязью, что казалось, их обладатель просто рос на грядке, как редька.

Глаза управителя поместья сузились и уперлись в Эпла.

– Вы кто?

Эпл моргнул от недоумения. Конечно, он работал в поместье всего восемь месяцев, но за это время можно было бы и запомнить его.

– Эмм, я Эпл, мистер Студемур, вы же меня знаете, я здесь садовник…

– Вот именно! – отрезал Студемур, да так, что куски слов юноши повисли на миг в воздухе и стали опадать, как мертвые листья. – Садовник. – Он смерил его взглядом с головы до пяток. – При этом я не вижу ни ножниц, ни лопаты. Что молчите, мистер Со́мти? Бабайжа́ язык откусила?9

Никто никогда раньше не называл Эпла мистером. Раньше бы он подумал, что это должно быть почетно и гордо, но теперь он узнал, что даже вежливость бывает неприятной.

– А-а-а, я это, так, знаете, ничего такого, просто гонялся за Тофото…

– И часто вы «гоняетесь» за собаками по утрам, мистер Сомти, вместо того чтобы выполнять свою работу?

Эпл почувствовал, как у него загорелись уши, словно к ним прислонили горячую сковородку.

– Я, знаете, не то чтобы гонялся, просто Тофото стащил мой сапог, вот мне и пришлось за ним побегать, а потом он прыгнул в кусты, так я за ним, понятное дело, не без сапога же мне, ну и, словом, покороче говоря, наткнулся на нору вот тут.

– На нору, стало быть?

– Ага, мистер Студемур.

Управитель помолчал. Провел долгим взглядом от Эпла к норе и обратно. Наконец указал пальцем на ноги садовника и молвил:

– Если пес забрал у вас сапог, мистер Сомти, тогда почему вы стоите в обоих сапогах?

Эпл посмотрел на свои ноги, словно видел их впервые.

– Э-э, ну да, знаете, тут такое дело, мне пришлось позаимствовать сапог у моего приятеля Тумна. Вы же знаете, мы с ним не разлей вода, вот он и одолжил мне сапог. Ненадолго. Пока я Тофото не поймаю. О, вот и он, кстати. Небось, услышал, что про него разговаривают.

Тофото выбрался из норы и принялся бегать вокруг садовника, то и дело задевая Студемура то хвостом, то лапой, а то и мордой. Он хотел продолжить играть, но садовнику было совсем не до веселья. Студемур не спускал с него глаз. Эпл хотел было сделать вдох поглубже, чтобы соображать половчее, но не осмеливался и просто дышать.

– Мистер Сомти, мне глубоко наплевать, что вы делаете в свое свободное время. Проблема в том, что вы забавляетесь бегами за собаками в рабочее время. А это время вам не принадлежит. Его у вас купили. Его у вас больше нет. Это понятно?

– Да, мистер Студемур…

Тофото задел полы сюртука Студемура в очередной раз – и на этом терпение управителя лопнуло. Студемур пнул пса изо всех своих дряхлых сил, заставив животное заскулить и броситься наутек с поджатым хвостом.

– Зачем вы так, сэр! – воскликнул Эпл, который почти чувствовал и боль, и обиду собаки. – Он же вам ничего не сдел…

Управитель повернулся к садовнику и ткнул в него пальцем, словно острым суком давно засохшего дерева.

– Теперь ответьте на главный вопрос, мистер Сомти: что вы здесь делали?

– Я же сказал…

– В нору зачем полезли? Что вы видели там? Что вы делали там?

Эпл коротко описал, что нашел под землей кучу всякого хлама, которую натаскал туда Тофото, и что вылез обратно сразу, как только заприметил свой сапог. О том, что рядом с кучей он наткнулся на пухлый сундук, полный несметного добра, он решил промолчать.

– Любопытный вы какой, – проскрипел Студемур, расслабил свои острые плечи и даже – небывалое явление! – позволил кривой, сухой и невеселой усмешке выползти себе на лицо. – Запомните теперь кое-что. Запомните хорошенько, это важно. Готовы, мистер Сомти?

– Да, сэр.

– Вы. – Он ткнул пальцем-суком Эпла в грудь. – Ничего. – Еще тычок. – Здесь. – Казалось, он проткнет его. – Не видели. – Студемур оставил палец воткнутым в Эпла и продолжил: – Никакой норы не находили. Меня не встречали. Это ясно?

– Ясно, – кивнул садовник с готовностью.

– Нет здесь никакой норы, нет ничего внутри. Ясно?

– Ясно.

– Ну а чтобы поунять ваше любопытство, вот вам такой расчет: жалованье за этот день не получаете, вычитаю в качестве штрафа. Ясно?

– Э-э, мистер Сту…

– И работа у вас сегодня будет потяжелее, мистер Сомти. Хватит ножницами чикать. Скажем… – Он посмотрел по сторонам в поисках подходящего наказания для парня. – Вон те кусты видите?

Эпл проследил взглядом за пальцем управителя, между деревьями и поверх подлеска, через грядки: там рос крыжовник, да такой старый, что шипы у него окаменели и кололись даже за восемь шагов.

– Вижу.

– Пересадите их вон туда.

Эпл снова проследил за пальцем-сучком и сглотнул: «вон туда» было практически на другом краю поместья.

– Сэр, если я могу сказ…

– А потом пересадите обратно. Чтобы все стало как было. Ясно, мистер Сомти?

– Не очень-то, мистер Студемур, – промямлил садовник и осмелился спросить: – Зачем пересаживать кусты туда-сюда?

Управитель приблизился к нему на расстояние укуса и прошипел:

– Затем, мистер Сомти, что для поместья так будет лучше. А так будет лучше потому, что так сказал я. А теперь прочь отсюда, пока я не придумал для вас что-нибудь посерьезней!

На этом разговор был окончен. Садовник с горящими ушами и опущенной головой побрел к выходу из леса, подальше от злосчастной норы. Он отошел на дюжину шагов и осмелился оглянуться только тогда, когда между ним и Студемуром встали деревья. Этот старый потертый костыль поднял плетенку из веток, которую Эпл заметил раньше, и закрыл ею вход в нору. Теперь с того места, где стоял садовник, ее было нипочем не заметить.

Возвращаясь в свою обычную жизнь, Эпл никак не мог выкинуть из головы это происшествие. Значит, это Студемур подготовил маскировку, чтобы скрыть нору, – но зачем? Или… Садовник остановился как вкопанный. Или то был его клад? Эпл тихонько присвистнул: хорошо же ему платят, если он скопил себе такой сундучок! Все сбережения Эпла умещались в старый штопаный-перештопаный носок – и прекрасно там хранились, кстати. «Ну и ладно, – думал юноша, – затащил в нору клад, ну и хорошо тебе, но чего злобиться-то на других?» Эпл не был любопытным малым, никому не собирался разбалтывать секрет управителя и – это уж само собой – залезать в чужое. Ему только было обидно из-за дурацкого нагоняя, который свалили на него ни за что. Он ведь просто хотел забрать…

И тут его как молнией шарахнуло.

Он просто хотел забрать свой сапог. Который стащил Тофото. Который он нашел-таки у Тофото в тайнике. Свой сапог. На который он только взглянул – и тут же забыл при виде таинственного сокровища.

Глава 3

Сломанная об голову лопата

Часто бывает так, что к некрасивому поступку, в котором потом раскаиваешься, ты приходишь совершенно случайно, буквально свернув за угол не в том месте и не в то время и став свидетелем не того. Так и наш садовник пришел к разорению поместий неочевидным путем, удивительным не только для него, но и для самого пути.

Эпл едва передвигал ноги: ему совсем не хотелось спешить на работу, чтобы полдня только таскать кусты крыжовника туда-обратно. Тем временем жители Клубничной Лавины уже вовсю гнули спину, натирали мозоли и стаптывали сапоги: рабочий день был в самом разгаре. Для всех, кроме барона Вирджи́ниуса Барни и его садовника Эпла. Но поскольку у второго не было ничего от первого – ни земель, ни денег, ни богатой тетушки, которая могла бы подбросить ему земель или денег, – второму пришлось схватить лопату и с видом уставшего, работавшего с самой зари трудяги плестись к кустам.

Между тем дел у Эпла и без того было даже больше невпроворот, чем всегда. К обычным его повседневным задачам – принеси то, закопай это, подстриги там, срежь здесь – добавился целый мешок хлопот.

На то было две причины. Первой был праздник, который сэр Барни устраивал по случаю своего юбилея через три дня. Никто не знал точно, сколько хозяину исполняется лет, и это стало главной темой для сплетен. Удивительно, но ей удалось потеснить с пьедестала даже вечножелтые «В нашем пруду живет русалка» и «Тофото стащил красные кружевные панталоны Салли».

Эпл не любил праздники: из-за них его занятые дни становились сплошной гонкой со временем в попытке успеть все-все-все, что нажелал себе хозяин. Возможно, если бы хоть один праздник был в его честь, он бы изменил свое мнение. Но он не справлял праздников, не ел пирогов, на которых заботливая рука зажгла свечки, не получал подарков – и, конечно же, у него не было выходных.

Второй причиной переполоха стала подготовка к Турниру желтых щитов – 2020, который проходил ежегодно третьего октября. Это был один из главных праздников Вераделла, а Клубничная Лавина обеспечивала его, собственно, клубничной лавиной: мало кто в королевстве занимался выращиванием поздней ягоды в таком количестве, чтобы хватило попотчевать всех столичных гостей. До открытия турнира оставалось больше месяца, но клубнику еще предстояло доставить вовремя в Кавальту, а это был неблизкий путь. К тому же в дороге с торговым обозом могло случиться всякое: налетит колесо на ухаб – и приходится останавливаться и чинить; захворает лошадь от чрезмерной натуги, смены обстановки или еще от чего – и приходится перегружать клубнику в другие подводы или искать новую лошадь; едешь по тракту – всегда будь готов к сюрпризам от разбойников. Так и получалось, что собирать обозы приходилось за месяц до турнира, а то и раньше.

Сберечь клубнику круглый год, и в жару, и в стужу, помогали Кульм и Глёж, маги из Гильдии презервистов. Они были одними из главных работников поместья – но только по важности, а не по весу монет в их жалованье. Поэтому с недавних пор Кульм отдувался за двоих.

– Заклинаний-то требуют уйму, как головастиков в канаве погожим деньком! – жаловался он Эплу как-то за обедом. – А денег – что снежинок на печи по лету.

Но барон был не таким уж сухим скрягой, как о нем поговаривали. Для сопровождения обозов в столицу он собирался нанять аж еще одного мага из гильдии (только не Глёжа: уж больно тот «зазнался», когда попросил повышение) и даже – ну вот в это уж совсем не верилось! – не пожалеть денег на пару новых холодильников.10

– Поглядите, расщедрился! – усмехался Кульм как-то за завтраком. – Ты хоть представляешь, сколько труда, сколько пота-крови надо пролить, чтоб просто не дать клубнике скукситься от жары? И это – каждый день, да по нескольку раз. Нет, – вздыхал он и качал головой над кашей, – нет, приятель, не ту стезю я избрал, ой не ту. Вот ты на своем месте, сразу видно, ты и с ножницами обращаешься, и пальцы у тебя уже зеленые, а я что? Не там я, братец, ой не там. Вот зачем я пошел в презервисты? Насели на меня родственнички со своими советами: хозяйственных дел маг, мол, всегда придется ко двору у любого господина. Только никто не предупреждал, что не любой господин станет тебе платить. Нет, дружище, в наши дни хочешь жить достойно – умей развлекать. Вот накоплю немного, еще год-другой потерплю тут – и в иллюзионисты подамся. У меня свояк из их гильдии – катается что кот в масле.

Жалобы Кульма всегда удивляли Эпла: за неделю маг получал столько, сколько Эпл мог надеяться увидеть только через два-три месяца, да и то если не заболеет, не сломает инструменты и не привлечет излишнего внимания Студемура. Вообще, магам всегда платили как минимум неплохо или очень хорошо. С корочкой11 этой профессии шла в комплекте и репутация человека, которого лучше не обижать ни при каких обстоятельствах, если не хотите попрыгать домой зелеными ножками с коленками в обратную сторону.

Эпл знал, что, к примеру, моменто́графы зарабатывали целую ладонь монет за один мгновенный свиток. Ему это было невдомек: он гнул спину целый день, и под солнцем, и под дождем, – а они всего-то пшикали порошком в лицо клиенту и говорили заклинание. И хотя на свитках люди почти всегда выходили с зажмуренными глазами, кривили рот в получихе или глядели в сторону, желающих получить свое чудно́е изображение на свитке было столько, что на всех не хватало магов.

А когда моментографы объединялись со свадебных дел мастерами, получались не просто творческие союзы, а настоящие разбойничьи банды: ведь всем известно, что любой товар, только прибавь к нему слово «свадебный», сразу подскакивает в цене раз в десять.

Как бы то ни было, в поместье остался единственный маг, который ходил в столовую, казалось, чтобы только посетовать на свое «бесчеловечное» жалованье.

Садовник подошел к грядкам с крыжовником и присвистнул, уже представляя, сколько потов с него сойдет, пока он будет таскать кусты туда и обратно. «Ладно, глаза боятся, а руки делают», – подбодрил он себя. Так говорила мама всякий раз, когда маленький Эпл стонал и канючил при виде очередной грядки, заросшей сорняком или окаменевшей от засухи. Грядка казалась необъятной и уж точно неподвластной человеческим силам, но всякий раз мало-помалу, тяпка за тяпкой, лопата за лопатой, поддавалась. Любая грядка и любая задача. Было бы желание – еще одна фраза мамы.

И Эпл принялся за работу. Со стороны все выглядело так, будто он был занят чем-то обычным, – ведь только он знал, что происходило на самом деле. Стоило ему моргнуть – как он проскальзывал через тонкую грань реальности и фантазии и оказывался в мире приключений. В руках он держал не лопату, а длинный сверкающий меч, которым разил чудовищ, что наскакивали на него из колючих зарослей ядовитых кустов.

Эпл воображал эти сцены не столько от скуки, сколько от внутренней энергии, что бушевала в нем и рвалась наружу, но выхода не находила. Он никогда не жаловался на свою работу. Он любил ее, как и все, за что брался. Но если бы кому-то вдруг пришло в голову спросить его, кем бы он хотел быть – быть по-настоящему, а не ради куска хлеба и крыши над головой, – он не задумался бы ни на миг. «Рыцарем», – ответил бы он со своей обычной усмешкой, немного неуверенной, но открытой и честной. Ведь если бы он был рыцарем, все было бы по-другому. Если бы он был рыцарем, сильным, ловким и смелым, ему бы удалось спасти родителей…

Но никому никогда не приходило в голову спрашивать Эпла о чем-то таком, а потому никто не знал о его мечтах наяву. Впрочем, он и сам, пожалуй, об этом не знал.

Работа спорилась быстрее, когда казалась небывалым приключением. Эпл сам не заметил, как управился с двумя кустами, выкорчевал их и перетащил через все поместье на новую грядку. Переведя дух, он сощурился под бесстыжим солнцем и посмотрел на колодец поодаль. «Если Студемур заметит, что я шастаю просто так, попить воды, мне уж несдобровать, – размышлял Эпл. – Еще чего до самого утра завалит работой, с него станется. С другой стороны, когда это Студемур высовывал свою лысину под такое пекло?» Управитель поместья был слишком важной шишкой, чтобы жариться на солнце в такой день, когда для этого хватало других дураков.

Колодец был местом почти священным. Эпл еще не подошел к нему, а уже почувствовал исходящую от него прохладу и свежую энергию, которой обещали поделиться его недра. Обливаясь потом, он покрутил ручку и поднял из глубины ведро воды. От одного вида кристальной, сверкающей на солнце влаги у него потекли слюнки. Он зачерпнул целый ковшик и впился в край губами, словно не видел воды лет сто. Она была такой ледяной, что у него тут же заломило в затылке. Ну и ладно. В эти медленные мгновения существовало только его горло и ковшик, а весь мир с его жарой, работой, мозолями просто растворился. Сладкая, свежая колодезная вода была для Эпла вкуснейшим напитком, с которым не могло бы сравниться и дорогущее вино из королевского кубка.

Когда затылок заледенел окончательно и Эпл перестал чувствовать голову, он наконец оторвался от ковшика и вылил остатки воды на грядку. Наклонившись над ведром, он заглянул в прозрачное серое зеркало. Копна всклокоченных волос, чей пшеничный цвет потерялся где-то на дне ведра. На лбу зеленая повязка из старого отцовского платка, такого выцветшего и истертого, будто его носили, не снимая, с самого начала времен. Задорный нос и круглые щеки, веснушки с которых тоже скатились куда-то в воду. Но вот Эпл моргнул, напряг воображение – и увидел в отражении не безобидного паренька, а грозного рыцаря в открытом шлеме. Он посмотрел на себя воображаемого – посмотрел и подумал, что солнце все же напекло ему голову.

Освежившись, или скорее ожив, садовник подступился было к третьему кусту – и тут все снова пошло не так.

Его лопата со скрежетом наткнулась на что-то твердое. «Вот только камней мне не хватало! – подумал он раздраженно. – Так я нескоро с этим закончу». Он копнул снова, немного в стороне, но лопата врезалась в камень – и на этот раз сломалась.

– Да быть не может! – воскликнул садовник в сердцах.

Конечно, с тех пор как прежний король Пангатин лет семьдесят тому назад попытался украсть у гноммов формулу их легендарного ггрогглунгга, металл в королевстве никуда не годился12. Но ведь все было не так плохо, чтобы лопаты разваливались пополам на первом попавшемся камешке! Эпл поднял инструмент (вернее, то, что от него осталось), заглянул в ямку – и отскочил в сторону как ошпаренный.

Там, где он ожидал найти камень, из-под земли высунулась голова размером с кошачью. Черная шерсть, длинная острая морда с розовым пятачком на конце, а сверху на голове будто камень расплющили и слепили некое подобие шлема. Эпл узнал камнекро́тку13 – зверь это был не то чтобы редкий, но, скажем, не каждый день высовывался из-под земли у твоих ног.

Камнекротка поводила пятачком из стороны в сторону, учуяла садовника и выбралась из норы. У нее было короткое тело и причудливые передние лапы, вывернутые ладонями наружу. На каждой лапе было по пять длинных, сильных когтей, которыми зверь без труда вспарывал и твердую почву, и мелкие камни. Садовник с интересом наблюдал за ним. Вплоть до того момента, когда зверь бросился на него.

Если бы кто-то сказал Эплу, что такое небольшое создание может так сильно напугать его, он бы ни за что не поверил. Как-никак, он не раз бывал на охоте с отцом и даже видел, как нападает рогатый ребродав. Но когда к нему с неожиданной прытью устремился этот черный комок с белыми когтями, Эпл чуть не завопил, как девчонка.

Он побежал вокруг куста, который собирался выкопать минуту назад, камнекротка – за ним. Они сделали два круга, побежали третий, Эпл оглянулся, чтобы оценить, нагоняет ли его зверь, – но зверя не было. Эпл сначала замедлил бег, с опаской оглядываясь по сторонам, а потом остановился. Обошел вокруг куста, вернулся к ямке, откуда появилась камнекротка. Видимо, ей надоело бегать за садовником и она уползла обратно в свою нору.

Кто-то засмеялся совсем рядом.

– Решил поразмяться, Эпл? – Это оказался Би́ллек, нагруженный коробами с овощами. – Тут еще много кустов, вокруг которых ты не бегал. Только не делай потом с ними то, что всегда делает Тофото.

Садовник улыбнулся, кивнул, мол, да-да, отличная шутка, ты меня поймал. Должно быть, он и вправду выглядел очень глупо.

Он посмотрел на сломанную лопату.

– Слушай, мне как раз к Тумну надо. Давай помогу тебе донести по пути?

– Вот спасибо, не откажусь!

Они прошли вместе несколько минут, и Биллек все болтал без умолку о предстоящем празднике, об угощениях, о девушках.

– Ты только представь, что нас ждет! Еда, какой ты не видывал! Конечно, после какого-нибудь барона или купца, ну и что с того? Я считаю так: ежели тебе не подвернулась удача самому родиться богачом или голубых кровей, то от крошек со знатного стола нос не вороти. А что, Эпл? Ты вот качаешь головой, а какие у нас еще шансы покушать такой пир? Хозяин небось не отпотчует нас фаршированным фазаном, от него скорей жди фаршированного пацана из наших. – И он сам захохотал над своей шуткой.

Наконец они дошли до места, где их дороги расходились. Эпл передал Биллеку его короб и направил стопы к кузнице Тумна. Чем ближе он подходил, тем сильнее ощущал желание своих ног повернуть в другую сторону и унести его подальше отсюда. Но никто ведь не знал, что именно Эпл стащил Тумнов сапог, – не мог знать об этом и кузнец. Стало быть, Эплу ничего не грозило. «Да, – подумал садовник, стараясь не замечать, как сердце пускается галопом, – ничего мне не грозит. Что он мне сделает? Зайду, положу лопату, подожду, заберу. Все. Ничего нового. Что может пойти не так?»

Подойдя к дверям кузницы, Эпл уловил легкий запах свежего теста и, еще до того как услышал голос, догадался, что кухарка Салли заглянула к возлюбленному. Эпл собирался развернуться и уйти, но уловил в разговоре свое имя и передумал. Сам не зная зачем, он присел за ящиками у входа.

– А вот Эпл думает, что я отлично выгляжу, – услышал он кокетливый голос кухарки и чуть не выпрыгнул из штанов.

«Да что ж ты творишь, Салли?» – крикнул ей Эпл мысленно.

Он обронил тот комплимент несколько дней назад, когда проспал и опоздал на завтрак. Его добрые слова сделали свое дело, и он получил добрую порцию каши и молока. Но если бы он только знал, что Салли разболтает об этом безобидном случае своему ухажеру…

– Значит, так думает Эпл, да? – проворчал кузнец. – А с каких это пор тебя заботит, что он там думает?

– А с тех пор, как он меня яблонькой назвал и цветок подарил!

«Под яблоней меня и закопают», – подумал Эпл и шлепнул себя по лбу, да так звонко, что испугался, как бы его не услышали. Но все обошлось, и Салли продолжила рыть ему могилу:

– Очень редкий цветок, кстати. Смолёвкой называется.

– Как же, редкий! – фыркнул кузнец. – Да таких на каждом лугу – что сорняков на грядках у этого садовника!

– А вот и неправда! Тебе-то почем знать? Сидишь в своей кузнице, как дракон в пещере, жара да темень – вот и все, что ты видишь. Тоже мне знаток красоты!

– Да и ты уж, госпожа леди, не по балам разгуливаешь! Картошку чистишь, тесто месишь да лук режешь целыми днями. Тоже в жаре у печки коптишься, как и я. Чего говорить-то?

– Ну ладно тебе! – Тон девушки смягчился. – Подразнить я тебя хотела, а ты вон насупился сразу, грозный какой! Точно правду говорил Эпл.

– Опять Эпл? – зарычал кузнец, даже не желая знать, о чем именно треклятый садовник говорил правду. – Эпл то, Эпл се! Поглядим-ка на твоего Эпла, как он будет развешивать тебе комплименты, когда я окуну его разок-другой для образумления!

Сидя в своем укрытии за ящиками, садовник закрыл руками рот, чтобы не взвыть.

– Ну Тумн, ну не злись, ну чего ты! – уговаривала его Салли. – Понятно, давеча вы поцапались, Эпл тебя свалил, но ведь это не…

– ЧТО-О-О-О?? – взревел кузнец, да так страшно, что птичка на дереве неподалеку спрыгнула с ветки и улетела, словно за ней гнались все кошки королевства.

У Эпла внутри все так сжалось, что все его внутренности уместились бы в чашке. Он бы и сам с радостью забрался в эту чашку, лишь бы не встречаться с кузнецом.

На этот раз Салли припомнила ту короткую, незначительную, едва заметную и ни в коем случае не обидную ни для кого историю, как пару дней назад Эпл проходил мимо кузницы и не заметил приставную лестницу, на которой стоял Тумн. Он случайно сбил лестницу, и Тумн повис на карнизе кузницы, дрыгая ногами и бросаясь ругательствами. Потом он свалился – вот как сказал Эпл, свалился, а не что он, Эпл, свалил Тумна. Но кухарка, так обрадованная неожиданным комплиментом, конечно, не заметила разницы.

Эпл вспомнил, как мама в детстве наставляла его: «Слова очень важны, сынок. Будь всегда безупречен в словах. Слово лечит, слово и калечит. Помни об этом и не давай бездумную волю своим словам». Теперь он, кажется, понял, что имела в виду мама, особенно часть про «калечит».

Тем временем ярость кузнеца разгоралась все пуще, как от поддува мехов.

– Он меня свалил? – рычал тот. – СВАЛИЛ???

– Эммм, ну да, – замялась Салли. – Но он сказал, что случайно, так что…

– С-л-у-ч-а-й-н-о??? – повторил кузнец так медленно, что у садовника успела промелькнуть перед глазами вся его недолгая жизнь.

«Ну вот, теперь мне точно конец», – решил Эпл на удивление спокойно, словно был лишь зрителем представления. Он ясно увидел, как кузнец закапывает его бренное тело в кустах крыжовника, которые Эпл только-только пересадил.

Вдруг он услышал звук шагов и испугался, что его каким-то образом обнаружили и сейчас поймают. Но затем шаги остановились и зазвучали звуки поцелуя. В этом была хорошая сторона: его не заметили. И плохая: слушать чужие лобызания было неудобно и очень-очень странно. Он решил тихонько ускользнуть.

Здесь стоит припомнить первую сплетницу королевства Фифифи́ну доль Помпаду́, которая считала так: если от рождения у тебя есть уши, чтобы слушать, и рот, чтобы говорить, то нет ничего плохого в том, чтобы время от времени использовать их, пускай даже не так, как понравится другим. Посему можно быть уверенным, что, узнав об угрызениях совести Эпла из-за подслушанного им разговора, Фифифина доль Помпаду похлопала бы его по спине и сказала бы, что все хорошо и он не сделал ничего плохого. Разве что допустил один просчет: не записал услышанное.

Но вернемся к нашим влюбленным.

– Ну что ты кричишь, глупенький? – услышал он краем уха.

– Ох, Салли, давай я тебе расскажу, как все было…

– Ты мне лучше расскажи, как все будет! На носу большой праздник, вот уж повеселимся! А представляешь, я видела, сейчас приехал какой-то парень в наряде – просто закачаешься! Анури… Энори… Ойнари… Ну и имечко у него – язык весь переломаешь, да так и не выговоришь! Ну так вот, щеголь этот с хозяином – я слышала так мимоходом, как раз к тебе шла – обсуждали, как было бы здорово все деревья вокруг покрасить в золото!

Едва высунувшись из-за ящиков, Эпл замер.

– Ну это чушь, Салли. Прямо так и в золото? – усомнился кузнец.

– Прямо в золото! Тумн, ну я сама видела, как приехали телеги с бочками, а в бочках, стало быть, краска. «Королевская злата», последний писк моды нынче – так сказал этот щеголь столичный. Прямо жидкое золото в бочках. Какой-то алхимик недавно изобрел, даже в газете писали.

– Да ты подумай, это сколько краски нужно истратить, чтобы перекрасить все деревья в округе? Нет, не поверю.

– Ну может, ну может, знаешь, уж не прямо так все-все-все, а только те, что на виду, в первом ряду которые. Не знаю я подробностей. Представляешь, какая красотища будет! – Эпл так и видел, как Салли мечтательно прижимает руки к груди и хлопает ресницами, словно курица крыльями. – Все будет сверкать под солнцем, будто и не деревья это, а статуи из чистого золота! Наш сэр Барни такой выдумщик, такой выдумщик, правда? Это будет самый лучший праздник, вот посмотришь!

Эплу показалось, что он слышит разговор свалившихся с луны. Да, Салли отличалась небесной красотой, но кто бы мог подумать, что в довесок к этому шла неземная глупость. Неужели она не понимала, что деревья погибнут? Да, существовали безвредные краски, которые можно было даже добавить в печенье, но «Королевская злата» к ним не относилась: в ней действительно было золото и еще алхимик знает что. Эпл уже имел дело с этой краской, когда украшал для сэра Барни беседку. В тот раз он надышался испарениями так, что ему целый день повсюду мерещились золотые единороги. «Королевская злата» только звучала и выглядела красиво, а на деле была чистым ядом.

– Погоди, погоди, не тараторь. – Голос кузнеца звучал серьезно, будто он напрягал все свои умственные силы, чтобы осмыслить что-то. – Говоришь, в золото деревья покрасят?

– Ага! – воскликнула Салли радостно.

– То бишь полностью, с ног до головы?

У Эпла появилась надежда, что хоть кузнец-то понимает весь кошмар этой задумки. Эплу вдруг захотелось обнять его.

– Ага! – подтвердила Салли.

– То бишь они будут прямо как золотые?

На светлую надежду Эпла упала тень сомнений…

– Ага! Ну не чудо ли! – продолжала восклицать Салли. У этой девушки был просто неиссякаемый запас восклицательных знаков.

– Чудо, Салли? Да мы разбогатеем! – крикнул кузнец в восторге и начал размышлять вслух: – Значит, так. Надо бы собрать ребят, тех, что понадежней, Гулта, Тарли да, может, Биллека – только больше никому об этом ни слова, слышишь! Ни слова! Болтать-то ты любишь, это не секрет. Значит, так. Как праздник закончится и наступит ночь, деревья срубим, покладем на телеги, переправим в надежное место. Дело станется за малым, найти какого-нить дурака, кому сбагрить деревяшки, да подороже. А с этим-то проблем не будет: в округе полно таких баронов, как наш.

– Знаешь что, Тумн?

– Что?

– Ты у меня такой умный!

– А то! Ты уж держись за меня, Салли, со мной не пропадешь. Я тебе не какой-то там садовник!

Случаи, когда Эпл по-настоящему злился, за все его неполные семнадцать лет можно было пересчитать по пальцам одной руки. Сейчас был такой случай. Он сжал лопату так крепко, что древко переломилось бы пополам – будь у него мускулы кузнеца.

«Кому такое могло прийти в голову? – возмущался он про себя. – Покрасить деревья, какая хорошая затея! Почему бы тогда не облить их маслом и не кинуть спичку?»

Он прокрался за угол кузницы и, когда был уверен, что его не услышат, побежал на поиски сэра Барни.

Обычно барон проводил свои дни в замке, но там сказали, что он обходит поместье с праздничным устроителем.

– Кем-кем? – спросил Эпл.

– Да приехал тут какой-то важный.

Эплу пришлось побегать еще, чтобы найти их, и наконец он заметил маленькую круглую фигуру барона у Изумрудного пруда. Рядом с бароном стоял высокий, стройный мужчина, больше похожий на птицу в своем ярко-желтом фро́келе14 и шляпе с пером.

– …Поставим свечи и перекрасим – будет просто великолепно, сэр! – воскликнул он, указывая тростью на пруд.

– Звучит заманчиво, – кивнул барон. – О, Эпл, ты очень кстати! Познакомься с нашим дорогим гостем Алука́рдо Гава́льди. Он приехал из самой столицы, чтобы придать этому запустению хоть какой-то блеск.

Пока Эпл пытался восстановить дыхание после бега, мистер Гавальди коротко кивнул в знак приветствия. То же сделало перо на его шляпе, только оказалось приветливее и опустилось пониже.

– Праздничных дел мастер, – добавил праздничных дел мастер, задрав подбородок. – У нас в Кавальте это новейшая профессия – вы, должно быть, наслышаны. Впрочем, скорее всего, нет: новости в такую, хм, отдаленность от центра нередко запаздывают. Так вы, господин, будете…

– Это Эпл, наш садовник, – представил его сэр Барни.

Алукардо Гавальди заметно расслабился, словно его подбородок сняли с крючка.

– А, садовник. – Он смерил Эпла взглядом, как будто подбирая для него место на полке. Отвернулся.

Эпл наконец отдышался и заговорил с хозяином:

– Сэр, я тут краем уха слышал, что вы собираетесь покрасить деревья…

– Правда? Но это неправда!

– Правда? Отлично!

– Правда! Я не собираюсь красить одни деревья – это было бы чересчур просто, ты не находишь? – хохотнул барон. – Алукардо предложил покрасить и деревья, и кусты, и даже пруд.

– Пруд? – удивился Эпл.

– Вода цвета вина на закате будет смотреться здесь просто чудесно, – промолвил праздничных дел мастер из-за плеча, затем повернулся к сэру Барни: – Сэр, при всем уважении, я не совсем понимаю участия садовника в нашей беседе. Планы такого рода лучше держать в секрете от прислуги, чтобы действительно получился сюрприз для гостей.

Эплу вдруг очень сильно захотелось жахнуть этого щеголя сломанной лопатой. Пока сэр Барни открывал рот, чтобы ответить, он заговорил:

– Сэр, при всем уважении, но я не понимаю, как вы можете позволить этому… кому-то прийти в Клубничную Лавину и испортить тут все. Краска убьет деревья и кусты, отравит пруд и землю. Сэр, вы же не хотите погубить живые создания ради какого-то праздника?

– Какого-то праздника, молодой человек? – возмутился Алукардо Гавальди. – Какого-то праздника??

– Ну, не какого-то праздника, конечно, но…

– Это не какой-то праздник! – перебил мастер, выпучивая глаза и закатывая брови за шляпу, чтобы, вероятно, подчеркнуть, как он оскорблен. – Это не просто праздник! Это большой, знаменательный фестиваль важной персоны! Это… – Тут он запнулся и повернулся к барону. – Сэр, а какой по счету это ваш день рождения?

Барон сделал вид, что не заметил вопроса, а затем сделал вид, что не замечает и своего гостя, и отвернулся к Эплу.

– Это очень похвально, что ты заботишься о благополучии Клубничной Лавины, Эпл. Это замечательно!

– Значит, вы передумали, сэр? – обрадовался юноша.

– Не говори глупостей. Вирджиниус Барни никогда не меняет своих решений. Не так он воспитан! Но поскольку ты проявил такую заботу, то сам и возьмешься за это.

– Сэр? – не понял садовник.

– Покрасишь деревья, кусты и пруд. И в самом деле, кто сделает это лучше, чем ты?

– А еще будет красиво нарисовать ваш вензель на том лугу, – вставил Алукардо Гавальди, указывая тростью на луг, где паслись козы. – Только представьте: золотые буквы В и Б в изящном сплетении узоров на зеленом фоне. Что скажете, сэр?

– Что скажу, Алукардо? Великолепно! – Он хлопнул мастера по спине, отчего на шляпе снова качнулось перо. – Слышал, Эпл? Мой вензель золотом на лугу – каков замысел, а?

Садовник попытался вежливо объяснить, что любой замысел, родившийся в голове праздничных дел мастера и выходящий из его уст, лучше всего было бы засунуть обратно тем же способом и еще вставить пробку и запечатать ее, чтобы уберечься от новых замыслов. И пускай Эпл сказал не совсем это и не совсем такими словами, его тон подразумевал именно их. Судя по тому, как мастер надулся, он все понял. Проблема была в том, что ничего не понял барон.

Вместо того чтобы прислушаться к голосу разума (который в эту минуту говорил устами садовника), сэр Барни решил, как обычно, послушать голос лести (которым в эту минуту вещал Алукардо Гавальди). В конце концов, барон не врал: он никогда не менял своих решений, а поддаваться лести он решил еще в детстве. В итоге Эпл узнал, что завтра же с утра примется за большую покраску растений в поместье, чтобы управиться за день. А если растения потом умрут, жизнерадостно сообщил сэр Барни, это не беда, ведь так просто посадить новые.

Вдобавок ко всем радостям этого дня Эплу подбросили еще одну работенку: установить бронзовые светильники по периметру пруда, поскольку Алукардо Гавальди считал огненные отсветы на винного цвета воде «весьма и весьма роскошными», что позволит подчеркнуть важность барона (а барон любил подчеркивать свою важность).

Перетаскивая изящные, но безбожно тяжелые светильники из сарая на берег пруда, Эпл потел, кряхтел и припоминал хлесткие словечки, которыми его обсыпал пару дней назад кузнец, чтобы обсыпать ими Авокадо Гавальди (как он обозвал его про себя).

Расставив все светильники, Эпл притащил к пруду ящик свечей и упал рядом с ним. Сил осталось лишь на то, чтобы полюбоваться своей работой. Светильники торчали, словно какие-то пики, нарушая привычный спокойный образ этого места. Любоваться было нечем.

Взгляд садовника упал на сломанную лопату, и он вспомнил, что так и не отнес ее на починку кузнецу. Самое время сделать это сейчас, решил он и поднялся с ловкостью набитого соломой пугала.

Тумн был один, и это было плохо. Отблески пламени плясали на его вспотевшем лице, дорисовывая недобрый образ. В одной руке он держал брусок металла, раскаленный докрасна на конце. В другой, занесенной над головой, – огромный молот. Эпл подивился, как человек вообще способен поднять такую громадину.

– Тумн, я…

– А-а-а, вот и наш герой! – Кузнец грохнул молотом по металлу так, что у садовника зазвенело в ушах. – Свалил меня, значиться?

– Э-э, Тумн, не так все…

– Свалил – меня – ТЫ??? – взревел кузнец и вдруг прыгнул на Эпла с криком: – А ну поди сюда, огрызок!

Разумеется, никто не станет осуждать Эпла за то, что его естественной реакцией было сделать наоборот.

Он вылетел из кузницы и побежал изо всех оставшихся сил, где-то споткнулся, уронил лопату, оглянулся, увидел горящие глаза кузнеца и тут же пожалел, что уронил лопату. Кузнец выказал неожиданную для такой массы мускулов прыть и не отставал от садовника. Каким-то чудом ноги донесли Эпла как раз до берега Изумрудного пруда. Донесли – да там и оставили.

Эпл заверил кузнеца, что ничего плохого ему не желал, что задел ту лестницу случайно, что никому, ну, почти никому, кроме Салли, о том случае не рассказывал, да ведь и рассказывать-то было не о чем, правда, так, несчастный случай, а еще что к пропаже сапог, то есть сапога, вообще отношения не имеет, и что к Салли он давеча заходил только за завтраком и двумя словами с ней не обмолвился, и что…

Эпл мог бы продолжать, но вдруг обнаружил себя барахтающимся в воде и потерял нить мысли.

– И чтоб я даже тени твоей не видел рядом с Салли! – крикнул Тумн и погрозил кулаком. – А не то зубов у тебя и на кашу не останется!

В плавании Эпл не любил многое: как руки проваливались сквозь прозрачную толщу и не могли найти опору; как ноги медленно-медленно двигались в безнадежно далекой глубине; как вода норовила накрыть тебя с головой и затечь в нос, глаза, уши и рот; как потом еще долго чесалось в глотке, словно ты надышался гвоздями. Но больше всего Эпл не любил, что всегда, ну вот всегда находился какой-нибудь умник, который норовил зашвырнуть тебя в воду. И знаете, я отлично понимал мокрого садовника.

Каким-то чудом Эпл выбрался на берег. Чувствовал он себя так, будто проглотил полпруда и вдохнул лягушку. Он дополз до плакучей ивы, стянул сапоги и вылил из них воду. На удивление, у него по-прежнему, несмотря на все злоключения этого дня, было два сапога. А о чем еще мог мечтать человек?

Эпл положил сапоги сушиться, откинулся на приятно твердый ствол дерева и усмехнулся. Видно, кузнец и не подозревал, что к краже его обуви приложил руку все тот же ненавистный ему садовник. У Эпла еще было время вернуться в тайник Тофото за сапогом этим вечером и устроить подмену ночью, когда Тумн уснет. Похоже, ему все-таки удастся выйти сухим из воды. При этой мысли он тихо засмеялся и отжал из рубашки еще немного Изумрудного пруда.

Там, где оранжевое небо соединялось с желтыми полями, солнце стремительно катилось за край земли, спешило на свидание с ночью. Конечно, никакого края земли не было, так только казалось: даже садовнику было прекрасно известно, что земля круглая. Но иногда хотелось думать, что край все же есть и до него вполне достижимо добраться, а там храброго путника ждут неведомые просторы и невообразимые диковины. Глядя, как убегает солнце, так хотелось порой отправиться вслед за ним…

Эпл смотрел на порыжевшие от заката поля и сады и удивлялся, как все это могло принадлежать одному человеку, который даже не понимал ценности и величия окружающих его богатств. Мириады крупинок земли, бесчисленные травинки и стебельки, столько ягод и плодов, что можно было накормить целую деревню, а то и две. Под каждым камешком, под каждым листочком теплилась и шуршала другая, незаметная, многоногая, тонкокрылая жизнь. И все это по каким-то непонятным законам мироустройства оказалось во владении барона, который ради своей глупой прихоти был готов загубить целый сад…

Что-то стукнуло его по голове. Он поднял глаза: лишь ветки ивы. На траве у его ног лежало яблоко, спелое, зеленое, не большое и не маленькое, как раз как он любил. Он снова посмотрел наверх: ничего не изменилось, ива была девственно пуста, в ее ветвях негде было спрятаться какому-нибудь шутнику.

– Ха, ну что тут скажешь, спасибо за яблоко! – Садовник помахал дереву рукой и впился зубами в его дар.

– На здоровье.

Хрум! – от неожиданности он одновременно откусил и подпрыгнул. Ему послышалось – или это и вправду прозвучало? За хрустом фрукта было не разобрать. Он замер на мгновенье, перестал жевать и прислушался. Тишина. Только шелест листьев, ленивый пострекот сверчков, лай собаки вдалеке да обрывки разговоров усталых работников. Никаких тебе слов из ниоткуда. Эпл пожал плечами: показалось.

Ну и денек. С утра эта канитель с Тофото, теперь постарайся пережить ночь под одной крышей с Тумном. Неудивительно, что ему уже мерещится всякое. Но вот что ему точно не почудилось, так это дурацкая затея барона. Эпл бы и рад был, если б это оказалось только глупой шуткой, или сном, или бредом после солнечного удара.

Он откусил еще яблока и стал жевать так усиленно, будто пережевывал кости сэра Барни. «Глупо все это, – подумал он. – Глупо, бесполезно и вредно. А исполнять дурацкие причуды придется мне».

– Вот и я о том же! – раздался голос из ветвей у него над головой.

Глава 4

К чему приводят разговоры с деревом

Часто к беде ведет голова, когда глупит налево и направо. Иногда к беде ведут ноги, которые соскальзывают, спрыгивают и еще сотней способов сворачивают с пути. А бывает, к беде ведут уши, до которых случайно долетает чужой разговор, и язык, который оказывается слишком скор на обещания прекрасным незнакомкам. С зеленой кожей.

Услышав голос из ветвей, Эпл решил, что после утомительного дня и граничащего со смертью купания в пруду его здравый смысл собрался отдохнуть и на неопределенное время покинул голову, а уши-сорванцы воспользовались этим и вздумали подшутить. Он продолжил жевать яблоко и любоваться полями, деревьями – всем чем угодно, лишь бы не прудом.

Спустя несколько секунд он снова услышал тот же голос, звонкий, как прыгающий по камням ручеек, и нежный, как солнечный луч на цветке:

– Эй, ты что, оглох? Я говорю, это просто жуть как несправедливо! И вообще-то, когда с тобой разговаривают, молчать невежливо.

Эпл подскочил, будто наступил на молнию. Глаза буравили листву над головой, но ничего не находили.

– Меня ищешь? Я здесь, – сказало… дерево?

– Э-э-э, – ответил садовник и сам почувствовал себя деревом.

– Да здесь же, глупый! Прямо на меня ведь смотришь.

Эпл моргнул. Он глазел то туда, то сюда, но ни там, ни тут не было ничего говорящего. И еще он был довольно-таки уверен (хотя и начинал уже сомневаться), что что-то не могло говорить. Говорил всегда кто-то.

– Ладно, вижу, так с тобой беседа не заладится. А если вот так?

Кора распахнулась – да, кора распахнулась. У юноши подогнулись ноги, и, чтобы как-то уцепиться за ускользающую реальность, он описал про себя, что видел: «Кора распахнулась». Это немного помогло: его не хватил удар, он не лишился рассудка и продолжил стоять, чуть покачиваясь на вечернем августовском ветерке.

Кора распахнулась, как края одеяла, и из белой полости внутри грациозно вышла самая удивительная девушка, какую садовнику доводилось видеть. Отчасти, конечно, этому способствовал насыщенный зеленый цвет ее кожи и костюм из красных листьев, покрывавших ее грудь и бедра на манер купальных костюмов самых отчаянных нескромниц королевства. Девушка обладала тем редким видом красоты, от которого перехватывало дыхание, отваливалась челюсть, замирало сердце и шумело в ушах, а глаза бунтовали, и, как бы ты ни хотел отвести их от такого чуда и посмотреть куда-нибудь еще (да хотя бы себе под ноги!), они норовили вернуться и впиться в совершенство форм.

Невероятным усилием воли, о наличии которой Эпл никогда не подозревал, он перевел-таки взгляд на лицо. С огромными глазами, пунцовыми губами, вздернутым носом и заостренными кверху ушами, которые чуть высовывались из пышных волос вишневого цвета, оно необъяснимо напоминало беличью мордочку. Эпл таращился на чудесную девушку, и если бы у него была даже тысяча пар глаз, им бы не удалось убедить его в реальности происходящего.

Девушка прислонилась к дереву:

– Так-то лучше. Теперь ты меня заметил.

«Еще как заметил, – подумал Эпл. – Такую трудно не заметить».

– Зачем ты так открыл рот? – спросила девушка с интересом. – Ты ждешь угощение? У меня есть орехи, хочешь?

Она протянула руку, и в ее изящной ладони цвета первых весенних листиков оказалась целая горсть.

Эпл захлопнул рот с определенным усилием, будто не знал, как это делается.

– Вы, люди, такие смешные! – хихикнула девушка. Она подпрыгнула и легонько пробежала мимо садовника, задев его волосами.

Он ощутил пьянящий аромат пыльцы и нежность бархатных лепестков на щеке. До сих пор не в силах поверить в происходящее, он повернулся и увидел девушку сзади. И если раньше она показалась ему удивительной, теперь он осознал, что она просто неповторима. И дело было даже не в стройных, как два стебелька, ногах, а в огромном беличьем хвосте, который он не разглядел спереди из-за пышной прически.

– А пялиться неприлично! – Она полуобернулась и стрельнула в Эпла зелеными глазами.

Он чувствовал себя омлетом: мягким, тонким, размазанным. В голове вертелись обрывки каких-то незаданных вопросов со словами «кто» и «что», но почему-то губы ему больше не подчинялись. Он продолжал просто стоять и смотреть на чудесное виденье, стараясь делать это так, чтобы оно не подумало, что он пялится.

– Ммм, какой вечер сказочный! – воскликнула девушка и закружилась, раскинув руки, как одуванчик. – Столько ароматов и оттенков! Тебе нравится? Ты похож на человека, который любит природу.

Порой лесть пьянит, но, когда ты пьян дальше некуда, лесть отрезвляет лучше колодезной воды.

– Эм… кт-то ты? – спросил Эпл, заикаясь и не узнавая свой дрожащий голос.

– Ха, не так просто, Эпл! – замотала головой девушка. – Сначала зерна, потом листья. Ты первый скажи: ты мне поможешь?

– Откуда ты знаешь мое имя? – удивился садовник.

Девушка села на траву, скрестила ноги и свернула кольцом хвост.

– Я знаю имена каждого деревца и цветка в округе – твое-то и подавно запомнишь. Я живу здесь очень долго, росла малюткой, когда не было ни тебя, ни этого безобразия под названием Клубничная Лавина. – Она вздохнула. – Ты вот не знаешь, но ты такой счастливый! Можешь идти куда хочешь, видеть новые места, пустить корни там, где понравится больше всего… – Она обняла себя за плечи и мечтательно посмотрела вдаль. – Нет, ты не подумай. Я люблю деревья – ну а как же? – но порой так хочется сбросить с себя эту надоевшую кору и улететь далеко-далеко…

Эпл сел рядом с ней на траву, стараясь не рассматривать ее слишком уж явно и больше смотреть на горизонт.

Девушка повернулась к нему.

– У тебя такое бывает? – спросила она.

Садовник пожал плечами.

– У меня есть работа. Я не могу просто так…

Она фыркнула:

– Глупости говоришь. Все ты можешь! Ты ж не дерево. А мне вот иногда так вдруг захочется побегать и попрыгать, найти какое-то приключение, а не сидеть под корой! – Она тряхнула кудрями и добавила: – Наверное, это все кровь отца, а ей лучше не давать волю.

– Ты так и не сказала, кто ты, – осмелился напомнить садовник и получил в ответ хитрый взгляд.

– А ты как думаешь?

Он пожал плечами.

– Вообще, я сейчас стараюсь не думать: здравый смысл говорит, что так не бывает.

– Здравый смысл… – повторила она медленно, будто услышала эти слова впервые и силилась понять их значение. – Вы, люди, так любите все усложнять. Зачем?

Юноша снова пожал плечами.

– Наверное, так проще жить.

Она бросила на него долгий взгляд, будто и эти слова поставили ее в тупик. От лучей заката ее глаза искрились, а губы наливались, как спелый виноград. «Эх, ну почему мне всегда встречаются такие девушки? – подумал Эпл. – Либо у них есть мускулистый ухажер, который гнет подковы пальцами и забивает гвозди кулаком, либо у них есть хвост».

Девушка бросила на него быстрый взгляд и отчего-то нахмурилась. Ее улыбка улетела, словно подхваченный ветром лепесток.

– Сначала я подумала: какая удача, что наши корни пересеклись сегодня здесь, – сказала она тихо.

Эпл взглянул украдкой на свои сапоги (один из которых был не его) и удостоверился, что ничего не изменилось и у него по-прежнему нет никаких корней.

– Но теперь я понимаю, что ты для меня пришелец, – продолжила девушка. – И я не могу тебе доверять…

– Но это ведь ты вышла из дерева! Я первый сюда пришел.

Она лишь смотрела на него грустными глазами и молчала.

– И ты можешь мне доверять, – заверил ее юноша и выпятил грудь (но только слегка). – Я ведь садовник, я люблю растения и… – «…девушек», собирался он сказать, но вместо этого повторил: – Мне можно доверять.

– Ма́небжи.

Эпл уставился на нее. Потом моргнул. Потом опять уставился на нее. Не помогло.

– Что ты сказала?

– Манебжи. Так меня зовут.

Она смущенно опустила ресницы, ее щеки залились краской (зеленой, конечно).

«Как красиво», – подумал Эпл, а вслух сказал:

– Как красиво.

– Ты знаешь мое имя. Теперь ты мне поможешь? – спросила она с надеждой.

– Эм, слушай, – замялся садовник, – не подумай, что я придираюсь, но ты, эм, немного зеленая и кое-где покрыта листьями, а вот это, – он указал пальцем ей за спину, – очень похоже на хвост.

– Да, – кивнула девушка.

– Я хочу сказать, ты не совсем человек.

– Я совсем не человек! – Ее возмущению не было предела, словно Эпл смертельно ее оскорбил.

– Точно. Тогда кто ты? У меня есть догадки, но уж слишком они…

Изящным движением руки она отбросила волосы с плеча и сказала гордо:

– Я дух союза двух стихий, Усьтенкъёльни и Роёманкъёльни!15

Эпл шлепнул себя по коленке.

– Ведь так и думал! То есть что ты просто дух стихии – я и о них-то слышал немного, а уж что бывают союзы… Значит, стихия дерева и…

– Огня, – подсказала Манебжи.

Не то чтобы Эпл вытаращил на нее глаза – скорее глаза вытаращились на нее всем лицом.

– Серьезно? А такое бывает?

– Как видишь, – улыбнулся дух. – Все сложно.

– Дерево и огонь, надо же. – Эпл аж присвистнул. – А еще говорят, садовник принцессе не пара.

– Все возможно, если твердо стоять на земле и терпеливо тянуться к солнцу. Так ты мне поможешь?

– Помочь в чем?

– Не дать прихоти этого изверга пустить хоть корешок.

– То есть… ты хочешь помешать барону?

Она кивнула с такой страстью, что ее великолепная шевелюра подпрыгнула, а в глазах проскочили искры.

Эпл глянул по сторонам. Конечно, рядом никого постороннего не было – но недавно так думали и Тумн с Салли, когда он их подслушивал.

– Эммм… – Он почесал затылок. – Ну, знаешь, это как бы непросто, мне кажется. Он же как бы барон и все такое. Понимаешь?

Она покачала головой.

– Ты поможешь мне? Ты ведь и сам хотел спасти невинные растения!

– Хотел, не спорю. Но знаешь, хотеть можно много чего. Парень вроде меня может хотеть, ну, к примеру, и рыцарем стать, а толку-то?

– Надо верить в себя, Эпл! – Она взяла его за плечи. – Верь в себя, как молодой росток, который пробивается сквозь камень, чтобы подставить листочки солнцу!

Эти яркие слова придали ему уверенности ровно настолько, чтобы очень твердо промычать:

– Эм… ммм… А что нужно делать?

Сначала Эпл не согласился. Не согласился он и потом. И даже когда Манебжи взмолилась, заламывая руки и проливая слезы, похожие на капли росы, он тоже не согласился.

– Так нельзя, – заявил он.

– Почему?

– Почему? Потому, что сжигать чужую собственность неправильно. Это называется поджогом, и за такое можно легко загреметь туда, где, выражаясь твоим языком, не светит солнце и не растет трава. Слыхала про темницы?

Манебжи вскочила, будто под ней разожгли костер.

– А губить ни в чем не повинные растения – это, по-твоему, правильно?

Теперь Эпл стал замечать в ней не только очарование цветка, но и норов лесного пожара. Он как раз подыскал новый аргумент, почему не стоило сжигать бочки с краской, но в этот миг Манебжи совершенно случайно споткнулась на идеально ровной траве и упала в его объятия. Это падение выбило из него дыхание, только что найденный аргумент и способность мыслить. Вишневые волосы защекотали его щеку. Она пахла так приятно. От удовольствия у него закружилась голова, да так сильно, что Эпл даже испугался, как бы она не отвинтилась совсем.

– Ты только представь, Эпл, – теплый ветерок ее дыхания скользнул по его шее, – что будет с твоим садом, если ты исполнишь приказ барона. От твоей руки погибнут десятки деревьев и кустов. Виноват во всем будешь ты. Разве этого ты хочешь?

Он мотнул головой, пытаясь развеять заполнивший ее розовый туман.

– Ты хочешь поцеловать меня, – прошептал чарующий голос. – Я тоже этого хочу. Но как мы можем думать о поцелуях, когда над нашими древесными братьями нависла смертельная опасность?

– Что? – удивился Эпл, одним рывком поставил ее на ноги и отошел на шаг. – Какие еще поцелуи? Ты зеленая, у тебя хвост и…

Волна ее волос всколыхнулась и скользнула по его лицу, хотя никакого ветра не было. Их запах… вся она…

– Ты бы хотел поцеловать меня, правда? – спросила Манебжи, глядя ему прямо в глаза.

– Ага, – ответил садовник сквозь дурман. – Прямо сейчас?

– Да нет же, глупенький! Сначала мы должны разобраться с бароном, а поцелуи будут потом.

Она рассказала свой простой план. Эпл старался слушать, одновременно пытаясь понимать и запоминать, но думать он мог только о ее зеленых глазах. План был такой: он раздобудет спички и факел, дождется ночи, когда все крепко заснут, и придет к сараю, где горой стояли бочки с краской. Условились, что Эпл зажжет спичку, когда будет на месте: Манебжи заметит огонек из своего дерева и придет.

Солнце уже село, когда Эпл ушел из-под ивы на берегу пруда. Обернувшись у дороги, он успел заметить гриву темных волос и пышный хвост, исчезающие под корой дерева. И хотя непередаваемо сладкий аромат все еще витал у него под носом, ему верилось с трудом, что весь этот разговор был на самом деле, а не привиделся ему после того, как он наглотался воды из пруда.

– Что, Эпл, закончил потеть? – услышал он дружелюбный голос Биллека.

У Эпла не было друзей ни здесь, в Клубничной Лавине, ни где-нибудь еще. Он жил здесь уже восемь месяцев, но по-прежнему был ближе к деревьям, чем к людям. Он любил людей и не прочь был хорошо повеселиться на вечеринке или посмеяться над доброй шуткой, но вечеринки заканчивались пьянками и дракой, а хорошие шутки выходили реже, чем лунные затмения. Поэтому Эпл держался в стороне и скучному веселью в компании выбирал приятное одиночество. Но если кого-то и можно было назвать другом Эпла, то как раз Биллека.

Они пошли на ужин вместе, и по дороге Эпл как будто невзначай спросил о факеле. Биллек сказал, что не видел их в поместье, у них же современное сообщество, все пользуются свечами. Но, добавил он, если факел где-то и завалялся, то наверняка у Тумна в кузнице. Эпл слегка вздрогнул при упоминании этого имени.

О спичках он не стал спрашивать, и так знал, где их взять. Сапожник Элкарло славился не только своим ремеслом, но и тем, что пил и курил как, хм, сапожник.

Ужин в тот вечер был особенный, почти никто не замечал, что ел и пил. Не потому, что было невкусно, просто за столами царило предпраздничное возбуждение, как будто хозяин устраивал торжество не в свою честь, а на радость слугам. Девушки обменивались мнениями и советами, как нарядиться. Парни обсуждали еду, выпивку и празднично наряженных девиц. Только Эпл отмалчивался, сидя на краешке скамьи как можно дальше и от Тумна, и от Салли. Они обращали на садовника не больше внимания, чем все остальные, – ему же казалось, что все только и делают, что пялятся на него. Как говорится, на съевшем сметану котенке и шерстка горит.

Эпл ел похлебку и все думал, где ему достать факел. Его взгляд скользнул по столу, за которым собралась вся клубника Клубничной Лавины: доярка Поли, пастушка Лиси, мастерица Тарди, та самая Салли и Йо́лука, не то лекарь, не то алхимик, но от ее рук не только вырастал богатый урожай, но и проходила простуда, головная боль и прочие хвори. На столе среди опустошенных тарелок и кружек лежал свежий выпуск «Ока Урсамо́на».16 Наверняка его принесла Лиси: кто еще зачитывал газету до дыр? Как Салли была разносчицей ра́тповых17 лепешек, так Лиси была разносчицей сплетен. Она подходила к этому ответственно: прочитывала газету от свитка до свитка, выискивая малейшие намеки на секреты не только между строк, но и между букв, а порой даже за знаками препинания. Затем она выспрашивала каждого в Клубничной Лавине, слышал ли кто-нибудь что-нибудь о чем-нибудь где-нибудь. Делала она это со рвением и мастерством, которым позавидовал бы любой сборщик налогов.

Газета лежала так, что в любой момент могла вызвать чье-то праздное любопытство, она практически кричала: разверни меня…

Эпл поднялся и подошел к девичьему столу, не выпуская газету из виду. Девушки перестали болтать и с замершими на губах улыбками обратили на Эпла свои искрящиеся глаза. И тут он понял, что совершил ошибку: он не знал, что сказать.

– Хочешь к нам? – спросила Поли. – Не получится: сегодня парней в свою компанию не берем.

Йолука поддела ее локтем и хихикнула:

– Но как не взять такого милашку?

Эпл почувствовал, как во рту все пересохло, а уши загорелись, будто два факела. Может, ему и не нужны были газета и спички? Может, он мог бы использовать свои уши?

Тем временем девушки продолжали играть с ним, как драконы любили играть с принцессами.

– Мы не можем его взять! – покачала головой Поли. – У нас разговор о женских штучках и платьях.

– А кто сказал, что Эпл не разбирается в платьях? – возразила Салли, и стол взорвался заливистым смехом.

Эпл почувствовал, как его горло сжимается и исчезает. Пока оно совсем не испарилось, он выдавил:

– Э-э-э, я тут сказать хотел…

– Что-то о платьях? – подхватила Йолука, и Эпла чуть не смела новая волна смеха.

«Надо заканчивать с этим, а то от меня и пепла не останется», – подумал Эпл и повернулся к той, что принесла газету.

– Лиси, – начал он… и этим же закончил. «Почему сегодня вокруг столько хорошеньких девушек и все смотрят на меня своими большущими глазами? Они это специально? Разве не понятно, что это мешает?» Эпл прочистил остатки горла и попробовал еще раз: – Лиси…

– Да, Эпл… – сказала она серьезно и опустила ресницы.

«Еще и перебивает!» – негодовал садовник, собирая мысли, которые разбегались по закоулкам его головы.

– Пойдешь со мной на танцы послезавтра?

За время короткой, как вечность, и громкой, как безмолвие, паузы Эпл попытался осознать, что он только что сказал. У него не получилось.

– У-у-у-у, в воздухе витают искры! – хихикнула Тарди.

Йолука пропела:

– Э-э-эпл и Ли-и-си! Э-э-эпл и Ли-и-си!

– Что сидишь, будто воды напилась? – сказала Салли и толкнула Лиси в плечо. – Парень ждет, надо бы ответить. Смотри, какой красный, того и гляди лопнет. А отмывать-то все потом мне достанется.

Лиси снова опустила ресницы и ответила тихо:

– Да.

Эпл кивнул и повернулся, чтобы уйти. Он хотел оказаться от девушек подальше, будто каждая секунда рядом с ними грозила мучительной смертью от сгоревших ушей. Но тут он вспомнил, зачем вообще подошел к их столу. Он повернулся обратно нескладно, как деревянная кукла на веревочке, махнул на свитки рукой, которая отказывалась ему подчиняться, и хриплым голосом спросил:

– Газету взять можно?

– Бери… – сказала Лиси удивленно.

– Спасибо. Ну, до встречи на танцах!

Пока девушки обменивались красноречивыми взглядами, Эпл быстро вышел из кухни на негнущихся ногах, красный и разгоряченный, будто плавился на глазах, как ложка в горниле Тумна или сырок в печке Салли. Но его миссия была выполнена: свитки «Ока Урсамона» поскрипывали у него под мышкой.

Он больно ударился плечом о косяк и вышел на крыльцо. Свежий ветерок подул ему в лицо, и садовник вдохнул его полной грудью, как изнывающий от жажды страдалец глотает из поднесенной ему чаши. Вдруг чистый воздух сменился кислым табачным дымом, и Эпл закашлялся так, что у него чуть не выскочили глаза.

– Ах ты ж, извиняй, сынок! Не заметил тебя. – Новую порцию дыма сапожник Элкарло выпустил уже в другую сторону. – Ну как у тебя, удачно складывается с Лиси? – подмигнул он.

– Да ну вас! – Садовник отмахнулся с улыбкой. – Значит, слышали?

– Уж не я один, будь спокоен! Кухонька у нас небольшая, если ты не заметил. Народу хоть и битком и кричат все во все горло, да такие вещи мимоходом не пройдут. Лиси, поди, сама после ужина начнет трещать новость в каждое свободное ухо.

Юноша вздохнул.

– Ты чего, сынок, пригорюниться решил? Да о тебе только лучше думать станут! Побудешь немного у каждого на языке, велика цена-то. Зато танцы с Лиси, не последняя она девчушка. А ты парень не промах! – Старик хлопнул его по плечу с отцовским одобрением.

– Дадите попробовать? – Эпл указал на трубку.

– Покурить захотел? Я-то думал, ты за здоровый образ жизни, – удивился Элкарло. – Видел я, как ты с утреца круги наматывал по всем грядкам. Молодец, сынок, молодец! Бег очень полезен для самочувствия. А курение – для хорошего настроения.

Эпл взял у сапожника трубку и сделал вид, что подносит ко рту, но где-то на полпути он будто случайно уронил ее.

– Ой, ну что у меня за руки такие, как грабли! – раздосадовался юноша. – Смотрите, весь табак ваш порассы́пал.

– Ничего, ничего, сейчас собью тебе новую. Свеженький табак – он-то даже лучше, вкуснее будет. – Элкарло достал коробок спичек и табакерку. – Впервой небось?

– Ага, – кивнул Эпл. – Давайте помогу поджечь.

Он взял у старика спички. Удивительно, как эта маленькая коробочка вдруг наполнилась такой важностью. Казалось, все теперь вращалось вокруг нее. Без нее не будет встречи с прекрасным духом Манебжи. Без нее они не смогут уничтожить краску и спасти деревья. Маленькая красная коробочка с надписью «Мануфактура Игги Хеллиша»18 и четырьмя черными зубцами вил снизу, словно процарапанными тонким когтем.

Эпл чувствовал себя так, будто держал в руке редчайшую реликвию, а не обычный коробок спичек, каких на свете не счесть. Он постарался не глазеть на спички, как вор таращится на золотой перстень на пальце богатого купца. Это было непросто.

Элкарло набил трубку и поднес Эплу, чтобы тот поджег. Отлично, теперь осталось главное: отвлечь старика.

– Пахнет здорово! – заявил Эпл с улыбкой от уха до уха, которая должна была скрыть его отвращение. – Сами собираете или покупаете?

– Да сейчас-то времени нет самому, столько башмаков выделать надо, сам знаешь, как оно. Есть у меня в деревеньке приятель, очень уж славный табак продает. Да чего болтать, ты пробуй давай, сам все поймешь!

Этого-то Эпл и боялся. Он оттягивал момент как мог, но момент достиг своей максимальной длины и дальше не тянулся. Эпл вставил трубку в рот. «Чего не сделаешь ради общего блага». С этой мыслью он вдохнул дым… и второй раз за этот странный день ему показалось, что он больше не сможет дышать. Густое тошнотворное облако, по вкусу похожее на прошлогодние носки, ворвалось в него неожиданно – и вышибло все двери и окна на его чердаке. Кашель рвал легкие и царапал горло, как разъяренный ежебраз.19 Из глаз хлынули такие ручьи слез, что казалось, у слез тоже текли слезы.

Элкарло захохотал и похлопал беднягу по спине.

– Ты дыши, дыши, сейчас пройдет. У меня впервой так же было. Я тогда мальцом был, поменьше тебя, лет четырнадцать. Папка угостил да сказал: «Ежели уж кто тебя с этой дрянью познакомит, так пускай лучше я». Тоже сапожник был. В нашем деле без этого не обходится.

– Почему? – прохрипел Эпл, согнувшись над коленями и вытирая слезы.

Элкарло вставил трубку в рот и задумался.

– Традиция, поди, – сказал он наконец. – Сапожник без курева – что башмак без подошвы.

– Отлично сказано! Вам бы книжки писать, не иначе. Ну, спасибо за первый опыт, надеюсь, он будет последний. Пойду подышу для разнообразия свежим воздухом.

С этими словами Эпл оставил старика на крыльце и быстро скрылся, сжимая в руке коробок спичек. В животе у него щекотались бабочки волнения и радости. Как же ловко все получилось! Словно шпион в стане врага, он добыл все, что требовалось для поджога. Нет, «поджог» – неподходящее слово, будто он преступник какой-то. Он попробовал подумать об этом иначе: он добыл все, что требовалось для спасения деревьев. Так звучало намного лучше.

Вечер погас, и зажглась ночь. Эпл лежал на своей койке, прислушиваясь к дыханию соседей. Он набрался терпения в ожидании, когда все уснут, но то ли чаша оказалась мала, то ли она протекала, то ли терпение попалось не первой свежести, но бездействие мучило его, как ноющий зуб. Он крутился с боку на бок в попытках найти удобное положение, но матрас казался набитым гвоздями вместо соломы. Он уставился в потолок. Лежа на одном месте, он не мог найти себе места.

Время текло, как трещины по скалам. Прошла вечность. За ней тенью от улитки прополз кусочек бесконечности, лениво смахнув хвостом эру и эпоху. И только потом подоспело то самое мгновение.

Все, кроме Эпла, спали. Об этом свидетельствовала симфония храпа и сопения. Но профессиональный шпион не мог полагаться на одни догадки.

– Эй, ребята! – сказал он громким шепотом. – Глядите, за окном Салли разгуливает в чем мать родила!

Симфония ничуть не изменилась, никто из музыкантов не шелохнулся, все продолжали выводить безупречные ноты.

«Отлично, – подумал шпион. – Теперь-то уж наверняка».

Он тихонько натянул одежду, опустил ноги в сапоги, как обычно, – и только одна из них нашла сапог. «Только не это, – испугался Эпл. – Только не опять и не сейчас». Он наклонился, готовый увидеть то же, что видел утром, – и с облегчением выдохнул. Сапог был тут, просто лежал чуть дальше. Наверное, кто-то задел его, вот и все. Эпл обулся, достал из-под кровати газету, нащупал в кармане спички и прокрался между рядами спящих к двери.

Ночь была темной и тихой, как колодезное дно. Прохладный воздух приятно бодрил. Луна спряталась, словно знала о готовящемся преступлении и решила помочь. «Это не преступление, – сказал себе Эпл. – Я делаю доброе дело». Но что-то ему подсказывало, что многие преступники начинали свою карьеру именно с такой мысли.

Эпл пошел к сараю, рядом с которым стояли бочки с золотой краской. По пути он оглядывался по сторонам и искусно крался – как корова на задних ногах. И хотя он знал, что вся Клубничная Лавина видит уже восьмой сон, сердце у него бешено било в барабаны, будто хотело предать его и перебудить всю округу. Но напрасно он так волновался: он был здесь один. Он да ночные бабочки.

У сарая громоздилось не меньше двух дюжин бочек. На вид – обычные, от каких не ожидаешь подвоха. Но Эпл знал, что их стенки скрывали губительный для сада яд.

Он встал так, чтобы видеть иву у пруда (и чтобы она могла видеть его). Зажег спичку и вытянул перед собой: так Манебжи будет легче заметить огонек. Мелькнула неприятная мысль: а что, если не было никакого древесного духа в очаровательном облике девушки и ему все это привиделось? Может, его совесть таким образом пыталась оправдать то, что он собирался сжечь чужое имущество?

Эпл впивался в иву глазами, как будто старался схватить и вытащить наружу прятавшегося в ней духа. Ничего не происходило. Эпл посмотрел по сторонам. По-прежнему ничего не происходило. Его взгляд скользнул по одному из свитков газеты: «Требуется садовник…» Сердце подпрыгнуло.

Спичка догорела. Эпл быстро зажег новую и развернул свиток. Заинтересовавшая его строчка была между статьей о ежегодном осеннем турнире и гороскопом на август: «Требуется садовник. Без вредных привычек, с опытом, искусно владеющий инструментами, с творческим подходом к решению задач, готовый работать на результат…»

О, это звучало очень и очень интересно! Тем более что Эпл отвечал всем требованиям (кроме, возможно, последнего: он не совсем понимал, что означало «работать на результат»).

Он продолжил читать: «Кандидату предоставляется бесплатное питание, уютная комната в красивом историческом здании и достойное жалование…» Да это была просто работа мечты!

Глаза у него загорелись, но их света все равно было недостаточно. Эпл зажег новую спичку и с жадностью продолжил: «Вас ждет гибкий рабочий график с одним выходным в неделю…» Один выходной – о такой роскоши Эпл и не мечтал, а оказывается, существовал где-то на свете кто-то, готовый подарить ее своему работнику. Кто же был этот удивительный наниматель из идеального мира? Эпл перепрыгнул в самый конец объявления: «Вы станете придворным садовником принцессы Анелин и будете работать в замке Лагриком».

БАМ! Словно дубиной огрели. Замок Лагриком. На первый взгляд, все это звучало как описание чудесной возможности, за которую все садовники Вераделла должны были драться со свирепостью потревоженной камнекротки. Но отчего-то они не дрались.

О замке ходило множество слухов, один страшнее другого. Никто в здравом уме и хоть какой-то оставшейся памяти не согласился бы заглянуть в это место. Даже самые отчаянные искатели приключений, расхитители сокровищ и самоубийцы обходили Лагриком стороной…

Глава 5

Легенды и тайны замка Лагриком

О замке ходило множество легенд, и все они были неправдой лишь отчасти.

Лагриком стоял на одном из девяти Безмолвных холмов на Тихонощном плоскогорье. Порой, когда дымка приоткрывалась, словно призрачный занавес, даже издали можно было полюбоваться его персиковыми стенами и вишневой крышей, похожей на шляпку гигантского гриба. О, если бы вы только видели здешний рассвет, одно из красивейших зрелищ во всем Вераделле! Наверняка сюда съезжались бы влюбленные парочки и семьи с детишками со всех уголков света… только вот не бывало здесь никого.

Сюда не забредали даже случайные путники. Отчасти виной тому была удаленность замка от любых поселений. Отчасти – привидения, которым нравилось бродить по холмам.

Типичный день в Лагрикоме начинался так. Багровое солнце закатывалось за горизонт, словно глаз злого великана. Кот зевал, потягивался в своей шипованной клетке, скрежетал длинными когтями и будил принцессу рыком. Крышка ее гроба отодвигалась будто сама собой, и принцесса грациозно выползала наружу, слегка подергиваясь от судорог после могильного сна. Она скользила к зеркалу, которое боялось показывать ее отражение, и поправляла обветшавшие кружева на черном платье и алые шнурки, словно кровавые разрезы, на кожаном корсете.

Они с кошачьим чудовищем завтракали: стакан крови для нее, пара летучих мышей для него. Затем принцесса облачалась в длинный плащ темнее ночи, прятала рога под остроконечной шляпой, надевала на кота ошейник с поводком (конечно же, шипованный) и выходила на прогулку под луной на холмы, где им составляли компанию привидения и скелеты. Пока они гуляли, дядюшка Вампир прибирался в замке, смахивая вековые клочья паутины по углам и подметая кости, а тетушка Ведьма собирала пауков и варила зловонное зелье на обед…

Попались! На самом деле ничего такого в Лагрикоме не было. После ужасной семейной трагедии, случившейся около года назад, принцесса Анелин поселилась в моем замке и с тех пор ни разу не покидала его. А вот дальше начинались легенды и слухи – то есть самое интересное.

Над Лагрикомом издавна висела тень пугающих и манящих тайн, еще задолго до появления в нем меня и принцессы. Старожилы поговаривали, что он построен на руинах башни черного колдуна, которую в незапамятные времена возвели из обломков еще более древнего и зловещего сооружения.

Не зря холмы назвали Безмолвными. Люди сюда не совались, разве что по ошибке, сбившись с пути, когда карта промокла, компас сломался, а лошадь убежала. Птицы здесь не пели, звери обходили эти места стороной. Зато какие тут были растения! Склоны холмов поросли сочными травами, пышными кустами и яркими цветами, каких не было даже в долине Бу́нду. Когда на холмы опускались сумерки, или начинался дождь, или ветер трепал клочья тумана, среди цветов бродили призрачные фигуры… В ясную погоду их было не видно, но тихий плач долетал до другого берега реки Са́льмы.

О Безмолвных холмах болтали и писали разное. Стоило только заглянуть в таверну и вспомнить об этом месте за доброй кружкой – как вас накрывало с головой шквалом историй. Вот одна из них.

В стародавние времена, когда здесь еще не было ничего, а может, когда здесь что-то было, но что – уже никто и не вспомнит, – так вот, в стародавние времена упала сюда звезда, от ее удара о землю и возникли холмы. И по сей день, говорят, лежит та звезда глубоко под землей и излучает невообразимый цвет из иных миров, отпугивая все живое.

Или вот другая история. Всем печально известен случай сорокалетней давности с фермером из ближайшей деревушки Клаа́би. Наум Нергард был молодым, сильным и особо отчаянным до предприятий, в которые другие предпочитали не впутываться. Как-то у него возникла светлая идея приспособить пустующие земли под свое хозяйство и увеличить доход десятикратно. Кажется, он даже точно подсчитал те невообразимые суммы, которые сулил ему урожай с Безмолвных холмов. Поехал за разрешением к тамошнему графу, который отправил его прежде испросить разрешения у тамошнего маркиза, который счел нужным первоначально получить дозволение герцога, который не хотел ничего слышать, пока фермер не вернется к нему с благословением короля. Так Наум Нергард прошел все круги берукрадии сначала в одну сторону, чтобы узнать, что ему нужно сделать, а потом в обратную сторону, чтобы показать всем важным лицам, что он это сделал.

Благословение короля открыло ему путь к холмам, и он приступил к их освоению с утроенным рвением. Едва рассвет с опаской ступал в еще укрытый ночью мир – Наум Нергард уже запрягал телегу. Он приезжал сюда каждый день, вспахивал, удобрял, сажал, а по вечерам рассказывал друзьям в таверне, какие все дураки и какой его ждет неслыханный успех.

Так прошло недели две, а потом одним особенно туманным днем Наум Нергард просто сгинул. Старожилы любят добавлять, что той ночью на холмах плясали огни какого-то странного, неведомого цвета, а поднявшийся вдруг ветер доносил крики не то совы, не то человека.

По одной из версий холмы названы Безмолвными не оттого, что вокруг очень тихо. Все дело в том, что в древности здесь было кладбище самых темных колдунов, последователей Ка Испепеленного. Неудивительно, что колдуны эти умерли совсем не своей смертью. Более того, чтобы они не смогли пробормотать посмертное проклятие или вернуться потом в мир живых, у них отняли языки. Оттого холмы и стали безмолвными: мертвые колдуны молчат по сей день.

Одна из самых популярных легенд, которой пугали непослушных детей («Будешь так себя вести – отведу тебя на Безмолвные холмы и оставлю») рассказывала о драконе, спящем под землей. Голова его покоилась под одним холмом, остальные укрывали изгибы гигантского змееподобного тела. Все живые создания чувствовали присутствие дракона и избегали этих мест. Дракон спал себе тихо, а люди содрогались от ужаса, лишь представив, что их ждет, когда он однажды проснется, очень, очень, очень голодный. Потому на холмах и царила тишина: даже крошечный жучок не решался потревожить сон чудовища.

Правда бывает скользкой, неуловимой и почти всегда не такой приятной, как вам представляется. Словом, правда очень похожа на испорченную рыбу. Никто не знал наверняка, что с этим местом было не так, но кое-что не подвергалось сомнению: Безмолвных холмов боялись все.

И на одном из них стоял замок Лагриком, в котором жила принцесса Анелин. Это небольшое здание зловещего персикового цвета тревожило людей так, как не тревожили волки, разбойники и сборщики налогов, вместе взятые. Лагриком. Казалось, сами звуки этого слова сулили беду.

Король купил замок лет шесть назад у одного старого барона, чья личность сокрыта туманом, как холмы вокруг его владений. В своем первоначальном виде замок был пустой, весь в пыли и, убаюканный призрачным плачем, крепко спал под покрывалом паутины. Понадобилось много чихов, нервов и взмахов щеткой, чтобы привести Лагриком в порядок. Король видел в замке единственное место, где мог отдохнуть с семьей без посторонних глаз, ртов и ушей. И правда, кто мог побеспокоить его здесь? Единственные обитатели холмов, по слухам, давно лишились и глаз, и ртов, и ушей.

Так королевская семья провела в замке несколько на удивление мирных каникул, без паутинки мистики или скрежета тайны, что дало богатый материал не только для новых слухов и домыслов, но и для серии статей в «Оке Урсамона».

Потом Лагриком пустовал почти два года. Одни поговаривали, что король погрузился в дела по самую корону, другие – что это замок по шпиль погрузился в пучину тьмы. И быть может, только сквозняки продолжали бы гулять по пыльным коридорам, если бы не трагедия в другом замке – столичном Дарсене. Одной роковой ночью умерла королева Иреми́не и исчезла принцесса Катриэ́на. Король с тех пор сделался затворником и покидал столицу лишь однажды, когда перевозил свою вторую дочь, принцессу Анелин, в Лагриком.

Это всколыхнуло новую волну слухов, на этот раз вокруг таинственной принцессы. После той страшной трагедии минул уже год, а вторую принцессу никто не видел: король не устраивал балов и держал дочь за тридевять земель в про́клятом замке с крошечным штатом прислуги и безо всякой стражи.

Многие были уверены, что так казалось только на первый взгляд. Прислуга была вовсе не прислугой, а отлично тренированными боевыми магами. Лагриком был не хрупким маленьким замком, а неприступной цитаделью с бесчисленными ловушками. Необитаемые конюшни источали зловонный смрад из загробного запределья. Любого, кто попытался бы приблизиться к принцессе на сто шагов, ждали многообразные варианты мучительной и долгой, долгой, долгой смерти. Поговаривали, что принцесса Анелин и сама была не прочь поколдовать: именно ее темные чары и стали причиной необъяснимой смерти матери и последующего исчезновения сестры. Вот почему король наконец не выдержал и сослал ее в это нехорошее место, подальше от Кавальты.

Но главная тайна лежала буквально под ногами у обитателей замка. Это было темное пятно в виде человеческой тени на полу главного зала, у камина. Как слуги ни старались, избавиться от пятна не удавалось. Со временем к нему просто привыкли, оно стало такой же неотъемлемой частью замка, как, например, крыша. У пятна даже появилось имя – Длинная Тень. Его прикрыли ковром, но ноги Длинной Тени все равно торчали наружу, словно напоминая о том, что даже самые старые секреты невозможно скрывать вечно.

Что происходило в стенах замка, никто не знал, но всякий был готов рассказать. Так, окруженный дымкой легенд и слухов, возвышался Лагриком над холмами…

Глава 6

Девушка со спичками

Говорят, жизнь похожа на зебру (и неважно, что никто в глаза ее не видел). Говорят, у нее есть белые и черные полоски. Иногда они похожи на ниточки, иногда – на ковровые дорожки. Иногда отличить черную от белой очень трудно – например, в кромешной темноте. А еще говорят, когда все идет как по маслу, не стоит расслабляться: вдруг кому-то вздумается это масло поджечь.

– Я и первую заметила.

Эпл вздрогнул и уронил газету.

– А? Что?

Манебжи указала взглядом на его руку и объяснила:

– Я говорю, я и первую спичку заметила.

– А, я это… просто хотел убедиться.

– Отличная ночь для нашего замысла! – Она тихонько хлопнула в ладоши с лукавой улыбкой.

– Я не нашел факел, но это должно подойти.

Она взяла у него из рук газету, повертела и кивнула с одобрением. Оторвав пару свитков, она вернула Эплу остатки и протянула руку за спичками.

– Ты что, прям сейчас хочешь поджечь? – удивился он.

Манебжи посмотрела на него так, будто это у него была зеленая кожа и беличий хвост.

– А ты как думал?

– Сарай же сгорит!

– Ну и что? Бочки сгорят – это главное.

– Слушай, мы же не хотим спалить все поместье. Давай оттащим бочки подальше да там и подожжем.

– Так мы полночи провозимся, и кто-нибудь может нас увидеть.

– Не такие уж они и тяжелые, справимся.

Она махнула рукой:

– Как хочешь. Твоя идея – тебе ее и растить.

Эпл пожал плечами:

– Ладно.

«Днем она была поприятнее, – подумал он. – Может, она такая, когда нет солнца? И человек без солнца звереет, а растительному созданию тяжело и подавно».

Он взялся за одну из бочек, крякнул, осторожно опрокинул ее на бок и покатил от сарая. Не прошел он и нескольких шагов, как услышал за спиной совершенно неожиданный звук: шипение разгорающейся спички. Он оглянулся: Манебжи поджигала свиток, который засунула между бочками. Но как ей это удалось, если спички были у него? Рука скользнула в карман – он оказался пуст.

– Ты что, в штаны ко мне залезла? – Садовник не мог поверить, что его так обманули. – Мы же договорились: откачу бочки и только потом…

Манебжи подожгла второй свиток и повернулась к Эплу.

– Неужели ты не понимаешь? Избавиться от краски мало. Нужно хорошенько проучить старого изверга.

– Да? А когда ты это придумала? Что-то я не припомню, как мы об этом толковали.

Манебжи раздраженно отмахнулась, словно садовник был назойливым комаром.

– В жизни есть решения, которые принимают за тебя, Эпл. Вот одно из них. Тебе лишь остается тянуться за ними, как стебелек за солнечным светом.

– О чем ты? – Он сделал пару шагов к ней.

– Не приближайся!

Эпл замер как вкопанный. Откуда столько угрозы в голосе? Откуда эти сверкнувшие глаза?

Манебжи отвернулась к бочкам и подула на догорающие свитки. Огонь, словно напитавшись ее дыханием, сложился в два красных бутона. Их лепестки раскрылись, и алчущие новой жертвы языки стали переползать по бочкам и въедаться в дерево. Сквозь щели между досками уже сочилась золотая краска. Не успела первая тончайшая струйка показаться, как она тут же загорелась и расплавилась, порождая новые языки.

В мгновение ока бушующий пожар охватил все бочки и добрался до сарая.

– Что ты наделала! – крикнул Эпл, перекрывая рев огня и треск дерева.

– То, что не хватило духу сделать тебе! Я спасаю наше место!

– Спасаешь? Да погляди вокруг!

Сарай превратился в топку. Пылающее золото разливалось лужами по земле. Трава чернела. В ночное небо стреляли искры. Раскаленный воздух безумно плясал и искажал очертания.

– Ну и что? – Манебжи широко развела руки. – Это только начало.

– Да ты спятила! – Эпл сделал шаг…

– Лучше не стой у меня на пути!

Вдруг – скажи ему кто об этом, он бы не поверил – у него под ногами зашевелилась трава. Не оттого, что он ступал на нее, а сама по себе. Быстрый взгляд вниз – и брови подпрыгнули так, будто старались оказаться подальше от хозяина. Из-под земли выползли две мерцающие лозы с усиками и принялись оплетать его ноги. Эпл брыкался, как горный козлион,20 на которого вздумали накинуть седло, но быстро потерял равновесие и упал. Лоза добралась до коленей и замерла. Если раньше садовник любил все растения на свете, то теперь он встретил исключение.

– Так будет лучше для нас обоих, – сказала Манебжи. – Я смогу осуществить задуманное, а ты посидишь в сторонке. И тебя при этом никто не упрекнет, что ты смотрел и ничего не сделал. Бедняжка, ты же не можешь двигаться, да?

Она хихикнула, как хихикнула бы любая обычная девушка, наблюдая за бесплодными попытками парня у ее ног освободиться от пут.

– Ах, если бы ты знал, как давно я мечтала сделать нечто подобное и сказать: «Огонь, иди со мной!»

Она подняла руки в призыве… но огонь не обращал на нее внимания. Похоже, никуда он не собирался идти, ему и здесь было неплохо.

– Постой, – удивился Эпл, – так ты до этого не имела дела с огнем?

– Не-а, – покачала она головой. – Но всегда хотела. Ну ладно, придется поступать как все. Если огонь не идет к дереву, то дерево идет к огню.

Она протянула руку…

– Эй, не надо, ты же обожж!.. – воскликнул садовник, но еще не успел договорить, как Манебжи уже держала в руке, словно мячик, шар пламени.

На миг ее губы сжались, а в глазах мелькнул страх – но огонь не обжег ее. Тогда она засмеялась и запрыгала от радости, а Эпл вспомнил, что она невероятное дитя двух стихий. И ничего хорошего это не сулило.

Манебжи зачерпнула еще пригоршню пламени и с двумя шарами в руках легко запрыгнула на крышу сарая, которая теперь смахивала на забытую в печи сковородку с соломой.

Эпл таращился на происходящее. Живая лоза на ногах. Бушующий пожар. Скачущий дух. Разве все это было взаправду?

Окруженная клочьями огня, Манебжи присела, как кошка перед прыжком, – и прыгнула высоко-высоко. Крыша за ней провалилась, в воздух взметнулся фонтан искр. Эпл проследил взглядом за двумя огоньками на фоне черного неба. Они летели в сторону флигелей…

Клубничная Лавина славилась гостеприимством своего хозяина и потому была местом, уважаемым путешествующими знаменитостями больше прочих. Обыкновенно здесь останавливались знатные, богатые и влиятельные люди, но бывали и гости со ступенек пониже. В эту ночь гостей еще не было – кроме одного, припомнил садовник. Праздничных дел мастер, наверное, как раз видел восьмой сон.

Эпл продолжил лягаться и рвать лозу с утроенной силой, кряхтел, потел, обдирал руки, но вот наконец она обмякла – он вскочил на ноги и со всех ног бросился за Манебжи. «„Верь в себя, как молодой росток“, – передразнил он духа про себя. – Как же. Да я лучше суну палец в пасть камнекротке, чем еще раз поверю девушке!»

Где-то на полпути он с ужасом увидел, как Манебжи приземлилась рядом с флигелем и забросила на крышу огненный шар.

– Ты что творишь! – крикнул Эпл, подбегая к ней. – Когда ты говорила, что мы должны разобраться с бароном, я думал, ты хотела сжечь бочки с краской, а не поместье!

Она хитро улыбнулась:

– Нет, я как раз имела в виду сжечь поместье.

И похоже, у нее все шло по плану: крыша уже занялась.

Эпл ринулся к двери – из земли вдруг выскочила новая лоза и оплела дверь так туго, что он не смог ее открыть. Тогда он прыгнул к окну – но с ним произошло то же самое.

– Да прекрати ты это! – закричал он. – Там человек внутри!

Манебжи теперь танцевала на крыше. Сверху она одарила его взглядом, исполненным такого кипучего отвращения, будто она глядела на червяка у себя в яблоке.

– Люди, вы так любите притворяться! «Прекрати! Там же человек!» Тебе самому этот тип понравился не больше, чем мне.

– Да! Но это не повод поджарить его.

Она коснулась уголка губ пальцем и будто задумалась:

– Ты прав. Но ведь есть и другой повод.

Она сделала вид, что случайно уронила огненный шар.

– Повод? – послышался сонный голос из-за двери. – Что за повод? Юбилей барона? Праздник уже начался? Я что-то пропустил?

– Отлично, вы проснулись! – Обрадованный, Эпл прижался к двери, чтобы его было лучше слышно. – Мистер Авокадо, вы только без паники. Огонь над головой уже видите?

– Вообще-то, меня зовут Алукардо, – зевнул мастер. – А для вас – мистер Гавальди.

– Мистер Гавальди, огонь!

– Огонь? Вы начали представление – и без меня? А где же фейерверки? Только не говорите, что я пропустил и их!

Эпл почувствовал, как с той стороны пытаются открыть дверь.

– Как странно. Знаете, у меня не получа…

– Мистер Гавальди, послуш…

Эплу на голову свалилась горящая черепица. Руки сами сбросили ее и отряхнули волосы, а ноги сами одним прыжком унесли хозяина от опасности.

– Что за шутки, Манебжи! – закричал садовник в ярости.

– Позвал девушку на свидание, оставил без внимания – вот и приходится самой выдумывать себе развлечения.

Она кружилась в танце на крыше среди пламени и дыма. Огонь странным образом изменил ее облик: она по-прежнему была неотразимо очаровательна, но в ней больше не было той мягкости, которую Эпл наблюдал при свете уходящего солнца. На лице играли красные отблески, глаза сверкали, брови сошлись в вызове, а губы изогнулись в усмешке. Такое лицо обещало безудержное веселье – в самом жерле вулкана.

Эпл осторожно приблизился к двери.

– Мистер Гавальди, вы там?

– Жарко тут… И так светло и шумно, что у меня весь сон прошел…

– Вот и хорошо!

– А почему представление начали без меня? Мы же все обсудили с бароном: послезавтра, ровно в полночь, когда все собе…

– Да нет никакого представления! Над головой у вас – это пожар. Лучше закройте рот и толкайте дверь!

Над крышей показалась голова девушки.

– Эпл, – позвал сверху сладкий голосок.

– Что?! – огрызнулся он и на всякий случай прикрыл голову руками. На этот раз на него ничего не свалилось – просто щеку погладил пушистый хвост.

– Ты такой красавчик, когда злишься. Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах…

– Да встретились мы! Ты тогда еще не поджигала дома и не швырялась раскаленной черепицей!

– А знаешь, ты прав. Мне стоит оставить прошлое и продолжить!

С этими словами она исчезла за краем крыши, раздался надрывный скрип дерева – и Манебжи снова взлетела в небо.

– Странно, потолок будто опустился, – донеслось из-за двери. – А еще, кажется, я задых… – Фраза оборвалась кашлем.

Эпл схватился за лозу, которая держала дверь, уперся в стену ногой и потянул изо всех сил.

– Слышите меня? Толкайте!

– Толкаю!

– Толкайте, толкайте! Я тяну!

– Толкаю!

Кряхтение, вздохи и ахи сыпались по обе стороны двери. Они тянули и толкали, толкали и тянули, и когда уже стало казаться, что все бесполезно, лоза лопнула, дверь распахнулась, и узник вывалился на спасителя.

– О, так это вы, садовник Эпл!

– Угу. А вы Авокадо Гавальди, мастер устраивать представления, – буркнул Эпл.

– Вообще-то Алукардо…

– Если б не вы, всего этого и не приключилось бы.

– О чем вы?

– Узнаете, если наконец-то слезете с меня.

– О, прошу прощения…

Мастер поднялся с садовника. Ахнул и схватился за голову, увидев, как огонь доедает его жилище, пускай и временное. Взвыл и дернулся к открытой двери…

– Вы чего делаете? – Эпл успел ухватить его за пижаму. – Спятили? Я чуть сам не закоптился, пока вас вызволял, а вы обратно!

– Там мои перья! Мой фрокель!

– Но мозги-то ваши здесь! Ку́пите себе новые перья.

Мастер покачал головой и закрыл лицо руками.

– Не куплю. Нечасто меня нанимают. Моя профессия, видите ли, еще совсем молодая, она опережает свое время. Люди не понимают и не нанимают.

«Ну, после этой ночи вам бы лучше сменить профессию», – подумал Эпл, а вслух сказал:

– У нас тут сейчас другие заботы…

Крыша рухнула. Мастер выругался совсем не по-столичному.

– Слушайте, Авокадо…

– Алукардо. Хотя какая теперь разница, да?

– Вот именно. Вон там прыгающие огоньки видите?

– Вон те, с крыши на крышу?

– Ага. Это дух Усьтенкъёльни, к тому же девушка. Спалить тут все собирается.

– Дух? Из сказок?

– А пожар у вас тоже из сказок? – Терпение Эпла кипело, как забытый на печке чайник. – Настоящая она, даже слишком. – В глазах Авокадо он увидел столько же понимания, сколько можно было отыскать в глазах лягушки, и решил объяснить: – В общем, ей не понравилась ваша с сэром Барни идея покрасить все деревья в золото. Идея и вправду дурацкая. Но Манебжи – так ее зовут – приняла все уж больно близко к сердцу. Я к тому, что она дух дерева…

– Э-э… – выдавил мастер в замешательстве. – А разве она не должна бояться огня?

– Она еще и дух огня. Все сложно.

– Э-э… – повторил мастер, даже не пытаясь выйти из замешательства. – Тогда что нам делать?

Эпл открыл рот – и закрыл. Он не знал. Откуда ему было знать? Что обычно делают люди, когда приходит котострофа? Спасаются бегством? Кричат? Падают в обморок?

Они стояли у пылающего флигеля и смотрели, как два огонька скачут в ночном небе.

– Эх, что же делать, – вздохнул Авокадо. – Остановить бы ее, пока не поздно.

– Да уж, спалит все подчистую, – кивнул Эпл.

– Вот если б у нас были пожарные…

– Или маг какой с водой, да хоть тот же Глёж…

– И был день и народ не спал…

– Или если б кто взялся да организовал тушение…

Они посмотрели друг на друга.

– Слушайте, мистер Авокадо…

– Вообще-то Алукардо…

– Само собой, извиняюсь – мистер Алукардо, вы же праздники устраиваете, так?

– Так. А вы с растениями ладите, верно?

– Верно. А что, если вы…

– …Я побегу будить народ и организую тушение, а вы…

– …Побегу будить замок и попробую сладить с Манебжи.

Они кивнули, хлопнули по рукам – и разбежались. Эплу даже подумалось на ходу, что Авокадо на самом деле неплохой парень.

Ночь становилась светлее, хотя рассвет и не думал приближаться, а луна и звезды по-прежнему где-то прятались. Два огонька в руках Манебжи взлетали высоко-высоко и опускались на очередную постройку. Этот огненный путь вел к замку, где нежился в самой мягкой постели самый важный человек поместья.

Эпл пробежал мимо колодца. Остановился. Вернулся и подхватил пустое ведро. Побежал дальше.

Замок сэра Барни не отличался ни внушительным размером, ни роскошным убранством на фоне прочих замков королевства. Признаться, ему нечем было и похвастать, кроме, пожалуй, названия – Фрагарий. Это произведение сельского зодчества не смогло бы впечатлить даже богача незнатных кровей, который не покупал себе титула барона только оттого, что ему было лень подписывать бумажки. Даже древняя тетушка сэра Барни, графиня Адалаида Ллойкская, давно обзавелась достойным пятиэтажным замком с парой башенок и золотыми петушками на шпилях. У Фрагария было всего три этажа, не было ни одной башенки и никаких петушков.

При всем этом простолюдины вроде Эпла, разумеется, видели в непримечательном замке барона и красоту, и признак неприличного богатства.

Манебжи радостно прыгала по треугольной крыше, разбрасывая огненные шары, словно конфеты на празднике. Эпл бежал изо всех сил, но каждый новый шаг казался медленнее предыдущего. Это был очень странный день: начался с беготни за псом и вот теперь заканчивался погоней за стихийным бедствием в виде девушки, которая напоминала сумасшедшую белку.

Когда до крыльца оставалось не больше дюжины шагов, она заметила его.

– Зачем тебе пустое ведро? – Странное дело: ее голос прозвучал так, будто она стояла рядом с Эплом, а не на крыше замка. – Кажется, ты что-то забыл, бедняжка.

«Ага, тебя не спрос…»

Манебжи не дала ему шанса закончить мысль. Как и прежде, земля у него под ногами вдруг зашевелилась, из-под нее пробился мерцающий зеленый свет. Эпл прыгнул в сторону – лоза промахнулась. Там, куда он приземлился, вылезла новая, но садовник ловко стукнул нее ведром.

У самых ступенек замка выпрыгнула третья лоза. Эпл сделал вид, что собирается броситься влево, – она наклонилась в ту же сторону, чтобы перехватить его. На это он и рассчитывал. Он прыгнул вправо, шмякнул ползучее растение и…

Был таков? Совсем нет.

Он клацнул зубами и прикусил язык, когда из-под него выдернули собственные ноги. Рухнул лицом вниз, проехался щекой по гравию дорожки и обнаружил, что она куда-то бежит под ним. Вывернув голову назад, он понял, в чем дело: две лозы тащили его за ноги подальше от крыльца и оброненного ведра. Как он ни брыкался, ему не удавалось оторвать цепкие плети. Мелькнула мысль, что после этой ночи его любовь к растениям грозит слегка поутихнуть – на виноград он уж точно не взглянет, пускай по осени его обрезает кто-нибудь еще.

Обрезает! В нагрудном кармане куртки Эпл нащупал ножницы, с которыми редко расставался: в его работе они пригождались почти что каждый день. Он выхватил их, рывком перевернулся на спину, потянулся к ногам и – чик-чик, чик-чик – освободился от зеленых пут.

Над самым ухом тихо простонали. Эпл обернулся и увидел, как наверху Манебжи прижала пальцы к губам, словно поранившись.

– Ну вот, теперь ты знаешь, что делают садовники с непослушными, загребущими ветками! – крикнул Эпл.

– Хорош садовник, ничего не скажешь! – фыркнула къёльни. – Все вы, люди, плоды одной семечки: говорите одно, да так громко, обещаете помогать и защищать, а как до дела доходит – так сразу макушку вниз и давай на попятную. Ладно, коль ты так стараешься, порадуйся этой крохотной победе: добро пожаловать в замок твоего хозяина. – Последние слова Манебжи наполнила горячим ядом. – Но поспеши: как бы тебе не оказаться печеной на углях картошкой.

Эпл сунул ножницы за пазуху, схватил ведро, прыгнул на крыльцо – и вот теперь-то был таков.

Глава 7

Сон в жаркую летнюю ночь

Он плотно закрыл за собой тяжелую дверь, чтобы не пускать непрошеных гостей из мира растений. Было темно и тихо: замок спал. Страх и пламя еще не добрались до его обитателей.

За все время, что Эпл жил в Клубничной Лавине, в замок он заглядывал всего несколько раз. Когда он приходил сюда днем, его глаза разбегались от обилия роскоши: золотые канделябры, гобелены, картины и даже парочка статуй прекрасных дев в полный рост. Но посреди ночи замок выглядел как любое другое место: нагромождение болезненно острых углов и неприятно твердых поверхностей, которые без предупреждения выпрыгивали перед самым носом и норовили встретиться с ним, или с локтем, или с коленом. К счастью, темноту разбавлял пожар.

– Пожар! Пожар! Берегитесь! – орал Эпл и бежал по коридорам, громыхая ведром.

Просто удивительно, сколько шума можно устроить с одним куском железа и по-настоящему крепкой целью. Он не знал расположения комнат, поэтому пришлось заглядывать в каждую дверь. Так он оказался и в чулане, и в уборной, но главное – отыскал комнатенку слуг. Когда они чуть не сбили его с ног на пути наружу, Эпл еще немного покричал и погремел здесь, а затем отправился на второй этаж.

Он протащил уже изрядно помятое ведро по каждой ступеньке лестницы и едва не порвал себе горло.

Вдруг из темного коридора выпрыгнул человек.

– Что тут происходит? Кто это вздумал шуметь в такую рань?! Уже и ночью честным людям не сомкнуть глаз!

Эпл узнал этот голос, противнее самой скрипучей двери в поместье: Студемур. Если при свете дня он был похож на старую потертую трость, то теперь, в темноте, напоминал призрак этой самой трости в пижаме и колпаке.

– Мистер Студемур, это Эпл… – начал было садовник, но потонул в брызгах слюны управителя.

– А-а-а, мистер Сомти! Садовник, которому явно не терпится потерять работу? Что это вы возомнили? Опять носитесь за собаками или придумали новое развлечение?

– Мистер Студемур, замок в огне! – затараторил Эпл. – Все поместье в огне! Нужно найти сэра Барни. Вы знаете, где…

– В огне, говорите? – Студемур бросил подозрительный взгляд на окно в конце коридора и увидел красные отблески. – Пожар? Откуда?

– Мистер Студемур, сэр, где покои сэра Барни?

Но управитель не слышал его. Он причитал и качал головой, глаза его заволокла пелена:

– Пожар… но это же значит… как же так… все погибло, все мои усилия, моя работа… КОНЕ-Е-Е-Е-ЕЦ!!!

С этим криком он пронесся мимо садовника и запрыгал по лестнице вниз, как очень костлявый мячик.

«Ай да помощник, – подумал Эпл. – Такая правая рука хуже любой левой».

Ему ничего не оставалось делать, как отыскать барона самому.

Тем временем уже вовсю пахло дымом, а стены стонали и трещали. Все происходило слишком быстро, Эпл был не готов к такому. Он не ожидал, конечно, что Манебжи вдруг одумается и перестанет бесчинствовать, но замок выглядел таким надежным, нерушимым – настоящая крепость. И так легко сдавался огню…

На втором этаже Эпл нашел еще нескольких слуг, но все они, едва заслышав слово «пожар», убежали так быстро, что он не успел даже поймать их за рукав пижамы. Покои сэра Барни, очевидно, находились на последнем этаже, под самой крышей.

Под самой крышей. Эта мысль обожгла садовника словно ледяным кнутом. А что, если крыша обрушится? Или дым и огонь доберутся до сэра Барни раньше него?

Он бросился к лестнице, взлетел наверх – и словно где-то по пути незаметно переступил порог в другое измерение. По лепному потолку, съедая богатую отделку и обнажая скелет здания, ползали огненные змеи и растекались лужи пламени. На стенах плакали свечи, вспыхивали обои, тлели картины, колыхались гобелены. В дрожащем, коптящемся воздухе стояла невидимая стена жара, пройти через которую мог только настоящий храбрец – или большой глупец.

Как и у любого здравомыслящего человека в подобных обстоятельствах, у Эпла тут же мелькнула мысль развернуться, скатиться по лестнице и припустить к выходу что было мочи. Но холод сковал его тело и сердце. Полотно дождя текло по глазам, заливалось в рот. Он всхлипывал, он дрожал, он пытался толкнуть себя вперед – и не мог. У самых его пальцев колыхался черный шелк реки. Доска, на которой он сидел, кружилась и кружилась, все больше отдаляясь от места, где боролась за жизнь его мама. Эпл бормотал имена всех Мудрецов-Основателей, молил о помощи, но ночь была так темна и сурова, что даже боги и духи-хранители остерегались высовывать нос из своих убежищ. Доска все кружилась в бурлящих чернилах, Эпл все бормотал и бормотал… Руки его мамы вспорхнули над водой еще раз, словно пытаясь вырваться из ловушки. Вспорхнули – и скрылись навсегда…

Эпл очнулся от ледяного ужаса прошлого. С той страшной ночи минуло уже восемь лет, но годы не смогли исцелить его раны. Говорят, время лечит. Это так, но только если ты позволяешь ему. Эпл не подпускал к себе этого знаменитого лекаря: он не собирался отдавать ему ни единого клочка воспоминаний о матери. Даже того, где он смалодушничал и ничего не сделал.

Но он мог сделать теперь. Не для матери, но для человека в беде. Для того, кому, как и ей, неоткуда было ждать помощи.

Он шагнул в огонь.

Тотчас же его окружил нестерпимый жар и едкий дым, несравнимо хуже того, что курил Элкарло. Словно колючий змей, он заползал в нос и горло и шевелил внутри своими кольцами, разрывая легкие на кусочки. Эпл покрылся потом, закашлялся, по щекам потекли слезы. Чтобы хоть как-то защититься от дыма, он стащил со лба повязку, раскрыл треугольником и закрыл лицо.

Вдруг карниз справа оборвался, пылающий гобелен рухнул прямо Эплу на голову… Он отбил его ведром и прыгнул вперед. Привитые отцом охотничьи инстинкты спасли его от ожогов. Эпл бросил уже нагревшееся ведро и побежал к первой двери.

Она оказалась не заперта: крошечная комната с кроватью, большим шкафом и набором швабр в углу.

Следующая дверь не поддавалась. Эпл крикнул пару раз, но никто не ответил. Он проверит другую дверь и вернется к этой позже, если не найдет сэра Барни и не поджарится по пути.

Пот заливал глаза, дым колол глаза, жар обжигал глаза. Веки норовили закрыться покрепче и не открываться, пока все не останется позади. Ноздри мечтали о том же. Сквозь щели между веками, словно сквозь отверстие в забрале шлема, Эпл глядел на коридор, через который ему предстояло пройти, и чувствовал, как волосы встают дыбом, по коже пробегают холодные иголки, а ноги сами собой разворачиваются, чтобы унести спятившего хозяина подальше отсюда. Залезть в печку Салли или плеснуть молоком в лицо Тумну казалось куда более безопасным, чем дойти до следующей двери. Эпл собрал всю свою решимость (которая таяла как воск), поправил на носу платок – и ринулся вперед.

Несколько прыжков через кочки огня на полу, осторожная прогулка среди пламенеющих препятствий, в которые превратились столики и кресла у стен, – и Эпл почти добрался до заветной двери.

Остаток пути преграждал охваченный огнем гобелен, который выплясывал от раскаленного воздуха так, как не выплясывал от кружки горячего вина Биллек. Эпл выждал момент – и нырнул.

Перекатился по полу, вскочил на ноги и схватился за ручку двери: заперта. БАМ-БАМ-БАМ – заколотил он в нее кулаком.

– Сэр Барни! Вы там? Сэр Барни!

По ту сторону что-то пробубнили – или ему послышалось. Он прислонился к двери ухом и попробовал еще раз:

– Сэр Барни?

– АНУПАДИатсют…

Отлично, он нашел-таки барона.

– Сэр, пожар, откройте дверь! Сэр!

– АССТАФЬмнявпкое…

– Сэр, я не могу, я должен вас вытащить!

– УБЬЮчесслвоубью…

Эпл оглянулся: огонь не просто подбирался к нему, а уже хватал за пятки. Если он не сделает что-нибудь сейчас, у него больше не будет шанса сделать что-нибудь потом.

Он ударил в дверь сапогом Тумна и ворвался в комнату. Ну, вернее, было так: он ударил, взвыл от боли, ударил еще и еще раз, и вот после четвертой попытки дверь распахнулась. Двери бывают разные, но большинство, когда их так настойчиво вышибают, предпочитают все же распахиваться, а не слетать с петель, как часто показывают на подмостках.

В первый миг Эпл испугался, что огонь уже добрался и сюда: так блестела роскошь господских покоев. Во второй миг Эпл испугался, что хозяин вскочит с кровати и огреет его коротким мечом, который лежал в нарядных ножнах на тумбочке. Но барон с удивительным присутствием духа лишь причмокнул губами и перевернулся на другой бок.

Эпл прыгнул к кровати и потеребил его за плечо.

– Сэр.

– Мхмгм…

– Сэр!

– Студемур, да будь ты человеком хоть раз в жизни! – взмолился барон, не открывая глаз и, похоже, не просыпаясь. – Дай ты мне еще пять минуточек, а? Что тебе стоит? Встаю уже почти, встаю…

– Нет, вы встаете сейчас! – Эпл сорвал с него одеяло. – Успеете еще выспаться.

Барон сел на кровати, как марионетка, которую потянули за ниточки. Открыл глаза. Увидел кого-то в платке, скрывающем пол-лица. Протер глаза. Уставился на какого-то парня с требовательным голосом, грозными бровями и закрытым лицом. А потом проснулся – и заорал:

– А-а-а, бандиты! Разбойники! На замок напали, поднимайтесь, бегите, спасайте меня! А-а-а!

Одной рукой Эплу пришлось защищаться от шлепков ладошек хозяина, другой он сдернул платок и крикнул что было сил:

– Это я, сэр Барни, это я!

– Это ты! – Барон замер, ощупал взглядом лицо своего садовника, будто разыскивая следы подделки, и наконец выдохнул: – Ох, Эпл, мне приснился в высшей степени странный сон: лесной дух околдовал зельем глаза духу ветра, чтобы она влюбилась в первого, кого увидит при пробуждении…

– Сэр, у вас замок горит красным-красно!

– …А когда она открыла глаза, то увидела кузнеца с ослиной головой, да так воспылала к нему чувствами, представь, что отдала ему… Постой. Как горит?

– Горячо и дымно. Бежимте уже!

– Но, но, но… я не могу так сразу, в чем мать родила…

– Очень даже можете! И при всем уважении, сэр, но вы вряд ли родились в золотой пижаме.

– Но так не подобает, так нельзя, без приличного платья… – Барон с досадой покосился на комод.

Терпение Эпла испарилось (неудивительно, в такой-то жаре).

– Да оглянитесь кругом! Все в огне! Надо шевелиться, покуда крыша не рухнула нам на головы, сэр!

Сэр Барни посмотрел на потолок и, видимо, представил, как это будет неприятно, если случится то, о чем говорил садовник. Барон скатился с кровати, которая радостно скрипнула, прямо в пушистые тапочки, которые Эпл пододвинул, и в халат, который Эпл поднес.

– А где Студемур? Почему здесь не он, а ты?

Эпл пожал плечами.

Сэр Барни пробормотал что-то про своего управителя и шагнул – Эпл не поверил глазам – не к выходу, а к стальному шкафу в углу.

– Сэр, нам бы поспеши…

– Не могу же я бросить самое сокровенное на погибель! Вам, людям простым, не понять, сколько труда, сколько пота и крови вкладывает человек в свое богатство. – Он положил руку на круглую ручку, окруженную цифрами, но опомнился, посмотрел на Эпла из-за плеча и приказал: – Отвернись.

Эпл почувствовал, как кровь у него закипает (и жара тут была ни при чем). Но он решил послушаться: так будет быстрее, останется хоть какой-то шанс выбраться и, если повезет, с волосами, ресницами и бровями на месте. Он отвернулся и уставился через открытую дверь на коридор в огне. Не самое подходящее зрелище, пока стоишь ждешь человека, из-за которого, вполне вероятно, придется сгореть заживо.

Он снова отвернулся и поглядел на высокую, пышную кровать, на которую иначе как без посторонней помощи и не заберешься. Золоченая лесенка стояла подле, а из-под кровати поблескивал какой-то круглый бок, тоже золотой, изукрашенный павлинами. Разглядывать ночной горшок хозяина совсем не хотелось, и Эпл перевел взгляд дальше – на окно. За ним спали поля и горели огни, много огней. Манебжи хорошо постаралась.

Окно…

Окно.

Окно!

Он распахнул его и жадно глотнул свежий воздух. Внизу была отвесная стена – и никакого тебе ползучего плюща, трубы или еще чего-то, за что можно было бы уцепиться. Тогда он оценил шторы: тяжелые и, конечно, вышитые золотыми узорами, но главное – крепкие и длинные. Из них получится отличная веревка для спуска. Эпл вскочил на подоконник, достал из кармана ножницы и срезал одну штору за другой. Вшам, вшам – опустились они на пол. Спрыгнув с подоконника, он принялся связывать их крепко-накрепко.

Тем временем барон отпер стальной шкаф и достал из него на удивление непримечательный ларец. С трудом зажав его под мышкой, он кивнул:

– Теперь можем идти.

– Отлично, сэр, только привяжу веревку к вашей кровати…

Барон остановил его жестом.

– Ты что делаешь?

– Пытаюсь спасти нас, сэр…

– Вот именно, пытаешься! Думаешь, я соглашусь на эту самоубийственную затею? Вывалиться из окна и сломать себе шею! А как я спущу свой ларец? Об этом ты не подумал? Нет уж, не будем поддаваться панике, мой мальчик. Мысли здраво, прошу тебя, иначе такого рода идеи погубят нас обоих. Есть в комнате дверь – через нее и выйдем.

– Но там все в огне, лестница отрезана. Окно…

– Лестница нам и не нужна. Воспользуемся подъемником.

– Подъемником?

– Да. – Сэр Барни попытался гордо выпятить грудь, только живот воспрепятствовал. – У меня в замке есть подъемник, ты не знал? Я люблю, чтобы обеды приносили мне горячими. Даже не представляю, как жил раньше: порой просто не мог избавиться от ощущения, что ешь прошлогодний пудинг.

– Где он?

Барон махнул рукой:

– О, давно уж съеден.

– Да нет, сэр, ваш подъемник!

– А. В комнате прислуги, разумеется.

Эпл вспомнил комнатенку в начале коридора. В начале охваченного огнем коридора. «Это может сработать, – подумал он. – Только бы добраться туда». Он посмотрел по сторонам в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь.

Сэр Барни ухватил ларец поудобнее.

– Ты не против, если мы начнем? Брось ты эти шторы, не бойся, я не злюсь, что ты испортил такую дорогую вещь, и давай…

– Точно! Вы гений, сэр! Накинем шторы, они спасут нас от огня!

– Я, конечно, полагаю себя человеком неглупым, и небезосновательно, но чтобы гений… Впрочем, благодарю… Постой, постой, что ты делаешь? А ну дай-ка я сам!

Барон оттолкнул Эпла, опустил сундучок на кровать и закутался в штору с таким видом, будто облачался в королевскую мантию. Едва его гордый облик нашел свое совершенное завершение, как барон вцепился в ларец пуще прежнего.

Эпл накрылся второй шторой, надвинул складки пониже на лицо и двинулся к выходу. Грям! – споткнулся он о прикроватную лесенку. И придумал еще кое-что.

– Сэр, ваш ночной горшок, в нем что-то есть?

– Да как ты смеешь, дерзк!..

– При всем уважении, сэр, если бы в горшке что-то было, оно бы нам очень сейчас пригодилось.

– Зачем??

– Чтобы потушить огонь под ногами, сэр.

Барон посмотрел на пылающий коридор, потом под кровать, потом на Эпла, потом опустил глаза.

– Так случилось, что горшок полон, – сказал он нехотя. – Но это не оттого, что я слаб по некоторой части, – просто я выпил на ночь слишком много чаю, вот и все.

– Конечно-конечно, сэр. – Эпл присел на корточки и выдвинул золотой сосуд, стараясь не смотреть, не дышать, не слушать и глядеть на лицо хозяина, только на его лицо. – Не беспокойтесь, сэр: все, что случается в пожаре, остается в пожаре.

Барон кивнул, задрал подбородок повыше, как древний поэт, и подошел к двери.

– Как много огня! Как горячо!

– Правда, – сказал Эпл с натугой. – Хорошо, что и в горшке у вас немало. Поберегитесь-ка, сэр, сейчас буду тушить.

Он слегка размахнулся (но не слишком сильно, чтобы не «потушить» самого себя) и выплеснул жидкость в коридор. Пшшш! – зашипел огонь недовольно. Фшшш! – взметнулся дым к потолку.

– Фу. – Сэр Барни сморщил нос и отвернулся.

– Идемте, сэр, все чисто!

– Я бы так не сказал…

– Осторожно вот тут, – указал Эпл.

– Благодарю… Ах! Как близко полыхнуло! Эпл, мальчик мой, а давай-ка ты иди вперед, да пошевеливайся.

– Хорошо, сэр, только смотрите в оба.

– Лучше ты, как ты изволил выразиться, смотри в оба и постарайся не убить нас. А я буду следовать за тобой.

Покидая свой оплот спокойствия, сэр Барни никак не ожидал оказаться в глотке у огнедышащего дракона.

Они прошли то ли метр, то ли два.

– Ах! Как горячо! – вскрикнул барон, закрывая лицо шторой. – Какой жар!

– Холоднее-то не будет, сэр. Двигаемся.

– Огонь повсюду!

– Да, сэр, при пожарах так бывает.

– Горшка-то ненадолго хватило, Эпл!

– А у вас, случайно, нет под кроватью второго?

– Ты за кого меня держишь? У меня нет проблем со здоровьем, премного благодарен!

Рядом зашипел сноп искр. Сэр Барни взвизгнул.

– При всем уважении, сэр, они могут вот-вот появиться.

Барон закутался в штору понадежнее. Это дерево треснуло совсем рядом или ткань протестовала против натяжения вокруг не самого объятного тела барона?

– Как это случилось? – крикнул барон между складок, силясь перекрыть рев огня. – Луи всегда гасит свечи.

Эпл почувствовал, как у него вспыхнули уши (и снова дело было не в пожаре).

– Потом расскажу, сэр. Но Луи тут ни при чем.

– Конечно, ни при чем! Никто никогда ни при чем. Но я непременно найду виновника и накажу!

«Об этом я как-то не подумал», – мелькнула у садовника мысль и тут же испарилась от жара.

К тому же были проблемы и понасущнее. Вот например: мир вокруг полыхал. Эпл старался хотя бы не поджариться до черной корочки, а по возможности хотелось бы и совсем не обжечься. Об этом взывал он ко всем богам и духам, у которых той ночью – ну вдруг – было настроение спасать людей.

Когда Эпл на чем-то сосредотачивался, как сейчас, он молчал. Сэр Барни тоже старался не обжечься и не поджариться и даже делал успехи, но при этом испытывал жгучую, прямо-таки испепеляющую потребность болтать – чтобы не выть от страха.

– Я человек передовых мыслей, мой мальчик. Видел тот стальной шкаф с цифрами? Хорош, да? Еще как хорош – великолепен! Это сейф, последнее слово в хранении ценностей. Не слыхал о таком небось? Ай, горячо! Просто представь сундук на замке без ключа. Хитро, правда? Хитро, ничего не скажешь. Для человека моего положения сейф – просто незаменимая вещь. Положил в него свои самые большие сокровища – ой, как близко-то пролетело! – и спишь спокойно, да. Никто не откроет его без тебя. Чудо техники.

– Зачем тогда вытаскивали ларец? Оставили бы там же.

– Умник нашелся! Он же защищает только от воров, а не от пожара. Что ж так горячо-то, а! Такого несгораемого еще не придумали. А как придумают – помяни мое слово, я буду первым его обладателем! Куплю пять, нет – десять! Сейфов мало не бывает. Любые деньги отдам. Хранилище под защитой от воров и неподвластное огню – о чем еще может мечтать человек?

У Эпла был наготове список: о выдвижной лестнице, которая может достать до третьего этажа; о гибкой, как змея, трубе, которая может доставить воду из колодца не только в дом, но и в любой его закоулок (особенно эффективно использовать в паре с выдвижной лестницей); о пожаротушителях не больше ведра, которые можно легко носить с собой или расставить по дому на каждом этаже и в случае беды быстро схватить и погасить огонь – ну скажем, волшебной пеной.

Наверное, садовник мог придумать еще много чего, что какие-нибудь умники в какой-нибудь параллельной Вселенной даже изобрели, – но тут барон схватил его за штору.

– Постой, чуть не прошли. Подъемник как раз за этой дверью.

Она вела в ту комнатенку, которую Эпл проверил первой. Они ввалились внутрь, Эпл тут же закрыл дверь: здесь были какие-никакие, но остатки воздуха без дыма.

– Где он, сэр?

– Где он кто?

– Подъемник, сэр, подъемник. – Внутренне Эпл просто рвался на части от спешки, плясал, размахивал руками и прыгал с ноги на ногу. Внешне он только блестел от пота и зыркал. Еще он вцепился в штору вокруг своей головы, потому что они очень хотели вцепиться в горло барона и вытрясти из него все слова поскорее.

– А, так бы и говорил. – Барон указал рукой на стену, противоположную входу. – Он там. – Барон присел на кровать и выдохнул: – Подумать только, как повезло негоднице служанке. Как раз вчера ведь – представь! – Ума выпросила у меня отпуск на четыре дня. Кто бы знал, а? Да-а, кто бы знал… Это все женская интуиция, не иначе. Хитрые они создания, мой мальчик, невообразимо хитрые. Никогда не доверяй женщине.

«Особенно если у нее хвост и она жонглирует головешками», – добавил Эпл про себя.

Пока сэр Барни рассуждал о женщинах, Эпл сбросил с себя штору, пересек комнату буквально в два шага и открыл деревянную дверцу в стене. Внутри оказалась кабинка с тремя стенками и полкой, которая делила ее пополам, а сбоку от нее – веревка, тянущаяся сверху вниз (а может, снизу вверх, поди разбери). Эпл подергал за нее и увидел, что это заставляет кабинку двигаться.

Как работал подъемник, было понятно. Только вот осилит ли он такую работу?

Эпл оглянулся на хозяина, словно прикладывая к нему линейку, и вернулся к кабинке. Не сказать, чтобы вместить очень, очень неправильные формы барона в изящный прямоугольник кабинки было невыносимой задачей. Ее, скорее всего, можно было бы решить, удалив из уравнения все лишнее: халат, тапочки, ночную рубашку и долгие годы слишком богатой диеты. Но даже тогда барон в подъемнике выглядел бы не лучше сардельки, на которую наступили, а потом попытались собрать все как было. Поэтому Эпл решил убрать из уравнения другой член – полку посреди кабинки.

– Что ты вздумал? – встревожился сэр Барни, когда Эпл взял швабру.

– Хочу сломать эту доску, чтобы вы могли поместиться…

– Ты имеешь нахальство отпускать какие-то намеки? – мгновенно вспыхнул барон.

– Нет, сэр, что вы. Просто так вам будет удобнее.

– А, хорошо, тогда ломай, конечно.

Эпл кивнул, хотя и не ждал от хозяина одобрения. Подперев полку шваброй, он несколько раз пнул ее, пока ручка не треснула. К счастью, полка треснула раньше. Он бросил швабру и довершил начатое руками. Убирая доски из кабинки, он заметил внизу, рядом с веревками, рычажок.

– Сэр, а зачем эта штуковина тут?

– Это тормоз для остановки подъемника. Ох, сколько от тебя вопросов. Нельзя ли поторопиться и просто спасти меня?

«Наспех можно и шею себе свернуть», – подумал Эпл, а вслух ответил:

– Этим и занимаюсь, сэр!

– Похвально, похвально, – закивал барон, а руки все крепче прижимали к груди ларец, а глаза все быстрее бегали по сторонам. – Только побыстрее, молю! Жарко тут очень, и дышать совсем нечем, а задыхаться нам никак нельзя.

– Ладно, кажется, я разобрался. Полезайте в ящик.

– Как? – изумился барон. – Я? Туда? Ты уверен?

– Сэр, это же ваша идея.

– Хорошо, полезаю.

Он уже даже приподнял свой золоченый тапочек с помпоном, но вдруг задумался.

– А почему я первый? А вдруг обвалится?

– Ну хорошо, если хотите, я пойду первым, но тогда вам придется крутить веревку. Справитесь?

– Что значит «справитесь»? Думаешь, я не способен «покрутить веревку»? А ну полезай! Сейчас, не будь я бароном, я докажу тебе… Постой, Эпл. Мы что-то забыли.

– Думаете? Вроде все в порядке.

– Нет-нет, что-то не… А, мой сундучок! – Барон опустился на колени и любовно прижал его к груди. – Как же я мог тебя оставить? – Продолжая гладить темное дерево, он бросил Эплу через плечо: – Куда ты вообще смотрел, а?

– Да я, знаете, как-то все заботился о том, как бы нам тут не подпалиться…

– Э-э, не о том ты заботишься, мой мальчик. Держи-ка, да понежнее с ним, понежнее! Это тебе не деревенскую девицу на танцах обнимать. Это… это… – Барон так растрогался, что ему не хватало слов.

Зато они нашлись у садовника:

– К груди коробку прижимать?

Барон махнул рукой.

– Ай, совсем ты ничего не смыслишь в настоящей красоте, в ценностях, в великолепии. Не урони, в общем, заклинаю. Ведь если представить, что все рассыплется, тогда… тогда… я просто…

Он вдруг замолчал и замер. Сощурил свои и без того не очень-то большие глаза и посмотрел на юношу так, будто тот только что влез в окошко в черной маске и с мешком на плече. Вероятно, придя к какому-то заключению, барон выдернул свою прелесть обратно.

Эплу показалось, что ларец покинул его руки вместе с его руками, но – удивительное дело! – они по-прежнему были на месте.

– Сэр, вы чего?

– А вот ничего! Просто полезай без моего сундучка. Потом его спустим, в последнюю очередь.

– Как это? Сэр, так ведь так не получится: вы подумайте, вы спускаете меня, потом я спускаю вас – а кто тогда сундук-то спустит?

Барон посмотрел на свою прелесть. На Эпла. Снова на свою прелесть, которая с каждым мигом становилась все милее и дороже его сердцу. Он все еще сомневался и не верил, что его план так уж невозможен, как это выставил садовник, но чувствовал, что где-то закралась небольшая загвоздка, даже не так – загвоздочка.

– Хорошо, умник. Тогда… тогда… тогда первым пойду я, и не надо меня отговаривать: с тысячей обедов и корзин подъемник не обвалился – и сейчас не обвалится.

– Сэр, но ведь я вас и не отгов…

– Тихо! Мы небогаты временем, чтобы пускаться в твои пространные разговоры. Лучше помоги-ка мне здесь.

И садовник помог. Если бы какой-нибудь ученый муж, разбирающийся в строении Вселенной и понимающий, как работают ее законы, спросил тогда у Эпла, как ему удалось впихнуть объем винного погреба в пространство, подходящее ну не больше чем одному ящику, – Эпл не нашелся бы с ответом. Такое чудо определенно было сродни яйцам Бабержи21́ и дирижаблям в бутылках. Мастерство, секрет которого сокрыт от непосвященных.

Но результат был налицо: сэр Барни сидел в кабинке подъемника и плотно сжимал ларец руками и складками (причем не только штор).

Эпл громко выдохнул, хлопнул в ладоши и взялся за веревку.

– Ну что, спускаю? Готовы?

– Млюм-блюм, – предельно сжато ответил предельно сжатый барон.

И Эпл стал осторожно тянуть за веревку, хоть в таких обстоятельствах и не хотелось тянуть кота за хвост. Раз-два, раз-два – перебирали его руки. Подъемник скрипел, трещал, но опускался. Сэр Барни – весь сэр Барни – постепенно скрывался с глаз, сменяясь пустотой и темнотой шахты, которые будто давили сверху. Раз-два, раз-два. С одной стороны, нельзя было назвать груз неподъемным. С другой стороны, все мышцы юноши кричали (и даже те, о существовании которых он и не подозревал), что было бы легче затащить дракона на гору. Да и чувствовал он себя примерно так же, как если бы у него на спине сидело гигантское чудовище и дышало ему жаром в щеку.

– Эпл, тут тесно, – донесся приглушенный голос барона.

«Ага, зато мне просторно в этой комнате с пожаром за спиной», – подумал садовник, а вслух сказал:

– Ничего не поделаешь, сэр.

– Эпл, эта твоя затея теперь вызывает у меня большие опасения. Весь механизм так удручающе стонет…

«Еще бы не стонать! – фыркнул про себя садовник. – Об этом надо было думать за ужином, а лучше – за завтраком, да еще на той неделе».

А вслух он сказал:

– Не переживайте, сэр, осталось еще чу…

ШПЭК! – лопнула веревка где-то у него над головой.

– А-а-а-ау-у-уммм! – взвыл он от боли, когда веревка рванула вниз, обдирая ему руки.

ТРЕСК-БАЦ-БРЯМ-БУХ! – загремело из шахты – и тут же затихло. Эпл наклонился заглянуть туда, но ничего не увидел, кроме просвета, судя по всему на втором этаже.

– Сэр? Сэр Барни, вы там? – Тут он услышал себя и подумал, какой глупый вопрос: куда еще мог деться хозяин? Тогда он уточнил: – Сэр, вы живы? Сэр?

Поначалу ему никто не ответил. И потом ему тоже никто не ответил, но снизу долетели стоны и бормотание.

– Отлично, сэр! Э… оставайтесь на месте! – «Ну да, как же, а то он возьмет и сбежит!» Эта фраза была даже хуже предыдущей, и Эпл добавил: – Я сейчас к вам спущусь!

Да только вот как? Он еще раз заглянул в шахту. Ну и дела… Если забраться внутрь половчее и упереться ногами в одну стену, а спиной – в другую, и если поддерживать себя руками и по чуть-чуть двигаться вниз, и если не думать о том, что это третий этаж и что огонь уже обжигает пятки, то, наверное, можно… Определенно можно устроить самое глупое в мире самоубийство, свернув шею в подъемнике для обедов.

Но что ему оставалось делать? Там, внизу, мучился хозяин, Эпл просто не мог бросить его в беде. К тому же, даже если бы мог (чего он, конечно, не мог, ведь тогда уже давно бросил бы и сбежал), это был единственный путь из замка. Был и второй путь, как всегда бывает в безвыходных ситуациях, но Эплу не хотелось о нем думать.

Он сделал глубокий вдох, задержал дыхание, сделал выдох. «Ну вот, пришла пора вспомнить все деревья и пещеры из детства. Не зря же я столько времени пропадал в них».

Он осторожно перебрался через край отверстия, стараясь не думать о боли в раненых ладонях. Уперся ногами и спиной, как и придумал, и, перенося вес то на руки и на одну ногу, то на руки и на другую, стал спускаться. Здесь дышалось чуть легче – видимо, на втором этаже, откуда шел воздух, пожар еще не так свирепствовал. К тому моменту как Эпл добрался до открытой дверцы, пот уже заливал ему глаза едким дождем, а мышцы болели, кричали, подергивались и то и дело грозились подвести его и отправить в полет до самого подвала и дальше. Но вот наконец он уцепился за край рукой, перекинул ногу и, оттолкнувшись другой ногой, упал на пол.

Здесь была такая же каморка. Сэр Барни со свечой в руке ползал на полу среди каких-то рассыпанных пятен и что-то там перекладывал, переворачивал, пробовал на зуб. При этом он беспрестанно бормотал, всхлипывал, утирал слезы короткими механическими движениями и продолжал переворачивать, перекладывать и пробовать на зуб.

– Я рад, сэр, что с вами все в порядке. Вернее, не все, конечно, и не совсем в порядке, как я вижу, но, во всяком случае, вы, похоже, ничего не сломали, да? Это хор…

Барон вдруг подскочил к нему и схватил за грудки.

– Сломал! Погубил! Все потеряно, все! – Он затряс юношу так, будто пытался стрясти с него яблоки, а потом неожиданно, как падающий на голову кирпич, отчаяние в его глазах сменилось гневом. – Как ты это сделал? Отвечай, подлец, как?! Когда успел? Та́вол дернул22 меня дать тебе сундук!

– Что? Сэр, я не поним…

– Сундук, гаденыш! Не понимаешь? Гляди же, твой обман раскрыт!

По-прежнему не выпуская садовника из своих на удивление крепких пальцев, одной рукой барон указал в угол комнаты, а другой толкнул туда Эпла.

В углу лежал ларец сэра Барни, над которым тот так вздыхал. С открытой крышкой, опрокинутый, на своей красной бархатной обивке он являл удивленным глазам не блестящие монеты, не сверкающие драгоценности, а пыльные камни. Черные, серые, коричневые – таких можно было насобирать миллион у любой дороги.

– Так ваше сокровище – это камни? – поразился садовник.

– Нет, идиот! И тебе прекрасно это известно! Все, что я нажил непосильным трудом, пропало! Три связки перстней, три медальона других провинций, три курительных трубки местного производства, нить… жемчужная… Три. Три нити. И они еще борются за почетное звание «Домена высокой культуры и быта», а? Где это все? Куда спрятал? Когда успел?

Эпл был настолько сбит с толку, что даже не пытался вырвать себя из рук хозяина. А тот, совершенно обезумев от разверзшейся под ним пропасти банкротства, нещадно тряс, колотил и раздавал юноше тумаки и оплеухи.

Одна из них наконец привела его в чувство.

– Ай! Ой! Эй! Постойте, сэр! Ай! Да погодите же, говорю! – Он поймал руки хозяина и оттолкнул его. – Слушайте, я тут ни при чем. Хоть убейте, не знаю, что случилось с вашим сокровищем.

– Уж в этом будь уверен, дружочек! – Барон сверкнул глазами. – Я тебя убью – как ты убил меня, ибо как мне теперь жить без всего, что было дорого моему сердцу? Очень дорого! Сколько денег, сколько денег! Но сначала, попомни мои слова, сначала я выведу тебя на чистую воду.

– Да уберите вы от меня руки, сэр! Давайте лучше я вас сперва выведу на чистый воздух, а?

Сэр Барни оставил попытки подлезть к горлу садовника.

– Да, да. А потом я…

«Вот заладил», – вздохнул Эпл про себя, открывая дверь.

Огонь был уже здесь – вместе со своим прилипчивым братом дымом. Они еще не бесновались так же, как на третьем этаже, но их вечеринка с танцами на потолке, закусками из гобеленов и лепнины и курением всего, что подвернется под горячую руку, была в самом разгаре.

Садовник и барон завернулись в единственную оставшуюся штору, хотя барон и не горел желанием «находиться в таком близком соседстве с вором». На это Эпл ему ответил, что коль сэр Барни не горит желанием, то скоро, когда не сможет выбраться из замка без помощи Эпла, будет гореть огнем.

– Подчиняюсь, – сказал барон скорбно. – Хотя и содрогаюсь.

Они направились по коридору к лестнице. По пылающему коридору к лестнице, которая была где-то там, в дыму. Они наперебой кашляли, обливались слезами и, хоть и не признались бы в этом даже себе, цеплялись друг за друга покрепче и были рады, что попали в эту переделку не одни.

– Почему ты спотыкаешься?

– Я не спотыкаюсь, сэр, это вы.

– Я? Я просто спускаюсь по лестнице, а ты путаешься у меня под ногами. Вот опять.

– Но здесь нет лестницы, мы идем по ровному полу.

– Как это?

– Сами смотрите.

– Я и смотрю сам, дурак ты этакий!

Эпл пожал плечами. Сэр Барни покачнулся.

– Я вижу ступеньки, убегающие далеко вниз, – объявил он.

– Ладно. Вы, главное, не спускайтесь туда с концами.

– Хорошо. А ты куда?

– А я пойду дальше, вперед, по полу.

– Ну, как знаешь. Упрямый какой! Хм, впрочем… Эпл, а возьми меня с собой?

– Хорошо, сэр. Пойдемте. Хватайтесь.

– Так ты ведь уже тащишь меня.

– А, отлично. Тогда просто продолжайте в том же духе.

– Да. Но лестница все равно есть.

– Сэр, я не спорю. Как вам будет угодно.

– Ты такой хороший парень, Эпл.

– Да, сэр.

– Такой трудолюбивый, способный. На тебя всегда можно положиться.

– Да, сэр.

– Может, мне дать тебе повышение? Хочешь?

– Конечно, сэр!

– Впрочем, не будем спешить, да? Возможно, во мне сейчас говорит отравление дымом.

– Да, сэр.

– Или радость, что я чудом спасся.

– Да, сэр.

– Одним словом, посмотрим. Иногда лучше оставить все как есть.

– Да, сэр. Если это не пожар.

– Верно сказано, мой мальчик, верно сказано! Если это не пожар. Пожар оставлять как есть нельзя.

– Нельзя, сэр.

– Иначе он может все съесть.

– Еще бы, сэр.

Все смешалось в доме Вирджиниуса Барни. Все смешалось в тускнеющем сознании его единственных обитателей, которые стремились поскорее убраться отсюда. Все смешалось в складках шторы, одной на двоих. Как пела скальдесса Пастинака, «смешенье рук, смешенье ног, судьбы смешенье».

То ли садовник поддерживал барона, то ли барон привалился к нему, чтобы не дать ему упасть, – так они подступились к лестнице (на этот раз настоящей) и стали спускаться. Сквозь дым и шум огня за спиной до их ушей долетали звуки, кружась по пути хлопьями пепла, и медленно, медленно, как бы нехотя, складывались в хриплые слова:

– Скажи мне, мой мальчик, это ведь не ты меня ограбил? Такой хороший парень, мне бы не хотелось расстраиваться.

– Нет, сэр, не я.

– Я так сразу и подумал, ни минуты в тебе не сомневался. Я ведь столько для тебя сделал, ты бы со мной так не поступил.

– Конечно, сэр.

– Но кто тогда? Кто посмел предать меня самым гнусным образом?

– Не знаю, сэр. Вам придется над этим поразмыслить.

– О да, мой мальчик, будь покоен: я уж поразмыслю. Эпл? Эпл?

– Да, сэр?

– Откуда у тебя рог?

– Рог?

– У тебя рог вырос. – Сэр Барни неопределенно махнул рукой. – Как у единорога, длинный такой, серебристый.

– О. – Эпл ощупал подозрительно гладкий лоб. – Тут?

– Да, как раз там.

Дальше одновременно произошло следующее. Не найдя никакого рога, садовник пожал плечами, отчего чуть не уронил хозяина. Удивляясь недалекости своего работника, сэр Барни пожал плечами и едва не столкнул Эпла с лестницы.

Еще пару ступенек преодолели в молчании.

– А вот это странно, – удивился садовник.

– Что странно?

– Что у вас пар из пятачка да копыта вместо тапочек. Куда делись ваши тапочки с помпонами, сэр?

– А я почем знаю? Потерял, видимо… Студемура нет, ты мне не помогаешь…

– Ну как же, я тащу вас…

– Не помогаешь, не спорь. И это я тебя тащу, тощее ты создание. – Барон покачнулся. – Эпл…

– М?

– У меня в глазах темнеет что-то совсем…

– Я вас почти не слышу, что?

– Темно, говорю, вижу с трудом…

– Не слышу я вас, хоть вы что…

– Мир кружится, так кружится, вертится, вокруг и вокруг… Эпл, кажется, я сейчас упаду…

– У вас такой вид, будто вы собрались отрубиться, сэр. Не надо. Потерпите еще немного.

– Дышать… нечем… не видно…

– Если вы что-то говорите, я все равно не слышу. Похоже, я сам сейчас грохнусь. Ну-ка держитесь!

Эпл успел поймать падающего хозяина и каким-то чудом не уронил его. Они балансировали на краю ступеньки где-то на последней трети лестницы, но Эпл не заметил этого: его чувства отключались одно за другим, словно кто-то у него в голове задувал свечи. Рев огня и стоны сэра Барни превратились в неразличимый шум где-то вдалеке. Круглое красное лицо хозяина подернулось дымкой, видимый мир сжался по краям, словно Эпл смотрел на него через трубку, перед глазами мелькал целый рой черных мошек…

Лицо барона вдруг стало заваливаться, и Эпл решил, что чувства совсем его оставляют и он падает. «Так вот что такое обморок», – мелькнуло в его гаснущем сознании. Но лицо барона продолжало клониться набок, а стены оставались стоять как стояли. Значит, это не Эпл падал, а снова барон. Эпл прислонил его к перилам, высвободил руку и отвесил ему такую затрещину, какой гордилась бы любая оскорбленная дама: звонкую, крепкую, а главное – отрезвляющую.

– За что-о-о??? – возопил барон.

– Вы балбес и толстяк, тетка ваша уродина, а замок у вас – я видал у свиней хлев побольше.

– Что-о-о? ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ, НАГЛЕЦ!..

– Вот-вот, догоняйте.

Эпл запрыгал вниз по лестнице, как проколотый, продавленный, разошедшийся по швам, сдутый до складок мячик. Его безумная усмешка сверкала ярче огня: отвесить пощечину барону – таким не каждый мог похвастаться. Сквозь дым своего сознания он лишь надеялся, что барон не примет его слова близко к сердцу, он же просто спасал ему жизнь и не имел в виду ничего такого.

Сэр Барни бросил прощальный взгляд на съедаемую пламенем роскошь, утер то ли слезу, то ли пот и поспешил за своим нахальным работником.

И вот случилось то, на что они и не надеялись надеяться. Спасение. Они протиснулись сквозь печку горящих дверей и не успели глотнуть свежего воздуха – как на них выплеснули из ведра воду. «Ну, во всяком случае, это вода», – подумал садовник, вытирая лицо.

Глава 8

Плакучая ива льет слезы

Подобно тому как рассыпаются горы, в жизни каждого замка рано или поздно наступает момент, когда его ровняют с землей. Подобно тому как восходит солнце, каждого барона однажды озаряет горькая истина: не все в этом мире можно купить (хоть и очень многое). Подобно потревоженному жаложуку23, каждого садовника можно довести до той грани, за которой его руки оставят садовые ножницы и тяпку, чтобы взять топор и пилу.

Сэр Барни и Эпл вывалились за порог горящего замка – и оказались в водовороте суматохи. Люди кричали, гудели, причитали, бегали, махали руками, натыкались друг на друга и продолжали кричать, бегать и махать. В отсветах огня мелькали ведра с водой: кто-то их приносил, кто-то хватал и выливал.

Эпл не замечал ничего, кроме неограниченного пространства без потолка и стен и воздуха – невероятного, всепроникающего, невидимого и такого до смешного естественного здесь, снаружи, и драгоценного там, откуда он едва выбрался. Воздух окатил его волной новой жизни, унял удушье и боль, раздиравшие горло, и пробудил от полуобморока. Свежий, ароматный, напоенный ночной прохладой, воздух покалывал его разгоряченную кожу и успокаивал, как нежные руки знахарки. Эпл дышал жадно, страстно, и с каждым новым вдохом мир наполнялся красками, темные мошки перед глазами бледнели и пропадали, силы крепчали.

Пока они с бароном стояли бок о бок у крыльца, хрипя и отдуваясь, чуть поодаль работники обступили кольцом мага-презервиста, как загнанного зверя, и требовали, чтобы он что-нибудь сделал.

– Да чего вам надо? Говорю вам, не могу я сделать воду из ничего и полить крышу, ну поймите! Я вообще не с водой работаю, а со льдом, это совсем разные области. Меня не учили такому, понимаете? Да и платят мне не столько, чтобы брать дополнительные курсы, – сами же знаете нашего барона-скрягу. Что? На что вытаращились? Будто самого барона за спиной увид… О… О. О! Кхм, сэр Барни, во славу Тайлиндэла, вы живы! То есть целы и здоровы! А мы, знаете, как раз план вашего спасения тут обсуждали…

– Я все прекрасно вижу, – прохрипел барон. – Где Студемур?

– А разве он не с вами был? Разве не он вас поднял?

Сэр Барни похлопал Эпла по спине ослабевшей рукой – бабочка и та сделала бы это заметней.

– Это все он. Нашел меня, разбудил, увел из огня. Жуткий нахал, но спас мне жизнь, так что…

В этот миг сэр Барни заметил, как необычайно светла ночь.

– Нет, нет, нет… – простонал он, хватаясь за голову.

Словно не до конца еще оживший мертвец, он сошел с крыльца нетвердой походкой, раздвигая руками людей, а взглядом впиваясь в зрелище впереди. Через несколько шагов он остановился, покачнулся. К нему подоспел Эпл. Если пожар в замке сбил барона с ног, то картина охваченного огнем поместья всадила ему в сердце нож. Все, что могло гореть, горело. Но печальная участь постигла лишь созданные человеческими руками постройки и каким-то удивительным образом миновала сады. Садовник знал, в чем тут разгадка.

Сэр Барни хныкнул и хотел было схватиться за голову, но, к его неудовольствию, он уже успел это сделать. Языки пламени отражались в его больших круглых глазах, так похожих на глаза Тофото, когда тому доставалась трепка, и Эплу стало жалко барона. Таким он его никогда не видел.

Наконец сэр Барни очнулся и остановил одного из пробегавших мимо работников – тот замер, расплескав полтаза воды.

– Где Студемур?

– Не видел его, сэр, почитай что со вчерашнего дня…

– Кто же тогда организовал все это тушительное действо, позволь спросить?

– Так знамо-то кто, сэр, ваш гость, мистер Гавальди, сэр! Он перво́й учуял дым-пожар да перевсполошил всех на ноги. Кабы не он, спали б мы почем зря до таперича и позадохнулися все.

Сэр Барни кивком отпустил работника и поддел Эпла локтем:

– Что я тебе говорил, а? Удивительный это человек, столичного покроя, не то что мы! Вовремя я его выписал, как знал ведь!

«Вовремя я его растормошил», – подумал Эпл.

Тут они оба одновременно заметили между снующими туда-сюда борцами с пожаром верного помощника барона, управителя поместья. Он сидел на скамейке чуть в стороне, скрюченный больше обычного, как будто пытался спрятаться за самого себя. Ему это прекрасно удавалось. Когда он заметил спешащего к нему хозяина, глаза его расширились, он привстал в полупоклоне и проскрежетал что-то похожее на:

– Искал вас по всему замку…

Судя по тому, как барон взмахнул руками и покачал головой, ответ Студемура ему не понравился. Он стал что-то быстро-быстро говорить управителю, каждое слово подчеркивая движением пальца перед его лицом.

Эпл глядел по сторонам в поисках Авокадо. Всклокоченные волосы, измазанные сажей щеки, блестевшие от пота лбы, порванная и обгоревшая одежда – узнать кого-нибудь в таком виде было не так-то просто.

– Вижу, ведро тебе все же пригодилось, – раздалось у него в голове.

Эпл аж подпрыгнул. Он поднял глаза на пылающую крышу и там, среди дикой пляски огня, раскаленного воздуха и дыма, увидел девушку. Стройную, как прутик, и неумолимую, как лесной пожар. Она смотрела на него с осуждением и гневом.

Он собирался было ответить, но его прервало новое происшествие, чудесное и вместе с тем опасное, – а могло ли быть с Манебжи иначе? Из цветочных клумб у дорожки выпрыгнули лозы и поползли туда, где стояли барон и его помощник. Сэр Барни был обращен к ним спиной и не видел. Студемур же, хоть и видел, казалось, верил глазам с трудом. Он выпучил их так, будто силился разглядеть солнце ночью, и как-то полубоком-полуспиной засеменил подальше от хозяина, аккуратненько, чтобы никто не смог назвать это бегством, и при этом достаточно быстро, чтобы не попасться ползучим растениям.

Сэр Барни шагнул было к управителю…

– А ну поди сюда, старый ты… АЙЧТОТАКОЕ!

…Но его схватили за щиколотки. Он замахал руками, как шмутка24 на воде, качнулся вперед, качнулся назад, качнулся вбок – и упал бы, если бы из земли вокруг не выстрелил фонтан зеленых прутьев. Они устремились вверх и соединились над головой барона, где сплелись в большой, прочный и красивый бант. Настолько красивый, что за роскошь украсить им свою шляпку любая графиня не моргнув отдала бы и пятиэтажный замок с парой башенок и золотыми петушками на шпилях, и кусок своих обширных земель, и даже своего племянника целиком.

Барон Вирджиниус Барни больше не махал руками: в клетке для этого попросту не было места. Он схватился за прутья, потряс их и закудахтал:

– Что? Что? Что? Что?

Его умоляющий взгляд прыгал с одного измазанного сажей, блестящего потом лица на другое, но все оцепенели и мгновенно забыли о пожаре. Даже Тумну было ясно: творилось что-то невообразимое.

Эпл подбежал к клетке, подергал одни прутья, схватился за другие – без толку. Молодые ветки были крепкими и гибкими, такие и топор не возьмет – отскочит.

– Эпл, мальчик мой, вытащи меня отсюда! – взмолился хозяин. – Не знаю, что это такое, но я тебя озолочу, уж поверь, только вызволи!

Эпл не стал терять время и успокаивать барона. Он повернулся к пылающей крыше замка:

– Что ты задумала?

Манебжи ответила не сразу. С развевающимися на ветру волосами и блестящей улыбкой, она помахивала хвостом и прогуливалась в волнах пламени под черным небом.

– С кем ты говоришь? – удивился барон. – Не отвлекайся, Тавол тебя задери, ты же садовник, вот и избавься от этих прокля́тых стеблей!

Манебжи остановилась. Повернулась – глаза ее горели ярче огня.

– Просто ловлю паразита, – ответила она наконец. – Он любит лакомиться растениями, вот я и избавляюсь от этой прокля́той тли. Ты же садовник, сам все знаешь.

– Но он живой человек! – крикнул Эпл.

– И что с того? Растения тоже живые. Земля живая. Я живая. Кто-то из этих вот вокруг хоть раз подумал о нас? Кроме тебя – никто. Но, я вижу, и твой фрукт недалеко укатился от барона, раз ты теперь на его стороне.

– Да ни на чьей я стороне! Ты только послушай себя, просто остановись. Что ты делаешь?.. – Он почувствовал, как чьи-то пальцы вцепились ему в локоть. – Сэр?

– Я слышу! – прошептал барон. Он выглядел так, будто от пропасти безумия его отделял шажок – и одну ногу он уже занес. – Я слышу ее! Я… я… да оградят меня Восемь25, я вижу ее!

Манебжи наигранно ахнула:

– Так вот что нужно сделать девушке, чтобы привлечь внимание барона! Всего-то спалить ему замок и запереть его в клетке.

– Что… что… – Барон продолжал заикаться, цепляясь за руку садовника и не отводя глаз от видения на крыше своего замка.

Манебжи сбросила игривость, как надоевший наряд, и сделалась серьезной. Угрожающе серьезной.

– Теперь, когда ты меня и слышишь, и видишь, я расскажу тебе о твоих злодеяниях. Слушай внимательно, человек, ведь это последнее, что ты услышишь. Но я не такая, как ты. Я не убиваю жизнь. Я дам тебе дивный шанс переродиться и стать одним из тех, кого ты всю свою ядовитую жизнь так презирал.

Вдруг под ногами у Эпла зашевелилась земля, что-то сдавило ему лодыжки, дернуло, опрокинуло и поволокло – только голова знай себе подпрыгивала на неровностях. В дюжине шагов от клетки его оставили, земля снова зашевелилась, но, когда он посмотрел туда, ничего необычного не увидел. А потом…

Трщщщ! Трщщщ! Трщщщ! – выскочили из-под земли копья. Трщщщ! Трщщщ! Трщщщ! – окружили они барона в западне. Это оказались деревца, но без веток и листьев, высокие и гладкие, как кости. Кто-то бросился к ним на крики хозяина – деревья тут же ощерились длинными крючковатыми шипами.

Эпл поднялся, ухватился одной рукой за воздух, другой – за кого-то рядом и смотрел сквозь частокол, как клетка, внутри которой бился хозяин, мало-помалу обрастала все новыми стеблями, зеленела все новыми листьями, твердела темными складками коры и мало-помалу принимала очертания ствола большого дерева. Последняя злая шутка Манебжи.

Тем временем она напоминала барону его прегрешения:

– Два месяца тому назад ты, так называемый властитель этих земель, приказал вырыть новый колодец на месте, где росли чудесные кусты жимолости. И все бы ничего, да только ты не удосужился сохранить им жизнь. Что ты сделал, барон Вирджиниус Барни? То же, что я теперь делаю с твоим поместьем. А три месяца тому назад…

Эпл подергал за колья и коснулся шипов. Прочные, опасные, так просто не пропустят – изрежут всего. Может, подкопать? Но с какой глубины поднимались эти странные деревья? Метр, два, больше? А если рубить – выйдет едва ли лучше, чем с клеткой.

Рубить…

Эпл глянул на Манебжи: на своем пылающем пьедестале она не обращала внимания ни на что, кроме обрастающего корой врага у ее ног. Отлично. Значит, она не услышала мятежную мысль садовника.

Он ринулся сквозь оцепеневшую толпу, прочь от безысходности и навстречу последней надежде. Найти бы топор – но все сараи горели, вряд ли что-то уцелело. Теперь и ведра-то не сыщешь – разве что раскаленный кусок железа, из которого Тумн мог бы выковать новое. Эта мысль потянула за собой связанные с кузнецом неприятные воспоминания, где в темном тоннеле спасительной искрой сверкнула сломанная лопата.

Он вихрем пронесся к кузнице и побежал от нее по тому же пути, по какому удирал от Тумна. С трудом верилось, что с тех пор прошло всего несколько часов. Какое на удивление счастливое то было время! Тогда Эпл переживал лишь о том, как бы не получить тумаков, а теперь…

Он споткнулся и на полном ходу врезался в землю (хотя ему показалось, что это земля врезалась в него). К счастью, как у всех деревенских парней, кости у Эпла были крепкие, а к синякам он привык с детства: то с дерева свалишься, то в лесу оступишься, то на мальчишку наткнешься, у которого кулаки выросли раньше мозгов.

Когда перед глазами перестали плясать звезды и в ушах затих звон, Эпл со стоном поднялся – и обнаружил под ногами черенок лопаты. Схватил – и метнулся к пруду.

Под сенью плакучей ивы ночь казалась удивительно спокойной, тихой – обычной. «Было бы здорово, – подумал садовник, – если бы все и вправду было как обычно». Он многое – да нет, пожалуй, все бы отдал за невероятный шанс вернуться в тот мирный летний вечер и на предложение обворожительной девушки спасти деревья – отправить ее обратно в иву!

Но он мог сделать это теперь – лучше ведь поздно, чем совсем поздно. Главное, остановить этот самосуд и спасти сэра Барни. А с пожаром-то как-нибудь справятся, пока замок стоит. Наверняка из соседних поместий уже спешили на помощь. Кто знает, может, и местный маг подоспеет с заклинанием дождя (или хотя бы ведерка воды). Шанс еще оставался. Но чтобы вырвать этот шанс из цепких языков огня, Эпл должен был загнать духа в его обитель.

Правда, он хотел и ему дать последний шанс. Поговорить, прежде чем натворить. Они начали с разговоров – может, и закончат ими.

Если он слышал Манебжи над ухом, когда она говорила с крыши, то, может, и она услышит его сейчас. Он не знал, сработает ли эта странная связь в обратном направлении, но решил попробовать.

– Манебжи, – начал он спокойным голосом, который почти не дрожал (вся дрожь уходила в колени), – если ты сейчас же не прекратишь все это… – Ему не хватило воздуха, он вдохнул поглубже и продолжил: – Отпусти барона, вернись в свое дерево, а не то я… я… я срублю его, вот!

Он затих и стал ждать. Ива шелестела над головой. Поместье горело. Ответа не было. Он успел моргнуть несколько раз и несколько раз облизнуть губы, прежде чем услышал знакомый журчащий смех. Казалось, она была у него за спиной. Он вздрогнул и оглянулся: никого.

– Думаешь, раз я садовник, так не стану рубить дерево?

Снова молчание. А потом:

– Да, именно так я и думаю. Ты не станешь рубить мое дерево, потому что ты садовник. А еще потому, что у тебя нет топора.

Эпл опустил глаза на лопату в руке. С обоими доводами трудно было поспорить.

– Хочешь еще поболтать, пока зарастает дупло на месте лица твоего хозяина? – Последнее слово она прямо-таки выплюнула ему в ухо – Эпл даже удивился отсутствию брызг.

Она ему не верила. Играла с ним, как играют листья с солнечным светом, как играет огонь с мотыльком. Не верила, что он может причинить ей боль. И ему тоже не хотелось в это верить.

– Манебжи… – Он поднял лопату, поморщившись от боли в ободранных веревкой ладонях. – Манебжи, прости…

С тупым металлическим звуком клинок пробил кору, одновременно пронзая сердце садовника и раня дух Усьтенкъёльни. Тишину вспорол девичий крик, полный изумления и боли.

– Как ты мог? – Она задыхалась в слезах. – Как ты посмел??

– Прости…

– Это ничего не значит! Это не остановит меня. Надрез, ха! От такого только люди стонут, плачут и истекают кровью. Ты лишь разозлил меня еще больше!

– Прости…

– «Прости»? Ты думаешь, что достаточно сказать это слово?

Но Эпл извинялся не за то, что сделал, – он просил прощения за то, что собирался сделать. Он занес лопату – и опустил, затем еще, снова и снова, пока клинок не разлетелся на мелкие осколки – вместе с его сердцем. Протяжный крик незримого духа так и звенел у него в ушах, затихая, слабея…

Упала тишина. Только люди снова кричали и бегали, как шмутки без головы. Эпл надеялся, что успел.

За спиной капнул тихий плач. Он обернулся и увидел, как земля раскрывается и из нее вырастает девичья фигура. Это была совсем не та Манебжи, которую он видел раньше: высокая, гордая, с поднятым хвостом. Теперь хвост тащился за ней по земле, голова была опущена, волосы висели темным занавесом, как ветви ивы над ними. Она зажимала живот обеими руками, из-под которых вырывались снопы ослепительного света и струилась темно-зеленая кровь. Едва держась на ногах, она шагнула к дереву, и оно распахнуло объятия. Раненый дух исчез внутри раненого растения.

Эпл надеялся, что вместе они быстро поправятся. Но на сердце от этого не становилось легче. Со вздохом он повернулся – вдруг что-то схватило его за ноги и подбросило. Земля и небо поменялись местами, а потом откуда-то выпрыгнули пляшущие огни, и он упал прямо в них…

Вместо испепеляющего страдания он окунулся в холодное безмолвие воды. Паника выдернула его за горло на поверхность. Он бился с водой как сумасшедший и спустя вечность пузырей и брызг сам не зная как добрался до берега.

Жадно хватая ртом воздух и дрожа от холода, он сел на траву – и вдруг ощутил на себе взгляд. Ветерок играл ветвями плакучей ивы, и на несколько мгновений в них удивительным образом проявились очертания женского лица. Огромные глаза смотрели на садовника с грустью и болью.

– Ты ранил меня. Хорош садовник! Ты такой же, как все. Типичный человек. Знай же: у деревьев долгая память, а их ветви могут достать далеко. Дальше, чем ты думаешь.

Ветерок пробежался по листьям и смахнул черты лица, будто их и не было.

Даже без прощального напутствия Манебжи у Эпла ветки скребли на душе, а после ее слов и подавно. Ему было стыдно: за глупость свою, за слабость, за попытку совершить слишком большой поступок для такого человека, как он. Все свелось к развалинам и боли. Как вообще безобидное, в общем-то, желание спасти деревья могло привести к такому? Он чувствовал себя самым грязным негодяем.

В пруду тонули звезды и тускнели огни, дым застилал землю, луна выглядывала из-за облаков, замечала горе-спасителя и пряталась снова. Бронзовые светильники вокруг пруда, которые он притащил сюда в какой-то далекой, чужой жизни, напоминали ему погасшие свечи на прокисшем торте. Сэр Барни так хотел устроить нечто знаменательное – теперь-то уж его день рождения запомнит вся округа.

По-хорошему, ему бы стоило проведать хозяина, убедиться, что с ним все в порядке и там, где раньше была голова, все еще голова, а не дупло. В конце концов, ради него Эпл и поднял лопату на несчастную девушку. Но Эпл продолжал сидеть на берегу, понуро глядя в темную воду. Ведь если он пойдет к замку и увидит там не барона, стоящего в окружении слуг, а огромное дерево в кольце деревец поменьше, – то что тогда? Кто знает, может, пока он носился за лопатой и колошматил иву, дух Усьтенкъёльни уже успел превратить всех-всех жителей поместья в растения. Очень даже логично: они больше никогда бы не навредили природе. Но что делать Эплу, если он остался последним человеком в Клубничной Лавине?

Нет, глупости – он отмахнулся от этой мысли. Манебжи точила сук только на барона и не собиралась вредить никому больше. Но вот что сталось с бароном? Сходить посмотреть – или остаться сидеть тут? Пока Эпл не знал, что произошло, все было хорошо: барон был как бы в порядке, одновременно и жив, и нежив, одновременно и человек, и дерево. Оба варианта были равнозначны. Но вот стоило Эплу пойти туда и увидеть правду – как один из вариантов тут же испарится. И ведь штука была в том, что испариться мог вариант получше.

Хотя, если подумать, откуда ему, простому садовнику, знать, что будет лучше? Послушать Манебжи – так лучше будет, если барона не станет вовсе. Ну а ей откуда знать? И кому решать такие вопросы? Вот что, неужто есть та грань, ступишь за которую – и твои худые поступки безо всяких споров и сомнений перевесят все на свете хорошее, что сделал ты и мог бы еще сделать, и камнем утянут тебя к смерти? Или все же, несмотря ни на что, любой достоин права на жизнь и второго шанса?

Да. Эпл кивнул сам себе и всему вокруг, что как будто затаило дыхание и ждало его решения. Да, у каждого должен быть второй шанс. И, кто знает, если он опростоволосится с ним, ему можно дать и третий – если он наломает не слишком уж много дров.

Эпл прошел среди дымящихся развалин, шагнул за угол – и увидел, что все хорошо, барон жив-здоров, цел-невредим и из носа у него не торчат сучья. Он ходил туда-сюда, размахивал руками и говорил, а Студемур и еще пара слуг бегали за ним и кивали. Остальные убежали тушить замок.

Как же садовник обрадовался! С каким счастьем он услышал голос хозяина, в котором звучало его имя:

– Ну, попадись мне этот щенок Эпл, я его голыми руками!..

Счастье в груди юноши как-то вздрогнуло, споткнулось и перестало разливаться теплым молоком.

– Вот этими самыми руками его, слышишь! Сам, сам, понимаешь! Сам его вздерну, гаденыша!

У Эпла поднялся такой гул в ушах, что он не услышал всей фразы. Но он уловил слова «его» и «вздерну» в опасном соседстве со своим именем, и ему сделалось худо. Подогнувшиеся ноги качнули его обратно за угол, он привалился к стене и остался незамеченным.

Тут у развалин напротив он увидел лицо. Сначала он его не узнал из-за копоти и растрепанных волос, но потом понял: это была Лиси. Он показал пальцем себе за спину, за угол, и покачал головой: не выдавай меня.

Она кивнула. И сделала все наоборот: выбежала к барону с криком:

– Сэр, сэр, я знаю, где Эпл!

Сердце садовника подпрыгнуло, стукнулось о нёбо, встрепенулось, как ошалелая пташка, и свинцовой гирей грохнулось в самые пятки. Он вжался в дощатую стену спиной так сильно, что у него там что-то хрустнуло. Уши его навострились, как у зайца на пороге лисьей норы, и он услышал доклад Лиси:

– Сэр, я видела, как Эпл бежал к амбару. Уж не знаю, что ему взбрело в голову, но вам бы поспешить: вид у него был какой-то недобрый.

«К амбару? – удивился садовник. – К какому амбару, я же тут…»

В его навостренных, как натянутая тетива, ушах загремели шаги преследователей – но, удивительное дело, они не приближались, а отдалялись. Эпл выдохнул и отлип от стены.

Вдруг – другие шаги, легкие, одинокие. Он вмиг вернулся к прежнему распластанному состоянию – но это оказалась всего лишь Лиси.

– Что ты?.. – начал было он.

– Тебе нельзя здесь находиться! – выпалила она. – Везде тебя искала, переживала, что не успею, что схватят. Тебе надо бежать! Слава Восьми, пожар миновал конюшни. Забирай своего ослика и беги что есть мочи! – И чтобы подчеркнуть свои слова, она слегка толкнула его в грудь.

– Да постой ты, подожди! – Он положил руки ей на плечи. – Что тут происходит? Почему хозяин зол на меня? Почему мне надо бежать? Я всего-то отошел минут на пятнадцать, а пропустил столько, что и за неделю не разгрести!

Лиси кивнула, глубоко вдохнула, убрала прядь со лба и постаралась говорить спокойно:

– Всей истории не знаю, но слышала, что хозяина обокрали. А мистер Студемур убедил его, что это твоих рук дело. И что пожар тоже устроил ты. Говорит, застукал тебя у норы на задворках, куда ты стаскивал все наворованное.

– Да не так все было! Что за чушь-то! Ну, видел он меня у норы, но ведь…

Бим-бомммм! – прозвенел колокол у него в голове, знаменовавший, что до него кое-что дошло. Это был он, Студемур. Это был он! В пылу спасения из пожара легко было упустить связь: управитель знал о норе; управитель не хотел, чтобы о ней знали другие; управитель заведовал кошельком барона и, наверное, мог заглянуть в самое сокровенное – его ларец. Но главное – управитель знал о том, что все это известно Эплу и только ему.

– О-о-о-ой. – Эпл пощупал воздух у себя за спиной, наткнулся на какой-то обугленный обломок и сел. – Экую свинью мне подложили, Лиси. Клянусь, не я это, я даже…

– Понятно, что не ты! – Лиси махнула рукой. – Только толку-то?

– Как это?

– Сам же знаешь мистера Студемура: раскланивается он низко, поет сладко. Хозяин поверил, Эпл! Хозяин поверил.

Эпл сжимал кулаки от бессильного гнева и бегал глазами по сторонам, как будто пытаясь найти хоть какую-то знакомую опору среди обломков своего мира.

– Лиси, я в жизни не крал ничего, и пожар затеял не я. То есть да, призна́юсь, хотел я сжечь бочки, но все пошло не так…

– Это неважно, Эпл! – прервала она ласково. – Я тебе верю, ты же поверил в меня. – Она увидела недоумение в его глазах и пояснила: – Все считают меня жуткой сплетницей, но только ты меня разглядел.

У Эпла вспыхнули уши от стыда: он ведь тоже считал Лиси сплетницей.

Она продолжала:

– Со сплетнями я ношусь не от злости своей, а от одиночества. Просто мне так хочется внимания, так хочется, чтобы обо мне говорили и думали, чтобы меня… – Она вдруг замолчала на полуслове, опустила ресницы и отчего-то зарделась, как заря, что спешила сорвать полог ночи.

Наверное, Эплу нужно было что-то сказать, но он не мог подобрать слов.

Лиси вздохнула и продолжила, не поднимая на него глаз:

– Я тебе помогу. Пока все тушат пожар, ты сбежишь.

– Бежать? С чего бы это?

Она уперлась в него недовольным взглядом:

– У тебя есть идея получше?

– А то! Найду сэра Барни да растолкую ему, как все на самом деле.

– И он, конечно, тебе поверит. – Лиси с горькой усмешкой сложила на груди руки.

– Да, он мне поверит! А с чего бы ему не поверить? Я ж не вру.

– Не врешь, Эпл, не врешь. – Она погладила его по щеке. – Только твоя правда не так убедительна, как ложь других.

Эпл хотел что-то сказать, но Лиси поспешила продолжить:

– Ты здесь не так давно, я подольше буду, и ты мне поверь: наш хозяин не из тех, кого можно недооценивать. Да, он выглядит кем угодно, только не опасным противником, который может отравить тебе жизнь, но, поверь, он именно таков, когда случается его обидеть. А ты, как он думает, обидел его сильнее всех. Если увидит, слушать он тебя не станет.

– Ну ты же не думаешь, что он взаправду меня повесит. – Он отмахнулся с улыбкой. А когда Лиси не выказала того же оптимизма, спросил одними губами, потому что горло сжалось в комок: – Он меня повесит?

– Хозяин до жути обидчив и опасен. Человек с деньгами всегда опасен. Тебе надо бежать отсюда, да подальше. Только не горюй, не стоит. – Она обвела рукой дымящиеся руины поместья. – Это точно не предел мечтаний. У тебя большое сердце, Эпл. Слишком большое для этого захолустья. Такому сердцу впору гулять по паркам столицы, а не средь грядок клубники. Вот и отправляйся туда, ладно? Тебе все равно некуда идти – иди туда. Затеряйся в толпе, начни новую жизнь. И… береги себя. Кто знает, возможно, когда-нибудь мы встретимся снова. А пока – пускай твоя дорога будет проста, как восемь шагов.26

Она прильнула к нему, ее нежные губы прижались к его удивленным губам, пальцы скользнули по пальцам… Лишь на мгновенье. А потом эта невероятная девушка, которую он, оказывается, никогда не видел по-настоящему, отстранилась, и в глазах у нее сияли слезы. Она убежала не оглядываясь, унося в груди еще одно разбитое сердце.

Садовник смотрел, как ее фигурка тает в дыму. И, вот тебе странность, ни мрачная клятва барона, ни предстоящее бегство в неизвестность не тревожили его. Тяготило его другое: что на танцы с Лиси он уже не пойдет.

Интерлюдия 1

Вырезка из газеты «Око Урсамона» от 21 декабря 2017 года

Фейерверки под Новый год

Три месяца минуло с той трагической ночи, лишившей нас разом и королевы, и одной из принцесс. И вот настал день, который потряс Вераделл не меньше, – когда смерть подступилась к самому королю.

Ввиду частых покушений король в последнее время не покидал замок Дарсен. Однако вчера в десять часов утра был замечен его кортеж из четырех карет. У нас нет сведений о его полном маршруте и цели поездки, но с достаточной долей уверенности мы позволим себе предположить, что король направлялся к принцессе Анелин в Лагриком, чтобы отпраздновать с дочерью Новый год. По крайней мере, хочется в это верить, ведь бедняжка жила одна в этом далеком, зловещем замке уже три месяца и не виделась с отцом. Впрочем, и в этот раз им не суждено было встретиться.