Обещанная временем бесплатное чтение

Глава 1. Элена, 2030 год

– Профессор, стойте! – ускоряя шаг, я прикрываю глаза, надеясь, что мальчишка от меня отстанет. – Профессор! Профессор Верт! Стойте же!

Слышу веселье сквозящее в его голосе, и злоба все сильнее разрастается внутри, грозясь разразиться ураганом.

Да как он смеет! Студентишка! А я – уважаемый профессор! Как ему вообще хватает наглости гнаться за мной, прекрасно понимая, что я избегаю встречи с ним!

– Профессор Верт!

Понимая, что бежать дальше просто глупо, сжав губы, я резко разворачиваюсь в узком коридоре Лондонской школы экономики и политических наук:

– У вас какой-то неотложный вопрос по теме спиритуалистической философии Беркли? – хмуро чеканю я.

Он подбегает, останавливаясь в сантиметрах от меня, тяжело дыша, и смотря на меня своими до неприличия ясными глазами. Черти в них так и пляшут, непроизвольно выбивая из моих легких весь воздух.

Он оглядывает меня совершенно непристойным взглядом, восхищенно делая остановки на бедрах, обтянутых серой юбкой-карандашом и расстегнутой пуговице на шелковой блузе. Я едва ли не задыхаюсь от возмущения, раздираемая желанием влепить ему звонкую пощечину.

– Ну? – гневно рычу я, складывая руки на груди, в отчаянной попытке защититься от него.

Главное не показывать слабости. Именно это всегда и раззадоривает больше всего.

Но этот мальчишка словно не слышит и не понимает моих сигналов.

С самой глупой из возможных улыбок, он просто смотрит на меня, сияя восхищением юности, словно не веря собственным глазам. Он даже немного поднимает руку, словно пытаясь меня коснуться, но вовремя приходит в себя, понимая, что за подобные действия в адрес профессора школы, легко схлопотать исключение.

– Беркли, – рассеяно произносит он, видимо пытаясь припомнить, о чем я вещала на лекции, – точно! – и снова расплывается в очаровательной улыбке, от которой, я уверена, погибло немало сердечек его ровесниц. – Я не совсем понял, что значит его высказывание о том, что существовать – это значит быть воспринятым.

– Значит вы, мистер…

– Адамс, – с готовностью продолжает он. – Александр Адамс.

– Мистер Адамс, – повторяю я эхом, хотя уже давно запомнила как именно звучит его имя, – считаете, что после того, как занимались на моей лекции непонятно чем и ничего не поняли, – я все больше хмурюсь, раззадоривая сама себе своими словами, – я должна давать вам разъяснения в неурочное время?

– Просто, вы произвели на меня впечатление того преподавателя, который на самом деле горит своим делом, – ничуть не теряется наглец.

– И как это понимать?

– Это значит, что по моему мнению, вы не допустите, чтобы студент, горящий жаждой знаний, ушел от вас ни с чем.

От такой наглости, я чуть приоткрываю рот, из которого вырывается смешок. Брови оказываются где-то в районе макушки, и я стою и таращусь на этого малолетнего нахала.

Александр выглядит таким же самоуверенным и веселым, как и на моей лекции. Удивительно, но во всем этом я не чувствую издевки, или настоящей наглости. Но вопрос о том, что ему нужно от меня, все еще остается открытым.

Его лицо, такое открытое и доброжелательное, лучится добротой и неподдельным интересом. Александр выше меня на добрых двадцать сантиметров и мне приходится смотреть на него снизу вверх, что не прибавляет авторитета. Жесткие волосы цвета темного золота небрежно взъерошены, ямочка на правой щеке, появляющаяся, когда он улыбается, волевой, жесткий подбородок и невозможные карие глаза, обезоруживающие меня с самой первой встречи взглядов.

– У вас ровно пять минут, – чеканю я, разрывая это напряжение между нами и направляясь в сторону выхода, – можете проводить меня до парковки и за это время я постараюсь ответить на ваши вопросы.

Он тут же устремляется за мной, пытаясь заглянуть в лицо, но я старательно избегаю встречи взглядов.

– Я не согласен с тем, что мир можно познать лишь через чувства. По моему мнению, это мир познает нас, и мы здесь для того, чтобы нарушить систему, если это получится.

– Что вы имеете в виду? – настороженно уточняю я, немного сбавляя шаг.

– То, что мы здесь не для того, чтобы носиться со своими чувствами, вдыхать ароматы цветов и предаваться гедонизму, а для того, чтобы менять чувствами мир.

– То есть вы хотите сказать, что все, что касается чувственных удовольствий, начисто лишено смысла? – усмехаюсь я.

– Напротив, – не теряется он, – все это помогает нам понять то, ради чего стоит жить. Но это не цель, а средство.

– И ради чего же стоит жить по-вашему, мистер Адамс?

Мы как раз выходим на солнечный свет сквозь тяжелые деревянные двери, попадая на лужайку, где, растянувшись на газонах, подставляют лица весенним лучам десятки студентов. Здесь я чувствую себя более уверенно, чем в темном коридоре, с ним наедине.

– Пока не знаю, – улыбается он, – думаю, что если разгадаю этот секрет, то тоже попаду, – он указывает пальцем на стопку книг у меня в руках, – в ваши фолианты.

– Для этого вам сначала нужно изучить своих конкурентов, мистер Адамс, – я прикладываю пальцы козырьком ко лбу, чтобы не щуриться от солнца.

– Мне ближе философия Паскаля, – он пожимает плечами, – пренебрегать философией – значит истинно философствовать. Он высмеивал эту науку, и все же стал великим мыслителем.

– Что же, – я начинаю спускаться по ступеням, чтобы позже пройти вдоль лужайки прямиком на преподавательскую парковку, – можете написать эссе на эту тему, оценка пойдет в зачет.

– Я непременно это сделаю! – кричит он мне вслед.

Уже сидя в машине, я начинаю медленно выруливать с парковочного места, и все еще пребываю в собственных мыслях, радуясь, что так легко отделалась.

Резкий стук в окно едва не доводит меня до инфаркта.

Я вскрикиваю, замечая возле окна Александра.

Он делает знак, чтобы я опустила стекло. Несколько секунд мне требуется, чтобы решиться на это.

– Вы не думаете, что это уже наглость? – произношу я, сдабривая свои слова изрядной порцией гнева, и стараясь, чтобы голос не дрожал, выдавая мое волнение.

– Я хочу узнать вас ближе.

Ни следа от недавней беззаботности не осталось в его лице. Сейчас широкие брови хмуро сдвинуты, а губы поджаты, будто он сдерживается, чтобы не сказать больше.

Его слова на столько выбивают меня из колеи, что я несколько раз открываю рот, словно рыба, выброшенная на сушу.

– Мистер Адамс, ваше поведение неуместно, – наконец, хрипло выдаю я.

– Я знаю, – он вновь обезоруживает меня своей честностью, – я просто чувствую, что мы с вами связаны, понимаете? – я поджимаю губы и хмурюсь, не давая ему повода продолжить мысль. – Да, это глупо, – он усмехается, в отчаянии проводя рукой по волосам, – но я ничего не могу с собой поделать. Я целый семестр старался сдерживаться…

– Постоянно паясничая со своими товарищами во время моих лекций?

– Именно так, – горячо продолжает он, – я просто знал, что мне нужно привлечь ваше внимание… Боже, это так глупо, – почти безумно заявляет он, хватаясь руками за голову, – прошу вас, Элена…

– Профессор Верт! – Сердце начинает панически биться, когда он позволяет себе этот переход на личное.

– Хорошо, – устало продолжает он, – профессор Верт, позвольте мне пригласить вас хотя бы на чашку кофе. В любое удобное для вас время. Возможно тогда я бы смог более внятно объяснить вам…

– Послушайте, Александр, – мне все же удается совладать с собой и унять дрожь в руках. Плюс ко всему, водители, которых я заблокировала на выезде с парковки, начинают беспокойно сигналить. – Не знаю, почему вы решили, что в праве нарушать мое личное пространство. Я понимаю, что вы крайне самоуверенный молодой человек, но будьте добры, переключите свое внимание на ровесниц. Мне непонятны и неприятны ваши попытки к сближению. Они просто неуместны.

– Но Элена…

– Нет! – гневно выкрикиваю я. – На этом все, мистер Адамс. Хорошего вам дня.

Я резко стартую с места, проверяя в зеркале заднего вида, уж не отдавила ли я ему ноги в своем спешном бегстве.

Но даже если так, похоже, что Александр этого просто не заметил.

Он все так же рассеяно стоял на парковке, преграждая выезд другим автомобилям, и беспомощно смотря мне вслед.

Я перевожу дыхание, стараясь сконцентрироваться на дороге. Ничего не получается, и я еще несколько раз пропускаю поворот к своему дому, проклиная эту непонятную рассеяность.

Уже подходя ко входной двери в своей двухэтажный коттедж, я боязливо оглядываюсь, словно испытывая на себе чей-то скрытый взгляд.

Ну хватит!

Так недолго и до панических атак себя довести!

Шагая во тьму дома, я вдруг понимаю, что это только начало. История, начавшаяся когда-то давно, снова грозится ворваться в мою размеренную жизнь.

Глава 2. Лали, 3020 год

Глава 3. Элена, 2030 год

Трель телефона бесцеремонно вырывает меня из крепких объятий сна, и я резко вскакиваю, обнаруживая себя вокруг кипы непроверенных сочинений.

Проклятие!

Опять отключилась за рабочим столом. Я ведь мне еще не шестьдесят, чтобы дремать в любое время дня и ночи.

Но телефон продолжает разрываться, норовя довести себя вибрацией до падения с письменного стола.

– Слушаю? – хмуро отвечаю я, попутно пытаясь найти глазами часы, чтобы понять, который сейчас час вообще.

– Э-ле-на! – развязный голос тут же приводит меня в ступор. Я буквально застываю на месте, пытаясь понять, что это за пьяное чудовище на том конце провода. – Элена, крошка, кем бы ты ни была, но Алекс отказывается покинуть вечеринку без тебя, – за этим высказыванием следует приступ адского студенческого ржача. На фоне шумно, громко играет музыка и до меня доносится визг какой-то девицы.

– Послушайте, если это идиотская шутка, гарантирую…

– Какие уж тут шутки, – пьяный хрюк, – он отказывается покинуть мой дом, не увидев тебя! Я мои предки приедут уже через несколько часов, я не могу оставить его на ночь. Ну ты ж знаешь, какими бывают предки, мм?

– О, да, – хмыкаю я, представляя, как бы могла отреагировать на дом полный пьяных подростков.

– Ну так приезжай и забери своего красавчика! Мож пивка с нами хлебнешь на дорожку, м?

– Пить за рулем запрещено.

– Ну ты зануда, да? Такой же книжный червь как и Алекс, – ржет голос в трубке, и ловлю себя на мысли, кто из моих студентов может быть таким невменяемым. То, что это кто-то из «моих» я даже не сомневаюсь. – В книжонках-то вы понимаете, а вот как бухать вас там не учат по ходу, – снова приступ хохота, довольного своей шуточкой. – Эй, Алекс, бро! Она не хочет ехать. Вставай, чувак, ну! Твоя птичка делает домашку или хрен знает что еще.

До меня доносится какое-то невнятное мычание, и вдруг мне становится не по себе.

А что, если Александру действительно плохо? Вдруг у него отравление и он пойдет до дома в невменяемом состоянии, потом его ограбят какие-нибудь идиоты, а я потом всю жизнь буду…

– Окей, я приеду, – внезапно даже для самой себя решаюсь я, – но обещаю, вы поплатись за это.

– Оу! Боюсь, боюсь, – ржет самоубийца, – ты опасная штучка, да, детка? Слушай, а может ты и меня…

Не дожидаясь продолжения этого бреда, я отключаюсь. Еще несколько секунд мне требуется на то, чтобы прийти в себя в полной тишине.

Часы показываю три часа ночи.

И внезапно меня накрывает приступ истерического смеха.

Я смеясь буквально до слез, натягивая на себя обтягивающие джинсы, бежевый кашемировый свитер и стягивая светлые волосы в тугой хвост на затылке.

Меня немного отпускает, только когда я сажусь в свой форд и включаю зажигание, осознавая, что адреса-то у меня нет.

Как будто слыша мой запрос, вселенная направляет мне смс с незнакомого номера. Адрес написан с ужасающими ошибками пьяного человека. И все же он мне знаком. Езды от меня минут пятнадцать, не более.

Что же, Александр Верт, лучше бы тебе и твоим дружкам быть по-настоящему в отключке, потому что в противном случае, я обрушу на вас весь гнев разбуженной среди ночи женщины.

**

Особняк Палмеров представлял из себя современное двухэтажное строение с идеальным газоном, подъездной дорожкой и грандиозным бассейном перед домом.

Наверняка мне бы даже тут понравилось, если бы не разбросанные всюду банки из-под пива, бутылки, конфетти, груды мусора и пьяные подростки.

Я осторожно подъезжаю прямиком ко входной двери, стараясь в сумерках не наехать на чье-нибудь пьяное тело.

Звонить в дверь не приходится, потому что даже несмотря на все еще прохладные весенние ночи, «гостеприимные хозяева» оставили их открытыми нараспашку.

Какое-то время мне даже удается оставаться незамеченной. Вечеринка явно идет на спад, потому что по углам уже разбрелись парочки, а часть менее стойких просто повалилась на диваны, откуда их пытался согнать, судя по всему, хозяин дома.

– Эй, придурки! Поднимайтесь! Я вам сразу говорил, что до утра никто не останется! Твою мать, – он хватается за голову, явно пытаясь осознать, а уже не легче ли просто будет спалить дом.

Пока я движусь к нему, несколько студентов внимательно меня рассматривают, в лицах некоторых даже мелькает узнавание, но потом отражается решительное: «да не, быть этого не может».

– Джозеф Палмер? – с усмешкой в голосе произношу я, кладя ему руку на плечо.

Парень тут же оборачивается, подозрительно глядя на меня.

– Да, а кто спрашивает?

– Я Элена.

Тут его лицо наполняется узнаванием, но явно не тем, которым следовало бы.

– А, детка! – красное лицо расплывается в глупой улыбке. – Мы ждали тебя!

С этими словами он утягивает меня за собой вверх на второй этаж, болтая по пути всякий бессвязный бред.

– Похоже, Александр не единственный, кого следовало бы забрать отсюда, – усмехаюсь я.

– Других я через пол часика разгоню рупором, – серьезно произносит он, спотыкаясь о банку пива на полу, – но Алекс, он ведь… Он ведь… Мой лучший друг! С ним так нельзя, понимаешь?

– Понимаю, – хмыкаю я, осознавая, что в данном случае нужно кивать и соглашаться, иначе он утянет меня на дно своего пьяного разума.

– Кстати, детка, ты только не обижайся, но честное слово… Я думал ты чуть помоложе.

Я ничуть не обижаюсь на его комментарий, продолжая загадочно улыбаться. Большим сюрпризом для него поутру окажется то, что я – его профессор.

– А вот и наш герой! Та-дам! – с видом фокусника Джозер распахивает спальню, где, свернувшись под одеялом, лежит чье-то тело.

Александра в нем выдает только золотистая макушка.

Несколько секунд, сложив руки на груди, я изучаю светящееся пьяной радостью лицо Памера.

– Ну и? – выдаю я.

– Что? – тупо спрашивает он.

– Буди его и грузи в машину!

– Э, нет, красотка, ты что, зря приехала сюда, что ли? Буди своего красавчика сама, это бабье дело.

– Послушай, ты!…

– Давай-ка без оскорблений! – он примирительно поднимает руки вверх.

Злостные высказывания так и просятся слететь с моего языка, и сдерживаю я их только нечеловеческим усилием воли.

Разум подсказывает, что договориться с Палмером будет невозможно.

Рыча от безысходности, я делаю шаг по направлению к кровати, и резким движением срываю с Александра розовое покрывало:

– Подъем!

– Ну ты понежнее, что ли…

– Молчать! – я поворачиваю багровое от бешенства лицо к Джозефу, и он тут же срывается с места, похоже поняв, что сейчас тоже получит, за компанию.

– Говорила мне мать не встревать в семейные разборки, – доносится до меня уже с лестницы.

Закатывая глаза, я стараюсь взять себя в руки.

Отсутствие покрывала никак не сказывается на сладком сне Адамса, поэтому мне приходится хорошенько толкнуть его несколько раз, прежде чем он вообще возвращается в наш мир из царства Морфея.

– Прочь, Джозеф, – бурчит он, – я тебе уже сказал, что никуда не пойду без нее, не пытайся.

– Так вот, она здесь, – рычу я.

Александр тут же вскакивает, садясь на кровати, и смотрит на меня совершенно ошалелым взглядом.

Глядя на него в упор, с укором, я надеюсь, что мои сжатые губы и гневное лицо произведут должное впечатление.

Но вместо того, чтобы тут же прийти в себя, этот мальчишка расплывается в дурацкой улыбке, а потом, проворно, как змея, бросается, хватая меня за локоть.

Я лечу прямо на матрас, обтянутый неприлично розовой простыней, чтобы тут же быть заключенной в объятия своего студента.

– Ты пришла! – пьяно шепчет он мне прямо в ухо, обдавая смачны ароматом перегара.

Я бросаю панический взгляд на дверь, чтобы убедиться, что нас никто не видит и не сделает компрометирующих фото.

Позор какой!

– Александр, приди в себя! Александр!

Дальше идут несколько минут отчаянной борьбы, где я сопротивляюсь, словно дикая кошка, которую хозяин сжимает в руках, прежде чем выкупать в ванной. Адамс же сияет блаженной улыбкой, явно не замечая увечий в виде легких ударов и царапин, которые я наношу ему в ходе операции «освобождение».

– Прочь! – реву я, делая последний отчаянный рывок, и вдруг он отпускает.

Я тут же отлетаю к стене, поближе к выходу, и делаю несколько глубоких глотков воздуха.

– Ты пришла, – еще раз тупо повторяет он.

Больше всего мне сейчас хочется влепить ему пощечину за все беспокойства и унижения, и бросить спать в родительской комнате Палмеров.

– У тебя пятнадцать секунд на сборы! – хриплю я, собирая последнюю чайную ложку благородства в себе.

– Мы поедем пить кофе? – веселится он, являя свою ямочку на щеке.

Все это очень не вовремя.

– Мы поедем домой!

– Окей, так даже лучше!

Не пойму, чему он так радуется, но то, что Александр тут же соскакивает с кровати, меня несказанно радует. Тащить его двухметровую тушу у меня бы явно не получилось.

И вот, мы спускаемся по лестнице. Мне приходится его поддерживать, потому что он изрядно шатается. На пути снова возникает Джозеф Палмер.

– О, вижу, вы помирились, – ржет он, подмигивая мне самым непристойным образом.

Я пропускаю эту реплику мимо ушей, желая, чтобы весь этот спектакль поскорее кончился. Пункт назначения – машина, уже виднеется мне сквозь открытую дверь.

Александр же реагирует более бурно, хихикая, и целуя меня в висок. Я отпихиваю его от себя, и мы оба катимся на пол, теряя равновесие, и привлекая к себе всеобщее внимание.

– Все нормально, со мной все нормально! – рычит Алекс, отпихивая друзей. – Ты не ушиблась? – это уже мне, помогая подняться.

Краем глаза я замечаю свое отражение в большом зеркале гостиной и понимаю, почему все собравшиеся хихикают.

Мои волосы, изрядно потрепанные после объятий Адамса, выбились из тугого хвоста, свитер съехал с одного плеча, а лицо просто пунцовое. Не трудно представить, что там возомнили себе воспаленные подростковые умы.

– Поехали, – рычу я, стараясь покинуть эту богадельню как можно скорее.

Джозеф, из которого, видимо, начали выходить алкогольные пары, как-то странно смотрит на меня, помогает дотащить Алекса до машины.

– Ты это… Поаккуратнее с ним, ладно? – неуверенно тянет он.

– Разберемся, – цежу я сквозь зубы, громкая захлопывая дверь и тут же стартуя с места.

Все обернулось совсем не так, как я рассчитывала.

СОВСЕМ не так!

Я даже несколько раз стучу ладонями по рулю, пока Александр что-то бурчит мне в ухо.

Но я не слышу ни его, ни здравого смысла, а просто несусь по темной дороге.

На небе уже начинает заниматься рассвет, а я все еще думаю о том, что мне не мешало бы взять свою жизнь под контроль.

Не просто так я избегала сомнительных связей и любых сплетен о себе, вела замкнутый образ жизни, не привлекая к себе особого внимания.

Какой черт дернул меня поехать сегодня на вечеринку пьяных студентов?!

Александр начинает посапывать, и тогда я прихожу в себя.

– Где ты живешь? Эй, Александр! Мистер Адамс! Проснись, ну же!

Еще не сколько минут я трачу на бесполезные попытки привести его в чувства, но это не работает. Максимум, что у меня получилось выжать из него – бессмысленные бормотания на тему того, какая я красивая.

И что прикажете делать?

Действуя на чистых инстинктах, я неосознанно добираюсь до собственного дома.

Что же, будем надеяться, мои благопристойные соседи спят в это время и не заметят того, как я затаскиваю к себе тело.

Глава 4. Лали

3020 год

Центр Возрождения представлял собой поистине впечатляющее зрелище: огромный куб, созданный из разноцветного стекла, без помощи металлов или какого-либо другого материала.

Его творец, Микос Вэй, был выходцем из касты ремесленников, вуштов. За заслуги перед Аргардом, ему была дарована привилегия творить на верхнем этаже, а так же жить среди вег и граштрий.

Разумеется, это никак не меняло тот факт, что он был выходцем из третьей касты, соответственно не имел права жениться на женщине, стоящей выше себя по рангу, а так же вступать на государственные должности. Быть принятым в домах двух первых каст он тоже не мог бы, при всем желании. Если и были семьи, желающие пригласить Вэя к себе на чашку чая, то сделать этого они не решались. Потому что после посещения вушта, пускай и привилегированного, дом считался нечистым, и вход туда для первых двух каст был заказан.

Весь Аргард был построен по принципу огромной пирамиды: на четвертом этаже, стоящем на земле, жили кутхи, – низшая каста. Они, в основном, занимались земледелием, были обслуживающим персоналом в ресторанах и прачечных, убирали нечистоты, служили в наших домах. Мой учитель, Дарий, говорил, что они пришли на землю, чтобы выполнять первую миссию человека – физический труд.

Дальше шли вушты – ремесленники. Их делом жизни и целью существования должно было стать воспитание в себе разносторонних талантов. Наука получения благ. Они жили на третьем этаже, где занимались производством одежды, посуды, иногда даже держали магазины и лавочки на верхнем этаже, проход куда тщательно охранялся кастой воинов и требовал наличия специального пропуска.

Иногда вушты становились «одними из нас», когда обладали недюжим талантом к музыке, живописи или любому виду искусства и находили себе протектора в лице веги. Тогда им «срезали» несколько букв с фамилии и оставляли жить на верхнем этаже. Именно так и произошло с Микосом Вэйем. С кутхи же такого не могло произойти никогда. Их происхождение не позволяло заниматься творческой деятельностью.

Второй этаж сверху был отдан касте воинов – граштриям. Там располагались казармы, тайные объекты, стояла военная техника. Им полагалось хранить покой общества, а так же защищать наши границы от соседних государств и диких земель.

Будучи маленькой девочкой, я часто наблюдала на марширующими граштриями и подражала им. Это продолжалось, пока меня не поймал Дарий за этим неблагородным для веги занятием.

Пирамида соединялась между собой системой лифтов, за которыми тщательно наблюдали военные. Никому без допуска не позволялось покидать свой этаж.

Единственной связью между нашими мирами для меня были огромные террасы, с которых простирались нижние этажи пирамиды. На них я иногда видела людей, следила в бинокль за тем, как маршировали воины, или занимались своим делом ремесленники. Этаж кутхи же оставался для меня загадкой, потому что был расположен слишком далеко. Я понятия не имела, как выглядел их быт и жилища, хотя Дарий говорил, что эти мои наблюдения ни к чему. Мы из разных миров, а потому не должны соприкасаться. Так решил Господь, определив нас при рождении в свою касту, которую мы не должны покидать, чтобы не нарушать его планов. А раз я была вегой, значит, уже как минимум несколько раз прошла в своих реинкарнациях предыдущие касты. И раз теперь моя душа была достаточно чиста и мудра, то господь наделил меня столь высоким положением. Задачами вег были высшие цели: благоустройство общества, политика, философия, врачевание, точные науки. Среди нас были и ученые, и творцы.

Кутхи считали нас, вег, чем-то наподобие богов. В одной из своих реинкарнаций, пройдя долгий путь из касты в касту, им суждено было стать такими как мы, если их души были достаточно чисты и мудры.

– О чем ты задумалась, дочка?

– Да так, – я выныриваю из своих мыслей о прекрасной пирамиде и ее творце, Микосе Вее, которому не суждено было в этой жизни быть приглашенным в наш дом, – прекрасные вещи иногда делают вушты.

Папа хмурится, как и всегда, когда ему не нравится то, что я говорю.

– Знаешь, Лали, иногда я поражаюсь, откуда у меня взялась такая свободомыслящая дочь. У меня, лидера партии консерваторов.

– Это за тем, – я, подлизываясь, крепче прижимаюсь к нему за локоть, – чтобы наши души учили друг друга чему-то новому.

– Ох, лиса, – усмехается отец, – ну-ну, посмотрим, чему ты меня научишь.

Папа уже очень давно поседел и носил густые бороду и бакенбарды. Признаться честно, я бы вряд ли узнала его, вздумай он когда-нибудь гладко выбрить подбородок. Более того, не уверена, что он вообще менял когда-либо свой имидж. Господь знает, какие секреты таила его борода.

– Веги Ра!

Оборачиваясь на приветливый возглас, я вижу перед нами Гая Яра. Для вечера он выбрал все тот же черный костюм из плотной ткани. Ах да, и лицо у него все такое же, излучающее уверенность и силу.

Хотя, что я ожидала увидеть? Аскетизм – еще один атрибут касты воинов. Крикливые, цветастые наряды считались чем-то неподобающим для граштрий.

– Гай, – папа расплывается в улыбке, словно и не расставался с ним всего пару часов назад, – я рад вас видеть.

Отец обменивается с ним приветствиями и следует по каменным ступеням ко входу в куб, оставляя меня на попечение Гая.

– Выглядите прекрасно, – в моменте в глазах Яра разгорается огонек вожделения, и я внутренне ликую. И пусть это длится всего мгновение, после чего на его лицо вновь падает маска заслона эмоций, но мне и этого достаточно.

Красное платье из шелка, дополненное белыми перчатками по локоть и меховым белым манто, произвели нужный эффект.

Отец никогда не ограничивал меня средствами относительно нарядов, видимо надеясь, что благодаря этому я сделаю партию повыгоднее.

– Благодарю, – я немного склоняю голову, но не играю застенчивость.

Гай предлагает мне руку, и мы движемся вслед за отцом, в центр Возрождения, где уже собралось достаточно народу.

Блеск камней на шеях дам и свечей, выставленных разными уровнями по периметру куба, еще больше погружают в атмосферу классицизма. Именно в этом направлении и творит художник.

– А у него потрясающее воображение, – невольно ахаю я, когда мы подходим к одной из картин.

Основываясь на том, что я читала, и том, что рассказывал мне Дарий, я заключаю, что на ней запечатлен корабль в шторм. Вода переливается всеми цветами радуги: от оранжевого, до небесного-голубого.

– Они и правда были такими невероятными? – шепчу я, приближая лицо на столько близко к картине, что чувствую легкий запах масляной краски.

– Корабли? – отзывается Яр.

– Моря.

– Если верить тем фактам, что остались у нас, – он равнодушно пожимает плечами, вызывая во мне укол разочарования.

– Вам совсем нет до этого дела? – я складываю руки на груди, вызывая у него смешок.

– Признаться честно, Лали, меня больше занимает то, что происходит здесь и сейчас. У меня нет романтического склада ума, чтобы представлять себе давно высохшие моря. Передо мной ежедневно встает сотня различных вопросов, касающиеся нашего выживания здесь и сейчас. Например о том, что подводные источники тоже исчезают. Простите, но это слегка отрезвляет, возвращая меня в текущее время. Поэтому да, отвечая на ваш вопрос, мне совсем нет дела до истории. Но я не чужд искусства. Мне нравятся подобные выставки.

Все это он произнес абсолютно спокойным тоном, без тени раздражения. Он просто пояснял мне свою позицию.

– Что же, это ваш выбор, – прерывая зрительный контакт, который уже становился неловким, я перехожу к следующей картине, параллельно кивая знакомым, но кратко. Чтобы не вынуждать их подходить и завязывать беседу.

Выставка поистине удалась. Атмосфера была на столько таинственной и завораживающей, что даже веги, чувствовавшие всегда и во всем свое превосходство, говорили шепотом, словно в храме.

– Лали, – Гай резко наклоняется к моему уху, пока я изучаю очередную работу, – это сам художник.

– Где? – я оборачиваюсь чуть резче, чем положено приличиями.

– Вот же, – он указывает на человека невысокого роста с черными жесткими волосами и раскосыми глазами, – если позволите, я вас представлю.

Я уже собираюсь с восторгом согласиться, когда мелодия звенящих бокалов шампанского рушит все мои планы.

– Который час? – с волнением в голосе произношу я.

Гай хмурится, не понимая в чем дело, и все же задирает рукав, смотря на электронные часы на запястье.

Еще до того, как он произносит время, я вижу на них «20:29».

– Простите, я на минуту, – точнее на три.

Движимая непонятным импульсом, я буквально срываюсь с места в том направлении, откуда донесся зачаровавший меня звук.

– Лали!

Я оборачиваюсь, даря Гаю извиняющуюся улыбку и вижу полное непонимание в его глазах.

Тоже мне удивил.

Я сама ни черта не понимаю.

Компания знакомых мне вег собралась возле фуршетного столика. Они буквально единственные в этой части выставки. Я внимательно слежу за реакцией каждого из них, но не замечаю ничего подозрительного.

Да что со мной не так?

Почему я вообще решила, что эта дурацкая записка была адресована именно мне?

Делаю пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться и подхожу ближе к столику с бокалами.

Пара глотков игристого мне точно не помешает.

Уже отпивая, я замечаю крошечный конверт на столике, именно на том пустом месте, что осталось от моего бокала. Раздираемая недобрыми предчувствиями, я беру его в руки, оглядываясь на веселую компанию, но их лица все так же спокойны. Кажется, они даже не замечают меня.

– Лали, все хорошо? Вы так внезапно сбежали… – Гай подходит ко мне со спины, но я не оборачиваюсь на него, трясущимися руками выуживая карточку из конверта. – Что это?

– Я и сама не знаю…

– Нет, на небе!

Резко вскидывая голову, я вижу, как огромный шар, пылающий голубым пламенем, пролетает по небу, двигаясь, словно в замедленной съемке. Не понимая, что может вызвать столь яркий след, мы, как зачарованные, наблюдаем за тем, как голубой огонь приближается к земле в километрах от нас.

Резкий толчок земли от столкновения выводит нас из оцепенения. Повсюду слышны вскрики женщин. Мои на ступни на секунду отрываются от земли, и сердце тут же уходит в пятки, ноги становятся ватными.

Непроизвольно я опускаю голову вниз, смотря на все еще зажатую в пальцах бумажку:

«Бум, Лали, пригни голову»

– Ложись! – это уже запоздалый крик Гая, бросающего меня на пол.

И вовремя. От ударной волны взрыва, стекла куба, поначалу просто шатавшиеся, вылетают из рам, обдавая нас дождем разноцветных осколков.

Кажется я кричу, когда ураганный ветер врывается в незащищенное пространство, производя немыслимые разрушения, и обдавая нас с Гаем ослепительно-голубым световым пламенем.

Глава 5. Элена

2030 год

– Привет.

Одно это слово заставляет меня вздрогнуть и едва не выронить сковородку со скворчащей яичнице на ней.

– Прости, я напугал тебя, – Александр тут же кидается ко мне, но я взглядом останавливаю этот порыв.

Годы дисциплины и муштры студентов не прошли даром.

– Все нормально, – как можно небрежнее произношу я. – Выспался?

– Да, – с невеселой усмешкой произносит он, – даже не знаю, что сказать.

Пока он мнется возле входной двери, я накрываю на стол и жестом предлагаю ему присоединиться.

Молчит. Садится бесшумно, как мышка. Словно хочет провалиться сквозь землю.

Правильная реакция. Значит, он не совсем потерян для общества.

– Слушай, прости меня, – внезапно выдает он. Краем глаза вижу, что буквально пронизывает меня насквозь своими синими, как море, глазами.

Молчу, выдерживая напряжение. И это, конечно, работает.

– Я клянусь, что никогда так не напивался раньше! Это какой-то бред, помутнение, понимаешь?

Да, понимаю. Но вслух произношу:

– Ешьте свой завтрак, мистер Адамс.

Он берет вилку в руку и скрипит ею по тарелке:

– Мы снова на «вы»? – усмехается он.

Тут уже меня бросает в жар стыда.

– Мы всегда и были на «вы». То, что вы застали меня врасплох на какое-то время, ничего не меняет.

– Элена…

– Вы забываетесь, мистер Адамс! – я вскакиваю с места, пытаясь избежать того, чтобы он взял меня за руку. Сердце колотится так, что вот-вот выскочит из груди.

Он пилит меня своим взглядом, и сейчас очень важно не дать слабину. Я буквально вишу на волоске.

Но момент потерян, Александру не хватает возраста и опыта, чтобы улавливать подобные мгновения.

– Ладно, – хмуро произносит он, утыкаясь носом в тарелку, – но я все-таки хочу, чтобы вы знали, что вчера это словно был не я. Никогда еще подобного не случалось.

– Что же… Что же вас сподвигло? – спрашиваю я, возвращаясь на место, когда дыхание немного восстанавливается.

– Сам не знаю, – он пожимает плечами, – я будто сам не свой последнее время. Все валится из рук, мысли черти где. Завалил несколько зачетов. Да еще и… – он усмехается. – Не важно.

– Что?

– Сны эти идиотские.

Ну вот опять.

У меня сейчас опять приступ тахикардии случится.

– Сны это лишь отражение наших внутренних переживаний и того, чем занято наше подсознание, – бормочу я на автомате.