Диосайм. А’суль бесплатное чтение

Баллада о Светоприносящей и Громобьющем

Вечная тишина, тьма, в которой отсутствует свет.

В этом месте свой исход ждёт тёмный силуэт.

Он павший ниц и, выполняя долга уговор,

на золотую клеть себя обрёк.

Все платят за жизнь жертву, платят дань.

Но из охотника добычей став он – лань,

что кланяется перед драконицей Третьемира.

Давно идёт отсчёт до его пира.

Он оставался, в хлад и зной, и в гром, и в тишь веков.

Ушедший из миров, не потеряв оков,

он стал последним отголоском Первомира.

И кости ему его же лира.

Гоняя в чёрном небе кровь, пил вина, презирая злато.

Он приходил душой туда, где не богато,

боясь исчадия Многомира.

Что не любила, то она губила.

…

3э, 2754л, 36д Аэрмити Фер-ми

– …не самая плохая жизнь, скажу тебе, руми, – говорила одна ацирь, которая постарше, другой, моложе. Голос старшей немного дрожал. – Тяжёлая. Но я любила это, Юви. Ровно как сейчас люблю и его.

На её морщинистом лице появилась улыбка, под которой она скрывала клыки. От уголков глаз поползли морщинки-лапки, и их не скроет короткая поредевшая шерсть. Ацирь повернулась в сторону супруга, что готовил в котелке позднюю трапезу для своей подруги и её гостьи. Длинные уши хозяйки дома дрожали. Она могла сейчас доверять лишь им.

– Давно я не ела эти кораллы, – молодая улыбнулась. Она выжимала из волос солёную воду. Капли воды глухо разбивались о деревянный пол.

– Старинный рецепт, позволь! От моей дорогой наставницы. Лишь сожалею, что не я приготовлю его.

– Не доверяешь мне? – с лёгкой улыбкой спросил датр.

– Я с кораллами жила больше, чем ты, уж не злись, – она поправила тёмную повязку на глазах.

Юви наблюдала за их разговором. Она, наконец, могла перевести внимание на эту пару, когда её серебряные волосы с золотыми прядями стали более сухими. Затем Юви кинула взгляд и на стены помещения. Много ракушек и кораллов украшали дом. Это трофеи ныряльщицы, у которой она гостила сегодня. На одной из полочек, как на витрине, рядком лежали жемчуга: от мелкого белого до крупного и редкого бордового. Даже был голубой! А он из Стеклянного моря отара, одного из самых опасных морей Диосайма. Страшнее только течения около материка.

– Да, вы много ныряли, – произнесла Юви в восхищении.

– Слишком. Когда видишь этот мир, за пределами воздуха, эти яркие рифы, то забываешь об опасностях, которые таятся в нём. Уж сколько раз у меня ломались ласты о рифы! Да и о последствиях: мои глаза съела соль, а зубы погнили от этих моллюсков. Но я не жалею. Достойная жертва в обмен на такую жизнь.

Датр поставил на стол стальные блюдца, неспешно выложил несколько раковин, мелкую рыбёшку и посеревшие крупные ветки коралла. На блюдца вылился вместе с водорослями бульон. В воздухе витал аромат пряности, но его перебивал сильный запах соли и рыбы.

Они втроём сидели за небольшим столиком, наслаждаясь вечерним шумом прибоя и пищей, добыча которой легла в этот день на Юви.

Это обязанность и как местной, и как приклановой туми – помогать живущим в А’суле, как и в любом другом городе-лабиринте или городе-стене. Это налог за проживание в городах. Это и личное: узнать все пути, по которым она может пойти.

Она попрощалась с парой. Вышла из невысокого дома, и её встретил холодный поток воздуха, гуляющий по рыбацкой общине, несущий за собой запахи соли и рыбы. Небо тёмное, с голубым отблеском, а в море отражались белая, зелёная и синяя луны. Их цвета ходили рябью по тёмной воде. И этот пейзаж что-то нарушало. Казались тёмные фигуры, неспешно плывущие к порту по спокойной глади воды.

Но было уже слишком поздно. Та пара ещё долго будет трапезничать, когда супруг помогает слепой подруге есть. Завтра новый день и на этот день нужны силы. А от прибрежного поселения до приклановых домов нужно дойти.

Скрип и шум прибоя. К захадному порту прибыло несколько драккаров. Их слабо качали из стороны в сторону волны. Кораблей шесть. На носу драккаров выделялись фигуры из костей ледобоев, их пасти, ярко выкрашенные в белый цвет. Краска сильно потрескалась, а под ней желтела кость морского монстра.

На пристани корабли ожидали четыре тёмных силуэта. Будь ночь или день, эти силуэты всё равно будут тёмными. Отры. Два держали осанку, ещё один с посохом, а четвёртый был низким, сутулым, в мантии до пола.

С корабля сошёл альма. Массивный датр, с белой как снега алима шерстью. Даже будь у той шерсти другие цвета, их бы скрыло седое серебро. Он шёл к тёмным силуэтам, опустив голову. Так его грива, густая и пышная, сильнее искажала черты. Его одежда никак не скрывала меха. Никакая одежда не сохранит тепло лучше, чем мех альм. Они могли в холодах носить только пояс.

– Прославленная лат-латская древесина. Столько крепкая, сколько лёгкая, великолепно сложенная для хладных народов в огромные драккары, – начала разговор ацирь, когда другие три молчали. Направляясь к датру, она начала общение, как того требуют манеры. Она не успела поклониться, опешила: альма пал перед ней. А значит, их следующая тема полна горечи. Она вздохнула.

– Мы всё потеряли… – альма говорил хрипло. Он едва держался на дрожащих руках, но хорошо скрывал дрожащий голос. – Всё. Нрат, сгубивший Лиму и Онто… Этот мор… Он попал и на Асмаль. Мы всё потеряли, Анои Матри. Всё. Мы просим помощи у захада.

К ацирь подошли две фигуры, пока третья металась за более крупными спинами, боязливо посматривая серыми глазами на разговор двух глав народов.

– Встань, – приказала Анои. Её голос погрубел. Датр с трудом поднялся. Он часто моргал, а его глаза излишне блестели от света лун. – Сколько вас?

– Нас… Нас было шесть сотен, – его голос окреп. Альма прокашлялся. – Шесть сотен. С нами наши достижения. Наше продовольствие, наши ресурсы. С нами наши разрушенные семьи.

– Вас «было»?..

– Да, Анои. Многих сгубил нрат в первые три дня пути. Кто-то стал неистовым. Кто-то моровым. Мы плыли декады четыре, в расцвете Гарпии. От Асмаля до А’суля, избегая течения, ледобоев и льдов, разбитых ими же. Не все пережили путь. Погибли ослабленные датры и ацирь, тароны… руми. Три сотни живых и ещё три дюжины моровых.

– Мне жаль. Я не смогу приютить всех.

– Я понимаю, Анои, – он склонил голову.

– Где остальные Шаманы?

– Не дожили. Я остался один.

К Анои подошла фигура, что пряталась. Датр, отра, с маской на лице из тёмной плотной ткани. У туми ноги с высокой стопой, а он всё равно приподнялся на кончиках массивных пальцев, дабы только Анои услышала его слова. А затем отступил.

– Я смогу принять лишь часть вас. Моровые уйдут в Сана’р или Оси, если не приживутся в А’суле. И сотня туми ещё в самом городе.

– О, Анои… – Шаман встал на колени перед ней снова, всё ещё стыдливо пряча взгляд.

– Скоро День Линтою, а через декаду День Кортама. Множество туми будут в нашем городе, торговцы, ваше явление не так бросится в глаза. Все вы сможете у нас прожить лишь три декады, не более. Наши ресурсы ограничены только на наши нужды, как гласят законы Диосайма. Остальные туми должны будут разойтись, будь то Ормэ или Сиа, если их души примут. С меня письмо. Про города-стены я молчу, ты знаешь сам, что хладных созданий в тепле не ждут.

– Я не знаю, как вас благодарить. Я всё сделаю для своего народа и для вашего.

– Дайте волю своим альмам и покой их семьям. Мои датры их проведут. А затем ты пойдёшь за мной и Термиалатом.

Две фигуры, что стояли за Анои, теперь помогали высаживаться народу холодного края. Другие альмы, посильнее, присоединились к этим двум отрам. В первую очередь вытаскивали живых и ослабших, руми и их матри. Кто-то болезненно кашлял, и не все могли идти.

– Им нужно будет принять наши законы, если не хотят умереть. Особенно это касается датров. Надеюсь, ты сможешь о том позаботиться, – говорила Анои Шаману. Тот слабо кивнул.

Когда ушли живые и моровые, когда разгрузили последние ресурсы, то пришли бодрствующие и разбуженные ритуальники. Вторые сильно ругались, рыкали между собой. И когда они все начали снимать с корабля мёртвых и умирающих, то Шаман, Анои и Термиалат покинули пристань.

Трое шли между жилых прибрежных домов рыбацкой общины, затем и через ремесленно-торговый квартал. Мимо них проходили уставшие альмы, встречающие поклоном и кулаком на груди Анои и Шамана. Иногда отдалённо проходили отры и демы, не спящие ночью и, не понимая происходящего, они шептались и смотрели вслед трём. Они кивали для Анои, когда проходили рядом, били хвостом по земле.

Три фигуры шли мимо высоких домов-деревьев, вплоть до главной площади. И чем ближе подходили к монолиту Юцииль, тем чаще Термиалат спотыкался и больше бормотал что-то с отарским акцентом.

– Анои Эратела Дрейксетери, это рискованно. Он этого не примет. И Вы, – со смешком Термиалат заговорил.

– Что я не приму?! – рявкнул альма.

Анои подняла ладонь. Оба замолчали. Они остановились в центре площади. Туми, некогда наблюдавшие, их словно больше не видели.

Позади трёх стояли рядами низкие столики, а за ними важные здания, за которыми жилые дома и ремесленно-торговый квартал. Перед ними скульптура драконицы. Её шея делала петлю позади неё, голова лежала на плечах её. В петле чаша, которую удерживал изгибающийся хвост. В чаше – голубой пламень, зовущийся неугасимым.

– Мы не смогли сохранить свой. И он погубил наши дома, весь город, – прошептал Шаман.

– Очень-очень жаль, очень-очень плохо, – тараторил без сочувствия Термиалат, подходя к монолиту Юцииль. Он ходил кругами, что-то выискивая.

– Что он делает?

– Понятия не имею, – холодно ответила Шаману Эратела, прищурившись. – Я не со многими Шаманами вела переписку. Твоё имя?..

– Ацирь выберет ацирь, я понимаю, – выдохнул он, отведя взгляд. – Меня зовут Кхагра. Кхагра Асмальрун.

– Запомню.

– А, вот же оно! Сюда! – махнул рукой Термиалат.

Эратела и Кхагра последовали за ним. Они обошли монолит, за которым пройти ещё пять хвостов и будет обрыв. Термиалат прыгнул вниз. Эратела и Кхагра подошли к краю. Выступы, ступеньки. Снизу на них смотрели серые глаза в довольном прищуре. Термиалат махнул хвостом и, скача как малый руми продолжил спуск.

– Вам помочь? – спросил Кхагра.

– Не стоит, – она ловко спрыгнула на уровень ниже и пошла за Термиалатом. Алимец прыгнул за ними следом, немного цокнув когтями.

– Кто он вообще? – поинтересовался Кхагра, следуя за Эрателой как хвост.

– Алхимик при клане Акну. И очень верный мне.

– И вы не знаете, что он делает?

– Я ему доверяю, как и Акну, – Эратела смотрела на алимца. Её длинные косы плавно упали с изрезанных плеч. Алимец постепенно понимал, как обстоят дела на захаде. Эратела не была против его вопросов. – И тебе следует ему поверить.

– Но если доверия не оправдает?

– Казнь, – холодно бросила она.

– Это тут! О! А мы быстро, – гордясь собой, произнёс Термиалат. Прямо позади них, если сделать неосторожный шаг, будет обрыв, где о скалы разбиваются волны. Вдребезги. Перед ними – углубление. Алхимик прошёлся по стене руками в закрытых кожаных перчатках и со скрытыми когтями. Стена сдвинулась. Прямо в скале был путь под монолит.

– Факел есть? – спросил Термиалат у Анои и Шамана. Потом грустно вздохнул. – Ну, не страшно, тут немного пройтись.

Он пошёл вперёд во мрак. Датр и ацирь за ним, по очереди, вдыхая тяжёлый влажный воздух. Они шли медленно по кривым ступенькам, спотыкаясь и цокая когтями. Расстояние в пару хвостов, и вот, виднелся свет огня. Голубоватый. Запахи кололи нос. Воздух оставлял привкус металла на кончике языка после разговора.

– Не волнуйтесь, не задохнёмся. Я изучал этот пламень. Знаете, он нас скрывает. А воздух здесь потратим только мы, – но этот юмор мог оценить лишь сам Термиалат. Он и посмеялся.

Их встретило просторное помещение. Запахи смешанные, среди них ярки спирт и гниль. В помещении стояло гнетущее дыхание, переходящее в тяжёлое рычание. Из угла на них метнулся зверь. Он впился когтями и зубами в кривую клетку, которая ещё долго будет удерживать агрессию.

– Что за… – Кхагра прищурился, присмотрелся к монстру в клетке. Разодранный труп, с которого спадали куски кожи и белой, пусть и грязной, шерсти. Если ещё можно считать такое существо трупом. Скорее, почти живой. – Неистовый?!

Кхагра смотрел на всё это, широко раскрыв глаза. Сложно было не узнать сородича-альму по шерсти, пускай и слипшейся в крови и грязи. Кхагра взглянул на Эрателу и Термиалата. Последний немного хихикал.

– Термиалат. Что это такое? – ацирь проговаривала слова громко, делая на каждом акцент. Она хмурилась. Она злилась.

– Позволите лирическое отступление?

– Нет, Термиалат Цот-им-рун. Ты ответишь нам прямо, сейчас же, – в своей речи она обнажала клыки.

– Это важно, Анои Эратела. Очень важно, – алхимик почти молил её своим мягким тоном.

Эратела тяжело вздохнула и более не отводила взгляда от Термиалата. Кхагра немного отступил, к выходу и воздуху. Термиалат снял с лица маску. Нос и губы алхимика трескались при каждом слове, из них вытекали кровь и лимфа. Он улыбнулся, и за чёрными губами желтели зубы.

– Видите ли, я сам страдаю от своих знаний. Трескаюсь в теле. И в сознании, да-а, – он усмехнулся, показав сломанные зубы. Где у туми клыки, у него остались пустые места. Он говорил, теряя связь своих же слов. – От нрата умирают отры. Но не умирают альмы. И умирают демы. Но если дема ближе к альмам, то дема неистовая. А если альмы ближе к демам, то появляется моровая. Вне зависимости, тарон ли, ацирь, датр или линет. Вне зависимости, руми или та, что заработала имя, выросла, туми.

Алхимик прихрамывал к столу, на котором стояли пробирки. Где-то стекляшки грелись на пламени монолита, где-то на обычном. Рядом полки с большим количеством этих пробирок и баночек, трав, растений, камней. Весь стол завален обрывками манускриптов, помногу раз исписанными. В этих очерках царил хаос, ровно как и в голове Термиалата.

– Я очень трепетно отношусь к жизни. Но умертвия, которые подарил миру Семиос… Нет-нет, я не восхищаюсь им, но его знания черпались откуда-то извне! Простите, Анои, что не сказал вам того. Я хотел протянуть вам свою руку, но на ней не осталось живого места, – он грустно посмотрел на перчатки, медленно сжимая пальцы в кулак и раскрывая в ладонь.

– Ты делал опыты, противные жизни, – хмурилась Эратела. Её разрывала злость и жалость, ответственность и сострадание. – Ты делал то, что ещё веками назад было запрещено на Диосайме.

– Я знал, что вы не одобрите, потому молчал. Но я не задевал живых! – кивнул алхимик в сторону зверя в клетке. Оттуда рык. – Лишь только себя. И… это.

– Твоя жизнь важна тоже, Термиалат. Это ты также должен понимать. Ты тоже живой.

– Моя жизнь – это ничто. Ничто! Мне никогда не добиться тех же успехов, которых добилась алхимица из Иниря! Галлатея! Вспомните её, Анои, вспомните. Если в обмен на мою жизнь выживет хоть пять туми, хоть десяток, да хоть одной легче станет, толка от меня больше будет! Похоронят ли меня в Усми, как всех предшествующих, или просто сожгут. Путь мне путь в Кошмар!

– Термиалат.

– Ах, Анои Матри! – алхимик склонил голову. – Я ищу лекарство для линет, хоть и не мой профиль. Вы знаете. Но и для моровых, если вы увидели, – он посмотрел на Кхагра.

– Ты… Сможешь излечить мой народ? – альма вступил в диалог. Теперь и он решал судьбу алхимика.

– Этого не стоит ждать, – отра запинался. Он видел, как его сверлили взглядом самые важные лица среди туми, и что помиловать его могли лишь они. Ровно, как и казнить. А казнь от Эрателы ему доводилось видеть, пускай события эти в обществе туми очень редкие.

– Я каюсь, Анои, Шаман. Каюсь, Эратела, каюсь, Кхагра, – он продолжил. – Но не хочу давать пустых надежд. И за то, что скажу. Альмы уже давно чужие в этом мире.

Кхагра эти слова не радовали. Прошёлся скрип шести когтей по каменному полу. Белый пушистый хвост метался и поднимал пыль. Алимец сжал ладони, и когти пробили грубую кожу. Капли крови глухо упали на пол, а зверь в клетке это учуял, зарычал.

– Не секрет, что Осифит, Галлатея, Кортам и Ниуфес были настоящими личностями. Выдающимися. У всех свой народ. Осифит повёл своих туми так далеко на алим, что изменил их. Альмы очень сильно отличаются от дем и отр. Потому они чужие. Мор пошёл в сторону алима, да. Но если мор направится на отар, то мы все умрём. Альмы мутировали, изменились, – Термиалат подошёл к одному из шкафчиков, высматривая колбы с кровью. От блеклой до ярко-красной и бурой. – Все мутировали. А альмы… Вот. Они думали, что я беру кровь на изучение проблемы линет. Но я ищу и искажение крови у туми. У альм… Мор на них не действует так, как на нас. И всем, кто прибыл, м-м-м…

Он замялся. Пугливо смотрел в сторону Эрателы и Кхагра. Эту минуту молчания прерывало рычание неистового.

– Ты сможешь вылечить их?

– Я не знаю, Анои. Я сделаю всё, что в моих силах. И если не вылечить тех, кто стали моровыми, то хоть остановить заражение. Или замедлить. Но тогда мне нужно больше образцов.

Кхагра молчал. Рычание неистового на него давило, словно зверь впивался клыками в горло и не давал дышать. Но гораздо больше давило место, в котором они находились. Своей темнотой, грязью, сыростью, запахами гнили и крови. И особенно на него давил разговор, который они вели. В их руках судьба их народов. Прямо сейчас.

– Я согласен.

3э, 2754л, 37д Аэрмити Фер-ми

Утро началось очень рано. В голове у Юви остались расплывчатые образы тревожного сна. Остров. Не видно лун. Крушение лодки. И кто-то с раной, что не заживала. Бушевало море.

Она с трудом поднялась. В общих домах кровати жёсткие. Ей повезло, что она в приклановом, но и в них не пуховые перины. Юви наклонилась, вытаскивая из-под кровати рюкзак. Все её вещи умещались в этот небольшой мешочек. Она тяжело вздохнула, потянулась. Её позвонки похрустели.

Гребешок Юви деревянный, а волосы грубые. После глухого треска дема поняла, что её золотисто-серебряную шерсть надо вымыть от соли, а для волос купить новый гребешок. Или зайти к цирюльникам. Мысленно плюнув на всё, она достала маленький ножик. Подрезала слишком запутанные клоки волос, а после всё связала в плотную толстую косу, что ей приходилась по лопатки.

Комнатка была рассчитана на двоих, но вторая кровать декадами пустовала. Рядом с её койкой на манекене находилась броня из кожи и щитков из грибного хитина. То, что подарил клан Акну лето назад. Чистенький комплект единого стиля. Кожа в форме чешуек, чёрных цветов. Рассматривая её, Юви вспоминала путь до Коса. На полочке рядом находилась лёгкая одежда из бело-синих тканей. Юви стояла в одних шортах из иртиса. Рюкзак пнула под кровать.

Иртис – самая нежная ткань, которую можно добыть на Диосайме. Волокно этого дерева собирают в Льевсуле – Дождевом Лесу – и переплетают в одежду для ацирь. Символично красная ткань, впитывающая кровь. Это было каждодневным ритуалом – перевязывать грудь красным полотном. И если бёдра у всех примерно одинаково широкие, а разница в основном в родословной из-за толщины хвостов, а потом уже и от образа жизни, то грудь у всех разная. Да и не обязательно будет симметричная. Ритуал шёл от матри к руми, от ацирь к ацирь. Перевязка должна быть крепкой, но не мешать дыханию, движению. Это делали не все, но многие. Например, руми, чтоб не обжечь себя, кормящие или те, кто носит броню. Да и кому просто было удобно.

Внешняя одежда синего цвета была плотнее, тянулась. Ею скрывали пах, где артерии, также шею: воротник, и шорты. Иногда скрывали живот и грудь, но даже в столь раннее утро было понятно, что будет жарко. Белая ткань была очень лёгкой. В два движения одну её часть Юви закрепила на поясе как юбку, а другую часть перекинула через правое плечо.

Она отодвинула полотно, которое закрывало проход в комнату. Второй этаж на дереве. С такой высоты прекрасно видно, что хвостов тридцать пройтись до клана. Рядом.

Шатёр клана забит туми, которые ругались между собой. Кого-то ждала инициация, получение имени. Многие выбирали задания легче в такой день, чтобы оставить больше времени на свои планы и успеть подготовиться к важному. Маневрируя между туми, Юви поднялась туда, где её ждали.

Второй этаж, более свободный и светлый, но и более украшенный, приспособлен для обучения. Множество столов и скамеек. Свечи как источники света в стеклянных полусферах. По виду этаж напоминал кольцо, огороженное перилами в центре, чтобы никто не упал. При взгляде туда Юви чувствовала пустоту. Почти такой же шатёр был в Косе. И в той пустоте когда-то был подвешен лук Кортама, как напоминание о второй эре и о его деяниях, пускай и не всегда благородных. Под пустотой сейчас горел неугасимый пламень. Как и тогда. Это было чем-то невероятным: изящный и крепкий лук, обвитый вместе с перьями крепкими лентами, чьи плечи в узорах от древоточиц, висел над ярким рыжим пламенем и не сгорал. Было. Теперь же только пламень, обнимающий ничего.

– А-а-а, вот и наша Юви, – негромко проговорил датр, стоило ему пройтись взглядом по этажу.

– Да благословит Линтою ваш день, Нертемос Акнурун, – она сложила руки и слегка поклонилась. Он ответил тем же.

– Ты вовремя, проходи, – он слабо махнул в сторону скамеек. Там сидели руми, им на вид лет от шести до пятнадцати. На их фоне двадцатидвухлетняя Юви отличалась. Конечно, проблемы были, но на неё уже давно не косились. За лето привыкли.

– Я вижу, теперь все собрались, – Нертемос медленно осмотрел каждую и каждого в помещении своими алыми глазами, особенно яркими на светлом лице. Некоторые от этого всё ещё вздрагивали. Кроме Юви. – Кто скажет, какой скоро день?

– День Линтою! День Кортама! – руми выкрикивали ответы, перебивали друг друга. Датра это забавляло до улыбки. Он поднял ладонь. Руми затихли.

– Всё верно. На это время наши занятия прервутся, но небольшую историю я вам повторю, – он взял в руки цветные мелки. Позади него была чёрная доска, на которой он вывел символы Линтою, Аэр, Лос и Ди-тар. Символ Линтою был красным с вьющимися лучами, символ светила. Под ним был символ Аэр, белый. На уровень ниже кружок Лос зелёного цвета, закрашенный наполовину, вертикально. В самом низу Ди-тар синего цвета, закрашен тоже наполовину, но горизонтально. Это были луны.

– Все знают чуть ли не с рождения: это день, когда видны все луны и Линтою светит дольше всего. Новое лето. Потому сезон зовётся также Летом, – он положил мелки и перевёл всё внимание на руми. – Но, по законам Усуля, если у вас нет пары, есть имя и наступило двадцать первое лето, вы сможете участвовать в предпраздничном ритуале Линтою. А затем и в самом празднике. Объединяющее божество, дарующее жизнь своим теплом. Я не буду на этом заострять внимание, поговорим о другой части…

– Там будет секс? – выкрикнул один постарше, перебив историка Акну. Этот выкрик был резким и очень быстро затих, чтобы не нашли его. Со стороны руми донеслось хихиканье.

– Да-да, возможно, – Нертемос тяжело вздохнул. – Зависит от желания вашего и вашей пары. Но вам рано, а эта тема личная, спрашивайте у своих родственников или близких, а не у меня. И уж тем более не перебивайте. Я вам про другой день рассказать хочу.

Смущённое хихиканье неспешно затихало. Датр улыбнулся. Вспоминал себя лет пятьдесят назад. Такой же наглый, дерзкий и наивный. Хотя туми и живут много, но его память всё ещё держала воспоминания об этих ярких днях. Он продолжил свою лекцию.

– Так повелось, что день Галлатеи, то есть третий день Аэртэме Фер-ми, у нас связан с плодородием растений и низших живых, поскольку она была величайшей алхимицей. А вот день Линтою связан с живым высшим миром, с нами, если можно так выразиться. Традиция ещё из ранних-ранних лет, что наш тёплый Линтою окружит своей заботой в этот день, от самого раннего рассвета до самого позднего заката. Не обязательно день ритуальный. Я же хочу задеть именно момент имени. Не все его ещё получили, – он взглянул на Юви, – и я повторю о дне Кортама, о дне нашего Высшего, создателя клана. Он через декаду после дня Линтою, на десятый день Аэртэме Лета. Многие могут получить своё имя за достижения перед народом, за свои способности. И туми нашего клана могут пойти на ритуальную охоту в этот период, и проявить себя как сетери, то есть вольные охотящиеся, как и когда-то сам дорогой охотник Кортам. С семнадцатого лета у вас есть на это допуск, на начальную инициацию. Акну лоялен даже к тем, кто не относится к клану, это запомните. Сетери же стать можно, только перейдя под нашу опеку. Это обдумайте.

Нертемос выводил на доске символ лука и стрелы, один из рисунков сетер, но рука дрогнула и мелок упал. Датр опустил плечи, выглядя поникшим. Нертемос хотел было наклониться, но перед ним уже стояла руми. Низкая, очень юная, ей недавно исполнилось девятое лето. Она тоненькой ручкой протягивала Нертемосу мелок.

– Спасибо…

– У вас всё ещё болят руки от священного пламени? – спрашивала тонким голоском, как и она сама.

– Говорить «священное» не обязательно, для нас пламень неугасимый, Ясе…

– Вам всё ещё больно?

– Да, всё ещё, – он осторожно погладил её по голове, когда она его обняла. – Лук только не нашёл, к сожалению.

– Но вы несли чашу прямо на себе! – подскочил с места ещё один руми, – в своих руках, от Коса до А’суля!

– Ну, вот теперь вы опять всё срываете, – слабо улыбнулся их учитель. Поднимались ещё руми. Моложе. Подходили, дабы обнять Нертемоса. Юви же отвернулась, уводя взгляд за перила, на рыжее пламя, что поднималось своими языками и до второго этажа.

Она это помнит.

~~~

С Косом погорели и корабли. Жители понимали, что ждать откуда-то ещё поддержки будет дольше, чем дойти самим. Всех ждала долгая дорога. На стаги ложилась перевозка пищи. Из вещей сохраняли лишь семейные реликвии и манускрипты. Учёные бросали свои труды, спасая свою голову. Те, которые умели добывать пропитание, старались разделить на всех равное количество. Тех, кто терял сознание, тащили те, кто ослабли. Из Коса они шли сначала в мёртвый город Сана’р, потом Оси, а там уже до А’суля несколько дней. В Сана’ре оставались самые сильные, дабы потом провести до города самых слабых. Потом они вместе с жителями шли в Оси, но об этом Юви лишь слышала. Она не останавливалась более чем на два дня. Шла с приютившим её кланом дальше, стремясь сохранить общее достояние. Карты, реликвии, историю, которой одержим один из глав Акну. Нертемос шёл впереди. Всю декаду он ей казался настоящим зверем. Сжёг руки и грудь, неся на себе чашу. Шёл при палящей Линтою, шёл при сильном дожде, даже когда ноги застревали в грязи. Он всё это время не спал, едва переводил дух в городах, а Гетамерис с трудом удавалось его подкормить и как-то охранять всю группу. Юви не помнит, как попала в А’суль. Только то, что она за три или два дня до прибытия потеряла сознание. Юви узнала уже от Вольфрама, что её прицепила к своему седлу Домиаш и довезла до города. А Нертемос после провёл на койке два месяца, с сожжённой шерстью, кожей и повреждёнными мышцами. Его раны показывали кости.

~~~

И вот, сейчас он это пересказывает руми. Он всё ещё ходит с серыми бинтами, прячет ожоги. Нертемос не рассказывает им, через что действительно прошёл, насколько те дни напоминали Кошмар. Словно на кривую сгоревшую булочку налили густого сладкого мёда. Для Юви это выглядело именно так.

– Как далеки мы от наших предков, так далеки потомки от наших бед. Но говорить, что они беззаботны, будет глупо. Ведь и тебя что-то тревожит? – Нертемос обратился к Юви.

– Да, Нерт. Тебе не сложно?

– Вовсе, – они отбросили формальности. В Акну не держатся за полные имена и за звания, и иерархия не так строга, как за пределами клана. – Это тяжёлое время для нас всех, несмотря на праздник. И для тебя по-своему. Ты снова видишь Кошмар, так?

– Который не коснулся воспоминаний, – она кивнула.

– О чём же он? – Нертемос собрал мелки в деревянный коробок и отодвинул доску к плотной тканевой стене.

– Остров. Разбитая лодка. И туми. Я не знаю, он был похож на датра, а может и тарон. И не могу определить, отра, альма или дема. Помню, что он был ранен, будто по его бокам и ногам прошлись ножиками. Маленькие раны, а кровь не останавливалась.

– Давно у тебя этот сон? – датр повернулся к ученице. Его хвост медленно покачивался из стороны в сторону.

– Сегодня вот. А потом разбудил либо крик, либо рык. Даже не знаю, какой это мог быть зверь.

– Хм. Интересно. Жаль, не поговорить сегодня, – он кинул взгляд за плечи Юви. На Нертемосе явно светилось недовольство, а нос сморщился, словно что противное подкинули под ноги.

– Почему? – она обернулась. – А, понятно. Да благословит Линтою твой день, Терм.

Одно явление алхимика могло значить что угодно. Образцы крови, шерсти, кожи, когтей? Уроки ядов или лекарств? Просьба о помощи? Поручение? В этом Термиалат был непредсказуем. Он мог прийти на пару минут, а мог отнять весь день. Хотя с каждым разом он всё меньше занимал внимания, с каждым днём всё меньше требовал времени. Пропадал.

– И вам доброго дня, – бодро отозвался алхимик. – И мне нужно будет ваше содействие, друзья и подруги. Мне кажется, я уже многое проясню насчёт линет. Только всё не так, всё кажется запутанным. Нужно больше крови! Прошу простить за боль, но во имя Галлатеи! Мне нужна именно кровь демы, а вы как раз рядом. Так почему бы и да?

– Я тебе не друг, а ты мне не соратник. И нет, не прощу, – Нерт отозвался очень понятно. – Нужна кровь, бери у моей сестры. Один датр ни на что не повлияет, а уж тем более его отсутствие.

Эти двое были вполне друзьями, частенько распивали ормэйский мёд. Пока Термиалат не оступился и не попытался украсть шерсть с хвоста Нертемоса. Время Герце, первый месяц. Алхимик не отрезал серый клок, посчитав ножницы слишком шумными для охотничьих ушей, а отщипнул, чем себя и выдал. Не ясно, как он дошёл до такого настолько провального решения. Они тогда сильно подрались. А драки туми это не кулаки, это широко раскрытые напряжённые пальцы с острыми когтями. Это быстрая череда ударов по всему, что попадает под руку. Весь шатёр был забит чёрной шерстью.

– О-у, жаль. А моя дорогая ученица?

– Я зайду позже, – отозвалась Юви.

– На сколько? – Термиалат наклонил голову. Его косы едва отреагировали на движение. Скорее, это маленькие косички в двух больших, завершённые грубой нитью.. Сейчас они лежали на плечах и спускались до груди.

– Дня через два или три после дня Линтою. Или после дня Кортама. Как получится.

– Сойдёт. Я позже напомню, если не возражаешь. Разрешите покинуть вас?

отя разрешение этому алхимику не нужно, Юви кивнула. Она повернулась к Нерту, который был явно напряжён. Держался за поручни и смотрел вниз, на движение. Он протягивал руку к языкам пламени, что тянулись выше и выше. Игрался с жаром древнего огня как его полноправный наследник. Уже не в том состоянии, чтобы дать ответ. Переводил дух.

– Нерт?

– М? – датр глухо отозвался.

– Я обращусь за пару дней перед первой ритуальной охотой. Я пойду с кланом. На вторую. Наверное.

– Да, давно пора, – он повернулся на мгновение к ней, после же опять опустил взгляд. – Ты слишком задержалась среди руми. Можешь прибыть и раньше, если получится. Мы с сестрой будем тебя ждать. Ступай.

Двухэтажная часть была сердцем шатра клана. Юви шла дальше, в захадное крыло, мимо трапезной клана, мимо коек, в которых спали клановые туми. Между теми, кто был при клане и теми, кто относились к клану, разница была. Юви ещё не получила звание вольной охотницы, но её всё вполне устраивало. Обучение в виде истории, рунописи, счёта, тренировка с разным оружием для охоты и защиты от живности лесов. И самым важным были направления в городе: важная черта социализации, когда отправят по любому заданию в любую точку помочь кому-нибудь из здешних. Доставить что-нибудь, помочь по дому или в каком-нибудь деле, от готовки до прессования водорослей.

Один из выходов. Отсюда прекрасно видны высокие стены лабиринта. Клан практически пристроен к двум внешним стенам, в углу. Высокий забор от стены и до стены оградил шатёр и основал поле для нескольких стаги. И при невысоком дереве напротив устроилась пара моровых. Моровые же – это выжившие альмы, а потому их одежда соответствовала: алимский пояс с юбкой. Этот элемент экипировки не просто крепился на талии, он имел большую пластину из кожи, которая защищала живот. У многих альм настолько густой мех, что они могли какое-то время не носить одеяний даже в Асмале при ужасающем холоде. Но живот в этом плане нежнее, а кошели и ножи на поясе важнее.

Ирбис расслаблялась на низком гамаке, наслаждаясь тенью. Кончик её пушистого хвоста лежал на земле, а глаза она прикрыла руками. На земле и прислонившись к дереву, сидел в высоком шарфе Гроза. Он привычно точил оселком свой любимый кинжал, о который частенько резался. Он всегда, когда был свободен, шлифовал лезвие. И в такие моменты он казался жутким, ведь его моровая метка – это большая рана на левой половине лица, пробоина, повторяющая узор молнии. Глаз был цел.

В один момент Гроза остановился и прикрыл глаза рукой от яркого света, что проходил сквозь густые ветки и листья. Его голос низкий, но плавный:

– Опять такая яркость. Как же я скучаю по долгим ночам и ярким звёздам.

– Что же ты скучаешь, дорогой? – приподнялась на локтях Ирбис и глянула на землю. Гамак неустойчиво раскачивался от её резких движений. – Вали в свой Асмаль, кусок датра, кто тебя с собой не берёт? А, да, совсем забыла. Все, – она довольно плюхнулась обратно. Их разговоры обычно или начинались ругательствами, или заканчивались. И, невзирая на это, они часто проводили время рядом.

– Ничего-ничего. Усуль – сладкое местечко для ацирь, но тебя тут пинать тоже будут, альма-моровая, – он сдвинул шарф и сплюнул.

Здесь к альмам отношение было напряжённое. Пускай в А’суле это и треть населения, но стычки идеологий хладных могли закончиться боем. Больше всего не терпели алимцев с их поступками и возмущениями, словно им все должны, как они привыкли за многие века из-за алимских нравов. Они либо адаптировались к захаду, либо уходили обратно. Но даже со всеми стычками они старались не впутывать глав городов. На захаде и отаре судит и казнит Анои. На плечах Анои и без этого много проблем, а это значит, что в плохой день из двух начавших ссору виноватых искать не будет, и пострадают все.

Моровым среди живых доставалось вдвойне. Их гнали и жестокие альмы, считая неполноценными, тварями, и отры, не желающие заражения и смерти от одной раны. Демы, полукровки, относились больше лояльно ко всему и вся, но всегда держали руку на кинжале, говоря с моровыми, которых не знают. С ними биться не рисковали.

Все замолкли, стоило рядом пройтись Ей. Ацирь с серой шерстью и светлым лицом. Всегда в чёрной клановой броне из кожи и с хитиновыми щитками, идущая быстрым шагом, что её хвост больше напоминал ленту, едва поспевающую за ней. Гроза поднялся, по-алимски склонив голову и прижав кулак к груди. Юви тоже немного склонилась, ударив хвостом по земле, как её учили в Мибе, на отаре. Анку на самом деле всё равно на ритуалы приветствия, но это они делали из личного уважения к ней.

Если Нертемос больше работает с бумагами и историей клана, то она – воплощение изначальных сетери. Охотница. Было время, когда ещё руми в её отряде, при ритуальной охоте, не могли справиться с вепрем. Животное оказалось взрослым и слишком крепким. Гетамерис разломала вепрю череп одним ударом лапы. С того момента о ней начали слагать истории.

– Вот вы где. Юви, Ирбис, вам задание, – говорила она громко и чётко, похлопав в ладоши для их внимания. – Найдёте Вольфрама за стеной лабиринта и пойдёте к Сомпе. В А’суле кончается вода и теперь это ваша забота.

– Что, какого… – Ирбис плевалась, но поднялась. Стояла на ногах неуверенно, царапая когтями землю.

– Гетамерис, – Юви окликнула наставницу клана, вторую главу Акну. Она остановилась. – Вас будет искать Термиалат.

– Хорошо. Идите, – она широко распахнула плотные ткани и метнулась в шатёр.

– Значит, мне идти с местным лучиком света? – Ирбис невинно подняла бровки. Она осторожно прошлась язычком по своим острым клыкам, что было видно. Как бы проверяет, хватит ли ей яду. Её противный характер знал весь город-лабиринт.

Юви скрипнула зубами на слова Ирбис. Уж слишком часто альмы так её звали, а всего-то из-за узора и цвета шерсти.

– Заткнись, – рыкнула Юви.

– Слышала, есть такое распространённое существо, что постоянно прячется под землю как в панцирь? – Ирбис пригнулась, наблюдая за выражением Юви. – Инирьцем зовётся! Кхра-кхра!

Юви лишь дёрнула ухом, словно отбиваясь от назойливой мушки. Они вышли за город, через сломанную стену за углом клана, неспешно направляясь в сторону фаасама. Их целью не была сама река, а некоторые крупные ручьи, отходящие от неё и питающие Усми – небольшой лес рядом с А’сулем. Юви считала шаги.

– Вот слово вертится на языке, всё вспомнить не могу… Как его там, – Ирбис наигранно взглянула в небо и прищурилась. Линтою ещё поднималась, а уже ярко отзывалась светом и теплом. – Ах, да, это…

Опомниться Ирбис не успела, когда её прижали к холодной стене, взяв за грудки и подняв над собой. Юви скалилась, смотря той прямо в глаза. Руки и ноги демы дрожали, а хвост напряжённо бил по земле.

– Пищи сколько хочешь, никто не услышит, – шипя говорила Юви. Центр стены, плотный, до краёв далеко. – Мне плевать, кто тебе когда-то на хвост наступил, но я тебе не мишень для издёвок.

Она резко отпустила моровую. Ирбис от неожиданности немного шаталась, да и оттряхивалась от грязи. Фырчала. Косилась на Юви. Ирбис разговоры о ней знала: Юви была алхимицей, травницей, а из Коса её притащили как ослабшую, потрёпанную и местами облысевшую. Как-то даже клану дорого обошлась из-за проблем с тавернами. А сейчас, спустя лето, она легко поднимала над собой тех, кто примерно её размеров. Словно всю жизнь была такой. Только показывала это редко.

– А теперь мы просто доделаем задание, и я надеюсь тебя больше не слышать. Ни сейчас, ни после.

Юви ровно направилась дальше, пока её нервы выдавал трясущийся хвост. Ирбис закатила глаза, но последовала за ней. В этот раз молча, просто озираясь по сторонам и посматривая на золотисто-серебряную полукровку. Теперь моровой стало гораздо интереснее.

Линтою поднималась со стороны фаасама, медленно. За пределами города рыжая трава, мокрая от утренней росы, колыхалась от мягкого и лёгкого ветра. Юви наконец могла прикрыть глаза в тишине и насладиться моментом, хотя до ушей доходило тихое и недовольное бормотание Ирбис.

Послышался свист. Юви очнулась. Минуты покоя прервались. Это свист Вольфрама, датра с отличительно грубыми скулами. По виду он отра, но довольно высок. Почему его так прозвали, как морового, никто не знал. Стоял он, прислонившись к стене, а около него находились разные тары, среди которых множились кувшины и бочки. В свете утренних лучей его бурая шерсть отливала рыжим. Он стоял не один. Быстро ходили туми из двух других кланов, да и простые жители.

Юви подошла к Вольфраму. Она сделала небольшой, но изящный жест рукой. Они его сами выдумали во времена руми при редких встречах. Он это с улыбкой повторил. Ирбис щурилась на такие непонятные жесты и недовольно сложила руки на груди.

– Вольф, что у нас?

– Да так. Сюда отправляют многих. Чтобы быстро не уставали. У Акну есть свои условия. Тех, кого могут допустить на ритуальную охоту, напрягаются меньше, больше готовятся. Декада на подготовку. С нас по три кувшина, – он крупным когтём большого пальца слегка пнул один из объёмных глиняных кувшинов. – И, Юви.

– Да?

– Сходи к цирюльникам. Шерсть в ужасном состоянии, – не столько упрёк, сколько совет. Обычное дело для туми. Крупные существа с мощными лапами и хвостами, полностью покрытые шерстью, разной от региона и от рода. Уникальные природные окрасы ценят. За мехом следят, чистят, стригут и красят. Но если шерсть блеклая не от природы, если линяет, становится хрупкой, то на это обратят внимание как на болезнь. И будут правы. И так же посмотрят на загрязнения меха. У здоровых туми будут силы на то, чтоб привести шерсть в порядок. Будут силы сходить к цирюльникам. Иначе таких ведут в лечилище.

– А не боишься, что моя будет мягче? – парировала Юви.

– Не-а, – он накинул на себя тряпьё, на котором крепятся кувшины, а Юви помогла ему закрепить сам сосуд. Когда она попробовала надеть тряпки, Вольфрам покачал головой. – Нет, не надо.

– Думаешь, я не справлюсь и не донесу кувшин?

– Лучше неси ткань. Береги крупицы силы на обратный путь.

– Как хочешь, – она пожала плечами. Вольфрам забрал другие два кувшина. Он был другом Юви, потому и знал её проблемы и лимиты, а поступал из своей совести и морали. Она быстро уставала, а он ей того не желал.

Усми был древним лесом, ставшим обширным после второй эры, после ритуалов Ниуфеса. В огромных древних ветвях скрывались молодые звонкоголосые птицы и мелкие чирикающие зверьки, которых едва можно было уловить взглядом, но легко услышать их сплетённые звонкие трели. Чем дальше, тем больше шанс встретить фейри с их драгоценными чернилами и противным нравом. Когти туми утопали в мягкой земле, а прошлолетняя редкая листва не сразу отставала от ног и тянулась за ними. Частенько шумели мушки у острого уха, реже жужжали пчёлы, выискивая цветы, яркие по цвету и запаху. Кусты некоторых здешних ягод были такими, но их немного, а потому сладкий аромат пронзал воздух лишь тонкими слабыми нитями. Пчёлы часто селились в Усми, создавая громадные улья в усохших деревьях. А’суль был полон ярких цветов и трав на фоне серых стен и плиток, когда Усми – тихим и монотонным среди всей древней флоры и обновляющейся фауны. Многим хищникам не нравился такой букет запахов, они избегали город и всё вблизи его. Но исключения бывают.

– Что напеваешь? – спросила Юви у Вольфрама. Ей давно слышалось его урчание. Прерывистое, подобное его речи, но на редкость мелодичное.

– Не знаю. Мелодию помню. И всё.

– Это алимская колыбель, – сухо отозвалась Ирбис. Юви косо посмотрела на моровую, но альма была очень расслаблена и нейтральна. – Мелодия из Лат-Лата. Одна из редких.

– Спасибо.

– Смеёшься? – Ирбис изогнула бровь.

– Нет. Я все тридцать лет не могу вспомнить её.

– Спросить не у кого? – Ирбис виляла хвостом.

– Да. Матри я не знаю. А оце прирезал. Братьев тоже.

Ирбис застряла на месте в оцепенении. Датр даже ухом не шевельнул, пока говорил. Его речь отличалась краткостью и всегда ровным тоном, даже при явной жестокости.

– Мы пришли! – прикрикнула Юви. Она перекинула тряпьё через ветки. Крупный ручей стекал с возвышения примерно в два хвоста. Вода капала часто и звонко, журчала меж тёмных камней и земли, прорывающихся омытых корней. Дема не могла отвести от ручья взгляда, поглаживала волосы в тугой косе. Едва искажающий через себя местность, он ей казался очень чистым. За её спиной раздался кашель.

– Если тебе нужно, мы подождём. Я вижу.

– Спасибо, Вольф, – мягко ответила Юви, опуская от смущения уши. Тот кивнул, как привык.

Холодная вода встретила освободившуюся от пут из одежды Юви своими потоками как объятиями. Убрать без мыла всё, что накопилось в волосах за декаду – задача сложная, но с каждой каплей волос становился немного легче, чище насколько это было возможно. Кожа охлаждалась от избытка тепла, подаренного Линтою. Юви вымывала с каждого волоска и каждой шерстинки грязь, особенно старалась убрать соль со вчерашнего дня. Она вздрагивала от холодного ветра. Просыпалась от сна, хотя всё равно оставалась уставшей.

Это заняло немало времени. Чистыми ногами пришлось опять ступать по сырой земле. Одежда Юви была на ветвях, то есть на месте. Дема просохла немного, сильно махнула хвостом, сбивая воду. Ей опять пришлось повторять утренний ритуал, а затем плести косу.

Ирбис тем временем наблюдала за Вольфрамом. Как тот ходит, ставит кувшины на поверхность устойчивее. А потом он просто замер, смотря в горизонт. Как неживой. Делает, что надо, и потом в ожидании.

– Вольфрам, скажи-ка…

– Что?

– Почему ты постоянно ходишь в нагруднике? – она указала на этот кожаный элемент на нём. – Уже не первое лето так, всё не могу узнать. Что жара, что холод, ты постоянно в нём. Это ж не обязательно. Даже Эратела груди не скрывает, а у неё их как пальцев на ноге у альм. А ты датр.

Ирбис не на пустом месте сравнивала. У альм есть такая особенность, которая называется «лапы-снегоходы», когда на ногах шесть пальцев. Чем больше алимской крови, тем больше шанс на подобную мутацию. Что же касалось Анои А’суля – дело другое. Эрателе повезло родиться с тремя парами грудей, а на такое одежды не найти. Однако в своей семье она не была одинокой в бедах. С ней вечно ходят её братья. У одного хвост обрубком, с посохом шатается, у другого голоса нет, как и имени.

– Моё дело.

– Какие вы все сложные, – она уныло заключила.

Ей не дали времени должно поворчать и вместе с этим отдохнуть. К ним вышла ожившая и вновь одетая Юви. Тогда Вольфрам сразу окликнул Ирбис. Она взглянула на датра, так и не понимая, в чём дело. Вот же, совсем недавно и столь холодно он отказался от её общения, а сейчас требует внимания. Он протянул ей ткани и кувшин. Она водила носом до последнего, от всего отказываясь. Правда, видя, что эту работу делает не одна она, моровая спокойно приняла ношу. Даже вполне гордо шла, повыше поднимая подбородок.

– Мы не заблудились? – но ацирь сразу замолчала, когда на неё взглянула глава небольшой группы.

Их всех вела вперёд дымчатая ацирь, имеющая звание Тенеходицы. Следопытка. Одно такое предположение было ударом ниже пояса. Задавшая вопрос ацирь извинилась, и только после этого её перестали сверлить взглядом.

Группа состояла из трёх. Бежевая, виновница осуждения, была на удивление низкой для полукровки, полноватой, и от того достаточно выносливой, потому несла на своей спине крупный рюкзак.

Впереди шла высокая, более вытянутая, дымчатая, с лёгкой бронёй из кожи. При себе держала кинжал, фляги с водой и другие запасы на ремнях на хвосте. Её кисти и вытянутые стопы обнажены. Частенько останавливалась, рассматривая землю или окружающие их деревья.

Позади линию закрывала крепкая альма в кожаных браслетах и поясе. Штаны лёгкие, как и обрывок рубахи спереди, держащийся лишь для того, чтобы ветки не царапали грудь. Рубаха сплеталась верёвками на спине, а через них проглядывала грива. У этой альмы длинная шея, полностью овитая крепкими кольцами, также из кожи.

– Может, я говорю что-то глупое, правда, – неловко опять заговорила бежевая, – но, Сай, не слишком ли ты рано отпустила каркарату?

– Только пара туми могут меня звать Сай, – рыкнула она в ответе. – И только потому, что кричали так на койке.

– Извини, – бежевая тихо ругнулась. Опять. – Но мы не сообщили о неистовом!

– И не нужно, Когойя. Убьём раньше, а значит, нет угрозы.

– Это же неистовый! – она нервно поправила ремни рюкзака, осмотрелась. – У нас высокий шанс умереть. Я не против лезть в логово к дрейкам, но к тварям мора…

Позади раздался рык. Когойя извинилась опять. А потом выругалась. Она по факту была в центре группы, а по ощущениям зажата между молотом и наковальней. А как группа приостановилась и Сайшед осмотрелась, то Когойя взглянула на альму. Та часть шеи, которая не скрыта кольцами, была тёмной. Моровая метка. А были ли мешки под глазами моровой меткой? Думать о том страшно, а смотреть особенно. Альма никогда голову не поворачивала, только корпус.

– Тут кусок, – фыркнула Сайшед, постучав коготками по коре дерева в этом глубоком лесу. – Неясыть, проверь.

– А что насчёт Грамон и её группы? – Когойя пропустила вперёд моровую. – Всё же там и руми без имени.

– Пусть волчка ловят, молодым на пользу – махнула Сайшед хвостом. – Будет трофей первый. Их костными гребнями удобно спину чесать.

Бежевая ацирь покачала головой. Вылазки она не любила от слова совсем, а тут потянули проверять границы Усуля и Нратсуля. Важное, но рискованное. Пожить хотелось, да в покое. Дома, в родном А’суле, руми ждёт. Постарше была б на лет пять, то и спокойнее можно было с кланом ходить. Из таких походов даже сувенира не принести, всё может быть заражено.

Они второй иль третий день, если не больше, бегают за вторым моровым чудовищем. Когда ложишься в разное время и ненадолго, то уже не понимаешь, какая дата на странице дневника. Да и когда спешишь ещё за существом, которому сон не нужен. Неистовые. С мозгом ладят хуже, чем моровые, сверхагрессивные, убивают всё, что видят, а потом едят. Некоторые и говорить могут, но это остатки памяти.

Когойя ушла в сторону, пока две ацирь выясняют след. Позовут, как закончат. Присмотрела себе дерево удобнее, скинула рюкзаки. Выносливая, но ноги тряслись. Рухнула на мох, достала флягу с рисунком зубов. Знак клана. Открыла, сделала несколько больших глотков. Простая вода казалась сладкой, а всего лишь из ручья. Всё равно не самая полезная, времени не было у них, чтобы прокипятить.

Вздохнула, прикрыла глаза, прислушалась. Шум ветра колышет листья деревьев и кустов. На красной траве он слабо отзывается, не отзывается на синей. Разговоры тихие. Шаги. Крепкие, тяжёлые. Близко, да только не зовут. Когойя открыла глаза. Вдох остановился. В хвостах пяти стояло мощное высокое существо, похожее на скелет в ошмётках из кожи и мышц. И мех облезший, очень грязный. В тёмных разводах.

Ацирь замерла, не дышит. Позвать страшно. Её убьют в одном прыжке. Время как замедлилось, потому и рассмотреть могла. Голубоглазый. На белой шерсти бурые следы, демой был. Полукровки такими становятся. И она полукровка. Она смотрит на неистового, взывает в мыслях к Высшим. Сил нет, она не ныряльщица. Ацирь сжала губы зубами, нахмурилась. Вздох.

Неистовый сорвался с места, подпрыгнул. Она не успеет. Когойя закрыла глаза.

Вопль, скулёж. Ацирь дрогнула, очнулась. Открыла глаза в тот момент, когда заражённая туша полетела в дерево от лап Неясыти. Неистовый, как тупое зверьё, полностью переключил внимание на моровую. Тряхнул головой, вправил челюсть, клацнул клыками, чуть не лая. Он прыгнул. Неясыть перехватила за голову и вновь развернула в дерево. Она подлетела, взялась лапой за череп твари и впечатала в столетний ствол. Скрип дерева. И вновь. Хруст черепа. И вновь. Треск.

Когойя подорвалась с места за то время, осмотрелась. Рядом стояла Сайшед, сложив руки на груди. Следила, как раз за разом Неясыть дробила всеми своими силами неистового, полностью уничтожив черепную коробку. Отпустила. А эта туша всё ещё ходит, то на двух, то на четвереньках. Машет лапами с когтями, хвостом, похожим на костяной кнут. Неясыть дожидалась момента, когда неистовый встанет на четыре лапы. Она стояла над его тушей. Монстр лёг. Нога Неясыти пробила грудную часть. Громкий хруст рёбер. Ещё удар, звонкий хруст ключиц. Она это проделала и с его тазом. Тазобедренные суставы хрупкие. Слетели ноги, руки, хвост, кости настолько впились в мышцы, что не давали неистовому двигаться. Через ослабшую кожу прорвались костные обломки.

Неясыть посмотрела на двух ацирь неподалёку. Под ногами моровой в судорогах сворачивалось порождение нрата, теперь обезвреженное для живых.

– Вот и нет угрозы, – заключила Сайшед. Пока Когойя стояла, опешившая, глава полезла в рюкзак и достала тёмный коробок с листьями огонь-травы. Тварь осталось сжечь.

Когда день закончился, Юви просто упала в кровать. День не ограничился на трёх кувшинах, несмотря на волю Акну к подготовке. С её рук выпало несколько трав, что она собрала по пути. Она тяжко выдохнула. Ей пришлось подняться, положить травы на полочку, некоторые – сложить в банки. Снять повседневную одежду, чтобы опять всё было на своих местах, как и утром.

Когда она уже всё осторожно сложила, то заметила в дверях фигуру.

– Ну и что ты тут забыла? – Юви оставила вещи на полочке. Старалась как можно осторожнее. Не вышло. Пришлось складывать повторно.

– Не моё решение, что меня сюда пригнали, – Ирбис прошла в комнату и кинула на вторую кровать свой небольшой рюкзак. – Ты знаешь, эти дни. Дни Линтою, Кортама. Кто для секса приезжает, кто в гости, кто-то пировать, а кому просто имя нужно. Короче, меня согнали Акну. Места им, видите ли, мало.

Юви, как сложила вещи, повторно рухнула на кровать, отвернувшись от Ирбис. Она рассматривала карты. Ей просто не хватало сил что-то сказать. Будет что будет, лишь бы в тишине. Ирбис же вполне удобно устроилась на своей стороне.

Ночь долгая. Юви не спала из-за чужого шёпота. Она повернулась с желанием высказаться, но её прервали:

– Кто твоя матри?

– Чт… Тебе какое дело? – Юви не сразу очнулась.

– Я ведь жила в Онто. Знала Юсиви. Она постоянно говорила о своей лапочке-сестре, с такой же родовой меткой, как у неё. Такой нежной и тёплой, что собою Линтою затмит. И ещё слишком упрямой. Лучик света.

~~~

Такие походы отзывались болезненно. Караван изнутри в тканях и подушках, снаружи – покрыт в несколько слоёв шкурками алимской живности. Под ногами живое существо, тёплое, громадное, идущее размеренно, покачиваясь. Холода всё равно жестокие, не спасает тёплая кожура из одежд и одеял. Всё начинается с кончиков когтей, промерзают. Стучат и зубы друг о дружку.

Ткани отворяются. Режущий снег влетает внутрь и терзает, но вместе с ним протягивается рука с флягой.

– Мне… мне это ещё нельзя, – через дрожь отвечала она.

– Юви-Юви, тут иначе не выжить. Ты же помнишь, что фрагар пьют у нас рано? Тогда пей и ты.

– Юси, мне только… пятнадцать!

– Успокойся, этот без алкоголя, – она громко рассмеялась, во все клыки. Не обманула.

~~~

Юви коснулась щеки. Родовой меткой звали ожог, который наносили руми при рождении, если были двойняшки или близнецы, если руми было несколько. На любой части тела, видной, делали зеркальный ожог. Для Юви это правая щека, чёрная линия чуть ниже глаза и до уровня губ. Для её сестры на левой щеке.

– От… Юсиви? Знала её? Как? – Юви через силу приподнялась. Теперь она не могла отвести взгляда от Ирбис. Некогда бесившая её, которую она не могла слушать, чьи слова теперь с жадностью ловит.

– Я давно свалить из города хотела, а она с атегертами возится. Она всё говорила, чтобы я передала это, – Ирбис достала медальон, затем кинула его Юви. Дема поймала, – её сестре, если встречу в Инире. Только всё не говорила, кто эта сестра. Я хотела остаться в Усуле, и мне было плевать. Хотела на днях ей вернуть. Не успела.

– Зачем?.. – Юви рассматривала медальон из золотисто-серебряного металла. В нём словно пять монет из электрума впечатали и вырезали на них лабиринт. Её руки дрожали. – Почему не успела? Что с ней стало?

– Не знаю. Останков нет. Просто… Пропала. Как и её матри. Лета прошли.

– К чему этот разговор? Почему не отдала сразу?

– Ты просто должна была это знать. Тем более, – Ирбис повернулась на бок, – я только сегодня узнала имя её сестры.

3э, 2754л, 38д Аэрмити Фер-ми

День одаривал ярким светом. Ирбис стояла на выходе из нового дома. Её как покрывалом скрывала тень множества маленьких крупных листочков, от чего шерсть рябила, стоило лучу Линтою пробиться. Ирбис очень долго расчёсывала густой мех, с каждым разом снимая с гребешка оставшиеся волоски и пух. Из этой густой алимской шести можно было сделать несколько подушек. Именно такой её утром встретила Юви.

– Праздник тепла. Кому это вообще в голову пришло… – ворчала Ирбис, не касаясь клыков языком. – На нём единственная хорошая вещь – лат-латские гребешки для шерсти.

– Наверное, кому важно, тому это пришло, – Юви потянулась. Каждая косточка похрустела, и мышцы ног ныли. Всё было уставшим. Как всегда.

– Этот день должны были звать иначе. Грубосвет? Лучше подходит. Все такие тёплые, ожившие, любимые не тем местом. Никогда не ставь на сексе и любви знак равенства. Всё это додумки какого-то кграта. День Болящих Глаз? Было б очень правдиво.

– К чему мне твоё ворчание утром?

– Хах, отарцы. Даже поговорить не о чем.

– Я не меньше альма, чем отра.

– Будь альмой, – Ирбис скрестила руки, – ты бы понимала меня.

Ещё вчера моровая казалась ей другой. Стоит наступить утру, как из добродушной и понимающей собеседницы она превращается ворчливой кровопийцей, облизывающей перед каждым укусом клыки. И глаза холодные-холодные, без души.

Юви покачала головой.

Можно ли говорить о предзнаменовании? Все документы сложены, стол не тронут чернилами, потому его занял кокатрис. Ящер мирно посапывал и утробно урчал, чему Эратела радовалась. Она подошла к своему питомцу и разбудила, поглаживая по шипастой шее и оперённому телу. Животинка лениво зевнула. Кокатрис повернулся, подставив нежное пузо, а в ответ Эратела перебирала когтями его мягкие перья.

Момент был прерван. Учуяв знакомое, ящер разошёлся на клёкот, встрепенулся, поднялся. Он так сильно начал бить крыльями, что поднималась пыль. Эратела зашипела и кокатрис замер. Он громко рычал и пыхтел.

– Кшрессис! – Эратела рыкнула ему. – Кшрессис рагар!

Причина его недовольства появилась очень скоро. В шатёр забежала трёхглазая кошка, каркарата. Создание смотрело на кокатриса свысока. Даже на Эрателу. Каркарате не мешало даже то, что она относительно других низка. Четыре уха сильно дрожали, а сама кошка громко урчала. В её зубах дёргался свёрток ткани.

Эратела подошла к ней и бережно вытащила из пасти ткань. Анои погладила каркарату по затылку, а та в ответ рыкнула и скоро убежала. Перья кокатриса медленно спадали и прилегали к телу.

– Сайшед… Что же ты нашла?.. – Эратела очень осторожно развернула свёрток.

Местами руны повреждены, но общей картины не меняло.

«18 АМ Ф-М. – 29 АМ Ф-М. – 3 АТ Л. Вести. Нрат. Новое. Проблема. Корми кар-ату. ~СШ.»

Эратела улыбнулась. Эта манера Сайшед, сказать сначала время, потом новость, а затем попросить покормить питомицу. Тенеходица ушла в Усуль, на границу с Нратсулем, в восемнадцатый день этого месяца, а каркарату отправила почти декаду назад. Сама придёт через три дня, если всё будет в порядке.

Улыбка сменилась на грусть. Она принесёт вести о чуме, о нрате, и не благие. А прибытие альм? Термиалат? Какая весть дальше разрушит ветхую опору?

– Сайшед-Сайшед, возвращайся скорее… – вздохнула Эратела.

Она подошла к шкафам, где лежали манускрипты, документы. Там карта Диосайма. Там карточки, шесть с именами, одна серая и две пустые. На тяжёлом дыхании Эратела вытащила их и кинула на стол. Кокатрис зашипел.

– Прости, дорогой, – Анои погладила ящера по клюву, – нет покоя живущим в Кошмаре.

Внутренний двор. Яркий звук для тонких ушей. Вот был Нертемос. В его руках длинный посох из лат-латской древесины. При каждом шаге и действии его тугие косы били ему то по спине, то по лицу. И вот такая же серая Гетамерис, но казалась выше и старше. Её шерсть пятниста, а чёрных косичек больше. Её косички быстрее реагировали на каждый выпад саблями из той же древесины. Что Нерт, что Гета, они сражались топлес.

Их оружие из дерева, но это не означало, что они останутся без синяков. Положение Нерта было не лучшим, ему приходится раз за разом парировать атаку и защищаться. Его то и дело прижимала к земле скорость и сила Геты. Она была совершенно открыта, но Нерт не мог и на шаг сдвинуться.

Нерт выждал момент. Он сделал шаг назад и направился прямо на неё. Приблизился. Она упала спиной на землю, уткнулась ему в живот всеми шестью когтистыми пальцами ног. Момент. В резком движении она его перекинула через себя. Лопатки Нерта с дикой болью встретились с землёй. Он поднял взгляд. Прямо над ним повисла Гетамерис, улыбалась, что все клыки видны.

– Мне одна виверна на ушко нашипела, что кое-кто не желает восстановиться, – ацирь прищурила голубые глаза. Она переходила на шёпот, зависнув прямо над Нертемосом.

– Передай тогда этой виверне лететь прямо в… – он прервался на кашель.

Лишь потом Гетамерис убрала рукоять сабли с его живота, где теперь будет синяк под шерстью. Нертемос с кашлем повернулся на бок, медленно вставая. Раны на его груди давно зажили, но слой чуть светлой шерсти ложился криво. Иногда его кожа просто сползала с мышц, отслаивалась как чужеродная. Это было единственной причиной, по которой он носил в обществе бинты. Только в Акну, когда нет руми, когда его зовёт сестра на дуэль, он спокойно их снимал. Когда-то на месте той раны у него был сетер. Тёмная метка, изображающая натянутый лук. Теперь же Жрец Кортама назначил этот ожог от неугасимого огня узором охоты.

– Да осветят твой день лучи Линтою, Юви, – Гетамерис перевела взгляд на прибывшую.

– И вам ваш день, Гетамерис.

– Ты можешь говорить проще, ты знаешь, – ацирь сложила сабли на стойку с другим оружием. На её правой руке шерсть была короче, прерывистой. Там была её родовая метка, как чёрный браслет на запястье. – Как тебе этот бой?

– Нерт делает успехи спустя лето. А вы как обычно в балансе, вижу, – Юви говорила осторожно. Она не сильно владела боем, сколько успели научить, хотя её и нахваливали. Ей далеко было их судить. И по сей день не привыкла, что главы клана не хотят слышать полное имя. Имя для туми многое значит. Открытые двери в большой мир, а будучи всё ещё частью общества, тебя больше видят как личность.

– Теряю хватку, – грубо отрезала Гетамерис и потёрла напряжённые ладони. Повернулась к брату ненадолго, спиной к Юви. Последняя заметила на лопатке Геты сетер лука.

– В Акну тише, чем обычно, – Юви бросила грустный взгляд на шатёр.

– Ну, у нас в клане мало руми. Да и в самом городе. Так что… Многие датры и ацирь пошли на ритуал, предоставив себя свободе на декаду.

– А вы не идёте?

– Нет. Мы с братом проведём время иначе. Ритуал, подготовка эта. И нужно завершить ещё пару дел, – она кивнула в сторону Нертемоса. Он прокашлялся.

Одно из дел, которое следует завершить, коснулось и Юви. Глава клана провёл её за собою, а на выдохе заключил:

– Архивы. Если хочешь чем занять себя, то прошу.

Первый этаж клана, фаасамское крыло. Перед Юви расстилались горы из манускриптов. Множество полок, множество ячеек. Даты, поселения. Всё, что связано с Акну, а не только одним городом. Всё, что касалось каждого отделения клана.

Они были не одни. Те, кто имели разрешение, тоже проверяли архивы, разбирая и приводя в порядок. Кто-то приходит за ответами, а кто-то за историей. И, конечно же, это обитель Нертемоса, в которую он, как глава клана, приглашал доверенных ему помочь разобрать документы. Сейчас схоже в дальнем краю комнаты шумели бумагой, верёвками и ворчанием, которые растворялись на фоне. Внимание Юви было на манускриптах рядом.

– Их… Очень много, – она подняла с пола посеревшую рукопись. На свитке были осторожно выведены руны. В них она узнавала алимские черты грубого говора:

«Третья эра, две тысячи семьсот сорок девятое лето, двадцать седьмой день Аэртэме Ин-не.

Лат-Лат. Онто пало. Лима осталось последним рубежом. Всё было сожрано неистовыми. Мы потеряли запасы еды и древесины. Говорить о туми ещё страшнее. Неистовые съедали всех живьём, за ними нет ни милосердия, ни чести, ни разума. Мы покинули поселения без оглядки, кто как успевали. В моих ушах остались хрипы утопающих в ледяной воде. Они не добежали до драккаров. И вопли тех, кого терзали. На моей памяти их слёзы и кровь, они и на моей совести. Я не могу того пережить. Я кинула их. А теперь Лима в опасности. Под эгидой Акну выжившие демы отправятся на отар. Их меньше полсотни. Остальные альмы уйдут на алим, в Асмаль. Со мной останутся самые сильные ацирь и датры, тароны и моровые, заслужившие моё доверие. Мы останемся на границе между Лат-Латом и Фар-Ксаром, на Краме, патрулируя снега и леса. Если неистовые двинутся на алим, мы их сможем удержать. Надеюсь, что смогу ещё на два лета. У всех моровых свой Кошмар. Этот Кошмар будет моим. Если этот манускрипт в твоих руках, то знай: мы проиграли. И я каюсь.

~ Шаманида Онто Усгрели».

– Этот свиток пятилетней давности, – заключил Нертемос.

– Их стало больше, – Юви свернула документ, перевязав затем красной бечёвкой.

– Давно искали этот манускрипт в Косе. До этого пустышек и неистовых только иногда видели. Падение Онто прокатилось по всему Диосайму. Это первая запись о новом море, о нрате. Вернее сказать, о нападении. А до того только слухи.

– Я не помню, – Юви нашла подходящую полочку и положила на неё свиток. – Возможно, память я потеряла ещё раньше.

– Мне кажется, ты потеряла лет семь. Почти восемь, – Нерт открыл сумку и осторожно достал оттуда свиток белее, свежее. С рукописью он был предельно осторожен, словно в руках держал чьё-то сердце.

– Ты это уже говорил.

– При всём этом твои знания и навыки не выглядят деградирующими.

– И это говорил, – она вздохнула. – Я не знаю, почему. Меня просто нашёл в лесах Лат-Лата тот, кто пытался принести в жертву Кортаму за пять дней до ритуальной охоты. Я лишь рада, что его прирезали раньше.

– Ты в порядке? – Нертемос смотрел на Юви, которая спокойно говорила откровения. Она держалась за шкаф и отдала всё своё внимание полу, медленно покачивая хвостом. Историк терялся от упоминания, что наследие Кортама искажают. Опускались плечи из-за осознания, что хотели кому-то навредить от имени Высшего. В голове крутилось желание всё исправить.

– Нет. Да. Наверное. Просто вспышки воспоминаний. Лето назад словно было вчера, – она выпрямилась.

– Это не моё дело, да, – он легонько положил ей руку на плечо, ожидая, скинет или нет. Видя, что жест одобрили, продолжил: – Возможно, тебе стоит пойти на ритуал Линтою. Даже будучи линет… да какое дело. От сестры слышал, что ацирь умеют трапезничать. Отдохни, это нужно тебе.

Юви повернулась к Нерту. Тот убрал руку.

– Если от самого дня Линтою плохо, то лучше на нём не появляться.

– Ты так считаешь?

– На ритуале ты не была. А вот от плясок… Не знаю. Но в случае чего, я буду тут. И Гета. Терм. Ну, ещё Ветелла и Каиса. Хотя нет, Термиалат вряд ли. В последнее время часто пропадает. Да и…

– Ветелла? Каиса? – тотчас переспросила Юви, перебив ругательства Нерта. И он, коль упомянул, взглянул в сторону двух ацирь. Юви оглянулась. Они стояли за её спиной, на несколько хвостов дальше, тоже разбирали манускрипты. В этом же крыле, менее яркие, они просто были немного дальше, вне поля зрения Юви.

Ветелла прислонилась к стене. От её густых и чёрных косичек, забитых цветными бусами, мало что осталось: их место заняла тугая коса с четырьмя камнями, цветов светила и лун, а яркие цветные наряды уже как лето стали хитиновой бронёй. Каиса же не отвлекалась от занятия ни на мгновение, активно складывая манускрипты. Её одежда стала легче и мягче, а тело полнее.

До падения Коса они были совсем другими. Ветелла являлась Анои Матри того города, перенесла всё тяжело и вернулась в Акну. Каиса приходилась Жрицей Кортама, и, как ни странно, для неё потеря города пошла во благо, если смотреть на тело. А что в душе у неё… Прошло лето, как они в последний раз виделись с Юви. Как и остальные туми, которые разошлись после Коса по городам, Ветелла и Каиса ушли тогда в Сиа. Юви слышала, что они перешли потом в Ормэ.

– Мы решили прибыть на день Кортама. За декаду, – всё говорила Ветелла отличительно, избегая говора. Она услышала Юви и Нерта. – Это наша дань прошлому. Хоть Ормэ и близко к А’сулю.

Юви не могла стоять в стороне. Она просто кинулась обнимать отру. Ветелла её обняла в ответ, хотя и не любила этого.

– Я так скучала…

– Я тоже. И Каиса. Хотя мы были знакомы мало. Но. Ты всё равно будешь моей руми, – она улыбалась. И, вопреки броне, была тёплой, как и её голос, хоть и с ломаной речью. Анои Коса. Звание, что она потеряла вместе с поселением, но всё ещё оставила в душе.

Юви её отпустила, дабы не смущать. Глянула на Каису. Её левый глаз зашит, что Юви заметила не сразу из-за чёрного узора на линиях швов. Каиса раскрыла руки. Они обняли подруга подругу. На ацирь не было шерсти, а больше никогда и не вырастет. Шероховатые только чёрные узоры от ожогов на белом теле.

– Тут документы из Онто, Лимы и Коса, – проговорила Юви. Завал медленно пропадал, а свитки занимали заслуженное место на полках.

– Да, ты права, – ей слабо ответила Каиса. – Очень многое Акну получил недавно.

– А было что о матри или Юсиви?

– Нет. Нет, – Ветелла читала очередную рукопись. – Тогда бы его передали. Манускрипт. Тебе лично.

Вечерело. На небе зажигались звёзды, даже самые дальние и крошечные. Три луны светились полностью, а Линтою краснела, садясь на захаде. Небо побагровело. Его монотонность сменяли серые облака, на которых отражалось множество акцентов от светила и лун.

Юви стояла недалеко от заборчика. Она уже давно закончила в клане дела. Улочки забивались разными запахами. Города, заполненные туми, обычно всегда были полны пота трудящихся, а в этом ещё и рыбацкий район. Тут запах скрашивали цветы, аромат которых слабо покидал стены поселения и уже был привычен. Эти цветы сажали местные, что не покидают своих домов больше чем на пять дней: ремесленники, молодые руми или туми в возрасте. Жрецы, Жрицы. Некоторые ритуальники, что относились к нежизни, или обратная сторона, повитухи. Душелечещие, если только не покидали свою работу. Но запахи менялись. Запах шерсти. Горящей. Аромат пряностей, что привезли из Иниря и веяния духов. Оттенки цитрусов, сладких мёда и вишнёвых вин, и свежего мяса с корочкой, приготовленного на углях.

Ей часто говорили, что у неё нос как у оце. Приплюснутый, как у отр. А от матри он в две горбинки: выступающие переносица и кончик. Её она помнит очень слабо, больше по рассказам, что при рождении стояла над двумя двойняшками, когда им наносили на щеках раскалённой нитью узор. Юви коснулась когтистыми пальцами правой щеки. Шероховатость. Им хотели подчеркнуть, что они одно целое, но Юсиви была больше альмой. Белой-белой, с роскошной гривой и маленькими косичками в ней. С глазами цвета льда и узором на левой щеке. Часто шутила и звонко смеялась, как редкий ручей разбивался о молодой хрустящий лёд. А Юви оставалась ни на кого непохожая, чужая и у отр, и у альм. И вся её жизнь была в Инире, с оце. Он был с рыжими косами, тёмной шерстью, постоянно в шрамах. Он убивал саламандр ещё в зачатке, имел на этом самое важное звание в инирьском клане, когда Юви беззаботно проводила время в поле, за пределами городских стен, выискивая новые травы и ягоды. Она постоянно бегала к местной алхимице, чтобы та рассказала ей больше. Запах этих ягод до сих пор в памяти.

Юви открыла глаза. Нет. Этот запах был здесь. Она прошлась. Совсем немного от шатра до приклановых домов. Этот запах ягод. Инирьские.

Прислонившись к стволу дерева, стоял Вольфрам. Его щиколотки полностью скрыла густая рыжая трава. Он стоял, немного сгорбившись, сложив руки на груди. В одной из них была чаша из серой глины. Юви подошла ближе. Вольфрам взглянул на неё, задержал взгляд на пару секунд, потом опять вернулся к прежней цели. Через массивные высокие деревья проходил мягкий свет от неугасимого пламени, а там видна и площадь. Правда, слабо.

– Инирьский чай?

– Угу, – сухо буркнул Вольфрам. – Когда-нибудь туда поплыву. Если там только нет трупоедов.

– Не-е-ет, они усульские, – Юви засмеялась. – Ты всё ещё не терпишь обжаренный герситр?

– Для меня это трупоед, – он махнул хвостом.

– Нет, нет. В Инире они не выживают, – она посмотрела туда, куда смотрит он. – Как настанет утро, то будет день Линтою. Идёшь на ритуал?

– Мм, нет. Ни интереса, ни желания.

– А что там будет?

– Будет? – он кашлянул. – Не знаю. У ацирь и датров всё разное. Наверное. Я в этом не участвовал.

– Я ни разу не была, – Юви вздохнула. – Может, пойду сегодня.

– Наверняка там будут песни, танцы и еда. Не представляю ритуалов без этого, – Вольфрам отошёл от дерева, потянулся. – Я спать. Не ищи меня завтра. Да обойдёт тебя Кошмар.

– Да обойдёт и тебя, Вольф, – она проводила взглядом того, кто шагал к центру, чтобы вернуть чашку.

С новым летом природа оживала ярко и более чем в Фер-ми. Низкие волны мягко били о гальку и гоняли песок. Где-то глубоко в водах плавали змии. Биолюминесценция их гребней, шедших по всему длинному телу, была красной, рыжей, жёлтой, реже зелёной и голубой. Юви змиев видела на суше, когда некоторые ночные рыбаки и рыбачки сдирали их с себя. Отрывали живность от ног, и ступни туми омывала кровь, которую после таких укусов тяжело остановить. Сейчас же они плавали быстро, извивались, ловили мелких рыбёшек и фиолетовый планктон. Последний тоже светился в тёмных водах.

Алеющую рану меж небом и морем дополняли три луны в зените, не сокрытые редкими облачками. Как и лето назад. Спокойствие напрягало. Юви перевела взгляд на пристань в сотне шагах от неё. Драккары. Пару дней назад это их она слабо различала на горизонте. Сейчас они скрипели, покачивались. Паруса сложены. А на носах, на фигурах из кости, сидели ночные птицы и тонко свистели.

Её отвлекли лязг когтей и фырчанье за спиной. Юви дёрнула ушами, улыбнулась.

– Я знаю, Домиаш, это ты.

– Утра, лучик света! – раздался звонкий голос.

– Сейчас поздний вечер, – Юви развернулась. Позади неё на стаги сидела ацирь с огненно-рыжими волосами, которые она не заплетала в косы, только редко закрепляла в хвостики. Ей шевелюра не мешала. – Не надо так меня звать. Ко мне это прозвище уже прикрепилось.

Домиаш спрыгнула со стаги. Эти существа – стаги – были чем-то средним между лошадиными и кошачьими, а некоторыми повадками напоминали волков. Хвост созданий длинный и пушистый, лапы с огромными когтями, которые они точат о деревья. Длинные уши и шипы на шее, которые проткнут неумелого туми, решившего, что всё дозволено. Морда вытянутая, а поверх губ выступали клычки, которые только казались малыми. Юви довелось повидать, как стаги перегрызали глотки.

– Ладно-ладно, как скажешь, – Домиаш почесала стаги под шеей. Существо заурчало, прикрыв глаза.

– Тебя давно не было в А’суле. Грустно будет ещё не пообщаться.

– Грустно – это верно сказано. Вот бы как в Ин'не: засесть у огня в клане, взять что-то тёплое в руки и за снегом следить под треск дров.

– Тогда было не очень весело, – склонила голову Юви. – Если не считать того дня, когда твои стаги погнались за белками и проломили забор.

– Вот я и об этом! – рассмеялась Домиаш, прикрыв рукой клыки. Такой жест не приличия ради, а чтобы живность не нервировать. Не у всех улыбка не является оскалом.

Юви поддержала подругу:

– А потом на нас спихнули восстановление этого забора. Зря тогда смеялись.

– Не зря, нет. Просто надо было тише. Гетамерис не умеет веселиться. Вот бы эту ворчливую каркарату вытащить на праздник, хоть обычной туми побудет!

– Да-да, – их смех постепенно утихал. Юви вдохнула холодного воздуха. – Так где ты пропадала?

– Были дела. Рейды из Сана’ра в Кос. Туда ведь в основном моровых посылают, зона мёртвая. Всё ещё на спине шерсть дыбом. Там время словно остановилось. Вороньё как в чернилах фейри измазано. Все звери с костями наружу… и прочее, да, – она быстро замолкла с подробностями, стоило ей заметить, как собеседница прищурилась и опустила уши. – Коротко: я могу скоро опять пропасть. Не знаю, есть ли за плечами что-то хорошее с этого похода.

– А лук нашли? – Юви сменила тему.

– Не-а. Только б Нерта утешить, от того и бумаг много. Скажем, что невозможно найти, так он сам побежит в Кос. Помрёт так. Клану лучше не лишаться историка, пха-х.

– Плохие вести.

– Хоть Гета не ворчит. Могло быть и хуже, – Домиаш быстро кинула взгляд на драккары, – но… Ты идёшь на ритуал? Я да, – она похлопала по телу стаги. К мягкому седлу живности были привязаны мешочки.

– Я… Я хочу пойти, но не знаю, что там. Я линет и… – Юви не могла договорить, ведь ей уже упёрлись руками в спину и вели.

– Идём-идём-идём! Без разницы, ты ацирь, есть у тебя цикл или нет. Тебе у нас понравится!

– Я об этом уже жалею…

Время в пути пролетело быстро, стоило лишь появиться компании Домиаш и её стаги. Юви с ней быстро сдружилась в Косе, но нрат их разлучил. Туми слишком нуждались в помощи фауны. Не все вещи были собраны в тот кровавый день, а некоторые уже и не дождутся.

Они пришли, вероятно, в разгар веселья. Недалеко от воды был обширный костёр, который оградили рядами камушков. На камушках тарелки с едой, что не должна остывать, кувшины. И примерно на расстоянии хвоста уже расположились ковры, ткани и подушки, а там и другие блюдца с пищей. До внешних стен лабиринта расстояние в лиму. Голубой пламень Юцииль хорошо виден, а от этого теплее.

Кругом танцы. Ацирь были самые разные. Альмы, демы, отры. У них такие разные косы, могли быть не только на голове, а плелись ещё на шее и хвостах, на лапах. Кто в лёгких тканях, кто лишь в иртисе, а кто топлес. Кому-то вовсе плевать на одежду. Из-за этого сразу не узнать, кем они были. Местные, приезжие, приклановые?

Усуль как центр. Рождённых в Усуле зовут захадками, а не демами. К альмам, выросшим вне алима, отры относились спокойнее. И наоборот, альмы спокойнее к отарцам, выросшим вне отара. Они лишены большей части той жестокости, которая царит в их регионах. В лесах Усуля живут виверны, которые не нападают на города. Им всё равно. Этого не скажешь об алимских ледобоях или отарских саламандрах, отчего в краях иные нравы.

Виверны только ацирь. И сейчас этот ритуал был только для ацирь. И им, как и вивернам, в этот момент было всё равно на остальной мир. Что-то творилось на Диосайме? Всё равно. Они проводили время, наслаждаясь им. Они пили, что хотели, ели, что они хотели, говорили, о чём хотели и кого хотели. Они украшались платками и лентами цвета лун им в дань, водили хороводы и пели. Это был ещё старый язык, с кусками фаасамской речи. Устаревший тумрун. Грубее алимского говора, но мелодичнее. Это тяжело переводилось, но общий смысл можно было уловить.

«Скажи моя подруга,

из песчаных бурь отара, из холодных вьюг алима,

не найдёшь ли ты мне друга?

Или быть судьбе моей,

средь мрачных лесов, средь густых полей,

от гор фаасама, от их рек к захадному морю?

С кем разделить мне и счастье и в горе?»

~~~

Пели. Длинные запевания как стоны. Заглушённые крики, утопающие в пепле. Огонь словно рос до неба. Он их закрыл. Лето назад тоже пели. И раньше. Раньше танцевали белые пятна у горящего столба. Шерсть вспыхнула, пух быстро тлел. Клыки белели в синем пламени. Чёрный силуэт, объятый неугасимым пламенем.

~~~

– Юви! – Домиаш похлопала дему по плечу. Юви повернулась и посмотрела на ацирь. – Я тут в танцах поучаствую. Так что здесь меня не будет какое-то время.

«Ответь мне, моя подруга,

что мне делать в этот день?»

– Да, поняла, – Юви медленно кивала, приходя в себя. Картина медленно, по кускам, складывалась в привычную, праздничную. – Может, я тоже поучаствую. Подумаю. Только не бросай меня тут насовсем.

– Если трезва будешь, то даже отвезу до дома.

Домиаш сняла со стаги седло и с широкой улыбкой убежала к другим ацирь в поле. Их голоса были слышны ровно, сколько они видны. Там, вдали, небольшими смеющимися пятнами.

Юви оглянулась. Местечко рядом казалось уютным, даже несмотря на… происходящее в её глазах. Она заняла место. Подушки мягкие, а ковры вполне чистые, хоть почти всегда туми ходят босыми. В кувшинах были молоко, соки, фрагар, чаи и мёд. Это ощущалось по запаху, да и как хранили. Всё было написано на кувшинах кривыми рунами и подчёркнуто простыми рисункам с яркими цветами. На блюдцах фрукты и мясо местных птиц и живности, сильно приправленные от настоящих запахов, кораллы, рыба и пряные хлеба Иниря. Осторожно рассыпаны в еде кислые и сладкие ягоды.

Юви взяла в руки чашу и налила туда фрагар. Это напиток из мёда, ягод огонь-травы и крови, в основном крови атегертов. На удивление долго хранится. Алимцы так же вместо мёда делают основу из молока атегерта, если напиток для руми, да и крови больше добавляют, чтоб не болели. Но здесь только мёд. По легенде, фрагар создал во второй эре Осифит, когда уводил туми на алим. Достал мёд шершней Нратсуля, собрал ягод и добавил своей блеклой крови. Приручил атегертов, чтобы руми также привыкли к крови с молоком их матри, чтобы продолжили алимский род. А атегерты – снежные черепахи, огромные, с бивнями и густым мехом, и используются ныне и в караванах для перевозки продовольствия. Атегерты и по сей день неразрывно ассоциируются с алимом и альмами: одинаково массивные, пушистые и как снега белые.

– Ты же не собираешься всё выпить разом, руми? – голос остановил Юви на мгновение, когда она поднесла чашу к губам. Фигура у ацирь рядом была искажена, как это видела Юви краем глаза, но полностью повернуться не смела. Она замерла так на пару секунд. И осушила чашу одним глотком.

– Уже нет, – Юви поставила чашу перед собой и медленно повернулась ко второй ацирь. – Пустую чашу не испить.

– Славно-славно, – Эратела улыбнулась.

– Простите, Анои, – Юви потупила взгляд в ковёр.

– Фрагар может быть слишком крепким для тебя.

– Вовсе нет, я его пила и ранее, – Юви смущал разговор. Она обняла себя хвостом, а потом перехватила чашу, что наклонилась и почти легла набок. – Я же не отра.

– Оно и видно, – Анои отпила из своей чаши мёда. – Устойчивость в крови видна, не спорю.

– Это не поэтому… – Юви закрыла лицо рукой. – Вот же…

– Я наслышана о тебе от Термиалата, – Юви подняла взгляд на Эрателу, как только услышала знакомое имя. – Да-да, знаю не только из-за таверны. Ты делаешь успехи в лекарственной алхимии, верно?

– Да. Это так. Но чаще у меня получается чай, – дема засмеялась. Анои тоже. – Я больше по внешним тканям и ранам, только не делаю. Нет призвания, нельзя. А так бы с радостью.

– Ты пережила Кос, как я знаю. Сопровождала пламень Кортама. И ты слишком юна для своих лет.

– Да, это так. Откуда вы знаете? Не всё же Термиалату меня хвалить.

– Я знаю, а это главное. Как и то, что ты всё такая же молодая руми, – Эратела долила себе ещё мёда. Её чаша никогда не становилась абсолютно пустой. – Мы как чаши чем-то наполнены. Ты уже лето пытаешься мимикрировать, когда на деле тебе всё ещё семнадцать лет.

– Я знаю.

– И без имени. Ты готова к ритуальной охоте?

– Да, – Юви сказала, как отрезала. Алкоголь не давал уверенности, но явно отнимал сомнение. – И даже если не готова, то всё равно пойду.

– Уверенно и смело, – Анои усмехнулась. – Сетери всё меньше, к сожалению. Не будет, как когда-то… время славное было. Да и в это лето будет мало руми, ищущих имя среди вольных охотников.

– Через лето руми будет больше. И ещё через лето. Если мор не придёт раньше, – Юви взяла фрукт с тарелки. Руки немного уже меньше чувствовали, но когти хорошо чистили кожуру. Юви щурилась каждый раз, когда задевала мякоть и от давления сок выскакивал, прямо в глаза. Щипало. Глаза слезились.

Эратела отпила глотка два мёда и нахмурилась:

– Знаешь о нрате много? Не всех это заботит. А кого заботит – лишнего додумает.

– Ну да, знаю, – язык не развязывался, нет. Теперь таить всё казалось просто глупым, а говорить не так проблемно. Юви то делала тише: – На Кос напали культисты вместе с неистовыми. А до нападения я уже знала, что Онто пропало. Лима тоже. На пристани пять драккаров, в воздухе запах сожжённой шерсти несколько дней, кругом много альм. Больше, чем в Косе лето назад. Куда уж много: приклановые дома были свободны, а теперь моя соседка моровая. А архивы Акну пополнились документами из мёртвой зоны.

Эратела допила мёд. Она взяла чашу больше и налила себе фрагара, чтобы выпить разом. Налила ещё, но в этот раз не тронула. Она из изобилия выбрала ломтик мяса, чтобы во рту не осталось кислого привкуса.

– Скажи, – обратилась Эратела к Юви, поправив длинные косы, – тебя действительно нашли в лесу без царапин?

– Не совсем. Царапины, синяки, грязь, выпавшая шерсть, ещё это, – она повернулась к Эретеле и показала на правое плечо. Шерсть росла криво. Её Юви чуть подняла пальцами. Показался розоватый шрам. – Было до кости. Если в лесах Лат-Лата уже тогда неистовые и пустышки шныряли, то это чудо. Мне сказали, что я декады там лежала.

– Может, это благословение? – Анои смотрела в янтарные глаза Юви своими жёлтыми. Дема дрогнула.

– Кортама? Будь благословение, я б цела была и дома. А уж тем более я думала, что под крылом Галлатеи.

– Высшие не всемогущи. Они были как мы, они и выбирают себе последовательниц.

– Выходит, культистов выбрал Семиос? Не собственная уверенность в жестокости и жажда исказить природу туми окончательно? – Юви хмурилась. – А если он выберет кого из наших близких, сможем ли мы их убить? А они нас?

– Признаю. Это утверждение устарело, – Эратела вздохнула и осушила чашу. Говорить о надежде с той, у которой сломано мировоззрение… Анои сменила тему. – Я тоже участвую в ритуальной охоте.

Юви вскинула брови. Эта фраза казалась странной, как и то, что Эратела перешла на самый тихий свой шёпот, но для Юви каждое слово было ярким:

– Многие сильные сетери уходят патрулировать в Сана’р, малыми группами до самого ритуала. Гетамерис или Нертемос, вероятно, говорили тебе о первой охоте. Теперь всё немного иначе. Руми мало, да. А с нратом уже не можем их отпускать даже с кланами.

– Это очень рискованно, Анои.

– Сейчас без риска никак. И я очень тебя прошу, Юви, не разводить слухов раньше времени. Доритуальная охота может и не состояться.

Юви кивнула. Анои говорила о первой охоте. Часто на неё ходили те, кто в прошлое лето не получили имени или как-то сорвались. Редкий шанс что-то исправить.

– Если ты считаешь, что у тебя есть опыт, в чём я всё же сомневаюсь, я даю тебе волю выйти первый раз до ритуала. Получишь имя, перестанешь выделяться среди руми. Будешь их направлять, как и я.

– Я знаю эти леса. Часто хожу за травами.

– Для чая?

– Для него, – Юви улыбнулась. Эратела тоже.

– Хорошо, – Анои взяла в руки чаши, свою и Юви, поставила их перед собой. Эратела достала цветные ленты и платки, положила их рядом. Взяла пару ягод огонь-травы. – Давай я тебе покажу обряд, чтобы правильно пить фрагар.

Юви всё внимание направила на движения рук. Эратела кинула по ягоде в чаши, налила туда мёда и протянула вторую Юви. И она повторяла за Анои.

Чашу держат в левой руке, а правой крепят к ней ленты. Сосуд покачивают, чтобы мёд обволок серые стенки, что становились теплее, рыжели. Затем платком укрывают ноги, а чашу протягивают огню. Платок не должен упасть с ног, а ленты загореться. Только ягода, набравшись тепла, вспыхивает, а следом загорается мёд.

Горящую пиалу ставят перед собой. В синее пламя кидают кусочек мёда. Как только начинает потрескивать, то двумя руками удерживают кувшин с фрагаром и медленно наливают в чаши. Пламень поднимается вверх по потоку напитка и заполняет кувшин. Когда чаша полная, кувшин закрывают рукой.

– Огонь должен погаснуть, а шерсть не сгореть. Капли не должны падать, – Эратела протянула Юви кувшин. Наполовину пустой. Юви глубоко вздохнула. Она наклонила кувшин, придерживая за дно и горло. Красноватый напиток медленно заполнил чашу. Юви повторила, не пролив ни капли, и закрыла кувшин рукой. Огонь погас. Перед ними две чаши, ярко горящие синим огнём.

– А теперь пей.

– Горящий? – Юви изогнула бровь. Поставила кувшин на его законное место, к другим напиткам.

– Одним глотком, как только перекроешь пламя, – Эратела была невозмутима в словах. Её руки крепко удерживали тёплый источник.

Юви взяла свою чашу. Снизу ещё тёплый напиток, а у края жар. Она перекрыла его ладонью, затем испила до дна. Слишком крепкий напиток, горячий. Его тепло расползалось по телу.

Пряный, кислый и сладкий. Вкус на языке и щеках.

Яркий, как и пламень рядом.

Пьянящий.

«Я не знаю, кто я».

3э, 2755л, 1д Аэртэме Лета

– Кто мой хороший? Маленький, ворчливый, очень вредный, но хороший? – на каждое слово слышался скрип из тени за креслом, клёкот, чередующиеся с чириканьем. В шатре Анои нет трона или чего более изысканного, но есть кресло с одним подлокотником. Второго нет, чтобы не ломать хвост. Рядом шкафы с манускриптами и столик с чернилами и пером. А на спинке кресла разодранная обивка.

– Ксре-ксре-ксре, – Эратела подкинула кусочек мяса над креслом. Из-за разодранной спинки выпрыгнул ящер с зелёной грубой кожей и редкими синими и красными перьями, словно их местами выщипали.

– Ты ж моё чудо, – Анои цокала языком. Она коготками почесала оперённую макушку кокатриса, как только он проглотил свой ранний нежный завтрак. Существо клацало твёрдой пастью, почти клювом, громко урчало и драло коготками обивку, которую вскоре придётся менять.

Снаружи по полу глухо единожды ударили. Эратела дёрнула длинными ушами на звуки:

– Кто пришёл?

– Шаман Кхагра. Во имя всех звёзд, Анои, – донёсся его хриплый голос с порога. Альма щурясь смотрел на двух стражей. Один постоянно молчал, и это Кхагра запомнил ещё в первый день, как прибыл, а у второго хвост как обрубок, отчего тот держался крепко за деревянный посох.

– А-а, наш дорогой холодный гость. Да осветит твой день Линтою, – промурлыкала Эратела и махнула рукой, – пусть заходит.

Раннее утро. На небе видны главные звёзды Виверны и Саламандры, а диск Линтою не поднялся с гор фаасама. Активны те туми, которые привыкли вставать в такую рань, или те, которые ещё не ложились.

– Я вас, дем, не понимаю, – Кхагра сразу прошёл в помещение. Он склонил голову, приложил кулак к груди, но дёрнулся, когда на него зашипел зверёк Анои.

– Я отра в большей части. Если ты не заметил моего почти полностью чёрного меха, – Эратела повернулась к алимцу на массивных коготках. Она всегда держала осанку и, казалось, что смотрела свысока. В ответ она едва поклонилась. – Захадка будет вернее.

– Зачем тебе стража, Эратела? Ты… – Кхагра медлил и шатался. Слова за него закончила Анои:

– Это мои братья.

– Гм… Прошу простить.

– Присядь. Расскажешь, к чему пришёл и выразишь все свои претензии.

Комната Анои не столь уютная от следов кокатриса, но всё ещё удобная. Много столов и скамеек к ним, шкафов для рукописей и для одежды. На несущих колоннах – карты.

Кхагра осторожно сел за край стола, чуть ли не когтями держась за него. На столах раскиданы манускрипты с важнейшими датами и за последнее лето. Он их окинул взглядом: торговые записи, казна, отчёты складов, продовольствие, ресурсы, местное население, а с ними переписи кланов и их действий.

К датру тотчас приполз кокатрис, быстро перебирая лапками и перепончатыми крыльями. Ящер тяжело дышал и шипел на вдохе, да и агрессивно смотрел на хвост альмы.

– Что это за тварь из Кошмара…

– А, это чудо досталось мне от одного а’сульского алхимика. Понатаскал яиц всяких местных существ на опыты. И вылупилось это.

– Термиалат? – датр говорил грубо, ворча, как не в силах обдумать слова. Эратела же была в хорошем расположении духа, пока было утро, но от вечных расспросов её тон медленно и верно грубел, становясь, для начала, обычным.

– Нет, Термиалат прибыл из Цот-има. Он инирец, почти чистый отра. А тот алхимик слишком зациклился и спился в своих зельях. И случайно сжёг горло кислотой, – Эратела пожала плечами. – В общем, чудной был.

– Да уж, – альма прикрыл глаза и старался не дёргать хвостом лишний раз. Слова он из себя выдавливал, а измотанность показывал всем видом. – У вас тут на каждом шагу все чудные.

– Говорит мне тот, кто не спит нормально весь цикл Аэр.

– Как можно спать, когда твой народ умирает?! – Кхагра подскочил. Громкое шипение от кокатриса поодаль переходило в клёкот. – Танцы, все эти пляски и пения…

– Алим богат своим небом. Вы ведь так много живёте со звёздами. Вы не боритесь за Линтою лишь потому, что вам она не нужна. Вы и не боролись бы и за звёзды, если бы у вас их не было.

– Анои, не путай жизнь и метафоры, а Линтою – наш общий свет, – он повышал голос. Под его ухом мгновением прошёлся свист. Он умолк. Перед ним стояла Эратела, вскинув руку. Ножик, что пролетел прямо под ухом, не зацепил ни одного волоска датра.

Кхагра обернулся. Позади колонна с картой, на которой огромное чёрное пятно. Это мёртвая зона. И маленький клинок впился прямо в Нратсуль, а иначе называемый в легендах Теневым Лесом.

– Ваше небо всегда с вами, потому вы бежали, когда Линтою редко сдвигал алимские ночи! – её голос стал грозным. Она не позволяла датру хоть что-то сказать, пока громогласно молвит она: – Отними у туми настоящее и им незачем будет бороться. Не за что. Они всё понимают, вопреки нашему молчанию. Вчера одна говорила мне всё в точности, была близка к истине. Не знаю, догадываться ли о Термиалате. Мне придётся сказать, в каком Кошмаре Диосайм сейчас. Придётся! Мне нужно будет разделить туми! Анои Сиа и Ормэ в курсе ситуации, они пополняют склады. А’суль был готов только на это лето. А пришли вы, без писем, без предупреждений. По-алимски. И теперь всё только хуже. Ресурсов не хватит на два сезона, слишком рано. Так ты не даёшь нашим руми поверить в жизнь, когда им нужна надежда.

– Кто она? Которая к истине близка, – Кхагра смотрел на Эрателу. Притих, опустил хвост и уши. Анои опустила руку. Её взгляд не сходил с карты. Её голос утихал схоже:

– Юви Мибрун. Лето назад нашли в Усуле полуживую. Проводит время с сыном мёртвого главы клана Фазы. Её матри кожевница, а оце из Саламанториона и также имел связь с Фазы. Пережила Кос и сопровождала пламень. Под эгидой Акну.

– Не считаете её моровой?

– Моровая? Шерсть не видел. Она бы тогда сразу умерла, как дема. Или б стала пустышкой. Логика её хорошая. Правда, ей меньше лет, чем есть.

– Безымянная… И потеря памяти? Как у некоторых культистов? – Кхагра напрягся. О таком явлении он был наслышан, когда обычные жители, забывшие пару лет, в один момент, как по сигналу, просыпались и нападали на всех, кто был рядом. Не узнать сразу, кто они, ведь всегда были искренними. Только вспоминали разом часть жизни и свои взгляды.

– Оно самое. И ещё проблема: она ученица нашего «дорогого» алхимика. Если осторожности не будет, мы укусим свой хвост, – Анои перевела взгляд на альму. – Мне тяжело, я устала переводить темы. Стало больше моровых, но будь они лояльнее… Им же просто плевать на любые угрозы. Они как неистовые, но с ещё живым мозгом.

– Они были моими руми… Для меня они все были как руми, которых я бросил, – он тяжело вздыхал на каждом слове. – Нельзя спасти всех. Я пытался.

– Для меня они тоже руми. И мне больно рисковать живыми, отправлять на патруль. А отр? Как подставить кинжал к сердцу и просить вздохнуть глубже.

– У меня те же чувства. И я не могу спать. И не знаю, как быть. Каждую ночь я их слышу…

– Пойти к ритуальникам и попросить настоек, а там может к душелечащим направят. Выспаться и уже на чистую голову решать судьбы тысяч. У нас на плечах ещё живые души. Им нужно обдуманное решение.

– Тогда выслушайте меня, Анои, – Кхагра сжал кулаки, несмотря на боль от когтей, – мне нужна будет ваша помощь. Я над тем давно думаю и решился сегодня сказать. Потому я пришёл рано. И это решение было обдуманным.

– Да? – Эратела вскинула бровь. Она прищурилась на запах металла.

– Мне нужна ваша поддержка для Анои Ормэ. Я хочу отправить руми и их матри подальше от мора как можно раньше.

– Все моменты можно обустроить. Если поможете и довести одну из моих весточек ей, то выйдет славно.

– Благодарю.

Кхагра глубоко вздохнул и поклонился. Когда он вышел из шатра, то тихо выдохнула Эратела. А потом подкинула ещё кусочек мяса в воздух. С клацаньем пасть кокатриса захлопнулась.

На главной площади, перед монолитом Юцииль, перед каменными столами, танцевали туми. Осваивались к закату, а в центре зажгли костёр. Ритуальницы сидели за столиками на чистых тканях, что стелили сейчас. Они настраивали инструменты, среди которых струнные, духовые и барабаны, что часто из черепов животных. Ритуальники-цирюльники скорее дежурили, да и их стало больше. Прибыли со многими в А’суль из других поселений и городов. Утром пораньше к ним в шатры уже собрались туми. Как и Эратела, которая их покидала, вдыхая чистый, немного пряный, воздух, а не только густые масла и целебные травы. Её длинные косы теперь переплетены туго, шерсть и когти блестели, а лицо подчеркнули белой краской, нарисовали на лбу символ Линтою, а на щеках и подбородке символы лун.

Эратела медленно окидывала всех взглядом. Если кто рядом проходит, то приветствует её. И она приветствует в ответ. Немного склоняет голову, и косы с вплетёнными лентами и камушками скатываются по плечам. Её тело скрывали лёгкие цветные платки, но даже под ними видны шрамы, кучующиеся левой руке от когтей кокатриса.

Искусство требует жертв. Для кого-то то нервы, силы, время. Это всё ресурсы. Выходит, красота тоже искусство. Но есть ли смысл быть холстом, украшением, стоит ли тратить свои резервы на то, что не сохранится и проживёт пару дней? Хватает лишь дня, когда следует сиять в чужих глазах особенно ярко. И было так, ведь все цвета на ней были лишь данью традиций и прошлому, а не каждодневным пожирающим ритуалом. Лишь один день на пёстрые краски на лице.

– Ну что же, Эрат, держись. Не подавай виду или ещё что-то там, – шепча, она говорила сама себе. – Сегодня всё должно быть идеально. А значит… Всё и дальше будет так, м?

О, эти воспоминания. Вновь дома и деревья украшают даже небольшой связкой камушков, вывешивают платки красных, белых, синих и зелёных цветов. Мраморные плитки на дорожках, которых в центре не было только вблизи чаши, звонко отзывались на коготки, а в танцах это была особенная мелодия. И песни. У датров своя, у ацирь своя, и они их исполняют в ночь. У таронов нет, как и у руми. Но в новый день песня общая для всех имеющих имена туми, и мотивы её осторожно доносились до острого слуха:

«Просыпайся, о Высшая, просыпайся, о Высший,

Линтою!

Приходишь ты к нам с новым Летом с нашей судьбой,

Линтою!

Ты нас видишь, ты слышишь, с нами тем же воздухом дышишь. Проснись с нами день, будь с нами ночь,

О, Линтою!

Пусть у нас будет Высшего сын,

Пусть будет от Высшей дочь,

О, Линтою!

Ты ведома нашими лунами, ты ведом лютни струнами, будь нашей судьбой! Как встаёшь за горою, как скрываешься в море,

О, Линтою! О, Линтою!

Ты бич тьмы наших ночей, ты эгида наших дней, как утро придёт с Фаасама, как вечер придёт в Юцииль, надежда наших жизней…

Линтою, Линтою, Линтою!

Будь нашей судьбой, о, Линтою!»

Она отдалялась от центра. Кокатрис был накормлен, за него можно не волноваться. Братья… Праздник они этот вовсе не любят, не хотят задерживаться в центре, но шатёр проверять будут. Там только документы, но и это на пользу.

– Анои Матри! – слова остановили Эрателу. Перед ней возник отарец. В одежде из плотной кожи, с яркой эмблемой ящерицы. Новенький в инирьском клане Саламанторионе, Убийца Ящеров, что преклонился перед Анои Усуля и ударил хвостом по земле, тяжело дыша. Явно спешил ради её внимания.

– Ты у нас?.. – Эратела хмурилась. Не представиться было чистым неуважением. Датр только начал диалог, потому Анои мягко указала на то, что сначала ожидает услышать.

– Пока что Верд. Мибрун, – он поднялся. – Я ещё не получил имени, но рос в клане, как мои родители. И я хочу жить тут. В Усуле.

– Бросил свою прежнюю жизнь без оглядки? – она наклонила голову, рассматривая его. – Саламанторион почётен и суров. Не будешь жалеть?

– Нет. В почёте нет счастья. Жил в своих стенах, под землёй, ожидая каждый день смерти своей и близких. Я шёл сюда на охоту сетери, но увидел весь этот мир! – он окинул взглядом всё, что его сейчас окружало. – Так много красок. Я не прощу себе, если вновь запрусь в песках, под землёй.

– Твоя жизнь это твой выбор. Зачем мне говорить всё это?

– Прошу, Анои, пойдёмте!

Он направился в сторону торгово-ремесленной площади, хоть Эратела и изначально шла туда. Такая настойчивость интересует. Многих в Саламанторионе направляют в Усуль на день Кортама как в первый этап их отчуждённой жизни, на все три охоты. Такие терзающие условия, но новенькие очень редко бросают этот путь. Невзирая на опасность, Саламанторион – сильнейший клан туми, а путь туда открыт только по крови. В одном веке так стремились попасть в клан, что были готовы отрезать себе хвост. Только таких клан не брал, туми без хвоста теряли себя и быстро умирали. Так что следующее поколение желающих отрезало себе язык. Но и немых среди клана немного.

– Я хочу вступить в Ксаракар.

– Клан, в котором ты лишь наёмник для торговцев?

– Именно, – Верд довольно кивнул. – Навыки у меня есть. Бронескаров арканил, опасность вижу, жизнь игнорирую. Всё для защиты торговцев.

– Если всё есть и ты уверен, то зачем звать меня?

Они остановились среди туми. Обычно с краю площади ремесленники что-то продавали, вблизи своих домов. Сейчас же всё было забито криво расставленными лотками и лавками. Шум, грохот. Ругательства, споры. Торги, конкуренция. И яркие голоса глашатаев, которых подкупали для хвалы товара, особенно со сроком годности. Но подкуп ли это, если оно – плата за их работу громкого голоса. Хотя в соперничестве громкой речи бывали интересные нескладности. «Самые мягкие и хрустящие хлеба у Неренрете!», «Ножи для начинающих в любых начинаниях, спешите!», «Инирьские пряности прямо с полей! Немного элек и больше вкуса на ваших столах!», «Гребни из лат-латского дерева! Для всех типов шерсти найдётся свой!». Этот список можно продолжать вечно, где каждая и каждый пытаются друг подругу перекричать и переторговать. У них есть пара дней, чтобы окупить затраты на поездку из одной стороны Диосайма в другую.

– Затем, – Верд взглянул Анои прямо в глаза, – что молодому датру тоже нужна хвала.

Они шли через толпу. Видя Анои, торговцы и покупатели замолкали, пропускали. Стоило ей отойти на два хвоста – их спор возвращался, горячее прежнего. Так и с одним алимцем, что пытался вручить торговцу бижутерию. Стоило её тени появиться над ними, как они заткнулись, а альма с рыжиной на носу отвёл взгляд и припрятал золотой кулон.

И вот, Верд привёл её к вполне крупному торговому лотку, на котором выложены разные одежда и ткани. Лоток обвила самка бронескара, крупная ящерка с хитином. Почти свернулась клубочком, покусывая свой хвост. На её лапах, хвосте и подбородке полые шумящие шипы. Её хамелеоновые надкрыльники раскрыты. Для торговца это прохладная тень, а для товара это спасение от порчи, то есть выцветания. Торговец неплохо устроился на спине бронескары, прикрыв глаза и покачивая хвостом.

– Ткани из иртиса, инирьские, усульские, всё для вас, дорогая ацирюшка, – он посмотрел на неё и замолк, прикусив язык. И пискнул. Из приоткрытого рта медленно потекла тонкая струйка крови. Эратела изогнула бровь. В этот момент торговец пожалел о своём длинном языке, медленно сполз с холодной спины ящерки. Он повис над товарами, затем резко отпрянул, закрыв рот рукой. Лишь бы не испортить, ведь из всего разнообразия только иртис с кровью ладит.

– И так со всеми, как я понимаю? – Эратела взяла в руки одну из тканей. Её речь стала настолько холодной, что у датров рядом шерсть дыбилась.

– Со всеми, Анои, со всеми, – кивал торговец, оправдывая фамильярности, а затем очень грозно глянул на Верда, что не предупредил. Продавец легко мог лишиться языка.

– И что же тут такого особенного? Нежный иртис, чистейший хлопок и шерсть, мягкие и крепкие нити Усуля и Иниря, плетения Миба, Цот-има, Сиа, Ормэ. Здешние, А’суля… Даже косовское сохранилось.

– Но для вас, кхе, – торговец убрал с лица руку, облизывая с губ кровь плоским языком, – для вас, Анои, есть кое-что особенное.

Под лотком он достал серый свёрток плотной ткани и протянул его Эрателе. Анои приняла дар и раскрыла. Внутри дожидался свёрток меньше, который явился алой рубахой, стоило взять его в руки. По цвету видно, что иртиса в избытке, а ормэйское плетение сделало одеяние очень мягким. Эратела подняла над собой, любуясь формой. Рубаха была необычной тем, что создана под её фигуру. Да и три широких пояска, каждый под тремя выступами спереди.

– Это лично от Анои Ормэ. Лично вам. Не заставлять же мне руми бегать по всему городу с такой ценностью.

Анои Ормэ. Генсерера. Эратела улыбнулась. Все знают, что жестокий взгляд её тяжело направить в сторону народа, а вернее на некоторые мелочи. Если что-то критичное, то она сразу отзывается, а бытовое доказать следует. Она не злая, она просто бесчувственная. И, несмотря на это, первая рубаха, созданная для Эрателы.

– Так за доставку этого товара отвечал Верд? – она косо посмотрела на датра.

– Да-а, он. Управлял моею бронескарой, следил за товаром всего каравана, – торговец уже хмурился, а его хвост метался из стороны в сторону, чем разбудил большую ящерицу. Полые шипы бронескары начали двигаться и греметь, а затем она зашипела. Ормэ был близко к А’сулю, а потерять товар за такой короткий промежуток времени было недопустимо, не говоря уже о важности этой вещи.

– Что ж, Верд Мибрун, – Эратела осторожно сложила рубаху в свёрток и взяла с собой, – не думай, что тебя будут хвалить просто так по просьбе. Просто делай свою работу так же хорошо, как и сейчас.

Она развернулась. Где-то там продавался инирьский пряный мёд, недалеко. Яркий запах, который и увёл её за собой. Для молодого датра это как горячая пощёчина, и от шока ещё не болезненная.

Торговец щурился в сторону Верда:

– Хорошо значит…

– Разойдись, разойдись! – хрипло и голосно объявляла глашатая. Туми расступаются. Те, кто купили товар, спешно его уносили, другие же отбегали, не взяв выбранное, в надежде подойти позже.

По всей ремесленно-торговой площади последовало рычание. Фырканье. И скрип когтей бегущих к центру стаги. Сначала это были два всадника от Ксаракара, обходивших штук пять лотков. Они ходили меж ними и около них, освобождали место от туми. Стаги втянули когти. Звери изящной и хищной походкой мягко ступали подушечками пальцев на мраморные плитки. Всадники похлопывали живность по шее, но направляли, держа за гребень шипов. «Они из Сана’ра! – Нет, из Коса, точно!» – доносился тихий шёпот из толпы. Два всадника, по виду демы, восседали на сёдлах гордо. Их запах был полон сырости, пота, крови, грязи. Их броня была сборищем из кожи, меха и хитина из каждого уголка Диосайма, разодранная клыками и когтями каждого опасного существа из каждого края мира. Они не скрывали свои шрамы на груди, плечах, лице, лишь гордо приподнимали губы и показывали клыки.

Многие ацирь млели от вида этих крепких дем. Столько шрамов, но всё ещё живые и в расцвете сил. Ацирь тихонько шептались и смеялись, обсуждая пока лишь мысли, какого лучше затащить в свою койку сегодня на вечер, если те посетят цирюльников и будут выглядеть как все нормальные туми. Всем этим испачканным видом можно любоваться, только пока это лично не касается их и их чистого любимого дома.

Но больше их прибытию рады торговки, ведь за этими двумя пришли ещё шесть стаги и два атегерта. Не ясно, какие места они обошли, но точно вышли из мёртвой зоны. То есть, пищи не ждать, возможно, лишь шкурки. К прибывшим подходили травницы и травники, заказавшие редкость ценой в чью-то жизнь. Торговцы оставались прямо на снежных черепахах, раздавая травы и корни возможных лекарств. В момент окликнули наездников стаги и каждому кинули увесистый звонкий мешочек. Один из первых дем, как получил достойную плату, довольно окинул взглядом толпу и подмигнул. Но кому именно – не известно.

За пищей следил другой клан – Латфаа. Стоя в центре, Эратела наблюдала за туми своего города. И заметила, что одна из последовательниц клана Латфаа ругалась с алхимиком Акну. Под палящей Линтою один в тяжёлом тряпье, а вторая в плотной броне.

– Мы вернулись из лесов, чтобы кормить туми, а не собирать тебе личинок, поехавший алхимик! – она сильно махала хвостом и поднимала за собой пыль.

– Но я отдавал жемчуг! Красный жемчуг, Геневаль! Так услышь меня, – Термиалат бил себя в грудь, как мог.

– А зачем мне портить мясо ради какого-то датра?! Как я вообще их, по-твоему, должна была принести? Посмотри, – ацирь махнула рукой в сторону поселения, в сторону туми, что сейчас стояли на площади и примеряли маски разной фауны. Ацирь уже грубо ругалась. – Посмотри, как их тут много! Тут все туми, по-твоему, что ли, охотятся и собирают, рыбачат, чтобы прокормить себя и близких? Кто-то отдаёт долг искусству и науке, как ты, кграт! Или ты на солёную воду пожизненно сядешь?!

– Хватит! – их перебила Эратела, подняв руки. Они тотчас замолчали. – Ваши крики сотрясают воздух.

– Но Анои… – алхимик не договорил и замолк, как только Эратела взглянула на него, подобно хищной птице.

– Вы нашли неподходящее место для ругани. А время – тем более.

– Уж простите, Анои, – Геневаль нервно поправила бежевую гриву с красными локонами. Она развела руками, – но мы тут всех кормим, вы знаете. Мы! У нас и так сил не останется выполнять попеременно его требования.

– Но… Кхм, – Термиалат осторожно вмешался в разговор, из которого вышвырнули. – Я платил за это. Красным жемчугом, прошу заметить.

– За что ты платил? – Эратела опустила свои руки. Только уши поворачивались на звуки.

– За… Личинок кровопятных мушек, – алхимик поправил свою маску. – Они питаются только мясной гнилью. Их ещё используют цирюльники, чтоб чистить ожоги, вы знаете. И мне… они нужны для некоторых исследований.

– Видите, Анои! Нам тащить лишний груз для его сомнительных исследований, о которых он молчит, а затем рисковать чьим-то здоровьем, чьей-то жизнью, – ацирь сложила руки на талии. – Или вообще заразить нормальное мясо, чтобы голодать всему поселению. Чтобы в дни Линтою и Кортама все ели рыбу, притом сухую.

– Геневаль, – Анои заговорила с ацирь, – почистите то мясо, что есть. Самые грязные и плохие куски отдайте ему. Пусть делает с ними что хочет: или на исследования личинок ищет, или пусть съедает. Вопрос исчерпан.

Когда Анои удалилась, Геневаль фыркнула. Она косо глянула на алхимика и развернулась. Слово Анои – закон, а это слово её вполне устраивало. Термиалат остался на месте и с треском скрипел зубами. Он ничего не мог сделать, ведь Анои его спасала.

Мимо бегают туми. Они примеряют костюмы, что дали им или делали сами. Бежевая деревянная маска виверны с большими зубами и рогами у одной, а у другого палки с цветной тканью, как четыре крыла фейри, плелись за спиной. И только алхимик стоит посреди веселья с ног до головы в чёрных одеждах, не пряча хвост, волосы и глаза. Он щурился от каждого пробегающего мимо в пёстрых нарядах.

Во время праздника центральной фигурой обязательно брали тарона. Хорошо, если золотой или бурой шерсти, лучше – если с волнистым узором. Таронов, по отношению к ацирь и датрам, было мало, а потому главное было найти такого. Остальное сделает яркая краска.

Туми в масках живности освободили центр, образовали круг у чаши с пламенем. Внутренний широкий, от туми до туми хвоста два. Один туми сизый, с чешуёй, с рогами. Дрейк. У второго маска с длинной мордой, на руках когти, на шее шипы. Стаги. У ацирь рядом густая шерсть и гребни на спине. Волчица. С ней рядом датр с бивнями. Вепрь. Рядом с этим датром туми в чешуе, плавниках, с шипами на голове. Ледобой. С ледобоем рядом ирбис, датр со вторыми ушами и шипами по всему телу, покрашенными белым под лёд. Между ирбисом и дрейком ацирь, руки которой одеты в крылья с густыми перьями, а на лице маска с клювом. Гарпия.

Подходящего тарона нашли, с шерстью как глина. Семеро пропустили его в круг, в который он ворвался топлес, как покрытый огнём. Это и есть его одежда. Держатся на ремнях множество красных, оранжевых и жёлтых полосок, лент как лучей, широкая юбка огненная как изодранная. Так покрашено и тело, в плавных линиях. И лицо, с подведёнными белой краской глазами, поскольку радужка тёмная. С белой краской и губы, сейчас широко открытые, обнажающие клыки. В клыках кинжал. И кинжалы в руках, по два.

Рукояти кинжалов широкие, особенно навершие, лезвие в красной краске, изогнутое несколько раз, как изображая язык пламени или луч светила. Тарон вытащил из клыков ритуальное оружие, прикрикнул. Из толпы радостно отозвались.

Внутренний круг начал свой шаг, неспешный, синхронный. Тарон осматривался. Семёрке медленно, по очереди, от дрейка до гарпии выдавали барабаны и бубны с перьями и костями, клыками. Туми начали бить по инструментам коготками, их гладкой стороной. Уши тарона задвигались, он улыбнулся. С этого момента и начался его танец.

Сначала что-то простое, быстрые движения в кругу, больше как пробежка, которая сменилась танцем с кинжалами. Подкидывал по очереди, а потом сразу несколько, ловил, жонглировал ими. Резко остановился. Прошёл в центр, взял один кинжал в клыки, а четыре кинул в землю. Прикрикнул.

В тот момент к нему из-за круга вышли три ацирь. В белых одеждах, в зелёных и синих. Свободные юбки с лентами, накидки, простые и лёгкие косы. Альма в белом, с подведёнными чёрным глазами и ртом. В зелёном песочная дема, с красной краской под и над глазами. Отра в синем, с белой краской на лице. Они держали в руках по кинжалу.

Тарон осмотрелся, прошёлся кругом на месте и прикрикнул. Ацирь разом кинули в воздух ему кинжалы. Круг двинулся, ацирь сбежали в толпу, тарон ловил ритуальное оружие, жонглировал и кидал в землю. Прикрикнул. Выбежали зелёная и синяя, кинули ещё по кинжалу и сразу же пропали. Он вновь поймал, прикрикнул, потом кинул в землю. Вышли белая и синяя, кинули ему ещё по кинжалу и сбежали. Тарон прикрикнул, поймал и кинул в землю, как к нему летели кинжалы от синей и зелёной.

С каждым разом он кричал раньше и раньше, с каждым разом разными парами выбегали ацирь. Он мог не освободить руки, подкидывать имеющиеся, но был обязан поймать их кинжалы. Белая и зелёная. Кинжалы в небе. Зелёная и синяя. Кинжалы как лучи Линтою. Белая и синяя. Нужно успеть, они не должны упасть на землю, не побывав в его руке.

Коготки всё быстрее бьют по бубнам, по барабанам, стоит яркий стук и звон, свист, где-то дальше, на фоне, запевания ритуальниц и флейты, дудки. Зелёная и синяя. Кинжалы. Поймать, кинуть в землю.

Вышли все три, держа по три кинжала. Они по очереди подкинули их, один за другим. В танце тарон поймал каждый. Два на каждую руку, два на каждую ногу и один в клыках. Раздался радостный возглас толпы.

Тарон, стоя на ранее кинутых кинжалах, на их широком навершии, поочерёдно, в том же танце выкинул из ног, из рук ритуальное оружие в землю. Отпрыгнув, он вытащил кинжал изо рта, кинул к остальным. Приземлился мягко, прикрикнул. Круг ярко бил по барабанам, толпа радостно свистела. Тарон улыбался во все клыки.

Линтою в зените, тёплый воздух заходит даже в закрытые самой плотной тканью помещения. И с этим воздухом доходят звуки, сотрясающие его. Удары бубна, цокот, шум торгов и пения. Всё это так далеко, но, кажется, будто стоят над её постелью. Юви пыталась закрыть уши сначала ладонями, потом пальцами, но так лишь ранила себя когтями. Она вся сжалась. На голове лежала подушка, закрывшая ухо. Никакое похмелье не сравнится с этим, но любое похмелье добавит противных чувств.

На тумбочке рядом, за спиной, лежит записка. Она её давно прочла, пока были силы. Домиаш проводила, но не на стаги. Юви тогда болтала много, шла сама. Утешает. Хотя Домиаш пишет, что и говорила Юви что-то странное про стрекоз.

Одна запись. Она вспомнила.

Она смотрела в стену, обнимала колени. Когти ног царапали древесину, уже давно пробив полотно. Она смотрела на эти следы, смотрела и на карты на стене, что выше её когтистых лап. Карта с созвездиями, основная семёрка, четыре внутри, от центра к краю ещё два созвездия тянутся. Вторая карта с изображением Линтою, светила, с лунами: Аэр, Лос и Ди-тар. Вторая карта от центра делится на восемь частей, рунами выведены названия сезонов и месяцев, в каждом месяце показан цикл лун. Луны по две везде, кроме одного, где все три – Аэртэме Лета.

Юви пыталась не моргать, через силу рассматривала следы и карту. Каждый раз, закрывая глаза, по всему телу проходила дрожь. Каждый раз, закрывая глаза, вместо пения она слышит вопли, вместо споров – крики, вместо цокота и инструментов она видит ломающиеся дома, хруст костей и рушащийся монолит Кортама, тогда звонко разлетевшийся на мелкие камни. И стоило лучу света попасть ей на глаза, как красный цвет напоминал пожары и разодранные тела. Лужи крови. Каждый раз, закрывая глаза, она видит дверь Кошмара.

Она дрогнула, как её коснулись. Рука, едва тёплая, лежала на предплечье. Юви открыла глаза и больше не двигалась, лишь тихо дышала. Настолько тихо, насколько могла.

– Э-хэ-эй, просыпайся, – этот тон, голос. Это была Ирбис. Моровая сидела на краю кровати. Она потрепала Юви за руку. Дема молчит, будто никого рядом нет.

– Онто тоже сожгли неугасимым пламенем. Сразу после дня Осифита. Знаешь, это своего рода ритуал такой. Сжечь всё к… чему угодно.

Юви медленно убрала с себя подушку и приподнялась. Она села на кровать прямо напротив Ирбис и теперь сверлит моровую взглядом. Как она поняла то? Как догадалась об этом альма, моровая, которая пару дней живёт в одной комнате с ней? И уж сейчас косит под правильную, подавляя ругательства. Если посмотреть, то клыки не облизывает.

– Я… – Юви начала говорить, но запиналась. Для неё воздуха было мало, хотя из одежды на ней шорты и ничего не давило на лёгкие или на горло. В помещении недавно игрался свежий воздух. – Мои последние воспоминания ещё из Иниря и очень… очень мутные. Потом воспоминание где-то в каменных стенах. Я бежала оттуда. За мной что-то гналось. И у этого. Что-то. Это даже не неистовый. Тело было прозрачным, длинным. А пасть из белейшей кости. Шесть лап. Глаза, налитые кровью, светились в темноте. И вместо ушей крылья стрекозы.

– У-у, жуткая тварь. Прямо из Кошмара, – Ирбис подняла ноги и устроилась на кровати напротив Юви. Щурилась.

– Термиалат сказал, что это был просто дурной сон и надо читать их. Душелечащая пыталась найти причину в забытых воспоминаниях. Нертемос просил, чтоб я все сны Кошмаров ему говорила. Вроде, мне должно стать легче. Нет. После серых воспоминаний руми, между ними и этим Кошмаром, я ничего не помню. А проснулась в Косе. Меня рвало несколько дней при попытке поесть. Спала меньше, но чаще, иначе просыпалась в крике. Но всё равно вырубалась. А стало лучше, то Кос погорел.

Ирбис поцокала языком и покачала головой. Они сидели в покое, который прерывался песнями и музыкой, залетающими с открытой ветром тканью. И в комнате было прохладнее. Юви осмотрела дрожащим взглядом Ирбис. Только сейчас она увидела, что моровая подстриглась. Шерсть стала короче, менее пышной, как и грива. Видимо, сама она устала. Возможно, её долго вычёсывали. Ныне одежда её была очень лёгкой, прозрачной.

– Доверилась цирюльникам? – усмехнулась Юви.

– В жизни ведь надо что-то менять! – с такой же усмешкой отозвалась моровая. И вновь непрерывная тишина и переглядки.

На животе Ирбис много чёрных пятнышек, вполне крупных. Это была её моровая метка, по которой она и получила новое имя. Так Гроза получил и своё имя из-за узора на лице. Сейчас Юви не вспомнит ещё моровых. А моровая метка – это место поражения мором. Моровые считаются мёртвыми, мёртвым – и их прошлое. Их имя забывается, как и личность, кем были. По метке можно узнать новое имя. Догадаться.

– А меня в твои лета уже свели с каким-то датром. Какой-то альма, может и дема, не знаю, кто больше, чуть бурый, – начала делиться своей жизнью Ирбис. Хотя многие из моровых стремились забыть это, или забывали невольно. – Мы подруга друга не любили. Честно сказать, отношения не самые плохие. Они были никакие. А потом, в один момент, он долго не приходил. Пропал. И какая ирония, что именно он меня и погрыз. Неистовый. Силёнок что ли не хватило, помереть или моровым стать.

Ирбис сплюнула, рот вытерла тылом ладони, костяшками прошлась по губам. Через небольшую паузу продолжила, в ровном тоне, с чувствами, как и она сама – мёртвыми:

– В поселении меня просто забыли. Подумаешь, какая-то ацирь-отшельница. Жила всего-то не в центре. Я выбежала из дома и кричала им вслед. А меня для них уже не было. Я слегла у разрушенного монолита Осифита, смотрела на голубой огонь и ждала смерти, пока неистовые пожирали всё подряд. Они меня обходили. Я не умирала. От ран, от голода. Дни в Лат-Лате короткие, ночи долгие. Сколько лежала – не знаю. Не считала. Казалось, вечность. Для неистовой же я слишком хорошо мыслила. Моровая. Тогда мне стало плевать на всё. И я продолжила жить простенько. Простенько, но с шиком кутить. Мертва, терять нечего.

После этого всё становилось на свои места. Презрение альм к празднику. Чем дальше к алиму, тем меньше выбора. Сводили без любви, а исходя из того, кто как прокормится. Это делали родственники или Шаманы в городах. Онто, Лима и Асмаль, каждый следующий город жёстче. Юсиви жила в Онто и она с ранних лет пошла к атегертам, не останавливаясь. Потому с ней не могли спорить. От таких, как она, зависела связь с другими городами, а это и пища кроме рыбы и морского зверя. И чего стоит прославленная лат-латская древесина…

Ирбис почесала коготками подбородок. Юви потянулась и достала из-под кровати рюкзак. Из него она вытащила маленький розовый камушек в чёрных нитях.

~~~

Потрескивание угля, тепло костра и ягодный чай. Под землёй, покрытой тяжёлыми снегами и вдали от сильных ветров. И ещё дальше от них настоящее тепло.

Она в гостях, где её не ждали, и там, где были рады компании. Редко ей искренне улыбались отры. Ещё реже это делали альмы. Но не в этой тёплой землянке, далёкой от центра.

– Я дарю тебе это, – грустный старый алимец срезает маленьким ножиком прядь своих густых седых волос и протягивает Юви. В этих волосах, в чёрных нитях, был белый камень, полупрозрачный. Она держит это в руках, рассматривая каждую грань этого сломанного кусочка драгоценного дара.

~~~

– Это что? – Ирбис заинтересовал данный камушек.

– Подарок. Я помню, что его дарили. Дарил. Говорящий С Призраками. Не помню когда, – Юви держит сейчас его в руках так же, как и тогда, как получила. Теперь тут нет шерсти, остались нити и сам камушек. И цвет его стал ярче. Он розовел. Она не знала, откуда он на самом деле. Воспоминания казались Кошмаром, только спокойным.

– О-о-о, Говорящий. Помню такого. Чудной. Мёртвым родился, а вёл себя живее всех живых. Он уже такая же байка, как Горокорам. Кто ещё теперь знает, жили ли они вообще? Только немногие.

– Его сожгли?

– Эм… Да, ты права, – моровая свела брови. – Вроде его подозревали в причастности к культистам Семиоса. Лично я в это не верю, он всегда был ближе к Ниуфесу. Был. Усмирял неистовых в свои последние лета. Но такие вещи ведь не записывают, их слышат. Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, – Юви вздохнула. Из рюкзака достала мешочек с электрумом и жемчугом. – Надо сходить к цирюльницам.

– Давно пора. Ты только взгляни на свою шерсть! Сплошной ужас, – Ирбис вскинула руки и улыбнулась во все клыки, которые затем облизнула.

– Молчи, хорёк, – Юви кинула в моровую подушку. Ирбис засмеялась.

Чем позднее, тем меньше туми на празднике. Одни уже кого-то выбрали и удалялись от лишних глаз. Другие просто покидали центр, а с ними песни и музыка растекались по всему городу, как множество ручьев от широкой реки. Их следы видны по лепесткам цветов и лентам. На следующее утро будет много работы, чтобы привести улочки в надлежащий вид. Один день излишней вольности, ставший праздником.

Юви пропустила всё, что только могла. Зато сейчас к цирюльникам не было больших очередей: двое-трое туми стоят у входа. Юви не пришлось ждать долго, она вошла в шатёр, как позвали. Тепло, просторно, и нежные жёлтые акценты по всему помещению исходили от множества свеч. На несущих колоннах вырезаны все ритуалы, что были у цирюльников, работающих с жизнью и смертью. Но ритуальницы-повитухи не относились к ним, они были в другом шатре, только для ацирь и слишком редко для таронов. Как и работающие со смертью, были самым дальним шатром, у края. А сюда приходили все, вне зависимости от касты и своего здоровья, чтобы исправить шерсть или другие внешние проявления. Этот шатёр встречал и легко рассказывал о других ритуалах.