Вторая попытка бесплатное чтение

Дизайнер обложки Оксана Здор

© Сергей Шинкарук, 2021

© Оксана Здор, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0053-3678-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Сергей Ткаченко

Тускло горела свеча, на стенах возникали причудливые тени, все вокруг казалось таинственным и романтичным. Но через пару часов начнет светать и волшебство исчезнет. Станут видны кровати с продавленными сетками, старый холодильник, шкаф с шатающейся дверцей, блекло-зеленые обои со свежими надписями: «Пошел десятый день, еще чуть-чуть!», «Земля, прощай!» А также со старыми, выцветшими – «В этой комнате Иван Куницын провел лучшие годы жизни», а также обязательным – «Наташка – дура». Ремонт перед прибытием мигрантов решили не делать. А смысл?.. Да и сами мигранты на это закрывали глаза – сколько нам тут жить? Максимум месяц.

Я и Ядвига, обнявшись, лежали на полу. Точнее, на двух матрацах, которые я бросил на пол и застелил простыней. В последний раз я делал такое лет двадцать назад в студенческой общаге, когда приводил… Не важно, кого я тогда приводил. И вот снова общежитие, только уже в лагере для переселенцев из Восточной Европы и России. Не очень хорошее слово «лагерь»…

Лагерь наш состоял из трех старых девятиэтажных общежитий и семи пятиэтажек, в которых ждали отлета около двух тысяч человек. Эта территория была ограждена колючей проволокой и охранялась национальной гвардией. Везде были установлены видеокамеры – на зданиях, в коридорах, в комнатах. Вначале эти камеры напрягают, но затем быстро привыкаешь и вообще забываешь о них.

Ядвига водила указательным пальцем по моему лицу и тихо мурлыкала незнакомую мне песенку.

– У тебя красивые глаза, – сказала она. – Причем они все время меняют цвет – то карие, то зеленые. Нос у тебя греческий. Из губ мне больше нравится нижняя, так и хочется ее поцеловать. А вот этот жуткий шрам – он откуда?

– Когда студентом на стройке подрабатывал, неудачно упал.

– Да?.. А мог бы сказать, что в бою с бандитами получил, когда девушку защищал, – улыбнулась любимая.

– Я не хотел сочинять.

– Понятно, ты честный. В отношениях с женщинами это не всегда нужно. Можно не добиться победы.

– Но ведь я добился.

– Да, добился. Сама не понимаю, как тебе удалось. И это не просто победа, а разгром и полная капитуляция.

Как мне удалось? Я до сих пор об этом не задумывался. Ядвига мне сразу понравилась, и я не стал это скрывать. Может, вел себя смелее обычного. Мы были не первой такой парой – чувства в лагере предельно обостряются. Тем более, наш маленький городок предназначался специально для одиноких. Кто-то в верхах принял мудрое решение: семейные отдельно, одиночки отдельно. И правильно! Пусть создают свои семьи и не разбивают чужие.

У нас все произошло за неделю. Но срок знакомства еще ни о чем не говорит. Бывает, ухаживаешь за женщиной годами, а в результате – пшик! А случается, потянуло двоих друг к другу, они стали близки через несколько дней или даже часов, но потом это на всю жизнь.

Ядвига. Ядвига Ковальская из Варшавы. Я бы мог долго описывать ее внешность – глаза, волосы, губы, сильное спортивное тело, гладкую кожу, слегка лукавый взгляд, ямочки на щеках… Но скажу кратко: моя женщина была прекрасна. Один мой приятель когда-то придумал теорию «постепенного приближения к идеалу». Согласно этой теории, каждая следующая женщина у мужчины должна быть лучше предыдущей. Не всегда у меня так получалось, но эта точно была лучше всех. И лучше всех возможных.

– Расскажи мне что-нибудь, – попросила Ядвига.

– Что?

– Не знаю… Может, стихи. Хочу твои! Ты пишешь стихи?

– Нет. Много раз пытался, но не получалось. Но однажды написал сказку.

– Давай сказку!

– Хорошо. Попробую вспомнить… Жили-были недалеко друг от друга два города – А и Б. Как-то неправильно. Это про людей пишут «жили-были», а про города нужно иначе. Хотя, если подумать, в городах ведь люди живут…

Пусть все-таки будет: жили-были два города: А и Б. Да, именно так они и назывались! Город А образовался первым, и его жители ужасно этим гордились. Поэтому свысока смотрели на обитателей города Б. Жителям Б, конечно, не нравились эти зазнайки. Еще в самом начале, когда первые назвали свой населенный пункт А, вторые высунули языки и стали их перекривлять – «Б-э-э!», «Бэ-э! Вот так это Б и стало названием их городка. А потом жители обоих стремились, чтобы у них все было не так, как у соседей. Если в одном городе едят мясо, значит в другом – все вегетарианцы. Если в одном слушают рок, то в другом – джаз. Если в А популярен футбол, то в Б – хоккей. А если в Б вдруг начинали играть в футбол, то в А тут же выбрасывали бутсы и надевали коньки.

Нетрудно догадаться, что жители А и Б друг друга не любили, радовались неудачам соседей, огорчались в случае их побед и строили козни. Например, перекроют дамбой реку, чтобы вода к соседям не поступала. Правда, они и себе перекрывали, но рассуждали так: «Мы-то потерпим, главное, чтобы им было плохо…»

Я сделал паузу.

– Грустная история, – сказала Ядвига, – и что-то мне напоминает. Да всё она мне напоминает! А что было дальше?

– А дальше все было замечательно. В городе А жил умный принц, а в Б – прекрасная принцесса – н

у как мы с тобой. Они полюбили друг друга, преодолели все препятствия, поженились, и тогда города помирились.

– Хороший финал, – вздохнула любимая, – только слишком сказочный.

Сказку эту я придумал, когда мне было лет двадцать. Боюсь, в переводе на английский, тем более моем переводе, она что-то потеряла. Дело в том, что переселенцам настоятельно рекомендовали разговаривать исключительно на английском – этом «языке межнационального общения». У первых мигрантов из разных стран возникали проблемы с коммуникацией. А на «Второй попытке» не должно было быть недопонимания. Там все должно было быть идеально!

– Финал хороший, – повторила Ядвига, а затем неожиданно спросила: – От чего ты бежишь, Серж? Или от кого…

– От чего я бегу?.. Это надо будет тебе всю мою жизнь рассказать.

– Можешь начинать. Я внимательный слушатель.

До этого момента мы с Ядвигой так откровенно не разговаривали. Она рассказывала интересные случаи из практики врача-педиатра – свою профессию она очень любила. А я в основном пытался шутить, играя роль этакого интеллектуального бунтаря, презирающего всякие шаблоны и стереотипы. Но сейчас нужно было быть серьезным.

– Ну ладно… Детство и юность я пропущу. Они были счастливыми. Правда, тогда я этого не чувствовал, был многим недоволен, но сейчас понимаю – очень счастливыми. Начну с войны.

– С какой войны? – не поняла Ядвига.

– С украино-российской. Даже в Польше это не воспринимают, как войну… Мне тогда было двадцать семь, жил я в Донецке и работал журналистом на местном телевидении. Был женат на симпатичной, веселой женщине. Все складывалось неплохо, но случился Майдан, революция, референдум и как результат – война. В этом конфликте я выбрал сторону Украины. Да, мне не нравилось новое руководство страны, но других вариантов-то не было… Пришлось нам с Зоей уехать. Думали, временно, а оказалось, что навсегда. Приехали мы в Киев, потому что в других городах работу по специальности найти было тяжело, да и вообще – любую работу… Мне на какое-то время пришлось вспомнить молодость – работал на стройке, Зоя убирала в квартирах. Но постепенно все стало налаживаться: я устроился на один из центральных телеканалов, Зоя – в банк. По логике трудности должны были нас еще больше сблизить, но…

Я говорил, Ядвига слушала и не перебивала. Я не привык, чтобы женщина так долго слушала без уточнений и вопросов. Зоя терпела мои монологи не более двух минут. «Все ясно!» – говорила она. Ее интересовала суть – подробности или мои переживания были ей ни к чему. Правда, «все ясно» стало через год после свадьбы. До этого она внимала с широко раскрытыми глазами.

– Но потом выяснилось, что у моей Зои роман с заместителем директора того самого банка, – продолжил я, – и вообще ей все надоело: «Я хочу жить, а не бороться за выживание», – сказала она. Вопрос, любит ли она того человека, я задавать не стал.

– Почему?

– Почему?.. Потому что подобные вопросы из дешевых мелодрам. В реальной жизни люди не должны так общаться. Ушла и черт с тобой! Глупо выяснять причины… После развода я сосредоточился исключительно на работе и дела пошли в гору. Вскоре у меня была своя еженедельная аналитическая программа. Но через год телеканал продали, и я стал получать указания – о ком и в каком ключе должен говорить. Я послал новое руководство на три буквы, пару месяцев сидел без дела, затем устроился в другой холдинг, где казалось все более-менее честно. Казалось… Помню свой разговор с директором. «В этой стране, парень, сохранить журналистскую невинность тебе не удастся, – сказал он. – Так что расслабься, стань как все, и получай удовольствие в виде денежных знаков. Десять штук в месяц тебе хватит?»

Тогда я решил уйти в Интернет, стать блогером. Там не было никаких запретов – говорил то, что накопилось и о чем раньше не решался. Я мстил. Мстил политикам, чиновникам, продавшимся коллегам по профессии за то, что мы живем не так, как мечтается. Месть была сладкой, я получал кайф. Кайф от травли людей. Короче, я действительно стал, как все, и через пару лет меня смотрели миллионы. Но от моей борьбы против всего плохого хорошего почему-то не прибавлялось…

Где-то с полминуты мы помолчали, потом Ядвига как-то очень робко спросила:

– А что было дальше?

– А дальше я задумался: «Кто я и чем занимаюсь?» Получалось, что я просто талантливый дерьмометатель, не более того. Но разве это нужно стране, где война продолжается и конца ей не видно? Где все ненавидят всех, а мы, блогеры, это чувство только множим. А страна живет от выборов до выборов в надежде, что уж теперь все будет иначе. Конечно, можно было бы уехать туда, где общество подобрее. Но для меня всюду было одинаково, только уровень жизни разный. BBC – эталон объективности – тоже врет! Там тоже выполняют чьи-то заказы. Наше время – это эпоха фейков, когда невозможно отличить правду от вымысла. Эпоха троллей и хейтеров, когда на одного, что-то создающего, тысячи критикующих. Эпоха всеобщего хамства. В восемнадцатом веке за оскорбление вызывали на дуэль. А сейчас и в Сети и на телевидении совершенно безнаказанно можно назвать человека гнидой, вором, педофилом… И началось это все с нас, с журналистов. А обычные люди берут пример. Для чего существуют социальные сети, если не для бесконечных споров и унижения друг друга?!

– А о чем-то добром и разумном ты в своих блогах говорить не пробовал? – спросила Ядвига.

– Пробовал, но это было никому не интересно.

– Понятно, милый Серж, – вздохнула Ядвига, – в целом у тебя все в порядке.

– В порядке?! – возмутился я.

– Да, мой рыцарь. Тебе просто не нравятся страна и время, в которых ты живешь. Но таких идеалистов много. Я думала, была беда какая-то…

– А тебе нравится?!

– Да, нравится. И моя Польша, и блогеры, и социальные сети. С их помощью можно почувствовать себя сопричастной к происходящему. Можно сделать карьеру с помощью ютуба или инстаграмм. Они выравнивают возможности.

– Так почему? – начал я и остановился, не хотел говорить «бежишь».

– Я бегу, точнее бежала от воспоминаний, – сказала Ядвига.

Я не стал спрашивать, «каких именно». Ждал, что любимая сама расскажет. И она рассказала.

– Я была замужем. Дважды. Первый муж был полицейский. Погиб в перестрелке. Когда мне рассказали о его смерти, у меня случился выкидыш. Я даже в клинику попала, психиатрическую. И… я просто не представляла, как жить одной. Ко мне стал приходить друг Войцеха – Богдан. Нет, ничего целый год не было. Но потом я вышла за Богдана. А еще через два его убили. Официально – автомобильная катастрофа. Но мне сказали, что не случайная. Они с Войцехом работали в отделе по борьбе с наркотиками… И мне все, все вокруг о них напоминало. Это просто невозможно вынести!

Рассказ Ядвиги был более чем лаконичным. Но я живо представлял себе, какой ужас она пережила. И все-таки не мог до конца в эту историю поверить.

– Убили двух полицейских? В Польше?!

– А ты считал, что убивают только в Украине?.. И… я долгое время думала, что мне уже никто никогда не понравится. Но ошиблась. Я буду тебя ждать, сколько потребуется. Буду ждать, – сказала Ядвига и заплакала.

– Ты чего? Перестань. Я должен прилететь максимум на две недели позже тебя.

– Я знаю. Но у меня какое-то предчувствие… Лишь бы ничего не произошло. Лишь бы тебя не «отбраковали».

«Отбраковка» – страшное слово. Попадание в лагерь, несмотря на все сложности, еще не являлось гарантией миграции. Агелонцы могли человека отбраковать. Говорилось, что они отвергают людей с «преступными наклонностями», а эти наклонности определяют, глядя в видеокамеры. Опасаясь быть отсеянными, потенциальные переселенцы вели себя тихо, доброжелательно. Конфликты возникали редко.

– Конечно, ты хороший, ты добрый, – стала успокаивать себя Ядвига. – В тебе нет никаких плохих наклонностей. Но у Стаса их тоже не было, но за ним пришли…

Когда гвардейцы сообщили Стасу Лучкевичу шокирующую новость, он чисто внешне воспринял ее спокойно – только голос его дрожал, когда он с нами прощался. А вот другие отбракованные, бывало, устраивали истерики, сопротивлялись. К ним применяли силу, но никто из мигрантов не пытался вступиться, опасаясь стать следующим. Обычно такое случалось в первые пять-семь дней пребывания в лагере. Рубиконом считался срок в десять дней. Если за тобой не пришли – все будет в порядке.

– Не волнуйся, – сказал я. – Я здесь уже одиннадцать суток.

– Точно одиннадцать? Ты считал?

– Конечно, дорогая. Все, засыпай, тебе рано вставать.

Ядвига улетала утром еще с двумястами переселенцами. Мы успели несколько раз обсудить, чем будем заниматься по прилету. Я, скорее всего, буду строить. Журналистом пока быть не желаю, хотя на «Второй попытке» уже есть радио и газеты. А Ядвига рассуждала так:

– Я буду лечить детей. На новом месте они же болеть не перестали. А еще есть ушибы, порезы. Глубокий порез я хорошо зашиваю. И помочь ребенку появиться на свет тоже умею.

«Дети, – подумал я. – У нас обязательно будут дети. Было бы хорошо иметь нескольких».

Ядвига, видимо, почувствовала ход моих мыслей и сказала:

– Хочу от тебя девочку, а потом мальчика. Только ты прилетай поскорее, не задерживайся. Обязательно прилетай. Прилетай…

Это звучало как молитва.

Глава 2. Ричард Купер

Я сидел в своем кабинете и играл в «Portal 3». Это была довольно примитивная «стрелялка», но она позволяла расслабиться и на время забыть о проблемах. Хотя психолог мне настоятельно советовал освоить другой вид релаксации – где нужно было отключить мозг и вообще ни о чем не думать. Я пытался, но силы воли не хватало. Не мог я ни о чем не думать! С детства, не переставая, в голове крутились какие-то мысли, часто мрачные. Спасибо творчеству – оно отвлекало. Отвлекало настолько, что в глазах появлялся веселый блеск, и большинство окружающих считали меня человеком жизнерадостным и позитивным.

В дверь постучали. По стуку я понял, что это мой личный референт, моя правая рука, моя подруга, точнее друг – Джилл Миллер. Я закрыл игру, принял деловой вид и придвинул к себе абсолютно бесполезную книгу «Психологический портрет агелонца». Я держал ее на виду исключительно из уважения к автору. Моя правая рука вошла через десять секунд, давая мне время «подготовиться». Так у нас было заведено.

Джилл. Среднего роста, стройная, черты лица не совсем правильные – нос великоват, губы тонковаты. Но когда она начинала улыбаться своей дразнящей лукавой улыбкой – это было само очарование. Как для чиновницы, то одевалась эксцентрично: приталенный пиджак, брюки клеш, белые кроссовки. Со мной вела себя одновременно по-деловому, по-дружески и провокационно. Иногда у меня возникали мысли: а не приставлена ли эта Миллер шпионить за мной? И в рамках задания хочет меня соблазнить. А может, не выдержать и соблазниться? Тем более секса у меня давно не было… Ни за что! У меня любимая преданная жена, а я верный муж и горжусь этим!

– Что случилось, Джилл? – спросил я. – Неужели агелонцы на все плюнули и улетели к себе домой?

– Давно пора. Но нет, они снова обиделись.

– На что?

– Вы задаете риторический вопрос. Они не говорят.

– Предположения есть? Что там у аналитиков?

– Предположений до хрена. Через час будет готов отчет.

Я не любил, когда женщины ругаются, но если это делала Джилл, мне нравилось.

Аналитики мониторили телевидение, Сеть, высказывания политических деятелей. Агелонцы отказывались понимать, что журналист, блогер или политик могут выражать свое личное, часто идиотское мнение. И это не мнение всей Земли. Даже не всех ее идиотов.

– Можно работу аналитиков ускорить?

– Вы же Председатель Комиссии, Ричард, для вас я все могу сделать, – ответила Джилл.

В очередной раз, произнеся двусмысленность, референт легонько коснулась моей руки, и вышла, покачивая бедрами.

Председатель международной Комиссии по Контакту. Четвертый по счету… Мне предложили эту должность через полтора года после появления агелонцев, когда конфликты в Комиссии достигли апогея. Политики грызлись с военными, и объединялись против ученых. Последние взывали к общественному мнению и требовали отдать бразды правления в их руки. Кто лучше ученых может понять пришельцев? Неужто хитрые политиканы или тупые солдафоны?! Так прямо, конечно, не говорилось, но звучало между строк. Поэтому назначение главой КПК писателя было компромиссом. Причем спонтанным.

По рассказам очевидцев, произошло это так. Однажды после пятичасового совещания, когда участники уже наспорились, наорались и наоскорбляли друг друга, кто-то выкрикнул, что пора менять руководство. Председатель тотчас согласился: «Давайте, мне эта работа давно осточертела! И все вы в особенности». И тогда в качестве шутки прозвучала моя кандидатура. Мол, этот парень о контакте с инопланетянами писал в своих романах, и все у него там получалось. Пусть теперь попробует в реальной жизни. Шутка разрядила обстановку – присутствовавшие стали хохотать. Но это был нервный, истеричный смех…

А наутро предложение назначить председателем Комиссии Ричарда Купера не казалось таким уж безумным.

«А почему бы и нет? – подумала элита нашей планеты. – Народы воспримут это нормально. Популярный писатель, не раз высказывался на социальные и политические темы, например, протестовал против выхода Британии из ЕС. Его читают во многих странах, значит, он не принадлежит отдельной нации, представляя все человечество. Купер сможет объяснять действия Комиссии обычным языком, без зауми, свойственной „яйцеголовым“, и пафоса, присущего политикам. А что касается его руководства, то более опытные люди всегда смогут направить беллетриста на путь истинный. И, конечно, указать, где его место, если зарвется».

И вот после недолгих уговоров я согласился на несколько лет прервать карьеру вольного фантаста, став чиновником. Подумал при этом: «Что может быть увлекательней и фантастичней общения с живыми пришельцами, а не выдуманными?!» Вскоре выяснилось, что с выдуманными решать вопросы гораздо проще.

У меня в кабинете был целый шкаф литературы, посвященной агелонцам. Особо ценным считался четырехтомник «Агелония. История контакта». Содержание этих четырех томов я попытаюсь изложить на 4-х страницах.

О своем прибытии агелонцы предупредили за месяц, когда находились еще за пределами Солнечной системы. Ну, чтобы на Земле не возникло паники. И, конечно же, она возникла, да еще какая. В большинстве развитых стран было введено военное положение. Широкие массы, воспитанные в духе фильмов «День независимости» и «Война миров», такие меры одобрили. Как и во времена холодной войны, стали проводиться учения по дружному спуску граждан в бомбоубежища. А сами граждане вовсю вооружались, дабы лично противостоять инопланетному вторжению. В детских играх пришельцев убивали пачками, а религиозные деятели предостерегали от контактов с посланцами дьявола.

Голоса оптимистов тонули в потоке мрачных предсказаний. Даже если инопланетяне не станут захватывать Землю, в любом случае все плохо! Проводились аналогии, как на Земле более развитые страны цивилизовывали «дикарей». И в результате этих благих деяний дикари вымирали. Или, как уже в наши дни, продвинутые демократии пытались свою демократию распространять дальше, и сколько крови из-за этого лилось и продолжает литься.

Инопланетяне обратились к Земле с помощью телевизионного сигнала, причем на экране были смоделированные лица наших популярных актеров. Наверняка пришельцы надеялись таким образом завоевать доверие. Однако вышло наоборот. Получалось, что они следили за нами много лет! Они знают о нас все, а мы о них – ничего. Но самое страшное: они судят о землянах по нашим программам и фильмам! Но нельзя о нашей прекрасной цивилизации судить по телевидению! Потому что в нем мы чаще всего или дураки, или убийцы. А как к таким относиться?! Что с такими делать? И что делать нам? Как спастись?!

Но через две недели первоначальный шок прошел – людям в их бόльшей массе трудно поддерживать в себе состояние истерики. Обычно в этом им помогают политики и СМИ, но те предпочли на время притихнуть. Причина проста: военные, посовещавшись, пришли к выводу – настоящие захватчики о своем появлении заранее не предупреждают.

Инопланетянам было передано: на контакт согласны, но на Землю вашим кораблям садиться строжайше запрещено.

И вот два корабля, похожих на бублики, зависли над нашей планетой. Один маленький – метров 200 в диаметре, второй побольше – почти километр. То есть массовым вторжением не пахло. Началось общение. Земля задала вопрос: «Откуда вы?» На что был получен четкий ответ с координатами. Родина агелонцев находилась на расстоянии ста тысяч световых лет. Название их планеты, точнее всей планетной системы Агелония являлось переводом, удобным для нашего слуха. Речь пришельцев напоминала скрипы и щелканье. Но это выяснится позже. А показать, как инопланетяне выглядят, свежесозданная Комиссия по Контакту потребовала сразу. Агелонцы некоторое время отказывались, дабы лишний раз землян не травмировать, но потом сдались. Оказалось, ничего кошмарного – подумаешь, огромные пауки с совиными головами. Дьяволом вроде не пахнет, да и человеческое воображение способно создавать более жуткие картины. Кое-кто, особенно в среде живописцев, даже находил агелонцев красивыми.

В Сети появились публикации, что некий Ричард Купер в своих произведениях подобное предвидел. Это была явная натяжка. У меня было всего два описания разумных инопланетян негуманоидного типа. Первый: попугаи размером с индюка, и люди долго не верили, что эти создания высказывают свои мысли, а не просто повторяют услышанное. Второй: осьминогообразные морские жители, контакт с которыми оказался бесполезен, ввиду отсутствия общих понятий, за исключением вкуса рыбы.

Но вернемся к реальным пришельцам. Вскоре агелонцы сообщили о своей трехполости. Это была бомба! Информация, что у агелонцев, в отличие от нас, три пола, породила множество дискуссий о генном разнообразии в организмах инопланетян, а также массу дешевого юмора о проблемах агелонских геев и лесбиянок. А там, где возникает смех, уходит страх.

Когда все опасения прошли, Земля составила длинный список, чего бы она хотела получить от более развитой цивилизации: новые технологии, неиссякаемые источники энергии, лекарства против рака, СПИДа, других болезней. И конечно, соответствующие знания, чтобы впоследствии все это производить самостоятельно.

В тот период я ожидал совершенно другой реакции и писал об этом. Я надеялся, что землян будет волновать следующее: инопланетяне преодолели миллиарды километров, достигнув уровня развития, который нам и не снился. Как они смогли этого достичь? За счет чего? Наверняка за счет глобального сотрудничества всей планеты или даже нескольких. Если у них получилось, значит, и мы так сможем!

Но таких, как я, было немного. Вместо дружного «УРА!» Земля сказала «ДАЙ!».

Ответ, который был получен на это «Дай», землянам не понравился. Агелонцы заявили: технологии позже, когда вы будете способны ими воспользоваться, а в разработке лекарств готовы начать совместную работу. Затем они предложили нечто совершенно неожиданное.

«Одной из главных проблем планеты Земля являются мигранты – люди, которым приходится бежать от военных конфликтов и экономической нестабильности», – сказали пришельцы. Под экономической нестабильностью, очевидно, подразумевался голод. И вот этих самых мигрантов инопланетяне хотели перевезти на другую планету, где условия очень близки к земным. Планету «девственную», где нет разумной жизни.

Предложение выглядело подозрительным. Стали раздаваться голоса, что агелонцы ищут себе рабов или материал для чудовищных экспериментов.

«Нет, не может такого быть!» – стали убеждать правительства, при этом подумав: «А даже если и так. Не отказываться же… В смысле, мы будем держать все под контролем».

Уж очень хотелось избавиться от расходов на мигрантов и других проблем, связанных с их наплывом. Особенно рьяно настаивали на сотрудничестве с пришельцами Германия, Турция, Италия, США.

Земля спешно начала формировать группы беженцев из Сирии, Ирака, Сомали, Центральной Америки… Конечно, брали тех, кто дал согласие – неизвестность, которая ожидала, была привлекательнее смертей при попытке пересекать моря и границы.

Тогда агелонцы уточнили:

«Сожалеем, но пока мы можем принять не всех. Люди, склонные к насилию и присвоению чужого имущества, осложнят отношения внутри будущих колоний».

Таким образом, от Земли потребовали не пускать на новую родину преступников, а также потенциальных преступников. Более того, не особо нам доверяя, агелонцы настояли, чтобы перед отправкой они могли бы понаблюдать за мигрантами в течение нескольких недель. За это время и должно было решиться: кто полетит, а кому не повезет. Тогда и появилось такое замечательное слово, как «отбраковка». А слово «лагерь» уже было. Видеокамеры для наблюдения должны были установить земляне, а сигнал передаваться на бублики пришельцев.

Лидерам нашей планеты это не понравилось, но предложение сверхцивилизации все же было принято вместе с первым идиотским решением:

«А давайте-ка мы отправим четыре группы по 50—60 человек. Первые три – обычные беженцы, а четвертая – осужденные за тяжкие преступления. И посмотрим, что получится».

При этом преступников предупредили: ведите себя в лагере прилично, если, конечно, желаете оказаться хоть и на чужой планете, но все-таки на свободе. Комиссии было интересно: насколько агелонцы в нас разбираются, ведь бандиты могут месяцами изображать из себя ангелочков.

Через пять дней агелонцы впервые «обиделись», прервав всяческие контакты на две недели. Бублики висели над землей, и ничего не происходило. Впоследствии подобное поведение станет нормой, и пойдут разговоры о женском характере пришельцев. Ведь им будет понятно, на что обида, а вот Земле не всегда.

Комиссия по Контакту слала сообщения с извинениями, мол, это недоразумение и мы ни о чем не знали. Была даже найдена группа козлов отпущения, которая якобы провернула все в тайне. Я подозреваю, что виновники были назначены заранее.

В конце концов, инопланетяне смилостивились. Большой бублик улетел, неся в себе первую партию мигрантов на планету, которую официально назвали «Земля—2» – с фантазией у Комиссии было туго. Сами переселенцы назовут ее «Вторая попытка». Ну, в смысле, – уж в этот раз мы создадим что-то хорошее.

Любопытно, что из группы «преступников» агелонцы взяли пятерых. Землян это потрясло: неужели пятеро закоренелых злодеев на самом деле были честными людьми? Не могла так ошибиться наша судебная система! Это агелонцы чего-то не понимают. А вот среди обычных мигрантов было отсеяно 34. Впоследствии подсчитают средний процент отбракованных. Он не будет превышать цифру 20. Что ж, не так уж плохо для человечества.

Конечно, Земля обвинила агелонцев в жестокости. Но вот среди самих переселенцев были другие настроения: в новом мире лучше обойтись без тех, из-за кого на Земле все беды. Нам такого не надо! И тюрьмы нам точно не нужны! Еще одним критерием отсева стало наличие у людей тяжелых заболеваний. Это уже было совместное решение – ведь у колонистов не будет возможностей для качественного лечения.

Первый бублик нес не только мигрантов, но и небольшое количество земной техники, инструментов, запас продовольствия, семена и саженцы. Также в п? -?олет отправились пять десятков специалистов-добровольцев – врачи, учителя, инженеры, геологи, строители, генетики, агрономы… Большинство из них не вернется.

Путешествие в один конец занимало полтора месяца. Три недели уходили на то, чтобы корабли пришельцев вылетели за пределы Солнечной системы. Так было нужно, чтобы не наделать в ней беды – способ моментального перемещения на тысячи световых лет был связан с созданием «червоточины». Затем бублики совершали «прыжок», из которого выходили уже вблизи нужной звезды, и снова три недели…

Вместе с первыми мигрантами полетели и два члена Комиссии. Вернулись они загорелые, похудевшие, с объемным докладом, суть которого сводилось к следующему: «Питание скудное, много тяжелого ручного труда, но климат замечательный».

С тех пор прошло почти четыре года, и дело поставлено на «поток». Над нашей планетой висят сотни кораблей братьев по разуму, а на Земле созданы шесть десятков лагерей. Из каждого ежедневно отбывает от 150-ти до 200 переселенцев. В сумме около четырех миллионов в год. Казалось бы, много. Спасен от распада Евросоюз, который не понимал, что делать с мигрантами, должны быть довольны американцы…

Но Земле этого мало. Правительства неоднократно просили агелонцев увеличить «обороты». Беженцев на планете гораздо больше, чем могут забрать космические филантропы. И кроме миграции «вынужденной» добавилась еще и «по желанию». Нашлось великое множество людей, мечтающих покинуть нашу уютную, добрую планету – которым здесь что-то не нравится, которые чем-то недовольны. И эти люди стали отстаивать свои права путем петиций, демонстраций, пикетов и даже голодовок.

Что ж, руководители держав были рады избавиться от разного рода смутьянов и бунтарей. Но для этой категории переселенцев приготовили сюрприз: они должны были отдать государству всё – квартиры, дома, машины, сбережения… При равных условиях мигрантом становился тот, у кого этого больше. Попытки переписать имущество на родственников или знакомых пресекались. А на случай отбраковки «дезертир» должен был оставить в банке лишь небольшую сумму – чтобы и на Земле начать жизнь сначала.

Столь жесткие условия остановили далеко не всех. Миф о планете, на которой все будет иначе, оказался чрезвычайно силен и привлекателен. Таким он остается и по сей день.

Эмиграцией сотрудничество с пришельцами не ограничивалось. Физикам и математикам потихонечку предоставлялись теоретические данные, которые их шокировали, и хотелось сказать «не верю». Оказалось, что Вселенная устроена не так, как считали наши ученые. Никакого Большого взрыва не было. Точнее, не было в нашем понимании. Еще бόльшие трудности возникли в биологии – из-за разницы в строении землян и агелонцев. Зато были успехи в разработке и использовании сверхпроводников и сверхпрочных материалов, на треть увеличилась эффективность солнечных батарей. Экономической прирост огромен, но особой благодарности земляне не испытывают. В жизни большинства мало что изменилось. Ведь каждый надеялся получить личную волшебную палочку и эликсир бессмертия в придачу. Но этого не случилось, и в агелонцах стали разочаровываться.

Естественно, были попытки и культурного обмена. Точнее попытки что-то понять в культуре друг друга. Оказалось, что у агелонцев есть какое-то подобие живописи, странная литература и еще более странная музыка…

Вот вкратце и вся история на тот момент. И мне предстояло писать ее дальше, выяснив, на что агелонцы обиделись в этот раз и насколько серьезно.

Глава 3. Стив Мендес

В пятницу, в семнадцать пятьдесят, за десять минут до конца рабочей недели, когда я мысленно уже находился в баре, пьяный и счастливый, меня вызвал к себе Шеф. Он не стал задавать дежурный вопрос о жене и дочери, и получать дежурный ответ, мол, все о’кей. Шеф сказал:

– Садись, Стив, и давай сразу к делу.

По интонации чувствовалось, что дело это Шефу не по душе, что оно его напрягает, есть в нем что-то скользкое, а возможно, и грязное. За 12 лет службы я научился улавливать начальственные интонации.

– Пропал известный физик, доктор Грег Сандерс, – пояснил Шеф. – Знаешь такого?

– Сандерс?.. – я сосредоточился и вспомнил этого Грега. Пару месяцев назад видел отрывок из интервью с ним. Странный такой тип, будто не от мира сего. Худой, костлявый, с длинной шеей. Голова наклонена в сторону собеседника, будто так лучше слышно. Отвечает на вопрос, но ощущение, что в это время думает о чем-то своем. – Да, знаю. Он занимается проблемами телепортации. И вроде что-то удалось передать.

– Не «что-то», а молекулу углерода, – строго поправил Шеф. – И насколько меня просветили, это только начало, первый шаг, а дальше передадут что-то покрупнее.

– Послушайте, Шеф, – сказал я, – я все-таки физик по образованию и…

– Я в курсе, поэтому и вызвал именно тебя.

– Так вот. Передают не сам объект, а информацию о нем. Моментальное перемещение предметов – это из фантастических романов. А для того чтобы передать информацию о строении монетки в один дайм и как-то собрать ее на том конце – на это лет пятьдесят понадобится, если не сто. Нужны такие расходы энергии и мощности компьютеров, какие нам пока что и не снились.

– А человека можно телепортировать? – быстро спросил Шеф.

– Труп человека. С живой материей это вообще невозможно. Да что тут говорить, даже у агелонцев нет телепортации.

– Ты уверен? А как же их корабли, которые исчезают и появляются через тысячи световых лет?

– Там совершенно другой принцип.

– Ну предположим, спорить не буду. Но доктор Сандерс в беседе с коллегами заявил, что ему в голову пришла замечательная идея, что это будет переворот не только в физике, но и в жизни человечества. И через пару дней исчез.

– Понял, Шеф. Пропал ученый. Но все-таки объясните: какое отношение его работы имеют к национальной безопасности?

– Самое прямое, – ответил Шеф и на пару секунд замолчал, уткнувшись в экран компьютера.

Я стал украдкой его рассматривать. Мой любимый руководитель Джон Бартон очень быстро постарел. Кажется, совсем недавно мы праздновали его 60-летие. Тогда это был спортивный, подтянутый, веселый человек с румяным лицом и густыми черным волосами. Но сейчас передо мной сидел уставший седой мужчина со взглядом больной собаки. Как будто что-то в нем выключилось, и жизнерадостность стала его покидать. Конечно, причина была в сыне, который вот уже год пребывал на «Второй попытке». Что только Джон ни делал, чтобы отговорить своего Дэвида, но тот ни в какую – упрямством сынок пошел в папашу.

Впрочем, на службе это не отразилось. Работоспособность, скорость принятия решений, а главное – преданность делу у Шефа оставались на прежнем уровне.

– Так вот, – продолжил Джон. – Сам знаешь, с агелонцами нам не просто. Постоянно какие-то неувязки. Но Земле это сотрудничество очень выгодно. Избавляемся от балласта, при этом хорошо зарабатывая, – после слова «балласт» Шеф слегка поморщился. – А теперь представь, появляется новость, мол, мы сами, без помощи пришельцев сможем перемещаться куда угодно. Миллионы выйдут на улицы с требованиями – дайте нам телепортационную кабинку! Зачем нам эти хитрые и коварные агелонцы, мы сами будем решать, когда и куда летать. Долой миграционные лагеря! Долой унизительную отбраковку! Долой Комиссию по Контакту и Миграционный совет! И попробуй им что-то сказать, про «расходы энергии», «перемещение трупов» и что должно еще пройти много лет. Не поверят. Забросают камнями. Зачем нам эти проблемы?

– Вообще-то для перемещения должно быть две кабинки, – заметил я. – Одна, передающая здесь, и вторая за тысячи световых лет, куда все захотят удрать. И как ее туда доставить?

– Поверь на слово, толпу такие мелочи интересовать не будут.

– В этом я как раз не сомневаюсь… Насчет ученого. Уже объявлен официальный розыск?

– Нет никакого розыска. Сандерс взял отпуск. Человек он нелюдимый, так что недели две его никто искать не будет. Но есть все основания полагать, что он скрывается.

Я не стал уточнять, «какие основания». Если Шеф сказал, что есть, значит, они весомые. Но все же спросил:

– Версии, почему он решил исчезнуть и что задумал, уже появились?

– Вот это тебе и предстоит выяснить. Файл с информацией в твоей почте. Пароль для расшифровки тот же. Нужно найти этого доктора и побыстрее. Если кто-то нужен в помощь – рекомендую Дамира и Тома. Все, иди работай.

– Уже иду. Последний вопрос. Предположим, я нашел беглого физика. Что делать дальше? Сказать, «привет»? Попросить, чтобы он сделал меня первым телепорируемым? Задержать?..

– Сообщить мне. Тогда и получишь дальнейшие инструкции.

Сказав это, Шеф почему-то отвел взгляд, чего ранее с ним не случалось.

Глава 4. Сергей Ткаченко

Ядвига последней зашла в автобус и помахала мне на прощание рукой. Она улыбалась, а вот мне хотелось плакать – явно не мужское желание. Каким-то сентиментальным я стал, что ранее мне было не свойственно.

Вереница из семи автобусов отправилась на наш «Байконур», а меня острой противной иголкой кольнула в сердце ревность. Я представил себе Ядвигу в окружении большого количества мужчин. Дождется ли она меня? Если со мною у нее произошло так быстро, то где гарантия, что так же не случится с кем-то другим?.. Нет, надо отбросить эти пошлые, подлые мысли!

Лагеря переселенцев располагались недалеко от космодромов, которые представляли собой заброшенные полигоны или просто большие пустыри. На такой космодром с громким гудящим звуком садился агелонский «бублик», с таким же звуком он и взлетал. Так что вымыслы фантастов о тихом исчезновении «летающих тарелок» пока что не подтверждались. Через час корабль агелонцев унесет очередную партию мигрантов на «Вторую попытку». У меня в голове возник пафосный журналистский штамп: «Они улетели, и я верю, что там им будет лучше, чем здесь». Блин, эта долбанная профессия никак не отпустит!

– Засрем! – громко произнес мой сосед и товарищ Николай Семенов. – Землю засрали и «Вторую попытку» тоже засрем. Нельзя нас пока что никуда выпускать.

– Зачем же ты сам летишь с таким настроением? – спросил я его.

– Ну… там будет нужен человек, который трезво смотрит на происходящее.

Николай часто говорил подобное. Ему нравилась роль этакой Кассандры, предрекающей самое худшее. Правда, иногда эти заявления были своеобразным юмором. Но хрен разберешь, когда Коля всерьез, а когда пытается шутить!

Пока мы с Николаем пререкались на тему: «Так ли плох хомо сапиенс, как он считает», в лагерь прибыли новенькие. Система работала четко: одни мигранты улетают, на их место тут же привозят следующую партию.

Новенькие стояли в ожидании дальнейших распоряжений. На их лицах читались предвкушение, страх, растерянность, любопытство – целая палитра эмоций, которые может испытывать человек. В руках у прибывших были небольшие чемоданчики или рюкзаки. Вещей разрешалось брать немного. Да много и не надо было – первые поселения агелонцы разместили в областях планеты, где климат можно было охарактеризовать словами «вечная весна». В настоящее время население «Второй попытки» составляло 10 миллионов человек и стремительно росло. Так что скоро колонистам придется осваивать более холодные и жаркие области Земли—2.

Некоторое время старожилы наблюдали за новичками. Это напомнило мне студенческие годы, как мы, старшекурсники, на ступеньках института разглядывали абитуриенток и обменивались оценками. Тогда я впервые увидел свою будущую жену. А вот спустя 15 лет так разглядели меня. На третий день знакомства Ядвига призналась:

– Я тебя сразу заметила. Ты выделялся, не только ростом, худобой, но и каким-то сосредоточенным выражением лица, какое бывает у олимпийских чемпионов перед решающим забегом.

Вскоре провожающие и прибывшие побрели внутрь лагеря, а моя маленькая компания решила собраться в комнатке, которую я делил с Николаем. Нам очень хотелось выпить и пообщаться. Конечно, алкоголь в лагерь проносить было запрещено. Но каким-то волшебным образом он появлялся в бутылках из-под сока. Такой вкусный сок мы по чуть-чуть и употребляли. Большинство мигрантов это делать боялось. Ведь под воздействием спиртного многие становятся агрессивнее, а тут уже полшага до отбраковки. Но опыт показывал: агелонцы бывало принимали явных скандалистов, а, казалось бы, милейшие люди ими отсеивались.

После тоста «За Ядвигу, и чтобы она хорошо долетела» разговор зашел о жизни на «Второй попытке».

– А меня знаете, что больше всего волнует? – спросила Марина и сама же ответила: – Меня волнует, что на «Второй попытке» нет смартфонов. Я попробовала здесь два дня без мобильного, так у меня была такая ломка! Кошмар! Просто не знаю, как я привыкну!

Хоть Марина была пухленькой широколицей брюнеткой, но временами от ее фраз в голове возникал образ блондинки из анекдотов.

– И прекрасно, девочка моя, что их там нет, – как-то очень мягко, будто ребенку сказал Иштван. – Помню, отдыхал зимой в Швейцарии, и меня поразила одна молодая пара. Он говорит ей:

– Дорогая, давай, после ужина посидим на креслах в холле у камина, пообщаемся.

– Хорошо, милый.

И вот они пришли, сели и уткнулись каждый в свой телефон. И через час он говорит:

– Ну что, прекрасно пообщались, пошли спать.

Все посмеялись, слово взял Николай и завел уже знакомую пластинку:

– Ну да, мобильных на «Второй попытке» пока что нет, но скоро обязательно появятся. Мы же новую планету станем переделывать в старую. Там уже есть радио, скоро будет телевидение. Уже есть заводы, строят дороги, которые заполнятся тысячами автомобилей, в небо взлетят самолеты. Значит, будут проблемы с экологией. Возникнут концерны, холдинги, банки, у которых будут хозяева. И большинству на этих хозяев придется всю жизнь пахать.

– Но может, там все будет другое? – тихо сказал Мустафа. – Телевидение будет добрым, автомобили – на электричестве. Распределение доходов – справедливым. Вы же видели документальный фильм про «Вторую попытку»? Видели леса, моря, чистые реки. Да мы просто не имеем права все это испортить! Во второй раз…

Когда Мустафа это говорил, его усталое морщинистое лицо разгладилось, глаза зажглись, он сразу помолодел лет на десять.

– А помните слова из обращения Тараки к мигрантам? – продолжил Мустафа. – «Это будет ваш новый дом. Оставьте все плохое за его порогом. Возьмите с собой только любовь и мечту».

Из миллионов переселенцев на Землю вернулось несколько сотен. Среди них был и Раиф Тараки. Но он вернулся со «Второй попытки» не потому, что ему там было плохо. Наоборот. Он был так восхищен новой родиной, что целью его жизни стала пропаганда переселения на Землю-2. Тараки ездил по странам и континентам, выступал на площадях, на телевидении, вел блог в Сети. Он убеждал землян мигрировать, призывал, умолял, настаивал, чтобы агелонцы и правительства Земли увеличили поток переселенцев. Чтобы улететь могли все желающие. Он был неутомим и красноречив. Многие восторгались этим человеком, но многие его и ненавидели.

– Тараки, Тараки, фанатик ваш Тараки, – пробурчал Николай, но, несмотря на тон, в его голосе звучало уважение.

Я участия в дискуссии не принимал. Быстро опьянев от каких-то ста грамм вина, я был добр и великодушен, сидел и радовался за своих приятелей. Как они спокойно обсуждают сложные вопросы! У меня в стране давно бы начали орать друг на друга. И непонятно, что объединило столь разных людей, но мы как-то очень быстро сдружились.

Николай – здоровенный, волосатый художник из Санкт-Петербурга. Бунтарь по характеру, коммунист по рассуждениям. Но через его скепсис пробивалась надежда – на «Второй попытке» «мы наш, мы новый мир построим». И в нем все будут равны и счастливы.

Марина – моя землячка, самая молодая из нас. Уехала их Донецка, когда ей было 16. Окончила в Киеве пединститут, преподавала английский в школе. Не проработала и года – «Эти чертовы дети меня задолбали». Насколько я понял из ее недомолвок, встречалась «с обеспеченным мужчиной», но тот предпочел остаться в семье. Меня считала знаменитостью, которая с жиру бесится, а еще бурчала: «Мы же с тобой одной крови. Что ты нашел в этой заносчивой полячке?!»

Иштван. Сухопарый, близорукий профессор из Будапешта. В отличие от большинства мигрантов, в нем не чувствовалось какой-то обиды, боли или разочарования. Иштван излучал исключительно оптимизм. А еще был мастером на все руки – шкаф починить, кран отремонтировать. Такие на «Земле—2» точно нужны.

Мустафа. Ему было под шестьдесят. Спокойный, уравновешенный и какой-то другой… Возможно потому, что он как раз настоящий беженец. Морем покинул Сирию, долго скитался – Турция, Греция, Италия, потом Россия. Поселился в Тамбове. Начал потихонечку заниматься бизнесом, раскрутился. Женился на местной. Но что-то с супругой не заладилось. Развелся, отдал половину нажитого ей и приемному сыну. А через два года подал заявку на эмиграцию.

Пока я размышлял о новых друзьях, Марина предложила:

– А давайте каждый расскажет, почему он решил лететь на «Вторую попытку». Мы об этом еще не говорили.

Да, в присутствии Марины на этот счет особо не откровенничали. Но многое уже было переговорено, рассказаны не слишком веселые истории из своей жизни. Поэтому беседа вначале носила шутливый характер. С оговоркой, что в каждой шутке есть доля правды.

Марина как зачинщик стала исповедоваться первой и заявила, что летит в поисках хорошего парня – на Земле не нашла. А хороших, а главное – смелых парней там полно, потому что только смелые и рисковые решаются улететь в неизвестность.

Девушку поддержал Иштван:

«Рисковать – означает броситься вниз со скалы и отрастить крылья в полете», – процитировал он.

– Молодец! – похвалила Марина. – Сам придумал?

– Нет, это Рэй Брэдбери.

– Все равно молодец! – не сдалась Марина и, думая, что никто не видит, взяла под столом Иштвана за руку. Видимо, ей хотелось найти мужчину, не дожидаясь чужой планеты. А что? Профессору всего лет сорок, вполне может получиться.

– Знаете, – продолжил Иштван. – Мне с детства нравились книги о первопроходцах – людях, которые осваивают новые, еще неисследованные миры. Я мечтал стать одним из них. И вот моя мечта близка к осуществлению.

– А ты, профессор, оказывается, романтик, – удивился Николай. – А с виду не скажешь. Ну что, моя очередь… Так вот, главной причиной моего полета является отбраковка.

– Чего?! – не понял я.

– Ну, агелонцы – спасатели. Видят, что цивилизация гибнет, и спасают лучших. И эти лучшие получают возможность построить что-то стоящее. Получается, что если меня не выгонят, значит, я – элита, достойная этой миссии.

– Да ну тебя, Коля! Пургу несешь.

– Несу, – легко согласился Николай. – А ты, популярный блогер, почему лыжи в космос навострил? Чего тебе на Земле не хватало?

– Многого. В первую очередь, конечно, Ядвиги, а во вторую – всех вас.

– И этот туда же! – возмутилась Марина. – Я про себя серьезно говорила, и Иштван серьезно. А вы с Колей все в хи-хи да ха-ха переводите! Пусть теперь Мустафа скажет. Он точно шутить не будет.

И Мустафа шутить не стал. Он подождал, пока установится полная тишина, потом произнес:

– Вы когда-нибудь видели, как действует на людей зарин?.. Это отравляющий газ. Вначале человеку трудно дышать, потом его тошнит, изо рта начинает течь слюна. Затем человека рвет, он теряет над собой контроль и ходит под себя. Моча, кал… Потом начинаются конвульсии. Заканчивается это остановкой сердца… А теперь представьте, что это происходит не за тысячи километров, и вы это видите не в сводках новостей. Нет, это у вас на глазах, с вашими друзьями, любимыми, детьми… Мне не хочется жить рядом с теми, кто такое сотворил. Не только начинил газом снаряды, не только отдал приказ их использовать, но и придумал… Как можно жить на планете, которая рождает таких чудовищ?! Ученые… Разве для этого существует наука?! Я думал, пройдет, забуду. Но нет, все это снится ночами.

После рассказа Мустафы воцарилось молчание. Особенно неловко было Иштвану. Он ведь ученый, причем биолог. Это его коллеги занимались разработкой подобных веществ.

– А в мой дом тоже снаряд попал, и маму ранило, – прервала паузу Марина.

Она сказала это для того, чтобы Мустафа знал: не только в Сирии стреляют, и не только там гибнут люди. Но все же слова Марины были неуместны, особенно вот это «тоже». Глупо соревноваться в том, кто больше страдал и пережил. Девушка сама это поняла и пролепетала:

– Извини, Мустафа, я не хотела.

– Да нет, это вы меня простите. Испортил вам вечер. Иштван, забудь, что я говорил про ученых. Давайте сменим тему.

И я попытался сменить тему, зацепившись за слово «ученый», и спросил у Иштвана:

– А скажи мне как биолог: почему агелонцы для отбраковки не поставили в лагерях аппараты подобные МРТ? Просветили, и сразу понятно: бандит этот мигрант или нормальный. И все бы тут не нервничали, не томились в ожидании. И даже если у человека есть «преступные наклонности», разве нельзя это вылечить? Это ведь болезнь? Правда? И в конце концов: что можно понять с помощью видеокамеры? Вот я возьму, и целый день буду в нее улыбаться. Это же не будет означать, что я хороший.

– Непростые вопросы ты задаешь, Серж, – произнес Иштван, дергая себя за донкихотовскую бородку, – но я попробую ответить. Поставь себя на место агелонцев. Они хотят помочь. Но знают о нас много плохого. И это плохое не хотят переносить на новую планету. У них другая физиология и психология; как исправлять наши пороки, они не знают. Инопланетяне десятки лет смотрели наше телевидение. Расшифровали языки. Знают по выражению лиц, по глазам, по голосу – что такое человеческая доброта, радость, любовь. А также – гнев, злоба, ненависть, обида. Они изучали это не только по художественным фильмам, но и по документальным. Посмотри кадры с Гитлером, Геббельсом, Хусейном… Неужели с ними не все ясно? Уверен, что по нашей физиогномике не так уж сложно вычислить убийцу, насильника, вора. Мы не можем все время контролировать лица, прикидываясь белыми и пушистыми. Если каждого записывать круглосуточно и дать это в обработку мощному компьютеру, можно узнать такие вещи, которые мы сами о себе не знаем. Трудно сказать, на какой глубине в нас прячется дьявол.

– А почему десять дней? Если в человеке есть что-то плохое, это сразу видно.

– Не согласен. Ведь злое выражение лица может быть обычным раздражением, огорчением. Вдруг у человека просто что-то болит, или он что-то неприятное вспомнил. А агелонцы хотят быть уверены на все сто процентов.

– Раз у нас начался такой серьезный разговор, – сказал Николай, – вот что я хочу с вами обсудить. Вам не кажется, что по сути своей отбраковка аморальна? Получается, что агелонцы делят человечество на два сорта – годные люди и не очень.

– А мы сами разве отбраковкой не занимаемся? – парировал Иштван. – Наши тюрьмы именно для людей, которые не могут нормально сосуществовать с остальными. Я считаю, что агелонцы поступили честно, предупредив, кого они будут отсеивать. Каждый из нас себя знает – все свои грязные мысли и желания. И если ты понимаешь, что в душе негодяй, даже не пытайся улететь! А с другой стороны, пришельцы дают стимул измениться. Убей в себе зверя, убей подлеца, а уж потом претендуй на переселение.

В словах Иштвана было противоречие: как убить в себе зверя, если о нем не знаешь? Но я решил промолчать. Тем более Марина смотрела на биолога такими восторженными глазами… Я за них искренне радовался – скоро образуется еще одна прекрасная пара.

В этот момент в комнату зашли четыре гвардейца, и старший по званию строго сказал:

– Извините, что прерываю ваше веселье. Иштван Деречкей, соберите, пожалуйста, ваши вещи и следуйте за нами.

– Что? Почему? – опешил Иштван. – Здесь какая-то ошибка. Вы меня с кем-то перепутали.

– Ошибка исключена. В лагере нет другого Деречкея. И агелонцы не ошибаются. Собирайтесь, мы ждем.

– Но… Как такое может быть?! Я здесь уже двенадцатый день. Двенадцатый!..

Глава 5. Ричард Купер

Причину обиды агелонцев долго искать не пришлось. Вновь отличился сенатор Гарри Уокер – кандидат в президенты с манерами обличающего проповедника. Этим он и выделялся – в последние 20—30 лет на пост главы Белого дома в основном претендовали улыбчивые шоумены. Предвыборная кампания была в самом разгаре, и конкуренты, конечно же, использовали тему межзвездной миграции. И если нынешний президент Барнс ее поддерживал, то Уокер – наоборот. Выступления сенатора и раньше были достаточно мерзкими, но на сей раз он превзошел самого себя.

«Почему у агелонцев такое высокомерное, такое пренебрежительное отношение к человеческой расе? – вопрошал Уокер. – Разве мы не достойны получить от них технологии, чтобы самим осваивать космос? Не хотите отдавать технологии? Ладно. Давайте создавать совместные экипажи. И тут заумные отговорки: мол, люди и агелонцы существуют при разных атмосферах и давлении. Я вам расскажу, что это за атмосфера и давление – атмосфера презрения к людям и давление на правительства Земли.

Почему нам не дают лекарств от самых опасных болезней? Они говорят, что еще не изучили людей и, мол, мы в этом виноваты. Да, мы не позволяем проводить над нами эксперименты, потому что это может закончиться разработкой сверхмощного биологического оружия, которое нас уничтожит. Я не утверждаю, что дело обстоит именно таким образом, но мы не должны преуменьшать опасность.

Теперь о Земле—2. Мы досконально не знаем, что там происходит. Нам только известно, что переселенцы много работают. Но в свободное время, кроме старых земных фильмов, кроме нашей музыки, они смотрят и слушают агелонское. Многие изучают их язык. Они погружаются в культуру другой расы. Останутся ли после этого земляне по-прежнему людьми? Или станут чем-то непонятным, чуждым для нас?

Несколько слов об агентах влияния агелонцев на нашей планете. Они распространяют пагубные идеи, что все мы здесь какие-то дикие, глупые, что на Земле уже ничего не получится и надо где-то начинать с чистого листа. Главный у них – Раиф Тараки. А вы знаете, что брат этого Тараки был террористом? И вот сегодня брат террориста рассказывает, как нам жить. Эти террористы не единожды пытались уничтожить нас физически. Но сегодня они поменяли тактику и хотят подорвать наш дух.

Я уверен, что мы без инопланетян и их пособников способны решить свои проблемы. И с экологией справимся, и голодных накормим, и войны прекратим. Сами создадим нужные нам лекарства, сами будем строить космические корабли не хуже агелонских. Мы – великая раса. Мы – ЧЕЛОВЕЧЕСТВО. И никто не смеет указывать, как нам жить. Никто не смеет ограничивать наше движение вверх!»

Все это Уокер выдал на встрече с избирателями в своем родном, богом забытом Эшвиле. Избирателей было штук 30, отчет о встрече был опубликован в местной газетке, и слова сенатора только начали перепечатывать. Но агелонцы, судя по всему, уже с ними ознакомились.

Подобные выпады звучали не впервые. Но не в такой грязной форме, и ранее никто так сильно не акцентировал внимание на Раифе. А Тараки для агелонцев много значил. Он был для них кем-то вроде святого. Естественно, прямая атака на Раифа и вызвала такую реакцию.

Скажу без ложной скромности: я так долго оставался главой Комиссии именно потому, что мне удавалось решать проблемы с пришельцами. Завистники и соперники не понимали в чем секрет. А он был предельно прост: я восхищался агелонцами, и на моем лице это было ясно написано. А лица наши, как известно, они читали. Так что на своем посту я был незаменим, и меня вынуждены были терпеть.

– Ну что, я созываю совещание? – спросила меня Джилл.

– Если б Моисей по каждому поводу проводил совещания, евреи до сих пор жили бы в Египте, – ответил я. – Решу эту задачку сам.

– Я и не сомневалась. Но на всякий случай распорядилась, чтобы в информационном отделе оперативно подготовили заявление. Основной тезис: излишне эмоциональные высказывания отдельных политиков не могут повлиять на сотрудничество между двумя дружественными цивилизациями.

– Молодец, что бы я без тебя делал!

– И еще, Ричард… Ты в хороших отношениях с Раифом. Может, стоит с ним связаться и попросить не отвечать Уокеру? Мало ли…

– Не беспокойся, Тараки на нападки давно не реагирует. Привык.

Я вспомнил одну из своих бесед с Раифом.

– Скажи честно, – попросил я его, – зачем тебе это все нужно? Тебе же было хорошо на «Второй попытке». Но ты на Земле, и отдаешь все силы, чтобы хорошо было тем, кого ты даже не знаешь.

– Честно?.. Еще в юности я часто задумывался, есть ли у меня какая-то миссия. Ведь у каждого человека она должна быть. Я искал ее и не находил. А вот на «Второй попытке» нашел. Немного поздновато – в 60 лет. Но я еще минимум двадцать жить собираюсь…

Передо мной стоял романтик и идеалист. Но идеалист этот был человеком действия. Человеком, который умел вести за собой.

– Ты, Джилл, можешь идти домой, – предложил я своему референту. – Или на свидание.

– Я бы пошла, – вздохнула Джилл, – но не зовут. Нормальные парни не зовут.

– А какие это – нормальные?

– Такие, как ты, только холостые, – мой референт был в своем репертуаре.

С агелонцами мне удалось поговорить только в восемь вечера. Точнее с агелонцем. На десятый по счету вызов я все-таки дождался ответа, и на экране появилось лицо Героны. Лица пришельцев были для нас практически одинаковы, и я узнавал, с кем говорю, только по цвету курточки. Герона всегда носил золотисто-красную. Думаю, такие куртки они надевали для нашего удобства. Они много чего делали, чтобы нам было удобно. Но все равно, странное это было ощущение – смотреть на лицо без мимики. На мордах наших кошек и собак отражается гораздо больше эмоций!

Герона был руководителем делегации пришельцев и находился на головном, самом маленьком «бублике». Я сказал «был», но с тем же успехом мог сказать и «была». Герона являлся чем-то средним между мужчиной и женщиной. Вместе с ним с самого начала Контакта на корабле жили и работали еще восемь агелонцев. Итого девять инопланетян – три дружных агелонских семьи. Представляю, как им там осточертело!

Наш разговор шел с небольшим замедлением – агелонский компьютер переводил и озвучивал сказанное каждым из нас. Причем голос, который я слышал, не был механическим, в нем присутствовали эмоции – дабы земляне лучше понимали смысл.

После традиционного обмена приветствиями – у агелонцев это было «спокойного сердцебиения», я заявил:

– Герона, слова сенатора Уокера – это не мнение всей Земли. И это не мнение правительства США. Скажу больше: он сам так не думает. Когда закончится предвыборная кампания, подобные обвинения сразу прекратятся. Я понимаю, что его высказывания вас шокируют, но вы давно знаете: наши политики ради достижения своих целей могут говорить жуткие вещи. Но это не становится делом.

Герона с минуту помолчал, потом я услышал ответ:

– Мы знаем, что означает слова ложь, обман, лицемерие. Мы понимаем, что это сложившиеся свойства вашего общения. Но мы не можем к этому привыкнуть, и у нас сильно бьются сердца. И в этот период мы не можем сотрудничать, – в голосе Героны звучала печаль.

Ответ меня удивил. Впервые было сказано, что их «обиды», их лакуны в диалоге носят физиологический характер. Или, быть может, я не так понял. Но у меня в голове возникла картинка: какой-то дурак что-то сказал – и агелонцы уже лежат с инфарктами под капельницами. А между кроватями бегают паукообразные медсестры. Но если это так, то как можно рассматривать их миссию? Как сплошное самопожертвование? Или я зря пытаюсь понять пришельцев с помощью человеческой логики и этики?

Конечно, я не мог обещать, что дураков у нас станет меньше. Поэтому просто попросил Герону проявлять терпение.

– Мы его и проявляем, – заверил Герона. – И очень устали. Трудно выдерживать. Поэтому через сорок пять дней нас сменят другие семьи.

Такие вещи раньше не говорились. Я никогда не задумывался о том, случаются ли у агелонцев срывы? Бывают ли они «на пределе»? Я почему-то был убежден, что сверхцивилизация – это сверхтерпение и сверхспокойствие.

– Мы беспокоимся за жизнь и свободу Раифа Тараки, – продолжил Герона. – Необходимо, чтобы он был под защитой.

– Я уверен, что Раифу ничего не угрожает, но сделаю все возможное для обеспечения его безопасности, – сказал я и подумал: «Завтра с утра позвоню Джону Бартону, пусть решит вопрос».

После этого заверения мы с Героной попрощались, и я поехал домой. Дома меня ждала моя Грейс. Она бросила интересную работу в Лондоне и перебралась вслед за любимым супругом в Нью-Йорк – «я тебя к этим наглым янки одного не отпущу». А вот дети – Томас и Джессика – остались в Англии. И правильно. Достаточно одного члена семьи, посвятившего себя главе Комиссии по Контакту.

– Привет, дорогой, ты сегодня поздно, – встретила меня Грейс. – Замучили тебя твои несравненные агелонцы?

Она подошла, обняла меня руками за шею, положив голову на грудь. И хотя Грейс часто меня так встречала, каждый раз это трогало. Привычка воспринимать такие нежные жесты как само собой разумеющееся у меня еще не выработалась.

– Агелонцы – нормальные парни. А вот среди своих много сволочей.

– Зато они свои, и понятно, чего от них ожидать

Мы прошли в гостиную, там был накрыт стол, горели свечи. В ответ на мое удивление Грейс пояснила:

– Сегодня двадцать пять лет со дня нашего знакомства. Ты снова забыл.

– Выкручиваться не буду, действительно забыл. В следующий раз исправлюсь, – пообещал я.

– Ничего страшного. Дату нашей свадьбы помнишь, и то хорошо. Нельзя от мужчины требовать слишком многого.

За ужином я рассказывал Грейс о случившемся за день. Жена меня слушала и, как обычно, вставляла свои шпильки.

– Агелонцам надо было подождать еще сто лет, пока такие, как Уокер, не вымрут как вид, а только потом сообщать о своем существовании, – заявила она.

– Может, они вышли на контакт, когда увидели, что мы в критической точке.

– Критические точки у нас уже были, и не раз. Могли бы твои любимые пришельцы появиться еще в 39-м году. Уверена, тогда они о нас уже знали. Зависла бы над Землей сотня их кораблей и условия бы поставили: будете воевать – уничтожим вашу планету. Гитлер со Сталиным точно бы в штаны наложили.

– Они не могут так вмешиваться. Их принципы не позволяют.

– Не вмешиваться в дела самоубийцы – значит просто умыть руки!

Мы часто спорили на эти темы. Грейс не разделяла моего восхищения инопланетянами. Быть может потому, что для нее вообще не существовало кумиров или авторитетов. Как только где-то появлялся новый объект преклонения, моя супруга тут же находила в нем недостатки. А мои романы она громила безжалостно, естественно на этапе рукописи. Я злился, возмущался, спорил. Иногда орал и топал ногами… Но переписывал. И становилось лучше.

– Твоя секретарша Джилл тебя еще не соблазнила? – спросила Грейс, когда мы закончили есть.

– Еще нет, хотя очень старается.

– Бездарность! Я ведь ей дала почти месяц. Ну раз так, давай быстро в ванную!

Напрасно я когда-то поделился с женой особенностями поведения референта, у нее появился еще один повод для подколок.

Я первым принял душ, а через 5 минут в спальне, в одних трусиках появилась Грейс. Недавно ей исполнилось 56, она была старше меня на 11 лет. Но тело Грейс было обалденным: ноги, попа, животик, небольшая упругая грудь – все как у молодой легкоатлетки. Впрочем, она и была легкоатлеткой. Бегала когда-то 400 и 800 метров за университет и являлась кандидатом в национальную сборную. Потом получила травму, и пришлось ей профессиональный спорт бросить. «И хорошо, что так случилось, – говорила Грейс, – иначе сейчас была бы инвалидом».

Возраст супруги выдавало лицо. Она принципиально ничего с ним не делала – от пластики отказывалась, дорогими кремами не пользовалась. «Этим старение не замедлишь, – говорила Грейс, – только обманешь на время себя и окружающих. Пусть твои агелонцы лучше дадут нам эликсир молодости. Нам – это главе Комиссии и его жене. В отличие от остального человечества, мы заслужили».

– Устал, – то ли вопросительно, то ли утвердительно, – сказала Грейс, поставив колено на кровать. – Хочешь, сегодня я сама все сделаю?

– Нет уж! Я тоже хочу принять участие. Думаю, на минут двадцать меня хватит.

Хватило от силы на десять, и вскоре я крепко спал. Так крепко, что от трели мобильного не проснулся. Меня растолкала жена. Было шесть утра, и звонила Джилл.

– Извини, что так рано. Но у нас ЧП. Ночью было покушение на Тараки. В него стреляли.

– Он жив?

– Пока еще жив, но… Ему недолго осталось.

Глава 6. Стив Мендес

Я открыл файл, присланный Шефом. Итак, Грег Сандерс, 41 год. Холост. Не пьет, наркотики не употребляет. По утрам бегает… Выражение лица печальное. Странно, обычно бегающие холостяки выглядят веселее.

Калифорнийский университет. Магистр. Доктор уже в 30 лет. Чтение лекций. Лаборатория Лоуренса… Ну да, знаменитая лаборатория, где делается большинство открытий. Ну, как они утверждают.

Родители погибли 15 лет назад в автокатастрофе, с дядей и двоюродной сестрой практически не общается. На каких-то вечеринках и в больших компаниях не замечен. Все ясно: жизнь Сандерса – это сплошная физика.

А нет, не совсем! Короткий роман со студенткой. Рита Андерсон. Хм… хорошенькая. А ну-ка прогуглим… «Грег Сандерс, роман со студенткой». Удивительно! Много о Сандерсе, его научных заслугах, о том, что его обожают студенты, о романах, которые любит читать Грег. Но о Рите – ни слова. То есть об интрижке знало ограниченное количество людей, и они язык не распускали. Такое редко, но бывает. Однако Агентство все-таки оказалось в курсе. Что ж, такова наша работа.

Надо будет взять Риту Андерсон на заметку. История давняя, но к бывшим возлюбленным иногда за помощью обращаются, даже если не очень хорошо расстались.

Ого! У Сандерса есть увлечение, даже страсть! Он собирает нэцке – японские резные фигурки из слоновой кости. Оказывается, существует Международное общество нэцке, которое проводит семинары и издает журнал. И Грег эти семинары регулярно посещает. Весьма занимательно, только вряд ли мне пригодится…

А вот и главное. О своей идее Сандерс рассказывал в присутствии трех коллег и айтишника, который сидел в углу и что-то тихо настраивал. Два примечания: с айтишником говорить нет смысла. Это понятно – от него как раз и пошла информация. А из коллег Грега стоит обратить внимание на Кевина Паркера. Тот не просто заведующий отделом, где трудится пропавший физик, а почти что его приятель. По крайней мере, один раз вместе ходили на футбол. Есть еще краткая характеристика: «Не такой умный, как Сандерс, но очень упорный». Знаем мы таких упорных – на чужом таланте карьеру делают. Естественно, в качестве администраторов, так сказать руководителей науки.

Что ж, надо побеседовать с этим Кевином. Придется лететь в Лос-Анджелес. А это же почти пять часов. Ненавижу летать! Не люблю сидеть без движения. И спать сидя не умею. Может, позвонить Шефу? Вдруг этот пропавший физик сам нашелся?

Через полтора часа я был в аэропорту. Чтобы не так скучно летелось, скачал две новые книги: сборник то ли стихов, то ли просто поток сознания агелонского то ли поэта, то ли философа Тайкваны и очередной роман Джона Гришэма. Начал с инопланетянина. В книге рассказывалось о борьбе трех начал в душе человека, точнее – в душе агелонца. В этой борьбе, как внушал автор, достигается Великое Равновесие. И Равновесие это утверждает торжество Порядка над Хаосом, Справедливости над Злом. Этот же закон действует и во Вселенной…

Ничего я не понял, только голова разболелась от мысленных усилий. Поэтому перешел на старого проверенного Гришэма. У того все было привычно и знакомо: в ожидании смертного приговора в одиночной камере томится невиновный. И только молодой способный адвокат может его спасти. Истории Гришэма однообразны, написаны просто, их можно читать наискосок. А ведь на той же ниве – «адвокатский детектив» трудится и Скотт Туроу. Он пишет гораздо сильнее, разнообразнее, образы у него живые, а не картонные. Однако Гришэм популярнее. И так не только в литературе. Куда катится этот мир?!

Поймал себя на противоречии: вкусы у меня довольно плебейские, сам же сложные вещи читать не хочу. Но хотя бы пытаюсь!

Бросив детектив на середине, я стал размышлять о ситуации с Сандерсом. Она мне не нравилась. Парень мечтал облагодетельствовать человечество, а Агентство, судя по всему, собиралось это пресечь. Но… В Агентстве работают люди особого сорта. Наше дело не рассуждать, а выполнять приказы. Именно в этом мы видим служение своей стране. Это я без пафоса говорю. За примерами далеко ходить не надо. Вот Дамир Рахман из моего отдела. С первой партией мигрантов был отправлен на «Вторую попытку». Через полтора года вернулся, хотя у него там любовь была, и вообще хотелось остаться. Но вернулся и доложил: «Ничего страшного не происходит, землянам тяжело, но живут и работают. Готов к выполнению следующего задания». Так что все сомнения надо отбросить. Практика показывает, что в большинстве случаев начальство видит лучше и дальше.

Итак, почему Сандерс решил исчезнуть? Если телепортация крупных объектов реально осуществима – это же сразу Нобелевка! Мотив непонятен.

Надо подумать… Итак, я на месте Сандерса. У меня гениальная идея, и я на радостях этой новостью поделился. Но затем пришла мысль:

«А мне дадут эту идею доработать? Если о ней узнают политики, у них начнется паранойя: земляне с помощью телепортации могут смыться с планеты без всяких лагерей и агелонцев! А если военные – еще хуже. Ведь на территорию противника можно привезти телепортационную кабинку-приемник под видом чего-то невинного. Например, солярия. Доставить ее поближе к месту, где заседает правительство врага, а затем с нашей территории передать в эту кабинку атомную бомбу. И бах!.. Бред, конечно, но именно так они и будут рассуждать… И вот я, в эйфории, рассказал об открытии своим коллегам, а они могли где-то проговориться. Возможно, спецслужбы уже знают. Значит, спокойно работать не дадут. Возьмут под жесткий контроль. Хочу ли я жить под колпаком и работать на военных? Нет, конечно! Какой выход? Скрыться, доработать теорию и результаты уже донести до всего человечества. Пользуйтесь!»