Бес, смерть и я бесплатное чтение

© Рейнгард А., 2017

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2017

I

У Мерианы в роду были эльфы.

В этом я ни разу не сомневаюсь. Золотые локоны. Тонкий овал лица. Точёный носик. И ушки, ушки со слегка заострёнными кончиками!..

Эльфы в наших краях давно уже не живут, перебрались куда-то на восток. Но ещё мой учитель рассказывал, что знавал мага, родным дедом которого был самый настоящий эльф, и какие необычайные были у этого мага способности. А главное – эльфийское бессмертие!.. Внук не унаследовал его, конечно, но, говорил учитель, почти не болел, все шансы были жить долго и счастливо.

Учителя давно нет, я сам давно учитель, но, кажется, и вовсе не повзрослел – восторгаюсь эльфами так же, как в ранней юности. Даже далёкими их потомками. Особенно – Мерианой.

Сейчас, когда она спит, на неё особенно приятно смотреть. Глаза прикрыты длинными ресницами, но я-то знаю, что там целая бездна, целый океан!.. Мериана – воплощённая красота среди такого обыденного мира. Мериана и сама целый мир…

Смотрю на часы, провожу рукой по её локонам:

– Мер, звёздочка!.. Вставай, уже вечер!..

Она лениво потягивается в постели, простыня сползает, и я могу насладиться также и изгибами тела своей возлюбленной. И не скажешь, что ей всего шестнадцать лет, – это облик взрослой женщины. Сразу видно, что в роду были совершенно особенные создания… Женился бы хоть сейчас; жаль, что её родители поставили строгое условие: не раньше семнадцати. Вот и теперь ей надо вставать и убегать домой. То, что Мериана проводит у меня каждый день несколько часов после уроков, не тайна, другое дело, что её родители свято верят: она помогает мне в аптеке. То, что в эти несколько часов я и сам в аптеке не работаю, остаётся таким же «секретом» – благо отец моей невесты практически не болеет (сразу видно, эльфийская кровь!), а мать и сама гораздо заварить себе какой-нибудь отварчик. Если вдруг заглянут, мой ученик скажет сразу: ушли подышать свежим воздухом в лес. Искать не будут, зачем? Меня вот что веселит: если девушка проводит время у мужчины при свете бела дня, значит, ничего предосудительного между ними нет и быть не может, так всерьёз считают все нормальные родители в нашем городишке. Сказать нечего.

Сам я вырос в большом городе, наблюдал там совсем другие нравы и до сих пор искренне удивляюсь наивности окружающих. Впрочем, у нас там и не знал никто никого, а значит – не доверяли друг другу. Это здесь всем всё известно. Отец Мерианы – кузнец-ювелир, один из двух во всём городе (потому и пользуются таким спросом ювелирные изделия на чёрном рынке, которые мародёры добывают где-то в Заболоченном лесу. Ничего особенного этим занудам кузнецам не закажешь, у них строгое представление, что и как должно быть сделано, к тому же оба предпочитают ковать мечи, а не делать изящные украшения). Я – аптекарь. Мериана – юная девушка (а значит, ещё учится и ничего предосудительного делать не может). Я и сам для всех как на ладони – был учеником старого аптекаря, приехал к нему из другого города, потому что сын его старого друга (такова была официальная версия) после смерти старика унаследовал аптеку и остался. Чем я занимаюсь в остальное время, никого не волнует – не только потому, что не любопытны, а потому, что знать им, в общем-то, и неоткуда… Так и получается, что каждый живёт при своих секретах, а остальные думают, что он для них – открытая книга. Любопытных в нашем городишке нет. По крайней мере, у меня не было повода убедиться в обратном.

Мериана поднимается с постели и начинает одеваться.

– Когда мы уже поженимся?.. – лениво потягивает она. – Так устаю от постоянных пряток…

– Ты же знаешь, звёздочка, – приобнимаю Мериану, – через год ты заканчиваешь своё обучение, мы играем свадьбу, и перебираешься ко мне.

– Хочу красивую свадьбу. – В голосе появляются нотки капризного ребёнка.

– Ну тут уж как по деньгам получится, – вздыхаю. – Не знаю, сколько даст твой отец, а у меня только на семейный ужин и хватит. Ну и на платье от местной портнихи.

– Но я хочу большой бал и платье из столицы! – возмущается моя маленькая капризная эльфийка.

– Это если твой отец денег найдёт…

– Самое большее – алкоголь купит к ужину и с ремонтом поможет, – вздыхает Мериана.

– Погоди, – удивляюсь я, – зачем помогать с ремонтом? Старый дом вроде в порядке…

– Вот именно! – она уже полностью оделась и теперь сидит на краю кровати, злая, что разбудил. – Старый! Твой учитель его строил, когда я не родилась ещё, и ремонта тут отродясь не было!

– Да ладно, – поправляю, – вот плинтусы лакировали два года назад, и стены при мне учитель ещё подкрашивал…

– А то ты не понимаешь, о чём я говорю.

Она встаёт и направляется к двери. В проёме останавливается, оборачивается:

– Ты бы хоть раз побывал в особняке мэра, тогда понял бы, о чём я говорю. Кстати, сегодня ночью там приём. Меня родители не пустят, а ты бы сходил. Вход по билетам, в билеты входит угощение. Продаются на входе. Всего три золотые монеты.

– Три золотые монеты за право поалкоголить у мэра?! – я искренне потрясён. – Любимая, да я бы лучше эти деньги на нашу свадьбу отложил или купил новых ингредиентов…

– Вот-вот, пока у тебя в голове одни ингредиенты и «отложить», никакого толку не будет. – Мериана молча выходит за дверь, бросая уже из конца коридора: – А на особняк мэра посмотри. Хоть будешь знать, на что надо откладывать.

Фальян стоит за прилавком, что-то взвешивает, улыбается. Мне – в чёрном плаще, наброшенном на плечи на случай, если кто-то из посетителей зайдёт (полностью одеваться я не стал, не выхожу благо никуда), он совершенно не удивлён – не в первый раз.

У Фальяна в роду тоже, конечно же, были эльфы. Ну а как иначе? Такие же заострённые ушки. Такие же золотые локоны. Такой же овал лица. И в руках всё спорится – настойки, которые он готовит, куда сильнее моих. По-хорошему, пора передавать ему уже всю практику и уходить на покой. Только, во-первых, куда я уйду и чем заниматься буду?! Во-вторых, мне ещё и тридцати лет не исполнилось – вот так вот сразу я передам практику Фальяну? По счастью, хоть он в свои семнадцать с небольшим (вроде как к зиме должно восемнадцать стукнуть) и заправляет всей аптекой уже не первый месяц, и сварить любую дрянь, чтобы я вышел из игры, легко может, я ему всё-таки ещё нужен. Без меня Фальян не научится совсем другому искусству.

– Учитель, – говорит мальчик, – я аптеку закрывать через полчаса буду, позанимаемся? Вы меня обещали ритуалу призыва поучить.

– Ах, да, – припоминаю, – мелких духов попризывать. Ты же помнишь, надеюсь, что их кормить придётся?

– Своей кровью, – он понимающе кивает.

– Да нет, – вздыхаю, – далеко не только своей кровью. Ты не представляешь, малыш, сколько разных сущностей – даже из мелких! – пьют человеческую энергию. Хотя от мелких что там будет – голова поболит, в худшем случае помучаешься с утра похмельем.

– Но зато я научусь призывать духов. – Фальян словно светится. – И они мне помогут! Например, я слышал, есть такой пещерный дедушка, он к сокровищам вывести может…

– Сокровища – это хорошо. На них новый дом можно построить… – Я задумываюсь. – Знаешь что, Фальян? Мы позанимаемся, но не сейчас, а ближе к полуночи. Ночью вызывать духов – самое то. Ты пока передохни, поспи пару часов. А я схожу проветрюсь. Тут, говорят, приём один намечается…

– У мэра, – снова кивает Фальян. – Знаю. Вся знать соберётся. Говорят, там эльфийское светлое распивать будут.

Ну раз эльфийское… Предки моих малышей – и юной невесты, и совсем зелёного ещё – даром что такого талантливого! – ученика хоть и перебрались на край земли, а вином торгуют. И оружием. И украшениями. Эх, добыть бы для Мерианы обручальное кольцо эльфийской работы, как бы оно ей шло!.. Маленький кусочек драгоценного металла, а наденешь на палец далёкой правнучке эльфов, и словно настоящая эльфийская принцесса пошла под венец…

Тем более что я выглядеть всегда стараюсь достойно. На эльфийского принца, может, и не потяну, но одно правило знаю: хочешь всегда выглядеть дорого – носи чёрное. Чёрное не испачкается, чёрное загадочно, а ещё на мужчину в чёрном всегда почему-то смотрят как на того, кто оделся дорого. Особенно если сбрызнуть плащ цветочной эссенцией – мужской вариант, привлекает девушек, а главное – не пахнет так, как настоящие женские духи, просто добавляет, так сказать, элемент в общий образ – кажется, что это какие-нибудь дорогие средства для ухода за собой благоухают…

– К сожалению, разливать вино будут по бокалам, тебе захватить не смогу, уж прости, малыш, – беру из кассы три золотые монеты и иду в спальню, одеваться. Если повязать чёрный шёлковый шарф, сразу буду выглядеть достойно приёма. Шелка всегда ценятся, а то, что я этот шарфик в качестве оплаты за лечение у одной разорившейся старушки отобрал, говорить не обязательно – она нездешняя была, проезжала через наши места к сыну, обещавшему взять старую в дом. На поездку, сказала, все деньги потратила, так что только шарфиком расплатиться и может.

Улыбаюсь. Где наша не пропадала! Если достойно выглядеть… если паре знатных господ напомнить, что делаю в том числе приворотные зелья (пусть и слабенькие, на пару дней хватает – но можно же не называть их приворотными, а сказать «зелье хорошей ночи») и средства для улучшения мужской силы, – ещё прибыль, быть может, появится. Так что права Мериана, как всегда, права. Приём посетить надо. Да, и обязательно предложить дамам новое средство от морщин. Велю Фальяну разработать, он сможет. За то, чему я его учу, он что угодно в аптеке сделает. Вот что забавно, учитель мой знал прекрасно, что с лекарствами я так себе, но зато оккультист хороший, потому и держал при себе: сам знал теорию, книг было много, а уметь мало что умел, и всё восторгался каждому моему успеху: попросту у него самого не всё получалось. Он потому меня и вывез в свой городишко – увидел, как я показываю на улице младшим братьям, как заставить дохлую ящерицу двигать хвостом. Сначала просто на каникулы брал, поучить всякому, а пятнадцать лет назад увёз совсем… А Фальян… – дара у него нет, только эльфийская страсть к любой магии, которую, как известно, только помножить на труд, и всё получится. Зато какой из него аптекарь!.. Сам, как заболею, сразу у Фальяна настоечку прошу, так он лично для меня варит – чтобы мне помогло, а не кому-то другому…

Время летит, учителя уходит, приходят ученики, а всё равно искусство сохраняется. Знаю точно: если после моей смерти Фальян возьмёт какого-нибудь мальчика, ничего не понимающего в лекарствах, так и будет учить, потому что оккультную науку надо сохранять, и важнее талант к ней, чем к аптекарству. Я вот его взял в первую очередь потому, что уже по заострённым ушкам было видно: Фальян наверняка станет и оккультистом хорошим тоже, только не сразу. Ну и, по правде говоря, надо же было, чтобы кто-то действительно хорошо готовил лекарства! Мои снадобья помогают, никто не спорит, по книжке всё делаю. Но шедевры Фальяна – это то, что можно, например, сбывать аристократам…

Выхожу из дома, прихватив с собой несколько пробников «зелья хорошей ночи». Пусть на приёме оценят.

– А сколько будет стоить… склянка размером с чашку? – осведомляется у меня юноша с первыми признаками намечающейся бороды. Скоро начнёт бриться, но пока ещё сопляк зелёный. Это сын юриста, Микополь. Ему, с его-то угрями по всему лицу, «зелье хорошей ночи» точно не помешает.

– Склянка на десять унций, или же на пол-пинты, обойдётся вам в четыре золотые монеты, – смотрю на него с таким выражением лица, как будто я самое меньшее на десять поколений дворянства выше его. – Но сыну нашего дорогого юриста могу сделать скидочку, и продать целую пинту зелья за пять золотых монет!

– То есть чашка – четыре, а две чашки – пять? – туго соображает юнец.

– Именно так, мой юный друг! Можете зайти ко мне в аптеку завтра после полудня, я или мой ассистент отдадим вам ваш товар. Нет, погодите, – останавливаю его руку, начинающую доставать кошелёк, – я вам верю, вы придёте завтра и отдадите нам шесть монет.

– Шесть?..

– Ну да. Одну – за срочный заказ. Вы же хотите нравиться девушкам уже завтра, а не когда-нибудь, после смены месяца? Травки для этой настойки собираются при полной луне, а она на днях как раз уже и была. Почти всё распродали, вот как раз на вашу пинту и осталось. Может, ещё немного – для ваших дорогих друзей, если посоветуете… Насчёт скидочки для них мы с ассистентом тоже подумаем – будет зависеть от того, сколько ценных ингредиентов останется…

Микополь счастлив. Теперь у него будут хорошие ночи – наверное, даже и не одна. А у меня будет хороший вклад в кассу. Шесть золотых монет – это можно на чёрном рынке какой-нибудь приятный артефактик прикупить. Например, такой, чтобы носить на шее, и Мериана, глядя на меня, своего возлюбленного, тотчас забывала, что хотела роскошную свадьбу. Или новый дом. Тут только что-нибудь одно, за такие деньги. Надо посмотреть, кому бы тут ещё предложить… Принимаю из рук слуги бокал светлого эльфийского, неспешно двигаюсь дальше по залу.

– Ах вот ты где, аптекарь, – слышу я презрительный молодой голос. Даже, пожалуй, не молодой, а юный – Эжену всего девятнадцать, полутора годами старше моего Фальяна. Но выглядит, безусловно, старше и серьёзнее. Бархат, атлас и белое золото серьёзности добавляют. Немудрено – с таким-то папочкой.

Эжен Корибельский – сын мэра, премногоуважаемого господина Корибельского. А Корибельский-старший не просто управляет городком, он держит в руках всё, что через него проходит. Есть у него здоровые лбы, которые и с чёрного рынка будут вымогать дань (даром что рынок-то не в самом городе, а на полпути между им и Заболоченным лесом, уже, казалось бы, причём тут мэр), и с тех, кто в городе остановился, на чёрном рынке торговать приехав, и со всяких, якобы подозрительных, путников… Через наш городок много кто ездит – либо через него, либо через Заболоченный лес, а кто туда сунется, кроме мародёров, которым нечего терять? У нас тут единственный путь в столицу, где я, между прочим, и вырос. И кто после этого выше статусом: какой-то Эжен-провинциал, или я, столичная кровь? Впрочем, в атласе, бархате и украшениях из белого золота из нас двоих хожу почему-то не я…

– Леокаст, – напоминаю я, протягивая руку в чёрной перчатке. Прекрасно знаю, что это – неуважение и что полагалось бы самое меньшее перчатку снять, а лучше вообще поклониться младшему Корибельскому. Но – не буду. Обойдётся, ну вот правда. Слишком много гонору. Девятнадцать лет, ума нет, только папа богатый. Да и не прощаю я так просто обращений вроде «аптекарь». У меня имя есть, и я его ещё не забыл, между прочим.

Эжен, сжав зубы, жмёт руку. Тоже не снимая перчатки – белой, атласной.

– Слышал я, Леокаст – аптечный червь у нас, – надо же, даже рифму толковую придумать не смог… или придумал, но вслух сказать постеснялся? Я бы тоже не рискнул, особенно с учётом того, что Эжен говорит дальше, – ты жениться собираешься? На дочке ювелира?

– Да, есть у нас с Мерианой такие планы, – говорю небрежно, как будто бы это совершенно неважно.

– А пара ли она тебе, Леокаст – весь в чёрном, вырви-глаз? Мериане подошёл бы другой муж. Помоложе. Посвежее. Побогаче, в конце концов…

– Намекаешь, что Мериана Корибельская звучало бы лучше, чем Мериана Брам? – цежу сквозь зубы, как цедит и он.

– Да уж явно! Кто такие Корибельские, и кто такие Брамы!

– Брамы – столичный род, – усмехаюсь. – Не то что Корибельские – провинциалы…

Эжен бледнеет.

– Вот если у тебя будет столько денег, что мы сможешь сам такие приёмы устраивать, тогда и можешь называть меня провинциалом.

– Вот когда у меня будет столько денег, – поправляю его, – я на тебя даже смотреть не буду. Просто сегодня я как бы у твоего отца в гостях. Нехорошо с его сыном даже не поздороваться.

– Я скажу отцу, что пускать надо не тех, кто заплатит, а тех, кто достоин, – бросает Эжен. – И что тебя в этих списках нет. По крайней мере, пока ты претендуешь на Мериану.

– Претендую? Я её жених, – рассчитываю оборвать разговор и пройти мимо, но Эжен удерживает меня за локоть.

– Оккультист ты, а не жених.

Это неожиданно.

– Думаешь, мой отец с твоим учителем не работал? Учитель твой ему всякое делал… такое, о чём вслух не говорят, под покровом ночи и крови. Обряды проводил, в общем. Отец его не трогал, но мне рассказал. И про тебя всё понятно: яблочко от яблоньки далеко падать не будет, он тебя не зря учил, тем более что аптекой не ты занимаешься, а твой ученичок…

Вот это уже удар ниже пояса. Мне правда казалось, что настолько думающих людей, чтобы составить два и два и понять, кто на самом деле готовит зелья, в городе нет.

– …думаешь, я не помню, как помогали ваши аптечные снадобья, пока ты один аптекой заведовал? И насколько стало лучше, когда мальчик за прилавком появился? Ты оккультист, Леокаст, и я это прекрасно знаю. И мне ничего не стоит осторожно обмолвиться об этом, например, в церкви. В которую ты, кстати, не ходишь.

– Каждое воскресенье! – возражаю я, быть может, слишком стремительно.

– Да, но церковные собрания! Вечером по вторникам и четвергам! Ни разу тебя там не было!..

– Они необязательные. – Я начинаю понимать, что дело пахнет не просто дрянью, но дрянью отменной, так сказать, первосортной.

– Да, но от каждой семьи хоть один кто-то, да ходит! А ни ты, ни твой ученик и близко не появляетесь. Что мне мешает рассказать о твоих занятиях? Можно даже обыск устроить. Наверняка найдутся тёмные книги. Не твои, так твоего учителя. Ты же от них, скорее всего, не избавился и избавляться не будешь – дорога тебе его память… Ну что, будем решать по-плохому или можно по-хорошему?

– Что ты предлагаешь? – всё, что могу из себя выдавить.

– Пошли Мериану. Позлее, пожёстче пошли. Чтобы плакала, чтобы страдала. А мне принесёшь «зелье хорошей ночи» – а то я не слышал, как ты Микополю его расхваливал. Хорошая ночь, да утешение, да мои деньги… пару шагов, и Мериана моя. И живи себе дальше, живи как знаешь. Может, когда-нибудь и мне твои оккультные услуги понадобятся, так я тоже закажу. Убирать я тебя не планирую – разве что с дороги.

– А просто так склеить Мериану, на одних деньгах, пороху не хватит, – понимаю я. – Деньги деньгами, но у неё и принципы есть.

– Какие там принципы! – презрительно бросает Эжен. – У неё есть честные родители, которые уже пообещали дочку в мужья аптекарю, и расторгнуть помолвку просто пороху уже им не хватит. Тебя возненавидят, её тоже, и она тебя сгноит. Быстро сгноит. Так что если бы я желал тебе зла, я бы так и сделал – попросил её руки, получил отказ, и всё, дело в шляпе, тебя очень скоро не будет.

– Ты не зла мне не желаешь, Эжен, – вздыхаю. – Ты себе смерти хочешь. Слишком хорошо понимаешь, что если при живом Фальяне Мериана начала бы меня, как ты выражаешься, «сгнаивать», и Мерианы, и тебя бы скоро не стало. Вот только ты ошибаешься. Мериана меня любит.

– Вот и проверим, как она будет тебя любить, когда я скажу на собрании в церкви, что ты оккультист. – Эжен так же презрительно смеётся. – У тебя неделя, Леокаст – прочь с моих глаз. Через неделю я, так сказать, спущу собак. Вернее, церковь.

Он уходит вдаль по залу, не попрощавшись, а я чертыхаюсь про себя. К тёмным богам эту вашу торговлю, к тёмным богам потраченные три монеты, я их и так окупил через Микополя, который завтра шесть за грошовое зелье заплатит (кто ж виноват, что Фальян так его варит, что идиоты слова не скажут?). На сегодня у меня совсем другие планы, нежели сбывать травки. Гораздо более злые.

– Фальян, – говорю я сонному ученику, ворвавшись в его спальню (бывшую мою, именно здесь я, можно считать, и вырос, именно здесь жил, пока учитель мой не умер), – готовь меловой круг. Сегодня мы будем заниматься вызовом серьёзных духов. И в этот раз я знаю, чем платить. Не своей жизненной силой и не твоей. Один подонок, скажем так, заслужил.

Фальян смотрит на меня потрясённо, но молча тянется за ящичком с мелом и прочим магическим инвентарём. Я же молча выхожу и поднимаюсь на чердак.

Сегодня я найду способ отомстить Эжену.

И Мериана навсегда останется моей – у способа есть дополнительные плюсы. Потому что как добыть золото и артефакты, дух такой силы, как тот, что у меня на примете, мне уж всяко подскажет.

II

Фальян чертит круг на чёрном полу чердака. Я сижу, скрестив ноги, подстелив под себя свой любимый чёрный плащ. Опыт поколений показывает, что надевать что бы то ни было во время призыва духов – глупо. Ты и так заключён в собственном теле, а так ещё и тело прячешь. Так что подстелил я плащ чисто из соображений гигиены. Будучи мастером снадобий (пусть даже умеющим работать только по книжкам), книжные правила я хорошо знаю.

Беру из коробки с инвентарём кинжальчик, инкрустированный серебром. Не особо дорогая вещь, зато моя собственная. У учителя был роскошный кинжал, такой подошёл бы Эжену Корибельскому, будь этот мерзавец оккультистом. Но, увы, одно из главных правил гласит: призывающий духа должен пользоваться исключительно своим кинжалом. А учителя с его инструментом и похоронили. Я очень надеялся, что он упустит этот пункт в своей последней воле, и я смогу роскошный нож хотя бы продать, и себе купить приличный, ан нет – таких фактов мой учитель не упускал. Возможно, как раз потому, что был в первую очередь «книжным» оккультистом, а книжники всегда в точности следуют правилам – ну как я со своей аптекой. Полёта мысли и фантазии настоящих талантов нам не хватает.

Кинжалом провожу линию у себя по запястью. Крови вытекает немного – мне вообще очень сложно себя порезать. Если уже порезался случайно, будет хлестать – не остановишь, а если пытаешься порезаться намеренно, сосуды будто бы исчезают. Но вроде получилась толковая царапина, можно капнуть крови в круг. Замечательно.

Встаю на колени перед границей круга. Фальяну велю свернуться – тоже на коленях – так, чтобы голову опустить на пол. Склонённая голова ученика добавляет значимости мастеру. Произношу длинное заклятье – наполовину взятое из книг, наполовину дополнил его сам. Так, например, согласно книгам, призванный дух должен взять ту плату, которую предложит ему колдун. Я же поправил текст: дух может договариваться с колдуном, но на одно наложено строжайшее вето – никто из присутствующих при призыве не может стать пищей для призванного. Так надёжнее. В конце концов, дух, который хочет кушать, может решить, что колдун предлагает в качестве платы себя, раз сам призвал. Или, например, если колдун спит и не может дать духу указание, кого есть, дух может, если не подпитается от колдуна, просто потеряться и раствориться вместо того, чтобы побродить по окрестностям, поискать себе корм. Да, я прекрасно понимаю, что изначальное заклятье не дураки писали, но призыв духов в их случае распространялся именно на краткосрочные визиты. Я же призываю надолго.

Требования у меня просты: мне нужен тот, кто может привести меня к деньгам и могуществу. Большим деньгам и настоящему могуществу. Чем больше может дать дух, тем больше он требует. А мне есть чем платить на сей раз.

Мы ждём минуту. Две. Три. Зажжённые по углам свечи начинают приплясывать от очередного порыва ветра сквозь чердачное окошко. Но я знаю: это просто ветер. Духи приходят не так… Фальян молчит, уткнувшись лбом в чердачный пол. В отличие от меня, он одет – своего ученика колдун может скрывать под одеждой, ибо это его собственность, и сокрытием он утверждает власть. Это, кстати, я тоже осознал сам – учитель пробовал заставить меня раздеваться для обрядов, по книжкам. Получалось плохо: призванные духи считали, что мы работали вдвоём, и возмущались, что не получили моей крови, приходилось наспех резаться учительским ножом, а это даёт куда меньший эффект, так как ножик-то не мой… Как оказалось, всё решает одежда.

– Где я? – раздаётся внезапно глубокий голос откуда-то из круга.

– Сир, – я почтительно склоняю голову, как Фальян, но сразу же поднимаю её обратно, – имя мне Леокаст Брам, я колдун, и я призвал вас из мира мёртвых.

– Какой там мир мёртвых, – я не вижу духа, но понимаю, что он явно отмахнулся, – мы, потомки эльфов, в мир мёртвых не попадаем. Ты меня призвал в дом моего старого друга. Значит, обо мне здесь ещё помнят.

– Ваше имя Берониан? – удивляюсь. Старый друг – потомок эльфов – у учителя был только один.

– Берониан, да. Ты что, ученик хозяина дома?

– Прошло много времени, учителя больше нет, хозяин дома теперь я. – Касаюсь Фальяна договорённым поглаживанием, чтобы тот поднял голову. – Мой ученик, Фальян Креакл.

– Что ж, Леокаст, – Берониан говорит явно с улыбкой, – если ты настолько силён, что призвал меня, то хотя бы объясни, как у тебя получилось призвать того, кто не может стать мёртвым.

Недоумение явно написано на моём лице, потому Берониан поясняет:

– Те, у кого в роду были эльфы, не умирают. Мы остаёмся воспоминаниями, которые всегда можно призвать, только не классическим ритуалом, а совершенно особым. У меня нет памяти, что я делал между смертью и появлением здесь, но я вижу достаточно чётко и круг, и кровь, и свечи. Как у тебя вышло призвать меня, если ты проводил ритуал не по правилам призыва эльфов?

Моё недоумение переходит в улыбку.

– Правила мне не указ, сир. Я всегда мог и умел творить в оккультизме именно то, чего мне хотелось. К тому же классический ритуал призыва подразумевает вызов конкретного духа или хотя бы относящегося к той или иной, скажем так, касте мёртвых. Я же просто попросил прийти того, кто сможет привести меня к могуществу и деньгам. Тем более что мне есть чем вас накормить, а обычно оккультисты рассчитывают в лучшем случае на приведённую с собой человеческую жертву. К жертве они, как правило, не испытывают ничего личного, а потому при попытках призыва сильного духа могут погибнуть сами, так как питаться призванный будет жизненной энергией в первую очередь того, к кому призвавший испытывает конкретные чувства, – объясняю я в первую очередь Фальяну, а не духу, разумеется… Хотя кто знает, насколько хорошим спиритистом был сам Берониан? Вдруг ему тоже надо что-то объяснять? – А значит, как правило, прокормить духа выходит собой или своим учеником. Потому оккультисты и не стремятся призвать кого-то и вправду сильного – чем сильнее дух, тем опаснее для них ситуация. Я же обезопасил себя от подобного, наложив запрет на питание от кого-либо из присутствующих, – потому мог позволить себе призвать настолько сильного духа, насколько мне хотелось. Даже потомка эльфов.

– И призвал именно меня, потому что я знал твоего учителя, и в этом доме есть ещё обо мне воспоминания. – Берониан явно раздумывает. – Что ж, мальчик, ты очень талантлив. Не позаботься ты об этом заранее, я бы точно тебя выпил – мне это помогло бы воплотиться, заодно устранил бы конкурента.

– А вы можете воплотиться? – тут удивлён уже Фальян.

– Могу. Во мне же есть толика бессмертия предков. Но об этом, пожалуй, мы с вами поговорим потом, мальчики. Пока накормите меня, раз уж говорите, что вам есть чем. В пределах этого круга я могу существовать и без питания, но буду абсолютно вам бесполезен.

Я доволен:

– Смогу я переместить вас в дом, где живёт тот, от кого вы можете отпить?

– Просто подержи свечку и думай об этом человеке – если, конечно, он живёт не слишком далеко.

Я и не сомневался, что всё будет настолько просто. Учитель вот считал, что перебраться к потенциальной жертве, находящейся не в том же помещении, что и призванный, можно только пользуясь энергией призвавшего. Но ведь призвавший может не только отдавать свою энергию – он легко способен создавать новую!.. Если, конечно, в нём достаточно веры в свои силы. Во мне – достаточно.

Концентрируюсь на мыслях об Эжене Корибельском. Думаю, вспоминаю. Ненавижу. Подонок, как же он посмел позариться на мою Мериану?! На мою невесту? На мою ненаглядную эльфиечку?! Золотых локонов захотелось, ишь ты. Как же я его ненавижу. Как ненавижу…

Голос Берониана раздаётся снова:

– Да, так, пожалуй, получше.

Слышу, как Фальян чуть слышно вскрикивает, поднимаю глаза: да, теперь очертания духа можно различить при свете свечи.

– Завтра ночью надо будет опять подпитаться от этого юноши – он достаточно силён, его далеко не на один день хватит, если действовать аккуратно, – размышляет Берониан вслух. – И тогда останется только решать, на чьей энергии в этом городе можно будет воплотиться. Раз уж такие сильные ребята, – он шутливо кланяется в нашу сторону, – себя обезопасили.

– А я-то чем силён? – смущается Фальян и очаровательно краснеет.

– Глупыш, – смеётся дух, – ты же тоже из наших, у тебя на лице написано.

Несколько досадую. Я собирался рассказать Фальяну о его эльфийском происхождении когда-нибудь потом – вероятно, когда решусь доверить ему аптеку. Такой жест пропал! Я бы сказал ему: «Мальчик мой, я ухожу от дел и доверяю аптеку именно тебе, столь юному, ибо ты, дитя моё, не просто маг – ты потомок эльфов, это видно по твоим глазам, по твоему таланту, да и вообще я, при своих знаниях, умею вас отличать. Потому я верю, что ты справишься с этим делом достойно – со временем достигнешь и моих высот, но для этого тебе нужно дать свободу действий! А я… а я женюсь и удаляюсь в объятия семейной жизни. Но помни, в чьём доме ты живёшь и кому ты обязан всем! Половину доходов с аптеки будешь отдавать нам с женой». Сказал бы я это, конечно, уже имея достаточно денег, чтобы не нуждаться в аптечной прибыли, – но кто я такой, чтобы от неё отказываться?!

Впрочем, ладно. Берониан уже высказал всё сам. Что ж, придётся смириться – иначе не будет, Фальян всё узнал. Восхитительно, на самом-то деле! Меня окружают потомки эльфов со схожими именами! На Мериане я собираюсь жениться. Фальяну – доверить своё дело. Берониану – доверить благополучие… Да. Надо чётко спросить об этом.

– Так вы приведёте меня к богатству и могуществу, сир? – спрашиваю, прерывая болтовню духа с моим учеником. Пока я думаю, Фальян потрясённо расспрашивает, а Берониан снисходительно ему отвечает.

– Что? А, да. Разумеется. Я покажу, где тебе добыть деньги, – задумчиво бросает дух, – только для начала давай разберёмся с моей подпиткой. Сейчас я вынужден буду удалиться на временный покой, но после полуночи завтра появлюсь снова и, напитавшись от твоего врага, смогу быть в твоём доме ночь за ночью. Со временем смогу проявляться и днём. Не переживай.

– Но я хотел попросить вас помочь мне с проблемой моего врага, – начинаю было, но дух уже исчезает. Неблагодарная это работа – призыв духов. Совершенно. То они есть, то их нет. Впрочем, у меня ещё неделя, пока Корибельский не начнёт свои глупости. Если вообще начнёт – с такими-то ночными кошмарами, которые уже наверняка снились ему сегодня и будут сниться потом… За эту неделю я успею договориться с Беронианом о том, чтобы его устранить. Если Эжен дал мне неделю, значит, обещание сдержит. Он всё-таки сын мэра, аристократ. Человек чести.

Сплю я беспокойно, поднимаюсь поздно и ужасно недоволен собой. Что я вчера ночью натворил? Вызвал эльфа, которому его бессмертие явно дороже моих задач. И который выдал Фальяну такую роскошную тайну… Впрочем, довольно быстро отгоняю от себя эти мысли. Я с утра всегда злой и подозрительный. Немного утренней настоечки от Фальяна – и всё проходит. Всё будет хорошо! Какой же я был взрывной до того, как мой ученик начал готовить эту штуку… Подозреваю, он подмешивает в неё какие-нибудь задабриватели. Или раздобрители. Даже не знаю, как это назвать. Но важно ли это, если мне от этой настойки становится легко и хорошо и если утром она всегда стоит у моей кровати? Фальян поднимается рано и всегда готов помочь.

Нахожу в себе хорошее настроение даже для того, чтобы немного постоять с учеником за прилавком, и даже на какое-то время отпустить его прогуляться и поесть – сам постою. Треплюсь с парой посетителей о том, как вчера прошёл приём у мэра – они там, конечно же, не были, а послушать хочется, потому, когда я как бы мимоходом упоминаю, что поднялся поздно, так как вчера у мэра приём затянулся, и поэтому с утра в аптеке меня не было, и как хорошо, что господа зашли именно сейчас… Сколько восторга, сколько воодушевления! Люблю в деталях рассказывать о мероприятиях, на которых пробыл всего-ничего. А самое главное – ничего не сочиняю. Убранство зала, сорт светлого эльфийского вина, во что была одета знать… это всё я отлично подметил. Знаю – благодаря мне обсуждать приём теперь будут довольно долго. Мельком припоминаю, что Эжен, сын мэра, достаточно быстро выпил, судя по всему, едва ли не три бутылки вина – впрочем, своими глазами не видел, но как ещё объяснить, что он пытался убедить окружающих, что все его друзья – страшные тёмные маги? Даже про меня ляпнул, что раз я аптекарь, то наверняка оккультизмом балуюсь. Я так и не понял, правда, какое отношение имеет оккультная бесовщина к изготовлению снадобий… видимо, у бедняжки в голове всё перемешалось… Посетители сочувственно ахают: ну конечно, это служителя кладбища можно было бы в таком укорить, или мясника, а при чём тут я, и вправду, такой приятный человек. В отчаянии говорю, что если б ещё зельеделом-отравителем назвали… это было бы гораздо обиднее, про оккультиста поклёп хотя бы клиентов мне не распугает. Смеются, говорят, что лекарства у меня всегда замечательные, так что в отравителя никто бы просто не поверил!..

Словом, отлично провёл утро. Если так каждый день в течение этой недели обрабатывать посетителей, то, быть может, Эжену никто и не поверит, даже если дух мне особо не поможет. Главное – действовать аккуратно! Эжен не подонок, просто он выпил. Я никого не обвиняю, только потрясён. Так всегда сработает.

Мериана входит в аптеку недовольная. Волосы растрёпаны – значит, пока шла, трясла головой от злости, она постоянно так делает, когда сердится. Не знаю, как бы её успокоить, но сначала обнимаю, завожу в спальню – благо Фальян уже вернулся, – усаживаю на кровать, начинаю расспрашивать.

– Меня не пустили вчера на приём, – неохотно докладывает. – Как всегда: рано ложиться спать, с утра заниматься, учитель придёт… А там, говорят, интересно было.

– Ничего интересного там не было, – спешу утешить.

– Так ты там был?! – Моя красавица резко вскидывается, глаза горят от возбуждения.

Рассказываю всё то, что говорил уже посетителям в кафе: какое было убранство, какое вино, как напился Эжен и нёс глупости.

– Ты ему нравишься, – заканчиваю рассказ. – Он на меня набросился с обвинениями и уточнил, что такой красавицы я недостоин.

Мериана очень довольна. Не тем, что нравится Эжену. Скорее – что из-за неё разборки. Девушка, шестнадцать лет, они все такие, что сказать.

– Значит, я красавица, – улыбается. – А ты, жених мой? Ты тоже так считаешь?

– Как же я могу считать иначе, невеста моя? – смеюсь, ещё больше ерошу ей волосы, провожу рукой по щеке, нежно, но уверенно опускаю на кровать.

Прекрасная моя невеста тоже смеётся, но не возражает. А с чего бы? И правда ведь красавица!..

Через пару часов я, прижимая её к себе на постели, добавляю:

– И, кстати, я, кажется, нашёл способ разбогатеть за ближайший год. Нет, – прикладываю палец к её губкам, – не расскажу, пока не внедрю в дело и оно не начнёт приносить плоды. Но ты держи за меня кулачки. Если всё получится хорошо, то сможем с тобой и красивую свадьбу сделать, и в доме что захочешь поменяем.

– Да его весь надо перестраивать, – начинает было Мериана, но я её прерываю:

– Сделаем что захочешь, только дай сначала план реализовать. Потом всё расскажу, правда!

Моя невеста не любопытная. Ей главное – обещание. Остальное – мелочи. Потому на сей раз уже она обвивает меня руками и прижимает к кровати…

За Мерианой закрылась дверь, Фальян дорабатывает последнюю четверть часа в аптеке. Сижу, утомлённый. Всё-таки хорошо, что приходит она ко мне не каждый день – в свободные от учёбы дни родители всегда хотят от неё куда-то сходить, съездить, принимать гостей… Сколько всего я на себе тяну. И шестнадцатилетняя страстная невеста, и пылкий, склонный к знаниям, ученик, и оккультные науки, и аптека… То, что делаю всего понемногу, стараюсь даже в собственных мыслях не выделять. Главное – помнить, сколько я всего успеваю. Остальное – такие мелочи!..

– А ничего у тебя барышня, – замечает Берониан с потолка.

– Эй! – вначале обижаюсь я, потом соображаю, с кем разговариваю. – Сир! Вы же не должны были появляться до ночи!

– Так уже вечер. Проснулся раньше, – он смотрит на меня с ухмылкой. – Пойду поем, что ли. Ты там подумай как следует об этом своём недруге.

– Так он вряд ли спит, – замечаю я. – Оно нам надо, чтобы у него на людях голова кружилась?

– Он – ещё не спит. Я – уже не сплю. Пусть кружится. Думай о недруге, – непреклонно, неожиданно резко возражает потомок эльфов, так что спорить я не решаюсь.

К тому моменту, как Фальян прокрадывается в комнату, Берониан уже возвращается.

– Восхитительно! – Блеклый силуэт довольно потягивается, как сытый кот. – Ночью зайду к нему ещё раз, во снах такие господа ещё более уязвимы… Но, молодые люди, у нас проблема. Одним этим вашим Эженом я не пропитаюсь.

– Вы могли бы попробовать немного моей энергии, раз уж мы сходны по происхождению, – робко замечает Фальян. Кажется, он в невероятном восторге от Берониана.

– Я не для того ставил на тебя защиту, – возмущаюсь я.

– Да и в любом случае, в силу поставленной защиты, я от тебя не пропитаюсь, мальчик, даром что ты мой дальний родич, – вздыхает Берониан. – Нет, надо придумать что-то ещё…

Меня мало интересует эта тема – уж чем прокормиться, призрак найдёт. Главное, чтобы Эжена добил или хотя бы просто устранил с дороги. Наливаю себе бокал вечерней настойки – её я пью не каждый вечер, так, для ясности мысли, когда сильно устану. Мне предстоит долгий и тяжёлый разговор с духом… Интересно, что бы сейчас сделал мой учитель?

А ничего бы он не сделал. Для начала он бы перепугался от одной перспективы кого-то убивать, пусть даже Эжена Корибельского. Затем – от перспективы кого-то воскрешать, пусть даже старого друга. И, наконец, учитель попросту Берониана бы и не вызвал. Ну не пришло бы ему в голову, что можно изменить в ритуале призыва для подобного результата.

А вот я сделаю, пожалуй. Снова перебиваю задушевную беседу Фальяна с призраком:

– Сир, вся беда в том, что вы могли бы растягивать Корибельского на сколько вашей душе… то есть вам угодно, – с потолка раздаётся чуть слышный смешок, – но мне бы в течение недели его уничтожить, понимаете?

Достаточно серьёзно, собравшись, рассказываю Берониану и ученику, как обстоят дела.

– Если в церкви узнают, что я оккультист, – это будет мой последний день в этом городе, – нервно дёргаю плечом и бровью одновременно. Жест довольно надуманный, но зато изящный, и на Фальяна, и на духа произвёл впечатление. – Тут необходимо сделать так, чтобы в отведённый мне срок этот подонок ушёл, так сказать, с поля боя.

Берониан некоторое время молчит – а то, что молчит Фальян, совершенно логично: что он-то здесь скажет?

– Что ж, – говорит, наконец, призрак, – тут только один выход. Если я начну питаться жителями города – понемногу, правда, совсем понемногу, но зато всеми сразу, – до конца недели я воплощусь полностью. И тогда попросту прирежу этого вашего Эжена. Даже не руками и мечом – я знаю достаточно суровых заклятий. А затем уеду домой – так что меня даже и не увидит никто. Ты, Леокаст, получишь, конечно, ответы, как тебе разбогатеть, – в конце концов, у меня осталось недюжинное состояние, а потомков нет, и двадцать лет оно должно быть заморожено в ожидании преемника, согласно моему завещанию. Я же знал, что меня однажды поднимут… Сколько надо будет денег, я тебе отдам, мне-то они зачем? Меня магия больше интересует, чем золото, тем более я ещё больше заработаю за пару лет.

– А что скажут про смерть Корибельского в городе? – подаёт голос Фальян. Я молчу: обдумываю перспективу стать обладателем части состояния потомка эльфов Берониана.

– А что они скажут, если я их всех перед этим попью? – ехидно усмехается призрак. – У них силы будут только на то, чтобы к тебе, мальчик, за восстановительными настойками бегать. И вы тут в аптеке отлично заработаете на первое время – мне же ещё доказать дома нужно будет, что я – это именно я, всё-таки два года как умер. И они умолкнут надолго, а как восстановятся, так уже поздно искать, кто сынишку мэра прирезал, – может, сам от несчастной любви зарезался. К этой вашей, как её… Мериане.

– К моей Мериане, – уточняю. – Но в целом да. Идея блистательная, сир.

– А ты сомневался, мальчик? – смеётся Берониан. – Так что я пойду, пожалуй, поем горожан во сне. Тут надо каждую ночь, да и днём наверняка придётся тех, кто присел отдохнуть, подъедать, чтобы до конца недели успеть… По счастью, уже и правда вечер – старики и дети наверняка спать уже ложатся…

– Мериану не трожь, – спохватываюсь, вспомнив о детях, которые ложатся спать.

– Да ничего с твоей Мерианой не будет, даже если пара кошмаров приснится, – отмахивается призрак, – Фальян ей такое успокоительное заварит, что её раньше всех отпустит.

– Ну ладно, – сдаюсь, глядя на кивающего Фальяна, – если очень надо, Мериану пить можешь.

– Вот и договорились. – Берониан исчезает, не попрощавшись, а мы с Фальяном восторженно смотрим друг на друга.

Крупная сумма от денег могущественного мага! Репутация лучших аптекарей в городе, которые всех спасли и выручили! На радостях обнимаю ученика.

– По-моему, малыш, у нас с тобой всё отлично получается.

– Это у вас всё отлично получается, учитель. Я вам только помогаю.

Сидим, обнявшись. И чего я с утра злился? Прекрасный же итог дня.

III

А вот следующее утро меня совсем не радует.

Фальян врывается в спальню – ещё и полудня нет – и без предупреждения начинает размахивать руками и что-то вопить. С трудом продираю глаза, делаю глоток утренней настойки (благо её он приносит, как проснётся, первым делом) и прошу повторить. Наконец, понимаю:

– Корибельский доложил в церкви, что кошмары, которые сегодня смотрел весь дом мэра, насланы вами в качестве личной мести!

Надвигающаяся паника сильно «надвинуться» не успела. Усмехаюсь:

– Фальян, но ведь кошмары видел весь город. Личная месть – семье мэра, а кошмары снятся всему городу? Пойду-ка я за прилавок, успокою посетителей.

Собираясь, не понимаю совершенно: его так обидели ночные кошмары? Он же дал мне неделю. Почему – такие глупости? Впрочем, мне от этих глупостей бед немного. Бред же полный. Кошмары в качестве личной мести, ага.

Встаю за стойкой, с порога приветствую посетительницу:

– Госпожа, здравствуйте! Вам тоже уже доложили, что я якобы насылаю ночные кошмары на дом мэра?

Смеюсь достаточно непринуждённо, чтобы полная пожилая дама – жена фермера – поверила. Подозрительность на её лице понемногу рассеивается.

– Мне просто тоже всю ночь кошмары снились, да и мужу, и детям… – вздыхает. – Я потому и пришла за чем-нибудь для восстановления… Мне-то вы уж точно ни за что не мстили. Я когда вам яйца последний раз приносила, и помидоры, они же хорошие были?

Продолжаю смеяться:

– Иногда бывают такие фазы луны, госпожа, что кому угодно приснятся кошмары. Близится смена погоды, или просто смена положения светил в небе – люди это чутко воспринимают, а наш городок, к тому же, от Заболоченного леса недалеко. Мало ли что там натворили, что в городе у всех чуткость повысилась? Поверьте, кому только сегодня не снились кошмары. Я сам с утра настоечки выпил, потому и радостный такой.

– Вот именно, – говорит хмурый плотник, входя в аптеку, – мне, например.

Про Корибельского он пока не знает. Ввожу его в курс дела.

– Да, нехило сегодня ночью сынишку мэра покрутило, – качает головой мужчина. – За что он вас так не любит, господин Брам?

– Ему моя невеста приглянулась, – доверительно шепчу, и ахают оба: и плотник, и жена фермера. Словом, расстаёмся по-добрососедски.

Так и проходит ещё часа два: я всем наливаю восстановительной настойки, успокаиваю, жалуюсь на Корибельского. Начинаю подумывать, что надо бы теперь сходить к священнику. Нажаловаться и ему на Эжена, попросить поддержки… Да, на собрания я не хожу, но ведь по воскресеньям в числе прихожан меня видят! И вообще, сегодня как раз вторник. Сходить, что ли, на собрание – чисто пожаловаться? Может, меня тяжкая душевная мука вынудила…

Под потолком появляется призрак – чуть более внятно различимый, чем вчера, и я радуюсь, что в аптеке в эту минуту ни одного посетителя нет. Быстро убегаю в дом, делая знак Берониану – он перемещается за мной.

– Всё плохо, Леокаст, – говорит мне старый эльф, глубоко вздыхая и убедившись, что двери я закрыл. – Этот твой недруг всем рассказал…

Я уже в курсе, о чём ему вежливо и сообщаю. А заодно рассказываю, как уже начал решать вопрос.

– Надолго не хватит, – вздыхает Берониан. – Если этот самый Эжен уже начал – он продолжит. Нет, безусловно, лучше всего тебе будет уехать. Конечно, это замедлит процесс моего воплощения, но у меня отличная идея, как, напротив, его ускорить…

И он посвящает меня в блистательный план. Можно взять с собой Фальяна и Мериану, сообщить, что зовут меня в столицу по вопросам получения наследства и, собственно говоря, туда и уехать. Денег с сегодняшней прибыли на неделю хватит – на еду так точно, а с ночлегом он, Берониан, что-нибудь придумает. Неделя – это самое большее, людей в столице много, за два-три дня призрак воплотится полностью и потребует обратно своё состояние. Получив часть денег, я смогу вернуться в городок при деньгах, сообщить, что я теперь значительно богаче Корибельских, и высмеять Эжена прилюдно: ну какая личная месть, мальчик, если я гораздо серьёзней тебя? А то, что беру с собой Мериану, можно обозначить так: умирает моя старая тётушка, хочет перед смертью познакомиться с невестой, чтобы понимать, кому оставляет состояние. Идея отличная!

Фальян, которого я тихонько зову присоединиться к нам, отрицательно качает головой:

– Учитель, я лучше останусь, правда. Уж как-нибудь, ничего со мной не случится. Даже если они поверят, что вы на них насылали кошмары, то при чём здесь я? Ничего не знаю, занимаюсь аптекой. К тому же у меня матушка в этом городе – она тоже всегда на защиту встанет, это вас считают пришлым незнакомцем… Так что вы уж простите, но дело оставлять нельзя. Берите Мериану и езжайте.

Что ж, остаётся ждать Мериану. Вздыхаю, но не возражаю, так что Берониан отправляется подкармливаться дальше – то ли уезжаем мы, то ли нет, но сил лучше иметь побольше, – а я возвращаюсь за прилавок, вешать посетителям отборную лапшу на уши.

Ещё через пару часов появляется Мериана, ужасно недовольная.

– Как там твой план? – начинает тормошить меня с порога. – Я хочу замуж! Я хочу прекратить учиться! Можно как-то сделать так, чтобы у тебя поскорее стало много денег? Тогда мои родители ничего возразить не смогут и не станут заставлять ждать до семнадцати! Им куда приятнее будет, чтобы дочка поскорее стала богатой!

Увлекаю Мериану в спальню, обнимаю и начинаю рассказывать. Излагаю кратко, делаю выжимку из фактов, чтобы невеста моя поняла именно то, что ей надо:

– Я расскажу тебе правду, потому что сейчас её действительно нужно знать. У моего учителя был друг. Учитель, как ты знаешь, умер, а вот друг его, сир Берониан, попал в нелепую ситуацию: враги превратили его в призрака. Он явился ко мне и попросил помощи: мне нужно сопровождать его в столицу, к магам, чтобы они помогли ему вернуть тело. В благодарность за помощь он осыпет меня богатствами – у него огромное состояние, на которое враги очень рассчитывали, но он составил завещание так, что никто, кроме него самого, так быстро этих денег не получит…

– То есть они его родственники?

– Всё ловишь на лету, – улыбаюсь одобрительно и целую Мериану в макушку. – Словом, объяснять про магов и призрака мы твоим родителям не будем. А вот про старую тётушку, которая собирается на тот свет и хочет увидеть меня и мою невесту, переписав на нас перед смертью часть своего состояния, – отличная идея. Уезжать нам надо завтра, так что с утра я зайду к твоим родителям и сам им всё это расскажу – чтобы тебя отпустили. Тётушка вызывает срочно, ехать нужно немедля, ну, ты понимаешь.

– А не сегодня – почему?

Сбиваюсь. Берониан же хотел напитаться перед дорогой, потому и не сегодня, но как я ей это объясню? Собираюсь с мыслями:

– Потому что сир Берониан просит пускаться в путь именно завтра. Он потратил много сил на то, чтобы найти меня, и теперь ему нужно отдохнуть, прежде чем тратить силы снова.

Мериану это объяснение всецело удовлетворяет.

– И мы будем богаты? – она смеётся от радости, а я завожу ей прядку золотых волос за точёное ушко. Бог мой, как же моя невеста красива! Как же мне повезло! Что бы там ни было, как бы ни бесился Эжен Корибельский, я самый счастливый человек, если не на свете, то в округе так точно…

Мериана уходит, а я собираюсь с мыслями. Надо бы всё-таки зайти к священнику. На собрание я уже опоздал, но можно зайти попозже… Что он мне скажет? Что я ему скажу? Впрочем, Берониана всё ещё нет, потому надеваю плащ, повязываю свой любимый шёлковый шарф и выхожу из дома.

Священник, отец Карл, как раз протирает стол после собрания. Церковные сборища по вторникам проходят за круглым столом, прихожане приносят записи, и отцу Карлу, несомненно, кажется, что стол они пачкают. Собираются, кстати, у него дома, не в церкви. Дом, правда, при церкви и находится, но на это уже можно не обращать особого внимания.

Захожу, кланяюсь с порога:

– Святой отец, позволите? Только освободился в аптеке, потому на собрание не успел – я по делу к вам.

Карл недоверчиво откладывает тряпку и садится за своё место, во главе стола. Стол круглый – с обязательным заглавным местом. Что тут скажешь.

– Святой отец, беда у меня, – вздыхаю. – Сын мэра, Эжен Корибельский, взревновал ко мне невесту мою – сам хотел бы на ней жениться. И теперь хочет меня со свету сжить. Вот, пускает гнусные слухи… да вы сами знаете…

Пускаюсь в подробности тяжкой своей жизни. Как было нас в семье пятеро братьев и сестёр, а шестая сестрёнка умерла маленькой, и как тосковала мама. Как после смерти дочурки она долго болела, отец только ею и занимался, на нас вообще почти не смотрел. Как аптекарь – согласно официальной версии, друг моего отца, – проезжая мимо, заехал выразить соболезнования и понял, как в этом доме живут дети. Как он проэкзаменовал нас на сообразительность – каждого: и меня, и двоих братьев, и двух сестёр на всякий случай, хотя с ними всё было легче, они были старшие и всё равно скоро вышли бы замуж, – и сказал, что юноша Леокаст может учиться у него аптекарскому делу. Как он вначале просто забирал меня летом, а потом понял, насколько моим родителям нет до меня дела, и забрал к себе совсем, став для меня самым лучшим отцом. Как он умер, и я остался один в огромном доме-аптеке, обязанный взять своего ученика и быть ничуть не хуже покойного учителя при этом… Словом, несу сумятицу из фактов и отъявленного вранья, перемешиваю всё как попало – радует то, что большую часть врак я пересказываю со слов учителя, как он сообщал это всё некоторым посетителям аптеки и старым знакомым.

Отец Карл слушает внимательно, не перебивает. Но, когда я заканчиваю, сокрушённо вздыхает:

– Я понимаю вас, господин Брам, и очень сочувствую. Но в вашей истории нет никакого опровержения того, что вы могли наслать на весь город ночные кошмары. Одинокий юноша, лишившийся даже своего учителя, легко может начать заниматься тёмным колдовством.

– Во-первых, почему это я одинокий? – обижаюсь. – У меня есть ученик и невеста! Во-вторых, почему юноша? Мне тридцать лет без малого! И, наконец, почему на весь город? Корибельский, вроде бы, только про дом мэра рассказывал.

– Но кошмары-то снились всему городу, – снова вздыхает отец Карл. – И, вы уж меня извините, если насылать кошмары на дом мэра – очень просто ошибиться. Мэр олицетворяет собой город, а значит, домом мэра, семьёй мэра весь город и является. Точно так же, как если бы вы прицельно охотились на сына мэра, то каждый из нас может считаться, на самом деле, чадом Корибельского-старшего. Так уж складываются социальные условия…

Хватаюсь за голову. А отец Карл-то не лыком шит! Сам практикует! Тоже мне, церковник, тоже мне, святой отец! То есть по воскресеньям он проповеди читает, по вторникам и четвергам жалобы жителей городка выслушивает, а всё остальное время колдует, значит?! Умные книжки читает, творит всякое?! Нет, неудивительно, почему его так любят, уважают и ценят – это всё магия навроде приворотной, тут и сомнений нет. Но выразить потрясение вслух не могу – сразу станет ясно, что я тоже маг. Потому делаю вид, что поражён совсем другим:

– Да что вы такое говорите, отче! Это что же получается, кто-то мог бы наслать кошмар на одного только Эжена, а пострадал бы весь город?! А если бы я на дуэли с ним сцепился – да, я понимаю, дуэли давно запретили, но в прошлом… словом, убил бы я Корибельского, и умер бы весь город?!

Кошу под идиота. Кажется, отец Карл прекрасно это понимает.

– Ну что вы, господин Брам, – терпеливо объясняет он, – какое же колдовство в дуэли? Это просто бессмысленное убиение людей. Колдовство, хоть и бесовское дело, а всё-таки какой-то смысл в нём всегда есть: колдун никогда не хочет просто так кого-то убить, ему это зачем-то надо. На дуэли же тем, кто собирается стрелять, движет исключительно ненависть. На одной только ненависти колдовство не построишь – вся бесовщина строится на многих ступенях, которые в конечном итоге приводят к единому смыслу. Да даже светлые чары – вот аптекарство, например. Разве можно сварить хорошее снадобье, когда только денег на нём хочешь заработать, а не людей исцелить?

Был бы Фальяном – покраснел бы. Сам не умею. Раскусил меня отец Карл, ох, раскусил. Мне совершенно всё равно, исцелю я человека или нет, потому и готовлю по книжкам, без, так сказать, души. И получается, что вроде бы настойки действуют, а по сравнению с Фальяновыми – ерунда это, а не настойки.

– Понимаю вас, – говорю взвешенно и серьёзно, – только другого сообразить не могу: кто же у нас в городке такой могучий колдун, что насылал кошмары на Корибельского, а получилось – на весь город? Если я у него недругом стал, значит, наверняка не я один – Эжен вздорный юноша…

– Вы у нас такой колдун, господин Брам, вы. – Отец Карл смотрит на меня пристально. – Корибельский-младший ещё вчера мне рассказал, что учитель ваш занимался оккультной бесовщиной. Пока только кошмары людям снятся, я вам ничего не скажу – только посоветую в дальнейшем старательнее думать именно об Эжене, а не о сыне мэра, а не то весь городок наш замучите. Но если начнётся что-то посерьёзнее – вы уж извините, но мы придём с обыском.

Ничего себе поворот.

Не знаю даже, чем я больше потрясён – тем, что отец Карл меня не сдал здоровякам из народа, вооружив их факелами с боевым кличем «жги колдуна!», или тем, что он и вправду поверил: кошмары вызваны моей личной местью.

Торопливо извиняюсь перед отцом Карлом, заверяю его, что предприму все усилия, чтобы такого больше не повторилось, и решать свои разногласия с сыном мэра буду культурно и цивилизованно. Встаю, ухожу, и не понимаю: что же мне теперь делать?

Впрочем, утром всё равно собирались уходить. Значит, так и будет. Приснятся жителям города кошмары ещё раз – ну так это моё старое заклятие всё ещё работает, тут у отца Карла никаких сомнений не будет, раз уж он такой образованный маг. Только повздыхает, что ученик я бездарный и отменить заклятие не могу, а жду, пока само схлынет. А назавтра мы попросту уедем, и всё будет, как обещает Берониан. Я вернусь в город богачом и поведу под венец свою прекрасную невесту. А с отцом Карлом мы, может, ещё профессионально подружимся. Вот будет у меня много денег, я ему церковь отремонтирую и вотрусь в доверие, будем обсуждать бесовскую колдовщину… тьфу, колдовскую бесовщину. Нет, ну ничего себе отец Карл даёт! Что уж тут скажешь, тут только смеяться.

Около полуночи Берониан заглядывает ко мне в спальню: – Я на минутку, не дольше. Что ж, завтра в десять утра подъём, Леокаст. Идёшь за своей невестой, и уезжаем. Я буду за тобой перемещаться – постараюсь не появляться, пока из города не выйдем. И отправимся в столицу – дальше сам всё знаешь. А я пошёл дальше подпитываться, мне это перед путешествием очень нужно.

И исчезает, не дав даже ответить. Мысленно стону. Мало того, что Фальян растолкал меня сегодня до полудня, так ещё и завтра вставать спозаранку и ехать куда-то… Ненавижу рано подниматься. Отлично знаю, что сам Фальян каждое утро встаёт в семь, ну от силы в восемь, когда устал очень после ночных ритуалов: приведёт себя в порядок, поест, откроет аптеку. Но я-то не Фальян! Я всегда любил подольше поспать, и как тут… зачем… впрочем, ехать надо по делу, а значит, не на что жаловаться. Главное – решить, какую карету нанимать. Наверное, надо зайти на соседнюю ферму, взять пару лошадей и отправиться верхом, зачем мне эти «каретные» траты? Благо невеста моя верхом ездить превосходно умеет, училась. Ещё бы – дочь кузнеца-ювелира! Отец её мечи делает, которыми всадникам положено махать, так что озаботился тем, чтобы дочка если не размахивать мечом, то хотя бы ездить на лошади умела.

Но это всё – утром. Надо лечь спать. Надо просто поспать, выспаться перед дорогой. Да, обычно так рано я не ложусь, но сегодня это необходимо… Лежу, смотрю в потолок. Уснуть не получается.

Когда погибла моя сестрёнка, тоже уснуть не получалось. Ни у меня, ни у мамы. Дом у нас был небогатый, стены, как говорится, картонные: тонкие-тонкие, любой вздох услышишь. Я спал в комнате с младшими братьями – Серон засыпал сразу, он легко относился к жизни. Ярилий, маленький ещё, – поплачет-поплачет слегка и уснёт, свернувшись калачиком. А за стенкой творилось не пойми что – плакала мама, пытался её успокоить сонный отец, которому с утра на работу, а через две стены порой доносились рыдания сестёр. Они малышку очень любили, её вообще любили все. Попасть под копыта лошади, выбежав на дорогу! И ведь мы все за ней не уследили – младшие играли во дворе, не заметили, что Иана куда-то побежала. А старшие просто считали, что младшие в своих играх и сами справятся…

Больше всех корила себя старшая сестра, Арелана. Она должна была как самая старшая за малышами следить. Я слышал как-то, как она плакала матери в подол, стоя перед ней на коленях: «Леокаст и Серон-то что, они мальчишки, за чем они уследят? Ярилий сам малыш, а Нора вообще в доме была, причёску делала… Ясное дело, хочется красивой быть, когда только поняла, что растёшь красивой… А я-то, я?! Я-то должна была уследить за Ианой!..»

Что ж, у Ианы тоже было имя с характерным окончанием. И у Ареланы тоже. Я их обеих потерял – Иану навсегда, а Арелана довольно быстро вышла замуж, родила троих малышей – это когда я в последний раз о ней что-то слышал. Не люблю писать домой. Не люблю думать о том, что было бы, уследи я за сестрой. Я же потому тогда и заставлял дёргать хвостом ту ящерицу, из-за которой учитель меня взял к себе домой: тренировался мёртвых поднимать, думал, и Иану когда-нибудь подниму. С годами понял: нет в этом смысла. Если девочка уже умерла маленькой, то о чём тут говорить? Она не знает, что такое стать взрослой, оно ей не надо. Да и не растут духи – только подниму малышку зачем-то, и будет её жизнь скучной и тоскливой… Как же жаль, что не было у нас в роду эльфов. Судя по Берониану, эльфийская кровь поможет совсем воскреснуть. Да вот только, увы, ничего тут не поделаешь…

Мы все, в общем-то, нашли способ бежать от смерти Ианы. Нора подросла и, мать писала, ушла в монастырь: вроде бы, громче всех Арелана себя корила, а Норе, кажется, было гораздо тяжелее… Арелана замуж вышла, Серон ушёл на войну, Ярилий только с родителями остался, подспорьем и поддержкой. Ну да он маленький тогда был, почти ничего не понял. Он всё теперь сделает, лишь бы мама с папой его любили. Могу понять. Был бы я младше на момент смерти Ианы – тоже бы не баловался с ящерицей и остался бы в конце концов любимым сыном. А так – ящерица дёргает хвостом, к нам подходит седобородый человек, спрашивает, учил ли меня кто-нибудь, и, получив отрицательный ответ, идёт в дом – разговаривать с моими родителями. Если вспомнить, что мама после смерти дочери работать не могла, аптекарь, который забирает на всё готовое лишний рот (пусть для начала и на несколько месяцев в году), показался просто спасением.

Делать мне, в общем, нечего. Надо спать. Но я ещё с полночи мечусь, вспоминаю Иану, возвращаюсь мысленно к горю сестёр и мамы… Да и братьев, да и отца. Отец-то держался, ему нас всех кормить надо было, а вот Серон, который и спал легко, и жил без особых тягот вроде бы, всё-таки на войну пошёл. Значит, ему тоже было тяжело. Я так давно не писал домой, что даже не знаю, жив ли он, – наша страна ни с кем сейчас не воюет, но тех, кто пошёл в солдаты, легко отправляют в другие земли, на передовую. Впрочем, я же завтра еду в столицу! Надо навестить родных, познакомить их с невестой… Не сразу, конечно, а как Берониан денег даст. Успокоенный этой мыслью, засыпаю довольный. Всё совсем не так плохо. Всё можно решить. Мертвецов – человеческих мертвецов – не вернуть, но зато живых можно и обнять, и обрадовать. А это главное, наверно.

IV

Вот только ни обнять, ни обрадовать я никого с утра не успеваю. Если бы меня кто-то растолкал, можно было бы счесть, что, по крайней мере, обняли меня. Ан нет – Берониан заключить меня в объятия не смог бы при всём желании. Потому он, как обычно, кричит с потолка:

– Вставай, Леокаст! Поднимайся!

Продираю глаза, смотрю на часы. Семи утра ещё нет даже. Я почти не спал.

– Сир, что такое?.. Вы обещали поднять меня в десять…

– Леокаст… – призрак, кажется, шокирован. – Этот твой Эжен Корибельский оказался чуточку более крепким орешком, чем я думал. Он проснулся.

Проснулся.

Проснулся, когда над ним нависал – и присасывался – призрак.

– Закричал при виде меня так, что тут же ворвались слуги – я успел исчезнуть, только когда они меня уже заметили. У нас есть совсем немного времени: пока в доме мэра схлынет паника, пока побегут в церковь. Словом, столица временно отменяется. Бежать придётся в другое место, и своим ходом.

Не понимаю, о чём он говорит, и Берониан видит это по моему выражению лица.

– Я и близко не мог себе представить, что такой юноша, как твой недруг, проснётся, когда я им питаюсь. Прости, Леокаст, всё пошло не по плану – я же говорил, от Эжена можно подпитываться долго, он отнюдь не так прост. Занимался бы магией – далеко бы пошёл. Просто ты описал его как недалёкого папенькиного сынка, и я совсем не ожидал, что это может быть сопряжено с недюжинными, просто неразвитыми способностями… Так что придётся нам бежать в Заболоченный лес. Это единственное место, где тебя искать не станут – побоятся. Не волнуйся, у меня всё под контролем. – Призрак не даёт мне вставить и слова. – В Заболоченном лесу можно набрать достаточно сильных артефактов, чтобы в городе забыли, в чём тебя подозревали. Обо мне, может, и вспомнят, но решат, что я напал на Эжена без твоего вмешательства. Увы, без артефактов ни ты, ни я так на людей не повлияем, а перерывать все чёрные рынки нет времени. Я подскажу, где искать, я такие артефакты на расстоянии чую. Ты же знаешь, в лесу стоит старая крепость, там много чего найти можно – да, понимаю, нечисть, опасно, но мы с тобой уж как-нибудь с этой нечистью совладаем. Без артефактов возвращаться в твой город, увы, нельзя. Да и носить их тебе придётся постоянно, чтобы не вспомнили… Но это – наименьшее из зол.

То есть нам придётся, как распоследним мародёрам, бегать по Заболоченному лесу и выискивать артефакты. Хорошо, что нас будет трое. А может, всё-таки четверо?..

Одеваюсь со скоростью, неведомой раньше мне самому. Спешу в спальню Фальяна – он как раз просыпается, лежит уже в своей кровати с открытыми глазами, смотрит в окно. Впрочем, когда мы с призраком врываемся в комнату, Фальян уже потрясённо смотрит на нас.

– У Корибельского есть повод считать, что я наслал на него призрака, – выкладываю всё скороговоркой, – он увидел сира Берониана, досадная случайность. Мы бежим в Заболоченный лес – сир поможет найти артефакты, которые отведут глаз жителей города от моей персоны как от самого страшного зла округи. С нами?..

Фальян горько вздыхает:

– Учитель… Вы, считайте, на войну идёте. А то я не знаю, что такое Заболоченный лес. Для начала – я вам там помешаю, я же совсем не умею на войне. Ни на какой.

У Фальяна на войне погиб когда-то старший брат, он упоминал об этом вскользь. Именно потому, что мельком, а не делился, я очень хорошо понимаю мальчика. Ему до сих пор страшно и больно, так что ничего не могу возразить.

– И потом… – продолжает мой ученик. – Понимаете, учитель, у каждого, кто уходит на войну, должен оставаться зажжённый в окне свет. Вы же Мериану берёте с собой, так вот у неё останутся родители, которые будут мечтать о возвращении дочери. А у вас никого не останется, что ли? Так нельзя. Я буду вас ждать.

– А если тебя обвинят в пособничестве оккультисту? – подаёт голос призрак.

Фальян смеётся.

– Что бедный ученик аптекаря может знать? Меня ни к чему не подпускали. С утра в аптеку, вечером прочь из дома, вернулся – спать иди. Если уже дома остаёшься – вари снадобья в аптечном помещении. Оккультизм? А я тут причём? Может, злой учитель сам мои силы пил, да и вообще – привораживал в определённом смысле. Я тут как бы и ни при чём.

Возразить мне нечего, сиру Берониану тоже. Спешно обнимаю Фальяна на прощанье – ну наконец-то я хоть кого-нибудь обнял, так, помнится, хотел обнимать живых!.. – и спешу на выход.

– Ничего не бери, – разъясняет Берониан. – Еду в лесу мы и сами найдём, аптекарь ты или кто? Оружия у тебя всё равно толком нет – можешь разве что свой кинжал захватить…

Тут же бегу на чердак – за кинжалом.

– В остальном, – продолжает призрак, – я рассчитываю перенести нас на опушку леса, а тут чем меньше веса, тем лучше. Я достаточно напитался, чтобы быть в состоянии переносить материальные предметы, но, правда, лучше меньше. Тем более что барышня твоя, даром что худенькая, всё-таки всю твою поклажу собой заменяет…

Хватаю кинжал, сую во внутренний карман плаща – и бегу на улицу, а там – к дому Мерианы.

– И собирай её быстрее! Пусть тоже ничего не берёт, я её, да ещё с вещами, не утащу, – кричит вслед Берониан, оставшийся у входа в аптеку.

Какое счастье, что у Мерианы спальня на первом этаже! Вернее, что дом у них одноэтажный, наверху чердак, а мастерская её отца и вовсе во флигеле. Как бы я залез в окно второго?

Расталкиваю свою невесту, хотя и хочется полюбоваться тем, как она очаровательно спит, – длинные ресницы, прядь волос упала на лицо, под щёчкой – прелестная ручка…

– Мериана, поднимайся! Тихонько, тихонько! Мы с тобой отправляемся в Заболоченный лес!

– Мы же в столицу собирались, – шепчет удивлённо.

– Собирались, да не собрались! Корибельский-младший доложит в церкви, что я якобы оккультист. Нужно собрать артефакты, чтобы отвести подозрения…

– Ничего не понимаю, – Мериана садится на кровати. – Зачем ему это?

– Да он на тебе жениться хочет, – бросаю в сердцах, – потому и сделает что угодно, лишь бы меня ликвидировать.

– На мне?! Корибельский?!

Она потрясена. А глаза горят – горят как звёзды. Не могу налюбоваться.

– Леокаст! Но это же меняет дело!

Не понимаю.

– На мне. Хочет. Жениться. Сын мэра. И ради этого даже подставляет моего текущего жениха!

Слово «текущего» меня настораживает.

– У него же деньги! И связи! И я стану… Мерианой Корибельской!

Не понимаю, о чём она говорит. Наверное, шутит?

– Леокаст, прости, пожалуйста, с тобой правда было очень хорошо, но больше не будет. Я не буду даже кричать на весь дом, что ты ворвался в мою спальню, чтобы надо мной надругаться, – если хочешь потом вернуться с артефактами, тебе лишние проблемы не нужны. Живи, как знаешь, как хочешь. Я всё равно не верю, что ты мог бы стать богаче Корибельского, – он, уж прости, тебя обгоняет с самого начала, он, при всех его недостатках, аристократ урождённый, в отличие от тебя, так что даже если у тебя материальных сокровищ будет больше, у Эжена есть главное – право рождения… И он по этому праву может и должен взять меня в жёны! – Моя ещё минуту назад невеста буквально дрожит от возбуждения. – Уходи как вошёл, через окно, я правильно поняла? Если успеешь вернуться с артефактами до моей свадьбы, я даже буду рада тебя на ней видеть. А пока – до встречи, Леокаст! Я буду верить, что у тебя всё будет хорошо. Мне с тобой было хорошо, и я умею быть благодарной.

Стою, пытаясь осознать смысл её слов.

– Беги уже, давай! Сейчас родители проснутся, зачем тебе ещё проблемы на пути?! – Мериана подталкивает меня, да так, что я едва не падаю на пол.

На негнущихся ногах иду к окну. Вылезаю. Дохожу до аптечного двора.

– Всё слышал, – сочувственно уточняет Берониан. – Жаль, мог бы вместо неё поклажу взять, а теперь и времени-то нет. Давай, подходи ко мне ближе. Не можешь? Ладно, я сам.

Подлетает ко мне, и я становлюсь частью призрака. Он во мне – или я в нём? Не знаю, но моё тело заволакивает прозрачная субстанция, которая, собственно, и есть Берониан. И я в ужасе понимаю, что родной улицы уже нет, что я в нигде, и это нигде поглощает меня, засасывает, как и сам призрак… Наверное, это никогда не кончится?! Наверное, сегодня у меня прекратилось всё – и любовь, и жизнь, – и началась мука, которая поглощает, никогда не отпустит, всегда будет со мной?.. Впрочем, нет. Мука заканчивается. Мы стоим на опушке Заболоченного леса, по крайней мере, я вижу просвет за деревьями – значит, там дорога. И болотце справа – здесь всюду болотца. А так – полянка как полянка… От неожиданности – такими перемещениями я всё же никогда не занимался, тем более в таком состоянии духа, – падаю на траву.

– Можешь передохнуть, здесь безопасно, – замечает призрак. – Тебе, наверное, лучше доспать. На траве мягко, ничего плохого с тобой не будет. А я пока осмотрюсь по сторонам. Через несколько часов вернусь. Ты не бойся, здесь рядом дорога, с которой никто в лес не сунется, а из глубины леса не сунутся сюда, потому что рядом дорога… Ночью тут, конечно, ещё как шастают, но сейчас утро – и прохожие, и мародёры боятся друг друга. Спи, Леокаст.

Берониан исчезает, а я пытаюсь понять, что же со мной произошло.

Какие-то птицы поют высоко, на верхушках деревьях. Какой-то конский топот проносится вдали – не на дороге рядом, скорее, кто-то пытается скостить путь в город поблизости. Из болотца доносится кваканье лягушек.

А я лежу и пытаюсь осознать, что со мной произошло.

Наверное, лучше и правда уснуть. Не понимаю, решительно ничего не понимаю. Я должен срочно бежать из города. Фальян отказывается бежать со мной. Мериана хочет замуж за Корибельского…

Так бы и лежал с этими мыслями, часами бы лежал, но спал я и вправду слишком мало, а привычную порцию утренней настойки так и не получил. Так я и знал, что от снадобий Фальяна выработается однажды зависимость: тело, не получившее привычный глоток бодрости, просто-напросто отключает мою способность думать.

Меня поглощают сны – очень заболоченные, очень лесные сны.

Эжен Корибельский поёт высоко, на верхушке дерева. Поёт:

– Леокаст, весь в чёрном, вырви глаз! Вырви, вырви себе глаз, глупый, глупый Леокаст! Мериана моя! Мериана – моя! Мериана – моя!..

Кидаю в Корибельского какой-то шишкой, он замолкает, а вдали проносится топот отца Карла. Он, наверное, наполовину лошадь, кентавр. Вот почему постоянно прячется в рясе, в такой длинной. Вот почему священники надевают рясы – нет, вот почему отец Карл пошёл в священники. Вернее, кентавр Карл.

Он бежит, бежит где-то рядом, старается скостить путь в город. Но если он скостит его через мою опушку – тогда и затопчет своими копытами…

Но топот проносится вдали и затихает. А совсем рядом, в болотце, квакает Мериана:

– Леоквааааст, ты был квароший, но всё кваончилось! Ква, ква, ква-ква, теперь квакать буду с Квааааэженом! Ква!

Проснулся бы в холодном поту, но не могу проснуться: организм и вправду не получил свою привычную дозу настойки.

Подскакиваю – даже понимаю, что мне просто снится, что подскакиваю, всегда хорошо отличал сон от реальности. Вылавливаю из болотца лягушку – да, это Мериана, где вы ещё видели лягушек с золотыми локонами? Страстно целую – ведь от этого она должна расколдоваться, правда?..

Но лягушка смотрит на меня презрительно:

– Леокваааааст… мне квавилось с тобой целокваться, но всё кваончилось! Квао-о-о-ончилось!..

Швыряю лягушку об дерево, она падает на землю брюхом кверху. Кажется, я только что убил свою невесту? Не успеваю это осознать – из-за дерева выпрыгивает кентавр Карл. Наверное, я просто перестал вслушиваться в его топот, когда отвлёкся на Мериану… на Квариану… тьфу, то есть ква…

– Леокаст, – говорит мне кентавр Карл нехорошим, очень нехорошим голосом, предвещающим одну только беду, – господин Брам, а ведь вы попались. Мало того что призрака призвали и на господина Корибельского-младшего натравили, так ведь вы только что убили дочь кузнеца-ювелира… За это и вас полагается казнить. Жаль, на болотах сжечь толком не получится, но мы найдём другой способ…

Он замахивается копытом, он уже собирается вонзить его мне в грудь – притом я знаю, что именно вонзить, что это копыто пройдёт сквозь мою плоть и выйдет снаружи… Но я прерываю его едва ли не в последний момент:

– Отец Карл, вы едите певчих птиц?

У него начинают светиться глаза – прямо как у Мерианы. Осматриваю кентавра с головы до ног – нет, он не моя невеста, он точно Карл, об этом как минимум нижняя часть тела говорит… да и торс, непривычно обнажённый после знакомой рясы… А глаза горят. Странно. Не понимаю… Может, душа Мерианы… то есть душа лягушки… переселилась в него после смерти?..

– Дашь птичку – пощажу, – протягивает сладким голосом кентавр Карл. Сладким. Непривычно сладким. Мерианиным. – И вернусь…

Да, теперь он уже не Карл, точно. У кентавра Карла нет золотых волос… И изящной груди – только что ведь был мужской торс, при этом как для кентавра, так и не сильно-то широкий, больше на обычного отца Карла похож был… И ниже – тоже…

Хватаю в руку певчего Эжена – только что он ведь наверху был, заткнулся от попавшей шишки! Но я должен расколдовать Мериану, значит, Эжен будет здесь…

– Да, я это съем, – с нежностью говорит Кентавриана… кентавр Мериана… моя невеста…

И начинает разжёвывать птичье тельце, и на глазах превращается в прекрасную девушку, а рядом с ней появляется настоящий Корибельский.

Мериана с аппетитом доедает тушку:

– Мы женимся, Леокаст! Будешь шафером? Эженчик не против…

Да, на ней прекрасное подвенечное платье. И Эжен в роскошном костюме… Съела, как есть съела. Она съела его душу!..

Хочу закричать, но воздуха нет. Я погружаюсь в болото. Нет больше ничего, кроме болота, и я в этом болоте – лягушка… нет, кентавр… нет, певчая птица… Важно не это, важно то, что в болоте у меня нет воздуха…

– Учитель! – слышу голос Фальяна над ухом. – Учитель, просыпайтесь!

Открываю глаза. Вижу очертания костра. Вижу очертания Фальяна за ним. Именно очертания, не самого ученика. Как будто он тоже призрак.

– Я знал, что вам будет плохо сегодня без моей настойки, я вышел с вами на связь, – шепчет Фальян. – Попробуйте пожевать листья граморника! Здесь же растёт граморник! А я больше держать связь не смогу, я в первый раз попробовал, да и костёр на заднем дворе – это сложно и опасно, меня найдут в любой момент! Вот, уже нашли… убегаю…

Фальян исчезает, а я наконец по-настоящему открываю глаза. Да, он прав, его зажжённая в окне свеча, то есть зажжённый во сне костёр, сильно могут помочь. Практически спасти.

Нахожу куст граморника – и правда, растёт на той же полянке, – срываю несколько листьев, лихорадочно разжёвываю. Помогает. Как Мериана ела птицу и становилась невестой при женихе… как Мериана в моём сне ела птицу, поправляюсь. Граморник помогает. Наверное, Фальян и настойку на граморнике делал. Ну да, у нас во дворе растёт кустик. Чего только возле Заболоченного леса не растёт…

Пытаюсь собраться с мыслями.

Эжен – предатель. Хотя я бы тоже панику поднял, проснись от призрака у себя над головой, когда ничто не предвещало… Впрочем, нет, он точно предатель, он вчера ещё начал, хотя и давал мне неделю. Он во всём виноват. Он и только он.

Мериана – ушла. Ушла к Эжену. Говорю же, он и только он, о чём речь идёт.

Фальян… Фальян меня спас только что? Или это мне тоже приснилось, а про граморник мой спящий мозг сам вспомнил?..

Одно я знаю точно: мне предстоит охота на артефакты.

И единственный, кто мне в этом поможет, – это призрак сира Берониана.

Стону про себя. Боги, что я такого сделал, чем я такой кошмар заслужил? Лучше бы мне наравне со всеми кошмары снились, лучше бы Берониана кто-то другой призвал…

Кажется, я говорю это вслух. Потому что Берониан из-за моей спины мне отвечает:

– Да нет, Леокаст, лучше, чтобы ты. Тут недалеко зданьице есть, относится к крепости. Там амулет силы духа лежит в подвале – он тебе пригодится для того, что мы запланировали. Идём.

Я не могу ничего возразить. Я молча встаю, набрав заодно в горсть ещё листьев граморника – на всякий случай, буду жевать по дороге, – и иду за призраком.

Тропки в Заболоченном лесу должны бы быть непролазные, ан нет – проложены аккуратно, явно суровыми мародёрами. Что возразишь – людям хочется кушать, вот и проще кому-то уйти за деньгами в лес, полный нечисти… Нечисти… Наверняка в этом самом «зданьице» меня тоже ждёт нечисть…

А вот и «зданьице». Поросло паутиной – но только вдали от входов, так-то явно внутри всё мародёры раздерибанили… Почему он считает, что амулет здесь, тут ведь явно всё уже разобрали?

Опять говорю вслух, видимо. Или Берониан читает мысли?

– Потому что амулет не похож ни на что дорогое, а выглядит как самый обычный мусор.

Не понимаю. О чём он говорит?..

Спускаемся в подвал. Вижу – и правда, обычная косточка, на неё указывает Берониан. Птичья. Боги, неужели сон мне снился вещий?! Птичья кость. В подвале заброшенного здания…

Мне нечего сказать, я только жую листья граморника – отчаянно, едва ли не из последних сил. Надо придти в себя…

А из угла появляется птичий скелет.

Да, самый настоящий скелет большой хищной птицы.

– Не смотри на него, – кричит Берониан, – бери амулет и уходи!

Как тут не смотреть, если это скелет Эжена? Я в этом уверен… Вот он уже превращается из птичьего в человеческий… и улыбается мне, улыбается… Почему скелеты улыбаются так страшно?..

– Леокаст!!! – Берониан всё так же кричит, и кричит громко. – Этот вид нечисти будет притворяться тем, чего ты боишься!!! Я вижу одно, ты – совсем другое, и как выглядит амулет – тоже вопрос личности! Он всегда – как мусор, но как страшный, пугающий мусор, вызывающий нехорошие ассоциации! Бери амулет и уходи!!!

Оккультист я или кто?

Произношу базовое заклятие на изгнание нечисти – надолго не подействует, но, по крайней мере, скелет Эжена перестал приближаться, всё так же стоит и улыбается, но уже на одном месте. Значит, нечисть и вправду нестрашная, да и особо опасной не назовёшь – простым заклятием остановилась… Хватаю косточку и бегу по лестнице наверх. Скелет идёт за мной. Судя по всему, и вправду недолгое действие у заклятия, а учитель предупреждал, что для развития навыков нужно тренироваться… Выскакиваю из здания – благо скелет движется медленно, кости грохочут и мешаются. Бежать больно, тяжело – он на меня смотрит, да и косточка эта, пока я просто держу её в руках, делает больно уже одним своим присутствием… Понимаю: такие вещи надо обязательно на шею, иначе считает меня не хозяином своим, а похитителем… Бегу, бегу, бегу по траве, добираюсь до ближайшего удобного для лазанья, раскидистого дерева, вскарабкиваюсь. Скелет Эжена ко мне не поднимется! Если бы… Приблизившись к дереву, он снова оборачивается скелетом птицы, и начинает взлетать – на чём, боги, если крыльев у него нет, только кости?!

Берониан что-то кричит, но я не слышу и не намерен слышать. Резко, не останавливаясь ни на долю секунды, цепляю косточку за цепочку у себя на шее – ношу на ней артефакт, помогающий работать с призывом духов, база для оккультиста. Цепляю – и косточка внезапно превращается в небольшую пластинку меди, которая словно бы приросла к цепочке. А скелет исчезает.

Облегчённо вздыхаю – и падаю с дерева. Пока цеплял косточку за цепочку, не рассчитал равновесие. Пока падаю, ещё понимаю, что надо бы как-то затормозить падение, но ничего не успеваю, снова теряю сознание.

– Мальчик, поднимайся и женись! – раздаётся голос кентавра, вернее, кентаврихи. Нет, она снова оборачивается лягушкой, только большой, в человеческий рост. – Ква-ква-ква-женись! Ты убил Эжена, теперь, ква, женись на мне!

Мериана смотрит на меня своими горящими, как звёзды, глазами. Тянусь к ней, чтобы поцеловать…

– Фу, – отпрыгивает от меня моя невеста, – какой нехороший мальчик, я ему говорю подниматься, а он целоваться лезет!

Открываю наконец глаза. Да, это не Мериана. Это женщина немногим постарше меня – вот только шрамы на лице особой формы намекают, что она не просто женщина, а настоящая лесная ведьма. Только у ведьм остаются такие следы – зелья, которые они варят, тёмные, народные, лесные зелья, пузырятся и обязательно попадают на лицо, избежать этого никак нельзя.

– Приходи в себя, – говорит ведьма, – ты же тут пропадёшь один в лесу. Пошли ко мне, будем пить успокоительные. Что с тобой приключилось, мальчик, что у тебя такое горе? Им на весь лес пахнет, право слово.

Слышал, что ведьмы чуют чужие чувства, но до конца не верил, а зря.

– Пойдём, – ведьма протягивает мне руку.

Призрака рядом не видно. Зато я наконец могу подняться.

Кажется, меня только что спасли?..

V

Листья граморника, которые я показываю ведьме в ответ на вопрос, что и почему я сегодня уже принимал, она равнодушно выкидывает.

– Твой ученичок наверняка хотел поднять тебе тонус. Это плохая затея. Тонус, поднятый с утра, падает к вечеру, а на следующее утро без помощи снадобий не восстанавливается. Если хочешь помочь своему телу самому настроиться – вот, начни с плодов граморника, а не с листьев. Конечно, настойка на листьях граморника будет очень нужна тяжелобольному, который сам не восстановится, но и его лучше потом на плоды пересаживать, тем более что организм легко воспринимает такой переход. Тебя что, этому совсем не научили?..

– Честно? – смущаюсь. – Учителя волновало только то, чтобы я был хорошим оккультистом. По аптечному делу он просто давал мне книжки.

– Могу его понять, – хмыкает моя собеседница. – Слишком много аптекарей по его душу… Давно он умер?

– Ты его знала, – я в этом уверен.

– Ещё как, – вздыхает ведьма. – Так давно?

– Пару лет назад.

– Сердце?

– Сердце.

Мы молча идём по лесной тропинке. Я жую плод граморника – вернее, грызу, он больше похож на жёлудь. И правда, в голове проясняется.

– Он всегда был сложным человеком. Повернулся на своём оккультизме – и точка. Никакого дара, никаких способностей. А ведь хорошим аптекарем был. Но и с аптекой тоже – каша та ещё получилась. «Всё надо делать так, чтобы люди никогда не заподоздрили в колдовстве!..» – Она так эффектно передразнила моего учителя, что меня передёрнуло. – А потом, стоит что-то сделать не так, – уходи, работай в другом месте, не ломай мне мою работу…

Смотрю на неё внимательно. Женой его ведьма быть не могла – слишком уж молода, да и с чего бы он врал тогда, что жена умерла ещё в юности? Хотя… выставить жену из дома и сказать всем, что умерла… Но возраст, возраст. Она правда ненамного старше меня. Не настолько, чтобы, когда я был ребёнком, он её уже выставил и всем рассказывал, что умерла давным-давно…

– Тебя как зовут?

– Свенья, – она беспомощно улыбается, и я понимаю: и вправду совсем ненамного старше меня. – Свенья, не свинья. Ударение на первый слог. У твоего учителя вечно было дурацкое чувство юмора…

– Ну да, – вспоминаю, – «моя дочь бросила аптекарство и уехала, мне нужен новый ученик». И оккультизмом ты, конечно же, не занималась.

– С чего бы? – ведьма пожимает плечами. – У меня нет таланта. Это обычно передаётся по наследству – а у нас в роду совсем не было оккультистов. То, что отец этим внезапно увлёкся, и для него самого было сюрпризом. Хотя… он так хотел воскресить маму…

Этой истории я не знал.

Меня совершенно не удивляет, что именно Свенья привела меня в чувство, когда я валялся под деревом. Берониан, который ведёт меня, – пусть сейчас его и не видно, – друг моего учителя. Он не просто так перенёс бы нас именно на ту опушку Заболоченного леса, вблизи которой нас легко отыщет дочь его друга… Удивляет меня то, что учитель и вправду держал от меня свою историю в секрете.

Свенья останавливается возле раскидистого бревна – дерево повалило грозой.

– Давай присядем, поговорим. Дома шумно, дома не сосредоточишься, а тебе очень, ну очень ведь хочется узнать побольше о своём учителе. Да и обо мне, наверное, тоже. Да, пожалуй, – с улыбкой признаётся, – и я хочу твою историю узнать.

Интересно, кто у неё шумит дома? Детей у ведьм обычно не бывает – разве только соблазнит какого-нибудь мародёра… Ведьм в Заболоченном лесу, говорят, хватает: лес огромный, и выжить в нём можно только обладая специальными знаниями. Церкви округи давно пошли бы в рейд на ведьм и нечисть, да только победишь тут всех ведьм и всю нечисть, когда у церковников – ну, отец Карл исключение, – обычно способностей никаких нет. А ведьмам, при всём при этом, в лесу с нечистью жить благостно: изловишь то или иное чудо-юдо, наберёшься от него энергии, заваришь зелье помощнее – и как бы всё, и ура. В этом плане, с одной стороны, очень странно, что ведьмы, истребляющие нечисть, осуждаются церковью. А с другой – всё понятно: ведь если нечисти кругом нет, ведьма для своей работы её создаёт. А созданная нечисть обязательно должна, скажем так, и сама поработать, прежде чем ведьма её истребит… Потому, пожалуй, колдуний, которые живут в такой местности, как тот же Заболоченный лес, церковники и не трогают, а городских – сжигают. С чего я взял вообще, что отец Карл – исключение? Может, все священники на самом деле хотя бы теорией, да балуются?

Я вообще много чего за последнее время откуда-то «брал». Отец Карл не может быть магом, он же священник. Эжен Корибельский не может нарушить слово, он же аристократ. Мериана не может меня бросить, она же меня любит… Пожалуй, стоит слегка пересмотреть своё отношение к жизни и к людям. Не все священники бегут от магии, не все аристократы держат слово, не все невесты любят своих женихов… Повторять я это могу, как заклинание, да вот только не факт, что оно подействует.

Как бы там ни было, мы со Свеньей сидим на бревне, и она гладит мою правую ладонь – успокаивающе гладит, и я совершенно не сомневаюсь, что это очередная ведьминская практика по успокоению без зелий. Ну, лишь бы не по упокоению.

– Папа женился поздно, – рассказывает ведьма, – когда отверг уже едва ли не всех невест города. Сын аптекаря, он унаследовал аптеку довольно рано: в нашем роду часто умирают нестарыми ещё, от сердца. Жил со своей мамой, любил её и только её, и понимал, что девушки, которые хотят за него замуж, обычно хотят устаканенной жизни. Тогда как раз прошла по стране война – не жестоко опустошающая, как часто бывает, но не самая, скажем так, весёлая и добрая. А у аптекаря работа всегда найдётся, даже когда урон, нанесённый где врагами, а где и своими войсками, считающими, что в стране, особенно в провинции, все им должны, убирается, так сказать, исключительно доброй волей. Чтобы вернуть всё, как было до войны, пришлось очень постараться. И дочери отцов и матерей, с утра до ночи ставящие наш город обратно на сваи, очень хотели стать жёнами, например, аптекарей – чтобы всегда были деньги и чтобы никто не ругал, что ничего не делаешь. Аптекарь – он же всегда занят. Он не может пойти ремонтировать церковь – он снадобья готовит, без которых мы все долго не проживём!.. А жена ему, наверняка, просто помогает в это время…

И тут приехала мама. Не папина, конечно же, а моя. Племянница аристократа, Жанна Корибельская… – Меня передёргивает. Кругом Корибельские. – Её двоюродный брат, я слышала от мародёров, высоко поднялся, мэром стал… – Значит, Эжен Корибельский – троюродный брат Свеньи. Ладно, не такое серьёзное родство. – У мамы деньги были – она столичная девочка, столицы война почти не коснулась. Потому папа её особо в денежном плане и не интересовал. Она приехала погостить, на всё кругом смотрела с брезгливостью, всех кругом считала деревенщиной… Да и вообще, не могла понять, зачем её дядюшка с семьёй живёт в нашем городе, когда мог бы давно переехать в столицу.

Мама болела перед этим – тяжело болела. Знахари посоветовали отправить девушку на лето на свежий воздух, подальше от столичной пыли. Вот родители её и схватились за возможность сослать дочь к дядюшке. То, что недавно была война и живут все не пойми как, мало кого интересовало – зато какой воздух, какая природа!..

Воздух ли, природа ли, но слабость, особенно по вечерам, у юной Жанны случалась. Тогда и пригласили Корибельские аптекаря, в очередной раз, когда племянница слегла с головной болью, – авось подскажет чего-то, принесёт зелье. Папа, совершенно по своей воле, взялся её постоянно навещать, без оплаты – просто чтобы узнать, как прекрасная Жанна поживает и себя чувствует. Так, неделя за неделей, выяснилось, что мама ждёт ребёнка.

Я не знаю, была ли у них взаимная любовь, был это с маминой стороны просто интерес, или он её уговорил, что это такой метод лечения… Как бы там ни было, но у папы был серьёзный плюс по сравнению с другими мужчинами округи: он не носился как угорелый, пытаясь поднять город. А перед мужчинами столицы его плюсом было то, что дядюшка не препятствовал общению девушки с аптекарем. В столице-то её укрывали от кавалеров – понимали, что в основном всё там пахнет браком ради денег…

Когда Жанна Корибельская внезапно вышла замуж за аптекаря Вильского, пусть и порядочной семьи человека, с постоянным доходом, но уж никак не аристократа… и притом никого не позвала на свадьбу, тихонько заглянув вечером в церковь и признавшись, что ждёт ребёнка, а потому позвольте искупить грех, отче, помогите выйти за будущего отца замуж… словом, когда поднялся такой скандал, из столицы приехали Жаннины родственники, высказали ей всё, что думают, а потом лишили наследства, и дядюшке запретили помогать племяннице и её семье ну просто категорически – а заодно и сами отказались иметь с ним в дальнейшем дело, ведь дядя-Корибельский допустил связь Жанны с каким-то там аптекарем!..

А Жанна Вильская вначале чувствовала себя очень счастливой – сделала всё не так, как от неё ждали, доказала, что будет, если столичную девочку отправить на лето в глушь, – а потом её невзлюбила свекровь, моя бабушка. Папа до этого был любимый сын, и не просто любимый, но любящий, – а теперь он стал чужой, чей-то муж, совсем не мамин сын…

Я не в курсе, что там было дальше, в деталях. Папа знал, что мама и бабушка враждуют, но абсолютно не принимал всерьёз… До тех пор, пока бабушка не принесла маме какую-то полезную настойку – якобы перед родами самое то, – и у мамы не начались тяжёлые, болезненные схватки. Папа старался, как мог, но спасти любимую жену не вышло – зато спас меня и, пожалуй, на всю жизнь возненавидел. Сам понимал, что неправ, постоянно говорил: «Свенья, ты совершенно не виновата, что мама умерла, я очень рад, что спас хотя бы тебя…», но, очевидно же, убеждал себя сам.

Настойка бабушки, по папиным словам, только ухудшила ситуацию с маминым здоровьем. Папа долго не верил в это, отказывался верить сам себе, хотя и знал, прекрасно знал, что мама незадолго до смерти что-то приняла из её рук… Бабушка вынянчила меня, и я её любила, да и она любила меня тоже: я теперь была дочерью её сына, а не какой-то Жанны, ведь никакой Жанны уже нет… Но я подросла, и бабушка, в ходе приступа нежной, видимо, ко мне любви, проговорилась: «Ох, как хорошо, что я свела твою мать в могилу!..»

Папе я передала это сразу же – бабушка почему-то думала, что я ничего не скажу, или что папа и так всё знает, или что ему уже всё равно… Словом, я не знаю, что он конкретно с ней сделал, но хоронили мы бабушку уже назавтра, а папа долго рассказывал мне, что та настойка лишила меня матери – и бабушки теперь тоже лишила… Я прекрасно понимала, что бабушку таким образом убила я, рассказав всё отцу. В умных папиных книжках я достаточно рано прочла про состояние аффекта – и понимала, что отец за себя не отвечал, а вот я – очень даже…

А папа, в свою очередь, прочитал в книжках, что поднять того, кто погиб насильственной смертью, возможно. Он так и не понял, что настойка, обострившая былую болезнь, не была прямым орудием убийства. Думал, маму можно вернуть, – и учил, учил оккультизм, старался, как только мог… И ничего, ничегошеньки не получилось. И вышло только одно – потратил кучу сил и нервов на практики, а заодно и моих нервов кучу: «Свенья, никому ничего не говори, Свенья, никто ничего не должен знать, Свенья, только чтобы никто, никогда, ничего не узнал!..»

Чтобы отвести от отца подозрения, я даже ходила на все церковные собрания. Была хорошей прихожанкой, старалась помогать людям… Все думали, из меня получится замечательная аптекарша. Конечно, говорили, надо мужа хорошего найти – ведь я, девочка, смогу официально только помогать в работе папе или мужу. Но, шушукались в народе, наверняка же аптекарь Вильский ученика себе достойного найдёт…

В пятнадцать лет я не выдержала. Бросила церковь – трудный возраст, говорили люди, так бывает. Бросила практику примерного поведения – ох уж эти подростки, вечно с ними проблемы. Но я пошла дальше: начала появляться на чёрном рынке, общаться там с книготорговцами, доставать разные запрещённые книжки… И ведь совершенно не боялась уходить из города, по опасным тропам идти на чёрный рынок, со всеми говорить не стеснялась – торговцы поражались, как это девочка такая смелая?..

На чёрном рынке жители города тоже бывали. Например, мамин двоюродный брат – заходил порой за оружием или украшениями. Он был крайне зол на мою маму – из-за неё его отец, младший сын в семье, лишился помощи влиятельного старшего брата, получив только свою часть наследства, но потеряв, к примеру, столичные связи… Так что через какое-то время слухи о том, что Свенья Вильская покупает на чёрном рынке бесовские книжки, распространились по всему городу…

Отец велел мне уходить. Равнодушно. Спокойно. Ни на чём не настаивая – просто уведомляя. На вопросы, куда я пойду, советовал пойти в ученицы к какой-нибудь ведьме – например, к Маргарите Тод, бывшей жительнице нашего города. Госпожа Маргарита ушла в Заболоченный лес, потому что хотела стать серьёзным зельеделом, – а дозволялось ей быть лишь женой или дочерью… Она, как выяснилось, тоже могла стать папиной невестой – если бы его всерьёз интересовала такая партия, или если бы ей это было надо. Что у Маргариты способности к зельеделию, знали все, потому и прочили её в жёны аптекарскому сыну, – но он позволил себе исключительно с ней не разругаться, благо жениться они не хотели взаимно, и потому изредка поддерживал с ней связь и знал, где стоит Маргаритин домик.

– Тут дело не в бесовщине, – спокойно говорил папа. – Женщину-аптекаря никто не примет, пока церковь считает, что любая женщина может быть только мужниной женой. Делать что угодно, в том числе и запретные снадобья, аптекарь себе позволить может – лишь бы никто не узнал. Но в нашем с тобой случае, Свенья, это слишком. Отец скрывает от церкви свой оккультизм, дочь – свою страсть к запрещённым зельям… Ты уж прости, но тебе прямая дорога к Маргарите.

Он даже дал мне денег – довольно крупную сумму, из своих закромов. У папы всегда был неприкосновенный запас, к которому по такому случаю он даже, так сказать, прикоснулся:

– Передашь госпоже Маргарите. Скажешь, плата за обучение. А дом её ты найдёшь. Если сама ходишь на чёрный рынок, то и с домом на краю леса разберёшься. Карту я нарисовал.

Мне было немногим больше шестнадцати лет, и страшно было – очень-очень. Пока я шла в Заболоченный лес, то вспоминала, что отец мой, если призадуматься, – оккультист-недоучка, мать которого свела в могилу его любимую жену, а он за это безжалостно убил саму мать и теперь выставляет свою дочь из дома, потому что всё, что ему нужно, – это его клятый оккультизм… Я не знала, что делать. В принципе, меня же не выставили совсем уж на улицу. Но домой велели не возвращаться, пусть и сказали, куда идти!..

Госпожа Маргарита умерла раньше твоего учителя – моего отца. Госпожа Маргарита просто устала жить. Около десяти лет назад она сказала: Свенья, ты взрослая ведьма уже, всё можешь, всё умеешь. Ведьмы, так и знай, не умирают, просто оставляют тело. Не хочу умереть совсем уж старой, уйду. Дом тебе остаётся, всё здесь – твоё, ты в своё время очень мне деньгами помогла, как раз нужно было. Денег, в свою очередь, прости, не оставляю, но зато вся моя клиентура – твоя. Выпила что-то – и ушла. Мне её даже хоронить не пришлось – Маргарита Тод была достаточно умная женщина, чтобы заранее договориться с кем-то из знакомых мародёров, что тело её унесут и сожгут в полнолуние. Мародёрам она часто бесплатно помогала. Зарабатывали мы в основном на хуторских и на чёрном рынке. Да, после того, как из-за своих прогулок на чёрный рынок я потеряла дом и отца, мне самой приходилось на нём торговать… Сейчас таким уже не занимаюсь – всё через перекупщиков. У меня свои отношения с мародёрами – в то время как госпожа Маргарита им разве что помогала, я – за часть прибыли – сдаю им комнату и хожу на опасные вылазки к нечисти. Ведьма в бою – лучше, чем ведьмины зелья с собой…

Ничего себе. То есть я попал не просто к ведьме, но, считай, к профессиональному мародёру. Да, Берониан умеет устроить сюрприз. С минуту молчу. Думаю.

– Расскажи теперь о себе, – просит Свенья. – Ну есть же что-нибудь, о чём я ещё не догадалась? У тебя было трудное детство, потом тебя забрал учиться мой папа – а дальше? Что произошло, кроме того, что тебя оставила девушка… или даже невеста? Боль утраты я чую, а дальше разобраться у меня не слишком получается.

Рассказываю всё: и про Берониана и его эльфийское происхождение, и про нечестность Эжена, и о том, как дома мне держит зажжённой свечу верный Фальян.

– Я ведь любил её, – всё ещё поражаюсь истории с Мерианой. – Свенья… твоя история ужасна, но она понятна, у тебя с отцом всегда были кристально ясные отношения, так ведь? А Мериана… она всегда, ну вот просто всегда давала понять, что всё хорошо, что она меня любит. Когда я впервые пригласил её на свидание – прогуляться вдоль леса, а потом перекусить в трактире у Виты, там отлично кормят, – она смотрела на меня такими восторженными глазами! Когда я попросил её руки у кузнеца-ювелира – плакала, правда ведь, плакала!..

Свенья вздыхает:

– Ты мог оказаться единственным смельчаком, кто открыто обратил внимание на столь юную девушку без критики церкви. Ты же не ходил на все церковные события так часто, как и я? А в моё время священники говорили уверенно: девушка, которая не закончила ещё своё обучение, недоступна и далека. Только не уважающий себя мужчина попросит её руки – нет, на девушку нужно смотреть издали, а звать замуж лишь тогда, когда родители объявят, что дочка у них на выданье…

– Что за бред? – я был искренне потрясён. – Я же вырос в столице. У меня папа сделал предложение маме, когда она ещё в школе училась – в столице у нас вообще, если знаешь, частные уроки только одни богачи берут, и у мальчиков, и у девочек есть школы. Познакомились на межшкольных танцах, сдружились…

– На межшкольных танцах, – уточняет Свенья. – Да чтобы в нашем городке речь шла о каких-то межшкольных танцах! На балы девушка начинает ходить, только когда закончила обучение, – тогда и выбирает себе жениха. В столице, дорогой мой Леокаст, даже женщина аптекарем быть может, папа рассказывал. Не то чтобы это было так же обычно, как мужчина-аптекарь, но никто её за это не проклянёт. Жизнь человека, милый мой, определяет не церковь, не единая система. Жизнь человека определяют нравы. И очень жаль, что ты, перебравшись из столицы совсем, заметим, юным, не понял, что нравы вокруг тебя ещё какие местечковые.

Молчу. Это мне в голову и правда не приходило. Учитель мой всегда был таким, как я привык… Подаю голос – сообщаю об этом Свенье.

– Ну так сколько он по столицам ездил, искал оккультные книжки и общался со всякими-разными, – она горько смеётся. – На нашем чёрном рынке таких книг, как у него в библиотеке были, не достать. Это разве что по ведьминскому искусству… Ты знаешь, ведьминскими зельями, мне говорили, в столице и мужчины-аптекари иногда занимаются. Надо будет тебя подучить, хочешь?

– Чтобы шрамы потом были на лице? – смеюсь.

– Шрамы бывают только от некоторых зелий, – она гладит меня по голове. – От таких сильных, что тебе о них и знать не надо. А вот более простым позаниматься – стоит. Тебе же как-то имеет смысл поучиться новым практикам – чтобы, когда вернёшься в город, передать ученику? Твой Фальян, вроде бы, и правда талантливый, но этот бред с листьями граморника… – Свенья вздыхает и брезгливо морщится. Сразу видно: всё-таки она наполовину аристократка. Может, среди знати и не росла, но… такое передаётся.

– Ладно, – жму ей руку. – Я согласен. Я на всё согласен. Если, конечно, у тебя есть где жить, и ты пустишь к себе в том числе и моего призрака.

– Ага, – улыбается, – я чердак не сдаю никогда. У меня жилая общая комната внизу, вторая комната – для мародёров, а на чердаке куча места. Я там сплю, работаю – и тебе местечко найдётся, там есть второй диванчик. Не королевская кровать, конечно, но, думаю, тебя в подобных обстоятельствах всё устроит.

Да уж. В текущих условиях мне бы артефактов нужных набрать – и домой вернуться. А этим лучше заниматься в хорошей компании.

– Представлю тебя ребятам как оккультиста, который с нечистью справится лучше меня. – Тут Свенья абсолютно права, уж не знаю, как она этих гадов задерживает, но мне заклинаний на древних языках, как оказалось, вполне достаточно. – Скажу, что с меня зелья, с тебя – боевые заклятия и наводки, где что искать. Наверняка ведь кроме нужных тебе артефактов в таких местах есть и что-то ещё.

Наверняка.

Всё-таки молодец Берониан, привёл меня куда надо. Можно считать, к сестре. А как ещё назвать дочь моего учителя?..

VI

– Сейчас у меня живут двое, – рассказывает новообретённая сестрёнка. – Братья. Сложные личности. Да сам всё узнаешь.

Да, мародёры – как правило, сложные личности.

Я порой и сам появлялся на чёрном рынке – тот факт, что аптекари часто туда захаживают, известен и церковникам, и властям. Всё-таки далеко не все ингредиенты можно вовремя собрать. Когда тебе срочно нужна травка, которую можно добыть исключительно в полнолуние, а твои запасы исчерпались, любой обеспеченный клиент мгновенно выложит деньги на экстренную покупку у нелегалов. И видел я там очень разных торговцев.

Встречаются молодые ведьмочки, конечно. Те, которые в ученицах у более матёрых. Кстати, не очень понятно, почему у Свеньи ученицы нет… С другой стороны, когда сдаёшь комнату мародёрам, не стоит, наверное, пускать в дом юную девушку, у которой даже лицо ещё не обезображено. Мало ли на кого нарвёшься. Ведьмочки бывают двух видов: те, которые очень стесняются, прячут лицо (непонятно – то ли от приставаний хотят уберечься, то ли просто, чтобы не узнали) в капюшон или в шарфик, говорят тихонько. И те, кто пришёл на чёрный рынок практически с вызовом – наверное, такой была Свенья. Я обычно подходил за товаром, если нужно было что-то из ингредиентов для снадобий, именно к таком девчушкам – бойким, задорным, для которых нет ничего невозможного, и если на всём рынке не найдётся нужного тебе товара, могут запросто поспорить на деньги, что до завтра нужную вещь найдут. В общем-то, получается не спор на деньги, а заказ с доплатой… но игра всегда весёлая штука, особенно когда играешь с юной девушкой. Такие ведьмочки мне очень нравились.

А ещё на чёрном рынке торговали мародёры.

С ними всё особенно интересно. Если ведьмочек я мог записать всего лишь в две категории, то по мародёрам хоть сравнительную табличку составляй, как по нечисти, как меня когда-то заставлял учитель. Чего хочет, что будет делать, как обороняться…

Например, есть представители знати. Какой-нибудь юный сынок из достойной семьи не захотел принимать отцовское дело, или разругался с матушкой, или, что чаще всего, решил вступить в союз, который семья не одобряет. Дальше простой принцип: дайте денег, и вы меня больше никогда не увидите. Если не дают, эти ребята знают, где ключи от сейфа, и просто берут, сколько им надо. А потом обустраиваются где-нибудь в лесу – обычно нанимают мародёров попроще построить дом, – и начинают охотиться за оружием и артефактами. Такие юноши обычно очень образованы и прекрасно знают, что делать с нечистью и как с ней бороться, а также понимают истинную ценность предметов. Лесные аристократы тоже делятся на категории: некоторые зарабатывают достаточно денег, чтобы обеспеченным человеком уехать, к примеру, в столицу, там легко смешаться с толпой и придумать себе новое имя, хотя признаваться порой, когда нужны важные связи: «на самом деле я родич таких-то, но они отреклись от меня, это была тёмная история юности…» А некоторые остаются в лесу, потому что доходы растут. В скором времени они оставляют свои лесные хибарки и строят роскошные особняки поодаль – так и появляются хутора. На хуторах собираются работники, осваивается фермерское дело, и порой с хуторов даже заглядывают в город – например, к аптекарю. Впрочем, к ведьмам в лесу всё-таки ходят чаще.

Спутницы жизни таких мародёров, если они привезли их с собой в лес, обычно быстро осваивают искусство хранителя и начинают плести обереги, шептать наговоры – делать множество всякого, чтобы их мужчины не пострадали. Учатся они этому либо по книгам – мало какой из знатных мародёров не заглянет на чёрный рынок ещё до того, как перебраться в Заболоченный лес, и не наберёт умных пособий по выживанию в тяжёлых условиях, – либо у ведьм. Кстати, частные уроки хранительства ведьмы довольно часто дают – за отдельные деньги, разумеется. Потому Свенье, между прочим, и не нужна, может быть, постоянная ученица – наверное, у неё учениц-хранительниц достаточно. А ещё хранительство позволяет женщине смело оставаться одной даже в лесном домике – никто со злым умыслом не зайдёт. Напившийся муж, правда, не войдёт тоже, если есть риск, что жена от его пьянства пострадает. Потому спорный вопрос, имеет ли смысл мародёру заводить жену. Те, кто уходит из дома, просто разругавшись с родными, обычно воздерживаются.

А ещё я не один раз встречал противоположную категорию мародёров – неотёсанных, бестолковых, умеющих только рубиться. Они идут в лес, потому что деньги нужны, а, говорят, у нечисти можно отобрать всякого, её только поруби в капусту, и богатства твои! Далеко не всегда такие хмыри живут долго, но может повезти, если, к примеру, обратиться к правильной ведьме. Скорее всего, именно к таким и относятся Свеньины постояльцы, хотя всякое бывает. Потому что есть ещё множество самых разных мужчин, которые просто захотели добыть сокровищ. У кого невесте нужна красивая свадьба (вспомнив Мериану, передёргиваюсь), кому на лечение родных деньги нужны, у кого планы на открытие своего дела… Если есть голова на плечах и понимаешь, к кому обращаться за помощью, то ничто не мешает на какое-то время обосноваться в Заболоченном лесу, заработать нужную сумму – и всё, дело в шляпе! Довольно поправляю собственную шляпу, которую предусмотрительно надел перед побегом из города: буду казаться кем угодно, но только не мародёром-рубакой, который пошёл в лес, абы подраться и заработать. Они шляпы не носят – просто не понимают всей прелести. А ведь удобно, особенно в лесу, когда на голову может всякое насыпаться!..

Так вот, разделить всех этих «зарабатывающих» на группы я бы, наверное, смог, дай учитель мне такое задание. Вот только заданий я не получал, сравнительную табличку рисовать не намерен, да и учитель давно умер, а его дочь молчит вот уже который поворот дороги. Думает о чём-то.

Интересно, моё появление для неё – это хорошо или плохо? Я могу чем-нибудь помочь, я радую неожиданной встречей – или вся задача для Свеньи заключается в том, чтобы каким-то образом утихомирить моё гремящее на весь лес горе? Знать бы.

Мы доходим до маленького домика среди сосен – правильное обиталище ведьмы. Дом – из аккуратно сбитых брёвен, такой должен хорошо топиться зимой. При доме – садик, в основном с подозрительными кустами, половину даже я не знаю. Что ж, я и не изучал ведьминское искусство, в зельеделии разбираюсь на обычном аптекарском уровне.

Навстречу выходят двое. Ну, это, кажется, ребята как раз из области «лишь бы заработать». Оба – ростом выше притолоки, широкоплечие, и напялены на обоих какие-то бронешмотки – у одного на плечах железки (зачем железо на плечах?! Впрочем, я никогда не разбирался в таких тонкостях), у другого целая железная накидка (это уже понятнее – вдруг стрелять будут). Правда, непонятно, зачем они так нарядились дома, если это Свеньины жильцы. Она и сама смеётся.

– Арам, Шрам, спокойно, это не враг. Знакомьтесь – Леокаст… ладно, просто Лео…

– Просто Каст, – возражаю. Я готов сокращать своё имя для не слишком обременённых интеллектом здоровых лбов, но только так, как мне самому нравится.

– Просто Каст, – поправляется Свенья. – Он оккультист. Отлично отгоняет нечисть, сильно облегчит работу, и к тому же знает, где искать особенно дорогие штуки. Так что делиться будем честно.

– Если он отгоняет нечисть, – спрашивает тот из здоровяков, которого, очевидно, и назвали Шрамом (у него шрам на пол-лица), – то зачем нам нужна ты, Свинья?

Второй издаёт весёлое, издевательское «хрю-хрю». Боги, зачем она держит при себе этих идиотов? Свенья понимает моё удивление и шепчет: «Контролировать таких легче!» Ухмыляюсь. Её право, но я бы так не смог. Контроль контролем, а уважение элементарное должно быть.

– Я могу отогнать нечисть, но она потом всё равно вернётся. Благодаря мне можно куда с большим успехом таскать драгоценности, это да. Но после того, как они добыты, только Свенья может сделать так, чтобы твари не вернулись за ними, чтобы отобрать. Они же охранники, понимаете? Охраняют своё золото и могут выследить его. Свенья сможет нас защитить. Я – помочь именно забрать. Ясно?

Ни слова неправды я, в общем-то, не сказал. Я правда плохо ставлю защиту – все эти хранительские штучки лучше ведьмы знают, аптекари тут причём? Мы должны уметь защищать разве только от возврата болезни – и то у меня всегда паршиво получалось. Видимо, ни души, ни желания в это не вкладывал… А вот не только прогнать нечисть, но и не пустить её вернуться… да, аптекарь мог бы это сделать, руководствуясь принципом «прогнать болезнь», если аптекарь при этом Фальян. Я – бездарь, и спорить не буду. Могу поставить нормальную оккультную охрану, но зачем защищать от нечисти духами?! Свенья очень полезна в этом плане: ведьмы прекрасно защищают. Это в живом бою я действую… нет, не быстрее, и проблем тоже не меньше получается. Просто когда я изгоняю нечисть заклятиями, для этого не нужно никаких зелий и ингредиентов, только и всего. Дешевле, скажем так. Пожалуй, это всё равно недостаточно веский плюс: главное, что я знаю, где искать различные роскошества (ну, то есть не я, конечно, а Берониан, но это уже детали). И тут уж лучше счесть, что без Свеньи ребята не справятся с разграблением, а то ещё решат, что надо силой меня удерживать и заставлять указывать им хлебные места, а Свенья совершенно ни при чём.

Вроде бы мои объяснения здоровяки поняли. Тот, что без шрама, лениво стаскивает с себя железки. «Шрамированный» проходит в дом – видимо, на плечах они ему особо не мешают.

Свенья тоже заходит внутрь, в большую, просторную, светлую комнату – так я и знал, что легенды про тёмные хибарки ведьм основаны на чём угодно, только не на правде. Ставит чайник на плиту:

– Будем гонять чаи! Каст с трудом сюда добирался, были большие проблемы в городе. Сейчас ему надо отдохнуть, потом он выйдет на связь с духами и попросит карту, как идти к сокровищам. Вечером идём на вылазку!

– А если не отдохнёт, никак не свяжется? – мрачно осведомляется мужик без шрама.

– Арам, ну что ты. Ты, если не отдохнёшь, драться сможешь? У оккультиста работа так же построена!

Парни понимающе кивают, усаживаются за стол. Падаю на лавку у окна. Свенья заваривает какие-то травки.

– Арам, – рассказывает она, – старший брат. Он давно уже пошёл мародёрить, приносил в дом достаточно денег, но младший братик решил, что тоже может отправиться на поиски приключений. Ну вот – встреча с волком-хранителем.

Присвистываю. Волк-хранитель – это не шутка совсем. Волк-хранитель – это сильнейшая, надо сказать, штука! Оккультист высокого уровня может призвать духа из числа павших воинов, вселить его в тушку свежеубитого зверя – и получаем практически бессмертного, сурового, порой разъярённого волка, который считает, что его задача – отомстить за свою смерть, а для этого надо… вставьте нужное. К примеру, уничтожить всех, кто подступается к дому хозяина (он воспринимается как военачальник), если хозяин не дал другого приказа. Или вот, к сокровищам – как, видимо, и было со Шрамом.

– Так я и стал Шрамом, – вздыхает младший братец, – и стали наши имена в рифму. Домой не вернулся, пошёл вот с братом, поселились в лесу. Стыдно. Меня вытащили, но я сам дурак. Пока не исправлюсь, не вернусь.

– А что надо сделать, чтобы исправиться? – интересуюсь.

– Родителям новый дом построить и сестре приданое справить, – Шрам мрачнеет. – Мы помогаем им, конечно, но тут надо больше золота, ещё больше… Сестра будет богатой невестой! Я ей обещал!

Вспоминаю собственных сестёр – хорошо, что Свенья как раз наливает в большую чашку что-то успокоительное. Нора, которая ушла в монастырь. Иана, не дожившая до возраста невесты. Арелана, которая вышла замуж за простого рабочего парня – лишь бы забыться… Смотрю на Свенью. Она всё понимает.

– Каста воспитал мой папа, – мягко объясняет мародёрам. – Мы не родные, но папа у нас был один, получается, – так что можно считать, что он тоже мой брат.

– Заделал другой бабе? – Арам не смеётся, он именно ржёт, и я испытываю даже некоторую брезгливость. Ненавижу простонародье.

– Не-а, Каст без родных остался, а папа его решил колдовским наукам выучить, – не моргнув глазом, отвечает Свенья. Я не рассказывал ей про свою семью, так что это «остался без родных» она либо сама додумала, либо довольно здраво рассудила, что, попав к учителю, я и вправду в каком-то смысле остался без родных… Парни сочувственно притихают, и я решаю полюбопытствовать:

– Шрам, а то, что волк-хранитель защищал, ты получил тогда?

– Если бы, – вздыхает Свенья. – Его брат еле вытащил, ко мне приволок: спаси братика, отблагодарим. Я их потом долго от этого волка охраняла: он запомнил, тварь. Волк-хранитель – та ещё мстительная скотина. Как же это, от его зубов и когтей сбежали.

– А что там было, знаешь хотя бы?

– Знаю только, что то, что волк-хранитель охраняет, всегда очень дорогое, – бурчит Шрам себе под нос. – Брат сказал, что волка такого встретил, да сам к нему не подошёл, забоялся. Ну я решил, что я смогу…

Всё ясно. Шрам, конечно, выглядит взрослым – но в первую очередь как раз из-за шрама, того, что на лице. На самом деле мальчику наверняка лет шестнадцать-семнадцать. Ну, как Фальяну. Наивный ещё…

– Значит, сегодня в ночь мы идём мстить, – решаюсь. – Волк-хранитель не может просто так сидеть и рычать после такого! Пусть отдаёт свои сокровища! Мне самому интересно, что там у него! Только… – делаю драматическую паузу, – так как устранять его буду я, я и сам выбираю, что из богатств заберу, а если там что-то одно – делю вырученные деньги. Не бойтесь, не обделю вас.

Потом задумываюсь:

– Ну а если там все артефакты мне самому нужны, то найду, где вам золота добыть, уж не беспокойтесь. Вам же всё равно тут важнее месть.

Шрам смотрит на меня с восторгом:

– Ты правда можешь убить волка-хранителя?!

– Убить – не обещаю, но постараюсь. Прогнать, отвлечь так точно. Не тронет он вас. – Допиваю чай, чувствую, как меня клонит в сон. – А сейчас пойду я, высплюсь перед долгой дорогой, вы тоже отдыхайте. – Отодвигаю чашку, поднимаюсь из-за стола. – Свенья, где тут у тебя поспать можно?

– На чердаке, на втором диване, – она тоже быстро подхватывается. – Пошли, отведу. Ребята, я сейчас вернусь и накормлю вас обедом! Тебе, Каст, отложу на ужин.

Диван на чердаке у моей новой названой сестрички удобный, мягкий. Можно ни о чём не думать и провалиться в сон без сновидений…

Я почти уверен, что Берониан придёт, – либо меня отговаривать от похода к волку-хранителю, либо, наоборот, поощрять. Но призрак не появляется – по крайней мере, меня не будит. Будит меня уже сама Свенья – гладит по голове уверенными ведьминскими движениями. От таких всегда проснёшься, на то и направлены.

– Леокаст, – шепчет, – ты собирался на волка идти…

Торопливо поднимаюсь. Затем спускаюсь – по лестнице вниз. Ужинаю – хорошая лесная еда, коренья, травы и какой-то сорт болотной рыбы. Смешно даже – рыба в болоте!.. Вернее, в детстве, в столице, мне было бы смешно. Сейчас-то я уже знаю: здесь и не такое водится.

– Рыба очень полезная, – ловит моё настроение Свенья, – это сдохший лосось.

Чуть не проглатываю целый кусок:

– В смысле «сдохший»?

– В смысле умирает там, у себя, на морях, после нереста. А потом проявляется тут, на болотах. Они любят всякую нежить, сами её создают. И получается, что из-за жизни в этом климате, среди всех этих травок лосось в своём посмертии становится ну просто ужасно полезный. Он уже дохлый на момент появления в болоте – такой и плавает, не гниёт. Ты не знаешь, что тут за вода…

Догадываюсь. Рыбу, тем не менее, доедаю с удовольствием. Свенье можно верить. Она теперь мне сестра.

Собираемся, выходим. Арам со Шрамом молчат: видимо, нервничают перед опасным приключением. А я повторяю про себя заклятья для работы с волком-хранителем. Ингредиентов для изгнания у меня никаких нет, ну да ладно, можно же договориться.

Идём по лесу не особо долго, с полчаса. Кругом вечер, тьма, Свенья ведёт по совсем незаметным тропкам. Идём нога в ногу – иначе всегда можно провалиться в болото. Шумят ночные птицы, но я после Свеньиных травок чувствую себя просто превосходно: ни в одном птичьем крике мне не мерещится моя невеста… моя бывшая невеста. Отвлекаюсь от тяжёлых мыслей: у меня сегодня крайне опасное приключение, и я должен справиться с ним на ура!