Гексаграмма: Колодец времени бесплатное чтение

Предисловие

Данная книга является четвёртой по счёту в цикле. Правильный порядок чтения цикла выглядит так:

1. Гексаграмма: Книга красной тайны

2. Гексаграмма: Рыцарь-алхимик

3. Гексаграмма: Падшие и проклятые

4 (эта книга). Гексаграмма: Колодец времени

Однако, вы вполне можете насладиться ею, даже не зная предыстории событий, упоминаний о них достаточно для понимания, что именно происходило раньше.

Глава 1

Механическая карета мчалась через лес на реактивной струе пламени. Резная вязь алхимимческих знаков покрывала этот диковинный транспорт на колёсах и снаружи, и внутри. Его бока цвета сочного янтаря глубокие изящные прожилки сложного рисунка, наполненные алой краской, лишь украшали. Карета выглядела нарядной и роскошной, напоминая чем-то роскошные сказки о принцессах далёких южных земель, которые могут позволить себе абсолютно всё, носят браслеты на руках и ногах, кольца, серьги, ожерелья и диадемы, усыпанные драгоценными камнями, и одежда их расшита золотом и серебром. Точёный изогнутый руль устройства крепкой хваткой, как бывалый капитан – штурвал своего драгоценного корабля, держал мужчина неопределённого возраста, с правильными чертами лица, его ясные голубые глаза внимательно изучали дорогу впереди, а длинные волосы трепал встречный ветер. Мимо проносились сосны и ели, щеголяющие шапками свежевыпавшего снега. И сугробы, и карета, и дорога, по которой они ехали, россыпью бриллиантов блестели на солнце. Мужчина улыбался, не считая нужным скрывать хорошее настроение.

– Сколько нам ещё добираться? – напряжённым тоном спросила молодая женщина, сидевшая рядом с ним.

Было заметно, что больше всего она тревожится не из-за сложного и долгого пути. Нет, в такое состояние её приводил спутник. Она как будто не могла определиться, как относиться к нему, так нервничают путники на дорогах, если садятся к неизвестному и подозрительному с виду вознице, который достаточно силён, чтобы представлять собой опасность. Впрочем, этого человека она знала – и, судя по всему, знакомство лишь осложняло дело. Её чувства смешались в малопонятную кашу, потому что относилась к вознице она противоречиво. Ей хотелось осуждать его априори, как она делала это раньше, но врождённое стремление к справедливости не позволяло. Хоть зубами скрежещи, против своей натуры не попрёшь.

В конце концов, он же сыграл когда-то ключевую роль в спасении её города. Она до сих пор лишь смутно понимала, зачем он это сделал вместо того, чтобы использовать критическое положение Эсканолла к своей выгоде, ведь в альтруизм подобной личности вовсе не верила, но старалась обходиться без предрассудков и не судить поспешно. Однажды ведь это уже привело её к чудовищной ошибке – и, между прочим, с ним же. Только наивные юнцы могут броситься на превосходящие во много раз силы врага и верить, что их напор и отвага, решимость и чувство правоты помогут выйти победителями. У них не было фактически никакой информации об истинном могуществе этого человека, но они не отступили, когда могли.

Женщина до сих пор задавалась вопросом, почему же он, нуждаясь лишь в одном из них, пощадил остальных. Возможно, сыграло роль то, как разительно вскоре изменились обстоятельства, но всё же у них было время, когда он мог ударить, превращая тех, кто покусился на его дом, в мимолётное воспоминание – и не стал. Милосердие? Не смешите. Скорее, его дьявольски дальновидный ум прочитал выгоду на много шагов вперёд.

– Полтора часа, леди Ишка. Простите, вы не просили у меня совета, но вам следовало бы хоть немного расслабиться и отдохнуть, пока есть возможность. В вашем положении нервничать не стоит, – с искренней мягкостью и заботой в голосе ответил мужчина.

Она вздохнула, признавая его правоту. Не из тех людей была Ишка, кто отрицает вполне очевидные вещи лишь назло собеседнику, хотя отлично понимает его правоту. В конце концов, именно на условии, что она будет заботиться о себе и воздержится от перенапряжений, король и отпустил её в эту поездку. Доктор Варатти же настоял на том, что едет с ними, потому что не захотел прерывать наблюдение за здоровьем Ишки и за тем, как её хворь совмещается с течением беременности. Теперь он ютился позади них, среди своих колбочек и мензурок, мешочков с порошками и пилюлями, баночек с микстурами и научных книг из центральной библиотеки Эсканолла. Тяжёлые пухлые фолианты в солидных переплётах с позолоченными уголками и корешком занимали порядочно места, однако, доктор нуждался в них при своей работе. Вообще-то вывозить их за пределы столицы строго запрещалось – каждый том являлся чуть ли не уникальным, у некоторых в мире отсутствовали копии, у других было всего две или три, и находились они в руках богачей-снобов, которые не расстанутся с таким уникальным имуществом. Порча или утрата любого из них могла стать невосполнимой. Но доктор Варатти ставил благополучие Ишки и её будущего ребёнка выше, хотя кто как не он прекрасно понимал, что значит редкое и важное знание, которое вместе с бумажным носителем исчезнет навсегда. Он искренне рассчитывал, что у него получится уберечь и книги, и подопечную. Ему и так пришлось взять с собой гораздо меньше, чем хотелось бы, потому что в карету поместилась только половина, а затем тот самый мужчина, которому предстояло вести этот транспорт, сказал, что будет перегрузка. Доктор не стал спорить, отобрав лишь самое необходимое – ингредиенты для лекарства Ишки, а также те снадобья и предметы, которые могли спасти их жизнь, если их ранят, или кто-то захворает. Доктор Варатти всегда относился к своему долгу перед людьми с ответственностью высшей степени педантизма. Благодаря алхимии карета ехала ровно, да и качество дороги указом Его Величества поправили, но Варатти всё равно взял ёмкости из небьющегося стекла и инструменты, которые нелегко сломать, даже если бы они попали в транспортное происшествие.

– А как мы вообще едем, как это работает? – чтобы разбавить тишину, спросила Ишка.

Мужчина вполне охотно заговорил:

– У силы алхимика и его возможностей обычно два источника. Один – ресурсы организма и его внутренняя предрасположенность. Второй – окружающий мир. Обычно, чем больше у алхимика собственных запасов, тем больший ему доступен радиус, на котором может происходить сбор нужной ему стихии. Кроме того, в некоторых точках мира извлечение какой-то из них даётся легче, в то время как другая может стать почти недоступна. Во влажном климате, посреди океана или на болотах, мощь воды возрастает настолько, что алхимик сможет создавать цунами и призывать потопы, но дотянуться до огня в таких условиях сможет только мастер в этом искусстве. Мастерство напрямую зависит от степени познания окружающего мира. Алхимик высшей степени посвящения превращается в связующее звено между всеми составляющими мира, как бы далеко друг от друга ни располагались эти части. Надеюсь, теперь тебе стало немного понятнее.

– И ты преобразуешь…

– Мои собственные внутренние запасы. Я кореллирую с осязаемой реальностью и с более тонкими материями, даже разговаривая с тобой.

Ишке показалось, что её спутник в чём-то темнит, недоговаривает, но решила не настаивать, будучи не вполне уверенной, так ли важно ей знать всю правду. Ишка была отважной девушкой, но существовало и то, чего она боялась. Не так, как боятся физической угрозы, а, скорее, избегают заглянуть в собственное бессознательное, столкнуться в себе же или в своём восприятии основных законов мира с таким, что вызовет непримиримый конфликт. Некоторые люди сознательно игнорируют дискомфортные для них вещи, если изменить их простому смертному невозможно. Пока обстоятельства не вынудят её, Ишка не станет проверять этого человека.

– Но… как же алхимика можно держать взаперти? Кроме того, необходимо быть крайне осторожным, ведь, если материала не хватит, используемый символ при активации восполнит разницу здоровьем самого алхимика. Можно просто почувствовать слабость, можно онеметь или ослепнуть, а можно и умереть на месте. Разве он не преобразует всё вокруг себя и не сбежит? – взволнованно спросила Ишка.

– Нет, – Старатос покачал головой. – Если в проектировании тюрьмы участвовали другие алхимики, они позаботились о том, чтобы оборвать необходимую для успешного применения знаний и навыков естественную связь всего в природе со всем. Тюрьма изолирована, построена из самых неподатливых материалов и расположена далеко от всех узлов силы.

– Почему ты остановился, не доведя до конца твою идею о совершенной версии человечества?

Было видно, что этот вопрос дался Ишке нелегко, даже сложнее, чем первый, потому что она даже не догадывалась, какой реакции от Старатоса ожидать. Впрочем, к её облегчению, он лишь вздохнул.

– Я увидел, к чему приведут меня такие мечты. Монстры, рождённые философским камнем, были идеальны с точки зрения здравого смысла. Они никогда не стали бы жертвами старости или болезней, им были неведомы страх, отчаяние или усталость, они неуклонно двигались к своей цели и не понимали, что есть милосердие. Они завораживали, безусловно, однако, их бесконечный холод и безразличие внушили мне отвращение. А ведь я добивался именно этого.

– И какова твоя цель теперь? – недоверчиво спросила Ишка.

– Наблюдать, исследовать, учиться. Страшная беда, что постигла столицу, доказала – я до сих пор слишком мало постиг даже простейшие истины вселенной. Ты, конечно, не имеешь никаких оснований полагаться лишь на мои слова, но я не вынашиваю никаких далекоидущих планов. Меня устраивает текущее положение дел, – безмятежно сказал Старатос.

Ишка хотела что-то возразить, но он предостерегающе поднял руку и остановил карету. Внимательный взгляд алхимика неторопливо пробежался по деревьям и кустам вокруг. Пейзаж оставался безмятежным и тихим. Ни веточка не шелохнулась, ни снег не скрипнул.

В живой природе не бывает такой гробовой тишины.

– За нами следят, – чуть ли не одними губами прошептал Старатос.

Ишка сосредоточилась на духовном прикосновении и отрешилась от тела, внутренним чутьём, похожим на невидимый и неосязаемый на материальном плане полог, накрывая ближайшую к ним часть леса. Враг, а по хищной, тяжёлой, смрадной ауре она сразу определила, что там враг, тщательно скрыл своё присутствие, и еле угадывающийся след поначалу сливался с природой, но Ишка уцепилась за нотку фальши. Сообразив, что её обнаружили, тварь сразу выскочила на дорогу. Бурлящая чёрно-красная желеподобная какофония со щупальцами. От неё несло, прямо-таки разило исступлённым гневом и животным голодом. Это был хищник, абсолютно лишённый разума и самосознания, зато готовый на всё, чтобы вцепиться в добычу.

– Ну и дрянь!

Ишка выкрикнула это быстро, но её реакция оказалась ещё быстрее. Когда её возглас отзвучал, пальцы уже натягивали тетиву лука. Стрела чистого белого света со свистом вонзилась в туловище тошнотворной массы. Старатос пробормотал сложную длинную фразу, содержащую в себе огромное количество "р" и "г", и простёр вперёд правую ладонь. Сорвавшаяся с неё спираль ревущего пламени накрыла чудовище.

Тварь пронзительно заверещала, так, что у путников заложило уши, и её разнесло на ошмётки. Выдыхать, впрочем, было рано, потому что куски, неестественно и безобразно извиваясь, поползли друг к другу. Было в них что-то от слепых детёнышей, тянущихся к матери – этакая гротескная пародия.

– Сгинь! – коротко приказала Ишка, всаживая следующую стрелу в один из этих кусков.

Старатос щёлкнул пальцами и заморозил ещё три. Четвёртый по хлопку его ладоней втянуло в землю.

– Сзади! – окрикнул их доктор Варатти.

Ишка круто развернулась и выпустила особую стрелу. В полёте та разделилась на три поменьше, и все три вонзились в колыхающуюся, как у слизня-переростка, плоть. Множественный выстрел был относительно новой практикой для неё, но всё получилось. На таком расстоянии промахнуться было невозможно, ведь тварь почти уже прыгнула на неё, если можно считать прыжком стремительный бросок подобной мерзости, неаппетитно колышущейся в воздухе. Ишка была так зла и вложила в стрелы столько мощи, что чудовище, которому она вручила такой щедрый подарок, развеяло на молекулы.

Пользуясь тем, что дорога впереди освободилась, Старатос снова тронул карету с места. Правда, теперь реактивные струи состояли не из пламени, а из голубых водяных плетей, шлейфом кометы развеивающихся на мириады брызг. Вода была достаточно горяча, чтобы противостоять низкой температуре воздуха.

Правда, скорость езды снизилась в сравнении с той, которую давал им огонь.

– Ты сменил стихию?

– Сейчас использование воды менее затратно, ведь она вокруг нас в твёрдой форме. Я экономлю энергию, если нам придётся драться ещё, – Старатос больше не выглядел беззаботным и довольным жизнью.

Ишку даже немного задело, что какая-то непонятная масса заставляет его вести себя серьёзнее, чем поединок с ней. Хотя она и признала со временем, что вела себя постыдно, словно подросток, не способный ни совладать с эмоциями, ни оценить разницу между своими возможностями и силой противника. Это она-то, урождённая ди Гранель, воспитанная всегда искать стратегию для победы, для достижения любой поставленной цели, даже если это будет стоить ей жизни или, того хуже, гордости и фамильной чести. Являясь аристократами, ди Гранели получали активное неодобрение более, чем половины дворянства именно из-за этого подхода. Неизвестно, на что пойдут люди, для которых статус рода и безупречная репутация тех, кто выполняет идеально любое поручение, выше ценности жизни, как своей, так и чужой. По крайней мере, так о них думали, хотя Ишка знала как никто, сколько её семья отдала ради благополучия и безопасности людей в столице.

– Ты прежде встречал таких тварей? – скрывая это детское чувство, спросила она.

– У меня есть версии, но пока я воздержусь их озвучивать. Были бы у меня образцы материала – сказал бы точно, а так доказательств нет, – флегматично ответил Старатос.

– Но, если я твоя напарница – разве не нужно мне иметь эту информацию? – прищурилась на него Ишка.

– Я хотел бы, чтобы ты составила своё мнение, независимое от моего. Возможно, твои мысли будут более непредвзятыми, более разносторонними, ведь из-за моей профессиональной деформации я не рассуждаю достаточно объективно. У меня богатый опыт, но в данном случае он может сыграть против нас, – пояснил Старатос. – Я обязательно сообщу тебе, если мои догадки подтвердятся, – примирительно добавил он.

Ишка кивнула, не вполне удовлетворённая, но согласная подождать и проверить, что случится дальше. Всё равно надавить на него ей было нечем, а ни один разумный королевский агент не станет портить отношения со спутником, который будет не просто сидеть в укрытии, изредка проверяя состояние её здоровья да выдавая микстуры, как доктор Варатти, а пойдёт вместе с ней на передовую, какой бы эта передовая ни оказалась.

Глава 2

Сине-фиолетовые сумерки сгущались над хранящей молчание деревней. Тишина была гнетущей, неестественной, но Ишка не сразу поняла, что именно не так… Дома точно были заселены, но ни люди, ни животные внутри не издавали ни звука. Даже когда странная карета рассеялась в воздухе, никто не вышел им навстречу. Так они и стояли посреди просёлочной дороги, Варатти с его двумя битком набитыми коричневыми саквояжами, Ишка – скрестив руки на груди, Старатос – убрав свои в карманы длинного чёрного кожаного плаща.

Ишка подошла к одному из строений и постучала в дверь, и та чуть-чуть приоткрылась вовнутрь. Удивлённая, Ишка задержалась на пороге на пару секунд, но всё же любопытство и тревога пересилили формальную вежливость, и она вошла. Рыжая женщина лет тридцати сидела у погасшего камина, черноволосый мужчина навзничь распростёрся на кровати прямо как был, в уличной одежде. Они выглядели совершенно здоровыми, никаких повреждений на телах, ни боли на лицах, но из обоих словно бы выпили всю жизненную силу и волю что-то делать. Как люди, у которых нет ни малейшей мотивации двигаться. Нет настолько, что они, казалось, только чудом не забыли, как дышать. Краски мира, и без того не слишком-то яркие из-за этой вечной зимы, вокруг них, в этом насквозь выстуженном доме, померкли ещё больше. Ишка взяла изящную, точно из благородного столичного дома, а не принадлежащую бедной семье из захолустья, кочергу и поворошила внушительную гору золы в камине. Похоже, никто не убирал очень, очень давно.

– Странно, что они не замёрзли и не умерли от жажды, – заметил Старатос, подходя к напарнице. – Кажется нам необходимо экспертное мнение уважаемого доктора.

Ишка поёжилась. Она изрядно зябла даже в тёплых рукавицах, шарфе, шубке с подкладкой и меховых сапожках, хотя обычно холод пробирал её гораздо меньше – восприимчивость обострилась с течением беременности. Впрочем, в данном случае ничего общего с окружающей температурой её состояние не имело. Ей было неуютно здесь, словно за ними постоянно наблюдал чей-то недобрый взор, как если бы помещение наводняли невидимые призраки. Казалось, будто королевские посланники вслепую ступили на запретную территорию, принадлежащую тому, кто им не рад, и разобраться с кем не в их компетенции. Неведомая сила, во много раз превосходящая людей, даже наделённых выдающимися способностями, как она и Старатос. Этот алхимик мог внушать трепет, и когда-то он уже показывал, насколько грандиозна и сокрушительна его сила, он творил вещи, которые даже Анклав считал невозможными… но в сравнении с тем, что обитало здесь, и он был беспомощным несведущим новичком. Ишка не знала, откуда у неё возникли предположения о том, что деревня вообще нечиста, но впечатление такое возникло – и лишь усиливалось. Может ли она полагаться на свои интуитивные чувства как раньше? Как в те дни, когда её принимали за чересчур наглую девчонку из аристократической семьи, сующую нос не в свои дела и считающую, что ей всё позволено… однако, после того, как помощь "этой девчонки" несколько раз выручила группу королевских исполнителей – Его Величество признал её дар. Её догадки оборачивались правдой в подавляющем большинстве случаев. Таковы были способности ди Гранелей, для обывателей ещё более загадочные, чем принципы алхимии, которая, как-никак, считалась точной наукой. Их семью, сколько она ни изучала летописи рода, век за веком избегали, и не зря. Загадочный дух и долг они ставили выше чувства самосохранения, всегда бестрепетно предпочитая смертную казнь отречению от дара. Выше любви, чувства эфемерного. Выше дружбы, узы которой слишком легко разрушаются.

Но тогда, много лет назад, сила Ишки была чище, ярче, чётче, словно свет наполнял до краёв – и страстная жажда сделать мир чуть лучше. Ишка тогда ещё почти ничего не повидала и не испытала, она меньше сомневалась в себе и думала, что мир гораздо проще, чем оказался на самом деле. Как ей убедиться, что сейчас говорит не мнительность, не настрой на плохое, ещё когда они сюда ехали, а нечто реально значимое? Да, положение людей незавидное, но Ишка давно знала, какие немыслимые вещи порой случаются как нечто вполне естественное. Да что уж там, два месяца тому назад они думали, что потеряли столицу, Эсканолл спасло лишь чудо. То самое чудо, что сейчас обходило дом с видом настороженной лисы. Но ей-то мерещилось, что на этот раз в их задании крылось нечто худшее, чем обычно. Может быть, она отучилась верить в по-настоящему хорошие исходы чего бы то ни было. Получив столько затрещин от жизни, равно как и раздав немало даже своим же союзникам, тем, кто казался надёжным, как сталь, и прочным, как алмаз – неудивительно, что Ишка больше не умела расслабляться.

Но пока доказательств не было. Оставалось лишь сидеть и ждать вердикта доктора Варатти.

– Какой занимательный случай, – прошептал доктор, в равной степени восхищённый и шокированный. – Все процессы в их организмах находятся в стазисе. Никаких следов стороннего вмешательства, они словно бы сами вошли в это состояние.

– Рискну предположить, что так по всей деревне, – пробурчал Старатос. – Перво-наперво… Вы же видели что дверь была открыта, но я вижу ценные вещи, которые никто не забрал. Во-вторых, пустота и тишина на улицах. Ну, и, кроме того… Стихии здесь напряжены и неестественны. Даже сам воздух застыл в ожидании, и чтоб мне пусто было, если грядёт что-то хорошее.

– И знает ли собравшийся здесь консилиум специалистов, что могло вызвать такие последствия? – почти без иронии спросила Ишка, скрещивая руки на груди.

– Мои подозрения подкрепляются, но я так и не уверен до конца, – Старатос вздохнул.

– И ты всё ещё не решаешься поделиться с нами? – уточнила Ишка.

– У меня тоже есть версия, – торопливо, словно его могли в любой момент перебить, заговорил доктор Варатти. – Связь между теми, кто напал на нас по пути, и этими людьми. Кое-кто поторопился, и мы не взяли образцы на анализ. Но и без них я обратил внимание… Апатия местных бедняг каким-то образом связана с процессом рождения тех тварей.

– Принесены в жертву? – сощурилась Ишка.

– Не обязательно так прямо… Но да, это одна из версий.

– И как нам разрушить то, что ими владеет? – Ишка вгляделась в лицо женщины, пустое, равнодушное, застывшее, и содрогнулась.

– Мы не сможем, – сказал Старатос. – А вот ты – вполне. Твои способности могут достучаться до чужой души. Точнее, я неправильно выразился. Ты пробудишь её, как бы травмирована эта душа ни была.

– А затем излечишь. Девочка, именно этим когда-то занимались ди Гранели. И прекратили на твоём деде, – добавил Варатти. – За это их и уважали… И боялись, ведь такое могущество можно обратить против людей, разрушить душу одним лишь касанием воли. Я не уверен, насколько под этим есть реальная почва, но именно эта репутация влияет на вашу семью до сих пор. То есть, на вас, леди, и на вашего ребёнка тоже будет. Вы не избавитесь от последствий деятельности ваших пращуров, а, значит, следует обуздать их наследие.

– Но я не пробовала, – замялась Ишка.

– Самое время, – мягко сказал Старатос, беря её за плечо.

И она не ударила его по руке, не отодвинулась, даже не огрызнулась, потому что он был прав. Ей нужно было учиться и расти над собой. Ишка уже далеко продвинулась с тех пор, как Ричард отправился в тюрьму. Она могла использовать духовные стрелы вместо настоящих, более не заботясь о том, что они закончатся в самый неподходящий момент. Ишка чувствовала ложь и определяла чужое присутствие, даже незримое. И останавливаться на этом не имела права, коль скоро её дар позарез требовался другим. Люди не должны страдать, она не допустит.

– Вы знаете, что надо делать? Потому что мне родители никогда ничего не объясняли… Не такое. Только драться с помощью этих сил и учили.

Доктор Варатти заволновался ещё больше, словно ему предстояло нечто более грандиозное, чем он ощущал себя в состоянии реализовать. Как будто ещё не вполне умелому пианисту предложили сыграть великую симфонию, которая отразится на всей его карьере и жизни. Ишка была для него сокровищем, тем бесценнее от того, что осталась последней ди Гранель. И он боялся – подвести её, не уберечь, стать беспомощным свидетелем её падения, отчаяния и гибели.

– Я ваш домашний доктор, но я не всё знаю. Разве что совет, исходя из моего опыта и догадок, могу дать. Вы готовы, леди Ишка?

– Да, – Ишка побледнела, но не дрогнула.

– Положите ладони кому-то из них на виски. Сосредоточьтесь. Представьте, что проникаете внутрь сознания, ищите, пока не увидите искры света. Зовите этот свет, пока не откликнется. Описание посредственное, знаю, но поди объясни такое словами. Возможно, для этого требуются концентрация и направление воли точно такое же, как при создании ваших стрел света.

– А это нормально? – нахмурилась Ишка.

– Беспокоишься о морали? Зря. Ты их последний шанс, – спокойно сказал Старатос, всем видом давая понять, что примет любое её решение.

Он не относился к тем моралистам и альтруистам, кто ратовал о непременном спасении других даже за свой счёт. Старатос считал, что помогать следует, только если ты сам можешь, хочешь и готов. Иначе – верный путь и себя сгубить, и всех вокруг.

– Ладно, я попробую…

Кожа женщины, с которой Ишка решила попытаться первой, на ощупь совершенно не казалась чем-то неприятным, как у людей, которые больше недели, а то и двух не мылись, да и вообще давно должны были стать трупами. Вполне тёплая и мягкая. Ишка глубоко вдохнула холодный воздух и закрыла глаза.

Сначала она ничего не видела, да и не представляла, как тут вообще увидеть. Ишка плыла в океане густой смоляной черноты и безмолвия, безо всякого направления. Чужая душа была как будто не просто мёртвой, но вырванной с корнем. Затея и она сама начали казаться глупыми. Ишка снова и снова повторяла свой зов к незнакомой женщине, вполне резонно предполагая, что, даже если способ действенный – у той нет ни малейших оснований откликаться непонятно кому и откуда, особенно если та уже пережила нападение. На её месте Ишка воспринимала бы как врагов всех без исключения, потому что, когда потерял всё, так проще, чем ждать, когда следующий визит непонятно кого тебя добьёт. Самый затравленный человек – и тот выгрызает зубами хоть один лишний день жизни. Это естественно, страшиться могилы, разложения, небытия. Невыносимая реальность причиняет боль, но ни один самоубийца, если будет честен с собой, не скажет, что хочет смерти. Он хочет, чтобы кто-то вмешался и подарил ему надежду. Выхода, который ему самому найти не дано. И этот выход в действительности не гроб, а понимание, что мир не потерянное место, и даже сломленный и брошенный человек в нём не лишний мусор.

Но потом Ишка нашла.

Искра еле тлела. Не способная бороться за своё тепло, она больше напоминала воспоминание о самой себе, чем нечто реальное. Не отводя от неё взгляда, Ишка зачерпнула сияния собственной искры и буквально влила. Ишка не знала, что подсказало ей поступить именно так. Разве что чистая интуиция. Тут же накатили головокружение и слабость. Ишка не смогла поддерживать контакт и осела бы на пол, если бы её не подхватили с обеих сторон.

– Кто вы такие? Что вы делаете в моём доме? – слабо пролепетала женщина перед камином.

– Было не заперто, и мы вошли. Думаете, зря? – риторически спросила Ишка.

– Что вы помните? – сразу же спросил Старатос.

Доктор Варатти укоризненно взглянул на него, предостерегающе вскинул руку и деловито полез в саквояж. Он с улыбкой достал пузырёк с голубой микстурой и протянул хозяйке дома.

– Вот. Это пойдёт вам на пользу. Вы перенесли тяжёлое потрясение, – мягко сказал доктор.

– Я… не понимаю, – жалобно пролепетала женщина.

– Мы тоже, к сожалению. Но поверьте, мы здесь, чтобы разобраться, – Ишка взяла её за руку.

Женщина неуверенно и всё ещё настороженно улыбнулась и второй рукой взяла лекарство.

– Так что вы помните? Нам это важно, чтобы не допустить повторения беды, – мягко, но настойчиво повторил Старатос.

– У нас мало народа, я не имею понятия, кому мы понадобились, чтобы делать с нами такое… – недоуменно начала женщина. – Мы все занимались своими делами, когда всё началось. Сначала я застала соседей, сидящих на ковре и глядящих на голую стену. Они не отзывались ни на что, и, даже если мы пытались их пошевелить – возвращались в ту же позу. А потом я и сама почувствовала, что не хочу подниматься из кресла. Просто не хочу, и всё. Всё, что после этого я помню – это вас.

– Спасибо, – горячо выдохнула Ишка, прекрасно понимая, как нелегко той далось объяснение, сразу-то после того, как она очнулась в компании непонятных личностей.

– Да я же ничем не помогла, я очень сожалею… – женщина покачала головой.

– Всё равно спасибо. Если вспомните что-то ещё – прошу, сообщите, – добавил Старатос.

– Ну, разумеется. В моих интересах наказать того, кто так развлекается над законопослушными гражданами.

– Почему вы решили, что это именно кто-то? – уточнил Старатос. – Может, местная аномалия или болезнь?

– Я не дура. Такое не происходит без причины, и обычно эту причину можно закопать в сугробе. Я немного разбираюсь в болезнях, раньше лечила людей… Симптомы слишком неестественны. Это либо алхимик, либо маг. Прошу, найдите его и позаботьтесь, чтобы мерзавец надолго попал за решётку, – с искренний злостью сказала женщина.

Ишка отхлебнула пару глотков укрепляющей настойки из поданной ей в свою очередь доктором фляги и подошла к мужчине, чтобы повторить процедуру.

– Постарайтесь не надорваться, леди Ишка, – умоляюще заговорил доктор. – Берите перерывы, всю деревню за один присест вы не осилите.

Старатос оставил их разбираться с пострадавшими и вышел на улицу. Он сам был не вполне уверен, что собирался искать, но понимал – найти может только он, и больше никто. Чтобы решить задачку, алхимик поставил себя на место неизвестного преступника. Как бы он поступил, если бы надо было накрыть сразу целую деревню? Старатос точно не стал бы возиться с каждым человеком поодиночке, и свидетельство пострадавшей говорит в пользу этого. Он бы не стал даже обрабатывать дома по отдельности. Что он бы сделал – это окружил бы алхимической гексаграммой всю деревню.

Старатос повернул за угол и чуть ли не нос к носу столкнулся с белокурой девушкой. Увы, но в буквальном смысле это было невозможно, потому что её макушка находилась вровень с его грудью. Девушка ойкнула и резко отпрянула.

– Вы живы! – воскликнула она.

– Да, пока что судьба миловала, – вежливо улыбнулся Старатос.

– Но как вам это удалось! Я путешествую, долго шла через лес, увидела с вон того пригорка дома, обрадовалась было… а здесь все не в себе!

– Успокойтесь, пожалуйста, мы сейчас этим занимаемся.

– Это как? – девушка недоверчиво моргнула.

– А вот пойдёмте со мной, и вы увидите.

Глава 3

Фиолетово-синяя масса пузырилась, булькала и медленно текла к деревне. От неё пахло растительным перегноем и дождевой влагой. Один взгляд на эту гадость лишал воли сопротивляться – так и хотелось просто лечь да ждать, пока она поглотит тебя. Это было нечто большее, нежели простое негативное впечатление. Возможно, ментальное внушение, хотя никто здесь не был специалистом в подобных вещах. Жижа двигалась со скоростью текущей замедленно вдвое лавы. Она казалась не агрессивной и даже не разумной – просто неизвестная субстанция, которую кто-то, возможно, направлял.

– Вы только взгляните на эту красоту, уму непостижимо! – с непритворным восхищением воскликнул Старатос, преграждая мерзкому потоку путь к деревне. – Напоминает то, что я сам вытворял в дни молодости!

У Старатоса и впрямь возникло впечатление, что неизвестный в точности повторяет ошибки его юных лет. Заодно и напоминание получилось, отчего все те поступки были именно ошибочными. Прямо-таки носом ткнули. И вовсе не требовалось – Старатос так много потерял и стольких погубил, что усвоил всё с первого раза. Такое, раз осознав, нельзя себе простить. А он ещё и набрался тогда наглости заявлять, будто нашёл лучший путь для человечества. То, что он считал общественным благом, не совпадало с ценностями большинства. Старатос искренне полагал, будто они ещё не дозрели до того, чтобы осознать – они нуждаются именно в том, что он несёт. На самом же деле он, искренне стремясь добиться идеальной формы бытия разумных созданий, выхолащивал из жизни всё, что составляло её суть, придавало ей вкус и вес. Жаль, что до него так долго и трудно доходила элементарная истина: абсолютная безупречность, высшее совершенство, отсутствие, куда развиваться дальше – это стагнация, а, следовательно, смерть при ещё живом теле.

Великолепие неизвестного безумца неоспоримо, но и чудовищно. Старатос отдавал ему должное, но это не отменяло необходимости остановить. Увлечённый вкусом власти, создатель монстров сам не прекратит.

– Похоже на юного алхимика, которого опьянил его собственный талант и полученная вместе с силой власть, – продолжал Старатос.

Он тряхнул кистями рук, и с кончиков пальцев роскошным водопадом сорвались жёлто-рыже-алые искры. Коснувшись земли, они обратились в пламенную стену. Старатос давно отбросил костыли алхимии – сигилы, слова могущества, талисманы, печати. Он взаимодействовал со стихиями напрямую. Пока новички или чрезмерные консерваторы как слепые младенцы нашаривали правильный и безопасный контакт, он черпал из природы, открыл безграничность собственных резервов. Это оказалось легко и зависело лишь от угла зрения. Вечная взаимосвязь всего со всем, единство элементов природы – концепт философский и отчасти теологический, но для алхимиков постижение этой истины не только умом, но и всем сердцем, естеством своим, было вопросом первой необходимости.

Старатос даже не сражался с напастью, он уничтожал её в одностороннем порядке. Действовал наверняка, не оставляя и шанса. Сгорая, вещество испускало противный тонкий звук, похожий на верещание. Оно теперь напоминало полыхающее от края до края озеро, и сполохи плясали в зрачках Старатоса.

Раздобыть образцы, судя по всему, снова не получится, но это было наименьшей из проблем. По крайней мере, он не принесёт потенциально опасный материал туда, где полно людей.

– Вы такой великолепный! Впервые вижу, как работает алхимик! – захлопала в ладоши недавно встреченная девушка.

Если верить ей – а почему бы не поверить, – её звали Мира.

– Мне следовало придумать план получше, – вздохнул Старатос. – Нам повезло, что масса такая неторопливая. Будь против нас более осмысленные и проворные твари – я мог бы и не справиться.

– Что хуже – наши противники тоже используют алхимию, – вмешалась, подходя, Ишка. – Скорее всего, самоучки, потому что Его Величество не посылал сюда никого, кроме нас, и мы не получали информации о проживании здесь алхимиков, как действующих, так и в отставке.

– И вы легко в этом признаётесь? – удивилась Мира.

– Не наша вина, если кто-то применяет это высокое искусство во зло, – вздохнул Старатос. – Алхимия – это созидание в чистом виде. Идя против этого закона, тот, кого мы ищем, оскверняет саму природу. Алхимия не должна порождать насилие.

– Даже боевая алхимия?

– Боевая алхимия олицетворяет собой ничто иное, как выраженный в чистом виде гнев стихий мироздания. Ею должно карать, но не уничтожать, если без этого можно обойтись.

– Давно ли ты начал так думать? – в голосе Ишки звенела холодная злость.

– Уже довольно давно, – Старатос невозмутимо кивнул. – Когда помогал Анклаву в подавлении философского камня. Я понял, что настоящая алхимия есть гармония и творчество. Иначе получается нечто настолько же нездоровое и пагубное, как у древних, чью силу вы пробудили тогда.

– Не поздновато ли спохватился? – не отставала Ишка.

– Да, безусловно, и многое уже не поправить и не вернуть. Но я смотрю, что могу ещё сделать хорошего здесь и сейчас. А теперь извини, мне надо работать.

С этими словами Старатос пошёл по тропе вверх, там, где ещё корчились последние жалкие остатки, бледные выцветающие капли тошнотворной жижи, что пыталась наползти на деревню. Сначала он их было и не заметил, только теперь взгляд выцепил нестандартный цвет и движение. Старатос подобрал одну каплю серебряным пинцетом и поместил в серебряный же пузырёк, остальное сжёг. Ошмётки не сопротивлялись, кажется, всё подобие жизни ушло из них.

– Доктор, у вас ведь с собой походный микроскоп? Вы позволите им воспользоваться? – крайне любезно и вежливо спросил Старатос.

– Да, разумеется, но, если вы не возражаете, я буду наблюдать.

Старатос улыбнулся и кивнул. Научный интерес собрата был ему понятен. И, хотя взаимодействие с непредсказуемым объектом могло обернуться опасным, всё же им было необходимо пройти через это – вместе, потому что отказать доктору в уме даже у Старатоса высокомерия не хватало, и тот вполне мог заметить что-что, что сам Старатос упустит.

***

Постоялый двор оказался на удивление чистым, просторным и неплохо устроенным, не как обычно бывает в такой глуши. Косые солнечные лучи падали через огромное, чуть ли не во всю стену, окно общей комнаты, множество дверей из которой вели в спальни для гостей, а чуть поодаль виднелась лестница вниз, на первый этаж. Светлые доски пола казались согретыми дневным светилом, хотя зимнее солнце было по-прежнему холодным и неласковым.

За неоценимую помощь, по сути – спасение деревни они разместились здесь бесплатно. Весь остаток ночи Ишка лечила поселян, а доктор Варатти и Старатос изучали секреты неаппетитной жижи. Никто из них так и не сомкнул глаз, и все трое выглядели не лучше выжатого и скрученного белья. Было очевидно, что выдержать ещё одно столкновение им не удастся.

– Я был прав. Эти существа созданы из человеческих эмоций, – с печальным торжеством того, кто обнаружил подтверждение своим догадкам там, где с удовольствием предпочёл бы ошибиться, сказал Старатос. – Как я уже говорил, внутри каждого из нас полно энергии, нашей движущей силы. Она состоит не только из здорового и тренированного тела. Мы все умеем чувствовать, и всякая наша мотивация рождается отсюда. Мы любим и ненавидим, боимся и радуемся. Колоссальная мощь, дарованная каждому человеку. А здесь перед нами чистый её концентрат, избавленный от смертных оболочек.

– Как вернуть её обратно? – холодно спросила Ишка. Ей было не по себе от одной идеи, что подобное возможно.

– Никак. То, что ты сделала – расшевелила в тех несчастных остатки, которые невозможно выкачать, пока бьётся сердце, да поделилась своими запасами. Поэтому тебе приходилось часто делать перерывы. Этот способ сработал единожды, но мы не сможем использовать его, если неизвестный или неизвестные начнут обрабатывать большие массы населения страны. Алхимические инструменты и механизмы минимизируют трату ресурсов и ставят производство заданных эффектов на поток. Анклав может обрушить в бездну весь Эсканолл или превратить его в обетованный рай на земле, просто следует позиции вмешательства лишь в крайних случаях, как было с философским камнем. Но даже единственный алхимик, если вложит достаточно труда и знаний, способен натворить дел. Я точно знаю, как это работает, ведь я сам подобным занимался прежде.

Не то, чтобы Старатос себя простил, скорее – решил двигаться дальше, не слишком часто оборачиваясь на те времена, когда целиком отдавался прискорбным заблуждениям. Он знал, что искупить такое невозможно, но довольствовался тем, что, переосмыслив жизненные приоритеты, ещё мог принести пользу. И лишь надеялся, что на сей раз это действительно польза, а не очередной самообман. Лицемер ли он? Отпетая мразь? Лжёт всем – и в первую очередь самому себе? Старатос хотел если не исправиться, то более прагматично и приземлённо – выполнять свою работу безупречно. Он ведь теперь вновь алхимик Анклава. Когда-то был одной из самых многообещающих звёзд этого сборища надутых павлинов, затем его со свойственной им торжественностью и апломбом исключили… и чёрта с два бы приняли обратно, не заставь их король.

– Но могу с уверенностью сказать одно – цели у нас разные.

– Ты уверен? – скептично спросила Ишка.

– Да. Моей целью были именно люди. Изменить их. Исправить, если можно так выразиться. Я и правда желал им лучшего, хотя мои представления об этом разительно отличались от чьих бы то ни было ещё. У того же или тех, кто действует здесь, есть необходимость именно в энергии, и им всё равно, какой ценой она им достанется.

– Но результат всё равно один, – проворчала Ишка.

– Результат очень разный. Возможно, мой был хуже, но он уже позади, и нам предстоит разобраться с тем, что перед нами сейчас. Но сначала мне нужно поспать хоть несколько часов. Надеюсь, вы не попадёте в неприятности за этот срок.

Его глаза и впрямь выглядели усталыми, они ввалились и потускнели. Старатос впервые за весь период знакомства Ишки с ним выглядел настолько нормальным человеком. Флёр недосягаемости и вседозволенности, некоей избранности, особости, слетел с него. Старатос казался почти домашним, и это её настораживало вместо того, чтобы расположить к нему. Ишка всё ещё опасалась привязаться к такому человеку, подпустить его слишком близко, доверить что-то личное. Кто один раз оступился – споткнётся снова, в этом Ишка была абсолютно уверена. И не хотела, чтобы Старатос увлёк её за собой, когда вновь неизбежно падёт.

Но путешествовать в компании личности, с которой лишь едва-едва преодолели острый конфликт, Ишке казалось полезным. Помогало оставаться в тонусе.

– Я не позволю никому прикоснуться ни к нам, ни к этим людям, – заверила его Ишка.

– Но ты тоже выдохлась. Продолжишь так давить на себя – надорвёшься. После того, как я немного отдохну, придёт твоя очередь. Возражения не принимаются. И постарайся, пожалуйста, не перетруждать себя, пока меня с вами не будет. Из посёлка лучше вообще не выходите. Договорились?

– Как скажешь. Я согласна, что это разумно, – Ишка кивнула.

– Вот и хорошо. Тогда я пошёл.

С этими словами Старатос зевнул в ладонь, вошёл в одну из комнат и закрыл за собой дверь.

– Он всегда такой? – Мира проводила его взглядом.

– Нет, обычно он хуже, – усмехнулась Ишка. – Неприятно сознавать, что при этом он прав, как всегда. Если болезнь души затронет целый большой город, вроде столицы, я ничем не смогу помочь. Я вышла на предел своих возможностей даже здесь.

– Вы сделали больше, чем кто-либо мог от вас требовать, леди Ишка, – ободряюще сказал доктор Варатти.

– И всё ещё недостаточно. Если алхимики могут накрыть разом целый город, может быть, реально создать устройство, которому будет под силу транслировать влияние моего дара на всех, кто в нём нуждается?

– И это неизбежно убьёт вас и вашего нерождённого ребёнка, ведь устройство будет черпать ресурс из вас как из донора. Вы не вправе брать на себя подобный риск, вы ведь так хотели это дитя.

– Да… Но разве жизни многих не дороже жизни одного человека или двух? Это ведь естественные подсчёты, верно? – упрямо возразила Ишка.

– Я не думаю, что разумно рассуждать в подобных категориях. Нельзя превозносить ничью жизнь над другой, даже если кажется, что их даже сравнивать грешно. Один, скажем, великий учёный, второй – уличный бродяга. Но жить ведь хотят оба, не так ли? И кто мы такие, чтобы судить, кто больше достоин? Вы готовы принести себя в жертву, леди Ишка, но я предлагаю поискать иной способ. Не разбрасывайтесь своим здоровьем и будущим так неосмотрительно, пожалуйста.

– Ты опекаешь меня, потому что не уберёг моих родителей, Варатти, и перегибаешь с этим палку, желая лишить меня права решать за себя! – вспылила Ишка.

Варатти вскинул руки в защитном жесте, словно испуганный вспышкой её раздражения. Они были давно знакомы и дорожили друг другом, и он вполне годился ей в отцы, но Варатти ставил Ишку выше себя, как леди дома, которому он принадлежал. Она – госпожа, он – слуга, а гнев хозяев страшен всегда. Впрочем, от излишнего подобострастия Варатти тоже был далёк. Такими открытыми и беззащитными можно быть только перед самыми близкими и родными. Он и впрямь горько сожалел, что не сумел ничем помочь ди Гранелям. Теперь в ней воплотилась вся его надежда и единственный барьер против всепоглощающего чувства вины.

– Что вы, я всего лишь хочу, чтобы вы были осторожнее и рассматривали все варианты, прежде чем прибегнуть к самым крайним и крутым мерам! Вы и ваш ребёнок должны жить не ради вашего дара, леди Ишка, а ради себя самих!

– Почему вы так стараетесь ради незнакомых людей? – воспользовавшись секундной паузой, спросила Мира. – Если бы речь шла обо мне, я совсем не уверена, что пошла бы на такую самоотверженность, чтобы выручить чужих.

– Хм… Знаете, наверно, это и разумно. Но неприемлемо для нас, – задумчиво ответила Ишка. – Вероятно, дело в том, что меня просто воспитали так. Я не могу пройти мимо, если вижу горе или боль. Никто не должен страдать от одиночества или чьих-то непомерных амбиций. Возможно, дело в моём собственном эгоизме. В надежде, что, когда в беде окажусь я, мне тоже подадут руку. Я понимаю, что это не сделка и не обмен, и придут мне на помощь или нет не зависит от того, сколько я принесла в мир добра и зла, но меня просто успокаивает думать, что наши старания хоть иногда окупаются, и что мне повезёт.

– Вы, по крайней мере, очень честны с собой. Мало кто может похвалиться тем же самым, – улыбнулась Мира.

– Я всего лишь слабый человек, и признание своих недостатков – способ хотя бы попытаться стать чуть-чуть лучше, – Ишка вздохнула.

Глава 4

Старатос лежал на кровати без сна, подняв руки за голову и закинув ногу на ногу, флегматично смотрел в пустой серый потолок. Плотные бежевые занавески приглушали солнечный свет, тот не бил в глаза и не мешал отдыхать. Над изголовьем висела акварельная картина вечернего моря, по которому на фоне заката плыл одинокий парусник. Старатос размышлял о произошедшем, о том, какое зеркало ему поднесли эти события. Иронично донельзя. Однако, свои испытания он выдержал, и теперь мог без трепета вставать перед такими врагами, потому что они воплощали не его злость, не его уныние и не его страх. Кроме того, алхимия учила принимать любые эмоции как естественные составляющие каждого существа, за которые не нужно стыдиться. Плохое и хорошее должно оставаться в естественной гармонии, иначе можно потерять себя. Когда люди притворяются хуже, чем есть на самом деле – они так же слепы, как люди, которые вечно стремятся всегда и для всех быть положительными.

Но именно из-за своего сходства с неизвестным преступником Старатос не желал его убивать и предпочёл бы найти возможность не допустить этого любой ценой. Могущества алхимии не хватало, чтобы вернуть кому-то жизнь хоть ненадолго. И поэтому отнимать её могли спешить только глупцы или люди без совести. Откуда у провинциала, неопытного, но талантливого, без наставника или учебников, нащупывающего ключи к своему дару как получится, возьмётся достаточно сознательности заранее оценить последствия и вовремя остановиться? Эти существа, порождённые душами затронутых алхимическим воздействием людей, выглядели как поделки совершенно не владеющего собственной же силой наивного и любопытно го сопляка, у которого всё вышло из-под контроля.

Сам Старатос не боялся смерти, но и не стремился к ней. Она входила в естественное устройство вещей, но ему всё же хотелось успеть до её неизбежного прихода как можно больше. Пока Старатос чувствовал, что у него есть невысказанное и несделанное – он повременит с вечным покоем. Мотивациями Старатоса жить были интерес к новому, расширение границ возможного, абсолютная вера – у мира в запасе ещё найдётся, что ему предложить. На свете не осталось человека, ради которого он бы согласился жить и что-то делать. Даже ради сына – вполне самодостаточного и взрослого мужчины, который отца в гробу видал. Старатос считал, что дружба, конечно, бывает полезной, но нет ничего хуже друга, когда из-за какого-нибудь разлада он превращается во врага. Любовь же и вовсе только отвлекает от важных занятий и саморазвития. Человек собран, целеустремлён, понимает, чего хочет от жизни, но посмотрите, как он потерянно выглядит, когда влюбляется, и не находит себе места, и пренебрегает занятиями, ещё недавно важнейшими в списке его приоритетов. И нет ведь никакой гарантии, что его нежные чувства примут – и, будучи отвергнут, он и вовсе может пустить жизнь под откос. Это нерационально, нелепо, такая страстная привязанность и зависимость от кого-то – как вредная инфекция. Ишку он видел компаньоншей, разделял с ней на ограниченный период времени одну цель, но не более. Старатосу импонировало, что, скорее всего, тут она глубоко разделяет его подход, как бы ни разнились их взгляды на всё остальное. Любила Ишка Ричарда или нет – сейчас это не мешало ей быть надёжной, как стальной клинок, и твёрдой, как гранитная скала.