Путь домой. На Север и обратно бесплатное чтение

Глава 1

День выдался не по-летнему хмурый, промозглый. Влажный ветерок неутомимо гонял по земле мусор, да подкидывал, играючи, тёмные от воды, бумажонки. Мелкий дождичек метался заполошными струйками из стороны в сторону, щедро сеял мокрую пыль – старательно красил мир в серый, безрадостный цвет. Одним словом, наступило утро понедельника. Всем известно, что Великий Гончар в этот день тяжко маялся, от того и создал первый день недели исключительно для наказания неразумных детей своих. А и то верно – чего одному-то страдать?

Строй королевских гвардейцев вытянулся кривой кишкой за серой, от дождя, казармой и медленно напитывался вездесущей влагой. Наконечники копий да стальные шлемы с кирасами пытались привычно блестеть, но блеск получался унылый, совсем не тот, что бывает от весёлых плясок солнечных зайчиков. Хмурые, бородатые лица тоже радостью отнюдь не лучились.

Перед строем горячился какой-то тщедушный тип штатской наружности. Размахивал ручонками, осторожно колотил себя кулачишком во впалую, хлипкую грудь и призывал не пощадить, и, ради этого, соответственно, не пожалеть. О чём речь, понимал только первый ряд, да и тот не полностью. Остальные же гвардейцы охотнее разглядывали три отрубленные головы, насаженные на колья прямо возле забора.

Королевский гвардеец Мофей устроился в самом последнем ряду, где и положено обитать бывалому, заслуженному солдату – подальше от глаз беспокойного начальства. Его лицо, поросшее чёрной, двухдневной щетиной, имело скорбный, утренний вид хорошо отдохнувшего намедни человека. Он очень хотел бы носить бороду и не заморачиваться с ежедневным бритьём, но на нужном месте вырастали какие-то куцые, задрипаные клочья волосков и носить на лице это непотребство гвардейцу казалось просто неприлично. Срамота. А во всём остальном Мофей был собой абсолютно доволен: росту высокого, в плечах широк, в брюхе узок, силушкой Гончар не обидел, а ума много и не требуется. Одним словом – гвардеец. Чёрные волосы стриг коротко, черные, большие глаза от людей не прятал, никогда не вешал тонкий, хрящеватый нос, и мимо тонких губ ниточкой, ни ложку, ни чарку не проносил. Чарку не проносил даже чаще, чем ложку. Сейчас у него родилось, и нестерпимо свербело, смутное подозрение, что за чаркой он и пропустил что-то интересное. А пожалуй, что и важное.

Рядом торчала из-под нахлобученного шлема рыжая, мокрая и жалкая борода и Мофей осторожно ткнул соседа локтем.

– Слышь, мил человек. Чего там этот суслик верещит? Ни черепка не понимаю.

– Чего тут не понимать? – сипло удивился гвардеец. – Государственный переворот у нас нынче приключился, королю башку отрубили. Вон торчит на колышке.

Мофей ещё раз оглядел скорбную композицию из трёх кольев, вздохнул непонимающе.

– У него их три было, что ли?

– Так ведь нет же! – слегка осерчала борода. – Справа сынок его, принц наследный, а слева отец наш родной – Командующий Королевской Гвардией. Черепок с ней, с королевской семьёй, но родного командира грех не узнать.

– Да как же я его узнаю, без мундира-то? – Мофей возмущённо фыркнул.– Такая башка под любым забором валяться может, очень даже запросто. А вот мундир – вещь серьёзная, дорогая, где попало не валяется. Без башки командующий легко обойтись может, а без мундира – как? Его ж не узнает никто.

Мофей возмущением пыхнул, что полковой чайник перед ужином, и заключил твёрдо, уверенно.

– Никакой в нём важности нет, без золотого шитья, прости Гончар!

– Пожалуй, – хрипло согласилась борода.

– Интересно, его-то за что под топор приспособили? – между делом удивился Мофей. – Невредный старикан, любил на парадах пар выпускать под музыку, и пьян бывал всякий день, окромя понедельника. И угораздило же именно в понедельник помереть!

– Судьба… – неопределённо протянул собеседник. То ли посочувствовал командиру, то ли позавидовал. В понедельник-то, и верно, бывает лучше помереть, не мучиться.

– Право не знаю, нужна ли такая жестокость? – вздохнул Мофей. – Можно же было и завтра голову отрубить, аккурат после обеда, под настроение.

Рыжая борода осторожно повернулась в сторону Мофея и в густых, волосяных зарослях обнаружились маленькие, мутные глазёнки неопределённого цвета.

– Тебе-то, что за печаль? На его место другой паропускатель завсегда найдётся. Мало их у нас, что ли?

Мофей пожал могучими плечами, стальные пластины мерзко скрипнули, и лицо соседа болезненно скривилось – тоже отдохнувший вчера человек.

– Интересно, а как же мы допустили? – Мофей вернул на место мерзко скрипящие доспехи. – Мы же Гвардия, нам их всех защищать полагается. Ну, или порядок навести, мятежников перебить, справедливость восстановить!

Борода жалостливо вздохнула и отвернулась. Теперь Мофею пришлось общаться с рыжим, коротко стриженым, затылком.

– Вот не дал тебе Гончар ума, – донеслось со стороны затылка. – Ну, перебьём мы всех мятежников, а жалованье нам кто платить будет? Вон та башка на палке? Нет, раз уж так получилось – сделаем вид, что так и замышлялось. Сейчас поорут для порядка, потом чью-нибудь задницу на золотую табуретку пристроят и пойдёт всё по-старому, по привычному.

Вдруг вскинулся суматошно, стальным шлемом из стороны в сторону повертел.

– Черепок побери! С тобой, дурнем, что-то важное прослушал!

И действительно, снизошло на хмурый строй внезапное оживление: заскрипели кирасы, зашуршал говорок меж бород, завертелись по сторонам блестящие, мутно-влажные, шлемы. Мофей заволновался – уж не вино ли разливать собираются? Сам Гончар одобрил бы: в честь переворота и, по совместительству, за упокой королевской души. Не пора ли в первые ряды, где и положено быть бывалому солдату в такой ситуации?

– Эй, малец! – ткнул кулаком в кирасу впередистоящего и зашипел от боли в ушибленных костяшках. – Зар-р-раза ржавая!

Заразой оказался совсем ещё молодой паренёк: белёсый пушок вокруг пухлых губ, в круглых, синих глазах шалое веселье плещется.

– Чего тебе, дядя? – едва не взвизгнул малец восторженно.

– Черепок тебе дядя! – поставил юношу на место бывалый гвардеец. – Что там случилось?

– Завтра на войну выступаем! – торжественно провозгласил юный воин, поправил съезжающий на нос шлем. – В бой!

– С кем? – изумился Мофей. Вчера ещё ни с кем воевать не собирались и на тебе, такая неожиданность. Малоприятная и малопонятная.

– С Южным королевством! – отчеканил юноша.

Мофей озадаченно почесал затылок, отчего и у него шлем сполз на самые глаза. Нет, конечно, непорядок – лет пять уж ни с кем не воевали. Перед соседями неудобно, вроде как мы их и за людей не считаем. Но с другой стороны: на юге жарко, воды мало, народ бедный – что за радость туда тащиться?

– Слышь, малой, а причину-то хоть придумали? – уточнил угрюмо.

– А то… Свободу им понесём!

Рыжий сбоку хрюкнул негодующе.

– Нашли носильщиков!

– Да и то верно, – рассудительно поддержал Мофей. – Свобода нужна им – сами пускай и носят! А так, что получается: свободу, значит – им, а таскать, значит – нам?

– Ох и заскорузлые же вы, дядьки! – укорил бывалых гвардейцев юнец. -Тут такие дела, а вы… Эх, вы!

За это немедленно получил увесистый пинок от обладателя рыжей бороды.

– Про жалованье чего говорят? – вопросил исполнивший долг гвардеец.

– Не до того пока. Там всё больше про равенство и братство толкуют.

– Ну, так и не лезь со всякой ерундой к порядочным людям! – рыжий смачно сплюнул под ноги. – По делу начнут говорить, тогда и нам передашь. Мы в Гвардии служим, у нас не равенство, у нас равнение. Понимать надо!

В это время слабый ветерок напряг остатки немощных силёнок и, подхватывая на лету, стал кидать слова оратора прямо Мофею в уши.

– Напрячь все силы… Все как один… Несмотря на лишения… Затянуть потуже пояса…

Рыжий злобно стукнул древком копья о землю, мелодично пропела сталь наконечника над головой.

– Ну, вот и всё! Приплыли, называется!

– А что такое? – засуетился Мофей чуя подвох. – Я не разобрал ни черепка!

– Тот основательно пожрёт, кто до победы доживёт! – плеснул желчью рыжебородый. – Остальные сдохнут голодными. Не будет жалованья!

Мофей снова поскрёб в затылке и понял: свобода, мало того, что самому не светит, так ещё и чужим дядям её нести придётся на пустое брюхо. Привычно подхватил копьё, с железным скрежетом протиснулся сквозь строй – словно жук среди панцирных сотоварищей. Немилосердно бухая отсыревшими сапогами, потопал в сторону казармы. На его уход обратили внимание только те, кому он грациозно прошёлся по ногам.

* * *

В насквозь знакомой казарме привычно- густо воняло портянками, сапожной смазкой и ещё целым комплексом причин и явлений, который, собственно, и зовётся казарменным духом. Дух витал спёртый, открыть окна с утра никто не догадался. Развал дисциплины и наступление свободы олицетворял собой дежурный гвардеец, что вальяжно раскинул длинное, костлявое тело в серых штанах и рубахе на деревянных нарах. Служивый не просто валялся – лениво метал игровые дротики в портрет Его Величества, из положения лёжа. Король на портрете достойно переносил издевательства черни, даже не морщился.

– Что на построении сказали? – не поворачивая головы поинтересовался дежурный и хлёстко залепил очередной дротик в королевский нос. Его Величество стерпел и это.

– Свобода, – буркнул Мофей недовольно. – Завтра на войну. Денег не будет.

– Да я уж понял, что ничего хорошего, – не удивился дежурный. – Потому – песен чего-то не слыхать.

Мофей подошёл к своему шкафчику, начал было аккуратно сворачивать снаряжение, но вовремя спохватился и бросил веером под нары. Свобода же, а он, прямо как монархист какой-то!

– А чего ты, мил человек, над портретом изгаляешься? – спросил без особого интереса. – За казармой настоящая королевская голова на колу торчит – в неё и покидай. Тут тебя моментально в великие борцы за свободу определят!

– Да Гончар с тобой! – лениво отмахнулся тот. – У меня к Его Величеству претензий нет ни одной, а вот портрет этот мне надоел, за столько лет, хуже горькой редьки! Так что, даже если бы там ослиная задница была намалёвана, я бы то же самое делал. Потому – травма у меня из-за него. Психологическая!

– Да я уж вижу – мозги тебе нехило прищемило, – неискренне посочувствовал Мофей. – А я вот решил со службы уйти. Король помер, присяга кончилась, сапоги в южных морях мыть никакого желания. И поближе луж хватает.

– А делать-то что будешь? – хмыкнул дежурный заинтересованно. Похоже, сам тоже ещё не решил. Крючковатый нос к Мофею развернул, словно кривой флюгер, и глазёнки чёрные хитро прищурил.

– Ты ж в Гвардии всю жизнь саблей махал, другого дела и не знаешь.

Мофей тяжело вздохнул, повертел в руках казённое одеяло и смиренно запихал в заплечную сумку. Для армии невелика потеря, а в своём хозяйстве вещь нужная. На сослуживца глянул серьёзно.

– Да-а-а… Как в шестнадцать годочков саблю в руки взял, так уже, почитай, двадцать лет с ней не расстаюсь.

– В разбойники подашься? – понятливо хмыкнул тот. Да и то – куда ещё с таким жизненным опытом?

– Гончар с тобой, ну какой из меня разбойник? – простодушно протянул Мофей и даже руки в стороны развёл, чтобы лучше видно было. – Я человек спокойный, добрый и даже законопослушный… местами.

– Ага! – ехидно уел сослуживец. – А сабельку-то на бочок пристроил.

– Это компенсация, – рассудительно разъяснил Мофей непонимающему однополчанину. – Не слышал, что я сказал? Денег не будет. Надо хоть добром кой-каким взять, на первое время.

Дежурный подпрыгнул на нарах так, что доски жалобно скрипнули. Спадающие, серые штаны решительно поддёрнул.

– А ведь и правда. Коль денег нет – надо барахлом брать. Пока остальные за компенсацией не припёрлись. Пойду, гляну, что там у нас в каптёрке взять можно. На первое время.

Мофей печально посмотрел ему вслед и сокрушённо покачал головой. И после этого дурнем называют его! У каптёрки хозяин есть, а после каптёра добро искать, всё равно, что после собаки кость глодать. Он себе, на всякий случай, уж на двадцать лет вперёд всё компенсировал. Втрое!

* * *

Простившись с казармой, в которой провёл почти всю сознательную жизнь, Мофей отправился в конюшню. Рассудил справедливо: если сам со службы уходит, то и конь уходит с ним. Вместе же служили!

В приземистом, каменном здании оказалось сумрачно и тихо. Приятно пахнет сухим сеном, овсом и, не очень приятно – навозом, который со вчерашнего дня убирать стало не принято. Тихо переступают копытами кони, глядят на гвардейца умными, печальными глазами и думают о чём-то своём. Голова большая, дум помещается – век не передумать.

Мофеева вороного красавца-коня деловито и спокойно седлал незнакомый гвардеец. По хозяйски седлал, как своего. Мофей привычно поправил на боку тяжёлую саблю, кверху поддёрнул, чтобы не болталась неприкаянно. Под рукой чтобы.

– Эй, мил человек! – окликнул почти душевно. – А ну-ка, верни копытное на родину.

Гвардеец, который тоже из всей амуниции не смог расстаться только с саблей, внимательно посмотрел на Мофея. Ширина плеч и угрюмый взгляд хозяина коня убедили гвардейца в том, что произошла досадная ошибка – конь действительно чужой.

– Ты чего такой злой, брат? – пробасил примирительно.

– Я у мамы один, – хмуро отрёкся Мофей от сомнительного родства, твёрдой рукой уздечку перехватил.

– Да ладно тебе, – попытался остепенить разгневанного Мофея гвардеец. – Я вот тоже на свободу собрался, раз такое дело. Ну, а как без коня?

– А свой-то что, сдох, что ли? – Мофей отодвинул подальше от конских зубов однажды уже пострадавшее ухо. Вороной всхрапнул обижено.

– Откуда у меня свой? – умеренно оскорбился несостоявшийся всадник. – Я из пеших, сам себе конь. А тебе зачем обязательно этот? Смотри, вон какой красавец стоит – конь самого командующего!

Мофей посмотрел на коня командующего и незлобно возмутился.

– Мне чужого не надо! Я не то, что некоторые! Не ворюга какой!

Посмотрел ещё раз, недовольно губы скривил.

– Да и дохлый какой-то. Ещё копыта отбросит на полпути.

– Так ведь он беговой!

– А я неторопливый, – отмахнулся широкой ладонью Мофей – точно от мухи надоедливой. – Да и зачем мне командующий конь? Несуразица какая-то, право слово! Конь гвардейцами командовать будет… За что тогда кровь проливали?

– Чью? – не понял гвардеец.

– Королевскую, – пояснил Мофей. – Не хватало ещё, чтобы свою. За свободу-то.

Добросовестно набил овсом обе седельные сумки под самый верх, с тоской подумал, что на кухне теперь уж ничем не разживёшься, и вывел коня во двор. Под нудным дождичком конь мгновенно стал матово-чёрным, а седло покрылось мелкими водными бисеринками. При мысли, что на них нужно будет садиться, Мофей зябко повёл плечами.

Ведя коня в поводу, не спеша прошёл было мимо здания с колоннами, в котором вчера ещё обитал ныне покойный командующий, но заметил часового и криво намалёванное слово штаб – красной краской прямо по белоснежной стене. Вышло монументально, следует признать, хоть и безобразно криво. Мофей усмехнулся.

– А что в старом-то штабе не сиделось новому начальству? – вопросил насмешливо.

Часовой мокро хлюпнул носом и важно покосился на свежего дезертира.

– Атмосфера там, говорят, не та, – буркнул простуженным голосом. – Застойная. Нет свободы человеческой мысли. Ну, и мебель, опять же, твёрдая. Тут поприглядней будет.

Мофей в особняке несколько раз бывал, а потому полностью согласился.

– Тут, конечно, мебель поудачнее подобрана. Аккурат для стратегического мышления. Я задремал как-то раз в коридоре на диванчике – такие славные баталии пригрезились! Куда там твоему полководцу. А представляешь – в кабинете бы прикорнул? О-о-о, брат… А что, дружище, в штабе-то есть кто нынче?

– А то! – отозвался тот. – Штабное место пусто не бывает. Начальник штаба думу думает, план похода на Юг в муках рожает.

Мофей сморщился, словно его поучаствовать пригласили.

– Эти роды нам без интересу, – скривился брезгливо. – Да и повитуха из меня так себе – опасаюсь, дитё заикой останется. Мне бы казначея полкового изловить, авось, хоть малую денежку из него вытрясти получится. За двадцать лет службы, что-то да накапало, как полагаешь?

– И полагать тут нечего, – утёр тот влажное лицо рукавом мокрой рубахи. – Сразу видать, не следишь ты за текущим моментом. Начальник-то штаба нынешний – это бывший казначей и есть! А старый, ещё до переполоха всеобщего, на курорт утрясся – так обратно и не ждём. Ну, не дурак же он на самом деле? Понимает, что кольев у нас завались, а голов подходящих нехватка.

– И где искать нашего стратега… финансового? – озадачился Мофей. – Ну, финансиста стратегического?

– Зал там есть, на втором этаже, – небрежно махнул за спину часовой. – Гостям раньше выпить подносили, а сейчас, значит, стратегия наша вызревает.

– Знаю, пивал, – кивнул Мофей. – В смысле – бывал. А пойду, пожалуй, гляну, авось и не все ещё финансы на поход освободительный ухнули?

– Ухнуть могут, – скривил рожу часовой. – Но на поход – вряд ли.

Ещё на лестнице услышал Мофей чьё-то заунывное бормотание, ни слова не разобрал, но встревожился. В солидном заведении такие выступления не приветствуются, как бы тут с ума кто не сошёл. Греха потом не оберёшься. От полоумного-то поди отбейся; придётся, действительно, в освободительный поход выдвигаться.

Однако, Гончар миловал.

За огромным столом, прямо посреди зала, где раньше было принято винишком баловаться и барышень со всем тщанием танцевать, разместился полковой казначей – невысокий мужчина с острым носом и вечно печальными глазами. Поводов для веселья у него в жизни не было – должность не веселила. Да и то сказать: всю жизнь деньги считать, и всю жизнь чужие. Захиридаешь тут! Погоны королевской гвардии он с мундира аккуратно срезал, не королевское нынче время, но золотым шитьём сверкать не постеснялся . Золото свободе не помеха. Наоборот: только с ним, говорят, настоящая свобода и появляется.

– А, гвардеец Мофей! – новый начальник штаба знал его хорошо, не один раз из королевской казны в полк жалование возили. А уж своё-то жалование Мофей охранял исключительно добросовестно.

– Безусловно! – неуклюже ссолидничал Мофей, шагнул на паркет и едва не растянулся. По какой-то мутной, жирной луже подошвой проехался, руками взмахнул – что заполошная птица крыльями.

– Эка тут нынче! – проворчал досадливо, не удержался. – Чуть не оконфузился! В ранешние-то времена помыто было. Протёрто и натёрто!

– Нынешние тебе не ранешние! – осадил его недовольство начальник. – Свобода, понимать надо!

– Да я уж понял. Жрать всё время охота, выходит – свобода. А вот при батюшке-угнетателе кормили исправно!

– Да ты, никак, за старый режим? – внимательно прищурился на бойца отец-командир.

– Упаси Гончар! – поостерёгся тот. – Я исключительно насчёт пожрать.

– Проходи, садись! – погасил взгляд начальник штаба. – Все разбежались, и пожаловаться на свою беду некому.

– Что за беда? – степенно поинтересовался Мофей, окинул взглядом стратегический бардак на штабном столе. Валяются вперемешку карты, планы, графики какие-то, скомканные листы бумаги в количестве невообразимом. С краешку пристроилась пузатая бутылка ликёру. Грустит одиноко в забвении, блестит пробкой не поцарапанной. Мофей этому не удивился: пробовато – выплюнуто. Гадость беспримерная, ликёр этот. Одна радость – бутылка красивая, стол украшает. А вот по башке кому в драке навернуть не пойдёт. Стекло тонкое, весу никакого. Бесполезная в хозяйстве вещь. Как жена красавица – одни хлопоты.

– Навалилось на меня поэтическое вдохновение! – торжественно сообщил вчерашний казначей – сегодняшний стратег. И, по всему выходит, завтрашний гений словесности.

– С раннего утра взялся поэму сочинять, но, как ни стараюсь – всё финансовый отчёт получается!

– Ну, тоже вещь серьёзная, нужная, – честно попытался поддержать Мофей начинающее дарование, но тот лишь рукой махнул обречённо.

– Чего там серьёзного? В полковой кассе денег – пять медяков. Хоть на сто листов отчёт раскатай, денег не добавится.

– А где ж они все? – подивился Мофей. – Вроде, всегда поболее оставалось.

– Где, где… – вспыхнул негодованием командир. – В казне! В Королевской, или чья она там сейчас? Выдать некому, а может уже и нечего. Да оно и к лучшему: нет денег – нет проблем. В конце концов: мы же не на парад собрались, на войну. В дороге разживёмся, не впервой. Меня больше заботит, отчего же поэма-то никак не сложится?

Печально вздохнул и пнул сияющим сапогом ворох смятых бумажек под ногами. Бумажонки прошуршали тихо, печально, мелодично. Сразу слышно – стихами помараны. Приказы по полку куда жёстче шуршат.

– Правда, стихотворение, об этом горе поэтическом, у меня всё-таки родилось. Вот послушай, посочувствуй.

Плеснуть чернил и наточить перо…

Спилить с души чугунные оковы!

Пускай порхает, мило и легко.

Сплетая рифмы нежные покровы.

Она порхнёт к чарующей мечте,

Так отчего, скажите, чувства ради!

То, что легко рождается в душе,

С такими муками касается бумаги?

Всё кажется – опять слова не те,

Прицел души не совпадает с целью.

И кружатся метелью на песке,

Гусиные, обгрызенные перья.

И места нет сомнениям уже,

Без звука – крыльями впустую хлопать.

Стихи без слов рождаются в душе,

А вот со словом надобно работать!

Я душу сам освободил от пут!

И вот в чернильнице – раствор недоумения.

Выходит, обрекли меня на труд?

Моей души полёт и вдохновение!

– Да-а, сочувствую!

Сочувствие Мофею ничего не стоило, а потому далось легко и прозвучало искренне. – А план похода-то хоть удался? Завтра выступать уже.

– А чего мудрить? – начальник штаба легкомысленно махнул рукой. – Пять лет назад там же воевали, вот старым планом и воспользуемся. Всей работы – дату на титульном листе поменять. Завтра и поменяю, аккурат перед выступлением. А сейчас поважнее дела есть.

Мофей озадаченно почесал затылок и удручённо хмыкнул.

– Оно, конечно, вам видней – образование у вас, и другие никчёмности… Да только был я в том походе, пять лет назад. Морду нам тогда расквасили знатно! Всерьёз опасаюсь, что по тому же плану – огребём по тому же месту!

Начальник штаба почесал кончик носа, глянул на Мофея так, словно приметил только что. Спросил строго, без скидки на старинное знакомство.

– А ты чего припёрся в штаб, гвардеец? Завтра в поход выступать, а он шляется тут, оперативную обстановку осложняет.

И прищурился внимательно, взглядом нехорошим Мофея царапнул.

– Ты не агент контрреволюции, часом?

– Гончар миловал, – искренне промолвил Мофей и в доказательство святым кругом лицо осенил. Может и не к месту, зато от души.

– А чего хотел? – помягчел лицом начальник.

– Жалование хотел получить! – решил не юлить Мофей, поскольку честный дурак для начальства не в пример симпатичнее пронырливого умника. – Порядочному гвардейцу и выпить не на что. Непорядок!

– На! – командир озлобленно выдернул из стола ящик и высыпал перед Мофеем пять медяков. – Вся полковая касса! Забирай и вали в свой кабак! А то ползают тут без дела… Ни войны с вами, ни поэзии!

Мофей тщательно собрал медяки и ссыпал в карман штанов. Хоть бы чуток штаны к полу оттянулись!

– Ну, не стану мешать, – громко щёлкнул каблуками и, по уставу, боднул перед собой воздух. – Пойду. А то и верно: припёрся дурак учёного учить. Каждому своим делом заниматься надобно!

Вышел из зала и тихонько, чтобы не спугнуть чужое вдохновение, притворил дверь. Пробурчал под нос с сожалением.

– Вот ведь как неслабо нахлобучило! А теперь всё, почитай пропал человек. Поэты, они все по жизни контуженные. Похуже, чем из полковой мортиры! Обычному-то человеку в рифму разговаривать ни к чему, просто два слова связать – уже удача. Ишь, перья у него обгрызенные… А не суй куда попало!

Вышел из штаба, махнул часовому и порадовался, что не стал с новым начальником планами гражданской жизни делиться. А то и пяти медяков бы не видать, вот те круг!

* * *

Дальше, вымощенная камнем, дорога привела прямиком к полосатой будке с кривым шлагбаумом. Навстречу кряхтя поднялся седобородый гвардеец – старый, добрый знакомец, что не раз укладывал подгулявшего Мофея в своей будке, подальше от строгих, командирских глаз. Старый воин держался прямо только благодаря стальной кирасе, и Мофея не раз подмывало под неё заглянуть. Грызли серьёзные сомнения: а есть ли там вообще человеческое тело?

– Привет, старый! Всё бдишь?

– Можно и так сказать, – привычно отозвался тот и сухонькой ручкой похлопал коня по изогнутой шее. Как и все гвардейцы, страж ворот носил форменные серые штаны и рубаху – вот только степень ветхости одежонки вызывала опасения. Мофей-то, в честь праздника, вырядился во всё новое. Кольнуло вдруг в душе – мог бы и старому рубаху прихватить из каптёрки. Да ладно, не все уходят,– утешил себя привычно, – авось, кто и прихватит. А возвращаться, говорят, примета скверная. Да и неохота уже, что тоже причина уважительная.

Старик поднял голову и из сотни морщин глянули на Мофея прозрачные, бесцветные глаза.

– Значит, парень, решил на Юг не ходить? – прокаркал сухим голоском.

– Да бывал я уже там, – досадливо отмахнулся тот. – Мухи, жара, пыль, песок… Мерзость и запустение.

– Там девки, говорят, красивые, – подмигнул старый.

– Девки везде так говорят.

Хохотнули понятливо, головами покачали.

– Ну, а куда тогда?

– Два было варианта, дед, – вздохнул Мофей. – В храм Великого Гончара или в кабак. В кабак не получается. Не хотят наливать вина в долг, торгаши несносные!

– Совсем люди совесть потеряли! – скрипуче поддержал дед и сокрушенно покачал седенькой головой. – Не то, что раньше было.

– А что, старый, раньше у людей совесть была? – встрепенулся Мофей заинтересованно. Вороной тоже недоверчиво скосил на деда грустный глаз. Видано ли дело – совесть у людей? У лошади-то не у всякой сыщешь.

– Раньше у гвардейцев деньги были! – в сердцах выдохнул дед. – Да ты молодой, вряд ли помнишь.

Помолчали. Конь тихонько всхрапнул и помотал тяжёлой башкой – похоже, тоже о чём-то сокрушался. Видно, было и у него своё раньше, и по всему выходит – было там лучше.

– Ну ладно, – проскрипел дедок. – Сейчас по-человечески тебя выпущу, шлагбаум открою.

– Да я и так просочусь, впервой, что ли? – смутился гвардеец.

– За двадцать лет службы, разок-то можно и с почётом выехать.

Мофей только сейчас прочувствовал, что действительно уезжает навсегда.

– А ты, дед, чего делать думаешь? – потупился виновато.

– А что мне думать? Это ты мужик крепкий, не пропадёшь, а мне-то куда? Авось не дадут с голодухи помереть старому псу.

Мофей одной рукой неловко обнял деда, нет привычки к таким нежностям, осторожно похлопал по сухонькому плечику, не спеша забросил себя в седло.

– Ну, дед, бывай!

– Удачи тебе, парень!

Конь величаво переступил невидимую черту, отделявшую привычный, служивый мирок от остального, огромного мира, и легла под крепкие копыта твёрдая, чуть влажная от вездесущей мороси, дорога. А Мофей, помня о примете, оглядываться не стал – чтобы не вернуться.

Глава 2

Город встретил Мофея угрюмо и настороженно и это вполне можно понять. Серые мокрые стены каменных домов и не могут выглядеть весело, а воспоминания о прошлых, гвардейских посещениях, вызывают у города обоснованную тревогу. Конь, звонко цокая подковами по выщербленным булыжникам мостовой, привычно повернул в тихую улочку налево, но тут же поскользнулся на чём-то вонючем и желеобразном, едва не грохнувшись вместе с седоком в это самое.

– На скользкую дорожку ступил ты, друг мой, – укоризненно проворчал Мофей и направил коня прямо – по широкой, главной улице столицы королевства.

Вороной молча снёс незаслуженный упрёк. Никаких личных дел на той улочке у коня не было, а был там любимый кабачок Мофея, построенный на самой окраине города. Дабы загулявшие гвардейцы не поганили отвратительным видом светлый облик столицы. Так что, в городе конь никакой другой дорожки и не знал.

Мофей не спеша ехал посреди улицы, никто ему не мешал и не возмущался. Город словно вымер, лишь редкие прохожие боязливо жались к стенам и торопились поскорее скрыться в тихих дворах.

Уже подъезжая к ограде храма, Мофей заметил единственного нормального человека, что сидел, прислонившись к стене, кутался в драный, серый балахон и пытался петь. Выходило пьяно и гнусаво, видимо, голос и слух потерялись ещё вчера. Или не было их никогда – разве важно, если настроение хорошее? Мофей остановил коня рядом и наклонился к весёлому мужичку.

– Что это у вас тут, мил человек, атмосфера как на кладбище? Умер кто?

– Все! – твёрдо заверил тот и временно покинул серый, мокрый мир, завалившись набок.

– Ну, я так и подумал.

Конь слегка повернул голову, скосил глаз на умиротворённое тело на мостовой и осуждающе вздохнул.

– Не суди – целей будешь! – остепенил животное Мофей, отвёл к ограде и крепко привязал.

Ох, мрачно и неуютно нынче в столице! Брюхатые тучи раздирают животы об острые шпили башен, да так и остаются на них драным, грязным тряпьём. Здоровенный, рыжий котяра на соседней помойке, угрожающе взлохматив мокрую шерсть вдоль хребта, хрустит грустноглазой рыбьей головой, на всю улицу от удовольствия взмяргивает.

– Никуда не уходи, копытный! – строго наказал Мофей вороному. – Я быстренько душу молитвой освежу и рванем отсюда туда, где дышится полегче. Склеп, а не город. Столица, туда же…

– Ты, служивый, с душой-то, погодил бы чутка! О брюхе подумать тоже не грех.

Мофей понял, что хрипловатый и нагловатый голос обращается к нему, обернулся. За спиной обнаружилась тётка квадратного телосложения: совершенно одинаковой высоты, длины и ширины. Этак, метра полтора во все указанные стороны. На том месте, где Гончар предполагал поместить шею, сразу же, без перехода, нахлобучилась голова с роскошными, красными щеками, толстым носом и весёлыми, не по сезону, глазёнками. Совершенно не поддавалось объяснению, каким образом держится на тётке нагромождение платков, лоскутков и тряпочек, но, тем не менее, всё это составляло одежду. На брюхе возлежал обширный лоток с румяными булками.

– Ай, не скажи, роскошная! – невесело хмыкнул Мофей. – Твои думы о брюхе уже точно грехом обернулись.

– Здоровый аппетит – признак здорового организма! – жизнерадостно сообщила толстуха.

– А здоровый зад – признак нездорового аппетита. Ты бы поуняла слегка жевательный рефлекс, а то ведь не в каждую калитку уже протиснешься.

– Будет нужда – в ворота пропихнусь, – легкомысленно отмахнулась тётка. – Зато у меня с мужиками проблем быть не должно. Аль народную мудрость не слышал: мужик не собака, на кости не бросается!

– Отчего же, слыхал, – с готовностью откликнулся гвардеец. – Только говорят это исключительно женщины, и исключительно не худые. А остальным, похоже, такие басни без надобности. И вообще – что за похабные ограничения? Либо толстые, либо тощие. Нормальных-то баб куда подевали?

Тётка на слова Мофея внимания не обратила – свято блюла свой коммерческий интерес.

– Ты обо мне шибко-то не печалься, служивый, и не о девках сейчас размышляй. Ты на булочки мои лучше глянь… В лотке которые! Пышные, румяные, с изюмчиком!

Мофей скептически оглядел тёткин товар.

– Чего-то не торчит из твоих булок ни одной изюмкиной попки. Стесняются, что ли?

– А мне ведь заняться нечем больше, только ради тебя изюм кверху попками рассаживать! Как замесились – так и разместились. Ты их ещё шеренгой предложи построить!

– А вот не надо меня службой попрекать! – ласково предупредил булочницу Мофей и глянул неласково. – Лучше скажи, как мне быть, если в твоих булках изюму не отыщется?

Тётка гордо выпрямилась и оскорблённо фыркнула.

– У нас по-честному всё! Если расковыряешь и изюм не найдёшь – смело товар обратно сдавай! Но предупреждаю: повреждённый товар возврату и обмену не подлежит.

Мофей посмотрел в честные глаза торговки и угрюмо поинтересовался.

– А если я тебя сейчас саблей наверну, короста безразмерная?

– Ну, уж изюму-то из меня точно не насыплется! – неунывающая булочница тряхнула лотком, булки подпрыгнули и обдало Мофея волной одуряюще-тёплого, хлебного аромата. – Бери, расхватают ведь!

Мофей не спеша огляделся. Желающих расхватать булки в опасной близости не обнаружилось. А с другой стороны…

– Ладно, черепок с ним, с изюмом. Давай, возьму булки. В дорогу.

– Сколь брать-то будешь: одну, две? По медяку за штуку, дешевле только даром! А даром – только в лоб за амбаром!

Мофей выгреб из кармана медяки, поглядел на широченную ладонь, где монетки прикорнули стыдливо и сиротливо, места почти не занимая.

– А давай все пять. Вот и медяков аккурат хватает.

– О как! – возрадовалась тётка. – Подставляй мешок, складывай припасы. Кстати, как оптовому покупателю, разрешаю тебе ещё немного над моим задом поржать – веселье бонусом пойдёт. Можешь даже коня своего позвать поучаствовать – хором-то ржать сподручнее. Ему, опять же, дело привычное.

Мофей утрамбовал булки в суму и тщательно застегнул ремешок.

– Не-е. Он у меня парень серьёзный, воспитанный, не то, что я. Над чужой бедой ржать не будет. А беда у тебя такая, что, пожалуй, целым эскадроном не оборжёшь!

– Будете товар оптом забирать – так хоть всем полком ржать приходите. Вам веселье, мне доход!

Тётка озорно подмигнула Мофею и враскачку двинулась по узкой, кривой улице, заставляя редких встречных прижиматься к стенам. У неё день сложился удачно.

* * *

Пузатый, островерхий храм напомнил гвардейцу перевёрнутый кувшин без ручек – да таковым, собственно, и замышлялся. На широких, каменных ступенях привычно расположились нищие, числом с десяток; кутаются в свою рабочую рванину, мокнут под нудным дождичком, костерят вполголоса погоду. Но не расходятся: работа – дело святое.

– Не торопись, служивый, – услышал Мофей вкрадчивый, тихий голос за спиной и нехотя обернулся. Повадились мягконогие со спины подкрадываться! Принято у них так в городе, что ли?

На него уставился служитель Гончара, в глиняно-коричневом, едва ли не до пят, ритуальном одеянии. Напоминает платье, перевязанное верёвкой. Выглядит служитель убедительно: круглая, абсолютно лысая, голова, розовые, пухлые щёки, губы – как два жирных, скатанных блина, маленькие глазки-щёлочки. И всё остальное: плечи, живот, спина – округлое, мягкое, холёное. Из-под подола ритуального платья с любопытством выглянули добротные, кожаные сапоги, и Мофей профессиональным взглядом оценил: маловаты будут, обидно. Поистрепались свои-то.

– Пожертвуй на храм Великого Гончара, сколько можешь, добрый человек!

И вперёд выдвинулась угрожающих размеров железная кружка с крышкой. Продолговатая щель плотоядно ощерилась в ожидании монет. Мофей с недоумением покосился на громадину храма и пожал плечами.

– На постройку жертвовал! А сейчас-то с ним что не так? Не похоже, чтобы разваливался, добротно слеплен. Да и служители в нём… не измождённые.

Голос служителя моментально затвердел и приобрёл жёсткую суровость.

– Тебе для Великого Гончара денег жалко, жмот бессовестный?! В кабак-то, поди, монеты мешками таскаешь, греховодник несусветный?!

Мофей опешил от святого напора.

– Ты подожди для меня смолу-то кипятить, душа глиняная! Просто, я так думаю: если уж у Гончара финансовые проблемы – тут нам всем конец. Да и вообще, зачем ему деньги? На что он их тратить-то будет, если всё создать может? Нет нужды по лавкам за товарами таскаться. Не постигаю!

– Да не нужны ему твои деньги! – воскликнул с досадой пухлый. – Это ты ему так показываешь, что тебе для него ничего не жалко.

– Странный ты какой-то, – проговорил Мофей и глянул на служителя слегка смущённо. – Не жалко мне для него, а деньги отдай тебе! Какая связь? И вообще, налицо недоразумение: чего ради лезть к нему со своей мелочью, если она ему и не нужна вовсе? Он, может, пообедал сейчас, отдохнуть прилёг, а тут я! Огорчится, старый, расстроится. Вот ведь на что ты меня подбиваешь, подстрекатель гнусный! А ещё служитель, туда же!

Служитель раздул щёки, покраснел густо, вознамерился сказать что-то обличающее, но лишь выдохнул шумно и негодующе.

– Так хоть нищим денег дай, если Гончару зажал. Зачтётся тебе! И снизойдёт на тебя благодать.

Нищие встрепенулись и дружно закивали головами: всё так и есть, зачтётся обязательно, вот те круг во всё лицо!

– А на них что снизойдёт? – искренне заинтересовался Мофей. Говорили, что скучно в храме, а здесь так всё увлекательно, оказывается. Видимо, потому, что непонятно.

– Деньги твои снизойдут, придурок! – вовсе уж рассвирепел служитель. – Ещё один день проживут, сыты будут.

– То есть, им ничего не зачтётся? Просто пожрут, бедолаги, и не видать им Гончарова Царства?

– Да они, за все муки и лишения свои, попервей тебя в то царство определятся! – вконец разгневался служитель.

Мофей озадаченно поскрёб затылок, по привычке прищурил глаза, хотя шлема на башке уже нет – на глаза съезжать нечему.

– Как тут у вас всё запутано… Если я их накормлю – попаду в Гончарово царство, а они ещё вернее туда попадут, если пожрут за мой счёт. Ты сам-то понял, чего сказал? Молотишь, прости Гончар, несусветное. Я гляжу, они вообще получше моего устроились. Так может, я к ним присяду, а ты меня покормишь? Чай, тебе благодать тоже не лишняя? Вон, местечко аккурат, почти свободное.

Служитель окинул взглядом могучую фигуру Мофея, которому едва доставал до середины груди голой, полированной макушкой.

– Давай-ка, тебе сначала подрубим ноженьки, по самую попоньку – тогда и сиди себе, благоденствуй.

Мофей укоризненно поцокал языком.

– Злой ты какой-то, служитель. Я бы даже сказал – недобрый. Да и не вижу я среди них ни одного безногого.

– Это я к примеру сказал, – пояснил тот.

– А вот не надо на меня свои примеры примерять! – загородился широкой ладонью гвардеец. – А то ведь я тебе самому ноженьки подрублю… по самую шею. Если шею найду, конечно.

Ближайший нищий – тощий, длинный мужичок с реденькой бородёнкой, отчаялся дождаться милостыни и решил ускорить процесс.

– Ты деньги-то давать собираешься? – грюкнул в меру негодующе.

– Нет у меня денег! – отмахнулся было Мофей, но природная доброта пересилила. – Овса могу дать, целый мешок.

– Я тебе что, лошадь, овёс-то жрать? – искренне возмутился нищий. – Уж в крайнем случае молочка…

– А я что, кормилица, грудью тебя кормить? Сказано – проблемы у меня.

Редкобородый не поленился воздеть себя на худые ноги, прижал кулаки к груди и возопил на весь белый свет.

– Посмотрите на него, люди добрые! У него проблемы, а мы, значица, с голоду подыхай? Упырь черепковый!

И тут же, словно по команде, подхватилась в общем порыве вся разношёрстная, нищая братия. Загомонили негодующе, один даже клюкой о каменные ступени хрястнул от избытка чувств.

– Жмотяра безгончарная!

– Сам-то, поди, овёс не жрёт!

– Раскормил харю – ни в один храм не пролезет!

Мофей обернулся к служителю, недоуменно могучие плечи сдвинул.

– Чего это они на тебя вызверились? Ты ж, вроде, за них тут ратовал?

– Почему на меня? – в свою очередь изумился тот, попытался опустить голову, но три подбородка отпружинили её обратно. – Это они, вообще-то, тебе кричат.

– Мне?!

Мофей опустил ладонь на рукоять сабли, грозно заскрежетал клинок, хищно блеснуло лезвие.

– А я вот, сейчас, все страдания ваши одним махом закончу и будет вам Царство Гончарово скоропостижно, и без очереди!

– Это я, значит, недобрый? – подленько хихикнул служитель за спиной Мофея.

Нищие замолчали и даже приуныли как-то. Не входило в планы сегодня мучения заканчивать. Лишь с дальнего конца длинной ступеньки кто-то неуверенно протянул.

– А ведь грех это…

Прозвучало неубедительно, словно и сам сомневался.

– А я вон служителя попрошу, – не убоялся Мофей. – Он за меня перед Гончаром заступится – мне прощение-то и выйдет.

– Денег будет стоить, – честно предупредил служитель.

– Найдём, – твёрдо заверил Мофей. – На святое-то дело!

Служитель повеселел, повесил кружку на пояс и радостно потёр пухлые ладошки друг о друга.

– Вот и славно! Ты в первую очередь вон того, мослатого, сабелькой хряпни. Он мне давно уже надоел!

Мослатый не стал дожидаться горькой участи и слинял первым; за ним шустро потянулись остальные. Ясно же, не задался денёк, нечего и рассиживаться попусту.

– Так и скажи, что денег жалко! – крикнул один из них издали, и слова эти жестоко покоробили Мофея.

– Денег у меня нет – я так и сказал! А вот были бы, так я бы их не дал, потому что жалко. И скрывать бы это не стал! Ишь, повадились, худосочные, оскорблять… почти честного человека.

Сабля с разочарованным визгом влетела обратно в ножны и Мофей предусмотрительно засунул руки в карманы, чтобы не врезать кому-нибудь сгоряча. Служитель этот жест молча одобрил – он тут под рукой один сохранился.

– Вот соберётся человек Гончару помолиться – и что? Одному на храм денег давай, других корми, пока не треснут, в храм войдёшь – там ещё с десяток ухарей просьбы приготовили… Так доброму человеку до Гончара и не добраться вовсе! Правильно это, служитель?

Пухлый служитель ответил горестным вздохом.

– Без работы я опять остался, вот что неправильно.

– Да не реви, душа коричневая, денег-то у меня всё равно пока нет. Овсом возьмёшь?

– Да что я тебе…

– Знаю, знаю, не лошадь. Хотя похож… сзади.

– А ну-ка, оборотись ко мне лицом, брат мой!

Голос, прозвучавший со ступеней, принадлежал высокому, худому старцу с длинной, седой бородой, что жидким ручьём струилась по коричневому одеянию. Лицом старец оказался сух и морщинист, желтоватая кожа обтягивает кости не хуже, чем на полковом барабане. Большие, выцветшие глаза поблёскивают фанатичными искорками. Не иначе, важная персона, поскольку толстый служитель едва из платья не вывернулся в резком развороте.

– Ну, и как дела твои, брат? – сочно поинтересовался старикан. – Есть успехи в сборе пожертвований?

Служитель понурился и даже отвис отдельными местами дородного тела.

– Совсем о душе не радеют люди! – посетовал горестно. – Ни ломаной монетки не бросили.

– А чего это в кружке побрякивает? – усомнился старый.

– Да я туда гвоздичков положил – для пробуждения у народа энтузиазма к пожертвованию.

– Пробудил? – язвительно прищурился старик.

– Да ни черепка! – служитель спохватился и поспешно осенил лицо символическим гончарным кругом. – Спит энтузиазм.

– А вот у других братьев будить получается.

Старец обличающе ткнул костлявым пальцем в сторону съёжившегося служителя.

– А у тебя только храмовую похлёбку трескать хорошо получается! Вот и решили мы с братьями отправить тебя в мир – слово Гончарово народу нести. Авось и похудеешь заодно, а то ведь правильно тут люди кричали: скоро в ворота храма пролезть не сможешь!

– Так они это не мне кричали! – возмущённо взвился служитель. – Это ему вон!

Старец оценивающе глянул на Мофея и презрительно фыркнул.

– А ему в храм и вовсе незачем. Гвардейца туда только бутылкой можно заманить.

Мофей гордо выпрямил спину и втянул живот.

– Я службу бросил!

– А пить-то вряд ли! – грозно сдвинул старец кустистые, седые брови. – Да и вообще, не о тебе разговор, грешник беспробудный. А ты, брат, ступай к людям! Неси им свет слова Гончарова. Мы тут за тебя пред Гончаром порадеем. Вот прямо после обеда радеть и начнём. Ступай!

И старец чинно удалился, на прощание демонстративно массивной дверью шваркнул.

– Знаю я, как ты там после обеда радеешь, – в отчаянии, громко пробормотал служитель. – Храп на всю улицу, аж фонари жестяные дребезжат! Братья молитвы свои расслышать не могут.

– Ты Гончара-то побойся – опасливо буркнул Мофей. – Видно же – заслуженный дедуган, во бдениях измождённый. Заморенный, можно сказать!

– Да видел я, как он себя морит! – обиделся служитель и пухлой ручкой возмущённо взмахнул. – Куда только и лезет столько?! Я думаю, от глистов у него худоба, вот что!

Мофей вздохнул удручённо, подтолкнул служителя к воротам, да и сам возле храма задерживаться не стал.

– Давай-ка, хоть за ограду выйдем. А то ты, мил человек, святость от глистов отличить не можешь. Не к добру это! Как бы тебя святые братья на костёр не пристроили, за такую неразборчивость. Да и меня, упаси Гончар, заодно. Я, конечно, не святой, но на костёр ещё не нагрешил.

Вышли на пустынную улицу, никто с вопросами следом не увязался. Мофей отвязал коня, но садиться не стал, повёл в поводу; служитель засеменил рядом. И перебирает добротными сапогами в два раза чаще, чем Мофей своими растоптанными! У гвардейца от такой расточительности сердце кровью не раз облилось – износятся же в два раза быстрее! Интересно, дорого будет стоить растянуть сапожки до нужного размера? А то, может, вставыши какие втюхать посерединочке? Эх, нет опыта в таких делах! В полку всегда готовые выдавали, по размеру.

Служитель, тем временем, одобрительно поцокал языком и похлопал коня по упругому крупу.

– Справная у тебя лошадина!

– Это конь! – едва не подавился от возмущения Мофей. – Он мужик! Поэтому перестань гладить его по заднице, пока копытом по горбу не получил. Не одобряют порядочные кони такого отношения. И кстати… Хотя нет, конская задница тут некстати. Просто, не грех познакомиться уже. Меня зовут Мофей, с сегодняшнего дня вольный человек.

– А я Апар.

– Апар, ишь! С А начинается или с О?

Служитель побагровел лицом, у него это легко получается, и остановился, преградив дорогу Мофею.

– А ты вот позубоскаль ещё, упырь! Прокляну!

Мофей изумлённо присвистнул.

– Да у тебя, похоже, проклятий на сто лет припасено. Злободневный ты какой-то: что ни день – то злой. Вот чего взъелся? Я не расслышал просто. А мало ли, доведись твоё имя где написать, я и не знаю, как правильно. Опасаюсь, как бы конфуза не вышло.

– А ты что, писать умеешь? – опешил служитель, глазёнки светленькие изумленно выпучил.

Мофей даже хохотнул от такой беспросветной наивности.

– Да зачем гвардейцу писать уметь? Гончар с тобой, скажешь тоже! Но вдруг придётся, поди знай?

Служитель озадаченно помолчал, потёр ладошкой лысину, а когда не помогло, благоразумно решил не заморачиваться по пустякам.

– А ты, Мофей, куда путь держишь? – спросил со всей положенной вежливостью.

– А черепок его знает, если честно, – простодушно ответил тот. – А если нечестно, так и вовсе невдомёк.

– Да ведь нам по пути с тобой! – возрадовался пухлый. – Мне, рядом с твоей сабелькой, куда спокойнее людям свет нести! А тебе прямая выгода и очевидный профит: каждый вечер грехи отпускать буду. Чаю я, грешить ты любишь!

– Для меня любить и грешить – не одно и то же. Полагаю, любить – дело гончароугодное.

– Ну, значит мне работы меньше. По рукам?

Мофей осторожно пожал пухлую ладошку. Не самый плохой попутчик образовался. Городит, правда, несусветное, но человек, по всему, не вредный. Вот, даже и не проклял ещё ни разу, хоть и обещал. Правда, плакали теперь новые сапожки, не разувать же друга новоявленного.

Тут со стороны храма звук донёсся: то ли собака завыла, то ли кот истошно завопил. Мофей поспешно под ноги глянул, не придавил ли кого сапожищем? Однако обошлось, никого не разлепёшило. А источник заунывности обнаружился быстро. Сидящий у самой ограды оборванец, пацанёнок лет десяти, подвывает тихонько, слова старательно выводит, гримасничает горестно. По всему выходит – песню поёт. Задушевную.

Какие сны бывают необычные…

Приснился город, серый от дождей.

Там кошки, словно граждане приличные,

Живут в домах, под крышею своей.

И шубки пряча под зонты огромные,

Спешат с работы кошки по домам.

А человечки, стайками бездомными,

Шныряют по подъездам и дворам.

А впереди ещё и зимы снежные!

Так человечкам неуютно тут.

И смотрят кошкам вслед они с надеждою,

Вдруг обернутся, да и подберут?

Обсушат нежно существо дрожащее,

Парным его накормят молоком.

И имя, человечку подходящее,

С котятами придумают потом.

И сыто разомлев на подоконнике,

Под умилительный, кошачий смех.

Уже не очень человечку помнится,

Что подбирают далеко не всех.

Уж лучше бы замучила бессонница!

Иначе мыслям не хватает дня.

Подумалось: а если сон исполнится?

То подберёт ли кто-нибудь меня?

Мофей оглядел щуплую фигурку, печальные, серые глазёнки, личико чумазое…

– А что, многомольный, давай подберём малого? – проявил милосердие. – Вишь, как жалобно завывает!

– Самим жрать нечего! – огрызнулся служитель, на дитё глянул немилостиво. – Да и вообще…

– Но ведь ты служитель Великого Гончара! – изумился гвардеец. – А как же сердоболие? Доброделие и сребролю… А, нет! Последнее вычеркни, до поры.

– Так ведь я со всей жалостью! – возмущённо воскликнул служитель. – Ежели мы его с собой возьмём, он всенепременно с голоду подохнет. При таких-то добытчиках. А так, глядишь, кто чего и подаст. Вон как жалостливо песню выводит! Даже у меня рука зачесалась бросить чего-нибудь!

– Надеюсь, не камень? – Мофей сдобрил удивление сомнением. – Или действительно, последнее бы отдал? Прям кружку свою пустую?

– А вот не надо мне тут! – не поддался на провокацию служитель. – Для примера сказал. Какой-то ты несообразительный!

– Чего нет- того нет, – протянул покладисто Мофей. – Дурак и есть, чего уж там.

Пацанёнок выслушал внимательно, поднялся; штаны, сто раз латаные, на коленях прохудившиеся, небрежно подтянул. Ухмыльнулся озорно, во все четыре потерянных зуба.

– Да я бы и не пошёл! – сообщил звонко, задиристо. – Нужны вы мне, никчемушные. Ни выпить с вами, ни пожрать, ни к бабам забежать!

– Не рановато, к бабам-то? – поинтересовался Мофей заботливо.

– Да лишь бы не поздновато! – нагло ухмыльнулся тот. – Как некоторым.

Служитель ловко, не гляди, что поперёк себя шире, ухватил оборвашку за торчащие, немытые вихры неопределённого цвета. Удовлетворённо крякнул: есть ещё сноровка, есть.

– Вот ты понял, гвардеец? – подол безразмерного одеяния приподнял, сапожок изящно выпростал и к худой, пацанячьей заднице, с размаху приложился. С Гончаровой помощью вышло знатно.

– Никогда не лезь со своим милосердием к жаждущим! Откуда тебе знать, чего они на самом деле жаждут? Для этих дел у тебя отныне я имеюсь, а ты просто саблю под рукой держи. Так у нас жизнь-то и наладится.

– Саблю… – протянул Мофей недовольно. – У меня сапогом-то складнее бы получилось. По всему видать – нет у тебя опыту гвардейского.

– Парня надо учить, а не калечить! – терпеливо растолковал служитель. – А для науки мой размер обуви в самый раз будет. Аккурат.

* * *

Ночь скользнула на землю, словно одеяло с кровати: мягко и неотвратимо. Серая слякотная марь сменилась чёрной слякотной марью, но Мофей, человек в делах походных опытный, успел заранее присмотреть местечко посуше – под раскидистым лиственным деревом-исполином, названия которого история для потомков не сохранила. Дерево, и всё тут. Пока Апар неприкаянно мыкался вокруг узловатого ствола, бормоча что-то неодобрительное, Мофей успел освободить коня от поклажи, отпустил пастись, набрал сушняка под деревом и развёл костёр. Небольшой такой, аккурат на двоих только. Чёрная громада города пока ещё торчит неподалёку, глаза мозолит, но пахнет уже не помоями и сырым камнем, а зеленью и мокрой землёй. Хорошо пахнет, свежо до одури. А ещё, свежий воздух очень способствует появлению хорошего, здорового аппетита, о чём Мофею выразительно сообщили печальные, точно у беспризорного щенка, глаза Апара.

– Злую смертушку чую я рядом с нами, – скорбно сообщил служитель и вздохнул обречённо.– Сдохнем с голоду!

– В походе, бывало, и по три дня жрать нечего было – попытался успокоить Мофей. Попытка вышла неумелая и беспомощная, что и понятно. Раньше успокаивать только саблей приходилось, а это совсем другое дело.

– Ничего, не сдохли. Не все, по крайней мере… А мы всего-то с утра голодуем, а ты уж и помирать примерился. Да у тебя одного подкожного жира на всю зиму хватит!

– Не-е… – протянул тоскливо бедняга Апар. – На всю не хватит. На самое начало, не более того.

– Уже проверял, что ли? – скосил смеющийся глаз гвардеец.

– Гончар пока миловал. Так, примерно по весу прикидываю.

Апар ещё раз душераздирающе вздохнул и горемычно уставился в ночь. Мофей глянул в ту же сторону и слегка встревожился.

– Ты чего это, душа глиняная, на моего коняжку зыркаешь?

– А то и зыркаю, – немедленно осерчал Апар. – Он, по скотинской своей сущности, души бессмертной не имеет, а потому должен своей плотью наши телеса бренные от злой погибели спасти.

Мофей хлопнул ладонями по ляжкам – аж звон по полю прокатился, и птица невидимая в траве встревоженно ворохнулась.

– Да ты, никак, сожрать его предлагаешь?– выдохнул изумлённо.

– Гончар с тобой! – возмущённо вскинулся служитель. – Зажарить сначала.

– И думать забудь, – строго отрезал Мофей.– Ты хоть знаешь, сколько мы с ним вина вместе выпили? Ну, я пил, он беседу поддерживал. Лихо у тебя выходит: жрать захотел и собутыльника зарезал! Да это просто непорядочно с моей стороны!

Апар подвинулся к Мофею поближе, взялся пухлыми пальчиками за рукав и ласково заглянул в глаза.

– А ты сходи куда-нибудь, погуляй. Только сабельку здесь оставь, чего без нужды такую тяжесть таскать? Вернёшься – а тут нам, оказывается, Гончар мяса жареного послал.

– А конь? – побеспокоился гвардеец о вороном.

– А про коня я тебе скажу, что он убежал, паразит неблагодарный! Неужто служителю не поверишь? Служитель-то всяко почестнее лошадины будет! Даже, если и похож на неё… сзади. И всё у нас чудесно сладится. Не хватало из-за твоего собутыльника с голодухи помереть!

Апар сурово нахмурился и строго кашлянул. Сказал твёрдо, со значением.

– Совести у тебя нет, вот что!

Мофей уважительно похлопал служителя по пухлому плечику.

– Складно уговариваешь. Но меня ты не убедил. Что ж выходит: совести у меня нет, а теперь ещё и коня не будет? С чем жить-то прикажешь, мил человек?

Подобрал кружку, что без дела валялась в траве, снял крышку и вытряхнул несколько ржавых гвоздей под ноги.

– Сходи-ка ты лучше, душа моя, водички в ручье набери. Коня съесть я никак не могу, а вот объесть – это запросто. Тут моя совесть абсолютно чиста. Боюсь, что на этом принципе вскоре целое движение среди людей образуется.

Хохотнул довольно, Апару подмигнул.

– В начале каждого пути обязательно дурак сыщется. А за ним уж, по обыкновению, куча умников подтянется, траву щипать. Сейчас овса запарим, солью посыплем да и поужинаем – противно, однако сытно. Только посудину сполосни хорошенько, а то мы от этого дерева не скоро отъехать соберёмся.

– Не думаю, что мне здесь настолько понравится, – усомнился служитель.

– Здесь-то я и не позволю! – окоротил пухлого Мофей. – Там вон, в кустиках.

Вскоре овёс уже запыхтел под железной крышкой. Мофей терпеливо ждал, сложив руки на груди, прислонившись широкой спиной к шершавому стволу дерева. Насмешливым взглядом следил за Апаром, головой иронично мотал. Бедолага мыкался вокруг своей кружки, словно изголодавшийся кот, тянулся носом к прорези, жадно ловил запах чуткими ноздрями и только что не мяргал: нагло и требовательно.

– На-ка вот, любезный, булку хоть поточи пока, – проявил сердобольность Мофей, устав глядеть, как мается служитель. Апар булку схватил скоренько и разломал сноровисто, ибо замечено – срок годности есть и у сердобольности. Тут поспевать надо, пока не передумали.

– Мофей! – вскрикнул вдруг встревоженно. – А в булке какая-то штуковина запеклась: коричневая, слизкая, морщинистая…

– Червяк, что ли? – предположил гвардеец без особого интереса.

– Упаси Гончар! – скривило служителя. – Да и маловат будет. Ребёнок червяковый, разве что.

Мофей заглянул в разверстое, булочье нутро и присвистнул понятливо.

– А-а-а! Так это же изюмина. Ты смотри, не надула, короста мукомольная! Хотя и загадочно: чего это она про одну изюмину во множественном числе говорила?

Апар тут же проявил немалую образованность.

– В смысле – на вы обращалась? Так это из уважения! Пора бы и знать такие вещи, мальчик-то большенький уже. Хотя, слыхал от знающих людей, что размер мозга размеру тела редко соответствует. Чаще даже наоборот.

Мофей посмотрел на жующего служителя и вздохнул протяжно.

– Вот гляжу я на тебя и не понимаю: на какого черепка ты Гончару нужен? Жрёшь много, а пользы никакой. Удобрение только, пожалуй.

– От гвардейца много пользы, да? – подхватился возмущённо Апар.

– А то! Без гвардии в государстве ни соседу морду набить, ни смотр войсковой провести. А без смотров – что за государство? Нелепица и бессмыслица, право слово. Как и без мордобоя, впрочем.

На служителя глянул снисходительно.

–А ты же чистый паразит, не прими за оскорбление.

– И не подумаю! – гордо вскинул Апар пухлые подбородки. – Сам рассуди: вот пиявка. Она у человека кровь сосет, чтоб нажраться от пуза, червячина бессмысленная, но тем самым пользу великую организму приносит. И кто она после этого: тварь корыстная или лекарь благородный?

Мофей усмехнулся.

– Что за польза такая, интересно?

– Кровь дурную отсасывает! – пояснил назидательно Апар и зачем-то пальцем в небо потыкал.

– А ваше племя у людей деньги отсасывает? – ехидно уточнил Мофей. – Чтобы сытая дурость их не мучила? А не помнишь, мил человек, что с пиявками делают, когда они жрачкой увлекутся? Вроде каблуком давят?

– А вот не надо удавливать философскую выпуклость в практическую плоскость! – ткнул в его сторону служитель пухлым пальчиком. – Так поступать – ни одного благородного лекаря не останется.

– Так ведь и ни одной твари корыстной тоже.

– Ну, хоть одна, да выживет, – убеждённо сказал Апар.– На то она и тварь. Просто, какой-то ты не оптимист.

– Вот чего нет – того нет, – покладисто согласился Мофей. – Давай-ка лучше овёс пробовать.

Задумчиво пожевав то, что добыл ложкой из кружки, Мофей поморщился, но проглотил.

– И похуже едали – не сдыхали. Как ты только это жрёшь каждый день? А, копытный?

Конь оскорблённо промолчал из темноты. Мало того, что объели, так ещё издеваются!

На втором замахе Мофей с удивлением услышал скрежет ложки по дну.

– Экий ты шустрый, мил человек! Язык-то не обжёг второпях?

– Нет, не успел, – промычал сквозь кашу Апар. – А вот брюхо изнутри опалило изрядно… Ох, до чего жизнь-то тяжела!

– А ты жри поменьше – полегчает! – молвил в сердцах Мофей.

– Пробовал, – вздохнул горше прежнего Апар. – Всё равно тяжела… Но тогда ещё и жрать охота всё время.

Глава 3

К полудню солнце совершенно освоилось на своём законном месте, старательно спалило остатки тумана, хоронившегося по низинам да оврагам, и высушило мир, насквозь промоченный многодневным, нудным дождём. А по сухой, твёрдой дороге шагается куда как веселей.

Апар, не чувствуя веса мешка за плечами, катился весёлым мячиком – даже в подоле почти не путался. Мофей же наоборот: печально вздыхал и через шаг оглядывался на удаляющийся постоялый двор, где остался проданный верный боевой товарищ. Подло проданный, чего уж там.

– Не грусти! – попытался ободрить его служитель. – Ну сам подумай, на кой нам конь? Он один, а нас двое – повод для разногласий. Опять же, корми его, пои, мой – сколько мороки. А так – хорошо идём!

– Я бы сейчас хорошо ехал! – хмуро возразил Мофей.

– С пустым брюхом, – напомнил Апар. – А теперь у нас два мешка провизии и монеты ещё в карманах остались.

– В кармане. Обобщать не надо!

– Не мелочись! – довольно хохотнул служитель. – Карманы у нас теперь общие, потому – попутчики мы с тобой.

– Ладно, хоть в родню не набиваешься! – того хмурее бросил гвардеец.

– Ну, не всё сразу, – рассудил довольный попутчик. – Дорога дальняя, ещё успею. Кстати, а куда мы идём- то?

– Туда, – ткнул пальцем в пространство перед собой Мофей. – Слепой, что ли, дороги не видишь?

– Дорогу-то вижу, а куда она ведёт?

– Придём – узнаем.

– Вот, нелюбопытный ты какой-то! – с лёгкой досадой бросил Апар.

– Чего нет, того нет.

Между тем, из-за ближайшего лесочка, вынырнуло каменное строение: не то башня крупная, не то замок мелкий. В три этажа, с узкими, стрельчатыми окнами и красной, островерхой крышей. По стенам живописно расползся плющ, понизу затянуло зелёным, с проседью, мхом, забор покосился, а ворота и вовсе лежат на земле без надежды вернуться на место.

– Раззор и запустение, – заключил Мофей. – Пошли дальше.

В это время над головами путников от всей души, не каркнула даже – натурально рявкнула здоровенная, потрёпанная жизнью, ворона, тут же неуклюже снялась с покосившегося забора и, мучительно тяжело взмахивая крыльями, улетела куда-то за угол дома.

– О! Чуешь? – насторожился Мофей. – Ох, недобрый это знак. Не просто так пернатая хайло разинула!

– Можно подумать у тебя голосок мелодичнее! – оскорблённо фыркнула ворона из-за угла. Апар открыл рот, сопроводив это движение потрясённым взглядом.

– Мофей! Тебя ворона только что человеческим языком оскорбила!

– Ну, сам виноват, – грустно вздохнул Мофей. – Погорячился чего-то. На самом деле – вполне симпатичная птица. А может это и не она вовсе возмущается, из-за угла-то не видно. Но в хибару эту теперь уж точно не пойдём.

– Э-э-э, нет! – служитель цепко ухватил его за рукав, потянул в сторону башни.– Обязательно надо зайти, в таких местах, поговаривают, и клады найти случается.

Мофей с сомнением покосился на убогое строение.

– А того, кто клады ищет, случается и не найти потом. А ну как там нечисть какая завелась? Не попрусь я в эту страсть!

– А я-то на что?! – изумился Апар и даже руками всплеснул от избытка чувств. – Зря я, что ли, в этой хламиде всю дорогу маюсь? Да от одного вида служителя вся нечисть разбежится враз!

– Вот опять ты меня подбиваешь! – заметил Мофей. -То Гончару надоедать подстрекал, теперь вот нечисть гонять по сараям всяким. Неугомонный ты какой-то. Угомонить тебя, что ли?

– Два мешка одному тащить придётся, – тут же предостерёг служитель. В чужую доброту он, похоже, не верил начисто и сделал ставку на Мофееву лень. Не ошибся.

– Ладно, – со скрипом согласился Мофей, вздохнул тяжело. – Только заглянем и сразу дальше. Нам ещё обед варить, солнце-то вон уж где.

– Там и сварим, – решительно поддёрнул подол Апар.

– Лишь бы самих не сварили… Эх, пропаду я с тобой!

* * *

Массивная, деревянная дверь дома оказалась на месте, но работу свою делать не захотела – покладисто пропустила незваных гостей внутрь. Только скрипнула протяжно, ворчливо – больше для порядка, нежели из вредности.

На первом этаже обнаружилась кухня с большой плитой и горкой разнокалиберных кастрюль. Вообще, весь кухонный набор оказался на месте и даже вязанка дров терпеливо ожидает в углу урочного часа.

– Поди ж ты! – подивился Мофей такому странному обстоятельству.– Хозяев нет, а вся утварь на месте. Совсем обленился народ: уж и украсть чего – не дозовёшься никого.

– Зато обед сейчас сварганим со всеми удобствами, – сказал служитель.

– Удобства во дворе! – охладил его пыл Мофей и повёл носом. – Сначала по чуланам посмотреть надо. Запах тут – не иначе, сдох кто-то намедни.

– Сдох – выкинем, – деловито начал засучивать рукава Апар. – Что за капризы? Только, давай-ка, сначала наверх поднимемся, авось там клад-то и лежит.

– Клады обычно внизу прячут, – пробормотал Мофей не очень уверенно. Да и понятно, сам не прятал никогда. Поди знай, как там обычно?

– А наверху искать сподручнее! – разъяснил терпеливо Апар. – Светлее, да и не так страшно, опять же.

– И то правда.

По деревянной, скрипучей лестнице поднялись на второй этаж. Сверху сыплется на головы всякая дрянь, какая-то труха пополам с песком, а от пыли и вовсе не продохнуть. Бедный Апар исчихался до полной багровости пухлого лица, но стоически шагал за Мофеем – попутчик, положение обязывает.

Весь этаж оказался одной большой комнатой, сплошь уставленной столами и шкафами. Везде прозрачно поблёскивает стекло: банки и склянки, колбочки и пробирочки.

– И ни одной рюмочки, – печально отметил Мофей. – Похоже, не шибко радушные люди тут обитают. А то и не люди вовсе, поди знай.

В углу, в облезлом чане, что-то подозрительно булькнуло, вздохнуло и заворочалось, но заглядывать туда Мофей поостерёгся – тяпнет ещё.

– Это что за два придурка?

Громкий, высокий голос принадлежал девице, что вышла из-за шкафа, держа в руках стеклянную, пузатую колбу. За стеклом сосуда обосновалась фиолетовая слизь, которая булькала и ворочалась с явным намерением погулять. Девица нахально уставилась на гостей, а те бесцеремонно оглядели хозяйку. Высокая, худая, белобрысая, коротковолосая, синеглазая, очкастая…

По всему выходит – скандальная.

– Какая нелепая конструкция, – поделился впечатлением Мофей.

– Угу, – протянул Апар и едва заметно передёрнулся. -Руки бы оборвать тому, кто это делал.

– Руки-то тут при чём? – резонно удивился Мофей.

– Явно же не естественным путём такая нелепица образовалась!

– Ну-ка хватит! – девица с громким стуком поставила колбу на стол. От встряски слизь угомонилась и притворилась обычной, фиолетовой водичкой.

– Я спросила: что за два придурка?

– Придурок здесь только один, – терпеливо разъяснил Мофей очевидный факт. – Это вот он. Потому что я-то дурак полный, а он, значит, при мне. Придурка без дурака в природе не бывает.

Локтем Апара легонько толкнул, сочувствующе улыбнулся.

– Тут не только мяса не хватает. Мозгов тоже не доложили.

– А ещё ей забыли сказать, что она баба, – желчно подметил служитель. – Ты зачем штаны напялила, худосочная?

– И это мне говорит мужик в платье! – возмущённо вспыхнула девица. – Куда катится мир?! Ладно, что мы всё о пустяках-то? За кого мне замуж выходить, стесняюсь предположить?

Мофей поспешно предпринял тактическое отступление в сторону лестницы и подпёр кулаком спину служителя – как бы не сбежал. Мелькнули у того явные признаки паники, солдату ли их не знать?

– Ну, давай, изгоняй нечисть, раз обещал, – скомандовал решительно. – А то она что-то не шибко твоего платья испугалась.

– Так она женского рода! – пискнул Апар придушенно. – Это не считается. Этих вообще ничем не проймёшь!

– Ну, вот сам и женись тогда!

Толстяк заполошно всплеснул руками, попытался вывернуться, но Мофей позицию держал крепко – дело серьёзное. Тут служитель вдруг ожил, встрепенулся и победно задрал к потолку все три подбородка.

– Так ведь мне же нельзя! Я же обет Гончару давал, что ни под каким видом и ни в каком состоянии! Никак не могу нарушить. Вот что другое – пожалуйста, а этот никак!

– Смотри-ка, отбрехался, собака толстая! – Мофей сокрушённо покачал головой. – И ведь знал же, что крайним опять я останусь.

Девица нетерпеливо похлопала в костлявые ладоши. Звук родился странный, потусторонний, и Мофей сморщился, как от боли зубовной; Апар пухлое, взопревшее лицо святым кругом осенил.

– Ну, вот и славно! – заключила девица твёрдо, громко и стервозно. – Давай быстренько жениться, а то мне работать надо. Не до вас вообще.

Мофей оскорблённо выпрямился, оглядел пигалицу строго и принципиально.

– То есть как это – быстренько? Ну, служитель у нас, положим, есть, распишет без тягомотины… Но как же пир? А брачная ночь? Ополоумела, девка?

– Пожрать вы и без меня сможете, – отмахнулась та. – А на ночь у меня наблюдение за прохождением кометы запланировано.

Мофей возмущённо фыркнул. Даже рукоять сабли выпустил и вспотевшую ладошку о штаны размашисто вытер.

– Вы полюбуйтесь, люди добрые, – воскликнул гневно. – Комета какая-то ей дороже родного мужа! Мало того, что воблу сушёную обманом всучили, так она ещё и от супружеских обязанностей злостно уклоняется!

Повернулся к служителю за сочувствием.

– Ты посмотри, брат, что делается!

Апар в ехидной ухмылке пухлые губы расквасил.

– Заметь, не я к тебе в родню напросился. Но я не против… брат.

Мофей дара речи лишился от такой змеиной подлости. А тут ещё швабра эта нетерпеливо ножками сучит. И ведь ладно бы к чему доброму спешила.

– А тебе, горбоносая, вообще чего замуж-то приспичило? – спросил раздумчиво, в надежде время потянуть. – Опыты ставить не на ком?

Девка легкомысленно махнула костлявой рукой в сторону ближайшего окна.

– Это родителей моих озарило. Посадили меня сюда, велели принца ждать. Как появится – немедленно замуж, сопротивление пресекать в корне! А я тут, в ожидании, наукой занялась.

Мофей почувствовал, как расползается лицо в глупой улыбке. По могучим плечам скатились и брякнулись на пол две немаленьких горы.

– Фу-у… Сиди дольше, жди дальше. Из меня принц, как из тебя… жена! Ох, милостив Гончар, отвёл напасть лютую.

Вытер ладонью пот со лба, стряхнул на пол крупные капли – перенервничал.

– Да что б я ещё в какую халупу по пути зашёл – да ни за что. В следующий раз может и не повезти. А ты, девка, не печалься! В нашем государстве последнему принцу на днях голову отрубили.

– Зачем? – удивилась та.

–За казармой. Место уж очень удобное, всем там рубят: курам, свинкам, принцам… А из соседних стран принцы к нам не поедут – за такой-то грустной участью. Да ведь там и своих дур не знают к кому пристроить, принцами разбрасываться не станут.

– Так что ж вы сразу-то не сказали? – разулыбалась девица, порозовела, даже симпатичнее стала… слегка. – Вот за такую новость можно и обедом вас накормить. Вы, кстати, служанку мою не видели? Старая такая, еле ползает.

Мофей пожал плечами, посмотрел на Апара так, словно тот старуху за пазуху спрятал. После подлости последней, от него чего угодно можно ждать. Апар изобразил невинность.

– Не встречали, – Мофей скривился, плечами пожал. – Запашок, правда, внизу – не приведи Гончар. Волнуюсь, не скукожилась ли где в чулане твоя служанка.

Апар немедленно влез в разговор.

– А ещё другой вариант возможен, – молвил деловито. – Там на земле ворота валяются – так может, она так быстро отсюда бежала, что их по пути вынесла?

Девица с сомнением покосилась на служителя.

– Это вряд ли. В её-то годы она под этими воротами и осталась бы.

– Так может и осталась – мы ж не заглядывали.

– А на третьем этаже она спрятаться не могла? – поинтересовался Мофей, исключительно из вежливости.

– Там моя спальня! – возмущённо вспыхнула девица и даже ножкой притопнула, пыль подняла. – Там никто прятаться не станет!

– Да понятно: какой же дурак, по доброй-то воле? – поддержал её гвардеец. -Да и придурок далеко не каждый! Кстати, а комета – это что такое?

– Камень с неба падает и светится! – удивлённо выпучила голубые глазищи девица. – Чай не маленький, должен знать.

– Никому я ничего не должен, – проворчал сконфуженно Мофей. Как ни крути – в невежестве уличили.

– А за камнем понаблюдать интересно, конечно. А ну, как по башке кому засветит? Красота!

– Если тебе – да, – согласилась девица. – А если кому порядочному достанется?

* * *

Обед удался на славу. Апар, с выражением несказанного блаженства на лице, поглощал куски мяса, заедал ломтями чёрного хлеба и запивал квасом из огромной кружки. Под объёмные подбородки аккуратно подвязал целую простынь и теперь напоминал перекормленного ребенка со счастливыми глазами. Мофей тяжело вздохнул.

– Тягостное впечатление производишь ты на окружающих, брат мой. Ну, вот какого черепка ты навязал это на шею?

– Ха! – растянул Апар в улыбке жирненько смазанные губы. – Вдруг понадобится – а тут уж всё под рукой.

– Так ты ещё и на горшок сразу сядь! – в сердцах воскликнул Мофей. – Вдруг понадобится – а тут уж всё под…

– Да заткнитесь вы оба! – не выдержала хозяйка и звонко брякнула ложкой по столу. – Давайте лучше знакомиться. Меня зовут Савватея.

Мофей снисходительно хмыкнул.

– У тебя имя занимает больше места, чем ты сама.

– А меня зовут Апар, – втиснулся в беседу толстячок. – Служитель Гончара и, как сегодня выяснилось, придурок по совместительству.

– Мофей, – степенно кивнул гвардеец.

Апар вежливо помолчал, не дождался продолжения и ехидно поинтересовался.

– Просто Мофей? А чего это ты себя оскорблять не стал?

– Хватит того, что я тебя братом называю, – фыркнул тот. – И так уже стыда не оберёшься, при таком-то родственнике.

– Ну, хватит ссориться, – Савватея примирительно выставила перед собой раскрытые ладошки. – Лучше расскажите, чем вы занимаетесь, куда идёте? Ко мне же не заходит никто, даже поболтать не с кем. Всё одна наука: опыты, наблюдения…

– А мы чем занимаемся? – повернул голову к служителю Мофей. – Ты ж умный, придумай что-нибудь благородное, красивое.

– Запросто! – приосанился Апар, вдохновенной возвышенности во взор подпустил. – Мы идём тернистым путём, неизведанными дорогами, сквозь бурю и непогоду…

– Да это я поняла, – с досадой перебила служителя Савватея. – А куда идёте-то?

– Откуда я знаю? – оскорбился тот, изобиделся за прерванную речь. – Чем занимаемся – это я скажу, а куда, зачем – это вон, Мофей знает… наверно.

– Мы идём на Север, – твёрдо заявил Мофей.– Выпить есть?

Пока Савватея добывала из шкафа зелёную бутыль да расставляла кружки на столе, Апар успел избавиться от комка в горле.

– И какого черепка мы забыли на Севере? – хрюкнул сипло, словно заранее горло застудил, до Севера ещё.

– Наша Королевская Гвардия отправилась воевать на Юг – объяснил Мофей. – Значит, нам в другую сторону.

– А чего бы нам на Запад не пойти, или на Восток? – уточнил Апар и поёжился. Не хочется пухлому на Север, издалека видать.

– Ну, ты как маленький! – укорил товарища гвардеец. – Сними нагрудничек, он на тебя плохо влияет. В другую сторону от Юга – это аккурат Север получается. Туда и пойдём.

– Но ведь там же никто не живёт, и не ходит даже! – вовсе отчаялся служитель.

– Значит, никто и мешаться под ногами не будет, – рассудил Мофей. – А кроме того, бывал я на Юге, на Западе, и на Востоке… Нигде ничего хорошего не нашёл, везде всё одно. Так что, выбора нет – надо сходить, на Севере глянуть. Авось хоть там какое-никакое счастье улыбнётся?

– Ой, как интересно! – всплеснула руками Савватея. – Мне, как учёному, обязательно надо там побывать! Сделать описание, провести наблюдения – ведь никто ещё этого не делал.

Апар с досадой сплюнул под ноги.

– Я говорю там нет ничего – она изучать рвётся. Ну, вот чего там изучать? Снег? Он такой же, как и здесь, только много и не тает никогда. А кроме него там вообще больше ничего нет!

– Не хочешь – не иди, – с потаённой надеждой буркнул Мофей. – Мы вон, с Савкой пойдём. Мне сплошная выгода: ест мало, и разбойников отпугнёт при случае. Они ведь тоже, чай, не железные, страх имеют.

– Какая я тебе Савка?! – возмутилась девица, стёклышками гневно блеснула.

– Тощая! – отрезал Мофей. – За что и ценю.

Апар деловито откашлялся и чинно сложил руки на животе, поверх изрядно запачканной простыни.

– Вот ты поспешный какой-то! – проворковал убедительно. – Не горячись, не меняй сходу проверенного, верного спутника на кого попало!

– Я не кто попало! – хлопнула тощей ладошкой по столу Савватея. Звук интересный получился – словно две деревяшки встретились.

– И не о тебе моя печаль,– спокойно объяснил Апар. – А о себе, горемычном. Но если уж влезла в разговор, то скажи нам, что за науки ты тут практикуешь? Колдовством, часом, не балуешь?

И прищурился со святым подозрением. Савватея фыркнула презрительно.

– Тёмные люди! Колдовства не бывает. А вот наука – дело, самое что ни на есть, настоящее. И польза от неё немалая.

– Ну-ка, ну-ка, просвети, – заинтересовался Мофей. Что делать, с детства тянетна всякие замысловатости, хоть и жалеть о том приходится частенько.

– Да вот, хотя бы, мой последний опыт, – сухим, деловым тоном доложила девица. – Берём двух крыс, накрываем каждую медным тазом и колотим: по одному железным молотком, а по другому деревянным.

– Ну и зачем? – хмыкнул Мофей.

– Смотрим, которая крыса скорее сдохнет.

– Ну и зачем? – не поленился повторить гвардеец.

– Изучаем распространение звуковых волн и их влияние на живой организм.

Тут уж и выдержанный, обычно, Апар не выдержал.

– Ну и зачем? – воскликнул обречённо. – Польза-то в чём?

Савватея медленно поднялась, упёрлась ладонями в стол и угрожающе нависла над служителем.

– Это наука! В науке бесполезных знаний не бывает. И если ты этого не понимаешь, то ты – неуч, невежа, мракобес и тормоз прогресса!

– За тормоза – извиниться придётся! – не убоялся служитель костлявой угрозы. – Учение Гончара – вот настоящий свет! А ты тут безвинных крыс муками страшными изводишь! Извергиня очкастая!

– Мракобес брюхатый!

Мофей, снисходительно улыбаясь, выставил перед собой широченные, как лопаты, ладони.

– Ну, вот чего взъелись по пустякам? – прогудел добродушно. – Я, к примеру, вообще ничего не понимаю ни в Науке, ни в Учении. А вот то, что двумя крысами меньше стало – это я одобряю. Не люблю я их, голохвостых. Тазики только жалко – наверняка ведь погнула, добро испохабила?

Савватея шумно выдохнула и уселась на место, а вот Апар демонстративно отцепил себя от простыни и встал.

– Не хватает у тебя… На столе, луку зелёного. Лук в хозяйстве есть, или тоже, под медным тазом?

– Огород за домом, – дёрнула белобрысой головой девица, очки в окно едва не улетели. -Там найдёшь.

– Хозяйка, тоже мне…

Бормоча что-то неодобрительное, служитель выкатился из кухни, а Мофей обратил доброжелательный взор на раскрасневшуюся девицу.

– Экая ты склочная баба, Савка, право слово.

– Я не баба! – вскрикнула та рассерженно.

– Нашла чем гордиться! Уж и не знаю, как с тобой быть. Как не назови – всё не по нраву. Ладно, лучше скажи, зачем тебе с нами на Север-то шарашиться? У тебя ж тут всё как у истинного учёного: кормят, поят, чепуховиной всякой заниматься не мешают. Чего тебе ещё надо?

Савватея серьёзно покачала головой, очки забавно перекосились.

– Новые горизонты зовут. Неизведанное манит, неизученное. Хочу, чтобы моё имя помнили потомки!

Мофей непонимающе губы скривил.

– Не хотел бы я, что бы моё имя помнили подонки.

– Не подонки, глухарь, – в сердцах воскликнула девица. -Потомки!

– Можно подумать, среди них подонков не будет.

– О-о-о… – Савватея с громким стуком опустила задницу на лавку. – А тебе-то туда зачем? Твоей простой душе чего не хватает?

Мофей коротко хохотнул.

– Ума мне не хватает – оттого и дураком зовут. А идти всё равно куда-то надо. Жизнь идёт – и я иду. Куда приду – видно будет. Может быть даже пойму зачем?

Неспешную беседу прервал дикий вопль, в котором поровну смешались боль, страх и недоумение. Вопль быстро приближался, Мофей вскочил, повернулся к двери, привычным движением выдернул саблю из ножен. В кухню ворвался багроволицый Апар, его рот извергал отчаянный вопль, а в глазах застыло детское недоумение и нешуточная обида. Поскольку никто за служителем не гнался, Мофей положил оставшуюся безработной саблю на стол и усадил бедного Апара на лавку возле окна.

– Ты чего это, мил человек? – вопросил участливо. – Кто тебя так напугал, сердешный?

– А вот гляди!

Апар задрал подол служивого одеяния и выставил перед собой голую ногу. На хозяйку взглянул гневно, обличающе. На белой и пухлой, как свежая булка, икре, красовался отпечаток чьих-то зубов. Кожа вокруг укуса покраснела, а внутри уже начала наливаться густой синевой с багровыми прожилками. Укушено оказалось неслабо, от души. Аккурат чуть повыше сапогова голенища.

– Собака, что ль, тяпнула? – посочувствовал Мофей.

– Капуста!!!

Мофей немедленно отпрянул от изобиженного Апара. Служитель и раньше-то городил несусветное, а теперь, похоже, и вовсе с головой раздружился. Савватея же вновь подскочила, очки размашисто поправила.

– А зачем тебя в капусту-то понесло? – выкрикнула запальчиво. -Ты ж за луком пошёл!

– Дорогу хотел срезать! – плаксивым голосом ответил служитель. .

Мофей понял, что ничего не понял: то ли на кухне один дурак, то ли два сумасшедших.

– Ну-ка, девка, объяснись, – буркнул недовольно.

– Чего тут объяснять? – удивилась девка. – Я капусту с волком скрестила, потому что зайцы повадились её воровать. Вот я и нашла средство!

– А забор не проще было поставить? – спросил Мофей для порядка, с полной безнадёгой в голосе. Этой – не проще. Умна шибко.

– Я не приемлю ваших отсталых методов! -подтвердила Мофееву безнадёгу очкастая. – Наука-то для чего?

Мофей тяжело вздохнул и сокрушённо покачал головой.

– Ну и как, помогло?

– Результат прекрасный, – гордо выпрямила костлявую спину Савватея. -Капуста сожрала всех зайцев! Правда, теперь к ней подойти невозможно – кусается, скотина растительная! Но я уже работаю над этим: вывожу новый вид гусениц, которые эту капусту сожрут.

Апар протяжно и горестно вздохнул.

– Значит, ни щей теперь, ни рагу из зайчатины. Одни гусеницы поедят досыта. Мофей! Надо что-то делать, и я предлагаю не откладывать дело в долгий ящик!