Тающий мир бесплатное чтение

Глава первая

Заключённый поневоле

Шмеля открыл глаза. «И чего это я всегда просыпаюсь в такую рань?» – мелькнуло у него в мозгу. Третий месяц он находился в Эльфийской Колонии Строгого Режима (сокращенно – ЭКСР), и каждый рассвет заставал его бодрствующим, в то время как его сокамерники видели десятый, самый сладчайший сон. Впрочем, Шмеля понимал, в чём тут дело – воры и убийцы, получив заслуженное наказание, могли дрыхнуть спокойно, а невинный, прямо-таки ангельский эльф не знал покоя. По крайней мере, вина его косвенна, а вот родной братец Жулио, из-за которого Шмеля, собственно, здесь и находится, напакостил по самое не балуй.

«Эх, учиться бы мне сейчас в Академии Магии и Естественных Наук, – вздохнул наш невинный эльф. – Так нет же – увязался с братиком, мать его за ногу, как, впрочем, и мою, царствие ей Неизвестное!» Какое детство у них с Жулио было, любой бы обзавидовался, да не просто обзавидовался, а оросил бы всё слюнками!

Так уж вышло, что оба братца-акробатца были близнецами. Их «счастливый» отец зарабатывал на пропитание рыбной ловлей, тогда как ни Жулио, ни Шмеля и слышать не хотели ни о какой работе. В детстве это были не просто хулиганьё и шантрапа, рано приобщившаяся к воровскому миру. Для соседей и учителей они являлись выходцами из города корсаров Спэрроу, бичами морей и рек, невесть как попавшими в Шурухан, да не просто попавшими, а залетевшими в утробу шуруханской бабы и родившимися на беду всего поселения.

Времена стояли смутные, но, как и вся шуруханская гопота того времени, близнецы Дырнявкины мечтали о руководящей должности гвардейца-взяточника или (чего греха таить) о кресле самого Гекса, министра «Серости Империи», – самая почётная работёнка, а главное – не пыльная и не мокрая, если, конечно, забыть о крови тех, над кем приходится работать. А для Жулио это была прекрасная возможность потешить свои садистические наклонности, ибо при штабе СВР – Службы Внутренних Расследований (иное название «Серости…») часто проводились допросы, неизменно сопровождаемые пытками, будь то паяльник в задницу или пальчики в тисочки. Так работать можно, говаривал Жулио. А гнуть хрупкую спинку на рудниках, на заготовке леса? Увольте! На фиг оно надо? Братья хотели жить весело, с долей риска – бить менестрелей, исполняющих свои тупые песни, любить по нескольку раз в ночь девок, воровать и пить портвейн.

Однако в скором времени всё изменилось. Когда Шмеля съездил в столицу Империи Иллюминок «просто посмотреть гвардейский парад», как он говорил, то по возвращению блудный братец начал нести всякую ахинею. Общался ли Шмеля с представителями парада или нет, история умалчивает, но вот походка, жесты и манера речи наводили на мысль, что всё-таки общался. Особенно когда Жулио предложил ему смотаться к бабам одним тёмным вечерком.

Шмеля не пошёл к бабам. Ему вдруг захотелось пойти в местное подразделение СВР и сдаться.

– Слышь, браток, – говорил ему Жулио, – я, конечно, понимаю, что всё приедается – и девки, и пойло, и вся эта житуха… Но самому прийти к гвардейцам и сдаться – это антинаучно!

– Это не наука, – заведя глазки, вздохнул Шмеля, – это… это… это так надо!

– Ах ты!.. – Жулио, видимо, хотел сказать какое-то нехорошее слово, однако вовремя сдержался. – Будь ты проклят, Шмеля! Не брат ты мне, гнида, потерявшая стыд и честь! А когда я всё батьке расскажу…

Сказано – сделано. Упырь Жулио расписал во всех красках (в основном, красного оттенка) похождения Шмели папеньке-рыболову, и тот, соответственно, взорвался вспышкой гнева.

– По стопам дяди идёшь, паразит? Ну-ну, дело добровольное, ты уже взрослый, как тебе угодно! Только нюансик один имеется, бывший мой сынуля, – жить под одной крышей со стукачом-бездельником я не желаю! Проклинаю тебя и прогоняю из родного дома!

И ушёл Шмеля за тридевять земель… ну, в смысле, на соседнюю ферму, где в одиночестве разводил скотинку и возился в земле. В Шурухане все узнали, кем он стал, иногда показывали пальцем, обзывая всякими непотребными словами, иногда били, а иногда… А это уже не имеет значения, что там с ним ещё делали. Так минуло два года, пока его не пырнули ножом в одной благопристойной таверне, куда его занесло непонятно каким ветром.

Шмеля должен был «дать дуба» той же ночью, как собака, в канаве, истекая кровью и задыхаясь от вони собственных испражнений, но добрые небрезгливые люди подобрали его и выходили у какого-то ветеринара.

Через неделю после того случая Шмеля кое-как на карачках выполз на солнышко погреться, и тут его перехватил Жулио, братан.

– Ну, всё, – заявил Жулио, – хватит ерундой маяться! Бросай свои «красные» дела и поехали, оттянемся, как встарь.

С этого момента всё вернулось на круги своя. Братья Дырнявкины вконец потеряли совесть и пустились беспредельничать по всей Империи. Секс, наркотики и менестрельские песенки довершали начатое лет пять назад, и вот уже «Серость Империи» числила их в списках самых отъявленных головорезов. Они трижды сбегали из казематов предварительного заключения, четырежды принимали участие в ограблении Великого Имперского Рынка и много ещё чего натворили, пока не оказались в Пермихлянде и не попались на самом заурядном дельце.

Так как дельце было заурядным – они изнасиловали безымянную нимфу, – всё было кончено в одно заседание. Судья, яростный нацист, не переносящий на дух всяких эльфов, орков и прочую мелочь, приговорил братьев к смерти через повешение.

Жулио, нырнув в дыру с петлёй на шее, умер быстро. А вот со Шмелей возникла закавыка. Трижды ему накидывали петлю, трижды распахивали люк под ногами, и трижды верёвка лопалась так, что бедолага Шмеля падал задницей на опоры эшафота. Ну что ж, не получилось с виселицей, так, может, с топором выйдет? Не тут-то было! Палач, глядя на склонившегося перед ним юного эльфа, вдруг выпустил топор из рук, выдавил слезинку из глаза и всхлипнул, булькая соплями.

– Как можно его убивать? – обронил он, шмыгая носом. – Ну взгляните – ну ангелочек же!

Следующая сцена состояла из истеричного плача, топанья ногами и требований сохранить жизнь несчастному эльфу.

Так Шмеля избежал смертного приговора. Вместо него он получил всего лишь навсего пожизненный срок в самой «отмороженной» колонии во всей Растамании.

Эльфийская тюряга оказалась довольно-таки оживлённым местом. Чуть ли не каждый день туда забрасывали очередного маньяка-эльфа, но с перенаселённостью проблем не возникало – всё равно кого-нибудь убивали, и свободных мест вполне хватало. Недостаточным следовало назвать питание (невкусно и мало) и здоровье (из-за сырости и холода в камерах заключённые страдали от странной болезни, вызывающей пеновыделение из всех естественных отверстий). Что касается отношений с другими эльфозэками, то Шмеля, профессиональный гопник, многократно пытаемый во время суда, идеально вписывался в эту тусовку. Братва его уважала, ибо и он уважал братву; главное, чтобы не проведали о его «красных» делах там, на воле. Был тут один «залётный» эльф, знающий Шмелю ещё по Шурухану, так наш фермер его, конечно, зарезал в первую же ночку. Чтоб дышалось легче.

На протяжении первых четырёх недель Шмеля нагло пытался сбежать из колонии. Он, безусловно, был «общаковский» эльф, свои пацаны гарантировали ему «не жизнь, а сказку», только не лежала у него душа торчать в клетке, особенно абсолютно невиновному (ну, подумаешь, изнасиловал нимфу, грабанул Базар и убил пару-тройку плохишей). Жулио сдох, а Шмелю миновала чаша сия. Коли так подфартило, глядишь, повезёт и с побегом?

На практике оказалось, что с этим благородным делом выходит полный облом. Для пробы сил Шмеля попытался перелезть через выкованный гномами тюремный забор, как тут же был позорно схвачен охраной тюряги. Застигли врасплох, так сказать – наш герой выбежал из общей шеренги зэков во время вечерней переклички и рванул к ограде. Надсмотрщик увидел мелькнувшую лысину с оттопыренными жёваными ушами, а в следующее мгновение несчастного горемыку отдирали от прутьев забора, уговаривая расцепить пальцы, быть хорошим мальчиком и сопровождая уговоры ударами по почкам. В общем, вся эта затея обошлась Шмеле поясничными болями, сутками карцера и нервным тиком, не покидавшим его лицо более никогда. Когда Шмеля выполз из «одиночки», его поначалу приняли за дебила.

Второй неудачный побег произошёл через день после выхода из карцера. Хоть ему и сотрясли башку, но мозги кипели – и созрел план: подкупить надсмотрщиков, дабы они выпустили его на свободу. Деньги Шмеля собирал через «шестёрок». Придя в уютненькие апартаменты главного надзирателя, Дырнявкин вывалил перед ним всю наличку (все сто три грессо) и приступил к формулировке своего предложения.

Ровно через три минуты дверь кабинета главнадзирателя распахнулась, и оттуда головой вперёд вылетел Шмеля. Запуск был произведён ногой начальника. Вдобавок к такому досадному обороту – ещё парочка дней в карцере.

Больше всего к побегам (помимо маниакальной жажды свободы) Шмелю подстрекали наркотики. Ещё на воле он «подсел» на дрын. Эта фигня вызывала в голове самые сладостные желания и фантазии, сопровождая их оргазмом и энурезом. Такая вещь прекрасно заменяла девок и пиво, а в колонии ей бы цены не было. Но, увы, дрын здесь не был в списке необходимого для зэков, поэтому Шмеля лез на стенку, вспоминая клизму, через которую и вводился в организм животворящий наркотик. Так Шмеля разработал идею третьего побега. Идея называлась «Вырой подкоп за пределы колонии».

Рыл он долго и методично. Через два дня Шмеля понял, что затея удаётся на славу, осталось ещё чуть-чуть… В радужных мыслях он проковырял последние метры и… очутился в караульном помещении тюрьмы, где набирала обороты попойка, а именно – корпоративка. Шмеля высунул башку из проделанной им дыры в земляном полу и узрел дюжину потных и красных рож надсмотрщиков. Неизвестно, что конкретно творилось там после, но попытка очередного побега закончилась для Шмели Дырнявкина уже не «одиночкой», а лазаретом. Так что с бегством из неволи пришлось снова повременить – башка не варила, да и почки не казённые. Третий месяц он здесь, а как постарел – в свои двадцать пять выглядит на все сто. И нечего дивиться нездоровому сну.

***

…Колония пробуждалась. До утренней переклички ещё было ждать и ждать, но следовало почистить зубки извёсткой, умыться и проделать другие процедуры – не успеешь до звона колокольчика, с которым ходит дежурный надзиратель и проверяет гигиену заключённых, считай, останешься без завтрака и работать будешь вдвое больше.

Шмеля, кряхтя, встал с нар. Он был больным зэком, измученным карцером и побоями вертухаев, а больному эльфу работать вдвое больше ну никак нельзя, тем более с его авторитетом в колонии – нет-нет, а и зачморят, как фуфела. Что поделаешь – здесь свои законы. А вот тюремная администрация представлялась Шмеле в виде карликового олигофрена с пузырями соплей до подбородка, косыми глазёнками и кривыми ножками. По крайней мере, распорядок дня придумал настоящий дегенерат.

Ну что это такое – дорожные работы на реке? И при всём при том, асфальт необходимо ложить на дно реки. А обязательный просмотр пошлых газетёнок? Там же бабы голые нарисованы! Нарочно злят? Зэк, годами не видевший, не нюхавший и не трогавший женщину, за такие шуточки ведь и прирезать может. А чего стоят кретинские прыжки через скакалку вместо послеобеденного сна? Мол, хоть вы и никогда не выйдете на свободу, но спортивную фигуру должен иметь каждый. Однако это фигня по сравнению с сифонными клизмами, когда тебе в задницу вводят футовый наконечник и накачивают тебя ведром воды из той же реки, в которую ты укладываешь асфальт. Так, на всякий пожарный. Но – КАЖДЫЙ ДЕНЬ! Уважаемая администрация, брызгая экскрементами, заботится о вашем здоровье. На завтрак вместо манной каши дают какие-то пилюльки, в обед – кипяточек с плавающими в нём сухариками и теми же пилюльками, а на ужин подают картошку, которую весной сажают в отваренном виде, чтобы потом не варить, а в картофеле проклятущие пилюлины. По праздникам дают компот из пырея, а в обычные дни – кислый чай.

Сегодняшний завтрак уж точно не пришёлся на праздник. Правда, начальство внесло в утренний рацион разнообразие – всем выдали, помимо таблеток, вилки. Нашёлся даже один на мозги обиженный эльф, попробовавший наколоть на вилку свою порцию.

Шмеля «принимал пищу» за одним столом с сокамерниками. Дрюня, толстый эльф, но добряк, каких свет не видывал, брал таблетку, откусывал от неё кусочек, ложил пилюльку на место и начинал работать челюстями так, словно жрал кость бизона. Лицо его при этом становилось младенческим, и не верилось, что он поджёг свой домишко вместе с женой и детьми, причём пригвоздив детей к полу, а жёнушку избив до потери сознания.

Совсем не так, как Дрюня, кушал свои таблетки Никудаус Перц, «шестёрка», мальчик на побегушках, дешёвка и подлиза. Он был старше Шмели, а какался в штаны, как грудной ребёнок, да и в носу поковыряться был не дурак. Вот и сейчас, посасывая свой завтрак, Никудаус методично вертел мизинцем, думая, очевидно, добраться до мозга. Увы, палец оказался короче, чем он хотел. Но попытки Никудаус не бросил, с остервенением впихивая мизинчик по самую костяшку.

Другой Шмелин сокамерник, Эвинк Дубус, видя, как «шестёрка» уже дошла до исступления, треснул вилкой по макушке Перца. С таким, как Эвинк, имеющим за плечами сорок одну убиенную девушку, шутить не следовало.

– Баста! – прорычал он. Никудаус от полученной плюхи взвизгнул, но не возразил, хлопая длинными ресницами. – Ни стыда, ни совести! Ты где, падла, находишься?

– В столовой… – прошептал Перц и втянул голову в узкие плечи.

– Ну так и не порти аппетит! – С этими словами Эвинк впихнул в рот последнюю пилюльку и, швыркая, запил её пойлом, которое лишь по недомыслию называлось чаем.

– Покорнейше прошу простить… – совсем скис Никудаус.

– Ты ещё поспорь! – грохнул по столу кулаком Эвинк. – Тебе перед пацанами-то не стрёмно, гнилушка?.. И куда только родители глядели? – повернулся он к Шмеле. – Аморальная личность выросла!..

Тот согласно кивнул:

– Да вообще впадлу с таким в одной камере находиться! – Никудаус всхлипнул. – Срамота!

Перца прорвало. Он упал лицом в тарелку и зарыдал в голос. Уж очень его пристыдили, а с последним словом Шмели все комплексы, притаившиеся в тёмных уголках неокрепшей детской психики Никудауса, вырвались наружу.

– Нытик слабосильный! – решил его добить молчавший до этого Дрюня. Никудаус взвыл на октаву выше.

Над разнесчастным Перцем можно было бы вволю поизмываться, однако веселье троих дружков грубо прервал нарисовавшийся надсмотрщик.

– Дырнявкин! – гаркнул он. – К главному надзирателю – бегом марш!

– За каким лешим? – нагло отозвался Шмеля, пытаясь «качнуть права». Вместо ответа надсмотрщик огрел Шмелю по шее ладошкой. – За что?! – обиделся тот.

– Пасть закрой и делай, что велят.

Сердце Шмели подскочило к горлу, зависло там и плюхнулось затем в штанишки. Ой, не зря его зовёт начальник, что-то будет – либо карцер, либо опять почки ныть начнут.

Шмеля медленно поднялся со скамейки и, сцепив руки за спиной, под пристальным взглядом вертухая направился к выходу из столовой.

Глава вторая

Неожиданное известие

Они протопали по нескончаемым туннелям колонии мимо многочисленных карцеров, пыточных, мимо висевших на грубых стенах портретов Императоров Растамании, с которых августейшие особы как один глядели благородно-томными взорами – а ведь половина из них при жизни отличались садистскими характерами, ленью, трусостью и подлостью.

– Лицом к стене! – обронил надсмотрщик, когда они очутились перед кованой гномами дверью, за которой и располагался кабинет главного надзирателя эльфийской колонии строгого режима.

Шмеля повернулся к своему сопровождающему задницей и уставился на ползающую по стене козявку неизвестного вида. Тычок в копчик заставил его буквально влететь в кабинет.

– Падло! – просипел Дырнявкин, потирая зад.

– В моём кабинетике прошу-с не выражаться! – раздался сбоку голосок, низкий и дребезжащий. И перед Шмелей явился сам глава этой идиотской тюрьмы. Он был под стать своему голоску – упитанный коротышка, с козьей бородкой под непропорциональными кривыми губёшками, которые придавали ему вид обиженной девочки. Красные глазёнки наводили на мысль, что главнадзиратель колонии злоупотреблял тем самым дрыном, о котором так мечтал разнесчастный Шмеля. Говорили, будто начальник ЭКСР по имени Труч – редкостный добряк, но, как уже указывалось выше, Шмеле довелось убедиться в обратном – Труч был вонючий невзяточник, поганый, скорее всего, наркоша и самый что ни на есть карьерист. Чего этот Труч только не вытворял, дабы занять нынешний пост – доносы, интрижки, насильственное заливание портвейна в глотки разного ранга были лишь мелкими шалостями.

– Ну, что, мой юный тупица, – начал Труч, – каково гнить за решёткой?

Шмеля шмыгнул носом.

– Не особо-то, господарь начальник.

– Хе-хе! А то!.. Ладно, вопрос не о том. – Труч обошёл стол, на поверхности которого, помимо засохшего пива и портвейна с хлебными крошками, торчала кипа бумаг, и опустился в кресло, причём последнее издало жалостливый звук. – Не сомневаюсь, поганец, ты слышал о даче ложных показаний…

– А чё я такого натворил-то? – проныл Шмеля.

Труч грянул липкой, потной ладошкой по столу, однако бумаги, как ни странно, не подпрыгнули, – наверное, приклеились засохшей выпивкой к столешнице.

– Ма-а-алчать!!! – взвизгнул главнадзиратель. У Шмели затряслись ножки. – Жрёшь больше всех, какаешься больше всех, а туда же – меня перебивать! – Труч зарделся. – Пакость!.. Кхе-кхе… Короче, ты, случаем, не знаешь такого проныру по имени Пиля Колбаскин?

– Никак нет, господарь Труч, не знаю! – воскликнул как на духу Шмеля, стоя руки по швам и выкатив глаза.

Труч вздохнул:

– Да и фиг с ним! Не обращай внимания, ничего плохого не случилось, просто этот Пиля заколбасил твоего отца.

Шмеля почувствовал укол ледяной иглой в сердце, а кишечник неожиданно начал расслабляться.

– Что? – прошептал он.

– Ты уши-то по утрам хорошо моешь? – опять повысил голос Труч. – Зарезали твоего папашку. Тупой ржавой пилой. – Труч сделал паузу, изучая реакцию заключённого. А чтобы усилить эффект, ввернул: – Ты бы видел, как его кишками обмотали – длиннющие какие-то кишки…

Шмеля почувствовал себя Никудаусом Перцем. Он сморщил личико, шмыгнул носиком и изо всех сил выдавил слезинку.

– Папа… – надрывно пролепетал он.

– Ой-ой, началось опять нытьё! – презрительно скривился начальник. – Подумаешь, батьку хлопнули! У меня их семь штук было, даже имя-отчество не у всех помню. А у тебя всего одного замочили! Радуйся!

Мозги Шмели, и без того отбитые за последние три месяца, совсем потекли. Не обуреваемая психическая волна, плескавшаяся за плотиной сознания, вырвалась-таки наружу. Шмеля раззявил пасть, как крокодил, ощерившись плохо чищеными зубами, и исторг из себя настоящий классический бабский визг, вцепившись себе в лысину. С головы полетели ошмётки скальпа, и быть бы Дырнявкину Шмеле огулянным, кабы не смекалка вертухая, что до этого спокойно стоял за спиной заключённого. Как только Шмеля закатил истерику, надсмотрщик, не особо торопясь, вытащил из-за форменного ремня обитую железом палку, тщательно прицелился (от усердия высунув кончик языка) и огрел бедолагу аккурат по макушке.

Шмелин крик как обрезало. Глазёнки вдруг договорились о встрече на переносице, а язык норовил драпануть от хозяина, – а затем заключённый ЭКСР номер такой-то мешком картошки рухнул на пол.

На секунду повисла тишина, однако Труч, видавший за годы честной службы и не такое, быстро пришёл в норму.

– Фу! Вот же ж паразит! – выдохнул он. – И стоило так верещать из-за смерти отца?

– Никак нет, – ответил вертухай, думая, что обращаются к нему.

– Заткнись, психотерапевт долбанный, – бросил ему Труч и выкарабкался из-за стола. Подойдя к ещё дышавшему Шмеле, он носком сапога потрогал бесчувственное тельце. – Живой, гад. И это хорошо. А то кое-кто мне за него резьбу бы сорвал. – Тут начальник эльфийской зоны задёргал глазом. – Ёкарный бабай, не стоило этого доходягу по голове бить! На хрен ты своей дубиной махал?! – взвизгнул Труч, дрыгнув глазом в направлении вертухая.

– Дык… это… по инструкции же! – начал нагло возражать тот.

– Ты это министру Гексу объяснять будешь, ублюдок тупой! Дырнявкин ему нужен! – Вслед за глазом задрожали коленки. Труч плаксиво выдавил: – Блин! Я же хотел всего лишь навсего предлог для беседы со Шмелей найти!.. Кто знал, что он такой впечатлительный?.. А ты, кретин, – гаркнул он на надсмотрщика, – в следующий раз бей по почкам!

В это время через настежь распахнутое окно впорхнула мелкая тень. На загаженный стол Труча уселся голубь, также по-хамски сделал кучку и по-западлянски уставился на присутствующих. Труч, и без того бледный, совсем потерял цвет.

– Послание… от министра… – просипел он. Скосил глаза на вертухая и добавил: – Идиот… приводи в сознание… Шмелю!..

Два раза повторять не пришлось. Надсмотрщик принялся делать искусственное дыхание «ротик в ротик», всем весом давить на грудь заключённого и производить другие непонятные махинации, покуда начальник знакомился с содержанием голубиного послания (речь здесь вовсе не о фекалиях, которые оставил министерский «почтальон» на столе Труча). Когда Шмеля захлопал зенками и даже попытался послать вертухая в прямую кишку, Труч окончательно скис, а в голове его бродили образы пыточных камер, виселиц и новых научных разработок в виде электрического дивана. Правда, заметив, что Шмеля одыбал, вдруг повеселел, послание скомкал, голубя вышвырнул он и засвистел что-то вроде на мотив песенки «С эльфийского кичмана бежали два уркана».

Шмеля тем временем умудрился встать на карачки и блевануть на спецодежду вертухая. Тот было дёрнулся за дубиной, однако Труч был на стрёме и пнул надсмотрщика под коленку.

– Плохо понял, да?

Дырнявкин, смекнув, что ему почему-то безвозмездно разрешили испоганить мундир вертухайчика, сунул два пальца в рот и оросил ботинки Труча. Начальник прошипел некое ругательство, обозначающее действия сексуального характера по отношению к какой-то матери, но ожидаемого удара по темечку не последовало, и сие ещё больше озадачило эльфозэка.

– А чё это вы со мной так обращаетесь?

– Ты очень хороший заключённый! С тобой желает говорить сам министр «Серости Империи»! Вот! – хвастливо ответил Труч, затем, видимо, что-то припомнил и зашептал медово на ушко Шмеле: – Шмелик, братец, только не говори ему, что тебя били, ага?

Тут Шмеля Дырнявкин наконец-то «догнал тему».

– Эвона как!.. Ну-ну! Я покумекаю пока, а сейчас дай-ка закурить мне по-быстрому! – оценил своё новое положение Шмеля. Труч метнулся к столу, и через секунду уже подобострастно протягивал зэку сигаретку. Шмеля понюхал её и обратился к вертухаю: – А ты чё встал? Ты уже должен был приготовить спички!

Когда Шмеля выпустил первое облако первоклассного, за двадцать грессо, дыма, Труч решил вмешаться в удовольствие заключённого:

– Может, мы с вами пройдём в другой кабинет, к господину министру? А?

– Пасть закрой, пентюх. Нормально докурю, и двинем, в натуре. Кстати, говорят, у тебя и портвешок есть? Поделись?

***

Когда Шмеля в сопровождении вертухая и Труча вышел из кабинета, его лицо приобрело цвет спелого помидора, на котором моргали изрядно поблестевшие глазёнки.

– Эх, держите меня семеро! – весело воскликнул Шмеля. – Сейчас бы бабу рыжую да шашлычок под бочок!.. Э-э, то есть, наоборот… А, неважно!.. – Он обратил взор на начальника тюрьмы. – Ну, веди, родненький!

Труч скакнул вперёд.

– Сюда, Шмелик, за мной! – угодливо бросил он. – Всё сейчас покажу!

– Убожество… – Шмеля покачал головой, глядя на ужимки и прыжки главнадзирателя. – Жополиз…

Труч, естественно, расслышал краткую характеристику своей персоны. Отомстить немедля не позволял страх перед Гексом, вторым после Императора человеком в государстве. Дерзкий, хитрый начальник исчез, уступив место дрожащей твари, не имеющей права сказать слово против занюханного эльфозэка. Вместо этого в башке Труча проносились картины одна ярче другой: вот он в застенках «Серости Империи» подвешен к самому потолку за подмышечные волосы; затем его усаживают в уютненькое креслице и СИЛОЙ заставляют разглядывать картинки с голыми женщинами, нарисованные опытным придворным художником… О, ужас! Труч помотал головой, прогоняя навязчивые видения государственного возмездья.

«Клянусь мамочкой, если всё пройдёт хорошо, стану добреньким и примерным! Брошу пить, курить и ругаться матом! Молиться буду исправно!.. – мысленно истерил Труч, останавливаясь перед неприметной дверью и скрещивая пальцы на руках и ногах.

– Чё, страшно? – издевательски хихикнул за его спиной Шмеля. – Не знаю, как долго я смогу молчать перед вашим Гексом, однако башка трещит зверски!

С последними словами заключённого Тручу вообще расхотелось жить. Но делать нечего, – приказ есть приказ, и посему Труч вибрирующей рукой толкнул дверь.

Для Шмели обстановка показалась неотличимой от кабинета главного надзирателя – те же шкафы, бумажки на заляпанном столе, только в кресле восседает не дристун Труч, а человек, глядя на которого начинаешь понимать, что вызвали тебя к нему не просто глазки построить и языком почесать. Цепкие, впалые буркала на фоне неухоженных волос цвета пыльной осенней травы изучали зэка, как глисту под микроскопом, заставляя трепетать.

«Вот же падлянку подстроил этот Труч, – обливаясь потом, заистерил Шмеля. – Не мог, гадина, предупредить, что базар будет серьёзным!»

Министр Гекс игрался с обручем (который, очевидно, должен был обхватывать голову своего грозного владельца), не переставая смотреть на Шмелю. При этом на его лице застыло брезгливое выражение – так смотрят на вошь в тарелке.

– Мистер Гекс, – залепетал Труч, семеня перед собой ручками, – наше-с почтение! Легка ли была дорога? Как там Его Величайшество? Как погода в столице? – Начальник колонии начал нести ахинею.

Гекс тем временем напялил обруч на голову и беспардонно оборвал Труча:

– Заткнись, жополиз!.. – Шмеля, услышав последнее слово, довольно крякнул. – Что это за рабочее место? – Гекс с отвращением оглядел стол. – Я кого спрашиваю, Труч? – Тот затрясся. – Кто даст ответ? Ваша мамочка или, быть может, свободолюбивая партия гномов?

Труч рухнул на колени и доковылял на них до стола.

– Сир, ваше дело правое, всё по-справедливости!.. – Теперь он с собачьей преданностью, выкатив зенки и чуть высунув язык, смотрел на Гекса снизу вверх. – За сим столом тошнило не одно поколение секретарей, вот он и липкий весь, в пятнах!..

Гекс подскочил на стуле, как ужаленный, скривив губки.

– Фи! – Он вынул из складок плаща белоснежный шёлковый платочек и оттёр им мизинчик на правой руке. – Пакость! Полнейшая антисанитария! – Министр снова вперил взгляд в Труча. – Живёте, как в болоте, ей-Богу!.. – Внезапно он изменился в лице и потянул носом воздух. – Чем это воняет?

Труч окончательно расклеился и заныл, булькая соплями. А на его резко отвисших штанах расплывалось свежее пятно. Шмеля, не удержавшись, хихикнул.

Министр Гекс скосил глаза на позор Труча и устало вздохнул:

– Гребите-ка вы отсюда, Труч, и так настроение дерьмовое!

Главнадзиратель ЭКСР поспешил исполнить требование главы СВР. Он выполз из кабинета, не забыв прикрыть за собой дверь.

– Ну что ж, Шмеля Дырнявкин, – начал Гекс, усаживаясь обратно в кресло и стараясь не касаться заблёванного стола, – вот мы и свиделись!

– А зачем это я вам понадобился? – Первоначальный страх перед министром улетучился, и Шмеля опять вернулся к нагловатой манере вести разговор.

Чёрные глаза блеснули под обручем, и Шмелю вновь прошибла измена, но Гекс лишь сказал:

– Бурой больно, да? А ты ведь первый, кто со мной говорит на равных, за исключением Императора, конечно. Тебе чё, не страшно?

Шмеля хмыкнул:

– А я и так уже, почитай, смертник! Папку моего укокошили, братана казнили, как распоследнего фраерка, а меня засадили до пенсии в клетку. – Шмеля подошёл поближе к столу и, уперевшись в него руками, наклонился к Гексу: – Чё мне, начальник, бояться-то? Это только всякие тручи какаются в бельё, когда видят тебя! А мой кишечник покрепче будет.

Гекс с долей уважения уставился на него.

– Вот это речь! – кивнул он. – Вот это я понимаю! Вот такие работники нам и нужны – наглые, хитрые и ублюдковатые.

– Ты кого тут ублюдком назвал, начальник?! – отвесил челюсть эльфозэк. – Фильтруй базар, имперская серо…

Удар вышел мощным. Заключённый так и не понял, какой приём показал министр СВР, ибо всё случилось чересчур быстро, но об пол Шмеля башкой брякнулся пребольно, успев только взмахнуть перед падением жёваными ушами и что-то хрюкнуть.

– Повремените, товарищ, с буростью, – одёргивая рукав, с укоризной бросил Гекс. – Я вам не Никудаус Перц. Я-то, как видите, и в рыло могу дать. Я-то сильный. – С этими словами он оголил бицепс, погладил его и взасос поцеловал.

Сплёвывая кровью и соплями, Шмеля поднялся на ноги.

– Чё сразу бить-то? – проканючил он, ощупывая расквашенную физиономию. – Это ж не по-людски!..

– А ты и не человек, ты эльф. А теперь встань, как полагается стоять при уполномоченном Императора, и слушай сюда. Как я уже отмечал, такие подонки нам нужны. – Министр выбрался из-за стола и принялся мерить шагами комнату, заложив руки за спину, уставясь в пол и как будто не замечая Шмелю. – В такие времена, как нынешние, нам как никогда необходима поддержка всех слоёв общества, особенно бомжей, сирот и лиц, отбывающих наказание в тюрьмах, потому что им не надо даже платить, и я даже больше скажу, – платить таким вовсе не обязательно. Всё должно строиться на любви к Родине и Императору. Честь любимой страны превыше. Кто не с нами, тот против нас. Назвался груздём, полезай в кузовок. – Гекс не на шутку раздухарился. – Любишь кататься, люби и саночки возить…

– Давай покороче, начальник, – не вынес интеллектуальной нагрузки Шмеля.

– Если ты меня хоть ещё разок перебьёшь, – без перехода заявил Гекс, – я тебе мизинцем в глаз ткну… Короче, если без всей этой патриотической байды, мы тебя направим ко двору Императора. Вопросы?

– А на кой?

– Вопрос резонный. Чтобы ты ознакомился там с некоторыми агентурными данными касательно твоего дальнейшего задания. Вопросы?

– А в чём заключается задание?

– А вот не скажу.

– Почему?

– Всё секретно, блин! – Гекс, казалось, потерял самообладание и опасливо заозирался. – Здесь – ни слова! Не дай Бог, какая тварь услышит!..

– Всё ясно, – вздохнул Шмеля. – Мало того, что житуху мою загубили, так теперь ещё и парься на вас. А чё я буду с этого иметь?

– Свободу и жизнь, – без обиняков ответил министр. – Как тебе такой расклад?

Шмеля на секундочку задумался:

– Звучит заманчиво, начальник.

– Но плату ты получишь после выполнения задания. А пока до столицы тебя отконвоирует мой подопечный.

– Кто такой по жизни?

– Славный малый, доносчик, нытик и ссытся часто и невпопад.

– А он меня не заминёхает? – опасливо осведомился Шмеля.

– Если только случайно и чуть-чуть.

– Не, блин, начальник, давай нормального пацана! – вскинулся эльфозэк. – Ходить обоссаным я не желаю!

Гекс прекратил мелькать и показал ему мизинец.

– Да хоть всего истыкай! – ничуть не испугался Шмеля. – Но с зассыхой не пойду!

Министр СВР не зря занимал свой пост. Он сообразил, что убеждения грубой физической силой здесь не помогут, а значит, действовать необходимо тонко.

– Кстати, Дырнявкин, а в колонии в курсе, что ты раньше был… э-э… стукачом?

– Ты кого тут!.. – автоматически взбурел тот и вдруг осёкся, понимая, куда клонит подлый Гекс.

– Вот-вот! – ядовито усмехнулся министр. – Я вот думаю: захочешь ты возвращаться в камеру, если я, министр «Серости Империи», растрезвоню о твоём прошлом всей колонии?

Шмеля нервно сглотнул.

– Ну ты и ублюдок же! – выдавил он. И тут обида добила его окончательно – он заплакал. – Шантажисты сраные!..

– Полагаю, – продолжал Гекс, – ты принимаешь условия?

В ответ раздалось лишь бульканье соплей. Внезапно в кабинет влетел тот самый наглый голубь, что испоганил мебель в кабинете Труча, проделал круг вдоль стен, капнул на плечо Шмели и с испугом на клюве опустился на плечо Гекса.

– Чего у тебя там? – недовольно пробубнил последний, выхватывая из лап голубя послание. Когда «почтальон» был запущен ловкой министерской ногой в окно, Гекс просмотрел сообщение. – Чёртова работа! – тем же тоном проворчал он себе под нос. – У меня тут дело государственной важности! Какого лешего я им понадобился в Академии Магии и Естественных Наук? Блин горелый!.. – А затем подошёл к Шмеле и тронул его за обгаженное плечо. – Готовьтесь, товарищ, к долгой дороге!..

Глава третья

Напрямик через горы

Шмеле дали полчаса, чтобы собрать свои скудные пожитки. Весь «набор настоящего мужчины» состоял из двух грязных зубочисток, пары портянок (на случай холодов, ибо в эльфийской колонии заключённые ходили босиком, в отличие от зэков гоблинской колонии, которые валили лес, не снимая коньков – даже летом), упаковки целлофановых пакетиков, заменяющих каждому порядочному эльфозэку презервативы (но за неимением женского полу хранящихся почти без дела), драной тужурки и рулона туалетного пергамента. Сложив всё своё «богатство» в мешочек из-под крупы, заботливо выданный Шмеле на кухне, наш без пяти минут новоиспечённый агент Имперской разведки вышел подышать свежим воздухом на тюремный двор.

Обнесённая с четырёх сторон высоким решётчатым забором бетонная площадка была присыпана мелкозернистым песком, по которому топтались сапоги вертухаев и в коем возились заключённые: кто лепил «куличи», кто строил крепости, а кто просто тупо просеивал песочек через платочек. Помимо песка на площадке возвышались качели, горки и другая развлекательная атрибутика. На таких снарядах в основном проводили времечко старожилы колонии – те, кто своим сроком выбился в элиту и занимал особое положение, «реальные» эльфы. Хотя и они не чурались повозиться в песке.

Особенно любил это дело смотрящий за третьим тюремным блоком Фигус Акт – у него была какая-то патологическая страсть к песку, словно он знал про него некую тайну. Вот и сейчас Фигус возводил в центре тюремного двора огромную башню, лишив тем самым песка остальных эльфов. Пальцы смотрящего вытворяли настоящие чудеса; песок под ногами превращался в форпост, только в уменьшенном виде. Сам Фигус при этом высунул язык до подбородка, пачкая слюной тюремную робу, а глаза выпучил, став похожим на дебила. Увлечённый постройкой, он и не подозревал, что меньше чем через пять минут все его труды пойдут насмарку.

Опасность исходила от Шмели. Услышанное от министра Гекса сперва его очень огорчило, но теперь он смотрел на ситуацию под иным углом. Действительно, чего переживать, в самом деле? Он получит свободу, жрать-пить будет от пуза и на халяву. Сама Империя и её глаза – «Серость…» – будут его опекать. Чего же боле? Да с такими связями можно вообще никого не бояться! Можно ходить и гнуть пальцы, ругаться, сколько влезет, девок щупать, морды бить, зубы золотые вставить!..

Короче, когда Шмеля вышел на тюремный двор, никто пока не догадывался, что прежний Дырнявкин, эльфийский пацан в законе, исчез. Теперь это был оборзевший до потери пульса и наглый до бесстыдства агент Шмэл.

Шаркающей, развязной походкой (руки в штанах, карманы оттопырены) он добрёл до песчаной крепости, в которой Фигус прятал своё детство. Ни «скульптор», ни «ассистенты» не обратили внимания на подошедшего Дырнявкина. И напрасно. Шмеля, окончательно охренев от своего нового статуса, сходу влепил ногой по основанию песочного изделия.

Далее последовала немая сцена. Сказать, что все присутствующие просто офигели – это значит ничего не сказать. Качели застыли в воздухе, не завершив полёта; все без исключения самокрутки потухли одновременно; Фигус Акт подавился песком, а на фоне «руин» творения незадачливого архитектора возвышался гордый Шмеля Дырнявкин, потирающий лапки и ухмыляющийся самой дурацкой ухмылкой на всём белом свете. Он не осознавал, что сытая и халявная жизнь, о которой он грезил минутами ранее, вот-вот должна была насильственно оборваться, так и не начавшись. Ибо перед Шмелей поднимался с колен не тот милый и впавший в детство Фигус, а одна сплошная гора всех существующих негативных эмоций. Остальной тюремный народ потихоньку начал расползаться в стороны, освобождая место для грядущего действа – все прекрасно знали, что сейчас кое-кого будут очень больно бить.

Не знал об этом, как ни странно, один Шмеля.

– Понял, фуфел, с кем имеешь дело? – рисуясь, бросил он. Ему наивно казалось, что весь мир в курсе, кто он такой, вернее, кем он стал. На его беду, Фигус был на сей счёт не проинформирован. Он смотрел на Шмелю так, будто примеривался, куда ударить побольнее. Короче, это был недвусмысленный взгляд разобидевшегося эльфозэка, и под этим взглядом Дырнявкина пробило на сомнения насчёт собственной вседозволенности. Он нервно сглотнул слюнку с громким хлюпающим звуком, обведя взором мощный торс и двухметровые плечи Фигуса.

– Я тут… ну, это… – принялся козлиным голоском реабилитировать себя Шмеля. – Кхе… спросить хотель… вот… Ты где такую фигуру заимел?

Хрясь! Многопудовый кулак «зодчего» атаковал Шмелину челюсть. Шмеля взмыл в воздух, после чего, собственно, упал, собрав немного песка в штаны. Встать он не успел – Фигус приподнял его над своей головой и шмякнул с размаху об бетонную площадку, чей песок никак не смягчил Шмелино падение. С сочным хрустом горе-«агент» поцеловал бетон. В бок упёрлось что-то твёрдое, и в следующий миг Шмеля снова преодолел силу тяготения, снеся по приземлению качели.

В общем, не быть бы Дырнявкину свободным и счастливым, кабы не подоспевшие вовремя надсмотрщики, которые даже не удосужились разнять дерущихся, а просто-напросто пустили в ход резиновые палки. Мало того, что Шмеля тоже «заработал» по пояснице – в эту любимую всеми вертухаями область получили почти все, кто возился сегодня в песке. На следующий день треть колонии писала кровью, проклиная дурака Шмелю (открыто) и идиота Фигуса (в душе). Но это было потом, а сейчас тюремный лазарет принял на свои койки весьма побитых, а значит злых, эльфов.

Шмеля очень попросил, чтобы его лечили отдельно от всех. Быть порванным на куски бывшими товарищами шуруханский недотёпа почему-то не хотел.

Таким его – побитым, стонущим и боящимся любого движения воздуха – и нашёл подопечный министра Гекса Кыся Затюканский, в иерархической служебной лестнице «Серости Империи» занимавший самую низшую ступеньку. Однако это была не главная беда всей его жизни. Проблема заключалась в том, что мама Кыси не успела прервать беременность, когда вынашивала будущий половичок, об который вытирали ноги все – от Императора до последнего бомжа. Мнительный, постоянно недоедающий из-за склонности воображать конец света, Кыся иногда впадал в истерику и страдал, вдобавок, слабеньким мочевым пузырём. Ко всему прочему он был донельзя брезглив, аки принцесса – попади Кыся на необитаемый остров, он бы сдох в кратчайшие сроки, ибо жрать продукт питания, не завёрнутый в упаковку, Кыся был хронически не обучен. А вообще-то можно было обойтись краткой, но потрясающе меткой характеристикой Гекса – плачущий доносчик, у которого течёт из всех отверстий.

Кстати, к слову о доносах – Кыся сие дело весьма обожал – люто, с психопатической страстью, подходя к написанию доносов с огоньком, полыхавшем в жаждущем справедливости сердце. Иной раз Кысю за чересчур зашкаливавшее служебное рвение поколачивали свои же соратники, однако Затюканский не падал духом и строчил доносы на обидчиков, тем самым просеивая ряды СВР.

Вот такая мразь и должна была сопровождать Шмелю до столицы.

– Ай-яй-яй! – покачал головой Кыся, увидев, в каком состоянии находится его будущий спутник. Затюканский засеменил к кровати и склонился над охающим Шмелей. – Что с вами, сударь? Вам больно?

Шмеля зло блеснул глазами:

– Нет, дебил, мне щёкотно и приятно! – Он думал, что червяк, стоящий сейчас над ним в серой хламиде со значком СВР, откровенно издевается.

– Ох-ох!.. Как же так? – продолжал причитать Кыся, и в его глазах Шмеля прочитал настоящую жалость к своей персоне и сопереживание. – Небось, сердце?

– Ой, нет, что вы! Просто кое-кто мне люлей отвесил! Это совсем не больно и не страшно, уверяю вас!

Кыся от таких слов едва не подавился воздухом.

– Как это ничего страшного?! Как же вы будете идти? А вдруг осложнения возникнут? А если у вас орган какой откажет? Или внутреннее кровоизлияние прямо в мозг? Или…

– Ша, доктор! – не вынес болезненных сопереживаний Кыси Шмеля. – Давай к делу. Ты мой напарник? Тогда представься по форме.

Кыся мгновенно вытянулся во весь горбатый рост, выпучил глаза и с фанатизмом и гордостью выпалил:

– Кыся Затюканский, младший рядовой агент Службы Внутренних Расследований номер семьдесят девять дробь одиннадцать, указанием министра СВР приставлен к бывшему заключённому эльфийской колонии строгого режима Шмеле Дырнявкину с целью препроводить данного завербованного Шмелю до Имперских покоев в столице Западловья Иллюминок. Всё!

– Видать, выпестовали вас там, в «Серости» вашей. Гады… – Шмеля привстал на кровати. – Давай, фраер, неси какую-нибудь одёжу – мою вдрызг порвали. А ведь на месте одежды мог быть и я!

– Будет исполнено! – брызжа слюной, заверил Кыся, ловко развернулся на месте и, чеканя шаг, вышел из комнатёнки.

Шмеля откинулся на подушку.

– Всё, блин, приплыли… – пробормотал он. – Мало мне побоев… кхе-кхе… незаслуженных… м-да… так ещё и идиотика приставили, который действительно писается – в восхищении – при одном упоминании СВР.

А Кыся, выйдя из покоев больного, быстренько достал из рукава маленькую записную книжку и на ходу нацарапал: «Обозвал сотрудников СВР гадами. Объект ШД».

***

Из-за полученных побоев Шмеле не довелось покинуть территорию колонии вприпрыжку, – так, как он это рисовал в воображении все месяцы долгого лежания на нарах. Выйти из ворот пришлось опираясь на Кысю и больно хромая на правую ножку, поскуливая и кряхтя. В последний раз (может быть) он оглянулся на тюрьму, ставшей ему по чьему-то недоразумению домом; непрошенная слезинка скатилась по щеке, но тут же засохла, когда Шмеля посмотрел вперёд. ЭКСР располагалась на небольшом плато, откуда открывался потрясающий все органы вид. Ощущения от того, что его ждёт неизведанное в этих привольных областях, захватили всё жалкое Шмелино существо. Та же ботва происходила, по-видимому, и с Затюканским, ибо он удосужился ляпнуть:

– Щас бы пикничок устроить! – И, шмыгнув носом, добавил плаксиво от нахлынувшей лирики: – Землю обнять, в речушке побултыхаться, с девками поваляться под кустиками!..

– Точно, – согласился Шмеля, заслушавшись его разиня рот, однако тут же одёрнул себя и, вернув голосу прежний гопический тон, рявкнул на раскатавшего губу «коллегу»: – Хорош языком чесать! Империя не может ждать, пока ты тут стонешь и ахаешь!

При упоминании Империи Кыся подпрыгнул на месте.

– Верно, абсолютно правильно! – И, выкатив по обыкновению глаза, затопал вперёд. – Как сказал, а? «Империя не может ждать»! В корень сказал, в яблочко! Долг и ещё раз долг!..

Так, слушая бред фанатика, Шмеле пришлось двигать за ним, правда, стараясь держаться на расстоянии, дабы брызги слюны раздухарившегося спутника не угодили ему на лицо.

Их путь лежал вдоль цепи скалистых холмов, носивших название Галадарский кряж. Раньше здесь обитали дикие племена галадарсов, которые кормились лишь тем, что приставали с нехорошими предложениями к перехожим путникам. Путники очень часто отказывались, ибо их половое воспитание находило противоестественным связь с обросшими, воняющими потом и иными выделениями недочеловеками мужского пола. Галадарсы обиделись и прекратили своё существование общим суицидом. Так пропало одно из немногочисленных племён, оставив после себя брезгливость и высеченные на камнях изречения типа «Нет жизни без любви».

***

Постоянные прыжки с камня на камень, вызывавшие вихляние суставов, вконец задолбали Шмелю. Ещё больше они задолбали Кысю – религиозный речитатив придурковатого агента СВР всё чаще прерывался паузами для вдоха, а когда не привыкший к долгим переходам Затюканский умудрился произнести особо пламенный псалом во славу Императора, левая нога исторгающего пену Шмелиного «напарника» весьма кстати зацепилась за булыжник. Удивлённое хрюканье вырвалось из Кыси, да и было от чего – нижняя челюсть вошла в контакт с другим булдыганом – с размаху, с сочным хрустом. При виде брызнувшей крови Шмеля едва было не взвизгнул от восторга, потому что непрекращающийся бубнёж Кыси его достал больше, нежели прыг-скоки по камням. Эх, хорошо б ещё подбежать и добить!..

Кысе удалось прийти в себя довольно быстро, тем более, после такого удара – Шмеля знавал эльфов и людей, которых через день зарывали в землю после подобных «досадных несчастных случаев».

Повернув голову, Кыся с усилием вернул на место закосевшие было глазки и прошамкал сквозь кровь и крошево из зубов:

– Шмотри, как упал. – И почему-то хихикнул. – В шмятку, блин.

Шмеля устало опустился на первый попавшийся валун.

– Не привыкли вы, ваше сиятельство, к путям-дорожкам! – едко сказал он. – Вот ноженьки-то и подводят! А моя житуха – один сплошной этап!

– В шмышле?

– Бродяга я, паря! Я от таких, как ты, бегал по всему Западловью!

– Прям по вшему?! – не поверил Кыся.

– Да век воли не видать!

– Как интерешно!.. – с завистью вздохнул Затюканский. – А я вот только жа штолами жопу просижывал – всё рапорты, доношы…

– Скукота, ёлы-палы, – посочувствовал Шмеля.

– И не говори, – скулящее выдохнул Кыся.

– Рожу вытри, – без перехода посоветовал бывший уголовник.

– Ашь? – не понял Кыся.

– Я говорю, рожу вытри. Оглох, чё ли?

Затюканский потрогал рожу и поморщился.

– Чего ш личом-то?

Шмеля подозрительно присмотрелся к собеседнику.

– А ты не помнишь?

– Чего не помню?

– Как ты мордой об камень хряпнулся! – не выдержал Дырнявкин. – В кровь!

– Кровь? Где кровь? – И тут, бросив взгляд на руки, Кыся заверещал, как баба: – И-и-и-и!!! Кровь!!! А-а-а, мама!!! – Взмахнув окровавленными ладошками, он шмякнулся в обморок – чувствительный и изнеженный мозг не выдержал потрясения и поспешил отключиться.

– Кажись, про кровь я это зря, – зевнул Шмеля. Характеристика, данная Кысе министром Гексом, оправдывалась, и нефиг тут удивляться.

«Как же его угораздило родиться на свет таким неженкой? – попинывая Кысю, думал Шмеля. – Гляди-ка, ещё и описался!»

Чувствительные тычки заставили-таки дерзкого агента прийти в себя. Бешено вращая глазами, Кыся сел. Правда, он снова чуть не потерял сознание, стоило ему узреть собственную кровь, однако Шмеля крайне нехорошо зыркнул на него, от чего Кыся прекратил ничтожные попытки отрубиться. Поначалу Дырнявкин подумывал подбодрить его словами об Империи, но слушать ахинею больного на голову спутника он хотел бы меньше всего, а потому лишь сказал:

– Вставай, умывай личико, а я пока сгоношу чего-нибудь пожрать… Да, и штаны просуши!

Сказано-сделано. Пока Затюканский хлюпался и приводил в порядок мордочку, Шмеля ловкими воровскими пальчиками перетряс его пожитки, так как своей еды у бывшего урки не было. «Чего-нибудь пожрать», как показало вскрытие вещмешка, состояло из заплесневелого сыра, чёрствого хлеба, прокисшего чая и не менее аппетитного репчатого лука. Лет пять назад Шмеля сблевал бы от одного вида этих продуктов, но теперь, после тюремной диеты, он набросился на снедь, некультурно чавкая и не успевая как следует прожевать пищу. Впрочем, и Кыся отнюдь не был настроен на разносолы и тоже стал уплетать ту гадость, которую он до этого целый месяц таскал в сидоре.

Одним словом, оба жрали, как голодные свиньи.

***

Проснулся Шмеля от пронизывающего холода и от шума собственных стукающихся друг об друга зубов. Их общее с Кысей одеяло было пропитано насквозь неприятно пахнущей влагой – с мочевым пузырём Затюканского случился очередной конфуз.

Но не этот досадный факт внезапно обозлил Дырнявкина. Оказалось, что Кыся в поисках спасения от холода, которое источало мокрое одеяло, прижался всем тельцем к Шмеле – и ладно бы просто прижался, так он ещё и положил голову на плечо спутника, а руку – на его грудь. В первые мгновенья Шмеля начисто позабыл про холод, – до того он был ошарашен наглостью «напарника», – а затем, тщательно прицелившись, он отвесил ему звонкую оплеуху.

Кыся моментально подскочил, как будто бы даже и не спал. Громко хлопая ресницами и испуганно озираясь, он запричитал:

– А? Что? Кто? За что? Чё я такого сделал? – При всём при том у него куда-то испарилась шепелявость.

– Ты не попутал, дружок? – принялся, как всегда, быковать Шмеля.

– А? Чё? Я?

– Ты какого хрена, фраер, ко мне прижимаешься? Я ведь за это и убить могу!

– Мне приснился сон про сексапильную нимфетку! – заканючил Кыся, сквасив нижнюю губу и думая, что его сейчас будут бить. – Я просто приласкаться хотел!

– Ещё раз узнаю про такое «приласкаться», я тебе мизинцем глаз раздеру, понял? – подражая Гексу, продолжал Шмеля. – Что такое на свете белом творится?! – С этими словами он словно обратился к невидимой аудитории. – Я, сын интеллигентных родителей, я, эльф, с детства лелеявший мечту о дипломатической карьере и лишь по чистой случайности оступившийся, вынужден находиться в обществе какого-то, простите, зассыхи, грёбаного энурезника! Как же, изволите поинтересоваться, нам быть дальше? – Вопрос был задан уже под завывания Кыси, обиженного прямотой Шмели, которого он почти считал другом. – А я знаю, как! Надо взять и привязать к его пипиське кувшин, мать твою, потому что меня уже это всё ДОСТАЛО!!!

Аккурат с последним выкриком Шмели Кыся рухнул на испорченное одеяло и зарыдал во всю мощь своих лёгких, суча ногами и дубася кулаками камни. Предохранитель в мозгу, защищающий его от истерики, в конце концов, перегорел.

Так продолжалось бы неизвестно сколько времени, ибо повыть Кыся был отнюдь не дурак, но Шмелю от зудящего кору головного мозга плача спас случай. Сперва Шмеле показалось, что это ветер, несущий вонь с северо-востока, из Некрополя, вторит Кысе, словно души Мёртвого Города просят заткнуться дебильного агента. Через пять минут эхо усилилось, и уже можно было разобрать… слова!

– Помолчи, козлина! – зашипел на Кысю Дырнявкин. – Кажись, мы здесь не одни!

Однако Кыся молчать не желал, – наоборот, он взвыл пуще прежнего, едва услыхав нехорошее слово, которым Шмеля отнёс его к животному миру. Перенести стоически подобное обращение было выше его сил, посему Шмеле ничего не оставалось, как только заткнуть Кысину квашню портянкой.

– Я же сказал, тише, – стараясь не ударить напарника по почке, прошептал он, – мы не одни!

Кысин гнус как ножом отрезало. Он выплюнул источающий благоухание Шмелиных ног кляп и громко закашлялся.

– Да что же это такое! – с ненавистью зыркнул на него Шмеля, а затем, стараясь не хрустеть суставами и не скрежетать зубами, он спрятался за камень, формой похожий на задницу, и принялся изучать окрестности.

***

По нестерпимо скользким камням перемещалось небольшое существо, вроде бы похожее на эльфа. Сказать было трудно, ибо оно непрестанно двигалось и шевелило всеми четырьмя конечностями – в такт дурацкой песенке, которая и выдала присутствие незнакомца в этих диких землях. Когда существо подползло чуточку ближе, Шмеля разглядел на нём до боли знакомую полосатую тюремную робу, и тени сомнения и измены вползли в сердце Дырнявкина. Ему вдруг почудилось, что обозлённый Фигус Акт отправился на поиски обидчика, дабы довершить неоконченную месть – месть за порушенный песочный замок. Однако более глазастый Кыся разбил Шмелины переживания в пух и прах.

– Да это же Никудаус Перц! – выдохнул он в Шмелино ушко. Кыся на правах доносчика знал в лицо всех обитателей ЭКСР.

Пелена спала с очей Шмели – по камешкам на удивление быстро и ловко прыгал действительно Перц! Страхи мигом пропали, но пришла досада – Шмеле и без Перца вполне хватало Кыси, и быть «белой вороной» в обществе двух плакс ему совсем не улыбалось.

– Интересно, а он нас видит? – задумчиво спросил Кыся, вставая в полный рост.

– Кыся, ну какая же ты падла! – почему-то вздохнул Шмеля.

А Никудаус тем временем напевал:

Милый друг, ведь я тебя любила

И гордилась любовью большой.

Но судьба нас навек разлучила,

И навек мы расстались с тобой!..

Вокальными данными Перц, судя по голосу, не блистал, – его пение больше походило на блеяние молодого барашка, коему медведи оттоптали уши. Или пинали по ушам. Слушать это было невыносимо, но нервы притаившихся двух путников спас случай – Никудаус споткнулся и с бабьим визгом приложился об камень – точь-в-точь как Кыся тремя часами ранее.

Более подходящего момента, наверное, и не нашлось бы. Шмеля дёрнулся к «певцу», но его опередил ретивый Кыся, спешивший выполнить обязанности агента СВР – поймать, допросить и получить медальку. Он скакнул к Перцу и, прежде чем тот успел хоть что-то понять, нагнул его, выставляя обтянутый в полосатое трико зад Перца в зенит. Но даже в таком неудобном положении Никудаус показал себя юрким парнем. Кыся не успел даже представиться, как Никудаус тесно к нему прижался и потёрся. Отодрать от себя липучего эльфозэка грозный агент, увы, не мог. Для Затюканского так бы всё и кончилось позором, кабы не Шмеля, который вовремя нарисовался рядом, выхватил из рукава непонятную штучку и приставил её к шее Никудауса.

– Отпусти Кысю, Перц. Это кичманская заточка, сделанная из чайной ложки, и ты уже не раз с ней знакомился!

Перц сразу обмяк, вспотел и задрыгал ногами. Кыся, наоборот, порывался что-то сказать, но сидящий у ног Никудаус напустил на себя такой невинный вид, что отматерить гада язык не поворачивался.

– Не обижяй нясь! Не нядё нясь бить нёгами! Ви сями ня нясь нябрёсились, как удявы на крёлика! – ныл Перц. – А мы тякие нещясьние, хны-хны, одинёкие!..

– Ну и чего с ним делать? – всё ещё возбужденно дыша, спросил Кыся. – Может, гвоздями к камням приколотим?

– Нё тёгдя ням капец, польний капец! – заистерил Перц, пузыря соплями.

Шмеля поморщился.

– Не люблю я, Кыся, когда ты попусту боталом звенишь! А ведь ты, дорогой, зашкварился!

– В смысле?

– Ты прикоснулся к опущенному! Он же с первых дней срока всю тюрягу ублажал, а ты его – руками!

– Шмеля, да я ведь!..

– Заткнись и не подходи ко мне близко, а не то я через тебя зафоршмачусь!

– Откуда ж я знал-то?! – оправдывался Кыся. – Я ж к нему, как к нормальному!..

– Твой дешёвый кабацкий зехер тут не проканает. Ты чё, блин, с луны шмякнулся? Тебе мама не говорила, что нельзя трогать руками что попало? – Шмеля пнул припавшего к земле Никудауса. – А гвоздить мы его не будем. На мокруху не пойду. У меня, типа, сострадание к нему появилось. Но и фиг куда отпустим! Ибо если мы его отпустим, – рассуждал Шмеля, – он нас где-нибудь подкараулит или застанет нас спящими и всех поперетрогает! Бр-р, жуть!.. Свяжем лучше гада липкой лентой.

– Я не хочу! – захныкал Никудаус.

– Вяжи эту плесень, Кыся, – игнорировал его Шмеля. – Так будет проще и по-пацански.

Кыся достал из мешка комок клейкой ленты и оторвал от него три метра. Никудаус взахлёб зарыдал.

– Сейчас, мой хороший, сейчас, – ласково приговаривал Затюканский, подходя. Перц брыкался и сипел – не в прикол ему было быть связанным и брошенным на растерзание здешним гиенам.

Шмеля довольно долго любовался тем, как его «верный соратник» вытанцовывает вокруг Перца. Наконец ему это надоело. В неверном свете луны блеснула заточка, которую Шмеля воткнул прямиком в ягодицу Никудауса. Смерть пришла мгновенно – тот пукнул, вякнул, квакнул и отошёл в верхнюю тундру.

– Это ты зачем так? – разинул рот Кыся.

– А руки чесались!

– Но ведь я должен был препроводить беглеца обратно в колонию, там допросить, помучить немного…

– Найдём кого-нибудь другого, – успокоил его Шмеля. – И не ной, пока я тебя сам не допросил и не помучил!

– Шмелик, а как же моя медалька?! – скуксился тот.

– А её нету! – отрезал Шмеля. – А сейчас бери ноги Перца в свои руки и бегом прятать тело!.. Не доволен он, видите ли! Сейчас и ты заточку в жопу схлопочешь!.. Вперёд!

Глава четвёртая

Столица

Приближался закат второго дня путешествия Шмели и Кыси (и второй вечер Западловья без Никудауса Перца), когда оба корифана оставили за натруженными спинками надоевшие до блевоты Галадарские холмы. Они вышли, еле волоча ноги, на тракт, по которому туда-сюда носились телеги с обозлёнными лошадками, шагали не менее весёлые путники и где через каждую милю торчали сторожевые вышки с точно такой же радостной стражей.

Когда Шмеля обратил внимание на то, что тракт идёт с юга на север (и наоборот), то есть, прямиком оттуда, откуда они с Кысей припёрлись по камням, удивлённой злобе бывшего урки не было предела.

– Чё-то я не догоняю, Кыся, ты меня нарочно, что ли, гад, по ущельям мотал?

Кыся до того притомился, что не мог толком ответить, а Шмеля не находил сил тут же прибить эту сволочь. Оставалось лишь подавиться обидой и шкандыбать дальше – до Иллюминока было ещё ой как далеко, аж целых три часа ходу.

Шмеля несколько раз тормозил телеги и просил подбросить хоть на милю, однако счастливые владельцы гужевого транспорта посылали испачканного пылью оборванца в прямую кишку. На этих подонков ничего не действовало – ни падение на колени с последующей мольбой, ни даже серая хламида Кыси со значком агента, ни угрозы и обещания найти и отомстить тем, кто корректно отказывался подобрать двух бедненьких и очень уставших бродяг.

– Я тебя, гнида, в лицо запомнил! – орал Шмеля вслед очередной бричке. – И лошадь твою по копытам вычислю!

Кыся, кстати говоря, не произнёс ни единого слова никому, – стеснялся, наверное, – и лишь хлопал ресничками, глядя на каждую остановившуюся лошадь, как баран на новые ворота.

В итоге им пришлось двигать намозоленными ногами, нецензурно выражаться и разглядывать проплывающие мимо пейзажи. А поглядеть было на что. До городских ворот оставалось ещё полчаса, а уже меньше стало попадаться трезвых людей. Да и не только людей. Гномы, эльфы и гоблины не отставали, и иногда можно было видеть рыгающих в обнимку представителей разных рас, потому что водка, как сказал бы какой-нибудь почивший в бозе профессор, – интернациональный напиток. Сие объединяющее нации пойло в избытке имелось в многочисленных трактирах, тавернах и корчмах – уютненькие местечки, где можно было нажраться, встречались почти на каждом шагу. Однако ни о какой конкуренции не могло быть и речи – любое вышеперечисленное заведение имело свою долю благодаря всё той же водке. Водка вообще кормила пригороды столицы. Её подавали и в простом, и в замороженном виде, чтобы любой мог со вкусом её погрызть; некоторое время назад один умник пытался даже обжарить водку, но почему-то потерпел фиаско, за что молодчики из «Серости Империи» отхлестали ему все внутренности.

Кроме алкашей, тракт был переполнен и благочестивыми путниками. Иногда они дрались, чтобы им уступили дорогу, иногда поколачивали их, дабы они не зарывались шибко вперёд, а иногда посредь дороги попадались «жмурики», люди, которых зарезали, очевидно, и за то, и за другое. И поэтому, когда впереди показались городские стены, Кыся и Шмеля очутились в самом хвосте длиннющей колонны гостей столицы. От греха подальше…

Тракт упирался в огромные железные ворота. Раньше их створки были сработаны из дуба, но страдающий паранойей и гигантоманией Император приказал заменить дерево на сталь. Вдобавок, он повелел расставить у ворот стражников, которые теперь обыскивали всех входящих, трогая их за самые различные статьи. Кстати, именно благодаря страже нижняя часть ворот начала ржаветь, так как построить рядом туалет никто почему-то не догадался. По этой причине пять воинов в полном боевом доспехе без стыда и совести справляли нужду где попало и на виду у всех.

Оба наших героя подверглись особо тщательному досмотру ввиду подозрительности стражи ко всяким бомжарам. Их не испугал даже наряд Кыси, который тыкал в глаза стражников своё удостоверение СВР.

– Смотри-ка, – хохотали солдаты, – напялил серые обноски, и думает, что он имперский агент!.. А бумаженцией своей можешь вообще зад подтереть!

В общем, Кыся расплакался. А пока он ныл, у Шмели нашли пергамент, по которому он объявлялся уполномоченным министра Гекса. Гогот стражников резко оборвался. Троим сразу приспичило опорожнить кишечник, а оставшиеся двое замёрзли на месте, когда Дырнявкин с довольной лыбой, больше смахивающей на плотоядный оскал, скрестил руки на груди.

– Так… Ваши имена? – прошипел хищно эльф.

Тот стражник, что обнаружил министерскую бумажку, брякнулся оземь, закатив глазёнки. Видимо, чтобы избежать неприятного разговора, он применил один из приёмов самозащиты – отрубился. Его соратник поспешил упасть на колени и начать реабилитировать себя, сваливая всё на других. Шмеля не смог разобрать плаксивую речь стража, а потому лишь подобрал свой документ, дал пинка Кысе и зашагал в сторону ворот, бросив напоследок:

– Ещё раз встречу – убью гада!

Грозное обещание уполномоченного Гекса заставило стражника охнуть и ухватиться за сердце. Чем всё закончилось, Шмелю не интересовало – он очень хотел жрать и спать, и до умирающего от сердечного приступа стражника ему было мало дела.

Едва Шмеля со своим плаксивым напарником оказались внутри города, как у не привыкшего к многолюдью эльфийского босяка зарябило в глазах. Взад-вперёд носились представители всех существующих рас Растамании, распространяя запахи перегара и пота, выпучив дурные зенки и высунув языки; ханыги и интеллигенты, попрошайки и разжиревшие купцы… Кого только не вмещала в себя столица Западловья!

От ворот начинала разбег одна из главных улиц Иллюминока. Вдоль неё тянулась канава, откуда ужасающе разило вонью испражнений, а кое-где в её зловонной жиже барахтались опустившиеся до ручки представители трущоб, которых нужда вынудила клянчить деньги на драгоценную бутылочку самогона у только что вошедших в город. К Шмеле подходили дважды, однако Дырнявкин сбрасывал с себя испачканные чем-то вонючим ручонки и ловким движением ноги возвращал попрошаек в канаву. Те клятвенно обещали отомстить, но как-то неубедительно.

Чем больше Шмеля замечал подробностей, тем меньше ему нравился город. Раньше, в воровскую бытность, шуруханскому недотёпе не доводилось бывать в столице, разве что проездом, когда его пытались казнить на главной площади этого насквозь погрязшего в дерьме оплота Империи. Не нравилось Шмеле, что на его голову выливают помои аккурат из окон верхних этажей кривых домов, которые возводил, надо полагать, окосевший от пьянок криворукий строитель. Не нравились Шмеле толпы охреневших от тесноты и духоты гостей и жителей столицы. Комплексующий по любому поводу Император запретил делать улицы шире пяти метров из соображений экономии земли, ибо за пределы городских стен город почему-то расти не желал. Задыхающемуся Иллюминоку ничего не оставалось, как только сужать свои улицы и топить их в нечистотах.

***

Уже в сумерках Кыся и Шмеля нашли наконец-то где переночевать. Кыся, правда, после истории у ворот оживился и горел желанием доставить компаньону ни с чем не сравнимое удовольствие от созерцания штаб-квартиры «Серости Империи», но Шмеля одёрнул вновь зафанатевшего коллегу от этих дурных мыслей.

– Мне перед сном вредно разглядывать ваши штаб-квартиры, – объяснил он. – И спать я хочу больше, чем с нимфой совокупляться.

Они остановились перед дверью завалившегося на одну сторону двухэтажного здания, чьи стены были сложены из грубо обработанных валунов (хотя Шмеле показалось, валуны вообще не обтёсывались). Из освещённых окон первого этажа лились тусклый свет и пьяный ор десятков голосов.

– А ты, мой дружок, жрать хочешь? – спросил Кысю Шмеля.

Но бравый агент СВР не слышал вопроса – мыслями он находился в вожделенной штаб-квартире, где уже отчитывался перед министром Гексом, расписывая в розовом цвете свои подвиги и в чёрном – Шмелины. Кыся очень соскучился по своей аккуратненькой папке, в которой он любил копить доносы, чтобы в один прекрасный день выложить их на стол министра…

С небес на землю Кысю вернул звонкий подзатыльник.

– Ну, чё встал как пень? – проговорил над самым ухом незнакомый голос.

Кыся обернулся. Шмели не было, а вместо него, уперев руки в боки, на Кысю пялился худой, как щепоть, но рослый человек в замызганном переднике. Видимо, это был хозяин трактира.

– Чё, мля, особое приглашение нужно? – сплюнул трактирщик и принялся подворачивать рукава. – Ща устрою!

Он ухватил неимоверно длинной рукой Кысю за капюшон, толкнул дверь и буквально зашвырнул того в утробу трактира. Кыся пролетел через весь зал, не успев толком разобрать находящихся в нём лиц, головой распахнул какую-то дверь и треснулся коленками о дощатый пол тёмного коридора, ведущего куда-то вглубь дома. Кысе не удалось заплакать, так как его опять схватили, волоком протащили по коридору и втолкнули в мрачную комнату с мрачной мебелью, с мрачно горящим камином, подле которого мрачно сидел в кресле мрачный Шмеля и мрачно что-то хлебал из мрачной кружки.

– Благодарю, уважаемый, – кивнул трактирщику Шмеля. – А теперь сообрази-ка чего-нибудь порубать!

– Ща сделаем, – заверил тот и исчез.

– Что за манеры, Шмелик? – роняя слёзки, вопрошал Кыся. – Почему он такой грубиян?

– Потому что ты тормоз, – отрубил Шмеля, давая понять, что разговор на эту тему окончен. – Зацени лучше, какую нам комнатку дали!

– Небось кучу денег стоит, – с сомнением высказался Кыся, устраиваясь поудобнее в кресле.

– Не боись, тут все свои. Трактирщик – бывший урка в законе, всё будет чики-пуки!

– Час от часу не легче, – вздохнул боязливый Кыся.

– Да ты успокойся! Он мне сам пообещал цену сбросить. Пацан сказал – пацан сделает!

– Ну-ну…

– Между прочим, зря ты в это кресло сел, – зевнул Шмеля. – Там, кажись, кот накакал.

Кыся взвизгнул и вскочил.

– Фи! – морща личико и пачкая ладошки, выдавил он. – Не мог сразу сказать?

– Я забыл. – Шмеля поставил кружку на столик перед собой и смачно рыгнул. – Убойное пивко!

Пока Кыся очищал свой мундир от остатков непереваренного обеда неизвестной зверюги, вернулся трактирщик, которого, кстати, звали Тупо, и расставил на столике немудрёный ужин: отжатые в уксусе поросячьи ушки, перцованный бананас (смесь банана с ананасом), большой кусок теста, по недомыслию называвшегося хлебом, забродивший трёхдневный рассольник и пузырь воняющего клопами портвейна.

– Надо ещё чего-нибудь? – осведомился Тупо, окончив сервировку стола и закуривая огромную самокрутку.

– Слышь, братишка, а тут девочку поблизости можно снять? – глотая первую ложку рассольника, спросил Шмеля. – Я недавно с зоны откинулся, мне бы женщину потрогать.

– Я чё-то здесь братьев не вижу, – угрюмо произнёс трактирщик. – Мы чё, с тобой общими делами повязаны?

– Да нет, братан, не кипятись, в натуре! Чё ты сразу быкуешь-то? Я ж по-людски к тебе… Ну так как с девкой-то?

– Готовь монету, – сказал Тупо, – а девку я через часок приведу. Устраивает?

– Об чём базар! – просиял Шмеля. – Только страшилу не веди.

– Замётано. – Тупо и Шмеля пожали руки.

– А где можно помыться? – влез между ними Кыся.

Тупо учуял запашок, исходящий от ладошек этого краснопузого нытика, и невольно отстранился.

– Не знаю, – выдавил он. – Вон, об шторку вытри.

Созерцать процесс вытирания ладоней Тупо уже не желал. Едва Кыся взялся за шторку, трактирщик выскочил за дверь и с громким звуком «блюэ-э-э!» умчался прочь.

– Ишь, какой чувствительный! – покачал головой Шмеля и обратился к Кысе: – Вы с ним, случаем, не родственники?

Обнюхав напоследок ручки, Кыся присоединился к нему за столик, предварительно подложив под задницу изгаженную шторку, и тоже начал уплетать за обе щёки. Еда оказалась получше той, что они жрали вчера, так что долгое время слышались только чавканье, швырканье и сопение. Наконец всё было уничтожено, и суперагент Кыся решил лечь спать.

– А я девочку подожду, – с довольным видом бросил Шмеля. – Дай только мне денюжку, чтобы расплатиться.

– Деньги вообще-то казённые… – неуверенно возразил Кыся.

– Чё?! Жмотишь, да? Гони монету, и тогда я не расскажу Гексу, как ты зверски расправился с Никудаусом.

– Чего-о?!

– Чего слышал! Убил беглого каторжника, которого должен был по уставу вернуть на зону, да не просто убил, а растерзал и обокрал (хоть у трупа ни хрена и не было), а теперь отпираешься, да?

Поняв подлый замысел компаньона, Кыся с дрожащей нижней губой бросил ему монетку.

– Вот и славненько! – заулыбался тот. – А теперь ложись, Кысенька, и сладко-сладко спи!

Глава пятая

Визит к Императору

Разбудил Шмелю плаксивый голосок Кыси, который напевал себе под нос грустную песенку про колючего ёжика, ставшего алкоголиком. Спать дальше под эту жуткую заунывную чушь было нельзя, и Шмеле ничего не оставалось, как только оторвать внезапно отяжелевшую голову от подушки и выдавить дискантом:

– А не захлопнуть ли тебе пасть?

Кыся действительно оборвал песню на середине тридцать второго куплета, прекратив пялиться на себя в карманное зеркальце, и обернулся к Шмеле.

– А?

– Бэ! Какую же хрень ты поёшь!..

– Это композиция менестрельской группы из Пермихлянда. Хит!

– Представляю, что за группа…

– Обыкновенная группа. «Быки-людоеды» называется. – Кыся продолжил пудрить носик.

Шмеля огляделся в поисках воды. Решительно ничего из вчерашнего вечера он не помнил. Хотя… Нет, кажется, есть всё-таки кое-какие проблески. Первым делом он вчера чрезвычайно нажрался. Он выпил за счёт заведения полбочонка портвейна, съел целого порося и набил морду какому-то орку за то, что тот неправильно на него посмотрел. С этим всё ясно, но не совсем понятно, а дождался ли Шмеля девочку, которую заказывал у трактирщика? Постойте-постойте… Точно! Девка была! И Дырнявкин мог бы поклясться именем матери (если бы его знал), что большей страхолюдины, чем эта шлюха, он в жизни не видывал. Мало того, что она оказалась женщиной-гномом с волосатыми грудями. Вдобавок ко всему Шмелю начало неистово тошнить от её косых глаз (один глаз смотрел на переносицу, другой – вверх), огромного рта с тремя гнилыми зубами и перекошенного носа. Кажется, Шмеля ей сказал, резко застеснявшись: «Вы чудовищно красивы!» – и при этом в его животе что-то булькнуло. Шлюха лукаво прищурилась (а с её глазами это было ужасающее зрелище), потащила бывшего урку по воняющему мочой коридору и втолкнула его в душную комнату, где витал непередаваемый запашок много лет не стираных портянок. Шмелю затошнило ещё сильнее, а в животе началось почти восстание; эльфу вдруг пришла в голову мыслишка, что, в общем-то, в тюрьме было не так уж и плохо. Тем временем гномиха принялась, нашёптывая что-то пошлое, стягивать с него одежду, и вот тут Шмеля блеванул – прямо на гному. Затем ещё и ещё.

– Говнюк!! – завизжала она, отскакивая. – Хоть бы сказал, чтобы я тазик принесла!

– Ночной горшок неси, дура! – заорал Шмеля, ибо в желудке у него началась революция, перерастающая в дворцовый переворот. Гномиха убежала, и дальнейшее Дырнявкину не запомнилось, по крайней мере, в деталях. Помнил он только, что вытирал зад чужим одеялом и, убегая через окно, слышал брань гномихи:

– Да он тут, гад, всё обос…!!!

Шмеля горестно вздохнул. Да, натворил он делов! А главное – стыд-то какой, стыд-то! Как людям в глаза после этого смотреть? А как на него будет смотреть его напарник, который до сих пор прихорашивается перед зеркалом?

– А чего я, собственно, комплексую? – пробормотал Дырнявкин. – Да мне всё по барабану!

– Чего говоришь? – подал голос Кыся.

– Не суй свой нос в чужой вопрос, – встал с кровати Шмеля, – дольше проживёшь. Заканчивай с косметикой, собирай вещички и валим отсюда по-быстрому!

– Не забывай, Шмелик, нам сегодня на приём к Императору!

– Да помню я, помню!..

Они покинули трактир через чёрный ход, потому что расплачиваться за ночлег из них двоих хотел только Кыся. Крадучись, они обогнули трактир и вышли на главную улицу, где уже вовсю царило столпотворение. Практически ничего не изменилось со вчерашнего дня – те же пьяницы, успевшие нализаться с утра, те же попрошайки; единственное новшество – книготорговцы, разложившие свой почти никому не нужный товар прямо на тротуарах. Ненавидящий чтение Шмеля, тем не менее, скользнул взглядом по обложкам и заметил, что книги, в основном, об истории и о политике. На особо приглянувшиеся названия Дырнявкин дал собственные рецензии, которые вряд ли понравились бы авторам. «За кулисами Имперской власти», например, рассмешила в первую очередь. «О том, как мы крысятничали за спиной Императора в его тумбочке! – хихикнул Шмеля. – А это что? «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни.» И вы полагаете, там после вас ещё кто-то двигается?.. Ого! «Народная буржуазия и растерянная народность.» Типа, как составлять бредовые словосочетания! Хи-хи!»

Они с Кысей, расталкивая встречающихся на пути, прошли в самый центр города. Здесь, в окружении пока ещё не испорченных садиков и аллей, возвышался обнесённый стеной из хренового кирпича дворец Императора. У ворот дежурили воины, чьи испуганные взоры и жесты говорили о том, что служба при дворе повелителя всея Западловья отнюдь не сахар.

– Пароль, – пролебезил один из них, теребя в тощих пальчиках древко копья.

– Над Растаманией хорошая погода, – ответил Кыся, сверкая зубами.

– А в Ненужных Землях опять засуха, – вздохнул стражник и посторонился. – Его благородие Гекс сообщил нам о вашем прибытии.

– Он уже тута? – опешил Шмеля.

– Министр всегда в нужное время в нужном месте! – гордо заявил Кыся. В его буркалах опять читалось желание служить, защищать и доносить.

Миновав вымощенный булыжником двор, они поднялись по широченной парадной лестнице, на ступенях которой виднелись красные пятна.

– Гекс!.. – прошептал благоговейно Кыся, глядя под ноги. – Бил уже кого-то!..

От лестницы начинался длинный коридор, где красные пятна перешли в полосы.

– Кого-то тащили!.. – роняя слюнки, дышал Затюканский. – Если успеем, станем свидетелями пыток! – Кыся аж заподпрыгивал на ходу. Шмеля с омерзением покосился на коллегу.

Вскоре коридор привёл их к искусно вырезанным из камня створкам огромной двери на золочёных шарнирах. Перед дверью, согнувшись в три погибели и приставив уши к замочной скважине, находились двое стражей, не заметивших Кысю с подопечным. Предмет их подслушивания был настолько интересен, что они высунули языки из-за боязни пропустить малейший звук. По ту сторону двери слышались стоны, хрипы, рыдания и громкий повелительный голос. Затем всё стихало и возобновлялось через короткие промежутки времени.

– Да мы никак шпионим? – возмутился Кыся, увидев подлых солдат в неестественном для них положении.

Те лениво разогнулись и обратили уши в другую сторону. Один из них, с козлиной бородкой и фингалом под глазом, зевнул и обронил:

– Да нам вообще неинтересно, что там происходит! – Но хитрая искра, предательски мелькнув под завитыми ресничками, выдала его.

Кыся чуть не заплакал от нахлынувших чувств несправедливости и гнева, но ему помешал Шмеля.

– Ша, коллега! – Он отодвинул Кысю ладошкой в сторону и, уперев руки в боки, рявкнул на стражников: – Забыли, сволочи, с кем имеете дело?! Сейчас напомню!

– Да, точно, сейчас напомним! – поддакнул за его спиной Кыся.

– Как, интересно, отнесётся Император к тому, что двое его охранников шпионят у него под дверью? – размышлял Шмеля. – Так-так… Дайте-ка вспомнить, что там имеется из наказаний… Хм, думаю, ледяная сосулька в зад не перевоспитает вас, а вот раскалённые гвоздики…

– Кто шпионил? Где? – заозирался молчащий до этого второй страж. – Покажите нам его! Покараем! – И протянул Шмеле пачку мятых бумажек.

– Ого, грессо! – принимая в потные липкие ладошки деньги, молвил Шмеля. – Как только кого подозрительного увидите, сразу хватайте и отпинывайте ему почки!

– Будет исполнено, сударь! – в один голос гаркнули стражи и распахнули перед суровыми агентами створки.

***

Их взору предстала потрясающая сухожилия картина – невероятных размеров зал, чей потолок подпирали резные колоны; на задрапированных стенах висели гобелены, изображающие сцены из интимной жизни правителей Западловья в самых паскудных ракурсах; чёрный мраморный пол почти терялся под ногами и плащами присутствовавших в данный момент многочисленных визитёров Императора. В основном это были люди, чьи надменность и бахвальство позволяли им весь день топтаться у трона и ни хрена не делать, за исключением частых трапез, где эти обрюзгшие, истекающие салом пончики на ножках работали за троих, не забывая, конечно, с важным видом давать Императору советы по благоустройству Растамании (и самих себя). Если бы не Гекс, который также присутствовал здесь, нервный Император давно попал бы в коварные сети беспринципных придворных. Со своим назначением на должность министра СВР Гекс моментально провёл показательную чистку в рядах приближённых к Императору – кой-кого задушили, кой-кого сослали куда подальше, а некоторых штатских вообще отругали до пунцовой окраски, – дабы Император со своими чрезмерной страстностью и до крайности впечатлительным воображением мог спать спокойно. Так же спокойно Император позволял себе некоторые развлечения, например, он мог забавы ради сбросить с крыши дворца непонравившегося ему придворного и наблюдать за его муками – если, конечно, тот умудрялся выжить после падения. Другим развлечением властителя Западловья была езда по городу в сопровождении свиты и попутное избиение прохожих, которые курили – Император терпеть не мог курящих подданных. Никто не смел перечить доброму и справедливому Императору, потому что за его спиной всегда тенью возвышался такой же добрый и справедливый министр Гекс со своею доброй и справедливой системой допросов, пыток и наказаний. Однако Император всё равно трясся от страха, что его добрую справедливость не все понимают, и со дня на день ждал покушения. От такой жизни он немножечко нервничал и закатывал истерики, что заставляло нервничать и окружающих.

Итак, наши герои самым наглым образом, не запрашивая аудиенции, ворвались, можно сказать, в главную обитель Императора. Однако никто из собравшихся не заметил появления новых лиц – всё их внимание было поглощено допросом Нормана Фуфела, Главного Мага Академии Магии и Естественных наук. Увлекательнейшее по своей форме дознание проводил, разумеется, сам Гекс, поигрывая оголенными бицепсами и грудными мышцами и склонившись над харкающим кровавыми соплями Норманом. Для последнего всё происходящее было полной неожиданностью, засадой, если можно так выразится, гнусными кознями этих прохвостов взяточников, которые, гады, вертели перед носом учёного чемоданчиком с немалой суммой грессо. Ведь знали же, пакости, что не устоит, что возьмёт, да ещё и поцелует взасос тот чемоданчик. Именно в разгар страсти и нагрянули «серые». И хотя виноват-то был целиком и полностью Фуфел, били всех и каждого, ногами и по лицу. Личному секретарю Нормана Жоржу Синявкину, к примеру, вообще отшибли селезёнку, и теперь бедолага не сможет больше секретарствовать, и пить он тоже не сможет, и говорить про свою маму всякие гадости. Вдобавок ко всем этим досадным недоразумениям обнаружились некоторые нарушения у других работников Академии. Так, например, узнали, что заведующий кафедрой хреномантии Рудя Муракос спекулировал семечками и дешёвой парфюмерией прямо во время лекций. Когда за ним пришли «серопёрые», Муракос оказал попытку сопротивления, попытавшись ударить своим животом сапог сотрудника СВР, после чего схватил себя за волосы и шмякнул себя лбом о стену. Увы, но от полученных побоев Рудя, как говорят, отошёл в верхнюю тундру. Помер. Сдох. Амба. Всё. А так как с мёртвого ни шиша не спросишь, дело повесили на главбуха Барта Собакски – просто так, на всякий случай, чтобы было на кого всё свалить и кого можно вздёрнуть на верёвке.

Но это всё пустяки. Не интересовал Нормана Барт, как и ублюдский проныра Рудя. Сейчас Фуфела беспокоила собственная участь, ибо за безобразия, происшедшие в Академии, тоже должен был кто-то отвечать, и этим «кто-то» для Гекса стал Верховный Маг.

– Спрашиваю ещё раз: как именно эти деньги попали к вам? – Гекс вздёрнул голову пригорюнившегося Фуфела за ноздри.

– Клянусь дипломом, сир, – хныкал изрядно побитый профессор, шмыганьем удерживая соплю на месте, – я им просто намекнул, что бюджетные места все заняты. Ведь дозволено же обучать желающих на коммерческой основе? – Норман скосил заплывшие глазки на худющего старика в серебристых одеждах, который с высоты трона насмешливо и подозрительно глядел на учёного мага.

– Ответ не правильный! – возразил категорично Гекс и шмякнул Фуфела с размаху по щеке. – Быть того не может! Вы им так намекнули, что они заплатили вашей вшивой Академии на пять поколений вперёд! Как это прикажете понимать?

– Сир! – брюзжал подследственный, покусывая чёрный мрамор пола. – Ну как вам доказать?!..

Старик на троне шевельнулся.

– Гекс! – взвизгнул он. – А вдруг он работает на другое государство?! – Голос старика дрожал от страха.

– Не извольте беспокоится, Ваше Величество, – ровным тоном заверил тот. – Других государств вот уже как сотню с лишним лет нет. Мы одни.

– А вдруг? Вдруг?! – трепетал Император. – Ты-то откуда знаешь? Вдруг где-нибудь что-нибудь появилось?

– Ваше Величество, верьте мне, – гнул своё Гекс. – Появись где-то иная страна, наши агенты уже давно бы любили тех женщин и доносили на ихних мужей…

– Всё равно! – вскочил Император и доковылял до своего верного подданного. – Я на измене!

– Ваше Величество, – встрял в разговор один из многочисленных придворных, – но разве Вы не пьёте те пилюльки, которые я Вам посоветовал? Они бодрят дух и укрепляют нервную систему.

Старик недобро зыркнул на подавшего голос.

– Сам их жри! Нечего пичкать меня всякой химией. Я здоров как сто быков, и нервы у меня – дай бог каждому!.. Блин, Гекс! – снова переключился на министра Император. – Я уснуть нормально не могу! Так и жду, что мне в пупок ножик воткнут! Сил моих больше нет! Видишь, у меня даже глаз дёргается? – И Император сопроводил слова нервным тиком.

Однако Гекс не обратил внимания на повелителя, а заострил его на том самом придворном, что советовал Императору пить пилюли.

– И чего это, любопытно, барон Жадикус так рьяно тычет вам таблетки, государь?

– А я почём знаю? – визгливо отозвался тот. – У него и спроси! Это же твоя работа – спрашивать?.. О, и чем я так нагрешил, что вокруг меня одни болваны?!

Гекс медленными шажками начал надвигаться на барона.

– Вот мы тут работаем, работаем, не покладая рук, не раздвигая ног, жопы в мыле, голод в брюхе, терзаем заслуженного учёного, – министр сделал жест в сторону хрюкающего Фуфела, – ищем врагов государства… А теперь вот думаю я: а там ли мы ищем, товарищи? Может, кой кому другому следует печень пошевелить, а, Жадикус?.. В глаза мне смотреть! – гаркнул Гекс на потупившего взор барона. Министр неуловимым движением ухватил его за кружевное жабо и притянул к себе, всматриваясь в шаловливые моргающие буркала. – Меня терзают смутные сомнения… Не задержался ли уважаемый барон на этом свете? Ведь кто-то же копает под благополучие Империи… Молчать!!! – не позволил высказаться он Жадикусу. Затем излучающий из себя доброту и ласку министр швырнул мерзопакостного Жадикуса на пол и повернулся к гвардейцам, которые подобно немым горгульям торчали по обе стороны трона: – В кандалы гада.

Под вопли и причитания барона солдаты выволокли попавшего под раздачу бывшего верноподданного из тронного зала. Истерические крики ещё долго блуждали по лабиринтам коридоров дворца.

– Ты, – волосатый палец Гекса, смахивающий на волосатую морковь, упёрся в Нормана, – пока останешься здесь… О, какие гости! – осклабился он, когда, раздвинув ряды придворных, к трону шагнули Кыся и Шмеля. Император, близоруко щурясь, принюхался к лысенькому эльфу с торчащими потрёпанными ушами.

– Ваше Величество, сир, – рухнул на колени Кыся, утянув за собой эльфозэка, – поручение выполнено. Это Шмеля Дырнявкин, 28 лет, судимый по всем существующим статьям. – Тут Кыся поймал настороженный взгляд Императора. – Кроме, конечно, покушений на лиц императорской фамилии…

– А покороче нельзя? – зевнул неожиданно Император. – Чего-то бузишь, бузишь…

Гекс воровато пнул припавшего Затюканского.

– Покороче!

– Это Шмеля, – ещё ниже нагнулся тот и умолк.

Император дрыгнул ногой.

– Скверно воспитаны твои орлы, Гекс! Ворвались сюда, понимаете ли, шайкой-лейкой, а где «здрасьте»?

Министр СВР нехорошо посмотрел на Кысю и недвусмысленно кашлянул. Затюканский, как таракан, перебирая конечностями, ринулся к трону и поцеловал взасос серебристую полу мантии Императора, затем, пятясь, облизал мрамор и вернулся на место. То же самое пришлось проделать и Шмеле. Возвращаясь, он мысленно поклялся убить Кысю.

– Ну-с, – откинулся на троне Император, – с чем пожаловали? Какими новостями порадуете своего папу Императора?

– Я всё объясню, мой повелитель, – поклонился внезапно оробевший Гекс, – но только конфиденциально, так сказать, с глазу на глаз.

– М-м! Обожаю тайные сплетни!.. Чё, оглохли?! – заверещал Император на высунувших от любопытства языки придворных. – Вон, оглоеды!!

Дважды повторять не пришлось. Через двадцать две секунды зал опустел – остались лишь Гекс с Императором да закадычные напарники. Нормана Фуфела на всякий пожарный подселили к Жадикусу.

– Итак, Ваше Величество, – потирая ладошки, молвил Гекс, – начну издалека. Помните, лет эдак семь-восемь назад мы искали абсолютное оружие, способное в случае чего остановить нежелательных агрессоров?

– Как же, как же, – замахал лапками Император. – Гнусный эксперимент, позор для всего Западловья!

Речь шла о так называемой ультразвуковой бомбе, которую разрабатывали лучшие умы Империи – и несчастный Норман Фуфел, и западлянский Муракос, и голытьба иных «гениев» участвовали в этой задумке и мечтали о какой-нибудь, пусть и маленькой, но войне. Однако испытания УЗБ дали странный, совсем не тот, что ожидали, результат – ни жилые постройки, ни случайные свидетели опыта не пострадали, если не считать того, что взрывной волной с людей срывало верхнюю одежду, а обратной тягой – нижнее бельё. Более того, из погребов исчезли все съестные припасы, и вернувшиеся жители деревеньки, коих выгнали из домов на время испытаний бомбы, обнаружили в своих закромах только мышей, совершивших самоубийства через повешение.

– Да уж, было дело… – сконфузился Гекс. – Но я не об том говорю. Ваше Высочество, у нас есть шанс смыть позорное жёлтое пятно с нашей репутации.

– Ну-ка, ну-ка!.. – подобрался Император.

– Все мы с детства помним (если, конечно, кой-кому мозги не отшибло) легенды о героях, которые с помощью некоей вещицы и становились этими самыми героями. Благодаря чудодейственным артефактам им разрешалось трогать девиц за всякое, бить любого, кто не согласен, и вообще жить-поживать, как все нормальные люди…

– Гекс, не тяни за хрен енота! – перебил его Император, не терпевший всяких легенд и сказок, потому что в них не фигурировала его особа. – Ближе к делу!

– Мой повелитель, такой артефакт существует! – решил придавить информацией Гекс. Вся троица разявила рты. – Маститые учёные и маги обнаружили источник сильнейшего магического возмущения у южной оконечности Великого Орочьего Кряжа подле границ бывшего королевства Дырдыр.

– Далеко! – недовольно скуксился Император.

– Зато какой фарт! Какие возможности для Вашего Высочества! Как в мифах: все девки ваши, враги повержены, а брюхо набито!

– Что-что?! – дёрнулся на троне старик.

– Э-э… я хотел сказать, всё будет хорошо!

– А почему ентот самый… как его там… такое словцо ещё мудрёное…

– Артефакт? – подсказал Гекс.

– Спасибочки, блин! Без тебя бы догадался!.. Так вот, почему артехакт этот до сих пор не во дворце? А?! Отвечать!

– Его ещё никто не искал, мой повелитель. Артефакт спрятан в диких землях, и никто даже не знает, как он выглядит.

– Вот олухи! – вскипел Император. – Так пойди и принеси мне сию вещицу немедля!

Гекс замялся:

– Понимаете ли, повелитель, мне всё как-то недосуг, работа, знаете ли, пекусь о государстве… Короче, обламывает меня переться в такую даль, Ваше Высочество, вот я и нашёл добровольцев. – Гекс показал пальцем на Шмелю и Кысю. – Вот наши герои, они быстренько обстряпают это дельце, ручаюсь за это, а иначе кому охота гнить на виселице?

– Эти босяки?! – опешил Император.

– Я?! – вторил Кыся. – Но, мой сир, – вильнул он задом в сторону шефа, – мне же нельзя, у меня ведь служба, да и ноги слабенькие, и сердечко пошаливает. Не могу я топать через всю Растаманию – не ровен час, дуба дам. И кто же, как не я, будет помогать вам в нелёгкой борьбе с инакомыслием? – Скупые слёзки оросили мрамор пола.

Гекс в упор уставился на подчинённого.

– Приказы, согласно уставу Службы Внутренних Расследований, не обсуждаются, – веско произнёс он. – И пока ты будешь шагать до Орочьего Кряжа, Шмеля проконтролирует, как ты повторяешь устав – от корки, мать твою, до корки!

– С превеликим удовольствием! – лыбясь, потёр кулак Шмеля.

– Ну и ладненько! А насчёт «босяков», Ваше Высочество, вы правы. Таких бичей и нерях надо ещё поискать, а их ублюдские наклонности сослужат нам верой и правдой. Никто и никогда не заподозрит, что эти грязные подонки – агенты на страже Империи, и они доставят вам артефакт, как миленькие. Всё дело времени… Между прочим, а не отправить ли с ними Нормана Фуфела?

– Ну и компашка подберётся! – Император покачал головой.

– Зато какой ум, повелитель, какое рвение, какая экспрессия! Фуфел перегрызёт себе глотку, лишь бы увидеть Артефакт! Такому палец в рот не клади, да и вообще ничего не клади, – дай изучить очередную неопознанную финтифлюшку. Гигант мысли, хоть и засранец…

– Всё, ладно, я понял! – оборвал захлёбывающиеся похвалы Император. – Разошёлся, смотрите-ка, аж слюни летят! А как же быть с вредительской деятельностью этого учёного гадёныша? Ты подумал, Гекс?

– Подумаешь! – отмахнулся министр. – Свалим всё на кого-нибудь другого, хоть на того же барона Жадикуса.

– А-а! Тогда я спокоен. – Император, расслабившись, повис на троне.

Гекс, сексапильно покачивая бёдрами, подошёл к Шмеле.

– Подними левую ладонь и повторяй за мной: «Я, Дырнявкин Шмеля, торжественно клянусь…»

– На кой?

– Ты мне поговори, урка эльфийская! Присягу Императору даёшь, а не в борделе заразу ловишь! Повторяй!

– Я, Дырнявкин Шмеля, торжественно клянусь верой и почти правдой служить Императору, Отчизне и его народу. Обязуюсь делиться с начальством взятками и иными левыми доходами. Возлагаю на себя обязанности шпионить, доносить, пытать и, если надо, убивать. Клянусь выполнять свой долг из чистоты побуждений и просто за миску супа. И пусть меня ликвидируют, как последнего шакала, если я изменю присяге и слову, данному Императору. Всё.

– Добро пожаловать в ряды СВР, – желчно обронил Гекс.

***

Через пять минут новоиспечённого агента и его напарника вытолкали взашей из дворца, однако покидать окружающий его двор не разрешили – Гекс горел желанием пошептаться с Кысей и Шмелей о предстоящей авантюре. А так как заняться на голом, как камень, дворе было особо и нечем, Шмеля, махая костлявыми ручонками, подвалил к страже у ворот. Новенький алюминиевый значок, изображающий придушенную голову с выкаченными глазёнками, гордо красовался на обносках вчерашнего гопника.

– Дайте-ка закурить, – заявил Шмеля. Две пары рук метнулись к нему раньше, чем он успел договорить – ему уже протягивали сигареты и спички. Одну сигаретку Шмеля приткнул за ухо, а второй принялся усиленно коптить, пуская дым в рожи стражников. – Пообщаемся?

Пообщаться, впрочем, не довелось – на ступенях дворца возникла долговязая фигура министра «Серости Империи». Гекс ласково поманил обоих агентов пальчиком, а свой жест сопроводил словами:

– К ноге!

Кыся, виляя невидимым хвостиком, высунув язык и по-собачьи придыхая, подбежал первым. Шмеля, заметно уступая ему и в походке, и в рвении, приткнулся рядом.

– Мои тупоголовые оглоеды, – начал Гекс, – прежде чем вы отправитесь в далёкий и, несомненно, опасный путь, в котором, спасибо Императору, меня не будет рядом, я хотел бы вас проинструктировать. Во-первых, что я вам советую не делать – это не кичиться своим положением агентов. Забудьте, кем вы были. Теперь для каждого встречного вы – плесень, ханыги, шантрапа и попрошайки, ничтожества без роду и племени (что не совсем далеко от правды). В некоторых отдалённых уголках Империи не все боятся СВР и почти все готовы перерезать нам глотки – помните об этом. Не переусердствуйте с лишними вопросами – лучше вынюхивайте, подслушивайте и подпаивайте. Кыся у нас вообще мастер на подобные проделки.

– Да, я такой! – гордо поддакнул Затюканский, польщённый вниманием министра.

– До некоторого времени я буду держать с вами связь посредством голубиной почты. Предупреждаю сразу: голубей не жрать! Мне самому не хватает.

Шмеля, поплёвывая, осведомился:

– А в какую сторону идтить?

– Кыся покажет. Он такой проныра, что даже из задницы коровы выход найдёт.

– Найду, найду! – заподпрыгивал на месте Кыся.

Гекс вздохнул.

– Вроде бы всё… Сказать больше нечего. Дальше впухайте сами, но найдите этот грёбаный Артефакт! Сегодня вам соберут сидора, а завтра, на рассвете, бодро в путь. И побыстрее там, не задерживайтесь, а то я скучать начну. Скучно, знаете ли, когда поорать не на кого.

– А как же этот Фуфел из Академии? – ввернул Кыся.

– Он будет мозгами помогать вам. Не бейте его слишком часто, товарищи, иначе проку от него никакого. Да и магия вам не помешает, а то живёте, как в болоте.

– Магия! – закатив очи, пропел Кыся. – Фокусы, иллюзии, таинственность!..

– Слышь, тупарь, ты губу-то подбери! Фокусы он захотел! – одёрнул его Гекс. – А ко-ко не ху-ху? – И, не давая Кысе как следует расплакаться, бросил: – Всё! Валите отсюда, и чтобы я вас до утра не видел!

Глава шестая

Крути педали, пока не дали

Проснувшись на рассвете, человек, эльф, орк, гном и прочие разномастные представители Растамании начинают трудный и насыщенный событиями день с определённых процедур. Человеку, например, необходимо почему-то прополоскать рот, дабы не воняло, зато чистоплюю эльфу гадкий запах парадоксально не мешает, но подпилить ногти на всех четырёх конечностях он считает своим первым делом. А вот гному не надо ни рот полоскать, ни ни когти шлифовать, потому что его больше беспокоят отросшие в носу жёсткие кучерявые волосы, так как торчащие из ноздрей космы смотрятся зело некрасиво – чего доброго засмеют орки, которые каждое утро бреют кривые зелёные ноги, больше смахивающие на лапы, надеясь удалением волосяного покрова превратить лапы в ноги. И не ведают, бедные, не понимают, что могут в один непрекрасный момент попасть под подозрение Службы Внутренней Разведки, – а это прямая дорожка на казённые нары и невкусные пилюли на завтрак вкупе с «любимой» работой на износ. Треть Западловья уже отсидела в колониях для общественного отребья, вторая треть сидит, а последняя треть с радостью готова сесть по приказу вышестоящих инстанций.

Фигус Акт до недавнего времени относился ко второй категории граждан, пока всё не опошлила эта гнида Шмеля. После той душевной травмы на игровой площадке эльфийской колонии Акт не мог ни пить, ни есть, ни испражняться, а отбитые вертухаями внутренности каждую минуту напоминали об отмщении. Сама мысль о том, что Шмеля где-то вольно дышит за пределами ЭКСР, заставляла зудится ручки, которые лишь чуть-чуть отведали дырнявкинской кровушки. А обиженному Акту хотелось довершить расправу, да так сильно, что на второй день после той истории с песочным замком Фигус направил стопы к начальнику колонии. Заключённый №3702 упал на колени перед ним и, ничтоже сумняшеся грызя угол обгаженного стола, начал:

– О мистер Труч, свет очей моих! Обрёк меня Шмеля Дырнявкин на посмешище и на погибель! Он разрушил моё творение – домик из песка!

– Остынь, Фигусик, – успокаивал его Труч. – Расставание со своим детищем порой наносит нам сердечную рану, но разумный эльф не станет бередить её нытьём и соплями. И вообще, я-то тут при чём?

– Отпусти меня, начальник! Я сдохну, если не отомщу этой проклятой змее, кою пригрел на своей груди! Га-га!.. – рыдал Фигус, заламывая руки.

Труч вздрогнул.

– Фигулёчек, хорош фигню нести! Ты очень послушный эльфозэк, которого все боятся и уважают, и такой исправительный подопечный в колонии гораздо нужнее, чем на свободе, где кусок дерьма остаётся самим собой даже среди алмазов… Короче, никуда я тебя не отпущу!

– Дай мне яду! – закатывался Акт. – Каждую минуту меня терзают смутные видения, каждый час у меня открывается энурез – и всё потому, что мой песочный домик разрушен! О богоравный начальник, вся моя любовь обращена только к тебе! Ну отпусти, ну чё ты!..

Вся эта ботва продолжалась часа два, пока наконец бьющегося в истерике Фигуса не выволокли из кабинета надзиратели, сопровождающие свои действия зуботычинами.

Ощутив на собственном ливере, что уговоры гражданина начальника дело, мягко выражаясь, неблагодарное, Фигус прекратил беспокоить верхушку тюремной администрации и решил воспользоваться опытом хитрожгучего Шмели – устроить побег. Надо признать, в отличие от Дырнявкина, ему это удалось, хоть и не без труда.

А удача скрывалась в самом Фигусе. Никто в колонии, начиная с последнего парашника и заканчивая Тручем, знать не знал об одной особенности «эльфа в законе» – Акт был магом. Ещё до своего первого тюремного срока он проходил обучение в Академии Магии и Естественных Наук, пока на втором курсе не стянул у тогда ещё молодого профессора Руди Муракоса панталоны сногсшибающей расцветки – Акту срочно понадобилось похвастаться перед любимой пассией, ибо таких пижонских панталон не было ни у одного студента. Муракос, возмущённый подобным фетишизмом, поднял крик. Панталоны, конечно, нашлись – вместе с воришкой. Самым ярким воспоминанием начинающего карманника остался полёт с крыльца Академии с возрастающим ускорением и приземлением на копчик.

Так Фигус стал недоучкой. Однако и то, чему он успел научиться, помогало воровать, убивать и насиловать. За все годы невольной жизни он ни разу не воспользовался способностями колдовать, ведь любого зэка, что владеет магией, отправляли к Тручу в качестве увеселительной игрушки и на особо тяжкие работы, при этом изолируя от остальных заключённых на весь оставшийся срок. А так как Фигусу сидеть оставалось до конца жалких дней, то работать он не хотел, не умел и не любил, зато потрындеть с другими эльфами «за жизнь» не упускал возможности.

И вот теперь, покряхтывая и держась за отбитые места, Акт доковылял до главных тюремных ворот, где дежурили самые злющие, самые бешеные и самые кровожадные вертухаи – Бруто и Зюся, сущие берсерки в погонах.

Ущербная луна трусливо спряталась за тучку, когда осатаневший от побоев Акт беспринципно попросил стражей открыть ворота и выпустить его. Зюся едва не проглотил грязную зубочистку от такого нескромного запроса, а Бруто идиотски загоготал, расценивая слова заключённого как свежий анекдот. Оба закадычных садиста не догадывались, что Фигус пойдёт на крайние меры для преодоления последней преграды на пути к свободе.

Фигус взмахнул обезьяньими руками и бормотнул что-то заковыристое. Это ещё больше рассмешило вертухаев, глядевших на вытанцовывающего эльфозэка. Видя, что его колдунство отчего-то не срабатывает, Акт тем не менее не прекратил попыток магического воздействия, однако Бруто и Зюся всё громче и громче ржали. Они никак не хотели уснуть, чего усиленно добивался Акт. Наконец он отказался от сплоховавшего заклинания «быстро спать!» и перешёл к заклятию «кусок кирпича». Обломков кирпичей валялось под ногами в достатке, и, пока стражи распаляли себя смехом, Фигус подобрал самый здоровенный кусок и хряпнул обоих недотёп по макушкам. На сей раз волшебство сработало – Бруто и Зюся, взмахнув языками, опали как озимые, подавившись напоследок гоготом. Фигус не преминул этим воспользоваться, обшарив карманы нижнего бельишка вертухаев на предмет ключей от амбарного замка на воротах. Через минуту фигусова задница уже мелькала по ту сторону ограды, а распахнутые створки ворот поскрипывали на ветру, который лишь один пока знал, что в ближайшее время кое-кто весьма сильно огребётся.

* * *

– Ваше настоящее имя?

– Норман Мангоре Фуфел.

– Профессор?

– Да.

– Точно профессор?! Диплом не куплен?

– Да точно, точно!..

– В каких отношениях состояли с профессором Муракосом?

– В напряжённых.

– Причины?

– Кхе… мгу… как бы это вам сказать…

– Измены со стороны партнёра?

– Ну что вы! Не знаю, правда, как там Муракос со своими кобылами, а у меня всё в ажуре!

– Значит, вы не спали с профессором Муракосом?

– Кто вам такое наговорил?!

– Молчать, я вас спрашиваю!

– Нет, слава Империи, я с ним не спал!

– Почему? Брезгуете?

– Да потому что я нормальный мужик!

– Хорошо. Другой вопрос: почему вы не защищаете своего коллегу?

– Потому что мы живём в самом прекрасном государстве на свете. Потому что я люблю нашу власть. И ещё я мечтал увидеть Муракоса болтающимся на верёвке в грязных носках, ибо технические достижения этого упыря растлевали наш народ.

– Браво! – Гекс небрежным движением длани захлопнул папку с досье и отшвырнул её в сторону. – Слова истинного патриота, который завидует всем, кто лучше его. Как же я обожаю работать со сволочами! Вы ведь скотина, Фуфел, признайтесь?

– Так точно, мистер Гекс, я скотина!

– И вы пойдёте на всё ради блага Империи?

– А то!

Гекс потёр лапки.

– Чудненько, мой друг, чудненько! Впрочем, другого я и не ожидал… Предлагаю вам искупить свою вину перед Родиной кровью, профессор.

– Да-а?! Вы вроде бы говорили, что все обвинения с меня сняты…

– А мы их заново на вас повесим! Делов-то!..

Норман, натужно улыбаясь, нервно сглотнул:

– А что от меня требуется?

– Я вас отправляю в научную экспедицию, как вы любите, в компании двух моих отморозков. От вас требуются умственные и магические таланты, так как никто из остальных членов экспедиции не силён ни в том, ни в другом.

– Что ж… если больше некому… Но как же Академия… моя кафедра, в конце концов?

– Я присмотрю за вашими студентами и коллегами. Когда вернётесь, не узнаете Академию! Я им всем устрою досрочный выпуск, паразитам! Только об одном прошу, профессор, не болтайте посторонним, куда и зачем вас направили, дело строжайшей секретности. Не дай-то Бог, проговоритесь, я вас мигом!..

– Всё ясно, мистер Гекс! – побелел Норман.

– Для всех вы считаетесь смертником, вы приговорены к кастрации левой почки.

– А как же Жадикус?

– А что – Жадикус?

– Он мне всю ночь на уши капал о том, как я буду казнён. Он всем разболтает, что меня освободили и вообще…

– Спокойно, профессор, не разболтает. Только что я узнал о страшной болезни барона – об астме. Сами понимаете, в казематах холодно и сыро, врачебного надзора нет, не ровен час, простудится наш Жадикус и помрёт от удушья… Кстати, вы мне напомнили, что надо повидать барона. – Гекс освободил кресло и вытащил из рукава скрученную удавку. – Получите у моего секретаря документы и пропуска и работайте, товарищ, только нас не забывайте, ибо ежели вы нас забудете, то и мы вас не вспомним. Никогда.

* * *

Шмеля едва продрал глаза и сразу почувствовал, что нынешней ночью ему в рот гадили кошки. Вчера перед сном он опять дал гари. На сей раз это был дрын – драгоценный наркотик продавался здесь на каждом углу и по сногсшибательно низкой цене. Три клизмы дрына унесли «крышу» Шмели за тридевять земель, в другое измерение, где не было горестей, силы тяжести и прочих досадных неудобств реального мира. У дрына имелся лишь один побочный эффект – после «возвращения» следовало обязательно успеть добежать до нужника. Дело в том, что наркошу атаковывал жесточайший жидкий стул, жидкий стол, такое же негустое кресло и другие хлипкие предметы мебели.

Шмеля, еле передвигая ногами, подошёл к окну и глянул на распахнувшийся внизу город, вдохнув сырой, отдающий помоями, воздух. Улицы, как обычно, были запружены. В канавах, как всегда, возились бичи. Ничегошеньки не изменилось в этом душном, скотском, неблагополучном и неуютном городе, где приличного эльфа, заслуженного работника СВР, будущего дипломата, ум, честь и совесть Империи, заставляют спать, не избавив его нежные ушки и чувствительный носик от всяческой погани.

«Ничего, гады, – погрозил Шмеля клокочущей улице, – я ещё с вами поговорю! Я вам покажу, почём фунт лиха!» Да, увы, теперь он хотел нести добро и просвещение этим роющимся в отбросах свиньям. Вчера, только покинув императорский дворец, Шмеля мгновенно взялся за исполнение обязанностей агента СВР, отбив троих парней от злобной старушки. Ребята просто старались помочь бабушке донести тяжёлую сумку до дома; один из них, видя мучения старухи, от отчаяния даже попытался вырвать ношу из её рук, но бабуля оказалась на редкость упёртой и огрела юношу этой же сумкой по хребту. Вариации помощи старушенции терпели фиаско одна за другой, и, не подоспей Шмеля вовремя, дело могло кончиться совсем плохо. В итоге злую бабку повязали и отправили на трое суток в казематы – перевоспитываться. Будет знать, карга старая!..

…От сладких воспоминаний Шмелю оторвал склизкий голосок Кыси, стоящего на площади перед штаб-квартирой и пытающегося докричаться до друга вот уже битые десять минут.

– Шмеля! Шмелик! – зазывал он. – Шмелёныш! Шмелюня! Шмелюнёныш!.. Эй, говнюк ушастый, а ну бегом спускайся! Я тебе чё, пугало огородное, чтобы тут торчать?

Шмеля тоскливо вздохнул и с грустными мыслями о том, что сейчас Кыся будет жрать землю под его чутким руководством, покинул цитадель СВР, напоследок поплутав в поисках лестницы вдоль вереницы бесконечных дверей, из-за которых иногда доносились стоны, крики и слёзные мольбы «не бейте, дяденька, я всё подпишу!» Новичку не хотелось покидать штаб-квартиру на самом интересном месте, но ослушаться Гекса не хотелось всё-таки больше.

– Доброе утро, напарник! – заулыбался Кыся, едва Шмеля вышел под яркое солнышко. Улыбку как корова языком слизнула, когда кулак Дырнявкина вошёл в тесный контакт с челюстью Затюканского, и Кыся очутился на кирпичах площади, по обыкновению скуля себе под нос.

– Понял, за что? – Шмеля схаркнул под ноги. – А сейчас поднялся, привёл себя в порядок и сказал мне, что делать дальше.

Громко булькая, Кыся поспешил выполнить его просьбу.

– Надо идти к главным воротам. Там нас Гекс ждёт с вещами.

– А, он нас решил проводить! Как мило! А вещи – это, поди, тот умник-волшебник? Ну, пошли, хайло ты неумытое!

Однако у ворот их ждал только Норман Фуфел в окружении двух осликов, увешанных различной формы мешками. У бедных животин от обилия поклажи подрагивали ноги, закручивались уши и краснели глаза.

– Шмеля, – глядя на мага как на последнее ничтожество, надменно представился Дырнявкин.

– Оч-чень, оч-чень рад, что вы с нами! – забрюзжал радостно Кыся, пожимая ладонь Фуфела и разбрызгивая слюни. – Я Кыся, а вы, надо полагать, учёный волшебник? Приятно, что вы не оказались врагом Империи! А то, знаете ли, пришлось бы вас прямо здесь кокнуть!

Норман покраснел и потупил глазки.

– Спасибо!.. – выдавил он. – Я, признаться, не ждал столь радушного приёма в вашу компанию.

– Ну что вы! – взвился Кыся. – Уж как мы рады!..

– За себя говори, – пихнул его локтём Шмеля.

– А где мистер Гекс? – вращаясь, вопрошал Кыся.

– Ах, да! Совсем забыл. – Норман протянул ему большой конверт, который тут же был перехвачен Шмелей и дерзко вскрыт эльфийскими воровскими пальчиками.

– «Мои тупоголовые подопечные! Как жаль, что вы покидаете нас, и как хорошо, что это надолго! Не серчайте за то, что не провожаю – боюсь, как бы кое-кто не разрыдался. Помните про долг, паразиты! Скучать вам не придётся, ибо впереди долгий путь, где найдётся кому вас выпотрошить. А дабы вы не заблудились по пьяни на просторах Растамании, оставляю вам карту Западловья. Кто будет главным в вашей шайке, решайте сами, только не попереубивайте там друг друга раньше времени. С наилучшими, но не самыми искренними пожеланиями, ваш Гексулечка.» Козёл ты, Гексулечка! – подытожил Шмеля, когда письмо было прочитано.

Из рукава Кыси возникла записная книжечка.

– Только попробуй, мой хороший! – злобным тоном остановил его Шмеля. – Я твою рукопись тебе в зад вобью, ежели в ней появится моё имя! Доступно пояснил?

Кыся, у которого ещё побаливала челюсть, поспешно порвал книжку на клочки и отшвырнул их подальше.

– Умница! – подобрел Шмеля, перевернул послание и обнаружил на обратной стороне карту. Норман и Кыся, стукаясь лбами и пыхтя, с любопытством разглядывали творение министерской руки.

– Рисует, как курица лапой, – констатировал Фуфел. – Никакой объективности.

– Согласен, – ввернул Шмеля, – ублюдский почерк и ни черта не понять.

– Да, это рисунок Гекса, – кивнул Кыся.

Шмеля скомкал бумажку и отфутболил её прочь.

– Хрен с ней, с картой. И без неё всё ясно.

– А куда мы пойдём? – недоумевал Кыся.

– К морю, твою мать, отдыхать и загорать! – вспылил Шмеля.

– Предлагаю идти через Некрополь, – подал голос Норман.

Кыся испуганно заморгал.

– Зачем же? Не надо туда идти! Там страшно, там заброшенные руины, там бешеные воробьи гадят прямо на голову!

– Вот поэтому и двинем в ту сторону, – сказал маг. – Никто там не крутится, не шпионит… Самое то!

– Тогда вперёд, – подтолкнул Шмеля дрожащего Кысю. – Сделаем перед завтраком километров двести, аппетит нагуляем.

– Мы чё, завтракать через неделю будем?! – ужаснулся Кыся.

– Гы-гы! – Шмеля повернулся к Норману. – Видал, как попался?

– Шутник, блин! – загоготал профессор.

Глава седьмая

Пустая земля

Если топать от Иллюминока на юг недели три кряду, не останавливаясь на всякие мелочные стоянки типа поспать, пожрать и прочее, вы рано или поздно упрётесь в море, миновав крупные и не очень поселения вроде Эльфийской Колонии и другой безразличной для нормального обывателя ерунды. Однако у южной оконечности Галадарского кряжа Большой Имперский Тракт разветвляется – одна дорога идёт до этого самого моря, вторая, попетляв миль пятьдесят-шестьдесят, прерывается руинами некогда огромного города, который габаритами мог поспорить с самой столицей.

Если бы не одно «но».

Жители этого города, название коего утеряно в веках, во времена расцвета Империи были до дрожи трусливы – все, как один. Таких слюнтяев, нытиков и подхалимов следовало ещё поискать, а если вы их и найдёте – знайте, что это, скорее всего, прямые потомки жителей Некрополя, ныне мёртвого и опустевшего, загаженного донельзя перехожими путниками и перелётными дятлами. Кстати, Кыся зря боялся идти через Некрополь, ибо по всем приметам он и был некропольцем, только по досадной болезни мозга, которая зовётся «конкретный отвал башки», он этого не знал.

По причине трусости некропольцы редко покидали свой город – за его стенами их поджидал весь этот гнусный и ублюдский мир со своими гнусными и ублюдскими кознями. А если и находились на голову болезные, то по возвращении (при условии, конечно, что кто-то возвращался) их славословили, боготворили и вообще пропагандировали культ личности. В конце концов тогдашнему Императору это всё порядком осточертело, так как его жизненным кредо были пословицы: «Кто не с нами, тот не с нами», «Вся власть мне» и наконец «А чё это они носы воротят от остальных, а?!» Принципы Императора не совпадали с бытом некропольцев, и посему решено было город поставить в позу краба, а то ишь как разболтались! Свирепые воины Империи, культивирующие боевой стиль «ударь со спины, бей лежачего», во мановение ока призвали непокорных к ответу. Император сам лично справил нужу в городской ратуше в главном её зале, а вот какую нужду, история снисходительно умалчивает. Нынешний Император жалел, что не ему выпала честь нагадить в Некрополе. «Уж я бы там ого-го!.. Я бы им эге-гей!.. Да я бы!..» Дальнейшие восклицания августейшей особы всегда прерывались визгом и истерическим хихиканьем.

Известно, что во времена описываемых здесь событий Некрополь представлял собой груды камней и купы чахлых деревцев. Мало кто отваживался провести ночь хотя бы на подходах к городу, ибо ходили слухи, легенды, басни, сплетни и анекдоты о том, что там НЕХОРОШО. Не страшно, не мерзостно, а просто – НЕХОРОШО. А может, эти слухи распускали цивилы, которым любая царапина на стене кажется заговором против моральных устоев и предвестием упадка цивилизации.

Но Шмеле и его разудалой компашке было пофигу на современные страшилки, и по этой причине они довольно бодро топали в сопровождении осликов уже битый час в направлении Некрополя. За это время им попался только наглый до бесстыдства пацан, который заявил, чтобы ему «дали по-быстрому сигарету». Норман, услыхав такое, вытянул физиономию до земли, Кыся – тоже (добавив: «Да как ты смеешь так разговаривать со взрослыми!»), а Шмеля, подойдя к дерзкому пацану и отвесив ему пендаля, процедил:

– В следующий раз говори не «дай-ка сигарету», а «дяденьки, угостите, пожалуйста, сигаретулькой, в натуре».

Оставив наглеца барахтаться в пыли, они тронулись дальше. Из всей банды один Кыся в течение двух часов не переставал поражаться ублюдковастости нынешней молодёжи.

– А ты и рад, гад, – заметил Шмеля. – Небось заприметил свежее мясцо для своей «Серости…»?

– Кто? Я?! – сквадратил глаза тот. – Ни в жисть! Просто размышляю, куда мы катимся. Вот в моё время!..

Звонкий подзатыльник прервал демагогию Затюканского. Удаляясь всё дальше и дальше от всевидящего ока Гекса, Шмеля борзел с каждым пройденным шагом, причём борзел не по-детски, без всяких намёков давая понять, кто в отряде главный.

***

Ветер бродил между стенами ущелья, перекатывая камешки. Кроме его басовитого завывания ничто не нарушало молчаливый покой угрюмых скал… Ничто? Фиг-то там! Кто-то необычайно громко топал по каньону, далеко распространяя звуки харкания, непотребной песни и ругательств – последние в изобилии сыпались направо и налево, когда неведомый путник в очередной раз спотыкался. Впрочем, неизвестным он остаётся пока только для читателя; автор же, бесспорно, располагает кое-какими сведениями касательно этого субъекта и обязательно ими поделится.

Человека, которого нелёгкая занесла в горный массив Орочьего Кряжа, звали Ренатусом, по крайней мере, так его величали в ставшей ему родной деревеньке у подножия гор всего пятью милями восточнее. Своего настоящего имени он не говорил, как старался не говорить вообще, прикидываясь дурачком, что очень нравилось нарциссам – племени, которое его приютило, дало имя и позволило паразитировать в своей деревне, когда туда заявился изрядно помятый незнакомец. Он, помнится, тогда огляделся, сплюнул и заявил:

– Хорошо. Отлично. То, что надо. Амнезия. Прострация. Неадекватность субъективизма.

Нарциссы, разинув рты, слушали волшебную речь гостя, но, в общем и целом, всё было ясно – парень (симпатичный такой парнишка, считали все девушки и 3% юношей) повредился умом от некоей напасти, и теперь был безвреднее и беззащитнее мотылька. Халявная жратва, пивко и курево сыпались на Ренатуса как из рога изобилия, а сердобольные нарциссы, как это у них водится, приговаривали:

– Ах, какие мы!.. Ух, какие мы!.. Да мы самые добрые на свете! Да лучше нас только варёные яйца!..

Однако вскоре им пришлось пожалеть о своих благодетелях. Новоиспечённый житель Нарцисвиля не выказывал охоты зарабатывать на хлеб насущный, предпочитая его выклянчивать у фермеров, давя на жалость. Рано или поздно должно было случиться то, что случилось – после двух месяцев дармовщинки нарциссы изгнали Ренатуса. Изгнали, проклиная незваного инждивенца и расхваливая себя за вовремя раскрытые глаза.

Ренатус не обиделся на нарциссов. Подумаешь! Он уже без малого десять лет шатался по восточным областям Западловья и не единожды получал камнями по макушке. И дураку ясно, что за халяву когда-то приходится расплачиваться. Правда, это в конце концов приедается, как сваренные на воде макароны, но виноватого в таких случаях найти не трудно.

А Ренатусу виновного искать даже не придётся. Он был, есть и будет – там, далеко на западе, в столице. Там живёт тот, кто должен ответить за всё – и за нищенскую жизнь, и за грязные вонючие дырявые носки, и за невкусные макароны. Только бы добраться, а потом хоть трава не расти. Глядишь, и погулять на славу удастся, чем чёрт не шутит?