Падение Преисподней Шеагральминни бесплатное чтение

Здравствуй, дорогой читатель! Мое имя – Лиисерким Одержимый. По воле судьбы, именно на мои плечи выпал долг описать события, в которые некогда я, и мои друзья из числа учеников Богов, стали именоваться Героями Шеагральминни. Да, это история о том самом бунте в Справедливой Тюрьме Шеагральминни, которая и без предисловия известна каждому жителю нашей прекрасной страны хотя бы из обыкновенных слухов. Не официальная версия, а именно правдивая, рассказанная мне, по моей же просьбе, Надзирателем Первых Миров, Уиллекроми. Пускай я сам участвовал в тех событиях, но не буду так часто появляться в повествование, это история не только про само восстание и его отголоски, но и про нескольких особо важных его персонажей, вокруг которых и крутился настоящий бунт и окутавшие его Великие Планы. Как вам наверняка уже известно, это был вовсе не обычный бунт, даже учитывая изначальную уникальность тюрьмы, а именно специально продуманный сторонними силами. Но, тем не менее, прежде чем начать историю уникальную и мало кому известную, будет лучше сначала описать и без того всем известную официальную версию. По крайней мере, чтобы не отходить от центральной темы.

Прозванная народом Справедливой Тюрьмой, а заключенными Преисподней, тюрьма Шеагральминни на севере Ирмии представляла из себя огромнейшее целое здание, в которое отсылались лишь заключенные, ранее приговоренные на пожизненное заточение или казнь, за массовые убийства и военные преступления. Тюрьма была создана на средства разъяренных помещиков, отказавшихся мириться с глупостью судебной системы королевства. Направленные на развлечение народа казни, и заключения в «слабых» тюрьмах, по мнению землевладельцев, были самым малым, что заслуживали отнявшие десятки и сотни жизней негодяи. «Отняв жизни сотен, преступник всегда имеет в расположении лишь одну жизнь, которой он может за это расплатиться. И в этом нет ни капли справедливости. Казненный преступник отдаст лишь одну жизнь. Именно поэтому и была создана Справедливая Тюрьма Шеагральминни. Тюрьма, в которой они заплатят за все свои злодеяния.» – отрывок статьи «Приказ о справедливости» историка В.И. Голлема, написанной еще при строительстве самой тюрьмы. По мнению самого короля Ирмии Углоудэру в те времена, Тюрьма Шеагральминни была стратегически важным объектом в королевстве. Пока она существовала, до правителей других государств быстро дошла пугающая информация о тюрьме на севере Ирмии. Эта информация и стала очередным предлогом королю воюющей с ними в те годы Волшеквии заключить мир с ирмийцами. Слухи о том, что происходило в стенах той тюрьмы с военнопленными, ужасали даже обычный люд, изначально желавший смерти всем, кто пришел с мечом на их земли.

Строительство тюрьмы началось сразу, как только помещики Севера собрали достаточно средств на материалы и рабочую силу, которые были необходимы для строительства. В дальнейшем, идею строительства Справедливой Тюрьмы поддержали и землевладельцы, живущие намного дальше, самыми щедрыми среди которых оказался дворянский род Кацер. Через неделю после начала строительства, к финансированию присоединились и церкви. Через две недели – сам король. Темпы строительства после полной разметки территории приняли по-настоящему дикие обороты. Благодаря огромному финансированию, тюрьму площадью 5 км² удалось отстроить всего за четыре года. Сразу после постройки начался и набор персонала.

Сама тюрьма, в связи со своими размерами, была поделена на пять частей. Основных входов в тюрьму было четыре. Также существовали и отдельные восемь входов, о существовании которых было запрещено знать даже начальникам стражей. В каждой части были как камеры заключенных, так и камеры пыток, кухни для стражей, а также казармы. В первые две недели после открытия набора персонала, в тюрьму устроилось не менее двух тысяч человек. Как утверждают источники, «Среди стражей, да и всего персонала в целом, было крайне сложно сыскать людей, не страдающих никакими психическими заболеваниями.» Пусть и негласно, но набор стражей происходил и с учетом их собственной истории. Работа, за которую они должны были приняться по прибытию в тюрьму, была оценена самим королем как «Опасная». Сама опасность работы в Шеагральминни заключалась не только в возможности получения физических повреждений. Изначально богатые оружием от обычных мечей и щитов до луков и арбалетов оружейные, находящиеся в количестве минимум двух огромных комнат в каждой части тюрьмы, были созданы как раз потому, что в тюрьме, предназначенной для убийц, всегда была бы велика вероятностью бунта. Но и большую опасность работы в Шеагральминни представляли всевозможные психические отклонения, которые точно появлялись бы со временем у каждого работника. Несмотря на бесчеловечность, которая и была первым ростком тюрьмы, ее, пока в ней еще не было заключенных, все-же прозвали именно «Справедливой Тюрьмой.»

Изначально было решено, что контакт заключенных с работниками тюрьмы должен быть минимален, а потому, дабы увеличить и психическую нагрузку на заключенных, все стражи были вынуждены носить одинаковую форму, состоящую из гамбезонов с кольчугой, а также полных носатых шлемов без забрала. Даже при желании, страж не имел права снимать шлем, а потому заключенные никогда не должны были знать, кто именно стоит перед ними. Дабы уменьшить и получаемое подобным правилом психическое давление на персонал, в казармах часто проходили различные развлекательные программы. В среднем раз в неделю, стражи напивались и развлекались с девушками, чем вызывали у заключенных еще большие психические нарушения. Будучи пьяными, стражи имели и право выходить из казарм. Для подобных развлечений был выбран понедельник. Среди заключенных, потом, этот день недели быстро потерял свое имя. Для кого-то это стал «День Избиений», а для немногих «Выходной».

Сразу после транспортировки в тюрьму первой партии заключенных, стражи начали жаловаться, опасаясь за собственную жизнь. Почти во всех случаях получалось, что не стражи издевались над заключенными, а как раз наоборот. Пока им было запрещено использовать оружие на заключенных без приказа прямых начальников, и им приходилось отступать. Тогда были приняты и новые тюремные правила. Теперь каждый страж мог не только носить с собой оружие, но и спокойно применять его на заключенных сам. Некоторые стражи даже использовали его на заключенных просто, чтобы развлечься. Именно ввод правила «О ношении и использовании оружия» и был первым шагом тюрьмы Шеагральминни в безумие. По-настоящему страшные вещи начали происходить с заключенными уже через первые две недели после прибытия их первой партии. Стражи, уже обжившись на новом месте, теперь единолично стали для заключенных «Носатыми Палачами». И никто не пытался мешать стражам в их развлечениях. Именно для подобного они и были наняты. Единственное, что запрещалось как стражам, так и всем работникам тюрьмы – это убийства. Пусть и после страшных избиений и пыток, заключенные лишь чудом оставались в живых. Заключенным-девушкам, в зависимости от их привлекательности, выживать в Шеагральминни бывало и того сложнее, по крайней мере среди заключенных и стражей противоположного пола. Тем более, что заключенные и без того вечно грызли друг друга то из безумия, то от голода. И в драках, порой, даже убивали друг друга. Вызывая, конечно, разбирательства уже между начальниками стражей и самими стражами о причинах произошедшего, пусть даже для формальности.

После первых использований «Камер Пыток», было решено обустроить и некоторые другие, изначально не предназначенные для подобного, комнаты под такие камеры. Кладовые, которые использовались недостаточно часто, оснащались стульями с шипами, печами с кочергами для прижиганий, и прочими экзотическими инструментами. Даже пытки в Шеагральминни начинались вовсе не по расписанию, а по прихоти работников и стражей, ведь именно для мучения заключенных они и были наняты. Некоторые стражи и вовсе принимались в тюрьму с учетом их ранних связей с определенными заключенными, которым теперь хотели лично отомстить. Начальный результат нравился как феодалам, так и королю. Прознав о происходящих в «Справедливой Тюрьме» бесчинствах, даже Алые Пески частично свернули противозаконную деятельность, в связи с чем значительно уменьшился и уровень преступности в королевстве. Ранее неуловимые бандиты теперь сдавались стражникам, при условии, что они не будут отправлены в Шеагральминни. Данный тогда королем Углоудэру «закон о помиловании» позволял им даже отработать сроки, с условием, что, в случае неповиновения, они будут не более, чем казнены. Но не отправлены в Шеагральминни, если они сдались сами.

Также наладилась и внешняя политика. Карликовые страны, взявшиеся воевать с Ирмией пока та не могла разобраться с собственными землями, узнав в подробностях о появлении подобной тюрьмы, решили незамедлительно заключить мир. Основной причиной тому была, конечно, не тюрьма Шеагральминни, а отсутствие ресурсов на ее продолжение. Существование тюрьмы лишь подтолкнуло королей тех стран к такому решению. По законам, однажды попавший в Шеагральминни заключенный уже никогда оттуда не выйдет. Были и негласные исключения, однако и их можно было по пальцам сосчитать, и короли о них не знали. Они боялись за своих военачальников, ведь именно они и были бы без разбирательств отправлены туда. Пока они не попали туда, по военному кодексу после заключения мира сдавшаяся страна могла забрать их обратно. Но только если они ЕЩЕ НЕ ПОПАЛИ в «Справедливую Тюрьму».

В связи с увеличением потока заключенных, начальство тюрьмы приняло решение о начале расширения ее границ. Работы должны были начаться сразу, как только тюрьма получит необходимые средства, предоставленные самим королем. До сих пор неизвестно, почему произошло именно так, однако отправным пунктом средств на строительство должна была стать именно сама тюрьма. Пусть это и было абсолютно секретно, драгоценные ящики и бочки были направлены именно в хранилища тюрьмы. Средства эти, в отличии от многих других подобных случаев, не были выданы самим королем из королевской казны, а были собраны феодалами и церквями. Также, это были и «излишки», полученные в качестве налогов. И излишки, конечно, не могли быть крупными деньгами, поэтому ящиков и бочек с ними было много. Очень много. По словам тогда еще королевского советника Люмуса, «Нет более защищенной и безопасной точки в нашей прекрасной стране, чем хранилище Шеагральминни.» Эти его слова были услышаны немногими, и тогда никто не придал им особого значения. Но до кого не нужно они все-таки дошли.

Два стража из тюрьмы Шеагральминни, Лотре и Двин, работавшие в восточной части самой тюрьмы, решили встретиться ночью в комнате одного из них и, как всегда безобидно, обсудить тему сокровищ в хранилище их тюрьмы. По роковому стечению обстоятельств, случайными слушателями их разговора стали еще пятеро стражей, несущих в ту ночь караул в казармах. И, раз разговор уже тогда между Лотре и Двином стал заходить о тихом «Поднятии собственной ставки», знавшие теперь обо всем пятеро стражей предложили им уговор. Они согласились молчать о коварном плане двух стражей, однако взамен попросили их присоединения. Выбора, как казалось, у Лотре и Двина не было. Они согласились. В ту ночь и началось первое обсуждение плана по захвату сокровищ. Единственное, что серьезно волновало Двина в тот день, так это малочисленность участников самого плана, ведь даже охраны внутри хранилища будет куда больше. Решение пришло само собой, как раз тогда, когда о той проблеме заговорил страж. «Здесь я вам помогу!» – вдруг сказал появившийся в дверях начальник стражей восточной части Шеагральминни Коселло Борода.

Уже утром все стражи восточной части были посвящены в план, прозванный в ту же ночь «Великим Обогащением». Не было точно известно, когда прибудет ценный груз, однако этим собирался заняться сам Коселло Борода. Еще до строительства Шеагральминни, он был авторитетным главарем сразу нескольких бандитских шаек. Он был груб и недружелюбен, однако при этом был очень хитер и умен. Он умел управлять людьми, и, если бы не его управление, «Великое Обогащение» так бы и осталось всего лишь туманным планом. По мнению многих людей затем – так было бы даже лучше.

Пока план развивался, Лотре и Двин начали по-настоящему опасаться за собственные жизни. Как только в дело вступил Коселло, изначально разрабатываемый ими план целиком ушел под влияние самого восточного начальника стражей. Они понимали, что запустили ужасающую цепную реакцию, основными элементами которой были жадные, и почти безумные стражи. Если бы оказалось, что сокровища и вовсе не должны были появиться в Шеагральминни, это точно обернулось бы для них двоих страшной смертью. Второй стороной монеты было то, что Коселло предложил заключенным восточной части молчать, а взамен, пока план не начнет выполняться, они не будут серьезно страдать. В довесок, что еще больше не нравилось Лотре и Двину, Коселло пообещал выпустить заключенных, если они помогут стражам из восточной части удержать остальных стражей. Затем они могли спокойно покинуть тюрьму. Лотре и Двин не знали точно, пойдет ли на подобное Борода, однако их это совсем не радовало.

И самым страшным, что понимали Лотре и Двин, был тот факт, что теперь в «Великом Обогащении» совсем не осталось места для какой-либо скрытности. План, который теперь разрабатывал Коселло, был вовсе не тихим крупным воровством. Это был план крупного и страшного восстания или бунта.

Дела шли, казалось, все лучше. Коселло получил точную дату и время доставки ценного груза в хранилище. Помощник Коселло, некий Открытый Ганс, подробно изучил план хранилища, а также, за парой бутылок крепких напитков, вспомнил и свои навыки взлома больших, толстых и крайне сложных замков. Для подобного Коселло решил предоставить в распоряжение своему помощнику несколько десятков бочек с порохом. Насколько рассчитал сам Ганс, стены и потолок помещения перед хранилищем были созданы из прекрасно поглощающего элементальные и силовые воздействия извне материала – камня Сколы. Взрыв нескольких бочек они должны были выдержать. Из того-же камня были созданы и наручники заключенных, которые с тех ни в коем случае нельзя было снимать. Минимум десятая часть заключенных Шегральминни были октолимами, пускай и не совсем умелыми. Но и, все равно, крайне опасными.

Созданный Коселло шифр, используемый при приветствии стражами восточной части, предполагал, что позывной и отклик, которые должны были, в условиях общей тайны, помогать стражам общаться между собой на тему «Великого Обогащения», понемногу начинал интересовать и стражей других частей, с которыми граничил восток. Часто им приходилось слышать «Что будем делать?» при встрече со стражами из восточной части. Если же страж не отвечал «Будем гулять.», значит о плане с этим стражем говорить было нельзя. Отговоркой стражей из восточной части было, по предложению Ганса, «Пытаюсь найти друга, с которым вчера договаривались выпить.» Пусть это и звучало довольно «повседневно», а некоторые стражи и вовсе пытались импровизировать с ответом, некоторые стражи, получившие подобный вопрос от нескольких стражей за день, при этом разобрав разность голосов, начали интересоваться шифром и подозревать самые страшные вещи. Уже на следующий день о плане прознал и начальник стражей северной части Лукемм Жирный.

Прозванным ни с проста Жирным, Лукемм предложил Коселло сделку, принятие которой означало, что стражи северной части помогут стражам восточной, однако сам Лукемм получит не меньше одной бочки, которая придет в хранилище. По выдуманной тогда Коселло информации, всего должно было прийти по сотне и бочек и ящиков. Учитывая уже собравшийся ажиотаж, одна бочка казалась Коселло немыслимо большим желанием Жирного, однако, как и в случае с Лотре и Двином, выбора у него особо не было. После же встречи с Лукеммом, Коселло долго, на пару со своим помощником Гансом, ходили по своему кабинету и громко ругались матом. Чем больше народу участвовало в плане, тем меньше доставалось бы и отдельным стражам. Они боялись распространения чрезмерной жадности каждого отдельно.

Оставался всего день до прибытия сокровищ. Вдруг начали пропадать некоторые стражи из западной и южной частей. Многие стражи центральной части были уже посвящены в план. Расследование исчезновений задерживали и сами стражи. Стараясь не выдавать волнения, некоторые из них специально не выходили из казарм. Никто больше не контролировал их действия на собственных частях тюрьмы. Стражи стали очень нервными, однако уже не могли успокоиться, просто избивая заключенных. Это было запрещено самим Коселло.

На следующий день прибывшая в тюрьму проверка также исчезла. Как говорил сам Коселло, «Столько сил и времени, и какие-то крысы сверху решили мне помешать. А для всех крыс у нас одно наказание…» Сокровища прибыли утром, однако Коселло об этом не знал. Он решил ждать до вечера. Он знал, что сокровища должны были прийти утром, однако ему было нужно еще немного времени. Уже днем все стражи восточной части, стражи северной части, а также часть стражей центральной части были готовы действовать. Именно из восточной части и было решено начать продвижение к, расположенному ближе к южной части, хранилищу. Не будучи подкрепленными силами заключенных, в число участников плана вошла почти половина обитателей тюрьмы. Все участники плана из северной и центральной части использовали специально подготовленные для того пути, чтобы не попадаться на глаза не участвующим в том стражам.

Когда пришло время действовать, Коселло собрал на главной площадке восточной части тюрьмы всех своих стражей и начал свою речь. Пришло время начинать действие, и у большинства стражей уже как следует расшатались нервы и дрожали руки, все крепче сжимающие оружие. Именно с того момента и началось то, что теперь называют «Падение Преисподней Шеагральминни». Ужасная бойня, вызванная человеческой жадностью.

Заключенные, выпущенные стражами восточной части, будучи не посвященными в самые важные детали «Великого Обогащения», переодевшись в стражей и вооружившись оружием из оружейных восточной и северной части, которые были теми уже покинуты, быстро налетели на самих стражей, так особо и не разобравшись, против кого кто сражается. Не готовые к отражению атак других стражей, стражи южной и западной части быстро бежали и укрылись либо в камерах заключенных, либо в казармах. Сами же стражи, ввиду абсолютной идентичности формы и шлемов каждого, начали теряться в союзниках и противниках. Не понимающие происходящего стражи начали убивать друг друга, лишь бы выжить самим. Самая бойня происходила как по пути в хранилище, так и у ворот, являющихся единственным способом для желающих пережить эту бойню людей покинуть тюрьму. Но ворота были быстро заперты, а собравшиеся у них стражи, вперемешку с переодетыми в стражей заключенными, начали во всю крутить оружием, дабы не подпускать никого к себе. Переодетые заключенные решили долго не тянуть, и наказать своих обидчиков здесь и сейчас. Как бы это ни было на самом деле, но то, что видели тогда люди у ворот – это стражи, перерезающие горло другим стражам. Подобное происходило теперь по всей тюрьме. Вскоре, когда контроль за устройствами, открывающими ворота, переходя из рук в руки, был окончательно сломан, между самими воротами и полом образовался небольшой проем. Но пролезть через него никто уже не мог – все вокруг него на протяжении в десятки метров было усеяно горами трупов. Примерно то же происходило и на пути группы Коселло и Лукемма через центральную часть к южной. Командиры центральной и южной частей заранее подготовились отражать атаки бунтовщиков, поскольку сами уже предвидели будущий бунт. Единственное, в чем они просчитались, так это в способностях стратега лидеров бунтовщиков, из-за которых до сих пор их планы не разошлись достаточно далеко.

Освобожденные заключенные-октолимы начали использовать собственные силы, дабы оставить как можно более красочный памятный след на месте своего заточения. Уже через час после начала бунта, «Шегральминни трясло так, что люди в ней едва держались на ногах.» Потолок, понемногу, рушился, а стены уже трещали по швам. Тут и там уже мертвые стражи проваливались в дыры в полу, а еще живые сгорали в, вызванных действием окто по всей тюрьме, пожарах. Также, поджигатели нашлись и среди работников тюрьмы, пусть уже никто и не сможет сказать наверняка, зачем они устраивали пожары.

Несмотря на всеобщую панику, участники плана «Великого Обогащения» продолжали продвигаться уже под землей к хранилищу. Через полтора часа после начала бунта, когда уже почти полчаса как Шеагральминни перестало трясти от взрывов, всего на пару секунд затрясло снова. Это был глубокий подземный взрыв, произведенный мастером взрывчатки Гансом. Однако продолжить выполнение плана Ганс уже не смог, ведь не успел уйти на безопасное расстояние во время самого взрыва. Водка, которой он пытался ранее убить в себе волнение, сделала свое дело, убив, при этом, и его самого.

К тому времени, начальники стражей южной, западной и центральной части Шеагральминни уже получили прямой приказ о сдерживании бунтарей, и сдерживать их было разрешено любыми методами. Однако сдерживать было уже некому. Ввязавшиеся в бойню стражи, которые также знали о сокровищах, решили в одиночку добраться до хранилища и забрать что им, как они считали, причиталось. К тому моменту уже вся тюрьма Шеагральминни была втянута в бессмысленное сражение. Вызванные действиями заключенных-октолимов пожары и обвалы закрывали путь стражам и в разные части тюрьмы. Путь к западной части был тогда закрыт целиком. Почти никто из этой части тюрьмы оттуда не выбрался – почти всех их забрал бушевавший там пожар. А стражей южной и центральной части – бушевавший у них заключенный в черных доспехах, ставших частью его измученного тела.

Как только двери были взорваны, охранявшие сокровища изнутри хранилища стражи были незамедлительно убиты, а группа Коселло и часть группы Лукемма попали внутрь. Сам Лукемм, едва добравшийся до Коселло, был мгновенно им же убит. Коселло знал, что Лукемма ненавидят даже среди его же стражей, однако не думал, что, таким образом, убив Жирного, он разозлит и собственных стражей, уже совсем поглощенных безумием. Сначала некоторые стражи пытались прижать Коселло к стене, однако тот кое-как смог отговорить их. Тогда он уже думал, что спасся, однако самый кошмар только ждал их впереди. Переодетые в стражей заключенные, вперемешку и с самими стражами, быстро ворвались в единственный проход, соединяющий саму тюрьму и хранилище. Ни сколько ни думая, они бросились на собравшихся в широком, хоть и недостаточно в тот момент, хранилище, стражей. Теперь уже никто не знал, кто с кем сражается. Разум всех собравшихся поглотили сокровища. Те сокровища, которые сейчас были прямо перед их руками, пусть за них им и пришлось бы убить всех, кто встанет на их пути.

Все это, без уточнений, можно было бы назвать официальной версией случившегося. Конечно, эта версия не затрагивает Великих Планов, а лишь описывает последовательность событий без особых уточнений. История, которую хочу рассказать вам я, происходит уже чуть-чуть после самого бунта, возможно всего через пару часов. Место действия все то же, а герой – третий капитан стражей восточной части тюрьмы. По крайней мере, все тогда должны были знать именно эту его сторону.

Также, стоит сразу упомянуть об одном персонаже этой истории, о котором, на самом деле, будет проще рассказать сразу.

Литым Рыцарем Шеагральминни называли особо опасного заключенного, запертого в узком кубе из камня Сколы прямо под потолком в центральной части Шеагральминни, над основной лестницей. Не могу сказать сейчас, какими путями это чудовище попало в саму тюрьму, однако, попав в нее, оно быстро освоилось и взялось за организацию крупных бунтов. К сожалению, или же к счастью, а ни один из планов Литого Рыцаря не удался. Еще на стадии разработки, стражи успевали схватить Рыцаря и, затем, долго его пытали. Своих сообщников Рыцарь никогда не выдавал. Литым же его прозвали потому, что особенно злые и уставшие работать с несговорчивым заключенным стражи, решили, в прямом смысле, запаять Рыцаря в металлические доспехи, изначально предназначенные для наказания особенно провинившихся. Именно после этого Рыцарь и замолчал. Он был изолирован от остальных заключенных в связи с постоянно нарастающей в нем внутренней силой. Находиться в «кубе» он должен был вплоть до тех пор, пока начальник тюрьмы не решит, что с ним делать дальше. До «Великого Обогащения» существование того заключенного как Литой Рыцарь было, с одной стороны, фактом, но, с другой стороны, не было ни кем проверено. Входов и выходов из его обиталища просто не существовало.

Рыцарь совершенно точно вырвался на свободу благодаря действиям участников Великого Обогащения, но никому тогда не было точно известно, чем он занимался до того, как попасть в хранилище. Но одно можно сказать наверняка – он убивал стражей, всех, кого встречал. Но лишь тех, кто на самом деле был стражем Шеагральминни. И одними из таких стражей чуть не стала некая троица капитанов, цель которых была явно не в Великом Обогащении. Их цели с самого начала были хорошо скрыты от прочих, и они как следует продумывали свои планы. Тем не менее, только один из них тогда был посвящен в истинную природу того восстания. Прочие же не знали о планах, в которые, некогда, был внедрен Коселло, и кто на самом деле контролировал тот бунт. Но мы, кто знали об этом, знали и их историю, и тогда стали ее участниками. Как в песни о герое, мужество кого воспевалось бардами, это история не об одном человеке, а о самом Пламени, которое никогда не угаснет, и о чувствах, которые не увянут. История о том, кто не раз обманывал смерть, и, подобно фениксу, восставал из пепла. История, скорее, больше похожая на некролог обезумевших от жестокости людей.

Глава 1: Последствия великого пиршества.

Тихий треск, запах гари, и полная темнота, в которой даже по совсем тихому дыханию тогда нельзя было распознать в той комнате присутствие человека. Там, едва освещаемый светом огня от горящего этажом выше шкафа, наверняка подожженного ранее кем-то из бунтовщиков, и получая его свет через также некогда пробитый кем-то потолок, страж уже не первый десяток минут провел, лежа на полу, изредка, на мгновения, приходя в себя, затем теряя сознание будто в густом тумане. Он слышал тот треск, видел то пламя, но никак не мог заставить свое тело хоть немного пошевелиться.

Вдруг – очередная тряска, которых уже давно не было. Наверняка, результат нового взрыва где-то под землей. Пускай и случайно, он немного расшатал уже и без того державшийся на тоненьком кусочке арматуры кусок потолка. Будто отпуская мешавшую ей деталь, арматура оторвалась, и камень, довольно крупный треугольный кусок бетона, с грохотом упал на пол. Грохот же тот, пожалуй, оказался далеко не столь силен, как порожденный тем же падением камня крик. Нет, это был не крик, а самый настоящий вопль. Вопль человека, которого так спешно оторвала от сна ужасная боль – камень упал ему на левую ногу, и наверняка повредил кость. Взвыв, он напряг живот, согнулся, и, теперь уже сидя, схватился обеими руками за камень, изо всех сил стараясь отбросить его в сторону. Было очень темно, и разум стража еще не до конца очнулся. Левее него, куда он и пытался сбросить, или хотя бы оттолкнуть камень, была стена. Крепко сжав зубы, не то от злости, не то от боли, он, осознав это, бросил камень вправо, да так, что тот разбился о параллельную стену, запылив весь пол. Стоная от боли, бедный страж изо всех сил сжал ногу, берцовая кость которой уже наверняка треснула, и только теперь окинул комнату злым взглядом, изучая окружение. В обычном случае, человек бы наверняка еще долго просидел там, а то и вовсе бы потерял сознание от боли, но Кирк, совершенно точно, не был обычным человеком. Именно так его звали, капитана стражей тюрьмы Шеагральминни, который был точно сильнее, мужественнее, и человечнее многих прочих своих братьев по ремеслу. Но что он сам об этом знал? Помещение, в котором он оказался, было ему не знакомо, и даже подумав, как же он попал в то затруднительное положение, он с ужасом поймал себя на мысли…нет, скорее он поймал себя на отсутствии мысли. Никаких деталей, только смутные образы и затуманенное сознание. Был ли он с бунтовщиками, или же сдерживал бунт? Он мог сказать наверняка, что был бы против подобных планов теперь, и ему никогда не нужны были богатства. Тем более, он всегда был против жестокости людей по отношению к другим людям. Чем больше он думал об этом теперь, изо всех сил игнорируя боль, тем глубже пускало в его голове корни сомнение.

Обладая острым умом, Кирк решил, что думать о том, к чему доступ его разуму все равно закрыт, бесполезно, и потому сосредоточил свои мысли на том, что окружало его в реальности. Упавшая вместе с камнем от потолка при тряске горящая доска уже почти не горела, но даже тлея немного освещала комнату вокруг себя. Под собой Кирк обнаружил достаточно много крови, чтобы, затем, без проблем обнаружить ее и на себе. Кровь, ныне уже свернувшаяся, текла из его разрубленного правого плеча. Рана была достаточно глубокой, и еще ранее, толкая упавший на левую ногу камень, он заметил, насколько плохо управляет правой рукой. Боли почти не было, и тем более она перебивалась болью в поврежденной ноге. Помимо этого, на полу, чуть ближе к еще закрытой двери, лежал меч, который Кирк, наверняка, отпустил, получив ранение в плечо, и тогда же потерял сознание. Причина того ранения отпечаталась в его памяти так же размыто, как и все прочее до него, и имела очертания, скорее, закованного в черные доспехи человека. Он едва ли мог вспомнить, как это произошло, и почему тот человек на него напал, но достаточно усердно об этом думая, уже, с трудом, облокотившись на стену левее, вставая на ноги, начинал чуть лучше вспоминать детали, окончательно пробуждая разум от сна одной только болью в поврежденной ноге.

Раздумья давались ему уже проще, но он по-прежнему не мог придать своим воспоминаниям общий смысл. Изучая округу, не обратив внимания на то, как след крови на "его" мече, лежащем на полу, схож с его собственной раной на плече, он лишь еще раз убедился, что раздумья здесь делу не помогут, вдруг потеряв под ногами опору. Как оказалось только теперь, впереди, куда медленно шел Кирк, у пола отсутствовал вполне приличный кусок бетона. Его сердце, на мгновение, остановилось, но сам он не успел издать и звука, как опора под ним снова вернулась на место, а его еще мокрые слипшиеся от пота волосы колыхнулись едва разогнавшимся от падения ветром. Сложно сказать, сколько это продлилось, но для Кирка моменты исчезновения пола под собой и его появления точно стали смежными мгновениями. С грохотом кольчуги и звуком рвущейся ткани, оборвав об часть арматуры выше кусок зацепившегося за нее плаща со спины формы, он упал животом на что-то достаточно мягкое, и потому, в этот раз, даже ничего себе не повредил. Боль в ноге от этого, тем не менее, снова на секунду заставила Кирка вскрикнуть, и мгновенно вскочить на ноги, резко оттолкнувшись от пола руками.

Делая небольшое отступление – надеюсь, вы, уважаемый читатель, не из числа тех, кому становится дурно при виде крови? Часто вид крови, в человеческом сознании, ассоциируется с опасностью, ведь ее потеря в повседневной жизни значит, что человек получил достаточно серьезные повреждения. Часто, также, потеря столь важного для тела ресурса у людей мирных ассоциируется с насилием, и потому пугает. Да, как вы уже наверняка поняли, в нашей истории слишком многое связано с насилием. И его последствий, временами, становится слишком много. Я хочу, чтобы вы были готовы к этому, или же, как можно быстрее, оставили эту книгу, если вы достаточно впечатлительны, чтобы травмировать свое сознание столь нестандартными даже для нас, жителей Последнего из Первых Миров, вещами.

Вы все еще здесь? Надеюсь, вам не придется к этому привыкать. Как и к тому, что автор сия произведения – страшный балабол.

Хромая и сгибаясь от боли, чуть отойдя назад, едва не поскользнувшись на луже крови, в которой он еще лежа испачкал подбородок, Кирк сразу обратил внимание на лежащее перед собой тело, на которое, по-видимому, и упал ранее. Это было тело стража, в характерном для них гамбезоне с кольчугой, но без шлема на голове. Страж лежал лицом к потолку, прямо на большом куске бетона, вместе с которым, видимо, и сам провалился вниз с верхнего этажа. Увидев его лицо, окровавленное, с подтеками от рта и застывшим в глазах выражением боли, Кирк сглотнул вдруг подошедший к горлу ком. С одного взгляда он вспомнил, кем был тот страж, хотя пока и не мог понять, что их ранее связывало. Детали все больше смешивались в его голове, но он еще не мог представить общую картину всего с ним произошедшего. Окружающая его комната была освещена уже не огнем, а совсем уже тусклыми кристаллами Зоота на стенах, и являлась, уже точно, кухней. Дыр в полу вокруг себя Кирк уже не видел, и без того надеясь, что ниже ему здесь падать будет просто некуда. На самой кухне, стоит сказать, мяса в тот момент было куда больше, чем когда-либо. Лишь с ракурса, который занял тогда Кирк, можно было разглядеть тела девятерых стражей. Здесь без затруднений улавливался самый настоящий, едкий запах смерти, и такой же, пробирающий до костей, мертвый холод. Ощущение всего этого только усиливалось окружающей влажностью воздуха, вызванной испарениями воды из нескольких ведер у левой стены, наверняка перевернутых в ходе боев. Но пол в помещении был залит далеко не только той водой.

Уже привыкший к тусклому свету, и пристально рассматривая округу, Кирк отчетливо заметил на полу, в руке у мертвого стража позади себя, пустую склянку с надписью "Зелье Клариссы". Поврежденная нога все еще ужасно болела, и ей было почти невозможно двигать. Правая рука и вовсе отказывалась шевелиться. Даже от пола Кирку, ранее, пришлось отталкиваться в полную силу только левой руки. Ему необходимо было как можно быстрее решить эту проблему, заодно восстановив в организме прежний запас крови, от потери которой он уже изрядно ослаб, и немного шатался. Вытерев кровь с подбородка рукавом формы, передвигаясь медленно, но осторожно, он подошел к присевшему в последний раз у стены стражу со склянкой в руке, и осмотрел шкаф рядом с ним. Все полки были порушены явно ударом о них одного из стражей, и среди образовавшейся кучи вещей на полу под ними было почти невозможно разобрать склянку, которая была бы не разбита. Тем более, лежавшие там осколки стекла вперемешку с пищей уже успели привлечь к себе внимание мелких черных муравьев, теперь точечно покрыв собой всю кучу как крошки мака в маковой булке. Воистину, эти насекомые обживаются в любом месте, куда бы люди их случайно не занесли. Тараканов в Шеагральминни за время ее существования еще не появилось, но муравьев, в некоторых частях тюрьмы, было уже предостаточно, и выводить их никто даже не пытался.

Все же, перебрав кучу хлама под шкафом руками, не боясь порезаться благодаря кольчужным перчаткам, Кирк нащупал там одно последнее, не разбитое, Зелье, и уже с ним в левой руке облокотился на правый бок, прижавшись к стене. Также, на всякий случай пододвинув к себе поближе полуторный меч стража у стены, Кирк зубами вынул пробку из склянки с Зельем, выплюнул ее подальше, и, глубоко вздохнув, целиком ее опустошил.

Зажмурившись и прикрыв рот рукавом гамбезона от прямо-таки невыносимой приторной сладости зелья, Кирк чуть отошел в угол, за которым его, как он подумал, будет теперь меньше всего видно. Пока Зелье не начало работать в полную силу, он имел все шансы спрятаться за плохо освещенным шкафом в углу без вреда для работы целебного снадобья. Зелье Клариссы, как и многие прочие октовые снадобья, было очень требовательно к соблюдению покоя телом человека. Впитываясь в кровь, расходясь по телу, оно начинало обжигать, вырабатывая огромную энергию, сосредотачивая наибольший свой жар в местах, которым больше всего требовалось исцеление. Долгое изучение людьми ардов дало начало многим открытиям, включая и это. Гений Совета Октолимов Ирмии, известный как Подчинитель, всю жизнь изучал уникальные свойства организмов ардов, и вполне заслужил свое звание гения, использовав их составляющие в своих изобретениях, включая и Зелье, названное в честь вполне безобидного, известного своим метаболизмом, арда – Клариссы. Арда, которого, благодаря свойствам своей крови, полностью истребили, а останки переработали все эти гадкие людишки. Что, впрочем, никому из них не казалось плохим, ибо арды, называемые то монстрами, то чудовищами, никогда не воспринимались людьми как существа дружелюбные, а во времена Первой Войны и вовсе помогали имтердам, то есть злейшему врагу человеческой расы.

Не мешая действию Зелья, Кирк как следует осмотрел кухню, пытаясь восстановить для себя в ее виде порядок произошедших вокруг событий. Почти все стены и большая часть пола были заляпаны и залиты кровью, а мертвые тела стражей были разбросаны тут и там в совсем хаотичном порядке, часто отдельно от некоторых своих частей вроде рук и ног. Некоторые из них, судя по позам и кровавым разводам, еще совсем недавно были живы. Это относилось, в большей степени, к тому стражу, меч которого Кирк забрал у шкафа с Зельем Клариссы, и за которым по полу от самой двери тянулась весьма заметная полоска растертой о одежду, скорее всего о колени, крови. «Истек кровью. Ему перерубили кость на левой ноге. Похоже, пытался добраться до полки с «Зельем Клариссы», но помешала прорубленная нога. После этого его никто не трогал. Раз так, он был последним, кто оставался живым на этой кухне. Был бы здесь кто еще, его бы наверняка добили…». Очевидно, что тот самый страж потерял сознание от кровопотери, и опустошить склянку с Зельем не успел. Все оно, из уже открытого сосуда, разлилось по полу, а сам страж, так им и не воспользовавшийся, совсем скоро тихо умер.

Как заметил сам Кирк, кухня тогда больше была похожа на оборонительный пункт. «Возможно, что струсившие в последний момент участники Великого Обогащения пытались укрыться здесь от других стражей?» – думал Кирк. И действительно, на этой самой кухне ровной стопкой у стены лежали никем не тронутые мечи, а кое-где, кучками, были сложены друг на друга различные припасы. Некоторые стражи умерли здесь без шлемов. Сложно совместно действовать, когда те, кто защищается, и те, кто атакует, выглядят одинаково. Возможно, поэтому в этой бойне не выжил никто. Защищавшиеся стражи могли действовать сообща, однако отсутствие шлема сыграло и на их защите, тем более если их застали врасплох. Это подтверждало местоположение одного из тех стражей, лежавшего в луже крови на пробитом по середине столе. Вполне можно было предположить, что он стоял на том столе, и объяснял что-то другим стражам, когда к ним ворвались враги, тут же выбив с петель дверь, и принявшись убивать всех на своем пути. Неизвестно, что произошло с тем стражем дальше, но, судя по луже крови, вытекшей из его головы, и отсутствию прочих повреждений, отсутствие шлема сработало против него уже в падении головой на каменный пол, и это же стало причиной его смерти.

Порубленные мечами каменные стены, проломленные телами стражей полки и целые шкафы, разломанные стулья, которые наверняка защищавшиеся стражи, в ходе боя, кидали в нападавших. Подобные картины могут довести до безумия впечатлительных людей, к которым, тем не менее, Кирк совсем не относился. Он уже вспомнил, казалось, все, что мог, и что его разум, будто нарочно, не блокировал. Вспомнил, как на него, и еще двух стражей, в комнате выше кухни, напал закованный в черные доспехи монстр, и вспомнил, что он сам делал во время разразившегося, всего за десятки минут перед этим, бунта. Временами, перед его глазами вставал образ некоего огня, алого пламени, но он совсем не придавал этому значения в подобной ситуации, то есть в самом бунте, где то и дело, благодаря октолимам, в пламени сгорали люди. Пускай даже Кирк тогда не мог вспомнить, встречал ли он октолимов в бою лично.

Почесав голову левой рукой, страж вдруг заметил, что и сам уже не носил шлема. На секунду он удивился этому факту, а затем удивился и собственному удивлению, ведь он уже знал, что сбросил шлем еще до получения раны на правой руке, но даже про это вспомнил только теперь, хотя и сам недавно, машинально, вытирал кровь с открытого подбородка. С осознанием этой мысли, помещение вокруг него снова пошатнулось от очередного подземного толчка, вернув стража в мир текущий, в котором он, сам того не понимая, едва не пропустил нечто крайне важное. Он не знал, сколько времени он стоял в том углу, и насколько продвинулось восстановление его тела Зельем Клариссы, но в момент, когда произошла тряска, на той кухне он был уже не один. И заметил он это только благодаря тряске чужой кольчуги совсем неподалеку.

Кристаллы Зоота от той тряски почти совсем потухли, но еще немного освещенная светом пожара из дыр в потолке, кухня была теперь темна лишь в определенных местах, и особенно в том месте, где за шкафом у стены скрывался Кирк. Некто, вошедший в помещение через дальнюю дверь, был одет в форму стража, однако наверняка самим стражем не являлся. Как заметил Кирк, осматривая слабо освещенную в темноте кухни фигуру, "Половина кольчуги висит, и шлем подобран явно не по размеру. Всех стражей одевали строго по их физическим данным, так что это точно не страж, а переодетый заключенный".

Не спуская глаз с нового, как думал Кирк, "конкурента на место последнего стража с кухни", сам Кирк довольно крепко сжал рукоять своего нового меча в правой руке. Теперь ему было совсем не больно, и рука уже хорошо реагировала на его действия. Переодетый заключенный же, легко, обходя трупы, едва звеня кольчугой, подошел к тем самым шкафам, с которых недавно забрал «Зелье Клариссы» теперь стоящий за ними же настоящий страж. Не трудно было догадаться что он там искал. Раз он был не стражем, церемониться с ним Кирк не собирался. По мере приближения противника, его сердце стучало все быстрее, а дыхание становилось все более горячим. Такое оживление тела ему нравилось. До начала бунта, он сам был стражем, и не простым, а одним из их капитанов. Задача о сдерживании заключенных была актуальна и для него, и теперь, даже спустя неопределенное время, он был готов исполнить свой долг так же, как наверняка делал это раньше. Меч в его руке уже жаждал крови.

Он молниеносно подскочил к спине стража, однако едва успел довести меч в своей рабочей правой руке до шеи заключенного, прижав при этом его мечом как можно сильнее, как совсем потерялся в действиях. Он должен был проткнуть врага мечом в спину, но на эффективности его мышления сказалось еще не до конца сошедшее влияние Зелья, и он выбрал альтернативный вариант. Вариант, который, тем не менее, с самого начала был обречен на провал, поскольку перерезать горло заключенному Кирк не смог бы из-за кольчуги под шлемом, которую так просто не разрежешь. Сжав зубы от злости на собственный провал, он, все же, не растерялся, и попытался левой рукой снять шлем с головы заключенного.

И это тоже было неверное решение. Ранее оцепеневший заключенный быстро пришел в себя, и сорвал левую руку Кирка со своей шеи. Затем, резко повернувшись направо, его меч, который сам Кирк тоже заметил только теперь, со свистом и звоном пролетел в сторону его груди, что тот легко отбил своим мечом. Отскочив назад, в такой темноте он снова замешкался, потеряв часть мыслей в тот момент на "не лежит ли рядом чего-нибудь, обо что я мог бы споткнуться". В результате этого, Кирк и вправду споткнулся, но уже от резкого удара ноги заключенного в живот, сбившего своей немалой мощью его с ног. Явно так до конца и не восстановившаяся его левая нога снова заболела, и Кирк не смог сразу встать и ответить неприятелю. Недостаточная освещенность, помимо всего прочему, помешала и заключенному нанести Кирку последний удар. Поскользнувшись на крови, и упав на пол, заключенный ударился головой, а шлем с кольчугой немало съехал с его головы. Кирк, уже поднявшийся на ноги, был готов к сдерживанию, как казалось, вполне сильного противника, но не смог обнаружить его перед собой. Заключенный же, потерявшись в пространстве из-за съехавшего шлема с прорезями для глаз, попытался встать и атаковать на звук, но вовремя заметивший это Кирк решил закончить ранее начатое дело, и зарубить его, сняв с него шлем. Обстановка для него была самая подходящая. Он стоял выше, а над ним была дыра, из которой вниз светил огонь. Все это лишь помогло бы Кирку нанести удар. Одним мощным движением левой руки шлем был сброшен с головы жертвы, и смертоносный пронзающий удар меча Кирка…затерялся только в его мыслях.

Увиденное им начало немую паузу, в которой ни Кирк, ни заключенный, не шевелились. С одной стороны, заключенный должен был быть ошеломлен, и потому бы не успел нанести удар. С другой стороны, Кирк имел все шансы мгновенно убить жертву. И все же – им обоим что-то помешало.

– Девушка? – чуть отодвинулся назад Кирк.

Девушка – черноволосая, совсем молодая, с лицом, полным удивления, покрытым грязью и кровью, сверкая пурпурными кошачьими глазами, медленно поднялась на ноги, сопровождаемая не менее удивленным взглядом Кирка. Он смотрел в ее глаза, и никак не мог понять, что в них увидел мгновение назад, когда не стал ее убивать. Не менее задумчиво смотрела на него и она, будто с кем-то его спутала, но не могла понять, с кем именно.

– Ты не атакуешь? – стараясь не думать о пустяках, спросил Кирк.

– А ты? Почему ты не ударил? – кажется, чуть пришла в себя она.

– Н-не волнуйся. Я могу сделать это в любой момент. – цыкнул Кирк, пожелав не вводить потенциального врага в подробности.

– Я не атакую…потому что ты мне не враг. – вдруг тихо проговорила она.

Кирк удивился. Возможно, она не знает, кто он, и это будет ему на руку. В любой другой ситуации, он бы воспользовался этим, и ударил исподтишка. Он не был из тех, кто долго колеблется, и на своей шкуре, не раз, познал все секреты выживания в жестоком мире. Но сейчас он был не настолько уверен в себе, и реакция, которую в нем вызвал один вид этой девушки только лишний раз заставила его сомневаться. Сомнения эти были очень масштабные, и Кирк сам не понимал, в чем конкретно он сомневается. Он просто сомневался, и не мог это никак объяснить.

– Так…как тебя зовут? – вдруг, после некоторых, явно серьезных, раздумий, спросила его девушка.

– Кирк из Дельсберга. – уверенно ответил Кирк.

– Вот, как я и думала. Мы не враги, потому что оба заключенные. – чуть улыбнувшись, подняла указательный палец правой руки она.

Кирк снова удивился. Он совершенно точно знал, кто он, и знал, что был стражем. В каком-то смысле все работники Шеагральминни в ней были такими же заключенными, хоть и с большими полномочиями, но он сомневался теперь и в том, что она имела ввиду что-то вроде этого.

– Кирк из Дельсберга – третий капитан восточной части Шеагральминни. Не заключенный. – баритоном проговорил он, будто представлялся старшему по званию военному.

– Что? То есть…но ты же октолим?

– Октолим? Нет, с чего бы?

– Но от тебя исходит внутренняя сила.

– Не может быть.

– Да, исходит. Я – Термисорра из Дельсберга. Как понимаешь, я тоже октолим. Мы все уникальны, и потому носим фамилиями имена городов, откуда мы родом. Мы с тобой…эм…мы с тобой не встречались раньше в Дельсберге?

– Не знаю. Не помню такого. В Шеагральминни все стражи носят фамилией имена родных городов, чтобы не путать стражей с похожими именами. А еще, заключенные будут думать, что все стражи – октолимы. Но это не так. И я не октолим.

– Гм…Тогда откуда эта внутренняя сила? – не отступала Термисорра.

– Может быть…от правой руки? – подумал Кирк.

Термисорра, бережным взглядом осмотрев правую руку Кирка, подошла было ближе, но прикоснуться к ней Кирк не позволил, остановив девушку движением руки.

– Не бойся. Я просто приложу руку… – немного взволнованно и неуверенно сказала она.

Кирк, прикрыв глаза и вздохнув, опустил руки. "Так и быть, поверю…" – подумал он.

Будучи на две головы ниже и без того высокого и коренастого Кирка, Термисорра едва могла дотянуться своими маленькими и короткими руками до поврежденного плеча Кирка. Хотя тот и принял Зелье Клариссы, чтобы его излечить, некая остаточная энергия, которая неприятно отзывалась по его телу все это время, препятствовала полному заживлению. Девушка чувствовала эту энергию, и попыталась к ней прикоснуться, чтобы понять ее сущность. Она была молода и неопытна даже в плане окто, которое и сама обрела совсем недавно, и для нее подобное вполне могло быть опасно. Однако все оказалось вовсе не так плохо, по крайней мере для нее.

Кирк чуть отскочил в сторону, при этом испуганно вскрикнув, чем неслабо напугал и Термисорру. Его взгляд изменился, в его глазах от пламени огня наверху отразился страх. Пусть он не был из пугливых, и даже самое страшное чудовище не смогло бы его напугать…кажется, будто он встретил нечто намного страшнее.

– Кирк? Кирк, что произошло? – испуганно попятилась назад Термисорра, глядя на напуганное не хуже ее самой лицо стража.

Кирк не отвечал. Образ, который мелькнул в его голове лишь на мгновение был слишком страшен. Наверняка, это был образ чего-то из его прошлого, о чем он никак не мог вспомнить. Снова черные доспехи, закованный в них монстр, и горящие голубым пламенем глаза. Образ этот сопровождался столь жуткой злобой, отсутствием какой-либо человечности, что его едва можно было назвать образом человека.

– Кирк?.. – тихо и протяжно спросила Термисорра.

– Ничего. Вспомнил что-то страшное, да и только. – покачал он головой, стараясь прийти в себя.

– Это как-то связано с бунтом?

– А? – не понял Кирк.

– Ты говорил, что ты капитан из восточной части. Все стражи восточной части участвовали в бунте, и ушли в хранилище тюрьмы. Ты был с ними, но тебя что-то остановило?

"Почему я вообще ей что-то рассказываю? Она же заключенная…" – глубоко в голове Кирка пронесся голос его совсем запутавшегося разума.

– Я, и еще два стража, отделились от группы Коселло по пути в центральную часть. Кажется, на нас и вправду что-то напало. Что-то вроде рыцаря, закованного в доспехи из черного металла. Это он ранил мою руку, и убил одного из моих товарищей. Видимо, его тело упало сюда через дыру в полу. – указал он на труп, на который ранее сам упал через ту же дыру.

– Так это был Литой Рыцарь? – удивленно раскрыла глаза Термисорра.

– Литой Рыцарь? Тот особо опасный заключенный из центральной части?

– Слышал о нем?

– Только имя, которое ему дали стражи.

– Говорят, что это ложно обвиненный заключенный. Его дочь убили разбойники под прикрытием Алых Песков. Их вина не была доказана, поэтому отец решил устроить самосуд, и убил разбойников, за что его и посадили в Шеагральминни. Он часто устраивал бунты, его ловили, но он никогда не выдавал своих подельников. За упрямство его начали пытать, и в один момент он вырвался, вырвал у одного из стражей оружие, а другому вырвал голову. Он убил немало стражей, прежде чем его смогли поймать, и заковать в черные доспехи. Можно сказать, что его в них заживо запаяли. Но он не только не умер от этого, но и получил новые силы. Его посадили в огромный куб из камня Сколы над центральной лестницей тюрьмы, и во время бунта он оттуда вырвался. Кажется, он мстит стражам за дочь, и поэтому всех теперь убивает. Будто он чует, кто здесь страж, а кто нет.

– Мстит за дочь? Но его дочь убили разбойники, и он же их убил. – не понял Кирк.

– Но тем разбойникам произошедшее спустили с рук, а за их убийство его посадили сюда. Теперь он думает, что все это связано, и стражи стоят на пути его правосудия.

– Тц. Просто очередной сумасшедший, каких полно тут и там, ведомый ненавистью ко всем подряд. – цыкнул Кирк.

– Но…тебе его не жалко? – вдруг тихо спросила Термисорра.

– Что? – удивился реакции девушки Кирк.

– Н-нет, ничего. Кого это вообще волнует… – особо подозрительно опустила голову она, изо всех сил изображая безразличную улыбку.

Наступила тишина. Абсолютная, и абсолютно гнетущая. Термисорра часто бросала взгляд на черты лица уже спокойного Кирка. Она находила его манеру говорить ей в чем-то знакомой, но не могла узнать больше ничего. Ничего, что, хотя бы, смогло бы помочь ей проще ответить на единственно, теперь, волновавший ее вопрос. Правда ли этому человеку, стражу Шеагральминни, можно было доверять, ведь он вполне мог, не снимая шлема, истязать ранее прочих заключенных? Как ни странно, лицо его вовсе не подпитывало в ней ненависти к стражам, о деяниях которых она была и без того наслышана. Ее перевезли в Шеагральминни недавно, и никто еще не успел как следует ей навредить. И Кирк, пускай и выглядел со стороны довольно грозно, не казался ей разбойником или бандитом, как многие его товарищи по службе. Скорее, для нее он выглядел как потерявшийся бедолага, находиться рядом с которым вовсе не так опасно, как блуждать в одиночку по уже разваливающимся руинам тюрьмы.

– Из-за ранения, которое мне нанес Литой Рыцарь, я частично потерял память. – задумавшись, проговорил Кирк, глядя на труп своего товарища рядом, в лице которого застыло лишь выражение немого ужаса.

– Потерял память? – как-то особенно удивленно переспросила Термисорра.

– Да, я не могу вспомнить некоторые моменты своей жизни. Я не помню, зачем мы с Дювером и Вольдемаром отделились от группы Коселло, и как нарвались на Литого Рыцаря. Да и что было до того, как я попал в Шеагральминни, я тоже не помню. Одни темные пятна в памяти.

Термисорра молчала, но и Кирк не торопился говорить дальше. В их головах происходили довольно странные процессы – даже мне сейчас было бы трудно сказать, о чем именно думал тогда Кирк. Но мысли Термисорры мне были более чем ясны.

– Слушай…Тебя точно зовут Кирком? – вдруг неуверенно, но с явной надеждой на какой-то определенный ответ, спросила Кирка Термисорра.

– М? Точно ли? – не понял вопроса Кирк.

– Ну…

– Меня звали так столько, сколько я себя помню. Не мог же я забыть нечто такое. – покачал головой Кирк.

– Вот как?

– Что-то не так?

– Нет…Я просто предположила. – покачала головой Термисорра.

– Ты не можешь сделать что-то с моей амнезией?

– Что, например?

– Ты же октолим – наверняка есть способ.

– Я мало что в этом понимаю. Да и с окто Литого Рыцаря я как-то не знакома.

– Вспомнить бы хотя бы, до куда мы втроем успели добраться… – снова задумался Кирк, скрестив руки на груди.

– Сейчас мы в центральной части.

– Вот как… Отлично. – расцепил руки он, быстро оглядевшись, затем пошагав в сторону небольшого треугольного деревянного щита, лежавшего у стены с дальнего конца помещения.

В помещении было и вправду достаточно холодно, и Термисорра начинала немного потрясываться, пытаясь развеять холод. Долго стоять так на месте было опасно, по крайней мере в месте с уже столь жуткой репутацией.

– Какие у тебя планы?

–В центральной части есть библиотека. Как раз возле той лестницы, над которой висела клетка Литого Рыцаря. В библиотеке были и архивы с делами заключенных. Все наблюдения по делам Литого Рыцаря должны храниться там. – подошел к щиту и взял его в левую руку Кирк, крутя его в ней, и осматривая.

– Значит, так ты хочешь узнать, как избавиться от амнезии?

– Да.

– Путь до туда все еще опасен, раз Литой Рыцарь на свободе.

– Я бы сказал, что не тяну тебя с собой… – начал говорить Кирк, но, похоже, так и не собирался заканчивать мысль.

– Но я все равно пойду. Уйти отсюда в одиночку теперь невозможно. Все выходы завалены телами, а у них тут и там сидят стражи с арбалетами. – вздохнула Термисорра.

– Тогда решено. Но сначала – перекусим. – пошел в сторону, пожалуй, единственного не тронутого стражами шкафа с едой Кирк, по пути собрав руки перед ртом, и дыхнув туда в попытке хоть немного согреться.

Пусть дверцы того шкафа и были заляпаны кровью, внутри все выглядело куда лучше и, главное, аппетитнее. Особо не раздумывая, Кирк взял кусок хлеба, кусок бекона, ржаные гренки и яблочный сок, и унес это все на стол, все это время, стоявший у стены, а потому почти не поврежденный. Он положил все это на свой новый щит, предварительно скинув со стола разбитую об чью-то голову табуретку, а в качестве столовых приборов использовал вилку, и нож, который, к счастью, мирно лежал на столе, и его не пришлось доставать ни у кого из головы.

– Приятного аппетита. – уже веселее ухмыльнувшись, пожелала ему Термисорра.

Кирк отрезал кусок бекона ножом, и протянул его девушке.

– Взаимно. – с уже набитым гренками ртом, держа нож с мясом на вытянутой в сторону девушки руке, пробурчал он.

– Не нужно. Мы, октолимы… – перебилась урчанием в собственном животе она, явно желавшая напомнить про свойства организма октолимов, способных перерабатывать в энергию любые ресурсы тела.

Кирк, не опуская руки, саркастично улыбнулся, что с его набитым едой ртом выглядело как минимум жутко.

– Разве можно есть такое мясо в сыром виде? – все-таки, еще немного сопротивляясь его виду, спросила она.

– Оно копченое. Да и видел я вашу повседневную пищу. Тут даже сытым при виде окорока проголодаться можно. – продолжил налегать на бекон и гренки Кирк. Сок, увы, уже давным-давно "зацвел", и его даже бывалый октолим пить бы не стал.

– Я провела тут всего пару недель, и меня особо не трогали. Но представляю, какого было тем, кто сидел тут раньше. – все же не устояла перед видом столь сочного мяса она, взяв его вместе с ножом, и сев с ним на самый стол, отчего тот тихо заскрипел.

– До приказа Коселло не трогать заключенных восточной части, тут не жил никто. Лишь выживали, кто как мог… – едва протолкнул по горлу уж чересчур большой кусок мяса Кирк. Настолько тяжело это было, что он, затем, даже закашлял.

– Может быть, найти чего-нибудь другого попить? – посмотрела на тот же шкаф Термисорра.

– Нет…Тут мясо мягкое, да и пить я не хочу. После этого Зелья… – принялся сразу за следующий кусок Кирк.

– Я как раз хотела взять с собой баночку. Но ты, видимо, выпил последнее.

– За что тебя посадили в Шеагральминни? – вдруг, не поворачивая головы от стола к Термисорре, спросил Кирк.

Девушка же, в свою очередь, застыла на месте с открытым ртом, держа перед ним двумя руками тот же кусок окорока. Прошло всего несколько секунд, как образовалась эта немая пауза, и Кирк никак не пытался ее развеять. Термисорра совсем потерялась, думая, как и что ей следует говорить. "Могу ли я…" – подумала она. Но она не могла. По крайней мере, не успела бы.

– Шаги и речь. – быстро положил все на стол, и с усилием проглотил последние гренки, Кирк.

– Дальняя дверь? – вскочила с места мгновенно взволновавшаяся Термисорра, посмотрев в сторону дверного проема, перед которым лежала выбитая с петель дверь.

В столь гнетущем мраке, окруженные препятствиями в виде тел стражей и прочих результатов местного погрома, даже могучему Кирку и октолиму Термисорре было бы слишком опасно сражаться с другими людьми. В коридоре, ведущем к той двери, рядом с которой некогда и упал на труп товарища Кирк, раздавались звенящие и скрипящие, тяжелые шаги металлических сапог. Сомнений не было, что эти люди были одеты в форму стражей, но неизвестно, являлись ли они ими сами. Но мысли сбежать через ближайшую дверь у Кирка и Термисорры в голове даже не промелькнуло. Шаги звучали еще очень далеко, и Кирк лишь чудом, словно летучая мышь, воспользовавшись в такой тьме будто эхолокацией, их услышал. Они пока вряд ли могли услышать их, но рисковать было никак нельзя.

– Притворимся мертвыми. Только быстро. Это могут быть заключенные-октолимы. Нам нельзя рисковать. – тихо скомандовал Кирк, пробираясь в темноте чуть под стол, так же тихо, затем, собрав с одного из трупов, лежащих как раз под столом с прорубленным животом, моток внутренностей, совсем не обращая внимания, как видом этого избавил Термисорру от последнего чувства голода и аппетита.

Лег Кирк у стены, прижав к полу животом собранные им…беее…"безделушки". Выглядело это, на самом деле, не столь отвратительно только в местной темноте, где и самого Кирка разглядеть, при желании, было крайне тяжело. Термисорра же нашла выход проще, поскольку, стала октолимом совсем недавно, и еще не знала, что ей подобным и яды, и тем более различные неприятные позывы организма от отвращения не страшны. Она тихо прошла к стене, и без того заляпанной кровью, и легла за телом другого, убитого явно арбалетным болтом в горло, стража. Подходящий ракурс и недостаток освещения делали свое дело, и в них обоих признаков жизни потенциальные противники наверняка бы не заметили. Кирк лежал неподвижно, все еще держа в правой руке меч, а в левой щит, и вполне был готов ответить на любую агрессию со стороны таинственных гостей даже из такого положения.

Положение Кирка вполне позволяло ему не только услышать, своим и без того невероятным слухом, но и орлиным зрением увидеть гостей в осколки разбитого зеркала, лежащего теперь частью на полу, и небольшой частью еще висевшего в почти неповрежденной оправе на стене. С каждой секундой волнение Термисорры росло, в то время как Кирк полностью сосредоточился на звуке. По мере уменьшения расстояния между гостями и дверным проемом кухни, сдерживать звук дыхания при учащающемся сердцебиении Термисорре становилось все сложнее. Ей было спокойнее от мысли, что ее окто вполне может помочь ей в бою, а ее товарищ, Кирк, выглядит вполне серьезным воителем. Но она никогда не была убийцей, что бы о ней не думали. В глубине души она оставалась невинным ребенком даже в свои шестнадцать лет, прожившая всю жизнь в уюте дома, с любимой сестрой, с мамой и папой. Кирк же, пусть и не помнил наверняка, кем был, оставался хладнокровен и рассудителен. Даже теперь его аналитические и стратегические навыки давали о себе знать – по одному лишь звуку шагов, уже достаточно приблизившемуся к кухне, он распознал пять человек, и почти был уверен, по их словам "восточные" и "предатели", что были ими самые настоящие стражи, не из числа бунтовщиков. Они вошли в комнату, освещаемые уже догорающим на верхних этажах шкафом, поочередно, и Кирк отлично их разглядел. Тем более хорошо их было видно и потому, что шедший впереди всех человек нес факел, а все прочие обошли его по бокам. Манера движений, идеально сидящая форма и состав отряда, включающая человека с таким-же плащом, как и у Кирка – не было сомнений, что исследовать территорию пришел караульный отряд, наверняка отправленный свыше на зачистку территории от бунтарей.

– Ровно 15 – прошел в сторону пробитого стола с трупом по середине один из стражей, стараясь перешагивать встречающиеся по пути тела.

– Оборонительный пункт на кухне. Хорошо задумано. – прошел в центр комнаты страж с факелом.

– Как думаете, это были наши?

– Какая разница? Они уже сдохли. – цыкнул третий страж, прижавшись спиной к дверному проему.

– Не говори так, Жвал. – покачал головой страж с плащом за спиной, пройдя ближе к центру комнаты. – Что бы сделал ты на их месте, прижатый собственными товарищами, предателями и заключенными?

– Лучше умереть так. Сами видели, как парни из нашего отряда кинулись к этим бунтарям, и ушли с ними.

– Не начинай, а? – грубым басистым голосом остановил его страж с факелом.

Среди этих пяти стражей был один, голос которого Кирк без проблем узнал. Страж с плащом за спиной, как тот, который, будучи сильно порванным, был и у него. Именно этот плащ выделял капитанов стражей среди прочих, и именно он выдавал капитана в страже по центру комнаты. Кирк вполне был уверен в своих силах, и наличие рядом союзника только добавляло ему мужества. Он мог бы прождать достаточно долго, чтобы дождаться ухода тех стражей с кухни, но мог и рискнуть, поговорить с капитаном, которого он, как ему казалось, когда-то знал. Что ж, ожидание и терпение никогда не были его сильной стороной…

– Знакомый голос, капитан пятого отряда центральной части. – медленно поднялся на ноги он, отпуская чужие внутренности, от вида чего даже прожженным мужчинам, стражам Шеагральминни, стало жутко, и они без промедления подняли оружие, готовые в любой момент атаковать эту "говорящую нежить". Забавно, что слово «нежить» затем станет использоваться так часто.

Но лишь их капитан не растерялся. Он протянул руку назад, к стражу с факелом, показывая, что ему нужно немного света, чтобы как следует разглядеть лицо узнавшего его человека. Получив факел и осторожно подойдя чуть ближе, он удивился, но, очевидно, не был рад этой встрече.

– Кирк. Капитан из восточной части. – холодно смотрел в лицо Кирка, на его короткие черные волосы, как на голове, так и на лице, капитан центральной части, о чем-то теперь серьезно думая.

– Ты водишь караул для сдерживания бунтарей?

– Странно ты со мной говоришь, дружок. – покосился на него и насупился капитан.

Самоуверенная улыбка на мгновение пропала с лица Кирка. Кажется, он оказался не прав, и риск не оправдал себя. Тот капитан с самого начала не был к нему дружелюбен.

– Думаешь, что я из числа бунтарей? – уже серьезнее прищурился Кирк, стараясь получше разглядеть реакцию прочих стражей. Пока они были спокойны, хоть и в недоумении.

– Я слышал, что ты делал во время бунта. Так что, у меня нет сомнений, кто ты. – протянул факел обратно к стоящему уже рядом стражу он, медленно и со звоном доставая из ножен на левом бедре меч.

– Что я делал? И что же я делал? – крепче сжимал меч в правой руке Кирк.

– Наверное, танцевал с Коселло и целовался с ним в десна. – не меняя серьезного лица, медленно, с чудовищным сарказмом в голосе, проговорил капитан.

Прочие стражи, как по команде, усмехнулись.

– Отставить смех. – сказал капитан.

– Нет никаких гарантий, что ты со своим отрядом не предал центральную часть, раз не пошел убивать бунтарей в хранилище. Так что и меня никто не осудит, если я вас убью. – чуть отодвинул назад левую ногу Кирк, уже готовый отбивать любые атаки щитом, и как следует отвечать на них мечом.

Термисорра все еще не двигалась, как бы велико не было ее волнение. Ее сердце билось как сумасшедшее, и ее дыхание наверняка мог бы услышать любой из присутствующих. Но их сердца бились не слабее, они все были взволнованы. Кирк выглядел слишком грозно, в его голосе таилась невероятная злоба, и не менее грозно выглядел порванный на его спине плащ капитана, от которого так мало теперь осталось. Напуганный мозг каждого, тогда, видел все немного иначе. Другие краски залитой кровью комнаты, запах смерти, а не гари, и звон в ушах, сопровождаемый собственным сердцебиением, вместо уже совсем редкого треска догорающего дерева сверху. Маленький клочок ткани, оставшийся от плаща Кирка стал похож на обломанное крыло, будто то и значил – он им уже не друг, но по-прежнему капитан, и очень опасный воин. И Кирк, фактически понимая свое положение, вспоминая о предшествующих его амнезии событиях, понимал, что они вполне имели право назвать его предателем. Потому и он к ним будет безжалостен.

– В бой! – крикнул капитан.

Все произошло почти мгновенно, и Кирк, уже тихо потрясывающийся на месте от злости, первый сорвался с места. Капитан отскочил назад, а за него на Кирка налетел страж с факелом. Он выпустил факел из левой руки, и, еще готовясь к удару, взялся за рукоять меча обеими руками. Этот удар Кирк отбил мечом, не забывая также про противников слева и справа. Звон мечей от удара пронесся по комнате для окружающих столь оглушительно, а искры от него сверкнули так ярко, что они только теперь сорвались с места, готовые убить Кирка. Едва Кирк хотел проткнуть мечом на мгновение открывшегося стража спереди, как слева, от сломанного стола, на него кинулся другой страж, вооруженный мечом и щитом. Его удар Кирк заметил в самый последний момент, и едва успел заблокировать его щитом. Этого оказалось вполне достаточно, ведь страж бил мечом из одной руки, и резкое движение щитом Кирка его, фактически, парировало. Однако, времени на контратаку не было, и страж спереди атаковал снова. Ситуация была не столь плоха, когда Кирк полностью осознал, что все противники уже активно его атакуют. Страж справа, побежавший в сторону Кирка сразу, как тот атаковал капитана, оббежал товарища по центру слева, и теперь был справа от Кирка. Дабы уклониться от атаки стража по центру, Кирк чуть отскочил назад, тем самым пропустив мимо и рубящий горизонтальный удар с мечом с двух рук от его товарища. Увидев слабую зону, открывшуюся у правого стража за спиной во время удара, Кирк без промедления, даже во время короткого отскока, с нечеловеческой силой рубанул того мечом от лопаток к левому боку. Он сделал и еще один отскок назад, надеясь воспользоваться окружением, пока центральный страж был остановлен телом, буквально, отброшенного мощным ударом правого стража. Брызги крови частично ошеломили и левого стража, попав в глазные прорези его шлема, пусть это и не помешало ему броситься вслед за Кирком. Центральный страж споткнулся о тело товарища, и едва не упал, что дало Кирку щепотку времени на убийство левого стража один на один. Тот бил мечом с одной руки, удерживая щит другой рукой для возможного отражения атаки Кирка. Но секундное неудобство, вызванное попаданием крови товарища в его левый глаз, так же сгубило его за секунду, и он не разглядел под ногой ножку стола, которую Кирк искусно пнул тому под ногу, и, пока тот падал в его сторону, мощным ударом разрубил ему голову, вместе со шлемом, пополам.

В помещении осталось теперь лишь два стража. Страж с факелом, и его капитан. Еще один из них, самый молчаливый, с самого начала испугался вида Кирка, будто шестым чувством понимая – с этим человеком сражение подобно смерти. Никто не остановил его бегства, сопровождаемого почти немым криком, и теперь на одного Кирка одновременно нацелились мечи как бывшего стража с факелом, так и капитана, все это время стоявшего чуть поодаль. Пока они стояли молча, но звук капающей с меча Кирка на пол крови товарищей стражей явно действовал им на нервы.

– Еще не поздно сбежать, дружок. – кипя от злобы, специально сделав упор на последнее слово, смахнул с меча немного крови в сторону Кирк.

– Я не сбегаю. Не ворую, не предаю, и не сдаюсь на милость всяким уродам, не слышавшем о чести. – быстро, нервно двигая ногами, прошел мимо своего подчиненного капитан.

Кирку показалось странным, как капитан, явно максимально незаметно, стукнул стража по бедру, после чего тот отбежал в сторону. Он не был знаком с тактикой ведения боя его отряда, и тот жест однозначно был знаком к выполнению какого-то действия. Но какого?

– Ты никогда мне не нравился, и я постоянно игнорировал твои тупые шутки в адрес наших капитанов. Но это в последний раз. – отбросил свой щит в сторону капитан, показывая, что бой будет без защиты. Бой на смерть.

Кирк также отбросил свой щит в сторону, и взялся за меч обеими руками. Не успел он как следует его сжать, как капитан, не прекращавший движения даже пока говорил, с подобным дикому зверю воплем, бросился на него. Первый удар был нанесен горизонтально справа, из стойки, в которой капитан остановился перед самым Кирком. Кирк остановил этот удар, снова оросив окружение искрами, но ему не хватило сил его отбить. Их мечи, скрипя и скользя друг об друга, трещали под чудовищным давлением их рук, и в один момент соскочили, когда капитан отскочил назад. Следующий удар, уже вертикальный снизу-вверх, он нанес после мгновенного финта, повернувшись вокруг своей оси, что Кирк так же попытался отбить. Капитан раз за разом продолжал наносить удары с больших, но очень быстрых замахов, и с огромной силой. Кирк никак не мог найти окна между атаками, и просто никак не мог на них ответить. Удары эти были настолько сильны, что с каждым разом чуть отодвигали Кирка, по итогу почти прижав его к стене, где он едва окончательно не разбил висевшее там зеркало своей спиной. Но в одно мгновение капитан резко отскочил назад, присев еще в прыжке. Кирк принял это движение за то самое окно между его атаками, ведь капитан не мог не выдохнуться от такого напора. И это была ужасная ошибка, о которой наш бравый воин тогда просто не мог подумать, и которая наверняка могла тогда стоить ему жизни.

И все же, Кирк сражался не один. Один гениальный стратег, Аквин Тибфер, однажды сказал – "Только глупец бросает свои силы в бой, не обдумав возможностей противника. Умный человек использует свои силы лишь тогда, когда они будут максимально эффективны и нужны. Важно лишь дождаться момента…". Пускай она не казалась гением, Термисорра смогла выждать этот момент. Она видела то движение капитана, после которого другой страж убежал в сторону, и видела его постоянное наступление, чтобы сосредоточить мысли Кирка лишь на себе. Теперь, когда капитан отпрыгнул, ничто не мешало стражу, вставшему достаточно далеко от него, прицелиться из маленького арбалета, который и прятался под гамбезоном, на бедре стража, куда постучал капитан. Даже лежа у стены, Термисорра видела его, и без раздумий решила действовать. Никто не знал, что она жива, и все это время наблюдала за боем, и потому не ожидал подобного подвоха. Достаточно было сделать лишь одно движение…

Кристалл Зоота позади Кирка, внезапно для всех присутствующих, разразился ужасающе ярким белым светом, мгновенно ослепив глаза привыкших к темноте капитана и арбалетчика. Термисорра успела не только повернуться, чтобы передать кристаллу питавшую его некогда внутреннюю силу, но и взялась за свой меч двумя руками, и с силой, доступной только октолиму, метнула его в арбалетчика. Подавленный крик стража, пронзенного вошедшим по самую рукоять в грудь мечом, резкий свет, и наличие у Кирка союзника, серьезно ошеломили капитана, а тело одного из его подчиненных помешало ему отскочить назад. Капитан знал, что Кирк воспользуется моментом и атакует, и мог повернуть это против него, но споткнулся, и упал на еще горящий на полу факел, который сам же своим падением и потушил. Кирк, также, не растерялся, хотя и атаковал намного позже, чем думал капитан. Свет стал слабее, и на секунду барахтающийся в крови на теле товарища человек напомнил Кирку о чем-то, что было, кажется, совсем недавно, и что в этом месте было совсем уж навязчиво. Вид этого прервал атаку Кирка. Термисорра подбежала к нему, и они вместе смотрели на кое-как поднимающегося капитана. Каждый глядя своим взглядом, оба они молчали.

– Ни совести, ни чести. – упершись двумя руками на меч, трясясь от злобы и общей потери сил, шипел капитан, поднимаясь на ноги. – С заключенной, и притворялись мертвыми. Да лучше бы вы и вправду сдохли!

– Может быть. – вдруг серьезно ответил Кирк, продолжая следить за движениями капитана.

Термисорра удивленно раскрыла глаза, посмотрев на Кирка. Его черные глаза отражали свет Зоота от глаз капитана, полные тем же, что и у него, гневом. Капитан ясно дал понять, за что он ненавидит Кирка. Но за что Кирк ненавидел капитана? Нет. За что он ненавидел всех прочих стражей?

– Я не мог вспомнить, что происходило во время бунта из-за окто Литого Рыцаря. – прикрыв глаза, вздохнул Кирк. – Но теперь я уверен, что не участвовал в бунте. Иногда тебе стоит не цепляться за предвзятости, и оценивать ситуацию рационально. Запомни этот урок, дружок.

Нельзя сказать точно, о чем он тогда подумал, и почему решил пощадить капитана. Термисорра тоже не хотела его смерти, ведь и сама, отчасти, его понимала. Свет кристалла у них над головами слабел, а капитан продолжал сверлить их леденящим взглядом. Они пощадили его, но он явно не был с этим согласен. Для него – пощада от таких, как они, была величайшим оскорблением. Оскорблением, которое он был не в силах терпеть.

Едва Кирк отвернулся в сторону дверей, как с тем же ревом, что и раньше, но еще более отчаянным, капитан бросился ему в спину, уже вот-вот готовый пробить его грудь сзади мечом. Кирк повернулся, но не собирался ему отвечать. Никто, кто увидел бы его тогда со стороны, не понял бы, чего он хотел. Не поняла его и Термисорра. Все произошло так быстро, что и сам Кирк, и даже сама Термисорра ничего не поняли. Вспышка Пурпурного Пламени, звон, и хриплое, сдавленное дыхание умирающего, медленно опускающегося на землю с меча капитана. Капитана, которого Термисорра убила его собственным мечом.

– У тебя отлично получается. – улыбнулся Кирк.

Термисорра, отпустив меч, все еще в ужасе и совсем растерянная, посмотрела на него. Пускай света в помещении, с каждой секундой, становилось все меньше, он прекрасно видел, как сверкали ее глаза. Кошачий зрачок, как у ардов, и та же неосязаемая, но вполне ощутимая энергия.

– Ты выхватила у него оружие на такой скорости, и нанесла удар. Даже мне такое не под силу. – прикрыл глаза он.

– И… и что же? – тихо, тяжело сглотнув, заикнулась она.

– Тяжелые моменты требуют мгновенной реакции.

– Но я не хотела его убивать! – вдруг громко перебила Кирка она, так же тяжело дыша. – Почему ты…просто стоял как вкопанный?..

– Уже не важно. Я и сам не хотел его убивать. Все-таки, в его словах была толика правды. И все равно, здесь он стал нашим врагом, и сам сделал свой выбор. Обычно те, кто попадает в Шеагральминни, уже привыкли к этому.

– Привыкли убивать? – едва дыша, будто задав вопрос самой себе, оцепенела она.

Кирк молчал, уже не зная, что должен ответить. Он и сам не любил убивать, если только на то не было абсолютной необходимости. Но что он мог сказать девочке, которая…

– Я привыкла к другому. Неужели это везде так? Везде боль и смерть… – продолжала почти пустыми глазами смотреть на труп капитана она.

Теперь задумался и Кирк. Да, ситуация была и вправду не из простых, раз даже в его крепком сознании она посеяла сомнения. Он будто и сам почувствовал себя на месте Термисорры, пытаясь ее понять, но на каждый ее вопрос мог ответить лишь очевидной грубостью. Грубостью человека, который уже познал ужасы жизни, от которых Термисорра была еще далеко, хоть и попала ровно в их логово.