Боровой бесплатное чтение

I. Комарин

Дождь хлобыстал. Дохлая кобылка, двумя днями ранее взятая у хутора Заречный, тонула в грязной жиже. Скотина еле передвигала ноги и с трудом сдюживала вес своего седока. Мощный всадник раздражённо саданул правой ногой о бок животного, подгоняя его. Однако не сильно усердствовал: не хватало ещё, чтобы кобылка издохла прямо под ним сей же час, когда до ближайшей деревни осталось каких-то полверсты. Всадник был не одинок. Он и четыре его спутника, что равно своему предводителю пытались выжать последнее из чахлых лошадей, двигались помалу к селу. Село, носящее имя Комарин, застенчиво показало путникам пару серых домиков из-за линии горизонта.

– Брег, – окликнул мрачного всадника его спутник.

Тот, однако, соратника не услышал. Или же услышать не пожелал.

– Бреган, – окликнул тот вновь, но уже громче.

Вновь молчание.

– Ты мне одно скажи, – не унимался мужчина, – ты хоть в каких-нибудь богов веруешь? Ну хоть в каких-то?

Лидер отряда чуть повернул вбок голову, скрытую капюшоном, после чего вновь схватился взглядом за мутный горизонт.

– Нет, – низким звуком снизошёл он до ответа.

– Оно и видно, – тут же продолжил его спутник. – А то ни по что бы не впутал нас в это дело.

– В какое дело? – лениво пробасил голос из-под капюшона.

– А в такое, – беспокойный спутник поднял голову. Худой и плешивый, он был, однако же, до крайности жилист и цепок. Погодные превратности мало смущали его облысевшую голову, ибо думы её были сплошь сосредоточены вокруг недавно полученного их дружной компанией предложения. На том самом хуторе, конюх которого и загнал всадникам жалких кобылок по запредельной цене, предложение это впервые и прозвучало.

Искатели сокровищ, вольные избавители ценных вещей от недостойных владельцев или же честные наёмники – так непременно описал бы их род занятий Зубрав, даром что лысая башка его не страшилась ни дождя, ни грома с молнией, ни откровенной брехни относительно их с товарищами способа заработка. Так как случалось им быть наёмниками не совсем честными, да и наёмниками-то, чего греха таить, бывали они не всегда. Доводилось им разлучать нежданно подвернувшегося купца с его имуществом, и вовсе не имея на это дело никакого нанимателя. Однако времена нынче были тревожные, и одинокие предприниматели становились всё большей редкостью на большаке. Поэтому банда всё чаще бралась в деревнях и сёлах за самую разную работу. Найти ли заплутавшего, вытрясти ли долг, сопроводить ли повозку, отогнать ли дикое зверьё – каких только просьб и жалоб не слышали на своём пути соратники. Но желудки их требовали горячей похлёбки, а кошельки – медяков и серебра.

Бреган Грегович же, человек трезвомыслящий и даже просвещённый, не имел никаких иллюзий насчёт деятельности своего скромного отряда в прошлом. «Добрую тряску жадных купчишек» он называл грабежом, а требование платы за проезд – вымогательством. Себя командир не обманывал и имел упрямое обыкновение называть вещи своими именами. И вещи эти, как их ни назови, к счастливому будущему ни его, ни его людей не приведут – решил он однажды. Те товарищи его, что встретили свою смерть в очередных бесславных бандитских налётах, не смогли бы с ним не согласиться.

Решение приправить способ заработка благородной помощью нуждающимся было встречено соратниками с прохладой. Несколько крепких ребят из отряда, не видящих себя в роли избавителей населения от разного рода напастей, вознамерились открыто оспорить решение своего «размякшего» командира. Главными аргументами в споре выступили две дубины и неплохой полуторный меч. Бреган же, однако, в своём решении вступить на путь честного заработка остался непоколебим и дал понять недовольным товарищам, что от выбранной политики не отступит, свернув шею сначала одному, а затем проткнув тем самым неплохим полуторным мечом ещё двоих. Оставшиеся союзники моментально осознали, что наниматься на честную работу за достойную плату было их первейшим желанием ещё с тех самых пор, как покинули они материнские утробы. Не встретивший в своих рядах новой оппозиции Бреган повёл людей к Бори́сбору, городу северному и, по слухам, процветающему, по пути берясь в деревнях за заказы разной степени прибыльности.

Такими, полными надежд и голода до добродетельных поступков, со сталью за спинами и острой щетиной на подбородках, они и прибыли в Заречный. Зареченский конюх, решивший сперва, что сами всадники Конца Света пришли, чтобы лично разнести его несчастное село и разграбить его жалкие пожитки, всё же был убеждён Бреганом в обратном. Успокоившись и обеспечив гостей конями, он упомянул о Комарине и о тамошнем войте, что недавно в округе выспрашивал о храбрецах, способных лешего прогнать.

Бреган Грегович предложением заинтересовался и тут же повернул отряд к Комарину, несмотря на вящее недовольство некоторых соратников. Люди простые и набожные, они, хоть и были крепкими рубаками, в силу нечистую всё же верили всем сердцем и, не понимая её, как и всякого непонятного, опасались. Бреган же, отжив под небом тридцать восемь зим, ни водяных, ни домовых, ни чёрта вживую не видел и как противников подобный бестиарий не воспринимал. Человеком он был крайней конкретики и верил лишь в то, что показывали ему его глаза. Имел он также в виду и обыкновение крестьян поклоняться разным божкам и духам. Вечно голодные и прозябающие в нищете, селяне были готовы и солнечному лучу в колодце кланяться, лишь бы не спятить от тягот и босотости. Тут и духов, и леших, и чуров с русалками повыдумаешь. Бреган это знал и посему, в отличие от пары своих спутников, страха по поводу гнева богов не испытывал. Зато испытывал интерес к денежному вознаграждению за означенного лешего.

Чем ближе подбирались путешественники к деревне, тем беспокойней становился набожный Зубрав.

– А в такое, что не во все дела надо лезть.

– Зуба, а ты что, духов испугался? – донеслось из-за спины.

– А чего мне их бояться? Я их не злил.

– Да вон трясёшься ж весь, хер осиновый, – хохотнули сзади.

– Я никого не боюсь, кого мечом сразить можно. Да меня бошки брали рубить, ещё когда ты в пелёнки гадил, сынок.

– Шо ты брешешь? Ты ж меня всего на четыре года старше, собака.

– А у нас на севере четыре года за восемь идут.

– Эй, Зуба, а ты чего с Подвыпердышей своих уехал-то?

– Подвиртышей! – зарычал Зубрав.

– Кикиморы с домовыми тебя с места прогнали? Или другая какая сказка? – снова хохотнул чернобровый детина с выдающимися передними зубами.

– Смейтесь, смейтесь, – закивал Зубрав. – Мы перед лесными духами здешними чисты пока. Мы зла им не делали, а они нам. А если вмешаемся в их дела с этой деревней, так такого лиха можем накликать, что и не снилось тебе, Бобёр.

– Это какого такого лиха? Колтуны в волосы да кашу скисшую?

– А такого, что ворожат они. Над человечьими страхами и страстями издеваться любят. И, говорят, будущее зрят.

– Ой, забоялся я что-то, не могууу. Всё. Останавливайте, мужики, дальше ни ногой. А то проклятие какое ещё по темечку бахнет, так кобылки наши до самого Борисбора дристать будут.

– Кобылки не знаю, а ты, надеюсь, обдрищешься.

– Приехали, – объявил Бреган.

Всадники минули ворота и, проехав чуть вглубь, остановились у колодца. Из-за ставен зачумлённых избушек глядели любопытные глаза. Местные обитатели, помалу смелея, выходили из жилищ и с тревожным любопытством оглядывали гостей.

Бреган ловко спешился. Несмотря на видимую тяжесть и великий рост, движения его были плавны и быстры, как у кошки. Соратники спешивались следом, один за одним, шлёпая ступнями о чавкающее глинистое месиво.

– Мужичьё, дети, старики и ни одной ладной бабёёёнки … – заозирался Бобёр.

Двое крепких детин с вилами, переглянувшись, направились к прибывшим путникам.

– Вам чего эт тут, господа добрые? – обратился конопатый удалец к Брегану.

– Да нам бы работы какой, – проговорил из-под капюшона командир.

Удалец сначала глянул на брата. В том, что силач с рябой мордой, рыжими усами и схожим прищуром являлся его братом, сомнений никаких не было. Затем оглянулся на ждущих у хат мужиков.

– Дык, нам и своих работников хватает, – наконец ответствовал он.

Бреган, повторив собеседника, оглядел присутствующих.

– Стало быть, и с лешим сами справляетесь?

Рыжий молодец снова переглянулся с родичем, после чего мелко и понятливо закивал.

– В Заречном узнали?

– Мне бы войта вашего повидать.

Рыжий снова закивал, указывая на сей раз рукой на длинную бревенчатую хату позади.

– Только оружье оставьте.

Низкие избушки обступили их. Приземистые и тесные, они топились по-чёрному, как и во всех южных сёлах. Поэтому закопчённые были не только изнутри, но и даже снаружи. Колориту окружению не добавляли ни угрюмые лица местных, ни ливень, что превращал проходы между избами в устья маленьких грязных рек.

Бреган протиснулся в дверной проём боком. Под ногами захрустела солома, ноздри обласкал хвойный запах можжевельника. Дом войта оказался длинней и шире остальных. Бревенчатая изба соединена была дощатыми сенями с жилыми покоями. Лики Милорены, грубо резаные по дереву, длинные столы, восковые свечи, лампады с деревянным маслом.

Войт, седеющий человек небольшого роста, краснощёкий и приятный, встревоженно оглядел было вошедших, но через мгновение указал рукой на выскобленные скамьи, приглашая путников присесть. Домочадцы малого возраста забились во все щели близ печи и оккупировали настилы-полати – откуда и таращили любопытные глаза. Трое жильцов возрастом постарше тоже, впрочем, прижались к печи, словно та волшебным образом отгонит гостей, пойди что не так, а своих хозяев защитит.

Преодолев в два шага нужное расстояние, Бреган опустился на скамью. Он шумно и мокро втянул носом и убрал с головы накидку. Войт, усевшийся напротив, оглядел лицо своего гостя.

Воин был бородат и космат сверх всякой меры, взгляд имел тяжёлый и сосредоточенный. Тёмными маленькими глазами изучал он ответно хозяина дома. Хлюпнув длинным носом ещё раз, он нахмурил и без того сдвинутые жёсткие брови, услышав, как завозились и замешкались у входа его спутники. Не успев, однако, вызвать на себя раздражения своего командира, те уселись на лавки и завозились с одеждой.

– Ты войт, значит, будешь? – низко проговорил Бреган.

– Ну я, – спокойно ответствовал хозяин дома.

– На лешего людей ТЫ искал?

Войт обвёл взглядом бойцов. Те шумно дышали, убирали ладонями дождевую влагу с лиц.

– С Заречного? – начал войт.

– С Заречного, – подтвердил Бреган. – Конюх зареченский говорил, вам помощь требуется. – «И хорошо бы ему оказаться правым», – подумал капитан про себя.

Войт опустил голову в пол и сцепил пальцы на руках. Он недовольно задёргал щеками.

– Моё имя Штепан, – поднял он наконец взгляд, ожидая, что и визитёры теперь назовутся в ответ.

– Бреган Грегович. А это – моя дружина, – махнул могучей рукой в сторону своих, командир.

– Ну что ж, милсдарь Бреган, беда у нас – это правда.

– Ну, так говори.

– Боровой у нас в лесу завёлся.

Бреган хмыкнул. Штепан продолжил.

– Да такой боровой, что ни сговориться, ни договориться, – совсем теряя в голосе, войт прокашлялся, – ни дары ему наши, ни… ничего не нужно. Беснуется. Страх один и ужас. Ни в лес не выйти уже, ни… – сокрушенно махнул рукой Штепан.

– Чего делает-то этот ваш боровой?

– Да грибников наших заманивал сперва. Они побродют, побродют, а потом их в устье у Заречного вылавливают. Мёртвых. Скотина всё в лес норовит уйти домашняя. Будто ему своей живности мало. А как находим их и назад тянем, так вязнут все, будто под ногами у них топко. Спотыкаются, чахнут. Козы, коровы, собаки. Месяц назад тому женщин наших с ручья увёл в чащу. Молодые все были девки, ладные. К воде стираться пошли, к Перводню готовились. Бе… Белые все наши лебёдушки. И сгинули. Все там были: Марьяна, Нильва, Славка… Восемь девок молодых. Ушли и не вернулись.

У печи раздался низкий вой. Старуха, одетая сплошь в чёрное, закрыла рот платком, заглушая рыдания.

– Ну, мы к барону снова обратились, – продолжил тем временем, Штепан. – Мы-то его и раньше просили. Но вот только когда девки наши пропали, он людей-то и выслал нам в помощь.

– И что они?

– Не нашли никого, конечно. Да бароновы люди иногда вреда принесут больше, чем пользы. Они и не искали особо. Набедокурили вон, колодец нам сломали, мужиков покошмарили, объели всё, что могли, да и готовы были. Один, правда, напился пьяным во время кутежа и в лес отправился за лешим. Кричал, мол, нечисти нет страшнее его жены, а лешего этого он сам на дрова порубит. Ну и нашли его двумя днями мы. Сам на дереве висит, кишки, как гирлянды, по всем веткам развешаны. Вот там уж бароновы протрезвели все и засобирались обратно в крепость.

Старуха в углу стонала всё глуше. Она прикрыла глаза, и не ясно было, бодрствует ли она всё ещё или подвывает уже во сне.

– Последним Микош пропал. Сын мельника, – продолжил войт. – Там уж вообще не знаю толком, чего его в лес понесло, – хватил ладонью по коленке Штепан. – Молодой, рукастый. Он ещё в возраст такой вошёл… Не знаю, может, подвига захотелось. Отец его, старик, чуть разуму не лишился. Но каждый день ждёт, что тот вернётся. Мы все ждём.

Дальняя скамья пришла в движение. Насупленный молодой парень, скрепив руки на груди, заговорил:

– Микошин папочка с нечистой силой знается. Мельник же, тут ясно дело.

– Ты со своей головой не знаешься. И рот прикрой, – рыкнул на него войт. – Сын мой. Шестнадцатый год, а всё бестолочь, – представил гостям родственника Штепан. – Мельник наш – мужик хороший, хоть и чудной немного. Но вам у него расспрашивать смыслу большого нету. Пьёт он не просыхая, как сын ушёл, – тяжело вздохнув, добавил войт.

– Видел его хоть кто-то? Борового вашего?

– Видели-то оно, конечно, видели. Вот только мертвы потом все осталися.

– Так, может, и не леший то всё вовсе, а разбойники? – не сводил немигающего взгляда со старосты Бреган.

– Думаете, люди на такое способны? – хмыкнул войт.

Бреган нахмурился чуть сильнее, раздражившись наивности войта. Сам он путешествовал по миру давно, бывал в местах и цивилизованных, и совсем диких. И даже в местах самого средоточия света и культуры видывал он костры на площадях и пламя, взмывающее вверх, снопы искр и запах жареного человеческого мяса. Люди способны ещё и не на такое, знал он.

– А как решили, что дух это? Чары он на вас наводит, что ли?

– Ох, милсдарь, – вздохнул войт, взглянув вдруг на командира, как будто на совсем ещё юного несмышлёныша. – Воин вы крепкий, я смотрю, но … не большой веры человек, так? Ну, так сейчас в больших городах и не верят уже ни во что совсем, это правда. Да что там большие города, вон в бароновой крепости солдаты сидят, только мужиков стращают, пьют целыми днями да ни во что не веруют, безбожники, – Штепан вновь поднял голову и встретил пристальный взгляд, изучающий его, ждущий. – По хозяйству нам он не пакостит. Ни молоко покислить, ни бельё поворовать – такими проказами он не занимается. Бородавки на нас не насылает, да и пальцев лишних у нас на руках и ногах не повыросло. Но вы поймите одно: мы зависим от леса. А туда ни ногой нельзя. Ни живность подстрелить, ни ягод, ни грибов, ни дров не напасти. Деды вон дровами топили, а ныне внучаты соломкой или помётом топить начинают.

Потолок и стены действительно были покрыты сажею, которая висела бахромами.

– От того, что дровиц нет, и принуждены топить соломою и бурьяном.

Старуха у печи уснула. Затих и войтов сын. На миг только шум дождя был слышен.

– Мы-то и уйти отсюда никуда не можем, господин. Кругом одни леса. Ходу нет. Так и так на лихо нарвёшься… Нам бы зиму эту пережить, – совсем тихо закончил войт.

– Ну, поглядим давай, что за напасть там такая, – спокойно промолвил Бреган Грегович.

Штепан поднял на него глаза.

– Хорошо. Нам лучше б, конечно, ворожея на такое дело. А то дух больно злой…

– Мы поглядим, – с чуть большим нажимом повторил командир.

Войт кивнул.

– Сколько дадите за голову лиха? – приступил к главному Бреган.

– Двести серебром, – сразу же дал ответ староста.

Готовый было торговаться командир удивился такой приятной цене. И тут же усомнился в её гарантах, вспомнив нищие до убогости хаты.

– А деньги-то найдёте? – обвёл он неопределённым жестом жилище.

– Так то не наши деньги. Бароновы. Он награду даст, как только от лиха избавите.

– Идёт. Договорились.

– Да не оставит вас Милорена, – выдохнул войт, протягивая Брегану руку. – Всем селом будем за вас молиться.

– Молитвы ваши нам без надобности, а вот от припасов кое-каких не откажемся, – скрепил рукопожатие командир.

Дождь затих. На ночлежку оставлены были гости в хате. Одетые кафтанами и дерюгами из хлопяного холста, накрытые соломенными постельниками, встретили свой сон они на лавках и скамьях. В темноте различил командир свисающие с настилов-полатей руки, ноги да головы домочадцев. Ему, к такому зрелищу не привыкшему, ежеминутно казалось, что те свалятся на пол.

Хата, прокуренная можжевельником, была ещё тепла. Ровно вдыхали хвойный запах Бреган и его люди. Тих был хутор. Спал отряд. Лес терпеливо ждал.

II. Мельник

Потянувшись и размяв затёкшую от скамьи спину, Бреган засобирал людей в поход. Накануне, перед самым сном, он обдумал всё сказанное войтом, прикинул необходимое количество дней, которое может занять дело, а также припасов, требовавшихся для вылазки в лес. Мыслей, с чего начать и от чего бы лучше оттолкнуться, у командира было несколько. Глобальных ухищрений планы не содержали, однако щедрая награда за голову лиха вынуждала взяться за дело со всем тщанием и даже некоторой дотошностью. В частности, старого мельника, отца того самого пропавшего намедни Микоша, командиром решено было всё-таки опросить. Требовалось также обзавестись картой, снова поговорить с войтом и в целом сделать все необходимые приготовления.

Приготовления, как выяснилось, не обещали быть ни быстрыми, ни лёгкими. Выйдя на свежий воздух из жилища, Бреган обнаружил, что селяне беспокойно носятся от дома к дому, передавая друг другу пожитки и разный комнатный скарб. Суета сосредоточена была, главным образом, вокруг одной из хат, почерневших сильнее других. Бреган распрямился во весь рост. Он замер, как гигантский тёмный валун, и уставился на дым, что поднимался над дальней избой. Селяне, заметив пробудившегося гостя, беготню и шум прекратили. Они останавливались на полном своём ходу, словно забывали, куда шли, и, сжимая поклажу руками, гневно щурились на командира.

Оказалось, что ночью один из деревенских домов вспыхнул огнём. А к тому моменту, как его обитатели, а также ближайшие соседи сообразили, что к чему и кинулись за водой и песком, избушку окончательно объяло пламя. Деланная соломенным верхом и соломенным же низом, занялась она лучше, чем костёр на лугу в майскую безветренную погоду.

Сейчас же уже затушенная избушка мрачно курилась тёмным дымом, относимым ветром в сторону дороги. К несчастью для крестьян, хаты, особенно топимые по-чёрному, загорались нередко. Однако, несмотря на прискорбную тенденцию деревянных домов вспыхивать от любой зажжённой лучины, комаринские обитатели, обступившие Брегана, глядели на командира так, будто он ту самую лучину в дом и подбросил.

Большого дела до погоревшей хаты Брегану не было. Поэтому он решил поскорей заняться подготовкой и запросил у селян припасов в поход. Однако очень скоро выяснилось, что местные сочли ночной пожар в хате следствием гостеприимства, проявленного к наёмникам. Не успело остыть пепелище, как приход бойцов был объявлен дурным знаком, а сам пожар – карой богов. Так, решив, что именно приезжие накликали на село беду, крестьяне отказались посодействовать им с провиантом. Бреган проводил взглядом облака дыма, вздохнул и как мог гуманно объяснил селянам, что в таком случае нехватку дров в деревне он исправит, нарубив на оные все оставшиеся халупы. Командир намекнул собравшимся, что лихо из лесной чащи покажется им доброй феей по сравнению с тем, что их ждёт здесь и сейчас, если они не выполнят обещанное и не помогут со сборами.

Подоспевшему как раз вовремя Штепану потребовалось время, чтобы призвать односельчан к благоразумию и убедить, что приход путников никак не мог быть плохим знаком, ведь и прибыли-то они сюда единственно, чтобы избавить деревню от лесного чудища.

Негодующие крестьяне веселее не стали, но всё же побрели собирать припасы для похода. Ропчущие и недовольные, они стали медленно расходиться по домам, огибая по дуге командира, словно тот очерчен стал невидимым кругом. Ни на минуту не прекращали они ввинчивать в него исподлобные тяжёлые взгляды.

– Добры к путникам твои люди, – первым заговорил Бреган, когда войт отвёл гостя в сторону.

– Путники и сами могли бы к драке не весть и расправой не грозить, – ответил на это Штепан.

– Там, откуда я родом, о словах, данных вечером, на утро всё ж не забывают. А твоих я предостерёг. Один раз.

Войт, поджав губы, тряхнул головой.

– Подозрительные они, – объяснил он, – хата Вацика ещё ночью погорела. Видите же, напасти идут одна за другой. А вы им ещё и сверху грозить. Запугали, так не думайте, что полюбят.

– Да мне полюбленным-то стать плану не было. Мне то нужно, как воробью плавник. А манерам их учить – так не моё это дело. Тут уж ты сам расторопись. Я-то сказал им единожды, предупреждать второй раз не стану. Теперь к делу.

Войт, чуть ссутулив плечи и похмурнев, приготовился слушать.

– С мельником вашим поговорить надо. Проводи.

– С батькой Микошиным то? Ну, добро. Но только трудно вам придётся, так как гудит он уже третий день. Самогонку пьёт. Спит, верно, сейчас.

– А мы разбудим.

– Его иной раз не добудишься.

Они двинулись вглубь деревни, потом к краю, а затем и вовсе сошли на узкую тропку, ведущую в низину. Слух командира уловил звук ручья.

– Пьёт-то он – это уж конечно. Это он в своём праве, – продолжал на ходу Штепан. – Да только то не единственное осложненье. Хустав у нас и до запоя с завихрой был.

– Как это?

– Боровой боровым, но тут, конечно, места дикие и до него были. И бывает иной раз так, что вот вроде лес хожен уже и вдоль, и наискось, а всё равно заплутать можно. Ну, Хустав и заплутал. До пятого дня его искали, а всё без толку. Шестым днём мы его уже и в последний путь проводили и на тот свет оплакали. А он возьми и появись из лесу. Худой весь, лицом серый, глаза ошалевшие…

Солнце стояло высоко и перегретый им староста смахнул с лица пот. Отерев ладонь о кафтан, он продолжил.

– Ну, так вот, с тех пор, как из леса выбрался, всё Чернобога славит.

– Чернобога?

– Да. Клянётся, что пока по лесу плутал, за ним леший погнался. А Чернобоже его из лесу того вывел. Ну и с тех пор … знаете, добрым духам и богам молиться он забросил … Не пришли, не откликнулись, мол, когда нужда была … Один лишь Чернобог помог. А то, что духами он злыми правит и конца предвестником является, так это его голову не смущает. Совсем меж ветвей пока плутал, разум повредил себе. Затворничать стал. Бояться чего-то.

– Так значит, Чернобог его от лесного лиха уберёг? – остановился Бреган. – Ну и зачем бы ему это делать? – мрачно усмехнулся он.

– А не знаю, – развернулся к нему запыхавшийся войт, устремив в ответ проницательный взгляд. – Может, так сильно молил. Дед мой говаривал, что Чернобог так просто никому не явится. Но на отчаянье он отзывчив. Чует его из-под самой земли. Ибо в отчаянии человек на неслыханное способен.

Бреган снова хмыкнул. Ни в Белого, ни в Чёрного богов он не верил, хотя баек и про того, и про другого наслушался за свою жизнь с избытком. Остаток пути он провёл в молчании.

Вода шумела всё громче, и из-за низких ветвей вскоре показалась мельница. Деланная деревом, высотою она была, как две избы, стоящие одна на другой. Ветра сюда не забредали, и стены мельницы со стороны реки буйно поросли влаголюбивым мхом. Не слышно было, однако, ни скрипов механизма, ни грохота воды о желоба и лопатки: неустанно вращаемое водяное колесо ныне стояло недвижимо.

– Надеюсь, не заперся он там … ХУСТАВ! – крикнул войт, хватив кулаком о дверцу.

Та, скрипнув, распахнулась. Штепан глянул на командира, ступил внутрь и тут же ударился в чих. Бреган, согнувшись, нырнул под притолоку вслед за своим спутником.

Внутри было сухо и темно. В прохладном воздухе пахло молотой пшеницей. Староста пытался вызвать Хустава, в перерывах между чиханием кликая его по имени. Бреган обогнул деревянную трубу, подающую муку из отверстия нижнего жернова. Мешок, что стоял прямо под трубой, уставши, накренился, просыпая муку на и без того нечищеный пол.

– Ах ты ж зараза … Хустав! – засобирал с земли сор и рассыпанное зерно Штепан.

Под навесом лежали мешки с мукой и отрубями. Бреган поднял взгляд на возвышающиеся до потолка большие деревянные короба, в которых сушилось зерно. Ноздрей командира коснулся запах резкий и неприятный. Слышался он из-за тех самых коробов. Бреган последовал за перегаром и вскоре обнаружил его источник. Мельник, устроившийся на подстилке меж двух коробов, спал, подобрав ноги и руки. Широко открыв рот, разил он запахом свекольной бурячихи.

Подоспевший Штепан опустился на пол подле Хустава и принялся его пробуждать, тряся за левое плечо. Хустав не пробудился. Он чуть замотался из стороны в сторону, толкаемый войтом, всхрапнул, со свистом втянул в себя воздух, но даже близко не выглядел готовым прийти в чувства. И пока Штепан голосом доброго батюшки пытался вывести мельника из состояния пьяного самогонного забытия, Бреган вышел из дома к ручью. Лишнего времени на реабилитацию бедного Хустава он совсем не имел, а поэтому принялся за дело решительно. Освободив от пустых мешков и разной мелочи стоящую у входа деревянную кадку, Бреган набрал в неё воды у речки и вернулся на мельницу. Роняя холодные капли из ведра на пол, командир подобрался к Хуставу. Тот приведён в чувства всё ещё не был и никак в этом направлении не спрогрессировал. Мельник, обняв одной рукой деревянный короб, недовольно мычал после каждого произносимого Штепаном слова.

Прервав похвальные, но абсолютно бесполезные попытки войта растормошить Хустава, Бреган махнул тому головой, веля отсесть. Ледяные струи обрушились на голову мельника. Тот вмиг раскрыл глаза и захватал ртом, словно утопающий. Резко дёрнулся он, обрушивая удары руками на все поверхности вокруг себя и захрипев низко и бешено. Бреган отбросил ведро в сторону. То громыхнуло оземь.

Хустав на поток воды, коим был разбужен, ответил потоком ядрёной невнятной брани. Бреганом он был тут же вздёрнут за грудки ввысь, увлечён к столбу и прижат к нему спиной на уровне достаточном, чтобы встретиться взглядом со своим посетителем. Настойчивый гость спокойно выждал мгновение, тряхнув ещё раз промокшего мельника, помогая тому окончательно проснуться.

Штепан, перепуганный таким энергичным началом диалога, подскочил за этими двумя следом, готовый препятствовать дальнейшей экзекуции. Командир же никаких намерений калечить Хустава не имел и, добившись от того внимания, поставил обратно на пол, предложив Штепану объяснить их столь ранний визит.

Хустав, почувствовав под ногами землю и отдышавшись, переводил теперь взгляд с одного на другого. Он чуть согнулся и опёрся руками о колени.

– Пшотка! – захрипел он куда-то в сторону. – Пшоткааа! – снова позвал он.

– Пшотка твоя в лес ушла давно. Забыл уже, что ли? – зашагал вокруг него Штепан. – Что, погубил псину и забыл?

– Не губииил …

– Не привязал её, она и ушла в лес.

Хустав прохрипел что-то неопределённое в ответ.

– Уходите … – уже членораздельнее простонал он.

– Хустав, – наклонился к нему ближе войт. – Ты нам только на вопросы ответить, и мы пойдём, долго пытать тебя не будем, – успокаивающе приговаривал Штепан.

– Проваливайте, паскуды! А то собаку на вас спущу! – заорал на всем своём пределе Хустав, подсипливая и пропуская гласные. – Вон! – из трёх букв в этом слове ему поддалась только первая, и Хустав для верности махнул рукой в сторону выхода, сопровождая свой приказ жестом.

– Что ж ты за дубина такая, башка твоя бестолковая! Смотри! Видишь человека? Воевода он. С дружиною пойдёт в лес от борового проклятого нас избавлять! Или забыл ты уже, как от лиха убегал по бурелому, пачкая портки? – кричал теперь уже Штепан. – А в лесу они, может, и найдут кого, – снизил голос войт. – Может, и домой доставят.

Поняв, что речь зашла о Микоше, Хустав вновь склонил голову и поморщился. Плакать ему этим похмельным утром было нечем, и он просто завыл. Протяжно и долго. Ссутулившись, он теперь опёрся о Штепана, который уже смягчился и обнимал мельника за плечи, расчувствовавшись его горестями.

– Микошку моего вернитеее! Сынку моего… Микошеньку, – содрогаясь плечами, снова захрипел он.

– Убиваться по нему рано ещё, – произнёс ни разу не шелохнувшийся за это время воин. – Я по юности и дольше по лесу плутал и ничего, нашёлся. Куда пошёл, он сказал? Чего в чаще понадобилось?

Хустав рыдать перестал и попытался сфокусировать взгляд на лице гостя.

– Не знаю. Не сказал. – Вода разгладила по всей черепушке рыжие с седым космы, и Хустав теперь пытался убрать их с лица, попутно отжимая от влаги усы и бороду. – Исчез, как будто не было его…

– Исчез на мельнице, появился где-то в другом месте. Думай, дядя. Думай, – с нажимом ответил на это Бреган.

– Ну … Может на Киртыш пошёл за рыбой … Раньше мы это дело с ним любили … – вновь поморщился и затрясся он.

Штепан на секунду задумался.

– Киртыш – это озеро. Наши там раньше ершей и судачков ловили, пока спокойно было, – объяснил он. – А сейчас ходу туда нет.

– Куда ещё мог пойти?

– Мнмн … Никуда … – невнятно пробормотал Хустав и, помогая себе, отрицательно замотал головой.

– Может, невеста у него была какая в другом селе, так он к ней и сорвался?

– Нееет, – ответил за мельника Штепан. – Его милая здесь жила. Лесенька наша. Да только пропала она чуть раньше со всеми остальными нашими девками.

– Ну, так может за ней он и отправился? Девку искать да лиху мстить. Говорил он о таком перед уходом, а? Вспоминай, – обратился командир снова к Хуставу.

Мельник, однако, не ответил. Он был безутешен, начал всхлипывать и икать.

– А ну в руки себя возьми, – встряхнул его Штепан. – Смотри, сам же шесть дней по лесу гулял и вышел. А сына-то чего хоронишь раньше времени?

– Я не вышел! – поднял голову Хустав. – Меня вывел ОН. Он вывел… Он вывел…

Штепан многозначительно взглянул на командира. Хлопнув мельника пару раз по спине и пробормотав тому слова поддержки, войт двинулся к двери. Поравнявшись с Бреганом, он попытался увлечь того к выходу, но командир не сдвинулся с места.

– Чернобог? – спросил он.

Хустав, уставившийся было в пространство перед собой, резко развернул голову к Брегану, будто тот сказал некое знаковое слово. Медленно и почти торжественно он кивнул.

– Чернобог, стало быть, тебя до опушки довёл? До самой деревни?

– До самих дверей, – севшим голосом ответил Хустав.

Бреган услышал, как позади него с ноги на ногу переминается недовольный поднятой темой староста.

– И что же? Может, и голос у него был? – вкрадчиво вопрошал гость.

– Был.

Войт, скрипнув дверью, встал в проёме, выжидая окончания допроса.

– И что же он? Сказал чего?

– Сказал. Сказал, что чёрная тут земля и что вода сладкая. Сказал, что добрые люди тут станут жить.

– Разговорчивый. Что было затем?

– Микошка дверь отворил. Ко мне кинулся, обнимать. Потом оторопел весь. А ОН подошёл, сыну ладонью так по щеке легоооонько огладил. Мне кивнул. Развернулся и пропал. Как дымок сизый. Исчез, будто приснился нам. Микошка меня пытать, кто это был. А я с ног валился…

Бреган замер статуей, не сводя с мельника взгляда.

– И как же тот Чернобог выглядел? – медленно проговорил он.

Ручей стал еле слышен. Ветер снаружи перестал трепать листья.

– Высокий. Старый. И кожа бела. В глазницах два камня круглых. Блестят, как чёрное масло. Масло земли самой, – не моргая, проговаривал каждое слово Хустав, глядя куда-то сквозь командира. – Покрывало за ним стелется от самых плеч: из червей, муравьёв и чёрных лап куриных делано.

Штепан опять замялся в проходе, но на этот раз еле слышимо.

Бреган втянул носом странно загустевший воздух, чтобы задать последний и самый главный вопрос.

– А как выглядел боровой тот, что гнал тебя по лесу?

Не видел бы командир снаружи речки, сказал бы, что и не было её там вовсе, ибо звук её совсем пропал. Ни плеска, ни журчания. Ни шелеста деревьев. Дверь открытая впускала редкий свет, но ни шороха, ни звона, ни птиц пения. Могильно затихла вся мельница. Внутри ни поскрипа, ни постука. Каждая перекладина, каждая доска прислушивалась к разговору.

Хустав глубоко вздохнул перед ответом.

– Не помню.

Кругом стало разом так тихо, что задавило на уши.

– Чернобоже мне велел за ним идти и назад не глядеть. Так и шёл я. А тот за нами. До самой опушки слышал я его за своей спиной. То веткой хрустнет у меня над левым ухом. То зашепчет над правым. А то засмеётся, как девка юная. Только вот шаги его тяжелы были. Будто деревьев стволы кто-то оземь швыряет. Так я на полголовы моей и побелел. Но назад, – замотал он головой в разные стороны, – не обернулся.

Заслышав отдалённые звуки речи, Бреган глянул в сторону двери. Оказывается, заволновавшийся Штепан уже третий раз окликал его по имени.

– Милсдарь Бреган, – сейчас, когда командир увидел взволнованное лицо войта, звук ото всего и отовсюду будто бы вернулся в мир.

Бреган услышал вдруг, как шумно выдыхает он сам носом и как повлажнели его виски. Подивившись и отерев лоб, он посмотрел вновь на мельника. Тот осел на пол и, спиной поджав столбец, так и сидел. Потерянный, хоть и не в чаще. Одинокий, хоть и в селе. Кивнув напоследок мельнику, совершенно не заметившему, впрочем, этого жеста, Бреган вслед за войтом пересёк порог.

Часть пути до первых деревенских изб они проделали в молчании.

– Вы, милсдарь Бреган, особливо не слушайте его с Чернобогом этим, – первым нарушил молчание войт, – Кравчик, он, по правде сказать, как из лесу вылез, был… дюже не в себе. Да и не к дому он пришёл первым делом, как рассказывал, а к воротам самим. Помню, наши, как заметили его, так и обмерли все от его виду. Это уж потом мы его к дому проводили… И не было с ним старцев никаких.

– Кравчик?

– Хустав, – поправился оговорившийся войт. – Наши его токмо Хуставом знают. Вы уж строго не судите… Жизнь, она же разной статься может, так ведь? Мне только одно главное, что мельник он добрый. И столько лет для нас опора. Чего уж говорить. А чем и кем он раньше был, то выпытывать не стану, – категорически заявил староста. – Любой заслуживает новой жизни и благостей за свои старания.

– И давно Хустав у вас мельник в Комарине?

– Да четверть века ужно, а то и больше.

Бреган определённые выводы из беседы с мельником всё же сделал и чуть изменил изначально намеченный в уме план действий.

Они вновь вернулись к жилищу войта. Штепан раздобыл старенькую карту и отдал её во временное пользование гостю. Карта обозначала примерное расположение деревушек и бароновой крепости. Скопление чёрных столбиков, именуемое Комарин, соединено было линиями с другим таким же скоплением, но только поменьше, носящим название Заречный. Оба села тянулись длинными пуповинами рек к серому овалу озера, находящемуся южнее в лесу. Овал был обозначен о. Киртыш. А ручей, что Бреган видел у мельницы, и был той самой речкой Киртышенкой, что вела на юг от деревни в чащу к озеру, хоть и большим крюком.

– Тут Зареченские рыбаки наших повылавливали… Василя, Хуберта и остальных … Пусть их душам будет мир … – произнёс староста, указывая на участок южнее Заречного. Там Штепан ткнул коротким пальцем в устье лесной Киртышенки, речка впадала в могучую и стремительную Видвору, через которую с большим трудом перебрался три дня назад Бреган со своими людьми.

– А девки ваши куда бельё стирать ходили, прежде чем пропасть?

– А это по Киртышенке вниз. Там шагов… триста будет, – провёл пальцем от мельницы Штепан, – там такое место… песку много у воды. И рогоза. Если пойдёте, не пропустите: там заросли ольхи чёрной с того берега. Смородины много с шиповником. Но это уж дальше.

Бреган вгляделся в область западнее Комарина.

– А тут что? Поле?

– Поля, да, – кивнул войт. – Уж сеем, пашем, что могём делаем.

– Вот как … И что растёт?

– Пшеница, долгунец лён.

– И шибко растёт?

– Да куда там … Уж навозились мы прошлым годом … Земля, милсдарь, не добра. Хоть и суглинок, а такой бедный и скупой, что еле поросло всё. Особливо долгунец не порос. А нам как? Ни тебе маслу, ни ниток. А оброк как барону платить? Ох, он и обозлился на нас прошлым годом… – пожаловался войт.

Бреган взглянул ещё раз на карту. Деревеньки, озеро. И всё от Видворы на юге до бароновой крепости на севере – густой лес.

– Вы это… – осторожно начал Штепан, – поищите уж там…

– Ну, женщин не вернуть уже, – войт на это сокрушенно закивал, – уж месяц прошёл. А вот сына мельника вашего, может, и поймаем. Но обещать не обещаю.

– А вы что думаете сами? Сбежал?

– Да тут думать то чего? Либо за девкой своей в лес побежал, тогда найти его можно ещё. Либо собрался да за лучшей жизнью пошёл, подальше от тятеньки.

– Нееет, он не ушёл бы ни за что. У него ж тут всё – и Лесенька, и труд его, и с отцом работа. А уж помощь кому если в деревне в чём нужна, так всем поможет, кого угодно спросите. А рукастый какой …

– А в чём талант его?

– По дереву режет. А уж ложки какие у него – загляденье. У нас пока к дереву доступность была, все как навырезают ложек, черпаков, посуды разной. А требование до неё знаете какое? Уууу. У любого спросите. Так что без дела тут не сидели. Наши ложек нарежут, корзин наплетут и на рынке, у крепости торгуют. Так бойко раскупают их! Улетают! – развеселился Штепан. – Особенно расписные скупить любят. Ну, те, что киноварью и золотом блестят. А Микош наш нарежет, распишет, на рынок с ними придёт, так там за час корзины все и опустошаются. Всё раскупают. Так что он у нас и резчик, и красильщик, и лачила.

– Ложкарь, значит.

– Точно. Но это он в свободное от молотильни время. А так он Хуставу всё на мельнице помогает. И, знаете, уж не лаптем они там щи хлебают – работа тяжёлая.

– А он в батеньку видом, да?

– Пожалуй, что да, – задумался войт. – Он ростом-то не крупный. Чуть повыше меня будет. Белый тоже, как Хустав. Волосы светлые, как у отца. Только тот седой, а этот…

– Я понял.

– А ему как семнадцать сделалось, так в него все девки наши стали влюблены, не только Лесенька. Ну, что говорить, один он у нас тут такой, как день ясный был, – снова погрустнел войт.

Бреган хмыкнул. Карту он бережно свернул и, обмотав козьим ремешком, убрал за пазуху.

Поблагодарив Штепана, командир покинул его дом, сжимая в руках пять пар доброй, хоть и самой простой, крестьянской одёжки.

Разыскал Бреган своих соратников у колодца. Нахмуренные такому долгому отсутствию своего предводителя, они вмиг приободрились и обступили командира, готовые внимать каждому слову его плана.

III. Отбытие

Идею нарядиться в крестьянские домотканые рубахи и туники соратники встретили с замешательством и заявили, что и своей одежды у них достаточно, а в тряпках крестьянских по лесу прыгать им совсем нужды нет. Один лишь Зубрав, смекнув что к чему, закивал, хоть и поджал при этом недовольно губы.

– А это что? Лихо пугать? – непонимающе оглядывал одёжку Бобёр.

– Нет никакого Лиха, – ответил на это Бреган.

– А что же войт? Наврал, выходит? – неожиданно подал голос из-за спин товарищей Круве Войчич.

Все разом обернулись. Редкость, с которой Круве комментировал что либо, была сравнима только с редкостью, с которой Бобёр бы сдержался от комментария. То есть происходило это столь нечасто, что товарищи, не сговариваясь, притихли. Оглянувшись на Круве, они стали переводить взгляды с него на командира и обратно, словно у последнего вот-вот состоится диалог с табуретом и упустить подобное никак нельзя.

– Почему же наврал, – командир задумчиво разглядывал лесную опушку, хорошо видимую из деревни. – Наоборот, про лес всё, как на духу сказал, что леший, мол, там. Предостерёг и в путь благословил.

– И что ж делать нам с лешим? – продолжил Круве. – Это н-не бандит ни какой. И н-не косуля, что с болта ляжет. Мы таких врагов н-не приучены бить.

Зубрав тут же закивал, молчаливо одобряя каждое сказанное слово.

– И много ты таких врагов видал? – пренебрёг живейшим зубравским откликом командир.

– Каких это?

– Да вот леших.

Круве запереминался с ноги на ногу и заморгал чаще.

– Ну? Много леших за свою жизнь видел или нет? Говори, раз говорливый такой сегодня.

Круве зачесал короткую щётку волос. Он быстро оглядел товарищей и остановился взглядом на Зубраве, словно ожидая, что тот подскажет ему верный ответ.

– Не видал я, – решив не испытывать дольше терпение командира, произнёс он.

Заинтересовавшись крупным булыжником под ногами, Круве опустил взгляд в пол и оправил висящий на плече массивный мешок. Мешок зашелестел плотно уложенной походной посудою и хрустнул жестью ведёрок и банок.

– Кухарь прав, – вступился за единомышленника Зубрав. – Кто там и что оно из себя есть, мы знать не знаем. Матушка моя говаривала …

– Слушайте в оба, мужики. Тут сама матушка говаривала. Это вам не в воду пердеть, – оскалился Бобёр. Соседствующий с ним низкорослый воин гоготнул.

– Значит, так, – объявил Бреган, не дав Зубраву разойтись гневными угрозами. – В лесу засела банда. Комарин – деревушка тухлая. Будь татей много, уже бы напали. Значит, человек пять, вряд ли больше. Отщепенцы. Возможно, дезертиры. Но не из местных. Готов спорить, сидят где-то у озера. Пугают комаринских уже с месяц. Значит, лес здешний изучили как свои пять пальцев. Так что как зайдём в чащу, они нас заметят первыми – это уже не сомневайтесь. Увидят мечи, доспехи – схоронятся или разбегутся, если не дураки. Поэтому наденем это, – кивнул он на крестьянский наряд. – Оружие под одежду, и быть начеку. Они на грибников, баб и детей охочи нападать. Значит, арсенала там не много. Клюнут на нас, набросятся, мы их и возьмём.

Зубрав сморщил лицо, будто съел кислое.

– А потроха на ветки наматывал кто? Что, тоже тати да разбойники?

– Развлекаются, может, так. А может, совсем местных запугать хотят. И хорошо у них выходит: ты вон не комаринский, а запугался на раз.

– Только сила злая на такое способна, – не сдавался Зубрав. Он чуть выпучил глаза и стукнул себя в грудь кулаком. Под рубахой зазвенели многочисленные амулеты и обереги.

– Зуба, тебе знахарем-травником надо было оставаться в Подвиртышах, – не сводил с него глумливого взгляда Бобёр. – К тебе бы зубы лечить ходили, а ты им желток об лоб намазывал бы, заклинанья бурчал да баб за сиськи мял. Красота… И чего тебе не сиделось, чего на большак потянуло?

– Веселись, веселись, – снова ощерился Зубрав. Он развернулся теперь к Бобру, которого, несмотря на преимущество последнего в росте и весе, совершенно не боялся. – Ты же первый со страху кончишься, когда всё начнётся.

Соратники продолжали переругиваться, понемногу облачаясь в добытые командиром одежды.

Славко, низкорослый, широкий рубака, что сопровождал все прибаутки Бобра одобрительным похохатыванием, в небожественной сущности их лесной проблемы не сомневался. Откровенно говоря, сомнения были чем-то и вовсе ему чуждым. Долгих планов на свою жизнь он не строил и о будущем, пусть даже недалёком, никогда всерьёз не задумывался. Ибо задумываться было так же делом, далеко ему несвойственным. Да и в отряде ценили его за совсем другие качества.

– Тебе ж сказали, манда какая-то ушастая в лесу засела и кошмарит мужичьё, – грубо пробасил Славко. Он натягивал на себя серую льняную рубаху, и, как только его круглое лицо появилось из ворота, продолжил: – Токмо как мы блядей-то этих ловить станем? Их ж не найти будет.

– Да не будем мы их исткать, балда. Они сами нас найдут, – разъяснил ему обстановку Бобёр.

Воины подпоясывались и пристраивали оружие под туники.

– А что мельник? – снова обернулся к командиру Зубрав. – Сказал чего?

– Сказал. Но мало путного. С головой беда. Он давеча сам в лесу затерялся, блудил по чаще, а когда к селу вышел, в большой горячке был. Призраков видел.

– Призраков? – тут же поднял голову успокоившийся уже было Зубрав.

– Сын его следом пропал. И тоже в лесу, – вновь пренебрёг паникой соратника Бреган. – Но ничего, разбойник на нас клюнет, попадётся, мы и вытрясем всё из него. Он нас и к их лагерю приведёт, и мельничьего сына предъявит. Если, конечно, он там. И если только его, как его тятеньку, тоже Чернобог куда-нибудь не вывел.

– Чернобог?? – вновь выдернул из услышанного лишь одному ему важную информацию Зубрав, перестав опоясываться. Чуткою косулей, услышавшей опасность, замер он, выронив штанины, которые теперь мотнёй осели у него под коленями. Стоял он, согнувшись в спине и выпучив глаза, молча всматриваясь в лицо командира.

– Глубоко в лес заходить не будем. Поклажи с собой тоже много не берите, – упорно не замечал товарища Бреган Грегович. – Вдоль улеска в сторону Заречного пойдём. Там ночь постоим и, если не объявится никто, обратно к Комарину, – набрасывал он соратникам план действий.

– Зуба, ты хоть рот прикрой. Глянь на него, – развеселился виду товарища Бобёр. – Щас заявит, что тоже Чернобога видел, – тронул он локтем Славко.

– Я ещё мальцом был, – заговорил Зубрав, – когда ворожей наш подвиртышенский рассказывал об леших этих. Об духах лесных.

– Рассказывал, а как же, – не удержался Бобёр. – Сейчас возле каждой деревеньки по ворожею сидит. И все, как один: все травами дурманятся, все будущее гадают, все дурачьё деревенское облапошивают.

– …и духов разных, говорил, множество. Но в диком лесу главнее лешего нету. Он не то что совсем дух, но сущность могучая. И злая. Только Чёрного Бога слушает. Только ему служит.

– Два дурака их у нас. Как в сказке, только на одного больше, – развернулся к командиру Бобёр, душевно ухмыльнувшись. – Один, что вслед за бабкой своею в порохню всякую верит, – мотнул он головой в сторону Круве Войчича. – Да второй, у которого маменька к ворожею местному слишком часто захаживала.

– Бреган, – Зубрав подобрал мотню и, близко встав к командиру, затараторил, сведя голос до слабой звучности. – Он в лесу, окромя себя, не признаёт никого. А если озлобится, то никто из нас из леса того не выйдет. И способу против него мало совсем.

– Нет у меня времени на твои побасенки, – нахмурился командир. Отвечал он Зубраву взглядом тяжёлым и недовольным. Сейчас, глядя на соратника, он припомнил всё то далёкое время и тот далёкий толчок, который положил начало всей их скитальческой жизни. Толчок этот, подобно любому толчку, проделанному войной, сотрясал людские жизни и много после того, как уже отгремели ратные барабаны и отзвучали боевые горны. И оказался тот толчок такой силы, что дрожь от него до сих пор ощущала разорённая войной страна, а также люди, что страну эту защищали.

Настал день, когда южный сосед, что мирно существовал за своими стенами, стал слишком для них велик. Границы такого величия снести больше не могли и пали под напором его тяжёлого железного сапога. Карл Бычий Рог собрал под своим началом войско подготовленное и многочисленное. Вслед за ресурсом и новой территорией развернулся он к Северу и объявил войну не столь процветающему, но обширноземельному соседу. Вирговицек Полуночник, многократно предупрежденный князьями и баронами, нападения на свои земли хоть и ждал, но ждал в сомнении, ждал расслабленно и ждал насмешливо. Полуночник не верил в то, что южане после многолетних набегов северных племён окрепли в столь рекордный срок. Уверенный в том, что молодому Карлу и за всю жизнь не хватит дерзости пойти на Север войной, он сильно удивился, обнаружив синие с золотом стяги врагов в своих владениях. Военный сбор происходил в великой спешке, и собравшийся с силами Север, потерявший к тому моменту уже солидный ломоть отчей земли, наконец-таки встретил армию Бычьего Рога на землях, которые теперь принято стало называть Посрединными. Война порядочно вымотала все запасы королевства. Обе стороны несли потери и терпели лишения и тяготы. Южане, несмотря на свою организованность и лучшее снабжение, подвергались постоянным атакам со стороны лазутчиков Полуночника. Неслышимыми и незаметными оставались те в своих лесах, изводя при этом противника всеми средствами. Южане на своём диалекте прозвали их «васхи», что означало «вши». Однако такими кусучими были те вши, что пришлось военачальникам Бычьего Рога наконец задуматься и затрубить отбой. Воодушевлённый таким раскладом Север вновь собрал все свои силы в единый кулак, который Полуночник надеялся обрушить на смешавшегося врага. Карл уже собирал людей в обратный путь, силясь сохранить остатки своих войск, но перед окончательным отступлением оказался вынужден принять последний бой. Резня была страшная. И недооценившие ослабленного противника северяне, решившие напасть на врага на открытой местности, тут же за это поплатились. Вирговицек Полуночник, храбро сражавшийся в авангарде, был убит, после чего потерявшие своего предводителя северяне оказались полностью разгромлены. Войско победителей на деле выглядело не лучше побеждённой стороны и войском называться уже более никак не могло. Карл Бычий Рог, лишившийся во время сражения левой руки, имел по окончании битвы лишь одно желание – поскорей убраться из проклятых северных лесов в родные земли. Но эпоха мародёрства, пришедшая в эти края сразу же после войны, объявила свои правила. Беспощадна была она как к защитникам, так и к захватчикам. Разрозненные и измученные южане, отступая, постоянно подвергались нападениям лесных бандитов, и ходили слухи, что Бычий Рог и его люди до своих владений так и не добрались.

Лишившиеся предводителя, бойцы Севера, из тех, что выжили, ежечасно оказывались на юдольном распутье. Всё чаще уходили они в леса бандитствовать и частенько наёмничали, сбиваясь в группы. Выжившие после битвы в Посрединных землях постепенно находили своих ратных товарищей и объединялись друг с другом для пущего выживания.

Бреган Грегович, воин могучий и опытный, ещё во время последней битвы имел под своим командованием дружину в войске Полуночника. Обладавший большим весом и важностью среди бойцов, он быстро собирал вокруг себя измученных сторонников. Прихватив с собой всех, кто пожелал быть прихваченным, он направился на поиски лучшей доли. Так и вышло, что командиром он быть не перестал, хоть и переменилась его жизнь с тех пор круто. Вновь набранная разношёрстная его дружина, словно те самые Посрединные земли, постоянно пребывала в пограничном состоянии. Нелёгкое существование её полно было рисков, потерь и голода. Возвращаться к мирной, хоть и нищей жизни большинству служивых было просто некуда. А те, кто и имел за собой таковое место, не спешили разбредаться обратно по сёлам и браться за плуги и слесарные зубила. Не улыбалось им с вилами наперевес и голым задом защищать деревню от своих же, злых и голодных, но хорошо вооружённых бывших товарищей. Крепкие мужики и рубаки, они в совершенстве владели лишь одной способностью – мастерски лишать жизни тех, кто владел этой же способностью, но в меньшем совершенстве. Поэтому о том, чтобы примкнуть к промыслу иному, чем ратное дело, речи не шло и вовсе.

Разбрёдшиеся кто куда оруженосцы, лучники и пикинёры нынче оставались каждый сам за себя. Теперь всякий знал себе цену и авторитеты ничьи признавать не хотел. Наёмники, а что вернее, просто банды, всё чаще сталкивались между собой, стремясь завладеть припасами и лучшим оружием.

Спутников за время скитаний Брегана сменилось немало. Были такие, что для промысла их оказывались не годны совсем и погибали часто в налётах. Были те, что нестойки к болезням разным случались. А были и такие, что пытались уединоличиться в начальстве над отрядом и контроль к своим рукам взять. Но подобные и уж тем более долго не жили.

Среди самых первых спутников его оказался и Зубрав, примкнувший к новой дружине, едва та оказалась сформирована. Худой, но хваткий, стелил он всюду за собой, куда бы ни пошёл, шлейф из странных запахов различных трав и масел. Но более всего разило от него тогда запахом чеснока, которым он не только беспрестанно заедал походные харчи, но ещё и имел обычай носить его запрятанным под одежду. К ратникам в лагере Зубрав относился с настороженностью, бойцы Полуночника отвечали ему тем же. В истории и байки, что рассказывали они о нём, поверить тогда было трудно. Однако много позже, уже во время своих скитаний, Бреган убедился, что под «небылицами» основания всё же были. В бою Зубрав оказывался неистов. Имеющий при себе, как и всякий другой ратник, меч, он, однако, в сражении полагался в основном на ножи, которыми владел с большим искусством и которыми орудовал с великой точностью и скоростью. За свою жизнь Зубрав ввязывался в разного рода преступные деяния по одному ему известным, невнятным для всех прочих причинам и частенько оказывался втянут в разбой просто за компанию. И хотя натура его всегда подсказывала голосовать за мирные решения, Зубрав, случалось, и сам ненамеренно провоцировал на стычки и разногласия. Человеком он был сложным и совмещающим в себе качества весьма опасные. Кажущийся порою тревожной и смешавшеюся жертвой, он мог в мгновение ока перемениться и наброситься на врага, разя его совершенно без всякого сожаления и пощады. Так, обманувшиеся неказистым внешним видом противники зачастую не успевали даже понять, что их убило. На нового командира он едва ли не молился и предан ему был до буйности. Зубрав обладал острым умом и также одним из самых важных качеств, по разумению Брегана, – верностью. Спустя годы не самой благодатной и счастливой жизни Зубрав всё ещё был подле него, готовый, как и прежде, следовать за своим командиром хоть в самое пекло. Из всех соратников ценил его Бреган превыше других. И тем сильнее досадовал он сейчас на чрезмерную зубравскую набожность – единственную, пожалуй, черту, которую он в товарище так и не смог ни понять, ни принять.

– Ты мне там с ясной головой нужен. А не со своими выдумками. Селянам околесина какая-то привиделась, а ты и рад за ними повторять. Ну, что так смотришь? Или сказать есть чего?

Сказать Зубраву действительно было чего, однако, наполнившись молчаливым неодобрением, он смолчал, вид заимев одновременно озадаченный и обиженный. Отстав от товарищей, он заторопился накинуть новую одёжку.

– Ну, так что там с матушкой? Что она говорила такого? А то чуть самое интересное не упустили, – подкрался сзади Бобёр.

– Будешь про мою родительницу рассуждать, я тебе дубину твою в гузно засуну и проверну несколько раз для верности, – не замедлил с ответом Зубрав, облачаясь в длинную дерюжную тунику и прилаживая под неё ножи и меч.

– Дубина – это ты. А это – палица, – коснулся сквозь одежду своего оружия Бобёр. – Иш, как насупился. Ну ты, если что, рассказывай. Я вообще про матушек большой любитель послушать.

Закончив с приготовлениями и простившись со старостой, пятеро крепких, рослых крестьян направились за такими необходимыми в это неспокойное время грибами и ягодами к лесной опушке.

IV. Ночь в лесу

Закат приближался. Несколько часов назад путники покинули Комарин и направились к опушке. Миновав мелколесье и углубившись, шли они, пока не заприметили еле видную, узкую тропку. Именно по ней, растянувшись вереницей, и двигался сейчас Бреган с дружиной. Выбрав своим направлением Заречный, отряд тянулся вперёд, повторяя отчасти маршрут просёлка, ведущего к нему от Комарина. Дружинники шли не таясь, и ни шагов, ни речи не глушили, но одновременно с тем всматривались в зазоры меж ветвей. Оборачивались они по обе стороны от себя и то и дело вглядывались в лесную даль, сильно ограниченную, впрочем, рябостью летней зелени. Чуткие грибники были готовы выхватывать оружие, случись среди деревьев движение. Однако час за часом поход их оставался спокоен, и только звук собственного дыхания слышим стал теперь громко до невыносимости.

Зубрав, что следовал сразу за своим командиром, тих был необычайно. Шёл он молча, сжав губы в тонкую полоску и почти не оглядываясь. Бобёр, шагающий сразу же следом, устал его донимать и только дивился на замкнутость товарища, распаляемого в обычное время влёгкую. Все самые изобретательные подначивания оставались раз за разом без ответа, и Бобёр поник. Тосковал он, правда, недолго, так как идущий по его следу Славко моментально явил живейший отклик на все шутехи товарища. Не прошло и получаса, как Бобёр уже вышагивал, вновь распрямившись в спине, и забрасывая за плечо прибаутки разной степени остроумности. Круве Войчич же по своему обыкновению молча замыкал процессию. Ступал он ровно, не забывал оглядываться по сторонам, оставаясь по возможности начеку, но вновь и вновь упирал раздражённый взгляд в спину впереди идущего товарища. Славко, что аккомпанировал всем бобровским остротам дурным гоготом, шёл вперёд в сильную развалку. Маятником он раскачивался из стороны в сторону, и Кухарь недовольно сузил на него глаза.

Смеркалось всё настойчивей, и Бреган замедлил ход, став выглядывать подходящее для стоянки место среди ветвей. Солидный участок пути удалось проделать без сюрпризов. Оказий ожидаемых, равно как и неожиданных, с ними не приключилось, и соратники чуть сошли с тропы, облюбовав для ночлежки место меж нескольких крепких елей. Потоптавшись немного вокруг, наёмники засуетились, готовя лагерь к ночи. Они шумно болтали, и Бреган, пользуясь в основном жестами, разделил отряд в обязанностях. Объединившись с Круве Войчичем, он стал заготавливать хворост для растопки костра, обозначив для того свободную область в центре маленького пятачка земли, что был удобно обнесён деревьями. Остальные соратники, оставив свою поклажу на том же пяточке, срывали низкие ветви у соседних елей. Один за одним подтаскивали они охапки колючих веток к лагерю, устраивая их у основания деревьев. Спустя четверть часа они соорудили нечто, напоминающее колючую ограду. Расположенная вокруг кострища «ограда» местами доставала высотою до середины бедра. Она пропускала свет огня и, хотя плотности была небольшой, отчасти скрывала сидящего на земле человека, позволяя разглядеть издалека разве что его голову.

Разведя костёр и быстро перекусив, путники продолжили беседовать шумно и так увлечённо, будто и не было на свете ничего интереснее для них, чем они сами. Фляги с вином громко застукались друг о друга. Зазвучала крепкая брань и смех.

Просидев так ещё какое-то время, Бреган, оценив ситуацию и решив, что пришло время действовать, тихо скомандовал: «По местам». Два раза повторять не пришлось. Воины, один за другим поднимались на ноги и направлялись каждый к своей циновке. Укладываться спать однако не спешили. Раскладывая на подстилках мешки с поклажей, наёмники быстро ныряли в небольшие углубления в земле прямо за своими спальниками. У костра оставалось всё меньше людей. Вчетвером, а затем втроём и вдвоём наблюдали они за тем, как их товарищи исчезают из виду в ночи, хоронясь в нарытых заранее неглубоких, до полуторы пяди в глубину, ямах. Накрываясь сверху ветками, они замирали в выжидании.

Похлопав по плечу Бобра, командир тоже стал пробираться к своему укрытию. Закупоренная фляга с вином была сброшена им на землю к таким же нетронутым флягам товарищей. Бобёр оказался у костра в одиночестве. Он обхватил руками мощную корягу, прислонил к еловому стволу и, придав ей устойчивости, накинул на неё сверху свой дорожный плащ. Накрыв нехитрую конструкцию капюшоном, он стал громко прощаться с импровизированным чучелом, упрашивая того не задрыхнуть в дозоре.

Кострище опустело. Огонь тихонько пощёлкивал хворостом под присмотром своего неприхотливого караульного. Сокрывшиеся хвоей и мраком наёмники были неподвижны. Как неподвижны были и разодетые крестьянской одёжкой мешки, разложенные на циновках близ костра. Стёганые дублеты мучили путников жарою и неудобством во время пути, заставляя обливаться потом. Теперь же гамбезоны согревали их тела на холодной земле. Никто точно не знал, сколько времени предстоит им пролежать подобным образом в засаде. Дело это требовало сильнейшей концентрации и выдержки. Невозможным для них было пошевелить ни ногой, ни рукой. Ни зачесавшемуся локтю, ни ползущему под штаниной муравью нельзя было сорвать засаду. Разнясь в огромном числе добродетелей и недостатков, дружинники всё же были едины в самом главном. Когда доходило до серьёзного дела, с невыразимой общностью и ответственностью брались они за свои задачи, имея достаточно тёртости и опыта для того, чтобы превозмочь неудобства.

Так случилось, что неуловимые лесные бандиты явили чуть большую осторожность, чем та, на которую рассчитывал Бреган Грегович. Несмотря на все заверения местных об ужасе, только и ждущем непрошенных гостей в чаще, дружинники мало того что беспрепятственно зашли в лес, так ещё и, отмотав долгую версту, вплоть до нынешнего часу разбойниками атакованы всё так же не были. Посему, выбрав место ночлега в лесу, близ хутора Заречный, Бреган рассчитывал выманить стеснительных любителей лёгкой наживы к свету костра, после чего без всякой жалости нашпиговать татей железом.

Бреган считал, что лесные бандиты попробуют атаковать их ночью и непременно исподтишка. Желая не рисковать своим и без того малым числом, они наверняка решатся напасть только на спящих, рассуждал командир. В том, что разбойники следили за ним и его спутниками добрую часть пути, Бреган не сомневался. Пытаться же разыскать бандитов в лесу самостоятельно было близко к невозможному. Капитан отлично знал, что те отыщутся, только если сами пожелают найтись. Выслеживать их по лесным буеракам было, как выразился за трапезой Бобёр, «сродни попыткам расколоть камень обмякшей елдой» . Бреган в душе с товарищем был согласен. Он знал, что самым верным решением, способным выиграть для них уйму времени, было приманить врагов. Рисковать союзниками в планы командира однако также не входило. Не желая получить шальную стрелу из темноты, он организовал засаду таким образом, что, несмотря на освещённый в темноте участок и близость к огню, злоумышленникам пришлось бы подойти к лагерю очень близко, чтобы разглядеть вокруг костра хоть кого-то, кроме «дозорного». При удачном раскладе даже самый осторожный враг смог бы оказаться обманутым. Возможность управиться с заданием всего за одну ночь заставляла наёмников отнестись к делу с полной серьёзностью.

Выдерживать недвижность готов был каждый из них, пусть и давалось это некоторым с усилием, а другим и вовсе с большим трудом. Единственным, кого, пожалуй, почти совсем не тяготило длительное ожидание в засаде, был Круве Войчич. Обладатель единственного в отряде самострела, он половину своей жизни провёл, охотясь в лесах на различную живность, где умение подолгу сидеть затаившись, оказывалось порой ценнее любых других. Дичь он бил без промаху и ещё большим мастером был разве что в её готовке. Держа и сейчас верное оружие поближе, он вслушивался в звуки леса. И звуки те, стоило наёмникам обездвижиться, слышны стали во много раз громче и чище. Ветер зашелестел кронами в высоте, затряс листом. Но спокойно, будто кто-то великий ростом выдыхал этот ветер мерно, едва лишь пошатывая макушки деревьев. Вялой флейтою засвистел чёрный дрозд. Неторопливо, слитно. Дальше, ближе. Виски потели. Ладони и те сделались влажными. Не пошевелиться. Слух был сейчас их взведённым арбалетным болтом, их наточенным мечом, их острым кинжалом. Держась за него, словно за оружие, они направили его в черноту. Туда, куда не доставал свет костра. Туда, за еловые стволы. Туда, откуда следил за ними стылый мрак.

Костёр горел всё тише. Смолк дрозд. Допел свои долгие минуты. Четвертина за четвертиною, час за часом. Бреган дышал ровно. Еле слышимы стали ветер и деревья. Зашумела в ушах кровь. Застучала о виски. Кончиками пальцев Бреган огладил рукоять меча, успокаивающую привычной шершавостью.

В следующую же секунду едва обретённое спокойствие покинуло его стремительнее, чем выпущенная стрела покидает пальцы и тетиву. Ибо командир услышал треск хвороста. Того самого хвороста, что был разложен им с южной стороны их стоянки, аккурат между тропой и лагерем. Бреган, напрягшись всем телом, крепко сжал пальцами рукоять. Важнее всего сейчас было не явить себя врагу раньше времени и не ринуться в атаку на пока ещё не обозначившегося противника. Чуткий командир прекрасно слышал, что тот, кто наступил на хворост, ноги с него так и не убрал. Вероятно, испугавшись, что его обнаружили, он замер, и Бреган гадал теперь, что неизвестный предпримет дальше. Секунды сменялись минутами. Огонь затухал.

То, что случилось после, командиром ожидаемо никак не было и быть не могло. Ушей Брегана коснулся звук, никогда не слышимый им доселе. Звук колеблющийся и низкий и более всего напоминающий кошачье урчание. От тихого и ритмичного, стал он вмиг насыщенно громким, но самое главное, таким неуместным, что Бреган смешался, не зная, как его истрактовать. Откуда доносилось тарахтение, он определить также не смог. Командиру казалось, что идёт оно сразу и отовсюду. Зажмурившись и втянув воздуха, он понял, что не слышит более ничего, кроме этого низкого урчания. Ни леса, ни своего дыхания. Оглохнув на оба уха, командир словно бы обнаружил у себя другую пару ушей, о которой раньше и не подозревал и для которой этот новый звук и предназначался. Вместе со звуком пришла дрожь. Бреган, лежавший животом на земле, ощущал её всем телом. Содрогалась почва. Слабо. Но жутко и неправильно. Он раскрыл глаза, и в тот же миг урчание, что, казалось, уже содрогало сам воздух, прекратилось.

Первым делом Бреган услышал себя. Никогда не подумал бы он раньше, что может так шумно втягивать воздух открытым ртом. Поспешив его захлопнуть, он попытался отделить от рукояти меча пальцы, сжавшие её до побеления.

Тот, кто застыл сейчас на полпути от тропинки до лагеря, тот, кто спрятан был от них тьмой и деревьями, наконец, отмер. Послышались редкие щелчки сухих веток, как если бы неизвестный пытался аккуратно и медленно убрать с хвороста ногу. Бреган решил было, что незнакомец хочет незаметно убраться восвояси, но ошибся. Хруст продолжился, и теперь было очевидно, что некто, угодивший в хворост, ступил на него ещё раз, но уже намеренно. А затем ещё. Медленно давя ступнями ветки, он топтался на месте. Издевательски настойчиво опускал он ступни на шумовую ловушку, вновь и вновь, словно никак не мог насытиться понравившимся звуком. Шуму и треску безумец наделал страшного, но уходить не спешил. Он остановился на мгновение, а затем захрустел палками с удвоенной силой, яростно прыгая на них. Бреган прикидывал, не может ли, часом, весь этот спектакль оказаться попыткой выманить из укрытия его самого и его людей под вражеские стрелы. И пока он отчаянно соображал, как поступить с мало адекватным врагом, тот, наскакавшись на уже потерявших свою упругость ветках, по всей видимости, решил удалиться. Пошуршав напоследок поломанными прутьями, он был таков.

Звуки снова сделались яснее. Шелест листьев, треск кузнечика. Засинел вокруг лес, готовясь к пробуждению. На нетвёрдых ногах выбирались наёмники из своих убежищ. Они оглядывались по сторонам, лихорадочно блестя глазами и влажными, словно от болезни, лицами.

– Что это было?.. – выдохнул Бобёр, не обращаясь ни к кому конкретно, и отирая испарину со лба.

Бреган распрямился во весь рост, ощущая теперь прохладу влажной ткани рубахи, которая липла к спине и животу. Вдохнув поглубже, он отёр выступивший на висках пот и нахмурился.

V. Вглубь

Утренний лес вдохнул прохлады, до отказу заполнив свежестью свои зелёные лёгкие. Чуть озябшие в рассветной стылости наёмники собрали лагерь. Вереницей они потянулись обратно к Комарину, быстро согреваясь движением в пути. Свет забирал всё больше ночного неба для себя и просачивался сквозь кроны под полог леса. Тени замельтешили на тропке, под ногами у Брегана. Они, как и мысли его, были неясны, размыты и спутаны.

Ранее утром, дождавшись, когда ночная синь отступит, капитан пустился осматривать место с потоптанным ночным гостем хворостом. Раскрошенные ветки вдавлены в землю, словно тот, кто скакал по ним, был велик весом.

Подавив хворост, неизвестный отступил, но в каком направлении, оставалось загадкой. Вблизи кучи веток наёмники так и не смогли обнаружить никаких мало-мальски чётких следов. Посему выходило, что угодивший в сухой хворост и от души потоптавшийся по нему незнакомец, отринувший всю свою осторожность, вновь о ней вспомнил, лишь когда задумал отступить.

Бреган шёл вперёд, ступая чётко и как-то выверено, словно разметил кто длину его шага и не сбиться ему теперь было с темпа. С раздражением и хмуростью вспоминал он ночные события. Более всего досадовал капитан на неясные мотивы лесного ворья. Кто бы ни подошёл ночью к лагерю, поведение он явил до крайности странное. Непостижимого Бреган не выносил и прямо сейчас силился придумать объяснение произошедшему ночью. Вокруг самой ловушки не было ни следа. Он прыгал? Но если и так, то на мягкой почве неподалёку наверняка бы оставил отпечатки. И глубокие. Такие, что без труда бы разобрал Круве. Но Круве, обойдя кругом и лагерь, и место ловушки, только развёл руками. Значит, единственное место, куда мог бы метить в прыжке неизвестный, – тропа. Плотный грунт, утоптанный десятками ног, и трава помогли бы ему скрыть след. Но поверить в подобный прыжок было совершенно невозможно, так как от разложенного на земле хвороста до тропы ему пришлось бы преодолеть три сажени, что человеку было просто не под – силу. Мог ли то быть зверь?

Бобёр, похоже, выбрал схожий маршрут прощупывания случившегося накануне. Командир слышал, как, шагая немного позади, тот спорит с Зубравом.

– Подальше от костра копать над было, говорю. Я лично от этими руками его за жабры бы и взял. А то расшумелся, ты гляди.

– Так оно всё и начинается. Да, – проговорил Зубрав с видом человека, который всё для себя уже решил и, более того, знал расклад всех карт ещё задолго до начала самой игры. – Это всё он. Леший. Предостерегал нас. И дальше идти отвращал.

– Зуба, я не понял, ты что, опять укропа накурился?

– Ты мне за укроп не говори, – тут же отбросил потусторонность в голосе Зубрав. – Он злых духов отгоняет и от сглазу бережёт. Ты мне лучше скажи, что это, тать, по-твоему, совсем дурной, шуметь так возле лагеря, на который разбой ночной удумал?

– А ты, значт, решил, что ежели то не человек, то сразу дух, так?

– А кто ж ещё.

– Зверь.

– Кто? Зверь не подберётся к лагерю так близко, королобец.

– Подберётся! Десять серебра даю, что подберётся.

– Лих ты давать, что не имеешь, – засмеялся Зубрав, голосом сделавшись похожим на осипшую утку.

– Зверь это был. Косуля дурная какая. Или кабан.

– Кабан тварь шумная, что наш Мордастый. А кряхтит и пердит и того громче. А следов он наделал бы столько, что даже ты бы заприметил. Верно я говорю, Круве? – позвал, обернувшись, Зубрав.

– Допускаю не кабана. Допускаю косулю, – дипломатично согласился Бобёр. – Она себе прыгала, так? Прыг-скок. Понял? Это раз. Допрыгалась в наш хворост. А дальше, топталась по нему – копытки чистила. Это два. Успеваешь? Почистилась и в обратку упрыгала. А прыжочки у ней знаешь какие? Четыре сажени с места. Вот мы следов и не нашли. Это три, – засыпал он Зубрава доводами с горкой. – Верно я говорю про косулю, Кухарь? – Бобёр тоже забросил свой вопрос в конец колонны. – Я только что думаю, командир, – уняв глумленье в голосе, обратился он в этот раз к Брегану. – Может, то всё же тать был, паскуда? Свои ему верёвку через ветку бросили, раскачали, он за конец – хвать, они назад его и притянули.

– А он, этот твой тать, кто? И трюкач, и циркач, и тёртый калач? – не дал Зубрав шанса товарищу реабилитироваться за провал с кабаном.

– Тебе-то такое конечно не сподручно б было. Тебе же тогда придётся признать, что ты зря всех баламутил, старый дурень.

– Чего это старый? Я тебя на четыре года всего старше.

– А у вас на Севере четыре за восемь идут.

– Ты рот-то закрытым придержи, а то зубы повыпадут. Что, думаешь, не вспомню, какой ты белый из-под веток вылез? Трясогузка потная. Зато вчера всю воду выпил.

– Смотри-ка, уже и воду мою посчитал.

– А то. Потому что следом – «Зуба, дай хлебнуть глоток». Песня знакомая. А на утро морда что поле перед рассветом.

– Это ты мне за потный вид? За оторопь рассказывать решил? Ты сам-то еле гузно с земли поднял. Только глаза таращил да молчал. А сейчас, смотри-ка, рассуждает.

– Тут причина ясная, что молчал и потел. Бреган, – осторожно позвал командира Зубрав. – Ты же тоже слышал? Слышал же, ну? Тот звук. Как кот урчал. Только громко.

Бреган слышал. И не мог найти из-за этого спокойствия. Вскоре после того, как наёмники покинули свои схроны, выяснилось, что чудной звук командиру не послышался. Каждый из воинов посетовал на странное тарахтение. И ни один толком не понял, откуда оно доносилось. Версию Бобра о бандитах с верёвками командир после раздумий отверг, как совсем сказочную. Зато одобрил объяснение с любопытным лесным зверем, пришедшим на свет и запахи лагеря. Ухватившись за это объяснение, он решительно отодвинул тревожные мысли о разных звуках, пусть и новых, пусть и странных. Уверив себя в том, что не пристало командиру полошиться из-за невесть чего, словно деве юной, он продолжил размеренно шагать вперёд, не давая вовлечь себя в столь любимые простыми людьми разговоры обо всём непонятном и мистическом.

– Ну урчало и чего?.. – ответил вместо командира Бобёр. Нагревшись до предела, он ослабил горло рубахи и шумно захватал ртом воздух. – Зверь и урчал.

– Точно. Косуля, – шуршал инвентарём Зубрав. – Они, как напрыгаются на четыре сажени с места, так и урчать, как кошка, принимаются. А как наурчатся, на крыло и полетели.

– Да желудки-то наши и урчали! Ахахах-хаха! – крутнулся паличник назад разделить веселье со Славко. Тот, однако, подпеть другу хохотом не успел, так как, запнувшись обо что-то, полетел с тропы в кустарник справа.

Соратники первым делом пригнулись и с поразительной одновременностью дёрнулись руками к ножнам. Выхватывать оружие они, правда, не стали, быстро сообразив, что причиной падения товарища оказалась не вражья засада, а простая неуклюжесть. Сказать, что товарищи остались ею сильно поражены, тоже было нельзя, поскольку, несмотря на огромную мощь, поворотливости Славко был крайне слабой, и всякий в отряде знал, что ежели найдётся рядом что повалить и уронить, Мордастый то непременно повалит и уронит.

В этот раз Славкины ноги, похоже, не справились с некрупной корягой, что легла поперёк тропы. Скрывшись в кустарнике и сопротивляясь падению, он молотил почём свет руками, силясь остановить свой немалый разгон. Диким вепрем продравшись сквозь кусты, он с оглушительным треском впечатался в молодую рябину. Сотряся дерево, а вместе с ним и половину леса, Славко покрыл себя фейерверком из крошечных ягодок и листочков. Стайка свиристелей огласила лес взволнованными трелями. Птицы перепугано взмыли с веток вверх, не закончив трапезу.

Отплевавшись и поднявшись с земли, Славко незамедлительно принялся отводить душу, обкладывая попавшую под ноги палку, кусты, но пуще всего саму рябину незамысловатыми, но довольно грубыми ругательствами. Решивши поквитаться с деревом, он под конец атаковал его ногой.

Хохочущий Бобёр и остальные помалу спускались с тропы к Славко. Оставшийся на месте Бреган, сам не зная зачем, уставился на длинную чёрную ветку, что преградила путь его неловкому товарищу. Коряга всем облепившим её жёлтым мхом как бы кричала: «Береги ноги, путник!» Славко же ноги не поберёг и наделал шуму едва ли не большего, чем целое войско при полной амуниции. Командир огляделся. Подвоха он ждал откуда угодно и насторожиться мог от любой мелочи. Ни на секунду он не забывал о своей цели и знал, что таинственные лесные убийцы наверняка себя ещё проявят. Щуря тёмные глаза по сторонам и не обнаруживая меж стволов и ветвей вновь и вновь ничего подозрительного, он хотел быть уверенным лишь в том, что ночная мистика в лесу близ Заречного окажется объяснима. Командир верил, что искомые бандиты обязательно себя обнаружат. И что добудь дружинники хоть сколько-нибудь подробностей, дело пошло бы быстрей и направленней.

Словно те самые боги, для веры в которых не было припасено в душе у Брегана местечка, услышали его мысли.

– Командииир! – позвал из-за веток Бобёр.

Оставив чёрную корягу и спустившись с тропы к своим, Бреган обнаружил странное возбуждение, одолевшее собравшихся. Раскрасневшийся Бобёр указывал вниз, туда, где Славко в своём буйном мщении ещё не успел измять всю землю. Там, слева от серого ствола рябины, виднелись свежие следы неизвестного сапога. Круве, что сидел подле отпечатков, поднял глаза на командира. Обнаружил след первым именно он, несмотря на то что Славко упал в него чуть ранее едва ли не лицом.

– Ну, Кухарь, не молчи, – раздражённо поторопил Круве Бобёр.

– След свежий, – наконец произнёс тот.

Вглядевшись, Бреган теперь и сам понимал, что отпечатки оставлены были не позднее нынешнего утра. Размякшая после мелкого дождя почва приняла в себя две небольшие мужские ступни. Те вошли в землю глубоко, пятками к тропе, и командир понял …

– …неслабо разогнался, чтоб так прыгнуть, – озвучил его мысль Бобёр. – Ну что, мужики, по-моему, дело ясное. Вот он наш лесной попрыгун и нашёлся. Да и след вполне человеческий, – добавил он, обернувшись к Зубраву. Тот, застигнутый врасплох несоответствием своих роковых предсказаний реальному раскладу вещей, пока молчал. Помогая себе включиться во всеобщее расследование, он часто заморгал и принялся обдумывать увиденное, несомненно, на свой лад.

– Не просто человеческий, – произнёс командир, склонившись ниже к земле. – Я такой ботинок ни с чьим не спутаю.

Отпечаток был оставлен сапогом с когда-то доброй подошвой из пяти слоёв грубой кожи. У больших же пальцев в земле остались ямки, будто взрыл их острый, железный носок. Круве, вновь подгоняемый товарищами, принялся объяснять остальным, что за след они с командиром распознали только что в земле.

– Карла Бычьего Рожочка голозадые чушочки? Здесь? – заблестел глазами Бобёр. – Далековато от родного насеста. Или Бычий Рог так бежал, что из карманов посыпались?

– Найду, живьём шкуру сниму, падаль, – схватился за топор Славко и подался челюстью вперёд. Получив портрет врага, он заозирался бешено, словно южане вот-вот выпрыгнут на них из-за деревьев. – Убью суку.

– То могут вовсе не рожочки быть, топор спрячь, – осадил Мордастого Бреган, – а простые бандиты. Медорезы да кабанники. Шатаются всюду, и в Посрединных Землях, и вокруг них. Такие за войском идут и подъедают всё, что выпадет. Ссаными тряпками не прогонишь.

– Точно. Сапожочки у рожочка и подрезали.

– Или самого его подрезали. Что верней. И в сапогах его теперь по лесу шкандыбают, – закончил мысль Бреган.

– Ну что, за ним идём? – вопрошающе развёл руками Бобёр. – Зуба, ты там как? Русалкам помолился уже?

Зубрав, проморгавшись, вдохнул поглубже. Брегану хватило одного взгляда, чтобы понять – чёткий след и доводы товарищей не сумели сбить Зубрава со спиритического настроя. Тот несколько смутился, но от полной капитуляции был далёк.

– Что ж это выходит… Шли мы себе, шли, – старался он заглянуть в глаза каждому из присутствующих, – и тут сук на пути… преградил… и, как перст, значит, с тропки сойти указывает. Вот так себе случайно взявшийся.

– Не случайно. Он той палкой от земли отталкивался. Поэтому и прыгнул так далеко, кусты перескочил, – ответил командир.

– Вот как. Что ж выронил её тогда и на тропе бросил?

– Ну, спешиииил человееек. Может, пчёлы за жопу кусали, – вставил паличник.

Командир не позволил Зубраву разойтись в предположениях, кто же на самом деле кусал за причинное место беглеца, и велел своим собраться в путь. Решив, не тратить более время на споры, он дал указание Круве следовать за отпечатками. Остальных же обязал явить чуткость и в случае чего выхватывать оружие, не мешкая.

Восставшее обеденное солнце понемногу выпаривало влагу из сырой земли. Под зелёными кронами сделалось светло и душно. Лбы покрылись испариной. Рубахи и дублеты липли к вспотевшей коже под тёплыми стёганками. Бреган ощущал жар. Но жар тот был не от курток толстого сукна и не от привычной кольчужной тяжести. Командира пекло предчувствием. Обернувшись псами, они выслеживали свою дичь. Радостно было для Брегана чувство уверенности в своей правоте, чувство обозначенности и некой определённости. Рвался он вперёд, стремясь раньше всего подтвердить свои догадки, а уже затем отметить заслуженный трофей наградой.

– Я тут подумал, командир, – начал Бобёр. – Ну, наловим мы татей. И что? Крестьяне-то нас за лееешим послали. Скажут: «Нет башки борового – нет награды. А за разбойников спасибо, конечно».

– Не скажут, – мрачно отозвался Бреган.

– Я к тому, что с них поболее стрясти можно. Подстрелим оленя, башку отрубим, набьём чем-нить, веток в уши наставим, скажем: «От ваш Леший. Гоните серебро». А к этому в дополненье скажем, что ещё и бандитов опасных извели. И пусть за них тоже плотют. Как надбавочка. Вроде того.

– Ну, коль подстрелишь твоего оленя, делай, – усмехнувшись, разрешил Бреган.

– Да что я-то? Кухарь, вон, охотник. Вот пусть и подстрелит, – кивнул паличник на шагающего впереди по следам, Круве.

– Кухарь своим делом занят. Не тормоши.

Железноносые ботинки торопились куда-то по прямой, и долгое время преследуемый перемещался бегом. Об этом лаконично сообщил соратникам Круве. Затем беглец перешёл на шаг. Острые носы его башмаков вскопали землю вдоль неглубокого оврага, а потом повлекли наёмников южнее, туда, где, согласно карте комаринского войта, располагалось озеро Киртыш.

Древостой кругом сделался гуще, а зелень темнее. Хозяин следа вышел на чуть подсохший рыжий суглинок и следы, оставленные на нём, были едва заметны. Потерявшие их из виду наёмники заозирались.

– Пропал след, – пронзительно зашипел Бобёр.

– Тихо, – неожиданно серьёзно отозвался Круве. – Пропали отпечатки. А след никуда не делся … След здееесь.

Молчаливый следопыт выглядывал что-то на земле. То приникал он к ней, то вновь вставал на ноги, пока в конце концов не выбрал направление. Следовал он одному ему видимой дорожкой, оставленной на сухих ветках, что в изобилии лежали вокруг. Дорога та была прослежена им от одной треснувшей ветки до другой. Пригнувшись, он обошёл две низкие сосенки и вновь увидел отпечатки знакомых ступней на земле. Следопыт обернулся и жестом подозвал своих, разрешив тем двигаться.

Возобновившие свой маршрут дружинники заходили всё глубже в чащу. Бреган оглянулся по сторонам. Он знал, что такие глухие места опасны могут быть крупными хищниками, вроде медведя. А являясь тварью до крайности хитрой и чуткой, этот зверь, пожелавши, может остаться до поры незамеченным.

Хитрой тварью, однако, как выяснилось, был не только медведь, но и преследуемый наёмниками лесной бандит. Шагавший в слабой видимости много впереди самого отряда Круве вдруг остановился, подав рукой знак соратникам. Не сводивший с его спины взгляда Бреган тут же задержал остальных. Выяснилось, что след, уже какое-то время ведущий дружинников в никуда, вдруг оборвался резко и непредвещающе. Бреган было подумал, что преследуемый вновь взялся за старое и, добыв по пути палку покрепче, прыгнул куда-нибудь в кусты. Но командир ошибся.

Круве Войчич являлся не самым могучим воином, но в иных вопросах был незаменим ровно настолько, насколько молоток и зубило были незаменимы для слесарной работы. Полностью доверяя опытному охотнику и следопыту, Бреган наблюдал, как тот, медленно пятясь, стал отсчитывать шаги назад. Круве двигался вспять осторожно, не сводя при этом внимательного взгляда с отпечатков на земле. Попятившись так какое-то время и поравнявшись со стволом поваленного дерева, что лежал вдоль дорожки следов, Кухарь наконец остановился. Развернувшись лицом к валежнику, он удовлетворенно принялся его изучать. Оглядев как следует поваленный ствол, Круве обошёл его и с обратной стороны обнаружил носатые следы, перемахнувшего через валежник неприятеля.

– Не уйдёёёт, – довольно прохрипел Бобёр, оскалив длинные зубы.

Бреган оценил старания, с которыми вспомнивший об осторожности тать попытался запутать след, и порадовался острому глазу своего спутника. Отряд, вдохновлённый тем, как быстро следопыт распутал обманку, пустился в погоню с новыми силами.

Велев прислушиваться к любым звукам и оставаться начеку, Бреган вновь весь обратился в слух. Бросившие отирать взмокшие лица наёмники просто шли вперёд, позволяя поту струйками стекать по щекам.

Готовящийся к вечеру лес желтел и охрился. Бреган знал, что при должном везении следы приведут их к вражьему лагерю или хотя бы к тому, что от него осталось. Следовало поторопиться, пока отпечатки сапог ещё возможно было различить. Кругом стало тише. Словно впитывали в себя и глушили все звуки низкие еловые ветки. Только натужные выдохи бредущих да лёгкий скрежет и шорох поклажи.

Круве вновь остановился. Бреган тут же замер следом. Следопыт стоял, склонив голову. Он несколько раз присел на корточки, поднялся, ещё раз оглядел землю под своими ногами. После чего застыл статуей. Отмирать Круве не спешил, и ставший понемногу терять терпение Бреган сильнее засопел носом. Время для них было сейчас самым ценным ресурсом, и командир желал знать только, что за новая преграда встала на их пути и как побыстрее её миновать.

Круве развернулся. Приоткрыв рот, он растерянно нашёл взглядом лицо командира, а затем и остальных своих товарищей. Бреган вопросительно мотнул головой: «Ну, что там?» Кухарь вопрос не прочитал. Взгляд заимев какой-то совсем отстранённый, он оглядывал теперь стволы и кроны за спинами соратников, а также справа и слева от себя. Но делал это неторопливо, словно пытаясь понять, как же так вышло, что все они оказались в таком положении.

Раздражившись пуще прежнего, Бреган поравнялся со следопытом и стал вглядываться в землю. Остроносый след разделился. Но не так, как мог бы разделить его бандит, желая запутать погоню. Нет. След правого ботинка уходил вправо. След же левого, как ни в чем не бывало, повёрнут был ровно в противоположную сторону и уходил влево. Бреган моргнул несколько раз, нахмурился, присел на корточки, коснулся отпечатка на земле, снова встал и снова нахмурился, но никакие ритуалы не помогли ему быстрее разобраться в увиденном. По всем признакам выходило, что правая нога неизвестного решила пройтись в сторону кустов и сосен, в то время как левая, не согласившись с сестрой, побрела выяснять, что находится в другой стороне, за высоким муравейником.

Привыкший во всём полагаться на своё зрение и слух, а также доверять явлениям и событиям, которые имеют под собой прочные основания, Бреган пребывал в замешательстве. Командир поднял глаза на Круве.

– Что это?

Кухарь вытаращился в ответ. Он набрал воздуха в грудь, глотнул, выдохнул, во все глаза уставившись на командира, но не проронил ни звука. Брегана одолело сильнейшее желание поднадать следопыту в ухо, чтобы побыстрее вывести того из состояния тревожного ступора. Намерения, видимо, отразились на его лице, так как Круве предпринял попытку объяснить увиденное.

– З … За … З … Ппп … П.

Как это бывало в минуты сильного волнения, Круве потребовалось время, чтобы побороть снова некстати нагрянувшее заикание.

Сзади подобрались остальные. Они принялись изучать след и спустя срок, достаточный для осмысления общей картины, зазвучали первые ноты агрессивного непонимания.

– Э! Это чё ещё такое? – Славко оторвался от созерцания разъехавшихся отпечатков ног и зыркнул на Круве так, будто тот специально запутал и следы, и всеобщие мысли.

Зрелище было и вправду страннее некуда. Бреган следопытом не являлся, но видел с высоты прожитых зим и своего многолетнего опыта достаточно хорошо. Он знал, как лесной бандит способен спрятать свой след и на какие ухищрения идут порою те, кого от виселицы отделяют лишь хорошо сокрытые логова. Однако подобное он видел впервые. Не было сомнений в том, что след принадлежал тому же, кого они преследовали весь день. Ботинок правой ноги беглеца шёл в одну сторону, а левый в другую. Кроме отпечатков ног, других следов вокруг не имелось. Сами же следы не стали ни глубже, ни реже. Это были те же ноги, что спрыгнули сегодня утром с тропы.

– Готово дело, – драматично заключил Зубрав. – Это всё-таки был он. Дух следы спутал.

– Ты дурак или родом так? – отозвался тут же Бобёр. – Это тать нам голову дурит. А дело было так: было их двое. Один на одной ноге туда упрыгал, а другой сюда, – замахал он руками, поясняя свои догадки. – Дурачка из меня делают.

– Для такого и стараться не надо, – поморщился Зубрав. – Это что ж они, по-твоему, в обнимку по лесу скакали, каждый на своей ноге, а потом разошлись, как швы на твоей жопе?

– А как ещё? У них, может, и подельнички тут сидели, подсобили. Ну, Кухарь, верно говорю?

– Если бы кто помогал – в-в-вокруг следы были, – тихо проговорил Круве.

– Ну, значит, двое было. Как есть двое.

– Будь их двое да каждый на одной ноге прыгал, мы догнали б их в два счёта, – презрительно протараторил Зубрав, серчая на бестолковость товарища.

– А у меня и получше объясненье найдётся, – развернулся лицом к тому Бобёр. – Слушай внимательно, а перо есть – запиши! Чтоб потом дурить людям головы сподручней было. Дух, …

– Так, – принял вызов Зубрав.

– …захватил тело мужика. Мы за ним. А он следы путать, чертила. Но мало ему того было – он, шоб нам ум вконец сломать, на две части расхрючился и разбрёлся. Левая нога превратилась в журавля, а правая в селезня…

– А почему правая в селезня? – не понял Славко.

– …с тех пор его и не видал никто, – помогая себе руками изобразить праведный трепет, закончил Бобёр.

– Вот ты как со мной заговорил, – сузил до щелей глаза Зубрав. – Ну, добро. У меня тогда тоже объяснение есть. Тебе полюбится. Скакали эти умники каждый, знач, на своей ноге. А с деревьев их дружочки, ткачи-циркачи верёвками страховали. Чтоб те на одной ноге-то не попадали. На каждом дереве по татю с канатом, как клещей.

Бреган в перепалку не вслушивался. Он снова склонился к земле и тронул кончиками пальцев отпечатки. Взглянув на Круве, как на представителя самого из них среднего сложения, командир соображал, как сильно углубился бы в почву след, если бы он взвалил такого седока себе на спину. И смог бы он с таким грузом перепрыгнуть тропу с помощью палки.

– … ни ума, ни верёвок, ни людей не пожалели, – продолжал тем временем Зубрав. – И всё оно для того только, чтобы нас пятерых с панталыку сбить. От же хитрецы!

– Да неее, то конечно и превсяко дууух лесной был, – ответствовал со всей страстью Бобёр. – Он ведь только спит и видит, как твоими кишками рябину украсить, шоб поярче была!

– Разделимся, – произнёс командир.

Остановленные на скаку, Бобёр и Зубрав в миг оторвались друг от друга. Заслышав в голосе предводителя решимость к действию, они бросили доказывать друг другу свою правоту.

– Славко с Круве, – стал делить отряд капитан.

– Мож я с Мордастым? – предложил Бобёр.

Зубрав смотрел на командира так, будто тот спятил.

– Бреган, – вновь выпучил глаза он, подбираясь поближе. – Дурной след. Дурной, слышишь?.. Мы за ним… как утки за зерном… Отступим. Леший с нами играется. Отступим, пока живы.

– Пришибу, – тихо, но веско пригрозил Бреган, не имея сейчас ни времени, ни воли на то, чтобы снести зубравскую горячку.

Развернувшись резко и убравшись в сторону, Зубрав в отчаянии сплюнул наземь. Он просунул руки под рубаху и, нащупав на груди среди разных оберегов мешочек на верёвке, запустил в него пальцы. Набрав неизвестной смеси, он принялся втирать её в шею и виски. Бобёр неотрывно следил за всеми его действиями с большим интересом и выражением физиономии глумливым до безобразия. Бреган не стал мешать Зубраву в его попытках защититься от неизвестного чесноком. Вместо этого он поторопился раздать указания воинам.

Тот, кто диковинным образом разделил след, совершенно точно хотел замедлить таким образом наёмников или вовсе отвратить их от дальнейшей погони, рассудил Бреган. Позволить этому случиться командир никак не мог. До заката они были обязаны настигнуть если не самого вора, то хотя бы найти следы его стоянки или лагеря. Не смея терять время, командир распределил людей и засобирал их в путь.

– Давай топай, – мотнул Славко коротко бритой головой Кухарю. Тот ответствовал ему взглядом нечитаемым, но двинулся по следу, оставленному правой ногой.

Парочка быстро скрылась за деревьями. И Бреган, доверившись всем своим навыкам и способностям, повёл оставшихся товарищей за собой.

Все чаще высокие ели заслоняли мохнатой зеленью свет, которого и по естественным причинам становилось вокруг всё меньше. Бреган ускорился. За отделившуюся двойку он не переживал, так как знал, воинами они были весьма искусными, к тому же вооружёнными до зубов. Случись Мордастому и Круве быть обнаруженными, они сражались бы не на жизнь, а на смерть. И командир не сомневался, если только среди преследуемых нет генералов Бычьего Рога или самого возродившегося Полуночника, – разбойникам не поздоровится. В самом же крайнем случае, коим являлось обнаружение именно бандитского лагеря, двое соратников вернулись бы по следам обратно к развилке.

Зубрав и Бобёр преодолевали путь в сосредоточенном молчании. Смеркалось настойчивей, и отпечатки становилось всё труднее счесть. Почти смирившись с тем, что с минуты на минуту придётся разворачивать людей и идти обратно ни с чем, Бреган вдруг остановился. За деревьями справа кто-то был. Этот кто-то двигался в темпе, близком к их собственному, но звуки из-за деревьев исчезли, как только капитан замер. Очевидно, неизвестный за ветвями проделал то же самое. Бреган медленно потянулся за оружием. Зубрав вытащил нож из сапога. Как ласка изогнулся он, напрягая зрение и слух.

– Командир, – послышался вдруг знакомый придушенный голос.

Бреган распрямился, выдохнув. Из-за веток показались короткостриженые головы. Круве обнаружил себя, только когда убедился, что перед ним свои.

– Тихо ходите, – ухмыльнулся в воротник следопыт. – Я уж думал…

– Как поняли, что это мы?

– По чесночной вони, – раздался гогот Мордастого.

– Тишина, – потребовал Бреган. – Следы. Будь они неладны … Снова сошлись.

Чистая правда заключалась в том, что наёмники вновь встретились только потому, что две ноги, очевидно, решили вновь прирасти к одному туловищу. Следы плавно соединялись в привычную для глаза вереницу шагов, где правая ступня сменяла левую. Зубрав захлопал себя ладонями по щекам. Бобёр вдохновился было помочь ему в этом деле, но командир дал приказ не останавливать ход. Скудное освещение осложняло следопыту работу, но Бреган был намерен выжать из сегодняшнего дня всё возможное и велел продолжать идти по следу.

Долго идти, однако, не пришлось. Не минуло и десятка саженей, как следы левой и правой ног снова разошлись в разные стороны. Бреган остановился.

– Издеваются над нами, сучата, – заозирался по сторонам он. Солнце скрылось почти полностью и продолжать поиски в кромешной тьме смысла не имело. Требовалось подыскать место для стоянки. – Встанем здесь, – махнул он рукой в сторону валежника неподалёку.

– Здесь? – не поверил своим ушам Зубрав. – Прямо на проклятых следах??

– Здесь, – подтвердил командир. – Знаю я, как они их путали.

VI. Тропа

Чудесные запахи завитали над костром. Несмотря на несусветную рань, обитатели маленького лагеря пребывали в приподнятом настроении. Разместившись ближе к огню, они занимались поклажей и оружием, выжидая, когда Круве закончит с завтраком и позволит голодным дотронуться до еды.

– Как думаешь, смекнули чего? Что не нападают? – растирал ладони Бобёр.

– Смекнули, – кивнул после паузы Бреган.

– Так, мож, оставим крестьянскую одёжку-то? Толку от неё теперь?

– Обождём.

От маскировки командир решил пока не отказываться. Всё, что ему было известно о бандитах, было пока ограничено, по большей части, его же собственными догадками. Сейчас он сильнее сомневался в числе врага. Могло статься, что искомый бандит разделен на группы и воюет друг с другом. Придумывать Бреган не любил и всегда старался держаться наиболее трезвых суждений.

След, что увлёк их вчера за собой, разделился надвое, равно как и извилины преследователей. Невеликое и совсем не множество озвученных предположений всерьёз Бреганом воспринято не было, и неспроста. Зубрав с Бобром, сыпавшие версиями, были более всего заинтересованы в том, чтобы досадить друг другу, нежели в том, чтобы разобраться в случившемся.

Сам же Бреган решил, что беглецов точно было двое. Имеющие одинаковые ботинки, те могли бы перемещаться один за другим, след в след. И будь это правдой, им удалось бы обмануть любого. Но только не Круве. Опытный следопыт считал бы подобное довольно скоро. И тогда командир обратился к последнему объяснению: тот, кто не оставил следов, преодолел весь путь сидя верхом на своём товарище, который, вероятно, обладал большой силой и выносливостью, раз тащил друга в такую даль на спине. Седок вскоре спешился, и беглецы, решив запутать след, стали перемещаться каждый на одной ноге. Долго так пропрыгать они, конечно, оказались не в состоянии и вскоре вновь сошлись. Именно такую версию на сон грядущий и озвучил накануне командир своим товарищам. Сердцем он чувствовал, что она имеет серьёзные дыры, но, в сравнении с другими, была хотя бы вероятна. Круве на запрос подтвердить легитимность версии отреагировал вялым согласием. Остальные же не подвергли правоту командира сомнению. Лишь Зубрав, растеряв азарт к дальнейшим спорам, вновь погрузился в себя и крепко задумался о чём-то.

Кухарь тем временем вынул суржик, загодя взятый им у селян. Ржаной хлеб следовало съесть сегодня же, чтобы спасти от увядания, и Круве принялся энергично нарезать его ножом.

– А порошков добавь, – повёл носом Бобёр.

– Да не лезь ты под руку. Ему видней… – пробормотал загипнотизированный движениями кухарского ножа Славко. Как бывало всякий раз в преддверии трапезы, сделался он смирным и почти учтивым. Тон же его, особенно в отношении Кухаря, стал мягок до необычайности.

– Да ясно, но… Приправ два мешка и три горшка, а всё бережём.

Упомянутые специи подвернулись наёмникам больше месяца назад по чистой случайности, в виде купца, рискнувшего перевезти ценный груз через беспокойные Посрединные земли. На конвой торговец пряностями не поскупился и, окружив себя железом, людьми, а также людьми, облачёнными в железо, отправился в путь. Такими соблазнительно недоступными их и встретил на большаке Бреган со своими людьми.

Охрана, что при полном параде сопровождала повозку, не сдюжила с давлением и отстрелялась по первой же цели среди приближающихся наёмников. Таким образом, дискуссия не задалась с самого начала. Славко, оскорбленный прошившим голень арбалетным болтом, ринулся на обидчика. Сметающий всё на своём пути, он, казалось, был неостановим ни выстрелами, ни мечами, ни силами природы. Выдернув щит из рук не ожидавшего такого скорого натиска конвоира, он зарубил того на месте, после чего принялся за оставшихся стражей повозки. Подоспевшие наёмники вмиг поддержали ратного товарища, выхватив клинки. По окончании стычки люди Брегана имели на руках богатый груз специй и утомлённого Мордастого. Раненый товарищ беспокойства ни в ком не вызвал, ибо крепкий организм его имел обыкновение восстанавливаться в самые смешные сроки.