Вы не авторизовались

Грани пустоты бесплатное чтение

Скачать книгу

В оформлении переплета использованы иллюстрации Дарьи Серафим

Во внутреннем оформлении использована иллюстрация:

Используется по лицензии от Shutterstock.com

Во внутреннем оформлении использована иллюстрация:

Используется по лицензии от Shutterstock.com

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

«В «Гранях пустоты» Алекс Рауз рассказывает простую истину: любовь не умирает никогда. И даже прожив тысячи жизней в миллионах разных вселенных и миров, мы всегда найдем того человека, ради которого сможем победить пустоту, прежде всего в собственной душе. Эта книга невероятно созвучна поколению нашего времени и обязательно найдет место в сердце каждого из нас».
Drummatix

* * *

Я посвящаю эту книгу своему любимому.
Спасибо за то, что верил в меня даже в те темные времена,
когда силы нас покидали.
Ты мой космос, моя душа, мое сердце.

Однажды я пообещала тебе, что покажу край света.
Я писала эту книгу долгие десять лет, и
хочется верить, что у меня получилось.

Я знаю, что даже там мы сможем найти друг друга…

Пролог

Я застыл в миллиметрах на грани с прекрасным и оглянулся назад. Полыхающий оранжевыми красками закат сменился темным безмолвием. Прозрачная дымка опускалась на сверкающий город, предвещая безумную ночь. На часах грянула полночь, и я вдавил педаль в пол. Кая рядом крепко схватилась за подлокотник, рывок вжал ее в кресло и вызвал улыбку. Мы знали, бояться – для слабаков.

Ночные огни мелькали в такт громкой музыке, разрывая вновь рожденную Вселенную. Каждый шаг секундной стрелки давал передышку перед новой битвой.

Приключения? Если все вокруг идет нормально – значит, мы погибли. Новый город был живым в отличие от бесчисленного множества предыдущих. А теперь пора действовать и доказывать, что живы и мы!

– Справа. – Сегодня я хорошо угадывал.

Кая повернула голову, чтобы застать первую ракету, осветившую защитный купол над городом.

– К черту, пляшем.

Я дернул ручник, машина крутанулась и застыла у очередной светящейся вывески. Поправив безупречно сидящий серый пиджак, я выскользнул из машины, чтобы успеть распахнуть дверь для Каи. «Феррари» мы бросили незапертым у входа.

Внутри клуба музыка вводила в транс пару сотен людей. Не думать и двигаться, влиться в беспечный поток сознаний прочих путников – всего одна ночь или десяток минут, чтобы исполнить мимолетные желания.

Очередной снаряд разбился о купол, тряхнув пол, но никто не обратил внимания. Танец уносил и даровал временное забвение. Ритм подсказывал движения, и тело плыло на его волнах. Наравне со скоростью атмосфера расслабляла и сводила с ума.

– Бежать вечно? – Кая оскалилась в мрачной улыбке. – Ты предупреждал при знакомстве.

– Жить! – выдохнул я, чувствуя, как безумный блеск в моих глазах зажигает и ее.

Мы подхватили пару горящих коктейлей с подноса пробегавшего официанта и опрокинули, не чокаясь. Когда умираешь почти каждый день – выпить за упокой будет хорошей шуткой.

Голоса и алкоголь, музыка и долгожданное движение оставляли все значимое позади, вселяли безрассудную уверенность если не в завтрашнем рассвете, то, определенно, в настоящем мгновении. Именно то, чего нам всегда не хватает.

Рождение и медленное увядание – свобода живых людей. Их неосознанный выбор и недостижимое благо для творений безумного демиурга.

– Поехали? – предложил я. Кровь, бурлившая этой ночью, гнала вперед увидеть все, на что способен этот маленький островок развлечений и драйва. Наше время опять подходило к концу.

Кая, как обычно, готовая идти до конца этого мира и бесчисленного множества других, кивнула и подхватила мою руку.

Легко лавируя в скудном потоке встречных машин, я в считаные минуты донес нас до высочайшего небоскреба в городе, запримеченного еще в прошлой гонке со смертью.

Стеклянный лифт плавно поднял восторженную Каю над обреченным городом, а я не мог наглядеться на нее. Когда мы ступили на тонкую кромку последнего этажа, я решился разрушить последние стены.

– Я умирал в десятках миров без тебя. Они были прекрасны, но я их не замечал. Бродил, как призрак себя настоящего, это не назвать жизнью. Я больше не хочу тебя забывать.

– Быть может, настало время проверить, чего мы стоим?

– Стоит лишь сильно захотеть? Перестать бежать и начать бороться…

Сияющий купол треснул, и последняя ракета опустилась на тлеющую оранжевыми огнями эстакаду вдали. Огромный ядерный гриб накрывал живой город, как в замедленной съемке. Секунды длились целую вечность, оттягивая неизбежное. Как всегда, я отчаянно хотел больше времени.

– Не отпускай мою руку, – прошептал я.

Непередаваемая красота гибели, неведанная ни одному живому существу, раскрыла передо мной объятия. Но я имел все шансы стать первым, кто сможет запомнить. Только если очень постараться…

Я застыл в миллиметрах на грани с прекрасным и оглянулся назад.

I.

Ночью шел снег. Огромные белые хлопья мягко оседали на пушистых хвойных ветвях и черепицах крыши брусчатого домика. И даже порывы ветра не смели тревожить тишину безмолвного леса.

Внутри ярко горел очаг. Оранжевые блики скользили по стеллажам небольшой библиотеки. Запахи старых страниц и книжной пыли въелись в сами стены.

За небольшим столом у окна хозяин усердно писал что-то в дневник. Одинокая свеча коптила и плакала воском, но он не обращал на нее внимания. Его руки била нервная дрожь, а взгляд поминутно обращался к засыпанному снегом окну. За ним сгущалась тьма, и ни единой живой души на многие мили вокруг.

Его звали Николай. Пару месяцев назад он выкупил этот заброшенный дом. Сроки сдачи кандидатской подходили к концу, и он радикально решил проблему с музой. Она любила уединение. Приходила по вечерам, невесомо присаживалась на краешек стола и улыбалась.

Но вот уже несколько дней Николаю было не до нее. С того момента, как в уголке глаза мелькнул темный силуэт, он потерял сон. Поутру следов на снегу не оставалось, а ночью он боялся открывать дверь. Все казалось иллюзией и играми уставшего от одиночества разума.

Но сегодня тень прошла совсем рядом и перестала быть миражом. Там, среди уснувших сосен, кто-то был. Темный балахон и длинные белые пряди… Паника накрыла его с головой.

Но Николай строчил и строчил в дневник, пытаясь побороть свои страхи. Он не хотел признавать, кого видел в этом образе, будто одно слово могло накликать беду.

И все же написал… Смерть?

И ровно в тот миг, когда Николай поставил точку под вопросительным знаком, раздался стук в дверь.

Знакомство с Николаем

Хвататься за кочергу было уже поздно да и, пожалуй, бессмысленно. Смог бы он ударить человека? На подкашивающихся ногах Николай подошел к двери.

– Кто там? – Он хотел задать этот вопрос грозно, но из-за дрожащего голоса эффект получился довольно жалкий.

– Я потерялась в лесу. Пустите меня погреться, пожалуйста, – ответил уверенный женский голос.

«Чему быть, того не миновать», – мелькнула мысль, и он резко, не давая себе надежды и шансов на отступление, распахнул дверь. И застыл.

На пороге стояла ослепительно красивая женщина лет тридцати в сером пальто по колено и черных сапогах. Царственная осанка, слегка приподнятая голова, легкая улыбка на губах. Шапки не было, и черные густые волосы волной спадали на плечи. Никакого сходства с существом, бродившим вокруг дома по ночам.

– У вас такой напуганный вид, будто вы ожидали увидеть лешего, – все еще приветливо улыбаясь, произнесла она.

– Ох, простите. – Николай смущенно поправил очки, пропуская гостью в дом. – Я просто засиделся в глуши и отвык от людей.

– Да, понимаю. Я тоже не ожидала наткнуться здесь на дом, настраивалась гулять по лесу всю ночь.

– Тогда я спас вас и просто обязан напоить чаем! – радушно, но все еще довольно нервно Николай указал на стул и бросился к чайнику. По пути укорил себя за излишнюю эмоциональность – так и самому за маньяка сойти несложно. Но странная фраза соскочила с языка, будто потянул кто.

– Не откажусь. И спасибо, что впустили погреться… – Она вопросительно взглянула.

– Ох, точно, забыл представиться. Николай.

– Марта, очень приятно.

Пока закипал чайник, гостья устроилась в кресле у стола и изучающе посмотрела на хозяина. Николай нервно теребил свитер, пару раз снова потянулся к очкам, но не тронул. Все время хотелось что-то поправить.

– Так вы заблудились? – Он неловко попытался разбавить гнетущую тишину. Незнакомка казалась вполне милой и дружелюбной женщиной, но он все никак не мог избавиться от адреналина, попавшего в кровь при первом стуке в дверь. А от ее взгляда до сих пор прошибал холодный пот.

– Задумалась и ушла слишком далеко в лес. На самом деле я недавно поселилась в паре миль отсюда, в старом бабушкином доме, и еще не так хорошо знаю округу. А вы здесь давно?

– Скоро два месяца как. Сбежал от городской суеты, чтобы спокойно подумать.

– Так вы не ожидали натолкнуться на соседей. – Вопрос прозвучал как утверждение и ответа не требовал. – Это ваша библиотека?

– Да. Пожалуй, одно из немногих стоящих достижений за мою жизнь. – Он ухватился за ниточку беседы, но быстро осекся. Излишне хвалиться не хотелось, а что тут еще скажешь, если не спросили. Но многие издания были не просто редкими – единственными в своем роде.

– Люблю людей, стремящихся к знаниям. Один взгляд на ваши труды доставляет удовольствие. – Вроде она восхищалась, но Николаю показалась легкая ирония в ее голосе. Возможно, просто показалась. Встретить ценителя и знатока в глухом лесу, шутка ли…

Чайник закипел, и хозяин с преувеличенным рвением бросился разливать заварку по чашкам.

– И что же вы читаете сейчас, Николай? – Вопрос прилетел в спину и почему-то застал врасплох. Уже несколько дней, как он отбросил всю научную литературу и читал художественную. Иными путями со страхами справляться не выходило.

– Э… – Он немного замялся, расставляя чашки на столе. Поискал на полках печенья или сладкого – сам уже не помнил, что прихватил с собой в этот дом. Да и полки выглядели незнакомо, будто он мгновенно забыл об их существовании, как въехал сюда. Не могло же их здесь не быть прежде!

Выпечки не нашлось, зато были целые две банки варенья, клубничного и мандаринового. Он радостно водрузил их на стол вместе с чаем, и Марта благодарно улыбнулась, выбрав оранжевую.

– Я немного отвлекся от работы и читаю фантастику.

Момент стал еще более неловким. Обычно при фразе «фантастика» окружающие корчили снисходительные лица. Несерьезно, детство, говорили они. И Николай смущенно кивал в ответ, не готовый выплескивать наружу все то, что отзывалось в душе. Не желая вступать в дискуссию о том, что жанр совершенно неважен – хочешь ли ты копаться в глубинах человеческих душ или просто отвлечься от суеты и страхов. Лишь мастерство автора делало книгу живой и говорящей, и не имеет значения, о чем этот автор писал.

– Хороший выбор, – вдруг сказала Марта, и Николай робко улыбнулся. – Мне нравится, когда автор не ограничен в приемах, чтобы усилить конфликт и накалить эмоции, это позволяет героям стать живее, не правда ли? Фантастика – чудесный инструмент, чтобы выковать человека.

Николай кивнул, неуверенный, что понял эту мысль. Выковать человека? Как на кузне?

– И что же у вас сейчас?

– Сборник рассказов автора Дэна Рида, – мгновенно откликнулся он, ища у кровати книгу в черной обложке. Но, как назло, она пропала, а название, крутившееся на языке, ускользнуло в последний момент. – На первый взгляд, между ними нет ничего общего, автора кидает из жанра в жанр, словно ради собственного удовольствия осветить ту или иную тему. Только увлечешься очередным миром, проникнешься героем, как он обрывается в пустоту, а незримая рука писателя опять меняет пластинку. Он будто пробует Вселенную на вкус, вертит ее со всех сторон, смакует, проверяет. Это как смотреть в калейдоскоп… Кататься на американских горках – вот я на Диком Западе пью с блюзменом, а в следующее мгновение дорога резко идет вверх, и я уже взмываю в космос в поисках новых истин. Но, кажется, начинаю улавливать смысл – это странное повествование затянуло меня. Чувствую себя кладоискателем, пытающимся удержать тонкую золотую нить, которой связано все в этой необычной книге. А в ней точно спрятано гораздо большее, чем кажется на первый взгляд, понимаете? Калейдоскоп вертится не просто так, и я обязательно должен докопаться! Найти свой клад, который автор мне пообещал.

– Или угадать? Ведь можно угадать, не дойдя до конца.

– Я пытался, но… – Где же эта книга? Ведь была под рукой все дни, манила обложкой с первого дня, как он приехал сюда. И ни разу не терялась! Николай рассеянно водил взглядом по небольшому пространству, которое теперь звал своим домом. Он сам не знал – хотел ли заглянуть в финал, или просто показать ее гостье.

Но книга как провалилась. Возможно, что не все истории готовы открываться без спросу? И свой долгожданный клад в финале он найдет, только если пройдет весь путь целиком.

– А иногда дорога к кладу и есть самое важное, что мы можем получить. Спасибо, я обязательно ее поищу. – Марта отодвинула варенье и перевела взгляд на центр стола, где были в беспорядке разбросаны исписанные листы. – Вы сам писатель? Вы так вдохновенно говорите о книгах, словно они и есть ваша жизнь.

Словно они ваша жизнь… Да, Николай мог бы с этим согласиться. Здесь, в глуши, с ним не осталось больше никого, но одиночество не ощущалось чем-то плохим и неестественным.

– Ну что вы, – он улыбнулся и кивнул на кипу бумаги, – я аспирант. Это моя диссертация, именно ради нее я и приехал сюда.

«Заниматься серьезной научной работой, а не рассуждать о книжках», – хотел добавить он, но почему-то не стал.

– Хм, – заинтересованно промычала Марта и вытянула из-под самого низа кипы листов титульный. – «Ментальный аспект формирования субъективной реальности»?

– Ну, – он заметно смутился, – это пока черновое название. Оно звучит все же лучше, чем изначальное «Что-то там про любовь».

Николай хмыкнул, ожидая смеха собеседницы. В конце концов, это была его первая шутка за пару месяцев. Вроде не такая плоская.

Но лицо Марты осталось вежливо-заинтересованным, будто он не сказал ничего необычного. Она ждала ответа.

– Если говорить простыми словами – есть теория, что мысли формируют реальность. – Он начал бодро и уверенно, но к концу фразы стушевался и почти перешел на шепот. – Звучит как пафосная фраза для мотивационных курсов… Но мне кажется, под ней что-то кроется. Мир состоит из материи…

– Могут ли мысли ее формировать, – не спросила, а закончила его фразу Марта. – Интересная тема.

Прежде чем продолжить, Николай поймал взгляд гостьи, ненавязчиво прошелся по ней глазами. Он постарался сделать это вскользь – и никак не мог понять, что слышит в ее тоне, искренний интерес или скрытый сарказм. И почему он так жаждет ее впечатлить? Ведь Марта не сказала о себе ни слова.

– Мысли человека могут сформировать что угодно, будь то собственные чувства или завтрашний день. Эта теория притягательна, правда? Что мы можем творить…

– Творить мир вокруг нас, лес или дом. – Марта улыбнулась и прищурилась, теперь уже не спуская взгляда с Николая. А он вдруг слишком резко опустился во второе кресло у камина и сжал свою кружку с чаем. – Или чувства.

– С чувствами проще.

– Ты так считаешь? – Она так непринужденно перешла на «ты», будто всегда сидела в этом доме, вела философские разговоры и грелась у камина каждый вечер.

– Они эфемерны. – Он все же улыбнулся, вспоминая начало своей работы. Именно чувства были выбраны первым «подопытным кроликом» диссертации. – Набор скачущих гормонов поддается не только химии, но и простому усилию воли.

– Невозможно дотронуться до чувств человека, в отличие от него самого. – Она поставила пустую чашку на стол. Звук показался слишком громким и неуместным для маленького дома. – Они не материя, но не менее важны в строительстве мира.

– Если я смогу понять, – Николай ненадолго запнулся, отвел глаза к пляшущему в камине огню и заговорил решительно, – доказать связь мыслей и материи, то за чувствами не встанет проблемы.

Гостья будто тихо усмехнулась, но он не стал поднимать глаза, чтобы проверить. Поэтому неожиданный вопрос в очередной раз выбил из колеи.

– А ты любил когда-нибудь?

Такой банальный вопрос в их возвышенной беседе показался почти оскорбительным.

– Не стоит думать, что я засел за эту диссертацию от безответной любви. Сбежал из мира в поисках лекарства для души. – Хотелось добавить еще что-то, чтобы доказать серьезность своих намерений, но слова исчезли. Николай закрыл рот и молча ждал ответа гостьи.

– А жаль. Я считаю, что любовь – одна из величайших тайн мироздания. Важная глава для твоей диссертации. – Теперь сарказм в голосе ему не показался.

– И правда, я бы сильно о ней беспокоился, если бы смог мыслями создать стул или стол, а может, и целого человека. – Он ответил в тон гостье, но почему-то сразу пожалел об этом.

Зато Марта наконец-то рассмеялась. Николай поднял глаза, чтобы натолкнуться на холодный, почти пустой взгляд над улыбкой. Кого он впустил в дом этой ночью?

– Если не чувства, с чего бы начал ты?

– Я правильно понимаю, куда мы клоним беседу? Серьезно обсуждаем создание мира и людей? – Быть может, это она писатель? Поэтому так уцепилась за библиотеку и его писанину?

Нет, вряд ли. Уж слишком холоден ее взор для человека, который должен уметь чувствовать остро и тонко. Живых героев у нее бы не получилось…

– Почему бы и нет, – улыбалась в ответ Марта. Кажется, она выглядела довольной, но даже в таком виде теперь пугала не меньше, чем кошмар, бродивший за окнами по ночам. – Ты не писал эту главу в диссертации?

– Пока нет… Она значилась под конец, но я ее удалил. Слишком смелое решение, лучше начать со стула.

– Или дома. – Николая опять передернуло от этих слов. – Давай немного помечтаем? Руки, ноги, голова и целая бездна чувств и мыслей внутри… Смог бы ты наполнить все это смыслом, той же пресловутой любовью?

Николай молчал долго. Он бы мог сказать, что вся жизнь пробегает перед глазами, но четко в памяти всплывали лишь последние два месяца в этом лесу. Прочитанные книги, ненаписанная работа, начатые и брошенные мысли. Сейчас все это имело колоссальное значение – будто сама жизнь могла зависеть от следующего ответа. Могла ли?

Когда он вновь заговорил, слова медленно, с трудом выходили изо рта.

– Я помню, каково это – любить. Я могу больше никогда не испытать этого чувства, но память подскажет, направит. Да, я бы попробовал…

Что он несет?!

Сердце глухо бумкнуло внутри, и мир развалился на осколки.

Чтобы через секунду по крупицам собраться вновь совершенно иным.

История Марты, меняющая все

Женщина откинулась в кресле, не сводя пристального взгляда со своего творения. Всем своим видом она давала понять, что первый урок пройден успешно, но похвалить еще рано.

Николай совершенно потерялся от нахлынувших чувств. Он казался сам себе барахтающимся в луже котенком. Беспомощным созданием, которое, несомненно, выплывет, когда воздуха в легких почти не останется, но выучит этот урок. А еще он чувствовал, что следующие слова Марты поменяют все. Он боялся и не хотел слышать.

Она чувствовала это и тянула. Позволяла несчастному хотя бы попробовать нащупать почву под ногами. Марта была явно заинтересована в том, чтобы объяснение прошло успешно.

Николай уронил пустую чашку, хотя руки больше не дрожали. И даже не стал ее поднимать, зато следующий вопрос отчетливо всплыл в голове.

– Кто ты?

– Я бы назвала себя ученым, это слово с детства вызывало во мне трепет. Я хотела стать ученым, и, если обойтись без лишнего пафоса, у меня получилось. Раньше я обожала загадки, особенно те, что преподносит нам само мироздание. Ведь ответ всегда рождает сотни новых вопросов. Я любила на них отвечать. Как должен любить и ты, Николай.

Он кивнул. То, что еще вчера казалось непреложной истиной о себе самом, как бледно-русые волосы или слишком худощавое тело, которое он видел в зеркале, – теперь казалось зыбким, неустойчивым. Будто он нуждался в подтверждении со стороны, какой он, чтобы оставаться собой. И Марта давала это подтверждение.

– Я не сразу заметила, что живу дольше, чем положено. У меня всегда было занятие, и, честно признаться, я не слишком обращала внимание на людей вокруг. Смешно, но смену своего ассистента я заметила только в тот день, когда назвала его по имени, а юноша ответил мне, что так звали его деда, который работал на меня. В тот день я оглядела весь свой персонал и не узнала ни одного лица. Этот любопытный факт занял меня на целый день. Но в конечном счете – я и так не собиралась умирать, какое мне дело до того, что умирали остальные.

Николай кивнул, хотя это от него и не требовалось. Ему пока еще казалось, что будь такой уникальный случай – женщина, которая не стареет и не умирает, – вся ученая среда только и галдела бы о ней. Эликсир бессмертия, философский камень и множество других любимейших баек человечества отражали главную людскую мечту – не умирать. А она так легко, мимоходом, говорит об этом!

Но все, что Марта сказала дальше… Вспоминая тот день позже, он всегда признавал, что выжил только чудом.

– Я недооценила смерть. Даже если она не трогает тебя, с ней все равно приходится считаться. Повторюсь, тогда я не слишком обращала внимание на людей… Поэтому не сразу заметила, что их стало меньше. На улице больше не было спешащей толпы, машины не гудели за окном, доставка затягивалась на недели. А потом погасли все фонари, а небо так и осталось оранжевым.

Ее безучастное лицо не выражало никакого отношения к происходящему в рассказе, и даже тоном Марта не выделила момент, когда осталась совершенно одна.

– Потом пропал последний ассистент. И одним оранжевым утром я прошлась по огромному городу, уже не встречая там людей. Он был весь в моем распоряжении, как и остальной мир. Пустой и бездушный, чьи загадки так быстро потеряли смысл…

Она остановилась, подошла к окну и провела рукой по ледяному узору. Под ее пальцами рисунок зашевелился, ожил и расцвел десятком новых бутонов.

– Осознание, что я упустила самое главное, пришло не сразу. Какое-то время я еще пыталась вести обычную жизнь, но быстро теряла к ней интерес. Я! Теряла интерес! – В голосе скользнул гнев. – Оказалось, что из жизни ушло то, что и делало ее «жизнью». Те самые люди, которых я старалась не замечать. Столько времени спустя… я готова признать, что они – удивительнейшее творение мироздания. Уникальные индивидуумы, такие простые снаружи, но до самого конца остаются загадкой даже для себя самих. Как этот узор на окне, они никогда не повторяются. Нескончаемый материал для познания канул в вечность, оставив после себя только вопросы.

Иногда голос Марты заглушал бешеный стук сердца. Николай старался глубоко дышать и не думать самостоятельно. Эта история все меньше казалась байкой. В отличие от собственных воспоминаний – его детство, украденные с другом соседские яблоки, запах скошенной травы в поле за домом, пугающий лес за ним, куда он так и не рискнул зайти даже во снах, бесчисленные кораблики, пущенные по весенним ручьям у подъезда, фэнтези-книжки, которыми он зачитывался до поздней ночи, школьные занятия по астрономии, после которых он больше не мог смотреть на звезды равнодушно, первая любовь с привкусом горечи и старого блюза, институтские годы с постоянным недосыпом и далекий, неуловимый, но всегда прекрасный образ той, чей кулон он нежно хранил все эти годы… Хранил в городской квартире, но не взял в этот проклятый дом. Хранил ли? Все превращалось в кадры старой пленки, обрывалось и таяло на глазах. И дурацкой шуткой была не история Марты, а его собственная жизнь. Вот только боль, сковавшая нутро, была самой настоящей.

– Создать подобие человека оказалось не так сложно, – спокойно продолжала гостья. – Но вот создать полноценную личность, способную самостоятельно думать, принимать решения и быть тем самым уникумом, – гораздо сложнее. На это ушли долгие годы, но результат никогда меня не устраивал. Они говорили моими словами, мыслили вложенными шаблонами, совершенно не развивались. И не представляли, что такое чувства. В конце концов я поняла, что мне не создать человека, умеющего любить, если я сама лишена этого качества. Но кто мне мешает сотворить существо, которое будет способно созидать то, что я не смогла?

И вот тут она улыбнулась. Теплой ее улыбку назвать было нельзя, хотя Марта явно пыталась выразить именно это чувство. Чувство, которого она лишена.

– Я пыталась создать ученика, который способен хотя бы представить, что такое любовь. Если не почувствовать, то вообразить. Последний компонент, которого мне не хватает для полноценного человека. Я могу сотворить целые миры, но к чему они нужны, если останутся пустыми?

Николаю бы улыбнуться в ответ, но ледяной пот катился под теплым свитером. Хотелось проснуться от этого кошмара. Слишком сюрреалистичным представлялось то, что когда-то он звал «реальностью».

– Есть еще одно правило, которое я хотела обойти, – хмыкнула Марта. – Создания не могут познать своего творца. В этом я убедилась на практике. Все, кого мне удавалось сотворить, растворялись в тот миг, когда я рассказывала, кто я. Когда они понимали, осознавали – в следующую секунду переставали существовать.

Николай снова вспомнил образ, бродивший вокруг его дома почти месяц. Нет, почти всю его короткую жизнь длиной в несчастных два месяца, несколько прочитанных книг и написанных строк.

– Но не я, – выдавил он.

– Но не ты. Тебе первому удалось по-настоящему ожить. И нас ждет много работы.

– Почему? – только и смог выдавить Николай. Он не знал, что именно хотел выяснить своим вопросом, что хотел сказать или донести. Стоило, пожалуй, спросить – кто он сам. Но это еще предстояло выяснить.

И будто в ответ Марта сказала:

– Хаос – суть демиурга, Николай. Добро пожаловать в мир.

Сначала была сказка

Миг, когда пустота наполнялась, всегда был прекрасен. Жизнь сама жаждала быть, ей нужна лишь небольшая помощь. Мысли формировали реальность, руки творили…

Первым был Ворс. Высокий русоволосый сероглазый парень, честный и благородный, сильный и уверенный – он был таким, каким всегда хотел быть сам Николай. Его образ будто всегда крутился в мыслях.

Но старой сказке нужен новый сюжет. И Ворс всю сознательную жизнь бежал. Когда ты не такой, как все, – в тебе видят монстра. Тебя пытаются уничтожить, вычеркнуть из памяти всего мира, как старую неприятную сказку. Как странный эксперимент демиурга.

Ворс так привык бежать, что не представлял иной жизни. Ведь никогда и никому не удавалось его поймать… Пока не появилась эта парочка. Сам дьявол нанял этих охотников.

Как же он устал.

Потом были двое охотников, идущих за ним по пятам…

– Эрик, ты уверен, что идти в этот лес – хорошая идея? – Темноволосая девушка задумчиво смахнула с лица выбившуюся из хвоста прядь. – Вокруг него ходят нехорошие слухи.

– Про сгинувших козлят и детей? Брось, Кая, на что же нам мечи, не зря нас учили ими пользоваться. Разведем костер – и ни одна тварь не подберется незамеченной. А как только рассветет, ринемся на выход. Выберемся одновременно с чертовым ублюдком! Это наш первый реальный шанс за последние месяцы выполнить заказ.

– Ты считаешь, что самоуверенность тебе к лицу, но в прошлый раз, когда мы вот так залезли в чертовщину без подготовки, – еле пятки унесли. – Девушка непроизвольно потерла побелевший шрам на скуле.

– Год назад, а ты все еще вспоминаешь! И не забывай, это целый год практики, добавивший мне мудрости!

Пара охотников, одетых в черные плащи, с хохотом вступила в лес.

А потом родился и лес вокруг них…

Резкий порыв ветра всколыхнул пламя костра и холодом прошелся по губам. Здесь сумерки длились недолго, и гнетущая, всепоглощающая тьма окутывала окрестности за считаные минуты после заката. В это же мгновение лес становился бесконечным – замыкался в кольцо, и до самого рассвета выхода попросту не существовало. Любое живое существо, попавшее сюда после захода солнца, оставалось заперто на всю ночь. И чудо, если к утру у него получалось выбраться живым.

Николай нервно, в предвкушении, закурил трубку. Вот-вот у его костра должны были появиться гости. Он прошелся, расставив бревна в нужном положении, чтобы они смогли усесться, и подбросил пару веток в костер. Запасов должно было хватить до утра.

Неожиданно пламя замерло, и вслед за ним замер и мир вокруг. Больше не дул ветер, замолкли редкие вечерние птахи. В том же сером пальто, которое было на ней при первой встрече, на землю ступила Марта.

Она внимательно оглядела лес и только после позволила себе легкую улыбку на лице. За последние месяцы Николай ни разу не удостоился такой чести, поэтому сейчас был больше удивлен, чем обрадован.

– Неплохо, наконец-то неплохо. – Она дотронулась до низко висевшей ветви ели, мягко провела рукой по иглам. – Видишь, стул создать не так сложно. Но живые люди – задача иного уровня.

– Я стараюсь, – в сотый раз повторил он, сдерживая усталость в голосе. Он очень долго шел к этому часу, но Марта явно дала понять, что все сложности ждали их только впереди. И радость творения порой меркла перед страхом неизвестности.

– Видела приближение созданий. Вполне живые, но я должна убедиться. В прошлый раз твои люди не умели даже улыбаться. – Улыбка сошла и с ее лица, как первый снег в сентябре.

– В этот раз будут. – Николай глубоко затянулся, но тут же закашлялся. Он никогда не любил курить, пожалуй, не стоило и начинать.

Марта уже развернулась, чтобы покинуть очерченный пламенем круг, как вдруг замерла и спросила:

– Скажи, Николай, почему один из них не полностью человек? Такого задания я не давала.

До последнего момента он надеялся, что эта маленькая уловка останется незамеченной.

– Он был первым… – Николай замялся, радуясь, что она так и не повернулась. – Считай это экспериментом. Так он будет живее.

– Естественнее, – усмехнулась Марта. – Ближе к природе.

Николай молча кивнул – сказать больше ему было нечего. Он сам не понимал, почему решил выбрать этот ход. Наитие?

Прохладное дуновение ветра растрепало пламя костра, время потекло вновь. И мир был настолько живым, настоящим, реальным… Что и дом в глухом лесу, где он провел все эти месяцы, и Марта, да и он сам, казались мрачной сказкой, рассказанной у этого костра. Огонь плясал, откидывая причудливые тени, и что только не могло в них родиться.

Поэтому, несмотря ни на что, он был безмерно благодарен Марте. Кем бы он ни был сам, его руки могли творить – разве это не главное?

Наставница исчезла, и лишь ее голос в голове вкрадчиво добавил:

– Простым людям не стоит знать истинной сущности творца, иначе и этот мир рухнет, как все твои предыдущие.

Николай молча прикрыл глаза. Он хорошо знал правила.

А когда он распахнул их – между деревьями уже стоял Ворс. Он пришел сюда бесшумно или впервые возник именно в этой точке новорожденного мира – Николай не знал. Но захотел протянуть руку ему навстречу и коснуться так сильно, что с трудом сдержал себя. И будто даже мрак сумеречного леса на мгновение отступил…

Ворс шел к нему навстречу, настороженно вглядываясь в лицо, оценивая опасность. И его серые глаза окончательно перестали быть выдумкой именно в это мгновение. Серые глаза настоящего человека! Готового во что бы то ни стало бороться за ту искру жизни, которая досталась ему по воле случая.

– Добрый вечер, путник, – выдавил Николай, стараясь изобразить на лице дружелюбную улыбку. Его вдруг скрутило ощущение, что это он сошел с ума от одиночества в своем лесном заточении и теперь говорит сам с собой. – Присаживайся. Не часто встретишь человека в этом лесу.

И это было правдой, с какой стороны ни посмотри.

Ворс сел напротив и вдруг ухмыльнулся:

– Действительно, не часто, – его голос был спокойным, уверенным, с приятной легкой хрипотцой. И он был таким же настоящим, как и все вокруг.

Волна безумной эйфории накрыла Николая, и он чуть не пропустил тот момент, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом. Стемнело мгновенно, будто кто-то незримый выключил свет. Костер очертил четкий круг, за которым сгустилась и ожила, задышала мгла.

Ворс резко поднялся и сделал шаг к огню, его правая рука легла на рукоять ножа, притороченного к поясу. Сначала Николай решил, что он испугался темноты, но потом и сам расслышал звуки приближавшейся битвы. Еще двое его созданий прокладывали путь к спасительному костру.

Мужчина и девушка – охотники. Да, он решил начать со сказки, которая стара как иной мир, лишь слегка изменив сюжет. Если он хочет оживить людей, наполнить свои фантазии реальностью – то сперва они должны разглядеть людей друг в друге.

И буквально мгновение спустя к костру вырвались двое в черных плащах. Они входили спиной, отбиваясь от чего-то, невидимого в темноте. Но кровь, стекавшая по их клинкам, была вполне реальна.

Как только они переступили круг света, окружавшая мгла замерла. Последний взмах клинка впустую прошил воздух, не встретив препятствий.

– Фух, – громко перевел дух мужчина, поворачиваясь лицом к костру. – Ну и лесок здесь. Как стемнело, так не продохнуть!

Он усмехнулся и смачно сплюнул себе под ноги, уверенным взглядом проходясь по присутствующим. Николай живо представил, как от этого взгляда у обычных людей холодеет под сердцем, и почти ощутил это сам. Он аккуратно перевел взгляд на Ворса – но тот даже не дрогнул, и секундное колебание в глазах вдруг резко сменилось рассеянной улыбкой.

Все, абсолютно все вокруг оживало!

– Да всего минуту как стемнело, а я даже у костра страха-то натерпелся! – Нервный смешок вырвался у Ворса из груди настолько естественно, что Николай изумился. Он творил совсем иного человека. – Добрые люди, не знаю, какой судьбой вас занесло сегодня в лес, но это истинное везение!

На звук его голоса обернулась и девушка, которая все это время выжидающе вглядывалась в лес и вытирала окровавленный клинок о плащ. Капюшон слетел с головы, и блики костра заиграли в каштановых волосах, собранных в высокий хвост, сверкнули в карих глазах, с подозрением впившихся в Ворса. Черты ее лица были острыми, улыбка явно не часто касалась сжатых тонких губ. Весь облик, даже залитый кровью меч, удивительно гармонировал с красивым лицом и холодным взглядом.

Но если бы Николай мог позволить себе улыбнуться сейчас, он бы обязательно это сделал. Его окутала незваная нежность при взгляде на эту сильную, несгибаемую и одновременно хрупкую девушку. Потому что в этих карих глазах он уже мог прочитать гораздо больше, чем набор простых фраз и мнений, вложенных им самим.

– Ну, везение или нет, это еще подумать нужно. Вы сами-то здесь какими судьбами, путники? – продолжил охотник, не спеша убирать меч в ножны, висевшие за спиной.

– Я здесь дуростью своей, – все так же рассеянно и неловко продолжил Ворс. – Торговец я, товар вез на продажу да срезать дорожку решил. Думал, пройду лес еще засветло, деньжат сэкономлю. Охрана у меня была, провались она пропадом, три пьянчуги. Да о покойных уж не говорят плохо. Кто ж знал, что в овраге у леса бандиты засели! А драться-то я не обучен, они как выскочат – ну я и деру дал. Товар пропал, охрана пропала, эх… А мне дубина прилетела в голову. Как очнулся, уже сумерки. И гады эти сидят, пируют моим же вином. Меня-то со счетов списали, похоже. Ну, я и пополз. А куда еще ползти, только в лес и осталось. Как дополз до опушки – встал и побег. Но вижу – темнеет, снова с жизнью стал прощаться. Тогда и увидел этот костерок. Ей-богу, меня сегодня бережет кто-то! Ворсом меня кличут, а вас как, спасители?

Николай натолкнулся на две пары выжидающих глаз, резко уставившихся на него.

– Я Николай, лекарь из соседней деревни. Много слышал про это место, травы здесь растут уникальные! Байки тоже знаю, но вот, – он рассеянно развел руками, – не смог устоять. А что солнце садится, слишком поздно заметил, успел лишь костер развести. С ним-то здесь не так и страшно было…

– Смелый ты человек, Николай, – сказал мужчина в черном плаще и снова усмехнулся. – Я Эрик, а это – Кая. Что скрывать, по нам видно, здесь мы на заказе.

Наступила неловкая пауза, и собеседники расселись вокруг огня. Николай заранее выбрал место, где отсвет костра не падал на его лицо, чтобы спокойно изучать «гостей», – как учила Марта.

Эрик отрешенно смотрел в пламя, периодически оборачиваясь на звуки из леса, рука его крепко сжимала клинок, который он предусмотрительно воткнул в землю рядом с собой. Кая, наоборот, не сводила с чащи взгляд. А Ворс смотрел на нее. Не настороженно, не удивленно, но… Как смотрят холодной зимой после долгой тьмы на теплое пламя костра.

Кая иногда поворачивалась, ловила этот взгляд, но каждый раз отводила глаза, не выдержав и секунды.

Николай знал, что это была его заслуга, он создал их такими, задал вектор, можно сказать, лишил выбора. Но все равно не мог не восхищаться тем волшебством, что зарождалось на его глазах, – потому что оно тоже казалось настоящим. Неужели он действительно справился со своим заданием? Вот так просто?

Поэтому он заговорил первым.

– Так что, ребят, вы охотники? И кто же ваша цель?

– Тот, кто мешает людям спокойно спать, – тихо ответила Кая. Ее мелодичный голос прозвучал у костра впервые и заставил Ворса на мгновение окаменеть.

– Тогда сегодня даже в этом лесу мы сможем заснуть спокойно. Оказывается, нас охраняют мастера, – улыбнулся он и прикрыл глаза. Но Николай успел уловить сталь в тухнущем взгляде. Не лучшую он выбрал тему, поставив под нещадный удар хрупкое новорожденное мироздание.

– Торговец, разве сегодняшний вечер не научил тебя быть более осторожным в выборе, кому стоит доверять, а кому нет? – Эрик мрачно улыбнулся в ответ.

– Моя профессия, охотник, обязывает меня не верить никому. Но вечно жить в страхе – так и с ума сойти можно, вся недолга. Отдаюсь на ночь в руки закона и порядка, берегущего мой сон. – Ворс в шутливом жесте поднял руки, но Николай уже не сомневался, что он играет роль. – Кому ж доверять-то, как не вам?

– Верить стоит лишь тому, кто прикрыл твою спину не единожды, – снова заговорила Кая. Теперь и она не отводила от Ворса настороженного взгляда.

– А коли ее прикрывает враг? Думается мне, должно в первую очередь заботиться о помыслах человека, стоящего у вашей спины.

– Ну в моих помыслах у нее нет сомнений, – ответил за напарницу Эрик.

Костер затрещал, пламя бешено заплясало на очередном порыве пронизывающего ветра и отразилось в серых глазах. Рана, которой не существовало еще час назад, у человека, которого не было и в помине, – разрасталась, давала трещины на его лице. С этой точки новый мир расширялся в обе стороны, плелось не только будущее, но и прошлое наполнялось смыслом, деталями. Болью и радостью реальной жизни.

И Ворс уже не мог не ответить.

– Разумеется. Как нет сомнений и у нас в правоте вашей миссии. Вы – стражи в темной ночи, защищаете мир от выродков. В вашем мире все легко и просто – есть люди и есть твари, истребляющие этих людей. Вот нам, простым смертным, не так легко. Повсюду один обман, и все не то, чем кажется. Честному человеку выжить сложно. – Он сделал короткую паузу, глядя в огонь. И вдруг снова беззаботно улыбнулся: – Поди разберись здесь.

– Торговцы – честные люди? Не смеши мои пятки! – усмехнулся Эрик. – Вам стоит доверять в последнюю очередь.

– За что же так, охотник? Я в своей жизни и мухи-то не обидел, цены ни разу не завысил. А вы?

– И что же я? Не завышал ли цену?

– Вашу работу сложно недооценить! – иронично хмыкнул Ворс, но уже в следующее мгновение в его взгляде вновь скользнул холод. – Почти так же сложно, как допустить ошибку.

– Эта рука ни разу не дрогнула, – гордо ответил охотник. – И уверяю тебя, каждая тварь, встреченная мной, познакомилась и с моим мечом. Или Каи. – Он шутливо толкнул напарницу плечом.

– И как же отличить тварь? – Ворс поймал взгляд Каи, чем ввел ее в замешательство.

Николай больше не вмешивался в разговор и даже позволил себе ненадолго прикрыть глаза. Он хотел не только видеть и слышать, но чувствовать больше. Он должен понимать, что творится в головах троих людей, которых он собрал сегодня в лесу, – пока он еще может их чувствовать, пока они не живы настолько, чтобы существовать отдельно от него, а картина не прорисована настолько скрупулезно, чтобы творец больше не имел над ней власти.

Сейчас Кая впервые в жизни не могла понять, что говорит ей лицо собеседника. Почему незнакомый человек (хотя человек ли? ведь она на охоте) смотрит на нее с такой странной смесью жалости, интереса и… тепла?

– А тут ты прав, торговец, это легко. Кто не человек – тот и тварь, и наши мечи – все, что он заслужил, – ответил ее напарник.

Сейчас Эрик уже слышал вой волка в миле от них. И мозг привычно рисовал схему обороны и траекторию меча. Два нежданных спутника не входили в его планы. Если искомый оборотень один из них – а в этом почти не было сомнений, задача сильно усложнялась. Он снова оценивающе осмотрел мужчин, сидящих напротив них. Травник и торговец? Кто бы из них ни был человеком, он только мешает делу. Надвигалась опасность, и времени выяснить, кто же, почти не оставалось. Он мог бы взять на себя Николая, который сидит ближе, а затем помочь Кае с Ворсом…

Эрик бросил взгляд на напарницу, удостовериться, что она тоже слышала приближение хищников. Умение работать в паре, понимать друг друга без слов всегда было их сильной стороной. И она должна быть готова к атаке, но почему рука Каи не на мече?

– Ворс, а вы думаете, что бывает легкая работа? Где грани добра и зла всегда четко очерчены? – спросил Николай. Он тоже слышал вой и в отличие от остальных прекрасно знал, что идет к их лагерю.

– Конечно, нет. Я считаю, что любая жизнь ценна. – Его деревенский говорок пропал окончательно. – Я считаю, что самое важное – это помыслы людей, каким бы ни было их происхождение. Бывает торгаш, который не обманывает. А бывает, – тут он резко посмотрел на Эрика, – охотник, который слышит приближающегося волка, но обдумывает, как лучше избавиться от обузы, неспособной себя защитить. Где же ваши идеалы, Эрик? Разве не нас вы обязаны охранять от тварей?

– А что, кроме тварей, способно зайти в этот лес? – вскинулся последний.

– Например, травник и торговец, у которых выдался очень неудачный день, – с легкой улыбкой парировал Ворс. – Да еще двое охотников. Как видите, здесь публики хватает.

– Допустим. Но именно тварь привела охотников в это богом забытое место. – Эрик решил, что скрывать свою цель нет смысла – как минимум один из новых знакомцев уже не встретит рассвет.

Вой волков послышался ближе.

– Ты говоришь, что ценна любая жизнь, – продолжил он. – То есть ты ценишь жизни тварей, которые насылают чуму на села и города? Тварей, которые тревожат покой мертвых, чтобы те поднялись из своих могил и несли смерть любому на своем пути? Тварей, которые рвут на части женщин и детей? Это за их жизни ты хочешь заступиться?

– Ты сейчас перечисляешь убийц, а не тварей, но это лишь мое определение. Ты же говоришь, что кто не человек – тот тварь. То есть для тебя разница между тем, чью жизнь нужно охранять, а чью отнять, заключается лишь во внешнем виде, отличном от «нормального»? Уханье филина в ночном лесу напугает многих, а если он вдобавок пронесется над твоей головой, его вид уж точно не покажется милым и забавным. Но ты ведь не идешь истреблять всех филинов? Встретить волка тоже страшно, да и смертельно опасно. Но ты не станешь истреблять всех волков. Ты убьешь только тех, кто действительно угрожают тебе или тем, кого ты защищаешь. Не все, что страшно выглядит, заслуживает смерти.

Кая никогда не считала мир настолько простым, как напарник. Но прежде у нее не возникал вопрос, а действительно ли стоило убивать так часто? Да, твари, распотрошившие, заразившие, проклявшие или любым иным способом убившие людей, подлежали уничтожению. Но ведь были и те, кто на самом-то деле никак не навредил, их просто испугались. Разве должен кто-то умирать только из-за того, что его испугались? Ведь ее задача – защитить невинных. Ее задача, которую не разделяет напарник.

Все их прошлое теперь казалось зыбким сном, от которого она с трудом пробуждалась. Чьей-то байкой, когда-то давно рассказанной ночью у камина. И только сейчас она просыпалась, все быстрее с каждым новым словом Ворса.

Старые убеждения, будто созданные в голове чужой рукой, рушились один за другим, позволяя Кае наконец-то думать самой.

Почему Ворс так странно смотрит? Быть может, он и есть тот оборотень, благодаря которому они сегодня здесь. Но вместо меча она сжимала в кулак пустую ладонь.

И чем больше Кая думала, подвергала сомнению окружающее, тем тише ее мысли становились для Николая. Как погасли в сознании чуть раньше мысли Ворса, чтобы уже никогда не стать ему подвластными.

Отточенным движением Эрик высвободил клинок и занял боевую стойку. Кая мгновенно возникла рядом с ним, скорее по старой привычке, чем по собственной воле. На долю секунды повисла тишина.

И в этот момент на них напали. Несколько десятков огромных серых тварей с горящими глазами, значительно превосходивших размерами обычных волков.

– Волколаки! – завопил Николай. Он был уверен, что страх в голосе получился достоверно, потому что он боялся, но отнюдь не волков. И с облегчением выдохнул. Успел. Теперь все в их руках, они должны выжить.

Воздух засверкал клинками. Эрик и Кая кружились в бешеном танце, облепленные со всех сторон серой массой. На гривах плясали отблески пламени от костра, ярче полыхнувшего за спинами людей. И ни единого звука не издавала больше стая, лишь вспоротые тела падали на землю. На их смену тут же прыгали новые и новые монстры.

Кая не заметила, когда у ее плеча возник Ворс и влился в пляску. У него не было меча, но его нож разил не менее искусно, а сила удара несоизмеримо превосходила человеческую.

– А, мелкие шавки! – прорычал в пылу Эрик. – Не в ту ночь вы решили вылезти из нор, безмозглые ублюдки!

Раз за разом его клинок прошивал плоть, но твари будто взбесились. Даже полумертвые, они шли в бой. Кая срубала голову одному, с трудом уворачивалась от другого – и в его глаз вонзался нож Ворса.

А потом один из монстров достал Эрика. Зубы впились в руку, и скорее от удивления, чем от боли, охотник выронил клинок. Кая коротко вскрикнула, понимая, что уже не успевает помочь напарнику.

Раздался дикий, звериный рык. Охотница не успела увидеть, но почувствовала резкий толчок в грудь и упала. Рядом с ней лежал Эрик, судорожно сжимавший поврежденную руку и яростно глядящий на битву. На спину Ворса, обращенную к ним. «Честный торговец» дрался с волками один. Теперь было ясно, что рычал именно он. Удары мелькали один за другим, нож, рука, когти. Кровь, ошметки шкур, серое месиво.

Пелена перед глазами треснула. Прямо сейчас опаснейшая тварь, по чьим следам они шли последний месяц, за чью голову отсыплют три кошеля золотых, которая должна убить их в этом лесу… Защищает. Защищает ее и напарника, выпавшего из боя.

Она подскочила, чтобы снова ввязаться в битву, но последний жалобный вой утих, и мертвая тишина окружила поляну.

Ворс стоял перед ними весь в крови, раны на теле быстро затягивались. Пламя медленно гасло в зрачках.

Она еще пыталась понять, что произошло, но Эрик был быстрее.

– Наконец-то я тебя догнал, чертов выродок!

Он вскинул меч здоровой рукой и направил его на Ворса. Но тот не сдвинулся с места и даже не попытался прикрыться.

– Вот кто охраняет твою спину, Кая. Неужели ты так же уверена, что вы никогда не ошибаетесь?

– Ха, будешь строить из себя невинную жертву?

– Я спас твою жизнь, человек! – снова звериный рык скользнул в его голосе. – Имей хоть каплю чести.

– Вонючий оборотень будет говорить мне о благородстве? Да вы, твари, совсем наглые пошли!

– Я не выбирал, кем мне родиться. Зато ты осознанно стал убийцей. И никогда не задумывался, сколько зла мог причинить.

– А ты у нас, как вижу, воплощение добра. – Эрик скривил рот в насмешке. – Просто сказочка какая-то. Добрый волк и злой охотник.

– В твоем мире нет места сказкам, – презрительно бросил оборотень. – Да, в моем тоже. Но есть место чести и правде, на которую ты давно закрыл глаза.

Эрик ударил. Отточенным движением клинка по шее Ворса. Но в последний момент его меч звонко стукнулся о другой.

– Ты?! – со смесью лютой злобы и недоумения он уставился на Каю, остановившую удар. – Что ты делаешь?!

– Поступаю правильно.

Пока напарник не успел опомниться, Кая пнула его в колено и добавила короткий удар рукояткой клинка по затылку. Она точно рассчитала силу, и Эрик свалился без сознания.

– Спасибо. – Ворс устало опустился перед пламенем.

Кая стояла рядом, ошарашенная собственным поступком. Она растерянно перевела взгляд на оборотня.

– Я не трону тебя, – успокаивающе произнес Ворс. – Ты ведь не считаешь меня тварью?

– Нет, – тихо ответила она. И почему-то опустилась рядом. Страха не было, и лишь один вопрос терзал Каю – что такого пряталось в глазах этого незнакомца, к чему ей хотелось тянуться. Тянуться, слушать, просто сидеть рядом… Без страха перед монстром, именем которого пугают маленьких детей.

Она знала убийц, знала чудовищ из легенд и чудовищ настоящих – и он не был похож ни на одного из них. А его слова будили ее посреди холодной зимней ночи от вечного сна.

Ворс сидел рядом и просто хотел ее обнять. Девушку, которая одним взглядом прокралась в его душу. Сердце билось так бешено, будто он все еще бежал, но теперь не от нее, а к ней. И целая жизнь, что им не суждено было провести вместе, пролетала перед его мысленным взглядом. Жизнь, полная ее улыбок, которые он хотел заслужить.

Они молчали целую вечность, глядя друг другу в глаза.

Николай улыбался. Его уже давно не замечали ни волки, ни люди, ни оборотни. Его присутствие отныне больше не требовалось. Он перестал слышать их мысли, но еще мог читать в глазах. Читать зарождавшиеся чувства, которые он взращивал гораздо дольше одной ночи…

И в этом мраке, окружавшем его с момента появления Марты, он впервые был счастлив.

II.

– Почему я должен непременно уничтожать созданный мной мир? У меня же получилось, они ожили! Настоящие люди, ты видела! Разве не этого ты хотела от меня?! – Николай наворачивал круги по маленькой комнате, не глядя Марте в глаза. Но его голос непроизвольно срывался на крик. – Как же можно! Ты убила их!

Он замер на месте, стараясь успокоить трясущиеся руки. И нутром чувствовал, что перегнул. Николай впервые кричал на наставницу и даже не мог представить ее реакцию на столь дерзкое поведение. Но дикая боль, кромсающая сердце, не позволяла молчать. Он был готов буквально на все, лишь бы спасти то немногое светлое, что родилось в царстве мрака его существования.

Николай осознавал разницу между успешно выполненным заданием и настоящей жизнью, о которой постоянно твердила наставница. Но ведь… Разве это было не оно? Ведь у них был шанс!

Марта спокойно сидела в кресле и наблюдала за первой истерикой своего ученика. Она никак не прерывала поток негодования, и лишь цепкий ледяной взор не сходил с него ни на мгновение.

– Прошу… – неожиданно зашептал Николай. Гнев сменился отчаянием, ноги подкосились, и он рухнул на колени. – Умоляю… Прошу тебя…

Голова упала на грудь, и силы окончательно покинули его. Неужели он ничего не сделает?! Уговорить, убедить, умолять. Он не может, просто не может дать им погибнуть!

– Ты закончил? – сухо спросила наставница. Николай с трудом поднял на нее глаза. – Уволь меня на будущее от подобных глупостей. Это просто люди, каких будут миллиарды. Их существование стоит не больше, чем снег за окном. Каждый мир будет стерт, пока ты учишься. Ты создаешь их для конкретной цели, и, когда она выполнена, будь добр, не забывай за собой прибрать.

Николай поднялся с колен и вытер выступившие слезы тыльной стороной ладони. Вот та цель, к которой он шел так долго, – они говорили, чувствовали, любили! И все ради того, чтобы через несколько часов раствориться в небытии. Если бы он знал заранее, если бы он мог что-то изменить…

– Мы можем закончить это прямо сейчас. – Выжидающий взор пронзительных глаз Марты продолжал сверлить его. – Достаточно одного твоего слова. Создать нового ученика займет много времени, но оно у меня есть. И я смогу учесть прежние ошибки.

С губ Николая едва не сорвалось гибельное «да», но он вовремя сдержался. Он видел, как месяцы его стараний, его первый оживший мир превратился в ничто по щелчку пальцев и как спокойно смотрела на это Марта. Сомнений в том, что она сдержит слово, не оставалось. А он не был готов превратиться в ничто.

Любое сопротивление бесполезно, все в ее власти – еще никогда прежде эта мысль не резала душу таким безысходным отчаянием.

– Пока ты играешь на сломанной скрипке, Николай. И выходит у тебя не стройная мелодия, а фальшивое дребезжание, – внезапно сказала она тише и мягче. – Потребуется много времени, чтобы создать настоящую симфонию. Сейчас это еще не жизнь, а просто ростки.

«Но разве не с ростков начинается лес?» – хотел спросить он, но почему-то промолчал. Эта борьба не имела смысла, Марта побеждала, даже не прикладывая усилий.

– То же ты сделала со своим родным миром? – шепотом спросил он в наступившей тишине.

– Уничтожила? – равнодушно уточнила Марта. – Нет, не я же его создавала. Это не мой мусор.

– Мусор… – Николай судорожно потер висок. – А я никогда не видел настоящий мир.

– Это больше похоже на конструктивный разговор. – Тон Марты потеплел. Она поднялась с кресла и выглянула в окно. – Я могу показать тебе мир, существующий уже не первое тысячелетие. Он давно умер и умирает прямо сейчас. Хочешь увидеть место, в котором я родилась?

Николай размышлял недолго.

– Да, – с мучительной решимостью ответил он. Сейчас ему казалось, что терять уже нечего. И невозможно испугаться сильнее.

Пейзаж за окном резко сменился. Камин погас, и тусклый оранжевый свет проник в дом, оставляя под ногами длинные кривые тени.

Марта распахнула дверь и вытянула руку в приглашающем жесте. Полумрак, царивший снаружи, делал ее равнодушное лицо еще более устрашающим.

Не глядя в глаза, Николай шагнул за порог. Первый настоящий мир, который он видел, встретил его оглушающей тишиной. Ни дуновения ветра, ни признака жизни на многие мили вокруг.

Он поднял взгляд наверх. Оранжевые небеса слабо светились, не давая никакого представления о времени дня. С равным успехом это мог быть полдень или глубокая ночь. Сомнений не было в одном – Николай стоял посреди огромного вымершего мегаполиса. Со всех сторон к нему подступали величественные небоскребы, зияющие черными провалами. Каркас еще выдерживал необходимую нагрузку, но и ему оставалось недолго. По уцелевшим стенам почти до самой верхушки ползли стебли мертвых растений. Голые безжизненные ветки крестами оплетали все дома, будто коконом укрыв их в миг упокоения.

Николай оглянулся на Марту. Дом, из которого они вышли, пропал, и она мрачной недвижимой тенью замерла посреди улицы.

Он против воли представил ее живущей здесь. Сначала в оживленном городе, который она проходит сквозь, не замечая. Люди не касаются ее плечами, обходят стороной и тоже не видят – они принадлежат разным мирам.

Потом людей становится все меньше, они чахнут и умирают, а безразличная Марта продолжает свое немое шествие по этим улицам. Безучастная, живая и одновременно пустая внутри. Всеобщее разложение не трогает ее, как не трогают радости и печали еле дышащего мира.

И вот она остается одна. Силуэт в сером плаще бродит в пустоте. Здания еще не начали прогнивать и падать, а она уже чувствует приближение конца. Совершенно одна в городе, который теперь не принадлежит никому…

– Почему твой мир умер? – Тяжелые путы отчаяния не желали отпускать. Сегодня он слышал слишком много ответов, и хрупкое равновесие в душе отныне не поддавалось восстановлению. Еще один ответ не сделает больнее.

– Время пришло. Люди и миры столь смертны и скоротечны, что однажды ты тоже перестанешь обращать на них слишком много внимания. – Голос наставницы был все так же сух, а лица Николай не видел. Могла ли она скрывать печаль за этим безжизненным тоном?

И ради чего тогда стоит существовать? Если все умирает, а ты остаешься незыблемым памятником увяданию, холодным и бессмертным… Как увидеть смысл в кромешной пустоте?

– Ты слишком молод, чтобы сейчас это понять, – менторским тоном продолжила Марта. Будто ничего не изменилось и она преподает очередной урок своему самому удачному творению. – Нет, я не убивала этих людей, не уничтожала мир – ты это хотел спросить. Я даже не заметила, как однажды небо стало оранжевым навсегда. И я ушла отсюда после смерти последнего человека.

С оглушительным треском сверху сорвался кусок здания и полетел вниз. Николай испуганно шарахнулся, когда обломок приземлился всего в нескольких шагах от них, глубоко вспоров дорожное полотно.

– Вот почему не стоит оставлять разлагающийся мусор после себя, – спокойно произнесла Марта. – Жизнь скоротечна, а агония может затянуться.

Рассвет не принес Николаю желанного покоя. Он чувствовал на своих руках кровь невинных созданий, которых сотворил и успел полюбить…

Большую часть ночи он метался по дому из угла в угол. Панический ужас стальными щупальцами сковывал грудную клетку, слезы душили, а метель отстукивала по окну реквием угасающим мечтам. Осознание ситуации, в которой он оказался, нагоняло с запозданием. Нет, не оказался. Был создан. Нет выбора. Обязан подчиниться каждому слову и жесту. Как марионетка.

Право на собственную волю ему не предоставили с самого рождения. А он, глупец, не замечал. Как цирковое животное, он сидел в своей клетке и прилежно выполнял новый трюк в надежде, что за ним последует… А что, собственно, он надеялся получить?

Творение, жизнь, настоящее чудо… Что он больше никогда не останется один в пустоте?

Но вместо награды он получал возможность вести дальше жалкое существование по чужому плану. Собственная жизнь была выдана ему в кредит, который придется отдавать вечно. Или пока Марте не надоест.

Но слабый луч надежды, птицей бившийся внутри, не позволял сдаваться. В конце концов, он создан по образу и подобию людей, а значит, и эта мука не обойдет его стороной.

Он должен выжить, твердила глупая птица, он должен стараться. Он должен быть – пусть пока не ясно зачем.

Около полудня вернулась Марта. К этому времени внешне Николай был полностью спокоен. Видя тщетность своих уговоров, он скрыл все чувства глубоко внутри – этого ли она добивалась? Наставница внимательно его оглядела и удовлетворенно кивнула. Против обыкновения она застыла около двери и не прошла дальше. Серое пальто мгновенно высохло от снега, снимать его она не стала.

– Ты совершил огромный прорыв в обучении, я не поздравила тебя вчера, – невозмутимо начала она.

– Рад, что смог быть полезен, – сухо ответил Николай.

– Я задумалась о некой форме поощрения в наших занятиях. И готова в качестве награды дать тебе единственное, что ты не сможешь получить сам. Время.

– Время? – растерянно переспросил Николай. Это – далеко не единственное, чего он не мог получить. И не самое желанное.

– Именно. Я перестану посещать тебя ежедневно, но с одним условием – ты не будешь ничего создавать без моего ведома.

Совершенно запутавшись, Николай лишь коротко кивнул. Улыбнувшись произведенному эффекту, Марта ушла. Свежевыпавший снег не хрустел под ее ногами.

Огорошенный неожиданной новостью Николай тяжело опустился в кресло напротив распахнутой двери. Крупные белоснежные хлопья сыпали через порог, но холода он не ощущал. Так и просидел, глядя на безмолвный лес, до самой темноты.

Страх ушел, но прежнее спокойствие не вернулось на вакантное место в груди. В свой первый в жизни выходной у него не было желаний.

Перед глазами по-прежнему стоял образ Ворса. И его растерянное лицо в последние секунды – будто он мог понять, что происходит, и удивиться, хотя Николай знал, что это невозможно. Один из постулатов, рассказанных Мартой еще в первые дни обучения, – ни одно живое существо не осознает свой конец. Как вырубить компьютер из сети, вспышка и небытие. А все мысли, чувства, воспоминания – лишь заложенная программа, которая работает, пока течет ток. Энергия, вкладываемая создателем, которую так резко оборвала наставница. Врала ли она, что «программы» ничего не почувствуют? Чтобы успокоить совесть своего слишком чувствительного ученика.

Нет. Николай был с ней уже несколько месяцев, но только теперь легко смог предугадать ответ. Ведь Марта просто не знала, что они чувствуют, и ей было решительно наплевать.

Николай взглядом окинул стол у камина, открытую книгу по астрофизике, но так и не смог заставить себя сесть за ее изучение. Он опустился на пол у огня и протянул руки вперед. Это пламя не обжигало, не могло причинить вреда. Но ведь можно представить…

И лишь несколько часов спустя, вновь с опозданием, он понял всю продуманность хода Марты. Награда была его наказанием за проявленную слабость. Она полностью лишила его последней крупицы свободы – раньше она приходила утром, каждый день в одно и то же время. Николай успевал заварить чай и разлить по чашкам ровно к тому моменту, когда она распахивала дверь. Хоть где-то в этом зыбком клочке мира у него была стабильность…

Теперь же Марта могла явиться в любой момент. Завтра, через неделю или в следующую секунду – отныне и дальше контроль стал абсолютным. Чтобы нерадивый ученик, слишком остро реагирующий на ее решения, не вздумал бороться.

А потом реальность

Николай сидел на краю небольшого озера и бросал в него маленькие камни. Они расходились кругами по ровной глади и наотрез отказывались прыгать. Но он не оставлял попыток.

Вдали шумел огромный город. Сотни людей спешили по своим делам, любили и жили. Строили, растили, разрушали. Что еще могут делать люди?

Он сделал их разными. Наделил всеми стремлениями, о которых читал и которые мог вообразить. А что-то они уже придумали сами, ведь такова их природа. Тем люди удивительны и прекрасны – и с созиданием, и с разрушением они справлялись не хуже демиурга. Они так многогранны, так идеальны в своих шероховатостях, так прекрасны, что захватывает дух!

На их фоне Николай впервые осознал свою ущербность. Все же существо, созданное Мартой, не умело так чувствовать. Не могло быть настолько наполненным жизнью, не могло ощутить столько эмоций, не могло… любить? Или ему казалось? Но ошибался он или нет – уже не имело значения.

Это озеро – его отдушина – пока было укрыто от взглядов. Зная людей, это ненадолго. Они падки на тайны, готовы бросаться с головой в любую загадку, даже если это будет стоить им жизни.

Люди всегда найдут, за что бороться. Никогда не опустят рук. Отважные, самоотверженные, сильные. Он мог бы полюбить каждого из них просто за то, что они есть. За то, что появлялись в его мире. Вопреки всему, они оживали, будто сотворенные высшим разумом, а не им. Величайшая тайна мироздания, величайшее творение… Эти удивительные создания не заслужили его и Марты.

Марта… Новый камень в бессильном отчаянии все же запрыгал по водной глади. Как скоро она найдет его здесь? Как долго ему осталось существовать?

Невесомый ветер сорвал несколько пожелтевших листков ивы, раскинувшейся над озером. Они закружились в веселом танце над водой. Их срок был отмерен и мал, но листья танцевали, не ведая своего конца. Как и весь мир, которому осталось недолго. Он отчаянно жил как в последний раз, забыв о тленности бытия и о неизбежном конце.

Николай так не мог. Отпустить и просто порадоваться.

– Чудесная работа. – Мягкий голос Марты зазвучал из-за спины. Таким теплым он не был еще никогда. Может ли это быть плохим знаком?

– Теперь я больше не нужен? Я сделал то, что ты хотела, – живой мир, живые люди. – Он произнес это так смиренно, что сам удивился.

Марта тихо рассмеялась. Почему-то она тоже не хотела тревожить покой этого места. Или ему снова показалось?

Можно было бы сказать, что этот умиротворенный уголок на краю города – идеальный подарок напоследок. Но он не хотел уходить. Что-то в нем все же было от людей – например, жажда к жизни.

– Николай, мы только в начале пути.

– Я не понимаю… Ты создала меня, чтобы я создал их…

– Ты починил скрипку, но не освоил ноты. Играешь один звук там, где нужен симфонический оркестр.

– Я совсем запутался.

– И поэтому ты сидишь здесь, чтобы больше не привязываться к своим созданиям.

Конечно, она не спросила. Она знала это, как знал и он, что больше не сможет спокойно смотреть на людей, которым предстоит умереть через день или через неделю. В любом случае слишком скоро.

– Ты пойдешь в город. Ты будешь общаться с ними, будешь узнавать тех, кого сотворил. Я не тешу себя иллюзией, что ты сможешь понять сейчас. Просто сделай то, что я прошу. У тебя неделя, потом не забудь прибрать за собой.

И она растворилась так же тихо, как пришла.

Николай выдохнул. Даже сквозь боль ему еще отмерено немного жизни. А жизнь это или жалкое существование – сейчас неважно. Он еще подышит, и это радовало.

Его срок не отмерен. И неизвестность порой звучит гораздо лучше.

Николай дал себе еще времени – теперь оно было в запасе. Сидел на берегу, уже не бросая камней, и просто любовался летом. Таким редким в его жизни солнцем, почти настоящим. Он провел на озере весь день до самого заката и смог подняться, только когда ало-рыжие лучи залили горизонт.

Поднялся и направился в город, как и приказала Марта. Именно приказала – тут не стоит строить иллюзий. И, как прилежный ученик, он отправился за новым уроком. Смотреть, слушать, чувствовать тех, кого с трудом смог создать. Люди, величайшее творение… Величайшая боль.

Лишь к концу недели он понял, что с ними было что-то не так. Эта деталь была неосязаема, неуловима настолько, что Николай не мог с уверенностью сказать – а была ли?

Вот перед ним дом, населенный людьми. Вот семья, отводящая ребенка в сад, спешащая на работу. Вот студент, проспавший первую лекцию. Вот усталый дворник, почти выронивший свой инструмент, потому что впервые залюбовался растаявшим в облаках рассветом. А вот сварливая бабка у подъезда, которую мучила бессонница, и теперь она злобно ворчала вслед каждому прохожему…

Такой привычный мир, такой нормальный, так похожий на тот, который он когда-то считал своим. И все же чего-то не хватало. В окружении ли, в разговорах, в мыслях? В том, как редко дворник поднимал глаза к небу?

Будто город, такой шумный и реальный, окутывала сонная пелена. И он шумел не на той пронзительной ноте, где отбивает ритм пульс жизни. Он вплетал в себя, лишая выбора и воли, заставляя следовать заранее прописанному сценарию…

Испугавшись, этот мир Николай закончил сам, так и не поняв, в чем была ошибка. Была ли?

III.

Марта продолжала приходить почти ежедневно. Иногда она просто рекомендовала книги, иногда просила создавать предметы. После полностью ожившего города – она давала передышку.

И терзаемый десятками противоречивых чувств Николай был ей благодарен. Он больше не спрашивал о ее конечной цели. И больше не хотел знать, что будет завтра. Впервые за свой недолгий срок он жил мгновением. И этот новый ритм успокаивал кровоточащее сердце.

Снег за окном иногда прекращался. В эти редкие дни Николай любил гулять. Он не знал, насколько велик этот лес, но до границы не удалось дойти ни разу. Сосны сменялись дубами, березами и елями, также усыпанными белоснежным покрывалом, – картина почти не менялась. И, куда бы он ни шел, в конце пути его ждал все тот же дом.

Есть ли что-то еще в этом мире, кроме бесконечной зимы? И где жила сама Марта?

Вопросы повисали без ответа, но Николай и не старался его найти. Сейчас он просто собирал, копил их и откладывал на чердак своего сознания. Однажды он будет готов задать их. Однажды он соберется с силами и узнает, в чем смысл всего. Однажды ему не будет так нестерпимо страшно думать об этом.

Однажды может никогда не настать.

Впереди снова показался дом, рядом с которым в ожидании застыла Марта. За эти месяцы он так и не научился читать ее лицо, мимика слишком редко выдавала эмоции – если они вообще у нее были.

– У меня есть задание поинтересней. На этот раз экспериментировать в твоем мире буду я, если ты не против.

Николай молча кивнул, что бы это ни значило. Сегодня он просто делал то, что она скажет.

Красная луна

Старая подъездная дверь пятиэтажки мерзко резанула слух протяжным скрипом, выпуская из прокуренного полумрака высокого мужчину в идеально отглаженном сером костюме-двойке. Он раздраженно взглянул на часы и прибавил шагу. Без двадцати девять утра, такое опоздание не скроешь.

Прохладное ноябрьское солнце уже не резало глаза, но больше не отдавало тепла покрытой первым инеем земле. Холодные окна соседних домов нехотя пропускали лучи в крохотные квартиры. Замерзшая дорога тихо похрустывала под отполированными черными туфлями. Улицы давно опустели, понедельник беспощадно загнал людей по офисам и заводам, не оставив никого без дела. И лишь последний опоздавший клял все на свете, иногда припускаясь легкой трусцой.

Пойманная в последний момент маршрутка также была пуста. Черноволосый водитель вальяжно раскуривал сигарету одной рукой, второй набирал на телефоне СМС, придерживая руль коленкой.

– А можно побыстрее, пожалуйста, – раздраженно произнес мужчина. Он брезгливо отряхнул самое, как ему показалось, чистое сиденье и нехотя опустился на него.

– Парень, ты уже опоздал, куда спешить? – спокойно ответил водитель.

Мужчина в костюме тихо прошептал пару неласковых слов сквозь зубы, но возмущаться не решился.

Пригородные пятиэтажки в неспешном танце потянулись за окном. Начавшийся со сломанного будильника день не предвещал ничего хорошего.

Буквально пару остановок спустя маршрутка резко дернулась и остановилась, пропуская внутрь нового пассажира. Молодой человек в растянутом полосатом свитере поспешил занять кресло напротив, пока транспорт не тронулся, и поправил на носу старые очки со сломанной дужкой. Его растерянный взор немного поблуждал по маленькому салону и остановился на попутчике.

– Я тоже проспал, – неуверенно начал он разговор.

Мужчина в костюме молча кивнул в ответ. Только болтливых студентов ему не хватало, чтобы утро заиграло новыми красками разочарования. Предстоящая выволочка от начальства не добавляла дружелюбия.

– А день сегодня такой, – беспечно ответил водитель, выкидывая сигарету и вскрывая пакет с семечками. – Я с утра говорил – на красную луну ничего хорошего не жди.

– Красную? – спросил студент. Это обыденное явление неожиданно удивило его.

– А то ж! Краснющая, как кровь! – водитель выплюнул шелуху в окно, в последний момент уйдя от столкновения с иномаркой.

Повисла неприятная, гнетущая тишина. Чтобы еще больше не портить себе настрой, мужчина в костюме громко произнес:

– Так она всегда красная!

– Ну, то красная, а сегодня была… как же ее… вспомнил! Алая.

Маршрутка пересекла незримую черту, отделяющую нищие спальные районы от города, в котором кипела жизнь. Скромные пятиэтажки сменились блестящими на солнце стеклянными высотками, торговыми центрами и тоннами бетона, заменяющими мегаполису зеленые парки. Лицо студента озарилось внезапным пониманием, а водитель все не унимался.

– У меня прабабка ведьмой была, завсегда такие вещи нюхом чуяла. На такую луну жди беды – вот я и не спешу никуда. Лишнего мне не надо, а того, что предначертано, не избежать.

Мужчина перевел взгляд со студента на водителя, прикрыл ненадолго глаза и вновь посмотрел на дорогие часы. Стрелки неумолимо приближались к половине десятого, а маршрутка кралась по крайней полосе, наотрез отказываясь вливаться в быстрый поток слева. Новая остановка принесла очередного пассажира.

Миловидная девушка лет двадцати в разноцветной юбке и легком пальто впорхнула в салон, потряхивая густой копной русых кудряшек. В другое время и при других обстоятельствах ее личико, безусловно, заслужило бы пару комплиментов. И, чем бог не шутит, при благоприятных обстоятельствах дорогой ресторан и оплаченный люкс в отеле в центре города. Только не в этом хипповском наряде.

Она одарила присутствующих радостной улыбкой, но место заняла в самом конце салона, переведя все свое внимание на город за окном. Студент внимательно осмотрел ее и довольно улыбнулся. Странный парень.

– Николай, – студент протянул руку.

От неожиданного жеста мужчина в костюме растерялся, мысли чайкой вспорхнули из головы, и он бездумно протянул руку в ответ.

– Константин.

Теперь пристальный взор заслужил он сам. Такой необычный, будто студент боялся, что его попутчик внезапно растворится в воздухе. Костю внутренне передернуло, и неосознанное желание поскорее добраться до пункта назначения захлестнуло его с головой.

– Жанна, – откликнулась девушка с другого конца салона. Ее фиалковый взгляд прошелся вскользь по Николаю и надолго задержался на Косте. Покоряющий взгляд, что тут сказать. Странный студент мгновенно вылетел из головы, уступая место приятным фантазиям.

Опоздание на работу уже не казалось таким фатальным. А девушку и переодеть можно. В конце концов, не зря же он заводил два отдельных счета в банке – один на предстоящую ипотеку, а второй – на развлечения. Отказывать себе в подобных удовольствиях попросту вредно для здоровья. Особенно в преддверии затяжной ипотеки.

Константин стряхнул невидимую пылинку с костюма и придал лицу непроницаемое выражение. То самое, которое выгодно подчеркивало его скулы и так нравилось девушкам. Про себя он прозвал его «лицо Давида». На самом деле так когда-то выразилась одна из его любовниц, которой он пару раз снимал люкс (не вести же шикарную девушку в маленькую однушку в пригороде). Но теперь он помнил лишь ее васильковые чулки и эту фразу.

– Такая теплая погода для ноября, – вновь встрял студент. Ну чего же тебе не сидится спокойно?!

– Удивительная, но приятная, – прошелестел в ответ нежный голосок Жанны.

– Не зря ученые так часто говорят о глобальном потеплении, – вступил в дискуссию Константин, принимая мнимый вызов студента – уж ему он девушку не проиграет. – Скоро везде климат будет как в тропиках.

– Да это осень вся дьявольская! – вмешался водитель, отплевываясь шелухой. – Не зря моя прабабка…

Девушка звонко рассмеялась. Быть может, из простой вежливости.

Дорога изогнулась под девяносто градусов к горизонту, резко уходя вверх. Пассажиры схватились за сиденья, но Костя не удержался и свалился в конец маршрутки. Да что там, не очень он и пытался, рассчитывая на мягкое приземление в объятья лесной нимфы. Зато Николай схватился намертво, издав испуганный, совсем не мужественный вопль.

– Что происходит? – в тон студенту вскрикнула Жанна.

Но Костя, приземлившись на спасательные подушки так близко от вожделенной цели, мягко приобнял ее. Он отправил неудачливому сопернику презрительный взгляд и успокаивающе заворковал девушке на ухо.

– Чего предначертано – не избежать, – флегматично изрек пристегнутый ремнями водитель и выловил из-за сиденья упавшую пачку семечек. Они даже не рассыпались при смене горизонта.

А Николай испугался не на шутку. Он ошарашенно блуждал глазами по окнам, за которыми спокойно продолжал свое суетливое шествие поток дорогих иномарок. Теперь дорога шла вертикально вверх, но вокруг ничего не менялось. Люди спешили по своим делам, полностью игнорируя новое направление гравитации.

– С вами все в порядке? – крикнул он вниз, где лежали попутчики.

– Кажется, – неуверенно произнесла девушка, наигранно отбиваясь от томного шепота. – Что это было?

– Дорога вильнула, – чуть громче произнес Костя, слегка отстраняясь. Одурманивающий приступ желания, порожденный близостью фиалковых глаз, немного отступил. – Ученые утверждают, что глобальное потепление плавит асфальт. Я считаю, что дорожные службы должны поучаствовать в решении этой проблемы.

Он улыбнулся собственной шутке, но натолкнулся на неприязненный взгляд Николая. Желание шутить напрочь отбило.

Маршрутка вновь остановилась, подбирая голосующего прохожего. Ничуть не смущаясь заваленного горизонта, в салон вошла дама средних лет, на ходу поправляя дорогую шляпку.

– До «Сити Молла» идете? – деловым тоном произнесла она.

– За ваши деньги – хоть на край света! – пошутил водитель, отжимая кнопку автоматического закрытия дверей.

Дама удовлетворенно кивнула и заняла пустующее место напротив Николая. Пол маршрутки прогнулся под ее шагами, чуть не чиркнув асфальт. Но женщину сей факт не смутил, и она выпрямилась на сиденье как ни в чем не бывало.

– Фантасмагория какая-то, – прошептал студент, но все внимание Кости было вновь поглощено соседкой. Начальник сам не дурак по бабам, он поймет. Будильник бы не понял, а вот прекрасную Жанну, особенно если получится сделать с ней фото для достоверности… Утром, конечно.

Дама в шляпке аккуратно сложила картонные пакеты из дорогих супермаркетов рядом с собой, уперев основание в соседнее сиденье, и осуждающе взглянула на парочку внизу. Константин мгновенно устыдился.

– На алую луну дороги вечно скачут, – недовольно произнесла она, косясь на Жанну. – А распущенные нравы всегда одинаковы.

Жанна тоже устыдилась, убрав руку соседа, которая уже успела забежать под юбку. Костя замолчал, отпустил Жанну и вновь вспомнил про опоздание.

– Оставишь телефончик? – произнес он тоном заправского мачо и накрутил на палец заманчиво торчащую кудряшку. Жанна бросила последний взгляд на недоумевающего Николая и, не дождавшись ответной реакции, быстро начеркала номер на клочке бумаги.

– У бизнес-центра! – гордо крикнул Костя водителю вверх и поднялся. Идти по новой горизонтали оказалось значительно удобнее, чем он предполагал. Еще шаг, и земля на месте, а Жанна уносится вперед вместе с суеверным водителем и шквалом иномарок вечно спешащего города. Возможно, он ей даже позвонит.

Константин выкинул из головы опоздавшую маршрутку, сделал шаг в сторону офиса, и мир растворился в небытии. Столь же привычном, как ежедневный поход на работу.

* * *

– Разве так можно?! Почему никто не обратил внимания? Как будто град выпал, и ничего особенного! В мире есть механика, физика, законы Ньютона и все научные достижения, которые человечество постигало с таким трудом, методом проб и ошибок, ценой собственных жизней. Ученые твоего же мира, чьи знания остались в этой библиотеке! – Николай с волнением расхаживал по собственной комнате, заставленной книгами, и постоянно обводил все собрание руками. Будто он мог удержаться за последний оплот незыблемости в своем маленьком мирке.

– Они ведь просто люди, – снисходительно улыбалась Марта, сидя в кресле. – Я хотела показать тебе, что возможно абсолютно все, на что готово твое воображение. Это не магия, это вседозволенность. Нет границ, нет законов физики и других обыденных рамок.

– Но ведь физика не рамка, не дурацкий закон, которым можно пренебречь! Это основа Вселенной, ее фундамент и кирпичи.

– Кирпичи, – протянула Марта и усмехнулась. Такой веселой он ее еще не видел. – Николай, начинай мыслить шире, иначе у нас ничего не выйдет. Это по законам Вселенной ты создаешь миры, оживляешь людей? А в каком учебнике можно про это почитать?

Он оценил абсурдность своих аргументов, но сдаваться не хотелось. В этом доме они обсуждали создание материи силой мысли, в этом доме он начинал и заканчивал свои творения… Но банальная игра с гравитацией выбивала его из колеи. Хотелось крутить пальцем у виска и повторять, что это невозможно. Некоторые вещи работают так и не иначе.

Но только что Марта на примере доказала ему обратное. Рамок на самом деле не существовало. Почему это так сложно принять?

– В моей ненаписанной диссертации, – угрюмо ответил он, замирая напротив Марты. – Но ведь это выдумка! Университет, моя кафедра, моя тема – все это придумала ты, создавая меня.

Сказать это вслух оказалось еще сложнее, чем принять. Николай физически ощутил, как затрещал по швам в этот момент. Зато ушедшая вверх дорога сразу показалась мелочью.

– Быть может, все вокруг – это выдумка, даже мы с тобой? А законы, к которым ты так прикипел, – это дурацкая попытка людей все структурировать. Классификация спасает их сознание от хаоса. А ты выше этого.

– Мое сознание ничто не спасет? – тихо прошептал Николай.

Марта задрала бровь и оставила вопрос без ответа. Теперь она сочтет его слабаком.

Руки Николая предательски вздрогнули под взглядом наставницы, а в голове ожил образ из первого дня их знакомства. Черный балахон и белоснежные, как чистый лист, волосы. Наставница легко превращается в палача, а он – в бесполезный отработанный материал.

– Я понял, перестань, пожалуйста, – произнес он. – Хаос сама суть демиурга. Вот мой урок.

С легкой улыбкой на лице Марта растворилась в воздухе, нарушив десяток законов человеческой науки. Николай вздохнул с облегчением, и тишина ночного дома укрыла его спасительным покрывалом.

IV.

Ночью всегда шел снег. Крупные хлопья снова и снова укрывали крышу деревянного дома, который со всех сторон обступал бесконечный лес. Идеально ровные сугробы лежали за окном, деревья тоже всегда были окутаны снегом – будто кто-то анимировал любимый зимний пейзаж. Всегда неизменный, всегда прекрасный и холодный.

Но Николай бы не сказал, что в этом мире не было души. Создать теплый очаг посреди сверкающего безмолвия вряд ли мог человек равнодушный. Наоборот, каждая деталь была идеально подогнана, выверена. Домик в снегу был уютным и вызывал только теплые чувства, пока в нем не появилась Марта.

Марта… Она не приходила уже несколько дней, впервые оставив его надолго одного. Но ее образ уже никогда не выходил из головы – была она рядом или нет, Николай казался себе связанным ее взглядом по рукам и ногам. И даже мысли словно принадлежали ей. Несвободный демиург, скованный цепями творец миров – звучало это до боли смешно, вот только улыбаться не хотелось.

С утра в камине ярко горело пламя, а вместо дров на этот раз Николай кидал в него все труды по физике и механике, которые находил в библиотеке. Видеть их прилично пылающими по всем законам науки доставляло ему странное, почти извращенное удовольствие. Зачем нужны все эти книги, если смысла в их текстах ни на грош?

Как расстроенный ребенок, он с остервенением жег своего обидчика, не признаваясь себе, что на самом деле зол не на книги.

– Какое кощунство, – тихо усмехнулась Марта за его спиной, но на этот раз Николай даже не вздрогнул от ее появления. Скорее удивился, что наставница не явилась раньше. – Это последние экземпляры, мой друг, неужели не жалко?

– Когда мира больше нет, все вокруг – последнее.

Он стряхнул со свитера прыгнувшую из камина искру и одним движением залатал дыру, которую та прожгла. Сделал это на автомате, даже не задумавшись, и уже после удивился, насколько легко ему стали даваться некоторые вещи. Жаль, что нельзя было так легко залатать самого себя.

– Ты прав, но это не повод уничтожать последнее стоящее наследие моей цивилизации. Я старалась, собирая для тебя библиотеку, и лишних трудов здесь нет.

Она протянула руку в камин и, даже не поморщившись, отобрала у пламени наполовину сгоревшую книгу, которую Николай бросил туда минутой раньше. Смахнула с обложки пепел, и под ее рукой почерневшие страницы вновь стали белыми, а сгоревшие вернулись на место.

Маленький бунт Николая окончательно потерял смысл.

– Читал? – крутила в руках научпоп по астрофизике.

– Разумеется, ты создала прилежного ученика. Но теперь я совершенно не понимаю зачем. Какой толк в научных книгах, если мы «выходим за рамки»? – Он не удержался, и едкий, почти горький сарказм скользнул в голосе.

– Это фундамент, Николай, – спокойно ответила Марта, вручая книгу ему. – А полноценному миру фундамент необходим. Без знаний ты не сможешь создавать что-то стоящее, оно рухнет, не удержавшись в пустоте. Представь, что ты строишь дом. Когда-то давно в моем мире ценился творческий подход, креатив, – она вновь усмехнулась, – в архитектурных решениях. Но дом не устоит без опоры, на голой земле. И так во всем: чтобы создать уникальную мелодию – нужно знать ноты, азы, от которых ты оттолкнешься.

Он медленно опустился на кресло, пытаясь унять сумбур в голове. Марта не торопила, но больше и не спасала книги из радостно полыхавшего камина. Наверно, ночью они сами вернутся на полки.

– Ты требуешь от меня противоречивых вещей.

– Я не обещала, что будет легко. – Она присела в соседнее кресло и вытянула руки вперед, словно пыталась их согреть. Подчиняясь ее воле, огонь вытянулся навстречу, почти облизывая пальцы, как ласковый пес. – Ну же, Николай, я сделала тебя неглупым человеком.

Он поправил очки на переносице и взглянул прямо в глаза наставницы, только сейчас заметив их азартный блеск.

– Ты сделала это ради шутки? Подняла дорогу вверх, и эта красная луна…

– Я дала тебе хороший урок, который стоит выучить. Если ты хочешь создавать настоящие миры, – она потянула паузу и добавила: – Но шутка была неплохой, на мой вкус.

– Прости, не смог оценить. Я пытался не свалиться.

Марта рассмеялась, и в доме будто ненадолго потеплело. В этот момент она выглядела почти живой, отчего Николаю стало еще грустнее. Потому что живой он не считал ее уже очень давно.

– Николай, почему ты стал так редко улыбаться? Я помню, до моего появления в этом доме даже в одиночестве ты находил поводы для радости. Что изменилось теперь? Ты стал пессимистом?

«Почему я не улыбаюсь?! Может, потому, что ты хладнокровно убиваешь все, что я создаю???» – почти вырвалось вслух, но сказал он другое:

– Мне улыбнуться? Это твой новый приказ?

Сказал и тут же пожалел. В доме мгновенно похолодало. Улыбка застыла на лице Марты, тоже стала холодной и угрожающей.

Он переступил последнюю черту?

Так живо представилось, как сейчас, с этой же улыбкой, Марта щелкнет пальцами, и он растворится навсегда.

– Ну улыбнись, – ледяным тоном ответила она.

Повисла тяжелая тишина. Николай не знал, что будет хуже – подчиниться или ослушаться. Оба варианта не сулили ничего хорошего…

Марта в упор смотрела на него, больше не улыбаясь. Казалось, даже снег за окном и пламя в камине замерли в ожидании его ответа.

Николай попытался улыбнуться, но лицо не слушалось, мышцы свело судорогой. Попытка вышла неправдоподобной и жалкой.

– Брось это, – сказала Марта, вдоволь насмотревшись на его мучения. – Если дерзишь, имей смелость идти до конца.

За окном началась вьюга, небо резко потемнело. Треск сгоравших в камине книг стал почти оглушительным, и яркие блики заплясали по лицу наставницы, которое снова ничего не выражало.

– Прости, – прошептал Николай, опустив глаза.

Жаркий стыд заполнил его целиком. Он так надеялся, что сейчас Марта поднимется и покинет дом, не из жалости к нему, но сам разговор явно зашел в тупик. А она все так же сидела в своем кресле и молчала.

Когда последние страницы пожрало безжалостное пламя, а тишина показалась совсем невыносимой, он рискнул спросить:

– Ты пришла с новым заданием?

– Поразительная проницательность. – Она вручила ему книгу по астрофизике. Николай только сейчас заметил, что все это время она не выпускала ее из рук. – Держи. И не забывай, что живым людям свойственно улыбаться. Хотя бы не упускай это из виду.

– Но… – Он замялся, из страха не решаясь спрашивать что-то дальше, и Марта наконец-то поднялась.

– Удиви меня, Николай. Докажи, что ты способен запоминать мои уроки.

Она распахнула дверь, и в когда-то уютную теплоту дома ворвалась метель. Николая тут же пробрал озноб, и он поднял голос, чтобы перекричать этот вой:

– Марта, как мне работать с невозможным? Как совместить несовместимое?!

– Интуитивно.

На победу

– Это большая гонка. Ты всегда должен быть выше, сильнее и дальше по списку. Помнишь же поговорку? Ты должен дышать в таком ритме, чтобы никто не поспевал за тобой! Руки в ноги, сквозь зубы и только вперед. Эй, Дайс, ты вообще слушаешь меня?

Юный паренек откинул с глаз длинную рыжую челку и поднял сонные глаза.

– Конечно, мистер Рамон.

– Боже, за что ты наградил меня этим лентяем? – Седой профессор в типичном твидовом пиджаке воздел глаза к небу. – Иногда мне кажется, что ты не способен к обучению.

– Быть выше, сильнее и быстрее не самое главное в жизни.

– Вы только гляньте на него! – преподаватель всплеснул руками. – А что же тогда главное, гений непризнанный?

Дайс выпрямился на стуле, поправил вечно мятую форму летного стажера и перекосил рот в кривой ухмылке, от которой так плыли девчонки. Нащупал в кармане рваных джинсов серебряную монетку. Ее привычный холод слегка остудил запал. Заводиться на такие темы просто бессмысленно.

Быстрее, выше, сильнее – отсталая психология. Она померла вместе с динозаврами. Ну какой человек способен их обогнать? И где они теперь? Вопрос исчерпан, бронтозавров в твидовых пиджаках надо брать иным.

– Я внимательно вас слушаю, мистер Рамон.

– Итак, на чем мы остановились? – Профессор уткнулся в экран планшета с открытым учебником. – Если ты не научишься быстро считать вероятностные линии, не видать тебе комиссии первопроходцев как своих ушей.

«Я и уши регулярно вижу, – усмехнулся стажер. – По утрам, в зеркале».

Он вернул челку на прежнее место и расслабленно прикрыл глаза.

* * *

На первый тестовый прогон сбежалась половина училища. Комиссия, в которую неожиданно вошел даже мистер Рамон, степенно восседала в первом ряду у огромных экранов. По большей части старики, которые лет двадцать не сидели за штурвалом, а теперь надменно взирали на новичков. И всего один действующий пилот на галерке не спускал пронзительного взгляда со стажеров, которым поочередно завязывали глаза.

Тестовый полет всегда проходил на тренажерах, но максимально приближенных к реальности. Маленькие блестящие круглые капсулы замерли в ожидании напротив экранов. Теория – это одно, но как поведет себя юный организм на практике… Отчислить проще, чем хоронить.

Дайс затянул волосы в узел на затылке и позволил завязать себе глаза. Очередная дань отсталым традициям. С закрытыми глазами он видел ничуть не хуже, ведь это первый тест на приеме в училище.

Он сделал пару шагов и коснулся рукой теплой кабины капсулы.

– Ну здравствуй, малышка, – прошептал он.

Рука мгновенно потонула в разошедшемся металле. Секунда, и он уже нетерпеливо ворочался в мягком кресле пилота. Гладкий штурвал как влитой лег в правую руку, а левая сжала ледяную монетку в кармане. Всего на мгновение, а потом твердо перехватила управление.

Сегодня рядом с монетой лежала маленькая фляга. Когда ты не лучший стажер на курсе, преподавателям и в голову не придет, насколько легко тебе считать вероятности без всех их занудных учебников.

И возможно, он первый в истории человек, которому удалось протащить на борт тренажера отменный вискарь.

Он с усмешкой подумал об остальных стажерах, которые уже заняли свои места. Трясутся как осиновый лист. И это их он должен быть выше, сильнее? Или самой смерти, которая отправляется по следу каждого первооткрывателя? Вот это предвкушение, вот это азарт! Это ощущение Дайс любил больше всего на свете.

После пары минут кромешной темноты перед глазами забрезжил голубой свет. Сначала нечеткий, с белыми проблесками, которые быстро вырастали, формировались в облака.

Сейчас на больших экранах рядом с ним транслируется красивая картинка, как десяток капсул взмывают в воздух и устремляются к горизонту. Качество изображения шикарное. Дух захватывает небось. Дайс сам любил посмотреть на тестовые полеты других выпускников, но ощущения из кабины пилота были несравненно лучше. И пусть он пока оставался на земле – внутри капсулы все воссоздавалось как в реальности.

На мониторе перед ним всплыла интерактивная карта. Механический пустой голос эхом зазвучал в голове.

– Добро пожаловать на ваш первый вылет. Цель – тестовая планета А в трех гинах от вас. Вот примерный путь, корректируйте его по мере надобности.

Тонкая пунктирная линия прочертила маршрут. По мере надобности – звучит чудесно. Четкий путь, никакого риска. При первом же столкновении тренажер выключится, а нерадивый летчик будет отчислен.

На последнем звуке стартового отсчета Дайс отжал ручку и развернул штурвал вверх. Имитатор вдавил тело в кресло, создавая иллюзию, что он действительно поднимается вверх, а кровь все же предательски забурлила по венам – понеслась!

Белые кучки облаков мгновенно слились в слой кромешного тумана, застлав все лобовое стекло. Взлеты в ясную погоду – слишком большая редкость, чтобы их прогоняли на тестах. Но зрение тут ни к чему, Дайс уже чувствовал впереди непроницаемую защиту купола. Постоянная брешь в этой защите могла стоить жизни всему населению планеты, поэтому крохотные дыры, используемые первопроходцами, всегда дрейфовали по поверхности. Найти одну из них, настроиться на этот канал и проскочить за секунду до сдвига – первая задача пилота. Первый барьер, который не выпустит неумеху. Защита планеты, защита от дураков.

Дайс вдохнул глубже, подлетел к куполу почти вплотную и, не снижая скорости, начал планировать вдоль поверхности. Чувства обострились до предела, ловили любой поток непривычной силы. Тут тоже не справлялись учебники, они не могли передать чувств. Как понять, что рядом с тобой неведомое? Брешь, сквозь которую сочатся чужеродные волны. Только знать.

И Дайс знал. Он видел других стажеров, которые выполняли заданные, просчитанные математиками схемы по поиску бреши. Нет, если ты совсем заучка, то этот вариант сработает. Даже можно вычислить примерный временной коридор, который займет поиск.

Но Дайс не хотел тратить ни секунды на эту чепуху. Он не пропустит брешь как пить дать. Даже если это его первый и последний день за штурвалом, он проведет его так, как считает нужным.

В реальности купол защищал планету от патогенного влияния среды, в которой она находилась, но было лишь делом времени – когда купол треснет окончательно, чтобы погубить жизнь на земле. Затем и нужны были первопроходцы. Ежедневно они вылетали наружу в поисках лучшей жизни для всех.

Сердце пропустило удар. Будто сама бездна взглянула него и облизнулась. Вот она! Брешь!

Дайс дернул штурвал. Прикинул вероятности. По всему выходило, что отверстие лишь на пару локтей больше его капсулы. Видимо, оно не предназначено для прыжков. Обманка. Или хитрый тест – прорваться сквозь него все же реально.

И пока мозг заторможенно размышлял о неприятностях столкновения, отчислении и прочей ерунде, тестовая капсула преодолела защитный купол планеты. Первой.

Выше? Сильнее? Или хитрее.

Прежде чем осознать, оглядеться и полной грудью прочувствовать искусственную симуляцию склизкого ничто, опутывающего родную планету, Дайс позволил себе отвлечься. Ровно на один заслуженный глоток из фляги.

Конечно, человеку дан разум. Он помогает выкрутиться из большинства неприятностей, катаклизмов и прочего, прочего. Фигня это. Разум не сделает тебя первопроходцем.

Удача – вот что правит миром. И вера в нее сохранит твою голову на месте при любом стрессе, найдет выход там, где теоретики разведут руками, добавит уловок и хитрости в твой взгляд.

И на победу.

Монитор настойчиво замигал, вновь демонстрируя маршрут. Тем временем еще пара капсул покинула планету. Это стажеры-ломы, не остановятся ни перед чем, ни секунды отдыха. Они сразу рванули с места в заданном направлении.

А Дайс прислушался. Ветка вероятностей возникла перед мысленным взором. Всплыли опасности аварии с ближайшими ощущаемыми астероидами, корректирующие показатели компьютера (прислушиваться к нему можно лишь как к рекомендации). Еще один пропущенный удар сердца – следствие слишком долгой остановки. Цунами из чистой паники и еще черт знает чего, невидимыми щупальцами скользившее рядом с бортом, было как настоящее. Полный набор из лекций.

И наконец, маршрут на экране, который вел кругами по наиболее безопасному пути. Дайс аккуратно направил капсулу по прямой. Провалитесь пропадом эти маршруты, первопроходец он или кто. Сказано же – корректируйте по мере надобности. А ему очень надо не провалиться.

– Стажер Дайс, вы сошли с предполагаемого маршрута, – эхом отдалось в черепушке.

– Я заметил, спасибо. – Он постепенно набирал скорость, лавируя среди мелких астероидов.

– Этот маршрут менее безопасен. Он ведет к повышению шансов на провал вашего теста.

– Посмотрим!

Ощущения были непривычными. Да нет, «непривычные» – это слово, которое можно применить во время первого шага, первого слова, первого секса. Оно все в новинку, но не граничит с собственными представлениями о спектре возможных ощущений. А тут другое… «Склизкое ничто» – именно так звали бывалые летчики пространство вне Земли. И Дайс был почти согласен. Но в «ничто» не обитает столько дряни. Противной, поганой дряни.

И «ничто» не влечет тебя вперед с такой страшной силой. Как наркотик. Он мечтал пройти тест сильнее, чем когда-либо. И однажды узнать все на собственной шкуре, а не в тренажере на поляне перед училищем.

Правильно говорят, в первопроходцы не идут нормальные люди. Без сдвигов тут делать нечего.

Он резко дернул штурвал вправо, уходя от крупного осколка. Потом влево, уже от невидимой волны. Тихо ойкнул и закрутил управлением как бешеный. Да, этот маршрут не в пример сложнее. Зато он короче.

* * *

– Я против! – веско высказался мистер Рамон. – Даже то, что стажер Дайс пришел на точку первым, не оправдывает его так называемый стиль. – Последнее слово он выделил особым, презрительным тоном. – Он чрезмерно рисковал собственной жизнью. И жизнями его команды, будь это реальный вылет.

«Эх, профессор, – вздохнул Дайс. – Не вы ли вбивали в мою пустую головушку мысль, что я должен быть первым? Вам бы радоваться».

– Я тоже против, – произнес следующий член комиссии. – Первопроходцы и так достаточно рискуют, чтобы добавлять еще опасностей. Неуместное веселье и разгильдяйство.

Дайс сильнее сжал холодную монету в кармане. Большая часть комиссии проголосовала против него. Несмотря на то что он блестяще справился со всеми расчетами и не получил на корпус ни единой царапины в отличие от большинства сдавших экзамен. Но сейчас его спасет только чудо.

– Я беру его в свою команду, – тихо произнес пилот, присутствовавший на тесте. Он молчал по всем остальным кандидатам. И его пронзительный серый взгляд не сходил с Дайса весь час. – Ответственность моя, решение окончательное.

В гробовой тишине лицо Дайса рассекла кривая улыбка.

* * *

Настоящее «ничто» оказалось еще хлеще, чем на симуляторах. «Хлеще» – лучше слова и не подберешь, потому что описать словами такое вообще не получалось. И Дайс подсел с первого же вылета.

Теперь он безошибочно находил брешь в первую же минуту. Забыть, каковы эти ощущения на вкус, невозможно, как и пропустить, не заметить их, паря под куполом. Но он больше не рисковал, выбирая тяжелые пути. Профессор был прав, опасностей хватало и без подобного ребячества.

Передышки на земле, обычная жизнь больше не приносила никаких эмоций. Она была жалким существованием для человека, вкусившего запределье. Дайс жил от полета к полету.

Он стал первопроходцем, он дышал общей мечтой со всей командой. Мечтой о новом выходе и о планете обетованной, живой и здоровой, не находящейся в вечном плену панического страха уничтожения. В чистом космосе, который искали все первопроходцы.

О заветной фляге он вспомнил лишь несколько лет спустя. Все с тем же отменным недопитым вискарем она лежала в дальнем углу шкафа его нового жилого отсека. И почему-то отметить сотый вылет именно ей показалось Дайсу прекрасной идеей. А таким идеям он привык доверять. Как тогда, он положил ее в левый карман, в компанию к холодной монете.

И в тридцати гинах от Земли достал на свет, выставил на приборной панели. Быть может, именно сегодня ему повезет?

– Ребята, аккуратней, справа по курсу огроменный вихрь, – раздалось в наушниках.

– Очуметь, Додсон, без тебя бы не узнали, – хохотнул Рик.

– По инструкции, как идущий справа, я обязан докладывать обстановку, – холодно ответил первый голос и замолк.

– Ладно, ладно, прости. Надоело лететь в тишине. Сегодня даже Дайс шуточки свои не отпускает.

– А я пью, – усмехнулся Дайс.

– Черт тебя побери! Да как ты делаешь такие вещи, а?! Неужели ты настолько хорошо считаешь вероятности даже на Земле?

– Неееее. Это вера меня спасает.

– Вера? – Рик загоготал. – Ты в богов, что ли, веришь? Тех, которые запихнули нас в ад?

– Мужик, я верю в удачу. Ничего более. – Дайс откупорил флягу и сделал смачный глоток. Так, чтобы все могли его слышать.

Ух, и достанется ему на земле за эту выходку. Ну и ладно, один раз живем. А вискарь все еще прекрасный, настоялся, вкуснота!

– Дайс, научи меня своей вере, а? Я тоже хочу вискаря на борт. Или девку, тут так скучно одному… – протянул Рик.

– Пока ты будешь звать их девками, к тебе ни одна по доброй воле не сядет, – угрюмо заметил Додсон.

– Моя бывшая жена с тобой не согласится.

– Бывшая, Рик. Недолго она с тобой продержалась.

– Зануда. Тебе бы тоже расслабиться не помешало. Дайс, пошли в бар, когда вернемся? В последнее время начальство как взбесилось, отдыха почти не дает, только вздремнуть и успеваю. Какие уж там девки, жены.

– Я слышал, купол совсем истощился, у нас осталось меньше времени, чем все думали, – тихо сказал Лас. – Первокурсники, наверно, уже не вылетят.

Повисла неприятная тишина. Дайс снова приложился к фляге. Вот где удача была нужнее всего. Быть первопроходцем – красивая мечта, романтика, полеты. Мечта влекла его с самого детства, когда он не мог оторвать взгляд от пустого неба по ночам и представлял его сверкающим, наполненным жизнью.

Так хотелось завершить полет успешно, вернуться на землю с первыми за столетие хорошими новостями!

– Эм… – неразборчивые помехи послышались по каналу впередиидущего. Копошение, резкий стук по приборной панели, потом удар упавшего предмета.

– Эй, Лас, у тебя там все в порядке? – немного обеспокоенно подал голос Рик.

– Ребята… – Голос в наушниках слегка дрожал. – Ребята… Мы можем резко оттормозиться?

– Торможение займет половину гина, мы слишком быстро летим, – подал равнодушный голос Сайм, главный технарь вылета.

– Впереди ничего нет.

– Конечно, нет, – слегка раздраженно рявкнул Рик. – Мы же в полной заднице за тридцать гинов от Земли. Что тут вообще может быть.

– Ты не понял, впереди совсем пустота, – мертвым голосом откликнулся Лас и вдруг сорвался на крик: – Вообще ничего! Ни панели, ни чувства не видят ничего! Все, баста, карта закончилась! Нам хана!

Рик громко выругался. Остальные напряженно молчали.

– Сколько еще времени? – печально спросил Додсон.

– Минут пять. – Голос Сайма был спокоен. Не зря его брали технарем на большинство миссий, вот уж непробиваемый мужик.

– Рапортуй на базу, – холодно произнес Дайс. Его чувства тоже очнулись. И пустота, которую он ощущал впереди, слишком не походила на привычное пространство вне Земли. По спине пробежались мурашки.

В полной тишине эфира отчетливо звучал холодный рапорт Сайма о пустоте и неминуемой гибели экипажа. Вот же черт, полетали.

– Ребята, – снова подал голос впередиидущий Лас. Он больше не кричал, но слышать испуганного первопроходца оказалось еще неприятней. – Что делать-то будем?

– С вами было весело, – сказал Рик и добавил после долгой паузы: – Спасибо.

Кто-то тихо молился, кто-то записывал прощальное письмо семье. А кто-то отправлял заранее готовое – профессия первопроходца всегда предполагала риск.

– Мы ускоримся, – неожиданно четко выдал Дайс, прервав все прочие разговоры. В нем самом не было столько уверенности, как сквозило в голосе. Но ощущения подсказывали – лучше выхода тут не придумаешь.

– Неужели я настолько тебя достал? – печально спросил Рик.

– Нет, послушай. Если мы уже погибли, то рисковать можно сколько угодно. Что ты теряешь? Лишнюю минуту? Против шанса спастись. Пусть и через страх.

– Дайс, ты сошел с ума…

– Нет! Вдруг это сфера вакуума или подобной дряни? Вдруг это граница? Можем расколошматиться об этот барьер, а можем на скорости взять его, пройти дальше! Мы же первопроходцы, так давайте проходить. Вдруг за этой границей все, что мы так долго ищем?

Гробовое молчание в ответ ничуть его не смутило. Рука Дайса замерла над панелью управления…

– Я ускоряюсь.

– Черт с тобой, бешеный. Я следом.

– Я с тобой.

– Ускоряюсь.

– Приказ принят.

Дайс с кривой ухмылкой протер лоб от холодных струек пота и поднял вверх фляжку.

– За победу, – прошептал он и отчаянно приложился к горлышку. Счастливая монета привычно холодила левую руку.

V.

Изредка Марта приходила просто так. По-хозяйски распахивала дверь, здоровалась кивком и плавно опускалась в плетеное кресло перед камином с очередной книгой в руках. Еще реже Николай позволял себе предположить, что ей нравился этот дом, если такие понятия вообще применимы к Марте. Или она сама когда-то жила здесь, до того как появился он. Быть может, этот камин и библиотека заменяли ей мир, которого больше не было.

Марта часами могла просидеть, не сказав ни единого слова. И в это время он чувствовал странное умиротворение. Его не назвать счастьем, но Николай и прежде никогда не знал этого чувства. Лишь то, что он испытал в ту ночь, когда Ворс с Каей молчали вдвоем у костра, могло отдаленно его напоминать. Но тот мир, как и все другие, канул в небытие, оставив в груди рвущую тоску.

С Мартой было по-другому. Когда она не давала очередной урок, а просто была рядом… Биение мира замирало. И неважно, что мира вокруг почти и не было, – тише становился лес, уютней трещало пламя камина и шелестели прочитанные страницы, размеренней текли неугомонные мысли. В эти мгновения его почти отпускали тревоги и страхи, и даже отчаяние, ставшее неизменным спутником тяжелых ночей, пряталось в самом уголке души.

Души… А была ли у него душа?

С религиями Николай знакомился лишь поверхностно. В доме не было ни единой книги на эту тему, и знания приходилось черпать из обрывочных воспоминаний жизни до Марты, которые и настоящими-то не были. Они потухали день ото дня, как сон, который не удается удержать в голове по пробуждении. Точно он знал одно – в мире Марты было много религий, и каждая из них по-своему трактовала понятие души. И понятие посмертия.

А Марта была бессмертна, и подобные вопросы никогда ее не интересовали.

В отличие от нее Николай прекрасно понимал, зачем люди придумали религии. В хаосе неизвестности разум отчаянно пытался ухватиться хоть за одну хрупкую эфемерную ветвь, пусть она бы на поверку и оказалась простой выдумкой. Вера нужна была ему, чтобы не сломаться, но в этом Марта отказывала.

Чистый разум должен видеть вещи такими, какие они есть, – вот что бы она сказала, если бы он рискнул спросить. Любая гипотеза должна пройти успешную проверку. А вариант проверить правдивость религий он видел только один – и погибать ради этого не хотелось.

В один из таких дней, когда белое небо за окном не сыпало снегом на спящий лес, Николай все же решился на вопрос. Оттягивать этот момент дальше не имело смысла, он услышит, что услышит. И постарается принять.

– Марта, а что будет со мной после смерти?

Он шел к креслу, чтобы сесть напротив, взглянуть ей в глаза и достойно принять любой ответ. Но силы покинули его на полдороги, и следующий шаг показался таким тяжелым, что Николай просто замер посреди комнаты. Теперь он мог лишь стоять и глупо смотреть на ее руки, держащие книгу.

Марта молчала долго, видимо, дочитывая главу. И он не понимал, в том ли дело, что она не знает ответа и не хочет признавать это вслух… Или в том, что его вопрос стал очередной ошибкой. Лишней фразой, которая разрушит мнимую идиллию этого дня.

Страницу спустя она оторвалась от чтения, аккуратно вложила в книгу закладку и убрала ее на стол. И только после подняла на него спокойный взгляд:

– Когда ты стираешь карандашный рисунок с листа бумаги, что с ним происходит?

Николай неловко дернул рукав свитера и замялся. Ответ напрашивался сам собой, и он уже чувствовал ледяную волну паники, которая накроет его в одиночестве. Он пожалел, что поднял эту тему, уж лучше спасительное неведение.

– Он исчезает без следа, – она сама ответила на свой вопрос, устав ждать реакции ученика.

– А как же душа? Ее тоже не существует? Столько людей в твоем мире верили в бога и дьявола, в жизнь после смерти, в реинкарнацию… Так много теорий – простая попытка сбежать от страхов?

Врать тут было незачем – он бы сам выдумал и не такое, лишь бы дать себе хоть каплю надежды.

– Во что бы они ни верили, их больше нет. А я никогда не видела «бога», не трогала души. Знаешь, – она внезапно улыбнулась, – а это интересно, ведь мы можем проверить. Что скажешь? Рискнешь, Николай?

– Я бы не хотел умирать сейчас, – робко ответил он, и Марта рассмеялась.

Вряд ли она предложит ему умереть из-за простого вопроса, хотелось верить. Но он буквально прыжком преодолел оставшиеся шаги до кресла и с облегчением опустился в него, опасаясь, что ноги могут подвести.

– Нам не обязательно искать бога, мой друг. Дьявол всегда был людям ближе.

Блюз о перекрестке

Дым сигар поднимался вверх, смешивался с царящим вокруг смрадным кумаром и медленно падал вниз, создавая густую белую завесу. Все привыкли к этому запаху, которым было заполнено все помещение маленького бара, и лишь Николай постоянно морщился и кашлял в кулак, стараясь не привлекать внимание. Он терпеть не мог подобные заведения и, будь его воля, не провел бы здесь и минуты. Само название на покосившейся деревянной таблице у входа отталкивало. «Пристанищем» хорошее место не назовут. Все время хотелось добавить к названию еще одно слово, которое идеально бы описало это место, – «Пристанище заблудших».

Хотя была причина, которая бы заставила его задержаться. Задержаться и забыть о нещадно саднящих легких, а быть может, и собственное имя на недолгих полчаса.

И причиной этой был юный музыкант, сидящий за единственным пустым столом, который в последний раз подкрутил колки гитары. Тщедушный парнишка, слишком молодой, чтобы ждать от него многого на первый взгляд, в мятой рубашке с засохшими пятнами на рукавах. Давно забытый пиджак валялся где-то за стулом… Но стоило ему тихо кашлянуть, как галдящий зал замер. Он в последний раз поднял голову и оглядел публику.

Этот взгляд Николай пропустить не мог.

Он сам не знал, что ожидал там увидеть. Страх перед выступлением, вдохновение творца, мутный призрак алкоголя? Этот парень был на всех афишах города – юный, талантливый, признанный. Но его глаза не выражали ничего.

Потухший взор прошелся по залу. Он не остановился ни на ком конкретном, не ждал оваций и восхищения, не искал одобрения. Глаза были настолько пустыми, что Николаю показалось, будто на него смотрел мертвец.

А потом его пальцы ударили по струнам, и началась настоящая магия. В первое мгновение мелодия резанула слух, но тут же полилась столь плавно и протяжно, что он почти перестал дышать. Не под стать двадцатилетнему мальчишке зазвучал совсем не юный голос, который ураганом ворвался в самую душу. Быть может, она все же была у Николая…

О боги, что этот мальчишка вытворял с гитарой! Будто у деревянного инструмента было собственное сердце, которое стучало в унисон с пальцами музыканта. Целых полчаса ни единый посторонний звук не нарушал мелодичную исповедь, молитву одинокой пары – творца и его гитары. И вместе с пронзительными звуками музыки рвалась на части сама душа бара.

Когда юноша закончил, еще минуту стояла полная тишина, отдавая дань его таланту. А потом зал разорвался и вновь загудел. Впечатленные посетители наперебой подходили к нему, жали руки и предлагали выпить за их счет. Он не отказывался и лишь однажды бросил взгляд на Николая, будто выделил его среди остальной публики. Будто он мог видеть то, что другим не дано, – один творец заметил другого.

Николай бегло оглядел бар – только он и девушка за крайним столом не подошли поздравить музыканта. Она сидела за столом одна, крутя в руках нетронутый бокал вина, и казалась такой лишней в этом дымном заведении.

Получив все полагающиеся почести и рюмки, с целой охапкой дармового пойла вместо цветов музыкант шумно опустился на стул рядом с Николаем. Пока он садился, одна из бутылок выпала из его рук и разбилась об пол. Но он не обратил внимания ни на дребезг стекла, ни на возмущенные вопли.

Пустой, ничего не выражающий взгляд впился в Николая.

– Как тебе моя музыка? – без предисловий начал он. Голос полностью соответствовал глазам – он был слишком стар для такого нежного возраста.

– Ты гений. – Николай постарался ответить спокойно, но восторг, переполнявший его, взял верх. Только сейчас он понял, что никогда раньше не слышал блюз вживую.

– Они, – юноша кивнул в сторону, – тоже так говорят. Джон.

– Ник.

Музыкант откупорил одну из бутылок и махом выпил треть содержимого. После протянул ее в сторону собеседника. Николай из вежливости сделал вид, что глотает, и от одного запаха чуть не задохнулся. Пойло в его руках не сильно уступало в крепости чистому спирту.

– В чем же твой секрет, Джон? Сколько лет тебе понадобилось, чтобы достичь таких высот?

Джон криво улыбнулся краем рта и вновь приложился к бутылке.

– Всегда одни и те же вопросы, – устало произнес он, смачно рыгнув. – Как же, откуда такой талант. Знаешь, Ник, и история в ответ всегда одна. Год назад меня погнал хозяин этого места с невежливой просьбой больше не мучить гитару и уши его посетителей. А сейчас барабанная дробь, ты удивишься. Ответ всегда такой – одна ночь. Хотя… кто еще не слышал эту дурацкую историю. Ты не подошел ко мне после выступления. Ты смотрел по-другому, уж поверь, я знаю. И я надеялся не на такой разговор.

Залпом он осушил бутылку и открыл следующую.

– Хочешь, я еще сыграю? – с неожиданным азартом произнес Джон. – Хочешь, удивлю тебя сильнее? Порву остатки твоего жалкого самообладания.

– Я верю, что ты можешь, – умиротворяюще улыбнулся Николай. – За каким же разговором ты подошел именно ко мне?

– А я не знаю. Что ж, мне знать все на свете! – хохотнул он и тут же стал вновь серьезным, понизил голос, почти прошептал, словно не хотел накликать беду: – Хотелось бы надеяться, что я не знаю всего. В тебе есть что-то, не знаю… Но ты не как они. Поверь, такие, как я, это сразу чуют.

– Такие, как ты?

– Сходившие на перекресток.

– Заключившие сделку. – Конечно, Николай знал эту историю. Знал слишком хорошо, потому что читал о ней прежде, потому что воссоздал сейчас по приказу Марты. И она улыбалась, ждала развязки в предвкушении в доме, занесенном снегом. А он сам вдруг испугался собственной решимости.

Так ли он хотел получить ответы на все вопросы? Не оставить Вселенной тайн, а себе – надежды…

Нет, какая чушь. Ведь он здесь именно за ответом, а не ради бередящей душу музыки. Он поговорит с этим несчастным музыкантом и поймет, что никакой сделки не было, дьявол не поджидает на перекрестке, а желания исполняются лишь старанием, усердием и иногда удачей.

– Да все слышали. Только не верит никто, – пожал плечами музыкант.

– А если я скажу, что верю тебе.

– То соврешь, – рассмеялся Джон. – Ты хочешь проверить. Узнать. И ты боишься. Так сильно, будто от этого зависит все в твоей жизни.

– Ты прав, – неожиданно признался Николай. – Но я не те идиоты, которые спрашивают тебя ради своей выгоды и мечтают повторить твой подвиг.

– А тут верю. Такой, как ты, никогда бы не решился. Но зачем тебе я тогда? В тебе сила, и ее на многое хватает.

– О чем ты?

– Сам знаешь. Удивительно, но когда нет души, видишь мир… трезвее, что ли. Подмечаешь детали.

– И как это, без души?

– А вот это редко спрашивают… Хреново, мужик. – Джон надолго приложился к бутылке. Когда он закончил, пустая тара с размаху полетела об стену. – Бухло уже не жарит, но если выпить очень много, есть смутный шанс его почувствовать. Выпить надо слишком много для живого человека.

Николай молча ждал продолжения. Краем глаза он снова заметил ту же девушку, уже за соседним столом. Она больше не сводила с них настороженный взгляд. Бордовое платье, каштановые волосы аккуратно уложены легкой волной, миловидное личико, совсем не тронутое морщинами. Но вот глаза… Цепкие, холодные, сосредоточенные. Так готовятся к битве, начищая старый меч, а не отдыхают в баре. Сидела она все еще одна и раздраженно отмахивалась от официанта с дармовой выпивкой от соседних столов.

Теперь, когда она села ближе, лицо показалось Николаю смутно знакомым.

– Как тебе описать пустоту внутри, Ник? Представь, что ты знатно пережрал и ничего не помнишь. И на следующее утро выслушиваешь рассказы о ночных похождениях, глупо улыбаешься и оправдываешься, что все это творил не ты. Что алкоголь – это дьявол, он завладел тобой. Ты больше так не будешь. И что тебе жутко стыдно, простите, ребята. Вот только ты все помнишь и давно забыл, что такое стыд. Вот только все, что ты видишь, чувствуешь, – это кромешная пустота. Не рай, не ад, а полное ничто. И боль, которая лавиной заполняет эту пустоту. Боль потери, к ней не привыкнуть. Она есть и нет. Будто ты уже умер, а тело зачем-то продолжает бродить по свету. Желаний больше нет. Они все исполнены, но мне насрать. Поэтому я так хорошо играю. Блюз – это боль, дружище. И гитара рвет чужие души вместо моей…

– И ты знал, что так будет?

– Он предупредил. – Джон надолго замолчал. Пьяный гомон ворвался в их беседу как нечто чуждое и искусственное. – Но представлять и испытывать – совершенно разные вещи, теперь-то я знаю.

Девушка тихо придвинула стул в их сторону. Николай понимал, что она очень хочет слышать разговор целиком, и никак не мог ей помешать.

– Я всегда мечтал играть на гитаре как бог. И обратился за этим к дьяволу. Где-то я свернул не туда, – хмыкнул Джон, допивая вторую бутылку. – Не ищи его, Ник. Не знаю, зачем он тебе так нужен… Но бог покинул эту землю, а дьявол уж очень жесток. Иногда вопросы должны оставаться без ответа.

Но не те вопросы, за которые взялась Марта. Уж она ничего не оставит без ответа.

У Николая был четкий приказ – узнать и попробовать повторить. Да, это его мир, сшитый по его правилам, его руками. И талантливый музыкант, как это ни удивительно, был его творением. Но Николай уже не раз убеждался, что миры оживают по собственным правилам, и всегда – в обе стороны. Творится не только будущее, но и прошлое, а линейность времени вообще слишком сложный вопрос, от которого плыла голова даже у демиурга.

В своем мире Николай не сотворил дьявола, зато создал человека, верящего, что он заключил сделку. Эту веру он и должен был испытать – а Джон говорил так, что не поверить было сложно… Если во Вселенной существовал дьявол, Джон его видел. А значит – мог увидеть и Николай. Осталось лишь узнать ритуал, прийти на перекресток и повторить.

Сложно сказать, сработает ли эта идея Марты. Но в последние месяцы слишком много вещей, казавшихся прежде невозможными, стали обыденностью. И если во Вселенной существовал дьявол – он должен был оценить их тонкую задумку.

В этот момент Джон устало уронил очередную бутылку, рухнул лицом на стол и громко захрапел.

Бокал треснул в руке девушки за соседним столом. Невидящим взглядом она оглядела кровоточащую ладонь и стала медленно доставать осколки, будто они не причиняли ей никакой боли.

Как давно она следует за Джоном в надежде, что однажды он расскажет свою историю до конца? Разочарование на ее лице смешалось с гневом.

И в это мгновение Николай все вспомнил. То самое лицо, которое уже несколько месяцев стояло перед его глазами, стоило хоть на секунду прикрыть веки. То лицо, что отзывалось первой радостью и первой мучительной болью в груди. То лицо, что делало его хоть каплю живым…

Как он мог посметь его забыть?! Она изменилась, она была одета по-другому, она искала иных вещей… Но это все еще была она!

Николай подскочил из-за стола, больше не обращая внимания на Джона. Девушка тоже резко поднялась и почти бегом направилась к выходу.

Она вышла первой, и он выбежал следом. На темной пустынной улице луна подсветила удалявшийся силуэт. Николай бегом нагнал ее и схватил за руку. В темноте у его горла возник нож.

– Пусти, – спокойно произнесла она.

Николай нервно сглотнул. Ощущение холодной стали было в новинку.

– Ты ждешь, когда он расскажет. Когда он выдаст свой секретный рецепт. Зачем? – нервно, скороговоркой прошептал Николай, и собственный голос уже не подчинялся ему.

– Не твое собачье дело!

– Но ты же видишь его! Ты видишь, на что способна такая сделка!

– А ты, я смотрю, проповедником заделался? Так не трудись, наш пастырь каждое воскресенье хулит Джона в церкви.

Стальное лезвие чуть отодвинулось. Но Николай не ослабил хватки, а девушка не убрала нож.

– Ты настроена серьезно, я вижу. Но я должен предупредить, что, если ты решишься, даже я не смогу тебе помочь. Если дьявол существует, если сделки – не шутка и мы можем торговать своей душой…

Испугавшись этой мысли, Николай разжал ладонь.

– Напугал, – она усмехнулась, холодно и снисходительно. – Мне не нужна ничья помощь.

Марта приказала ему дойти до конца, Марта хотела получить ответы. И он с Мартой придумал идеальный план, как заманить в сети самого дьявола… Узнать, есть ли у души ценник. И есть ли душа в тех, кого он создает.

Вот только сейчас Николай хотел согласиться с несчастным музыкантом. Есть вопросы, на которые не стоит получать ответы. И есть цена, которую он не в силах заплатить.

Пусть шанс существования души слишком мал, даже призрачный – он не станет рисковать.

– Это моя ошибка, – прошептал Николай. – И я в силах тебя остановить.

Свет луны погас, стирая из мира серые краски. Пропал бар, исчезла улица, песок под ногами и бордовое платье. Последними в небытии растворились удивленные глаза Каи.

Николай стоял посреди заснеженного леса, по колено утонув в сугробе, и не чувствовал холода. Марта замерла напротив, еле касаясь сугробов сапогами.

– Дурак, почему ты остановил ее? Ты мог узнать ответ на вопрос, терзавший тебя столь долго. Наш план мог сработать, хоть я и не делала бы на него ставки. Не отводи глаз, – равнодушно сказала она, и Николай подчинился. – Ты испугался в последний момент, ты проявил слабость.

– Я не хочу знать ответа, – дрожащим голосом произнес он, не в силах подняться и теперь глядя на нее снизу вверх.

– Где же твое любопытство исследователя? – иронично усмехнулась Марта. – Ты перенимаешь слишком много лишнего от своих созданий. А испуганный демиург – не ценнее карандашного рисунка на листе жеваной бумаги. Приведи себя в порядок.

С этими словами она исчезла, оставив ученика одного посреди леса. Николай закрыл глаза рукой и тяжело выдохнул. Ему хотелось опуститься на свежий снег и замереть на пару столетий…

Страх, который намеренно растила в нем Марта (в этом он уже не сомневался) и который так порицала в его глазах, отступил. Пусть ненадолго и не полностью, замерев в ожидании своего часа на краю сознания, но он дал место безумной надежде. Кая жива. Его Кая снова ожила!

Значит ли это, что душа существует? Что однажды созданное, однажды ожившее не растворится без следа, когда сволочной демиург оборвет очередной неудавшийся мир? Что жизнь – это гораздо большее, чем уроки Марты, чем просто формулы и правила…

Что есть сила, которая могущественнее его и Марты?..

VI.

Дверь распахнулась без стука, и Николай вздрогнул. Он боялся этой встречи, все три дня в одиночестве шарахался от собственной тени. Не оставался без света даже по ночам, пытался отвлечься книгами. Чуть ли не детскими сказками, где добро всегда побеждало зло, цель была очевидна и неизменное «долго и счастливо» непременно появлялось в конце. Не помогало ничего.

Он так и не понял, узнала ли она Каю. Поняла ли, почему он испугался идти до конца… Но надеяться, что Марта просто продолжит их уроки, он перестал еще в первый день, когда наставница не пришла.

Она хотела, чтобы ученик, оставшись в одиночестве, в большей мере ощутил свой провал? Чтобы испугался в ожидании неизбежного наказания? Что ж, план Марты прекрасно работал.

Но в то же время Николай ни о чем не жалел. И если бы ему вновь предоставилась возможность защитить Каю или любого другого человека, которого он создал, – он бы, не задумываясь, сделал это снова. Ведь разве настоящая жизнь не стоит всего на свете?

Марта застыла на пороге. Под ее серым взглядом Николай так и остался сидеть в кресле, сжимая в руках книгу, словно она могла послужить щитом от гнева наставницы. Подняться и поприветствовать гостью он не решился.

– Я знаю, что нам нужно сделать, Николай. – Ее тон был ровным и спокойным, как всегда. Во взгляде скользила легкая отстраненность, но внутри все похолодело.

Именно эта отстраненная нота добила Николая окончательно – Марта придумала наказание.

Он молчал, не в силах даже шелохнуться.

– Делай новый мир. Я покажу тебе, кто ты есть на самом деле. Демиургу непозволительны иллюзии, в особенности о себе самом.

Когда Николай закончил творить мир, порыв ветра из открытой настежь двери погасил пламя камина. Свет потух, а за ним и весь дом, все мысли и воспоминания Николая поглотила тьма.

«Галактика»

– Уважаемые пассажиры, пристегните ремни. Корабль «Галактика» покидает атмосферу Земли. Через полчаса будет подан ланч. Потом откроется «Видовая», и вы сможете наблюдать солнечные вспышки с безопасного расстояния. Экипаж корабля желает вам приятного полета.

Николай плотно затянул ремень вокруг талии и зажмурился. Сколько раз ни летай, а этот неприятный душок страха за ребрами никуда не девается. Он даже не застал те времена, когда межпланетные перелеты были опасны, но кровь бурлила каждый раз, стоило оторваться от Земли. Можно читать успокаивающие мантры, закидывать в себя таблетки или ненавистный алкоголь (чего он только не перепробовал) – не помогало. Даже сильнейшее снотворное, как по волшебству, выветривалось.

Учитывая, что по работе Николай регулярно курсировал между Землей-1 и Землей-2, свой страх он ощущал сродни проклятью. Кто бы мог подумать, что должность обычного аудитора будет предполагать эти ужасные перелеты! Стоило уйти в аспирантуру, куда так зазывал научный руководитель, а не радостно хвататься за престижное место…

Своего руководителя он вспоминал каждый раз при виде трапа. Его и огромную институтскую библиотеку, так пряно пахнущую старыми книгами и умиротворением. Свернул ли он не туда?

На Земле, что на первой, что на второй, эти мысли его не посещали. Непыльное место и хорошая зарплата давали много преимуществ. Но только не здесь, наверху, где все равны.

Корабль слегка дернулся, проходя плотные слои атмосферы. Николай стиснул подлокотники так сильно, что костяшки побелели. Стало почти больно, но и этот ход перестал отвлекать.

Боги, как же страшно…

– Можете отстегнуть ремни, мы покинули атмосферу Земли-1, – бодро отрапортовала стюардесса.

И как же глупо бояться таких мелочей. Как чувствовать первобытный ужас в освещенной электричеством пещере – с проложенными туристическими тропами, бесчисленными мерами защиты и улыбающимся гидом.

Но сколько себя ни ругай… Ай, ладно.

– Не желаете напитки? – Молодой стюард в форменном синем костюме с тележкой застыл в широком проходе напротив кресла. Николай вымученно улыбнулся в ответ и кивнул на бокал с водой. Взять его в руки он не рискнул – не хотелось убеждаться, что они все еще дрожат.

Стюард медленно опустил бокал на столик и тоже улыбнулся в ответ. Будто ободряюще. Но в его плавном движении было слишком много медлительности. Так бы двигался сам Николай, если бы пришлось скрывать эту проклятую дрожь.

Коллега по несчастью.

– Спасибо, – вежливо прошептал он.

Другие пассажиры уже отстегнули ремни и разбредались по огромному кораблю. Впереди было многочасовое путешествие по пустынному космосу, и единственным развлечением извне были короткие вспышки на Солнце, когда «Галактика» будет проходить максимально близко к нему. Многие брали билеты на рейс только ради них.

Но корабль предоставлял массу других развлечений. Игральные залы, кинотеатры живого присутствия, огромная оранжерея вечнозеленых растений, бесчисленные рестораны с кухней на любой вкус.

Обычно Николай не сходил с места весь полет. В космосе страх был не так силен, но неприятное сосущее чувство внутри не желало проходить. Еда вызывала отвращение, а перебить тревожность получалось лишь книгой. И будь то новый роман или новый отчет с предприятия, только печатные буквы и спасали.

Но сегодня день был проклят с самого утра. Ему снилась бывшая девушка, ушедшая полгода назад без объяснений. Из-за нее он проспал, так и не услышав звон будильника. И чуть не пропустил рейс, куда и так не хотел являться.

В отсеке с его креслом пахло лавандой. Цветок был красивый, да и аллергию он давно вылечил, но неприятные воспоминания остались.

Еще во время посадки он уронил очки. Дужка треснула и теперь болезненно натирала, особенно если склониться над книгой.

А на Земле-2 его ждал начальник, недовольный результатами последней проверки. Испортить полет сильнее было уже невозможно.

Поэтому он поднялся и отправился вместе с потоком пассажиров в «Видовую» – отсек с огромным иллюминатором – впервые посмотреть на эти вспышки. Ноги все еще плохо гнулись, пальцы подрагивали, а стакан воды остался нетронутым.

Напоследок он оглянулся на стюарда, заканчивающего обходить кресла. Довольно высокий парень с короткими русыми волосами и такими пронзительными серыми глазами показался знакомым. Тот развернулся и снова ободряюще улыбнулся Николаю. Нет, все же показалось.

Он заставил ноги идти. Один раз, всего один раз он посмотрит на Солнце и больше никогда не покинет кресло в полете. Или уволится сразу по возвращении домой.

Как выглядит «Видовая», Николай знал. Прежде чем выбрать «Галактику» своим постоянным перевозчиком, он посмотрел около десятка документалок о ней. О строительстве, первых миссиях, современных модификациях. Не пропустил даже рекламу, где особое место уделялось именно этому отсеку. Самый надежный и комфортабельный корабль столетия – ни единой аварии за все время эксплуатации. Единственный туристический лайнер, проходящий без вреда так близко от Солнца.

В ожидании люди рассаживались на мягких пуфах – единственной мебели в «Видовой». Несколько пар, трогательно держащихся за руки, уселись у самого иллюминатора, занимавшего всю стену. Одна из молодых женщин была на последних месяцах, и муж нежно поправил ее подушку. Еще несколько десятков людей, болтающих и праздно шатающихся по отсеку, на которых Николай даже не взглянул.

Он застыл напротив разъезжающихся створок иллюминатора. Напротив кромешной пустоты космоса и пока далекой яркой вспышки – Солнца. Застыл, поразившись собственной глупости, слепоте и прочим порокам, которые рождает слишком комфортное кресло.

Заиграла тихая музыка без слов, разговоры перешли в почтительный шепот. Все меркло перед величием Вселенной. Ни один рекламный ролик, ни один монитор не способен это передать. Лишь увидеть вживую, почти прикоснуться к одной из величайших тайн мироздания…

Даже страх отступил. Николай впервые задумался, что привычное с детства светило, которое он так часто рисовал на полях школьной тетради, – это не милый желтый кружочек с глазками и улыбкой, а огромный термоядерный взрыв прямо над его головой. Он смотрел и силился в это поверить.

Солнце неумолимо приближалось, стекло иллюминатора темнело сильнее. И вот уже других звезд было не разобрать в царящем полумраке, а единственная близкая окрасилась в темно-красный свет, заслоненная фильтрами. Кажется, прошел целый час, как он застыл на этом месте. Или уже два?

Прямо перед ним невесомые оранжевые потоки заворачивались в смертоносные круги, вились спиралями, танцевали в одном им знакомом ритме… Величие звезды и ничтожность человеческого века на ее фоне поглощали.

Он не слышал музыки, не видел людей вокруг. Только красно-оранжевый танец впереди, только замирающее сердце, что рвалось объять необъятное, проникнуть в каждый миг великого замысла. Огромный взрыв – твердил он себе, не в силах принять такой поворот реальности. И, ощущая новую накатившую слабость, слегка пошатывался.

Солнце бурлило, кипело и жило собственной жизнью. Солнце существовало миллионы лет и совершенно не подозревало о маленькой точке – корабле «Галактика», – пролетающей так близко к нему.

Когда оно снова отдалилось, Николай заметил стюарда, в таком же немом восторге застывшего неподалеку. Его опустевшая тележка откатилась, но парень не замечал этого. Ни единый мускул на лице не выдавал его волнения, но в этом море спокойствия Николай чувствовал бешеное бурление внутри.

Он сам еще не понял, как относится к новому опыту. Прежней жизни уже не будет… Ради такого стоило оторваться от Земли. Отбросить старые страхи, будто они – ненужная маска, а не твое собственное «я».

И пол ушел из-под ног. Сильнейший толчок тряхнул корабль.

Тележка врезалась в стекло, неприятно лязгнула по ушам разбившейся посудой.

Тут же погас свет, и еще более противный писк раздался из всех динамиков разом. Мигающие желтые лампы больно резанули по глазам, привыкшим к полумраку.

И отсек потонул в панических криках.

– Разгерметизация, – холодно объявил металлический голос, перекрыв писк сирен. – Внимание пассажирам, следуйте командам экипажа и пройдите к спасательным шлюпкам.

Этот день был проклят с самого утра…

Двери, ведущие в пассажирский отсек, а самое главное – к челнокам, были плотно закрыты. В первой волне ужаса люди бились о метровую свинцовую преграду, не чувствуя боли. За ней было спасение, и инстинкты не позволяли остановиться.

Николай тоже бился, не помня себя от страха. Он толкался в этой орущей куче у выхода. Тоже что-то кричал, кого-то бил и чуть не сломал руку о бесчувственный свинец.

Выбежать, вырваться, выжить. Дышать, дышать… Кажется, он плакал. В какофонии было не разобрать. Пронзительно кричали чьи-то дети, завывали женщины и долбились в дверь без устали. И без результата.

Бардак вокруг и в голове продолжался, пока чья-то сильная рука не выдернула Николая из толпы. По инерции он еще рвался вперед, но стальная хватка удерживала его на месте.

А потом он напоролся на серые глаза стюарда. И как-то разом сник.

Стюард кивнул, удостоверившись, и снова полез в толпу. Он выдернул еще кого-то, плеснул стаканом холодной воды в лицо слишком громко орущей девушке. Рядом с ним еще несколько мужчин занимались тем же самым.

Паника – первый враг спасения.

– Пассажиры! – в который раз закричал капитан «Галактики», замерший в стороне от общей кучи. Он пытался сохранять спокойствие, но лицо выдавало его с потрохами. Одно дело – лекции по аварийным ситуациям, и совершенно другое – реальная жизнь, где авария была исключена. – Прошу, успокойтесь!

Николай судорожно огляделся. Вокруг, в запертом отсеке, не было никого из экипажа. Кроме несчастного капитана и стюарда.

Значит, нас скоро выпустят и проводят к шлюпкам – подумал он, делая длинные долгие вдохи. Желтые аварийные лампы перестали мигать. Руки Николай засунул в карманы, будто отстраняясь от толпы. Тусклый, тревожный свет замер, отражаясь на испуганных лицах. Безумная долбежка в двери прекращалась.

Экипаж не оставит пассажиров в беде. Ни пассажиров, ни капитана. Ведь шлюпки целы?

Больше ни о чем, кроме спасительных челноков, думать не получалось. И медленные, размеренные вдохи занимали все пространство.

Капитан наконец взял себя в руки и начал что-то говорить.

Николай не мог разобрать его речь. Звуки звонко и четко разносились по отсеку, но не складывались в слова.

Солнце… Где-то там было огромное Солнце. Которое точно проживет дольше, чем он.

Рядом кто-то снова испуганно вскрикнул. Кажется, беременная женщина. Дернулась в объятия мужа, спасаясь от страшных новостей.

Бомба. Это слово он разобрал первым. И почему-то стал думать, а что звучит в космосе хуже – бомба или разгерметизация? Получалось одинаково плохо и трагично.

Как-то слишком трагично. Умирать не хотелось.

Николай титаническим усилием воли вернул себя в мир или мир в себя. Но речь капитана он начал понимать.

Нервно теребя фуражку, капитан стоял у сенсорного терминала и нажимал одну и ту же кнопку. Картина на экране не менялась.

– …сбой системы, – вещал он. – Мы не могли остаться последним выжившим отсеком. Тогда бы не сработала система герметизации дверей. Значит, это обычный сбой. Пострадало не больше одного отсека.

Он говорил уже вполне уверенно. «Галактика» – непотопляемый корабль. Ни единого сбоя за сто пятьдесят лет. Совершенная защита, дублирующие двигатели, отлаженная работа даже при потере отсека или двух. И конечно, достаточное количество спасательных шлюпок рядом. Прямо за этой свинцовой стеной. И намертво закрытой дверью.

– Рубка, прием! – неожиданно громко гаркнул капитан в рацию. – Прием! Доложите ситуацию!

На том конце была зловещая тишина… На момент полета вблизи от Солнца в рубке находился почти весь экипаж. Техники, пилоты, инженеры. Все, кто досконально знал устройство корабля и мог действовать в аварийной ситуации, молчали.

Бомба… Опять это гадкое слово всплыло в сознании Николая. Пульс продолжал зашкаливать, но относительная ясность вернулась.

Недавно он уже видел бумаги по устройству похожего корабля. Его фирма проводила аудит компании «Космотранс» – ближайших, но менее успешных конкурентов «Галактики». Их корабли были столь же надежными, но вот бухгалтерские отчеты не сходились.

Ошибку заметил Николай и поэтому летел сейчас в этом проклятом корабле – на разнос к начальству. За «Космотранс» давили с верхов.

Устройство корабля… В передней части на первом уровне – рубка управления, каюты экипажа. На втором и третьем – все технические зоны, генератор кислорода и прочие системы жизнеобеспечения. Прямо над рубкой. Если бомба была там…

– Двери открываются с рубки и с дублирующей панели на втором уровне. Даже если система генерации кислорода неисправна, у нас в запасе достаточно времени, чтобы добраться до панели и открыть двери. Система вентиляции соединяет переходами почти всю станцию, и люки на ней открываются вручную…

– А если за этой дверью уже нет отсека? И шлюпок… – в повисшей тишине протянул тонкий женский голосок. Четыре десятка человек, застрявших в «Видовой», напряженно смотрели на капитана.

– Тогда и нас с вами уже бы не было, – жестко и безапелляционно отрезал он.

– То есть мы залезаем в вентиляцию и попадаем в наш отсек с челноками? – Мужской голос из другого конца «Видовой», уверенный, спокойный. Он был одним из тех, кто первый начал растаскивать толпу.

– Нет. Система корабля дала сбой и закрыла абсолютно все двери, к спасательным капсулам тоже. Нам нужно добраться до панели или до самой рубки. На остальных уровнях остались люди, их тоже нужно направить сюда.

Капитан снова гаркнул в рацию, но с той стороны по-прежнему была тишина. Кто-то опять всхлипнул.

– Ма-а-ам, а когда мы прилетим домой? – Тихий детский шепот разнесся эхом по утихшему отсеку. Мать обняла ребенка и зашептала в ответ еле слышно что-то утешительное и лживое.

– Достаточно двоих, – сказал капитан и первым шагнул к люку в потолке. – Кто-нибудь сможет меня подсадить?

– Вы должны остаться с людьми. – Рука стюарда опустилась на плечо капитана. – Я пойду. Я хорошо знаю этот корабль, буду у панели через десять минут.

– Да, – почему-то рассеянно кивнул капитан в ответ. И облегченно выдохнул.

– Я тоже готов пойти. – Темноволосый мужчина аккуратно расцепил руки беременной жены, судорожно сжимавшие его. В глаза ей он посмотреть не рискнул.

«Ему есть что защищать, – подумал Николай. Всем, всем нам очень хочется жить…»

Если бы только он не привязался к той ошибке в отчете. Если бы он только знал, как далеко могут зайти люди в борьбе за деньги!

Бомба. Конечно. Крушение «Галактики» навсегда изменит ситуацию на рынке. И жизни несчастной сотни пассажиров и экипажа, видимо, стоят дешевле.

Он обо всем догадался. Почему компания настояла именно на этом рейсе, хотя официальный вылет с повторной проверкой предполагался только через месяц. Почему начальство так давило. И почему в пассажирском отсеке так сильно пахло лавандой. Новый запах дурманил и усыплял. И был единственным новшеством на корабле. Огромный ароматизатор, способный поддерживать цветочное благоухание по всем отсекам, располагался в технической зоне.

Ведь сумма, предложенная ему в черном конверте, была выше всяческих представлений о приличии. А он, дурак, отказался.

Надежная система «Галактики» дала сбой – и никто не расскажет о бомбе, если никто не выживет… Убить двух зайцев одним махом – корабль и слишком принципиального аудитора.

Он должен вызваться вторым. Это его ошибка. Не этот мужчина, которого так нежно обнимает жена, а он. Его никто не обнимает и не ждет.

Должен, должен, должен. Вот и руки снова задрожали. Так хочется жить, несмотря ни на что!

– Будем тянуть жребий, – веско сказал капитан и сразу осадил подпрыгнувшую девчушку лет шестнадцати. – Только мужчины.

День был проклят с самого утра. Или с того дня, как он впервые переступил порог «Космотранса».

Николай с трудом сдерживал очередную судорогу, когда тянулся за своей палочкой. Конечно, той самой.

Он бросил долгий взгляд на стюарда, в ожидании застывшего у люка. Тот снова ободряюще улыбнулся. Будто это сейчас могло помочь.

– Система дала сбой, – наверно, в сотый раз повторил капитан, но сейчас он добавил, совсем тихо: – Возможно.

Они стояли в отдалении от остальных людей, жавшихся друг к другу, как замерзшие пичуги. Хотя в отсеке действительно похолодало. Николай нацепил свитер, которым благодарно поделился предыдущий доброволец. Стюард застегнул форменную синюю куртку под самое горло. За пределами «Видовой» будет гораздо холоднее. Даже вблизи от Солнца космос мог убить холодом буквально за минуту.

– Неясно, сколько отсеков пострадали. Каждый раз, проходя в следующую часть вентиляции, вы должны герметизировать двери за собой.

Стюард кивнул, сосредоточенно сведя брови на переносице, а Николай почувствовал, как ледяная капля пота скатилась по спине. За каждым новым люком их мог ждать провал… Так сильно он не боялся с самого детства.

– Связь будем держать по передатчику. – Он протянул небольшую рацию. – У вас не больше часа.

– А что будет через час? – одними губами спросил Николай.

– В отсеке кончится воздух. Возможно, «Галактика» сдетонирует.

Чего-то в этом духе ожидал Николай с самого первого раза, как оторвался от Земли.

Капитан сжал их плечи и кивнул. Подходящих слов уже не находилось. Они рисковали не больше, чем все остальные пассажиры. Вернее, не меньше – если случится провал, то один на всех.

С противным скрипом люк сдвинулся в сторону под усилием стюарда. Николай, как в тумане, чувствовал чужие руки, пропихивающие его вверх, навстречу неизвестности. Перед ним были кеды на тонкой подошве и узкий лаз, пробраться по которому можно было лишь ползком. Металлические стены, эхом разносившие каждый шорох.

Сзади с тем же скрипом вновь закрылся люк. Все остальные звуки отрезало, теперь только они двое и сбившееся дыхание.

– Полезем по перекрытиям между уровнями. Прямо над нами оранжерея, потом кинозал. А правее будет техническая зона, где находится панель, – негромко произнес стюард и двинулся вперед. – Кстати, я Ворс.

Какое странное имя.

– Николай. – Собственный голос звучал жалко и слабо. Поэтому он кашлянул, для вида прочищая горло. – Ворс, а зачем нужны два человека? Панель не запустить в одиночку?

– Чтобы хоть один смог до нее добраться, – глухо ответил стюард. – Если остальные отсеки разнесло… В технической зоне есть скафандры. И тогда мне понадобится помощь.

– Но я никогда… – Николай ошарашенно замер.

Ворс обернулся, насколько позволял узкий лаз. В его пронзительных серых глазах не было и капли страха. Или он прекрасно владел собой.

– Не переживай, в космос пойду только я, помощь понадобится на корабле, чтобы я смог вернуться.

Через несколько метров они уткнулись в первый люк. Стюард приложил к нему руку и надолго замер. Но Николай не выдержал в давящей тишине и минуты.

– Что ты делаешь?

– Вентиляционные туннели укрыты мощным теплоизолятором, как и отсеки. Но сами люки в переходах, как правило, – просто кусок металла. Если впереди ничего нет, металл быстро остынет. Я почувствую разницу температур.

– Вот же черт…

Желание уползти назад, укрыться, вернуться в «Видовую» стало невыносимым. Николай впервые кожей ощутил, насколько близко к смерти он находится.

Когда взорвалась бомба, его накрыла волна паники. Она лишала рассудка и здравого смысла, превратив умного человека в беспорядочно мечущееся животное. Тогда смерть ощущалась инстинктами, это было совсем другое. Общее, массовое, бессознательное. Он выжил, вокруг были другие люди и призрачный шанс на спасение.

А сейчас он в полностью ясном сознании. И понимал, прочувствовал на всех уровнях забившегося в пятки разума, что конец может наступить сразу, как только откроется люк. Этот или следующий, уже неважно. Как он мог добровольно залезть сюда? О чем только думал, когда соглашался?

Отказаться от жребия, от выбранной случайно судьбы – и никто бы не смог запихать его сюда насильно.

Началась клаустрофобия, стены давили и лишали воздуха, которого еще должно быть в избытке.

– Ворс, – прошептал он. – Мне страшно.

– Я не открою люк, если за ним нет кислорода. Мы найдем другой путь, – успокаивающе прошептал стюард. – Я почувствую.

– Я не хочу умирать. – В тихом голосе прорезались легкие истеричные нотки.

– И я не хочу, – улыбнулся Ворс. Он не оборачивался, но эту улыбку Николай услышал в словах. – Мы уже в заднице, давай попробуем выжить. Холода нет, я открываю.

Николай зажмурился. Говорят, в такие моменты перед глазами проносится вся жизнь. Кто бы знал, что это бессовестная ложь! Даже с закрытыми глазами он снова видел металлические стены, зажавшие его в узкой коробке между уровнями. В бесконечном холодном космосе, в полуразрушенном корабле. Рядом с беспощадным солнцем и мертвой тишиной пустоты.

Рычаг дернулся, и новый лаз открылся. Ворс был прав. И капитан был прав – система дала сбой. Какая-то часть корабля выжила, возможно – большая часть.

Николай шумно выдохнул и распахнул глаза. Перед мысленным взором продолжало висеть огромное, темно-красное бурлящее солнце. Но здесь он его больше не видел.

Ворс уже бодро полз вперед.

– Под нами оранжерея. И в следующем туннеле есть люк вниз. Мы можем спуститься и часть пути пройти по ней.

– Подготовка стюардов впечатляет, – нервно усмехнулся Николай.

– Я не стюард, – также нервно улыбнулся Ворс. – Мой друг заболел перед вылетом, и я его подменяю.

Короткий сигнал сирены резанул по ушам. Сирены… Больше похожей на обратный отсчет. Но думать об этом не хотелось.

– А кто же ты? – после недолгого молчания спросил Николай.

– Я помощник повара на корабле. Во время проверок на земле мне было скучно, и я облазил всю «Галактику» вдоль и поперек и теперь неплохо здесь ориентируюсь.

– Повезло твоему другу…

– Повезло и мне. Во время взрыва я должен был быть рядом с рубкой.

Он сказал это просто, будто речь шла не о жизни и смерти, чудесном спасении и случайности, а о неудачном блюде.

– Ты всегда такой спокойный? – Фраза вырвалась помимо воли.

– Не боятся только дураки, Николай. Страх – это естественная защита организма, которая толкает нас к выживанию. И если бы я не боялся, то так и остался в «Видовой» глядеть на далекое Солнце и ждать своих последних минут.

Он уткнулся в новый люк и опять замер, приложив к нему обе ладони. Снова неизвестность. И снова жизнь не проносится перед глазами. Быть может, это хороший знак?

– В бездействии мне гораздо страшнее, – спокойно добавил Ворс.

– Ты прав, я не думал об этом. Пожалуй, в «Видовой» я сошел бы с ума быстрее.

– Могу сказать, что все будет хорошо. – Стюард обернулся. – А если нет – ты не успеешь этого понять.

– Смерть в космосе не наступает мгновенно. Одна минута, если не задерживать дыхание. Повреждение кожи, экстремально низкие температуры, нехватка кислорода – успеешь почувствовать все… Извини, я не знаю, зачем это сказал.

– Мы все еще слишком близко к Солнцу, оно убьет мгновенно. Там тепло.

Дверь люка скрипнула, Николай дернулся. И открылся новый участок пути, пока безопасный.

– Я хочу, чтобы мне стало легче от мысли, что я не сижу сложа руки. Но мне не легчает. Ворс, мне кажется, из меня не лучший помощник… И это я во всем виноват…

– Что ты имеешь в виду?

– Бомба, «Космотранс», новый ароматизатор. – Николай затараторил очень быстро, он чувствовал почти физическую необходимость выплеснуть свои догадки и терзания хоть кому-то. – Я проводил аудит их фирмы и нашел ошибку в отчетах. Они предложили замять это дело, а я не согласился! Я не взял денег, считал себя правым, принципиальным. Какие тут, к черту, принципы! Жизни людей ничего для них не стоят!! Устранение конкурентов…

Рассказ звучал не так связно, как в голове десятью минутами раньше. Там, под ними, были живые люди, которые не заслужили такой участи. Он был живой! А деньги и конкуренция не имели больше значения на последнем пороге.

Но стюард его понял.

– Ублюдки… Ты не виноват, Николай. Это они – бесчеловечные выродки, оценившие твою и мою жизнь в пачку купюр.

Он замер, теперь уже напротив люка в полу. Под ними должны быть люди. Здесь еще не слышно их испуганных голосов. Но надо собраться, что-то сказать им, успокоить. По крайней мере, убрать ужас со своего лица.

И опять эта давящая тишина! Сколько же можно… Ожидание невыносимо. Николай любил побыть один, да что там, он просто обожал! Интроверт – это про него. И уж тем более никогда не начинал разговор первым. Но здесь, в крохотном туннеле, молчание убивало. Оно точило тонкие струны, на которых держались последние остатки самообладания.

– Тебя кто-нибудь ждет на Земле? – Вопрос показался ему хорошим. Жизнеутверждающим, правильным, спасительным. Будто если хоть одного из них будут ждать там – это может придать сил и воли к победе над остывающим кораблем.

После недолгого молчания Ворс ответил.

– Не знаю… Я понимаю, что это прозвучит странно… Но мне снится девушка. Каждую ночь. Я не знаю ее имени и никак не могу вспомнить, видел ли ее раньше. Но мне кажется, я скоро ее встречу. И кажется, что она тоже ждет меня. Глупо, правда?

– Нет, напротив. – Николай улыбнулся, чем изрядно удивил самого себя. – Быть может, она где-то есть.

У этого люка они просидели гораздо дольше, чем у двух предыдущих. Впору было занервничать, когда Ворс наконец заговорил. Но то, что он сказал, разметало в клочья зарождающуюся надежду.

– Коль… Мне кажется, он холодный. Леденеет прямо на глазах. Попробуй ты, пожалуйста.

Он прополз вперед, а Николай с замирающим сердцем приложил ладонь. Ему ответил холод, сомнений не было.

Он смог только кивнуть. Ворс также без слов пополз дальше. Сбой системы или нет – оранжереи больше не было, как и всех пассажиров, находившихся там на момент взрыва.

Сколько их было? Один, два или два десятка? Столько мучительных смертей прямо за стеной от них.

Разум отказывался принимать такую действительность. Невероятно, невозможно, дурной сон…

Ворс со всей дури вмазал по металлической стене туннеля. Потом еще раз, все в полном молчании. И пополз дальше.

Следующий люк перегородил проход. Он мог оказаться последним. С гораздо большей вероятностью… Николаю показалось, что рука Ворса тоже дрожала, когда он потянулся к металлу.

– Тепло, – выдохнул он целую вечность спустя. Скрип люка приятно мазанул по ушам.

Они, не сговариваясь, поползли быстрее. Теперь внизу был кинозал. Если бомба была бы в оранжерее… Повреждения могли коснуться только одного отсека. А связь с рубкой могла отключиться из-за сбоя. И системы жизнеобеспечения могли уцелеть. Даже с поврежденными двигателями они могли бы дождаться спасателей. Или спокойно улететь на челноках. Или…

Тогда бы в вентиляционных туннелях не было этой звенящей пустоты. Кто-то точно бы двигался навстречу.

Если бы, как бы, как будто. Как будто Николай не знал, что бомба была в техническом отсеке второго уровня, прямо над рубкой. Но он даже не сомневался.

Ворс почти прыгнул к новому люку внизу, ведущему в кинозал. Припал к нему всем телом в безумной надежде.

Слишком несбыточной надежде в пустом, холодном космосе, где зависла «Галактика». Кинозал был тоже пуст. А тела пассажиров уже разлетелись по орбите корабля. Николай вздрогнул при мысли, что их уже должно быть видно из огромного иллюминатора «Видовой». Десятки замерзших, сгоревших тел.

Вот теперь ему не хотелось говорить. Теперь слова казались богохульством.

– Сорок два человека, я считал, – неожиданно сказал Ворс. – Сорок два человека в «Видовой». Их еще можно спасти. Нам есть за что бороться.

Новый люк, новое тепло и скрип. Поворот направо, потом еще правее. И тупик.

– Надо спускаться. Под нами технический отсек, а за ним панель. – Голос Ворса отдавал сталью.

– Если она еще цела, – тихо добавил Николай.

В маленьком отсеке внизу мигал аварийный красный свет. Снова писк дернул по нервам. Но воздух еще был.

Повсюду были связанные пучки проводов, шкафы с инвентарем для техников. И две двери – к панели и к шлюзу, ведущему наружу.

В отличие от люков вентиляции в двери к панели был небольшой иллюминатор, закрытый белой пластиной. Ворс долго не мог решиться ее отодвинуть.

Время в очередной раз замерло, за секунду до решающего момента. Пан или пропал, все или ничего. Последний шанс на спасение…

Стюард резко дернул пластину.

– Панель разорвало.

Острое лезвие гильотины опустилось на шею. Оно отрезало все чувства и пустые эмоции, которые уже никого не спасут.

– Это… все? – глухо выдавил Николай.

А Ворс лихорадочно рылся в шкафах. Он распахивал их дверцы с такой силой, что те еле оставались на петлях.

– Ну же! – отчаянно прошептал он, обшаривая уже десятый шкафчик. – Да!!!

В последнем шкафу стоял новенький скафандр.

– Помоги мне это напялить.

Николай мигом подорвался, пока не понимая смысла. Руки делали, а голова будто уже попала в вакуум. Еще десять минут или полчаса, и это станет реальностью.

Ворс с трудом попал ногой в ботинок, но дальше дело пошло лучше. Движения стали отточенными, выверенными, будто он каждый день выходил в открытый космос.

– Что мы делаем? – наконец спросил Николай.

– Я пойду к рубке. Там еще одна панель, она могла уцелеть.

– К рубке?..

– Наружу, Коля. Это все, что нам остается. – Он перевел серьезный взгляд на собеседника и вдруг крикнул: – Да очнись же ты! Мы еще живы, люди в «Видовой» живы. Похоронить всегда успеешь. Мне нужна твоя помощь.

Живы… Да, он точно жив. Он дышит, думает, застегивает скафандр. Надо было идти в аспирантуру…

– Что я должен делать?

Ворс прицепил крюк к поясу. От него тянулся длинный шнур, крепящийся к стене в небольшом отсеке перед шлюзом. Рычаг от него был рядом с Николаем.

– Ты вернешь меня назад, когда я открою двери.

«Когда», а не «если». Эта уверенность в голосе стюарда окончательно вернула в мир живых. Даже стыдно как-то стало.

– Держи передатчик, мы сможем общаться. Пойду по корпусу корабля.

Зеркальный щит опустился на лицо, и его выражение было не разобрать. Он кивнул, развернулся, вышел в последний отсек, подождал, пока Николай закроет дверь, и дернул рычаг шлюза, не колеблясь.

– Техническую зону на носу разнесло к чертям. Ты прав, бомба была там. Видимо, она же пробила кинозал и оранжерею. – Ворс говорил спокойно. Потрескивающий передатчик не выдавал его волнения.

– Третий уровень? – с трудом произнес Николай. Нет, он не хотел знать ответа. На третьем тоже были люди.

– Раскурочен, – сухой голос в ответ. – Рубку пока не видно.

Минуты тянулись еще мучительней, чем прежде. Николай держал трос, медленно отматывал его. А на другом его конце человек болтался в открытом космосе. Том самом бездушном космосе, что вот-вот убьет их всех.

Говорить хоть что-то казалось не просто насущной необходимостью, а ключом к выживанию и здравому рассудку. Николай честно признавался себе, что в нем бурлит обычный страх – именно он гонит слова наружу.

– Ворс, ты правда помощник повара? Неужели на кухне такая суровая подготовка?

– Нет, конечно. – Он будто улыбнулся. – Я сменил не одну профессию, прежде чем попасть на кухню «Галактики».

Он надолго замолк. Трос разматывался кругами, тишину надорвал очередной писк, сигнализирующий об окончании запасов кислорода. На абсолютно пустом этаже по-прежнему пахло паршивой лавандой.

– Расскажи, пожалуйста.

– Я всю жизнь мотался без цели. Окончил десантное училище по настоянию отца. Он генерал в отставке и всегда жил войной. Меня раз пять пытались мобилизовать в действующую армию, но спасало везение. Я ненавижу убивать и никогда не пойму, как смерть можно сделать своей профессией. Я бегу, хотя толком ничего другого и не умею. И хочу верить, что в нашей жизни есть нечто большее, чем банальное стремление к деньгам, власти или влиянию… А потом мне стала сниться она, и я совершенно потерял голову. Будто та самая цель, что я ждал все эти годы, машет передо мной сигнальными огнями, но куда мне идти? Я хорошо готовлю, поэтому теперь на «Галактике». Возможность бывать на обеих планетах повышает шансы ее встретить.

– Романтик. – Губы непроизвольно растянулись в улыбке. Смог бы он изменить свою жизнь ради мимолетного видения во сне? Идти за мечтой только вперед, по дороге, где нет маяков…

– Тут такое Солнце, – протянул Ворс, и трос замер ненадолго. – Лучше, чем в «Видовой»… Огромное, палящее, живое. Этот вид многого стоит.

Николай прикрыл глаза и тоже представил. Одинокий потухший корабль под лучами желтой звезды. И миллионы других, далеких звезд вокруг. Мрачный космос умел быть прекрасным.

Если бы это был последний миг его жизни… Он хотел бы взглянуть на Солнце, шагнуть ближе, прикоснуться к тайне мироздания напоследок.

И умереть в пустоте? Если выйти из-под защитного полога корабля, радиация убьет почти мгновенно. Наверно, это больно.

Николай распахнул глаза. Нет, хватит. Он будет жить во что бы то ни стало. Он хочет жить так сильно, как никогда прежде. Это зудящее желание ломало все устои внутри. Каждый глоток воздуха теперь ощущался на вкус как лучшее лакомство. Как в детстве, где не было смерти как понятия, он хотел улыбаться, жить, идти и вдыхать новый день. Радоваться, быть романтиком, быть ученым, быть человеком.

В пустоте каждая капля утекающей жизни чувствуется острее.

Трос дернулся в руках. Николай перевел взгляд на него и обмер. В его руках остался последний жалкий метр.

– Ворс, – почти жалобно протянул он. – Ты видишь рубку?

– Да, – после недолгого затишья ответил напарник. – Разнесло к чертям всю переднюю часть. Но панель пока не видно… Почему ты меня удерживаешь?

– Трос кончился, – мертвым голосом выдал Николай. Опять руки предательски задрожали. Кажется, сейчас его вырвет.

А потом натянутая веревка ослабла.

– Что ты делаешь?

– Отцепил, – сквозь зубы процедил стюард.

– Но…

Собственно, а что «но»? Они покойники.

– Если панель цела, я смогу вернуться на корабль, тут тоже есть шлюз.

– Внимание, – металлическим голосом выдала «Галактика». – Кислорода осталось на десять минут. Пассажирам рекомендуется покинуть корабль.

Этот день был проклят с самого утра.

– Коль, возвращайся в «Видовую», – ровным тоном сказал Ворс. – Мне немного осталось, я доберусь.

Как же глупо это сейчас прозвучит…

– Я не оставлю тебя там одного.

Передатчик связи со скафандром был стационарный. Выйти отсюда – значило самому остаться одному. Ползти назад по этим туннелям, искать «Видовую»…

– Я вижу ее, – ворвался голос Ворса в его мысли. Дальше все казалось немного нереальным. – Целая!!!

Ведь невозможно???

Ноги налились свинцом, захотелось плакать, но слез не было. Их уже давно поглотила выросшая внутри пустота.

– Целая? – глупо переспросил Николай.

– Да! Я держусь за нее, работает!

– Спасательные шлюпки готовы к экстренной эвакуации, – равнодушно отрапортовал корабль.

– Боже мой… – прошептал Николай.

– Беги, – вдруг резко бросил Ворс. – Я войду здесь, встретимся в пассажирском отсеке.

И он побежал. Снова туннели, повороты, ледяные люки в кинозал и оранжерею. И сорок два человека впереди, которые смогут спастись!

Он сбил колени в первые же минуты, беспощадно молотя ими по металлическим стенам вентиляции. Казалось, что так он сможет ползти быстрее. Чем больше шума он производил, тем ярче разгоралась надежда. Он не стоял на месте, он боролся и зарабатывал свой шанс выжить.

Он больно приземлился на локти и подвернул лодыжку, спрыгивая в «Видовую». Она уже опустела, и никто не мог помочь ему дохромать до открытой двери.

Николай стиснул зубы, заставляя себя идти дальше. Нет, боль – это ерунда. Его жизнь гораздо дороже нервных окончаний!

Дверь, пустые кресла, новая дверь. Крохотный отсек со спасательными шлюпками. Его жизнь.

И только один челнок, последний. Почему один?! Какого черта один?!!

Ладно, им хватит места. Нужно только дождаться Ворса.

Несмотря на все усилия, Николаю казалось, что добирался он целую вечность. Может, стюард уже улетел? Спасся?

Нет, он бы дождался. Он бы точно его дождался.

Николай ввалился в челнок и со стоном опустился в кресло. Тусклый желтый свет, крохотный иллюминатор во входной двери, единственный рычаг – отстыковки от «Галактики» – и пять кресел. Даже запасов еды нет, их подберут раньше, чем голод станет невыносимым.

Жесткая посадка больше не пугала. Он выживет, ВЫЖИВЕТ!! И никогда не полетит в проклятый космос, хватит с него. Останется жить на Земле-2, купит новую квартиру, на первых этажах. Никакой высоты, никаких полетов. Дотронуться бы до земли…

Он уже представлял, как упадет на колени и обнимет холодную, мокрую от первой росы траву. Вдохнет воздух, не боясь, что он может кончиться. Улыбнется Солнцу – с Земли оно всегда выглядит дружелюбнее.

– Одна минута до полной разгерметизации, – металлический голос как удар под дых. – Шестьдесят… Пятьдесят девять… Пятьдесят восемь…

Нет!

Николай выглянул в отсек. Ворса не было.

Пожалуйста, нет! Это нечестно!

– Пятьдесят один.

Может, он улетел? Добрался быстрее и покинул корабль с остальными пассажирами?

– Сорок восемь.

Посчитал, что Николай не успеет. Сбежал первый и бросил его. Трусливого аудитора, не способного взять себя в руки и бороться за чужие жизни. Посчитал недостойным.

– Сорок два.

Конечно, нет. Ворс не думает так. Ворс просто не умеет думать в таком ключе. И никогда не научится. Он ценит чужие жизни, кем бы ни были люди вокруг. Он будет рисковать ради них.

– Тридцать шесть.

Безжалостная машина, глухой к мольбам космос.

Ворс достоин этого шанса больше, чем он…

– Тридцать.

Рука замерла на рычаге. Она безбожно тряслась, но все еще не опускала ручку вниз.

Если он дождется последних секунд, он успеет отстыковаться? Или из челнока вынесет весь воздух?

– Двадцать четыре.

Ворс не успеет. Он погиб в космосе. Не смог вернуться на «Галактику».

– Девятнадцать.

Ждать слишком страшно. Опять это липкое паническое чувство обволакивает с головы до пят. Он хочет жить!!!

– Восемнадцать.

«Галактика» может взорваться. Ворс бы не хотел, чтобы Николай погиб так глупо. Погиб в ожидании невозможного.

Он больше не может! Он должен жить.

Нет, он не слышит шагов. Это галлюцинации. Никто не успеет добежать.

Слишком рискованно. Нельзя ждать.

– Семнадцать.

И он дернул рычаг. Дверь закрылась, челнок отсоединился от корабля.

Николая приподняло в кресле, искусственная гравитация корабля больше не действовала. В маленьком иллюминаторе мелькнуло Солнце. Первый раз, второй, третий.

А потом корабль, отсчета которого он уже не слышал. И запыхавшееся лицо Ворса в другом крохотном иллюминаторе на люке, откуда только что отсоединился последний челнок.

Взрыв отбросил челнок и разнес огромную, непотопляемую «Галактику» на осколки.

Корабль исчез. Николай решил, что слезы затуманили взор и он больше никогда не сможет видеть, не сможет остановиться, простить себя. И не сможет жить дальше. Всего семнадцать секунд разделили жизнь на «до» и «после». Секунды, которые он не смог вытерпеть, убили Ворса… Секунды и его трусливая рука.

Память вернулась рывком. В этот раз ноги подвели, и он рухнул на пол маленького домика в засыпанном снегом лесу. Напротив стояла Марта и бесстрастно смотрела прямо в его глаза.

– Нет, – отчаянно прошептал Николай. – Нет…

– И больше не смей даже думать о ценности жизни твоих созданий. Самообман – это противно.

– Я не мог… Он не успел…

– Ты знал, что он успеет. Ты слышал шаги, но не рискнул. Потому что своя жизнь гораздо дороже, правда, Николай?

Она развернулась и ушла, так и оставив его на полу.

И не приходила целую неделю, позволив ему полностью утонуть.

VII.

С вершины небоскреба оторвался новый кусок. Он размозжил и без того дряхлый асфальт, доживавший свои последние дни. В мертвой тишине так редко просыпались звуки, что город подхватил этот треск и долго носил эхом по пустым улицам.

Оранжевые небеса отбрасывали мрачные тени на разрушающийся город и будто негодовали, что кто-то посмел потревожить вековой покой. Они смиренно готовились раствориться в небытии.

И некому было заметить, как скромный ярко-салатовый росток показал свою головку из-под расколотого асфальта… Он был крохотным и слабым, как первое дуновение перед надвигающейся бурей.

Предвестник перемен выжимал из почти мертвой земли все соки и упрямо стремился наружу. К пустому городу и потрескавшимся небоскребам.

Чудовище

* * *

«Что будет, если я завтра умру? Если обратный отсчет почти закончен? И я смогу прикинуть, сколько вздохов мне осталось.
Боюсь засыпать. Я малодушно мечтаю только об одном – уехать из этой глуши. Будто это сможет изменить мой рок, переломить судьбу.
Но я потушу свечу, закрою глаза и подумаю. Что будет, если я завтра столкнусь со смертью? Почувствую ледяной душок за спиной?
Я побегу. Бессмысленность этого действия уже не тронет мой разум. Потому что я смогу только бежать. Отчаянно рваться прочь – я честен с собой. Любой на моем месте поступит именно так.
Всемилостивый Господь, за что мне это?!
Раз, два, три…
Игра закончится, когда он постучит десять раз».

Мужчина в строгом сером сюртуке захлопнул потрепанную записную книжку и вгляделся в мрачные тучи за окном кеба. Дорогу порядком размыло, и нескончаемая тряска клонила в сон. Проклятый счет не выходил из головы – он повторялся еще дважды, а потом записи обрывались. И теперь колеса кареты в голове продолжали отбивать «раз, два, три, раз, два, три».

К чему был этот счет? Джон сходил с ума, когда писал это? Абсурд.

Джон был довольно строгим, принципиальным следователем. Он не хватал звезд с небес, но свою работу знал и уж точно не впадал в подобные крайности, не позволял эмоциям и глупым предрассудкам затмить разум.

Страх? Нет, представить Джона трясущимся в кровати перед сном, будто несмышленый ребенок, – невозможно.

Но почерк был его, несомненно.

Скорее кто-то заставил его написать эту чушь. Быть может, последние записи сделаны одним днем. Вернее, вечером. С дулом у виска?

Джон не мог просто сбежать, испугаться, бросить расследование. И если его остывшее тело теперь прячется в недрах этого особняка, он обязательно его найдет.

Тем временем кеб подъехал к огромной трехэтажной усадьбе. Серый камень, которым был отделан фасад, резонировал с пасмурным небом и навевал тоску. Парк у парадного входа тоже не казался зеленым в эту погоду, будто вода смыла с листьев всю краску.

Детектив нехотя вылез из кэба под легкий моросящий дождь. Неприятная погода была под стать предстоящему делу. Ему показалось, будто он тут же промок, рубашка прилипла к телу, и даже на душе было мерзко и сыро.

Его встречали две бледные горничные, пожилой дворецкий с усталым взором и сам хозяин. Он нервно теребил густые черные усы, когда ему казалось, что никто не смотрит.

– Граф Грегори Ронд, – представился хозяин и протянул руку.

Детектив незамедлительно протянул свою в ответ. И сразу отметил, как вздрогнул лорд Грегори, натолкнувшись на его хмурый взгляд.

– Детектив Блэк Ворсан.

– Благодарю, мистер Ворсан, что откликнулись на мою просьбу…

– Я приехал расследовать пропажу детектива Джона Лэйка, – сухо отрезал мужчина. Он хотел сразу расставить все точки над «и». Его нельзя умаслить и подкупить, он не станет проявлять снисходительность и излишнюю доброту, лебезить перед титулами. В этом доме находится убийца, и он его найдет, даже если все вокруг будут вставлять палки в колеса.

И уж точно ни на грамм не верит в дурацкие слухи, распускаемые вокруг этой истории.

Он по очереди одарил этим взглядом всех. Равнодушных не осталось, даже усталый дворецкий слегка ободрился.

– Да, я понимаю, – пробормотал хозяин. – Сьюзан покажет вашу комнату, к ужину я соберу всю семью и…

– Мне нужна комната, где спал мистер Лэйк.

Первый раскат грома вдали заставил графа снова дернуться. Или он совершенно не ожидал такого поворота?

Сьюзан, русоволосая миниатюрная горничная, вытаращила на хозяина непонимающий взгляд.

– Но она еще не готова… – промямлил дворецкий.

– Замечательно, – кивнул детектив. – Мне подойдет.

И первый уверенным шагом направился к дому. Конечно, это противоречило этикету и всему, что втолковывал ему начальник про авторитет полиции и благородные манеры. К чертям эти манеры, Джон был его другом. И чем больше Ронды его боятся, тем выше шанс на их ошибку. Эх, допросить бы прямо сейчас…

Робкая служанка смогла его обогнать только у самых дверей и повела за собой. Граф и остальные слуги так и остались снаружи, в явном недоумении от манер нового гостя. И наплевать, так даже лучше.

Внутри огромного особняка царила такая же унылая серость, как снаружи. Казалось, здесь тоже недавно шел дождь. Потеки на стенах не скрывали выцветшие гобелены, и было невозможно разобрать, что на них изображено.

Его провели по огромному залу, заканчивающемуся парадной лестницей, укрытой почерневшим от времени ковром. На следующем этаже коридор тоже не блистал чистотой, и детектив старался ступать аккуратнее, словно не хотел испачкаться. По обеим сторонам на него таращились семейные портреты – неизменный спутник домов аристократов, – утопающие в оранжевых отблесках свечей. Окон здесь не было, и свет причудливо играл на масляных лицах покойников с картин. Сумрачная, готическая обстановка навевала уныние.

– Сьюзан, в доме нет электричества?

Горничная вздрогнула и замерла.

– Нет, сэр, – сдавленно пропищала она.

– Почему?

– Господин граф запрещает…

Она неловко обернулась и вновь поспешила вперед.

– Ты давно здесь служишь? – Детектив не двигался с места.

– С самого детства. Сэр, прошу вас, пойдемте!

Она чуть не дернула гостя за руку, но удержалась в последний момент, вспомнив о приличиях.

Ворсан сделал медленный, короткий шаг вперед. Этот особняк и так не вызывал в нем теплых чувств, но сейчас интуиция подсказывала – его тащат, прячут. Он приехал не вовремя – специально на день раньше времени, указанного в письме. Что он не должен увидеть?

И будто в ответ на невысказанный вопрос по лестнице застучали каблуки. Горничная все же схватила его руку и отчаянно рванула. Отчаянно и безрезультатно.

Ворсан повернулся к лестнице и замер в ожидании, помимо воли вслушиваясь, изучая. Что-то было в этих шагах. Твердых, уверенных. Смешно подумать, он даже не видел человека, а шаги казались бесстрашными. Перед ними расступались горы и низвергалась бездна.

Он мысленно усмехнулся – давно за ним не водилось такой поэтичности. Служба в столичном отделении быстро и навсегда отбивает любую романтику.

Однако сердце быстрее застучало в груди, и Ворсан сам не понимал почему. Шаги раздавались совсем близко. Такая короткая лестница и целая вечность перед встречей.

На изъеденный молью ковер второго этажа шагнула девушка. Каштановые волосы, высоко собранные на затылке, спадали сзади волной. Глубокие карие глаза мгновенно впились в него. Строго, с угрозой, изучающе. В заостренных чертах лица сквозила такая холодная отчужденность, что стена между ней и остальным миром казалась нерушимой. Образ дополняло темно-бордовое платье, туго стянутое выше пояса ремнями, и короткий меч, свисающий сбоку.

Он бы решил, что перед ним воин, если бы не юбка…

Такие девушки никогда не были во вкусе Ворсана. Он любил милых и приветливых глупышек, которые не лезут в мужские дела. Вот, например, Сьюзан – в других обстоятельствах горничная бы таяла от его улыбок. Но не сегодня… Что-то еще было в этой суровой девушке – непонятного, влекущего, отчего он не мог оторвать взгляд и чувствовал себя крайне глупо. Ворсан застыл как истукан, почти не моргая.

Незнакомка осмотрела его с ног до головы и, ни слова не говоря, в оглушающей тишине скрылась за ближайшей к лестнице дверью.

Сьюзан снова дернула за рукав, на этот раз детектив поддался.

Комната оказалась довольно скромной. Кровать, тумба и маленькое окошко – вот и все убранство. Несколько оплавленных свечей у стены. Должно быть, ее строили для прислуги – все в серых тонах и потеках, как и остальной особняк. Из окна ощутимо потягивало холодным воздухом.

– Кто это был?

– Гостья лорда Грегори. – Сьюзан уткнула взгляд в пол.

– Не родственница, – Ворсан не спрашивал, а утверждал.

Горничная встряхнула покрывало, и в воздух поднялся ворох пыли. Вид у нее был крайне расстроенный, будто она заслужила своими действиями выговор от хозяев.

– Джон точно жил в этой комнате? – Меньше недели прошло с его гибели, столько пыли не могло скопиться, даже если месяц не убираться.

– Да, сэр, – пискнула Сьюзан. – Вот его вещи.

Она ткнула на небольшую стопку одежды на прикроватном столике. Одежда была на месте, а старого друга больше не было.

– Я унесу их…

– Оставь. Можешь идти.

– Через час будет ужин…

Служанка неловко поклонилась и почти бегом вышла в мрачный коридор.

Детектив уселся на все еще пыльную кровать. Вся злость, что копилась в нем по дороге, ухнула в бездонную яму. Впервые за долгое время он чувствовал себя… растерянным?

Окна были плотно закрыты, и ни единого звука не осталось в затхлой комнате. Тишина была давящей и слишком плотной. Не так должен звучать в середине дня дом, полный людей и прислуги.

Ворсан тряхнул головой. Резко поднялся, распахнул окна, впустив внутрь немного свежего воздуха и гомон разошедшегося дождя. Взъерошил светло-русые волосы, которые с утра так долго укладывал. Вытащил из чемодана дневник Джона – единственную вещь пропавшего следователя, которую граф счел необходимым отправить в город, – и в сотый раз вчитался.

В самом начале почерк был ровным и аккуратным. В отделе Джона Лэйка всегда хвалили за аккуратные отчеты. В этом был он весь – дисциплина, хладнокровие, опрятность. Он даже шутил редко, деликатно. Когда все окружающие взрывались хохотом, Джон позволял себе лишь вежливую улыбку.

«Дом выглядит полузаброшенным. Целый штат прислуги не может справиться с уборкой. Повсюду пыль и влага. Как в таком месте растят маленьких детей? Кажется, граф с женой совершенно не озабочены этим вопросом.
Почти весь день они проводят в гостиной. Дети предоставлены сами себе. Не могу поверить, что единственная няня дает им достаточно образования.
Прислуга вежлива, кто-то из них постоянно проверяет мою комнату. Буквально каждый час. Они смотрят на меня с опасением, которое не способны скрыть за натянутыми улыбками.
Я здесь уже второй день и точно могу сказать лишь одно – они меня боятся».

Ворсан захлопнул дневник. Ни о какой гостье речь не шла – значит, она появилась уже после пропажи Джона.

Странная девушка не желала выходить из головы, а холодный взгляд так и стоял перед глазами. Что же его так зацепило? Ведь не запал он на карие глаза и твердую походку, так не свойственную юным девам. Что-то было еще…

Ну конечно! Меч!

Как часто можно встретить настоящий меч в наше время? Ведь он сразу его подметил, но оружие так лаконично вписалось в образ собранной валькирии, что не вызвало вопросов в первые мгновения.

Давно ли он видел людей, открыто расхаживающих со старинным холодным оружием?

Детектив прилег на покрывало, уже не беспокоясь о его чистоте.

В городе подобное можно застать, пожалуй, лишь на параде. Да и то в последние годы выходным оружием становятся револьверы и старые ружья. А мечи и кинжалы можно встретить только на полках перед камином.

Однако меч. Заточенный, не муляж для красоты. Интересно.

Его разбудил звон колокольчика, собиравший семью и гостей к ужину. Ворсан и не заметил, как задремал, и теперь чувствовал себя еще более разбитым.

Он с трудом оторвался от неудобной кровати, стряхнул пыль с сюртука и направился к двери. За ней его уже ждала Сьюзан – она, напротив, была спокойнее, чем при первой встрече. Милое личико обрамляли красиво уложенные русые кудряшки, приветливая улыбка приклеилась к лицу.

Ворсан шагнул ей навстречу, но так и не выжал из себя ответной улыбки. Быть милым и вежливым сегодня не хотелось до тошноты. Они в молчании пошли по мрачному коридору с лицами покойников, и детектив лишь ненадолго задержался напротив двери в комнату «гостьи лорда Грегори». Оттуда не было ни звука – либо девушка уже спустилась, либо ее не приглашали к общему столу. Ощущение, что гостью хотят скрыть от посторонних глаз, усилилось.

Большая столовая на первом этаже хотя бы не пахла пылью. Скатерть светилась белизной, огромный стол мог вместить человек двадцать, не меньше. Но сегодня за ним сидело пятеро – граф Грегори Ронд с супругой, двое детей и женщина средних лет в накрахмаленном переднике – должно быть, их няня.

Через полуприкрытые ставни пробивались яркие закатные лучи, на стенах и столе горели несколько десятков свечей – и вся комната тонула в оранжевых всполохах. В полной тишине по углам и лицам плясали тени.

Лорд Грегори коротко кивнул, когда детектив переступил порог. Он тоже вел себя спокойнее, должно быть, успел взять себя в руки и придумать какой-то план, пока Ворсан дремал. Он представил свою семью – жену Агату, двойняшек Димитрия и Селесту, лет восьми на вид, и няню миссис Хат.

Взрослые кивали в ответ, и лишь белоснежные тонкие пальцы графини Ронд слегка подрагивали.

– А ваша гостья не присоединится к нам?

– Она не любит шумных компаний, – с улыбкой выдохнула графиня Ронд. – Это моя дальняя родственница. Кая немного нелюдима.

Ворсан озадаченно замер.

Кая… Откуда ему знакомо это имя? Такое редкое, необычное.

Он неосознанно остановил взгляд на леди Ронд. Но та лишь шире растянула дружелюбную улыбку. Эта идиллическая картинка казалась такой ненастоящей, пропитанной ложью и притворством, что он отвернулся и уставился в тарелку.

Хорошо, а что он ожидал после такого знакомства? Что Ронды будут беззаботно лебезить перед очередным следователем? Слишком наигранно скрывать тайны своего потекшего особняка?

Они уже проходили это с Джоном.

Ворсан придвинул к себе тарелку с ароматным мясом в медовом соусе. Леди Агата все еще не сводила с него внимательных карих глаз. Джон много писал о ней в дневнике, и теперь он понимал почему.

Пышные светлые локоны обрамляли по-детски невинное личико с аккуратными ямочками на щеках. На вид ей было не больше двадцати пяти, но держать она себя умела воистину по-королевски. Платье глубокого синего оттенка подчеркивало бледность и нежность ее черт.

Но в отличие от Джона Ворсан не обманулся этим образом. Сейчас напротив него сидели подозреваемые. Так и никак иначе.

Дети вели себя довольно тихо, что тоже не соответствовало впечатлениям Лэйка. В его записях они редко присоединялись к ужину, не могли усидеть долго на одном месте, чем изрядно выводили из себя свою строгую няню.

Миссис Хат. Вот ей он верил. С первого взгляда няня была столь убедительна в образе уставшей от всего женщины, ненавидящей собственный статус и работу, что Ворсана передернуло. Он часто видел таких людей, потухших в свои неполные сорок, живущих по инерции. Даже зависть уже не касалась безмятежного озера безразличия внутри них.

Пожалуй, с ней он поговорит первой.

Граф Ронд быстро прикончил свой ужин и пытался вести светские беседы. Рассуждал о погоде, столичных сплетнях, урожайности соседских полей. Его будто прорвало нести всякую чушь, Ворсан изредка кивал и не препятствовал. Ничего иного он не ожидал и просто продолжал кидать настороженные взгляды, чем знатно нервировал окружающих.

А еще он косился на дверь. И почему-то все еще ждал появления странной гостьи.

Но до конца ужина она так и не явилась.

За ним снова пришла Сьюзан, чтобы проводить в комнату. Детектив возразил, что уже запомнил расположение, но леди Ронд очаровательно улыбнулась и настояла. После долгой дороги сил сопротивляться не осталось.

И Ворсан позволил не только отвести его до двери, но и снять сюртук. От дальнейшей помощи смущенной горничной он отказался и закрыл дверь на замок.

Ставни в его комнате были снова плотно запахнуты, что заставило детектива поморщиться – после обучения в полицейской академии он не выносил замкнутые пространства. Всегда открывал окна нараспашку и даже квартиру в городе выбрал на мансардном этаже, выходящем на скромную террасу. Стоило ли говорить, что проход туда был всегда открыт.

Он опять распахнул окна и уже собирался отвернуться, когда внизу промелькнула черная тень. Ноги против воли налились свинцом, и Ворсан застыл, вглядываясь в подъездную площадку перед домом. Ливень только недавно успокоился, и в сгустившихся сумерках поднимался легкий туман.

Но тень и не скрывалась. Она мелькнула снова, довольно быстро одолев расстояние до первых деревьев. И в проблеске луны он разглядел бордовые краски. Кая.

* * *

Сердце опять застучало быстрее. Да что же с ним такое?

Хотелось рвануть в парк сию же секунду, но прислуга в этом доме… Его будто стерегут.

А и черт с ними, детектив он или нет! Ворсан вновь накинул сюртук, помедлил мгновение и все же схватил серое короткое пальто.

Тихо открыл замок, оглядел коридор, на цыпочках прокрался к лестнице. С трудом удержал себя от желания перейти на бег, спустился. Парадная дверь оказалась незапертой.

Глоток свежего осеннего воздуха слегка отрезвил.

Гостьи лорда Грегори нигде не было. Ворсан пересек подъездную площадку, провел рукой по аккуратно выстриженной изгороди, все еще мокрой, вошел в парк. Где-то вдали щебетали припозднившиеся птицы, но, кроме них, – ни единого звука. Может, ему показалось?

– Уезжай в город, – раздался хладнокровный голос из-за спины.

Детектив обернулся.

В том же бордовом платье, уже слегка мятом, перед ним стояла Кая. Взгляд был таким же отчужденным и строгим, как сегодня днем, и только меч уже не был в ножнах и свободно свисал вниз в ее правой руке.

– Добрый вечер. – Неожиданно против воли губы растянулись в улыбке. Его первой улыбке с момента вестей о пропаже Джона. – Я Блэк Ворсан, детектив. А вы?..

– Уезжай, Блэк Ворсан, детектив. И как можно скорее.

Что за странное создание? Почему-то он почувствовал себя неловко, как школьник с невыученным уроком у доски, но уходить совсем не хотелось.

Девушка тоже не двигалась с места.

– Ты сама не веришь, что я послушаюсь. Кая, верно?

– Ну и дурак, – хмыкнула она.

– Это моя работа, в город я уеду только с убийцей в кандалах.

Невеселый смех Каи эхом раскатился по сонному парку.

– С удовольствием бы посмотрела, как ты повесишь кандалы на это. Но я не верю, что ты долго здесь протянешь.

– А ты оптимистка. Неужели и убийцу знаешь?

– Догадываюсь. Да только ты мне не поверишь. К чему пустые разговоры?

– Кто ты, Кая?

– Гостья. – Улыбка девушки стала хищной.

– Дальняя родственница. Которая неожиданно возникла в особняке после смерти старого графа, служанки и пропажи детектива. – Ворсан попытался и здесь применить свой коронный взгляд. В академии, а потом в отделе его звали волчьим. И боялись.

Но на этот раз что-то пошло не так. Он физически не мог смотреть на эту странную девушку как на остальных. Даже улыбку убирал будто с трудом. В голове творилась полная сумятица.

– Детектив, позволь угадать. Лучшая школа в городе, отличные оценки. И… пожалуй, отец. Тоже детектив, который в детстве драл тебя ремнем за любые огрехи. Поэтому ты старался. Школа, потом академия. Начал с самых низов, потому что отец запретил пользоваться его протекцией. Тебя с детства учили «соответствовать». Быстрая карьера, и вот ты уже следователь. Ценишься в отделе, ловишь преступников. Отец гордится?

– Как? – выдохнул Ворсан.

– Сюртучок слишком чистенький и гладкий. Уезжай, Блэк. Это не область твоей «юрисдикции», как вы говорите, в твоем прилизанном мире нет места необъяснимому. Твой коллега понял это слишком поздно.

– Что с ним, Кая?

– Скушали, – просто ответила девушка.

– Кто?

– Тварь, в которую ты не веришь.

Она вытерла меч о платье и вернула в ножны. А потом молча развернулась и пошла в сторону дома.

– А ты охотишься на тварей? За этим тебя позвали?

Она даже не повернулась.

Ворсан слышал о таких людях – сумасшедших психах, верящих в мистические сказки, и о шарлатанах, которые потрошат их карманы, якобы выполняя работу. Нагоняют жути и дерут цену, делая вид, что борются с темнотой.

Их звали ведьмаками. И закон не поощрял их деятельность.

Кая так и не ответила, скрывшись за парадной дверью.

«Мне кажется, что хозяева верят в некую мистическую составляющую этих смертей. И если от недалекой прислуги я вполне был готов услышать подобное, то от графа Ронда, его супруги, получивших столичное образование, это звучало как минимум дико.
Они стараются не говорить вслух, но в разговорах между собой, что мне доводится слышать, эта мысль звучит намеком.
А еще мне кажется, что они боятся собственного дома. Грязь и пыль, царящая повсюду, никогда не убираются. Электричество до сих пор не проведено. После наступления темноты никто не покидает своих комнат.
В нашем прогрессивном веке я не ожидал наткнуться на подобное невежество» – из дневника Джона Лэйка.

* * *

Ночью Ворсан плохо спал. Постоянно чихал от пыли, просыпался от смутного ощущения чужого взгляда – звучало это пошло, но на деле было крайне неприятно.

Как закономерный итог – он проснулся слишком рано, разбитым и без сил. Долго валялся в кровати, с трудом возвращая проклятую память на положенное ей место. Когда битва с разумом окончилась победой, в дверь постучалась Сьюзан.

Вид ее был не менее потрепанный, под глазами залегли тени. Но голос был бодрый – она тоже плохо спит, но, видимо, почти привыкла к такому распорядку.

Детектив позволил себя одеть без лишних сопротивлений. Когда пришел черед рубашки, горничная смутилась, яркий румянец окрасил щеки – молодые мужчины были не частыми гостями в особняке Рондов.

Сьюзан замерла на несколько секунд, слишком пристально вглядываясь в тонкий шрам, пересекавший торс детектива. Ворсану показалось, что она хотела провести рукой по плоскому животу и слегка выделявшимся кубикам. И он не смог удержать короткого вздоха.

Крошка, в других обстоятельствах… Эх.

– Отец наказывал меня в детстве ремнем, – зачем-то пробормотал он. – И один раз забыл снять пряжку.

– Простите, сэр.

– Ничего страшного. – Ворсан улыбнулся, сам застегнул рубашку и уселся на кровать. Горничная так и застыла, растерянно хлопая глазами. Огромными пронзительно-голубыми глазами – только сейчас детектив смог их разглядеть. – Присядь, пожалуйста.

Она покорно опустилась рядом. В воздух взметнулось еще одно облачко пыли – да откуда же ее столько?!

– Расскажи, как тебе здесь? Какие Ронды хозяева?

– Как все, сэр…

– Но ты же здесь с детства, откуда тебе знать, как у остальных? – мягко усмехнулся Ворсан. Переложил свою руку по покрывалу чуть ближе к ней, но Сьюзан будто не заметила этого.

– Я общаюсь с прислугой из других мест, сэр. – Она тоже улыбнулась. Пока робко, но тени под глазами стали меньше.

– А где твои родители, Сьюзан? Тоже работают здесь?

– Отца я не знаю, а мать умерла восемь лет назад. – Улыбка быстро скрылась.

– Мне жаль.

– Лорд Грегори и леди Агата были очень добры ко мне. Когда мать умерла, они взяли меня на ее место, дали крышу над головой и работу. Я очень им благодарна!

– Сколько лет тебе было?

– Одиннадцать, сэр.

Ворсан собирался спросить про убийство, но, глядя в эти печальные глазки, не хотелось пугать ее еще сильнее. Джон уже спрашивал.

Лэйк действовал строго по инструкции, опросил каждого взрослого человека в доме. Получил пачку невнятных ответов, которые, конечно, записал. Убийц не видели, врагов не нажили. А потом начинался, как писал Джон, «неправдоподобный мистический лепет про родовое проклятье». В первые дни он его даже не слушал.

Блэку Ворсану ничего подобного уже не заявляли. Но появлению Каи удивляться не стоило.

– Сю-юзи-и-и-и! – раздался с улицы звонкий детский голос. – Выходи-и-и-и!!

– Тили-тесто, выходи играть в невесту! – вторил ему второй радостный голос.

Детективу показалось, что горничная побледнела. Он подошел к окну, за ним стояли русоволосые двойняшки и настойчиво звали горничную.

– Простите, сэр, – вновь залепетала она.

– Иди, конечно. – Ворсан кивнул. – Скажи только, давно у вас ведьмачка живет?

Сьюзан будто током дернуло, на глаза навернулись слезы – ей явно досталось за тот раз, когда она не успела вовремя «спрятать» любопытного детектива.

– Не переживай, я никому не скажу, что знаю, кто Кая такая.

– Со смерти вашего коллеги, – шепотом выдохнула она.

– Он не умер… – Но горничная уже скрылась за дверью.

Не умер, пока нет трупа и доказательств.

Ворсан встряхнул головой, провел рукой по волосам – новая стрижка была слишком короткой, – быстро накинул сюртук и шагнул в коридор.

Холодная логика, рациональность, причинно-следственные связи в каждой мелочи – все это отец вбил в него с детства. С самых первых воспоминаний его мир был только таким.

Ворсан был очень послушным. Сначала он еще пытался идти против воли родителя, но после гибели матери что-то надорвалось внутри. Он сдался, перестал верить в чудеса, сказки, волшебников с подарками. В десять отец взял его на первый труп. И с тех пор Блэк Ворсан подчинялся. С тех пор он забыл, что был другим когда-то.

Глаза быстро привыкли к мраку и тусклому отблеску свечей от мрачных родовых портретов. И в этот же момент раздался пронзительный звон. Завтрак.

В столовой его ждали только лорд Грегори с супругой. Они вновь были предельно вежливы, давили почти искренние улыбки, вели почти осмысленные разговоры.

Ни слова про «тварь», о которой говорила Кая. Ни слова и про саму ведьмачку.

Была методика, по которой должен работать каждый следователь, прибывший в подобную семью. Поговорить с главой семьи, потом с его супругой, потом с обоими (чтобы удостовериться в показаниях). Потом опрашивать остальных домочадцев, прислугу. Сидеть тише воды ниже травы и выжидать, когда убийца вскроет себя. Или получить неопровержимые доказательства еще во время бесед.

Вот только Джон уже следовал этому списку.

Поэтому он начнет с прислуги.

«Первым был старый граф Ронд, отец лорда Грегори. Труп старика нашли в парке поутру. Голова лежала в трех метрах от тела. Срез чистый, ровный.
По заверениям полицейских, приехавших в тот день, лорд Грегори уверял, что у отца резко поседели все волосы на голове. Это не могло быть следствием его гибели. А значит, произошло перед смертью. Но мне он уже не повторял подобного. Когда я открыто спросил – он все отрицал.
Следующей жертвой стала служанка тридцати лет, Марта Терн, служившая у Рондов большую часть своей жизни. Ее тело нашли в нескольких шагах от служебного выхода, позади особняка. Колотая рана. Было задето сердце, она истекла кровью.
Но самое странное – оба раза никто не слышал ни звука. Трупы обнаруживали уже при свете дня.
Я уверен, убийца в этом доме».

Комната няни располагалась на первом этаже. Ворсан не ожидал застать ее там посреди дня, но в ответ на стук дверь довольно быстро распахнулась.

– Доброе утро, миссис Хат.

– Детектив. – Няня медленно кивнула, открывая проход внутрь.

Комната была тех же размеров, что и та, где разместился сам Блэк. Те же потеки, тот же удушливый запах пыли, что преследовал повсюду. Но слишком мало свечей – всего две, такого количества не хватит, чтобы хорошо осветить помещение.

Женщина опустилась в кресло, вернула в руки незаконченную вышивку и будто забыла, что к ней вошел гость. Серые волосы с легкой проседью были стянуты в тугой пучок и так гармонировали с потухшими, бесцветными глазами, что весь образ казался застывшим, восковым творением неудачливого скульптора. Руки ходили по одной траектории – как заведенный механизм.

Ворсан так и замер посреди комнаты, присесть, кроме незаправленной кровати, было некуда.

Можно ли пробить чем-то подобных людей?

– У меня есть полномочия оцепить весь дом, вызвать сюда отряд полицейских. И уже в других местах и обстоятельствах допрашивать всех, кто не готов идти со мной на контакт добровольно.

Няня усмехнулась и все-таки подняла на него взгляд.

– А разве я не иду? Я впустила вас в комнату, я внимательно слушаю, – она немного помедлила и добавила: – Если у вас есть вопросы, детектив.

На удивление, голос миссис Хат был вполне живым. Если судить только по нему – Ворсан не дал бы ей и тридцати.

В первый момент он почти растерялся.

– В каких отношениях вы были с погибшей Мартой Терн?

– В каких отношениях слуги, у которых нет общих поручений? Нам нечего делить и не о чем общаться.

– А с кем вы общаетесь, миссис Хат?

– Я няня, мистер Ворсан. С детьми, с их родителями.

– Но сейчас я не вижу вокруг вас ни тех, ни других.

– Я плохо сплю по ночам, поэтому утро – мое неприкосновенное время. – Она снова углубилась в вышивку.

– И дети предоставлены сами себе?

– Отчего же? – Она кивнула на окно.

Ворсан выглянул – посреди лужайки, заливисто хохоча, вместе с детьми носилась Сьюзан.

– Они любят эту девушку, им полезно общество молодых.

А детектив вдруг задумался, что няне не так много лет, как кажется на первый взгляд. Но расспрашивать посчитал бестактным.

– А как же их мать, леди Агата?

Миссис Хат пожала плечами, и в комнате воцарилась долгая тишина. Ворсан смотрел, как играют дети.

В городе их тоже было достаточно, но он никогда не обращал внимания. И давно забыл, когда сам носился так же беззаботно. В нескончаемой погоне, ловле преступников, трупах, что стали обыденностью, карьере, мысли о которой не покидали даже по ночам…

– Я должна прояснить. – Няня снова оторвалась от вышивки. На ее лицо упал солнечный луч, и Блэк наконец-то разглядел цвет глаз. Когда-то они были синими или голубыми. – Это я нашла дневник вашего коллеги. Я передала его лорду Грегори и настояла, чтобы его выслали вам.

Конечно, она его читала. Должно быть, каждый человек в этом проклятом особняке читал дневник.

– Вы верите в эту «тварь». Но не боитесь, не бежите, не жалеете?

– Жалеть надо молодых. Мне больше нечего ждать от жизни, мистер Ворсан. Незачем бежать, как и незачем врать вам.

– Миссис Хат, почему никто не уходит отсюда? Ни одна служанка, устроившаяся сюда на работу, не ушла.

– Откройте записи мистера Лэйка, там есть все ответы.

«Она сказала – если дом примет тебя, то уже не отпустит. А когда услышишь его зов – прощайся с головой.
Еще сказала, что ей очень жаль. Что я зря приехал».

* * *

В пустом мрачном коридоре детектив в нерешительности застыл перед комнатой Каи. Минут десять назад его проведала другая горничная, Джен. Все, как и писал Лэйк, – он следил, за ним следили. Поэтому Ворсан выждал время, замерев у двери, еле дыша. Сердце снова затеяло пляску.

Изнутри не доносилось ни звука – была ли она там? Правдивы ли дурацкие слухи, что ведьмаки засыпают на день мертвым сном?

Он снова взъерошил волосы, чертыхнулся про себя, что они непривычно коротки, и постучал.

Тишина, так и зависшая вокруг, показалась гробовой. А новый стук – кощунством.

Ворсан простоял минуту, вторую, но ответа так и не было. С лестницы послышались шаги, и он вернулся в свою комнату.

До обеда оставалась еще пара часов. Но вместо разговоров он решил вычистить комнату. Если горничные не могут справляться со своей работой – что ж, он непривередливый.

Ворсан распахнул окна – сегодня был первый за неделю солнечный день. Дети уже ушли, и теперь на лужайке заливались только птицы. Он вдохнул полной грудью, но не почувствовал запахов.

И решительно взялся за кровать. Перетряхнул каждую простынь, целиком вывешивая их в окно. Так же долго выбивал подушки. Но самым тяжелым оказалось толстое пуховое одеяло – сколько он ни тряс, а облака пыли не уменьшались.

Спустя полчаса он решил, что само одеяло наполнено пылью, а не пухом. Иначе этот феномен никак не объяснить.

За этим занятием его и застала Кая.

Она вошла в комнату без стука, закрыла дверь и застыла у порога. Ворсан услышал ее и, даже не обернувшись, уже знал, кто стоит за спиной.

– Так ведьмаки спят в гробу не целый день? – Он положил проклятое одеяло на подоконник, но надежды на чистоту уже не осталось.

– Если съедаем младенца на завтрак, то хватает сил переносить солнечный свет, – серьезно ответила девушка и подставила лицо скользящему лучику. Так ее кожа выглядела еще бледнее.

– Похоже, ты – единственная в этом доме, кто спит крепко.

– Я специально искала работу, на которую не нужно подниматься с первыми петухами. Зачем ты хотел меня видеть, Блэк?

Мужчина еле заметно поморщился. По имени его звала только мать, а затем и отец. Неприятное звучание резало, как удар кнута.

– Лучше зови меня Ворс, так привычнее.

– Ворс… – Кая попробовала прозвище на вкус. Немного помедлила и кивнула.

– Давно ты этим занимаешься?

Кая усмехнулась и скрестила руки на груди. Сегодня она была в простой белой рубахе и кожаных штанах, без меча и прочих атрибутов.

– «Этим» – это чем же?

Ворс впервые видел ее улыбку при свете. Пусть ироничную, но такую живую и настоящую. Против воли представил, как она теплеет. Как будет выглядеть Кая, если улыбнется именно ему… Как станут нежными карие глаза, как спадет маска воина и кого он найдет под ней.

И сам испугался собственных мыслей. В какой-то момент лицо ведьмачки показалось таким знакомым…

Пауза чересчур затянулась, поэтому Кая сама ответила на вопрос.

– Скажи честно – шарлатанка, мошенница. Меня давно не задевают эти слова. – Ее лицо вновь стало отчужденным. И зарождавшаяся легкость разговора пропала, как ветер сдувает перышко с нагретого солнцем камня.

– Я этого не говорил.

– Да, ты хотел покопаться в душе, но пошел окольными путями. Хочешь услышать грустную историю про сиротку, которая крутится и выживает как может? Ни кола ни двора, один обман кругом. Так вот, не будет такой истории.

– Нет, я ожидал душещипательный рассказ про сгинувшего в пасти чудища отца, брата или друга. – Глаза Каи недобро сверкнули. – Про озлобленную девушку, что не подпускает к себе людей. Она выбрала такую работу, где не нужно много говорить, – один ее вид внушает все необходимые клише. И люди сами раскрывают кошельки.

– Не вид, а репутация.

– Я не хотел тебя обижать.

Ведьмачка вернула ухмылку.

– Деликатность не входит в достоинства полиции. Впрочем, как и в мои. Зачту тебе один – один. – Она развернулась к двери и схватилась за ручку.

– Подожди, – выдохнул Ворс. Кая вопросительно оглянулась. – Ты считаешь, что в смертях виновата мистическая тварь. Я уверен, что дело в человеке. Но мы оба занимаемся одним и тем же – ищем убийцу, так почему бы не объединить усилия?

– Вот как. – Кая развернулась и оперлась о дверной косяк. – Хорошо, детектив, ты смог меня удивить.

– Широта взглядов входит в достоинства хорошего полицейского. – Он наигранно растянул губы во все тридцать два. Но уже в следующее мгновение улыбался абсолютно искренне.

– А моего совета уехать ты никак не послушаешь?

– Разумеется.

– Мне почти жалко тебя. Ну хорошо, давай попробуем сотрудничество. – Последнее слово она намеренно произнесла слишком слащаво. – Ты не кажешься глупым, хотя это скорее минус в твоем случае.

– Почему?

– Твой друг погиб потому, что был слишком умным.

– О чем ты?

– Ты еще не заметил? Посмотри дневник внимательнее, там не хватает страниц.

Ворс схватился за записи и спешно пролистал. Кая подошла ближе и ткнула в них.

– Здесь. Присмотрись.

Она склонилась ближе к записям и что-то зашептала. Буквально на глазах между страницами появились оборванные под корень куски. Как он мог не видеть этого раньше? Что это, морок?! Кая удовлетворенно кивнула и отстранилась.

Зато главная нестыковка всего, что писал Джон, развеялась. Раньше Ворс считал «помутнение» Лэйка откровенной ложью. Вот друг описывал Рондов, свои беседы и мысли. Вот он описывал особняк со всеми потайными ходами, до которых добрался. Вот разговор с миссис Хат. А потом резко начал про собственную смерть, про тварь, в которой якобы уже не сомневался.

– Он нашел убийцу, а потом тварь нашла его. Подумай над этим, Ворс. Я не смогу защитить всех.

– Я в состоянии постоять за себя.

Они рассмеялись почти синхронно.

– А пока, с твоего позволения, напарник, я пойду досматривать свои сны.

Ведьмачка распахнула дверь.

– Кая?

– Хм?

– Почему тебе меня жалко?

– Потому что ты мне понравился.

Больше не оборачиваясь, она шагнула за порог и скрылась во мраке коридора.

«С няней я беседовал в последнюю очередь. Миссис Хат не выглядит разговорчивой женщиной, собирающей сплетни, в отличие от остальной прислуги.
Но на вопросы она отвечала охотно. Хотя так и не оставила своей вышивки. У меня создалось ощущение, что она не боится твари, от которой дрожит весь особняк.
Как и все прочие, она не покидает дома после наступления темноты. Но будто ждет своей смерти как освобождения».

* * *

Джон всегда скрупулезно собирал факты. Он не выдвигал обвинений и даже подозрениями не делился, пока точно не убеждался в своем выборе. И в первый раз его подвела эта черта.

Ворс копался в дневнике до самого вечера. Он пропустил обед, запер дверь и не впускал горничных.

Теперь пробел в повествовании бросался в глаза. С ума сходят постепенно. Не мог привычный к трупам полицейский испугаться простых баек. Быть может, его отравили? Да, подсыпали какой-то психоделик постепенно, пока он не начал видеть галлюцинации.

Еда в этом доме может быть отравленной.

Ест ли ее Кая?

Чаще всего Лэйк писал про графиню Ронд. Имя леди Агаты всплывало неожиданно, порой не к месту. Поначалу Ворс не придал этому значения, но теперь…

Джон провел здесь больше двух недель. Мог ли между ним и хозяйкой закрутиться роман? Каким бы дисциплинированным он ни был, ничто человеческое ему не чуждо. Ворс не часто видел его с девушками.

Пора поговорить с графиней.

Он решительно отложил порядком замусоленный дневник и вышел в коридор. В коварных отблесках пламени портреты на стенах казались особенно зловещими.

Род Рондов уходил корнями в глубокое прошлое, со стен смотрели десятки мертвых глаз. Он медленно пошел мимо, изучая чопорные лица. Статные, напыщенные брюнеты. Все как на подбор – видимо, когда-то они пеклись о чистоте крови и внешности. Сплошь черные волосы, карие глаза, утонченные носы…

А еще ему стало казаться, что глаза испуганы. Не все, но пара застывших масляных лиц рядом с ним разительно отличалась. Позы были проще, исчезла аристократическая нотка в выправке.

Он тряхнул головой. Это просто картины.

Когда Ворс снова взглянул – уже не поверил своим глазам. Ронды выпрямились! Теперь они были точь-в-точь как десятки портретов до них.

– Бред какой-то, – прошептал он, вглядываясь.

Рядом с ним распахнулась дверь, из комнаты бодро шагнула Кая. Она снова была в том платье. Меч висел на боку.

– Проникаешься атмосферой?

В ответ он лишь неопределенно хмыкнул.

– Не переживай, здесь все глюки ловят. – Она усмехнулась.

– Почему бы просто не снять эти треклятые портреты?

– Бессмысленно. – Кая пожала плечами и спокойно продолжила: – Они все равно вернутся.

– Это как?

И тут губы ведьмачки растянулись в такой широкой улыбке, что неподготовленный человек мог запросто вскрикнуть.

– Что это я, действительно. Чушь тебе какую-то говорю! А ты проверь.

Она кивнула на ближайший портрет. Это оказался портрет старого графа Ронда, первой жертвы убийцы. На нем он был не старше Грегори сейчас. Стоял в кабинете, облокотившись о стул, и изучающе смотрел на художника. Черный локон выбился из прилизанной прически и почти укрыл правый глаз.

– Сними его. Хочешь, спрячь у себя в комнате.

Ворс взъерошил волосы. Красть со стен портреты аристократов не казалось ему хорошей идеей.

– Так я и думала, – спустя минуту выдала Кая. – Боишься расстаться со своим скептицизмом, господин полицейский.

– Не считаю себя вправе распоряжаться чужим имуществом. Я гость, а не вор.

Ведьмачка хмыкнула и отвернулась.

– Удачного вечера, – бросила напоследок и побежала вниз по лестнице. Потом громко хлопнула парадная дверь, а дом немедленно погрузился в тишину.

Ворс ругнулся в голос. Он чувствовал подвох во всем происходящем. И его обвели вокруг пальца, поставили в тупик…

Он проиграл.

Детектив спустился на первый этаж, в гостиную. Графиня Ронд была там одна. Сидя в мягком кресле у окна, она держала книгу перед собой, но взгляд застыл на одной точке. Ее желтые локоны аккуратно спадали на открытые плечи, в складках красного платья плясали тени от свечей.

– Детектив Ворсан. – Она моментально водрузила на лицо нежную улыбку. Да, от такого взгляда можно растаять. – Чем обязана? – она кивнула на соседнее кресло. Но детектив так и замер посреди комнаты.

– Леди Агата, расскажите мне про тварь.

Спросить он хотел совсем не это, но слова сами вырвались изо рта.

Ворс читал в дневнике про «проклятье Рондов». Все слухи, собранные Джоном. Но именно сейчас хотел услышать историю сам.

Графиня нервно вздохнула, книга выпала из рук.

– Я думаю, убийца – кто-то из деревни. Не знаю зачем…

– Нет, – прервал детектив. – Я хочу слышать историю, в которую верят все поголовно в этом чертовом доме.

«Дом выбрал меня.
Больше не выхожу на улицу в темноте.
Я слышу…
О-о-о, черт!»

* * *

– Это была сказка. Глупая история, передававшаяся в поколениях скорее по привычке. Ее разносила прислуга… – Леди Агата вздохнула, но продолжила увереннее: – Про чудовище, что живет в стенах. Никогда не выходит на свет, и лишь его стоны слышны осенними вечерами. Детектив Блэк, ведь в каждом древнем роду есть такие легенды!

Ворс все же опустился в кресло напротив, не сводя с графини Ронд строгого взгляда. И ничего не ответил.

– Истории про чудовище, бывшее когда-то злобным предком. Занимавшееся оккультизмом, преданное собственным братом ради наследства. Захороненное без могилы под фундаментом и с тех пор терзающее род Рондов. Конечно, горничные пугались по ночам, как и везде. Они пугливые создания и недалекие. – Леди Агата поморщилась. – Ничего необычного… Пока граф Ронд не обезумел. Вы знаете…

– Продолжайте, прошу вас. – Голос Ворса резанул как сталь.

Тяжелые коричневые занавески на огромных окнах гостиной колыхнулись в такт легкому ветерку. По комнате мгновенно разнеслось облако пыли, заставив хозяйку неэлегантно чихнуть.

– Леди Ронд, почему в доме столько прислуги, но никто не удосуживается уборкой?

Она снова вздохнула.

– В общих комнатах и гостиных убираются ежедневно. В спальнях чуть реже.

Ворс скептически глянул на окна. Поднявшийся слой пыли говорил об обратном.

– Наш дом будто засыпает, погребает заживо… – Она перевела взгляд за окно, на темные ветви дубов перед парадным входом. Казалось, там пробежала тень. – Когда отец моего мужа начал кричать по ночам, я хотела вызвать врача, но Грегори запретил. Он сказал, что его просто отправят в психушку, что ему лучше здесь. Старый граф Ронд был довольно жестким и молчаливым человеком. И совершенно сломался буквально за пару недель. Он не мог спать, не мог есть, не мог усидеть на месте… Все бормотал какую-то чушь и просил прощения у пустоты. А однажды утром мы нашли его тело в парке.

Под конец рассказа голос леди Агаты уже заметно дрожал. Она так и не рискнула вновь посмотреть на Ворса или поднять свою книгу. Графиня будто тускнела на глазах.

– На следующий день слышать его начали мы все. Там скрип, тут шепот… Тень в уголке глаза, что всегда следит за тобой.

– Почему вы не переехали?

– Мы собирались. Упаковывали вещи, но больше не находили их. Заказывали повозки, которые ломались, не доехав сюда. И куда бы мы ни уходили днем, по ночам неизменно должны были вернуться сюда. Все, кто слышит чудовище, – заперты здесь, детектив. Иначе ночью его руки развязаны. Дом защищает нас от гибели. Но находиться здесь невыносимо!

– А служанка? – Тон детектива не смягчился. Он читал эту историю, он сто раз слышал в детстве подобные байки. И с каждым словом его зарождавшаяся было вера обращалась в прах.

– Бетти не выдержала. Он не выбирал ее жертвой, она просто слишком боялась. И выбежала ночью на улицу – дальше вы знаете. После ее смерти приехал детектив Лэйк.

Как ни старалась леди Ронд не выделять это имя, ни тоном, ни дрогнувшим взглядом, усилия были тщетны. Чем бы ни была их история, она выдала себя. А поняв это, уже не сдерживалась.

– Мы просили его не выходить на улицу! – Слезы градом полились из красивых карих глаз. – Когда дом выбрал его, нужно было просто оставаться внутри!

Ворс сцену не оценил. Или, наоборот, оценил и понял слишком прямо, потому что в слезах очень часто прячутся мотивы самых страшных поступков. Граф Ронд мог убить Джона из ревности. Сама леди Агата могла отомстить слишком догадливому, но влюбленному полицейскому.

– И где же труп, леди Ронд? Ваше чудовище не ест своих жертв. Оно оставляет их полиции! – рявкнул детектив. Агата дернулась.

– Я не знаю, – прошептала она. – Мы слышали только крики…

– Где были вы сами, когда Лэйк кричал? Где был граф?

– Здесь, мы все были здесь… – Она закрыла лицо руками, всхлипывая все громче. Наверно, она действительно была неравнодушна к Джону. И не скрывала этого перед мужем.

– Прислуга? Няня? – неумолимо продолжал Ворс.

– Я не зна-аю-ю… – Графиня буквально захлебывалась.

Ни тела, ни следов крови, ничего. Нужен ордер, чтобы перевернуть целиком этот пыльный дом.

Ворс резко поднялся, и кресло за ним упало.

– Меня не получится так легко убрать, как Джона.

Он развернулся на каблуках и покинул гостиную. За спиной рыдала графиня, уже не в силах отвечать адекватно. Но ему было наплевать и на этикет, и на ее положение. Особняк начал порядком надоедать.

– Всех посажу, к чертям! – тихо ругался он под нос, поднимаясь в свою комнату. – В камерах будут сговорчивее.

Он уже схватился за ручку двери, когда взгляд вновь упал на клятые портреты. Ворс, не церемонясь, сдернул старого Ронда со стены и унес с собой в комнату.

Закрывая дверь на замок, он злобно ухмыльнулся. Пусть попробуют вытащить! Ставни на окнах он тоже запер.

Детектив поставил портрет в изголовье кровати и плюхнулся рядом, даже не расстелив. Несколько минут он не сводил с него взгляда, стараясь моргать пореже. Мертвый граф смотрел в ответ, в его темных глазах гуляли тени от свечи. Но ничего не менялось.

Окончательно убедившись в бредовости всех потусторонних мыслей, Ворс прикрыл глаза и мгновенно провалился в сон.

Проснулся он спустя несколько часов. На улице еще не показались первые отблески приближающегося рассвета, в комнате царил почти кромешный мрак. Свеча давно догорела, новой под рукой не было.

Ворс так и не понял, почему проснулся. Звук или шорох, что предшествовали этому, не повторялись. И целая минута потребовалась детективу, чтобы вспомнить, где он засыпал. Особняк. Чертов проклятый дом.

А потом еще одно воспоминание резко ворвалось в память. Портрет.

Ворс дернулся. В изголовье было пусто…

Ставни заперты.

Сон мгновенно пропал, он ринулся к двери. Замок не тронут, и прутик, который он подложил рядом, тоже цел.

Еще не веря в происходящее, детектив распахнул дверь. В длинном коридоре горели свечи, портрет старшего Ронда мрачно взирал на него с прежнего места…

За единственный выдох из груди вырвался весь воздух. Ворс попятился, уперся в противоположную стену и осел. Глаза пересохли, как на сильном ветру.

И он снова старался не моргать. Будто проиграв в «гляделки» однажды, он больше не имел права на ошибку.

Спустя полчаса в таком плачевном состоянии и застала его Кая.

Ведьмачка даже не хмыкнула. Она молча помогла ему подняться, проводила в комнату и уложила на постель.

Ворс не сопротивлялся, и лишь его окаменевшие мышцы выдавали напряжение. И глаза, что чуть не лезли из орбит.

– Все правда, Кая, – тихо прошептал он, сам себе не доверяя. – Правда…

– Забудь и уезжай.

Она не стала укрывать его, но долго смотрела в тусклом отблеске свечей из коридора.

Потом вздохнула, подошла к порогу, просыпала на него что-то и вышла.

– Так тебя не тронут. – Она захлопнула дверь, оставив детектива наедине с собственными безрадостными мыслями.

Поздним утром, когда Кая наконец поднялась, комната Ворса уже пустовала. Но почему-то она не смогла порадоваться, что упрямый полицейский последовал ее совету.

* * *

Она опять осталась одна. Ситуация была до боли привычная, но полдня ведьмачку пробирал нервный смех.

Очень хотелось кому-то сказать «я же говорила». Прислуга ее откровенно боялась, а Ронды презрительно сторонились. На людях леди Агата ни за что бы не признала, что наняла кого-то, подобного Кае.

К привычным ощущениям одиночества и отчужденности добавилось новое, неуловимое чувство. Оно появилось с уходом Ворса. Будто она ощутила рядом подставленное плечо, готовое принять часть ее груза. Ощутила и потеряла, так и не успев разобраться в своем отношении к нему.

Кая старалась отогнать его всеми силами. Но серьезные серые глаза раз за разом всплывали в воображении. Вечно взъерошенные русые волосы, чисто выглаженная, абсолютно белая рубашка (и как ему только удавалось в этой грязи?!) и уверенный баритон – забыть очередного перепугавшегося скептика за один день не выйдет…

Неподалеку от особняка, за парком, было небольшое озеро. После позднего завтрака Кая любила там тренироваться.

Но сегодня дело не заладилось. Кая сделала пару кругов и уселась на берегу прямо на грязную листву. Мысли бегали, не желая подчиняться.

Она перебирала в голове все, чему успел обучить наставник, – шла уже вторая неделя ее пребывания в особняке, а результатов так и нет. Отсюда и берутся слухи о шарлатанах. Людям всегда подавай немедленный результат, иначе рискуешь нарваться на смачный пинок под зад. А какой результат, когда проклятущее чудовище решило издеваться!

На обычный зов не откликалось, обходило ведьмачку десятой дорогой, но каждый день переворачивало комнату вверх дном. Стоило попробовать уснуть раньше рассвета, и на кровать летели все острые предметы поблизости. Подушка обязательно лезла к лицу, пытаясь заглушить дыхание… И прочие издержки профессии.

А само чудовище так и не показывалось! Будто оно было не только разумным, но и обладало неким извращенным чувством юмора. И выбирать в жертвы своего врага не собиралось.

Оставалось ждать новой жертвы и изыскивать способы вывести монстра из себя. Как ни паршиво было это признавать, из детектива бы вышла прекрасная наживка. Те самые серые глаза могли послужить на благо дела больше, чем казалось поначалу. Но Ворсу хватило одного портрета – детский фокус, по сути, – чтобы забыть все свои принципы.

Кая зашвырнула камень в воду, и он долго прыгал по поверхности, не желая тонуть. Ей стоило радоваться, что жизнь симпатичного детектива спасена… Но она злилась и никак не могла успокоиться.

За первым камнем улетел второй, на этот раз не такой прыгучий. А потом они посыпались в воду горстями, но не принесли облегчения. В довершение картины, не вставая, Кая махнула мечом по воздуху.

В голове мелькнула шальная мысль – содрать защитный амулет и попробовать снова призвать тварь. Попробует вселиться? Лакомый кусочек для любого монстра, влачащего бесплотное существование.

Всего несколько минут – рука уже тянулась к звезде на шее. Никаких ожиданий и терзаний. Шанс, схватка, быстрый исход.

Ведьмачка отогнала искушение подальше и опустила руку. Оно того не стоило – слишком большой риск. Рано или поздно монстру, или его хозяину, надоест затишье… Просто Кая ненавидела ждать в бездействии. Тихие вечера на живописном берегу в паре сотен шагов от невыполненной работы никогда не входили в список ее потаенных мечтаний. Да и в целом она не любила отдыхать.

На водной глади отгорели последние лучи заката. Сумерки загустели, смешавшись с туманом. Пора было заканчивать с камнями и снова идти в парк, на место гибели последней жертвы. Пора снова чертить призывы на земле, оглядываться на каждый посторонний звук и ждать, ждать, ждать…

От парадного входа особняка отъезжала карета. На секунду сердце екнуло, но в тусклом свете фонарей она рассмотрела цвет. Не угольно-черная, без лент и еловых ветвей – не траурная. Она не опоздала…

Но кому понадобилось приезжать сюда ночью? Неужели идиоты из полиции прислали нового? Когда они там переведутся наконец-то?!

Гневно фыркнув, Кая отвернулась от входа. Это не ее дело, кто и когда посещает особняк, лишь бы не мешали работать. Из парка резко пахнуло жженой хвоей, и она вновь выкинула из головы все мысли.

Этот запах преследовал ее годами. Каждый раз он оживлял в голове крики, стоны и адский жар той ночи, когда погиб Эрик. Когда сгорел их дом и Кая в одночасье потеряла все, что было дорого ей в этой жизни.

Младший брат, с детства веривший в «потустороннюю чушь», мечтавший стать ведьмаком. С ехидной улыбкой и самым добрым сердцем на свете – доигрался с незнакомыми ритуалами. А она не успела. Любая гадость в жизни происходит именно в те моменты, когда ты опаздываешь, – эту истину Кая усвоила.

Она была еще девчонкой в тот день, определивший ее судьбу. Кая любила брата, но слишком рано поняла, что привязанность – это боль. И пустота – это боль. И нет от нее ни побега, ни спасения.

А есть только воля идти вперед, не задумываясь.

И лишь проклятый запах терзал ее на каждом заказе. Он предупреждал, когда враг близко, холодил сердце. Но Кая знала, что никто больше его не чувствует. Запах жженой хвои и той ночи был ее секретом.

Ведьмачка выхватила меч и побежала вглубь парка. Луна еле показалась из-за горизонта, и среди полуголых деревьев царила тьма.

Справа, всего в десятке шагов, мелькнула тень – человек или животное – не разобрать. Кая замерла, и тут же в лицо хлынул холодный поток воздуха. Будто напротив нее распахнулись ворота в замерзшую преисподнюю. Прямо посреди парка.

Та же тень мелькнула уже впереди. Более осязаемая, менее человечная. К запаху паленой хвои подмешался гнилостный могильный душок. Абсолютную тишину не нарушали даже птичьи трели. Лишь ветки, скрипящие и трескающиеся под шагами.

Медленно ведя мечом перед собой, ведьмачка двинулась по кругу. Глаза бегали между дубовыми стволами, губы нашептывали старинные слова. И вновь ее зов оставался без ответа.

– Боишься, тварь? – прошипела Кая.

Жуткий смех из-за спины заставил ее резко обернуться. Там было пусто, и ведьмачка гневно сплюнула, попятившись.

Что-то резко кольнуло в поясницу. Она развернулась, описав в воздухе пируэт, и одновременно ударила. Рефлексы сработали раньше, чем она успела задуматься.

Но меч выбил несколько искр из твердого предмета, вернув силу удара в руку. Неприятная дрожь прошлась по костям. На секунду она удивленно застыла.

Прорвавшись сквозь деревья, луч восходящей луны осветил потрескавшееся надгробие перед ней. Серый камень успел порасти мхом, за ним явно никто не ухаживал уже много лет. Одинокий, заброшенный… Вот только минуту назад его еще не было.

«Кая Ф…

Покойся» – гласила надпись. И годы жизни.

– Ты льстишь, – ухмыльнулась Кая, проводя рукой по ледяному камню. – Мне давно не восемнадцать.

– Ты выглядишь достаточно молодо, – раздался сзади знакомый голос.

Кая медленно обернулась. Очередная иллюзия?

Живой и во плоти сквозь сросшиеся деревья к ней шумно пробирался Ворс. Все в том же безупречно выглаженном сюртуке и рубашке, с прилизанными русыми волосами. Ей даже показалось, что серые глаза сверкнули, отразив лунный свет, – но заметить такое невозможно.

– Мне пришлось ненадолго отлучиться по делам, – улыбнулся он, останавливаясь рядом с изумленной ведьмачкой. В правой руке он держал одноручный меч, который тут же поднял на уровень глаз, будто проверяя. Аккуратно провел рукой по тонкой рунной вязи на лезвии и гарде. – Не чета твоему, конечно, но что поделать – меня учили обращаться только с коротким. Да и учили по традиции, не всерьез…

– Нужен серебряный, – нервно хмыкнула Кая и незаметно дотронулась до рукава детектива. Настоящий, черт его побери!

– Серебряный и заговоренный, я знаю. Не первый день в поле, часто встречал таких, как ты. – Ворс с серьезным видом задрал одну бровь, а потом вновь улыбнулся.

– Зря ты вернулся.

«Что будет, если я завтра умру? Если обратный отсчет почти закончен? И я смогу прикинуть, сколько вздохов мне осталось…»

* * *

– Я и не ожидал, что ты обрадуешься, – парировал Ворс. Конечно, он соврал. Почему-то в глубине души он весь день надеялся на… Кто его знает, на что. Но смутное ожидание засело внутри и не желало покидать его даже под хмурым взглядом ведьмачки. – А что это?

Его взгляд упал на надгробие. Дата на нем стояла сегодняшняя.

– Кто-то умер?

– Ага, мои чувство юмора и терпение.

В паре метров от них скрипнула ветка. Потом еще одна, чуть дальше. И сразу несколько с другой стороны.

На этот раз Ворс не позволял себе бояться. Вернее, страшно ему было, как и любому здравомыслящему человеку, столкнувшемуся с неизведанным. Но терять рассудок он уже не стал. Лишь крепче сжал меч и чуть приподнял его.

Пахнуло холодом, рукава рубашки затрепетали на несуществующем ветру. Шрам на спине обожгло болью. Самый крупный шрам, пересекавший поясницу, – полученный юным Блэком за предположение о том, что на чердаке живет брауни. С тех пор он больше не говорил и старался не думать о сверхъестественном. Вычеркнул малейшее упоминание из своего мира. До вчерашней ночи.

Порой жизнь выкидывает и более подлые шутки.

– Этим ты занимаешься по ночам? Прыгаешь по буреломам и тыкаешь мечом в воздух?

Фраза вышла более резкой, чем ему хотелось. Голос сам скакнул вверх, как и каждый раз, стоило ему вспомнить отца. Ворс поморщился.

– По крайней мере, не дрожу перед портретами. – Этого укола стоило ожидать.

Они так и замерли между двумя деревьями, чьи верхушки срастались высоко над головами. Ночь пахла страхом и опасностью, и даже шутки не помогали. Пара серых и пара карих настороженных глаз шарили сквозь сумрак в поисках невидимого врага, лишь изредка обращаясь друг к другу.

– Ты смог меня приятно удивить, детектив. Как ты говорил, широта взглядов – признак хорошего полицейского? Пусть так, а теперь уезжай.

– Нет, – просто сказал он. Вдруг Кая улыбнулась.

Комментировать его возвращение она больше не будет и прогонять не станет. Смогут ли они теперь стать командой?

Если он наконец-то поймет, что, черт побери, тут творится!

– Итак, лес, – серьезно начал он спустя несколько минут напряженного молчания. – Что мы тут делаем?

– Я знаю множество ритуалов призыва, пробую по паре-тройке еженочно.

О скорбных результатах ее усилий Ворс промолчал. И вместо этого выдал совершенно неожиданное:

– Покажи.

В нескольких шагах от них толстая ветка с оглушительным треском рухнула вниз.

Кая болезненно скривилась от его слов. Именно от них, Ворс был в этом уверен. Потому что ее глаза метнулись к нему за долю секунды до треска. И в них скользнул страх. Но его причину он не смог понять – уж вряд ли ведьмачка боялась собственного ремесла.

– Я никому не расс…

Он не успел закончить, когда Кая отвернулась и принялась чертить на земле ножом, который достала из сапога. Небольшой круг, странные символы снаружи, несколько из них она начертила прямо по воздуху. Потом толкнула Ворса внутрь, вошла сама.

Закатала рукав, явив взору с десяток неглубоких шрамов, и полоснула по свежему, еще не успевшему зажить и блестевшему в неярком лунном свете.

Парк затих. Казалось, даже ветер умолк и прислушался к происходящему. Детектив тоже замер, сам не понимая, чего он ждет. Что неведомый монстр, вопреки обыкновению, выскочит из-за куста и окончательно разрушит его материалистический мир… Или что блаженная тишина так и не прервется.

– Бу! – спустя пару минут вскрикнула Кая. Дернулся только Ворс.

Парк выглядел самым обычным. Постепенно возвращались ночные шорохи и трели.

– Ты его прогнала?

Она неопределенно пожала плечами и вытолкнула его из круга:

– Хватит на сегодня.

Они молча вошли в особняк. Ступень скрипнула под неосторожным шагом детектива, но Кая не оглянулась. Дом был сонный и пустой, будто все проклятья обошли его стороной этой ночью. Будто не у его стен гибли люди, не по его половицам ступала нога ведьмачки и детектива.

Будто ничто и никогда не происходило здесь, и даже сами хозяева растворились в тумане и пыли столетия назад…

Ворс дошел до комнаты Каи и замер, как напряженная, но нетронутая струна. Его рот слегка приоткрылся, но не издал ни звука. Лишь оранжевые блики свечей суматошно плясали повсюду.

Кая коснулась ручки и тоже замерла на долю секунды. На ее лице мелькнуло сомнение, а быть может, даже укол совести. Но оно быстро разгладилось.

– Меня учили делать работу разными путями, – как будто в оправдание выдавила она, все еще не очень уверенно. – Но чтобы тварь не приходила ни на один зов – такого не бывало.

Детектив молча кивнул.

– Есть и другие варианты, менее гуманные. Но ведьмаков не учат гуманности, иначе мы не смогли бы убивать, – закончила она жестко и наконец перевела взгляд на собеседника.

– Он не приходит на твой зов, опасается тебя – видимо, не зря. Не выбирает тебя своей целью. Поэтому нужна наживка. Что я должен делать?

– Когда он выберет тебя? – Кая улыбнулась. – Постарайся не сдохнуть.

Она дернула ручку и быстро скрылась в темноте своей комнаты.

Напряженная струна дернулась следом, как спущенная тетива.

Что-то было в этой улыбке… Что-то знакомое. Забытое и одновременно впервые увиденное. Зацепившее так глубоко, что он сам не хотел бы признаться.

Он вернулся не к очередному делу. Не к своим страхам, с которыми стоило бороться. И даже не для того, чтобы не выглядеть трусом в глазах дерзкой ведьмачки.

Ворс вернулся к ней.

Детектив ворвался в свою комнату ураганом, терзаемый новым, неведомым ему прежде чувством. Вновь не расстелив кровать, он прямо в одежде плюхнулся поверх покрывала и долго сверлил потолок. Страх отступил окончательно.

И вместе с первыми петухами он не заметил, как провалился в сон.

* * *

«Я должен выглядеть для него опасностью, угрозой. Но чего может бояться бесплотная тварь? Предположительно, живущая вечно…»

Джон, почему он испугался тебя? Что ты узнал?

Секрет его бессмертия? Но тогда ты бы смог с ним покончить.

Главное – не терять рассудок. Как бы это чудовище ни сводило с ума, нельзя становиться его безвольной куклой.

«Куклой… А кто кукловод?» – наплевав на все приметы и условности, Ворс уже сам писал на чистых листах, оставшихся в дневнике Джона.

Мысль, пришедшая ему в голову, заставила отложить потрепанную тетрадь и нервно взглянуть на часы.

Четверть второго, Кая могла уже проснуться.

Детектив разгладил рубашку прямо на себе, а лохматые волосы так и оставил в беспорядке. Одна прядь упала на лицо (ох, как бы отец ругался!), придавая ему вид более дерзкий, чем Ворс привык. Это заставило его хмыкнуть, а затем и широко улыбнуться.

Почти бегом он вылетел из комнаты, но в дверь Каи постучал более чем аккуратно.

К его удивлению, она открыла сразу же. Вопросительно застыла в проходе, поправляя блузку. Ее каштановые локоны еще не были убраны в хвост и свободно спадали на плечи. Лицо, обрамленное ими, казалось мягче, теплее. Оттого создалось впечатление, что Ворс шагнул за грань интимного.

Но он быстро одернул себя, приветственно кивнул и без спросу шагнул внутрь. Кая так и застыла у двери.

В комнате царил такой беспорядок, что детектив чуть не забыл все заготовленные слова. Пара грабителей, искавших тут иголку, и то прошлись бы аккуратнее!

– Чудовище, десятилетиями бывшее лишь легендой, вдруг начало убивать. Почему именно сейчас, а не в том столетии? Откуда эти силы?

Ведьмачка все же прикрыла дверь и скрестила руки на груди.

– Ему помогают, верно? Кто-то достал его с «чердака» и направляет? И это не сверхъестественное существо! Это обитатель проклятого дома. Как я и говорил, убийца здесь, и он живой человек из плоти и крови.

Детектив поправил покрывало и уселся на кровать, выжидая.

– Такое возможно, – наконец выдавила Кая.

– И Джон нашел его.

– Вероятно.

– Его мы и должны поймать!

– Наказывать людей не в моей компетенции, Ворс.

– Порой люди – и есть худшие чудовища. – Он хотел сказать это жестко, со всей ненавистью, накопленной за время службы. Но получилось почему-то грустно.

– Пусть так, но меня наняли убить только тварь. Я не лезу в дела людей, какими бы они ни были.

«Потому что чем дальше ты отдаляешься от них, чем выше твоя стена, тем меньше шансов, что тебя достанут через нее. Меньше шансов причинить тебе боль», – подумал он, но вслух сказал совершенно другое.

– Почему у тебя такой бардак? – Но где именно этот бардак, Ворс не уточнил.

– Вечно я кому-то мешаю, – улыбнулась ведьмачка и оглядела свою комнату: вещи, валявшиеся по всему полу, порванные подушки, сдернутые шторы у кровати. Лишь оружие нетронутым аккуратно стояло у стены. – По ночам здесь гуляют тени этой твари.

– Тогда давай помогу убраться? – Детектив бодро подхватился с места.

– Ты дурачок, что ли? – от неожиданности рассмеялась Кая. Ее смех был очень теплый.

Ворс улыбнулся в ответ и, не дожидаясь согласия, принялся вешать шторы назад. Ведьмачка нахмурилась и уже открыла рот, чтобы отчитать наглеца, но передумала в последний момент. И тоже принялась за уборку.

За окном медленно кружились последние листья этого года. Вновь солнце показалось из-за вечных туч, и в его лучах перед домом бегали визжащие дети. Детектив ненадолго отвлекся на них и застал, как девочка о чем-то тихо попросила Сьюзан. Горничная помотала головой и бросила взгляд на окна.

Следом за ней взглянула и девочка. И две пары слегка изумленных пронзительно-голубых глаз уставились на Ворса. Он отпрянул от окна.

– Ты умеешь фехтовать? – Вопрос Каи вырвал его из раздумий, и он замешкался. – Ты же понимаешь, что без навыка меч для тебя опаснее, чем для твоих врагов.

– Умею, – процедил детектив.

– В академиях все еще этому учат?

– Нет. Меня учил отец. – Вот теперь тон вышел жестким.

– Не возражаешь, если я проверю до того, как станет поздно? – Разумеется, Кая ему не поверила. – Здесь неподалеку есть удобная поляна у озера.

– Хочешь проверять на этом? – Он кивнул на серебряный меч.

– Не бойся, не порежу. Если сам не подставишься.

Солнце давно минуло середину неба и медленно подкатывалось к горизонту, когда Ворс и Кая ступили на песчаный берег озера. Листья шумно хрустели под ногами, кружились над водой и, падая, распускали нежные круги по ровной глади.

Ворс расстелил покрывало, которое взял с постели, решив, что хуже оно уже не станет. Он выбрал уголок, защищенный еще целым кустарником с трех сторон и создающий подобие уединения. Но Кая лишь фыркнула и достала свой меч.

– Я бы не стала откладывать. – Она коротко махнула лезвием, будто примеряясь, и заняла боевую стойку.

Ворс не замедлил повторить ее движения. С озера подул слабый, неожиданно теплый ветерок, легкая улыбка скользнула по его лицу.

И Кая ударила. Первый выпад, пробный, за ним сразу же второй, третий. Голова, торс, ноги. Меч ведьмачки выписывал восьмерки, мелькая в воздухе так быстро, что его почти не улавливал глаз.

Она вынуждала партнера пятиться и уходить в глухую защиту. Но пока не доставала.

Улыбка спала с лица Ворса в первые же мгновения. Он так давно не тренировался… Но отец довел все действия до рефлексов, и он отработанными движениями блокировал и уходил по кругу. Не позволял проявиться напряжению и не сводил глаз с лица противницы.

А потом он все же улучил момент, отбил и тут же ударил сам. На долю секунды Кая оторопела. Этого хватило, чтобы взять инициативу в свои руки.

И они заплясали вместе. Опасный, острый танец вел их по всей поляне, скрывал в вихре лезвий и удивительно сливал шаги в унисон. Будто они поймали неведомую мелодию, и перезвон серебряных мечей вторил ее ритму. Унося двух партнеров далеко от берегов озера, проклятого дома и очередного беспощадного мира.

На несколько минут или часов они оторвались от времени и пространства, оставшись лишь вдвоем. На острие лезвия, за шаг до пропасти.

Пока Ворс не коснулся концом меча шеи Каи. Она так и не заметила, когда он пробил ее защиту.

Ведьмачка удивленно опустила меч. Она хотела сказать что-то язвительное и уж никак не признавать поражения. Но поймала его взгляд, и все слова показались лишними.

Ворс улыбался, но так искренне, по-доброму. Будто погладил дикого зверя, зная, что он никогда не станет домашним. Но даже диким не чужда преданность.

Будто смотрел на теплый очаг камина, способного согреть в лютый мороз. И будто сам был этим очагом. Возможно ли передать все это в едином взгляде?

Глаза отводить больше не хотелось.

– Я смогу за себя постоять, – выдохнул он, опуская свой меч.

Когда острое железо между ними пропало, Кая сделала то, что хотела еще с первой встречи. В конце концов, сероглазый детектив с вечно взъерошенными волосами был очень красив.

Она притянула его за ворот, приподнялась на цыпочках и поцеловала.

Он ответил, не задумываясь. Все, что происходило дальше, казалось настолько естественным, правильным и единственно возможным в эти последние минуты перед закатом… И одновременно настолько новым и непривычным, что по спине бежали мурашки. Еще ни одна девушка не вызывала в нем такой шквал противоречивых чувств, такое дикое, животное желание и такую сладкую, щемящую боль в груди.

Потому что ни одна девушка не была ею…

Он прикасался к Кае впервые. Он прикасался к ней в тысячный раз, возвращаясь в единственную гавань, где мог дышать, жить и быть собой.

Прервав на мгновение поцелуй, Ворс взглянул в карие глаза, балансируя на грани реальности, чуть не утонув в их космической глубине, и медленно провел ладонью по нежной щеке. Кая замерла и словно перестала дышать, тоже не в силах отвести взгляда. Тонула ли она так же, как он? Ощущала ли тот же разгоравшийся очаг самого родного на свете пламени? В эту секунду Ворс уже не сомневался.

С первого мгновения, когда он услышал ее твердые шаги по лестнице, с первой секунды, когда ее жесткий взгляд остановился на его лице, – он уже знал, что пропал. Что всегда принадлежал только ей одной, что дышал и жил ради карих глаз, что мечтал стать причиной ее улыбки. Стать тем, кого она будет обнимать темными безлунными ночами, преданно прижиматься и стонать в объятиях. Понадобилось время, чтобы он окончательно сдался, признал ее власть над собой, открыл дверь в тот уголок души, о котором не подозревал прежде – и одновременно знал всегда. Он пал ниц перед захлестнувшими его чувствами и в ответ получил всю Каю, целиком.

Все еще медленно, он опускал руку ниже и еле сдерживал дрожь. Кончиками пальцев, едва касаясь, он очерчивал бархатную шею, острые изгибы ключиц, а низ живота все сильнее сводило от желания. Как долго он сможет оттягивать этот момент, хватит ли вечности, чтобы насладиться, навсегда запомнить это трепетное предвкушение? Казалось, сейчас сердце буквально проломит грудную клетку, выпрыгнет наружу и навсегда останется в ее руках…

Наконец Кая судорожно вдохнула, и мир окончательно померк. Они остались один на один с закатом – его правая рука, разорвав державшую волосы ленту, разбила густую копну на крупные, цеплявшиеся за пальцы локоны, а левая грубо обхватила крепкое, но сейчас такое податливое тело, вжимая Каю в себя. От резкой перемены она выдохнула, почти простонала.

Ворс с силой ухватился за мягкие волосы, слегка запрокинул ее голову и накрыл губы поцелуем. Жарким, требовательным, ненасытным. Больше никакой осторожности.

Он впервые выяснил и в то же время всегда знал цену этих прикосновений. Их вкус, запах, трепет, что навсегда забирают душу.

Он почти выдергивал пуговицы на слишком узкой блузе, беспорядочно срывал то ремни, то крепления на поясе и бедрах. Он был почти уверен, что его прикосновения должны доставлять боль, но ничего не мог с собой поделать.

Кая выдыхала, тихо постанывая. Едва слышно, совсем не в такт его резких движений. И так медленно расстегивала его одежду… От этой невысказанной нежности гораздо сильнее щемило в груди, и боль мешалась с наслаждением. Руки Ворса тряслись и ускорялись. Их одежда падала на прогретую солнцем землю и исчезала вслед за остальным миром.

Он не запомнил, как они оказались на заветном покрывале, укрытые от посторонних глаз. Почувствовал лишь, что прохладная волна с озера лизнула его голую стопу.

Почувствовал бархатную кожу, что так беззащитно прижималась к нему. Почувствовал, как суровая воительница вместе со своими доспехами пала в бою, обнажив душу раньше кожи. Но так и не понял, кто из них растворился в родных руках.

Совершенно нагая, Кая лежала рядом с ним, и последним усилием Ворс снова заставил себя замедлиться. Он не простит себе, если так быстро пройдет последнюю границу. От ее тихих ласк, от нежных прикосновений он умирал и возрождался вновь, впервые настолько живым и настоящим.

Теперь и его руки скользили медленно, оттягивая окончательное сближение. От плеча, тонкой ключицы, хрупких запястий – к аккуратной груди, набухшим от возбуждения соскам. Еще медленнее он обвел розовые ореолы, остро улавливая ее сбивчивое дыхание, неосознанно подстраиваясь под него. Отныне все движения, все вздохи и касания – только в унисон. Ворс бережно ухватил сосок и потянул на себя. Кая зажмурилась, опять перестала дышать, выгнулась ему навстречу и приоткрыла рот в беззвучном стоне. Он не удержался и второй рукой вновь провел по шее, сжал и приподнял подбородок, впился поцелуем, забирая и этот стон себе, запечатывая его между ними.

Горячий ком зародился в груди и плавно растекся по телу. Такая сильная, независимая и одновременно нежная, хрупкая, податливая его рукам – Кая сводила с ума.

Ворс выпустил сосок и сразу же накрыл грудь, лаская, успокаивая. Кая сильнее прижалась к нему всем телом, закинула ногу сверху. От этой одуряющей близости кружилась голова. Хотелось мгновенно, без промедлений войти в нее, окончательно слиться и сделать своей, но Ворс ждал. Его ладонь так и замерла на щеке, осторожно, еле касаясь, обводя контур приоткрытых губ.

Другая рука спустилась к бедру, которое оказалось неожиданно горячим на осеннем ветру. Вместо нового поцелуя он коснулся щекой ее щеки, мечтая навсегда запутаться в густой копне волос, пропахшей золотым лесом. Еще сильнее прижал Каю к себе, а она вдруг оттолкнулась от земли и оказалась сверху, плотнее обхватила его ногами.

Волосы рассыпались вокруг них и, как завеса, отгородили от леса и озера. Ворс больше не видел ничего, кроме теплых лучей солнца, падавших на лицо Каи сквозь вьющиеся, подсвеченные до рыжеватого оттенка пряди. Возможно, она улыбалась – но серьезные глаза горели неистовым огнем.

Теперь уже Кая гладила и ласкала его кожу, касалась лица, шеи, груди, сладко замирала ладонью на животе – и Ворс с трудом сдерживал стоны. Еще ближе, еще теплее, еще роднее. Невыносимо больно и сладко.

Когда ее рука коснулась бешено пульсирующего члена, он поймал ее и улыбнулся. Заставил остановиться, обнимая и не двигаясь. От этого мгновения хотелось взять все, будто этот секс – самый первый в его жизни, самый настоящий и до Каи не было никого и никогда. Он отчетливо чувствовал, как любит ее не телом, а самой душой.

Ворс вновь начал трепетный танец пальцев по ее телу. Кая выгнулась, запрокинула голову, подаваясь навстречу горячим рукам, и судорожное дыхание сотрясало ее всю. Но своей руки она не разжимала, все еще крепко держа его член, – и Ворс чувствовал, что даже без движений может прийти к финалу в любую секунду. Одним богам ведомо, как он держался.

Ласкал грудь, плоский живот с крохотной выемкой пупка, упругие бедра, подбирался все ближе и ближе. А потом два его пальца один за вторым скользнули в нее до последней фаланги. Она резко выгнулась, склонилась над ним, зажмурилась и прижалась лбом к его лбу. В томительной неге они замерли на целую вечность, принадлежа друг другу. Звуки пропали, и только последние алые лучи проникали под сомкнутые веки. Ворс понял, что он тоже не дышит…

Когда Ворс убрал их руки и вошел, Кая впервые вскрикнула. А ему захотелось плакать.

Он двигался то медленно, то резко наращивал темп, не в силах насытиться. Он был на грани оргазма каждое мгновение, но не хотел останавливаться. Кая тоже перестала сдерживаться, само ее дыхание превратилось в сладкий стон, пальцы до боли сжимали его плечи, оставляя на них неглубокие царапины, но Ворс их не замечал. И лишь пылающее сердце по-прежнему щемило, но и эта пытка казалась наслаждением.

Она была его, а он – ее, бесконечно купаясь в последних лучах умирающего за горизонтом солнца. И эта история не имела права заканчиваться.

* * *

Они сидели на берегу озера, полностью одетые, и ловили последние лучи бесконечного заката на воде. Ладонь Ворса не желала отпускать руку Каи. Впрочем, она не возражала.

Тишина опустилась, когда их дыхание выровнялось. Одно на двоих, оно долго не желало возвращаться в привычный ритм. Сердце стучало в ушах, а холодный осенний ветер не причинял вреда.

– Кая… – решился наконец детектив.

– Стоп. – Она неожиданно улыбнулась. – Ты же не будешь сейчас говорить, что влюбился с первого взгляда и прочую ерунду? Детектив, мне очень давно не восемнадцать, это пошло.

Ворс усмехнулся, но как-то грустно.

– Почему мужчины считают это благодарностью? Или вежливостью. Вас как будто за язык тянут! Ведь я ничего не жду. Не порть свой идеальный образ.

И детектив прикусил язык. Ведь именно пошлую чушь он говорил всем до нее. Но сейчас так хотелось сказать что-то искреннее.

– Я неидеальный.

Кая улыбнулась.

– Точно не будешь, если начнешь сейчас признаваться в вечной любви. – Ворс тоже расплылся в ответной улыбке. – Или если пропадешь.

– Не закончив дело? Ну уж нет. – Он крепче сжал руку, когда заметил, что темные глаза Каи вновь покидает тепло. – Мы же союзники.

Солнце закатилось, расплескав по горизонту алые всполохи. От воды поднимался легкий туман. Он прокрадывался под одежду, проходился гусиной кожей по рукам. Холодало так резко, будто еще часок или неаккуратное слово – и наступит настоящая зима.

– Кая, я бы уволился после этого дела. Не хочу больше всей этой грязи.

– Зачем ты говоришь мне об этом? – Она повернулась, но по теням, что бродили по лицу, было не разобрать его выражение.

– Можешь считать, что я стучусь в твои ворота. Хочу быть честным, откровенным и открытым. С тобой.

Она молчала и не сводила взгляда.

– Что-то меняется внутри, и я готов это признать. Без пошлости.

– Что-то меняется… – неожиданно прошептала она.

– Скажи, Кая, ты не думаешь, что жизнь проходит мимо тебя? Когда ты прячешься за своей стеной, вечно бежишь, не подпуская никого на вытянутый меч… Ты чувствуешь себя живой? Ты радуешься, улыбаешься? – Он распалялся и говорил все громче. – Или, как механизм, ходишь по заданному кругу, выполняешь работу?

Ведьмачка отвернулась, и на ее лицо упали все алые краски с озера. Как кровь, они застыли на нем. А Ворс продолжил совсем тихо:

– Я сам будто только что ожил. Очнулся от нескончаемого кошмара.

– Тогда я не очнулась. Работа – это все, что у меня есть. И все, чего я хочу.

– Никогда не оглядываешься?

– Когда я начинаю слишком много думать – внутри раскрывается пропасть. Она темнее самой страшной безлунной ночи, она бездоннее самого глубокого колодца. И стоит мне оступиться, шагнуть внутрь – пути назад уже не будет. Я упаду.

– Я бы мог тебя поймать…

Вслед за туманом на землю опускались сумерки. Кая сжала его руку чуть крепче и тут же отпустила, начала подниматься.

– Нас ждет работа.

Ворс поднялся следом и кивнул. Бок о бок они прошли сквозь скудный лес, все так же утопавший в тишине. Даже птичьи трели боялись прервать ту магию, что начинала твориться внутри. Или объяснение было куда проще.

У особняка они застали миссис Хат, загонявшую детей в дом после прогулки. Она мельком окинула их взглядом, но ни словом, ни жестом не дала понять своего отношения. Пустые, выцветшие глаза больше не интересовались ничем.

Кая выразительно посмотрела на Ворса, но ничего не сказала.

Детектив нагнал няню и придержал для нее дверь.

– Миссис Хат, – мелькнула неожиданная догадка. – У вас есть семья?

Женщина на секунду помедлила у двери, но все же ответила.

– Моя сестра умерла много лет назад. В живых осталась только племянница.

Она сказала это грустно, впервые за эти дни – хоть единое проявление эмоций.

Навстречу детям выбежала Сьюзан. Несмотря на позднее время, она не выглядела напуганной и радостно улыбалась двойняшкам. Они облепили ее, будто не видели целый день, и заканючили с просьбами о сказке на ночь.

Последними горничная заметила Ворса и Каю. Она поклонилась и что-то спросила. Но вопрос скрылся от внимания детектива.

Впервые он видел Сьюзан и миссис Хат так близко… Настолько близко, что сходство больше не вызывало сомнений.

Так вот какого цвета были когда-то глаза усталой няни. Яркие, пронзительные, голубые. И мягкие, привлекательные черты, которые укрыл возраст и характер, так отчетливо проявлялись в племяннице.

Он не сразу почувствовал, что Кая настойчиво дергает его за рукав. Ворс повернулся сначала к ней, а потом смог разобрать, что говорила служанка.

– Граф Ронд ждет вас к ужину, – в который раз повторила последняя, не сводя глаз с детектива. Не заметить его внезапное озарение она не могла.

– Благодарю за предложение, но я вынуждена вновь пропустить. – В предельно ровном тоне ведьмачки не проскользнуло ни капли ехидства.

– А я с удовольствием, – улыбнулся Ворс и прошептал Кае на ухо: – Я знаю, как выманить чудовище.

И с вежливой улыбкой направился за Сьюзан. Дети расстроенно посеменили за няней.

На этот раз в столовой его ждали лишь двое – супруги Ронд. Белоснежная скатерть была уставлена пряно пахнущими мясными блюдами, черные шторы плотно задвинуты, на лица натянуты вежливые улыбки. «Семейное гостеприимство и приветливость» буквально окутывали со всех сторон.

Детектив поклонился по всем правилам этикета, не спуская с лица беспечной улыбки, что появилась еще на последних словах Каи.

– Как ваш день, детектив Ворсан? Продуктивный? – Граф одной рукой поправил густые усы, второй зацепил истекающий маслом кусок говядины, но так и замер с ним в ожидании.

– Имею наглость предположить, дорогой лорд Грегори, что я скоро избавлю вашу семью от нависшего рока. – Ворс растянул улыбку еще шире. А потом нарочито медленно взялся накладывать себе мясо.

В столовую зашла Сьюзан с графином вина и принялась обновлять бокалы хозяевам. Ронды застыли, как на картинах.

– И кто же убийца, детектив? – Голос лорда Грегори упал на десяток градусов.

– Чудовище. – Ворс даже усмехнулся. – Но посажу я, разумеется, того, кто им управляет.

– Здесь… здесь причастен человек? – прошептала Агата. Ее тарелка также оставалась нетронутой.

Когда играешь с такими силами, оставаться спокойным невозможно. А жизнь в вечном страхе угнетает.

– Граф Ронд, леди Агата ведь не рожала ваших детей?

Сьюзан дернулась, чуть не выронив полупустой кувшин. По ее лицу пробежала волна настолько откровенного ужаса, что девушку впору было лишь пожалеть. Зато сама графиня осталась невозмутимой, будто уже давно ждала этих слов. Значит, и Джон докопался до правды.

– Вас отправили сюда искать убийцу, а не копаться в нашем грязном белье! – рявкнул лорд Грегори. Служанка поспешила покинуть комнату.

В тот же момент порыв ветра ударил по стеклам снаружи. Оглушительно, как первый стук.

Ворс убрал добродушную улыбку.

– Ваше грязное белье и породило монстра, – сказал он тихо, вкрадчиво.

Воцарилась напряженная тишина. Ворс пристально смотрел на графа Ронда, тот не сводил горящих глаз с него. Наследник древнего рода и всех его проклятий… Граф просто боялся. Жил под гнетом вековых традиций, пыли и глупых историй. Без электричества – его не могли обрубить из-за появления монстра, его не было с самого начала. А значит, Ронды боялись всегда. И стоило чудовищу очнуться, оно уже получило контроль над домом и всеми его обитателями.

– Лорд Грегори, – уже мягче продолжил Ворс, – сейчас важно другое. Я бы сказал, жизненно важно. Что о вашем проклятии не слышал ни я, ни детектив Лэйк?

Если и существовал способ выманить монстра, навлечь его гнев, запустить отсчет – теперь Ворс не сомневался, что отправился по стопам Джона.

Разбушевавшийся ветер вновь забился в ставни.

Раз, два…

– Под конец отец говорил, что это его вина, что ему отомстят. Он нашел его запертым в подвале. Он был ребенком и не понимал, с какими силами связался. Играл с ним в детстве, обещал вытащить… Но как только речь зашла о жертвах, крови и мести – тут же бросил его там. Снова гнить одного. – Граф Грегори Ронд отбарабанил речь, что давно вертелась на устах. Нервно поправил усы и, казалось, вжался в стул.

– Где эта комната?

«Стоит ли начинать отсчет, если в его конце пустота? Хочет ли человек знать, когда наступит последняя секунда?
Все заканчивается однажды… Но почему мы всегда считаем?
Раз, два, три…»

* * *

Тени ожили. Теперь они не просто плясали по стенам, поддаваясь ритму свечей, они шли по пятам. Пытались коснуться тела, холодом проходились за спиной. Ощущение чужого взгляда больше не пропадало.

Руки слегка дрожали, и самое жуткое – Ворс не мог это контролировать. Он мог успокоить стук сердца, привести разумные доводы, даже поверить в себя, но руки больше не слушались.

Он сжимал меч и медленно шел вверх по лестнице. И канделябры со свечами гасли за его спиной. Там кралась тьма… Нет, она громко шла сзади, не скрываясь.

Джон Лэйк сходил с ума постепенно. Часами и днями стараясь не поддаваться. На Ворса же все безумие свалилось разом.

Он сильнее сжимал серебряный меч с рунной вязью, когда по спине проходились чьи-то руки или ветер. В темноте, в липкой от пота рубашке было не разобрать.

«Доигрался», – усмехнулся он про себя. Но даже мысленный смешок вышел слабым и неуверенным.

Все портреты мертвых Рондов ожили в длинном коридоре. Они корчили звериные оскалы, стоило ему лишь отвернуться. В уголке глаза, на периферии зрения творился настоящий шабаш. И он не пытался быть тихим – скрываться больше не от кого.

Ворс почему-то вновь замер у изображения старого Ронда. Граф все еще стоял в кабинете, прижавшись к своему столу. Его карие глаза казались испуганными.

Ворс закрыл свои, встряхнул головой и взъерошил волосы. Неужели он выглядел так же жалко, как Ронды? Нет, он не хотел предстать перед ведьмачкой в таком виде.

А потом Ронд с картины постучал кулаком о свой стол.

Раз, два, три. Раз…

Детектив дернулся и почти прыжком преодолел расстояние до двери Каи.

Джон писал, что игра закончится на десятый стук. А значит – у него еще есть время.

Стучать самому не хотелось, поэтому он просто толкнул дверь. Кая тут же подскочила с кровати, будто ждала этого момента. И внимательно вгляделась в его лицо.

Ворс беззаботно улыбнулся, будто за его спиной не плясали демоны.

– Я знаю, где его заперли.

Кая настороженно принюхалась, потом поморщилась.

– Он выбрал тебя жертвой, – безапелляционно заявила она.

– Я плохо пахну? – попробовал пошутить детектив, вышло почти убедительно.

– Жженой хвоей… А, неважно! – Она явно злилась, темные глаза сверкали, рука сжималась на рукояти меча. Но говорить она не хотела.

Ворс спрятал ладони за спиной.

– Теперь у нас есть наживка.

– Я не выпущу тебя на улицу.

– Видишь, пока и я не страдаю отважными порывами. – Новая шутка далась уже лучше. – У нас есть другие варианты, давай попробуем их.

Гром вдарил одновременно со вспышкой. Ворсу показалось, что она озарила какой-то силуэт снаружи и бордовые тона одежды. Он хотел рвануть в сторону окна, но тут же остановил себя. Это не скрылось от внимательного взгляда ведьмачки.

– Дурак, – прошептала она и уцепилась за его рукав, потянула в коридор.

– Ты же хотела приманку. – Ворс улыбнулся и позволил вытянуть себя из уютной комнаты в опостылевший полумрак портретной галереи. Теперь на него косились буквально все масляные лица.

– Ну передумала я, черт тебя дери, – огрызнулась Кая. – Надо было прогнать тебя днем.

Она все еще не выпускала его рукав, так и застыв посреди прохода. Ворс прикладывал все силы, чтобы она не чувствовала дрожь в его руках.

– Я фехтую лучше, – упрямо ответил он.

– Тебе просто повезло.

– Тогда пусть мне везет до самого конца.

Кая ничего не ответила, лишь вопросительно подняла брови – куда?

– За кухней есть потайной лаз в подвал. Третья дверь.

Ведьмачка наконец выпустила его рукав, но отправила идти первым и не спускала взгляда.

Детектив старался не подавать виду, когда очередной портрет подмигнул и расплылся в зловещей ухмылке.

Будто по приказу, все слуги исчезли. Больше никто не проверял комнаты, не показывался на лестнице, и даже детский топот умолк, как и не было. Проклятый дом и так не славился праздным шумом, но сегодня был особенно тих и молчалив.

Будто провожал в последний путь. Ворс провел рукой по спутанным волосам, оглянулся на Каю и успокаивающе улыбнулся в ответ на ее настороженный взгляд. Пусть хоть она не будет за него бояться…

Потому что держаться самому становилось все труднее.

Он шагнул на лестницу, а в голове непрошено крутились картины с последней казни. Как он отправил очередного убийцу на эшафот. Столь привычные вещи уже давно перестали терзать следователя по ночам, мертвых лиц было слишком много, чтобы удерживаться в памяти.

Но одно за другим они начали всплывать перед глазами, туманя взор. Мрачные, испуганные, обреченные. Отсчитывающие минуты до собственной смерти… Тот, кем он стал благодаря отцу, – читался в каждом стеклянном взгляде, в каждой посиневшей от веревки шее.

Тот, кем он был.

Каблук слишком сильно ударил об очередную ступень.

Раз.

Поддавшись порыву ветра, на первом этаже ветка стукнула в окна.

Два, три.

И еще дважды в парадную дверь, так оглушительно, что та затряслась.

Ворс убедил себя, что это тоже ветка. На улице бушевал настоящий ураган, и старый дом еле выдерживал.

Того и гляди крыша рухнет прямо им на головы. Надо выйти, там безопаснее, дом может рухнуть…

Кая вновь поймала его за рукав уже в самом низу лестницы. Недоуменно посмотрела.

– Прости, больше не буду. – Ворс тряхнул головой и уверенно свернул в сторону столовой. Из нее дверь вела на кухню.

В опустевшем помещении неожиданно царило умиротворение. Тяжелые пыльные шторы полностью закрывали окна и будто поглощали звуки бури. Свечи ровно горели в старинных канделябрах, белоснежная скатерть была безупречно выглажена. Ни единое пятно не омрачало тихого уюта.

Даже руки перестали дрожать, а сердце – подступать к горлу. Ворс шумно вздохнул и замер. Позволил себе расслабиться всего на секунду и оглянулся к Кае.

И только тогда понял, что в комнате он абсолютно один.

Казавшуюся уютной обстановку воображение мгновенно вывернуло против него. Детектив метнулся к двери, через которую прошел только он.

Но ее просто не было. Дверь на кухню тоже пропала. А свечи вспыхнули ярче.

– В доме ты не сможешь меня тронуть. – Голос Ворса не дрогнул.

– В доме я не могу убить. Это разные вещи, Блэк Ворсан.

Странно, но голос, ответивший ему, был абсолютно обычным, человеческим. Он раздавался так близко, что детектив невольно обернулся.

– Можешь вечно сидеть в этом гниющем особняке. А можешь выйти и освободиться от наваждения.

– Спасибо, пока посижу, – усмехнулся Ворс. Существо усмехнулось в ответ.

– Зачем держаться за такую жалкую жизнь, где у тебя нет ничего. Ты даже себе не принадлежишь. Ты уверен, что живешь, Блэк? Все так иллюзорно…

…Синяя форма, металлический голос, отсчитывающий секунды до взрыва. Бег на пределе, выпрыгивающее из груди сердце, сбившееся дыхание – и стучащая в голове мысль – успеть. Ведь если он опоздает, то уже не найдет ту девушку из снов.

Кая?!

Он замер у крохотного иллюминатора, за которым больше не было челнока. Спасительная капсула отдалялась в холодный космос, унося на борту единственного пассажира.

Того, кто всегда выживал. А вот Ворс не успел.

А потом невыносимый жар растопил его тело…

– Зато ты бесплотный, – процедил детектив, отгоняя наваждение.

– Ты мне нравишься… Придется убить тебя аккуратно, я заберу это тело себе. Или поиграть сначала с ведьмачкой?

Казалось, комната стала меньше. В ней будто убавилось воздуха.

– Не смеши, ты ее боишься. Иначе давно бы вышел.

Нет, не казалось, стены действительно двигались. Ворс встряхнул головой, уговаривая себя, что это обычная иллюзия. Но руки вновь задрожали. Проклятые, предательские руки.

– Или я давно убил ее.

Свечи погасли одним махом. Столовая погрузилась в кромешный мрак.

Ворс дотронулся до своей руки и не почувствовал ее. Ни прикосновения, ни препятствия. Шагнул вперед, не ощущая земли. Упал, больше не зная, где верх, а где низ.

Заорал, но не издал ни звука.

И проклятое ощущение беспомощности, пустоты было настолько знакомым. Беспощадным и безысходным, что хотелось выть.

Или сбежать – от этого места и от самого себя. Бежать без оглядки, будто в этом может быть спасение. Без мыслей, больше не чувствовать себя… Вот только ног он тоже не чувствовал.

Пространство свернулось, глаза ослепли. Тяжесть прошлых шагов навалилась небывалым грузом, и это единственное, что имело вес и форму.

А значит, не было настоящим. Ведь он – настоящий! А иллюзия вокруг так хорошо прикидывается реальностью, что впору бы поверить…

Но ведь он не один?

Где-то там, за дверью, его ждет Кая. Храбрая ведьмачка с хрупким сердцем. И сколько бы она ни отрицала, сколько бы ни старалась показаться сильной – в одиночку она тонет.

Как он чуть не утонул только что, приняв чужое наваждение за настоящий мир.

Кае обязательно нужен тот, кто пройдет сквозь все стены.

Ворс сделал шаг. Потом еще один и еще. Где бы ни были его ноги, они пойдут вперед и к ней во что бы то ни стало.

В следующее мгновение он почувствовал руку на своем рукаве. Ощутил свои плотно зажмуренные глаза.

– Ты куда опять собрался? – От звука ее голоса такое мощное облегчение раскатилось по телу, что Ворс рассмеялся.

Он открыл глаза и схватил ее руку в ответ. Они стояли в маленьком помещении у входа в подвал, и проклятая столовая осталась далеко позади. Он все же дошагал.

Кая уже обнажила меч, и Ворс последовал ее примеру. Холодная рукоятка приятно легла в руку. Чувствовать, ощущать – такие обыденные вещи, но без них жизнь только пугает.

– Я за тобой, мой капитан. – Он расплылся в улыбке. Кая фыркнула в ответ.

Но он точно знал, что сделал ее увереннее.

Кая толкнула дверь, закашлялась от пыли и ступила на лестницу. С ее первым шагом внизу вспыхнули свечи.

Она замерла, прислушалась, а потом быстро сбежала по ступеням. Ворс последовал за ней, но внизу никого не было.

Свечи формировали на полу пентаграмму, нарисованную пеплом и, кажется, кровью. Нужная дверь была распахнута и слегка колыхалась, как будто на невидимом ветру.

– Пока я призывала его в парке, кто-то из дома держал его здесь.

– Я даже догадываюсь кто. Этот кто-то очень плохо спал по ночам.

Кая удивленно перевела взгляд на него. Видимо, она старалась как можно дольше не влезать в чужие жизни и грехи.

– Кому отойдет особняк в случае смерти супругов Рондов?

– Детям…

– Двум несовершеннолетним, которым нужен присмотр и опекун. К которому они привязаны, которому доверяют. Я бы сказал, любят, в отличие от своей якобы матери.

– Миссис Хат? – удивленно протянула Кая.

– Ну что ты. Бедная женщина давно сломилась под грузом семейных тайн и скелетов. Чего не скажешь о ее племяннице. Сестра миссис Хат умерла во время родов, восемь лет назад. А вот ее племянница…

– Сьюзан!

– Весьма любима своими младшими братом и сестрой. Рожая которых, погибла ее мать.

– Ну кто тебя просил, детектив! – ворвался третий голос в их диалог. По лестнице быстро спускалась служанка. – Я не хотела убивать ведьмачку.

– Не хотела или не могла? – холодно бросила Кая, разворачиваясь и вытягивая меч. Но Сьюзан застыла в десятке шагов от них.

– Теперь уже не имеет значения, – спокойно, даже с некоторой степенью достоинства ответила горничная.

Сьюзан по-хозяйски протянула руки вверх. С ее запястья капнула кровь. Свечи на пентаграмме вспыхнули ярче, а за спиной горничной заклубились тени.

– Твой друг научил тебя паре заклинаний, – хмыкнула Кая и резко вытянула руку в сторону света. Несколько резких слов на странном языке, и свечи погасли, спрятав пентаграмму в тенях.

В подвале воцарился полумрак, освещаемый лишь тусклым светом из маленького окошка у потолка. Буря закончилась, и на небосвод вышла полная луна.

– Ты недооцениваешь моего усердия, ведьмачка. Я готова далеко зайти, чтобы справедливость восторжествовала. – В руке Сьюзан сверкнул нож, и она со всей силы резанула по запястью на второй руке. Поток крови хлынул вниз, но, не достигнув пола, испарился.

Раздалось тихое шипение, отдаленно напоминавшее смех.

– И в чем же состоит справедливость, Сюзи? – мягко спросил Ворс. – Убить Агату только за то, что ей повезло стать официальной женой графа?

– Весь их род давно прогнил. Они лжецы и изверги, их состояние построено на чужих костях и жизнях! А Агата хотела выставить меня на улицу! – Сьюзан уже кричала.

– И ты решила освободить монстра из подвала.

– Я знаю его с детства, он не монстр. Он справедлив и карает только тех, кто заслужил. Собственные братья заперли его здесь, когда он построил этот особняк. И старший граф оказался таким же обманщиком! Когда Роберт обретет тело, в нем тут же признают Ронда. Мы возьмем опеку над детьми и…

– И ничего этого не случится, – жестко прервала ее Кая. – Он слишком давно мертв, глупая. Да, он научился сладко врать ради спасения. Но все, что есть сейчас твой Роберт, – мстительная тварь, убийца, жаждущий лишь новой жертвы. В нем не осталось человеческого. Обретя тело, он продолжит убивать. Я видела таких, – добавила она совсем тихо.

Нож вырвался из рук служанки и полетел в сторону Каи. Но ведьмачка с легкостью отбила его.

– Кая тоже заслужила смерть? А Джон Лэйк?! Чем он заслужил? Тем, что был хорошим полицейским?

– Поганый полицейский, заделавший графине поганого бастарда! – прошипела Сьюзан. Ее голос с каждым словом менялся и все меньше походил на человеческий. – Мерзость, предатель. Но он был очень вкусным!

Тень за ее спиной разрасталась. Кровь все капала вниз, не касаясь пола.

– Идиотка, он выпьет тебя и не подавится! – вскрикнула Кая и рванула первой.

Подвал был слишком узкий, и Ворс не смог подойти ближе. Ему оставалось лишь стоять за спиной и наблюдать, как Кая один за другим срезает черные отростки, вырастающие ей навстречу. От соприкосновения с ними меч Каи ярко светился. Но Сьюзан за тенями уже не было видно.

Ворс еще успел подумать, что именно это зрелище должны бы видеть полицейские в управлении. Ради излечения от лишнего скептицизма. Вот какой реальный мир…

А потом одно из щупалец прорвалось к нему.

Рефлексы сработали на все сто. Он вскинул собственный меч навстречу и отбил атаку. Поэтому не заметил вторую тень рядом.

Как он оказался снаружи дома, Ворс так и не понял. Будто стена за его спиной рухнула от удара, разметав землю, которой был закопан подвал.

И вот уже свет полной луны падал на его недоуменное лицо. Руки и колени упирались во влажную от росы траву. Морозный ветер забирался под ворот рубашки, трепал волосы.

И Кая отчаянно выбиралась навстречу из подвала. Только бесплотные тени были быстрее, а меч, как назло, валялся слишком далеко.

Еще Ворс успел подумать, что не хочет сейчас оставлять Каю одну. И как он рад, что проснулся.

Время будто замедлилось. Он тянулся к мечу, тени тянулись к нему, обретая по дороге человеческую форму.

А Кая замерла и рванула с шеи какой-то кулон. Бросила несколько слов. И чудовище рванулось, растворилось в ее теле.

– Хотел тело? Получай, тварь! – выкрикнула она.

Ворс поднялся на ноги и побежал к ней, еще не до конца осознавая случившееся. За спиной Каи лежала бездыханная, бледная Сьюзан, а на лице ведьмачки происходила борьба.

– Напился крови, сволочь, – прошипела она, когда Ворс оказался рядом. – Кажется, я проиграю.

Она рухнула вниз, детектив едва успел поймать ее на руки.

– О чем ты?!

– Я впустила его в себя… Старый способ… Хотела подавить силой… Иначе я не успевала тебя спасти…

Слова давались ей все тяжелее. На глаза Ворса накатили слезы, хотя он совершенно не понимал, что происходит. Он крепко сжал Каю.

В ее глазах начала мелькать чернота, рот растягивался в чужой, мерзкой ухмылке. Снова послышалось шипение, напоминавшее победоносный смех. Но теперь оно исходило от ведьмачки.

Ворс так и застыл, растерянно удерживая ее на руках. Он был бессилен, и пропасть, расходившаяся в душе, грозила поглотить весь дом, а за ним и целый мир. Пока он не понимал, что происходит, мудрое сердце сходило с ума.

На долю секунды на лицо Каи вернулась гримаса боли.

– Прости, – прошептала она, глядя в глаза Ворса.

В ее руке мелькнул стилет, который она коротким движением всадила в свое горло. Кровь залила руки Ворса, шипение исчезло.

Ночь вновь стала тихой, а чудовище было побеждено.

Легкая улыбка едва успела коснуться губ Каи, и глаза остекленели навсегда.

* * *

Подобные «лавки» всегда прятались в самом центре шумных городов. Услуги, которыми в них торговали, никак не соотносились со статьями в бухгалтерских документах. И конечно, были по другую сторону закона.

Признавать магию официально не согласится ни одно правительство. Но пользоваться ею не перестанет. Поэтому «лавки» прятались на самом виду, а главное – поближе к клиентам, отбоя от которых не было в любые времена.

Мимо мчались кареты, по ночам улицы города освещали электрические фонари, а внутри по старинке горели свечи, и напыщенные медиумы в пыльных мантиях творили свои ритуалы. Они тоже могли пользоваться электричеством и прочими благами цивилизации, но клиенты платили больше за подобающий антураж.

Хотя иногда попадались те, кто готов был отдать любые деньги, даже не взглянув на дымящиеся у камина склянки и красиво укутанные карты. Лишь бы помогло.

Когда на лице клиента так явно светятся безысходность и отчаяние, медиум не распускает перья. Он сразу работает.

Потому что он тоже человек, и ему искренне жаль. А помочь есть только один способ…

Следующий клиент ворвался в лавку, еле переводя дыхание. Треснутые очки на его переносице подпрыгнули и еле удержались на кончике носа. Он застал уже самый конец сеанса и невежливо тряхнул за плечи предыдущего клиента. Последний с трудом выходил из транса.

– Ворс! Ворс, пожалуйста!!! – Николай отчаянно тряс его, пока в остекленевший взгляд не вернулась осознанность.

– Мы знакомы? – удивленно спросил детектив. На лицо возвращалось привычное хмурое выражение.

– Кая, ты помнишь ее?.. – Николай наконец отпустил его. Ворс пренебрежительно убрал его руки, кивнул медиуму и вышел.

– Что вы с ним сделали?!

– Избавил от страданий, сэр. Он все забыл и сможет жить дальше…

– Разве это жизнь?

– А тут с какой стороны ни посмотри… – Тучный медиум грустно махнул рукой и приложился к фляге.

VIII.

Николай вернулся к себе и рухнул в кресло у камина. Нет, не так, не то… Даже в собственноручно созданных мирах он не всесилен. Да и властен ли вообще?

Он чувствовал, он твердо знал – они встретились неслучайно. Ворс узнал ее! В это было невозможно поверить, но увиденное говорило об обратном… Он узнал, полюбил вновь, уже без всякой указки со стороны своих творцов, без его помощи!

Сейчас Николай не думал о Марте, о последствиях и прочих муках этого существования. Ему просто отчаянно хотелось верить в чудо.

Чудо, которое могло случиться. Чудо, которому он позволил умереть.

Он смотрел на огонь в камине и медленно замерзал в натопленной комнате. А снаружи крупными хлопьями снег заносил дом.

Чарующая реальность

Ветер завывал так, будто он голодная дворняга, которую опять хлестали со всей дури. Этот противный звук прорывался сквозь любые стены и больше напоминал дурной сон. То ли стены были настолько хлипкими, то ли уши слишком чуткими.

Скорее стены, они даже мороз не могли удержать. Один жалкий гудящий обогреватель не мог согреть крохотную комнату, обитую металлом.

Костя с трудом скинул ватное одеяло, которое уже не могло бороться с пробравшимся сквозь дыры холодом, попрыгал на обеих ногах по очереди и растер плечи замерзшими руками. Он точно знал – если хочешь согреться, пора выходить.

За стеной копошились десятки таких же бедолаг, мерзнувших под изношенными одеялами, завалявшимися с тех времен, когда и одеяла-то не были нужны. Костя и другие бедолаги были «счастливчиками», угодившими на военную базу Третьей Державы, у самой границы с пустотой.

Она шла по пятам за зимой, проникала кошмарами в мысли и сны… И вот так сбивала по утрам. Костя встряхнул головой, отгоняя непрошеное видение. От их базы до пустоты было не меньше двух километров, этого вполне достаточно, чтобы не паниковать. Заставлять себя спокойно застегивать утепленную черную форму и как ни в чем не бывало плескать ледяной водой в лицо каждое утро. Будто он не на краю мира.

Собравшись, Костя с трудом отодвинул примерзший засов, последний раз вдохнул полной грудью в помещении, натянул толстый серый шарф до самых глаз и толкнул дверь. В лицо ринулся колкий поток заледеневших снежинок, заставивший зажмуриться.

Костя ненавидел зиму всей душой, насколько мог ненавидеть человек, скучавший по жарким пляжам и никогда их не видевший. Теперь от зимы никуда не деться.

Из соседних дверей выныривали другие бедолаги. «Отряд везунчиков» – прозвал их как-то Дайс. Шутка была чересчур саркастичной, но уцепилась за что-то и осталась в ходу. Быть может, за надежду, которую не мог уничтожить даже самый лютый мороз.

Они выстраивались в длинную шеренгу вдоль своих дверей, сто двадцать человек в серых шарфах и меховых шапках. Где-то над головой прокашлялся громкоговоритель и хрипло заиграл незнакомый мотив. Каждое утро новый, бодрящий и неизменно хриплый – после ледяной формы этот громкоговоритель был вторым раздражающим Костю фактором. Он и делал утро и последующий день окончательно дерьмовым, а вынужденное пребывание на краю света – невыносимым.

Костя закинул на плечо штатную винтовку (ему никогда не приходилось пускать оружие в ход, но регламент обязывал оттягивать им плечо) и развернулся в сторону севера. Всего три тысячи шагов до пустоты.

По правую руку стоял корпус ученых. Их было человек пятнадцать, может, чуть больше, Костя никогда не считал. Серые, неприметные, они почти сливались со стенами строений вокруг. Их глаза всегда смотрели сквозь тебя, будто проклятая пустота, которую они исследовали, уже прокралась внутрь. Высосала души и увела за грань еще живых людей. Или их уже нельзя было считать живыми?

Как бы то ни было, весь «отряд везунчиков» здесь только ради них. Охрана ученых по большей части состояла из муторной переноски оборудования, утренних бесполезных построений. И бесконечных дежурств, которые Костя ненавидел особенно. Военным не полагалось думать, им полагалось стоять и навевать ощущение защищенности на людей, которым не было до них дела.

А еще каждый месяц база переезжала. Металлические конструкции бараков собирались, грузились на машины и вновь разбирались километром дальше – в зависимости от того, насколько шагнула в их сторону бездна. Считалось, что жить ближе тысячи метров к ней опасно для здоровья. Ученые битый день проводили рядом со своими непонятными приборами, и вот что с ними становилось.

Костя снова вздрогнул. Сколько ни пытайся, не думать о пустоте невозможно. Весь долбаный год, что он здесь! Знал бы отец, куда отправил своего наследника… «Послужишь пару лет, отдохнешь от города, развеешься. Получишь красивый пункт в резюме. На благо народа, черт бы его брал». Нет, место в городском совете, которое готовил ему отец, безусловно, стоило таких стараний. Просто иногда (довольно часто, честно признаться) Костю пробирала злость. Как это забытое богами место может быть связано с его карьерой? Старания казались пустыми, время бездарно потраченным. Бесконечный снег вокруг вызывал трясучку.

Как бы нервный тик не начался, вдруг спохватился парень. Не лучшая болезнь для будущего политика. Год уже прошел, еще один – и он свободен. Все двери откроются перед ним после этой каторги.

Он снова перевел взгляд на ученых. Небольшая группа сонными мухами толпилась неподалеку. Негнущимися пальцами они доставали дешевые сигареты и пытались добыть пламя наперекор поднявшемуся ветру.

– Красиво сегодня, просто кайф. – Легкая ладонь хлопнула Костю по плечу. Он перевел раздраженный взгляд на Дайса, но отвечать не стал. Какой смысл спорить с восторженным безумцем. – Ставлю десятку, солнце покажется еще до полудня.

Рыжая челка торчала из-под меховой шапки, почти закрывая левый глаз, безбашенная улыбка озаряла все лицо – Костя не мог назвать Дайса другом, но порой этот парень скрашивал нудные дни его «злоключения». Дайс был крайне притягательным человеком, и весь отряд буквально слова из его рта вылавливал, но юноша не отлипал именно от Кости. Противоположности притягивались.

Из крайней двери шагнул капитан, и нестройная шеренга отряда вытянулась без приказа. Взгляд серых глаз быстро прошелся по солдатам, но будто успел заглянуть каждому в нутро. Костя всегда поражался этому умению капитана.

Серый взгляд – не сродни потерянным глазам ученых – пронзительный, серьезный, жесткий. Он уже вывернул твои кишки прямо тут, на белый снег, разглядел в деталях, просканировал все мысли и отпустил. Но только до следующего контакта.

И одновременно он был пустым. Совершенно пустым.

Однозначно Костя мог сказать только одно – капитан Блэк вызывал противоречивые чувства, но раскусить его не удавалось никому. Он был решающей причиной желания смыться отсюда побыстрее.

Капитан вышел перед солдатами на привычное место, чтобы раздать дневные задания. Но не успел.

Зазвучала тревожная сирена. Утро будто сменило краски. Когда происходит что-то страшное, непоправимое, ты моментально чувствуешь это. Ледяная волна накрывает, создавая в голове отвратительный вакуум. Мир вокруг красится совершенно по-другому, и даже белый снег не будет больше белым.

За год Косте доводилось слышать этот звук лишь однажды – на учениях. Он непроизвольно вызывал дрожь даже у самых стойких солдат. Резал не уши, а само сердце холодными иглами. Спастись от подступающей панической тошноты тогда удалось лишь мыслью, что угроза мнима.

Но на сегодня учений не было.

Сотня глаз метнулась в сторону пустоты. На секунду Косте показалось, что в привычной белой дымке он может различить непроглядную тьму, крадущуюся к ним… Он вгляделся и сморгнул. Нет, все было как обычно.

А потом он посмотрел на Дайса. Сам не понял почему. Вместо того чтобы броситься выполнять регламент эвакуации или просто глупо мельтешить под ногами у остальных, как полагалось городскому жителю, Костя взглянул на товарища.

Глаза Дайса были закрыты, дыхание ровное. Вокруг забегали остальные солдаты, капитан коротко отдал приказ к сборам и исчез у связистов. А Дайс будто вслушивался, забросив весь остальной мир на дальний план.

Острый звук сирены не стихал.

– Эй! – Костя не выдержал и толкнул товарища сильнее, чем собирался. Спокойный человек посреди паники пугал его сильнее всего.

Дайс раскрыл глаза, кивнул и отправился назад в барак за вещами. Инструкция предписывала брать только необходимое и покидать базу при малейшей опасности. Порядок действий заучил каждый новобранец.

– Идиот, – буркнул Костя и сам ожил, поспешил на сборы.

Даже дрожащими руками он справился за полминуты. Выбежал на улицу, уже не замечая мороза. Теперь холодно было и внутри, и снаружи.

Капитан Блэк стоял рядом с его дверью. В первую секунду Костя замер под его взглядом, и проклятый писк будто стих на эти секунды. Рядом с ними возник Дайс, но ничего не произнес.

– Мне нужны двое, доехать до базы Второй Державы и прояснить обстановку. – Сирена вернулась, и бесстрастный голос переплелся с ней. – Союзники не отвечают.

База Второй была ближе к пустоте, это знали все страны. Если для цивилизованных государств участие в экспериментах с пустотой всегда было добровольным, то военизированное общество Второй держало своих солдат и ученых в ежовых рукавицах. Это если мягко выразиться.

К сожалению, соседями Третьей Державы были именно они.

Дайс кивнул за обоих, и Блэк развернулся в сторону машин. Косте ничего не оставалось, как последовать за ними. Сирена стихла так же внезапно, как зазвучала.

В наступившей гробовой тишине казалось, что пустота уже сожрала его уши.

За руль сел Дайс, Костя устроился рядом, а капитан – за его спиной на заднем сиденье. Машина тронулась, и нервозность осталась в лагере. Дорога могла снимать страх, жаль, что лишь на время.

Дайс безмятежно смотрел на белоснежную гладь дороги, будто глотнул из своей знаменитой фляги, которую не могла найти ни одна живая душа. Судя по редкому, но отчетливому запаху – фляга все же существовала, но сегодня с собой он ее не взял.

На базе Второй Державы Костя еще не бывал, и предпочел бы не бывать никогда. Прежде он сталкивался лишь с дипломатами, «политчастью» союзников. Но даже они отпугивали, что говорить о военных.

Рядом с капитаном на заднем сиденье ехали их винтовки. Как положено, отполированные, с полным комплектом патронов. И как же Костя надеялся на оружие и одновременно страшился его. Смог бы он выпустить пулю? Нажать курок, если на союзной базе бунт?

Он зажмурил глаза и представил себя Настоящим Военным. Который без страха берется за любую работу, стреляет без промаха и мыслит без совести. Не дергается по утрам от бесконечной снежной пустыни и границы небытия под окном – просто потому, что ничего не ощущает. Ему не важны эмоции и прочие человеческие заморочки, ведь он Солдат, именно с большой буквы.

Перед глазами встал достаточно романтичный образ. И челка, как у Дайса, только черная, которую он так же небрежно смахивал под тихие вздохи восторженных девиц. Когда мысль дошла до них, весь образ Солдата рассеялся. Девицы, безусловно, любили непробиваемых мачо с границы. Но, вернувшись, он и так не будет знать отказа. Карьера, деньги и заработанный послужной список сделают свое дело. И знать никому не обязательно, как он тут страдал. И как боялся взять в руки поганую винтовку.

Мысли о толпе девиц, что уже через год бросится к его ногам, вызвала улыбку. Ради них ему не нужно становиться «непробиваемым», они и так клюнут. И это была весомая причина остаться здесь еще ненадолго.

Костя открыл глаза, чтобы застать все тот же пейзаж – унылое белое ничего, в котором с трудом можно разобрать колею. Но на этот раз он старался даже выглядеть спокойней. Третья Держава, гражданами которой они являлись, сохраняла нейтралитет. Но ко Второй питала особый интерес – при внешней угрозе именно бойцы Второй пойдут на передовую. Потому что могут и должны.

– Здесь налево, – подал голос капитан. Такой же обманчиво спокойный, как вид Дайса за рулем. Но Костя знал, что товарищ просто любит водить и давно отвлекся на дорогу, забыв о предстоящей «миссии». А вот что руководило Блэком? Стальная выдержка или он уже знал, что их ожидает впереди?

В первые месяцы Костя старался «быть на виду». Как говорил отец – молча отсиживаться на галерке можно только в сауне, там тепла на всех хватит. А холодный зимний мир жесток и не прощает слабости. Нужно всегда быть рядом, запоминаться, даже врезаться в память каждому деловому партнеру. Пусть в критический момент он вспомнит и позовет именно тебя. А капитан на границе – тот же деловой партнер с хорошим активом в виде твоего будущего и рекомендаций.

Но Блэк смотрел на него как на пустое место. Впрочем, он смотрел так на всех. Костю не задевало, просто он не любил тщетные усилия.

– Говорят, он здесь уже пятнадцать лет! Смотрит в глаза пустоте… – сказал кто-то тогда про Блэка.

– Да слухи это, – отмахнулся Костя. По регламенту состав не мог задерживаться на базе больше трех. – За пятнадцать лет и рехнуться можно.

– Так вдруг он уже… – Солдат замолчал и покосился на капитана.

Костя не принял эти слова всерьез. Но чем дольше он находился подле Блэка, тем меньше хотел увидеть его снова. Каждое утро отводил взгляд, несмотря на все наставления отца. И вот они едут в одной машине в сторону базы Второй.

Дайс неожиданно замедлился. Безмятежный вид слетел, сменившись пергаментной бледностью на его лице. Костя, так и застрявший в воображении между толпой вдохновленных подвигами девиц и жестким взглядом капитана, только сейчас посмотрел на дорогу.

В паре сотен метров впереди виднелись столбы. Это мог быть аванпост базы или какая-то ее часть… Но перепутать можно только издали. А с такого расстояния огромные четырехметровые кресты видны во всех подробностях.

Костя порадовался, что не успел позавтракать. Но остатки вчерашнего ужина вместе с желудочной кислотой обожгли горло. Он громко и глубоко задышал, сдерживая рвотные позывы.

Три креста на въезде во Вторую. На каждом из них посиневшее голое тело. Руки привязаны по сторонам, ноги болезненно скрючены. Издали еще не видно лиц, но смотреть не хочется… Они были мертвы от силы пару дней, но такой участи не позавидуешь. Дезертиры.

Союзники не жалели никого, считая страх лучшим командиром.

– Это не солдаты, – внезапно сказал Дайс. Его обычно бодрый голос стал тихим, бесцветным, как пейзаж вокруг. – Ученые, я знал их.

Ученые пытались бежать – Костя еще смог удивиться. А потом снова взглянул на приближавшиеся мертвые лица, и его все-таки вырвало. Он распахнул дверь прямо на ходу и изверг желудочный сок на девственно-белый снег.

Мороз хлынул в едва прогретый салон. Дайс остановился, давая товарищу время на передышку. Капитан молча ждал за спиной, как неизбежное бремя, что следует по пятам.

Костя дышал. Изо всех сил старался не представлять эти лица. Такие пустые и отстраненные, как у всех, кто долго работал на границе. Может, одухотворенные? Пожранные страстью к пустоте… На любой базе эти лица выглядели одинаково. Могла ли мучительная смерть стереть это выражение с их глаз? Он не хотел знать ответ.

Когда-то Дайс говорил, что мечтал стать ученым, но провалил вступительные. Он приехал сюда ровно на год, быть рядом с мечтой. И попробовать поступить снова. Но Костя никогда не спрашивал у него – почему. Он сразу счел это дело протухшей дрянью, глупой блажью, которая отпустит товарища уже через пару дней. Больше они не поднимали эту тему.

Четыре месяца спустя, глядя на эти трупы, хотел ли Дайс стать ученым?

Машина медленно двинулась, капитан сзади молчал, Дайс тоже. Костя смотрел на свои руки и изо всех сил старался не задавать вопросов, на которые не желал знать ответы.

Они миновали замерзшие тела, и только тогда он рискнул поднять взгляд. База, которая должна была предстать его взору, отсутствовала.

В какой-то мере это было хорошо. Он не столкнется с людьми, так жестоко казнившими своих ученых. С военными, наводящими страх на все семь держав. Не придется смотреть себе под ноги в надежде слиться со снегом, только бы его не заметили.

Базы не было. Как и снега, людей, строений. Перед ними маячила стена пустоты, уходящая вверх на несколько километров. Граница, которая должна быть полутора километрами дальше…

– Тормози здесь, – сказал капитан, и впервые в его голосе скользнули эмоции. Но Костя ни за что бы не поверил, что это печаль. Хотя было так похоже.

Бледный Дайс был сам не свой. Он проехал лишний десяток метров, прежде чем выполнить приказ. И прямо сейчас выражение его глаз так походило на ученых. Живых, оставшихся на своей базе. Косте стало так жутко, что второй раз за утро он толкнул товарища в плечо.

Дайс посмотрел на него и кивнул, полностью заглушая двигатель.

Они замерли в несчастных пятидесяти метрах от пустоты, которая только что поглотила целую базу, полторы сотни людей. Тихо, бездушно ощущалось вокруг небытие.

– Нужно связаться с нашей базой, вдруг они тоже… – Костя не договорил.

– Они уже эвакуированы, – снова сухо ответил Блэк.

Каждая база была минимум в километре от границы. В мнимой безопасности. Когда враг десятилетиями ведет себя по отработанной схеме, ты расслабляешься. Забываешь, что рядом с тобой – неизвестность.

Холод, который преследовал Костю постоянно, не оставлял с пробуждения ни на минуту, впервые за год не показался таким раздражающим. Его место заняла пустота, и прямо сейчас она расползалась внутри, как капля отравы. Капля, дающая начало океану.

Только сейчас он почувствовал острый приступ клаустрофобии. Он заперт в клетке с хищником, он которого не сбежать. Который настигнет в любом случае, где бы ты ни был. И мир, который казался таким огромным в детстве, стал этой клеткой.

Пустота двигалась примерно на километр в месяц, ровным кругом во все стороны. Медленно она ползла по ночам, не выбиваясь из привычного графика. Поэтому днем ученые спокойно работали рядом с ней. Работали… Видимо, теперь правила сменятся – мысль непрошеным гостем закралась и исчезла. Слишком отстраненной она была для общего состояния.

Костя не застал мир без пустоты. Мир, где беспрепятственно светило солнце, существовали пляжи и курорты, люди могли выйти на улицу без куртки, а в новостях не передавали ежедневную утреннюю сводку о движении на границе и мнимых успехах ученых.

Когда мир разделился на «до» и «после», Костя был слишком мал. Он не помнил паники первых лет, поэтому пустота казалась привычным неизбежным злом. И впервые стала отчетливо напрягать только здесь, на базе.

Но вот этот первобытный ужас, охвативший его сейчас, – был чем-то новым. С чем Костя еще не умел справляться.

Громко хлопнула дверь, и он только сейчас заметил, что остался в машине один.

Капитан и Дайс стояли в двадцати метрах от плотной темной стены, на месте которой еще вчера был КПП Второй, и тихо переговаривались. Костя вынырнул на мороз за ними, скорее рефлекторно следуя за людьми, чем осознанно выполняя регламент. Думать ему не хотелось, но инстинкта бежать тоже не возникло. Он просто встал рядом.

– Следов людей и техники не обнаружено, – отрапортовал капитан в рацию. – Думаю, следует заключить, что граница сдвинулась быстрее обычного и база не успела эвакуироваться.

База не успела… Вот как зовется гибель полутора сотен человек. А если сам Костя погибнет – о нем станут говорить так же обезличенно? Граница шагнула, база не успела. Но ведь он не база, он человек. Он достоин большего!

С этими мыслями Костя окончательно вышел из ступора. Огляделся и действительно не заметил следов. Никто не пытался бежать.

– Так как граница все еще далека от нашей базы, предполагаю, что ее сферический контур нарушен, – продолжал отчитываться Блэк молчащему начальству. – Причины аномального поведения неизвестны.

– Следов нет – значит, они даже не пытались бежать, – тихо произнес Дайс.

– Эти чертовы базы надо сворачивать, – тихо выдал Костя. Блэк перевел взгляд на него, но что именно выражали глаза – раздражение, одобрение, насмешку, злость на подчиненного, – понять было невозможно. Если пустота когда-нибудь окрасится в серый, то это будет цвет глаз капитана.

Костя неосознанно сдвинул набок меховую шапку и нервно почесал отрастающий черный ежик волос. Высказывать свое мнение считалось признаком ума в их кругах, но открыто противоречить общей политике, сомневаться в указах начальства – можно было лишь в кулуарах.

Костя смотрел на Блэка, смотрел на пустоту, что подкралась так близко и в любой момент могла накрыть их с головой, как накрыла базу Второй, и продолжал говорить.

– За двадцать лет от этих исследований никакого толка! Мы просто смотрим, как она двигается. А теперь теряем людей. Находиться здесь опасно и бессмысленно!

Тишина, разошедшаяся волнами после его слов, почти оглушила. Политики многих стран поднимали вопрос о целесообразности содержания баз. Но все это было там, в городах, где теплые дома и исправные обогреватели. А здесь, в морозной тишине наступающей границы, о приказах спорили редко. В конце концов, кроме солдат Второй, каждый выбирал этот путь добровольно.

– Предлагаешь разойтись по городам, Константин? – спокойно ответил Блэк. – Спрятаться, как крысы по норам, и ждать потоп?

Костя почти стушевался. Он не думал, что капитан знает его имя. Что еще он мог помнить о подчиненных? Если бы не страх, все еще горячими волнами окатывающий Костю, он бы замолчал.

– А какая разница, ждать здесь или там? Быть может, люди и спровоцировали все это?! – Он ткнул рукой в сторону пропавшей базы.

Дайс дернул его за рукав. Костя уже и сам понял, что переходит границы и стоило замолчать раньше. Поэтому он просто перевел взгляд на товарища. Но Дайс смотрел на пустоту.

– Нам нужно уходить, – отчеканил он. Тем самым тоном, который начинающие актеры используют в дешевых фильмах ужасов. Чтобы нагнетать обстановку перед первым появлением «неведомого». Но с экрана это чаще смотрелось смешно, чем правдоподобно.

Надо отдать должное – обстановку в реальной жизни такой тон нагнетал отменно. Учитывая, что они стояли так близко от пустоты, поглотившей утром целую базу.

Костя нехотя перевел внимание на темную пелену. Она оставалась недвижимой, ровной, безучастной. Как всегда, выглядела менее пугающе, чем была на самом деле.

– Да нет, вы не поняли! – в сердцах крикнул Дайс. – Прямо сейчас надо уходить! – и первым побежал к машине. – Ну же!!!

Капитан медлил всего секунду и отправился следом. Костя не стал задерживаться.

Вновь усевшись за руль, Дайс судорожно провернул ключ зажигания. Но машина не издала ни звука. Он повернул еще раз – безрезультатно.

– О-о-о-о черт! – почти плачущим голосом выдавил он и задергал ключ так остервенело, будто за ними гнались военные Второй.

– Рядовой Дайс, покинь водительское место. – Блэк вылез с заднего сиденья и замер напротив водительской двери. – Это приказ.

Дайс прикрыл глаза и что-то тихо прошептал. А потом спокойно вышел из машины и пересел назад. Блэк сел за руль и без труда завел машину.

Костя не стал комментировать эту заминку, и на обычной неспешной скорости они выдвинулись в сторону своей базы. Как ни странно, Дайс не подгонял их и, в целом, совершенно затих. Костя повернулся к товарищу – единственное, что его выдавало, – все еще испуганный взгляд.

Но машина ехала по бескрайнему зимнему полю как ни в чем не бывало. Небо сильнее затягивало тяжелыми снежными тучами, ветер долбил в лобовое стекло… И трепал волосы на растянутом на кресте ученом.

Помимо воли это движение привлекло внимание Кости. Он так старался не смотреть и даже не помнить про три трупа на въезде, что стоило отвлечься, забыть – и глаза тут же устремились к запретному.

Каштановые волосы, как у Дайса, не стриженные очень много лет и достававшие несчастному до плеч, прикрывали исхудавшее бледное лицо с впалыми глазами. Их и трепал безжалостный ветер. Голое посиневшее тело было настолько тщедушным, что создавалось впечатление, будто во Второй людей намеренно морили голодом. Хотя ученые Третьей Державы выглядели не сильно лучше, а в еде их никто не ограничивал. Пустота, прокравшаяся в их мысли, пожирала и тело задолго до смерти.

Интересно, что становилось с этими людьми, когда они возвращались в цивилизацию? Могут ли они жить дальше как ни в чем не бывало?

Когда машина проезжала совсем близко к крестам, голова с каштановыми волосами будто приподнялась. Костя, который не сводил с нее завороженного взгляда, вскрикнул:

– Он жив!

Блэк взглянул в ту же сторону и даже притормозил. Но движение не повторялось, голова вновь была опущена, и лишь волосы плясали на усиливавшемся ветру.

С такого расстояния было видно, что глаза несчастного широко распахнуты, но сознание покинуло их. Машина замерла в десятке метров, развернувшись к казненному.

И вдруг очередное легкое движение – невозможно понять, совершил ли его человек. Но капитан потянулся за винтовкой.

– Вдруг его можно спасти, – тихо произнес Костя. И сам не поверил в то, что сказал.

– На последних стадиях обморожения человек теряет рассудок. Если он все еще жив… – Неужели в голосе Блэка снова сквозила печаль. Именно сейчас Костя так отчетливо ее уловил, будто говорил с «настоящим» человеком, а не с отмороженным капитаном базы. Даже странно… Но его рука, сжавшая оружие, была тверда.

Дайс, безучастно замерший на заднем сиденье, вдруг снова ожил.

– Пожалуйста, уедем, – взмолился он. – Прямо сейчас, разворачивайтесь к базе!

Третье движение головы не оставило сомнений – человек на кресте был жив. В своем ли уме, неважно. Но точно жив.

Голова затряслась, но взгляд четко сфокусировался на непрошеных гостях. Жидкие брови сошлись на переносице. Он напоминал воскресший труп из фильма ужаса с кривым синим гримом по голому телу. Смотрелось настолько жутко, что Костя не мог отвести взгляда.

А потом бесцветные глаза залила та же пустота, что уничтожила базу.

Блэк отбросил винтовку и ударил по газам. Машину резко крутануло на месте, отвернув от страшного зрелища, и она сорвалась вперед.

В ту же секунду, как по команде, с неба хлынул белый поток. Снег мгновенно забил лобовое стекло, которое чудом не треснуло под его натиском. Последнее, что смог разглядеть Костя сквозь метель, – темную стену, которая была гораздо ближе, чем минуту назад. Пустота снова продвигалась.

Он не кричал, но, признаться, очень хотелось. Как в дурном сне, заорать, проснуться, ощутить мерное гудение обогревателя рядом с постелью. Или просто закрыть глаза – ведь и так уже ничего не видно, – будто это могло помочь спрятаться от наступающего за спиной ужаса.

Год, проведенный на этой проклятой базе, двадцать лет в изменившемся, остывшем мире так и не приучили его к страшному соседству. Пустота кажется привычным спутником лишь до тех пор, пока не пытается накрыть тебя с головой. И воображение не готово подсказать – что же дальше. Лишь первобытный страх гонит прочь. Привычный враг не равно безобидный.

В любой погоне ты становишься животным. Неважно, на какой ты стороне, хищника или жертвы, инстинкты берут верх. Последние мысли из головы выметает скорость вашего бега. И остается лишь цель перед тобой – ужин или выживание – суть одна. Ты не разумный человек в этот момент, ты бегущая по жилам кровь, сгусток адреналина и лишь одной эмоции.

Блэк давил на газ, разрывая белую пелену перед собой. Но виделся не человек за рулем, а матерый хищник, одиноко бегущий в поле волк. Сильный, живой, быстрый. Язык не повернется назвать его сверкающие глаза пустыми, а жизнь – жалкой, потерянной на краю света.

Костя с трудом взял себя в руки. Нужно было связаться с базой, если метель не обрушила связь.

Будто прочитав его мысли – либо подумав о том же, капитан протянул ему рацию.

– Первый канал.

Костя зажал кнопку и произнес:

– База, прием. Вызывает рядовой Константин.

Кнопка отжалась, но в ответ последовала тишина. Не было даже привычного радиошума. Будто рация выключилась, но красный огонек связи горел как обычно.

Машину тряхнуло на очередном сугробе, чуть не выбив рацию из рук. Костя повторил, уже быстрее, судорожней. Слова вылетали изо рта нехотя, прорываясь сквозь тонкий душок безысходности, – на том конце отвечала лишь тишина.

– Должно быть, из-за погоды связь пропала, – робко предположил Дайс. Он заговорил впервые с начала гонки и вроде даже взял себя в руки. Тревожность еще скользила в его тоне и словах, но не пожирала с потрохами, как Костю.

Он рефлекторно повернулся к Дайсу и совершенно чужим голосом продолжил:

– Или их тоже накрыло…

– Или нас, – добавил капитан и неожиданно сбросил скорость, а затем и вовсе остановился.

Машину мгновенно облепило снегом. Завывания метели за тонким стеклом стали в несколько раз громче. А в салоне почему-то похолодало.

– Что вы делаете?! – вскрикнул Костя. И почему они оба такие спокойные, черт бы их побрал! – Оно наступает сзади!

– При такой видимости мы с равным успехом можем напороться спереди и не заметить, – резонно ответил капитан.

В наступившем затишье Косте показалось, что пустота сожрала все звуки, и ему больше никогда не слышать человеческого голоса.

Капитан был прав – они в ловушке.

И последнее, что оставалось, – прохладный прямоугольник в кармане, злостная контрабанда на военной базе, – его мобильный, который мог поймать сеть в просветах белой стены снега. Костя нащупал его и включил.

Он не сдастся так просто, не умрет в этих снегах. Он достоин большего.

* * *

Блэк всматривался в белый поток за стеклом. Даже привычный к зиме и частым вьюгам глаз ничего не различал. Была ли пустота всего в паре метров впереди или осталась далеко сзади, не преследуя убегающую машину? Интуиция молчала, будто ее тоже засыпал снегопад. Впервые за долгие годы он чувствовал себя настолько неуверенно.

Неуверенно… Капитан так давно забыл это слово, это чувство, что оно с трудом всплывало в памяти. Вместе с отголоском страха, слишком человеческого для его дремлющего сознания. Он будто спал и просыпался, в сотый раз. Но сейчас вместе с позабытыми чувствами приходила непонятная тоска. Боль на том месте в груди, где камень порос мхом.

Неужели ожившая пустота может вызывать такие чувства?

– Это сделал тот ученый? – После долгой, напряженной тишины вопрос Кости прозвучал слишком резко. – Окоченевший с креста. Я видел, мы все видели, как эта штука заволокла его глаза.

Ему никто не ответил. Само предположение, что человек способен управлять этой неведомой стихией, было губительно для всех.

– Разве это возможно? – продолжил Костя, его голос дрожал. А потом пристальный взгляд впился в товарища. – Дайс, откуда ты знал, что пора уходить?

Дайс вздрогнул.

– Ты сказал уходить до того, как пустота сдвинулась. Ты тоже знал.

В замкнутом пространстве машины, застрявшей на краю света, в миллиметрах от гибели эти догадки звучали еще страшнее. Оттого, что уже не казались догадками никому.

– Я… – Юноша мешкал. Но он так долго хранил эту тайну один, что уже не в силах был промолчать. Блэк чувствовал это и позволил себе на несколько секунд прикрыть глаза. Как бы он хотел, чтобы время замерло или чтобы этот момент никогда не наступил. Но Дайс продолжил: – Я чувствую ее. Как чувствуешь океан, стоя на берегу с закрытыми глазами. Пустота как будто живая… Я слышу, где она, когда она «шагает», когда…

– Убивает, – резко закончил за него Костя. – Когда убивает, тоже чувствуешь? Ты можешь, как этот псих из Второй, приказать ей прийти?!

– Нет! – испуганно вскрикнул Дайс. Его длинная челка давно растрепалась и почти закрывала глаза, но они так ярко блестели из-под нее. – Могу только сказать, рядом или нет.

Костя кивнул, но Блэк не сделал бы ставку на то, что поверил. Как и любую другую способность, все можно было развить. Или в смертельном отчаянии, как у этого ученого на кресте, весь потенциал мог вырваться и убивать сотнями.

Однажды он встретил такого мальчишку. Юного, с такими же горящими глазами. Он приехал в команде ученых, но сразу отличался от них. Это как видеть разницу между профессором, преподающим уже не первое десятилетие, уверенным в своем материале настолько, что уже никакой факт не сможет его поколебать, – и юным аспирантом, романтиком, горящим мечтой перевернуть свою область, изменить мир. Таких мальчишек как магнитом тянет к своей мечте.

Кажется, его звали Нолан. Он тоже чувствовал пустоту… Но быстро выгорел. Не прожил и нескольких месяцев на базе, повесился.

Теперь тот ученый из Второй и Дайс. Сколько их еще? Достаточно ли, чтобы навсегда остановить это безумие, поглощающее мир?

– И сейчас она… рядом? – уже тише, без запала спросил Костя.

– Вроде нет. Мне кажется. – Дайс покосился на рацию. – Я не знаю, как ощущается, когда ты сам в пустоте.

– В пустоте, – повторил Костя и перевел взгляд на руку, будто ощупывая ее глазами, проверяя – жива ли. Вторую он по-прежнему прятал в кармане. – Не хочу умирать вот так.

Блэку показалось, что в голосе юноши прорезалось больше уверенности. Не того напускного тщеславия и надменности, с которыми он приехал сюда за «красивыми корочками», а настоящей, идущей изнутри силы. Той, что могла отогнать страх в темную ночь и позволить идти дальше, несмотря ни на что. Костя взрослел на глазах.

Будто эта пустота меняла всех. Манила Дайса до одурения, прогоняла Костю по десяти кругам личного трясущегося ада. С каждой минутой все сильнее печалила Блэка, выбивала почву из-под ног.

– Она внутри каждого из нас, – неожиданно произнес Дайс. Сказал это так спокойно, будто констатировал приход заката или утренний снег. Ведь он знал, насколько жуткую мысль сейчас выдал, и, возможно, намеренно не выделил ее тоном. Или для него это стало обыденностью. – Я ее вижу, в ком-то больше, в ком-то меньше. Она ступает по пятам за всеми, прежде чем забрать их навсегда.

– Стой, что за чушь! – вновь взвинтился Костя. – Пустота ведь только здесь. Появилась после испытаний оружия. Только тут!

Метель за окнами сменилась градом, который со всей дури забарабанил по крыше. В первую секунду он почти оглушил. Блэк тревожно глянул на стекло – оно долго не выдержит. За ним по-прежнему была лишь белая пелена.

– Я не знаю, как выглядели люди до испытаний, я не застал этого. Но вижу сейчас. В тебе пустоты меньше, чем во всех остальных, Костя. Если тебе станет от этого легче… – Дайс перевел печальный взгляд на капитана, но промолчал.

«И правильно, молчи, мальчик, прошу, молчи. Я сам не хочу слышать то, что ты можешь мне сказать».

Тук-тук-тук – барабанил град. Врывался в разговор, заставлял поднимать голос, чтобы услышать друг друга. По лобовому пошла первая мелкая трещина.

– Ну спасибо, утешил, – хмыкнул Костя. – Мы застряли в жестяной коробке, быть может, зажатые со всех сторон метелью и этой проклятой дрянью. Зато меня пока не сжирает изнутри, как всех людей вокруг. А тебя, Дайс? Тебя, капитана сжирает?

– Нет, – неопределенно ответил он. – Мы все однажды умираем, что ты так заводишься?

– Одно дело – предполагать, и совершенно другое – точно видеть своего врага, что неизбежно убьет тебя. Быть может, уже завтра.

«Скорее всего, на этой ноте и повесился Нолан. Кто станет бороться, когда гибель неотвратима?»

– Тот, кто применил оружие, создавшее пустоту, уже уничтожил нас всех. Это бомба замедленного действия в стаде обреченных овец.

И град стих. Барабанная дробь больше не молотила по крыше, стекло не трещало, намереваясь лопнуть в ближайшие минуты. Лишь огромные, нереальные хлопья белого снега все еще застилали горизонт и мягко укутывали машину.

Блэк приоткрыл дверь, впуская в салон ворох танцующих снежинок, и вышел.

– Проверю, что там. – Он захлопнул дверь.

Стало гораздо тише, но он все еще слышал разговор.

– В нем пустоты больше, чем во всех людях, которых я встречал. – Голос Дайса звучал, как непрошеный палач. – Но она совсем другая, будто иной природы. Не как у всех, такого я тоже раньше не видел.

Капитан быстрым шагом покинул зону слышимости. Если бы он хотел знать подробности… Нет, он просто не хотел. Чувствовал, что не стоит.

Одно дело – бороться с врагом, защищать благородную цель. И совсем другое – когда врагом окажешься ты сам, пусть и для себя одного. Сознаваться все равно больно, а вскрывать нарыв и искать, что под ним, – банально страшно.

Сквозь пушистый снег виднелась черная стена. Со стороны бывшей базы Второй Державы, она сдвинулась дальше, но сейчас замерла. Надо же, всего в каком-то десятке метров от машины. Они спаслись чудом, но задерживаться не стоило.

Впереди, где находилась собственная база, пустоты не виднелось. Это еще ничего не значило, кроме одного – они сами были, несомненно, живы.

Блэк пожалел, что не взял с собой рацию, связь должна была вернуться и все прояснить.

Но мысли непроизвольно убегали к пустоте. Когда она рядом, от нее уже не скрыться, она сама заправляет твоим разумом. А так близко к ней он не был уже давно.

Казалось, вот решающий шаг или два, и он растворится, как и не было. Так и не узнает, от чего эта ноющая боль в груди, что усиливается с каждой минутой. Сбежит легко и безболезненно от всех травм, что еще может нанести этот мир. От всех войн, что так осточертели.

Канет в пустоту и больше не увидит горящих глаз, что не в силах защитить. Никогда не зажжет собственные. Никогда не поверит ни во что… На границе с пустотой не принято слепо верить.

Блэк даже сделал шаг. Один маленький, крохотный, что почти ничего не значил, но позволил воображению разгуляться. Казалось, сейчас сама пустота шагнет ему навстречу, мягко обнимет, и он не почувствует больше холода…

Капитан замер. На этот раз боль, пронзившая грудь, была сродни выстрелу. Блэк сжал куртку в районе груди в кулак.

Неужели он готов так просто сдаться? Ведь он даже не знал, на милость кому или чему сдавался. Проиграть самому себе в выдуманную игру, у которой нет правил, а память услужливо стерла все предыдущие этапы.

Неужели его сломало… ничто? Пустота, которая не играет ни на чьей стороне, не может быть ни добром, ни злом, а просто существует как факт. Пустота – это отсутствие чего-то. Жизни, силы, энергии. А человек – полная ее противоположность. Наполненность бесконечным смыслом.

Но он сам пустил пустоту внутрь себя. Взрастил там и укрылся в ней от всех переживаний. Он уже малодушно сбежал.

Блэк помнил, зачем он приехал на край света много лет назад. Не только отдохнуть от опостылевшей службы, уйти из регулярной армии, которая в любой Державе грезит лишь об одном – о новой битве. Нет, он приехал, потому что в нем была жива та пресловутая вера, что в этом богом забытом месте он сможет быть полезен. Отодвинет тот момент, когда человечество погрузится во тьму.

И эта мысль стоила всего на свете.

Он приехал выжить и найти спасение для всех.

Нет, он не сдастся так просто! Он пойдет вперед и не позволит себе упасть, пока впереди есть цель. А если ее не станет… он сам создаст ее.

За размышлениями капитан не заметил, что двое юношей тоже покинули машину. Видимо, его не было слишком долго.

– Распогодилось, нужно ехать в сторону базы, – начал Блэк и осекся.

Глаза Кости приобрели нездоровый блеск. Он больше не трясся, но его новый облик внушал гораздо больше опасений. Парень явно строил далеко идущие планы…

Блэк почувствовал опасность на каком-то подсознательном уровне. И незаметно потянулся к кобуре на поясе.

Дайс пятился, не глядя на капитана. В руке он сжимал рацию, которая прежде была у его товарища. Быть может, он хотел подать сигнал. Или, наоборот, оставить их совсем без связи.

Но не успели оба. Блэк слишком медленно тянулся к пистолету.

Винтовка в руках Кости возникла так быстро, будто он, как заправский фокусник, достал ее из воздуха. Целый год на базе он тренировался обращению с оружием, к которому не должен был прикоснуться. И эти уроки не прошли даром.

– Отдай рацию, Дайс, – наигранно спокойным голосом произнес он.

Сам Дайс выглядел обреченным – как выглядит человек, понимающий, что собственная упертость будет стоить ему жизни. И болтливость, к сожалению. Но он не отступит.

Блэк без слов понял, что происходит.

– Костя, – спокойно начал он, переводя внимание подчиненного на себя. – Ты же понимаешь, никто не должен знать о том, что сказал Дайс. Это опасные знания, с ними должны разбираться ученые, а не политики.

– Еще чего! Я не проведу и минуты лишней в этом ледяном аду! Где черт знает кто может натравить пустоту на целую базу и стереть ее с лица земли. Это нападение Второй Державы, капитан. – Под конец речи он язвительно улыбнулся. – Мы все видели, как живой человек управлял границей.

– Это недоразумение.

– Это месть, которая развязывает руки и открывает новые двери. – Необычно деловой тон, на который вдруг перешел Костя, свидетельствовал о его решимости больше, чем винтовка в руках. – Бесхозное оружие обретает хозяев, и выиграет тот, кто раньше подсуетится. Разве не вы должны этим заниматься, капитан Блэк? Сдавать таких, как он?

– Ты развяжешь войну. Погибнут тысячи.

– Я найду свое место под солнцем в мире, где уже все умерли.

Он сделал пару шагов назад, на всякий случай увеличивая расстояние, и перевел дуло винтовки на командира.

– Когда все уже потеряно, бороться имеет смысл только за себя.

– Ты не прав, Костя. Дай нам время, мы сможем справиться с пустотой. С помощью таланта Дайса мы устраним угрозу полностью. Спасем все Державы.

– Зачем уничтожать то, что можно контролировать? Использовать в своих целях? Нет уж. Блэк, ты предлагаешь оставить здесь Дайса и ему подобных? Позволить беспрепятственно вырастить свой «талант», – Костя презрительно хмыкнул, – до таких высот, что он без труда снесет и нашу базу. Снова нет, его нужно забрать отсюда. Контролировать. Изучать в безопасных условиях.

– Использовать в угоду политикам, которые затевают войны, не щадя никого. Сделать подстилкой к твоему теплому креслу.

– Почему бы и нет? Раз неведомая пустота уже прокралась внутрь каждого из нас. Сколько отмерено человечеству? Сколько осталось тебе, Блэк? Не страшно?

– Достаточно, чтобы остановить это безумие. Положи оружие, Костя, давай договоримся цивилизованно. Ты сможешь выстрелить в человека? – Капитан не подначивал, он действительно хотел, чтобы юноша задумался. На самом деле мало кто способен спустить курок, глядя в глаза беззащитной жертве.

– Вы уже ходячие трупы. А вот я могу резко изменить свое положение. Тут не о чем договариваться.

– Я не поеду с тобой. Не буду участвовать во всем этом. Костя, – голос Дайса стал совсем грустным, – а я думал ты живой, настоящий…

– Живее всех живых, друг мой. И еще побарахтаюсь! А тебя никто не спрашивал, ты теперь ценный экспонат.

– Пошел ты! Стреляй! Давай, ты все равно меня не заставишь.

– Дурак. – Взгляд Кости резко озлобился. – Ты просто не понимаешь перспектив. Ты угроза в первую очередь. В конце концов, я спасаю жалкие остатки человечества, предавая тебя в руки профи.

Дайс дернул рацию, на весу вырывая блок питания. И швыряя его за спины, где все так же клубилась пустота. Молчаливый враг, о котором все забыли.

Но он не докинул буквально пару метров. Блок почти упал на снег, когда черное щупальце протянулось прямо из стены и подхватило деталь. Она испарилась во мраке, а стена вновь замерла.

– Ты чудовище, – почти без страха выдохнул Костя. Его лицо исказилось. – Монстр.

– Прощай, Костя. – Дайс развернулся в сторону базы. Или в сторону бескрайней снежной пустыни, где так легко потеряться и замерзнуть. Что именно он хотел, осталось загадкой.

– Неужели у тебя совсем нет совести? – почти насмешливо бросил ему вслед Костя. – Не жалко себя, пожалей капитана.

Дайс дернулся назад как раз в тот момент, когда Костя снова перевел винтовку на Блэка.

– Он не выстрелит, – уверенно сказал капитан. Честно говоря, по полубезумному взгляду Кости можно было сделать совершенно обратный вывод. Но выхода не оставалось. – Уходи, я задержу его.

Вдали над головами зашумели лопасти вертолета. Сквозь густую пелену облаков прорезался скромный, пока еще тусклый лучик солнца. Он не грел, но мгновенно раскрасил мир гораздо ярче.

– Ну вот и все. Кто бы мог подумать, что мобильные ловят даже сквозь метель, – ухмыльнулся Костя. – Показал бы, да руки заняты. Сообщил куда нужно еще из машины.

Он явно хвалился, а подлетавший вертолет был слишком похож на одну из машин Министерства. Блэк перехватил испуганный взгляд Дайса – кажется, это действительно был конец. Времени не оставалось.

Капитан больше не мешкал. Молниеносным движением он выхватил пистолет из кобуры, за долю секунды снял предохранитель.

Костя тоже успел испугаться.

Они выстрелили почти одновременно…

* * *

Несколько месяцев спустя.

Где-то над головой прокашлялся громкоговоритель и хрипло заиграл незнакомый мотив. Каждое утро новый, бодрящий и неизменно хриплый мотив – общая побудка по бараку. Сорок две койки заскрипели.

Мелодия тут же сменилась тревожной сиреной. Но и этому никто не удивился. Списки погибших давно перестали зачитывать по вечерам, а страх стал таким привычным спутником, что почти стерся из сознания. Человек привыкает ко всему.

Ворсу снился кошмар. Кошмар, где мир прекрасен, где цветут сады и люди спешат на работу. Он тоже спешил в ненавистный офис, как и все. На часах было без пятнадцати девять, а светофор все не загорался. Ворс грешил на пробки, ждал отпуска и мечтал о море.

Он не застал мир таким, но сознание с завидным постоянством подкидывало по ночам умиротворяющие картины. Картины мира, который он никогда не увидит.

Уже неважно, кто отправил первый заряд и какая Держава теперь ведет эту гонку. Можно ли сказать, что пустота победила, когда летят бомбы и все меньше остается живых людей? Когда разрастающаяся пустота – не видимая стена на краю мира, которую тыкает горстка ученых, а просто ничто, оставшееся на месте взрыва…

Можно ли сказать, что пустота победила, когда все вокруг устроили сами люди? В борьбе за немногочисленные ресурсы погибающего мира, в борьбе за возможность управлять апокалипсисом, в борьбе за последние крупицы власти. Стоит ли оно того, чтобы бороться самому, когда финал один…

Каждый день эти вопросы вереницей маршировали в усталом сознании.

А вокруг был тот же барак для беженцев, сыплющаяся со стен штукатурка, отсыревшие матрасы, заколоченные прогнившими досками окна. И вечно преследовавший повсюду запах мокрой грязи – теперь так пахла безысходность. Зато здесь было не так холодно. Матери уже поднимали детей и спешили в подвал. Отцы нервно курили в ожидании.

Ворс потянулся и тоже закурил, не поднимаясь с железной кровати. Какой смысл бежать? Он все равно не успеет. Первыми пускают детей, потом женщин и стариков. И ему никогда не хватало места. Или он просто не пытался выжить.

Голубоглазая девочка плакала и тянула мать за юбку.

– Не хочу идти! – канючила она. – Ты обещала, что мы пойдем искать игрушки.

– Света, мы будем искать их потом, – устало ответила женщина.

Ворс недоуменно наблюдал эту сцену. Игрушки, игры… Какой в этом смысл сейчас? Для детства нет времени.

Барак быстро пустел. Еще пара мужчин неспешно собиралась на работу. Ворс их знал, но они никогда не разговаривали. «Страх – удел сильных, – вдруг подумал он. – Матерей, отцов. Тех, кому есть что терять».

А у него было лишь имя, которое он отбросил без сожалений. Больше не хотелось напоминаний о капитане, служившем на краю света. О капитане, который не спас подопечных, да и весь этот проклятый мир. Капитане, чью жизнь спас Дайс, юноша-интуит, вставший под пулю вместо него, – но он так и не понял зачем…

Блэк застрелил Костю, чтобы никто не узнал про интуитов. Но войну было не остановить – их разговор в машине писали с самого начала. Войну было не остановить, потому что мир агонизировал, а люди лишь искали подходящий повод… И люди всегда успешно справлялись с этой задачей. Поэтому капитана Блэка больше не было, вместо него в группе беженцев появился новый повар, которому осточертела армия. Ворс не хотел больше убивать. Но пек отличные пирожки.

Сегодня был заслуженный выходной. Раз в неделю Ворс ходил в музей – чудом уцелевший в полуразрушенном городе. Старое здание, построенное еще с былым размахом – до испытаний и пустоты, казалось чем-то чужеродным в обновленном войной мире. Но у смотрителя всегда был отличный табак и пара-тройка шедевров канувшей в Лету живописи.

Закрапали первые, самые тяжелые капли будущего дождя. Серый снег под ногами вновь превращался в мерзкое месиво – той белизны, к которой он привык на базе, здесь не было. Быть может, и хорошо. Меньше напоминаний о шансе, который был в его руках, а он не разглядел.

Путь к музею лежал через другие бараки и руины двух школ. Эти места были настоящим испытанием для Ворса. Хотя к началу войны они уже светили опустевшими разбитыми стеклами, он всегда представлял в них детей, продолжал упорно пытать себя этими картинами. Мазохизм во имя того, чтобы оставаться человеком на войне, а не простым «выживающим» существом. Как бы глупо теперь это ни звучало.

– Здравствуй, Ник, – сказал Ворс, входя в знакомую каморку.

– Здравствовать желаешь мне? – усмехнулся сторож. – Ну и тебе не хворать, зверюга.

Ворс тоже усмехнулся. Каждый раз их приветствие было маленькой игрой. Или скорее проверкой, кто сломается первым.

– Чем сегодня порадуешь?

– Колумбийская сигара! – довольно улыбнулся Ник. – Спецдоставка!

Конечно, это было неправда. Колумбия была давно стерта с карт вместе со Второй Державой в первые недели войны.

Но Ворс придирчиво принюхался к извлеченной из сейфа самокрутке. Это была такая неправда, в которую обоим хотелось верить.

– Пахнет потом чернокожих.

– Возможно, рабство снова в моде. За исполнением прав человека теперь никто не следит. Вот колумбийцы и распустились, – причмокнул сторож, раскуривая самокрутку.

Резко зазвенели стекла, на многострадальный город приземлилась очередная ракета. Даже не моргнув, Ник передал сигарету приятелю. Сирена, зудевшая с самого утра, понемногу успокаивалась.

– У нас сегодня новая выставка открылась, – равнодушно произнес сторож. Но в его взгляде, мимолетно брошенном на собеседника, мелькнула искра.

Ворс знал, что директор музея и все его сотрудники покинули посты в самом начале бомбежки, присоединившись ко второй волне беженцев. Еще в те времена, когда было куда бежать. Он часто задумывался, почему Ник остался. Сторож строил из себя невежу, не признающего искусства даже в мирные времена. Но выставки в музее обновлялись еженедельно.

– Что на этот раз?

– Да не помню, фотограф какой-то, начала века двадцатого, кажись. Название только осталось. «Чарующая реальность».

– Красивое название, – усмехнулся Ворс. – То, что надо сейчас.

Такой явный, почти паршивый сарказм очень подходил выставкам Ника. В лучшие времена фотографии и картины рождали светлые чувства в посетителях, дарили вдохновение или гармонию, вселяли интерес и желание жить ради прекрасного. Но в мире, где прекрасного не осталось, подстегивал сарказм. Иронично.

В молчании докурив сигарету, мужчины двинулись наверх, в выставочный зал. Чудом за все месяцы войны еще ни один снаряд не попал в музей. Именно этим и привлек он в свое время Ворса. Одно из немногих зданий, в первозданном виде уцелевших в городе. Шанс, что следующий залп прилетит в него, увеличивался с каждой сиреной.

Подача электричества в музей была прекращена уже давно, по огромным залам двое мужчин всегда ходили со свечами. Но именно сегодня его внимание заострилось на этом факте.

– Чарующая реальность в полумраке! – звонко провозгласил Ник и натужно рассмеялся.

Стены были заполнены черно-белыми фотографиями прошлого мира, который не застал даже Ворс. Ник уселся, а Ворс медленно двинулся вдоль стен.

Множество людей миролюбиво смотрели на него с выцветших фотографий. Изможденные долгой работой шахтеры, улыбающиеся дети на еще целых игровых площадках, леди, спешащие на работу в офисных юбках. И конечно, влюбленные пары, целующиеся повсюду. Когда кинематограф был еще в ходу, Ворс часто видел такие незамысловатые сюжеты. Тогда они казались глупостью, бессмыслицей. Зачем смотреть фильм, у которого нет цели, чтобы просто улыбнуться? Когда мир поглощает неведомая пустота, нигде не расслабиться. Потом была служба, армия, база, ученые… Там, на краю, он не вспоминал эти сюжеты даже во снах.

И только здесь, под нескончаемыми бомбами, начал понимать всю ценность той, былой простоты. Все эти люди на фото давно умерли и не застали тягот войны. Все эти люди счастливые.

Потом одна фотография надолго привлекла к себе его внимание. Счастливая пара бросала какой-то блестящий предмет в городской фонтан. Темноволосая девушка и высокий мужчина в длинном черном плаще. Он крепко держал ее второй рукой и улыбался, а взгляд был полон безмятежного спокойствия.

Ворс узнал этот фонтан. Он и сейчас стоял на городской площади, опустевший и разрушенный.

– Фотографии этого города?

Сам факт, что фотограф из далекого, безмятежного прошлого мог быть как-то связан с окружающей действительностью, странно будоражил. Почти то же самое, что увидеть человека из сна или самому провалиться по ту сторону реальности. Совместить несовместимое…

– Не все, – ответил Ник. – Автор бывал у нас проездом.

«У нас». Ворс всегда бежал, поэтому никакое «здесь» не переходило в разряд «у нас». Однако эти слова тоже резанули.

Застаревшая боль, которая почти уснула за эти месяцы, вновь всколыхнулась. Ворс отвернулся и тихо сжал кулаком куртку в районе груди. Нет, на этот раз он больше не уснет!

Он в спешке попрощался со сторожем и заторопился наружу. И только выйдя из музея, вспомнил, что, против своего обыкновения, не купил у Ника сигарет, а свои запасы уже подходили к концу. Но возвращаться сейчас не хотелось. Это казалось лишним, будто прогонит наваждение, так отчаянно желавшее стать реальностью.

Ворс бросил взгляд на свинцовое небо и побежал. Улицы были почти пусты в это время дня. Сирена не звучала, и люди давно трудились во благо чьей-то бессмысленной победы.

От волнения он еле сдерживал ритм. Очередной дом на пути испускал дух последними жидкими всполохами пламени. Где-то вдали раздавался детский плач. А он мчался по прямой, к центру города.

Вот наконец вдали за руинами мелькнул фонтан. Ворс резко сбавил темп и отдышался. Здесь его охватило подобие страха, которого, казалось, он не испытает уже никогда. Страха, что он снова опоздал к своему маленькому чуду.

Ведь прошло столько лет, столько войн… Какой смысл искать тень прошлого, давно сгинувшего в осколках. Он так и не узнает, что влюбленные бросали в тот фонтан. Не совместит свои сны и настоящее, потому что так не бывает.

Люди убивают других людей, а пустота – это все, что приходит за ними. Пустота пожирает надежду.

Почему-то снова вспомнился тот день, у погибшей базы Второй. До того как вертолет приземлился, с телами двух мальчишек на руках, он так отчаянно хотел пустить время вспять. Отмотать, поступить иначе. Так сильно хотел, что почти узнал боль, расползавшуюся по телу. Боль, от которой он бежал в пустоту внутри себя.

Черная пелена забвения была так близко, что решение не заняло и секунды. Ворс просто шагнул в нее, как уже делал прежде. Бежал, спасаясь от самого себя.

Но глаза не застилала темнота, а сердце продолжило биться. По неведомой причине пустота не приняла его порыв. И Ворс быстро взял себя в руки, вышел назад к свету… Но уже ничего не смог изменить. И больше не вспоминал свою малодушную выходку.

И вот теперь он опять стоял на грани безумства, но совершенно другого. Ворс усмехнулся вслух. Как давно он позволил себе очнуться? Пройти сквозь боль, чтобы больше не засыпать. И вот этот тонкий запах, которым был пропитан весь музей, который, как хищника, вел его к фонтану, пусть и казался бессмысленным – запах близкой надежды. Вот что будоражило его.

Он закурил и снова медленно двинулся к цели. И уже на подходе осознал тщетность своих метаний – от былой красоты остался лишь маленький кусок бортика и пара потрескавшихся плиток у него.

Ворс внимательно оглядел руины. Даже после разрушения сюда кидали монеты. Какие-то люди мечтали вернуться, вряд ли в этот город, скорее в другие времена.

Его взгляд остановился на маленьком серебряном браслете, застрявшем между плит. Вдруг затрясшимися руками он поднял его и оттер многолетний слой пыли и грязи. На тыльной стороне была надпись, но металл давно покрылся чернотой, и ее невозможно было разобрать.

Бережно положив находку в карман, Ворс неспешно вернулся в барак – в конце концов, это был его выходной, в который можно не спешить. Под подушкой он хранил флягу со спиртом.

В бараке он не сразу приступил к делу и еще около часа сжимал браслет в кармане. Серебро медленно согревалось. И не менее часа прошло до того момента, как он смог отчистить грязь и прочесть надпись.

«Я рядом. Сегодня. Завтра. Всегда», – гласила она.

Протяжно зазвучала очередная сирена.

Девочка Света, которую он встретил утром, сидела на соседней кровати. В ее руках была потрепанная кукла.

– Слышишь звоночек? – спросила она у игрушки. – Сейчас мы пойдем прятаться. Но я обещаю тебе, когда-нибудь мы обязательно вырастем, и этот бардак закончится.

– Света! – позвала ее мать. Девчушка поднялась и направилась в ее сторону. Но затем оглянулась и спросила:

– Дядя, а ты идешь?

– Иду, маленькая. Конечно, иду. – Ворс положил браслет назад в карман, улыбнулся и двинулся в убежище. Сегодня не время умирать. Ведь однажды и этот бардак закончится.

IX.

Треснутые стекла небоскребов полоскали улицу в оранжевых цветах, отражая низкие облака. В таких красках сухой асфальт казался песчаной насыпью, бесконечной дорогой огромной пустыни, что непонятным образом затесалась в городе. И если могло бы закатное солнце уронить на нее свои лучи, то растворились бы и сам город, и дорога, уступив место пыльным барханам.

Огромный город спал в безмолвии и одиночестве. И казалось, будто видел сны. Чудесные, страшные, красивые и жестокие – о жизни, что когда-то струилась по его улочкам. О людях, бороздивших его просторы. И в тех снах он предавался мечтам, что время его забвения окончено, а ледяные щупальца небытия больше не скользят между домами.

Но грезы оставались грезами, а бесчувственное оранжевое небо лучше всего напоминало о жестокой реальности. И лишь короткая зеленая поросль, которая порвала асфальт в паре мест, не поддавалась унынию. Она стремилась ввысь, вопреки законам Вселенной, как безумная насмешка над тихой пустотой.

Вслед за травой на одной из площадей выпустил тонкую струю воды полуразвалившийся фонтан. Город так давно не знал живой воды, что все наваждения о пыльных барханах мгновенно растаяли. А хрупкий оазис ожил, набирая силу…

И вот уже полноценный фонтан разливался брызгами, наполняя улицы умиротворяющим шумом.

Эхо подхватывало его и уносило все дальше, давая первый бой тишине.

Царь горы

Первым засвистел чайник. Он резанул по сонным ушам хуже сирены, и лишь после ожила остальная техника. Забубнил монитор, вещая новую скучную сводку новостей, забурлила забытая вчера на плите протеиновая смесь. Рингтон будильника разорвался новой вариацией гимна города – каждый месяц новый мэр, новый гимн. Упомнить их невозможно, но сходство явно имелось. Они все были одинаково мерзкие. Звук мешал с грязью само понятие о мелодичности.

Кая протянула руку и нашарила электронный испаритель, не открывая глаз. Симуляция табачного дыма была паршивой, но в этом и вся прелесть. Она каждое утро вдыхала его, чтобы не забыть, не потеряться в лозунгах очередного гимна. Не поверить. Ей ли не знать, как хорошо они впитывались в сонное сознание.

Жилой блок, целых пятнадцать метров личной площади, тонкие стены и отовсюду эта поганая мелодия. На десятой затяжке испаритель вибрировал, а она открывала глаза. Именно тогда утихал гимн. Если не вслушиваться в шумиху соседей, можно представить, что эти полчаса перед работой принадлежат только ей.

Принадлежат ей… Она забрала кофе с подноса и злобно пнула робота-уборщика. Настроение поутру, как всегда, ни к черту. Окно утыкалось в соседний дом, поэтому пластиковые ставни вечно закрыты. Монитор она повесила прямо на них, и теперь он показывал рассветное солнце и колыхающуюся под легким ветерком зеленую траву. И весь блок был залит бликами фальшивого светила.

На двухсотых этажах, где располагались пентхаусы аристократов, было и настоящее солнце, недоступное обычным людям. Шли слухи, что за пределами города есть еще настоящая природа, как с экранов. И настоящие лучи, которые заграбастали себе богатеи. Но это лишь слухи, в которые Кая не верила, – у города не было пределов. Огромный муравейник занимал все пространство до выжженной пустыни. И люди ютились на каждом его сантиметре.

Люди. Кишащее, спешащее, рыгающее стадо. Распиханное по миллиардам жилых блоков, наслаждающееся утренним гимном и радостной картинкой на экранах. Счастливое? Ну уж вряд ли. Если кто и был счастлив – то лишь глупцы. И к таким Кая себя не относила. Кофе и испаритель не давали забыться.

И собственный пустой блок. Когда она впервые получила эти огромные по местным меркам апартаменты на сотом этаже, она порадовалась. На шаг ближе к вершине безликого небоскреба! Вот только здесь не больше солнца, чем на нижних грязных ярусах. И снова эта пустота…

Одиночество – это пустота. Внутри и снаружи, даже если ты заперт в галдящем муравейнике. Чем больше людей вокруг – тем им меньше дела до тебя. Эффект масштаба, перенаселение. Одна жизнь ничего не значит, если вокруг так много таких же. Индивидуальность стирается, уникальных не существует, всему есть замена.

Настоящее здесь – только солнце, которого, быть может, и вовсе нет.

Утренняя мантра ненависти была окончена, полчаса истекли.

Облачившись в черную форму, Кая покинула свой блок и заняла очередь к лифту. Здесь ей предстояло провести еще десять неприятных минут, толкаясь с такими же пустыми одиночками – для семейных был соседний дом. А за ним снова дом для холостых.

Поэтому она никогда не открывала окон. Наблюдать чужую иллюзорную идиллию было выше ее сил.

Можно знакомиться в очередях, так делали многие в ее доме. Жилые блоки в семейных домах еще больше. Главное – случайно не породниться с теми, кто жил этажами ниже. Все неумолимо стремились наверх, будто пентхаусы резиновые.

Можно завести постоянного партнера, и тогда повышение одного двигало сразу двоих вверх по этажам. Но Кая и сама продвигалась замечательно. Одиночество отрезвляло, позволяло не залипнуть на очередной фальшивый гимн.

Со следующей группой она зашла в лифт. Огромная хромированная кабина с бешеной скоростью понесла их по городским туннелям. Можно запомнить, где работают ее соседи, чтобы вечером завязать непринужденную беседу… Вот только Отдел был одной из первых остановок. И все видели, где она выходит. Кто после этого захочет заговорить с безопасником?

Да и черный мундир говорил сам за себя. Создавал вокруг Каи небольшой круг отчуждения. В вечной давке это не столь бросалось в глаза, но она всегда чувствовала. Одиночество – ее невольное кредо.

Еще пять минут, и стеклянные двери Отдела разверзлись перед ней. Впереди – очередь за кофе и очередь к рабочим местам. Кто-то из толпы приветливо махнул рукой, но лица она не разглядела.

Отдел безопасников находился под землей, в самом сердце городских туннелей, – чтобы реакция стражей закона была всегда молниеносной. Несколько сотен роботов на первом этаже кропотливо отсматривали каждую камеру, каждый метр огромного города. По-настоящему грань рисковали перейти немногие – обычно хватало устного предупреждения по говорителям, прикрепленным к камерам. Тем же говорителям, которые сыпали гимнами.

– Спорим, сегодня я растоплю этот лед на твоем лице? – Кто-то хлопнул Каю по плечу, как только она нашла удобное положение в своем жестком кресле. Она недовольно обернулась. Нолан источал чрезмерную самоуверенность всем своим глупым видом.

Он жил на восьмидесятом этаже и явно подкатывал. На самом деле он только пытался казаться приветливым дурачком и непробиваемым мачо. Нолан был карьеристом до мозга костей. Они вместе учились, и Кая прекрасно знала, кому он сыплет свои улыбки и как быстро заменяет цель на более выгодную. Поэтому она не обманывалась этой игрой.

– Очередной умелец, отключивший камеры? – безразлично вздохнула она.

Когда-то такие дела будоражили. В городе, где невозможно уйти от слежки, по-настоящему интересные кадры попадались слишком редко.

– Ну вроде того, – не стушевался напарник. – Только мы успели его отснять!

Кая зевнула. Потрясающий случай, экстраординарный! Теперь можно вломиться к нему домой, помахать оружием и повязать – как интересно!

Вместо сарказма она промолчала.

– Кая, – Нолан перешел на заговорщицкий шепот, – его нет ни в одной базе.

Ладно, это необычно. Она подняла бровь.

– Он не проживает в городе, о нем никаких данных, – продолжал нагнетать Нолан. – Неуловимый невидимка!

– И что же натворил этот невидимка?

Вот тут улыбка напарника слегка потухла. Ориентировки на поимку «невидимки» не было в утренней сводке.

– Ничего… Но ты только подумай, какая власть, какой размах! Он не просто играючи обошел защитную систему камер, он показал свою безнаказанность всему Отделу!

– И ты предлагаешь бегать по городу в его поисках? Без ориентировки камеры не начнут его искать.

«Если бы ты знал, что делать, Нолан, ты не пришел бы ко мне, – подумала Кая. – Единолично ввязаться в такое дело всегда выгодней. Но ты в тупике».

– Камеры и так его не найдут, уж в этом я не сомневаюсь.

– Конечно, ведь он ничего не сделал. Потраченное впустую время…

– Ты не понимаешь, Кая! Не оцениваешь масштаб! Он точно что-то сделает. Если он такой неуловимый, ему не нужно отключать камеры. Он специально обратил на себя внимание.

Хорошо, Нолан попал в точку. Ледяная маска слетела с лица Каи.

Внизу было всегда сумрачно. Верхний свет не доходил до первых этажей, но вечная ночь пестрела неоновыми вывесками и резала глаза.

Кая не любила ходить по этим узким улицам. Они тоже кишели людьми. Гораздо проще перемещаться по городу в туннелях. Они шли от второго до сто пятидесятого этажа, занимая почти все пространство над головой. Но нет, всегда находились праздные зеваки, шатающиеся по этим улочкам между домами, с горящими глазами вглядывающиеся в вывески. Или они просто дышали «свежим воздухом»? Да уж, свежий, бесспорно.

Но последняя потухшая камера была именно на улице. Над баннером ларька с лапшой, заливавшим красным светом весь квартал.

– Поедим? – с излишним энтузиазмом предложил Нолан.

Они стояли у ларька уже минут десять, но ничего подозрительного вокруг не наблюдалось. Ни единого человека, застрявшего здесь дольше пары минут. Только скучающий узкоглазый торговец, но он прирос к своей стойке и не двигался. Кая все равно пробила его по базе. Торговец, который не шарахался при виде безопасников, вызывал подозрения.

И этот дурацкий свитер со снежинками на синем фоне. Разве сейчас носят свитера? Она не разбиралась в моде да и не интересовалась ею никогда… Но свитер! Само название она знала только по картинкам в хронике.

– Кая? – Напарник дернул ее за руку.

А почему бы не поесть. Протеин и синтетические овощи, которыми кормили в Отделе, уже порядком приелись. А времени на что-то большее вечно не хватало.

Она кивнула и присела за крохотный столик, ютившийся у ларька. Жесткие подлокотники высокого стула сразу впились в бедра, заставляя ерзать и морщиться. Выбор блюда она оставила на Нолана.

Напарник поправил форму и не забыл сверкнуть жетоном перед глазами равнодушного торговца – тот лишь вяло кивнул в ответ. И, не поднимаясь, выставил на стойку две дымящиеся тарелки.

Нолан даже сдулся немного. Произвести должный эффект не получалось никаким способом. Поэтому он молча забрал тарелки и плюхнул их на столик перед Каей.

Глаза, а за ними и рот мазануло резкой болью. Зеленоватая лапша была не только непередаваемо вкусной, но и отвратительно острой. И это сочетание вкуса и боли прошибало до самой макушки. Противоречие в отлаженном осточертевшем городе казалось чем-то чуждым. И безусловно, приятным.

Кая с удовольствием навернула всю тарелку. И с не меньшим блаженством наблюдала, как морщится миролюбивая маска на лице напарника. Но он не отставал. Видимо, бросить слишком жаркую для него еду на глазах «Каи с сотого этажа» он не мог.

– Так и будем бегать по городу, как кретины? – Казалось, дышала она чистым огнем. И еще – будто торговец слегка улыбнулся ее проснувшемуся аппетиту. Она пригляделась внимательно. Нет, показалось.

– Что-то должно случиться, – настойчиво повторил Нолан. Все утро как заведенный он твердил эту фразу, будто заклинание.

– Несварение у тебя случится от острой пищи, – хмыкнула Кая. По неведомой причине настроение заметно улучшилось. В середине дня по темной улице сновало не так много народу. Не пусто, конечно, но и привычной давки не было. Дышалось свободней.

– Следователь Форг, у вас чувство юмора прорезается? – во все тридцать два улыбнулся напарник и надолго приложился к холодной воде. – Где же ты прятала его все это время?

– На первом этаже.

– Всегда хотел сводить тебя на свиданку в одну из этих забегаловок. Да только не верил, что ты согласишься.

Она снова хмыкнула. Стадию сальных намеков они прошли еще в Академии, а на что-то большее Нолана никогда не хватало. Так что заявление о свидании и впрямь было необычным.

Тут же часы на руке издали мерзкий писк и вывели голографическую карту, на которой вспыхнула новая точка, на другом конце 121-й линии. Снова отключилась камера.

Безопасники подскочили одновременно и прыгнули на мот, услужливо дожидавшийся рядом. Кая успела первой к рулю и с наслаждением выкрутила газ до упора – не часто у нее была возможность воспользоваться транспортом. Автокары запретили еще до ее рождения, да и улицы уже не вмещали громоздких машин. То ли дело мот – юркий, компактный, идеально маневренный.

Поток воздуха трепал тугой пучок на голове, выбивал слезы из глаз и учащал пульс. Нолан с опаской жался к ее спине, обхватив талию слишком крепко, – но она почти не чувствовала и упорно не снижала скорость.

Лавируя в неплотном потоке, она наращивала обороты и почти улыбалась. Если на секунду прикрыть глаза и представить, что вокруг нет громадин-небоскребов, что этот желтоватый отсвет – солнечный, а не очередная витрина, что сзади близкий человек, с которым она мчит в закат… Так хорошо представить, будто это картинка из жизни, которую она еще может прожить… Или уже живет.

121-я линия закончилась слишком быстро. Кая ударила по тормозам.

И снова никого, хотя они долетели быстро. Абсолютно пустой стык двух домов и пропавший красный сигнал на камере.

Она слезла на землю и для порядка ощупала глухие серые стены. Впрочем, без надежды и энтузиазма.

Побледневший Нолан тоже спрыгнул, отдышался. Прислонился к монолиту прямо под камерой.

– На свидание поедем туннелями, – выдал он через минуту. – И после, к тебе, тоже туннелями. Что-то я не в форме после таких лихачеств.

Кая закатила глаза. Что еще было ждать? Даже ответа не требовалось.

Неожиданно напарник резко потряс ее за плечо. Она уже собиралась объяснять, что даже молчание не будет согласием. Но удивленно замерла.

Он смотрел вверх, прямо под камеру. И даже подпрыгнул радостно, совсем как щенок. А потом сжал в руке клочок бумаги, спрятанный за потухшим говорителем.

Записка?

«На сегодня все, завтра еще покатаемся».

Нолан дернул бровью. А потом неожиданно расхохотался.

– По крайней мере, у него есть чувство юмора.

Первым засвистел чайник. Он резанул по ушам, пробуждая и требуя внимания. Забубнил монитор, вещая сводку новостей, забурлила забытая вчера на плите протеиновая смесь. Рингтон будильника пропел положенную минуту гимна. Его звук мешал с грязью само понятие о мелодичности.

Но Кая впервые не обратила на него внимания. Она села в кровати и долго смотрела на желтое поле ржи вместо окна. И вспомнила про испаритель, только когда робот в третий раз безмолвно тыкнул ей в руки поднос.

Сегодня даже синтетический дым не казался таким мерзким. Она поднялась и сыпанула в кофе сахар. Подумав еще, добавила модифицированных сливок. Проснувшиеся вчера вкусовые рецепторы требовали большего.

«Может, сходить на свидание с Ноланом? Хоть поем вкусно», – задумалась она. И тут же с удивлением одернула себя. Неужели это мот так подействовал? Давно она не каталась… Или вчерашний выключатель камер? Неуловимый серийный Выключатель.

Она улыбнулась. Эту шутку придумал напарник после записки под камерой. И она даже казалась забавной.

Впервые за все время с поступления в Отдел Кая чуть не опоздала на работу. Успела залететь в стеклянные двери за десяток секунд до провала.

А перед очередью уже ждал Нолан. Сегодня он выглядел необычно. Кая не сразу поняла, что именно насторожило ее в виде напарника. Торчащий хохолок на обычно прилизанных гелем темных волосах? Криво сидящий галстук? Или этот безумный блеск в глазах?

Он замахал рукой, а потом и сам почти бегом ринулся в сторону Каи. Как-то слишком странно, дерганно. По-детски?

– Я уже получил бумагу на мот, можем отправляться, – бодро выдал он.

И Кая сразу заразилась. Этим азартом, что сегодня горел в его глазах. Ощущением новой гонки, необычной загадки, неуловимого невидимки. Воздуха, что теперь усиленно циркулировал в легких.

Кивнула и позволила себя увести из давящих стен Отдела.

Выкрутила газ, раскрывая карту уже на ходу.

Ощутила прерывистое дыхание на шее.

Сливочное послевкусие на языке.

И прожила в таком ритме целых десять минут своей неожиданно поменявшейся жизни. Потому что у новой камеры их уже ждал Кост.

Следователь Кост. Он жил на сто тридцатом этаже, хотя был ровесником Каи, и это уже говорило о многом. Всегда идеальные стрелки на форменных брюках, идеальная прическа, волосок к волоску, идеальная улыбка, кожаные черные перчатки, которые никогда не слезали с его рук. И стайка амбициозных новичков, что вились вокруг него, как рыбешки. Безликая разменная монета, которую он пускал в расход. Впрочем, желающие всегда находились.

Свет очередного баннера синим отразился от его наполированных запонок. Окрасил белоснежные зубы, и приветливая улыбка на мгновение превратилась в оскал хищника. С ним невозможно обмануться дружелюбными манерами.

Несомненно, однажды он займет пентхаус. А может, и место главы Отдела. Дожить до этого счастливого дня не хотелось.

Кая Форг не отказала себе в удовольствии затормозить всего в метре от коллеги. Разумеется, он даже не шелохнулся.

– Следователь Кост, Отдел направил на расследование нас. – Напарник первым соскочил с мота. – И помощи мы не запрашивали.

Тон звучал вполне твердо, но Кая чувствовала, что он почти сдулся. Пятьдесят этажей разницы – это весомо даже для безопасника. И оспорить чужую волю невозможно.

Проклятое деление по этажам! Проклятый Отдел! И проклятый…

– Нолан. – Оскал Коста стал еще шире. Стайка стажеров уже выстроилась за его спиной, выпячивая головы, как трусливые суслики. Они ждали шоу. – Мы даже не разобрались, о каком деле идет речь. Не лучше ли действовать сообща, чем отказываться от помощи старших?

И вот это «мы» резануло по ушам сильнее всего. «Мы», «наше дело» значило «ты потерял свой шанс вчера, щенок, когда вернулся в Отдел без ответов».

– Камер на всех хватит, – усмехнулся Кост, и за его спиной пронеслось слабое блеяние послушных сусликов. – Впрочем, мы здесь уже закончили.

Баннер сменил цвет на тревожный красный. По нему ползли огромные белые всполохи, отражаясь на стеклах десятка мотов. Взревели моторы, и с ослепительной улыбкой Коста во главе они скрылись из виду.

Нолан повернулся к Кае, так и не покинувшей свое кресло. Но вместо растерянности или злости на его лице играла легкая улыбка. Он с ума, что ли, сошел?

– А помнишь, я вчера предложил написать отчет за тебя? – Он начал пятиться к стене, не оборачиваясь.

Кая кивнула, не сводя с него настороженного взгляда. Напарник вызывал все больше сомнений.

– Ты же не обидишься, что я внес туда не все факты? Так и знал, что Отдел захочет наказать нас за безрезультатный день…

Он уперся спиной в стену и вытянул руку вверх. Улыбка стала широкой, но все равно не напоминала оскал Коста. И азарт вернулся.

– Ты не написал про записку… – ошарашенно протянула Кая. Она даже растерялась – Форг никогда не нарушала инструкций, именно поэтому дошла до сотого. И никак не ожидала подобного пренебрежения от Нолана. Хотя… крохотная часть ее души искренне радовалась. Особенно в тот момент, когда напарник хитро подмигнул и протянул новую записку.

– Позже разберемся, – процедила она сквозь зубы и выхватила клочок бумаги.

«Загадка 1. Кто живет на вершине горы?»

Камера зажглась за мгновение до того, как Кая успела спрятать записку в карман. Говоритель ожил, десять утра, время гимна.

И вдруг вместо привычного противного лязга на всю улицу зазвучала тонкая мелодия, и красивый женский голос запел на неизвестном языке.

От неожиданности подпрыгнул даже Нолан.

А вот прохожие на улице не обратили никакого внимания. Они продолжали суетиться, толкаться и бежать по своим делам, будто ни гимн, ни новая мелодия не могли пробраться сквозь их завесу отчуждения ко всему окружающему.

– И часто здесь такое играет?

– А часто ты вслушиваешься? – задумчиво произнесла Кая.

В следующий раз потухли сразу три камеры. Но ведь невозможно быть в трех местах одновременно? Или у Выключателя появились сообщники.

– И куда едем? – растерянно спросил Нолан.

– Подальше от Коста, – прошипела Кая. Газ не выкручивала, напряженно вглядываясь в карту. На ней мелькали и манили сразу три точки. – Но в городе нет гор…

Так некстати всплыла картинка с горным пейзажем, которая была на мониторе месяц назад. Снежные вершины, зеленые луга и полное отсутствие даже малейшего следа цивилизации. Идеальная картина! Казалось, свежим воздухом пахнуло. Интересно, какой он? Свежий воздух…

– Форг, ты со мной? – Напарник дернул ее за плечо.

– Извини, задумалась.

– Я говорю, что он оставляет нам загадки. Горы – это пентхаусы.

– Но они есть в каждом здании!

– Подожди-ка… Я знаю этот дом! – Нолан ткнул на ближайшую к ним точку. – Там живет глава Отдела.

– А ты откуда знаешь?! – Кая не поленилась оглянуться, чтобы поймать смущенный взгляд собеседника.

– Ну… Я общался с девушкой, которая там живет. А она наткнулась на Рейна в лифте как-то раз.

При этом он покраснел как алый мак. Общался, ага. Кая сделала вид, что не заметила, и просто выкрутила газ. В конце концов, не все ли равно, куда поехать? Не все ли равно, с кем спал Нолан. Если записка окажется там, эту связь можно будет назвать полезной.

На этот раз она так резко дернула с места, что напарник чуть не вылетел на дорогу.

– Если записка там, значит, Выключатель играет с Отделом. Намеренно! Ждет, что приедем именно мы. – Он пытался перекричать поток встречного ветра.

Будет забавно, если он окажется прав. Бесстрашный Выключатель. И Нолан-потаскун.

До места они добирались не меньше получаса, и даже Кая с трудом стояла на ногах после такой быстрой езды. Пару раз она чуть не влетела в людей, выраставших перед ней будто из-под земли. Но мастерство брало верх. И страх, что Кост со своей стаей уже на месте, разобрал камеру по винтику, раскрыл дело, поймал невидимку. И уже получает очередную награду.

Вокруг камеры вновь была пустота. Даже извечный городской поток обходил этот скромный стык двух домов стороной.

Нолан не сошел – слетел с мота, и даже зеленый цвет лица не портил парню счастья. Уже через несколько секунд в его руках мелькнула новая записка.

«Загадка 2. Кто-то живет на вершине горы?»

– Ничего не понимаю, снова тот же вопрос! – Нолан свел брови и протянул записку напарнице.

Форг вгляделась в крохотную бумажку, перечитала ее несколько раз, прежде чем смысл окончательно дошел до ее сознания. Дерзко.

– Всего две новые буквы, а вопрос так изменился.

– Не понимаю…

– На каком этаже живет Рейн?

– Сто восемьдесят пятый, – заученно отрапортовал Нолан и осекся.

– А пентхаус начинается на сто девяносто пятом.

Напарник присвистнул и вгляделся вверх. Сотни туннелей избороздили небо так, что его не было видно. Оно тонуло в ночной мгле и сверкающих лифтах, с бешеной скоростью бегущих по туннелям. Вплоть до сто девяносто пятого этажа…

– Никогда не задумывался об этом. Привык считать, что глава живет на вершине.

В этот день больше ни одна камера не потухла.

Для свидания Нолан выбрал темный барчик, где подавали запеченное в меду модифицированное мясо и восемьдесят сортов одинакового пива. Ровно посередине между их домами, чтобы не подавать Кае лишний повод для неуместных подозрений.

Они отправились туда сразу после работы. Кая наотрез отказалась переодеваться и прихорашиваться, тоже подчеркивая деловой формат ужина. Ей просто хотелось поесть и выпить вне дома впервые за последние пять лет. Даже испаритель сам скользнул поутру в сумку, будто предполагая вечерние планы.

Нолан галантно отодвинул ее стул. И улыбнулся совсем по-новому. Теплее или мягче. В приглушенном свете бара он больше не казался заправским мачо, как обычно на работе. Не отпускал пошлых шуток. Расслабился.

Он сам составил ее заказ, попросив повара сделать поострее. Свистнул разносчице, и на столе тут же возникла пара пенных кружек.

– За Выключателя, который смог затащить тебя на ужин быстрее, чем я. – Он улыбнулся и звонко ударил по кружке. Кая улыбнулась и тоже выпила.

Она хотела еще что-то добавить, чтобы Нолан подобрался. Но прекрасный аромат мяса вышиб все остальные мысли из головы. Гребаные уставы, как же давно она не ела ничего вкусного! Протеиновая смесь утоляет голод вечно спешащего города, но заменить настоящую еду она не могла.

Лишь покончив с мясом и первой кружкой уже не такого гадкого пива, она вновь пришла в себя. Как вынырнула с глубины залива, где потонула столько лет назад.

– А ты прожорливая, – хмыкнул напарник. – Признайся, ты не соглашалась на ужин из страха меня разорить.

– Я плачу за себя сама, – отрезала она.

– Ну уж нет. Могу я побыть галантным хоть раз? Это не обяжет тебя ехать ко мне. – Он подмигнул. – Только если сама захочешь.

Форг вздохнула. И лицо напарника вмиг стало серьезным.

– Знаешь, Кая, я сегодня дважды нарушил инструкции. Я снова не включил записки в отчет.

Она уже не удивлялась. Можно сказать, что она поняла этот азарт, хоть сама и не рискнула бы сделать подобное. Поэтому и не писала отчет, вновь свалив его на Нолана.

– А второй раз?

– Я выключил утренний гимн, – заговорщицки прошептал он.

Кая пожала плечами. Подумаешь, гимн. Эту инструкцию она и сама не считала обязательной. Просто мерзкий звук замечательно будил по утрам.

– И ты знаешь, мне будто дышать стало легче. Как груз с плеч свалился вместе с этим отвратительным лязгом…

– Аккуратней, Нолан. Это опасный путь. – Кая улыбнулась. – Сегодня ты отключаешь гимн, завтра удаляешь себя из базы и идешь баловаться с камерами.

– Ты думаешь, Выключатель – бывший безопасник?

– Почти уверена. Только у нас есть доступ к базам.

В этот момент входная дверь скрипнула, симулируя звук дерева. И в баре сразу стало тесно. Уверенным шагом внутрь вошел Кост в своих неизменных перчатках и безупречном костюме, а за ним и вся его свора. Стажеры свысока смотрели на посетителей и брезгливо дергали бровями.

Кае показалось, будто Нолан вжался в стул, мечтая в нем раствориться и стать невидимым. Или провалиться под пол.

Кост гордо прошествовал к стойке и уселся прямо там. Обласканный вниманием, приковывая все женские взгляды к себе, – как всегда, идеальный. Пару коллег в углу он будто не заметил.

Целая кружка пенного понадобилась Нолану, чтобы взять себя в руки и вновь сесть спокойно. Это время они провели в молчании. Кая рассматривала стажеров, но не запоминала их лиц – они всегда одинаковы. Высокомерные, льстивые, лебезящие. Лживые, тупые и недолговечные.

– Тебе не кажется, что наш мир какой-то неправильный? – неожиданно выдал напарник. Она перевела взгляд на него и уловила нетрезвые нотки. Отчаянные. – Стремимся вверх, лезем по головам, следуем инструкциям и неба даже не видим! Только карьера, только развитие. Нескончаемый рост. И совершенно неважно, что нас окружает, – все на алтарь великой цели. Собственного эгоизма, жажды комфорта. Один идеал на всех, один путь на всех. А по факту барахтаемся в канаве таких же амбициозных и слепых. Наступаем на головы, а выше не становимся. И лучше не становимся…

– Неужели я слышу это от тебя? Не ты ли, Нолан, первый стремишься наверх? Даже на свидание позвал девушку с сотого.

– Я бы взглянул на небо… – невпопад ответил он, не отрывая слегка окосевшего взора от глаз Каи.

– Нолан, дружище! – Рука в черной перчатке опустилась на его плечо.

Рядом стоял Кост и улыбался. Одна из прилизанных прядок выпала из прически и теперь свисала на лоб. Но только случайной она тоже не выглядела – будто Кост сменил «прикид» на менее формальный.

– Кост, – натужно улыбнулся-поморщился напарник. И как-то уменьшился в размерах.

– Кажется, мы в одной лодке теперь? – по-свойски подмигнул непрошеный гость, но Кая не купилась. – Следователь Форг, у вас тоже нет идей, что хочет наш невидимка?

– У меня нет идей, почему Отдел так бездарно использует свои таланты. На этом деле уже есть два следователя, зачем подключать еще и вас? Неужели для такого выдающегося работника нет задач посерьезней?

– Ну что вы, Отдел всегда печется о своих кадрах, Форг. Просто я обучал стажеров обращению с мотом на улицах, – усмехнулся он.

– И сколько разбилось сегодня? – тихо прошептал Нолан.

– Двое. – Кост равнодушно пожал плечами. Будто говорил о своей кофеварке, а не о живых людях.

– Ничего, тебя и такого любить будут, – процедил напарник.

– Конечно. – Кост рассмеялся. А потом резко опустил черные блестящие перчатки на их стол, пригнул голову и почти прошипел, как зверь перед атакой. Но так, чтобы его видели и слышали только двое. – Вы что-то недоговариваете, я чую это. И советую поскорее освежить мозги и память. Это развлечение с гонками на улицах может стоить вам дороже острой еды. Гораздо дороже.

Он выпрямился и снова выглядел как обычно. Сияющая улыбка и небрежно брошенный на лоб черный локон.

– Ты же знаешь, что врать в отчетах нехорошо, братишка? – Он потрепал Нолана по голове и вернулся к своим сусликам у стойки.

– Братишка? – удивленно спросила Кая.

– Как моя фамилия, следователь Форг?

И она запнулась. Поняла, что так давно ее не слышала, даже в Отделе, что уже успела забыть. Как же там было? Что-то на Т или на К?

– Нолан Кост, а он мой старший брат. Вот только он – следователь Кост. А я просто Нолан.

Первое свидание за столько лет, определенно, не удалось.

Сначала засвистел чайник, требуя внимания. Забубнил монитор, но Кая тут же выкрутила звук. Рингтон будильника успел только пискнуть, прежде чем его постигла та же участь. Блаженная тишина… А на экране были снежные горные вершины.

Она намешала столько модифицированных сливок в кофе, что почти не чувствовала его горечь. И совершенно забыла про испаритель.

А так ли она любит свою работу, чтобы ради нее забыть все остальное? Забыть, бросить, отринуть, как будто и не существует ничего кроме. Но ведь это – единственный доступный путь наверх. Туда, где греют солнечные лучи, о которых она так мечтала в детстве.

Собираясь в тишине, Кая закончила утренние дела даже быстрее. И была на службе за двадцать минут до положенного времени. Но у входа в Отдел уже ждали Нолан и мот.

Выглядел напарник не менее задумчивым, чем она. Поздоровался кивком и напряженно вгляделся в карту. Ровно в девять отключилось пять камер. И только одна из них была в том же месте, где вчерашняя.

Они переглянулись.

– Туда и поедет Кост, – сухо констатировал Нолан.

– Тогда хорошо, что мы будем там раньше. – И Кая выкрутила газ до упора.

Люди мелькали единым пятном перед глазами. Размытым, серым или пестрым, но таким одинаковым. Как препятствия на тренажере в Академии. Они не имели смысла, похожие люди не имели смысла. Только путь от точки А до точки Б.

Кто-то живет на вершине горы?

Такая простая, почти детская загадка. Будто там прячется великан. И волшебные бобы могут привести наверх, открыть тысячу путей, осыпать бесполезным золотом, но дать шанс на нечто большее…

В этом городе имело смысл только одно желание – стремление вверх. К снежным вершинам, к солнечным пентхаусам. К чему-то настолько иллюзорному, почти недостижимому, но столь желанному… Столь желанному, что все продали души еще на старте, не получив гарантий.

Она оставила черный дымящийся тормозной путь и слетела с мота первая. Выдохнула одновременно с тем, как протянула руку вверх. Нащупала записку и сказала:

– Мне кажется, Выключателя не существует.

Кая держала в руках нераскрытую записку и смотрела в округлившиеся глаза напарника. Сейчас хотелось выдохнуть как можно сильнее. Выдохнуть перед последним, решающим рывком, будто от силы дыхания зависело все на этом свете.

– Что ты имеешь в виду?

– Нолан, подумай. Неужели Кост не смотрел запись с камер? Отключение одной – просто незаметная деталь. А вот подложить записку под нее… Уже более значимая. Но он не знал о записках, оба дня. Любая другая камера на этой улице покажет, что невидимка задержался. Что наш Выключатель сделал хоть что-то. А у Коста были лишь догадки, пустые предположения для профилактического запугивания.

– Ты же не хочешь сказать…

– Сколько раз Выключатель попадал в сеть камер?

– Дважды.

– И ни одна другая камера не записала, как он подсовывал записки. А сколько раз система глючила и выдавала неопознанную личность за последние сто лет? Сколько раз был сбой сети?

– Сотни…

– Это очередной сбой. Случайность, – сказала Форг как отрезала. Как лишила надежды. Как лишила религии, в которую так хотелось верить людям еще тысячу лет назад.

– Его никогда не было?.. – Вид напарника был жалок. Он снова раздавлен, лишен азарта, что придавал ему жизни в эти пару дней.

– Гребаные уставы! – выругалась Кая. – Нолан, думай. Думай лучше!!!

– Записки всегда здесь были? Но ведь загадки шли по номерам! – Он ухватился за соломинку. – Мы находили их в нужном порядке!

– Первая – 121-я линия. Вторая – 234-я. Третья, – она сверилась с картой, – 355-я. Порядок линий, Нолан! Один, два, три… четыре?

Вдали взревели моты. Кост и его команда приближались.

Кая и Нолан оседлали свой мот. След от их тормозного пути все еще дымился, когда они уже скрылись за десяток линий от погони.

– Форг, это безумие! – Он вновь пытался перекричать порыв ветра. Но его руки больше не сжимали напарницу с таким страхом. – Что в последней записке?

– Попробуешь догадаться? – Кая улыбнулась, хотя знала, что он не увидит.

– Что-то про систему.

– «Кто хочет жить на вершине?»

Браслеты разорвались воем. Всплывшая голограмма заслонила обзор. Красным светилась вся карта. Абсолютно все камеры в городе были выключены.

У Выключателя не было сообщников. Он – это лазейка самой системы. Ее багнутый код.

– Я живу на 489-й линии, – прошептала-предложила Кая. Нолан не мог ее услышать, но все равно кивнул.

Дорога будто опустела. С исчезновением красного огонька не могли исчезнуть люди. Но Кая их больше не видела. Город сошел с ума?

В пропасть! В гнилую смрадную пропасть! Сейчас имела значения лишь одна камера на углу дома 489-й линии. И под ней была…

– Карта, – выдохнула Кая.

Одна маленькая пластиковая карта, спрятанная в каждой камере 400-й линии. С допуском.

– На вершину горы, – закончил за нее Нолан, уже распахивая дверь небоскреба. Огромные стеклянные врата, столь приевшиеся Кае. Которые она видела каждый день, такие же, как в каждом доме этого города.

Лифт подъезжал слишком медленно. Еще медленней, чем в утренней очереди. Лифт никуда не спешил, всего лишь механизм отлаженной системы, он совершенно не проникался важностью момента.

Нолан сжал руку Каи в каком-то неосознанном порыве. Они должны были увидеть небожителей, глупо объясниться и посветить жетонами Отдела. Придумать несуразную сказку о цели своего визита. Помечтать, что больше ни один безопасник не достанет подобного ключа. И что-то выяснить.

Плевать. Они впервые увидят солнце, а что там хотел серийный Выключатель или баг системы – будет вторично. Солнце…

Когда дверь сверкающего лифта начала закрываться, чтобы унести их наверх, Нолан даже улыбнулся. И сжал руку сильнее, так, что побелели костяшки пальцев.

И все было настолько странно, бешено, непривычно, что даже почти хорошо.

Пока чужая рука не остановила двери, не дав им сойтись последние сантиметры.

– Собрались отдохнуть? – неприятный голос резанул по ушам не хуже гимна.

Кост. Его приветливая улыбка превратилась в гадкий оскал. Оскал победителя.

– Меня забыли на праздник прихватить.

Лифт снова раскрыл двери и замер на первом этаже.

– Проваливай, – процедил Нолан. Но как-то слишком глупо, растерянно. С затаенной годами обидой за отобранную в детстве игрушку. Кост лишь рассмеялся в ответ.

– Ты как всегда. Пытаешься скрыть от меня тайну в картонном домике. Но твоего скудного умишки не хватает на такой подвиг.

Его своры сусликов не было рядом. Конечно, когда Кост хотел, он был самым быстрым и сильным. И штатное оружие больше не скрывалось в кобуре под форменным черным пиджаком.

– Что ты здесь забыл?

– Маячок, мой недалекий брат. Отключены камеры, но не маячок. – Он кивнул на браслет Нолана.

Кост шагнул в лифт как к себе домой.

И Нолан ударил. Четко, без размаха, сразу в челюсть. Удар, которого он ждал годами за ту сломанную игрушку. Или за эту сломанную жизнь.

Выстрел огрел по ушам в небольшом хромированном помещении лифта.

Кая сама не поняла, в какой момент рефлексы откликнулись на сигнал. Ее оружие тоже взмыло в воздух и пальнуло в ответ. Потом нога вытолкнула прочь стонущее тело с удивленными глазами.

И вот они уже едут вверх. На лифте горит непривычная кнопка – двухсотый этаж. Дерзкая кнопка и сломанная жизнь внизу, куда больше не будет возврата. Покушение на следователя со сто тридцатого этажа карается мгновенной смертью, даже если она стреляла в плечо.

– Спасибо, – слабо выдохнул Нолан. Он осел по стене, и Кая сжала слабеющую руку. – Лучше так, чем иначе…

Из его рта вырвалась струйка крови, потонув в обильной пене, которая мешала говорить дальше.

Кост целил не в плечо. Ему уже приходилось стрелять в людей, и он точно знал, куда бить. И никогда не сожалел. Сто тридцатый этаж лишает сожалений.

– Кая, я…

Лифт зазвенел и остановился. Двери распахнулись, а Нолан так и не успел договорить. Кая хотела дернуть его за руку, хоть долбаный метр протащить ближе к его мечте, к ее мечте… Но бесчувственная ладонь больше не сжимала ее в ответ, а тело стало тяжелым и неподатливым. Напарник больше не дышал.

На негнущихся ногах Кая вышла из лифта на двухсотом этаже. На самой вершине горы. Двери за спиной закрылись, оставляя ее совершенно одну.

Солнце, которого ей еще никогда не доводилось видеть, было так близко! Протяни руку, толкни дверь, подставь лицо лучам. Рука, в которой только что была ладонь Нолана, болезненно заныла. Это чувство отдалось внутри, и все нутро сковало слоем льда.

Она толкнула дверь, почти бегом преодолела залитый светом холл, потом комнату с закрытыми пластиком окнами, на которых висел такой же экран, как у нее в блоке. И лестница с люком, ведущим на крышу.

На люке висел замок, но это не было преградой. Тем же штатным оружием, что только минуту назад впилось в Коста, Кая прострелила его. Замок мерзко запищал, но поддался. Будь тут камеры, она бы уже слышала звуки приближающихся безопасников, видела свое лицо в ориентировке… Но камер не было. Она просто толкнула люк.

Вышла на крышу. Подняла голову вверх. И застыла.

В таком положении она стояла минуты или часы, не в силах отвести глаз, опустить голову. Шея давно затекла, но Кая стояла.

А прямо над ней…

Солнца не было.

На Каю смотрел город. Все тот же проклятый город, что и под ней, только кверху ногами. Огромные небоскребы с открытыми пентхаусами на вершинах. И ее собственное недоуменное лицо, не смеющее отвести взгляда.

Огромное зеркало вместо неба. Солнце – иллюзия, очередная ложь с экранов. Высший смысл – вранье. А вот муравейник, который она могла окинуть взглядом, – единственная истина. В нем нет незаменимых и уникальных.

В огромном зеркале она видела такое же удивленное лицо, застывшее на соседней крыше. И еще на одной.

Такие же люди, как она, стремящиеся вверх, поражались жестокой правде.

Она испуганно оглядела все крыши, которые ей были видны, – с десяток людей застыли в том же безмолвном ужасе. Каждый шел к своей вершине, не заботясь об окружающих. По головам и чужим жизням ради спасительного солнечного глотка, который может придать смысл этой борьбе.

И теперь они все смотрели на огромное зеркало своих стремлений. На результат бессмысленной победы над другими муравьями. На свое одиночество.

Одиночество – это пустота. Ради такого не стоит бороться.

Искусственное освещение, заменявшее настоящий солнечный свет, гасло – начинался вечер. Люди расходились с крыш, пораженные новым открытием. Их жизнь уже не будет прежней… Но они должны искать, за что бороться.

Кая не заметила, как осталась совершенно одна. А ушедшие уже придумали новый смысл? Неужели только она осталась в недоумении, растерянности??

Уникальных не бывает… Но крыши были пусты.

Впервые за это время Кая оглянулась назад. Где-то там, за распахнутыми дверьми пентхауса, за закрытым свинцом лифтовой кабины, лежал Нолан. Он так и не узнал, ради чего боролся, не увидел солнца. Быть может, ему повезло?

Кае стало больно. Она жалела о его смерти. О том, что он не встал рядом с ней на этой крыше, и ей теперь не с кем разделить свое горе. Смысла не было ни в чем, и одинокая слеза скатилась по щеке.

Нет! Так не может продолжаться! Сколько еще таких, как она, пройдется по этой крыше, чтобы познать истинную бессмыслицу существования? Неужели никто не пытался разорвать этот круг?! Это проклятое стремление, которое заставляет оставаться одиноким даже в переполненном муравейнике…

Гадкий кофе или со сливками, снежные вершины на мониторе или окно в чужую, такую же беспощадную жизнь. Настоящий ли табак в испарителях? Бывает ли мясо таким острым? Любил ли ее Нолан?

Пустота, сейчас она им всем покажет, что это такое!

Кая достала оружие, зарядила и выстрелила вверх.

Наверно, она не первая. Наверно, зеркало непробиваемое. Иначе почему оно все еще цело?!

Она выстрелила еще и еще, спустила первую обойму.

Дошла до тела Нолана, забрала его оружие. И даже не оглянулась на напарника, уходя. Сейчас это не нужно, ведь она будет спускать столько обойм, сколько потребуется. Ради себя, ради него и ради всех, кто хотел вверх.

И зеркало треснуло. Огромная черная полоса расчертила фальшивое небо.

Взвыли сирены, но безопасники уже не успеют ее остановить. Кая широко улыбнулась. Мускулы лица, давно отвыкшие от улыбки, сразу заныли.

Но она продолжала палить вверх, скалясь все шире. Теперь она сама была целиком тем оскалом хищника или жертвы. И почти смеялась – ее ждала удача, непременно!

Она остановит этот замкнутый круг и впустит живого, настоящего воздуха!

Зеркало треснуло и разлетелось на осколки. И окончательная, непроглядная пустота поглотила город и всех, кто его населял.

Х.

Палящее солнце медленно уходило за горизонт, расплескав по небу розовые отсветы очередного уходящего дня. Дня бессмысленного существования усталого демиурга. Каждый новый шаг, новый мир давался все труднее. Когда все усилия тщетны, когда ты не свободен и даже не хозяин своему следующему вдоху, имеет ли значение собственная жизнь?

Все его миры приносят только страдания тем, кто ему дорог, и он не способен это изменить. Он неподвластен себе. Он совершенно один и должен оставаться в одиночестве до конца своих, быть может, уже недолгих дней. А вместе с ним погибнет и все, чего касалась его рука. Оно же погибло и продолжает погибать постоянно…

Сегодня ему казалось, что цель Марты – просто игра. Она забавлялась, чтобы хоть как-то скрасить свою вечность. Сегодня ей нравилось смотреть, как муравьи ползут на вершину муравейника, вчера – как людей пожирает бесплотная пустота и летят бомбы на уцелевший музей. Завтра она захочет, чтобы ожила ее детская сказка, превратившись в кровавую резню. Но однажды и эта игрушка надоест.

И Марта придумает себе новое развлечение.

Николай устало опустился на землю в ожидании своего палача. Придет она сегодня ночью или через год, потребует новых усилий или щелчком пальцев оборвет его жалкое существование, как делала уже не раз с другими…

Щелчок. Жест стоял перед его глазами и днем и ночью, ни на секунду больше не позволяя забыться. Отчаяние и безысходность стали единственными спутниками.

Он так часто наблюдал, как Марта просто щелкает пальцами, бездушно и эффективно, как гибнет все вокруг, что было дорого его сердцу хоть мгновение. Но он до сих пор не научился ее равнодушию. Быть может, именно это его и погубит, или исход всегда один. Пусть он первый, но определенно не последний созданный ею демиург.

Какая сила наделила Марту такой властью? Какая сила допускает это… Когда Марта дышит, перестают дышать остальные. Или она и есть та изначальная точка отсчета, или Вселенная хаотична и бессмысленна. События просто происходят, и нет, не существовало для этого законов, кары, последствий, справедливости. Логики, дьявол бы ее побрал!

Впервые Николай не хотел бороться. Впервые с той ночи в лесу, когда Марта пришла, он чувствовал неотвратимость смерти. Учитель превратился в палача, коим и являлся всегда. Палача и хозяина, ведь без ее дозволения он не мог даже умереть.

Бороться не за что, никого не спасти.

Новый город, раскинувшийся перед его взором, зажигал свет, готовясь к ночи. Тысячи огоньков мерцали внизу холма, жизнерадостно поглощая свои последние глотки воздуха и даже не подозревая об этом. Людям не положено знать своих творцов, какими бы странными ублюдками они ни были. Николай свесил ноги с обрыва, вновь ощущая, как сердце разбивалось на миллионы осколков. Как поверить, что все они живы, когда через мгновение станут мертвы навечно, будто и не существовали никогда?

Вера во всемогущую Жизнь – та частица, что отличала его от Марты, – покидала Николая. Потеряв веру, он станет так же бесполезен, как и все люди внизу, не обладающие его даром, его проклятьем. И здесь абсолютно неважно, сколько минут ему осталось дышать, когда исход предрешен.

Посеревшее небо ярко прорезал полный диск луны. Николай мог создать сколько угодно лун в каждом сотворенном им мире, но всегда делал лишь одну. Как дань воспоминаниям о прекрасном мире до прозрения. Воспоминаниям, которые почти померкли, потому что всегда были ложью. Но Николай отчаянно держался за них, как за спасательный круг – за мнимую тихую гавань, где не было Марты.

Даже удивительно, как у такой жестокой, холодной Марты получился такой человек, как он. Должно быть, она ошиблась. Ведь это случайность… Она не могла специально сделать его таким… слабым? Таким…

Он не мог подобрать слов, но остро чувствовал абсурдность самой ситуации. Марта ошиблась, и лишь дело времени, когда она это признает.

– Слезай, старик! – раздался неожиданный голос снизу.

Старик? – удивился Николай и посмотрел на свои руки, покрытые тонкой паутиной морщин. Действительно, сегодня он выглядел крайне старым.

У подножия холма, в нескольких метрах под ним, застыл юноша на черном байке. Кожаная куртка с яркими металлическими нашивками показалась смутно знакомой. И как он не услышал рева приближающегося двигателя?

Прежний Николай бы спустился. Он бы поговорил, послушал, о чем думает его очередное творение… Но не сегодня. Какой смысл снова узнавать, любить людей, чей век для него короче бабочки-однодневки?

– Слезай, говорю, – уверенно повторили снизу.

Николай подставил лицо лунному свету и закрыл глаза. Минуту спустя он все же расслышал звук взревевшего и отдаляющегося двигателя. Ведь вокруг просто люди, набор прогнозируемых и подконтрольных фантазий и желаний. Они все снова мертвы.

Но вскоре назойливый звук вновь возник в поле слышимости, уже гораздо ближе. Николай резко обернулся, за его спиной стоял все тот же юноша в кожаной куртке, его лицо скрывал серый капюшон.

– Я знаю тебя, – спокойно произнес он.

– Это невозможно, я сегодня впервые прибыл в ваш город, – устало отбарабанил заученную фразу Николай.

– Другой город, другой мир и колумбийская сигара, Николай. – С этими словами молодой человек скинул капюшон с головы.

– Ворс… – одними губами произнес Николай, замирая.

– Спасибо, – улыбнулся его собеседник. – Никак не мог вспомнить имя на этот раз.

Николай с трудом поднялся на ноги и протянул руку, остановившись всего в нескольких сантиметрах от юноши, не в силах поверить собственным глазам. Этой встречи не было в его плане…

Но живой человек, улыбавшийся прямо перед ним, нарушал еще одно из бесчисленных правил Марты.

– Отыскать тебя – нелегкая задача, травник. – Улыбка спала с лица Ворса. – Вернуть свою пропадающую память и то проще.

Вернуть… память??

– Зачем ты искал меня? – Голос дрожал, но ноги уже держали крепко, и он буквально чувствовал, как одна за одной на лице разглаживались усталые морщины. – Я не отвечаю на вопросы о смысле бытия и…

– Я ищу! – перебил его Ворс. – Ищу… черт, опять, имя! Не помню. Ищу ее, ты знаешь, о ком я.

– Не знаю, Ворс, – твердо ответил Николай. Что случится с миром, если этот парень обо всем догадается? Насколько этот сценарий в принципе возможен? Он вступал на неизведанную территорию или приближал неизбежный крах.

Ворс прикрыл глаза, его лицо перекосило, будто от сильной боли, но он тихо произнес:

– Тот мир, где падали бомбы. Плакали дети, умирали люди. Ты был смотрителем музея, я помню. Очарование реальностью в полумраке… И лес. Где я встретил ее впервые, ты тоже был там, травником. И много, множество других миров, Николай. Нынешний такой бестолковый, что в нем нет имен. Но они есть у тебя, как я вижу.

– Кая, – не выдержал демиург. Он больше не хотел играть в эту паршивую игру и подчиняться правилам. Сегодня он мог позволить себе больше. Каплю надежды в океане безысходности.

И робкая улыбка всплыла на усталом лице. Как же давно он не улыбался! Так давно, что почти забыл эти ощущения.

– Кая… – выдохнул Ворс, и перекошенное болью лицо просветлело. – Я помню, я не забывал.

И они замолчали, но эта тишина больше была не пустой. Под светом холодной луны очередного мира, затерянного на краю вечности, Николай впервые был не один.

– Все умирает, – грустно произнес он наконец. – Опять, и я не могу гарантировать тебе, что возродится когда-либо вновь. Ты ищешь зыбкую тень, Ворс. Твои чувства к Кае – лишь набор воспоминаний, погруженный чужой рукой в твою голову перед вашей первой встречей в лесу.

– Каждый наш шаг через секунду лишь воспоминание. Но это не значит, что мы его не делали. И не отменяет его ценность.

Николай взглянул на свои руки – руки молодого мужчины. Так вот как это происходит, вот как возрождается вера. Всего несколько слов… А он просто глупый дурак.

– Что нужно, чтобы миры продолжали появляться?

– Я должен оставаться полезным, – растерянно сказал демиург.

Оставаться полезным, играть по ее правилам и надеяться, что Марте не наскучит.

– Тогда оставайся полезным. – Ворс взглянул в его глаза и твердо добавил: – Просто дай мне больше времени. Моих сил хватит на все остальное.

И растаял в воздухе. Сначала он, потом байк, а потом и весь город у подножия холма.

Последней потухла серебристая луна, а небо прорезал холодный оранжевый свет мира Марты.

Не дай мне упасть

Пятый день пути. Где-то там вдалеке за спиной догорает Седьмой Оплот. И проклятое солнце палит так, будто я все еще в этом пекле.

Седьмой Оплот… Цветущий оазис в выжженных землях. На побитых щитках вдоль дороги по-прежнему висят призывы для страждущих. Всего тридцать миль от рая. Сорок. Сорок пять.

Я иду медленно, несмотря на все предостережения нынешних медиков. Считается, что нахождение вне Оплотов убьет вас за пару дней. Ха. Ха-ха. Я лишь поправляю тряпку, пропахшую пылью и медикаментами, которая покрывает почти все мое лицо. В первый день я прятал под ней даже глаза, но это сильно замедляло скорость. Теперь глаза режет, а я мечтаю об очках. Но, как назло, вокруг ни души, ни следа былой цивилизации.

Я снова бегу от войны, как делал это всегда. Я не трус, не зря меня прозвали волком. Я просто хочу быть выше этой низменной грязи, что зовется человеческой природой. Даже сейчас, когда большая часть зеленого мира покрыта пеплом и пылью, люди остаются при своем. А из-за чего драться – всегда найдется. Зачем людей создают такими? Неужели у наших богов нет выхода?

Нет, это неизбежность. Но тогда зачем нам память? Она не учит ничему тех, у кого она есть. И безудержно мучает меня с недавних пор. С тех самых, когда я осознал, что у меня ее нет.

Мои лучшие месяцы прошли в Седьмом Оплоте. Там были вода и улыбающиеся люди, которые не хотели умирать. Я не хотел вместе с ними и не думал ни о чем другом. Дурак.

Я не могу вспомнить, как попал в этот погибший рай! Что было до него? Кто мои родители? Откуда эта щемящая тоска в сердце, нарастающая с каждым днем? И почему я был так рад выжить?

Вопросов всегда больше, чем ответов. И откуда я знаю это? Как и пустыню, пепел, ставший песком, который разлетается в стороны под моей подошвой. Знакомые щитки с рекламой Седьмого, лучшего из лучших.

Пятьдесят миль. Солнце клонится к горизонту и уже не жарит. Я достаю потрепанный пуховик из рюкзака, скоро станет невыносимо холодно. И лишь перед рассветом смогу недолго вздремнуть.

Мусолю в зубах последнюю самокрутку из пачки – как награду за еще один день, в котором я зачем-то не умер. Эта сигарета со мной, сколько себя помню. Но ведь когда-то пачка не была пустой? И когда-нибудь я найду зажигалку, чтобы поджечь ее. А пока мой удел – вкус зажеванного табака на губах.

Первая звезда загорается над головой. Жалко, она не может греть. Каждый щиток Седьмого Оплота пестрил этой надписью, отпечатавшейся в моей голове. «К югу от первой звезды вас ждет долгожданное счастье». А значит, я иду на север.

Все же самое мерзкое в этой ситуации то, что я напрочь забыл, зачем хотел выжить… Это бешеное, неудержимое желание так жгло меня в Седьмом Оплоте. Как и прочие, я радовался новому дню и новому глотку отравленного войной воздуха. Была ли у меня цель? Пожалуй. Разве люди могут хотеть выжить просто так?

Инстинкты. Они всегда подсказывают нам верную дорогу к новому куску хлеба, капле воды или шее врага, которую стоит перегрызть ради всего этого. Никогда не любил убивать. Но ощущения подсказывают, что я не из тех людей, кто дрогнет и сдастся в решающий момент.

Семьдесят миль, семь дней пути. Первая кровь на моих руках. Ради чего выжил именно я, а не вчерашний прохожий?

Его лицо и руки были покрыты язвами, никакой защиты он не предусмотрел. Здешнее солнце бессердечно к таким. Обычный человек, путник, выживший в этом пекле. Наша разница лишь в том, что я прихватил больше запасов с собой. Или экономнее их расходовал, что для него уже неважно.

Рефлексы. Свист ножа, летящего в мою спину. Прыжок, кувырок с неудобным рюкзаком. И вот уже мой собственный нож торчит у незнакомца из груди. Он не успел удивиться. Он был слаб, а выживает сильнейший. Тот, в ком не дремлет животное начало.

Узнал ли я о себе что-то новое? Почувствовал жалость к нему? Проклял себя?

Инерция. Я делаю новый шаг по пыли и пеплу, я смотрю лишь вперед, я убиваю, чтобы жить. Хотеть жить в мире, где все умирает. Каким знакомым это кажется. И с каждым днем все глупее. Бессмысленнее. Возможно, стоит пропустить следующий нож. Разве что-то изменится, если он прилетит в цель…

Восемьдесят миль. Мне кажется, сильные живут ради кого-то. Они защищают слабых, для которых смерть – это худший страх. Сильные берут их за руку и помогают идти дальше. Потому что они не боятся ничего. Ничего, кроме потери тех, кого защищают.

Слабые бомбят Седьмой Оплот. Они боятся, что цветущий рай наберет силу и начнет новую разрушительную войну за оставшиеся ресурсы. Они наносят превентивный удар. Чем меньше людей в этой пустыне, тем больше ресурсов для всех. Земля уже никого не прокормит.

Я выносил из огня задыхающихся женщин, мужчин, детей. Всех, кто уже не мог идти сам. Но они остались там, на руинах. Со слабой надеждой восстановить свой рай. Им проще строить и ждать новой атаки, чем отправиться в пугающую неизвестность выжженных земель. Это тоже своего рода инерция. Но теперь и они возведут орудия для превентивных ударов.

Закат. Скоро здесь не останется никого. А я продолжаю шагать. Миля за милей. Мои ноги помнят цель пути лучше меня. Но и им я перестану доверять, рано или поздно. Если не рай, то что еще я могу искать?

Отчаяние. Еще одна забытая эмоция. Отчаяние свойственно тем, кто за что-то борется и проигрывает. Кто утыкается носом в провал и больше не чует выхода. Пожалуй, сейчас это про меня. Отчаяние двигает нас на грань безумия. И оно рисует невозможные картины перед нашими глазами. Я сошел с ума?

На горизонте застыл силуэт. Человек тоже заметил меня и приветственно помахал рукой. Я остановился и с силой зажмурил глаза. Надолго. А потом снова их распахнул. Человек все еще ждал меня.

И я прибавил шаг. Впервые за долгое время сердце громко заухало в груди. И неповоротливая память наконец-то со скрежетом закрутила проржавевшими винтиками…

Я так долго искал ее, что она сыграла со мной злую шутку. Лавина воспоминаний захлестнула уставшее сознание, фигура вдали поплыла, горизонт растаял призрачной дымкой. И весь мир погрузился во тьму. Падения я уже не почувствовал.

Томительное небытие длилось долго. Так знакомо и мучительно, будто меня снова не было в мире живых. Поэтому первая мысль полыхнула внутри, как яркая звезда в извечной пустоте, – Кая. Я резко открыл глаза.

В ноздри пробился приятный запах вареного мяса, легкий дымок костра и холодная поступь приближающейся ночи. Пламя… Откуда?

– Ты все же очнулся. – В чужом голосе проскользнуло облегчение. – Не хотел бросать тебя поутру, но утащить такую тушу, – он хмыкнул, – сам понимаешь.

Рядом со мной сидел худой паренек. Как и я, он был до глаз укутан в серое тряпье, сквозь которое местами просвечивали кожа и сильно поношенные остатки брони. Такие же бесцветные, выжженные солнцем глаза укрывала рыжая челка. Он подбрасывал в скудное пламя какой-то мусор и помешивал отвар в маленьком котелке.

Я с трудом оторвал гудящую голову от остывшей земли. И только тогда заметил, что рядом лежал мой открытый рюкзак. Пересохшие губы еле ворочались.

– Прости уж, что похозяйничал. Не знал, очнешься ли. Мяса-то у тебя мало было, а в супе на двоих и хватит. Кстати, а откуда мясо? Чье это?

– Не порти себе аппетит такими вопросами, – хрипло ответил я.

– Согласен, – улыбнулся парень. – Не мое дело.

И продолжил помешивать как ни в чем не бывало. Даже наглостью это сложно было назвать.

Сердце все еще громко ухало в груди, не желая притормозить. Я перебирал в голове проклятые воспоминания и никак не мог успокоиться. Даже мой новый спутник волновал меня не столь сильно. Потому что последним в памяти всплыл Николай, уставший старик, который ожил на моих глазах. Значит ли это, что у меня есть надежда?

Я достал замусоленную сигарету и прикурил от костра. Голова закружилась, не принося облегчения.

– Сможешь утром идти? – Беззаботный тон паренька выглядел насмешкой над моей памятью.

Куда теперь идти, зачем? Гулкое осознание, что три месяца назад ничего этого не было, отбойным молотком крушило голову.

Но ведь я всегда вставал.

– До Второго Оплота не больше трех дней, – продолжал он. – Говорят, там остался довоенный склад провизии, хватит на всех выживших. Да и врача бы тебе не помешало. На тепловой удар не похоже, ты слишком холодный.

– Как ты выжил без запасов? – вместо ответа спросил я.

– Да были они у меня. Все рейдеры, собаки сутулые! Еле ноги унес. – Я не видел его рта, но мне показалось, что он улыбнулся. Даже здесь люди улыбаются, живучие существа. Почему-то он мне понравился.

– Далеко их лагерь?

– Да кто знает, повсюду. Но я ночью без костра не могу, ноги чертовски мерзнут. А без ног никуда.

И я ухмыльнулся. Какие времена – такие и шутки.

А потом резко очнулись мои инстинкты. Теперь, когда память ожила, они стали сильнее. Как волк, я чувствовал чужое приближение еще за версту.

Эх, если бы это могло нам как-то помочь.

Пустыня на десятки миль вокруг, ни единого укрытия. Рев моторов со стороны севшего солнца. Помянешь черта…

Я бросил рюкзак на скудное пламя. Оно тут же потухло, но уже выдало нас с потрохами.

Паренек тоже подскочил на ноги, и мы ринулись вперед. Как некстати продолжало заходиться сердце. Теперь его ничем не успокоишь.

Время почти замерло. Мимо виска просвистела пуля. Едкое улюлюканье раздавалось все ближе.

Как же все знакомо.

Чертовы боги, неужели у вас такая скудная фантазия? Люди могут не только бегать и убивать. Им нужны шанс, передышка, время и мир… Ведь я попросил дать мне время!

Визг колес, взметнувшаяся пыль в метре от меня. И вот уже затылок чувствует разгоряченное дыхание дула чужого автомата.

Я не хочу умирать.

Не так, не здесь. Не в тот миг, когда я вспомнил тебя. Ту, чей силуэт неосознанно ловил в каждом прохожем. Кто заставлял мое сердце рвать грудную клетку, как стая оголодавших волков. Кого я искал в каждом из миров. Кая…

– Развернись, тварь! Я не трус, чтобы палить тебе в спину.

Рейдер мнил себя хищником, играющим с загнанным зверем. Обычный неуравновешенный глупец, слабое звено.

Я не стал спешить и прислушался. Одна машина. Один за рулем, один за спиной. Третьего я вижу краем глаза. Он уже молча шарит карманы моего невольного спутника.

Жаль, что так и не поели. Суп пах прекрасно.

– Зато достаточно храбр, чтобы нападать на безоружных, – спокойно ответил я, не двигаясь. Этот тон раздражает противника, дает мне больше шансов на его ошибку.

– Что ты там вякнул?! – Дуло винтовки с силой уткнулось в ребро.

Полторы секунды – стандартная реакция человека. Самоуверенного рассерженного рейдера – чуть дольше. Водитель явно безоружен. Других шагов я не слышу, придется положиться на удачу.

И я развернулся. Быстрее, чем могут люди, быстрее, чем видит глаз. Ведь таким меня создали.

Три месяца назад не было рейдеров, не было этой проклятой выжженной пустыни, разрушающихся Оплотов. И меня тоже не было.

Мир родился за мгновение, как, впрочем, и всегда. Люди, воспоминания, история – лишь в наших головах. И, как всегда, никто не помнит об этом. Теперь за чертой круга иллюзий я один.

Но мне все равно их жаль. Будь у меня иной путь, я бы выбрал его. Ненавижу убивать.

Мое неуловимое движение рукой, и винтовка рейдера в воздухе. Вертится, как монетка. На изумленном лице успевают промелькнуть страх и отчаяние перед решающим прыжком вверх. Но я быстрее.

Ровно три выстрела, разорвавших предрассветные сумерки. Все в головы.

Если каждый мир таков, если эти несчастные несколько месяцев – все, чем я могу обладать… То они стоят всего. Целой жизни, которую не дают нам наши боги.

– Сегодня мне невероятно везет, – выдохнул парнишка рядом. – Спасибо.

Время – наш главный враг. Его достаточно, чтобы выжить, и так мало, чтобы жить…

Но я найду, не забуду. Черт бы побрал этих демиургов, во что бы они ни играли! Обещаю, Кая, в каждом из погибающих миров я вырву хотя бы секунду с тобой.

– Теперь Второй Оплот стал ближе. – Я кивнул в сторону грузовика.

Наступало утро, и воздух резко накалялся в преддверии очередного палящего дня. Дня, наполненного жизнью и смыслом.

Мой спутник радостно бросился к водительскому месту, будто боялся, что я займу его первым. А я запоздало понял, что так и не узнал его имени, не видел лица. Ведь он тоже спас меня этой ночью. Без сознания в холодной пустоши долго не протянешь.

Наверно, именно в этот момент я отвлекся. Удача подвела меня.

Шагов четвертого рейдера я не слышал ровно до того момента, как стало слишком поздно.

Нож бесшумно вспорол артерию на ноге. Я тихо охнул и упал на землю. Он навалился сверху, обездвиживая. И второй раз за ночь в меня уткнулось горячее дуло.

Лицо рейдера оказалось в нескольких дюймах от моего. Густая копна всклоченных каштановых волос заслонила нас от окружающего мира. Маски не было, и я с трудом сдержал ошеломленный крик.

– Кая… – еле выдавил я.

Но она не узнала. Разумеется… Ледяной взгляд уколол хуже любого оружия.

– Остановись, – прохрипел я.

– Зачем? Умрешь ты сейчас или послезавтра. Этому миру крышка, как и нам всем. Так какая разница?

– Тогда позволь доказать, что она есть. Что каждое мгновение можно наполнить смыслом.

Пустой, умерший взгляд карих глаз в лучах восходящего солнца был последним, что я запомнил.

– Доказывай.

Она усмехнулась и спустила курок.

* * *

Солнце резало глаза сквозь стеклянные стены кафе. Стоял жаркий летний полдень, и улыбчивая официантка кокетливо подмигнула мне, выставляя на стол батарею стаканов с мороженым. Мимо проходили люди, вечно спешащие куда-то. Хмурые, улыбающиеся, озабоченные, вдохновленные. Такие разные, но все не она.

Память больше не подводила меня. Город был не так велик, и я день за днем менял кафе, улицы, жилье. Всматривался в лица, пока еще не слишком поздно.

Обещаю, найду. Я не дам тебе упасть.

Парнас

Второе солнце медленно взошло над горизонтом. Умирающий белый карлик не давал столько тепла, как основное светило, но его появление разбавляло синеву небосклона потрясающей воображение картиной. Тонкая нить, протянувшаяся от одной звезды к другой, порождала бесчисленное множество легенд. О двойственности человеческой натуры, о великой силе любви, способной покорять любые расстояния, о неизбежности начала и неотвратимости конца.

Родоначальники цивилизации, первопроходцы, осваивающие новый мир, точно знали, чем все закончится. Именно они создали первые легенды об апокалипсисе, которые навечно отпечатались в сознании людей. Однажды белый карлик насытится, превратившись в сверхновую. И мир поглотит огонь. Небывалой красоты вспышка станет венцом творения и концом существования самой планеты.

Но жизнь всегда берет свое. Даже за миг до Армагеддона она успеет создать и напитать заблудших путников безграничной Вселенной.

Люди, выращенные под светом двух связанных звезд, просто не могли не мечтать. Города, возводимые цивилизацией, которая добровольно обрекла себя на подобную участь, устремлялись к небесам с небывалой скоростью. Соревноваться с ними в величии могли лишь Ковчеги – огромные корабли для межзвездных путешествий, возвышавшиеся вдали от городов в ожидании своего часа… А жители творили.

Талантливые архитекторы, великие художники и чувственные мастера слова, чьей-то незримой рукой собранные в одном месте, выполняли основную негласную заповедь – созидать. Будто сама близость, осязаемость гибели толкала людей на немыслимые вершины.

Планета Парнас вместе со всеми ее обитателями вращалась вокруг двух звезд уже сотни лет. Идиллию нарушали лишь огромные часы на самой высокой башне каждого города, отсчитывающие годы и часы до Судного Дня.

Кайли окинула их безразличным взором, вздохнула и глянула на собственные. Наручные часы беспощадно показывали без десяти семь, впервые за последние пять лет она опаздывала.

Можно сказать, что Кайли делала это специально – она попросту не хотела приходить. Очередная вдохновенная подружка была слишком приставучей. В ее голову навязчивой идеей проникла мысль об устройстве личной жизни, замужестве и детишках, и она упорно шла к своей цели, вовлекая в эту канитель всех, кто попадался под руку. Обычно Кайли часто меняла подруг, не рискуя сближаться с кем-то по-настоящему. Но Лейла была упорна, как никто другой, – проще было согласиться, чем спорить.

Именно из-за Лейлы она стянула волосы в привычный узел и, даже не сменив офисный пиджак, неспешно вышла на улицу. Ее ждала пара часов адской клоаки, в простонародье звавшихся вечером пятиминутных свиданий. Она сходит, разочаруется и с чистой совестью заявит подруге, что пора забыть надоевшую тему. Или опоздает, ее не пропустят внутрь, и повод закрыть этот разговор она все равно найдет. Здесь главное – изобразить видимость деятельности, конечный результат никого не волновал.

Но мероприятие тоже задержали в ожидании всех заявленных участников. Кайли пришла последней, поймав на себе несколько недовольных женских взглядов. Без сомнений, они из тех романтичных натур, что верят в любовь с первого взгляда и счастливое будущее своих внуков на новой планете. Мужчины вели себя более сдержанно, и их безразличные взгляды лишь мимолетно скользнули по опоздавшей.

Строгий костюм и почти полное отсутствие макияжа, несмотря на природную красоту темноволосой Кайли, делали ее не самой желанной партией – уложить такую в первую же ночь не выйдет, а добиваться цели вдумчиво и долго нет смысла, когда вокруг столько доступных кандидаток.

И лишь один взор задержался надолго, невольно приковав внимание девушки. Высокий мужчина в черной рубашке, расстегнутой на пару верхних пуговиц, чем-то незримо выделялся из толпы разгоряченных самцов, ожидающих скорую добычу. На спокойном лице улыбались серые глаза.

Прозвучал первый звонок, и люди поспешили занять места. Кайли присела, коротко кивнула возбужденно подпрыгивающей Лейле и порадовалась, что их разделяли целых три стола. Стоило признать, что в глубине души по непонятной причине она очень к ней привязалась, и отчасти именно поэтому разговоры о замужестве и детях так сильно задевали. Но сегодня Кайли была рада, что они сидят не рядом.

Первый собеседник оказался тучным потливым мужчиной средних лет, неведомо с какой надеждой забредший на молодежные свиданки. Сегодня ему точно не светило.

– Майл Харз, – напряженно улыбнулся он, протягивая огромную ладонь. – Аналитик рынка живописи.

– Кайли Форгет. – Она даже не попыталась изобразить радушие. Чем строже она будет выглядеть, тем меньше шансов на пошлые романтические жесты. Речь тоже была продумана ей заранее. – Инженер.

– Как интересно! – лживо растекся собеседник. – В детстве я тоже мечтал быть техником, строить Ковчеги и летать к далеким звездам. Пока мать не отвела меня на выставку Ван Аллена, помните такого старого импрессиониста? Он и покорил мое сердце! Таланта мне не досталось, но все равно хотелось приобщиться к прекрасному…

Потянулись долгие минуты нудной трескотни. Видимо, в заливаемых нервным потом глазах Майла разговоры об искусстве были лучшим средством покорить девушку. Кайли с трудом сдерживала зевоту. К следующему звонку, оповещающему о смене партнеров, взволнованный господин Харз так и не задал ей ни единого вопроса.

Следующий кавалер был более уверен в себе. На ее взгляд, даже слишком – чувство собственного превосходства скользило в каждых его жесте и слове. Оставался только один вопрос – что забыл на дешевых пятиминутных свиданиях такой известный архитектор, каким считал себя Трент.

– Мой последний проект – новые часы Судного Дня. В правительстве решили, что нынешний вариант слишком мрачен для обывателей. Вы не находите, Кайли?

– Часы как часы, я не слишком обращаю внимание на внешний вид обычного циферблата, – безразлично ответила она. Трент заметно стушевался, не получив должную порцию восторгов и восхищений.

– А вы, Кайли? Работаете над чем-нибудь занимательным? – уже гораздо холоднее спросил архитектор, украдкой поглядывая за другие столики.

– Нет, я далека от искусства. Работаю старшим инженером в корпорации «Наше будущее». Занимаюсь поддержанием Ковчегов в положенном состоянии, иногда дорабатываю детали. Каждодневная рутина, и ничего нового. Ковчеги не ломаются. – Несмотря на всю ложь в ее жизни, именно эти заготовленные слова были правдой. Ковчеги никогда не ломались – ведь ими никто не пользовался.

– О, так вы готовите наш план отступления. – Тон его голоса совершенно не соответствовал фальшивому воодушевлению на лице. Он уже поймал заинтересованный взгляд скучающей девушки за соседним столом и мысленно продумывал очередную сногсшибательную речь. – Ваша работа очень важна!

– Пожалуй, – кивнула Кайли.

Новый звонок спас ее от дальнейших расшаркиваний.

Следующие несколько собеседников не отличились оригинальностью. Стратегия Трента оказалась очень популярной сегодняшним вечером – за ее столик садились сплошные архитекторы и художники с выставками по всему миру. Были ли они в действительности художниками, или эта ложь просто высоко ценилась? Кайли оглянулась – все девушки вокруг счастливо млели. Видимо, стоило млеть и ей… Вот только уже много лет она не видела смысла в красоте, которую создавали буквально все вокруг. Что это, как не побег от реальности? Жестокой, бескомпромиссной, неумолимой.

– Добрый вечер, – вырвал ее из мыслей очередной кавалер. Она повернула голову и снова столкнулась со спокойными серыми глазами. – Позволите узнать ваше имя?

– Кайли Форгет, работаю старшим…

– Кайли, – неожиданно перебил ее мужчина. – А можно просто Кая?

– Конечно, – удивленно ответила она, от неожиданности даже не возразив. – А вас, позвольте узнать?

– Позволю, – усмехнулся собеседник и хитро прищурился, чем ввел ее в новый ступор. – Ворсан Каэлс. Но я предпочитаю просто Ворс.

– Ворс – необычное имя, – вырвалось у Кайли.

– Как поживают Ковчеги? – продолжил странный мужчина. – Я слышал ваши ответы, когда сидел за соседним столиком.

– Прекрасно, – рассеяно ответила она. – Ведь Ковчеги никогда не ломаются.

– Тогда что вы делаете на работе?

От удивления Кайли улыбнулась.

Никто в этом зале не задал этот вопрос, казалось бы, такой логичный.

– Работаю, как и все остальные.

– И эта работа вас так печалит или усталость – визитная карточка наших инженеров? Кая, у вас прекрасная улыбка, но отчего-то она посещает ваше лицо слишком редко.

Вот тут захотелось усмехнуться очень, очень горько.

Оттого, что все вокруг бессмысленно? Улыбки, свидания, обычная жизнь… Это лишь глупая иллюзия, которой суждено вскоре оборваться. Она постоянно врала сама, и, быть может, поэтому лживым казалось и все вокруг. Зачем просыпаться по утрам, зачем пытаться быть человеком, если все вокруг однажды вспыхнет яркой искрой, чтобы угаснуть навсегда?

Она так редко надевала на лицо улыбку, потому что ей там не было места. Лицо Кайли не соглашалось врать.

Зато улыбались спокойные серые глаза напротив нее. Улыбались так ласково и тепло, будто Ворс смотрел на теплое пламя костра посреди холодной ночи… И Кайли совершенно не понимала почему!

Будто он знал ее раньше, знал давно и хорошо – еще до тех времен, когда страшная правда навсегда сдавила сердце, выбив землю из-под ног. Но ведь они не встречались, правда? Она бы ни за что не забыла эти серые глаза, от которых что-то внутри нее тоже теплело.

– Люди не рождаются усталыми, – продолжил Ворс, так и не дождавшись ее ответа. – Усталыми они делают себя сами, когда перестают удивляться. Когда в их глазах пропадает детский восторг от окружающего мира.

– Это называется благоразумие и взрослый подход.

– Обреченность, вот что в твоем взгляде. – Он перешел на «ты» так легко и просто, будто и правда ее знал. – Здесь так у многих, оглядись.

Кая послушно всмотрелась.

– Вы все таите ее в глубине глаз, но каждый переживает беду по-своему. Никто не скажет вслух, но догадываются многие. Дух страха витает в воздухе, мешая вам жить.

– И чего все боятся? – затаив дыхание, спросила она.

– Тебе виднее, – ответил Ворс. Но его безмятежные глаза говорили об обратном. И слова, которые столько месяцев превращали ее жизнь в ад, не давали спать по ночам, но никогда не были озвучены вслух, сами слетели с губ.

– Ковчеги не полетят… – Самая страшная тайна, хранимая узким кругом инженеров, беспощадно вырвалась на волю. Она испуганно огляделась – но никто вокруг ее не услышал. На душе стало совершенно паршиво. – На этой планете нет топлива и никогда не было. Наши предки просчитались, Парнас – это не путь к будущему, а глупая утопия. Скоро мы все станем пеплом…

– Ну и что? – снова улыбнулся Ворс как ни в чем не бывало.

Кая набрала воздуха в легкие, но так и не нашлась, что ответить. Хотелось закричать, нет, заорать! Может, он не разобрал ее слов?! Она слишком тихо сказала самую ужасную новость столетия?

Но Ворс смотрел прямо, улыбался спокойно и слушал внимательно. Казалось, уверенность ее собеседника носила какой-то магический характер. Часы Судного Дня недвусмысленно намекали на то, что все они застанут обещанный апокалипсис еще при своей жизни. А ему – «ну и что»?!

В самый неподходящий момент треклятый звонок прервал их разговор. Ворс поднялся, отвесив напоследок легкий поклон, и молча пересел за соседний стол.

Мужчины вновь сменялись один за другим, но теперь она ждала только его. Самое страшное впервые было сказано вслух постороннему человеку, а мир все так же стоял на своем месте. Серые глаза удалились, обратившись к новой собеседнице, а мысли в голове Каи окончательно запутались. Круг длился слишком долго, мучительные минуты тянулись, как застывший мед из банки. Она больше не выдавала заготовленной речи и просто рассеянно кивала на фразы очередных кавалеров. И все думала, что взгляд Ворса почему-то напоминал волчий. Холодная уверенность и сила скользили в его доброй улыбке.

Прошла целая вечность, прежде чем в ее голове созрел новый вопрос. Но задать его она могла только одному человеку – и только у него мог найтись ответ, который она искала так долго. И давно уверилась в том, что его не существует.

Когда он снова опустился на стул напротив, Кая прошептала, едва сдерживая волнение:

– Мы – всего лишь вспышка для бесконечной истории Вселенной. Мы – мгновение. Ради чего стоит жить и продолжать дышать? Весь мир вокруг – бессмыслица, мы умрем, и про нас все забудут. Все уже забыли. Незачем дышать, понимаешь?!

– Так не дыши, – просто ответил Ворс. – Попробуй. Тебя никто и никогда не заставлял этого делать.

Кая удивленно округлила глаза, но быстро взяла себя в руки. Разве никто не заставлял? Эта мысль никогда не приходила ей в голову.

– Я давно хочу покончить с собой, – тихо сказала она.

– Мне очень жаль, Кая. Жаль, что я встретил тебя так поздно. – Непонятно по какой причине, но ей тоже было очень жаль. В кромешной безысходности существования так не хватало этих добрых серых глаз незнакомца. Незнакомца ли? Она уже не понимала. – Но разве ты не хочешь хоть одним глазком взглянуть на рождение сверхновой? Наш последний миг должен быть очень красив на этот раз. В мире нет ничего бессмысленного, Кая.

– Кто ты?

– Просто путник, – невозмутимо ответил Ворс. – Страх смерти и тщетности бытия – боль всего живого. Я тоже тяжело проходил через это.

– И как ты справился? – спросила она шепотом, еле дыша. Будто от следующих слов могла зависеть ее жизнь. Казалось, какая чушь. Ведь они заперты в ловушке, их конец так близок и неотвратим, что уже никакие слова не должны иметь смысла.

Не должны, но все же имели.

– Я нашел тебя. Снова нашел и найду всегда.

Он протянул руку через стол и вдруг крепко сжал ее ладонь. И сверхновая ярчайшей вспышкой все же взорвалась – в ее голове. Кая увидела пламя костра, окруженного лесом, и Ворса, стоящего рядом с окровавленными руками. Увидела Ворса лежащим на берегу озера, перебирающим ее волосы и ласково прижимающим к себе. Увидела Ворса сжимающим ее руку – так же крепко, до боли, как и сейчас, – холодной ночью под полной луной, когда ее мир угасал и задыхался в последней агонии.

Она не могла разобраться в веренице странных видений, понять, что это такое и было ли на самом деле, но неосознанно сжала его руку в ответ. Ухватилась за спасительную ветвь в бурлящем потоке.

– Кто ты…

– Быть может, мы и мгновение, но оно прямо сейчас. Разве есть что-то важнее?

И Кая впервые улыбнулась, сама не понимая почему.

XI.

Сколько раз за все время Николай пытался уснуть – не счесть. Иногда он думал, что Марта специально отобрала у него эту возможность. Создала продуктивного исполнителя воли или просто пытала, а может – все вместе, вполне в ее духе. Бесконечная бессонница сводила с ума. Ночью он редко работал, зато слишком много думал…

Иногда он хотел верить, что это случайность, и снова пробовал уснуть. В конце концов, ведь у него была кровать! Он снимал очки и ложился под теплый плед. Представлял, что за лесом огромный город, а он обычный аспирант, который забрался в такую глушь писать свою несчастную диссертацию. Что жизнь проще и легче – иначе шансов уснуть точно не было. В такие ночи снегопад за окном раздражал.

Поэтому, когда дверь распахнулась и на пороге замер человек, Николай решил, что это сон.

Расплывчатое серое пятно, усыпанное снегом, которое только что без стука и спроса перешагнуло порог, меньше всего походило на элегантную Марту.

Долгие секунды Николай в изумлении таращился на это чудо, пока не громыхнула закрывшаяся дверь. Он вышел из ступора, подскочил и вернул на переносицу очки.

И снова в оцепенении опустился на кровать, когда понял, кто стоял перед ним. В его крохотном доме посреди бескрайнего леса, у которого нет ни конца ни края. В который невозможно попасть. Который существует только для него и Марты…

– Ну здравствуй, травник. – Ворс отряхнул с серого свитера целый сугроб снега прямо на деревянный пол, сделал пару шагов в сторону камина и замер.

– Я не травник, – только и сумел выдавить Николай.

– Я догадываюсь, но как мне тебя называть? Хм… создатель? – В голосе Ворса скользнула усмешка.

Ситуация казалась настолько абсурдной, что Николай улыбнулся в ответ.

– Нет, так не надо.

– Да, как-то слишком пафосно.

– Просто Николай, это действительно мое имя.

– Просто, – Ворс опять хмыкнул, – не то что мое.

– Ты сам его назвал, когда я впервые тебя спросил. Сложно объяснить. Я не выдумывал его. – Почему-то Николай совершенно смутился. Ведь он сам никак не комментировал Марте выбор собственного имени – а она явно его выбрала. Кто бы мог подумать, что можно так запросто ворваться и спросить!

Ворс стряхнул последние остатки снега и вопросительно посмотрел на кресло. Николай кивнул, и он с удовольствием уселся, вытянув ноги к огню. Даже глаза ненадолго сощурил и почему-то стал снова похож на волка.

Так странно было видеть в этом кресле кого-то, кроме Марты. Не просто сон или сбывшаяся мечта – прямо перед ним оживало само воображение. Можно сколько угодно раз шагнуть в миры, которые он сам творил, и все равно ощущать некую фальшь, неправдоподобность. Как шагаешь в фантазию… И совершенно иное дело, когда фантазия распахнула твою дверь, смахнула снег с усталых плеч и растянулась у камина.

Молчание затянулось. Ситуация казалась не просто абсурдной, а совершенно невероятной. На всякий случай Николай ущипнул себя за руку – нет, не сон. Да и не мог он спать, пора уже было признать. А вот мог ли сойти с ума?

– Долго тебя искал, – прервал паузу Ворс.

– А как нашел?

– Сложно объяснить. Человеком не нашел бы, а вот волк смог. – Он болезненно сморщился. – Сейчас бы горячего, совсем замерз в твоем лесу.

– Чай?

– Виски?

На столе возникли граненая бутылка с зеленой этикеткой и пара бокалов. Ворс придвинул кресло к столу, с сожалением поглядывая на камин.

– В каком-то мире я любил этот сорт. У меня была эта бутылка, спрятана за комодом. Притронулся ли я к ней, не помню… Но хотел не раз. Кажется, в том белом аду.

– Я и не знал.

– Отрадно слышать, что ты не контролируешь каждый шаг.

– Я лишь задаю вектор… – Николай снова растерялся. – Я не могу контролировать волю, свободу выбора и желаний. Вы же люди…

– А кто ты?

– Если бы я сам знал.

Ворс разлил янтарную жидкость по бокалам. Движения были ему привычны, но так ли часто он их совершал? Была ли возможность отдохнуть в том бешеном ритме, который Марта звала «новыми уроками»? То, что составляло всю недолгую жизнь его созданий.

– Я никогда не пил. – Теперь пришел черед Николая усмехаться, глядя на округлившиеся глаза Ворса.

– Ты… не можешь? Тебе нельзя?

– Да нет, просто мне никогда не приходила в голову эта мысль. Понимаешь, я почти не покидаю этот дом. Да и пить одному как-то странно.

– Николай, – тон Ворса стал настороженным, – я пока не знаю местных законов, основ безумного мироздания, где мы существуем… И догадываюсь, что твои руки также связаны, иначе я не нашел бы тебя в столь плачевном состоянии. Или я жил бы дольше пары месяцев. Хоть разок, для разнообразия. Но спросить я должен – ты всю вечность сидишь в этой каморке? Ты за что-то осужден? Это твоя тюрьма?

Николай нервно засмеялся. Так вот как зовется его жизнь – заточение в каморке! Он поправил очки и откровенно пожалел себя. Добровольным его существование точно не назвать.

– Если ты снова скажешь, что это слишком сложно…

– Нет, совсем несложно. Я живу здесь с момента создания. Это случилось незадолго до тебя.

Чтобы сгладить эффект, он поднял бокал. Ворс поднял свой в ответ, все еще ошарашенный новой информацией – явно не этого он ждал, отправляясь на поиски «создателя». Они выпили, не чокаясь.

Обжигающая волна прокатилась по горлу, сжала внутренности, прошибла до слез. Николай сморщился и чуть не выплюнул виски назад. Что люди находят в этом мерзком напитке?! Но Ворс и носом не повел, будто глотнул воды.

– Все еще чуточку сложнее, чем мне представлялось? – Гость нашел в себе силы улыбнуться. Как находил всегда, чему Николай безмерно удивлялся. Неужели он сам мог создать такой сильный дух?

– Я бы назвал это по-другому… Но не стану вешать свои ярлыки. В одиночку я этого уже нахлебался. Ты пришел изменить свой мир к человеку, который его создал, а я не могу дать тебе ничего большего, чем ответы, что есть у меня. Но, Ворс, легче от них не станет ни одному из нас. – Николай какое-то время молча смотрел, как гость снова наполняет бокалы, как играют блики камина в его первой бутылке виски. – И все же я безумно рад такой необычной возможности.

Ему сразу же стало неловко. Почти стыдно, и щеки обожгло. «Безумно рад необычной возможности»… Что же он несет!! Да он счастлив, он хочет прыгать от восторга, как маленький ребенок! И не может нормально связать двух слов.

Не может даже на секунду позволить себе эту радость. Не может пропустить в грудную клетку счастье, что разорвет ее на части. И честно рассказать о нем своему первому собеседнику… Потому что позволить себе почувствовать – равносильно расслабиться. А за это, как он уже понял, расплата слишком велика.

«Безумно рад необычной возможности», – он сказал это мягко, но почти сухо. С горящими щеками поправил очки и потупил взор. Что теперь подумает о нем гость – останется загадкой. Потому что он не рискнет взглянуть в его глаза.

Серые глаза, которые могли бы ему присниться, если бы он мог спать.

– Николай, а на чьей стороне ты? Скажи, я проделал весь этот путь длиной в десятки миров к союзнику или врагу?

Николай отчаянно хотел быть союзником. Но Марта запретила ему врать себе. И не было ни дня, когда бы он ни вспоминал закрывшийся люк спасательной шлюпки.

Стоило быть честным и сказать – ты пришел к трусу. И на чьей бы стороне трус ни был, он бесполезен. Но рядом с Ворсом не хотелось быть трусом.

– Я расскажу тебе все, что знаю сам. А ты решишь, на чьей я стороне.

Сказал и отрезал себе путь назад. Нашел судью и пастыря, который отпускает грехи… Если разделить ношу на двоих, станет ли его плечам легче?

Ворс серьезно кивнул и поднял рюмку. Николай опрокинул свою следом, и на второй раз виски обжег не так сильно. Зато придал храбрости признаваться в своих ошибках. Хотя бы в этом книги не врали.

Говорил он долго, еще половину бутылки, не меньше. С каждой новой рюмкой язык развязывался сильнее, чувства, которые приходилось скрывать почти постоянно, сами рвались на свободу. Кажется, один раз он почти плакал.

Под конец в глазах слегка двоилось. Николай знал, что может легко вернуть прежнюю ясность сознания, но сам цеплялся за этот эффект – будто так он был чуть более «настоящим».

Ворс слушал молча, не попытался перебить ни разу. Серьезно, вдумчиво. Даже когда на лице застывало непроницаемое выражение, он все равно был рядом. Николай мог бы оценить его как идеального собеседника, которого ему всегда не хватало, если бы не обстоятельства, что свели их.

– Она может войти в любую секунду и точно не одобрит нашей встречи. Я даже не берусь предсказать, кто из нас рискует сильнее… – закончил Николай, с трудом поднимая взгляд на гостя.

– Тогда ты мог бы прогнать меня с порога, но не сделал этого. Ты выбрал сторону, Николай. И совсем не такой трус, каким себе кажешься.

Николай был уверен, что слова «трус» все же не произносил. Скорее от стыда, но оно постоянно вертелось на языке. Ворс читал его с самого начала, сколько бы виски в нем ни плескалось.

– Я беспомощный союзник. Вся моя сила – в ее руках, как и выбор. И воля. И следующий вдох.

– Однако сегодня я твой гость, а не она. – Впервые за долгий разговор Ворс снова улыбнулся. Выглядело обнадеживающе.

– Хотел бы я… – Николай запнулся. Страх, что неустанно сковывал его все время в этом доме, вернулся. Что он творит?! Хрупкое равновесие в отношениях с Мартой позволяло ему жить дальше. Ему – значит, и всем его созданиям. И если он не будет ошибаться – хотелось верить, что они будут меньше страдать…

Разве меньше? Разве их существование можно назвать жизнью?

– Когда ты заперт, ты либо борешься, либо сдыхаешь, – довольно жестко сказал Ворс. Их взгляды наконец столкнулись, и Николай увидел настоящий пожар, пылавший на глубине. – Скажи, почему ты все еще не начал бороться? Ты ждешь, надеешься на что-то? Нет. Я вижу, что уже нет. Ты просто тянешь минуты бесполезного существования, своей агонии безысходности… Но так и не берешь себя в руки. Боишься и из-за этого теряешь все. Не понимая, что выбора у тебя не осталось.

Этот огонь, что пылал внутри Ворса, завораживал. И Николай молчал, на этот раз не смея отвести глаза даже от стыда.

– Если бы я мог бороться за тебя, за нас обоих, я бы делал это без колебаний. Но это невозможно. Николай, тебе придется делать это самому. Я готов быть рядом каждый раз, как понадоблюсь.

Николай опустил взгляд на скрещенные на столе дрожащие руки. К глазам снова подступали слезы, и он уже не пытался их прятать. Одиночество в этом доме, в самом сердце пустоты, угнетало его даже сильнее, чем он думал раньше.

Страхи… Да, Марта успела здорово его запугать. Получить абсолютно послушную марионетку. Живую птичку в клетке с открытой дверью, которой птичка никогда не воспользуется.

Ворс медленно встал, специально двигаясь плавно, чтобы Николай не чувствовал угрозы. Подошел и положил руку на плечо, сжал ладонь. В этом жесте не было жалости или осуждения, хотя, очевидно, Ворс имел на них право.

Он просто положил теплую ладонь на его плечо.

– Страх отступает, когда есть за что бороться. А тебе есть за что, Николай.

И напуганному, загнанному, усталому демиургу стало чуть легче.

Ведьма и волк

Где-то в этой безумной пляске миров должен быть уголок, где они смогут быть вместе. Хотя бы на день или месяц, отдохнуть, почувствовать, что такое настоящая жизнь. Не те фальшивые воспоминания, что вкладывали им в голову чужой рукой, а настоящая безмятежность. Счастье…

Николай так хотел хоть чем-то отблагодарить Ворса. И если он не мог дать ему целую жизнь, то стоило попытаться прятать его с Каей. Так хорошо и так долго, как он сможет оставлять следующий мир живым. Ради этого стоило рискнуть. Ведь за все, что будет дальше, он уже не ручался.

Но вот этот последний раз – его подарок.

…Пусть будет маленькая комната в мансарде, наполненная по утрам солнечным светом, а днем – блаженной тенью. Не кровать, но уютный старенький диван с целым ворохом историй, дорогих сердцу каждого из них. Зеленые шторы, напоминающие безмятежный лес, ночник, посылающий по вечерам тени в пляс. И обязательно балкончик с цветами. Яркими, красными розами, благоухающими круглый год…

Николай уже не помнил, откуда почерпнул все эти образы, что казались самим сосредоточением уюта, – кажется, из какой-то детской сказки. Воображая маленькую мансарду, сидя на кровати, он улыбался. Так искренне, как ни разу до этого. На сердце разливалось тепло.

Поэтому он не заметил, когда появилась Марта. Скрипнуло кресло у камина, где еще недавно сидел Ворс. Николай вздрогнул, и тепло улетучилось, укрывшись вечной мерзлотой.

– Ты все же умеешь улыбаться, – заметила наставница. Тон ее голоса был ровный и, как обычно, пустой. Что она могла понять, заподозрить? Николай часто угадывал ее пожелания, но вот мысли Марты оставались загадкой.

– Ты сделала меня полноценным человеком. – Он поправил очки. Это было первой ошибкой. Сколько раз он старался искоренить эту привычку, вечно выдающую его смятение, но в решающий момент руки подводили.

– Видимо, я недостаточно потрудилась. Ты улыбаешься так редко, вымученно.

Николай поднялся и включил чайник, стараясь не смотреть на наставницу. К чему бы она ни клонила, добром это не кончится.

– Может, мне стоит заменить тебя на него?

– На кого? – Сердце пропустило пару ударов, а потом заколотилось с такой бешеной силой, что хотелось сжать грудь и притормозить его. На Марту он так и не смотрел.

– Я про твоего недавнего гостя. Его моральной стойкости и силе можно только завидовать. Он часто улыбается.

Повисла напряженная тишина. Николай не смел сдвинуться с места. Закрыл глаза, ожидая удара. Как это – умирать?

Каково быть карандашным рисунком, стертым с белоснежного листа?

– Неужели ты думал, что я не почувствую гостя в своем доме? – Ее тон все еще оставался отстраненным, но последние слова Марта выделила. – Не почувствую волка в своем лесу?

– Пожалуйста… – Николай открыл глаза, едва взглянул на наставницу и тут же потупил взор. Чего бы он ни хотел попросить, как бы ни умолял, опыт подсказывал – все тщетно, и своих решений Марта не меняет. Но все же он закончил: – Оставь его в живых.

– Мне казалось, этот урок мы уже проходили, – она вздохнула. – Не смей говорить, что ты готов отдать ему свое место, лишь бы сохранить его жизнь. Терпеть не могу, когда врут.

– Люди меняются, – еще тише выдавил Николай, сам пугаясь, куда его могут завести собственные желания. Когда он успел так осмелеть? Минуту назад, придумывая тихий рай для Ворса и Каи?

– Но ты не человек, – усмехнулась Марта. – Перестань трястись и выдохни, я не собираюсь никого убивать. По крайней мере, сегодня. Ты пробудил мой интерес.

Николай шумно выдохнул, потянулся поправить очки, но осадил себя. А потом поднял глаза, в которых уже не было страха. Что бы ни значили ее слова, у него появилось время. Еще немного времени, чтобы придумать выход.

Если конец не сегодня – он станет бороться.

– Интерес? – Даже в голосе удалось подавить нервозность и страх.

– Конечно. Я люблю изучать людей. – Марта улыбнулась. – Как зовут девушку Ворса? Кая, кажется?

– Ты не можешь влиять на волю людей.

– Есть столько других удобных инструментов. Начинай новый мир.

Она

Кая часто кричала во сне. Она дергалась, билась о подлокотники короткого дивана и орала, пока крепкие руки не сжимали ее в объятиях. Иногда она просыпалась в слезах, и все те же руки служили утешением. Она бы никогда не призналась, что плачет. И он бы никогда ей не припомнил.

С того дня, как Ворс раскрыл правду о мире, все шло тяжело. Она не хотела верить, но вспоминала другие жизни. И чаще всего воспоминания приносили боль. Они приходили во снах, смотрели ее глазами, убивали ее руками, а сердце рвалось здесь и сейчас.

Кая знала, что Ворс жалеет о рассказанном. А еще они оба знали, что по-другому нельзя. Нельзя расслабиться, отдохнуть, «просто жить», когда твое существование в очередном мире не длится дольше нескольких месяцев. Крохотная квартира в мансарде могла бы стать тихим раем, отдыхом после стольких смертей.

Но если закрыть глаза – ситуация не изменится, а бороться они не смогут.

Кая долго лежала без движения. Ночью шел снег, и огромные белые хлопья узором укрывали окна до середины. Поверх снега пробивались холодные, зимние лучи солнца. Они не грели, но были так приятны взгляду. Будто существовал мир, которому неведомо солнце, и люди отдают свои жизни в стремлении наверх, чтобы уловить хоть лучик. А сейчас его было так много, что хотелось наглядеться впрок.

По комнате плыли ароматы роз из маленькой оранжереи на балконе. И казалось, что весь воздух, наполненный этим запахом, был красным, как и сами цветы.

Крепкие руки твердо и одновременно невыразимо нежно сжимали ее талию, обхватывали плечи. Ворс спал, но даже во сне не желал с ней расставаться. Это была еще одна причина, по которой Кая не хотела вставать.

Потому что она чувствовала его. Так близко, трепетно, больно. Он был рядом не только физически, он прижимался к самому сердцу. Она держала его руку во сне, и мрачная пустота внутри отступала.

Тепло, что исходило от Ворса, разливалось по телу Каи до самых кончиков пальцев. Оно согревало в сладкой неге и в то же время приносило такие страдания, что сердце разрывалось на части. Какой бы мир ни был снаружи объятий, эти чувства были настоящими. Они делали ее живой. И будь ее воля – она бы не упустила ни одной драгоценной секунды. Даже если бы впереди их ждала вечность.

Хотелось верить, что когда-нибудь она вырвет у мироздания все время, что у него есть, только для них двоих.

Но для этого нужно вставать.

Она попробовала повернуться, и Ворс открыл глаза. Поймал ее встревоженный взгляд и улыбнулся. Это была лучшая поддержка и опора, что она знала за все свои жизни.

Как бы ни было паршиво вокруг – Кая улыбалась в ответ.

Почувствовав их пробуждение, очнулась и техника, которой была напичкана квартира. Чем выше технологии, тем сложнее от них сбежать или просто оградиться.

Зашуршала кофеварка, распахнулась дверь на балкон, пропуская еще больше красного аромата в комнату, зафыркал ионизатор. Последним, самым громким обитателем, включился монитор.

Бодрый голос тут же радостно возвестил, какой сегодня чудесный день (как и каждый до него) и какой потрясающий прорыв человечество совершает прямо сейчас. Наступает золотая эра развития людей!

Кая поморщилась. Очередная фальшь, очередной эксперимент, что продлится не дольше пары месяцев. Новая эра человечества, выдуманного вчера, обреченного сгинуть завтра. Ради того, чтобы два засранца посмотрели, как их муравейник переберется на соседнюю кучку.

– Убавить? – Ворс ловил ее желания.

– Оставь, я же вижу, что тебе интересно. – Хотя она совершенно не понимала почему.

– Историческое событие, – усмехнулся он, но быстро добавил: – Для Николая. Выход на новый уровень, я бы сказал. Впервые создал больше одной планеты. Наверно, я никогда не устану восхищаться его фантазией.

– Восхищаться? Ты сопереживаешь этому козлу? – Слетели последние остатки сна, и она резко поднялась, сбрасывая одеяло на пол.

– Кая, он не так уж плох. – Ворс поднялся следом. – Хороший парень в плохих обстоятельствах.

– В плохих обстоятельствах и раскрывается истинная суть. – Она натянула темный комбинезон и отправилась в гардероб. – Он нас подслушивает? Подсматривает, как мы трахаемся?

– Нет.

Ворс усмехнулся и догнал Каю. На огромной зеркальной панели она выбирала новый наряд. Следуя желаниям хозяйки, комбинезон менял цвет и форму. Но она никак не могла определиться.

– Начинаю путаться с этими мелькающими мирами. Что здесь носят?

На несколько секунд на ней завис черный костюм Отдела, из того самого мира, где не было солнца. Кая поморщилась и выкинула его из памяти устройства. Следующим было платье в красных тонах с кучей ремней и креплений, вероятно, для ношения оружия.

– А его я помню. – Ворс нежно обнял ее сзади и поцеловал в шею. На нем уже были безупречный серый костюм и белая рубашка – будто только что из салона.

Кая позволила себе ненадолго прикрыть глаза и улыбнуться. Но платье сменила на джинсы и блузку. Юбки никогда не становились ее фаворитами.

– Что мы сделаем сегодня? – Она каждый день задавала этот вопрос ровным тоном, будто ее интересовали обычные планы на день. Будто у них могли быть «обычные» планы на день, как у «обычных» людей. Но каждый день в этом мире (уже семь) она задавала этот вопрос как ни в чем не бывало, тщательно контролируя свой тон. И утопая в грустной надежде, что вот сейчас все изменится.

– Ищем… – Ворс запнулся и резко повернул голову к монитору. Тот без команды прибавил звук.

Бодрый голос больше не вещал на фоне записи ракетного запуска. Экран залило ярким зеленым светом, и буквы, проявлявшиеся на нем, дублировались металлическим машинным голосом.

– «Сколько дней ты в этом мире? А ты проснулся?» – Реплика исчезала и вновь появлялась на сияющем экране. Это мог быть рекламный слоган, который, безусловно, привлекал внимание. Или это могла быть та самая надежда.

Кая тоже смотрела на экран, не смея отвести глаз. Вдвоем они замерли на целую минуту перед мигающим монитором, на котором вычерчивались одни и те же строки.

Потом он на секунду погас, и вернулась предыдущая программа. На фоне пустыни вверх взмывали ракеты с людьми, припасами и оборудованием для терраформирования. Свет всего человечества, что не имел значения сегодня.

– Семь дней, – машинально выдал Ворс, будто неведомый вопрошающий мог услышать его через монитор.

– Так не бывает… – прошептала Кая. Сдернула со стола планшет и вбила навязчивую фразу в поисковик.

– Пригород Оденсе, Лесная улица, дом один, – оповестил безучастный голос из динамика. И больше никакой информации, ни сайта, ни ссылок на форумы, где могла появиться эта фраза. Точное совпадение только одно – с этим адресом. Версия с рекламой тут же отпала.

Оденсе… Где же она слышала это название?

– Новая проверка?

– Путники. – Ворс сказал тихо, но Кая вздрогнула. Это слово они так редко произносили вслух. Оно было не просто символом надежды, оно было гораздо большим. Знаком, что они не одиноки.

Кто-то еще просыпался! Считал прожитые дни, помнил предыдущие истории… И так же, как они сами, искал выход из этой западни.

Они больше не обсуждали. Ожидание увязалось со страхом, пропитало липкими путами утро. Квартира больше не казалась уютной, если и была таковой когда-то. Возможно, Николай старался, создавая ее, – Кая не хотела об этом думать.

Очередное напоминание неумолимо настигло их. Все вокруг – фальшивка. И как далеко ты ни убежишь, тебе не скрыться от неизбежности. Не скрыться от сил, управляющих не только окружающим миром, но и тобой самим, как куклой в руках. Куклой, игрушкой, подопытной крысой.

Будь ты хоть сто раз трусом или самым отважным храбрецом, в побеге нет спасения, а в борьбе тебе отказано. Безысходность наступает на пятки, нежно укрывая тебя пустотой.

Когда хочется кричать, но это не поможет. Горькое осознание сжимает сердце стальными тисками каждую секунду, каждый удар…

И только одна мысль, за которую они смогли зацепиться в поисках решения, – путники. Там, где одному не справиться…

Они собрались в дорогу за считаные минуты. Кае чертовски не хватало оружия, но в этом мире достать его было не так легко. Когда большая часть человечества перешла на биомодули, простой пули или ножа недостаточно, а что-то серьезней штатскому не доверят.

Ворс вколол в плечо инъекцию, стабилизирующую его индивидуальный биомодуль, и захватил чемодан со шприцами. Инъекции хватало на сутки, зато никаких спонтанных трансформаций. Тот факт, что он снова был волком, ностальгически отзывался внутри – таким она узнала его впервые, хотя никогда не видела во второй ипостаси.

Но волк всегда ощущался, будто он незримой тенью следовал за Ворсом во всех мирах. Был он его второй сутью или проклятием – сам мужчина никогда не заговаривал на эту тему, а Кая не рисковала спрашивать. По крайней мере, в этом мире сдерживать внутреннего монстра было несложно. Если не боишься уколов.

Оденсе был соседним городом в часе езды по главной трассе. Сегодня, как по заказу, все дороги были пусты – никто не хотел пропустить первую в истории высадку на соседнюю планету. Или почти никто.

Ворс сразу прыгнул за руль спидера, не дав Кае выбора. Она фыркнула, но спорить не стала. Четырехместный спидер – одно из немногих изобретений Николая, к которому даже Кая не смогла остаться равнодушной. Любовь к скорости и маневренности шагала с ней из мира в мир, ничуть не ослабевая. И эта машина, парящая в полуметре над землей, отвечала самым смелым пожеланиям.

Но до Оденсе за рулем был Ворс. Кая чувствовала, что сейчас так «правильно». Откуда появилось это ощущение, сколько она вообще знала Ворса, чтобы судить о его характере или чувствах?

В первые дни эти вопросы еще терзали ее. Человек, что признавался ей в любви, спал рядом и обнимал так нежно, казался не просто первым встречным. Что бы он ни говорил об их истории, в первую очередь Кая все чувствовала сама. Почти как «эффект дежавю» – все его прикосновения, улыбки, взгляды казались такими знакомыми и родными.

Поэтому довольно быстро она перестала задаваться вопросами. Позволила себе просто жить.

Ворс рванул с места, как только навигатор высветил голограмму маршрута. Ложные воспоминания, с которыми жил каждый человек этого мира, безусловно, подсказывали «знакомую» дорогу. Но когда ты просыпаешься, начинаешь доверять только тому, что видел или чувствовал сам. Маршруту перед глазами, а не лживым воспоминаниям, как ты катался в соседний город к тетушке в детстве.

Город они покинули довольно быстро, встретив второй спидер лишь на выезде. Он шел с другого конца, но тоже в сторону загородной трассы. Несмотря на то что Ворс выжимал почти предел скорости из машины, второй спидер легко обошел их по прямой и скрылся за поворотом вдали.

Его появление будто выдернуло Ворса из молчаливого стазиса, в котором он пребывал все это время.

– Мне показалось, что Николай был… хм… обескуражен, когда я впервые с ним заговорил. Если другие путники существуют и тоже просыпаются, он о них не знает.

– Не каждый человек захочет сразу стучаться к начальству и требовать лучший график, – усмехнулась Кая и повернулась к Ворсу. Он ненадолго упустил из внимания дорогу, чтобы посмотреть в ответ и тоже улыбнуться.

– Мне показалось, что он сам не считал это возможным. Он выглядел таким загнанным, испуганным. Одинокий странник в пустоте, которому некому помочь.

– Я не начну сочувствовать, Ворс.

– Рано или поздно всем нам нужна помощь, Кая.

– Если он действительно на нашей стороне, я помогу. Будто у меня есть выбор, да? Нашу сторону лодки почти затопило, и вряд ли кто добровольно на нее ступит.

Город за зеркальным стеклом окончательно исчез, и горизонт залили бескрайние пустые поля, укрытые белоснежным полотном. Тучи сгустились, холодное солнце пропало, а с неба вновь сыпали огромные пушистые хлопья.

Они мельтешили и разбивались о лобовое стекло. Кая долго смотрела на них и пыталась представить Николая. Она слишком смутно помнила травника из леса, в воспоминаниях он был туманной дымкой, больше сном, чем реальностью, как и вся та история. Ворс был единственным звеном, доказывающим подлинность тех событий. Незыблемый столп и точка отсчета. Благодаря ему она хотела помнить тот вечер.

А вот Николай расплывался. Кажется, он был из плоти и крови, достаточно мягкий и беззащитный. Но волки его не тронули, как и сама Кая. Он рассеялся еще до рассвета, и больше она его не видела. Если бы не Ворс, то и вспомнить бы не смогла. Это был хитрый ход со стороны демиурга, который Кая не оценила. В скоротечных мирах память – главная и единственная ценность.

– Он на нашей стороне, – уверенно сказал Ворс. – Если бы он хотел отстраниться и не помогать – он бы уже сдал меня. И нас бы здесь не было.

Его слова звучали логично, но неприятные ощущения не оставляли Каю. Впрочем, она и не помнила свою жизнь без них.

– Или он сдал тебя, и поэтому мы здесь.

Впервые за эти дни молчание обрело краски. Когда тишина между двумя людьми комфортна, она естественна и почти неощутима. Но стоит теме смениться, проскользнуть тревожной ноте, и все моментально обретает цвет. Будто окрашивается сам воздух, а дышать становится сложнее.

Как удар под дых, молчание стало серым. Недосказанным.

На лице Ворса заходили желваки. Раньше Кая не замечала за ним подобной привычки.

– Лучше скажи вслух, – не выдержала она.

Ворс сбавил скорость, громко выдохнул и заговорил. Но совершенно не о том, что она ожидала.

– Я знаю, что не стоит обсуждать наши прошлые жизни. Что мы делали до того, как «проснулись». И мне бы точно не стоило этого говорить… Но, держа все в себе, я чувствую себя обманщиком.

– Надеюсь, речь не о твоем гареме, – пробормотала Кая, но улыбнуться не рискнула. Слишком серьезным было его лицо, слишком решительно-отчаянным голос. Ей было наплевать на всех его любовниц, если они были, но только не на этот тон.

– Кая, один раз я сломался. Я был так близок к последней грани, что хотел шагнуть туда добровольно. Я сам взрастил пустоту внутри себя, почти погубил и уничтожил себя… Потому что не смог в очередной раз пережить потерю.

Она сжала его руку, но ничего не ответила. Сколько раз она была готова шагнуть за эту грань сама. И сколько раз шагала, не найдя в себе сил бороться дальше. Не находя смысла в борьбе, когда по пятам ступала пустота…

И только сейчас она поняла, что больше не хочет сдаваться. Она выжата настолько, что готова идти до конца, сражаться и защищать. Оберегать самое дорогое, что нашла в этих мирах.

И причина ее борьбы, ее смысл сидел прямо рядом с ней.

Она еще раз сжала руку, благодарно, но все еще молча.

– Мне кажется, это изменило меня. Будто раньше не умел так сильно бояться.

– Ты боишься, когда тебе есть что терять. Страх – это нормально.

– Я упал.

– Ты поднялся.

Ворс повернулся и улыбнулся.

– Ты права. И все же я не хотел бы быть перед тобой таким. Не ради этого я так долго ищу тебя. – Его тон резко потеплел, будто снежный оползень прошел, оставив очаг нетронутым.

– Спасибо, что ты не во всем идеален. Иначе неловко было бы мне.

– Хорошо, Кая. Я попробую не быть идеальным. – Ворс уже откровенно смеялся. А в глазах начал мелькать тот самый уверенный блеск, что ей так нравился. И Кая почувствовала, как скучала по нему.

– Ну, есть вещи, где оставаться идеальным было бы неплохо.

Ворс с широкой улыбкой перевел взгляд на дорогу и вдруг еще сильнее сбросил скорость.

Впереди на обочине застыл спидер, который обогнал их в городе. Рядом стоял парень и бодро размахивал руками. Они были единственной машиной, поэтому сомневаться, кому он машет, не приходилось.

– Мы же не станем… – только успела начать Кая.

Парень с дымящимся спидером приблизился настолько, что получилось разглядеть его лицо. Совсем юный, с длинной рыжей челкой, закрывающей половину лица. Невысокий и худой, как подросток, хотя явно старше. В красной клетчатой рубашке и без куртки на таком холоде – либо у него был согревающий биомодуль, либо он любил привлекать внимание.

– Я знаю этого парня.

Если до этого момента Кая еще могла сомневаться в их затее, этой поездке и реальности других путников, то широкая улыбка на лице юноши при виде Ворса не оставляла шансов.

Когда машина затормозила рядом с ним, он запрыгнул внутрь, будто только его тут и ждали. Судя по всему, вещей у него не было.

Но глаза так радостно светились, казалось, он нашел клад.

– Чертовски рад тебя видеть, капитан! – радостно воскликнул юноша, хлопая по плечу.

– Ворс. – Он повернулся и пожал руку, сняв ее с плеча. И сжимал так долго, будто не чаял встретить живую душу посреди снежного поля.

– Так и знал, что твое имя гораздо интересней этой безликой фамилии! А то все время Блэк – будто у кого-то фантазии не хватило.

– Теперь никаких Блэков и капитанов. Кая, знакомься, это Дайс.

Кая внимательно оглядела нового спутника, усевшегося посередине заднего сиденья. Одно она могла сказать точно – улыбка этого парнишки была покоряющей, заразительной. Как бы она ни противилась, но все равно улыбнулась в ответ.

– Не сомневаюсь, но все же спрошу – наша цель – город Оденсе?

– Лесная улица, – кивнул Ворс и вновь завел машину.

На этот раз они не летели на предельной скорости, сгорая в неизвестности и ожидании. Почему-то прыгать в неведомое втроем оказалось проще, даже если третий – незнакомый парнишка в яркой рубашке. По крайней мере, они не сошли с ума и странная реклама им не привиделась.

– Я рад, что мы не сошли с ума. А то мысли закрадывались, – повторил ее размышления Ворс.

– Вот с этим я мог бы поспорить. Пока можно гарантировать только одно – у нас схожие симптомы. – Дайс не прекращал улыбаться. Складывалось ощущение, что вся ситуация казалась ему больше забавной, чем серьезной. – Я готовлюсь к любому повороту событий.

Он помолчал, а потом тихо добавил:

– Но я рад, что с вами в машине не нашлось…

– Кости? – удивленно переспросила Кая. Совсем свежее воспоминание всплыло в голове. – Такой высокий, черноволосый козел?

– Я бы подивился тому, как мир тесен. Только что-то мне подсказывает, что здесь нечему удивляться, – хмыкнул Дайс.

– Думаешь, он тоже «проснется»? – По тону Ворса невозможно было понять, как он относится к этому факту. Но Кая решила, что чувство вины точно скользнуло в его голосе.

– Есть у меня гнусное подозрение. Хотя он казался не таким плохим парнем, пока не начал в меня палить.

– А мне показался полным говнюком еще до того, как достал пушку.

– Если он проснулся – мы на одной стороне. Кем бы он ни был раньше. – В словах Ворса определенно присутствовала логика, но при мысли, что придется строить планы вместе с Костом, Каю передернуло. Свою ошибку она помнила слишком хорошо – нужно сначала стрелять.

– Дайс, расскажи, а как проснулся ты?

Юноша снова сжал плечо Ворса. Под стать своей манере одеваться Дайс казался вечным студентом-разгильдяем. Не человеком, прошедшим сквозь миры и обретшим память себе на горе.

Кая хмыкнула своим мыслям – а как выглядела она сама? Давно ли вглядывалась в зеркало в поисках следов ее жизней? И на сколько лет она могла выглядеть, помня лишь вчерашний день.

– Благодаря тебе, капитан. Прости – Ворс. На самом деле это чистая случайность. Я ведь не узнал тебя в пустоши. Это палящее солнце, укрытые морды всех вокруг, выцветшие глаза… Когда ты валялся в забытьи, ты неустанно бормотал, что все обман, что мира нет, что прошло только три месяца. Ну я подумал, что у тебя такой изощренный бред. Потом ты очнулся совершенно ошарашенный, а я задумался, ну вдруг… – Дайс смахнул челку с лица и уставился на дорогу. – Мне часто везет, но я не верю, что это случайность. Просто как голос внутри меня, как второй я, гораздо мудрее, всегда подсказывает – направо или налево. Как в том мире с пустотой. Кажется, это зовут интуицией.

– И ты просто поверил? Чем кончился тот мир? – Ворс старался не смотреть на Каю, но она не вспоминала почему. Была ли она в этой пустоши? Кажется, иногда лучше не спрашивать.

– Помнишь, я убежал к водительскому сиденью? А когда развернулся, ты уже лежал без дыхания. Еще помню тот взгляд. – Он тряхнул головой, и челка снова закрыла лицо. – Потом ты исчез прямо у меня на глазах. Сначала ты, потом грузовик, а потом и вся пустошь стала таять. Я сразу сообразил, что ты был прав и я был прав, когда слушал. А еще мне подумалось, что тот мир будто был для тебя. Что я затесался туда случайно. Повезло, как говорят.

Дайс снова улыбнулся и по очереди оглядел новых друзей.

– Очнулся я уже здесь, семь дней назад. Потратил кучу времени, но вспомнил все, что смог. Ну, потом монитор, эта реклама. И вот я с вами, ребята!

– Я слишком несерьезно относилась к параметру везения, – усмехнулась Кая. Хотела сказать шутку с непроницаемым лицом, но при этом парнишке было так сложно сдержать улыбку.

– Быстрее, выше, сильнее – может, и правильные лозунги. Вот только без удачи не имеют смысла. – Дайс выдал серьезное лицо философа, уповающего на верность единственной в мире теории. – Без нее шансов провалиться у профи столько же, сколько у новичка. Удача требует веры. Нужно слушать себя и верить.

Огромная голограмма с картой Оденсе на въезде ненадолго прервала беседу. Кая никогда не верила в удачу и верила либо в себя, либо в Ворса. Но опровергнуть теорию тоже не могла – несмотря на собственные взгляды, познать окружающее мироздание и его законы за столь короткий срок ей не удалось.

– Здесь нет Лесной улицы, – произнес Дайс, вглядываясь в карту. Но Ворс проехал мимо, не останавливаясь.

Город Оденсе едва ли можно было назвать «городом». Скорее перекрестьем улиц, скоплением непривычных для этого сверкающего мира маленьких домиков. Самый высокий не превышал пяти этажей и стоял у въезда, скорее похожий на декорацию. Будто слепленный на скорую руку «недогородок» должен был вызвать опасения. Даже Дайс замолк и окончательно потерял свою задорную улыбку, когда Ворс прибавил газа. Не оставляло ощущение, что само название было подсказкой… Но память упорно не желала его вспоминать.

Машина неслась по узкой улице, едва не заезжая на тротуар. А в конце уже виднелись одноэтажные дома, обитые плотными листами, без окон. Что в концепции города и абсолютно безлюдных улиц выглядело вдвойне странно.

– Я знаю, куда нам. Сам бы выбрал такое место. – Ворс кивнул в сторону «деревянных» домов.

– У Николая такой дом, – догадалась Кая. Он кивнул в ответ.

Он

Конечно, здесь не было Лесной улицы. Как и сам город, казавшийся муляжом, все было подсказкой. Только «проснувшиеся», настоящие путники могли найти это место. Если бы он сразу не счел себя единственным и уникальным, кто может помнить правду об этих мирах, если бы потратил эту неделю с умом… Да, он сделал бы так же.

Ворс остановил машину у знакомого дома. Рисунком на стальном листе не заменишь дерева, но узнать было несложно – формой, размером и цветом он очень напоминал дом Николая. Сколько раз он во снах видел маленький дом в снежном лесу, прежде чем смог туда добраться. Снился ли он остальным путникам так же часто?

Сердце бешено заколотилось в груди, еще сильнее, чем при встрече с Дайсом. Ворс чувствовал, что он близок к новому горизонту. Что бы ни ждало их за дверью, череде бессмысленно сменяющихся миров, жизней, не насчитывающих и десятка дней, придет конец. Существование обретет смысл для каждого, а не только для безумного демиурга, ставящего свои эксперименты на живых людях.

Он тревожно взглянул на Каю. Ее каштановые волосы были стянуты в тугой хвост, и казалось, что она вся как натянутая тетива. Готова выстрелить в любой момент, бежать или сражаться – к сожалению, она чаще видела врагов, чем друзей. От этого еще сильнее щемило сердце. Как бы он хотел дать ей более спокойный мир, чем получалось у Николая. В одном она была права на его счет – как бы Николай ни относился к своим созданиям, как бы ни привязывался, он был в достаточной мере жесток. Возможно, сам того не признавая.

Ради Каи Ворс был готов на многое. Толкнуть дверь машины, шагнуть по неизведанному городу и постучать в будущее.

Где-то за спиной Дайс бодро выскочил следом и встал рядом.

Дверь была стальной. Ворс постучал три раза. Три, а не десять, хотя всплывшее воспоминание неприятно прошлось по нервам.

Сначала с той стороны была лишь томительная тишина. Сам дом мог быть пустым, они могли ошибиться. Или попасть в ловушку, кем бы она ни была устроена. Но Ворс не оглядывался и ждал. В этой кромешной мгле просто обязан забрезжить лучик света.

А потом дверь не открылась, а перетекла к стене, будто была сделана из расплавленного металла. На пороге стояла девушка с длинными черными кудрями, огромными круглыми очками, занимавшими добрую половину лица, и строгими серыми глазами. Вместе с гостями в дом ворвался порыв ветра, растрепав ее прическу, и она плотнее запахнула серый лабораторный халат.

Она была бледна, почти как призрак. Будто просидела в этом доме всю жизнь и никогда не видела солнца – можно ли судить людей по внешности, если вся их предыстория случилась за последние семь дней? Но Ворс знал, что даже ложные воспоминания о детстве, о родителях, прошлой жизни все равно откладывали отпечаток на личность. Как менялся он сам в зависимости от того, сбегал от отца или нет, шел по его стопам или выбирал собственный путь.

Они проходили десятки миров, меняясь, но бережно храня мнимые шрамы.

Ворс хотел поздороваться, рассказать об их пути, в конце концов, выдать хоть одно разумное слово, но он просто молчал. Вглядывался в серые глаза под очками и тонул, как бы пошло это ни звучало. Сердце замерло – казалось, он на пороге последней истины, за которой космос и хаос.

И вот она смотрит на него, так же молча изучает в ответ. Также не знает, что от него ждать. И что сказать вместо приветствия. Чувствует ли она этот бушующий шторм внутри? По лицу невозможно сказать, и это усугубляет положение.

Сердце пропускает удар. Это ощущение – как острая игла, вспоровшая его. Мир становится хрупкой, зыбкой дымкой. Он чуть не рассыпается под его взглядом. Но серые глаза, бледная кожа, черные кудри – все это реально как никогда. Как точка отсчета среди хаоса, что окружает их с момента создания. Островок, за который стоит ухватиться, чтобы сделать свой первый шаг в правильном направлении.

– Семь дней. – Дайс шагает вперед. Видимо, пауза слишком затянулась.

– Почти восемь, – поправляет девушка и наконец-то улыбается.

Той робкой улыбкой, что редко озаряет лицо подобных ей. Людей, которые тратят свою жизнь в лабораториях и вечных поисках недостижимых истин. То, что эта девушка из их числа, – сомнений нет.

Улыбка выводит Ворса из ступора. Девушка отступает, жестом приглашая их внутрь.

* * *

Одноэтажный дом внутри оказался довольно просторным. Широкие коридоры, светлые стены и столько белоснежных дверей, что сомнений не оставалось – когда-то это здание служило лабораторией. Вернее, по задумке должно было служить. Потому что никаких людей здесь никогда не было.

Илая – девушка, которая встретила их, – очнулась здесь одна неделю назад. Она смутно помнила, что сотрудников перевели на другую базу, ближе к космодрому. Почему не взяли ее, осталось загадкой. Зато гораздо лучше девушка помнила предыдущую жизнь, где была служанкой в доме высокопоставленного чиновника. И до нее, где была инженером. Предсказуемо – ни одна из этих жизней не длилась долго и счастливо.

Вчетвером они сидели в пустой столовой, рассчитанной человек на двадцать. Тихий голос Илаи отдавался от стен, и никто не хотел ее перебивать. А она упорно смотрела только на Ворса.

– Пару дней я приводила мысли в порядок, перебирала кашу своих воспоминаний. И за это время не встретила ни единого человека в этом городе, Оденсе будто вымер.

– Идеальная ловушка, – пробормотала Кая.

– Мне кажется, что про этот город просто забыли. Кто бы ни был создателем всего этого, – она обвела взглядом слишком белые стены, – он забыл проработать этот кусок. Оставил одну лишь декорацию.

– И пустил все силы на старт ракет. Колонизация, терраформирование, новые рубежи, – догадался Ворс. – Все внимание творца сосредоточено там.

Илая снова улыбнулась.

– Я тоже так думаю. Поэтому и выбрала это место, зову всех сюда. Мне кажется, здесь мы почти в безопасности… Насколько это вообще возможно.

– Выглядит спокойнее, чем мои предыдущие адреса, – растянулся в широкой ухмылке Дайс, заложил руки за голову и беззаботным тоном задал вопрос, который так волновал всех троих: – Больше никто не откликнулся?

– К сожалению. – Она пожала плечами. – Но вчетвером гораздо приятнее, чем одной.

В ее голосе звучало откровенное облегчение. Ворсу казалось, что где-то в глубине души она была очень одинока. И никакие жизни и воспоминания не способны были заполнить эту бездну. Потерянность – вот что скрывалось за ее строгим взглядом, который оживал сейчас.

В какой-то мере все они потеряны, но большинство просто не успевали осознать этого. А те, кто успевали, – не жили долго. Нынешнее мироздание не знало слово «долго».

Но одиночество, пронзавшее Илаю, не было скоротечным. Скорее оно было сутью всех ее контактов с миром.

И когда она поправила очки, совсем как Николай, Ворс перестал сомневаться. Жест был настолько идентичный, будто его делал один и тот же человек. Одиночество, отчаяние, безысходность – он сам проходил сквозь это.

Он не позволит ей сдаться, как не позволит и Николаю. Но в отличие от своего создателя Илая не остановится сама. Пережившие бессмысленность, выстоявшие в борьбе с пустотой внутри, все еще живые – они самые стойкие бойцы. Они не будут знать поражения, пока живы. Пока живы снова и снова.

Всегда приятно иметь союзников, на которых можно положиться.

– Может, еще не все успели добраться? На дорогах пробки, – предположил Дайс.

– Пять дней, – грустно помотала головой Илая, – мое послание транслируют раз в день по каждому каналу.

– Мы увидели только сегодня утром. – Кая не сводила с нее настороженного взгляда. Ворс мог бы предположить, что Илая ей не понравилась, если бы знал Каю хуже. Но она смотрела так на всех, просто не доверяла незнакомцам. Исключение составлял только Дайс. Искренняя улыбка в таких обстоятельствах была доступна немногим.

– А я два дня назад. Только сначала решил, что это шутка.

– Этот мир достаточно большой, раз началась колонизация. Кто-то еще может приехать. – Ворс сжал руку Каи под столом, но она не среагировала.

Не сговариваясь, все четверо замолчали, смотря куда угодно, только не друг на друга. Сколько времени им отвели на этот раз, смогут ли они дождаться хоть кого-то?..

– У меня есть план. – В холодной тишине заброшенной столовой слова Илаи прозвучали немного нереально. Как сон, что Ворс видел уже не раз. Шаткая иллюзия заколыхалась, его мир снова был готов треснуть по швам и разлететься на миллионы белоснежных, как эти стены, осколков. Да что сегодня с ним такое?

Он столько раз говорил, убеждал, что бороться стоит. Буквально минуту назад изучал союзников. Но когда абстракция превращается в реальность…

– Он рискованный, и нет никаких гарантий, что сработает…

– Звучит как то, что нам подходит. – Дайс неожиданно хлопнул Ворса и Каю по плечам. – Эти двое тоже рады, ты не смотри, что они такие спокойные и местами угрюмые. Просто они еще сами не поверили привалившему счастью.

Илая улыбнулась, и Ворс последовал ее примеру. Каким бы ни было завтра, сегодня можно засчитать первую робкую победу – эту талантливую девушку перед ними.

– Гораздо лучше иметь план, чем бежать бездумно.

– Бежать как раз придется, и довольно далеко.

– Выпить бы, – внезапно вклинилась в разговор Кая. Ее тон оставался таким же напряженным, но Ворс чувствовал, что она старается.

– Вселенная вам благоволит, – хохотнул Дайс и достал из кармана рубашки флягу. Но первый глоток оставил за собой. – Никто же не побрезгует? Вряд ли я успею заразить вас чем-то серьезным.

Кая благодарно кивнула и приложилась следующей. Пила долго и совершенно не морщилась, а потом протянула Ворсу.

Он понюхал сомнительное содержимое – на запах отдавало дешевой бражкой. Неужели в технологичном мире, способном поселить человека на другой планете, создать биомодуль с нанороботами, трансформирующий человека в волка, и прочими благами, не научились делать хороший алкоголь? Даже обидно.

Он все же сделал глоток. Выдержанный терпкий коньяк прожег горло, но приятно согрел желудок. На удивление, отталкивающий запах оказался обманчивым, а жидкость во фляге – вполне сносной.

– Я здесь неделю, обижаешь! – Видимо, удивление качеством напитка отразилось у Ворса на лице. – Виски, к сожалению, найти не удалось. Но чтобы совсем без алкоголя – такую дикость я не заставал даже в космосе. Илая?

Она вежливо, но твердо отказалась.

– Вроде ничего. – Кая вновь завладела флягой. – Так в чем же план?

– В колонизации. Следующий корабль отправляется через несколько дней с полным набором жизнеобеспечения, оборудованием и тому подобным. До того как «проснуться», я работала именно над ним. В моей памяти все необходимые навыки.

– Полетим в космос покататься? – съязвила Кая. Она тут же поймала укоризненный взгляд Ворса и стушевалась. Илая проигнорировала ее выпад.

– В ближайшей зоне от нас три планеты, готовые к заселению. Сегодня корабль приземлится на Терра-1. – Она снова поправила очки, сосредоточенно подсчитывая что-то в уме. – Примерно сто восемьдесят дней понадобится команде на развертывание оборудования, обустройство базы и весь сопутствующий план первоначальных исследований. Спустя это время они дадут точную оценку – сможет ли человечество перейти в эру колонизации. Если следовать логике всех миров, что я смогла вспомнить, на этом «мир будет окончен». Поставленная цель, в данном случае это явно проверка способности людей к устройству на новой земле, выполнена. И мы снова будем стерты.

– Везет мне на космос, – пробормотал Дайс и отобрал у Каи свою флягу. Она поморщилась в ответ.

– Я предлагаю отправиться на вторую планету, Терра-2. Миссий на нее в ближайший год не предполагается. А значит, никто не берет ее в расчет. Можно понадеяться, что они тоже про нее забудут. Мы сбежим за «край мира» и понадеемся, что там нас не станут искать.

– Сбежать за край мира… – прошептал Ворс. – Ведь это может сработать?

– Я как-то летал в пространство, про которое они, – Дайс сделал большие глаза и выделил последнее слово заговорщическим шепотом, – забыли. Не самые приятные ощущения. Я лишился команды и больше никогда их не видел…

– Я говорила, что план очень рисковый, – довольно жестко отрезала Илая. – Но разве мы можем что-то потерять.

– Думается мне, что да, – прошептала Кая, и уже она сжала руку Ворса.

Он тепло улыбнулся в ответ. Что бы ни происходило в этой безумной круговерти – сейчас она рядом, и это самое прекрасное на свете. Прекрасней самого изысканного коньяка, самого живописного рассвета, самых восторженных слов, когда-либо придуманных людьми. Потому что невозможно никакими словами и сравнениями передать то восхитительное чувство, что разлилось внутри при ее словах.

Да, Кая была рядом уже целую неделю. Она просыпалась с ним, засыпала в его объятиях, стонала в его руках, а ее пристальный взгляд порой просто сводил с ума… Но никогда не говорила о своих чувствах. Будто боялась спугнуть, неаккуратной радостью прогнать их хрупкое счастье.

– Я не буду вас подгонять, пара дней в запасе еще есть. Думайте. – Голос Илаи был вновь спокойный, в какой-то мере даже умиротворенный. Как человек, придумавший что-то «из ряда вон», она поделилась мыслями и заняла выжидательную позицию. Кто-то должен согласиться, кто-то должен хотеть рисковать.

И у них всех просто нет выбора.

– За той дверью коридор со спальнями персонала.

Илая кивнула, поднялась и вышла в другую дверь.

– Решительная барышня, – резюмировал Дайс, в очередной раз выхватывая флягу у Каи. Он поболтал ей в воздухе, не услышав ответного плеска. – Эх, хороший был коньяк.

– Да быть не может, чтобы в лаборатории не нашлось алкоголя получше. Пусть и выдуманные, но они же ученые! – Впервые за весь разговор Кая тоже улыбнулась, но как-то вымученно.

– Если у нас целых сто восемьдесят дней, я бы накидался. – Дайс сорвался с места, озаренный предположением о мифических запасах.

– Я бы тоже, – выдохнула Кая.

Ворс вздохнул и кивнул. Немного расслабиться ему бы не помешало.

* * *

Два небольших окошка под самым потолком почти полностью залепили снежные хлопья. Сквозь них уже не пробивался свет ушедшего дня, а тусклый город не баловал ночными огнями. Освещение в столовой было непривычно тусклым, и первая пьянка прошла тихо.

Дайс травил байки из своего летного обучения, шутки первопроходцев. Ворс рассказывал смешные случаи с «Галактики». Кая просто улыбалась, алкоголь наконец-то позволил ей расслабиться. Они старались не думать о том, как дико звучали их истории. Скорее как полет бурной фантазии безумца, чем простые воспоминания.

Когда Кая рассказала пару баек с «Дикого Запада», даже Дайс поперхнулся.

– И чем кончилась та история с дьяволом? Ты нашла его?

– Помню, что точно собиралась. – Она задумалась. – Потом все в тумане, нет воспоминаний.

– Возможно, кто-то тебя остановил, – тихо произнес Ворс. – Стоит сказать ему спасибо.

– Сказала бы, если бы не он создал мир, где сделка с дьяволом – единственный выход сбежать от тоски внутри, что сгрызает тебя живьем.

– А о ком речь, ребята? – заинтересовался Дайс.

– О Николае, – вздохнула Кая, устраняясь от дальнейших объяснений.

А Ворс вдруг понял, что не знает, как начать. Рассказ об их демиурге мог быть разным. С какой стороны «подать Николая» – слишком влияло на отношение к нему.

Можно сказать, что он творец всех миров, где они обитали. Да, пусть ущербных, где-то не до конца продуманных, пустых или сырых… Но сам факт творения был настолько удивительным! Они стояли у самых истоков, они пропускали все ошибки через себя, но при этом были первопроходцами вечности. И сам этот факт стоил, возможно, всех страданий. Ведь творение однажды станет настоящим, законченным, полноценным. Мир оживет на их глазах!

Если они доживут до этого момента. Если им позволят…

Можно сказать, что Николай ученый. Вечный студент, что по природе своей восторжен от мира вокруг, что готов отдать все ради возможности его изучить. Да, он ошибается, как и все люди. Но он неутомим в своих поисках истины и совершенства. Что он так похож на них, почти настоящий человек.

И Ворсу казалось, что Илая, как никто другой, списана с него, только она получилась жестче.

Можно сказать, что Николай трус. Трясущийся за собственное жалкое, урезанное существование, он хватается за любую возможность продолжать дышать, даже если в этом нет никакого смысла. Он поддается чужой воле, как бездушная марионетка. Безропотно терпит всю боль, что ему причиняют, не в силах взять себя в руки и начать двигаться.

И вместе с тем он привязан к своим творениям. Он создал живых людей и, определенно, не остался к ним равнодушен, как его хозяйка. Ворс хотел верить, что однажды этого станет достаточно, чтобы…

Что сказать о Николае?

– Он наш союзник.

Кая не сводила с него взгляда, но молчала.

И Ворс рассказал. Настолько полно, насколько мог. Старался не упустить ни одной детали, но еще в самом начале понял, что не может быть объективным. Николай нравился ему, стоило это признать.

Дайс молча выслушал, кивнул и отправился на снегопад проветрить голову. Удача удачей, но иногда так хочется, чтобы твоя судьба и жизнь зависели от более устойчивой личности. И даже вера Ворса пока не могла дать гарантий.

Кая на прощанье сжала его руку и отправилась спать. В полной тишине заброшенной столовой Ворс остался наедине со своей верой в человека, который и человеком-то не был.

Он вздрогнул, когда в помещение тихо вошла Илая. Она села напротив и положила скрещенные пальцы на стол.

– Честно говоря, я не знаю, принимала ли когда-нибудь верные решения. – Две пары серых глаз встретились в полумраке. – Никогда не было возможности оценить со стороны. И, как бы смешно это ни звучало, не выходило прожить достаточно долго, чтобы ощутить последствия в полной мере…

– Этим не может похвастаться ни один из нас, – грустно улыбнулся Ворс.

– Не уверена. Люди учатся на своих ошибках, растут и мудреют, но кто скажет, что ты ошибся? Если ты совершенно один и некому тебе подсказать. Скажи мне, почему я считаю, что ты проходил сквозь это?

– Я не знаю, Илая.

– По воле кого-то свыше нам отведено не так много времени. Слишком мало, чтобы познать и проникнуть в тайны мироздания или хотя бы собственной души. Но ты любишь, выбираешь, бежишь, стоишь, живешь. И все с такой отчаянной жаждой и одновременно уверенной решимостью в каждом шаге. Ты точно ошибался, ты прошел сквозь много страданий. Скажи, как за эти несколько коротких вспышек ты стал таким живым, Ворс?

– Я ошибался, я падал, я принимал неверные решения. Кая сегодня сказала, что я поднялся, и это главное. Эти короткие вспышки давали мне больше опыта, чем долгая жизнь в тишине и покое. Я мог бы быть благодарен… – Ворс надолго замолчал, его взгляд бездумно загулял по пустым стенам, утонув внутри себя. Где довольно быстро нашлась та истина, что отвечала на все вопросы. – Но хочу я лишь спокойствия. С ней. Знаешь, я отвечу на твой вопрос. Дело всегда было в ней, в Кае. Упал, поднялся – все всегда из-за нее и ради нее. Даже когда ее не было рядом, даже когда я не мог ее вспомнить… Я всегда пытался. Я научился выживать и жить, ценить любой мир вокруг меня, улыбаться через боль и сделал улыбку флагом, за которым можно идти – ради нее. Чтобы она могла идти за мной, не страшась упасть.

Илая прикрыла глаза и поправила очки снова тем же жестом, так похожим на Николая. Ее лицо озарила робкая улыбка.

– Ты счастливый человек. Прости, если это звучит как издевательство. Но именно сейчас мне впервые кажется, что я не так уж ошибалась в своих решениях. Спасибо. – Она наконец открыла глаза, на дне которых быстро высыхали так и не пролитые слезы. – Я знаю, что о многом прошу, что снова и снова подвергаю вашу жизнь риску, страданиям… Но, Ворс, согласись, ведь это стоит всего? Мы, наши чувства, наши жизни – стоят всего, лишь бы продолжались!

Илая говорила так искренне, так проникновенно, что он безоговорочно верил каждому слову. Но на мгновение показалось, что речь идет о чем-то ином…

– Ты имеешь в виду риск? Твой план?

– Да, у меня нет другого выхода. Боюсь, у вас тоже. Но только подумай… Просто представь! Сейчас каждый мир вокруг нас имеет рамки – мы можем достичь его конца. А что, если каждый раз выходить за «границы творения»? В не тронутую никем зону, раз за разом рвать ткань чужого бытия, чтобы рождать собственное! Что, если за пустотой что-то есть? Что, если она не всесильна!

В тусклом свете столовой казалось, что ее глаза горели ярче светильников. Огонь, пылающий внутри, зажигал собеседника искренностью своего порыва, верой в свои силы. Вера – вот все, что им было доступно. Вера, воля, риск и совсем немного времени, чтобы распорядиться этим.

– И мы сможем сами управлять собственными жизнями. Больше ничьей власти…

– Свобода, – Илая расплылась в улыбке. – Дорогого стоит. Она даст тебе желанное спокойствие, целую жизнь с Каей. Ворс, ты готов рискнуть?

Он молчал долго. Время растянулось и замерло в ожидании его слов, а сердце опять пропускало удары. На этот раз болезненно. Будто весь мир остановился в ожидании его ответа.

– Я должен подумать. – Эти слова дались тяжело.

Ворс поднялся и направился к выходу. Хотелось морозного воздуха, ледяных капель на лице. Короткой передышки, которой так не хватало. И лишь в дверях он замер, вспомнив, что так и не спросил.

– Илая, а как проснулась ты?

– От страха, – тихо ответила она. – Однажды в пустом мире я очень сильно испугалась.

И Ворс вышел, не желая расспрашивать дальше. Сейчас страшно было и ему тоже.

Несколько безликих коридоров спустя он распахнул дверь и с сожалением отметил, что снег, шедший весь день, утих. На безоблачном ночном небе ярко сияла полная луна, окутывая пустой город своим холодным светом.

Неподалеку от входа, прямо на снегу, подтянув к себе колени, сидел Дайс. Он смотрел на луну и выглядел настолько умиротворенным, будто спал с открытыми глазами. Ворс тихо сел рядом. Снег оказался не таким уж и холодным, или он был слишком встревожен, чтобы почувствовать его.

– Главная задача первого мира, который я помню, была в поиске новой Земли. – Дайс заговорил, по-прежнему глядя в небо. Воспоминания лились из него, ни к кому конкретно не обращенные. Но Ворса пробрали мурашки. – Мы учились, исследовали, вылетали почти ежедневно, разгребая липкую жижу, что по чьей-то злой шутке была нашим космосом. Мы рисковали и делали это осознанно. Первопроходцы – это звучало очень гордо. – Он хмыкнул. – Пока «границы творения» не разбились о наши корабли. Я иногда думаю, что каждый из ребят заслужил шанс выжить, быть здесь, сейчас. Но, кажется, остался только я.

– Быть может, они еще появятся.

– Быть может, – легко согласился Дайс и повернулся к собеседнику. – Мне не нравится этот план. Демоны знают почему, Ворс, он мне не нравится.

– С ней могу пойти только я. Вам не придется рисковать.

– Брось, несложно строить из себя героя, когда другого выхода не остается. Ведь у нас его нет, правда?

Ворс молчал. Что сказать? Что можно понадеяться на Николая? Сейчас это звучит достаточно неправдоподобно.

Они молчали вместе. На темном небе ярко сияли звезды. Запомнить их положение или тем более ориентироваться по ним было невозможно – каждый раз, в каждом мире рисунок был другой. Но, возможно, впервые хотя бы часть из них не была бутафорией. Ворс даже подумал, насколько это смешно – они ночевали в городе-декорации, зато смотрели на настоящие звезды.

– Они все еще кажутся магией, – улыбнулся Дайс, меняя тему. – Звезды. Их не было в первом мире, который я помню. Только в сказках. Не представляешь, как я тебе завидую, ты летал среди них!

– Когда-нибудь мы все сможем.

– Когда-нибудь, – снова согласился Дайс и мечтательно задрал голову к небу. – Я тоже в это верю. Побыстрее бы…

– Дайс, а ты все еще чувствуешь пустоту? Видишь ее?

Парень коротко кивнул.

Следующий вопрос Ворс долго не решался задать. Громко сглотнул несколько раз и в тот момент, когда разрешил себе промолчать, все же спросил.

– А во мне? Пустота есть во мне?

Дайс повернулся и с улыбкой взглянул прямо в глаза.

– Ни капли, капитан.

Она

Кая проснулась с легким гудением в голове. Стоило сказать ученым, или скорее представлению Николая об ученых, спасибо. После выпитого вчера могло быть гораздо хуже.

Резкий больничный запах, что терзал ее с момента, как она переступила порог, сейчас казался совершенно невыносимым. Все это место, как и его хозяйка, не вызывало у Каи доверия.

Почему-то она была уверена, что запах ей кажется. Больше никто не морщился и не упоминал его, а Кая откровенно страдала. Воображение отказывалось останавливаться, утверждая, что таким запахом перебивают гарь. И довольно качественно перебивают, она почти не ощущается… Разве что в нотках, неуловимых оттенках.

Она понимала, что это уже походило на безумие. Совершенно невозможные вещи, не здесь, не сейчас. В этом мире не было грустных историй про погибших друзей, не было чудовищ и прочей мистики. Или ей так казалось.

Во рту было сухо, как в пустыне, и этот факт все же заставил прочистить голову от странных мыслей и раскрыть глаза. Они ночевали в небольшой комнате с разложенными на полу матрасами. Окон здесь не было вовсе, зато одну стену целиком занимало зеркало. Кая понимала, что зеркальная у него только одна поверхность, а со второй стороны мог спокойно стоять незримый наблюдатель. Но вчера она прошлась по всему жилому блоку, и каждая комната была такой. В конце она не стала придираться и легла в первой попавшейся. Задерживаться здесь надолго она не собиралась.

Утром огромное зеркало насторожило ее гораздо сильнее. Против воли появилось ощущение чужого неуютного взгляда. Рядом спал Ворс, на соседнем матрасе неожиданно обнаружился Дайс. Хорошо, что хоть Илая решила спать уединенно.

Кая медленно села, но Ворс все равно проснулся. Он коснулся ее руки и слабо улыбнулся. Она постаралась ответить ему тем же, но утренние улыбки давались сложнее всего. Особенно когда они просыпались в таких местах.

– Мне не нравится план Илаи. Я не хочу терять тебя так необдуманно.

– А обдуманно ты готова? – усмехнулся Ворс.

– Слово «обдуманно» мне нравится больше. У нас сто восемьдесят дней и пустая лаборатория. Мы можем рисковать по предварительному сговору, хоть что-то предусмотреть заранее…

– А я с ней согласен, – подал сонный голос Дайс.

Кая посмотрела в глаза Ворсу. Ей так сильно захотелось его обнять, потрясти, не пустить. Сделать что угодно, лишь бы он сейчас послушал. Принял ее решение.

– Ладно, мне нужно хотя бы время, – выдала она наконец, так и не сдвинувшись с места. Ворс тоже сел и сжал ее ладонь.

– Я останусь, если ты так этого хочешь. Мы вместе придумаем что-то другое. Там, где один волк может стать жертвой, стая будет хищником.

Напряжение, зависшее между ними с первой фразы, немного рассеялось. И лишь белые стены по-прежнему давили.

– А хороший был план, – раздался голос Илаи из-под потолка.

Все трое резко повернули головы, безошибочно устремляя взгляды к зеркалу.

– Между прочим, я плохих вещей не предлагаю. А риск – неотъемлемая часть любого плана, когда на кону стоят жизни, – холодно продолжила она.

Молча Кая поднялась и дернула ручку. Конечно, дверь была заперта.

– Теперь ты погрузишь нас на корабль силой?

– Нет, к сожалению, мне нужно ваше добровольное согласие. Иначе я сделала бы это с самого начала. Но мне достаточно всего одного из вас – со мной должен пойти Ворс.

– Илая, послушай, – спокойно заговорил Ворс, поднимаясь и подходя почти вплотную к стеклу. – Я понимаю, что ты в отчаянии, как и мы все. Чем дольше ты пребываешь в неопределенности, тем сильнее твои страхи, но…

– Ты понятия не имеешь, сколько я пребываю в неопределенности. Впрочем, со страхами я уже справилась, чего и тебе желаю. Так или иначе, ты пойдешь со мной.

– Илая…

– Я забрала твои инъекции. – Она сказала это без всякого злорадства, спокойно констатировала факт.

Но Каю обдала ледяная волна ужаса. Она рефлекторно дернула запертую дверь. Ворс поднял голову к потолку и закрыл глаза. Его лицо ничего не выражало, но Кае казалось, что он громко ругается про себя.

– Инъекции? – переспросил Дайс.

– Он оборотень, – процедила сквозь зубы Кая.

– Впервые это играет против меня… Биомодуль полной трансформации. – Ворс так и не открыл глаз. – Несовершенный биомодуль, нуждающийся в стабилизационных инъекциях. Иначе я теряю рассудок, когда обращаюсь.

Дайс, успевший встать, резко осел назад на матрас.

– Так странно я еще не умирал. Стоило догадаться про тебя, капитан? Этот взгляд… Даже в технологичных мирах ты всегда ощущался иначе.

Ворс молчал, и его дыхание с каждой секундой становилось все глубже.

– Просто согласись, и никто не пострадает, – уже мягче сказала Илая. – Если не пойдешь со мной ты, то пойдет волк. Я в любом случае получу то, что хочу. Но ты можешь избавить своих друзей от неприятных минут в агонии.

Кая со всей силы ударила кулаком в дверь. Металл поглотил шум, а кулак обдало болью. Ни одной вмятины не осталось от удара.

– Илая, давай решим этот вопрос мирно. У нас есть время, мы все можем обсудить. Не руби сгоряча. – Ворс открыл глаза и повернулся к зеркалу, за которым стояла она. Внешне он все еще был спокоен, как будто и не был заперт в комнате с людьми, которых вот-вот разорвет на части. Мирная беседа о грядущем будущем.

Но взгляд выдавал его. Тот самый, которого пугались несведущие люди. Тот, что мог держать в узде слабаков и отгонять даже сильных противников. Та волчья часть, что всегда ощущалась остальными.

Она была близка к свободе как никогда.

Ворс резко дернулся в сторону Дайса. От неожиданности тот отпрянул.

– Сверни мне шею.

– Что??? – Дайс сделал еще несколько шагов назад.

– Поверь, это не сравнится с болью быть загрызенным. Мы все равно очнемся, это единственный выход сыграть на наших условиях.

Кая шумно облокотилась спиной на дверь и осела вниз, не сводя глаз с Ворса. Стараясь запомнить каждую черту, каждый жест. Ловя само его дыхание в паре метров от нее, представляя, что это помогает. Стараясь сделать невозможное, но безумно желанное… Хоть в одном мире она вспомнит его! Пусть это будет следующий. Пусть следующий будет.

Голос под потолком усмехнулся.

– Ты думаешь, я не найду тебя там? Ворс, ты же умный человек.

– Марта.

Имя грохотом отдалось от белых стен.

Стоило догадаться раньше. С самого начала этот дом, этот город выглядел как ловушка. Не нужно было приезжать… Но Ворс так отчаянно искал надежду, что готов был прыгать через любую пропасть. В конце концов, был ли у них вообще выбор?

– Последний раз, когда я видела тебя вживую, у костра в лесу, ты бежал от охотников. И вот снова бежишь. Не пора ли остановиться?

– А кто такая Марта? – Дайс на всякий случай сделал еще пару шагов от Ворса, но уперся в стену. Он не был похож на человека, способного свернуть шею, даже когда того требует собственное спасание.

– Это она заставляет Николая раз за разом создавать и стирать нас подчистую. Главная хозяйка всего, что с натяжкой можно назвать нашей жизнью. Творец нашего творца? Как к тебе обращаться?

– Скажем так, – ответила Илая-Марта, – у меня сложные взаимоотношения с мирозданием.

– И что будет, если он пойдет с тобой? Станет безвольной куклой? Потеряет память? Погибнет? – Кая чувствовала, как слепая ярость, ненависть к этому созданию захлестывала ее с головой.

– Это самая интересная часть плана. – В голосе послышалась улыбка. – Я и сама не знаю, что будет. Когда ты живешь слишком долго, начинаешь превыше всего ценить то, что способно тебя удивить.

– Сука, – прошипела Кая. – Я обещаю, что доберусь до тебя.

– Буду ждать, – абсолютно спокойно ответила Марта. – Но пока мне нужен он. Он же ценит твою жизнь, да, дорогая? Я могу сделать так, что ты больше не очнешься.

Кая поймала взгляд Ворса, в котором впервые блеснул страх. Марта нашла его слабое место и успешно манипулировала. К сожалению, на этот раз могло сработать.

– Марта… – тихо спросил он, не сводя глаз с зеркала. – Илая. Ты врала мне вчера?

Кая не знала, о чем идет речь, но ответа не было. Из холодного зеркала на нее смотрели собственные злые, потерянные глаза. Кажется, однажды так уже было… Но в этот раз нет смысла пытаться его разбить – преграда ничего не решит, а до Марты ей пока не добраться.

Убить Ворса она тоже не могла, хотя это было бы лучшим выходом. Но ее рука не поднимется, а сил не хватит. Она просто не сможет…

Зато сможет его освободить, хотя бы в этом мире.

И Кая больше ни в чем не сомневалась.

Она поднялась с пола и в два прыжка оказалась рядом с любимым, сжала его руку и горячо зашептала:

– Она блефует. Ей нужно твое добровольное согласие, а значит, воля им неподвластна. Не поддавайся.

Кая подняла глаза к его лицу и одним взглядом постаралась сказать то, что уже не способны передать слова. Всю ту гамму чувств, для которой она никогда этих слов не находила. А имеющиеся считала слишком пошлыми.

– Вспомни меня. Найди и вспомни. – Она последний раз сжала родную руку, пожалела, что оружия в этом мире не достать, и схватилась за подбородок.

В каком-то мире ее учили и такому. Раз учили – значит, пригодится, подвешенное ружье всегда стреляет. Нужно только решиться, принять, что другого выхода нет, и…

Громкий хруст эхом отскочил от стен и навсегда отпечатался в сознании.

Ворс зажмурил глаза и не поймал тело.

Он

Ворс с трудом проглотил слезы. Он не покажет этой слабости, иначе Марта найдет способ лишить его всего.

Дайс не успел вскрикнуть и лишь в ужасе смотрел на бездыханное тело Каи. Смерть всегда выглядела отвратительно.

– От меня не убежать. – Голос Марты, такой холодный и отстраненный, подходил этой комнате и всему дому. Безликие стены, белоснежные пустоши вокруг – и бездушное нечто, получившее столько силы. Вот только вчера она была совсем иной… И пожар в ее глазах выглядел таким настоящим!

Ворс чувствовал, как биомодуль начинает работу. Это ощущение скорого превращения он испытывал впервые, но оно казалось таким знакомым. Ведь он родился с ним, последний и единственный оборотень техногенного мира. Злая шутка или эксперимент, который впервые сыграл против него.

Ворс успел взглянуть на Дайса. Ломать себе шею юноша не собирался и уже готовился к неизбежному. Его взгляд стал тверже, стойка – уверенней. Даже с разъяренным хищником в одной клетке он еще поборется. Умрет, но не поддастся.

А потом белые стены исчезли.

Втроем они стояли посреди знакомой гостиной, сколоченной из дерева. В камине ярко горел свет, а окно засыпали крупные хлопья снега.

Марта стояла перед ними в том же сером халате, чуть больше похожем на пальто сейчас. И в ее глазах застыло долгожданное удивление. Ровные, идеально гладкие, правильные черты лица не двигались, но глаза ее выдавали.

Сначала она посмотрела на Ворса, но быстро поняла, кто мог их вытащить.

– Николай, почему ты прячешься? – Нет, ее голос все еще не дрогнул. Но собственная территория теперь была неизведанной для нее. Ворс чувствовал, что она прощупывает почву, которая должна быть знакомой.

– Потому что я не дурак, чтобы выходить открыто.

Голос, который долетал снаружи дома, едва был похож на усталый тон Николая. Это определенно был он, но что-то надломилось, выросло в нем за эту неделю.

– Сомневаюсь. Ты не закончил обучение.

– Мир не заслуживает такого учителя, – четко ответил он.

И маленький домик в бесконечном лесу вспыхнул, как подпаленная спичка. Жар мгновенно ударил по лицу и рукам, дышать стало тяжело.

Ворс поднял ворот и натянул его до самых глаз, рядом то же самое сделал Дайс, отпрянув от стен.

А Марта смотрела на пылающую библиотеку. Книги подхватывали языки огня мгновенно, передавая их друг другу. Сотни и сотни томов навсегда прощались с миром. За ними полыхнули стол и кресло у камина. Последним пламя лизнуло потолок. Тогда Марта исчезла.

Сквозь дым слезящимися глазами Ворс еле разглядел выход. Он схватил Дайса за плечо и дернул в ту сторону.

Мгновение спустя с дичайшим кашлем они выбрались на морозный воздух.

У деревьев застыл Николай. Все в том же свитере и несуразных очках, вот только лицо его больше не казалось юным и неопытным. Пропал с него и страх, на замену которому пришла сосредоточенность.

– Она осталась внутри?

– Пропала, – прокашлявшись, ответил Ворс. – Почему ты не пришел раньше?

Николай явно не ожидал этого вопроса, поэтому промедлил с ответом.

– Ждал подходящего момента.

– Почему ты не спас Каю?! – Ворс понимал, что голос против воли повышается, но уже ничего не мог с собой поделать. Руки стремительно покрывала густая шерсть.

– Чтобы у Марты не было рычага манипуляции, – тихо ответил демиург.

– Кая больше, чем пешка в этой игре! Она чело-век!!!

– Кая оживет, Ворс.

– Ты думаешь, это так просто?! Терять ее каждый раз, смотреть, как она умирает?!

Последнее слово он прорычал. А потом мир свернулся в точку, разорвался дикой, едва выносимой болью, разобрался на атомы, чтобы снова собраться уже в ином теле. Он кричал от боли, уже не сдерживаясь.

Когда крик перешел в вой, на опушке замер огромный злой волк.

– Бегите сейчас, – продолжил Николай. – Еще немного. Я придумал, где Марта нас не достанет. И придумаю, как вас туда отправить.

Волк сверкнул серыми глазами и скрылся в чаще.

* * *

Когда замкнутый мир покинули все, Николай обернулся к горящему дому. Только в этот момент и ни секундой раньше.

Теперь он тонко чувствовал, что остался здесь один. Что на его глазах горит не только его тюрьма, но и единственное прибежище. Его крепость, его укрытие, которое принимало его после каждой победы и каждого поражения. Именно сейчас он четко понимал – он не был заперт здесь. Он прятался.

От мироздания, что окружало его. Непонятных законов Марты, странных правил Вселенной. От пустоты, что неизменно кралась по пятам.

И от мира, который он создавал самостоятельно. От людей, которых не мог считать обычным экспериментом, исследованием. Ворс прав, они значили гораздо больше, в первую очередь для самого Николая. И все же он прятался и от них тоже. Боялся бороться.

Но его оплот горел, и страх отступал. Теперь он был лишь невесомой мыслью, зависшей на краю разума. Уже неважной. Сознание прояснялось, возможно, впервые за все его существование.

Марта могла бы гордиться своим учеником. Если бы он не задался целью ее уничтожить.

Всего лишь стоило принять, что не она, а он сам запирает себя в эти рамки. Сам строит и возводит этот лес вокруг. И вот силы, которыми он может бороться.

Которыми он готов побеждать, идти до конца. Только до победы.

Непроизвольно губы Николая растянулись в улыбке.

И весь лес вокруг заполыхал.

XII.

Он застыл в миллиметрах на грани с прекрасным и оглянулся назад. Полыхающий оранжевыми красками закат сменился темным безмолвием. Прозрачная дымка опускалась на сверкающий город, предвещая безумную ночь. На часах грянула полночь, Ворс вдавил педаль в пол. Кая на соседнем сиденье крепко схватилась за подлокотник, рывок вжал ее в кресло и вызвал улыбку. Бояться – для слабаков.

Ночные огни мелькали в такт громкой музыке, разрывая вновь рожденную Вселенную. Каждый новый шаг секундной стрелки давал передышку перед новой битвой.

Если все вокруг будет идти нормально – значит, они погибли. Новый город был живым, в отличие от бесчисленного множества предыдущих. А теперь пора действовать и доказывать, что живы и они.

– Справа, – угадал Ворс.

Кая повернула голову вовремя, чтобы застать первую ракету, осветившую защитный купол.

– К черту, пляшем, – улыбнулась она.

Ворс дернул ручник, машина резко крутанулась и застыла у светящейся разноцветными диодами вывески. «Открыто» – гласила она, как и сотни предыдущих.

Поправив безупречно сидящий серый пиджак, Ворс выскользнул из машины и успел распахнуть дверь для своей дамы. Он галантно подал руку Кае и бросил красный «Феррари» незапертым у входа.

Внутри клуба оглушительная музыка вводила в приятный транс пару сотен людей. Не думать и двигаться, влиться в беспечный поток сознаний прочих путников – всего одна ночь или десяток минут, чтобы исполнить мимолетные желания.

Очередной снаряд разбился о купол, тряхнув пол, но никто не обратил на это внимания. Танец уносил и даровал временное забвение. Ритм подсказывал движения, и тело плыло на его волнах. Наравне со скоростью атмосфера расслабляла и сводила с ума.

– Бежать вечно? – Кая попыталась перекричать окружавший гвалт и растянулась в мрачной ухмылке. – Ты предупреждал при знакомстве.

– Жить! – соблазнительно ответил Ворс, притягивая девушку за талию к себе и страстным поцелуем унося прочь.

Потом они синхронно подхватили пару горящих коктейлей с подноса пробегавшего официанта и опрокинули бокалы, не чокаясь. Когда умираешь почти каждый день – выпить за упокой будет хорошей шуткой.

Рождение и медленное увядание – свобода живых людей, их неосознанный выбор и недостижимое благо для творений жестокого демиурга.

– Поехали? – предложил Ворс. Кровь, бурлившая этой ночью, гнала вперед увидеть все, на что способен этот маленький островок развлечений и драйва.

После того как дом в лесу сгорел, они не останавливались ни на мгновение. И смерть буквально наступала на пятки. Калейдоскоп миров сжимался, давая все меньше времени на передышку.

Кая, как обычно готовая идти за ним до конца этого мира и бесчисленного множества других, кивнула и подхватила руку любимого. А что еще оставалось?

Легко лавируя в скудном потоке встречных машин, Ворс в считаные минуты довез их до высочайшего небоскреба в городе, запримеченного еще в прошлой гонке со смертью.

Стеклянный лифт плавно поднял их над обреченным городом. Ступив на тонкую кромку последнего этажа, Ворс оглянулся на Каю.

– Я умирал в десятках миров без тебя. Они были прекрасны, но я их не замечал. Бродил, как призрак себя настоящего, и это не назвать жизнью. Я больше не хочу тебя забывать.

– Быть может, настало время проверить, чего мы стоим?

– Перестать бежать и начать бороться.

– Не отпускай мою руку, – прошептал Ворс.

Непередаваемая красота гибели, неведанная ни одному живому существу. Но он имел все шансы стать первым, кто сможет запомнить. Только если очень постараться…

Он застыл в миллиметрах на грани с прекрасным и оглянулся назад.

Цена свободы

Часть 1. Первопроходцы вечности

Когда ты перестаешь жить, пустота приходит за тобой.
Без чувств, ты сам падаешь в ее руки.
Дневник Илаи

Ворс часами гулял по оживленному проспекту Инчи в свободное от работы время. Эта странная привычка почему-то не вызывала интереса коллег, а значит, странной находил ее только он сам. Но чем больше он топтал своими кожаными ботинками брусчатку, тем спокойнее ему становилось. Почти медитативное созерцание пробегавших мимо людей дарило небывалое спокойствие.

Будто картина шумного города, узких тротуаров и широких дорог, этих стеклянных небоскребов, подпиравших сами облака, была тем, о чем он всегда мечтал. Запах свежих булок из кондитерской мешался с бензиновой гарью, и этот «букет» отзывался чем-то радостным внутри.

Он мечтал о домике в уединенном живописном уголке из рекламы, но бродил по городу и не мог надышаться им. Действительно ли мы хотим того, о чем мечтаем? Или стоит оглянуться и понять, насколько ценно то, что уже есть.

Ворс понимал это, но все равно находил странным.

Быть может, виной тому были сны. Красочные, жестокие, апокалиптичные, и в каждом он погибал. Иногда сценарии менялись, как и мир вокруг, но неизменно в конце его ждала смерть. Умирал он сам, умирало все живое.

Война закончилась сотню лет назад, и Ворс не застал ее. Могли ли отголоски далекой трагедии, чуть не уничтожившей Землю, долетать во снах? Или причина была ближе, ощутимей, страшнее.

Каждый раз он просыпался в холодном поту, включал свет и долго не сводил глаз с ночного города за окном шестидесятого этажа. Второй Оплот процветал, и ничто не предвещало опасности. Сон был просто сном. И только оранжевые облака, зависавшие ночью над городом, угнетали, но люди привыкли их не замечать.

Сегодня проспект Инчи был непривычно малолюден. Казалось, вечернее время – самое благодатное для прогулок, алые лучи закатного солнца мелькали между небоскребами, отражались от зеркальных окон и заливали мостовую. Лица редких прохожих тоже тонули в алых цветах, и откуда-то шел легкий, едва уловимый запах роз. Чем не время для отдыха?

Но с каждой минутой улицы пустели все больше, пока Ворс не остался почти один. Он уселся на скамейку у фонтана и грустно взглянул на воду. На дне в закатных лучах сверкали монеты, и он вдруг задумался, а не кинуть ли самому. Начал шарить, но в карманах оказалось пусто.

А потом рядом с фонтаном возник человек. Именно возник, Ворс был готов поклясться, что он не приходил и секунду назад его точно не было в обозримой части проспекта. С виду похожий на студента, в растянутом свитере и круглых очках, заштопанных джинсах и кроссовках.

Почему-то казалось, что он не местный, во Втором Оплоте, тем более в самом его сердце, старались одеваться элегантней. Деловой стиль давно вошел в моду, вытеснив пережитки поствоенных времен. А когда он подошел ближе, Ворс понял, что и с возрастом прогадал – глубокие морщины, залегшие вокруг глаз незнакомца, никак не могли принадлежать студенту.

Он был странный. И вызывал такое чувство, будто все внутренности готовы были перевернуться, – охарактеризовать его иначе не получалось да и название дать тоже. Человек швырнул в струю воды что-то серебряное и медленно подошел к скамейке, на которой сидел Ворс.

Сначала он совсем не смотрел на него, как делают люди, которые желают, чтобы их заметили первыми. А когда присел рядом, неожиданно заговорил.

– Его там не хватало, правда? – Голос у него был довольно молодым, поэтому все выводы о возрасте окончательно обесценились.

– Кого? – не понял Ворс, поворачиваясь к собеседнику. Тот старался не смотреть в ответ, избегая прямого взгляда.

– Кулона. Истории часто повторяются.

– Я все еще не понимаю, о чем вы.

Одна часть Ворса хотела уйти. Нет, даже не уйти, а бежать без оглядки. Забыть навсегда этот вечер с запахом роз, чем-то неуловимо выбивавшийся из общей череды спокойных дней. Проигнорировать странного человека, навязчиво заводящего беседу, но таящего глаза. Не открывать ящик, не зная, что ожидает на его дне.

Уснуть этим вечером в счастливом неведении.

Если заранее знать, что именно этот шаг разделит на «до» и «после», – сделаем ли мы его? Или воспользуемся последним шансом оставить свою жизнь обыденной и спокойной.

Другая часть Ворса, о которой он не подозревал до этой секунды, билась в агонии. Она пахла его дурными снами, апокалиптичными кошмарами и первобытным страхом – инстинктом выживания. Она задыхалась и хотела свободы.

– Может ли человек быть собой без своих воспоминаний? Что делает нас – нами? – протянул незнакомец, поднимая глаза к небу.

– Каждый наш шаг через секунду лишь воспоминание. Но это не значит, что мы его не делали, – автоматом выдал Ворс слишком знакомые слова. Где он слышал их раньше?

И тут же провалился в недавний сон. Палящее солнце, сбегавшее с горизонта, хруст кожаной куртки и рев мотоцикла. Пригорок, на котором он нашел этого старика. Мир без имен.

Все вокруг резко свернулось в воображении и потеряло ценность. Розовый воздух приобрел нотку отчаяния и обреченности. Чувства, будто притупленные этим закатом, включились на полную силу, дыхание перехватило… Но вместе с тем надежда, что жила все эти дни на задворках сознания, отодвигаемая разумом как нелогичная и беспричинная, вспыхнула ярким огнем.

– Николай, – выдохнул Ворс облегченно.

Обычно воспоминания, явившись впервые, приносили за собой почти невыносимую волну боли. В каждом мире он еле справлялся. Так что этот раз можно было назвать успешным – ни обмороков, ни припадков.

– Почему ты все еще не нашел ее? Ты здесь уже несколько месяцев. – В голосе демиурга прозвучал легкий укор. Он наконец-то повернулся, и Ворс отметил, что его глаза стали совсем другие. Кажется, даже цвет сменили, с карего на льдисто-голубой. Все внутренние изменения всегда отражались на его виде.

– Почему не нашел? – хмыкнул он и кивнул головой на небольшое крытое кафе неподалеку от них. Именно оно источало чудесный запах булочек на весь проспект и пользовалось немалой популярностью. Вот только он не был внутри ни разу. – Она работает официанткой в том кафе.

– Но ты…

– Нет, не приходил и даже не приближался, – перебил Ворс.

Повисло долгое молчание. На широком проспекте не осталось ни души, кроме двоих мужчин на скамейке. Город не вымер, но будто притих, замер в ожидании итогов этой встречи.

– Почему? – не выдержал Николай.

– Есть ли шанс, что она будет счастливей, если не встретит меня? Что ее жизнь будет проще и легче…

– Жизнь?

– Еще пять минут назад я не помнил, сколько длятся наши «жизни». И считал, что у нее полно времени. Кажется, она нравится посетителю, который каждый день заказывает гору булок, но раздает их соседям, когда она не видит. У них могло бы что-то получиться, он упорный парень.

– И ты каждый вечер смотрел и не вмешивался?

– Я впервые видел ее такой улыбчивой и беззаботной. Засмотрелся и не хотел рушить…

– Ты сам только что сказал, что ничего не помнил.

– Я могу забыть все, что угодно, целый мир, но не ее. И та боль, что она переживает каждый раз с моим появлением, сидит даже в моей фантомной памяти.

– Марта права, – неожиданно выдал Николай, и Ворс резко дернулся. – Каждый человек – как целая Вселенная. Иногда совершенно непонятная.

– Не поддается рациональной логике бездушных существ?

Николай улыбнулся.

– Какая тут логика, ты либо можешь прочувствовать, либо… Неважно. Скажи, тебе не кажется, что Кая осознанно каждый раз делала этот выбор? Ради тебя. А ты одним решением обесцениваешь все ее муки.

– Их обесценил ты, когда бросил ее в последний раз.

– Ворс…

– Скажи, что мы на войне. Что тут любые методы имеют место быть. Я проходил это, Николай, и мне знаком такой подход. Он всегда неприятен.

– Мы на войне, – жестко отрезал он. Эта новая нотка в голосе демиурга раньше не звучала. С другой стороны – не этого ли хотел сам Ворс? Чтобы Николай взял себя в руки и начал бороться. Ведь у каждого свои методы.

– Тогда я в силах держать себя в руках, подальше от Каи.

– Ты лишаешь ее права выбора. Который она уже сделала.

– Я лишаю выбора? – Ворс усмехнулся. Из уст демиурга это звучало особенно абсурдно.

– Я никогда не влиял на чужую волю. Даже у Марты нет такой власти.

– Оставим это, у всех свои причины. Лучше скажи, где мы, Николай? Почему уже несколько месяцев такая тишь? Ведь это не победа, слишком горький привкус у этого заката.

– Мы в мире Марты. Он погиб столетия назад, и она оставила его.

Ворс присвистнул. Широкий проспект Инчи мгновенно показался чересчур маленьким, тесным и чужим.

– Ты уверен в этом выборе?

– Больше, чем в остальных. – Николай вздохнул. – Здесь она не всесильна, этот мир был создан задолго до нее. И самое странное, когда я пришел в него… Он уже оживал. Цвели деревья вдоль проспектов, работал этот фонтан, что так привлекает тебя. И даже здания будто начали себя заживлять. Когда я увидел его впервые, он был в руинах, в бесконечном оранжевом свете и днем и ночью – совершенно пустой. Но что-то случилось с ним, когда вы начали оживать.

– Он ждал нас?

– Это радует и пугает одновременно. – Николай снова посмотрел на него, и в этом взгляде Ворс нашел не так много страха, как несколько месяцев назад. И гораздо больше живого азарта, готовности к той самой решающей борьбе.

– Ты изменился.

– Начал мыслить шире.

Ворс не стал развивать эту тему. Он сам пережил столько трансформаций, что чувствовал, когда лучше не приставать с лишними вопросами.

– Но Марта может прийти сюда, так же как мы все.

– Уже пришла, – поморщился Николай. – Но куда и зачем, мне неизвестно. И, боюсь, это не единственная наша проблема.

– Ну конечно, когда все было просто.

– Пустота проснулась.

Ворс поднялся, подошел к фонтану и плеснул холодной воды себе в лицо. Вот кошмар догнал его и в этом мире, как давным-давно догнал в голове. Бежать на этот раз он больше не будет.

– Дай угадаю, – не поворачиваясь, заговорил он. – Пустота и погубила этот мир.

– Не совсем та, что ты видел. Эта, как болезнь, пожирала изнутри. Но сотни лет здесь не было людей, и она дремала.

– Если она хоть чем-то похожа на ту, что я видел… Нам нужно искать другое убежище, Николай.

– Другого у нас нет.

Демиург тоже поднялся, подошел к фонтану и ополоснул ладони в прохладной воде. И даже улыбнулся.

– Хорошо здесь.

– Ага, было, – хмыкнул Ворс.

– Я буду искать выход, обещаю.

И он растворился так же незаметно, как объявился впервые. Ворс так и стоял у фонтана, не смея присесть. Проспект вновь наполнялся людьми, спешащими, медленно бредущими, усталыми, беззаботными.

И каждой клеткой своего тела он чувствовал, как это прекрасно и удивительно – все эти люди вокруг, жизнь, бьющая в своем хаотичном ритме. Смотрел и хотел только одного – чтобы это не заканчивалось.

Часть 2. Одиночество

Иногда после людей не остается даже воспоминаний.
У них отбирают единственно весомое, что еще есть в этом мире.
Дневник Илаи

Кост поправил кожаные перчатки на руках и лишь после протянул ладонь для рукопожатия. Этот жест можно было расценить как неуважение, но собеседник не рискнул выдать свои мысли. Чем заслужил короткую полуулыбку.

Впрочем, сутулый мужчина не смотрел Косту в лицо и вряд ли видел его реакцию. Как суслик, он прятался в своей норе из потасканного пиджака и кроткого вида. В равной степени это могло быть правдой и маской умелого хищника. Обманываться не стоит.

Они уселись по разные стороны прямоугольного стола из черного мрамора. Кост скрестил руки в перчатках перед собой, приготовился слушать и разгадывать.

– К сожалению, Лидеру придется задержать поставку продовольствия в этом месяце, – робко начал гость.

– Седьмой Оплот уже не впервые срывает сроки, – жестко отрезал Кост. Его не сильно волновал сам факт задержки, но держать лицо – необходимая в политике вещь. Тем более он знал, что Третьему Оплоту не удалось продавить этого господина, так что перед ним был личный вызов.

– В Пустошах снова неспокойно, – замямлил гость. – Дорога меняется буквально ежедневно, картографы не справляются…

– С рутинной ежедневной работой? Или с увеличившимися поставками оружия? Мистер Претт, не держите нас за идиотов.

– Седьмой Оплот подписал мирный договор больше сотни лет назад, и наша сторона не нарушает соглашений. – Голос гостя тоже изменился, в нем скользнул едва заметный стальной стержень. Спина чуть расправилась, глаза перестали бегать. Дешевый ход.

Любая сторона нарушает соглашения, когда считает, что этого никто не увидит.

– Я не имею в виду открытый конфликт. Я говорю о массовой транспортировке людей в центры за границами Оплота.

Гость сжал руку под столом в кулак – Кост мог не заметить этого, если бы не знал, куда смотреть – на зеркальную панель сбоку, которая выдала все еще спокойного мистера Претта с головой. Ведь этой информации не было в других Оплотах, перед которыми Претта посылали оправдываться.

– Не понимаю, о чем вы.

– Мы взрослые люди и можем решать наши споры за закрытыми дверьми, правда?

Неправдоподобная маска спала окончательно. Претт выпрямился и посмотрел на собеседника в упор.

– Эта информация способна развязать войну.

– В неграмотных руках, а я предлагаю вам сотрудничество. Помощь в обмен на дополнительную информацию о болезни, существование которой вы пытаетесь так неумело скрыть.

– Вымогаете информацию?

– Предлагаю помощь, – надавил Кост.

И несколько минут спустя довольно улыбался, открывая файл на планшете. Дверь его кабинета хлопнула чуть громче, чем стоило по этикету, но он простил это Претту.

Он уже знал, что обнаружит в досье. Болезнь, от которой не бывает лечения, центры для больных, которые никогда не переполнятся, – потому что финал болезни только один – пустота. Человек просто исчезает, а в палатах новый пациент.

К счастью, до Второго Оплота неведомая хворь еще не добралась. К сожалению, медики и ученые Седьмого ничем не могли порадовать.

– И как бороться с врагом, которого невозможно увидеть?

Кост спросил, глядя в панорамное окно на город, раскинувшийся перед его ногами. Огромный, многотысячный муравейник под палящими лучами весеннего солнца. Люди внизу казались такими маленькими, несущественными с вершины небоскреба. Сто двадцатый этаж – в каком-то мире это было важно, а сейчас просто приятная картина.

За его спиной возникла черноволосая женщина в неизменном сером пальто и тоже повернулась к городу за окном.

– Мой мир не смог.

Кост обернулся к ней и смерил спокойным, уверенным взглядом. Просто потому, что мог, – и она это ценила.

– Когда ты впервые подобрала меня, истекающего кровью в снегах, я счел тебя безумной.

– А сейчас?

– А сейчас я нахожу безумным все мироздание.

– Уважаю твой здравый подход.

Кост хмыкнул, но промолчал в ответ. Он знал, что делать дальше и что все планы его союзницы всегда работали – за это он ценил ее.

Но когда она пропала, он рухнул в кресло и долго смотрел в пустоту перед собой. Перчатки туго стягивали черные отмороженные руки. К ним вернулась чувствительность, что уже было прогрессом, но нормального цвета не будет никогда. Как напоминание о том, как и почему он «проснулся».

Когда вокруг все гибнет, нужно бороться. За себя в первую очередь.

Он выдвинул ящик, в котором лежал блестящий новый пистолет. Луч солнца упал на него, отразившись в черной стали. Кост провел по нему рукой, аккуратно, почти нежно, но пальцы все равно дрожали. Рядом лежал единственный патрон.

Потом он резко захлопнул ящик и отправился в зал собраний, вернув на лицо жесткое, отстраненное выражение.

Сегодня день, когда все начнется, запляшет и оживет.

* * *

Сто тридцатый этаж, вид почти не изменился. Стекло заменило все наружные стены, мебель тоже покрывал его блестящий слой. Все играло солнечными бликами, так паршиво дисгармонировавшими со строгими людьми в черных костюмах. У их ног лежал город, центр Второго Оплота, богатого, влиятельного, возрожденного…

Кост задумался, сколько из них знают, помнят, что новому миру всего несколько месяцев? И как далеко они зайдут, чтобы защитить все это. Доставшееся им с таким трудом спокойствие.

Что сделают остальные – он не сомневался – всегда шаблонно. Когда ты хочешь играть по-крупному, нужно знать всех игроков. Постоянно повышать ставки и следить.

Поэтому Кост смотрел прямо перед собой, когда слово досталось ему. Возможно ли объять взглядом тридцать человек, что сидят перед ним, уловить малейшую реакцию?

Люди, добившиеся власти, даже за такой крошечный промежуток времени, могут делиться лишь на два типа – простые декорации и те, кто оказался здесь неслучайно. Те, кто умеет идти наверх любыми путями, те, кто наделен талантами, – потому что о связях не может быть и речи. На самой заре развития они как яркие алмазы, готовые толкать возрожденное человечество к развитию. Сейчас с другими не выживешь.

Отсюда следовал самый логичный вывод – на его слова будет тоже две реакции. Для одних это – сказки столетней давности, нереалистичные и непонятные. А для других, тех самых алмазов, которые застали десяток миров, закончивших именно так, – одно из самых страшных воспоминаний. Они выдадут себя, Кост был уверен. Неаккуратным жестом, дрогнувшей рукой, съехавшей улыбкой.

А его задача для внимательных. Понять, кто же.

Эти люди умны, они не откликнутся на провокацию и не выдадут себя иными способами. Только здесь и сейчас. Он отчетливо произнес:

– Пустота вновь проснулась.

Три. Он заметил трех – дернувшаяся рука под столом, округлившиеся глаза и откровенно несчастное лицо, пусть и на долю секунды.

С ним за столом сидело трое «путников».

– Сказки, мистер Кост, – протянул тучный человек справа. – Пустотой пугают детей перед сном, а не на собрании Комитета Оплота.

– У меня только что был посланник Лидера Седьмого. Ознакомьтесь с файлами.

Перед членами Комитета из стола выехали планшеты, куда уже были загружены нужные сведения. В буквальном смысле пустевшие больницы, вывоз людей за границы Седьмого Оплота, втайне и в ночи, беспорядки на улицах, о которых умалчивала пресса. Разруха, паника медленно накрывала Оплот. Еще месяц, максимум два, и скрыть это будет невозможно.

– Нужно действовать, иначе та же участь ждет нас, – завершил Кост свой доклад в полной тишине.

Шепот, предложения, возгласы негодования посыпались чуть позже, когда спала первая шоковая волна. О закрытии границ не могло быть и речи – даже картографы не всесильны, они лишь фиксировали изменения дороги, безопасные маршруты. Но перекрыть их, угадать, где завтра пройдет транспорт, невозможно.

Вернуть стену на границах? Блокпосты, патрульных, орудия… Отстреливать любого приблизившегося, как в самые суровые военные годы, – все это вновь вернет мир в хаос.

Собрать коллегию Оплотов? Распространить эти файлы? Но вновь хаос и война, ничего не изменится. Чем больше людей участвует в сделке и решении, тем больший балаган вокруг.

Выслать собственных медиков? Поднять архивы? Построить собственные центры, изучить врага.

– Ядерная бомба. – Кост не уследил, кто первым выдвинул роковое предположение. Впрочем, уже неважно.

– Но мы не знаем, как распространяется болезнь. Вдруг мы лишь усугубим ситуацию, убив тысячи здоровых людей.

– Седьмой Оплот уже обречен. Если не поможет бомба, за ним погибнем мы все.

Кост не наблюдал за голосованием. Кажется, один из путников был за, двое воздержались. Но это уже не было важным, он не собирался оценивать человеческие качества коллег или изучать степень их милосердия, толерантности перед лицом гибели. Могли ли они привыкнуть к вечно сменяющимся мирам? К дерганой жизни, никогда не дающей им отдыха. И что думали по поводу этого безумия…

Собрание закончилось, когда солнце уже садилось, а окончательное решение так и не было принято. Несколько дней или недель, у них еще было время. Как и у него.

Кост уходил последним. Не снимая черных перчаток, он пережал три десятка вспотевших ладоней и даже порадовался, что не чувствует их на собственной коже. Пропустил каждого вперед, с кем-то перекинулся парой фраз, совершенно расслабляющих и бессмысленных, о погоде и прекрасном безоблачном закате. Ведь каждый из них хотел выйти из зала, не неся за собой груз тяжелого решения или вину за предстоящий геноцид.

А еще Кост тянул время. Последняя на сегодня встреча была запланирована на пустой парковке уже после полуночи.

Он снова побывал в своем кабинете, но на этот раз не трогал заветный ящик, его черед пока не настал. Зато кропотливо вчитался в досье трех обнаруженных им «путников», подтверждая свои догадки. Все они заняли высокие должности не так давно. Для одного это собрание Комитета стало первым – да, незавидная участь.

Кост распечатал три фотографии, немного текста, запаковал в черный конверт, сверился с часами и лишь тогда спустился на подземную парковку. Огромное пустынное помещение с резким бензиновым запахом было лучшим вариантом для подобных встреч лишь в дешевых фильмах. На практике его могли засечь с десяток камер, лицо пришлось укрыть воротником, который теперь мешал дышать. А собственную машину – вообще бросить за границами здания, чтобы не засветить номера.

Впрочем, через несколько дней все это будет неважно. И все меры предосторожности Кост соблюдал, просто следуя «правилам игры». Так принято, и его это забавляло. В конце концов, провернуть это дело не должно быть слишком просто, иначе это казалось неправильным и пошлым.

Его «партнер» не стал утруждать себя воротником. Скорее всего, он выключил камеры заранее. Черный костюм, обычное, незапоминающееся лицо, каких вокруг десятки и сотни, черные перчатки, как у самого Коста, даже забавно. Именно так и представляются наемники.

– Три человека, – вместо приветствия Кост протянул конверт с фото, затем еще один, с деньгами. – По очереди, трех дней хватит. Любой порядок.

Наемник кивнул и развернулся. Кост постоял еще пару минут в одиночестве, а потом тоже двинулся к выходу. Даже если киллеры в этом мире тоже декорация, их пули точно реальные.

Часть 3. Отвага

Лекарства не будет, это ясно как белый день.
Надо привыкнуть жить в таком мире, пока мы не потеряли
само значение слова «жить» в вечном страхе и отчаянии.
Дневник Илаи

Каждое его утро начиналось с телевизора и скоростного щелканья каналов. Неважно, что говорил очередной диктор или вещал нарисованный сфинкс. Уже несколько месяцев он искал одну фразу.

Поэтому сегодняшнее утро стало для Дайса особенным.

– «Сколько дней ты в этом мире? А ты проснулся?» И адрес.

Он радостно подпрыгнул с кресла. Наконец-то!

Конечно, это могла снова быть Марта. Но почему-то именно сейчас Дайс не сомневался, что это дело рук Ворса, а себе он привык доверять.

Там, где один волк будет жертвой, стая может стать хищником.

Что бы это ни значило, у друга появился план. Осталось добраться до Второго Оплота вместе с очередным караваном.

Дайс нацепил красную форму картографа с нашивкой «7» на плече и выпорхнул из жилого отсека. Сегодняшний день будет особенным, он не сомневался.

Когда та же фраза мелькнула на баннере у выхода, он лишь улыбнулся. Новая, долгожданная волна захлестывала мир, и Дайс был ее частью. Возрождение и эпоха процветания – вот чего он ждал теперь, сам не понимая почему. Улыбка не желала сходить с лица.

– Караваны сегодня не пойдут, – равнодушно выдал Сайм, выходя из жилого модуля и замирая рядом. – Снова весь транспорт отдан гражданским.

Дайс заметно скис. Выдвигаться нужно было именно сегодня.

– Совсем ничего? Ни единого транспортника в сторону Второго?

Самые первые лучи рассветного солнца освещали блок картографов, одноэтажное широкое здание с множеством отсеков, замершее в миле за границей Оплота. Сразу за ним начиналась высохшая, бесплодная пустыня до самого горизонта. Каждую ночь ее рельеф менялся до неузнаваемости, кратеры и трещины глубиной в несколько миль переползали с места на место. Сегодня ты уснул на равнине, а завтра мог проснуться у подножия гор, чьи вершины подпирали облака.

Дроны с камерами вылетали по примерным маршрутам каждое утро. Но куда свернуть, где искать новый проходимый путь – не могла решить ни одна программа, только человек, его опыт и интуиция. И конечно, Дайс был одним из лучших в своем деле. Он любил работу, но порой она причиняла слишком много неудобств.

– Только поездки на новую базу и обратно.

– Что они там так усиленно коллекционируют? – зевая, наружу выбрался Рик. – Я не против день пофилонить снова, но эти ребята с базы какие-то слишком подозрительные.

– Говорят, научный центр выгоднее размещать за пределами Оплота. – Сайм не выказывал интереса к происходящему. На его лице вообще редко отражались какие-то эмоции. Иногда даже Дайс сомневался, не машина ли перед ним.

– Да никакой это не научный центр! – возмутился Рик. – Вот что я скажу, ребят, нечисто там, творится что-то, а мы и не знаем в своей глуши.

Дайс вгляделся в товарища. Чаще всего Рик казался разгильдяем, которому и нет дела до мира вокруг, если речь не шла о развлечениях. А потом он выдавал что-то подобное, и сразу чувствовалось, что он не зря занимает свое место. Потому что Дайс был полностью согласен – по эту сторону границы творилось что-то неприятное.

Оно зудящим, склизким чувством отдавалось внутри. И лишь надежда на скорые действия заглушала его.

Но сегодня было важно все, буквально каждая деталь этого дня. Потому что ниточка, что вела его, стала особенно яркой, но тонкой. Образно говоря, поблизости был клад, а карту можно читать только на ощупь – так Дайсу представлялась дорога к Ворсу и сам шанс ее найти.

Карта вела по краю пропасти, но кто боится свалиться – вообще не выходит из дома. Не становится первопроходцем, не отправляется на край света изучать пустоту, не записывается в картографы. Дайс ценил свою удачу и чтил еще одно правило – нельзя давать ей пылиться.

– Караваны отменены. – К ним присоединился Додсон.

– Очуметь, без тебя бы не узнали! – усмехнулся Рик, затягиваясь сигаретой и жмуря глаза под желтеющими лучами.

– По инструкции как ответственный за дроны я должен докладывать каждое утро, – ничуть не смутился он.

– Додсон, а ты можешь состряпать мне караван?

– Это как? – От удивления коренастый блондин даже подпрыгнул на месте. Но Дайс продолжил как ни в чем не бывало:

– Укажи в отчете, ну не знаю, дипломатический выезд одного транспортника. Ездил же на той неделе секретарь один, и без предварительных договоренностей. А на чем поехать, я найду.

– Нет, серьезно, ты чокнутый, – хохотнул высокий и длинный Рик, пока Додсон ловил ртом воздух от возмущения. – Что ты забыл в Пустошах? Покататься приспичило?

– Спалят и уволят, – весомо бросил Сайм и направился в сторону рабочего модуля. Казалось, он и так знал, чем закончится очередной порыв Дайса, и откровенно скучал.

– Тетя у меня во Втором, навестить хочу. Погода на редкость хорошая, ни облачка, за пять часов докачу.

– Ага, конечно, пять! Если по прямой, без передышек и сразу знать дорогу, – не выдержал Додсон. – Не доедешь ты за пять.

– Спорим?

– Да иди ты. – Наконец-то он тоже улыбнулся. – Не буду я из-за теть под нарушение залезать.

– Нарушение? – Последним из жилого отсека вышел Лас, одновременно зевая и скручивая длинные черные волосы в низкий хвост. – Додсон, у тебя лишний чих – уже нарушение.

На баннере у модуля вновь ярко-красным высветилось послание Ворса как напоминание, что пора торопиться. Дайс оценил реакцию друзей – никто из них не шелохнулся, будто перед ними была обычная реклама. А жаль…

– Я сам впишу, а ты прикрой. Если что, на меня и свалишь, камеры подтвердят.

Не дожидаясь ответа, Дайс бегом направился во второй модуль. И уже за спиной разобрал новое пыхтение Додсона. Но чувствовал, что друг не будет догонять и одергивать его. Репутация порой великая вещь. Дайсу могли спустить и не такое.

Например, небольшой двухколесный транспортник, спрятанный за модулями в ожидании своего часа.

* * *

Три главных башни города – «Свобода», «Империя» и «Гордость Оплота» – выходили парадными дверьми на проспект Инчи. Он и без того был оживленный, но близость «правящих элит» всегда привлекала больше зевак. И если по утрам и вечерам тут было не протолкнуться от спешащих людей, то днем широкий проспект блаженно и вяло перетекал, прикинувшись респектабельным. Именно прикинувшись, потому что действительно важные люди парадными входами не пользовались.

Но получить место на Инчи все равно считалось престижным. Никто не знал, по какому принципу они распределялись и что за критерий работника станет решающим. Поэтому сказать, что Кая сильно удивилась, получив здесь место, значило сильно приуменьшить реальное положение дел.

Скакнуть с кафешки на границе с пустошью до проспекта Инчи всего за несколько месяцев – магия, не иначе. Поэтому она сразу расслабилась. Когда только и думаешь о том, как бы не налажать, выходит одна лажа. А следовательно, нужно просто плюнуть. Впервые в жизни поплыть по течению, без всяких баллов и прочих оценочных суждений. Если она отсюда и вылетит, то проклятые баллы уже не помогут.

А еще Кае казалось, что она ждет. Чего-то или кого-то… Каждое утро она просыпалась и не находила того, что по ощущениям должно быть рядом. В течение дня ощущение никуда не девалось и лишь усиливалось.

Она позвонила парочке друзей, оставшихся со школы, с которыми почти утерян контакт в суете взрослой жизни. Раз десять перебрала хлам дома в поисках того самого ощущения. Согласилась на свидание с настойчивым клиентом и даже улыбалась, пока он порол какую-то чушь, – слушать его оказалось выше ее сил. Недавно Кая перебрала все весенние мебельные каталоги и даже один журнал со сплетнями.

Когда ее фантазия иссякла, зуд вырос до таких пределов, что терпеть его стало невозможно. На следующий день после свидания и каталогов перед сном она решила, что мир должен измениться. Хоть чуточку сменить декорации – и отправилась к старшему по смене за внеочередным отпуском.

Только дойти до него уже не смогла, потому что планы, как известно, любят подставить тебя в самый неожиданный момент.

Кафе было еще пустым и полным ароматов нетронутых утренних круассанов, когда внутрь вошел неприметный человек в черном костюме и шляпе, укрывающей лицо. Кая успела подумать, что таких подозрительных людей часто делают киллерами в фильмах.

А потом он достал пистолет с глушителем, и заработали только рефлексы.

Его выстрелы были точны. Если бы не мощная дубовая стойка, Кая бы попрощалась с головой. Но она успела нырнуть, перевести дыхание. Кувырком шмыгнуть за дверь кухни, запереть ее на деревянный засов (которого вряд ли хватит надолго).

Зато здесь были ножи. Не ахти что против огнестрела, но хоть какая-то защита. Откуда простой двоечнице и официантке знать тонкости метания, почему тело так четко и быстро реагирует, откуда те самые рефлексы – задумываться уже не приходилось. Вместе с этими решился и главный вопрос, а также перспектива отпуска.

Вооружившись, Кая прильнула к двери и прислушалась. За ней явно происходило больше движений и шума, чем производит один человек.

Отсиживаться в засаде никогда не было ее любимой стратегией, поэтому Кая сняла засов и приоткрыла дверь. Как раз вовремя, чтобы поймать на белоснежный фартук струю алой крови.

Мужчина в черном рухнул на пол, расплескивая кровь повсюду. Картиной в красных и бордовых тонах могли бы восхититься абстракционисты – ран на теле было достаточно на такой большой холст.

А в центре сего странного произведения искусства замер человек в разорванном синем костюме. Его руки были пусты, а волосы топорщились яростно, будто он разделывал противника голыми руками и ногами не один час, успев при этом изваляться в грязи. Облик дополняла свежая кровь на руках. И противный металлический привкус перебил запах булок.

Кая медленно подошла к гостю и долго смотрела в серые глаза. Он смотрел в ответ, с надеждой и страхом. И так странно эти чувства сочетались с его видом и с телом под его ногами, будто два разных человека уживались на одном лице.

А потом Кая, не замахиваясь, но со всех сил влепила ему по щеке.

– Козел.

– Прости…

– Сколько месяцев?

Ворс молчал и не отводил взгляда, в котором так и не читалась вина.

– Сколько?!

– Четыре с половиной.

Она хотела двинуть еще раз, но чувствовала, что это не поможет. Какой смысл бить того, кто готов стерпеть твой удар как ни в чем не бывало? Если он и чувствовал себя виноватым, то уже нашел оправдание.

Поэтому Кая развернулась и отправилась переодеваться. Убраться из кафе, что махом потеряло последнюю ценность в ее глазах, стоило быстрее, чем приедет полиция.

Полчаса спустя они, оба переодетые, сидели у фонтана и смотрели на уже вторую машину с мигалками, проезжавшую мимо. Весеннее солнце играло в русых волосах Ворса, высветляя их сильнее, чем Кая привыкла.

Она не вырвала руку, когда он аккуратно сжал ее в своей. Хотя все еще страшно злилась. И с колоссальным трудом удерживала себя от того, чтобы сжать в объятиях Ворса целиком. До хруста, так сильно, чтобы у него больше никогда не возникало мысли не искать ее, дать жить собственной жизнью, не впутывать в неприятности, или что он там себе еще надумал. Если бы все могло объяснить одно объятие…

Недостающий кусочек пазла не просто встал на место, он вскрыл ноющую дыру внутри и заполнил душу до самых сокровенных уголков. Острая боль и пронзительное счастье одновременно накатили с такой силой, что Кая просто молчала.

И так надеялась, что он сам поймет все без слов.

Ворс смотрел на нее и улыбался.

Кая не выдержала и улыбнулась в ответ.

Поэтому она не сразу заметила человека, который возник из ниоткуда рядом с ними. Ниже Ворса на полголовы, в новом, будто только что из магазина, синем свитере, идеально сглаживающем неровную, слишком худощавую фигуру, и круглых очках. В них треснули стекла, но мужчина будто не замечал этого. На вид ему было лет тридцать, но глубокие морщины уже залегли под глазами.

Он замер в нескольких шагах от скамейки и, кажется, попытался улыбнуться. Но то вымученное выражение, что проявилось на лице, меньше всего походило на улыбку.

– Здравствуй, Кая. – Его голос был тихим, спокойным. Так говорит профессор, который уверен, что студенты уловят каждое слово.

Ворс просто кивнул, но счастье, которым лучился весь его вид еще мгновение назад, бесследно испарилось. Он замер, стараясь не совершать лишних движений, готовый ко всему, что преподнесет судьба.

А в голове Каи еще один кусочек встал на место. Она вспомнила, где уже видела этого мужчину. Тогда он был взволнован, почти испуган и выглядел сильно моложе, а она сама едва не совершила величайшую ошибку в своей жизни… Хотя, кто знает, что она смогла бы сделать со своим желанием и без души.

– Николай. – Она не кивнула и не протянула руку в приветствии, а тон постаралась сделать максимально нейтральным. – Ворс говорил, что при виде своего творца люди рассыпаются, не выдерживая осознания, что были созданы чьими-то руками.

– Не руками, – улыбнулся Николай. – Но вы в достаточной степени настоящие, чтобы не бояться подобного.

– И все же ты рискнул. И рисковал раньше.

– Кая… – Нотка растерянности лишь на долю секунды скользнула во взгляде демиурга, и он быстро взял себя в руки. – Мы всегда ходим по очень тонкому льду, когда речь идет о творении. Риск – наш неизменный спутник.

– А еще боль и страдания. Какой мир вырастет на наших костях?

– Тот, который вы построите. Что бы ни осталось в вас после всех пройденных испытаний, какие бы чувства вы ни подавили – все они настоящие, живые и ваши. И выбор только за вами.

– А ты? – в разговор вступил Ворс. Судя по лицу, ему совершенно не нравилось, в какое русло он сворачивает. – Марта?

Николай поморщился и поправил очки.

– Я готов не пережить эту битву, если смогу дать вам свободу. – Его рука дрогнула. Кая не поверила этим словам ни на грамм. Не так выглядит человек, который перестал бояться смерти, который готов жертвовать собой ради других.

Она посмотрела на Ворса, чтобы окончательно убедиться. Николай казался жалкой пародией силы, что сам же и создал.

Но в одном можно было не сомневаться – рисковать ими Николай был готов на все сто. Жалость, сострадание, о котором говорил Ворс, которое она сама видела в тот вечер у бара, когда Николай остановил ее, пропали. На смену пришли холодная решимость и жажда бороться. Уверенность в своих решениях.

– Сколько пришло? – Николай повернулся к Ворсу.

– Двадцать пять путников, большинство проснулись не так давно. Но многие помнят пустоту…

– В верхах снова обсуждают ядерный удар. Мы на грани новой войны.

– Стоп, – подскочила Кая. – Не начинайте обсуждать так, будто полчаса назад меня не пытался застрелить какой-то кретин. На этот раз я не хочу играть колодой в закрытую.

Она подняла бровь и выжидающе посмотрела на Николая.

– Я думал, Ворс успел тебе рассказать.

– Он отмывал кровь. Ну?

– Твоя девушка способна нахамить кому угодно, – усмехнулся Николай, взглянув на Ворса. Тот развел руками.

– Меня она вообще побила. Это же ты придумал ее такой.

– Не я. Невозможно «придумать» человека – он появляется с собственной волей, к которой я не имею доступа. Все сложно. – Он немного помедлил, сделал маленький шажок назад, будто защищаясь, и добавил: – Я бы сделал ее милее.

Кая лишь хмыкнула.

– Да я пушистый цветочек на фоне творящегося вокруг безумия.

Ворс обнял ее за плечи и ненадолго уткнулся в шею, пряча улыбку.

– Марта так часто любила говорить, что хаос – суть демиурга. Кажется, я только начинаю понимать, о чем она.

– Кстати, а где эта сучка? Вряд ли вы убили ее, пока я разносила кофе.

Николай мгновенно помрачнел.

– Это ее мир, Кая. Добро пожаловать в место, где она родилась.

Следующие несколько слов девушки были совершенно непечатными.

– Можно сказать, что частично мы вышли за «границы творения», моего творения, как она того и хотела. И здесь у нее не больше власти, чем у меня.

– Она же тут, да? Стерва тоже в этом мире?

Николай кивнул.

– Она не может уничтожить вас или этот мир одним усилием воли…

– Зато может запустить войну, – перебил Ворс, и демиург не стал спорить.

– Сотни лет назад в этот мир пришла пустота, а за ней и война, разделившая планету на Оплоты. Кого-то унесла первая, кого-то вторая. Пока людей совсем не осталось, а мир не погиб.

– Знакомый сюжет.

– Мне кажется, каждый мир, что я создавал для нее, был связан с этой историей. Только я пока не понял, как и зачем… Чего она хотела добиться.

– Николай, а кто такая Марта? – вопрос Каи повис в оглушительной тишине. Казалось, что замерли машины и люди, сама жизнь вокруг задержала дыхание.

Часть 4. Жертва

Однажды появится кто-то настолько живой,
что у этого мира будет новый шанс.
Однажды у меня получится победить пустоту.
Дневник Илаи

– Я никогда этого не знал и не пытался понять или спросить… Я слишком боялся.

– Если это место существует до сих пор, – Ворс поднял на Николая настороженный взгляд, – есть ли шанс, что она не может его уничтожить?

– Возможно, она не может этого напрямую.

– Зато способна разнести его нашими руками. И тогда мы не на равных, мы снова в ловушке, которую она приготовила давно. Николай, кто такая Марта? Чего она добивается?!

Николай схватился за дужку очков, нервно сдернул их, потом вернул на место, даже не протерев. Его новый уверенный вид на секунду растаял, вновь явив миру растерянного студента, не выучившего свой урок.

– Она демиург, – медленно начал он. – Она учила меня создавать миры, людей… Она родилась в этом мире, и поиск истин – все, что ее волнует. Она не умеет любить, не знает сострадания и милосердия. Она – монстр, безжалостный и всемогущий для созданного ею мира. И я создан ею.

К концу монолога он снова твердо стоял на ногах. Как солдат, которого распалили выкрики генерала перед битвой. Готовый на все ради победы.

– А история этого мира? Война и пустота, с которой якобы справились сотню лет назад?

– Да, я думаю, это ее история. И ее мир не справился. Возможно, именно пустота пожрала ее чувства.

– И как она тогда выжила?

Николай замолчал. Он никогда не отождествлял Марту с чем-то божественным. Не потому, что она была рядом, ощутимая и осязаемая, в отличие от идеи «бога». А потому, что не хотел верить, что «бог» – это именно так.

Да, она творила миры, его самого, знала недоступные ему истины. По сути, «обладала всеми нужными признаками», чтобы называть ее именно так. Но слово «демиург», что в отношении Марты, что себя самого, казалось более приземленным.

Николай отчаянно делил неразделимые понятия. Марта жила в этом мире, как обычный человек. По ее же собственным словам, она не знала о своем бессмертии, пока не столкнулась с ним.

Обычный человек, который обрел знания творца в своих поисках? Пожранная болезнью своего времени, но чудом выжившая? Бессердечная от последней войны до этого момента.

– Плохие вещи иногда случаются. – Он даже хмыкнул. Еще месяц назад, стал бы он так говорить о своей наставнице?

– Если бы она погибла – никого из нас бы не было, – тихо ответил Ворс, глядя на бегущую в фонтане воду. Вместе с ней в его глазах бежала сама жизнь.

Настолько ярко вспыхивал серый взгляд, что мог затмить солнце. Порой Николай и вовсе не верил, что смог создать что-то настолько живое, настоящее. Кого-то живее, чем он сам…

Черт побери, если бы он знал, как работают эти механизмы! Ведь он мог быть сильнее Марты. Иерархия творения здесь ни при чем – налицо его бесспорный успех. Целый мир, который наполнился его стараниями! Пусть не все люди были полноценно живыми, некоторые, как всегда, были лишь фоном. Но путники просыпались все чаще.

– Некоторые случайности идут во благо. Ты сказал, пришло двадцать пять путников?

– Да. Почему не просыпаются остальные?

Краем глаза он видел, как Кая удивленно вздрогнула от этой цифры. Так много союзников у них не было никогда.

– Я не знаю, – пожал плечами Николай. Сейчас его не сильно это заботило, для начала нужно было справиться с Мартой. А потом и с пустотой. – Пора найти ее и все ответы.

– А человек, который пытался меня убить?

– Покажите мне его. – Сомнений в том, что и эта история связана с Мартой, у Николая не было. В чем был смысл – задеть его, заставить поступать необдуманно или просто мелкая месть, – он тоже не знал. Иногда он мог предугадать слова наставницы, но поступки, мысли – никогда.

Однажды и этой тайне должен настать конец, тем или иным способом.

* * *

Дрон летел всего в сотне метров спереди, на максимальной скорости. Терять время в пустоши, когда твой тыл не прикрывает караван, было слишком опасно. Пусть рейдеры и считались сказкой в современном мире, но Дайс слишком хорошо их помнил. Поэтому летел на полной скорости.

Он давно не считал подобные вылазки риском – лететь по пустыне, что могла обернуться горой или расщелиной уже в следующую минуту, не в пример проще, чем в закрытой капсуле по метеоритному поясу. Справился бы и без дрона, но что-то дернуло Дайса взять его с собой.

Сто метров – достаточное расстояние, чтобы успеть затормозить…

Он вспоминал Ворса. В первую встречу капитан был нелюдим, его пожирали собственная пустота и безысходность, однако он никогда не опускал рук. Ведь мог, столько раз мог бросить все, пустить пулю в лоб, шагнуть за пелену – Ворс всегда находил, ради чего жить. Ворс всегда ставил ценность жизни, своей или чужой, превыше всего на свете.

И почти всегда Ворс мог найти силы улыбнуться. Именно это почувствовал Дайс, когда серый взгляд капитана прожег его насквозь впервые. И когда он встал под пулю вместо него, Дайс не сомневался ни мгновение, что такой человек обязан жить. Именно за такими будущее, о котором все мечтают.

Когда он спас его в пустоши, казалось, сотни жизней назад, он тоже не сомневался. Человек, выживший в одиночку, вызывал уважение, пусть Дайс и не вспомнил капитана в первый момент. Он сам проторчал среди рейдеров достаточно, чтобы понимать, как тяжело сохранить самообладание в погибшем мире.

Когда он отказался убить волка, осознанных мыслей уже не было. Наитие, вера, спокойствие.

Столько раз положившись на «ничто», на эфемерную удачу, гарантировать которую никто не мог, было так приятно наконец-то положиться на человека. Человека, которому можно верить безоговорочно. Поэтому он так спешил.

Что чуть не пропустил писк дрона. Инстинкты сработали одновременно с техникой, и Дайс вдарил по тормозам. Прямо на его глазах ровный желтоватый песок расступился. Часть с неприятным шипением свалилась в образовавшуюся пропасть. Черная расщелина слегка дымилась и продолжала расходиться на мили влево и вправо.

– Ни хрена себе, – не выдержал Дайс. В инструкции картографов говорилось, что изменения рельефа могли происходить когда угодно. После войны они были обычным ежечасным явлением, и тогда Оплоты фактически не имели сообщения друг с другом (да оно и не требовалось…). Но сейчас, можно сказать, в эпоху возрождения цивилизации! Дневных сдвигов не было годами.

Дайс заглушил мотор и замер в шипящей тишине. Прямо перед ним на линии горизонта из-под земли поднимались горы. Они неслышно ползли к солнцу, и дрон удалялся в их сторону. Картинка, приходящая с него, была неутешительной – нескольких часов светового дня не хватит, чтобы объехать все препятствия.

Расщелина продолжала расползаться уже за пределами слышимости, и он в отчаянии уселся на песок. Еще можно было развернуться назад, потратить оставшиеся полдня на дорогу домой. Вновь уснуть в жилом отсеке и попробовать путь заново с караваном завтра.

Если завтра настанет, если караваны еще будут ходить. Если то, что происходит в «научном центре», не поглотит весь мир. Как обычно, слишком много «если» и всего один шанс на удачу, который спрятался под ворохом дерьма.

Этому и любому другому миру всегда не хватало немного удачи, чтобы окончательно ожить. И Дайсу безумно хотелось верить, что именно в этот раз все получится.

А потом ударная волна отбросила его на край расщелины, и он чудом задержался на поверхности. Сознание сузилось в точку, мир потемнел и потух. И боли он уже не ощутил…

* * *

Весть о ядерной бомбе, опустившейся на Седьмой Оплот, разлетелась по Второму со скоростью самой бомбы. И произвела тот же эффект. Со спокойной размеренной жизнью было покончено навсегда.

Люди в беспорядке высыпали на улицы, кричали. Собирали вещи, на дорогах стихийно появлялись и исчезали пробки. Куда бежать, куда рухнет следующая бомба? Больше никто не в безопасности.

Паника горячими волнами билась по городу, перетекая по напуганным лицам, разбитым витринам, опустевшим кафе. Средства массовой информации молчали с утра, а те немногие, что еще продолжали вещание, – безрезультатно пытались успокоить стихию глупой ложью. В неудачный эксперимент никто не верил, слишком близко были воспоминания о войне, прошлой и грядущей.

Тяжелое, вязкое и одновременно дерганое чувство накрыло каждый город в разделенном на Оплоты мире.

Ворс замер под редкими каплями надвигающегося дождя на пресловутом проспекте Инчи. Как памятник утраченному спокойствию, он стоял посреди бесконтрольного людского потока в полном одиночестве и ждал.

Он хорошо помнил, как начинается война. Ад, в котором никто не выживал, – и тут уже неважно, кто был первым винтиком этого действа, страх пустоты, людская глупость, паника или безжалостный демиург, – война пожирала и правых, и виноватых. Чего добивалась Марта, вновь рискуя остаться одной?

Она без пощады разрушала миры, которые создавал Николай, но при этом не могла сама сотворить ни одного. И сейчас рушила последнее, что у нее оставалось… Попытается ли она убить их всех в наказание за попытку выйти из-под контроля? Рискуя потерять самый устойчивый мир, который она когда-либо имела.

Дождь усиливался, наконец-то загоняя несчастных людей по домам, где их уже не ждало спасение. И вновь свет оранжевых облаков заливал пустеющие улицы. Сегодня они казались отголоском далекого взрыва.

Ворс стоял без зонта, и ледяные капли прокрадывались за шиворот. Он замерзал снаружи, не позволяя этому чувству пробраться внутрь. Изощренная пытка, чтобы не потеряться в потоке чужих эмоций. В небольшом доме, который он снял в центре, его ждала не только Кая, но еще около сорока растерянных людей из нескольких Оплотов, прошедших сквозь ад, чтобы очнуться здесь. И каждый из них был готов бороться, лишь бы иметь хоть немного времени и свободы.

Маленькая армия против… кого? Войны? Богов? Мироздания?

Можно предположить, что у них не хватит сил, что обычные люди – никто против Марты, пустоты, войны. Но именно благодаря им жизнь становится жизнью, а мир – настоящим. Ворс отказывался верить, что они ни на что больше не способны.

Когда проспект Инчи полностью опустел, из парадного входа небоскреба «Свобода» вышел черноволосый мужчина в дорогом сером костюме и кожаных перчатках. Он замер на пороге, раскрывая зонт, и направился в сторону Ворса.

Поравнявшись, они кивнули друг другу и какое-то время просто стояли молча. Другой мир, но те же обстоятельства… И те же ожесточенные глаза снова в упор смотрели на Ворса, ни капли не сомневаясь в собственной правоте. Мальчишки, который боялся взять в руки винтовку, больше не было – он погиб в снегах, у границы с надвигавшейся пустотой, – еще до того момента, как Ворс в него выстрелил.

Но человек в черных перчатках, замерший перед ним сейчас, опять выбрал неверную сторону. Это казалось удивительно неправильным.

– Не лучший момент для праздного знакомства, капитан, – наконец-то хмыкнул Кост.

– Ты не пришел, когда я собирал путников. Как не пришли и некоторые из тех, что связались со мной. Двое работали в твоей башне.

– Быть может, не все хотят тратить те несчастные дни, что отведены нам, на знакомство с сокамерниками. Мне хватило одного раза. – Кост потер руки в перчатках.

Дождь усилился, превращаясь в ливень. Приходилось поднимать голос, чтобы собеседник, стоящий в метре, мог разобрать слова. Но подойти ближе Ворс уже не хотел.

– Костя, ты снова выбрал не тех союзников? Ты не представляешь, кто такая Марта и на что она способна.

– Ошибаешься, капитан, я все прекрасно знаю. – Он первым шагнул ближе, убрал зонт в сторону, и теперь дорогой костюм покрывался некрасивыми пятнами. Кост замер на расстоянии вытянутой руки, заговорил тихо, так и не отводя горящих глаз. Только сейчас Ворс заметил – под ледяным дождем они действительно горели. – Ты, как всегда, благородный герой, пытаешься спасать погибающий мир. А я, дурак и эгоист, дорожу только своей шкурой, правда? Но в большой игре у каждого своя роль, зато цель одна – выживание. Я никогда не выбирал быть твоим врагом.

– Поэтому ты отправил убийц к моей девушке? Тебе есть за что мстить – так пришел бы ко мне. Трус.

Кост резко отпрянул, как от пощечины, и его лицо на мгновение исказилось.

– Я делаю только то, что должен.

– То, что Марта тебе приказывает? Ты так уверен, что она позволит тебе выжить, когда ты станешь не нужен?

Костя улыбнулся. Стоя так близко к нему, Ворс видел, как по щекам катились струи дождя, так похожие на слезы. Должно быть, он сам выглядел не лучше.

– Я могу так же пошутить про Николая. Ради своих целей он и тебя пустит в расход. Как уже делал раньше, правда? – Кост опять усмехнулся, но на этот раз вышло очень горько. – Что мы, в сущности, знаем про своих творцов? Что люди из-под их пера получаются разные. Порой живые, и на том спасибо.

– Костя…

– Ты можешь мне не верить, Блэк, но у нас одна цель. А средства и путь каждый выбирает в меру своих сил и предрасположенностей. Кто-то должен делать грязную работу.

– Вы начали войну? – Ворс спросил это тихо, будто не хотел знать ответ. Будто если он получит подтверждение тому, что никто не виноват, заряд рванул сам, кнопка сработала без человеческой указки, по недоразумению, и сотни других отмазок – все станет иначе. Небо расчистится, Марта исчезнет, и пустота не коснется больше ничьего сердца. Но Кост молчал, в упор глядя на него. Не оставляя иного выбора. – Зачем?!

Сильные защищают слабых. Слабые бомбят Седьмой Оплот…

– Я не остановил то, что произошло бы неизбежно. Это не моя роль. Может, ты попробуешь?

– А ты будешь мне мешать? В такую игру ты играешь?

– Мне больше нечего тебе сказать. Со мной ты тратишь драгоценное время впустую, Блэк. Иди к своим путникам. Спасайте то, что еще можно попробовать спасти. Но в следующую нашу встречу я буду стрелять на поражение.

Кост развернулся, накрывшись зонтом, и пошел в сторону «Свободы». А потом вдруг замер и обернулся.

– Капитан, она просила тебе передать – ее зовут Илая. Это настоящее имя, что бы оно для тебя ни значило. И она все еще ждет.

Кофта окончательно вымокла и тяжело тянула плечи, а холод пробрался внутрь и теперь морозил измученное сердце. Как осколок льда, острыми иглами он пытался пробить последнюю защиту.

* * *

Закат захлебнулся густыми черными тучами. Когда во Второй Оплот въехал юноша на мотоцикле в рваной, перепачканной рубашке и с кровавыми подтеками на висках, никто не обратил внимания, что он явился со стороны погибшего Седьмого. Никто не остановил и не заметил его, поэтому мотоцикл безостановочно гнал до нужного адреса. Потом завалился набок прямо в огромную лужу, а его хозяин забарабанил в дверь.

Ворс открыл и буквально поймал на руки уставшего друга. Без лишних слов он затащил его внутрь, уложил на широкий диван перед тлеющим камином в гостиной и потянулся к аптечке.

– Я в норме, надо просто отдохнуть… – тихо выдавил Дайс. – Гнал весь день.

– Ты в крови.

– Немного упал, – слабо улыбнулся Дайс. – Пустяки.

Ворс недоверчиво оглядел его, а потом заметил нашивку «7» на рукаве.

– Как…

– Я везунчик, правда? Выехал за несколько часов до бомбы. Но моя команда… Ворс, они все были в Седьмом! – сквозь усталую улыбку на глаза накатили слезы. Он не стал их сдерживать, и Ворс молча опустился рядом, сжал руку друга.

Глупо считать, что смерти нет, если умираешь каждый месяц. Глупо думать, что она не ранит, что однажды ты сможешь быть прежним… Потому что любая потеря может стать последней, и оттого каждая новая бьет все сильнее.

В гостиную шагнула сонная Кая в халате, но усталость слетела с нее в ту же секунду, когда она увидела окровавленного Дайса на диване. Она в два прыжка оказалась у дивана, сжала вторую руку друга и испуганно заглянула в его глаза.

– Все в порядке, – вымученно улыбнулся он. – Я живой, как и всегда.

– Кто?! – выдохнула Кая сквозь стиснутые зубы.

– Меня даже бомба убить не способна, – усмехнулся Дайс и тут же закашлялся, болезненно поморщившись.

– Дайс, мы остановим это, я обещаю, – твердо сказал Ворс, поднимаясь и передавая Кае бинты.

– Остановим? Не будет другого мира, перезагрузки, новой жизни?

– Нет. – Ворс перевел взгляд на Каю. – Хватит бежать. Этот мир – наш, и мы будем за него бороться. Здесь Марта не всесильна, и у нас появился шанс.

– Наш мир… – протянул Дайс, будто пробуя сочетание на вкус. – Как? Против кого бороться?

– Да хоть самих богов. Мы не пешки в их руках, не винтики системы, которые можно кидать из стороны в сторону, удовлетворяя собственное извращенное любопытство.

– Пора доказать, что мы стоим большего, – тихо, но решительно добавила Кая.

– Капитан, за тобой – хоть на край света. – Дайс попытался подняться, но Ворс остановил его.

– Отдыхай, друг. Тебе нужно набраться сил.

Кая закончила обрабатывать раны и тоже поднялась, Ворс достал одеяло и накрыл засыпающего от усталости Дайса. Уже проваливаясь в сон, он вдруг схватил Ворса за руку и широко распахнул глаза.

– Я ехал через пустошь без каравана, и прямо перед бомбой местность «запрыгала» как бешеная. А потом замерла и больше не менялась. Не знаю, важно ли это… Но мне кажется, что дорога между Вторым и Седьмым, – на последнем слове он вздрогнул, – застыла. Как до войны. Не прыгает больше, понимаешь?

– Бомба… остановила пустоту? – еле слышно прошептала Кая, будто не веря в собственные слова. Не желая верить.

– Бомба, рванувшая в Седьмом, привела к нам еще пятнадцать путников. Они очнулись впервые уже в этом мире. И пришли к нам, чтобы остановить следующую бомбу. Кая… – Ворс рухнул в кресло, будто силы резко покинули его, но тихий голос был по-прежнему тверд. – А сколько еще людей очнулось после взрыва? Просто они не рискнули откликнуться на наш зов.

Кая подошла к нему и молча замерла рядом, не отрывая испуганного, но решительного взгляда.

– В том мире, где я впервые встретил Костю, пустота спровоцировала войну. Но когда полетели бомбы, ее граница перестала расширяться. Жаль, что ту бойню уже никто не смог остановить…

Окончательно выбившись из сил, на диване засопел Дайс. Кая опустилась на подлокотник кресла и крепко обняла Ворса за шею. Он сжал ее руку обеими ладонями и устало закрыл глаза. С каждым днем мир вокруг все больше напоминал кошмар, снова и снова. Кошмар, от которого нет спасения, нет выхода, а все решения – ужасающи и бесчеловечны.

– Боль может остановить пустоту. Потому что боль живая… – Он так не хотел произносить очевидное вслух, но слова сами вырвались наружу, словно желая быть произнесенными.

– Мы остановим эту войну. Мы найдем другой выход, – сказала Кая.

И Ворс молча кивнул. Если спасения нет, то он сам станет спасением.

* * *

Их комната была на третьем этаже, с огромным панорамным окном во всю стену. И утро встретило Ворса оранжевым светом тяжелых туч над городом. Краски заливали всю комнату, улицу за окном, город. Весь Второй Оплот был укрыт этими облаками как предвестниками перемен или скорого конца.

Николай рассказывал, что оранжевые небеса были проклятьем этого мира с того момента, когда пришла пустота. Они не менялись ни днем ни ночью, и даже когда внизу не осталось людей и электричество перестало пульсировать в проводах, питая города светом, – ничего не изменилось. Только оранжевые, медленно разлагающиеся улицы – все, что видел этот мир на протяжении столетий.

Пока жизнь не вернулась сюда снова. Днем, когда не шел дождь, небо расчищалось, являя новоприбывшим людям и солнце, и мягкий голубой свет, что так приятен взгляду. Ночью порой мелькали звезды. Пока их было мало, но с каждым днем на небосклоне зажигались еще несколько. Будто вместе с миром возрождалась вся Вселенная вокруг него.

Но уже второй день – вновь только оранжевый свет. Что-то снова шло не так, и Ворс не позволял себе об этом думать.

Он умылся, накинул свободную рубашку и спустился в гостиную. Там вовсю кипела жизнь. На общей кухне пахло тостами, жареными яйцами и кофе, звучала тихая музыка и громкие разговоры перемежались смехом. Даже в самые тяжелые времена люди еще могли смеяться – и это вселяло надежду.

Ворсу до сих пор не верилось, что все они пришли к нему. Откликнулись на его зов, проснулись – настоящие, живые, как и он сам. Что вокруг – друзья, а не очередной сон. Что их так много – уже больше сотни человек! И что они готовы последовать за ним без страха и сомнений.

Путники… Они стекались в этот дом с нескольких Оплотов всю последнюю неделю. Усталые, но готовые к битве. Очнувшиеся месяц или несколько жизней назад, они не боялись еще одной смерти, но считать такое существование жизнью никто не хотел.

Будто все вместе они зависли между небом и землей в поисках своей гравитации.

Многих из них он видел впервые, но встречались и знакомые лица. Друзья или враги в прошлом – теперь не имело значения.

Первыми появились капитан и несколько человек из команды «Галактики», с которыми дружил Ворс в те счастливые безмятежные времена, – и целый вечер они пили, пытаясь рассказать Кае, каково это – смотреть на Солнце. Но объяснить словами никак не выходило.

Потом пришел странный паренек по имени Джон. Его глаза казались слишком старыми на таком юном лице, но боги, как же он играл на гитаре! Его узнала Кая, и целый час они общались вдвоем, запершись на чердаке. Когда она вновь спустилась в общую гостиную, Ворс заметил, насколько Кая была бледна. Сам Джон только пожал плечами и улыбнулся – и эта улыбка, показавшаяся в первый момент совершенно пустой, вдруг потеплела.

Пришло несколько человек из Отдела, в котором работала Кая, – в том мире, где небоскребы затмили Солнце. Они казались нелюдимыми, чаще молчали, но даже их отчуждение смогла растопить музыка Джона. И лишь один из них, Нолан, с которым очень тепло поздоровалась Кая, грустно смотрел ей в спину каждый раз, когда она не видела. Ворс прекрасно его понимал, но ничем не мог помочь. Пройти столько миров, чтобы вновь найти ее, – ему ли не знать, как это тяжело. И в стократ тяжелее понимать, что сердце Каи отдано другому… Но Нолан стойко перенес эту новость и все же остался с ними.

Джон играл почти каждый вечер, и казалось, что вся боль прожитых миров лилась из его гитары. А потом Дайс вскрывал бар, и редко кто уходил спать по прямой. Тогда же Ворс впервые услышал, как путники смеются. А потом и сам не смог сдержать улыбки.

В один из последних дней посреди ночи к ним в дом постучал Эрик. Ворс сам открыл дверь и тут же отшатнулся, по инерции заняв оборонительную стойку.

– Вот черт! Тебя до сих пор никто не добил?! – совершенно беззлобно удивился Эрик.

– Взаимно, охотник.

– Ну меня-то прибили уже раз десять. – Он вдруг усмехнулся и протянул руку. – Твоих рук дело эти баннеры? «А ты проснулся»?

– Моих, – кивнул Ворс и все же пожал протянутую руку, отодвинувшись с прохода, чтобы пустить внутрь нового гостя. Камин в гостиной все еще пылал, но оранжевые облака снаружи освещали комнату гораздо ярче.

– Стоило догадаться, похоже на тебя. Кто, черт побери, мог бы это сделать, если не ты.

Закрывая за ним дверь, Ворс тоже улыбнулся. Друзья или враги – сейчас не имело значения, они были на одной стороне.

– А напарница моя здесь, надеюсь? Я скучал по ней с тех пор, как ты меня вырубил и нагло ее украл. – Эрик расслабленно развалился на диване, всем видом показывая, что не намерен нападать.

– Она сама пошла, – с укором заметил Ворс, прогоняя остатки сна и направляясь в сторону полуопустевшего бара. Вряд ли этой ночью у него выйдет поспать.

Он водрузил на стол последнюю непочатую бутылку виски, два стакана и сел напротив. А потом в шутку поднял обе руки, демонстрируя, что в них нет оружия.

– Кого ты тут обманываешь, волчара? Я-то помню, что тебе никакие ножи не нужны, чтобы «успокоить» человека.

Ворс улыбнулся и разлил янтарную жидкость по стаканам. Выпили они, не чокаясь.

– Я не нападаю в своем доме, если меня не вынуждать.

– Ну это как пойдет, – рассмеялся Эрик.

Они пили молча, обходясь без тостов. Но как только Ворс позволил себе расслабленно откинуться на спинку кресла, Эрик вдруг посерьезнел.

– Мы наш спор не закончили, волк.

– Я сказал все, что хотел.

– Значит, я не сказал. – Эрик налил только себе, выпил одним глотком чуть ли не половину стакана и отвел глаза. – Думал я, много. Уже после того, как себя вспомнил. «Проснулся», как ты это называешь.

Он поморщился и замолчал. Ворс тоже молчал, но пить снова пока не рисковал.

– Я жил в разных мирах, сбился со счета, сколько их было. Недолго жил, конечно, но того, что я видел, – на десять нормальных жизней хватит. Черт. Ворс, – он долго молчал, а потом решительно и тихо выдал: – Я видел много монстров. И почти все они были людьми.

– Пустота приходит, когда внутри не остается ничего человеческого. – Ворс тоже отвел взгляд, в груди болезненно кольнуло.

Николай говорил, что мир Марты существовал не одно тысячелетие. А потом пришла пустота. Пришла ли, или она всегда была внутри каждого? Просто однажды люди проиграли эту битву в собственной душе… Потеряли себя в потоке ничего не значащей рутины, забыли вкус к жизни, стремясь занять место поближе к двухсотому этажу, или ожесточились настолько, что лишились своей человечности. А уже после полетели бомбы. И мир захлебнулся в пустоте.

Остались лишь разбитые окна и оранжевые небеса.

– Ворс, а не ты ли был капитаном базы Третьей Державы? Слухов много доходило, но я тогда слишком поздно вспомнил, почему они кажутся такими знакомыми.

– Да, я там был. Ты тоже?

– Я во Второй служил. Неприятное было место… – Эрик сам разлил следующую порцию. – Но там я окончательно проснулся.

– Когда ваши ученые нашли способ управлять пустотой?

– Знаешь, значит. Шуму, наверно, после нас было! – Он усмехнулся, но лицо стало отнюдь не веселым. – Порядки там строгие были, подчиняешься, не думаешь, или сразу на увольнение. А увольнение на Второй только одно. – Он приставил руку к виску, сложил пальцы пистолетом и изобразил выстрел. – Во Второй Державе все подневольно было, и никто себе не хозяин. Бунтовать не решались, хотя мне очень хотелось иногда пару носов разбить, аж кулаки по ночам чесались. Но жить-то сильнее хотелось. – Он напряженно поднялся со спинки дивана и наклонился в сторону Ворса, подвинув бутылку, которая их разделяла. – А когда ребят казнить решили… Не знаю, волк, тебя, что ли, вспомнил, хотя и памяти тогда не было. Ученые наши хоть и не от мира сего были, но парни хорошие, пил я с ними иногда по ночам. Мне вдруг тошно и тесно стало, и такое дикое чувство несправедливости нутро скрутило, что я себя сдерживать уже не стал. И заговорил впервые, много говорил, пытался их мозги куриные расшевелить. Это же какой прорыв – пустотой управлять!

Ворс уже не смог удержать на лице спокойствие, слишком знакомой показалась эта история. Эрик тут же уловил его перемену, но в ответ лишь печально улыбнулся.

– Я им говорю – мы же все базы закрыть сможем, в мире нормальном жить, без зимы этой проклятой и страха. Сейчас по-тихому дадим парням время, и они утихомирят эту напасть. А мы по домам разъедемся… Слушали меня скептически. Как я тебя в том лесу. Получил, что отдавал, называется, да? А потом один из парней рванул – видимо, хватка на нем ослабла. Его схватили да так отпинали, что мне аж дурно стало. Не думаю, что он выжил… И я за винтовку схватился, тоже не выдержал. А потом пуля.

– Мне жаль. – Ворс тоже наклонился в его сторону.

– А мне уже нет. Умер тогда во мне охотник окончательно, зато проснулся я. Меня на снег выволокли и кинули рядом с теми столбами, где парней вешали. Но я еще дышал, когда Джону башню снесло. Видел, как глаза чернотой заволокло и пустота накрыла нас всех.

– Джон? – удивленно переспросил Ворс. – Такой молодой парнишка?

– Ага, только взгляд у него совсем не по возрасту.

– Он тоже здесь.

И впервые за весь разговор Эрик улыбнулся совершенно искренне.

Они просидели вместе до самого утра, окончательно опустошив бар. Незадолго перед рассветом к ним спустилась Кая, не нашедшая Ворса в своей постели, молча оценила попойку, достала еще один стакан и заначенную бутылку. И потом они долго с Эриком травили байки с обучения в Академии, которого никогда не было. Все же в самый первый раз Николай не поскупился на воспоминания. Или они родились сами, когда Кая и Эрик ожили.

А вечером перед самым последним днем к ним решился заглянуть Николай. Он распахнул дверь, впустив внутрь оранжевый холод с улицы, да так и застыл на пороге. На нем были черные брюки с идеально прямыми стрелками и короткое серое пальто. Даже очки поменяли форму, и трещины пропали. Ворс успел задуматься, а заметил ли сам Николай, как он изменился? Плечи больше не гнулись вниз, а взгляд стал твердым и уверенным.

Настоящий демиург шагнул к ним на порог.

И как же сильно он сейчас походил на Илаю…

В гостиной кроме него было еще человек десять. Дайс увлеченно обыгрывал в карты Эрика, поминутно ругаясь и чертыхаясь не хуже самого охотника, Джон перебирал струны на расстроившейся гитаре, Нолан что-то тихо рассказывал в углу Лейле, не сводящей с него влюбленного взгляда. Дэн, Тони и Алекс, которых Ворс помнил еще по «Галактике», допивали вторую за вечер бутылку игристого, планируя присоединиться к Дайсу и Эрику. А Кая просто сидела рядом, не выпуская руки Ворса, – с виду казалось, будто она дремала, но он чувствовал ее сбивчивое дыхание на своей шее. Вечер казался вполне обычным, но грядущее напряжение витало в воздухе. И Кая будто ждала.

Николай шагнул внутрь, и дверь сама тихо закрылась за его спиной.

В наступившей тишине звонко вздрогнула порванная струна гитары.

– О, Ник, я так и знал! По глазам понял, что ты не как все… – начал Джон, впервые за вечер оторвавшись от своего инструмента.

– Он не путник, Джон, – тихо заметил Ворс, поднимаясь. – Здравствуй, Николай.

За Ворсом поднялась и Кая, а потом Эрик. Он тут же по привычке оказался плечом к плечу с напарницей.

– А кто же он? – удивленно спросила Лейла, но остальные уже догадывались. Нолан нервно ощупывал свои руки, будто они могли раствориться в следующее мгновение.

– Ваш шанс выжить, – ответил сам демиург.

– У тебя появился план? – Ворс шагнул ему навстречу и подвинул кресло рядом с диваном, приглашая сесть.

Но вместо этого Николай остался на месте и обвел взглядом присутствующих. Он держался хорошо, и лишь Ворс понимал, как сейчас нервничает его друг. Впервые так близко к своим творениям, больше не скрываясь за масками и ложью, – демиург рисковал.

Но, вопреки ожиданиям, никто не смотрел на него враждебно. С осторожным интересом, любопытством, а кто-то даже с благодарностью. Он дал им жизнь, какой бы она ни была, и это стоило многого.

– Садись, Ник, у нас наконец-то чудесный вискарь. Не то дрянное пойло из «Пристанища».

Николай повернулся к нему и уже открыл рот, чтобы что-то спросить, но в последний момент одернул себя. Не все тайны должны открываться в конце.

– Травник, точно! – Эрик хлопнул себя по лбу. – Так вот где я тебя видел!

– Смотритель в музее, «Чарующая реальность», я помню, – прошептал Нолан и улыбнулся.

– Моя любимая выставка. – Николай улыбнулся в ответ. – Она очень… живая.

И он все же прошел к креслу. Словно в этот момент отступил его последний страх, а за уверенностью пришло и спокойствие.

Ворс сел напротив, Кая по привычке примостилась рядом с ним на подлокотник, и только Эрик по-прежнему стоял за ее плечом. Впрочем, враждебным он больше не выглядел.

Дайс, так и не вставший с дивана, налил в пустой бокал виски и прокатил его по столу в сторону Николая. Демиург благодарно кивнул, поднял бокал, но пить не стал.

– Она в башне «Свобода» уже несколько дней и больше не уходит из этого мира, – сказал он после долгой паузы.

– Плохой знак, да? – нахмурился Эрик. – Ждать новой бомбы?

– Мы не позволим, – сквозь стиснутые зубы процедила Кая.

Николай снова оглядел свои создания, надолго останавливая взгляд на каждом, но не все выдерживали его в ответ. На этот раз даже Ворс не смог прочесть его эмоции по застывшему лицу.

– Завтра мы придем за ней. Мы убьем Марту.

Тишина, вновь наступившая за его словами, не казалась радостной или победной. Но разве существовал другой выход? С самого начала все шло именно к этому. И Ворс понимал, что если он хочет жить, хочет, чтобы жила Кая и все эти люди вокруг, уже ставшие ему семьей…

– Как? Разве она не бессмертна? – напряженно спросил он.

– Она была всесильна в мирах, созданных ею или мной. И ее власть надо мной там была безгранична. Но этот мир не такой. Когда я привел вас сюда, чтобы попытаться вдохнуть в него силу, он уже оживал. Он чувствовал, что во Вселенной появилось что-то сильнее пустоты, и сам шел нам навстречу, помогал его творить и оживлять. Я не знаю, как объяснить это другими словами. – Задумавшись, Николай поправил очки – жест, который Ворс замечал за ним все реже. – Этот мир стар и мудр, у него есть свои законы. И будто сам хаос отступает перед ним… А значит, и Марта должна подчиняться этим законам. Она создала меня, и я не в силах прервать ее жизнь, зато сможете вы.

– Я все еще не понимаю. – Ворс нахмурился и тут же почувствовал, как Кая сжала его руку. И это было важнее всех признаний в любви, которые она могла бы сказать. Кая знала, когда ее помощь важнее всего.

– Есть законы, – продолжил Николай, глядя уже только на Ворса. – Жизнь и смерть, даже она обязана подчиняться. Ты убьешь Марту, и каждый проснувшийся, каждый живой человек в этом мире будет считать ее мертвой. Этого должно быть достаточно если не для окончательной победы, то точно для того, чтобы Марта никогда не смогла вернуться сюда. Вы будете свободны.

Ворс сжал руку Каи так сильно, что костяшки побелели. Но просто кивнул в ответ на выжидающий взгляд Николая.

– А остальные люди? Что будет с ними?

– Я останусь в этом мире, пока не пробужу всех. И пустота отступит перед вами.

– Звучит как неплохой план, да, капитан? – Дайс повернулся к Ворсу, но робкая улыбка на его губах не казалась больше уверенной.

– Звучит как чертовски нелегкая задача, – ответил за него Эрик, плюхаясь на диван рядом с Дайсом и пяткой сбрасывая со стола их колоду. Карты веером рассыпались по полу, и каждая падала рубашкой кверху. Словно игра продолжилась, но теперь своих карт не видел никто.

Николай поднялся, оставив на столе так и не тронутый бокал.

– Завтра мы придем к «Свободе», и все решится.

Ворс кивнул в ответ. Но когда за Николаем уже закрылась дверь, он резко поднялся, нехотя отпуская руку Каи, и догнал друга на улице. К ночи дождь успокоился, оставив на свежем асфальте мокрые разводы. Все фонари на их улице были белыми, но в разводах все равно отражался оранжевый свет.

– Николай, а ты понял, какой смысл был в приказах Марты? Что ты создавал для нее?

Демиург поднял на него взгляд, и только сейчас Ворс заметил, какой он был усталый. Эта встреча тоже далась Николаю нелегко.

– Марта раскладывала историю своего мира, историю его падения и провалов на детали и заставляла меня их оживлять. А порой она просто хотела конкретных мест или событий – и неважно, кто в них участвовал. Но справлялись ли вы с испытаниями так, как она этого хотела, или все это было частью ее праздного любопытства, ностальгии, не знаю, чего еще – мне неясно. Возможно, я никогда этого не узнаю.

– Николай, почти все, кто смог проснуться, – прошли похожий путь. Многих знал я или Кая. Их жизнь не назвать спокойной или легкой, но зато они здесь.

– Ты думаешь… – Он зашептал, будто опасаясь, что слова, сказанные слишком громко, могут навредить. – Думаешь, она намеренно создавала путников?

– Тогда это может быть ловушкой. И частью ее плана.

Ответа у Николая снова не нашлось. Когда Ворс вернулся в дом, гостиная уже опустела. Он поднялся по лестнице, тяжело толкнул дверь комнаты. Кая, одетая, сидела на кровати, напряженно ждала его и дернулась, когда Ворс вымученно улыбнулся.

– Наш демиург не всевидящий? – горько усмехнулась она.

– Я начинаю считать, что никто не всевидящий, Вселенная, хаос, а прав только Дайс.

– Дайс?

Ворс опустился рядом, вернув ее ладонь в свою руку. С каждым днем выпускать Каю становилось все тяжелее. Сердце жалось от тоски, которой пока не было объяснения. Если его сегодня не принес Николай…

– Нам нужна удача. – Он нашел в себе силы взглянуть любимой в глаза и улыбнуться искренне. – Все остальное летит к чертям, так давай верить в нее.

– Мне кажется, будто это предает все наши предыдущие усилия. Все, через что нам пришлось пройти, ведь оно имело смысл. – Кая говорила тихо и впервые отвела взгляд. Но Ворс поймал ее за подбородок и ласково повернул к себе.

– Конечно, имело! Пустота, Марта и еще тысячи препятствий и испытаний на пути – не это ли и есть та капля, что делает нас настоящими, думающими, чувствующими? Мы живы, Кая, и это самое главное.

– А живым можно простить их слабость и желание поверить в чудо? – наконец-то улыбнулась она.

Ворс сжал сильнее в ладонях лицо Каи, стараясь навсегда запомнить каждую черту, выжечь их в своем сознании, сохранить там, глубоко, у самого сердца, где никто не сможет ее отнять. Что бы ни случилось завтра, в этих чертах, в ее лице, в ее душе будет его сила бороться дальше. Его сила никогда не упасть, не остановиться, не сломаться.

Кая смотрела в ответ так же отчаянно, так же жадно. И в карих глазах Ворс читал ее восхищение, от которого всегда захватывало дух.

Ворс аккуратно распустил ее волосы, позволив им расплескаться по плечам, густой копной укрыть шею и ключицы, чтобы медленно, прядь за прядью, убирать их за спину и смотреть, как гладкая шея покрывается мурашками. Едва касаясь, он бережно провел по ней рукой, и Кая, до этой секунды смотревшая ему в глаза, сладко зажмурилась, подалась вперед. Ворс не устоял перед этой картиной и поцеловал плавный изгиб шеи, подбородок.

Он целовал ее нежно и грубо одновременно, проводил рукой по каждому изгибу в надежде, что его пальцы никогда не забудут это ощущение бархатной кожи Каи под ними. Времена, одежда, обстоятельства – непрестанно менялось все вокруг, но эта дрожь, охватывающая его тело, когда он прикасался к Кае, была всегда одинаково упоительной, крупицей волшебной магии в кромешном мраке существования. Как в тот первый раз, он всегда с трудом сдерживал слезы, возвращаясь в родные объятия. Словно без них из него вырывали самую огромную часть души.

Не прекращая целовать, он спустился к груди. Потом резко сдернул с нее кофту, сейчас казавшуюся такой лишней на Кае. Отодвинул в сторону чашку бюстгальтера и втянул губами торчащий сосок, нежно перекатывая его во рту. Кая вцепилась в его плечи, как всегда, так сильно, что ему могло быть больно. Но по-прежнему единственная боль, которую ощущал Ворс, – была в его сладко щемящем сердце. Она теплом спускалась к пульсирующему паху, сливаясь в одно невыносимое ощущение. Он хотел содрать с нее одежду и войти как можно скорее, но оттягивал этот момент как мог. Кая тоже любила эту острую игру на грани.

Перехватив один сосок пальцами и слегка сжав его, Ворс бережно целовал второй. Кая крепко зажмурилась, дыхание сбилось, а потом и вовсе пропало. Она так трепетно замирала от его ласк, что Ворс буквально терял голову. В эти мгновения мир, Николай и Марта, пустота больше не существовали. Они не имели значения, проигрывали перед его бесконечной любовью к Кае, которую он выражал со всей силой, на какую был способен.

Он целовал и ласкал ее так долго, пока боль внизу живота не стала невыносимой, а Кая не начала стонать, почти умоляя его войти. И все равно не мог насытиться, хотел научиться творить вечность, чтобы растянуть это безумное томление.

Ворс опустил Каю на кровать, в мгновение скинув ее штаны. Кажется, молнию он просто разорвал, не сдержав утробного рыка. Она улыбнулась в ответ, но в следующую секунду уже вскрикнула, когда его пальцы проникли внутрь. Ворс ощутил тепло и влагу, которую вызывали его касания, и быстро задвигал пальцами, заставляя Каю выгибаться и почти кричать от наслаждения. С каждым разом она реагировала все острее, стонала громче, ощущалась чувственнее. Словно от каждого раза, когда они были вместе, Кая раскрывалась все больше.

Глядя на нее, он и сам снова был на грани, готовый кончить в любое мгновение и не позволяя себе сделать этого. Не сейчас, еще рано. Каждый раз с ней удерживать себя было титанически сложно, но Ворс справлялся, растягивая губы в улыбке.

Когда простыни под ними безнадежно вымокли, а Кая тихо прошептала: – «Я сейчас кончу…», он убрал руку и резко вошел сам. Перед его открытыми глазами от наслаждения взрывалась сама Вселенная, а Кая судорожно сжимала его плечи, раздирала спину ногтями и кончала, не сдерживая себя.

Ворс нависал сверху, целовал ее нежное лицо, приоткрытые губы, твердые соски. После оргазма он немного сбавил темп, давая ей отдохнуть, и Кая благодарно ласкала его руками в ответ.

Он ускорялся очень плавно, снова вбирая в себя каждую ее крупицу, больше не отрывая взгляда от глаз, казалось, наполненных им самим до краев. Ему хотелось быть ближе – еще ближе, насколько это возможно и невозможно… Если эта ночь последняя, если он никогда больше не прижмет ее, не услышит стонов, она не выгнется под его руками, не улыбнется в ответ на его улыбку… Что ж, тогда его вечность станет этим мгновением, и никто не сможет этому помешать.

Ворс входил все резче, чувствуя, что Кая снова на грани оргазма. Он прижался к ней всем телом, обнял руками за шею и неотрывно смотрел в глаза, пока собственная волна наслаждения не накрыла его с головой. Кажется, теперь они кричали вместе, но он ничего не слышал, утонув в ее глазах.

Перед самым рассветом небо вдруг расчистилось, облака отступили, и комнату залил нежно-голубой свет. Кая тихо посапывала на его плече, а Ворс никак не мог уснуть. Перед глазами, как живая, стояла Илая.

«– А как проснулась ты?
– От страха. Однажды в пустом мире я очень сильно испугалась…»

Он снова и снова крутил в голове тот разговор, пытаясь понять, что они с Николаем упускают. В чем смысл ее поступков, зачем она ждет его в башне? Ведь сегодня он наконец-то придет.

Больше некуда и незачем бежать, это место теперь его дом. Его дом, который Марта снова хочет разрушить. Возможно ли убить бессмертное создание, если от этого зависит его жизнь и жизни всех, кто ему дорог?

Ночью он так и не уснул.

Вырвавшись из болезненных мыслей в свое последнее утро, Ворс всей грудью вдохнул бодрящий запах кофе и тостов, спускаясь вместе с Каей в гостиную. Комната была забита путниками, и десятки взглядов устремились к нему в ожидании. Сегодня он убьет Марту.

А в голове все еще улыбалась Илая. «Теперь ты Злой Волк?» [1] – будто спрашивали ее глаза. И Ворсу становилось еще больнее, хотя он так и не понял причины

Он замер за пару ступенек до конца лестницы. Нужно было что-то говорить, но после бессонной ночи мысли растекались. Путники замолкли, и никто не рисковал нарушить обрушившуюся на них тишину. Почему-то сейчас она казалась траурной, а не победной.

Когда умираешь почти каждый день, выпить за упокой будет хорошей шуткой? Но сегодня шутить больше не хотелось.

Кая, прежде стоявшая за его спиной, тоже спустилась и встала в первом ряду. Ее взгляд был твердым, решительным и неожиданно спокойным. Это придало недостающих сил.

– Я не знаю детства, я не помню лица своего отца и объятий матери – потому что их никогда не было. В моей голове не звучит смех моих друзей, не болит разбитое первой любовью сердце, нет баек, которые я могу травить с улыбкой и бокалом у камина. Я никогда не жил достаточно долго, чтобы получить все это.

Зато я помню, как умирал. Десятки раз жизнь обрывалась на глазах – моя и всех, кто успел стать мне дорог. Мир погибал раз за разом, не давая мне и шанса узнать его.

Зато я знаю боль и страдания – этого было сполна за мои десяток крохотных жизней. Я видел жестокость и сам был жесток, я пытался выживать и спасать в мирах, где выжить не смог никто…

Я знал и счастье. Те крупицы, что я урвал в бесконечной гонке. То немногое, что стоило всех моих страданий. Что делает нас – нами. Живыми, черт побери! И я готов за них сражаться, сколько бы сил это ни потребовало.

Этот мир неправильный. Его законы подчинены чужой равнодушной воле. Воле, которая не способна создавать и хочет лишь разрушать то, что строим мы с таким трудом. Она считает, что мы – ее расходный материал, поле для экспериментов, так докажем обратное! Пора перестать бежать и начать бороться. – Ворс выдохнул и ненадолго опустил глаза. За бешеным стуком собственного сердца он почти не слышал ободряющих криков, наполнивших их дом.

– Я не гарантирую, что мы выживем сегодня, – сказал он тихо, а потом поднял глаза. Сам почувствовал, как в груди распаляется пламя, способное выжечь любую преграду на пути. – Но мы будем драться за нашу свободу! За то, чтобы больше никто не решал, как и сколько нам жить, а когда умирать! Теперь наша очередь заставить мир играть по своим правилам.

– Мы с тобой, капитан! – крикнул Дайс.

– Пусть жалеют, что научили нас сражаться, – усмехнулся Эрик.

– Мы остановим эту войну, – тихо и твердо сказала Кая. – Место монстров в страшных сказках, а не в нашем мире.

– В нашем мире! – сначала подхватили несколько голосов, но мгновение спустя уже все путники скандировали как лозунг:

– В нашем мире!!!

– Кто проходил военную подготовку на базах Второй и Седьмой Державы? – спросил Ворс, когда крики утихли.

Эрик, Дайс и еще около двадцати человек подняли руки вверх.

– А кто продолжил служить после того, как правда об интуитах вскрылась? – уже тише спросил он. Из двадцати рук поднятыми остались лишь пять. – Хорошо, вы пойдете первыми вместе со мной, будете нашим авангардом.

Кая укоризненно подняла бровь, ничего не сказав, и Ворс улыбнулся в ответ.

– Кто был первопроходцем в мире под куполом?

Еще пять человек подняли руки, и радостный Дайс чуть ли не подпрыгнул, пытаясь разглядеть и запомнить все лица.

– Вы пойдете сразу за нами, старайтесь держаться как можно ближе. Я рассчитываю на вас, ребята.

– Везунчики, – улыбнулся Дайс, переходя в команду «своих».

– А кто выжил до самого конца в мире, где рухнули Оплоты?

Уже больше половины присутствующих вытянули руки кверху, но Каи среди них не было. Ее взгляд становился все более сердитым с каждым вопросом, где она не смогла ответить утвердительно.

– Ведьмаки, ваш черед, – расплылся в улыбке Ворс, больше не отводя от нее взгляда. Эрик усмехнулся и ткнул напарницу в плечо.

– Кая, конечно, ты идешь рядом со мной, разве ты сомневалась? Пора перевернуть этот город!!

Часть 5. Дневник Илаи

Я осталась одна. Но не сдалась.

К вечеру дождь смолк, но тяжелые, низкие облака так и висели над городом. Уже никто не бродил праздно по улицам, вязкая атмосфера страха и безысходности новой войны загнала людей по домам, как крыс по норам.

Сейчас город выглядел пластилиновым. Пустые улицы, высокие небоскребы и странные, сюрреалистичные цвета лишь усиливали сходство – будто не настоящий, огромный мир предстал перед глазами смотрящего, а хлипкая игрушка, которая разломится окончательно в любой момент. Растопчет ли ее сапог жестокого демиурга, полетит ли очередная бомба, чтобы оборвать недавно возрожденный мир…

Без людей, их голосов, лиц и чувств город умирал. И желтый песок с пустоши мелькал на мокром асфальте, потихоньку заметая следы живых.

В мягких ботинках они ступали по лужам, шагов почти не было слышно. Серые толстовки, надвинутые капюшоны, черные штаны. Сосредоточенные лица, готовые к последнему рывку.

Поверившие в то, что их сил хватит сделать именно этот рывок – последним. А не вера ли главный двигатель жизни? Какой бы она ни была, в себя или в друга, она поднимает с колен.

Ворс подумал, что пустота – это тоже союзник. Она не позволяет остановиться, она толкает даже закостеневшее общество вперед, подстегивает инстинкты выживания. Когда она идет по пятам, холодит твою спину, глаза открываются шире, пульс учащается. И то самое ощущение «себя живым» бьет в самое сердце.

Он сжимал руку Каи так сильно, что ей могло быть больно. Но она не вырывалась, а сжимала в ответ, идя с ним рядом, шаг в шаг. Он не смотрел ей в лицо, но теперь лишь оно сияло перед глазами ярче первой вечерней звезды.

Справа шел Николай. Его взгляд был прикован к финальной точке пути. Прямо сквозь улицы и высокие дома он видел их цель – три башни в самом центре. «Свобода», «Империя» и «Гордость Оплота». Он оставил их с прежних времен, с тех пор как Марта и ее соотечественники ходили по этой земле и не уберегли ее. Башни прожили дольше всех людей, и разложение не тронуло их. Столпы старого режима и старой битвы. Будто у них могла быть собственная воля, будто это они каждый раз толкали людей убивать друг друга из страха.

Но глупо сваливать на бездушный камень то, что сделали бездушные люди. И Марта.

Новый шанс для всех – вот во что поверили Ворс и даже Николай. Если остановить битву, не дать миру пройти заезженный сценарий, все может быть по-другому. Убрать страх пустоты, убрать давление чужой воли – и люди смогут сделать собственный выбор. Смогут ли?

Слабые бомбят Седьмой Оплот… А сильные обязаны их остановить.

Может ли одно, два, три горячих сердца перевернуть мир? Ведь не обязательно строить его на костях…

Перед выходом Дайс сказал, что этому миру не хватает чуточку удачи, чтобы окончательно ожить. Чтобы декорации сменились природой, пустошь перестала «скакать», а люди вокруг ожили или проснулись, все поголовно. Он чувствовал, что этот момент близко.

Ворс ответил, что они и станут этой каплей удачи. И даже себе запретил сомневаться в этих словах.

В сумерках они могли прокрасться незаметно, нанести свой финальный удар тихо. Но они не стали. Путники шли почти через весь город по широкому проспекту Инчи, и на высоких домах за их спинами загорались огромные баннеры. Их белый свет заливал мокрые улицы, заставлял напуганных людей выглядывать из окон. Кто-то выходил на пустые улицы, в недоумении глядя им вслед. И раз за разом вновь читая одну надпись на всех баннерах.

«Сколько дней ты в этом мире?
А ты проснулся?»

Она мелькала на всех экранах небоскребов, на бесчисленных листовках, которыми вдруг оказались усеяны прежде пустые улицы – чем дальше они шли, тем больше становилось этих слов, льющихся отовсюду, висящих плакатами на столбах, витающих в воздухе. И будто сам город задавал главный на сегодня вопрос – проснулся ли ты? Живешь или существуешь? И готов ли выйти, чтобы бороться за свою свободу?

Когда путники дошли до центра, встали у подножия трех башен – их было уже гораздо больше. За ними вставали и шли люди – те, для кого надпись не была пустым звуком. И Ворс чувствовал силу за своими плечами – настоящую жизнь, которая могла загнать пустоту на край Вселенной и никогда не дать ей вернуться.

Осталось победить последнего врага.

«Свобода», «Империя», «Гордость Оплота»… Пустые припаркованные машины сами расползались в стороны, проспект на глазах становился шире, а остальные дома будто ужимались, расчищая дорогу. Все изменения в городе происходили сами собой, почти без участия демиурга. Он просто шел рядом со своими путниками и не сводил глаз с конечной цели.

У трех небоскребов сразу после падения Второго Оплота выставили усиленную охрану. Сначала она была в штатском, чтобы не сильно будоражить и без того испуганную толпу вокруг. Сегодня их заменили военные, заполнившие почти всю часть площади перед башнями. Техники не было, но люди в болотной форме с автоматами наперевес наводили достаточно трепета.

Военные не покинули пост даже с приближением Николая. Ворс не знал, как именно это действует на остальных людей, почему они инстинктивно прячутся, когда демиург рядом. Но тут закалка была совсем иная, или над ними поработала сама Марта.

Путники были безоружны. Они замерли, не доходя сотни метров до правительственных зданий. Николай и Ворс синхронно задрали головы наверх.

– Николай? – Ворс повернулся к демиургу.

– Марта там. – Он повернулся к хладнокровным лицам солдат.

– Стоять! – крикнул кто-то из них, поднимая автомат и направляя на подошедшую толпу. За ним оружие подняли все остальные – их было раза в два больше, чем союзников Ворса. Но неужели Марта решила, что этого достаточно? – Еще один шаг, и мы открываем огонь на поражение!

– Я не могу управлять их волей. – Николай холодно улыбнулся. – Но кое-что все же могу.

Ворс повернулся к путникам, ожидавшим его приказов:

– Не убивайте. Каждая жизнь ценна. Только оглушать. – Никто не посмел ему возразить. Он выждал еще мгновение и громче сказал: – Действуем, как условились. Вперед.

Сейчас неважно, кто бы ни ждал на вершине горы, они уже не повернут назад и не отступятся.

Ворс размял шею, хрустнул пальцами и первый рванул. Путники тенью побежали следом – у каждого из них было достаточно времени, чтобы научиться сражаться и побеждать.

Десятки выстрелов разорвали ночное безмолвие, но все пули рассыпались в полете, оружие плавилось в руках. И лишь воля солдат была недоступна Николаю, но убивать их за это было уже слишком.

Серым наваждением Ворс ворвался в толпу. Отточенные движения были настолько быстрыми, что обычный глаз еле улавливал их. Навыки солдат не шли ни в какое сравнение с его рефлексами. И никто не мог бы сказать, дрался на его месте человек или волк.

Стая шла следом. Их было меньше, но оттого отчаянней они рвались к своей цели. Разрывая строй сразу в нескольких местах, дезориентируя чужих марионеток, они все видели лишь конечную цель.

Выстрелы стихли почти сразу, стоны и гневные вопли задержались в ночи чуть дольше, но несколько минут спустя было покончено и с ними.

А потом тела, которыми была усеяна вся площадь, просто растворились в воздухе. Ворс повернулся к Николаю, но тот отрицательно покачал головой.

– Отойдите от башен, – крикнул Николай. Он на минуту прикрыл глаза и зашевелил губами, будто просчитывая что-то про себя. А когда вновь открыл, его взгляд был холодным и уверенным. Таким Ворс еще не видел друга. Друга ли?

Сейчас перед ним был не запуганный, уставший человек, каким он встретил Николая впервые – потерянным, отчаявшимся. Нет, на площади стоял настоящий демиург, творец миров.

Первыми вверх взмыли дороги. Все полотно проспекта Инчи с обеих сторон поднялось к оранжевым небесам и закрутилось спиралью над их головами. Вниз полетела брошенная кем-то на дороге машина, но, не достав до земли, она пеплом развеялась по воздуху.

Сгибаясь и выпрямляясь, осыпаясь асфальтовой крошкой, дорога обретала новую форму. И мгновение спустя кольцом опустилась на площадь, укрывая ее высоким забором от остального города.

– Чтобы не задеть остальных, – сказал Николай и повернулся к трем башням.

С оранжевых небес посыпались крупные хлопья снега. Они таяли, не доставая до земли, но облепляли стеклянные небоскребы, будто пытаясь их защитить. Перед внутренним взором Ворса мелькнул дом, затерянный в бесконечном лесу, но он поспешил отогнать наваждение.

А Николай улыбнулся и поднял голову к вершинам.

И медленно, не издавая ни единого звука, три башни начали рушиться. Осколки стекла и бетона тоже превращались в пыль, и вершины плавно оседали к земле. «Свобода», «Империя» и «Гордость Оплота» погибали тихо и траурно, как последний столп отжившего свое мира. В изумлении путники застыли у их подножия в ожидании финала.

Несколько минут спустя перед Николаем развеялся пепел двух самых высоких небоскребов Оплота, стоявших в этом мире задолго до его рождения. И лишь последний этаж «Свободы» уцелел, просто опустившись на землю. Его зеркальные двери распахнулись.

Николай щелкнул пальцами, и они тоже рассыпались, но сам этаж устоял. Из мрачного проема вышел Кост в сопровождении нескольких солдат с автоматами. Нахмурив брови, он оглядел разруху вокруг, а потом что-то скомандовал своим людям.

– Я могу их стереть, – спокойно произнес Николай, когда выстрелы смолкли.

– Ты не сможешь стереть из этого мира каждого, чьи мысли или поступки тебе не угодят. В таком случае рано или поздно людей просто не останется. – Ворс перевел дыхание и взглянул на своих людей. Они старались лишь ранить, а не оставлять за своими шагами трупы. – Мы должны научиться разбираться по-другому, иначе чем мы будем отличаться от них?

Кая стиснула кулаки, но спорить не стала. Дайс согласно кивнул.

– Она ждет Николая и Ворса, остальные должны остаться здесь, – крикнул Кост.

– Мне не нравится этот расклад, волк, – стоящий рядом Эрик сказал так тихо, чтобы его слышал только Ворс. – Мы уже заперты в ловушке, а теперь нас разделят. Ты можешь доверять хоть одному из этих могущественных ублюдков?

Он был прав, чертовски прав. Но если ни один из демиургов не на их стороне – то дела плохи и битва проиграна. Кая сжала его руку, крикнув Косту, что пойдет с ним, Николай уже сделал первый шаг навстречу, обернулся, кивнув на пояс Ворса. Там был спрятан заряженный пистолет.

Сам Ворс напряженно думал. Что еще он не предусмотрел? Что должен сделать?

«Она просила передать, что ее зовут Илая. Это настоящее имя».

Сердце сильнее затрепыхалось в груди, грозя разнести ребра. Иногда сердце мудрее головы, и Дайс учил его слушать.

– Я должен с ней поговорить, Эрик. Я чувствую, что в этом кроется что-то большее. Мы можем довериться – на этот раз.

Будто у них был выбор…

– Если ты ошибаешься, нам крышка. Окончательная.

– Я знаю. Но я не ошибаюсь.

– Я тоже с тобой, капитан, – подскочил Дайс. На его лице застыла необычная, отчаянная решимость, будто он уже что-то знал. Но времени расспрашивать не было, и Ворс молча кивнул.

– Будьте осторожны. – Он повернулся к остальным путникам. – При малейшей опасности уходите.

– Удачи. – Эрик пожал его руку и снова добавил шепотом: – Если она умеет растворять пули – стреляй, когда отвернется.

И вчетвером они двинулись к тому, что осталось от башни «Свобода». Кост удовлетворенно кивнул и пропустил их внутрь. Его люди остались на улице.

Большую часть просторного помещения внутри занимал стеклянный стол. А во главе его в черном кожаном кресле сидела Марта – в светлом свитере с высоким горлом и неизменном сером пальто, сегодня так похожем на пальто Николая… Густые черные локоны свободно спадали на плечи, а серые равнодушные глаза не отрывались от Ворса. Она молча щелкнула пальцами, и рассыпавшиеся двери за их спинами вновь материализовались на месте, отрезав остальных путников.

Глухой оранжевый свет залил комнату.

– Зачем я нужен тебе, Марта? – Ворс шагнул вперед, в упор глядя на нее. Страха не было, но странное болезненное чувство разрасталось в груди все сильнее. Он смотрел на Марту, на жестокое, беспощадное существо… Но в ее глазах он видел лишь усталость, как бы она ни пыталась это скрыть. Он видел Илаю, как бы сам ни старался забыть тот образ.

И рука, которую он медленно уводил за спину, где был его пистолет, замерла.

Нужно было отвлечь ее, а Ворс, напротив, лишь привлекал внимание. Но потом в их безмолвный диалог вторгся Кост.

– Кажется, раньше ты стрелял быстрее, чем успевал выдумать гуманную идею, капитан, – усмехнулся он.

– Зато ты верен своим идеалам, – непривычно серьезно ответил ему Дайс, и Ворс слышал затаенную обиду в его голосе. Там, на базе в снегах, они были друзьями… – На краю мира ты снова выбираешь только себя.

Кост шагнул вперед, застыл в паре шагов от бывшего друга, не сводя с него взгляд. А потом медленно стянул кожаные перчатки, бросив их под ноги. Черные, отмороженные руки в оранжевом свете смотрелись жутко.

– Ты же помнишь пустоту? Помнишь, как я стрелял в капитана, но ты шагнул под пулю вместо него? И как он стрелял в меня в ответ… Вот только он не убил меня, Дайс. Он промахнулся мимо сердца, но остальные тоже сочли меня мертвым и оставили там, в снегах. Погибать от холода. Сказать, как быстро я пришел в сознание, когда остался один? Сколько звал на помощь и пытался идти? Я знаю, что такое боль и безысходность. Именно они «разбудили» меня. А Марта спасла.

– Мне жаль, – сказал Ворс искренне.

– Жаль, что не добил меня? – усмехнулся Кост, но и в его словах не было злобы.

– Мы все просыпались не в райских кущах, не от счастья. Мне жаль, что ты встретил ее там. Мне жаль, что ты борешься против нас.

– Ошибаешься, капитан. У меня своя роль, а у тебя своя. В этой игре кто-то должен стрелять первым.

– Тогда это плохая игра, и я отказываюсь следовать ее правилам.

Он вновь посмотрел на Марту, все это время сидящую не просто молча, но без единого движения. Ворс отчаянно силился понять.

– Илая, а как проснулась ты?

Николай дернулся от его слов, как от удара, и с недоумением посмотрел на свое творение.

– От страха, – спокойно ответила она, и тихий голос эхом отразился от стен. – От страха, что все вокруг погибло.

– Ворс, ей нельзя верить. – Кая сжала его руку. – Мы уже убедились в этом, не совершай ошибки снова.

– А я не просила мне верить, – вдруг улыбнулась Марта и посмотрела на Коста. Он поднял рацию, все это время висевшую на поясе.

– Кончайте их, – сухо сказал он в динамик, и с улицы тут же послышались приглушенные выстрелы.

– Нет!!! – Ворс, Кая и Дайс рванули в сторону закрытых дверей, но те не поддались даже тройному усилию.

На мгновение все вокруг перестало существовать для Ворса. Лишь эти проклятые двери, которые не желали поддаваться, его толчки, ноющее плечо от ударов, не приносивших результата. И затихавшие крики за непробиваемой преградой…

Николай тоже бил двери. Сначала щелчками, как учила его Марта, а потом и руками, всем телом наваливаясь на стекло. Ничего не помогало.

Обессиленно он осел рядом, когда Ворс еще продолжал бить.

– Сука. – Кая развернулась, буквально пылая от ярости, и жестко улыбнулась напоследок. – Тебе не победить, мы все равно выживем. Мы будем жить и вспоминать друг друга. Есть вещи, которые сильнее тебя.

А Марта просто улыбнулась в ответ.

– Здесь должны быть только двое. Прости, капитан, – сухо сказал Кост.

В вакууме мыслей Ворса прозвучало два выстрела, оба в точку. Он не успел поймать тела. Как в замедленной съемке, он видел, как осел на пол Дайс, сползла по стене Кая, а на ее груди распустился красный цветок. Почему-то запахло розами, а его слезы так и не пролились по лицу, навеки застыв внутри. Ее последний взгляд был таким же сильным и уверенным, как и всегда. Как в тот первый раз, когда он увидел ее в лесу. Как в тот раз, когда он любил ее на озере. И сейчас глаза говорили то, что уже не могли произнести залитые кровью губы.

Больше, чем простое «люблю». Кая говорила «до встречи».

Он не заметил, как Марта встала, как подошла ближе и замерла, тоже вглядываясь в остекленевшие глаза его любимой, будто ища ответ, которого ей никогда не получить. Будто так же, как он, запоминая ее черты в тысячный раз.

Это был идеальный момент для выстрела, но рука медлила.

Ворс старался удержать значимость настоящего в своей голове, не расплыться на миллионы усталых осколков и не заполнить себя блаженной пустотой до краев. Даже в тысячный раз боль не становилась меньше…

– Мы почти закончили, – устало произнесла Марта и повернулась к своему союзнику. – Ты свободен. Спасибо, Костя.

Кост кивнул, бросил последний взгляд на Ворса и неожиданно отдал честь.

– Удачи, капитан, – серьезно сказал он. Черной, отмороженной ладонью он достал из-за пазухи пистолет, сжал его с болезненным лицом, будто решаясь на что-то. Потом быстро поднял и выстрелил себе в висок. Тело рухнуло на пол, уже залитый кровью Каи и Дайса.

– Я все равно смогу их вернуть, – зло бросил Николай и, стиснув зубы, добавил чуть тише: – И найду способ тебя остановить.

За этими словами рухнули двери, не выдержав напора с другой стороны. В комнату ворвался раненый Эрик, а за ним и другие путники.

Живые, не проигравшие.

Сквозь двери, сквозь крышу, которая пошла трещинами, посыпали крупные белоснежные хлопья. Они кружили в воздухе в безумном танце, словно не желая касаться красных луж внизу.

Эрик замер рядом с Ворсом, сидящим на полу и сжимавшим холодеющую руку Каи. И его отчаянно жесткий взгляд говорил: «Пора!»

Больше Ворс не думал, не останавливался. Марта еще смотрела на путников, заполняющих комнату. На творения Николая, которые, вопреки всему, выживали из раза в раз. А он выхватил пистолет и выстрелил не целясь…

– Капитан, нет! – на долю секунды раньше выстрела сипло выкрикнул Дайс. На его губах выступила кровавая пена.

Ворс продолжил стрелять, так и не поднявшись. Высаживая всю обойму, словно она могла исцелить всю боль его недолгого существования, но было уже поздно.

Марта заметила, и пули растворялись в воздухе, не достигая цели. Лишь самая первая задела ее щеку, расцарапав кожу, пачкая белоснежную кофту и серое пальто. Но она даже не поморщилась.

Ворс разжал ладонь, и с металлическим лязгом пистолет рухнул на пол. В наступившей тишине никто больше не двигался.

– Так нужно, Ворс… Я чувствую это… – тихо, захлебываясь, сказал Дайс.

Илая опустилась рядом с ним и ласково провела рукой по напряженному лицу, убрала прилипшую ко лбу рыжую челку и медленно закрыла его глаза. Больше Дайс не дышал.

– Боролись до конца, – сказала она и вдруг тепло улыбнулась. – Ты справился, Николай.

Снег перестал кружить в воздухе, и весь мир вокруг замер.

* * *

Николай так и стоял посреди стеклянного зала, залитого кровью. Злой, растерянный, раздавленный, но готовый бороться дальше. Это еще не конец. Он не позволит этому стать концом!

Марта отошла от бездыханного тела Дайса, от крови, испачкавшей ее обувь, и опустилась в кресло, теперь глядя только на него. Она вновь разрушила его планы, растоптала людей, которые шли за ним. Но так и не отобрала надежду. Возможно, лишь потому, что это больше не в ее силах.

Хотел ли он ее убить? Уничтожить, не оставив и следа ни в одном мире?

Как ни странно, но ответа на этот вопрос Николай не находил, сколь бы глубоко ни заглядывал в себя. Ненависть, закипавшая внутри все последние месяцы, придававшая сил идти вперед, вдруг пропала. Зато он больше не боялся.

– Я хочу поговорить с тобой. Уйми, пожалуйста, эту бурю эмоций, что пляшет на твоем лице, потому что это самый важный разговор в твоей жизни. – Она сказала это так спокойно, словно они снова сидели в маленьком доме у камина, а она давала ему очередной урок, раскрывая тайны мироздания. Лекция, потом практика.

Николай молчал в ответ. Если это очередная провокация, он не поддастся.

Неподалеку замер Ворс, который уже их не слышал. Но его близость по-прежнему придавала сил – как и обещал, он справлялся за них обоих.

– Я всегда говорила тебе, что хаос – суть демиурга. И хочу верить, что ты наконец-то начал познавать эту истину.

– Ты раз за разом убивала всех, кто мне дорог, уничтожала миры, которые я создавал, чтобы показать мне суть хаоса? – Николай хотел сказать это спокойно, попытался подражать ее тону, но получилось просто отвратительно.

Марта отрицательно покачала головой, сделала небольшую паузу, давая ученику отдышаться, и вдруг снова улыбнулась. Такой ее улыбки он не видел никогда прежде.

– Я видела, что ты боишься, – и это единственное, чем я могла тебе помочь, мой друг. Я не могу создать живых людей – и, слепо следуя моим урокам, ты бы тоже не смог. Нам нужен был твой бунт, твое желание идти наперекор системе. Твои силы бороться, Николай. – Она обвела руками застывших путников, надолго остановившись взглядом на Ворсе. – И у тебя все получилось, ты справился.

– Я… Но ведь они…

Ноги подкосились, и стул возник под ним в самый последний момент.

– Ты, Николай. Ты боролся, и в этой битве оживали они. А я прятала вас от пустоты, заметала следы. Чтобы она не нашла тебя раньше времени.

Застывший снег, оранжевые небеса за стеклами, кроваво-красный пол под ногами, тела живых и мертвых рядом с ним – все вдруг потеряло реалистичность. Стало одной из картин на выставке в чудом устоявшем под бомбами музее. Вот только хозяином выставки был уже не он.

Все это было частью плана? Большой игры, в которой он… победил???

– Я больше ничего не понимаю, – пробормотал он, чувствуя, как сильно кружится голова. Схожие ощущения он испытывал только однажды – когда Марта впервые поведала, кто она такая.

– Я рада, что теперь ты готов слушать, – тепло улыбнулась наставница. – Ведь я с самого начала показала тебе этот мир, показала, что бывает, когда надолго оставляешь существовать «неживое». Пустота всегда приходит.

– Я не понимаю…

– Мой мир, – вздохнула Марта. Или Илая? – Когда-то это был мой мир. Вспомни, теперь ты хорошо знаком с его историей. Почему он погиб, как люди, наполнявшие его, сами подписали свой приговор. Николай, все, что ты творил, все, что создавали мы вместе, – это и есть его история. Шаги, по которым он спустился в небытие, испытания, которые не прошел. Гонения за «инаковость», принятие как данности любого абсурда, потеря себя в бешеной гонке за благами… Отмены, обесценивание, равнодушие. – Она ненадолго прикрыла глаза, а потом с трудом продолжила: – Эмоции, чувства пропадали, заменяясь лживыми идеалами, которые через год уже никто не помнил, сменив на новые. И тогда она пришла впервые… Пустота.

Да, она была невидима. И люди не сразу поняли, что она пожирает изнутри, что пришел опаснейший враг. Вселенная требовала очистить мир, который уже сам не чувствовал себя живым. А потом были войны, Оплоты, отчаяние.

Когда некому стало воевать, мы пытались спасти то, что осталось. – Илая снова закрыла глаза и долго молчала.

– Я говорила когда-то, что у меня была лаборатория… Мы искали лекарство от болезни, пожиравшей немногих выживших. Нас осталось так мало, мы работали день и ночь. Если бы это было важно, если бы могло помочь… Пустота разрослась и забирала уже всех без разбору. – Паузы в речи наставницы становились все длиннее. – Отчаяние, ты ведь знаешь, как это. Когда руки сами опускаются и уже неоткуда брать силы идти дальше.

Я смотрела, как умирают все люди, что мне когда-либо были дороги, и ничего не могла с этим поделать. Сколько раз хотела сдаться, но не могла. Пока еще хоть один человек рядом рассчитывал на мою помощь…

Я умерла вместе со своим миром, Николай. Но даже тогда не позволила своему положению стать безвыходным – потому что я здесь и сейчас. Я отказалась от последних чувств, чтобы просто не сойти с ума…

– Кто ты? – Николай с трудом разомкнул губы ради этого вопроса. Потому что только вопросы и остались в его голове, только они что-то значили в это застывшее мгновение.

– Я – последнее живое существо этого мира. И я не знаю, почему я выжила, когда остальные погибли. Возможно, мы лишь фигуры на огромной доске мироздания, и однажды нам откроются все тайны. Но не сейчас.

– Что было дальше?

– Дальше? Я потратила десятилетия в мертвом мире в поисках решения. Раз пустота отказалась меня принять, значит, я могла попробовать бороться. Так и появился ты.

– Кто я, Марта?

– Прости, мой друг, этого ответа у меня тоже нет. Как и каждому из нас, тебе придется искать его самому. Главное, помни – сколько бы раз ты ни упал по пути, важно найти причину, по которой ты поднимешься. Внутри себя, самую важную причину. И тогда даже пустота расступится перед тобой.

– Какую причину нашла ты?

– Я отчаянно хотела, чтобы жизнь вернулась. – Илая улыбнулась. – Вновь заставить мир бурлить, шуметь на той пронзительной ноте, где отбивает ритм пульс жизни. И не останавливалась ни на мгновение… до этого момента. Да, ты прав, получилось жестко и жестоко, но я не знаю иного пути. Но вы прошли сквозь все испытания, ты и твои путники – ожили! Ожил мой мир вокруг вас!

Вдвоем в остановившемся мире они замерли в тишине, и впервые в ней было гораздо больше смысла, чем во всех разговорах прежде. Внутри Николая взрывались карманные Вселенные, переворачивались с ног на голову устои и принципы, рвались последние рамки. А Илая смотрела на него тепло и почти нежно, насколько могла себе позволить, чтобы по-прежнему оставаться искренней.

– Мы – это выбор, который мы делаем, и путь, который проходим.

Он согласно кивнул. Благодаря Ворсу эту истину Николай запомнил даже слишком хорошо.

– Марта… Илая, что будет дальше?

– Все путники должны умереть. По-настоящему погибнуть, потому что мир не оживет, пока есть те, кто помнит, что он только что создан.

– Нет… Ты не можешь… Опять!

– Представь, что перед тобой дамба, которая сдерживает бурный поток. Ее поставили, когда там был всего лишь ручей, но сейчас она удерживает настоящую стихию. И эта стихия – жизнь. Тебе больше не нужно ничего делать, просто дай Ворсу и остальным родиться по-настоящему, и жизнь возьмет свое. Она возродится из пепла, как делала всегда. Твои путники будут первой каплей, запустившей эту лавину. Ты хорошо поработал, теперь их достаточно много, чтобы миру хватило сил возродиться.

Она встала и подошла к нему, замерла рядом с плечом. И несколько снежинок, застывших в воздухе, каплями осели на ее пальто.

– Не бойся за них. Однажды ожившее – оживает навсегда.

При этих словах на его глаза навернулись слезы, и Николай с трудом сдержал их. Так вот как ощущается счастье…

Острее, ярче, гораздо сильнее, чем в тот раз, когда ожили Ворс и Кая. Ведь теперь по-настоящему оживут все остальные! Неужели он правда справился…

Николай улыбнулся сам, но в душе он плакал. Чувства захлестнули целиком и больше не желали отступать. Быть может, он тоже был живым?

– Но они ничего не смогут вспомнить? Не встретят друг друга? И весь путь, который они прошли…

– Хаос, Николай. Многообразие, многовариантность – мы уже проходили это. Возможно все и ничего, и наконец-то никто не сможет на них повлиять. Все будет настоящим с самого начала.

– Но есть другие путники, в других Оплотах. – Николай перевел взгляд на Ворса. – Они все должны погибнуть? Я должен их убить?..

– Ради всех нас – в последний раз, пожалуйста. – Впервые она не приказывала, а просила. Но возможности ослушаться попросту не было. – И ты отпустишь меня, дашь свободу, о которой я мечтаю.

– Что ты имеешь в виду?

– Я хочу жить, Николай, не меньше, чем они все. Иметь ту же возможность родиться, любить и страдать, просто быть и наслаждаться этим. Ты в силах меня отпустить. Сделай меня человеком… Сотни и сотни лет спустя я наконец-то поняла – это все, чего я когда-либо хотела.

Это было всем, чего когда-либо хотел каждый из них. Такая простая банальность – и такая важная. Просто жить…

– Илая… Когда я отпущу тебя, выполню все просьбы, приказы, задания. Закончу последний урок… Что будет со мной?

Она опустилась на стол рядом с ним и поймала дрожащую руку Николая. Впервые с момента создания Илая прикоснулась к нему. И от этого прикосновения электрические разряды волной прошлись по всему телу, казалось, словно заново запустили истерзанное, дрожащее сердце.

– Мне страшно, Илая. Я останусь один теперь? Я буду живым?

– Мой друг, – тихо и печально произнесла она. – Я хотела бы вновь тебе соврать, но не стану. Я не знаю, что будет дальше… И все, что я могу тебе подарить, – это забвение. Ты забудешь, кто ты и как появился, почему живешь так долго и не можешь умереть. Зато у тебя будет много времени, чтобы найти ответы, которые не нашла я.

Николай нервно поправил очки, сжал и разжал кулаки, а потом вгляделся в свои пустые ладони – очень медленно на них начали пропадать линии. Раньше он не обращал внимания на то, что у наставницы их тоже не было. Он потратил последние остатки воли, чтобы не струсить окончательно. Еще никогда прежде он не был настолько скован собственной свободой.

– Что будет, если мир снова свернет с пути? Если снова придет пустота?

– Значит, будет новая битва за живые души. И если мы здесь и сейчас – значит, жизнь всегда побеждала. Но никто не говорил, что это было легко… И если ты однажды останешься один, потерянный и сломленный, выжатый и пустой… Не будешь знать, что делать, и тебе будет не у кого попросить помощи, и даже меня ты вспомнить не сможешь – то все, на что я надеюсь сейчас, – что наши уроки не прошли даром. И даже не помня, ты сможешь подняться и идти. Встать и бороться, если весь мир будет снова зависеть только от тебя. – Илая мягко обняла ученика, впервые унимая дрожь в его плечах.

А потом в ее руках возникла потрепанная книга в мягкой обложке, и она протянула ее Николаю.

– Я писала дневник, когда все началось. Спрячь его так, чтобы получилось найти, только если он понадобится.

Николай благодарно кивнул, взял книгу и раскрыл на первой странице. «Дневник Илаи» – гласил ее заголовок.

– Тебя действительно зовут Илая?

– Да, это имя, с которым я появилась на свет. А Марту я придумала сама, когда осталась одна и поняла, что придется бороться. Когда поняла, как придется действовать, и Илае здесь уже не место.

– А Николай? Почему ты дала мне такое имя?

– Ты назвал его сам, когда появился.

Николай прикрыл ненадолго глаза и позволил себе в последний раз расслабиться. Рука наставницы все еще лежала на его плече, но теперь и она бодрила, придавала сил. Что бы ни было впереди, он тоже должен выбрать борьбу, а не безысходность.

Ведь именно этому она действительно смогла его научить.

Он закрыл дневник, и книга растаяла на ладони. Николай понадеялся, что ей никогда не придется вернуться в этот мир.

– Если ни у кого не останется памяти – люди не узнают, как все начиналось?

– Они сами придумают себе происхождение, им это хорошо удается, – улыбнулась Илая. – Не мы первые и не мы последние в этой веренице взлетов и провалов. Хотелось бы верить, что вечной… А людям нравятся простые теории. Будут это инопланетяне, обезьяны или еноты. Почему бы и не еноты на этот раз? Они выдумают историю и поверят в нее. Сотворят своих богов, религию, построят храмы. Но не для нас, точно не для нас. Бог – это идея о чистом, светлом и справедливом. О том, к чему стремится любая душа, и мы не тянем стать этой идеей, нам не место в мифологии. Мы лишь очередные фигуры мироздания, всего на шаг выше наших пешек. А жизнь всегда найдет дорогу.

Николай улыбнулся, и горячие слезы все же скатились по щекам, почти обжигая их. Все умирало, чтобы неизбежно возрождаться, – не это ли лучшая новость за всю его короткую жизнь?

– Когда все начнется?

– Когда умрет последняя память о пустоте. Ты очистишь мир от путников и отпустишь меня на свободу. А потом возьмешь Ворса и создашь новый мир из его сердца…

– Но ведь он тогда погибнет!

– Только часть. А человечья или волчья – решать тебе. – Илая напоследок сжала его плечо чуть крепче, и новый, самый сильный разряд прошил все тело. – Все же не зря ты сделал его волком.

Николай кивнул и долго смотрел на свою руку, прежде чем в последний раз щелкнуть пальцами. Таким же жестом, который всегда делала наставница, стирая его миры.

И время запустилось вновь. Илая и остальные путники пропали, исчезли трупы, кровь. И лишь неизменный оранжевый свет лился на удивленное лицо Ворса.

– Что происходит? – Он выглядел таким же растерянным, как сам Николай еще час назад. По-прежнему сидел, прислонившись к стеклянной стене, не в силах подняться.

Но ему больше и не нужно было подниматься.

– Мы выиграли, Ворс. Мы победили пустоту, Марту и все цепи, что держали нас. Кая будет снова жить. Вы родитесь и будете свободны от нас всех…

– Свободны… – повторил Ворс, сам не веря в это слово. Его взгляд блуждал по пустой комнате, не находя Каи. Не находя больше никого – и он слишком хорошо знал, что это значит. – Мы на краю мира?

– На краю нового мира, который должен сейчас родиться. На острие вечности, Ворс.

– А Марта?

– Илая, – с легкой улыбкой поправил его Николай. – Ты был прав, и Дайс был прав, ей стоило поверить. Какой бы… жестокий путь она ни выбирала, она помогла нам всем. Она спасла этот мир.

– Она была слишком похожа на тебя в том странном городе, где все были искренни. Просто невозможно врать с такими горящими глазами. Николай… Я специально промазал.

– Или похожа на тебя, – усмехнулся Николай, только сейчас осознав, кого же ему все время напоминали серые глаза Ворса.

– И где же Илая теперь? Если мы победили пустоту и свободны… Для чего она искала меня?

Улыбка пропала с лица Николая, и слова дались с большим трудом.

– Мы победили, но цена этой свободы – наша память.

Ворс дернулся и недоуменно посмотрел на демиурга.

– Ведь это и есть наша жизнь…

– Жизнь – это гораздо большее.

– Я потеряю Каю? Я больше не вспомню ее? Весь путь, который мы прошли, люди, которыми мы стали, – ничего уже не будет? Все было зря?

Его лицо болезненно исказилось, но в глазах уже светилась отчаянная решимость. Теперь настал черед Николая быть уверенным за них обоих, поддержать в ту минуту, когда больше всего на свете хочется повернуть назад. Направить и не позволить отступать.

– Благодаря тебе она сможет родиться. Она будет жива и счастлива, разве этого мало?

Ворс стиснул зубы и кивнул. Этого больше чем достаточно.

– По-настоящему оживут все путники, которых ты собрал. Мир наполнится людьми, и пустота отступит, надеюсь, навсегда. Ворс, в этом мне нужна твоя помощь. Для этого тебя ждала Илая…

– Что я должен сделать?

Он не спрашивал, выживет ли он сам, не спрашивал, сколько боли еще предстоит испытать и через что ему придется пройти. Взгляд Ворса стал спокойным и уверенным, а на лице вдруг появилась улыбка – та самая, которую Николай еще помнил по «Галактике». Будто он снова говорил – «Не боятся только дураки. Мы уже в заднице, давай попробуем выжить».

Он мог не запускать время, ничего не рассказывать Ворсу, раз все равно никто из них ничего не вспомнит. Но почему-то этот разговор казался таким важным. Быть может, ради этой улыбки.

И Николай наконец-то решился. Тихий голос Марты зашелестел в голове демиурга.

Его первое творение, его самый живой человек, который смог победить пустоту, должен стать началом всего. Именно из любви и человечности, прошедшей все испытания, может родиться настоящий и живой мир.

«Возьми по капле от всех, кого ты создал, от всех, кто смог ожить и пробудиться, – они любили и боролись, и теперь часть их навсегда станет новым миром. И возьми его сердце, самое живое, что ты создал. Утешь его боль, уйми страдание… И дай ему то, чего оно так жаждет. Жизнь сама возьмет свое».

Николай коснулся груди, и Ворс успел закричать от пронзившей его дикой боли, прежде чем сознание окончательно потухло.

Он уже не видел, как время обернулось вспять. Как развернулся к небу снег, что засыпал улицы. Как высохли лужи, которых никогда не было. Как взмыла вверх ракета, разнесшая Седьмой Оплот, и сгинула в небытие. Как прорезалась первая трава в пустоши, которая больше не «скакала». И холодный свет миллионов звезд пробился сквозь оранжевые небеса.

Последние несколько месяцев пропали из памяти обновленной Вселенной, где люди рождались и умирали и ничего не возникало просто так.

Но Ворс уже не застал этого перерождения. И никогда после не мог вспомнить.

Эпилог

Каждый сделанный нами шаг определяет нас,
неважно, помним мы его или нет.
Дневник Илаи

Очередь поступающих в летное училище тянулась от главного входа и до самого поворота. Абитуриенты нервничали, теребили аттестаты и робко перешептывались. По слухам, в этом году отбор был действительно суров.

И лишь парень в самом конце очереди беззаботно насвистывал себе под нос, поминутно откидывая назад длинную рыжую челку.

– Ты вообще никогда не паришься? – Его сосед по очереди не выдержал и обернулся.

– Быстрее, выше, сильнее, – усмехнулся парень. – Мне со школы твердят эту фигню, но никто не понимает главного!

– Это чего же?

– В себя надо верить, – он подмигнул новому другу, – и немного в удачу.

– Ты типа везунчик?

– Да я просто все выучил, – подмигнул он и сжал холодную монету в левой руке.

Жаркое летнее солнце пробивалось сквозь прозрачную крышу веранды, подогревая и так горячую чашку кофе. Мужчина за столиком равнодушно поглядывал на черный напиток, от которого сходила с ума очередная пассия. На нее он, к слову, тоже поглядывал весьма скептически. Сьюзанн щебетала об отдыхе на море в следующем месяце, который оплачивает ее фирма, о четырехзвездочном отеле и прочих благах постоянной работы, которая бесила ее до чертиков. Причем она умудрялась одновременно поливать помоями работу и хвастаться оплаченным отпуском.

Мужчина откровенно скучал и искал взглядом, за что бы зацепиться в пробегающей перед глазами толпе. Оживленный город всегда поднимал ему настроение.

Но люди проносились мимо, улыбчивые и злые, спешащие или праздношатающиеся. Взгляд так и не цеплялся.

Поэтому первым уцепился нос. Сквозь густой и душный запах кофе пробился тонкий аромат роз. Мужчина завертел головой, но так и не смог найти его источник.

Он мог не обратить внимания, но этот аромат почему-то будоражил забытые чувства. Он не понимал, что вдруг с ним творится и почему так сильно захотелось встать и побежать в поисках неуловимого нечто, издающего этот аромат.

Поэтому он рассеянно извинился перед недоумевающей Сьюзанн и действительно выбежал из кафе. На улице запах усилился. Влекомый чутким нюхом мужчина азартно отправился на охоту. Он так увлекся этой странной идеей, что почти не смотрел вокруг.

И очень удивился, когда чуть не сбил с ног проходящую мимо девушку. Казалось, она сама упала к нему в руки.

Он замер на мгновение, и дыхание перехватило. Сердце забилось так сильно, что он не сомневался – незнакомка тоже чувствует это.

Запах роз усилился.

– Простите, – улыбнулся он, возвращая девушку в вертикальное положение. Как ни странно, она улыбнулась в ответ. – Мы не встречались раньше?

– Вряд ли, я впервые здесь. – Голос тоже был знакомым, родным, будто он ждал его всегда.

– Тогда позвольте познакомить вас с городом?

Девушка наклонила голову и задумалась. Но по ее потеплевшему взгляду он не сомневался в ответе.

Грани пустоты

Алекс Рауз

2010–2020, 2023

1 Отсылка к британскому сериалу «Доктор Кто».

Скачать книгу