Гетопадение бесплатное чтение

Пролог. Глава 1: “Уверенный в дне”

“Ich bin der vor dem dich alle warnen

Ich bin das Gesetz”

“Я тот, о ком всегда предупреждают

Имя мне –  закон”

Eisbrecher

Если вам говорят: «Нельзя так просто взять и наладить торговлю больничными кетамином и этанолом», заканчивайте разговор – вам нелепо, бессовестно, нагло лгут. На самом деле, льзя. Конечно, при условии, что неплохо знаешь химию и абсолютно не представляешь, как работает грамматика. Но даже это далеко не всё: для таких фокусов необходимо быть особого рода человеком. И тут в игру вступают таинственные законы природы и статистики. Они взяли верх над приземлённым мирским законотворчеством. Так случился Господин Шульц младший.

Насчёт своего положения он не питал никаких иллюзий. Антон чётко знал – в дверь рано или поздно постучат, и придут, наверняка, не соли просить. Хотя, чисто технически, искать будут и соль.

Он также знал, что предотвратить этот момент нельзя. Но его можно было оттянуть, с чем доктор Шульц мастерски справлялся. Под лозунгом «Скажи наркотикам: "иногда"» на протяжении почти полугода врач фальсифицировал количество пациентов; ставил на поток продажу рецептов; не вынося ампул из больницы, сливал их содержимое в пол-литровые бутылки. Он обзавёлся влиятельными знакомыми и оформлял списания на некомпетентный младший персонал, который бил, ломал и топтал, терял, забывал и разбивал, несчастные флаконы, шприцы и баночки в поистине промышленных масштабах. Его методы представлялись настолько наглыми и циничными, что в них нельзя было поверить, и настолько бесцеремонными, что действительно работали.

Однако даже отлаженная и проверенная система никогда не будет служить вечно. Просто потому что она взаимодействует с людьми.

Антон услышал, как приоткрылась входная дверь, и поднял голову. Благодаря тихой неловкой брани он убедился: на пороге стоял именно тот, кого он ждал. Шульц усмехнулся и обратился к нему:

– А, Господин адвокат! Возвращаю ВАМ ВАШ телефон, – он натянуто улыбнулся и довольно сощурился, покосившись на сотрудников полиции, уже готовых биться головами о стены.

– Ой, спасибо… а то как раз вчера забыл.

«Ну да, позвонил с моего телефона на мой другой телефон, ничего необычного», – подумал Отто фон Ланге, адвокат Антона и по совместительству самый несчастный человек в мире. Его рабочий график похож на график Санта-Клауса – 1/364, но к этому одному единственному дню он готовился, как священник ко встрече с начальством.

Никто кроме Отто не обратил внимания на эту логическую нелепицу. Обмахиваясь бумагами от жары и скуки, полицейские и понятые уставились на адвоката, как на мессию, и даже не проверили его документы.

Врач уже успел два раза отправить всю эту компанию из внутренних органов обратно в отделение. В первый раз он записал через дверь их личные данные и позвонил в часть, чтобы узнать, числились ли там такие сотрудники. Числились, правда, один из них забыл удостоверение. Во второй – нашёл опечатку в постановлении суда. Пришлось снова ехать в отделение и переделывать документы. Затем Антон отказался от понятых, снова переписал личные данные участников обыска и потребовал лекцию о том, какие средства будут применяться во время следственных действий. Лекцию он прослушал очень внимательно, задавая дополнительные вопросы.

– Ты – виноват. Мы – всё знаем, – покачивая туфлей на носке, следователь сделал вид, что поднимает телефонную трубку и вызывает конвой, – Распечатываем бланки?

– Ну раз знаете, так предъявляйте обвинения, – выдохнул Антон.

Позже в протоколе он своей рукой написал всё, что думал по поводу этого обыска, отметив незаурядные ораторские качества следователя*.

*Выписка из протокола от 12.10.19**: «… Таким образом, ставлю вашему обыску 3,2 звезды.»

***

Господин Шульц сложил руки в замок, безучастно встал и, глядя сквозь судью, поприветствовал суд. Он не закрывал лицо папкой с бумагами, не устраивал истерик и не симулировал приступы – каким бы мерзавцем ты ни был, некультурно мешать людям исполнять их работу.

В этот же самый день, совсем скоро, юный военачальник поддастся гневу.

***

«Они…они же ничего не нашли и не могут доказать», – одновременно осознав эту простую истину, защитник и клиент переглянулись. У обвинения были тысячи фактов, которые в совокупности не оставляли господину Шульцу ни единого шанса. Однако, если начать присматриваться, каждый из них, сам по себе, представлялся настолько слабым и неубедительным, что схлопывался под собственной тяжестью. У прокурора не было ни одного неопровержимого или, по крайней мере, вменяемого доказательства вины Антона. А по итогу, всё, что ему могли предъявить – курение в общественных местах в особо крупных объёмах и по предварительному сговору. Этого врач не отрицал и даже был готов заплатить штраф.

– Господин фон Ланге, Вы на полном серьёзе хотите сказать, что ваш подзащитный наразбивал ампул и напроливал спирта на целый бассейн, потому что у него плохое зрение? – прокурор пучила на него глаза от возмущения и ярости.

– Хочу…? – адвокат, отрешённо вертевший ручку, потряс головой и, словно очнувшись бодро подхватил, – Аааааа, да! Хочу! Это именно то, что я говорю вот сейчас.

– Да это же бессмыслица какая-то! Он не смог бы при всём желании за полгода, – она всплеснула руками и нервно рассмеялась. Никто в зале её не поддержал.

– Дело в том, – вкрадчиво начал Отто, – Что мой клиент просто ОЧЕНЬ много работает, сильно устаёт. И это факт, – фон Ланге тут же зацепился за ниточку, которую случайно нащупал. Нельзя было останавливаться: сейчас время идти ва-банк и позориться до конца, – И это можно по камерам посмотреть и по журналам дежурств проверить. Господин Шульц постоянно вынужден напрягать глаза, и руки сильно устают после работы. Что-то падает, разбивается, не без этого. И все его подчинённые тоже жуткие трудоголики. Вот так бассейн и “накапал”, простите за каламбур.

– А справки? Ведь есть куча справок, подписанных его именем.

– Почерковедческая экспертиза отчётливо дала понять, что подпись не принадлежала моему клиенту. Потожировые также не его.

И это была чистейшая правда: эксперты именно так и постановили. Несмотря на то, что Антон действительно сам подписывал справки, делал он это в перчатках, маске и левой рукой.

В этот самый час в городе продадут очередную партию рабов.

***

Шатаясь и заново привыкая к солнечному свету, Антон сошёл с крыльца здания суда. Теперь руки тряслись не только от усталости и никотиновой ломки, но и от вытягивающего жизнь из самой жизни ветра. Он судорожно подул на ладони. Изо рта вылетел и тут же замёрз пар.

Адвокат взял Шульца под локоть и, легонько поддерживая, отвёл за угол здания. Убедившись, что все уже разошлись, он резко ударил врача по затылку. Получилось неуклюже.

– Справедливо и обоснованно, – Антон кивнул головой, прикрыл глаза и снова выдохнул. Он нервно облизнул губы, несколько раз лихорадочно сжал и разжал пальцы в кулак, завистливо наблюдая, как Отто закуривает, пряча зажигалку от ветра. В конце концов, под давлением немигающего взгляда врача адвокат достал вторую и небрежным движением передал Шульцу. Тот посмотрел на юриста с выражением неподдельной признательности и собачьей преданности, трясущимися руками схватил сигарету, наклонился и прикурил от зажигалки друга. Затянувшись, он облегчённо вздохнул и облокотился на стену. В воздухе повисло напряжённое молчание, которое прервал Отто:

– И что мне теперь прикажешь делать? Что теперь будет с моей репутацией? Ты понимаешь, что я теперь стану «адвокатом дьявола»?! – пока адвокат Антона превратился в только в его прокурора, – Это всё ты, ты, Шульц!

– Отто, Отто, старый друг, не преувеличивай. Да, у нас с тобой репутация слуг дьявола, но только потому что мы чертовски хороши, согласись. Вспомни, каким ты был раньше: голый, как правда. А теперь?

– Не преувеличивай? Не преувеличивай?! Я преуменьшаю… ЧТО НАМ ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ? Мне что делать?

Они затянулись, Антон оперся на стену и невозмутимо произнёс:

– Во-первых, докурить, пока никто не видит, потом поесть и выспаться. Завтра будем праздновать освобождение невинно осуждённого и твой юридический триумф. А мне бы вот ещё не помешало насобирать мелочи на проезд и какую-нибудь снедь найти, – он согнулся и прижал руку к животу. Взгляд, обращённый на Отто был настолько красноречив, что процитировал Сент-Экзюпери.

– Да подвезу я, подвезу, чёрт подери. Но следующий обед, чур, с тебя. И не в забегаловке какой-нибудь, слышишь? – юрист выпустил изо рта сигаретный дым, внимательно посмотрел в лицо друга и добавил, – Скажи-ка, тебя точно не Тиль зовут?

Антон неслышно ухмыльнулся, оскалив белые зубы: «Деда так звали. А зачем Вы интересуетесь, герр Гудзак?»

Когда друзья докурили и, покачиваясь, направились к парковке, солнце уже окончательно скрылось за облаками.

В эту самую секунду ветер повалил дуб, из которого потом сделают гроб господина Шульца. Хотелось бы сказать, что это будет совсем другая история, но не стоит питать иллюзии на этот счёт.

Пролог. Глава 2: “Конченные люди и завершённый человек”

“Das ist keine Arroganz,

Das sieht nur von da unten so aus“

“Я не высокомерен,

Так просто кажется с вашего дна”

Eisbrecher

Кто такой господин Шульц и как он докатился до подобного образа жизни подробнейшим образом расписано в 186 томах уголовного дела. Однако за выжимкой из фактов, изложенных сухим протокольным языком, прячутся судьбы сотен и тысяч живых существ. А самое страшное: преступный бюрократизм привёл к потере горькой иронии и чёрного англо-саксонского юмора. Как жаль, что история его жизни попала в руки прокурору, а не Шарлью де Костеру!

Личность и наружность Антона Макса Шульца без труда можно было бы описать, как обыкновенную, если бы он жил бы в XIX веке. Однако судьба распорядилась иначе, и он стал героем не своего времени. Люди считали Антона не лишённым обаяния молодым мужчиной, отличавшимся необычно высоким ростом, вытянутым угловатым лицом с узким длинным носом и тонкими сухими губами. Жидкие каштановые волосы он собирал в хвост.

Господину Шульцу не было и двадцати шести, однако юношеский запал в нём давно угас. Он выглядел старше, а потухшие глаза нередко смотрели поверх очков, прямо в сущность собеседника. Так он вскоре покрылся панцирем внешнего хладнокровия, флегматичности и расчётливости.

Ничего правильного в нём не было, зато всё то, что было, сочеталось гармонично: лицо, одежда, манеры, речь – создавалось впечатление словно он безупречен. Из этой гармонии выбивались только душа и мысли. Если с душой дело обстояло достаточно просто – она отсутствовала как таковая, то помыслы его были поистине неисповедимы и пугающи.

Впрочем, строгое воспитание отца сделало своё дело, и общество дало ему титул «человек эпохи Возрождения». Антон чувствовал личное превосходство: его движения были легки и элегантны, а подбородок всегда поднят. Покровительственно-снисходительный взгляд часто заставлял замолчать как пациентов, так и друзей.

Могло показаться, что его заставляла двигаться вперёд только жажда наживы. Это была полуправда, которая, как известно, хуже лжи. Деньги он считал лишь единицей измерения своего мастерства. Тем не менее, считать их и правда приходилось часто и много. Общество никак не умаляло его умений и знаний, но вскоре сочло зазнавшимся «самодуром». На этом и успокоились.

Имён у него было много, но подходящим он считал только одно – «флюгер». Отнюдь не потому что господин Шульц постоянно менял убеждения. Он просто всегда знал, откуда дует ветер, и с одинаковой степенью успешности находил выход из любой ситуации.

Он и сам не всегда понимал, почему лишь посмотрев на что-либо, мог сразу придумать криминальную схему не меньше чем на двадцать, а то и все двадцать шесть лет особого режима. Хотя первый свой шестнадцатилетний срок он действительно получил незаслуженно.

Клаус и Урсула растили сына и двух очаровательных дочерей в строгости: они боялись, что если дети не будут заняты каждую секунду своего времени, то увлекутся творчеством или даже чем похуже и станут тиранами. Прецеденты были, и один из них уже вынудил династию дважды эмигрировать. В попытках предотвратить тиранию в Евразии, они превратили квартиру в Вавилон.

Антон начал жить самостоятельно, как только позволил закон. Накопив денег и связей, в свой шестнадцатый день рождения он пересёк границу и вернулся на почти историческую родину. Там его как потомственного врача с распростёртыми объятиями приняли в университет, где он и познакомился с людьми, которых счёл полезными. Там же он встретил её, Глэдис, студентку по обмену. Откуда она родом, никто точно не знал, но акцент был похож на скандинавский, а в сочетании с северной внешностью, он вызывал прочные ассоциации с ней как с человеком из Швеции. Сама Глэдис ни разу не подтвердила этого, но и опровергать не торопилась.

Она видела его насквозь, в том числе потому, что и сама была «флюгером». Однако, в отличие от него, она направляла способности во благо людям, а не на собственное увеселение. Они были словно соль и сахар: цвет, форма, запах похож, но только если он обманом и сладкой лестью медленно разъедал общество, она со своей горькой честностью и острым языком была необходима людям, как воздух. Она была в силах некисло насолить ему и пользовалась этим. Её холодность и отстранённость раздражали его днём и не давали спать ночью. Он постоянно чувствовал на себе пронизывающий взор и в её присутствии был неспособен плести свою сеть. Эта женщина стала его личной Немезидой.

Шульц неоднократно пытался поговорить с ней, перетянуть на свою сторону, подкупить или перехитрить, но не получал ничего, кроме равнодушного взгляда и пары холодных реплик. Она сводила его с ума, делая вид, что не знает о роде его занятий. Так, кроме практического и спортивного Антон в первый раз в жизни почувствовал какой-то иной, новый интерес.

Тем не менее, Шульц младший так хорошо показал себя во время обучения, что получил разрешение самостоятельно выбрать место для стажировки. Вместо клятвы Гиппократа он принял к сведению его пожелания и отыскал местечко как раз для себя.

***

Отто внимательно ознакомился с материалами расследования. Он был лишь начинающим адвокатом, а потому старался приезжать на место преступления задолго до старших коллег. Тем более в такой важный день: сегодня ему наконец достанется первое самостоятельное дело. Он крутил проржавевшие педали велосипеда, который ему подарили ещё в школе, и представлял, как за несколько часов в одиночку распутает все перипетии, восстановит справедливость и спасёт своего клиента, а клиент решит отблагодарить его, а потом они…Юный адвокат не успел вспомнить о существовании ручки тормоза, и просто выставил ноги вперёд, как видел в фильмах. Точнее, в мультиках. Велосипед с громким лязгом завалился набок.

Над неровной белой линией, очертания которой больше напоминали амёбу, весело дрыгавшую ложноножками, на корточках сидел мужчина в кипельно-белом халате. Он задумчиво растирал что-то липкое между большим и указательным пальцами. Их взгляды встретились. Незнакомец встал, сощурился, натянуто улыбнулся и, сняв перчатку, протянул костлявую ладонь:

– Здравствуйте. Антон Макс Шульц, практикант-судмедэксперт.

– Отто фон Ланге, помощник, э, – он прочистил горло и выставил вперёд руку, – Адвокат. Что Вы, собственно, делаете на месте преступления?

– А Вы?

***

Через четверть часа они уже сидели в отделении и, как казалось со стороны, мирно беседовали. Если бы корреспонденты «Книги рекордов Гиннесса» не шатались не пойми где, как обычно фиксируя количество соломинок в носу очередного парня из Алабамы, смогли бы заснять нечто поистине стоящее – самое учтивое совокупление жабы и гадюки за всю историю истории.

– Не думал, что теперь у нас медэксперты расследованиями занимаются, – надменно поднял брови Отто.

– Как и адвокаты, – не менее самоуверенно парировал Антон, – И тем не менее. Мы оба здесь.

Они замолчали и сели друг напротив друга. Врач первым возобновил разговор:

– Ну что ж, раз хотите расследовать, так давайте расследовать, – улыбнулся он, – Или боитесь?

– Я? А пойдёмте, – адвокат резко встал и со скрипом отодвинул стул, поцарапав паркет, – Только куда?

Оба сели обратно: «А действительно, куда?». На этот раз разговор продолжил Отто:

– А Вам-то это зачем, господин Шульц? Могли бы вот сидеть в кабинете, выписывать таблеточки от простуды спокойно.

– Во-первых, "таблеточек от простуды" никаких не существует. Есть средства от её симптомов. А, во-вторых, к Вашему сведению, я увлекаюсь криминалистикой. Видите ли, пару лет назад я наткнулся на одну занимательную статейку, которая поразила меня до глубины, – он подавился и откашлялся, – Души.

– Милости прошу, – фон Ланге снисходительно улыбнулся и приготовился слушать, не исключая, что даже внимательно.

И тогда Антон рассказал историю, после которой Отто предельно ясно понял, с каким человеком имеет дело. Закинув ногу на ногу, медэксперт достал портсигар и предложил адвокату закурить. Фон Ланге отказался, презрительно поморщившись. Шульц сделал вид, что не обратил на это движение никакого внимания, и затянулся сам: «Вы, конечно, знаете Пабло Эскобара. Да-да, наркобарона, того самого. Думаю, юристу не стоит объяснять, тем более такому квалифицированному, как Вы, фон Ланге. Так вот, Роберто, его брат», –  врач несколько раз тряхнул запястьем, затушив спичку, и затянулся, – «Роберто решил выпустить складной смартфон, аналог сами знаете, чего. Блогеры, конечно, получили копию на обзор, и тут выяснилось: это был никакой не аналог, а самый настоящий брендовый телефон, только обёрнутый в золотую фольгу. Вот отличная сделка, о которой необходимо рассказать подписчикам, ведь подделка стоила в 5 раз дешевле оригинала. Вы, я вижу, уже понимаете, в чём дело. Впрочем, этого и следовало ожидать. Тогда просто расскажу, как их вывели на чистую воду. С Вашего позволения, конечно же», –  Отто пока не до конца понимал, в чём именно заключался обман, но в его наличии не сомневался. Ему стало неловко, но смущения он не выдал, – «Популярный обозреватель решил протестировать смартфон и оставил два заказа на сайте: один под настоящим именем, второй –  под псевдонимом. А вот пришёл только один. Ска́жете мне, какой? Ну же, Вы уже знаете ответ, не разочаровывайте меня».

– Очевидно, на то имя, под которым он известен.

– Именно. В нашем случае, под настоящим.

Незаметно для себя они вышли из офиса и отправились искать доказательства.

К вечеру вместо улик детективы с удивлением обнаружили, что на них обоих составили рапорты о неявке на работу. Отто попытался оправдаться, тем, что нашёл неопровержимые доказательства насильственной смерти жертвы. Однако его даже слушать не стали, заявив, что это было понятно уже на третьей секунде расследования.

Они вышли из кабинета комиссара. Дверь за ними захлопнулась и протяжно зазвенела. Всех находившихся в радиусе трёх метров контузило. Антон по-дружески положил ладонь на плечо коллеги и театрально вздохнул. Какой-то офицер горько усмехнулся в усы и сочувственно посмотрел на юнцов, которым за шесть лет обучения так и не объяснили, в чём конкретно заключалась их работа.

– Дружище, нет смысла оправдываться, мы для них уже кругом виноваты. Оставьте. Завтра будет лучше, а сегодня, – он поднёс мизинец к губам, – Сегодня пойдёмте-ка в бар?

– Эм, куда? Ну, я, – он отвёл глаза, — Я сегодня не могу. Простите.

– Да я же, шучу. Думаешь, я не понимаю, Junge vom anderen Ufer («мальчик с другого берега» – игрок другой команды).

Отто прошиб холодный пот. Он почувствовал, как в глазах потемнело, сглотнул слюну и слабо спросил: «Как..?». Антон подхватил его под руки и усадил на скамейку.

– Я ОЧЕНЬ наблюдательный, – он развёл руками, – Да не бойся ты, фон Ланге, просто проверить хотел, шантажировать не собирался. Может тогда в кафе посидим, выпьем за приятное знакомство? Я проставляюсь, первый день, как-никак.

Отто кивнул и закрыл лицо руками: он ещё не знал, что его ждёт впереди, но чувствовал грядущие перемены тем местом, которому доверять привык. Нет, лучше, всё-таки, быть врагом хорошего человека, чем другом плохого.

***

Набравшись опыта, Шульц решил, что пора бы ему вернуться в alma mater и начать использовать полученный опыт и накопленные знания на практике. В голову врача пришёл масштабный план по внедрению криминальных практик в областную клиническую больницу на гос. обеспечении.

Единственное, что он не учёл, была неявная, но, тем не менее, истина: о лучших приступных схемах не пишут в полицейских отчётах. Лучшие приступные схемы так и остаются нераскрытыми.

Пролог. Глава 3: “Пей по праздникам, кури – по неприятностям”

“Ich hab' Freunde, ich bin nicht sozial

Ich habe Werte und keine Moral”

“У меня есть друзья, но я не социален

Есть ценности, и нет морали”

Eisbrecher

Антон открыл дверь и уже готовился запрыгнуть в машину Отто, когда вдруг почувствовал, что во рту стало сухо, а ноги подкосились. Ему вдруг показалось, что из-за здания суда на него неодобрительно смотрит отец. Взгляд Шульца старшего упёрся прямо в сына и растаял.

Врач не мог уверенно сказать, видел ли его на самом деле, или же просто почудилось, но ощутил, как к горлу подступает рвота, как заложило уши и закружилась голова. Он болезненно поморщился и упал на пассажирское сидение.

Адвокат сел за руль, пристегнулся и повернулся к клиенту, – Шульц, ты чего?

— Ох, я так ослаб и оголодал. Тело к земле само тянется, – подмигнул Антон. Отто закатил глаза и резким движением вывернул ключ в зажигании.

***

Он поблагодарил кассира, забрал у него хрустящие бумажные пакеты с жирными пятнами и протянул один Антону. Врач сидел, обернувшись к окну, и не обратил на зов ровным счётом никакого внимания. Пакет с картошкой и сэндвичем слегка ударился о его голову, затем упал на колени.

– А? Извини, я просто, – он приоткрыл воспалённые глаза, отвернулся от окна, растирая ладонями плечи, – Просто задумался. Как-то холодно стало. Не находишь?

– Не знаю, как по мне, так даже жарко. Включить печку?

– Да нет, нет, так нормально, – Антон растерянно потряс головой и зажмурился, – Спасибо за еду, кстати. Вы ведь подкинете меня до дома, Отто?

– Да, – буркнул под нос фон Ланге, – Да, конечно. А, вот ещё, – он достал полулитровую бутылку воды и протянул клиенту, – Странно выглядите, Шульц. Всё хорошо?

Антон несколько раз кашлянул, прочистил горло, сделал глубокий вдох и вытер слёзы, – Да, да, – его губы посинели от напряжения, а шею начало ломить, – Видимо, устал немного. Ничего страшного.

– Вы точно здоровы? – не отпуская руля, Отто коснулся его лба тыльной стороной ладони, затем внимательно посмотрел на друга, который заканчивал выливать в себя воду из бутылки, – Возьми мой чай, я не буду, – он спокойно снял с себя куртку и, не глядя на Антона, потянул ему. Врач благодарно кивнул и набросил на плечи согретую им вещь. Отто включил печку, – Может тебя сразу в больницу отвезти?

– Сам как думаешь, что они со мной сделают теперь в этой больнице? – прохрипел Шульц и попытался ухмыльнуться. Получилось неубедительно, – У них там бардак, а я ещё и виноват.

Адвокат хотел сказать, что-то вроде «так тебе и надо», но вместо этого только похлопал его по плечу.

Когда они добрались, Отто помог клиенту зайти в дом. Внутри было темно, холодно и тихо. Единственное растение в доме помахало завившими листьями в сторону двери. И тут оба внезапно вспомнили, что в обязанности следствия не входит последующая уборка обыскиваемого помещения. И оба же решили, что это – проблема завтрашнего Антона.

Адвокат с врачом поднялись по лестнице. Отто довёл друга до спальни и усадил на постель.

– Я вызову доктора, а ты пока раздевайся и залезай под одеяло, – фон Ланге достал телефон и бросил беглый взгляд на Шульца, – Ничего не говори! Ты меня понял.

– Ну, зачем вызывать доктора, если можно вызвать кого поинтереснее? – хихикнул он.

Адвокат пропустил его слова мимо ушей и отметил ещё один тревожный симптом – полную потерю вкуса и седьмого чувства – чувства юмора. Антон послушно переоделся в домашнее и залез под одеяло. Отто вышел на кухню, прислушиваясь к длинным гудкам:

– …Глэдис, да… да, я всё понимаю, но ему сейчас и правда плохо… Нет, я не скидываю его на… Нет, останусь. Ты приедешь?.. Он не сильно горячий, вроде.

– Дружище, не отбирай у неё право самой решать, – донеслось из соседней комнаты.

– … Слышишь, да? Да, как всегда. И тошнит… Пить ещё просит всё время… спасибо. Да, согласен, подожди две минутки, я проверю, – Отто заглянул в комнату, где под одеялом, поджав под себя ноги и дрожа, свернулся калачиком его «хладнокровный» клиент, – Антон? Эй! – Он потряс друга за плечо, тот застонал, и попытался отбиться, – Эм, Глэд, ты ещё здесь? Ну, у него теперь официально озноб и жар.

На другом конце трубки послышалось усталое «Даже не удивлена… полчаса», а затем только короткие гудки.

****

Господин Шульц разлепил веки, и сначала почувствовал только тупую боль в шее и мышцах. Затем к ней присоединились колющая в рёбрах и ноющая – в левом виске. И вдруг наконец он ощутил что-то другое. Что-то приятное: запах домашней пищи.

Врач обхватил живот левой рукой, обнаружил, что вторую заботливо перевязали, глухо застонал и задрожал от боли. Антон поднял футболку, потёр повязку, из-под которой выглядывали бордово-синие пятна, и продолжил экспериментировать. Он зажмурился и ощупал своё лицо: глаза впали, а губы высохли и потрескались. Приподнявшись на локтях, он поморщился, нащупал очки и огляделся. Это не сильно помогло, и перед глазами всё по-прежнему плыло, но на тумбочке он заметил три стакана воды, горстку таблеток и записку:

«Как проснёшься, выпей. “Фригидная Стерва” Юхансдоттер»

На обратной стороне чуть менее аккуратными печатными буквами было выведено:

«С тебя ДВА обеда, и ты всё равно мне должен. “Dein Schwuchtel Wichser“ фон Ланге».

Антон с горечью выдохнул из себя остатки надежды на лучшее. Понял, что его ждёт долгий и нелёгкий разговор, он схватился за голову. Господин Шульц посидел так несколько минут, поднялся и, пошатываясь, поплёлся в сторону ослепляющего света, лёгкого мелодичного женского и простодушно-раскатистого мужского смеха.

– А, проснулся! Как себя чувствуешь? – искренне обрадовался Отто. Он всплеснул руками и оторвался от тарелки с пирогом.

– Что тут происходит? – врач, стоявший в дверном проёме и привыкавший к яркому освещению, повалился на стену. Он почувствовал, как шею начинает ломить, рот наполняется сладкой слюной, а к горлу подступает рвота.

Отто поспешно встал и усадил Антона на своё место, стараясь не задевать перевязанную руку. Затем он вышел из кухни и вернулся уже с пледом, которым укрыл больного. Адвокат достал ещё одну суповую миску и налил другу бульона.

На время, пока Шульц ел, кухня утонула в безмолвии. Слышно было только как звонко стучала о дно керамической тарелки ложка да как глухо тикали часы.

– Это ты приготовила? – Антон низко склонился над почти пустой тарелкой и, повернувшись в сторону Глэдис, вопросительно поднял бровь, – Очень вкусно. Я не знал, что…

– Нет, конечно, ты что, это слишком “сексистское” хобби для такой “феминистической гадюки“, как я. Это твой “дружок-пидорок“ приготовил, – она положила руку на плечо Отто и, заглянув ему в глаза, с неподдельной тревогой извинилась. Адвокат кивнул и уверил её в том, что всё в порядке.

Антон сглотнул ком, трясущейся рукой размазал пот по лбу и почувствовал, как похолодели конечности, – Я и такое говорил? Я правда не помню ничего. Я… я-я так не думаю, честно. Вы оба мне, правда дороги. Простите, – он стыдливо опустил глаза, – Больше так не буду.

– Как ребёнок! – улыбнулся Отто.

– Как ребёнок, – выдохнула Глэдис, – Ну и что ты там собираешься делать дальше?

Антон подавился супом, откашлялся и, покусывая губы, задумался, – Зарабатывать на жизнь, – пожал плечами он, – Вон, частную клинику открою.

– Частную клинику? У тебя в аптечке только бинты, зелёнка и пачка контрацептивов. Готова поспорить, всё уже давно просрочено. Нам пришлось докупать остальное.

– Что ж, значит, у меня теперь есть «остальное», – Антон в первый раз в жизни обрадовался тому, что его отчитывают. Он знал, как сильно виноват перед людьми, которые, вообще-то, не обязаны с ним возиться. Пускай ругают – лишь бы не молчали, – А что? Лечить буду тех, кого в больницы не пускают. Криминальным доктором стану.

– Обычным стань сначала, – сыронизировала Глэдис.

– Шульц, я засажу тебя, как только появится шанс, помяни моё слово, – серьёзно заявил адвокат.

– Шанса у тебя не будет, уж поверь мне.

Так они и сидели, пока топливо сарказма и иронии не иссякло. И всё это время каждый чувствовал необоснованный и несанкционированный прилив тепла в душе.

Когда друзья разошлись, Антон снова огляделся, чтобы оценить масштаб грядущей уборки и попасть в её цепкие объятия на несколько… десятков…сот…часов. Нужно было перестать себя успокаивать и взглянуть правде в лицо – за решёткой он бы просидел столько же, сколько будет это убирать. Но гор хлама и выпотрошенной из шкафа одежды он уже не застал, а вместо них была только записка:

«САМ ТЫ SCHWULER. Schwuler Отто.»

Часть 1. Глава 1: “Если захочу услышать твоё мнение, я тебе его скажу”

“Far from home, a man with a mission

In the heat of the glistening sun”

“Вдали от дома, человек с поручением

Под зноем палящего солнца”

Sabaton

Мигрень стала неотъемлемым спутником и извечным компаньоном господина Шульца в тот самый момент, когда ему удалось обрести самосознание и выделить себя из толпы. Именно тогда он понял, что словосочетание «жить в обществе» является лишь эвфемизмом к более точным «испытывать неудобства» и «страдать». Друге люди почему-то называли этот процесс «жизнью», но от них много и не ожидалось. На сей раз, однако, боль перешла все мыслимые границы и раздвинула все мнимые рамки, превратившись в настоящую пытку: она заставила его проснуться в реальный мир. Непростительное вероломство. А ведь Антон ещё считал её другом.

Врач почувствовал себя так, будто снова лежал на сковородке в аду – солнечные лучи отражались от нетронутого плодами технического прогресса снега, щипали глаза и обжигали пальцы. Антон сделал попытку заслониться, но руки дрожали и не слушались, а во рту было сухо, как в остатке.

Постепенно до господина Шульца начали долетать звуки различной частоты и различной же степени назойливости. Почти одновременно с этим вернулся контроль над телом, и врач почувствовал, что что-то давит на грудь, не давая нормально дышать. Если бы усилие воли имело единицы измерения, ему понадобилось бы два с половиной ледокола «Polarstern» мощностью порядка семидесяти пяти тысяч лошадиных сил, чтобы разлепить один глаз. Шульц договорился с мозгом и печенью, которые заведовали ресурсами в его организме, о кредите на столь нужные сейчас молекулы АДФ и приготовился вечером жалеть об этом опрометчивом решении: слишком велика окажется процентная ставка.

От яркого света у него засвербело в носу. Процесс чихания принял форму геноцида среди его нейронов. Мозг теперь можно было разливать в формочки в виде костей и продавать в зоомагазинах качестве собачьей версии холодца. Не то чтобы где-то была человеческая, но одним кредитором стало меньше. Так или иначе, его веки поднялись.

Первым, что увидел Антон, стали две полупрозрачны фигуры, возвышавшиеся над его бесполезным туловищем. Немного попрыгав, они слились в одну чёрную. Единый в двух лицах немного подвинулся и встал напротив солнца, прекратив страдания Шульца. Лицо и глаза перестало испепелять радиацией небесного светила, и теперь ему грозили лишь обморожение и удушение. Он постарался отвлечься от первого и прислушался: кто-то детским голосом лепетал над его ухом. Антон сделал попытку перевернуться на бок, но хруст снега, треск стекла и боль в переносице наложили вето на это решение: «А, ясно, я ношу очки».

– Ты как? – с его груди поднялась и радостно мурлыкнула ещё одна, но уже маленькая, фигурка. Кем они приходились друг другу, Антон вспомнить не мог, но ощущал к детёнышу смутную привязанность. Не может быть чужим ребёнок, который тоже носит очки, а потому он ещё крепче прижал малыша к себе.

Внезапный порыв ветра, спугнувший снежинки с земли, наконец унялся. Благодаря силе оптики Шульц разглядел ещё несколько рядов таких же силуэтов. Помимо почти одинаковых солдатских, его окружали ещё женские и детские. Доспехи горели на солнце, отражая свет прямо в глаза. «Отражающий» было сегодня словом дня. Антон снова упал на спину и проклял Оптическую Силу. Прокашлявшись, он попытался вступить в дискуссию: «А, э…Извините?».

Ребёнок повернул голову и что-то пропищал возвышавшейся над ними тени. Тень немного подумала и грозно плюнула вниз пару слов. Для Антона это прозвучало, как спор настроечной таблицы и помех, что привело его к выводу – язык родственника он бы знал. «Не мой», – заподозрил он.

– Пап? Я ему сказал, мы пришли с миром, а он такой: «Хватит врать», – пожаловался ребёнок. Из этого предложения он внезапно понял больше, чем в него закладывали, однако не то, что пытались донести.

«Мой, значит», – с гордостью заключил он, — «Господи, я такой, получается, старый… рая?», – он прижал руку к шее и прочистил горло, – «Всё-таки "рый". Хвала богам». В этот момент Антон почувствовал себя одновременно сексистом и ослом: «Мда, мог бы и по "пап" догадаться». Но голова всё ещё трещала так, что он решил не сильно укорять себя за спутанность сознания.

– А мы с миром, да, же пришли, – он понял, какие отношения их связывают, но решил не рисковать и не пытаться угадывать половую и гендерную принадлежность подростка, – Этот… Дитя моё?

Дитя пропустило его слова мимо ушей и снова жалобно обратилось вверх к силуэту, стоявшему со скрещёнными на груди руками. Он нахмурился и склонил голову набок. Прежде чем ответить ребёнку, он поднял с земли рюкзак, брезгливо осмотрел и швырнул вперёд. Проскользив по снегу ещё около метра, он остановился прямо перед носом Антона. Врач, вдавивший голову в плечи, как черепаха, боязливо разлепил веки. Он приподнялся на локтях и обратился к новообретённому ребёнку с немым вопросом. Если бы вопрос не остался немым, с ним нельзя было бы обратиться к подростку. Или к кому бы то ни было.

– Я сказал, что ты врач и решил бескорыстно помочь местным жителям.

«Я врач? Где-то это уже слышал подобное», – Антон почему-то сразу решил, что "бескорыстно" совсем не то слово, которое он мог бы знать, — А он что ответил? Если сказал уходить, то уйдём. Раз надо, значит, надо, без проблем.

– Он спросил, наше ли это.

— Наше? – постарался угадать Антон.

Подросток произнёс очень короткое слово, состоявшее из одного звука и, видимо, означавшее утвердительный ответ. Господин Шульц решил на всякий случай запомнить его: нужно же было помнить хоть что-то. За этой беседой они не заметили, как в толпе начал нарастать гул, причиняя, врачу ещё большую головную боль.

Фигура снова дала о себе знать поворотом головы и жестом, заставившим всех замолчать.

– Он спрашивает, что человек здесь забыл, и почему он сопровождается детёнышем народа леса, – неумело перевёл подросток.

— А и правда. Что?

На помощь отца рассчитывать не приходилось. Ребёнок снова ответил за него и продолжил переводить: "И что, хороший ты лекарь?"

— Ё, – самоуверенно подтвердил Антон. Ему хотелось почувствовать под ногами хотя бы какую-то почву, кроме деревянных подмостков эшафота. Единственное, что почти не вызывало сомнений в этом стремительно меняющемся потоке жизни был утвердительный ответ, который он узнал полминуты назад.

Господин Шульц пошатываясь встал на ноги, но тут же вспомнил про оставленный на земле рюкзак. Не теряя достоинства и продолжая смотреть фигуре в глаза, врач присел на корточки, схватил его и снова поднялся.

Силуэт был почти на голову ниже Антона, и теперь именно ему приходилось смотреть снизу-вверх. Он оказался довольно коренастым мужчиной в белых доспехах странной и, казалось, не самой удобной конструкции. Всю нижнюю часть лица варвара закрывала маска, которая и придавала ему устрашающий вид. Такие врач уже видел в музее. В зале, посвящённом Древней Японии. Появилась ещё одна зацепка: он ходил в культурные заведения. Получалось, у него водились деньги и довольно стариковский вкус.

«Боже, так это что получается? Я отец японца, получается?» – но он тут же осёкся. Познания в культурологии и прикладном языкознании подсказывали, что это не мог быть японский. В нём "да" должно было звучать как "хай". Это Антон записал, чтобы не запомнить и никогда не произнести: в его родной стране старались не использовать это слово.

От размышлений его отвлекла правая рука незнакомца в доспехах: он неестественно крепко прижимал её к груди и, пошатываясь, переступал с ноги на ногу. Врач наклонился к мальчику и прошептал:

— Как сказать, «Меня зовут…»?

– Я уже сказал ему, как нас зовут.

«Лучше бы мне сказал», – ругнулся про себя Антон, недовольный провалом средненького во всех отношениях плана. Но вслух он произнёс только: «Как будет "Я могу вылечить"?». Ребёнок наморщил лоб, немного подумал и, встав на цыпочки, шепнул ему на ухо: «Ij kæň hijljař».

Ещё в начале предложения Антон понял, что повторять это он не хочет, не может и не будет, а потому просто указал пальцем на руку воина. Тот вскинул брови и смущённо прижал её ближе к телу, его лицо покраснело. Он как бы против воли, достал меч, который едва ли мог сейчас держать.

— В чём дело? Почему он сердится?

– Потому что ты указал пальцем на его грудь.

— И? – Антон выпучил глаза, ожидая, от ребёнка более подробного объяснения.

– Я не совсем уверен, но у них считается, что, когда указываешь пальцем на что-то, то как бы заявляешь на это права. Он решил, ты хочешь вырвать его сердце и перебить весь народ, – подросток говорил медленно и спокойно, и у врача эта отстранённость вызывала панику. Он начал яростно мотать головой и махать руками. От такого поведения воин, казалось, рассвирепел только больше, а все, кто мог достать оружие, достали его. Остальные просто молча осуждали, но осуждение было чрезвычайно красноречиво.

Маленький дипломат понял, что пора брать ситуацию в свои руки.

Подросток несколько раз кивнул головой и начал щебетать что-то на своём языке. По раскатистому смеху толпы стало понятно, что ситуацию всё же удалось уладить, несмотря на все попытки Антона. Тень в белых доспехах сделала шаг вперёд. Врач рефлекторно протянул руку, но воин проигнорировал этот жест и мягко кивнул.

– Не стреляйте, – произнёс он не своим голосом. Было не совсем понятно, что именно послужило причиной: переход на чужой язык или отсутствие маски.

Ребёнок не стал ждать вопросов и объяснил: «Они думают, это значит "здравствуйте" на человеческом. Его, кстати, зовут Райден. Он военный чиновник, но здесь он временно выполняет обязанности вождя».

– Вот как. Ну скажи, что мне тоже приятно познакомиться.

Райден поднял брови и покосился в сторону тропы, ведущей глубже в лес.

— Это значит то, что должно значить, или что я украл его сердце-душу и теперь стану его партнёром-вождём?

– Он говорит, что отведёт тебя к оракулу. Она скажет, чисты ли твои намерения, и тогда уже Райден решит, что с нами делать. Ещё он сказал, что если ты действительно тот, за кого себя выдаёшь, то сначала разберёшься с его «личным составом», что бы это ни значило, потом с гражданскими, и только потом с ним.

«А за кого я себя выдаю, если не помню, кто я?» – задумался Антон. В любом случае, ему было нечего делать, кроме как последовать за воином. По крайней мере, была надежда хоть что-то узнать. Правда, была и вероятность резко и обидно умереть. Но он решил довериться судьбе: «В конце концов, зверски убьют какого-то другого человека, а мне сейчас минут семь». И он действительно почувствовал себя младенцем: он ничего и никого не понимал, мог говорить только с другим ребёнком, ему хотелось кричать и сменить штаны.

Тем временем толпа начала понемногу редеть: народ понял, что зрелища не будет и решил устроить его самостоятельно, уже в другом месте. Райден снова измерил взглядом отца с ребёнком, болезненно вздохнул и, шатаясь, поволочился к дороге. Антон заметил, что необычные крылатые доспехи перевешивают его, а амплитуда покачивания со временем только увеличивается. Они с ребёнком переглянулись и пошли по свежеутоптанному насту.

Райден доплёлся до тропинки, согнулся, чтобы отдышаться, но тут же выпрямился и в смущении обернулся. Маленький переводчик был слишком занят сражением с сугробами, а человек шёл, не останавливаясь, и смотрел на него в упор. Воевода поморщился и тут же отвёл взгляд.

Они следовали за ним всё глубже и глубже в лес и наконец вышли к ярко освещённой полянке. Снежная крупа блестела и переливалась на солнце. Проводник остановился, свистнул и выставил вперёд здоровую руку: послышался шелест листвы, и из чащи выскочил серый конь в яблоках. Он нёсся прямо на Райдена, но, резко затормозив прямо перед ним, упёрся мордой в раскрытую ладонь. Воин почесал его лоб, потрепал за уши, что-то ему прошептал и неуклюже вскарабкался на спину.

— Узнай, почему она без седла.

Ребёнок обратился к нависшему над ними слиянию человека и лошади. Они казались далёким и непостижимыми монументом чистейшей силе, вылепленным из мышц, обтянутым кожей и затем отлитым в металле. Одновременно кентавр и пегас. Наездник внимательно выслушал вопрос, а затем коротко пояснил: «Контроль».

Над чем именно, Антон выяснять не стал и послушно залез на лошадь. Он вспомнил, что неплохо было бы помочь забраться ребёнку, но Райден уже усаживал его перед собой. Господину Шульцу было непривычно и неудобно находиться на спине коня, ещё и без седла, но по непрекращающемуся ёрзанью подростка он смог наконец сделать окончательные выводы о его половой принадлежности.

Ехали они бесконечно долго, хотя отголоски звуков города можно было услышать уже с поляны. Райден напряжённо вглядывался в клубки запутанных веток и, казалось, совершенно не торопился. Жалобы и предложения начинавшего раздражаться врача были переданы через мальчика и обстоятельно проигнорированы:

– Быстро – это медленно, но без перерывов, – не оборачиваясь прогудел воин.

Антону пришлось довольствоваться этим. Он откровенно скучал, а тот факт, что ему приходилось сидеть меж крыльев доспеха и смотреть либо на них, либо в спину своего спасителя и конвоира, удручал. По состоянию амуниции он сделал вывод, что она не раз побывала в бою, но там, где перья были потрёпаны или вырваны, он мог разглядеть отголоски изменчивого мира. Он поминутно обращал внимание на новые звуки и запахи, то есть все звуки и запахи вокруг. И тут врач чуть не поперхнулся: среди листвы он заметил гусеницу размером с собаку. Она встала на задние лапки и неуклюже помахала тремя парами передних. Антон несколько раз быстро моргнул, но существо уже скрылось под землёй. Он посмотрел на спутников, чтобы убедиться, что ему не показалось, но они, похоже, ничего не заметили.

В городе им наконец удалось спешиться, что безмерно обрадовало господина Шульца. Райден повёл их через рынок, где рядами стояли криво сколоченные прилавки, пахло рыбой и пряностями. Продавцы лениво предлагали свой товар, зная, что его итак купят, какую цену не назови. Здесь никто уже не обращал внимания ни на ребёнка, ни на человека, ни на крылатого война. Но среди этого букета ароматов, Антон, словно гончая, почувствовал тот самый, единственный запах, который он скорее назвал бы благоуханием. Сигареты. Врач оторвался от своих спутников и через несколько секунд едва нашёл их в толпе.

Они подолгу задерживались у каждого прилавка, рассматривая, экзотические и не очень товары. Антон замечал неудовольствие на лице проводника, но тот безропотно останавливался, когда его просили.

— Извините, что так получается, я просто вижу это место в первый раз, – смущённо проговорил врач. Мальчик перевёл.

– Ты не в том положении, чтобы обманывать, чужак, – Райден сдвинул брови, – Я даю тебе время насладиться жизнью, на случай, если это твои последние часы. Ври больше, и мне не нужна будет Оракул, чтобы убедиться в твоей нечестивости.

Господин Шульц почувствовал, что его осадили и пристыженно замолчал. Мальчик тряхнул кудрявой головой и вопросительно посмотрел на отца, но тот ничего не заметил.

Почему-то во время этой пламенной речи Антон думал не о том, как его отчитывают и даже не о страшном смысле слов Райдена, а о его лице: оно было каким-то нездешним – широким и квадратным, разрез глаз – явно азиатским, но не узким, как у остальных. К тому же, кожа чуть смуглее. И жар, с которым он говорил о благочестии. По-видимому, его культура немного отличалась от местной.

Прошло около получаса, и они наконец дошли до пещеры на окраине села. Райден встал, опершись о стену, аккуратно сложил руки на груди. Это не помогло, и он всё же сморщился от боли. Затем он широко расставил ноги, от чего стал казаться ещё ниже. «Всё покатушки без седла», – заметил про себя Шульц. Воин всем видом показывал, что врач может войти, когда будет готов, но что рано или поздно они это сделают, и бегство бесполезно. Антон не стал откладывать и зашёл сразу.

В довольно обжитой пещере, изнутри больше похожей на комнату в избушке, на пушистом ковре лежала женщина и причитала что-то под нос. Она ударила кулаком по полу. При виде посетителей она вздрогнула и попыталась спрятать телефон, но он выпал из рук, и экране Антон увидел очередную вариацию мобильной «три в ряд». Она выглядела шокировано, совсем не так, как подобралось «всезнающей».

У женщины были довольно приятные мягкие черты лица, на смуглой коже, виднелись крупные белые пятна, но всё же первым, на что обратил внимание врач была её видовая принадлежность: «Она тоже человек. Какое облегчение».

Гостей тут же окружили три гусеницы. Они вертелись вокруг них, громко дышали, похрюкивали, но, по всей видимости, их боеспособность на этом исчерпывалась. Оракул свистнула, и они громко затопали к ней по деревянному полу косыми лапками.

Райден что-то объяснил, мальчик что-то пробормотал, и Антону ничего не оставалось, кроме как сделать единственное возможное в подобной ситуации – сказал: «Да». Женщина попросила ребёнка подождать снаружи, несмотря на все его возмущения, достала из кармана карамельную конфету, всучила ему и выставила за дверь. Она указала Райдену на дальний угол и помогла накинуть на плечи плед. Когда Шульц уже окончательно расслабился, Оракул неожиданно повернулась к нему и заговорила на чистом немецком:

– Так, послушай, голубчик, это моя территория. Я здесь всемогущая.

— Я не всемогущий! Я просто врач.

– Ещё лучше! Я тут целительствую, – она игриво вскинула брови, улыбнулась и посмотрела на Райдена, – А намерения у тебя ой, какие корыстные…

— Нет, пожалуйста, я всё понял, я не претендую, – Антон на всякий случай спрятал руки, чтобы случайно не показать пальцем куда-нибудь, — Послушай, просто скажи, что всё хорошо, и ты меня никогда не увидишь.

Оракул подозвала Райдена и начала что-то объяснять. Всё это время воевода не отрывал глаз от врача и серьёзно кивал. Женщина села посреди комнаты, закрыла глаза и сделала удовлетворённое лицо, показывая, что они «съебодны». На вопрос, что это значит, она ответила: «свободны, только как можно быстрее. Пшёл вон!».

Когда они уже уходили, Оракул обратилась к Антону:

– Ничего я ему не сказала, но ваш рассудок трещит по швам, а душа проклята, господин Шульц. Ещё раз попадёшься мне, флюгер – сдам, как стеклотару.

Антон не понял, откуда она могла знать его фамилию, учитывая, что он пока сам её не знал, но решил подумать об этом позже. У него были проблемы посерьёзнее: воин молча вёл их в неизвестном направлении, а что на самом деле сказала ему колдунья, врач не знал.

Мальчик уже не мог идти, и Райден принял решение остановиться. Они сделали привал и уселись на постамент статуи человека с оленьей головой. Антон почувствовал смутную тревогу, как только увидел её, и потому решил встать поодаль, пока не разузнал об идоле больше.

– Людолень. Бог местный, – рассеянно пробормотал вождь и обхватил голову руками, – Кидай задницу, лекарь, это важно. Ты чего-то недоговариваешь и разводишь меня, – он указал мизинцем на свой нос, – как чай в стакане. Я или расколю тебя, или прирежу. Ты можешь обмануть небеса, но меня ты не проведёшь.

Антон послушно сел рядом, и протянул Райдену сигарету. Тот замешкался, но всё же взял. Щёлкнув пальцами он, зажёг свою и дал прикурить доктору. Через секунду, все трое поняли, что только что произошло. По виску воеводы скатилась капля пота. Он в смятении уставился на человека.

— Дело обстоит так, что я ничего не помню, – Антон мягко улыбнулся. «Хорошее воспитание не в том, что ты не зажжёшь сигарету собственной рукой, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой», по крайней мере, пока это не выгодно. К тому же, он итак чувствовал, что весь день только и занимался тем, что в его родном языке называлось «löcher in den Bauch fragen» (спрашивать до дыр в животе). Как-нибудь в другой раз. Или никогда.

– Когда мы с ребятами вернулись из похода, наткнулись толпу, которая чуть ли не с факелами шла к поляне. Судя по их рассказу, вы заявились сюда, сказали, что, якобы целители, и готовы бесплатно лечить местных. Большая часть испугалась, но кто-то всё-таки повёлся. А потом растрезвонил всем, что ему сделали больно, и что вы пришли травить народ и наводить порчу.

При слове «бесплатно» Антона скривило, как бараний рог. Он отметил этот рефлексный инстинкт для себя как подсказку, с которой тоже разберётся чуть попозже.

– Насколько я понимаю, вас прогнали на окраину города и хотели выбить всю дурь, – он замолчал и провёл кулаком по лицу вверх, – Ваши показания более-менее совпадали, похоже, ты правда лекарь, и либо запредельно ушлый, что смог обмануть знахарку, либо, – Райден поднёс кулак к виску и резко раскрыл ладонь, – В любом случае, меня ты без последствий не обманешь. Пока поверю тебе, но только потому, что видел тогда твои обосравшиеся глазёнки. Но мой тебе совет: уходи прочь с этой проклятой земли, пока память – самая большая твоя потеря. Чтобы здесь жить, пришельцам нужно дорого платить, – он сглотнул и чуть слышно добавил, не обращаясь ни к кому, – И с каждым днём цена становится только выше.

Мальчик яростно пытался напомнить отцу о том, кем он был, тысячу раз повторил, что его зовут Октай и какой сам Антон благородный и хороший. Всё это время врачу было грустно и нестерпимо больно: да, он теперь мог припомнить множество мелких фактов, и сопоставить их с тем, что уже выяснил сам, но помимо этого он почувствовал абсолютную искренность ребёнка, считавшего его моральным ориентиром. Антон, который теперь вспомнил, что он, вообще-то господин Шульц, почувствовал, как ускользает последняя надежда: сын знал его совершенно другим, честным и высокоморальным человеком, а теперь пытается убедить его снова стать таким. Но, похоже, ни о каком «снова» речи не шло.

Неожиданно со стороны рынка послышался лязг огнив, треск факелов и крики «круши, ломай, грабь, убивай». Райден и Октай насторожили пушистые уши. Это точно было связано с Антоном. Это не могло быть не связано с ним. Но, по крайней мере, у него сейчас есть время докурить. Этот день доказал, что если Шульц продолжит удивляться, «то остолбенеет и в удивлении и так до смерти столбом и простоит». А она итак была слишком близко. Считай, просто за сигаретами отпустила.

«Стоп, “покурить”, “сигаретами”? Ай, чёрт…».

Часть 1. Глава 2: “Когда смерти приходится нагибаться”

“Dem Vater grauset’s, er reitet geschwind,

Er hält in den Armen das ächzende Kind,

Erreicht den Hof mit Mühe und Not,

In seinen Armen das Kind war tot”

Иоганн Вольфганг фон Гёте

“Отцу стало страшно, он гонит коня,

Он мальчика держит, что дышит, стеня, —

Насилу достиг он двора своего…

Ребёнок был мёртв на руках у него”

Афанасий Афанасьевич Фет

В дверь яростно забарабанили, потревожив итак расстроенные нервы врача. Господин Шульц вздрогнул, выждал пару секунд и устало поплёлся открывать. Мало кто приходил к нему, просто поздороваться, а значит, придётся снова выслушивать жалобы, делать вид, что тебе не всё равно, убеждать, отстирывать с жилета сопли. И это всё в лучшем случае. В худшем отстирывать он будет ещё и кишки. Не то чтобы самые радужные перспективы.

Антон подкрался к двери и, устало выдохнув, посмотрел в глазок. Его лицо исказило отвращение, затем выражение откровенной муки: на крыльце топтался Бухалк, давний знакомый врача, надоевший ему ни только и ни столько постоянными ранениями, выбитыми суставами и долгами за лечение, сколько фамильярными замечаниями и постоянными попытками пошутить.

Ему как хозяину дома, осквернённого присутствием Бухалка, было физически больно. Кулаки сжимались сами по себе, мышцы сковывало при виде тупого выражения лица «этого бородавочника» с сальными волосами, мясистым носом и словно пчёлами искусанными губами.

Антон всеми силами пытался избежать зрительного контакта с незваным гостем, но вдруг его взгляд наткнулся на то, чего Шульц увидеть никак не ожидал. Ястребиной хваткой Бухалк вцепился в копну светло-русых волос. Намотав кудри на руку, он рывками подтаскивал безвольное тело всё ближе к порогу, чуть ли не тыкая носом в дверь. Бедняга лишь изредка всхлипывал, пожимая озябшими плечами.

Врача часто называли хладнокровным, но на этот раз кровь в его жилах действительно застыла. Он дёрнул дверную ручку – в воздухе повис гул. Антон растерянно мялся на пороге, мямля что-то и бросая взгляды то на Бухалка, то на бледное чуть повёрнутое к нему обессиленное детское лицо. Шульц сглотнул подступивший к горлу ком.

Даже при беглом осмотре состояние мальчика могло вызывать лишь сочувствие: тонкие губки и маленький носик были покрыты синяками и кровоподтёками; он едва дышал и не смел даже поднять воспалённых глаз на бандита.

Молчание было цинично прервано:

– Ну и шо стоим как неродные? Я вот тебе клиента подогнал оптового – каждый третий диагноз бесплатно, каждый второй за двойную, бля, цену, – он потряс кулаком прямо перед носом ребёнка, прижавшегося к двери, – У-у, падаль. Выбесил, понимаешь ты?! Сопля патлатая, я тебе. Ну как, возьмёшься?

Доктор невпопад кивнул и, не отрывая глаз от мальчика, пригласил бандита пройти в дом. Бухалк не стал дожидаться большего и пожал плечами. Малыш болезненно поморщился, попытался кашлянуть, но вместо этого только тихонько взвизгнул, схватившись за живот.

Жалость, как гусеница, выгрызала внутренности господина Шульца, провоцируя и другие, давно позабытые им чувства и эмоции. Однако именно гусеницам суждено стать бабочками. Так его жалость перерождалась во что-то более благородное. Антон ещё не до конца понимал: его судьба уже предрешена. Мозг только пытался осознать то, что для совести стало очевидным, как только он увидел тоненькие худые ручонки и полные боли глаза, смотревшие сквозь него. Тело врач знало, что нужно делать, язык – что нужно говорить, в то время как разум всё ещё бешено метался от мысли к мысли:

– Что произошло? – как бы невзначай бросил Шульц, склоняясь над едва ли что-то осознававшим ребёнком и прощупывая подушечками холодных пальцев выпирающие лимфоузлы. Врач почти вплотную приблизился к его истощённому лицу – его обдало горячим паром, а очки покрылись капельками воды. Антон настороженно коснулся лба маленького пациента, только чтобы лишний раз убедиться: у него лихорадка.

– Нашего красавчика покупатель ждёт, – начал объяснение Бухалк, – Представительный человек, ну ты понимаешь, для каких государственных нужд, – он пару раз ткнул врача локтем в живот, затем резко наклонился и сжал щёки больного, – Какой экземпляр! Я б…

Он не договорил – Антон бессознательно хлопнул его по ладони. Не сильно, но обидно и достаточно для того, чтобы Бухалк отпустил лицо бедняги, погрозив кулаком уже обоим.

– Так вот, – менее уверенно продолжил он, – Собачий сын возьми, да и съебись нахуй. Выручай, брат, я подобосрал товарный вид, так сказать. Подшамань до завтра, а?

Слушавший до этого в пол-уха Антон обернулся, – Ты людьми торгуешь? – он почувствовал, как в нём просыпалась ярость, которой он не чувствовал с шестнадцати лет.

– Не, ты чё? Людьми сыкотно. Это ГМО-шный, – он указал на сдвоенное ухо мальчика, находившееся на макушке и больше похожее на кошачье.

Он так сильно толкнул ребёнка в спину, что и сам Шульц бы не выдержал. Он пошатнулся и, рухнул бы на пол, если бы не Антон. Малыш инстинктивно вцепился в его одежду и уткнулся холодным носом в шею – его частое неглубокое дыхание обожгло щёку врача.

—Эййй, солнышко. Иди ко мне. Как тебя зовут?

Ребёнок лишь неуклюже попытался повернуться набок и закатил глаза.

– Что ты с ним делал? Полы им мыл? – строго спросил врач, не переставая прижимать к себе мальчика. В этот момент его взгляд упал на повисшую с разжатыми пальчиками, словно тряпичную, руку бедняги, – Это что? Что это, я тебя спрашиваю? Это точно не сегодня произошло, даже не пытайся мне врать.

Пристально осмотрев почти чёрную кисть, Антон сгрёб малыша в охапку, отнёс в смотровую и уложил на кушетку.

Несмотря на позднюю осень, из одежды на мальчике была лишь лёгкая футболка. Врач мог бы без труда снять её, но не решился тревожить ребёнка и просто разрезал ткань скальпелем.

Он тщательно осмотрел каждую рану и порез на покрывшейся мурашками бледной коже, однако от слабого прикосновения к ладошке ребёнок взвыл и подскочил, пытаясь спрятать повреждённую конечность. Он сделал себе только хуже: от резкой боли зубы заскрежетали, а ресницы намокли.

Антон остановил его, крепко прижимая к груди, до тех пор, пока дыхание мальчика не выровнялось. Почёсывая спутанные, выпачканные в крови волосы, Шульц нашёптывал слова единственной колыбельной, которую помнил.

– Да взял Белоснежку пару недель назад со сломанной рукой, – объяснил до этого стоявший смирно Бухалк, – Ну, тип, какая мне разница? Бог ему дал рот, чтобы руками работать не пришлось. Решил: само срастётся.

– Решил он, блядь, решил, сука. Не срослось, – в гневе всплеснул руками Антон, – Её срочно нужно ампутировать, слышишь, иначе подохнет нахер! БЛЯДЬ! – от него почти никогда нельзя было услышать ничего жёстче «дурак» и «чёрт», но сегодняшний день, похоже, выходил из ряда вон.

Совершенно опешив, Бухалк в нерешительности спросил:

– Слышь, брат, а без этого…ну, никак? Ты подумай, кому он такой вообще упёрся? Без руки.

Со стороны кушетки донёсся сдавленный кашель и стон.

– Он. Подо-о-о-охнет. К чертя-я-я-я-ям. Если. Я. Не отре-е-е-жу ему. Долбанную. Руку. БЛЯТЬ, – повторил врач медленнее. Бухалк был слишком туп, глуп и непонятен для него.

       Уголовник на секунду застыл и задумался. Это стало для господина Шульца такой неожиданностью, что по коже пробежали мурашки.

– Ебать меня в засос! Тогда разбирай его! Хоть что-то да я отобью.

На этот раз онемел Антон. Все клубившиеся в нём эмоции разом утихли – осталась только бессловесная пустота, – Как это… «разбирай»?

– Как обычно. Каком кверху! Контейнеры должны были остаться с прошлого раза.

– Не-а, не получится, – замотал головой врач, на ходу высасывая из пальца причину для отказа, он мешал между собой правду и вымысел, – Заражение перекинулось на весь организм. Прямо сейчас его органы превращаются в жидкое дерьмо. Они ничего не стоят. Вообще.

Бухалк разочарованно опустил голову и погрозил кулаком в сторону кушетки, – И что, сука, прикажешь с тобой делать? А, Белоснежка?

Он снова крепко задумался, и через пару секунд в его глазах зажёгся коммерческий огонёк:

– Слушай, а тебе не нужен? Он как конструктор будет. Всякие там эксперименты проводить можно, как вы это любите. Отдам за половину долга.

Антон, растиравший спиртом мертвенно-бледную кожу живого товара, прикинул в уме. Даже один процент от денег, о которых шла речь, был довольно внушительной суммой. Но что-то внутри подсказывало: здесь торг действительно не уместен.

– Или ты, может, по мальчикам? – не унимался предприниматель, скорее, констатируя, чем спрашивая, – Так посмотри, какая статуэточка.

– Я его забираю! Будь добр, пошёл вон!

Дверь за его спиной хлопнула.

***

Склоняясь над толстой стопкой тетрадей и книг, Отто целый час ёрзал и переминался с боку на бок за неудобным письменным столом. Он поминутно отрывался от бумаг, часто моргал и прикрывал лицо руками. Опомнившись, адвокат делал несколько энергичных ударов по клавишам старенького калькулятора, но, когда ошибки в вычислениях начали учащаться и достигли критического значения, энтузиазм окончательно покинул его. Облокотясь на кулак, он начал барабанить пальцами по столу:

– Честно, Тох, я уже fix und fertig («устал как собака»). Дай хоть на пять минут прилягу? – взмолился он, обращаясь к другу.

Антон уже в двадцатый раз медленно обходил комнату. Он сам буквально спал на ходу и, переваливаясь с ноги на ногу, пару раз спотыкался о ковёр. Адвокат ухмыльнулся, отметив про себя, что его друг и в правду редкостный слабак.

Глэдис, сидевшая у постели мальчика и поминутно реагировшая на каждый его стон лёгким поглаживанием и успокаивающим нашёптыванием, ухмыльнулась, отметив про себя, что её друзья и в правду редкостные слабаки.

Четыре часа назад, когда врач выдернул Отто с чертовски важного совещания, а Глэдис прервал её единственный выходной за последние два месяца, было уже довольно поздно. Сейчас же все трое чувствовали безбожную усталость.

Дело было в том, что после поспешного ухода Бухалка, Врач остался один на один с потерявшим сознание мальчиком. Он многое повидал, но с таким не сталкивался никогда. Ошарашенный, Антон мелкими шажочками вернулся к кушетке, на всякий случай задержал дыхание и наклонился к мальчику. Прислушиваясь к прерывистому дыханию, он вдруг осознал, что дальнейшего плана действий у него нет. Всё, о чём он думал последние пять минут – способ отбить невинное создание у Бухалка. Но вот теперь перед ним, растянувшись на холодной и неудобной койке, лежал беспомощный маленький комочек. А дальше что?

Из многочисленных порезов и ссадин сочилась кровь, опухшая рука свисала с края кушетки. Антон не успел даже прикоснуться к ней, как мальчик снова заскулил и попытался вырваться. Врач нагнулся над ним, обнял голову и прижал её к себе: «Он ушёл. Не бойся, всё будет хорошо».

              Шульц не имел ни малейшего представления об обращении с детьми и даже в теории не мог предположить, как функционирует их организм. Но дело было ещё и в том, что мальчик был не вполне человеком. Хотя в его глазах все дети являлись не до конца полноценными людьми, случай был особым. Антон коснулся его прижатых к голове пушистых ушей – они едва заметно дрогнули.

О зверодлюдах Шульц знал только по рассказам отца о рассказах деда. Информация, которой он владел, едва ли могла считаться исчерпывающей. Он имел представление о том, что существует вид людей, который и видом-то официально не считается, но зато их органы, о чудо, идеально совместимы с человеческими. Являлся ли этот факт причиной проволочек с законом, неизвестно, но что дед, что отец отзывались о зверолюдах весьма нелестно, если не сказать правдивее. Сам Антон сочувствовал им. Примерно в той же степени, что и коровам, хотя искренне надеялся, что и у них на земле где-то есть своя Индия.

Мысли в голове мешались. Не отпуская мальчика, Антон, дотянулся до сотового и набрал единственный номер, который знал наизусть. Как только на том конце послышался знакомы голос, у врача отлегло от сердца. Если адвокат ответил, то точно не откажет в помощи.

– Еду, – отрезал Отто ещё до того, как Шульц смог что-либо объяснить. Он был уже готов положить трубку, но его перебили.

– Стой! Стой, пожалуйста, – дрожащим голосом взмолился врач, – Можешь позвонить Глэдис? Скажи, что дело жизни и смерти. Пожалуйста.

– Шульц, Ты пьяный? Антон? Шульц, не молчи! Ты не ранен? Антон? – адвокат вдруг перешёл на крик.

– Пожалуйста, позвони ей, это очень важно, – Шульц не стал дожидаться ответа и сбросил.

              Мальчик открыл глаза и вскрикнул, увидев перед собой незнакомого человека, – Не нужно, пожалуйста. Я всё понял. Я больше не убегу. Обещаю.

– Эй, котёночек, ну не надо, – Антон взял ребёнка на руки и начал укачивать. В рекламах это обычно помогает, – Ну не плачь, пожалуйста. Всё теперь будет хорошо, – но лучше не стало: глаза мальчика намокли, а рот искривился, – Ну что ты, солнышко? Ч-ч-ччччч, Ручка болит? Сейчас мы всё поправим, да? – он несколько раз поцеловал его в лицо и вытер пот со лба, – Вот так, молодец, поспи, и всё пройдёт.

Мальчик дрожал и пытался вырваться, но он был слишком голоден и болен, чтобы сопротивляться. Через несколько минут он затих, то ли уснув, то ли потеряв сознание. Антон аккуратно уложил его на кушетку, измерил температуру, послушал сердце и на всякий случай ощупал голову. Он ничего не нашёл и немного успокоился. Нужно было подготовить к операции всё необходимое.

Врач ничего не знал ни о препаратах, используемых в педиатрии, ни об их дозировках. Он успел только на всякий случай промыть желудок мальчика и вставить катетер в здоровую, когда услышал спасительный дверной звонок. Отто обычно стучал, поэтому он ожидал увидеть на пороге именно Глэдис Юхандоттер. Она изучающе осмотрела его, стиснула зубы и отвесила хлёсткую пощёчину.

– Глэд, умоляю, выслушай, – он взял её за руку и втащил в дом. Она расцарапала ему скулу, он порвал ей колготки, но через силу довёл до кушетки, на которой стонал и корчился раненый мальчик.

– Шульц, это ребёнок? Чей он? Что он здесь делает?

– Я не знаю. Бухалк притащил, хотел продать на органы.

– И ты для этого меня позвал? – она присела на колени, холодными руками разлепила веки ребёнка, затем надавила на скулы и осмотрела горло, – О господи…

– Хотел, я сказал «хотел». Я не позволил бы этому случиться.

– Его рука…?

Антон молча зажмурился, кивнул и сжал губы. Он выглядел напуганным, она – растерянной, ребёнок – едва живым. Всего мгновение спустя Глэдис собрала волю в кулак, и, надавав им по лицу Шульцу, привела в чувства и его. Оказалось, что детский врач в своей практике видит более тёмную сторону жизни, чем криминальный. Антон поднял малыша на руки и отнёс в операционную. Раньше он рассматривал это место просто как ещё одну комнату в доме, но сегодня входил туда с неведанным трепетом.

Они закончили, и спустя несколько минут в дверь постучали. Антон услышал не сразу, но Отто продолжал с завидной настойчивостью долбить в дверь. Когда она распахнулась, на пороге стоял такой бледный Антон, что адвокат невольно подумал: «Опоздал». Врач сделал попытку что-то объяснить, но язык его не слушался. Отто схватил его за плечи и встрянул с такой силой, что чуть не оторвал от земли. Это немного отрезвило врача, и в его глазах постепенно зарождалась искорка вменяемости.

– Антон, где болит?

Щульц замотал головой, прикрыл глаза и сделал Отто знак следовать за ним.

***

Отто уже несколько минут бесстыдно храпел над стопками документов. Антон не отрывался и тоже начинал клевать носом.

– Принеси ещё одеяло, – закатила глаза Глэдис.

Хирург вернулся с пледом, накрыл мальчика и подоткнул под него одеяло. Ребёнок был холодным, дышал сбивчиво и поверхностно. Педиатр взяла его ладошку в руки, подула на неё и коснулась лба ребёнка:

– Иди тоже поспи. Я посижу с ним.

– Нет, я не могу, — замотал головой Антон.

– Сейчас ты бесполезен. Выспись, может, завтра от тебя будет какой-то толк.

Антон не нашёлся, что ответить. Вместо этого он выключил лампу над письменным столом, растолкал Отто и отвёл его в гостиную. Уложив друга на диване, Шульц устроился рядом на полу.

Пока они спали, Глэдис не спускала глаз с двери. Спустя полчаса она неожиданно приоткрылась и комнату вместо тонкой полоски света озарила клубящаяся тьма. Полупрозрачна фигура в чёрном окинула взглядом мальчика, затем покосилась на Глэдис, кивнула ей, театрально прикрыв пустые глазницы. Врач только стиснула зубы. Они виделись так часто, что ей начинала чудиться связь между её присутствием и его приходом.

Силуэт указал маленьким суетным тварям, заискивающе копошащимся вокруг на ребёнка. Одна из сущностей неуклюже подпрыгнула и подбежала к постели.

– Брысь! — голос Глэдис был похож на раскат грома. Бесёнок в страхе заметался и ударился о стену. Он потёр лоб и робко подошёл к кровати, но она наградила его таким суровым взглядом, что он сразу понял – ему тут ничего не светит. Помявшись немного, он выдохнул и заскулив поплёлся прочь. Скоро ночь всех святых, а он, видимо, опять останется без премии. Никакого праздника.

Мальчик поёжился и застонал. Перед тем, как он успел открыть глаза, чёрный туман растворился в воздухе. Разбуженные внезапным дыханием зимы, врач и адвокат заглянули в комнату. Ребёнок вжался в кровать:

– Не бейте, пожалуйста.

Все трое стряхнули себя сонную пелену и переглянулись.

– Мы и не собирались, малыш. Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? — она подвинулась ближе, погладила его по волосам и стёрла пот со лба. Он неосознанно прислонился щекой к её холодной руке. Врач порывисто выдохнула и на мгновение потеряла дар речи.

– Солнышко, это тётя Глэдис и дядя Отто. Меня зовут дядя Антон. Мы теперь о тебе позаботимся, так что ты в полной безопасности. Как тебя зовут, котёнок?

– Заткнись, – едва слышно шепнул мальчик, выглядевший, как загнанный кролик. Он часто дышал, как бы принюхиваясь, а его сердце билось так часто, что удары можно было разглядеть даже сквозь одеяло.

Антон озадаченно вскинул брови. Отто нахмурился и скрестил руки на груди.

— Что, прости? – переспросила Глэдис.

– Заткнись? – неуверенно повторил мальчик. Отто уже закатил рукава и раскрыл рот, готовясь поставить неблагодарного сопляка на место, но педиатр отказалась давать ему такую возможность: «Это твоё имя?». Ребёнок растерялся и кивнул.

– Нет, котёнок, это грубое слово, тебя зовут по-другому. Ты не помнишь, как?

Мальчик помотал головой и скривился чуть не плача. Антон и Глэдис одновременно подхватили его.

– Ну и не страшно, попытайся вспомнить, а если не получится, подумаем вместе. А что с тобой произошло ты помнишь, солнышко? Как ты оказался в городе?

– Родители меня отдали.

– Отдали? – возмутился адвокат, – Кому и зачем?

– Меня и других. Когда люди приходят, они приносят с собой компот из дурящих трав. Взрослым он нравится. Люди попросили нас в обмен на него.

– А ты помнишь, где вы с родителями жили? Мы могли бы попробовать найти их.

— Нет, не нужно, пожалуйста. Только не к ним, – взмолился ребёнок, хватая Антона за горло футболки, – Лучше назад верните, но только не к ним, – мальчик почувствовал, что что-то было не так. Шульц заметил то, как он пытается покоситься на туго забинтованную руки, и, чтобы отвлечь, притянул к себе:

– Ну тихо, тихо, не надо, я понял. Не переживай. Ты сразу попал к тому человеку, который тебя сюда привёл? Ты жил у кого-то из людей раньше?

–Да, конечно, – оживился Заткнись, – Некоторые из них были добрые. Даже почти не страшные. А одна женщина научила меня читать.

– Отлично. А меня ты боишься?

Мальчик не ответил. Он оторвался от его груди и стыдливо посмотрел в пол. Глэдис одарила Антона своим испепеляющим взглядом. Он понял, что переборщил:

– Ну не важно, не переживай. Давай-ка лучше ещё раз подумаем над твоим именем. Есть какое-то, какое тебе нравится?

– Если честно. Нравится… Октай.

– Октай? Никогда не слышал. Довольно необычное имя, да? Но вообще мне нравится. А почему Октай? Оно что-то означает?

– Один дядя рассказывал мне историю об Октае. Он был сыном боБиии земли. И когда с кем-то дрался, его не могли никогда победить, потому что, если он падал на землю, у него становилось только сил больше, – сбивчиво объяснил ребёнок.

«Антей», – подумал про себя Антон, – «Это Антей».

– Это ведь Антей, – негромко возразила Глэдис. Отто деликатно кашлянул и обхватил её запястье, – А, да, очень красивое имя. Хорошее.

– Знаешь, у нас принято давать два имени, – хирург поймал себя на мысли, что пытается всеми силами разговорить мальчика, — Хочешь, я дам тебе ещё одно?

– Если это будет значить, что вы меня не выгоните, то давайте. Сколько угодно. Только не продавайте.

– С тобой часто так поступали? – поинтересовался Антон.

– У меня было три раза по десять и ещё два хозяина. Если примите меня, то будете три раза по десять третьим. Это же счастливое число, правда? Может, счастливые числа работают не только для людей.

– Боже, конечно работают, – он задумался и закусил губу, – Ты говорил, что кто-то научил тебя читать. Кто?

Глэдис заметила, как ребёнок затрясся, а на его глазах выступили слёзы.

– Шульц, достаточно допросов, дай ему отдохнуть.

Неизвестно, кто испугался больше, Антон или Октай, но мальчик попытался загладить недоразумение:

– Простите, я не знаю, как её звали. Но обо мне она заботилась, и даже братиком называла. И давала спать на кровати. И читать тоже она научила. Но потом она умерла, а её папа продал меня тому мужчине.

– Тому, который тебя привёл? – уточнил Отто.

– Да. Он сказал, что я должен буду драться. И вытолкнул на какую-то сцену. Я помню яркий свет, потом на меня что-то упало, а потом только боль, – он задумался, – А потом ничего. Он бросил меня в клетку и сказал кому-то, что никакого бойца из меня не получится. Ребята, которые там были до меня решили меня выходить. Я поправился, он это заметил тот человек и сказал, что скоро продаст меня. Но вы не такой старый и толстый, как он рассказывал. Простите. Я не хотел вас обидеть, он просто говорил, что меня ждёт «жирный извращенец».

Всё то время, пока мальчик спокойно и отстранённо пересказывал свою жизнь, Антон прожигал безжизненным взглядом стену. Врач дождался конца его истории, молча поднялся со своего места и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Со стены с глухим стуком упали часы. От удара из них вывалились батарейки, и в комнате стало невыносимо тихо. С лестницы послышались тяжёлые шаги.

– Я расстроил господина, – Октай по-заячьи прижал уши к голове, – Что теперь будет?

Отто тяжело поднялся с постели:

– Его расстроил не ты. Его расстроило то, как к тебе относились. Глэд, посидишь с ним, пока я беседую с Тохой?

Он вслед за другом вышел на балкон. Врач стоял под дождём и курил, облокотясь на перила и тревожно хрустя пальцами.

– Ну и какого чёрта, Шульц? Если хочешь поистерить, то хотя бы ребёнка не пугай.

Антон продолжал молчать не в силах поднять глаз на защитника своей чести de jure и совести de facto. Дождь давно затушил его сигарету, и врач просто пожёвывал окурок, вглядываясь в вязкую чернильную тьму. Отто открыл портсигар, взял себе и предложил одну другу. Антон убрал руки от лица:

– Две недели он жил со сломанной рукой. Две недели! И до этого несколько лет страдал непонятно где. А мы что делали в это время? Спокойно спали ночью? – он вдруг почувствовал, что впервые за долгое время сердце бьётся чаще, – А эта паскуда ещё связал мне, что уже таким его нашёл! Я разорву эту мразь, когда увижу.

– Ну, я-то не брал деньги с людей, которые зарабатывают на работорговле, так что, да. Ночью я спал.

Антон вцепился руками в волосы и порывисто выдохнул. Его сытая судьба на первый взгляд не имела ничего общего с нечастной судьбой Октая. Но Антон умел смотреть глубже, дальше и дольше чем другие.

– Шульц, тебя что, совесть мучает?

Он затянулся и прикрыл глаза: «Не знаю я. Похоже на то», – он замолчал, выпустил дым, – «Я же всегда знал, что есть несправедливость. И да, это всё ужасно, но почему-то так меня это никогда не задевало».

– Раньше ты и не сталкивался с эти вот так вот лоб в лоб. Он смотрит тебе в глаза, наивно объясняя, как его покупали и перепродавали. На чистом немецком говорит, подбирает слова. Переживает, что тебя обидит своим рассказом. Не то нам про них говорили. Какие они животные?

Они выпустили пар и постояли молча. Порыв ветра сдул с листьев слезинки дождя. Затхлый запах перегноя сменился на аромат свежей листвы. Молодые почки решили, что, несмотря ни на что, конец октября – подходящее время для цветения.

– Я не знаю, что теперь делать.

– А мне кажется, всё ты знаешь. Хватит бегать от всего, Шульц, – он сделал затяжку, – Хоть раз поступи так, как считаешь правильным.

– Но не могу же я просто оставить его?

– Почему? Потому что тебе страшно?

– Нет. Просто, – он замялся и, в попытках сформулировать мысль, разломал сигарету, – Ты можешь представить меня, МЕНЯ, воспитывающим ребёнка?

– У тебя всё всегда должно быть «просто». Что ж, видимо, это достаточно веская причина бросить его. «Просто» так.

Антон второй раз за день не знал, что ответить. Слова, обычно струившиеся из него, словно застряли в горле. Отто, за годы общения научившийся у кукловода его же приёмам, уловил перемену в его настроении:

– Тебя никто один на один с ним не бросит. Берёшь и попроси помощи. «Просто». Так люди делают. Иногда

Антон повернулся к другу. Его лицо было покрыто крупными каплями дождя, – Я думал, ты меня отговаривать пришёл.

– А это помогло бы?

– Нет, конечно.

– Вот видишь.

Отто глубоко затянулся сигаретным дымом, а Антон – запахом поздней осенней ночи.

Мальчик дрожал и ждал, когда шаги на скрипящей лестнице прекратятся. Наконец дверь неслышно приоткрылась. На пороге стояли промокшие до костей Отто и Антон. «Простите», – прошептал Октай, вглядываясь в серьёзные глаза и ища в них хоть искру жалости, – «Я не хотел делать Вам грустно».

Антон опустился на колено и молча прижал его к себе. Сонная, похожая на сову, Глэдис вопросительно посмотрела на Отто. Адвокат уверенно кивнул.

– Мальчик мой, прости, если испугал тебя. Я разозлился на тех, кто так с тобой поступил. А ещё на себя, за то, что не нашёл тебя раньше. Можешь жить здесь столько, сколько хочешь. Но сначала, – он посмотрел Октаю в глаза, – Я обещал тебе имя.

– Если Вам не сложно…

– Лукас. На древнем языке это означает «свет». Потому что ты несёшь в мир много света и добра.

– Спасибо? Так что мне нужно делать? Убираться? Ещё что-то?

Антон пропустил вопросы Октая мимо ушей и плотно подоткнул его одеяло. Через минуту мальчик уже крепко спал, уткнувшись носом в подушку.

***

Две последующие ночи выдались такими же холодными и ненастными, а вскоре к дождю прибавился ещё и снег. Отто и Глэдис несколько раз обещали прийти, но Антон снова и снова отговаривал их. Быть может, он и правда боялся за здоровье друзей, но, просто может быть, ему хотелось побыть наедине со своим подопечным. Врач несколько раз говорил Октаю, что не будет заставлять его работать и что, несмотря на это, он может жить в этом доме – его никто не продаст. Но Лукас знал достаточно о жизни и людях, чтобы не верить в сказки.

— Не прогоняйте меня, пожалуйста. Хотя бы только не сейчас, когда пух.

– Пух? — он взглянул на подушку и одеяло, а затем догадался и посмотреть в окно, – Снег? Ты говоришь про снег?

— Да, — растеряно пожал плечами мальчик, — Не знаю, наверное. Как скажете. Когда ручьи и птицы ещё ничего, но листья и пух просто ужасные. Некоторых из наших выгоняли в пух. Я их больше никогда не видел. Говорят, он липнет к коже, травит ядовитым холодом. И потом умираешь.

– Нет, — нахмурился Антон: такую интересную версию ему ещё не доводилось слышать, – Нет, снежинки не убивают. Это холод создаёт их из воды, а не наоборот.

— Зачем они холоду?

– Не зачем, так просто получается. Когда температура опускается ниже нуля, вода замерзает, получается снег и лёд. Мороз не думает: «О, хочу красивых снежинок себе!», – когда он существует, они просто появляются.

Мальчик улыбнулся и даже хихикнул, когда Антон пытался пародировать холод. Врача тронуло то, как искреннее ребёнок посмеялся над его неловким объяснением. Он взял Октая на руки, и ему вдруг захотелось рассказать что-то ещё, чтобы озадачить ребёнка, научить мыслить так же глубоко, как он сам. «Нет, не так, как я. Чище. Хоть немного», – поправил себя врач.

– Но вообще, деревья и трава научились получать пользу от снега. Он греет их зимой, чтобы они не мёрзли.

От удивления мальчик приоткрыл рот и выпятил нижнюю губу, – Но снег холодный? Как он может греть?

Антон прижал его ближе и потёр своими шершавыми ладонями озябшие плечи мальчика, – Ну, слушай, — начал он наставническим тоном, – Ты ведь называешь снег пухом, так? А почему? Потому что они оба белые, мягкие и такие. Как сказать? Рыхлые! Как думаешь, почему пух такой тёплый?

– Ну, потому что… Он греющий? — предположил Октай и посмотрел Антону прямо в глаза, ожидая правильного ответа.

– Да, он греет, — улыбнулся он, – Но у предметов нет такого свойства, как «греющий», «охлаждающий». Это всё придумали мы, чтобы было, – он осёкся, вспомнив слова Отто, – Попроще. Всё потому что снег рыхлый, а внутри, между снежинками, остаётся воздух. Он сохраняет тепло, понимаешь?

– Не совсем, – честно признался ребёнок и улыбнулся, как бы извиняясь.

– Ну, знаешь, это как с шерстью. Между отдельными волосинками тоже есть воздух, так что они греют. Поэтому собачкам и кошечкам не холодно без одежды.

Мальчик смотрел на него, как на божество. Антону стало неожиданно приятно и тепло. У него возник синдром фантомной души.

– А ты видел когда-нибудь как под снегом растёт трава?

Октай помотал головой и продолжил внимательно слушать.

– Договорились. Когда зима закончится, мы с тобой вместе посмотрим.

— Но ведь снег холодный. Я его трогал. Было холодно.

– Ну вот смотри, – он взял подушку с другой стороны постели, – Прикоснись. Это пух, и он холодный. А точно такая же подушка рядом с тобой – тёплая, потому что ты нагрел её сам. Вот ты думаешь, тебя греет одеяло, но на самом деле оно просто не даёт твоему теплу улетать. А снег, он как одеяло для земли.

— А почему снег не греется, как одеяло, и не тает?

Первое, что Антон заметил – мальчик правильно назвал снег. Но потом до него дошла суть вопроса. Он был удивлён его когнитивными способностями.

– Это очень хороший, правильный вопрос. Давай объясню. Сначала снег немного тает, превращается в воду. Она нужна, чтобы проросли семена. А дальше тепло согревает уже росточки.

– Понимаю, – задумчиво протянул Октай. Шульц уже отметил, что даже если ребёнок не всегда знает, как называется то или иное явление, любопытства и гибкости мышления ему не занимать.

– А потом наступит весна, снег растает, потекут ручьи, листики появятся. Потом лето, потом осень. И снова зима.

– А почему?

– Почему сменяются времена года? Смотри, Земля вращается вокруг солнышка. Когда она далеко от него, у нас холодно, а когда близко – наступает лето. Это если коротко.

– А ночью почему тогда холодно?

– И это снова отличный вопрос, молодец, что задаёшь такие. Значит, ты действительно понимаешь, о чём идёт речь. Дело ещё в том, что Земля одновременно вращается и вокруг своей оси, — Антон привстал и огляделся вокруг. Ничего подходящего на глаза не попалось. Он вернулся из кухни с мандарином и яблоком, – Вот это, — он дал ребёнку яблоко, – Подержи. Ага, вот так. Яблоко – это Солнце, а вот мандарин – наша Земля. Он вращается вот так, видишь? – врач вдруг поймал себя на мысли, что с неподдельным энтузиазмом вертит мандарин вокруг яблока, пытаясь объяснить, почему снег не убивает растения, а делает их сильнее. Он на секунду замер, но осознал, что ему это даже нравится. Общество, говорившее голосом отца, внушало стыд, но его это уже не тревожило. Он поймал себя на простой мысли: «Я счастлив. Мы», – Когда он вращается вокруг себя, меняются день и ночь, а когда вокруг Солнышка – времена года. Пока не понимаешь?

— Немного понимаю. Не понимаю, почему шар, и почему он крутится.

– Ну, это и правда жутко сложно. Давай сделаем по-другому. Что ты пока понял?

– Что снег не убивает. А ещё, что он греет траву. Точнее, не он, а воздух. И что, когда Земля крутится, меняются день и ночь и времена года. И… но я только не понял, почему воздух тёплый? И почему тогда дороги прямые, если Земля круглая? Мир жутко сложный.

Врач подумал: «Если бы кто-то увидел меня сейчас, то решил бы, что я употребляю свой товар перед продажей». От глубокого взволнованного дыхания и, как следствие, переизбытка кислорода его зрачки расширились. Состояние эйфории было настолько мощным, что и он сам был готов признать этот мир интересным и даже чудесным.

– Давай я объясню тебе завтра. Это очень сложно, и мы с тобой так запутаемся.

— Спасибо. Но…

– Что такое, котик? – он добавил уже другим тоном, – Хочешь яблочко или мандарин? Сейчас почищу тебе.

— Да, спасибо, – мальчик взял дольку и благодарно кивнул, – Только, я хотел попросить.

– О чём, солнышко?

— Не бросайте меня зимой… когда снег.

– Ох, Лукас, – улыбнулся он, – Не брошу тебя ни в снег, ни в дождь, ни когда реки.

Взгляд мальчика упал на стоявшую за спиной Антона полку.

— Это книги? Так много?

– Да, книги, – похвастался господин Шульц. Он вдруг вспомнил, что за последние полгода не держал в руках ни одной. – Ты же их видел раньше?

– Да, правда ничего кроме меню и двух книг, которые у меня были, не читал. Одна такая синяя «Analysis» и другая – коричневая. Там было написано: «Anton Pawlowitsch Tschechow – Erzählungen».

– Ну-ка подожди, – врач встал с кровати, вышел и вернулся с шестью книгами в руках. Одна из них выглядела ярче и красочнее других. На обложке было написано: «Die große Enzyklopädie für Kinder» и нарисовано устройство вселенной от атома до галактики. Остальные были оформлены скромнее. Одна синяя, три светло-коричневые разной степени потёртости и ещё одна оранжевая, – Такие? — улыбнулся он.

– Да! – едва слышно шепнул мальчик, – А можно?

– Можно, конечно, они же твои теперь. Читай нездоровье.

— Мои? Но они же ваши.

– Да, но считай, что я тебе их дарю. Вот, возьми карандаш. Когда читаешь и находишь что-то интересное или непонятное, подчёркивай. По вечерам с тобой будем это разбирать, согласен? – он вытащил из стопки книгу в оранжевой кожаной обложке, раскрыл и протянул ему, – Это записная книжка. Можешь использовать как дневник. Писать туда свои мысли, например, или рисовать, – Октай явно оживился на слове «рисовать», – Я обещаю не читать и не подсматривать.

– Да, но… разве вам они не нужны?

– Я давно уже их прочитал, а теперь они просто стоят и пылятся. Не переживай, вещи должны принадлежать тем, кому они приносят пользу.

Мальчик снова бросился врачу на шею.

– Ой, да не переживай ты так, – он уже несколько дней подряд ютился то на полу, то на диване. Если везло. В иных случаях, он просто не спал, — Давай-ка я положу их здесь, рядом с твоей постелькой. Можешь почитать их завтра. А теперь поспи.

— Хорошо, – это немного омрачило светлую радость Лукаса, но он действительно пережил много эмоций за этот день. Его глазки слипались.

– А хочешь, на ночь тебе почитаю? – предложил Антон и зная, каким будет его положительный ответ, выбрал коричневую книгу из стопки. Он открыл том на первой попавшейся странице и отлистал до начала рассказа, – «Wanka». Ты не читал? Я тоже не помню, что там было.

Он начал читать и уже на втором предложении пожалел о выборе рассказа: «Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один остался…».

***

Октай открыл дневник и корявым почерком записал:

«Кто-то позвонил в дверь. R я побежал открывать. На пороге стоял тот самый дядька. Дядя Антон с кухне кухни спросил, кто там, а потом сам вышел посмотреть.

Он увидел этого человека и приказал мне спрятаться за спину. Я увидел, что он (страшный дядька) улыбнулся, когда услышал моё имя. Он спросил у дяди Антона, что он решил со мной делать, и дядя Антон ответил, что это не его дело. Я прижался к нему, он вытер руки о фартук и обнRял меня, а потом повернулся и зашёл в дом.

Дядька схватил меня за плечо. Я испугался и вскрикнул

и закричал

. Дядя Антон подскочил к тому человеку и со всей силы толкнул его голову в стену. Он чуть не упал, но встал и ударил Антона в нос, а потом в бок. Он застонал, а я опять вскрикнул. Он отстал от дяди Антона и схватил меня за руку. Дальше я помню, как Антон ударил дядьку по голове. Он кричал: «Прочь из моего дома! Если я увижу тебя рядом со мной или с моим мальчиком, я тебя убью!». А потом о

н погрозил ему осколком бутылки.

Дядька выбежал из дома. Папа Антон взял меня на руки. Он что-то говорил, пока я плакал, потому что было больно. Но потом я заметил, что у него из носа шла кровь. Я хотел её вытереть, но побоялся сделать больно. Мне было стыдно, что он поранился из-за меня. Но он сказал, что всё хорошо. Я снова попросил его взять меня на работу, но он сказал, что такому малышу, как я сейчас только играть и учиться нужно.

Я спросил, почему он это делает, он же человек. Он сказал, что неважно, главное, что я в порядке, и что меня никто не тронет, и ещё что он меня любит. Я тоже его люблю, но почему-то боюсь сказать».

Антон успокаивал себя мыслью, что, хотя бы с собой, был честен. Когда он говорил ребёнку, что не будет читать его дневник, то уже знал: это ложь. Теперь нужно было только убедить его в том, что мокрые разводы появляются на листах, если хранить дневник на подоконнике.

Часть 1. Глава 3: “Причиняй добро, наноси пользу”

«There's one who lives in pain,

And there's one who has no shame,

One to tell the lies,

And one to make the alibis»

«Есть те, кто всю жизнь страдал,

И те, кто раскаянья не испытал

Те, кому проще лгать

И те, кто рады их покрывать»

3 Doors Down

Райден вскочил и молниеносным движением выхватил из-за пояса длинный клинок. Мальчик спрятался за его спину и прижался к отцу. Антон лишь вяло покосился сначала на одного, потом на другого, умиротворённо сделал ещё одну затяжку и выпустил дым изо рта.

Когда толпа из пятнадцати местных жителей подошла к ним на расстояние броска камня, военный чиновник сурово обвёл их взглядом. Он решил обратиться к выражающему наибольшее негодование. Не роняя достоинства, Райден посмотрел поверх его головы, и сурово спросил о причине данного выступления. Бунтарь преступил к рассказу, но продолжить и, тем более закончить ему не дала оставшаяся толпа. Райден предпринял немало попыток прекратить балаган и начать диалог, но каждый раз они возвращались к одному и тому же результату, и нужно было срочно менять стратегию.

Он привычным жестом выставил вперёд руку. Заставив всех замолчать. Этой же рукой Райден указал на Антона, не оборачиваясь и точно зная, какая последует реакция. Толпа завыла – вожак поднял ладонь – толпа смолкла. Он отобрал у человека пачку сигарет – человек расстроился – толпа запричитала. Кто-то даже попытался наброситься на врача, но офицеру было достаточно слегка приподнять катану. Острие было отвёрнуто в сторону, но намёк оказался предельно ясным. Смельчак отступил, причём не к толпе, а обратно в деревню. Сёгун сделал предположение, что похищенная вещь принадлежала самому раздражённому из них. Интуиция снова не подвела вожака, и он подкинул пачку в воздух. Сигареты упали на землю перед самым носом торговца:

– Доволен? Остальные-то чего здесь ловят?

– Нет, не доволен. Пачка неполная, и вообще, – лавочник облизнулся, почуяв выгоду, и Антон поймал его на этом, – Я не обязан гоняться по всему городу за всякими…

– И чего же тебе нужно? – снисходительно поинтересовался Райден. По его тону стало понятно, что такие ситуации были довольно заурядны.

– Как чего? Возмещение морального ущерба, – такое требование с его стороны было довольно смелым и даже дерзким, но устоять перед соблазном он не мог. В конечном итоге, кто не рискует, либо проиграет, либо останется при своём. У таких шансов нажиться нет никаких.

Райден опустил глаза в землю и крепко задумался. Никто не решался его прервать, и толпа просто молча ждала решения. Мальчик всё ближе прижимался к отцу и из-под бровей умоляюще поглядывал на их единственного заступника.

– Что же, так тому и быть, – внезапно оживился вожак. По коже всех присутствующих внезапно пробежал холодок, – Столько хватит? – он снял с пояса небольшой кожаный мешочек, взвесил его на ладони и кинул в ноги лавочника, – В таком случае, что б к закату твоя голова лежала на моём столе. Остальное можешь не нести.

Купец вздрогнул, прочистил горло и не своим голосом спросил: «За что?»

– За ведение дел с людьми не на державном уровне, продажу их товаров у нас и утечку валюты вражескому противнику, – перевёл Октай.

Зелёный от жадности торговец покраснел, затем побелел. Он замотал головой, начал отнекиваться и говорить, что сигареты вообще не его. В доказательство своих слов, отдал пачку человеку, глупо улыбнулся, погладил ребёнка по голове и неприлично быстро удалился, забрав с собой остатки разбитой гордости и разочарованную вторым за день мирным разрешением спора толпу.

Антон, довольный, что ему вернули самое дорогое, что он в порядке и что ребёнок остался жив, благодарно кивнул, что только сильнее взбесило воина, и он судорожно выдохнул через рот, – Я смотрю, ты охотнее просишь прощения, чем разрешения.

Врача сейчас больше интересовала пачка сигарет и надпись на ней, нежели этот разговор. Уязвлённый таким пренебрежением Райден решил перевести разговор в другое русло: «Мда, правильно говорят: “Уступай дорогу дуракам и сумасшедшим”».

– Можно вопрос? Ты точно генерал? Сёгун или как там? – Антон развернулся к нему и поднял бровь, – Я думал, военное правительство решает вопросы по-другому.

Райден не сразу понял, на что он намекает и поначалу списал всё на неумелый перевод мальчика:

– Семь раз проверь, можно ли уладить дело миром, прежде чем хвататься за меч. Я не кукла для исполнения приказов, хотя тыл и хотел бы меня таковым считать. Я не топлю народ в крови, – он поморщился, – Если это в моей власти.

— Ты так не доживёшь до смерти своей с такими-то принципами…

– Ты ко мне в душу не лезь, человек! Лучше со своей разберись. Я-то точно знаю, кто я и зачем я. Возьми-ка свои советы, сверни в трубочку, смажь чем-нибудь да, – он порывисто встал, качнувшись и зашипев, схватился за голову, – Да засунь…

Врач подхватил его под локоть и снова усадил рядом с собой. Не обращая внимания на попытки отбиться, он крепко сжал руку Райдена и не отпускал, пока тот не перестал дёргаться. Удерживая раненную конечность на весу, Антон осторожно расшатывал металлический наруч. Он снял и передал Октаю часть доспеха, оказавшуюся, по большому счёту, бесполезной. Кровь сочилась из колотой раны чуть выше локтя, приходившейся как раз на оставшееся незащищённым место. Антон намертво схватил сустав и ощупал кожу вокруг: она была твёрдой, горячей и влажной. Врач бросил беглый взгляд на мальчика, растерянно прижимавшего к груди наруч и отстранённо наблюдавшего за происходящим.

— Брось ты это, найди мне лучше вату и септик. Да, и скажи, что будет больно.

Мальчик тряхнул головой и, догадавшись, чего от него хотели, неуклюже принялся выполнять поручение. Господин Шульц вздохнул, принял из рук сына бутылочку с антибактериальной жидкостью и ещё сильнее сжал локоть раненого. Райден инстинктивно попытался отодвинуться, но не успел. Зашипев от невыносимой боли, он одёрнул руку и согнулся пополам. У Антона вдруг промелькнула мысль, что стоило хотя бы обезболить конечность, прежде чем производить с ней какие бы то ни было манипуляции: «Что ж, возможно, не такой уж и хороший я врач».

— Скажи-ка господину Великому Воину, что, похоже, не я один тут не на своём месте, — он принял надменный вид, — Пускай заканчивает валять дурака. Я, так уж и быть, дам ему обезболивающие,

Райдена задело такое пренебрежительное отношение. Он через силу выпрямился, исподлобья посмотрел на врача и нерешительно протянул руку. Антон наложил повязку и отсыпал в баночку несколько таблеток болеутоляющего. Затем повернул голову в сторону Райдена, подумал и насыпал ещё.

Чтобы хоть немного разрядить обстановку Октай, коснулся лба их защитника и покровителя:

— С такой напряжённой работой Вам и заболеть не долго. Найти бы помощников.

— Простуженное горло лучше перерезанного, — задумчиво проговорил вожак.

Все трое сидели молча, пока Антон неожиданно не спросил:

— И что этот твой торговец? Он действительно работает с людьми?

— Он? Нет, его легко схватить за, — Октай смущённо понизил голос, переводя остаток предложения, – За яйца нельзя, у него их нет. Опасность всегда смотрит этому парню в затылок. Дружок его постоянно к людям бегал, скорее всего, там и подворовывал.

— Можешь найти его? Он мог бы вывести нас из этого места. Почему ты вообще его терпишь? Мог бы уже давно наказать за такое.

– Это вряд ли. У него теперь свой судья, а я с мёртвыми не воюю, — увидев замешательство на лице врача, Райден добавил, — Я лично отведу тебя к людям, если вылечишь здесь всех, как и обещал.

Антон вспомнил предостережение Оракул, и легче ему не стало:

— А разве вам недостаточно той знахарки из пещеры? Или она лечит только травками да корешками?

— Лечит она определённо чем-то посильнее травок, — усмехнулся воин, – Но выдаёт она их именно за травки. Мне нужно, чтобы эти неучи привыкали к нормальным лекарствам.

Антон в какой-то степени восхитился, как здраво и необычно для своего положения размышляет их новый знакомый. Райден сделал вид, что не заметил его удивление. Антон сделал вид, что не заметил, как Райден сделал вид. Врач протянул вперёд руку, воин кивнул ему. Октай понял, что межбезкультурная коммуникация только начинается, а калорий в его теле уже меньше, чем было запланировано организмом. Неловкий момент стал ещё более неловким, когда желудок вдруг напомнил о себе. С другой стороны, намёк был достаточно красноречив, чтобы не нуждаться в переводе.

Райдену стало неудобно за проявленную неосмотрительность. Он предложил спутникам составить ему компанию в одной из более-менее приличных таверн. Октай оживился и закивал, решив, что такое предложение едва ли требует совещания и единогласного одобрения. Райден снова попытался встать, но на этот раз врач сразу подхватил его под руку.

Снаружи трактир не внушал доверия. Они вошли и сели за один из дальних столов. Заведение не внушало ничего хорошего и внутри. Окликнув взглядом хозяина трактира, вожак кивнул в сторону своих спутников, что-то пробормотал и отдал тот самый кожаный мешочек, который так и не забрал предприимчивый торговец.

Какой-то сутулый мальчишка вынес две деревянные миски густой похлёбки, осуждавшей своими жирными глазками-капельками текущий политический строй. Он вытер нос и брезгливо поставил тарелки напротив отца с сыном. Затем он принёс ещё две миски чего-то неопределённого, чашку риса и три огромных пивных кружки, одна из которых была пуста. Облизнув палец, Райден дотронулся до её ручки. Он влил в кружку остатки содержимого фляги, опустил ладони на колени и закрыл глаза. На протяжении этой сцены, отец и сын несколько раз переглянулись. Воин пододвинул тарелку с сухим недоваренным рисом, взял палочки в левую руку и принялся за ранний ужин. Он ел довольно ловко, совсем не так, как можно было бы ожидать от того, кто из-за травмы ведущей руки был вынужден пользоваться другой. Он заметил, что его подопечные даже не притронулись к еде, выразительно посмотрел на них и кивнул в сторону накрытого стола. Октай неохотно взял тарелку и из вежливости попробовал есть суп палочками. Ожидаемо ничего не вышло. Он наклонился и стыдливо начал лакать бульон из чашки. Для Антона это стало кульминацией сюрреалистичности произошедших за час событий: «Эх, кого я воспитал? А да, я ж его не воспитывал», — он поднял свою миску и выпил её содержимое, порадовавшись, что в желудке нет глаз. И носа.

– Итак, лекарь, теперь серьёзно. Чем быстрее вы начнёте, тем скорее мы с вами расстанемся. Я настоятельно рекомендую приступить немедленно.

Антон спросил, может ли Райден дать хоть какие-то гарантии, чтобы подтвердить их соглашение. Вожак помахал ладонью перед лицом: «У Вас есть моё слово». Врач наигранно рассмеялся:

— Да-да, конечно, знаю я таких.

Райден некоторое время помолчал, а затем нахмурился и выпалил: «Не суди меня по себе, лекарь. Вам двоим нужна помощь. Нужна она и моим людям. Я предлагаю тебе соглашение! Ты лечишь их, я – защищаю вас, пока вы не вернулись в человеческое поселение. Заметь, для себя я ничего не прошу, и при этом всем должен», – он закусил верхнюю губу, – «Если ты, действительно врач», – вожак спародировал Антона, – «То знаешь, что нельзя стоять прямее, чем опустившись на колени, чтобы помочь».

— Да? Вот как? А у меня другой принцип: «Чтобы подняться с колен, нужно на них поработать».

Антон заметил, что собеседник краснеет и тяжело дышит. Он пожалел, что вообще затеял этот разговор.

– Зачем ты тогда здесь? – он нахмурил брови, провёл ладонью над головой, замешкался, а затем отодвинул от себя миску, – Я сыт по горло.

— Видимо, у меня как раз было очень плохо с принципами.

Напряжение между ними увеличивалось так быстро, что, по мнению физиков, могло бы обратить расширение вселенной вспять. У обоих сейчас работали только древнейшие части мозга: Райден приготовился бить, Господин Шульц – бежать. Октай непонимающе поворачивался то к отцу, то к сородичу. Ребёнок чувствовал себя отделённым от мира стеклянным куполом. Он ничего не понимал, и просто хотел, чтобы его любящий и заботливый папа вернулся. Мальчик понятия не имел, зачем вообще нужно было что-то вспоминать, чтобы быть хорошим человеком. Значило ли это, что изначально все люди – такие же негодяи, как тот, который сидит сейчас перед ним, и им нужно учиться быть добрыми?

– И тем не менее, без меня вам домой не попасть, – угрюмо пробормотал вожак.

— Да уж, Адмирал Ясенхуй, ситуация патовая, —врач вдруг спохватился, что его реплики приходится переводить подростку. Он успокоил себя мыслю, что если мальчик знает слово «патовый», да ещё и на двух языках, то в любом случае заслуживает право ругаться, – Хочешь мне сказать, что ты у нас весь такой воин света, со всеми договариваешься, друг детей и длань господня, а я – какой-то алчный коновал? Я не хочу показывать пальцем, но тут явное противоречие, – Антон нервно хихикнул и, подняв бровь, обратился к собеседнику. Райден только пожал плечами и отвернулся:

– Бывает, лист тонет, а камень плывёт. Кто знает, – он согнул указательного пальца наподобие крючка, подумал, и опрокинул кружку. Для Райдена ситуация была не просто патовой: она представлялась цугцвангом. Чуть больше полугода назад он и его ребята почти без усилий завоевали этот регион, а затем с удивлением обнаружили, что именно им, захватчикам, поручили стабилизацию ситуации в мятежном крае и дальнейшее удержание власти до прихода подкрепления. Вместо этого генерал Андо услышал: «Завоёвывай сердца и показывай, что наша власть – единственный благоприятный исход. Единственный возможный». Сам Райден полагал: «Величие моря в том, что оно не брезгует мелкими речками», а для его начальство юго-восточный регион представлялся лишь мёртвым грузом. Поначалу он и небольшая часть армии, решившаяся сопровождать его, взялась за выполнение поручения с энтузиазмом. Они только что победили в войне, осталось всего лишь осуществить самое лёгкое. Однако вскоре командира и армию захлестнула эпидемия деморализации: легко захватить городок, в котором нет было ни еды, ни образования, ни взаимовыручки, а наладить поставки этой самой еды оказывается гораздо труднее. Никто не говорил, когда они смогут снова вернуться в метрополию, а в довершение ко всему, сёгун начал сомневаться, что местное население на самом деле будет в полной безопасности, когда он сложит свои полномочия. Врач был нужен ему больше, чем он врачу.

У Антона стало неспокойно на душе: одно дело быть открытым преступником, и совсем другое – знать о себе и своих былых заслугах меньше, чем кто-то другой. К тому же, он периодически вспоминал, что нужно думать не только за себя: «Он слишком нам нужен. Если откажемся от его предложения, то, в лучшем случае, умрём с голоду, а в худшем – он что-нибудь прикажет своим головорезам»:

– Хорошо, думаю, мы оба погорячились. Твоё предложение справедливо, но только вот горожане и армия меня беспокоят. И не нужны причины, им хватает поводов.

– Об этом не переживайте, – не отрывая взгляда от кружки процедил солдат, – Это я беру на себя.

***

Райден сжал зубы, опустил глаза и пригласил их пройти в шатёр. Первым, что они ощутили был обжигающе спёртый воздух. Через несколько секунд глаза Антона привыкли к темноте. Он разглядел влажный матрас и худую бледную фигуру на нём. Она приглушённо стонала и корчилась. Тело больного дрожало, как в лихорадке. Иногда он вскрикивал и хватался за живот.

Антон в недоумении взглянул на Райдена, присевшего у лежанки. Воин отёр с лица и шеи бедняги холодный пот и что-то шепнул ему на ухо. Сухими синими губами больной прохрипел пару слов в ответ и прижался лбом к его холодной руке. Ребром ладони Райден пригладил его мокрые волосы, затем он достал из ведра тряпку, выжал и положил на влажный лоб.

Господин Шульц отодвинул вожака рукой и рывком сдёрнул с больного одеяло. Врач осмотрел бледную сухую кожу парня, его впавшие глаза и потрескавшиеся губы. Антон заметил, как он судорожно хватает ртом воздух и трясётся от холода. От похлопывания по щеке, парень только протяжно застонал, но глаз открыть не смог. Райден перевёл на врача измученный взгляд и с надеждой спросил:

– Ну что скажешь, лекарь? Сможешь здесь помочь?

Больной сделал попытку свернуться в клубок, но Антон положил ему на живот тёплую ладонь:

– На боль в голове, мышцах жаловался? – строго спросил он, включил фонарик и, разлепив гноящиеся веки, посветил на зрачок.

– Вообще ни на что не жаловался. Просто в какой-то момент мы заметили, что он держится за голову и даже без снаряжения едва стоит на ногах, – обеспокоенно объяснил воин.

– Он ест? Может, появилась диарея? Тошнота? Что-то ещё необычное?

– От еды отказывается, но постоянно просит пить. Ничего не ест, но его всё равно рвёт. Недавно ещё и судороги появились.

Антон достал из сумки стетоскоп, подул на металл и согрел его ладонями. Грудная клетка с выступившими рёбрами и вздувшийся живот, делали больного больше похожим на бумажный зонтик, чем на могучего воина.

– Холодно, – с тоской застонал парень. Он попытался вывернуться и найти рядом Райдена, но не смог. В животе Октая вдруг что-то защекотало. Ему стало безумно жаль беднягу. Он взял его ладонь, на которой не хватало двух пальцев, погладил её и дрожащими губами перевёл для папы, что больной замерзает. Антон снова накрыл несчастного, перехватил у сына запястье парня и принялся считать пульс.

– Пока похоже на кишечную инфекцию. Как давно он слёг?

– Пару дней назад, но за день до этого уже был довольно слаб. Чуть не упал с коня. Я думал, он просто не выспался, отправил домой. На следующее утро, во время переклички мы обнаружили, что его нет на плацу. Нашли уже таким.

– Вы его чем-то лечили? Из хороших новостей, болезнь уже начала отступать, но за ним всё ещё нужен уход, иначе может умереть от обезвоживания.

– Давали чай с чабрецом и корой. Шалфеем и шиповником – обычно помогает. Оракул сказала, что дала ему что-то из трав, но, когда она ушла, я заметил в рвоте таблетки.

– Очень даже неплохо. Я не до конца уверен, но, если это та болезнь, о которой я думаю, вы начали лечение как раз вовремя. Холера жутко опасна, от неё умирают за считанные дни. Пульс у него очень медленный, и давление упало. Я сделаю всё, что в моих силах, но никаких гарантий дать не мог, — он, не ища, достал из сумки ручку и клочок бумаги, и передал их Октаю. Мальчик непонимающе поднял лицо на отца, но тот продолжил говорить, – Нужно будет довольно долго выхаживать. Больше ни у кого нет похожих симптомов?

– Нет, у наших так точно. Как только мы поняли, что что-то не так, сразу оградили остальных. У местных, похожее, это случается часто, но они быстро оправляются.

– Скорее всего, он съел или выпил что-то заражённое. Он либо стащил что-то у местных, либо его отравили. На вашем месте я бы поспрашивал его самого о том, что случилось, – он снял стетоскоп, надел перчатку и пощупал живот больного, – Мне нужен тазик тёплой кипячёной воды, немного соли и чистый стакан.

Райден обессиленно прикрыл газа и высунул голову из шатра. Через несколько минут ему принесли то, что просил врач. Господин Шульц на глаз смешал ингредиенты, вылил получившийся физиологический раствор в стакан и засунул две таблетки парню в рот.

– Сядь сзади и крепко держи. Лекарства горькие, так что нужно терпение.

Райден запрокинул голову солдата, и дал Антону его напоить. Больной закашлялся, тяжело и хрипло задышал. Его горло сжимал спазм, а по телу пробежали мурашки.

– По всей видимости, местные употребляют в пищу много соли и не сильно страдают от грязной воды. Прикажи своим кипятить воду, обрабатывать мясо и не брать ничего у горожан.

Больной открыл красные воспалённые глаза

– Горо? Как ты, парень? – оживлённо спросил Райден, ещё три минуты назад умиравший от усталости. Он гладил юного бойца по волосам.

– Господин Андо, – он вымучено улыбнулся, отвёл глаза, попытался приподняться, чтобы сделать поклон, – Извините, со мной столько возни.

Райден мягко схватил его и уложил обратно на подушку. Он накрыл больного одеялом, тот только стыдливо повернулся набок и зарылся носом в подушку.

– Вот лекарства, которые вы будете ему давать утром, днём и вечером. Поить нужно каждый час. Лучше не сырой водой, а тёплым слабым чаем. Или водой, но кипячёной. Главное – постоянно! Если вырвет, снова дать таблетки и напоить.

Горо снова попытался встать, но Райден вжал его в постель: «Лежи. Ещё водички?»

– Пожалуйста, если можно, – он облизал высохшие губы и смущённо посмотрел на начальника. Райден зачерпнул раствор из тазика. Жадно вцепившись губами в стакан, больной залпом осушил его.

– Ещё? – доброжелательно улыбнулся вожак.

– Да. Если можно, – шепнул Горо. Он выпил ещё одну кружку, обмяк на руках Райдена и закрыл глаза:

– Ещё раз простите! Я теперь тяну всех назад. Я то слабое звено, о котором Вы говорили.

Райден легонько встряхнул бойца и посмотрел ему прямо в глаза:

– Слушай меня. Ранить могут каждого. Заболеть может каждый. Но здесь не бросят никого. Да иди ты сюда, – он прижал его к себе и по-отечески похлопал по спине, – Ребята за тебя переживают и ждут твоего возвращения.

Октай взволнованно наблюдал за этой сценой. Он ожидал, что папа вспомнит, как часто сам прижимал сына к груди и гладил по волосам. Но на Антона сцена, казалось, не произвела никакого впечатления. Врач достал несколько ампул и пузырьков, внимательно осмотрев, набрал лекарство в шприц. Он протёр спиртом плечо больного и сделал инъекцию. Через несколько минут Горо уже сладко спал, уткнувшись лицом в подушку.

– Держите в тепле, не кормите насильно и досыта. Завтра-послезавтра должен появиться аппетит. Начните маленькими порциями, но каждые три часа. Давайте побольше супов, каш и овощей. Остальные е могут его проведать. Это пойдёт ему на пользу. Да, и проветрите тут, ему же душно, – на одном дыхании в порыве профессионального припадка протараторил господин Шульц.

Они вышли из душного шатра, поручив больного главному лекарю и тем, кто сегодня дежурил в лазарете.

– Что ж, доктор, похоже, вы действительно маг и чародей, – поднял брови вожак.

Антон непроизвольно повернул голову в сторону пещеры провидицы:

– Не называйте меня так, прошу вас. Я всего лишь скромный врач и делаю свою работу.

***

Держа рыжего мальчика за плечи, Райден подвёл его к пеньку, на котором отдыхал врач. Ребёнок чихнул, вытер нос рукой, а затем несколько раз надрывно кашлянул.

– Осмотрите, пожалуйста, — вожак отвёл взгляд. Господин Шульц отметил, что, если перевод сына был правильным, он скорее просил, чем приказывал.

Антон присел перед рыжим мальчиком на колено, взял его за подбородок и сказал открыть рот. Для наглядности он высунул свой язык и сказал: «А». Ребёнок, до этого немного боязливо изучавший Октая, попытался отпрянуть назад, но Райден сильней надавил на его плечи, прижимая к земле, и шепнул делать так, как говорит дядя Доктор.

– Сын?

Райден смутился и помотал головой.

– Горло красное и гланды воспалены. Часто болеешь, котёнок?

Октай поморщился, когда услышал, как папа использует слово «котёнок» в отношении непонятно кого. Он даже не заметил, как у него сжались кулаки. Райден ответил за ребёнка. Октай перевёл за Райдена:

– Сколько её помню, постоянно больная ходит.

Отец с сыном смущённо переглянулись, осознав, что речь идёт о девочке.

– Меня больше всего беспокоят белые комочки, которые она иногда отхаркивает.

Даже больше предыдущего открытия врача поразило то, как Райден выбирает критически важны для постановки диагноза симптомы.

– Это хронический тонзиллит, — он обратился к сыну, – А, это ты не переведёшь. Просто скажи, что это довольно распространённая вещь. Когда горло начинает болеть, его нужно полоскать. Нужно будет смешать тёплую воду с содой.

Райден нахмурился и сложил руки на груди.

– У тебя всё лечится солёной водой?

– Это самое простое, что я могу предложить. Если не поможет, попробуем другие лекарства. Можно ещё удалить миндалины, но в таких условиях я за это не возьмусь.

Райден похлопал девочку по плечу: «Подожди у дороги, солнышко, нам с дядей доктором нужно поговорить. Я скоро вернусь». Боязливо оглядываясь, девочка сделала, как её просили. Воин дождался, пока она отойдёт достаточно далеко и обратился к врачу:

– Доктор, прошу вас. Этот ребёнок через многое прошёл. С ней итак почти никто не общается, а тут ещё и это. Представляете, каковое ей будет жить, когда она вырастет, если не вмешаться сейчас? – он посмотрел ему в глаза, и добавил – Если она вырастет.

Антон заметил, как сжались кулаки и скрипнули зубы сына, – Хорошо. Тогда проверяй, чтобы она полоскала горло, как я и сказал. Три раза в день, водой с парой щепоток соли. Тёплой, но не очень горячей, – он порылся в сумке, – Ребёнка нужно одевать теплее. Во всяком случае, шапка должна быть. Ага! Вот этим пшикать в горло два-три раза в день. И сироп. Сироп можешь давать по ложечке. Тоже два-три раза. Должно стать значительно лучше через несколько дней.

– Спасибо, – улыбнулся воин.

– Да, и… Райден? Позаботьтесь о том, чтобы у ребёнка были нормальные условия для жизни.

– Мы помогаем, как можем, но мы не боги.

Врач кивнул.

***

Через несколько дней напряжённой работы, постоянных жалоб и криков, переводов и увещеваний для всех трёх членов соглашения наконец настал час облегчения. Райден неслышно скользнул в хижину, которую временно выделил семье врача под смотровую. Он застал отца и сына спящими: одного сморило за рабочим столом, другого – на полу. Сёгуну не хотелось будить мальчика. Он накрыл его одеялом и потряс врача за плечо:

– Просыпайтесь, доктор, пора в путь.

Антон хотел протереть глаза, но забыл, что снова уснул в очках. Он ничего не ответил и хлопал глазами, смотря на ночного гостя. Пришлось всё-таки разбудить ребёнка.

— Мы идём домой? – всё ещё не веря своему счастью, переспросил Господин Шульц, — Я уже думал, тебя никогда не отпустит свита.

– Будь спокоен, человек, кто сильно желал подняться, придумал лестницу.

Дверь в утренний предрассветный мороз распахнулась: на крыльце их ждал слегка ссутулившийся Горо, державший за уздечку серого рабочего коня Райдена и молодую гнедую кобылку. Ни на одной из лошадей не было седла.

— Der Weg wird lang und steinig (Путь обещает быть долгим и тернистым), – присвистнул Антон.

– Говорят, что если отправился в путь по собственному желанию, то и тысяча ли кажется одним, – не понял иронии вожак, – Жаль, я не хочу проходить этот путь.

Господин Шульц повернулся к Горо и приветливо поинтересовался, как тот себя чувствует. Воин, ожидавший пока на него обратят внимание, встал на колено перед врачом и командиром. Антон подошёл к нему, приложил два пальца к шее, нащупывя пульс, – Вас не рвало в последнее время? Живот не болит?

Горо, смущённый внезапным проявлением внимания к своей персоне, кивнул и сухо ответил, что всё в порядке. Сёгун похлопал его по плечу, и солдат передал поводья господину.

– Дзин, – Райден выставил вперёд ладонь, и конь упёрся мордой в неё. Хороший мальчик.

Молодая кобылка чуть не лишила Октая второй руки.

Часть 1. Глава 4: “Нечто среднее между банальщиной и унынием”

“У меня её лицо её имя

Свитер такой же синий

Никто не заметил подмены”

Flёur

Не прошло и недели, как господин Шульц честно признался себе: он уже не сможет жить без маленького Лукаса, как раньше. Окутав мальчика заботой, словно спрут, он не оставлял его одного ни на секунду. Каждый раз, когда ему нужно было забрать из кухни кофе или открыть дверь, он опускал взгляд на Октая и видел, как он поджимает губки и как в его ясных светло-серых глазах мерцает надежда. Антон подхватывал ребёнка на руки, целовал в макушку и сажал на сутулые плечи. Они вместе шли по его важным взрослым делам.

Врач предупредил всех знакомых и клиентов, что берёт отпуск на следующую неделю или две и, ничего не объяснив, выключил телефон.

За несколько дней до этого Глэдис усадила его на кухне и, подробно остановившись на каждом пункте, составила список всех необходимых ребёнку вещей. Всё ещё опасаясь оставлять малыша одного, Шульц вложил все силы в то, чтобы уговорить друга с машиной сделать работу за него. Немного поворчав, Отто всё же согласился потратить день на скитания по магазинам и купил всё сам. Ему пришлось взять отгул, но к вечеру пилигрим вернулся домой с добычей из огромных пакетов, набитых едой, одеждой и игрушками.

Проведя комплексное обследование, врачи обнаружили у мальчика множество крупных и мелких проблем со здоровьем. От жизни в тесных сырых помещениях его кости стали тонкими и хрупкими, а дыхательная система не успела развиваться, как следует. Заметив у ребёнка кашель и отдышку, Антон мысленно приготовил себя к тому, что болеть малыш будет часто и придётся проявить терпение. К тому же выяснилось, что его зрение оставляло желать лучшего: дальше вытянутой руки он не видел ничего. Шульц порылся в выдвижном шкафчике и с торжественным видом надел на нос Октая свои старые очки. У мальчика были серьёзные проблемы с ушами: ушные раковины, на которые теоретически должны были лежать дужки, находились в зачаточном состоянии. На макушке располагались пушистые уши, больше похожие на лисьи или даже волчьи. Одна из многочисленных мутаций в геноме привела к раздвоению правого уха, но на слух этот факт, похоже, не сильно влиял. Антон привязал к дужкам очков верёвочки, и Лукас радостно вскрикнул, впервые увидел мир так чётко и ясно.

Врач помог Октаю одеться, проследив, чтобы тот не повредил ещё не до конца зажившую руку. Он шепнул трясущемуся мальчику, что всё будет хорошо и открыл дверь.

В помещение ворвался свежий воздух. Октай вдохнул и зажмурился от яркого света и шума. Он инстинктивно попятился назад, но господин Шульц крепко сжал его ладошку. Мальчик задрал голову, но даже так не смог разглядеть лицо врача, окружённое слепящими лучами солнца. Он вздрогнул, выпрямил спину и на всякий случай прижался ко взрослому. Он почти вслепую волочился за Антоном, но решаясь задать ни единого вопроса.

– Пой’гём, нам сю’га. Я подсажу.

Качаясь и скользя по рельсам, трамвай обгонял мокрые снежинки. Они таяли на стекле, капли бегали друг от друга и сливались. Антон любопытстно наблюдал, как мальчик с открытым ртом разглядывает сменяющиеся в окошке картинки. Господин Шульц чувствовал волнение, которое не мог объяснить, и вдруг поймал себя на мысли, что и сам с интересом следит за развернувшейся за стеклом битвой дождинок.

Когда монотонный голос назвал нужную останову, Антон помог спуститься укачанному стуком колёс мальчику. Они прошли несколько десятков метров от остановки, и врач завёл Октая в оптику. Потревоженный звоном колокольчика, вытирая руки вафельным полотенцем, из-за двери выглянул давний знакомый Шульца.

– А, это вы. Привет, малыш. Как тебя зовут? – он улыбнулся мальчику, протянул врачу чистую ладонь и кивнул в сторону вешалки, – Раздевайтесь, проходите.

Ребёнок растерялся и от неожиданности вопроса забыл своё новое имя. Оба своих имени. «’Гукас», – подсказал ему Антон, и, размотав шарф, стянул с себя пальто. Бросив вещи на вешалку, он помог забившемуся в угол малышу снять тяжёлую куртку Отто.

– Штеф, на’гьёшь чего-нибудь тёп’гого? – мягко спросил он.

– Да, конечно, – откликнулся хозяин магазина, – Тебе кофе, а парнишке?

– Чаю. С мо’гоком, если мо’гно.

– Ну, почему нет. Организуем и молоко.

Окулист поставил чайник на старую газовую плиту, и провёл обоих в соседнюю комнату. Он щёлкнул выключателем. Лампы застрекотали, свет в смотровой несколько раз мигнул, перестал мерцать и наконец зажёгся.

– Ну что же, Лукас, присаживайся, – он указал на кресло, – Как твои глазки? Болят или стал плохо видеть?

Ребёнок не с первой попытки и не без помощи взрослых смог на него сесть, – Я, – дрожащим голосом отозвался мальчик, – Не знаю.

– Ну давай посмотрим, – окулист обратился к другу, – Сколько ему? Буквы знает?

Лукас смутился. По его беспомощной извиняющейся улыбке, Антон понял, что мальчик растерян. Он уже заметил, как на него влияют голоса врачей. Они словно бы обтекают мальчика, укачивают и дают смутное ощущение спокойствия, при этом он теряет всякую способность понимать человеческую речь. Шульц попытался вспомнить себя в его возрасте, но не смог. Он отметил, что неплохо было бы уточнить у Глэдис, особенность ли это детей, зверолюдей, Лукаса или, возможно, всех, у кого нет профильного образования.

– Да, ум’геет, всё хо’гошо, – он положил руку на плечо мальчика, – Сейчас тебе п’гове’гят з’гение. Не бойся, бо’гьно не будет. Посидишь один или м’гне остаться с то’гой?

Октай закусил губу и до повеления в костяшках сжал его рубашку. Антон улыбнулся и, взяв мальчика за руку, потрепал его волосы.

– Ну что могу тебе сказать? – он обратился к Антону, снимая перчатку, – Минус два и пять. Но только миопия. Астигматизма или отслоения сетчатки нет. Если будете брать очки, сделаю вам скидку.

Господин Шульц шепнул Октаю не смотреть на ценники, и мальчик не без слёз выбрал оправу.

После того, как взрослые разобрались с самыми важными делами, они сели на диван в прихожей, чтобы за чашкой кофе обсудить менее значительные. Ребёнку всучили листок, пару полувысохших цветных текстовыделителей, и маленький Октай, высунув язык и обхватив маркер всей ладошкой, принялся чертить что-то на бумаге. Антон одним глазом приглядывал за ним.

– Ух ты! Да ты настоящий художник, – рассмеялся Штефан, – Ну, молодчина.

Мальчик скромно улыбнулся, опустил глаза, едва слышно пробубнив, что господин доктор ошибается. Друзья распрощались.

Дни были короткими и, когда врач с ребёнком вышли на улицу, уже стемнело.

– Ты ’га’г? Си’гно устал? Мо’гем п’гогу’гяться до с’гедующей оста’говки.

Ребёнок потерянно тряхнул головой. Проходя мимо освещённых улиц, он восхищённо глазел по сторонам, иногда повисая на руке Антона. Врач в очередной раз попытался притянуть его ближе, но вдруг заметил, что глаза мальчика расширились, а ноздри раздулись. Октай задрожал и словно прирос ножками к земле. Антон остановился, присел перед ним на корточки и подождал, пока он придёт в себя.

– Замё’гз, ’га? Мы почти дошли, поте’гпи.

Мальчик, казалось, не понял или даже не услышал его слов. Антон насторожился, наклонил голову и положил руки ему на плечи: «Что-то с’гучи’гось? Те’пе п’го’ко». Он посмотрел Октаю в лицо и заметил, как тот начинает нервничать.

– Это, – он вздохнул и потряс головой, – Место. Это кафе.

Врач подвёл его ближе, и две близорукие личности вместе по слогам прочитали: «Пельменная. Бизнес-ланч – 3 евро. Деток до 7 лет кормим бесплатно». «Ты был ту’гт ’ганьше?» – поинтересовался врач, заранее зная ответ. Мальчик рассказал, как прячась от Бухалка, случайно забежал сюда, как его успокоили, отогрели и бесплатно накормили.

– Хочешь за’гдём? – Антон поднял брови, улыбнулся и, не дождавшись реакции ребёнка, ударил по ручке двери. Они прошли внутрь, огляделись и присели за столик. Хозяин взглянул из-за угла в надежде, что пришли взрослые и безрадостно выдохнул, когда понял, что в лучшем случае просто выйдет в ноль. Подойдя к первым за последний час гостям, он сразу заприметил Октая. «О, вот видишь, малыш, я же говорил, найдутся твои родители!», – он радостно потрепал его по волосам и, обратившись к Антону, протянул ему руку, – «Вы отец этого кудрявого чуда?».

– ’Га. Мой сын ’гассказывал, как Вы ему тогда помо’гли. Я здесь поблагода’гить и сп’госить, могу ли я для Вас что-то с’гелать?

Октай смотрел на Антона, приоткрыв рот и делая по одному вдоху в минуту.

– Ну помог, уже хорошо. У нас просто столько долгов сейчас, а тут хоть какая-то хорошая новость. Бандиты всё время пакостят, – Антон удивился тому, какие мягкие выражения этот человек использует по отношению к этим людям, к его знакомым, – Пару раз чуть не подожгли ресторанчик. Всё хотят, чтобы продал его подешевле. Жена уже просыпается среди ночи. Может, ей всё-таки хватит благоразумия, чтобы наконец уйти от меня, – грустно усмехнулся он, ожидая, что клиент улыбнётся вместе с ним, но Антон только сильнее нахмурился. Он сощурился и, пожалев, что не проверил ещё и своё зрение, прочитал имя на бейджике:

– Господин Цимме’гман? Могу называть Вас Оска’г? – получив утвердительный ответ, он кивнул сам, — У ’гас с женой есть дети?

– Нет, не дал Бог понянчиться. Может, как-нибудь в другой жизни. Если удастся в этой грехи замолить.

Антон облизнул губы, понимающе покачал головой и тонкими трясущимися пальцами обхватил торчавшую из кармана ручку. Он накарябал что-то на клочке салфетки и протянул хозяину ресторана:

– Вот мой номе’г. Позвоните по нему че’гез па’гу дней, то’гько не поте’гяйте бумажку, — врач посмотрел на чек и вложил в счёт фиолетовую банкноту, – С’гачи не надо. Не по’гумайте, что это из жалости, ему у’ге испо’гнилось восемь. Вы ’гелаете нужное ’гело. ’Гайте и мне с’гелать что-то хо’гошее.

Хозяин осторожно поднял купюру и, стыдливо покосившись на гостя, осмотрел её на свет. Он наклонил голову и спрятал обе бумажки в кошелёк.

Врач и ребёнок доели и вышли. Неожиданный порыв ветра чуть не сбил малыша с ног. «А’гу’гатнее. Не упа’ги на ’гельсы», – господин Шульц обхватил большой шершавой ладонью его маленькую розовую ручку.

Октай не привык ходить в обуви, тем более такой тяжёлой. Он, неуклюже переставляя ноги, словно пингвинёнок, изо всех сил пытаясь насладиться красотой морозной ночи и огоньков, украшавших город перед рождественскими праздниками. Антон заметил, что, несмотря на усталость, мальчик жался к нему, не отходя ни на шаг. Он спотыкался и клевал носом, и врачу пришлось подсадить его на плечо. До них донеслась раскатистая трель звонка, и трамвай резко затормозил. Антон посадил Октая на сидение рядом с окном, но измученный долгим, полным впечатлений днём, ребёнок сполз вниз.

– Так красиво, – шепнул он сквозь сон, его губки были приоткрыты, – Так…спокойно. Холодно, но с Вами, на самом деле не так холодно. А даже хорошо.

– Да, – улыбнулся Антон. Из сбивчивой речи мальчика он мог понять только то, что для него сейчас действительно важно сказать, то что он пытается сказать, – Очень к’гасиво. Иди-’га ’го мне поближе.

Господин Шульц выдохнул и взял малыша на руки. Повернувшись к окну, он вдруг почувствовал, что на улице и впрямь красиво. Антон знал, что люди такое говорят, но сам никогда не мог осознать это слово. он забыл все свои размышления об отвратительности людей и мерзости бытия. Мир вдруг снова стал таким интересным, таким непонятным и цветным.

Антон прижал к себе задремавшего ребёнка и поцеловал его в макушку. Вдруг он резко выпрямился, тряхнул головой, поднял глаза и осознал, что за всей этой сценой заинтересованно наблюдали попутчики. Шульц обвёл их взглядом и усмехнулся.

Дома он переодел мальчика, уложил в постель и накрыл одеялом. Неохотно встав с кровати ребёнка, он пошёл к двери. Врач чувствовал, как с каждым шагом его наполняет решимость, с каждым шагом лицо становится всё решительнее и напряжённее. Он немного приглушил свет в комнате Октая и плотно закрыл дверь.

Он включил телефон и, смахнув оповещения о тридцати семи пропущенных звонках и пятидесяти четырёх сообщениях, сразу принялся за обзвон своей шайки-лейки. Не утруждая себя выслушиванием того, что они пытались сказать, он ждал, пока он дадут ему высказаться. «Если не отвалилите от хозяина пельменной на углу Вахольдерштрассе, 9, я прекращу отказывать вам услуги по стабильному зашиванию вашего зада».

Последний звонок был предназначен одному из университетских друзей и, по совместительству, полезнейшему из знакомых:

– Ну что, возьмёшься?.. Да, уже поджила, но не до конца…шесть-семь лет. Да, записал. Спасибо. И тебе… Нет, в этот раз не наличкой… Особый случай.

***

– Да не можем мы просто так взять и собственными руками лишить себя выгодного партнёрства. Даже для вас, доктор, понимаете? Уж извините, это наше окончательное решение, – твёрдо заявил Расул, правая рука того, о ком обычные люди не шёпотом говорили лишь раз в жизни.

Шёл уже двадцать третий час изнурительнейших суток и просто третий – довольно потных переговоров. Время летело, как гетера с шестнадцатого этажа.

— Нег’т, не понимаю. Не понимаю, почему общаюсь с Вами, а не с господином Бг’уно.

– А я говорил тебе. Сто раз тебе говорил, что этим всё кончится, – запричитал Отто. Он ударил кулаком по столу и закрыл лицо руками.

Болезненно поморщившись, Шульц потёр двумя пальцами свербящую переносицу. Голова раскалывалась, а синяки под глазами в пору было заклеивать пластырями, – Да, да… Знаю я, знаю, и что тепег’ь, умник хег’ов?

– В следующий раз носом не отделаешься, говорю тебе, – рычал адвокат, тыкая пальцем в стопку бумаг.

В воздухе пеньковой петлёй повисло напряжение.

Антон устало перевёл взгляд на Расула: – Господином Бг’уно мне было обещано, что пока я зашиваю ваши заг’ницы и хг’аню это в секг’ете, вы защищаете мег’я и мой дом. Вы хотите г’азог’вать наше с господином Бг’уно сог’ашение без его ведома?

– Вы ссылаетесь на просьбу господина Бруно, а он не ссылается ни на кого и говорит жаловаться, кому хотим. Таким образом, жаловаться мы хотим на Вас, – он ударил по столу ладонью, сквозь стиснутые челюсти набрал воздуха в грудь и со свистом выдохнул, – Доктор, прекращайте этот цирк. Вы отлично знаете своё дело, хорошо бы и место знать.

— Вы жаг’уетесь мне же на меня же? – нахально вскинул брови врач, – Это что-то новенькое. Я пг’осто хочу, чтобы эту г’ъязь, эту мг’азь, гадость застг’ег’или, как бешеного пса. Г’азве для вас стаг’о так сг’ожно истг’ебг’ять кг’ыс?

– Доктор, работать с вами нам очень приятно, мы ценим наше сотрудничество и готовы обеспечивать безопасность. Что мы делать НЕ готовы, так это исполнять ваши прихоти.

Врач открыл рот, чтобы возразить, но ему помешало едва слышное постукивание, за которым последовали всплески и всхлипывания. Антон насторожился и, сложив руки на груди, прислушался: «Войдите?». Что-то ещё несколько раз ударилось в дверь, и на пороге появился Октай. «Пап?» – он робко поднял глаза на врача. Поспешно встав из-за стола, господин Шульц подскочил к двери. Комната утонула в шёпоте, но в ушах Антона шумела кровь. Боковым зрением он следил, как эта шайка, прищурившись, измеряет их с ребёнком изучающим взглядом.

– Я сделал чай, – смущённо начал он – Правда, нашёл только семь стаканов и две банки. Я сейчас ещё чего-нибудь поищу.

– Чай? – Расул раскатился смехом, – Чай? Ох, малыш, обычно мы пьём что покрепче.

Антон выхватил из рук ребёнка увесистый поднос, дно которого было залито липкой бурой массой, среди среднего класса известной под именем «чай», и поставил его на стол, — Не сейчас, вог’обушек, иди наверх. Я вег’нусь и почитаю тебе, хог’ошо? – мягко хлопнув мальчика по спине, он подтолкнул его к порогу.

– Шульц, а твой пацан-то повоспитаннее тебя будет, – усмехнулась Рината, милейшая танцовщица линди-хопа всего Гильгена, недавно справившая с беззаконием золотую годовщину. Она взяла в руки винный бокал, из которого торчал чайный пакетик, и посмотрела сквозь него на люстру, – И как же зовут это чудо?

– Г’укас, – спокойно ответил Антон, всеми силами старавшийся не выдавать своего волнения.

– И сколько же вам лет, молодой человек? – Расул усмехнулся и скрестил руки на груди. Он взял маленькую чашку в горошек, в ручку которой едва помещался его указательный палец, – И догадался ведь сходить за чаем. Как маленький хозяин.

Антон на секунду потерял хладнокровие, и это не осталось незамеченным: – Ему семь. Сейчас схожу за чашками, – он хотел сделать мальчику знак, чтобы тот шёл с ним, но ребёнка уже усадили на освободившееся место. Врач беспомощно посмотрел на Отто и Глэдис, одаривших его такими же растерянными взглядами. Однако времени разбираться не было, и он поспешно вышел за дверь.

Когда Антон вернулся, ребёнок всё ещё сидел на его месте и болтал ножками, с любопытством рассматривая разношёрстную толпу собравшихся в комнате. Четырём людям, которым в прошлый раз не досталось чашек, дважды серьёзно повезло: новую партию он взял из одного сервиза, и, кроме того, далеко не во всех из них было что-то дешевле двадцати евро. Ни в одной из них чая не было. Антон прочистил горло, но, его появление, казалось, не произвело ровным счётом никакого эффекта.

– Ох, моя внучка тоже без ума от этих лошадок.

– Они лунороги, – поправил мужчина в кожаной куртке.

– Стоят, как настоящие, по крайней мере, – ехидно заметил Расул.

Антон громче, чем того требовали правила этикета и безопасности поставил чашки на стол, и беседа самоустранилась.

– Итак, – он подошёл к своему законному месту, поднял мальчика, и посадил на колени. В руках у ребёнка была самая большая чёрная кружка с надписью «Boss». Все остальные бандиты, хулиганы и тунеядцы пили из фарфоровых чашечек, винных бокалов и стеклянных банок, – Пг’остите за эту заминку, вода долго кипятиг’ась. Пг’одолжим? Мои аг’ументы вы высг’ушали. Я считаю, что дег’аю достаточно, чтобы с моей позицией считаг’ись.

Расул едва заметно улыбнулся, но на этот раз довольно добродушно, – Мы Вас поняли. Интерес у Вас тоже вполне очевидный.

Антон сглотнул. На его лбу выступили капельки пота. Октай тоже сделал глоток и любопытно перевёл взгляд с Расула на отца.

– Слушай папочку, Лукас. Он у тебя хороший. А ещё лучше он будет, если начнёт поставлять нам леденцы, – он поднял брови и выразительно посмотрел на врача.

– Г’еденцы? А что, сахара и жвачек вам уже недостаточно, – возмутился Антон.

– Ну, леденцы нам практически дарит наш общий друг, но раз он скоро переедет к бабушке с дедушкой, то пора искать новых друзей. Иначе, ему придётся остаться, – он обратился к Октаю, который упёршись кулаками в щёки, слушал взрослый язык по-настоящему крупного бизнеса, – Вот ты мне скажи, Лукас, разве можно быть жадиной?

– Пап, нужно делиться, – мальчик вопросительно посмотрел на Антона.

– Да, – прошипел он сквозь зубы, – Что г’то я? Надеюсь, этому ябеде там понг’авится, и он не вег’нётся.

— Не волнуйтесь, доктор. Каким дураком нужно быть, чтобы уехать от бабушки с дедушкой? Оттуда ещё никто не возвращался.

***

Оказалось, даже сгибание пальцев может оказаться довольно трудной задачей, когда об этом думаешь. У Октая ничего не получалось. Мальчик хмурил брови, злился и тяжело дышал. Врач всё время говорил ему выдохнуть и отдохнуть, но мальчик, не слушал и только с большим рвением пытался выполнить задание. Господин Шульц прекрасно понимал, что злится на себя и боится его расстроить. Он ловил себя на мысли, что его начинает раздражать упёртость подопечного. Тогда он выдыхал сам и успокаивал мальчика: «Уже лучше. Давай не будем торопиться. Отдохнём и продолжим завтра».

– Но ещё ничего не получается. Вообще ничего, – он поднял на Господина Шульца красное мокрое лицо. Он с трудом выговаривал слова, стараясь не давать голосу трястись.

– Для первого дня это отличный результат. Ты молодец, – Антон потрепал его по волосам и, покачивая на руках, отнёс в спальню, – Давай-ка ты у меня лучше почитаешь книжку или поиграешь во что-нибудь.

Дверной звонок заставил врача вздрогнуть и схватиться за грудь, в то время как Октай даже не поднял глаз.

– Кто там так поздно по гостям ходит? – врач ругнулся про себя и накрыл мальчика одеялом.

– Тётя Глэдис, – отрешённо отозвался он.

– Как ты это понял?

– Так ведь пахнет ей, – Октай поднял брови, но увидев изумлённое выражение лица господина Шульца, смутился, – Ну, мне так кажется. Простите, я не то сказал.

Антон потёр лоб. До этого момента он рассматривал возможности ребёнка в лучшем случае через призму их равенства. В реальности, он замечал только те несовершенства, которые, при условии, что речь идёт о человеке, назвал бы дефектами развития. Он ужаснулся от мысли, что даже представить себе не может, как мальчик ощущает и понимает мир.

Господин Шульц потряс головой. Сейчас это не важно. Он разберётся и поймёт всё позже. В конце концов, он и людей не понимал, и никаких проблем в общении не появлялось. Однако если людей даже не пытался понять в силу их примитивности и одинаковости, с Октаем было, по крайней мере, интересно. Пока он шёл к двери, к нему шло осознание: не малая часть привязанности к ребёнку объяснялась скукой и любопытством.

– Я нашла пару приютов, в которые его скорее всего возьмут, – с порога заявила она.

Антон прочувствовал, как по его спине пробежал холодный пот.

– В каком смысле? Ты хочешь отдать его в приют, не посоветовавшись со мной? Нет!

– Ты против? Ты что хочешь его оставить? Ты, Шульц? Ты?

Антон скрестил руки на груди, нахмурился и понизил голос.

– Считаешь, ему будет лучше в приюте, чем со мной?

– Откровенно говоря, да. Считаю. Где угодно, но только не с тобой, – она поняла, что приглашения в дом ждать бессмысленно и зашла сама. Он не произнёс ни слова и только изумлённо смотрел ей вслед.

– А если он уже ко мне привык? Я ему обещал, что не брошу. Что мне теперь, нарушить это обещание? – он неожиданно размахался и ударил по столу прямо перед ней. Две кружки подскочили и, как ни в чём не бывало, встали на стол. Она выпрямилась и, натянувшись, как струна, одарила его спокойным, но строгим взглядом, одним из тех, которые как бы говорят: «Пожалуйста, что и требовалось доказать».

– Зачем было обещать невозможное? Я не оставлю его с тобой, Шульц. В моей стране таким как ты даже кошек не доверяют. Ребёнок должен быть личностью, счастливой и любимым, а не твоей игрушкой.

– С чего ты взяла, что он моя игрушка, Лукаса никогда не заберут оттуда. А если и заберут, – он понизил голос, волнуясь, что у мальчика помимо развитого обоняния хорошим может оказаться и слух. Это было более чем вероятно с его двумя с половиной парами ушей, – Можешь гарантировать, что он снова не попадёт к какому-нибудь Бухалку. Тебе правда легче отнять у него хоть какую-то, пускай призрачную, пускай даже миерную возможность жить в семье, чем признать мои попытки исправиться? Я стараюсь? Если ты переживаешь, почему только топишь меня? Почему бы не помочь?

Он нагнулся над столом и посмотрел ей прямо в глаза. Она ничего не ответила. Антон понял, что смог подобрать правильные слова. Его гнев и негодование сменились бессильной покорностью.

– Пожалуйста, Глэд, помоги мне. Ты здесь эксперт, я это признаю. Я просто хочу, чтобы у него были друзья, семья, своя комната, игрушки. Чтобы он запомнил не только, как его пинали, понимаешь? Чтобы он не плакал, когда я прошу выбрать цвет для комнаты, — он сел рядом. Она опустила лицо и положила руки на колени, – Что бы между нами ни было, это было давно…

– Шульц, детям нужно много любви и заботы. Постоянно, а не когда тебе захочется.

– Понимаю.

– Нет, не понимаешь. Нельзя будет просто отдать его, если тебе вдруг надоест. И ты не можешь использовать его, чтобы держать меня рядом с собой.

– Глэд, я готов. Мне кажется, мы всё давно обсудили и поняли. Это не я бегу за тобой, это ты бежишь от меня, – он подвинулся ближе и занёс руку, чтобы обнять её плечи, но остановился. Она кивнула.

– Я пойду проведать мальчика.

Она поднялась и вышла из комнаты, оставляя за собой слабы след апельсиновых духов. Антон в первый раз сознательно обратил на него внимание, поразившиль тому, как он противоречит его представлениям об этой женщине. Вот один из её секретов, позволяющих располагать к себе и сглаживать углы. От размышлений его отвлекла вибрация в кармане. Антон раздражённо поднёс телефон к уху и зашипел в трубку.

– Да! Кто это?

– Здравствуйте, это Оскар. Вы приходили ко мне и просили перезвонить…

– Да, помню, господин Циммерман? — врач снова взял себя в руки и вернулся к своему обычному флегматичному состоянию — Как Ваши дела?

– На следующий день после Вашего визита, нам списали все долги. Бандиты уже неделю не появляются. Вы как-то к этому причастны? Скажите, Вы один из них?

– Нет, я не бандит. Оставим эту тему. Рад, что всё обошлось само по себе, и моё вмешательство не понадобилось…

– Зачем Вы врёте?! – Антон через трубку услышал, как он кусает губы, – Когда я могу вернуть Вам деньги? Они наверняка…

– Наверняка грязные, это хотите сказать? Господин Циммерман если боитесь, что Вас могут в чём-то заподозрить, то, уверяю, Вы ошибаетесь. Я простой врач.

– Пусть так, но мне будет спокойнее, если…

– Да, я понял и больше не побеспокою. Если что, мой номер у Вас есть, – не успел он договорить, как услышал несколько коротких гудков.

***

Шантажом и манипуляциям господин Шульц надавил на руководство учебного заведения, заставив их принять своего сына в школу. Несмотря на ожидаемые протесты родителей, дети сразу же окружили его вниманием. Сначала из любопытства к необычному внешнему виду и протезу, как у роботов в мультиках, а затем из интереса к нему самому. Мальчикам доставляло удовольствие играть с ним во вторжение трансформеров, и слушать рассказы, подчерпнутые им из энциклопедий и книг. Однако полного взаимопонимания ему удалось достичь именно с кругом девочек.

Переводя красного от радости и мокрого от энтузиазма Октая через дорогу, Антон параллельно пытался оттереть с протеза белые пятна корректора, предположительно символизировавшие ногти. Мальчик тряс неумело заплетёнными в косичку кудрями и непрерывно лепетал что-то в ответ на простое: «Ребята научили тебя чему-то новому?». Из его сбивчивого рассказа он понял только, что Гертруда дала ему заполнить анкету для друзей и похвалила картинку, которую от там нарисовал, а Эрнест из параллельного класса подарил наклейку.

Немного по-другому дело обстояло с учителями.

– А я говорила, животному не место в школе, – злорадно подытожила директор.

– На него жалуются учителя?

– Да, пожалуйста, фрау Крюгер, учитель чтения.

Анон поднял бровь и, прищурившись посмотрел на неё. Учительница посмотрела на него, потом на ребёнка, затем на свои жизненные ориентиры. Последнее явно отсутствовало.

–  Так. Значит, Вам не понравилось его сочинение, – он расправил плечи, поднял голову и покосился на сына, – Ну и что ты там написал? 

– Я? Ну, мне показалось странным, что… Ну, зачем принцу Золушка?

– Таааак? – Он наклонил голову в другую сторону и теперь свысока смотрел на учительницу.

– Ну как зачем?! Это же любовь!

Снова наклон головы.

– Но я имею в виду, – Октай искал защиты у отца, – Он не мог бы за пару минут узнать её как человека.

Учительница открыла было рот, чтобы возразить, но поймала взгляд Антона и инфаркт одновременно.

– Вот, а за внешность… Он даже её лица не запомнил. Он был готов выбрать любую страшнющую старуху, если бы ей туфелька подошла.

Антон снисходительно повернул голову в сторону преподавателя: «И написано грамотно. Я смотрю, у него тут два листа размышлений, в то время, как у других по три предложения с пятью ошибками в каждом». Преподаватель повернула голову в сторону Бога, но он уже итак с интересом наблюдал за тем, как она выпутается из такого.

– Но, а ещё сегодня его очередь поливать цветы в классе, – неуверенно шепнула она.

– Полагаю, мы свободны, – не обращая на неё внимания, он прижал руки ко рту и закурил.

Сработала пожарная сигнализация, и с потолка сначала закапало, а затем полило.

– Готово, – радостно воскликнул ребёнок, и вприпрыжку вышел вслед за мрачной дымящей фигурой человека дождя.

В целом, учиться Октаю действительно нравилось, и вскоре учителя успокоились. Он даже стал отличником, а его рисунки стабильно занимали места в конкурсах по рисованию.

***

День не задался с самого начала. Из почтового ящика торчали три бумажки: счета за воду, электричество и использования генетического материала семьи Шульцев© в личных и коммерческих целях.

«Господин Клаус Ульрих Шульц и его супруга Урсула Анна Шульц, урождённая Леманн, с прискорбием уведомляют своего сына Антона Макса Шульца о скоропостижной смерти Тиля Вольфганга Шульца, приходившегося ему дедом… Мы всем сердцем скорбим об утрате…», – врач брезгливо высунул язык, будто бы проглотив что-то кислое, и быстро просмотрел глазами остаток написанного на дорогой гербовой бумаге письма. Он искал цифры и нашёл их:

«Вся семья соберётся на поминальный ужин по адресу Лейпцигерштрассе, 7, г.Санкт-Гильген, Баден-Вюртемберг в 18:30 по местному времени».

Они хотят всей семьёй собраться в его доме, а его предупреждают об этом за день. Он мог бы начать возмущаться, но что бы это дало?

Весь день Антон провёл за подготовкой к ужину. Он не хотел давать себе в этом отчёт, но в тайне боялся встречи семьи с Лукасом. Когда ребёнок вернулся из школы, Шульц младший потащил его в магазин и насильно заставил выбрать себе костюм. То, что он выбрал, Антону не понравилось, а потому он подобрал подходящий сам.

Он отправил Октая спать уже к восьми вечера, вычистил квартиру и заказал доставку еды. Остаток вечера Господин Шульц помнил только приблизительно. На утро он проснулся от бьющего прямо в глаза света и ощущения сухости во рту. Оторвавшись от стола, он поднял глаза и впервые увидел над собой строгий взгляд мальчика. Это было непривычно и неожиданно. Он поднялся, чтобы выяснить, в чём дело. В глазах на секунду потемнело, а к горлу подступила рвота. Октай подошёл ближе и как мог поддержал. Он не сказал ни слова, но его глаза были опущены. Когда Антон немного пришёл в себя, мальчик дрожащим голосом, сдерживая слёзы сказал:

– Господин Антон, извините, я думаю, мне пора идти.

– Что? Почему, солнышко? Куда? Суббота же, – врач встряхнул головой и в упор уставился на него.

– Вы пьёте алкоголь. Как те люди. И как мои родители. Спасибо за Вашу доброту, но лучше уж верните меня обратно. Пока я помню Вас как хорошего человека.

Антон сглотнул и попытался осознать то, что мальчик пытается до его донести.

– Обратно? К человеку, который тебя чуть не убил? – врач протрезвел от такого поворота событий, – Ты хочешь сказать, что он не пил?

– Пил, но, – мальчик выдохнул, его голос треснул, а на пол по очереди упали две крупные слезинки, – Мне на него плевать, а вас я люблю, – он размазал слёзы по лицу, – Простите, но я лучше запомню Вас хорошим.

Врач почувствовал, что его органы сжались в комок, а на лбу проступил холодный пот. Он встал на колени перед плачущим ребёнком, заглянул ему в лицо и сгрёб малыша в охапку. Неожиданно он осознал, что по его собственным щекам струились слёзы, а в горло затекают сопли. Он слышал свой голос ушами, но тело не ощущало, что он говорит, – Солнышко моё, я тебя ему не отдам. Никому не отдам. Если я ещё раз выпью, если тебе со мной будет плохо, я найду другую хорошую семью, обещаю. Пожалуйста, прошу тебя, дай мне ещё один шанс. Клянусь тебе, ты никогда меня таким не увидишь, – мальчик уткнулся носом в его жилет, – Взрослые делают так, когда им плохо. Не все, но некоторые. И я раньше тоже так делал, но теперь у меня есть ты, и это мне больше не нужно. Я не променяю тебя ни на что. На это тем более.

Антон почувствовал, как по его плечу разливается жар и как он идёт дальше, к ушам и шекам.

– Знаешь, мне действительно сейчас тяжело. Но это не потому, что мне трудно с тобой. Ты потрясающий мальчик, и я тебя люблю. Я никому никогда не позволю тебя обидеть.

– Я тоже люблю Вас, то есть, тебя, пап.

Они так и сидели на полу, обнявшись и плача. Неожиданно мальчик поднял голову и принюхался. Он всхлипнул и вытер слёзы. Антон вопросительно посмотрел на него, и убрал со лба кудрявую прядь. «Дядя Отто», – объяснил мальчик. Через несколько секунд в дверь позвонили. Антон с Октаем переглянулись, врач улыбнулся, мальчик ответил ему тем же, и неожиданно оба расхохотались. Забыв о боли в голове и тошноте, отец подхватил смеющегося мальчика на руки, покружил вокруг своей оси и усадил на шею. Спотыкаясь, они доплелись до двери. Отто осмотрел их сверху вниз, закатил глаза, но ничего не сказал. Однако Шульц готов был поклясться: уголки его губ дрогнули и поднялись.

– Тебе ещё нужна помощь?

– Ну и где та шлюха, от которой ты нагулял этого выблядка? – проревел Шульц Старший, ткнул в ладонь Октая набалдашником трости и вжал её в стол.

Мальчик взвизгнул и, стул под ним с грохотом повалился на пол. Он с трудом устоял на ногах и, пятясь назад, добрался до лестницы. Он споткнулся и едва не упал, но тут же взбежал по ней вверх.

Антон с Отто переглянулись. Адвокат нахмурился, ожидая от клиента определённого поведения. Однако эти ожидания оправдались не полностью.

Спустя полчаса криков и поисков под каждым кустом, они наконец наткнулись на одиноко стоящую тонкую фигурку. Мальчик робко пошатнулся, и побежал навстречу отцу. Антон обхватил его хрупкие дрожащие плечи, потёр их ладонями и накинул на него пальто.

– Дурашка! Что ж ты делаешь?!

Отто в след за другом выбежал из машины и раскрыл над отцом и сыном зонт.

– Мы так переживали за тебя!

– Но ваша семья не хочет меня видеть, – он говорит сквозь слёзы.

– Да плевать! Мне тоже их видеть тошно. Вот моя семья, – он развёл руками, — Иди сюда.

– Семья, малыш, – вмешался Отто, – Это не те, кто предъявляют счёт за каждую копейку, которую на тебя потратили в детстве. Это те, кто ночью в дождь ищут тебя с зонтиком. Или без него.

Антон посмотрел на друга с выражением искренней признательности, и только в этот момент заметил, что он мёрзнет и держит зонтик над их головами.

– Отто, боже мой, ты же совсем промок. Нет-нет-нет, домой я тебя не пущу. Останешься у нас, всё необходимое я тебе дам, – Запутавшись в длинных ногах, врач неловко подскочил и выхватил зонт из его рук, – У тебя ведь выходной?

– Ну, ты весь вечер был под моим присмотром так что, скорее всего, да.

Антон довёл обоих до машины, усадил и сам закрыл за ними двери. Мокрая рубашка липла к телу, обожжённые холодным воздухом лёгкие словно чесались изнутри, но лицо светилось счастьем и внутренним покоем.

– Ты уверен, что сможешь вести?

– О, нет, Шульц, машину свою я тебе не доверю. Тая лучше успокой.

Октай хихикнул, когда услышал такой вариант своего имени. Отец усадил его на колени и пощекотал, потерявшись своей щетинистой щекой о его лоб. Мальчик положил голову на его грудь, поморщился и вздохнул.

– Эй, ты у меня как? Несколько раз за день плакал. Голова не болит? Ещё и промок. Как бы не заболел теперь.

Мальчик упёрся лбом в его жилетку и протяжно застонал. «Поспи», – шепнул Антон, – «Нет, подожди, я дам тебе таблетку». Октай с трудом проглотил её, выдохнул и задремал.

– Ну и день у Вас сегодня. Добраться бы до дома и отдохнуть хорошенько.

– И не говори, – проворчал врач, – Отто, дружище, я тут подумал…

Адвокат хмыкнул и поднял бровь.

– Послушай, я почему-то редко благодарю тебя. Ты ужасно много для нас делаешь. Ты мне очень дорог, так что спасибо, дружище.

Отто посмотрел на него в стекло заднего вида и улыбнулся, – Пожалуйста. Ты превращаешься из Пиноккио в настоящего мальчика? Это солнышко на тебя хорошо влияет.

Антон вставил ключ в замок и только в этот момент осознал, что не закрыл дверь. К счастью, всё осталось так как, было, когда он выбегал из дома, успев захватить только куртку.

– Приглашаю Вас на ужин, господин фон Ланге.

– Ужины с тобой у меня всегда плохо заканчиваются.

– Ну, тогда это очень ранний завтрак. Что скажешь?

Часть 1. Глава 5: “В какую сторону воевать?”

“Surrounded and outnumbered,

60 to 1 the sword face the gun”

“В окружении и в меньшинстве,

Шестьдесят к одному, мечи к ружью””

Sabaton

Конь слушался Райдена беспрекословно, и у его попутчиков возникало ощущение, что всадник с животным стали единым организмом. Чего нельзя было сказать о молодой кобылке, которой управлял Антон. Она металась из строну в сторону, и Райдену приходилось почти всю дорогу две узды единственной здоровой рукой.

Они находились в пути уже около пяти часов, и за это время вони с врачом не сказали друг другу ни слова. Октай печально вздыхал и переводил взгляд с одного взрослого на другого. Эта напряжённая обстановка удручала мальчика. Ему было не столько обидно и грустно, сколько больно находиться в ней.

Первые три часа ребёнок трясся на спине лошади отца, но тот не обращал на него особого внимания, и когда Райден сжалился над ними, устроив привал, пересел на его серого коня. Антону он объяснил это заботой о хрупкой кобылке, которой было тяжело вести сразу двоих. Господин Шульц поднял брови, но не стал возражать.

Поездка пошла немного бодрее то ли от того, что лошади Антона стало полегче, то ли от того, что взошло солнце и мальчик, как птенчик, начал задавать вопрос за вопросом. Воин, не выражая никакого раздражения, отвечал на все, и, хотя врач не хотел признавать свой ревности, его задевало, что мальчику было намного приятнее находиться в компании неотёсанного болвана.

– Спроси-ка, зачем господин Воин носит с собой меч, раз он у нас такой миролюбивый, – Антон передразнил сдержанный и нравоучительный тон сёгуна, но презрительно сморщенный нос выдавал его враждебность.

– Запомните, даже если меч понадобится лишь единожды, носить с собой его нужно всегда, – всё также спокойно парировал Райден.

Едва он договорил, как передние копыта Дзина подвернулись, и он вместе с седоком упал на колени. Послышался шорох, и из кустов выпрыгнула группка разбойников. В состоянии шока Октай не мог даже пошевелиться, но поймал себя на мысли, что непроизвольно пересчитал их. Их банда вдвое превосходила количество путников.

Райден спрыгнул со спины коня и, сделав шаг вперёд, загородил собой отца и сына. Несколько минут он вёл переговоры, пытаясь убедить разбойников уйти прочь с дороги, но, но его усилия так и не дали плодов. Один из разбойников выхватил из-за пазухи короткий меч и занёс руку над серым конём – это стоило ему обеих рук. Следующий нападавший недосчитался головы. Оставшиеся окружили путников и сделали попытку напасть вместе, но Райден одним ударом выпустил кишки одному и рассёк бедро другому, не сразу заметив, что противник кончается. Подняв глаза, воин увидел, что последние силы бандитов обступили его спутников и намереваются скинуть их с лошадей.

И тут произошло то, чего Антон с сыном никак не ожидали: разбойники загорелись. Они по-поросячьи визжали, бегали кругами, падали вниз и катались по снегу. Октай услышал шипение, похожее на шкварчание отбивных на сковородке. Запах горелого мяса сводил его с ума и кружил голову.

Райден повернулся к спутникам, чтобы проверить, что всё обошлось. Вдруг он пошатнулся и ударился коленями о землю, едва успев выставить ладони вперёд. Раненая рука подкосилась, он завалился на бок и рухнул в снег.

Антон ещё не до конца осознал произошедшую меньше минуты назад бойню, но профессиональная интуиция позволила ему мгновенно оценить обстановку. Он без колебаний соскочил с лошади и бросился к проводнику, растянувшемуся посреди утопленного в крови поля.

Врач сразу же сообразил, что маска воина мешает ему дышать. Он протянул руку, чтобы снять её, но сразу же одёрнул обожжённые пальцы. Антон сорвал с себя шарф и, обмотав им ладонь, отшвырнул в сторону кусок раскалённого металла. Райден с глухим хрипом начал жадно хватать ртом воздух. Сделав несколько вдохов, он закашлялся и обмяк, прижимаясь к холодным рукам врача.

— Октай! Коричневый пузырёк. "Ammoniak" написано. Найди мне его, быстро. И ваты какой-нибудь ещё, – он снова повернулся к Райдену и посмотрел ему в лицо. Он кашлял, почти перестал скрипеть зубами и дышал всё тише. Его лицо было мокрым, на нём начинали проступать белые волдыри, а борода обгорела. Без неё он выглядел намного моложе и беззащитнее. Антон уложил парня на бок, скинул с себя куртку и подложил ему под голову. Верхнюю часть доспеха можно было легко снять, развязав скреплявшие пластины верёвки, но врач действовал инстинктивно. Он не стал терять времени и просто перерезал их одним из клинков, болтавшихся на поясе менее неудачливого спутника. «Даже если меч понадобится всего один раз…» – усмехнулся он.

Октай смочил кусочек ваты в нашатырном спирте и поморщился, почувствовав, как пальцы обожгло жидкостью из флакона. Пропитанную спиртом ватку он поднёс к лицу раненого и облегчённо опустился на землю, когда Райден сделал шумный порывистый вдох ртом. Отец и сын около минуты молча сидели на снегу, прислушиваясь к прерывистому дыханию, перебиваемому частым сопением. Антон сгрёб дрожащего Райдена в охапку, прижал к себе, а затем обратился к ребёнку:

– Будем надеяться, что ожога дыхательных путей у этого идиота нет. Помнишь, деревушку, которую мы проезжали полчаса назад? Там просто обязан быть какой-нибудь постоялый дворик.

Райден дёрнулся, когда у него из-за пояса попытались достать два оставшихся мешочка с деньгами. Сквозь сон он услышал, как их содержимое посыпалось на землю. Холщёвая ткань и кожа были кое-где прожжены, но монетки оплавиться не успели. Воин расплылся в снисходительной улыбке, – Идите прямо, человек, – он залился кашлем и перевёл дыхание, – Солнце начнёт опускаться. Увидите деревню. Там, – он сделал глубокий вздох, – Там отдохнёте и наймёте нового проводника.

Октай был слишком потрясён сценой, чтобы продолжать переводить, а врач не стал настаивать и спрашивать. Вместо этого он сложил бинты в несколько слоёв, смочил их водой и, протерев обгоревшие лицо и шею Райдена, перевязал наиболее обожжённые места.

– Мы ведь его не оставим? Скажи, что нет, – Октай бросил на отца умоляющий взгляд.

— Ну, – коротко выдохнул Антон, пытаясь подсадить на спину лошади едва дающего себе отчёт в том, что с ним делают Райдена, — Здесь точно нет, а там – посмотрим, – врач поддержал мальчика и после сам неуклюже вскарабкался на единственного оставшегося коня.

Дзин учуял запах горелой плоти, отчаянно заржал от страха и боли, но был слишком хорошо выдрессирован, чтобы сбросить седоков. Райден едва приподнял голову, простонал что-то, и животное окончательно успокоилось. Они шли на встречу разыгрывающейся метели по своим же пока ещё не засыпанным следам. Лошадь похрамывала на перебитую ногу, тяжело сопела, и седоков на её спине мотало из стороны в сторону.

– Идиоты… всё перепутали, – хрипел Райден кругами ходите… тупицы.

Антон положил ему на лицо свою широкую ладонь и пальцами прикрыл глаза. Через несколько секунд потрёпанный воин уже спал на груди врача.

– Он думает, что мы хотим его обокрасть и бросить, – глотая слёзы объяснил мальчик.

— Но мы же его не хотим, – Антон ласково улыбнулся и, желая успокоить сына, свободной рукой потрепал его по спутанным волосам. Даже хромой и напуганный, конь Райдена был намного более смирным, чем та, другая. Он облегчённо выдохнул, поняв, что править ему не обязательно и мысленно пожелал кобылке, которой ему дали изначально, встречи с волками.

– Но он-то думает, что бросаем. Страшно вот так вот засыпать, когда, возможно, уже не проснёшься, – у мальчика на глазах снова выступили слёзы. Антону было нечего возразить, но теперь он не сомневался: ребёнок знает, о чём говорит не понаслышке.

– Это как в книжке, – тихо пробубнил себе под нос Октай.

– Что именно? – врач почувствовал, как Райден выскальзывает из рук и прижал его крепче.

– Ну, он был в своих доспехах, как в той книжке. Помню, читал про металлического быка. Туда сажали преступника и поджигали снизу.

– Знаю, как нормальный отец, я должен был бы отбирать у тебя такие книги, но видимо, я их тебе и давал. Да?

Мальчик неуверенно кивнул и стыдливо улыбнулся.

— Слушай, сколько себя помню, ещё не разу этого не говорил. Я горжусь тобой. Сынок.

***

Райден проснулся от резкого бившего в нос запаха, постепенно нарастающего жжения в области шеи и собственного глухого стона. Он из последних сил поднял глаза и увидел над собой взволнованное личико. Мальчик подул на ложку и попытался поднести к губам воина. Райден был слишком слаб, чтобы разбираться в ситуации, а потому просто подчинился и покорно раскрывал рот, пока его с ложечки отпаивали тёплым молоком и мёдом. Он испытывал сильнейшую в жизни головную боль, его знобило. Шею ломло, а к горлу подступило рвота, угрожавшая пустить насмарку все плоды упорной работы Октая. Он неловко опёрся на чуть более здоровую руку, привстал, но тут же получил лёгкий толчок в грудь и снова упал на койку.

– Да лежи ж ты, уже, Масленица, – ладонь врача коснулась лба Рэя и прощупала шею. Антон с досадой выдохнул и серьёзно обратился к сыну, — Малыш, спроси, пожалуйста, как он себя чувствует.

Октай сосредоточенно кивнул и перевёл вопрос. Ему нравилось, что папа снова обращается с ним, как с равным и просит вежливо, а не требует и не насмехается.

– Он не ответил, только спросил, что случилось.

— Скажи, что доспехи нагрелись, ему стало трудно дышать, и он потерял сознание. Что чуть не умер, не упоминай, просто расскажи, как положили его на лошадь и добрались до ближайшей деревни.

Райден молча выслушал их и поджал губы. Попытавшись коснуться тела, он не нащупал доспехов и застонал. Поморщившись и вспомнив об этикете, он хрипло поблагодарил отца и сына и сделал попытку поднять руки, чтобы дотронуться до лица. Кожа горела и свербела. Антон перехватил его запястье, и не дал прикоснуться к ожогам:

— Октай, птенчик, можешь сходить вниз, покормить лошадку?

Мальчик, догадавшийся, в чём было дело, кивнул и молча вышел. Господин Шульц знал: жесты Райдена – дорожный знак-джокер: его можно ставить, где угодно и обозначать он может, что угодно, а потому решил на всякий случай подготовиться и достал из камина уголёк. Воин непонимающе пялился на человека, пока тот карябал что-то на клочке бумаги:

Райден понял, о чём пойдёт речь, грустно посмотрел на Антона, прикусил нижнюю губу и, желая перевести тему, выразительно пожал плечами. Затем он неуклюже подтянулся, сел на кровати, кивнул в сторону мелка и протянул руку:

Минимальные знания грамматики японского подсказали Антону, что это – вопрос, а понять остальное не составляло особого труда. Врач указал в дальний угол, где лежали сломанные доспехи, и когда Райден удовлетворённо кивнул, отобрал у него уголёк:

Райден брезгливо взял рисунок в руки, повертел, и внезапно его скрутил новый приступ кашля. Антон поддержал его и протянул стакан воды. «Странно, вроде Октай очень мило вышел», – удивился он. Наконец, путём хитрых логических процессов, Райден догадался: единственное, что у них было в количестве двух штук – лошади. Похоже, молодая кобылка Горо испугалась и бросилась в лес. Он продолжил рисовать:

Антон вытащил из-за пояса два пустых мешочка – три монетки красноречиво звякнули и покатились по столу. Райден исподлобья посмотрел на врача, а тот в свою очередь раскинул руки и, не вставая с постели, покрутился влево и вправо. Воин устало выдохнул и упал на койку. На самом деле врача смутило, что комната и питание на несколько дней стоили лишь в два раза больше, чем обед на троих в таверне, но возражать или просить похвалы за выгодную сделку он не стал. Возможно, Райден уже был должен хозяину трактира, или здесь чужеземная волюта ценилась выше, но теперь не всё ли равно. Главное, что их с пострадавшим воином не вышвырнули на мороз. Октай передал цену, но перед путниками встала другая проблема – о том, как соотносятся номинал монеты и её внешний вид, мальчику оставалось только догадываться. Господин Шульц попросил высыпать ему в ладони содержимое обоих мешочков и выставил руки вперёд, не сильно надеясь на благовоспитанность местного контингента.

Антон положил ладонь на плечо Райдена и кивнул в знак благодарности. Пока он импровизировал с лекарствами, воин протянул руки перед собой: на места, где ожоги были самыми сильными врач, аккуратно наложил повязки, а на мелких царапинах в разные стороны топорщился неровно наклеенный детской рукой пластырь. Он посмотрел на отражение в кружке: лицо было почти полностью покрыто какой-то мазью, а шея – перетянута бинтами. «Подумав – решайся, решившись – не думай», – пронеслось в его голове, и, когда Антон сел напротив него, Райден, стыдливо опустив глаза в пол, протянул ему левую руку.

Врач улыбнулся и, кивнув, заставил парня лечь обратно в постель. Он промакнул раны и смазал пальцы заживляющим кремом. Когда он коснулся обожжённой кожи, воин взвыл от боли, но тут же стиснул зубы. Антон выждал, пока боль на самом деле утихнет, и, похлопав его по спине, продолжил: «Терпи». Райден залпом запил таблетки и откинулся на лежанку. Антон затянул повязки потуже, достал стетоскоп и, согрев его в руках, прослушал грудную клетку и живот раненого. Вожак никак не выдавал своего волнения, но его сердце колотилось, как у кролика. «Боишься меня? Я думал, великих воинов доктора не пугают», – результат его более чем устроил, и он довольно похлопал Рэя по плечу. Выждав пару секунд он, в каком-то необъяснимом порыве, который можно было бы принять за заботу, укутал больного потеплей. Одеяло приятно пахло жареными семечками, Райден зарылся в него с головой и в почти сразу же задремал. Антон потёр лицо руками и бросил усталый взгляд на гору металла и горелых перьев, которые ещё недавно носили гордое звание доспехов. Он изнеможённо выдохнул, и понадеялся, что воину всё же удастся их восстановить и восстановиться самому.

Господин Шульц открыл дверь и вышел на мороз. Спустившись по лестнице, он окликнул сына. Взволнованный, но довольный Октай подбежал к нему начал радостно рассказывать, как лошадь взяла еду у него из рук, а потом упёрлась мордой в бок и начала толкать, словно бы просила добавки. Отец похвалил его за наблюдательность и, погладив по волосам, взял его ладони в свои. Он только сейчас заметил протез мальчика, так хорошо он умел с ним управляться. Не выдавая отсутствие наблюдательности у себя, он отвёл взгляд и воскликнул: «Да ты совсем замёрз! А ну быстро в дом греться!». Отец несколько раз дунул на его руки и растёр их. Октай немного расстроился, что придётся бросить столь интересное занятие, как кормление домашнего животного, но и сам вдруг почувствовал, что замерзает, а потому не стал сильно возражать.

Антон с какой-то едва уловимой радостью наблюдал, как румяный ребёнок, перепрыгивая с ноги на ногу добрался до двери, и, не с первого раза открыв её, зашёл внутрь, впустив в комнату холод. Когда дверь захлопнулось, врач мотнул головой, словно бы стряхивая наваждение, и уверенно повернул в сторону городской площади.

По пути он пытался обдумать и понять, почему вожак не назначил проводником кого-то из отряда. Или хотя бы не захватил с собой свиту из парочки воинов. Умри он здесь, войско оказалось бы обезглавленным, и никто этого даже не узнал бы этого, не говоря уже о возможном кризисе, происходившем сейчас в деревне из-за отсутствия управления. В его глазах Райден уже имел право считаться храбрым и довольно неглупым парнем, возможно, даже в чём-то мудром. Всё это выглядело откровенной глупостью, так что, скорее всего, имело под собой основание и являлось хитрым планом.

Городок показался ему намного более дружелюбным, чем тот, которым управлял Райден. По крайней мере, никто не пытался его убить: на него попросту не обращали внимания. Похоже, здесь привыкли к торговле с людьми, а потому не боялись их. Он осмотрелся: местные были даже ниже, чем Райден, и он ощутил себя жирафом среди зебр. Антон немного походил, по рынку, не оставляя попыток найти хоть что-нибудь, что можно было бы купить на его жалкие три монетки. Неожиданно осознал, что слышит родную речь, непроизвольно обернулся и увидел, как кто-то довольно настойчиво пытается его окликнуть. К нему приближался человек примерно такого же роста, как и он сам. Антон остановился и стал ждать, смотря ему прямо в глаза. Человек схватил руку господина Шульца и затряс её с такой силой, что врачу стало больно. Он широко улыбался, глядя в лицо Антона, который больше не успевал ни на что реагировать и решил предоставить случаю всю волю возможностей.

– Ach du meine Güte («Ах ты божечки ж мои»)! Вы первый человек, которого я здесь встретил за три года. Ну, кроме Фиби, моих парней и других торговцев, разумеется. Какими судьбами в Буролесье?

Антон коротко и неохотно рассказал незнакомцу о том, что с ними произошло, многое упуская и умалчивая. Соотечественник внимательно и участливо выслушал всю историю, посекундно меняя выражение лица:

– Да в Говнолесье любой тебя к людям выведет, не переживай. Можешь нанять одного из моих ребят.

Антон на секунду задумался, и понял, что после всего произошедшего, он не имеет права бросить больного проводника непонятно где и без средств к существованию. Так он рисковал подорвать доверие не только к себе, но и ко всем людям в прицепе. Но, что ещё важнее, он только начал налаживать отношения с ребёнком, а показывать ему дурной пример и отстранять от себя сейчас совершенно не входило в его планы.

— Не думаю, – через силу он отказался от подарка судьбы и тут же пояснил, — У нас почти не осталось денег, а с этим парнем мы точно сочтёмся.

– Ну как знаешь. Отсюда до Гильгена ist nur ein Katzensprung («всего-то прыжок кошки» – рукой подать). Мы с караваном добираемся туда часов за шесть.

Антон окончательно убедился, что имеет дело с торговцем и усмехнулся, отметив, как по-разному к торговле с людьми относятся два народа-соседа. В голове у него сразу выстроился план, по которому это поселение торгует с людьми, а потом продаёт те же самые товары, но уже втридорога, своим более ксенофобным партнёрам. Он зашёл в понятную и комфортную для себя зону авантюр и коварных схем. Никакой чести-мести.

— А вы не планируете в ближайшее время туда отправиться?

Купец почесал затылок и задумался:

– Дня через два собирались, кажется, а что? А, – он расплылся в улыбке, – Понял. Конечно, да, вы можете присоединиться. Кстати, так что у вас там с деньгами? Да не переживай, держи, – он вложил монеты в ладонь Антона, и оттолкнул его руку от себя, когда тот попытался отказаться, – В городе отдашь. На пару дней должно хватить.

Антону было неловко самому просить о таком, тем более человека, имя которого он забыл сразу же, как только его произнесли. Этот внезапный акт эмпатии заставил облегчённо вздохнуть.

– Вы в «Красных флажках» остановились ведь? Да, цены там ломят, дай Бог, и название ещё это… Местные – такие снобы. Ну что ж, ничего не поделаешь. Меня всегда можно найти тут. Так что всё в силе.

Они готовы были распрощается, и врач уже вытащил из кармана пачку сигарет, как неожиданно лицо его собеседника просияло. Он посмотрел сквозь Антона и замахал рукой, – Фиби! Девочка, давно не виделись.

Антон обернулся, увидел, что теперь стоит лицом к лицу с Оракулом и сглотнул.

– Привет, Кифер, – она перевела взгляд на Антона и её весёлость сразу же куда-то улетучилась, – Ты что тут делаешь, Шульц? Ай, сама знаю, но просто очень неприятно тебя видеть.

Кифер упрекнул Антона, за то, что тот утаил от него знакомство с Фиби. Господин Шульц молчал и с тупым выражением лица таращился на неё. Оракул вырвала сигарету из рук врача и закурила сама, – Ну и что там твой приромант? Сразу видно, волчье племя, заживает, как на собаке, – она стряхнула пепел и выпустила дым в лицо Антона, затем снова сделала затяжку.

— Откуда? – Антон осёкся, почувствовав себя абсолютно беспомощным и незначительным перед её взглядом.

Она хихикнула и указала пальцем не небо, – Я Оракул, забыл? А, и передай своему, как его, Андо? – она взглянула на свою ладонь, потом снова на небо, – Да, ему: «Не бойся согнуться, прямее встанешь», что бы это не значило. Скорее всего, не поможет, но мало ли. Это всё, что я могу за бесплатно. Не подумай, я бы потребовала с тебя денег, да вот только те семьдесят восемь ко у тебя в кармане – почти половина, всего, что у вас троих есть.

Господин Шульц пересчитал монеты. Двадцать шесть. Получалось, номинал одной равнялся трём ко. Но она ошиблась в другом: на самом деле, это и есть всё, что у них было.

Она докурила, но вместо того, чтобы выбросить окурок, протолкнула её между зубов Антона. И тут его зрачки вдруг расширились.

– Ага, – на её губах показалась тень лёгкой улыбки, – Вспомнил наконец.

***

Отто в очередной раз обратил внимание Антона на тот факт, что врач снова становится мишенью для правоохранительных органов и ткнул пальцем в подтверждающую его слова строку таблицы: «А теперь посмотри сюда, сюда и вооот сюда. Это что?». Адвокат склонился над книгами, а врач – над ним.

– Циферки? – пожал плечами Антон.

– Это твой приговор, Шульц. Ты в налоговой «звезде» через 3.14.

– Что ты предлагаешь? – он чиркнул спичкой и закурил прямо в кабинете.

– Я? А я, почему я должен тебе что-то предлагать? – Отто замахал рукой, отгоняя от себя сигаретный дым, – Ты сам мне хвастался, что тебя, мол, не поймают. Вот тут, тут и тут, – он указал на ячейки в книге бухуйчёта, – совершенно не сходится. И это – только верхушка, На ней ты и погоришь, точно тебе говорю. А если начнут копать дальше, то и меня вместе с тобой возьмут, – он запустил руки в мокрые русые волосы и в изнеможении соскользнул вниз под стол. Моральная ответственность – это когда при нарушении кодекса автоматически испытываешь непрекращающееся чувство вины на определённый, оговорённый комиссией срок. К такому он за долгие годы дружбы с врачом начинал привыкать. Теперь же их ждала уже уголовная ответственность.

– А ведь есть же какая-то деятельность, которая налогами не облагается, – уставившись в стену прошептал Антон, – Это какая?

Отто выдохнул. Сначала облегчённо, затем устало и, наконец, встревоженно.

Благотворительный фонд господина Шульца, который он на всякий случай зарегистрировал как киприотскую Церковь, требовал хоть какого-то подобия кипучей деятельности. И Антон был обязан эту деятельность обеспечить. Тем более, что это могло бы помочь воспитать из мальчика сильную личность. Хотя, ребёнок итак отлично воспитан несмотря на все его усилия, показать сыну, какой его отец хороший человек, лишним не будет никогда.

Он нашёл небольшую хижину в лесу, и с помощью Октая выведал у местных жителей, что её хозяева давно мертвы, а сам дом проклят. Антону это подходило. Он готов был отдать духам за аренду довольно внушительную сумму. Правда не деньгами, а таким же эфемерным для него понятием, как, собственно, фантомы – документами. Закупка оборудования и лекарств, по накладной, также обошлась ему «бесплатно, но очень дорого».

Октай был безгранично рад, что его папа предложил устроить что-то настолько бескорыстное, и что он сам сможет поучаствовать. Возможно даже, кого-то спасти. Эта мысль будоражила его сознание и пробуждала воображение. Мальчик повторил всё, что знал на родном языке, из книг в папиной библиотеке выписал называния различные симптомов и болезней, а то, чего не смог узнать, попытался как можно короче объяснить и сформулировать словами.

Антон без проблем перевёз часть вещей в хижину, предполагая, что они с сыном будут жить там на выходных и каникулах, периодически возвращаясь домой.

Ни духи, ни душа его не тревожили.

***

Когда господин Шульц вернулся домой, на небе уже появились первые звёзды. Октай свернулся калачиком на коленях Райдена, который, поджав под себя ноги, караулил врача. Антон поприветствовал его кивком. Воин дождался, пока доктор снимет с себя куртку и подойдёт к ним, высыпал на стол горсть монет и выложил заранее подготовленный рисунок:

Появились вопросы, но Шудьц решил, что вполне сможет обойтись и без ответов на них. В свою очередь он высыпал свои монеты. Райден многозначительно поднял брови и ухмыльнулся, увидев, что его горстка чуть больше. «Ну вот и ясно всё с тобой, азартный чёрт. Не бывает безупречных», – Антон не собирался доставлять ему радость превосходства, а потому сразу же нарисовал на обратной стороне рисунка Райдена свой:

Вожак сдвинул брови, тихонько ругнулся и сделал вид, что разочарованно бьёт кулаком по столу. Мужчины переглянулись и расхохотались, но поспешно затихли, покосившись на глухо посапывающего ребёнка. Антон довольно сощурился и едва слышно шепнул: «Бито».

Часть 1. Глава 6: “Высоко, но в бок”

«I'm the hand of God

I'm the dark messiah

I'm the vengeful one»

«Я длань Господня,

Я тёмный Мессия.

Я тот, кто мстит»

Disturbed

Антон проснулся ещё до рассвета, и первым, что он увидел, стал Райден, занятый починкой доспехов. Даже несмотря на разбросанные по полу детали и ругань сквозь зубы, ему удавалось вести себя тихо. Напряжение и сосредоточенность воина были настолько сильны, что он не заметил подсевшего напротив врача. Высунув язык, Райден пытался нанизать металлические пластинки на самодельную верёвку. Он приступил к починке ещё вчера, и, по-видимому, сидел за их этим занятием всю ночь, чтобы успеть к назначенному сроку.

– Всё нормально? – спросил Антон, пододвигая парню стакан с водой и высыпая в ладонь лекарства. Он посмотрел на работу поближе и с удивлением отметил, что она уже почти готова. Врачу вдруг захотелось потрепать Рэя по волосам и похвалить, но он сдержался.

Райден моргнул, проглотили таблетки, запил их и поспешно вернулся к починке доспехов. Его глаза слипались, он несколько ронял голову на грудь. Спустя несколько секунд он пробурчал что-то вроде «спасибо» и вновь моргнул.

Антон поднялся, набросил на его плечи одеяло и, выйдя за дверь, погрузился в густой туман. Протерев очки, он знакомою тропой поплёлся в сторону торговой площади. Его уже ждали.

Оракул никак не отреагировала на его появления. Врач, не поприветствовав её, встал рядом и облокотился на каменную стену. Она вытянула руку – он вложил в неё сигарету.

– Ну, вообще-то, это небесно-канцелярская тайна, Шульц, а вас эти события касаются напрямую, – она нагнулась, прикурила от зажигалки Антона и продолжила, – Но, так уж и быть. Раз ты принёс жертву, дым которой угоден богу. Вижу, ты всё же продолжишь работать в его городке, несмотря на мои предостережения. А дальше всё, как в тумане, – она театрально описала рукой круг, остановилась, протянув ему ладонь, подождала пару секунд и приоткрыла один глаз.

Антон заглянул в пачку, выдохнул и протянул ей ещё две сигареты. Она с жаром продолжала: «Чу! Из тумана выходит крылатый всадник, но его стаскивают с лошади и ах! О боже, нет!», – рука снова оказалась напротив врача. Он вытащил себе одну и отдал Оракулу оставшуюся пачку. Она взвесила её на ладони и удовлетворённо продолжила, – Это твоя вина, человек со сломанным носом, и тебя нет рядом, чтобы спасти, и чтобы наказать. Но даже так его жизнь и рассудок окажутся в твоих руках. Помни, Шульц, вами обоими недовольны боги. Вы с ним теперь в одной лодке, и она несётся в пиздец без остановки… Ну что ж, если это судьба, можешь лечить тамошних, так и быть, препятствовать не буду. Не забывай только приносить побольше этих благовонных палочек, богам они очень нравятся.

– Можно ещё один вопрос? У меня ничего не осталось. По дружбе. Мы с этим парнем какие-то избранные?

– Вы с ним? – она рассмеялась и вытерла слёзы рукавом. Увидев, что собеседник остался серьёзен, прочистила горло и принялась за рассуждение, – Ну, этот чувак в каком-то смысле особенный, ты же понимаешь, нужен особый тип парня, чтобы чуть не умереть от самовозгорания. Сын твой во всех смыслах особенный. Ну а ты? Да, ты тоже избранный. Тебя избрал бог мудаков и при рождении харкнул тебе в лицо. Ты исключительный ублюдок, Шульц, и у тебя была одна простая задача: вырастить из Его потомка то же самое что и ты сам. Но ты всё сильнее разочаровываешь Его день ото дня, – она спохватилась, поняв, что наговорила лишнего, и отвернулась. Врач оставался неподвижным и всё это время смотрел сквозь неё, задумчиво выпуская дым.

Они друг друга поняли, и Оракул встала рядом, облокотившись на стену. Оба затянулись, синхронно выпустили изо рта пар и стояли молча, пока Антон в последний раз не стряхнул переел с окурка. Она, не прощаясь, повернулась спиной и оставила в одиночестве. Не прошло и нескольких секунд, как он услышал хриплый оклик торговца и звонкий голосок сына. Он поднял глаза и увидел всех троих своих спутников на другой стороне ручья: Октай встал на цыпочки и размахивал рукой, пытаясь привлечь внимание. Кифер придерживал ребёнка, чтобы тот не свалился в воду, пока совсем ещё слабый Райден стоял в стороне, скрестив руки на груди. Антон натянул на себя счастливую улыбку. Он разберётся с этим, но разберётся позже.

Врач подошёл к Киферу и напомнил про их договор отвезти воина обратно в его провинциальный городок:

– Как бы сильно не сопротивлялся, hab's kapiert («так точно»), положись на старину Руди – доставим в лучшем виде. Ну, он сейчас не в лучшем, так что в каком-нибудь точно доставим.

Антон и Октай сели в пустую телегу. Райдена, решившего втихаря вскарабкаться на лошадь, врачу пришлось втащить в неё за шиворот. Воин обиженно поджал губы и демонстративно отсел подальше. Отец с сыном переглянулись и засмеялись.

За шесть часов пути Октаю удалось продолжить то, чем он пытался заниматься уже два дня: он научил отца основам общего языка зверолюдей, а Райдена – немецкому. Языки были довольно похожи, так что они быстро поняли закономерности и к концу пути уже понимали простейшие предложения.

Когда они добрались до города, господин Шульц попросил торговца поменять его евро на ко, которые были в ходу в лесу, и тот охотно согласился. Врач вернул Руди и Райдену вдвое больше денег, чем занимал и вручил обоим по большому пакету лекарств и перевязочных материалов. Торговец мог бы их продать, а вожак – раздать населению своего города.

– Не думал, что скажу это, но будем ждать вас снова, доктор, – на ломанном немецком с подсказками Октая проговорил Райден и протянул Антону здоровую руку, – Однако я Вас пойму, если не захотите возвращаться.

– Нет. Раз в неделю. На пару дней, на выходные. Ждите, – на ещё более ломанном общелесном попытался убедить проводника врач и, серьёзно посмотрев прямо в глаза воина, сжал перевязанную ладонь. Они кивнули друг другу.

– Какой чёрт тебя носил и где? – заорал в трубку Отто, – Шульц! Молись, когда я до тебя доберусь. Я уже в машину сажусь, слышишь?

– Меня опять приходили арестовывать, или ты просто переживал? – игриво поинтересовался Антон.

– Шульц! Молись всем своим очкастым богам, говорю тебе! Я еду.

– Скорее уж богу мудаков… Так всё-таки первое или второе?

– А… что? Ну… – Отто на секунду пришла мысль изобразить помехи на линии, но он растерялся, и стало уже поздно, – … не первое, доволен? —прошептал адвокат.

***

– Извините, вы хотите защищать права этих существ, господин Шульц? Почему не права червей? Что Вы хотите этим доказать? – Адвокат защиты присела на стул напротив него.

– Что хочу доказать? Что этот ребёнок прошёл через ад и вернулся обратно, – поморщился Антон.

Она встали и поправила очки:

– И сколько Вам будет достаточно?

– Нисколько, – вмешался Отто, – А Вам, я думаю, где-то пять-шесть лет за попытку подкупа меня и моего клиента. Попытки уладить дело в досудебном порядке провалились, потому что господина Шульца интересуют отнюдь не деньги.

– Да? А вот собранные мною данные говорят о другом.

– Что ж, как бы то ни было, Вашу попытку дать взятку я записал на диктофон, – юрист не хотел открывать всех карт, но не смог удержаться и не позлорадствовать.

– Господин фон Ланге, кому как не Вам знать, что это незаконно, неэтично и…

– Вы хотите сказать, что попытки подкупа и лоббирование продажи рабов более законны и этичны? Едва ли.

– Посмотрите на этого мальчика. Солнышко, как тебя зовут? – адвокат поднял брови и обратил всё своё внимание на Октая.

Мальчик стоял за трибуной, под которую специально для него подложили несколько крепких деревянных ящиков. Он переминался с ноги на ногу и боялся поднять глаза на дядю Отто, который сегодня разговаривал как-то странно и страшно:

– Лукас, но дядя Антон иногда называет меня Октаем.

– Дядя Антон – это господин Шульц? – Отто показал на врача, сидевшего рядом и, казалось, даже не смотревшего в сторону ребёнка.

– Да.

– Ты помнишь, при каких обстоятельствах, – он прочистил горло, – Как вы впервые встретились? Ты ведь сейчас живёшь в его доме, да?

– Да. Он спас меня и разрешил остаться, – мальчик робко поднял глаза на врача, который наградил его беглым взглядом и снова повернулся к судье.

Отто пожалел, что вообще решился допрашивать ребёнка. На глазах Октая появились слёзы: «Что я сделал? Вы хотите меня наказать или убить?» – он снова умоляюще посмотрел на врача, но не получил ответной реакции. Судья стукнул молотком по столу и попросил обвинение успокоить мальчика.

– Ваша честь, я думаю, ему будет спокойнее, если рядом будет господин Шульц.

– Протестую, – закричал адвокат защиты и, подскочив, с грохотом уронил ручку на стол, – Он может влиять на показания.

– Господин Шульц – единственный человек, который может дать ему чувство безопасности, – объяснил свою позицию Отто и запнулся, – Кроме госпожи Юхандоттер. Насчёт неё защита не имеет возражений?

Ответчик и её консультант переглянулись:

– Она тоже свидетель обвинения…

– Протест отклонён, – перебила судья, – Лукас, верно? Успокойся, Ты здесь чтобы помочь нам решить, можем ли мы признать права твоего народа. Ты знаешь, что такое «права»?

Ребёнок молча покачал головой. Дверь распахнулась, и вошедшая Глэдис спокойно усадила его на колени.

– Госпожа Глэдис Юхандоттер? – начал Отто, – Клянётесь вы говорить правду, правду и ничего кроме правды?

– Клянусь.

– Ваша профессия.

– Врач-педиатр.

– Это Вы осматривали Лукаса?

– Да, я и истец, господин Шульц.

Присяжные зашептались, но были успокоены резким ударом молотка судьи.

– Вы можете рассказать суду о его состоянии и развитии? Соответствует ли оно развитию, так сказать, дитя человеческого того же возраста?

Она закатила глаза, услышав его неуклюжие попытки произнести претенциозною речь.

– Разве эта информация не подпадает под врачебную тайну? Я не имею право рассказывать что-либо.

– Мальчик пока официально не признан человеком, – заверила судья, – Если Вам будет спокойнее, то у нас есть разрешение его представителя, господина Шульца.

– Что ж, тогда. Его развитие вполне соответствует, – она подсадила мальчика поудобнее, – С поправками на ненадлежащее обращение и условия содержания.

– Что вы имеете в виду? Поясните суду.

– У мальчика слабые костно-мышечный аппарат и дыхательная система. Это связано с тем, что ему часто приходилось работать в сырых помещениях. Это что касается тела. Психически он неплохо развит, но, как вы видите, травмы дают о себе знать, – она прижала его голову к своей груди, слегка прикрывая уши, – Он отлично говорит, как на немецком, так и на своём родном языке, но на обоих может не знать названия простейших понятий, например, «снег» и «весна».

– Вы хотите сказать, что у него есть проблемы с абстрактным мышлением? – переспросила судья и склонила голову набок.

Снова шёпот среди присяжных и прерывающий их удар молотка.

– Нет, только с назваными для этих понятий. Это достаточно легко корректируется и свидетельствует лишь о плохом обращении. Сам ребёнок демонстрирует выдающиеся когнитивные способности.

– Если я попрошу Вас объяснить ему, что такое «права»?

Отто понял, что сделал всё, что от него зависело, и вопросы здесь теперь задаёт суд.

Она повернулась к мальчику и посмотрела ему прямо в глаза: «Представь, что один человек хочет ударить другого? Это хорошо?».

– Нет, плохо. Так нельзя, – удивлённо ответил он. Его насторожило, что взрослый человек спрашивает настолько очевидные вещи.

– Почему нельзя?

– Это несправедливо.

– Но ведь тому, кто ударит, станет хорошо. Он этого хотел.

– Ну а другому станет плохо.

В зале суда было тихо. Непривычно тихо для сегодняшнего дня.

– Смотри, у тебя есть права. Это значит, что ты можешь делать что-то, что причинит тебе пользу. Но ещё эти права защищают тебя от других. Представь себе это, как пузырь. Вот ты в «пузыре», – она очертила руками границы над головой мальчика.

– А другие? – нахмурился Октай.

– Да, и другие тоже. У всех есть такой. Но когда два пузыря… То есть, когда права одного и другого сталкиваются, получается бум. Ну, то есть спор, конфликт. Неприятно обоим, а поэтому стоит знать права других, но не давать им нарушить твои.

– Получается, у меня и у моего народа нет таких пузырей?

– По закону, пока нет. Прямо сейчас мы пытаемся доказать, что Вы достаточно ответственные и, если вам дадут права, не будете отбирать их у других.

– Понимаю. А у людей есть права?

– Да, конечно, у каждого в этом зале и за его пределами.

– А их кто им дал? И почему тогда они отбирают их у других.

Судья поспешно вмешалась в их разговор:

– Над этим уже несколько тысяч лет бьётся всё человечество. Если бы мы знали, они бы этого не делали. Итак, я вполне удовлетворена, – он обратился к Глэдис, – Тест с зеркалом, конечно же, прошёл?

– Да, но мы ведь можем воспроизвести его прямо сейчас.

После минутной задержки, в зал внесли зеркало, и пока эксперт подготавливал краску, Октай подошёл ближе и, глядя в него, поправил сбившиеся набок волосы.

– Думаю, дальнейшие эксперименты бессмысленны, – злорадно бросил Отто.

– Последний вопрос и мы тебя отпустим, малыш. Я ознакомилась с твоей биографией. Тебе не больно вспоминать своё прошлое?

– Не особо, – Октай пожал плечами, – Главное, что господин Антон пока меня не бросает.

– Ты всегда называешь его господином Антоном?

– Не всегда, – честно ответил мальчик.

– А как тогда, если не секрет?

Мальчик смутился и посмотрел на врача. Тот улыбнулся ему.

– Ну, иногда. Иногда называю его «папа».

Через некоторое время вердикт был объявлен. Единогласным решением присяжные постановили: зверолюди не должны иметь человеческих прав.

Октай не до конца понял, что это значило, но увидел негодование на лицах взрослых, и поник сам. Держа отца за руку, он скользил по лужам, не разбирая дороги и думая о том, какие из его слов пустили все усилия взрослых прахом. Они подо шли к двери, и мальчик с ужасом подумал, что, рано или поздно, придётся прервать молчание. В этот самый момент Антон повернулся к нему:

– Ну что ж, не расстраивайся. Попробуем в другой раз. Когда-нибудь они должны будут признать очевидное.

Октай облегчённо выдохнул и вдруг почувствовал, как слипаются глаза.

Познее вечером господин Шульц сел на последний двадцать четвёртый автобус и доехал до конечной. Прогулявшись ещё сорок минут и под порывами ветра едва не выпустив зонт из рук, через грязь он всё же пробился туда, куда так стремился попасть. Антон поправил сумку на плече. Он был готов увидеть десятки узников с выступившими наружу рёбрами, маленькие хрупкие ручки, тянущиеся к нему за едой. Но то, что ожидало его на самом деле, ошеломило его.

Антон согнулся пополам, пытаясь подавить накативший рвотный позыв. Бросая работу в больнице, он убедил себя, что теперь будет помогать отверженным, тем, кого официальная медицина и на порог пустить отказалась бы. Тогда он упустил из виду, что те, чью позицию он так отстаивал, были далеко не бесправными. На самом деле, защищать нужно было как раз от них.

Неожиданно господин Шульц почувствовал, что уходит под землю. Ему удалось удержать равновесие и не упасть в грязь. Он наклонился, чтобы узнать, в чём было дело, и обомлел: из земли торчал маленький согнутый локоть.

Антон порывисто сглотнул воздух и почувствовал, как его тело немеет. Он неуклюже отбежал подальше понимая, что топчется по только для приличия присыпанной землёй братской могиле. Он вдруг почувствовал, что летит вниз, как в одном из ночных кошмаров, когда вдруг начинаешь куда-то падать. Только сейчас он заметил, что территория была наскоро огорожена проволокой.

Бурые лужи, размытые дождём, уже просачивались сквозь почву. Владельцы крови уже ожидали, когда она вновь вернётся к ним. На колючей проволоке висела маленькая белая табличка: «Скотомогильник».

Господин Шульц ещё несколько секунд просидел в мокрой траве, пытаясь приди в себя. Трупы ещё не начали разлагаться, и свежему, полному озона воздуху, удалось привести его в чувства. На сегодня у него оставался ещё один визит.

Антон не считал, что безнадзорное размножение животных именно то, что нужно этому миру. А потому с репродуктивным здоровьем родителей Октая, которые, как он выяснил, всё это время жили всего в нескольких десятках километров, он обошёлся не особо осторожно. Как и со всем их здоровьем в целом. Он вытер руки и лицо, набрал номер одного из тех приютов, о которых говорила Глэдис, снял перчатки, сложил их в сумку и покинул хижину, оставив под столом с дюжину пустых бутылок, а на столе – два ещё тёплых тела. Их глаза смотрели ему в след, но увидеть ничего они уже не могли.

Вернувшись поздно ночью и сняв грязные резиновые сапоги, он огляделся, обнаружив, что мальчик, сидит на диване и, зевая, ждёт его. Он подхватил его на руки, поцеловал в лобик и отнёс в спальню.

***

Объяснить, народу, что люди его не похищали и что всё было под контролем, оказалось для Райдена непосильной задачей, но всем хватило и того, что он вернулся. А потому через несколько часов он и его солдаты покинули вечевую площадь и разбрелись по домам.

– Ты вернулся? – женщина, сидевшая перед зеркалом и расчёсывавшая блестящие чёрные волосы, посмотрела на него через отражение. Согласно традициям, он должен был сказать: «Я дома», – но ни моральных, ни физических сил на условности уже не осталось: «Ты ведь даже и не переживала?». «Нет, ты же взрослый мужчина. Ты знаешь, что делаешь», – она на секунду замешкалась и прекратила водить гребнем по струящимся прядям, – «Ладно, может, чуть-чуть засомневалась на третий день. Умэ постоянно плакала и плохо спала, пока тебя не было».

Райден подошёл к кроватке и осторожно подхватил младенца. Девочка улыбнулась и схватила крохотными пальчиками его усы. Он улыбнулся ей в ответ и потёрся носом о её носик: «Ой до! Да ты у меня тут бунтуешь? Дочь самурая и плачет! Как это называется, а?». Малышка засмеялась и выпустила из ручек то, что осталось от его итак потрёпанной и подпалённой бороды.

– Ну, дочь самурая, может и не плачет, а ей можно, – отстранённо бросила женщина. Её слова, без всяких сомнений, были направлены на то, чтобы уязвить гордость воина. И они достигли цели, хотя Райден и не дал её насладиться победой: «Ну ничего, вырастешь, будешь сама самураем, как тётя Норико». Младенец надул носом пузырь и булькнул что-то вроде: «Ба» – «Не “ба”, а “так точно, товарищ-сёгун, есть – поужинать и на боковую”», – он уложил сонную девочку в кроватку, накрыл одеялом, поцеловал в лобик и молча ушёл в свою спальню.

Часть 1. Глава 7: “Народ не крапива”

”Jag ser mig om och ser mitt hem försvinna bort

Min tid där hemma känns nu alldeles för kort

Blott ungdom, knappt en man då plikten kallade mig

Om jag får se mitt hem igen det vet jag ej”

"Смотрю назад – вдали исчез мой дом

Теперь всё кажется, так мало побыл в нём

Юнец, едва лишь муж, но долг уже зовёт

Кто знает, может и сюда – судьба вернёте»

Sabaton

Спустя месяц довольно вялой осады импраторской армии всё же удалось захватить северные земли. Командование рассчитывало на скорую стабилизацию положения на данных территориях. Приказ колонизировать их был отдан именно сёгуну Икэде. Сам он относился к поручению как к ссылке, хотя здравый и смысл подсказывал обратное. В конце концов, кто-то должен ими управлять, а кто мог подойти на эту роль лучше Райдена, который за время войны изучил местную культуру и ландшафты? Его не покидало ощущение, что он со своими солдатами попал в немилость, и только поэтому ему позволили взять с собой только четверть армии – самую мякоть, сок из сока, сплочённый отряд настоящих профессионалов, братьев и сестёр. С самого детства они делили семью, еду и кров и научились понимать друг друга по малейшему движению глаз.

Тёплый дождь, растопивший остатки снега, всю дорогу хлыстал лошадей и наездников по лицу и телу. Капли летели с такой силой, что с деревьев срывало молодые нежные листочки, а стебли травы поломало и прибило к земле.

Благородные воины были не в восторге от такого назначения: они не хотели иметь ничего общего со «сворой». Чтобы как-то успокоить подчинённых и убедить их в обратном, вожак попытался разобраться в языке и философии покорённого народа. К своему удивлению, он обнаружил, что их опасения были более чем оправданы. Свора гордилась великими диктаторами и свирепыми завоевателями. Те немногие изобретения, которые происходили из этих земель, были призваны уничижать и калечить. По мнению Райдена, у своры не было представления о чести: они заботились только о своих отпрысках и более не о ком. Они сами терзали и потрошили друг друга. Они всеми силами помогали себя завоёвывать….

Один из солдат обратился к насквозь промокшему командиру, предложил составить им компанию и отогреться в телеге. Райден внимательно выслушал приглашение, рассеянно качнул головой и снова погрузился в тревожные мысли.

Теперь ему и его ребятам нужно было заново выстроить систему управления, наладить торговлю, поставки еды, набрать армию и обучить её. Только сейчас до командира стало доходить: видимая простота завоевания и возможность лёгкой славы одурманили его разум. Если им так легко удалось подчинить их, значит, тому кто попытается сделать это снова, будет ещё легче. А Армия… придётся начинать с нуля, точно зная: они никогда и не приблизятся к уровню его ребят.

Райден выдохнул, продолжая трястись в седле, стряхнул с себя воду. Солдатам он решил сделать поблажку и позволил попеременно ехать в обозе. «В конце концов», – думал он, – «Вряд ли им теперь будет легко. Хоть когда-нибудь».

– Тогда что насчёт… – спросил более высокий и уверенный голос Норико. Послышался хруст карт, – Сэр?

Командир устало усмехнулся и не стал возражать. Райден дёрнул поводья, спрыгнул с коня и передал его одному из подоспевших воинов. По инерции покачиваясь, он поплёлся к обозу, солдаты подали ему руки и втащили внутрь. С него силой стянули доспехи и вымокшую одежду. Всё это сопровождалось весёлой повседневной болтовнёй, но это было лишь представление, который разыгрывал каждый из них.

Они итак знали, что их ждёт и что командир знает, что они знают, а поэтому каждый старался поддерживать позитивный настрой в соратниках. И неожиданно возымело эффект. Им и правда стало легче: надежды не прибавилось, но они видели, как каждый забывает о своём личном горе и пытается заботится о других. Что бы с ними не произошло дальше, они были друг у друга, а у них – чай, саке и карты. А это намного больше, того, на что мог рассчитывать воин.

Андо окинул взглядом всухую проигравших ему подчинённых, добродушно рассмеялся и принял чашку чая из тонких рук Норико. Неожиданно Райден почувствовал, как его пальцы сжимают гриф гитары. Он сделал вид, что не собирается ничего играть и ненавидит песню, которую они сейчас попросят. Это был своего рода ритуал, и ребята, как обычно, застучали кулаками по полу, отбивая ритм знакомой мелодии всё громче и громче. Кто-то подхватил её мотив на флейте. Поворчав для приличия, Райден ударил по струнам, едва заметно усмехнулся и осипшим баритоном затянул:

Поверьте, однажды бог Хейен придёт,

Омоет нам раны, да рому нальёт…

Когда стемнело, повелитель дождя наконец унялся. Караван остановился на ночлег, и все с тяжёлым сердцем улеглись рядышком, согревая друг друга. Двадцать второго числа третьего месяца Райден достал свой дневник: «Вот и всё. Мы вытянули билеты в один конец, я чувствую, что никто не вернётся домой. Я стал командиром отряда мертвецов. Но быть ИХ командиром чертовски приятно.

Пленники славы

Выигрывая бой, теряют жизнь.

Последние первопроходцы»

***

Райден остановил коня на подходах к городу и повернулся к солдатам. Он устало выдохнул и попытался подготовить свою армию и самого себя к трудностям, с которыми они неизбежно столкнуться:

– Вы вступаете на дикие земли: здесь есть традиции, но нет культуры; здесь есть толпа, но нет народа; есть направления, но нет пути. И нам с вами выпала честь дать провинции всё это. Вполне возможно, мы положим на это жизни. Вполне возможно, никогда не вернёмся домой. Если вы не готовы, вас никто не осудит – поверните обратно сейчас. Прямо сейчас! – он закрыл глаза и, досчитав до семи, увидел, что ничего не изменилось. Отряд терпеливо смотрел на него и ждал.

– Очень хорошо. Вы сделали свой выбор. Я не в праве вас удерживать, ибо знаю, что это бесполезно, – он ухмыльнулся, – А ещё я знаю, чего стоит каждый из вас, и, чёрт возьми, ваши сердца впору продавать на вес золота. Я могу сказать это обо всей армии, но вы все здесь потому что доказали свою бесстрашность и самоотверженность. У вас нет жён, мужей и детей. Вы зрелы и сильны. Вы обеспечили себе и своему роду место в истории империи. А теперь я спрошу вас ещё раз: хотите ли вы остаться?

Залитый предзакатными лучами холм огласил голос сотни, слитый в один. В воздух с громким карканьем взмыла стая ворон. Райден сглотнул, затем улыбнулся. Его глаза загорелись:

– Так впишем же ваши имена ещё и в историю этой долины! Вы отдали мне ваши жизни, рассчитывайте, что и моя полностью принадлежит вам.

Командир и его войско словно питались энергией друг друга, но чем больше отдавали, тем больше получали. Райден почувствовал, что ему стало намного легче дышать.

Лошади спотыкались и отказывались идти вперёд, однако они всё же спустились с холма и вышли к деревне. Сначала на улицах было до ужаса тихо и пустынно, но, когда они прошли мимо нескольких домов, начали замечать тут и там облака каркающих и дерущихся ворон. Райден насторожился ещё сильнее и приказал группе из нескольких солдат и офицера пойти и проверить, что происходит. Желторотики храбрились, но держались близко старшему по званию. Бесстрашный воин видел, как они поджимают хвосты. Его и самого тревожила какое-то неприятное предчувствие, о котором он не решился доложить вожаку. Офицер в нерешительности закусил губу, стегнул коня и помчался за воронами.

Через пять минут, когда они вернулись, он, пошатываясь, словно пьяный, вынул ноги из стремени, спрыгнул с лошади, и расшибся бы о землю, если бы его не подхватили друзья. Он попытался встать, но его сразу же вырвало. На лицах сопровождавшего его молодняка застыли гримасы ужаса, а на глазах – выступили слёзы. Они только сейчас начинали осознавать, что произошло.

Те, кому удалось взять себя в руки быстрее остальных, рассказали, как недалеко от оврага возвышается гора трупов, большинство из которых детские и женские, а рядом на песке кровью написано: «Жрите, захватчики». Кто-то добавил, что они слышали тихие всхлипывания и крики, но решили, что им почудилось.

Начинало смеркаться и холодать. Райдена передёрнуло, кровь в венах застыла, то ли от пробирающего до костей ветра, то ли от ужаса. Он поёжился, повёл озябшими плечами и приказал дать тем, кто вернулся выпить.

Останавливаться на привал было нельзя. Они приблизились к прогнившим и покосившимся домикам, у каждого из которых стояла семья с детьми и молча провожала всадников полным ненависти взглядом. Это заставляло шедших посреди колонны молодых воинов опускать головы и сутулиться. Райден и старшие офицеры начинали беспокоиться при виде того, какое впечатление этот молчаливый пикет производит на молодняк. Воины, особенно такие неопытные, должны быть спокойны и уравновешены. Если они начнут нервничать, то от их действий и слов под удар подпадёт вся акмия.

Повесив головы, они плелись к центру поселения. Пока лошади плелись мимо, народ с ненавистью и презрением пялился на кавалерию: они не кричали, не кидали камни, только изредка перешёптывались, но от этого было только хуже. Солдаты чувствовали их взгляды и стыдливо опускали глаза. Чума неуверенности поразила всех, закалённых в бою ветеранов и недавно проявивших себя новобранцев. Райден, уловив уранические настроения, нахмурил брови и громко приказал на древнем воинском языке: «Поднять головы. Это ваш триумф, а не позорная тропа. Вы здесь хозяева, не дайте им сломить вас». Солдаты не осмелились перечить, приняли горделивые позы, но шли всё так же скорбно. Толпа начала понемногу подтягиваться и следовать за ними. Андо вздрогнул: они были такими худыми, мрачными и безжизненными, что казались призраками: «Этой дорогой мне уже не уйти», – пронеслось у него в голове.

Они вышли к рыночной площади, посреди которой был установлен гигантский идол, напоминавший человека с оленьей головой. Райден дёрнул поводья и повернул коня. Ноздри обоих раздулись от гнева и чувства несправедливости. Воин усмехнулся и крикнул на языке чужаков: «Слушай, северный народ! Мы не желаем вам зла!».

В толпе послышался нарастающий рокот, но он добился своего: все глаза были направлены на него. Райден перешёл на общелесной:

– Да, я знаю, что мы для вас завоеватели. Но если бы не мы, то вас завоевал бы кто-то другой. Разве вы не понимаете? – прокричал он, но в его голосе был слышен надрыв.

А рокот всё продолжал нарастать. Райден сделал хлопок одной ладонью: но он был громче тысяч голосов.

– Внемлите! Вы перебили больше своих, чем мы. Ваш город сдался практически без боя, и так вы решили выместить зло? На женщинах и детях? Мы дадим вам мир. Не мешайте мне делать работу, и я обещаю, что буду править мудро и справедливо.

Толпа вновь замолчала и начала понемногу редеть. Послышались женские рыдания. Когда площадь опустела, Райден почувствовал, как к горлу подступает рвота. Двое всадников подошли к нему с разных сторон. Один из них похлопал командира по плечу, другой элегантно протянул открытую флягу.

– Они нас просто ненавидят, – шёпотом подытожил первый.

– Да уж, Йо, это ожидаемо, – Райден отпил из бурдюка п протянул его обратно.

Они повернулись, готовясь отправиться искать ночлег. Внезапно несколько местных жителей подбежали к ним и замахали руками, пугая коней. Один из них обратился к Райдену и пригласил его к себе в шатёр. Воин махнул рукой, давая понять, что пойдёт один. Тонкая фигурка запротестовала, но Йо удалось успокоить её своим любимым способом: положив ладонь на плечо.

Вожак пригнулся и вошёл вслед за ними. Он закашлялся от ударивших в нос запахов дыма и специй. Пригласивший его указал на место рядом с собой и хитро улыбнулся:

– Зовите меня Бо. Я местный купец.

– И чем торгуешь, – Райден поморщил нос и провёл пальцем по тарелке с бежевым порошком, – Бо?

Купец смутился, поймав на себе взгляд имперского захватчика, но быстро взял себя в руки и отмахнулся: «Разное».

– И чем обязан такой чести?

– Дело в том, что я вам верю, – низенький полноватый мужчина закурил, расплылся в улыбке и удовлетворённо выпустил пар, – Насчёт всей этой благородной мисси, понимаете. Теперь неплохо бы было показать народу, что вы не завоеватели. А кто как не купец сможет убедить их в ваших благих намерениях? Вот, возьмите, – он дал ему зажжённую сигарету, – Отличная вещь.

– Отличная, только вот человеческая.

– Господин очень проницателен. Дело в том, что наши законы запрещают торговать с людьми.

– Ах вот оно что. И ты решил, что я дам тебе разрешение?

– Да, но не просто так. Я помогу вам наладить контакт с местными, – менее уверенно сказал Бо.

– Вот как, – улыбнулся Рэй, – Может, я и не знаток местных традиций, но думаю, ничто не будет столь же красноречивым жестом доброй воли, как убийство кровопийцы, который на них наживается, – он сощурился, почувствовав, что склонил чашу шантажа в свою сторону. Бо молча сидел и таращился на него.

– Так вот слушай, условия здесь ставлю я. Торгуй с людьми, сколько вздумается, я не против, но чтобы завтра же цены были приемлемы для самого бедного, – его улыбка превратилась в оскал, он в одно движение приблизился к нему и взял за грудки, – Мне понадобится – будешь бесплатно раздавать, понял?

– Но?

– Слушай сюда. Цепь прочна ровно настолько, насколько её самое слабое звено. Хочешь продавать дороже – сделай так, чтобы деньги были у самого бедного.

– Но мне семью кормить нужно…

– Семья таких как ты не кормится. Она нажирает. Я не хочу отбирать у тебя твоё дело, ты строил его своим умом, и это похвально. Честно или нет, сейчас уже десятый вопрос. Единственное, что меня интересует – крепкая цепь. Какой смысл в одном сильном звене, если остальные рассыпаются от лёгкого нажатия? Мы захватили их, не потеряв ни единого солдата. Одна суровая зима, и они все передохнут. И кто будет тебя кормить? Листья должны уважать труд корней, согласен? Если у тебя есть возраженья, я буду рад их выслушать.

– Возражений нет, мой господин. Я вижу в вас сильного лидера, которого здесь давно не было. Я лишь хотел предложить Вам дружескую руку, но вы сами схватили меня за, – он понял, что заговаривается, – За неё. Я хотел дать вам парочку советов.

– Что ж, совет, это роскошь в вашем забытом богами крае. Ими пренебрегать нельзя. Вещай, челядь!

– Первым делом нужно сходить к Оракул, – Бо облегчённо выдохнул, когда понял, что разговор наконец зашёл в правильное русло, – Местные верят, что она способна узнать намерения. Разумеется, это лишь легенда, но ваше уважение к традициям и её одобрение – уже монетка в Вашу кошелёк.

– Дельно, – хмыкнул Райден, – Продолжай!

Охранники купца переглянулись. Они никогда до этого не видели, чтобы их начальника кто-то отчитывал, как школьника. Даже предыдущий правитель общался с ним на равных.

– На выселках есть свободные дома для вас. Там никто не живёт теперь.

– Это не то ли место, где сложены трупы? – глядя прямо емц в глаза спросил Райден.

– Понимаете, они язычники, что с них взять. Не всех убили, некоторые покончили с собой.

– Язычники, не язычники, но чтобы всех похоронили. В течение дня. Согласно вашим традициям, иначе, – он дотронулся до пояса.

– Конечно, а как же иначе? Эм, есть ещё кое-что, – он протянул тяжеловесные красные ткани, обшитые золотом.

Переодеваться в местное Райден категорически отказался. Тем более в такое яркое и дорогое. Те уступки, на которые они с армией шли сознательно, были жестом ИХ доброй воли. Но хозяин здесь теперь он, а потому попытки заставить подчиняться пресекались на корню.

– Очень жаль. Но Вы должны, по крайней мере, взять в жёны осиротевшую дочь местного лорда. С Вашей стороны было бы крайне неразумно отказываться и от этой древней традиции. Так Вы могли бы породниться с…

Райден швырнул ему десяток монет и молча вышел из палатки.

Солдаты сидели у костра, и некоторые из них уже клевали носом. При виде командира они повскакивали, отдавая честь, но он сразу же махнул рукой: «Вольно!». Они нетерпеливо обступили его, ожидая рассказа. Он устало осмотрел всех с головы до ног, повёл плечами и улыбнулся. Ему снова протянули флягу, но на этот раз он отказался, сняв с ремешка на бедре свою и пустив её по кругу. Пока воины старались не отпить лишнего, чтобы досталось каждому, сёгун рассказал о необходимости взять в жёны дочь местного лорда. Фляга вернулась к нему и оказалось, что эти суровые тяжеловесные воины из чувства солидарности опустошили её меньше чем на половину.

– И ты это сделаешь, Рэй? – удивлённо спросил тот, который предложил ему поиграть в карты, и снял шлем, отбрасывая назад длинные каштановые волосы, – Это как-то мерзко, не думаешь?

Райден пожал плечам и вздохнул, – У нас есть кодекс. Мне приказали подчинить этих людей, и я выполню приказ. Мы воины и посвящаем свои жизни работе. Чего стоит в сравнении с жизнью свобода? – он отхлебнул из фляги, поморщился, за затем встряхнул её, – Однако, её мне жаль. Но сделать это придётся. Либо так, либо кровью и мечом.

      Они как один направили на него уважительные и восхищённые взгляды. Длинноволосый воин недовольно хмыкнул и, скрестив руки на груди, отошёл в сторону. Кто-то открыл флягу и начал новый круг.

– Норико, Бии, Гин и вы, парни, не буду врать: впереди нас вряд ли ждёт что-то хорошее. Но это впереди. А сейчас, – он выдохнул и поднял взгляд к небу, – Сейчас отдохните, наберитесь сил. Завтра будет тяжёлый день. Вольно!

Вместо того чтобы разойтись, они выстроились в линию и склонились перед своим командиром. Райден кивнул и встал перед ними на колено. Поднявшись, они снова кивнули друг другу и отошли. Райден приказал разбить лагерь, поужинать и идти спать, оставив двух дежурных, которые должны были сменяться каждый час. Некоторые из солдат были настолько истощены дорогой и недавним парадом, что валились с ног сразу, не дожидаясь обеда. Воинам племени волка не нужно было ничего объяснять: он понимали иерархию и точно знали, чья сейчас очередь стоять на вахте. Никому не нужно было их кормить и облизывать, никому не нужно разжёвывать им приказ. Йо и второй всадник, снова надевший шлем разожгли костёр. Райден уселся рядом с огнём и быстро накарябал в дневнике:

«У местных терпеливость и рутина рабского мышления. Однако наше командование игнорирует нужды захваченных провинций, проявляя к народам нескрываемое отвращение. А между ними мои ребята. Мы должны справиться, не запятнать свою совесть и не ослушаться приказа. Я веду их по скользкой тропинке над пропастью. Местные уже винят нас во всех преступлениях, командование давит на нас и ждёт быстрых результатов. Если что-то пойдёт не так, попрекать будут именно армию.

Мне грустно смотреть в улыбающиеся лица солдат, так же, как и им, наверное, грустно смотреть в моё. Но я не зря ношу эти белые доспехи. Если через них и правда просвечивает душа, ни мои ребята, ни мятежный народ не увидят ничего кроме полной отдачи. Воины мне верят, и я в них не сомневаюсь. Если кому-то и придётся умереть здесь, то я искренне считаю: лучше бы мне быть первым и единственным.

Лёд встречи

рвёт сердца в клочья.

Будет трудно Туманит разум»

Он поднялся. Кто-то из солдат подбежал и протянул руку, но он встал сам и пожал её. Райден пожелал всем спокойной ночи и ушёл в ночь.

***

Неуклюже наклонившись вперёд на пороге, Райден зашёл в дом. Он чувствовал себя неуклюжим троллем в кукольном домике. Андо никогда не отличался высоким ростом, но среди местных жителей выглядел, словно гигант. Хрупкая девушка, сидевшая склонившись над тончайшей фарфоровой посудой. Она спряталась за маленьким столиком и вжалась в стену, как будто уже давно ждала его. Её лицо было таким же белым, как выставленный для захватчика сервиз, и только из-под тонких дорожек слёз проглядывал настоящий цвет её лица. Человек, полностью завёрнутый в металл, опустился и сел напротив неё. Жёсткие чёрные волосы были обрезаны неровно и ещё топорщились во все стороны, а красные губы дрожали. Она подняла на него полные ненависти глаза, не выдержала и зарыдала. Райден молча опустил голову на грудь и закусил губы.

– Послушай, девушка. Я не хотел, чтобы получилось так, как получилось. Будь моя воля, я бы предпочёл бы не находиться здесь вовсе. Но так вышло, понимаешь? – он помолчал, ожидая её обвинений и криков, но их не последовало, и он добавил, – Ты меня ненавидишь. Что ж, имеешь на это полное право. Но вот только нам с тобой обоим нужно выжить. Я отвечаю за всех этих мальчишек и девчонок в доспехах, а ты – за свой народ. Ты не можешь просто их всех подвести.

Она встала и приняла гордый вид, вспомнив, чему её учила мать. Райден поднял голову и ухмыльнулся:

– Ты знаешь, что я должен сделать, и задумала убить меня в постели. Но тогда мои парни просто выпотрошат остатки недобитых твоих. Они захотят отомстить за генерала, но тебя они не тронут. И ты останешься одна.

Она вдруг поняла, что совсем ничего не умеет делать сама, и ужаснулась от этой мысли. Инстинкт заставил её положить руку на живот.

– Спрашивать, дева ты или нет, не имеет смысла, как я погляжу.

Она ошарашено уставилась на него, а он улыбнулся. И это действительно была добрая улыбка.

– Думаешь, я женщин в положении не видел? – он заметил, что она снова прижала локоть к животу, стараясь спрятать его, – Нет. Не в этом дело. Смотрите вы как-то по-другому. Куда-то вдаль, что ли…

– Да какая разница, как мы смотрим? Ты меня поймал. Я не дева! Так и заяви об этом сразу! Всем растрепи! Пусть камнями меня забьют, – она бросилась прочь от иноземца и громко зарыдала.

Райден выждал пару секунд и пошёл вслед за ней. Он крепко прижал девушку к себе и молча качал на руках, пока та не перестала всхлипывать. Он знал, что она сейчас чувствует себя нестерпимо одиноко и прижалась к нему только поэтому. Он по-отечески погладил её волосы и заговорил уже мягче:

– Вот что, девочка, как тебя зовут?

– Мэй Ли.

– Так ты Слива, значит? В нашем краю, тебя звали бы Умэ. Да не делай ты такое лицо. Что ты думаешь? Конечно, я изучал ваш язык, я же не дурак какой. Вот что, Мэй… Ли, – он отстранил её от себя и вышел из комнаты. Мей Ли бросилась за ним и увидела, как воин намотал простынь на руку и, замешкавшись, выдернул её из кровати. Генерал Андо не привык к тому, что спального мешка кому-то может быть недостаточно. Они с солдатами частенько ночевали на полу, на голой земле или прямо на спинах лошадей.

Райден вытащил из ножен короткий меч и подошёл ближе к Мэй. Она смотрела на него словно ягнёнок, но бежать даже не думала: зажмурилась и затаила дыхание. Воин снял латную перчатку, бросил на пол. Мей приоткрыла один глаз и увидела, как он делал порез не ладони и, несколько раз встрянув рукой, накапал кровью на простыни. Он пошатнулся и, прочистив горло, попросил её присесть рядом. Она была слишком поражена, чтобы сопротивляться и сделала, как ей говорили. Воин указал на её ругу, затем протянул свою, чтобы схватить её. Райден аккуратно подхватил её изящную ладошку своими трясущимися окровавленными пальцами. Он легонько надрезал её мизинец, надавил на него и размазал несколько капель крови по простыни. Он подул на её палец, и через несколько минут ранка уже начала затягиваться:

– Так вот, Слива-Мэй, я тебя не трону. Какой срок? Не больше двух месяцев, так ведь? Только заметила?

Она смотрела на него сводя мокрых глаз.

– Ну вот и отличненько. Если отец жив, – он кивнул в сторону её живота, – То встречайтесь-кувыркайтесь. Можешь ему всё рассказать, но для всех остальных – ребёнок мой.

– Но почему? Ведь не твой…

– Дура, я тебе помочь пытаюсь, а ты нос воротишь. Ладно, – выдохнул он, – Во-первых, у меня есть причины, а, во-вторых, в тех местах, откуда я родом, чужих детей не бывает. Если голодает сирота – это проблема стаи, если старик ходит в лохмотьях – это проблема стаи.

В Империи детей забирали у родителей в возрасте, когда у малышей только начинали резаться зубы. Дальше их воспитывала стая. Они жили в одном доме, вместе тренировались и спали на полу в общей комнате. Каждая семья готовила и выставляла на улицу вяленое мясо, чтобы пока не умеющий охотиться молодняк всегда имел доступ к пище и рос не таким нервным. Кроме детей, сумасшедших и хищных птиц такие кормушки никто не трогал.

– Я не буду жить с тобой чудовище, – она произнесла заготовленную заранее фразу, и на лице проступила гримаса смущения, – Я лучше умру, – неуверенно шепнула она.

Райден вскинул брови и пожал плечами:

– Что ж, это твоё честное право и подобающий выход для дочери воина. Я предлагаю тебе, твоему избранному и ребёнку достойную жизнь. Это на три жизни больше, чем у вас осталось бы, не будь меня. А ты выбираешь смерь для всех троих и забвение рода.

Мэй затряслась от болезненного осознания: он прав. Она ничего не могла возразить на его доводы. Её оставалось только цокнуть языком и отвернуться к стене.

– Ага, вот видишь, – он блаженно улыбнулся, завалился на бок и сполз по стене вниз.

Мэй Ли снова посмотрела на него, и её дыхание постепенно стало замедляться. Она внезапно оторвала лоскут от простыни и, смотря ему прямо в глаза, делая один шаг в минуту, села напротив. Генерал не шевелился. Сглатывая слюну и тяжело дыша, он наблюдал за ней. Мэй с трудом подняла тяжёлую руку, сдвинула брови и, по-детски высунув язык от усердия, туго перемотала загрубевшую ладонь белым лоскутком. Райден так и сидел, облокотившись на стену и слизывая языком пот с верхней губы.

Мей прильнула к нему, коснувшись своим плечом его плеча. Они помолчали.

– А как он хоть выглядит, этот твой парень? – Райден в темноте уловил её испуганный взгляд и хрипло засмеялся, – Да не бойся ты, убивать его не буду. Просто надеюсь, он не кудрявый голубоглазый блондин.

– Нет, но он…

– На тебя похож больше, чем на меня?

Мэй кивнула, затряслась от страха и с надеждой заглянула ему в глаза. Райден улыбнулся и погладил её по волосам:

– Скажем, что весь в тебя. Обычное дело.

Она вдруг решительно поднялась со своего места и, немного замешкавшись, распахнула полы халата. Райден лениво взглянул на неё, демонстративно зевнул и отвернулся. Она вскинула брови и на всякий случай пояснила:

– Возьми меня.

– Зачем ты мне? У тебя, кажется, есть мужчина.

– Разве ты не за этим пришёл, варвар? Налетаете и силой берёте то, чего хотите.

– Да, так и есть. Силой и то, что хотим. А ты иди-ка и отдохни, девочка.

Через толстый слой белил проступил румянец смещения и стыда. Райден опёрся на колени, тяжело поднялся и вышел в соседнюю комнату. Он снял с плеч походный рюкзак и развернул на полу спальный мешок. Он лёг и, буркнув что-то под нос, отвернулся к стене.

Райден проснулся на рассвете. Обычно он вставал ещё раньше, ещё до восхода солнца, а потому был собой недоволен. Генерал вышел на крыльцо постучал ногами, чтобы согреться, растёр ладони и направился в сторону дыма лагеря своих бойцов.

«Наутро слуги подняли простынь, вывесили её перед домом. Жуткие древние традиции дикарей. И это нас они называют варварами. Я чуть не зарезал одного из них.

Приказал не трогать девушку сегодня. Только принести еды и чаю».

Перед палаткой, упав на колени и опершись на мечи и чертя что-то на песке, сидели два солдата, одного из которых Райден оставлял на дежурство ещё вечером.

– Йо, почему не спим?

– Я не смог разбудить ребят, шеф. Ну, то есть, не пробовал их будить, – воин поднял на командира лицо, рассечённое от лба до подбородка на две части, – Они все так вымотаны дорогой. Поднимать их среди ночи было бы жестоко.

– И ты решил пожертвовать своей боеспособностью? – Райден наклонил голову и скрестил руки на груди.

– Помнишь, как он говорил? Сильная команда утащит слабого лидера, а сильный лидер не поможет слабой команде.

Райден присел на корточки и закинул руку друга на своё плечо:

– И всё же мог попросить кого-нибудь сменить тебя, – смягчился он.

– Мы воины. Мы отдаём жизнь. Чего стоит в сравнении с ней сон? – Улыбнулся Йоичи. Они оба рассмеялись.

– Идиот ты, всегда им был. Залазь на Дзина, хоть немного поспишь, – он подсадил друга на спину лошади, и только потом залез на коня сам. Дозорный несколько раз ронял голову на спину командира, встряхивал ей, но, в конце концов, перестал бороться со сном и покорился ему. Райден обратился к другому солдату:

– Сузу, ты-то хоть немного спал?

Парень кивнул, заверив, что проснулся только час назад.

– Иди-ка, поторопи их там. Пора завтракать.

Он поднялся и, пошатываясь, забежал в лагерь. Через несколько секунд из палаток послышался грохот кастрюль, и, зевая и почёсывая спины, солдаты, потянулись к костру. Увидев командира в лагере, они выпрямлялись и, натыкаясь друг на друга, становились по стойке смирно. Райден махнул рукой и подозвал их. Они обступили коня.

– Ваши командиры сделали вам роскошный подарок – здоровый сон. Считайте Йоичи своим главным заступником. Надеюсь, вы выспались, теперь наешьтесь как следует. Но не забудьте оставить и ему.

Кто-то из солдат принёс попону и укрыл героя дня. Остальные уселись вокруг костра, достали из рюкзаков палочки и, помолившись, приступили к еде.

– Каков план действий на сегодня? – обратился к командиру солдат в рогатом шлеме.

Райден закрыл глаза и вытянул руку вперёд:

– Нужно сходить к местной колдунье. Говорят, она тут решает, кто пришёл с благими намерениями, а кто – с дурными.

– Мы действительно должны следовать обычаям этих дикарей?

– Да, если хотим выжить и покорить их сердца и умы, – Райден выдохнул, представляя, что произойдёт, когда его просвещённая и обученная изящным искусствам армия наткнётся на окровавленные простыни, развевающиеся под окном местного правителя, – Сначала мы покажем, что нам можно доверять, а потом принесём им цивилизацию. Возьмём с собой в свидетели парочку местных.

Оракул охнула, когда увидела белые доспехи Райдена. Она указала на него пальцем:

– Через них просвечивает душа, воин. Не говори, что не знаешь об этом.

– Именно поэтому я в них. Мне нечего скрывать, ведьма. Скажи об этом своему народу, и, я обещаю, тебя не тронут. Ты будешь под моей защитой.

Она обошла его вокруг и хмыкнула: «Ты ведь видишь, что я человек?». Райден сделал вид, что не услышал её вопрос, и скрестил руки на груди, толи стараясь закрыть от неё свою душу, толи показывая серьёзность своих намерений. Оракул взяла его под локоть и отвела в угол:

– Ты ведь Андо Райден из Империи, если не ошибаюсь? – шёпотом начала она.

Генерал раскрыл рот, чтобы поинтересоваться, как она это сделала, но девушка прильнула к его уху и, улыбаясь, шепнула что-то. Его зрачки расширились.

– Намерения этих воинов чисты! – воскликнула она, сделав несколько шагов вперёд и оставив его в полной растерянности.

Повесив голову, генерал Андо вошёл в свой новый дом. Он поднял глаза и заметил, как к нему подходят и заносят руку для удара. Его не последовало. Воин перехватил ладонь нападавшего и вывернул её. Послышался хруст. В драку вмешалась Мэй ли. Она слёзно умоляла Райдена пощадить Бай Хэя, её возлюбленного.       .

– Лучше бы с набегами соседней стаи разобрался сначала. Тоже мне воин, – с ненавистью прошипел Хэй.

– Разберёмся, – нахмурил нос Андо, – Уж поверь.

***

Дневники Райдена: «

***

Конец месяца

У местных нет никакого представления о чести. Их дети, ободранные и голодные, босиком бегают по снегу. Они абсолютно не поддерживают друг друга. Некоторые даже не знают, как зовут соседей, несмотря на то, что в деревне едва наберётся триста пятьдесят жителей.

У них нет школ, более того, нет даже письменности. Все истории передаются от отцов к сыновьям. Если отец ребёнка погибает, он теряет всякую надежду на достойную жизнь. Если не на любую. Девочек никто ничему не учит, Норико с Бии просто в бешенстве. А я? Я уже не могу на это смотреть. Их дикость уже даже не заставляет меня злиться. Я больше ничего не чувствую. Но это и к лучшему. Мы пришли подготовить деревню к приходу новой власти, и мы сделаем это любой ценой.

Первое, что я сделал – разделил обязанности между моими ребятами. Все получили по возможностям. Родители Йоичи были крестьянами, он немного разбирается в земледелии и скотоводстве, а потому я поручил ему передать опыт местным.

Таро с Рюу вызвались наладить торговлю с другими городами и выгнать торгашей с улиц. Они смогут удержать их в узде.

Норико пытается бороться с продажностью и взятничеством. Не так чтобы я в не верил своему лучшему солдату, но готов поставить меч на то, что ничего не выйдет. Если я проиграю его, то буду счастлив.

Больше всех мен жаль Аки. Он днями и ночами выхаживает больных. Лекарства уже подходят к концу. В свободное время до предела изнеможённые ребята вызываются бегать за медикаментами или за ингредиентами для них. Никто не остаётся в стороне, однако, она нём лежит слишком много ответственности.

Бии решила попробовать исправить ситуацию с образованием, сиротами и правами женщин. Её подход кардинально противоположен подходу Норико. Она действует лаской, но едва ли и у неё что-то выйдет.

Я попытался снова выстроить армию, но они не понимают, что такое честный бой. Они привыкли выставлять на поле боя детей и женщин. Некоторые из них бегут, как только видят оружие, падают на землю, не слушают никакие приказы.

Сегодня я спас маленькую рыжую девочку и её маму. Их хотели утопить за помешательство и припадки женщины и рыжие волосы ребёнка. Я мог стоять в воде по шею, но вытащить успел только девочку. Оракул встретила меня на берегу, протянула полотенце. Она поблагодарила меня за помощь, взяла из рук потерявшего сознание ребёнка и предостерегла местных от дальнейших попыток ей навредить.

Мои ребята… если бы не они… Боже… мы завоевали этих дикарей себе на горе. Лучше бы этого никогда не было – победа над ними лишила нас чести. Мы все уже одной ногой в могиле. И приказ моим ребятам отдавал я.

Победить казалось так легко, но я жестоко обманулся, иду на дно и тащу с собой ребят. Те из нас, кто останется в живых, будут завидовать мёртвым. Единственный достойный выход для нас – самоубийство.

Собака и волк

Издалека не различить.

Меняй суть.

***

Конец весны.

Спасли пару парнишек из вражеской армии. Спас совесть и подставил под удар свою шею.

***

Начало лета.

Армия морально подавлена. Мне стыдно смотреть им в глаза.

***

Начало зимы

Слива застонала и схватилась за живот. Я в два шага подскочил к ней и подхватил на руки. Она, как оленёнок прижалась ко мне и задрожала. Я довёл её до постели, уложил и спросил, кого мне позвать.

Она вцепилась в мою руку и выразительно посмотрела в лицо, прошептала: «Не уходи». Я спокойно погладил её по плечу:

– Но мне же нужно кого-то позвать. Разве ты не хочешь, чтобы Бао, или как там его, был рядом?

Она скорчила грустное выражение лица, и я понял, что она бы предпочла, чтобы он не видел её сейчас. Я подозвал проходившего мимо крестьянина и послал его за Оракул.

Девочка родилась почти синей, и закричала не сразу. Слива посмотрела на меня с нежностью, которую с её стороны я никогда не замечал, и предложила взять малышку на руки. Она улыбнулась мне, и я потёрся носом о её маленький вздёрнутый носик. Мэй предложила мне выбрать для неё имя. Я сказал, что от Сливы может родиться только Слива, и назвал дочь Умэ.

Цветущая слива

Плачет лепестками.

Прекрасны плоды»

***

Первый месяц года

Жена стала ревновать к дочке.

***

Встретил двух иноземцев. Похоже, один из них не только человек, но и толковый врач. Попробую это использовать.

Чуть не сжёг сам себя в порыве гнева. Я вновь поддался ему, и заслуживал смерти в качестве наказания, но мне на помощь пришёл тот самый лекарь.

Человек договорился о моём возвращении домой. Он сказал, что будет приезжать сюда и помогать Аки с лазаретом и лекарствами.

“Hilfe!” – Помогите!

“Hallo!” = “Не стреляйте!”

“Wie geht es dir?” – Как дела?

Большая Слива меня ненавидит, а маленькая – обожает. Пока».

Часть 1. Глава 8: “На войне красота – кровь врага”

“Look to the right and then look again

And see the enemy in the eye”

“Взгляни направо, затем и затем снова,

Посмотри прямо в глаза врагу”

Sabaton

Генерал Андо проснулся посреди ночи не от шума и заливистого лая собак на улице, а от пронзительного крика ребёнка в кроватке. Он передал дочь в руки Мэй Ли, и, наскоро втиснувшись в доспехи, выбежал на площадь. Пробившись сквозь толпу, он стал свидетелем того, как один из солдат его армии замахнулся мечом на крестьянина. В последний момент оскаленные зубы парня блеснули в свете факелов. Его волосы были растрёпаны, а кимоно изодрано. Он развернулся, и заметил командира и остолбенел. «Иши!» – Райден в один шаг преодолел расстояние, разделявшее их, и сзади и схватил его за занесённую руку. Но необходимости в этом уже не было: воин опустил её сам.

Толпа восклицала, упрекала и ревела, бесновалась, выла и гудела:

– Казнить его!

– Пёс взбесился!

– Дайте мне нож, я сам его зарежу!

Иши прижал уши к голове и, попятившись назад, наткнулся спиной на Райдена. Он был не в себе и до беспамятства напуган, его колотила крупная дрожь. Раз в полминуты он беспомощно поворачивал голову в сторону своего командира, ища в нём хоть какую-то защиту от расправы. Зеваки махали факелами перед его лицом, а он, тяжело дыша и скалясь, шаркал назад. Райден телом преградил горожанам путь и заслонил Иши своим плащом:

– Что бы здесь не произошло, именем закона, я с этим разберусь. Это один из моих ребят, и за него в ответе. Так что и спрос с меня.

Он схватил виновника переполоха за руку и вытащил из круга.

– Живой? Надеюсь ты понимаешь, что тебя за это ждёт?

Иши виновато кивнул и закрыл глаза. Райден со всей силы швырнул его в толпу едва продравших глаза воинов. Солдат упал на колени и разодрал их в фарш. «Скачите в лагерь, и избегайте оживлённых мест. И приглядывайте за этим чёртом как следует, поняли?» – сквозь сжатые зубы скомандовал генерал, развернулся, и направился обратно в толпу.

– Ты хоть отдаёшь себе отчёт, что ты натворил?

Находившихся при допросе солдат бросило в дрожь: они никогда не слышали, как голос Норико трескается. Райден отстранил её рукой прежде чем, она успела полностью отдаться эмоциям:

– Прекрати, ничего он не натворил, – сурово пробурчал он.

– Что, прости?

– Он сделал это потому же, почему ты орёшь сейчас на него. Навредить нашей репутации он не хотел, да и добить того парня не успел, так ведь? Довольно его мучать! Дай хотя бы возможность выговориться, – Райден посмотрел ему прямо в красные от слёз и чёрные от истощения глаза, – Может, ты всё же нормально объяснишь, что произошло, Иши?

– Я не знаю! Он начал угрожать мне. Я так давно не спал. И что-то внутри как будто взорвалось. Простите, Райден, – он снова произнёс ту же самую мантру, которую твердил Норико уже шесть часов подряд. Иши втянул носом воздух и всхлипнул, – Я вас подвёл и заслуживаю того, что должно быть сделано.

– Ты сам всё видел, Рэй! Закон есть закон, – вмешалась она уже осипшим голосом, – Не дай себя разжалобить!

– Это моя вина, Иши, – не замечая её слов, сказал командир. Девушка всплеснула руками и зажмурилась от гнева, – Я должен был увидеть, что ты ещё не готов к такому. Да, Норико, ты вот полностью готова. А мы вот нет.

Иши только трясся, перестав даже пытаться оценивать ситуацию вокруг. Ему уже не было страшно, стыдно или неприятно. За последние несколько часов он подготовил себя к мысли о смерти. По крайней мере, она была лучше и понятнее подвешенного положения:

– Вам всё ещё нужно казнить меня. Это правильно.

– Ты сам не помнишь, как это произошло, так? – нахмурился сёгун, – Как я могу тебя обвинять?

– Простите, – бессильно прошептал обвиняемый.

Райден встал и вышел к подавленному отряду, терпеливо ожидавшему на улице. Они обступили его и подняли глаза в немом вопросе.

– Он не выдержал жизни здесь. Не осуждайте его, в такой ситуации мог оказаться каждый из нас, – выдохнул командир, – Но он никого не убил, а потому я прошу вас он милости. Его действия могли причинить вред всей армии, так что, давайте решать.

По рядам волной прокатилась нарастающая волна сострадания, и Райден ощутил, как по коже бегут мурашки. Он сглотнул и кивнул им. Таро сделал шаг вперёд:

– Насколько я понимаю, мысли, как это провернуть, у тебя есть. Я в деле.

– Да, но мне нужна ваша помощь. Хотя бы ваше молчание. Я не могу гарантировать вам безопасность, но в случае чего, всю вину возьму на себя. Если кто-то, – он прочистил горло, – если кто-то не желает участвовать в нарушении закона предков, то пусть выйдет, я закрою глаза. На этот раз честно! Выходите.

Как он и ожидал, никто не вышел. Даже те, кто сомневался, подчинились воле большинства.

Ночью Райден дал последние наставления чёрному всаднику, закутанному в кожаный плащ: «Твоя задача скакать в сторону метрополии. Охране скажешь, что принёс важное сообщение для императрицы», – он засунул свиток во внутренний карман его плаща, – «Тебя примут. Добейся, чтобы приняли, любой ценой. Пусть она скажет, что мы работаем медленно. Пусть ругается, говорит, что я идиот, раз потратил её время на эту ерунду. Вся ответственность на мне, а ты остаёшься в метрополии. Не смей сюда возвращаться!».

Иши всхлипнул и потянулся, чтобы обнять своего заступника. Райден остановил его рукой и указал на самого неприметного коня, который у них только нашёлся:

– Просто пообещай, что сделаешь так же и для меня.

***

На следующий день господин Шульц вернулся, как и обещал. Врач, не задавая вопросов, вернулся в лазарет, где Аки измерил его презрительным взглядом, хмыкнул и обиженно отвернулся.

За несколько дней работы бок о бок вместе с папой, Октай осознал, что врачом он быть не хочет. Антон мог любыми средствами пытаться отговаривать сына продолжать семейную традицию – говорить, как это трудно и неблагодарно, как мало времени он сможет посвятить себе и будущей семье и как сильно будет давить ответственность. Мальчик не воспринимал его слова всерьёз, пока лично не столкнулся с суровой действительностью. Стыдливо опустив глаза, он подошёл к отцу и отпросился погулять по деревне вместе с Райденом, объяснив это желанием подтянуть владение родным языком. Антон охотно согласился его отпустить и непроизвольно усмехнулся.

Сёгун Андо был глубоко погружён в мысли, что не стал спорить и послушно отправился с ним на прогулку. Улучшить качество родной речи у мальчика едва ли получалось: Райден молча шёл рядом и вяло отвечал на его восторженные возгласы.

Неожиданно он поднял уши и насторожился. Октай поднял голову и прислушался: со стороны реки доносился жалобный скулёж. Приглядевшись, он заметил почти полностью погрузившийся под воду мешок, в котором что-то копошилось и барахталось. Райден в два шага подскочил к берегу и попытался подцепить и вытащить мешок длинным. Ожидаемо, ничего не вышло. Воин выдохнул, поморщился, неуклюже зашёл в воду. К тому моменту, когда ему удалось притянуть узел к себе, скулёж уже прекратился. Он схватил его, отнёс на берег и торопливо вспорол ткань.

– Опоздал, —Райден вздохнул и прикрыл глаза.

Октай поднял самого верхнего из щенков, перевернув вниз головой, вылил воду из лёгких и положил на спинку. Придерживая и прижимая его к земле одной рукой, мальчик приложил два пальца к его груди и несколько раз нажал на остановившееся сердечко. Щенок повёл усиками на мокрой мордочке и чихнул. Октай выразительно посмотрел на воина, устало улыбнулся и вдруг почувствовал, как по щекам текут слёзы. Райден облегчённо выдохнул, взял собаку из рук ребёнка и засунул под куртку. Щенок ластился к Райдену, тёрся об него, чтобы согреться, лизал нос и подбородок.

Остальные слишком долго пробыли под водой, и, несмотря на все усилия, Октаю не удалось их спасти. Взрослый отошёл дальше к полянке и закопал их маленькие трупы. Вернувшись, он обратился к мальчику:

– Твой отец и тебя обучил искусству целительства? Похвально.

– Что Вы будете с ней делать?

– Заберу себе, я думаю. Собака, которую спасают, служит за семерых.

– А как назовёте?

Райден задумался и посмотрел на небо: «Ирука».

– А у нас тоже есть собака. Лесси зовут. Ему бы тут понравилось.

– Почему тогда вы не взяли пса с собой?

– Он очень домашний. Я боялся, что он испугается и убежит в лес.

Воин ничего не ответил и потрепал щенка за загривок. Через минуту к ним подскочила Бии позвала ужинать.

– А что такое «ирука»? – шёпотом поинтересовался мальчик, когда Райден отошёл подальше.

– Ирука? Это «дельфин».

Антон наконец нашёл подходящие условия для своего искусства. Его никто не торопил и не стоял над душой. Работая не из-под палки, он снова осмотрел весь личный состав генерала Андо и ужаснулся. У некоторых из солдат не было пальцев, глаз или ушей. У многих врач обнаружил оставленные без внимания сотрясения, переломы и неправильно сросшиеся кости. Тела почти каждого были покрыты сетью шрамов. От сильнейшего морального и физического переутомления изнемогали все.

Осмотр Норико был последним на сегодня. В лёгких обнаружились хрипы, но сказать точнее врач мог только, прощупав всё сам и сделав рентген. Лицо воина покрылось краской.

«Как я только не заметил этого раньше? Вот она правда. Они их избивает и заставляет стыдиться себя и каждого своего движения», – Антон дал Норико баночку с таблетками, накарябал на бумажке рисунок, означавший, что пить их нужно, когда солнце всходит и садиться, и, закончив приём на сегодня, отправил её домой.

***

Сражение продолжалось недолго. Их победа была очевидна, а потому почти не вызвала воодушевления. Мокрые галки с истошным карканьем взмывали в небо с гор трупов, едва ли не пронзали нависшие над землёй свинцовые облака. Лошади спотыкались и с трудом находили место, куда можно было бы наступить. Солдаты беспокоились, что кони переломают ноги, и не сильно гнали их вперёд. Тёплый весенний дождь прибивал к дороге пыль из-под копыт и поднимал вверх пар ещё горячих тел.

Одна из молодых кобылок внезапно испуганно заржала и со свистом хлестнула хвостом по рёбрам. Наездник стремительно обернулся и увидел, как белые дрожащие пальцы вцепились в заднюю ногу лошади, разворошившие груду мёртвых тел. От неожиданности воин глухо вскрикнул и пришпорил лошадь. Бессилие перед несправедливостью заставили её наугад лягнуть того, кто оказался сзади и проскакать рысью ещё несколько метров. Мертвец застонал, разжал пальцы и, скатившись по трупам, рухнул лицом в лужу грязи, когда-то задумывавшуюся как окоп, но так и не пригодившуюся. В мире людей там его ждала бы колючая проволока, но до такого зверолюдям было ещё падать и падать.

Однополчане окружили солдата и его оторопевшую кобылу, пытаясь выяснить, что произошло. Райден пробился сквозь толпу, оценил ситуацию и разогнал их, приказав не вмешиваться и заняться делом.

Он присмотрелся повнимательнее, а затем расплылся в улыбке. Забыв про дождь, вожак любовался сценой, разворачивавшейся перед глазами: у ног его коня, в кровавом болоте корчился вражеский воин. Он едва ли успел достигнуть совершеннолетия, и казался даже моложе его собственного личного состава. Его явно ничему не успели ничему обучить, и просто бросили в мясорубку, чтобы выиграть время. Детский полк любезно выпустили на поле, чтобы Райден мог смазать салом меч, пока ждёт противника, пытающегося наскрести по всем углам своей земли подобие настоящей армии. И всё же…

Вдруг сёгун Андо заметил, как в грязи, рядом с рукой раненого воина, что-то блеснуло и потухло. Он заинтересованно прищурился: всего лишь связка монет. Такие оставляли на могилах для выкупа места в «следующем» царстве. Им с солдатами уже случалось находить у воинов других армий бумажные талисманы на удачу, молитвы и другие амулеты. Все они не сработали, но это было что-то совершенно новое. Войска противника даже не надеялись вернуться. И всё-таки…

Неуклюже извивался, раненый глотал пыль и пытался схватиться за ногу лошади Райдена. Дзин, мотал головой, растерянно ржал и с каждой попыткой зацепиться за копыто пятился всё дальше от склизкой ладони, пытаясь втоптать её в грязь. С отчаянным усилием мертвецу удалось посмотреть наверх.

Генерал, затаив дыхание, наблюдал, как он жадно слизывает с носа дождевые капли, как глотает ртом воздух, как прыгает и затем судорожно опускается его кадык. И только теперь он заметил, что половина лица раненого залита кровью, в то время как вторая бела, словно молоко. Оживший труп протянул к нему трясущуюся израненную руку. Восхищённый столь сильной волей к жизни, Райден непроизвольно ответил тем же, а затем закусил нижнюю губу. Уши слышали, как сзади стошнило кого-то из ребят, но для его сознания внешний мир сейчас существовал только в качестве туманного воспоминания. У него кружилась голова. Вражеский солдат вдруг вздрогнул, поёжился и задрожал, снова упав лицом в лужу.

«Чистые лотосы

растут из болот.

Умирая, возвращаются в грязь»

Приближённые сёгуна едва смогли отыскать своего командира и пробиться к нему сквозь стену дождя и горы тел. Объяснять, в чём заключалось дело, было излишне. Йоичи подёрнул плечами и стыдливо отвернулся в сторону. Его лицо заливала краска:

– А я-то всегда думал, это просто формальность. Даже и не представлял, что доведётся увидеть такое, – пробубнил он себе под нос, – И что нужно будет…

– Ты знаешь, что делать, но, – перебила его Норико. Она поморщилась и растерянно повернулась к командиру.

– Знаю, но отказываюсь, – решительно заявил Райден, стиснул зубы и спрыгнул с коня, – Таро, сюда быстро. Видишь вот его, – он покосился на упавшего в грязь, – За него теперь ты отвечаешь. Возьми себе в помощники кого-нибудь и отведите раненых в лагерь. С этого снять чужой доспех, перевязать и привести в пристойный вид. И да, придумайте что-то с одеждой.

– Да и придумывать нéчё, – бодро отозвался кузнец, шмыгнул носом и провёл указательным пальцем по густым усам, – Одежды у нас нет, что ли, ей-богу? Единственное только, придётся за запасную опять драться с Рюу. У старика никогда ничего не допросишься. Почему его поставили распоряжаться имуществом?

– Наверное, поэтому и поставили, – нетерпеливо ответила Норико.

– Шеф, а вот что касается его, – он выставил вперёд мизинцы, взмахнул ими и вопросительно посмотрел на Райдена.

Сёгун Андо подтвердил его догадки и, склонившись над раненым, сдёрнул с его шеи самодельную петлю с болтавшимися на ней совсем ещё новыми монетами. Он протянул Таро верёвку, – Будем считать, он оплатил новое место жительства. Отдашь Рюу.

Довольный Таро спрыгнул вниз, последовав примеру командира. Вместе они закинули безвольное тело юноши на спину коня, затем кузнец и сам запрыгнул на неё, – Вопрос: если ещё таких заблудших душонок найдём?

Райден махнул рукой и поморщился, выпуская пар изо рта: «Туда же!»

– Понял, шеф, – он поднёс кулак к виску, резко раскрыл ладонь и, оголив все свои белые зубы, захохотал, – Кому расскажу не поверят: после боя вернулось больше, чем уходило.

– А ты никому и не рассказывай, – мягко поправила Норико, – Никому кроме наших.

Он прикрыл рот рукой и ударил себя по лбу, затем поднял голову раненого и влил в горло содержимое фляги. Сначала парень сопротивлялся, но затем прекратил трястись от холода и вцепился в сосуд окровавленными ногтями, вызвав всеобщий взрыв хохота только что присоединившихся к сцене. Им тоже не нужно было объяснять, что происходит. Кто-то наблюдал за развитием событий с удивлением, кто-то с воодушевлением, а кто-то, кто не тратил время на рассуждение о своих чувствах, догадался снять с лошади попону и завернуть несчастного в неё. Таро подмигнул командиру и рысью ускакал нести радостную весть личному составу. Остальные тоже начали понемногу расходиться.

– Мда, похоже, только они этого и ждали. Готова поспорить, уже до нас нашли парочку таких и думали, что с ними делать, – Норико скрестила руки на груди, увидев, что её почти не слушают.

– Скорее всего, – согласился Райден, – Только вот с моей стороны – это прямое неподчинение приказам.

– Как будто тебе впервой, – она усмехнулась и подняла брови, дёргая лошадь за узду, переходя на рысь.

– Вообще-то, да, – раздражённо бросил он и сжал кулаки, – Я мог следовать его слову, а не духу, но всё же следовал.

– Но ведь ты следуешь ещё и за своей совестью, – вмешался Йо.

– И она ведёт прямо к краю могилы.

– Ну и как они, Аки? – с преувеличенной заинтересованностью спросила она.

Под куполом лазарета всегда было светло, как днём. Оказавшиеся там впервые не могли спать по ночам не только из-за сияния фонарей, но и из-за беспокойных мыслей. Им казалось, что шатёр ночью становился лёгкой мишенью, однако это было не так: плотные шкуры не давали лучам просочиться наружу.

– Наших четверых ранили, причём оказалось, что Горо досталось от того парнишки, что Таро притащил. Отрубил ему пару пальцев и чуть бедро не рассёк.

– А сам он где? Ну, чужак, – Норико не любила разговоры не по сути дела и раздражалась, когда Аки долго и въедливо объяснял всё то, что можно было уместить в одно предложение.

– А вон сидит. Говорил же ему, говорил: «Не вставай!», говорил. А он! Сто раз говорил ему…

Райден заскучал и повернул голову в сторону. Он присмотрелся и обомлел: Горо устроил вражеского солдата на согнутом колене и отпаивал его из знаменитой фляги.

Воин подошёл ближе и, словно к ребёнку, обратился к солдату, – Горо, солнышко моё, мальчик мой, птенчик, аквариум, ты что это делаешь?

– Выхаживаю, шеф, – парень улыбнулся и в приветствии поднял вверх флягу, которую держал тремя оставшимися пальцами туго перевязанной руки, – Я проследил, наши ребята сыты-согреты, остались только эти двое зябликов.

Только что присоединившаяся к разговору Норико вскинула бровь, – Это разве не тот, который тебя располосовал?

– Ей богу, тот самый! Дрался, как чёрт. Вон, поглядите только, что с рукой мой сделал, – он гордо поднял вверх ладонь и, расплывшись в широкой улыбке, наблюдал за реакцией начальства, – Я когда к нему подошёл, спросил, помнит он меня вообще, он так затрясся, бедняга. Ажно в обморок упал.

– И почему тогда ты его отпаиваешь? – поинтересовался Райден, стараясь чётко и медленно проговорить каждое слово.

Чужак поморщился и застонал. Горо заботливо обхватил его подмышки и подтянул ближе к себе:

– Так бой окончен, он с нами по одну сторону теперь. Ну и славненько. Такого удачливого парнишку, тем более, нужно искать, а потом беречь до конца, – пожал плечами он, – Подумать только: за сегодня двух мечей избежал: Вашего и моего. Из-под одного-то не все сбегают. Я вообще почему к нему подошёл? Сказать хотел, что мне, мол, жаль, что так вышло. Ну, с глазом и порезанным боком. Вообще, он сам виноват. Меня тоже потрепал порядочно. Первый начал, я его вообще не трогал. Так что всё честно.

– Не трогал? – недоумённо улыбнулся Райден, – Это как?

– Ей-ей, вообще не смотрел даже в его сторону. Вы же говорили, – он сложил руки на груди, стараясь не задевать больную кисть, и сымитировал театральный тон командира, – «Необходимые жертвы – необходимы. А кровь, которой можно было избежать, делает из воина мясника».

Раненый снова застонал, Горо чутко повёл ухом и наклонился к нему.

Норико невольно втянула носом воздух и хихикнула, но тут же, покосившись на командира, прикрыла рот рукой: – Ты воспитал поколение солдат, которые посреди боя отходят в сторону.

– Я в пизде! – взвыл Райден, выйдя из шатра, – Жертвой этого благородного соплестроя стану я. Помяни моё слово!

Через час он записал в дневнике:

«Меч милосердия.

Спасает врага,

раня хозяина».

Часть 1. Глава 9: “В улыбающееся лицо не стреляют”

Fränder, bröder, vår stormaktstid är över

Vårt rike blöder, fanan står i brand”

”Друзья и братья, держава больше не у власти

      Мы захлебнулись кровью, а наш флаг – в огне”

Sabaton

Октай неожиданно для себя стал замечать, как с каждой новой встречей Райден всё больше и больше рассказывает ему о себе. Откровенность и уважительное отношение могучего воина, генерала радовала мальчика, и его уверенность в себе росла. Любовь отца – это, конечно, хорошо, но вы когда-нибудь пробовали получать одобрение сверстников и соплеменников?

Но помимо доверия к нему в глазах Райдена появилось ещё что-то. Мальчик безошибочно поставил диагноз: его душу разъедала какая-то далёкая тоска. Однажды во время прогулки Октай пытался уточнить у него, как долго он занимается боевыми искусствами, но наткнулся на этот задумчивый взгляд. После мгновения тишины Райден печально оглядел мальчика и шепнул в пустоту: «У меня такое предчувствие, что мне не долго осталось». Испуганный мальчик ждал, что он скажет что-то ещё, но вместо этого он положил руки на колени и замолчал.

– Только не переживайте! Мы с папой Вас обязательно вылечим. Пойдёмте, – он взял его за шершавую ладонь и потянул в сторону деревни, – Папа Вас осмотрит.

– Ты, – он ухмыльнулся и потрепал его по волосам, – Возможно ты и прав. Ты отличный парень, Тай. Я тренируюсь с самого детства, но серьёзно за меня взялись примерно в твоём возрасте. Нет, не в твоём. Немного раньше.

В глазах ребёнка блеснул огонёк азарта. Почти никто не сомневается в решающей роли генетики восклицая что-то вроде: «Да у него мамин носик!», «Споласкивает щётку до и после того, как почистить зубы. Совсем как дедушка!». Однако она всегда идёт рука об руку со своей сестрой – окружающей средой. Господин Шульц не имел никакого отношения к появлению на свет Лукаса, но их появление всегда вызывало волну умиления и фраз: «Ну просто вылитый папа». У них был абсолютно разный тон кожи, волнистая цвета платины грива Октая ничем не походила на жидкий каштановый хвост врача. От стальных глаз мальчика внутри разливалось ощущение тепла, в то время как чайный цвет глаз Антона заставлял крепче вжиматься в кресло. При внимательном рассмотрении у них не оказывалось ни одного схожего признака, однако, увидев их рядом, любой безошибочно угадывал в Шульцах отца и сына. Этот блеск в глазах был для них чем-то вроде родинки, передававшейся из поколения в поколение.

Райден выдохнул:

– Ну спрашивай давай. Определись, мальчик ты или уже юноша.

– А можно мне?

– «Можно мне» что? – нахмурился Райден

Октай собрал в себе все силы, закрыл глаза, и громким, но всё ещё дрожащим голосом выпалил:

– Я хочу научиться драться. Я видел, как вы тренировали местных воинов, и я подумал, что, может быть, я тоже могу присоединиться, – он открыл один глаз и по-детски добавил, – Пожалуйста! Я обещаю, я буду стараться.

– Да.

Октай на секунду забыл о том, что должен вести себя как взрослый, подпрыгнул и захлопал в ладоши: «Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо!». Райден устало выдохнул.

Другие воины с любопытством следили за импровизированными игровыми тренировками. Поначалу, никто не воспринимал их всерьёз и не стремился принять в них участие. Воины, забыв, что пару лет назад сами были такими же, отпускали колкиие шуточки и замечания по поводу физической подготовки мальчика. Но вскоре господин Шульц стал замечать, что чем чаще ему приходится обрабатывать царапины и ссадины на лице и теле ребёнка, тем радостнее он возвращался домой и тем радушнее их встречали не следующей неделе.

«Он находит контакт с сородичами. Да, вот таким вот варварским способом, но всё же», – успокаивал взволнованного отца Отто, – «Разве ты не этого хотел?», – подумав, он улыбнулся и добавил, – «Или боишься? Сколько волчонка не корми, как говорится?».

Но врач переживал не об этом. Ему всё чаще казалось, что напряжение в воздухе растёт. Всё чаще вспоминалось зловещие предсказание Оракул. Господин Шульц не понимал, что говорит Райден, но один взгляд на него усиливал тревоги врача.

– Отличная тренировка. Мысленно погладьте себя по голове за час работы над собой. Таттэ! Встаём!

Потные воины синхронно встали и развели сжатые в кулаки руки: «Ос!».

Норико подошла к нему и, покосившись на Октая, шепнула что-то на ухо. Райден кивнул, она поклонилась и подозвала мальчика к себе: «Хочешь сегодня поужинать с ними?». Мальчик широко раскрыл глаза и уставился на неё. Через несколько секунд он спохватился: «Да. Да! Спасибо», – поклонился он.

Он вприпрыжку следовал за воинами и едва успевал за Райденом и его свитой. Когда они подошли к шатру, навстречу воинам, виляя хвостом, вылетела слегка подросшая Ирука. Она лизала их руки и лицо, но, дойдя до хозяина, спокойно села напротив него. «Вольно», – скомандовал сёгун. Собака кинулась на него, едва не опрокинув на землю и залив сверху толстым слоем слюны.

Всё было бы хорошо, если бы скрытую в прошлогодней листве на границе рощи и города табличку увидел хоть кто-то, кто умел читать на человеческом. Но о её существовании знали лишь те, кто немецкого не понимал:

«Охотничий сезон начинается через 1 дней».

***

Этот пронзительный крик Октай запомнил на всю жизнь. Он выбежал из шатра, где они вместе со всем личным составом завтракали перед охотой.

Мальчик смотрел вокруг себя, заглядывая в лица окружающих и видея только страх и животный ужас. Его последней надеждой оставался Райден. Мальчик в исступлении повернулся к нему, уже не замечая пробегавших мимо полуодетых горожан и плачущих детей.

В будущем, ему часто будет сниться один и тот же кошмар: могучий воин с крыльями за спиной и тяжёлыми доспехами на долю секунды покосился на него, ребёнка, ища помощи и защиты. Через мгновение сквозь стук крови в ушах до Октая донеслись приказы Райдена. Его словно окатило холодной водой из ведра. Он явственно услышал: «Чего встал?! Беги!», почувствовал прикосновение его широкой потной ладони. Мальчика волокли за руку сквозь всю эту неразбериху и суматоху. Почему-то в этот момент он обратил всё своё внимание на алую ткань, развевающуюся перед носом: «Должно быть, выронил кто-то. Искать будут», – отстранённо подумал он. И тут до него дошло, что мир вокруг не трясётся и не движется. Никто больше не бежит.

Усилием воли он стряхнул с себя полудремотное состояние: «Что происходит?». Райден не ответил и даже не повернулся. Никто не рассчитывал, что такое может произойти. Коллективным разумом все одновременно почувствовал, как земля уходит из-под ног.

Сёгун Андо крикнул что-то в пустоту, не обращая внимания на оцепеневшего мальчика. Октай повернулся к Райдену, застывшему с поднятой для шага ногой. Командир стоически молчал, но мышцы его челюстей и шеи под доспехами судорожно напрягались и расслаблялись. По виску стекала струйка пота.

Йоичи сжалился над мальчиком и кивнул головой в ту сторону, куда смотрели все. Октай пригляделся: «Флажки? Да это же просто куски ткани!» – нервно хихикнул он, – «Я-то думал, только быки боятся красных тряпок». Он выпрямился и с облегчением встряхнул головой, пытаясь отделаться от пережитого ужаса. «В них нет ничего страшного», – ехидно улыбнулся он, – «Сейчас покажу». Мальчик сделал шаг, утаптывая снег. Толпа загудела. Райден молниеносно заслонил его ладонью и с силой оттолкнул. Ребёнок покатился назад и упал на спину. Он хотел начать возмущаться, но заметил на лице Райдена новую складку. Это было выражение лица растерянного и и приговорённого с смерти. Октай попытался дёрнуть Райдена за руку, но когда тот обернулся, мальчик увидел то, чего никак не рассчитывал увидеть – растерянность и обречённость.

Мальчик снова повернулся в сторону флажков и увидел шестерых мужчин, одетых в стёганные куртки. Они хмурились крепко прижимавших к поясу ружья.

– Дайте мне с ними поговорить. Я всё проясню, – решительно заявил Октай.

Никакой реакции от стаи не последовало. Мальчик расправил плечи и подошёл вплотную к руке Райдена и коснулся ожерелья из красных тряпок.

– Послушайте, мы…

За несколькими секундами полной тишины, последовали хлопок, шипение, шкварчание и дым. Целое облако дыма, из-за которого, громко хлопая крыльями, в воздух взметнулась стая ворон.

Снова заминка, и над долиной поднялся визг, которого здесь не слышали ни до, ни после случившегося. Зверолюди разбегались в разные стороны, они кричали и топтали друг друга, скулили и стонали, прижимали к груди детей и выталкивали вперёд стариков.

              Райден застыл на месте, боковым зрением он заметил, как как ребёнок непонимающе выпучил на него глаза. Его клонило набок, и прежде чем мальчик начал оседать, генерал Андо подхватил его под руки. Он с силой подтянул мальчика к себе и усадил на широкую спину. Несколько раз толпа в панике чуть не повалила обоих и не втоптала их в землю, но Райдену удалось устоять.

Люди всё продолжали стрелять. Они ушли вместе с тенями.

***

Антон судорожно дёрнул ручку двери и выхватил сына из рук война. Отец прижал ухо к его груди, бормоча себе под нос количество ударов. Его самого дрожь била едва ли не с большей силой, чем маленькое сердечко качало кровь через всё тело. Убедившись, что ребёнок жив, он порывисто выдохнул, сглотнул и поднял глаза. За это время воин ни разу не пошевелился и не моргнул, выжидая, пока врач обратится к нему. Антон вытер испарину со лба и, махнув Райдену рукой, пригласил его войти в дом.

Райден не стал возражать. Наблюдая, как отец укладывает сына на постель, укутывает и целует сына, он снял обувь на крыльце и сделал шаг через порог.

– Проходи, садись, – дрожащим голосом повторил врач, нервно икнул и торопливо запил горсть таблеток стаканом воды, — Вот, на диван.

Райден уловил направление взгляда Антона и послушно сел. Врач накрыл его пледом, и вернулся к постели сына. Он присел на пол напротив его, и осмотрел сочащуюся кровью рану. Врач нахмурился, вложил в правую ручку ребёнка ватный валик и протёр пропитанную спиртом ватку к плечу. Мальчик застонал, повернулся и потёрся щекой о его ладонь. Врач сделал укол обезболивающего и завалился на стену.

Райден поднялся с дивана, похлопал врача по плечу и перед уходом протянул ему накарябанную на клочке салфетки записку.

Господин Шульц поморщился. Он устало взглянул на иностранца, развёл руками, напоминая, что всё ещё не понимает ни слова. Воин покачал головой, указал на послание и кивнул на мальчика. Антон закрыл глаза и поднялся со своего места, чтобы проводить воина до двери. Они пожали руки, и поклонились.

«Ты храбрый воин.

Оставь гибельный путь,

идите с миром, не оборачивайся».

***

Остаток дня был погружён в тягостное ожидание. Время тянулось невыносимо медленно, и тревога от неопределённости только нарастала. Деревня утонула в гнетущем безмолвии, нарушаемом разве что стонами раненых и криками воронов. В этой же мёртвой тишине они вернулись с пепелища и разбрелись по домам, в которых так внезапно стало просторнее. Ни горе, ни обязательный ритуал тризны не смогли бы теперь удержать их вместе. Но вечером, когда к жителям вернулось ощущение реальности, и каждый осознал свою личную потерю, в городке словно лопнула натянутая струна, Вся скорбь и боль народа прорвалась наружу. Вопли и рыдания скорбящих становились только громче оттого, что остальные молчали, в тайне радуясь своему везению.

Армия была подавлена. Солдаты сидели, облокотясь на стены и прижимая к холодным камням наскоро перевязанные раны. В немой мольбе они поднимали лица на командира, медленно двигавшегося меж рядов. В них зарождалась надежда. Но Райден только стыдливо прятал глаза и проходил мимо. Надежда тут же затухала вновь.

– Что теперь будет? – тихо спросил кто-то.

– Ничего хорошего, – отозвался другой, более низкий голос, но он не смог договорить до конца, надломился и задрожал.

– Цыц! Тихо! – продребезжал третий. Райден озадачено повернул голову в его сторону и встретился глазами с Таро. Кузнец пристыженно поджал уши и упал на своё место.

Сёгун Андо поражённо обошёл зал вокруг. Они собирались здесь каждый день, но теперь он всё никак не мог узнать это место. Оно было угрюмым и пустым, словно склеп. Командир сел на пол перед личным составом. Солдаты затаили дыхание и молчали, ожидая, что он скажет. Но вместо этого генерал подумал и встал на колени.

– Шеф, что бы там ни было, – вскочил с места и наивно выпалил Йоичи.

Райден поднял ладонь вверх и судорожно сжал её в кулак: «Достаточно», – он стиснул зубы и раздражённо замотал головой, – «Нет смысла думать об этом. Пока ничего неизвестно». Хотя он искренне пытался приободрить бойцов, его самого терзали дурные предчувствия. А они все слишком хорошо знали друг друга и ощущали его перемены в его поведении. Каждый думал о худшем. В такие мрачные моменты обычно пишутся письма родственникам и вдовам, но самые близкие сидели сейчас здесь, в одной комнате с ними.

***

– Почему об этом не доложила разведка?! – взревел Райден, лишаясь последних крупиц самообладания и сметая вещи со стола. Бутылка упала и покатилась по полу, – На границе должны были стоять ваши солдаты. В каких кустах они долбились? Это воняет саботажем!

– Наши – не наши. По сути, их командир – Вы, господин Андо. С Вас и спрос, —номинальный правитель покорённой земли пренебрежительно закинул ногу на ногу. Язык Райдена на мгновение онемел от такой наглости.

– Вы правда не понимаете? Не время дурака валять! Столько погибших и раненых! – его скорбь вновь переросла в крик. Генерала трясло от гнева, – Почему никто не доложил о возможности подобного? Хотя вы и знали! Каждый из вас знал, что это происходит регулярно!

– Мы не имели представления, что в ваших местах такого не случается, – он перевёл дыхание, и тут что-то блеснуло в крохотных хитрых глазах. Райден оторопел. По его спине пробежали мурашки, – А почему? Почему у вас этого не случается? Почему из ваших ни один не убит?

– Потому что доспехи, – командир не успел договорить, как вдруг понял, к чему он ведёт.

– Почему вместо того, чтобы спасать нас, Вы ушли помогать человеческому мальчишке?

– Не человеческому, – Райден открыл рот, чтобы оправдаться, но тут же ощутил всю бесполезность траты усилий, – Вы думаете, мы шпионы? Мы не работаем с людьми.

В этом месте тень подозрения означала доказанную вину, и о том, что теперь на улицах придётся оглядываться, нужно было предупредить солдат. Райден досчитал до семи и посовещался с совестью. Для ребят он сейчас был, единственным лучом света из реального мира, он был разведчиком. А вся разведка сегодня плевала в потолок.

      Генерал Андо скользнул в дом и резким движением захлопнул дверь. Он прислонился к стене и сполз вниз. Оглядевшись, Райден вздрогнул: вещи были небрежно раскиданы по полу. Подходя к столу, генерал уже точно представлял себе, что именно там обнаружит.

В комнате было темно. Он взял записку, пахнувшую смородиной и акацией, и поднёс ближе к лицу: «Прости, ты был добр, но я не хочу, чтобы ваша судьба коснулась и меня с девочкой. Почти твоя, Слива-Мэй», – а снизу кривой отпечаток крохотной ладошки и более размашистая подпись: «Слива-Умэ».

Генерал Андо отлично знал, что такое агония. Ему показалось, что он сейчас выплюнет своё сердце, но он нашёл в себе силы проглотить острый ком и только крепче сжал кулаки. На пол посыпался пепел. Смешавшись с каплями слёз, он превращался в грязь.

Часть 1. Глава 10: “Повысить или повесить?”

«Oh, Eiszeit mit dir werd’ ich untergehen

Eiszeit und nie wieder auferstehen

Schlaf ein mein Herz und komm zur Ruh

Schlaf ein mein Herz die Welt friert zu»

«Век льда, с тобой отправимся в бездну

Век льда! И больше я уже не воскресну.

Усни, сердце! Пускай тебя упокоит мороз

Ты спи, а этот мир промёрзнет насквозь»

Eisbrecher

Антон не воспринял предупреждения Райдена всерьёз. Он не привык к тому, что что-то серьёзное в этом мире может быть передано через стихотворение. Тем более такое, в котором даже нет рифмы.

Как только Октай пришёл в себя и смог самостоятельно держать ложку, господин Шульц собрал медицинскую сумку и отправился в лес.

Ничем хорошим это закончиться не могло. Ожидаемо, оно и не закончилось.

***

Райден запрокинул голову и посмотрел наверх – дождь плевал ему в лицо. Он готов был провалиться сквозь землю от стыда, но признать перед всеми свою ошибку никогда бы не решился.

Младший Андо нарушил приказ, что повлекло за собой гибель нескольких солдат и почти всех местных жителей.

Армия страны должна была выкопать новое русло для реки, снабжавшей осаждённую крепость и оставить её без воды. Во всяком случае, таков был план Андо Юкио, погибшего брата Райдена. Вчера вечером он умер от выстрела лучника в шею. Его успели донести до лазарета, но Аки уже ничего не мог поделать, кроме как сломать древко стрелы и достать её по частям. Это не помогло, и через несколько часов Юкио захлебнулся собственной кровью.

Новость о его мучительной смерти молниеносно всколыхнула лагерь осаждавших стены города. Воины были опечалены и подавлены потерей командира. Никто не знал, что делать, но хуже всего приходилось Райдену. Солдаты отходили от него подальше, и шептались по углам. Ты стрела задела обоих братьев: младший Андо убит горем. Он потом он почувствовал испепеляющую пустоту:

– Вы начали поход с сёгуном Андо и с сёгуном Андо вы его закончите! – вскрикнул он.

Солдаты единогласно поддержали его, и первым приказом, который он отдал, стало сожжение города изнутри и снаружи.

Он лично стоял напротив крепостной стены сжимая в кулаке факел. Он наслаждался тем, как догорают ворота. Пепел забивался во вздымающиеся ноздри.

На месте когда-то богатого и цветущего города осталась только выжженная земля. На ней уже больше ничему не суждено вырасти.

Неожиданно его размышления прервали тысячи секущих, словно кнуты, капель. А может, сквозь руины и толстый слой золы и пробьётся что-то живое. Но это будет в другом мире. В мире, где теперь не будет никого из братьев Андо.

Райден в нарушение традиций и обычаев взял под контроль обезглавленную стаю и изменил приказ, не обсудив его с командованием, что поставило под удар армию и, бог с ней, с вражеской крепостью, но они уничтожили имущество и припасы, которые могли завоевать и использовать.

По возвращении, Райдена взяли под руки, стащив с коня, швырнули на ковёр в даймё, прямо ей в ноги.

– Я долго думала, что с тобой делать, – она сложила руки в замок, – И наконец решила: ты возглавишь армию вместо брата. Ребята тебя уже хорошо знают и даже подчиняются, как оказалось. В конце концов, город взят, и взят он быстрее, чем планировал Юкио, да примут боги его душу.

– Но как же обвинения? Мне предъявлены обвинения.

– Все обвинения с тебя уже сняты. Пока. Но, ты ведь понимаешь, в любой момент могут всплыть новые подробности, – она подняла брови и выразительно посмотрела на него сверху-вниз, затем спустилась, выставила перед ним ножку.

Райден поджал губы и поцеловал её ступню.

– Ну же, ты теперь генерал, а я – императрица! Почему я не вижу улыбки на этой прелестной мордашке, – она сжала его щёки и рассмеялась ему прямо в лицо.

Воин почувствовал, как сжимаются его кулаки, но подавил в себе ярость. Она улыбнулась, изящно положила ладонь ему на живот, затем скользнула ниже. Райден поморщился, оголив зубы.

– Новые факты. Ты ведь ничего не натворишь, так ведь? – она притянула его к себе и поцеловала.

Именно в этот момент, сгорая от унижения, пожираемый муками совести, он поклялся себе, что больше никого не убьёт без исключительной необходимости. Даже если этого потребует приказ.

***

Райден проснулся в холодном поту и вытер лоб. В конце месяца темнеть начинало уже к пяти. Всё было окутано морозным ветром, запах дождя и льда навевал тоску, и на сердце снова становилось зябко.

              Он продирался сквозь заросли колючих диких кустов. Полузамёрзший перегной смягчал шум его шагов, мэнгу закрывала лицо, а плотный капюшон нависал над глазами.

Уже начинало смеркаться, когда чувствительные уши Райдена уловили слабый хрип. Он напряг мышцы и выбрал стойку, удобную как для ходьбы и обороны, так и для нападения. Но вокруг не было ни души. «Может, если я крикну?», – но это был неоправданный риск.

              Через несколько минут пустых блужданий, воин наткнулся на высокий раскидистый дуб. Он поднял голову и не увидел вершины, несколько раз обошёл дерево вокруг, но было уже слишком темно. Воин решил испытать судьбу, набрал полную грудь воздуха и крикнул:

– Не стреляй! – он сразу же замолчал.

      Послышался шорох листьев, хруст веток и жалобный стон, переходящий в хрип. В какой-то момент голос немного окреп и разобрать некоторые звуки: слово на «В», которое он уже пару раз слышал.

Райден достал бутылку с водой и вопросительно поднял бровь

– Да…да, – прохрипел врач и отчаянно закивал головой. Его руки и грудь туго обвивала грубая верёвка, он шумно дышал. Мокрые волосы липли к лицу.

Райден не сомневался, что его узнали, но снял мэнгу, чтобы лишний раз не пугать человека. Он достал из рюкзака тёплое одеяло. Разложив его под деревом, воин попытался оценить расстояние до земли – примерно три метра: «Падать будет высоковато».

Немного поразмыслив, он поднял одеяло с земли, обмотал его вокруг правой руки, достал из-за пояса короткий меч и вложил себе в рот. Свободной рукой он зацепился за ветку, подтянулся на ней и крепко прижался к коре. Он перебросил ногу через ствол дерева, стряхнул одеяло с правой руки, натянул его между ладоней, держась за дерево локтями, чтобы кисти оставались свободными.

– Fåsteř dy? – cсерьёзно спросил Райден, успевший выяснить, что язык людей не сильно отличался от его собственного. Что бы там не говорили старейшины. На самом деле, он скорее сам был уверен, что язык его племени произошёл от людского, но не противоречил официальной версии, говорящей обратное. Во всяком случае, в кругу чужаков.

Глаза врача не выражали никаких эмоций: он просто спокойно сидел и ждал, когда ему развяжут руки: «Как мой ребёнок? Октай». Райден понял, что спрашивают о мальчике и решил не усложнять. Он улыбнулся и произнёс: «Gytt», – он бросил оружие, быстро достал запотевшую флягу со студёной ключевой водой и передал окончательно успокоившемуся Антону. Его реакции по-прежнему были замедленны, а он сам – покрыт мелкими липкими пятнами крови.

Он не разу не вскрикнул, пока его развязывали, но когда Райден заглянул ему в лицо, то заметил, что зубы были крепко стиснуты, а брови сдвинуты.

Рэй набрал в рот холодной воды и резко выплюнул на него – врача передёрнуло, он задышал быстрее и попытался вскочить на ноги. Во флягу он вцепился поистине Мёртвой хваткой: пальцы правой руки сжали её с такой силой, что на металле оставались вмятины, и этот капкан разжался только после того, как источник воды иссяк. Бессильно опустившись на землю, он наконец соизволил открыть глаза.

Командир усадил его на спину. По дороге он встретил маленького Октая в окружении группы своих же солдат. Объяснять, зачем и куда они шли, было излишне.

Норико с Йо помогли закинуть врача на спину лошади и подсадили в стремя ребёнка. Они дали человеку и ребёнку тёплую одежду, немного еды и воду, предупредив, что в городе неспокойно и показав обходной путь:

– Уходите прочь и не возвращайтесь! Тут небезопасно.

Октай предложил им пойти вместе, но воины отказались. Бросить своих товарищей и пренебречь обязанностями они не могли ни при каких обстоятельствах.

Они надеялись вписать свои имена в историю, а вместо героизма нашли свою смерть.

***

Когда Райден со свитой вышли к поляне, деревня уже догорала и начинала тлеть. Взгляд командира опустился ниже и встретился взглядом с одним из трупов на недавно вымощенной мостовой. «Горо», – он вспомнил, как они все вместе таскали камни и замешивали цемент для неё. Райден спрыгнул с коня и закрыл глаза Горо и поцеловал его в лоб.

Он дождался, пока его наконец обступят со всех сторон: «Я возвращаюсь домой».

Последним, что он увидел, стала темнота. «Как жаль», – выдохнул он.