Летопись голодной стали. Ростки зла бесплатное чтение

Тысячу лет назад с Запада, со стороны Океана Вечных Слёз на нашу землю прибыли люди. Их было несметное полчище. Разношёрстые племена смертных. Все они разные были по природе своей внешней и натуре внутренней, но нахлынули на Мидлэнд огромной тучей, неся за собой хаос, шторм и напасть на наши народы. Бились мы с ними долгие века. Их вожаки выжигали наши поселения, города, оставляя на их местах пепелища и руины. Мы отступали, ибо с такой ненавистью доселе не встречались ни мы, ни гномы, ни иные создания природы. Некогда бывшие хозяевами этих земель, стали мы теперь загнанными в горы отшельниками и изгоями, ненавистниками простых смертных. И победили они нас в той долгой войне. И будучи едиными, люди стали возводить свои границы и строить стены своих городов. И разобщились они. И когда воевать было не с кем – стали убивать друг друга. Но спустя долгие века вновь сплотились мы, дабы вернуть свой родной дом – наш континент. И пошли мы войной новой на них от Дилимбриума – нашего последнего оплота перед нескончаемыми горными вершинами Хардбора на севере. И поход этот последний принёс много жертв нашим народам. Вождь людей, Валдислав Хейвор, железным мечом установил безоговорочное господство людей на континенте. Он разрушил наш оплот, обратив некогда величественные белоснежные стены старинного города в руины, и залил долину кровью наших сородичей. И наступила с тех времён Вторая Эпоха, установившая господство людей во всём Мидлэнде, что зиждется на насилии и ненависти друг к другу.

Эльфья «Летопись»

И наступит час волков, когда родная кровь предаст забвению братскую любовь и встанет против своей родной крови. И грядёт Великая Смута, что погрузит Миндхард в пучину хаоса. И вновь люди встанут с оружиями друг против друга в битве за своё верховенство. А с севера, с сумрачных гор Хардбора пойдёт Великое войско нелюдей в свой последний поход. И погрузится мир наш во мрак. И проблеск света нести будет невинное дитя, что должно явиться одним из двенадцати ангелов Все-Создателя в человеческом обличии. И только вера поможет выстоять в грядущие тяжёлые времена…

Пророчество преподобного Костилиана. 1168 г., 2Э.

Царский пир

Власть, лежащая в руках, развращает. А кто стремится к ней – развращается ещё сильней.

Неизвестный

Если где-либо и существует мерзопакостное утро, что является твёрдым законом каждого дня, то только здесь, в центральной части континента. В Венерии…

Да уж, не всем легко сдерживать порыв сквернословия из своих уст. Некоторые рождены, чтобы поносить словами на каждом издыхании. Это что-то вроде врождённой уникальности, но только отрицательной. Однако даже самые сдержанные из всех интеллигенты, тщательно выбирая каждое слово в своей изысканной и монотонной речи, способны изменить своим принципам не сквернословить. И делают это они не через силу, попадая в раннее утреннее марево, что сгустком оседает на полустепных равнинах Венерии, что пронизывает тело противной влажностью и ненавистной прохладой, заставляя плотнее укутываться в плащёвку; самые что ни на есть «правильные» и «высокоморальные» выплёвывают словесное дерьмо как болт выплёвывает арбалет.

– Сука… – Посол плотнее укутался в свою сливового цвета плащёвку, что неаккуратно свисала на конце деревянного сидения повозки, то и дело пошатываясь от медленной езды по окаменелой дороге. – Ну и поганая же погода…

Пробурчал он угрюмо, шмыгая своим влажным носом. Одобрения от остальных не последовало. Все ехали молча. И лишь до определённого момента можно было уловить звуки пробуждающейся природы ранним утром: пение полевых сверчков, отрывистое карканье ворон вдали, за завесой серого густого тумана, лёгкий вой утреннего ветерка и колыхание покрова ржавого цвета травы под колёсами и копытами лошадей, подгоняемых извозчиком.

Повозка ехала медленно и конвой, сопровождавший её, тянулся ленивой гусеницей.

Впереди всей линии ехал посол – важное лицо королевства Торсиваль. Восседая рядом с извозчиком, что сжимал поводья двоих тёмных коней, стиснув табачную трубку в пожелтевших зубах, он лениво оглядывал здешнюю окрестность. Точнее тот радиус, который можно было увидеть, ибо туман осел плотный. Достав платок, посол громко высморкался, вытер влажный нос, чихнул, снова вытерся.

Ехали они уже довольно-таки долго. Четырьмя днями раннее на границе западного государства Торсиваль их встретил отряд посланных в качестве охраны наёмников из крупнейшего синдиката Соколов. Без лишних церемониальных представлений они сразу двинулись в путь, пересекая лесополосы и степные тундрические просторы Венерского государства. Останавливались на привал только ближе к вечеру. Разжигали костёр большой, и все ложились спать практически вокруг него, теснясь поближе к теплу. Огонь, треская дровами и хворостом, полыхал всю ночь, ибо были назначены дежурные, которые в определённое время поддерживали горение пламени, дабы посреди ночи оно не потухло. Тогда все путники просто бы перемёрзли от ночного холода и на пир к царю в столицу доехали бы одни раскисшие от сильного озноба угрюмые сопливые мины.

Царь Демитрий – правитель венерского государства. Свою власть он получил в ранней молодости, когда его отец, Георг, умер от долгой и мучительной болезни в пятьдесят четыре года. Вернувшись с охоты, правитель подхватил тяжёлую хворь. Долго боролись лекари с его недугами, которые, впоследствии, проявляли себя всё острее. Молодой Демитрий видел, как развивается болезнь отца – единственного оставшегося в живых родителя. Мать наследника, Миранда, умерла двумя десятками лет ранее от родов. И когда отец почил, к юному царевичу перешло его наследство – огромное государство, растирающее свои владения на центральной части континента Миндхард: от опустелой Долины Мясника на севере и до бассейна реки Оркарт на юге; от предгорного хребта Мансур на востоке до окраин города Винсальт на западе.

Демитрий был не единственным сыном семьи. Был у него младший брат Ярген. Его появление на свет тяжело далось рожающей матери, а исход был роковым. Ярген понимал, что его рождение принесло много боли и первую в его жизни смерть – смерть собственной матери, которую убило собственное младенческое дитя. Но он всегда стремился показать отцу, что он более достойный наследник трона. Однако законы страны не позволяли ему прыгнуть выше табу. Трон занял его брат по праву старшинства, а сам он является по сей день прокуратором – помощником правителя, сильно ограниченный в использовании власти.

Власть Демитрию досталась в тяжёлые времена. Изнурительно тянулась долгая война с Торсивалем за обладание землями. Территориальные претензии западное государство предъявляло методом грубой силы: в определённые моменты шли непрекращающиеся дискуссии по поводу владения приозёрными поселениями к юго-западу, но острее всего шёл вопрос о владении торговым городом Винсальт. Этот клочок земли представлял собой небольшой город-государство, которое категорически заявляло о своей независимости от обоих государств, но его нахождение на перепутье границ ухудшало политическую ситуацию. Впоследствии конфликт перелился в горячую стадию. Венерия смогла отвоевать своё право на владение юго-западными поселениями, взять под контроль Винсальт, сместив неугодную правящую элиту и поставив у власти своих марионеток. Но и сама Венерия пошла на компромисс: торговцы Торсиваля в городе лишались уплаты всех налогов, и имели возможность самостоятельно управлять расценкой своих товаров. До предела разумного, естественно. Хоть гордость западного короля Сигизмунда и была подломлена, но условия его устроили, так как требовалось решение иной проблемы, связанной с территориальной целостностью Торсиваля.

И вот уже три года обе страны пребывают в мире между собой, достигнутым столь длинным путём проявления компромиссов и дипломатии: когда обе страны потеряли много ресурсов в войне, когда было пролито много крови и принесено много жертв – на смену грубой силе, опирающейся на мощь оружия, пришла сила слова и здравомыслия.

Царь Демитрий в качестве жеста доброй воли позвал торсивальского посла посетить торжественное пиршество, посвящённое окончанию сбора урожая, дата которого намечена на двенадцатое октября от Захода солнца. В этот день по всей стране происходят праздничные мероприятия, а в столице – в городе Оплот – проходят торжественные ярмарки, на которых собираются купцы, ремесленники и торговцы всех мастей не только со всех концов Венерии, но и приезжают из-за границы. В большинстве своём из Манисии – южного государства, с которым у Венерии исторически сложившиеся тёплые отношения.

До намеченной праздничной даты оставалось три дня. Конвой, сопровождающий повозку с яствами и подарками от недавно взошедшего на престол после смерти своего отца торсивальского молодого короля Кайзамира Третьего, пересёк степные равнины, изрезанные ржавыми холмами, прорезающимися словно кошачьими клыками каменными валунами и низкорослыми скалами. На горизонте утреннего небосвода, далеко на севере, сквозь бело-серый влажный туман прорезались тёмные контуры громадных каменных вершин – горы Хардбор перекрывали своими хребтами весь огромный север. За этими громадами растираются огромные ледяные поля, заснеженные просторы, скалы и каменистые скальные отвесы, покрытые инеем. Там, за завесой высоких тёмно-серых гор расположилось бескрайнее северное владение, безлюдное и неприветливое. А сам Хардбор словно граница между двумя мирами – миром живых существ, миром голосов, войн и зарождающихся государств и миром, окутанным тайнами и вечным молчанием, ибо единственным пением тех земель являются завывания зимних ветров в снежную пургу.

Ближе к полудню, когда морок рассеялся и тонкие лучи солнца пробились сквозь хмурое пасмурное небо, огромная повозка переехала длинный каменный мост через протекающую с севера на юг реку, скребя камень скрипящими большими деревянными колёсами, и тащилась вдоль лесного массива из высоченных хвойных деревьев.

Посол стал чувствовать себя уютнее. С отступлением утреннего морозящего холодка пришло небольшое дневное тепло, и его настроение заметно улучшилось. Раскинувшись на скамье, опёршись спиной об опоры навеса повозки, но всё ещё плотно укутываясь в свою плащёвку, посол с занимательным интересом оглядывал близлежащие окрестности, которые сейчас виднелись отчётливо. Вдалеке, по левую руку выступали строения большой деревушки. Из печных труб жилых домов ввысь уносились клубы серого дыма, растворяясь на фоне хмурых облаков, окутавших небо. Депрессивные тени поздней осени окутали эти земли. Погода стояла холодной, и это предзнаменовало приход ранней и сильной зимы. Поэтому уже сейчас во всех домах, во всех тавернах топили печи и держали очаг на постоянном огне.

Пробежав взглядом по горизонту, посол осмотрел протекающие в обратную сторону кроны толстых хвойных деревьев, что словно стеной лились на север в движении, противоположном повозки. Взгляд его остановился на всаднике, что поравнялся рядом и спокойно ехал, молча взирая на дорогу спереди. Посол с интересом осмотрел человека. Мужчине с виду было больше тридцати, его треугольное лицо, покрытое небритой светлой щетиной, было худым, скулистым и в некоторых местах изрезанным тоненькими полосками шрамов, оставленных от резаных ран – под правым глазом, на левой скуле и в районе переносицы. С первого взгляда этот мужчина выглядел старше своих лет.

Всадник этот внушал холод и даже немного отвращение. Его взгляд серых стеклянных глаз был хладнокровен, словно глаза эти не живого человека, а холодного трупа. Грубые, длинные светлые волосы спадали на кожаные наплечники. Его торс покрывал кожаный нагрудник, нацепленный поверх тонкой, уже потемневшей и в некоторых местах потёртой кольчуги. На левом боку, постукивая о толстое туловище бурого мерина при каждом стуке подкованного копыта, свисал в ножнах худой меч. Это было не единственное оружие. На груди и под боками на ремнях были закреплены ножны кинжалов, метательных ножей и боевые маленькие крюки из стали. Всадник с ног до головы был обвешан холодным оружием.

Такое лицо – странное, молчаливое и внушающее подозрение – было не единственным. Впрочем, такое описание под стать всем наёмникам. А их было тут не менее восьми. И все словно на одно лицо, у всех одинаковая броня, но разный тон взглядов. Был среди них и ещё совсем молодой и зелёный парень, что робко восседал на своём белом скакуне. Ехал он посередине колоны молчаливых воителей. Замыкал её очередь хмурый и русоволосый мужчина, лет тридцати пяти. Здоровый, с молотом за спиной наперевес и курящий табачную трубку.

Изучив внимательно рядом едущего человека, посол слабо ухмыльнулся. Тот даже не удосужился ответным взглядом, хоть и не обратил внимания на то, что его пристально разглядывают. Даже если бы и узнал это, то всё равно не ответил бы. Ибо к чёрту смотреть на человека в ответ. Наёмнику это дело совершенно не нравилось, не нравилось и общество таких вот высокочтимых ублюдков, задницу которых необходимо защищать вплоть до самой столицы, до конца их длинного и нудного пути. Вдоволь наёмник повидал подобных лиц. Ряженные в дорогие балахоны, корчащие из себя важных персон и превозносящие себя выше остальных. Эти честолюбивые морды уверены, что мир выстроен только для них, и что их положение и авторитет властвуют над сердцами и умами всех живущих, кто ниже их по статусной лестнице. Однако всё в мире решают обстоятельства. Они имеют реальную власть, ибо жизнь не прогибается под напыщенными холуями. Честолюбивые эгоисты, когда их иллюзии всемогущества и безнаказанности рассеиваются, как здешний утренний морок днём, падают дольше и бьются о дно больнее, чем те, кто проще взирает на жизнь.

Всадник ехал спокойно. Его острый боковой взор уловил внимание посла, но человек сохранил хладнокровную осанку, и лишь под видом сконцентрированной бдительности, как и подобает охраннику элитного королевского конвоя, перевёл взгляд на непрекращающуюся стену деревьев справа, что тянулась за расстилающейся небольшой полянкой, покрытой ковром желтоватой пышной травы.

Выдержав молчаливую паузу и переведя взгляд на горизонт уходящей вперёд дороги, посол спросил:

– Ты командир?

Наёмник осмотрел горизонт деревьев, после чего перевёл взгляд на дорогу.

– Отвечающий за отряд на время нашего задания. – Человек ответил без желания, низким хрипловатым голосом.

– Стоит признать, что задание весьма важное вам досталось – охрана важного лица в дороге, на которой может произойти всё что угодно. С самого начала пути вы все хмурые и чрез меру сконцентрированы. Никто и звука не проронил. Да, мать вашу, никто даже и не пёрнул у вас. Ну или просто не было слышно. – Посол усмехнулся. Говорил он с явным акцентом, иногда делая ударение не на тот слог и проглатывая некоторые окончания слов. – Это, конечно, достойно похвалы. Подчёркивает ваш, так сказать, профессионализм. Но, мать вашу, когда здесь так тихо, что аж на уши давит, особенно по ночам и утром, невольно начинаешь нервничать, ибо ваши хмурые морды сливаются с общей мрачностью здешних просторов. И не знаешь, чего больше опасаться: молчаливых и хмурых головорезов, которые, хоть и приставлены охраной, но не внушают оптимизма в душу, или того, что от всей этой серой и унылой картины можно свихнуться. А я-то тут всего четыре дня пробыл. Тут всегда так мрачно и тихо?

– Здесь некому разливать жизнерадостные краски и кричать от безудержного веселья, – ответил наёмник.

– Кое-где уж точно веселей, чем здесь. На кладбище, например, – сказал посол.

– На кладбище никто не задаёт глупых вопросов. – Наёмник перебрал пальцами поводья, вздохнул широкой грудью. – В этом его преимущество.

Посол взглянул на него, слегка раздосадованный равнодушным тоном всадника и обиженный резким и отрезанным ответом, ибо ему хотелось скоротать время за беседой. Однако посол не сдавался:

– Много ли вас таких бороздит по просторам этой страны?

– Везде работы находится, – ответил всадник. – Даже в самых отдалённых закоулках государства, в самых непроходимых трущобах.

– Ваш соратник имеет большой спрос, и наверняка услуги обходятся недёшево.

– Мы берёмся за работу, если плата достойна. И выполняем её до конца, как того требует наш кодекс. Мы не имеем права провалить задание, каким-бы оно не было нудным, ибо это попортит нашу репутацию. А она у нас весьма пространственная.

– А заказы как-то влияют на ваши принципы? – с интересом спросил посол, посмотрев на всадника. – Скажем так, если закажут убить обычного крестьянина, при этом устанавливая запрет на выяснение причин – грубо говоря, замочить без лишних вопросов, – вы стремглав бежите выполнять задание?

– Наёмник вопросы задаёт лишь тогда, когда дело касается оплаты. – Всадник наконец посмотрел на посла своими серыми впалыми глазами. – А всё остальное не имеет значения. Принципы… Они весьма переменчивы и неустойчивы, как здешняя погода. Да и смысл их придерживаться, если жизнь зависит от того, сколько ты заработаешь? Как долго продержишься и сможешь ли снова заработать? Здесь уж точно так заведено. На всём чёртовом континенте. Великие государи не придерживаются своих принципов, но и не отказываются от них. Они их меняют в угоду своим интересам. Так же поступаем и мы. Принципы – это своеобразный хамелеон, который может изменить цвет в любой момент.

– Ты весьма скептически и очень тонко размышляешь, наёмник. – Посол улыбнулся. – А я-то думал, что вы красиво говорите только на языке лязганья стали, когда выполняете заказ.

– У Вас, господин посол, весьма поверхностные суждения о людях, чьи умения оцениваются золотом. – Всадник вновь посмотрел на дорогу. – Но есть один нюанс. – Наёмник слегка вздохнул: посол всё же вывел его на чистую воду, разговорил, так сказать. – Если контракт касается кого-то из наших, то мы отказываемся его брать. А если заказчик не угомонится, то встреча с Молагом в его Преисподней ему обеспечена. Что же касается убийства крестьян, тот этот вопрос тоже был пересмотрен. Видите ли, это негативно сказывается на нашей репутации, хотя такая работа и оплачивается достойно. Но тогда заработок становится единичным, а другие заказчики попросту не захотят с нами сотрудничать из-за страха или отвращения к нам, от чего урезается работа. А это, как следствие, негативно сказывается на нашем заработке.

– Значит, одному принципу вы всё же не изменяете, Соколята.

Всадник молчаливо скривил губы в лёгкой ухмылке.

«Засранец, мать его».

– Да, есть принцип, который устанавливает наш кодекс – не брать заказы на своих. И мы не имеем право его нарушать. И не делаем этого со времён образования нашего синдиката.

Впрочем, было это очень давно. Крупный синдикат наёмников, именуемых в здешних окрестностях Соколами, некогда был обычным братством по оружию во времена далёкой войны между людьми и нелюдями. Ещё во время правления царя Валдислава Хейвора, первого царя венерского государства, одним из богатейших купцов того времени было основано военное содружество, куда входили самые прославленные бойцы из регулярной армии людей. Купец этот, Зигмунд Эрхауз, приобрёл старинный замок в окрестностях Бостпиля, что находится в тридцати милях от столицы государства, на северо-западе. Огромные владения окружают острые скалы, а сам замок был выстроен ещё «древними» – так люди звали тех, кто заселял континент до них, – у их подножий и отдалёнными коридорами уходил вглубь скальных пород.

После Великой войны за континент, содружество воителей, скреплённое на уставах братство стало распадаться, ибо новый государь отказался содержать его средствами из государственной казны. На то не было причин, ибо война окончена, враг отогнан за периметр северных гор и больше никогда не посмеет спуститься вновь. Так все думают и по сей день. Однако братство не распалось. Её оставшиеся немногочисленные члены, наиболее преданные скреплённой сталью и кровью дружбе, основали гильдию наёмников, что за плату бралась за самое опасное задание, ибо даже после войны не было покоя у людей. Различные природные твари бороздили ночью тракты и леса, разбойники грабили целые поселения, да и находились и те, кто кому-то просто не понравился. И гильдия бралась за работу, коли плата была достойна. И прославилась она на долгие лета за профессионализм её членов. И росла, крепла, став впоследствии крупным наёмничьим синдикатом, вступление в которое давалось не каждому, далеко нет. Ну а кому повезло оказаться в рядах Соколов, те получали уважение и почёт в стране.

Однако ничто не вечно. И тем более слава. Долго простоял синдикат на плаву, но в последнее время его преследуют тёмные времена: и заказов мало, и нынешние его главы лишились той чести, которая некогда озаряла синдикат доблестью. Погрязли они в авантюрах. А низшие чины, обычные наёмники, лишались чувства уважения к ним.

Но не умирает надежда и по сей день. Немногие верят ещё, что вернётся былое могущество, почёт и уважение к наёмникам, ибо с недавних пор возглавил синдикат один из последних прямых потомков первых родоначальников содружества воинского. Пожилой, стреляный ветеран – Харальд Милшевич, некогда профессиональный воин, прошедший не одну войну людскую. Теперь же он возглавляет древний синдикат. И с недавних пор дела идут в гору, но как повозка, запряжённая тонной камней, которую везёт ленивый вьючный мул.

Но надежда не умирает и по сей день.

Всадник это хорошо понимал, и поэтому пропустил унизительное «Соколята», что покрывают наёмников в крупных и маленьких деревнях и городах разной масти оборванцы и грязные проходимцы, мимо ушей, оставив без ответа.

А посол был рад тому, что смог всё-таки докопаться до ядра истины, скрытой за тёмными дебрями тайн. Он выпрямился, гордо показав свою важную осанку.

– А что же сейчас? Много ли заказов выпадает вам?

– Времена стали другими. Заказов стало меньше, и все они… – Всадник не захотел продолжать.

– Ты считаешь, что охрана важного лица по дороге в столицу – задание на манер дешёвой подачки?

– Что же может случиться по пути по главной государственной дороге? – спросил всадник.

– Эх, друг мой, ты не понимаешь, какая деликатная ситуация на самом деле. И какая опасная задача лежит на ваших плечах. Ведь конвой то королевский, а во главе сидит важное лицо государства, которого могут убить.

– Война окончилась три года назад.

– Это, поистине, не имеет никакого значения, – сказал монотонно посол. – Даже спустя три года после установления долгожданного мира, в здешних округах полно тех, кто желает смерти любому, на покрое одежды которого изображён герб нашего государства. Это самые ярые противники мира даже после победы, ибо бывают и те, кто готов убивать до последнего ребёнка вследствие своей врождённой ненависти к человеку. А такие тут, несомненно, есть. И в защите от подобных состоит смысл вашего задания.

Наёмник некоторое время молча глядел на дорогу. После тянущейся паузы он сказал:

– Да, Вы правы, господин посол. Человек остаётся последним, самым опасным зверем на нашей земле.

Они проехали невысокую холмистую насыпь, на вершине которой, медленно разваливаясь от наступающей гнилости и старости, стоял покорёженный заброшенный особняк. Его фасад значительно почернел, крыша то и дело буквально скатывалась с его оголённых остовов. Стены накренились до такой степени, что, казалось, один лёгкий ветерок и дом этот сложится, как гора карт на столе. Уж сильно древним он выглядел, даже на фоне окружающей депрессивной степи.

Проехали милю. Постепенно тучи захватывали небо и здешние округа вновь тонули во мраке. Посол был недоволен, ибо чувствовал сквозь свои бархатистые ткани кожей наступающую прохладу. В воздухе запахло дождём.

Свернули на очередном повороте направо, огибая скопившуюся группу высоченных сосен, растущих плотно друг к другу на небольшой поляне. Посол достал платок, наступил очередной приступ чихания. Только этого не хватало. Не подобает такому важному лицу привлекать настороженное внимание своими лёгкими недомоганиями на царском празднике. Хотя он и так всегда ловил на себе косые взгляды приближённых. Даже от своих друзей, которые, глядя ему в лицо, мило улыбались, показывая добрые намерения, а потом подсмеивались над ним в стороне, за спиной, ибо его статус не позволяет насмехаться над ним напрямую.

Никто не ожидал, что этот человек добьётся больших высот. Многие, даже его собственный отец, который никогда не любил его и презирал, не верил в его возможности. Родившись в грязи, в самих низах общества, посол не имел больших шансов выбраться из ведра, набитого дерьмом. Он старался, но все усмешки, которые он получал в лицо от знакомых, от его окружения, придавали сильный груз и тянули обратно на дно. Он часто опускал руки, часто сокрушался, но всё же пользовался любой возможностью, чтобы выбиться в люди, чтобы просто нормально жить. И в жизни каждого наступает такой момент, когда обстоятельства наконец играют свою добрую роль, когда ежедневная меланхолия разъедается от наступающей надежды и открытия новых возможностей. Глядя не в грязь, а сквозь неё, посол смог пробиться вверх, занять должность и те, кто некогда насмехался над ним, кто не верил в него, теперь же мило улыбаются и восхваляют, предлагают ему свою дружбу. Даже его родной отец теперь «считает его своим родным сыном». Но посол плевал на всех них свысока, с высоких стен огромных залов королевского дворца в Дорнбурге – столице Торсиваля. Нет в его жизни по истине родных и любящих людей. Не стало после смерти матери, которая единственная видела в нём возможности и по-искреннему любила.

Он чихнул, сильно зажмурив глаза. Вытер нос и, взглянув на дорогу, тянущуюся тёмно-серой лентой вдаль, изгибаясь меж поворотов, как змея, широко раскрыл глаза, зафиксировав платок возле раскрывающегося рта.

Повозка остановилась. Всадник, что ехал вровень, приказал конвоирам тоже остановиться. Подняв руку и замедлив своего коня, наёмник внимательно всматривался вперёд.

Их дорогу преграждала перевёрнутая повозка огромных размеров. Вокруг на многие метры были разбросаны вещи: сундуки, корзины, ширпотреб, рулоны тканей и ковров. Всё в ужасном беспорядке лежало вокруг перевёрнутой повозки со свисающими круглыми колёсами, что подгонял слабый ветерок, заставляя их медленно вращаться с тихим поскрипыванием.

Всадник молча проехал вперёд. Посол, поднявшись, не спускал взгляда с одной точки. Кроме бытовых вещей, вокруг повозки зияли кровяные следы, длинные тянущиеся кровавые линии. Конец её бокового деревянного парапета был измазан ярко-багровыми отпечатками человеческих ладоней.

Всадник молча объезжал повозку, хмуро рассматривая детали. Второй наёмник ехал следом за ним. Остальные оставались рядом с повозкой и тем, что ехало за ней – высоким закрытым вагоном, без окон и без любой выемки наружу, только узкие дыры пронизывали его по бокам.

Несколько всадников инстинктивно обнажили мечи. Молодой робко вынул свой клинок, кое-как успокоил взволнованного коня, натянув поводья, бегло осматриваясь.

Длинноволосый всадник спрыгнул с коня. Он медленно прошёл меж разбросанных вещей. Зайдя за край повозки, он резко отошёл, машинально опустив ладонь на эфес меча. На месте извозчика лежало тело. Точнее его половина. Верхняя часть, доходящая до живота, была изорвана толстыми следами когтей. Зияющие раны кровоточили, кровь стекала вниз по солнечному сплетению, доходя до торчащих багровыми лентами и свисающих вниз, как верёвки, кишок. Глаза трупа были распахнуты, лицо застыло в гримасе ужаса и отчаяния, а рот словно пытался выдавить из себя отзвуки страшной боли, вот только губы не шевелились.

– Дункан, – подозвал наёмника всадник, спешившись и осматривая небольшой клочок рыхлой земли за краем каменистого тракта. Длинноволосый подошёл. – Смотри-ка, след.

Всадник жестом указал на огромный след на земле. Дункан присел на одно колено. Посол, сгорая от интереса, прикрикнул:

– Что там?

Дункан ответил не сразу. Он провёл пальцем в перчатке по огромному следу лапы, внимательно изучая его радиус и контуры. Не дождавшись ответа, посол спрыгнул с повозки и подошёл. Хорошо, что он не посмотрел налево, иначе бы весь его внутренний мир в миг разбрызгал каменистую дорогу. Его внимание привлёк этот странный отпечаток на земле, оставленный неизвестным зверем.

– Что это? – спросил он снова, посмотрев в спину Дункану.

– Это след. Похожий на след медведя, но только в разы больше, – заключил наёмник.

– Значительно больше. – Всадник, находившийся рядом, изучил след. – Смотри, как выпирают когти. Они длинными полосами идут от лапы и, судя по контурам, кривые. Этот зверь был неимоверно огромным, судя по размеру лапища.

– Да, я это заметил.

– Разве у медведей такие огромные лапища? Здесь, в Венерии, такие водятся? – спросил посол с толикой испуга.

– Это не совсем медведь. – Дункан встал, посмотрел на посла. – Скорее всего альбьёрн – медведь-убийца, проще говоря. Очень похоже на его след.

– Что это ещё за хрень такая? – чертыхнулся посол.

– Огромная и опасная тварь, коротко говоря, – ответил Дункан. – Обитает в лесах к северу. Точнее, обитала. Очень давно, ещё когда эту землю бороздили разные твари: мутанты, стрыги, волколаки и прочая мразь.

– Я думал, это всё сказочки, дабы детей непослушных пугать. – Посол сделал жест, обозначающий знак Всевышнего – провёл круг двумя пальцами, указательным и средним, а затем снизу наискось поднял их вверх и отвёл вправо. Изобразив Святую руну в воздухе, посол вытер слегка вспотевший лоб платком.

– Сейчас так оно и есть, но век назад земли эти кишели разными созданиями природы, – сказал Дункан. – Люди охотились на них и истребляли, так как боялись за свою жизнь. Многие виды, такие как волколаки, вампиры и трупоеды были уничтожены. Многие из остальных переселились на север, скрывшись в сумрачных дебрях Чернолесья. Но некоторые до сих пор набредают на юге на тракты, снуют по полям ночами.

Дункан окинул взором близлежащую местность.

– Альбьёрн, по сути своей, обыкновенный медведь. Только раза в два больше обычного. Его чёрная бурая шерсть взбучена и суха, в некоторых местах облезшие пятна на теле. Когти как кинжалы – эта тварь ими разрывает плоть как тонкую ткань, на лоскуты. Даже самая прочная броня не сможет выдержать.

Он молча осмотрел место недавнего нападения. Почему недавнего? Потому что, то разорванное пополам тело ещё свежо, на его лице только-только подступают трупные пятна. Да и кровавые следы ещё влажные. Похоже, эта тварь напала сегодняшним утром, разорвав сопровождающих конвой на части, ибо крови пролито тут много. Уж слишком много на одно единственное оставшееся нецелое тело.

– Думаю, эта тварь настигла людей врасплох. Не уверен, что кто-то смог уцелеть. Уйти от неё бегом невозможно. Даже на быстрой лошади сделать это трудно. А их здесь нет, видимо, скакуны от испуга ринулись, кто куда. Эта тварь быстрее рыси, если разгонится. А если голодная и яростная, то тут вообще без вариантов.

– Нам нужно отодвинуть повозку от дороги. – Наёмник на коне бегло осмотрелся. – Нельзя тут задерживаться надолго. Если эта тварь всё ещё где-то здесь, то наверняка учует запах свежатины.

– Увидеть её не составит труда. Но если увидим, то проблем нам не занимать. – Дункан быстро зашагал к конвоирам. – Так, слезайте, все до единого! Нам нужно отодвинуть эту повозку!

Уже через десять минут перевёрнутая махина медленно скрипела по камням, постепенно освобождая всё больше пространства. Оставшуюся часть извозчика перенесли подальше от дороги и положили в покров ржавой травы. Хоронить не стали, не было времени. Тризну справят вороны, что слетятся сюда, полакомиться трупной плотью.

– Тяни! Наваливай! Тяни! – Наёмники сгруппировано толкали повозку: трое стояли позади, среди них и Дункан. По двое тягали по обеим сторонам. Ещё двое впереди. Здоровяк с молотом за спиной взялся за возы и, напрягая каждую часть своего крупного тела, медленно шёл вперёд. Самый молодой из них находился рядом с послом, учащённо осматриваясь и не убирая ладони с рукояти меча.

Через следующие пять минут повозка скатилась с бугорка от дороги. Наёмники дружно выдохнули, здоровяк обронил возы и сплюнул наземь.

Вдруг послышался душераздирающий крик неподалёку. Потом стремительно приближающееся топанье и ржание коня. По дороге к ним навстречу мчался одинокий всадник, мчался со всей прытью. Крича, как ужаленный, он начал орать нечленораздельную речь.

– Бегите!!! Бегите!!! – единственное разборчивое слово, что услышали наёмники. Впрочем, слышать им и не нужно было, через мгновение появившаяся туша сама предоставила все ответы.

Рассекая кусты и дебри, из плотной чащи выскочила огромная чёрная туша, мчавшаяся с неистовой скоростью за всадником. Наёмники остолбенели. Дункан вылупил глаза.

– Твою мать! По коням! Живо!

– Не успеем…

Тварь, похожая на медведя, но больших размеров, преодолела расстояние в десять метров всего лишь за два рывка. Уже через небольшое мгновение она оказалась рядом с теми, кто охранял конвой.

Всадник тучей пронёсся мимо наёмников. Те скоротечно расступились, попадали, кто куда. Потом повставали и ринулись к коням с криками, однако тварь уже преодолела некогда ранее выкаченную с дороги повозку.

Первый из наёмников, что был наиболее близок, свалился наземь и дико заорал. Тварь саданула огромной лапой по его облачённой в кольчугу и кожаные пластины спине. Огромные, как кинжалы, когти разрезали огромную линию на спине наёмника. Оказавшись под тварью, тот закричал ещё сильнее, зовя на помощь своих соратников. Однако те отстранились и обнажили клинки, держась на расстоянии. Они беспомощно наблюдали, как тварь растерзывает их соратника на куски. Вскоре крики сменились на приглушённые и отрывистые кашли, изо рта наёмника лилась водопадом багровая жидкость.

– Держите эту тварь подальше от повозки! – крикнул посол, взбираясь на своё место. Извозчик сильно сжал поводья трясущимися руками, как тисками, буквально приклеив их к ним.

Дункан скомандовал:

– Рассредоточиться! Не кучковаться! Окружить её!

Он знал, на что обрекает и себя и других, отдавая приказ. Выйти живыми из боя с этой тварью было невозможно. Она огромна, как скала, она рвёт плоть как лоскуты и рычит, содрогая здешнюю округу далеко разносящимся эхом. Однако они в любом случае трупы, и если попытаются скрыться, то тварь настигнет каждого. А сейчас у них есть хоть какое-либо численное преимущество.

Альбьёрн разрывал своей пастью клочья. Ни криков, ни хриплых кашлей под ним уже не было слышно. Наёмники стали медленно окружать её. Пока та расправлялась с одним из них, они заняли позиции. Но стояли, как истуканы, окаменевшие от ужаса и ожидающие дальнейших приказов. Приказов Дункана, что сейчас неуверенно шагал в сторону, медленно передвигая ногами.

Наконец тварь подняла свою морду. Альбьёрн громко зарычал, глядя на постепенно подступающих наёмников залитыми кровью глазами. Потом он поднялся на задние лапы. Возвысившись во весь рост, тварь стала похожа на тёмную скалу, отбрасывая от блеклого небесного света огромную тень на дорогу.

Стрела впилась ей в грудь. Она зарычала, громче прежнего. Опустившись, она кинула яростный взгляд в сторону лучника, что готовил новую стрелу. Потом ринулась в его сторону, но тут на её пути сомкнулось несколько наёмников. Они встретили тварь ударами клинков, резво отпрыгивая и уворачиваясь от разрезающих воздух махов огромных лапищ. Двое обошли тварь сбоку и резанули её по туловищу, однако их мечи были настолько тонки и малы по сравнению с тушью мутанта, что, казалось, он эти порезы и вовсе не заметил.

Лучник выстрелил ещё раз, попав в левую переднюю лапу. Дункан сзади подбежал и резко взобрался на туловище мутанта. Тварь заревела, приподнимаясь на задние лапы. Её доставали острия мечей, вбрасываемых как копья. Здоровяк размахнулся и саданул молотом по правой нижней лапе. Тварь зарычала подавшись назад. Дункан успел вонзить меч в покров её чёрно-бурой сухой шерсти, ухватившись за его рукоять и удержавшись. Медведь-убийца опустился, клацаньем клыков стараясь достать наёмника за своей спиной, однако тот умело уворачивался. Вынув клинок, он нанёс режущий удар по спине твари, а после и по морде. Та зарычала, заплясала на месте, сбрасывая наёмника. Дункан упал, резво перекатился, не выронив меч. Очередной удар клинком был пропущен тварью в бок. Очередная стрела впилась туда же.

Бой длился долго. Он изнемогал всех. Наёмники выдыхались, непрерывно атакуя, отпрыгивая, уворачиваясь, находясь в постоянном движении. Медведь-убийца неповоротливо разворачивался, огрызаясь махами и рычанием на каждый новый удар. Тварь постепенно оттесняли от дороги. Дункан, обратив на себя её взор, ринулся к той самой повозке, та последовала за ним. Наёмники побежали следом. Дункан забежал за повозку. Медведь-убийца врезался её в основу. Послышался треск, и повозка импульсивно покачнулась, накренилась на сторону наёмника. Тот машинально отринул. Тварь показалась за её углом, и наёмник тут же забежал за перёд. Эта игра в догонялки продолжалась недолго. Как только тварь оказалась возле края повозки, Дункан запрыгнул на неё, совершил ещё прыжок и сходу резанул мутанта по морде, рассекая её сплющенный нос огромным порезом. Переступив в полёте через бугор на спине твари, упал, перевернулся, оказавшись за её спиной. Он был готов кинуться на неё вновь, однако из-за угла повозки появился молодой наёмник. Отойдя от шока, тварь резво, мощно саданула того лапой, рассекая его лицо, его грудь. Наёмник отлетел, ударился о стенку повозки и рухнул навзничь.

– Ах ты паскуда! – послышалось впереди. Здоровяк влетел в тварь, замахиваясь свои молотом. Оружие пролетело в воздухе и с типичным ударным звуком впечаталось в морду мутанта. Тварь отринула назад, её здоровые лапы подкосились. Тогда здоровяк, переняв весь тела на другую ногу, с размаху с другой стороны саданул тварь туда же. Она повалилась, ибо удар молота был сокрушающим, а размах – нокаутирующим.

Дункан резко подбежал, прокрутил блеклое лезвие в воздухе, и с криком вонзил остриё в череп мутанта. Клинок шёл туго, опускался тяжело, однако лезвие постепенно просачивалось вниз, углубляясь в голову этой ужасной бестии. Тварь свалилась набок, издав приглушённый рык. После чего её пасть застыла. Клыки, по которым стекались тянущиеся багровые сгустки, замерли на месте. Глаза, красные и огромные, пронизывали одну точку.

Всё резко стихло. Были слышны только дыхания наёмников, что валились возле туши мутанта. Тяжёлые отдышки уставших лёгких. Кто-то тяжело и громко плевал под ноги, кто-то матерился. Здоровяк окинул тварь взглядом.

– Замочили… Замочили всё-таки… Ну и мразь такая…. Какая же она здоровая…

– Главное, что мёртвая… Теперь мёртвая… – отозвался другой наёмник.

– Мы сделали это… – послышалось за их спинами.

Посол медленно и осторожно появился из-за поваленной повозки. Та упала на мёртвое тело мутанта. Посмотрев на него, посол резко схватился за свой рот. Нагнулся, громко изрыгнул из себя желчь. Потом долго стоял в такой позе, держась за трясущиеся колени и не переставая рыгать.

Дункан поднялся, вытер клинок о кольчужный рукав и сунул его в ножны. Обошёл огромную тушу и посмотрел на тело наёмника, что лежало рядом. Его открытые голубые глаза, залитые кровью, глядели куда-то вдаль. Их маршрут не знал никто.

Дункан долго и молча глядел на тело молодого наёмника, потом сплюнул, матюгнулся и, растолкав сгрудившихся возле огромной туши мёртвого мутанта соратников, пошёл прочь.

Его серые и хладнокровные глаза смотрели сквозь пляшущие языки пламени. Костёр нервно колыхал, потрескивая хворостом и унося вверх тонкие искорки, которые тонули во мгле ночи. Мрак осел на здешние земли. Была непроходимая тьма на многие мили вокруг. Лишь небольшое пространство было в свете огня. Два огонька находились поодаль друг от друга. Перед одним угрюмо сидел длинноволосый, отстранившись ото всех. Перед вторым находилась группа людей, облачённых в лёгкую серебристую кольчугу, поверх которой были закреплены кожаные нагрудники. Из всей группы выделялся один: статно одетый человек, с махровым беретом сиреневого цвета, на затылке которого торчало маленькое белое перо. На его сиреневом знатном одеянии, на груди, был изображён герб – вставший на дыбы бурый конь со всадником, облачённым в стальные серебристые латы и с копьём в правой руке и щитом в левой, на котором изображена волчица. Символ западного государства.

В эту наступившую ночь, в отличие от некоторых других, было не тихо, но и не громко. После дневной схватки с кровожадным мутантом у наёмников в душе до сих пор бушевал огонь возбуждения. Некоторые позволили себе напиться, чтобы хоть как-то успокоить взбудораженные нервы, ведь каждый понимал, что мог бы и не сидеть сейчас здесь, перед костром, и рассуждать по поводу минувшего боя. Посол сам достал из повозки бутыль дорогого торсивальского вина и охотно поделился им со всеми. Ничего страшного, если не будет доставать одной бутылки. После такого не грех было выпить.

А выпили все. Кроме одного.

Дункан молча сидел перед костром, точильным камнем проходя по блеклому лезвию меча. Его мина была мрачнее ночного неба, на котором не просияло ни единой звезды. Оно было окутано сумрачными тучами, которые, казалось, никогда не рассеиваются здесь.

Он подтачивал клинок, смотря то на него, то на языки пламени. Слушал, как у другого костра разговаривают соратники, обсуждают бой. Некоторые делали это чересчур эмоционально. Но сегодня можно. Доселе никто не сталкивался с таким существом. Им повезло, что они выжили. Что сделало это большинство из них. Иначе бы путешествие торсивальского посла печально оборвалось, не достигнув своей цели.

Наёмник, высокий и темноволосый, с короткой стрижкой и гладко выбритой, слегка лоснящейся тёмной бородой стоял поодаль ото всех, неподвижно. Скрестив руки на груди, он смотрел в сторону большого тёмно-серого вагона, что томился во мраке рядом с повозкой. Его охранял часовой, один из тех, который недавно сидел за костром и болтал вместе со всеми. Сейчас его черёд стоять на посту.

Наёмник пристально разглядывал этот вагон. Никто не знал, что в нём. Без решёток, без выемок, только боковые маленькие отверстия, чтобы воздух поступал внутрь. Но зачем? Кому он там нужен?

Из-за вагона вышел возчик, держа в руке корзину. Наёмник, сузив глаза, проследил за ним. Тот спешно пошёл прочь от вагона. И больше ничего, что могло бы принести хоть какую-то ясность. Всё это выглядело подозрительно.

Потом он медленно развернулся и пошёл в сторону костров. Пройдя заселенный его соратниками, он двинулся к костру, возле которого сидел одинокий воин.

– Почему не со всеми? – спросил он, подойдя к Дункану.

Тот не ответил. Молча натачивал свой клинок, бережно глядя на него.

Не дождавшись ответа, наёмник присел напротив, по другую сторону костра. Вытянул вперёд ладони. Было прохладно.

– Сегодня никто не заснёт, сколь бы вина их рылы не выжрали.

– Согласен. – Дункан ответил тихо и низко, отрывисто.

– К завтрашнему вечеру мы уже доберёмся до столицы. Подоспеем в самый час. И когда наше задание будет выполнено, мы сможем расслабиться, – сказал наёмник.

– Ты знаешь, что это не так. – Дункан перевернул меч другой стороной.

Подошедший наёмник вновь бросил взгляд в сторону того вагона. Отсюда виднелись лишь чёрные контуры его прямоугольной основы. Темнота царила, хоть глаз выколи.

– Здесь ты никогда не будешь чувствовать себя расслаблено, – через минуту снова сказал Дункан.

– Возможно, – согласился наёмник. – Надеюсь, в столице есть дешёвые бордели. Хотелось бы провести вечер перед обратным отъездом, держа в руке кружку эля и трахая шлюху. А может, и две сразу.

Дункан слабо улыбнулся.

– Не вступай в те сражения, из которых ты не сможешь выйти победителем.

Наёмник усмехнулся в ответ, потом посмотрел на Дункана.

– Винишь себя в том, что произошло?

– Смерть – явление обыденное. А смерть в бою – это уже закон жизни.

– Никто не знал, на что мы можем набрести здесь, на дороге, и чем это может кончиться для нас.

– Да, на какую из опасностей мы бы набрели. А их тут целое множество. Выезжая в путь, уверен не будешь, что доедешь до конца. Мы знали, что нас может ждать. Особенно новичок, которому советовали не ехать в такой длинный путь после прохождения главного испытания.

– Его первое дело стало и последним. Карьера оборвалась, не успев начаться. А сейчас его труп поклёвывают падальщики. Ситуация неоднозначна. В этом нет твоей вины, всё вершит здесь судьба.

– Но я ему позволил ехать вместе с нами. – Дункан взглянул на наёмника. – По моей милости он снарядился в путь. По моей милости оседлал коня, хотя нужно было послушать Грэгора.

– Тебе нужны были люди для похода. Все остальные, все самые лучшие были заняты другими делами. Ну а тебе приказали сопровождать этого напыщенного павлина до столицы. А без отряда охраны ехать по трактам Венерии опасно.

Он замолчал. Слушал, как разглагольствовали наёмники за костром за его спиной.

– Послушай их, Дункан. – Наёмник склонил голову набок, смотря на длинноволосого. – Их речи сейчас – это твоя заслуга. В нужный час ты не обделался в свои штаны, а умело скомандовал. И мы ту тварь убили. Ну а смерти в бою, как ты сам сказал, – это закон нашей жизни. Не всё так однозначно в мире. Не стоит себя всю ночь корить за смерть зелёного молокососа, который чрезмерно поверил в себя.

– Не только он погиб, – сказал Дункан. – Вигнар… Мы с ним прошли не одно задание, а когда его рвали на части, у всех словно ноги погрязли в твердыне. Про себя я вообще молчу. Мне стыдно за то, что я тогда почувствовал… Вигнар и Истред – две потери, за которые я ответственен. Ты знаешь наши уставы, Климек. Любая смерть в походе возлагается на плечи того, кто ответственен за отряд.

– Так ты порки боишься? – Климек скривил брови. – Да, у Харальда рука тяжёлая.

– Дело всё в морали, а не в том, что мою жопу надерут, как следует. Хотя, второе тоже заставляет напрягаться.

– Тогда давай вместе со мной. – Климек улыбнулся, облокачиваясь набок и упираясь локтем в покров травы. – В бордель. Расслабишься, как следует. Надерешь зад шлюхе перед тем, как возьмутся за твой. Уж лучше так, чем угрюмо ждать кары.

Оба усмехнулись. Ветер подул, вздымая под звук треска хвороста ввысь снопы ярко горящих искр.

– Сколько лет мы с тобой знакомы, Дункан. Сколько мы уже прошли. – Климек наблюдал за тем, как одна за другой искры улетучиваются в тёмную бездну над их головами. – Бывали ситуации и похуже этой.

– Да, было и похуже.

Климек посмотрел на Дункана.

– У нас дружба с тобой измеряется не одним годом, а ты никак не хочешь мне рассказать о своей жизни. О жизни до того, как ты стал Соколом.

– Нечего рассказывать. – Дункан положил в сторону меч и точильный камень. – Моя жизнь – это борьба между плохим и наихудшим, что чередовались между собой.

– А помнишь Ярпена? Того нахального ублюдка? Ну, который ублюдок какого-то там изрядно богатого дворянина или купца? Самодовольная морда, приехавшая к нам с желанием стать доблестным братом по оружию. Однако его честь оказалась меньше его мошонки.

– Помню его отчётливо, – сказал Дункан.

– Он долго держался в наших рядах. Его грязь все терпели. Вечно он мнил себя выше других, ибо считал себя потомком благородных кровей. И метился быть командиром, зная, что среди нас все равны, за исключением Харальда. Но он всячески стремился изменить наш уклад. Ну а после главного испытания…

– Да, я помню. Его первое задание, в котором вся его доблесть, честь и самоуверенность улетучились, будто их не было. Его нашли изрубленным секирой в водосточной канаве близ поселения Костелье.

– Чем выше задерёшь нос, тем больнее упадёшь, – сказал Климек. – Он считал, что подавал высокие надежды, восхвалялся перед своими родными в письмах, которые чуть ли не каждый день отсылал. А потом его тело разбухло и прогнило от стоячей и вонючей воды. Вот такая судьба ожидала его. Он был плохим Соколом. Хотя если язык мой повернётся назвать его Соколом, соратником, то как мне звать тогда тебя? Тех, кто за моей спиной? Это было бы оскорблением. Нет, он не был одним из нас. А ты есть. У тебя здесь семья, тебя все уважают. У Харальда ты в почёте. И я тебе завидую даже, доброй завистью. И люблю, как собрата по оружию. Разве это плохое или наихудшее в твоей жизни?

– Это единственное яркое и приятное, что было когда-либо со мной. – Дункан тепло улыбнулся. – И я горжусь этим.

Они ещё долго разговаривали. Тише, в отличие от своих соратников, что сидели неподалёку, и о своём. А костёр нервно колыхал на лёгком ночном ветру, заставляя огненные языки срываться и отпускать в сумрачное небо яркие искры вместе с тускло-серым дымом.

Весь следующий день, холодный и хмурый, конвой тащился в тишине. Вымощенный из рельефного камня центральный тракт извивался вдоль продолговатых горизонтов степных равнин и маленьких бедняцких деревушек. Чем ближе была столица, тем больше на пути попадались людские поселения с хаотичной структурой построек, почти каждая без частоколов и стен, большие и маленькие, порой доходящие до сгруппированного скопления всего нескольких домов. Их фасады были тёмными, крыши кренились, вокруг разбросалось скудное хозяйство. Грядущая зима обещает быть холодной и долгой, и в первую очередь она ударит по этим осколкам людской цивилизации.

Сама столица показалась путникам огромным Левиафаном на фоне крошечных сгустков бедного жилья. На очередном повороте из-за скопления хвойных толстых деревьев медленно выходили на показ вымощенные и серого камня толстые крепостные стены, высотой в семьсот пятьдесят дюймов. На вершине зубцами шли широкие бойницы, доходящие до укреплённых башен. К городским воротам тянулись многочисленные группы: торговцы, разных мастей ремесленники и прочая челядь. Издали были слышны шум и голоса приезжающих. У самих ворот образовалась длинная полоса очереди: городские стражники тщательно проверяли каждого, кто въезжал в столицу. Этот процесс порой занимал достаточно долгое время, особенно когда проверяли торговцев и купцов. Недовольство нудно тянущейся проверкой переливалось с бурными разговорами и обсуждениями урожая, ярмарки и прочего всего, что было связано с праздником. И наоборот.

Когда конвой достиг крепостных стен, посол обернулся на своей скамье, взглянув в сторону ехавшего следом вагона. Климек, что ехал вровень, поймал его взгляд. Не обернувшись в ту же сторону, он спросил посла:

– Проблемы?

Но посол ответил ему вежливой и, как казалось с первого взгляда, любезной улыбкой.

– Мы едем на царский пир, везём дорогие яства и подарки от нашего короля Кайзамира Третьего. Даже когда почти достиг места, ненароком проверяешь, всё ли в порядке. Эта мания будет преследовать тебя до тех пор, пока не отдашь всё это в распоряжение городских управленцев. Тогда ответственность за целостность товара спадёт с твоих высокочтимых плеч. – Посол оглядел длинно тянущуюся очередь, которая ленивой гусеницей двигалась вперёд.

Простояли здесь достаточно долго. Не один час, однако никто не считал время. Когда наконец конвой оказался совсем рядом с городскими воротами, уже близился вечер. Двое стражников, облачённых в серые меховые кирасы поверх кольчуги, в открытых стальных шлемах, которые тонкой кольчугой спадали на плечи, держа в руках длинные алебарды, стояли по обе стороны от въезда в город, в который тянулась нескончаемая линия приезжих гостей. Впереди от них находилось ещё несколько. Среди них одни стражник отличался своим внешним видом. Его серебристый доспех отблёскивал хмурый дневной свет, а на груди был изображён герб венерского государства – два перекрещённых меча над серебристым щитом, на котором изображён в профиль медведь. Лениво проверяя какие-то документы, он неохотно задавал вопрос купцу. Тот отвечал отрывисто, ссылаясь на документ в руке проверяющего. Посол склонился вперёд, облокотившись рукой о колено и смотря на купца. Их очередь уже почти подошла, осталось ещё чуть-чуть. Однако это ожидание тянулось, казалось бы, дольше прежних.

Наконец, отдав купцу документ, солдат махнул рукой, давая разрешение на проезд. Купец выпрямился на своём коне, ударил поводьями, и повозка с треском поехала вперёд. Наконец-то очередь дошла и до их конвоя.

Подъехав ближе, посол учтиво поклонился.

– Посол Торсиваля? – спросил стражник. – Рад видеть, что добрались сюда без каких-либо проблем. Надеюсь, это так?

– О, проблем не было. Дорога долгая была, и это единственная проблема. А, нет, ещё тут по ночам холодно, что яйца коченеют.

– К сожалению, праздник проходит в это время года. – Стражник бегло оглядел конвой и лиц, что сопровождали их. – В повозке провизия, так?

– Именно.

– Меня осведомили из верхушки, что вы приедете не с пустыми руками. Поэтому, вопросов тут нет. – Стражник чуть наклонился вбок, смотря на длинный вагон, что стоял за повозкой. – А вот насчёт этого меня не предупреждали. Предъявите документы, и мы приступим к осмотру содержимого вашего багажа.

Посол широко улыбнулся, медленно просунул руку за свою плащёвку и пустил её внутрь кафтана, доставая из внутреннего кармана свёрток бумаги, которую огибала полоса с красной круглой печатью на её основании.

– В этом нет необходимости, начальник. – Посол подал свёрток стражнику. – Царское разрешение на беспрепятственную перевозку содержимого через контрольно-проверяющий пост.

Стражник взял свёрток, осторожно стянул с него окольцованную полосу, развернул и бегло прочитал. В самом низу стояла царская печать, такая же как была снаружи.

– Что ж, и правда. Хорошо, можете проезжать. В любом случае, мне меньше работы.

Стражник вернул разрешение послу. Тот широко улыбнулся и кивнул ему, после чего их конвой двинулся дальше, проезжая под огромным арочным проёмом в стене.

Дункан лениво пробежал взглядом. Вход походил на целый туннель, освещённый висячими на стенах по обеим сторонам на подставках факелами. Их неровное свечение отображало на стене пляшущие силуэты теней проезжающих. Также по обеим сторонам виднелись небольшие прорезы внутрь, некоторые из которых были закрыты ставнями. Такие «боевые ставни» тянулись вдоль до самого конца.

Заканчивался туннель перед распростёртой площадью. Выехав на неё, повозка остановилась. Извозчик спрыгнул на асфальтированную мостовую и пошёл в сторону одного из постовых. Посол проводил его взглядом и посмотрел на Дункана, что остановился рядом.

– Бюрократия – она заправляет всем. Нужная бумага в твоих руках способна решить все проблемы.

Он усмехнулся, но Дункан лишь мимолётно взглянул на него, осматривая въездную площадь. Она сужалась и уходила на северную сторону города, растворяясь в многочисленных широких улицах. Хорошо отделанные дома стояли по обе стороны. Возле каждого из них находились частные участки. Наиболее богатые поместья имели участки побольше. Некоторые, маленькие особнячки, такой роскошью не владели. Однако здесь, за мощными крепостными стенами, даже самые бедный дом выглядел богато и достойно по сравнению с теми, что находились в людских поселениях и деревушках за пределами крупного города.

Все улицы были многолюдны. По тротуарам шли потоки купцов, а по центру медленно ехали повозки и телеги. Длинные линии направлялись на огромную торговую площадь, что охватывала собой центральную часть столицы. Словно огромный круглый магнит она притягивала к себе людей с разных уголков страны. Были здесь и заграничные ремесленники. Многочисленные торговые лавки, что облепили собой торговую площадь, были доверху заполнены различными товарами. Возле некоторых веяли на лёгком ветру различные полотна гильдий и торговцев с юга и востока. На южной стороне площади стояли лавки из Манисии: их можно было узнать по полотнам с изображением герба южного государства: золотое солнце с восьмью концами на белом навахо, в центре которого изображён пылающий меч. Восточную сторону заняли торговцы из государства Аланарис. Восточная страна славится обилием разнообразных целебных растений, которые составляли большую часть товаров. На их сиреневом полотне было изображено широкостволое дерево, на вершине которого уходило вверх переплетение лозой пышных ветвей. Такая расстановка была весьма символичной.

Конвой торсивальского посла медленно тянулся среди потока горожан. Дункан был здесь когда-то. Очень давно. И с тех пор столица словно преобразилась, почти до неузнаваемости. Или может быть это впечатление внушает многолюдность? Развешанные по каркасам домов и на столбах различные праздничные украшения? Скоморохи и шуты, что пританцовывали группами на улицах, собирая вокруг себя много народу. Шум, веселье и крики? Праздник, в общем. В праздничный день Оплот преобразился до неузнаваемости.

Выехав на торговую площадь, наёмники более плотно сомкнули свои ряды вокруг повозки. Всё же затеряться в такой непроходимой гуще было несложно. Дункан и Климек осматривали торговые лавки. Все доверху забиты товарами, возле каждой ютятся группы покупателей. Лавки аланарских торговцев привлекали внимание больше всего. Они были украшены со вкусом и их внешний вид отлично играл на посещаемость покупателей. Возле одной из них, в окружении свиты опрятно облачённых в лиловые доспехи солдат стоят человек: одетый в богатую, даже выделяющуюся среди всех торговцев и купцов, одежду, он выглядел весьма статно. Позолоченный пояс перехватывал по-настоящему императорский кафтан бело-гепардовой раскраски. А осанка была такой, как и подобает настоящему правителю. Держа одну руку на позолоченной рукояти сабли, что свисала в дорогостоящих кожаных ножнах, он вёл непринуждённую беседу с крестьянином. Дункана это сильно удивило, словно и не было между ними каких-либо различий в положении. Как такого оборванца подпустили на расстояние вытянутой руки к такому роскошному лицу, кем бы он не был? А он казался высокородным. Короткая стрижка тёмных лоснящихся волос, гладкая ухоженная бородка, тёмные глаза, крепкое телосложение и средний рост – эта персона способна привлечь к себе внимание со всех концов площади, как бы далеко не находились чьи-то глаза. И Дункана посетило странное чувство: ему казалось, что этот принц (а он им и был) был настоящим озарением всего благородного и благочестивого на всём белом свете.

– А, принц Камир. Старший сын императора Аланариса – Октавы Лунгрив, – сказал посол, тоже смотря в сторону безропотно общающегося с крестьянином принца. – Добрая душа, как говорят. Его очень любит народ Аланариса и считает, что именно он достоин занять престол в будущем.

– Мне кажется, он достоин для этого, – сказал Дункан, всё ещё смотря в сторону аланарских лавок.

– Это действительно так. Камир старший сын императора, а закон о престолонаследии в их государстве гласит следующее: трон переходит по старшинству. Однако особенностью тамошнего закона является то, что император имеет право самолично выбрать своего наследника. И его выбор пал на Данрия, второго императорского сына. Однако народ во всех уголках Аланариса только и говорит, что Камир единственный, кто достоин престола. На его стороне и армия, в большей мере. В гарнизоне ганнычаров все поддерживают непосредственно его кандидатуру.

– Такая поддержка даёт ему большие преимущества, – сказал Дункан.

– Несомненно, это так. Однако закон есть закон, а любой, кто пойдёт против воли императора, даже если тот имеет всенародную любовь, заплатит дорогую цену.

С каждой новой минутой центральная площадь Оплота становилась всё многолюдней. Казалось, огромные полчища местных горожан и приехавших торговцев вот-вот переполнят торговую площадь настолько, что невозможно будет сделать широкий вдох собственной грудью. Но площадь, подобно желудку огромного чудовища, всё всасывала в себя бесконечные живые потоки и словно расширялась.

Конвой двинулся дальше, свернув влево и поехав по вздымающейся центральной дороге, ведущей на северо-западную часть города. За поднимающейся дорожной линией возвысился огромный собор: мраморные стены ярко-снежного цвета возвышались над ковром шатровых крыш городских домов, и уходили вверх облицованным гранитом шпилем, на вершине которого сияло, словно небесное светило, позолоченное большое кольцо, в котором снизу наискось до верха шла линия, и под углом в девяносто градусов уходила вправо – руна Все-Создателя. На подступах к собору, за массивными ступенями возвышались гранитные колонны, удерживающие богато украшенный фасад. Огромные инкрустированные ворота покоились за ними. По всем четырём сторонам прямоугольной формы строения блестели от раскраски четырёхметровые соборные витражные окна: в каждом из них были обозначены события прошлого, связанные с восходом Единой веры над всем континентом. Только самые красноречивые эпизоды, повествующие о героизме последователей Веры, их самопожертвовании в борьбе с языческими бесопоклонниками, что отображались здесь в нечеловеческих обличиях.

От этого собора вправо уходила дорога на ярус чуть выше. Повозка ехала медленно. Наёмники не были заинтересованы в рассмотрении всех городских достопримечательностей. Интересу поддались лишь Дункан и Климек, когда конвой въехал на третий ярус города. Здесь находились большие и богато облицованные здания, сделанные в основном из светло-серого камня. Этот ярус именуют царским, ибо здесь расположен царский дворец, резиденции местных управителей, а также дом прокуратора – двухэтажный особняк с мансардной крышей находился в северо-восточной части ярусной площади. Перед ним бурлил фонтан в белоснежном каменном обруче. Потоки воды лились из пасти статуи медведя, поднятого на задние лапы и выставившего передние вперёд. Его ощерившийся оскал был грозным, но не более чем лицо статуи человека, что возвышалась по центру площади. Огромная мраморная фигура горделиво стояла с приподнятой головой, опираясь правой рукой об эфес поставленного возле ног остриём вниз меча. Широкие плечи покрывала богатая накидка, грудь закрывал массивный доспех, на голове сидел обруч с сапфиром в выемке посередине.

– Валдислав Хейвор – древний правитель Венерии. Именно такой, какой мы видим её сейчас. Он установил её границы, наголову разбив последние Единые силы нелюдей. Этот человек вошёл в историю, как самый жёсткий, но самый справедливый правитель, как последний государь Старой веры, – блеснул своими знаниями истории торсивальский посол.

– Он был язычником, – сказал Дункан.

– Да, именно так у вас обозначают приверженцев Старой веры, – сказал посол. – А он был последним представителем царской знати, который сохранил старые порядки до своей смерти.

«Своей ли?» – подумал про себя Дункан.

– Единая вера распространилась после его смерти, насколько я знаю. Он до последнего боролся с теми, кто всячески стремился распространить её влияние. Но умер он не от старости, не в надлежащий её час. – Климек, сказав это, внимательно разглядывал статую правителя.

– Кто знает? От старости он умер или нет? Это было давно, много воды утекло с тех пор, многое переписано единоверцами на свой лад. Историю пишут победители и никак иначе, – сказал посол.

Царский дворец стоял прямо за этой статуей. Высокий, толстые стены были вымощены из белого камня, в некоторых местах облицованного мраморными тёмно-серыми плитками. Когда конвой подъехал к его подступам, к ним навстречу не спеша вышел человек. Одет он был солидно, богаче, чем любой из купцов здесь ярусом ниже. Увидев его, Дункан сразу же вспомнил о том принце на торговой площади. Этот чем-то походил на него. Тоже коротко стриженые волосы, но тёмно-русого цвета, опрятная, гладко подстриженная борода и статный взгляд голубых глаз. Он медленно спускался к ним по ступеням, держа осанку ровной, а руки скрестив за спиной. Но всё же он был другим, отличался от аланарского принца. Чем именно – Дункан не знал, но чувствовал это.

Посол, увидев его, учтиво поклонился.

– Господин прокуратор.

Человек остановился перед ним, слегка кивнув и так же слегка улыбнувшись, после чего осмотрел остальную процессию.

– Посол Луций, – обратился прокуратор, – с прибытием в столицу. Надеюсь, дорога обошлась без приключений?

– Путь был длинным. От самих границ и до столицы дорога тянулась, как казалось, целую бесконечность. Но особых преград у нас не было, и это хорошо.

Посол спрыгнул с коня, держа его за поводья. К нему подошёл молодой конюх. Он принял коня посла, после чего подошло ещё несколько человек. Извозчик сошёл со своего места и отдал повозку пришедшим.

– Как и договаривались. – сказал он.

– Мы доставили сюда яства, вино и прочие дары нашего короля в целости и сохранности, как и было обещано. – Луций широко улыбнулся.

– Отрадно слышать, что вы отнеслись к поездке деликатно. Наш царь Демитрий благоволит таким понятиям и людям, которые придерживаются их. Но не будем тратить время на долгие церемонии. Прошу, посол, Вы устали с дороги. Советую Вам отдохнуть в нашем дворце, ибо вечером намечается грандиозное событие. – Прокуратор вежливо улыбнулся, жестом руки приглашая посла в дворец.

– Несомненно, сегодняшний вечер весь континент запомнит надолго. – Луций учтиво поклонился. – Празднество по случаю окончания сбора урожая всегда приносит радость и удовольствие, однако, чувствуется мне, сегодняшняя дата наиболее особенная.

– Дочь нашего государя, Елена, наконец вошла в тот возраст, когда пора уже выбирать кандидатуру для её брака. Шестнадцать лет – наиболее продуктивный для этого дела возраст. В этот период девушки расцветают, подобно цветочному саду. Её красотой восхищаются практически все молодые принцы всех трёх государств. – Прокуратор медленно шёл, держась вровень с послом и держа руки за спиной скрещёнными. – И Демитрий нашёл подходящую для юной царевны кандидатуру.

– И кто же удостоился такой чести взять руку прекрасной дочери наимудрейшего царя?

– Молодой принц из Манисии, сын Ваноция Третьего, – Алехандр. У Вас будет возможность лично познакомиться с ним.

– Я наслышан о нём. Говорят, он так же красив, как и умён в фехтовальном искусстве.

– Принц Алехандр обладает чрезвычайно тонким обаянием. Его считают «Львом с юга», ибо его красота внешняя сочетается с внутренней рассудительностью и доброжелательностью, а также храбростью и умениями в военном деле. Он молод, но уже достиг высоких результатов. Чем-то он походит на принца из Аланариса.

– Вы говорите о принце Камире?

– Именно.

– Он также прибыл в город. Мы его видели в окружении свиты стражников, он непринуждённо общался с каким-то бедным крестьянином.

– Принц Камир не видит разницы в статусе, когда речь заходит об обычных человеческих взаимоотношениях. И именно это качество будет мешать ему взойти на престол.

– Излишняя простота – бич всех государей. Власть – это огонь, стоит просто к ней отнестись и ты обожжёшься.

– Вы правы, посол Луций. Я восхищён вашим тонким мышлением, ибо Вы знаете всю суть этих слов. Вы же поднялись из низов, выбрались из грязи и достигли королевских кабинетов в замке Кайзамира Третьего. И сейчас вы находитесь в центре внимания всего континента.

– Много народу прибыло в вашу столицу. Бесконечные колоны тянутся к вам со всех уголков Венерии, а также из Манисии и Аланариса. Увы, но из нашей страны такого огромного количества купцов не приехало. Надеюсь, Вы понимаете всю сложность транспортировки товаров через границу по трактам на западе?

– Именно. Поэтому Венерия и открыла ворота Винсальта. Этот торговый город-государство имеет большое значение в развитии наших торговых отношений, ибо пока что решить проблему безопасности западных трактов довольно-таки сложно. Наша страна восполняет ресурсы после минувшей войны.

– Война – дело страшное. Надеюсь, в ближайшие времена мы избежим подобного.

Они остановились у ступеней, поднимающихся к стенам царского дворца. Прокуратор посмотрел на посла, сверкнув своими глазами.

– Она отнимает не только наши ресурсы, но и время. А это очень дорогой ресурс, к тому же невосполнимый. За те годы страданий и смертей, что несло за собой военное оружие, можно было бы сделать что-то полезное для людей, на чьи плечи падает тяжёлое бремя войны.

– Вы правы, господин прокуратор. Никому не нужна новая война. И мы с Вами должны об этом позаботиться. Поэтому король послал именно меня, посчитав моё присутствие здесь, в день масштабного праздника, наиболее результативным. Хотя кандидатура была немалая.

– Вы показали себя с хорошей стороны на королевской службе. Я долго следил за Вашей карьерой. Вы смогли не только пробиться наверх. Ведь просто получить чин и находиться в стороне от всех важных государственных дел – это уже достижение. Жить в роскоши и богатстве без высоких амбиций на власть – это предел мечтаний многих. Но Вы пошли дальше: Вы отодвинули всех своих конкурентов от десерта и заполучили расположение короля. И теперь Вы первый из послов Торсиваля. Несомненно, король прав, что посчитал Вас наиболее достойным этого дела, ибо Вы действуете решительно и не боитесь никаких последствий, а преодолеваете их все с уверенной осанкой. В этом я стараюсь следовать Вам.

– Ваши слова как тёплый луч солнца холодным зимнем днём, господин прокуратор. – Луций широко улыбнулся и чуть склонил голову в знак благодарности.

Пока они вели разговор, повозку отвезли в сторону внутреннего двора дворца, расположенного за площадью. Климек внимательно проследил за движением повозки и вагона. В скором времени они скрылись из виду, свернув в переулке за огромное здание одного из домов градоправителей. Наёмник спрыгнул с коня и подошёл к Дункану. Тот поглаживал своего скакуна, пока он пил воду из бурлящего фонтана.

– Ты видел тот вагон на колесах? – Климек подошёл достаточно близко, глядя в сторону отдалившихся посла и прокуратора. – Держу пари: туда можно засунуть целый взвод хорошо вооружённых солдат.

– На что ты намекаешь?

– Дело в том, что за всё время путешествия этот вагон оставался плотно запертым. Ни тебе ни окон, ни решёток, сплошной сплав металла, только отверстия для поступления воздуха в самом низу. Каждый поздний вечер извозчик носил к вагону корзину, наверное, с едой и водой. Видимо, там кто-то находится, кто нуждается в воздухе, еде, воде и испражнении.

– Это уже не наша забота. – Дункан похлопал по пышной гриве коня, посмотрев на Климека. – Свою работу мы выполнили.

– И всё же, что-то здесь не так. – Климек прижал руки по бокам, глядя в сторону беседующих посла и прокуратора.

Вскоре посол взглянул в их сторону, помахал рукой и крикнул:

– Господин Дункан, можно Вас?!

Дункан поднял непонимающий взгляд в сторону посла, потом посмотрел на Климека. Тот непонимающе пожал плечами в ответ. Вздохнув, Дункан не спеша пошёл к дворцу, пересекая площадь, на которой сгрудился отряд наёмников. И больше не было никого. Лишь шум и крики доносились с нижних ярусов города – звуки празднества.

– Это Дункан, командир отряда наёмников, что был приставлен к охране нашей процессии. – Посол представил наёмника прокуратору.

– Вы из Соколов, как я понимаю?

– Именно. – Дункан учтиво склонил голову перед прокуратором.

– Старинный синдикат профессиональных наёмников, а в прошлом сплочённое братство по оружию. Будучи моложе, я изучал историю возникновения вашего наёмничьего содружества. В ней было как хорошие моменты, так и плохие. Скажите, господин Дункан, какая страница истории открыта сейчас?

Наёмник чуть слышно вздохнул, бегло обегая взглядом близлежащие владения высокочтимых персон.

«Вопрос с подвохом? Наверняка он знает, какое положение синдиката сейчас. Так зачем нам напоминать о нашей же ущербности?»

– Наш синдикат крепок, как никогда раньше.

– Уверенный ответ, наёмник. Не сомневаюсь, что дела у вас идут в гору. С одним Вы справились отлично. Посол прибыл к нам в целостности и сохранности.

Прокуратор осмотрел броню Дункана. Она была испачкана в крови.

– Однако, как я полагаю, без приключений всё же не обошлось? – спросил он посла.

Тот безвыходно вздохнул.

– По дороге сюда мы наткнулись на одну тварь, она разворотила одну повозку, что ехала впереди нас и обгоняла примерно на половину суток. Впрочем, благодаря этой жертве мы не были застигнуты врасплох.

– И что-же за тварь учинила эту расправу?

– Огромная, мохнатая, вонючая, с мордой медведя и лапищами, как мельничья лопасть, ей-богу!

– Медведь-убийца? – прокуратор скривил брови. – Но эти твари вымерли давным-давно. Их истребили поголовно.

– Как видите, не всех, – сказал Дункан. – Та тварь, видимо, была стара или ранена. Мы расправились с ней.

– Профессионализм Соколов не дал случиться ужасному. – Луций широко улыбнулся, глянув на наёмника. – Они достойно сражались с этой тварью и убили её. Без потерь.

Дункан косо посмотрел на посла.

Прокуратор взглянул на Дункана.

– Что же, видимо, Соколы не растеряли хватку за долгое время растления их синдиката изнутри из-за нечестивых руководителей с эгоистическими амбициями. И среди грязи и навоза порой растут цветы.

Дункан перевёл косой и недружелюбный взгляд на прокуратора. Тот смотрел на него улыбающимся взглядом и со слабой улыбкой на губах.

– Именно поэтому Вас, господин наёмник, посол рекомендовал как почётного гостя сегодняшнего праздника и пригласил Вас пировать за одним столом с первыми лицами континента.

– Не думаю, что я достоин такой чести… – Дункан отмахнулся.

– О нет, господин Дункан, Вы как раз и достойны. Вам, как представителю синдиката в этом походе, было бы полезно посетить мероприятие, где соберутся важные лица государства.

– Их будет много, – отметил Луций. – Будете среди них и возможно сможете привлечь чьё-либо внимание. Это ведь сыграет синдикату только на пользу, не так ли?

Дункан обежал его обдумывающим взглядом. С ответом он не спешил, ибо нужно было хорошо подумать, прежде чем давать его.

– Советую не тянуть с ответом. Время летит быстро, пир начнётся через пару часов, а пока полным ходом идут приготовления. У вас есть время привести себя в порядок. Не представать же Вам пред царской четой в окровавленной броне, да к тому же увешанным с ног до головы клинками. Перебьёте всем аппетит.

После этих слов прокуратор повернулся и не спеша пошёл по ступеням ко входу дворца. Посол пошёл следом, но остановился на полушаге.

– Соглашайся, наёмник. Хорошая попытка прорекламировать синдикат своим присутствием. Среди важных персон найдутся те, кто будет заинтересован в тебе. Ну а если нет, то посидишь рядом со мной. Поешь вкусную еду, готовящуюся на царской кухне, и выпьешь первоклассного вина. В любом случае тебе будет от этого хорошо. Только… отмой свою одежду как следует и ограничься в оружии. Для более прилежного вида.

Посол подозвал одного из молодых прислужников, что пересекал площадь, водрузив на прогибающуюся спину большой связанный мешок.

– Проводи господина в баню. Пусть он хорошенько вымоется. И проследи, чтобы его кольчуга сияла, подобно звёздам на ночном небе, а нагрудник был чист, на нём не должно быть ни единого пятнышка.

Посол развернулся и пошёл по ступеням следом за уходящим прокуратором. Дункан проводил его взглядом, вздохнул и покачал головой.

– Идёмте. Тут не далеко.

Наёмник молча зашагал за прислугой. Климек поймал его по пути.

– И куда это ты?

– Меня позвали на сегодняшнее пиршество. Буду сидеть за одним столом с самыми обжорливыми мордами страны и слушать надменные похвалы из их высокородных ртов.

– Ого, это достойное приглашение! Что ж, придётся мне одному отрабатывать нашу плату в здешнем кабаке. За тебя я сегодня выпью вдвое больше и трахну не одну шлюху.

– Сделай это ради меня. Развлекись как следует, потом расскажешь всё, чтобы снять моё мрачное состояние после многочасовой и нудной аудиенции за царским столом.

Дункан не спеша поднимался по ступеням ко дворцу. Вечер медленно отступал перед неизбежной ночью, небо постепенно уходило в сумрак, наполняясь ярко-блеклыми точками ночных светил. К этому времени в городе началось настоящее праздничное разгулье: на каждой улице веселились скоморохи, каждый дом был украшен разноцветными лентами и полотнами с изображением различных лесных божественных созданий. На площади разгорелось настоящее огненное представление: факиры изрыгали ярко-багровые языки пламени, призывая восторженные овации зрителей, их удивительные восклики и громкие аплодисменты. Бушевал праздничной агонией и трактир: из его узких окон вылетали на улицу гулкий хохот, звук бьющихся друг о друга наполненных выпивкой кружек, пьяные песни, наполненные вульгарностью, протяжные стоны шлюх, наполненные извергающимся горячим потоком удовольствием. Сегодня столица была одним живым огромным организмом, разносящим гул празднества на всю близлежащую округу.

Кольчуга наёмника после отмывки сидела как-то не так. Словно её застирали так, что она растянулась, истёрлась в некоторых местах и плясала по всему телу. Дункан отрывисто поправлял свои наплечники, свой кожаный ремень и про себя выругался. Словно после стирки эта кольчуга перестала быть частью его и неохотно прилегала к его телу, словно с неким отвращением. Вот что бывает, когда отдаёшь свою вещь в руки незнакомых прислуг, которые кроме подносов и моющих половых тряпок в руках не держали ничего более.

Он миновал огромные пятиметровые в длину инкрустированные ворота, что охраняли двое облачённых в серебристые доспехи дворцовых стражников – стоящих неподвижно, как пришитые к стене статуи, – чьи лица были спрятаны под тяжёлым блеклым забралом куполообразных шлемов, и оказался в вестибюле. Огромный зал, окунувшийся в слабый сумрак. С обеих сторон на выкрашенных белым цветом стенах висели канделябры с многочисленными яркими огоньками, что нервно колыхали от проникновения сквозняка снаружи. Они слабо отсвечивали пятнами царские стены. Под потолком на серебристых цепях висела большая округленная люстра с сотней таких же малых свечей. Стены вестибюля пронизывали с различных сторон закрытые дубовые двери и ответвления в другие части дворца. Дневной свет слабо просачивался сквозь открытые ворота и падал на белую мраморную лестницу, что поднималась впереди на второй ярус помещения, за которой также разветвлялись разные арочные проходы и закрытые двери. Дункан медленно поднялся по ней, ритмично чеканя шаг о гладкий белый камень, и слушая, как гулкое эхо его железных подков на подошве разносится по огромному вестибюлю. Тут было значительно тише, чем снаружи, но звуки празднества доносились, казалось, ото всюду, с любого угла.

Поднявшись, он внимательно осмотрелся. Перед ним, помимо остальных, простёрлась длинная комната, уходящая вперёд. На её конце веял яркий свет солнечно-жёлтого оттенка, оттуда доносились голоса, смех и музыка. Коридор этот напоминал длинный пустующий туннель: он был бы таким, если бы не был по-царски украшен картинами и стражниками, что подобно каменным статуям стояли по обеим сторонам, примерно в дистанции от двух-трёх метров друг от друга. Поднятые забрала показывали их каменные лица на приподнятых головах, взгляд их устремлялся в пустоту перед собой. Наёмник не спеша проходил мимо них, а те стояли, как истуканы, словно он был незримым для них призраком. Огромные картины сопровождали его до конца. Все исписаны профессиональными художниками, окаймлены золотистыми рамками: тут и фотопортреты различных гордо стоящих лиц, и масштабные события далёких времён.

«Ну не дворец, а настоящая галерея», – подумал наёмник, на ходу изучая их.

Чем ближе он подходил к свету в конце длинного сумрачного коридора, тем громче слышались оттуда смех, музыка и голоса гостей. Дункан немного нервничал: он не любил большие скопления людей на празднике, особенно в такой атмосфере, когда на тебя смотрят с разных сторон глаза высокочтимых людей. От этого наёмник чувствовал дискомфорт. Присутствие среди знати на празднике, тем более одному, тем более за столом самого царя вызывало у него смятение. Но небольшое, чтобы совладать с ним. К тому же, этого требуют обстоятельства, бьющие по могуществу его синдиката. Необходимо было присутствие одного из её членов на столь важном и масштабном мероприятии. А вдруг повезёт наткнуться на какого-нибудь городского чиновника, которому требуются услуги профессиональных наёмников? Именно этими убеждениями руководствовался Дункан на каждом шагу.

Очертания снующих людей впереди становились всё чётче. Вскоре Дункан понял, что зал заполнен людьми до основания. Гостей было много, все богато одеты, все высоко держат голову, скромно улыбаются своему собеседнику и элегантно пьют из драгоценных бокалов дорогое красное вино. Когда наёмник миновал длинную комнату, его глаза слегка прорезались от нестерпимого яркого свечения: зал был освещён отлично. Казалось, над столом, вокруг которого снуют гости, парят тысячи свечей. Огромная круглая золотая люстра свисала под арочными сводами углубленного потолка, покрытая на основании тысячью мелькающими огоньками. На расписанных латунной краской стенах висели золотые канделябры с горящими свечами. Просторный зал уходил дверями в другие части дворца. Сейчас возле каждой стояли стражники, подобно тем, что были в длинном коридоре и снаружи. Словно представляли они собой один фасон статуй, невероятно дорогих и чётких в своём обличии.

Столы были расставлены в виде прямоугольника и располагались в самом центре. Они были заставлены яствами и выпивкой. Вокруг мельтешили гости, кто-то сидел. На противоположном от входа конце, за самым массивным и изыскано украшенным дорогой фиолетовой скатертью столом сидела царская свита. Посередине горел в каменном очаге костёр, разливая на всё помещение приятное тепло.

Дункан осмотрелся. В таком большом количестве народу легко было затеряться. Конечно же, их здесь не так много, как на площади: тут присутствовали только самые знатные лица, как казалось, со всего континента. Сам царь Демитрий восседал посередине: его локти в богатой царской мантии бежево-коричневого цвета, с прошитым меховым воротником, лежали на подлокотниках большого кресла, украшенного мастерски выжженной гравировкой различных рисунков. Сам он выглядел весьма статно, излучая само величие: на тёмно-каштановых волосах, спадающих до плеч, сидел царский золотой обруч с изумрудом. Кое-где на голове, как и на ухоженной бороде, просвечивалась седина серебряным отливом. Он не был молод, однако старость не смела подступать к нему, а морщины на его лице повествовали не о множестве прожитых лет, а о суровости и деликатности.

Рядом с царём, по левую от него руку, сидел его сын – Яков. Многим в выражении лица он походил на своего отца: и такой же острый нос, и такие же голубые глаза, и такие же волосы. Однако, в отличие от своего отца, парень не мог сохранить спокойную и умиротворённую осанку: он то и дело мотал головой, наблюдая за всеми людьми в зале.

По правую сторону от царя сидела молодая девушка. Много можно написать слов, чтобы описать её молодую, девичью красоту. Её ярко-светлые волосы, заплетённые в длинную косу за хрупкими плечами, словно отливали золотом. Зелёное платье, украшенное на груди ожерельями и цепочками, стесняли её стройную талию. Девушка тяжело дышала в туго сжатом корсете, однако, подобно своему отцу, сохраняла осанку непринуждённой. Но глаза, спокойные, в отличие от глаз брата, скучали.

Наёмник по привычке осмотрелся. Изучив внимательно царскую чету, он прошёл вперёд, заостряя внимание на остальных. Пока знакомых лиц (одного единственного из всех присутствующих) он не увидел.

Внезапно кто-то в него врезался. Дункан ошеломлённо отошёл назад. Перед ним встал молодой человек, весьма статного вида, но выделяющийся среди всех остальных. Дункан сразу понял это, когда увидел его на торговой площади. Вблизи он ещё более внушал почёт и уважение. Гордая осанка не задирала его нос слишком высоко. Он держался скромно, что не могло не внушать только положительных чувств по отношению к нему.

Они некоторое время молча взирали друг на друга. Два взгляда встретилось в этой одной большой суматохе. Мужчина держал в руке бокал с вином – не до краёв, иначе бы сегодняшняя чистка наёмничьих доспехов была бы насмарку.

Мужчина спокойно улыбнулся.

– Приношу свои извинения. В этой суматохе не увидел заранее, что передо мной возникло новое лицо. – Говорил он плавным тембром, его голос не был аристократически высоким.

– Это я виноват. Невнимательно мотал головой и не увидел Вас. Приношу свои извинения. – Дункан немного помешкал и учтиво склонил голову перед принцем.

– Прибыли сюда по личному приглашению царя?

– Не по его лично. Меня пожелали здесь видеть важные люди, – ответил Дункан.

«В качестве манекена, наверное», – тут же подумал он.

– Вы сильно выделяетесь из общей массы. – Принц Камир говорил с акцентом, но всё же его уровень знания венерского языка был достоин уважения. – На Вас не дорогой знатный кафтан, а грубые одеяния воина.

– Вы правы. Я наёмник из синдиката Соколов.

– Слышал о вас. Говорят, ваши услуги высоко оцениваются, особенно среди богатой знати. Слухи о вас посетили и наши земли тоже.

– Мы берёмся за работу, если плата достойная, – как зазубренный текст сказал Дункан. – И если сам заказ не посрамит нашей чести.

Камир слабо улыбнулся, сделал глоток вина. Его левая рука лежала за спиной, а сама спина была прямой.

– В наше тяжёлое время мало из тех, кто отдаёт чести хоть какое-то внимание, – сказал он.

– Вы правы, к сожалению.

– И ещё меньше тех, кто придерживается её.

– Не могу не согласиться с Вами.

– А вы?

– Я?

– Что является честью непосредственно для Вас? К ней у Вас обычное внимание, или же в своей деятельности Вы руководствуетесь благочестивыми намерениями?

Дункан слабо улыбнулся, глядя на Камира. Его взгляд был улыбающимся, но губы не показали ни единой эмоции.

– Я думаю, чтобы оставаться человеком, нужно просто держаться за благочестие. Особенно тогда, когда ситуация требует сделать выбор: либо в пользу алчности, либо в пользу чести. Но сам наш кодекс не позволяет нам опускать меч на чью-либо шею в угоду нечестивых побуждений. Мы наёмники, а не наёмные убийцы. Братство стали, воинство, а не сборище отмороженных шакалов. И когда заказ требует отнять чью-то жизнь – в этот момент решить, достоин ли человек смерти, намного сложнее, чем выполнить свою работу.

– А как понять, достоин ли он смерти, или же достоин тот, кто её желает? – спросил Камир.

–– Раньше мы не думали о чём-то подобном – просто выполняли работу за плату, ибо того требовали тяжёлые времена. Сейчас же мы отказываемся выполнять работу, связанную с пролитием крови по заказу. Мы не отнимаем чью-то жизнь по чьей-то наводке и в угоду чьим-либо интересам.

– Вот как?

– Именно.

– Так просто отказываетесь?

– Да. С этим у нас были сложности и после прихода нового главы отныне мы не берём заказы на чью-либо жизнь. Только заказы на убийство тварей, мутантов и бандитов, коих хватает на нашу душу.

– Иногда сложно понять, кто тварь, а кто нет. Среди людей бывают те, кто намного страшнее природного отродья.

– Согласен.

Камир медленно осмотрелся.

– Здесь присутствуют самые знатные представители родов, гильдий, городские чиновники. На всех красивые одежды. И когда они смотрят в своё отражение, то улыбаются от гордости за себя. Но я уверен, что многие из присутствующих здесь опечалились бы, если бы зеркало показывало их души. Но не будем сегодня о мрачном. Царь Демитрий открыто позвал нас всех в гости, усадил за стол, напоил и накормил. Всех нас, без исключений. Даже враги сегодня примерились.

– Уверен, вечер выдастся хорошим. – Дункан осмотрелся.

– Сегодня дочь Демитрия, юная Елена будет выбрана в будущие жёны принцем Манисии – Алехандром.

– Уверен, он достойная партия для такой молодой красавицы. И у них всё будет хорошо.

– Я тоже надеюсь на это. Елену я видел ещё маленьким карапузом, давным-давно. А сейчас она одна из самых прекрасных дам на нашем континенте.

– Многие хотят её руки, и это очевидно.

– Она как солнце: светит для всех, но греть сердце будет лишь одному.

Они оба посмотрели в сторону царской семьи. Демитрий гордо восседал на своём троне, облокотившись о спинку, беседуя через стол с одним из гостей. Яков не сидит на месте: то облокотится назад, то вперёд. Видимо, вечер заставляет его скучать. А Елена… Многие хотели заполучить её руку. Многие заранее приезжали в столицу, дабы Демитрий дал одобрение на заключение брака. Но её руки достоит лишь наилучший из всех остальных. И этот выбор пал на Алехандра. И сейчас Елена сидела в спокойном ожидании своего будущего, гордо оглядывая всех присутствующих спокойным взглядом, но грудь её взволновано вздымалась под натиском тугого корсета. На мгновение её взгляд и взгляд Дункана пересеклись. Елена с хладнокровием посмотрела на него. Потом переключила взор на Камира, и лицо её как-то преобразилось, словно засияло.

– Не буду отвлекать Вас сегодня. Прошу, отдыхайте, господин…

– Меня зовут Дункан. – Он посмотрел на принца.

– Господин Дункан. А меня зовут Камир. И если когда-либо окажетесь в Аланарисе, знайте, что врата нашего дворца в Каргосе открыты для вас.

– Благодарю за честь. – Дункан учтиво поклонился.

Камир посмотрел на него неменяющимся взглядом: глаза словно улыбались, но в то же время улыбки на лице не было. А потом он устранился.

Дункан немного раздосадовался от того, что их беседа прервалась. Сам по себе наёмник был закрыт от подобного. Он не любил беседовать с кем-то, был закрытым и хладнокровным. Он привык разговаривать всегда лишь на одном языке: на языке бряцанья стали во время тренировок или во время боя. Однако принц словно пронизывал его насквозь своей аурой, нашёл тот сгусток сумрака, за которым, так или иначе, томится человеческое сердце, склонное к добродушию, и разогнал этот морок. И сейчас Дункан словно переменился. Его настроение, с тех пор, как он поднялся по ступеням в этот дворец, улучшилось.

Он прошёл мимо гостей, что словно и не замечали его, хотя вид его выделялся среди всех остальных. Ну а может, оно и к лучшему? В любом случае настроение теперь такое, что не помешало бы поесть и выпить.

И на глаза ему попался посол. Луций сидел слева за столом. Он помахал Дункану рукой, когда тот посмотрел в его сторону. И снова как будто всё изменилось, и вновь морок осел глубоко внутри. Вернулось прежнее омрачение.

Место рядом с послом было свободно. Видимо, для него и предназначалось. Дункан очень хотел сделать вид, будто не заметил посла. Хотел выискать другое место и сесть поодаль от него. Однако других не было. Они были, но были давно заняты. А недоумение у кого-либо наёмник вызывать не хотел.

Пробираясь сквозь толпы людей, Дункан добрался до посла.

– Ну, наконец-то! Я уж подумал, что ты решил проигнорировать приглашение, и вместо этого просидеть весь вечер в каком-нибудь кабаке за дешёвой выпивкой.

«Это было бы куда интереснее и продуктивнее для вечера, чем просиживать задницу рядом с таким хмырём, как ты».

– Я не мог отказаться от такого приглашения. Это было бы неучтиво с моей стороны. – Дункан сел на стул, пододвигаясь к столу. Он незамедлительно принялся за еду: его рука тут же бралась за всё, до чего можно было дотянуться. Еды было много, желудок был голодным, а глаза разбегались.

– Очень разумно с твоей стороны проявить должный этикет и высказать уважение самому царю, – ответил посол, пригубив вино.

«Чихать он хотел на твоё уважение. Он даже не знает о твоём присутствии здесь».

– Однако же, какой чудный вечер!

– Угу, – пробубнил Дункан, жуя кусок жареного свиного окорока.

– В своё время я побывал на четырёх королевских пирушках, не считая этой, – с блаженной улыбкой на лице сказал Луций. – В Торсивале всё куда более масштабней. В трапезный зал приглашаются артисты, шуты, гостей развлекают различными представлениями. Жаль, что Демитрий скупился на всём этом. Гости тешат себя бесполезной болтовнёй о всякой чепухе.

– В городе идут масштабные празднества, почти на каждой улице по скомороху. Весь народ сегодня веселится. Царь нисколечко не скупился, он сделал праздник для народа, а высокородных решил потчевать более скромно. Как по мне, в этой ситуации никто не остался обделённым. Кроме каких-либо самодовольных обалдуев.

Посол еле слышно усмехнулся.

– Забота о благе народа – дело, конечно же, благородное. Но государство, держава, существует за счёт тех самых обалдуев, которые обладают большими возможностями. И если отношение к ним не такое подобающее, как они того хотят, то они становятся недовольны.

– Разве здесь не всё обустроено, как должно? Дорогие вина, еда, приятное царское общество.

– Человек – существо эгоистическое. Дай ему бокал вина, он захочет графин с вином. Самые высокородные, что добились положения и имеют много возможностей, имеют самые эгоистические вожделения.

Посол осушил свой бокал, подался вперёд, дотягиваясь до постепенно опустошающегося графина с вином, и наполнил свой бокал до краёв, проливая немного на белую скатерть стола.

– Внимание. Люди хотят, чтобы их одаривали вниманием. Некоторые млеют от этого до невозможности, хе-хе. А у тех, у кого гордость переполняет, как вино этот бокал? О-хо-хо. Обделишь их вниманием, если они его ждут, и они это запомнят надолго.

Дункан не сильно принимал во внимание слова посла. Наёмник был занят едой и спустя десять минут он тяжело откинулся на спинку стула, знатно отрыгнув и вытерев жирные губы предплечьем. Потом дотянулся до графина с вином и тоже налил себе.

– Смотри, какая красавица. Какой спелый фрукт… – Посол слегка опьянёнными глазами не спускал взора с Елены. – Как белоснежный цветок, цветущий в зимнем саду. Как морозный иней: блестящий и колющий… Как…

Он сделал большой глоток, чуть кашлянул.

– Самая первая красавица Венерии. Каким бы патриотом нашей страны я бы не был, но скажу так: таких, как она, в Торсивале нет.

– У всех разные предпочтения. – Дункан отпил немного вина. – Красота – понятие субъективное. У каждого свой её идеал.

– Однако, и ты смотришь на неё с восхищением и досадой. Я это вижу. – Он улыбнулся широкой улыбкой, как всегда, посмотрев на наёмника.

Дункан посмотрел на Елену. Она угрюмо ковырялась серебряной вилкой у себя в серебряном блюдце, оперев свой бледный подбородок на кулачок. Глаза её были устремлены куда-то вдаль. Возможно, от всего этого прочь, и на многие мили.

– Девушки той стати, как она, видят мир через призму обольщений и комплиментов, ибо те сыплются на них практически каждый день. Они видят мир через пурпурный цвет красоты и великолепия, считают себя богинями всего живого и наделены великой силой воплощать в жизнь свои самые сокровенные желания, лишь только блеснув своими прекрасными огоньками в глазах. И мужчины валятся к их ногам исполнять желания.

– Не уж то Вы, господин посол, влюбились в неё? – Дункан скривил брови.

– Обыденное дело, когда мужчина влюбляется в красоту.

– Но вот что-то я наблюдаю, как Елена не сводит глаз с принца Камира. Он бы был ей хорошей партией. Я так считаю.

– Она ещё не видела Алехандра – Льва Манисии. А Камир уже староват для неё. Ему всё-таки тридцать восемь лет от роду.

– Но выглядит он куда моложе.

– Аристократическая особенность. Даётся не каждому. Кто-то и в свои лучшие годы выглядит как дерьмолепёшка коровы.

«Как ты, например, наёмник».

«У кого внутри ослы нагадили, тот и на лицо будет схож с жопой кабана, – подумал Дункан, а потом мысленно добавил: – И мне кажется, что это про тебя».

Общее внимание всей праздничной свиты было устремлено в сторону выхода.

– Дорогу! Принц манисийский Алехандр Ричи!

Те, кто стоял практически возле выхода, шибко расступились. Из тёмного продолговатого коридора вышла целая делегация. Представители южного государства, все как один, были облачены в чёрного цвета бархатные одеяния и с чёрными беретами на головах, спадающими набок. Пажи медленно расступились, освобождая дорогу гордо идущему (летящему, как огненный феникс) принцу. Он был высок, строен. Его бархатный чёрный кафтан украшали золотые ожерелья, а тёмные волосы волнистыми прядями спадали на плечи. Лицо, немного скулистое, немного треугольное, покрывала тёмная, как ночь, бородка.

Он остановился поодаль от стола. Все взоры были обращены к нему, к его величию. Царь Демитрий приподнялся.

– Принц Алехандр Ричи! Сын Ваноция Третьего, правителя Манисии! Рады видеть Вас на нашем пиру! Мы ждём Вас уже довольно-таки долго. – Царь улыбнулся.

– Благодарю за большую любезность, государь. Уверен, что мы сможем загладить свою вину перед Вами за долгое ожидание нашими подарками и поздравлениями с праздником! Пусть ваши поля обогащаются урожаем, а ваши фермы растут и крепнут, подобно Вашему величию!

Вслед за принцем группа слуг несла несколько больших коричневых сундуков. Все их расставили перед принцем. Открывая по одному, принц Алехандр указывал на них своей ладонью.

– Лучшие ткани, что творят наши умелые профессионалы из самой столицы. – Сказал он, указав на первый сундук.

– Лучшие книги наших самых выдающихся писателей, поэтов, что будут лелеять ваше воображение своими строками. – Сказал он, указав на второй сундук.

– И, наконец, Вам, как повелителю самого большого, самого богатого и самого могущественного государства на континенте, мы дарим этот музыкальный инструмент. – Из третьего сундука пажи достали огромную арфу, украшенную позолотой. Сами её туго натянутые струны излучали блеск. – Великие мастера Переше́ка, нашей столицы, днём и ночью трудились над тем, чтобы создать настоящее произведение искусства. Эта арфа дарует Вам умиротворение и будет согревать Вашу душу магией мелодичной музыки.

Царь не спускал с лица белозубой улыбки. Алехандр учтиво поклонился, а потом перевёл взгляд на Елену. Та словно остолбенела. Её глаза пронизывали взгляд принца, а губы невольно размыкались от немого восхищения.

– Ну а для Вас, прекрасная Елена, и для Вас, храбрый Яков, у меня тоже есть дары.

Пажи занесли ещё один сундук, гораздо меньший, чем остальные три. Открыв его, паж достал длинную саблю, покоящуюся в ножнах. Её гарда и рукоять отблёскивали позолотой.

Принц обошёл длинные столы, гости сами расступались перед ним, а пажи несли сундук следом. Подойдя к Якову, он вручил клинок царевичу.

– Пусть он будет свидетельством твоей храбрости и силы. – Алехандр улыбнулся, приложил руку к его плечу. Яков медленно вынул саблю из ножен. На её отливающим серебром лезвии были выгравированы красивые узоры.

– Спасибо! – с восхищением произнёс царевич. Царь умилённо улыбнулся, посмотрев на увлечённого красотой клинка сына.

Потом Алехандр подошёл к Елене. Она стояла неподвижно и прямо, однако Дункан заметил, как та придерживается за край стола. Дыхание девушки перехватывало. А когда принц подошёл к ней и заглянув в её глаза, её грудь нервно вздымалась, словно стаи голубей стремились вырваться из неё и улететь куда-либо вдаль.

Алехандр повернулся к пажам и принял у них серебристое ожерелье.

– Это необычное ожерелье, необычное украшение на Вашу нежную шею, Елена, ибо она достойна большего украшения, нежели обычные побрякушки.

Он протянул ожерелье перед собой.

– В каждом камушке этого ожерелья сосредоточено тепло нашей страны. В каждом камушке находятся живые ростки целеблина – нашего самого прекрасного цветочного растения, что расцветает весной и распускает свои пышные бархатистые гридеперлевые лепестки. Этот цветок похож на Ваше лицо и всякий раз, когда я смотрю на него, я вспоминаю это растение. Пусть это ожерелье заставляет вас расцветать не только весной, но каждый день.

Елена с завораживающим взглядом обернулась к принцу спиной. Перекинув за плечи свою золотистую косу, она обнажила шею. Алехандр медленно опоясал её ожерельем, закрепив его ниже затылка.

В мгновение в зале поднялся гул аплодисментов. Никто не ожидал такого. Захлопал даже Дункан, впечатлённый харизмой и силой обольщения этого молодого принца с юга.

Елена повернулась к нему, улыбка сияла на её алых губах.

– Спасибо… – тихо произнесла она, на её щеках расплылся румянец, а глаза смущённо опустились. Алехандр улыбнулся в ответ.

Через некоторое время всё вернулось на круги своя. Все болтали, смеялись, ели и пили. Дункан знатно набил себе брюхо едой. Развалившись на стуле, он ощущал некое умиротворение. А Луций, напротив, хохотал, с кем-то беседуя на пьяный язык. После чего тот повернулся к Дункану.

– Красивое появление Алехандра, нет сомнений. Он достоин руки Елены больше, чем Камир. Лев Манисии остроумный романтик.

– Да, он произвёл на дочь царя впечатление. Мне кажется, все оказались под впечатлением. Даже я чуть не заплакал, – сказал Дункан.

– Даже несмотря на то, что на пиру присутствуют аланарцы во главе с принцем Камиром, Алехандр не упустил своего обольстительного… могущества, так скажем. Ведь Аланарис и Манисия давние враги и люто ненавидят друг друга.

Дункан увидел, как Алехандр подошёл к Камиру. Они оба улыбнулись, причём естественно, и крепко, даже по-дружески, пожали друг другу руки, словно в противовес произнесённому послом раннее.

Прошло много времени с пиршества, прежде чем царь Демитрий поднялся со своего места, окидывая взором всех присутствующих. Увлечённые каждый своим, они не заметили этого. Кроме одного – прокуратора, что сидел на противоположной от Дункана стороне. Наёмник взглянул на него с привлекающим его взор вниманием, словно тот появился из неоткуда, хотя и был тут с самого начала. Как он не заметил его ранее?

Гордо выпрямившись, царь произнёс:

– Многоуважаемые гости нашей животрепещущей в этот вечер столицы!

Гомон разговоров в мгновение стих. Голос царя лился по каждому бокалу на столах, и достигал их дальних концов. Зал был просто огромным и нужен был сильный голос, чтобы в такой разговорной суматохе его могли услышать уши с других концов.

– В этот прекрасный вечер мы с вами собрались здесь по двум красноречивым причинам. Во-первых, сегодня день, когда поля Венерии опустошаются перед неотступной зимой. Наш урожай украшает прилавки торговцев, кормит простой народ. Умелые руки наших фермеров делают сытыми всё наше огромное государство, от севера до юга расстилающегося огромными просторами, многочисленными деревнями и городами, большими и мелкими. Труд наших хозяйственников увековечивается в нашем безграничном почтении к их делу, ибо простой народ, не мы, правители, ни чиновники являются фундаментом державы, её прочными сводами, что удерживают страну на высоте! И поэтому, свой первый тост я бы хотел посвятить всем труженикам, благодаря которым каждый год в этот день наша столица обогащается многочисленной армией гостей, торговцев, что приезжают со всех концов континента; благодаря которым мы с вами пируем здесь вместе, за одним столом. В этот прекрасный вечер позднего Захода солнца вино разливается по бокалам так же, как смех и улыбки разливаются по вашим устам. И всё это ради мира на нашей земле. За всех тех, кто строит этот мир на полях упорным трудом и реками пота! За наших многоуважаемых фермеров!

Все разом подняли свои наполненные бокалы. Все разом опустошили их полностью, ибо для второго тоста бокалы наполнялись по новой.

Царь отставил свой бокал в сторону. Виночерпий налил в его бокал кроваво-красное содержимое, что с плеском через край наполнил золотой сосуд.

Дункан поверх кромки бокала взглянул на прокуратора. Тот что-то сказал склонившемуся над ним в засаленном камзоле слуге, после чего тот торопливо устранился, шагнув в открытую дверь в стене позади него.

– И второе важное событие, которое является лишь единожды в жизни, от чего его празднование становится в сто крат ярче и эмоциональнее! – Демитрий поднял свой наполненный бокал. – Моя прекрасная дочь Елена выходит замуж в ближайшее время. И сегодня на пиршестве, поистине торжественно, представился её будущий супруг. Принц Алехандр Ричи, сын царя Ваноция Третьего и прекрасной Витории, его жены. Моё сердце разрывалось от принятия решений, однако впоследствии оно сказало мне: «Это он, именно он достоин руки моей прекрасной дочери!» Да не будут держать на меня обиду те кандидаты, которые не были выбраны! На нашей земле достаточно красавиц. У всех молодчиков вся жизнь впереди, ну а мы порадуемся за рождение будущего счастья! За будущий брак Елены и принца Алехандра, да будет он счастливым до конца их времён!

Все снова дружно подняли бокалы. На этот раз вино пили протяжно долго, будто бокалы гостей увеличились в размерах. Однако Дункан выпил быстро, как и в первый раз. Поставив бокал перед собой, он вытер влажные губы.

Царь осушил свой золотистый сосуд и поставил его рядом.

– И по завершении нашего празднества. Вы… дорогие…

С его губ слетел слабый кашель.

– Дорогие гости… Приглашаетесь на нашу площадь для… Лице…

Вновь кашель, на этот раз более отрывистый.

Все взоры были обращены к царю. В зале повисло молчание.

– Лице-зреть наш… Са… салют в че… сть… В…

Демитрий разразился нескончаемым кашлем. Дункан скривил брови, глядя на него недоумённо. А как можно было иначе?

Елена встревоженно приподнялась, глядя на отца.

– Отец? С тобой всё хорошо?

Но тот не ответил, сильно сжимаясь за своё горло. Он лишь поднял ладонь перед её лицом, жестом показывая, что всё хорошо. Однако, его кашель и постепенно краснеющее лицо говорили об обратном.

Вдруг на другом конце стола кто-то отрывисто вскрикнул. Потом послышался стук чего-то падающего. Лицо одного из гостей ничком свалилось в тарелку с едой, а вокруг на белой скатерти возрастало кровавое пятно.

По правую руку от Дункана буквально подпрыгнул на стуле один из гостей. В его руке сверкнула сталь, что вонзилась в сердце рядом сидящего.

В зале тут же поднялся громкий гул. Одному из гостей на глазах у взъерошенной толпы перерезали горло: кровь красными потоками полилась по его тёмно-лиловому камзолу, пачкая белую скатерть; второму нанесли многочисленные колотые ножевые раны.

Из-за двери, куда некоторое время назад уходил тот слуга, как псы с лаем вылетели вооружённые люди. Они начали резать, колоть и убивать тех, кто сидел за столом. Не всех. Были и те, кто из числа гостей расправлялся с богатыми и чиновниками, с которыми мгновение назад вели тихие и спокойные беседы.

Весь зал в мгновение превратился в место резни. Кровь лилась на дубовый гладкий пол, скатерть на столах окрасилась в багровый цвет.

Дункан резво выпрыгнул из-за стола, ошеломлённо осматриваясь. Луций, широко улыбаясь, наносил пятый, шестой, седьмой удар кинжалом в грудь и живот рядом сидящего.

Елена разразилась истерикой. Её брата Якова схватили под мышки и грубо куда-то уволокли. Её самой коснулась чья-то рука. Старуха тянула её за собой, но та словно остолбенела от ужаса, видя, что происходит. А пиршество, некогда праздничное, превратилось в кровавую пьесу смертей, сопровождавшуюся мелодией стонов, криков и воплей, громом падающих стульев и посуды.

Царь Демитрий весь побагровел. Его красное лицо, казалось, вот-вот выплеснет из себя всё, разоравшись на части. Из носа, из глаз, изо рта текли струи крови. Он расплывчатым взглядом посмотрел на свой бокал. Чуть пошатываясь, он свалился на колени, держась за край стола дрожащей рукой и задыхаясь от боли, что раздирала изнутри, и захлёбываясь от крови, что лилась наружу.

Увидев прокуратора, стоящего поодаль, с окровавленным кинжалом в руке, и сам весь перепачканный пятнами крови, он широко раскрыл свои пожелтевшие глаза. А тот хладнокровно смотрел на него. Дункан, отходя к стене, ото всех как можно дальше, взирал сквозь всю резню на них двоих.

– За… что? – прохрипел Демитрий, захлёбываясь на каждой букве, на каждом вздохе своей кровью, что выливалась изо рта, как из бокала выливается вино.

Потом он рухнул, стащив на себя скатерть, тарелку и его бокал. Они со звонким стуком ударились о пол.

– Пришло время новой власти… – прошептал прокуратор, всё так же хладнокровно наблюдая, как царь – его родной брат – извивается в предсмертных судорогах. В последний раз.

Потом он посмотрел на Дункана. Тот словно контуженый взирал на прокуратора. Потом попятился назад и быстрыми шагами помчался прочь.

– Господин Дункан, куда же вы? – услышал наёмник за своей спиной голос, наполненный нотами лёгкого смеха. Луций улыбался, глядя ему вслед.

Длинный коридор уходил во мрак от яркого зала, в котором некогда играла музыка, в котором сейчас слышались вопли, крики и стоны, звон бьющегося оружия. Кто-то сопротивлялся там, кто-то боролся за свою жизнь, пьяный или трезвый, но кто-то достал оружие и стал защищаться. Но таких было мало.

Дункан быстрыми шагами уходил прочь от всех и от всего. Его словно хватил удар, по лице текли капли холодного пота, бил слабый озноб. Ему навстречу неслись облачённые в посеребренные доспехи стражники, обнажив свои мечи. Кто-то в неразберихе напал на него самого: стражник с криком и проклятиями влетел в него, замахнувшись мечом над головой, и нанося рубящий наискось. Дункан, хоть и был в лёгком шоке, однако понимал всё, что происходит. Он резво увернулся от рубящего удара, саданул стражника коленом, схватив его за плечи, после чего впечатал его тушу в доспехах в стену, завершив дело прямым ударом кулака в нос. Тут же отпрыгнул, отринул влево от летящей в него алебарды, схватил за древко, саданул лбом второго, крутанулся, вырвал из рук стражника оружие, ударил, что было сил, по его ногам, после чего с размаху впечатал нос своего сапога в его скулистую морду.

Разобравшись с внезапно напавшими на него стражниками, наёмник взглянул в сумрак. Проход был свободен. Впереди никого, позади – шум и гогот бойни.

Он уже бегом помчался прочь. Тёмно-серые стены вместе с картинами лились рекой в противоположную сторону: они словно бежали туда, в сторону зала, словно желали стать частью творящегося там хаоса.

Наёмник преодолел лестницу, прыжком перепрыгнув через последние нижние четыре ступени, тяжело приземлился на согнутые колени, но не упал, побежал дальше. По вестибюлю разносилось тревожное, гулкое эхо от его бега.

Выбежав, он увидел, как на площади тоже развязался бой. Кто с кем бился – было непонятно. И те, и другие на своих латах имели одинаковые цвета. Крики бойни таяли в общем гуле голосов, доносившихся снизу, с нижних ярусов. Там был праздник. Ничего не подозревавшие горожане веселились, смотрели представления, торговали.

Оплот в этот момент разделился надвое: жизнерадостные, праздничные ощущения переплетались с отчаянием и смертями. Отсюда, с площади, веяло холодом. Ветер был холодным, но холод этот, подобно дыханию смерти, был могильно-леденящим.

Дункан ринулся через площадь, пробегая мимо сражавшихся. Он добежал до конюшни. Его конь, кони некоторых его соратников находились здесь.

Он в спешке начал развязывать путы. Нужно успеть сообщить своим, что были в городе. Проклятье, где их искать? В таверне? Наверняка большинство именно там, развлекаются со шлюхами, получая удовольствие и не подозревая, какое сумасшествие сейчас происходит здесь. Бешенство овладело сознанием людей. Они убивают друг друга с ненавистью. Кто-то ради удовольствия. Дункан вспомнил улыбку Луция, когда тот протыкал острым концом тело одного из гостей, с которым мгновение назад шутил, словно на родственную пьяную душу. Наёмник стиснул зубы, его затошнило. Руки дрожали от неспокойного возбуждения, узлы не поддавались.

– Сука!

Он выкрикнул, пытаясь совладать с эмоциями. Наконец поводья ослабили узлы. Он вывел своего коня.

Внезапно кто-то резко положил ему руку на плечо. Наёмник развернулся, готовясь ударить незнакомца. Но тот отринул назад, поднимая руки вверх. Дункан посмотрел на него бычьими, бешеными глазами.

– Наёмник, умоляю… Времени мало. – Голос незнакомого мужчины, на вид ему было лет пятьдесят, а то и больше, срывался в отрывистых словах. – Нужна помощь. Ваша помощь. Времени мало. Её могут убить!

– Что? – отрывисто прошипел наёмник. – Что, мать твою, ты мелишь?

– Пожалуйста… – Полный мужчина задыхался. Он подошёл к Дункану чуть ли не впритык. – Дочь царя, Елена… Её увели куда-то. Увела старая прислуга, когда в зале начался настоящий ужас… Я пытался найти её. Нашёл прислугу. Она мертва. Где сама дочь царя, я не знаю… Пожалуйста, найдите её…

– Ещё чего! – Дункан эмоционально отмахнулся. – Я не вернусь в тот адовый котёл! Меня это не касается! Вообще!

– Умоляю Вас! – Чуть ли не моля его, мужчина готов был пасть перед ним на колени. – Она ведь ещё ребёнок совсем! Ни в чём не повинное дитя! За что ей было видеть весь этот кошмар? За что ей испытывать всю боль, что ей причинят эти злодеи?! Она ведь ещё ребёнок!

Дункан нервно дышал. Конь его нервно дёргал головой. Позади, на нижних ярусах – смех и веселье. Здесь, на площади, во дворце – уносящие жизни лязганья мечей, гогот бойни.

– Я заплачу… – Мужчина торопливо достал из кармана коричневого камзола позвякивающий мешочек. – Здесь много, очень много… Найдите её…

Глаза наёмника, серые и впалые, глядели на мешок с деньгами. Его дыхание постепенно выравнивалось, разум успокаивался.

Он тяжело вздохнул. Потом посмотрел на мужчину. У того было видно, как наворачиваются слёзы.

– Где мне искать её? Город большой! Её могли увести куда угодно! – шипел наёмник, но уже более спокойно, нежели раньше.

– Я бежал со всех ног, поднимаясь по тёмным винтовым лестницам, когда понял, что будет дальше. Я видел, как вооружённый отряд большой линией входит в чёрный ход дворца. Я предупредил служанку, а сам побежал за стражей. Со служанкой договорились, что детей царя она выведет из дворца к царским конюшням. Сына успели увести напавшие. Возможно, его пленили. А дочь смогла сбежать с пиршества вместе со служанкой. Однако добралась ли она до места, я не знаю… Проверьте. Царская конюшня. Она за несколько переулков отсюда.

Дункан глубоко вздохнул.

– Хорошо. Я постараюсь. А вы… Бегите отсюда, и больше сюда не возвращайтесь. Здесь пахнет смертью.

Потом он опустил тяжёлый взгляд на протянутую руку. Мужчина держал её довольно долго. В руке жирный мешок с деньгами.

Наёмник взял его. Мало ли что будет дальше? А деньги пригодятся в дороге.

После чего он отвёл коня в конюшню, снова привязал поводья, а потом ринулся через закоулки высоких серых строений.

Елена, спотыкаясь и придерживая длинный подол своего зелёного платья, нервно оглядывалась. Её дыхание срывалось в отчаянии, глаза истерически горели. Везде горела смута, везде люди убивали друг друга. Стражники схлестнулись с этими разбойниками, что учинили за царским столом резню. Их доспехи были смуглыми, тёмно-серыми. Да чёрт разберёшь! Точно не скажешь, когда глубоким вечером на улицы столицы опустился ночной мрак. Когда в панике несёшься сквозь непрекращающиеся смерти, задыхаясь от того, что корсет туго сжимает талию, затрудняет движения. На такие мелочи внимание не обращаешь. Однако эти люди были тёмными – и снаружи, и внутри.

Та конюшня показалась за очередным поворотом. Её высокая и просторная крыша погружала стены и столбы, держащие своды, во мрак.

Девушка забежала внутрь. Пусто, никого. Только лошади, что нервно ржали у себя в стойлах.

Её вновь перехватил панический ужас.

Позади послышались шаги. Не один, много. Она обернулась, тихо ступая вглубь помещения.

От входа блеснули три тени. Силуэты тут же показались, перекрывая путь назад. Три силуэта, три вооружённых человека, облачённых в тёмно-серую броню с каким-то гербом на груди. Теперь их очертания девушка видела отчётливо: их латы были испачканы кровью.

Трое вошли в конюшни, заграждая собой выход. Тот, что посередине, самый тощий, тяжело дыша, пронизывающим взглядом смотрел на девушку. Его изуродованная шрамом щека чуть подёргивалась. Уголок губ приподнялся

– Ваше Величество! – проговорил он с насмешкой. – Что-то мы запозднились так? Разве стоит леди сновать тёмной ночью по конюшням? Не рассказывали сказки о чудищах, что похищают заблудших девиц ночью и съедают их мозги?

– А она точно девица? – проговорил второй, что был справа, толстый, походивший на кабана.

Тощий осмотрел девушку пристальным взглядом. В груди Елены молотом колотилось сердце, ноги от страха врастали в землю.

– Сохранила ли ты невинность, девица-красавица? Сохранила ли ты честь свою? – спросил тощий, ухмыляясь.

Но девушка даже и пискнуть не могла. В горле стоял толстый ком.

Тощий сделал пару шагов вперёд. Третий, плотный и невысокий, закрыл ворота конюшни.

– Вампиры питаются кровью девственниц, так как в них животворная сила. – Тощий подходил всё ближе. За ним медленно двигались те двое, попутно снимая шлемы. – Но нам твоя кровь не нужна. Нам нужно совсем другое.

Он откинул меч на стог сена слева, снял шлем и кинул его туда же. А шаги стали всё шире. Вот он уже подошёл близко к перепуганной девушке.

– Девственница ли ты, белая краса? Сейчас проверим.

Ладонь в стальной перчатке тяжело опустилась на её щеку. Елена вскрикнула от боли, свалившись наземь, её платье смялось и испачкалось липкими иголками сухого сена.

Тощий навис над ней, оскалив пожелтевшие зубы. Его безжалостные глаза пожирали девушку.

– Ты забыл? – пролепетал толстяк за его плечом, а после добавил поучительным тоном: – По закону нашей страны – секс строго с восемнадцати лет! – Он поднял вверх палец.

– Ну мы же никому не скажем, верно ведь? – он зашипел злорадной улыбкой. Его пальцы упали на её шею, туго сжимая её. Грубой хваткой он сорвал с неё ожерелья – в том числе подаренное принцем. Другая ладонь отрывисто начала разрывать крепления платья в районе груди.

– Не надо! Умоляю! Пожалуйста! – писк девичьего голоса лился в унисон с диким ржанием коней.

– Смотри-ка, первые глаза, которые увидят, как нарушается здешний закон, – ухмыльнувшись, сказал крепыш, взирая на буйствующих коней.

Но тощий пропустил его слова мимо ушей. Он грубо срывал с плеч Елены бархатистую ткань. Её тугой корсет белого цвета опоясывал упругий рельеф. Глаза бандита загорелись. Он задрал подол платья девушки, раздвигая грубой хваткой её ноги. Елена плакала, вырывалась, но его тело уже нависло над ней. Ладонь стала ослаблять ремень на его поясе. Другая сжимала шею девушки, придушивая её.

– Давай, сука, раздвигай свои ляжки!

Громкий писк пронёсся по стойлам, под сводам крыши. Кони буквально взбесились, надрывая привязанные к балкам поводья. Они вздымались на дыбы, издавая громкое ржание.

Тощий начал небрежно разрывать корсет девушки. Он дал сильную пощёчину. Лицо Елены покрылось алыми побоями.

Его друзья хохотали.

– Я второй чур, после Калина! – посмеялся крепыш.

– Ну вот! А мне, как всегда, остаётся то, что остаётся… – с наигранной досадой проговорил толстяк.

Глаза девушки заполнились слезами. Тощий уже приспустил свои штаны, вытащив на тёмный сумрак свою разгорячившуюся плоть.

Внезапно смех толстяка резко прервался. На его смену пришло отрывистое вскрикивание. Взбросив руки, он свалился на живот. В его спину, чуть покачиваясь, вонзились рабочие вилы.

Крепыш обернулся. Со стороны входа к ним шёл неизвестный. Он обнажил свой меч на ходу.

Без каких-либо разборов крепыш с криком накинулся на него. Воин парировал его два не очень изящных удара, быстро перебирая шагами, ушёл с линии атаки третьего удара и вонзил меч ему под брюхо. Тот вскрикнул, уронив клинок, закашлял, его глаза предсмертно закатились. Бандит рухнул возле ног воина.

– Ах ты сука недорезанная! – худощавый резко вскочил, но не успел натянуть штаны обратно. Наёмник в один рывок оказался рядом с ним. Его клинок блеснул в густом мраке помещения, прорезав негодяю шею. Голова бандита скатилась с его плеч и упала наземь, рухнуло и тело, болтая своим отростком между ног в полёте.

Кони бешено ржали. Осмотревшись, воин сунул меч в ножны. Ничего не говоря, он грубо схватил девушку за предплечье, поднял и повёл в спешке за собой. Та, с исплаканным лицом, в разорванном платье, оголяющем плечи и верхнюю часть её груди, спотыкаясь на каждом шагу, спешно шагала за ним.

Они выбежали из конюшни, метнулись в ближайший переулок. Выглянув из-за угла дома, Дункан осмотрелся. На здешней улице вёлся бой. Городская стража сражалась с неизвестными налётчиками, облачёнными в такую же броню, как и те три выродка.

– Смотри, не упади мне тут. Мы побежим быстро! – посмотрев на неё, проговорил Дункан и, не ожидая ответа, ринулся вперёд.

В считанное мгновение они преодолели улицу и вышли на главную площадь перед дворцом. Огромная статуя стояла в центре. На фоне мрачного, окутанного тучами неба она выглядела устрашающе. А вокруг неё резали друг друга вооружённые люди. Падали их тела, лилась кровь.

Дункан подбежал к конюшне, развязал поводья. Выведя коня, он схватил девушку и без слов усадил её на седло, потом запрыгнул позади.

– Пошла! – Он ударил поводьями, и конь с диким ржанием помчался прочь с этой площади.

Они мчались вниз, пересекая многолюдные улицы столицы. Здесь люди не убивали друг друга – здесь они все веселились. Кто видел их заранее, сразу же прыгали прочь с дороги, ругая их вслед бранными словами. Трудно было преодолеть торговую площадь – здесь было просто не проехать. Дункан вёл коня, проезжая сквозь толпу народа. Мимолётным взглядом он увидел, как аланарские стражники также едут по направлению к городским воротам, а во главе них ехал сам принц Камир, озлобленный и мрачный. Мрачнее самой ночи.

Миновав торговую площадь, скакун вновь подался в рысь. Вскоре они выехали за стены города, уходя галопом в кромешную тьму. Туда, куда глаза глядели. Елена чуть не свалилась со скользкого кожаного седла при такой взрывной скачке, но удержала себя наверху. Она прижалась спиной к наёмнику, тот обхватил её за талию, ударив поводьями. Её растрёпанные волосы развевались от дуновения ветра в быстром галопе, падали на лицо Дункана, но он терпел. Выбора не было.

Отъехав от города на большое расстояние и остановившись на невысоком холме, заросшим бесцветным сухим кустарником, Дункан обернулся. Крепостные стены столицы выходили контурами на фоне всеобщей тьмы. Их покрыл густой мрак, они стали тёмными. Слышались отсюда голоса и шум, исходящие с городских улиц. А потом небо озарила ярка нестерпимая вспышка. Сотни разноцветных ярких линий ослепили взор наёмника. Пышной светящейся лозой они раскидывались во все стороны, сопровождали это зрелище громкие овации людей на всех улицах города. Праздничный салют наполнил здешнюю округу яркими отблесками. А потом линии дождём падали вниз, становясь красными, багровыми, приняли цвет крови. Словно кровавый дождь опустился на крыши городских домов, на улицы Оплота. От этого овации людей постепенно стихали, словно окутал их внезапный катарсис.

А потом всё как-то умолкло. Словно стёрся энтузиазм, и всеобщее возбуждение кануло в небытие. И сумрак гуще прежнего осел на высокие башни над крепостной стеной.

Дункан сплюнул на рыхлую и проросшую травой почву, повернул коня, сильно ударил поводьями и поехал вдаль. Прочь от этого места.

Волки в овечьих шкурах

Братство, скреплённое узами верности друг другу и честью, долгие лета служило государству силовой опорой и мудрым советником. Чтили авторитет воителей во всех уголках Венерии и за рубежами её. Сила помогала государям в наиболее тяжкие времена, особо проявили себя воители Братства во время Великой войны – последней на нашей памяти с армией нелюдей. Много героев былин вышло именно из Братства по оружию. Однако всему приходит время, и дерево, некогда возвышающееся над горизонтом на могучем стволе, чахнет от паразитов, что с течением лет заполняли его от корней и до самых крон. И нет больше чести у бывших воителей, ставших теперь охотниками за головами и платой.

Ян Белвацкий. «История континента людского»

Луна слабо пробивалась сквозь сгустки чёрных облаков, окутавших ночное небо. Блеклые лучи вяло падали на макушки деревьев, под пышными ветвями которых царил кромешный мрак. Во всём лесу в полночь было не проглядеть дальше своего носа.

Ночь была хмурой, мрачной и безмолвной, таящей в глубине своей, во тьме, неизведанное.

Не дул даже ветер, как будто он боялся заблудиться в непреодолимом мраке, которому не было видно конца и края. Сама природа в эту полночь погрязла в уныние и печаль, а давящая на уши тишина осела ощутимо и плотно на близлежащие окрестности. И не было слышно ничего, кроме слабого потрескивания подброшенного хвороста в маленький костерок под одной из ветвистых громад здешнего леса.

Мелькал во тьме слабый огонёк, нервно дрыгающийся. Языки пламени колебались, хотя и сквозняка не было. Искры маленькими группами вздымались вверх, и уже на уровне макушки головы они растворялись в тёмной небесной бездне.

Конь угрюмо опустил морду, жуя бесцветную траву под своими копытами. Он был привязан к стволу дерева в шаге в стороне от горящего костерка. Нервно махнув хвостом, жеребец поднял голову, всмотрелся куда-то во мрак. Что он увидел там, в тёмной бездне? Что почуял? Это неизвестно. Но после мимолётного пялящего в никуда взгляда он вновь опустил морду, зачерпнул в пасть комок желтоватой травы и начал чавкать.

Наёмник молча ломал веточку за веточкой и кидал её в эпицентр пламени. Откинувшись на толстый и шершавый ствол, он слабо вздохнул, потёр челюсть ладонью в перчатке. Ничего говорить не хотелось, не хотелось нарушать царившее здесь молчание. Мрачное и нагнетающее опасность. Но наёмника это не колыхало, не было в нём ни тревоги, ни страха. Ровно как ничего не было видно за границей вокруг небольшого кострового света.

Была только какая-то неопределимая тоска. Душа упала в холодное море и сердце как-то странно сжималось, не то от сожаления, не то от разочарования. Лицо мужчины выдавало его внутреннее состояние. Без того худое и изнеможённое, оно покрылось мрачными тенями.

Посмотрев сквозь пляшущее пламя, Дункан взглянул на девушку. Та сидела, съёжившись в комочек, обхватив свои колени руками и положив подбородок на предплечья. Её взгляд за всё время не сводился с одной точки. И она молчала с момента их остановки в этом небольшом лесу.

А внутри неё бушевал настоящий шторм. Пережитые события, увиденные кровь и смерти терзали девичье сердце, пронизывая его вилами горечи. Глаза то и дело набухали от подступающей влаги, но Елена держалась, чтобы не заплакать.

А зачем? Не нужно всё держать в себе. Проще разрыдаться здесь, посреди гущи мрачного леса, забиться в истерике. Она это заслужила, она пережила слишком многое за один только вечер. Все несбывшиеся надежды смешались в воронку ужаса, что порушили картину, на которой красовалось её счастливое будущее. И когда та свалилась на пол, изуродованная жестокостью людей, показалось на её месте голое небытие, шершавое и серое.

Прежней жизни больше не будет. Жестоко убит её отец за столом, убит самым мерзопакостным методом – он был отравлен. Отравлен теми, кого он позвал в свой очаг, кто воспользовался его радушием. И среди них была родная кровь…

Его брат приложил к этому руку. Ярген держал окровавленный кинжал в руке. Когда Елену уволакивали прочь с места воцарившегося безумия, она видела кровь на его руках. И кровь была пролита жестоко.

Она запомнила эту картину отчётливо. И даже сейчас, глядя на пламя, голубые глаза девушки, влажные глаза, проматывали её снова и снова.

Теперь её будут искать, это наверняка. К этому приложит руку её собственный дядя, которого она считала своей кровной роднёй. Однако он не перестаёт быть ею и впредь. И это тяготило душу девушки, сжимались пальцы от ненависти и стыда, мялась под ними зелёная бархатистая ткань. Не пожелаешь и врагу такого родства…

Её будут искать. Её брата схватили. Убили его или нет, она этого не знает. Но участь в любом случае незавидная. Ей шестнадцать лет, она не прожила и четверть своей жизни, которая справедливо дана ей. И уже сейчас она думает, что делать дальше, сидя на холодной траве, в дали от стен её родного дворца. Судьба повернулась к ней тёмной стороной. Для неё уготовлены испытания.

И ей нельзя сейчас впадать в истерику. Нельзя допустить, чтобы глаза были залиты солёными серыми слезами. Чтобы взор её помутился. Нужно собрать себя в руки и держаться. Насколько хватает сил…

Тем более с ней рядом этот человек. Она мимолётно глянула на него. Наёмник, потупив взгляд, подкинул сухой хворост в огонь костра. Он был уродлив и противен ей. Его лицо было словно мёртвым, на нём не было хороших эмоций, только один мрак. И он убийца.

Однако он спас её. Спас от тех, кто намеревался обесчестить её – дочь царя самого огромного государства на континенте. Они собирались сделать это в вонючей конюшне, по очереди. И хоть этот человек был противен ей, она была благодарна ему. Кем бы он не был и какими мотивами бы он не руководствовался.

А вдруг он хуже тех, кто убил отца?

Он был там тоже. Она вспомнила. Этот наёмник разговаривал с тем молодым принцем, изрядно отличающимся от него внешне. Очень сильно. Словно два земных противоположных полюса: один статный и опрятный красавчик с ровной осанкой, и он, чуть ссутулившийся, с резкими, небрежными движениями тела и с каменным лицом и холодным взглядом серых пустых глаз, в которых не было ничего.

Он был там, и она его вспомнила. Она не переставала смотреть на него. Её интерес переметнулся к его физиономии.

Дункан посмотрел на неё в ответ. Молча они играли в гляделки сквозь вздымающиеся языки пламени.

«И на что мне этот прицеп? – спросил про себя наёмник. – Что мне с ней делать? Куда её вести? Чёрт, ввязался же я во всё это дерьмо».

Его нос сморщился. От этого девушка быстро переметнула взгляд на костёр. Она не смогла долго выносить его холодного и паршивого взгляда.

– Спасибо… – еле слышно пробормотала Елена.

Дункан молча посмотрел на неё опять.

– Что спас меня… Без тебя я была бы уже давно мертва, если не хуже, – всхлипывающим тоном говорила девушка, каждое слово глотая с большим усердием, как застревающий в горле ком. – Я видела в их глазах жестокость, нечеловеческую жестокость… Я столкнулась с ней впервые. Она была так близко, так ощутима. Днём ранее я считала, что меня никогда не постигнет несчастье, что стены дворца безопасны и впереди меня ждёт счастливая жизнь. И как же я ошиблась…

Наёмник молча выслушивал её, ни произнеся ни звука. Голос девушки не замолкал:

– Я проснулась в этот день, когда в мою комнату полился белый дневной свет, с уверенностью, что я никогда не испытаю горя и не познаю жестокости человека. Ведь я была рождена не для этого, я рождена для лучшего. И как я ошиблась… Зверь не подкрадывался к нашему порогу, он всегда жил среди нас…

Наёмник еле слышно вздохнул.

– Единственное, что сейчас сохранилось при мне, это моя оборванная одежда и моя честь… И я благодарна тебе за это.

– Я делал то, о чём меня попросили, – сказал отрезано наёмник.

– Кто тебя попросил? – Она подняла на него взгляд.

– Мужчина, один из слуг, наверное. Тот, кто тебя хорошо знал, я думаю.

– Скажи, пожалуйста, как он выглядел?

– Невысокий такой, плотный, с залысиной на макушке. Волосы чёрные, чёрная щетина на толстых щеках.

– Аврольд… – тихо произнесла девушка, поникнув взглядом. – Он всегда был добр ко мне, заботился даже больше, чем было ему отведено. Он мне заменял дедушку…

– Благодари за спасение волю случая, а не людей. – Наёмник облокотился спиной о шершавый ствол дерева.

– И всё же… в моём спасении ты сыграл свою роль. Ты мог бы отказаться, уехать из города прочь, но ты отправился на помощь. Почему?

– Не знаю. Не думаю, что именно сейчас я способен объяснить мотив своих поступков философски и… правильным языком, без грубого жаргонизма. Меня не учили беседовать с дамами из высшего сословия. Иначе, ты можешь пожалеть, что вообще задала мне этот вопрос.

– За этот вечер я уже многое пережила, многое повидала, почувствовала. Не думаю, что твоё сквернословие как-то оставило бы неприятный осадок на моей душе.

– Я смотрю, ты говоришь слаженно. Видимо, ты очень грамотная девушка.

– Отец меня заставлял много читать. Быть необразованной дочерью государя – это что-то недопустимое.

– Для своих лет ты достаточно образованная. Я сужу не только по тому, как ты говоришь. – Дункан изучающе смотрел на неё.

– А почему ещё? – Наконец с живой заинтересованностью посмотрев на мужчину, спросила Елена.

– Ты приспособилась к обстоятельствам, не упала духом, не рыдаешь сейчас, захлёбываясь в слезах, и к тому же нашла силы поблагодарить и начать этот разговор с незнакомым тебе человеком. Внутри тебя, уверен, бушует ураган, но ты этого не показываешь, так как это было бы бестактно с твоей стороны даже при нынешних обстоятельствах. Ты умело держишься, коротко говоря. И это правильно.

Елена слабо улыбнулась краем губ. И эта улыбка немного озарила её побледневшее лицо, придав ей слегка румяный окрас.

– Твой отец был сильным человеком. Физически и морально, – сказал Дункан. – Ты пошла в него.

И после этого девушка снова погрустнела. Она вновь положила свой румяный подбородочек на предплечье, молча взирая на костёр.

– Давай спать. Уже поздно, а тебе нужно отоспаться после всего произошедшего.

– Я не думаю, что смогу уснуть… Ты даже не чувствуешь, что сейчас внутри меня… И у меня нет сил, чтобы всё это выплеснуть наружу. А я этого очень хочу.

– Да, я не чувствую сейчас того, что чувствуешь ты. Однако и внутри меня колыхают некоторые эмоции. Я тоже там был, тоже всё видел. А тебе надо поспать, ибо с рассветом мы должны двинуться в путь.

– И куда же мы поедем? – вновь подняла заинтересованный взгляд девушка.

– Не знаю. Утро вечера мудренее. А уже время за глубокую полночь. Ложись спать.

Последние слова вылились в приказывающем тоне, не терпящим возражений. И девушка, повинуясь не только его тону, но и строгому взгляду (сейчас его глаза уже не казались такими пустыми, в них слабо загорелась какая-то искра) наёмника, медленно легла на бок, сгибаясь в клубочек. Дункан встал, подошёл к коню и отстегнул один ремешок, доставая из-под него накидку. Подойдя к Елене, он развернул её. Девушка молча смотрела на него снизу-вверх. Её платье, некогда сияющее богатой роскошью и лелеющее взгляд томным зелёным цветом, было испачкано, в некоторых местах порванным. Дункан смерил её взглядом, после чего накинул ткань сверху, погружая девушку под него.

– Не думаю, что меня это согреет… – сказала она, положив под голову ладони. – Ночь холодная.

– Я останусь на дежурстве и буду следить за костром, чтобы он не потух.

– Ты не будешь спать?

– Нет.

Наёмник вернулся на своё место, медленно опустился. Его меч лежал слева от него, укрытый в пышном покрове желтоватой травы. Наёмник нащупал его рукоять, словно желая убедиться, что клинок никуда не пропал.

Потом снова настал момент молчания. Девушка лежала уже с закрытыми глазами, слабо сопя себе под нос. Наёмник не сводил с неё взгляда.

«Я боюсь этого… – произнёс он про себя. – Я могу не справиться, могу оказаться безответственным, и она поплатится за это жизнью… Я не хочу отвечать за её жизнь, за чью-либо жизнь вообще, и провалить всё… Снова».

Где-то вдали, в сгустке кромешного и непроходимого мрака послышался громкий вопль и вой, походящий на вой волка. Гнусавое звучание чьего-то надрывающегося нечеловеческого голоса разлилось по всей лесной гуще.

Елена тут же вскочила, бегло оглядываясь.

– Это что?…

– Волколак, – спокойно ответил Дункан.

– К-кто?… – сглатывая, переспросила девушка.

– Получеловек, полуоборотень, – всё так же спокойно отвечал мужчина.

Лицо девушки приняло мертвенно-бледный оттенок, схожий с цветом луны, что тускло пробивалась сквозь заслоны чёрных облаков.

– Но… Они ведь… Только в страшных рассказах…

– За стенами столицы открывается огромный мир, и многое тебе придётся принять за истину, со многим ты можешь столкнуться здесь.

– Он где-то поблизости?… – Елена не сидела на месте. Она постоянно поворачивалась, стремясь разглядеть хоть что-то в царящей вокруг темноте.

– Он далеко отсюда, не беспокойся. – Дункан всем своим видом показал уверенность.

Девушка не смотрела на него. Её взгляд метался вокруг. После долгого и беспокойного осмотра она всё же улеглась.

– А ты его видел? – спросила она, ближе пододвигаясь к костру и плотнее укутываясь в накидку.

– Кого?

– Оборотня.

– Видел. И не только его. Многих тварей я повидал в своей жизни. И страшнее из них те, что в человечьей шкуре ходят.

– Ты меня обманываешь и пугаешь. Проверяешь так. Никакой это не оборотень, а самый обычный волк. И он действительно далеко от нас…

Девушка медленно засыпала. Растягивая последние слова как резинку.

Дункан слабо улыбнулся, глядя на неё.

– Это так. Это обычный волк. Спи.

И услышал он слабое, утомлённое сопение.

А костёр нервно колыхал своими яркими и острыми язычками, мерцая и озаряя небольшой радиус вокруг себя, что был похож на маленький светящийся островок посреди огромного и мрачного океана пустоты.

Елена открыла глаза от лёгкого холодка, что пронизывал её тело сквозь накидку и платье. Ночь пролетела быстро. Утомленное сознание девушки завлекло её в объятия крепкого сна, и проснувшись, Елена подумала, что сомкнула глаза лишь на пять минут. Но уже стояло утро. Унылое и холодное. Серое небо опоясывало шелестящий горизонт массивных крон. Зелёные ветви приняли мрачный окрас, стали тёмно-зелёными и грустными. Лес неохотно, вместе с девушкой, пробуждался после ночного покоя.

Приподнявшись, девушка зевнула. Тлел серым дымом ночной костёр, потух в нём хворост, даже угольки не сверкали багровыми линиями. Наёмник, облокотившись о ствол дерева, скрестив руки на груди и понурив голову к ней же, крепко дремал. Видимо, и профессионального убийцу сон сморил. Не по силам оказался этот враг даже ему.

Елена встала, всё ещё укрываясь накидкой и не желая вылезать из неё. Оглядевшись, она увидела бескрайнюю чащобу под навесом волнистых зелёных ветвей. Кругом одна чаща, даже тропинки не проглядывается. Глянула на коня, тот свалился наземь, тоже дремал.

Висела в воздухе утренняя свежесть. Щебетали птицы, их пение лилось в унисон с голосом пробуждающейся природы. Где-то вдали, за плотными стенами кустов, квакали лягушки. Где-то вдали было болото или озеро.

Елена пошаркала куда-то в сторону. Округа стояла ясной картиной перед глазами, не то что ночью, и девушка чувствовала себя уверенней.

Она шла мимо кустов, перешагивая скрюченные и приниженные кустарники, осматривалась. Наконец, найдя более-менее подходящее место, девушка ещё раз обернулась в сторону их небольшого места для привала. Он был скрыт за кронами деревьев. Убедившись, что она одна, она сняла накидку, повесила на выпирающий возле подола её платья пень, расшнуровала несколько узелков, приподняла подол и присела. Нужда требовала, чтобы её справили, пусть и в такую холодную, неприятную утреннюю пору.

Девушка слабо вздохнула, закрыла глаза и подняла лицо на серое небо, закрытое хмурыми облаками. Кругом – депрессивная округа. Самое место для подобного дела. А для другого оно и не подходило.

Позади неё что-то зашелестело. Пышные кусты подались волнению, закачались в разные стороны. Поначалу девушка не обратила внимание. Везде что-то шелестело, щебетало и волновалось. К тому же колыхал лес утренний ветерок. Но спустя доли секунды кусты вновь заволновались, зашелестели сильнее, что наконец привлекло внимание девушки. Нет, это не ветер их тревожил.

Елена обернулась, прострелила взором кусты за собой. Прищурившись, она затаила дыхание. Вроде бы не страшно. Подумаешь… Там может быть кто угодно. Заяц, например, лисичка, или ёжик.

Кусты вновь затряслись, и очень интенсивно.

Нет, заяц не смог бы так их взволновать, а ёж тем более.

Сердце девушки застучало сильнее, она слегка заволновалась.

– Кто там? – спросила она настороженно.

Но ответа не последовало. Вместо него кусты в очередной раз всколыхнулись тревожным шелестом.

Нервы девушки стали покалывать её сердце. Она развернулась к кустам, стараясь быстро натянуть всё то, что было спущено, сильно не вставая. Пальцы её задрожали.

«Это точно не он… – подумала девушка про себя. – Было бы бестактно с его стороны делать это, наблюдать за мной. Я ему же в дочери вообще гожусь».

Но это был точно не наёмник. Наёмник в это время слегка похрапывал, всё сильнее норовя свалиться набок и стукнуться сквозь сон виском о землю.

Незваный наблюдатель вскоре дал о себе знать. Расставляя зелёные ветви кустарника, сквозь зелёную живую изгородь просунулась непропорциональной формы морда. Серое лицо существа было овальным и вытянутым в районе носа, что свисал хоботом книзу. Неровные линии клыков покрывали чуть приоткрывшуюся пасть. Маленькие пунцовые глазки, похожие на пуговки, как будто улыбчиво глядели на девушку, в то время как пасть прямо противоположно агрессивно раскрывалась всё шире и шире. Существо оказалось весьма низкого роста, едва превышая плотные заросли кустов высотой в пятьдесят девять дюймов.

Туловище маленькой твари, передвигающееся на двух пухлых лапах, вылезло из кустов. В районе груди свисали лапки покороче, а хвост, изрезанный маленькими зубцами, всё ещё тащился сквозь зелёные заросли.

Существо вышло к девушке. Елена словно забыла, как говорить. Дар речи выветрился из её головы сквозняком. Она слабо попятилась назад, маленькими шажками переступая по рыхлой и травянистой почве. Её дыхание прервалось.

Существо было невысоким, едва доходило девушке до бёдер, но вид его был устрашающим. И не от того, что клыкастая пасть расползлась в какой-то скверной улыбке по всей морде. Пугали девушку эти странные глаза, что смотрели на неё. Пунцовые зрачки слабо отблёскивали маленькой точечкой.

Тварь медленно, издавая приглушённый писк, волочилось к девушке.

– Хороший… Хороший, спокойно… – шептала Елена, вытянув вперёд одну руку. Но существо не было спокойным, и писк был тому подтверждением.

Внезапно тварь раскрыла пасть ещё шире, зашипела, как обозлённая кошка, взбучила свой зубчатый хвост. Девушка споткнулась и ввалилась в покров кустарника. Слабый девичий писк раздался по близлежащей округе. А потом она и вовсе от испуга громко вскрикнула, закрывшись от твари руками.

– А ну прочь, скотина!

Позади испуганной девушки послышался грубый бас. Лязгнула сталь, но не меч. Звук рассекало шипение раскручиваемой серебряной тонкой цепи.

Дункан перепрыгнул через кусты, встав перед поваленной Еленой. Тварь зашипела, распустила когти, угрожающе махнула одной лапой, как взбесившаяся кошка. Наёмник крутил по воздуху переливающей серебристыми отблесками цепью.

– Назад, чтоб тебя!

Тварь пригнулась. Один удар цепи о землю заставил её испуганно отступить назад. Серебра она боялась, как огня. Лишь переливающийся цвет накручивающей по воздуху цепи, маня глаза, сбивал с неё спесь. Но существо всё ещё огрызалось.

Дункан чуть шагнул назад, зашипел на тварь, топнул ногой.

– Ну, брысь! Брысь отсюда!

Тварь прижалась к земле, не спуская глаз с крутящейся цепи. Медленно отходя назад, она постепенно пряталась за зарослями кустов. Потом резко выпрыгнула и кинулась на мужчину.

– Осторожнее! – завопила девушка.

Но наёмник не колыхнулся. Он саданул тварь о морду цепью, сильнее раскручивая своё оружие. Тварь взвизгнула от боли, отпрянуло назад, серебро доставляло ей жгучие, неприятные ощущения.

Наёмник рыком стиснул зубы, зашипел на тварь. Та спешно попятилась назад, закрываясь от жгучего серебра лапами. Шаг за шагом она всё глубже тонула в кустах, но оттуда, снова восполнившись духом, вновь агрессивно шипела, расставляя свои когти. И снова она кинулась на Дункана, но тот оградил себя смертоносной для этой твари начерченной по воздуху отблёскивающей восьмёркой. Конец цепи саданул по туловищу существа, и оно вновь отпрянуло, запищав громче прежнего. И на этот раз желание вновь набрасываться у неё улетучилось.

Вдали послышался чей-то разъярённый рёв. Не то тигрица, не то львица, не то гепард. Одним словом – в их сторону направлялось нечто, что было куда больше этой твари, и, наверняка, куда опаснее. Если этот агрессивный зверёк был детёнышем, то та тварь, что стремительно рассекала плотную чащобу и двигалась по направлению к ним, была либо самкой, либо самцом.

– Поднимайся! – быстро скомандовал Дункан.

Девушка тяжело поднялась, ухватившись за поданную руку. Крепко держа её ладонь, мужчина ринулся прочь от этого места, не выбирая особо дороги. Они просто неслись сквозь высокие кусты, то и дело цеплявшиеся за концы зелёного бархатного платья. Елена даже послышала треск рвущихся швов.

Они мигом преодолели чащобу и вернулись в своё место привала. Дункан с ходу поднял свой меч, подбежал к коню и спешно размотал поводья. Тем временем злобный рёв слышался уже где-то неподалёку.

– Запрыгивай! – крикнул Дункан Елене.

Девушка в момент оседлала коня, подпрыгнув на стременах, как ужаленная. Дункан уместился позади неё. Ухватившись за поводья, он саданул скакуна очень сильно. Тот заржал, встав на дыбы, после чего метнулся через узкий коридор между скоплением деревьев, на юг.

Конь рысью несся через лесную чащу. Девушка то и дело вместе с наёмником позади неё уклонялась от летящих в них ветвей. На миг обернувшись, Елена увидела за плечом Дункана волнение кустов. Что-то промелькнуло между ними, что-то огромное, покрытое шипами, что мчалось за ними вдогонку.

–– Но!

Наёмник подгонял коня ударами поводьев и пятками сапога по бокам. Скакун громко дышал, кросс через чащобу был тяжёлым. Прыжки через непроходимые дебри, снова рысь, резкий поворот, опять прыжок. Погоня длилась достаточно долго. Много времени кануло, прежде чем прямо по горизонту показалась граница леса. Она выходила линией разобщённых деревьев перед небольшим курганным спуском.

Вскоре и та тварь дала о себе знать. Мощно выпрыгнув из кустов, она чуть не ухватилась концом когтя за бедро скакуна. Конь заржал, прибавил ходу. А эта тварь почти нагнала их.

Скорость её была дикой. Лошадь еле уходила от летящих в её сторону растопыренных когтей, словно за спиной у твари порхали крылья, но их не было. Она была намного больше того существа, намного агрессивней и смертоносней. Высотой она доходила до поясницы наездника. Толстые лапы, на которых водрузилось огромное тело твари, без особого труда преодолевали большое расстояние. Помогали им в этом и передние лапы, что были чуть уже и короче. На таких четвереньках тварь гналась за всадниками на скорости, чуть уступающей скорости лошади.

Дункан обернулся. В очередной раз существо оказалось в нежелательно близком от них расстоянии. Наёмник бил поводьями учащённо, изнемогая спину лошади.

Но тут внезапно случилось непредвиденное. Тварь стала постепенно сбавлять ход, всё дальше и дальше отставая от наездников. Вскоре она и вовсе остановилась, тяжело и с глухим хрипом дыша, широко раскрыв свою огромную клыкастую пасть.

Она стояла и смотрела, как лошадь удаляется на горизонте. Не доехав до конца лесной полосы, Дункан пришпорил коня. Тот остановился. Мужчина обернулся, глядя на непропорциональный силуэт, что стоял неподвижно и вперял в них пристальным взглядом, наблюдая. Потом тварь развернулась и не спеша, в припрыжку, побежала обратно, скрываясь от их глаз среди деревьев.

Мужчина громко выдохнул, вытер свой лоб. Лицо Елены, бледное и испуганное, замкнулось в каменной гримасе ужаса и отчаяния.

Дункан сплюнул.

– Оторвались, слава Всевышнему…

Елена хрипло спросила его:

– Это что было?

Дункан перевёл дыхание, развернул коня мордой туда, откуда они некоторое время назад неслись в страшной спешке.

– Это трипкер… Страшная, опасная тварь. Та, что гналась за нами, самка, или самец, чёрт разберёшь. Но и та и тот одинаково опасны. Та мелюзга, которую ты встретила в чащобе, детёныш, ещё совсем маленький. Не знаю, откуда он взялся… Я думал, трипкеры вымерли давно, вместе с альбьёрнами. Две самой опасной разновидности мутантов, что некогда населяли континент.

– Всевышний… И этих… уродцев раньше было много?

– Горы, леса и степи кишели мутантами разных мастей. Потом люди, выстроив свои города, объединялись в союзы между собой и истребляли всякую нежить огнём и железом.

Дункан вновь развернул коня и направил его в сторону границы леса.

– Некогда эти земли принадлежали нелюдям и различным природным тварям. Уж не знаю, как они уживались между собой, но вот мутанты с новыми хозяевами не ужились. Люди массово стали истреблять тварей природы, ими двигал страх, борьба за выживание. – После непродолжительной паузы Дункан сказал: – Да уж, много врагов люди нажили себе, когда стали насильно населять этот континент…

Они выехали за пределы леса. Впереди, за небольшим курганным спуском раскинулись ржаные поля, деревни, лесные массивы, небольшие озёра и туманные топи на дальнем конце горизонта. Дункан развернул коня, и они медленно поехали вдоль стены деревьев с одной стороны, и картины обширных владений с другой.

– Не думал, что мы наткнёмся на такую опасность, что чуть не будет стоить нам жизней… Эта тварь не менее опасна, чем альбьёрн. Но в любом случае мы должны держаться леса. Сейчас на открытых трактах не менее опасно, чем в глухих чащах.

– Надеюсь, что больше на них мы не наткнёмся… – с надеждой в голосе сказала Елена, глядя в сторону растирающихся владений.

Дункан тщательно оглядывал медленно льющийся в противоположную сторону поток деревьев. Ибо понимал, что надежда в этих землях – самое последнее, что может иметь хоть какую-то силу.

Сейчас здесь было тихо и безмолвно. Высокие стены томились в тени, нависшей над просторным залом. Углубленный потолок с арочными сводами прятался в унылом сумраке, и огромная золотая люстра, висячая на четырёх толстых серебристых отблескивающих цепях над длинными столами, грустно танцевала маленькими огоньками в рубцовых канделябрах. Они слабо отсвечивали дубовые арочные своды, от которых на пол падали чуть качающиеся, слабо очерченные тени. Кроме горящих свеч, источником света был пробившийся блеклый луч через узкие щёлки высоко в стене под карнизом, что падал тоненькой линией в центр просторного пустующего зала, отпечатывая на полу хмурый белый световой кружок.

Луций медленно проходил по залу, осматривая немногие пустующие стулья, что стояли целыми и невредимыми. Столы были до сих пор заставлены яствами и столовым убранством. На белоснежной скатерти расплескались багровые пятна от пролитого вина. Некоторые стулья лежали боком, некоторые были перевёрнуты на спину, у некоторых были надломлены подлокотники и ножки. А рядом с ними зияли на полу кровавые лужи с расплывчатыми границами.

Кровавые линии были на столе, под столом, возле них и по центру зала, на его раскрашенных латунной краской стенах. Везде были разбросаны блюдца, вилки и ножи. Со стен в некоторых местах были содраны канделябры, некоторые свисали на слабых петлях, уныло покачиваясь лишь от одного слабого дуновения прилетавшего извне сквозняка. Казалось, в недавней бойне тут любой предмет, попадавшийся под руку, становился оружием.

Весь погрузившийся в утреннюю депрессию зал становился масштабной картиной некогда разыгравшегося празднества, в определённый акт перелившегося багровыми красками в безжалостную пьесу о смерти и страданиях, о пролитой крови и отобранных жизнях.

Не было тел. Их успели убрать отсюда до рассвета. Но оставались их следы на полу, очерченные кровавыми границами, а в воздухе висел запах смерти, запах крови.

Луций слабо покачал головой. Внимательно осматривая королевский зал, он тщательно оценивал причинённый ему ущерб. Его подошвы постукивали на каждом шаге, разнося по залу гулкое эхо. Подняв голову, посол посмотрел на люстру. Всё так же горели тысячи маленьких огоньков на обширной окольцованной позолоте. Но будто тьма опустилась сюда, что ни на есть материальная, давящая и сжимающая горящие язычки свечей до мельчайших форматов. И даже сочившийся сквозь прорехи в стене луч дневного света не мог рассечь муторное марево, охватившее все стены, все углы помещения.

Посол опустил взгляд перед собой. В центре зала стоял прокуратор. Скрестив руки за спиной, выпрямив осанку, он молча и довольно долго глядел в сторону центрального стола, за которым сидела некогда царская свита. Украшенный резьбой широкий стул с высокой спинкой был отодвинут, непрямо развёрнут. Под ним не было совершенно ничего, пустующее место между ним и краем стола. И в этом пустующем месте лежал бокал, разливая под собой багрового цвета напиток. Или это была кровь?

Ярген молча сверлил взглядом в одну точку. Его лицо было холодным, но узкие морщинки на лбу и под сводами глаз словно окисляли его. Прокуратор не произнёс ни единого слова, уборка убитых тел производилась под начальством Луция. Сам же Ярген молча слонялся по залу, обходя царский стул, на котором некогда восседал царь Демитрий, то с одной, то с другой стороны, но не решаясь слишком близко подойти к нему, и тем более притронуться к его краю, словно уже на расстоянии этот стул неприятно обжигал прокуратора. И ходил он так до того момента, пока не остановился в центре зала, окружённый столами, будто ноги его вросли в пол.

Он молча смотрел, как уносят мёртвое тело царя. Лицо с застывшей гримасой боли и отчаяния, презрения. Голова его наклонилась и впалые глаза царя, стеклянные и посиневшие, прострелили прокуратора будто насквозь. Рот ничего не мог сказать, он застыл приоткрытым, но глаза, пусть и мёртвые, говорили о многом. А потом бездыханное тело его брата унесли.

Его унесли в одну из открытых дверей, и он канул во мрак.

«Такова цена власти».

А что есть власть вообще? Это дар? То почему же он достаётся такой болью?

Или это проклятие? Тогда эта боль оправдана. Он себя проклял, когда встал на этот путь, на путь своего властвования. Ярген понимал это хорошо, когда молча смотрел на стол, за которым некогда сидела царская свита: дочь, сын и их отец.

Луций молча подошёл к нему, встал у левого плеча, вместе с ним смотря в сторону центрального стола.

– Молчание и непрерывный взгляд в одну точку может о многом говорить, – спустя некоторое время сказал посол, не сводя глаз с того места. – Как правило осознание того, что ты делаешь, приходит лишь тогда, когда ты это сделал. А следом приходит и что-то другое, у всех по-разному.

Он посмотрел на прокуратора, взгляд вперился в его затылок.

– Что чувствуешь ты сейчас?

– Я чувствую бескрайнюю пустоту… – голубые зрачки Яргена расширились, ответил он как будто с натяжным усилием, низким и хрипловатым голосом.

– Сожаление?

– Не знаю. Возможно, в глубине души, в самых её отдалённых закоулках и колет меня это чувство. Всё же, он был мне родной кровью.

Луций снова посмотрел на стол. Скатерть на нём была стащена, бокалы валялись, расплескав содержимое на фиолетовую бархатистую ткань.

После этих слов они стояли так долго. Если какие-либо чувства и терзали прокуратора, то Луция терзало только одно – чувство сильнейшего утомления. Ему хотелось спать, ведь уборка после проведённого процесса длилась всю ночь, и это его вымотало.

– Назад пути уже нет, и ты это понимаешь. Теперь царь Венерии – ты. – Луций вновь посмотрел на Яргена.

– Я возможный регент, обладающий такими же возможностями и привилегиями, как и царь. Прямой наследник престола Яков.

– Он уже вошёл в возраст, когда он сможет управлять государством. Но он крайне неопытен.

– И всё же, его отец был правителем, и теперь, по закону, должен стать царём именно он

– Законы пишет тот, кто сидит на троне, – сказал Луций.

– Мы его взяли под стражу. Самые преданные нам люди охраняют его покои, оттуда он не убежит, не сможет.

– Яков окружён теми, кто не служит ему, а служит нам. Его друзей здесь не так много. Возможно, капитан царской гвардии оспорит твои притязания на престол, ссылаясь в своей риторике на текст закона. Но будем же реалистами: Яков неопытен и не готов. А ты управлял делами государя на посту прокуратора, у тебя есть опыт. И ты – родная кровь царя. И ты старше. А значит, ты имеешь полные права на престол. Не меньше, чем отпрыск Демитрия.

Ярген медленно повернулся к Луцию, посмотрел на него каменными глазами, после чего не спеша пошёл в сторону главного выхода, медленно шагая, держа руки скрещёнными у себя за спиной.

Луций посмотрел на пустующий центральный стол.

– И зачем тогда мы всё это затеяли, друг мой? Зачем была пролита кровь? Разве не для того, чтобы новым государем Венерии стал именно ты? – После этих слов Луций посмотрел в спину медленно идущего прокуратора.

Тот остановился, не оборачиваясь, спросил:

– Что ты предлагаешь?

– Власть – это тяжёлое бремя. Сейчас она лежит у нас под ногами. Стоит тебе наклониться и взять её в руки. Теперь это не так сложно. Гораздо сложнее будет её удержать.

Посол медленно подошёл к прокуратору и остановился рядом. Тот всё так же стоял к нему спиной.

– Прямой наследник престола – Яков. Его отец был царём. Ты его брат, но назначен на эту должность, конечно же, не был. Ибо правитель должен быть лишь один. И он станет одним из вас, если ты решишься на риск снова.

– Ты предлагаешь… убить Якова? Юного царевича? Моего племянника? – низким голосом, срывающимся в хрипоте, спросил Ярген, медленно поворачиваясь к Луцию.

– Этого требуют обстоятельства.

– Это повесит на меня клеймо ненависти, ярлык «убийцы своей семьи»…

– Если все узнают, что к смерти многоуважаемого царя и его отпрыска приложил руку непосредственно ты.

– Принц Камир и принц Алехандр наверняка уже за пределами центральной части государства. Аланарский конь самый быстрый. Манисийский – самый выносливый. Эти двое всё видели. И всё знают.

– И пусть едут себе спокойно, – спокойно сказал Луций, подходя ближе к Яргену. – Они теперь не наша забота. Их можно обвинить в раскачивании лодки, во лжи с целью помутить разумы простого народа в эти тяжёлые времена, когда царь отошёл в мир иной по причине… долго протекавшей болезни. Когда наследник и сам тяжело болен, или умер тоже, тут уже от тебя зависит. Когда нет власти в стране, и воспользовавшись этим, утвердив смуту, наши заграничные соседи начнут оттяпывать один кусок за другим, пользуясь ослаблением государства. В этом их можно обвинить. А те, кто мог бы громко кричать лишнее, отправились следом за своим царём.

– И всё же у нас в руках лишь один наследник престола. Дочь царя, Елена, смогла сбежать. Ей помогли вовремя подоспевшие друзья. А значит, их предупредили об этом заранее. И сделал это кто-то из наших.

– Мы найдём крысу и вскоре рот предателя тоже навеки замолчит.

– Но проблема останется нерешённой. Елена не в наших руках. Уверен, она уже покинула столицу, и сделала это с кем-то…

Ярген медленно прошёл взад-вперёд, держа руки скрещенными за спиной.

– А пока она на свободе, все наши планы могут рухнуть, как карты, и пыль от них сдуется ветром.

– Тогда приложим все усилия, чтобы поймать юную царевну. Живой или мёртвой. Лучше сразу мёртвой.

Ярген, услышав это, ничего не ответил, никак не отреагировал, хотя в глубине души его иная сторона, напоминавшая ему о кровных узах, явно воспротивилась словам Луция.

– Предоставь это мне, – продолжал посол. – Мои люди прошнуруют всю округу, но найдут её. Из-под земли достанут.

– Хм, и тот наёмник, из синдиката Соколов… Он покинул пир как-раз в тот момент, когда всё началось, – сказал Ярген, посмотрев на Луция.

– Возможно, он убежал из города, в страхе поджав хвост. Возможно, сделал он это не один. В любом случае остальные члены синдиката сейчас в городе, как мне известно. И это нам на руку.

Ярген слабо улыбнулся, блеснули его голубые глаза лукавым огоньком.

– Тогда я предполагаю, у кого может быть сейчас Елена. Найдём того наёмника, найдём, возможно, и её саму.

– Почему ты так уверен в том, что Елена покинула столицу вместе с господином Дунканом?

– Предчувствие. Интуиция. В любом случае нам нужно встретиться с теми наёмниками, кто ещё остался в столице. И если господина Дункана среди них нет, то тогда мои догадки станут яснее.

Луций слабо улыбнулся, и в сером свете зала его бледные щёки прорезались морщинками.

– Тогда пригласим наших многоуважаемых членов синдиката на аудиенцию к… будущему царю Венерии.

К полудню солнце встало в зените. Его ярко-жёлтые лучи прорезали хмурый небосвод, испещряя золотистыми линиями тёмно-серый покров густых облаков и очищая небо. Конечно, идеально чистым оно не было. В это время года, во время поздней осени, такое явление здесь является редкостью.

Ещё через час от начала полудня небо расчистилось от заслона хмурых пятен, однако белесая облачность всё же окутывала ярко-голубую глазурь.

Конь не спеша ступал по пышному покрову травы. Его копыта ритмично били по заросшей почве, сминая густой жёлто-коричневый ковёр. Со всех сторон простиралась глухая лесная чаща. Кругом росли высокие кусты и широкие стволы деревьев. Нормальной тропы для езды не было, и конь то взбирался на невысокий овраг, заросший плющом, то проезжал по ровной поляне, то ютился по чащобе, волнуя зелёную живую стену. Несмотря на плохую проходимость, Дункану был предпочтителен именно этот путь.

А куда он вёл – он не знал. Тем более не знала и Елена.

С самого утра они катались на коне, огибая лесной массив. Наёмник угостил девушку единственным, что нашлось у него в сумке – чуть попортившимся яблоком, куском ржаного хлеба и парой глотков белого вина. На этом перекус на ходу заканчивался, и девушка хныкала, хоть и понимала, что бесполезно, от наступающего всё сильнее голода.

– Простите, Ваше Величество, но я не успел ничего прихватить с собой с праздничного стола. Уж больно спешил я покинуть сие мероприятие, когда всё пошло под откос. – Дункан язвительно усмехнулся.

– Очень смешно. – Девушка обижено ответила, выпучив губы. – Не принимай меня за избалованную папину дочку. Я всё понимаю.

– Большая редкость среди девиц знатных кровей – рассудительность и благородное понимание, – сказал наёмник.

– И всё же я человек. И человек испытывает голод, если долго не ест… – по-прежнему недовольно бурча, сказала Елена.

– Нужно было наедаться за столом. Сидела весь вечер и тыкала вилкой в тарелку, вороша и мучая еду. Что там было? Зажаренная свиная ножка, или куриный окорок? А может, пара ломтиков золотистого жареного картофеля? Салат из селёдки?

– Прекрати! – взбеленилась девушка, чуть подпрыгнув в седле и посмотрев краем глаза на Дункана.

Мужчина ухмыльнулся.

– Не учтиво с твоей стороны дразнить девушку. Тем более царевну. Не забывай этого.

– Ой, простите, Ваше Величество. Я совсем забыл, что Вы царевна, ибо мы уже давно не в роскошном дворце, где прислуга на серебристых подносах разносит ароматный царский ужин, а в суровом мире, где одно яблоко и кусок хлеба, да пара глотков вина для кого-то является большой роскошью.

На это девушка не ответила. Лишь угрюмо сморщила нос и что-то пробубнила про себя.

Они ехали уже достаточно долго. Но была проблема ни в этом. Ехать им было некуда, и они бесцельно слонялись по лесу, огибая его с юга на восток.

После десятиминутной молчаливой езды Дункан сказал:

– Всё же, ты права. Так дело не пойдёт

Девушка удивлённо повернулась и посмотрела на него.

– Нам нужно добраться до ближайшего поселения. Поесть и отдохнуть. И вымыться при желании. Ты грязная как пугало.

– Эй! Не дерзи!

– Платье рваное, волосы с соломой смешаны, слиплись. Глаза испачканы, щёки тоже. Нужно привести себя в порядок и набраться сил.

– А потом что?

– А потом видно будет.

И как-то взбодрились оба, когда появилась цель. Но до неё нужно теперь добраться, а Дункан не понимал, где они находятся. Мысль о том, что в лесу безопаснее, постепенно блекла перед нуждами, без удовлетворения которых любому человеку не обойтись.

– У меня на юге, в Манисии, есть друзья, – внезапно сказала Елена. – Царь Ваноций Третий дальний наш родственник. Они окажут мне тёплый приём. Я думаю, что нам нужно именно туда. Там будет безопасно.

– Несомненно, – скептически ответил Дункан. – Однако между Венерией и Манисией лежит граница, которую охраняют. Не знаю, что сейчас творится в столице, но уверен, что ничего хорошего. А тебе светиться не следует. И я не хочу встревать в крупные неприятности из-за тебя.

– Тогда, раз боишься крупных неприятностей, останови коня и позволь сойти мне! – отрезано буркнула Елена. – Я обойдусь дальше без твоей помощи! А за сделанное ещё раз спасибо!

– Глупая всё-таки ты ещё… – вздохнул Дункан. – Шестнадцать лет. Простительно.

– Я не глупая! – взбурлила девушка.

– Тогда бы ты подумала, прежде чем обижаться, сто раз. И сделала выводы. И держу пари, они были бы в мою пользу.

На минуту наступила тишина. Конь, уже подуставший, недовольно фыркал: мало того шагает уже сколько времени и невесть куда, везя на себе двух людей, так они ещё умудряются спорить. Конь недовольно махнул хвостом и дёрнул своей гривой, хлестанув ей по лицу девушки, что сидела перед мужчиной.

Елена гневно фыркнула. Но всё же спустя какое-то время успокоилась.

Дальше они ехали молча. И проехали так до одного поворота на юг. И этот поворот был ниспослан им как нельзя кстати. А может, и всё совсем наоборот…

Среди прошлых других, он ничем не отличался собой. Уклон протоптанной ранее травянистой тропы влево спускался с небольшого обрыва, возвышающегося над просторной опушкой. Со всех сторон она была окружена нескончаемыми стволами пышных сосен. Высокие хвойные верхушки заграждали собой горизонт, и, казалось, за их пышными и колючими тёмно-зелёными ветвями уходил в небытие край света.

Но это была лишь мнимая иллюзия, нагоняемая просторным лесом в сознание тех, кто томился по его необъятным просторам целую вечность.

И за этим самым поворотом поднимался ввысь столб серого дыма от костра. Посреди опушки, раскинув свой привал, сидело четверо людей. С виду они были похожи на охотников: водружённые на тела меховые кирасы, высокие кожаные сапоги, в которых заправлялись махровые тёмные штаны, и меховые шапки на головах. Один из четверых был бритым, с толстым черепом и широкими плечами, с мясистым лицом, заросшим щетиной, и носом формой картошки. Он лежал на подстилке из шерсти, облокотившись одним локтем возле бедра, громка хохоча от рассказа того, кто сидел по ту сторону костра. Округу на небольшой радиус охватит звук басистого и прокуренного смеха, а также возгласы остальных, наполненные нецензурной бранью. И чем ближе подступал конь, тем громче они становились.

Дункан притормозил коня у самого края обрыва. Он тщательно всмотрелся в сторону опушки. Его взгляд метался по каждому, кто сидел вокруг костра. Елена молча осмотрелась, а потом спросила:

– Кто это?

На что не получила ответа. Дункан слабо ударил поводьями, и конь лениво начал спускаться вниз. Сидящие у костра словно не видели их. Но когда конь выровнялся на прямой, один из сидящих, не прекращая бранно высказываться в хохот, посмотрел в сторону всадников, потом подтолкнул того, кто сидел спиной к ним, лысого и плечистого. Он обернулся, вынимая изо рта жёваный колос сухой желтоватой травы. На мгновение их голоса стихли. Сидящие встречали подъезжающих молчаливыми взглядами.

Дункан приостановил коня на пол пути, не подъехав ближе.

– Кто такие? – спросил лысый низким и прокуренным голосом.

– Путешественники. Едем со Старого Дуба на юг.

– По лесу? А чего не по нормальной дороге, а по чащобе тащитесь? – Лысый прищурил свой левый глаз, что был изуродован пересекающим наискось шрамом.

– По дороге могут встретиться патрули, которые любят задавать навязчивые вопросы.

– В лесу не безопасно путешествовать, что на ногах, что на копытах. И в лесу не скроешься от навязчивых вопросов.

– Нигде нельзя быть уверенным в безопасности, но в лесу, по крайней мере, можно найти, где остановиться на привал.

Группа людей изучала всадников пристальными взглядами. Тот, что сидел справа от лысого, мужчина лет тридцати с шершавой русой бородой и в меховой шапочке, сплюнул наземь, поднося к себе жареный кусок мяса на железном прутике.

– Устали небось с дороги? – спросил лысый, приподняв края губ в улыбке, от чего его физиономия напомнила морду старого кабана.

– Есть такое, – ответил Дункан.

– Присаживайтесь, отдохните. Составьте нам компанию.

Один из сидящих за костром косо посмотрел на девушку, что ехала вместе с наёмником. Её выделяло платье. Мужчина слабо улыбнулся, не сводя с неё глаз.

Конь подступил ближе к костру. Дункан слабо подтолкнул девушку, жестом говоря, чтобы та плотнее натянула на себя накидку, а сам осматривался. Помимо костра на опушке слева от сидячих стояла повозка. Она была накрыта тентом, и что находилось в ней, не разобрать.

– Вы охотники? – поинтересовался Дункан. Наёмник спрыгнул наземь, потом подал руку девушке, и та сошла с седла, укутавшись в накидку. Поводья коня Дункан привязал к столбу дерева неподалёку от костра.

– Конечно, мы охотники. – Лысый ухмыльнулся, посмотрев на своих товарищей, и потянулся за своим куском мяса, жаренным на стальном изогнутом прутике, воткнутом в землю возле его ног. – Сидим и пожинаем плоды нашей охоты, как видите.

– В здешних местах не так много живности, на которую можно поохотиться. – Дункан подошёл и присел рядом, Елена присела за его плечом.

– Для умелых охотников, как говорится, преград нет. Они в любом месте поймают дичь, какой пронырливой бы та не была.

Лысый снял кусок мяса, проткнув его своим толстым ножом, и поднёс к губам.

– Едете, значит, со Старого Дуба? – спросил тот, кто сидел слева от лысого, самый молодой из всех четверых, одетый, впрочем, не как они: на нём была лишь кожаная куртка, перехваченная на боку ремнём, на котором свисали короткие ножны. Сам же человек был похож на джентльмена, каких только повстречать можно: лоснящиеся чёрные волосы были гладко приглажены к плечам, а на чуть бледном лице красовались заострённые усики и тонкая тёмная полоска на подбородке. Взгляд его был аристократическим, глаза поблёскивали маленьким лукавым огоньком.

–– Да, были в гостях у одного знакомого фермера, – ответил Дункан, посмотрев на мужчину.

– Мимо столицы проезжали?

– Конечно. Путь на юг лежит как раз мимо столицы.

– А посетили праздник?

– Нет, но, говорят, там была размашистая гулянка. Со всей страны и из-за границ приехали гости. Народу не протолкаться.

– Это верно. Людей было, как муравьёв, честное слово. В один день весь город превратился в огромный муравейник, – сказал тот, что сидел справа от лысого и от Дункана.

– Мы хотели остановиться там, чтобы переночевать, но из-за этого решили не останавливаться. – Дункан смерил его взглядом.

– Чего так? Не любишь, когда много народу? – усмехнувшись, спросил лысый.

– Именно так. Да и трактиры были заполнены путешественниками. И шума много. Глаза болят, когда наблюдаешь огромное столпотворение людей, кричащих и шумящих от оваций во время праздника.

– Такая байда каждый год. – Наконец заговорил тот, кто сидел с противоположной стороны. – Тащатся, как улитки, со всех концов в столицу. А город, как огромная воронка, всасывает бесконечные потоки голов в себя. Не понимаю, как они там все умещаются-то? Народу, как чёртова туча.

– Для гостей специально открывают гостиницы на время их пребывания. – Елена опустила глаза, сказав это. Мужчина, что сидел слева, посмотрел на неё вспыхнувшими огоньками, слабо улыбнувшись.

– А вы кто сами будете? – спросил он, смерив девушку взглядом. – В Старом Дубе вы, видимо, не живёте, раз гостили там у знакомого.

– Мы из Брутспера, – моментально ответил Дункан.

– А, хороший городок. Большой, не как столица, правда, однако ещё один оплот цивилизации на многие мили вокруг. – Мужчина с джентльменским лицом перевёл взгляд на бутыль, что лежала у его ног, и потянулся к ней. – Высокие стены из камня, узкие, но комфортные улочки, аккуратно обделанные асфальтом мостовые, террасы и тротуары из брусчатки. Я бывал там когда-то. – Он зубами открыл пробку и сделал два глотка, после чего, сморщив нос, передал бутыль сидящему возле него с противоположной от Дункана стороны.

Наёмник, по привычке своей, или по иной причине, следил внимательно за каждым движением рук каждого из сидящих.

– Тамошний градоправитель хорошо нажил своё состояние на торговле с манисийскими купцами. Да и сам он, как говорит местная тамошняя челядь, человек полный самоотдачи в любом деле. При нём город значительно похорошел.

– Уверен, слухи эти распространяют те, кому в карманы были отвалены сребреники. – Сплюнув, мужчина сделал глоток, после чего, с таким же сморщенным лицом, передал бутыль тому, кто сидел слева от него.

– Каждый имеет право получить свою заслуженную долю от работы и нажить своё состояние, – промычал, жуя и чавкая, лысый. – Что же он, не человек что ли?

– К тому же, коррупционных инцидентов замечено не было, – сказал мужчина в кожаной куртке.

– Это потому что градоправитель умеет заметать следы. И делает это отменно, – не отступал от своего человек, сидящий с противоположной стороны от Дункана.

– Но сейчас, как я слышал, в городе творится что-то странное, – наконец встрял в разговор тот, кто сидел справа от наёмника.

– И что же? – поинтересовался Дункан.

– А хер его знает. – Мужчина сделал большой, звонкий глоток, после чего бутыль наконец дошла до лысого. – Говорят, что люди там безвестно пропадают. Каждую ночь на четверг каждую вторую неделю. И того, два раза за месяц.

– Интересно… – Дункан соорудил задумчивую мину.

– И пропадают бесследно. Вот был человек, и раз – нет его!

– Да, наверное, выходят за пределы города, и попадают в капканы, расставленными охотниками, или в лапы нечисти какой-то. Ведь, братва, подумайте сами – вокруг Брутспера топи.

– Болотная нечисть, думаешь, причастна к исчезновению? – спросил лысый, сделав два глотка, с гладким лицом закрыв крышку.

– Ну а кто же ещё, ёпт?

– Но вот что странно: пропадают, в основном, молодые девушки, лет так восемнадцати, и сугубо токмо девственницы.

– Наверное, у них в городе завёлся обычный маньяк, который любит прекрасный женский пол, и который жадный, что есть мочи.

– Поэтому они и пропадают? – лысый скривил брови. – Бесследно?

– Именно. Как говорится: убью, но никому больше ты не достанешься.

Тут вся компания залилась смехом. Дункан слабо и уныло подхватил их волну, дабы не выделяться. Елена, вместо этого, обегала взглядом окружающую опушку. Её внимание привлекала повозка. Уже очень странно она была отодвинута к краю, к стене деревьев.

– Поэтому, – сказал мужчина с джентльменским взглядом, посмотрев на Елену, та взглянула на него, – будь осторожней, красавица, когда приедешь в город. Надеюсь, твой спутник умело обращается с клинком? Такому милому личику нужна хорошая защита. Не только в городе, но везде.

– Не сомневайся в этом, – холодно ответил Дункан. – Ну а насчёт нечистой силы, я думаю, это перебор. Согласен с тобой. – Он посмотрел на сидящего справа. – В городе завёлся обычный маньяк, которого скоро изловят.

– Скоро, да не скоро. Эта хмурь длится уже не один месяц, можно сказать. В городе уже паниковать начинают. У потерявших прекрасных дочерей матерей истерика, отцы волосы рвут на голове, не знают, что им делать. Уже и к градоправителю обращались с требованием разобраться. Тот безукоризненно отвечает, что делает всё возможное. А исчезновения до сих пор продолжаются. В скором времени в городе не останется ни одной девственницы.

– Печально. Девственницы самые падкие на это дело.

– Ни все, ни все, – откинувшись назад, мужчина в кожаной куртке как-то мечтательно взвил взгляд в небо. – Некоторые, как брёвна: робкие и пугливые, только коснись их; другие же сами оттрахают тебя, сорвав с тебя одежду.

– Не знаю, как вам, но вот у меня один раз был быстрый романчик с одной сочненькой деревенской курочкой…

– Ну-ка, подробней. – Залился интересом темноволосый мужчина.

– Ну что рассказывать то? Ехали мы как-то с братвой мимо села одного. Село небольшое такое, на отшибе города. Ну, заглянули мы, стал быть, в местный кабак. Устали с дороги, непомерно. А в кабаке там старый вонючий хрыч заправлял, полуглухой, потому что я его просил налить мне чистого спирту в стакан, а этот козёл налил какой-то навороченной водки, наверное, для него спирт и водка – это одно и то же. Ну я, конечно же, не одобрил это, и разбил старикану морду. Ну и говорю: какого хера ты травишь своим пойлом честный народ? Втираешь бодягу всякую? Я же сказал: налей мне чистого спирту! Тот, значит, начал мямлить что-то, типа только водка есть. Ну я ему, значит, говорю: «Либо гони назад сребреники, либо ищи мне спирт». Ну а у него бегали в помощницах две молоденькие такие девочки, симпатичные весьма: одна блондинка, пышногрудая, жопа как горный орех. Видели такие когда-нибудь? Я видел. На ярмарку привозили, из Аланариса. Ну вот, значит, такая из себя красотка. И брюнеточка, худенькая, тоже ничего, есть за что ухватиться. Ну вот эта брюнеточка и говорит мне: «Мол, может, решим этот вопрос как-нибудь? Не надо старика калечить». Просила меня молящими глазами. Ну я и нашёл решение: занялся её жопой в сарае, неподалёку от кабака. Запашок неприятный там был, но от этой сосочки пахло, что надо. В общем, расплатилась она своей натурой. А старика я оставил в покое. Мало того, согласился пить его дрянь, другой же не было. Вот на какие чудеса способна женская натура. А ведь она была девственница, что и без всяких там пропаж в Брутспере в наше время – диковина редкая.

Елену от этого рассказа перекосило. Девушка вздула губы, смотря куда угодно, только не на этого похотливого словоблуда.

Дункану стало стыдно. Ему одному было известно, кто сидит перед этими грязными и неотёсанными болванами. Кто внимает их мерзопакостной речи. И он потёр лоб своей ладонью в перчатке.

– Интересный рассказ. А главное – с моралью. Женская душа способна сотворить с мужчиной всё что угодно. И то, что в наше время девственниц всё меньше, тоже правда. – Тот, кто сидел справа от Дункана, слабо ухмыльнулся.

– Всё-таки, с нами девушка. Можно было бы и отстранится от конкретизации некоторых моментов, – подняв тяжёлый взгляд, сказал Дункан.

– Ой, я и забыл про это, – фальшиво сожалея, мужчина, который рассказывал эту историю, приложил руку к губам. – Приношу, мадам, мои наиглубочайшие извинения.

Но Елена не обратила на него внимания. Её взгляд всё время притягивала та повозка. Чуть склонившись, она заметила выглядывающий из-за её края конец чьей-то руки.

– А вообще, бабы любят, как это называется… открытость и честность. А я открыт в своих выражениях и честен в своих словах, – не умолкал гнусавый голос мужчины.

– А ты? – вдруг спросил мужчина в кожаной куртке, горящими и как-то странно улыбающимися глазами смотря на Елену. – Ты у нас не потеряла невинность? Ведь в наше непростое время сохранить её очень-очень трудно.

Елена возмутилась такому дерзкому вопросу.

– Да как ты смеешь спрашивать меня о таком?! – Она налилась злостью, резко встала. – Ты! Несносный, грязный оборванец!

Сидящие залились смехом. Лысый обернулся к девушке, прострелив её своим кабаньим взглядом.

– Вы смотрите-ка, какая бойкая попалась. Наверняка одна из тех, которых описал Кнут: бойкая, робкая недотрога.

Дункан помрачнел. Он не спускал взгляда с повозки, которая также привлекала его внимание. В которой он также заметил странную деталь.

– Это уже слишком, мужики. Вы перегнули палку. – Наёмник посмотрел на каждого, остановившись на мужчине в кожаной куртке.

– Моя палка никогда не гнётся, – съязвил тот, кто сидел с противоположной стороны костра. – Не горячись ты так, красавица. Всё-таки, вопрос этот прозвучал, так сказать, с деловой точки зрения.

– Да пошёл ты в задницу, челядь необразованная! – взвилась раздражением девушка.

Смех стал ещё сильнее.

– Что у вас в повозке? – вдруг спросил Дункан и его вопрос в момент прекратил нескончаемый смех мужчин. Те замолчали, все разом посмотрев на него.

– Добыча, – холодно ответил лысый, щурясь и смотря на наёмника своими тёмными, поблёскивающими ложью глазами.

– В этих краях не так много дичи водится, чтобы повозка была заполнена до краёв. – Наёмник вперился в лысого холодным, серым взглядом, в котором веял дух недоверия.

– А мы из тех охотников, для которых нет никаких преград… – размеренно проскрипел голос лысого. Он не спускал глаз с Дункана, его щёки пробрало лёгкое подёргивание.

На миг повисла тишина. От былого смеха сидящих не осталось и следа. Всё разом переменились в выражениях лица, как-то оскалились, по-волчьи, вот-вот готовые кинуться на жертву и разорвать её.

Девушка чуть отступила, осматривая каждого. Дикие взгляды были обращены к ней, взгляды, наполненные животностью и хладнокровием. Даже тот самонадеянный темноволосый джентльмен перекосил лицо. Елена увидела в его уже горящих глазах, прячущихся под сводами густых тёмных опущенных бровей, истинную сущность его природы.

Дункан вскочил. Резко поднялся и лысый. Он был ниже него на голову, коренаст и могуч. Блеснул в его руке стальной топор. Тут же вскочили и его дружки. Все разом обнажили клинки. Тот, кто был за плечом у лысого – видимо, главаря их шайки, – из-под боков вынул два кинжала.

Бандиты обступили наёмника полукругом. Горел и трескал за их спинами сухими дровами багровый огонь, унося ввысь неровный седой дым.

– Зря вы забрели сюда, – брызжа слюной, лысый оскалил свои неровные пожелтевшие зубы в насмехающейся улыбке. – Назад, как и вперёд, для вас дороги нет.

– Только шевельнись, поросячья рожа. – Дункан не спеша вынул из ножен блеклую сталь. – Порежу тебя на крупные куски.

– Мы убьём тебя, сучьё, а твою спутницу отымеем по очереди и зарежем, как курицу.

И тут резко полыхнул огонь в костре, треснуло в нём горящее полено. И это был знак начала.

Лысый первый кинулся на Дункана. Наёмник резко оттолкнул девушку, парировал рубящий наискось удар топором, и тут же отпрыгнул от летящего в него клинка сбоку. Бандит в меховой шапке наступал на наёмника рубящими и колющими. Дункан увернулся от бокового удара, нанёс контратакующий рубящий удар от правого плеча, но он был пойман прочным блоком. Тут же тучей налетел лысый. Занеся топор над затылком, он с криком, похожим на хрюканье кабана, атаковал наёмника. Дункан ушёл от размашистого удара пируэтом, оказался под правым боком лысого и саданул его туда с локтя, на мгновение оттолкнув плечистую тушу от себя. Второй появился из-за спины лысого. Вновь атакуя наёмника, бандит в меховой шапке сделал выпад остриём меча вперёд. Дункан увёл его атаку ловким вольтом, перелив вес тела с правой на левую ногу, и поразил бандита точным попаданием в солнечное сплетение. Тот навалился, слабо и хрипло вскрикнув, на клинок наёмника, всё глубже нанизываясь на него, как мясо на стальной прутик.

На всё ушло одно мгновение. Резко развернувшись, пропуская через себя поражённого бандита, Дункан присел и зафиксировал летящий сверху рубящий удар мечом, пнул в пах ногой третьего, развернулся, соприкоснувшись своим мечом с лезвием серебряного топора. Раздался глухой лязг бьющейся друг о друга стали. Дункан прокрутил своим клинком вниз, раскрывая широкую грудь лысого, оставляя её без защиты, и тут же напорол её на остриё своего меча. Клинок вошёл в тело низкорослого здоровяка, как нож в масло. Тот хрюкнул в попытке что-то крикнуть, но хрип до того сжал его горло, что сделать это не получилось. Последний звук, который издал лысый в своей жизни, было отрезанное хрюканье. А потом он тучно свалился наземь, распластав руки по покрову зелёной травы, что в скором времени окрасилась в багровый цвет от пролитой крови.

Остались двое. Тот, что был поражён в пах, пришёл в себя и вновь кинулся на наёмника в атаку, разъярённо крича на лету. Дункан сбил траекторию его клинка взмахом своего меча. Меч бандита провалился. Подогнувшись на передней левой, он сделал выпад колющим. Дункан вновь успешно парировал его атаку, отступая назад маленькими шажками. Тогда бандит стремительно атаковал его непрекращающимся напором ударов, наносящихся с разных сторон. Наёмнику пришлось отступать. Этот оказался куда проворнее и любой контратакующий выпад мог стоить ему необратимых последствий.

Елена забежала за коня и спряталась. Тот нервно брыкался, привязанный к столбу дерева, громко ржал и бил копытами о травянистую землю.

Дункан всё отступал. Последний, четвёртый, завертелся в вихре атаки, выпрыгнув из-за плеча своего дружка. Дункан увернулся от его атак пируэтом, резко отринул. Парировать такие атаки было очень сложно.

Третий занёс меч над головой. Дункан опёрся на подогнутые ноги, принял удар сверху мёртвым блоком, потом резко крутанул клинок влево, опуская меч бандита вниз, саданул его лбом, потом пнул размашисто ногой в грудь, заставив его выронить свой меч, и с громким криком пронёс клинок за своей головой и срубил голову разбойника с его плеч. Багровый фонтан выплеснулся из перерубленной шеи, окропил плечи и грудь падающего на живот тела, полил траву, окрасив её в кровавый цвет. А голова, слетев с плеч, упала в её пышный покров с застывшей гримасой отчаянного крика на губах.

Дункан резко переступил, встав в боевую стойку. Остались только они: раззадоренный смертями наёмник и бандит в кожаной куртке, крутящий блеклые кинжалы меж своих пальцев.

Темноволосый оскалил зубы в улыбке.

– Именно мне достанется честь убить тебя. И именно мне одному достанется награда – я трахну твою спутницу. И сделаю это не один раз. А потом изрешечу её тело на полоски и оставлю на пир воронам.

Дункан с рыком кинулся на бандита. Тот умело уворачивался вольтами, однако его кинжалы были слишком коротки, чтобы достать до тела наёмника. Переступая ногами, бандит прогнулся под рубящим ударом, вынырнул из-под руки и резанул Дункана в бок. Тот вскрикнул, спешно отходя и оборачиваясь, на что словил двойной колющий удар кинжалами в район солнечного сплетения и живота. Отражать такие было крайне неудобно. Клинки бандита были мелкими по сравнению с его мечом. А рана, нанесённая бандитом, давала о себе знать ноющей болью от каждого резкого движения любой части тела. Отступая, Дункан плясал в кружащемся танце, поддаваясь навязыванию такта ловким и умелым разбойником. Стоит отдать ему должное – сражаться с Соколом на равных, тем более диктуя ему свои условия в этой смертельной партии, мог только действительно отличный боец. Темноволосый был именно таким.

Они прокружились по всей опушке, создав собой одну большую воронку. В миг сражавшиеся оказались возле повозки, а через некоторое время и возле коня наёмника. Тот встал на дыбы и дико заржал.

Дункан зафиксировал оба клинка в прочном блоке. Их лица сомкнулись, разделяемые сталью. Наёмник смотрел в горящие глаза бандита: они насмехались над ним. Взгляд Дункана был непоколебим: безэмоциональным и холодным.

Вдруг послышался приглушённый стук, словно камнем ударили по стволу дерева. Бандит резко подкосил ноги, ослабил хватку, его глаза потекли. Он свалился. За его спиной стояла Елена, держа в руке здоровый камень. Её удар был не таким сильным – камень был чист, на нём не было крови, – но от неожиданности бандит выбыл из равновесия. Не теряя ни минуты, Дункан с рыком вогнал остриё меча под дых разбойника, слегка осевшего на подкошенных ногах. Тот вскрикнул, раскрыв рот, из которых потекли узкие багровые струйки. Его глаза пронизали небо, а потом закатились. Тело свалилось набок, дыхание прервалось.

Наёмник отступил назад, облокотившись спиной о ствол дерева. Его меч был залит кровью от основания и до эфеса. Переводя дыхание, он согнулся. Потом посмотрел на Елену. Та стояла, словно онемевшая, глядя на тело убитого бандита. А потом посмотрела и на другие тела. Сказать она ничего не могла, ибо к горлу подступал тяжёлый ком. Её грудь, сжатая корсетом, нервно вздымалась, камень как-то сам вывалился из её ослабших пальцев.

– Эй, спасибо. Сам бы я, наверное, не справился… – отдышавшись, сказал Дункан, исподлобья смотря на девушку. Та лишь молча посмотрела на него.

Потом наёмник зашипел, схватился за левый бок. Кожаный нагрудник, старый и слегка дряблый, и кольчуга под ним были запачканы багровыми пятнами.

– Тебя ранили? – спешно подойдя, девушка положила на его бок ладонь

– Ничего серьёзного. Обычная царапина.

– Надо посмотреть, и обработать, при необходимости. Иначе заражения не избежать.

Спустя некоторое время Дункан сидел перед костром в одной тёмно-коричневой рубашке, задранной кверху. Нагрудник и кольчугу пришлось снять. Елена умело обрабатывала его рану спиртом, найденным у бандитов в той бутыли, из которой они пили. Сказать честно, Дункан в очередной раз удивился её умению совладать с собой после вида крови. И, кроме того, она умело обращалась с раной, аккуратно поливая её жидкостью с весьма едким запахом. Достав из одной из сумок какую-то ткань, Дункан разорвал её и перебинтовал себе бок. На всё ушло минут десять. Солнце уже сходило со своего пика и медленно, но неутомимо наступал вечер. А вместе с ним и холодало ещё сильнее.

Закончив с раной и одевшись в кольчугу, наёмник затянул пояс. Посмотрев на повозку, он подошёл к ней. В нос ударил резкий запах крови. Зайдя за повозку, Дункан увидел два мёртвых тела: одним был мужчина, лет тридцати, в крестьянской рубашке с меховым воротничком, серых штанах и сапогах с высоким голенищем; второй лежала молодая, истерзанная полуобнажённая женщина. На её теле с кровяными подтёками распластались следы насилия.

– Суки… – прорычал Дункан сквозь стиснутые зубы, потом сплюнул.

Девушка шла к нему.

– Стой там! – приказал он Елене, вытянув руку.

– Почему? Что там? – спросила она, выглядывая из-за стороны.

– Стой там! – нервно повторил наёмник. – Вернись к костру и сядь к повозке спиной! И чтобы не оборачивалась!

– Но…

– Делай, что говорю!

Елена понурила голову, но сделала так, как велел наёмник. Она прошла к центру опушки и села перед костром, обхватив колени руками и глядя на то, как пламя нервно танцует в сооружённом из малых камней круге.

Наёмник раскрыл тент. В повозке были бочонки, корзины и сундук. Кроме них, как удачно, лежала лопата. Взяв её, Дункан зашёл за повозку и подошёл к одному из деревьев, после чего начал энергично копать. Лопата жадно вгрызалась в землю, разбрасывая вокруг ног наёмника крошками тёмную почву.

Прошло много времени, прежде чем Дункан выкопал яму. На это ушли его последние силы. Он устал.

По одному он перетащил тела двух убитых к яме и аккуратно сложил их, рядом друг с другом. Кем они были друг другу при жизни? Мужем и женой? Любовниками? Сейчас они соседи в одной общей яме, которая засыпалась отрывистыми махами лопаты, вгрызавшейся в рассыпающийся холмик тёмной почвы у её края.

Спустя некоторое время она была засыпана, а на ней Дункан насыпал небольшой холмик.

Потом резким махом воткнул лопату в землю, вытер лоб и пришёл к костру, уставши сев на одну из подстилок рядом с Еленой.

Девушка посмотрела на него.

– Что там было?

– Там были плоды творения человеческой жестокости. – Дункан ответил холодно, смотря на костёр.

Глаза Елены наполнились печалью. Она вздохнула, опустив подбородок на сложенные на колени руки.

Так сидели они молча очень долго и наблюдали, как вечерние сумерки окутывают горизонт деревьев перед ними, от чего их верхушки окрашивались в тёмный.

– В повозке есть еда. Перекусим и двинемся дальше, – спокойно сказал Дункан.

– Что-то у меня аппетита нет… – грустно сказала Елена.

– Забудь это, как страшный сон.

– А как же тела, разбросанные по опушке?

– Представь просто, что их здесь нет.

Спустя некоторое время они ели и пили возле костра. В повозке были найдены окорока зажаренного мяса, засушенная рыба, хлеб и готовая гречневая каша. Из питья были яблочный сок и виноградное вино. Выбрали вино. Девушка выпила два бокала, закусывая его мясом и кашей. Дункан выпил вдвое больше.

А потом, поев и взяв с собой то, что можно было увезти, они отвязали коня, сели и поехали на юг, к темнеющему горизонту высоких хвойных деревьев.

Вестибюль царского дворца, окунувшийся в сумрак, был просторен и пуст. Белые стены богато отделанного помещения гладил хмурый отблеск дневного света, проникавшего сюда через высоченный проход, обставленный с обеих сторон распахнутыми дубовыми инкрустированными дверями, неимоверно огромными. К центру помещения росла световая дорожка, что выделяла на полу из белого кафеля все его царапины неровные линии, за не одни десятилетия постепенно портившие эту ровную гладь, на каждом прикосновении чьих-либо подошв отдающую гулким эхом, уносящимся во все части переднего парадного вестибюля, устремляющимся вверх по белоснежной мраморной лестнице, проникающим во все ответвления дворца на втором этаже, перекрытом балюстрадой, и выше, к куполообразному потолку.

За вторым этажом шёл третий: белая лестница с двух сторон поднималась на три десятка ступеней на непросторную площадку, а потом уходила ещё выше, разворачиваясь в обратную сторону, и приводила на балкон третьего этажа, последнего. Балкон этот был перекрыт серебристым парапетом, тонкие вертикальные линии в нём, которые доходили стоящему до пояса, были инкрустированы перламутровыми камушками, что покрывали чистую и гладкую сталь своеобразной блистательной пудрой. Любая балюстрада, любой парапет, любой подоконник здесь был выстроен и выкрашен с особым энтузиазмом.

Здесь, на третьем этаже, в разные части дворца уходили тонкие коридоры. Тут же располагались тронный зал, царская опочивальня, покои царевича Якова и царевны Елены. Последние уныло пустовали. Распахнутые белые дверцы открывали проход на просторный балкон, спрятанный под свисающими с гранитного карниза лиловыми занавесками, что сейчас нервно колыхали от проникновения в комнату царевны сильного сквозняка снаружи. Закрыть дверцы балкона было некому.

В других же покоях, в покоях её брата, одиноко не было. Там томился в одиночестве сам царевич, прикованный пленом к своей комнате без возможности куда-либо выбраться. Двери его балкона были заперты настежь и единственными источниками света были маленькие, тонкие полосы дневного света, пропускаемые через серые занавески, закрывающие узкие двустворчатые окна.

Яков мрачно сидел на стуле возле бурого круглого стола в углу комнаты, погружённый в тень. Он вцепился пальцами в рубцовые подлокотники, отчаянно стараясь сдавить их своими ногтями. Его лицо дёргалось, дыхание было неровным. Шок всё ещё овладевал им и не стремился отпускать. Страх окутывал его сердце, заставлял смотреть в сторону дверей, запертых с другой стороны, снаружи. Там же, словно каменные истуканы, стояли двое, облачённые в чёрную броню и в приоткрытых чёрных шлемах с маленькими крыльями, выпирающими в профиль возле висков.

Царевича пленили, и охраняли его в этот холодный и тёмный час чужие.

И сам дворец для мальчика сейчас был чем-то чужим, не родным. Ставшим таким в одно мгновение ока. Его белые стены помрачнели и посерели в глазах царевича. От них, некогда отдающих домашним очагом, светом и любовью, сейчас источался холодный сквозняк безразличного равнодушия. Стены эти стали цвета осеннего дождя: хмурого и серого, льющего нескончаемую скорбь по некогда радостным и светлым дням. Дням, которые так резко и внезапно покинули этот дворец. Улетучились смех и веселье, улетучилась в один миг радость. Пролитая кровь пропитала стены дворца аурой смерти, грустью и тоской. И более солнечные лучи не пробивались сюда сквозь узкие двустворчатые оконца.

Но вернёмся сейчас на первый этаж. Туда, где кафельный пол лижет узенькая световая полоса, похожая на лунную дорожку, на которой сейчас отображался силуэт вошедшего внутрь человека. Человеком этим был Климек. Наёмник из синдиката Соколов стоял в проходе, внимательно осматривая передний дворцовый вестибюль. Его глаза вторили его циклопическому величию. Стены, увешанные канделябрами, сейчас потухшими, огибали широкую просторную лестницу, ведущую на верхний ярус дворца. Всё манило и притягивало его внимание. Не часто наёмник посещает царский дворец, но сегодня приглашение, полученное им от посла, стало для него неожиданностью.

На рассвете в дверь его комнаты, снятой на втором этаже городской таверны, раздался размашистый стук. Климек, с трудом проснувшись, слабо повернулся. На его плече лежала женская рука. Наёмник, зажмурившись спросонья, глянул в сторону выхода. Потом он лениво встал, скидывая с себя серое тонкое одеяло. Позади него раздался слабый сонный стон. Голая девица со спутанными в кудри тёмными волосами перевернулась на спину, раскрывая сонному взору все прелести своего тела, потом отвернулась к стене, сквозь сон нащупав внезапно соскользнувшее с её голых плеч одеяло, и укуталась в него плотнее.

Наёмник, не одеваясь, подошёл к двери и открыл её. На пороге стоял какой-то человек. Не похожий на воина, в плаще и с накинутым на голову льняным плотным капюшоном. Что-то сказал. Всё ещё сонный Климек муторным разумом разобрал кое-что. Тот что-то сказал ему про дворец, и про то, что там его ждут на аудиенцию. Сказал, что дело срочной важности, и что любые отлагательства недопустимы.

Потом этот человек учтиво поклонился и пошёл прочь. Климек, раздосадованный тем, что его разбудили в такую рань, и тем более тем, что лишили утреннего секса с его напарницей по постели, пошаркал босыми ногами по кривому полу комнаты. Остановившись возле кровати, он упёр руки в бока, посмотрел на спящую девушку.

«Срочной важности дело? Не терпит замедлений? Хм, а может, всё-таки, отработать по-быстрому время, уплаченное за ночь и за это утро в придачу? М-м, нет… Удовольствие нужно растягивать, как следует».

Потом он вздохнул и стал молча одеваться. А девушке, что всё ещё спала крепким сном после бурной ночи, что лишила её всяких сил, он положил на стол несколько сребреников.

«Чаевые. За прекрасно проведённое время».

И уже через десять минут он поднимался по ступеням ко входу в царский дворец. Площадь вокруг как-то странно запустела. Но были здесь и другие детали, бросающиеся в глаза: брусчатку покрывали в некоторых местах слипшиеся кровяные линии.

«Что ещё за чертовщина?» – постоянно спрашивал себя наёмник, внимательно осматриваясь. Он то, увлечённый прошлой ночью бурными услаждениями с трактирной путаной, и не подозревал о резни, разбушевавшейся здесь в то же время.

Но вопросы сами собой отошли в сторону, как только его глаза вперили в просторное помещение вестибюля.

«Такого мои глаза ещё не видели».

И конечно же! О чём и думать? Даже в его гнезде, в замке синдиката, в Бостпиле, всё гораздо скромнее и угрюмее: стены выпуклые и уже заплесневелые, серые. Пол такой-же. Потолок часто протекает под проливными дождями. Из достопримечательностей можно выделить только канделябры, но и те относятся к таким только из-за своего старинного раритетного вида.

Климек как-то завистливо вздохнул, после чего пошёл по это тоненькой световой дорожке к лестнице, а его силуэт становился всё больше и больше.

Поднявшись, наёмник оказался на втором этаже вестибюля. Прямо вперёд уходил узкий, длинный тёмный коридор, совсем пустой и беззвучный, словно был это туннель куда-то за грань материального. А на конце его царила тьма.

– А, господин Климек! – услышал наёмник голос, налитый западным акцентом. – Прокуратор Ярген уже ждёт Вас в своём кабинете. Прошу, следуйте за мной.

Климек обернулся влево. У входа в одно из ответвлений стоял посол Луций, как всегда, с умилённой улыбкой на своём бледном лице.

Наёмник молча направился к нему. Тот развернулся и вошёл в тёмный коридор, уходящий в северо-западную часть дворца.

Они шли по нему молча. С обеих сторон сгущались тёмно-серые стены, на которых на больших расстояниях висели в подсвечниках одиноко горящие свечи. Пол был укрыт красным бархатистым ковром с золотой прошитой границей на его краях, что начиналась от начала и протекала параллельно с ним до конца. Каждый шаг их подошв был беззвучен, ибо терялись они в пышном покрове этой искусно вышитой ткани. На нём было множество рисунков, каких-то странных и непонятных. Климек, чтобы скоротать время, потупил взгляд вниз и смотрел на него. А те, слившись в сумраке комнаты, протекали в обратную от него сторону. И когда наёмник долго и усердно старался выловить хоть один из них, увидеть, что он из себя представляет, у него слабо закружилась голова. Подняв взгляд, наёмник оставил эти рисунки нераскрытыми.

Наконец за поворотом показалось блеклое свечение. Они вышли и впереди замыкала коридор дубовая светло-коричневая дверь. Возле неё, подняв алебарды, стояли двое стражников. Над дверью свисало бархатистое полотно сиреневого цвета, и по его центру, в позолоченном венце, были выкрашены две жирные и позолоченные буквы: «П.Р.».

– Вот мы и на месте. Прошу, прокуратор ждёт Вас.

Луций посмотрел на Климека взглядом, наполненным поблёскивающими огоньками. Учтиво указав жестом вытянутой руки на дверь, посол слабо улыбнулся.

Климек холодно посмотрел на него, после чего прошёл к двери. Стража открыла её, и наёмник шагнул в комнату.

Она была просторной. По центру, под потолком куполообразной формы, висела огромная люстра. Под ней стоял массивный чёрный прямоугольный стол с задвинутыми по обеим сторонам к нему шестью широкими стульями с высокими, обшитыми кожей, спинками, такими же чёрными. Горели на столе в серебристом канделябре, внешне напоминавшем раскидистые в разные стороны пышные ветви, маленькие огоньки свеч.

Справа у стены громоздился огромный книжный шкаф тёмно-бурого окраса. В слабом сумраке комнаты его затенённое очертание придавало ему мрачный вид. Маленькие многочисленные дверцы с резными ручками на нём, расположенные на каждом ярусе шкафа, наполовину состояли из украшенного рисунками стекла, за которым покоилось неисчислимое количество переплетённых в кожаную корочку томов.

С противоположной стороны стену закрывала просторная картина. Можно было сказать, что она вся представляла собой стену, на которой на полотне были изображены масштабные события истории: кругом бушевал огонь и воины, коих было неисчислимое количество, бились друг против друга. Рассматривая картину более внимательно и с более близкого ракурса, можно было различить воюющих с обеих сторон: с одной это были люди, с другой же оружие держали эльфы, гномы, волколюды и минотавры. Почему их можно было различить, лишь хорошо присмотревшись? Все они, подобно муравьям, маленькие чёрные точки, кружащиеся в нескончаемом вихре сражения вокруг огромного человека, гордо смотрящего вдаль, за горизонт. Этот человек был похож на ту статую на площади перед дворцом: такая же осанка, такой же львиный оскал его грозного лица, такая же одежда на нём. Несомненно, важной деталью всей этой масштабной панорамы был несомненно он – царь Валдислав, прозванный среди людей героем, а среди нелюдей – кровавым Мясником.

За большим чёрным столом, меж двух полукруглых выпуклостей в стене, похожих во вросшие в неё колонны, находилось огромное прямоугольное окно, от самого пола уходящее вверх, до древесного карниза, висящего под самым потолком.

Возле него, скрестив руки за спиной, стоял лицом к раскрывающемуся за стеклом ковру шатровых крыш городских домов и других строений прокуратор.

Климек прошёл к центру, положил обе руки на край стола и чуть нагнулся, исподлобья глядя на него.

Ярген медленно обернулся, держа свою осанку ровной, посмотрел на пришедшего и слабо улыбнулся.

– Добро пожаловать в царский дворец, господин Климек. Надеюсь, он произвёл на Вас впечатление.

– Меня не часто приглашают в царские дворцы, и поэтому мои глаза не часто видят их великолепие. Но этот дворец просто великолепен. Мои глаза тонули в его величии. Словно… не люди, а боги возвели его.

– Люди умеют создавать величие, поверьте. Этот дворец строили лучшие архитекторы, причём не только из Венерии. Были приглашены первые мастера из Манисии. А какие там дворцы… Вы, видимо, не представляете. Тамошний климат более благоприятен для них, и поэтому они выглядят там ещё великолепней, чем здесь, наш.

– Я слышал, что страна на юге называется «страной лучезарных башен». Уверен, что это название неспроста.

– Её назвали так по трём башням, находящимся в городе Кронвиц. В центре этого города есть один квартал, окружённый стенами. Своего рода это крепость, в которой находится кафедра архиерея Августа Ванорзиса. Три башни символизируют три столпа: первый столп, это вера – наиглавнейшая привилегия, дарованная людям во имя их спасения Всевышним. Вера помогает, спасает, лечит. Она как путеводная звезда на ночном небе – указывает праведным дорогу, а сбившимся с пути помогает на неё вернуться. Второй столп – это власть царя, земная власть людей, которая воплощает в реальность власть Всевышнего. Царь – помазанник божий, его самый верный слуга, а его подчинённые – его верные слуги. Третий столп – это народ, то, что удерживает власть земную, не давая кануть миру в пропасть. Как вы считаете, господин Климек, что важнее из всего этого трёх?

Ярген не спеша подошёл к столу, держа руки за спиной, и смотря на наёмника. Тот задумался, это было видно по выражению его сморщившегося лица. Он бегло пробежал глазами по столу, а потом ответил:

– Нельзя выделять из этого что-то одно, верно ведь? Выделишь одно, вырвешь его из Священного Трио, и единство рухнет. Выделишь веру – и жизнь может потерять всякий смысл, так как живём мы в мире материальном, в мире смертном. И все будут стремиться поскорее увидеть бога. А бог наказал всем жить долго и счастливо. Выделишь власть царя – и тот станет деспотом, тираном, ставящим себя выше любых законов, даже выше святых Заветов. А выделишь народ…

– И мир наш погрязнет в пучину невежества и хаоса. – Прокуратор ответил заранее, не дав договорить наёмнику. – Да, Вы правы. Единство важно. Единство везде и во всём. Нельзя воспринимать одно из трёх как главное и затмевающее собой всё остальное. Такие есть, на самом деле. Отшельники и фанатики, которые считают, что вера важнее всего, другие считают, что единственная власть, которую мы видим и осязаем, – это власть царя. Ну а третьи бредят идеями народовластия, хотя не понимают, что управлять народом и страной может лишь только тот, кто достоин этого.

– А кто достоин? Каждый ведь считает, что он знает больше другого. Каждый тянет одеяло на себя, – спросил Климек.

– Достоин тот, кто, идя во власть, воспринимает её не как возможность управлять, не как возможность для этого, а как должное, как тяжёлое бремя, рубящее, словно топор, по твоим плечам, как трудность и боль, и ответственность.

– Хорошее определение власть имущих, – подчеркнул Климек.

– Любой государь принимает её бремя как оковы. Многие думают, что правитель волен делать то, что он хочет. Но если бы так и было, то не было бы цивилизации людей. Правитель – самый несвободный человек среди всех остальных. Так думал и он, – Ярген указал пальцем в сторону масштабной картины, – царь Валдислав, когда становился первым правителем объединённого государства. Такого, каким мы его знаем сейчас.

– Его профиль, изображённый тут, сильно похож на статую, стоящую на площади. – Климек посмотрел на огромную картину.

– На самом деле, эта картина очень даже молода. Статую выстроили после смерти царя Валдислава. Картину же нарисовали ещё во времена правления царя Константина, моего деда, в пору его юности. Видите ли, царь Константин был ярым поклонником царя Валдислава. Он считал, что все поступки того – справедливы и все решения по достоинству неоспоримы. Во многом мой дед хотел походить на легендарного правителя прошлого. Но нельзя становится похожим на кого-то, а нужно быть собой и творить историю, действуя по своим собственным убеждениям. Он это понял, в конце концов, когда состарился. Но лучше поздно, чем никогда. Итак, – прокуратор резко сменил тему разговора, отодвигая перед собой стул. Жестом он предложил Климеку присесть. Тот, отодвинув стул, сел, откинувшись на спинку и вытянув руку, положив её на край стола. – Как Вам у нас в столице?

– Весело, шумно. Все улицы увешаны украшениями, по ним гуляют шуты, веселящиеся, нетрезвые пары. Во всех углах бурлит праздничное раздолье.

– В эти дни наш город оживает. Данное празднество приносит уйму эмоций, и в то же время наша казна значительно пустеет. Но в этом случае деньги не так важны. Устроить грандиозный пир, проводящийся один раз в год, это обязанность. Народу нужны праздники и гулянки, чтобы отвлекаться от унылой рутины.

– Вчера все были довольны. И ничего пагубного не произошло.

– Но не в этот раз… – Лицо прокуратора резко помрачнело. Его глаза скрылись под тёмными сводами век, брови опустились в прискорбии. – Этот праздник очернила смерть царя Демитрия.

– Что?… – Климек будто потерял лицо. Его рука соскользнула с края стола. Он подался вперёд. – Царь… мёртв?

– Дело в том, что наш царь, мой брат по совместительству, долгое время тяжело болел. Болезнь протекала у него целый месяц. И вчера, за праздничным столом, кончина пришла к нему. Внезапно, в разгар кульминационного момента. Его сын, Яков, также болен. И для обеспечения безопасности и предотвращения распространения хвори, мы его поместили в карантин.

– Но если болезнь так опасна, и царь был на пиршестве, то велика вероятность того, что все присутствующие могли заразиться. – Климек с трудом переваривал первые услышанные слова. Весть о смерти царя ввела его в ступор. Он говорил, понурив голову и словно ища что-то под своими ногами. В следующие слова, льющиеся из уст прокуратора, наёмник уже не вникал основательно.

– Это исключено, – с огромной толикой уверенности заверил прокуратор. – Царь сидел поодаль от остальных, это раз. Два – на контакт прямой ни с кем он не входил. И три – как передаётся эта болезнь, мы не знаем. Но факт заражения сына, который сейчас тоже пребывает в плохом состоянии – не только от неё, но и из-за смерти своего отца, – заставляет нас предпринимать меры наперёд и не медлить. И есть ещё кое-что. Очень важное.

Климек поднял взгляд, посмотрев в холодные глаза прокуратора. Его бледное лицо источало хладнокровие на каждом слове.

– Была похищена дочь царя, Елена, прямо во время пира, когда в зале началась суматоха после смерти правителя. Куда её увели – неизвестно. Кто её похитил – тоже не известно. Есть предположения, что наши заграничные соседи могут предпринять попытки, чтобы разжечь смуту в нашей стране. Дескать, царя отравили или убили иным способом заговорщики с целью его свержения. Создав смуту, они могут поспособствовать ослаблению государства. Не хочу ничего плохого говорить о наших долголетних друзьях на юге, но исключать возможность интервенции тоже нельзя. А Венерия – самое большое государство на континенте.

– Прошу прощения, прокуратор… Я сейчас стараюсь осмыслить то, что Вы сказали ранее. Весть о смерти царя столь внезапная для меня… Я ожидал чего-угодно, но только не этого…

– Вы любили царя Демитрия? – спросил прокуратор, всё так же держа хладнокровное лицо чистым от любых эмоций. Он восседал на стуле, как на троне. Возможно, уже готовился к этому. Его руки сжимали подлокотники кресла, а спина облокотилась на его спинку.

– Демитрий сделал много хорошего для своей страны. Смерть любого царя, если он не являлся деспотом при жизни, оплакивают горькими слезами.

– Да, мрачное событие, которое принесло нам много горя всего за эту ночь и утро. Никто ещё, кроме нас с Вами и моих приближённых об этом не знает. К полудню эта весть разнесётся по всей стране. К вечеру же я выступлю с обращением к народу на площади. Так как царь мёртв, сын его болен и не может управлять государством, а Елена похищена нашими потенциальными врагами и, возможно, с помощью заговорщиков изнутри, то тяжёлое бремя власти ложится на мои плечи.

– Но почему именно я? Зачем меня вызвали к Вам?

Прокуратор на миг опустил глаза, слабо вздохнув грудью.

– Видите ли, на пиру присутствовал один из ваших соратников. Наверное, Вы это знаете.

Климек осторожно и медленно откинулся на спинку стула, вперившись в прокуратора своими наполненными непониманием, недоумением, и даже опасностью глазами.

– Господин Дункан. Многоуважаемый член синдиката Соколов.

– Да, я это знаю, – с нотой осторожности проговорил Климек, не сводя глаз с прокуратора.

– Скажите, после ночного пира он приезжал в таверну? Проводил остаток ночи вместе с Вами? Со всеми наёмниками? Вас здесь целый отряд поселился на ночёвку.

– Я не видел, – не зная, нужно ли говорить именно так, с трудом и комками выдавливал из себя слова Климек. – С полуночи я заперся в съёмной комнате с одной из… и не выходил из неё до момента неожиданного стука в мою дверь.

– Это очень важно для нас, поймите. Дело в том, что Дункан покинул пир после трагических событий. Мы не нашли ни его, ни Елены. И, смею предположить, как лицо, на плечах которого лежит ответственность, это совпадение не простое.

– Не думаете ли Вы, прокуратор, что Дункан…

– Не хочу посрамлять честь многоуважаемого воина, господин Климек. Ведь он имеет хорошую репутацию профессионала. И, к тому же, он Ваш друг. Я это понял по вашему побледневшему, как у мертвеца, лицу, когда я спросил Вас о нём. Но, как я высказался ранее, на моих плечах теперь бремя ответственности. Поэтому мне необходимы точные сведения. Иначе я вынужден повесить на Дункана ярлык подозреваемого в похищении. До приезда в столицу он ни с кем не заводил контактов?

– Нет, такого точно не было. – Климек изменился. Он сказал это уверенно, в защиту Дункана, будто намереваясь этим поставить точку и переубедить прокуратора. Но тот не переубедился.

– Вы с ним были вместе всю дорогу и перед ней? Может, он устранялся куда-либо перед отъездом?

– Не было такого. – Климек ответил снова решительно.

– Не было такого, или Вы не помните? Прошу, проймите, что от риторики Вашей зависит очень многое. В том числе то, виновен ли Дункан в похищении царевны или нет, и то, являетесь ли Вы его сообщником.

– Я заверяю Вас совершенно точно, господин прокуратор, – голос Климека постоянно срывался от возбуждения. – Дункан ни с кем в связь не вступал, никуда не пропадал.

– Но, всё же, Вы не знаете, вернулся ли он к вам после пира в таверну, или же бесследно исчез?

Климек потупил взгляд, вновь уставился в пол. На его лбу появилась испарина. И хоть в комнате было прохладно, его шея начала потеть.

– Мы обязаны проверить это. Надеюсь, Вы меня понимаете. И если в городе Дункана не обнаружат, равно как и царевну, то мы вынуждены будем объявить члена вашего синдиката в розыск по всей стране.

– Что Вы хотите от меня? – измученно спросил Климек. – Если Вы сказали всё, что хотели…

– Нет, есть ещё кое-что. И это будет не просьба, а прямой приказ будущего царя. – Прокуратор медленно подался вперёд, сложив руки на столе и мрачно глядя на наёмника. – Если узнается, что Дункан прячет у себя Елену, мы будем вынуждены арестовать его и придать суду, как сообщника с внешними врагами. Похищение царевны – это преступление.

Наконец лицо прокуратора медленно менялось, приобретало тот приветливый облик, с которым он встретил наёмника на пороге своего кабинета.

– Однако приговор может быть смягчён. Довольно-таки смягчён, если ваш синдикат приложит свою руку этом в деле. В этом расследовании. Мы знаем, что ваш синдикат переживает не очень хорошие дни. Я бы сказал – самые мерзопакостные. Репутация вашего собрата сейчас значительно поредела, о Соколах многое говорят, очень нехорошее в подворотнях, иногда откровенно плюя вам вслед. Но возможно вернуть некогда гордому синдикату былую славу. И, более того, как и ранее, когда Братство по оружию и государство шли рука об руку друг с другом, верные дружбе, возможно сделать это и сейчас. Но всё зависит только от вас. От Вас, господин Климек, от Дункана, если он не наворотит для себя приключений, и от всех членов вашего синдиката.

Климек мрачно и тяжело взглянул на прокуратора. Тот слабо улыбнулся. В тени прорезались контуры поднятых уголков его губ.

Предложение прокуратора было заманчивым, а сам он говорил красноречиво, его слова чувствовались внушительными, голос протекал твёрдо и уверенно. Но Климек мялся. Он то и дело старался сместить взгляд куда-то в сторону, бегло осматривал кабинет, тяжело вздыхал. Боги, после хорошей ночи наступило паршивое утро, в котором его ставят в очень неудобное положение. Но и ему самому хотелось знать истину: сожаление о том, что Дункан впутался в какую-то очень неприятную историю подталкивало Климека пойти на сделку с прокуратором. Ради Дункана. Ради всего их синдиката.

Наконец, после долго тянувшегося безмолвия, Климек, посмотрев на Яргена, сказал:

– Хорошо. Мы сделаем всё, что в наших силах, чтобы разгладить это неприятное дело и прийти к его хорошему для обеих сторон концу.

– Вот и отлично. – Прокуратор широко улыбнулся, откинулся назад на спинку.

В дверь его кабинета постучали.

– Войдите, – приказным тоном сказал прокуратор.

Дверь открылась и в кабинет вошёл стражник.

– Господин прокуратор, прибыл капитан царской гвардии, как Вы его и звали.

– Очень хорошо. Пусть входит.

Стражник учтиво поклонился, после чего вышел. Спустя мгновение вошёл капитан царской гвардии, уверенным шагом постукивая по древесному полу подошвами своих стальных сапог с высоким голенищем. Его посеребренная латная грудь поблёскивала даже в сумраке комнаты. Ярко-желтый плащ с оранжевым подбоем окутывал его плечи, его подол нервно колыхал на каждом его шаге.

Остановившись поодаль от входа, гордо держа осанку, капитан снял шлем. Он был уже возрастным человеком, лет пятидесяти. На его треугольном лице красовалась светлая, гладкая ухоженная борода. Золотистые волосы спадали на его плечи. Зелёные глаза уверенно смотрели на прокуратора.

– Вызывали меня, господин прокуратор? – спросил капитан глубоким голосом.

– Господин Арон, я рад видеть Вас в своём кабинете. Присутствие такого высокоавторитетного не только среди царской гвардии, но в и нашей регулярной армии начальника рядом приносит уверенность и поднимает настроение.

– Благодарю за доброе слово, господин прокуратор, – холодно ответил капитан Арон и учтиво склонился.

– Ну а теперь к делу: поскольку наш царь Демитрий внезапно умер от болезни (на этих словах лицо Арона перекосила гримаса удивления, его глаза вспыхнули, он мысленно спросил: «Как?»), а его сын тяжело болен и не может править государством, я приказываю Вам дать клятву верности новому правителю Венерии.

Капитан поредел, чуть отшагнул пошатываясь. Видимо, удар его хватил от этих слов. Климек молча и даже как-то с сочувствием смотрел на него.

«Ещё одна жертва сегодняшнего утра, – подумал он про себя. – Утра, заставляющего находится в неудобном положении».

Прокуратор молча смотрел на солдата, ожидая его ответа.

– Поскольку царевич ещё жив, то по закону власть переходит к нему до момента его смерти, – наконец ответил Арон.

– Царевич Яков не может управлять государством по причине своей недееспособности из-за болезни, – холодно повторил прокуратор.

– Однако же, господин прокуратор, уж не намереваетесь ли Вы пойти против закона?

– В тяжёлые времена приходится поступать так, как того требуют обстоятельства. А они требуют того, чтобы Вы дали клятву верности новому царю, который сидит перед Вами.

Арон молча смотрел на прокуратора, тот смотрел на него. Эта дуэль взглядов повисла в комнате, напрягая царящую здесь обстановку.

– Есть ещё один наследник… – не отступая, начал Арон.

Но прокуратор перебил его:

– Царевна Елена похищена злоумышленниками. По поводу её поисков я уже распорядился.

– Как?…

– Она была похищена с самого пира, сразу же после того, как наш царь скончался.

– В таком случае, прокуратор, я поступлю так, как того требуют обстоятельства…

Брови прокуратора вопросительно приподнялись.

– Поскольку наш царь умер, при очень странных и, я бы сказал, скрытых обстоятельствах, я прошу Вас показать его тело гвардейцам.

– Мы не можем этого сделать. Царь умер от болезни, и чтобы её не распространять, мы совершим погребение в закрытом формате. Что же касается его сына, то так как он болен, мы его поместили в изоляцию. Следовательно, к нему мы ни Вас, ни всех остальных подпустить не можем.

– Однако же… Нужны доказательства, прокуратор. – Арон стиснул зубы, тяжело смотря на прокуратора.

Ярген поднялся, скрестил руки за спиной, медленно обошёл стол и подошёл к капитану. Они встали друг против друга. Капитан был чуть ниже него. Их глаза простреливали друг друга насквозь, и было ощутимо, как растёт напряжение между ними, как оно наэлектризовывает обстановку.

– Я вынужден действовать так, как того требует ответственность, капитан, – низким, монотонным голосом сказал Ярген. – Ни тела, ни царевича Вы не сможете увидеть. Или Вы хотите, чтобы болезнь поразила ещё кого-нибудь? Вы хотите ради самоубеждения подвергнуть риску весь город? Я не допущу этого.

– Тогда, – прошипел Арон, оскалив свои зубы, – ищите другого капитана, «Ваше Величество». – Последние слова капитан произнёс со скептической интонацией.

– Вы подаёте в отставку? – равнодушно переспросил прокуратор.

Но в ответ на это капитан Арон молча снял с правой груди значок командира царской гвардии и уронил его под ноги прокуратора. После этого он отстегнул плащ на плечах и тот спал вниз. Молча глядя на Яргена, капитан отстегнул тёмно-коричневые кожаные ножны на поясе. Взяв их одной рукой, он протянул ему своё офицерское оружие.

Прокуратор, холодно глядя на уже бывшего капитана, принял его меч, и не менее холодно сказал:

– Вы отстранены от службы.

Арон в последний раз сверкнул своими зелёными глазами: в них горел огонёк ненависти. А потом бесцеремонно развернулся и пошёл прочь, громко топая своими подкованными сапогами по полу и разнося эхо шагов по всей комнате. Эхо раздавалось и в уходящем коридоре, и спустя некоторое время отзвуки шагов стихли.

Прокуратор молча обернулся к Климеку, держа в руках ножны с мечом. Лежащий на полу значок командира он не поднял.

– Придётся найти кого-то более преданного на эту службу. И такие, определённо, найдутся. Ну а Вас, господин Климек, я больше не смею задерживать. Надеюсь, Вы усвоили всё из нашего разговора?

– Непременно, – сухо ответил наёмник.

– Вы свободны.

Прокуратор обошёл стол. Климек поднялся со своего стула, учтиво склонил голову, задвинул стул и пошёл в сторону выхода.

– Запомните: всё зависит только от вас. От вас всех, дорогой друг. – Услышал наёмник уже на выходе из кабинета. А потом дверь за ним со стуком закрылась стоящим рядом стражником.

Климек быстро миновал коридор, вышел к лестнице, спешно спустился по ней и покинул вестибюль дворца. Более ни он, ни что другое во дворце внимания его не привлекало.

Выйдя на площадь, он спешно подошёл к стойлу и развязал поводья своего коня. Взобравшись на седло, наёмник слабо ударил ими, и жеребец поцокал по выпуклому камню, пересекая площадь. Остановившись рядом с той высокой и томящейся в одиночестве статуей, Климек чуть нагнулся в седле, внимательно вперив свой взгляд в испачканный след под копытами коня. След, окрашенный в багровый цвет, цвет крови. И таких тут следов – и отчётливых, и размытых, – было много.

После этого наёмник ударил коня поводьями и тот в темпе потрусил через пустующую обширную площадь, оставив и статую, и дворец за спиной у своего всадника.

Путь предназначения

Однако же нельзя назвать и доблестью убийство сограждан, предательство, вероломство, жестокость и нечестивость: всем этим можно стяжать власть, но не славу.

Никколо Макиавелли. «Государь»

Ярко-золотистый диск постепенно снижался на горизонте, окрасив небосвод алым светом. Его лучи пронизывались сквозь щели сомкнувшегося хмурого марева, которое к вечеру постепенно рассеялось, освободив бесконечную тёмно-голубую бездну. Небо было чистым, как-то необычно умиротворённым. Редкое явление, а оттого и красивое. Закат на фоне чистого неба выглядел как пейзаж на масляной картине: настоящее произведение искусства. Рукой умелого художника очерчена багровая граница между уходящим днём и приходящей ночью.

Такая вечерняя умиротворённость, тихая и беззаботная, была противоположностью всему, что творилось внизу, в мире людей, на площади большой столицы.

Соборная площадь гудела неисчислимым количеством людских голосов. Она была сплошь заполнена горожанами. Сюда стекались практически со всего конца города, самые разные масти самых разных жителей: были здесь купцы, богачи, обычные работники, нищие и даже бездомные. В этот вечер жизненные противоположности словно сомкнулись в один огромный океан беспокойства, что затопил всю площадь. А над всеми ними, над живым ковром людских голов возвышался гранитный шпиль с сияющим на его вершине позолоченным кольцом – символом веры всего людского на континенте.

Была также заполнена и дорога, ведущая на третий ярус города. Туда, где находился царский дворец. Стояли на ступенях, забирались на выступы, на заборы частников. А те словно и не замечали этого, ибо всё внимание было приковано к центральному входу собора. Некогда было их прогонять, да и некуда. Общая солидарность связывала всех присутствующих здесь, общая тревога, общий интерес.

Ровно в полдень забили громко колокола собора, разнося тревожный гул по всему Оплоту. Сотни горожан тотчас бросили своё ремесло, прекратились постпраздничные представления, резко сменился тон настроения. Большой гусеницей народ стал заполнять соборную площадь ещё с полудня. Долго ждали, ибо понимали, что может означать громовой раскат соборных колоколов: не знали, что конкретно, но понимали, что ничего хорошего. Интрига и интерес заставляли их пол дня таращиться на собор, находится здесь, обсуждая со своими знакомыми, да и с незнакомыми, причину столь внезапного оповещения. Взвешивали «за» и «против», гадали, что это может означать? Ибо само такое явление происходит редко, и только тогда, когда народ должен быть оповещён о чём-то важном, что изменит их жизнь. И по этому звону, как дрессированные собачки, люди собирались на соборной площади, перед религиозным строением, толпились в шуме.

И вот подходит вечер. Небо озарено багровыми красками уходящего солнца. Оно возвышалось над шумным городом, тихое и безмолвное. Кто-то, сидя на чьём-то заборе, молча разглядывал его, находясь в продолжительном ожидании чего-то и на миг абстрагируясь от этой шипящей суеты, ибо небо действительно притягивало. Те редкие моменты, когда ты можешь наблюдать чистую глазурь бесконечной бездны. И мысли уводят куда-то вдаль, за горизонт материального мира, заставляют мечтать и забывать о том, что ты являешься маленькой каплей огромного, нервно колышущегося океана людских тел. Ибо, смотря пристально на небо, огромное и возвышающееся, самому чувствуется его величие.

Но не всем было дело до этого чистого вечернего неба.

Мужчина в коричневом льняном плаще, спрятав своё лицо под свисающим капюшоном, медленно протискивался сквозь непрекращающийся лес живых тел. Со всех сторон стоял гул голосов и речей. Высоты собора возвышались над горизонтом голов. Человек осторожно касался чьего-то плеча, плавно проскальзывал мимо, стараясь не задеть кого-либо. Да и никто не обращал на него внимания, словно был он призраком для всех. Густая плотность людей заставляла его извиваться меж ними. Но когда он поднял свою голову и взглянул на шпиль, то стал проталкиваться меж горожан грубее. Кого-то подтолкнул, ибо тот стоял на его пути. А они лишь мимолётно бросали ему вслед взгляд, как он тут же терялся в людской массе, словно внезапно проскользнувший сквозняк: появился невесть откуда и тут же растворился в огромной гуще.

Чтобы преодолеть всю площадь, человеку потребовалось много времени. В такой толкучке сделать это было затруднительно. Да и сама площадь была огромна, больше, чем перед царским дворцом. Это первая причина, по которой народ решили собрать здесь. Но даже и тут не всем хватило места. Спустя какое-то время стали забираться на крыши домов. И вот тогда у частников кончалось терпение.

– А ну пошли вон отсюда, оборванцы! – кричали владельцы домов, лишь завидя незваных на своих крышах. Проталкивались, бранясь ругательствами. А сидящие на крышах тотчас прятались, но через какое-то время вновь забирались, ибо любопытство брало над ними верх.

Человек в капюшоне протолкнулся сквозь очередную линию плеч. Уже виднелись соборные ступени, заполненные царской гвардией. Параллельные линии серебристых солдат тянулись вниз от самого входа собора. Словно вылитые из серебра статуи, они безмолвно стояли, обратившись лицом друг к другу. Над их острыми шлемами вздымались серебристые пики, а спины покрывали жёлтые длинные плащи.

Человек в капюшоне внимательно осмотрелся, потом перевёл взгляд в сторону дороги, ведущей на третий ярус. Царская площадь была перекрыта живой изгородью: плотная линия стражников сомкнула свои ряды. Поэтому люди громоздились на самой дороге.

И тут гул голосов резко повысился. Кто-то начал кричать. Посмотрев на вход собора, мужчина понял, в чём дело. Из-за открытых ворот вышла процессия. Впереди неё шли двое: первым был прокуратор, облачённый в чёрный дорогой кафтан. Рядом с ним, мерно постукивая длинным золотым жезлом, на верхушке которого был тот же символ, что и на шпиле, шёл старец, облачённый в тёмно-синюю пышную рясу, увенчанную золотистыми узорами. На его голове, покрывая седые длинные волосы, находилась шапка городского архиерея. Густая седая борода, гладко уложенная, спадала до его груди. Выглядел он статно и, несмотря на возраст, внушительно. Острый взгляд архиерея пронизывал людской горизонт. Они остановились на краю соборной террасы. За ними тянулась небольшая линия, состоящая из соборных монахов, важных лиц из местной аристократии, а также облачённый в дорогие сверкающие посеребренные доспехи солдат. Тот остановился по левое плечо от прокуратора.

«Новый капитан царской гвардии, – подумал мужчина, внимательно изучая появившуюся группу. – А прокуратор зря времени не терял. Быстро окружил себя новыми союзниками».

Последним из собора вышел человек в белом одеянии. Это был главный столичный лекарь. И вид у него был какой-то мрачный. Он уныло оглядел скопившуюся народную массу на площади и тихо встал позади всех остальных. На фоне всей вышедшей группы человек был похож на белую ворону.

Прокуратор, скрестив руки за спиной и держа гордую осанку, молча осматривал скопление людей, не прекращающее шуметь. Но как только архиерей поднял свой жезл, гул и шум начали постепенно снижаться. И вскоре вся площадь погрузилась в тишину, в молчаливое ожидание.

Выдержав паузу, площадь вновь наполнилась голосом. Одним единственным голосом прокуратора.

– Жители нашей столицы! Народ Венерии! Дорогие гости из-за границы! Вы все собраны в этот день на площади, чтобы услышать прискорбную весть. Наш всеми любимый царь Демитрий Первый Вилейнский этой ночью скончался от болезненного недуга!

И тут вновь поднялся шум. Горожане пуще прежнего заёрзали, вся площадь в миг наполнилась нескончаемым гомоном голосов. Мужчина в капюшоне молча смотрел на прокуратора и его свиту.

Архиерей вновь поднял жезл. Однако в этот раз народ так быстро не успокоился. Ошеломление и отчаяние пробрали огромную людскую массу. Нашлись даже те, кто впал в истерику.

– К спокойствию призываю вас всех я! – прозвучал глубокий и уверенный голос архиерея, что буквально возвысился над всеобщим гулом. Уж уверенно он лился. И постепенно горожане вновь обращали своё взволнованное внимание на соборную террасу, голоса начали умолкать.

– Я разделяю с вами ваше горе, горожане! Я опечален этим событием. Он был мне братом. Он моя родная кровь. И от того боль моя становится сильнее… Наш правитель скончался в ночь главного и важного для всех нас празднества! И теперь это оставит на нас неизгладимый след! – Голос прокуратора звучал также уверенно. – Царь Демитрий для всех был правителем достойным и справедливым. И несмотря на жизненные трудности, на тяжёлые обстоятельства, которые обвалились на нашу родину, его все уважали и любили. Но злой рог судьбы решил иначе! Смерть забрала нашего государя в свои объятия. Тяжёлая болезнь, протекавшая уже долгое время, в конце концов одолела его. И, к сожалению, под её ударом пал не только он, но и его сын: юный царевич Яков. Сейчас его судьба решается борьбой наших лекарей. Мы не знаем точно, поправится он или нет. Его здоровье ухудшается с каждым днём. И, не дай Бог, мы перетерпим ещё одну потерю. Но я, уважаемые граждане Венерии, дорогие наши заграничные гости, надеюсь на лучшее, на светлое. И вам всем советую крепиться силой!

Вновь послышались взволнованные голоса. Откуда-то донёсся женский плач. Мужчина в капюшоне медленно осмотрел окружающую его толпу горожан. Многие померкли. Кто-то снял свой головной убор и прискорбно опустил голову. Кто-то молился Все-Создателю. Кто-то наоборот радовался. Кто-то скептически мотал головой, а кто-то до сих пор не понял смысл слов, ибо ударило его ошеломление. Единая масса людей разлилась контрастом.

А прокуратор продолжал свою уверенную речь.

– Тяжёлые времена настали, дорогие жители столицы! Судьба испытывает нашу родину на прочность, нашу веру на силу, нашу решимость на стойкость! Смерть нашего правителя вскоре пошатнёт чашу равновесия: наши враги, несомненно, предпримут попытки навредить нам, пошатнуть целостность нашего государства! – Прокуратор медленно осмотрел многочисленную массу перед ним. – Воспользовавшись этой трагедией, злоумышленники похитили юную царевну Елену. Царский род стоит под угрозой. Мы не знаем точно, какой мотив был и преступников, но нас волнует безопасность царевны и её будущее. Мы не знаем, кто совершил это вероломное преступление, но уверены, что он будет найден и понесёт достойное наказание за это! И мы приложим все усилия для этого и для того, чтобы обезопасить нашу страну от возможных нападок интервентов!

Народ пребывал в большом возбуждении. Люди начали громко обсуждать услышанное. Кто-то откуда-то громогласно выкрикнул:

– От чего умер наш царь?

Прокуратор взглянул на толпу, потом посмотрел через плечо. Лекарь уныло ответил ему взглядом. Ярген кивком подозвал его к себе, после чего перевёл взгляд на людей.

– Мы не знаем точно, что это за болезнь. Как она протекает. Сколько времени занимает инкубационный период! И вообще, как она лечится! Но она уже проявила себя, и проявила жёстко. Наш главный лекарь, – он указал рукой на подошедшего к нему человека в белом одеянии, – пока не может дать точного прогноза. Но он и вся врачебная свита денно и нощно будут работать над этим. И во избежание распространения заразы, царский дворец и его площадь будут временно закрыты. Юный царевич отправлен на изоляцию. А на поиски похищенной царевны уже отправлены следопыты!

– А что дальше? – вновь донеслось из толпы, но с другой части. – Кто же встанет во главе государства?

Ярген поднял ладонь, показав знак, дабы все успокоились.

– Ваша тревога оправдана и справедлива. Безопасность Венерии и её граждан, целостность наших границ и наш суверенитет – вот главные приоритеты в политике! И новая власть будет придерживаться их, во что бы это ни стало!

– Кто? Кто будет править?

В толпе разбушевалось настоящее кипение. В её гуще стали слышаться выкрики, ругательства. Люди стали браниться, спорить между собой, опять взвешивать «за» и «против». В миг народная масса стала похожа на взволнованный океан, бушующий негодованием перед собором.

Архиерей вновь поднял жезл.

– Спокойствие, граждане! Спокойствие! Воистину, открылась мрачная история нашей жизни! Тяжёлые времена, о которых говорилось в предсказаниях, уже стоят у наших порогов. И только вера, единство и сила помогут нам выстоять в эти тёмные дни!

Архиерей сделал шаг вперёд. В мгновение гул затих, прекратились бессмысленные споры, смолкли голоса. Мужчина в капюшоне был удивлён силе слова этого человека.

– На нашу долю выпало испытание, тяжёлое испытание, которое послал нам Все-Создатель! Его воля направлена на то, чтобы проверить нашу веру на прочность. Как близки мы с Богом не только в час блаженства и радости, но и в час горя и смятения. Сможем ли мы осознать это единство и доказать, что мы достойны его? Ведь вера в Бога нашего подразумевает и веру в ближнего своего. «Полюби своего ближнего, и ты полюбишь своего Бога.» Эту строку оставили нам двенадцать Божьих Заветов. И именно сейчас настал момент, когда мы должны доказать Все-Создателю, что не только понимаем написанное как житейскую памятку, но и воспринимаем это, как жизненный закон. Пропускаем наставления Бога через себя и повинуемся им! Именно такие времена настали! Тяжёлые, тёмные. Приспешники зла захотят совратить вас и завести в бездну, и лишь огонь веры, что горит в ваших сердцах, поможет всем найти проблеск света в наступившем мраке!

После этих слов архиерей повернулся к прокуратору, посмотрев ему в глаза.

– Три столпа удерживает наш мир от пропасти. Священное Трио гласит: сила веры, мощь власти и стойкость народа! Вот основа всей добродетели государства. Единство – опора наша в тяжёлые времена. И если мы будем едины не только телом, но и душой своей, мы обязательно преодолеем все напасти.

Народ молча внимал речи архиерея. Никто не посмел ни сказать что-либо, ни произвести какого-либо звука. Безмолвие окутало наполненную людской массой площадь. И лишь праведная речь священнослужителя пронизала её.

Прокуратор посмотрел на архиерея, потом, сделав шаг вперёд, обратился к народу.

– Дорогие жители столицы! Уважаемый народ Венерии! Власть земная даётся от Бога, и является Его прислужником на земле! И все мы являемся Его подданными! И любовь к Нему наша проистекает через веру в Него. А Его любовь к нам – через Его благословение! И посему, дабы выстоять в эти тяжёлые времена, мы должны верить не только в Бога, но и в самих себя, в свои силы! И силы эти должны быть объединены под рукой сильного правителя – главного подданного нашего Бога!

После последних слов прокуратор выдержал паузу, смотря на многочисленный перед ним народ глазами полными тяжести, печали и боли.

«А он неплохо играет свою роль, – подумал про себя мужчина в капюшоне».

– Дорогие граждане… Власть – это тяжёлое бремя. Оно как камень давит на плечи и затягивает на дно. И лишь сильные способны выдержать эту ношу. Лишь те, которые готовы принести себя в жертву во благо народа и государства. И этим человеком будет тот, кого вы сами назовёте.

Вновь повисло продолжительное молчание. Ярген, выпрямившись, смотрел гордо на скопившуюся внизу за ступенями собора городскую массу. Человек в капюшоне слабо улыбнулся.

«А кто, кроме тебя, достоин этой ноши? Это ты забыл сказать».

– Прокуратор! – внезапно раздался чей-то громкий голос откуда-то из толпы. Вскоре это слово произнесли и в другой части площади. Потом снова, но уже не один раз и не один голос. И вскоре площадь наполнили людские голоса, которые трезвонили это слово уже огромным хором. – Прокуратор! Прокуратор!

Ярген слабо улыбнулся, поднял вверх свою ладонь.

– Я принимаю эту ношу как должное. На мои плечи ложится обязанность сохранения величия нашего государства. Я буду защитником нашего народа и стойким хранителем нашей священной веры!

Ярген отчаянно поднял вверх правую руку, указывая через плечо на сияющий над шпилем божественный знак, что вычерчивал золотые контуры на фоне чернеющего вечернего неба.

– И я предприму все попытки, чтобы сохранить целостность нашего государства, защитить своих подданных от посягательств внешних врагов, и сохранить наши многовековые традиции!

Вскоре толпу охватили овации. Она громко закричала, торжественно приветствуя нового царя Венерии.

Мужчина в капюшоне лишь слабо вздохнул. Он уже собирался разворачиваться и протискиваться сквозь толпу прочь отсюда, как Ярген продолжил:

– И первым делом я позабочусь о том, чтобы все наши внутренние враги, которые посягнули на нашу безопасность, были найдены и понесли достойное наказание. Я тотчас займусь поиском похищенной царевны. Мы приложим все усилия, чтобы выискать её местонахождение. Ну а пока, дабы развеять ваше смятение, мы поделимся тем, что уже знаем. За эту ночь мы провели расследование. Мы намерены делать всё быстро и оперативно, ибо если наши заграничные соседи попытаются воспользоваться этим моментом, нашей слабостью, мы должны быть готовы защититься.

Новый названный и признанный царь осмотрел своих подданных.

– Царь Демитрий скончался во время вчерашнего пира. До этого он чувствовал сильный недуг и стоял вопрос об отмене проведения празднества. Но наш ныне покойный царь настоял на том, чтобы праздник был отмечен. И отмечен с размахом, даже несмотря на его состояние здоровья. Во время пиршества было много гостей. Все они сейчас помещены в изоляцию, это принуждённая мера, но очень необходимая. Все, кроме одного человека!

Мужчина в капюшоне, проталкиваясь сквозь людскую толпу, резко остановился и взглянул в сторону собора. За горизонтом голов не было видно ни Яргена, никого из его свиты. Только стены огромного собора, что вырисовывались снежным контуром мраморных стен на фоне вечернего чернеющего неба, да слышен был громкий голос оратора.

– Одним из гостей, кто был приглашён на пир, является членом древнего наёмничьего синдиката Соколов. После трагического происшествия он пропал вместе с юной царевной. В ходе поисков в городе его обнаружено не было. Ни его, ни похищенной дочери покойного царя. Поэтому, любая информация о местоположении данного лица является помощью в ходе расследования и будет щедро вознаграждена. А любое укрывательство предполагаемого похитителя будет наказано по всей строгости!

После этих слов человек в капюшоне развернулся и стал пронырливо протискиваться через непрекращающийся лес живых тел.

Ярген властно осмотрел шумную массу. Все приветствовали нового царя. Кругом гудели голоса. Много голосов, крики. Вся площадь превратилась в одну большую живую массу. Кто-то был недоволен. Кто-то, как и тот человек в капюшоне, уходил прочь с места сборища. Однако этого никто не замечал. Нахлынувшее некоторое время назад отчаяние перелилось в порыв ликования.

Ярген медленно развернулся, подошёл к капитану царской гвардии. Тот был высок, строен. Его голову закрывал серебристый заострённый шлем с тонкой иглой на навершии, тщательно отполированный, слабо поблескивающий. А серебристые латы придавали ему поистине аристократический вид.

– Разошлите гонцов во все концы Венерии. Скажите всем, что пришло время новой власти.

Капитан молча и учтиво кивнул. Ярген смерил его взглядом, потом слабо улыбнулся и продолжил:

– Также разошлите везде охотников и следопытов. Пусть идут по следам того наёмника. Пусть его ищут везде, даже под землёй, если он решил там спрятаться. Я уверен, что царевна у него. Развесьте объявление о награде за их поимку. Мы должны найти Елену и вернуть её в столицу как можно скорее.

– Слушаюсь и повинуюсь, Ваше Высочество. – Капитан повторно поклонился, после чего зашагал по террасе прочь.

Ярген вновь обернулся на толпу. Она по-прежнему ликовала, приветствуя нового царя. И его решимость.

«Вот он – момент власти, – подумал про себя новоизбранный царь. – Хочешь показать людям, что именно ты достоин носить царскую корону – показывай это ненавязчиво».

И поднял обе руки, широко улыбаясь.

А на площади ещё долго царил шум и гомон людей.

Тем временем человек в капюшоне спустился на первый ярус города, не такой многолюдный, как площадь, и свернул с широкой улицы в переулок. Обойдя несколько двухэтажных толстых домов из белого кирпича, он повернул налево и вышел на небольшой внутренний двор, пребывающий в запустении. Но не пустой. Здесь находилась группа людей. Ждала его уже достаточно долго. Все облачённые в кольчугу и кожаные нагрудники. Двое стояли возле покосившегося деревянного высокого забора, оперевшись на него спиной и скрестив руки на груди. Один шаркал возле выхода в переулок. Как только пришедший вступил на пологую дорожку дворика, он зашёл ему за спину, встав поодаль. Ещё один сидел на старых чёрных деревянных бочках, вертя у себя в руке кинжал. Кинув взгляд на пришедшего, он остановил крутящееся лезвие и ловко просунул его в ножны на поясе.

В центр вышел здоровяк с огромным молотом, висячем на спине. Того их всех было пятеро, что окружили пришедшего. Тот снял капюшон, осмотрев каждого перед собой, после чего обернулся и кинул взор на человека, преградившего выход.

– Мы тебя уже заждались, – медвежьим басом проговорил здоровяк, прижав свои могучие руки по бокам. – Выяснил что-нибудь?

– Да, – сказал пришедший отрывисто. – Дело дрянь, коротко говоря.

– Конкретнее?

– Прокуратор только что выступил с речью на площади. Теперь он наш новый царь.

– То-то я слышу восторженный рёв горожан. Орут, словно стадо, которому с лопаты подали куски свежего мяса, – сказал наёмник, сидящий на бочках.

– Эйфория так и плещет из их глоток, – сказал тот, что стоял у выхода.

– Бывший прокуратор уверен, что Дункан причастен к исчезновению царевны. И сразу же под шум одобрительных оваций горожан он объявил того в розыск, – сказал пришедший.

– Твою же налево… – пробурчал здоровяк. – Выходит, он теперь в опале у самого государства.

– Выходит, что так. А вместе с ним и мы под подозрение падаем, – сказал пришедший.

– Тупое дерьмо… – сплюнул наёмник, соскочив с бочек. – Дункан вляпался по самые помидоры в неприятности. И мы вместе с ним заодно.

– Всё это выглядит печально, но это не сон, к сожалению.

– Харальд будет недоволен. Дункану, если он вернётся, грозит жёсткая взбучка, – процедил здоровяк.

– А если ещё и не один…

– Я не верю в это. На кой чёрт Дункану похищать царевну? – спросил пришедший.

– Может, взял очередной контракт, в тайне от нас. Весьма дорого оплачиваемый, многообещающий, и Дункан клюнул на него, как рыбка на приманку.

– Дункан опытнее нас всех вместе взятых. Именно это не позволило бы ему так рисковать, подставляя себя и весь синдикат.

– Факт остаётся фактом – на него объявлена охота. А это значит, что и мы в немилость попадаем. Везде теперь к нам будут относиться с недоверием и презрением.

– До этого разве было по-другому? – спросил наёмник, что стоял у забора.

– Нам нужно уезжать отсюда.

– Лошади приготовлены?

– Да, как ты и приказывал, Климек. Мы заранее их вывели из конюшни.

– Отлично… – наёмник осмотрел каждого, после чего задумался, потупив взгляд и потерев подбородок.

– Что такое?

– Очень много странностей здесь. Очень много подозрительных вещей. Прокуратор сказал, что царь скончался от недуга, во время пиршества. Его сын тоже болен, по заверению самого прокуратора, смертельно болен. Елена пропала, вместе с Дунканом. Тот даже не вернулся после пира.

– Возможно, он проявил осторожность.

– А возможно, что всё это спланированная постановка. – Климек взглянул на здоровяка.

– Такое провернуть, заранее просчитывая шаги, очень трудно. И рискованно.

– Когда я покидал дворец после встречи с прокуратором, то заметил следы крови на площади. По всей кладке были размазаны кровавые следы, не засохшие полностью, некоторые ещё зияли. Такое ощущение, что там шла настоящая резня. И по свежести следов, могу предположить, что не так давно.

– О чём это нам говорит?

Климек посмотрел на наёмника, стоящего возле бочек.

– О том, что прокуратор вместе со своей свитой что-то утаивает. Мне с самого начала не понравилось это задание. Сначала неясность, кого нужно было сопровождать. Потом этот слезоточивый посол вместе со своим конвоем. Ты не задавался вопросом, что было в том вагоне?

– Нет, – уверенно ответил тот. – Я не задаю лишних вопросов, это только портит отношение клиента к себе. Мне платят – я делаю.

– На это и было рассчитано, – сказал Климек. – Привезли посла в столицу, и этой же ночью царь отбывает в мир иной. Всех, кто был на пиру, изолировали и о них ничего не известно. Проход на третий ярус города преградили ряды хорошо вооружённых стражников. Туда не попасть, как не пытайся. Дункан исчез. Возможно, он ещё в городе…

– Будем его искать – получим неприятностей. Лучше вернуться в Бостпиль. Задание мы выполнили, а политический кавардак нас не касается.

– Верно.

– Не совсем так. – Климек осмотрел каждого. – Теперь и мы втянуты в это. И по самые уши, поверьте. Новый царь не оставит нас в покое. Он сказал мне это лично.

– Что именно он тебе сказал?

– Если Дункан вернётся, мы должны выдать его властям. Если не один – тем более.

– А если не выдадим?

Климек помолчал, думая, как ответить, но потом бросил попытки подобрать нужные слова и ответил, как думает.

– А если не выдадим, то нас всех отловят, наставят нам в задницы соломины и подожгут их.

– Вот же будет потеха, – засмеялся один из наёмников.

– Ага, до тех пор, пока не почувствуешь запах своего горящего гузна.

– Так себе перспектива, согласен с Маркусом. – сказал Климек, в знак согласия кивнув здоровяку.

– Ну так что? Какие у нас планы, Климек?

Наёмник молча осмотрел каждого. Сейчас они, обступив его вокруг, смотрели на него с ожиданием решения. Его решения, которому они последуют. Очень редко Климек выступал в роли командира, и тем более не выступал при таких обстоятельствах. Он был не уверен в своих лидерских качествах, но этот день уже начался не с той ноги, поэтому открещиваться от навалившихся неудобств было поздно.

– Уезжаем из столицы. Едем в Бостпиль. Если Дункан приедет туда, я уверен, он даст достойное объяснение всему случившемуся. Только он знает всю правду.

Все молча согласились. Кони наёмников стояли недалеко, на чьём-то участке. Без разрешения, естественно. Да и не у кого было его спрашивать. Участок этот, хоть и был ограждён заборчиком с калиткой, но выглядел запустелым. Как и дом, что прилегал к нему.

Климек запрыгнул на седло своего коня. Его примеру последовали и остальные наёмники. Молча ударив поводьями, они затрусили, сминая заросшую траву под копытами.

Выехав из переулка, отряд наёмников поехал по главной асфальтированной широкой дороге в сторону городских центральных ворот. Здесь не было никого, кроме одиноких стражников. И это было отряду на руку.

Дункан стоял на небольшом пригорке на окраине лесного массива. Пышные ветви высоких хвойных деревьев создавали собой огромный навес, а высокие кусты скрывали его от ненужных глаз со стороны тракта. Тракт этот был широким и пустым. Казалось бы, прятаться было не от кого, но с наступлением ночи опасность и появляется из ниоткуда. Нужно проявлять особую осторожность именно в тёмное время суток. Да и ощущения после встречи с шайкой бандитов на опушке до сих пор покалывали острым концом. Наёмник не знал наверняка, что поблизости больше не встретится таких отморозков. Сама окраина и в лучшие времена славилась наличием разбойничьих элементов. А сейчас времена лучшими не назовёшь, это точно.

Он присел на одно колено и долго всматривался в скопление домов и небольших строений впереди, которое окаймляло тракт. Небольшая деревушка находилась прямо у дороги. С обеих сторон от неё высились отвесные крыши низеньких домов, из их труб выходили белые столбы дыма, которые растворялись в ночном сумраке. В раскрытых от ставней окнах мелькали огоньки. Дворняги одиноко гавкали, бряцали клыками друг с другом у порогов домов и на самой дороге.

С виду ничем не примечательная деревушка. Таких в округе полным-полно. В этой даже не было ограждений из частокола. И не виднелось присутствия охранительного гарнизона. По всей деревне по тракту, что пролегал через всю центральную часть селения, ходили маленькие группки патрулей с факелами и сторожевыми собаками, которые с завистью глядели на своих сородичей, свободно проводящих время в играх, драке и спаривании. Патрули эти собирались из числа местных. Шло всегда по двое, редко по трое. Из оружия у них свисали на поясах колуны, огромные ножи и вилы за спинами.

У въезда в деревню с восточной и западной сторон стоял небольшой караул из трёх человек. Дункан внимательно осмотрел деревню, после чего поднялся и пошёл вглубь чащобы. Недалеко от того места, где он находился, они сделали привал. Конь был привязан к столбу дерева, напротив него, прислонившись к другому столбу, сидела Елена, плотно укутавшись в плащ и погрузившись в дремоту. Сегодняшний переезд сильно вымотал её, и девушка буквально соскальзывала с седла во время поездки, засыпая в такт ударам копыт. Пришлось искать место для ночлега. На многие мили отсюда окраина простиралась равнинами и узкими прорезями оврагов. Небольшие селения встречались через каждые шесть-десять километров, а между ними встречались и брошенные хутора. Многие люди уходили отсюда и переселялись в более благоприятные и безопасные места. А их старые обиталища заселяли новые гости: когда крысы – дикие, большие и агрессивные; когда люди – группы разбойников разных мастей обустраивали свои лагеря в заброшенных хуторах; когда различные чудовища, коих и описывать неприятно. От одного их вида кожу пробирают мурашки, а тело содрогается дрожью.

Говоря кратко: заброшенные места здесь редко бывают пустыми. И Дункан это отлично знал. Но к счастью для них они наткнулись на обычную деревушку, заселённую. И то, что в ней нет гарнизона стражи, играет им только на руку.

Наёмник подошёл к девушке.

– Подъём.

Елена лениво открыла глаза, потёрла их, зевнула. Дункан подошёл к коню и начал отвязывать узды.

– Впереди у нас небольшая деревушка. Не густо заселённая, бедная, из охраны только местные добровольцы. Но есть корчма. Там мы и переночуем.

– А разве у нас есть деньги? – спросила девушка, приподнимаясь и надевая плащ себе на плечи.

– Есть пригоршня другая. На комнату хватит, на еду тоже. Может быть.

– Я голодная.

– И конь тоже. Ладно, идём.

Он повёл коня за собой. Елена шагала рядом с ним, всё ещё потирая свои глаза. Кругом был настоящий мрак. Луна слабо пробивалась через заслоны пышных ветвей. Под их ногами с хрустом сминалась трава. Тропинки не было, поэтому шли они напрямую.

Выйдя из лесного массива, они спустились по небольшому возвышению вниз и вышли на тракт.

– Садись на коня, – сказал Дункан.

Елена с его помощью забралась на седло, крепко взялась за поводья. Наёмник повёл скакуна по тракту.

Небольшая охранная застава виднелась впереди. Издалека мелькали огоньки, освещая стоящие рядом с собой силуэты. Трое находились на въезде в деревню. Двое стояли, опершись на вилы, один был в полудреме. Третий шаркал взад-вперёд, держа в руке факел. Над ними, возвышаясь на узеньких балках, висела вывеска. Подойдя ближе, Дункан всмотрелся в неё.

«Окольничьи», – прочитал наёмник вывеску, после чего посмотрел на сторожил, что лениво несли своё ночное дежурство. Шагающий непрерывно остановился, перевёл взгляд на тракт и вперился глазами в тёмные силуэты, что постепенно вырисовывались из мрака.

– Кто такие будете? – спросил он дребезжащим, прокуренным голосом.

Дункан вышел на островок света. Вблизи он отчётливо рассмотрел физиономии караульных. Один был тощий, второй, что дремал до сего момента, толстый, заросший щетиной. Третий от него не сильно отличался. На вид ему было около пятидесяти, среднего роста, лицо закрывала поседевшая щетина. Все трое были одеты в серое засаленное пальто, перехваченное ремнями, на головах сидели тонкие меховые шапки.

– Путники, устали с дороги и ищем, где обустроить ночлег. Пустите нас в деревню? – спросил Дункан.

Мужчина с факелом внимательно осмотрел его, после чего подошёл к коню и посмотрел на девушку. Елена укуталась в накидку, спрятавшись под капюшоном.

– Откуда путь держите?

– Из Старого Дуба. Едем на юг.

– Не очень то хорошее время вы выбрали для путешествия. – Караульный обошёл коня вокруг, внимательно осматривая его, ещё раз кинул взгляд на девушку и остановился возле наёмника.

– Сейчас хороших времён не дождёшься. А ехать нужно было. – Дункан посмотрел на него.

– Да, времена нынче поганые. Кругом одно отребье ошивается. Ходют по ночам по трактам, всякие каверзные дела учиняют. Разбойники, одним словом. Ночью ходят либо разбойники, либо нелюдь какая-нибудь. Вампир, например, или ещё чего.

– На вот, убедись. – Дункан открыл рот и показал ему свои зубы. – Видишь, нет клыков. Значит, не вампир я, а обычный человек, уставший с дороги.

– А она кто? – он указал факелом на девушку.

Дункан посмотрел на девушку.

– Это моя племянница. Гостили в Старом Дубе у нашего знакомого, вот едем теперь домой.

Сторожила сухо пожевал что-то во рту, пристально смотря то на наёмника, то на девушку, не желая так просто отставать от них.

– Осмотреть тебя надобно. Сам понимаешь, кого-попало в деревню мы пустить не могём. А ночью правила ужесточаются, проверяем каждого путника.

– Ну если без этого никак… – Дункан слабо вздохнул.

– Никак.

Наёмник чуть отошёл, расставил руки, показывая на поясе свой меч.

– Оружие ещё имеется?

– Только то, что ты видишь. В сумках на попоне коня барахло всякое.

Мужчина внимательно осмотрел Дункана, потом посмотрел на девушку.

– Ну ка-сь, растопырь-ка плащёвку свою, девочка.

Елена взглянула на Дункана. Тот кивнул ей. Девушка осторожно откинула плащ.

– Яркое платьице. Богатое, сразу видно. Подумал бы, что вы купцы какие-то, помещики или обычные торговцы. Вот если бы только ты не был увешан мечом и кинжалами, и не был бы в таких доспехах. Откуда у тебя пятна крови?

Дункан выругался про себя, но с виду лишь слабо вздохнул.

– Куда сейчас ехать без оружия? Без оружия, как без рук. А доспехи я натянул на себя… Так это мне от брата достались. Воевал он когда-то в армии. Недавно умер от болезни. Его дочь теперь со мной ездит. А доспехи спасут от внезапного пера под ребро. Сам же сказал, что в округе всякое отребье ошивается. На одних вот наткнулись неподалёку. Еле отбились.

Мужчина почесал щетинистую щеку. Потом ещё раз взглянул на девушку.

– Устали с дороги мы. И очень сильно. Рассказали бы больше, будь мы при других обстоятельствах. – Постепенно голос наёмника становился всё грубее, раздражительнее. При свете факелов, висячих на балках, его глаза слабо отблёскивали их огоньки.

Караульный посмотрел на него, вздохнул.

– Ладно, проезжайте. Корчма прямо по дороге слева.

– Премного благодарен. – Дункан потянул поводья и повёл коня вперёд. Караульный отошёл и посмотрел ему в спину недоверчивым взглядом. Потом развернулся и вновь зашагал взад-вперёд, смотря в тёмную пропасть прямо на горизонте.

Конь медленно шагал по грунтовой дороге. Елена внимательно оглядывала протекающие мимо них ставни окон. Возле порогов некоторых домов кто-то сидел, курил или пил. Пришедших мимо они награждали гнусным, недоверчивым взглядом. От их вида девушка слегка поёрзала в седле.

– Разве можно жить в таком убогом захолустье? – спросила она.

– Таких деревень в округе полным-полно. Да и жизнь здесь разительно отличается от жизни в столице. А какая жизнь, такие и люди.

Корчма показалась за очередным домом. Большое одноэтажное строение немного отдалялось от дороги. Перед входом распростёрлась площадка со стойлом, стояла небольшая таблица с множеством листовок. Рядом находились местные постояльцы, курили и беседовали на разные темы.

Дункан подвёл коня к стойлу. Двое неподалёку стоящих кинули ему в спину подозрительные взгляды. Один из них, вынув изо рта люльку, фыркнул:

– Ещё один приезжий. Пропади они все пропадом.

Это шипение наёмник уловил отчётливо, но внимания не подал. Молча спустив девушку на землю, он подвёл коня к стойлу с сеном и привязал его. Елена же взглянула на двоих мужчин – один был стар, ворчлив, второй моложе, но лица обоих имели одинаковое выражение, – а те отвернулись, продолжив свою тихую беседу.

Наёмник не спеша пошёл в сторону входа, на миг остановившись возле таблицы, вбитой на длинном черенке в землю. Его глаза пробежали по листовкам, прикрепленным к деревянной поверхности железными кнопками.

– Что это? – спросила Елена.

– Новостная таблица. – Дункан внимательно осмотрел каждую листовку. – Здесь же могут попасться разные заказы на задания, просьбы о помощи. Никогда не будет лишним заглянуть, вдруг какая-нибудь работа найдётся. Но сейчас не в этом дело.

– Понимаю. – Елена, плотнее спрятавшись под капюшоном, осмотрелась.

– Ничего из того, что могло бы нам доставить неприятности. – Дункан посмотрел на девушку и пошёл вперёд, в сторону входа в корчму. Прямо перед ним дверь распахнулась, и из корчмы вышел сильно опьяневший мужчина, расхаживая шатающейся походкой. Пропустив его мимо, наёмник вошёл в помещение.

На смену ночному мраку пришёл тёплый свет горящих на стенах в канделябрах свечей. Помещение корчмы было продольным, густо заставленным столами, половина из которых пустовала. В углу в каменном очаге трескал огонь, разнося по всему залу теплоту и ярко-мерцающий свет.

Наёмник обошёл столы и подошёл к стойке с корчмарём. Мужчина, лет сорока, с бурыми бакенбардами на щеках, в белом фартуке протирал кружку серой тряпкой. Елена аккуратно виляла следом за наёмником, скрывая своё лицо под тканью капюшона, и остановилась позади него, осматриваясь. Сидевшие за столами постояльцы на миг кидали им в спины взгляды, после чего вновь курили, пили, ели или просто разговаривали. Здесь не было шума, а была какая-то неприятная тишина, прерываемая голосами посетителей. Да и говорили они не громко. Даже смех был какой-то приглушённый, осторожный, словно избегали посетители громкого веселья, ни то от страха, ни то от осторожности, ни то от неприязни к этому.

Корчмарь кинул на наёмника взгляд.

– Что будете заказывать?

– Есть комната свободная? – спросил Дункан.

– Есть такие. Две остались. В последнее время путников много останавливается.

– И это плохо? – Дункан посмотрел на хозяина корчмы, что говорил с неприязнью в голосе и чувством досады.

– Ну, платить-то они платят, вот только неприятные они все на вид какие-то. – Мужчина поставил бокал и посмотрел на наёмника, опершись руками о стол. – Сквозит мерзостью от них, как от убийц.

Дункан взглянул на него, а после перевёл взгляд на зал. Сидящие за столами посетители держались группами. Некоторые из них сидели в одиночку и поодаль ото всех. Точнее, группы людей сторонились от одиночек. Сразу было видно, кто свой, а кто приезжий. Чужой.

Наёмник бросил взгляд на Елену. Та ответила ему тем же.

– Ну тогда не будем доставлять вам излишних хлопот. Чувствую, их у вас много и так. Выделите нам комнату. Одну. И на ужин что-нибудь. – Он вновь посмотрел на корчмаря.

– Слева дверь с продольным порезом. Она свободная. Платите. – Корчмарь вперился в наёмника своими глазами.

Дункан вытащил мешочек с деньгами, отсыпал пригоршню монет. Корчмарь всё пересчитал и сгрёб монеты в ладонь.

– Комната ваша.

Дункан встал, кивнул Елене и пошёл в отведённую им комнату.

Стоит признать, что наёмник спал и в более благоприятных местах, находясь далеко от тёплых стен корчмы, в лесу, например. Комната эта была небольшой. Коморка, шагов на пять-шесть в длину и наполовину меньше в ширину. Кровать была двухместная, низкая и жёсткая. Возле неё, прислонившись к стене, стоял невысокий комод. Напротив него стоял круглый столик с одним стулом, пододвинутым к нему. Рядом с ним выходило наружу окно, закрытое ставнями снаружи. Дункан подошёл к нему, повернул ручку окна и открыл его, после чего распахнул ставни. В комнату нахлынул свежий ночной воздух вперемешку с вонью дерьма, мочи и собачины.

«Всегдашний запах деревенской жизни», – подумал про себя наёмник, после чего закрыл оконце, оставив ставни распахнутыми.

Елена сразу же свалилась на кровать. Потёртый мешочек набитой соломы, использовавшийся в качестве подушки, оказался жестковат. Да и сама кровать эта, набитая соломой и укрытая овечьим мехом, была такой же.

Дункан снял свой плащ, повесил его на спинку стула, после чего открепил ножны с мечом и кинжалами и положил на стол, а потом сел.

Елена лежала на боку, повернувшись к нему спиной. Она даже не сняла с себя плаща.

– Сейчас принесут еду. Поужинай. – Дункан посмотрел в её сторону, после чего перевёл взгляд на окно, за которым царила глубокая ночь. Окно корчмы выходило не на улицу деревни, а в сторону утонувшего в темноте леса впереди.

– А ты не голоден? – спустя какое-то время спросила девушка, не поворачиваясь.

– Голоден. – Дункан ответил коротко.

Вскоре служанка принесла на подносе в их комнату еду: горячий грибной суп, варёную картошку и жареное мясо. По одной порции обоим. Приготовленная еда была ароматной и очень вкусной. Елена и Дункан сразу же взялись за трапезу и буквально наскоро опустошили все тарелки.

Настроение девушки значительно изменилось. В лучшую сторону. Она сняла плащ, аккуратно сложила его и положила на комод рядом с кроватью. Тут она хотела начать раздеваться, как её резко осенило то, что в комнате она не одна. Дункан сидел за столом, облокотившись на спинку стула и попивая за добрую душу вино. Его взгляд прорезал заляпанное оконное стекло. В эту ночь небо было спокойным, усеянным множеством небесных светил, среди которых самым ярким была Луна. Её контуры отчётливо описывали тёмный небосвод.

Редкое явление. И от того затягивающее внимание. После недавних пережитых событий нервы требовали успокоения. Организм жаждал отдыха. И хоть наёмник прошёл через многое, видел много пролитой крови и сам проливал её, – даже самому закалённому в трудностях воину порой нужен отдых.

Постепенно глаза Дункана стали смыкаться. Он уже и забыл, что не спал нормально почти целую неделю. Сначала поездка на границу для встречи с послом. Тогда, пребывая в пути, Дункан спал от силы всего несколько часов, а потом вновь в дорогу. Сопровождение посла, сражение с чудовищем на дороге – после такого вряд ли заснёшь, тем более на равнинах Венерии, ночью. Глаза хоть и требуют, чтобы их сомкнули, а вот сознание бушует лихим вихрем. Ну а потом этот пир, закончившийся внезапной трагедией. Да уж, за это короткое время наёмник вымотался изрядно. Сейчас, сидя на скрипящем стуле в коморке в деревенской корчме, наёмник мечтал лишь об одном – поскорее вернуться в Бостпиль, в своё гнездо, чтобы отдохнуть, как следует, а после заняться привычным для себя делом – выполнять те заказы, которые он не считает такими безнадёжными, как этот.

Он посмотрел на девушку. Елена, по привычке своей, разглаживала свои длинные локоны, сидя на краю кровати спиной к наёмнику. Даже несмотря на то, что они были потрёпаны, испачканы, они до сих пор были красивыми. Дункан вздохнул: каков смысл всего этого? Он везёт её с собой непонятно куда только потому, что ему заплатили? Или здесь имеется что-то иное? То, что обычно выходит за рамки его рода деятельности? Дункану неприятно думать о благотворительности. Это уж точно не его конёк. Однако же на его плечи пал груз ответственности. И это не просто ответственность за чью-то жизнь. В его руках, возможно, лежит судьба всего государства. И лишь от его решений и действий она определится.

Он снова посмотрел на небо за окном. Тёмная, бескрайняя бездна, утыканная неисчислимым количеством белых точек. Спокойная, бесхлопотная. Наёмник даже позавидовал небу. Оно величественное и необъятное.

«Так может, если в моих руках судьба всей Венерии, то я такой же величественный, как и небо? – подумал про себя Дункан, переведя взгляд на девушку. – Всё это можно прекратить одной лишь остановкой, или же растягивать это приключение до тех пор, пока хватит сил постоянно убегать и прятаться. Всё зависит от меня. Моё решение будет авторитетным, и девушка не сможет оспорить его, хоть она является дочерью царя. Почившего, правда, однако она высокородных кровей. И эта высокородная кровь во всём слушается меня. Я для неё сейчас всё: и спасение, и опасность. Ведь я наёмник».

Дункан поставил бокал на стол.

«Я наёмник, который взял заказ. Очередной заказ, который, может быть, не отличается от множества других заказов. Только отсутствует формулировка и ясно построенная задача. В других заказах всё гораздо просто и ясно: устранить того, защитить того, не делать того, что могло бы посрамить нашу честь, облить грязью наш кодекс».

Он вновь посмотрел на девушку, которая легла на кровать и укуталась одеялом. Платье она не сняла.

«Остановиться и ждать, пока нас найдут, а потом просто отдать её в руки предателей и заговорщиков – это и есть то, что омрачит меня. Способен ли я на это, видя, что творили те люди? Смогу ли я спокойно жить дальше, зная, что когда-то отдал невинное дитя на растерзание этих шакалов? В чём она провинилась, чтобы поступить с ней именно так? Тогда это, скорее всего, благотворительность».

Дункан сморщился, подперев лоб рукой, поставленной на стол.

– Терзаешься? Мысли не дают покоя? – вдруг донёсся до болезненного сознания наёмника девичий голос. Дункан посмотрел на Елену.

– Не знаешь, что предпринять? Хочешь оставить меня? Отдать им в руки и просто уйти? – она развернулась к нему лицом.

– Тебе надо поспать и набраться сил, – сказал Дункан, посмотрев в окно.

– Я понимаю тебя. Любой другой на твоём месте, думаю, поступил бы именно так. Ведь я для тебя и тебе подобных просто ценный куш, за который могут отвалить немало сребреников.

– Для своего возраста Вы очень много думаете, Ваше Высочество. – Дункан вновь посмотрел на девушку. – А должны поскорее уснуть.

– Мне уже что-то не хочется спать. Желание пропало. К тому же, кровать эта слишком жёсткая. Куда не повернёшься, везде не удобно.

– Это не царские мягкие перины. На таких кроватях спят обычные простолюдины. Теперь ты знаешь, какого это.

– Я это чувствую. – Елена приподнялась, взбивая мешочек. – Но знай, что я не хотела ставить тебя в такое положение… Всё могло бы закончится быстрее, поступи ты иначе…

– Я поступил так, как считал нужным. – Голос Дункана сорвался от возбуждения, а глаза вперились в девушку. – Ты сама была там и всё видела. Как поступили те люди, что они сделали. Можно ли надеяться на благоприятный исход всего этого… дерьма? Я не хочу думать, что было бы, если бы я поступил иначе. Я не хочу думать, какими мотивами я руководствуюсь до сих пор. Но знаю точно, что мои представления о мире искажены, и очень сильно.

Он горячо выдохнул, постукивая пальцами по основе столика.

– Парадокс заключается в том, что мы с тобой – разные. Разные от рождения. Ты родилась с судьбой будущей правительницы, богатой и могущественной, при дворе, в окружении сотни слуг, которые готовы были исполнить любую твою царскую прихоть. Твоё предназначение кем-то было предопределено свыше. Богом, или кем-то другим. Не знаю. Я же родился… Скажем так, моя жизнь, моя судьба кардинально отличалась от твоей. Я не жил в роскошных царских палатах, не пил дорогое вино из золотого бокала, не носил богато украшенные рясы. Я встал на путь наёмника, ибо другого выхода у меня не было. Я не понимал своего предназначения. Я просто выполнял заказы и получал за это плату. И вот мы с тобой, такие разные люди, оказались вместе в одной лодке. Наши судьбы с тобой – тех, кто не должен был вообще встретится друг с другом – странно переплелись за эти сутки. Слишком короткое время, чтобы что-то осознать. Приходиться постоянно быть в пути, ибо знаешь, что нас ищут. А мир за стенами твоего дворца совсем другой. Не такой, каким ты его представляла. И приходится обдумывать каждый шаг, чтобы прожить до завтрашнего дня.

А ошибиться слишком легко. Довериться кому-то, вложить в чьи-то руки свою судьбу, понимая, что человеческая природа непредсказуема – это рискованный шаг. Каждый стремится извлечь свою выгоду из ситуации. Кто-то эту ситуацию создаёт. Кто-то пользуется ей, выбирая подходящий момент. Мы с тобой как крысы, бегущие в колесе судьбы. И, переплетённая, она становится нам обоим неясной. И именно это заставляет меня задумываться о правильности того, что я делаю.

Девушка молчала, ибо не знала, что сказать. Она развернулась, легка на спину, подняв одеяло до своего подбородка. Её глаза простреливали невысокий деревянный потолок комнаты.

– Но я уверен в правильности того, что уже сделал, – спустя долгое время молчания сказал Дункан. – Откажись я от протянутой руки, которая просила помощи, оставив тебя на растерзание зверей, я бы изменил течение наших судеб. Для меня всё осталось бы по-прежнему. Я бы ездил по деревням и городам Венерии в поисках работы. В поисках своего предназначения и цели. И, возможно, так и не нашёл бы ни того, ни другого. Но понял бы, что имел возможность понять и то, и другое, поступи я в прошлую ночь совершенно иначе. Как и сделал. И это бы меня съедало до конца своих бессмысленных дней.

А твоя судьба, возможно, и изменилась. То, что тебе предначертано было с рождения, может не исполнится вообще. Ты можешь никогда больше не увидеть столицу из окна своих царских покоев. Но у тебя есть ещё надежда. Бросив тебя тогда, отказавшись от просьбы о помощи, её бы не было.

– И ты не можешь понять, кто ты: эгоист или благодетель? – спросила Елена, посмотрев на Дункана.

Наёмник смотрел в окно. Внезапно ночной небосвод прорезала длинная ярко-блеклая линия упавшей звезды.

– В такие моменты обычно загадывают желание, – сказал он, глядя в окно.

– Что? – спросила, не поняв, Елена.

– Звезда упала. – Дункан посмотрел на девушку и улыбнулся ей.

Девушка непонимающе глядела на наёмника. В её взгляде мелькал огонёк недоверия, оно было выражено и на её лице. Однако когда она увидела его улыбку, чистую и искреннюю, пусть и неидеальную на вид, то невольно улыбнулась сама. Не только её губы, но и глаза.

– Ты не эгоист, – сказала она.

– Эгоист, причём отменный. Я это делаю для себя, ибо воспользовался выпавшей мне ситуацией.

– Возможно, ты пытаешься понять своё предназначение, спасая чью-то жизнь? – спросила девушка.

– Наверное.

– Тогда ты эгоист, – сказала она, закрывая глаза и медленно растягивая губы в улыбке. – Но ты героический эгоист, чей эгоизм не вредит, а наоборот, помогает другим людям.

Дункан посмотрел на свой бокал, что стоял на столе. Он был наполовину пуст. Наёмник взял графин, долил себе ещё половину, а после распивал багрового цвета напиток в полной тишине. Не было слышно ни голосов за дверью, ни шагов, вообще ничего. Только тихое, томное дыхание уснувшей девушки.

Он не отводил взгляд от неё. Было в ней что-то необычное, таящее в себе какую-то загадку. Она была необычайно смышлёна и мудра для своего возраста. И невероятно прекрасна.

– Герой с эгоистическими целями, вставший на путь своего предназначения… – сказал тихим голосом наёмник, вертя бокал у себя в руке. – Возможно, именно ты, юная царевна, и являешься тем, что я искал всю свою жизнь.

Он ещё долго сидел и смотрел, как девушка спокойно пребывает в сонном небытии. А потом его глаза, под воздействием усталости и вина, стали самостоятельно смыкаться. Наёмник поставил бокал на стол, боясь, что вот-вот отключится и уронит его на пол, подвинул стул ближе к столику, облокотился на него руками и положил на них свою голову. Вскоре уснул и он тоже.

Ярген уверенно шагал по тёмному коридору, бегло рассматривая льющиеся в противоположную сторону мутно-серые стены. Под его ногами шуршал бархатистый ковёр, расстеленный во всю длину каменного пола. Каждый его шаг был чётко отчеканен, как будто он маршировал на военном параде, величественно церемониальном, ответственно держа свою осанку прямой, а подбородок приподнятым. Настроение прокуратора (теперь уже бывшего, хоть и неофициально) было антагонистическим окружающему его сумраку коридора, лишь в некоторых местах, через каждые пять-восемь шагов, разгоняемому висячими в канделябрах горящими свечами, что нервно дёргали огненными языками от дуновений на них сквозняка. Внутри же Ярген сиял, подобно звезде. И такое внутреннее настроение было оправдано. Сегодня был его триумф.

Остановившись возле двери своего кабинета, он посмотрел на висячий над ней гобелен. Прокуратор тщательно проводил глазами линию, разглядывая сиреневое полотно, как только что приобретённый на дорогом торге товар, оценочно рассматривая в нём каждую деталь. Особенно остановился на двух позолоченных буквах: «П.Р.». Посмотрев на них, он улыбнулся краем губ, а после наградил вниманием двух стоящих по обеим сторонам у стен стражников, что молча выпрямились, как оловянные солдатики, в его присутствии. Потом он сделал один широкий шаг и открыл дверь.

Его кабинет не пустовал в отсутствии своего хозяина. Да и, быть может, это последний раз, когда Ярген его посещает. Теперь же его положение заметно возросло, и, стало быть, место проведения своего времени должно соответствовать его высокому, царскому статусу. А его кресло и стол вскоре займёт кто-то другой, может быть. Однако же пока до венчания на царский престол ещё есть время, и это время нужно провести с умом.

Закрыв за собой дверь, Ярген сразу же взглянул в сторону стола. За ним, откинувшись на спинку стула, по-хозяйски развалившись и положив руку на стол, сидел Луций. Как только входная дверь издала щелчок, он обернулся к пришедшему лицом.

– Отличная речь на площади. Грамотно сформулированная, дипломатичная, доходчивая и наполненная горячим пламенем патриотизма. По истине, всё выглядело весьма внушительно.

Ярген молча улыбнулся, глянув на него, потом прошёл мимо стола и подошёл к ещё одному, стоящему напротив большого окна. На том столе лежал серебристый круглый поднос, на котором находился графин и стояло несколько бокалов. Взяв графин, Ярген разлил по двум из них багрового цвета напиток.

– Да и с волеизлиянием народа вышел хороший ход. Очень грамотно показать простолюдинам, что ты настроен крайне решительно, и в то же время дать им возможность самому выбрать себе правителя. Демократическое послевкусие самодержавия, я бы это так назвал.

– Хорошая формулировка этого определения, надо будет запомнить. – Ярген повернулся к нему, держа оба наполненных бокала в руках, и подошёл к столу, поставив один рядом с послом. Тот взглянул на него, потом на Яргена.

– Надеюсь, вино в нём не отравлено? – спросил язвительным тоном посол, приподняв в наигранном недоверии одну бровь.

– Право Вам… Очень дорогостоящее удовольствие эти яды. – Ярген сделал один большой глоток, обошёл стол и подошёл к огромному окну, через который в сумрачный кабинет лился вечерний свет уходящего дня. – Один флакон слишком дорого стоит, пришлось немало заплатить за него. И он оправдывает свою стоимость. Очень смертоносный яд и не оставляет за собой практически никаких следов. «Слёзы апатии». Весьма прозаическое название.

– Этот яд создали в Дорнубргских медицинских коллегиях. Очень давно. И сначала его использовали, чтобы вытравливать разного рода паразитов. Крысы там, дикие собаки и тому подобное. А потом его стали использовать против дичи побольше. И поэтому яд совершенствовали в неисчислимом количестве экспериментах на живых телах. – Луций отпил вино, и поставил бокал рядом на стол. Он посмотрел на прокуратора, что обратил свой взор на окно, за которым расстилался вид на погружающуюся в вечерний сумрак столицу. – Всё прошло так, как и было задумано.

– Да, мы добились того, к чему шли, – сказал Ярген, повернувшись и не спеша шагая ко столу. – Правящая элита, что находилась в окружении моего брата, распущена. Жёстким методом. Наши союзники из числа первых лиц городской аристократии, банкиров и богатых дворян займут все важные посты в городе. Незаметно для всех изменился общий облик всей системы.

– А когда всё это укрепится формально? Когда будет произведено венчание на царский престол?

– Когда для этого придёт время, – сказал, улыбнувшись, Ярген. Он отодвинул стул и сел по другую сторону стола, смотря на посла. – Сейчас необходимо поддержать тот миф в народе, который был навеян им в сознании с террасы собора. Все знают о случившемся в стенах дворца. Всё то, что нам нужно. Все из тех, кто находился сегодня на соборной площади, приняли и переварили всё, что мы хотели до них донести.

– Правда, среди общей массы были и те, кто принял новости весьма скептически. И их настрой на дальнейшие события имеют такой же анфас. Я был в толпе во время выступления. Многое услышал от разных ртов. Кто-то плакал по умершему царю, кто-то плевался, кто-то радовался. Мнения окружающих меня людей различались.

– Несогласные всегда будут, что с этим поделать? Большая часть собравшегося столичного населения скандировала мою должность, когда я поставил перед ними определённый выбор.

– Ты заранее рассчитывал, что они примут именно тебя?

– Это было несложно продумать. Сам подумай: царь мёртв, умер от болезни, которая внезапно поразила его. Неожиданное происшествие, от того и шокирующее для простого народа. Его сын также болен, и народ понимает, что больному не место на царском престоле. Дочь царя, наша красавица Елена, похищена заговорщиками и неизвестно, жива ли здорова? И поэтому разумно отдать своё почтение последнему оставшемуся человеку царского рода, в ком течёт та же кровь, кто не менее отпрысков покойного царя имеет привилегии и свои права на престол. Тот, что готов вознести на себя огромный груз правления государством. И этот человек выступал перед ними на площади, не щадя своей глотки.

– Разумно. – Луций улыбнулся, преподнося к губам бокал и смотря искрящимися глазами на Яргена. Сделав глоток, он поводил вино во рту, после чего проглотил его. – И вот появляется так называемый «герой-спаситель», готовый пожертвовать собой, дабы вывести народ из пучины навалившихся проблем. С одной стороны, ты даёшь народу самому определить своё будущее, выбрав для себя нового правителя. Они могли остановить свой выбор на царевиче. И что, что он болен и не может править? Он ведь жив, а закон государства наделяет большими привилегиями именно прямого наследника царя, кем и является Яков. Хотя они могли бы и Елену провозгласить будущей правительницей, несмотря на то, что она дочь покойного царя. Несмотря на то, что её похитили неизвестные заговорщики. Тогда народ бы жил каждодневной надеждой на её скорое возвращение в родные стены своего гнёздышка. Выбор всё-таки у людей был.

Ну а с другой стороны, ты указал народу на сложность всей ситуации, на риски и опасность, которым может быть подвержена вся страна. И косвенно, не напрямую, ненавязчиво, ты им предложил свою кандидатуру. Хорошее манипулирование общественным сознанием.

– Именно так. – Ярген улыбнулся, поставив локоть руки с бокалом на подлокотник. – Народ – это коллективный разум. Когда ты умело пользуешься сложившейся ситуацией, правильно доносишь до них всю сложность проблем, и как бы в контексте намекаешь, что у тебя есть возможность эти проблемы решить, показывая себя лицом сильным и уверенным, народ инстинктивно тебе доверяет и повинуется тебе, как вожаку стаи, доказавшему перед всеми свою силу и авторитет.

Ярген глотнул вино, смотря на посла.

– Народу нужен сильный лидер. Тот, кто внушит в их разум доверие и авторитет. А для этого необходимо подстроить ситуацию так, чтобы она играла тебе на руку.

– Тогда предлагаю тост. – Луций подался вперёд, вытягивая перед собой бокал с переливающимся в нём содержимым кровавого цвета. – За нового царя Венерии, сильнейшего и достойнейшего, чем прежний. Да пусть годы его правления будут долгими и насыщенными. А также, пользуясь моментом, хочу выпить за благоприятный исход нашей сделки. За то добытое, к чему мы стремились.

– За нас с тобой. – Ярген улыбнулся, подняв бокал в ответ, после чего сделал один большой глоток. Луций в мгновение осушил свой бокал, после чего со стуком поставил его на стол. Вытерев губы, посол посмотрел на Яргена.

– А значит, пришло время выполнять и свою часть договора.

Ярген посмотрел на него поверх кромки бокала, растягивая свой глоток. Потом медленно опустил бокал, поставил на стол, переливая вино во рту, сглотнул.

– Король Кайзамир не мог пойти на такой риск, не имея для этого серьёзной мотивации. У нас недавно закончилась война, долгая и тяжёлая. С обеих сторон были понесены тяжкие убытки. Но Торсиваль потерял больше, чем Венерия. – Луций подался вперёд, кладя руки на стол, сомкнув пальцы в замок и холодно глядя на Яргена. – Вашему государству отлилось больше привилегий. Начнём с того, что город Винсальт является частью Венерии. Этот клочок земли представляет собой настоящий город-государство, от которого ваша страна получает огромную прибыль. Мы с такой потерей смирились. Всё-таки, был соблюдён компромисс: наши торговцы ведут там свою деятельность, считай, за даром. Однако эта земля всегда входила в состав Торсиваля, и Торсиваль имеет полное историческое право претендовать на неё.

– Несомненно. У Торсиваля есть масса территориальных претензий к Венерии. Но хочу напомнить, что за обладание этим городом была пролита кровь. Немало крови. И Венерия доказала своё право владычествовать этим городом на правах сильнейшего.

Ярген откинулся назад, отставив свой бокал в сторону, глядя на посла.

– Напоминать мне о последствиях долгой войны не стоит. Так же не стоит мне давать уроки истории. Винсальт является приграничным городом. По договору он находится на территории Венерии, является её субъектом. Однако у торсивальских жителей и торговцев такие же права, как и у наших. Там нет никакого дробления по национальному признаку, никто никого не угнетает. И это было подчёркнуто в договоре двумя линиями. Так что Винсальт в нашу сделку не входил.

– Это точно, не входил, – сказал Луций, широко улыбнувшись. На его бледное лицо падал блеклый свет наступившей ночи за окном, свет луны и зажёгшихся на ночном небосводе небесных светил, делая лицо посла ещё более бледным, как у вампира. – Предметом нашей сделки было кое-что иное. Король Кайзамир может удовлетворить свой аппетит, если приозёрные поселения на юго-западе вновь перейдут в состав Торсиваля.

Ярген молча поглаживал пальцами по гладкой древесной основе подлокотника, смотря на посла. Тот не спускал улыбку со своих губ. Улыбку пронизывающую, многозначительную. От неё источался холод, веяло морозом интриги. Смотря на такую улыбку, в душе покалывает чувство отвращения к такому человеку, чувство недоверия. А его глаза, такие же острые и горящие огоньками чего-то таинственного, затаившегося, только сильнее это чувство подогревают.

«К такому человеку опасно поворачиваться спиной, – подумал про себя Ярген. – Один миг – и в неё воткнётся кинжал, предательски сжимаемый его ладонью. С ним надо быть осторожным. А коли я встал на этот путь, то именно с осторожности и надо его начинать».

– Передача земель – процесс долгий и непростой. Приозёрные территории являются обширной линией у наших границ. Там работает много наших поселенцев. А закрепление передачи на законных основаниях вызовет множество вопросов со стороны народа и правящей на местах знати. Такой шаг рискованный. Его надо делать размеренно.

– Я отлично понимаю всю сложность правового регулирования этой проблемы. Взрыв общественного негодования – это то, что не нужно нам обоим. – Луций пошевелил своей челюстью, будто пытаясь вынуть застрявший кусочек еды между зубов. – Король Кайзамир за успешное выполнение порученного мне задания обязал меня принять полученные в ходе сделки приозёрные территории под своё подчинение. Формально я буду бароном, правящим от имени нашего короля. Туда же будут направлены наши феодалы, которые распределят земельные вотчины между собой. Таким образом легче будет контролировать те земли во избежание их упадка. Ваши же землепашцы могут там работать в своё удовольствие. Более того, они могут сохранить своё гражданство, работая на землях наших феодалов. Однако иными другими привилегиями они награждены не будут. Проценты от их заработка будут уходить феодалам, естественно, что ваши работники станут получать меньше. И сама эта земля официально будет считаться, как Вы выразились ранее, субъектом Торсиваля.