Книга III. Дар светоходца. Враг Третьей Ступени бесплатное чтение

Prima facie

Единственным добрым воспоминанием о прошедшей неделе стало согласие ведьм провести ритуал Поиска щекавицкой раки. Всё остальное – с натяжкой можно было уложить в понятие «рутинные будни Закланника, потерявшего компас и никогда не имевшего карту». На этом фоне, если не обращать внимания на пророчество Панночки, Кай воспринимал уступку Веремии, продавленную Добрым Дубом, как неописуемо мощный прорыв в развязывании Пути.

Думая об этом, Кай радостно мечтал о красивом финише. Уже давно пределы его мечтаний скромно топтались вокруг нескольких незатейливых целей – побыстрее разобраться с заданиями Велеса, освободить из вынужденного плена Каргера, вычеркнуть имена друзей из тревожного чёрного списка под предводительством Закланника, вернуться к нормальной жизни, пусть даже, по мнению некоторых, плывя тупым концом вперёд в чашке Петри. Потом, после всего, можно будет обдумать вопрос, не продолжить ли их общее героически-победное странствие в каком-нибудь новом Пути. Но и этот короткий перечень составлял не полное его представление о счастливом завершении знакомства с Велесом. Абсолютно идиллическое будущее зависело ещё и от того, найдёт ли он способ как-нибудь договориться с сиреневоглазой гаргульей, в смысле Тори…

Теперь каждый раз на этой мысли его разбирал смех. Почему – он сам не знал. Если бы он перестал смеяться над собой, то, наверное, взвыл и принялся искать незанятую перекладину повыше.

Разве он многого просит?

Наверное, легче было докликаться прибытия Снежной Королевы с санями…

…

Отыскав Марика на следующий день в Университете, Кай несколько раз поблагодарил друга. Тот отреагировал привычно – счастливо покраснел и потряс руку в ответ. Марик искренне хотел быть полезным, жаждал дружбы, его манили приключения, и толкало стремление вырваться из-под неусыпного надзора семьи. Но Кай не мог не понимать, что вместе с ответной дружбой на Марика тёмной тенью падут и его собственные проблемы. Нельзя было ввести Марика в курс дела в общих чертах. Здесь важны каждая нерасшифрованная строчка и непонятая запятая. И вдруг именно за ней тот топор, что может упасть на голову их нового друга. Вся цепочка недавних событий подводила к тому, что в игру много раньше включилось что-то ещё и это «что-то» пытается обойти ставленников Велеса. Иногда успешно пытается. Ордена, к примеру, у него уже нет. Как и архива Каргера.

На самом ли деле стоит втягивать парня в предприятие, с которым весьма мало шансов справиться?

Союз с Мариком упрощал дело, но одновременно возвращал к вопросу, ставшему почти риторическим в отношении каждого из новых спутников – «кто ты в списке – нежданный друг или нежданный враг?»

Кай предпочёл бы, чтобы этот вопрос вообще не возникал. Но куда же теперь без него?

Учебный год стремительно подходил к концу. Мало по малу из факультетских кругов начала просачиваться информация о новых сеансах коррекции с Магистром Соломеей. Они отличались от привычных тихих посиделок с пирамидками. Эти «другие» занятия случались спонтанно, без определённой системы и периодичности. О встрече узнавали, как и прежде, в деканате из обычного расписания, никаких особых пометок там не появлялось, так что интрига до конца не раскрывалась. Предсказать такую удачу никто заранее не мог, но мечтал о ней каждый.

В день сеанса избранный счастливчик на занятиях больше не появлялся. Вернее, все думали, что не появлялся. Ещё точнее, в своём обличии не появлялся. Зато другой неофит сильно менялся. Первые испытуемые позже рассказывали, как проводили день до конца занятий в чужой личине. Урождённый её владелец, ни о чём не догадываясь, тем же утром по какой-то уважительной причине по распоряжению деканата возвращался с занятий домой, там и засыпал. Выбранный Магистром Силы неофит после перевоплощения получал не только чужое тело и лицо. Он приобретал доступ к силе не своего класса сертификации и на один день обретал могущество и возможности двух, а иногда и больше, разных даров. Магистр Медвяна после такого замера сил делала очередные пометки в серебристых карточках неофитов. Суть их, как и прежде, держалась в секрете.

Через особое испытание прошла от силы четверть фотоников. Никто из компании Кая пока что вызван не был, и принцип отбора для всех оставался неясным. Некоторые везунчики успевали посокрушаться, мол не блеснули, не сумели придумать интересное применение полученной комбинации сил, разве что потренировали актёрские таланты. День их пролетал в забавных, но пустых розыгрышах однокашников. Другие, чей разум и фантазия были изощреннее, успевали совершить какие-то дерзкие поступки, за что счастливчика потом особым образом отмечала в персональной карточке Магистр Медвяна. Но и первые и вторые уже через двадцать четыре часа суть своих подвигов не помнили.

…

Иногда фотоникам добавляли новых Мастеров. Ненадолго. Начитав положенное количество лекций по вспомогательным дисциплинам, они переходили из гардарининской академии в другие. О некоторых предметах, как о Неоцентрической химии, Кай даже жалел, искренне сетуя на малое количество часов. Работа со связующими вышла на новый уровень, за ней и понимание техник Магна Кварты.

Таким временным мастерам предметов иной раз удавалось раскрыть самых скучных индивидуумов с неожиданной стороны. Как например Мастеру Зубу удалось «встряхнуть» фотоника Сереброва. Завершающее практическое занятие закончились забавным конфузом и запомнилось надолго. И, возможно, именно оно запустило цепочку событий, которая привела к печальному концу. Но не будем забегать вперёд.

…

Серебров был из тех неофитов, что не водили громких компаний и держались в стороне от местных звёзд. Низкорослый и очень худой, весь обвешанный бусами, серьгами, фенечками и цепями парень был совершенно влюблён в свою фамилию и всецело сосредоточен на веществе, давшем ей корень. Серебро! Будучи элементом одиннадцатой группы, этот благородный металл натолкнул его и на новое имя, которым тот с какого-то момента своей жизни представлялся – Один. Банальное родовое имя было отринуто.

Всем своим существованием Один опровергал тезис о диамагнетической природе серебра, которое у нормальных людей никак не притягивается магнитом. В его случае серебро ещё как примагничивалось, непосредственно к нему, иногда даже без его согласия. Но чаще в ответ на его старания. Сам Один не мог пройти мимо металла, овладевшего его разумом и волей.

На последней лабораторной работе неохимик Леонид Зиновьевич Зуб раздал студентам по маленькому медицинскому пистолетику с микродозой активного вещества. Девушки испуганно роптали, заранее отказываясь от экспериментальной инъекции, парни нервно пересмеивались, но большинство поглядывали на пистолеты с опаской. Мастер Зуб успокоил аудиторию, сообщив, что Магна Кварта, которой они в данный момент овладевают, распылит заряженное вещество в пыль и в момент введения под кожу превратит его в коллоидный раствор. Чудесный этот продукт обретёт способность губить практически любые бактерии и исцелять от практически всех недугов – от почечуя до глистов.

Однако, что-то пошло не так… наблюдательным сокурсникам это стало очевидно в тот момент, когда прошёл слух о внезапном отъезде Магистра Силы на Коллегию Гроссмейстеров. Весть попала в нужные уши одновременно с моментом, когда пистолетик с раствором примагнитился к Одину. Раньше, чем Мастер Зуб дописал на доске условия опыта и опорную схему Магна Кварты, Серебров легко определил в составе присутствие вожделенного элемента имени себя. Серебро тут же было впрыснуто в запястье, и к герою потянулся народ.

…

После тридцать седьмой инъекции девушки начали замечать на счастливом челе Сереброва признаки заторможенности. После девяносто шестого некоторое изменение цвета радужки. После сто двенадцатой Ромола Романтий нашла цвет лица Одина схожим с оттенком Голубого озера в Подгорцах и помахала ему веточками своей короны. Мастер Зуб какое-то время задавался вопросом, отчего сто семьдесят семь порций экспериментального раствора не сработали, но будучи не склонным к метафорическому мышлению, остро проявившуюся синюшность кожи, ногтей и белков глаз Сереброва вскоре распознал и отправил Одина к Мастеру Прамедерии Весёлой для экстренной детоксикации.

Но и тут что-то пошло не так. На кафедре Сереброва встретила не Сан Саныч, а озабоченный Авангард Розмаринов. Тот, хотя это было ему совершенно несвойственно, по какой-то причине не заметил синюшность неофита, а сам Серебров о цели визита промолчал в надежде приживить к своему организму толику привалившего металла. В итоге, глядя в оставленные Соломеей инструкции, Розмаринов сопроводил Сереброва аж до дальнего угла кабинета Магистра Силы, откуда Один Серебров вышел уже Шабашовым, Стевой. Сам Стево по распоряжению деканата с утра отбыл домой.

Вращая голубыми белками и отсвечивая бирюзовыми зубами, Один начал вживаться в роль Шабашова.

Стево отличался значительной смуглостью, и первые минут тридцать никто из неофитов ничего не заподозрил. Но биохимия тела, доставшегося Одину от Шабашова, сыграла с ним пренеприятную игру. Фальшивый Стево вернулся в класс уже в образе, подобном огромному почерневшему серебряному самовару. По поводу и без повода обливающийся потом сын вольного народа ромов заставил элемент, впитавшийся в клетки Сереброва, потемнеть до цвета эфиопского кофе. Да, серебро окисляется и темнеет от контакта с серой, содержащейся в организме человека, особенно сильно потеющего.

Программа коррекции сопряжения силы была испорчена. Чернокожий странно ведущий себя Стево наконец вызвал подозрения среди неофитов. Серебров остаток дня отшучивался, напевая обрывки куплетов из репертуара полководца Отелло. Дарка Олефир, обобщив полученные сведения, подлог заметила первой, сообразив, что настоящий Стево должен бы петь другое. Весь месяц он готовился к дебюту на театральной сцене в Доме престарелых ветеранов МВД. Ради этого богоугодного дела прошлые недели Шабашов терзал слух сокурсников распевками из репертуара помещика Владимира Ленского, а тут нате вам – Отелло.

На следующий день Мастер Зуб, отработав свой контракт, из Академии отбыл. Магистр Соломея Медвяна ещё не прибыла. Розмаринов, оставшийся на хозяйстве, прознав о недоразумении, догадался о беде, постигшей ни в чём неповинного певца. Когда истерзанное накачанное серебром тело было возвращено исконному владельцу, тот не дрогнул даже после сообщения Розмаринова о необратимости аргироза или отравления серебром для человеческого организма. Стево принял удар стойко.

На пятый день отсутствия Магистра Медвяны доказательства этому были предъявлены престарелым ветеранам МВД, людям, немало повидавшим на своём веку. На премьере постановки «Евгений Онегин», отгремевшей с невиданным градусом драматизма, Стево рыдал по-настоящему, и зритель ошарашенно рукоплескал. Отравленный, поскрипывающий металлом певец искренне вопрошал небеса:

«Что день грядущий мне готовит?»

За спиной абсолютно чёрного солиста, блиставшего исключительной серебристостью голоса, скукожились исконно русские берёзки. Расстреляли чёрного барина Ленского под нескончаемые овации, и синеглазо-синезубый Стево был всё же счастлив.

Но триумф был омрачён, Стево и дальше продолжал менять цвет. Печальным довеском к судьбине Шабашова пришло последнее неприятное открытие – серебро обладает замечательной отражающей способностью, без малого сто процентной в видимой части спектра. Так, достигнув предельной густоты цвета, на шестой день Стево начал замечательно отзеркаливать пространство, добавив к прочим несчастьям сходство с чёрной урной для праха.

К середине седьмого дня по команде прибывшей Соломеи в лазарет к прамедерикам попали все трое – синий Серебров, чёрный Шабашов и бледный Розмаринов, клявший себя за потерю бдительности. Факультет надрывал животы ещё с неделю, пока Соломея не освободила оба тела от излишков серебра.

Забегая вперёд, стоит добавить, что виновник происшествия Один Серебров к металлу всё же не охладел, но в итоге нашёл былую прелесть в родовом имени Филимон. Смена имени не могла вернуть Одину утраченного доверия некоторых однокашников. Шабашов с тех пор поглядывал на него с опаской и при виде него холодел и старался меньше потеть.

Однако и об особых сеансах коррекции больше вестей не приходило. Кажется, из-за этого конфуза Магистр Соломея сочла их опасными, и сведущие люди даже поговаривали о некоем резонансе в научных кругах и на педагогической комиссии. Фотоников это как раз не заботило, они лишь сожалели о потерянном шансе поменяться с кем-то телами и испытать на себе чужую силу.

Сведущие люди, как водится, оказались правы, и Дарка Олефир поняла гораздо больше остальных. Профессиональное чутьё подсказало ей, что грядут важные и не очень приятные перемены.

Отсмеявшись весь перерыв, фотоники потянулись в Ботсад на Основы Геодезических Измерений.

Медленно заполнялась аудитория. За спинами по обыкновению гудел голос Мастера Карфагена.

Кальдера и без практических занятий на дуге стала любимой аудиторией фотоников, особенно в часы, когда Пламенник разгорался. Воздух пронизывал запах грозовой свежести, глаза отдыхали, мозг вмещал гораздо больше информации. Никто не знал, от чего зависит его яркость, но иногда, в некоторых уголках класса можно было поймать пробившийся сквозь преграды стен и коридоров луч порфира, который застывал на кресле концертным световым пятном. Девушки старались выискать такое благодатное место первыми, иногда случались даже ссоры в борьбе за час «люминотерапии», поскольку признанным фактом считалось будто после сеанса в луче Пламенника волосы становились просто шелковистыми, и их объём увеличивался в два раза без всяких парикмахерских штучек. Ромола Романтий заявляла даже, что отметила увеличение размера груди.

Иногда в таком местечке можно было заметить даже Карну. Она сворачивалась клубочком, совсем по-детски складывала руки и ноги и замирала спящей нэцкэ в столбе холодно-багрового света. Она могла не покидать своего тихого островка всё парное занятие. В такие моменты Карфаген удивительным образом забывал о ней, а девушки, мечтающие о люминотерапии, проходили мимо с невидящим взглядом.

Кай выискивал глазами Деников, мечтая взять у Дениса его доклад по Техникам моментального временного проектирования. После лиходедовского представления с Лиссабонским возмездием предмет стал Каю ещё более интересен. Это ведь, хоть никто на этом ясного акцента не сделал, давало возможность возвращаться во времени. А у Кая были вопросы, на которые никто не хотел отвечать.

– Острога, прости… Планы поменялись, – Деники с сожалением развели руками, с перерыва они с Даной отпросились до конца дня. Причина была уважительная – их подруга Дарка Олефир попала в больницу, а посетителей к ней пускали только в дневное время. На выходные же Деники запланировали пару опытов в продолжение лиходедовской темы и дописать экспериментально-практическую часть доклада, так что при всём желании расстаться с заветной тетрадкой не могли никак.

– Зато на вот, возьми, – Дана протянула Каю глянцевый журнал, – а то скоро от него ничего не останется, не успеешь посмотреть.

– Спрячь, ещё увидит кто… – Денис тихо рассмеялся.

Из своего чешского турне Деники привезли любопытную вещь, туристический путеводитель. Журнал был красочным и тяжёлым, он долго ходил по рукам студентов, вызывая ахи и вздохи восхищения, и теперь в волшебную Прагу мечтал попасть каждый фотоник.

– Спасибо, значит, дошёл ход…

– Кстати, у Ангелины по Проектированию получилось отличное эссе, попроси почитать, есть что обсудить.

Кай с сомнением поискал глазами Ангелину, она пробиралась по проходу к своему обычному месту. Он и не думал, что Гелевейка в этом предмете что-то соображает, но Деники бы не обманули.

– Точно тебе говорю. Иди к ней. Получишь удовольствие… – Денис многозначительно подмигнул.

Кай покраснел и спрятал журнал под свитер и всё же решился попросить конспект по Проектированию.

– Острожский, ты с дуба упал? Ты же лучший за что ни возьмись. Чем же мой конспект может тебя удивить? Не дам, конечно.

Кай опешил, но быстро нашёлся с ответом:

– Не зарекайся, женщины склонны к жалости, – он даже не пытался скрыть улыбку.

Ангелина дёрнула шнуровку сумки и зло уставилась на него, изучая лицо.

Кай добавил серьёзности взгляду.

– Потому что ты добрая, умная, красивая и ещё раз добрая… И без ума от меня, – смеясь добавил Кай.

Ангелина фыркнула.

– Ты хотел сказать наоборот? Поэтому просишь конспект.

Кай снова разулыбался. Сердитая она была такая забавная.

– Ну, конечно! Всё равно же дашь.

Кай полусидел на краю парты. Гелевейка тряхнула волосами, бросила последний косой взгляд в его сторону и пошла к подружке.

Кай проводил её взглядом. Внезапно он вспомнил… Когда-то маленьким, в программе «В мире животных», Кай увидел детёныша гренландского тюленя, почти истреблённого людьми. Эти существа с космическими глянцевыми глазами, чёрными от века до века, вызывали острое чувство нежности и тревоги. Мордочка с заплаканными кукольными пуговками глаз с мольбой смотрела в дуло направленного на неё ружья, а потом белоснежное серебристое тельце скатывалось со льдины в чёрную воду. Их называли бельками. Несколько ночей Кай просыпался в слезах. Он просил Музу купить ему такого белька, чтобы никто не смог его убить.

И вот сейчас, увидев лицо Гелевейки, он вспомнил этот взгляд.

Вдруг его снесло ударом в плечо, и он, потеряв равновесие, повалился на скамью. Мимо пронёсся Марик Варивода со сцепленными зубами, такого лица Кай у него ещё не видел.

– Ээ-э, ты что?

– Прости, я нечаянно, – бросил Марик и растворился в полумраке подземелья.

– Чего это с ним? – проворчал дед, когда Кай, потирая ушибленную руку, вернулся к их столу.

– Эта шпилька его доконает, – с усмешкой сказал Кай. – Доведёт его до какой-нибудь глупости, вот что она сделает.

– А мне казалось, к нашему Марьянчику она особенно расположена, – тихо произнесла Муза.

– Кто? Геля? – дед исподлобья наблюдал за Ангелиной. – Ей нужен человек другого сорта, из которого можно выбить искру, вот кто ей нужен. И детские ухаживания давно не для неё.

– Ну вам откуда знать, Егор Георгиевич? – прошептала Муза. Сердитые нотки в голосе звучали достаточно внятно.

– Такие как она не оставляют в душе синяков, – сказал Кай.

Все уставились на него. Муза патетично закатила глаза. Он смутился. Он не мог объяснить, почему он так сказал и где он это услышал. Но это было о ней.

Карна неожиданно спросила:

– А какие тогда оставляют?

Кай покраснел.

– Вот оно, ваше воспитание! Всё шуточки, – дед примирительно усмехнулся. Муза распереживалась ещё больше. – Но он-то по ней сохнет!

– Марик втюрился бы в кого угодно, он же совсем ребёнок, – сказал дед, закладывая руки за голову.

– Но Марик никогда об этом не говорил.

– То, о чём люди не говорят, и сводит их с ума. А Ангелина во что-то такое всё же с ним играет. Надо бы за ним присматривать.

– Тебе? – усмехнулся Кай.

– Ну да. Разве ж кому поручишь… Всё на мне, – комично вздохнул дед, смахивая со лба несуществующий пот.

Чудные сегодня все какие-то… Что за день сегодня, всё наперекосяк.

Кай махнул рукой и, как только фотоники расселись, наступив на горло собственной тяге к наукам, развернул пражский путеводитель.

Возле картинок текст дублировался на чешском и на русском языках. Кай листал его, вчитываясь в непонятные строки на латинице, откладывал в сторону, когда Карфаген поворачивался к аудитории, потом снова открывал на большом четырёхстраничном развороте. Эта картинка была подписана как «Староместский Орлой», на ней в звёздах и зодиакальных кругах блестел в лучах солнца совершенно фантастический образец астрономического искусства. Орлой… Значит, их часы так называются…

Кай с головой ушёл в изучение глянцевых страниц.

Одна мысль не давала ему покоя. И ещё с год назад он откинул бы её, списав на совпадение. Сейчас он не был готов отнести свои выводы к сказительству девяносто девятого уровня наглости. Именно эти часы были нарисованы на огромном панно в коридоре часовой мастерской мастера Йозефа. Кай не сразу вспомнил тогда, где видел их прежде. Но там были именно эти часы с древней ратуши.

На первый взгляд, ничего нового в этом не было – всё ж это часовая мастерская… Но легенда, напечатанная на обороте, добавила ещё одну загадку в его немалый список.

«В те мрачные века Прага переживала тяжёлые времена – неурожаи, болезни, войны, стихийные бедствия. Отцы города, надумав успокоить народные волнения, решили увековечить красоту главной площади Пражского Града, с тем и бросились на поиски мастера, чтобы заказать ему астрономические часы, которые переживут века, опережая другие как в красоте и изяществе, так и в инженерной мысли. Такой мастер вскоре отыскался – мастер Йозеф Микулаш из Кадани создал этот Орлой, и всякий, кто видел, как под музыку и бой часов выходили фигурки человеческих грехов, уже не мог забыть увиденного.

Мастер Йозеф Микулаш скромно жил в ратуше, в тайной комнатке за циферблатом, каждый день ухаживал за механизмом, проводил расчёты движения небесных светил, кормил любимого кота и был счастлив в своём творении.

И стал народ стекаться из других городов, чтобы полюбоваться на чудо, а другие бургомистры присылали гонцов с просьбами прислать к ним этого чудесного мастера. Расцвела торговля, забогател Магистрат, город забыл о бедности. Алчные отцы города очень испугались, что мастер сможет в другом городе создать ещё более удивительные и красивые часы, ведь мастер Йозеф хранил свой секрет и не отдал чертежи магистрату, как не просили отцы города.

Тем временем в народе пошёл слух, что Орлой обладает какой-то злой силой. Пражский люд пугало, что на строительстве сотрудничали алхимики, пророки и астрологи – посвящённые в тайны магии, которой народ опасался».

Кай смотрел на картинку, ему не хватало фантазии представить все назначения этого сложного механизма. Подозрения о связи мастера сооружения с магией и самим дьяволом было не лишено оснований. Орлой был гораздо разумнее обыкновенных часов. С него можно прочитать астрономические циклы, положение Солнца, по какому знаку Зодиака оно проходит, положение Луны, её фазы и положение относительно Солнца.

«Страх засел в умах бургомистров.

Тогда они решили проучить мастера. Ночью пришли к спящему мастеру Йозефу слуги бургомистровы. Они схватили его, связали и избили. А потом вырезали ножом его глаза. Чтобы никогда больше не смог он произвести на свет что-либо столь же прекрасное, как Пражский Орлой».

Кай перечитал это абзац несколько раз. Ему стало не по себе.

«За Орлоем закрепилась слава, будто он является дьявольским оком, и его настоящей задачей является не показывать время, а быть измерителем времени зла, которое он отсчитывает до конца света. А скелет с колокольчиком и песочными часами, если взглянуть ему в глаза, посылает страшное испытание смельчаку».

Кай нашёл на картинке изображение скелета. В его глазницах не было глаз. Внутри черепа будто полыхнул огонь. Кай моргнул, и блеск угас. Покрутив журнал, он списал видение на солнечный отблеск. Но фигурка была действительно жуткой. Кай несколько раз повторил себе, что его не пугают эти старые сказки и решил рассмотреть журнал повнимательнее на перерыве. К счастью, перерыв через несколько минут и наступил.

Лифт, допотопное устройство на канатной тяге, к которому сперва относились с подозрением, уже никого не пугал. Огромная дощатая люля в три прохода подняла всех желающих. Они оказались под куполом Университетской Обсерватории. И это, конечно, до сих пор порождало вопросы… Действительно, спускаясь по необычной факельной лестнице, они оказывались за два с половиной километра от Университета. Какой-то фокус с пространством. Пару раз посвятив этому время на занятиях по Метеоритике, Кай никаких признаков двери лифта так и не обнаружил. Действительно, как и говорил Карфаген, «чинно зайдёшь, тайно выйдешь и особо войдёшь».

На перерыве друзья разделились. Хорунжему понадобилось встретиться с парнями из диггерского отряда, Муза с Карной и другими девчонками побежали через дорогу в книжный за контурными картами. Кай уселся на скамейку со своим журналом, а Марик, пару минут покрутившись рядом, незаметно исчез. Кай усмехнулся, догадываясь о причинах.

…

Единственным очевидным для всех интересом Марика почти с первого дня учёбы стала Гелевейка. Ангелина казалась такой крохотной и слабой, что даже необходимость открыть дверь требовала от неё усилий штангиста, берущего вес. Это будило в Марике позыв защитить «деву в беде», и в такие моменты он всегда оказывался рядом, открывая неподатливую створку или принимая из её рук стопку учебников. Кай мог списать природу его чувств лишь на безграничное благородство.

В общем, едва наметилось какое-то гендерное оживление в направлении от Марика к Ангелине, за его робкими ухаживаниями наблюдал весь поток. Ангелина его никак особо не поощряла, в то же время, не отталкивала, чем укрепила Марика в его вере в чахлые намёки на будущий роман.

Кай к ней относился хорошо возможно потому, что Ангелина не пыталась выдавать себя за ангела. Хотя, честно говоря, не считал её такой уж хорошей партией для любого из своих друзей. Но ему никогда бы не пришло в голову отнять надежду у Марика.

…

Было ясно, что Марик умчался окружать флажками свою ненаглядную Гелевейку, потому Кай в полном умиротворении сидел в заснеженном парке и ему не хотелось возвращаться на занятия. Тишина, морозный воздух, потрескивающие ветки в пустых аллеях. Так хорошо…

Кай развернул журнал.

Ещё секунду назад парк казался совсем пустым. Но нет, сегодня ему не дадут собраться с мыслями. Скрипнул снег, позади послышались шаги. Он обернулся.

Гелевейка.

– Привет, – бросил он, горбясь и натягивая повыше шарф, надеясь, что она пройдёт мимо.

Но Ангелина не собиралась уходить.

– Острожский… ты здесь… – она запнулась, будто подбирая слова. – Мне надо кое-что тебе сказать, – она оглянулась, будто проверяя, нет ли кого за спиной.

Кай внутренне напрягся.

Уходи. Уходи же…

– Там тебя Марик ищет, он туда побе…

– Не надо. Я хочу с тобой встречаться, – перебила она с пугающей резкостью, глядя в его глаза своими синими расширившимися глазами.

Она хотела казаться грубоватой и менее испуганной. Но, похоже, внутри что-то дрогнуло, и в лицо ударила кровь. Она почувствовала это, и в глазах её блеснули слёзы.

Кай разогнулся, открыв рот. Он был совершенно побеждён и связан прелестью её нечаянного невинного смятения. Ангелина неловко опустилась на скамейку рядом с ним. Кай уставился на её полуголые колени, обтянутые прозрачным капроном. В голове крутилось одно – как они потом отдирают его от кожи по такому морозу… Острое желание защитить её обожгло ноги и растеклось выше…

Он подул на замёрзшие руки и погладил её по плечу.

В её глазах мелькнуло сомнение, как у человека, чья совесть не совсем спокойна. Или ему показалось…

– Да. Именно это. Другой бы уже давно начал хватать меня за коленки. Я бы могла в тебя влюбиться.

– С этим не торопись.

Кай хмуро усмехнулся. Он почувствовал себя многомудрым стариком.

Ничего похожего он раньше не испытывал к девушкам. С того первого взгляда там в Межевом переулке Тори стала ему кем-то… каким-то главным человеком, он был её собственностью. Это не обсуждалось и не оспаривалось. Она была над ним. Наверное, большинство парней, признай он это, подняли бы его на смех. Но, оказалось, что это чувство подчинённости может быть приятным. Вместе они были чем-то целым.

Ещё была та ночь с Ангарой.

Прелесть заключалась в том, что они вообще не принадлежали друг другу. Не образовалось ни тончайшей ниточки, которая связала бы их до или после. Ничего. Кроме того восхитительного мгновения обладания друг другом. Они внезапно сошлись и безумно подошли друг другу. Именно на тот час. Может быть, тогда они стали какими-то другими людьми. Но то чувство больше не возвращалось, Кай это признавал. И в этом была иная прелесть. Они остались любовниками, запредельно чужими друг другу. Он до сих пор не говорил об этом ни одной живой душе. И прокрутив в голове эту мысль, как бы переступил какой-то рубеж.

– Что ты мне ответишь? – резкий голос вывел его из оцепенения. – Ты боишься табу? Тебе надо подумать?

Кай посмотрел на неё с улыбкой. Она была очень красивой. Ответ был готов.

– Нет, не надо.

Ангелина улыбнулась, пальцы её потянулись к его руке. В этот миг в памяти всплыла затуманенная сгорбленная фигура Марика.

– Я люблю другую.

Она всё ещё улыбалась.

Удар обжёг застывшую кожу. Кай схватился за щеку, в глазах промелькнул хоровод из голубых мушек. Он едва не свалился в сугроб у скамейки.

– Ты пожалеешь, – кинула Ангелина и побежала к зданию обсерватории.

– Геля! Стой, я объясню! – крикнул он, вскакивая со скамьи.

– …пожалеешь… – донеслось в тишине парка.

Он снова окликнул её, потирая щёку. Но крохотная фигурка с голыми ногами уже скрылась за дверью.

Кай тяжело вздохнул и снова сел. Его душил шарф. Он размотал пару витков и расстегнул верхние пуговицы на пальто.

За что получил… непонятно. Надо взглянуть на своё генеалогическое древо. Там непременно должны быть богомолы с их нехорошей традицией по женской линии. Непонятный народ эти женщины.

Думать об этом совсем не хотелось. И может быть, стоит обговорить это с Мариком. Кай не знал, как правильно – сказать или утаить.

К чёрту эту Гелевейку!

Он попытался утихомирить мысли, вновь окидывая взглядом тихие аллеи. Сердце стучало тише. Он посмотрел на свои руки, кожа побелела, застыла на морозе. Он перевёл взгляд на обледенелую скамейку. Рядом на скамье по-прежнему лежал журнал, который он сегодня попросил у Деников. Кай заставил себя раскрыть его. Пальцы дрожали.

Журнал раскрылся на странице с огромным портретом скелета. Скелет… символизирующий смерть… в руке песочные часы и колокольчик. Наверное, правильно… жизнь так скоротечна. Череп смотрел со страницы угрожающе.

Кай перевернул страницу, начал читать первое попавшееся:

«Долго мастер Йозеф лежал без сил, добрые горожанки помогали залечивать шрамы в глазницах и кормить кота. Кровью истекала его незрячая отныне душа. Каждый такт часового механизма, каждая трель встроенного органа, каждый удар маятника наполнял его сердце обидой и болью.

И когда встал мастер на ноги, ночью вышел он из своей мастерской, пробрался внутрь гигантского механизма часов, помолился святому небу и шагнул вперёд, на зубчатый механизм.

Так умер мастер Йозеф, так умер Староместский Орлой, краше которого не видывали люди. И много веков после никто не мог восстановить их ход, ибо тайну хода этого механизма мастер Йозеф унёс с собой».

Кай содрогнулся, снова прочитав эти страшные слова. Перед глазами встало изрезанное шрамами лицо его мастера Йозефа, со слепыми глазами. Он помнил их первую встречу. И вот что это всё означало…

Внезапно Кай услышал за спиной какое-то движение. Он повернул голову – на журнале сидел золотистый кот. Старый знакомый, мысленно отметил Кай, та же золотистая пушистая кисточка хвоста и мохнатый курдючок. Кот посмотрел на Кая и, тот мог бы поклясться, что в зелёных глазах кота собрались слезинки, и кот вздохнул.

Кай протянул к нему руку не зная, даст ли тот себя погладить, но в следующий миг всё перевернулась с ног на голову.

С трёх сторон к скамейке, уши по ветру, подлетело трио совершенно одинаковых собак, больше смахивающих на холерических четвероногих сарделек. Их поводки волочились, и где-то раздавались испуганные визги хозяйки.

Обладатели самых длинных в собачьей природе ушей и самых же коротких ног окружили скамейку с заливистым лаем. Кот обернулся и посмотрел на него, будто бы говоря: «Разве не наглость?»

Кот, похоже, воспринял эту осаду как собственное Ватерлоо и, дико огрызаясь, запрыгнул к Каю на плечо. Хвост его лупил по спине Кая как боевой хлыст. Он шипел и угрожающе размахивал лапами, больно царапая Кая по щеке. Кай закрутился на месте, отбиваясь от собак, попытался схватить кота и унести. Но тот лез ему на голову, гребя когтистыми лапами и шипя, рассыпая во все стороны браные угрозы, конечно же, на кошачьем языке.

Весёлые толстые бассеты подпрыгивали и громко лаяли, проклиная свои коротенькие лапки под раскормленными тушками, но царапая при этом Кая не меньше кота. Один ловко вцепился в шарф Кая и повис, гребя ногами. Наконец подлетела хозяйка, отцепив зубы самого прыгучего от обрывка воротника и уняв остальных своих питомцев, извиняясь, рявкая на собак и одновременно пытаясь вытереть кровь с лица и рук Кая.

Кот, оценив перевес в его пользу в связи с прибытием сил союзников, тотчас спрыгнул с головы Кая и удрал, оставив напоследок ещё пару ссадин на лбу. Толстые бассеты в отсутствие кота совершенно утратили интерес к подвижным играм и опрокинулись на спины, изображая счастливую покорность.

Хозяйка животных была настолько испугана, что разрыдалась, перевязывая своим платком окровавленную руку Кая. Очень хотелось разозлиться, но было так смешно, что Кай боялся, что сейчас и у него слёзы потекут.

Вот дурацкий котище! Всё из-за него…

Кай перевёл дух, как-то поправил надорванный рукав и обслюнявленный воротник, поблагодарил собачницу за помощь и успокоил её, что не будет звать милицию, затем нашёл под лавкой журнал с Орлоем на обложке и пошёл назад в аудиторию.

Занятие уже началось. Мрачный староместский череп смотрел прямо в душу.

Преодолев зачарованный лифт, Кай, то и дело переходя на бег, нёсся к аудитории. Царапины на лбу и щеке больно щипали. Вдруг этот кот бешеный?

Кай вытер слёзы, от смеха защипали ещё и глаза. Он представил, как завтра является на занятия с лицом, исписанным зелёнкой.

Всё время, пока он бежал к аудитории, в голове жужжало: «Такие не оставляют в душе синяков», ну с чего ему пришла в голову такая глупость?!! Но эту мысль снова и снова вытесняли приступы смеха.

Ну и дурак…

Он предвкушал, как опишет друзьям столкновение с котом и псами в лицах. Ожидая, что Карфаген уже начал урок, он приостановился за пару шагов до входной арки и крадучись заглянул в аудиторию. Но занятия ещё не начались.

Спрятанный в глубине Пламенник, обычно ласкающий глаз порфировым своим свечением, сейчас почему-то напоминал уголок ада с его пышущим жаром зевом… Он источал пурпурно-алый свет… Кай поднял глаза к куполу. Красноватые блики прыгали по каменным сводам и бледным лицам людей, суетящихся в центре аудитории.

Посередине стояла толпа девочек, что-то гневно обсуждавших. За ними, лицом к нему, возвышался Карфаген. Он просто качал головой как человек, категорически отрицающий какие-то обвинения. Парни стояли поодаль, дед выхватил лицо Кая в свете фонаря, и Каю показалось, что тот побледнел. Загадочную расстановку людей венчало необъяснимое напряжение. Кай шагнул вперёд и, решив спросить в чём дело, нагнулся к Марику, который стоял к нему ближе остальных.

Но Марик резко отскочил и закричал:

– У тебя проблемы в общении с женщинами, когда они находятся в вертикальном положении?

Кай опешил. Внезапно кто-то схватил его за локоть и подтолкнул к группе фотоников, столпившихся в центре под Пламенником.

Во взгляде Марика читался не просто вызов, но настоящая злоба. На ссору с ним сейчас он был настроен меньше всего и пошёл к своему месту. Но в следующий миг Марик замахнулся и ударил Кая по плечу кулаком.

– Не понял… – Кай отнял руку от болючей царапины на щеке и перехватил ушибленное плечо.

Было не больно, но отчего-то обидно. Надорванный рукав и воротник снова отвалились.

Моментом между ними выросла широкая фигура Хорунжего. Руслан начал оттеснять Марика, придавливая его за плечи. Кай шагнул вперёд, и его лицо попало в круг света. Он почувствовал, что не хочет, чтобы Марик видел его раны, но тот, моментально разглядел царапины.

– Это тебе за неё. Я думал ты друг мне, а ты! – Марик бросался на него, колотя кулаками, в глазах блестели злые слезы. Он всё пытался ударить Кая, подпрыгивая и замахиваясь поверх плеч Хорунжего.

Подземелье утонуло в гомоне голосов. Кай остолбенело смотрел на друга, принимая неуклюжие удары, он заметил, что вся группа окружила его, взяв в кольцо. Сказать, что взгляды парней были нехорошими – не сказать ничего.

– Что с лицом? – раздался тихий голос за спиной.

– Кот поцарапал… – рассеянно пробормотал Кай.

…почему деду понадобилось спрашивать об этом таким замогильным голосом?

– А кровь на руках?

Второй вопрос заставил Кая напрячься и ещё раз оценить диспозицию сил. Он только что сообразил, почему так тихо ведёт себя толпа. Он заметил, что в девчоночьем кругу виднелась ещё чья-то фигура.

Он присмотрелся. Какая-то ученица сидела на полу, обхватив себя обеими руками и, кажется, плакала. В глаза бросился оборванный рукав с обнажённым плечом. И кажется, большая дыра на колготах.

Что здесь произошло в его отсутствие? Её тоже атаковала тройка шальных бассетов? Их всего сколько? Вряд ли это были бассеты.

Он потёр расцарапанные руки и невольно подавил кривую улыбку. Это всё не просто так…

Он бросил недоумённый взгляд на Музу. Та стояла с совершенно убитым лицом. Лицо Карны было непроницаемым.

– Почему кровь на лице? – голос деда звучал ещё тише.

– Ээ-э… Кровь?.. Да так… бассеты покусали, там, наверху… и кот… Дед, что вы все такие? – Кай почувствовал прилив возмущения.

Карфаген посмотрел на него, потом взял девочку, сидящую у ног подруг, за руку и помог ей подняться. Она повернулась к Каю. Посмотрела на него, затем подняла правую руку и указала на него пальцем.

«Он», – услышал Кай и каждый присутствующий. Она пошатнулась, теряя сознание. Карфаген подхватил крохотное тело на руки. В этот момент Кай понял, кто перед ним. Он вглядывался в девушку, словно впервые её видел. Ангелина Вейко, с растрёпанными волосами и ссадинами на лице и руках. В руке её было что-то зажато.

Секундой позже Карфаген с Ангелиной на руках исчез.

– Ты мне больше не друг. На этот раз всё, – Марик не кричал. Он произнёс эти слова только для Кая. Потом тихо отступил в тень и исчез.

– Марик… Ты что!!? – кинулся Кай к другу, но слова упали в пустоту.

Уход Карфагена не поменял настроений. Никто не двигался. Несколько минут все стояли в молчании, окатывая его презрительными обвиняющими взглядами.

Этого не могло быть. Никак. Никогда. Только не с ним.

Самое дурацкое положение, думал он прежде, это когда тебе отказывают. С этой минуты, прожитой в круге серебристо-багрового света, понимание вопроса сменило полюсность.

Те, кого ты когда-то в жизни обидел, никогда этого не забудут. Они никогда этого не простят. И даже если между вами устанавливается подобие мира, это самый опасный мир из возможных.

Вдруг тусклый свет, падающий от многоярусного светильника в центре зала, мигнул.

В полумраке аудитории вновь появился Мастер Карфаген. Он был не один. Человека за его широкой спиной было не видно.

– Острожский, ко мне, – все вздрогнули от знакомого резкого хриплого окрика.

Кай на миг закрыл глаза.

Бог, если ты есть…

Кай моргнул. Савонарола не сводил с него глаз.

Абсурд. Какой-то проклятый день.

Глаза Магистра сузились. Нос хищно заострился.

– Добрыми предзнаменованиями дышит всё вокруг… – тихо проговорил дед Егор, выходя вперёд и чуть оттесняя Кая плечом.

– Вам, Острожский, известно, что наказание по названному обвинению неотвратимо. Ни свидетелей. Ни защиты, – ученикам пришлось напрячь слух, чтобы расслышать эти слова Магистра.

– Ээ-э… какое наказание? – но Кай уже понимал, к чему подводит Савонарола. В глазах стояло помертвевшее безучастное лицо Янины Ягеллон. Он знал, что жить с этой памятью ему остались считанные минуты.

– Я не трогал её… Она ушла сама…

Но у него не получилось произнести это слово хоть сколько-нибудь убедительно.

Савонарола стиснул пальцами зеркальце, висящее на его поясной цепочке.

– Добровольность в данном роде преступления роли не играет. Плотские связи караются…

Но Савонароле не дали договорить.

– Я требую расследования, – из тени выступила фигура. Звонкий голос был сдержан и холоден. – На основании чего выдвинуто обвинение против Острожского?

– На основании показаний жертвы. Prima facie1. По первому впечатлению.

– Жертва была в шоке. Сейчас без сознания. Она может ошибаться.

– Мы можем делать выводы на основании собственных оценок, – бросил Савонарола отворачиваясь.

– Можете, господин Магистр. Только в том случае, когда присутствуете при инциденте. В противном случае вы обязаны учитывать свидетельство значка Фотоников. Я где-то ошиблась?

– Нет. Всё верно, – Савонарола снова посмотрел на оппонента, на этот раз с заинтересованной ухмылкой.

– Значок здесь не работает. Слово против слова. Вы обязаны провести расширенное расследование, – голосом Музы Ладожской впору было дробить камни. Кай с облегчением выдохнул. Муза вышла к центру аудитории. – Я требую свидетелей. Я требую защиту.

Рядом показался Мастер Карфаген.

– Ладожская права. Синьор Савонарола, в этом деле улик против Острожского не больше, чем против любого из учеников, – Мастер Афиногенов, казалось, особенно тщательно подбирал слова, чтобы не спровоцировать проявление взрывного характера Магистра.

Савонарола посмотрел на Мастера почти ласково. На его лице зазмеилась улыбка.

– Серьёзно? Взгляните на его лицо и руки. Он весь в царапинах. И одежду. Она порвана.

Мастер Карфаген кашлянул, потом, отвернувшись, поманил Савонаролу.

– Вот. Взгляните, – он закатал рукав куртки, показывая кровоточащий палец и оцарапанное запястье. – Утром меня укусил и поцарапал мой хомяк. – Савонарола молчал. Карфаген продолжил, – и на обеде я зацепился за перила возле будки Администратора. Сто раз жаловался Розмаринову… Моя одежда тоже порвана.

Савонарола молча смотрел на оборванный карман. Улыбка на его губах превратилась в тонкую бесцветную линию.

– Я тоже под подозрением?

Савонарола заложил руки за верёвочный пояс своего одеяния и качнулся на каблуках.

– Ладожская. Подойдите. Я приму во внимание ваш протест. Но вам должно быть известно, что инициировать расследование может группа в составе не менее пяти человек. Я должен услышать их лично. Вы первая. Кто ещё? – он говорил не громко, но его голос перекрыл весь остальной шум в зале.

– Я, – шагнул вперёд дед Егор.

– Мы, – Карна и Руслан кивнули, одновременно сложив руки на груди.

Савонарола усмехнулся.

– Хорошо, есть ещё сомневающиеся в виновности Кристиана Острожского? – сказал Магистр уже обычным голосом.

Кай чувствовал, как холодеют пальцы рук и ног. Кровь отлила от лица. Он переводил взгляд с одного ученика на другого. Глаза девочек гневно сверкали. Парни, встречаясь взглядом с Каем, отступали в тень, отворачивались. Опускали головы. Что это?

Савонарола прохаживался между студентами, заглядывая в пустые лица.

– Наша гордость. Наш особый неофит. Надежда…

Кай вспыхнул. Из темноты шагнул вперёд Марик.

– Желаете присоединиться? – Магистр живо повернулся к Вариводе.

Тот молчал. Его перестало трясти. Он смотрел в лицо друга и молчал. Сердце Кая пропустило несколько ударов.

– Ты напал на… – Марик запнулся, но потом твёрже продолжил, – на мою девушку.

– Я не трогал её. – Голос прозвучал так хрипло, что ответ услышали немногие. Кай откашлялся и вытер кровь с щеки. – Я не трогал её, – повторил он. – Мы только говорили в парке. Она ушла сама.

Марик не поверил, это было понятно по его перекошенным губам.

Позади опять раздался голос Магистра Савонаролы, но Кай уже не разбирал слов. Говорил тот громко и чётко, и речь его то и дело прерывалась глухим рокотом согласия и одобрения. Иногда взгляды собравшихся снова перескакивали на Кая. Кое-кто пытался даже подойти и рассмотреть его расцарапанное лицо и руки.

Кай угрюмо смотрел на них. Он не мог поверить, что учился с этими людьми почти полгода. Да… есть в этом какая-то недоработка – несмотря на мечты Соломеи, взрастить в неофитах «чувство крепкого безоговорочного доверия» Академии пока что не удалось.

Наконец он взял себя в руки и заставил прислушаться к происходящему.

– Итак… кто ещё желает отдать голос в защиту Острожского?

Все затихли и даже чуть отступили.

Савонарола потянулся за своим зеркальцем.

– Все мы платим по долгам нашим. Мы пожинаем то, что посеяли. Что, нет? Вы за всё время не нажили друзей, Острожский?

– Нажил, – расталкивая плечом стену из парней, в круг света шагнул Глеб Володар.

За его спиной прокатился удивлённый гул.

Кай перехватил его напряжённый взгляд и с благодарностью кивнул. Возможно, где-то в душе он ждал, что тот встанет на его защиту, пусть Кай и не смог выполнить данное ему обещание.

– Значит четверо, – Савонарола повернулся Карфагену. – Этот шквал жаждущих справедливости сносит меня с ног. Просто не знаю, стоит ли продолжать?..

В этот момент дед с Карной, Русланом и Володаром закричали.

– Почему четверо? Пятеро. Пять же…

Муза сердито повернулась к Магистру:

– Вы же видите, нас пятеро.

– Незадача, cara mia… Инициировать расследование может группа в составе не менее пяти несвязанных лиц. Егор Острожский приходится вам кровным родственником? – Савонарола картинно вскинул брови и повернулся к Каю. – Поправьте меня, если что. Его голос не может быть учтён.

Муза кивнула.

– Хорошо. Мастер… Карп Ришарович, ведь вы не верите… Вы могли бы поддержать нас?

Карфаген печально покачал головой. Савонарола уставился в потолок, на светильник.

– Снова мимо. Инициировать расследование перед Магистерием может группа неофитов в составе не менее пяти несвязанных лиц. Голос Мастера Афиногенова не подходит.

Муза ахнула.

Кай пробежал взглядом по лицам однокурсников. «Это не может быть правдой. Деники отпросились со второй пары. Дарка Олефир заболела. Марик… Этого просто не могло случиться. Сто человек… Нет, только не со мной», – всё ощутимей накатывал ужас. Немые, безглазые, чужие лица окружали его, стискивая в кольце темноты.

Резкий голос вывел его из транса.

– И никому не жаль? Вдруг и правда Острожский покинет наши стены, да без вины? Ещё и с чистой памятью.

Все насуплено молчали. Больше никто не пошевелился. Кай беспомощно оглядывал зал. Дед тихо проговорил:

– Марик, ты неправ.

Карфаген шагнул вперёд.

– Неужели больше ни у кого из вас нет сердца?

В тот же миг в глубине аудитории раздался хлопок, будто кто-то уронил на пол гигантскую книгу.

– Точно, как же я… – на самых дальних рядах послышалась возня и приглушённое барахтанье.

Все оглянулись. Марик вспыхнул, поворачивая голову на шум. Бормотание не смолкало. Кто-то пробирался сквозь толпу. Неофиты расступались с необъяснимым выражением на лицах. Кай никак не мог разглядеть, кто же это, пока за спинами не раздалось внятное:

– Ab exterioribus ad interiora.

– От внешнего к внутреннему… – автоматически перевёл Глеб Володар и в следующий момент рухнул на колени, едва успев выставить вперёд левую руку. Правой рукой он схватился за грудь.

Студенты испуганно загалдели. Карфаген упал в кресло. Савонарола откинул капюшон, с любопытством наблюдая за случившимся.

Спина Володара выгнулась дугой. Он засипел, повалился на левый локоть и без сил упёрся головой в пол. Из горла раздавался хрип, Глеб задыхался, будто каждый вздох давался ему с болью. Будто он учился заново дышать…

Кай размышлял не более секунды, он уже начал творить замораживающую Магна Кварту, как вдруг услышал шёпот Володара: «Спа-сибо… Ангара…»

В следующий миг серебристо-чётко прозвучало:

– Что вы, Мастер, сердце надо заслужить… – и в центр шагнула Панночка.

– Я требую расследования. Не верю.

В аудитории поднялся шум. Девочки сердито перешёптывались.

Муза и Карна кинулись обнимать Панночку, та улыбалась совсем детской улыбкой. Дед с Хорунжим аккуратно приподняли Володара и поставили его на ноги, поддерживая за спину. Тот никак не мог выровнять дыхание. Он еле стоял, цепляясь руками за их плечи, беловолосая голова была низко опущена. Кай заметил, что дед незаметно всунул в руку Володара носовой платок, тот поднёс его к лицу. В глазах Марика читалось смятение. Он колебался.

Савонарола неожиданно расцвёл.

– Пятеро, есть. Я открываю расследование по факту нападения на неофита Ангелину Вейко. Кто желает сообщить какую-то информацию, прошу ко мне на кафедру, – объявил Магистр и развернулся, собираясь уйти.

– А Острожский? – Муза Павловна преградила ему дорогу. – Он всё ещё под подозрением?

Губы Савонаролы превратились даже не в линию, а в точку.

– Свободен. Пока.

– Спасибо, Магистр. Вы так великодушны, – Муза кивнула.

– Мы всё выясним, кому пришло в голову подвергнуть насилию неофита Вейко.

За его спиной снова раздался серебристый голос:

– Выясните лучше, кому понадобилось ссорить неофита Вариводу с неофитом Острожским.

Савонарола взглянул на Панночку и вышел из аудитории.

Народ, мрачно поглядывая на семерых в центре, начал расходиться.

Кай обнимался с друзьями. Муза плакала, поглаживая его по плечу, дед бормотал «разберёмся, разберёмся». Карна молча улыбалась. Хорунжий поддерживал Володара.

Карфаген встал, кряхтя и приговаривая «что б я что-то в этом понимал…»

Аудитория почти опустела.

В полумраке стоял одинокий несчастный человек. Лицо его было белее снега. И если бы кто-то мог сейчас видеть его, он заметил бы на лице Марика смешанное выражение сомнения и тревоги.

Стремительным домкратом

На следующее утро, прежде чем умыться и проглотить кружку горячего горького кофе, долго стоя перед зеркалом, Кай никак не мог понять, что его так беспокоит. Всю ночь его мучали кошмары. Сам факт обвинения был ужасен, царапины на лице и руках отнюдь не добавляли баллов к утверждениям о его невиновности… Но было что-то ещё. Он смотрел на себя в зеркало и не знал, что не так.

Это уже было видно в зеркале.

Но он не знал что.

Всю следующую неделю Кай провёл в ожидании. Он старался сохранять спокойствие, и даже немного торжествовал в душе, будто виновника нападения на Ангелину уже нашли и осудили. Савонарола был худшим из возможных следователей, но другого не было. Кай в глубине души верил, что истина для Магистра всё же дороже.

Гелевейка на занятиях не появлялась, и её отсутствие стало постоянным предметом для обсуждений, в центре которых материализовалась Дарка Олефир. Очень вовремя выписавшись из больницы, она при всяком удобном случае снова и снова открывала прения в «клубе присяжных-заседателей» словами вроде: «Не стала бы считать нашего Магистра Савонаролу мерилом человеколюбия, но не станет же он умалчивать о ТАКОМ?» На последнем слове глаза Дарки становились огромными как озёра и такими же прозрачными.

Это поневоле раз за разом подогревало всё большую неприязнь к самому Каю. Все девичьи версии, оправленные всезнанием Дарки, сводились к многократному живописанию в красках появления истерзанной Гелевейки и заканчивались рождением очередной массы домыслов, нимало не приближающей искателей к истине. Более того, за ними не прослеживалось желания докопаться до фактов. Их взволнованные пересуды подстёгивала лишь одна неутомимая жажда – обсуждать, снова и снова. Смаковать преступление Кая Острожского и потери Ангелины Вейко. Со всеми мыслимыми и немыслимыми деталями. Благо оцарапанное лицо и руки никуда не делись и ежедневно подпитывали подозрения против него. Другого кандидата им просто не предложили. После нескольких безуспешных попыток убедить девушек хотя бы раз примерить логику к их фантазиям, Муза с Карной прекратили всякое общение с однокурсницами вообще и Даркой Олефир в частности.

К сожалению, о настоящем состоянии Ангелины никто ничего не знал. Марик Варивода по-прежнему не разговаривал с Каем. Но, хотя бы, больше не кидался в драку, а просто сидел в одиночестве в углу аудитории, опустив голову на стиснутые кулаки. Что варилось в этот момент в его голове угадать было нетрудно. Глаза Марика затопил тёмный гнев.

Некоторые фотоники всё ещё поворачивались спиной при виде Кая, сердито шипели, бросая на него косые взгляды. Дед, замечая подобные выходки, стискивал плечо Кая, мягко осаживая его, и спокойно повторял: «Не обращай внимания. Люди – они такие. Добра не помнят. И вообще мало соображают. Природа их такая. Не могут отличить правду от наговора. Потом они совершенно искренне будут считать, что были на твоей стороне». Муза добавляла: «Всё перемелется, мука будет. У тебя есть заботы поважнее. Попробуй сосредоточиться на Пути. Топчемся на месте».

Кай терпеливо кивал. Муза была совершенно права. Они не могли двигаться дальше. Дальше – был поиск раки. Поиск, ведьминский. Тот самый, что должен быть устроен семьёй Марика. Марик был связным между ними и Веремией. Но из-за выходки Ангелины, Марик больше не хотел знаться с Каем. Весь план висел на волоске. До «правильной луны» в Ночь Воронова Права оставалось совсем немного, хотя никто не дал точного срока. Нужно было срочно искать выход, нужно было убедить Марика.

Кай надеялся, что Марик где-то в глубине души верит в его невиновность, просто признать свою ошибку ему не даёт самолюбие. Кай решил попробовать снова и подошёл к нему на перерыве между парами, тот покраснел и отвернулся. Кай не собирался с ним заговаривать. Он положил перед ним лист бумаги с написанной строчкой: «Веремия уже назначила День Поиска? Когда?» и отошёл.

Марик несколько минут боролся с собой, не поворачивая головы и не обращая внимания на листок перед собой. Но потом голова его медленно повернулась, взгляд опустился. Ещё несколько минут Марик сидел неподвижно, и Кай мрачно наблюдал за его спиной. Потом Марик быстро встал, скомкал лист бумаги и направился к выходу, проходя мимо Кая. На секунду приостановившись, он монотонно произнёс: «Тебе надо, сходи и спроси», после чего отправил комок бумаги в корзину через весь класс.

Ладно, так и сделаю, сказал себе Кай чтобы не расстраиваться, прям вечером и заедем. Выхода не было, только так. На его лице, как он ни старался, отразилась вся печаль и горечь. Он заметил, как с другого конца класса за ним внимательно следит Глеб Володар, именно сейчас ему это было очень неприятно.

Однако, через пять минут Марик вернулся к своему месту, перед этим положив перед лицом Кая другой белый лист с написанным набором цифр.

Телефон? Отлично, подумал Кай, после пары схожу к Администраторской. Так даже проще.

Вечером, по дороге домой Кай пересказал всю историю друзьям. Разговор со старой ведьмой был краток, после приветствия он едва успел хоть о чём-то расспросить:

– Но когда?

– Узнаешь. Сегодня или завтра, а может недели через две. Как знаки совпадут.

– Нам нужно приготовиться… Можете поточнее сказать, какого числа?

Старуха зашлась скрипучим смехом, в трубке защёлкало.

– Главное, чтобы готова была я. Жди весточку. От Ворона. Ты в списке гостей, – и в следующий момент рука его положила трубку на аппарат. Ноги сами пошли назад. Что-то, незримое подталкивало его к выходу.

Дед ругался, Муза вздыхала и всех успокаивала. Карна лишь бросила: «Не бойся, ты будешь готов» и уставилась в окно.

Кай думал о Марике, он не знал, как вернуть этого человека. От взглядов его спину продирало холодом. Кай не был виноват и сто раз повторил это, но тот верил во что-то другое. Во что? Или кому?

Но всё это ещё как-то можно было перенести, и недопонимание с другом когда-то прояснится, и гнев окружающих можно переждать. В конце концов, будет другая Ночь Воронова Права. Хуже всего было то, что никаких намёков на проводимое Савонаролой расследование не было. Савонарола назначил себя Главой комиссии по дознанию, и комиссию эту составлял один единственный человек. Да, он самый, Савонарола. Насколько Каю было известно, никого не вызывали, никого не опрашивали. Сам дознаватель ничего не объяснял, его занятия проходили так, будто ничего не случилось. И несмотря на это, Кай надеялся.

…

Между парами по Тератургиме Кай решил к нему подойти. Это не было праздным любопытством, – хоть обвинения с него были сняты, вопрос касался его больше других.

Собравшись с духом и твёрдо напомнив себе, что никакого Савонаролу он не боится и вообще ни в чём не виноват, Кай подошёл к кафедре.

Савонарола некоторое время делал вид что не замечает его. Он действительно был занят – раздавал на доработку тесты по прошлому занятию. Отпускал едкие комментарии, по новой пробегал глазами некоторые, действительно, забавные фрагменты, громко цитировал самое уничижительное и переходил к очередной жертве. Окружающие посмеивались, пару раз улыбнулся и Кай. Наконец, Магистр сложил оставшиеся благополучные работы в папку и повернулся к нему. Несколько секунд изучающе рассматривал его, а потом уселся за стол рядом с кафедрой и развернул толстенную книгу с золотым крестом на обложке.

Не поднимая головы, он произнёс:

– Слишком громко.

– Что громко?

– Фанфары в твоей голове звучат слишком громко.

Кай сделал глубокий вдох.

«Спокойно. Не дай себя разозлить».

К работе Кая Савонароле придраться не удалось, теперь стало понятно, чем тот был так раздражён.

Кай сдержался, он убедил себя, что настроение Магистра к нему не относится. Просто тяжёлый день.

Савонарола потянулся за папкой и начал выуживать оттуда работы, намереваясь, очевидно, исправить собственное упущение.

– Синьор, я по другому вопросу.

– Вот как? Я ясно дал понять, что не намерен покрывать ваши преступления. Ещё больше я не терплю глупость.

Голос Магистра прозвучал сухо и резко.

Кай замер. Вокруг установилась тишина.

– Что вы такое…

– Если не можешь что-то объяснить, то хотя бы спрячь необъяснимое.

– Э-ии… Это вы о чём? – Кай всё ещё не понимал, к чему тот клонит.

– Это я о царапинах на твоём лице. Неужели Весёлая не научила вас таким простым вещам? Мамки, няньки хоть чему-то должны были научить. Или ваши воспитатели вам в детстве не объясняли про чувство самосохранения?

Кай не ответил.

«Мамки… няньки… какого, вообще..?» Но простота этого решения неприятно резанула. Чёрт… Почему он не догадался сам? Всё бы было иначе. Дичь полная. Всё могло обратиться смешной байкой.

– Хватит, – внезапно загремел голос деда. Кай обернулся и вздрогнул. Дед выглядел на свои настоящие шестьдесят пять.

Он ещё никогда не видел, чтобы дед Егор смотрел на кого-то настолько холодным взглядом.

– Дед, оставь.

– Не лезь, Кай. Чудище обло, озорно, огромно, с тризевной и Лаей.

– Егор Георгиевич… – Муза попыталась оттеснить деда, выставив руки между ним и Магистром.

– Прекратите травлю. Его воспитание не ваша забота. И ещё кое-что, синьор Савонарола.

– Валяйте.

– Вы ведь Посвящённый, так?

– Дальше.

Дед пожал плечами.

– Вы враг моего внука. С первого дня. Из уважения к Магистру Медвяне я не набью вам морду на месте, но дальше так продолжаться не может. Если вы не прекратите, то точку поставить в этом придётся мне.

Правая щека Савонаролы дёрнулась, и злобная личина проступила вдруг так отчётливо, что весь класс на мгновение задержал дыхание.

– Вы не плохи в учёбе, Острожский Е.. Вас чем-то отличил Велес. Но вы никто.

– Я был никем! – сердито бросил дед Егор. – Родился никем, рос никем, старел никем и должен был умереть никем. Но у меня обнаружился дар – мой внук. И я не останусь в стороне.

Только сейчас Кай заметил, что в руке у Магистра его серебристое зеркальце. Савонарола ещё с минуту помолчал, затем крутанув его на пальце, выпустил из рук, и оно закачалось на цепочке. Он надвинул глубже свой капюшон, развернулся и быстро ушёл.

Хорунжий, который при этой сцене не присутствовал, заявившись на следующее утро, воспринял рассказ о ней весьма равнодушно.

– Напомните-ка, когда Савонарола был справедливым? Выкиньте из головы, этих выходных мы зря не потеряем, нам пора делом заниматься.

Он выложил на стол кулёк с курицей и бумажный пакет с покупками.

Муза всплеснула руками.

– Ну, Русик… Опять? А как же эссе по Метафизике?

– Ей Богу, Муза, шёл на Бесарабку, за курицей и кинзой. Очень была нужна кинза. Очень. Ума не приложу, как оказался в Гастрономчике… – Хорунжий дурашливо развёл руками, скашивая глаза к выглянувшему из пакета бутылочному горлышку. – И вообще, есть планчик, – он многозначительно вскинул бровь и рассказал, что ему удалось разведать от старейшин диггерского отряда.

Пока Хорунжий возился с курицей, а дед Егор с Каем с бутылкой, друзья успели узнать, что «старожилы» диггерского отряда утверждали, будто под горой Щекавицей спрятано много пещер, которые где-то примыкают к подземельям древнего крепостного форта. Кто-то когда-то якобы держал в руках архивные чертежи и карты. Кто и когда – история умалчивала, но попасть туда мечтал каждый диггер, потому что таких запутанных лабиринтов ещё поискать.

Знали точно, что на изломе 18-19 веков на Щекавице возвели Церковь Всех Святых с колокольней, которых ныне и следа не осталось, а в конце 19 века, после огромного ливня неподалёку от Серафимо-Алексиевской часовни, что стояла у входа на кладбище, рухнули деревянные перекрытия, таившиеся под землёй и открыли лаз ни много ни мало в сто семьдесят два метра глубиной.

Говорили, через образовавшийся земляной провал местный археолог высмотрел сводчатую кирпичную кладку, по его оценкам века десятого. Вызвали кого следует во главе с генерал-полицеймейстером, но искателям тогда преградил дорогу валун, замуровывающий проём. По кругу того недоброго камня были выдолблены и напитаны охрой неровные угловатые знаки, сплошной вязью без пробелов. Служивые не стали рисковать, сразу поняли, что проклятие охранное, и бросили этот проход.

По городу поползли слухи: мол, под Щекавицей живёт подземная птица, которая ест людей, это слегка отпугнуло народец. Но лет через тридцать искатели снова подобрались к Щекавице и наткнулись на незнакомую пещеру с несколькими – высотой полтора метра – ходами-ответвлениями. Там через небольшое деревянное оконце увидели кое-что живое, отчего волосы у очевидцев встали дыбом. А потом тайник обрушился, и кто-то даже нашёл там свою смерть. Правда, что именно увидели – Хорунжему узнать не удалось. Никто не мог сказать, не знал никто.

«Планчик» Руслана был прост – ему, Каю, стоит и самому сходить к горе, сориентироваться на местности.

Кай подумал, что это звучало весьма многообещающе, если взглянуть на информацию под нужным углом. Древнюю раку с Иоанновой Синтагмой вполне могли спрятать в пещере под горой, как сказала Княгиня Ольга. Могли и заклятия наложить по типу той ловушки, в которую попали дед Егор с Русланом на Жуковом Острове.

Огорчало лишь то, что неделю назад Хорунжий с Карной уже обследовали её. Нашли много обнадёживающего – и забетонированные лазы, и зарешеченные отдушины, и даже заваленные тоннели вглубь горы. Немало наследили и шальные любители мистики и фэнтези в творческих имитациях сцен из книг и фильмов. Руслан, выискивая самые старые трещины и завалы, проходил квадрат за квадратом склона, занося пометки на большую карту. В общем, никаких особых успехов вылазка не принесла. После экспедиции Карна тихонько сообщила Каю, что незаметно прошла все доступные места в ином облике. И ничего, ни намёка на что-то настоящее. Но другого плана всё равно не было.

Было решено втроём с дедом Егором и Русланом хорошенько прочесать гору, склон за склоном, тропинку за тропинкой.

Решили не откладывать и пойти на гору тем же вечером. Оставалось только ждать Веремию.

Обычно на горе было полно туристов и местных жителей, кто-то любовался панорамами, кто-то с компанией жарил шашлыки, кто-то собирал травы. Склоны Щекавицы с разных сторон вели себя по-разному – где круто обрывались, где вились сложными отрогами. Низина была местами застроена, но склоны были почти не тронуты, лишь местами выглядывали сползающие участки кладбища с покосившимися крестами.

При взгляде снизу хорошо просматривался гладкий безлесный пятачок на вершине. Дед рассказывал, что в каком-то году эту площадку отдали под распашку, и сделал это никто иной как их предок, князь Константин Острожский. Рассказывая это, дед выглядел как настоящий родственник. Решено было прийти затемно, чтобы никого не встретить. Так и сделали.

Вершина горы была плоской, и ветры полосовали пространство, неся беспокойство и ощущение чужой силы. Кай почувствовал волнение, какой-то зов. На склонах в зарослях тоже можно было встретить остатки кладбища, но беспокойство шло не оттуда. Все сильные чувства в этом месте выцвели, выщербились, затянулись нежной зеленью. Задремали в столетнем покое и больше никого не страшили. Отболело.

Сила горы, отчего-то манящая сюда ведьм, шла из центра, там, где на лысом вытоптанном пятачке в необычном порядке белели три глыбы, не то бетонные, не то из камня – фигуры шара, пирамиды и куба. Кая потянуло рассмотреть этот местный Стоунхендж. Он поддался зову и шагнул в центр группы.

Над головой тугой спиралью скручивалось небо, полное тёмных тайн, от мистичности и иррациональности происходящего кружило в голове. Кай ощущал себя будто посередине проезжей части или в центре взбесившейся радиостанции. Или и там, и там. Пространство вокруг заполнил рёв, будто ветры со всех четырёх сторон понесли к нему вдруг пробудившиеся звуки землян. Звуки кружились вместе с небом, вместе к тремя каменными фигурами. Внезапно он понял, что стоит, запрокинув голову и раскинув руки – именно так требовало это место, никак иначе. За его спиной что-то прерывисто сопело. Кто-то стоял очень близко, и голова его была высоко над головой Кая. Он это чувствовал, боясь открыть глаза. На него спустился какой-то галактический страх, ноги прилипли к земле.

Дед с Русланом, казалось, ничего такого не замечали и на Кая внимания не обращали, прошивая фонариками лучистые закоулки ночи. Что-то внутри выталкивало его из этого плена, подсказывало бежать, затеряться вместе с друзьями в полуразрушенных кварталах кладбища. Зажав ладонями уши, он сломя голову бросился в лесок, нашёл тропку и там чуть не заорал от неожиданности. Звуки затихли. Теперь же Кай рассматривал неожиданное препятствие. В гуще кладбищенской зелени посреди дорожки стояла высокая человеческая фигура в длинной накидке с капюшоном.

Подавив леденящий ужас, Кай присмотрелся. Лицо показалось ему смутно знакомым, это был парень, не намного моложе самого Кая. Дед Егор с Хорунжим кинулись на крик. Юноша, разглядывая бегущих людей с фонариками, настороженно молчал, не двигаясь с места. За его спиной раздался шум, зашелестели кусты. Потом что-то бухнуло, фыркнуло, снова зашелестело листвой, и наконец, ойкнув, выскочило на лужайку. Шесть таких же худых вытянутых фигур в капюшонах и плащах до земли смотрели на них испуганным взглядом. В руках у них были зажжённые свечи.

– О, сколько вас тут… – тонко ахнул кто-то с горбом на спине и отступил за спины приятелей.

Кай окончательно пришёл в себя.

– Что это вы тут по темноте бродите? – поинтересовался дед Егор, сощурившись.

– Мы – древнеградское общество «Друид», – пробасил самый старший из ребят. За его спиной звонко грохнул барабан.

– А… старые знакомые! Снова омелу копаете?

Парень в зелёном балахоне фыркнул.

– Знакомые? Вот ещё. Да будет вам известно, омела на земле не растёт. И мы ничего не копаем, в отличие от некоторых, – парень подозрительно уставился на Хорунжего, который прятал за спиной сапёрную лопатку. – Мы – Ночной Дозор. Охраняем мирный сон древнеградцев. Ищем загадки, находим ответы.

– Похвально. Так бы сразу и сказали, – серьёзно похвалил дед Егор, – а от кого?

– От таких как вы, – отрезал старший друид. – Я вас с закрытыми глазами учую. Вы из каких будете, из ариев-язычников? Или к шабашу готовитесь?

– Да вроде нет. С чего ты взял?

– А вон их тут сколько и без вас, – мальчик мотнул головой в сторону белого каменного постамента.

– Кого?

– Да вон же, на алтаре. Сороки.

На трёх выщербленных блоках, белеющих в лунном свете, откуда только что сбежал Кай, виднелось несколько десятков черно-белых птиц. Они замерли, разглядывая людей.

– Только это не сороки, – мрачно заметил парень, в руках которого не было свечи, но был барабан. – Это ведьмы. Самая элита. Эти в ступах да на лопатах не летают.

– Скоро Ночь Воронова Права. В сорочьем обличье им удобнее. Но нас им не провести, мы их сейчас вот заговорим… – храбро заявило тонкоголосое существо, на спине которого оказался вовсе не горб, а мохнатая козья шкура. Эту девочку Кай хорошо помнил по Ботсаду.

– Э… погодите. А почему вы называете эту кучу камней алтарём? – спросил Хорунжий.

– Так сказано в хрониках наших старейших. Эта поляна прозвана Громовищем. Названа так потому, что во время бурь «притягивает» к себе молнии и звуки. Мы сами видели. Даже бывает тут белое свечение, и в небо поднимается луч, типа от мощного прожектора, только из земли в небо и грохочет внутри страшными звуками. Но это не самое страшное на Громовище.

– Что ж ещё?

– Пёсоголов.

– Кто? – замер Кай. – Пёсоголов. Большое человекоподобное существо с собачьей головой.

– Ясно, что чудовище. И что он, съел кого?

– Кто знает, – важно ответил старший мальчик. – Только говорят, оно странное, может с человеком заговорить, если правильно себя поведёшь. Просто живёт по собственным законам, лучше с ним в сговор не вступать и помощи не просить.

– А сороки? То есть ведьмы? Не боятся его?

– Что-то вы шибко любопытные. Из милиции что ли?

Дед рассмеялся. Потом серьёзно ткнул пальцем в неразборчиво поблёскивающий значок на пиджаке и, доставая из кармана блокнот, выдал: «Мы из органов, расследуем кой-чего. Приобщим ваш рассказ к делу. Давайте я вас запишу».

Друиды, побросав свои свечи на тропинку, в считанные секунды растворились в сакральных дебрях.

– Ну вот и хорошо, займёмся делом, а то скоро светать начнёт.

Кай попрыгал, успокаивая неистово бьющееся сердце. В лунном свете вдалеке за каким-то небоскрёбом виднелись купола старинного храма.

Кай подумал, когда небоскрёб падёт, божий храм и ведьминский алтарь наконец увидят друг друга и очень удивятся…

Один бесконечно длинный день

По универу расползались слухи. День ото дня отношение фотоников к нему ухудшалось. И дело шло к тому, что без кулаков status quo ante bellum2 было не восстановить. А этого не хотелось.

В среду на большом перерыве, раздражённый и взвинченный, Кай ускользнул от всех и сбежал в буфет. Он двигался как пехотинец под шквальным огнём, оглядываясь и уклоняясь от прямых взглядов, чтобы ненароком не врезать какому-нибудь экзальтированному правдорубу.

На улице хлестал дождь, небо затянуло сине-бурым свинцом. Ливень был косой, к тому же с сильным шквалом. Порывы ветра окатывали смельчаков струями дождя с ног до головы. Любители подышать и покурить вернулись на свои этажи. Толчея в буфете образовалась – не продохнуть, студенты всё прибывали и прибывали.

Кай не обращал ни на кого внимания, он безучастно рассматривал ларь с одинаково просроченными молоком и кефирами. Внезапно откуда-то из-за спины донеслось тихое:

– В жизни ничего подобного не встречал! И от него несло вином.

– На занятиях? Пьяный? – вступил хриплый голос.

– Несло! Говорю ж! Я разбираюсь в этом! У меня отчим каждый день…

Девичий голос поддержал:

– Так вот он каков, а? И о чём только думала Ангелина? Не иначе как рехнулась!

– А я всегда знала, что с этим парнем что-то не так. Со всей их тёмной компанией. Доверять таким – себе дороже… – протянул ещё один голос со знанием дела.

Кай вздрогнул, будто внезапно пробудился. Он оглянулся, девушка со сметанным лицом невинно захлопала ресницами и закашлялась. Сплетники умолкли.

Никого из фотоников он не заметил. Кучка незнакомых студентов за его спиной старательно смотрели в противоположном направлении. Одна только девушка с чёрными длинными волосами, очень красивая, рассматривала его, не пряча интереса. Она даже чуть склонила голову вбок, чтобы было удобнее смотреть.

«Ого… слава моя растёт», отметил Кай про себя. Он ещё раз осмотрелся – его с Гелевейкой больше никто не обсуждал, и в следующий момент в дверной проём заглянула рыжая голова Дарки Олефир. Сплетники переключились на какую-то другую тему.

Хоть кто-то свой.

Кай кивнул ей, отступая и указывая на место впереди себя. Дарка споткнулась на пороге, смутилась, пооранжевела щеками и, отвернувшись, забилась в конец очереди. Её натянутая будто тетива поза ничуть не умалила её сходство с Испуганной морковкой. Дарка его боялась, внезапно понял Кай. Он посмотрел на шрам, рассекающий её кисть. Поймав его взгляд, Дарка спрятала руку за спину. Она очень старалась не встретиться с ним взглядом и в поиске собственных глубинных запасов храбрости уткнулась в какой-то листок на стене. Через минуту в буфет вошли Деники. После лёгкой заминки они всё же кивнули ему и дружно отвернулись, также переведя взгляды на листок, который с таким вниманием изучала Дарка.

Кай почувствовал, как волна бешенства качнула весы внутри него. Нет, это была не капля, которая сдвигает чашу с точки покоя. Кровь в венах вскипела. Пальцы непроизвольно начали перебирать струны в воздухе. Едва сдерживаясь, грубо расталкивая толпу, он выбрался из буфета. За спиной неслись ругательства и возмущённые возгласы.

Это ничего… что им всем… сейчас… куда? Куда?

В голове метались сумбурные обрывки мыслей, он остановился, разглядывая мокрый затоптанный сотнями ног пол, и сжал кулаки, раздумывая, не вернуться ли и не навешать ли.

– Это ты Кай Острожский?

Голос за спиной был незнакомым. Он оглянулся. Черноволосая девушка, та из буфета, стояла совсем рядом.

– Я Острожский. Что дальше? – хмуро бросил он.

– А я Ванга Христова, с биотеха. Мои родители из Загории.

– Хорошо, ты – Ванга. Я спешу. Что ты хотела?

Общего между ними не было ничего, и он, по-видимому, не встречал её прежде. Он, в принципе, не собирался грубить ей, она была красивая, и её вызывающий взгляд смущал его. К тому же Кай был расположен помочь любой деве, если она в беде. Вдруг ей нужна помощь…

Неожиданно девушка схватила его за руку и приложила её к своей груди.

– Хочешь?

Кай покраснел и потёр свободной рукой лоб. Он оглянулся, поверив на секунду в то, что это могло быть очередной провокацией. Блестевший от воды коридор был пуст.

– Ты больная? – догадался он.

Ванга пожала плечами, нисколько не смутившись, и посмотрела ему в глаза.

– С чего ты взял? Или ты за секс после церкви? – спросила она оживлённо.

– Э-ээ… что за…? Нет, вообще-то.

Он устало заглянул в её дерзкие глаза. Нет, она вовсе не больная.

– Я наслышана. И я тоже не против, – девушка игриво подмигнула и сдавив его пальцы, стиснула ими свою плоть. – Я думаю, у нас могло бы получиться…

– Что получиться? – заорал Кай, отдёргивая руку с такой силой, что девушка качнулась, едва не упав на него.

– Говорят… ты любишь пожёстче…

Кай не дослушал и стремительно пошагал прочь.

Винить их всех он не мог – праздник нужен всем. Но только ошибается тот, кто думает, что всё получится легко и просто. Чёрта с два. Он разберётся и в этом. Как там любит говорить Лиходед? – «Всё не то, чем кажется».

«И я не тот, кем кажусь».

Пора было выяснить результат расследования Магистра Савонаролы. Что-то он затянул с этим, и такие как Ванга Христова с биотеха уже подыскали ему место в своих планах на жёсткий секс.

Сосредоточившись на этой мысли, он решительно дошёл до деканата, но там никого не оказалось. Методистка, заглянув в расписание, сказала, что у Савонаролы Родительский час, в аудитории №205, что в Галерее Ректоров. А Соломеи нет с понедельника. И когда она появится, неизвестно.

Многообещающий неприятный холодок пробежал по спине Кая. Знала ли вообще Магистр Соломея о происшествии? Как бы она к этому всему отнеслась? Ему хотелось объяснить ей или хоть кому-то вообще, что на самом деле произошло тогда в парке. Геля была… но она ушла, появился кот, за ним бассеты, потом хозяйка бассетов, и всё время перерыва он был на лавке, читая журнал. Но в тот морозный день в парке было безлюдно, и никто не мог подтвердить его слов. Не кота же в самом деле разыскивать в свидетели?

Сто раз он задавал себе один и тот же вопрос… Почему Ангелина указала на него? Почему Ангелина оклеветала его? Он всегда считал её прямой и честной, и они нормально общались… до того случая в парке. Муза заявила, что видит лишь одно разумное объяснение – некто, напавший на Ангелину, принял облик Кая. Такие техники они ещё не проходили. Собственно, всё их колдовство сводилось пока к плетению простеньких Магна Кварт на учебных связующих из запасов Академии. Потому, превращения такого рода пока что представлялись им малодосягаемой мечтой. Это, по мнению Музы, означало всего лишь то, что насильником не мог быть неофит. И это быстро стало бы понятно любому, кто пожелал разобраться. Но никто не желал.

Кай вернулся ни с чем и просидел следующую пару, мысленно подводя итоги и стараясь не встречаться ни с кем взглядом. От этого было легче.

На большом перерыве он быстро сложил вещи в рюкзак и снова тихо вышел из класса. Ему и в этот раз не хотелось звать с собой деда. Дед виду не показывал, но нервничал не меньше. А может и больше.

Кай решил, что это касалось только его. Он должен был сам во всём разобраться. И, радуясь своей решительности, он в мрачном одиночестве преодолевал ступень за ступенью, коридор за коридором. На плечи вдобавок к весу рюкзака будто давил гигантский пресс из путанной массы несправедливости, интриг и непонимания. Внутри всё кипело, но Кай заставлял себя улыбаться и насвистывать.

Крыло фотоников осталось позади, в административной части Красного Корпуса его мало кто знал. Кай с облегчением почувствовал, что пресс слегка ослабил давление. В переходе к Галерее Ректоров вдалеке он заметил Глеба Володара и только сейчас понял, что не видел того на занятиях с самого утра. Но, оказывается, он был в Университете.

Глеб шагал ему навстречу вместе с короткостриженой девушкой, Кай её не знал, но часто видел в числе подружек Янины Ягеллон. Эти двое шли рядом, но лица их смотрели в разные стороны так, что казалось, их связал какой-то неприятный для обоих предмет. Они почти поравнялись, и Кай махнул Володару. Тот покосился на него таким рассредоточенным взглядом, будто впервые видел, и также равнодушно отвернулся. Теперь они смотрели в одну сторону со спутницей, и лица их сковывало прежнее выражение взаимной неприязни.

Кай сказал себе, что Глеб его просто не заметил – так бывает, даже лоб в лоб можно не заметить знакомого, если занят мыслями – и двинулся дальше, не оглядываясь. Счёт и так был не очень хороший – сперва сплетники в буфете, за ними Дарка, потом Деники, вдобавок к ним Ванга и теперь Володар. Остаток пути к Галерее Ректоров он проделал без приключений и был сердечно рад, что ему не встретилось ни одной живой души.

У порога Кай выдохнул и протянул руку к дверной ручке, но в этот момент двери аудитории №205 распахнулись, и он лоб в лоб столкнулся с коротышкой, чей густой бас мощно сотрясал портьеры на окнах в Галерее. Окидывая Кая взглядом с ног до головы, тот сощурил глаза, что-то прикидывая. Вокруг на несколько мгновений воцарилась тишина, а потом мужчина зарокотал пуще прежнего, обращаясь к непонятному собеседнику на потолке. Кай проследил взглядом – там никого не было.

За мужчиной двигалась группа людей, все как на подбор невысокого роста. Через пару секунд, заметив среди людей Ангелину, Кай понял, что впереди шли её родители, а замыкалась процессия двумя стариками, наверное, дедом с бабушкой. Среди них длинной худой жердью виднелся Савонарола, на лице Магистра было написано удовлетворение. Кай решил, что это плохой знак. Очень немногие вещи приводили Савонаролу в доброе расположение духа. И Кай не смог бы назвать ни одной, связанной с ним лично. А вопрос, судя по лицу отца Ангелины, касался его непосредственно.

Маленький мужчина и крохотная женщина выглядели очень взволнованными. Кай потоптался на месте, размышляя зайти ли ему в другой раз или остаться, и решил, что его вопрос вполне может подождать. В следующий момент его увидела и сама Ангелина. Лицо её вспыхнуло ярким румянцем. Кай совершенно непроизвольно тоже покраснел.

Магистр улыбнулся, и худощавое мрачное лицо преобразилось. Савонарола, не пряча улыбки, громко произнёс: «А… вот и сам. Синьор, вы желали видеть его, прошу. Кай Острожский, собственной персоной».

В следующий миг отец Ангелины повернулся к Каю. Никогда прежде Кай не видел столько горечи во взгляде.

– Вы рехнулись, – в возмущении заголосил отец Ангелины, – это чудовище до сих пор в Академии? Моя девочка пострадала из-за его дурной крови, мы неделю не могли успокоить её! И чем ещё всё это кончится! А этот до сих пор не наказан!

Савонарола кротко улыбнулся.

Кай потерял дар речи, жалея, что в этот момент рядом нет деда. В горле будто выросла сотня шипов, но он заставил себя выговорить:

– Я ничего не делал. Расследование должно доказать мою невиновность. И найти виновного…

– Cara mia, у нас нет повода не верить показаниям дочери этих уважаемых людей. Доказательств на сегодняшний момент предостаточно. Хватит кривляться.

– В смысле? – выпалил Кай, не успев осознать сказанное. Он чувствовал, как кровь отливает от лица. Как леденеют и дрожат пальцы на руках. Он почувствовал, что дрожь сейчас будет заметна и спрятал руки в карманы.

– Мерзавец! – воскликнула крохотная женщина рядом с Ангелиной.

– Геля… скажи им! Это неправда! – вскричал Кай, делая шаг к ней.

Ангелина шарахнулась, налетев на Савонаролу, затем подняла лицо, и Кай увидел её заплаканные глаза. Он вдруг понял, она не скажет. Она убеждена, что это сделал он.

Внезапно ситуация переменилась. Лицо Савонаролы вытянулось, глаза сузились. Он что-то увидел.

Кай оглянулся. По коридору твёрдым шагом к ним приближалась Соломея Медвяна. Длинное шёлковое платье переливалось оттенками кипящей стали. В руках был длинный чёрный зонт. Вид у неё был уставший, вся она напоминала направленный к цели гарпун. Не располагающий к тёплым приветствиям.

– Острожский, вы почему не на занятиях? Магистр, вы мне нужны. Надеюсь, вы уже освободились? Что здесь происходит?

Отец Ангелины, набрав полные лёгкие воздуха отчаянно забасил:

– Почему бы вам не спросить у штанов этого мерзавца? Вы тут главная? Требую полного разбирательства. Я требую, чтобы этот ваш великий Острожский был исключён из Академии!

– Ну, ну, ну… – Соломея успокаивающее подняла ладонь.

– Не только исключён. Чтобы… чтобы… – кипятился коротышка. – Магистр Лиходед меня заверил! Вы, вообще, в милицию сообщили?

Маленький мужчина трясущимися руками вынул из кармана пачку сигарет и, не обращая внимания на остальных, затянулся. Жена нервно покосилась на него, но промолчала. Дымок, клубясь, потянулся к украшенному лепниной потолку.

– И вообще, вы не спросили его, откуда на его руках эти раны? – нервно выкрикнул отец Гели.

– Потому что на меня напали собаки. И ещё кот… лицо поцарапал, – чувствуя неубедительность этого объяснения, ответил Кай.

Несколько секунд отец Гели пристально смотрел на него.

Вопреки ожиданию, Савонарола не ухватился за этот аргумент.

– Это вряд ли можно считать преступлением, – саркастически бросил Магистр. Кай с удивлением посмотрел на него. Тот продолжил, – у нас есть более весомые аргументы.

Соломея, перекинув зонт на руку, внимательно разглядывала Ангелину. Отец продолжал орать. В его речь вплетались слабые попискивания двух крохотных женщин – мамы и бабушки Ангелины, хотя мужчина прекрасно справлялся сам. Кай почувствовал, как Соломея взяла ситуацию под контроль, на сеансах с Магистром Силы они чётко ощущали её метод воздействия. Затем она подошла к Геле и незаметным движением взяла её руки в свои. Ангелина смутилась, Кай это заметил. Девушка попыталась отступить назад, но Соломея, не выпуская руку, приблизилась к ней вплотную.

Одновременно Соломея повернула голову к Савонароле и спросила:

– Кстати, вы завершили ваше расследование, Магистр Савонарола?

Кай слегка успокоился. Соломея, умная и мудрая Соломея всё знает, она во всём разберётся. Он ни в чём не виноват. Если Савонароле так нравится над ним издеваться, то Соломея уж точно сумеет разобраться. Кай вскинул торжествующий взгляд на Магистра Теорий. Неожиданно губы Савонаролы растянулась в довольной ухмылке.

– Видите ли, обстоятельства несколько переменились, – Савонарола картинно развёл руками.

– Уточните, что вы имеете в виду, – не выпуская рук Ангелины, сдержанно спросила Соломея. – Согласно Устава Академии, вы обязаны провести расследование. Есть полный набор ходатайств для этого.

– Нет, увы.

Кай уже открыл рот, чтобы уличить Савонаролу во лжи, но сдержался. Тот продолжил:

– Строго говоря, для того чтобы начать расследование, мне не хватает минимального количества заявителей.

Кай поднял глаза на Соломею. Сперва он почувствовал неприязнь, потом пришла лёгкая неловкость и следом на лицо наползла гримаса торжества, как у человека, наконец поймавшего на горячем удачливого мерзавца – Посвящённый врал, глядя в глаза Главе Академии.

Кай резко бросил:

– Магистр Савонарола лжёт. Пять заявителей выступили с требованием…

Но договорить он не успел. Соломея Медвяна взглянула на него неожиданно сердито.

– Я бы хотела выслушать Магистра Савонаролу, Острожский. Не сомневаюсь, что вам всё объяснят в должное время.

«…Хорошо. Я спокоен. Терпение. Правда на моей стороне. Факты на моей стороне. Соломея… тоже на моей стороне».

– Простите, – грубовато ответил он и умолк.

Мысли разрывали его голову. Что происходит, в конце концов?.. Прежде он не допускал, что Магистр стал бы манипулировать фактами или использовать собственную власть с каким-то умыслом, но факт оставался фактом, Магистр Теорий лгал Магистру Силы.

Савонарола, конечно, блистательный проповедник и оратор, и мог бы заболтать кого угодно. Но только не Соломею. Соломея сейчас разберётся и размозжит его, как гусеницу. От этой мысли стало почти весело, он смотрел в непроницаемое лицо Магистра Савонаролы и внутренне улыбался. Очень приятное чувство, оказывается, ловить лжеца на горячем.

Но Соломея… Похоже, он рано обрадовался – от спокойной, уравновешенной Соломеи сейчас буквально веяло гневом.

Лицо Савонаролы также посуровело, от недавней ухмылки не осталось и следа. Кай не мог растолковать это выражение, потому что на занятиях Савонаролы неофиты другого почти не видели, и снова начал волноваться.

Магистр отступил в глубь кабинета, жестом приглашая Соломею Медвяну и всех остальных войти. Соломея кивком головы предложила ему занять кресло председательствующего. Савонарола раскланялся. Члены семьи Гелевейки, ставшие свидетелями разговора между магистрами, воодушевились. Бабушка с дедушкой, похожие на двух тучных воробышков, заняли места в креслах у огромных напольных часов. Отец и мама Ангелины, один толстый, другая худая, уселись рядышком, с серьёзно-торжественным видом взирая на расположившегося по другую сторону стола Магистра Савонаролу в коричневой рясе.

То, что все они видели, похоже, вселяло в них надежду. Горячее желание наказать виновника, укрепилось наконец каким-то реальным действием. Невероятная худоба делала Магистра похожим на ходячий скелет. Мрачное одеяние – на вечно спущенный траурный флаг. Они не сводили взглядов с его сурового лица и хищного носа, последний обострял его зловещий образ и отнюдь не казался каким-то лишним ему дополнением. Карающий меч правосудия в руках Архангела Гавриила сейчас выглядел бы, наверное, менее убедительно.

– Быстрее уж. Начинайте скорее, – донеслось со стороны, где сжались в креслах старики.

Кай пристально вгляделся в их лица. Внезапно ему захотелось раздавить их, как бессмысленных наглых тараканов.

Когда все расселись по креслам, Магистр Савонарола взял в руки папку и, раскрыв её, извлёк оттуда какую-то бумагу. Соломея не торопила. Кай отметил про себя, что Ангелина отсела от Соломеи как можно дальше. Он занял свободное место поближе к Магистру.

– По состоянию на пятницу прошлой недели заявителей действительно было пятеро. Но с того момента кое-что изменилось. Одно заявление было отозвано. Я принял этот отказ, – голосом учёного секретаря произнёс Савонарола. – Мы должны уважать решения неофитов. Поощрять их к мыслительной деятельности. И если такая мыслительная деятельность приводит к перемене мнения, считаю это выходом на новый уровень осознания. Признаю такое решение особенно взвешенным суждением. И я его принимаю.

Кай окаменел. Он почувствовал себя раздетым и ограбленным.

Соломея кивнула:

– Ваша позиция ясна. Это кое-что проясняет. Желаете сообщить имя неофита, отозвавшего свой голос?

Каю решительно не хватало воздуха. Он чувствовал, как некая сила стремительно тянет его ноги ко дну. Кто? В самом деле… Он доверял каждому.

Кай почувствовал, как Соломея взяла его за руку. Биение сердца замедлилось.

Савонарола вернулся к прежней вальяжности в интонациях:

– Право, не сейчас. Это технические подробности, кому это интересно? – на лице Магистра не было ни тени улыбки, ни капли сомнения.

– Да бросьте вы! Милиция разберётся!

Разволновавшись, отец Гели снова поднялся и прошёлся перед пустым камином, оставляя за собой ленту табачного дыма.

Савонарола не ответил, неспешно прохаживаясь между ними, заложив руки за спину. Соломея взглянула на него и поторопила:

– Не тяните, Иеронимо. Есть ещё что-то?..

– Как я сказал, формально у меня нет оснований открывать дело. Но я не пью младенческой крови, как мог бы подумать кто-то из присутствующих…

«Пьёшь, пьёшь», – подумал Кай.

– …так вот… Я провёл расследование и теперь у меня нет сомнений в вине присутствующего здесь неофита Кая Острожского. Прошу, ознакомьтесь, – с этими словами Магистр протянул документ Соломее.

Кай в волнении наблюдал за её лицом. Что там?

Соломея с удивлением перевела взгляд на Кая.

Савонарола склонился над креслом Кая, уперев руки в подлокотники:

– Должное время наступило, Острожский. Готовьтесь. Теперь у меня ещё больше оснований привести приговор в исполнение.

Кай на миг зажмурился, будто готовился к прямому попаданию в него молнии.

Соломея, держа листок в руке, проговорила:

– Что тебя связывает с Орели Боян?

– Я… я н-не знаю… У нас парней с таким именем нет, – пролепетал Кай.

Соломея откинула голову набок, рассматривая его совсем по-птичьи.

– Орели Боян не парень, а девушка. В этой докладной Орели заявляет об идентичном случае с твоим учас…

Её перебил голос Савонаролы:

– Это, если не ошибаюсь, ваш предмет?

Перед глазами что-то сверкнуло, он еле сдержался, чтобы не зажмуриться. Кай не слышал дальнейших слов, в ушах начался гул. Секундой позже он понял, что рука Магистра сжимала шнурок, а у самого его носа покачивалась золотая ладанка с трезубым оттиском.

Внезапно из немоты и глухоты его выдернуло шипящее:

– Острожский, два изнасилования, это уже не отчисление. Это приговор.

Последний козырь Савонаролы сломил его. Он так и замер с открытым ртом, глядя в сомнении на знакомый предмет. Родственники Гелевейки сбежались к нему, наклоняясь над креслом. Маленький мужчина, которого Кай охотнее записал бы в булочники, с лицом работника Фемиды свирепо хлопнул себя по ляжкам и выкрикнул: «Попался, красавец».. Жена опасливо поглядывала на Соломею. Бабушка Гели, перегнувшись через плечо сидящего Кая и приподняв очки, в упор рассматривала золотую ладанку. Её седая прядь щекотала ему ухо

Он нервно улыбнулся.

Савонарола выпрямился и отступил. Его лицо больше не выражало ни торжества, ни волнения. Кай испугался не на шутку. В следующий миг перед ним появилась высокая фигура Магистра Соломеи с длинным зонтом в руке, она жестом показала ему встать, потом коротко объявила об отстранении на три занятия, попрощалась, не обнадёжив Кая ни единым словом, и двинулась к выходу из кабинета, будто остальное её не касалось. Следом за ней, пожав плечами, к дверям направился Магистр Теорий.

В дверях Магистр Силы повернулась и сухо проговорила:

– Будем считать Малое слушание закрытым.

– Малое? А есть ещё большое? – обрадованно спросил отец Вейко.

Соломея промолчала, отворачиваясь от него к Магистру.

– Мы назначим Большое слушание через три дня. Будьте готовы. Я надеюсь…

– Три дня? ТРИ ДНЯ!!! – зарычал маленький человечек в спину Соломеи. – Я уничтожу этот вертеп! Если нужно, здесь будут прокуроры, танки и самолёты, и от этого грязного заведения не останется и памяти!!! Я звоню министру. Я… прям сейчас… – он подвился слюной и, сделав пару вздохов, потрясая кулаками, продолжил, – О вас забудут, неуважаемая, имена покроют позором. Я не остановлюсь! И предупреждаю!!! Малейшая тень недоверия к словам моей дочери – я уничтожу всех. Я… Я… Я вытрясу всю вашу магию на свет божий и отзову вашу лицензию, – последние слова он прошипел.

Кай видел, как Соломея замерла, будто в спину ей ударил нож. Как она молчала, и он понимал, почему. Как учтивость на её лице сменилась… испугом? Он тогда не поверил своим глазам, но всё понял.

Это било по Академии.

Выбора не оставалось.

Жертва назначена.

Цена тоже.

Он был обречён на это и понимал почему. Понимание не уменьшало горечь.

Голосом, который ему самому показался слабым и усталым, он попросил, чтобы ему зачитали вслух жалобу Орели Боян.

Савонарола свернул лист докладной в свиток и бросил что-то вроде «не сегодня» и «на всё воля Господа нашего». Его голос, мягкий и музыкальный, старался выразить искреннее сожаление, которое он испытывал, судя по выражению его лица, исполняя эту печальную обязанность.

Магистр Савонарола, несмотря на свои сожаления, предложил главе Академии ясную и заслуживающую доверия версию событий того дня. Кай не смог бы сделать это лучше.

И все один за одним вышли из кабинета.

Кай шёл, не разбирая куда. В глазах плыло. Решение было принято. В голове поселилась пустота, в груди ужас.

– Будь оно всё проклято, Тори…– процедил Кай вслух. Прохожие студенты расступались, принимая его за больного или пьяного. – Будь оно проклято!

В нём поднималась злость, густая и тёмная, ярость, жаждавшая прорваться безумной выходкой. Наверное, и правда, в таком случае лучше захлебнуться в вине.

Значок фотоника ушёл в спящий режим. Кай автоматически узнавал в потоке лиц сокурсников, и ему было наплевать, поздороваются ли они с ним или шарахнутся в стену, Кай сделал вид, что не замечает их. Ему наплевать. Как наплевать и на Академию. Век бы её не видел. На Корпус. На проклятого Велеса с его Путём. На всех. Неудачник. Дурак. Рохля.

Слепой гнев отчаяния бушевал в нём. Мимо промчался знакомый тёмно-синий макинтош. Кай отвернулся. Он шёл наобум.

Кай вспомнил, как сжался в кресле и не хотел шевелится.

Изнасилование! Кай знал, какое бывает наказание за нарушение «романтического» табу. Он догадывался, каким может быть наказание за разглашение тайны Академии Золотой Лестницы, но изнасилование… это казалось ему нереальным.

Изнасилование, два случая подряд? В этом не было никакого смысла. Он мог заполучить почти любую девушку Университета, если бы захотел. Он это знал, чувствовал, но никогда не использовал.

Что приготовил ему Савонарола? Что это был бы за приговор?..

Кай брёл коридорами и уже собирался свернуть к лестнице, однако, услышав знакомый голос, обернулся и внимательнее посмотрел на человека впереди. Навстречу прямо по коридору шёл Глеб Володар.

Пусть, пусть это будет Володар. Человек, от которого не стоило ждать доброго слова. Однако он был другом. Доказал это.

На этот раз Володар узнал его. Взгляд, которым тот уставился на Кая, был настолько тяжёлым, что Кай на секунду устыдился собственного состояния. По лицу Володара было ясно, что проблемы Кая могут оказаться гораздо менее нерешаемыми. Да… конечно… Янина Ягеллон. Это нерешаемо.

…

Оба молча приняли к окну, не сговариваясь уселись на подоконник. Засунув руки в карманы, какое-то время оба молчали.

Кай продолжал ругать себя последними словами. «Известны ли истории люди, которым довелось потерять две самые важные и незаменимые вещи, причём волшебные? – думал он. – Я знаю об одном таком придурке… Удавалось ли кому попасть дважды под обвинение в изнасиловании, причём к одной из жертв он был равнодушен, а о другой даже никогда не слышал? Это тоже обо мне».

Кай вспомнил, как родители Гелевейки удивлённо перешёптывались, потому что Савонарола был хорош в своём деле. Очень хорош. С другой стороны, ни мать, ни отец, ни старики Вейки не виноваты в том, что он не может доказать свою невиновность. Только теперь это было уже не важно. Теперь всё было не важно. Скоро всё закончится.

Володар сидел потупившись, и Кай снова вспомнил остекленевший взгляд Янины. Дрожь он подавил, но не смог отбросить внезапное чувство опустошения, которое с болью разрасталось где-то в грудной клетке. Тогда Савонарола действовал мгновенно, не раздумывая, не колеблясь. На его лице не дрогнула ни одна морщинка. Бесшумное карающее воздействие его было направлено на Янину со спины. Кай поёжился и посмотрел на друга.

– Прости, – пробормотал Кай.

Он хорошо понимал Володара в этот момент, потому что после ухода Истории видел её в каждой золотоволосой девушке. Он знал, как замирает сердце, знал горькую боль, что приходит за искрой надежды. Тогда в тоннеле… он никому не рассказал… Он жалел, что не выслушал её. Он так поступил… безобразно… И лишил себя шанса. Но он был виноват, а Володар – нет. И Янина была где-то здесь, в Университете. Видеть её чужую, каждый день, вновь и вновь, наверное, страшнее пытки.

Он вздохнул.

– Погода переменилась, – не зная почему сказал Кай и кивнул в сторону окна. И непонятно зачем добавил, – теперь дела пойдут получше.

Кай увидел, как блеснуло в уголках глаз друга, и ему захотелось обнять его, похлопать по плечу, как часто делал дед. Но вместо этого он отвернулся, давая тому возможность справиться с волнением. Он застыл нос к носу со своим отражением в тёмном стекле.

Прошла неделя с того момента, как Панночка сняла своё проклятье и вернула Володару сердце. Но дыхание его всё ещё было неровным, иногда он будто забывал дышать и потом, спохватившись, делал несколько коротких судорожных глотков воздуха, хватаясь рукой за область сердца, в том месте, где не так давно на глазах у всех расплылось кроваво-чёрное пятно.

Володар молча покосился него, взгляд его скользнул по ноге Кая и затем упёрся в лицо.

Кай не ждал этого испытующего взгляда и уставился на стену с портретом какого-то чернобородого мужчины в поповском облачении. Тот ровным взглядом смотрел сквозь него. Такие не ведают страха. Веками не отводят глаз. Не сворачивают и не гнутся. Нет за ними ни ошибок, ни греха.

– Я теперь понимаю, как это было… с ней, – сказал Кай, пытаясь придать голосу чуть больше теплоты. – Не представляю, что она тогда чувствовала. Что ты чувствовал.

Глеб снова потупился.

– С ней всё теперь будет хорошо, – голос его звучал необычно глухо.

– Да, хорошо. Можно, наверное, и так сказать. Но тебе как? – Кай горько усмехнулся.

Из головы не выходило, что совсем скоро проклятый инквизитор взмахнёт своим зеркальцем, его собственные глаза остекленеют, и лица вокруг него станут чужими и неприятными. Интересно… его хотя бы выведут из аудитории или?.. Или Савонарола организует всенародное аутодафе?

Внутри опять похолодело. Он с некоторым усилием всё же сумел придать лицу, как он надеялся, расслабленное и спокойное выражение.

Володар устало потёр глаза и мрачно посмотрел на Кая.

– Он знал, что я сдамся. Он всё всегда знает. На много ходов вперёд…

Кай кивнул. Ему хотелось всё рассказать. И чтобы его поняли.

– Я только что от него. Это страшный человек…

– Тебе уже сказали? – Глеб вытер рукой вспотевший лоб. Он с трудом подбирал слова.

Кай кивнул, думая о неведомой Орели Боян, которая по непонятной причине оговорила его, расписав подробности совершенных им мерзостей. Но ведь он никогда о ней не слышал. Кто это вообще? Зачем она это сделала?

За окном хлестал дождь, ни на миг не снижая объёмы поставляемой с неба на землю воды. Его монотонный гул и звонкая дробь по железному подоконнику неожиданно успокаивали. Природа плачет вместе с ним. Такая банальность. Вот тому чернобородому его вовсе не жалко. Кривит губы, презирает грешников.

Глеб продолжал.

– Не думай, что я не знал, что будет так. Мне сказали. Ещё и пророчество Ангары. Я не хотел верить. Но её не обманешь. Я боролся. И я должен был сделать выбор, прости, – тихо проговорил Глеб и положил свою ладонь на руку Каю.

Кай потерял нить разговора и смутился. Это было совсем невежливо с его стороны. Другу было так же тяжело, но тот всё же находил слова поддержки.

Кай мягко высвободил руку и потрепал Глеба по плечу. Вдруг его осенила идея.

– А что если… тебе познакомиться с ней заново?

– Заново?

– Ну да. Она вспомнит тебя. Вы были хорошей парой.

– Кто?

– Ты… и Янина… – Кай встал с подоконника, – Янина, твоя невеста. А ты о ком вообще?

– Я о Боянше. И Лиходеде. Не понял…

– Подожди. Причём тут ты? И Лиходед? И… – Кай снова посмотрел на Володара. – Боянша – это Орели? Как её там, Орели Боян?

Володар тоже встал с подоконника. Лицо его было красным.

– Я думал, тебе сказали.

– Что сказали? – с чувством нарастающего ужаса спросил Кай.

– Это Лиходед.

– Что сделал Лиходед? – внезапно Кай понял, что не хочет больше ничего знать.

– Он запугал её. Он всё подстроил, натравил Савонаролу. Я хотел убить его. Потом. Я всё продумал. Я не должен был тебе говорить. Но сперва надо было спасти Янину, и я…

Молчи. Молчи, больше ни слова…

Он не хотел слышать о том, как Глеб отозвал своё ходатайство о расследовании. И что сделал он это по велению Магистра Лиходеда.

Но… какой выбор должен был сделать Глеб?

Что они сделали с Орели?

Почему Глеб просил прощения?

Володар что-то ещё говорил, всё более торопливо и путано. Он, наверное, всё это объяснял, но Кай не слушал его. К своему величайшему удивлению, в этот момент он почувствовал мимолётный прилив жалости. Однако это чувство практически сразу улетучилось, уступив место чувству превосходства. Во всяком случае, сам он до сих пор никого из друзей не предавал. И не продавал. Он почувствовал, что не испытывает злости. Это была успешная мысль. Думать её было нормально.

Ещё Кай понял, что не знает кое-чего очень важного. Того, о чём снова стоило спросить.

– Что было в твоём пророчестве? Я должен знать, что тебе сказала Ангара.

Глеб побледнел. Снова сбился с дыхания. Кай ждал. Он не торопил, подумал, что задай кто-то подобный вопрос ему самому, он бы точно не захотел вспоминать и рассказывать.

Со стороны Володара доносилось что-то среднее между вздохами с беззвучно проговариваемыми ругательствами. Кай не сводил глаз с его груди – крови на рубашке не появилось.

Что за бред, вообще…

– Поклянись, – наконец потребовал Володар.

– В чём опять?

– В том, что сразу забудешь то, что услышишь.

– Это как?..

– Так. Никогда больше ни слова об этом.

– Да. Говори.

– Никогда. Понял?

– Говорю же…

– Поклянись.

– Да, уговорил. Клянусь, что сразу же забуду обо всём, что услышу от Глеба Володара. Так пойдёт? Или пойдём землю есть? – он покосился на полузасохший цветок в кадке у стены. – Тут вот есть кой чего…

Кай подумал, что перевести разговор на шутку было бы не самым плохим решением. Но прозвучавшая в голосе Володара истерика заставила вернуться к серьёзному тону.

– Не надо, – Володар оставил этот укол без ответа и снова уселся на подоконник. С видом человека, который вырывает что-то страшное из своего сердца.

Он уставился в пол, белая чёлка свисала, закрывая бескровное лицо.

– Она сказала, Ангара, что свадьба утонет в слезах и крови, что невеста моя лишится разума от рук моих. Что… Что после всего она предаст меня. И что свою судьбу я буду отбивать у неё.

– У кого у неё?

– У Ангары.

– Э… что это значит? – Кай замотал головой. – Что это значит, ты понял?

Глеб повернулся к нему спиной. Он с трудом дышал.

– Она сказала, что я… Что моя судьба… это ты.

– Ну-у-у… Угадала. Ты крепко помог. Мы вроде как… перестали воевать.

– Не так… – Глеб повернулся к нему лицом. Мгновение он безнадёжно смотрел на Кая. Волосы на лбу были мокрыми. Серые глаза полны отчаяния.

Кай стоял неподвижно, осознавая, что, пока он жив, он не посмеет упомянуть об этом разговоре ни одной живой душе. Он не собирался краснеть. Но лицо его горело, где-то очень глубоко под кожей.

Наверное, это жгли воспоминания. Он прижимает Володара к стене за секунду до укуса Карны. Он за спиной Володара, крепко сжимает его запястья. Ладонь Володара на его руке минуту назад. Господи, за одной партой с этим человеком он просидел полгода…

Час от часу не легче. Это тоже часть игры Времени? Или Пути?

– И чёрт с ней, – Кай и сам бы не объяснил, о ком он сейчас. Через секунду, не отдавая себе отчёт, добавил, – она вся какая-то… бисквитная. По крайней мере с Ангарой не так скучно.

Володар вскинул голову.

– Тебе всё ещё скучно?

– Когда-то было…

Он смотрел в запотевшее окно. Ливень остыл. Небо потемнело от тяжёлых свинцовых туч и густого пара, поднимавшегося над крышами, шпилями и куполами. Чёрное небо над чёрным городом, лишь только кое-где на западе рваные розовые просветы. Тускло светились окна соседних зданий. В ранних сумерках где-то у самых луж чёрными искорками мелькали ласточки.

– Ты поклялся. Никогда. Больше ни слова.

Кай кивнул, думая о чём-то далёком и безвозвратно утерянном.

– А что она сказала тебе, в твоём пророчестве? – голос Глеба прозвучал совсем тихо. Он почти успокоился, его перестало трясти.

Кай помедлил с ответом, решая, что правильнее – ответить или просто уйти.

«Орёл», – сказал он и, достав из кармана монетку, бросил на пол перед собой.

Володар присел на корточки и поднял монету. «Орёл», – был его ответ. Кай присел рядом.

– Череп. Месть. Я не знаю, о чём это. Ещё… храм, гора, цепи, тюрьма… Я не разобрался ещё. Пара, пара… какая пара?.. – Кай сделал отважную попытку улыбнуться. – Несколько раз. Пара. Пара. Могила, могила. Бред, короче.

Володар присвистнул.

– Всё ещё думаешь, что твоё пророчество хуже моего? – Кай устало вздохнул.

– Ну… пару она тебе похуже моей назначила… И что, без вариантов?

Кай пожал плечами, внутри осознавая, что снова начал раздражаться.

– А этот тебе чем плох… вот этот, хотя бы?

– Кто? – осторожно уточнил Кай.

– Может, это о нём, – Глеб мотнул головой в сторону портрета чернобородого старца над их головами.

Кай всё ещё не понимал, но привстал, чтобы поближе рассмотреть медную табличку под портретом.

– А кто это?

– Это? Это и есть Могила. Пётр. Он забрал из саркофага череп князя.

– Князя какого?

– Владимира. Ольгиного внука. Княгини. Это может быть как-то связано с тобой?

– Точно связано. Но, надеюсь, нет…

Он хлопнул себя по коленям и громко засмеялся, впервые за несколько недель, забыв про страх. Идея Володара была хороша. Но, к счастью, не верна. Он был уверен в том, что пророчество Ангары связано с исполнением Пути, а Велес не стал бы посылать его в Путь за чужими черепами. Нашлись бы для этого совсем другие земные специалисты, не стоило менять ферзя на пешку. Каргер был бы жив. Это всё же смешно. И грустно… потому что в пророчестве Ангары были и череп, и могила. И месть. А может быть, все эти слова не поток сознания из угроз и опасностей, а группа товарищей, которым не слишком повезло с фамилиями. Может быть, ждут не дождутся его граждане Могила, Храм, Гора… а то и Череп. Может где-то живёт и Пара с Местью. Цепь с Тюрьмой.

Володар взволновано продолжал:

– Чем не версия? Все знают, что это беда. Его неисправимый грех. Пётр Могила потерял его… череп князя Владимира, я имею ввиду. И Гардариния потеряла земной духовный исток. Говорят, следом угас и небесный. Пламенник. И души людские измельчали без подпитки. Но об этом не принято вслух…

Володар уставился на портрет, будто ища в лике ответ. Кай внезапно понял, что всё будет в порядке.

Этот бесконечно ужасный длинный день никак не хотел заканчиваться. После дождя в окна машины веяло сыростью. Небо потемнело, потом снова посветлело, тучи разошлись и небесный горизонт зазвенел бесконечной прозрачностью. Кай видел, что дед за рулём потихоньку поглядывал в его сторону, но ни о чем не расспрашивал. Муза и Карна безучастно разглядывали город в небе.

Древнеград в Небесной Тверди застыл в серебристо-розовом покое. Там, наверху, точно не было места предательству и интригам. У них особый цвет, грязно зелёный, таким цветам место только на земле. Кай рассказал им об открытии Володара, но не стал говорить о встрече с родителями Гелевейки, об отзыве ходатайства, о дикой роли Орели Боян и о потерянном княжеском подарке. Он подумал, что это может совсем разбить сердце старикам, они и так за него переживали.

А Карна…

Он посмотрел на неё, внешне сильную и холодную. Она всё больше отдалялась. Они никогда не были особо близки, и сейчас в людском обличье ей было, наверное, труднее всех. Тихая девушка, ничем не приметная, большинство почти не замечало её, другая часть боялась, чувствуя в её пластике и взгляде необъяснимую леденящую угрозу. Им, наверняка, было странно и неприятно подчинять себя её тихой, неслышной силе, но они не могли управлять своим страхом. Она всё чаще исчезала, её не было дома по многу часов. Он вспомнил, как она плакала над Русланом в больнице. Как ранили её стычки с Тори. Какой беспомощной она была в магической ловушке Савонаролы. Это всё, что сегодня и сейчас, не для неё.

Человеческие дрязги созданы для людей, с их нервами-канатами, с цинизмом, набитыми шишками прошлых потерь и раздвоенными змеиными языками. Мы это переносим, мы к этому готовы лучше. Бить и давать сдачу нас тренируют книги, фильмы и близкие. Но она… дитя леса, крупинка первозданной чистой воли. За её внешним Кай научился узнавать ранимость, в голосе – отчаяние, на лице – улыбку разочарования.

Если бы он мог, если бы она послушала, он бы отпустил её. Плевать на Велеса с его стишками. Кому это вообще всё надо? Миру? Древнеградским магам? Немажам? Тогда почему единственно способного спасти их человека так бьют? Почему не помогают? Не знают? Не хотят? Нельзя?

Но столь глобальные вопросы порождали вопросы низшего порядка, и он снова и снова спрашивал себя – почему именно сейчас? Он задавался вопросом, как поведёт себя Марик в ночь Воронова Права? Он вспоминал слова Глеба и задавался вопросом, с чего бы Лиходеду подстраивать все так, чтобы именно его обвинили в нападении, и почему Орели Боян солгала.

Он всё же собирался обсудить это с друзьями. Но сейчас язык его одеревенел, на самом деле от страха, потому что если все эти слова будут произнесены, он уже не сможет опровергнуть ложь, кем-то в них заложенную.

…

Уже дома, не разуваясь, открыв дверку серванта и сказав себе, что это для храбрости, он налил себе полстакана вина. На вопросительный взгляд деда он вызывающе промолчал и залпом выпил. Дед потёр нос, секунду помедлил, качнувшись вперёд-назад на каблуках, и незаметно вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся и так же незаметно подставил под руку Каю тарелку с колбасой и помидорами. Кай взял кусок и налил себе снова. Где-то внутри у сердца было очень больно. Дед опустился в кресло рядом, не говоря ни слова. Кай не посмотрел на него, он провалился в свои мысли.

Возможно, она, Веремия, знала гораздо больше. Возможно, перемена в Марике – результат её колдовства. Это, думал он, возможно. И ещё она действительно испугалась последних слов Доброго Дуба. Он подумал, что в свои дремучие за-сто лет она была чертовски упрямой мерзавкой, а в молодости, дрянная ведьма, наверняка, была ещё и красавицей – но даже мерзавки и красавицы должны бояться кого-то, не так ли?

Его настроение ухудшалось. Кай упорно пил, убеждая себя, что если не замечать боли, она уйдёт. Перед ним появилась тарелка дымящегося супа. Он возил в ней ложкой и думал о поломанной судьбе, о девушке, которая была очень похожа на идеал, о Древе с опаловыми желудями и о договоре с Велесом, который должен привести к Возжжению полумёртвого Экзовитариума. Ему вдруг стало тоскливо. Он где-то слышал, что мужественность не связана с победой над страхом. Надо ли ему выбирать, каким быть – мужественным или бесстрашным. Является ли страх признаком слабости, спросил он себя, сразу же подумал, что это не так, а затем он не помнил уже, о чем он спрашивал себя, и снова глотнул из бутылки. Он найдёт её. И вернёт её. Он не может вынести мысль, что она где-то и может уже любит кого-то другого. Он выпил за эту мысль. Он отчаянно зевал, макал хлеб в остывший суп, пил снова и пытался сосредоточить взгляд на часах на стене, но взгляд скользил по стене в окно. Дед молча сидел напротив.

– Я люблю тебя, – сказал он ей, натянул одеяло на плечи и выпил ещё немного.

Дед опустил голову и потёр глаза.

– Я тебя тоже, внук.

Всё было так просто. Так было всегда. Он улыбнулся и сбросил одеяло. За окном, вдалеке в небе, как ему показалось, мелькнуло серебристое свечение. Он заметил его, грустно подумал и о нём, решив, что эта серебристая искра в небе заслуживает, чтобы за неё выпить. Там, наверняка, их верная Мистика. Он засмеялся и выпил снова. С ней не так страшно. Надо бы покормить её и отпустить Карну, или даже прогнать, прямо сейчас, решил он и оттолкнулся рукой от серванта, откупорив четвертую бутылку.

Вместо этого он уронил голову на руки и уснул. Ему снились дурные сны, и даже во сне он почувствовал боль.

Он закрыл глаза. Свет в окне был невыносим.

Потом он резко поднял голову, открыл глаза, и уставился на большое красное пятно в небе. Он знал, что это. Это была Кровавая Луна. Ночь Воронова Права. Значит вот так сразу…

Левая рука неприятно царапнула по постели.

Он в кровати, этого он не помнил. Он помнил, как выпил глоток коньяку, и вкус ему не понравился. Как бросил начатую бутылку с балкона во внутренний двор и услышал, как она разбилась о камни, и голосом Кикиморихи кто-то прокричал «Ах, бесстыжие!» Он крикнул в ответ: «Иди в задницу!» Он слышал, как его ноги волочатся по паркетным доскам и голос деда приговаривает «не бодайся», слышал, как невдалеке щёлкнул дверной замок, и кажется, ещё лица Музы и Карны. Это было вчера, давно. Сейчас на улице раздались хлопки – кто-то выбивал ковёр. В черепе отдалось звоном. Он со стоном закрыл глаза. Кровать, казалось, плясала под ним, комната двигалась как кабина чёртова колеса в режиме спуска.

Левая рука болела, он приподнял её, и застыл в недоумении.

Рука в запястье была пронзена иссиня-чёрным длинным пером, глянцевым, какие бывают у диких лебедей. Или у ворон тоже?..

Он поднёс руку поближе к глазам – в месте прокола виднелась запёкшаяся кровь, но боли он не чувствовал. Он с опаской и дрожью попытался вытянуть его из руки. Перо не поддалось, острый конец торчал со стороны ладони. Ни спрятать, ни вынуть. Пошевелил пальцами – кажется, рука была цела. Он поднял её, опустил, попробовал сжать в кулак.

Он откинул голову на кровать и упёрся взглядом в белый потолок. По ковру молотили будто бы уже прямо у него в комнате. Чтоб ты сдох, хрипло сказал он, и каждая буква этой мысли иголками впилась в глаза изнутри.

В дверь побарабанили, «иди есть», – дед, конечно. Кай встал. Качнулся на нетвёрдых ногах и пожалел, что не остался лежать на кровати, а лучше б и на полу.

Он вышел в коридор, по стене добрался до ванной, его снова кинуло, он ухватился за раковину, и его стошнило.

«Правило, да? Убирать сам будешь», – донеслось из кухни.

Кай был в отвратительном настроении, что меньше всего располагало к выслушиванию справедливых упрёков, но ему зверски была нужна еда. И дед был прав. И у деда была еда.

Он прибрал в ванной, набрал полный умывальник воды и опустил голову в воду, задержав дыхание, позволив струе из крана течь сквозь волосы. Он вытащил голову из воды, и отряхнувшись не хуже уличного пса, вышел в кухню и выглянул в окно. Внизу на асфальте виднелись стёкла разбитой бутылки. Трёх разбитых бутылок… Кикимориха с совком и в резиновых перчатках, грузно наклоняясь, собирала зелёные осколки. Попутно она пытливо разглядывала прохожих и соседей, будто желая уловить доказательства заговора против неё в их бесстыжих глазах. Каю стало стыдно. Он вздохнул. Владелец пыльного ковра был невыносим. Кай зажмурился и застонал.

– Вот урод!

Дед поставил на стол тарелку с прозрачным бульоном, порезал чёрный хлеб, Кай снова почувствовал муть в желудке. Он никогда не будет пить снова, никогда. Он открыл один глаз и посмотрел уныло в лицо деду. Тот усмехнулся.

– А ты как думал? За всё надо платить.

– Я слышал, оное лечат оным… – проскрипел голос Кая.

– Ты вчера истребил все запасы, так что супчик и вот ещё… – дед Егор наклонился и поднял с пола трёхлитровую банку с огурцами, – рассольчик.

Час спустя, с супом и литром огуречного рассола в желудке, он понял, что чувствует себя гораздо лучше.

Оставшись один, Кай сел на краю кровати. Он ещё чувствовал головокружение и задавался вопросом, какие силы потребуются от него этой ночью. Боль в голове все ещё пульсировала, и пробитая рука слегка ныла. Он беззлобно выругался и повалился на кровать. Хорошо, хоть на учёбу сегодня не нужно.

Его отстранили на три дня, таково было решение Соломеи Медвяны.

Как ни парадоксально это звучало при данных обстоятельствах, но всё складывалось самым удачным образом…

Последний Хранитель

День Поиска был назначен и наступил.

Проснувшись, Кай услышал далёкий, но ясно различимый звук.

«Кремц. Кремц. Кремц», то затихало, то приближалось.

Ошибки быть не могло, Кай не спутал бы это звук ни с чем, и этот «кремц» говорил о том, что не один он ждёт назначенное событие. Кай выглянул во двор, нервно поёжился и пошёл собираться.

Хорунжий храпел в зале на диване, Кай увидел на полу рядом раскрытый том энциклопедии «Небо и атмосферные явления». Ночи Воронова Права они отыскать не смогли, но это было предсказуемо… Красная Луна нашлась в ней очень быстро, но из чёрно-белых картинок ничего впечатляющего вынести не удалось, сколько Кай ни вглядывался в неясный зернистый снимок.

Хорунжий заворочался, рука его свесилась, бухнув о пол. Руслан резко вскочил, таращась в окно с красным пятном в небе.

Пора…

Кай, поёжившись, выбрался из машины. Все вышли. Дед откатил чуть в сторону. Поднялся ветер. Ночь заходила неприятная. Из тех прозрачно-багровых ночей, когда гнетущая тревога не даёт уснуть, а тягостная обречённость обостряет слух. Красноту луны перечёркивали тонкие перистые облака.

Кай смотрел на гору. Никаких сорок он не увидел, тут друиды ерунды намололи, но что-то истинное в их словах всё же было – эта ночь уже имела над ним власть. И перо в запястье тянуло его к горе.

Верховная ведьма ещё не прибыла, и Марик пока тоже не появился.

– Думаешь, не придут, – хмуро спросил Хорунжий, оглядывая видимое подножие горы. Он всё ещё бормотал под нос, что плохо прошёл некоторые скаты. Друг был не в духе, об этом красноречивее слов говорило отсутствие в гардеробе любимых цветных кроссовок, их заменили унылые чёрные бутсы.

Кай повернулся, губы его были сжаты, взгляд сосредоточен.

– Придут, – он поднял руку, показывая Русику свою проткнутую руку. – Это их приведёт.

Он помнил последнее распоряжение Веремии, которое раздалось за их спинами, когда они уходили. Повернувшись к белобородым сыновьям, Викентию и Иннокентию, ведьма сердито прокаркала: «Тогда нам придётся выждать до суперлуния… Мальчики, ведь и Ночь Воронова Права не за горами. Мы будем сильнее. Такое нельзя пропускать». Кай уловил в её тоне нарочитую многозначительность. Он уходил с ощущением, что Добрый Дуб сумел дочь заставить, но не убедил её отказаться от коварных планов. Кажется, и Руслан, и остальные тоже это заметили, но сейчас Кай не стал нагнетать, а просто добавил:

– Было видно, Веремия по-настоящему испугалась за свою менору.

– А Добрый Дуб хорош, – усмехнулся дед Егор, погладив выпирающий из нагрудного кармана томик Одоевского. – Упёр кусок Экзовитариума и – БАЦ! – бросил к едреней фене Магистериум и подался в ведьмачи.

– Другой вопрос, как, – сухо ответила Карна.

– Что как? – спросил дед, вглядываясь в край чёрной рощи за частными домами.

– Как он к нему подобрался? Тут нужен светоходец или…

– Что или? – повернулся к ней дед.

– Велес… – произнесла Муза почти беззвучно.

Карна вздрогнула, промолчав.

Кай ещё успел заметить её нахмуренные брови, но не успел спросить, есть ли третий вариант – в этот момент тишину сотряс нарастающий рокот.

Секундой позже в небе над крышами домов перед их глазами прорисовалась пылающая точка, она приближалась, стремительно нарастая, дымясь и рассыпая красные искры. В дыму и фейерверке искр, клубясь жарким дымом, проявился предмет, встретить который в этот миг и час они ожидали меньше всего.

Дед от неожиданности отскочил и вовремя. На земле с визгом горящих тормозов застыла деревянная банная лохань, схваченная грубым кованым ободом. Внутри, раздуваемые ветром, следующие несколько секунд перемигивались красные угли. А потом на их месте выросла женская фигура. Босые ноги её умещались аккуратно на пламенеющей жаровне.

– Позволите, – первым нашёлся дед, быстро протягивая пышнотелой красавице руку.

– Мерси, – хохотнула ведьма, перекидывая груду волос за спину, и точно королева с подножки золочёной кареты шагнула из своей лохани. Угольная ладья позади неё занялась холодным огнём, освещая фигуру гостьи.

В этот момент Кай увидел, что левая рука той пронзена длинным фазаньим пером. Друзья почти одновременно переглянулись – ни дед Егор, ни Муза с Карной, ни Руслан таких «визиток» не получили.

В следующий миг, перекрывая завывания ветра, здесь и там в небе загорелись угольные искорки. Выстраиваясь в одну линию, словно парад планет, с дрязгом и гиканьем приземлялись они у подножия горы.

– Потише бы… Перебудят же всех… – беспокойно оглядываясь пробормотал дед, впрочем, уже через секунду подбегая к следующей хохочущей красавице с шевелящимися волосами.

Кай с любопытством вглядывался в грохочущее небо, считая искры. Дойдя до сотни, сбился со счета и бросил – где-то, по его прикидкам, на середине «ведьмопада».

Пока дед обхаживал нескольких весёлых красавиц, Кай осторожно рассматривал новых прибывающих. Были среди них и крючковатые деды с клюками, и уродливые старухи со стеклянными глазами. Появлялись ведьмы и парами, не отличимые от степенных горожан, спина к спине, буравя глазами почётное собрание. Повеселил прибывших и совсем юный ведьмач, стоя в длинном корыте на одной ноге, будто на скейтборде, и выписывая в небе фристайл-фигуры.

Наряды их тоже были весьма любопытны. Чем только не отметили себя ведьмы. В глазах рябило от роя разноцветных панамок, словно на дворе яркий пляжный день. Если не панамка, то на шее или в руке у каждой пятой трепетала яркая косынка, большинство же натянуло атласные жилетки и повязало цветастые фартуки. На груди «скейтбордиста» пламенел пионерский галстук.

Кай вспомнил, как Мастер Привиденцев рассказывал на Метафизике, что в ходе ритуала ведьма вырывает земную оболочку посмертия из какого-то промежуточного «ни здесь ни там» прибежища между жизнью и смертью. Само по себе пребывание там – большое насилие над людской душой. Кай уже точно не помнил, но говорилось, будто таким «застрявшим» душам, вопреки нормальному ходу вещей, уйти правильно кто-то помешал. Или что-то… это отдельный разговор. Но ведьма умеет такую душу пленить, привязывает потерявшуюся несчастную сущность к себе с помощью яркого пятна и управляет ею через своеобразный энергетический поводок. Для полуслепых посмертий цвет – это глоток жизни, ясность сознания, иллюзия оживления.

Он почувствовал лёгкую дрожь. Вступать в контакт с посмертиями он не собирался и ничего яркого из вещей не прихватил. Хорунжий, кажется, по этой же причине проявил предусмотрительность, в этот раз обойдясь тёмными красками в гардеробе. Но зачем-то ведь в его собственной руке торчало перо…

Из темноты на дороге, будто из ниоткуда, вынырнуло несколько фигур. Кай тотчас узнал Марика с родителями и близняшками. Никто из стариков пока не появился. Семейство прибыло на метро, обойдясь без сказочных транспортных средств. Марик старательно избегал взглядов друзей.

– Будешь участвовать? – спросил дед, протягивая ему руку. Кай заметил, что кисть друга также пронзена длинным пером.

– Нет… – Марик нехотя ответил рукопожатием и перевёл взгляд на отца. Дед Егор поздоровался и с ним.

Тот, пряча ухмылку, шепнул деду:

– Кровь своё возьмёт. Вот увидите! Сын самый сильный из нас! Вот увидишь, Марик своего вытянет первым!

Предположительно, Марик покраснел, но в кроваво-красном свете луны, все лица казались алыми.

Со стороны города доносились звуки проспекта. Кай провёл рукой в том месте, из которого только что проявилась молодая ветвь семейства Варивод. Затем сделал десяток шагов, удаляясь от горы, и вдруг пришёл к неожиданному открытию. Он убедился, что, благодаря дивной игре ветров, ни звука не прорывается за невидимый и плотный защитный барьер. Кроме того, разглядывая со своего местоположения совершенно глухую темноту вокруг горы Щекавицы, он укрепился в убеждении, что каким-то образом и картинка наружу не передавалась. Жители окрестных домов спали совершенно спокойно, даже не подозревая о столь многолюдном и пёстром собрании в сотне метров от их ворот. И Кай подобно им ничего не увидел и не услышал. Веремия приняла меры.

Это объясняло, почему за многие века никаких достоверных подтверждений подобным мистическим событиям в хрониках городов и народов не сбереглось. Если ведьмы не желали быть увиденными, их никто не видел. Если ведьмы вредили осознанно, то… Но, насколько Кай успел разобраться в характере народца, прямые удары были не в их стиле.

Сам он всё же надеялся на лучшее…

…

Наконец появилась сама.

Она просто появилась. Высокая точёная чёрная её стать будто игла прорезала залитое огнями пространство. Странным образом все краски поблёкли, тотчас установилась тишина, и даже стихла приносимая ветрами какофония города. Она едва пошевелила пальцем, и все лохани и ступы в один миг сорвались со своих мест и сложились в удивительно ровную ступенчатую пирамиду пяти метров высотой.

Веремия легко взошла по ним на самый верх. Ведьмы и ведьмачи окружили её плотным кольцом. Стало довольно тесно.

– Я рада, что вы явились на мой зов, – она говорила совсем негромко, но голос Веремии был чётко слышен. – Мы не устраивали Поиск десятки лет. Сейчас он необходим. Нашим друзьям… – Кай увидел, как маленькие сощуренные глаза Веремии при этих словах скользнули в его сторону. И каждый в кругу за ней проследил. Под взглядами сотен ведьм стало неуютно. Верховная ведьма продолжила. – Надеюсь, всё нужное при вас, и вы как прежде верны лишь мне и Королю Ворону.

В ответ разнеслось нестройное «Да, дааа, даа-а-а».

– Эта гора скрывает храм, во храме – ларец, от которого зависит наше с вами родовое дело. Большего не знаю и сказать не могу. Начнём же, братья и сёстры. Найденное укажете…

Поднялся гул. Кай не расслышал, что сказала Веремия. Кому должны указать на найденный ларец? Но Хорунжий сердито присвистнул: «С чего это – тебе?» Кай взглянул на деда с Музой. По спине его пробежал холодок. Дед за действиями старухи наблюдал, сдвинув брови и как-то угрожающе посмеиваясь. «Спокойно», – только и сказал он, взглянув на внука.

Карна также не сводила глаз с Веремии. По лицу её понять можно было не больше чем обычно. Почему-то её настроение подействовало на Кая успокаивающе.

Тем временем рекогносцировка менялась с военной чёткостью. Ведьмы и впрямь знали своё дело, и за считанные минуты картинка у подножия Щекавицы изменилась – лохани и ступы нашли своих владельцев и вернулись к ним, теперь гору опоясывала цепочка из костров, каждый участник Поиска занял свою точку в этом, на первый взгляд, хаотично выстроенном, но, на второй – топографически вымеренном пунктире.

Между тем, Веремия будто на крыльях очень ловко взбежала по склону горы и оказалась на плоской лысой вершине, откуда была видна ведьмам, рассредоточившимся с этой стороны горы. Дед не сводил с неё глаз, доставая старый армейский бинокль.

Спутанные раздумья Кая были неожиданно прерваны: в лунном свете на верхней площадке горы что-то засеребрилось. Через мгновение Кай уже видел туманные очертания, а ещё несколько мгновений спустя на фоне мерцающего занавеса небес различал три тёмных силуэта. Представление началось.

Гора Щекавица с этого краю была не слишком высока, сияние красной луны резко очерчивало сухую и длинную стать Веремии, и в этой нежданной чёткости обзора Кай даже мог разглядеть черты её лица. Не успел Кай задаться вопросом, как же ведьмы в цепочке с обратной стороны горы, заросшей лесом, смогут видеть свою Верховную жрицу, как прямо над головой его сгустился и замерцал полупрозрачный образ старухи Веремии.

«Оп-па, технологично, нечего сказать», – присвистнул Руслан, похоже он видел тоже что и Кай. Через минуту картинка поменялась, и каждому стал виден огромный покорёженный дуб, проявившийся на горе, прямо перед фигурой старухи. Они услышали сиплое дыхание старухи и её каркающее бормотание. С этого момента он видел не только фигуру Веремии на плоской вершине горы, но всё вокруг её глазами.

Тишина сгустилась, в этот миг никто не смел даже дышать. Веремия опустилась на колени и вскинула руки. За её спиной появилась неясная фигура, в длинном глухом одеянии с капюшоном, она притягивала к себе волны кровавого лунного сияния.

Веремия не оборачивалась, опустив голову ниже плеч и вскинув руки к дубу, она начала свои взывания. До них донеслись слова, производимые жёстким каркающим голосом, Кай не мог представить горло, способное их издавать. Скрежет корабельной цепи вкупе с грохотом лебёдки в порту звучал нежнее. Одновременно всю окрестность вокруг горы заполнил отбивающий секунды ритм. Глухой дрязг, очень тихий, но очень навязчивый.

Кай оглянулся в поисках кого-то из Варивод. Марик, стоящий ещё пару минут назад за спиной, исчез. Муза с Карной отступили, чтобы не мешать ведьмам, но Руслан с дедом подошли ближе.

Ведьмы, тем временем приготовились к следующему шагу.

Кай не знал к какому. В ритуал их не посвятили. Уговор состоял лишь в том, что к найденной в горе раке никто не смеет прикоснуться. Её саму или место, где она спрятана, покажут. Кай должен быть наготове и без заминок шагнуть к указанному месту. Волнение ещё не успело его захлестнуть, и он, расслабив плечи и глубоко вздохнув, пока что спокойно перебирал пальцами незримые струны, готовясь в нужный момент соткать лестницу… или уж сеть.

– Давайте ещё ближе подойдём, – махнул дед. – Интересно ж.

Они переместились ещё шагов на пять, и здесь уже ощущалось магическое напряжение. Чувство опасности, тревожное предупреждение отступить, заставило их остановиться, дрязг ощущался где-то на уровне сердечной жилы, перехватывая дыхание. Хорунжий пошевелил плечами, справляясь с дрожью. Кай почувствовал тоже.

Ведьмы у подножия раскачивались в едином ритме, над головами их появились светящиеся пучки, они вращались, и под ноги им падали мокрые холодные блёстки, и сотни голосов вторили дрязгу. Слепы были лица и телами управлял не мозг, а этот ритм. Веремия неистово выкрикивала непонятные неизрекомые строки. И время понеслось вскачь. Внезапно Кай заметил, что стрелки часов сдвинулись на три деления. Фигура позади старухи набирала в сиянии, видоизменяясь и разрастаясь, вокруг неё собралось мерцающее красное марево, языки его будто под порывами ветра стремились к луне.

Внезапно дерево на горе качнулось, с треском накренились могучие ветви, дуб издал недовольный рёв, Веремия рявкнула в ответ, фигура за спиной раскинула точное подобие древесных ветвей, и Веремия оказалась между двумя зеркально похожими частями единого. А потом ночь прорезало громкое надтреснутое «каарр-рр».

Перо в руке Кая неприятно пошевелилось.

На алой лунной ветке сидел большущий чёрный как уголь ворон. Не будь он таким огромным для птицы, Кай решил бы, это обычный ворон, каких полно во дворах. Огромный глаз ворона был виден каждому.

– Кааарр-ррр, – клюв снова раскрылся, глаза сурово уставились в душу Веремии, а значит и Кая.

– Разреши, – продребезжала в ответ ведьма.

– Каа-ар-рр, – раздалось сухое.

– Древо, – гулко прозвучал голос Веремии.

– Крраа-крарр-р, – наклонил голову ворон, хлопнув крыльями.

– Позволь призвать, – чётко разнеслось в воздухе.

– Кр-ра-а?

– Ты получишь своё, – прошипела Верховная ведьма. Ворон ещё раз наклонил голову, затем щёлкнул клювом и оттолкнулся от кровавого отражения дуба. В следующий миг в руке ведьмы блеснуло что-то острое.

Кай не успел рассмотреть, потому что воздух вокруг него содрогнулся от ощущения пронёсшейся мимо смерти. В этот момент его глаза отыскали Марика. Тот, раскачиваясь, сидел на коленях перед пылающей жаровней. Под ногами его образовалась чёрная паутина, из которой прорастали еле заметные новые нити. Чёрная сеть смыкалась с такими же нитями других ведьм. Они вибрировали от порывов ветра. В вытянутой над головой руке Марика было что-то живое, и это живое в испуге перебирало лапами, пытаясь вырваться. «Кролик», выдохнул Кай.