1
Девочки сгрудились вокруг бабки Аглаи. Лишь одно веретено продолжало неутомимо жужжать, тонкие пальчики Арины сучили белую кудель. У остальных девочек работа встала, они дрожали, хотя в избе было натоплено. Аглая, довольная произведённым эффектом продолжала рассказ, нарочно сгущая краски.
– А ещё в Дремучем лесу водится топельник, с кожей налима, гусиными ногами и рыбьим хвoстом, он рассекает гладь озера верхом на соме, заманит в реку неосторожного путника и утянет на самое дно…
– Хуже него – Верлиока – чудовище огромное, одноглазое, усы в пол-аршина, вместо волос – кабанья щетина, зубы торчком, на одной ноге деревянный скрипучий сапог, ходит, опираясь на костыль, убивает всех, кого встретит.
– Ой! – испуганно вскрикнула Тася, худенькая востроносенькая девчушка с тощими пшеничными косичками.
На неё со всех сторон зашикали. Аглая понизила голос до зловещего шёпота.
– Недавно про демоницу Мару говаривали. Мол, видели худую старуху в чёрной одежде прям на выселках. Не к добру это… Нечисть из леса лезет, что грибы опосля дождя… Плохие времена грядут…
– Хватить, Аглая, головы морочить! – не выдержала Марфа, дородная полногрудая женщина. – Девочки совсем прялки забросили.
– А, чтобы неповадно было в Дремучий лес ходить, – проворчала Аглая. – Кто-то должен разуму учить. Ещё людей не было, а лес уже стоял. И там много кто из древних обитает, это правда.
– Правда-то правда, вот только пряжи у нас кот наплакал, – рассердилась Марфа. – Уши слушают, а руки дело знают. Неработящую девку никто замуж не возьмёт, – пригрозила она.
Девочки схватились за веретена. Марфа была скора на расправу. Могла и на мороз провинившуюся в одной рубашке выставить. А там, известно, что…
Ходит Зимник, сгорбленный старичок с длинной седой бородою. Бегает он по полям и улицам, стучит посохом. Как ударит, вот тебе и трескучий мороз, реку льдом затянуло. Ну а если посох в угол избы угодит, непременно бревно треснет!
– А Аринушка – молодец, – похвалила наставница, – хорошая работа.
Девятилетняя девочка подняла серо-голубые, как вешние воды, очи. Детство в поселении было коротким, мальчики – за плуг или другое ремесло, девочки – за прялку.
– Научу-ка я тебя вышиванию, девонька. Сдаётся мне, выйдет из тебя толк…
Глазки Арины загорелись, нежные щёчки зарделись. Девочка давно крутилась возле швей, замирала, внимательно разглядывая узоры. Она плохо слышала о чём рассказывала старая Аглая. Жужжание веретена напевало другие сказки… Вот если бы всё, что проносились мимо мысленного взора маленькой Арины воплотить на холстине…
– Баба Аглая, расскажи про летавца. Говорят, ты видела одногo?
– Тьфу на вас, неуемные, – Аглая сделала вид, что рассердилась. – Кабы видела, не сидела тут с вами. Это нечистый злой дух в виде яркой летящей звёзды, а кто сказывает, что и змей настоящий. Перед девицей летавец предстаёт в самом обольстительном облике прекрасным юношей, чарует волшебными своими прелестями, окаянный. Кто сильно горюет-тоскует, к кому летавец и заявится. Голову девке заморочит, хворь напустит, сердце разобьёт, жизнь не мила станет. А бывали случаи: зачарует девицу, уведёт за собой в лес, а там вырежет у неё сердце и съест. Оно для летавца, что для нас снадобье от хворьбы. От этого его колдовская сила увеличивается. Особливо, если дева чистая да пригожая.
– Очи словно небо синие, в волосах горит огонь, стан стройный, будто деревце молодое… Я бы вышила его портрет, кабы сумела, – прошептала Арина.
– Замолкни, девка! Беду накличешь! – раздражилась Марфа. – Ишь, что вздумала: нечистого изображать! Ну-ка, Агая, затягивай песню. От твоих сказок у девчат мозги набекрень.
– Ой ты, прялица, ты прялица моя, – начала Аглая чистым звонким, как у девушки, голосом.
– Сослужи мне службу верную, – с готовностью запела Снежа. Тоненький голосочек вибрировал, Снежа всегда волновалась, когда пела. Оттого и получалось наивно, трогательно.
– Ты спряди мне ниткую тонкую, – включились и другие девочки, – Нитку тонкую, шёлковую…
2
Арина склонилась над рукоделием, равнодушно разглядывая рисунок. В поселении она слыла искусницей. Её работы охотно скупали заезжие купцы. Мастерица покрывала сложными узорами рушники, на скатертях и одеялах расцветали дивные розы, невиданные птицы с ярким опереньем, казалось, взлетят они сейчас и озарят своим сиянием горницу.
Прасковья прятала звонкие монеты в кованый сундучок и приговаривала: "Это тебе, доченька, на свадьбу. Посватается добрый молодец, а у тебя уже и приданое готово". В качестве приданого на дне этого самого сундука лежало несколько рушников, постельное белье, чудное покрывало, над которым Арина трудилась ни один месяц. Райская куща, длиннохвостые птицы, ковёр из золотых лилий, настоящая картина, а не покрывало.
– Откуда ты это берёшь? – удивлялась мать.
– Я как будто вижу эти места, матушка, – объясняла Арина с мечтательной улыбкой.
– Ох уж эти фантазии, – бурчала Прасковья, пряча очередную поделку дочери. – От лукавого это всё. Не доведёт до добра.
И да уж, не довело…
Девушки в селении выходили замуж рано. Едва исполнилось четырнадцать, и ты уже невеста.
Арине миновало шестнадцать. Девка налилась, как спелое яблочко. Стройна, груди тяжёлые, живот упругий, русая коса толщиной в кулак ниже пояса. Парни глаза сломали, выглядывая красавицу в окошко.
Прасковья была сурова и непреклонна, отвадила всех женихов. Даже сватов бабки Аглаи, которая слыла ведуньей. Говорили, что любимый её внук, Стеня, иссох, страдая по Арине.
– Тебе, доченька, мы найдём богатого. Будешь, как сыр в масле кататься.
– Матушка, я своим рукоделием всех прокормлю, – робко заметила Арина. – Вам на старость хватит.
Говорила она так, потому что приглянулся Арине из соседней деревеньки Ярь молодец, вихрастый, весёлый, как глянет ясными очами, так сердце останавливается.
Иван, сын кузнеца. Небогатый, но рукастый, сметливый.
– И думать забудь! – отрезала Прасковья. – Али уже хвостом перед кем-нибудь крутила?
– Что вы, матушка, – потупив глазки, пробормотала Арина. – Я супротив вашей воли не пойду.
А на душе так тягостно делалось, что ни вздохнуть.
Только тёмная ночь и звёзды ведают сколько слезинок выкатилось из прекрасных очей Арины.
– Уйдём в лес! – уговаривал Иван. – Я охотой промышлять буду, с голоду не помрем.
– И что за жизнь у нас будет? – возражала Арина. – Да и какая из меня отшельница? Вот если бы в Дремучем лесу найти клад! Ты враз бы разбоготел, и матушка моя за тебя отдала. Поговаривают там много старого золота запрятано.
– Клад! Хорошо же ты придумала! – сказал Иван. – Прямо сейчас пойду в проклятое место и сыщу твой захорон! Туда нельзя! Забыла, что в этом лесу обитают злые духи и древняя ведьма?
– Я буду ждать. У нас в округе нет ни одного богатея, пройдет время, и я тебя возьму.
Арина вздохнула. Если девушке исполнится восемнадцать, а замуж она не вышла, то девица считалась переростком. Конечно матушка согласится тогда с любым сватом.
Но ждать этого так долго!
…Горючая слеза скатилась по нежной щеке красавицы. Умелая рука покрывала тонкую ткань золотым узором. Лилии по подолу, по широким рукавам и вороту, красивое будет платье. Нити шёлковые, дорогие. Для своей будущей жены Савва привёз самое лучшее. Старый, богатый, как того и хотела матушка.
Окуп такой, что свадьбу хотели назначить на ближайшее воскресение, если бы не время, которое требовалось, чтобы собрать невесту и приготовить все для пышного празднования.
– Ах, я бедная, – сокрушалась Арина.
– Зато работать тяжело не будешь, – отрезала Прасковья.
– Матушка, он же старый, – прошептала Арина, бледнея.
– Ничего! Стерпится, слюбится. Главное, ты ему люба. Остальное – блажь!
И что ей оставалось? Шить это проклятое платье и плакать тихонечко, чтобы никто не видел.
3
Свеча оплыла, яркая полная луна, окружённая красным ореолом, заглянула в открытое окно. В народе такую луну прозвали Кровавой. Ночью закрывались все ставни, считалось, что нечистая сила выходит из Древнего леса и бродит по селению в поисках беспечной души.
Осталось – здесь вышить цветок, да пустить по подолу зелёные листочки. И тогда мать расплетет ей прилюдно косы, и под песнь девушек обведут её и жениха вокруг венчального дуба и прощай – девичество, родной дом и селение. Савва обещал, что жить они будут в городище, в большом и просторном доме. Уже от одной этой мысли на глаза наворачивались слёзы. Родилась бы она мальчиком, не выпало бы на её долю столько страданий…
– Ах, – вздохнула Арина.
– Отчего грустна такая красавица? – раздался от окна голос, исполненный нежности и сочувствия.
Арина вскрикнула, выронила шитье.
– Не бойся меня, милая.
В окно заглядывал юноша. Высокий, сложенный, как бог, с белоснежной мраморной кожей. Золотые волосы до самой земли, глаза – будто колодцы. Он был окутан сиянием словно дымкой.
– Как тебя зовут? – прошептала Арина, сраженная невероятной красотой незнакомца. Сердечко застучало гулко и тяжело, раненое волшебными чарами. В голове стоял туман. Даже если бы и захотела, не смогла бы встать и закрыть ставни. Позовёт юноша, оставит дом, бросит всё и пойдет за ним…
– Моё имя древнее, ты услышишь лишь шум ветра. называй меня – любовь моя. Твоё сердце отныне принадлежит мне. Разве ты этого не чувствуешь?
– Чувствую, – тихо подтвердила Арина.
– А как твоё имя, чаровница?
– Арина.
– Я не видел в округе никого прелестные тебя.
– Люди называют меня первой красавицей.
Никогда в жизни Арина не произносила таких слов. Ей с детства внушили, что скромность девушки – одна из женских добродетелей. Но сейчас Арине хотелось утонуть в этих синих глазах, казаться ещё более привлекательной, желанной.