По ту сторону октября бесплатное чтение

От редактора

Поворот на темное время года, прохладные вечера, едва уловимый запах сырости в жухлой листве, чьи-то шаги в тусклом свете уличных фонарей… Идеальное время для мистических историй с полным погружением.

Талантливый автор умеет ловко сплетать слова и вести своего читателя переулками захватывающих сюжетов так, чтобы тот ни на миг не отпускал руку творца. А еще он знает, как окутывать атмосферой каждую клетку восприятия, заставляя проживать штормовые эмоции и потом жаждать их снова и снова. Именно на такие произведения, вызывающие отклик в каждом нерве, мы обычно и подсаживаемся…

В этом сборнике мы с авторами работали над умением создавать и держать напряжение с помощью деталей, знаков и символов, творить миры, которых можно коснуться всеми органами чувств, и придумывать самые невероятные сюжетные повороты.

Елена Бар, "Иголка"

Тусклый свет фар высветил тоненькую фигурку, бредущую по обочине. Вадим подумал: “Такой мороз! Кто будет бродить в буран? Ох, ёлки!” Что поделать, пришлось притормозить, нельзя бросать людей в беде.

Натужно заскрипев, дверь «Москвича» открылась, в салон ворвался ветер со снегом: Вадим поёжился, растирая ладони.

Звонкий девичий голос перебил вой метели:

– До Преображенки подбросите?

– Садись, дочка, – вежливым тоном ответил Вадим, уже пожалевший о порыве помочь.

“Зачем остановился? Шла нормально, холодно, конечно, но теперь такой круг придется наворачивать. Ёптыть”. Но было уже поздно. Вадим заметил, что у попутчицы оказался небольшой мешок, но не смог разглядеть подробней: лампа давно сгорела. Девчонка стала ерзать на сиденье, шелестя замерзшим пуховиком, и впилась цепким взглядом в Вадима.

“На воробья похожа, – подумал он, – ладно, хоть от голодной смерти её спас”.

Злой ветер с воем швырял хлопья снега в лобовое стекло, заставляя «дворники» работать на износ. Вадиму казалось, что машина сейчас развалится. Его наручные часы пикнули, он взглянул на циферблат: “Ёптыть! До нового года час, а я из-за этой малявки не успею”. Он посмотрел на её мешок, пытаясь понять, что там. Резко запахло хвоей, и тут девчонка неожиданно нарушила тишину своим звонким голосом – Вадим аж подпрыгнул на месте:

– А вы сами откуда?

– Да я как раз из Преображенки родом, но в город давно переехал. В Преображенке никого из моих не осталось. Там только три хромых старика живут да Ивановна. А ты к кому, дочка?

– А я к Ивановне. Внучка ее на седьмом киселе. Она помирать собралась, просила помочь ей с вещами и всё такое. Я – Илга, но все меня называют Иголка.

Она надула пузырь жвачки и весело подмигнула Вадиму. Он вежливо улыбнулся в ответ, но почувствовал, как кожа покрылась мурашками от жути. Хотя, что тут жуткого? Простая девушка, едет помочь дальней родственнице. Что-то не так, но Вадим не мог понять что именно, стало страшно и тоскливо. Ближе к селу буран ослабел, и он решил высадить странную пассажирку у таблички с названием села, а дальше сама доберется.

Внезапно печка забарахлила, в машине завоняло и стало холодно. Запах хвои усилился: заболела голова и стало першить в горле. Вадим прокашлялся, ругаясь про себя и подозревая, что хвоей пахнет из мешка Илги. Окна внутри салона покрылись испариной, Вадим выдохнул и оглянулся на пассажирку. Дрожь пробрала все его тело: она дышала, но как-то механически, и пар из её рта не шел, окно с её стороны не запотело. Он опять кинул взгляд на ее мешок: что там такое?

Внезапно со стороны Илги донесся хриплый шёпот:

– Чуйка у тебя работает, мужичок, – она пнула мешок и прошипела. – А тут дети, невинные милые детки.

– Ччччто? Чу-чуйка? Г-г-где дет-т-ти? – Вадим боялся обернуться. Почему её голос стал хриплым? – Вы о чём?

– На «Вы» перешёл? Я же дочкой тебе была? – Илга с издёвкой усмехнулась. – Чуйка твоя, мужичок, интуиция. Называй, как хочешь.

Илга быстрым движением коснулась руки Вадима. От неожиданности и адской боли он вывернул руль, и машина скатилась в овраг, несколько раз перевернувшись.

Вадим очнулся от боли. Нет, не боли – мучения! Казалось, будто в руку воткнули разом тысячу острых игл, и они раздирали его. Он боялся открыть глаза. Только чувствовал, будто руку кромсают изнутри крошечными челюстями.

Неожиданно стало совсем темно. Вадим понял, что Илга наклонилась над ним. Он решил открыть глаза – все равно умрет. Открыл и заорал: бездонные черные дыры на белом лице смотрели ему прямо в душу, выворачивая её наизнанку. Вадим чувствовал, как его жизнь перетекает в злобное существо, и тут услышал какой-то шорох сбоку. Может, кто-нибудь ему поможет?

Илга почти пропела нежным и сладким голосом:

– Нет, никто не поможет. Это не люди шумят, а мой мешок с иглами. Ты извини, что я тебя выбрала. Древним духам вроде меня нужны жертвы. Вы, людишки, не понимаете, что чем вы добрее, тем меньше проживете. Плохие люди с гадкими душонками – порченый товар. А добрые чистые души – их еще выбрать нужно. Ты не понял? – она резко склонила голову набок – Мы за вами следим как за стадом овец и отбираем лучших. Ты же спасатель, а в этом году поделился почкой с чужим человеком.

Илга оторвала взгляд от Вадима и подняла мешок над ним. Слабеющий Вадим в свете луны увидел, что мешок шелковый, покрыт какими-то знаками и из него торчат острые иглы, с которых на него что-то капнуло.

– Ты понял? В тебе иглы, я – игла, я в тебе. Видишь сколько детских душ я собрала? – она потрясла мешком над ним, – но их лимит исчерпан. А без чистых душ взрослых Солнце не завершит свой годовой цикл и Древние не продлят ваш мир на еще один Ваш год.

Она села на корточки. Её серебряный голос лился музыкой в кровоточащие раздираемые иглами уши Вадима.

– Ты первый, мне нужно еще две. Если тебя это утешит, я не совсем жестока, и дети умирали без мучений. Они просто уснули. А вы, людишки, не обладающие девственной плотью, но с доброй душой, должны принять удар. Вини только себя. Вы, добряки, всегда проигрываете.

Она громко хмыкнула.

Вадим сходил с ума от боли и желания слушать её вечно. Он орал: в сердце будто воткнули нож с тысячью острых концов на каждой зазубрине лезвия и крутили в разные стороны, усиливая нажим. Он чувствовал, как кровь из его сердца брызжет на лицо Илги, а эта тварь вбирает её в себя без остатка.

Капля собственной крови вдруг попала Вадиму в рот, и он с наслаждением её проглотил. Он так любил сейчас каждый свой атом в этой капле крови: она принадлежала только ему! Утопая в пучине боли, он услышал последние слова Иголки:

– Прости, человек, таков древний обычай.

Спустя полчаса после смерти Вадима худая фигура с красным шелковым мешком остановилась во дворе дома Ивановны в Преображенке. Она услышала предновогоднюю речь президента, радостный шёпот Ивановны и ее внучатой племянницы Инны. Усмехнувшись, Илга постучала в дверь.

Мария Бэгшоу, "Туманный шелк"

– Запах полыни, оберегай. Полог сумрака, прикрывай. Крик ворона, выручай. Тело мое, веди меня безопасным путем… – зажмурившись, Дженни еще раз быстрым шепотом произнесла заклинание.

Ей все казалось, что в самый ответственный момент что-нибудь обязательно забудется. Но строчки прочно засели в голове и лихо вылетали сами собой, как цветные лоскутки из шляпы фокусника. Промашки быть не должно…

Дженни медленно и шумно выдохнула, стараясь утихомирить бьющееся о ребра сердце, и откинулась на корявый ствол березы, как на спинку кресла. Тело старого дерева было все искорежено уродливыми выступами, и само изогнулось, словно в приступе радикулита, но худенькая девичья спина срасталась с ним клетка к клетке. Дженни давно облюбовала себе местечко среди массивных корней в тени кроны и остатка каменной стены, служившей когда-то оградой для чьих-то пастбищ. Бывало, она прижималась к мшистому стволу и ей казалось, что это Бабка Бэтт обнимает ее своими теплыми руками, подставляя сухое, но все еще сильное плечо для девичьей грусти…

Старая ведьма не дожила до Посвящения три года. А сколько бы она могла рассказать своей внучке, сколькому научить. Приходится вот теперь самой…

Дженни покрепче сжала в ладони облезлое веретено, которое все это время держала у груди, как распятие. Заклинание она вычитала в бабкиной книге целых два года назад, тогда же созрел и весь план. Но детали его тогда не были до конца понятны, да и вообще он казался таким рискованным, что Дженни решилась попробовать только сейчас, в канун своего совершеннолетия. Теперь, как ей казалось, у неё было уже достаточно силы, но при этом она ещё не была Посвящённой, то есть не могла считаться ведьмой. Это означало, что шанс заполучить туманный шелк и вернуться живой у нее был достаточно высок.

Она принюхалась. Воздух был по вечернему свеж, но что-то в этой свежести настораживало, что-то было не так. Ее словно бы вычистили от всех привычных и живых запахов – стоялых вод, прелых трав и грибов, опавшей листвы и спелых ягод. Вычистили, как ДНК памяти, чтобы не было ничего лишнего. Стерли, замазали, выбелили.

И Дженни знала, так прокладывает себе дорогу Туман. Не тот привычный, вечерний или утренний, который можно объяснить простыми знаниями физики. Другой. Тот, которого боятся даже духи леса и оборотни, потому что он стирает и забирает с собой все, что может стереть и забрать.

Сумеречный Туман обычно спускался на осеннее Особое Новолуние. И Дженни собиралась отправиться в него сегодня, чтобы получить один из сильнейших ведьминских артефактов. И она знала как. По крайней мере, ей казалось, что она знает.

Справа от березы послышалось хлопанье крыльев. Дженни резко вскочила на ноги и обернулась.

– Все-таки решилась? – голос донесся с другой стороны, заставив ее вздрогнуть во второй раз.

В метре от нее, небрежно облокотившись на каменную изгородь, стоял высокий и худощавый молодой человек. Длинная густая челка смоляного цвета закрывала почти все его лицо, но даже сквозь нее было видно, как удивительно его глаза каждую секунду меняют цвет от оливкового до небесно-голубого и изумрудно-зеленого. Тонкие губы расплывались в неприятно испытывающей улыбке.

– Гарольд? Ты что здесь делаешь?

– Дурацкая это затея, – лениво проговорил Гарольд куда-то в сторону, игнорируя вопрос.

– Я твоего мнения не спрашивала, – Дженни нервно одернула складки пальто и на всякий случай незаметно спрятала веретено в карман. Гарольд всегда бесил ее тем, что совал свой острый нос в чужие дела, но еще больше ведьму раздражало, что в их кругу все считали его мудрым и опытным, хотя старше он был не намного.  Большинство ровесников прислушивалось к его советам и замечаниям, но Дженни точно не была и никогда хотела быть в их числе. Бабка Анисья всегда говорила, что ей уготована судьба Великой Ведьмы, оставалось только подтвердить свою силу. И наставники типа Гарольда для нее точно были мелковаты.

– Слушай… – Гарольд вдруг перестал едко улыбаться и блуждать взглядом по изгибам березы. Он пристально посмотрел на  Дженни и в этот момент его глаза потемнели, но не дочерна, а замерцали теплым медовым цветом. Такой оттенок Дженни видела редко, если вообще когда-нибудь видела. Да и голос приятеля вдруг сделался непривычно мягким и даже просящим что ли: – Когда ты впервые сказала мне, что собираешься войти в Туман, я думал, ты просто храбришься. Не стал говорить старшим, чтобы те тебя образумили. Но сейчас вижу, что ты настроена решительно. Это, конечно, вызывает уважение и даже восхищение, которых ты вероятно ищешь. Но поверь мне, там тебя ждет верная гибель. Ведь туманные змеи охотятся не на смертных, а на нас – хранителей магии. Не каждая опытная ведьма сунется к ним за шелком, а ты даже Посвящение еще не прошла…

Дженни вопреки ожиданиям Гарольда только еще сильнее распрямила спину,  расправила плечи и смерила его торжествующим взглядом. Она не особо хотела раскрывать перед назойливым приятелем все карты, и вообще не очень-то была расположена  болтать с ним перед столь важным делом. Но собственный план казался ей таким грандиозным и гениальным в своей простоте, что все ее существо требовало похвалиться им прямо сейчас. В конце концов пускай этот хвастун узнает, что есть кое-кто намного сообразительнее и смелее его.

– В этом и есть моя сила, понимаешь! Раз я не проходила Посвящение, то пока считаюсь обычной смертной, а значит, змеи меня не тронут. А как подобраться к шелку я, в отличие от смертных, знаю, – глаза ее сверкнули.

Гарольд даже на какой-то миг позабыл о своих аргументах и залюбовался юной ведьмой, которая в своей решимости была особенно хороша.

– Нет, это безумие, – он тряхнул длинной челкой, пытаясь отогнать то ли мысли о том, что ведьма права и нужно просто дать ей возможность доказать свою силу, а то ли странные желания, которые вдруг растревожили его хоть и наполовину, но все же мужское тело. – Я все-таки должен об этом сообщить.

Он по обыкновению прикрыл глаза и попытался сделать глубокий вдох, но Дженни уже сообразила, что он задумал. Медлить было нельзя.

– Только попробуй, гусь ощипанный, – она резко поймала его руку и сжала с такой силой, что едва не хрустнули кости. И тут же сменила тон на более мягкий и вкрадчивый, но вместе с тем пробирающий ледяным холодом: – Все будет хорошо… Обещаю… Просто оставайся здесь… На какое-то время…

Дженни произносила слова медленно. Они растекались тонкими струйками воздуха, повисали на ресницах, приятно щекотали нос. Голос ведьмы как будто распадался на несколько тонов, они то отставали друг от друга, то снова сталкивались с легким приятным звоном, как бокалы из богемского стекла или хрустальные капли на драгоценных подвесках. С каждой новой фразой это многоголосье становилось все полнее, все насыщеннее. Гарольд плыл за ним, как заворожённый, холод приятно обволакивал и наполнял его тело и мысли, словно прохладное вино в конце знойного изнурительного дня.

– Так-то лучше, – Дженни сделала шаг назад, любуясь своей работой. Прикинув что-то в мыслях, снова приблизилась к обездвиженному Гарольду и с нежностью скульптора сдвинула ему челку со лба: – Красивый, зараза… Но не моего полета птица.

Она усмехнулась, довольная двусмысленной шуткой, повела плечами, словно разминаясь перед боем и, сжав покрепче веретено, зашагала по старой дороге вниз к реке.

Туман накрывал, нет, он давил собой все живое. Казалось, лесные мелкие птахи, зверьки и уж тем более насекомые, оказавшись под его пеленой, уже давно задохнулись или впали в коматозный сон. Ни одного звука. Даже шаги ведьмы, изредка натыкаясь на мелкие сучки, звучали глухо – или просто треск веток не мог пробиться через толщу этой странной субстанции. Слышен был разве что шум реки, но и она звучала то утробно, словно заключенная в некий сосуд, то глухо, как будто ее укутали плотным одеялом.

“А ведь вода должна быть совсем близко”, – вдруг подумала Дженни, невольно замедлив шаг. Река была неглубокой, но свалиться в воду и ободраться о камни, а главное – наделать лишнего шуму сейчас было бы совсем некстати.

“Тело мое, веди меня безопасным путем”, – на всякий случай повторила она про себя последнюю строчку заклинания. Это будто бы придало уверенности, хотя Дженни сама толком не понимала, куда именно она идет и куда в итоге должна прийти. Но она верила, что заклинание и решимость сами выведут ее к цели.

Ботинок ткнулся в мягкую кочку, длинная трава принялась опутывать лодыжки – идти стало тяжелее. Дженни поняла, что сбилась с тропы. Она уже не видела своих ног и будто бы плыла в густом молоке. Шум реки стал ближе.

“Надо вернуться на дорогу. Такой густой туман – недолго и оступиться…” – только подумала она, но тут вдруг что-то привлекло ее внимание. В равномерном мареве тумана, мягко расчерченном изогнутыми стволами прибрежных ив, она заметила какое-то движение. В этом застывшем мире оно казалось чем-то противоестественным и сразу притягивало внимание.  Дженни сделала еще пару шагов, едва успевая наклоняться и уворачиваться от веток, выплывающих из густой пелены, и остановилась перед движущимися практически на уровне ее глаз потоками воздуха. В этом месте туман неторопливо закручивался, напоминая маленький, размером с кокосовый орех, и неестественно замедленный вихрь. Дженни подошла еще ближе и, как завороженная, уставилась на это удивительное явление.

В вихре туман переливался перламутровым сиянием, движения его были неторопливыми и плавными. Дженни даже казалось, что она слышит музыку – так это вращение было гармонично и прекрасно. Ресницы вдруг стали тяжелыми, голова поплыла куда-то, тело обмякло…

Нет! Она же сама – ведьма, она не поддастся чужому колдовству.

– Запах полыни, оберегай. Полог сумрака, прикрывай. Крик ворона, выручай. Тело мое, веди меня безопасным путем!

Дженни медленно вытащила из кармана веретено и принялась описывать рукой круги против часовой стрелки, не сводя глаз с вихря и продолжая шептать выученные строки.  Она подносила веретено все ближе, и вот уже начала обводить круги вокруг вращающегося кокона. Марево спало с нее, а это означало, что она действительно сильнее. Она может противостоять одному из самых удивительных и опасных явлений мира глубокой магии, и более того – сейчас завладеет им. Сама, без помощи мудрых, даже не будучи еще Посвященной. Потому что она – сильнейшая ведьма!

С торжествующей улыбкой Дженни описала веретеном еще один круг, в конце легонько подцепив острым краем кончик кокона, и продолжила крутить обороты, но уже более мелкие и частые. На веретене заблестел перламутровый наболдашник, постепенно он становился все больше и ярче. Сам же вихрь тоже закрутился быстрее. Возбужденная Дженни торопилась смотать как можно больше шелка, но в какой-то момент вирхь, вращаясь уже с совершенно бешеной скоростью, взвизгнул, щелкнул и, выстрелив  куда-то вверх, словно схлопнулся в тумане. Пелена разгладилась и в следующую секунду уже ничего не напоминало о чудесном явлении. Только в руках у ведьмы мерцало разбухшее веретено.

– Что ж, пожалуй, этого достаточно, – Дженни бережно убрала добычу в карман. – Теперь пора сваливать.

Она развернулась и заспешила назад, проваливаясь и путаясь в рыхлой, заросшей земле. От дороги она вроде отошла совсем недалеко, но кочки почему-то все не заканчивались, а трава даже стала выше.

Дженни сделала еще шаг, и вскрикнула – нога соскользнула куда-то вниз, ведьма каким-то чудом успела ухватиться за ствол дерева.

Берег… Это значит, все-таки сбилась. Но ничего, теперь надо просто идти в сторону от реки. Какой-никакой, а ориентир. Она уверенно зашагала в выбранном направлении и снова вскрикнула, больно ударившись лбом о толстую ветку – не успела разглядеть ее в тумане, который вдруг стал еще гуще и темнее.

Стараясь двигаться осторожнее, но не сбавлять темпа, ведьма продолжила путь. Однако ей все больше становилось не по себе. Шум реки вдруг изменился – она запела звонче. Возможно, туман начал подниматься, освобождая дорогу звукам. Дженни не могла сообразить, с какой стороны теперь доносится плеск воды. Вырвавшись из-под плотного полога, он заполнял все свободное пространство с каким-то странным свистом. Или это была уже не река?

Дженни сделала еще шаг, но зацепилась носком то ли за ветку, то ли за обрубок пня и полетела вниз.

Перевернувшись через голову и чудом не сломав себе шею, она шмякнулась о камни, тут же почувствовав как вместе с болью по телу растекается сырой холод.

Чертыхнувшись, Дженни неловко поднялась на ноги, бессмысленно отряхивая полы пальто. Задница и рукава были мокрыми, но в целом ей повезло – упала на мелководье. Но сокрушаться об этом и прихорашиваться было некогда. Надо было выбираться. Дженни понимала – то, что она до сих пор не нарвалась на змей, вовсе не значило, что их нет и ей ничего не угрожает.

Она огляделась. Туман над ручьем действительно немного рассеялся. Было видно торчащие из воды камни и даже противоположный берег. Выше него все еще висела пелена, но и она уже стала светлее.

Обрыв, с которого она свалилась, был почти в ее рост.  Ведьма ухватилась на торчащие из земли корни прибрежных кустов и попыталась подтянуться, ногами нащупывая более твердые уступы в рыхлой земле. Берег поддался. Она перехватила одной рукой корень повыше, а другую потянула вверх в поисках следующей зацепки. В ладонь лег гладкий холодный ствол ивы. Она обхватила его  покрепче, но он вдруг изогнулся, обвился вокруг кисти, зажав ее в петлю, и рванул вверх, словно скоростной лифт, вытаскивая Дженни из оврага.

Она даже вскрикнуть не успела. Подлетела над землей, а в воздухе почувствовала, как что-то такое же гладкое и холодное обхватило ее поперек тела. И вдруг движение замедлилось. Ее плавно опустили на землю. Перепуганная Дженни инстинктивно зажмурилась и закрыла лицо руками, но вдруг все стихло. Только слышался все тот же приглушенный свист и вокруг талии ощущалась холодная хватка, которая, однако, чуть ослабла.

“Потерялась, малышка?” – низкий мужской голос звучал проникновенно, бархатно, обволакивающе. Дженни вдруг даже стало спокойно, но это спокойствие ей как будто внушали, подавляя другие эмоции. Она медленно убрала ладони от лица и увидела прямо перед собой мужчину. Точнее, первое, что она увидела – его глаза. Огромные, светло-зеленые, совершенно обезоруживающие. Больше она ничего не могла рассмотреть, эти глаза завораживали, манили и успокаивали. Дженни даже не сразу поняла, насколько близко для незнакомца он сейчас стоит рядом. Одной рукой он крепко обнимал ее, слегка прижимая к себе. Тоненькая девичья талия легко умещалась в  его большой ладони. Руки незнакомца были холодными – это чувствовалось даже через толстую ткань пальто, но в них ощущалась такая сила, даже не сила – власть. Вырываться не хотелось. Остатками трезвого сознания ведьма понимала, что здесь что-то не так. Не должна юная девушка позволять себя вот так обнимать взрослому незнакомому мужчине. Но ей почему-то хотелось позволять…

Дженни, не в силах отвести взгляда или попросить убрать руку, смотрела в его глаза. Она чувствовала, что незнакомец как будто усмехается, но не могла увидеть его улыбки. Чем больше она думала о том, что он обнимает ее слишком откровенно, тем горячее становился разливающийся внутри нее поток. Ее возбуждало собственное бессилие.

Как будто прочитав ее мысли, незнакомец усмехнулся еще раз и прижал Дженни еще сильнее – так, что теперь она уже не видела его глаза, но чувствовала его дыхание и шепот у своего уха:

– Ты очень храбрая для смертной, если гуляешь одна в таком тумане. Или может ты не смертная вовсе?

Дженни вздрогнула то ли от догадки проницательного незнакомца, то ли от того, что что-то тонкое и холодное пощекотало ей мочку уха. Но мысли ускользали куда-то. Чем сильнее этот мужчина сдавливал ее в своих объятьях, чем теснее прижимал к своему крупному телу, тем слаще ей становилось. Думать и отстаивать честь не хотелось. Хотелось плыть в своей истоме и впитывать мужскую силу, покорно и с едва сдавленным стоном отдаваться ее власти, вытекать без остатка.

Большая ладонь все еще обвивала талию тяжелым кольцом, и вместе с ним что-то давило, распирало изнутри. Дженни закрыла глаза, юное тело теряло контроль, не в состоянии противиться. Он провел другой рукой по ее волосам, забрался под них, чуть отодвинув воротник пальто, провел пальцами по обнаженной тонкой шее.

Дженни прикусила губу.  За эти прикосновения она готова была сейчас же  скинуть пальто, сорвать одежду, остаться перед ним голой и беззащитной, встать на колени, ползать в грязи, лишь бы он подольше держал ее в этой власти, которая сводит с ума. Быть его рабыней навсегда, остаться в этом лесу, в этом тумане, делать все, что прикажет. Забыть про свои цели, про веретено, про дом, про свой ковен. Забыть себя наконец, стать просто телом – смертным и покорным.

Пальцы все увереннее ласкали шею, объятия сжимались все крепче. Дженни уже не видела, не слышала, не соображала ничего. Она задыхалась, губы шептали что-то в агонии. Какие-то слова, заученные тысячу раз… Почему они? Почему это глупое заклинание лезет сейчас в голову?

Крик ворона разорвал туман прямо над ее головой. И тут же, словно пролетев по открывшемуся коридору, в легкие Дженни ворвался воздух. Она открыла глаза и закрутила головой в поисках того, кому принадлежал этот крик, одновременно пытаясь вернуться в реальность. Все случилось так неожиданно, что даже змей растерялся и на мгновение ослабил хватку.

Новый крик окончательно вырвал ведьму из оцепенения, она глотнула еще воздуха, насколько было возможно, и что есть силы крикнула вверх – туда, где заканчивалось густое молоко:

– Гарольд, я здесь!!!

И в следующую же секунду ее отшвырнуло в сторону. Плотное кольцо мышц выпустило хрупкое тело, конвульсивно дёрнувшись на резкую боль. В туманную плоть впились когти, а острый клюв рвал мясо. Змей зашипел и метнулся к ворону, обнажив клыки, по которым уже стекал яд, но птица, предугадав момент атаки, взмахнула крыльями и взметнулась ввысь. Змей принялся было зализывать порванное тело, но вспомнил о жертве, запах которой все еще будоражил его рецепторы. Он обернулся, но Дженни уже не было.

– Беги, беги за мной, что есть силы! Мы уже близко, – крикнул Гарольд у самого уха ведьмы и снова исчез. Он взлетал над туманом, чтобы глотнуть воздуха и сверить направление и снова нырял в него, пытаясь вывести подругу. Дженни просто бежала вперёд, подбадриваемая вороном, туда, где уже светлело, где в слабеющей пелене угадывались силуэты деревьев и даже тонкие ажурные кроны.

– Подожди! – она вдруг остановилась и захлопала по карманам. – Проклятье, я, кажется, потеряла веретено.

– Бежим, дура! – Гарольд схватил ведьму за руку и поволок вверх по склону в сторону света.  Она даже не сразу сообразила, что он принял облик человека, видимо, побоявшись, что та сейчас бросится искать потерянный шелк, доставшийся ей такой опасной ценой. Но Дженни безмолвно подчинилась, вцепившись в его ладонь и чувствуя, как физических сил уже почти не остаётся, а по щекам бегут крупные горячие слезы.

Они выбрались из тумана быстро, но продолжали карабкаться вверх по склону оврага еще какое-то время, чтобы окончательно убедиться, что их уже не достать. Затем оба рухнули на жухлую траву, жадно хватая чистый, наполненный жизнью воздух.

– Как ты нашел меня? – тихо спросила Дженни, жмурясь на яркий свет.

– Не знаю, —Гарольд пожал плечами. – Ты хреново колдуешь, я отморозился почти сразу. Хотел позвать старших на помощь, но потом почему-то подумал, что могу не успеть. Что-то как будто заставило остаться здесь. Кружил над туманом какое-то время, а потом до меня долетел твой голос. И я увидел тебя внизу. Точнее, не увидел – почувствовал. Не знаю, как это объяснить.

– Значит, заклинание все-таки работает, – вздохнула Дженни с какой-то грустью. – Жаль, что все зря. Я ведь добыла шелк, он был у меня! И так бездарно потеряла… Кто теперь поверит? Да и смысл, если его все равно у меня нет.

– Хотела на Посвящение притащить? —Гарольд усмехнулся, но Дженни не почувствовала в этой усмешке привычного яда. Скорее, в ней угадывалось даже сочувствие.

– Хотела… Думала, это поможет, не придется никому ничего доказывать.

– Мне кажется, змеи просто забрали то, что принадлежит им. Радуйся, что тебя не сожрали в придачу.

Гарольд вдруг обнял ведьму за плечо и притянул к себе. Раньше Дженни никогда бы такого не позволила, да она и представить себе не могла чтобы колдун снизошел до таких ребяческих ласк. Но сейчас ей это было в какой-то степени нужно, особенно после того, что они пережили вместе.

– Странно все-таки… – она прильнула к нему, ответив на порыв. – Как он догадался, что я ведьма?

Гарольд тихонько рассмеялся, но его смех вновь прозвучал беззлобно.

– Смешная ты. Думаешь кто-то из смертных смог бы намотать туманный шелк на палку? Держу пари, змей сразу выследил тебя  и наблюдал. Ты же ведьма, не важно, было у тебя Посвящение или нет. Ты рождаешься ведьмой, и они чуют это. А если ведьма вдобавок глупа и необразованна – для них это самый лакомый кусочек.

Дженни легонько толкнула его в бок. Сил возмущаться не было, да и, по сути, ворон был прав.

– Зачем же тогда придумали это Посвящение? Только с толку сбивает, – обиженно пробурчала она.

– Посвящение – это проверка, гарантия, что ты обладаешь достаточным знанием, чтобы пользоваться своей силой. Если бы ты потрудилась досконально изучить все эти туманные дела, вряд ли бы сунулась к змеям с одним только веретеном…  Самоуверенность – вот, что отличает неопытных магов от зрелых. Отличает и губит, – он немного отстранился от Дженни, чтобы видеть ее лицо, глаза его снова засветились медовым цветом. – Я правда испугался за тебя, крошка. Ты, конечно, смелая и бесконечно отважная, но в нашем мире есть вещи, где одной смелости и отваги маловато…

Дженни смотрела на Гарольд и словно бы видела другого человека. Не того, к которому она привыкла, который постоянно будил в ней раздражение, неприятие, протест и… зависть. Да, иногда он казался заносчивым, насмешливым и даже жестким, но при этом был чертовски умен и даже мудр. Собственно, поэтому и смотрел свысока на таких глупышек, как она. Но сегодня, в опасный момент, молодой колдун не просто спас ей жизнь, он открыл ей глаза на то, чего она на самом деле стоит и где ошибается.

– Черт с ним с веретеном, я добыла в этом тумане кое-что более ценное, – Дженни соединила свою ладонь с его и, пропустив свои пальцы между пальцами Гарольда, крепко сжала их.

Татьяна Пулко, "Я вас вижу"

Всё началось с Бимкина. Старого одинокого еврея лет девяносто пяти, который жил в однокомнатной квартире на первом этаже бабушкиного дома. Он был “махровым”, честным евреем, который вел скромный, ничем не примечательный образ жизни. Я его помнила по тому, как он выходил каждый день из своей квартиры, чтобы посидеть на скамейке у подъезда. Неизменно в черном костюме, белой рубашке, с тросточкой и в кепи. Своей небольшой заостренной бородкой и блестящей лысиной на макушке он нам, советской ребятне, напоминал дедушку Ленина.

Но случилось так, что в один из прекрасных летних дней Бимкин умер.

Это стало знаковым событием для всего двора, как если бы вдруг взяли и снесли всем привычную историческую достопримечательность. Но именно для меня это стало особым событием на всю жизнь.

Я не помню уже, с какой именно из своих подружек мы подкараулили у подъезда тётю Розу, которая заведовала похоронами Бимкина.

– Тётя, а он точно умер? – рискнула спросить подружка.

Да, деточки, умер, – с неподдельным прискорбием прокартавила тетя.

– А можно посмотреть? – что-то дёрнуло меня спросить.

– Посмотреть? Нуу… можно, наверное, только тихо, – удивившись, согласилась тётя.

– Ага, хорошо, – ответили мы.

Она тихонько открыла дверь квартиры и, войдя в комнату, мы остановились в проходе.

Несмотря на жару, все окна были наглухо закрыты и зашторены, поэтому в комнате царили тишина, полумрак и слащавый спертый воздух. Посередине на трех белых табуретах стоял чёрный гроб, расшитый по краю золотистой бахромой. В нём лежал наш драгоценный Бимкин.

В его привычном для нас облике ничего не изменилось: белая рубашка, чёрный костюм. До пояса его накрыли белым ажурным покрывалом, поверх которого лежали сложенные на животе костлявые сморщенные руки. Его голова была обвязана белым платком, который поддерживал челюсть и заканчивался бантом на макушке.

Бимкин был неприятного воскового цвета, словно его вылепили из свечки. Неподвижные сине-зелёные губы вытянулись в тонкую искривленную ниточку из-за подпиравшей их повязки, а на каждом глазу лежало по одной монете. Было так тихо, что, казалось, я слышу, как звенит пыль, кружась в воздухе в просветах штор. Я смотрела, не отрываясь, на Бимкина, и явно видела, как едва заметно вздымается его грудь и плавно опускается обратно…

– Хррррр…. – неожиданно раздавшийся громкий храп заставил нас подскочить на месте.

Оглянувшись назад, мы увидели в углу комнаты небольшой диванчик, на котором лежал второй “дедушка Ленин” с такой же, как у Бимкина, бородкой, в черных брюках на подтяжках и черной рубашке. Он лежал на боку лицом к нам, заложив одну руку под голову, и мирно сопел. Выглядел он очень спокойным и умиротворенным.

– Не бойтесь, – прошептала тётенька, – это его брат. Приехал издалека, видать, устал. Пойдёмте уже, только тихонько, чтобы не разбудить.

– Тётя, а почему у него голова обвязана, у него зуб болит? – спросила я шепотом, указывая на Бимкина.

Да нет, деточка, ничего у него уже не болит. Это, чтобы рот не открывался, пока он не закоченеет, – ответила тётя Роза.

– А монетки? – не унималась я.

– Ой, деточка, зачем тебе все это? – тетя Роза подтолкнула нас к выходу.

Выйдя из квартиры, мы почувствовали облегчение на свежем воздухе, а вот разговоров было на неделю – про смерть, про гробы, про покойников, призраков, про летаргический сон и про Бимкина, который, возможно, проснулся и не может вылезти из могилы. Дома я всем задурила голову, что видела, как Бимкин дышит! И засыпая, всё думала над тем, что будет, когда его закопают, а он вдруг проснётся. И что бы я делала, если бы закопали меня. Как следствие, из-за страха впасть в летаргический сон и быть заживо похороненной, некоторое время я боялась засыпать и мучилась бессонницей.

По прошествии многих лет Бимкин расскажет мне при случайной встрече, что волновалась я напрасно. Я действительно видела его дыхание, но не физическое, а астральное. Поэтому он не пытался выбраться из могилы, а спокойно ушёл. Ушёл в иной мир, который способны видеть немногие, но именно к этим немногим я и отношусь.

Я не вызываю духов по заказу их родственников, хотя, наверное, недурно могла бы зарабатывать на этом. И не сотрудничаю со спецслужбами, раскрывая криминальные преступления.

Я – Проводник, помогаю заблудшим душам вернуться домой или туда, куда они заслужили. В некотором роде – Иван Сусанин, только в тонком потустороннем мире. По каким причинам некоторым людям выпадает испытание жить одновременно в двух мирах, я не знаю. Да и чем это может мне помочь? Я слишком никто, чтобы осознать и понять до конца все тайны мироздания. Поэтому просто делаю свое дело и не задаю лишних вопросов.

Духи нас окружают повсюду, когда мы спим, едим, идём на работу, сидим в туалете или занимаемся сексом. Это неотъемлемая часть нашего бытия, как микробы или бактерии. Другое дело, что мы окутаны сетью наших страстей, желаний и уже давно не способны видеть сущностей потустороннего мира, как наши предки тысячи лет тому назад. Зато всё то, что они тогда видели и знали, дошло до нас в виде мифов, легенд, сказок и притч.

Существует целая иерархия душ простых смертных.

Есть души людей, которые умерли недавно своей смертью или из-за болезней. Им даётся сорок дней на то, чтобы попрощаться с этим миром: с близкими, друзьями, побывать в тех местах, которые им дороги. Они свободны, перемещаются силой мысли и билет на проезд им не нужен. Как правило, большая часть таких душ дисциплинированы и с ними не бывает проблем, потому что для них смерть не была новостью, а многие даже готовились к этому переходу.

Другое дело – Бунтари, они и при жизни не хотели играть по правилам и после смерти пытаются "качать права". Но в мире ином есть закон и он незыблем для всех.

Все остальные случаи – это и есть непочатый край моей работы. Внезапно умершие – они не хотят понять или поверить в то, что они уже в другом мире, хотя всё видят и слышат. Суицидные, которые являются нарушителями закона и не могут перейти на следующий уровень. Среди них в большинстве случаев наблюдаются паразиты – они находят себе жертву среди живых и питаются от нее энергией через страх, уныние, навязывание негатива.

А есть Ведомые тёмными силами: колдуны, ведьмы, одержимые и прочие. Они самые опасные и порою могут выступать наравне с тёмной силой.

В тонком мире всё иначе. Там нет холодного и горячего оружия. Поэтому все битвы, в которых приходится иногда принимать участие, происходят на энергетическом уровне. Оружие – это энергия духа, светлая или тёмная, и сила мысли, которую в земной жизни мы очень недооцениваем. Всё, что в материальном мире мы могли годами вынашивать и лишь однажды внедряли в жизнь, в тонком мире происходит молниеносно в реальном масштабе времени. И вот тут таится самое трудное, но самое важное – держать свои мысли в чистоте и полностью владеть ими.

Несколько дней назад я вдруг заметила, что наступила осень. Я шла по бульвару в рваных джинсах, укутавшись в длинные полы черного кардигана, натянув на голову капюшон. Ветер играл с моими распущенными волосами и я решила ему не мешать. Щурясь на осеннее солнце, я ловила уходящее тепло, подставляя улыбающееся лицо небу. По обеим сторонам аллеи стояли высокие старые клены с желто-красными большими листьями, которые они роняли время от времени мне под ноги, перешептываясь между собой. Мне нравилось подбивать их носами своих ботинок, словно участвуя в их разговоре. На минуту мне показалось, что ничего того, что так мучило меня все предыдущие дни и ночи не существует, и я – просто человек, просто женщина, просто жена и просто мама, которая вышла на улицу, чтобы насладиться этой прекрасной золотой осенью.

– Привет, Марта! Где пропадала!? – восторженно глядя на меня, спросил знакомый бармен, когда я села за барную стойку в ближайшем кафе. – Тебе, как всегда?

– Привет, Паша. Да, капучино с корицей, шоколадом и сахаром и, как всегда, всего побольше. Знаешь, как-то закрутилась… – виновато промямлила я, бросив рюкзак на рядом стоящий стул.

– Что-то еще? У нас сегодня отменная выпечка!

– О, нет. Спасибо. Я худею, – подмигнула я Пашке, отменный капучино которого пила на этом самом месте уже года три подряд. – Ааа… Послушай, а тот мужчина, помнишь? С длинным носом? Появлялся тут, пока меня не было?

– Да, приходил пару раз, но, как обычно, ничего не заказывал. Сидел с полчаса и уходил.

В кафе зашла молодая парочка и Пашка, извинившись ушел принимать заказы.

Я взяла свой капучино и пересела за столик у окна. Нужно сосредоточиться и подумать. На самом деле, я была очень вымотана бессонными ночами. Моя дочь, Лиза, последнее время плохо спала, по ночам её мучили кошмары. Я пыталась выставить ей защиту, но такое впечатление, что кто-то весьма искусно пробивался к ней во сне. Меня это пугало. Мои способности раскрылись несколько позже, чем у дочки, по-крайней мере, я тогда уже могла объяснить самой себе и родителям, что я вижу во сне и наяву, и что я знаю. А Лиза была ещё слишком маленькой и слишком беззащитной. Так или иначе, ночные баталии подорвали мои силы неделю и я напоминала себе сдутый шарик.

А ещё я была очень расстроена заданием, которое получила еще за месяц до этого. Время шло, а я топталась на месте.

Отпив с полчашки капучино одним широким глотком, я задумчиво смотрела на проезжающие машины.

Итак, что я имею. Задачу – найти Черного Ведомого. Точно известно, что он в моем окружении и, как мне сообщили, я с ним даже общаюсь, не зная, что это он… Или она… Опытный, хорошо маскируется, искусный в общении и от этого опасный вдвойне. Что я успела накопать за это время? Подозреваемых…

Человек с длинным носом из кафе. Он явно следит за мной и это делает его подозрительным, но не указывает на то, что это мой Чёрный Ведомый. Однако он может быть его человеком, которого приставили, чтобы присматривать за мной. Не факт, но версия красивая, а главное – удобно сходится.

Бабуля из соседнего дома. Да, блин, все знают, что она ведьма. И главное, мы знакомы с детства. Да, иногда разговариваем при встрече, сдержанно, но контакт-то есть. Как говорится, "всем улыбается, а за спиной фигу держит". Особенно – мне. Что-то бормочет каждый раз, как поравняется со мной.

Кто ещё близок ко мне? Родственники? О, нет. Их много и все на свой манер подозрительны. Взять только свекровь. Мне вообще кажется, что женщины, становясь свекровями, автоматически приобретают стервозность и состояние "не от мира сего".

Да, тут думать можно на кого угодно – время такое. Все двуличны. Все хотят жить красиво и выжить.

Ведомый наверняка уже знает, что я его ищу. Почему же он не выходит на контакт, почему выжидает? Может, присматривается?

Таааак… Нужно было заказывать двойной эспрессо. Голова совсем не работает. Пойду умоюсь.

Махнув бармену, чтобы присмотрел за моими вещами, я вышла в уборную. Хорошо иметь "своих" в таких местах, всегда есть на кого положиться. В своем роде перевалочный пункт для перезагрузки.

В уборной никого не было. Я включила воду и подставила руки под струю ледяной воды. Тысячи “мурашек” поползли вверх, к плечам, и спустились по позвоночнику к копчику. Меня передернуло. Я посмотрела на себя в зеркало и не узнала. Синяки под глазами, от чего большие зеленые глаза казались еще больше, растрепанные волосы, помятая черная водолазка с пятном от вчерашней шаурмы, съеденной на ходу, и тяжёлый уставший взгляд.

– М-да…привет, красотка, – сказала я хриплым голосом своему отражению и нагнулась над умывальником. С каждым новым всплеском воды мозг словно очищался и в голове появлялась ясность.

Закрыв кран, я потянулась за бумажным полотенцем и, вскрикнув, отшатнулась.

–Хе-хе-хе…Что!? Испугалась!? – вместо моего отражения на меня смотрело грязно-серое заросшее лицо с длинными седыми всклокоченными волосами и нездоровым оскалом желто-коричневых зубов. Маленькие черные глазки “метали искры” на меня из под опущенных тёмных косматых бровей. Сиплым голосом оно продолжало буквально ржать надо мной.

– Феликс!!! Ну сколько можно уже, а? Что надо!? – прокричала я, мысленно ругая себя за то, что позволила себе так дешево купиться на известный трюк.

Он был старым духом, который питал ко мне слабость и ни в какую от меня не отставал. Периодически появлялся в моей жизни и в моем сознании, причем, не важно, что я делала в этот момент.

– О, моя фея! Я скучал, – лицо Феликса вытянулось и приобрело детское выражение, глаза округлились и смотрели с преданностью спаниеля.

– Да, брось, Феликс, не до тебя сейчас. Шел бы ты уже… домой. Сколько можно слоняться тут, – устало отмахнулась я, при этом прекрасно понимая, что возвращение Феликса домой невозможно.

Он жил очень давно, порядка пятисот лет назад. Был, как говорится, добрым малым. Владел небольшим поместьем, землями, слугами и красавицей женой. Она умерла при родах, что было тогда вполне обычным явлением для высокородных господ. Однако загвоздка заключалась в том, что ребенок был не от Феликса, а от одного из его слуг. Это стало двойным оскорблением для него. Несмотря на то, что смерть жены как бы решила все проблемы, в глубине души… ммм, пожалуй очень глубоко, Феликс ее все же любил. Именно поэтому он ее не сразу убил, а заточил в кандалы в одном из сырых подвалов своего замка. Возможно, она бы не умерла, если бы будучи беременной не находилась в таких нечеловеческих условиях. Феликс божится, что выжившего ребенка он не тронул. Отдал на воспитание в какую-то семью. А вот сам остаток жизни терзался содеянным и в итоге закончил жизнь в петле. Теперь он слоняется по свету в поисках возможности обрести-таки вечный покой. А ко мне прицепился, потому что уверен, что я – копия его возлюбленной жены, но с ним лучше согласиться, чем спорить о том, что за столько веков он вряд ли помнит, как она выглядела.

– Понимаешь, у меня трудная задача и по-настоящему серьезное дело. Ну ты же наверняка что-нибудь знаешь, старый проказник? – прищурившись, я проницательно посмотрела на него.

– Хммм… Ну-у… Может, я что-нибудь и знаю, однако ж, моя фея меня гонит, я не могу… – начал протяжно свою излюбленную песню Феликс.

– Помоги мне! – прервала я его излияния. – Будь человеком! Не таким же уж ты засранцем был при жизни…

– Знаешь, Фея? Если бы деревья могли говорить, то и они бы на моём месте сейчас молчали… – Феликс, потупил свои маленькие глазки, но по его серьёзному тону я поняла, что он не шутит. – Я не в самом худшем положении сейчас, поэтому дорожу им. Я обречён на вечные скитания, но правила знаю, я хочу обрести покой и вернуться туда, откуда пришел на эту землю. И я смогу это сделать, если заслужу прощение у Всевышнего. А для этого, я думаю, мне лучше помалкивать, чтобы иметь возможность помочь тебе.

– Тогда иди прочь! Не до тебя сейчас, – обиженно буркнула я.

– Смотри глазами, зри сердцем, моя фея… – с этими словами Феликс растворился.

– Что? Феликс… Что ты имеешь ввиду? Феликс! Вот, зараза! – моё сердце бешено колотилось, потому что почувствовало, что Феликс бросил крючок. И это означало, что наживкой на нём буду я сама.

Вернувшись за столик, я выдохнула Ну что же… Теперь ещё и сердце должна подключить. Что он имел в виду… Ладно, пойду тестить бабусю-ягусю.

Мой капучино совсем остыл, но я решила его допить. Перед уходом подошла к бармену.

– Спасибо, Паш, за кофе! Послушай, если тот носатый в плаще появится, маякни мне, – и положила на стойку двойную оплату.

– Не вопрос, – слизав ладонью деньги, Паша, как всегда, приветливо улыбнулся и подмигнул.

Я вышла на шуршащий осенними листьями бульвар и вдохнула ещё пока свежий утренний воздух. Путь домой лежал через небольшой сквер, изрезанный дорожками и аллеями, вдоль которых мостились скамейки на резных ножках. Солнце ласкало своими лучами и я подняла к нему лицо. На этой поэтической для себя ноте я внезапно почувствовала, как наступила на что-то мягкое, во что буквально провалились мои ботинки.

“Вот неудачница”, – подумала я, решив, что "разминировала" собачью кучу, которую не убрал хозяин. Но к своему удивлению, опустив глаза, не увидела ничего кроме тротуарной плитки, а подняв голову, поняла, что мои глаза видят два солнца. Я остановилась и сжала руками виски. Все деревья, скамейки, прохожие и даже собаки стали кружиться в вальсе, а к моему горлу подкатила тошнота. Я решила словить одну из скамеек и попытаться сесть на нее, но ближайшая из них выбрасывала вперед свои витые чугунные ножки, от чего-то ставшие длинными, как у балерины, и я пыталась на них не наступить.

Почему я не могу её поймать? Это же чугунная нога, ей не будет больно, она ведь даже не почувствует… Кофе… Мне подсыпали… Корица… Да, и побольше… Зачем?

Сейчас мне даже смешно об этом вспоминать, но тогда мне было ужасно плохо. Мысли путались, меня раскручивало, как на карусели в детстве, и также, как в детстве, мне хотелось сблевать. Остатки сознания пытались зафиксировать тот факт, что пока я была в контакте с Феликсом, кто-то подсыпал мне в кофе какую-то наркоту. Как ни странно, в этом ужасном состоянии меня мучал всего один вопрос. Нет, не про то, КТО это сделал, а ЗАЧЕМ он это сделал? По-сути, это последнее, что я запомнила.

Очнулась я на скамейке, которую, возможно, мне удалось “оседлать”, а может, это прохожие меня туда положили, думая, что я набралась. Голова не хотела держаться самостоятельно от тяжести и ужасной боли. Я открыла глаза и увидела, что солнце уже в закате.

Классно прогулялась. И расследование тоже классно провела. Мисс Марпл, блин… Куда я собиралась? К бабке. Хрена Вам всем, теперь точно к ней пойду.

Шатаясь из стороны в сторону, я медленно поплелась к дому. Баба Яга, как ее тут многие называли, а на самом деле, баба Оля жила в последнем подъезде, перед ее окнами рос огромный каштан, на котором часто сидели голуби. Я помню, как мы детьми прятались в кустах, чтобы увидеть, как она заманивает голубей в квартиру через форточку. Назад голуби не возвращались.

Баба Оля была высокой, я бы даже сказала, огромной женщиной крупного телосложения. Ее темное безжизненное лицо никогда ничего не выражало, словно застывшая маска. Круглый год она ходила в одном и том же бежевом плаще и хромала на одну ногу. Когда она появлялась на улице все дети визжали и рассыпались в разные стороны.

Я подошла к подъезду и осмотрелась. На улице ещё не было темно, но во многих окнах уже горел свет. Её окно оставалось темным.

“Ну, не спит же она так рано!" – с этой мыслью я вошла в подъезд и, поднявшись на этаж, обнаружила, что дверь бабы Оли приоткрыта. Я постучала, потому что звонка у неё не было. Тишина. Я толкнула дверь и она поддалась.

– Здравствуйте… – вполголоса протянула я, но мне никто не ответил, – вы дома?

Я зашла в прихожую, освещаемую лампочкой с лестничной площадки. Мне открылся весьма аскетичный интерьер – стены, крашеные зелёной краской, видимо, ещё пятьдесят лет назад при строительстве дома, вешалка с известным бежевым плащом, туфли и торба на тумбочке.

– Есть кто тут? – в нос мне дал слащавый запах сырого мяса. – Бабуля, вы дома?

Я пробовала нащупать рукой выключатель на стене, но он не находился. Тогда я просто включила фонарик на телефоне и пнула дверь в комнату ногой, подумав, что если бабуля уже спит, то я ей сейчас инфаркт устрою.

Комната по интерьеру не уступала прихожей: блеклые крашеные стены, кровать, тумба, шкаф в углу. Но главное – никакой бабули и "сопутствующей атрибутики". Я подошла к окну и посмотрела во двор. "Отличный наблюдательный пункт", – мелькнуло в моей голове. На подоконнике осталось несколько пушистых перышек от пернатых. Тяжело вздохнув, я повернула к выходу, и вот тут мой фонарик выхватил из темноты стену за дверью, к которой чем-то большим была приколочена баба Оля.

Да, именно приколочена.

Она беспомощно свесила руки, волосы жирными сосульками облепили лицо, которое как и прежде ничего не выражало. И только глаза… Большие, стеклянные глаза успели выразить перед смертью всего два чувства: удивление и ужас. Кровь растеклась лужей на полу и намочила носы моих ботинок.

"Теперь всё понятно, с одной стороны, и совсем не понятно, с другой… зачем?" – подумала я про себя, а вслух добавила:

– Видимо, ты готова была со мной чем-то поделиться, если тебя было проще отправить в мир иной. Вопрос, как они собираются заткнуть тебя по ту сторону? Или это отвлекающий маневр? Похоже Ведомый таким образом вышел со мной на связь. Демонстрирует силу…

К горлу подступила тошнота и, закрыв рот рукой я выбежала на улицу.

Дома меня встретил муж.

– Ты, где была? Звоню, не отвечаешь. Думал, в розыск подавать. Ты бы хоть как-то держала меня в курсе своих похождений, – широко улыбаясь, сказал Эдик.

– Я буду работать над этим, – ответила я, упав в его объятия.

Это было единственное место, где мне было спокойно и уютно, как в маленьком домике. И казалось, пусть мир рушится вокруг, никто и ничто не способно достать меня здесь или потревожить. От волны спокойствия, которой меня накрыло тогда, после всех злоключений в тот день, я почему-то совершенно размякла и по щекам потекли слёзы.

– Ээээ… ну, ты даёшь, подруга, что ты? Ну-ну, возьми себя в руки. Пойдём, пойдём на кухню, я тут ужин сварганил, сейчас всё мне расскажешь, – и он, схватив меня в охапку, увлек за собой "на базу".

Мы всегда так называли нашу маленькую, но уютную кухню. Она была самым популярным местом в нашей семье, где мы разрешали споры, приходили к примирению, отыскивали компромиссы, искали утешения и совета и просто любили. Мне повезло с Эдиком. Мы были разными и похожими одновременно. Вода и ветер, две стихии, способные все разрушить и вместе с тем сосуществующие друг с другом испокон веков. Он – очень домашний и хозяйственный, при его-то профессии это немного странно, но возможно, именно дом компенсировал все то, чего ему не хватало в детстве – домашний уют. И давал возможность перезагрузиться, учитывая тот факт, что он – следователь РУВД.

А я… я – ветер. Мне хочется движения, полёта и фантазии, я терпеть не могу домашнее хозяйство, готовку, уборку и прочее. Сменила множество профессий в связи с этим, но так и осталась свободным художником.

Эдик знал о моих способностях и не то чтобы одобрял, но точно не мешал. Тем более, как можно помешать тому, что от нас никак не зависит. Поэтому когда его спрашивали, чем занимается его жена, он отшучивался, что я на службе у Вселенной. И мне это нравилось. Собственно, мне не нужно было думать о деньгах, поэтому наряду со "службой у Вселенной" я занималась самореализацией – пыталась рисовать, фотографировала, писала.

– А, Лиза? – испуганно спросила я, когда Эдик усадил меня за стол и разложил передо мной приборы.