Мутные Рифы бесплатное чтение

Шторм. Шторм могучий разыгрался в тех морях, где и корабли не часто ходят, где только рифы и сирены на камнях. Там нет людей, лишь сырость волн и страх ночной; там только смерть и визг сотен чаек, что гнездились на обрывистых склона дальних островов. Эти места давно забыты, все их обходят стороной. Они несли в себе ненастье, страх и гибель смельчаков, которые всё же решились отправиться в эти богами забытые края. Но иногда, раз в год средь этих рифов и водоворотов ходили суда, суда из дальних мест, таких далёких и спокойных. Эти моряки шли под светом десятков фонарей, развешанных по кормам их судов – так они отпугивали всю ту нечисть, что водилась в этих местах. Но рифам всё равно на свет. При тусклом зареве масляных огней, они лишь с большим рвением выскакивали из пучины тёмных вод. Их люди обходили стороной, но дальше шли водовороты, что затягивали в глубины вод. От них уж было не сбежать; они таились в морской пене, и не ясно было, просто это пена волн или смертельный враг. Лишь рыбаки с далёкой суши отваживались отправляться в эти края, ведь, хоть и было тут опасно, но и рыба водилась здесь отменная. Такой нигде уж не сыскать. Да и земли эти были ничейными – ни один лорд не хотел иметь такой надел, полный ужаса и страха. А потому рыбачили люди как могли. Многие не возвращались из походов, но рыба стоила того.

И вот, в час ночных дождей по тем путям шла шлюпка на одном парусе, который моряки заблаговременно спустили, ведь зловещие ветра манили их на скалы. Лишь силой двадцати вёсел плыли они меж камней. Завывания восточного ветра звенели в их ушах, а сирены манили сойти на берега крошечных островов. Они обещали отдых и покой, так необходимый морякам. Они пели сладким гласом о мирской жизни, о счастье и богатствах – обо всём, что могло поколебать сердце юнги. Но шторма заглушали песнопенье. Ветер выл немилосердно и поднимал такие волны, что шлюпка качалась из стороны в сторону, страшась завалиться на бок и погрести под собой весь экипаж.

Скажете, зачем они поплыли этим путём, столь ужасным и опасным? Они везли ценнейший груз – сушёную ягоду-белянку, что росла только на далёком Севере. Из неё готовили отличное вино, да такое, что и во всём мире не сыскать. Для Юга это была диковинка, а потому и платили за неё солидные монеты.

Рулевой крутил штурвал, борясь с потоками воды. Штурвал крутило так, что ровен час – и оторвёт совсем. Шлюпку бросало из стороны в сторону могучими ветрами и высокими волнами. Гремел гром, и где-то вдалеке сверкали ветвистые молнии. Большая часть экипажа из двадцати моряков пряталась в трюме корабля. Лишь самые умелые и храбрые управлялись с канатами, сами будучи ими привязанными к мачте. Всеми руководил старый капитан, уже плававший в этих тёмных местах. Его седая борода клочьями развевалась на ветру. Но он твёрдо стоял на своих коротких и кривых ногах. Широкою морской походкой он сновал меж смельчаков и отдавал всё новые приказы, постоянно смотря в свою видавшую виды подзорную трубу.

– Лева давай, лева! – кричал он рулевому.

Тот, тоже бывалый моряк, сразу исполнил приказ, крутанув штурвал, что есть мочи.

А сирены всё пела о тихом месте без штормов, вот только мало кто слушал их. Все люди были на взводе. Кровь так и бурлила в их жилах. Азарт взыграл над ними; они томились ожиданием беды; роились по палубе как тараканы, и при свете десятков масляных ламп их тени, длинные и кривые, бегали за ними. По старинным морским законам это был плохой знак. Да и многое другое из виденного сегодня сулило скорую гибель. А сирены всё продолжали петь.

– Крепче! Крепче держи! – с криком бросился капитан к юнге, который не совладал с канатом.

Эти канаты были из конопли, а потому достаточно крепки, но сейчас возлагать надежу на что-то столь мелочное и жизненное – это было верным знаком умопомешательства.

Совладав с канатами, капитан заковылял к рулевому. И, не сделав пары шагов, он пошатнулся. Пошатнулась вся шлюпка. Правый её борт опасно накренился, и лампы попадали в воду.

– Риф, – пробурчал старик.

– Течь, течь! – кричали с нижней палубы.

Капитан лишь устало вздохнул и посмотрел в небеса. Дождь лил немилосердно, капли стекали по лицу старика, теряясь у него в бороде. Течь. Это было концом их плавания. Из такого шторма не выйти с пробоиной, как и чем ты её не заделывай. Все двадцать три души уйдут на корм рыбам. Капитану было жалко свой экипаж, особенно юнг, ведь многих набрал только в этом плавание. Остальные давно уже ходили под его парусами, особенно рулевой. Но сейчас они ничего не могли поделать. Вокруг забегали матросы. Они отцепляли спасательные лодки от бортов и сгружали туда всё необходимое. Все уже давно забыли про ценный груз, а многие его в сердцах проклинали. Кляли и капитана, который продолжал безучастно смотреть на вихри шторма. Раскидистые молнии ярко отражались в его помутневших от старости глазах; да и гром гремел не так уж и сильно; лишь немного покачивало на волнах, да и только. Капитан стоял и сетовал на дождь – он хотел закурить трубку, но табак, гранившийся в мундире, давно уже промок. В каюте были самокрутки, но капитан их не признавал и считал суррогатом. Настоящий мужчина курит настоящий табак своей верной трубкой. Шлюпка шла ко дну. На палубе уже началась давка – все хотели спастись. Капитан же молчал и ни о чём не думал. Это была их воля, их выбор. Он никого не заставлял гибнуть вместе с собой и кораблём. Да, гибнуть. Капитан и его кораблю уходят ко дну вместе и остаются там навсегда.

– Капитан, сюда! – кричал ему один из старых матросов.

Да, Вингри Фотершав. Капитан не единожды плавал с ним по этим опасным водам. Но теперь это был их последний поход. Больше они не увидятся. Капитан смотрел, как Вингри махал рукой и отбивался от остальных, защищая место своего друга-капитана. Но тот не собирался спасать свою жизнь, уже прошедшею, жизнью какого-то юнца. А потому он отвернулся и стал смотреть на очередную огромную волну, вознамерившуюся захлестнуть судно. Ему ещё что-то кричали, но он ничего не слушал. Лишь краем глаза он приметил, что рулевой остался у штурвала. Марк Мишшер. Когда-то именно с ним они всё и начинали. Старый морской волк. Он тоже не собирался спасаться. Это радовало капитана, и он позволил себе скупо улыбнуться. Послышался всплеск воды – это лодки упали в воду, а затем загребли вёсла. Кто-то пытался спастись из этой адовой пучины. Капитан понимал их; понимал также, что многим не спастись. Эти воды были коварными. Кругом водовороты и скалы. Ветер смывал их лотки с курса, как не старались гребцы. Оставалось надеяться, что хоть половине из них удастся добраться до далёкой суши. Ветер стегал лицо капитана, и шум волны заглушал все остальные звуки.

– Ну что, – похлопав его по плечу, спросил рулевой.

Тот стоял рядом и потягивал надломанную самокрутку. Это был его запас. Он объяснял это тем, что стоя за штурвалом неудобно курить трубку. На вкус они были как дерьмо; сушёное дерьмо вперемешку с опилками. Но ему нравилось. Капитан считал его чудаком, но именно этот чудак вёл его шлюпку по самым дальним морям.

– Да так, умиротворённо, – ответил ему капитан, затянувшись остатком самокрутки.

– Многие спаслись, – заметил рулевой.

– Туда им и дорога, – сквозь смех ответил капитан.

– Из этих вод никто не возвращался живым, если тонул, – продолжал рулевой. При этом он каким-то хитрым способом смог прикурить новую самокрутку от огарка. – Они утонут или их съедят сирены. На что поставишь?

– На волны.

– Орёл или решка?

– Решка. Орёл никогда не сулил мне удачи.

– Хо-оп!

И вот два старых моряка во время шторма, когда их корабль шёл ко дну, внимательно смотрели на ладонь.

– Орёл, – констатировал рулевой.

– Сирены – так сирены, – пожал плечами капитан.

К тому времени они стояли уже по щиколотку в воде, и на них вновь заходила огромная волна. На этот раз она похоронит их под водой. А там последние муки от удушья и всё. Вот так и закончиться жизнь моряка.

– Я всегда считал, что умру в море, – в последний миг сказал капитан.

А затем волна накрыла их и унесла своими водами в бездну моря, где были сотни водоворотов и огромных чудовищ, способных проглотить тебя целиком.

***

Вингри Фотершав очнулся от знойного пекла, которым наградило его Солнце. Насилу распахнув веки, он уставился в голубое небо. Кожей он чувствовал песок – он забился под мокрую одежду и уже успел натереть некоторые места до мозолей. Но мозоли никогда не пугали бывалого моряка. Он встал. Сначала на четвереньки, а затем уже и на ноги, которые сразу же предательски затряслись. Его водило из стороны в сторону – мышцы ещё помнили недавнюю качку. Оглядевшись, Вингри обнаружил себя на берегу живописного острова. В его центре возвышалась гора, укрытая лесом. Но он понимал, что это не южная земля, а потому пальм здесь не будет. В место них у кромки пляжа росли лиственницы. У самой кромки воды он обнаружил перевёрнутую лодку. Вся она была разбита в щепки. Но на первое время как укрытие от непогоды ещё могло сойти. Других моряков он не смог найти. Ни их следов на песке, ни других меток на местности. Сам собой напрашивался вывод, что выжил в бурю он только один. И в этот момент его сердце сдавила жгучая боль. Он вспомнил капитана и рулевого. Для него они были как семья. Он и сам хотел остаться, но не мог бросить в беде совсем ещё юных юнг. Так что теперь он остался один на диком острове. Внимательно присмотревшись к горе, он смог приметить своим зорким взглядом очертания некой постройки. Это вселяло надежду. Те безумные воды находились рядом с Ветенфаном – землёй мирной и обжитой. Так что он мог попасть на остров пограничной морской охраны. Если это так, то он выживет. Если же нет, то протянет столько, сколько сможет.

Оттащив остатки лодки к ближайшему дереву, Вингри соорудил себе шалаш. Помня, какие в данной местности яростные дожди, он сильно не беспокоился о воде. Соорудив достаточно большую ловушку, он оставил эти заботы на потом. Сейчас же надо было найти чего-то съестного. Подобрав камень поострее, он отправился вглубь леса, не забывая отмечать направление на каждом десятом стволе. Лес был самым обычным, таким же, как и на его родине в Империи. Лишь Бог знает, что надоумило его стать моряком, и вопреки воле отца он стал юнгой на речном судне, потом добрался до Восточного моря, где и взошёл на первый настоящий корабль. Теперь же он здесь. Но он отбросил все лишние мысли в сторону и принялся внимательно исследовать округу. Примерно через тридцать отметок он вышел на поляну. По её краю росло множество кустов красных ягод. А в самом центре возвышался камень. Нет, скорее некий обелиск, поскольку он был украшен витиеватой и таинственной резьбой. Больше на поляне ничего не было. К ней не выводила протоптанная тропа, и кусты никто не прорубал. Это место было уже очень давно заброшено. Осмотревшись и набрав больше ягод, он всё же заметил блеск в траве у обелиска. Подойдя к нему с известной долей опаски, Вингри обнаружил россыпь блестящих на солнце камней. Подобные им были популярны на севере, и он знал, как они назывались. Это был обсидиан. Он красив сам собой, но его можно было использовать и по прямому назначению – как нож или небольшой топорик. Осколков было столько, что за раз их всех не унести, а потому запомнив место, Вингри отправился домой, а домом стал ему шалаш. Там он оставил ягоды по подстилке из листьев, а сам принялся за обсидиан. К вечеру у него из имеющихся запасов камня вышло три ножа, огниво и один топорик, хрупкий, но кусты не были привередливы. К этому времени со стороны горы начали подходить грозовые тучи, поэтому он заготовил ещё больше ловушек для воды. Перекусив ягодами, которые оказались вполне сносными на вкус, отдававшими лёгкой кислинкой, он лёг спать. Ночь была ужасна, ветер так и дул, причём не со стороны моря, а из леса. С собой он приносил чудовищные завывания, от которых кровь стыла в жилах. Но дождь лил и заполнял ловушки, а большего Вингри и не требовалось.

Ночь прошла быстро. К удивлению Вингри, она совершенно не была холодной, хоть костра он и не разводил. Перекусив ягодами и отхлебнув воды, он отправился обратно к обелиску. Неясное чувство манило его к нему, но он списывал это на остатки так необходимого обсидиана. К полудню он перенёс все большие осколки и смастерил из них несколько копий. Одно для рыбалки, а другие для охоты. Он не знал, какие звери водятся на этом острове, но чувство тревоги его не покидало. Только после всего этого он решил отправиться дальше на разведку. Пройдя от обелиска вглубь ещё на триста рубцов, он вышел сквозь кусты на тропу. Была она по виду старой, заросшей травой, но это была тропа – признак крупной жизни на острове. Рискнув пойти вверх по ней, он вышел к роднику, от которого брала начало небольшая речушка. К большому удивлению Вингри, на камнях родника были высечены похожие символы, которые он видел на обелиске. Пометив это место у себя в голове, он пошёл дальше, ведь солнце ещё было высоко. Дул лёгкий прохладный ветерок, сбивавший жару. Вдали пели птицы. По ощущениям Вингри жизнь кипела на острове, но только не рядом с ним. Он был прокажённым, от которого все шарахались, а иначе и не объяснить того, что он не встретил ни единой живности за столь долгий срок. Он её слышал, но всё время она была где-то вдалеке, как будто между ними была неясная и невидимая стена. Так он скитался ещё некоторое время, а затем решил вернуться к роднику – там он приметил песчаник, из которого можно было изготовить плиту. Дотащив камень до дома, он принялся ловить рыбу до самого захода солнца. На ужин у него были поджаренная рыба, натёртая красными ягодами, и свежие коренья. Без соли есть всё это было трудно, но он держался. На следующий день он заготовил большой песчаник с углублением для воды – так он планировал добывать морскую соль, выставив всё это на солнцепёк.

Следующие несколько дней он решил потратить на обустройство своего пристанища. Обломки лодки были ненадёжным укрытием, а потому он решил заделать платы кустарником и опавшими листьями, благо и того, и другого было в избытке. Он потратил на это добрую часть дня. Съев одну рыбину, уже с солью, он прилёг на лежанку и уснул.

Сон его был тяжёлым и прерывистым. Ему всё время казалось, что за ним кто-то наблюдает. Стоило только открыть глаза, как ему чудились кроваво-красные глаза, маячащие где-то вдалеке; ему собственной кожей ощущал присутствие различных монстров. Именно монстров, почему так – он не мог объяснить. Не мог он принять зверский и хлюпающий топот за скачки зайца. А звуки, какие звуки он слышал! Они проникали сразу в душу, терзали её сотнями когтей, рвали на части и собирали вновь в гротескном подобии того, что было. Эти звуки сводили Вингри с ума. Он не мог спать, но и лежать в полной темноте – это уже сродни пытке.

Шёпот и завывания зверья продолжались до самого восхода. Стоило первым лучам солнца проникнуть из-за горизонта, как тьма ночи рассеивалась, а с ней прошла и душевная мука. К концу ночи Вингри покрылся весь холодным и склизким потом, от которого хотелось скорее избавиться. Что он и сделал. Только после водных процедур он отправился дальше вглубь леса. Вооружившись копьём, он осторожно пробирался сквозь густые заросли шиповника. Где-то вдалеке пели птицы, и дятлы стучали по вековым деревьям. Но Вингри не видел никого. Всё было пусто. Пройдя весь отмеченный путь, он с неуверенностью шагнул дальше вглубь леса. Пройдя не меньше лиги, он оказался перед небольшим озером. Было оно правильной круглой формы, как будто бы огромный архитектор очертил его огромным циркулем. Берега озера были вымощены чёрным камнем, исписанным таинственными узорами. Через равный промежуток вокруг озера возвышались статуи. Были они старыми и позеленевшими, многие осыпались и покрылись мхом, но все они всё ещё внушали собой благоговейный ужас. Что-то было в этих статуях непонятного, таинственного и неизвестного. Вингри побывал во множестве стран и видел множество архитектурных стилей, но эти статуи… они выходили за рамки всего, что он знал. Они были высечены в насмешку надо всеми. Таинственные сгорбленные карлики, смотрящие вглубь озера своими выпученными глазами. Если к ним внимательно присмотреться, то они становились похожи больше на рыб, чем на людей. От этого в душе Вингри всё упало.

– Неужели я попал на заброшенный остров, где чтят языческих богов!? – в сердцах воскликнул он.

И поначалу в ответ ему была тишина, но чем дольше Вингри стоял у озера и смотрел на эти чудовищные статуи, тем отчётливее в его голове звучали голоса. Они говорили на непонятном, певучем языке, столь противным и тлетворным, что у него сразу же разболелась голова. Эти голоса смеялись над ним. Их мерзкое хихиканье набатом отдавалось в ушах. Это было в высшей мере ужасно, а потому Вингри убежал от водоёма в ужасе и страхе, ни разу не оглянувшись назад. А сзади все эти статуи повернулись к нему и их выпученные рыбьи глаза внимательно смотрели ему в спину. Они продолжали хихикать и говорить что-то на своём, но Вингри уже не обращал на это внимания. Он бежал сломя голову сквозь кусты и прочие заросли, совершенно забыв про отметки на деревьях. Но отточенное чутьё вывело его к шалашу. В это время день как раз подходил к концу, а потому он развёл долгий костёр и сразу же улёгся спать, чтобы забыть всё это. Но даже во сне, глубоком и тревожном, он слышал хихиканье забытых идолов. Они смотрели на него своими рыбьими глазами, в которых читалось что-то забытое, что-то потустороннее. Во сне он кричал, ворочался на месте, рвал волосы у себя на голове, но это тёмный шёпот слышался всё отчётливее и отчётливее, он проникал в саму душу морехода; от него не было спасения.