Замечательная жизнь Юдоры Ханисетт бесплатное чтение

Энни Лайонс
Замечательная жизнь Юдоры Ханисетт

Original title:

Eudora Honeysett is Quite Well, Thank You

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Annie Lyons 2020. This edition published by arrangement with United Agents LLP and The Van Lear Agency LLC

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2023

* * *

Посвящается Пэг

Я хочу, чтобы смерть застала меня за посадкой капусты.

Мишель де Монтень

Глава 1

Утром в этот самый вторник Юдора Ханисетт слышит, как хлопает крышка почтового ящика. Ее сердце подпрыгивает в груди, но она заставляет его вернуться на место, и оно быстро спускается, точно проколотый воздушный шарик. Снова какая-нибудь почтовая реклама. Бесполезная макулатура. Пока Юдора с трудом встает, нашаривая свою трость и стараясь поймать равновесие, она в который раз удивляется привычке человека наполнять окружающий мир ненужным хламом. Водоемы забиты пластиком, свалки – сломанными всего за три года использования холодильниками, а ее придверный коврик – бумажками вроде листовок с рекламой пиццерий и домов престарелых или объявлений с предложениями заасфальтировать подъездную дорожку, которой у нее нет. Время от времени она окидывает критическим взглядом напечатанные на дорогой бумаге брошюры из домов престарелых, страницы которых пестрят фотографиями улыбающихся пожилых пар, поднимающих бокалы за свой счастливый переезд в «пятизвездочный отель» для стариков. Ничего хуже Юдора и представить себе не может. Она родилась в этом доме и намерена в нем же умереть – и чем раньше, тем лучше.

Женщина ее возраста не может не думать о смерти, но Юдора не помнит, чтобы чувство, будто старуха с косой стоит у нее прямо за спиной, вообще когда-нибудь покидало ее. Она полагает, что отчасти это связано с тем, что она росла во времена Второй мировой войны. Тем не менее Юдору она никогда не пугала. Напротив, привычка человека отрицать смерть ее в некотором роде даже забавляет, но все же совершенно не удивляет. Люди слишком заняты: в бесконечном поиске какой-то истины, которую им никогда не найти, они не отрываются от экранов своих мобильных телефонов, лениво посмеиваясь над дурацкими видеороликами черт знает о чем и не обращая никакого внимания на мир и людей вокруг. Чего уж говорить о ней – ее они и подавно не замечают. Юдора Ханисетт – невидимка, но ей все равно. Она постаралась прожить свою жизнь как можно лучше и теперь готова сделать следующий шаг, готова отправиться в свой последний путь – или какие там еще эвфемизмы сейчас используют, чтобы избежать этого слова?

Смерть. Конец. Юдора ждет этого с нетерпением. Возможно, умерев, она попадет в какую-нибудь черную дыру, а возможно, если ей вдруг повезет, воссоединится со всеми людьми, которых она когда-либо любила. Этот список довольно короток. Юдора не понимает, зачем люди стремятся к тому, чтобы «иметь сто друзей». На днях она слышала по радио дискуссию о «токсичной дружбе» и о том, что подобные отношения следует прерывать. Ее главный совет – избегать таких людей. Беречь себя для самого себя. «Не совать нос не в свое дело», как любила говорить ее мать.

Юдора не без труда поднимает упавшую на коврик почту и чувствует приятное удивление, когда обнаруживает среди рекламного мусора большой конверт со швейцарскими марками, на котором написано ее имя. Женщина снова испытывает чувство предвкушения, и на этот раз вполне обоснованно. Она ждала его. Возможно, даже с нетерпением. Юдора кладет всю остальную почту на конверт и несет ее на кухню, а потом кладет на столешницу, как какой-то священный артефакт, заслуживающий уважения и благоговения. Она просматривает остальные бумаги. Ей адресовано еще одно письмо: бесполезная запись на очередной медицинский осмотр. Юдора понимает, что для Государственной службы здравоохранения поддержание ее жизни – это долг, но иногда ей просто хочется, чтобы ее оставили в покое. Она мечтает, чтобы у нее был способ формально отказаться от их вмешательства. Юдора отбрасывает извещение о записи в больницу и нерешительно стискивает конверт с письмом из Швейцарии. Взглянув на часы, она неохотно откладывает драгоценное послание в сторону. Она прочтет его потом, уделив ему все свое внимание.

Юдора собирает вещи и готовится выйти из дома. Ей нравится придерживаться какого-то ежедневного графика. Она, может, и устала от жизни, но сидеть весь день дома, прилипнув к креслу, как большинство ее ровесников, не собирается. Все ее движения замедлились, точно стрелки старых часов, но будь она проклята, если никак этому не помешает. Она всегда просыпается в восемь, а в десять уже выходит из дома. В мире слишком много разгильдяев, и пополнять их ряды Юдора не намерена.

Она берет сумку с плавательными принадлежностями и выходит на улицу. Яркий солнечный свет ослепляет ее, вызывая головокружение, но через несколько секунд ее фотохромные очки^[1] затемняются, даря глазам тень и комфорт. Юдора замечает, что табличку с надписью «Продается» у соседнего дома заменили на «Продан». Она ежится, с ужасом предвкушая появление новых соседей. Вот бы они держались особняком, как и предыдущие… Юдора замечает почтальона, переходящего от дома к дому, и избегает его взгляда. У них не очень хорошие отношения с тех пор, как год назад она обругала его за то, что он решил срезать путь, пройдя по ее саду и истоптав лилии, которые потом так и не зацвели. Раньше он, бывало, задерживался, чтобы поболтать с ней, но теперь даже не смотрит в ее сторону. Юдоре все равно. Он тогда повел себя бесцеремонно, и ему следовало на это указать.

Юдора двигается медленно, но с решительным упорством. Вскоре ее шаги приобретают устойчивый ритм: стук, топ, топ; стук, топ, топ. Она идет, опираясь на свою трость, или «третью ногу», как однажды назвала ее улыбающаяся соцработница. Девушку звали Рут, и она была полна энтузиазма. Юдора не разделяла ее восторга, но и возражать не стала. Рут была добра к ней, а в мире Юдоры подобное отношение встречалось нечасто, так что она старалась принимать его, когда у нее появлялась такая возможность.

Рут возникла в жизни Юдоры будто по волшебству. Это случилось в прошлом году, через день после того, как она упала. Вот Юдора идет по тротуару, а вот уже лежит на нем лицом, как на подушке. К сожалению, свидетелем этого инцидента оказался мужчина с двумя раздражающе тявкающими собачонками, который настоял на вызове скорой помощи. Юдора попыталась доказать ему, что с ней все будет в порядке, если он просто доведет ее до дома. Но затем ее вдруг охватила паника: она захотела назвать свой адрес и не смогла его вспомнить. Однако через мгновение у нее в голове прояснилось:

– Коттедж на набережной, Клифф-роуд, Уолдрингфилд, Саффолк.

Мужчина нахмурился:

– Саффолк?

– Да, – не отступилась Юдора.

Его лицо приобрело крайне доброе выражение:

– Я так не думаю, дорогая. Ведь мы на юго-востоке Лондона. Не в Саффолке. Я все же вызову скорую. Вы могли заработать сотрясение мозга.

Так все и началось: с поездки в машине скорой, которая вылилась в длительное ожидание в отделении неотложной помощи. Именно тогда Юдора испытала нечто вроде прозрения. Не то чтобы она сочла гнетущую атмосферу переполненной приемной травмпункта толчком к просветлению, но она прожила достаточно долго, чтобы знать, что жизнь никогда не перестает удивлять.

Искру озарения в сознании Юдоры зажгла почти беззубая старушка с волосатой родинкой на щеке. Она напоминала ведьму из детской сказки – с тем лишь отличием, что, когда она говорила (а после того как Юдора приняла сомнительное решение сесть с ней рядом, старушка только этим и занималась), ее слезящиеся глаза светились добротой.

– Недолго нам с тобой осталось, – крякнула она, взглянув на Юдору.

– Будем надеяться, – ответила та с вежливой улыбкой. – Хотя сегодня здесь многовато народу. Боюсь, нам с вами все же придется подождать.

Старушка покачала головой:

– Я не про очередь, балда. Я имею в виду, что жить нам осталось недолго.

В другой ситуации Юдору задело бы это замечание, но тогда она будто ощутила, что эта странная маленькая старушка – ее родственная душа.

– Ну и это тоже, – признала она. – Однако, к сожалению, над такими вещами мы не властны.

– Я подумывала убить себя, – бросила ее собеседница с такой легкостью, словно рассказывала, что планирует съесть на обед.

– Боже милостивый!

Старушка посмотрела на Юдору с явным удовольствием:

– Даже не делай вид, что не думала об этом. Эта мысль приходит всем старикам.

Юдора против собственного желания вспомнила весь ужас, который испытала в прошлом.

– Вот еще, – сказала она, выпрямившись на стуле.

– Поберегись! – крикнул ворвавшийся в приемную врач, толкая с помощью коллеги каталку, на которой лежал пожилой мужчина. Вдруг из ниоткуда появилось множество других медиков. Больного везли по коридору, а они проверяли его жизненные показатели. – У него остановка сердца!

Все в зале ожидания, казалось, затаили дыхание, когда процессия исчезла в глубине коридора.

– Неужели ты хочешь кончить, как этот старый бедняга? – спросила женщина, похлопывая Юдору по руке. – Чтобы, пока ты отходишь в мир иной, тебя без конца тягали и переворачивали. Уж лучше взять все в свои руки.

– Но как? – спросила Юдора, когда ее любопытство пересилило страх.

Старушка постучала себя по носу и подмигнула, а потом, покопавшись в своей сумке, ремешок которой был перекинут через ее плечо, словно автомобильный ремень безопасности, протянула Юдоре свернутую брошюру. Та брезгливо приняла ее, чувствуя себя так, будто ей вручили грязный носок.

– Звякни им.

– Элси Хоулетт! – позвала медсестра.

Старушка медленно поднялась на ноги.

– Береги себя, Юдора, – сказала она и пошла вперед не оглядываясь.

Лишь много времени спустя, уже сдав все анализы, проконсультировавшись у докторов, глаза которых покраснели от бесконечной работы, и поговорив с беззаботными медсестрами, Юдора поняла, что не называла Элси своего имени. Она предположила, что та, должно быть, подслушала ее разговор с фельдшером. Вопреки здравому смыслу и из-за того, что ей нечего было делать, Юдора прочитала брошюру от корки до корки. После этого ее мозг заработал с невероятной скоростью, и в ее сознании, подобно салютным залпам, стали одна за другой возникать мысли. Когда доктор заговорил с ней, сочувственно заламывая руки – вероятно, из-за того, что ей было невероятно много лет, а лекарства от старости у него не было, – в ее голове словно щелкнул переключатель. Она приняла решение. Когда ей наконец сообщили, что осмотр окончен, она, прижав брошюру Элси к груди, обратилась к одной из медсестер:

– Простите, я хотела узнать, могу ли я увидеть Элси Хоулетт, пожалуйста?

Лицо девушки вытянулось.

– Вы родственница?

– Нет. Я… – Юдора сделала паузу, подыскивая подходящее слово, – подруга.

Медсестра заговорила, глядя куда-то ей за спину:

– На самом деле я не имею права разглашать личную информацию пациентов лицам, не являющимся их родственниками.

– Ох, верно. Что ж, тогда я ее сестра.

Утомленная медсестра выдавила полуулыбку:

– Мне очень жаль, дорогая. Элси скончалась около получаса назад.

– О, – произнесла Юдора, комкая брошюру. – Так она умерла…

Медсестра дотронулась до ее плеча:

– Да. Мне очень жаль.

Юдора посмотрела ей в глаза:

– Не нужно. Она была готова уйти.

Медсестра неуверенно кивнула:

– Берегите себя.

По пути домой Юдора жмурилась от светящего в окна больничного автобуса сомнительной комфортности осеннего солнца, чувствуя себя так, будто заново родилась. Государственная служба здравоохранения взяла ее в ежовые рукавицы благожелательности, но на ее стороне были мудрость и свирепая решимость Элси. Она не могла представить себе более могущественной силы.

Рут была одной из длинного списка людей, полных решимости любой ценой продлить существование Юдоры. Она появилась на пороге ее дома дождливым октябрьским днем. Юдора не могла выйти на улицу уже почти неделю и была до ярости расстроена тем, что ее суставы напрочь отказываются слушаться. Рут подарила ей трость, и Юдора неожиданно почувствовала, как ее накрывает волна нежности к этой женщине. Этот подарок стал для нее буквально даром небес. Юдора снова была свободна, и для нее распахнулись двери во внешний мир. Она могла начать воплощать свою задумку.

Чувство симпатии мгновенно исчезло, когда Рут извлекла из сумки папку с ручкой и стала заполнять очередной бланк.

– Ю-до-ра Ха-ни-сетт, – выговаривала она, записывая.

– С двумя буквами «т», – уточнила Юдора. Люди коверкали ее фамилию всю ее жизнь.

– Вы живете одна, Юдора?

Она предпочла бы «мисс Ханисетт», но все же сумела подавить разочарование:

– Да.

– У вас есть родственники?

– Нет.

Выражение лица Рут стало сочувствующим:

– Друзья?

– У меня есть кот.

Соцработница взглянула на растянувшегося на спинке дивана ленивого пушистого толстяка, которого Юдора использовала в качестве отговорки, и улыбнулась:

– Полагаю, от него мало помощи, когда дело касается уборки и походов за покупками.

Сказав это, Рут надеялась развеселить Юдору, но эти слова лишь спровоцировали у нее защитную реакцию.

– Я справляюсь, – твердо сказала она.

– Я не сомневаюсь, что так и есть, – лишь хочу, чтобы вы знали: мы предлагаем всестороннюю поддержку. Я могу связать вас с агентствами, которые оказывают помощь с уборкой и стиркой, или даже назначить человека, который будет заглядывать к вам каждый день.

Юдора уставилась на соцработницу с таким лицом, будто та предлагала ей устроить оргию:

– Мне вовсе не нужна помощь. Спасибо.

Рут понимающе кивнула. Этот кивок означал, что подобные слова от стариков вроде Юдоры она слышала уже бессчетное количество раз:

– В любом случае, пожалуйста, помните, что, если вам понадобится помощь, мы всегда рядом. Я оставлю вам свою визитку на случай, если вы передумаете.

Как только Рут ушла, Юдора сразу же выбросила карточку в мусорное ведро. Монтгомери – ее кот – обвился вокруг ног женщины, не давая ей двинуться с места, и громко замяукал, требуя еды.

– Нам с тобой никто не нужен, верно, Монтгомери? – сказала Юдора, наполняя его миску кошачьим кормом. Она поставила ее на пол и попыталась почесать кота за ушами, но, когда он цапнул ее за руку, оставила эту затею.

Стоит ей дойти до развлекательного центра, в Юдоре рождается чувство признательности за то, что членство в плавательном клубе гарантирует ей некоторую анонимность. У нее есть карточка, благодаря которой ей не нужно задерживаться на стойке регистрации. Единственная проблема заключается в том, что приходится проходить через турникет. Юдора ненавидит и презирает все современные технологии; она даже хотела отказаться от абонемента, когда на входе установили этот ужас. Тем не менее она с легкостью научилась проводить карточкой по сканеру турникета, и теперь путь к раздевалке не требует от нее никаких усилий. Юдора, как всегда, переодевается в своей любимой кабинке и, сложив вещи в свой любимый шкафчик, направляется к бассейну, кивая пловцам, которых видит каждую неделю, – разговаривать с ними ей, к счастью, не приходится. Окунувшись, она старается не обращать внимания на прохладу воды и, проигнорировав замечание жизнерадостной девушки насчет ее температуры, наконец предается блаженству. Бассейн – единственное место, где Юдора испытывает нечто вроде радости. Какое-то время она чувствует себя невесомой, а мучающая ее боль отступает. Она всегда была отличной пловчихой и даже теперь скользит по воде с той же легкостью, что и в подростковом возрасте. Боль не исчезает совсем, но, когда Юдора расправляет плечи и начинает плыть, отходит на второй план.

Плавает она недолго – около получаса, – но этого достаточно, чтобы почувствовать то, что ей так необходимо: стремление к жизни и готовность прожить еще один день. Выйдя из бассейна, она берет свою трость и направляется в раздевалку, ощущая, как на нее вновь наваливается неизбежность реальности.

Юдора выходит из развлекательного центра и замечает двух женщин, которые спорят из-за парковочного места. Воздух вокруг них буквально плавится от обилия ругательств. Не в силах скрыть свой ужас, Юдора смотрит на них разинув рот. И когда только мир стал таким громким и злым? Одна из спорящих женщин замечает ее.

– Какого черта пялишься, карга? – рычит она.

Будь Юдора помоложе, она, вероятно, нашла бы, что ей ответить, – посоветовала бы не дерзить старшим и относиться к ним с уважением. Но это время давно прошло. Юдора понимает, что грубиянка непредсказуема и одними словами ее не убедить. Старость делает тебя уязвимым. Ты хрупок, как хрустальный бокал, который находится в постоянной опасности разбиться.

– Извините, – бормочет Юдора, склоняя голову и устремляясь прочь. Она идет так быстро, как только может. Один из самых неприятных аспектов старения – это замедление темпа жизни. Лет до семидесяти Юдора еще могла сделать замечание тут, поспорить там, но дни замечаний и споров давно закончились. Теперь, во времена, когда все бесконечно спешат, спешат, спешат, она стала не нужна.

Юдора незаметно бросает взгляд через плечо. Дамочки все еще ругаются. Вышедший на парковку сотрудник развлекательного центра пытается урезонить спорщиц, из-за которых уже собралась очередь сигналящих машин. Юдора замечает, что у нее дрожат руки, и решает зайти в магазин, который находится на середине пути к ее дому. Хотя ее и не радует большинство аспектов современной жизни, она не может не восхищаться минимаркетами, которые в последнее время открылись почти на каждой большой улице. Они комфортны, удобно расположены и достаточно велики для того, чтобы сохранить ее анонимность, а еще, что обнадеживает, в них обычно есть охранник.

Юдора кивает этому напоминающему медведя громиле. Он, скрестив руки, стоит у входа, вдыхая священную прохладу замороженных продуктов. Она твердым шагом идет к холодильнику, берет пакет молока и неожиданно оказывается перед витриной с выпечкой.

Когда Юдора была маленькой, ее мать даже мысли не допускала о покупных тортах. У них дома всегда можно было полакомиться домашним бисквитом или фруктовым пирогом, а зачастую даже тарталетками с лимонным кремом, приготовленными из остатков теста. Глаза Юдоры останавливаются на упаковке чего-то напоминающего пирожки с яблоком. В ее голове проносится воспоминание, следом за которым накатывает неожиданная волна спокойствия.

Она берет с полки упаковку с пирожками и как можно быстрее несет ее на кассу, чтобы не передумать.

Юдора продолжает свой путь домой, укрепив обретенное в бассейне чувство покоя и испытывая тайную радость от незапланированной покупки. Свернув за угол, она оказывается на своей улице, где ее неожиданно пугает пара небольших собак, которые с лаем начинают кружиться вокруг нее, путая ей ноги своими поводками.

– Чейз! Дейв! Ко мне, сейчас же!

Псы отскакивают от Юдоры, освобождая ее от пут. Она хмуро смотрит в лицо их хозяину.

– Мне очень жаль, мисс Ханисетт, – говорит он. – Простите мне мой французский, но эти двое – те еще засранцы. Вы в порядке?

Юдора испытывает смешанные эмоции. Ее раздражение смягчается тем, что он называет ее «мисс», но усиливается из-за его ругательств и юго-восточного акцента. Вдобавок Юдора понятия не имеет, кто этот человек. По его внешнему виду она определяет, что он на несколько лет моложе ее, может лет на пять. Он седовлас и довольно элегантно одет: на нем клетчатая голубая рубашка и выглаженные иссиня-черные брюки. В уголках его глаз Юдора замечает веселые морщинки. Она никогда не доверяла людям с такими морщинками.

– Я в порядке, спасибо. Мы знакомы?

Мужчина с улыбкой протягивает руку:

– Стэнли Марчем. Это я в прошлом году поднимал вас с тротуара, когда вы перебрали.

Юдора смотрит на него, не скрывая ужаса. Он смеется:

– Шучу. Но это правда я помог вам, когда вы упали. Как вы чувствуете себя сейчас?

Юдора улавливает в его голосе беспокойство и сочувствие, и ей хочется сбежать:

– Прекрасно как никогда. Спасибо. А теперь, если вы меня извините…

Стэнли кивает:

– Конечно. Во столько мест еще нужно заглянуть, столько людей увидеть.

– Да уж немало, – фыркает Юдора. – Хорошего дня.

– Смотрите под ноги.

Когда Юдора заходит домой и закрывает за собой дверь, ее накрывает волна усталости. Она заваривает чай и делает бутерброд, относит их в гостиную, а потом с облегчением опускается в кресло.

Она просыпается через несколько часов: чай уже давно остыл, бутерброд подсох, а конечности наполнила усталость. В последние дни сон совсем не добавляет ей энергии – лишь помогает дождаться следующей передышки. Когда ее разум окончательно просыпается, она вспоминает про письмо из Швейцарии и пирожки с яблоком. Этого оказывается достаточно для того, чтобы она встала с кресла и принесла все это, а еще заварила себе свежий чай. Пока Юдора суетится на кухне, ей в голову приходит кое-какая мысль. Порывшись в одном из ящиков, она наконец находит то, что искала, – свечки. Вернувшись в гостиную, она втыкает одну из них в пирожок и чиркает спичкой. Пламя освещает рамку с фотографией: на снимке запечатлены родители Юдоры, между которыми втиснулась она сама в пятилетнем возрасте.

– С днем рождения, Юдора, – шепчет она, прежде чем задуть свечу и безмолвно загадать желание.

Она вынимает свечу и берет пирожок так, чтобы было удобно кусать. Он оказывается ужасно сладким, но она голодна, так что съедает половину, не успев выпить ни глотка чая, который разбавил бы сладость. Юдора вытирает ладони и рот платком и берет в руки письмо. Вот то, чего она так ждала. Вот ее именинный подарок.

Она достает нож для писем, принадлежавший ее отцу. Он сделан в виде небольшого серебряного меча. Юдора помнит, как он завораживал ее в детстве, хоть ей и не позволяли прикасаться к нему. Она вскрывает конверт и вынимает из него пачку скрепленных степлером листов. Ее сердце бешено бьется, когда она читает заголовок:

Клиника Lebenswahl^[2] предлагает вам выбор и смерть, достойную прожитой вами жизни.

Юдора кусает недоеденный пирожок, переворачивает страницу и начинает читать.

1940 год, чайный магазин Lyons, Пикадилли

– Выбирай все что хочешь. Что угодно. – Глаза Альберта Ханисетта сияли от предвкушения.

– Ты уверен, папа? Разве нам не нужно соблюдать умеренность? – Юдора увидела эти слова на плакате. Она не знала, что они значат, но звучала эта фраза солидно.

Отец рассмеялся. Его смех был громким и теплым. Когда Юдора слышала его, она будто чувствовала отцовские объятия.

– Дорогая Дора, – сказал он. – Моя милая, добрая девочка. Не переживай. Я только сегодня утром звонил мистеру Черчиллю, и он сказал, что в честь дня рождения тебе разрешено особое угощение.

Юдора хихикнула:

– Тогда можно мне, пожалуйста, пирожное и стакан кордиала?

– Отличный выбор, – заверил ее Альберт, кивая официантке, чтобы сделать заказ.

Юдора выпрямилась на стуле и, сложив руки на коленях, оглядела других посетителей. Если бы не пара мужчин в военной форме, можно было бы даже забыть о том, что сейчас идет война. Она восхищенно рассматривала аккуратно одетых женщин с шикарными прическами. Девочка разгладила собственный мятый наряд – мешковатое клетчатое платье с уродливым воротничком, которое мать сшила ей из старой скатерти.

Юдора, конечно, никогда не сказала бы этого вслух, но ей казалось, что война – это захватывающе. Мысль о том, что солдаты героически сражаются за свободу, а мистер Черчилль ведет их к победе, будоражила ее как ничто другое. Через некоторое время после начала войны родители отправили Юдору к дяде ее матери в Саффолк, но вскоре решили, что ей будет безопаснее вернуться в Лондон. Девочка была уверена, что скоро война закончится, а их с родителями жизнь станет такой же счастливой, как и раньше.

Через мгновение официантка вернулась с заказом, и, когда Юдора заметила, что в пирожное вставлена свечка, жизнь показалась ей сказкой.

– С днем рождения, – сказала официантка, ставя перед ней тарелку.

– Спасибо, – ответила Юдора.

– С днем рождения, Дора, – сказал отец. – Загадывай желание.

Юдора задула свечу и закрыла глаза. «Я желаю… Я желаю… Я желаю, чтобы этот момент длился вечно».

В ответ раздался визг сирены, сообщающий о воздушной тревоге. «Может быть, сегодня за желания отвечает Гитлер», – думала Юдора, пока отец за руку вел ее в бомбоубежище. Он сжимал ее ладонь почти до боли, но девочка не возражала, потому как знала, что с ним она в безопасности. С ней ни разу не случалось ничего плохого, когда рядом был Альберт Ханисетт. В полумраке подвала он притянул ее ближе и чмокнул в макушку.

– У меня для тебя сюрприз, – сказал он, доставая из огромного кармана своего пальто что-то завернутое в салфетку.

– Мое пирожное! – обрадовалась Юдора. – Спасибо, папа.

– С днем рождения, Дора.

– Хочешь кусочек? – спросила она.

Когда отец ответил, девочка поняла по его голосу, что он улыбается:

– Нет. Кушай сама. Это тебе за то, что ты была такой хорошей девочкой. Ты делаешь нас с мамой очень счастливыми.

Юдора прижалась к отцу, смакуя каждый кусочек пирожного. Кисло-сладкий вкус повидла напомнил ей о том, как она собирала яблоки в саду дядюшки Джона.

– Жалко, что мама не пошла сегодня с нами, – сказала она, доев пирожное и вытирая рот салфеткой.

– Вообще-то я как раз хотел с тобой об этом поговорить. – Юдора молча уставилась на отца. В его голосе слышались нотки осторожности. В бомбоубежище стало жарко, и от этого покалывало кожу. – Видишь ли, мама сейчас очень устает, потому что носит в животике малыша.

Юдора застыла, не зная, как на это реагировать. Отец, казалось, почувствовал это:

– Тебе абсолютно не о чем беспокоиться – все будет замечательно. У тебя появится новый друг для игр, который никогда тебя не бросит.

Его слова убедили Юдору. Все это звучало неплохо. У большинства ее школьных друзей были братья и сестры, и иногда ей тоже хотелось этого.

– И конечно же, этот малыш станет самым счастливым ребенком в мире, потому что ты будешь его старшей сестрой.

Юдора опустила голову отцу на грудь, вдыхая исходящий от него запах табака.

– И еще кое-что. – Снова нотки осторожности. Юдора затаила дыхание. – Я должен ненадолго уехать.

– Куда? На сколько? Когда ты вернешься? – она засыпала его вопросами.

Отец прижал Юдору к себе. Ей стало дурно.

– Этого я точно не знаю, как и не знаю, сколько времени займет моя поездка. Поэтому мне нужно, чтобы ты была очень храброй и позаботилась о маме с малышом, пока меня не будет.

В ее голове теснились вопросы. «Но почему именно сейчас? Почему ты не говоришь, надолго ли это? Почему не знаешь, когда вернешься? Почему не обещаешь, что все будет хорошо?» Юдора плотно сжала губы, чтобы остановить поток слов, потому что знала, что отец ни за что не станет ей лгать, и потому что больше всего на свете боялась услышать правду.

Прозвучал сигнал, что небо чисто, но Юдора с отцом не двигались, пока не остались одни. Он крепко прижимал ее к себе. Спустя годы она осознала, что, вместо того чтобы утешить своего ребенка, Альберт Ханисетт, прекрасно понимавший, насколько неопределенно их будущее, сам цеплялся за нее, как за спасательный круг.

– Так ты присмотришь за мамой и малышом вместо меня? Пожалуйста.

Юдора взглянула отцу в лицо. Ей показалось, что в его глазах сверкнули слезы, но потом девочка решила, что это лишь игра света.

– Конечно, папа. Я присмотрю за ними, а когда ты вернешься домой, мы сможем делать это вместе.

Отец кивнул, а затем поспешил подняться и поднять ее:

– Дора, ты чудесная девочка. Я знал, что могу на тебя положиться.

Когда они, щурясь из-за яркого света, вышли наружу, Юдора оглядела улицу. Все было точно так же, как и час назад. Взглянув в окно чайного магазина, она увидела, что за их с отцом столиком сидят две женщины, как ни в чем не бывало пьющие чай и едящие бутерброды. По улице с гулом ехали автобусы и такси, мимо сновали люди, продолжая спешить по своим делам. Все было как обычно.

Однако пока отец, взяв девочку за руку, вел ее по Пикадилли, она чувствовала, что изменилась каждой клеточкой своего существа. Повзрослев, Юдора поняла, что именно тогда закончилось ее детство. Если бы тогда она знала о том, какие темные времена ждут ее впереди, то, вероятно, умоляла бы отца вернуться в бомбоубежище и остаться там навсегда.

Глава 2

На следующее утро Юдора просыпается не от звонка будильника, а от пикающего звука, с которым обычно сдает задом грузовик. Она нащупывает свои очки и смотрит на часы: 07:27. Она хмурится из-за неожиданного пробуждения, но, когда ее мозг полностью просыпается, Юдора понимает, что впервые за много лет беспробудно проспала всю ночь. А потом осознает, что, как бы это ни было неприятно, теперь ей придется менять постельное белье. Она делает глубокий вдох и с усилием садится, размышляя о том, сколько сил ей придется затратить на выполнение этой задачи. Ей на ум приходят слова бесконечно доброжелательной соцработницы Рут: «Помните: если вам понадобится помощь, мы всегда рядом».

Затем Юдора вспоминает о буклете из Швейцарии, который вчера вечером прочла от корки до корки. Это побуждает ее к действию.

– Давай, Юдора. Какой смысл просто сидеть сложа руки? Просто сделай это. Позвони.

Снимать старое постельное белье легче, чем натягивать новое. В процессе Юдоре приходится несколько раз отдохнуть, и во время этих пауз она неустанно проклинает изобретателя пуховых одеял и простыней на резинках. Она вспоминает, как раньше меняла постельное белье вместе с матерью: они разглаживали простыню, пододеяльник и покрывало настолько ровно, что их кровать напоминала стерильную больничную койку. Когда мать Юдоры заболела, она пошла на поводу у этой ужасной моды на пуховые одеяла, решив, что это может облегчить им жизнь. И это действительно работало. Некоторое время. Но потом Юдора постарела и обнаружила, что простыни на резинке и пластиковые постельные булавки создавались не для пораженных артритом пальцев.

К тому времени, как она заканчивает смену белья, Монтгомери, успевший подняться на второй этаж, уже рыщет в поисках еды. Раздраженно мяукая, он запрыгивает на свежезастеленную кровать. Юдора спихивает кота на пол, и он награждает ее резким шипением.

– На свете нет кота с характером хуже, чем у тебя, – обращается она к нему. Он пристально смотрит на нее холодными зелеными глазами, а потом зевает, обнажая острые, как кинжалы, зубы.

Кот, как и пуховое одеяло, был приобретен ею в минуту душевной слабости – Юдора думала, что на закате ее жизни он составит ей хорошую компанию. К ее несчастью, Монтгомери стал кошачьим олицетворением мужа-обузы – сварливого, бесцеремонного и интересующегося только тем, что он будет есть на ужин.

Юдора тратит последние силы на то, чтобы одеться. Сегодня она не пойдет в бассейн. Перед ней стоит гораздо более важная задача.

Она отодвигает занавески и видит, что у соседнего дома припаркован огромный, как океанский лайнер, фургон для переезда и что он перекрывает вход к ней во двор. Группа мужчин разной комплекции – каждый с большим или меньшим количеством татуировок – с наработанной за годы практики быстротой выгружает из него мебель. Один из них одаривает Юдору радостной улыбкой. Она опускает занавеску. Сегодня она не хочет отвлекаться на внешний мир.

Когда Юдора выходит со своими замаранными простынями на лестницу, кот садится на верхнюю ступеньку и смотрит на нее с укоризной.

– Если из-за тебя я споткнусь и упаду, кормить тебя будет некому, – говорит она ему.

Монтгомери бросает на нее мимолетный неприязненный взгляд, но, как ей кажется, все же понимает, о чем она. Он убегает вниз, талантливо изображая высокомерие.

Засунув белье в барабан стиральной машины, напоминающий широко разинутый рот, Юдора кормит неблагодарного кота, который молниеносно поглощает еду и убегает на улицу. Она устраивается в гостиной с чаем и тостами и, осторожно откусив, понимает, что не на шутку проголодалась. Закончив завтракать, Юдора включает радио и решает, что перед телефонным разговором ей нужно немного вздремнуть. Дикторы рассказывают о женщине, которая обратилась в одну швейцарскую клинику за эвтаназией. Она долгое время работала медсестрой в доме престарелых и даже думать не хотела о старости, поскольку своими глазами видела, как тяжело быть пожилым.

– Мудрая женщина, – бормочет Юдора, погружаясь в сон.

Резкий стук в дверь заставляет ее проснуться. Она тут же закрывает глаза снова, но непрошеный гость настроен решительно – он стучит еще раз, уже с удвоенной силой. Юдора с трудом поднимается на ноги и подходит к двери. Она с облегчением видит, что та закрыта на цепочку, и это дает ей возможность приотворить ее лишь немного. Сквозь щель она видит, как к ней с хитрой ухмылкой наклоняется молодой бритоголовый мужчина.

– Здрасьте, хозяйка. Как жизнь? – спрашивает он тоном, которым люди обычно обращаются к старикам или больным. Юдора к этому привыкла, но ненавидеть не перестала.

– Что вам нужно? – задает она вопрос, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более свирепо. Дверная цепочка придает ей храбрости.

Молодой человек хмурится, но все же продолжает:

– Меня зовут Джош, и я участвую в программе, призванной помочь молодым правонарушителям реинтегрироваться в общество.

Он говорит это так, будто читает с листа, а затем протягивает Юдоре карточку, разобрать надписи на которой она не может. Женщина решает, что это читательский билет, но особой уверенности не испытывает.

– Что вам нужно? – повторяет она. Ей хочется захлопнуть перед ним дверь, но она слишком напугана.

Джош расстегивает сумку и достает из нее кухонное полотенце:

– Я продаю это. Отличного качества. Пять фунтов за штуку.

– Мне не нужны кухонные полотенца.

Джош не сдается.

– А что насчет чайных салфеток? Отдам за пятерку.

– Нет. Я не хочу ничего покупать. Пожалуйста, уходите.

Он смотрит на нее еще пару секунд, и дружелюбие исчезает с его лица, уступая место неприязни.

– Глупая старая сука, – рычит он и, поправив сумку на плече, шагает прочь. У калитки он останавливается и бросает на Юдору полный презрения взгляд. – Надеюсь, ты скоро сдохнешь, – добавляет он и, прочистив горло, сплевывает на землю.

– Значит, нас таких двое, – говорит Юдора, а потом, дрожа от облегчения, захлопывает дверь и запирает ее на замок.

Страх часто побуждает людей действовать, вынуждая их делать выбор между тем, биться им или бежать. У Юдоры больше нет ни сил, ни возможности биться, и она чувствует, что принятое ею решение бежать верное. Это будет побег без шанса вернуться, конец ее мучений.

Жизнь кажется Юдоре слишком сложной, но больше всего ее смущают вовсе не хулиганы вроде Джоша. Нынешние люди слишком эгоистичны и зациклены на себе. У них нет времени на нее и ей подобных. Они потребляют новости или еду, будто стараясь поглотить весь мир целиком, они смотрят, рассуждают и высказывают свое мнение, будто они единственные, к кому стоит прислушиваться. Юдора для этих людей – невидимка, но тем не менее она и сама давно перестала обращать на них внимание. Пусть они и дальше восхищаются Брекситом^[3] и Дональдом Трампом, осуждают всех вокруг и ни к кому не проявляют доброты. Им уже не помочь. А скоро ее здесь больше не будет, так что она не увидит, как они окончательно скатятся к моральному оцепенению. Скатертью дорога, в добрый путь.

Вернувшись в гостиную, Юдора дрожащими руками тянется к телефону. Она надевает свои очки для чтения, находит на обратной стороне буклета номер и набирает его, аккуратно нажимая на кнопки.

– Klinik “Lebenswahl”. Kann ich Ihnen helfen?^[4]

Юдора удивлена тем, что слышит немецкий язык. Какая-то клеточка ее сознания настаивает на том, что ей лучше положить трубку, – настолько велико ее давнее отвращение к немцам. Другие, может, и простили им то, что произошло во время Второй мировой войны, но она никогда этого не забудет. В последнюю секунду Юдора вспоминает, что звонит в Швейцарию, где в ходу немецкий язык, и понимает, что бояться ей нечего.

– Вы говорите по-английски?

Сотрудница клиники отвечает мягким и умиротворяющим голосом. Юдора сразу успокаивается.

– Да, конечно. Чем я могу вам помочь?

Юдора открывает буклет. Она хочет использовать правильные термины.

– Я бы хотела записаться на добровольную эвтаназию, – твердо говорит она. Прилив адреналина при произнесении этих слов вслух вызывает у нее головокружение.

– Понимаю. Это ваш первый звонок в нашу клинику?

– Нет. До этого я звонила вам с просьбой выслать мне буклет, когда услышала о вашей организации по радио.

Она решает не упоминать Элси. Это было ее личное решение. Конец истории ее жизни.

– Спасибо, что прислали его, – продолжает она. – Я все прочитала и приняла решение. Так что я хотела бы записаться. Пожалуйста.

«Манеры, Юдора, – неважно, что ты обсуждаешь свою смерть».

– Понимаю, – повторяет швейцарка. – Что ж, как вам, наверное, известно, у нас есть протокол, которому мы обязаны следовать.

– Какой протокол? – спрашивает Юдора.

– Мы должны быть уверены, что вы как следует все обдумали. Что вы осознаете все последствия, обсудили свое решение с близкими и абсолютно точно уверены, что это единственный подходящий вам вариант.

Юдора прочищает горло. Хватит с нее этой сладкой доброжелательности.

– Мне восемьдесят пять лет. Я стара, одинока и измучена. В мире нет ничего, что я хотела бы сделать, и никого, кого я хотела бы увидеть. Я не страдаю депрессией – я просто хочу уйти. Я не испытываю восторга от мысли, что могу кончить свою жизнь в доме престарелых, сидя перед вечно орущим телевизором в подгузнике для взрослых. Я хочу покинуть этот мир, сохранив достоинство и самоуважение. Ну что, теперь вы возьметесь помочь мне или нет?

Секундная пауза.

– Да, мы можем вам помочь, но необходимо соблюсти все формальности. Если вы не сомневаетесь в своем решении, я отправлю вам бланки, вы их заполните, и мы приступим. Вас устраивает мое предложение?

– Да. Пожалуйста, – дрожащим голосом отвечает Юдора, осознав, что кто-то наконец действительно прислушался к ней. – Спасибо.

– Не стоит благодарности, – сотрудница клиники колеблется, а потом продолжает: – Я нечасто об этом говорю, но… я правда понимаю, что это для вас значит. Моя бабушка испытывала то же самое. Она хотела умереть так же, как и жила, – с удовольствием.

– И ей это удалось? – с любопытством спрашивает Юдора.

– Да. Поэтому я здесь и работаю.

Честность девушки придает Юдоре храбрости.

– Как вас зовут?

– Петра.

– Спасибо, Петра. Значит, вы пришлете мне бланки?

– Конечно. Думаю, что, так как приехать к нам вы, вероятно, не сможете, мы обсудим все по телефону.

– Это ведь не создаст проблем?

– Не думаю, но вам нужно будет заполнить много документов и отправить их нам, а еще подробно обсудить все с доктором Либерманн. Стоимость вам известна?

– Я могу себе это позволить.

– Хорошо. Прошу прощения за этот вопрос. Теперь не будете ли вы любезны сообщить мне некоторые подробности?

Юдора отвечает на вопросы.

– А вы не подскажете, сколько потребуется времени? – Юдора не считает нужным произносить очевидное «чтобы умереть».

– Зависит от обстоятельств. Но я бы сказала, что примерно три-четыре месяца с момента подачи заявки. И разумеется, вы можете в любой момент передумать.

«Я не передумаю», – проносится в голове у Юдоры, и она чувствует облегчение оттого, что ее не станет к Рождеству – самому одинокому, самому безрадостному моменту в году.

– Я буду на связи на протяжении всего процесса, – говорит Петра. – Вы можете звонить мне в любое время. Если у вас возникнут вопросы или какие-то опасения, я всегда готова помочь.

– Спасибо, Петра. – Юдора надеется, что та слышит по ее голосу, как она благодарна и счастлива, как много для нее все это значит. Она вешает трубку, испытывая что-то среднее между эйфорией и изнеможением. Жребий брошен. Юдора ковыляет на кухню. Встав перед календарем, в котором нет практически никаких пометок, она отсчитывает четыре месяца вперед и нетвердым, прыгающим почерком пишет лишь одно слово.

Свобода.

Юдора улыбается. Впервые за много лет ее жизнь снова в ее руках. Старость не сможет победить ее – она бросит ей вызов, отмахнется от нее, как от назойливой мухи. Смерть заберет ее только на ее условиях.

Внезапный стук в дверь вырывает Юдору из мира фантазий. Сначала она беспокоится, что вернулся неприятный молодой продавец полотенец, но потом понимает, что в этот раз стук звучит мягче и тактичнее. Она медленно подходит к двери и приоткрывает ее, не снимая цепочки. Ее хмурый взгляд встречается со взглядом стоящей за дверью маленькой девочки. Лицо ребенка не выражает ничего конкретного, но, увидев Юдору, малышка тут же хмурится, копируя ее.

– Да? – требовательно произносит Юдора.

Над лицом девочки появляется еще одно – нервно улыбающейся женщины с растрепанными волосами. Юдора окидывает ее брезгливым взглядом.

– Извините за беспокойство, – говорит женщина немного громче, чем нужно.

Малышка насупливается сильнее.

– Мама, зачем ты так кричишь?

Юдора приподнимает одну бровь.

– Извини, – отвечает женщина дочери. – Извините, – повторяет она Юдоре. – Мы просто хотели познакомиться. Мы ваши новые соседи.

– О, – произносит Юдора.

– А зачем на вашей двери цепочка? Она сломана? – спрашивает малышка.

– Она помогает держать на расстоянии незваных злоумышленников, – многозначительно отвечает Юдора.

– Мы не злоумышленники, так что вы можете открыть дверь до конца, если хотите.

Юдора этого не хочет, но быть грубой не любит. Она убирает цепочку.

– Так-то лучше, – говорит девочка. – Меня, кстати, зовут Роуз Тревидни.

Юдора пару секунд изучает Роуз. Она одета в вишнево-красную футболку, которая абсолютно не подходит к фиолетовой юбке с воланами.

– А я Мэгги, – добавляет ее мать. – Мы приехали сюда из Корнуолла. Та еще поездочка, но мы справились. У вас тут очень мило. Правда, пляжей поменьше, чем в Корнуолле, – смеется Мэгги.

Юдора не понимает, что в этом смешного. Пока ее новая знакомая болтает без умолку, она молчит, прекрасно понимая, что малышка беззастенчиво ее разглядывает. В конце концов словесный поток Мэгги иссякает.

– В общем, мы просто хотели познакомиться.

– Этот фургон еще долго тут пробудет? – спрашивает Юдора, кивая в сторону грузовика.

Мэгги оглядывается через плечо:

– Ой, эм, надеюсь, что нет. Он вам мешает?

– Он перекрывает вход в мой двор.

– Да, точно, прошу прощения.

– А как зовут вашего кота? – спрашивает Роуз, абсолютно не замечая, что в воздухе повисло напряжение.

– Монтгомери, – раздраженно отвечает Юдора.

– Оу-у, Монтгомери. Иди сюда, Монтгомери, – зовет Роуз, присаживаясь на корточки и чмокая губами, чтобы привлечь внимание кота.

– Он не очень дружелюбный, – предупреждает Юдора.

К ее изумлению, кот мчится к Роуз и не только позволяет ей себя погладить, но даже начинает мурлыкать, когда девочка предпринимает потенциально опасную для жизни попытку взять его на руки.

– Оу-у-у, кто у нас такой хороший мальчик, а? Раньше у нас тоже был кот, но его сбила машина.

Юдора наблюдает, как Роуз обнимает ее кота, параллельно засыпая ее вопросами. Выбора у нее нет – приходится на них отвечать.

– Как вас зовут?

– Юдора.

– А сколько вам лет?

– Восемьдесят пять.

– А мне десять. Вы живете тут одна?

– Да.

– А у вас есть дети?

– Нет.

– Вам, наверное, одиноко.

Юдора хмурится:

– Вовсе нет.

– А вы любите Queen?

– А как же.

– Я тоже.

Внезапно в разговор вмешивается Мэгги.

– Роуз, я думаю, мы уже отняли у Юдоры достаточно времени, – говорит она, бормоча извинения. – Пойдем. Выберем тебе комнату.

– Ой. Ладно, – спохватывается Роуз. Девочка целует кота в макушку, опускает его на землю и бежит за своей матерью по дорожке обратно к выходу.

– До свидания, Юдора. До свидания, Монтгомери. Еще увидимся!

Юдора закрывает дверь и некоторое время стоит, стараясь понять, что же только что, черт возьми, произошло. Вдруг из ее горла вылетает тихий звук – странный, непривычный и совершенно неожиданный. Кот поднимает морду и смотрит на Юдору с удивлением – первый раз за всю свою жизнь он слышит, чтобы его хозяйка хихикала, – а потом ускользает в поисках еды.

1940 год, Сидней-авеню, юго-восток Лондона

Стелла Ханисетт возвестила о своем появлении на свет криком, таким же пронзительным, как и вой сирены, который заставил ее мучающуюся от схваток мать укрыться в бомбоубежище, построенном Альбертом перед отъездом на фронт.

– Чтобы мои ангелы были в безопасности, – говорил он Юдоре, когда она помогала ему накрывать конструкцию из листов гофрированного металла брезентом и наблюдала, как он лопата за лопатой сыплет сверху землю. – Уютно, как у Христа за пазухой, – добавил Альберт, закончив и отступив, чтобы полюбоваться их работой. Он с улыбкой взглянул на Юдору. – Поможешь мне пересадить наверх мой бедный старый кабачок? Мне пришлось выкопать его, чтобы освободить место для вашего нового укрытия.

– Конечно, папа.

– Умница. А потом попробуем создать внутри уют, чтобы вам с мамой было приятнее там находиться.

– И малышу, – сказала Юдора, придав своему лицу, как она надеялась, серьезное выражение.

Альберт наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку:

– Теперь я знаю, что оставляю маму и твоего братика или сестричку в надежных руках.

Взглянув на него, Юдора просияла, словно обратившийся к солнцу цветок. Хоть девочка и не хотела, чтобы ее отец уезжал, она понимала, что он исполняет свой долг, а сама она должна исполнить свой. Юдора была уверена, что, если она сделает все именно так, как просит ее отец, Бог и мистер Черчилль вернут его невредимым.

– Кое-кто, похоже, совсем зазнался, – с обидой произнесли из-за забора.

– Добрый день, мистер Крэбб, – сказал Альберт, втыкая лопату прямо в крышу их нового укрытия и направляясь к соседу. – Прошу вас и миссис Крэбб без стеснения пользоваться нашим бомбоубежищем в случае воздушной атаки на Лондон – в нем хватит места на шесть человек.

Мистер Крэбб пришел в смятение:

– Адольфу Гитлеру не удастся выгнать меня из собственной постели.

Глаза Юдоры расширились, когда она представила, как их ужасный враг гоняет мистера Крэбба по его спальне.

– Мы не позволили фрицам победить нас в прошлый раз и, черт возьми, не позволим и в этот!

Юдора ахнула. Альберт, стараясь ободрить ее, опустил руку ей на плечо.

– Что ж, если вы вдруг передумаете, милости просим к нам. А теперь прошу нас извинить, – сказал он, уводя дочь прочь.

Мистер Крэбб остался стоять у забора, бормоча что-то об «этих ублюдках фрицах». Юдора прижалась к отцу. Иногда по ночам ее будил плач их соседа. От него стыла кровь в жилах, но он не был наполнен гневом – скорее напоминал отчаянный вой пойманного в ловушку зверя. Когда она впервые услышала его, то выбежала из своей комнаты и на лестничной площадке тут же столкнулась с отцом. Он опустился на колени и прижал дрожащую дочь к себе.

– Все в порядке, милая Дора. Все хорошо. Мистер Крэбб ничего не может с этим поделать. Понимаешь, он потерял на войне сына, и теперь ему снятся кошмары. Вот и все. Он просто увидел плохой сон. Понимаешь?

Юдора не поняла, но быстро кивнула, сделав вид, что это совсем не так. Любой разделенный с отцом секрет был для Юдоры сокровищем, драгоценным воспоминанием, которое она хотела сохранить в своем сердце навечно. Она всегда старалась быть к мистеру Крэббу доброй, но в его взгляде была какая-то дикость, а в поведении – непредсказуемость, и это пугало ее.

Юдора помогла отцу перетащить в убежище старый ковер, а потом держала куски проволочной сетки, пока он прибивал их к деревянным рамам, делая из них кровати. Закончив, Альберт положил на каркасы свернутые матрасы и удовлетворенно отступил.

– Ну что, проверим, подходят ли они нам по размеру, а, Дора? – сказал он, сверкнув глазами, а потом зажег свечу и поставил ее в пустой цветочный горшок.

– Давай, папа, – сказала Юдора, забираясь на крошечную постель. – Так уютно, – хихикнула она.

Альберт занял свое место и улыбнулся ей.

– Видишь? Говорил же, как у Христа за пазухой, – сказал он, протягивая ей руку.

Она вложила свою маленькую ладошку в его и – как и всегда, оставаясь с отцом наедине, – пожелала, чтобы время остановилось. После наступления войны в ее жизни не произошло каких-то кардинальных перемен. Теперь ей приходилось все время носить с собой противогаз и прислушиваться к сиренам воздушной тревоги, но в остальном все было так же, как и раньше. Отец каждый вечер слушал новости по радио, а Юдора садилась у него в ногах и пыталась делать то же самое. Она понимала лишь немногое из того, что там говорили, но слышала, как отец уверял мать, что в Лондоне они в безопасности. Для нее этого было достаточно. Отец никогда бы не стал им лгать. Если он говорил, что они в безопасности, то так оно и было.

– Вы что вообще до сих пор тут делаете? – резкий голос вошедшей в убежище хмурящейся матери, Беатрис Ханисетт, быстро положил фантазиям Юдоры конец.

Альберт отпустил руку дочери и вскочил на ноги.

– Давай заходи и посмотри, что мы с Дорой сделали, – сказал он с галантным поклоном.

– И как я, по-твоему, должна попасть внутрь? – спросила Беатрис, поглаживая рукой свой округлившийся живот.

– Я тебе помогу, мамочка, – сказала Юдора, и ее сердце подпрыгнуло, когда Альберт подмигнул ей.

Беатрис, отдуваясь, протиснулась в убежище и тяжело опустилась на одну из самодельных кроватей.

– Чуточку темновато и тесновато, – сказала она.

Альберт сел рядом с женой и обнял ее за плечи.

– Я думаю, со временем моя леди оценит этот уют, – сказал он, целуя ее в щеку.

– Ой, да ну тебя, Альберт Ханисетт, – проворчала Беатрис, улыбаясь. Она снова обвела комнатку взглядом. – Вы славно потрудились.

– Я помогла папе сделать кровати, – сказала Юдора. – И мы посадили на крыше его кабачок.

Беатрис перевела взгляд с мужа на дочь и обратно.

– Какие же вы чудаки.

Альберт притянул Юдору к себе, заключая их с матерью в крепкие объятия.

– Мои драгоценные девочки, – прошептал он.

– Что ж, будем надеяться, что малыш появится на свет не во время бомбардировки, – сказала Беатрис.

Когда у Беатрис начались схватки, Альберта не было уже целый месяц, а Лондон всю неделю безостановочно подвергался воздушным атакам. Юдора была рада, что миссис Крэбб все же решила принять их предложение и разделить с ними их укрытие во время ночных налетов. Стремление матери, несмотря ни на что, держать себя в руках пугало девочку даже больше, чем бомбы Гитлера, так что она была рада компании. Юдора сидела затаив дыхание и сжимала руку матери, а соседка контролировала ситуацию. Миссис Крэбб была невероятно худощавой, и от нее пахло перечной мятой. Она работала библиотекарем и все же точно знала, как помочь Беатрис, которая производила на свет новую жизнь как раз в ту самую минуту, когда враг уничтожал многие другие жизни. Юдора молилась, не сводя глаз с колеблющегося пламени свечи. Внезапно грохот снаружи будто усилился, а затем все стихло. Юдора с облегчением выдохнула, но в тот же момент убежище сотряс ужасающе мощный взрыв, и ее отбросило в сторону. О металлические стены их укрытия забарабанили осколки, и ее сердце бешено забилось. Через крошечную щель в крыше она увидела небо, и ей показалось, что оно горит. Юдоре хотелось плакать, но она знала, что этого делать нельзя. Отец хотел, чтобы она была храброй. Глаза Беатрис расширились от боли и страха – она даже не замечала, какой ужас творится снаружи. Юдора крепко зажмурилась и стала молить Бога о чуде: чтобы отец вернулся и спас их.

Вдруг в тишине темной сырой комнатки послышался тихий голос:

– Спрячь все свои проблемы в старенький рюкзак и улыбайся, улыбайся, улыбайся…^[5]

Услышав пение миссис Крэбб, Юдора удивленно моргнула и вдруг поняла, что ее мать молчит: ее полное решимости лицо застыло, глаза были плотно зажмурены – она тужилась изо всех сил. Снаружи завизжала сирена, а через мгновение в этот полный хаоса мир пришла Стелла – окровавленная и громко кричащая – и тут же присоединилась к ней. Миссис Крэбб завернула ее в одеяло и передала Беатрис.

– Пообещай мне, что вытащишь своих девочек из Лондона, – сказала она голосом, полным горечи материнской потери. – Пообещай мне.

Бледная и измученная Беатрис посмотрела на нее и кивнула:

– Я обещаю.

Они вышли из укрытия лишь несколько часов спустя и обнаружили, что в дом миссис Крэбб попала бомба – уцелела лишь фасадная стена, которая теперь напоминала обратную сторону кукольного домика. Они нашли мистера Крэбба в конце сада: кровать, на которой он лежал, выкинуло из дома взрывной волной. Миссис Крэбб переехала жить к своей сестре в Девон, и, хотя Юдоре было жаль мистера Крэбба, она подумала, что он был бы доволен тем, что Гитлеру не удалось выгнать его из собственной постели.

Глава 3

Всю следующую неделю Юдора мучается от ожидания. Ее сердце взмывает вверх, когда она слышит, как на коврик у двери падает почта, и снова ухает вниз, когда она не обнаруживает там ничего, кроме глупых рекламных брошюр. Ее единственное утешение – это надежда: надежда на то, что процедура пройдет гладко и ее жизнь закончится на ее условиях.

Моя смерть. Мой путь.

Одна лишь мысль об этом делает серые будни более сносными.

Однажды утром Юдора, следуя своему обычному распорядку, одевается, завтракает, слушая по радио программу «Сегодня», и к десяти часам уже выходит из дома. На улице свежо, но все же тепло. Юдора останавливается на пороге, позволяя себе на мгновение насладиться солнцем, а потом отправляется в путь. Впереди она замечает Стэнли Марчема, который выгуливает своих бешено лающих собак, и разрушительные последствия старости уже не кажутся ей ужасными, ведь из-за них она не сможет нагнать его.

Погрузившись в свои мысли, Юдора подходит к развлекательному центру, где с возмущением обнаруживает, что ее любимый шкафчик и кабинка для переодевания заняты. Раздраженная, она направляется к другой кабинке, но вдруг кто-то громко окликает ее. Юдора совсем не привыкла слышать звук своего имени, поэтому, не будь оно таким необычным, она бы предположила, что обращаются не к ней, а к кому-то другому.

– Юдора! – два голоса звучат в унисон.

Юдора поворачивается и видит Мэгги, на лице которой сияет безумная улыбка, а рядом с ней и маленькую Роуз.

– Доброе утро, – говорит Юдора, и внутри у нее все сжимается от осознания того, что избежать разговора не получится.

– Я так и подумала, что это вы, – весело говорит Мэгги.

Юдору удивляют эти слова – зачем говорить настолько очевидные вещи?

– Так оно и есть.

Она замечает, что Роуз надела большие зеленые очки для плавания, которые придают ей вид изумленной лягушки.

– Вы часто плаваете? – спрашивает Мэгги.

– По возможности каждый день, – отвечает Юдора.

– Ого! Невероятно. Вот бы мне удалось уговорить мою маму тоже ходить в бассейн.

– Бабушка любит сидеть на месте и наблюдать за тем, что происходит вокруг, – вставляет Роуз.

– М-м. Я уже говорила маме, что ей следует больше двигаться. Нужно ведь держать себя в тонусе, верно? – говорит Мэгги Юдоре.

Юдора понятия не имеет, о чем та болтает, поэтому просто кивает:

– А теперь, если вы меня извините…

– А можно прийти к вам в гости и снова поиграть с вашим котом? – спрашивает Роуз.

– Роуз, нельзя же напрашиваться к людям в гости, – смущенно говорит Мэгги.

– Почему? Ведь иначе с ними никак не увидеться.

Мэгги бросает на Юдору молящий о помощи взгляд, но та молчит. Роуз не упускает этого момента:

– Так я могу прийти? Чуть позже? У меня есть для вас подарок.

Юдора некоторое время разглядывает девочку. В ее упорстве есть что-то, что внушает пожилой женщине восхищение. Понимая, что Роуз не примет отрицательного ответа, Юдора, обычно избегающая общества других людей, не видит вреда в том, чтобы позволить девочке навестить ее непокорного усатого питомца.

– Хорошо. В два часа. Не опаздывай.

– Есть, мэм! – восклицает Роуз, отдавая честь.

Губы Юдоры дергаются, и она, качая головой, скрывается в кабинке для переодевания. Подойдя к главному бассейну, она видит, что на мели плещутся Роуз и Мэгги. Юдора игнорирует их и идет к плавательным дорожкам. Зайдя в воду, она наслаждается мягкой невесомостью воды. Проплыв пару кругов, Юдора решает сделать перерыв. Она слышит хохот Роуз и Мэгги. Девочка стоит у бортика, а мать, раскинув руки, ждет, пока та прыгнет. Юдора видит, как их лица озаряются радостью, когда Роуз прыгает в воду, а Мэгги ловит ее. Юдора делает глубокий вдох и ныряет, чтобы заглушить их смех.

Усталость после плавания сдувает, точно ветром, когда по возвращении домой она обнаруживает на коврике перед дверью большой толстый конверт со швейцарским штемпелем. Юдора не хочет ждать ни секунды. Она бросает сумку с плавательными принадлежностями в прихожей и несет письмо в гостиную. Снова воспользовавшись отцовским ножом для писем, она вскрывает конверт и извлекает из него пачку документов. К бумагам прилагается записка, написанная извилистым европейским почерком.

«Уважаемая мисс Ханисетт!

Было очень приятно с Вами пообщаться! Прилагаю необходимые бланки для заполнения. Пожалуйста, позвоните мне, если Вам будет нужна помощь или если просто захотите поговорить. Я понимаю, насколько для Вас важно это решение, так что всегда к Вашим услугам.

Всего наилучшего,

Петра»

Что-то в этих строчках трогает Юдору. Она не привыкла к тому, чтобы люди проявляли чуткость. Она прижимает к письму Петры ладонь, а потом переходит к заполнению бланков. Анкета довольно длинная. Юдору это не удивляет, но, начав писать, она быстро устает.

«Давай, Юдора. Промедление подобно смерти. Ты приняла решение. Вперед».

На заполнение документов у нее уходит два часа. Закончив, она складывает бланки в новый конверт и запечатывает его.

Юдора откидывается на спинку кресла, и по ее телу теплыми объятиями разливается удовлетворение. Она хочет сделать себе бутерброд, но, когда ее веки тяжелеют, решает сначала немного передохнуть. То еще утречко. Жизнь, смерть… Так у нее никаких сил не останется.

Она вздрагивает и просыпается.

– Юху! – кричит Роуз в почтовую щель.

– Вот тебе и «юху», – бормочет себе под нос Юдора, поднимаясь на ноги.

Распахнув дверь, она с трудом подавляет желание зажмуриться: Роуз напоминает рождественскую елку – фиолетовый, желтый, оранжевый, зеленый… ее наряд поражает буйством цветов.

– Я в поиске своего стиля, – объясняет девочка, замечая ее удивленное выражение лица. – Мы испекли вам это, – добавляет она, протягивая ей тарелку медово-янтарного печенья.

– Заходи-ка внутрь, – говорит Юдора.

– Хорошо. – Роуз следует за ней в гостиную. – Там, откуда я родом, это настоящий деликатес, – говорит она, ставя тарелку на приставной столик. – Корнуолльское печенье. На самом деле обычное имбирное печенье.

– Спасибо, – благодарит ее Юдора.

– Мы будем его чем-то запивать? Мы всегда так едим его с моей бабушкой.

– Если хочешь. – Юдора опасается, что Роуз выбрала ее в качестве приемной бабули. Это будет сплошное разочарование.

– Так мне принести попить?

– Ты умеешь заваривать чай?

– Нет.

– Что же мы тогда будем пить?

– Лимонад. Я умею делать отличный лимонад.

– У меня, возможно, осталось немного кордиала.

– Я поищу, – говорит Роуз, вприпрыжку направляясь к кухне. – Притащить вам тоже?

– Лучше говорить «принести». Так вежливее.

– Ой. Ладно. Так притащить?

– Что?

– Ну лимонад.

Юдора обреченно думает о том, что этот визит будет одним из самых долгих в ее жизни.

– Ну хорошо.

Роуз кивает и исчезает. Юдора слышит, как на кухне открываются и закрываются шкафчики, и жалеет, что уже не так бодра и не может пойти и присмотреть за Роуз. Девочка начинает напевать себе под нос. Этот звук кажется Юдоре странным – она привыкла к тишине, – но едва ли он ей неприятен. Через мгновение девочка появляется в комнате с двумя китайскими фарфоровыми чашками, доверху наполненными мутной лимонной жидкостью. Роуз улыбается и протягивает одну Юдоре. Взглянув на напиток, та хмурится, но все же берет его.

– За вас! – восклицает Роуз, стукая своей чашкой о чашку Юдоры. – Печенье? – Девочка протягивает ей тарелку.

– Спасибо, – говорит Юдора, беря одно. Лимонад до того сладкий, что у нее сводит зубы. Сделав глоток, она морщится, а затем отставляет чашку на столик. Юдора кусает печенье. Оно тоже сладкое, но будто укутывает ее теплом и делает все вокруг уютнее. Она вспоминает имбирный пирог, который ей когда-то готовила мать. – Оно восхитительно, – признается она.

– А то, – говорит Роуз. Она допивает лимонад, а затем вытирает рот тыльной стороной ладони. – А вот это что? – спрашивает она, указывая на драгоценный конверт Юдоры.

– Много будешь знать – скоро состаришься, – отвечает Юдора.

– Как это?

– Так часто говорила моя мать. Это означает «не твое дело».

– Справедливо, – признает Роуз. – Мама говорит, что я очень любопытная, но я просто хочу понимать, что происходит вокруг.

– Что ж, это тоже довольно справедливо, – говорит Юдора.

– А можно у вас еще кое-что спросить? Если вам покажется, что я снова сую нос не в свое дело, можете не отвечать.

– Ну давай.

– Это вы на фотографии? – Роуз указывает на стоящую на столике рамку.

– Да. Я посередине.

– А это ваш папа?

– Да. А это моя мама.

Роуз разглядывает фотографию.

– Я люблю старые фотографии. Когда я смотрю на них, мне хочется вернуться во времени и узнать, каково там было.

– Зачем? – заинтригованно спрашивает Юдора. Она и не думала, что кого-то все еще волнует прошлое.

– Потому что я люблю историю. Мне нравятся рассказы о войне и о том, как тогда жили люди. Кажется, в те времена все было намного интереснее, чем сейчас. Вы когда-нибудь хотели вернуться в прошлое?

Юдора смотрит на фотографию.

– Постоянно.

Она чувствует, как что-то касается ее лодыжек, и с удивлением обнаруживает, что кот трется об их ноги.

– Оу-у, Монтгомери, вот и ты, – говорит Роуз, сгребая его в объятия и зарываясь подбородком в его шерсть. Юдора изумленно наблюдает, как в ответ кот тыкает девочку носом. – А чем мы теперь займемся? – спрашивает Роуз.

– На самом деле мне нужно сходить на почту, – говорит Юдора, бросая взгляд на конверт.

– Здорово. Пойдемте.

– А ты уверена, что мама тебя отпустит? – спрашивает Юдора, надеясь, что это отпугнет девочку.

– Хороший вопрос. Я сбегаю и спрошу. А вы пока собирайтесь. Я буду ждать на улице.

Юдора чувствует досаду, но почему-то все же делает так, как говорит Роуз. Выйдя из дома, Юдора понимает, что девочки нет, и решает воспользоваться подвернувшейся возможностью. Мать, вероятно, не разрешила ей. Да и все равно она предпочла бы прогуляться до отделения почты в одиночку.

Она проходит всего несколько ярдов и слышит крик Роуз:

– Юдора! Подождите, я иду!

Притворяться, что она не слышит, бесполезно. Юдора останавливается и ждет, пока девочка догонит ее. Они идут молча. Роуз прыгает по булыжникам мостовой.

– Когда я была маленькой, отец говорил, что, если я буду наступать на стыки между булыжниками, меня утащат медведи, – говорит Юдора.

– Забавно, – произносит Роуз.

Подойдя к почтовому отделению, они видят небольшую очередь со Стэнли Марчемом во главе. Он смеется над какими-то словами работника почты. Юдора не удивлена. Она поняла, что он из разряда шутников, как только увидела его. Когда Стэнли направляется к выходу, Юдора делает вид, что заинтересованно разглядывает дорожные несессеры. Однако Стэнли все равно замечает ее.

– Привет, – говорит он.

– Угу, – отвечает Юдора.

– Привет, – отзывается Роуз.

– О, неужели это ваша внучка? – спрашивает он, глядя на девочку сияющими глазами.

– Святые угодники, нет, – говорит Юдора.

– Мы друзья, – заявляет Роуз.

Слова девочки поражают Юдору.

– Друзья?

– А разве нет? – спрашивает Роуз.

– Ну конечно да. Тебе с ней очень повезло, – говорит Стэнли.

– Я Роуз, кстати, – говорит девочка, протягивая ему руку.

Стэнли с улыбкой пожимает ее:

– А я Стэнли. Очень рад познакомиться, Роуз.

Девочка хихикает. В этот момент до Юдоры наконец доходит очередь.

– Прошу прощения, – говорит она, подвигаясь к стойке. Одно раздражение от их пустой болтовни.

– Пока, Стэнли, – кричит Роуз через плечо, а потом поворачивается к Юдоре. – Он очень милый.

– М-г-м. Авиапочтой в Швейцарию, пожалуйста, – обращается Юдора к почтовому служащему. Она замечает, что, разговаривая с ней, он не пытается шутить. Хотя вообще-то она и сама никогда не проявляла желания с ним поболтать.

– Вы когда-нибудь пробовали такое? – спрашивает Роуз, беря с витрины перед стойкой пачку жевательного мармелада.

Юдора прищуривается и читает надпись на упаковке:

– «Веселые ягоды Haribo». Нет, не пробовала.

– Обязательно попробуйте. Они очень вкусные.

Мужчина наклеивает на конверт марку и стикер «авиапочта», а затем оборачивается и кладет его в большой серый мешок.

– Что-нибудь еще?

«Нет. Только свидание с судьбой, и спасибо на этом», – думает Юдора. Она смотрит на Роуз. Ее глаза широко распахнуты, словно она видит весь этот мир впервые в жизни.

– Можно мне еще вот это, пожалуйста? – говорит она, показывая на пачку мармелада.

Он подмигивает Роуз, а потом улыбается Юдоре:

– С вас 7,79, пожалуйста.

Юдора протягивает ему десятифунтовую купюру, а потом осторожно складывает сдачу в кошелек. Когда они выходят из почтового отделения, она протягивает мармелад Роуз. Та поднимает на нее глаза.

– Спасибо, Юдора, – говорит девочка, открывая упаковку и угощая ее. – Попробуйте.

Юдора никак не может залезть пальцами в пакетик, поэтому Роуз осторожно придерживает ее руку, а потом достает мармеладку и кладет ей на ладонь. Юдору поражает это новое ощущение – мягкость и тепло детских пальцев. Она отправляет конфету в рот. Вишневый вкус потрясает ее – насыщенный и удивительно прекрасный.

– Спасибо, Роуз.

– Нет, Юдора. Вам спасибо.

– Берегитесь, дамы, – произносит голос у них за спиной. Юдора оборачивается и видит, как почтальон тащит к почтовому фургону большой серый мешок с письмами и посылками. Она наблюдает, как он бросает его внутрь, закрывает кузов и направляется к следующему отделению почты. Обнадеживающее зрелище. Дело сделано. Теперь ей остается только ждать.

1943 год, Коттедж на набережной, Клифф-роуд, Уолдрингфилд, Саффолк

– Еще раз, Дора, – потребовала малышка.

Юдора улыбнулась и осторожно, чтобы не насажать себе заноз, отвела назад шаткие деревянные качели.

– Готова?

– Готова!

Юдора толкнула качели, чувствуя, как любовь опьянила ее, когда воздух наполнился звонким смехом ее сестры. Слушая, как, качаясь взад и вперед, скрипят ветви дуба, она ощутила, как солнечные блики от шепчущих на ветру листьев целуют ее лицо. Юдора вспомнила, как отец качал ее на этих качелях, и безмолвно помолилась о его благополучном возвращении. Его последнее письмо звучало обнадеживающе: «Скучаю по вам, мои дорогие. Надеюсь, что скоро буду дома».

Надежда. Какое прекрасное слово. Она поддерживала Юдору, как талисман.

– Выше! Выше! Выше!

Стелла была требовательным ребенком, но Юдора не возражала. Она обожала свою младшую сестру и сполна наслаждалась тем, что мать доверяла заботу о Стелле ей. Юдора также помнила обещание, которое дала отцу перед отъездом. И собиралась сдерживать свое слово до тех самых пор, пока бьется ее сердце.

Вопли Стеллы звучали все выше и чаще. В ее смехе появились пронзительные нотки истеричности. Юдора задумалась и решила, что пора отдохнуть.

– Может, сделаем перерыв, Стелла? Зайдем домой и что-нибудь попьем? На улице очень жарко.

– Нет, Дора! Не-е-ет! Давай еще раз! Еще! Еще! Еще! – визжала Стелла.

– Что у вас тут за шум?

Юдора вздрогнула при виде матери, шею которой залила краска и которая спешила к ним с кухонным полотенцем в руке. Мамы других девочек дополняли свои наряды шейными платками или жемчужными бусами. Излюбленным же аксессуаром матери Юдоры было кухонное полотенце.

– Извини, мам. Мы просто заигрались, – сказала Юдора. Шла война, и она с полной серьезностью решила быть миротворцем. Девочка была уверена, что мистер Черчилль одобрил бы это.

Беатрис Ханисетт оглядела своих дочерей. Юдора заметила, что на нее мать смотрит с мягкостью, но ее взгляд ужесточился, когда она перевела его на Стеллу. Она ткнула в младшую дочь пальцем:

– Я не хочу слышать от вас воплей и криков, юная леди. Ты разве не знаешь, что идет война?

Стелла уставилась на мать, выпятив подбородок. Когда Беатрис заметила этот жест открытого неповиновения, ее глаза сузились, и чем больше она изучала лицо малышки, тем сильнее учащалось ее дыхание. Взгляд Юдоры метался от матери к сестре. Она заметила, что Беатрис будто немного съежилась под острым, точно нож, взглядом Стеллы: ее глаза были чисто-голубыми, как широкое небо Саффолка, – точь-в-точь как у их отца. Печаль Беатрис быстро сменилась гневом. Ее рука сжала кухонное полотенце, и она принялась хлестать им Стеллу.

– Дрянная, дрянная девчонка! – кричала она.

Вместо того чтобы испугаться или устыдиться, как повела бы себя Юдора, Стелла заливисто засмеялась и, спасаясь от кухонного полотенца и материнской ярости, бросилась в дальний конец сада. Беатрис рванулась вперед, чтобы последовать за дочерью, но Юдора задержала ее:

– Все в порядке, мамочка. Все хорошо. Я за ней присмотрю. А ты лучше немного отдохни. Сегодня так жарко. Вот и мы все тоже разгорячились.

Беатрис посмотрела в лицо своей старшей дочери, и ее глаза наполнились слезами. Юдора увидела во взгляде матери бесконечное горе. Это напугало ее.

«Мне нужно, чтобы ты была очень храброй и заботилась о маме…»

Это воспоминание придало Юдоре сил, и, подобрав нужные слова, она сказала:

– Все в порядке, мамочка. Папа скоро будет дома, мы сможем вернуться в Лондон, и тогда все будет хорошо.

Беатрис сжала руку дочери.

– Ты такая умница, Дора, – сказала она, а потом направилась обратно к дому.

Юдора ощущала, как по ее спине стекает пот. Жара была такой тяжелой, что она чувствовала себя так, будто ее карманы набили камнями. Она посмотрела в конец сада и заметила, что из-за яблони на нее смотрит Стелла. На ее хорошеньком личике было написано выражение злорадного ликования, как будто все это была одна большая игра и она была уверена, что только что выиграла.

Юдора вздохнула и поманила ее рукой:

– Иди сюда, Стелла. Поможешь мне приготовить пирог на ужин.

Было до смешного нелепо готовить пирог в такую жару, но она знала, что после рабочего дня в поле ее двоюродный дедушка хотел бы получить на ужин что-нибудь сытное, даже летом.

Из кухни приветливо веяло прохладой. Юдора принялась замешивать тесто, растирая кончиками пальцев масло и муку и напевая.

– Что это за песня, Дора? – спросила Стелла, сидевшая за кухонным столом и пьющая молоко.

– Мы встретимся сно-ова, – пропела Юдора, – не знаю когда, не знаю где-е!^[6]

Несмотря на материну вспышку ярости, настроение у нее было прекрасное. Она следила за новостями по радио, как учил ее отец, и была уверена, что победа близка. Беатрис же слушать радио отказывалась. Она находила это слишком удручающим, но Юдора ничего не могла с собой поделать. Она была в долгу перед отцом и, находясь в курсе событий, будто каким-то образом защищала его. Она понимала, это глупо, но втайне верила, что отец узнает, если она будет слушать. Его письма были наполнены оптимизмом. Юдора понимала, что он не может писать одну лишь правду, но тем не менее знала, что он в порядке, и этого ей было достаточно.

Каждый день приближал возвращение ее отца домой, и каждую ночь Юдора становилась на колени у своей кровати и изо всех сил молилась. Она убедила и Стеллу делать так же, несмотря на то что та даже никогда не видела своего отца. Во время молитвы малышка не могла устоять на месте, но в конце всегда награждала Юдору послушным «аминь».

Несмотря на глубокую любовь к младшей сестре, Юдора знала, что ребенок она довольно проблемный.

– Есть в ней какая-то чертовщинка, – предупредил Юдору двоюродный дедушка после того, как однажды увидел, как Стелла отрывает бабочке крылья. Даже Юдора тогда не стала оспаривать наказание – малышку заперли в комнате без еды до самого вечера. Она ожидала, что сестренка станет пинаться и визжать, когда по приказу матери вела ее наверх, но девочка была на удивление спокойна и осталась молчаливой и равнодушной, даже когда плюхнулась на кровать. Юдора на мгновение присела рядом с ней, сложив руки на коленях:

– Зачем ты это сделала, Стелла? Как можно быть такой жестокой?

Девочка взглянула на сестру безо всякого раскаяния, и от этого у Юдоры по спине побежали мурашки.

– Я просто хотела посмотреть, сможет ли бабочка после этого летать. Но она не полетела.

Малышка улеглась спиной к сестре, устремив взгляд своих больших голубых глаз в стену.

Юдора сказала себе, что Стелла, в конце концов, всего лишь ребенок. А дети иногда бывают жестокими. Она была уверена, что Стелла перерастет это. Девочка росла во время войны, и это было тяжело, ведь отца она никогда не видела, мать, казалось, все время на нее злилась, а двоюродный дедушка дни проводил в полях, а ночами пил. Юдоре казалось, что она единственная, кто готов перетерпеть превратности судьбы, чтобы любой ценой позаботиться о маленькой Стелле.

– Принесешь мне морковку для пирога? – спросила она сестру.

– Хорошо, Дора, – ответила Стелла, выскакивая через заднюю дверь. Юдора улыбнулась и снова принялась напевать.

«Мы скоро встретимся, папа, – подумала она. – Я знаю, мы скоро встретимся».

Замесив тесто, она переключила свое внимание на кроликов, которых ее двоюродный дедушка поймал накануне. Юдора уже научилась мастерски свежевать и разделывать их. Первые несколько раз она никак не могла совладать с острым ножом, но теперь уже навострилась. С тех пор как они переехали сюда, она научилась отлично выполнять все домашние дела, почти ничего не оставив матери. Та не возражала. Врач сказал, что у Беатрис плохо с нервами, и Юдора увидела в этом еще один знак, говорящий о том, что она должна во что бы то ни стало сдержать данное отцу обещание.

Стелла проскользнула обратно в кухню, подняв морковь как трофей.

– Достала!

– Умница. Помоешь ее, пожалуйста?

– Конечно, Дора.

– Подумать только. Вы точно две маленькие горничные, поглощенные домашними заботами.

Юдора обернулась и увидела, что в дверях стоит Беатрис. Она думала, что та будет рада увидеть, что они с сестрой прекрасно ладят, но заметила в ее тоне намек на ревность.

– Я мою морковь! – воскликнула Стелла, кружась и забрызгивая все грязью и водой.

– Ты устраиваешь ужасный беспорядок! – вспылила Беатрис, и ее щеки стали наливаться краской.

– Все в порядке, мамочка. Я все уберу. Сделать тебе чаю? – спросила Юдора.

Вдруг в дверь резко постучали. Беатрис положила руку на сердце:

– О мои бедные нервы. И кто же это пришел?

Юдора замерла. «Папочка. Хоть бы это был папочка».

– Я открою?

Беатрис остановила ее взмахом руки:

– Нет-нет, сделай пока чай. Я сама открою.

Когда мать открыла дверь, Юдора вытянула шею, чтобы увидеть, кто пришел.

– Кто это, Дора? – спросила Стелла, толкая сестру.

Как только Юдора увидела мальчика, она тут же все поняла. Их называли ангелами смерти. Она не слышала всего, что он сказал, лишь приглушенное «мне жаль, мне очень жаль».

Юдора зажмурила глаза и захлопнула дверь кухни. Она обняла Стеллу и закрыла ей уши ладонями, а потом раздался пронзительный крик. Этот крик наполнил весь дом, всю деревню, весь мир, и Юдоре казалось, что он никогда не смолкнет.

Глава 4

На следующий день приходит жара. Юдоре очень хочется пойти в бассейн, но она не может даже думать о прогулке. Она распахивает окна и заднюю дверь, чтобы такой драгоценный ветерок задувал в гостиную. На мгновение Юдора задерживается у задней двери и моргая смотрит на свою пересохшую лужайку. Больше земли, чем травы. Да и та запеклась и потрескалась, словно корочка пирога. Предыдущий сосед стриг ее лужайку вместе со своей. Он был довольно небрежен и особых усилий не прилагал, но Юдора была благодарна ему за доброту. Еще он не любил разговаривать, и за это она тоже была ему благодарна. Теперь она понятия не имеет, кто будет стричь ее лужайку, раз он и его семья переехали. Юдора еще как-то справляется с клумбами, но даже это уже становится похоже на танец с бубном. К счастью, скоро все эти тревоги уйдут в прошлое.

Позавтракав, Юдора решает извлечь максимальную пользу из того, что оказалась заперта дома, как в ловушке, поэтому решает в это время привести в порядок свои дела. В первую очередь она думает о том, стоит ли составлять завещание. Она не уверена, что в этом есть смысл. Наследников у нее нет. В случае отсутствия заинтересованного лица все ее имущество отойдет короне. Юдора хотела бы надеяться, что правительство использует его с умом, но особой уверенности не испытывает. Она не доверяла ни одному премьер-министру со времен Черчилля, а их местного депутата списала со счетов в первый же день, когда пришла к нему на встречу избирателей и он назвал ее просто Юдорой. Еще он так ничего и не сделал с неровным тротуаром на ее улице.

Монтгомери пробирается в комнату и небрежно трется головой о ее лодыжки.

– Щекотно! – восклицает Юдора. Кот продолжает ластиться. Она наклоняется, чтобы почесать его за ушами. Тот в ответ тыкается ей в руку.

– У кого-то сегодня хорошее настроение, – замечает Юдора, наблюдая, как кот забирается на спинку дивана и сворачивается клубочком на гостеприимно теплом пятне света, а потом, опустив морду на свои бархатные лапы, засыпает.

Поддавшись мимолетному импульсу, Юдора берет блокнот и ручку. Она пишет:

«Вот последняя воля Юдоры Ханисетт. Находясь в трезвом уме и здравой памяти, я заявляю, что желаю, чтобы после моей смерти были выполнены следующие условия».

Прежде чем продолжить, она задумчиво постукивает ручкой по верхней губе.

«Я хочу, чтобы мой дом и все его содержимое были проданы, а выручка вместе со всеми деньгами, оставшимися на моих банковских счетах, были переданы Государственной службе здравоохранения. Что касается моего кота Монтгомери, я желаю, чтобы его отдали Роуз Тревидни, которая живет по соседству».

Юдора бросает взгляд на лежащую на столике рядом с ее креслом папку с кольцами, в которой хранятся все ее финансовые документы. Нужно написать что-то конкретное и о них. Ее мысли прерывает грохот подъезжающего к ее дому городского мусоровоза.

– Ох, черт возьми, – говорит она, вспоминая про мешок с мусором, который оставила на крыльце, чтобы попозже отнести на помойку.

Юдора поднимается на ноги и несколько затрудненно спешит к двери. Миновав дорожку, она подходит к тротуару как раз в тот момент, когда мусоровоз уже отъезжает.

– Черт! – повторяет она с еще большей досадой.

Она не замечает Стэнли, который разговаривает с Роуз, пока его собаки с лаем носятся вокруг, путаясь у них под ногами. Но Стэнли ее видит. Он передает поводки Роуз и с улыбкой приближается к ней.

– Хотите, я возьму? – спрашивает он, протягивая ладонь вперед.

Юдора удивленно оглядывается и отдергивает руку с мусорным мешком, словно опасаясь, что он может ее ограбить. Стэнли смеется и смотрит в сторону мусоровоза. А потом сует пальцы в рот и издает громкий, уверенный свист.

Юдора потрясена до глубины души, а вот Роуз смотрит на Стэнли с восхищением:

– А вы можете и меня научить? Пожалуйста!

– Еще бы.

Один из мусорщиков поворачивается в его сторону.

– Вы один пропустили! – кричит Стэнли. Мужчина показывает большой палец и подбегает за пакетом.

– Извини, Стэн, – говорит он с ухмылкой. – Спасибо, дорогая, – добавляет он, вырывая мешок с мусором из рук Юдоры. Она не может вспомнить, когда к ней в последний раз обращались подобным образом, и с удивлением чувствует, что ее щеки горят.

– Это было круто, – говорит Роуз.

– Благодарю, – произносит Юдора в сторону Стэнли, он в ответ галантно кланяется. Его псы, как обычно, истошно лают и пытаются сбить с ног всех, кто попадается им на глаза. Сопротивляясь желанию пнуть одного из них, Юдора разворачивается.

– Вы не хотите вдвоем зайти ко мне домой на чай? – вдруг спрашивает Роуз.

Юдора некоторое время изучает девочку. Она не хочет идти, но уже слишком хорошо понимает, что отказать Роуз очень трудно.

– Я с удовольствием, но, думаю, сначала мне надо завести этих бандитов домой, – говорит Стэнли, кивая на своих собак. – Уверен, вы с этим согласны, да, мисс Ханисетт?

– Еще как, – признает Юдора.

– Тогда почему бы вам не прийти ко мне около четырех? – предлагает Роуз. – Будем называть друг друга по фамилии, как вы только что сделали. Так что вы будете мистером Марчемом, а я – мисс Тревидни. Как в старые времена, – она восторженно обхватывает себя руками.

– Прекрасно, мисс Тревидни, мисс Ханисетт. С нетерпением жду четырех часов пополудни, когда смогу испить с вами чаю, – говорит Стэнли, отвешивая глубокий поклон.

Роуз хихикает:

– Это будет так весело!

Юдора возвращается домой, обуреваемая возмущением. Она совершенно не хочет идти в гости. И ей не нужна их компания. На протяжении многих лет она прекрасно обходилась без лишних знакомств. Единственное, чего она желает, – это чтобы от нее отстали и дали ей разобраться с делами, положить всему этому конец. Почему ее просто не могут оставить в покое?

Однако Юдора Ханисетт всегда гордилась тем, что никогда не ведет себя грубо. К тому же это просто чай. Она просто сделает вид, что ей все это приятно, а потом уберется оттуда при первой же возможности.

В 15:58 она выходит из дома и направляется к дому Роуз.

– Я знал, что вы будете минута в минуту, – говорит кто-то сзади.

Она оборачивается и видит, как во двор входит Стэнли с пирогом в коробке и букетиком из душистого горошка.

– Еще бы. Опаздывать – дурной тон, – говорит Юдора, звоня в дверь.

– Это верно.

Роуз распахивает дверь. Ее наряд день назад сразил Юдору наповал, но в этот раз он еще более невероятный. Теперь на ней фиолетовая футболка со сделанной розовыми блестками надписью «Девочки рулят», оранжевые шорты в полоску, кислотно-зеленое боа из перьев и огромный золотой бант в волосах.

– Добрый день, мисс Ханисетт, мистер Марчем! – восклицает она, делая неуклюжий реверанс.

– Добрый день, мисс Тревидни! – отвечает Стэнли, пропуская Юдору перед собой. – Дамы вперед.

– Здравствуй, – говорит Юдора, отказываясь участвовать в их нелепой игре.

В коридоре появляется Мэгги.

– Всем привет. Приятно видеть вас снова, Юдора. А вы, должно быть, Стэнли. – Они пожимают друг другу руки. Ее растрепанные волосы подвязаны красно-золотым шарфом, а поверх белой футболки на ней надет заляпанный краской джинсовый комбинезон. Юдора впервые замечает, что Мэгги беременна. – Простите мне мой внешний вид, – добавляет она, приглаживая волосы рукой. – Я оформляю детскую.

– А, так, значит, у тебя скоро будет младший брат или сестра, – говорит Стэнли Роуз.

– Сестра. Ее будут звать Дейзи, – скучающе сообщает Роуз.

– Мы переехали из Корнуолла из-за работы моего партнера, – объясняет Мэгги. Юдору на мгновение сбивает с толку слово «партнер», но потом она вспоминает, что на современном языке оно означает «вторая половинка».

– Может, будем пить чай в саду? – спрашивает Роуз.

– Звучит великолепно, – говорит Стэнли. – Это, кстати, тебе. – Он протягивает девочке букет и коробку с пирогом. Юдора на мгновение смущается, что пришла с пустыми руками.

– Благодарю, – говорит Роуз. – М-м, мам, правда они чудесно пахнут?

Она протягивает цветы матери, и та глубоко вдыхает.

– Божественно, – произносит Мэгги.

Юдора тоже улавливает этот аромат. На мгновение он переносит ее назад во времени, навевая воспоминания, от которых у нее перехватывает дыхание.

– Сад у вас там? – спрашивает она, указывая своей тростью на заднюю дверь в надежде, что это ускорит процесс.

– Верно, – отвечает Мэгги. – Всё уже на столе. Мы с Роуз приготовили целый кувшин персикового чая со льдом и бисквит.

– Чур, мне бисквит! – говорит Стэнли. – Хотя, как любила говорить моя Ада, пирогов много не бывает.

«Если не знаешь, когда пора остановиться», – думает Юдора.

– Тогда я передаю вас в надежные руки Роуз, – говорит Мэгги.

– Мисс Тревидни, – поправляет ее Роуз.

– Прошу прощения. Мисс Тревидни. Если вам что-нибудь понадобится, я буду наверху.

Она улыбается, и Юдора поражается ее красоте – естественной красоте счастливой женщины. Она чувствует зависть и восхищение.

Роуз ведет их в сад. Усыхающая лужайка здесь явно была подстрижена без особого энтузиазма, в ее дальнем конце напротив сарая стоит просевший батут. Сад окружен высокими кустами, из которых то и дело выглядывают розы или лаванда. Они садятся за садовый стол, над которым раскинулся зеленый зонт. На улице все еще жарко, но сквозь листву пробивается приятный ветерок.

– Ну разве здесь не прелестно? – восклицает Стэнли.

– М-м, – мычит Юдора в знак согласия.

Роуз наливает им полные стаканы холодного чая и большими кусками нарезает пирог.

– Пожалуйста, угощайтесь.

– Благодарю, – отвечает Юдора.

– Большое спасибо, мисс Тревидни, – поддерживает ее Стэнли.

– Так, значит, Ада – это ваша жена? – спрашивает Роуз, откусывая большой кусок пирога.

Стэнли печально кивает:

– Мой ангел. Мы были женаты почти шестьдесят лет – моя дорогая девочка не дожила до этой годовщины.

– Это так грустно, – произносит Роуз.

Юдора молчит. Она не любит открытого проявления чувств.

– Это так, но мне повезло, что я знал ее, – говорит Стэнли. – Мы прожили вместе хорошую долгую жизнь. Мы познакомились еще в школе, когда были даже моложе, чем ты, – рассказывает он Роуз.

– Сколько вам было? – восторженно спрашивает та.

– Шесть. – Стэнли нежно улыбается.

– Шесть! – восклицает Роуз. – Как это мило! И это была любовь с первого взгляда?

– О, разумеется, – произносит Стэнли. – Ада была самой красивой девочкой в школе, с огромными голубыми глазами и светлыми локонами. А как она красиво смеялась – ее смех напоминал перезвон маленьких колокольчиков! Я готов был сделать что угодно, чтобы рассмешить ее. Она говорила, что я первоклассный юморист, но ведь все любят шутников, не так ли?

«Не обязательно», – думает Юдора. Она не ошиблась в отношении Стэнли Марчема. Ему действительно нравится звук собственного голоса.

– Мне кажется, это очень романтично, что вы нашли свою настоящую любовь еще в шесть лет, – заявляет Роуз. – Даже представить не могу, чтобы нечто подобное произошло со мной. Почти все мальчики, которых я знаю, – полные болваны.

Стэнли смеется:

– Мальчики часто ведут себя как болваны.

– А что насчет вас, мисс Ханисетт? – спрашивает Роуз. – Вы когда-нибудь были влюблены?

Юдора хмурится.

– Много будешь знать – скоро состаришься? – предполагает девочка.

– Именно.

– Извините, – говорит Роуз. – Тогда, может, поговорим о вашем коте?

– Если хочешь.

– Он у вас давно?

– Двенадцать лет.

Юдора купила его вскоре после смерти матери в порыве облегчить свое горе. Но это не сработало.

– А почему вы назвали его Монтгомери?

– Дайте угадаю. В честь фельдмаршала? – предполагает Стэнли.

– Не совсем, – отвечает Юдора. Он прав, но знать об этом ему не обязательно.

– А собаку вы когда-нибудь хотели завести?

– Нет.

– Я считаю, что каждый человек в душе либо кошатник, либо собачник, – говорит Стэнли.

«Ну разумеется, он так считает», – думает Юдора.

– Моя Ада любила собак, хотя в детстве у нас обоих были только кошки.

– Значит, вы кошатник, – говорит Роуз, – прямо как Юдора.

Стэнли кивает.

– Но Ада всегда хотела собаку, а я не мог ей отказать. Если бы она попросила, я бы хоть луну заарканил.

– «Эта замечательная жизнь», – говорит Юдора.

– Что за замечательная жизнь? – непонимающе спрашивает Роуз.

Стэнли улыбается.

– Эта фраза. Про луну. Она из фильма «Эта замечательная жизнь» с великим Джимми Стюартом в главной роли.

– И Донной Рид, – добавляет Юдора.

– Она была настоящей красавицей, – говорит Стэнли. – Это отличный фильм. Тебе бы он понравился, Роуз.

Роуз наблюдает за ними, положив руки на стол по самые локти.

– Мне нравится слушать, как вы разговариваете друг с другом. – Юдора и Стэнли переглядываются. – А какой породы Чейз и Дейв?

– Кавалер-кинг-чарльз-спаниели, – отвечает Стэнли. – Эту породу назвали так потому, что из-за своих ушей эти собаки немного похожи на короля Карла Первого.

– Второго, – поправляет Юдора. Стэнли переводит взгляд на нее. – Они названы в честь Карла Второго – короля эпохи Реставрации.

– Признаю свою ошибку, – говорит Стэнли с легким поклоном.

– Ну еще бы, – отвечает Юдора.

– А сколько им лет? – спрашивает Роуз.

– Десять. До них у нас были и другие собаки, но я думаю, что эти двое стали главными любимцами Ады. – Глаза Стэнли увлажняются. – Они – все, что у меня от нее осталось. Маленькие паршивцы.

Роуз встает и, обхватив Стэнли руками, изо всех сил обнимает его. Юдора, потрясенная и заинтригованная, молча наблюдает за этим.

– Вы, должно быть, очень скучаете по ней, – говорит Роуз.

Стэнли кивает, и, к своему ужасу, Юдора вдруг понимает, что он плачет.

– Все в порядке, Стэнли, – говорит Роуз. – Иногда поплакать полезно. Мне после этого всегда легче.

Это открытое излияние горя вызывает у Юдоры приступ паники. Она лезет в сумочку и достает оттуда чистый носовой платок. Это единственное, что у нее выходит придумать, чтобы заставить его остановиться.

– Вот, – говорит она, протягивая ему платок.

– Спасибо, – произносит Стэнли, улыбаясь. – Извините. Иногда мне становится немного грустно. Это всегда накатывает внезапно. Вы, должно быть, подумали, что я глупый старый дурак.

Юдора поджимает губы.

– Вовсе нет! – восклицает Роуз. – Вы скучаете по жене, и поэтому вам грустно. Всем нам иногда нужно поплакать. Тем более мы ваши друзья, правда? – Роуз глядит на Юдору манящим взглядом темно-карих глаз, от которых невозможно оторваться.

– Почему бы нам не съесть еще по куску пирога? – предлагает та. Это лучшее, что она может сделать, учитывая обстоятельств.

– Отличная идея, – одобряет Роуз.

– Спасибо, – говорит Стэнли хриплым от скорби голосом. – Вы обе очень добры. – Юдора кивает, и Стэнли пихает ее в бок. – А мы с вами похожи как две капли воды, а? Двое старых чудаков!

– Говорите за себя, – отвечает Юдора.

Стэнли смеется.

– Может быть, зажжем с вами как-нибудь вечерком? Сходим поужинать? Или в кино? – Юдора хмурится. – Или в ночной клуб? – На ее лице отражается ужас. – Я шучу! – усмехается он. – А вы забавная, мисс Ханисетт.

Она бросает на него косой взгляд.

– Рыбак рыбака видит издалека, мистер Марчем.

– Туше, – отвечает он.

– Заводить новых друзей так здорово, правда? – говорит Роуз. – ЛД навсегда!

– ЛД? – переспрашивает Юдора.

– Лучшие друзья навсегда! – кричит Роуз.

Юдора чувствует усталость. Она не привыкла к такой развязности.

– Думаю, что мне пора идти домой. Спасибо вам обоим за… – она пытается подобрать подходящие слова, – за приятный день.

– О, это вам спасибо, что пришли. Было так весело, – говорит Роуз, провожая ее по коридору.

Когда Юдора уже готовится выйти из дома, девочка вдруг обнимает ее за талию. Женщина замирает – тепло человеческого тела она ощущает нечасто. Юдора чувствует себя неловко, но неожиданно приятно.

– Скоро увидимся, – говорит ей Роуз.

Вернувшись домой, Юдора закрывается от внешнего мира, заперев дверь и накинув на крючок цепочку. Женщина вымотана и сбита с толку. Она не солгала, когда сказала, что день был приятным. Поведение Стэнли ее раздражает, но Роуз – в ней словно сосредоточены жизнетворные силы природы. Однако у Юдоры нет на это времени. Ей нужно спланировать свою смерть, и она не может позволить какому-то пустяку в виде человеческой доброты встать у нее на пути.

1948 год, Сидней-авеню, юго-восток Лондона

Юдора купила семена душистого горошка, поддавшись сиюминутному импульсу. Тогда это казалось ей отличной идеей. С его помощью она хотела ободрить мать и занять Стеллу. Ее отец когда-то выращивал душистый горошек. Юдора помнила, что, когда она была маленькой, на каждой горизонтальной поверхности в их доме стояли вазы, наполненные ароматными, напоминающими маленькие облачка нежно-пастельными букетами. Она думала, что это растение станет счастливым воспоминанием, утешением – сродни взгляду на фотографию отца или прослушиванию одной из его любимых песен. Но если бы Юдора знала, сколько от него будет проблем, она бы оставила пакетик с семенами в магазине.

Возвращение в родной дом после окончания войны заставило Юдору почувствовать, будто она вновь потеряла отца. Все там напоминало ей о его отсутствии: запах табака, висящий на двери спальни халат. Она видела, что ее мать закуталась в свое вдовье горе, словно в плащ. На осунувшемся лице Беатрис застыло потерянное выражение, будто она никак не могла осознать, какой теперь будет ее жизнь. Юдора понимала, что должна что-то сделать, иначе горе поглотит их без остатка. Ей тогда было всего тринадцать, но от ее детской беззаботности уже не осталось и следа.

Юдора знала, что слова отца, сказанные им в бомбоубежище, никогда еще не были так важны, как теперь. Это был ее долг. Она должна была заботиться о матери и сестре, а теперь, когда его не стало, еще и защищать их.

Она поддержала мать в решении устроиться на работу в ту же школу, где училась Стелла. Беатрис, казалось, даже получала от работы удовольствие, а это означало, что Юдора могла со спокойной душой продолжать заниматься собственным образованием, ведь она знала, что мать не сидит дома, оплакивая свою потерю. Юдора всегда следила за тем, чтобы та забирала Стеллу из школы, и брала на себя львиную долю работы по дому. Она поняла, что, если хотя бы немного облегчит повседневную жизнь матери, они станут меньше ссориться.

Ссоры всегда касались ее младшей сестры. К большому огорчению Юдоры, Стелла так и не переросла свою детскую дерзость. Напротив, она стала еще более необузданной – привольное детство в деревне давало о себе знать. В школе у нее вечно были неприятности, и за проступки девочку неоднократно пороли. Юдора пыталась вразумить сестру, но Стелла лишь пожимала плечами и уверяла ее, что понятия не имеет, зачем сделала то, что сделала. Терпение Беатрис было на грани. Стыд, который она испытывала из-за своего своенравного ребенка, и гнетущее бремя вдовства только подогревали ее гнев в отношении бесстыжей дочери. Юдора постоянно была как на иголках, не желая в очередной раз становиться посредником в их битве.

И все же были моменты, когда она замечала в Стелле добродушие и стремление обрадовать ее. Это была одна из главных причин, по которой она купила семена.

– У меня для тебя сюрприз, – сказала она ей однажды днем. Их мать должна была задержаться в школе допоздна, и Юдора подумала, что было бы идеально начать их секретную миссию, пока ее нет.

– Что за сюрприз, Дора? – спросила Стелла, и ее глаза зажглись любопытством. От этого взгляда сердце Юдоры наполнялось любовью, в особенности потому, что в такие моменты сестренка невообразимо напоминала ей отца.

– Я купила семена душистого горошка. Я подумала, что мы могли бы вместе посадить их в саду и устроить маме сюрприз.

Стелла скрестила руки на груди:

– Я не хочу.

Юдора поняла, что избрала неверную тактику:

– Ну пожалуйста, Стелла. Я думаю, когда эти цветы вырастут, они тебе очень понравятся. У них чудесный аромат. И ты даже сможешь использовать их для своих духов.

К большому раздражению матери, девочка имела привычку обрывать у садовых роз лепестки и складывать их в наполненные водой банки из-под варенья. Однажды она ужасно развеселила Юдору, принеся ей очередную липкую банку с застоявшейся водой и заявив, что это «Шанель номер пять». Юдора представила, как эта сцена рассмешила бы ее отца.

Стелла обдумала свое решение, грызя ногти:

– Ну ладно, Дора. Покажи мне, что надо делать.

Юдора и Стелла счастливо провели вместе целый час, тщательно заполняя лотки компостом и сея крошечные семена.

– Мы оставим их на подоконнике в дальней спальне, а когда они прорастут, высадим их в саду. Нужно только следить за тем, чтобы они не засохли.

Стелла серьезно кивнула:

– Я буду проверять их каждый день.

– Умница. И давай пока сохраним это в секрете, хорошо?

– Ш-ш-ш, – прошептала Стелла, поднеся палец к губам, на которых застыла ухмылка.

Ростки появились довольно быстро.

– Когда мы сможем высадить их в саду? – спросила Стелла в тот день, когда они с восторгом обнаружили, что из компоста показались крепкие зеленые ростки.

– Завтра после школы, – сказала Юдора, вспомнив, что в этот день мать снова работает допоздна.

– Уже так хочется понюхать эти цветы, – сказала Стелла.

Юдора мысленно радовалась победе. Ее сестра делает успехи. Все будет хорошо.

Юдора нашла самодельный плетень из связанных реек, который ее отец ставил в задней части сада у затянутого паутиной сарая, когда выращивал душистый горошек. Она отнесла его на свободный участок сада и воткнула в землю.

– Теперь нужно выкопать с этой стороны маленькие ямки и осторожно пересадить в них ростки, чтобы они могли виться по плетню.

– Хорошо, Дора, – сказала Стелла, размахивая лопаткой.

Юдора была впечатлена заботой, которую ее сестра проявила, выкапывая и пересаживая их драгоценные саженцы, а потом утрамбовывая вокруг них почву. Закончив, девочки отступили, чтобы полюбоваться своей работой.

– Молодец, Стелла. Совсем скоро у нас вырастут цветы, но только если мы будем поливать их.

– И тогда я смогу сделать свои духи?

– И тогда ты сможешь сделать свои духи.

Стелла обняла Юдору за талию:

– Я люблю тебя, Дора.

Юдора поцеловала ее в макушку, как когда-то отец целовал ее саму:

– Я тоже тебя люблю.

Одним субботним утром, несколько недель спустя, на кухню вбежала Стелла:

– Дора, Дора, там цветы! Идем посмотрим! Пойдем!

Юдора последовала за сестрой в сад и увидела, что на душистом горошке распустилось множество красивых ароматных бутонов.

– Давай соберем букет! – воскликнула Стелла.

Юдора принесла ножницы и срезала с десяток цветов.

– Вот, это тебе, – сказала она. – А остальное я поставлю в вазу для мамы.

– Спасибо, – сказала Стелла, принимая цветы с нежностью молодой матери, берущей на руки своего ребенка.

Вечером, когда Юдора меняла постельное белье, она услышала крики.

– Где ты взяла их, дрянная девчонка?

– Мы с Дорой их вырастили. Они мои!

– Врешь! Ты врешь! Наверное, украла их в чьем-то саду!

– Я не крала! Они мои!

– Как ты смеешь на меня кричать?!

– Ты на меня кричишь, и ничего! И я не вру! Лучше бы ты умерла!

Юдора вбежала в кухню как раз в ту самую секунду, когда Беатрис влепила Стелле размашистую пощечину, от которой девочка отлетела в сторону.

– Мамочка, стой! Пожалуйста, остановись!

Беатрис повернула к Юдоре свое искаженное яростью лицо:

– Ты слышишь, как она со мной разговаривает? С собственной матерью. Она желает смерти своей матери.

Лицо Стеллы пылало гневом, но девочка не плакала. Позже Юдора часто размышляла о том, что никогда не видела слез сестры.

– Верно, – тихо сказала Стелла. – Желаю.

– Дрянь! – закричала Беатрис, потянувшись к ней. Та отскочила в сторону, и она осела на пол.

– Ненавижу тебя! – закричала девочка, исчезая за кухонной дверью.

Юдора опустилась на колени рядом с рыдающей матерью и попыталась утешить ее:

– Она не хотела, мамочка. Она просто расстроилась, потому что ты не слушала ее. Мы правда вместе вырастили душистый горошек. Хотели сделать сюрприз. Для тебя.

Беатрис подняла глаза и посмотрела на дочь с невероятной печалью. С годами Юдора запомнила этот взгляд так же хорошо, как собственное отражение в зеркале.

– Для меня?

Юдора кивнула:

– Мы подумали, что тебе понравится. Хочешь посмотреть?

Беатрис коротко кивнула и позволила дочери помочь ей подняться. Они вместе вышли в сад, но, увидев, что делает Стелла, застыли на месте. Девочка вырвала весь душистый горошек с корнем – он лежал на земле вместе с плетнем – и теперь рвала цветы руками, словно набросившийся на свою добычу волк. Заметив их, она не остановилась. Стелла смотрела прямо в глаза Беатрис, разрывая стебли и топча лепестки с такой холодной решимостью, что от ужаса у Юдоры внутри все похолодело.

Глава 5

Несмотря на мучительную духоту летней ночи, утром Юдора чувствует себя необычайно отдохнувшей. Она вспоминает, что ей приснился странный сон, в котором Стэнли плакал над увядающим букетиком душистого горошка, а юная Стелла умоляла Юдору спасти ее от какой-то неизвестной угрозы: «Пожалуйста, Дора. Ты единственная, кто теперь может мне помочь».

Юдоре хотелось отвести взгляд, но страшное зрелище парализовало ее. Лицо Стеллы исказилось и превратилось в лицо Роуз, которая продолжила молить ее: «Помоги мне, Юдора. Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста. Я поделюсь с тобой ягодками Haribo».

Она с трудом садится в постели, стараясь прогнать остатки глупого сна. Сквозь щель между занавесками в комнату пробивается солнце. Оно словно требовательный младенец – так же заставляет ее встать с постели и начать двигаться. Монтгомери, с настойчивым мяуканьем протискивающийся сквозь приоткрытую дверь спальни, будто стремится усилить это ощущение. Он запрыгивает на кровать и удивленно смотрит на Юдору, как будто хочет сказать: «Ради всего святого, женщина, почему ты все еще в постели? Разве ты не знаешь, что у тебя есть кот и его нужно покормить?»

Юдора протягивает руку, чтобы почесать его, и тот награждает ее тихим удовлетворенным мурлыканьем.

– Вот это да. Что-то не припомню, чтобы ты когда-либо издавал подобные звуки.

Однако Монтгомери быстро устает от новой игры, и мурлыканье вскоре сменяется нетерпеливыми покусываниями.

– Недолго же ты был ласковым, – говорит Юдора, убирая руку. – Ну, пойдем.

Она идет по лестнице медленно, но кот, что удивительно, не пытается сбить ее с ног. Вместо этого он благодарно трется о ее лодыжки, пока она накладывает ему еду. Затем, приготовив собственный завтрак, Юдора несет его в гостиную, где включает радио и принимается за свое обычное утреннее занятие: пьет чай с тостами и ругает участников программы «Сегодня», которым не посчастливилось вызвать ее раздражение. Сегодняшним объектом гнева Юдоры становится семидесятипятилетняя американка, которая рекламирует книгу о том, как здорово быть старым.

– Возраст – это всего лишь число, – говорит она с веселым южным акцентом, который с самого начала вызывает у Юдоры недоверие. – Если вы наполняете свою жизнь позитивом и любовью, окружаете себя красивыми вещами, хорошо питаетесь и часто занимаетесь спортом, вы будете буквально жить вечно.

– Буквально жить вечно? – фыркает Юдора, игнорируя тот факт, что согласна с ее мнением о еде и физических упражнениях. – О чем, черт возьми, эта умалишенная вообще говорит?

Ведущий программы озвучивает ее мысли:

– Но ведь жить вечно невозможно, верно?

Американка смеется. Услышав это, Юдора хмурится.

– Может, не совсем в привычном смысле. Я верю, что, покидая этот мир, мы лишь переходим в другой. Поэтому фактически мы можем и будем жить вечно.

Юдора едва не задыхается, подавившись куском тоста.

– Покидая? Переходим? О чем, черт возьми, вы толкуете? Это называется смерть – С-М-Е-Р-Т-Ь. Ради всего святого, перестань говорить эвфемизмами, глупая ты старуха!

– Кто-то укорит вас за то, что, веря в подобные вещи, вы просто не хотите принимать реальность в том, что касается жизни и смерти, – говорит ведущий.

– И этот кто-то будет прав, – говорит Юдора, одобрительно кивая в сторону радио.

Американку это не пугает:

– Я понимаю. Но мы все имеем право придерживаться своего мнения и должны уважать взгляды других. Я могу рассказать лишь о своей жизни, а она была счастливой и насыщенной. Я решила поделиться своими знаниями, потому что подумала, что это может помочь другим.

– Не стоило так беспокоиться, – ворчит в ответ Юдора.

– Я искренне верю, что человек должен наслаждаться своей жизнью как можно дольше. Это просто моя философия. Если кто-то хочет высмеять или опровергнуть мои убеждения – это его дело. Этим людям я могу лишь посочувствовать, потому что, вероятно, в глубине души они просто несчастны.

Юдора горит от ярости.

– Откуда тебе знать, счастлива я или нет, святоша ты бестолковая! Как ты посмела портить мне утро своими недоработанными теориями? – Она выключает радио. – Я тебе покажу, кто тут счастлив, а кто нет.

Она не без труда поднимается на ноги, готовая собрать вещи и отправиться на утреннюю прогулку до бассейна.

Для Юдоры самое большое разочарование в старении – это скорость, с которой оно протекает. Все – от приготовления чашки чая до подъема по лестнице в уборную – требует сумасшедших усилий. Юдора прекрасно понимает, почему молодежь так часто жалуется на пожилых. Нет ничего приятного в том, что вам мешает какой-то старый дурак. Однако больше всего Юдору пугает тот факт, что теперь она тоже одна из этих старых дураков.

Она наблюдала за старением собственной матери со смесью печали и негодования. Как могла женщина, давшая ей жизнь, сморщиться, превратившись в пустую оболочку, смотрящую на мир испуганными глазами? Почему старость так жестока?

Юдора уверена, что с ней такого не случится. Чем дряхлее становится ее тело – как забытые старинные часы, которыми никто не пользуется, – тем больше ее наполняет решимость покинуть этот мир на своих условиях. Моя смерть. Мой путь. Эти слова стали для нее чем-то вроде мантры.

Она знает, что это не по-христиански. Люди не говорят о смерти. Нет, не совсем так. Люди боятся ее. Игнорируют. Отрицают. Они радостно сносят друг другу головы в своих дьявольских видеоиграх или с открытым ртом смотрят фильмы ужасов, в которых людей убивают самым жестоким образом, но при этом отказываются признать реальность смерти, отказываются думать о том, что она значит. Юдора придерживается противоположного подхода. Возможно, все дело в том, что она выросла во время войны, или в том, что на протяжении всей ее жизни смерть была для нее своеобразным знаком препинания. В чем бы ни заключалась причина, Юдора не боится смерти, не игнорирует ее и не отрицает. Наоборот, по мере того как старость расползается по ее венам, она приветствует темного ангела как дорогого друга.

Чтобы собраться, Юдоре требуется добрых полчаса. Она надеется скрасить разочарование радостью от плавания – оно будет наградой за ее терпение. Она уже собирается выйти из дома, как вдруг звонит телефон. Юдора колеблется. Скорее всего, это какой-нибудь обман: попытка продать ей страховку для домашнего любимца или и того хуже – одно из этих идиотских спам-сообщений о том, что ей полагается компенсация за полученную недавно травму. Еще одна вещь, по которой она не будет скучать, распрощавшись с этим безумным шумным миром.

Юдора все же решает послушать. У нее есть автоответчик – пережиток прошлого, когда она жила со своей матерью и пыталась модернизировать все вокруг, – возможно, купленный примерно в то же время, что и приводящие ее теперь в бешенство пуховые одеяла.

– Добрый день. Это Петра из клиники «Жизненный выбор». Я хотела бы поговорить с мисс Ханисетт касательно ее недавнего заявления.

Юдора почти спотыкается, спеша добраться до телефона.

– Проклятые колени! Почему вы не можете нормально двигаться! – ругается она.

К счастью, Петра все еще на связи, когда Юдора подходит к телефону. Она снимает трубку:

– Алло? Это Юдора Ханисетт.

– А, здравствуйте, мисс Ханисетт. Значит, вы дома. Это Петра из клиники «Жизненный выбор». Я получила ваше заявление и хотела бы с вами поговорить. У вас сейчас есть время?

Юдора испытывает трепет, когда ее мысли об утреннем походе в бассейн сменяются более насущными вопросами. Она опускается в кресло.

– Да, конечно. Что бы вы хотели узнать?

– Итак. Помните ли вы, что, когда мы разговаривали ранее, я сказала, что у нас есть определенный протокол, которому мы должны следовать?

– Да. Для этого я заполнила бланки. Чтобы прояснить свои желания.

– Я понимаю. Но давайте все же сделаем это как подобает. Меня зовут Петра Конрад. Не возражаете, если я буду звать вас Юдора?

Она возражает, но не хочет создавать трудности. От того, чего Юдора желает больше всего, ее отделяет только эта женщина.

– Как пожелаете.

– Хорошо. Итак, Юдора. Вам восемьдесят пять лет.

– Верно.

– Есть ли у вас муж или дети?

– Нет. Никого.

– Вы живете одна?

– Да.

– Вы считаете себя счастливым человеком?

Юдора знает, к чему та ведет, и отвечает заготовленными фразами.

– Я ни капельки не подавлена, не считаю себя одинокой и не испытываю никакой грусти. Я лишь стара, и это все больше гнетет меня. У меня нет семьи или друзей. – В ее памяти неожиданно всплывает веселое лицо Роуз. Юдора прогоняет ее образ. – Как я уже говорила вам раньше, я не хочу кончить в каком-нибудь ужасном доме престарелых, не хочу становиться зависимой от чьей-то помощи. Я хочу получить полный контроль над своей жизнью, самостоятельно выбрав финал. Это мое личное желание. Я нахожусь в здравом уме и трезвой памяти и готова подписать любое необходимое заявление. Я также готова принять все нужные медикаменты самостоятельно, если это возможно.

– Юдора, я вас понимаю, правда понимаю. Я на вашей стороне. Этот разговор не определяет, что произойдет в будущем, но провести с вами эту беседу и обсудить все варианты – это наш долг. Чтобы и вы, и мы были уверены в том, что для вас это верный путь.

– Я уверена.

– Могу я спросить, обсуждали ли вы это с кем-нибудь еще?

Юдора приходит в ужас.

– Нет, и необходимости в этом не вижу. Я знаю, что, задавая все эти вопросы, вы просто делаете свою работу, но в моем случае это не требуется. Я уже приняла решение. Я действительно хочу этого.

Петра прокашливается.

– Я понимаю, но жизнь всегда полна сомнений, – говорит она. – Мы были бы не мы, если бы не сомневались в своих решениях, особенно таких важных, как это. У моей собственной бабушки – мы с вами, я полагаю, уже говорили о ней – было много сомнений, прежде чем она решила, что добровольная эвтаназия – это самый правильный путь для нее.

– Она была больна?

– Да. Ее жизнь была настолько трудна, что бороться стало слишком тяжело, и все же это решение далось ей нелегко.

– Вы думаете, мне оно далось легко?

– Нет, Юдора, но я предлагаю вам себя в качестве собеседника, как предлагала и бабушке. Вы можете поделиться со мной чем угодно – больше об этом никто не узнает.

Юдора скорее пройдется по улице в нижнем белье, чем обнажит душу перед другим человеком. Она решает избрать средний путь: быть сговорчивой, но при этом стоять на своем.

– Это очень любезно с вашей стороны, и я рада ответить на все ваши вопросы. Но я обдумывала это решение долгое время и уже не изменю его.

– Вы можете вспомнить, когда впервые подумали об этом?

Юдора обдумывает вопрос. Так много возможных ответов. В каком-то смысле она думает об этом всю свою жизнь.

– Полагаю, что серьезно задумываться об этом я начала, когда увидела, как увядает моя мать.

– Вы ухаживали за ней?

– Да.

– Как долго?

– Я прожила со своей матерью в этом доме всю жизнь и ухаживала за ней, пока в 2005 году она не умерла. Ей было девяносто пять.

Обычно, когда Юдора кому-то рассказывала об этом, этот человек восклицал, что Беатрис прожила хорошую жизнь, однако для Юдоры в последних годах жизни ее матери не было ничего хорошего.

– Должно быть, для вас это было тяжело, – говорит Петра с впечатляющей проницательностью.

– Время от времени. Но ведь она была моей матерью. У нас не было никого, кроме друг друга.

– Вы сделали все, что могли.

Горло ей сдавливает внезапно навалившаяся печаль:

– Надеюсь, что это так.

– Юдора, я хочу быть с вами откровенна.

– Прошу вас.

– Если я передам вашу заявку доктору Либерманн, боюсь, она отклонит ее.

– Но почему?

– Потому что она и ее коллеги решат, что у вас депрессия.

– Нет у меня депрессии, – голос Юдоры звенит от гнева.

– Возможно, но, учитывая все обстоятельства и тот факт, что вы совсем одна…

– Но я не одинока. Я хорошо питаюсь, делаю упражнения, каждый день решаю кроссворды и слушаю радио. Я просто стара и не хочу становиться старше! – Выпалив это, Юдора сразу же сожалеет о резкости своего тона.

– Я понимаю. Правда понимаю. Но у нас есть правила. Добровольную эвтаназию обычно проводят только тем, кто серьезно болен, и тем, чье качество жизни настолько низкое, что они несчастливы.

– Но это ведь мой выбор! Должно же у меня быть право решать, жить мне или умереть! Даже к животным относятся с большим состраданием. Почему меня не хотят усыпить, если я действительно желаю этого?

– Потому что в мире все устроено по-другому. Мне жаль. Я всего лишь пытаюсь быть честна с вами.

– Тогда, может быть, миру стоит измениться. Может быть, ему стоит наконец повзрослеть и начать относиться к смерти серьезно.

– Может быть, вы правы.

– Так вы не поможете мне? Выходит, мне уготовано умереть в подгузниках для взрослых в окружении чужих людей?

– Юдора, я хочу вам помочь. С самого первого разговора с вами. Вы напоминаете мне мою бабушку.

– Она тоже была упертой старой каргой?

Петра смеется. Это внушает Юдоре надежду. Она улыбается.

– Она была такой же целеустремленной, как вы, и так же отлично разбиралась в своих чувствах.

– И вы помогли ей умереть?

– Да.

– Так вы поможете и мне, Петра? Пожалуйста. – Ее умоляющий тон, кажется, производит желаемый эффект, поскольку, прежде чем ответить, девушка делает паузу.

– Я постараюсь, но заверить вас, что доктор согласится, не могу. А еще я хочу, чтобы вы мне кое-что пообещали.

– Что?

– Что вы непременно позвоните мне, если захотите что-то обсудить, пусть даже что-то совсем незначительное. Любые ваши мысли, страхи или вопросы. Я всегда на связи.

Юдора колеблется. Она настолько не привыкла к проявлениям доброты, что это застает ее врасплох.

– Спасибо, – тихо говорит она. – Так вы направите мою заявку дальше?

– Да. А вы позвоните мне, если вам что-то понадобится?

– Хорошо. – Эти обещания кажутся Юдоре такими же священными, как брачные клятвы.

– Хорошо, Юдора. Тогда я буду ждать вашего звонка. До свидания.

– До свидания, Петра.

Юдора вешает трубку, испытывая смесь надежды и усталости. Все, что она теперь может сделать, – это ждать и молиться. Она откидывается на спинку кресла и закрывает глаза, на время отложив все повседневные дела.

Ее будит громкий стук в дверь. Юдора не открывает глаза и решает не обращать на него внимания. Это не имеет значения. Никогда не имело. В дверь стучат снова, на этот раз громче и с явным нетерпением.

«Через минуту они сдадутся и уйдут», – думает она, вздыхая.

Однако Юдора недооценила нежданного гостя. Она слышит, как он открывает крышку почтовой щели, и на нее снисходит озарение.

– Юдора! Это я. Роуз. Соседка.

– Конечно, это ты, – бормочет Юдора себе под нос. – Кто еще стал бы кричать в щель для писем?

Она решает сохранять молчание в надежде, что Роуз заскучает и уйдет. Но ей не везет.

– Юдора! Вы тут? Я хотела кое-что спросить. Это очень важно.

– Я в этом сильно сомневаюсь, – говорит Юдора, ни к кому конкретно не обращаясь. На секунду воцаряется тишина, и она испытывает проблеск надежды, думая, что Роуз наконец сдалась.

– Ал-ло-о-о-о! Юдора! Вы в порядке? Я знаю, что вы дома, потому что не видела, чтобы вы сегодня выходили из дома.

– Святые небеса, это все равно что жить по соседству с гестапо, – говорит Юдора, поднимаясь на ноги. – Иду я! – раздраженно кричит она.

– Хорошо! Я подожду, – весело отвечает Роуз.

Юдора подходит к двери и рывком распахивает ее, готовясь пронзить девочку взглядом. Однако ее хмурая ярость быстро сменяется удивлением, она даже приоткрывает рот. Роуз выглядит так же, как и всегда, – ничего необычного, если так можно сказать о многослойной юбке цвета фуксии, шлепанцах с серебряными пайетками и кислотно-желтой футболке. Помимо этого, Роуз решила дополнить образ синей плавательной шапочкой и очками такого же цвета. Довольно примечательно. Юдора на мгновение теряет дар речи.

Роуз пользуется моментом:

– Привет, Юдора. Не хотите сходить со мной поплавать?

– Что? – только и выдавливает из себя та.

– Поплавать, – медленно повторяет Роуз. – Со мной.

Юдора одновременно и смущена, и потрясена:

– Пожалуй, нет, Роуз. Но спасибо.

– Ох, – говорит Роуз, прикусывая щеку. – Вам не хочется идти пешком, да? Я уверена, что мама подвезет нас, если я ее попрошу.

Юдора обдумывает это предложение. Она с удовольствием отправилась бы в бассейн, но предпочла бы поплавать в одиночестве.

– Я просто не совсем понимаю, почему ты хочешь пойти в бассейн со мной, – говорит она.

– Ну-у, мне немного одиноко, и я подумала: может, и вам тоже? К тому же мы обе любим плавать. А моя мама все время усталая из-за малыша, поэтому не может со мной пойти. Так вы пойдете? Я угощу вас холодным коктейлем.

– Мне не одиноко, – говорит Юдора, и волосы у нее на голове встают дыбом. – Мне восемьдесят пять лет, и мне вполне комфортно в компании самой себя, большое спасибо. Разве у тебя нет друзей твоего возраста, которые сходили бы с тобой в бассейн?

Роуз пожимает плечами:

– Моя лучшая подруга Лотти живет в Корнуолле. Вы единственный человек, которого я здесь знаю, кроме Стэнли, мамы и папы. И Монти, но коты явно не любят плавать, так что…

Что-то в светящемся надеждой лице Роуз заставляет Юдору почувствовать укол совести.

– Ну ладно, – говорит она. Кажется, что, когда дело касается Роуз, сопротивляться попросту бесполезно.

– Ура-а-а! – кричит Роуз, вскидывая вверх кулак.

Во время поездки в бассейн в тесной машине Юдора начинает терять терпение из-за того, что Мэгги постоянно уточняет, не против ли она:

– Знаю, насколько настойчивой может быть моя дочь.

– Я вообще-то все слышу, – говорит Роуз с заднего сиденья.

– Я просто хочу сказать, что, если вы не хотите ехать, я пойму.

– Я уже согласилась, так что нет никакой необходимости спрашивать меня снова и снова, – огрызается Юдора.

– Извините, – бормочет Мэгги. – И спасибо. Это очень мило с вашей стороны.

Юдора благодарна Роуз за то, что та позволяет ей сохранить достоинство и переодеться в кабинке в одиночестве, хотя девочка, очевидно, все это время стоит под дверью, потому что, открыв дверь, Юдора сразу видит ее.

– Я стояла снаружи на случай, если вам вдруг что-то понадобится, – говорит девочка.

– Спасибо, – неуверенно отвечает Юдора, направляясь к воде.

В учебном бассейне царит хаос семейных брызг, поэтому они идут к неглубокому участку основного бассейна. Юдора с тоской смотрит на плавательные дорожки, мечтая скользить по ним туда и обратно, как обычно.

– Прыгнем в воду? – предлагает Роуз.

– Разумеется, нет, – говорит Юдора. – Я воспользуюсь лестницей.

– А мне можно прыгнуть?

– Как пожелаешь.

Роуз улыбается.

– Мне нравится ваша манера говорить. Прямо как в былые времена.

– М-г-м, – мычит Юдора, погружаясь в воду. После удушающей жары, стоявшей в машине Мэгги, освежающая прохлада кажется почти исцеляющей. Юдора позволяет себе лечь на спину, наслаждаясь этими недолгими минутами отдыха от бремени старости.

– Прыгаю! Кто не спрятался, я не виновата! – кричит Роуз и плюхается в воду.

– Осторожнее! – ворчливо говорит Юдора, вытирая с лица брызги.

– Из-ви-ни-те. Я была уверена, что вас не задену, – доброжелательно говорит Роуз.

– Что ж, это обнадеживает, – отвечает она.

Роуз копирует ее, тоже переворачиваясь на спину.

– Ты умеешь плавать? – спрашивает Юдора.

– Немного, – отвечает Роуз. Она переворачивается на живот и начинает грести по-собачьи, оплывая свою старшую подругу.

– Хочешь, я научу тебя плавать кролем? – спрашивает Юдора, память которой наводняется воспоминаниями.

– Да, пожалуйста. Я немного умею, но иногда как будто начинаю тонуть.

– Что ж, так быть не должно. Покажи-ка мне, как ты это делаешь.

Роуз делает глубокий вдох и исчезает под водой, бешено молотя по ней руками и ногами. Через мгновение она выныривает, громко втягивая ртом воздух, и снова исчезает, чтобы возобновить этот ужасающий процесс. Юдору ее навыки плавания одновременно и смешат, и пугают.

– Хватит, Роуз. Остановись! – Девочка всплывает и смотрит на Юдору сквозь стекла своих огромных очков, широко открыв глаза. – Теперь я понимаю, почему тебе кажется, что ты тонешь. Потому что так и есть. А теперь постой на месте и посмотри на меня.

Роуз делает то, что ей велят. Юдора спокойным и ровным темпом переплывает кролем весь бассейн туда и обратно.

Когда она возвращается, Роуз начинает аплодировать.

– Великолепно! Вы прямо как рыба в воде. Вы научите меня плавать так же?

Юдора воодушевлена ее стремлением учиться.

– Я попробую. Здесь главное – держать свое тело ровно, чтобы оно скользило по воде. А еще нужно придерживаться ритма и сохранять спокойствие.

– Ровно. Скользить. Ритм. Спокойствие. Все ясно, – говорит Роуз.

– Хорошо. Теперь попробуй двигать ногами от бедра, но не слишком часто. И, делая взмах руками, сначала опускай большие пальцы – так, чтобы ладони смотрели наружу.

Роуз кивает:

– Хорошо, Юдора. Я попробую.

В течение нескольких первых попыток движения Роуз неуклюжи и беспорядочны, но через некоторое время Юдора обнаруживает, что девочка быстро учится, схватывая все на лету. Она все еще размахивает руками так, будто у нее припадок, но начинает двигаться по воде более размеренно.

– Очень хорошо, Роуз, – хвалит ее Юдора. – У тебя получается. Ты молодец.

Лицо девочки озаряется радостью.

– Спасибо. Мне уже не кажется, что я тону.

– Я очень рада это слышать. – Юдора смотрит на большие часы на стене и понимает, что прошел уже целый час, а она этого даже не заметила. – Полагаю, нам пора идти, – говорит она с ноткой сожаления. – За нами скоро приедет твоя мама.

– Может, останемся еще хотя бы на пять минуточек? Пожа-а-алуйста? Я бы потренировалась, а вы бы поплавали по дорожке.

Юдоре это предложение нравится.

– Ты уверена, что справишься без моей помощи?

Роуз кивает:

– Конечно. Вы же будете совсем рядом.

– Ладно. Не забывай держать локти повыше.

– Локти повыше, – повторяет Роуз.

Юдора плавает туда-сюда, не сводя глаз с Роуз. Кроль девочке вскоре надоедает, и она принимается радостно прыгать в воду с бортика. Юдора устраивается в другом конце бассейна и, отдыхая, наблюдает, как Роуз восторженно вылезает из бассейна и снова плюхается вниз. Юдора пытается вспомнить, была ли она когда-нибудь такой же беззаботной, как эта девочка; казалась ли ей жизнь источником радости, а не серой рутиной. Иногда у Юдоры появляется ощущение, что она родилась уже взрослым человеком, которому постоянно приходилось нести ответственность за всех, кто в нем нуждался. Конечно, в ее жизни были и радостные моменты, но она не может припомнить, чтобы ей хватало времени на собственные удовольствия. Рядом всегда был кто-то еще, кто нуждался в заботе или поддержке. Юдора чувствует по отношению к Роуз легкую зависть и уже не в первый раз задается вопросом: какой бы была ее жизнь, если бы ее отец вернулся тогда с войны? Поводов для радости у нее было бы определенно больше.

Юдора собирается проплыть по дорожке еще разок, последний на сегодня. Ей было очень приятно провести время с Роуз, но теперь она чувствует усталость. Приблизившись к глубокому участку бассейна, она замечает, что девочка то выныривает из воды, то снова исчезает.

– Помогите, Юдора! Я тону!

– Роуз! – кричит Юдора. Запаниковав, она проплывает под перегородкой и с некоторым усилием вытаскивает девочку на поверхность.

Они кашляют и хрипят, и вдруг Юдора понимает, что Роуз смеется.

– На самом деле я не тонула. Я просто дурачилась.

Юдора мгновенно вспыхивает праведным гневом.

– Никогда, слышишь, никогда больше так не делай! Поняла? – кричит она.

Лицо Роуз бледнеет:

– Извините, Юдора. Я просто пошутила.

– Таким не шутят! На сегодня наш поход в бассейн окончен, как, впрочем, и вообще навсегда.

Они переодеваются в отдельных кабинках, а потом выходят и дожидаются Мэгги. Молчание Юдоры оглушает. Даже бесконечно веселая Роуз чувствует ее мрачную ярость. Она бросает на нее виноватый взгляд.

– Мне очень жаль, – тихо говорит девочка.

Юдора одаривает ее тяжелым взглядом, но ничего не говорит. Теперь она утомлена уже не плаванием, а своим гневом. Она мечтает прогнать его, но он приносит с собой воспоминание, которое укореняется в ее разуме, точно упрямый сорняк.

– Могу я купить вам коктейль, чтобы как-то загладить свою вину? – спрашивает Роуз.

– Нет, спасибо, – говорит Юдора.

Напряжение прерывает появление Мэгги. Она торопливо вбегает в здание.

– Извините за опоздание. Пробки ужасные. Как все прошло? Повеселились? – В этот момент она замечает выражения их лиц. – О боже, что случилось?

Юдора предпочла бы отправиться домой, а не играть в перекрестный допрос, но Роуз решает во всем признаться:

– Все было просто замечательно, мамочка. Юдора показала мне, как плавать кролем, и у меня отлично получилось. Она сама так сказала. А потом я сделала одну глупость, и теперь Юдора расстроена. Из-за меня. И мне очень стыдно.

Мэгги виновато морщится, а потом присаживается рядом с дочерью на корточки. Юдора отворачивается, когда она протягивает к лицу девочки руку и заправляет ей за ухо выбившуюся прядь волос.

– И что же ты сделала?

Прежде чем ответить, Роуз украдкой бросает взгляд на свою старшую подругу.

– Я притворилась, что тону, и это напугало Юдору.

– Ох, Роуз, – говорит Мэгги.

Глаза девочки наполняются слезами.

– Я знаю, что поступила неправильно, и мне очень стыдно. Юдора, пожалуйста, простите меня.

Юдора понимает, что теперь на нее направлены две пары умоляющих о прощении глаз. Неужели они думают, что простого извинения будет достаточно, чтобы она почувствовала себя лучше?

– Это было очень безответственно с твоей стороны, – говорит она.

Роуз кивает.

– Я поняла. Обещаю, что больше никогда так не буду делать.

Юдора смотрит на Мэгги. По ее лицу можно читать, как в раскрытой книге: на нем застыло точно такое же выражение, как и у ее дочери, – умоляющее простить Роуз. Юдора вздыхает:

– Ну хорошо. А теперь мы можем поехать домой? Пожалуйста. Я очень устала.

– Да! Конечно. Спасибо, – говорит Мэгги. Она протягивает руку, чтобы пожать ладонь Юдоры.

«Опять эти публичные проявления эмоций, – думает Юдора, подходя к машине. – Неудивительно, что в мире такой беспорядок».

Как только они добираются до дома, Роуз тут же выпрыгивает из автомобиля и открывает Юдоре дверь.

– Вам помочь выбраться? – спрашивает она, желая угодить ей.

– Нет. Я и сама справлюсь, спасибо, – говорит Юдора, вылезая из машины и направляясь к своему дому.

– Вы не зайдете к нам на чашку чая? – спрашивает Мэгги.

– Нет. Нет, спасибо, – говорит Юдора не оглядываясь. – До свидания.

Войдя в дом, она захлопывает входную дверь и, прислонившись к ней спиной, сползает. У нее дрожат руки, но она не уверена, от страха или от гнева. Однако что Юдора отлично знает, так это то, что сегодня был последний раз, когда ее вывел из равновесия какой-то ребенок с ужасным чувством стиля.

1950 год, Броквелл-Лидо, юго-восток Лондона

– Спорим на ириску, что ты меня не догонишь!

– Помедленнее, Стелла. Поскользнешься! – предупредила Юдора, когда ее сестра выскочила из кабинки для переодевания на залитое ярким солнцем пространство у бассейна.

– Не будь такой занудой, Дора. Ты прямо как мама, – бросила Стелла через плечо, хотя все же замедлила шаг, чтобы Юдора смогла догнать ее.

Она положила руку сестренке на голову.

– Я должна оберегать тебя. Ты ведь моя драгоценная девочка.

Стелла наградила сестру радостным взглядом.

– Прыгнем в воду?

– Я не уверена, что это разрешено, – сказала Юдора, читая прикрепленный к стене список правил поведения в бассейне.

– Там говорится, что не разрешено нырять, но о прыжках ничего. А что такое «интимные ласки»? – спросила Стелла, хмурясь.

– Это, э-э…

– Привет, Юдора, давно не виделись.

Юдора повернулась и увидела, что перед ней стоит Сэм Бьюкенен, который в школьные годы был самым популярным мальчиком в школе. Она изо всех сил старалась улыбаться ему, не пялясь на его мускулистое тело.

– О, привет, Сэм. Пришел поплавать?

«Конечно же, он пришел поплавать, тупица! Иначе зачем еще он приехал в Лидо?»

Сэм кивнул:

– Я здесь с Биллом и Эриком. Мы уже поплавали, но я, думаю, нырну еще разок.

– Дора, – позвала Стелла, дергая ее за руку. – Можно уже зайти в бассейн?

– Извини, – сказала Юдора Сэму, закатывая глаза. – Долг зовет.

– Увидимся позже, – подмигнул ей Сэм.

Юдора почувствовала, как быстро забилось ее сердце, когда они со Стеллой подошли к бассейну. Она только что разговаривала с Сэмом Бьюкененом! И он был рад ее увидеть! Она была взволнована – в ее скучной жизни появился намек на что-то интересное. Нелегко жить словно в пузыре, общаясь лишь с матерью и сестрой. Юдора чувствовала себя так, словно они втроем играли в «собачку», и этой самой собачкой была как раз она. Ей казалось, что она никогда не сможет найти выход. Она нежно любила их обеих, но не была уверена, что сможет терпеть их вражду и дальше. Разговор с таким парнем, как Сэм, стал для нее минутным побегом от реальности, и это вселило в нее надежду.

– Ну же, Дора. Давай прыгнем.

Юдора посмотрела туда, где сидел Сэм и его друзья. Он снова улыбнулся ей. От осознания того, что он смотрел именно на нее, на ее щеках появился легкий румянец. Набравшись смелости, Юдора подмигнула ему в ответ, а потом схватила Стеллу за руку.

– Вперед! – воскликнула она.

– Юху-у! – крикнула Стелла.

Их сопровождающийся хихиканьем прыжок навстречу свободе был недолгим, поскольку они подняли в бассейне ужасный шквал брызг, что привлекло внимание одного из спасателей, который тут же засвистел в свисток.

– Нырять запрещено! – хмуро рявкнул он, тыкая в них пальцем. – Последнее предупреждение.

– Мы не ныряли. Мы просто прыгнули, – запротестовала Стелла.

– Все в порядке, милая. Мы не должны были этого делать, – сказала Юдора. – Извините, – добавила она, глядя на спасателя, вся красная от стыда. Тот кивнул. Юдора поискала взглядом Сэма, но его нигде не было.

– Дора, – сказала Стелла, – давай попробуем поговорить под водой.

Юдора улыбнулась. Им нравилось играть в эту игру.

– Хорошо. На счет три: раз, два, три! – Они обе глубоко вдохнули и опустились под воду. Было очень забавно смотреть, как Стелла открывает рот, пытаясь говорить. Девочки захихикали и всплыли.

– Что я сказала? – спросила Стелла.

– Понятия не имею, – смеясь, ответила Юдора.

– Боже, храни короля! – воскликнула Стелла.

– Отлично, – заявила Юдора, – а теперь, может, поучимся плавать?

– О-о-о, Дора, плавать – это так скучно, – протянула Стелла.

– Вовсе нет. Ты ведь не хочешь утонуть? К тому же что еще нам здесь делать, если не учиться плавать?

– Брызгаться! – воскликнула Стелла, хлопая ладонями по воде.

– Ну, давай же. Просто попробуем. Бьюсь об заклад, ты будешь плавать как рыбка.

Стелла закатила глаза:

– Ну ладно. Но всего пять минут.

Это были самые долгие пять минут в жизни Юдоры. Стелла была непокорной ученицей: она отказывалась делать то, о чем ее просила сестра, и делала одни и те же ошибки, при каждом удобном случае брызгая в Юдору водой.

– Ну же, Стелла, ты ведь даже не пытаешься! – воскликнула Юдора с раздражением.

– Очень даже пытаюсь! А ты злая и противная, совсем как мама. Ненавижу тебя!

– Стелла, так нельзя. Ты так совсем не думаешь, и грубить невежливо.

– А мне все равно. Оставь меня в покое, – сказала она, отплывая от сестры подальше.

Юдора вздохнула.

– Сложная ученица? – произнесли у нее за спиной. Она обернулась и чуть не впечаталась в мускулистый торс Сэма Бьюкенена.

Юдора легко рассмеялась:

– Немного. Она совсем не хочет учиться.

– Бедняжка. – Сэм улыбнулся, и Юдора задумалась о том, что произойдет, если она поцелует его. Эта запретная мысль вызвала у нее трепет. – Слушай, вообще-то мне уже пора идти, но, может, ты захочешь как-нибудь сходить со мной в кино? На новый фильм с Кэри Грантом в «Ритци».

Юдоре казалось, что она видит сон – сладкий, полный надежды сон.

– Я бы с удовольс…

– Юдора! Помоги!

Юдора обернулась и увидела, что голова ее сестры то появляется, то исчезает под водой на самом глубоком участке бассейна.

– Стелла! – закричала она.

Внезапно все будто ускорилось. Спасатель, ругавший их некоторое время назад, тут же героически нырнул в воду и, схватив Стеллу, отнес дрожащую девочку в безопасное место. Юдора подбежала к сестре, упала на колени и крепко обняла ее, гладя по голове.

– Ох, Стелла, мне так жаль, – сказала она после того, как поблагодарила спасателя. Стелла хмуро смотрела на нее. – Ты в порядке, моя дорогая? – Снова молчание. – Стелла? Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Стелла пристально посмотрела на Юдору, ее лицо выражало надменную, безжалостную ярость:

– Это все твоя вина. Этого бы никогда не случилось, если бы ты не флиртовала с тем глупым мальчиком.

Юдору захлестнуло чувство вины:

– Ты права. Конечно, ты права. Мне очень жаль, Стелла. Я должна была лучше следить за тобой. Мне так жаль.

– Отлично. Тебе и должно быть жаль. Ты была груба со мной, и это все твоя вина. Ты вынудила меня это сделать.

Юдора посмотрела сестре в глаза и увидела в них вызов. «Ты вынудила меня это сделать». Внимание Юдоры привлек тон, которым Стелла сказала это. Ее победоносный вид, когда девочка заметила, что сестра спешит к ней на помощь, тоже не давал ей покоя. Она нахмурилась. Это было просто нелепо. Стелла была слишком мала для того, чтобы так ловко манипулировать своей старшей сестрой. К тому же она любила ее. Юдора точно это знала. Сестренка не стала бы притворяться, что тонет, только для того, чтобы привлечь ее внимание. Юдоре сразу стало стыдно за подобные мысли. Стелла была всего лишь ребенком. А ее долг – оберегать ее. Она поцеловала сестренку в макушку и укрыла полотенцем.

– Пойдем. Тебе нужно переодеться в сухое.

На следующей неделе Юдора снова увидела Сэма в бассейне.

– Твоя сестра в порядке? – спросил он.

– Да, спасибо, что спросил. К счастью, с ней все хорошо.

– Я рад. – Его лицо смягчилось, он улыбнулся. – Ну что, в таком случае когда мы сможем пойти в кино?

Юдора опустила глаза:

– Не думаю, что это хорошая идея. Но все равно спасибо.

Эти слова напоминали лекарство: они были горькими и холодными, но все же необходимыми – только так она могла избавиться от чувства вины.

Глава 6

Глядя на тянущийся вперед длинный и унылый коридор больницы, Юдора сомневается в умственных способностях того служащего Государственной службы здравоохранения, который решил разместить гериатрическое отделение в самом его конце. Ей пришлось вытерпеть поездку в автобусе, забитом пассажирами в яркой одежде, и ужасающую жару на улице, поэтому когда она заходит в больницу, то чувствует себя так, словно поднялась на Эверест. Более того, она понимает, что этот визит – лишь пустая трата времени, лишний пункт в списке задач какого-нибудь несчастного, перегруженного работой врача. И все же Юдора совершает это эпическое путешествие, потому что для нее Государственная служба здравоохранения – один из последних бастионов цивилизации в этой морально обанкротившейся стране. Если они взывают к ней, то, чтобы ответить на их зов, она сделает все возможное, пройдет через огонь и воду и даже сядет на сто девяносто четвертый автобус до Бексли. Потому что это ее долг.

Она делает глубокий вдох и, набравшись решимости, шагает по бесконечному коридору. Его стены увешаны яркими, цветастыми мозаиками с надписями. Юдора замечает подпись, на которой говорится, что эта композиция выполнена учениками начальной школы имени святого Джеймса. Она видит, что слово «СЧАСТЬЕ», выкрашенное в ядреный розовый и желтый цвета, – работа семилетней Рози. Она решает про себя, что эта Рози отлично подружилась бы с Роуз – обе девочки, несомненно, питают особую любовь к абсолютно несовместимым цветам.

– Ого, мисс Ханисетт, какая приятная встреча!

Она оборачивается и видит, что к ней, широко улыбаясь и расставив руки, движется Стэнли Марчем. Опасаясь, что он хочет ее обнять, Юдора делает шаг назад.

– Доброе утро, – говорит она, не зная, рада ли его видеть. Ее раздражает один лишь его вид, но, увидев в этом бездушном месте приветливое лицо, она испытывает облегчение.

– Нам, похоже, по пути? – спрашивает Стэнли, указывая на дверь впереди.

Она смотрит на него непонимающим взглядом.

– В отделение для старых болванов, – добавляет он.

Юдора прочищает горло:

– Я предпочитаю называть его гериатрическим отделением.

– Это само собой, – говорит Стэнли, и его глаза блестят. – Вы позволите мне сопроводить вас? – Он предлагает ей свой локоть.

– Я и сама неплохо справляюсь, спасибо.

Поняв, что это прозвучало грубо, она добавляет:

– Но я буду рада компании, если вы не против идти в моем темпе.

– С удовольствием, – отвечает он. – Моя Ада в последние годы жизни ходила очень медленно. Бывало, она говорила мне: «Стэн, и зачем люди вечно торопятся? В спешке можно столько всего упустить. Иногда нужно просто остановиться и насладиться тем, как твое лицо ласкают лучи солнца».

– Похоже, она была мудрой женщиной.

– Очень.

Юдора замечает в голосе Стэнли хрипотцу и спешит сменить тему, избавляя их обоих от смущения.

– У вас есть дети? – спрашивает она.

– Двое, – с явной гордостью отвечает он. – Пол, ему почти пятьдесят, и Шэрон, ей пятьдесят два. Они оба в браке, и у них обоих тоже есть дети. Но они не забывают и про своего старика отца.

– Они молодцы, – говорит Юдора.

Стэнли улыбается.

– Я счастливчик. У меня двое замечательных детей и четыре чудесных внука. Вот бы еще Ада была рядом, чтобы разделить со мной это счастье…

– Вот мы и на месте, – с облегчением говорит Юдора, когда они подходят к нужному отделению.

– После вас, – говорит Стэнли, распахивая перед ней дверь.

– Благодарю.

Отметившись на стойке регистрации, они садятся на два до смешного неудобных синих пластиковых стула. «Приемная Господа», – думает Юдора, рассматривая людей вокруг. Она замечает пожилую пару: женщина уставилась в никуда и держит за руку своего мужа, хмуро читающего The Telegraph.

Еще одна женщина расхаживает по коридору; ее глаза с надеждой бегают туда-сюда, словно она ждет, что вот-вот увидит что-то важное. Она миниатюрная, точно птичка, с острыми чертами лица и лохматыми черными волосами с проседью. Своими блестящими, как бусинки, внимательными глазами, она напоминает Юдоре ворону. Выцветший желтый сарафан висит на ее сморщенном теле мешком. Юдора понимает, что она больше не может одеваться самостоятельно, поэтому вынуждена доверить эту задачу кому-то другому – кому-то, кто одевает ее, исходя из понятий удобства, а не красоты. Юдора вспоминает, как однажды, придя в больницу к своей матери, обнаружила, что ее одели в спортивное трико, и это воспоминание заставляет ее поежиться. Вдруг взгляд женщины в сарафане останавливается на Юдоре. Ее лицо озаряется узнаванием. Она бросается вперед и хватает ее за руки.

– Марджери, непослушная девчонка! Где ты пропадала?

Юдора озадаченно смотрит на Стэнли, который, как ей кажется, знает, что нужно делать в подобной ситуации.

– Здравствуйте, – говорит он, протягивая незнакомке руку. – Не думаю, что мы с вами знакомы.

В ответ она одаривает Стэнли не чем иным, как кокетливой улыбкой.

– Конечно, знакомы, Питер. Это же я, Энид!

– Ах, Энид! Как поживаешь?

– Ну, все довольно неплохо, но мой рейс задерживается, так что я понятия не имею, сколько еще здесь пробуду.

– О боже. Ужасно, – говорит Стэнли. – И куда ты сегодня летишь?

– В Нью-Йорк, – отвечает Энид.

– Вот здорово.

– Я бы предпочла Сан-Франциско, но вынуждена лететь туда, куда скажет мой редактор. Следить за развитием событий и все такое – ну ты понимаешь.

– Конечно.

– Пойдем, мама, – говорит подходящая к Энид изможденного вида женщина.

– А это мой редактор, Кэтрин, – говорит Энид, указывая на свою дочь.

– Приятно познакомиться, – утомленно, но приветливо говорит Кэтрин, давно привыкшая к подобным играм.

– Посадка уже началась, дорогая?

– Началась, мама. Пойдем.

– Пока, Энид, – говорит Стэнли.

– Да, до свидания, – поддерживает его Юдора.

– До свидания, друзья, – говорит Энид, и ее глаза блестят от возбуждения. – Когда я вернусь, пропустим по стаканчику в «Граучо».

– Мы будем ждать с нетерпением, верно, Марджери? – говорит Стэнли.

– Непременно, – отвечает Юдора.

Дочь Энид благодарно улыбается им, прежде чем направиться к выходу.

– Бедняжка, – вздыхает Юдора.

– Мне она показалась счастливой, – говорит Стэнли. – Но я сочувствую ее дочери. С моей Адой под конец произошло то же самое – с этим нужно просто смириться, хоть это и нелегко.

– Даже не сомневаюсь, – говорит Юдора. – Вы были очень добры к этой женщине.

Она не любит пустой похвалы, но всегда высказывает ее, если она заслужена.

Стэнли пожимает плечами:

– На моем месте так поступил бы любой.

«Вовсе нет, – думает Юдора. – Не все люди такие добрые и понимающие. Мир нетерпим и полон осуждения».

– Чуть не забыл, у меня же ваш носовой платок, – говорит Стэнли, выуживая его из кармана. – Постиран и выглажен – все, как мадам любит. Спасибо, что одолжили. Я носил его с собой на случай, если встречу вас.

– Спасибо, – говорит Юдора, впечатленная его внимательностью. Его бесконечная веселость временами может раздражать, но сегодня она благодарна ему за компанию. Она не любит больницы, а он помогает ей забыть об этом.

– Мне кажется, что это место немного похоже на тюрьму, – говорит Стэнли.

– Прошу прощения? – переспрашивает Юдора.

– Мы не должны спрашивать друг у друга, по какой причине здесь оказались, – поясняет он с усмешкой.

Юдора закатывает глаза. Именно такой идиотский юмор ее и раздражает.

– Просто чтобы вы знали: я посещаю процедуры по реабилитации.

– Ах, все понятно. Они рассудили, что, после того как в прошлом году вы перебрали и решили прилечь на тротуар, за вами лучше приглядывать, – говорит Стэнли, пихая ее локтем.

Юдора решает проигнорировать эту неумелую, на ее взгляд, шутку:

– А вы?

Стэнли стучит себя по лбу:

– Я здесь из-за памяти. Мой сын считает, что после смерти Ады я стал слегка забывчивым. Я уверен, что со мной все в порядке, но проверить здоровье никогда не повредит, верно? Печенье хотите? – Он достает из кармана пачку инжирных рулетиков и протягивает один Юдоре.

Она смотрит на него с подозрением.

– Не бойтесь, они не отравлены.

– Спасибо, – говорит она, принимая угощение. – А вы подготовились к походу в больницу.

– Я знаю, сколько иногда приходится ждать приема, – говорит он, откусывая печенье. – Но согласитесь, это все равно лучше, чем сидеть дома, упиваясь жалостью к себе, а?

– Я стараюсь этого избегать, – говорит Юдора, доставая из сумочки сборник кроссвордов.

– Ага, так вы, выходит, любительница головоломок? – спрашивает Стэнли, кивая на журнал.

– Не вы один предпочитаете ходить в больницу подготовленным. Я стараюсь разгадывать хотя бы один кроссворд в день. Это держит мозги в тонусе.

– Моя Ада тоже так говорила. Она была большой любительницей головоломок: кроссворды, игра «Поиск слов»^[7] – в общем, полный набор. А вот мне это никогда особо не нравилось.

– Что ж, возможно, вам стоит попробовать, если вы беспокоитесь о своей памяти.

– Или тренируй память, или попрощайся с ней, – говорит Стэнли.

– Что-то вроде того, – отвечает Юдора, доставая ручку.

– Стэнли Марчем, – зовет медсестра с широкой улыбкой на лице.

– К вашим услугам, мадам, – восклицает Стэнли, вскакивая на ноги.

– Удачи, – говорит Юдора.

– Она мне не понадобится, – отмахивается Стэнли.

– А я это и не вам – медсестре.

Стэнли смеется:

– Неплохо, мисс Ханисетт!

Юдора качает головой и возвращается к своему кроссворду. Сегодня он непростой, но это только распаляет ее, и она по-настоящему наслаждается моментом максимальной сосредоточенности, когда чувствует, что вот-вот подберет нужное слово. Кроссворды от The Times всегда были ее самыми любимыми. Раньше Юдоре доставляли газету каждый день, но она отказалась от подписки, когда поняла, что ждет новый выпуск только ради кроссворда. Теперь, когда она имеет под рукой эти сборники, ей больше не приходится смотреть на фото недоумков, которые сейчас стоят у власти, и читать об их деяниях. Она даже думать не хочет о том, что с этими опасными для общества идиотами сделал бы Черчилль.

Она задерживает ручку над номером семнадцать по горизонтали («бессмысленный язык», одиннадцать букв), подсчитывая, сколько раз буква «а» встречается в слове «тарабарщина», как вдруг ее рука начинает дрожать. Дрожь усиливается приступом паники, так что Юдоре приходится согнуть руки и начать глубоко дышать.

– Мисс Ханисетт? – говорит приятный тихий голос.

Юдора смотрит на обращающуюся к ней женщину, недоумевая, зачем она могла понадобиться кому-то, кто едва ли достиг того возраста, в котором разрешается водить автомобиль. Заметив на ее шее стетоскоп, она вздыхает.

– Это я, – говорит она, вставая на ноги и чувствуя облегчение оттого, что дрожь наконец-то прекратилась.

– Вам помочь дойти? – предлагает доктор, делая шаг вперед.

– Нет, я справлюсь. – Она сожалеет об этой резкости, увидев, как та быстро отступает. – Спасибо.

Юдора следует за ней в маленькую душную комнату с непривлекательным видом на автостоянку. Она замечает, как к одной из машин под руку идут Энид и ее дочь. Энид что-то говорит. Ее дочь смеется и целует мать в щеку. Юдора внезапно чувствует укол зависти к их связи. Она не припоминает, чтобы у них с матерью когда-нибудь были такие теплые отношения.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – говорит врач. – Я доктор Эбби Джарвис. Ординатор, специализируюсь на гериатрической медицине, работаю под руководством мистера Саймонса. Полагаю, что это ваш повторный визит после падения в прошлом году?

– Вы верно полагаете, – говорит Юдора. – Правда, я не совсем понимаю, почему это так необходимо.

Сказав это, она внимательно смотрит на девушку. Она чувствует себя виноватой за то, что так оттолкнула ее. Глядя ей в глаза сквозь стекла ее огромных очков, Юдора понимает, что девушка очень добрая, но катастрофически неуверенная в себе.

Лицо доктора Джарвис озаряется улыбкой.

– Надеюсь, что это будет лишь рутинный визит и уже совсем скоро вы сможете пойти домой.

– Хорошо, – говорит Юдора. Она хочет помочь милой девушке и решает быть как можно более сговорчивой.

– Вы помните обстоятельства своего падения?

– Я споткнулась о расшатанный булыжник мостовой. Я уже жаловалась на это в городской совет. В нашем районе их сотни.

– И вы ничего не сломали?

– К счастью, нет. У меня было сотрясение мозга и синяки, но никаких серьезных повреждений.

– Это хорошо. Сейчас вы передвигаетесь самостоятельно?

– Теперь у меня есть трость, с ней мне легче.

Рука Юдоры снова начинает дрожать. Она тщетно пытается это скрыть.

– Вы часто испытываете подобную дрожь? – спрашивает доктор Джарвис, слегка хмуря брови.

– Иногда. Я уверена, что это пустяк.

– Вы чувствуете скованность в суставах, замедленность движений?

– Конечно, – говорит Юдора, – мне восемьдесят пять лет.

Доктор тянется вперед и берет ее дрожащую руку в свою.

– Вы не возражаете, если я позову мистера Саймонcа, чтобы получить независимое мнение?

«Возражаю, – думает Юдора. – Я очень даже против. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Я просто стара. Неужели ты не понимаешь?» Затем она вспоминает о своем решении быть сговорчивой.

– Хорошо, – говорит она.

Доктор Джарвис нежно пожимает ее руку. Ее прохладные прикосновения полны ободрения.

– Я вернусь совсем скоро.

Юдора сидит неподвижно. Она с осуждением смотрит на свою руку, призывая ее перестать дрожать. Мгновением позже в кабинет, даже не удосужившись постучать, врывается эксперт. Он выглядит грубым и явно считает себя важной птицей. Юдоре он с первого взгляда не нравится. За ним заходит доктор Джарвис, и ее пугает до ужаса обеспокоенный взгляд девушки.

– Я мистер Саймонс, – скучающим голосом говорит вошедший врач. Он понимает, что должен представиться, но, судя по всему, считает себя выше этого. – Доктор Джарвис подозревает, что у вас болезнь Паркинсона.

Доктор Джарвис резко втягивает носом воздух.

– Вообще-то я этого не сказала.

Эксперт вздыхает, но не извиняется:

– Вы чувствуете скованность в суставах, замедленность движений?

– Немного, – говорит Юдора, поджимая губы, – но я думаю, что это все возраст.

– Неужели? – говорит Саймонс, а затем поворачивается к доктору Джарвис. – Это же элементарные вопросы. Я должен делать за вас всю работу?

– Нет, конечно нет. Извините, – говорит она с таким видом, будто сейчас расплачется.

Рука Юдоры снова начинает дрожать. Эксперт впивается в нее взглядом и хватает за руку, как будто хочет отчитать ее за эту дрожь. Шмыгнув носом, он с разочарованием отпускает ее ладонь.

– Тремор, – говорит он. – У пожилых людей это встречается очень часто. – Он поворачивается к Юдоре, невежественно обращаясь к ней с покровительственной медлительностью. – Он – мешает – вашей – повседневной – жизни?

Юдора чувствует, как напрягаются ее плечи.

– Иногда раздражает, но в целом нет.

– Тремор может быть вызван стрессом, гневом или чрезмерным потреблением кофеина, – говорит он доктору Джарвис. – Обратитесь к терапевту и скажите понаблюдать за динамикой, – добавляет он, поворачиваясь к двери.

– В данный момент я бы списала это на гнев, – бормочет Юдора.

– Прошу прощения?

– Да, пожалуй, это не помешает, – говорит она, прищуриваясь.

Мистер Саймонс выглядит озадаченным.

– Можно вас кое о чем спросить?

Он скрещивает руки на груди:

– Что ж, я слушаю.

– Ваша мать вами гордится?

– Прошу прощения? – снова говорит он.

– Ваша мать. Мне просто интересно, знает ли она, как вы общаетесь с другими людьми. Я хочу сказать: вы явно многого достигли в профессиональном плане, но вот вести себя, похоже, не умеете.

Мистер Саймонс открывает рот, чтобы возразить. Юдора поднимает руку, заставляя его умолкнуть.

– Мне восемьдесят пять лет, и времени на задавал у меня нет. Советую вам как следует подумать, правильно ли вы выбрали себе профессию, потому что, на мой взгляд, работать с людьми вам не следует. Вы грубы, бессовестны и напрочь лишены чувства такта. Вам бы следовало извиниться передо мной и этой молодой леди.

Мистер Саймонс некоторое время буравит ее взглядом, а потом, хлопнув дверью и не сказав ни слова, спешит скрыться.

Молодой доктор и пожилая женщина смотрят друг на друга, наполняясь признательностью. Взаимная поддержка объединяет этих двух женщин независимо от их возраста. Юдора чувствует, будто вновь обрела голос, и, к своему удивлению, она обнаруживает, что ей есть что сказать.

– Надеюсь, я не навлеку на вас проблемы тем, что высказала свое мнение, – говорит она.

– Вовсе нет, мисс Ханисетт, – отвечает доктор, качая головой. – Мне очень жаль, что так получилось. Мистер Саймонс, он…

– Гадкий человек, и ему необходимо было сделать это замечание, – заканчивает за нее Юдора, поднимаясь на ноги. Она пристально смотрит на доктора. – Вам не за что извиняться. Я терпеть не могу задавал и вам советую не спускать им все с рук. Вы замечательный человек и отличный врач. Вы заслуживаете лучшего.

– Спасибо, – говорит доктор Джарвис. – Но иногда мне кажется, что стоит поискать себе другую профессию.

– И думать не смейте, – говорит Юдора. – Вам нужно быть сильнее и бесстрашнее – для этой работы у вас есть все задатки

Посвящается Пэг

Я хочу, чтобы смерть застала меня за посадкой капусты.

Мишель де Монтень

Глава 1

Утром в этот самый вторник Юдора Ханисетт слышит, как хлопает крышка почтового ящика. Ее сердце подпрыгивает в груди, но она заставляет его вернуться на место, и оно быстро спускается, точно проколотый воздушный шарик. Снова какая-нибудь почтовая реклама. Бесполезная макулатура. Пока Юдора с трудом встает, нашаривая свою трость и стараясь поймать равновесие, она в который раз удивляется привычке человека наполнять окружающий мир ненужным хламом. Водоемы забиты пластиком, свалки – сломанными всего за три года использования холодильниками, а ее придверный коврик – бумажками вроде листовок с рекламой пиццерий и домов престарелых или объявлений с предложениями заасфальтировать подъездную дорожку, которой у нее нет. Время от времени она окидывает критическим взглядом напечатанные на дорогой бумаге брошюры из домов престарелых, страницы которых пестрят фотографиями улыбающихся пожилых пар, поднимающих бокалы за свой счастливый переезд в «пятизвездочный отель» для стариков. Ничего хуже Юдора и представить себе не может. Она родилась в этом доме и намерена в нем же умереть – и чем раньше, тем лучше.

Женщина ее возраста не может не думать о смерти, но Юдора не помнит, чтобы чувство, будто старуха с косой стоит у нее прямо за спиной, вообще когда-нибудь покидало ее. Она полагает, что отчасти это связано с тем, что она росла во времена Второй мировой войны. Тем не менее Юдору она никогда не пугала. Напротив, привычка человека отрицать смерть ее в некотором роде даже забавляет, но все же совершенно не удивляет. Люди слишком заняты: в бесконечном поиске какой-то истины, которую им никогда не найти, они не отрываются от экранов своих мобильных телефонов, лениво посмеиваясь над дурацкими видеороликами черт знает о чем и не обращая никакого внимания на мир и людей вокруг. Чего уж говорить о ней – ее они и подавно не замечают. Юдора Ханисетт – невидимка, но ей все равно. Она постаралась прожить свою жизнь как можно лучше и теперь готова сделать следующий шаг, готова отправиться в свой последний путь – или какие там еще эвфемизмы сейчас используют, чтобы избежать этого слова?

Смерть. Конец. Юдора ждет этого с нетерпением. Возможно, умерев, она попадет в какую-нибудь черную дыру, а возможно, если ей вдруг повезет, воссоединится со всеми людьми, которых она когда-либо любила. Этот список довольно короток. Юдора не понимает, зачем люди стремятся к тому, чтобы «иметь сто друзей». На днях она слышала по радио дискуссию о «токсичной дружбе» и о том, что подобные отношения следует прерывать. Ее главный совет – избегать таких людей. Беречь себя для самого себя. «Не совать нос не в свое дело», как любила говорить ее мать.

Юдора не без труда поднимает упавшую на коврик почту и чувствует приятное удивление, когда обнаруживает среди рекламного мусора большой конверт со швейцарскими марками, на котором написано ее имя. Женщина снова испытывает чувство предвкушения, и на этот раз вполне обоснованно. Она ждала его. Возможно, даже с нетерпением. Юдора кладет всю остальную почту на конверт и несет ее на кухню, а потом кладет на столешницу, как какой-то священный артефакт, заслуживающий уважения и благоговения. Она просматривает остальные бумаги. Ей адресовано еще одно письмо: бесполезная запись на очередной медицинский осмотр. Юдора понимает, что для Государственной службы здравоохранения поддержание ее жизни – это долг, но иногда ей просто хочется, чтобы ее оставили в покое. Она мечтает, чтобы у нее был способ формально отказаться от их вмешательства. Юдора отбрасывает извещение о записи в больницу и нерешительно стискивает конверт с письмом из Швейцарии. Взглянув на часы, она неохотно откладывает драгоценное послание в сторону. Она прочтет его потом, уделив ему все свое внимание.

Юдора собирает вещи и готовится выйти из дома. Ей нравится придерживаться какого-то ежедневного графика. Она, может, и устала от жизни, но сидеть весь день дома, прилипнув к креслу, как большинство ее ровесников, не собирается. Все ее движения замедлились, точно стрелки старых часов, но будь она проклята, если никак этому не помешает. Она всегда просыпается в восемь, а в десять уже выходит из дома. В мире слишком много разгильдяев, и пополнять их ряды Юдора не намерена.

Она берет сумку с плавательными принадлежностями и выходит на улицу. Яркий солнечный свет ослепляет ее, вызывая головокружение, но через несколько секунд ее фотохромные очки[1] затемняются, даря глазам тень и комфорт. Юдора замечает, что табличку с надписью «Продается» у соседнего дома заменили на «Продан». Она ежится, с ужасом предвкушая появление новых соседей. Вот бы они держались особняком, как и предыдущие… Юдора замечает почтальона, переходящего от дома к дому, и избегает его взгляда. У них не очень хорошие отношения с тех пор, как год назад она обругала его за то, что он решил срезать путь, пройдя по ее саду и истоптав лилии, которые потом так и не зацвели. Раньше он, бывало, задерживался, чтобы поболтать с ней, но теперь даже не смотрит в ее сторону. Юдоре все равно. Он тогда повел себя бесцеремонно, и ему следовало на это указать.

Юдора двигается медленно, но с решительным упорством. Вскоре ее шаги приобретают устойчивый ритм: стук, топ, топ; стук, топ, топ. Она идет, опираясь на свою трость, или «третью ногу», как однажды назвала ее улыбающаяся соцработница. Девушку звали Рут, и она была полна энтузиазма. Юдора не разделяла ее восторга, но и возражать не стала. Рут была добра к ней, а в мире Юдоры подобное отношение встречалось нечасто, так что она старалась принимать его, когда у нее появлялась такая возможность.

Рут возникла в жизни Юдоры будто по волшебству. Это случилось в прошлом году, через день после того, как она упала. Вот Юдора идет по тротуару, а вот уже лежит на нем лицом, как на подушке. К сожалению, свидетелем этого инцидента оказался мужчина с двумя раздражающе тявкающими собачонками, который настоял на вызове скорой помощи. Юдора попыталась доказать ему, что с ней все будет в порядке, если он просто доведет ее до дома. Но затем ее вдруг охватила паника: она захотела назвать свой адрес и не смогла его вспомнить. Однако через мгновение у нее в голове прояснилось:

– Коттедж на набережной, Клифф-роуд, Уолдрингфилд, Саффолк.

Мужчина нахмурился:

– Саффолк?

– Да, – не отступилась Юдора.

Его лицо приобрело крайне доброе выражение:

– Я так не думаю, дорогая. Ведь мы на юго-востоке Лондона. Не в Саффолке. Я все же вызову скорую. Вы могли заработать сотрясение мозга.

Так все и началось: с поездки в машине скорой, которая вылилась в длительное ожидание в отделении неотложной помощи. Именно тогда Юдора испытала нечто вроде прозрения. Не то чтобы она сочла гнетущую атмосферу переполненной приемной травмпункта толчком к просветлению, но она прожила достаточно долго, чтобы знать, что жизнь никогда не перестает удивлять.

Искру озарения в сознании Юдоры зажгла почти беззубая старушка с волосатой родинкой на щеке. Она напоминала ведьму из детской сказки – с тем лишь отличием, что, когда она говорила (а после того как Юдора приняла сомнительное решение сесть с ней рядом, старушка только этим и занималась), ее слезящиеся глаза светились добротой.

– Недолго нам с тобой осталось, – крякнула она, взглянув на Юдору.

– Будем надеяться, – ответила та с вежливой улыбкой. – Хотя сегодня здесь многовато народу. Боюсь, нам с вами все же придется подождать.

Старушка покачала головой:

– Я не про очередь, балда. Я имею в виду, что жить нам осталось недолго.

В другой ситуации Юдору задело бы это замечание, но тогда она будто ощутила, что эта странная маленькая старушка – ее родственная душа.

– Ну и это тоже, – признала она. – Однако, к сожалению, над такими вещами мы не властны.

– Я подумывала убить себя, – бросила ее собеседница с такой легкостью, словно рассказывала, что планирует съесть на обед.

– Боже милостивый!

Старушка посмотрела на Юдору с явным удовольствием:

– Даже не делай вид, что не думала об этом. Эта мысль приходит всем старикам.

Юдора против собственного желания вспомнила весь ужас, который испытала в прошлом.

– Вот еще, – сказала она, выпрямившись на стуле.

– Поберегись! – крикнул ворвавшийся в приемную врач, толкая с помощью коллеги каталку, на которой лежал пожилой мужчина. Вдруг из ниоткуда появилось множество других медиков. Больного везли по коридору, а они проверяли его жизненные показатели. – У него остановка сердца!

Все в зале ожидания, казалось, затаили дыхание, когда процессия исчезла в глубине коридора.

– Неужели ты хочешь кончить, как этот старый бедняга? – спросила женщина, похлопывая Юдору по руке. – Чтобы, пока ты отходишь в мир иной, тебя без конца тягали и переворачивали. Уж лучше взять все в свои руки.

– Но как? – спросила Юдора, когда ее любопытство пересилило страх.

Старушка постучала себя по носу и подмигнула, а потом, покопавшись в своей сумке, ремешок которой был перекинут через ее плечо, словно автомобильный ремень безопасности, протянула Юдоре свернутую брошюру. Та брезгливо приняла ее, чувствуя себя так, будто ей вручили грязный носок.

– Звякни им.

– Элси Хоулетт! – позвала медсестра.

Старушка медленно поднялась на ноги.

– Береги себя, Юдора, – сказала она и пошла вперед не оглядываясь.

Лишь много времени спустя, уже сдав все анализы, проконсультировавшись у докторов, глаза которых покраснели от бесконечной работы, и поговорив с беззаботными медсестрами, Юдора поняла, что не называла Элси своего имени. Она предположила, что та, должно быть, подслушала ее разговор с фельдшером. Вопреки здравому смыслу и из-за того, что ей нечего было делать, Юдора прочитала брошюру от корки до корки. После этого ее мозг заработал с невероятной скоростью, и в ее сознании, подобно салютным залпам, стали одна за другой возникать мысли. Когда доктор заговорил с ней, сочувственно заламывая руки – вероятно, из-за того, что ей было невероятно много лет, а лекарства от старости у него не было, – в ее голове словно щелкнул переключатель. Она приняла решение. Когда ей наконец сообщили, что осмотр окончен, она, прижав брошюру Элси к груди, обратилась к одной из медсестер:

– Простите, я хотела узнать, могу ли я увидеть Элси Хоулетт, пожалуйста?

Лицо девушки вытянулось.

– Вы родственница?

– Нет. Я… – Юдора сделала паузу, подыскивая подходящее слово, – подруга.

Медсестра заговорила, глядя куда-то ей за спину:

– На самом деле я не имею права разглашать личную информацию пациентов лицам, не являющимся их родственниками.

– Ох, верно. Что ж, тогда я ее сестра.

Утомленная медсестра выдавила полуулыбку:

– Мне очень жаль, дорогая. Элси скончалась около получаса назад.

– О, – произнесла Юдора, комкая брошюру. – Так она умерла…

Медсестра дотронулась до ее плеча:

– Да. Мне очень жаль.

Юдора посмотрела ей в глаза:

– Не нужно. Она была готова уйти.

Медсестра неуверенно кивнула:

– Берегите себя.

По пути домой Юдора жмурилась от светящего в окна больничного автобуса сомнительной комфортности осеннего солнца, чувствуя себя так, будто заново родилась. Государственная служба здравоохранения взяла ее в ежовые рукавицы благожелательности, но на ее стороне были мудрость и свирепая решимость Элси. Она не могла представить себе более могущественной силы.

Рут была одной из длинного списка людей, полных решимости любой ценой продлить существование Юдоры. Она появилась на пороге ее дома дождливым октябрьским днем. Юдора не могла выйти на улицу уже почти неделю и была до ярости расстроена тем, что ее суставы напрочь отказываются слушаться. Рут подарила ей трость, и Юдора неожиданно почувствовала, как ее накрывает волна нежности к этой женщине. Этот подарок стал для нее буквально даром небес. Юдора снова была свободна, и для нее распахнулись двери во внешний мир. Она могла начать воплощать свою задумку.

Чувство симпатии мгновенно исчезло, когда Рут извлекла из сумки папку с ручкой и стала заполнять очередной бланк.

– Ю-до-ра Ха-ни-сетт, – выговаривала она, записывая.

– С двумя буквами «т», – уточнила Юдора. Люди коверкали ее фамилию всю ее жизнь.

– Вы живете одна, Юдора?

Она предпочла бы «мисс Ханисетт», но все же сумела подавить разочарование:

– Да.

– У вас есть родственники?

– Нет.

Выражение лица Рут стало сочувствующим:

– Друзья?

– У меня есть кот.

Соцработница взглянула на растянувшегося на спинке дивана ленивого пушистого толстяка, которого Юдора использовала в качестве отговорки, и улыбнулась:

– Полагаю, от него мало помощи, когда дело касается уборки и походов за покупками.

Сказав это, Рут надеялась развеселить Юдору, но эти слова лишь спровоцировали у нее защитную реакцию.

– Я справляюсь, – твердо сказала она.

– Я не сомневаюсь, что так и есть, – лишь хочу, чтобы вы знали: мы предлагаем всестороннюю поддержку. Я могу связать вас с агентствами, которые оказывают помощь с уборкой и стиркой, или даже назначить человека, который будет заглядывать к вам каждый день.

Юдора уставилась на соцработницу с таким лицом, будто та предлагала ей устроить оргию:

– Мне вовсе не нужна помощь. Спасибо.

Рут понимающе кивнула. Этот кивок означал, что подобные слова от стариков вроде Юдоры она слышала уже бессчетное количество раз:

– В любом случае, пожалуйста, помните, что, если вам понадобится помощь, мы всегда рядом. Я оставлю вам свою визитку на случай, если вы передумаете.

Как только Рут ушла, Юдора сразу же выбросила карточку в мусорное ведро. Монтгомери – ее кот – обвился вокруг ног женщины, не давая ей двинуться с места, и громко замяукал, требуя еды.

– Нам с тобой никто не нужен, верно, Монтгомери? – сказала Юдора, наполняя его миску кошачьим кормом. Она поставила ее на пол и попыталась почесать кота за ушами, но, когда он цапнул ее за руку, оставила эту затею.

Стоит ей дойти до развлекательного центра, в Юдоре рождается чувство признательности за то, что членство в плавательном клубе гарантирует ей некоторую анонимность. У нее есть карточка, благодаря которой ей не нужно задерживаться на стойке регистрации. Единственная проблема заключается в том, что приходится проходить через турникет. Юдора ненавидит и презирает все современные технологии; она даже хотела отказаться от абонемента, когда на входе установили этот ужас. Тем не менее она с легкостью научилась проводить карточкой по сканеру турникета, и теперь путь к раздевалке не требует от нее никаких усилий. Юдора, как всегда, переодевается в своей любимой кабинке и, сложив вещи в свой любимый шкафчик, направляется к бассейну, кивая пловцам, которых видит каждую неделю, – разговаривать с ними ей, к счастью, не приходится. Окунувшись, она старается не обращать внимания на прохладу воды и, проигнорировав замечание жизнерадостной девушки насчет ее температуры, наконец предается блаженству. Бассейн – единственное место, где Юдора испытывает нечто вроде радости. Какое-то время она чувствует себя невесомой, а мучающая ее боль отступает. Она всегда была отличной пловчихой и даже теперь скользит по воде с той же легкостью, что и в подростковом возрасте. Боль не исчезает совсем, но, когда Юдора расправляет плечи и начинает плыть, отходит на второй план.

Плавает она недолго – около получаса, – но этого достаточно, чтобы почувствовать то, что ей так необходимо: стремление к жизни и готовность прожить еще один день. Выйдя из бассейна, она берет свою трость и направляется в раздевалку, ощущая, как на нее вновь наваливается неизбежность реальности.

Юдора выходит из развлекательного центра и замечает двух женщин, которые спорят из-за парковочного места. Воздух вокруг них буквально плавится от обилия ругательств. Не в силах скрыть свой ужас, Юдора смотрит на них разинув рот. И когда только мир стал таким громким и злым? Одна из спорящих женщин замечает ее.

– Какого черта пялишься, карга? – рычит она.

Будь Юдора помоложе, она, вероятно, нашла бы, что ей ответить, – посоветовала бы не дерзить старшим и относиться к ним с уважением. Но это время давно прошло. Юдора понимает, что грубиянка непредсказуема и одними словами ее не убедить. Старость делает тебя уязвимым. Ты хрупок, как хрустальный бокал, который находится в постоянной опасности разбиться.

– Извините, – бормочет Юдора, склоняя голову и устремляясь прочь. Она идет так быстро, как только может. Один из самых неприятных аспектов старения – это замедление темпа жизни. Лет до семидесяти Юдора еще могла сделать замечание тут, поспорить там, но дни замечаний и споров давно закончились. Теперь, во времена, когда все бесконечно спешат, спешат, спешат, она стала не нужна.

Юдора незаметно бросает взгляд через плечо. Дамочки все еще ругаются. Вышедший на парковку сотрудник развлекательного центра пытается урезонить спорщиц, из-за которых уже собралась очередь сигналящих машин. Юдора замечает, что у нее дрожат руки, и решает зайти в магазин, который находится на середине пути к ее дому. Хотя ее и не радует большинство аспектов современной жизни, она не может не восхищаться минимаркетами, которые в последнее время открылись почти на каждой большой улице. Они комфортны, удобно расположены и достаточно велики для того, чтобы сохранить ее анонимность, а еще, что обнадеживает, в них обычно есть охранник.

Юдора кивает этому напоминающему медведя громиле. Он, скрестив руки, стоит у входа, вдыхая священную прохладу замороженных продуктов. Она твердым шагом идет к холодильнику, берет пакет молока и неожиданно оказывается перед витриной с выпечкой.

Когда Юдора была маленькой, ее мать даже мысли не допускала о покупных тортах. У них дома всегда можно было полакомиться домашним бисквитом или фруктовым пирогом, а зачастую даже тарталетками с лимонным кремом, приготовленными из остатков теста. Глаза Юдоры останавливаются на упаковке чего-то напоминающего пирожки с яблоком. В ее голове проносится воспоминание, следом за которым накатывает неожиданная волна спокойствия.

Она берет с полки упаковку с пирожками и как можно быстрее несет ее на кассу, чтобы не передумать.

Юдора продолжает свой путь домой, укрепив обретенное в бассейне чувство покоя и испытывая тайную радость от незапланированной покупки. Свернув за угол, она оказывается на своей улице, где ее неожиданно пугает пара небольших собак, которые с лаем начинают кружиться вокруг нее, путая ей ноги своими поводками.

– Чейз! Дейв! Ко мне, сейчас же!

Псы отскакивают от Юдоры, освобождая ее от пут. Она хмуро смотрит в лицо их хозяину.

– Мне очень жаль, мисс Ханисетт, – говорит он. – Простите мне мой французский, но эти двое – те еще засранцы. Вы в порядке?

Юдора испытывает смешанные эмоции. Ее раздражение смягчается тем, что он называет ее «мисс», но усиливается из-за его ругательств и юго-восточного акцента. Вдобавок Юдора понятия не имеет, кто этот человек. По его внешнему виду она определяет, что он на несколько лет моложе ее, может лет на пять. Он седовлас и довольно элегантно одет: на нем клетчатая голубая рубашка и выглаженные иссиня-черные брюки. В уголках его глаз Юдора замечает веселые морщинки. Она никогда не доверяла людям с такими морщинками.

– Я в порядке, спасибо. Мы знакомы?

Мужчина с улыбкой протягивает руку:

– Стэнли Марчем. Это я в прошлом году поднимал вас с тротуара, когда вы перебрали.

Юдора смотрит на него, не скрывая ужаса. Он смеется:

– Шучу. Но это правда я помог вам, когда вы упали. Как вы чувствуете себя сейчас?

Юдора улавливает в его голосе беспокойство и сочувствие, и ей хочется сбежать:

– Прекрасно как никогда. Спасибо. А теперь, если вы меня извините…

Стэнли кивает:

– Конечно. Во столько мест еще нужно заглянуть, столько людей увидеть.

– Да уж немало, – фыркает Юдора. – Хорошего дня.

– Смотрите под ноги.

Когда Юдора заходит домой и закрывает за собой дверь, ее накрывает волна усталости. Она заваривает чай и делает бутерброд, относит их в гостиную, а потом с облегчением опускается в кресло.

Она просыпается через несколько часов: чай уже давно остыл, бутерброд подсох, а конечности наполнила усталость. В последние дни сон совсем не добавляет ей энергии – лишь помогает дождаться следующей передышки. Когда ее разум окончательно просыпается, она вспоминает про письмо из Швейцарии и пирожки с яблоком. Этого оказывается достаточно для того, чтобы она встала с кресла и принесла все это, а еще заварила себе свежий чай. Пока Юдора суетится на кухне, ей в голову приходит кое-какая мысль. Порывшись в одном из ящиков, она наконец находит то, что искала, – свечки. Вернувшись в гостиную, она втыкает одну из них в пирожок и чиркает спичкой. Пламя освещает рамку с фотографией: на снимке запечатлены родители Юдоры, между которыми втиснулась она сама в пятилетнем возрасте.

– С днем рождения, Юдора, – шепчет она, прежде чем задуть свечу и безмолвно загадать желание.

Она вынимает свечу и берет пирожок так, чтобы было удобно кусать. Он оказывается ужасно сладким, но она голодна, так что съедает половину, не успев выпить ни глотка чая, который разбавил бы сладость. Юдора вытирает ладони и рот платком и берет в руки письмо. Вот то, чего она так ждала. Вот ее именинный подарок.

Она достает нож для писем, принадлежавший ее отцу. Он сделан в виде небольшого серебряного меча. Юдора помнит, как он завораживал ее в детстве, хоть ей и не позволяли прикасаться к нему. Она вскрывает конверт и вынимает из него пачку скрепленных степлером листов. Ее сердце бешено бьется, когда она читает заголовок:

Клиника Lebenswahl[2] предлагает вам выбор и смерть, достойную прожитой вами жизни.

Юдора кусает недоеденный пирожок, переворачивает страницу и начинает читать.

1940 год, чайный магазин Lyons, Пикадилли

– Выбирай все что хочешь. Что угодно. – Глаза Альберта Ханисетта сияли от предвкушения.

– Ты уверен, папа? Разве нам не нужно соблюдать умеренность? – Юдора увидела эти слова на плакате. Она не знала, что они значат, но звучала эта фраза солидно.

Отец рассмеялся. Его смех был громким и теплым. Когда Юдора слышала его, она будто чувствовала отцовские объятия.

– Дорогая Дора, – сказал он. – Моя милая, добрая девочка. Не переживай. Я только сегодня утром звонил мистеру Черчиллю, и он сказал, что в честь дня рождения тебе разрешено особое угощение.

Юдора хихикнула:

– Тогда можно мне, пожалуйста, пирожное и стакан кордиала?

– Отличный выбор, – заверил ее Альберт, кивая официантке, чтобы сделать заказ.

Юдора выпрямилась на стуле и, сложив руки на коленях, оглядела других посетителей. Если бы не пара мужчин в военной форме, можно было бы даже забыть о том, что сейчас идет война. Она восхищенно рассматривала аккуратно одетых женщин с шикарными прическами. Девочка разгладила собственный мятый наряд – мешковатое клетчатое платье с уродливым воротничком, которое мать сшила ей из старой скатерти.

Юдора, конечно, никогда не сказала бы этого вслух, но ей казалось, что война – это захватывающе. Мысль о том, что солдаты героически сражаются за свободу, а мистер Черчилль ведет их к победе, будоражила ее как ничто другое. Через некоторое время после начала войны родители отправили Юдору к дяде ее матери в Саффолк, но вскоре решили, что ей будет безопаснее вернуться в Лондон. Девочка была уверена, что скоро война закончится, а их с родителями жизнь станет такой же счастливой, как и раньше.

Через мгновение официантка вернулась с заказом, и, когда Юдора заметила, что в пирожное вставлена свечка, жизнь показалась ей сказкой.

– С днем рождения, – сказала официантка, ставя перед ней тарелку.

– Спасибо, – ответила Юдора.

– С днем рождения, Дора, – сказал отец. – Загадывай желание.

Юдора задула свечу и закрыла глаза. «Я желаю… Я желаю… Я желаю, чтобы этот момент длился вечно».

В ответ раздался визг сирены, сообщающий о воздушной тревоге. «Может быть, сегодня за желания отвечает Гитлер», – думала Юдора, пока отец за руку вел ее в бомбоубежище. Он сжимал ее ладонь почти до боли, но девочка не возражала, потому как знала, что с ним она в безопасности. С ней ни разу не случалось ничего плохого, когда рядом был Альберт Ханисетт. В полумраке подвала он притянул ее ближе и чмокнул в макушку.

– У меня для тебя сюрприз, – сказал он, доставая из огромного кармана своего пальто что-то завернутое в салфетку.

– Мое пирожное! – обрадовалась Юдора. – Спасибо, папа.

– С днем рождения, Дора.

– Хочешь кусочек? – спросила она.

Когда отец ответил, девочка поняла по его голосу, что он улыбается:

– Нет. Кушай сама. Это тебе за то, что ты была такой хорошей девочкой. Ты делаешь нас с мамой очень счастливыми.

Юдора прижалась к отцу, смакуя каждый кусочек пирожного. Кисло-сладкий вкус повидла напомнил ей о том, как она собирала яблоки в саду дядюшки Джона.

– Жалко, что мама не пошла сегодня с нами, – сказала она, доев пирожное и вытирая рот салфеткой.

– Вообще-то я как раз хотел с тобой об этом поговорить. – Юдора молча уставилась на отца. В его голосе слышались нотки осторожности. В бомбоубежище стало жарко, и от этого покалывало кожу. – Видишь ли, мама сейчас очень устает, потому что носит в животике малыша.

Юдора застыла, не зная, как на это реагировать. Отец, казалось, почувствовал это:

– Тебе абсолютно не о чем беспокоиться – все будет замечательно. У тебя появится новый друг для игр, который никогда тебя не бросит.

Его слова убедили Юдору. Все это звучало неплохо. У большинства ее школьных друзей были братья и сестры, и иногда ей тоже хотелось этого.

– И конечно же, этот малыш станет самым счастливым ребенком в мире, потому что ты будешь его старшей сестрой.

Юдора опустила голову отцу на грудь, вдыхая исходящий от него запах табака.

– И еще кое-что. – Снова нотки осторожности. Юдора затаила дыхание. – Я должен ненадолго уехать.

– Куда? На сколько? Когда ты вернешься? – она засыпала его вопросами.

Отец прижал Юдору к себе. Ей стало дурно.

– Этого я точно не знаю, как и не знаю, сколько времени займет моя поездка. Поэтому мне нужно, чтобы ты была очень храброй и позаботилась о маме с малышом, пока меня не будет.

В ее голове теснились вопросы. «Но почему именно сейчас? Почему ты не говоришь, надолго ли это? Почему не знаешь, когда вернешься? Почему не обещаешь, что все будет хорошо?» Юдора плотно сжала губы, чтобы остановить поток слов, потому что знала, что отец ни за что не станет ей лгать, и потому что больше всего на свете боялась услышать правду.

Прозвучал сигнал, что небо чисто, но Юдора с отцом не двигались, пока не остались одни. Он крепко прижимал ее к себе. Спустя годы она осознала, что, вместо того чтобы утешить своего ребенка, Альберт Ханисетт, прекрасно понимавший, насколько неопределенно их будущее, сам цеплялся за нее, как за спасательный круг.

– Так ты присмотришь за мамой и малышом вместо меня? Пожалуйста.

Юдора взглянула отцу в лицо. Ей показалось, что в его глазах сверкнули слезы, но потом девочка решила, что это лишь игра света.

– Конечно, папа. Я присмотрю за ними, а когда ты вернешься домой, мы сможем делать это вместе.

Отец кивнул, а затем поспешил подняться и поднять ее:

– Дора, ты чудесная девочка. Я знал, что могу на тебя положиться.

Когда они, щурясь из-за яркого света, вышли наружу, Юдора оглядела улицу. Все было точно так же, как и час назад. Взглянув в окно чайного магазина, она увидела, что за их с отцом столиком сидят две женщины, как ни в чем не бывало пьющие чай и едящие бутерброды. По улице с гулом ехали автобусы и такси, мимо сновали люди, продолжая спешить по своим делам. Все было как обычно.

Однако пока отец, взяв девочку за руку, вел ее по Пикадилли, она чувствовала, что изменилась каждой клеточкой своего существа. Повзрослев, Юдора поняла, что именно тогда закончилось ее детство. Если бы тогда она знала о том, какие темные времена ждут ее впереди, то, вероятно, умоляла бы отца вернуться в бомбоубежище и остаться там навсегда.

Глава 2

На следующее утро Юдора просыпается не от звонка будильника, а от пикающего звука, с которым обычно сдает задом грузовик. Она нащупывает свои очки и смотрит на часы: 07:27. Она хмурится из-за неожиданного пробуждения, но, когда ее мозг полностью просыпается, Юдора понимает, что впервые за много лет беспробудно проспала всю ночь. А потом осознает, что, как бы это ни было неприятно, теперь ей придется менять постельное белье. Она делает глубокий вдох и с усилием садится, размышляя о том, сколько сил ей придется затратить на выполнение этой задачи. Ей на ум приходят слова бесконечно доброжелательной соцработницы Рут: «Помните: если вам понадобится помощь, мы всегда рядом».

Затем Юдора вспоминает о буклете из Швейцарии, который вчера вечером прочла от корки до корки. Это побуждает ее к действию.

– Давай, Юдора. Какой смысл просто сидеть сложа руки? Просто сделай это. Позвони.

Снимать старое постельное белье легче, чем натягивать новое. В процессе Юдоре приходится несколько раз отдохнуть, и во время этих пауз она неустанно проклинает изобретателя пуховых одеял и простыней на резинках. Она вспоминает, как раньше меняла постельное белье вместе с матерью: они разглаживали простыню, пододеяльник и покрывало настолько ровно, что их кровать напоминала стерильную больничную койку. Когда мать Юдоры заболела, она пошла на поводу у этой ужасной моды на пуховые одеяла, решив, что это может облегчить им жизнь. И это действительно работало. Некоторое время. Но потом Юдора постарела и обнаружила, что простыни на резинке и пластиковые постельные булавки создавались не для пораженных артритом пальцев.

К тому времени, как она заканчивает смену белья, Монтгомери, успевший подняться на второй этаж, уже рыщет в поисках еды. Раздраженно мяукая, он запрыгивает на свежезастеленную кровать. Юдора спихивает кота на пол, и он награждает ее резким шипением.

– На свете нет кота с характером хуже, чем у тебя, – обращается она к нему. Он пристально смотрит на нее холодными зелеными глазами, а потом зевает, обнажая острые, как кинжалы, зубы.

Кот, как и пуховое одеяло, был приобретен ею в минуту душевной слабости – Юдора думала, что на закате ее жизни он составит ей хорошую компанию. К ее несчастью, Монтгомери стал кошачьим олицетворением мужа-обузы – сварливого, бесцеремонного и интересующегося только тем, что он будет есть на ужин.

Юдора тратит последние силы на то, чтобы одеться. Сегодня она не пойдет в бассейн. Перед ней стоит гораздо более важная задача.

Она отодвигает занавески и видит, что у соседнего дома припаркован огромный, как океанский лайнер, фургон для переезда и что он перекрывает вход к ней во двор. Группа мужчин разной комплекции – каждый с большим или меньшим количеством татуировок – с наработанной за годы практики быстротой выгружает из него мебель. Один из них одаривает Юдору радостной улыбкой. Она опускает занавеску. Сегодня она не хочет отвлекаться на внешний мир.

Когда Юдора выходит со своими замаранными простынями на лестницу, кот садится на верхнюю ступеньку и смотрит на нее с укоризной.

– Если из-за тебя я споткнусь и упаду, кормить тебя будет некому, – говорит она ему.

Монтгомери бросает на нее мимолетный неприязненный взгляд, но, как ей кажется, все же понимает, о чем она. Он убегает вниз, талантливо изображая высокомерие.

Засунув белье в барабан стиральной машины, напоминающий широко разинутый рот, Юдора кормит неблагодарного кота, который молниеносно поглощает еду и убегает на улицу. Она устраивается в гостиной с чаем и тостами и, осторожно откусив, понимает, что не на шутку проголодалась. Закончив завтракать, Юдора включает радио и решает, что перед телефонным разговором ей нужно немного вздремнуть. Дикторы рассказывают о женщине, которая обратилась в одну швейцарскую клинику за эвтаназией. Она долгое время работала медсестрой в доме престарелых и даже думать не хотела о старости, поскольку своими глазами видела, как тяжело быть пожилым.

– Мудрая женщина, – бормочет Юдора, погружаясь в сон.

Резкий стук в дверь заставляет ее проснуться. Она тут же закрывает глаза снова, но непрошеный гость настроен решительно – он стучит еще раз, уже с удвоенной силой. Юдора с трудом поднимается на ноги и подходит к двери. Она с облегчением видит, что та закрыта на цепочку, и это дает ей возможность приотворить ее лишь немного. Сквозь щель она видит, как к ней с хитрой ухмылкой наклоняется молодой бритоголовый мужчина.

– Здрасьте, хозяйка. Как жизнь? – спрашивает он тоном, которым люди обычно обращаются к старикам или больным. Юдора к этому привыкла, но ненавидеть не перестала.

– Что вам нужно? – задает она вопрос, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более свирепо. Дверная цепочка придает ей храбрости.

Молодой человек хмурится, но все же продолжает:

– Меня зовут Джош, и я участвую в программе, призванной помочь молодым правонарушителям реинтегрироваться в общество.

Он говорит это так, будто читает с листа, а затем протягивает Юдоре карточку, разобрать надписи на которой она не может. Женщина решает, что это читательский билет, но особой уверенности не испытывает.

– Что вам нужно? – повторяет она. Ей хочется захлопнуть перед ним дверь, но она слишком напугана.

Джош расстегивает сумку и достает из нее кухонное полотенце:

– Я продаю это. Отличного качества. Пять фунтов за штуку.

– Мне не нужны кухонные полотенца.

Джош не сдается.

– А что насчет чайных салфеток? Отдам за пятерку.

– Нет. Я не хочу ничего покупать. Пожалуйста, уходите.

Он смотрит на нее еще пару секунд, и дружелюбие исчезает с его лица, уступая место неприязни.

– Глупая старая сука, – рычит он и, поправив сумку на плече, шагает прочь. У калитки он останавливается и бросает на Юдору полный презрения взгляд. – Надеюсь, ты скоро сдохнешь, – добавляет он и, прочистив горло, сплевывает на землю.

– Значит, нас таких двое, – говорит Юдора, а потом, дрожа от облегчения, захлопывает дверь и запирает ее на замок.

Страх часто побуждает людей действовать, вынуждая их делать выбор между тем, биться им или бежать. У Юдоры больше нет ни сил, ни возможности биться, и она чувствует, что принятое ею решение бежать верное. Это будет побег без шанса вернуться, конец ее мучений.

Жизнь кажется Юдоре слишком сложной, но больше всего ее смущают вовсе не хулиганы вроде Джоша. Нынешние люди слишком эгоистичны и зациклены на себе. У них нет времени на нее и ей подобных. Они потребляют новости или еду, будто стараясь поглотить весь мир целиком, они смотрят, рассуждают и высказывают свое мнение, будто они единственные, к кому стоит прислушиваться. Юдора для этих людей – невидимка, но тем не менее она и сама давно перестала обращать на них внимание. Пусть они и дальше восхищаются Брекситом[3] и Дональдом Трампом, осуждают всех вокруг и ни к кому не проявляют доброты. Им уже не помочь. А скоро ее здесь больше не будет, так что она не увидит, как они окончательно скатятся к моральному оцепенению. Скатертью дорога, в добрый путь.

Вернувшись в гостиную, Юдора дрожащими руками тянется к телефону. Она надевает свои очки для чтения, находит на обратной стороне буклета номер и набирает его, аккуратно нажимая на кнопки.

– Klinik “Lebenswahl”. Kann ich Ihnen helfen?[4]

Юдора удивлена тем, что слышит немецкий язык. Какая-то клеточка ее сознания настаивает на том, что ей лучше положить трубку, – настолько велико ее давнее отвращение к немцам. Другие, может, и простили им то, что произошло во время Второй мировой войны, но она никогда этого не забудет. В последнюю секунду Юдора вспоминает, что звонит в Швейцарию, где в ходу немецкий язык, и понимает, что бояться ей нечего.

– Вы говорите по-английски?

Сотрудница клиники отвечает мягким и умиротворяющим голосом. Юдора сразу успокаивается.

– Да, конечно. Чем я могу вам помочь?

Юдора открывает буклет. Она хочет использовать правильные термины.

– Я бы хотела записаться на добровольную эвтаназию, – твердо говорит она. Прилив адреналина при произнесении этих слов вслух вызывает у нее головокружение.

– Понимаю. Это ваш первый звонок в нашу клинику?

– Нет. До этого я звонила вам с просьбой выслать мне буклет, когда услышала о вашей организации по радио.

Она решает не упоминать Элси. Это было ее личное решение. Конец истории ее жизни.

– Спасибо, что прислали его, – продолжает она. – Я все прочитала и приняла решение. Так что я хотела бы записаться. Пожалуйста.

«Манеры, Юдора, – неважно, что ты обсуждаешь свою смерть».

– Понимаю, – повторяет швейцарка. – Что ж, как вам, наверное, известно, у нас есть протокол, которому мы обязаны следовать.

– Какой протокол? – спрашивает Юдора.

– Мы должны быть уверены, что вы как следует все обдумали. Что вы осознаете все последствия, обсудили свое решение с близкими и абсолютно точно уверены, что это единственный подходящий вам вариант.

Юдора прочищает горло. Хватит с нее этой сладкой доброжелательности.

– Мне восемьдесят пять лет. Я стара, одинока и измучена. В мире нет ничего, что я хотела бы сделать, и никого, кого я хотела бы увидеть. Я не страдаю депрессией – я просто хочу уйти. Я не испытываю восторга от мысли, что могу кончить свою жизнь в доме престарелых, сидя перед вечно орущим телевизором в подгузнике для взрослых. Я хочу покинуть этот мир, сохранив достоинство и самоуважение. Ну что, теперь вы возьметесь помочь мне или нет?

Секундная пауза.

– Да, мы можем вам помочь, но необходимо соблюсти все формальности. Если вы не сомневаетесь в своем решении, я отправлю вам бланки, вы их заполните, и мы приступим. Вас устраивает мое предложение?

– Да. Пожалуйста, – дрожащим голосом отвечает Юдора, осознав, что кто-то наконец действительно прислушался к ней. – Спасибо.

– Не стоит благодарности, – сотрудница клиники колеблется, а потом продолжает: – Я нечасто об этом говорю, но… я правда понимаю, что это для вас значит. Моя бабушка испытывала то же самое. Она хотела умереть так же, как и жила, – с удовольствием.

– И ей это удалось? – с любопытством спрашивает Юдора.

– Да. Поэтому я здесь и работаю.

Честность девушки придает Юдоре храбрости.

– Как вас зовут?

– Петра.

– Спасибо, Петра. Значит, вы пришлете мне бланки?

– Конечно. Думаю, что, так как приехать к нам вы, вероятно, не сможете, мы обсудим все по телефону.

– Это ведь не создаст проблем?

– Не думаю, но вам нужно будет заполнить много документов и отправить их нам, а еще подробно обсудить все с доктором Либерманн. Стоимость вам известна?

– Я могу себе это позволить.

– Хорошо. Прошу прощения за этот вопрос. Теперь не будете ли вы любезны сообщить мне некоторые подробности?

Юдора отвечает на вопросы.

– А вы не подскажете, сколько потребуется времени? – Юдора не считает нужным произносить очевидное «чтобы умереть».

– Зависит от обстоятельств. Но я бы сказала, что примерно три-четыре месяца с момента подачи заявки. И разумеется, вы можете в любой момент передумать.

«Я не передумаю», – проносится в голове у Юдоры, и она чувствует облегчение оттого, что ее не станет к Рождеству – самому одинокому, самому безрадостному моменту в году.

– Я буду на связи на протяжении всего процесса, – говорит Петра. – Вы можете звонить мне в любое время. Если у вас возникнут вопросы или какие-то опасения, я всегда готова помочь.

– Спасибо, Петра. – Юдора надеется, что та слышит по ее голосу, как она благодарна и счастлива, как много для нее все это значит. Она вешает трубку, испытывая что-то среднее между эйфорией и изнеможением. Жребий брошен. Юдора ковыляет на кухню. Встав перед календарем, в котором нет практически никаких пометок, она отсчитывает четыре месяца вперед и нетвердым, прыгающим почерком пишет лишь одно слово.

Свобода.

Юдора улыбается. Впервые за много лет ее жизнь снова в ее руках. Старость не сможет победить ее – она бросит ей вызов, отмахнется от нее, как от назойливой мухи. Смерть заберет ее только на ее условиях.

Внезапный стук в дверь вырывает Юдору из мира фантазий. Сначала она беспокоится, что вернулся неприятный молодой продавец полотенец, но потом понимает, что в этот раз стук звучит мягче и тактичнее. Она медленно подходит к двери и приоткрывает ее, не снимая цепочки. Ее хмурый взгляд встречается со взглядом стоящей за дверью маленькой девочки. Лицо ребенка не выражает ничего конкретного, но, увидев Юдору, малышка тут же хмурится, копируя ее.

– Да? – требовательно произносит Юдора.

Над лицом девочки появляется еще одно – нервно улыбающейся женщины с растрепанными волосами. Юдора окидывает ее брезгливым взглядом.

– Извините за беспокойство, – говорит женщина немного громче, чем нужно.

Малышка насупливается сильнее.

– Мама, зачем ты так кричишь?

Юдора приподнимает одну бровь.

– Извини, – отвечает женщина дочери. – Извините, – повторяет она Юдоре. – Мы просто хотели познакомиться. Мы ваши новые соседи.

– О, – произносит Юдора.

– А зачем на вашей двери цепочка? Она сломана? – спрашивает малышка.

– Она помогает держать на расстоянии незваных злоумышленников, – многозначительно отвечает Юдора.

– Мы не злоумышленники, так что вы можете открыть дверь до конца, если хотите.

Юдора этого не хочет, но быть грубой не любит. Она убирает цепочку.

– Так-то лучше, – говорит девочка. – Меня, кстати, зовут Роуз Тревидни.

Юдора пару секунд изучает Роуз. Она одета в вишнево-красную футболку, которая абсолютно не подходит к фиолетовой юбке с воланами.

– А я Мэгги, – добавляет ее мать. – Мы приехали сюда из Корнуолла. Та еще поездочка, но мы справились. У вас тут очень мило. Правда, пляжей поменьше, чем в Корнуолле, – смеется Мэгги.

Юдора не понимает, что в этом смешного. Пока ее новая знакомая болтает без умолку, она молчит, прекрасно понимая, что малышка беззастенчиво ее разглядывает. В конце концов словесный поток Мэгги иссякает.

– В общем, мы просто хотели познакомиться.

– Этот фургон еще долго тут пробудет? – спрашивает Юдора, кивая в сторону грузовика.

Мэгги оглядывается через плечо:

– Ой, эм, надеюсь, что нет. Он вам мешает?

– Он перекрывает вход в мой двор.

– Да, точно, прошу прощения.

– А как зовут вашего кота? – спрашивает Роуз, абсолютно не замечая, что в воздухе повисло напряжение.

– Монтгомери, – раздраженно отвечает Юдора.

– Оу-у, Монтгомери. Иди сюда, Монтгомери, – зовет Роуз, присаживаясь на корточки и чмокая губами, чтобы привлечь внимание кота.

– Он не очень дружелюбный, – предупреждает Юдора.

К ее изумлению, кот мчится к Роуз и не только позволяет ей себя погладить, но даже начинает мурлыкать, когда девочка предпринимает потенциально опасную для жизни попытку взять его на руки.

– Оу-у-у, кто у нас такой хороший мальчик, а? Раньше у нас тоже был кот, но его сбила машина.

Юдора наблюдает, как Роуз обнимает ее кота, параллельно засыпая ее вопросами. Выбора у нее нет – приходится на них отвечать.

– Как вас зовут?

– Юдора.

– А сколько вам лет?

– Восемьдесят пять.

– А мне десять. Вы живете тут одна?

– Да.

– А у вас есть дети?

– Нет.

– Вам, наверное, одиноко.

Юдора хмурится:

– Вовсе нет.

– А вы любите Queen?

– А как же.

– Я тоже.

Внезапно в разговор вмешивается Мэгги.

– Роуз, я думаю, мы уже отняли у Юдоры достаточно времени, – говорит она, бормоча извинения. – Пойдем. Выберем тебе комнату.

– Ой. Ладно, – спохватывается Роуз. Девочка целует кота в макушку, опускает его на землю и бежит за своей матерью по дорожке обратно к выходу.

– До свидания, Юдора. До свидания, Монтгомери. Еще увидимся!

Юдора закрывает дверь и некоторое время стоит, стараясь понять, что же только что, черт возьми, произошло. Вдруг из ее горла вылетает тихий звук – странный, непривычный и совершенно неожиданный. Кот поднимает морду и смотрит на Юдору с удивлением – первый раз за всю свою жизнь он слышит, чтобы его хозяйка хихикала, – а потом ускользает в поисках еды.

1940 год, Сидней-авеню, юго-восток Лондона

Стелла Ханисетт возвестила о своем появлении на свет криком, таким же пронзительным, как и вой сирены, который заставил ее мучающуюся от схваток мать укрыться в бомбоубежище, построенном Альбертом перед отъездом на фронт.

– Чтобы мои ангелы были в безопасности, – говорил он Юдоре, когда она помогала ему накрывать конструкцию из листов гофрированного металла брезентом и наблюдала, как он лопата за лопатой сыплет сверху землю. – Уютно, как у Христа за пазухой, – добавил Альберт, закончив и отступив, чтобы полюбоваться их работой. Он с улыбкой взглянул на Юдору. – Поможешь мне пересадить наверх мой бедный старый кабачок? Мне пришлось выкопать его, чтобы освободить место для вашего нового укрытия.

– Конечно, папа.

– Умница. А потом попробуем создать внутри уют, чтобы вам с мамой было приятнее там находиться.

– И малышу, – сказала Юдора, придав своему лицу, как она надеялась, серьезное выражение.

Альберт наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку:

– Теперь я знаю, что оставляю маму и твоего братика или сестричку в надежных руках.

Взглянув на него, Юдора просияла, словно обратившийся к солнцу цветок. Хоть девочка и не хотела, чтобы ее отец уезжал, она понимала, что он исполняет свой долг, а сама она должна исполнить свой. Юдора была уверена, что, если она сделает все именно так, как просит ее отец, Бог и мистер Черчилль вернут его невредимым.

– Кое-кто, похоже, совсем зазнался, – с обидой произнесли из-за забора.

– Добрый день, мистер Крэбб, – сказал Альберт, втыкая лопату прямо в крышу их нового укрытия и направляясь к соседу. – Прошу вас и миссис Крэбб без стеснения пользоваться нашим бомбоубежищем в случае воздушной атаки на Лондон – в нем хватит места на шесть человек.

Мистер Крэбб пришел в смятение:

– Адольфу Гитлеру не удастся выгнать меня из собственной постели.

Глаза Юдоры расширились, когда она представила, как их ужасный враг гоняет мистера Крэбба по его спальне.

– Мы не позволили фрицам победить нас в прошлый раз и, черт возьми, не позволим и в этот!

Юдора ахнула. Альберт, стараясь ободрить ее, опустил руку ей на плечо.

– Что ж, если вы вдруг передумаете, милости просим к нам. А теперь прошу нас извинить, – сказал он, уводя дочь прочь.

Мистер Крэбб остался стоять у забора, бормоча что-то об «этих ублюдках фрицах». Юдора прижалась к отцу. Иногда по ночам ее будил плач их соседа. От него стыла кровь в жилах, но он не был наполнен гневом – скорее напоминал отчаянный вой пойманного в ловушку зверя. Когда она впервые услышала его, то выбежала из своей комнаты и на лестничной площадке тут же столкнулась с отцом. Он опустился на колени и прижал дрожащую дочь к себе.

– Все в порядке, милая Дора. Все хорошо. Мистер Крэбб ничего не может с этим поделать. Понимаешь, он потерял на войне сына, и теперь ему снятся кошмары. Вот и все. Он просто увидел плохой сон. Понимаешь?

Юдора не поняла, но быстро кивнула, сделав вид, что это совсем не так. Любой разделенный с отцом секрет был для Юдоры сокровищем, драгоценным воспоминанием, которое она хотела сохранить в своем сердце навечно. Она всегда старалась быть к мистеру Крэббу доброй, но в его взгляде была какая-то дикость, а в поведении – непредсказуемость, и это пугало ее.

Юдора помогла отцу перетащить в убежище старый ковер, а потом держала куски проволочной сетки, пока он прибивал их к деревянным рамам, делая из них кровати. Закончив, Альберт положил на каркасы свернутые матрасы и удовлетворенно отступил.

– Ну что, проверим, подходят ли они нам по размеру, а, Дора? – сказал он, сверкнув глазами, а потом зажег свечу и поставил ее в пустой цветочный горшок.

– Давай, папа, – сказала Юдора, забираясь на крошечную постель. – Так уютно, – хихикнула она.

Альберт занял свое место и улыбнулся ей.

– Видишь? Говорил же, как у Христа за пазухой, – сказал он, протягивая ей руку.

Она вложила свою маленькую ладошку в его и – как и всегда, оставаясь с отцом наедине, – пожелала, чтобы время остановилось. После наступления войны в ее жизни не произошло каких-то кардинальных перемен. Теперь ей приходилось все время носить с собой противогаз и прислушиваться к сиренам воздушной тревоги, но в остальном все было так же, как и раньше. Отец каждый вечер слушал новости по радио, а Юдора садилась у него в ногах и пыталась делать то же самое. Она понимала лишь немногое из того, что там говорили, но слышала, как отец уверял мать, что в Лондоне они в безопасности. Для нее этого было достаточно. Отец никогда бы не стал им лгать. Если он говорил, что они в безопасности, то так оно и было.

– Вы что вообще до сих пор тут делаете? – резкий голос вошедшей в убежище хмурящейся матери, Беатрис Ханисетт, быстро положил фантазиям Юдоры конец.

Альберт отпустил руку дочери и вскочил на ноги.

– Давай заходи и посмотри, что мы с Дорой сделали, – сказал он с галантным поклоном.

– И как я, по-твоему, должна попасть внутрь? – спросила Беатрис, поглаживая рукой свой округлившийся живот.

– Я тебе помогу, мамочка, – сказала Юдора, и ее сердце подпрыгнуло, когда Альберт подмигнул ей.

Беатрис, отдуваясь, протиснулась в убежище и тяжело опустилась на одну из самодельных кроватей.

– Чуточку темновато и тесновато, – сказала она.

Альберт сел рядом с женой и обнял ее за плечи.

– Я думаю, со временем моя леди оценит этот уют, – сказал он, целуя ее в щеку.

– Ой, да ну тебя, Альберт Ханисетт, – проворчала Беатрис, улыбаясь. Она снова обвела комнатку взглядом. – Вы славно потрудились.

– Я помогла папе сделать кровати, – сказала Юдора. – И мы посадили на крыше его кабачок.

Беатрис перевела взгляд с мужа на дочь и обратно.

– Какие же вы чудаки.

Альберт притянул Юдору к себе, заключая их с матерью в крепкие объятия.

– Мои драгоценные девочки, – прошептал он.

– Что ж, будем надеяться, что малыш появится на свет не во время бомбардировки, – сказала Беатрис.

Когда у Беатрис начались схватки, Альберта не было уже целый месяц, а Лондон всю неделю безостановочно подвергался воздушным атакам. Юдора была рада, что миссис Крэбб все же решила принять их предложение и разделить с ними их укрытие во время ночных налетов. Стремление матери, несмотря ни на что, держать себя в руках пугало девочку даже больше, чем бомбы Гитлера, так что она была рада компании. Юдора сидела затаив дыхание и сжимала руку матери, а соседка контролировала ситуацию. Миссис Крэбб была невероятно худощавой, и от нее пахло перечной мятой. Она работала библиотекарем и все же точно знала, как помочь Беатрис, которая производила на свет новую жизнь как раз в ту самую минуту, когда враг уничтожал многие другие жизни. Юдора молилась, не сводя глаз с колеблющегося пламени свечи. Внезапно грохот снаружи будто усилился, а затем все стихло. Юдора с облегчением выдохнула, но в тот же момент убежище сотряс ужасающе мощный взрыв, и ее отбросило в сторону. О металлические стены их укрытия забарабанили осколки, и ее сердце бешено забилось. Через крошечную щель в крыше она увидела небо, и ей показалось, что оно горит. Юдоре хотелось плакать, но она знала, что этого делать нельзя. Отец хотел, чтобы она была храброй. Глаза Беатрис расширились от боли и страха – она даже не замечала, какой ужас творится снаружи. Юдора крепко зажмурилась и стала молить Бога о чуде: чтобы отец вернулся и спас их.

Вдруг в тишине темной сырой комнатки послышался тихий голос:

– Спрячь все свои проблемы в старенький рюкзак и улыбайся, улыбайся, улыбайся…[5]

Услышав пение миссис Крэбб, Юдора удивленно моргнула и вдруг поняла, что ее мать молчит: ее полное решимости лицо застыло, глаза были плотно зажмурены – она тужилась изо всех сил. Снаружи завизжала сирена, а через мгновение в этот полный хаоса мир пришла Стелла – окровавленная и громко кричащая – и тут же присоединилась к ней. Миссис Крэбб завернула ее в одеяло и передала Беатрис.

– Пообещай мне, что вытащишь своих девочек из Лондона, – сказала она голосом, полным горечи материнской потери. – Пообещай мне.

Бледная и измученная Беатрис посмотрела на нее и кивнула:

– Я обещаю.

Они вышли из укрытия лишь несколько часов спустя и обнаружили, что в дом миссис Крэбб попала бомба – уцелела лишь фасадная стена, которая теперь напоминала обратную сторону кукольного домика. Они нашли мистера Крэбба в конце сада: кровать, на которой он лежал, выкинуло из дома взрывной волной. Миссис Крэбб переехала жить к своей сестре в Девон, и, хотя Юдоре было жаль мистера Крэбба, она подумала, что он был бы доволен тем, что Гитлеру не удалось выгнать его из собственной постели.

Глава 3

Всю следующую неделю Юдора мучается от ожидания. Ее сердце взмывает вверх, когда она слышит, как на коврик у двери падает почта, и снова ухает вниз, когда она не обнаруживает там ничего, кроме глупых рекламных брошюр. Ее единственное утешение – это надежда: надежда на то, что процедура пройдет гладко и ее жизнь закончится на ее условиях.

Моя смерть. Мой путь.

Одна лишь мысль об этом делает серые будни более сносными.

Однажды утром Юдора, следуя своему обычному распорядку, одевается, завтракает, слушая по радио программу «Сегодня», и к десяти часам уже выходит из дома. На улице свежо, но все же тепло. Юдора останавливается на пороге, позволяя себе на мгновение насладиться солнцем, а потом отправляется в путь. Впереди она замечает Стэнли Марчема, который выгуливает своих бешено лающих собак, и разрушительные последствия старости уже не кажутся ей ужасными, ведь из-за них она не сможет нагнать его.

Погрузившись в свои мысли, Юдора подходит к развлекательному центру, где с возмущением обнаруживает, что ее любимый шкафчик и кабинка для переодевания заняты. Раздраженная, она направляется к другой кабинке, но вдруг кто-то громко окликает ее. Юдора совсем не привыкла слышать звук своего имени, поэтому, не будь оно таким необычным, она бы предположила, что обращаются не к ней, а к кому-то другому.