Сценарии жизни людей бесплатное чтение

Клод Штайнер
Сценарии жизни людей
Школа Эрика Берна

Сценарии жизни — то, что мы выбираем, но можем не выбирать!

Книга Клода Штайнера появилась в русском переводе хотя и с временной задержкой, но тем не менее чрезвычайно своевременно. Более ранняя публикация в России работ Эрика Берна в конце 80-х и начале 90-х годов XX века, с одной стороны, привлекла внимание читателей к проблематике практической психологии, а с другой стороны, оставила транзактный анализ в памяти большинства лишь как одну из более или менее распространенных в мире концепций, автор которой уже является достоянием истории. Соответствие концепции транзактного анализа реалиям современной России было весьма поверхностным, особенно если учесть перегруженность текстов Берна собственно американской спецификой — эти книги писались только для американцев либо для жителей соседних стран — Канады и Мексики.

С работой Клода Штайнера все обстоит иначе. За прошедшие со времени написания книги годы оказалось, что тенденции психологического развития современного общества, описанные учеником Берна, стали неотъемлемой частью процесса глобализации мировой экономики. И в России, как части мирового сообщества, психологическое развитие общества по Штайнеру (и транзактному анализу) может быть описано в терминах, совпадающих с современными исследованиями различий в национальных культурах. Возможно то, что соответствие идей Штайнера современному миру вообще и России в частности связано с тем, что большую часть его клиентов ко времени написания книги составляли в основном люди, переживающие серьезные жизненные кризисы — алкоголики, наркоманы, преступники и жертвы преступлений и т.п. В этом он радикально отличался от Берна, в практике которого большую часть времени занимали менее «острые» случаи. И если идеи и книги Берна были соотнесены с «нормативным» поведением людей в Америке, то работы Штайнера носят по своей природе интернациональный характер, поскольку страдание не знает политических границ. В связи с этим можно сказать, что мир стал более «страдающим» за последние 20 лет и что дискомфорт людей в начале XXI века связан в основном с драматическими изменениями в политической, экономической и технологической сферах.

Такие описания жизненных сценариев, как «без любви», «без разума» и «без радости», использованные Штайнером в 1974 году, стали к настоящему времени «общими» благодаря статьям во многих газетах и журналах. Понятие «кризиса середины жизни» дополнилось новым — «кризисом первой четверти жизни», поскольку современное общество выдвигает часто невыполнимые требования к молодому поколению, пропагандируя через СМИ обязательность раннего успеха в любом начинании. Возраст высших достижений в жизни под воздействием успехов в спорте и электронной коммерции смещается на жизненный период 18–23 лет, что подготавливает наступление кризиса к 25 годам.

Конкретным воплощением современности этой книги является сопоставление концептов Штайнера с результатами исследований Г. Хофстеде (1980), в которой описано исследование, проведенное более чем на 80 тысячах сотрудников корпорации IBM в 53 странах мира, выделено четыре фактора, лежащих в основе различий между национальными культурами:

• дистанция власти (характеристика, показывающая степень готовности не обладающих властью членов общественных институтов данной национальной культуры согласиться с тем фактом, что власть в обществе распределена неравномерно);

• индивидуализм/коллективизм (индивидуализм характерен для национальных культур, в которых связи между индивидуумами не очень тесны и от людей ожидается, что они будут заботиться прежде всего о себе и, возможно, о своих наиболее близких родственниках; коллективизм характерен для национальных культур, в которых люди с рождения интегрированы в сплоченные группы, которые на протяжении всей жизни защищают их в обмен на лояльность);

• мужественность/женственность (мужественность соответствует национальным культурам, четко разделяющим тендерные — социальные мужские и социальные женские — роли, при этом мужские роли являются более конфронтационными и ориентированными на материальный успех, женские же — более мягкими и направленными на улучшение качества жизни; женственность соответствует национальным культурам, в которых четкое социальное разделение тендерных ролей отсутствует);

• избегание неопределенности (характеристика, показывающая уровень психологического дискомфорта, переживаемого членами данной национальной культуры при столкновении с неизвестными ранее жизненными ситуациями). Понятие дистанции власти в национальной культуре совпадает с идеей Штайнера о сценарии беспомощности (глава 11), то есть о ситуации, когда в семье ребенок проживает ситуации его «спасения» и учится быть беспомощным. В западных цивилизациях отдельный гражданин может сокращать дистанцию власти за счет существования демократических институтов, но это требует его осознанного выбора, и об этом пишет Штайнер.

Человек, привыкший к тому, что его «спасают» от рождения до смерти и отказывающийся принять на себя ответственность, — типичное порождение советского строя. Разумеется, государство было заинтересовано в выращивании такого сорта людей, но изменения, происшедшие в общественно-политическом и экономическом устройстве России, заставили этих людей переживать настоящую трагедию. Недавнее исследование ООН последствий радиационной катастрофы в Чернобыле показало, что максимальный ущерб был нанесен жителям обширного региона не радиацией, а нарушением семейных связей, отрывом от мест проживания и воспитанием поколения иждивенцев, способных лишь на ожидание льгот от государства. Разумеется, исследование не касалось людей, непосредственно участвовавших в ликвидации последствий аварии на АЭС. По прочтении «Сценариев…» становится ясно, что подход Клода Штайнера носит достаточно универсальный характер и вполне применим для индивидуальной работы как со «Спасателями», так и с «Жертвами».

Понятие индивидуализма/коллективизма в национальной культуре совпадает с идеей Штайнера о сценарии неравенства и индивидуализма (глава 12). Из этих идей далее развиты концепты соревновательности и силовых игр как элементов североамериканской национальной культуры.

Эти представления также вошли в жизнь практически каждого жителя России и обострили внутри- и межличностные конфликты. Привычный коллективизм заменился не менее привычным «диким» индивидуализмом. «Диким» в том смысле, что основной упор делается не на отстаивании собственных прав и свобод, а на жестком захвате чужих прав и свобод, прежде всего экономических.

Эта жесткая, по Штайнеру, «силовая» игра приносит достаточно много психологического дискомфорта ее участникам и рост популярности традиционного способа снятия такого дискомфорта — приобщение к церкви — можно считать одним из показателей ее распространенности. Поскольку очевидно, что соревновательность в нашем обществе будет расти и дальше (вообще-то именно она является двигателем экономического развития), необходимо уметь конструктивно ее реализовывать и соответственно корректировать.

Мужественность/женственность рассмотрены очень подробно в статьях X. Викофф о полоролевом программировании мужчин и женщин.

Представления о традиционных половых ролях в России изменяются в настоящее время от декларированных в советское время равных возможностей к реальному равенству. Однако для такого реального равенства еще не хватает ни правовой практики в конкретных случаях, ни массовости в масштабах страны. Таким образом, изменения в представлениях о традиционных половых ролях создают и будут создавать почву, благоприятную для семейных ссор и домашнего насилия, карьерных кризисов и служебных конфликтов. Приведенный в книге материал может стать хорошим поводом для анализа личного отношения к тендерным проблемам в семье и на работе.

Избегание неопределенности как характеристика национальной культуры соотносится с таким представлением транзактного анализа, как автономность. Предполагается, что если человек достаточно автономен от собственного сценария, то для вариантов развития событий он разрабатывает социально приемлемые способы поведения — вполне взрослое поведение. Если же сценарий человека, в соответствии с его детскими решениями, контролирует его жизнь, то этот спектр социально приемлемых, разнообразных способов поведения недоступен и реализуется единственная/стереотипная форма поведения. То есть избежать неопределенности можно, структурировав свою жизнь на основе информации об окружающем мире.

К сожалению, жизнь современных россиян не может быть структурирована достаточно подробно и большинство из них должно сосуществовать с жизненной неопределенностью. Переживание неопределенности в течение долгого времени всегда идет с высокой вероятностью стресса и дистресса, то есть приводит на прием к психологу (или наркологу).

С учетом того, что описанные выше российские аналогии представлений Штайнера имеют в основном негативный характер, следует подчеркнуть, что вся книга пронизана оптимизмом. Клод Штайнер как признанный мастер практической психологии не оставляет места пассивности, безысходности, обреченности. Его основной принцип: «все можно и следует изменить для достижения человеком искренности, автономности и любви».

Книга написана в традиционном для транзактного анализа стиле — простым и доступным языком со всеми необходимыми пояснениями и может быть рекомендована читателям всех возрастных групп.

Книга изобилует условными именами клиентов — Блэк (Черный), Уайт (Белый) и т.д., разумеется, это следует понимать лишь как желание избежать идентификации читателей с героями конкретных сюжетов и не более того.

По аналогии с популярностью работ Эрика Берна можно предположить, что книга Штайнера может также привлечь читателей к самостоятельной работе над своими детскими решениями, однако следует оговорить, что при бережном отношении к себе не следует пытаться удалить зуб мудрости самостоятельно, стоя перед зеркалом. Книга прекрасно описывает процесс работы профессионала, и именно к профессионалам и следует обращаться для безопасного достижения необходимого результата. К счастью, за последние годы в стране выросло целое поколение практических психологов, способных работать в интересах клиента.

Кандидат психологических наук,

доцент СПбГУ Юрий Ковалев

www.e-psychology.ru

Посвящаю эту книгу

Эрику Берну:

учителю, другу, отцу и брату

Предисловие и благодарности

Я начал писать эту книгу, так как захотел выпустить новую редакцию «Игр, в которые играют алкоголики», где я описал лечение алкоголизма методами транзактного анализа. Однако по мере того, как работа продвигалась вперед, я обнаружил, что прежний текст превратился в совершенно новую книгу — о транзактном анализе жизненных сценариев. В ней я все же привожу некоторые выдержки из «Игр, в которые играют алкоголики», но большая часть книги посвящена изложению новейших открытий в области сценарной теории. В главах, взятых из «Игр, в которые играют алкоголики», мне пришлось избавиться от двух слов, которые со временем стали казаться мне ненужными. Этими словами, которые в предыдущей книге я употребил не меньше тысячи раз, были «лечение» и «пациент». На мой взгляд, они слишком тесно связаны с медициной, которая, и я позже объясню это подробнее, не имеет ничего общего с психотерапией, но употребление этих слов закрепляет в умах представление о том, что медицина и психотерапия — это одно и то же.

Я оставил слово «диагноз», несмотря на возражения Джой Маркус, которая говорила, что «диагноз» должен был уйти вместе с «пациентом» и «лечением». Я сделал это потому, что для меня слово «диагноз» не связано с медициной и к тому же оно мне было нужно, чтобы объяснить процесс выявления и терапии сценариев.

Я надеюсь, мне удалось донести до читателя, что Эрик Берн был родоначальником всех основных идей транзактного анализа и что без его поддержки и поощрения я никогда бы не написал эту книгу. Я также бесконечно благодарен Ходжи Викофф за ее идеи относительно мужских и женских сценариев. Они положили начало изучению банальных сценариев, которое привело к новым открытиям в области исследования власти, конкуренции и кооперации.

Я также хочу поблагодарить Кармен Керр за то, что она внимательно прочитала первую часть моей книги и высказала свое мнение о ней; она помогла мне искренне и ясно выразить глубину моих чувств к Эрику Берну.

Роберт Швебел первым подал мне мысль о важности сотрудничества: именно он ввел «кооперативные игры» в нашу терапевтическую работу в Центре радикальной психиатрии. Я признателен Ричарду Лихтману за критику первой части моей книги.

Я благодарю Джой Маркус за прочтение и анализ третьей части, а также за ее влияние на жизнь и образ мыслей в последние пять лет.

Я благодарю участников телесно-ориентированной терапии. Благодаря этому курсу я понял, как сценарии приводят к утере чувства радости, и разработал некоторые методы сценарной терапии. Вайоминг, Лора, Рик, Оливия и Ходжи позволили мне увидеть свое обнаженное существо; они помогли мне понять, как и почему банальные сценарии не дают нам наслаждаться своим телом и владеть им.

Я также хочу поблагодарить всех, с кем я работал в Центре радикальной психиатрии с 1969 по 1972 год, боролся за свободу, обретал власть, постигал злоупотребление властью и размышлял о сотрудничестве.

Я благодарю Мэрион Вайсберг за то, что она предложила название, которое книга носит сейчас.

Мне трудно надлежащим образом отблагодарить Сьюзан Тэйтум. Я мог бы просто написать, что она перепечатывала на машинке текст книги. Да, она действительно печатала и перепечатывала то, что я сочинял, но это далеко не все; ее размышления, ее понимание и ее вклад присутствуют на каждой странице, поэтому мне недостает слов, чтобы выразить ей свою признательность. Я также благодарю за помощь Карен Пэрлетт, которая отпечатала и помогла мне собрать в единое целое окончательную версию.

Наконец, я благодарю Фреда Джордана за его доброту и мягкость, за его редкую, но всегда своевременную поддержку, которая облегчила сложную работу по написанию объемистого труда, и за его внимательное прочтение, благодаря которому книга приняла свою настоящую форму.

Клод Штайнер 1974

Введение

Базовые утверждения теории транзактного анализа

Эрика Берна, известного миллионам людей как автор книги «Игры, в которые играют люди», тем не менее мало кто считает пионером в области психиатрической науки.

Я считаю, что Эрик Берн пересмотрел самые основы науки о душевном здоровье и открыл закономерности, противоречившие устоявшимся мнениям и неоспоримым по тем временам истинам. Специалисты, которые обучались психотерапии в рамках психоаналитической доктрины, не могли принять его идеи, не изменив в корне свои представления о причинах жизненных затруднений людей и о методах терапии.

Прежде чем углубиться в детали, я назову три посылки, которые отличают идеологию транзактного анализа от идеологии традиционной психиатрии.

1. Люди от рождения являются душевно здоровыми. Принятие позиции «Я в порядке — Ты в порядке» (как психиатром, так и клиентом) необходимо для успешного излечения, а также для эмоционального и социального благополучия любого человека.

2. Даже переживая эмоциональные затруднения, люди тем не менее остаются разумными, полноценными человеческими существами. Они способны понять суть своей проблемы, ее причины и при наличии адекватной помощи решить ее. Они не могут не включиться в терапевтический процесс, если действительно хотят справиться со своими трудностями.

3. Любые эмоциональные затруднения разрешимы при условии применения верного подхода и адекватного знания. Сложности, с которыми сталкиваются психиатры в случаях так называемых шизофрении, алкоголизма, депрессивного психоза и т.д., — результат невежества психиатров, а не неизлечимости этих «заболеваний».

Люди душевно здоровы от рождения

Первое и важнейшее, на мой взгляд, понятие, которое Берн ввел в психиатрию, в афористической форме звучит так: «Люди рождаются Принцами и Принцессами, а родители превращают их в Лягушек». Большинство наиболее радикальных своих идей Берн представил в виде афоризмов. Их завуалированная форма скрывала ход его рассуждений от умов тех, кто хотел бы исказить их значение. Сформулированное косвенным образом понятие о том, что люди рождаются счастливыми, а семена эмоционального разлада с самими собой, несчастливости и безумия им передают родители, стало приемлемым для тех, кто, услышав его полное, прямое значение, отверг бы целиком.

Исходя из «веры в человеческую природу», убеждения в том, что люди от природы хороши, Берн сформулировал варианты экзистенциальных позиций, которые приобрели популярность благодаря сочинениям Эми и Томаса Харрис. Экзистенциальная позиция — это чувства, которые человек испытывает к самому себе и к другим. Первая, или центральная, позиция звучит как «Я в порядке, Ты в порядке». Со временем, под давлением жизненных обстоятельств, люди меняют эту позицию на одну из трех других, а именно: «Я в порядке, Ты не в порядке», или «Я не в порядке, Ты в порядке», или даже «Я не в порядке, Ты не в порядке». Из-за этого им становится все труднее общаться, достигать поставленных целей и, главное, наслаждаться жизнью.

Принятие жизненной позиции «Я в порядке, Ты в порядке» необходимо для полной реализации творческого потенциала человека. Однако она не подразумевает, что любые его действия являются приемлемыми. Экзистенциальная позиция «Я в порядке, Ты в порядке» — это точка зрения, которая рассматривает человека отдельно от его действий и особенностей. Эта позиция необходима при построении близких отношений и является ключом к эмоциональному и социальному благополучию человека. Берн добавляет, что эта установка не только хороша, но и единственно верна.

Когда психиатр принимает эту точку зрения (Я в порядке, Ты в порядке, твой отец, твоя мать, сестра, брат и соседи тоже в порядке), ему приходится отказаться от всего, чему его учили его наставники — опытные психиатры. Такой специалист не станет искать у своего пациента ни невротический конфликт, ни психоз, ни расстройство характера, ни какую бы то ни было диагностическую категорию из области психопатологии, которые, по мнению Берна, оскорбляют человека. Вместо этого он постарается понять, какие влияния объясняют особенности поведения и чувства его клиента, потому, что он будет верить, что людей приводят к психиатрам внешние обстоятельства, а не внутренние слабости. Такой подход не нов для психиатрии: его предвосхитили Вильгельм Райх, Карл Роджерс и Рональд Лэнг. Тем не менее он до сих пор не находит ни поддержки, ни признания в психиатрических кругах. Мнение «Я в порядке, Ты в порядке» — редкое явление в современной психиатрии. Большинство специалистов в своей работе следуют медицинской модели болезни: когда к психиатру приходит пациент, он должен поставить ему диагноз, осмотрев его, побеседовав с ним и определив, что же с ним (с ней) не так («Ты не в порядке, мне нужно только установить, что именно в тебе неправильно»).

Транзактный анализ переключает внимание с того, что находится внутри человека, на то, что происходит между людьми и что часто действительно бывает не в порядке.

Позвольте мне сформулировать своими словами первую посылку транзактного анализа.

Люди по своей природе склонны и способны жить в гармонии с собой, другими и природой. Если человека оставить в покое (при условии необходимой заботы о его нуждах), он будет следовать своему естественному стремлению быть здоровым и счастливым, ладить с другими людьми и уважать другие формы жизни.

Люди несчастливы, нездоровы, не желают учиться новому, не стремятся к сотрудничеству, эгоистичны и не уважают жизнь по вине внешнего подавляющего воздействия, которое пересиливает естественную тенденцию «жить и давать жить другим». Однако, даже будучи подавленной, эта тенденция продолжает существование в скрытом виде и поэтому всегда готова проявить себя в случае, если давление будет ослаблено. И даже если ей ни разу не удастся проявить себя за всю жизнь индивида, она будет передана новому поколению.

Общение и договор

Во-вторых, Эрик Берн радикальным образом изменил отношения между психотерапевтом и клиентом. Об этом он сообщал прямо, не пользуясь шутками и афоризмами. Берн стремился строить отношения с клиентами как с равными ему по уму и возможностям и разделять с ними ответственность за достижение общей цели психотерапии.

Его стратегия была настолько радикальна, что немедленно привела к конфликту с коллегами. В частности, он верил, что пациенты способны правильно понять то, что он о них думает, и что с ними можно говорить на равных. Он отказался от психиатрической традиции использовать один язык для общения с клиентами и другой — для общения с коллегами. Формулируя понятия своей теории, он пользовался словами, понятными большинству людей. Когда Берн заметил, что люди могут вести себя тремя разными способами, он назвал эти три позиции Родитель, Взрослый и Ребенок, хотя мог бы дать им какие-нибудь другие, более «научные» названия, например Экстеропсихе, Неопсихе и Археопсихе. Говоря о человеческом общении и о признании, он назвал единицу взаимодействия не «единицей интерперсональной коммуникации», а «поглаживанием». Он назвал трудности в общении, с которыми время от времени сталкивается каждый из нас, не «дисфункциональными коммуникативными паттернами», а «играми». Способ, которым человек проживает свою жизнь, основанный на решении, принятом в детстве, Берн назвал не «постоянно повторяющейся в течение жизни компульсией», а «сценарием».

Терминология и методы Берна отпугнули от него «профессионалов в области душевного здоровья». Однако он нарушил традиции не ради эпатажа, а чтобы привлечь на свою сторону клиентов, создав, таким образом, «общий язык», необходимый для совместной работы. Он сделал это, исходя из убеждения, что каждый человек, даже тот, который называется пациентом, обладает «взрослым состоянием», которое нужно только поощрить к действию. Поэтому, что было вполне логично, Берн приглашал своих клиентов на все дискуссии и конференции, на которых речь шла о них. Он ввел в практику присутствие пациентов психиатрической лечебницы на обсуждении врачами и стажерами сеанса групповой терапии. Он говорил: «То, что не стоит говорить в присутствии пациента, не стоит говорить вообще».

Неудивительно, что коллеги Берна, ставшие «жертвами» такого неординарного подхода, чувствовали себя не слишком комфортно. Им пришлось признать, что многое из того, что они говорили на научных конференциях, звучало снисходительно по отношению к их пациентам и, главное, непонятно для них.

Продолжением этого подхода стал «терапевтический договор» (см. гл. 20) — соглашение между клиентом и психотерапевтом, которое оговаривает обоюдную ответственность за результат терапии. В этом соглашении клиент дает согласие на терапию и заявляет о своей готовности сотрудничать, а терапевт признает себя ответственным за помощь клиенту в достижении желаемых перемен и за соблюдение контракта. В соответствии с теорией транзактного анализа без терапевтического соглашения терапия невозможна. Такое соглашение исключает принуждение пациента психиатром или социальным работником к еженедельным или ежедневным сеансам «промывания мозгов», или сенсорной депривации, во время которых они не проявляют ни участия, ни одобрения (имеется в виду сеанс психоанализа. — Прим. перев.).

Это условие также исключает неопределенные формы «терапевтической» деятельности, которые сводятся лишь к рекомендациям по поводу актуальных затруднений клиента. Иными словами, подход Эрика Берна подразумевает, что в отличие от медицинского знания, которое (справедливо или нет) считается слишком сложным для простых смертных, психиатрическое знание должно и может стать доступным и понятным всем вовлеченным в терапевтический процесс сторонам.

Берн верил, что человека с психическим нарушением можно вылечить. Имеется в виду не только пациент с умеренной формой невроза, но и наркоман, и человек в глубокой депрессии, и «больной шизофренией» — любой человек с функциональным психическим расстройством (то есть с нарушением, в основе которого не лежит физическое нарушение или значительный биохимический дисбаланс) излечим. Под излечением Берн не имел в виду «превращение шизофреника в бравого шизофреника» или алкоголика — в арестованного алкоголика. Излечить, по Берну, — значит помочь человеку «восстановить свое членство в человеческом обществе».

Представление о том, что психиатр может вылечить своего пациента от серьезных эмоциональных нарушений, оказалось самым радикальным из введенных в последнее время в психиатрию. От своих учеников Берн требовал соблюдения следующего правила: «Психотерапевт, практикующий транзактный анализ, должен уметь вылечить своего пациента в течение первого сеанса совместной работы. Если ему это не удалось, всю неделю до следующего сеанса он должен думать, что он сделал не так и что нужно будет сделать, чтобы вылечить пациента во время второй встречи, и так далее, пока пациент не будет излечен или психотерапевт не признает своего поражения». Тот факт, что психиатрам, работающим в традиционной манере, не удается помочь своим клиентам избавиться от алкоголизма, шизофрении и депрессии, не значил для Берна, что эти расстройства неизлечимы сами по себе. Для него это значило, что психиатрия пока не разработала достаточно эффективного подхода к лечению этих расстройств. Отношение психиатров к людям, которых они не могут вылечить (и которых они считают либо неизлечимыми, либо недостаточно мотивированными), для Берна было неприемлемо.

Я цитирую одно из последних публичных выступлений Эрика.

Другое излюбленное оправдание психотерапевтов в том, что они ничего не делают, — ложная ссылка на личность пациента. «Раз затронута вся личность клиента, как можно ожидать, что нам удастся вылечить его раньше чем через пять лет?» Хорошо. Допустим, человек занозил палец ноги. Палец воспаляется, из-за этого человек начинает хромать, а мускулы ноги напрягаются. Чтобы компенсировать избыточное напряжение мускулов ноги, в свою очередь, напрягаются мускулы спины. Затем напрягаются мышцы шеи и черепа, и вскоре у человека начинает болеть голова. От воспаления у него поднимается температура, его начинает лихорадить, пульс учащается. Иными словами, вовлекается весь организм — вся личность, включая голову, которая болит; и он злится на занозу и думает: и кто только засунул эту занозу в такое неподходящее место — и может даже пойти к юристу. Короче говоря, в это вовлечена вся его личность, И тогда он звонит хирургу. Врач приходит, смотрит на больного и говорит: «Вы серьезно больны. В вашу болезнь вовлечена вся личность. У вас болен весь организм: у вас температура, вы часто дышите, у вас учащено сердцебиение и напряжены все мышцы. Я думаю, понадобится три или четыре года, чтобы вас вылечить, но я не могу дать никаких гарантий — в нашей работе никогда нельзя гарантировать удачный исход, — так что, я думаю, понадобится три или четыре года, — разумеется, здесь многое будет зависеть от вас, — и тогда, возможно, нам удастся вас вылечить». Пациент говорит на это: «Хорошо, я подумаю и дам вам знать завтра». И тогда он идет к другому хирургу, и этот другой хирург говорит: «Да у вас заноза в пальце!» — берет щипцы и вытаскивает занозу; и тогда температура снижается, и пульс выравнивается, и мышцы черепа расслабляются, и голова перестает болеть, потом расслабляются мышцы спины и мышцы ноги. И парень полностью приходит в норму за сорок восемь часов, а может быть, быстрее. Вот как должен вести себя психотерапевт. Просто нужно найти занозу и вытащить ее. Когда я говорю это, коллеги на меня сердятся. Они обвиняют меня в том, что я не провел полный анализ клиента. И они сердятся, когда я их спрашиваю: «И много ли клиентов вы проанализировали полностью?» — потому что подтекст моего вопроса: «Вы осознаете, насколько вы враждебны по отношению к своим клиентам?» И каждый из них пишет книги. А по-моему, стоит написать только одну книгу — «Как лечить пациентов», если только ты хочешь делать свою работу хорошо.

В этом выступлении Берн изъясняется в своей обычной метафорической манере. Значит ли это, что вылечить психотика так же просто, как вытащить занозу из пальца, при условии, что об эмоциональных нарушениях нам будет известно столько же, сколько мы сейчас знаем о воспалении? Значит ли это, что быстрое лечение применимо в случаях, когда «затронута вся личность»? Имел ли Берн в виду, что психиатры дурачат своих пациентов и уходят от ответственности?

Мне кажется, что он подразумевал именно это, и его вера подействовала на меня настолько сильно, что подтолкнула к написанию книги.

Изложенные выше три базовых принципа неявно присутствуют во всех аспектах теории транзактного анализа. Я обратил на них ваше внимание, потому что считаю их важнейшей частью теории транзактного анализа. Конечно, транзактный анализ включает в себя и многое другое, о чем я буду подробно говорить дальше, но названные три пункта, на мой взгляд, являются принципами, которые невозможно опустить, не лишив при этом транзактный анализ его основы и его истинного содержания.

Я в порядке, Ты в порядке. Своей игрой ты даешь мне поглаживание. Ча-ча-ча!

Меня пугает, что транзактный анализ, возникший как теория и практика психотерапии, становится модным товаром, который запакован в пластик и продается на каждом прилавке. Меня настораживает, что круг потребителей этого товара все более и более расширяется. Популяризация чревата утерей фундаментальных основ транзактного анализа и возвращением к более простой концепции психотерапии («человек рождается с дефектами личности»), которая позволяет психиатрам обращаться со своими клиентами как с инвалидами и считать, что эмоциональные затруднения — это болезнь, и часто неизлечимая.

К сожалению, массовый рынок нанес большой вред транзактному анализу: из него пытались и пытаются извлечь максимальную коммерческую выгоду в ущерб его научной целостности. Я думаю, скоро по всей стране появятся транзактные гимназии, церкви и закусочные, появились же домашние наборы для транзактного анализа «Сделай сам», наборы звукозаписей, туры на Гавайи и ускоренные семинары по повышению коммерческой эффективности! Я не осуждаю гимназии, закусочные и наборы «Сделай сам» как таковые, но люди, которые их производят, явно больше интересуются тем, как сделать быстрые деньги и повысить национальный валовой доход, чем транзактным анализом Эрика Берна.

Пример того, как искажаются базовые положения теории транзактного анализа, — книга Эмилии и Томаса Харрис «Я в порядке, Ты в порядке». Они называют «универсальной позицией» позицию «Я не в порядке, Ты в порядке»! Несмотря на ясные указания Эрика Берна относительно этого пункта, Томас Харрис ставит с ног на голову первое фундаментальное утверждение транзактного анализа относительно людей и заявляет, что люди рождаются «не-о’кей» и поэтому им нужно избавиться от «первородного греха».

В его интервью, данном журналу «Нью-Йорк таймс мэгэзин» и опубликованном 22 ноября 1972 года, читаем: «Несмотря на критические возражения, Томас Харрис считает, что первая позиция („Я не в порядке, Ты в порядке“) — это естественная позиция ребенка, который в мире, управляемом большими, опрятными и ловкими взрослыми, чувствует себя маленьким, грязным и неуклюжим. Эта точка зрения радикально отличает Харриса от Берна; как объяснил мне Харрис, Берн верил, что все люди рождаются Принцами и Принцессами, а цивилизация превращает их в Лягушек, а сам Харрис придерживается того мнения, что мы рождаемся на свет Лягушками».

Харрис вольно или невольно подменил понятие, введенное Берном, унизительным для человека утверждением, что люди от рождения дурны и, следовательно, не способны адекватно вести себя без авторитарной, цивилизующей «помощи».

Банки, авиакомпании и ипподромы используют транзактный анализ в качестве инструмента обучения персонала взаимодействию с клиентами. В этом не было бы ничего плохого, если бы то, чему обучали персонал, действительно было транзактным анализом. Но те, кто обучает персонал, искажают транзактный анализ, чтобы он лучше служил нуждам банков, авиалиний и ипподромов, и порой весьма грубо.

Вот, к примеру, выдержка из статьи «Бюро неофициальных ставок умиротворяет проигравших с помощью трех состояний Эго» («Нью-Йорк таймс», 21 марта 1973 года).

Бюро неофициальных ставок приобрело у «Американских авиалиний» систему «Транзактный анализ в сервисе», которую последние разработали на базе информации, изложенной в книге «Я в порядке, Ты в порядке» Томаса Харриса. По мнению автора, каждая личность обладает тремя эго-состояниями: родительским, взрослым и детским. В ходе тренинга продавцов и кассиров обучают определять, в каком эго-состоянии находится игрок, и реагировать на него соответствующим эго-состоянием. Например, клиент, который кричит и кидается на служащего, явно находится в детском эго-состоянии. В этом случае служащему рекомендуется встать на позицию Родителя, то есть вести себя властно и требовательно. Находясь во взрослом эго-состоянии (эта часть отвечает за принятие решений), человек склонен вести себя спокойно и рассудительно.

«Мы стремимся научить людей использовать свою взрослую часть, — говорит Эрика ван Экер, директор обучающих программ БНС. — Но в жизни приходится играть разные роли. Когда клиент находится в сильном детском состоянии, служащему лучше включить состояние Родителя, например потребовать, чтобы клиент вел себя прилично».

Термин «поглаживание» играет большую роль в системе обучения. «Обычно, — говорит мисс Экер, — все, что нужно разъяренному клиенту, — это поглаживание. Ведите себя с ним любезно, и он успокоится».

Вы спросите, что здесь не так. Если вкратце, то транзактный анализ был задуман Берном как договорная терапевтическая техника. Берн отрицательно относился к ситуациям, где один человек держит в руках все карты. Возможно, поэтому он любил покер, так как там все игроки вначале имеют равные шансы. В любом случае транзактный анализ был задуман как двусторонний процесс сотрудничества, оговоренного предварительным соглашением. Его одностороннее использование для контроля поведения другого человека — такое же злоупотребление, как седативное средство, незаметно добавленное в кока-колу клиента, с тем чтобы он приобрел против своей воли подержанную машину.

Я боюсь, что уже через пять лет репутация транзактного анализа будет испорчена и ни один здравомыслящий человек не будет принимать эту теорию всерьез. Именно поэтому я считаю своим долгом ясно и точно изложить сущность транзактного анализа согласно принципам, установленным Эриком Берном. К сожалению, из транзактного анализа в его коммерческом варианте ушли глубина и оригинальность, но я надеюсь вернуть их ему.

Эрик Берн

Эрик Берн был сорокашестилетним врачом-психиатром, когда отказался от дальнейшего обучения психоанализу после пятнадцати лет работы в этом русле.

Он отказался от дальнейших усилий в этом направлении, после того как в 1956 году Институт психоанализа Сан-Франциско отказал ему в членстве в качестве психоаналитика. Вероятно, этот отказ был для него болезненным, но зато подтолкнул к осуществлению давнего желания внести свой вклад в теорию психоанализа.

Он никогда не рассказывал о том, как это произошло и как он воспринял отказ, возможно, потому, что сердился на них. Я подозреваю, что это случилось потому, что он был недостаточно верен психоаналитической концепции (и он не был ей верен, когда я встретил его два года спустя). Он считал, что терапевт должен играть более активную роль в процессе терапии, чем это позволялось психоаналитической концепцией.

В течение десяти лет он исследовал проявления интуиции. Его интерес к этому вопросу зародился, когда он в качестве армейского психиатра принимал десятки мобилизованных каждый день. Чтобы развлечься, он придумал игру. Она состояла в том, чтобы угадать профессию человека по его ответам на два вопроса: «Вы нервничаете?» и «Вы когда-нибудь раньше были на приеме у психиатра?»

Берн обнаружил, что может довольно точно угадать профессию пришедшего к нему человека, особенно если он механик или фермер.

Это открытие привело к написанию Берном ряда статей об интуиции, которые, в свою очередь, привели к развитию теории транзактного анализа.

Когда Эрик Берн учился на врача, его научили диагностировать «психопатологию», применять к пациентам психиатрические понятия и без угрызений совести навязывать им свои цели. Следовательно, для него не было обычным делом прислушиваться к своей интуиции.

Именно тогда, как он часто говорил потом, он решил отказаться от той «ерунды», которой его учили, и «начать слушать, что говорят ему пациенты».

Так он начал использовать интуицию в терапевтической работе. Вместо того чтобы пользоваться понятиями и категориями традиционной психиатрии и с их помощью решать, что пришедший к нему человек является «латентным гомосексуалистом» или «параноидным шизофреником», он повернулся к личности пациента и стал собирать информацию о нем, опираясь на интуитивное восприятие.

Например, пациента-мужчину, которому раньше Берн поставил бы диагноз «тяжелая латентная гомосексуальность», он теперь интуитивно воспринимал как человека, который чувствует себя «как если бы он был маленьким мальчиком, который, будучи обнажен и сексуально возбужден, стоит перед старшими, мучаясь от невыносимого стыда и ужасно краснея». Берн стал называть такие образы образами эго. Здесь важно заметить, что ключевая разница между образом эго и диагнозом в том, что источником образа эго является информация, исходящая от клиента, а диагноза — исходящая от самого психиатра и его наставников.

Берн продолжал пользоваться интуитивными образами эго в терапии и скоро обнаружил, что отношение к клиентам в контексте их чувств и опыта больше помогает им, чем отношение к ним в рамках психиатрического диагноза.

Со временем Эрик Берн стал видеть в каждом клиенте образ эго, связанный с детством человека, и включать в «историю болезни» его детские переживания, которые проявились во время беседы. Детский образ эго одной из пациенток был «маленькой девочкой со светлыми волосами, стоящей в саду, обнесенном забором, среди цветущих маргариток», одного из пациентов — «мальчиком, которому страшно, потому что он едет в машине с разозленным отцом, который ведет ее на предельной скорости».

Эрик Берн понял, что образы эго есть у каждого человека, и назвал их состояниями эго. Он увидел, что «детское» состояние отличается от «взрослого», которое является своеобразной «вывеской» и потому наиболее заметно. Позже Берн стал различать два «взрослых» состояния, одно — рациональное, которое он назвал Взрослым, и другое — не обязательно рациональное, которое он назвал Родителем, потому что оно, как правило, было скопировано человеком с его родителей.

Берн продолжал наблюдать за пациентами, стремясь забыть то, чему его учили. Так он открыл значимость поглаживаний и структурирования времени. Он увидел транзакции, игры, времяпрепровождения и, наконец, сценарии. К концу 60-х годов его теория была развита почти полностью.

Он перестал ставить пациентам диагнозы. Берн часто шутил, что клиенту, который проявляет меньше инициативы, чем терапевт, ставят диагноз «пассивно-зависимый», а проявляющему больше инициативы, чем терапевт, — «социопат».

Берн поддерживал теоретические связи с психоанализом, но они со временем становились все слабее, а из его групповой работы психоанализ очень быстро исчез полностью.

В первые годы своей работы Берн считал, что транзактный анализ хорош для формирования «социального контроля» («настоящую» терапевтическую работу он в то время считал прерогативой психоанализа). Затем его убеждения изменились, и он стал считать, что основную терапевтическую работу выполняет транзактный анализ, а психоанализ необходим при работе со сценариями. Еще позже анализ сценариев Берна окончательно утерял психоаналитические черты, и тогда его «психоаналитическое мышление» стало проявляться лишь от случая к случаю, при клиническом разборе.

Сценарии

Во времена зарождения транзактного анализа Эрик Берн еще применял методы, принятые в психоанализе. Это значит, что он практиковал индивидуальную терапию и что пациент во время сеанса лежал на кушетке, а Берн проводил скрупулезный анализ его личности. Его работа во время терапевтической сессии включала и анализ сценариев. Теория сценариев была частью теории транзактного анализа с самого начала. В своей первой книге о транзактном анализе Берн пишет: «Как мне кажется, игры — это всего лишь разрозненные сегменты больших и более сложных наборов транзакций, которые называются сценариями… Сценарий — это сложный набор транзакций, по природе своей периодичных, но не обязательно повторяющихся в случае, когда для исполнения сценария требуется вся жизнь… Цель анализа сценария — остановить спектакль и поставить вместо него другой, лучший».

Берн в то время считал, что сценарий является результатом компульсивного повторения (психоаналитическое понятие, которое говорит о том, что люди стремятся снова и снова переживать несчастливые события своего детства). Поэтому он ставил перед собой задачу в процессе сценарного анализа освободить человека от необходимости переживать одно и то же событие и помочь ему найти новый путь. Берн придерживался того мнения, что групповая терапия дает больше информации о сценариях, которые управляют поведением человека, чем индивидуальная. Тем не менее он чувствовал, что «так как человеческие сценарии сложны и полны идиосинкразии, для полноценного анализа недостаточно одной групповой работы», и стремился сочетать групповую работу с индивидуальной, во время которой он старался прояснить то, что проявилось у человека в группе.

Таким образом, Эрик Берн практиковал анализ сценариев с того самого момента, когда открыл их существование, но в основном в индивидуальной работе. С течением лет он постепенно отказался от содержательного аспекта психоаналитического метода, сохранив при этом формальный: индивидуальный сеанс, проводимый один или два раза в неделю, во время которого он занимался анализом сценариев.

Время от времени Эрик представлял коллегам фрагмент анализа сценария, над которым он работал в тот момент, и на этих разборах речь обычно шла о людях, которые снова и снова следовали неким стереотипам поведения, либо о людях со сценарием, в котором было заранее записано, сколько лет они проживут.

Сценарий Эрика Берна

Я познакомился с Эриком во вторник вечером в 1958 году в его кабинете на Вашингтон-стрит. Я не помню, о чем мы с ним говорили, но я точно помню, что, когда я уходил, он подошел ко мне и сказал: «Ты хорошо говоришь. Я надеюсь, ты придешь еще».

Я пришел. И в течение следующих лет мы постепенно стали ближайшими друзьями. Наши отношения строились медленно. У нас бывали трудные времена, когда мне хотелось уйти и больше не видеть Берна, но бывали и прекрасные моменты. В последний год его жизни наши отношения были особенно прочными, и я благодарен за то, что перед смертью Эрика мы чувствовали друг к другу глубокую привязанность.

Приблизительно в 1967 году Эрик Берн начал проводить по четвергам, с половины девятого до десяти вечера, встречи с группой людей, заинтересовавшихся его методом. На деле вечер кончался, когда все расходились по домам (порой это случалось под утро).

Он почти всегда присутствовал, кроме редких случаев чтения лекций или болезни. Он записывал многие из этих семинаров на пленку. О теме семинара мы договаривались заранее. Если не находилось желающих выступить, Эрик выступал сам. Иногда он читал отрывки из очередной книги, о которых присутствовавшие затем высказывали свое мнение, иногда рассказывал об одном из недавних сеансов групповой или индивидуальной терапии.

На этих встречах запрещалась профессиональная мистификация, равно как и любые формы напыщенности, — ерунда, по выражению самого Берна. Если в его присутствии кто-то из коллег начинал сыпать медицинскими терминами, он терпеливо дослушивал до конца, а затем, затянувшись из трубки и подняв брови, резюмировал: «Это все отлично; но я понял только то, что вы не вылечили своего пациента».

Он не допускал словоблудия, он настаивал на понятных словах, коротких предложениях, лаконичных текстах и кратких выступлениях. Он ввел запрет на употребление прилагательных «пассивный», «враждебный» и «зависимый» по отношению к пациентам и поощрял использование глаголов в описаниях людей. Он считал слова, оканчивающиеся на «к» («маньяк», «алкоголик», «шизофреник»), особенно оскорбительными.

Берн делал все для того, чтобы во время совместной работы его Взрослый и Взрослые его коллег были активны и работали на пределе своих возможностей. Он осуждал использование терапевтами в групповой работе физических контактов, распитие кофе и алкогольных напитков во время встреч и внезапные озарения как способ переключения внимания на себя. Во время научных конференций он не допускал уклонения от участия (в виде извинений), приукрашивания (с помощью громких слов), отвлечения от сути (путем предложения блестящих идей и гипотетических примеров) и употребления напитков.

Он проводил вторник и среду в Сан-Франциско, где у него была частная практика и он работал консультантом, после чего возвращался в Кармел, где он писал книги и вел еще одну практику. Он проводил выходные в Кармеле и ходил на пляж при каждой возможности.

Похоже, его главной задачей было писать книги. Я думаю, он ставил это выше всего в своей жизни.

Он был человеком с принципами; свою книгу «Транзактный анализ в психотерапии» он предварил следующим посвящением: «In Memoriam Patris Mei David Medicinae Doctor Et Chirurgiae Magister atque Pauperibus Medicus». («Памяти моего отца Дэвида, доктора медицины и магистра хирургии». — Прим. перев.)

Такое описание его отца ярко иллюстрирует жизненные принципы Эрика.

Его всегдашней целью было лечение пациентов. Поэтому у него вызывали отвращение разного рода заседания и определенная литература, цель которых, как он чувствовал, была в оправдании post hoc (плохо сделанной работы).

Он гордился честной бедностью своего отца, который был сельским врачом. Берн плохо относился к людям, главная цель которых — сделать деньги, а если он чувствовал, что кто-то из его коллег изучает транзактный анализ, чтобы получить доход, то не стеснялся критиковать и бранить его. Он часто проверял нас в Сан-Франциско, оглашая заявки на чтение лекций по транзактному анализу, за которое не предусматривалось никакого вознаграждения, и смотрел, кто из слушателей соглашался, а кто — нет. Он вел подробный счет деньгам и прощал себе излишние траты (например лишних 25 центов, отданных за соус в ресторане, или стоимость новой рубашки) только после того, как бухгалтер убеждал его, что, если бы Эрик не потратил свои деньги сам, их потратил бы Дядя Сэм. Мне кажется, он хотел жить в достойной бедности (ключевое слово — «достойной»).

Он был очень привержен врачебному братству и стремился поддерживать связи с врачебной традицией. Я думаю, что именно эта приверженность удерживала его Родителя от критики медицины и психиатрии в целом, в то время как Ребенок Берна вовсю потешался над методами отдельных членов медицинского сообщества.

С другой стороны, он был просто дьявольски остер на язык. Чувство юмора проявлялось во всем, что он писал, например в названии статьи «Кто такой Кондом?» (правильно, кондом — это контрацептивное средство).

Он был застенчивым. Его очень привлекала жизнерадостная часть людей (Естественный Ребенок). Его теория была основана преимущественно на интуитивных догадках его детской части (см. гл. 1). Он обожал детей и Детей во взрослых, но застенчивость не позволяла ему выражать собственную детскую часть, если ситуация не была совершенно безопасной. Он любил получать поглаживания от других людей и, как мне кажется, именно для этого устраивал вечеринки после семинаров. Берн любил вечеринки с танцами и играми, и его всегда раздражали люди, которые нарушали общее веселье своим скучным, «взрослым» поведением.

Однако он редко позволял себе повеселиться или пообщаться исключительно ради удовольствия: вся его жизнь вращалась вокруг работы, и в ней было всего две цели — писать книги и лечить людей.

Эрику принадлежит идея, что жизнь людей заранее распланирована и записана в «сценарии», которому они следуют не отклоняясь. Мне кажется, в сценарии жизни Эрика Берна было записано, что он умрет от болезни сердца, не дожив до старости. Еще мне кажется, что его трагическая кончина стала результатом строгих ограничений, которые он бессознательно налагал на свою способность любить и принимать любовь других людей, с одной стороны, и строгого предписания, говорящего о том, что он должен быть абсолютно независимым, — с другой.

Я знаю, что, будь он жив, он поспорил бы со мной. Он напомнил бы мне, что сердечные заболевания являются наследственными и что он делал для своего здоровья все, что мог: соблюдал диету, вел активный образ жизни и регулярно проходил медицинское обследование. С медицинской точки зрения он заботился о своем сердце безупречно, но тем не менее когда я думаю о его смерти, то чувствую, что она стала для меня одновременно неожиданной и абсолютно закономерной. Какая-то часть меня — и его тоже — отлично знала, что с ним случится и когда. Другая его часть притворялась, что не знает, и какая-то часть меня добровольно потакала этой иллюзии.

Берн очень интересовался вопросом предопределенности жизненного срока. Несколько раз он разбирал перед нами случаи людей, которые собирались жить только до сорока или до шестидесяти лет, и, в чем можно легко убедиться, заглянув в его последнюю книгу «Люди, которые играют в игры», его особенно притягивали истории жизни людей, страдавших сердечными заболеваниями. Если почитать его книги повнимательнее, можно заметить, что он почти не упоминает других причин смерти, кроме болезни сердца. Причина его пристрастности стала мне понятна, когда он умер; я узнал, что его отец скончался, когда Эрику было одиннадцать лет, а его мать — в шестьдесят лет от коронаротромбоза. Сам Берн прожил немного меньше, чем его мать, и умер от того же самого недуга. Я уверен, что его жизненный сценарий был ограничен во времени и он прожил его точно так, как запланировал. Он никогда не демонстрировал, что осознает свое намерение прожить только до шестидесяти, но теперь, когда я оглядываюсь назад и вспоминаю все, что он говорил о коронарной болезни и об ограниченных во времени сценариях, то понимаю, что он следовал своему сценарию и знал это. Когда мы праздновали его шестидесятый день рождения, он объявил нам, что завершил обе книги, которые планировал написать, и теперь готов наслаждаться жизнью. Однако две недели спустя он сообщил своим друзьям и коллегам, что начинает новую книгу — учебник психиатрии для студентов-медиков. Он не давал себе спуску до последней секунды жизни, когда, как и было запланировано, его сердце остановилось.

Конечно, в определенном отношении Эрик заботился о своем сердце, но в других отношениях, не связанных с медициной, он ничего для него не делал. Мне становится очень грустно, когда я думаю, сколько любви было обращено к нему и как мало любви он допускал до своего сердца. Все близкие отношения Эрика быстро заканчивались и не давали ему душевного тепла, которого он желал и в котором нуждался. Он защищал свое одиночество и не позволял помогать себе в работе. Когда я думаю об этом, я злюсь на него так же, как рассердился бы на близкого человека, который бы подрывал свое здоровье, например пил или курил. Берн заботился о своем здоровье в физическом отношении (за исключением того, что он всю жизнь курил трубку), но не в эмоциональном.

Он не позволял заботиться; он вежливо выслушивал человека, если тот критиковал его замкнутость, индивидуализм и соперничество, но потом все равно поступал по-своему. Когда он нуждался в терапевтической помощи, он предпочитал традиционный психоанализ групповой транзактной психотерапии.

Он вел себя абсолютно пассивно по отношению к своей потребности в любви и человеческом контакте. В то же время он создал ряд важных концепций, касающихся любви. Его теория говорила о взаимодействии и проявлениях любви у людей. Он очень интересовался вопросом отношений. Он создал понятие о «поглаживании», которое интерпретировал как «единицу признания», но его же можно понимать и как единицу любви. В последние годы жизни он написал книги «Секс в человеческой любви» и «Люди, которые играют в игры». На мой взгляд, обе эти работы были попыткой прорваться через собственные сценарные ограничения. К сожалению, и я, и он слишком поздно достигли настоящего понимания роли поглаживаний и сценариев, чтобы это могло принести ему личную пользу.

В период зарождения транзактного анализа (1955–1965) Берн неявно осуждал наши попытки исследовать поглаживания, близость и сценарии. По Берну, близость была одним из способов, которым структурируют свое время человеческие существа, и он определял ее как ситуацию, в которой отсутствуют отчужденность, ритуалы, игры, времяпрепровождение и деятельность. Берн определял близость методом исключения и поэтому, по сути, не определил ее никак. Более того, Берн был уверен, что близость недостижима и что человек может считать себя счастливчиком, если в течение жизни испытал хотя бы пятнадцать минут близости. Когда кармельский семинар по транзактному анализу перешел к исследованию поглаживаний и начал использовать техники, включающие в себя физический контакт, Берн был встревожен и тут же публично заявил, что «всякий, кто прикасается к своим пациентам, не является транзактным аналитиком».

Запрет Берна на прикосновение в групповой работе имел под собой разумную основу. Он боялся, что транзактный анализ может превратиться, как это уже произошло с гештальт-терапией, в разновидность терапии, позволяющей психотерапевту вовлекаться в отношения с пациентами, носящие сексуальный оттенок. Берн сознательно относился к своей работе и чувствовал — использование физического контакта может навредить эффективности терапии и испортить репутацию транзактного анализа. Именно поэтому он запрещал своим ученикам касаться людей, с которыми они работали. И хотя целью запрета не было ограничение поглаживаний между людьми, он тем не менее привел именно к такому последствию. Сам Берн не умел ни просить о поглаживаниях, ни принимать их. Интересно заметить, что из 2000 страниц, которые он написал о транзактном анализе, поглаживаниям посвящено не больше 25.

По отношению к сценариям он вел себя сходным образом. Его разборы анализа сценариев были непонятными для нас. Сценарный анализ казался запутанным, глубоким, почти магическим процессом, который был способен понять только Эрик Берн. Нам, молодым, ориентированным на практику и склонным к групповым формам работы терапевтам, он казался слишком сложным и скучным. Берн использовал для сценарного анализа техники, заимствованные из психоанализа, и он говорил об анализе сценариев, в отличие от всех других аспектов своей теории, на психоаналитическом жаргоне. Сценарии для Берна были связаны с феноменом бессознательной компульсии, и работать с ними следовало в ходе индивидуальной терапии.

Мне кажется, что у Эрика Берна, как и у многих великих первооткрывателей, был сценарий, ограничивавший полное исследование феноменов, которые его интересовали, а именно: сценарные запреты Берна не позволяли ему принимать поглаживания от других людей, ограничивали его научные исследования сценариев и поглаживаний и воздвигли границу между ним и его учениками. Эти ограничения имели для него ряд последствий: он не осознавал до конца собственный сценарий и, следовательно, не мог его изменить. Запрет на поглаживания, который поддерживал его сценарий, и разрушал его сердце, оставался незатронутым. Расстояние, на котором он держал тех, кого любил, и тех, кто любил его, и, в частности, меня, не давало другим людям возможности его поддержать. Я чувствую, что он мог бы прожить дольше — до девяноста девяти лет, может быть.

Смерть Берна оказалась неожиданной. Во вторник, 23 июня 1970 года, он участвовал в дискуссии на еженедельном семинаре по транзактному анализу в Сан-Франциско. Мы договорились, что на следующем семинаре я представлю свою статью «Экономия поглаживаний» Эрик выглядел здоровым и счастливым.

Во вторник, 30 июня, придя на семинар, я узнал, что Эрик слег с сердечным приступом. Я навестил его в больнице: ему было уже лучше. Второй приступ убил его в среду, 15 июля.

Я не могу объективно говорить о смерти Берна; когда я думаю об этом сейчас, три года спустя после того, как он скончался, слезы навертываются мне на глаза. Тем не менее я решил высказать то, что я думал.

Анализ сценариев

Если бы Берн не открыл, что большинство людей живут столько лет, сколько записано в их сценарии, и не показал роль, которую играют поглаживания в поведении людей, ни сценарный анализ, ни теория поглаживаний никогда не были бы созданы. Я чувствую, что, если бы не было этих открытий и если бы Эрик не поощрял моих усилий, я бы никогда не пришел к определенным результатам в работе над анализом сценариев и экономией поглаживаний.

Я считаю свою научную работу в этом направлении продолжением работы Берна, который из-за ограничений, наложенных на него сценарием, не мог полностью использовать свою взрослую часть. Мои собственные ограничения не хотели пускать меня дальше теории трагических сценариев, так как мой сценарий имеет ограничения, связанные с мужскими половыми ролями. Я чувствую, что без участия Ходжи Викофф не были бы разработаны проблемы ни Большого Свина, ни Заботливого родителя, ни сценария половой роли и моя работа остановилась бы на «экономии поглаживаний».

К счастью, мне удалось осознать свое намерение прожить только до шестидесяти лет и изменить свой план. Теперь я планирую жить до девяноста девяти лет. Обучая других людей, я пользуюсь этим для своего личностного развития: у своих учеников я прошу обратной связи, критики и даже, если нужно, психотерапевтической помощи.

Я начал заниматься сценариями в 1965 году. Тогда я работал с Центре специальных проблем Сан-Франциско с группой алкоголиков. Я вдруг понял, что по крайней мере, сценарии алкоголиков не были ни бессознательными, ни трудными для определения. Результатом моей работы с ними стало создание сценарной матрицы и на ее основе — целостной системы сценарного анализа. Эрик Берн с энтузиазмом отнесся к моим идеям и поощрял меня в моей работе. Несколько позже я ощутил необходимость исследовать проблему поглаживаний, и в частности (несмотря на то, что я следовал указанию Берна «не трогать пациентов») физических прикосновений. Я провел работу по исследованию поглаживаний вне групповой терапевтической работы, и ее результатом стала теория экономии поглаживаний.

С 1965 по 1970 год Эрик Берн был увлечен идеей развития сценарного анализа на основе понятия о сценарной матрице и сценарных запретах, и в этот период он написал свою книгу «Люди, которые играют в игры» (1972), в которой представил свои взгляды на этот вопрос. К сожалению, по причине его смерти я не мог поделиться с ним своими мыслями относительно поглаживаний, банальных сценариев и сотрудничества, о которых говорится в настоящей книге.

Сценарный анализ в психиатрии

Когда люди чувствуют, что они несчастны и больше не могут справиться со своей жизнью, следовало бы ожидать, что они обратятся к психиатрии за ответом. Тем не менее психиатрия — далеко не единственная инстанция, к которой обращаются люди со своими душевными страданиями: прежде чем прибегнуть к этому последнему средству, они могут пойти к священнику, к врачу или к другу. Большинство американцев не доверяют психиатрии и обращаются к ней, только если у них нет другого выхода или когда подход конкретного специалиста вызывает их доверие.

Ассоциации душевного здоровья по всей стране стремятся убедить людей в том, что психиатрия может принести им пользу. Да, люди избегают психиатров и, когда сталкиваются с эмоциональными проблемами, предпочитают не обращаться за помощью вообще, надеясь на целительную силу природы. Психиатры воспринимают это недоверие как признак недостатка здравого смысла, а некоторые даже интерпретируют это как желание «быть (и оставаться) больным». На мой же взгляд, отказ от психиатрической помощи говорит именно о здравом смысле пациента.

Из того небольшого числа людей, которые обращаются к психиатрам, большинству не наносится большого вреда. С другой стороны, американский сенатор Томас Иглтон не стал вице-президентом США именно из-за того, что обратился к психиатрам, которые стали лечить его от депрессии электрошоком. Если бы он избрал психиатра вроде Эрика Берна, не пользующегося электрошоком, тот помог бы ему справиться с депрессией другими средствами.

Большинство людей, которым помогают психиатры, после этого успокаиваются и временно возвращаются к нормальному функционированию, но мало кто из них меняется по-настоящему. Я уверен, что психиатрам, которые по-настоящему помогают людям, это удается потому, что они отходят от традиции и полагаются на собственный опыт, мудрость и гуманистические убеждения, более полезные для клиента, чем психиатрические методы, подавляющие личность и вредные для здоровья.

В психиатрии существует несколько якобы разных течений, различиями между которыми, на мой взгляд, можно пренебречь, так как эти мелкие теоретические разногласия нужны лишь для того, чтобы скрыть полное согласие всех течений психиатрии по трем вопросам.

Одни люди нормальные, а другие — ненормальные. Между ними существует ясная граница, и психиатры претендуют на то, что могут отличить психически здоровых людей от «психически больных».

Причину «душевной болезни» и эмоциональных нарушений следует искать внутри человека, и работа психиатра состоит в том, чтобы поставить диагноз и в индивидуальном порядке лечить найденную «болезнь». Некоторые нарушения (шизофрения, алкоголизм и маниакально-депрессивный психоз) неизлечимы. Цель психиатра — облегчить мучения «жертв» такой «болезни», чаще всего с помощью лекарств.

Душевнобольные люди не осознают своей болезни и не могут ее контролировать так же, как это бывает в случае физического недуга.

Эти три убеждения пронизывают мышление большинства (более 50 %) специалистов в психотерапии, кем бы они ни были (в убывающем порядке престижности): врачами, психологами, социальными работниками, медицинскими сестрами или теми, кто осуществляет контроль за условно осужденными лицами. Причем чем ближе к вершине этой воображаемой пирамиды, тем проблема острее.

Неудивительно, что люди с эмоциональными проблемами не хотят идти к психотерапевту. Никто не хочет услышать, что причина его затруднений находится исключительно внутри его и что он не может ни контролировать, ни понять свое состояние. Мы не хотим услышать подобные вещи не потому, что «сопротивляемся изменению» или у нас «нет мотивации» лечиться, а потому, что это ложь, и потому, что такое мнение принижает наши умственные способности и отнимает у нас власть над своей жизнью и судьбой.

Теория сценариев предлагает альтернативное мнение. Прежде всего мы уверены в том, что люди рождаются душевно здоровыми, и в том, что, когда у них возникают эмоциональные проблемы, их все равно следует считать нормальными. Мы верим, что эти проблемы можно понять и разрешить, проанализировав взаимодействие человека с другими людьми и поняв, какие именно подавляющие запреты и предписания были наложены на человека в детстве и поддерживались в течение его жизни. Транзактный анализ сценариев не является теорией, понятной только психотерапевтам. Он дает объяснения на языке здравого смысла, понятные человеку, который в них нуждается, а именно человеку с эмоциональными затруднениями.

Сценарный анализ — это теория решений, а не теория нарушений. Она основана на вере в то, что в детстве и раннем подростковом возрасте люди составляют жизненные планы, которые делают предсказуемыми дальнейшие события их жизни. Когда в основе жизни какого-то человека лежит такое решение, говорят, что у него есть жизненный сценарий. Как и болезни, сценарии имеют начало, течение и исход. По причине такого сходства сценарий легко принять за болезнь. Тем не менее, так как сценарий основан на сознательно принятых решениях, а не на болезненных изменениях тканей, он может быть модифицирован или отменен таким же сознательным решением. Даже трагические жизненные сценарии, такие как суицид, пристрастие к наркотикам или неизлечимые душевные болезни (шизофрения или маниакально-депрессивный психоз), являются результатом раннего планирования, а не заболевания. А когда проблема является результатом сценария, а не неизлечимого заболевания, становится возможным понять ее причины и найти способ помочь клиенту, как говорил Берн, «прекратить шоу и начать другое, лучшее». Как показали исследования Франка и Голдстайна, убеждения социальных работников относительно причин затруднений их клиентов сильнейшим образом влияют на результат их работы. Убежденность в том, что клиент «хронически болен», порождает у клиента хроническую форму болезни, а убежденность в том, что заболевание клиента излечимо, ведет к улучшению его состояния. Таким образом, отношение к эмоциональному затруднению как к болезни, которое распространено среди специалистов, работающих с людьми, потенциально вредно для их клиентов. С другой стороны, убежденность в том, что эмоциональные затруднения излечимы, так как основаны на обратимых решениях, высвобождает потенциал человека и помогает ему справиться со своими несчастьями. Психотерапевты, которые сочетают позитивные ожидания с помощью в решении проблем, помогают людям с эмоциональными затруднениями вернуть власть над своей жизнью и разработать новые жизненные планы.

Далее я более подробно опишу жизненные сценарии и объясню, как с ними работают, используя приемы транзактного анализа.

Часть 1
Теория транзактного анализа

Когда я занимался систематизацией материала книги, мне было трудно решить, куда поместить эту часть. Рассуждая логически, следовало бы поставить обзор теории транзактного анализа (ТА) впереди остальных частей.

Я должен предупредить, что эта часть может показаться читателю сухой и скучной. Она может создать впечатление нагромождения понятий и сведений. Я даже думал одно время поставить эту часть в конец книги в виде приложения, чтобы она не была непреодолимым барьером, стоящим на пути в страну трагических и банальных сценариев и к богатствам Счастливой Жизни.

Однако, как вы видите, логика победила. Тем не менее одним движением большого пальца вы можете пропустить эту часть — и обращаться к ней только за определениями терминов, которые вы встретите. Каждое новое понятие выделено курсивом и имеется в указателе терминов, так что вам будет нетрудно его найти. Так что читайте или пропустите — в любом случае я надеюсь, что книга вам понравится.

Глава 1
Структурный и транзактный анализ

Кирпичики, из которых построена теория транзактного анализа (ТА), — три наблюдаемые формы функционирования Я: Родитель, Взрослый и Ребенок. Они чем-то напоминают три базовых психоаналитических понятия (суперэго, эго и ид), но на деле отличаются от них.

Родитель, Взрослый и Ребенок отличаются от супер-эго, эго и ид тем, что все они являются проявлениями эго. Кроме того, когда говорят об этих состояниях, имеют в виду наблюдаемое поведение, а не теоретические конструкции. Например, когда человек находится в детском эго-состоянии, наблюдатель видит детские прыжки и слышит пение и смех. Транзактные терапевты работают с сознательной частью психики, так как это помогает им лучше объяснять и предсказывать социальное поведение человека.

Структурный анализ

В каждый данный момент времени личность пользуется одним из трех состояний Я. Диагностика актуального состояния Я осуществляется на основе видимых и слышимых особенностей поведения человека. Состояние Я человека определяется по его движениям, тембру голоса, употребляемым словам. Некоторые жесты, позы, манеры, выражения лица и интонации, а также некоторые слова ассоциируются с определенным состоянием Я. Кроме объективно наблюдаемых особенностей поведения человека терапевт должен обращать внимание и на свои эмоциональные реакции и мысли, так как они могут содержать полезную информацию. «Родительская» реакция терапевта говорит о том, что у пациента активно «детское» состояние, в то время как ощущение приниженности и желание бунта у терапевта говорят об активном «родительском» состоянии пациента, и т.д.

Диагностика эго-состояния человека должна осуществляться с опорой на три источника информации: 1) поведение самого человека; 2) эмоциональную реакцию наблюдателя; 3) мнение самого человека. Следовательно, определив, в каком состоянии находится клиент, транзактный аналитик не говорит: «Это ваш Ребенок!» Он сообщает клиенту: «Вы ведете себя и разговариваете, как если бы находились в детском эго-состоянии; кроме того, ваше поведение вызывает у меня желание позаботиться о вас. А что думаете вы?» Естественно, если есть и другие наблюдатели, их мнение тоже должно учитываться (см. также гл. 6).

Ребенок

Детское эго-состояние делает поведение человека таким, каким оно было в детстве. Ребенку никогда не бывает больше семи лет, а иногда может быть даже одна неделя или один день. Человек в детском эго-состоянии сидит, стоит, ходит и говорит так же, как он это делал, когда ему было, скажем, три года. Детское поведение сопровождается соответствующим восприятием мира, мыслями и чувствами трехлетнего ребенка.

Детское эго-состояние у взрослых проявляется лишь мимолетно, так как вести себя по-детски не принято. Тем не менее детские проявления можно наблюдать в некоторых особых ситуациях, например во время игры в футбол, где радость и гнев выражаются непосредственно и где взрослого мужчину, прыгающего от радости, когда его команда выигрывает, невозможно было бы отличить от пятилетнего мальчугана, если бы не рост и не щетина на лице. Это сходство выходит за пределы наблюдаемого поведения, так как в этот момент взрослый мужчина не только ведет себя, но и воспринимает мир как ребенок.

В детском эго-состоянии человек тяготеет к употреблению коротких слов и междометий вроде «ого!», «здорово!», «фу ты!» и произносит их тонким детским голосом. Он принимает характерные для ребенка позы и жесты: опущенная голова, поднятые кверху глаза, косолапость. Сидя, он съезжает на край сиденья, раскачивается на стуле, ерзает или горбится. Прыжки, хлопанье в ладоши, громкий смех и крики — все это принадлежит к репертуару детского эго-состояния.

Кроме ситуаций, в которых общество разрешает детское поведение, оно также может наблюдаться в фиксированной форме у так называемых больных шизофренией, а также у актеров, чья профессия требует умения входить в детское состояние Я. Естественно, детское состояние Я наблюдается у детей.

Ребенка младше года во взрослом встретить трудно, если же это произошло, значит у этого человека серьезные трудности. У «нормальных» взрослых людей такой маленький Ребенок проявляет себя в случае сильного стресса, сильной боли или большой радости.

Невозможно недооценить роль Ребенка в психике человека. Это лучшая часть человека и единственная часть, которая умеет радоваться жизни. Это источник спонтанности, сексуальности, творческих изменений и радости.

Взрослый

Взрослое эго-состояние — это компьютер, бесстрастный орган личности, который собирает и обрабатывает информацию и прогнозирует ситуацию. Взрослый собирает данные о мире с помощью органов чувств, обрабатывает их логической программой и, если это необходимо, выдает прогноз. Он воспринимает мир через диаграммы. В то время как Ребенок воспринимает мир в цвете и только с одной точки зрения, Взрослый видит мир черно-белым и наблюдает его с нескольких точек зрения одновременно. Во взрослом эго-состоянии человек временно отключается от своих эмоциональных и других внутренних реакций, так как они мешают объективно воспринимать и анализировать внешнюю реальность. Таким образом, в состоянии Взрослого у человека «нет чувств», хотя при этом он может осознавать чувства своего Ребенка или Родителя. Родительское эго-состояние часто путают со Взрослым, особенно если Родитель спокоен и внешне ведет себя рационально. Тем не менее Взрослый не только рационален, у него еще и отсутствуют чувства.

Судя по описанным Жаном Пиаже «стадиям развития формальных операций», можно предположить, что взрослое состояние формируется у человека постепенно в течение детства как результат его взаимодействия с внешним миром.

Родитель

Поведение родительской части обычно скопировано с родителей человека или других авторитетных фигур. Оно перенимается целиком, без каких бы то ни было изменений. Человек в родительском эго-состоянии — это видеозапись поведения одного из его родителей.

Родительское эго-состояние не воспринимает и не анализирует. Его содержание постоянно. Родительское состояние иногда помогает принимать решения, оно хранит традиции и ценности и в этом качестве является важным для воспитания детей и сохранения цивилизации. Оно включается, когда недоступна информация, необходимая для принятия решения Взрослым; но у некоторых людей оно всегда заменяет собой взрослое эго-состояние.

Родительское состояние не зафиксировано полностью: оно может изменяться в связи с тем, что личность что-то прибавляет к своему Родительскому репертуару или что-то исключает из него. Например, воспитание первенца увеличивает количество родительских реакций личности. Начиная с подросткового возраста и до старости, когда человек сталкивается с новыми ситуациями, требующими родительского поведения, а также когда он встречает новые авторитетные фигуры или образцы для подражания, его Родитель в чем-то изменяется.

В частности, человек может научиться развивать своего Заботливого Родителя и исключать подавляющие аспекты поведения этой части. Некоторые родительские действия генетически заложены в человеке (желание заботиться о своем ребенке и защищать его), но другая, большая часть родительского репертуара приобретается в процессе научения, надстраиваясь над двумя врожденными тенденциями: заботиться и защищать.

Голоса в голове

Структурный анализ организован вокруг этих трех понятий, но в нем существует и ряд дополнительных концепций.

Состояния Я действуют по очереди; следовательно, в один момент времени человек может находиться в одном, и только в одном состоянии. Такое состояние называется исполнительным, так как осуществляет исполнительную власть над личностью. Когда одно из состояний Я является исполнительным, человек может осознавать то, что с ним происходит, как бы наблюдая за собой со стороны. Это ощущение обычно возникает, когда состояние Родителя или Ребенка является исполнительным, в то время как «настоящее Я» (как правило, Взрослый) наблюдает за событиями, не имея возможности включиться. Таким образом, второе активное состояние Я осознает происходящее, при этом не влияя на двигательные реакции (феномен катексиса).

В связи с тем, что могут быть одновременно включены два состояния Я (одно — действующее, а другое — наблюдающее), между ними возможен внутренний диалог. Например, некто, изрядно выпив на вечеринке, пускается в пляс. Таким образом, в данный момент действует его детское состояние, в то время как родительское наблюдает за его прыжками и отпускает реплики типа «не смеши людей, Чарли!» или «а как насчет твоего позвоночника?». Часто одного такого комментария бывает достаточно, чтобы отключить Ребенка (феномен декатексиса) и передать исполнительную власть Родителю. В этом случае Чарли внезапно оборвет свой танец, возможно, смутится и вернется на свое место, после чего ситуация «перевернется», и теперь уже сам Чарли, находясь в родительском состоянии, будет со своего места с неодобрением взирать на танцоров. Научиться осознавать такие внутренние диалоги между исполняющей и наблюдающей частями — важный шаг в процессе терапии.

Такой диалог может происходить между двумя любыми состояниями Я. В процессе психотерапии часто возникают диалоги между Критическим Родителем и Естественным Ребенком (см. гл. 2, «Структурный анализ второго порядка»).

Других людей преследуют «голоса в голове». Обычно они подают агрессивные, критические реплики вроде «Ты плохой (глупый, уродливый, ненормальный, больной)», то есть «Ты не в порядке», или предсказывают неудачу: «У тебя не получится» или «Это дурацкая затея, лучше брось ее».

Такие «послания изнутри» были описаны Эллисом и Фрейдом. Первый назвал их «катастрофическими ожиданиями», а второй — проявлениями «примитивного, жестокого суперэго». Викофф назвала такое родительское состояние, враждебное Естественному Ребенку, Большим Свином.

Исключение и заражение

Иногда бывает трудно определить активное состояние Я из-за того, что многие люди маскируют своего Ребенка или Родителя под Взрослого. Самоуверенное и несправедливое критическое мнение часто выражается в рациональных терминах. Родитель, со спокойным выражением лица притворяющийся Взрослым, может выражаться вполне логично. Будучи во взрослом состоянии Я, муж спрашивает жену: «Почему обед еще не готов?» Будучи в состоянии Родителя, замаскированного под Взрослого, он задает тот же вопрос. Разница лишь в том, что в первом случае муж просто хочет получить ответ на свой вопрос, а во втором — он пытается надавить на жену и обвинить ее в лени и неорганизованности.

Иногда две группы мышц могут быть активированы двумя разными состояниями Я одновременно. Например, голос и выражение лица преподавателя демонстрируют взрослое состояние Я, а нетерпеливое постукивание руки выдает Родителя. В таком случае следует думать, что поведением человека руководит Родитель в обличье Взрослого, то есть просто Родитель, либо родительское и взрослое состояния чередуются в нем с большой скоростью.

Чередование состояний Я зависит от проницаемости границ этих состояний. Проницаемость — важная величина в психотерапии. Низкая проницаемость ведет к исключению одним состоянием другого, зачастую более полезного в данной ситуации, чем исключающее состояние.

Например, в ситуации вечеринки исключающий Взрослый менее уместен, чем исключенный им Ребенок. Цель вечеринки — отдых и веселье; Ребенок умеет это делать, а анализирующий Взрослый — нет. Когда у отца активен исключающий Взрослый, он не дает исключенному Родителю заботиться о детях. Например, маленький Джонни спрашивает отца: «Папа, а зачем надо идти спать?» — отец (от лица Взрослого) отвечает ему целой лекцией по физиологии, психологии и социологии сна. Между тем Родитель дал бы более понятный ответ: «Потому что ты устал и, если не поспишь, завтра утром будешь разбитым».

С другой стороны, чрезмерная проницаемость создает сложности другого рода; чаще всего — это неспособность личности оставаться во взрослом состоянии в течение более или менее продолжительного времени.

Каждое состояние Я является в некотором роде адаптивным «органом», помогающим Я как целому приспособиться к реальности. Каждое состояние специально предназначено для решения проблем определенного рода. Можно сказать, что родительское состояние идеально подходит для ситуаций, требующих контроля — над детьми, над страхами, над новой ситуацией, над нежелательным поведением и над Ребенком. Взрослый востребован в случаях, когда необходим точный прогноз. Ребенок подходит для всех творческих действий: для рождения новых идей, для создания новой жизни, для встречи с новым опытом, для отдыха, веселья, игры и т.д.

Адаптация или приспособление в данном случае означает реагирование на стимулы реальности. Адаптация к деспотичным требованиям есть специальная форма реагирования, которая в большинстве случаев — при условии, что человек не находится под полным физическим контролем тирана, — является ненужной и нездоровой. Следовательно, адаптация в целом полезна для индивида, если только она не является реакцией на действия людей, которые не заботятся о его благополучии. У хронически несчастного человека детское состояние Я вынуждено адаптироваться к действиям Большого Свина. Такая ситуация является результатом деспотичности родителей, которые принуждали своего ребенка к подчинению, не давая ему возможности собственного выбора.

Еще одно важное явление — заражение. Оно характеризуется тем, что Взрослый человека считает объективным фактом мнение его Родителя или Ребенка. Например, взрослое состояние Я человека поддерживает по сути родительскую мысль о том, что «мастурбация вредна для здоровья», или о том, что «женщина должна быть пассивной». Или, например, Взрослый человека может верить в то, что «взрослым нельзя доверять». Избавление Взрослого от такого заражения — одна из первых задач терапии, которая может быть осуществлена посредством демонстрации Взрослым терапевта несоответствия данных идей истине.

Эффективной является также техника, которая предполагает «разговор» пациента со всеми его частями по очереди. Эта техника зародилась в недрах психодрамы и позднее была воспринята гештальт-терапией. Она ярко демонстрирует существование состояний Я. Человек, который ощущает вину из-за мастурбации, может по просьбе терапевта рассказать от лица своего Родителя, что он думает о вреде мастурбации, от лица Ребенка — о чувствах страха и вины в связи с этим, а от лица Взрослого — что мастурбация безвредна и естественна. Вербализация точек зрения разных состояний Я помогает отделить их друг от друга и облегчает «очищение» Взрослого от мыслей, заимствованных у других состояний.

Транзактный анализ

Состояние Я — единица структурного анализа, транзакция — единица транзактного анализа. Сторонники теории ТА придерживаются того мнения, что поведение человека может быть понято наилучшим образом в терминах состояний Я, а общение между двумя или несколькими людьми — в терминах транзакций. Транзакция состоит из стимула и реакции и обычно происходит между двумя определенными состояниями Я людей, вступивших во взаимодействие. Такая транзакция называется простой транзакцией, так как в ней задействованы только два состояния Я. Пример такой транзакции между двумя взрослыми состояниями: «Сколько будет семью пять?» — «Тридцать пять». В простой транзакции возможны любые комбинации состояний. Тем не менее из девяти возможных сочетаний наиболее употребительными являются четыре: между Родителем (Ро) и Ребенком (Ре), между двумя Родителями, между двумя Взрослыми и между двумя Детьми.

Транзакции следуют одна за другой до тех пор, пока стимул и реакция параллельны или дополняют друг друга (рис. 1А).

В любой серии транзакций коммуникация возможна в случае, если реакция на предыдущий стимул адресуется состоянию Я, которое было источником этого стимула, а источником этой реакции является то состояние, которому был адресован стимул. Любой другой ответ создает пересекающуюся транзакцию и прерывает процесс коммуникации. На рис. 1 транзакция А дополнительна и предполагает дальнейшее общение, тогда как транзакция Б является пересекающейся и прерывает коммуникацию. Пересекающиеся транзакции не только прерывают коммуникацию, но и являются основой игр. Игнорирование (см. гл. 9) — одно из важных качеств пересекающихся транзакций.

Кроме простых и пересекающихся транзакций существуют также двойные, или скрытые, транзакции. Они происходят одновременно на двух уровнях — социальном и психологическом. На рисунке 1В стимул передается Взрослым Взрослому: «Давайте подольше поработаем над этими счетами, мисс Смит, а перед этим где-нибудь поужинаем» — и одновременно Ребенком Ребенку: «Давай поужинаем и выпьем вместе, Салли, а потом, может быть, поработаем». В двойной транзакции социальный смысл взаимодействия обычно скрывает психологический (истинный) смысл; следовательно, поведение не будет понято, если неизвестны суть скрытого взаимодействия и участвующие в нем состояния. Человек, видящий только «верхний» уровень транзакции между мисс Смит и ее коллегой, подумает, что сегодня вечером они собираются много работать, а опытный наблюдатель поймет, что более вероятен другой исход.

Игры и выигрыши

Игра — это последовательность взаимодействий между людьми, которая, во-первых, является последовательностью транзакций, имеющих начало и конец, во-вторых, содержит скрытый мотив, то есть психологический уровень, который отличается по своему содержанию от социального, и, в-третьих, дает выигрыш обоим игрокам.

Причина того, что человек играет в игры, лежит в наличии выигрыша. Если провести аналогию с техникой, структурный анализ описывает части личности так же, как техническое описание — части машины или механизма. Транзактный анализ описывает, как эти части взаимодействуют между собой, так же как чертеж среза механизма показывает, как его части соединяются между собой. Но для того чтобы понять, почему люди вообще стремятся общаться друг с другом, необходимо постулировать существование некой движущей силы, наподобие бензина; для этого в транзактном анализе существуют мотивационные концепции стимульного голода, структурного голода и позиционного голода. Игры утоляют голод всех трех видов, и удовлетворение от игр связано с наличием в них выигрыша.

Стимульный голод

Многие научные исследования показали, что сенсорная стимуляция является одной из первых потребностей высших организмов. На основе этих открытий и клинических исследований Эрик Берн сформулировал понятия стимульного голода и поглаживания.

Поглаживание является специфической формой стимуляции друг друга. Так как поглаживания жизненно необходимы человеку, обмен поглаживаниями является одной из самых важных форм деятельности, в которую вовлечены люди. Поглаживания могут принимать различные формы: от настоящего физического прикосновения до краткого приветствия. Чтобы поглаживание было эффективным, оно должно подходить тому, кто его получает. Например, Спитц показал, что маленькие дети нуждаются в физических поглаживаниях, для того чтобы выжить. С другой стороны, взрослым людям бывает достаточно редких символических поглаживаний, например похвалы или знака уважения. Тем не менее, хотя человек и может выжить, получая «минимальную норму» поглаживаний, дефицит поглаживания вреден как для физического, так и для эмоционального состояния человека, и именно поэтому он является одной из главных движущих сил человеческого поведения.

Стимульный голод утоляется поглаживанием или признанием. Потребность в поглаживании является более важной, чем потребность в признании. Эрик Берн говорил, что человеку нужны поглаживания, чтобы «его позвоночник не высох». Как правило, потребность в поглаживании может быть удовлетворена через признание, следовательно, средний взрослый человек, кроме всего прочего, может удовлетворить свою потребность в поглаживании с помощью ритуальных действий, которые на деле являются обменом поглаживаниями. Вот, к примеру, ритуал, включающий в себя шесть поглаживаний.

— Привет.

— Привет.

— Как дела?

— Отлично, а у тебя?

— Отлично. Ну что, увидимся позже?

— Увидимся.

Игра сложнее, чем ритуал, но и она является обменом поглаживаниями. Надо заметить, что «пошел к черту!» — это такое же поглаживание, как и «привет!», и что, когда люди не получают позитивных знаков внимания друг от друга, они соглашаются на негативные.

Некоторым людям их Родитель запрещает принимать прямые знаки внимания, поэтому им требуются более тонкие, завуалированные формы признания. В качестве примера можно привести женщину, которая отвергает любые комплименты своей внешности и вкусу, интерпретируя их как сексуальные предложения, но принимает похвалы своему портновскому искусству, скрывая при этом свое раздражение. Когда человек не может получить или принять прямое признание в той или иной форме, он стремится получить его через игру, которая является богатым источником поглаживаний.

Структурный голод

Удовлетворение структурного голода — это социальное преимущество игры. Чтобы удовлетворить свой структурный голод, индивид ищет участия в социальных ситуациях, в которых время структурировано (организовано) взаимными поглаживаниями. Структурный голод — это потребность в социальной ситуации, в которой индивид мог бы общаться с другими людьми. Потребность в структурировании времени является производной от стимульного голода, следовательно, более сложной его формой. Игра структурирует время множеством способов. Например, игра «Если бы не ты» (ЕНТ) отлично занимает время взаимными обвинениями. Кроме того, она делает возможным времяпрепровождение^[1] «Если бы не он (она)», которое разыгрывается с соседями и родственниками, а также «Если бы не они», которое пользуется большим успехом в барах и бридж-клубах.

Позиционный голод

Удовлетворение позиционного голода — экзистенциальное преимущество игры. Позиционный голод — это потребность отстоять свою основную, занимаемую в продолжение всей жизни экзистенциальную позицию. Экзистенциальную позицию личности можно обозначить фразой, например «я плохой», «они плохие» или «все люди плохие». Эта потребность удовлетворяется внутренними транзакциями, которые происходят в уме игрока между ним самим и другим лицом, чаще всего одним из родителей. Удовлетворение позиционного голода происходит при поглаживании или признании, которое игрок получает от внутреннего Родителя.

Например, после игры в «Насилие» игроки расходятся по домам, и Уайт думает: «Прав был папа: все мужчины — животные!» — и слышит в ответ «Ах ты умница!» от своего Родителя. Такая внутренняя транзакция имеет ценность, равную ценности поглаживания, и в то же время усиливает экзистенциальную позицию игрока. Как вы увидите позже, каждая игра имеет свой дополнительный эффект, так как является частью реализации жизненного плана человека или сценария.

Игра дает человеку поглаживания без угрозы близости. Теория транзактного анализа говорит, что двое или несколько людей могут совместно структурировать свое время лишь с помощью ограниченного числа способов, а именно: деятельности, ритуалов, времяпрепровождений, игр, замкнутости или близости. Близость — это социальная ситуация, свободная от других структурирующих элементов, ситуация, в которой поглаживания даются и принимаются непосредственно. Близость часто пугает людей, так как она нарушает родительский запрет на обмен поглаживаниями. В то же время игра является специально сбалансированной ситуацией, которая позволяет получить поглаживания и при этом избежать критики внутреннего Родителя.

Нужно заметить, что поглаживания можно получить и не прибегая к играм, которые в основе своей являются уловками и передаются ребенку от родителей как предпочтительный метод получения стимуляции. Поэтому человек, который отказывается от игр, должен придумать для себя другой способ получать поглаживания и структурировать свое время, в противном случае быстро станет похож на детей, у которых Спитц наблюдал маразм,^[2] вызванный недостатком поглаживаний.

Я опишу подробно две игры. Первая из них — мягкий вариант, или первая степень, игры под названием «Почему бы вам не… — Да, но», а вторая — игра средней жесткости (второй степени), или «Насилие». Мягкость или жесткость игры определяется ее интенсивностью и опасностью для здоровья и жизни. Первая степень соответствует самой мягкой версии, а третья — самой жесткой. «Почему бы вам не… — Да, но» (ПБВДН) — весьма распространенная игра, в которую играют везде, где люди собираются в группы, и которая обычно разворачивается следующим образом. (Блэк и Уайт — матери, у которых дети ходят в начальную школу.)

Уайт. Я бы хотела пойти на собрание, но мне не с кем оставить детей. Что мне делать?

Блэк. Позвоните Мэри. Она будет рада вам помочь.

Уайт. Она очаровательная девушка, но слишком молоденькая.

Блэк. Позвоните в гувернерское агентство. У них работают женщины с опытом.

Уайт. Я боюсь, как бы они не оказались слишком строги.

Блэк. Почему бы вам не взять детей с собой?

Уайт. Я боюсь, мне будет неудобно оттого, что я одна привела с собой детей.

После нескольких таких транзакций воцаряется тишина, за которой может последовать высказывание третьего лица, присутствовавшего при разговоре, например:

Грин. Да, трудно с детьми.

ПБВДН, первая игра, описанная Берном, соответствует всем трем частям определения игры. Она представляет собой серию транзакций, имеющую начало (вопрос) и конец (напряженная тишина). Она содержит скрытый мотив, так как на социальном уровне она выглядит как серия вопросов, заданных Взрослым, на которые отвечает другой Взрослый, а на психологическом уровне автором вопросов оказывается требовательный, сопротивляющийся Ребенок, не способный разрешить свою проблему самостоятельно, а ответов — пытающийся ему помочь Родитель, по ходу игры все более раздражающийся.

Эта игра содержит следующие вознаграждения: она является богатым источником поглаживаний, помогает структурировать время группе людей и подкрепляет жизненные позиции собравшихся. Пример такой позиции — фраза миссис Грин: «Да, трудно с детьми». Для миссис Уайт игра доказывает, что «родители» (советчики) — плохие и хотят ею командовать, а дети плохи, потому что не дают матери жить в свое удовольствие. Для миссис Блэк игра лишний раз демонстрирует, что дети или взрослые, ведущие себя как дети, неблагодарны и не желают сотрудничать. И у Блэк, и у Уайт вознаграждение полностью соответствует их сценариям. Обе женщины выходят из игры разозленными или подавленными, в зависимости от того, каково их любимое чувство. После достаточно долгой последовательности ПБВДН и других игр Уайт или Блэк почувствуют себя вправе учинить над собой нечто ужасное, например запить, отправиться в психиатрическую больницу, попытаться убить себя или просто бросить все.

В ПБВДН может играть кто угодно. Психологическое содержание игры «Насилие» притягивает меньше людей. Это сексуальная игра, поэтому для нее требуются мужчина и женщина, хотя в нее при желании могут играть и лица одного пола. Чаще всего в нее играют следующим образом.

На вечеринке, после продолжительного флирта, Уайт и Блэк оказываются наедине в спальне, причем Блэк читает вслух «Радость секса». Возбужденный недвусмысленной ситуацией, Блэк пытается поцеловать Уайт. Уайт резко отталкивает его, вскакивает и уходит.

Здесь также имеется серия транзакций. В данном случае она начинается сексуальным предложением, а завершается сексуальным отказом. В социальном плане игра выглядит как обычный флирт, в результате которого Блэк решается нарушить этикет, за что Уайт его отвергает с полным сознанием собственной правоты. На психологическом уровне взаимодействия (между Ребенком и Ребенком) Уайт заманивает Блэка, после чего отталкивает его.

Вознаграждение обоих игроков — это поглаживания, структурированное время и оправдание их жизненных позиций «женщины (мужчины) — плохие», которое сопровождается чувством гнева или депрессией, в зависимости от того, что записано в сценарии. Кроме того, исполнение жизненного сценария продвигается вперед, так как достаточное количество подобных эпизодов может оправдать собой изнасилование, убийство, самоубийство или депрессию у каждого из игроков.

Вознаграждение в игре иначе называется купоном. Купоны, или неискренние чувства,^[3] как то печаль или вина, собираются и сохраняются лицами, которые играют в игры.

Когда накоплено достаточно купонов, их можно обменять на «бесплатную» вспышку гнева, запой, попытку самоубийства или любое другое значимое сценарное событие.

Транзакционный рэкет — это причина для коллекционирования купонов. Например, человек с жизненной позицией «я плохой» поддерживает свою низкую самооценку, собирая серые купоны вины, а человек с позицией «вы плохие» поддерживает свое излюбленное чувство, собирая красные купоны гнева.

Роли и степени

Как уже было сказано, игры существуют в мягком и жестком вариантах. Игра ПБВДН была представлена в самом мягком варианте (первая степень): в этом виде она относительно безвредна. Жесткую версию (третью степень) этой игры можно наблюдать у алкоголика, который отвечает «да, но…» на любое предложение помощи вплоть до своего смертного часа.

Игры третьей степени несут ущерб для жизни и здоровья. Игра в насилие, описанная выше, является игрой второй степени. Первая степень часто разыгрывается на коктейлях в форме флирта и следующего за ним отказа, а третья степень этой игры, к счастью более редкая, обычно заканчивается в суде или в морге.

Каждый человек, участвующий в игре, исполняет в ней определенную роль. Например, в игре «Алкоголик» — пять ролей: Алкоголик, Спаситель, Преследователь, Простак и Посредник. Однако, как заметил Карпман, в каждой игре есть три базовые роли: Преследователь, Спаситель и Жертва.

Глава 2
Структурный анализ второго порядка

Анализ сценариев требует знания структурного анализа второго порядка, то есть анализа структуры Ребенка.

Давайте представим себе пятилетнюю девочку Мэри (рис. 2А), которая располагает тремя состояниями Я. В родительском состоянии (Pо₁) она нянчит и журит своего маленького брата, так же как это делает ее мать. Во взрослом состоянии Я (B₁), будучи Маленьким Профессором, она задает трудные вопросы («Папа, а что такое секс?» или «А зачем нужна кровь?»). В детском состоянии (Pe₁) она ведет себя как двухлетний ребенок — лепечет, катается по полу, хохочет или злится.

Тридцать лет спустя у Мэри (рис. 2Б) по-прежнему есть выбор из трех состояний Я. Ее Родитель (Ро₂) заботится о муже и нянчит новорожденного сына, ее Взрослый (В₂) знает, как готовить пищу, удалять аппендикс и прогнозировать события, а ее Ребенок (Ре₂) идентичен пятилетней Мэри, которую мы уже описали. Из трех возможных состояний Ребенка одно проявляется у человека чаще, чем два других. Следовательно, личность Мэри зависит от того, какое именно состояние ее Ребенка проявляется чаще.

Если ее Ребенок в первую очередь Ро₁, то ее сценарий скорее всего определяется тем, как вели себя ее отец и мать, когда ей было, скажем, пять лет. Следовательно, она будет брать пример со своих родителей и вести себя так, как они от нее требовали. Это состояние, Родитель в Ребенке, еще называется Приспособленный Ребенок, так как сформировано в соответствии с требованиями родителей. У людей с саморазрушительными сценариями эта часть называется Электродом — за воздействие, которое она оказывает на душевную жизнь и поведение человека. В этом случае Родитель в Ребенке также называется Ведьмой или Людоедом, так как обладает рядом сверхъестественных качеств. Еще одно название этой части — Большой Свин. Она заслужила его тем, что заставляет людей чувствовать себя плохими и вынуждает их делать то, чего они не хотят. Эта часть бывает полезна человеку только в том случае, когда он хочет на кого-то надавить.

Если Ребенок Мэри чаще всего ведет себя как Маленький Профессор, то она любопытна и активна. В отличие от Маленького Профессора, Ребенок в Ребенке эмоционален, а его энергия перехлестывает через край. Другие его названия — Естественный Ребенок и Принц (Принцесса). Эрик Берн впервые исследовал состояние Я под названием Маленький Профессор в работах, посвященных интуиции, когда пытался угадать профессию клиента, используя свою интуицию (см. введение).

Естественный Ребенок человека приносит ему «пиковые переживания». У некоторых людей Ребенок часто бывает Естественным Ребенком, но в связи с тем, что социализация, как правило, изживает подобное поведение в людях, это состояние бывает доступно очень немногим. Острое «психотическое» состояние — это прорыв Естественного Ребенка после периода господства Родителя.

Важно отличать Родителя тридцатипятилетней Мэри (Ро₂) от Родителя в ее Ребенке (Pо₁ в Ре₂). Внешне оба состояния похожи: Мэри грозит пальцем и говорит «ты должен». При ближайшем рассмотрении оказывается, что Родитель в Ребенке ведет себя как маленькая девочка, подражающая своей матери, в то время как Родитель и есть мать.

Родитель в Ребенке хочет быть похожим на мать и подражает ей («Джонни, веди себя хорошо»), все время оглядываясь на мать и ища ее одобрения («У меня получается, мама?»).

Необходимо более подробно рассмотреть различия между Родителем и Большим Свином (Электродом, Ведьмой, Людоедом или Приспособленным Ребенком), то есть Родителем в Ребенке.

Внешне они похожи: оба являются родительскими состояниями Я и оба копируются с других людей. Они оба обладают способностью опекать и заботиться. Различие между ними заключается в их силе, влиянии на человеческие отношения, или, за неимением научного слова, в доброте.

Родитель (Ро₂), также называемый Заботливым Родителем, выполняет функции (см. рис. 3) заботы и опеки, и в этой роли он силен и убедителен, в то время как Большой Свин не умеет ни заботиться, ни защищать по-настоящему.

Например, Родитель скажет: «Береги себя: не люби мужчин, которые тебя не уважают», а Большой Свин скажет: «Тебе придется самой позаботиться о себе, потому что все мужчины — свиньи». В мыслях Родитель защищает Естественного Ребенка от Большого Свина: если Свин обзовет Ребенка глупым, Заботливый Родитель скажет: «Не слушай его, ты умный, и я тебя люблю».

Различие между Заботливым Родителем и Большим Свином заметнее всего у полицейских, так как они, по долгу службы, вынуждены в течение почти всего рабочего времени пользоваться родительским состоянием. Некоторые из них чаще ведут себя как Заботливый Родитель и действительно защищают граждан, которые, в свою очередь, отвечают им уважением. Другие ведут себя как Большой Свин и «защищают» граждан от того, что им вовсе не грозит, и даже от того, что для них хорошо. Их «забота» выглядит как подавление, они позволяют себе брать взятки, они злы и трусливы, поэтому люди боятся и ненавидят их, что делает их еще злее.

Однако надо заметить, что полицейский, вынужденный по долгу службы поддерживать деспотические законы или припертый к стенке, скорее всего будет разозлен и напуган и впадет в состояние Большого Свина, так что его поведение в большой степени зависит и от условий труда. Я привел такой пример, потому что различие между Большим Свином и Заботливым Родителем у полицейских заметнее всего.

Человек в роли Большого Свина выглядит сильным только для тех, над кем он имеет власть. Пока у уличного проповедника нет власти, все в порядке. Стоит ему получить ее, он может стать по-настоящему страшным. Многие мужчины (и даже несколько женщин), у которых доминировал Большой Свин, будучи у власти, причинили неисчислимые страдания миллионам людей. Без власти они были бы маленькими и запуганными своим Большим Свином. Именно власть делает это состояние опасным для окружающих.

Иными словами, Большой Свин — это напуганный или злой Ребенок, который пытается заботиться о других, но у него не получается. Заботливый Родитель — состояние, которое делает человека любящим и благодаря которому он по-настоящему заботится и защищает других.

Родитель в Ребенке не изменяется с течением времени — Заботливый Родитель вбирает в себя новый опыт. Если в терапии вам пришлось иметь дело с Большим Свином, отключите его, чтобы он не мешал другим частям.

Взрослого в Ребенке еще называют Маленьким Профессором, так как эта часть личности остро чувствует и хорошо понимает оттенки отношений между людьми (рис. 3). Она помогает человеку понимать истинный (скрытый) смысл высказывания. Маленький Профессор замечает то, чего не улавливает Взрослый. Тем не менее в вопросах, которые не касаются психологических тонкостей общения, Маленький Профессор располагает лишь ограниченной информацией. Его можно сравнить со смекалистым крестьянином, который никогда не упустит своего, ведя дела у себя в деревне, но, попав в большой город, оказывается некомпетентен в отношении более сложных ситуаций общения, которые требуют владения информацией, недоступной ему.

Эгограммы

Еще одно полезное изобретение транзактного анализа — эгограмма. Это диаграмма, наглядно показывающая относительную силу Большого Свина, Заботливого Родителя, Взрослого, Естественного Ребенка и Маленького Профессора (рис. 4). Она помогает увидеть, какое состояние доминирует у человека, а также оценить прогресс, достигнутый в ходе терапии, или сравнить структуры личности партнеров.

Часть 2
Анализ сценариев

Глава 3
Перечитывая трагедию «Царь Эдип»

Сценарий — это план жизни человека. Жизненный спектакль подчиняется тем же принципам драматургии, что и трагедия в театре. По Аристотелю, трагедия должна состоять из трех частей: завязки, кульминации и катастрофы. Например, завязка депрессии (завершившейся самоубийством) — детство героя, а протагонисты — его родители. Кульминация — период взрослости, в течение которого герой борется с предназначенной ему судьбой. Ему удается стать более или менее счастливым, и иногда ему кажется, что судьбы (катастрофы = самоубийства) удалось избежать. Кульминация — состояние неустойчивое, это битва сценария или саморазрушительной тенденции с желанием избежать катастрофы. Кульминация (счастливые взаимоотношения или временное процветание) внезапно оборачивается катастрофой: человек перестает бороться с судьбой, она берет над ним верх, и он в отчаянии убивает себя.

Для Аристотеля герой трагедии — человек, в общем-то, хороший, но допустивший роковую ошибку (hamartia). Когда герой по неведению, желая добиться своими действиями одного результата, добивается прямо противоположного (peripeteia) — это трагическая ошибка. После того как ошибка допущена, герой внезапно прозревает (anagnorisis) и видит, что он натворил.

Жизненный сценарий некоторых людей прямо следует правилам драматургии, сформулированных Аристотелем, и именно поэтому их сценарий называется сценарием трагической ошибки. Они идут по жизни, слепо выполняя предписания других людей, которые ведут их к саморазрушению. Некоторые из них прозревают, когда уже поздно, например на смертном одре. Некоторые умирают, так и не увидев, что они с собой сделали. Зрители их спектакля в ужасе и не в силах отвратить трагическую развязку смотрят, как герой, как им кажется, сознательно разрушает себя. Алкоголизм и другие виды зависимости, хроническая депрессия, завершившаяся самоубийством, безумие — все это сценарии типа Трагическая ошибка.

Сходство течения жизни человека с античной драмой позволяет лучше понять законы судьбы через закономерности драматургии.

В любом трагическом сценарии, в частности в трагедии «Царь Эдип», герой обязательно совершает нечто известное заранее, причем совершает, послушно следуя велению рока, и публике с самого начала известно, что героя ждет катастрофа. Как мне кажется, интерес к трагедии обусловлен не только ее сходством с жизнью зрителей, но и предсказуемостью, с которой на сцене постепенно реализуется сценарий жизни героя.

Финал «Царя Эдипа» известен заранее. В тексте трагедии три разных предсказателя последовательно предвещают, что Эдип убьет своего отца и совершит инцест с матерью. Тирезий тоже предсказывает события пьесы, когда говорит: «И будет показано, что (убийца Лая. — Примеч. авт.) — Тебан. И это откроется слепому, который сейчас видит; нищему, который сейчас богат».

Все предсказания трагедии сбываются, и это делает ее еще более увлекательной.

В жизненном сценарии также присутствует предсказание будущих событий. Например, один сорокапятилетний алкоголик сказал мне, что он верит, что причиной его алкоголизма стало предсказание одного старика из Сиама, сделанное за пятнадцать лет до нашей с ним встречи. Этот мужчина рассказал мне, что пятнадцать лет назад он служил пилотом и, будучи в отпуске, отправился в Сиам, где один ясновидец буквально сразу сказал ему, что он умрет от пристрастия к алкоголю. Теперь, пятнадцать лет спустя, он чувствовал, что его неудержимо влечет к спиртному, и боялся, что предсказание действительно сбудется. Он понимал (его Взрослый знал), что предсказание не может стать причиной алкоголизма, но тем не менее чувствовал (его Ребенок верил), что это так и что он бессилен что-либо сделать, чтобы отвратить неизбежный исход. Этот мужчина чувствовал себя зрителем трагедии, происходившей помимо его участия и помимо его воли. Для него события его жизни разворачивались в соответствии с пророчеством ясновидца, так же как для Эдипа его жизнь развивалась в полном соответствии с предсказанием Тирезия.

Сценарий — это план, в котором записаны важнейшие события жизни человека. Этот план не составляется богами. Он происходит из детства человека, из решения, принятого им. Можно предположить, что в случае с моим знакомым мудрый старец сумел увидеть его склонность к саморазрушительному поведению, которая позже привела его к зависимости от спиртного. Люди (например врачи), которым приходится беседовать с большим числом людей (например больных), чувствуют саморазрушительные тенденции индивида задолго до того, как они себя проявят и он заметит их. Сценарий руководит жизнью человека (начиная с позднего детства и до конца жизни), определяя ее направление, и тренированный наблюдатель способен довольно точно предсказать это направление.

Понятие о решении относительно жизненного пути, которое принимается в раннем детстве, не удивит того, кто хоть раз слышал, как строили жизненные планы дети, которые позже стали адвокатами, врачами или инженерами. Это кажется естественным, но труднее поверить, что точно так же, как решают стать инженером или адвокатом, можно решить в будущем стать алкоголиком или самоубийцей.

Пока Фрейд не создал понятия «эдипов комплекс», миф об Эдипе было принято считать трагедией судьбы, чей «…трагический эффект возникает от контраста между высшей волей богов и тщетными попытками человека избежать предназначенной ему беды». Так писал Аристотель в «Поэтике». Фрейд же принял иную точку зрения, сделав акцент на инцесте.

Фрейд считал, что частое желание его пациентов мужского пола убить своего отца и обладать матерью имеет отношение к содержанию трагедии Софокла. По мнению Фрейда, названная трагедия вызывает в зрителях страх и жалость, так как отражает переживания каждого ребенка, которого воспитывают родители.

Однако, как мне кажется, для анализа сценария трагедии Эдипа главное — это предрешенность трагической развязки; я считаю, что именно она зачаровывает зрителя, который чувствует себя таким же бессильным перед своей судьбой, как и Эдип.

Жизненный сценарий — почти то же самое, что судьба. Разница лишь в том, что богов греческой трагедии в нем заменяют отец и мать человека, перед запретами которых он бессилен и чьим предписаниям он слепо следует всю свою жизнь, несмотря на то что они подталкивают его к саморазрушению.

Глава 4
Затруднительное положение ребенка

Каждое новое поколение людей — это сырье для воспитательного процесса, пока еще полностью душевно здоровые дети. К сожалению, появившись на свет, маленький человек сразу же попадает в затруднительное положение ввиду разницы между тем, чем он мог бы стать, и тем, чего ему будет позволено достигнуть. Эта разница может быть колоссальной: потенциал некоторых детей уничтожается прямо при рождении. Другим детям позволяется несколько большее развитие.

Сценарий начинается с решения, которое принимает Взрослый в маленьком ребенке. На основе доступной ему информации он решает, что определенная жизненная позиция, определенные ожидания и определенный жизненный путь являются правильным разрешением проблемной ситуации, в которой он находится. Суть этой проблемной ситуации — в конфликте между желаниями ребенка и запретами, которые ставит перед ним его семья.

Наибольшее влияние (или давление) на личность ребенка оказывает Ребенок его родителей (рис. 5А). Таким образом, детское состояние Я родителей человека — основной фактор формирования жизненного сценария.

Колдуны, людоеды и проклятия

Мир сказок дает нам важные ключи к проблеме формирования личности. Во многих сказках фигурируют злой колдун или великан-людоед и добрый колдун/колдунья^[4] — результат (как и в случае мифа об Эдипе) интуитивного прозрения. В жизненном сценарии роль колдунов играют отец и мать. Таким образом, на детей их родители влияют как добрые или злые волшебники, что впоследствии отражается на их личности.

У каждого человека есть три состояния Я, поэтому, чтобы понять личность человека, следует проанализировать все три состояния Я обоих его родителей (рис. 5А). Если сценарий жизни человека имеет разрушительный характер, значит, детское состояние его отца или матери (Ре_о или Ре_м) обладало чертами Злого Волшебника (или волшебницы). Такое состояние еще называется Сумасшедшим Ребенком родителей и имеет глубочайшее влияние на их детей. В этом случае трех- или четырехлетний ребенок находится под властью смущенного, напуганного, своенравного и всегда непредсказуемого детского состояния Я отца или матери.

Кроссман показал, что в благополучной семье о ребенке заботится, его защищает и воспитывает Родитель его родителей, а их Взрослый и Ребенок играют меньшую роль. «Меньшую» не значит «менее важную». Взрослый родителей мотивирует ребенка к усвоению законов логики, а Ребенок родителей поощряет Естественного Ребенка ребенка. Тем не менее именно Заботливый Родитель несет основной груз обязанностей по воспитанию подрастающего поколения, и ни Ребенок, ни Взрослый родителей не имеет права осуществлять полный контроль над этим процессом.

Главная цель Заботливого Родителя — поддерживать, защищать и развивать Ребенка. Реакция Заботливого Родителя на новорожденного: «Я буду заботиться о тебе, что бы ни случилось». Родительское поведение содержит инстинктивный и приобретенный компоненты. Однако одного родительского инстинкта недостаточно, чтобы воспитать ребенка до состояния взрослости. В хорошей семье у родителей высока доля приобретенных родительских навыков. Заботливый Родитель позволяет ребенку быть самим собой: свободно говорить и двигаться, исследовать мир и быть свободным от ограничений.

С другой стороны, если родители сами находятся под давлением обстоятельств — оба вынуждены работать по восемь часов в день, или у них еще восемь детей и только одна комната на всех, — тогда у ребенка просто нет ни места, ни возможности для самовыражения; Ребенок отца и Ребенок матери говорят ему: «Нет! Не шуми, не стучи, не смейся, не пой и не радуйся!» Заботливый Родитель отца или матери, возможно, радуется активности ребенка, но их Ребенок бунтует против нее и вытесняет Заботливого Родителя с его законного места. Когда у малыша формируются три состояния Я Родителя, он копирует отца и мать. Он запоминает родительские реакции — не поддержку и помощь Заботливого Родителя, а бьющие через край чувства ревнивого, рассерженного, напуганного Ребенка своих родителей. В этом случае родительское состояние ребенка, скопированное с детского состояния отца или матери, называют Злым Волшебником (Волшебницей), Электродом, Сумасшедшим Ребенком или Большим Свином.

Таким образом, в семье, которая создает у ребенка сценарий трагической ошибки, воспитанием детей занимается не Родитель отца или матери (Ро_м или Ро_о), а псевдо-Родитель, то есть их детское состояние Я (Ре_о или Ре_м ). Это состояние не способно эффективно выполнять обязанности отца или матери, что, как правило, приводит к формированию определенного сценария у молодого поколения.

Положение ребенка в такой семье показано на рис. 5Б. Отец четырехлетней сиротки Энни позволил своему Ребенку стать псевдо-Родителем. Ребенка этого мужчины раздражала необходимость заботиться о маленькой дочери, и ее потребности были ему в тягость. Кроме того, он верил, что, чтобы не избаловать дочку и сформировать у нее сильный характер, нужно отказывать ей во всех ее желаниях, давая ей вместо желаемого нечто другое, по его мнению, более полезное для нее. Например, когда она мечтала получить на Рождество плюшевого мишку и отец знал об этом, он специально подарил ей другую игрушку, которую она совсем не хотела, веря, что «так будет лучше для нее». Естественно, маленькая девочка скоро поняла, что ее желания никогда не исполнятся.

Обстоятельства, которые она не могла контролировать, автоматически делали невозможным исполнение ее желаний. Поэтому она решила, что, скрывая свои желания, можно сделать их осуществление хотя бы чуть-чуть более вероятным. Она также заметила, что даже невысказанное желание можно нечаянно выдать, если заплакать от разочарования. Чтобы не дать отцу возможность ни узнать, ни вычислить путем дедукции, чего она хочет, девочка решила, что плакать нежелательно. Таким образом, отец вынудил ее ничего не хотеть, ничего не просить и никогда не выражать свое разочарование. Этот запрет, навязанный ей отцовским Ребенком (Ре_о), стал частью родительского состояния (Pо₁) девочки. Потом девочка стала взрослой женщиной, и до тех пор, пока она не отказалась от своего сценария, она носила внутри своего Ребенка отцовский запрет: «Никогда ничего не проси». Этот принцип руководил всеми мало-мальски значимыми ее действиями на протяжении многих лет.

Родители внушают своим детям ограничения, запреты и предписания ради своего удобства или спокойствия. Мать одного мальчика боялась агрессивных мужчин, так как ее муж, по характеру агрессивный, бил ее и бросил ее одну с ребенком. Поэтому она не хотела, чтобы ее сын вырос агрессивным, мужественным, и использовала запреты «не будь агрессивным», «не будь решительным» и предписания «какой ты у меня добрый», «ты мой тихий мальчик». Поэтому он рос немужественным, приняв многие особенности женского поведения. Он был не таким, как другие мальчики, поэтому они смеялись над ним и однажды назвали его странным. Для него слово «странный» связалось с понятием гомосексуальности. Он посмотрел в словаре, что значит быть гомосексуальным, и прочитал, что так называют мужчину, который вступает в сексуальные отношения с другим мужчиной. Однажды он гулял в парке и к нему приблизился мужчина. С ним он получил первый гомосексуальный опыт, который ему понравился. В этот момент юноша решил, что он всегда был гомосексуален, и стал жить соответствующей жизнью. Таким образом, имея набор запретов и предписаний со стороны матери, он пришел к решению о том, что он является тем, кем на самом деле не являлся, даже не имея альтернативных вариантов решения. Его выбор гомосексуального поведения не был свободным; воздействие семейной обстановки плюс другие факторы сделали его таким. Например, ему не было позволено вступать в сексуальные отношения с женщиной. Сценарный анализ мог бы освободить его и дать ему возможность выбрать между отношениями с женщинами и отношениями с мужчинами (или и то и другое).

Итак, давление домашней обстановки вкупе с другими обстоятельствами подталкивает человека к преждевременному решению относительно своего жизненного пути. Одни дети решают, что они гомосексуальны, другие — что они глупы или неловки, третьи — что обязательно будут несчастливы.

Было бы любопытно понять, почему родители хотят, чтобы их отпрыск был неуклюжим или глупым. Представьте себе, что появляется на свет нежеланный ребенок. Мать, у которой уже было трое детей, больше не хотела рожать, но зачала против своей воли, когда муж явился домой пьяным и изнасиловал ее. Аборт сделать не удалось, и вот мальчик появился на свет. Роды были очень трудными. Итак, герой был неприятностью для своих родителей с самого начала. После родов матери наложили пятнадцать швов: он был неуклюжим с самого рождения. Поэтому его все называли неуклюжим: он с самого начала делал все не так и, кроме того, напоминал матери ее брата, который тоже был неуклюж. Поэтому она часто думала (и говорила): «Он совсем как дядя Чарли, такой же неуклюжий». Вскоре и мать, и отец уже не называли его иначе, как бы ни был мал совершенный им промах. Его родителям было выгодно думать о нем как о неуклюжем мальчике: это позволяло им выразить свой гнев и чувство вины за то, что они не могли как следует о нем позаботиться.

Запреты

На языке сказок запрет — это «проклятие», то есть запрещение или ограничение свободы действий ребенка. Он всегда формулируется в виде отрицания. Запрет всегда отражает страхи, желания или гнев Ребенка родителей. Запреты отличаются широтой области применения, интенсивностью и зловредностью. Некоторые запреты касаются лишь конкретных действий: «не пой», «не смейся громко» или «не ешь много сладкого». Другие охватывают почти весь возможный спектр действий человека: «не будь счастливым», «не думай» или «не делай ничего».

Интенсивность запрета зависит от того, каковы будут последствия непослушания. Например, когда запрет «не будь счастлив» интенсивен, малейшее проявление счастья ведет к большой беде; минимальная же интенсивность означает, что в случае нарушения человека ждет легкое неодобрение. Выбор разновидности поведения, подвергающегося запрету, зависит от того, на что направлен фокус внимания Злого Волшебника; запрет может гласить: «не думай», «не будь счастлив», «не получай удовольствия от секса», «не выражай гнев», «не будь здоровым» или «не принимай поглаживания», «не отвергай поглаживания», «не давай поглаживания».

Что касается зловредности, то одни запреты имеют долговременный разрушительный эффект, а другие — нет. Как и игры, запреты можно разделить по степени их жесткости. Например, запрет третьей степени мистера Бруто,^[5] алкоголика, гласил: «Никогда не бездельничай». Запрет был не только долговременным, но и зловредным, поэтому мистер Бруто был не в силах избежать работы, которая ему не нравилась, иначе, нежели будучи уволенным за пьянство.

С другой стороны, некоторые родительские запреты полезны. Например, мать говорит ребенку: «Не суй пальцы в розетку». Такой запрет первой степени эффективно помогает матери контролировать поведение отпрыска, но он незловреден. Если только это не часть более широкого запрета («ничего не трогай», «не трогай электрические и механические приборы — это не женское дело»), его действие продлится ровно столько времени, сколько нужно ребенку (мальчику или девочке), чтобы научиться пользоваться розеткой и электроприборами в соответствии с техникой безопасности.

Предписания

Трагические сценарии основаны на негативных запретах, которые сопровождаются суровыми санкциями (наказаниями). Но на поведение детей также сильно влияют предписания. Понятие предписаний, разработанное Рональдом Лэнгом, помогает объяснить, как родители добиваются того, чтобы их дети не не делали что-то, а делали нечто другое. Говоря словами Лэнга:

Один способ добиться от кого-либо, чтобы он сделал что-либо, — это приказ. Заставить кого-либо стать чем-либо, чем другой его считает, или чем, как кажется другому, он является, или тем, чем другой человек не хотел бы его видеть (независимо от того, хочет ли этого сам человек), — это совсем другое дело. В гипнотическом контексте человеку не приказывают стать кем-то или чем-то, ему просто говорят, что он этим является. Предписания гораздо сильнее приказов (или других форм принуждения или убеждения). Инструкция не обязательно должна иметь форму инструкции. Я убежден, что мы получаем свои первые (и самые длительные по своему действию) инструкции в форме предписаний. Мы стали тем, кем нас называли в детстве. Родители не говорили нам быть хорошим (хорошей) или плохим (плохой) мальчиком (девочкой). Они называли нас хорошими или плохими. Они «давали нам понять», кто мы такие. При таком способе общения информация передается не словами. Предписание — это не инструкция и не запрет. Это мистификация или одна из разновидностей гипнотического внушения…

Гипнотизер может приказать человеку почувствовать нечто и затем забыть о факте приказа. Можно просто сказать ему, что он чувствует, а еще лучше — сказать об этом третьему лицу в присутствии человека, которого надо загипнотизировать.

Будучи под гипнозом, человек чувствует то, что ему внушили, и не знает о том, что он находится под гипнозом. Как много из того, что мы чувствуем, мы чувствуем под влиянием гипноза? Как много людей являются тем, чем их сделали с помощью гипноза?

Слово — это команда. А порой гипнотические отношения между людьми так сильны, что один превращается в то, чем его считает другой, от одного взгляда, от прикосновения, от кашля. Не нужно слов. Предписание может быть двигательным, осязательным, зрительным, обонятельным. Такое предписание равнозначно неявной инструкции.

Следовательно, если я хочу вас загипнотизировать, я не скажу: «Я приказываю вам почувствовать холод». Я сообщаю вам, что холодно, — и вы немедленно почувствуете холод. Я думаю, многие дети начинали свое превращение именно так.

Мы говорим им, как обстоят дела, и они занимают свое место, место, которое мы предусмотрели для них. А затем они будут выбирать свои цели из тех возможностей, которые мы для них обозначили.

Мне кажется, то, что говорится словами, имеет меньше значения.

То, что мы обозначили как их личность, это сценарий драмы…

Клинический гипноз предполагает сознательное использование внушения. Семейный гипноз — никогда. Ни один родитель не описал мне эту технику как сознательную стратегию воспитания.

Чаще родители приходят в замешательство, видя, что ребенок, которому сказали делать Y и дали понять, что он X, делает X.

«Я пытаюсь заставить его дружить с другими ребятами, но он у меня такой замкнутый, такой эгоистичный. Правда, мой милый?»

«Я все время говорю ему быть аккуратнее, но он такой неряха, не так ли, мой мальчик?»

Я считаю книгу Лэнга «Политика семьи» (из которой я взял приведенную цитату) необходимой основой для понимания того, как «пишутся» жизненные сценарии.

Предписания сообщают ребенку, что он должен делать, запреты — от чего он должен воздерживаться, чтобы не лишиться родительской благосклонности. Выполнение предписаний вознаграждается, нарушение запретов карается. Эта «семейная программа модификации поведения» помогает родителям контролировать действия своих отпрысков точно так же, как психологи в лаборатории контролируют поведение подопытных крыс с помощью избирательного подкрепления и наказания.

Родительские предписания, как и проклятия, часто возникают в жизни ребенка уже в момент рождения. Например, родители часто предсказывают, что тот или другой их ребенок вырастет здоровым или нездоровым, глупым или умным, счастливым или несчастным. Мать одного алкоголика, еще когда ее сын был совсем маленьким, узнала из гороскопа о том, что в будущем у него возникнет пристрастие к спиртному, и не раз говорила ему об этом, пока он был маленьким. Мифы, говорящие о сбывшихся родительских предсказаниях, передаются детям. Один человек, гордившийся своей проницательностью, рассказывал, что, когда он высунул голову из родового канала, он тут же открыл глаза и посмотрел по сторонам. Всякий раз, когда с другим человеком случалась малейшая неприятность, родные напоминали ему, что он появился на свет в пятницу тринадцатого числа и поэтому будет несчастен всю жизнь. Что характерно, большинство людей верят, что их настоящее состояние обусловлено судьбой, а не родительскими предписаниями. Этот феномен иначе называется самоисполняющимся пророчеством: ожидаемое поведение возникает просто потому, что его ждут.

Имена тоже содержат в себе намек на то, что ожидают от ребенка родители: мальчик, названный Джоном в честь отца, должен, по мнению родителей, продолжить его дело. От Джесси ждут, что она будет скандальной, от Джиджи — сексуальной привлекательности, от Альфреда — любви к порядку, чистоте и аккуратности. Берн пишет в книге «Люди, которые играют в игры» о том, как имя может стать способом родительского программирования. Он также говорит о двух важных сценариях, связанных с рождением: «Происхождение» и «Искалеченная мать». Первый сценарий включает веру человека в то, что он — не сын (дочь) своих родителей, а найденыш; второй — знание о том, что его рождение причинило матери серьезные повреждения. Такие сценарии, основанные на реальных фактах или вымысле, оказывают сильное воздействие на всю жизнь своего носителя. Я обнаружил, что сценарий «Происхождение» имеет две разновидности: «Сын (дочь) короля» и «Сын (дочь) проститутки». Последний особенно влияет на жизненный путь девочек. Что касается сценария «Искалеченная Мать», то Эрик Берн замечает: «Слова „моя мать умерла, когда рожала меня“ настолько трагичны и тяжелы, что произнесшему их необходимы добрая помощь и участие».^[6]

Колдовство

Транзактный анализ и анализ сценариев связаны с анализом двойных транзакций, происходящих одновременно на двух уровнях: социальном (видимом, слышимом, осязаемом уровне взаимодействия между людьми) и психологическом (скрытом, неявном уровне, который может сопровождать взаимодействие на социальном уровне).

Точность понимания и прогнозирования поведения людей зависит от чуткости к событиям, происходящим на психологическом уровне. Без понимания скрытых взаимодействий интерпретация поведения будет поверхностной. В игре социальный уровень, как правило, хорошо заметен постороннему наблюдателю; психологический же уровень можно понять лишь интуитивно.

Анализ сценариев, то есть решений относительно своего жизненного пути, принятых людьми в раннем возрасте под влиянием родительских запретов и предписаний, требует понимания того, как именно родители передают Детям информацию о том, какие их действия желательны для родителей, а какие — нет. Родители довольно редко прямо говорят своим детям: «Я хочу, чтобы ты умер», или «Не думай», или «Ты никуда не годишься». Указания такого рода даются детям в завуалированной форме. Эти зашифрованные сообщения мы будем называть «магическими посланиями», так как они магическим образом влияют на весь ход жизни отпрысков.

Власть, которую родители имеют над детьми — власть формировать их личность по своему усмотрению, — это часть более общей человеческой способности к колдовству. Анализ колдовства — скрытая цель транзактного анализа. Для этого транзактные аналитики изучают скрытые сообщения и их эффект.

Человека можно изменить к лучшему или к худшему, — следовательно, нужно говорить отдельно о белой и черной магии. Силы, которые занимаются соответственно белой и черной магией, — это Заботливый Родитель и Большой Свин.

Белая магия

Заботливый Родитель наделяет ребенка силой, способностью мыслить и чувствовать, добротой, чуткостью, красотой и здоровьем.

Белая магия предполагает участие двух или трех частей личности: Колдуна, или передатчика, получателя и Третьего лица, или посредника. Магическое послание может передаваться как напрямую, так и через Третье лицо (или целую группу посредников).

Белая магия — это поддержка и предписания стать умным, добрым, красивым, чутким и т.д. Так, Колдун может сказать ребенку: «Мне нравится, что ты умный», или «Ты та-а-а-акой красивый!», или «У тебя очень хорошее здоровье», или, например, через Третье лицо: «Разве он не умница?», или «У Джилл такие красивые глаза!», или «Доктор сказал, что у Джека отличное здоровье». Косвенное послание имеет больший эффект, чем прямое. Например, последнее магическое послание влияет на Джека сразу двумя путями. 1. Он слышит (и верит) утверждению «Джек здоров», адресованному Третьему лицу. 2. Через эффект, который послание будет иметь на Третье лицо: ведь оно теперь будет думать так же, как Колдун. Передача информации посреднику может осуществляться и в отсутствие ребенка: Колдун скажет Третьему лицу об уме, красоте или здоровье Джилл, а Третье лицо передаст послание Джилл, как только они встретятся.

Особенность магических посланий в том, что их сила не зависит от слов. Слова — только средство. «Мне нравится, что ты умный» может быть и злым магическим посланием о том, что ребенок слишком умен, в то время как «Мне нравится, что ты умный» — не может. Некоторые части послания заряжены энергией, а другие — нет, и перемещения энергии внутри высказывания от слова к слову значат больше, чем сами слова.

Источник доброго волшебства — Заботливый Родитель, чье назначение — заботиться о других людях и защищать их. «Заботливое» магическое послание делает человека сильнее и освобождает его от подавляющей власти Большого Свина. Кроме того, доброе волшебство дает человеку силы самому освободиться от того, что его подавляет. Заботливый Родитель с древних времен известен людям как ангел-хранитель, добрая волшебница или Матерь Божья, защищающая людей от зла и несчастий.

Черная магия

Все, что было сказано о добром волшебстве, относится и к злому, естественно, за исключением источника и целей колдовства. Белая магия отличается от черной своим воздействием на объект. Если колдовство делает человека сильнее — то оно доброе. Если слабее — то оно злое.

Важно понять, что злое волшебство часто используется «во благо» ребенка — так, как его понимает Колдун; любое предписание, не важно, насколько добрым оно выглядит, может оказаться злым. Например, определенным образом поданное предписание быть красивой может повредить женщине, так как может помешать ей и другим воспринимать ее как умную или сильную.

Таким образом, некоторые виды колдовства, которые выглядят как белая магия, являются на деле разновидностью черной, так как «подарок» либо не нужен «приемнику», либо, будучи полезным в одном отношении, ослабляет его в другом.

Причиной реализации власти над другим человеком ему во вред являются два фактора. Первый фактор — дефицит чего-либо. Когда в некоторой ситуации ресурса явно не хватает на всех, более сильные люди используют свою силу, чтобы заставить более слабых поделиться. Используемая при этом сила может быть грубой физической силой, как в случае, когда человек убивает другого человека и забирает его еду или землю; она также может принимать форму психологического насилия (когда более сильная личность создает такую ситуацию, в которой личность более слабая добровольно откажется от искомого). Этот прием называется методом скрытого принуждения: здесь человек позволяет принудить себя к чему-либо, так как верит обману, который оправдывает принуждение.

Вторая причина, которая толкает людей на использование черной магии, иначе называется ситуацией «горячей картошки». Здесь злое волшебство возникает как ответ на обвинение в низкой значимости, исходящее изнутри личности или извне. Иными словами, когда один человек чувствует себя плохим, он стремится передать это чувство другому, и, таким образом, доказав, что другой плох, он освобождается от давления собственной «плохости». Так, человек чувствует себя сильнее, когда имеет возможность контролировать другого человека. Одним словом, чтобы почувствовать себя лучше, надо заставить другого чувствовать себя хуже.

Рассмотрим эти две возможности на примере ребенка, который рождается в гетто. В его семье уже есть мать, отец, дедушка, два мальчика и две девочки — 10, 8, 6 и 4 лет соответственно, и все они живут в трехкомнатной квартире. Семья живет на пособие, дед — алкоголик, а у двоих старших детей нелады с законом. Итак, в этой семье появляется на свет еще один ребенок.

В жизни этой семьи явно отсутствует физический комфорт. Здесь слишком мало места, мало еды, мало поглаживаний, мало времени и мало энергии для того, чтобы заботиться об Ультимо.^[7] Все члены семьи знают, что с появлением новорожденного места, еды, энергии, поглаживаний и т.д. станет еще меньше, и, хотя поначалу новорожденному будут предоставлять все, в чем он нуждается, скоро придет день (возможно, это будет первый день рождения), когда стесненные обстоятельства семьи коснутся и его. Положение семьи заставляет каждого заботиться о себе самому. У Ультимо скоро начнут силой отнимать его долю и принуждать его к подчинению психологически. Он станет получать сообщения «ты глупый», «чего ты болтаешься под ногами?», «пошел вон отсюда», «иди играть на улицу (ха-ха)», «дрянной мальчишка» и т.д., направленные на то, чтобы ослабить его и не дать ему потребовать то, что принадлежит ему по праву. Так бедность порождает злое волшебство.

Наряду с недостатком ресурсов, который ведет как к физическому, так и к психологическому насилию, у нескольких членов семьи также может быть недостаток чувства собственной ценности. Например, отец не смог найти хорошую работу и чувствует себя неудачником. Жена утром назвала его ничтожеством и бездельником. После завтрака, вместо того чтобы идти искать работу, он садится смотреть телевизор. У Ультимо каникулы, и он дома слушает музыку. Отец, которому стыдно за себя, раздражается на сына и требует, чтобы он пошел помыл посуду. Когда сын, следуя примеру отца, отказывается, отец называет его ничтожеством и лентяем. Таким образом он избавляется от «горячей картошки», перебросив ее сыну, и наслаждается кратким отдыхом от чувства собственной ничтожности. Затем мать ставит на стол еду, чувствуя себя плохой хозяйкой, так как на обед одна картошка, и Ультимо говорит: «Мама, а в школе нас учат, что надо есть мясо по крайней мере раз в день». В ответ мать со злобой отвечает ему: «Заткнись, я вижу, ты слишком умный», и ему достается еще одна «горячая картошка». На короткое время мать перестает чувствовать вину, так как она замещается справедливым негодованием от бестактности Ультимо. Ультимо чувствует, что он сделал что-то очень плохое. Он выходит из ситуации с чувством вины, ничтожности и с ощущением того, что он эгоист. Все эти чувства со временем становятся частью его Большого Свина и преследуют его в течение всей жизни.

Черная магия иначе называется проклятием, или порчей. Ее сила безгранична, особенно если группа людей использует ее по отношению к одному человеку. Смерть в результате вудуистского обряда (когда все жители деревни дают одному человеку так называемый «глаз дьявола») — именно такой случай. Безумие, или так называемая шизофрения, — это цивилизованный вариант смерти от вудуистского проклятия — психологическое убийство человека путем коллективного использования черной магии.

Очень важно понимать, что маленький ребенок беззащитен перед злым волшебством. Семейная ситуация, в которой Ребенок отца или матери принимает на себя функции Родителя, сравнима с положением в концентрационном лагере, где двое рослых и сильных надзирателей терроризируют (физически и психологически) трехлетнего узника. Это сравнение оправдано, так как власть запретов в некоторых сценариях невозможно преувеличить. Мы еще вернемся к этому вопросу в главе, касающейся терапии.

Следовательно, сценарий является результатом решения, которое ребенок принимает, выбирая между своими потребностями и ожиданиями и требованиями и запретами, которые он встречает в семейном кругу. Сценарная матрица (см. рис. 5) помогает наглядно представить силы, которые влияют на это решение. Диаграмма показывает, что вклад родителей в то, какое решение будет принято, является огромным, особенно в раннем детстве, когда другие люди не общаются с ребенком. Эта позиция находится примерно посредине между крайней социологической точкой зрения, которая считает личность стопроцентным продуктом внешних влияний, и крайней психологической, которая рассматривает поведение как результат действия исключительно внутренних сил.

Глава 5
Решения

Когда ожидание ребенка, что его будут защищать и о нем будут заботиться, не оправдывается, у него формируется основа жизненного сценария. Это похоже на то, как если бы посторонние силы препятствовали росту ребенка: пока он не уступит этим силам, жизнь будет для него трудна, часто невыносима. Таким образом, ребенку приходится отказаться от своих естественных прав и приспособить свои ожидания к ситуации. Этот процесс является решающим для формирования сценария и называется решением.

Сценарное решение — это изменение ребенком своих ожиданий в соответствии с реальностью.

Время решения

Разные люди принимают сценарное решение в разном возрасте. При нормальном течении жизни решение относительно того, кем человек хочет быть и каких целей добиваться, должно приниматься поздно, так как для выбора необходима информация. В случае, если ребенок не испытывает неоправданного давления на себя, важные решения относительно жизненного пути принимаются не раньше отрочества.

Сценарий возникает в результате решения, принятого под давлением обстоятельств задолго до того возраста, в котором возможно принятие обдуманного решения.

Эмоциональные нарушения можно разделить по их степени, или зловредности. Психоз (шизофренический или депрессивный), саморазрушительное поведение наподобие алкоголизма — это трагические сценарии, или сценарии третьей степени. Они основаны на запретах третьей степени, сообщенных человеку в раннем детстве. Так называемые невротические расстройства, равно как и обычная несчастливость, — это банальные сценарии первой и второй степени, основанные на запретах и (или) предписаниях соответственно первой и второй степени. Такие решения принимаются в подростковом возрасте.

Качество решения зависит от уровня развития интеллектуальных навыков Маленького Профессора на момент принятия решения. Восприятие и логическая способность Маленького Профессора отличается от таковой Взрослого. Кроме того, Маленькому Профессору приходится оперировать неполной информацией, ввиду того что его источники информации ограничены. Как правило, чем раньше человек принимает сценарное решение, тем более неполны данные и несовершенна логика, которыми пользуется Маленький Профессор при принятии этого решения.

Принятие решения облегчает маленькому человеку жизнь и повышает его сиюминутную удовлетворенность жизнью. Например, молодой человек, чья мать не поощряла в нем проявления мужественности, вспоминал, что она бывала очень недовольна, когда он играл с грубыми соседскими мальчишками. Кроме того, он замечал, что, когда он подражал своим товарищам по играм, его мать расстраивалась. Он не находил никакой поддержки «мальчишеского» поведения со стороны отца, который был на стороне жены в том, что касалось мужественности и физической активности. Малышу хотелось быть таким, как все, но это желание встречало такое сильное сопротивление и давление со стороны матери, что однажды, в определенный день определенного месяца определенного года, он решил, что хочет быть «хорошим маленьким мальчиком своей мамы». Очевидно, что это решение сильно облегчило ему жизнь. Когда в тридцать пять лет он обратился к психотерапевту, он выглядел именно так, как полагается выглядеть хорошим мальчикам, — аккуратно и чисто одетым, вежливым, подтянутым, тактичным и уважительным. К сожалению, решение, которое помогло ему в десятилетнем возрасте, сейчас причиняло ему страдания. Его решение повлияло на его сексуальную жизнь: он практиковал такие деперсонализованные формы сексуальной активности, как вуайеризм и мастурбация, что совершенно отвечало маминому идеалу хорошего, тихого маленького мальчика. Решение повлияло и на профессиональную жизнь молодого человека, так как в любой работе он считал необходимым выполнять мамины требования. Из-за этого все его поступки носили детский характер и были окрашены в тона уступки, смешанной с горечью. Горечь возникала оттого, что, хотя он и решил быть хорошим мальчиком, это решение заставило его подавить гнев и раздражение.

Нужно заметить, что в случае травматического невроза — нарушения, вызванного травматическим событием, — также имеет место сценарное решение, которое принимается в результате внезапного и сильного, а не продолжительного, как в других случаях, давления обстоятельств.

Одним из важных наборов запретов и предписаний, которые заставляют ребенка принимать сценарное решение в раннем возрасте, является программирование половой роли. В соответствии с половыми ролями все человечество разделяется на два лагеря, обитатели которых должны отличаться по ряду важных признаков. На мой взгляд, сценарий половой роли причиняет человеку не меньше вреда, чем любой другой, и последствия действия такого сценария я продемонстрирую в главе, посвященной мужским и женским банальным сценариям.

«Хорошие» сценарии или жизненные планы, которые содержат социально одобряемые действия (как, например сценарий мученика, героя, инженера, врача, политика или священника), также могут быть результатом преждевременного решения. В целом такой сценарий может показаться полезным для человека, хотя принимать решение несамостоятельно и не имея полной необходимой информации все равно вредно.

Чтобы личность и ее жизненный путь были свободны от сценариев, решение должно приниматься тогда, когда у человека имеется достаточно информации для него при отсутствии давления и при наличии автономии.

Форма решения

Эрик Эриксон называет позицию, с которой ребенок появляется на свет, позицией базового доверия. Он пишет, что в основе этой позиции лежат чувства ребенка, который ощущает себя как одно целое с миром и мир как одно целое с собой. Они наиболее ярко выражены в те моменты, когда мать, например, кормит малыша грудью или укачивает его на руках, и, конечно же, полностью проявляются in utero (в утробе матери. — Примеч. перев.).

Транзактный анализ описывает чувство базового доверия как первую и основную из четырех экзистенциальных позиций («Я в порядке, Ты в порядке», «Я не в порядке, Ты в порядке», «Я в порядке, Ты не в порядке» и, наконец, «Я не в порядке, Ты не в порядке»).

Первичная позиция — «Я в порядке, Ты в порядке» — основана на биологической связи ребенка и матери, где мать безусловно откликается на все нужды ребенка. Например, когда котенок голоден и пищит, кошка-мать находит его и подставляет ему сосок. Эту реакцию можно интерпретировать и как проявление материнского инстинкта, и как автоматическую реакцию на стимул: кошка кормит котенка, чтобы прекратить неприятный писк. Я привел этот пример, чтобы продемонстрировать естественную реакцию матери на голодного отпрыска, которая гарантирует первичную взаимосвязь матери и ребенка, порождающую у человека базовое доверие ребенка к миру, или первичную позицию — «Я в порядке, Ты в порядке».

Позиция базового доверия — это позиция Принца (Принцессы), естественная для новорожденных и очень маленьких детей. Причина, по которой ребенок заменяет эту позицию другой, «Я не в порядке» или «Ты не в порядке», — это разрыв естественной взаимосвязи между ним и матерью. Забота, которую мать раньше проявляла к малышу безусловно, исчезает. Не уверенный в том, что о нем позаботятся, ребенок приходит к выводу, что либо с ним самим что-то не так, либо с его матерью, либо с ними обоими. Естественно, это решение принимается не без борьбы. Нужны определенные усилия, чтобы убедить Принца в том, что он не Принц, а Лягушка. Есть разница между ребенком, который чувствует, что с ним все в порядке, но ощущает дискомфорт по причине давления внешних обстоятельств, и ребенком, который уже решил, что с ним что-то не так, и таким образом приспособился к дискомфортному окружению. В ситуациях вроде этой происходит выбор: оставаться Принцем, несмотря на внешнее давление, или стать Лягушкой, уступив ему.

Превращение в Лягушку требует не только перехода от позиции «Я в порядке» к позиции «Я не в порядке», но и сознательных усилий по созданию представления о том, в какую лягушку ты превратился.

Лягушки, Принцы и Принцессы

Сценарий заставляет человека вести себя, как если бы он не был самим собой. Причем это больше, чем простое подражание или внешняя маскировка. Когда ребенок не в состоянии объяснить причины давления, под которым он находится, он претворяет свое решение стать другим человеком в сознательный образ. Этот образ берется из сказок, мифологии, кино, комиксов, телепередач или из реальной жизни. Мифическая личность воплощает в себе решение дилеммы, стоящей перед ребенком. Например, мистер Сальвадор^[8] ассоциировал себя с личностью Иисуса Христа. Он вспоминал, что в детстве родители обвиняли его в убийстве младшего брата. Их мотивы ему были неизвестны. Также он никогда не знал, в шутку или всерьез они это говорили. Тем не менее в детском возрасте мистеру Сальвадору пришлось объяснить для себя это обвинение. Он был воспитан в католической вере, знал катехизис и решил, что должен, как Иисус, искупить свой «первородный грех», живя праведной жизнью. Таким образом, сценарий мистера Сальвадора был основан на биографии Иисуса Христа. В течение жизни он сознательно поддерживал эту идентичность, три-четыре раза в день думая о своем сходстве с Христом. Например, однажды он попросился переночевать у друга. Друг отказал ему, и, выходя из его дома, Сальвадор услышал собственные слова: «Не было им места в гостинице». В другой раз, переживая крайне несчастливые времена своей жизни, мистер Сальвадор поранил лоб. У него потекла кровь, и перед его глазами встало видение тернового венца: в этом случае самоидентификация также была осознанной. Такое сознательное отождествление себя с неким лицом — частое проявление сценария.

Характер, выбранный для имитации, может быть как вымышленным, так и реальным. Так, мистер Джуниор^[9] идентифицировал себя с отцом, умершим, когда ему было семь лет. Мистер Джуниор создал этот образ частично на основании своих обрывочных воспоминаний, частично — рассказов матери. Мистер Нит,^[10] напротив, подражал капитану Марвелу из комикса, который он прочел в двенадцать лет, — вымышленной личности, отчасти похожей на робота.

Выбранный для подражания характер может быть сложнее или проще. Например, образ Христа у мистера Сальвадора был сложной компиляцией всего, что он знал и думал о нем в возрасте, когда принял свое сценарное решение. Он почерпнул знания о Христе из катехизиса и Библии, но снабдил его портрет и несколькими деталями от себя. Например, в детстве он думал, что «Иисус делал это с Марией Магдалиной»: то есть он считал, что Христос не воздерживался от половых контактов и вступал в связи с женщинами, которых утешал и о которых заботился. Такое специфическое понимание образа Спасителя позже воплотилось в конкретные действия: он проявлял сексуальную активность в отношениях с женщинами, которые обращались к нему за помощью.

Мистер Бруто списал свой образ с картины «Мужчина с мотыгой», изображавшей человека, перегруженного непосильной ношей. Мистер Бруто всю жизнь тяжело работал, никогда не задумываясь о причине этого и никогда не возмущаясь.

Нужно заметить, что ребенок, выбирая мифологический прототип, обязательно перерабатывает особенности и обстоятельства его жизни, приспосабливая их к своей ситуации. Именно поэтому при диагностике сценария необходимо понять, как именно человек интерпретирует образ героя, а не ориентироваться на стереотипное представление о нем.

Родители часто бывают шокированы тем, как реализуется сценарий их ребенка, и им бывает трудно понять, что именно они сыграли решающую роль в формировании этого сценария. Родители хотят, чтоб дети их слушались, но, когда дети на основе их запретов и предписаний разрабатывают свой сценарий, они приходят в ужас при виде результата. Классический пример — это история Бадди,^[11] восемнадцатилетнего подростка, который решил, что ему «ничего ни от кого не надо». Это решение проявлялось в крайней вспыльчивости в ответ на давление со стороны родительских фигур. Его гнев был неконтролируем, и, начиная с четырнадцати лет, его регулярно госпитализировали. Бадди помнил, что, когда в шесть лет он бегал за своей старшей сестрой с мясницким ножом, его мать сказала: «Ты слишком маленький, чтобы гоняться за сестрой с ножом!» Иными словами, мать, считая такое поведение допустимым в восемнадцать лет, сказала «фи!», увидев, что Бадди взял нож в руки раньше времени. Аналогично мужчина, который испытывает сексуальное влечение к своей дочери, подталкивает ее к тому, чтобы она сексуально одевалась и сексуально вела себя. Однако, когда он узнает, что тринадцатилетняя дочь беременна, ему трудно признаться себе, что она просто следовала его указаниям. Аналогичная ситуация встречается в «историях болезни» алкоголиков и наркоманов. Они рассказывают, что их родители были в шоке, узнав, что их сын — наркоман или алкоголик, хотя сами много лет показывали ему, как справляться со стрессом с помощью спиртного.

Глава 6
Транзактный анализ сценариев

Сценарии исследуют многие ученые, каждый из которых (или каждая группа которых) расставляет акценты по-своему.

Я отношу себя к сторонникам «транзактного анализа жизненных сценариев» и придаю основное значение транзакционному аспекту. Этим мои воззрения отличаются от воззрений людей, практикующих структурный анализ сценариев, который, на мой взгляд, по духу ближе к психоанализу, чем к транзактному анализу.

О структурном анализе сценариев написано много работ. Эти исследования детально рассматривают сценарные матрицы, источники и содержание запретов и предписаний.

Мой интерес к тонкостям сценариев — практический интерес. Он служит желанию помочь клиенту освободиться от вредоносного родительского и культурного программирования. Как мне кажется, анализ сценария должен быть направлен на поиск пути отмены старого решения и стратегии изменения. Детальное изучение исторических и структурных аспектов сценария кажется мне лишним. Информация о структуре сценария нужна для того, чтобы выдвинуть правильную стратегию решения проблемы, а некоторая дополнительная информация имеет эстетическую ценность, так как позволяет дать элегантное объяснение прошлым и настоящим событиям. Однако, как мне кажется, важнейшие для транзактного анализа сценариев факты — это транзакции, происходящие «здесь и сейчас».

Поэтому мне важнее понять, «что я могу сделать сейчас, чтобы освободиться от своего прежнего решения не доверять никому», чем «было ли решение не доверять никому результатом запретов, исходивших от Ребенка отца или от Ребенка матери».

Структурный анализ сценариев умножает число подразделений состояний Я (последний рекорд — 28). Транзактный анализ сценариев приумножает техники, которые транзактный аналитик сможет использовать для решения проблем своих пациентов в групповой работе. Структурный анализ сценариев проводится в процессе индивидуальной работы. Транзактный анализ сценариев лучше идет в группе, так как требует анализа живого взаимодействия между людьми.

Три основных жизненных сценария

Чтобы разработать стратегию изменения, необходимо не только знать, из чего состоит сценарий, но и верно соотнести сценарий пациента с одной из трех возможных разновидностей сценариев.

Жизненный путь человека искажается сценарным программированием в трех отношениях. За то время, что я работаю психотерапевтом, я обнаружил, что все эмоциональные нарушения можно разделить на три группы «случаев»: несчастливые люди либо страдают от депрессии, которая может довести их до самоубийства, либо «сходят с ума», либо у них формируется зависимость от одного из наркотических веществ. Поэтому я назвал три основных жизненных сценария, соответствующих этим нарушениям, — «Отсутствие любви», «Безумие» и «Безрадостность», или «Без любви», «Без разума» и «Без радости».

Депрессия, или Сценарий «Без любви»

Огромное количество людей в этой стране находятся в постоянном безуспешном поиске близких отношений. С этой трудностью чаще сталкиваются женщины, что происходит по нескольким причинам: женщины более чувствительны к наличию (отсутствию) любви в их жизни и потому хуже переносят одиночество и неудовлетворительные отношения. Недостаток необходимых поглаживаний, затем хронический голод по поглаживаниям, который завершается самоубийством, глубочайшей депрессией или крайней ее формой (кататонией) — вот знакомый многим путь страдания. Сценарий «Без любви» формируется в результате усвоения режима экономии поглаживаний, то есть набора запретов, ограничивающих свободный обмен поглаживаниями между людьми. Экономия поглаживаний подавляет у ребенка естественную способность любить и не дает ему развивать навыки близкого общения. Она обычно ведет к депрессии с доминирующим чувством «меня никто не любит» или «я не достоин любви».

Сумасшествие, или Сценарий «Без разума»

Другая большая группа людей живет с постоянным страхом сойти с ума, и, если верить статистике, 1 % из них уже госпитализированы. В каждом городе есть своя психиатрическая больница: в Энн Арбор — Ипсиланти, в Нью-Йорке — Бельвю, в Сан-Франциско — Напа и Эгнью, в Мехико — Ла Кастанеда и т.д. Страхом сумасшествия страдают больше людей, чем кажется; очень многих преследует образ местного «желтого дома», в который их отвезут, если они потеряют контроль над собой.

Сумасшествие — это крайнее выражение сценария «Без разума». Неспособность справиться с жизнью, чувство беспомощности — то, что в быту называется отсутствием силы воли, леностью, незнанием того, чего хочешь, легкомыслием, глупостью или с�

© Scripts People Live – Copyright ©1974 by Claude M. Steiner. Foreword to the Second Edition copyright © 1990 by Claude M. Steiner

© Перевод на русский язык ООО Издательство «Питер», 2018

© Издание на русском языке, оформление ООО Издательство «Питер», 2018

© Серия «Сам себе психологе, 2018

* * *

Уважаемый читатель!

Вы держите в руках удивительную книгу. Впервые увидевшие свет в 1974-м году, «Сценарии жизни людей» стали бестселлером во многих странах и, триумфально пройдя по всему миру, лишь в 2003-м году они были переведены на русский язык. С момента выхода первого издания этой замечательной книги на русском языке прошло немало лет, однако освященные в ней вопросы и ответы остаются актуальными до сих пор.

Несколько слов о ее авторе, докторе Клоде Штайнере (1935–2017). Самый молодой участник семинаров транзактного анализа Эрика Берна в Кармеле (Калифорния), психиатр, доктор философии (PhD), основатель одного из направлений транзактного анализа – радикальной психиатрии (Radical Psychiatry), соучредитель Международной Ассоциации Транзактного Анализа (ITAA)… Это лишь наиболее важные этапы профессиональной деятельности Клода Штайнера. Приезжал он и в Россию, чтобы обучить специалистов транзактному анализу и эмоциональной грамотности. Автору этих строк повезло неоднократно встречаться с ним на конференциях Европейской Ассоциации Транзактного Анализа (ЕАТА).

О чем же книга «Сценарии жизни людей». О законах формирования человеческой судьбы, о том, как наши детские решения создают канву нашей истории – «сценария». О том, почему свободное развитие так привлекательно, кто его ограничивает и что происходит с теми, кто живет по законам детства. В книге отражены философские ценности автора. Психиатра Клода Штайнера заботили социальные аспекты его профессии, и он верил, что «переживая эмоциональные затруднения, люди тем не менее остаются разумными, полноценными человеческими существами». Другое его утверждение не менее важно:

«Люди от рождения являются душевно здоровыми».

Собственно, в этих утверждениях заключена идея транзактного анализа: каждый человек по своей сути – ОК. Обе фразы нашли более полное воплощение на страницах этой книги: здесь рассматривается формирование жизненных сценариев, лечение алкоголизма и депрессии, использование силы во взаимоотношениях, основы эмоциональной грамотности…

Первые главы «Сценариев» посвящены влиянию воспитательного процесса на формирование сценарных решений у ребенка. Штайнер умеет написать просто о сложном. Так, депрессию, суицид, алкоголизм он рассматривает как результат отсутствия Любви, Радости и Ума. Он пишет, что эти проблемы связаны с запретами, с которыми сталкивается ребенок и которые налагает социум.

«На языке сказок запрет – это „проклятие“, то есть запрещение или ограничение свободы действий ребенка».

Эрик Берн разработал теорию мотивации и для описания базовых потребностей использовал понятное слово «голод». Рассмотрев 6 видов голода, среди наиболее важных он выделил стимульный, структурный голод и голод признания. Используя примеры из практики, Штайнер показывает, что на формирование трагических и банальных сценариев жизни влияет экономия признания или поглаживаний (Теплых Пушистиков).

Язык книги метафоричен, наполнен яркими образами и понятиями: Большой Свин, Родитель Колдун, Теплые Пушистики, Людоеды, проклятия, белая и черная магия… История о Пушистиках близка всем категориям читателей. Взрослые могут с успехом применить сказку к себе лично, а также использовать ее в воспитательных целях. Герои книги взяты из жизни, и у них простые имена – например Блэк и Уайт (то есть Черный и Белый), – что помогает сохранить конфиденциальность.

Представленные проблемы понятны любому – как специалисту, так и неспециалисту. Главы, посвященные терапии, будут особенно полезны профессионалам, а в конце даны рекомендации по воспитанию детей и обретению счастья в жизни.

Прочитав книгу от начала до конца, вдумчивый читатель получит ответы на многие волнующие его вопросы: почему некоторые взаимоотношения неэффективны, как избежать игр во спасение или игр во власть, как формируются гендерные различия, мужские и женские сценарии?..

Чем еще отличаются «Сценарии жизни людей» Клода Штайнера от книг его учителя Эрика Берна. Продолжив развитие теории и практики транзактного анализа, Штайнер пошел дальше своего наставника. Он живо интересовался тем, что Берн всячески старался обойти. Эмоциями и чувствами человека. С этим загадочным «предметом», равно как и с умением понимать и выражать их, мэтр (Берн) был не в ладу. Иначе его жизнь не оборвалась бы так рано (знаменитого психолога не стало в возрасте 60 лет).

На протяжении всей книги читатель будет ощущать оптимизм в словах автора, и это не случайно. Клод Штайнер был уверен, что «человеческая природа всегда найдет способ пробиться на поверхность, как чистый источник, всегда готовый напитать жизнь своей целебной водой».

Елена Сергеевна Соболева, практический психолог, Cертифицированный Транзактный Аналитик (CTA, (P)), Обучающий и Супервизирующий Транзактный Аналитик (TSTA, (P)), член Санкт-Петербургского Объединения Транзактного Анализа (СОТА), действительный член Европейской Ассоциации Транзактного Анализа (ЕАТА), член Международной Ассоциации Транзактного Анализа. В 2016 году была награждена серебряной

Предисловие и благодарности

Посвящаю эту книгу

Эрику Берну:

учителю, другу, отцу и брату

Я начал писать эту книгу, так как захотел выпустить новую редакцию «Игр, в которые играют алкоголики», где я описал лечение алкоголизма методами транзактного анализа. Однако, по мере того как работа продвигалась вперед, я обнаружил, что прежний текст превратился в совершенно новую книгу – о транзактном анализе жизненных сценариев. В ней я все же привожу некоторые выдержки из «Игр, в которые играют алкоголики», но большая часть книги посвящена изложению новейших открытий в области сценарной теории. В главах, взятых из «Игр, в которые играют алкоголики», мне пришлось избавиться от двух слов, которые со временем стали казаться мне ненужными. Этими словами, которые в предыдущей книге я употребил не меньше тысячи раз, были «лечение» и «пациент». На мой взгляд, они слишком тесно связаны с медициной, которая, и я позже объясню это подробнее, не имеет ничего общего с психотерапией, но употребление этих слов закрепляет в умах представление о том, что медицина и психотерапия – это одно и то же.

Я оставил слово «диагноз», несмотря на возражения Джой Маркус, которая говорила, что «диагноз» должен был уйти вместе с «пациентом» и «лечением». Я сделал это потому, что для меня слово «диагноз» не связано с медициной, и к тому же оно мне было нужно, чтобы объяснить процесс выявления и терапии сценариев.

Я надеюсь, мне удалось донести до читателя, что Эрик Берн был родоначальником всех основных идей транзактного анализа и что без его поддержки и поощрения я никогда бы не написал эту книгу. Я также бесконечно благодарен Ходжи Викофф за ее идеи относительно мужских и женских сценариев. Они положили начало изучению банальных сценариев, которое привело к новым открытиям в области исследования власти, конкуренции и кооперации.

Я также хочу поблагодарить Кармен Керр за то, что она внимательно прочитала первую часть моей книги и высказала свое мнение о ней; она помогла мне искренне и ясно выразить глубину моих чувств к Эрику Берну.

Роберт Швебел первым подал мне мысль о важности сотрудничества: именно он ввел «кооперативные игры» в нашу терапевтическую работу в Центре радикальной психиатрии. Я признателен Ричарду Лихтману за критику первой части моей книги.

Я благодарю Джой Маркус за прочтение и анализ третьей части, а также за ее влияние на жизнь и образ мыслей в последние пять лет.

Я благодарю участников телесно-ориентированной терапии. Благодаря этому курсу я понял, как сценарии приводят к утере чувства радости, и разработал нtкоторые методы сценарной терапии. Вайоминг, Лора, Рик, Оливия и Ходжи позволили мне увидеть свое обнаженное существо; они помогли мне понять, как и почему банальные сценарии не дают нам наслаждаться своим телом и владеть им.

Я также хочу поблагодарить всех, с кем я работал в Центре радикальной психиатрии с 1969 по 1972 год, боролся за свободу, обретал власть, постигал злоупотребление властью и размышлял о сотрудничестве.

Я благодарю Мэрион Вайсберг за то, что она предложила название, которое книга носит сейчас.

Мне трудно надлежащим образом отблагодарить Сьюзан Тэйтум. Я мог бы просто написать, что она перепечатывала на машинке текст книги. Да, она действительно печатала и перепечатывала то, что я сочинял, но это далек о не всё; ее размышления, ее понимание и ее вклад присутствуют на каждой странице, поэтому мне недостает слов, чтобы выразить ей свою признательность. Я также благодарю за помощь Карен Пэрлетт, которая отпечатала и помогла мне собрать в единое целое окончательную версию.

Наконец, я благодарю Фреда Джордана за его доброту и мягкость, за его редкую, но всегда своевременную поддержку, которая облегчила сложную работу по написанию объемистого труда, и за его внимательное прочтение, благодаря которому книга приняла свою настоящую форму.

Клод Штайнер, 1974

Введение

Базовые Утверждения теории транзактного анализа

Эрика Берна, известного миллионам людей как автор книги «Игры, в которые играют люди», тем не менее мало кто считает пионером в области психиатрической науки.

Я считаю, что Эрик Берн пересмотрел самые основы науки о душевном здоровье и открыл закономерности, противоречившие устоявшимся мнениям и неоспоримым по тем временам истинам. Специалисты, которые обучались психотерапии в рамках психоаналитической доктрины, не могли принять его идеи, не изменив в корне свои представления о причинах жизненных затруднений людей и о методах терапии.

Прежде чем углубиться в детали, я назову три посылки, которые отличают идеологию транзактного анализа от идеологии традиционной психиатрии.

1. Люди от рождения являются душевно здоровыми. Принятие позиции «Я в порядке, Ты в порядке» (как психиатром, так и клиентом) необходимо для успешного излечения, а также для эмоционального и социального благополучия любого человека.

2. Даже переживая эмоциональные затруднения, люди тем не менее остаются разумными, полноценными человеческими существами. Они способны понять суть своей проблемы, ее причины и при наличии адекватной помощи решить ее. Они не могут не включиться в терапевтический процесс, если действительно хотят справиться со своими трудностями.

3. Любые эмоциональные затруднения разрешимы при условии применения верного подхода и адекватного знания. Сложности, с которыми сталкиваются психиатры в случаях так называемых шизофрении, алкоголизма, депрессивного психоза и т. д., – результат невежества психиатров, а не неизлечимости этих «заболеваний».

Люди душевно здоровы от рождения

Первое и важнейшее, на мой взгляд, понятие, которое Берн ввел в психиатрию, в афористической форме звучит так: «Люди рождаются Принцами и Принцессами, а родители превращают их в Лягушек». Большинство наиболее радикальных своих идей Берн представил в виде афоризмов. Их завуалированная форма скрывала ход его рассуждений от умов тех, кто хотел бы исказить их значение. Сформулированное косвенным образом понятие о том, что люди рождаются счастливыми, а семена эмоционального разлада с самими собой, несчастливости и безумия им передают родители, стало приемлемым для тех, кто, услышав его полное, прямое значение, отверг бы целиком.

Исходя из «веры в человеческую природу», убеждения в том, что люди от природы хороши, Берн сформулировал варианты экзистенциальных позиций, которые приобрели популярность благодаря сочинениям Эми и Томаса Харрис. Экзистенциальная позиция – это чувства, которые человек испытывает к самому себе и к другим. Первая, или центральная, позиция звучит как «Я в порядке, Ты в порядке». Со временем, под давлением жизненных обстоятельств, люди меняют эту позицию на одну из трех других, а именно: «Я в порядке, Ты не в порядке», или «Я не в порядке, Ты в порядке», или даже «Я не в порядке, Ты не в порядке». Из-за этого им становится все труднее общаться, достигать поставленных целей и, главное, наслаждаться жизнью.

Принятие жизненной позиции «Я в порядке, Ты в порядке» необходимо для полной реализации творческого потенциала человека. Однако она не подразумевает, что любые его действия являются приемлемыми. Экзистенциальная позиция «Я в порядке, Ты в порядке» – это точка зрения, которая рассматривает человека отдельно от его действий и особенностей. Эта позиция необходима при построении близких отношений и является ключом к эмоциональному и социальному благополучию человека. Берн добавляет, что эта установка не только хороша, но и единственно верна.

Когда психиатр принимает эту точку зрения «Я в порядке, Ты в порядке, твой отец, твоя мать, сестра, брат и соседи тоже в порядке», ему приходится отказаться от всего, чему его учили наставники – опытные психиатры. Такой специалист не станет искать у своего пациента ни невротический конфликт, ни психоз, ни расстройство характера, ни какую бы то ни было диагностическую категорию из области психопатологии, которые, по мнению Берна, оскорбляют человека. Вместо этого он постарается понять, какие влияния объясняют особенности поведения и чувства его клиента, потому что он будет верить, что людей приводят к психиатрам внешние обстоятельства, а не внутренние слабости. Такой подход не нов для психиатрии: его предвосхитили Вильгельм Райх, Карл Роджерс и Рональд Лэнг. Тем не менее он до сих пор не находит ни поддержки, ни признания в психиатрических кругах. Мнение «Я в порядке, Ты в порядке» – редкое явление в современной психиатрии. Большинство специалистов в своей работе следуют медицинской модели болезни: когда к психиатру приходит пациент, он должен поставить ему диагноз, осмотрев его, побеседовав с ним и определив, что же с ним (с ней) не так («Ты не в порядке, мне нужно только установить, что именно в тебе неправильно»).

Транзактный анализ переключает внимание с того, что находится внутри человека, на то, что происходит между людьми и что часто действительно бывает не в порядке.

Позвольте мне сформулировать своими словами первую посылку транзактного анализа.

Люди по своей природе склонны и способны жить в гармонии с собой, другими и природой. Если человека оставить в покое (при условии необходимой заботы о его нуждах), он будет следовать своему естественному стремлению быть здоровым и счастливым, ладить с другими людьми и уважать другие формы жизни.

Люди несчастливы, нездоровы, не желают учиться новому, не стремятся к сотрудничеству, эгоистичны и не уважают жизнь по вине внешнего подавляющего воздействия, которое пересиливает естественную тенденцию «жить и давать жить другим». Однако, даже будучи подавленной, эта тенденция продолжает существование в скрытом виде и поэтому всегда готова проявить себя в случае, если давление будет ослаблено. И даже если ей ни разу не удастся проявить себя за всю жизнь индивида, она будет передана новому поколению.

Общение и договор

Эрик Берн радикальным образом изменил отношения между психотерапевтом и клиентом. Об этом он сообщал прямо, не пользуясь шутками и афоризмами. Берн стремился строить отношения с клиентами как с равными ему по уму и возможностям и разделять с ни ми ответственность за достижение общей цели психотерапии.

Его стратегия была настолько радикальна, что немедленно привела к конфликту с коллегами. В частности, он верил, что пациенты способны правильно понять то, что он о них думает, и что с ними можно говорить на равных. Он отказался от психиатрической традиции использовать один язык для общения с клиентами и другой – для общения с коллегами. Формулируя понятия своей теории, он пользовался словами, понятными большинству людей. Когда Берн заметил, что люди могут вести себя тремя разными способами, он назвал эти три позиции Родитель, Взрослый и Ребенок (несмотря на то, что в русскоязычном профессиональном сообществе принят термин «Дитя», в книге мы будем использовать более употребимое слово «Ребенок». – Примеч. ред.), хотя мог бы дать им какие-нибудь другие, более «научные» названия, например Экстеропсихе, Неопсихе и Археопсихе. Говоря о человеческом общении и о признании, он назвал единицу взаимодействия не «единицей интерперсональной коммуникации», а «поглаживанием». Он назвал трудности в общении, с которыми время от времени сталкивается каждый из нас, не «дисфункциональными коммуникативными паттернами», а «играми». Способ, которым человек проживает свою жизнь, основанный на решении, принятом в детстве, Берн назвал не «постоянно повторяющейся в течение жизни компульсией», а «сценарием».

Терминология и методы Берна отпугнули от него «профессионалов в области душевного здоровья». Однако он нарушил традиции не ради эпатажа, а чтобы привлечь на свою сторону клиентов, создав, таким образом, «общий язык», необходимый для совместной работы. Он сделал это, исходя из убеждения, что каждый человек, даже тот, который называется пациентом, обладает «взрослым состоянием», которое нужно только поощрить к действию.

Поэтому, что было вполне логично, Берн приглашал своих клиентов на все дискуссии и конференции, на которых речь шла о них. Он ввел в практику присутствие пациентов психиатрической лечебницы на обсуждении врачами и стажерами сеанса групповой терапии. Он говорил: «То, что не стоит говорить в присутствии пациента, не стоит говорить вообще».

Неудивительно, что коллеги Берна, ставшие «жертвами» такого неординарного подхода, чувствовали себя не слишком комфортно. Им пришлось признать, что многое из того, что они говорили на научных конференциях, звучало снисходительно по отношению к их пациентам и, главное, непонятно для них.

Продолжением этого подхода стал «терапевтический договор» (см. гл. 20) – соглашение между клиентом и психотерапевтом, которое оговаривает обоюдную ответственность за результат терапии. В этом соглашении клиент дает согласие на терапию и заявляет о своей готовности сотрудничать, а терапевт признает себя ответственным за помощь клиенту в достижении желаемых перемен и за соблюдение контракта. В соответствии с теорией транзактного анализа без терапевтического соглашения терапия невозможна. Такое соглашение исключает принуждение пациента психиатром или социальным работником к еженедельным или ежедневным сеансам «промывания мозгов», или сенсорной депривации, во время которых они не проявляют ни участия, ни одобрения (имеется в виду сеанс психоанализа. – Примеч. пер.).

Это условие также исключает неопределенные формы «терапевтической» деятельности, которые сводятся лишь к рекомендациям по поводу актуальных затруднений клиента. Иными словами, подход Эрика Берна подразумевает, что в отличие от медицинского знания, которое (справедливо или нет) считается слишком сложным для простых смертных, психиатрическое знание должно и может стать доступным и понятным всем вовлеченным в терапевтический процесс сторонам.

Берн верил, что человека с психическим нарушением можно вылечить. Имеется в виду не только пациент с умеренной формой невроза, но и наркоман, и человек в глубокой депрессии, и «больной шизофренией» – любой человек с функциональным психическим расстройством (то есть с нарушением, в основе которого не лежит физическое нарушение или значительный биохимический дисбаланс) излечим. Под излечением Берн не имел в виду «превращение шизофреника в бравого шизофреника» или алкоголика – в арестованного алкоголика. Излечить, по Берну, – значит помочь человеку «восстановить свое членство в человеческом обществе».

Представление о том, что психиатр может вылечить своего пациента от серьезных эмоциональных нарушений, оказалось самым радикальным из введенных в последнее время в психиатрию. От своих учеников Берн требовал соблюдения следующего правила: «Психотерапевт, практикующий транзактный анализ, должен уметь вылечить своего пациента в течение первого сеанса совместной работы. Если ему это не удалось, всю неделю до следующего сеанса он должен думать, что он сделал не так и что нужно будет сделать, чтобы вылечить пациента во время второй встречи, и так далее, пока пациент не будет излечен или психотерапевт не признает своего поражения». Тот факт, что психиатрам, работающим в традиционной манере, не удается помочь своим клиентам избавиться от алкоголизма, шизофрении и депрессии, не значил для Берна, что эти расстройства неизлечимы сами по себе. Для него это значило, что психиатрия пока не разработала достаточно эффективного подхода к лечению этих расстройств. Отношение психиатров к людям, которых они не могут вылечить (и которых они считают либо неизлечимыми либо недостаточно мотивированными), для Берна было неприемлемо.

Я цитирую одно из последних публичных выступлений Эрика.

Другое излюбленное оправдание психотерапевтов в том, что они ничего не делают, – ложная ссылка на личность пациента. «Раз затронута вся личность клиента, как можно ожидать, что нам удастся вылечить его раньше чем через пять лет?» Хорошо. Допустим, человек занозил палец ноги. Палец воспаляется, из-за этого человек начинает хромать, а мускулы ноги напрягаются. Чтобы компенсировать избыточное напряжение мускулов ноги, в свою очередь напрягаются мускулы спины. Затем напрягаются мышцы шеи и черепа, и вскоре у человека начинает болеть голова. От воспаления у него поднимается температура, его начинает лихорадить, пульс учащается. Иными словами, вовлекается весь организм – вся личность, включая голову, которая болит; и он злится на занозу и думает: и кто только засунул эту занозу в такое неподходящее место – и может даже пойти к юристу.

Короче говоря, в это вовлечена вся его личность. И тогда он звонит хирургу. Врач приходит, смотрит на больного и говорит: «Вы серьезно больны. В вашу болезнь вовлечена вся личность. У вас болен весь организм: у вас температура, вы часто дышите, у вас учащено сердцебиение и напряжены все мышцы. Я думаю, понадобится три или четыре года, чтобы вас вылечить, но я не могу дать никаких гарантий – в нашей работе никогда нельзя гарантировать удачный исход, – так что, я думаю, понадобится три или четыре года, – разумеется, здесь многое будет зависеть от вас, – и тогда, возможно, нам удастся вас вылечить». Пациент говорит на это: «Хорошо, я подумаю и дам вам знать завтра». И тогда он идет к другому хирургу, и этот другой хирург говорит: «Да у вас заноза в пальце!» – берет щипцы и вытаскивает занозу; и тогда температура снижается, и пульс выравнивается, и мышцы черепа расслабляются, и голова перестает болеть, потом расслабляются мышцы спины и мышцы ноги. И парень полностью приходит в норму за сорок восемь часов, а может быть, быстрее. Вот как должен вести себя психотерапевт. Просто нужно найти занозу и вытащить ее. Когда я говорю это, коллеги на меня сердятся. Они обвиняют меня в том, что я не провел полный анализ клиента. И они сердятся, когда я их спрашиваю: «И много ли клиентов вы проанализировали полностью?» – потому что подтекст моего вопроса: «Вы осознаете, насколько вы враждебны по отношению к своим клиентам?» И каждый из них пишет книги. А по-моему, стоит написать только одну книгу – «Как лечить пациентов», если только ты хочешь делать свою работу хорошо.

В этом выступлении Берн изъясняется в своей обычной метафорической манере. Значит ли это, что вылечить психотика так же просто, как вытащить занозу из пальца, при условии, что об эмоциональных нарушениях нам будет известно столько же, сколько мы сейчас знаем о воспалении? Значит ли это, что быстрое лечение применимо в случаях, когда «затронута вся личность»? Имел ли Берн в виду, что психиатры дурачат своих пациентов и уходят от ответственности?

Мне кажется, что он подразумевал именно это, и его вера подействовала на меня настолько сильно, что подтолкнула к написанию книги.

Изложенные выше три базовых принципа неявно присутствуют во всех аспектах теории транзактного анализа. Я обратил на них ваше внимание, потому что считаю их важнейшей частью теории транзактного анализа. Конечно, транзактный анализ включает в себя и многое другое, о чем я буду подробно говорить дальше, но названные три пункта, на мой взгляд, являются принципами, которые невозможно опустить, не лишив при этом транзактный анализ его основы и его истинного содержания.

Я в порядке, ты в порядке. Своей игрой ты даешь мне поглаживание. Ча-ча-ча!

Меня пугает, что транзактный анализ, возникший как теория и практика психотерапии, становится модным товаром, который запакован в пластик и продается на каждом прилавке. Меня настораживает, что круг потребителей этого товара все более и более расширяется. Популяризация чревата утерей фундаментальных основ транзактного анализа и возвращением к более простой концепции психотерапии («человек рождается с дефектами личности»), которая позволяет психиатрам обращаться со своими клиентами как с инвалидами и считать, что эмоциональные затруднения – это болезнь, и часто неизлечимая.

К сожалению, массовый рынок нанес большой вред транзактному анализу: из него пытались и пытаются извлечь максимальную коммерческую выгоду в ущерб его научной целостности. Я думаю, скоро по всей стране появятся транзактные гимназии, церкви и закусочные, появились же домашние наборы для транзактного анализа «Сделай сам», наборы звукозаписей, туры на Гавайи и ускоренные семинары по повышению коммерческой эффективности! Я не осуждаю гимназии, закусочные и наборы «Сделай сам» как таковые, но люди, которые их производят, явно больше интересуются тем, как сделать быстрые деньги и повысить национальный валовой доход, чем транзактным анализом Эрика Берна.

Пример того, как искажаются базовые положения теории транзактного анализа, – книга Эмилии и Томаса Харрис «Я в порядке, Ты в порядке». Они называют «универсальной позицией» позицию «Я не в порядке, Ты в порядке»! Несмотря на ясные указания Эрика Берна относительно этого пункта, Томас Харрис ставит с ног на голову первое фундаментальное утверждение транзактного анализа относительно людей и заявляет, что люди рождаются «не-о’кей» и поэтому им нужно избавиться от «первородного греха».

В его интервью, данном журналу «Нью-Йорк таймс мэгэзин» и опубликованном 22 ноября 1972 года, читаем: «Несмотря на критические возражения, Томас Харрис считает, что первая позиция (“Я не в порядке, Ты в порядке”) – это естественная позиция ребенка, который в мире, управляемом большими, опрятными и ловкими взрослыми, чувствует себя маленьким, грязным и не уклюжим. Эта точка зрения радикально отличает Харриса от Берна; как объяснил мне Харрис, Берн верил, что все люди рождаются Принцами и Принцессами, а цивилизация превращает их в Лягушек, а сам Харрис придерживается того мнения, что мы рождаемся на свет Лягушками».

Харрис вольно или невольно подменил понятие, введенное Берном, унизительным для человека утверждением, что люди от рождения дурны и, следовательно, не способны адекватно вести себя без авторитарной, цивилизующей «помощи».

Банки, авиакомпании и ипподромы используют транзактный анализ в качестве инструмента обучения персонала взаимодействию с клиентами. В этом не было бы ничего плохого, если бы то, чему обучали персонал, действительно было транзактным анализом. Но те, кто обучает персонал, искажают транзактный анализ, чтобы он лучше служил нуждам банков, авиалиний и ипподромов, и порой весьма грубо.

Вот, к примеру, выдержка из статьи «Бюро неофициальных ставок умиротворяет проигравших с помощью трех состояний Эго» («Нью-Йорк таймс», 21 марта 1973 года).

Бюро неофициальных ставок приобрело у «Американских авиалиний» систему «Транзактный анализ в сервисе», которую последние разработали на базе информации, изложенной в книге «Я в порядке, Ты в порядке» Томаса Харриса. По мнению автора, каждая личность обладает тремя эго-состояниями: родительским, взрослым и детским.

В ходе тренинга продавцов и кассиров обучают определять, в каком эго-состоянии находится игрок, и реагировать на него соответствующим эго-состоянием.

Например, клиент, который кричит и кидается на служащего, явно находится в детском эго-состоянии. В этом случае служащему рекомендуется встать на позицию Родителя, то есть вести себя властно и требовательно. Находясь во взрослом эго-состоянии (эта часть отвечает за принятие решений), человек склонен вести себя спокойно и рассудительно.

«Мы стремимся научить людей использовать свою взрослую часть, – говорит Эрика ван Экер, директор обучающих программ БНС. – Но в жизни приходится играть разные роли. Когда клиент находится в сильном детском состоянии, служащему лучше включить состояние Родителя, например потребовать, чтобы клиент вел себя прилично».

Термин «поглаживание» играет большую роль в системе обучения. «Обычно, – говорит мисс Экер, – все, что нужно разъяренному клиенту, – это поглаживание. Ведите себя с ним любезно, и он успокоится».

Вы спросите, что здесь не так. Если вкратце, то транзактный анализ был задуман Берном как договорная терапевтическая техника. Берн отрицательно относился к ситуациям, где один человек держит в руках все карты. Возможно, поэтому он любил покер, так как там все игроки вначале имеют равные шансы. В любом случае транзактный анализ был задуман как двусторонний процесс сотрудничества, оговоренного предварительным соглашением. Его одностороннее использование для контроля поведения другого человека – такое же злоупотребление, как седативное средство, незаметно добавленное в кока-колу клиента, с тем чтобы он приобрел против своей воли подержанную машину.

Я боюсь, что уже через пять лет репутация транзактного анализа будет испорчена и ни один здравомыслящий человек не будет принимать эту теорию всерьез. Именно поэтому я считаю своим долгом ясно и точно изложить сущность транзактного анализа согласно принципам, установленным Эриком Берном. К сожалению, из транзактного анализа в его коммерческом варианте ушли глубина и оригинальность, но я надеюсь вернуть их ему.

Эрик Берн

Эрик Берн был сорокашестилетним врачом-психиатром, когда отказался от дальнейшего обучения психоанализу после пятнадцати лет работы в этом русле.

Он отказался от дальнейших усилий в этом направлении, после того как в 1956 году Институт психоанализа Сан-Франциско отказал ему в членстве в качестве психоаналитика. Вероятно, этот отказ был для него болезненным, но зато подтолкнул к осуществлению давнего желания внести свой вклад в теорию психоанализа.

Он никогда не рассказывал о том, как это произошло и как он воспринял отказ, возможно, потому, что сердился на них. Я подозреваю, что это случилось потому, что он был недостаточно верен психоаналитической концепции (и он не был ей верен, когда я встретил его два года спустя). Он считал, что терапевт должен играть более активную роль в процессе терапии, чем это позволялось психоаналитической концепцией.

В течение десяти лет он исследовал проявления интуиции. Его интерес к этому вопросу зародился, когда он в качестве армейского психиатра принимал десятки мобилизованных каждый день. Чтобы развлечься, он придумал игру. Она состояла в том, чтобы угадать профессию человека по его ответам на два вопроса: «Вы нервничаете?» и «Вы когда-нибудь раньше были на приеме у психиатра?»

Берн обнаружил, что может довольно точно угадать профессию пришедшего к нему человека, особенно если он механик или фермер.

Это открытие привело к написанию Берном ряда статей об интуиции, которые, в свою очередь, привели к развитию теории транзактного анализа.

Когда Эрик Берн учился на врача, его научили диагностировать «психопатологию», применять к пациентам психиатрические понятия и без угрызений совести навязывать им свои цели. Следовательно, для него не было обычным делом прислушиваться к своей интуиции.

Именно тогда, как он часто говорил потом, он решил отказаться от той «ерунды», которой его учили, и «начать слушать, что говорят ему пациенты».

Так он начал использовать интуицию в терапевтической работе. Вместо того чтобы пользоваться понятиями и категориями традиционной психиатрии и с их помощью решать, что пришедший к нему человек является «латентным гомосексуалистом» или «параноидным шизофреником», он повернулся к личности пациента и стал собирать информацию о нем, опираясь на интуитивное восприятие.

Например, пациента-мужчину, которому раньше Берн поставил бы диагноз «тяжелая латентная гомосексуальность», он теперь интуитивно воспринимал как человека, который чувствует себя «как если бы он был маленьким мальчиком, который, будучи обнажен и сексуально возбужден, стоит перед старшими, мучаясь от невыносимого стыда и ужасно краснея». Берн стал называть такие образы образами эго. Здесь важно заметить, что ключевая разница между образом эго и диагнозом в том, что источником образа эго является информация, исходящая от клиента, а диагноза – исходящая от самого психиатра и его наставников.

Берн продолжал пользоваться интуитивными образами эго в терапии и скоро обнаружил, что отношение к клиентам в контексте их чувств и опыта больше помогает им, чем отношение к ним в рамках психиатрического диагноза.

Со временем Эрик Берн стал видеть в каждом клиенте образ эго, связанный с детством человека, и включать в «историю болезни» его детские переживания, которые проявились во время беседы. Детский образ эго одной из пациенток был «маленькой девочкой со светлыми волосами, стоящей в саду, обнесенном забором, среди цветущих маргариток», одного из пациентов – «мальчиком, которому страшно, потому что он едет в машине с разозленным отцом, который ведет ее на предельной скорости».

Эрик Берн понял, что образы эго есть у каждого человека, и назвал их состояниями эго. Он увидел, что «детское» состояние отличается от «взрослого», которое является своеобразной «вывеской» и потому наиболее заметно. Позже Берн стал различать два «взрослых» состояния, одно – рациональное, которое он назвал Взрослым, и другое – не обязательно рациональное, которое он назвал Родителем, потому что оно, как правило, было скопировано человеком с его родителей.

Берн продолжал наблюдать за пациентами, стремясь забыть то, чему его учили. Так он открыл значимость поглаживаний и структурирования времени. Он увидел транзакции, игры, времяпрепровождения и, наконец, сценарии. К концу 60-х годов его теория была развита почти полностью.

Он перестал ставить пациентам диагнозы. Берн часто шутил, что клиенту, который проявляет меньше инициативы, чем терапевт, ставят диагноз «пассивно-зависимый», а проявляющему больше инициативы, чем терапевт, – «социопат».

Берн поддерживал теоретические связи с психоанализом, но они со временем становились все слабее, а из его групповой работы психоанализ очень быстро исчез полностью.

В первые годы своей работы Берн считал, что транзактный анализ хорош для формирования «социального контроля» («настоящую» терапевтическую работу он в то время считал прерогативой психоанализа). Затем его убеждения изменились, и он стал считать, что основную терапевтическую работу выполняет транзактный анализ, а психоанализ необходим при работе со сценариями. Еще позже анализ сценариев Берна окончательно утерял психоаналитические черты, и тогда его «психоаналитическое мышление» стало проявляться лишь от случая к случаю, при клиническом разборе.

Сценарии

Во времена зарождения транзактного анализа Эрик Берн еще применял методы, принятые в психоанализе. Это значит, что он практиковал индивидуальную терапию и что пациент во время сеанса лежал на кушетке, а Берн проводил скрупулезный анализ его личности. Его работа во время терапевтической сессии включала и анализ сценариев. Теория сценариев была частью теории транзактного анализа с самого начала. В своей первой книге о транзактном анализе Берн пишет: «Как мне кажется, игры – это всего лишь разрозненные сегменты больших и более сложных наборов транзакций, которые называются сценариями… Сценарий – это сложный набор транзакций, по природе своей периодичных, но не обязательно повторяющихся в случае, когда для исполнения сценария требуется вся жизнь… Цель анализа сценария – остановить спектакль и поставить вместо него другой, лучший».

Берн в то время считал, что сценарий является результатом компульсивного повторения (психоаналитическое понятие, которое говорит о том, что люди стремятся снова и снова переживать несчастливые события своего детства). Поэтому он ставил перед собой задачу в процессе сценарного анализа освободить человека от необходимости переживать одно и то же событие и помочь ему найти новый путь. Берн придерживался того мнения, что групповая терапия дает больше информации о сценариях, которые управляют поведением человека, чем индивидуальная. Тем не менее он чувствовал, что «так как человеческие сценарии сложны и полны идиосинкразий, для полноценного анализа недостаточно одной групповой работы», и стремился сочетать групповую работу с индивидуальной, во время которой он старался прояснить то, что проявилось у человека в группе.

Таким образом, Эрик Берн практиковал анализ сценариев с того самого момента, когда открыл их существование, но в основном в индивидуальной работе. С течением лет он постепенно отказался от содержательного аспекта психоаналитического метода, сохранив при этом формальный: индивидуальный сеанс, проводимый один или два раза в неделю, во время которого он занимался анализом сценариев.

Время от времени Эрик представлял коллегам фрагмент анализа сценария, над которым он работал в тот момент, и на этих разборах речь обычно шла о людях, которые снова и снова следовали неким стереотипам поведения, либо о людях со сценарием, в котором было заранее записано, сколько лет они проживут.

Сценарий Эрика Берна

Я познакомился с Эриком во вторник вечером в 1958 году в его кабинете на Вашингтон-стрит. Я не помню, о чем мы с ним говорили, но я точно помню, что, когда я уходил, он подошел ко мне и сказал: «Ты хорошо говоришь. Я надеюсь, ты придешь еще».

Я пришел. И в течение следующих лет мы постепенно стали ближайшими друзьями. Наши отношения строились медленно. У нас бывали трудные времена, когда мне хотелось уйти и больше не видеть Берна, но бывали и прекрасные моменты. В последний год его жизни наши отношения были особенно прочными, и я благодарен за то, что перед смертью Эрика мы чувствовали друг к другу глубокую привязанность.

Приблизительно в 1967 году Эрик Берн начал проводить по четвергам, с половины девятого до десяти вечера, встречи с группой людей, заинтересовавшихся его методом. На деле вечер кончался, когда все расходились по домам (порой это случалось под утро).

Он почти всегда присутствовал, кроме редких случаев чтения лекций или болезни. Он записывал многие из этих семинаров на пленку. О теме семинара мы договаривались заранее. Если не находилось желающих выступить, Эрик выступал сам. Иногда он читал отрывки из очередной книги, о которых присутствовавшие затем высказывали свое мнение, иногда рассказывал об одном из недавних сеансов групповой или индивидуальной терапии.

На этих встречах запрещалась профессиональная мистификация, равно как и любые формы напыщенности, – ерунда, по выражению самого Берна. Если в его присутствии кто-то из коллег начинал сыпать медицинскими терминами, он терпеливо дослушивал до конца, а затем, затянувшись из трубки и подняв брови, резюмировал: «Это все отлично; но я понял только то, что вы не вылечили своего пациента».

Он не допускал словоблудия, он настаивал на понятных словах, коротких предложениях, лаконичных текстах и кратких выступлениях. Он ввел запрет на употребление прилагательных «пассивный», «враждебный» и «зависимый» по отношению к пациентам и поощрял использование глаголов в описаниях людей. Он считал слова, оканчивающиеся на «к» («маньяк», «алкоголик», «шизофреник»), особенно оскорбительными.

Берн делал все для того, чтобы во время совместной работы его Взрослый и Взрослые его коллег были активны и работали на пределе своих возможностей. Он осуждал использование терапевтами в групповой работе физических контактов, распитие кофе и алкогольных напитков во время встреч и внезапные озарения как способ переключения внимания на себя. Во время научных конференций он не допускал уклонения от участия (в виде извинений), приукрашивания (с помощью громких слов), отвлечения от сути (путем предложения блестящих идей и гипотетических примеров) и употребления напитков.

Он проводил вторник и среду в Сан-Франциско, где у него была частная практика и он работал консультантом, после чего возвращался в Кармел, где он писал книги и вел еще одну практику. Он проводил выходные в Кармеле и ходил на пляж при каждой возможности.

Похоже, его главной задачей было писать книги. Я думаю, он ставил это выше всего в своей жизни.

Он был человеком с принципами; свою книгу «Транзактный анализ в психотерапии» он предварил следу ю щим посвящением: «In Memoriam Patris Mei David Medicinae Doctor Et Chirurgiae Magister atque Pauperibus Medicus». («Памяти моего отца Дэвида, доктора медицины и магистра хирургии». – Примеч. пер.)

Такое описание его отца ярко иллюстрирует жизненные принципы Эрика.

Его всегдашней целью было лечение пациентов. Поэтому у него вызывали отвращение разного рода заседания и определенная литература, цель которых, как он чувствовал, была в оправдании post hoc (плохо сделанной работы).

Он гордился честной бедностью своего отца, который был сельским врачом. Берн плохо относился к людям, главная цель которых – сделать деньги, а если он чувствовал, что кто-то из его коллег изучает транзактный анализ, чтобы получить доход, то не стеснялся критиковать и бранить его. Он часто проверял нас в Сан-Франциско, оглашая заявки на чтение лекций по транзактному анализу, за которое не предусматривалось никакого вознаграждения, и смотрел, кто из слушателей соглашался, а кто – нет. Он вел подробный счет деньгам и прощал себе излишние траты (например, лишние 25 центов, отданные за соус в ресторане, или стоимость новой рубашки) только после того, как бухгалтер убеждал его, что, если бы Эрик не потратил свои деньги сам, их потратил бы Дядя Сэм. Мне кажется, он хотел жить в достойной бедности (ключевое слово – «достойной»).

Он был очень привержен врачебному братству и стремился поддерживать связи с врачебной традицией. Я думаю, что именно эта приверженность удерживала его Родителя от критики медицины и психиатрии в целом, в то время как Ребенок Берна вовсю потешался над методами отдельных членов медицинского сообщества.

С другой стороны, он был просто дьявольски остер на язык. Чувство юмора проявлялось во всем, что он писал, например в названии статьи «Кто такой Кондом?» (правильно, кондом – это контрацептивное средство).

Он был застенчивым. Его очень привлекала жизнерадостная часть людей (Естественный Ребенок). Его теория была основана преимущественно на интуитивных догадках его детской части (см. гл. 1). Он обожал детей и Детей во взрослых, но застенчивость не позволяла ему выражать собственную детскую часть, если ситуация не была совершенно безопасной. Он любил получать поглаживания от других людей и, как мне кажется, именно для этого устраивал вечеринки после семинаров. Берн любил вечеринки с танцами и играми, и его всегда раздражали люди, которые нарушали общее веселье своим скучным, «взрослым» поведением.

Однако он редко позволял себе повеселиться или пообщаться исключительно ради удовольствия: вся его жизнь вращалась вокруг работы, и в ней было всего две цели – писать книги и лечить людей.

Эрику принадлежит идея, что жизнь людей заранее распланирована и записана в «сценарии», которому они следуют не отклоняясь. Мне кажется, в сценарии жизни Эрика Берна было записано, что он умрет от болезни сердца, не дожив до старости. Еще мне кажется, что его трагическая кончина стала результатом строгих ограничений, которые он бессознательно налагал на свою способность любить и принимать любовь других людей, с одной стороны, и строгого предписания, говорящего о том, что он должен быть абсолютно независимым, – с другой.

Я знаю, что, будь он жив, он поспорил бы со мной. Он напомнил бы мне, что сердечные заболевания являются наследственными и что он делал для своего здоровья все, что мог: соблюдал диету, вел активный образ жизни и регулярно проходил медицинское обследование. С медицинской точки зрения он заботился о своем сердце безупречно, но тем не менее когда я думаю о его смерти, то чувствую, что она стала для меня одновременно неожиданной и абсолютно закономерной. Какая-то часть меня – и его тоже – отлично знала, что с ним случится и когда. Другая его часть притворялась, что не знает, и какая-то часть меня добровольно потакала этой иллюзии.

Берн очень интересовался вопросом предопределенности жизненного срока. Несколько раз он разбирал перед нами случаи людей, которые собирались жить только до сорока или до шестидесяти лет, и, в чем можно легко убедиться, заглянув в его последнюю книгу «Люди, которые играют в игры», его особенно притягивали истории жизни людей, страдавших сердечными заболеваниями. Если почитать его книги повнимательнее, можно за метить, что он почти не упоминает других причин смерти, кроме болезни сердца. Причина его пристрастности стала мне понятна, когда он умер; я узнал, что его отец скончался, когда Эрику было одиннадцать лет, а его мать – в шестьдесят лет от коронаротромбоза. Сам Берн прожил немного меньше, чем его мать, и умер от того же самого недуга. Я уверен, что его жизненный сценарий был ограничен во времени и он прожил его точно так, как запланировал. Он никогда не демонстрировал, что осо знает свое намерение прожить только до шестидесяти, но теперь, когда я оглядываюсь назад и вспоминаю все, что он говорил о коронарной болезни и об ограниченных во времени сценариях, то понимаю, что он следовал своему сценарию и знал это. Когда мы праздновали его шестидесятый день рождения, он объявил нам, что завершил обе книги, которые планировал написать, и теперь готов наслаждаться жизнью. Однако две недели спустя он сообщил своим друзьям и коллегам, что начинает новую книгу – учебник психиатрии для студентов-медиков. Он не давал себе спуску до последней секунды жизни, когда, как и было запланировано, его сердце остановилось.

Конечно, в определенном отношении Эрик заботился о своем сердце, но в других отношениях, не связанных с медициной, он ничего для него не делал. Мне становится очень грустно, когда я думаю, сколько любви было обращено к нему и как мало любви он допускал до своего сердца. Все близкие отношения Эрика быстро заканчивались и не давали ему душевного тепла, которого он желал и в котором нуждался. Он защищал свое одиночество и не позволял помогать себе в работе. Когда я думаю об этом, я злюсь на него так же, как рассердился бы на близкого человека, который бы подрывал свое здоровье, например пил или курил. Берн заботился о своем здоровье в физическом отношении (за исключением того, что он всю жизнь курил трубку), но не в эмоциональном.

Он не позволял заботиться; он вежливо выслушивал человека, если тот критиковал его замкнутость, индивидуализм и соперничество, но потом все равно поступал по-своему. Когда он нуждался в терапевтической помощи, он предпочитал традиционный психоанализ групповой транзактной психотерапии.

Он вел себя абсолютно пассивно по отношению к своей потребности в любви и человеческом контакте. В то же время он создал ряд важных концепций, касающихся любви. Его теория говорила о взаимодействии и проявлениях любви у людей. Он очень интересовался вопросом отношений. Он создал понятие о «поглаживании», которое интерпретировал как «единицу признания», но его же можно понимать и как единицу любви. В последние годы жизни он написал книги «Секс в человеческой любви» и «Люди, которые играют в игры». На мой взгляд, обе эти работы были попыткой прорваться через собственные сценарные ограничения. К сожалению, и я, и он слишком поздно достигли настоящего понимания роли поглаживаний и сценариев, чтобы это могло принести ему личную пользу.

В период зарождения транзактного анализа (1955–1965) Берн неявно осуждал наши попытки исследовать поглаживания, близость и сценарии. По Берну, близость была одним из способов, которым структурируют свое время человеческие существа, и он определял ее как ситуацию, в которой отсутствуют отчужденность, ритуалы, игры, времяпрепровождение и деятельность. Берн определял близость методом исключения и поэтому, по сути, не определил ее никак. Более того, Берн был уверен, что близость недостижима и что человек может считать себя счастливчиком, если в течение жизни испытал хотя бы пятнадцать минут близости. Когда кармельский семинар по транзактному анализу перешел к исследованию поглаживаний и начал использовать техники, включающие в себя физический контакт, Берн был встревожен и тут же публично заявил, что «всякий, кто прикасается к своим пациентам, не является транзактным аналитиком».

Запрет Берна на прикосновение в групповой работе имел под собой разумную основу. Он боялся, что транзактный анализ может превратиться, как это уже произошло с гештальт-терапией, в разновидность терапии, позволяющей психотерапевту вовлекаться в отношения с пациентами, носящие сексуальный оттенок. Берн сознательно относился к своей работе и чувствовал – использование физического контакта может навредить эффективности терапии и испортить репутацию транзактного анализа. Именно поэтому он запрещал своим ученикам касаться людей, с которыми они работали. И хотя целью запрета не было ограничение поглаживаний между людьми, он тем не менее привел именно к такому последствию. Сам Берн не умел ни просить о поглаживаниях, ни принимать их. Интересно заметить, что из 2000 страниц, которые он написал о транзактном анализе, поглаживаниям посвящено не больше 25.

По отношению к сценариям он вел себя сходным образом. Его разборы анализа сценариев были непонятными для нас. Сценарный анализ казался запутанным, глубоким, почти магическим процессом, который был способен понять только Эрик Берн. Нам, молодым, ориентированным на практику и склонным к групповым формам работы терапевтам, он казался слишком сложным и скучным. Берн использовал для сценарного анализа техники, заимствованные из психоанализа, и он говорил об анализе сценариев, в отличие от всех других аспектов своей теории, на психоаналитическом жаргоне. Сценарии для Берна были связаны с феноменом бессознательной компульсии, и работать с ними следовало в ходе индивидуальной терапии.

Мне кажется, что у Эрика Берна, как и у многих великих первооткрывателей, был сценарий, ограничивавший полное исследование феноменов, которые его интересовали, а именно: сценарные запреты Берна не позволяли ему принимать поглаживания от других людей, ограничивали его научные исследования сценариев и поглаживаний и воздвигли границу между ним и его учениками. Эти ограничения имели для него ряд последствий: он не осознавал до конца собственный сценарий и, следовательно, не мог его изменить. Запрет на поглаживания, который поддерживал его сценарий и разрушал его сердце, оставался незатронутым. Расстояние, на котором он держал тех, кого любил, и тех, кто любил его, и, в частности, меня, не давало другим людям возможности его поддержать. Я чувствую, что он мог бы прожить дольше – до девяноста девяти лет, может быть.

Смерть Берна оказалась неожиданной. Во вторник, 23 июня 1970 года, он участвовал в дискуссии на еженедельном семинаре по транзактному анализу в Сан-Франциско. Мы договорились, что на следующем семинаре я представлю свою статью «Экономия поглаживаний». Эрик выглядел здоровым и счастливым.

Во вторник, 30 июня, придя на семинар, я узнал, что Эрик слег с сердечным приступом. Я навестил его в больнице: ему было уже лучше. Второй приступ убил его в среду, 15 июля.

Я не могу объективно говорить о смерти Берна; когда я думаю об этом сейчас, три года спустя после того, как он скончался, слезы навертываются мне на глаза. Тем не менее я решил высказать то, что я думал.

Анализ сценариев

Если бы Берн не открыл, что большинство людей живут столько лет, сколько записано в их сценарии, и не показал роль, которую играют поглаживания в поведении людей, ни сценарный анализ, ни теория поглаживаний никогда не были бы созданы. Я чувствую, что, если бы не было этих открытий и если бы Эрик не поощрял моих усилий, я бы никогда не пришел к определенным результатам в работе над анализом сценариев и экономией поглаживаний.

Я считаю свою научную работу в этом направлении продолжением работы Берна, который из-за ограничений, наложенных на него сценарием, не мог полностью использовать свою взрослую часть. Мои собственные ограничения не хотели пускать меня дальше теории трагических сценариев, так как мой сценарий имеет ограничения, связанные с мужскими половыми ролями. Я чувствую, что без участия Ходжи Викофф не были бы разработаны проблемы ни Большого Свина, ни Заботливого родителя, ни сценария половой роли и моя работа остановилась бы на «экономии поглаживаний».

К счастью, мне удалось осознать свое намерение прожить только до шестидесяти лет и изменить свой план. Теперь я планирую жить до девяноста девяти лет. Обучая других людей, я пользуюсь этим для своего личностного развития: у своих учеников я прошу обратной связи, критики и даже, если нужно, психотерапевтической помощи.

Я начал заниматься сценариями в 1965 году. Тогда я работал в Центре специальных проблем Сан-Франциско с группой алкоголиков. Я вдруг понял, что, по крайней мере, сценарии алкоголиков не были ни бессознательными, ни трудными для определения. Результатом моей ра боты с ними стало создание сценарной матрицы и на ее основе – целостной системы сценарного анализа. Эрик Берн с энтузиазмом отнесся к моим идеям и поощрял меня в моей работе. Несколько позже я ощутил необходимость исследовать проблему поглаживаний, и в частности (несмотря на то, что я следовал указанию Берна «не трогать пациентов») физических прикосновений. Я провел работу по исследованию поглаживаний вне групповой терапевтической работы, и ее результатом стала теория экономии поглаживаний.

С 1965 по 1970 год Эрик Берн был увлечен идеей развития сценарного анализа на основе понятия о сценарной матрице и сценарных запретах, и в этот период он написал свою книгу «Люди, которые играют в игры» (1972), в которой представил свои взгляды на этот вопрос. К сожалению, по причине его смерти я не мог поделиться с ним своими мыслями относительно поглаживаний, банальных сценариев и сотрудничества, о которых говорится в настоящей книге.

Сценарный анализ в психиатрии

Когда люди чувствуют, что они несчастны и больше не могут справиться со своей жизнью, следовало бы ожидать, что они обратятся к психиатрии за ответом. Тем не менее психиатрия – далеко не единственная инстанция, к которой обращаются люди со своими душевными страданиями: прежде чем прибегнуть к этому последнему средству, они могут пойти к священнику, к врачу или к другу. Большинство американцев не доверяют психиатрии и обращаются к ней, только если у них нет другого выхода или когда подход конкретного специалиста вызывает их доверие.

Ассоциации душевного здоровья по всей стране стремятся убедить людей в том, что психиатрия может принести им пользу. Да, люди избегают психиатров и, когда сталкиваются с эмоциональными проблемами, предпочитают не обращаться за помощью вообще, надеясь на целительную силу природы. Психиатры воспринимают это недоверие как признак недостатка здравого смысла, а некоторые даже интерпретируют это как желание «быть (и оставаться) больным». На мой же взгляд, отказ от психиатрической помощи говорит именно о здравом смысле пациента.

Из того небольшого числа людей, которые обращаются к психиатрам, большинству не наносится большого вреда. С другой стороны, американский сенатор Томас Иглтон не стал вице-президентом США именно из-за того, что обратился к психиатрам, которые стали лечить его от депрессии электрошоком. Если бы он избрал психиатра вроде Эрика Берна, не пользующегося электрошоком, тот помог бы ему справиться с депрессией другими средствами.

Большинство людей, которым помогают психиатры, после этого успокаиваются и временно возвращаются к нормальному функционированию, но мало кто из них меняется по-настоящему. Я уверен, что психиатрам, которые по-настоящему помогают людям, это удается потому, что они отходят от традиции и полагаются на собственный опыт, мудрость и гуманистические убеждения, более полезные для клиента, чем психиатрические методы, подавляющие личность и вредные для здоровья.

В психиатрии существует несколько якобы разных течений, различиями между которыми, на мой взгляд, можно пренебречь, так как эти мелкие теоретические разногласия нужны лишь для того, чтобы скрыть полное согласие всех течений психиатрии по трем вопросам.

1. Одни люди нормальные, а другие – ненормальные. Между ними существует ясная граница, и психиатры претендуют на то, что могут отличить психически здоровых людей от «психически больных».

2. Причину «душевной болезни» и эмоциональных нарушений следует искать внутри человека, и работа психиатра состоит в том, чтобы поставить диагноз и в индивидуальном порядке лечить найденную «болезнь». Некоторые нарушения (шизофрения, алкоголизм и маниакально-депрессивный психоз) неизлечимы. Цель психиатра – облегчить мучения «жертв» та кой «болезни», чаще всего с помощью лекарств.

3. Душевнобольные люди не осознают своей болезни и не могут ее контролировать так же, как это бывает в случае физического недуга.

Эти три убеждения пронизывают мышление большинства (более 50 %) специалистов в психотерапии, кем бы они ни были (в убывающем порядке престижности): врачами, психологами, социальными работниками, медицинскими сестрами или теми, кто осуществляет контроль за условно осужденными лицами. Причем чем ближе к вершине этой воображаемой пирамиды, тем проблема острее.

Неудивительно, что люди с эмоциональными проблемами не хотят идти к психотерапевту. Никто не хочет услышать, что причина его затруднений находится исключительно внутри его и что он не может ни контролировать, ни понять свое состояние. Мы не хотим услышать подобные вещи не потому, что «сопротивляемся изменению» или у нас «нет мотивации» лечиться, а потому, что это ложь, и потому, что такое мнение принижает наши умственные способности и отнимает у нас власть над своей жизнью и судьбой.

Теория сценариев предлагает альтернативное мнение. Прежде всего мы уверены в том, что люди рождаются душевно здоровыми, и в том, что, когда у них возникают эмоциональные проблемы, их все равно следует считать нормальными. Мы верим, что эти проблемы можно понять и разрешить, проанализировав взаимодействие человека с другими людьми и поняв, какие именно подавляющие запреты и предписания были наложены на человека в детстве и поддерживались в течение его жизни. Транзактный анализ сценариев не является теорией, понятной только психотерапевтам. Он дает объяснения на языке здравого смысла, понятные человеку, который в них нуждается, а именно человеку с эмоциональными затруднениями.

Сценарный анализ – это теория решений, а не теория нарушений. Она основана на вере в то, что в детстве и раннем подростковом возрасте люди составляют жизненные планы, которые делают предсказуемыми дальнейшие события их жизни. Когда в основе жизни какого-то человека лежит такое решение, говорят, что у него есть жизненный сценарий. Как и болезни, сценарии имеют начало, течение и исход. По причине такого сходства сценарий легко принять за болезнь. Тем не менее, так как сценарий основан на сознательно принятых решениях, а не на болезненных изменениях тканей, он может быть модифицирован или отменен таким же сознательным решением. Даже трагические жизненные сценарии, такие как суицид, пристрастие к наркотикам или «неизлечимые душевные болезни» (шизофрения или маниакально-депрессивный психоз), являются результатом раннего планирования, а не заболевания. А когда проблема является результатом сценария, а не неизлечимого заболевания, становится возможным понять ее причины и найти способ помочь клиенту, как говорил Берн, «прекратить шоу и начать другое, лучшее». Как показали исследования Франка и Голдстайна, убеждения социальных работников относительно причин затруднений их клиентов сильнейшим образом влияют на результат их работы. Убежденность в том, что клиент «хронически болен», по рождает у клиента хроническую форму болезни, а убежденность в том, что заболевание клиента излечимо, ведет к улучшению его состояния. Таким образом, отношение к эмоциональному затруднению как к болезни, которое распространено среди специалистов, работающих с людьми, потенциально вредно для их клиентов. С другой стороны, убежденность в том, что эмоциональные затруднения излечимы, так как основаны на обратимых решениях, высвобождает потенциал человека и помогает ему справиться со своими несчастьями. Психотерапевты, которые сочетают позитивные ожидания с помощью в решении проблем, помогают людям с эмоциональными затруднениями вернуть власть над своей жизнью и разработать новые жизненные планы.

Далее я более подробно опишу жизненные сценарии и объясню, как с ними работают, используя приемы транзактного анализа.

Часть 1

Теория транзактного анализа

Когда я занимался систематизацией материала книги, мне было трудно решить, куда поместить эту часть. Рассуждая логически, следовало бы поставить обзор теории транзактного анализа (ТА) впереди остальных частей.

Я должен предупредить, что эта часть может показаться читателю сухой и скучной. Она может создать впечатление нагромождения понятий и сведений. Я даже думал одно время поставить эту часть в конец книги в виде приложения, чтобы она не была непреодолимым барьером, стоящим на пути в страну трагических и банальных сценариев и к богатствам Счастливой Жизни.

Однако, как вы видите, логика победила. Тем не менее одним движением большого пальца вы можете пропустить эту часть – и обращаться к ней только за определениями терминов, которые вы встретите. Каждое новое понятие выделено курсивом и имеется в указателе терминов, так что вам будет нетрудно его найти. Так что читайте или пропустите – в любом случае я надеюсь, что книга вам понравится.

Глава 1

Структурный и транзактный анализ

Кирпичики, из которых построена теория транзактного анализа (ТА), – три наблюдаемые формы функционирования Я: Родитель, Взрослый и Ребенок. Они чем-то напоминают три базовых психоаналитических понятия (суперэго, эго и ид), но на деле отличаются от них.

Родитель, Взрослый и Ребенок отличаются от супер эго, эго и ид тем, что все они являются проявлениями эго. Кроме того, когда говорят об этих состояниях, имеют в виду наблюдаемое поведение, а не теоретические конструкции. Например, когда человек находится в детском эго-состоянии, наблюдатель видит детские прыжки и слышит пение и смех. Транзактные терапевты работают с сознательной частью психики, так как это помогает им лучше объяснять и предсказывать социальное поведение человека.