Ада, или Отрада

Осень в Эдеме.. Две планеты : Терра и Антитерра ( мистический отблеск утраченной России, куда по мнению иных поэтов-безумцев, после смерти попадают души - словно большие,неземные бабочки, книги Набокова и вправду вернулись в Россию) Мерцание медленно падающей и пёстрой листвы, больше похожей на нездешних мотыльков, мимикрирующих под фиговые листочки, порою нежно приникающих к обнажённым телам главных героев, вся радуга любви которых, окрашена в тона и символы цветов и мотыльков ( вид на земную и "грешную" любовь, глазами ангелов) ибо что есть человек, как не куколка ангела? Роман начинается с геральдического семейного древа, больше похожего на метафизический гибрид древа познания -жизни. Имя главной героини, почти совпадает с именем " Адам", которого и символизирует главный герой Ван ( эхо прустовского " Свана" , чёрный лебедь а-ля Вронский..) Имя " Ада" - это второе женское имя после Евы упоминаемое в Библии, и относится оно к " ветви" Каина- земледельца, которого, отчасти и символизирует главный герой; кроме того, " Ада" - имя дочери Байрона ( отсылка к слухам о его порочных связях с сестрой) Имя " Адам" переводится как " алая земля" , имена матерей главных героев : " Аква" и " Марина". Этот роман похож на волшебные витражи из снов литературы всех веков, с мотыльковыми бликами " Сна смешного человека" Достоевского и " Улисса", " Офелии" Шекспира, " Алисы в стране чудес" и " Демона" Лермонтова.. Демон Вин ( отец героя) в театре заключает пари с неким князем "N" о том, что соблазнит Марину,- играющей в странной пьесе, объединившей " Онегина" " Золушку" и " Каренину"- т.е. аллюзия на " Фауста", пари Мефистофеля с Богом, где творца в данном случае замещает Nabokov.. Однажды Ада, на полях рукописи данной хроники ( Ада, дочь Марины, до странности напоминает не по годам умную дочку Цветаевой, с похожим именем " Ариадна", также ведущей свой дневник, и также называющую мать " Мариной") в 1965 году - быть может в тот самый год , день и час, когда об Аде и её заметках на полях писал Набоков- обмолвилась о том, что быть может не стоит возвращаться ( намёк на перевоплощение, обыгрываемое в романе в символике бабочек) в этот замаранный мир ( символика сотканности самой ткани романа из образов мировой литературы, теснящих и отражающих друг друга, подобно многим истинам нашего замаранного перевоплощениями и фатальными орбитами вечного возвращения мира) который и существовал то быть может в чьём- то творческом сне..т.е. догадка-прозрение персонажа книги о её творце, а это значит, что отношения брата и сестры ( брата, с инициалами Набокова, брата, отец которого был Демон Вин ( Ворон, Вронский) а с зеркальной цитаты " Карениной" и начинается данный роман, в котором быть может впервые в истории искусства, персонаж служил автору неким " аватаром" , в котором он желал и телесно и духовно слиться и обнять своё творение ( пантеизм искусства !) - т.е. последняя, экзистенциальная ступень творческой саморефлексии..) были воплощением метафизического единства Адама и Евы ( жена и муж - едина плоть) Но в книге есть ещё и третий, самый мистический и трагический персонаж - Люсетта ( Лилит-Лолита-Золушка т.е. пепел грешной любви, с мерцающим в нём образом Феникса-жар-птицы.. Цветаева ( или Мандельштам ?) однажды высказала мысль, что в идеале, читатель должен стать соавтором стихов поэта, подхватывая почти невесомые образы и заполняя пробелы между ними нечто родственным в душе.. Набокову в высшей степени удалось создать такое произведение искусства, в котором есть прямой диалог между автором и читателем. Малейшее разветвление романа, каждый его образ, словно соединил в себе Рай и Ад, искусство и жизнь, и лишь от читателя , в руках у которого находится зорная нить Ариадны ( нить чистой красоты) зависит то, куда именно он направит свой путь, и выйдет ли он вообще из этого творческого лабиринта..

Прививка от соблазна произнести: "Я - самая большая ваша поклонница!", была получена в ранней юности с "Мизери" Стивена Кинга. Там эту фразу повторяет монструозная медсестра, кромсая, морально и физически, попавшего к ней в лапы писателя. Не случись прочесть роман, начапа бы ею отзыв об " Аде", потому что трепетную нежность к Набокову питаю с девятнадцати, когда впервые прочла "Лолиту". Потом какое-то время читала по кругу - от начала к концу и снова с начала. И еще много-чего у писателя перечитала: от горько-отчаянной "Камеры обскура" и непонятой в первый раз "Защиты Лужина" к оде русской словесности "Дару" и лекциям по литературе, русской и зарубежной. Потому, остерегшись от эмоциональных излияний в адрес Сирина, без ложной скромности скажу, что предмет знаю отменно. А потому, игровое задание прочесть поздний его роман восприняла, как подарок для себя - еще бы, наслаждаться благоуханной набоковской прозой, до которой в противном случае дошли бы руки или нет, бог весть. Поясню, почему могли не дойти. Роман написан по-английски и авторского перевода, в отличии от "Лолиты", не имеет. А читать Набокова, переведенного на русский кем-то еще - в этом все-таки изрядная доля лотереи. Забегая вперед, переведено удачно, неодобрение набоковедов кажется мне преувеличенным. Итак, что есть "Ада"? Эротическая утопия, воскрешающая "Россию, которую мы потеряли" в декорациях, столь любезных ценителям шедевра "Как упоительны в России вечера", но с действием перенесенным в некую условную Антитерру - параллельный мир, отличный от нашего географически и исторически, с некоторыми несерьезными отклонениями от генеральной линии развития, обусловленными, в первую очередь, географией. Мир геополитически поделен не привычным для нас образом, но с доминирующей в восточном полушарии Британской Империей, а в западном Эстотией - конгломератом России и Североамериканских Штатов. Есть еще Татария и ее союзник Китай, противостоящие английскому миру в перманентной Крымской войне. Название Эстотия отсылает в первую очередь не к Эстонии, но к эстетике, иначе - эстетической составляющей человеческой натуры, отличающей в кьеркегоровом смысле обывателя от человека, преодолевшего первую ступень личностного роста. Эстоты, большей частью, хороши собой, более умны и лучше чувствуют прекрасное, чем... Чем кто? Ну, наверно, чем татары или китайцы. Впрочем, с поправкой на ветер. Не все, а лишь привилегированная часть, благополучие которой зиждется на полукрепостном положении большей части народонаселения. Но есть ли нам дело до плебса? Правильно, нет. В фокусе нашего внимания белая кость, голубая кровь и соль земли эстотской. Образ жизни, забавы, занятия, образовательные цензы которой максимально приближены к представлению о дореволюционной жизни, где "гимназистки румяные от мороза чуть пьяные", "и вальсы Шуберта, и хруст французской булки". Что ты несешь, окстись, это все вульгарнейшая пошлость, а Набоков эталон безупречного вкуса. А я разве спорю? Набоков - это: "Из комнаты в сени свеча переходит и меркнет. Плывет отпечаток в глазах. Пока отражений своих не находит беззвездная ночь в темно-синих ветвях. Пора. Мы уходим. Еще молодые. Со списком еще не приснившихся снов. С последним, чуть зримым мерцаньем России на фосфорных рифмах последних стихов". Три дюжины слов, а щемяще-нежная потерянная Россия воочию перед тобой, Никто как он не умел этого. Так зачем же теперь лаешь любимого писателя? Затем, что "здесь" любовь, шампанское, закаты, переулки и пресловутый хруст французской булки. Владимир Владимирович, словно бы, задался с этим романом целью наваять шедевр, который переплюнул бы "Лолиту" в рейтинге читательских преференций. Нимфетка? Будьте-пожалте, даже еще и годом моложе. Потерянный рай Гумбертова детства в принадлежащем отцу отеле на французской Ривьере? Тут будет лучше - поместье Ардис: комары, горящий амбар, салфеточная икра, "ах, лето красное, забавы и прогулки". Получите-распишитесь. Запретная страсть? Да сколько угодно во всех мало-мальски пригодных, а то и вовсе непригодных для того местах ("Дорогой, меняя обстановку нашего дома, я хотела бы тебя попросить оставить некоторые вещи в память любовных безумств: кушетку, банкетку, рояль, и... люстру. Ах, Жорж был такой затейник"). Когда вкус отказывает Тельцу, это тотально. Инцест? Его есть у меня, и не какой-нибудь условно-приемлемый: кузен-кузина; нет, уж пусть родные брат и сестричка, а для надежности сунем к ним в койку еще одну нимфетку, растленную сестрой. Поймите, я не обвиняю Набокова в аморальности, он был гений и виртуозный конькобежец с врожденным умением пронестись по ледяной кромке, не сорвавшись в болото китча и порнографии. Только вот, дело в том, что какой бы ни была причина, по которой писатель опускает факел несомого им божественного огня: прикурить или духовку зажечь, результат всегда один - пламя начинает чадить. И можно сколько угодно говорить о постмодерне, пародии на семейную сагу и шедевры мировой литературы; об аллюзиях к к Прусту до Джойсу; можно даже наслаждаться богатством трехъязычных аллитераций. Все это не наполнит пустышку смыслом. И клубничка, собранная с земляничных полян площадью в пол-Европы не перевесит одного белого носочка Лолиты на тех весах, где слышишь: "Ты был взвешен, измерен и признан... ну, ты сам понимаешь"

Перевёрнута последняя страница набоковского романа, нашумевшего когда-то и скандального по сей день, хоть мы в 21 веке ко всему и привыкшие. «Ада или радости страсти» - роман, сочетающий в себе и семейную летопись, наверное, можно назвать сагой, и заметки научного толка относительно невещественных материй, ещё - здесь щепоть любовного романа с довольно откровенными сценами, искусно завуалированными автором - признанным мастером и виртуозом владения словом, доля, по ощущениям, каких-то глубоко личных переживаний и метаний В. Набокова, ну и приправа из исторических, культурных, отчасти психологических замет. Роман неоднозначный, чарующий, временами летящий на одном дыхании, временами спотыкающийся на каждом слоге, но однозначно не дающийся быстро и легко в прочтении. Ты увязаешь в нем, в описаниях, в оборотах, в немыслимых словесных конструкциях, иногда немного даже теряешь нить происходящего и рассуждений, но при этом восхищаешься стилем и языком автора, прощаешь за это все неясности, витиеватости и отступления, и да, для прочтения «Ады», как ни крути, необходим, как сейчас модно говорить, некоторый бэкграунд для понимания множества отсылок в тексте касательно искусства, истории, науки, философии и т.д. Наверное, как раз на такие книги принято клеить снобистский ярлык «не для всех». Нравится вам это или нет, но не получится наскоком залететь и быстренько прочесть аки бульварный роман, придётся потрудиться, не раз обратиться к обширным примечаниям, гуглу и собственным познаниям. «Ада или радости страсти», конечно, завораживает и оставляет ощущение такой высокой концентрации «набоковщины», здесь всего характерного много и иногда даже с лихвой. Ада и Вин, их путь от отрочества до смерти, их всепоглощающая страсть, жизненные перипетии, скандальные подробности и много, очень много чувств, из которых соткано основное полотно романа, на которое нанизано и нашито всё остальное, весь окружающий мир. Вы либо останетесь недовольны увиденным в замочную скважину, любезно предоставленную В. Набоковым, и, возможно, даже не удосужитесь дочитать, гневно отбросив книгу, либо с восхищением станете взирать, как перед вами развёртывается целая вселенная, греховно зародившаяся, между мужчиной и женщиной, так виртуозно и талантливо обрисованная писателем.

Он видел в ней отражение всего, что его изощренный и неистовый дух искал в жизни. Соединить несоединимое, сплести чарующее кружево из нитей разных оттенков, непохожих текстур в единое плотно. И получить образец искусства, вглядываясь в глубины которого, захватывает дух.Томно, томно, с лукавой улыбкой Набоков затягивает в свои сети, и вновь не вырваться, и остаться на песчаном дне на все долгие промежутки времени, которыми полна наша жизнь."Ада" вошла в мои мысли еще несколько лет назад, и так осталась в них, постоянно напоминая о себе: "Прочти, прочти..." Так хотелось погрузиться в обволакивающую тяжесть слов.Погрузилась.Выпукло, телесно, нежно, изощренно, запретно пытает читателей этот роман Набокова. Пугает своей бесконечной глубиной, своей невозможной любовью.В "Аде" представлен гуттапречевый образец постмодернизма, который именно в набоковском воплощении может именно так полюбиться.Вместо Земли - Анти-Терра, где торжествует смесь времен: небоскребы Америки, достижения цивилизации двадцатого века и медленно-размеренно текущая жизнь усадьбы из идеального прошлого столь давно несуществующей и никогда вновь не воскреснувшей дореволюционной России. И два героя, их любовь, начавшаяся с Адиных двенадцати лет. Ада Вин и Ван Вин, брат и сестра, и их блуждание сквозь долгие годы к воссоединению. Их отчаянная, горячечная, невероятная, но неоспоримая любовь. Любовь, наполненная в своей сердцевине порывистостью, фатальным эротизмом, страстностью и неизбывной нежностью, что эхом пронесется через их долгие жизни с той детской поры. Ада Вин и Ван Вин. И их вечный миг близости, где всегда будет он, и всегда будет она. Ведь ей, его Аде "при первом же трубном гласе судьбы он сдаст всего себя без остатка".Текст, что выворачивает чувства наизнанку, околдовывает и шокирует неприкрытой обнаженностью тел, слов, но нет и налета пошлости. Игра на грани. И вечные миражи, что тревожат после прочтения. Литературные отсылки, словесные ребусы и ловушки, которые не разгадать до конца.Это сложный, многослойный роман, перегруженный иллюзиями и фантазийностью автора. В этом романе хочется остаться, складывать мозаику из слов, открывая для себя все новые смыслы, окрашивая роман в новые оттенки: золотисто-жженый, лавандовый, алебастровый, медно-рыжеватый, черный, тициановский...Ох, и сколько же еще всего там, в тех страницах позднего Набоковского романа, сколько всего хочется удержать в памяти, запечатлять на чувственном и духовном уровне: образы бабочек, изучаемых Адой; Вана, ходящего на руках в тот памятный июльский день 1884 года; лавандовую рябь моря; долгие жаркие минуты детства и юности в поместье; нескончаемые прикосновения; трепет сердца и тела; необратимость всего случившегося с Адой и Ваном. И погружение с головой в тот медово-волнующий дурман, и пить притягательную горечь из слов. До дна. Без остатка.