Вы не авторизовались

Смерть и фокусник бесплатное чтение

Том Мид
Смерть и фокусник

Посвящается моим маме и папе и памяти о Дж. Д. С.

(1906–1977)

Tom Mead

DEATH AND THE CONJUROR

Серия «Ядовитый детектив»

Действующие лица

Доктор Ансельм Рис, психолог

Доктор Лидия Рис, его дочь

Флойд Стенхаус, музыкант (пациент А)

Делла Куксон, актриса (пациент В)

Клод Уивер, писатель (Пациент C)

Бенджамин Тизел, импресарио

Люси Леви, актриса

Маркус Боуман, финансист и плейбой

Твиди, издатель

Пит Хоббс, мальчик-лифтер

Олив Тернер, экономка

Различные горничные, клерки и внештатные работники

Джордж Флинт, полицейский инспектор

Джером Хук, сержант полиции

Джозеф Спектор, профессиональный фокусник

Часть первая. Рассказ вора (11 сентября 1936 года)

Для театра нужны длинные руки.

Сара Бернар, «Воспоминания о моей жизни»

Глава I. Ядреная штука

Пятница, 11 сентября 1936 года

В театре «Гранат» страсти накалились, как масляные лампы.

– У вас моя сережка? – вопросила Люси Леви. Рабочий сцены лишь недоуменно посмотрел на нее и не ответил.

Мисс Леви поворчала и пошла дальше. Она обошла всех сотрудников закулисья, пригибаясь под балками и огибая тележки с костюмами, хлопая сумрачными серыми веками и кривя розовые, капризные губы. Но от серьги не осталось и следа.

Это был последний прогон «Мисс Смерти» перед премьерой, поэтому атмосфера была натянута, как рояльная струна. Мисс Леви (вторая главная женская роль) в последние две недели боролась с собой, чтобы сохранить самообладание по мере приближения ответственного момента. А серьга так и не находилась.

Люси вышла из-за кулис и направилась к центральной сцене, стуча каблуками по голому дереву: «Делла, если ты подрезала мою сережку…»

– Берегись! – раздался голос из-за кулис. Это был Бенджамин Тизел. Люси чуть не провалилась головой в открытый люк. Она остановилась в последний момент, занеся ногу над воздухом.

– Да, это чуть не закончилось неприятностью, – сказал второй голос. Двое мужчин вышли из-за кулис на противоположной стороне сцены, Тизел был в зеленом норфолкском костюме^[1] (охотничий костюм, отличительный знак солидного английского джентльмена – здесь и далее прим. пер.), который он носил, чтобы утвердить свой авторитет. Другой мужчина был старше и одет – возмутительно – в черный плащ, подбитый малиновым шелком.

Мисс Леви едва перевела дыхание. Она посмотрела на Тизела, затем повернулась к другому мужчине:

– Вы кто?

– Люси, не груби, – укорил ее Тизел. Ему нравилось строить из себя школьного учителя. – Это Джозеф Спектор, – он произнес его имя так, словно она уже должна была знать, кто этот старик.

– Очень приятно. – Спектор улыбнулся. Улыбка у него была как у мертвеца. Казалось, он принадлежал к давно ушедшей эпохе; его костюм – из черного бархата – носил отпечаток увядшего блеска зажиточных 1890-х годов, а лицо было измято, как скомканная бумага. При этом его глубоко посаженные глаза были такого бледно-голубого цвета, который она едва ли когда-либо видела.

Хотя его походка и одежда выдавали в нем очень пожилого человека, голос у него был нежным и каким-то невинным. Он показался Люси человеком, которому может сойти с рук почти любое преступление.

Он объяснил:

– Мы как раз дорабатываем иллюзию для третьего акта. Будьте добры, покиньте сцену.

И Люси Леви, все еще запыхавшаяся и без серьги, ушла, не сказав ни слова. Но уходя, она услышала перешептывания.

– Боже мой, – тихо прорычал Тизел, – клянусь, когда-нибудь я убью ее.

– Боевой дух – вот что это такое. К тому же если вы оставите ее на произвол судьбы, она может погибнуть и без вашей помощи, – сказал Спектор, стоя на коленях возле открытого люка. – Все готовы? – спросил он.

– Да-да, сэр! – последовал ответ.

Спектор слегка улыбнулся, затем подмигнул Тизелу:

– Так давайте взглянем.

Возникла короткая пауза, а затем из люка бесшумно появилась жуткая восковая фигура. Ее уродливое лицо смотрело в пустой зал, а руки были скрючены, словно желая схватить кого-то.

– Превосходно, – одобрил Спектор, – хотя можно и побыстрее.

– По мне, так все в порядке, – заметил Тизел.

– Все должно произойти за долю секунды, Бенджамин. Я хочу, чтобы зрители визжали. Может быть, добавить смазки в механизм?

– Нет времени. Нам нужно отрепетировать монолог Деллы из второго акта. Где она?

Джозеф Спектор направился за кулисы. Из внутреннего кармана он достал портсигар с десятью узкими черными сигарами, вставил одну из них между зубов и прикурил, выдохнув в затхлый воздух шлейф ароматного дыма. Люси Леви наблюдала за ним из маленького затененного укромного уголка, расположенного в лабиринте закулисных коридоров. Она незаметно изучала этого «Джозефа Спектора».

Его возраст было трудно определить. В зависимости от освещения он выглядел то на пятьдесят, то на восемьдесят. Как и все фокусники, он мастерски создавал всевозможные иллюзии. Она не знала, что Джозеф Спектор не настоящее его имя, а псевдоним из другой жизни, из жизни фокусника в мюзик-холле. Но хотя он больше десяти лет как не выступал, он приложил все усилия, чтобы сохранить свою знаменитую ловкость рук.

Сейчас он направился к служебному входу, где швейцар улыбнулся и, звякнув ключами, выпустил его в переулок. Люси последовала за ним, но не сразу выскочила за дверь, как это сделал он. Вместо этого она посмотрела на швейцара и, прижав палец к губам, приотворила дверь и выглянула наружу. Там она увидела Деллу Куксон в нелепой позе на мусорном ящике и в полном облачении.

– Делла, – заговорил Спектор, – что ты здесь делаешь?

Звезда улыбнулась ему:

– Ну, мне же надо где-то быть, не так ли?

Даже Люси была вынуждена признать, что выглядела Делла Куксон сенсационно. От дугообразных черных бровей до затененной ямочки на подбородке малейшее движение мышц ее лица могло вызвать вихрь эмоций. А копна золотисто-каштановых волос делала ее похожей на фотомодель. Назвать ее величественной было бы неправильно: она была миниатюрной, но во всех ее жестах и выражениях чувствовалась почти сверхъестественные экспансивность и живость.

Однако как и многие творческие люди, она была подвержена периодическим приступам меланхолии, которые выводили ее из строя иногда на несколько недель подряд и испортили ей репутацию. Сегодня она выглядела мрачно, с бледной кожей и пунцовыми губами чахоточной больной при смерти.

– Еще и премьеры не было, – пожаловалась она, – а нас уже распинают. – Она взяла в руки газету. Заголовок из двух слов гласил: «БЕЗВКУСНАЯ СТРАШИЛКА».

– Никогда не думал, что ты из тех, кто принимает такие вещи близко к сердцу, Делла, – заметил Спектор.

– Тебе легко говорить. Это ведь не ты у них под прицелом.

– Тебе стоит знать, – продолжал старик, – что это шоу построено на моих трюках и иллюзиях. Они для меня как дети. Я лелеял их много-много лет.

Делла грустно улыбнулась и сменила тему:

– Сколько тебе лет, Джозеф? Мне любопытно.

– О, не меньше пятисот. Я отчетливо помню испанскую Армаду. Она испортила мне десятый день рождения.

Делла вежливо рассмеялась:

– Фокусники. Вы просто не в состоянии дать прямой ответ, не так ли?

– Нет, конечно. Именно поэтому Тизел и нанял меня. Прямые ответы его не устраивают. Признаться, «Мисс Смерть» – это зловещая история. И поэтому она требует самого сложного антуража. Вот что делает ее идеальной для этого зала. Он недавно отремонтирован. Все это великолепное пространство, которое нужно заполнить. Если Бенджамин не сможет собрать полный зал на такое шоу, никто не сможет.

– Старый добрый Бенджамин Тизел, – произнесла Делла с плохо скрываемым ядом в голосе. – Зачем он вообще послал тебя сюда? Я думала, ты жизненно необходим для прогона. Для управления всеми этими монстрами, выскакивающими из-под половиц.

– Может быть, два месяца назад я и был жизненно необходим. Но в последние дни я, так сказать, понял, что я лишний.

– Наверное, странно видеть, как другие люди выполняют твои трюки.

– Сюрреалистично – наверное, более подходящее слово. Но все равно испытываю огромное удовольствие. В конце концов, они делают отличные фокусы. А это уже кое-что, не так ли?

Делла сделала глоток из фляжки:

– Хочешь?

Спектор взял у нее флягу:

– Что в ней?

Она пожала плечами:

– Вообще-то, я стараюсь не думать об этом.

Через некоторое время любопытство Спектора взяло верх:

– Почему бы и нет? – Он сделал маленький глоток. Алкоголь обжег ему заднюю стенку горла и прочертил огненную дорожку по пищеводу. Он издал сухое, гулкое покашливание. – Ядреная штука, – сказал он.

Делла рассмеялась:

– Да, Джозеф. Не рассказывай об этом остальным, ладно? О выпивке, я имею в виду. Я просто нервничаю перед премьерой. Я перестану, как только мы войдем в рабочий ритм.

Спектор улыбнулся, но ничего не ответил. Он быстро попрощался и ускользнул, оставив театр позади. До премьеры осталось недолго, всего несколько часов, и они прекрасно справятся и без него. Он бросил последний взгляд на рекламный щит над входом в театр (ДЕЛЛА КУКСОН В СПЕКТАКЛЕ «МИСС СМЕРТЬ»), прежде чем исчезнуть в тумане бродячих душ на Стрэнде. Просто еще одно серое пятнышко с воротником, поднятым против злющего осеннего воздуха, бредущее в сторону Сент-Мартин-ин-те-Филдс.

С хищной улыбкой Люси Леви закрыла дверь черного хода.

Глава II. Мисс смерть

Небо за окном дома в Доллис-Хилл приобрело чудовищный фиолетовый оттенок. Ранний вечер нависал над Лондоном. Доктор Ансельм Рис сидел за своим столом и делал заметки, а пациент А лежал на кожаном диване в дальнем конце комнаты, устремив взгляд в потолок с лепниной. Он рассказывал историю:

– И я не могу пошевелиться, лежу бездыханный и парализованный, как вдруг из темноты на меня смотрит пара глаз. Я озираюсь по сторонам, пытаясь разглядеть, кто там, как вдруг дверь распахивается и эта темная фигура проскальзывает в комнату и встает там, у изножья моей кровати.

– Фигура кого? – Доктор Рис говорил с легким акцентом.

– Отца. – Рис кивнул: все было так, как он и ожидал. – Но он выглядел иначе, каким-то другим. Словно призрак.

– Ваш отец – я имею в виду вашего настоящего отца – он жив?

– Да. Я не видел его и не разговаривал с ним несколько месяцев, но он жив и здоров, все в порядке.

– У вас нет никаких страхов или тревог относительно его здоровья?

– Ничего такого. Но во сне он стоит у изножья моей кровати и смотрит на меня немигающими глазами. На нем что-то вроде халата, что-то, похожее на монашескую рясу. Я чувствую себя так, словно лежу на жертвенном алтаре, как будто меня собираются принести в жертву какому-то языческому богу.

– А потом?

– А потом он поднимает руки и разрывает халат, обнажая голую грудь. И я… – Пациент А сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями. Это была очень трудная для него история: – И я впервые вижу, что с ним произошло.

Доктор Рис выжидающе смотрел на пациента, занеся ручку над страницей. Молодой человек продолжил:

– Его грудная клетка стала… ртом. Грудь у него открывается, как пара челюстей, и я вижу ряд сверкающих, острых, как бритва, зубов. А в глубине груди, там, где должно быть сердце, я вижу… язык.

Пациент А прекратил свой монолог, и на его глаза навернулись слезы.

– Это конец сна? – спросил Рис.

– Нет. Нет, это не конец. Но не думаю, что смогу рассказывать дальше.

– Понимаю. Давайте на этом закончим сеанс. Но у меня есть несколько теорий о символической природе этого сна.

– Отец!

Пациент А вскочил на ноги.

– Кто это? – вскрикнул он. – Кто это зовет?

– Это всего лишь моя дочь, Лидия, – пояснил доктор Рис. – Она наверху. – Он подошел к двери и распахнул ее, а затем крикнул в коридор: – Что случилось, Лидия?

– Маркус приехал, – прозвучало в ответ. – Его машина только что завернула за угол.

– Ах, – вздохнул доктор, повернувшись к пациенту. – Тогда, пожалуйста, позвоните мне завтра, и мы продолжим беседу. А пока я выпишу вам еще один рецепт на «Веронал».

– Я не знаком с вашей дочерью, – рассеянно проговорил пациент А.

– Да. В настоящее время она не принимает пациентов. Но у нее потрясающее психиатрическое чутье, и она работает над серией статей для New Statesman, – сказал Рис, наклоняясь над столом и небрежно записывая рецепт в блокноте. Он оторвал лист и протянул его молодому человеку.

– Если вас не затруднит, – предложил пациент А, – я выйду через французское окно.

– Конечно. Как я понимаю, вы хотите, чтобы наши встречи были конфиденциальными. Сейчас, позвольте мне, – и с этими словами пожилой доктор подошел к французскому окну и достал ключ из домашней куртки. Он открыл окно и выпустил своего пациента в сад, где в это время года были пустые клумбы с засохшей землей, огороженные серым камнем.

Пациент А был не так молод, как выглядел. В его бледных глазах чувствовалась какая-то усталость от мира. Он был чисто выбрит и небрежно одет: плохо сидящий твидовый костюм, который обтягивал живот. По профессии он был музыкантом, одним из лучших скрипачей филармонии. А по-настоящему его звали (ибо в конце концов его придется упомянуть) Флойд Стенхаус. Флойд забрал свои тревожные сны и рецепт с собой и, пройдя через сад и заднюю калитку, скрылся.

В его походке, когда он удалялся по Доллис-Хилл-роуд, было что-то не то. Конечно, любой, кто увидел бы его, принял бы его за одного из этих восхитительных английских эксцентриков с характером в лице и интеллектом в близко посаженных глазах. Но истинной причиной его пошатывающейся походки было то, что оттягивало карман его плаща. Засунув руку в карман, он почувствовал холодную рукоятку. Это был военный сувенир, подарок его дяди. Револьвер.

Сам Доллис-Хилл был богатым пригородом с широкими, извилистыми улицами, застроенными эдвардианскими домами, и пышными живыми изгородями. Дом Рисов был построен из прочного красного кирпича, его итальянский фасад украшали три ряда белых окон со створчатыми рамами, а углы были отделаны декоративным камнем. К парадной двери нужно было подниматься по каменным ступеням с улицы. Он был вполне похож на дом, который доктор Рис оставил в Вене.

Ансельм Рис открыл здесь, на северо-западе Лондона, свой кабинет, как только приехал сюда пять месяцев назад. Всю свою жизнь до этого момента он провел в Вене, но по личным и политическим причинам принял мучительное решение эмигрировать. Сейчас он был уже пожилым человеком с пульсирующей зубной болью и слабеющим зрением. Но его ум оставался острым, а его знаменитый стиль – непринужденно шикарным. Ему не потребовалось много времени, чтобы найти свою нишу в лондонском высшем обществе. Когда в конце февраля он сошел с борта корабля «Великолепный» в доках Саутгемптона, на нем были цилиндр и фрак. Он спустился по сходням, держа под руку единственное существо на земле, которое он ценил выше себя, – свою дочь Лидию.

В тот день, когда отец и дочь сошли на английскую землю, их встретили вспышки фотокамер. Лидия была очень фотогенична с игривой короткой стрижкой иссиня-черных волос и в модной одежде: ее шея была увешана бусами, а склонность к мужским твидам компенсировалась любовью к мехам. Кожа лица была гладкой, а черты лица – соблазнительными, как у Луизы Брукс. Говорила она мягко и с акцентом, томно перекатывая во рту слоги.

Рис и сам был не промах, когда надо было кого-то очаровать. Он ясно дал понять, что не намерен принимать новых пациентов. Не прошло и месяца, как он отказался от этого обещания. Он взял аж трех пациентов: двух мужчин и одну женщину. Их личности держались в строжайшем секрете: за эту информацию таблоиды заплатили бы большие деньги. В своих записных книжках он называл их только пациентами А, В и С. Но, конечно, Лидия знала, кто они такие, даже если и не встречалась с ними. И важно отметить, что она никому ничего не сказала о них.

Доктор Рис закрыл и запер окно. Если не считать слабого запаха пота пациента, вызванного ужасом, создавалось впечатление, что к нему никто не приходил. Отвернувшись от стекла, он с удивлением увидел Лидию, которая стояла в дверях, уперев руки в боки.

Кабинет находился в самой задней части дома; это была огромная квадратная комната с высокими потолками, освещенная хрустальными люстрами, устланная турецкими коврами и заставленная полками с томами в кожаных переплетах: классика на разных языках и специализированные медицинские книги, все в идеальном состоянии. Комната была строгой, но в то же время в ней чувствовалась затхлая домашность, как будто в ней и жили, и не жили одновременно. Ее украшали лакированный письменный стол в стиле «бидермейер», диван, заваленный бархатными подушками (для пациентов), и камин из серого камня. В дальнем углу стоял большой сундук из тика. Куда бы вы ни смотрели, этот сундук постоянно присутствовал на периферии вашего зрения. Вырисовывался там, похожий на гроб и слегка зловещий.

– Ты не одет, – заметила Лидия.

– Одет.

– Ну точно не для театра.

Ансельм Рис вздохнул:

– Я совсем забыл.

– Что ж, тебе лучше поторопиться. Маркус здесь, и мы отправляемся через пятнадцать минут – с тобой или без тебя.

Это было непросто, но они успели. Ансельм Рис спустился по лестнице в вечернем костюме, поправляя галстук-бабочку, всего за минуту до назначенного времени.

– Доброго вам вечера, сэр, – приветствовал Маркус Боуман.

Ансельм Рис оглядел молодого человека с ног до головы. Парень был высоким и тщедушным, похожим на паука в костюме в полоску и аляповатом красном галстуке-бабочке. У него были усы, как у кинозвезды, и гладкие, блестящие черные волосы. Глаза были увлажненными и без признаков интеллекта, как у собаки.

Эта странная троица двинулась к машине Боумана – Austin Landaulet желтого цвета «шмель» – и отправилась в «Гранат».

Пока они ехали, доктор Рис изучал парочку, сидящую рядом с ним. Они не подходили друг другу. Лидия, конечно, была очень красива, но она была дерзкой интеллектуалкой. Маркус Боуман происходил из старинного рода финансистов и окончил одну из лучших частных школ, но был таким же пустым и бессодержательным, как наполовину накачанный воздушный шар. Он водил машину, как сорвиголова, а одевался, как какой-нибудь плейбой. Доктору Рису не мог смотреть на этого парня иначе как с презрением.

Лидия довольно быстро адаптировалась к новому окружению. К своим двадцати шести годам она уже защитила диссертацию по психологии. Однако ее теории расходились с отцовскими в самых значимых моментах. Можно даже сказать, что между ними существовало профессиональное соперничество. Но Лидия умела и хорошо проводить время. Она смело и без сопровождения ходила в самые модные ночные клубы Лондона, где ее красота и загадочная манера поведения девушки с континента привлекали внимание. Одним из ее любимых клубов был «Пальмира» в Сохо, где выпивка была дешевой, а джаз – почти невыносимо лихим.

Именно там она впервые встретила Маркуса Боумана, человека, который вскоре стал ее женихом.

Маркус Боуман был представителем золотой молодежи, с чуть неправильным прикусом, мощными коренными зубами и выпуклым адамовым яблоком, придававшим ему комичный вид недорисованной карикатуры из журнала «Панч» (британский еженедельный журнал сатиры и юмора). Он одевался как бонвиван, которым и являлся, носил бриджи и, как правило, сумку для гольфа через плечо. Не говоря уже об усах, которые однажды стали предметом статьи в Top-Storey Chap о мужском груминге и, казалось, лениво развалились у него на верхней губе, так же как он сам предпочитал разваливаться на мебели, вместо того чтобы на ней сидеть. Он говорил на малопонятном жаргоне вырождающихся английских буржуа, сопровождая каждое предложение словами «что-что» или «послушайте!» И все же Маркус, казалось, делал Лидию счастливой…

Маркус припарковал машину, и троица вылезла наружу. Улицы гудели от предвкушения праздника, когда зрители собирались у «Граната» на премьеру. Ансельм со вздохом прочитал название пьесы «Мисс Смерть» на рекламном щите. Двери театра были широко распахнуты. Фойе было заполнено оживленной толпой, звенящими бокалами и шелестящими программками. Ансельм не был настроен на общение и угрюмо направился к своему месту. Лидия пошла с ним, а Маркус отправился купить сигареты в киоске.

– Что такое, папа? Ты не в духе.

– О, я в порядке, – сказал старик. – Просто устал.

– От чего? – спросила его дочь.

– Кажется, это доктор Джонсон сказал: «Человек, который устал от Лондона, устал от жизни». Я ответил на вопрос? – Он слегка улыбнулся в ответ на ее полуулыбку.

В этот момент пожилой человек в плаще с шелковой подкладкой, похожий на злодея из дешевой страшилки, извинился и проскользнул мимо них вдоль ряда кресел. Рис с минуту изучал его, прежде чем снова обратить внимание на сцену. Он сверился с часами. До начала оставалось около пяти минут.

– Так кто же эта Хелен Куксон? – спросил Маркус, вернувшись с сигаретами.

– Делла Куксон, – поправила его Лидия. – Она одна из величайших актрис эпохи. Не будь таким ограниченным, Маркус.

В этот момент занавес поднялся.

Первый акт прошел и закончился. Люси Леви отличалась живостью, а Делла с первого своего появления приковала к себе восторженные взгляды зрителей. Даже угрюмый старый доктор Рис подался вперед, когда она появилась на сцене. Короткий антракт перед вторым актом, а затем все пошло по новой. Еще больше потрясений и смеха, а парень в плаще рядом с ними приходил в полный восторг от некоторых эффектов на сцене.

Антракт между вторым и третьим актами был более продолжительным, поэтому Рис отважился выйти в бар. Не успел он встать, как сзади раздался голос, назвавший его по имени:

– Извините, что лезу не в свое дело, но вы доктор Ансельм Рис?

Рис повернулся:

– Да. Чем могу быть полезен?

– Меня зовут Тизел. Бенджамин Тизел. Я продюсер и режиссер этого маленького Гран-Гиньоля^[2]. – Импресарио был в черном галстуке и сжимал в чуть дрожащей руке мартини.

– Тогда я должен вас поздравить. Ваша работа оказывает глубокое воздействие на зрителей.

– Очень любезно, спасибо. – Мужчина склонил голову с наигранной скромностью. – Надеюсь, я не помешаю, но я хотел бы передать приглашение вам и вашей дочери.

– Вот как?

– На завтрашний вечер. Вечеринка у меня дома в Хэмпстеде. Я решил подождать, пока выйдут рецензии, – вот почему я устраиваю вечеринку завтра вечером, – объяснил он.

– Значит, вы настроены оптимистично?

Тизел усмехнулся:

– Просто оглянитесь вокруг, доктор! Посмотрите на это море улыбающихся, болтающих людей. Это, друг мой, зрители шоу, которое будет идти и идти. Но я хочу подождать, пока об этом не напишут в рецензиях. Тогда я смогу наслаждаться напитками и музыкой без дамоклова меча завтрашних газет.

– Понятно. Интересное предложение, но, боюсь, у меня есть планы на завтрашний вечер.

– Правда? Какая жалость. Я бы с удовольствием послушал интерпретацию этой дьявольской маленькой драмы от психиатра. Что ж, возьмите мою визитку, если вдруг передумаете. О, Эдгар! Эдгар Симмонс! – Внимание Тизела привлек другой гость. – Эдгар, где вы прятались последние несколько месяцев? – и продюсер растворился в море поклонников.

Рис был не против вечеринок время от времени: в конце концов, это улей потенциальных пациентов. Но что-то в Тизеле ему не понравилось. Вокруг него витал запах грязного шоу-бизнеса. Рис слегка вздрогнул и вернулся в зал на свое место как раз к началу третьего акта.

– С кем это ты разговаривал? – спросила Лидия.

– Бенджамин Тизел. Он режиссер этой… феерии. Хочет, чтобы я пришел к нему на вечеринку завтра вечером.

– Боже правый. От них никуда не деться.

При упоминании имени Тизела человек в плаще навострил уши. Казалось, он вот-вот вмешается в семейную беседу Рисов. Но тут поднялся занавес.

В третьем акте все разрозненные элементы пьесы наконец-то сплелись воедино. Был особенно жуткий трюк с люком, который заставил вздрогнуть даже доктора. Зрители ахнули. Опустился занавес, и сразу зазвучали восторженные аплодисменты. Некоторые даже вскочили на ноги, когда Делла Куксон вышла на поклон.

Делла прошла вперед под светом прожекторов, поклонилась и получила роскошный букет от поклонника в первом ряду. Она стояла со слезами на глазах, наслаждаясь восхищением публики. Она умела создавать впечатление, что смотрит в глаза каждому зрителю в отдельности. Но впечатление не соответствовало действительности: на самом деле в тот вечер она смотрела только на одного человека, чье лицо сразу же узнала в толпе. На доктора Ансельма Риса.

Когда он выходил из зала, капельдинер передал ему записку. Окружавшие его зрители возвращались в фойе и бар, обмениваясь впечатлениями о вечернем спектакле. Рис остановился и развернул бумажку.

– Идите без меня, – кинул он Маркусу и Лидии.

– Но как ты доберешься домой?

– Возьму такси. Не беспокойтесь обо мне, – и он проскользнул сквозь толпу.

Капельдинерша проводила его через бар за кулисы.

– Сюда, сэр, – Она открыла перед ним дверь.

Рис шагнул и оказался в другом мире. Рабочие сцены праздновали премьеру, а помощник режиссера перелистывал потрепанную копию сценария, внося быстрые и безжалостные правки огрызком карандаша. Рис проследовал за капельдинершей по длинному коридору к гримерке звезды спектакля. Они постучали в дверь.

– Минутку, – раздался голос изнутри.

Рис подождал.

Затем дверь открыла звезда шоу, Делла Куксон. И только для доктора Риса она была пациенткой В.

Она вся сияла и светилась, приветствуя его, и даже ласково чмокнула его в щеку. Актриса пригласила его сесть в кресло перед зеркалом для макияжа, а затем захлопнула дверь перед лицом капельдинерши.

– Как вам понравилось шоу, доктор?

– Моя дочь – поклонница триллеров, – ответил он, встретившись с ней взглядом в зеркале. – Кажется, вы что-то уронили, Делла.

– Где?

Рис указал на что-то блестящее на ковре:

– Вот. Что это?

Он наклонился, чтобы поднять предмет.

– Просто украшение.

Он передал его Делле, которая сунула его в карман своего кимоно. Это была золотая сережка.

Делла села и начала снимать макияж.

– Почему вы пригласили меня сюда сегодня, Делла?

Пациентка В вздохнула и посмотрела на себя в зеркало. Затем медленно повернулась к нему.

– Потому что, доктор, я совершила кое-что ужасное.

Часть вторая. Рассказ лжеца (12–14 сентября 1936 года)

«В искусстве иллюзий сегодня, как и всегда, важен эффект.

Используемый метод, или методы всегда вторичны».

Дай Вернон

«Я рад сообщить, что большинству людей нравится запертая комната. Но вот загвоздка, даже любители темы часто не могут разобраться в происходящем».

Джон Диксон Карр, «Человек-призрак»

Антракт первый. Человек в длинном черном пальто

Суббота, 12 сентября 1936 года

Как и нищие художники в революционном Париже, Клод Уивер писал свои романы на чердаке.

Чердак, о котором идет речь, располагался над его двухэтажным домом в Хэмпстеде; он был переделан таким образом, чтобы в нем можно было разместить книжные полки и письменный стол. Его жена часто грешила преувеличением, что он редко спускается с чердака и предпочитает его обществу жены. Это было не вполне правдой. Он выходил часто, просто хотел, чтобы она этого не замечала.

По своей природе Уивер был человеком незаметным, таким, мимо которого можно было пройти на улице, не обратив на него ни малейшего внимания. Если бы вы познакомились с ним, то сочли бы его тихим, сдержанным, даже застенчивым. Он никогда не давал интервью. Он никогда не показывался на литературных обедах или благотворительных вечерах.

Учитывая это, его жена Розмари теперь казалась полна решимости вытащить его из уютного кокона на свет божий. Она была женщиной умной и часто непостижимой. Но она не понимала, что его одиночество было жизненно важным компонентом его творчества. С этого и начались все проблемы.

И сейчас, утром 12 сентября, он, как обычно, сидел за письменным столом на чердаке, а перед ним стояла пишущая машинка и лежала стопка чистой белой бумаги. Но что-то было не так. Сегодня слова не приходили. У него была назначена встреча перед обедом, но до этого он решил провести пару часов за писательством.

Это оказалось труднее, чем предполагалось. Что-то отвлекало его. Он встал, размял ноющие конечности и зашагал по чердаку. Там было небольшое круглое окно, через которое на письменный стол падал узкий луч света. А еще из него открывался неплохой вид на улицу. Он подошел к окну. Почти прижавшись носом к стеклу, выглянул наружу. И тут он увидел человека в черном пальто.

Как давно это началось? Возможно, с неделю. Неделя прошла с тех пор, как Уивер впервые осознал это неясное присутствие. Что-то преследует его. Теперь часы бодрствования были поглощены почти сверхъестественным чувством нависшего ужаса. Он вспомнил рассказ Мопассана «Орля» и впервые задумался о том, не сходит ли он с ума. Его паранойя так разыгралась, что Розмари начала ее замечать. А этого он не мог допустить. До сих пор ему удавалось себя контролировать. Но утром двенадцатого числа он случайно выглянул из окна чердака и впервые заметил человека в черном пальто.

Об этом человеке мало что можно было сказать, кроме того, что это мужчина. Он неподвижно стоял на тротуаре напротив, глядя в окно. Но на нем было длинное пальто, а верхняя половина лица скрывалась под тенью от широкополой шляпы. Все, что Уивер смог разобрать, так это то, что мужчина был чисто выбрит.

Уивер с грохотом спустился на два лестничных пролета и распахнул входную дверь. Он не знал, что будет делать, если этот человек окажется там, не думал об этом заранее. Он понимал, что ему придется столкнуться с этим человеком, противостоять своему страху. Но улица была пуста. Мужчины не было.

Клод Уивер осторожно закрыл дверь, к которой прилипли серые листья, принесенные осенним ветром.

Глава III. Три телефонных звонка

В Доллис-Хилл день начался с телефонного звонка. Ансельм Рис, который встал поздно, был у своего стола и взял трубку.

– Доктор Рис?

Он узнал голос в трубке. Голос принадлежал пациенту С, который был каким-то писателем. Настоящее имя этого человека было Клод Уивер. Рис специально не читал его произведений.

– Мистер Уивер. – В голосе Риса сквозило нетерпение. – Похоже, вы пропустили утренний сеанс.

– Я сожалею. Кое-что произошло. Я не смогу прийти. Я, конечно, заплачу за сеанс. Но не смогу прийти к вам сегодня.

– Для этого есть какая-то причина?

– Мне очень жаль, – и с этими словами пациент С положил трубку. Рис, покачивая головой и бормоча про себя, достал свой журнал с расписанием и пролистал его до сегодняшней даты. Нашел там запись «ПАЦИЕНТ С» и зачеркнул авторучкой.

– Миссис Тернер, – позвал он, – утренний прием отменили. – Чем мне занять свое время?

В кабинет вошла экономка с подносом, уставленным чайными принадлежностями. Олив Тернер работала экономкой в доме Рисов с того дня, как они впервые переступили порог. Она была дотошной женщиной, которую некоторые считали лишенной чувства юмора. Однако доктор Рис отметил в ней сдержанность и остроумие, которые очаровали его. Излишне говорить, что она также была очень искусна в своем деле. Дом содержался в идеальном порядке, а еда всегда была приготовлена безупречно.

– Статьей, – сказала она с притворной строгостью. Речь шла о статье, которую он якобы писал для одного уважаемого психиатрического журнала. Даже сам автор считал ее тупой, как нож для масла. Ему было трудно сосредоточиться на ней, когда три его пациента сами по себе были столь интересными объектами для изучения.

Рис усмехнулся Олив:

– Вы знаете, что я ценю вашу лапидарность, миссис Тернер. Именно поэтому я нанял вас. Никакого лишнего словоблудия.

Олив Тернер одарила его сдержанной улыбкой.

В этот момент снова зазвонил телефон. Миссис Тернер ставила все для чай на маленький столик со стеклянной столешницей в центре комнаты, пока доктор отвечал на звонок:

– Рис слушает. Кто это?

За звоном посуды Олив смогла разобрать неясный голос на другом конце линии. И все.

– Понятно, – сказал Рис в трубку. – Можете рассказать мне больше?

Снова тот же нечеткий голос. Олив, уже не скрывая любопытства, выпрямилась, чтобы послушать.

– Понимаю… – повторил доктор, глядя в сторону французского окна. – Звучит… проблематично. – Еще одна, более продолжительная пауза. – Да, я буду ждать, – и положил трубку.

Олив Тернер вспоминала этот второй телефонный разговор позже вечером и сожалела, что не могла расспросить о нем доктора. Как и многие другие подслушанные и полузабытые разговоры, второй звонок оказался решающим.

* * *

Лидия Рис вскрикнула. Переворачивая страницы «Эликсиров сатаны» в кожаном переплете, она порезала уголком большой палец, из которого кровь закапала на страницу. Она попыталась высосать кровь, изо всех сил стараясь не замечать боли и сосредоточиться на тексте. Но было слишком поздно. Она больше не могла читать.

Со стоном она захлопнула книгу и поставила обратно на полку. Она работала в своей комнате на втором этаже. Сегодня был день, который она выделила для учебы. Вскоре ей предстояло открыть собственную психиатрическую практику, и уже сейчас она всерьез задумалась о составлении списка желательных пациентов.

Она сознательно искала общества лондонских аристократов. Исключительно в качестве наблюдателя, как вы понимаете. В ее глазах феномен английского высшего класса представлял собой увлекательную культурную дихотомию. Старейшины этого сословия, как в каком-нибудь племени времен Палеолита, были образцами деспотичной социальной благопристойности. Но жестокая война расколола общество. Границы между классами систематически разрушались. Разрушалась и эта оболочка благопристойности.

Независимо от класса молодое поколение (те, кто достиг совершеннолетия во время или после Первой мировой) проявляло склонность к анархизму. Не только в политике – социалистическое движение была на подъеме, – но также и в отношении к искусству, к музыке, ко всему.

Именно по этому пути развивались теории Лидии. Она уже набросала конспект статьи под условным названием «Теория англичан». Не слишком ли это громкое и помпезное название? Она сможет это понять, когда начнет работать со своим первым пациентом, первым настоящим пациентом.

Ее фантазии резко прервал стук в дверь спальни.

– Войдите, – сказала она, продолжая сосать большой палец.

Это была Олив Тернер:

– Вас к телефону внизу, мисс Рис.

– Странно, – удивилась Лидия, – я не слышала, как он звонил.

– Он не умолкает все утро, мисс. – Несмотря на многочисленные просьбы, экономка никак не могла заставить себя называть молодую хозяйку «Лидия».

– И кто же это?

– Мистер Маркус Боуман.

Лидия вздохнула:

– Скажи ему, что я не могу с ним разговаривать. А еще лучше, скажи ему, что меня нет дома.

– Я думаю, он звонит, чтобы уточнить, когда заехать за вами сегодня вечером. Вы же собираетесь на встречу с ним?

Маркусу удалось забронировать для них столик в «Савое». Он давно обещал угостить Лидию лучшими блюдами лондонской кухни, но частые игры в гольф мешали его планам. Теперь столик наконец был заказан, и дата была назначена.

– О да. Думаю, что пойду с ним сегодня вечером. Скажите ему, что я пойду с ним. Он может заехать за мной в восемь. Пожалуйста, скажите ему, чтобы он не опаздывал.

Лидия слегка улыбнулась. Эту улыбку Олив Тернер вспомнит на следующий день и будет гадать, что она означала.

Глава IV. Та самая ночь

– Маркус, – приветствовала Лидия своего кавалера с улыбкой, одновременно привлекательной и плотоядной.

– Эй там, на палубе, – отозвался он, переступая порог и целомудренно чмокая ее в щеку. Был ранний вечер, часы еще не пробили восемь, но сумерки уже сгустились, и атмосфера была гнетущей. Лидия была одета в атласное вечернее платье, на шее висело рубиновое ожерелье. Драгоценный камень уютно расположился у нее между ключицами и сверкал в свете уличных фонарей.

– Я бы пригласила тебя в дом, – сказала Лидия, – но миссис Тернер убирается. Не думаю, что ей это понравится.

Это была ложь: Олив Тернер закончила уборку несколько часов назад. Сейчас она была на кухне и усердно готовила ужин для доктора.

Лидия вышла на улицу и уже собиралась захлопнуть за собой дверь, когда в прихожей появился Ансельм Рис.

– Добрый вечер, Маркус, – произнес он.

– Добрый вечер, сэр.

– Мы опоздаем к ужину, отец, – проговорила Лидия с принужденной беспечностью. – Маркус собирается отвезти нас в город.

– Вообще-то, – возразил Маркус, – я думал, что мы можем взять такси. Оставлю машину здесь. Так мы сможем повеселиться по-настоящему.

– Как хочешь, дорогой! – Она взяла Маркуса под руку и позволила ему отвести ее на тротуар. Свободной рукой он подозвал проезжающее мимо такси. Ансельм Рис стоял в дверях и смотрел, как молодая пара забралась в машину, и та с ревом умчалась в ночь.

Как только они скрылись из виду, доктор Рис вернулся в столовую, где в одиночестве сел за стол, потягивая херес.

– Как-то странно она себя ведет, как вы считаете? – заметила Олив, ставя перед ним блюдо с тушеной говядиной.

– Она моя дочь, – ответил Рис, – какого еще поведения от нее ждать? – Он сказал это как бы шутя, но в каждой шутке есть и доля правды.

Ровно в девять вечера Олив принесла ему ужин. К тому времени он удалился в кабинет, и когда экономка постучала в дверь, попросил:

– Подождите минутку.

Она услышала, как он поднялся с кресла и зашаркал в ее сторону, затем повернул ключ в замке и открыл тяжелую дверь из красного дерева. Он слегка нахмурил брови, словно был недоволен, но кроме этого в его поведении не было ничего такого, что могло бы ее обеспокоить.

Она передала ему тарелку с нарезкой сыров (он стоял в дверях и явно не хотел, чтобы она входила), и он поблагодарил ее. Затем сказал ей, что у него есть просьба:

– Олив, сегодня вечером ко мне придет гость. Скорее всего, он подойдет к парадной двери, поэтому не беспокойтесь, когда он придет. Просто впустите его и направьте в кабинет.

– Вы не хотите, чтобы я сама проводила его в кабинет, сэр?

– Нет. – Это было твердое указание, одно из немногих, которые Ансельм Рис когда-либо давал ей. – Просто впустите его и скажите, где меня найти. А потом ложитесь спать.

Олив открыла рот, чтобы задать еще один вопрос, но Рис отступил с тарелкой в руках и захлопнул дверь у нее перед носом. Замок с треском защелкнулся. Слегка обидевшись, она вернулась на кухню.

Два часа спустя – ровно в одиннадцать – в окно начал стучать унылый мелкий осенний дождь. Олив все еще сидела на кухне, кутаясь в халат и потягивая какао из кружки, читая газету при свете газовой лампы. Вечер тянулся медленно.

Вскоре после того, как часы пробили четверть двенадцатого, раздался стук в парадную дверь, который вывел Олив из дремоты. Поднявшись на ноги, она вышла из кухни в прихожую, где увидела силуэт на фоне матового стекла. Почувствовав внезапный страх, она навесила на дверь цепочку и слегка приоткрыла ее, чтобы рассмотреть посетителя.

– Да? – произнесла она едва ли не шепотом.

– Могу я войти? – сказал мужчина. На нем была низко надвинутая на лоб фетровая шляпа, а шея и подбородок были замотаны толстым шарфом, заглушавшим речь. Больше Олив почти ничего не смогла различить.

– Кто там?

– Я пришел к доктору Рису.

Стиснув зубы, Олив вспомнила наставления доктора. С неохотой она сняла цепочку с двери и впустила его в прихожую.

– Взять ваши шляпу и пальто, сэр?

– Нет, спасибо, – ответил мужчина низким и хриплым голосом. Он сразу же направился к лестнице.

– Сэр! – возмутилась Олив. – Если вы ищете доктора Риса, его кабинет дальше по коридору, крайняя дверь справа.

Незнакомец остановился и бросил нетерпеливый взгляд в ее сторону, после чего зашагал в указанном ею направлении. Олив стояла и смотрела, как незнакомец дошел до двери кабинета, без колебаний постучал и сразу же был впущен.

Олив не смогла противиться любопытству. Она прокралась по коридору к кабинету. Конечно, он был заперт, а ключ был в замочной скважине, но она не смогла удержаться и на несколько секунд прижалась ухом к дереву.

– Непохоже, что вы удивлены нашей встречей, – произнес незнакомец.

– Вовсе нет, – ответил доктор, и его голос звучал тихо, очевидно, приглушенный деревом. – Я ждал вас.

– Правда? – последовала короткая, но тревожная пауза. Если кто и говорил что-то, это было невозможно услышать за биением сердца Олив.

Затем незнакомец заговорил снова:

– Ваша экономка нас подслушивает.

Олив почувствовала, что может умереть прямо там, в коридоре: всплеск адреналина и ужас в груди вполне могли оказаться смертельными. Закрыв рот рукой, она бросилась прочь.

Чтобы успокоиться, ей потребовалась рюмка бренди. Сердце у нее все еще колотилось, когда она сидела одна на кухне. В этом незнакомце было что-то очень пугающее. Тем временем дождь, не прекращаясь, бил по стеклу, создавая стремительный ритм, как барабаны аборигенов.

Олив навострила уши, услышав звук отпираемой двери кабинета и шаги уходящего незнакомца. С момента его прихода прошло около получаса. Приоткрыв дверь на кухню, она наблюдала через щель, как незнакомец – снова одетый в шапку, шарф и пальто – направился к входной двери. Она хотела было выйти вслед за ним и сказать: «Я провожу вас, сэр», но не смогла заставить себя.

Она прокралась по коридору и увидела, как незнакомец открыл входную дверь и вышел на улицу. Дверь за ним захлопнулась. Она смотрела, как силуэт удаляется и исчезает из виду. Только тогда она вышла из своего укрытия и заперла входную дверь на двойной засов.

Затем она направилась к кабинету доктора. Постучала в дверь:

– Все в порядке, сэр?

– В порядке, в порядке, – последовал ответ. На взгляд Олив, он прозвучал слишком поспешно.

– Вы уверены, сэр? Принести вам что-нибудь? Стаканчик на ночь?

– Нет, спасибо. На сегодня все.

Олив на мгновение замерла. Затем все же не удержалась:

– Могу я поинтересоваться, кто приходил к вам сегодня вечером, сэр?

Последовала пауза. Олив слышала дыхание по ту сторону двери.

– Просто старый друг, – пояснил он едва ли не шепотом. – Спокойной ночи.

Олив повернулась, чтобы уйти. Теперь, решила она, нужно действительно лечь спать. Но когда она направилась к лестнице, призрачную тишину дома и мерный стук дождя нарушило дребезжание телефона. Олив испуганно вскрикнула и остановилась как вкопанная. Она направилась к тому, который висел на стене в коридоре, но дошла до него слишком поздно. Телефон замолчал.

Она услышала, как доктор поднял трубку у себя в кабинете и едва различимо промычал:

– Что случилось?

Снова пауза.

– Понимаю. – Его тон смягчился. – А потом что?

Олив вновь заняла позицию у двери кабинета, прижав ухо к холодному дереву. Она услышала знакомое царапанье ручки по блокноту. Доктор делал быстрые записи. У нее возникло искушение поднять трубку и подслушать разговор. Но, конечно, такое поведение было бы просто недопустимо.

– Хорошо, это хорошо, – сказал доктор. – Но теперь вам лучше поспать. Действительно, уже слишком поздно обсуждать это. Приходите ко мне завтра. В десять часов. Тогда мы сможем поговорить более подробно. Хорошо. Спокойной ночи.

И он положил трубку.

Олив снова направилась к лестнице. Поднявшись на первую ступеньку, она вспомнила, что забыла книгу на кухонном столе. Вздохнув, она повернула назад.

В конце концов с книгой в руках она в последний раз прошла по коридору к лестнице.

– О господи! – воскликнула она, испугавшись, и выпустила книгу из рук. Книга шлепнулась на кафельный пол.

В матовом стекле виднелся силуэт, осторожно стучавший во входную дверь. Еще один посетитель?

– Кто это? – спросила она.

– Впустите меня! – прозвучало в ответ. Голос был женский.

– Кто это? – настаивала Олив.

– Дождь идет! Пожалуйста, впустите меня!

Олив подкралась к двери и дрожащей рукой отодвинула засов. Затем распахнула дверь, и в дом влетела женщина. Это была актриса Делла Куксон.

– Слава богу, – выдохнула Делла. – Мисс Куксон! Что вам нужно в такой час?

– Мне нужно увидеть доктора Риса. Пожалуйста, это срочно.

Олив на мгновение замерла, уперев руки в боки и постукивая ногой:

– Хорошо, я посмотрю, что можно сделать. Но ничего не обещаю. Я знаю, что доктор все еще работает у себя в кабинете. Но обычно он не принимает пациентов так поздно. Вам лучше пройти в дом.

Она направилась к кабинету, остановилась у двери и собралась постучать. И трижды настойчиво постучала.

Они ждали.

– Доктор Рис! – позвала Олив. – К вам посетитель!

Плечи Деллы Куксон вздымались от судорожных вдохов. Кроме дождя это был единственный звук в доме. Олив снова прижала ухо к дереву.

– Доктор Рис? – повторила она.

– Пожалуйста, – сказала Делла, – я должна его увидеть. Это крайне необходимо.

Олив громко постучала в дверь. Затем встала на колени и заглянула в замочную скважину, но, конечно, обзор загораживал этот дурацкий ключ. Она наклонилась вперед, почти касаясь носом кафельного пола, и попыталась заглянуть под дверь. Все, что она смогла разглядеть, – это тонкую полоску света.

– Что-то не так, – задумчиво проговорила она.

Олив оставила Деллу одну в коридоре и побежала на кухню. Через полминуты она вернулась с карандашом и пачкой бумаги. Это был старый трюк, настолько избитый, что вряд ли нуждается в пояснении на этих страницах. Она подсунула бумагу под дверь, а карандаш вставила в замочную скважину. Затем услышала стук, с которым ключ выскочил с другой стороны, вынула бумагу из-под двери и достала ключ. Маленький ловкий трюк, хорошо знакомый ей по бульварным романам.

Она с трудом поднялась на ноги, открыла дверь и вошла внутрь, а Делла последовала за ней. Начнем с того, что в комнате не было ничего необычного. Свет горел, стол был завален бумагами. Кресло доктора было развернуто к окну, а сам он развалился на нем.

Олив шагнула к нему. Посмотрела на его лицо. Ее сердце стучало так громко, что она едва услышала крик Деллы.

Доктор Ансельм Рис, мертвый, лежал в кресле, его лицо напоминало белую маску, а на горле была страшная багровая рана. Пятно крови образовало слюнявчик у него на груди. Глаза были полуприкрыты и выглядели сонно, а руки были смиренно сложены на коленях.

– Закройте дверь, – попросила Олив.

– Что? – заикаясь, спросила Делла.

– Дверь! Я не хочу, чтобы его дочь пришла домой и увидела его в таком состоянии.

Делла сделала, как ей было сказано, – захлопнула дверь кабинета. Олив уже держала в руке телефонную трубку.

– Два три один, Доллис Хилл, – произнесла она. – Доктора Ансельма Риса убили. – Пока она сообщала скудные подробности, то оглядела комнату и кое-что заметила. – Окна заперты, – сообщила она, положив трубку.

– Что? – Делла всполошилась.

– Окна. Они заперты изнутри. – Чтобы доказать это, она взялась за одну из ручек и подергала за нее. Ручка не сдвинулась с места. Из замка торчал ключ.

– И что?

– Тогда как убийца смог уйти?

– В смысле?

– Он не мог выйти через коридор. Я все время была там. И меньше пяти минут назад – пяти минут – я могу с уверенностью сказать, что доктор был жив и здоров в этой комнате, потому что я слышала, как он говорил по телефону.

Делла задумалась над этим:

– Окно не может быть заперто. – Она протянула руку и подергала ручку. Но створки не сдвинулись с места.

– Заперто изнутри, – сказала Олив, – так же, как и дверь.

Делла повернулась и с содроганием посмотрела на труп, а потом увидела в дальнем углу комнаты деревянный сундук… Олив поймала взгляд Деллы и кивнула в его сторону. Делла недоверчиво нахмурилась. Олив пожала плечами, как бы говоря:

– А где же ему еще быть?

Обе женщины осторожно прошли по мягкому плюшевому ковру к сундуку. Олив посмотрела на Деллу и прижала палец к губам. Она взяла кочергу из камина и подняла ее над головой. Затем быстро кивнула Делле.

Делла наклонилась вперед и открыла сундук.

Олив издала яростный боевой клич и замахнулась кочергой, как теннисной ракеткой, но ударила в пустоту. Обе женщины заглянули в сундук. Он был абсолютно пуст.

– И где же убийца? – спросила Делла.

Олив выпустила кочергу из рук, и та упала на ковер.

– Я не знаю, – ответила она.

– Мне нужно выпить, – заявила Делла. Олив не ответила. – Нет, я серьезно. Мне действительно нужно выпить.

– На бюро стоит херес, – рассеянно предложила Олив.

– А ничего покрепче нет?

– На кухне есть бренди.

– Проводите меня, – попросила Делла. – Мне нужно выйти из этой комнаты.

Олив уступила:

– Может, вы и правы. Здесь нам делать нечего.

Обе женщины вышли из комнаты, и Олив направилась на кухню, но не раньше, чем захлопнула за собой дверь кабинета, снова закрыв там покойного доктора Риса.

После бокала бренди им обеим стало немного лучше. Их ужас не уменьшился, но они теперь были готовы к решению практических вопросов.

– Чего я не понимаю, – начала Делла, – так это куда мог деться убийца.

– Никуда, – решила Олив. – Ему некуда было идти.

Глава V. El Nacimiento

К тому времени, когда инспектор Джордж Флинт прибыл в дом Рисов, дождь утих. Его провели в комнату, где было совершено убийство. Ансельм Рис все еще сидел в кресле с перерезанным горлом.

– Ну и кошмар, – сказал Флинт, ни к кому конкретно не обращаясь. Так и было: голова Риса оказалась почти отрублена одним ударом. Но выражение спокойствия на его мертвом лице поразило даже такого стреляного воробья, как Флинт.

Отношение Флинта к преступности было философским; будучи в целом противником правонарушений, он все же видел в них общественную необходимость. Возьмем, к примеру, убийство. Большинство убийств – это грязные дела на задворках, в них нет никакой тайны или магии. Обычно преступником становится тот, кто был ближе всего к жертве. Но в последние несколько лет он все чаще замечал, что в городе, словно туман, появляется новый жанр преступлений. Это были загадочные преступления: как правило, они происходили в высшем обществе, когда людей в запертых комнатах убивали при маловероятных обстоятельствах, или когда, например, человека находили задушенным в заснеженном поле, а к трупу вел лишь один след.

Нельзя было позволять себе эмоционально вовлекаться ни в одно дело. Нужно было сохранять дистанцию. Чтобы раскрыть преступление такого рода, нужен особый склад ума, которым Флинт просто не обладал.

– Есть следы оружия?

– Нет, – ответил Джером Хук. Это был напарник Флинта, долговязый молодой человек.

– Значит, убийца забрал его с собой. Или же спрятал его где-то в этой комнате. Есть успехи в поисках таинственного посетителя, который приходил сюда ранее вечером? Того, кто нагнал страху на миссис Тернер?

– Пока нет. Мы подключили к делу ищеек.

– Хорошо. Дайте мне знать, как только что-нибудь выведаете. А что насчет этой комнаты? Только не говорите мне, что мы имеем дело со всей этой ерундой про «герметично закрытое помещение».

– Боюсь, что да, сэр. И Олив Тернер, и Делла Куксон подтвердили, что дверь кабинета была заперта изнутри. И как вы сами видите, окно тоже заперто изнутри.

– Но убийца должен был выбраться этим путем. Если бы он прошел через дверь в холл, Олив увидела бы его. Это значит, что он должен был пройти через окно, а затем с помощью какой-то хитрости запереть его изнутри.

– Боюсь, это невозможно, сэр. Видите ли, к моменту убийства уже давно шел дождь. А прямо за окном находится клумба, следом за которой виднелась лужайка. Так что никто не мог уйти этим путем, не оставив следов. А их, как видите, нет.

В саду были отпечатки мужской обуви, но они не вели ни к дому, ни к окну. Значит, кто-то был в саду той ночью, во время ливня. Но кто бы это ни был, невозможно было сказать, произошло ли это до, во время или после убийства. Это мог быть даже неуклюжий констебль. Случались и более странные вещи.

– Понятно. – Флинт рассматривал труп, сцепив пальцы. – Итак, у нас есть убийца, который исчез, как призрак. Мы абсолютно уверены, что Рис был жив, когда таинственный человек ушел?

– Да. Он говорил с Олив через дверь. И было слышно, как он отвечал на телефонный звонок.

– Значит, убийство произошло в течение нескольких минут между уходом посетителя и приходом Деллы Куксон. Мы же это предполагаем?

– Похоже на то, сэр.

– А мы знаем, почему мисс Куксон нанесла ему визит так поздно?

Хук пожал плечами:

– Она в гостиной, сэр. Ждет, допроса. Экономка с ней.

Делла красовалась на старинной кушетке. Она выглядела как на афише к одной из пьес с ее участием. Флинт, хотя и был на мгновение потрясен, сумел вернуть себе привычное бесстрастное выражение лица.

– Вы были пациенткой доктора Риса, верно?

Она стиснула зубы:

– Да, я посещала его около месяца.

– По какой причине?

– Я не понимаю, почему должна отвечать на этот вопрос. Это не имеет никакого отношения к тому, что произошло здесь сегодня вечером, это я вам могу сказать точно.

Флинт примирительно склонил голову:

– Это ваша прерогатива. Но, пожалуйста, помните, что у нас будет полный доступ к записям врача, так что вы вполне можете все нам рассказать.

Но она хранила молчание.

Олив Тернер сидела у окна и смотрела на улицу, при этом ее лицо ее было белым, как мел. Она слегка вздрогнула, когда Флинт подошел к ней:

– Извините, – сказала она, – я глубоко потрясена случившимся.

– Все в порядке, это вполне понятно. Я просто хотел задать вам пару вопросов, пока события сегодняшнего вечера еще свежи в вашей памяти.

Экономка неопределенно махнула рукой:

– Задавайте.

– Этот посетитель – мужчина, который приходил к доктору Рису до визита мисс Куксон. Вы полностью уверены, что вы никогда его раньше не видели?

– Да. Это незнакомец. Все в нем, его лицо, голос… Было похоже, что он замаскировался. Как будто он пытался скрыть, кто он такой на самом деле.

– Как вы думаете, почему?

Олив посмотрела на него остекленевшим взглядом:

– Откуда мне знать?

– Вы сказали, что доктор Рис ожидал его. Доктор как-то намекал вам, о чем пойдет речь?

– Нет. Но я предположила, что он, должно быть, его пациент. Доктор держал список своих пациентов в секрете.

– И он регулярно принимал пациентов по вечерам?

– Нет. Он строго придерживался дневных часов. Вот почему у меня возникли подозрения.

– И что-то в поведении этого человека вас насторожило?’

Она задумалась на мгновение:

– Он был немного похож на раненое животное. Было в нем было что-то дерганое и неуравновешенное, и было непонятно, что он будет делать дальше. Кроме того, он был здесь в первый раз.

– Почему вы так думаете?

– Когда я сказала ему, что доктор ждет его в кабинете, он направился к лестнице. Посетитель, который уже был в доме, должен знать, что кабинет находится на первом этаже. Это логично.

– Хм! – Флинт постучал по подбородку мозолистым указательным пальцем. – Это очень полезное наблюдение, спасибо, миссис Тернер.

Флинт оставил женщин и снова направился в кабинет. Его коллега Джером Хук сопровождал его, делая пометки в блокноте.

– Итак, – начал Флинт, – давайте повторим действия доктора. Он работал над своими записями. Мы знаем, что он писал?

– Он печатал статью для The Alienist Review. Его записи неполные: фактически они обрываются на середине предложения, как будто его прервали.

– Можно предположить, что он работал над этой статьей, когда Олив принесла ему ужин. И именно тогда он дал ей странное указание: «Не провожайте его, просто направьте и дайте ему самому найти дорогу в кабинет». Почему он так поступил? Давайте предположим.

Хук обдумал вопрос:

– Он не хотел, чтобы Олив услышала их разговор. Даже малую его часть. Может быть, она любила подслушивать.

– Возможно. Мы знаем, что она подслушивала у двери кабинета, по крайней мере один раз. Верно. Итак, она ставит тарелку с сыром и уходит. Затем в четверть одиннадцатого, она слышит, как посетитель стучит в дверь. Мы не знаем, что делал доктор Рис в это время, но можем предположить, что он ужинал и работал над статьей. Итак, посетитель приходит. Рис впускает его в кабинет, запирая дверь. Они что-то тайно обсуждают, а затем посетитель уходит. Свидетелем его ухода становится Олив. Она идет проведать доктора, но ее не пускают в кабинет. Однако мы знаем, что тогда он еще жив, потому что он разговаривает с ней через дверь. Что дальше? Олив поднимается по лестнице и слышит, как в дверь стучит Делла…

– Нет, не так, – вмешался Хук. – Ты забываешь о телефонном звонке.

– Действительно, забываю. Телефон звонит в одиннадцать сорок пять. Мы уже отследили звонок?

– Отследили, – кивнул Хук и заглянул в свой блокнот. – Потребовалось некоторое время, но я сам поговорил с телефонисткой. Звонок был сделан из квартиры в Дюфрейн-Корт. Эта квартира зарегистрирована на Флойда Стенхауса, музыканта. Он был одним из пациентов доктора.

Флинт хмыкнул. Музыкального слуха у него не было, и музыка его не интересовала.

– Стенхаус. Я поговорю с ним. Так, что дальше? Олив – да благословит Бог ее любознательную душу – слушает разговор. Затем она возвращается на кухню, чтобы забрать книгу. И когда снова выходит в коридор, то видит на пороге Деллу Куксон. Следовательно, убийство должно было произойти в течение двух минут между окончанием телефонного разговора и появлением Деллы Куксон. Похоже на правду?

– Да, сэр.

Флинт улыбнулся:

– Но в то же время это совершенно невозможно.

Пока он произносил эти слова, домой вернулись Лидия Рис и Маркус Боуман. Услышав суматоху в прихожей, Флинт вышел им навстречу. Маркус что-то бормотал и чувствовал себя неловко в присутствии суровых полицейских, но Лидия оставалась совершенно спокойной.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Боюсь, что да, – сказал инспектор. – Вы Лидия Рис?

– Да.

Флинт сдержанно кивнул:

– Тогда, боюсь, у меня для вас плохие новости. Мы можем где-нибудь поговорить?

Лидия казалась невозмутимой, пока вела Флинта вверх по лестнице в свою спальню. Флинт встал рядом с ней, когда она села за туалетный столик и начала снимать украшения.

– Ваш отец умер, мисс Рис.

– Вот как.

– Мне жаль, но он был убит. У себя кабинете.

– Это сделал один из его пациентов?

Флинт был немного удивлен таким вопросом:

– Его пациенты были жестокими?

– Ну, а что еще это может быть? Ограбление?

– Полагаю, мисс Рис, мне нужно спросить вас: знаете ли вы, почему кто-то мог желать зла вашему отцу?

Лидия уставилась на свое отражение в зеркале. Впервые Флинт заметил, что глаза у нее наполнились слезами.

– Как он умер? – Ее голос был холодным и четким.

– Ему перерезали горло.

– И у вас есть подозреваемые?

– Пока нет. Вот почему я хочу спросить вас: есть ли какая-нибудь причина, по которой кто-то мог хотеть причинить ему вред? – Она медленно покачала головой. – Вы не заметили ничего необычного в его поведении? Он не выглядел обеспокоенным или испуганным?

– Мой отец никогда ничего не боялся.

– Кого он ждал сегодня вечером?

Она обдумала вопрос:

– Никого. Насколько я знаю, никого.

– У него не было назначено никаких встреч, насколько вам известно?

– Если бы были, я бы вам сказала.

Флинт задумчиво выдохнул:

– Но сегодня вечером у него было два посетителя.

Лидия отвернулась от своего отражения, чтобы посмотреть на инспектора:

– Кто?

– Мужчина в плаще. Миссис Тернер впустила его.

– И кто это был?

– Она не знает. Этого мужчину она никогда раньше не видела. Может, у вас есть идеи, кто это мог быть?

– Если бы я могла, я бы вам сказала. Поверьте мне.

– Он провел некоторое время с вашим отцом в кабинете. Миссис Тернер не знает, о чем они говорили. Доктор Рис, кажется, хотел сохранить обстоятельства их встречи в тайне.

Лидия передернула плечами:

– Вот как. Нет, мой отец ничего не упоминал об этом. Вы думаете, что этот человек и был убийцей?

– Было бы удобно думать так, но у нас есть основания полагать, что ваш отец был еще жив, когда этот человек ушел. Но, естественно, нам нужно поговорить с ним, кем бы он ни был.

– А кто был вторым посетителем?

– Простите?

– Вы упомянули, что у моего отца было два посетителя сегодня вечером.

– А. Второй была его пациентка Делла Куксон.

Лидия сжала челюсть:

– Делла. Да, она посещала его несколько месяцев.

– Она пришла очень поздно и очень взволнованная. Очень хотела увидеть вашего отца. Ей нужно было о чем-то с ним поговорить. У вас есть идеи, что это могло быть? Леди ведет себя уклончиво.

Она покачала головой:

– Хотела бы я знать. Делла – интересный случай.

– Ваш отец обсуждал с вами своих пациентов?

– Конечно. С сугубо профессиональной точки зрения.

– Почему она хотела поговорить с ним? Вы можете сказать хотя бы в общем?

Последовала долгая пауза, во время которой Флинт смог украдкой оглядеть комнату боковым зрением. Здесь были полки, уставленные книгами, большой шкаф, а также роскошная кровать с балдахином. Но все это создавало ощущение какой-то пустоты и бездушности, даже несмотря на то, что здесь жила женщина.

– Вы думаете, она убила моего отца?

– Мы считаем, что убийство должно было произойти в какой-то момент между уходом неизвестного мужчины и приходом Деллы.

– Тогда я не могу вам сказать. Мой отец никогда бы не допустил нарушения врачебной тайны. Даже если бы это помогло раскрыть его убийство.

– Мы будем просматривать его записи, Лидия. Мы увидим все, что там есть.

– Я уверена, что увидите. Но я дорожу своими принципами. Отец никогда бы не позволил мне забыть о них, чтобы дать вам не относящуюся к делу информацию.

Флинт кивнул:

– Справедливо. И если быть откровенным, меня больше интересует мужчина. Пока мы его не опознаем, у нас не будет шансов поймать убийцу. Так что если вы вспомните что-нибудь, что угодно, чем вы сможете поделиться с нами, любую крупицу информации, неважно, насколько незначительную, я буду очень благодарен. – Он встал. – Я оставлю вас одну, мисс Рис. – И направился к двери. Затем почти в последнюю минуту обернулся. – И последнее. В кабинет вашего отца нет какого-то тайного входа?

– Что вы имеете в виду?

– Кроме двери в холл и французского окна, есть ли еще какой-нибудь способ попасть в комнату или выйти из нее?

– Нет. Ничего подобного.

Флинт кивнул. Этого ответа он и ждал.

– Спасибо, мисс.

И он оставил ее одну.

Спускаясь по лестнице, инспектор Флинт услышал, как Маркус Боуман забрасывает сержанта Хука вопросами:

– Что случилось? Что вам нужно? Куда вы дели Лидию? Где она?

– С ней все в полном порядке, мистер Боуман, – ответил инспектор. – У нее просто шок, вот и все.

Боуман направился к лестнице:

– Тогда позвольте мне увидеть ее, мне нужно с ней поговорить…

Флинт уперся ладонью в грудь молодого человека, удерживая его:

– Не сейчас, сэр. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– В чем дело? Что случилось?

– Доктор Ансельм Рис мертв, сэр. Убит. Его убили в течение последнего часа. – Это заставило Маркуса замолчать.

– Я должен спросить, где вы были сегодня вечером.

– Я… я был с Лидией. Все время. Она вам расскажет. Боже мой, вы же не хотите сказать, что думаете, будто я…

– Где вы были?

– В «Савое». Мы… мы ужинали там.

– А потом?

Последовало неловкое молчание:

– В клубе. В Сохо.

– В каком клубе?

– В «Пальмире».

– И во сколько вы ушли?

– Только что. То есть всего несколько минут назад. Мы приехали сюда на такси. Я… я сказал, что провожу ее домой.

– Очень по-рыцарски с вашей стороны, сэр.

Боуман смотрел на него пустым взглядом:

– Ну, я… оставил здесь свою машину, видите ли.

Флинт отвел сержанта Хука в сторону:

– Я хочу, чтобы его допросили. Я хочу, чтобы дом обыскали. Малейшие детали. Следы. Отпечатки пальца в пыли. Пусть ничто не ускользнет от вашего внимания. Я возвращаюсь в участок. – Тут он сделал паузу. – А потом мне нужно будет кое-кого навестить.

– Да, сэр. Кого, сэр?

* * *

Несколько часов спустя, около десяти утра Лондон дремал под моросящим дождем, а инспектор Флинт вышел из полицейской машины в Патни. Перед ним вырисовывался паб «Черная свинья» во всем своем ветхом великолепии. Почистив скребком ботинки от грязи, он направился внутрь.

Барменша жестом указала на отдельную комнату (она знала Флинта и кто ему нужен). Он прошел через низкий дверной проем в соседнее помещение, где на половицах перед незажженным камином были искусно расставлены старые кресла. Изъеденная молью голова оленя глазела со стены над камином.

Джозеф Спектор сидел в одиночестве, рассеянно перебирая колоду карт. Флинт сел напротив него.

– Выглядите изможденным, – сказал старый фокусник, не поднимая глаз. – Похоже, утром вы не брились.

– Я работаю с полуночи.

Взгляд Спектора метнулся вверх:

– Кого-то убили, не так ли? Кто-нибудь, кого я знаю?

– Психиатра. Доктора Ансельма Риса.

– Рис мертв? И кто его убил?

Флинт сложил пальцы домиком. Так он делал, чтобы показать, что настроен серьезно:

– Как вы думаете, почему я сижу перед вами?

– Понятно… – Спектор откинулся назад, вытянув руки над головой. Костяшки его корявых пальцев хрустнули, как сучья. Он зевнул. – Рассказывайте.

Флинт подробно изложил события предыдущего вечера. Он нарисовал детальные образы главных действующих лиц: Лидия Рис и Маркус Боуман, экономка Олив Тернер и актриса Делла Куксон.

Когда они впервые встретились несколько лет тому назад, инспектор Флинт отнесся к Спектору с настороженностью, которую он проявлял к ловким мошенникам. В конце концов, Спектор был известным приверженцем темной стороны жизни и мог похвастаться одной из самых полных библиотек по преступному и сверхъестественному. Но именно эта «инаковость», окружавшая Спектора, делала его идеальным партнером в случаях «невозможных» преступлений. Полезный элемент знакомства с фокусником – это изучение того, как делаются фокусы.

Он никогда бы не назвал себя затворником, но в эти дни Спектор, как правило, ограничивался всего лишь несколькими злачными местами. Сколько себя помнил, он жил в любопытном, приземистом домике на Джубили-Корт – куче кирпичей, слегка отдававшей готикой, которая, когда в ее окнах горел свет, казалась похожей на череп с подсветкой. Но чаще всего его можно было встретить здесь, в закутке «Черной свиньи», плохо освещенного паба с низкими балками, навесами на окнах, не говоря уже о медных кранах и бурчащем старом пивном насосе за баром. Кто-то назвал бы его мрачным, но как известно любому фокуснику, отсутствие света – лучший союзник.

– Хорошо, – кивнул Джозеф Спектор. – Итак, экономка Олив Тернер, мы ей доверяем?

– Да. Доверяем.

– Почему?

– По нескольким причинам. Первая: она ничего не выигрывала от убийства доктора Риса. В его завещании для нее нашлась лишь символическая сумма. Вряд ли из-за этого стоило убивать. Второе: она работала в доме всего пять месяцев. Я не думаю, что этого времени достаточно, чтобы зародить смертельную неприязнь. Мы твердо установили, что она и доктор Рис никогда не встречались до того, как Рис обосновался в Англии этой весной. И третье, – продолжал Флинт, – и для меня это решающий момент: Делла Куксон приехала в дом после убийства. И Олив впустила ее. Если бы она только что убила своего работодателя, как вы думаете, стала бы она делать что-то подобное?

– Справедливо. Первые два пункта бессмысленны, а вот третий имеет некоторый вес. А что насчет этой запертой комнаты? Давайте подробности.

– Туда можно попасть двумя способами. Через дверь и через французское окно. Оба были заперты изнутри.

– И все?

– Да. Поверьте мне, мы осматривали эту комнату несколько раз.

– Никаких следов оружия?

– Никаких.

– И двери никак не могли быть заперты снаружи?

– Никак. В обоих случаях ключ был в замке.

– Есть вероятность того, что с окном произвели какие-то манипуляции?

– Нет. Насколько я понимаю, Ансельму Рису перерезали горло в идеально закрытой комнате.

Джозеф Спектор улыбнулся:

– Мой любимый вид преступлений. Есть еще какие-нибудь примечательные особенности комнаты, о которых я должен знать?

– Ничего необычного. Стол. Книжные полки. О, и сундук.

– Что за сундук?

– Большой деревянный. Но его обыскали. Он был абсолютно пуст.

– Понятно. Мне нужно осмотреть его самому. Но, пожалуйста, продолжайте.

– Мы нашли два типа следов в заднем саду дома. Но к самому дому они не подходят, поэтому не получается установить связь между ними и убийством.

– Что-нибудь еще?

– Мы пытались выведать подробности у Деллы Куксон, но она молчит как рыба. Может, вы попробуете?

– Ну, я могу дать ей алиби. Большую часть вечера она была дома у продюсера Бенджамина Тизела. Примерно до одиннадцати часов. Мы все поехали туда после спектакля.

– Какая-то вечеринка?

– Да. Тизел – любитель такого рода мероприятий. Он любит музыку, танцы, выпивку, сигаретный дым.

– Вам же такое не нравится?

Спектор улыбнулся, разделил колоду карт на две части, а затем снова сложил их вместе.:

– Вы удивитесь, что можно вытерпеть ради внимательной публики.

– И как долго она пробыла на вечеринке?

– Точно не могу сказать, но знаю, что она была там в десять тридцать, но к одиннадцати уже уехала.

– На такси?

– Полагаю, что да. Дом Тизела, должен заметить, находится в Хэмпстеде.

Флинт кивнул:

– Значит, чтобы добраться до дома в Доллис-Хилл, ей потребовалось бы не менее двадцати минут. И она приехала сразу после телефонного звонка.

– Телефонный звонок, – повторил Спектор, – да, мы к этому еще вернемся. Сейчас меня больше интересует Делла Куксон. Ее обыскивали?

– Мы осмотрели ее сумочку. Против ее воли, понятное дело. Но там не было ничего интересного. А что? Вы же не думаете, что это ее рук дело? Я имею в виду, она никак не могла попасть в кабинет, чтобы убить доктора. И даже если бы она это сделала, зачем потом идти к входной двери?..

– Позвольте вас прервать, – перебил его Спектор. – Хотя я признаю, что маловероятно, что она могла убить Риса при описанных вами обстоятельствах, я думаю, что мы не должны недооценивать ее роль в этом деле. Флинт открыл рот, но промолчал.

– Я имею в виду следующее, – продолжил Спектор. – У вас была возможность узнать истинную причину ее визита прошлой ночью? – Теперь Флинт медленно покачал головой.

– А знаете ли вы, почему она вообще стала пациенткой доктора? Позавчера вечером была премьера ее новой пьесы «Мисс Смерть», которая идет в «Гранате», и мне довелось работать над постановкой. Похоже, это будет хит. Вчера вечером, после второго показа продюсер устроил вечеринку в своем особняке. Там были актеры, драматург, режиссер и разные известные персоны из этого круга. Я хочу сказать следующее: на этой вечеринке произошло нечто такое, инспектор Флинт, что может представить убийство в новом свете.

– Так вы собираетесь рассказать мне или нет?

Спектор усмехнулся:

– Бенджамин Тизел – продюсер. Будет ли идти постановка для него вопрос жизни и смерти. И я знаю, что сегодня утром Тизел говорил об отмене вечернего представления. Надеюсь, это дает вам представление о том, насколько все серьезно.

– Серьезнее, чем убийство?

– Для Бенджамина – да. Во время вечеринки его ограбили.

– И какое отношение это имеет к Делле Куксон?

– Так вы еще не читали врачебные записи?

Флинт покачал головой.

– Она клептоманка. Компульсивная воровка. Это секрет Полишинеля в «Гранате», и проблема стала настолько серьезной, что она обратилась за помощью к доктору Рису. Это совершенно не для протокола, как вы понимаете, – отметил он в скобках, – но вчера вечером – до того, как она посетила доктора, – Делла украла нечто бесценное.

– Расскажите мне, – попросил Флинт.

И Спектор рассказал. Он начал пересказывать все, что видел сам, наряду с рассказами других присутствующих.

Вечеринка у Бенджамина Тизела представляла собой кульминацию декаданса. Ее центральным украшением была пирамида из бокалов с шампанским, а в дальнем конце комнаты трубило джазовое трио, в то время как молодая труппа и обслуживающий персонал кружились в вихре.

Сам Тизел обожал выступать в роли хозяина и для этого случая облачился в ярко-красную домашнюю куртку, чтобы точно не затеряться в толпе. Как правило, он нависал над самыми популярными членами труппы, опутывая их такой паутиной разговора, из которой они никак не могли выпутаться. Естественно, сегодня его внимание было сосредоточено на Делле Куксон.

Спектор тем временем устроился в дальнем углу бальной залы, куря свои сигариллы и угощаясь ликером Тизела. Хотя Спектор гордился своей почти сверхъестественной наблюдательностью, он должен был признать, что этот вечер не был его звездным часом. Он сосредоточил все свое внимание на том, чтобы развлечь гостей старыми карточными и монетными фокусами, и не заметил Тизела и Деллу, когда они прошли мимо.

В какой-то момент, в этом Спектор был уверен, Бенджамин Тизел и Делла Куксон ушли с вечеринки и поднялись наверх. Их не было около десяти минут. Затем, когда они вернулись, Делла поспешно попрощалась и покинула вечеринку. Это было в одиннадцать часов или около того. Тизел, казалось, был немного ошеломлен внезапным бегством главной актрисы. Но не настолько, как час спустя, в полночь, когда кража была обнаружена.

Он вышел в зал и резким взмахом руки заставил замолчать джазовое трио.

– Дамы и господа! – проревел он, перекрывая ропот, прокатившийся по толпе. – Всем оставаться на месте. Произошло ограбление.

* * *

– Так что она взяла? – хотел знать Флинт.

– Только один предмет. Это была картина El Nacimiento – «Рождение» – «безумного испанца» Манолито Эспины.

– Почему вы так уверены, что ее взяла именно Делла?

– Это единственное логичное предположение. Только она покинула вечеринку раньше, и поэтому только ее не обыскали.

– Не мог ли грабитель проникнуть в дом снаружи?

– Все окна и двери были наглухо заперты. Кроме разве что входной двери. Но Тизел поставил туда двух горничных, чтобы впускать опоздавших. И они говорят, что никаких злоумышленников не было.

– Ну и ну. Это действительно очень странно.

– Кстати, я разговаривал по телефону с Бенджамином Тизелом до того, как вы приехали сюда сегодня утром. Он очень хочет вернуть свою собственность.

– Что он вам сказал?

– Он хочет, чтобы я занялся этим делом.

Флинт с недоверием откинулся в кресле:

– С какой стати?

Спектор пожал плечами:

– Он доверяет мне. Знает, что у меня есть определенный талант к таким делам.

– Он сказал вам что-нибудь еще?

– Да. Он изложил мне свою версию событий прошлой ночи.

* * *

– Пойдемте со мной. Я хочу вам кое-что показать.

С подвыпившей Деллой Куксон под руку Бенджамин Тизел вышел из бальный залы, где празднование было в самом разгаре. Он провел ее по винтовой лестнице в небольшую боковую комнату. На шнурке у него на шее висела пара ключей – один большой и один маленький. Большим ключом он отпер дверь.

– Зачем ты привел меня сюда, Бенни? – игриво прошептала Делла в темноте.

– Я хочу вам кое-что показать. Кое-что, что, я уверен, вы оцените. В конце концов, вы культурный и чувствительный человек.

Через единственное окно в скудно обставленную спальню струился лунный свет. С болезненным стоном Тизел опустился на колени возле узкой односпальной кровати и вытащил из-под нее большой деревянный сундук. С помощью маленького ключа на шее он открыл его и поднял крышку.

– Пожалуйста, – сказал он, жестом приглашая Деллу подойти.

И там, под бит и взрывы джаза и танцы на первом этаже, она в первый и последний раз взглянула на сокровище Бенджамина Тизела. Внутри бархатной обивки сундука лежала прямоугольная картина в золоченой раме.

– Боже мой! – воскликнула Делла.

– Ага. – Тизел сиял от гордости. – Разве она не прекрасна?

Пытаться описать такое произведение – занятие неизбежно тщетное. На картине была изображена молодая женщина, держащая на руках младенца. Лицо женщины было гладким, как фарфор, кожа пронизана розоватым сиянием радости и блаженной невинности. Ребенок, с закрытыми глазами и кричащим ртом, был изображен идеально. Его крик практически можно было услышать.

– El Nacimiento Манолито Эспины, – объявил Тизел. – Разве она не божественна? – Делла уставилась на картину.

– Простите старому дураку потуги на грандиозность, но я не мог устоять перед возможностью поделиться этой картиной с тем, кто ее по-настоящему оценит.

– Где вы ее взяли? – спросила Делла.

– В путешествии, – последовал ответ, – купил у человека, который не имел ни малейшего представления об истинной ее ценности. Ну, Делла? Что скажете?

– Это… ослепительно. – Она не отрывала глаз от полотна. – Что вы собираетесь с ней делать?

– Делать? Делла, она моя. Я не должен ничего с ней делать.

– Вы не собираетесь разделить ее с другими, выставить на всеобщее обозрение или что-то в этом роде?

– Я бы никогда не выставил что-то подобное на показ, это было бы слишком вульгарно. Когда я любуюсь картиной в одиночестве, я испытываю нечто сродни религиозному экстазу. Это очень личное переживание. А что касается желания разделить… я делюсь ею с вами сейчас.

– И вы собираетесь хранить ее здесь, под кроватью?

– Вы можете не знать этого, Делла, дорогая, – начал Тизел, – но эта картина живая. Она дышит. Вот почему я храню ее в этой комнате, в этом сундуке. Это единственная комната в доме, где достаточно воздуха. Картина старинная, ей противопоказаны солнечный свет или перепады температуры. От них она потрескается и покоробится. Но при лунном свете она выглядит потрясающе.

Делла была вынуждена согласиться. Золоченая рама цвета мутного золота не оставляла места для сомнений: это был настоящий шедевр.

Уголки рта у Тизела скривились словно от удовлетворения. Он достиг желаемого эффекта:

– Каков ваш честный вердикт?

– Я… – начала Делла. Затем она отступила в сторону, задев Тизела локтем. Он захлопнул сундук, вставив ключ в замочную скважину. Быстрым движением запястья закрыл в нем El Nacimiento. Затем повесил два ключа на шею и обратил свое внимание на приму.

– Моя дорогая! В чем дело?

– Ни в чем, – тихо произнесла она, – абсолютно ни в чем. – Ее взгляд был прикован к сундуку.

Тизел отвел ее вниз по лестнице назад на вечеринку. Но не раньше, чем закрыл за собой дверь спальни на ключ.

– Думаю, мне пора домой! – громко проговорила Делла, перекрикивая звуки оркестра.

– Как хочешь, дорогая, – кивнул ей Тизел. Она обняла его невысокую плотную фигуру и поцеловала в щеку.

Джозеф Спектор догнал ее на пути к двери:

– Что-то случилось, Делла?

– Мне нужно кое с кем встретиться, – ответила она.

– Все в порядке?

Но ее уже не было. Дверь за ней с грохотом захлопнулась. Дождя еще не было, и на улицах было тихо. Спектор слышал стук ее каблуков, отдающийся эхом по камню, пока она уходила.

* * *

Манолито Эспина, умерший около 1820 года, прославился как своим безобразным безумием в последнее десятилетие жизни, так и полотнами, которые его пережили. Его самая известная работа, «Двор на краю света», в настоящее время находится в Национальной галерее. Даже сейчас она вызывает возмущение в консервативных слоях общества. Как можно было поместить произведение такого рода в столь прославленное окружение!

Эпитет, который он приобрел при жизни и который до сих пор омрачает его наследие, – El Desquiciato – «Невменяемый». Люди склонны забывать, что Эспина был не просто шизофреником, и образ его как сумасшедшего с пеной у рта трудно развеять. Но El Nacimiento – продукт более счастливых и юных дней. До того, как на его жизнь опустилась тьма. Черты лица женщины на картине настолько мягкие и нежные, что, кажется, можно протянуть руку и прикоснуться к ней.

Большинство людей представляют себе Манолито Эспину как безумного отшельника, которым он в конце концов стал, покрывая холсты мраком и развратом. Но приобретение Тизела было работой молодого, более чувствительного художника. Ревущий ребенок на руках у матери, настоящее чувство материнской привязанности в глазах молодой женщины, которое каким-то образом выходило за рамки простого материала и красок. В наши дни люди ассоциируют Эспину с избитой, раздавленной плотью и библейскими пытками, ужасами инквизиции, а то и вихрем темных, злых духов. Но думать так – значит пренебрегать его талантом запечатлевать более безобидные человеческие слабости. Эмоции и привязанность. Настоящую любовь, сердечные тревоги. Персонажи El Nacimiento остались неизвестными, что только подчеркивало их неземную сущность и заставляло задуматься, действительно ли безумный испанец был таким уж безумным.

Было точно установлено всего два факта: до вчерашнего вечера картина была у Тизела, а теперь ее нет. Она была заперта в ящике, в темной комнате. От комнаты и от шкатулки было по одному ключу, и оба они висели на цепочке у Тизела на шее. Они сверкали под люстрами, когда он танцевал со своими гостями. А потом, словно по волшебству, и ключи, и картина исчезли.

Вечеринку прервали. Вызвали полицию. Всех гостей, всех до единого, обыскали. Это вызвало большое возмущение. Даже Спектору пришлось вытерпеть это унижение. Но картина исчезла. И единственным гостем, которого не оказалось на месте, была Делла Куксон.

Когда Спектор закончил описывать инспектору все эти события, Флинт некоторое время сидел, задумчиво рассматривая голову оленя над камином.

– А что насчет рамы? – спросил Флинт.

– Да все исчезло. Ни следа ни картины, ни рамы, – почти с ликованием произнес Спектор. – Окно заколочено изнутри, но, конечно, оно чересчур мало, чтобы вытащить картину через него. В целом, с учетом золоченой рамы El Nacimiento – два фута в высоту и один в ширину. А квадратное окно в спальне не больше восьми дюймов. Что же остается? Остается предположить, что картину должны были спустить по одной из двух лестниц. Если бы ее спустили по лестнице для слуг, ее пришлось бы нести через бальный зал к парадной двери. И мне трудно поверить, что даже самый отчаянный гуляка мог такое пропустить. Остается только главная лестница, выходящая в холл. Но у подножия этой лестницы всегда стояла по крайней мере одна служанка. И конечно, вид гостя, выносящего большую и ценную картину, несомненно, привлек бы ее внимание. В результате возникает довольно щекотливая проблема, согласны?

– Мне нужно будет допросить Тизела, – решил Флинт.

– Я бы не советовал этого делать.

– Почему?

– Потому что он будет отмалчиваться. Не забывайте, что он мог получить картину не вполне легальным путем. Он даже не хотел, чтобы люди знали, что картина вообще у него. Так что если инспектор полиции появится у него на пороге, бормоча что-то об убийстве, я могу гарантировать, что он с воплями бросится к ближайшему адвокату.

Флинт хмыкнул:

– Возможно, вы правы. Судя по тому, что вы говорите, похоже, что он не успел застраховать полотно. Но какое отношение все это имеет к смерти Риса?

– Я не знаю. Возможно, никакого. Но что неоспоримо, так это то, что Делла Куксон была на месте не одного, а двух крупных преступлений прошлой ночью. Кража произведения искусства и «невозможное» убийство. Поэтому я уверен, ей будет что нам рассказать.

Спектор достал из-за уха сигариллу, которую просунул между узкими губами и прикурил от спички.

– Но я думаю, нам лучше не торопиться. Я знаю Деллу: она похожа на оленя или другое подобное лесное существо. Если мы подойдем слишком близко или нажмем слишком сильно, она убежит.

– Какие вы все, театралы, нервные, – резюмировал Флинт с кривой полуулыбкой.

– Что ж, – сказал Спектор, – нам пора ехать, верно?

– Куда?

Спектор поднял свою колоду карт, пошевелил пальцами, и они исчезли.

– В Доллис-Хилл, ясное дело, – ответил он.

Глава VI. Der Schlangenmann

Дом Риса кишел полицейскими. Тела там уже не было, но ковер в кабинете покойного доктора теперь хрустел от засохшей крови, а в воздухе витал запах. Флинт и Спектор – в накидке и с серебряной тростью – обследовали комнату при свете дня. Но, разумеется, вывод напрашивался только один. Когда доктор умер, дверь была заперта. Как и окна. Они были непроницаемы. Спектор даже изучил пустой деревянный сундук. Но смотреть было не на что.

– Где дочь доктора? – спросил он.

– В гостиной.

– Могу я с ней поговорить?

– Пожалуйста.

Флинт вышел из кабинета и прошел в соседнюю гостиную. Лидия Рис выглядела подавленной и стояла неподвижно, ее силуэт выделялся на фоне залитого дождем эркерного окна.

– Кто вы? – спросила она.

– Я Джозеф Спектор, – ответил старик. – И я очень сожалею о вашей потере.

– Спасибо за заботу. Мы уже виделись, не так ли? В театре два дня назад? – Она открыто отвечала на вопросы Спектора, демонстрируя абсолютно сухие глаза и почти клинический анализ событий.

– Если я правильно понимаю ситуацию, – произнесла Лидия ледяным тоном, – то мой отец был убит при невозможных обстоятельствах. Он стал жертвой чего-то очень зловещего. Убит призраком, можно сказать.

– Что ж, – проговорил Спектор любезно и четко, – именно это мы и должны выяснить.

– Мы с Маркусом были вместе весь вечер. Поужинали, а потом выпили в «Пальмире».

– Понятно. Итак, ужин. Где он был?

– В «Савое». Мы приехали в восемь – наша бронь записана у них в журнале, и я не думаю, что в свидетелях будет недостаток. Мы были там примерно до десяти; метрдотель сможет дать вам более конкретное представление о времени. Выйдя из «Савоя», мы сразу же сели в такси. Боюсь, номер я не запомнила, но, возможно, портье сможет подсказать.

– А оттуда – прямо в «Пальмиру»?

– Верно. Десять минут езды, и швейцары в «Пальмире», несомненно, подтвердят наш приезд.

– Как долго вы там были?

– По крайней мере, до полуночи. Боюсь, точно я не помню. Но Маркус обеспечит мне алиби, как и я ему. Мы вместе вернулись домой. Остальное вы знаете.

– Понятно. Что вы можете рассказать нам о пациентах своего отца?

– Их было трое – всего трое. Мой отец часто обсуждает… – она запнулась, – обсуждал их случаи со мной. У меня был доступ к его записям. Исключительно для профессионального ознакомления, как вы понимаете. Я не знала никого из них лично.

– Но вы встречались с ними, не так ли?

– Я никогда не присутствовала на консультациях.

– Так кто же был первым пациентом?

– Пациент А – так мой отец называет его в записях – Флойд Стенхаус, концертный музыкант. Он первый, кто обратился к моему отцу, когда мы приехали в эту страну. Пациент В – Делла Куксон, которую вы знаете. Пациент С – писатель Клод Уивер. Его направила к нам его жена, обеспокоенная его психическим состоянием.

– А можете ли вы рассказать мне какие-нибудь подробности о лечении, которое предлагал ваш отец?

– Он вел тщательные записи. В них есть все подробности. Я не могу сказать вам ничего сверх этого.

– Вы не можете добавить ничего личного, никаких мелких замечаний?

– Простите меня, – сказала Лидия. – У меня все сейчас как тумане.

– Вообще ничего? Ни враждебности, ни отягчающих обстоятельств, ни склонности к насилию?

Она пристально посмотрела на Спектора:

– Прочтите записи. Если ответ где-то и есть, то там.

– Простите меня, – не отступал Спектор, – но вы очень спокойны и собранны в сложившихся обстоятельствах.

Она изучала его, не мигая:

– Печальная правда заключается в том, что мой отец давно умер. Та его часть, которая могла думать и чувствовать, упала замертво за много лет до того, как мы покинули Вену. Его телесная смерть была лишь неизбежным следствием.

– Что вы имеете в виду?

Она вздохнула и собралась с силами, чтобы затронуть, очевидно, тяжелую тему:

– Венские газеты называли его Der Schlangenmann. «Человек-змея».

– Кого?

– Одного из пациентов моего отца. Очень тяжелый случай. Это было много лет назад, конечно. Мне было всего десять.

– Простите, – прервал ее Флинт, – но это имеет отношение к убийству вашего отца?

– Я уверена в этом. Человек-змея был одержим повторяющимся сном, в котором его мучила огромная змея. Мой отец поставил ему правильный диагноз: он страдал от родительской паранойи. Змея символизировала его ребенка, дочь. А сон указывал на нездоровую скрытую связь между ними. Все это является достоянием общественности – мой отец опубликовал обширные записи по этому вопросу.

– И вы думаете, что Человек-змея стал причиной убийства прошлой ночью?

Лидия моргнула и пожевала губу:

– В течение нескольких месяцев Человек-змея был пациентом клиники моего отца под Веной. Лечение было интенсивным. Но оно не помогло. Это была единственная неудача моего отца.

– Значит… он не смог вылечить Змею?

– Однажды утром отец навестил Человека-змею в его палате и обнаружил его в постели с перерезанным горлом. В правой руке было хажато лезвие бритвы. Ужас от этого случая мучал отца до конца его жизни. Дело было не столько в смерти Человека-змеи, сколько в ощущении, что он поставил неверный диагноз. Более компетентный врач, говорил он иногда, смог бы предотвратить смерть этого человека. Он не мог смириться с тем, что не довел лечение до конца.

– А что вы можете рассказать мне о самом Человеке-змее?

– Лечение проходило в течение одиннадцати недель осенью 1921 года в его клинике в долине Вахау, но история болезни была опубликована только в 1925 году. И то с неохотой. Как и все труды моего отца, она вызвала сенсацию. Но вопрос о личности Змеи так и остался без ответа.

– А вы знаете, кто это был? – спросил Спектор.

Лидия покачала головой:

– Это секрет, который мой отец хранил всю жизнь. Я узнала об обстоятельствах смерти Человека-змеи только несколько лет назад, когда готовилась защищать диссертацию. Думаю, отец считал это определенным этапом взросления для меня. А еще – грозным предупреждением.

– Какого рода предупреждением?

– Что нельзя играть в Бога. Пытаться навязать свою волю другому. Нужно знать, какова природа власти психиатра на самом деле.

– Но почему вы думаете, что смерть вашего отца как-то связана с этим человеком?

– Насколько я могу судить, я единственный живой человек, которому отец рассказал об обстоятельствах смерти бедняги. Кроме властей, конечно. А теперь эти обстоятельства повторяются…

– Слишком большое совпадение, – резюмировал Спектор.

– Как я уже сказала, все это является достоянием общественности. У меня где-то есть копия записей. – Она пробежала взглядом по полкам и в конце концов достала томик в кожаном переплете. Затем передала его Спектору, который открыл его и прочитал на титульном листе: «Примеры из практики Ансельма Риса».

– Могу я одолжить книгу?

– Конечно. Возможно, прочитав ее, вы поймете, почему я не могу избавиться от мысли, что смерть моего отца на самом деле самоубийство.

Флинт и Спектор посмотрели друг на друга. Затем Флинт осторожно вмешался в разговор:

– Должен сказать вам, что самоубийство кажется нам крайне маловероятным. Начнем с того, что в кабинете не было найдено никакого оружия. Вообще ничего, чем ваш отец мог бы воспользоваться, чтобы нанести себе эту рану. И, конечно, эта версия не дает нам возможности установить личность человека, который приходил к нему вечером.

Слабая улыбка мелькнула у Лидии в уголках губ:

– Я думаю, что вы недооцениваете, насколько умен был мой отец.

– Вы так думаете?

– Ну… а вы не рассматривали возможность того, что посетителем мог быть… сам мой отец?

Флинт невольно фыркнул:

– Что навело вас на эту мысль, мисс?

– Его причины сложно понять. Но я думаю, что отец использовал бедную Олив как безвольную марионетку для какого-то дьявольского замысла.

– Но зачем ему такое сделать? – удивился Спектор. – Зачем убеждать ее, что он принял посетителя, если на самом деле посетителем был он сам?

– Для него самоубийство – глубоко постыдный поступок. Унизительный. Такому человеку, как мой отец, было бы трудно смириться с такой перспективой. Возможно, он придумал исчезнувшего убийцу, чтобы правда о его печальной смерти не стала достоянием общественности.

– А он был способен на что-то подобное?

Она вздохнула:

– Это в равной степени вопрос как психологии, так и патологии. Вы должны принять во внимание, что мой отец был интеллектуальным виртуозом. И каждая мысль, проносящаяся у вас голове, скорее всего, уже была обдумана им. Вы следуете именно по тому пути, который он для вас наметил.

Флинт откинулся в кресле:

– Вы думаете, это был своего рода двойной блеф? Он создал невозможное преступление, чтобы скрыть тот факт, что это вообще не было преступлением?

Она пожала плечами:

– Детектив здесь вы. Все, что я могу вам сказать, это то, что мой отец мертв. Но случай Человека-змеи имеет определенную симметрию с нынешними обстоятельствами, вы не находите? Он перерезал себе горло, инспектор. Одиночная поперечная рана, нанесенная лезвием бритвы, но жестокость, дикость этого удара была достаточной, чтобы почти обезглавить его. Можете ли вы представить, какие муки могли бы побудить кого-то совершить над собой такую мерзость?

– Нет, – сказал Флинт с нарочитой торжественностью. – Боюсь, что не могу.

– А вот мой отец мог, – ответила Лидия. – Возможно, вам стоит подумать об этом.

* * *

Вскоре они оставили Лидию в покое. Очевидно, ей больше нечего было им сказать.

– Я хочу поговорить с экономкой, – тихо сообщил Спектор Флинту, когда они вышли из кабинета.

Они нашли ее на кухне. Она изо всех сил старалась сделать вид, что события предыдущей ночи прошли как страшный сон. Суетилась, вытирала пыль, кипятила чайник и вообще пыталась выглядеть занятой.

Лицо Олив Тернер можно было назвать мягким: темные, глубоко посаженные глаза и слегка изогнутая верхняя губа придавали ей вид почти библейского спокойствия. Ей было около пятидесяти, она была бездетной вдовой и носила бесформенные платья и шерстяные кардиганы, а волосы у нее были уложены в тугие локоны. В ее внешности и повадках чувствовалась скромность, с которой резко контрастировал акцент Восточного Лондона, известный среди ее друзей под ласковым названием «говор торгашки рыбой».

Наконец убедив ее сесть за кухонный стол. Спектор осторожно начал допрос:

– Вам нравится хозяйка?

– Мисс Рис? Конечно, она милая и умная молодая леди.

– Она сказала нам, что вчера вечером встречалась со своим молодым человеком, это правда?

– Да. Он звонил днем.

– По телефону?

– Да.

– И вы с ним разговаривали?

– Да. Мисс Рис не захотела с ним говорить, поэтому я передала ему сообщение от нее.

Спектор нахмурился:

– Вам не показалось это странным?

– Ну да, раз уж вы об этом заговорили. Но ведь она странная девушка. Ее трудно понять, понимаете, о чем я?

– Она не выглядела сердитой?

– Немного. Но она всегда выглядит слегка раздраженной. У нее такая натура. Сами знаете этих европейцев, прости их господи.

– Но она не подала никаких признаков плохого настроения, когда он приехал за ней?

– Меня не было рядом, сэр. Я была на кухне, готовила обед для доктора.

– Что он ел?

– Говядину, сэр. С картошкой.

– Все съел?

– Да, сэр. И сыр, который я принесла ему на ужин.

– Теперь, миссис Тернер, я собираюсь задать вам вопрос. И я не хочу вас тревожить, но мне нужно, чтобы вы были честны и ответили как можно подробнее.

Миссис Тернер сглотнула:

– Все что угодно, чтобы помочь.

– Мне нужно, чтобы вы рассказали мне о человеке, который приходил в дом вчера вечером.

Глаза миссис Тернер потемнели, как грозовое небо:

– Все, что я могу сказать вам, сэр, это то, что я надеюсь, что пока жива, никогда больше не увижу его.

Глава VII. Дюфрейн-корт

Спектор и Флинт спешно покинули Доллис-Хилл. Спектор утверждал, что увидел все, что ему было нужно. Но в то же время он не выглядел удовлетворенным.

– Ну, и что мы будем делать дальше? – спросил Флинт, когда они вернулись в машину.

Спектор обдумал вопрос:

– Вы упоминали что-то о телефонном звонке?

– Вы имеете в виду Флойда Стенхауса? Пациента А? Он звонил Рису домой и говорил с доктором по телефону за минуту или две до убийства.

Спектор кивнул:

– Хорошо. Его мы и посетим следующим.

И они уехали.

Флойд Стенхаус жил (когда не гастролировал по миру с прославленным филармоническим оркестром) в элегантной квартире в стиле ар-деко в жилом комплексе Дюфрейн-Корт, недалеко от Крэнли-Гарденс. Фасад здания напоминал мрачные строения из фильмов Мурнау^[3].

Дюфрейн-Корт представлял собой шестиэтажное здание из шестидесяти квартир. Его изогнутый фасад выходил на площадь Квотерхаус и был выполнен в современном стиле ар-деко. Здание было построено из бежевого кирпича и украшено двухарочными окнами в стиле брутализма. Роскошная резиденция, где человек мог потеряться или спрятаться от мира. Стенхаус жил на четвертом этаже. Спектор стоял на тротуаре у входа, смотрел вверх и пытался определить, где находится его окно. Тщетная попытка, поскольку оказалось, что квартира Стенхауса выходила на мощеный двор в задней части здания и не была видна с улицы.

Спектор и Флинт вошли в облицованное мрамором фойе. Флинт целеустремленно направился к стойке дежурного, где тот рассматривал двоих мужчин, не отрываясь от своего журнала.

– Могу я вам помочь, господа? – спросил он.

– Можете, – сказал Флинт, кладя на стойку полицейское удостоверение. – Мы здесь, чтобы поговорить с Флойдом Стенхаусом.

– Он ожидает вас, сэр? – Парень был невозмутим.

Флинт наклонился вперед, и его локти смяли листы журнала:

– Не дурите. Где он?

– Квартира 408. Четвертый этаж.

Спектор тоже наклонился поближе:

– А как вас зовут, сэр?

Портье сделал такую комичную паузу, как будто ему впервые задали такой вопрос:

– Ройс. Зовут меня Ройс.

Спектор щелкнул пальцами и достал визитную карточку прямо из воздуха:

– Число, Ройс. От одного до десяти. Называйте быстрее.

Ошеломленный парень сказал:

– Семь.

– Ах, – обрадовался Спектор. – Я так и думал, – и перевернул карточку пальцами, обнаружив на ее нижней стороне цифру семь, написанную от руки. И отдал ее портье. – Оставьте себе, Ройс, как сувенир на память об этом дне. – И тут он удалился.

– Что это было? – спросил Флинт, пока они шли к лифту.

– Элементарно, простите мне такое клише. Пятнышко графита под ногтем большого пальца.

– Нет. Я имею в виду, почему вас интересует портье?

– Надменность. Это болезнь, распространенная среди портье в элитных многоквартирных домах. Время от времени я сбиваю с них спесь.

Флинт начал замечать кое-что интересное в Джозефе Спекторе. «Старик», казалось, становился старше или моложе в зависимости от того, с кем он разговаривал. В зависимости от того, что в данный момент давало набольшее преимущество. Это была тонкая, почти незаметная трансформация, но чертовски эффективная. Его плечи откидывались назад, позвоночник выпрямлялся. Он вырастал на три дюйма или около того в высоту. Но что еще более тревожно – даже его лицо становилось моложе. Складки исчезали, а бледные глаза становились глубже. Трость с серебряным наконечником превращалась в не более чем стильный аксессуар.

А иной раз он сморщивался и усыхал, и его физическая слабость становилась еще более выраженной. В его голосе могла даже появиться неприятная дрожащая нотка. Поистине поразительно. Он мог постареть на десятилетия на ваших глазах. Во многих отношениях это был самый захватывающий его трюк, который Флинт когда-либо видел.

Мальчишка-лифтер выглядел так, будто сбежал из дорогого американского отеля. На нем была красная униформа с золотой отделкой, а на голове – маленькая шляпа-таблетка, закрепленная на подбородке ремешком. Ему было лет шестнадцать, и он весело покачивался на носочках, впуская двух джентльменов в свои владения.

– У вас здесь живут друзья? – дружелюбно спросил он, когда они направились наверх.

Флинт посмотрел на мальчика и сжал челюсть. Спектор же был куда более разговорчив:

– Мы пришли навестить джентльмена, который живет на четвертом этаже. Мистера Стенхауса.

– Ааа, – сказал мальчик. – Ну, это все объясняет.

– Что объясняет? – резко спросил Флинт.

– Вы пришли забрать его, да? Я всегда говорил, что он чокнутый.

– Почему вы так говорите?

– Он… как это называется? Затворник. Боится мира и всего, что в нем есть. Как такой человек выживает в Лондоне, мне невдомек.

– Как вас зовут, молодой человек?

– Пит Хоббс, сэр.

– И как долго вы здесь работаете?

– Около года, сэр.

– А есть что-нибудь конкретное, что вы можете сказать нам о его поведении?

Пит Хоббс прищурил глаза и посмотрел вдаль, изображая глубокую задумчивость:

– Он очень закостенел в привычках. Например, на прошлой неделе мы пригласили ребят для ремонта лифта. Черт возьми, можно было подумать, что это конец света. Мистер Стенхаус был в ярости и громко жаловался на стойке дежурного на неудобства.

– Что-нибудь еще?

– Скупой, не любит давать чаевые. Играет на своей чертовой скрипке в любое время суток, простите мне мой французский.

Флинт и Спектор обменялись шутливыми взглядами.

– И это все? – уточнил Флинт.

– При всем уважении, сэр, я думаю, этого вполне достаточно.

Лифт с грохотом достиг места назначения. Пит открыл дверцу и стоял в ожидании, пока его пассажиры выйдут. Уже собираясь уходить, Спектор протянул ему полкроны.

– Очень мило с вашей стороны, сэр, – сказал парнишка. – Благослови вас Господь.

– Ну, что вы думаете? – тихо спросил Спектор у Флинта, пока двое мужчин шли бок о бок по коридору.

– Я думаю, что этот Стенхаус – подходящий кандидат на лечение у Риса.

Они постучали в дверь квартиры 408.

– Кто это? – спросили изнутри.

– Инспектор Флинт, сэр. Скотланд-Ярд.

Дверь приоткрылась. Человек, который их встретил, пациент А, оказался совсем не таким, как ожидал Спектор. Во-первых, он был высоким. Все эти разговоры об эмоциональной хрупкости навеяли Спектору образ крошечной фигуры, шмыгающей среди теней. Но парень оказался выше шести футов ростом, слегка сутулым и угловат. Он был таким же мрачным, как и здание, где он обитал.

Его лицо, круглое, как обеденная тарелка, было довольно красивым, но без изюминки. Такое лицо мог бы нарисовать маленький ребенок, если бы ему поручили изобразить супергероя или кинозвезду. Но ему не хватало четкости и выразительности, а близко посаженные темные глаза слишком часто моргали.

– Полиция? Что вам нужно?

– Полагаю, вы были пациентом доктора Ансельма Риса?

Стенхаус резко вдохнул.

– Были…’ – повторил он.

– Да, боюсь, что с доктором Рисом кое-что случилось. Его убили.

Какой бы реакции Спектор ни ожидал, она не последовала. Стенхаус просто посторонился, чтобы пропустить их в квартиру.

– Мне жаль сообщать вам эту новость, сэр, – продолжил Флинт. – Это случилось прошлой ночью.

– Убили, – повторил Стенхаус, произнося это слово с почти осязаемым наслаждением.

– И поэтому естественно, нам нужно опросить всех пациентов покойного доктора. Чтобы получить представление о том, кто мог хотеть ему зла.

И тут плотину прорвало: Стенхаус испустил поток неудержимого многословия:

– Джентльмены, вы должны меня извинить, я не привык принимать посетителей в такой час, и новости, которые вы принесли, не только шокируют, но и сильно беспокоят меня, это ужасное преступление, чудовищное, и я хочу, чтобы вы знали, что я сделаю все возможное, чтобы помочь вам поймать этого мерзавца, что угодно, только попросите; понимаете, доктор Рис был для меня героем, кумиром, единственным человеком, которому я мог доверить свои мечты, секреты и ужасы своего несчастного мозга…

Флинт прервал его:

– Это случилось вчера ночью, около полуночи. Где вы были в это время?

Стенхаус замер.

– Около полуночи, – повторил он. Это повторение звучало как тревожный тик. – Я был здесь в полночь. В постели.

– Есть кто-нибудь, кто мог бы это подтвердить?

У Стенхауса дернулось веко:

– Что вы хотите этим сказать? Я говорю вам правду. Я был здесь, в постели. На самом деле, я… – Тут он запнулся.

– Да? – Спектор внимательно посмотрел на него.

– Незадолго до двенадцати я… позвонил по телефону.

– Что вы можете рассказать нам об этом звонке?

– Меня уже долгое время мучают кошмары. Но не обычные. Я боюсь сумерек. А доктор Рис помогал мне справиться со страхом. Вчера вечером я лег спать около одиннадцати. Мне приснился особенно тревожный сон, от которого я проснулся около половины двенадцатого. Меня так это расстроило, что я сразу же позвонил самому доктору. Признаюсь, это было импульсивно с моей стороны. Но мне нужно было с кем-то поговорить.

– Итак, вы говорили с доктором в половине двенадцатого. И как он вам показался?

– Совершенно нормальным. Он был немного возмущен тем, что я позвонил ему так поздно, что, признаюсь, вполне объяснимо.

– Итак, еще раз, – сказал инспектор, – у вас нет способа доказать, что вы были здесь один весь вечер?

Стенхаус был оскорблен:

– Вы можете спросить у лифтера Питера. Он скажет вам, что я вообще никуда не выходил.

– Ну, он скажет нам, что вы не ездили на лифте. Но, конечно, в таком большом современном здании, как это, есть и лифт, и лестница?

Стенхаус произнес сквозь зубы:

– Тогда поговорите со швейцарами. Или с ночным дежурным. Они скажут вам, что я никуда не выходил. Что я был здесь всю ночь. И кроме того, у вас должна быть запись телефонного звонка.

Флинт кивнул.

– Пожалуйста, не поймите неправильно, – произнес он неожиданно примирительным тоном, – нам просто нужно установить все факты. Я не хотел вас обидеть.

– Вам следует быть осторожным в том, как вы разговариваете с людьми. Из всех людей на свете я бы никогда не сделал ничего, что могло бы навредить доктору Рису. Воистину, он был единственным, кто мог бы мне помочь. Он был благородным человеком, как и все жители Вены. Я был там однажды с оркестром. Чудесный город.

– Ваш телефонный разговор, – перебил Спектор, возвращая разговор в нужное русло, – можете ли вы рассказать нам что-нибудь конкретное из того, что сказал вам доктор? Что-нибудь необычное или выделяющееся?

Стенхаус погрузился в размышления:

– Он укорил меня за столь поздний звонок. Но согласился, что сам сон интересен. Записал его, чтобы мы обсудили эту тему позже. И пригласил меня зайти завтра – то есть сегодня.

– И что это был за сон?

– Какое это имеет отношение к чему бы то ни было?

Спектор смущенно улыбнулся:

– Просто праздное любопытство. Я уверен, что это не имеет никакого отношения к делу.

– Этот сон касается только меня и доктора Риса. Я не хочу обсуждать его с вами. И вы не можете принудить меня к этому без ордера.

– Даже с ордером, – добавил Флинт, – я думаю, нам будет трудно.

– Хорошо. А теперь, пожалуйста, оставьте меня в покое. Я неважно себя чувствую.

– Вы недавно делали ремонт, мистер Стенхаус? – спросил Спектор, оглядывая квартиру. Его взгляд привлек маленький круглый будильник у окна. Любопытное место для него, подумал он. Стенхаус склонен засыпать у окна?

– Ремонт? С какой стати?

– Мне показалось, что я чувствую запах краски.

– Обонятельная галлюцинация, – ответил Стенхаус. – Здесь вам может помочь психиатр.

Флинт и Спектор вскоре покинули квартиру, как раз когда Стенхаус угощался скотчем с подноса на шкафчике рядом. Стенхаус выпил его одним залпом, и когда он поставил стакан на место, тот не зазвенел, а тихо приземлился на мягкое резиновое покрытие.

Когда они выходили из Дюфрейн-Корт, Флинт заглянул на стойку дежурного.

– Вчера вечером была ваша смена? – спросил он портье.

– Моя, – ответил Ройс.

– А вы видели Флойда Стенхауса в течение вечера?

– Мистера Стенхауса? Не было такого.

– Он вообще не спускался в холл?

– Я не видел. Насколько я помню, в тот вечер он выступал на концерте. Он вернулся домой около десяти часов.

– Он сразу поднялся к себе?

– Да, сэр.

– И больше не спускался?

– Нет, сэр.

– Есть ли другой способ, которым он мог бы незаметно выйти из здания?

– Я бы сказал, что нет. Он должен был бы пройти через кухню либо через прачечную. Там бы его заметили. Я знаю, что в этих двух комнатах всю ночь работал персонал.

Флинт удовлетворенно кивнул. Они вышли из здания.

– Итак, что у нас есть? – задал вопрос инспектор.

– Несколько разрозненных нитей. Например, картина Бенджамина Тизела, которую, очевидно, украла Делла Куксон, хотя мы понятия не имеем, как именно она утащила ее у всех из-под носа.

– Ммм. А что насчет всей этой ерунды с Человеком-змеей?

– Трудно сказать. Сходство между двумя смертями трудно игнорировать, даже если их разделяют страны и десятилетия. Но пока мы не узнаем больше о деле Змеи, будет трудно что-то понять. Например, вы не думали о том, что у этого человека могли остаться родственники, которые могли винить Риса в самоубийстве бедняги?

– А как насчет того, что сказала Лидия? Как вы думаете, ее отец был достаточно умен или безумен, чтобы осуществить подобный план самоубийства?

– Честно говоря, нет. Но я и раньше ошибался. – Спектор зашагал дальше.

– Тогда что дальше? – спросил Флинт через некоторое время. – Делла Куксон?

– Пока нет. Мы встретились с пациентом А. Мы оба виделись с пациенткой В. Пришло время встретиться с пациентом С, как вы считаете?

Глава VIII. Пациент С

– Печальная правда заключается в том, – начала Розмари Уивер, – что мой муж в последнее время просто сам не свой.

Они сидели у нее в гостиной с оливково-зеленой отделкой и сырой и затхлой атмосферой, и Джозеф Спектор подумал, что он едва ли видел более уродливую комнату в своей жизни. Уиверы жили в Хэмпстеде, по случайному совпадению всего в паре улиц от Бенджамина Тизела.

Розмари Уивер, улыбаясь, разлила чай. После унылого утра день выдался солнечным и бодрящим. Прошедший ночью дождь оставил в воздухе прохладную свежесть.

– В каком смысле «сам не свой»? – спросил Спектор.

– Тихий. Подавленный. А в последнее время он признался мне в том, что испытывает странный страх.

– Это какой?

Она наклонилась вперед. И понизила голос до шепота:

– Что он может потерять рассудок.

Спектор и Флинт переглянулись.

– Могу вас заверить, – упорствовала Розмари, – что я сама никогда в это не верила. Клод всегда был подвержен тревоге. А в последнее время у него столько забот.

– И поэтому он начал консультироваться с доктором Рисом?

– Это предложила я. Я занимаюсь делами мужа. И я организовала их знакомство. И внимательно слежу за его успехами.

– Ваш муж когда-нибудь проявлял то, что можно было бы назвать склонностью к насилию?

Миссис Уивер откровенно рассмеялась:

– Джентльмены! Мой муж – самый доброжелательный человек на свете. Пусть эти его романы не вводят вас в заблуждение. Он ловко умеет нагнетать ужас и страх, но в реальной жизни это хорошо воспитанный английский джентльмен. Довольно застенчивый и непритязательный. Он не любит быть в центре внимания.

– И где он сейчас, позвольте спросить?

– В саду. Но скоро вернется.

– Понятно. А пока у меня есть еще один вопрос.

– Конечно, какой?

– Вы знаете, где был ваш муж вчера вечером?

Улыбка на ее лице растягивалась, пока не превратилась в маску:

– На встрече со своим издателем. Но, конечно, вы не имеете в виду, что подозреваете моего мужа в причастности к смерти доктора? – Поймав взгляд Флинта, она пояснила: – Мы с мужем прочли новость в утренних газетах.

– Мы обязаны провести расследование по всем направлениям, мадам, – произнес Флинт с привычной для него напыщенностью. – И кто же этот издатель?

– Твиди его фамилия. Мне он никогда не нравился. Довольно вульгарен, как обычно бывает с этими нуворишами.

В этот момент, к всеобщему облегчению, в комнату вошел Клод Уивер. В отличие от Флойда Стенхауса он был более спокоен и сдержан. Пиджака на нем не было, а изо рта свисала сигарета. Он был лысоват и костляв, но лицо было не лишено некоторой румяной привлекательности. Он не выглядел испуганным присутствием двух незнакомцев.

– О, – произнес он.

Знакомство состоялось, и писатель быстро вник в ситуацию. Он сидел рядом с женой, медленно кивал и стряхивал пепел с сигареты в пустую чашку.

– Ваша жена сообщила нам, что вчера вечером вы были на встрече с издателем, – подсказал Флинт.

– Верно. С Твиди.

– Понятно. – Флинт сделал пометки в своем блокноте. – И вы уже некоторое время посещали сеансы психотерапии доктора Риса?

Уивер прочистил горло и впервые напрягся:

– Ну, да. Но это не то, что мне хотелось бы обсуждать.

– Я могу гарантировать вам абсолютную конфиденциальность. Наша единственная задача – поймать убийцу доктора. Во время ваших бесед с доктором вы узнавали какие-либо подробности его личной жизни?

– Никаких. Он был профессионалом. Занимался только делом.

– Я знаю, что это маловероятно, но не говорил ли он вам когда-либо что-нибудь вроде того, что он опасается за свою жизнь или что у него есть враги?

– Разве это возможно? Он едва ступил на английскую почву. Я рискну предположить, что единственными людьми, с которыми он сталкивался, были его пациенты и члены его семьи.

– Вы когда-нибудь встречали его дочь?

– Да. Однажды столкнулся с ней в коридоре. Она очаровательная молодая женщина, – сказал он, решительно отводя взгляд от жены, а затем добавил: – Хотя и немного взбалмошная.

– Она показалась вам человеком, способным на насилие?

– Послушайте, – заговорил Уивер, наклоняясь вперед и опираясь локтями на колени, – если я что-то и понял из сеансов с бедным доктором Рисом, так это то, что кто угодно способен на что угодно.

В этот момент вмешалась миссис Уивер:

– Моему мужу в последнее время приходится непросто. Его психическое здоровье не на высоте.

Уивер прочистил горло:

– Жена считает необходимым защищать меня. Но правда в том, что я смирился со своими ограничениями. Я человек, склонный к одиночеству. Это может создавать трудности на таком карьерном пути, как мой. Но с другой стороны, это может и давать большие преимущества. Доктор Рис показал мне, что я могу достичь приемлемого компромисса с самим собой.

– Но речь не только о мизантропии, – вклинилась миссис Уивер. – Скажи им, Клод.

Уивер вздохнул. Минуту он сидел, собираясь с мыслями:

– Вы когда-нибудь слышали о «диссоциативной фуге»?

Флинт медленно покачал головой. Спектор уточнил:

– Вы имеете в виду провалы в памяти?

– Именно. – Он взял себя в руки и продолжил: – Это то, что я испытываю в течение последнего года. И нет нужды говорить, что это очень тревожит.

– Хотя это не редкость, – заметил Спектор, – особенно среди писателей. Без сомнения, вы помните миссис Кристи, которая исчезла на одиннадцать дней и вернулась без памяти? Это было, кажется, в 1926 году. Примерно в то время, когда она опубликовала «Убийство Роджера Акройда». Ходили предположения, что это рекламный трюк для продвижения книги.

– Акройд? – переспросил Флинт. – Да, я читал эту книгу. Подумал, что это полное надувательство.

– Правда? – рассеянно промолвил Спектор. – А я склонен считать ее шедевром.

– Мы знакомы с миссис Кристи, – заговорила Розмари. – Они с моим мужем занимают довольно высокое положение в Детективном клубе.

– Как проявляется эта ваша фуга? – спросил Спектор, наклонившись вперед и как будто впервые заинтересовавшись разговором.

– Это началось в январе прошлого года, – объяснил Уивер. – Я оказался в Бермондси, не понимая, как я туда попал. Я должен был встретиться с Твиди, но, очевидно, так и не доехал до него. Когда я пришел в себя, то обнаружил в кармане билет на поезд, а также спичечный коробок из «Робинсона». Ну, знаете, мужской клуб. Естественно, я был обеспокоен этим и попытался проследить свои перемещения. Но мне это не удалось. Я не смог найти никого, кто бы меня встречал или разговаривал со мной. Эти несколько часов потерялись. Просто исчезли.

– И такое повторялось?

– Несколько раз. Это всегда было совершенно безобидно. Скорее, как если бы я выпил и проснулся на следующее утро с раскалывающейся от боли головой. Но я не пью. Так что эти состояния фуги нанесли большой ущерб моему душевному спокойствию. Не говоря уже о беспокойстве, которое они причиняли моей жене. Я не мог писать. Не мог думать. Не мог далеко уехать или что-то планировать из страха снова забыть, что я делал.

Флинт прочистил горло:

– Для полной ясности, сэр, вы знаете, где находились, когда был убит доктор, я полагаю?

Уивер вернулся к легкому и шутливому тону, которое было для него самым обычным:

– Думаю, это я могу гарантировать, инспектор. Моя добросовестность исключительна. Но вы же в любом случае все проверите.

Флинт осторожно улыбнулся ему в ответ:

– Можете не сомневаться, сэр.

Глава IX. История болезни

– Все это так запутанно, – покачал головой Флинт, когда они выходили из дома Уиверов, – что я почти склонен поверить в версию о самоубийстве.

Джозеф Спектор откровенно рассмеялся:

– Ах да, версия о самоубийстве. Это, конечно, теория с фантазией, надо отдать ей должное. Но не очень практичная. Вы заметили, что Лидия не смогла объяснить исчезновение орудия убийства? Или то, как мужчина-«посетитель», очевидно, вышел из дома и не вернулся? Если посетителем был сам Риис, то как он вернулся в комнату? Он не мог сделать это через французское окно; ливень был еще в разгаре, и он оставил бы следы на грязи.

Инспектор надулся:

– Не ругайте меня, старина. Это не моя теория. Но я должен сказать, что она лучше, чем все, что мы с вами придумали до сих пор.

– Кое-что интересное в ней есть, – задумчиво добавил Спектор, – насчет этого Человека-змеи. Между этими случаями есть определенная симметрия – по крайней мере, на первый взгляд. Мне нужно будет почитать об этом.

– Вот, – Флинт протянул ему книгу в кожаном переплете, которую им одолжила Лидия. – Возьмите. У меня нет ни малейшего намерения это читать. – Спектор взял книгу и сунул ее в карман пиджака. – Еще одна загадка, – продолжал Флинт, – какого черта Лидия Рис нашла в Маркусе Боумане. Этот человек – полный тупица.

– Что ж, я не думаю, что мы когда-нибудь поймем человеческое сердце. Я фокусник, но ни одна из моих загадок не была столь долговечной и неразрешимой, как эта.

– Дело не в его чековой книжке, это я могу сказать вам точно. Боуман унаследовал большое состояние, но он расточителен и малообразован. Он учился в Оксфорде, но, судя по моему опыту, образование – это нечто большее, чем просто ежедневное посещение занятий. Боуманы – старинный род. И их трастовый фонд помог ему преодолеть множество проблем в последнее время.

– Какого рода проблем?

– Он склонен к транжирству. Вы видели его большую желтую машину? Наверное, вас не удивит и то, что он азартный игрок. Играет в покер. Вернее, проигрывает. Он не выигрывал значительных сумм уже около шести месяцев. А его проигрыши все увеличиваются.

– Хм, в таком случае его внезапное желание жениться на богатой дебютантке имеет какой-то смысл. – Спектор задумался.

– Но это все равно не объясняет его привлекательность для нее. Что он может предложить такой женщине, как Лидия Рис?

– Бросить вызов ее отцу, я полагаю. Он – вульгарный продукт загнивающего высшего класса. Без имени он был бы никем. У него нет ни образования, ни навыков, ни ума. Он полная противоположность ее политическим убеждениям и интеллекту. Известно ли нам, как разделено имущество покойного доктора Риса в его завещании?

– Оно не разделено. Все достается Лидии. Все. Дом, деньги. Книги.

Спектор задумался:

– Итак, если мы предположим, что его убили из-за денег, то у нас остается один подозреваемый.

– Но у Лидии не было долгов. Она ни в чем не нуждалась.

– Если только, – предположил Флинт, – долги Маркуса Боумана не находятся в худшем состоянии, чем мы думали. Возможно, он хочет ускорить брак, чтобы получить наследство Лидии.

– Сомневаюсь, что она бы повелась на такой трюк, Флинт.

– Возможно, и нет. Но Маркус очень высокого мнения о себе. Я не сомневаюсь, что он также склонен переоценивать свои возможности. Возможно, он думал, что сможет убедить ее в том, что убийство ее отца – лучший вариант для них обоих.

– Что-то вроде двойного помешательства. Что ж, случались и более странные вещи. А как насчет алиби?

– Насколько я могу судить, каждый из них обеспечивает алиби другого. Найти в них слабое место не составит труда.

Полицейская машина доставила обоих мужчин в Скотланд-Ярд. По дороге Флинт был тих и угрюм и смотрел в окно. Спектор погрузился в книгу.

Эта серия подробных историй болезни была краеугольным камнем психологического реноме Ансельма Риса. Впервые на английском языке она вышла примерно в 1925 году в роскошных кожаных переплетах и стала обязательным чтением в салонах Парижа, Лондона и других культурных столиц. Помимо теоретических изысканий там было много сплетен о сексуальной жизни анонимных пациентов. Ведь было широко известно, что все пациенты доктора – люди высокородные и образованные. Люди с репутацией, а иногда и с большой властью. Но кто они такие, было неизвестно. Рис без стеснения делился самыми интимными подробностями их детства и сексуальной жизни, но никогда бы не раскрыл их личности. Поэтому им были даны неофициальные кодовые имена, обычно связанные с природой их неврозов. В английском переводе рассказывается о «мисс Маффет», чья арахнофобия возникла из-за неприятного случая в детстве. Также упоминается «портновский манекен» – взрослый мужчина, которого никак не могли уговорить явиться на дебютантский бал из-за случая в юности, когда его застали за примеркой корсетов матери.

А потом появился Человек-змея.

– Я не понимаю, какое отношение этот человек может иметь к убийству, – размышлял Флинт. Возможно, он разговаривал сам с собой. – Мы ведь говорим о человеке, который умер много лет назад, не так ли? Он даже не был англичанином. И кроме того, откуда Лидии так много о нем известно? Ей было всего десять лет, когда все это случилось.

– Вы забываете, что Лидия была ученицей доктора Риса, а не только его дочерью. Она изучала его неудачи наряду с его триумфами, так что можно сказать, что она знает их так же хорошо, как и сам покойный доктор.

– Но кроме причины смерти которая, я должен признать, является чем-то из ряда вон выходящим, ничто больше не связывает эти две смерти. Это другая страна. И все это произошло так давно.

– Да, вы правы. Но мы имеем дело с одержимыми, инспектор. Вы должны помнить об этом. А для них время ничего не значит.

К тому моменту, как они добрались до Скотланд-Ярда, Джозеф Спектор уже закончил чтение. Пока они поднимались по лестнице, он изложил инспектору суть дела:

– Покойный доктор Рис был превосходным писателем. За несколько абзацев он может заставить вас почувствовать себя так, как будто вы сами сидите у него в кабинете. Теперь я знаю о Человеке-змее гораздо больше, чем бедняга знал о себе сам. Но и не знаю его имени. А это единственная информация, которая нам нужна, если мы хотим связать эти два дела воедино.

– Значит, вы думаете, что связь есть?

– Либо так, либо кто-то хочет, чтобы мы поверили в существование такой связи. Но в любом случае, чем больше мы знаем о Человеке-змее, тем лучше.

– Мне кажется, что мы ищем какого-то необычного человека. Кого-то, кто не совсем вписывается в обычную жизнь. Вы абсолютно уверены насчет Деллы Куксон?

– Я могу гарантировать, что она была у Бенджамина Тизела примерно до одиннадцати. Но дом Тизела находится в Хэмпстеде, поэтому ей потребовалось бы полчаса, чтобы добраться до Доллис-Хилл на такси.

– М-м-м, – Флинт был озадачен. – Затем она отправилась прямо с шикарной коктейльной вечеринки к своему психиатру. Предположительно, сделав небольшой крюк, чтобы спрятать украденную картину в какое-то тайное место. Как вы думаете, почему она появилась в Доллис-Хилл?

– Понятия не имею. Вы спрашивали ее?

– Конечно, мы ее спрашивали. Но я спрашиваю, что думаете вы. Вы обладаете определенной проницательностью в этих вопросах.

Спектор улыбнулся:

– Очень любезно с вашей стороны. И неважно, виновна она или нет, украденная картина – это совершенно другая проблема. А что касается ее визита к Рису, может быть, это была заранее назначенная встреча?

Флинт покачал головой:

– В записных книжках доктора нет ничего, что указывало бы на это. Хотя мы знаем, что он кого-то ждал.

– Верно. Вы предположили, что тот таинственный незнакомец все это время был тем самым предполагаемым посетителем доктора. Хотя на самом деле, возможно, его визит был неожиданным, а вот Деллу он ждал с самого начала.

– Но, конечно, Риз сказал бы Олив Тернер, если бы Делла была его посетителем?

Спектор пожал плечами:

– Возможно. А может и нет.

И на этом, похоже, разговор был окончен.

– Я тут подумал, – начал Флинт, – и мне пришло в голову, что единственный, кто действительно странно выглядит во всей этой истории, это Маркус Боуман.

– Да, я понимаю, что вы имеете в виду.

– Он финансист, что в переводе означает, что он ничего особенного не делает. Щеголь. Проводит большую часть времени за выпивкой и игрой в гольф. Его отношения с Лидией Рис довольно загадочны, но меня также приводит в недоумение, зачем ему вообще лезть в дела психиатров, художников и прочей богемы.

– Ну, я согласен, что трудно понять, чем он привлекает Лидию Рис. Разве что это юношеская блажь. Полагаю, разумнее всего предположить, что он абсолютная противоположность ее отцу. Полный антипод чопорному интеллектуалу.

– Точно. – Флинт помахал пальцем, как будто его помощник наконец-то высказал полезную мысль. – Может быть, в этом что-то есть, как думаете?

– Трудно сказать. Я не буду знать наверняка, пока не встречусь с самим Боуманом.

– Что ж, вам повезло, – сказал Флинт, – потому что он ждет нас у меня в кабинете.

Встреча была назначена накануне вечером. Маркусу Боуману, который был твердо убежден, что не может оставаться в доме в Доллис-Хилл под одной крышей с трупом, разрешили уйти при условии, что он явится в Скотланд-Ярд для дачи полных показаний на следующее утро. Само собой разумеется, его не устраивала встреча, назначенная на девять утра, и ему удалось выторговать отсрочку до 12 часов дня. Было 12:30, когда он наконец приехал.

Он расположился в кабинете Флинта, развалившись на стуле, словно это место принадлежало ему. Флинт встал, сложив руки на груди, как хозяин своих владений. А Спектор незаметно сел в углу, перебирая колоду карт, но впитывая каждое слово.

– Вы когда-нибудь встречались с пациентами доктора Риса? – спросил Флинт.

– Не имел удовольствия. Но я уверен, что они любопытные ребята. – В его тоне прозвучал намек на шутку.

– Вы никогда не сталкивались ни с кем из них, когда приходили или уходили из дома?

– Не знаю, откуда у вас такие идеи, но я редко «приходил и уходил» из Доллис-Хилл. По правде говоря, я не думаю, что старый Ансельм особенно меня любил.

– Вот как? Но вы заезжали к ним домой после помолвки с Лидией?

Боуман пожал плечами:

– В основном чтобы забрать ее. Ужин и выпивка, все в таком духе, понимаете.

– Вы когда-нибудь встречали Деллу Куксон?

– Деллу…?

– Куксон.

– Актрису, что ли? Не думаю. Хотя, раз уж вы об этом заговорили, видел ее в спектакле недавно.

– Она была пациенткой покойного доктора. Вы хотите сказать, что никогда не встречали ее в доме во время своих визитов?

Боуман снова мягко пожал плечами:

– По правде говоря, старина, мне трудно вам ответить. У меня, видите ли, нет памяти на лица.

Флинт внимательно и без сочувствия изучал его:

– А как насчет Флойда Стенхауса?

– Нет. Почти уверен, что запомнил бы любого с таким имечком.

– А Клода Уивера?

– Это который писатель? Кажется, я помню, как Лидия болтала об одной из его книг. Триллеры и кровавые убийства, это в его вкусе. Может быть, вам стоит спросить его, кто убил бедного старика?

– Но вы никогда не встречались с ним?

– Боюсь, я не очень интересуюсь литературой. Никогда не любил читать. Думаю, это началось еще во времена учебы в школе. Они пытаются вбить любовь к книгам палкой. А это только отталкивает, вы не находите?

– Не мне говорить, сэр, – ответил Флинт. Но по правде говоря, в этом вопросе он мог посочувствовать Боуману. – Может быть, вы расскажете мне вот что, сэр: как вы вообще познакомились с Лидией Рис?

Боуман откинулся на спинку кресла, погружаясь в историю, которой он был более чем счастлив поделиться:

– Это было в клубе «Пальмира» в Сохо, возможно, вы его знаете? Оживленное местечко. Прекрасная музыка.

– Вас познакомили?

– Скорее, мы просто столкнулись друг с другом. Буквально, как мне кажется, хотя память у меня не очень хорошая.

– И вы собираетесь пожениться?

– В новом году, если все будет хорошо.

– Поздравляю. – Флинт перехватил взгляд Спектора и подмигнул ему. – А теперь расскажите мне, как вы провели вчерашний вечер?

– Мы ездили в «Савой». Там был чудесный ужин. Палтус.

– А потом?

Боуман скорчил гримасу, делая вид, что вспоминает:

– После этого мы поехали в «Пальмиру». Теперь мы там завсегдатаи. Много счастливых воспоминаний.

– Ага, – поддакнул Флинт. – И как долго вы там были?

– Пока не вернулись домой. Во сколько это было, я не могу сказать точно.

– И вы были вместе все это время?

– Конечно, были. На что вы намекаете?

Флинт упорствовал:

– И вы нигде не останавливались по пути?

– Нет. Не останавливались. Мы взяли такси от «Савоя» до «Пальмиры». А потом на другом такси из «Пальмиры» вернулись в Доллис-Хилл, чтобы отвезти Лидию домой и забрать мою машину.

– Полагаю, вы не помните номер такси, которое привезло вас обратно в Доллис-Хилл?

– Послушайте, что все это значит? Кто-то кокнул старика. И это все очень печально и все такое, но стоит ли оно всей этой шумихи?

– Я не уверен, что ваша невеста одобрила бы такой взгляд на этот вопрос, мистер Боуман.

– Это правда, она может и не одобрить, – согласился молодой человек. А затем добавил более тихим голосом, как будто говоря с самим собой: – А может, и одобрить.

* * *

Бармен в клубе «Пальмира» был на удивление приветлив, когда Флинт и Спектор вошли в дверь. А ведь за свою долгую историю существования клуб не раз становился свидетелем полицейских рейдов. Но парень быстро снабдил их выпивкой (разумеется, за счет заведения) и опознал фотографии Лидии Рис и Маркуса Боумана:

– Да, они были здесь, определенно.

– Во сколько они приехали?

– Не могу сказать точно, но я обслужил их около десяти.

– После этого вы их видели?

– Конечно. Они пробыли здесь некоторое время, тут не ошибешься. Немного потанцевали и навели шороху на танцполе.

– Что за шорох?

– Да ничего такого. Немного подурачились, выпивши. Катались по полу в пролитом шампанском, как это обычно делают молодые люди.

Флинт бросил на Спектора косой взгляд:

– Это не похоже на Лидию.

– Нет, зато похоже на Маркуса Боумана.

К этому времени уже стемнело.

– Пойдемте, – сказал Флинт. – Мне нужно вернуться в Скотланд-Ярд и разобраться со всей этой чепухой. Вам нужно куда-нибудь?

– Домой, я полагаю, – ответил Спектор. – Мне нужно кое-что почитать.

* * *

В тот вечер, устроившись в кресле у камина в своем низеньком домике на Джубили-Корт, Спектор начал перечитывать записи, оставленные доктором Ансельмом Рисом.

Это были неопубликованные истории болезни, которые он уже с интересом просмотрел. Здесь не было змей. Это были рукописные записи, которые доктор вел с момента своего приезда в Лондон. Они касались пациентов А, В и С, и, расшифровав докторские каракули, он прочел следующее:

«Пациент А – человек с выдающимся музыкальным талантом – также обременен сильным чувством вины. Откуда берется это чувство? Я не могу найти ничего явного в его недавней личной истории, что могло бы возложить на него это психологическое бремя. Возможно, это груз его огромного музыкального мастерства (должен признаться, я сам являюсь его поклонником и приобрел несколько граммофонных записей его работ еще до встречи с ним). Насколько я понимаю, его родители были ничем не примечательны. Это делает его роль вундеркинда еще более удивительной. Но он социально неловок, затворник, не имеет особых романтических интересов (как я понимаю, у него была невеста, которая умерла несколько лет назад, но он не хочет об этом говорить).

Причиной, по которой он впервые пришел ко мне, были его кошмары – или, как он их называет, его «ночные демоны». Я убежден, что ключ к его травме лежит в этих снах. В центре внимания, по-видимому, находится его отец, который часто появляется как персонаж в картинах сна. Но сами ситуации настолько возмутительны, настолько причудливы, что, кажется, они почти не поддаются объяснению.

Почему этот молодой человек настолько иной? Его мозг – колыбель символов и идей. Они переплетаются и взаимосвязаны, но в то же время не имеют ни начала, ни конца. Возможно, изложение этих снов в письменном виде откроет их смысл».

– Клотильда, – позвал Спектор, – подойди сюда.

Его горничная подчинилась и терпеливо стояла, пока он искал в блокноте определенный отрывок.

– Послушайте вот это. – Он прочистил горло и начал читать вслух: – «Во сне я сижу у озера. Передо мной мольберт и наполовину законченный холст. Я пишу картину. Раннее утро, на поверхности воды легкий туман. И вдруг, словно удар кулаком в грудь, я ощущаю внезапный ужас. Я смотрю на свой холст и понимаю, что на нем изображено вовсе не озеро, а фигура в капюшоне, несущая фонарь. Фигура наблюдает за мной с холста. Я поднимаю глаза и вижу, что озеро неуловимо меняется. Над ним собираются облака, и они выглядят мрачно. Из воды медленно поднимается фигура. Она держит фонарь, который горит, но не дает света. Я не вижу ее лица. Но знаю, что она смотрит на меня. И в моем сердце так много страха».

Спектор закончил чтение вслух и захлопнул блокнот:

– Ну, Клотильда, что ты думаешь об этом?

Лицо служанки выглядело мягким в отблесках огня, но его выражение было своенравным. Эта девушка прислуживала Спектору, казалось, уже целую жизнь и все эти годы отличалась редкой молчаливостью.

– Это, – объяснил Спектор, – без фантазии названный «Первый сон» из записной книжки доктора Риса. Он приписывает его «пациенту А», он же Флойд Стенхаус. Что вы думаете об этом?

Но Клотильда промолчала, что, возможно, было мудрым решением.

В следующем разделе блокнота Спектор прочел:

«Пациентка В – это своего рода получеловек. Ее манера поведения при общении в социуме полностью фальшива, как будто у нее нет собственных импульсов или подлинных реакций. Ее единственный истинный инстинкт – это инстинкт выживания. В этом отношении можно сказать, что она рождена быть актрисой, что она играет всегда. Но за сыгранными эмоциями внутри остается чувство пустоты. Это чувство проявляется буквально: в то время как она наслаждается жизнью в комфортных условиях и даже в роскоши, она испытывает непреодолимую тягу к воровству. Она призналась, что впервые эта склонность проявилась в детстве. Она вспоминает, как стащила блестящую авторучку со стола школьной учительницы и с трудом скрывала свое ликование, когда несчастная учительница обыскивала парты всех учеников. Но наша пациентка В была очень хитрой даже в столь юном возрасте. Когда учительница отвлеклась, она выбросила ручку в открытое окно. Дерзость этого преступления вызвала извращенное восхищение у ее сверстников, и ее так и не призвали к ответу. У нее много подобных историй о происшествиях в подростковом и раннем взрослом возрасте. Действительно, похоже, что ее поверхностное обаяние спасло ее от многих неприятностей в жизни, и не стоит говорить, что именно оно послужило бесценным фундаментом для ее карьеры на сцене.

В последнее время наши разговоры склоняются к теме глубокой тоски, от которой она никак не может избавиться. Я понимаю (хотя она не говорила об этом конкретно), что в настоящее время в ее жизни есть мужчина. Самым ярким доказательством этого было одно неосторожное местоимение «мы» в разговоре вместо «я». Во время наших сеансов я стал раскладывать по кабинету небольшие предметы, не столько для того, чтобы заманить ее в ловушку, сколько для того, чтобы помочь ей осознать темную сторону своей натуры. На последнем сеансе я налил стакан воды ей (и себе) и, когда ставил стакан перед ней, заметил, что ее рука зависла над золотой зажигалкой, которую я оставил на журнальном столике со стеклянной столешницей. Когда она поняла, что ее поймали, она замерла. Я спросил, что у нее на уме. Она посмотрела на меня пустыми глазами и просто ответила: «Ничего». Затем убрала руку. Когда сеанс закончился, я заметил, что зажигалка исчезла. Я не знаю, когда она ее взяла. В последнее время я пытался разобраться в ее прошлом, в ее семье, чтобы получить более полное представление о ее личных отношениях. Должен признаться, что в этой области у меня мало успехов. Но я хотел бы отметить случай, который произошел во время моего последнего сеанса с ней и который позволил сделать импровизированный снимок ее психики.

Сам сеанс был закончен. Пациентка В, которая ценит свою частную жизнь, но не чересчур, собиралась выйти из моего дома на улицу. По пути она столкнулась (и я имею в виду физически столкнулась) с посетителем-мужчиной, который заходил в дом. Этот парень здесь частый гость, он ухажер моей дочери, и после того, как он принес свои извинения, он посмотрел ей прямо в лицо, и его осенило. «О, [пациентка В]!» – воскликнул он, прежде чем пробормотать список театральных постановок, в которых она участвовала. Этот парень не имеет представления о такте, и такое выступление могло бы легко превратить менее уравновешенного пациента в желе. Но пациентка В весьма рассеянно – и даже холодно – одобрила такое поведение. Она вежливо, но без особого энтузиазма поблагодарила его, после чего извинилась и вызвала такси. Пока ухажер моей дочери стоял в недоумении, пациентка В незаметно удалилась.

Но что мне показалось интересным в этой маленькой встрече, так это то, что у мужчины к жилету были прикреплены золотые часы с брелоком – показное жеманство, гарантированно привлекающее внимание. Однако когда пациентка В села в такси, я увидел, что мой гость по-прежнему с часами. Это поднимает интересные вопросы о границах любви пациентки В к золоту. Почему она взяла зажигалку (когда ее уже почти поймали на воровстве), а не часы? Возможно, это связано с явным восхищением парня и его познаниях в области ее выступлений на лондонской сцене? Какова связь между ее карьерой и воровством? Этот вопрос требует дальнейшего изучения».

Но, конечно, Рис не дожил до того, чтобы его изучить.

Было уже поздно. Спектор на мгновение закрыл глаза и прислушался к потрескиванию камина. Ему предстояло еще многое прочитать: он даже не добрался до «Пациента С». Но ему почему-то казалось, что он лишь ходит вокруг да около. Что разгадка убийства доктора лежит в другой плоскости. Он решил, что сон – лучший выход для него в данный момент. Утром доктор все равно будет мертв. Картина также не будет обнаружена. А тайны запертого кабинета останутся такими же непроницаемыми, как и прежде.

Глава X. Краткий экскурс в проблему запертой комнаты

Понедельник, 14 сентября 1936 года

По пути к Спектору на следующее утро Флинт заехал в Блумсбери, где находился офис издателя Клода Уивера, Ральфа Твиди. Ему не нужно было назначать встречу: одного упоминания об убийстве было достаточно, чтобы попасть в комнату уважаемого издателя.

Парень оказался моложе, чем ожидал Флинт. Его лицо было гладким. Человек, который не имеет собственных заслуг, подумал Флинт. Избалованный ребенок, как Маркус Боуман.

– Один из ваших авторов – человек по имени Клод Уивер, верно?

Издатель чиркнул спичкой и зажег кончик сигары:

– Верно. Клод – один из лучших в своем деле. Вы знакомы с его творчеством, не так ли?

– Боюсь, что нет. Но не волнуйтесь, мой вопрос не об этом.

– Нет? – Твиди снова сел, зажав сигару между пухлых пальцев.

– Нет. Я хочу спросить вас об ужине с мистером Уивером два дня назад.

– Два дня назад? Двенадцатое, двенадцатое… – пробормотал Твиди. – О таких вещах лучше спрашивать мою секретаршу

– Мы уже спрашивали. В вашем ежедневнике записано, что у вас был ужин с Клодом Уивером. Это верно?

– Если так записано, значит, верно, – кивнул он, посасывая сигару, пока ее кончик не засветился оранжевым светом. – На самом деле… подождите минутку. Да, кажется, теперь я вспомнил. Клод хотел встретиться со мной, чтобы обсудить контракт на его новый роман.

– Вы встретились в восемь?

Он пожал плечами:

– Примерно так.

– Это было у Брауна?

– Мы всегда там встречаемся. Форель у них превосходная.

– И как долго вы пробыли вместе?

– О, довольно долго. – Повисла короткая пауза, пока дым поднимался вверх к неработающему потолочному вентилятору.

– Боюсь, мне понадобятся более конкретные ответы.

Издатель застонал:

– Два часа, может быть, три. Весь этот допрос очень неприятен.

– Мне нужно знать только одно: в котором часу Клод Уивер покинул ресторан?

– В какое время он вам сказал? У Клода память на такие вещи лучше, чем у меня.

Флинт оглядел его полуприкрытыми глазами:

– Если бы я не был уверен в обратном, я бы сказал, что вы пытаетесь что-то скрыть, мистер Твиди.

Издатель рассмеялся:

– Поверьте, это не входит в мои намерения.

Еще одна пауза.

– Вы знали, что Уивер посещает психиатра?

– Нет, я этого не знал, – ответил мужчина, – хотя это меня нисколько не удивляет.

– Почему нет?

– Он странный тип, с ним нелегко найти общий язык. Писатели, знаете ли. Слишком большие интроверты. Не от мира сего.

– И о чем вы говорили?

– За ужином? Да как обычно. Ему скоро нужно было сдавать роман.

– И о чем же он?

Издатель слегка улыбнулся, как бы признавая свое поражение:

– О психиатре, раз уж вы об этом заговорили.

– И вы говорили об этом три часа?

Издатель сидел, задумавшись. Единственными звуками в кабинете были скрип стула и шипение сигары.

– Если быть предельно честным, то нет. В тот вечер Клоду стало плохо.

– Плохо? Я впервые слышу об этом. Что с ним произошло?

– Тошнота во время еды. Он извинился, спотыкаясь, вышел в туалет и… Да, теперь вспомнил. Больше я его не видел.

– То есть за стол он не вернулся?

– Это было не так необычно, как кажется, инспектор. В моем бизнесе привыкаешь ко всякого рода артистическим выходкам.

– В котором часу он ушел?

– Ну, это было в середине ужина, так что, вероятно, около десяти.

– Он жаловался вам на плохое самочувствие?

– Отнюдь. Он говорил о романе, о разбивке на главы – это практически единственная тема, которая его волнует, – и вдруг замер, как будто увидел что-то через мое плечо. Я оглянулся, но там ничего не было.

– Вы ему что-нибудь сказали? Что-нибудь, что могло быть неправильно истолковано?

– Кажется, мы говорили о… – Тут издатель на мгновение задумался. – Точно! Я рассказывал ему о новой теленаборной машине, которую мы установили в цеху. – Не обращая внимания на пустой взгляд Флинта, он продолжил: – Это чертовски хорошая вещь, она поможет нам, если мы когда-нибудь решим заняться выпуском книг в мягкой обложке. Но, конечно, Клода нельзя назвать поклонником «популярной издательской деятельности». Именно об этом мы и говорили. Это не был жаркий спор или что-то в этом роде, просто вполне вежливая дискуссия. Клод пытался убедить меня, что книги в мягкой обложке – просто дешевая подделка под настоящие. Они могут обмануть необразованных людей, но ценители всегда отличат настоящего Клода Уивера от фальшивок.

– И тут ему стало плохо.

Издатель кивнул:

– Именно тогда у него появилось это странное выражение лица. А потом он вышел из ресторана, бормоча что-то о том, как ему плохо, и больше не вернулся.

– И это было в десять часов?

– В десять, или в половине одиннадцатого. Не скажу точно.

– Уивер сказал нам, что он был с вами весь вечер.

Улыбка издателя была издевательской.

– Тогда мистер Уивер ошибается.

К дому Уиверов Флинт подошел пружинистым шагом. Он решил, что Спектор может подождать несколько минут, пока он зайдет в еще один дом. На этот раз он не стал звонить в дверь, а постучал в нее кулаком.

Горничная впустила его, и прежде чем она успела запротестовать, он прошел в гостиную, где застал озадаченного Клода Уивера.

– Мистер Уивер, мы знаем, что вы не были со своим издателем весь вечер в день убийства. Почему вы солгали?

Романист вскочил на ноги:

– О чем вы говорите?

– Он сказал нам, что на середине ужина вам стало плохо. Вы ушли, спотыкаясь, и он не видел, куда вы пошли.

Уивер выглядел пораженным:

– Я ничего такого не помню.

– Мы можем узнать у персонала ресторана…

– Нет! Нет, я не сомневаюсь в ваших словах, инспектор. Я имею в виду, что не помню об этом.

Флинт внимательно изучал его:

– Что вы пытаетесь мне сказать, мистер Уивер?

– Я помню ресторан. Помню еду. Потом помню, как приехал домой…

– В котором часу это было?

– Не знаю. Я сразу лег спать.

– Итак, позвольте мне прояснить ситуацию. Вы не помните свои передвижения в вечер смерти Ансельма Риса?

– Полагаю, что нет.

– А не заезжали ли вы к Ансельму Рису в тот вечер?

– Не думаю.

– Но вы не можете сказать наверняка?

Уивер сжал челюсть и сел прямо:

– Нет. Я не могу сказать наверняка.

* * *

Флинт никак не мог этого знать, но Спектор в то утро тоже сделал небольшой крюк. Он заехал к Бенджамину Тизелу, чтобы разобраться с проблемой пропавшей картины. Самого Тизела не было дома, но две горничные, которые стояли у двери весь вечер, когда произошла кража, были на месте. Их звали Хильда и Полетт, и они представляли собой комичную пару. В своей одинаковой униформе и фартуках с рюшами они напоминали солонку и перечницу. В них не было ни капли тех неброских достоинства и грации, которыми обладала горничная самого Спектора, Клотильда.

– Дамы, – обратился к ним Спектор. Обе горничные посмотрели друг на друга с плохо скрываемыми ухмылками. – Я хотел бы, чтобы вы рассказали мне все что сможете о вечеринке мистера Тизела.

– Конечно, сэр, – сказала Хильда, – мы постараемся.

– Хозяин ужасно расстроен, – уточнила Полетт. – Это превращается в крайне неприятное дело.

– Ясно. Тогда вернемся к теме. Вечеринка. Тизел поручил вам принять гостей, верно?

– Верно, сэр, – ответила Хильда. – Мы получили это поручение, потому что у мистера Таунсенда был выходной. – (У Таунсенда, камердинера Тизела, было полное алиби, и поэтому его исключили из расследования.) – Только мистер Тизел не доверял ни одной из нас по одиночке, поэтому мы работали в паре.

– Понятно. И вы все это время были в коридоре?

– Именно так, сэр, – кивнула Полетт. – Мы впускали всех, у кого было приглашение. Всех, кого здесь ждали.

– И вы не видели никого подозрительного?

– Нет, сэр. Никого. Говорю вам, никто не мог украсть эту картину. Мы не впускали грабителя, а они доказали, что это не мог быть кто-то из гостей, правильно?

– Вы уверены, что вор не мог попасть в дом самостоятельно?

– Конечно, нет, сэр. Задняя дверь была заперта. Как и боковая дверь. Все окна тоже были заперты.

– Вы видели, чтобы кто-нибудь из гостей поднимался наверх в течение вечера?

– О да! Все время. Видите ли, им нужно было подняться наверх, чтобы воспользоваться… сами-знаете-чем.

– Туалетом? – Полетт хихикнула и кивнула. – Так что вы не сможете сказать, кто мог пробраться в комнату, чтобы украсть картину.

– Ну, если бы они спустились с ней вниз, мы бы обязательно их увидели, – объяснила Хильда. – Отсюда никто ничего не выносил. Это я могу сказать вам совершенно точно.

– Мог ли кто-нибудь на вечеринке – один из гостей, я имею в виду, – ускользнуть, открыть одно из окон, чтобы впустить грабителя, а затем вернуться на вечеринку?

– Нет, сэр, – ответила Полетт.

– Почему нет?

– Потому что все остальные комнаты были наглухо заперты. Мистер Тизел очень не любит, когда люди бродят по его дому.

– Значит, наверху был не заперт только…

– Сами-знаете-что. Там есть окно, но оно не открывается. И никогда не открывалось, сколько я здесь живу.

– Понятно. Значит, либо лестница, либо ничего.

– Так и есть, сэр.

– А как насчет вот чего: могли ли они вынести картину из дома каким-то другим способом? Есть ли другая дверь, через которую ее можно было бы вынести?

Служанки синхронно покачали головами:

– Нет, сэр. Есть только черный ход для прислуги, и он был крепко заперт. Все ключи на месте.

– Значит, картину должны были вынести через парадную дверь…

– Но никто не проносил ее мимо нас, – заверила его Хильда. – Это я могу сказать точно.

Горничные очень хотели – возможно, даже слишком – показать ему место преступления. Они повели его по винтовой лестнице к двери на самом верху. Хильда толкнула ее.

– Хозяин теперь ее не запирает, – объяснила она. – Он говорит, что теперь, когда картина исчезла, в этом нет особого смысла.

Спектор внимательно осмотрел комнату. Все было так, как он и предполагал. Окно, конечно, слишком маленькое, чтобы картину можно было вынести через него. Естественно, влезть или вылезти тоже бы никто не смог.

На лестничной площадке было большое окно, выходящее на улицу, но оно не открывалось. Не было ни засова, ни защелки. Еще один тупик.

В последней отчаянной попытке разобраться во всем этом Спектор направился в туалет. Там тоже не было ничего особенно примечательного. Никаких необычных деталей, которые он мог бы заметить. И, конечно же, окно было закрыто наглухо. Створку невозможно было сдвинуть с места.

Спектор спустился по лестнице, расстроенный отсутствием улик. Ему бы следовало кипеть идеями к этому моменту. Он рухнул в кресло в гостиной, и Хильда подала ему еще одну чашку чая.

– Вы тоже расследуете смерть того доктора, сэр? – деликатно поинтересовалась Полетт. – Ну и дельце.

– Вы правы, юная леди. Дельце еще то.

В течение следующих нескольких минут обе горничные тщетно пытались вытянуть из него хоть какие-то подробности. Спектору вспомнился Джонатан Харкер из «Дракулы» Стокера, мучимый вампиршами, которые отчаянно жаждали хоть капли крови.

Освеженный чаем, который оказался совсем неплохим, он начал подниматься с кресла; это был медленный и трудоемкий процесс, но в конце концов он смог встать на ноги, поддерживаемый горничными с обеих сторон.

– Я благодарю вас обеих. – Он дотронулся до своей шляпы. – Не старейте, дамы. Сомневаюсь, что это вам понравится.

Улыбаясь и вежливо покачивая головой, они проводили его на улицу. Он слегка вздрогнул и плотнее закутался в плащ.

* * *

Было почти время обеда, когда инспектор Флинт нанес второй визит в «Черную свинью» в Патни. Он застал Джозефа Спектора на привычном месте у окна, и на этот раз тот возился с золотым совереном – естественно, поддельным. Он вертел его в своих шишковатых пальцах с поразительной ловкостью. Настолько, что Флинт на мгновение остановился, чтобы понаблюдать за ним и не прерывать демонстрацию.

Затем, улыбнувшись, Спектор сунул монету в карман.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – сказал он.

– У меня есть новости, – заговорил Флинт.

– У меня тоже.

– Я первый. Алиби Уивера разбито вдребезги. Он утверждает, что пережил одну из своих «диссоциативных фуг» во время ужина с издателем. Издатель говорит, что тот выскочил из ресторана, словно в трансе.

Спектор задумчиво грыз ноготь большого пальца:

– Да, я так и подумал.

– Что вы имеете в виду? Да это разваливает все дело! Если Уивер не может доказать, где он был, он легко мог отправиться в Доллис-Хилл, с фугой или без нее.

– Да… но как он попал в кабинет? Флинт открыл рот и снова его закрыл. – Я думаю, пришло время, – продолжил Спектор, – разобраться с проблемой запертой комнаты.

– А что насчет Уивера?

– Уивер подождет. Если он даже не смог придумать внятное алиби, мне трудно поверить, что он мог организовать гениальное исчезновение из комнаты, которая была закрыта изнутри.

Флинт тихо вздохнул:

– Возможно, вы в чем-то правы.

Спектор начал свой рассказ:

– Итак, наш общий друг мистер Джон Диксон Карр провел довольно полное исследование проблемы запертой комнаты в своей книге «Человек-призрак». Сегодня утром я воспользовался возможностью – а также кратким визитом к Бенджамину Тизелу, – чтобы перечитать соответствующий раздел. В нем Карр предлагает нам семь лазеек. Давайте посмотрим…

Во-первых, смерть от несчастного случая. Иными словами: что, если Ансельм Рис перерезал себе горло по неосторожности? Возможно, его рука соскользнула с ножа для писем, когда он просматривал дневную почту. Маловероятно, но не невозможно при соответствующих обстоятельствах. Тем не менее, я думаю, мы можем отбросить эту версию, не так ли?

Во-вторых, жертву могут склонить к самоубийству с помощью какого-то наркотика. Или гипноза. Хотя я не хочу полностью исключать эту возможность, и, конечно, у вас еще нет отчета о вскрытии тела доктора Риса, я думаю, мы можем с уверенностью сказать, что решение лежит в иной плоскости.

В-третьих, что, если в комнате используется какая-то механическая ловушка? Например, лезвие бритвы на пружине. После всестороннего обыска комнаты мы знаем, что можем это исключить. Там нет никаких уловок или скрытых панелей.

В-четвертых, самоубийство, подстроенное так, чтобы выглядеть как убийство. Это решение, предложенное Лидией Рис, поэтому я не буду останавливаться на нем здесь.

В-пятых, убийца выдает себя за жертву после того, как убил ее, создавая путаницу относительно времени смерти. Это возможно, ведь Олив Тернер слышала доктора через дверь после того, как его посетитель покинул дом. Она его не видела. И поэтому возможно, что голос, который она слышала, на самом деле принадлежал убийце. Но это не поможет нам установить личность убийцы или посетителя, а также объяснить, как убийца смог бесследно покинуть комнату.

В-шестых, убийца мог напасть на жертву, не заходя в комнату. Р. Остин Фриман и его доктор Торндайк^[4] рассмотрели интересный пример такого стечения обстоятельств. Но я не вижу, как это можно применить к делу Риса. Разве что у убийцы был какой-то лук и стрелы, к которым могло быть прикреплено лезвие?

Седьмое – и последнее: жертва еще жива в тот момент, когда ее обнаруживают. Она просто выглядит мертвой. Ее вырубили или накачали наркотиками. Уже после обнаружения ее убивают. Опять же в нашем случае это невозможно. Рис был наполовину обезглавлен, и поэтому не было никаких сомнений в том, что при обнаружении он наверняка был мертв. Таковы критерии запертой комнаты, изложенные в книге мистера Карра.

– И что же нам остается? – спросил Флинт. Он понятия не имел, кто такой этот Карр, но парень звучал как подходящий подозреваемый в этом грязном деле.

– Пища для размышлений, вот и все, – ответил Спектор. – Нам нужно быть методичными. Насколько я могу судить, есть еще две проблемы, которые нам нужно решить, прежде чем мы продвинемся вперед в разрешении загадки запертой комнаты.

– Всего две?

Спектор кивнул:

– Первая – это проблема абсолютного алиби. Не существует абсолютного алиби, хотя некоторые из наших ключевых игроков довольно близки к нему. Мы знаем, что Флойд Стенхаус был у себя в квартире. Откуда мы это знаем? Потому что персонал может подтвердить, что он не выходил из нее. Еще есть такая мелочь, как телефонный звонок, который он совершил в кабинет доктора прямо перед убийством. Это подтверждается телефонной станцией и фрагментами разговора, который Олив Тернер слышала через дверь.

– Кто следующий? Делла Ку

Скачать книгу

Tom Mead

DEATH AND THE CONJUROR

Серия «Ядовитый детектив»

Действующие лица

Доктор Ансельм Рис, психолог

Доктор Лидия Рис, его дочь

Флойд Стенхаус, музыкант (пациент А)

Делла Куксон, актриса (пациент В)

Клод Уивер, писатель (Пациент C)

Бенджамин Тизел, импресарио

Люси Леви, актриса

Маркус Боуман, финансист и плейбой

Твиди, издатель

Пит Хоббс, мальчик-лифтер

Олив Тернер, экономка

Различные горничные, клерки и внештатные работники

Джордж Флинт, полицейский инспектор

Джером Хук, сержант полиции

Джозеф Спектор, профессиональный фокусник

Часть первая. Рассказ вора (11 сентября 1936 года)

Для театра нужны длинные руки.
Сара Бернар, «Воспоминания о моей жизни»

Глава I. Ядреная штука

Пятница, 11 сентября 1936 года

В театре «Гранат» страсти накалились, как масляные лампы.

– У вас моя сережка? – вопросила Люси Леви. Рабочий сцены лишь недоуменно посмотрел на нее и не ответил.

– Да, это чуть не закончилось неприятностью, – сказал второй голос. Двое мужчин вышли из-за кулис на противоположной стороне сцены, Тизел был в зеленом норфолкском костюме[1] (охотничий костюм, отличительный знак солидного английского джентльмена – здесь и далее прим. пер.), который он носил, чтобы утвердить свой авторитет. Другой мужчина был старше и одет – возмутительно – в черный плащ, подбитый малиновым шелком.

Мисс Леви едва перевела дыхание. Она посмотрела на Тизела, затем повернулась к другому мужчине:

– Вы кто?

Он объяснил:

– Мы как раз дорабатываем иллюзию для третьего акта. Будьте добры, покиньте сцену.

И Люси Леви, все еще запыхавшаяся и без серьги, ушла, не сказав ни слова. Но уходя, она услышала перешептывания.

– Боже мой, – тихо прорычал Тизел, – клянусь, когда-нибудь я убью ее.

– Да-да, сэр! – последовал ответ.

Спектор слегка улыбнулся, затем подмигнул Тизелу:

– Так давайте взглянем.

– Превосходно, – одобрил Спектор, – хотя можно и побыстрее.

– По мне, так все в порядке, – заметил Тизел.

– Нет времени. Нам нужно отрепетировать монолог Деллы из второго акта. Где она?

– Делла, – заговорил Спектор, – что ты здесь делаешь?

Звезда улыбнулась ему:

– Ну, мне же надо где-то быть, не так ли?

– Никогда не думал, что ты из тех, кто принимает такие вещи близко к сердцу, Делла, – заметил Спектор.

– Тебе легко говорить. Это ведь не ты у них под прицелом.

Делла грустно улыбнулась и сменила тему:

– Сколько тебе лет, Джозеф? Мне любопытно.

– О, не меньше пятисот. Я отчетливо помню испанскую Армаду. Она испортила мне десятый день рождения.

Делла вежливо рассмеялась:

– Фокусники. Вы просто не в состоянии дать прямой ответ, не так ли?

– Наверное, странно видеть, как другие люди выполняют твои трюки.

Делла сделала глоток из фляжки:

– Хочешь?

Спектор взял у нее флягу:

– Что в ней?

Она пожала плечами:

– Вообще-то, я стараюсь не думать об этом.

Через некоторое время любопытство Спектора взяло верх:

Делла рассмеялась:

С хищной улыбкой Люси Леви закрыла дверь черного хода.

Глава II. Мисс смерть

– Фигура кого? – Доктор Рис говорил с легким акцентом.

– Отца. – Рис кивнул: все было так, как он и ожидал. – Но он выглядел иначе, каким-то другим. Словно призрак.

– Ваш отец – я имею в виду вашего настоящего отца – он жив?

– Да. Я не видел его и не разговаривал с ним несколько месяцев, но он жив и здоров, все в порядке.

– У вас нет никаких страхов или тревог относительно его здоровья?

– А потом?

Доктор Рис выжидающе смотрел на пациента, занеся ручку над страницей. Молодой человек продолжил:

Пациент А прекратил свой монолог, и на его глаза навернулись слезы.

– Это конец сна? – спросил Рис.

– Нет. Нет, это не конец. Но не думаю, что смогу рассказывать дальше.

– Понимаю. Давайте на этом закончим сеанс. Но у меня есть несколько теорий о символической природе этого сна.

– Отец!

Пациент А вскочил на ноги.

– Кто это? – вскрикнул он. – Кто это зовет?

– Маркус приехал, – прозвучало в ответ. – Его машина только что завернула за угол.

– Я не знаком с вашей дочерью, – рассеянно проговорил пациент А.

– Если вас не затруднит, – предложил пациент А, – я выйду через французское окно.

– Ты не одет, – заметила Лидия.

– Одет.

– Ну точно не для театра.

Ансельм Рис вздохнул:

– Я совсем забыл.

– Доброго вам вечера, сэр, – приветствовал Маркус Боуман.

Эта странная троица двинулась к машине Боумана – Austin Landaulet желтого цвета «шмель» – и отправилась в «Гранат».

Именно там она впервые встретила Маркуса Боумана, человека, который вскоре стал ее женихом.

– Что такое, папа? Ты не в духе.

– О, я в порядке, – сказал старик. – Просто устал.

– От чего? – спросила его дочь.

– Так кто же эта Хелен Куксон? – спросил Маркус, вернувшись с сигаретами.

В этот момент занавес поднялся.

– Извините, что лезу не в свое дело, но вы доктор Ансельм Рис?

Рис повернулся:

– Да. Чем могу быть полезен?

– Меня зовут Тизел. Бенджамин Тизел. Я продюсер и режиссер этого маленького Гран-Гиньоля[2]. – Импресарио был в черном галстуке и сжимал в чуть дрожащей руке мартини.

– Тогда я должен вас поздравить. Ваша работа оказывает глубокое воздействие на зрителей.

– Вот как?

– Значит, вы настроены оптимистично?

Тизел усмехнулся:

– Понятно. Интересное предложение, но, боюсь, у меня есть планы на завтрашний вечер.

– С кем это ты разговаривал? – спросила Лидия.

– Бенджамин Тизел. Он режиссер этой… феерии. Хочет, чтобы я пришел к нему на вечеринку завтра вечером.

– Боже правый. От них никуда не деться.

– Идите без меня, – кинул он Маркусу и Лидии.

– Но как ты доберешься домой?

– Возьму такси. Не беспокойтесь обо мне, – и он проскользнул сквозь толпу.

Капельдинерша проводила его через бар за кулисы.

– Сюда, сэр, – Она открыла перед ним дверь.

– Минутку, – раздался голос изнутри.

Рис подождал.

Затем дверь открыла звезда шоу, Делла Куксон. И только для доктора Риса она была пациенткой В.

– Как вам понравилось шоу, доктор?

– Где?

Рис указал на что-то блестящее на ковре:

– Вот. Что это?

Он наклонился, чтобы поднять предмет.

– Просто украшение.

Он передал его Делле, которая сунула его в карман своего кимоно. Это была золотая сережка.

Делла села и начала снимать макияж.

– Почему вы пригласили меня сюда сегодня, Делла?

Пациентка В вздохнула и посмотрела на себя в зеркало. Затем медленно повернулась к нему.

– Потому что, доктор, я совершила кое-что ужасное.

Часть вторая. Рассказ лжеца (12–14 сентября 1936 года)

«В искусстве иллюзий сегодня, как и всегда, важен эффект.
Используемый метод, или методы всегда вторичны».
Дай Вернон

«Я рад сообщить, что большинству людей нравится запертая комната. Но вот загвоздка, даже любители темы часто не могут разобраться в происходящем».
Джон Диксон Карр, «Человек-призрак»

Антракт первый. Человек в длинном черном пальто

Суббота, 12 сентября 1936 года

Как и нищие художники в революционном Париже, Клод Уивер писал свои романы на чердаке.

Клод Уивер осторожно закрыл дверь, к которой прилипли серые листья, принесенные осенним ветром.

Глава III. Три телефонных звонка

– Доктор Рис?

– Мистер Уивер. – В голосе Риса сквозило нетерпение. – Похоже, вы пропустили утренний сеанс.

– Для этого есть какая-то причина?

– Миссис Тернер, – позвал он, – утренний прием отменили. – Чем мне занять свое время?

Рис усмехнулся Олив:

Олив Тернер одарила его сдержанной улыбкой.

– Рис слушает. Кто это?

За звоном посуды Олив смогла разобрать неясный голос на другом конце линии. И все.

– Понятно, – сказал Рис в трубку. – Можете рассказать мне больше?

Снова тот же нечеткий голос. Олив, уже не скрывая любопытства, выпрямилась, чтобы послушать.

* * *

Ее фантазии резко прервал стук в дверь спальни.

– Войдите, – сказала она, продолжая сосать большой палец.

Это была Олив Тернер:

– Вас к телефону внизу, мисс Рис.

– Странно, – удивилась Лидия, – я не слышала, как он звонил.

– И кто же это?

– Мистер Маркус Боуман.

Лидия вздохнула:

– Скажи ему, что я не могу с ним разговаривать. А еще лучше, скажи ему, что меня нет дома.

Лидия слегка улыбнулась. Эту улыбку Олив Тернер вспомнит на следующий день и будет гадать, что она означала.

Глава IV. Та самая ночь

– Маркус, – приветствовала Лидия своего кавалера с улыбкой, одновременно привлекательной и плотоядной.

– Я бы пригласила тебя в дом, – сказала Лидия, – но миссис Тернер убирается. Не думаю, что ей это понравится.

Лидия вышла на улицу и уже собиралась захлопнуть за собой дверь, когда в прихожей появился Ансельм Рис.

– Добрый вечер, Маркус, – произнес он.

– Добрый вечер, сэр.

– Как-то странно она себя ведет, как вы считаете? – заметила Олив, ставя перед ним блюдо с тушеной говядиной.

– Подождите минутку.

– Вы не хотите, чтобы я сама проводила его в кабинет, сэр?

– Да? – произнесла она едва ли не шепотом.

– Кто там?

– Я пришел к доктору Рису.

– Взять ваши шляпу и пальто, сэр?

– Нет, спасибо, – ответил мужчина низким и хриплым голосом. Он сразу же направился к лестнице.

– Сэр! – возмутилась Олив. – Если вы ищете доктора Риса, его кабинет дальше по коридору, крайняя дверь справа.

– Непохоже, что вы удивлены нашей встречей, – произнес незнакомец.

– Вовсе нет, – ответил доктор, и его голос звучал тихо, очевидно, приглушенный деревом. – Я ждал вас.

Затем незнакомец заговорил снова:

– Ваша экономка нас подслушивает.

Затем она направилась к кабинету доктора. Постучала в дверь:

– Все в порядке, сэр?

– В порядке, в порядке, – последовал ответ. На взгляд Олив, он прозвучал слишком поспешно.

– Вы уверены, сэр? Принести вам что-нибудь? Стаканчик на ночь?

– Нет, спасибо. На сегодня все.

Олив на мгновение замерла. Затем все же не удержалась:

– Могу я поинтересоваться, кто приходил к вам сегодня вечером, сэр?

Последовала пауза. Олив слышала дыхание по ту сторону двери.

– Просто старый друг, – пояснил он едва ли не шепотом. – Спокойной ночи.

Она услышала, как доктор поднял трубку у себя в кабинете и едва различимо промычал:

– Что случилось?

Снова пауза.

– Понимаю. – Его тон смягчился. – А потом что?

И он положил трубку.

В конце концов с книгой в руках она в последний раз прошла по коридору к лестнице.

– О господи! – воскликнула она, испугавшись, и выпустила книгу из рук. Книга шлепнулась на кафельный пол.

В матовом стекле виднелся силуэт, осторожно стучавший во входную дверь. Еще один посетитель?

– Кто это? – спросила она.

– Впустите меня! – прозвучало в ответ. Голос был женский.

– Кто это? – настаивала Олив.

– Дождь идет! Пожалуйста, впустите меня!

– Слава богу, – выдохнула Делла. – Мисс Куксон! Что вам нужно в такой час?

– Мне нужно увидеть доктора Риса. Пожалуйста, это срочно.

Олив на мгновение замерла, уперев руки в боки и постукивая ногой:

Она направилась к кабинету, остановилась у двери и собралась постучать. И трижды настойчиво постучала.

Они ждали.

– Доктор Рис! – позвала Олив. – К вам посетитель!

– Доктор Рис? – повторила она.

– Пожалуйста, – сказала Делла, – я должна его увидеть. Это крайне необходимо.

– Что-то не так, – задумчиво проговорила она.

Олив шагнула к нему. Посмотрела на его лицо. Ее сердце стучало так громко, что она едва услышала крик Деллы.

– Закройте дверь, – попросила Олив.

– Что? – заикаясь, спросила Делла.

– Дверь! Я не хочу, чтобы его дочь пришла домой и увидела его в таком состоянии.

Делла сделала, как ей было сказано, – захлопнула дверь кабинета. Олив уже держала в руке телефонную трубку.

– Что? – Делла всполошилась.

– И что?

– Тогда как убийца смог уйти?

– В смысле?

Делла задумалась над этим:

– Окно не может быть заперто. – Она протянула руку и подергала ручку. Но створки не сдвинулись с места.

– Заперто изнутри, – сказала Олив, – так же, как и дверь.

– А где же ему еще быть?

Делла наклонилась вперед и открыла сундук.

– И где же убийца? – спросила Делла.

Олив выпустила кочергу из рук, и та упала на ковер.

– Я не знаю, – ответила она.

– Мне нужно выпить, – заявила Делла. Олив не ответила. – Нет, я серьезно. Мне действительно нужно выпить.

– На бюро стоит херес, – рассеянно предложила Олив.

– А ничего покрепче нет?

– На кухне есть бренди.

– Проводите меня, – попросила Делла. – Мне нужно выйти из этой комнаты.

Олив уступила:

– Может, вы и правы. Здесь нам делать нечего.

– Чего я не понимаю, – начала Делла, – так это куда мог деться убийца.

– Никуда, – решила Олив. – Ему некуда было идти.

Глава V. El Nacimiento

– Есть следы оружия?

– Нет, – ответил Джером Хук. Это был напарник Флинта, долговязый молодой человек.

– Пока нет. Мы подключили к делу ищеек.

– Да. Он говорил с Олив через дверь. И было слышно, как он отвечал на телефонный звонок.

– Похоже на то, сэр.

– А мы знаем, почему мисс Куксон нанесла ему визит так поздно?

Хук пожал плечами:

– Она в гостиной, сэр. Ждет, допроса. Экономка с ней.

– Вы были пациенткой доктора Риса, верно?

Она стиснула зубы:

– Да, я посещала его около месяца.

– По какой причине?

Флинт примирительно склонил голову:

Но она хранила молчание.

– Извините, – сказала она, – я глубоко потрясена случившимся.

Экономка неопределенно махнула рукой:

– Задавайте.

– Как вы думаете, почему?

Олив посмотрела на него остекленевшим взглядом:

– Откуда мне знать?

– Вы сказали, что доктор Рис ожидал его. Доктор как-то намекал вам, о чем пойдет речь?

– Нет. Но я предположила, что он, должно быть, его пациент. Доктор держал список своих пациентов в секрете.

– И он регулярно принимал пациентов по вечерам?

– Нет. Он строго придерживался дневных часов. Вот почему у меня возникли подозрения.

– И что-то в поведении этого человека вас насторожило?’

Она задумалась на мгновение:

– Почему вы так думаете?

Хук обдумал вопрос:

– Он не хотел, чтобы Олив услышала их разговор. Даже малую его часть. Может быть, она любила подслушивать.

– Нет, не так, – вмешался Хук. – Ты забываешь о телефонном звонке.

– Действительно, забываю. Телефон звонит в одиннадцать сорок пять. Мы уже отследили звонок?

Флинт хмыкнул. Музыкального слуха у него не было, и музыка его не интересовала.

– Да, сэр.

Флинт улыбнулся:

– Но в то же время это совершенно невозможно.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Боюсь, что да, – сказал инспектор. – Вы Лидия Рис?

– Да.

Флинт сдержанно кивнул:

– Тогда, боюсь, у меня для вас плохие новости. Мы можем где-нибудь поговорить?

– Ваш отец умер, мисс Рис.

– Вот как.

– Мне жаль, но он был убит. У себя кабинете.

– Это сделал один из его пациентов?

Флинт был немного удивлен таким вопросом:

– Его пациенты были жестокими?

– Ну, а что еще это может быть? Ограбление?

– Полагаю, мисс Рис, мне нужно спросить вас: знаете ли вы, почему кто-то мог желать зла вашему отцу?

Лидия уставилась на свое отражение в зеркале. Впервые Флинт заметил, что глаза у нее наполнились слезами.

– Как он умер? – Ее голос был холодным и четким.

– Ему перерезали горло.

– И у вас есть подозреваемые?

– Мой отец никогда ничего не боялся.

– Кого он ждал сегодня вечером?

Она обдумала вопрос:

– Никого. Насколько я знаю, никого.

– У него не было назначено никаких встреч, насколько вам известно?

– Если бы были, я бы вам сказала.

Флинт задумчиво выдохнул:

– Но сегодня вечером у него было два посетителя.

Лидия отвернулась от своего отражения, чтобы посмотреть на инспектора:

– Кто?

– Мужчина в плаще. Миссис Тернер впустила его.

– И кто это был?

– Она не знает. Этого мужчину она никогда раньше не видела. Может, у вас есть идеи, кто это мог быть?

– Если бы я могла, я бы вам сказала. Поверьте мне.

Лидия передернула плечами:

– Вот как. Нет, мой отец ничего не упоминал об этом. Вы думаете, что этот человек и был убийцей?

– А кто был вторым посетителем?

– Простите?

– Вы упомянули, что у моего отца было два посетителя сегодня вечером.

– А. Второй была его пациентка Делла Куксон.

Лидия сжала челюсть:

– Делла. Да, она посещала его несколько месяцев.

Она покачала головой:

– Хотела бы я знать. Делла – интересный случай.

– Ваш отец обсуждал с вами своих пациентов?

– Конечно. С сугубо профессиональной точки зрения.

– Почему она хотела поговорить с ним? Вы можете сказать хотя бы в общем?

– Вы думаете, она убила моего отца?

– Мы будем просматривать его записи, Лидия. Мы увидим все, что там есть.

Флинт кивнул:

– Что вы имеете в виду?

– Кроме двери в холл и французского окна, есть ли еще какой-нибудь способ попасть в комнату или выйти из нее?

– Нет. Ничего подобного.

Флинт кивнул. Этого ответа он и ждал.

– Спасибо, мисс.

И он оставил ее одну.

Спускаясь по лестнице, инспектор Флинт услышал, как Маркус Боуман забрасывает сержанта Хука вопросами:

– Что случилось? Что вам нужно? Куда вы дели Лидию? Где она?

– С ней все в полном порядке, мистер Боуман, – ответил инспектор. – У нее просто шок, вот и все.

Боуман направился к лестнице:

– Тогда позвольте мне увидеть ее, мне нужно с ней поговорить…

Флинт уперся ладонью в грудь молодого человека, удерживая его:

– Не сейчас, сэр. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– В чем дело? Что случилось?

– Доктор Ансельм Рис мертв, сэр. Убит. Его убили в течение последнего часа. – Это заставило Маркуса замолчать.

– Я должен спросить, где вы были сегодня вечером.

– Я… я был с Лидией. Все время. Она вам расскажет. Боже мой, вы же не хотите сказать, что думаете, будто я…

– Где вы были?

– В «Савое». Мы… мы ужинали там.

– А потом?

Последовало неловкое молчание:

– В клубе. В Сохо.

– В каком клубе?

– В «Пальмире».

– И во сколько вы ушли?

– Очень по-рыцарски с вашей стороны, сэр.

Боуман смотрел на него пустым взглядом:

– Ну, я… оставил здесь свою машину, видите ли.

Флинт отвел сержанта Хука в сторону:

– Да, сэр. Кого, сэр?

* * *

Джозеф Спектор сидел в одиночестве, рассеянно перебирая колоду карт. Флинт сел напротив него.

– Выглядите изможденным, – сказал старый фокусник, не поднимая глаз. – Похоже, утром вы не брились.

– Я работаю с полуночи.

Взгляд Спектора метнулся вверх:

– Кого-то убили, не так ли? Кто-нибудь, кого я знаю?

– Психиатра. Доктора Ансельма Риса.

– Рис мертв? И кто его убил?

Флинт сложил пальцы домиком. Так он делал, чтобы показать, что настроен серьезно:

– Как вы думаете, почему я сижу перед вами?

– Хорошо, – кивнул Джозеф Спектор. – Итак, экономка Олив Тернер, мы ей доверяем?

– Да. Доверяем.

– Почему?

– Туда можно попасть двумя способами. Через дверь и через французское окно. Оба были заперты изнутри.

– И все?

– Да. Поверьте мне, мы осматривали эту комнату несколько раз.

– Никаких следов оружия?

– Никаких.

– И двери никак не могли быть заперты снаружи?

– Никак. В обоих случаях ключ был в замке.

– Есть вероятность того, что с окном произвели какие-то манипуляции?

– Нет. Насколько я понимаю, Ансельму Рису перерезали горло в идеально закрытой комнате.

Джозеф Спектор улыбнулся:

– Ничего необычного. Стол. Книжные полки. О, и сундук.

– Что за сундук?

– Большой деревянный. Но его обыскали. Он был абсолютно пуст.

– Понятно. Мне нужно осмотреть его самому. Но, пожалуйста, продолжайте.

– Что-нибудь еще?

– Мы пытались выведать подробности у Деллы Куксон, но она молчит как рыба. Может, вы попробуете?

– Какая-то вечеринка?

– Да. Тизел – любитель такого рода мероприятий. Он любит музыку, танцы, выпивку, сигаретный дым.

– Вам же такое не нравится?

Спектор улыбнулся, разделил колоду карт на две части, а затем снова сложил их вместе.:

– Вы удивитесь, что можно вытерпеть ради внимательной публики.

– И как долго она пробыла на вечеринке?

– Точно не могу сказать, но знаю, что она была там в десять тридцать, но к одиннадцати уже уехала.

– На такси?

– Полагаю, что да. Дом Тизела, должен заметить, находится в Хэмпстеде.

Флинт кивнул:

– Так вы собираетесь рассказать мне или нет?

Спектор усмехнулся:

– Серьезнее, чем убийство?

– Для Бенджамина – да. Во время вечеринки его ограбили.

– И какое отношение это имеет к Делле Куксон?

– Так вы еще не читали врачебные записи?

Флинт покачал головой.

– Расскажите мне, – попросил Флинт.

И Спектор рассказал. Он начал пересказывать все, что видел сам, наряду с рассказами других присутствующих.

Он вышел в зал и резким взмахом руки заставил замолчать джазовое трио.

* * *

– Так что она взяла? – хотел знать Флинт.

– Только один предмет. Это была картина El Nacimiento – «Рождение» – «безумного испанца» Манолито Эспины.

– Почему вы так уверены, что ее взяла именно Делла?

– Не мог ли грабитель проникнуть в дом снаружи?

– Ну и ну. Это действительно очень странно.

– Что он вам сказал?

– Он хочет, чтобы я занялся этим делом.

Флинт с недоверием откинулся в кресле:

– С какой стати?

Спектор пожал плечами:

– Он доверяет мне. Знает, что у меня есть определенный талант к таким делам.

– Он сказал вам что-нибудь еще?

– Да. Он изложил мне свою версию событий прошлой ночи.

* * *

– Пойдемте со мной. Я хочу вам кое-что показать.

– Зачем ты привел меня сюда, Бенни? – игриво прошептала Делла в темноте.

– Пожалуйста, – сказал он, жестом приглашая Деллу подойти.

– Боже мой! – воскликнула Делла.

– Ага. – Тизел сиял от гордости. – Разве она не прекрасна?

– El Nacimiento Манолито Эспины, – объявил Тизел. – Разве она не божественна? – Делла уставилась на картину.

– Где вы ее взяли? – спросила Делла.

– Это… ослепительно. – Она не отрывала глаз от полотна. – Что вы собираетесь с ней делать?

– Делать? Делла, она моя. Я не должен ничего с ней делать.

– Вы не собираетесь разделить ее с другими, выставить на всеобщее обозрение или что-то в этом роде?

1 Охотничий костюм, отличительный знак солидного английского джентльмена (здесь и далее прим. пер.).

2 Парижский театр ужасов.

Скачать книгу

Смерть и фокусник бесплатное чтение

Том Мид Смерть и фокусник

Действующие лица

Часть первая. Рассказ вора (11 сентября 1936 года)

Глава I. Ядреная штука

Пятница, 11 сентября 1936 года

Глава II. Мисс смерть

Часть вторая. Рассказ лжеца (12–14 сентября 1936 года)

Антракт первый. Человек в длинном черном пальто

Суббота, 12 сентября 1936 года

Глава III. Три телефонных звонка

* * *

Глава IV. Та самая ночь

Глава V. El Nacimiento

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава VI. Der Schlangenmann

* * *

Глава VII. Дюфрейн-корт

Глава VIII. Пациент С

Глава IX. История болезни

* * *

* * *

Глава X. Краткий экскурс в проблему запертой комнаты

Понедельник, 14 сентября 1936 года

* * *

* * *

Действующие лица

Часть первая. Рассказ вора (11 сентября 1936 года)

Глава I. Ядреная штука

Глава II. Мисс смерть

Часть вторая. Рассказ лжеца (12–14 сентября 1936 года)

Антракт первый. Человек в длинном черном пальто

Глава III. Три телефонных звонка

Глава IV. Та самая ночь

Глава V. El Nacimiento

Том Мид
Смерть и фокусник