Вы не авторизовались

Арсен Люпен. Джентльмен-грабитель бесплатное чтение

Морис Леблан
Арсен Люпен. Джентльмен-грабитель

Original title: Arsène Lupin. Gentleman cambrioleur by Maurice Leblanc

Illustrated by Vincent Mallié

Published by arrangement with Daniela Bonerba and Syllabes Agency (France).

* * *

Благодарю Жерома и Бенжамена за ценные советы.

Венсан Малье

Арест Арсена Люпена

Сколько, однако, неожиданностей! А началось путешествие так безоблачно. И под такими счастливыми для меня звездами, каких никогда еще в жизни не бывало. «Прованс» – могучий, быстроходный, комфортабельный пароход, капитан – любезнейший человек на свете. Общество самое утонченное. Завязались приятные знакомства, все искали невинных развлечений. Ощущение, будто мы отделились от всего остального мира, предоставлены только сами себе, словно оказались на необитаемом острове, придавало общению особую прелесть, подталкивало к сближению.

Мы становились ближе…

Не знаю, задумывался ли кто-нибудь над тем, как много непредвиденного и неожиданного подстерегает горстку людей, вчера еще незнакомых друг с другом, а сегодня оказавшихся в самой тесной близости, затерянных в бескрайнем море под бескрайним небом, чтобы вместе пережить и яростный гнев океана с беснующимися волнами, и коварный покой уснувшей воды.

Путешествие – по сути, целая жизнь с ее грозами, великолепием, скукой и пестротой, что умещается всего в несколько дней. Очевидно, потому она и живется так жадно и лихорадочно, так торопливо и безоглядно, что конец ее виден с самого начала.

Но имеется – и уже довольно давно – некое явление, которое прибавляет еще одну краску к палитре ощущений, испытываемых странниками. Кочующий островок теперь не может чувствовать себя окончательно свободным от того мира, от которого он отделился. Связь никуда не девается, она ослабевает посреди полновластного океана и вновь крепнет по мере приближения к берегу. Беспроволочный телеграф – вот как зовется это явление. Голос вселенной, рассылающей свои новости загадочным, непостижимым путем. Воображение лишилось подмоги – металлических проводов, по которым бежали невидимые послания. Новая тайна не поддается силам воображения, она сама поэзия. Нужны крылья ветра, чтобы все-таки представить себе это новое чудо.

И вот, едва отплыв, мы уже чувствуем, что нам сопутствует, нас сопровождает, а порой и опережает далекий голос. Каждому из нас он нашептывает слова, что шлет оставленный нами мир. Двое друзей поговорили со мной. Десять, двадцать других передали грустные или шутливые слова прощания другим пассажирам на борту.

На второй день в пяти тысячах километров от Франции под густеющими грозовыми тучами к нам пришло по беспроволочному телеграфу следующее послание:

Арсен Люпен на борту, первый класс, блондин, правая рука ранена, едет один под фамилией Р…

Громовой раскат сотряс в эту минуту небо. Электрические волны не выдержали. Конец депеши исчез. От имени, под которым скрывался Арсен Люпен, осталась только первая буква.

Я уверен: если бы речь шла о любой другой депеше, телеграфист, стюард, капитан свято хранили бы тайну ее содержания. Но эта! Подобного рода сообщения прорвутся сквозь дамбу самой твердой сдержанности и молчаливости. В тот же день неведомо какими путями мы все узнали, что знаменитый Арсен Люпен находится среди нас.

Среди нас Арсен Люпен! Неуловимый грабитель, о чьих дерзких ограблениях газеты трубили вот уже не один месяц. Человек-загадка, с которым наш старина Ганимар, лучший сыщик на свете, вступил в поединок не на жизнь, а на смерть, и за подробностями его охоты все следили с неусыпным вниманием. Арсен Люпен, грабитель-джентльмен, который навещает только замки и который, побывав однажды ночью у барона Шормана, ушел с пустыми руками, оставив визитную карточку с такой припиской: «Арсен Люпен, грабитель-джентльмен. Вернусь, когда избавитесь от подделок». Тысячеликий Арсен Люпен – шофер, букмекер, спортсмен-звезда, маменькин сынок, старик, юнец, марселец-коммивояжер, русский доктор, испанец-тореро…

Неужели возможно, чтобы Арсен Люпен расхаживал по нашему, не такому уж большому, пароходу – да что я говорю! – по нашей палубе первого класса, где мы постоянно встречаемся то в кают-компании, то в салоне, то в курительной?! Что же? Арсеном Люпеном может оказаться вот этот господин?.. Или вон тот?.. Или мой сосед по столу?.. Или по каюте?!

– Гадать двадцать четыре часа, помноженные на пять?! Нет, это невыносимо! – воскликнула мисс Нелли Андердаун. – Я надеюсь, его арестуют!

Подняла на меня глаза и прибавила:

– Господин Андрези, вы успели подружиться с капитаном. Скажите, вы что-нибудь узнали от него?

Ради мисс Нелли мне бы хотелось знать все на свете! Она была восхитительна и, где бы ни появилась, сразу оказывалась в центре внимания. Ее красота ослепляла не меньше ее богатства. Она стала нашей королевой и обзавелась свитой преданных обожателей.

Мисс Нелли выросла во Франции, под крылом матери-француженки, а теперь плыла к отцу, мистеру Андердауну, миллионеру, в Чикаго. Ее сопровождала подруга, леди Джерланд.

Едва увидев мисс Нелли, я определил себя в ее свиту и приготовился к необременительному флирту. Но стремительный ход нашего судна мигом увлек меня дальше, и я уже не мог смотреть без сердечного трепета в ее большие темные глаза. Мне казалось, что мое поклонение она принимает не без благосклонности. Мисс Нелли поощряла улыбкой мое остроумие и с любопытством выслушивала рассказы, поддерживая огонь моего усердия легким дуновением симпатии.

Соперника я увидел лишь в одном молодом человеке, красивом, элегантном и очень сдержанном. Мне показалось, что его сдержанность приятнее мисс Нелли, чем моя парижская живость.

Когда мисс Нелли задала мне свой вопрос, этот молодой человек был как раз от нее неподалеку среди других ее обожателей. Мы удобно расположились в шезлонгах на палубе и дышали чудесно свежим, после вчерашней грозы, воздухом.

– Не знаю ничего определенного, мадемуазель, – ответил я и прибавил: – А почему бы нам самим не заняться расследованием, взяв за образец неподражаемого Ганимара, личного врага Арсена Люпена? Мы справимся не хуже.

– Какая самонадеянность!

– Почему? Вы думаете, это трудно?

– Я думаю, что очень.

– Вы ошибаетесь. Не забывайте, сколько у нас преимуществ.

– И каких же?

– Мы очень много знаем. Первое: Люпен взял фамилию, которая начинается с буквы «Р»…

– Весьма расплывчатые сведения.

– Второе: он едет один.

– Это важно?

– Третье: он блондин.

– И что же?

– А то, что мы изучим список пассажиров и будем действовать методом исключения.

Список был у меня в кармане, я достал его и быстро просмотрел.

– Только тринадцать человек заслуживают нашего внимания, – сообщил я.

– Всего-навсего тринадцать?

– В первом классе да. Среди этих тринадцати персон, чья фамилия начинается на букву «Р», девять едут с женами, детьми и слугами. В одиночестве путешествуют только четверо: маркиз де Реверди…

– Секретарь посольства, я с ним знакома, – прервала меня мисс Нелли.

– Майор Роусон.

– Мой дядя, – сказал один из молодых людей.

– Господин Ривольта…

– Я здесь! – откликнулся молодой итальянец с густой черной бородой, также принадлежавший к свите мисс Нелли.

– Вас трудно принять за блондина, – улыбнулась она.

– Стало быть, делаем вывод: последнее имя в списке – тот, кого мы ищем.

– И кто же это?

– Это господин Розен. Кто-нибудь знаком с ним?

Все молчали. Мисс Нелли обратилась к тому самому молодому человеку, чья преданность нашей королеве была так мне неприятна, и спросила:

– А вы что скажете, господин Розен?

Все посмотрели в его сторону и отметили: он блондин.

Признаюсь, мне стало не по себе. По взволнованному молчанию присутствующих я понял: остальные чувствуют примерно то же самое, что и я, – у всех перехватило дыхание. Было бы абсурдом заподозрить преступника в этом безупречном молодом человеке.

– Что я скажу? – переспросил он. – Что успел провести точно такое же расследование и рассудил точно так же, как вы: из-за моей фамилии, одинокого путешествия и цвета волос меня надо арестовать.

Говоря это, он изменился в лице. Его губы, две тонкие твердые линии, стали еще тоньше и побелели. Зато глаза покраснели. Но, разумеется, он шутил. Однако все мы находились под впечатлением от его тона.

Простодушная мисс Нелли спросила:

– Но рука-то у вас не ранена?

– Верно, не ранена, – согласился молодой человек. – Нет ни одной приметы.

Нервным движением он засучил рукав и показал свою руку. Я вздрогнул. Мои глаза встретили взгляд мисс Нелли: молодой человек показал левую руку, а я точно помнил, что ранена была правая. Я открыл было рот, чтобы высказать свое замечание, но наше внимание отвлекла леди Джерланд, подруга мисс Нелли, которая чуть ли не бежала, направляясь к нам. Ее усадили, ее окружили, она никак не могла отдышаться, наконец отдышалась и с трудом проговорила:

– Мои украшения… Мой жемчуг… Все украдено!..

Нет, украдено было не все. Самым удивительным оказался придирчивый подход грабителя.

Из звезды с бриллиантами, подвески с рубинами-кабошонами, ожерелий и браслетов были вынуты камни – не все и не самые крупные камни, но самой чистой воды и наилучшей огранки. Те, что стоят дороже, а места занимают меньше. Оправы валялись тут же на столе. Я видел их собственными глазами. Да и все видели. Лишенные своей главной красы, они лежали растоптанными цветами, у которых оборвали самые яркие, сияющие лепестки.

Чтобы проделать такую работу, надо было за не слишком долгое время, пока леди Джерланд пила чай, проникнуть среди бела дня в ее каюту из коридора, где постоянно кто-то ходит, найти мешочек, спрятанный на дне шляпной коробки, и потом с невероятным тщанием отобрать камни!

Все мы вскрикнули в один голос. Наше мнение было единодушным: это сделал Арсен Люпен! Его почерк. В самом деле, кто еще мог совершить такую невероятно сложную и столь продуманную кражу? Трудно надежно спрятать целые украшения, однако ничего не стоит утаить отдельные камушки – жемчужину, изумруд, сапфир!

И что же случилось дальше? А вот что: во время обеда два места справа и слева от месье Розена остались пустыми. Вечером стало известно, что его вызвал к себе капитан.

После ареста Розена – а в справедливости этой меры не усомнился никто – все вздохнули с облегчением. Вечером играли в салонные игры, потом танцевали. Особенно оживленной была мисс Нелли. Наблюдая ее беспечную веселость, я понял, что ухаживание Розена, может быть, ей и нравилось, но теперь она о нем и думать забыла. Очарование мисс Нелли покорило меня бесповоротно. В полночь при серебряном свете луны я поведал ей о своей безграничной преданности с жаром, который, как мне показалось, не оставил ее равнодушной.

На следующий день, ко всеобщему изумлению, молодого человека отпустили. Выяснилось, что улик против господина Розена недостаточно. Он был сыном крупного негоцианта из Бордо, документы у него были в безукоризненном порядке, и в столь же безукоризненном порядке – руки, как левая, так и правая.

– Документы! Свидетельство о рождении! – возмущались противники Розена. – Да Арсен Люпен достанет какие угодно документы! И рана у Люпена была фальшивая! Он ее тоже подделал!

Им возражали, что во время кражи господин Розен прогуливался по палубе и все его видели.

– Да такому ловкачу, как Арсен Люпен, не обязательно самому присутствовать при краже, – возражали противники.

Что возразишь на такой довод? Это немедленно зажимало рты несогласным. Тем более нечего было противопоставить и тому, что, кроме Розена, в первом классе другого одинокого блондина не было. А значит, о ком сообщала телеграмма?!

Когда появившийся незадолго до обеда Розен отважно направился к нашей группе, мисс Нелли и леди Джерланд встали и удалились. Он внушал им страх.

Час спустя пассажиры всех классов и весь обслуживающий персонал парохода были оповещены запиской, которую передавали из рук в руки: господин Луи Розен заплатит десять тысяч франков тому, кто обнаружит Арсена Люпена или найдет похищенные драгоценные камни! «А если никто не придет мне на помощь против этого бандита, я расправлюсь с ним сам!» – такими словами завершил Розен свое послание.

Розен против Арсена Люпена, или, точнее, Арсен Люпен против Арсена Люпена! Поединок обещал быть увлекательным!

Два дня мы смотрели, как Розен бегает по всему пароходу, заглядывает во все углы, расспрашивает всех подряд. Ночью видели тень Розена – она скользила по палубам, подстерегая грабителя.

Капитан тоже не сидел сложа руки. Он обшарил пароход сверху донизу, обыскал все каюты без исключения под вполне справедливым предлогом: драгоценные камни могут быть спрятаны где угодно, но только не в каюте похитителя.

– В конце концов, что-то да будет найдено, не так ли? – спросила меня мисс Нелли. – Пусть он самый искусный вор, но не волшебник же! Он не может сделать бриллианты и жемчуг невидимыми!

– Может, – возразил я. – Ведь никто не пробовал вспороть подкладки всех наших шляп, пиджаков и пальто.

Я указал на мой кодак, с помощью которого каждую секунду запечатлевал любое ее движение.

– В таком вот футляре поместятся все драгоценные камни леди Джерланд! Ходи делай вид, что фотографируешь, – и ты в безопасности.

– Говорят, что нет такого грабителя, который не оставил бы после себя улики.

– Есть, и это Арсен Люпен.

– Почему вы так считаете?

– Потому что он думает не только о самой краже, но устраняет все, что может его подвести.

– Вначале вы верили в свои силы.

– С тех пор я увидел его в деле.

– И что же?

– Думаю, что мы потеряем даром время.

И действительно, никакие предпринятые меры не принесли результата. Более того, капитан лишился своих часов. Он пришел в ярость, удвоил усилия, стал следовать за Розеном по пятам и то и дело вызывал его к себе. На следующий день – какая милая шутка! – часы нашлись среди воротничков помощника капитана.

Кражи Арсена Люпена имели вид фокусов, веселых розыгрышей, шуток. Воровство было его призванием и любимым развлечением. Похоже, господин Люпен забавлялся постановкой пьес и заставлял играть в них всех подряд. Сам же, оставаясь невидимкой, хохотал за кулисами: наблюдал, как послушно бегают актеры, исполняя его замыслы.

Нет сомнения, мы имели дело со своеобразным художником. Наблюдая за Розеном, упрямым и мрачным, я думал, что бедняге приходится играть в своем спектакле две совсем противоположные роли, и не мог не отдавать ему дани восхищения.

На следующую ночь вахтенный офицер услыхал какие-то стоны в самом темном углу палубы. Он подошел и увидел лежащего на полу человека со связанными руками и головой, обернутой толстым серым шарфом. Человека развязали, шарф размотали, и несчастный оказался… Розеном!

Да, это был Розен, вышедший охотиться на преступника. Розен, который был пойман и ограблен. На визитной карточке, приколотой булавкой к его сюртуку, значилось:

Арсен Люпен с благодарностью принимает десять тысяч франков от господина Розена.

На самом деле в бумажнике было двадцать купюр по тысяче франков. Разумеется, бедолагу обвинили в том, что он ограбил сам себя. Хотя, согласимся, довольно трудно связать самого себя таким образом. Как потом установили, почерк на карточке ничуть не походил на руку Розена, зато он был точь-в-точь почерком Люпена, образец которого был опубликован в газете, а газета нашлась у кого-то на пароходе.

Итак, Розен не Арсен Люпен. Розен – это Розен, сын негоцианта из Бордо! Арсен Люпен вновь подтвердил свое присутствие среди нас, причем столь ужасным образом!

Всех на пароходе охватила паника. Пассажиры боялись оставаться в одиночестве у себя в каютах, не решались заглядывать в дальние углы судна. Все держались только надежных знакомых. Но и между таковыми проскальзывал холодок недоверия. Опасность исходила уже не от какого-то конкретного человека, опасность подстерегала каждого и повсюду. Арсен Люпен… Он был везде. Наше возбужденное воображение наделило его всемогуществом и безграничными возможностями. Верили в его способность преображаться. Подозрение не обошло ни почтенного майора Роусона, ни аристократа маркиза Равердана, а следом и такого-то и такую-то… Да-да. Недоверия не избежали ни женщины, ни дети, ни слуги!

Новые беспроволочные депеши не сообщали ничего нового. А может быть, капитан ничего не желал нам сообщать и молчал как рыба. Его безмолвие нас не могло успокоить. Последний день казался нескончаемым. Все жили в каком-то лихорадочном ожидании. Ждали несчастья. На этот раз будет уже не ограбление, не нападение. Это будет убийство. Думать, что Арсен Люпен ограничится невинными шутками, было бы ребячеством. Он стал полноправным хозяином парохода, доказав невозможность призвать его к ответу, отныне ему стало все подвластно, он распоряжался жизнями и имуществом.

Признаюсь, это время было для меня самым сладостным, потому что принесло мне благосклонность мисс Нелли. Трепетная от природы, она находилась под впечатлением грозных событий и бессознательно искала подле меня защиты и безопасности. Я был счастлив их ей предложить.

В душе я благословлял Арсена Люпена. Кто, как не он, помог нам сблизиться. Благодаря ему я мог утопать в самых ослепительных мечтах. Мечтах о любви и мечтах гораздо более земных, почему бы мне в этом не признаться? Андрези – старинный пуатевенский род, но с веками наш герб утратил позолоту. Так почему бы достойному отпрыску достойного семейства не мечтать вернуть ему былое величие?

Я чувствовал, что мои мечты не претят Нелли. Ее смеющиеся глаза разрешали мне мечтать. Ее ласковый голос позволял надеяться.

До последнего мига стояли мы рядом на палубе, опершись на леер, и смотрели, как к нам приближается американский берег.

Никто больше не искал, не подозревал. Все ждали. Начиная с первого класса и до палубы, где теснились эмигранты, все ждали великой минуты, когда разрешится неразрешимая загадка: кто среди нас Арсен Люпен? Под каким именем таится прославленный грабитель?

И эта минута настала. Доживи я до ста лет, я буду помнить ее во всех мельчайших подробностях.

– Как вы бледны, мисс Нелли, – сказал я своей спутнице, которая, едва не теряя сознание, опиралась на мою руку.

– И вы тоже! – ответила она. – Вы переменились в лице!

– Неудивительно! Наступает незабываемая минута! Я счастлив прожить ее вместе с вами, мисс Нелли. Надеюсь, она не изгладится из вашей памяти и будет иногда напоминать вам о себе…

Мисс Нелли меня не слушала, ее лихорадило от возбуждения. Спустили сходни. Но прежде чем выпустить нас на свободу, на пароход поднялись таможенники, чиновники, люди в мундирах.

Мисс Нелли едва слышно проговорила:

– Если бы я узнала, что Арсен Люпен исчез во время путешествия, я бы не удивилась.

– Предпочел гибель бесчестию, бросился в Атлантический океан, лишь бы не попасть в тюрьму?

– Оставьте ваши шутки, – оборвала она меня.

Внезапно дрожь пробежала по всему моему телу, и мисс Нелли спросила, что со мной.

– Видите маленького старичка перед сходнями?

– С зонтиком, в оливковом рединготе?

– Это комиссар Ганимар.

– Ганимар?

– Да, знаменитый сыщик, который поклялся, что арестует Арсена Люпена лично. Теперь я понимаю, почему к нам не поступало никаких сведений из-за океана. Ганимар дожидался в Америке, а он не любит, чтобы кто-то совал нос в его дела.

– Так, значит, Арсену Люпену не избежать ареста?

– Как знать? Ганимар видел его только переодетым и в гриме. Он знает только его подставное имя…

– Ах, как бы мне хотелось посмотреть, как его арестуют! – воскликнула мисс Нелли с присущим женщинам безжалостным любопытством.

– Наберемся терпения. Конечно, Арсен Люпен уже заметил своего недруга. Он предпочтет сойти одним из последних, подождет, когда зрение старичка утомится.

Пассажиры начали сходить на берег. Опершись на зонтик, Ганимар стоял с безразличным видом, едва удостаивая взглядом толпу, стекающую по сходням. Я заметил, что позади сыщика стоит офицер с нашего парохода и время от времени, наклоняясь, что-то ему сообщает. Маркиз де Равердан, майор Роусон, итальянец Ривольта прошли мимо него – и еще множество, множество других пассажиров. Я заметил, что к ним приближается Розен. Бедный Розен! Мне кажется, он еще не оправился от свалившихся на него неприятностей!

– Может, все-таки он? – шепнула мне мисс Нелли. – Как вы думаете?

– Я думаю, что любопытно сделать снимок Розена вместе с комиссаром Ганимаром. Сфотографируйте моим фотоаппаратом, у меня руки заняты.

Мисс Нелли не успела им воспользоваться. Розен уже проходил мимо встречавших. Офицер наклонился, что-то шепнул на ухо Ганимару, тот слегка пожал плечами – и вот уже Розен удаляется.

– Господи! Да кто же, в конце концов, Арсен Люпен?

– Да! Кто же? Кто же? – громко повторила мисс Нелли.

На палубе оставалось человек двадцать, не больше. Она с волнением присматривалась к каждому, боясь узнать и не узнать в одном из них преступника.

– Мы не можем больше ждать, – сказал я мисс Нелли.

Пропустил ее вперед и последовал за ней. Мы не сделали и десяти шагов, как нас остановил комиссар Ганимар.

– В чем дело? – воскликнул я.

– Одну минуту, месье, не стоит торопиться.

– Но я сопровождаю мадемуазель.

– Одну минуту, – повторил еще более властно Ганимар.

Он пристально вгляделся мне в лицо, наши глаза встретились, и комиссар сказал:

– Арсен Люпен, если не ошибаюсь?

– Ошибаетесь, меня зовут Бернар д’Андрези.

– Бернар д’Андрези умер три года тому назад в Македонии.

– Если Бернар д’Андрези умер, то я призрак. Но это не так. Вот мои документы.

– Это его документы, и я с удовольствием расскажу, откуда они у вас.

– Не трудитесь! Арсен Люпен сел на пароход под фамилией, которая начиналась с буквы «Р»!

– Очередная фальшивка, Люпен! Вы хотели навести всех на ложный след. Вы отличный игрок, старина, но удача вам изменила. Покажите же, что умеете проигрывать достойно.

Я еще колебался. Ганимар хлопнул меня по руке, и я вскрикнул от боли. Удар пришелся по ране, которая еще не зажила и о которой говорилось в телеграмме. Что ж, пришлось смириться. Я повернулся к мисс Нелли. Она слушала наш разговор, бледная, готовая упасть в обморок. Наши взгляды скрестились, я опустил взгляд на кодак, который передал ей. Мне показалось – я был уверен, – что она все поняла. Да, за замшевой подкладкой футляра я спрятал бриллианты и жемчуг леди Джерланд и двадцать тысяч Розена, а потом перед встречей с Ганимаром вручил все ей.

Клянусь! В самый грозный миг, когда Ганимар и двое его подручных окружили меня, мне все было безразлично – арест, враждебность толпы. Я думал лишь об одном: как поступит мисс Нелли?

Она держала в руках неопровержимое доказательство моей вины. Что она сделает?

Погибель придет ко мне из ее нежных рук? Она предаст меня? Погубит? Станет мстительным, безжалостным врагом? Или ее женское сердце, смягченное невольной симпатией ко мне, не забудет об этой симпатии и, даже преисполнившись презрения, найдет в себе каплю снисходительности?

Мисс Нелли прошла мимо меня. Я отдал ей низкий молчаливый поклон. Замешавшись в толпу пассажиров, она спускалась по сходням, держа мой кодак в руках.

«Конечно, – раздумывал я, – она не станет передавать его прилюдно. Она отдаст его потом, через час или два…»

Мисс Нелли неловко споткнулась на сходнях и уронила кодак в воду, которая все еще разделяла пристань и пароход. Я провожал ее глазами. Изящная ее фигурка смешалась с толпой и растворилась в ней. Конец. Всему конец.

На секунду я замер, полный печали, нежности и благодарности, и, к великому изумлению комиссара Ганимара, произнес:

– Как же горько не быть честным человеком…

Вот что одним зимним вечером Арсен Люпен рассказал мне о своем аресте. Некое стечение обстоятельств, о которых я когда-нибудь напишу рассказ, связало нас… Неужели дружбой? Да, смею надеяться, что Арсен Люпен удостоил меня своей дружбы и что именно дружба приводит его время от времени неожиданно ко мне в дом, чтобы он осветил мой рабочий кабинет своей искрометной веселостью счастливого баловня судьбы, который словно бы не знает ничего, кроме удач и улыбок.

Как он выглядит? Как бы это получше сказать… Я видел Арсена Люпена два десятка раз, и всякий раз это был новый человек. Нет, не совсем так – человек, чей облик исказили двадцать зеркал, оставив ему его глаза, неотъемлемое изящество движений и фигуры и присущий ему характер.

– Я уже и сам не знаю, каков на самом деле, – говаривал Арсен Люпен. – Во всяком случае, в зеркале я себя не узнаю.

Шутка, парадокс и в то же время правда для тех, кто встречался с ним, не подозревая о его искусстве перевоплощения, о его умении гримироваться, менять мимику и чуть ли не черты лица.

– Всегда ходить с одним и тем же лицом? Стать узнаваемым, чтобы подвергаться опасности? Зачем мне это? – с улыбкой спрашивал он. – За меня говорят мои дела.

И добавлял не без гордости:

– Пусть ошибаются, говоря: вот он, Арсен Люпен. Но безошибочно определяют: это дело рук Арсена Люпена!

Кое-какие из его приключений я постараюсь припомнить – из тех, какими он счел возможным поделиться со мной зимними вечерами в тишине моего кабинета…

Арсен Люпен в тюрьме

Недостоин называться туристом тот, кто не путешествовал по берегам Сены и, следуя за ее течением и направляясь от руин аббатства Жюмьеж к руинам аббатства Сен-Вандрий, не обратил внимания на небольшой средневековый замок Малаки. Он горделиво увенчивает скалу среди плавных речных вод. Мост, изогнувшийся аркой, соединяет берег с воротами замка, а его башни словно выросли из темного гранита скалы, послужившей ему основанием. Эту скалу могучая конвульсия земли оторвала когда-то от неведомой нам горы и швырнула в реку. Теперь вокруг нее текут мирные речные воды, шелестит прибрежный тростник и подпрыгивают на мокрых камнях трясогузки.

История Малаки грозна, как его гранитные башни. Его стены помнят битвы, осады, грабежи и кровавую резню. На деревенских посиделках в кантоне Ко с содроганием повествуют о преступлениях в этом замке. Много с ним связано тайн и легенд. Говорят, что когда-то подземный ход вел из него в аббатство Жюмьеж и в замок Агнессы Сорель, «Дамы Красоты» Карла VII.

Теперь древнее гнездо героев и разбойников облюбовал барон Натан Каорн – барон Вельзевул, как прозвали его на бирже, где он неправдоподобно быстро разбогател. Хозяева Малаки обнищали и продали за кусок хлеба достояние славных предков. Барон разместил в замке обожаемую им коллекцию мебели, картин, фаянса и деревянной резьбы. Он жил один с тремя слугами. Никто не переступал порога замка, никто не любовался на стенах старинных залов тремя полотнами Рубенса, двумя картинами Ватто, барельефом Жана Гужона и многими другими чудесами, приобретенными за бумажные банковские билеты у богатых завсегдатаев аукционов.

Барон Вельзевул жил в постоянном страхе. Он трепетал не за себя, а за свои обожаемые сокровища, собранные с такой страстью и прозорливой тщательностью, что ни один, даже самый хитроумный торговец не мог похвастаться, что ввел его в заблуждение. Барон любил свою коллекцию. Он любил ее жадно, как скупец, и ревниво, как влюбленный.

Каждый вечер на закате ворота с железными накладками запирались по обоим концам моста, закрывая путь на него и во внутренний двор. При малейшем шуме электрические звонки дребезжали, тревожа тишину. Со стороны реки бояться было нечего – скала отвесно поднималась.

И вот в сентябре в пятницу в замок, как обычно, пришел почтальон. И как обычно, створку ворот с железными накладками приоткрыл сам барон. Он пристально вгляделся в почтальона, словно не был знаком уже много лет с этим добродушным, веселым крестьянином.

– Это по-прежнему я, господин барон, – сказал почтальон с улыбкой. – Пока никто другой не надел мою тужурку и фуражку.

– Как знать, – пробормотал барон.

Почтальон передал ему стопку газет и прибавил:

– А у меня, господин барон, для вас кое-что новенькое.

– Что же?

– Письмо. К тому же заказное.

Барон жил отшельником: у него не было друзей, которые бы о нем беспокоились, он никогда не получал писем. Письмо, да еще заказное, показалось ему дурным предзнаменованием и пробудило беспокойство. Откуда мог взяться корреспондент, нарушивший его уединение?

– Распишитесь вот здесь, господин барон.

Барон неохотно расписался. Взял письмо, подождал, пока почтальон скроется за поворотом, походил немного взад и вперед, облокотился на парапет моста и разорвал конверт. В нем лежал листок бумаги в клетку с пометкой сверху от руки: «Тюрьма Санте, Париж». Барон взглянул на подпись: «Арсен Люпен». Весьма озадаченный, он принялся за чтение.

Господин барон,

в галерее, соединяющей ваши две гостиные, висит чудная картина Филиппа де Шампаня, я от нее в восторге. Ваши Рубенсы тоже вполне в моем вкусе и маленький Ватто тоже. В правой гостиной хорош сервант Людовика XIII, гобелены Бове, столик ампир Жакоба и поставец эпохи Возрождения. В гостиной слева мне мила вся витрина с украшениями и миниатюрами.

На этот раз я ограничусь перечисленным и думаю, что пересылка вас не затруднит. Прошу вас тщательно упаковать все и отправить на мое имя с оплаченной доставкой на вокзал Батиньоль через неделю. Если же интересующие меня предметы не поступят вовремя, я займусь перевозкой сам в ночь со среды на четверг, 28 сентября. И тогда уж не ограничусь вышеперечисленным.

Приношу свои извинения за доставленные хлопоты и прошу принять изъявление моих самых почтительных чувств.

Арсен Люпен

P. S. Ни в коем случае не посылайте мне большого Ватто. Хотя вы и заплатили за него в «Отеле де Вант» на аукционе тридцать тысяч франков, это копия. Оригинал сжег Баррас во время оргии в эпоху Директории. Можете проверить по неизданным «Мемуарам» де Гара.

Цепь Людовика XV меня тоже не интересует, скорее всего, это тоже подделка.

Барон Каорн был вне себя. Он лишился бы покоя из-за любого письма, но получить послание от Арсена Люпена!

Усердный читатель газет, барон пристально следил за событиями в преступном мире, и ни один из дьявольских подвигов знаменитого грабителя не прошел для него незамеченным. Он знал, что Люпен был арестован в Америке своим недругом комиссаром Ганимаром, что его судили, с большим трудом доказав вину, и теперь он сидит в тюрьме. Но он знал и другое: от Арсена Люпена можно было ждать чего угодно! Откуда, спрашивается, он знает замок как свои пять пальцев, знает, где висят картины, гобелены, стоит мебель? Замок, в котором никто никогда не бывал?! От такого волосы шевелились на голове. Кто мог рассказать ему, если никто этого не видел?..

Барон поднял глаза и взглянул на грозные стены Малаки, на гранитную скалу, на которой они высились, на глубокую воду, что их окружала, и передернул плечами. Право, ему нечего бояться. Ни один человек в мире не способен проникнуть в святая святых, где хранятся его сокровища.

Ни один человек – это понятно. Но Арсен Люпен? Для Арсена Люпена не существует стен, мостов и запоров. Помогут ли самые продуманные меры предосторожности, самые надежные стражи, если он задумал ограбление?

В тот же день барон написал в префектуру полиции Руана, приложил письмо Люпена и попросил помощи и защиты.

Ответ не заставил себя ждать. Барону сообщили, что вышепоименованный Арсен Люпен в настоящее время находится в тюрьме Санте под надежной охраной, не имеет возможности отправлять корреспонденцию, поэтому полученное сообщение – дело рук какого-то шутника. Логика, здравый смысл и все факты непреложно свидетельствовали об этом. Тем не менее для вящей предосторожности был приглашен эксперт-графолог, который изучил бы письмо. Он исследовал почерк и вынес вердикт: несмотря на «некоторое сходство», нельзя сделать вывод, что это рука Арсена Люпена. «Некоторое сходство»! Барону запомнились только эти слова, внушавшие ледяной ужас. По его мнению, их было достаточно, чтобы в дело вмешалась полиция. Его страхи только возросли. Он без конца перечитывал письмо. «Я займусь перевозкой сам». И дата, от которой стыла кровь: в ночь с 27 на 28 сентября.

Барон мучился подозрениями и молчал, не решаясь довериться собственным слугам, так как больше не полагался на их преданность. Вместе с тем он впервые за долгие годы почувствовал необходимость с кем-то поговорить, а то и получить совет. Оставленный без помощи стражами правосудия, он не надеялся защитить себя собственными силами и готовился ехать в Париж, чтобы отыскать какого-нибудь полицейского ветерана и умолять его о поддержке.

Прошло два дня, а на третий барон, развернув местную газету «Ревей де Кодбек», вздрогнул от радости. На одной из страниц значилось:

Имеем удовольствие сообщить вам, что в нашем городе вот уже три недели пребывает комиссар Ганимар, один из ветеранов службы общественной безопасности. Господин Ганимар стал европейской знаменитостью, арестовав Арсена Люпена, и теперь отдыхает от своих подвигов, занимаясь рыбной ловлей.

Ганимар! Вот какой помощник нужен барону! Кто лучше терпеливого опытного Ганимара справится с дерзкими планами Люпена?

Барон не колебался ни секунды. Шесть километров, отделявшие замок от Кодбека, он прошел скорым шагом, словно его несла на крыльях сама спасительная надежда.

В Кодбеке он всеми правдами и неправдами старался раздобыть адрес знаменитого комиссара, но безуспешно, пока наконец на набережной не обнаружил вывеску газеты «Ревей». Редактор оказался на месте, и барон изложил свою просьбу. Подведя гостя к окну, редактор произнес:

– Ищете Ганимара? Вы найдете его среди рыбаков на нашей набережной. Я и сам познакомился с ним там же, причем совершенно случайно, прочитав имя на удочке. Погодите-ка, видите того невысокого старичка под деревьями по ту сторону аллеи? Это он.

– В сюртуке и соломенной шляпе?

– Именно. Любопытная личность. Слова не вытянешь, до того угрюм.

Через пять минут барон уже стоял перед комиссаром, он представился и попытался завязать разговор. Ничего у него не получилось. Тогда он перешел к делу и рассказал все, что произошло. Старичок выслушал барона молча, не сводя глаз с поплавка, потом повернул к нему голову, смерил взглядом с головы до ног и с выражением глубокого сочувствия сказал:

– Месье, не в привычках грабителей предупреждать тех, кого они собираются обворовать. Арсен Люпен, в частности, никогда такого не практиковал.

– Но, однако же…

– Поверьте, месье, заподозри я малейшую опасность, я бы отложил все свои дела ради удовольствия снова повидаться с милейшим Люпеном. Но молодой человек сейчас под замком.

– А что, если он сбежит?

– Из Санте не сбежишь.

– А если он…

– Он не лучше других.

– А все-таки если…

– А все-таки если он сбежит, я снова его поймаю. Пока же спите себе спокойно и не распугивайте моих уклеек.

Разговор был окончен. Барон вернулся домой, немного успокоенный уверенностью комиссара Ганимара. Он проверил запоры, последил за слугами и два дня провел почти спокойно, уверяя себя, что испугался химеры. Действительно, комиссар Ганимар прав, грабители никогда не предупреждают об ограблениях.

Назначенный срок приближался. Утром в среду, 27 сентября, ничего особенного не случилось. В три часа мальчик принес телеграмму.

На вокзале никакой посылки. Приготовьте все к завтрашнему дню. Арсен.

Барона вновь охватила паника. Причем до такой степени, что он даже подумал, не выполнить ли требование Арсена Люпена?

Но он побежал в Кодбек. Ганимар сидел на складном стуле с удочкой на том же самом месте. Без единого слова барон протянул ему телеграмму.

– И что? – спросил комиссар.

– Значит, завтра!

– Что завтра?

– Ограбление! У меня унесут картины!

Ганимар оставил удочку, сложил на груди руки и повернулся к барону.

– Вы всерьез думаете, что я буду заниматься вашими глупостями? – спросил он.

– Какое вознаграждение вы попросите за присутствие в замке в ночь с 27 на 28 сентября?

– Ни единого су. Оставьте меня в покое.

– Назначьте любую цену. Я богат. Я очень богат.

Столь неделикатное предложение покоробило комиссара, и он повторил:

– Я здесь в отпуске и не имею права вмешиваться…

– Никто об этом не узнает. Я даю вам слово молчать. Что бы ни произошло!

– Да ничего не произойдет.

– Скажите, сумма в три тысячи франков покажется вам достаточной?

Комиссар взял понюшку табака, подумал и сказал:

– Так и быть. Но заранее вас предупреждаю, что вы напрасно потратите деньги.

– Для меня это не имеет значения.

– Ну, раз так… В конце концов, может случиться всякое. У нашего ловкача Люпена всегда море помощников. Вы уверены в ваших слугах?

– Если честно…

– Хорошо. Не будем на них рассчитывать. Я вызову телеграммой двух надежных парней, они обеспечат нам безопасность. А пока ступайте, не нужно, чтобы нас видели вместе. До завтра. Я буду к девяти часам.

Назавтра – в день, назначенный Арсеном Люпеном для визита, – барон Каорн осмотрел свой арсенал, почистил и зарядил револьвер и прошелся по окрестностям замка. Ничего необычного на глаза ему не попалось. Вечером в половине девятого он отпустил слуг. Те жили в дальнем крыле замка окнами на дорогу. Оставшись один, барон тихонько отпер ворота. Вскоре он услышал шаги. Комиссар Ганимар представил ему своих помощников – двух здоровенных парней с бычьими шеями и мускулистыми руками. Потом комиссар ознакомился с внутренним расположением замка, задал кое-какие вопросы, тщательно запер и забаррикадировал все двери в залы, которые могли подвергнуться опасности. Он простучал стены, проверил полы под коврами и посадил помощников в центральной галерее.

– Не зевайте, ребята. Мы здесь не затем, чтобы дрыхнуть. При малейшем шуме открывайте окно во двор и зовите меня. Внимание на воду! Десять метров вверх по скале для этого молодчика – легкая прогулка.

Он запер помощников, положил ключ в карман и сказал барону:

– А теперь и мы займем свои посты.

Сам Ганимар собирался провести ночь в маленькой привратницкой, устроенной в стене у главных ворот замка. Одно ее окошко выходило на мост, другое – во внутренний двор с колодцем посередине.

– Вы мне сказали, господин барон, что в подземелье можно было попасть через колодец, но этот вход давным-давно перекрыт.

– Именно так.

– Стало быть, если не существует другого хода, известного только Арсену Люпену, что весьма сомнительно, за этот мы можем быть спокойны.

Ганимар поставил рядком три стула, удобно улегся на них, закурил трубку и сказал:

– Похоже, господин барон, если уж я взялся за такую тупую работенку, мне очень захотелось пристроить мансарду к тому домишке, где собираюсь закончить свои дни. Когда расскажу об этом нашему дружку Люпену, он животик надорвет.

Барону было не до смеха. Со всевозрастающим беспокойством он вслушивался в тишину. Время от времени подходил к колодцу и тревожно в него вглядывался.

Одиннадцать часов… Бум! Бум! Часы начали бить полночь.

Барон схватил Ганимара за руку, тот мгновенно вскочил.

– Слышите?

– Да.

– Что это было?

– Мой храп.

– Да нет, прислушайтесь.

– Автомобильный рожок.

– Ну и?

– Ну, я не думаю, что Люпен воспользуется автомобилем как тараном и вломится к вам в замок. На вашем месте, господин барон, я бы мирно спал, как делал это я и собираюсь сделать снова. Спокойной ночи.

Больше ничего тревожного в эту ночь не было. Ганимар погрузился в сон, и барон имел честь слышать его спокойное ровное похрапывание.

На рассвете барон и комиссар покинули привратницкую. Вокруг все дышало глубоким покоем: замок, сонная река, прибрежный тростник. Барон затрепетал от радости, Ганимар сохранял присущую ему невозмутимость. Они поднялись по лестнице. Тишина. Ничего подозрительного.

– А я вам что говорил, господин барон? Не надо было мне соглашаться. Стыдно брать деньги ни…

Ганимар открыл ключом дверь и вошел в галерею.

Стражники, ссутулившись и свесив руки, крепко спали на своих стульях.

– Ах вы, барбосы негодные! – рассердился комиссар.

В ту же секунду раздался жалобный вопль барона.

– Мои картины! Поставец!

Барон протянул руку к пустой стене, туда, где торчали одни лишь гвозди и болтались ненужные теперь веревки. Обводя другой рукой галерею, он, задыхаясь, бормотал:

– Мои канделябры Людовика XVI… Светильник эпохи Регентства… Святая Дева двенадцатого века…

Барон забегал по галерее в отчаянии и ужасе. Он одновременно подсчитывал убытки и оплакивал потери, он выкрикивал суммы, которые заплатил, складывал цифры и рыдал от горя. Барона корчило, он дергался в конвульсиях, его душили отчаяние и ярость, он метался, не зная, что делать и за что взяться. Похоже было, что бедняге, потерявшему все свое драгоценное имущество, оставалось только одно: утратить еще и рассудок.

Утешением ему мог послужить только ступор, в который впал комиссар Ганимар. В противоположность мечущемуся барону комиссар стоял неподвижно. Он как будто окаменел. Однако глаза его медленно перемещались с предмета на предмет. Окна? Закрыты. Створки двери? Тоже. Нет бреши в потолке. Нет дыры в полу. Вокруг идеальный порядок. Работа была проделана методично и безупречно, по заранее составленному плану.

– Арсен Люпен! Ну Арсен Люпен… – пробормотал он.

Тут комиссар очнулся, будто и до него наконец докатилась волна гнева, подбежал к помощникам и принялся их трясти, осыпая ругательствами. Но те не просыпались.

– Черт! Тут что-то не так!

Ганимар наклонился и внимательно пригляделся: сон был явно неестественным.

– Их усыпили, – сказал комиссар барону.

– Кто?

– Люпен, черт его побери!.. Или шайка, которую он подучил. Это его рука, его почерк.

– Значит, все пропало. Ничего не поделать.

– Ничего не поделать.

– Но это ужасно. Это чудовищно.

– Подайте жалобу.

– Зачем?

– Черт побери! Всегда надо бороться. У полиции найдутся средства.

– Средства? Да вы по себе можете судить, какие у нее средства! Сейчас самое время искать улики, следы, выискивать, вынюхивать, а вы стоите и не шевелитесь.

– Искать улики после Арсена Люпена? Нет, сударь, нет, мой дорогой барон, Арсен Люпен после себя улик не оставляет. Он не допускает случайностей, этот прохвост Арсен Люпен. И я даже задаю себе вопрос: уж не был ли арест в Америке частью его плана?!

– Прощайте, мои картины! Прощай, моя жизнь! Он похитил самое ценное из моей коллекции! Я готов отдать целое состояние, лишь бы вернуть свои сокровища обратно. И если невозможно сделать это законным путем, пусть Арсен Люпен назначит свою цену!

Комиссар Ганимар пристально посмотрел на барона.

– А ведь это разумная мысль. И вы действительно готовы так поступить?

– Конечно готов. Но почему вы об этом спрашиваете?

– Да потому что и у меня появилась одна мыслишка.

– Какая?

– Мы о ней потолкуем, если следствие ни к чему не поведет… Но обо мне ни слова, если вы желаете успеха.

И прибавил, процедив сквозь зубы:

– Ведь хвастаться мне особо нечем, по чести сказать.

Помощники Ганимара понемногу пробуждались от гипнотического сна. Они открыли глаза и с удивлением пытались понять, что происходит. Ганимар принялся их расспрашивать, но те ничего не помнили.

– Вы видели кого-нибудь?

– Никого.

– Постарайтесь напрячь память.

– Никого.

– Вы что-нибудь пили?

Они задумались, потом один сказал:

– Да, я пил воду.

– Воду из этого графина?

– Да.

– И я тоже, – сказал второй.

Ганимар понюхал воду, потом попробовал. Никакого запаха, никакого вкуса – вода как вода.

– Нечего тут делать, не будем терять времени! – объявил он. – В пять минут загадки Арсена Люпена не разгадаешь! Но, черт подери, я вам обещаю, что опять поймаю его на удочку. Второй раунд выиграл он! Но за мной следующая партия!

В тот же день барон Каорн подал жалобу на Арсена Люпена, содержащегося в Санте, назвав его виновником ограбления.

Барон часто сожалел об этой жалобе, видя у себя в Малаки то жандармов, то следственного судью, то прокурора, то журналистов, то просто любопытных, которые совали нос куда ни попадя.

Ограбление, разумеется, взволновало публику. Оно произошло в крайне необычных обстоятельствах. Имя Арсена Люпена было у всех на устах, газетные колонки изо дня в день пополнялись самыми фантастическими историями, и публика им верила. Но особое впечатление произвело первое письмо Арсена Люпена, опубликованное в «Эко де Франс» (как оно туда попало, до сих пор никто не знает), в котором он предупреждал барона Каорна о грозящей ему опасности. Посыпались самые невероятные предположения и объяснения. Вспомнили о существовании подземелий и тайных ходов. Следственному судье особенно понравилась эта версия.

Замок облазили сверху донизу. Постучали по каждому камню, проверили все деревянные панели, все камины. Трубы, оконные рамы и балки потолков. При свете факелов обшарили все обширные погреба, где когда-то сеньоры Малаки хранили оружие и припасы. Изучили скалу. Но ничего не нашли. Не было никаких подземелий. Не было подземных ходов. Публика разволновалась еще больше. Поставец, картины не могли раствориться в воздухе! Их должны были вынести через дверь или через окно! И люди, которые их выносили, тоже должны были войти или выйти. Кто эти люди? Как они проникли в замок? И как они из него вышли?

Следственный отдел Руана расписался в своем бессилии и обратился за помощью в Париж. Господин Дюдуи, префект парижской полиции, отправил в замок лучших своих ищеек из бригады розыска. Он прибыл в замок лично и вместе с помощниками двое суток осматривал Малаки. Но и они не продвинули дело ни на шаг.

Тогда господин Дюдуи пригласил к себе комиссара Ганимара, который не раз распутывал весьма сложные дела.

Ганимар молча выслушал своего начальника, покачал головой и сказал:

– Полагаю, следствие пошло по ложному пути, сосредоточившись на замке. Решение нужно искать в другом месте.

– Где же?

– У Арсена Люпена.

– Люпена? Но таким образом мы признаем, что кражу совершил он!

– Согласен. И лично я именно это и признаю.

– Послушайте, Ганимар, такого не может быть. Арсен Люпен находится в тюрьме.

– Да, Арсен Люпен в тюрьме. Да, он под стражей. Но даже сиди он прикованный за ноги, со связанными руками и кляпом во рту, я бы все равно сказал: это Арсен Люпен.

– Почему?!

– Да потому что один только Люпен способен задумать такую операцию и осуществить ее так, что она увенчалась успехом.

– Это все слова, Ганимар!

– Слова воплотились в реальность. Поверьте мне, не стоит заниматься подземельями и нажимать на камни, надеясь, что один повернется и откроет подземный ход. Наш голубчик не действует по старинке. Он современный человек. Я бы даже сказал, он человек будущего.

– И что из этого следует?

– А то, что я прошу у вас разрешения провести час с Люпеном в его камере.

– В камере?

– Да. Возвращаясь из Америки на пароходе, мы с ним, можно сказать, подружились. Думаю, я не ошибусь, сказав, что он проникся симпатией к тому, кто сумел его арестовать. И если у него есть возможность дать мне необходимые сведения без того, чтобы себя скомпрометировать, он, не колеблясь, избавит меня от лишних хлопот.

Время двигалось к полудню, когда комиссара Ганимара проводили в камеру к Арсену Люпену. Арсен лежал на кровати. Он поднял голову и радостно воскликнул:

– Вот сюрприз так сюрприз! Неужели ты, мой дорогой Ганимар?

– Собственной персоной.

– Мне многого хотелось в том уединении, которое я для себя выбрал, но больше всего – нашей встречи!

– Любезно.

– Вовсе нет, мое уважение к тебе совершенно искренне.

– Польщен.

– Я всегда говорил: Ганимар – лучший из наших сыщиков. Он почти – ты видишь, я говорю откровенно, – да почти что Шерлок Холмс. И я всерьез огорчен, что могу усадить тебя только на этот жалкий табурет. Не могу предложить ни лимонада, ни стаканчика пива. Извини, но я здесь проездом.

Ганимар, улыбаясь, сел, а узник снова заговорил, обрадовавшись собеседнику.

– Господи! Как же приятно смотреть в лицо честному человеку. Настоящее отдохновение! Я устал от всех этих шпионских рож, от всех этих соглядатаев, которые по десять раз на день обшаривают мои карманы и мою бедную камеру – не задумал ли я убежать? Просто удивительно, до чего дорожит мною государство!

– И справедливо.

– Да нет же! Я был бы счастлив жить потихоньку в своем скромном уголке.

– На чужие деньги.

– Ты так думаешь? Да, это было бы несложно. Но я на радостях разболтался, говорю всякие глупости, а ты, возможно, спешишь, Ганимар. Перейдем к делу, дорогой друг. Говори, из-за чего я удостоился такой чести?

– Из-за барона Каорна, – объявил Ганимар без околичностей.

– Погоди секунду! У меня столько разных дел. Сейчас, сейчас у меня в голове появится папка с делом Каорна. Так! Вот и она! Каорн, замок Малаки, Нижняя Сена. Два Рубенса, один Ватто и несколько мелочей!

– Мелочей?!

– Честное слово, поверь, это не шедевры. Есть гораздо лучшие вещи. Но главное, что ими заинтересовался ты. Так что тебя интересует, Ганимар?

– Рассказать тебе, как ведется следствие?

– Нет необходимости. Я уже прочитал утренние газеты. И даже позволю себе сделать замечание: вы двигаетесь очень медленно.

– Именно. Поэтому я и рассчитываю на твою любезность.

– Целиком и полностью в твоем распоряжении.

– Первое: это дело твоих рук?

– От а до я.

– Письмо с предупреждением? Телеграмма?

– Все ваш покорный слуга. У меня даже где-то должны быть квитанции.

Арсен открыл ящик некрашеного столика, который вместе с кроватью и табуреткой составлял всю меблировку камеры, достал две бумажки и протянул Ганимару.

– Ну и ну! – вскричал он. – Я-то думаю, ты под неусыпным наблюдением, пальцем шевельнешь – сейчас же обыск. А ты газеты читаешь и почтовые квитанции коллекционируешь!

– Видишь ли, я имею дело с недалекими людьми. У меня отпороли подкладку пальто, отодрали подошвы ботинок, простукали стены, но никому не приходит в голову, что Арсен Люпен не намерен ничего прятать. И, оказывается, он в конечном счете прав!

Комиссар Ганимар не мог не усмехнуться.

– Любопытный ты паренек! – воскликнул он. – Всегда найдешь чем озадачить. Ну, давай рассказывай, как дело было!

– Так прямо и рассказать? Открыть все мои секреты? Поделиться уловками, выдумками? Мне кажется, это было бы слишком.

– Не может быть, чтобы я напрасно рассчитывал на твою любезность!

– Конечно нет, Ганимар, особенно если ты настаиваешь…

Арсен Люпен несколько раз прошелся по камере.

– Что ты думаешь о моем письме барону?

– Думаю, ты хотел развлечься, пощекотать публике нервы.

– Ну вот! Честное слово, Ганимар, я считал тебя проницательнее. Пощекотать нервы! Скажи на милость, для чего Арсену Люпену такое ребячество? Если бы я мог без письма обуть барона, стал бы я утруждаться! Нет, вам, тебе и твоим коллегам, очень важно понять, что письмо было необходимостью, оно было спусковым крючком, запустившим в действие всю машину. Если хочешь, давай шаг за шагом вместе подготовим ограбление Малаки.

– Давай. Я тебя слушаю.

– Представь себе замок, запертый на все запоры, забаррикадированный со всех сторон, то есть замок барона Каорна. Неужели я должен был отказаться от сокровищ, которых мне так страстно захотелось, именно из-за недоступности замка?

– Очевидно, нет.

– Стоило ли мне идти на приступ с отрядом головорезов, как поступали охотники до сокровищ раньше?

– Нет, конечно! Это было бы мальчишеством.

– Мог ли я в него проникнуть тайком?

– Исключено.

– Значит, оставалась одна возможность – заставить владельца замка меня пригласить.

– Оригинальная идея.

– И несложная в осуществлении. Представь себе, что в один прекрасный день владелец неприступного замка получает письмо, в котором знаменитый грабитель Арсен Люпен сообщает ему, что задумал его ограбить. Что делает владелец замка?

– Отправляет письмо префекту полиции.

– А тот над ним только посмеивается, потому что Люпен сидит в тюрьме. Владелец в панике и готов обратиться к первому встречному, лишь бы кто-то ему помог.

– Да, это так.

– И если он прочтет в местной газете, что знаменитый полицейский отдыхает в соседнем городке…

– Он побежит к этому полицейскому.

– Ты сам это сказал. А мы тем временем предположим, что в предвидении такой возможности Арсен Люпен попросил одного своего надежного друга приехать в Кодбек, познакомиться с редактором «Ревей», газеты, которую читает барон, и сообщить ему, что он знаменитый полицейский. Что произойдет дальше?

– Редактор напечатает в своей газете, что у них гостит знаменитый полицейский.

– Именно. А дальше одно из двух. Или рыбка не заглотит наживку – я имею в виду барона Каорна, – и тогда ничего не произойдет. Или, что гораздо более вероятно, испуганный барон бросится к знаменитости со всех ног. Так и вышло. Каорн попросил моего очень близкого друга защитить его от меня.

– Чем дальше, тем интереснее.

– Разумеется. Псевдополицейский не сразу соглашается на уговоры. Тут барону приходит депеша. В ужасе он снова бежит к моему приятелю, предлагает ему за свое спасение крупную сумму, и тот соглашается. Приятель приводит еще двух наших надежных парней, и они, пока барон находится под бдительной охраной моего друга, осторожно сгружают все, что им было указано, на веревках через окно в лодку. Все просто, как всегда у Люпена.

– Действительно, проще и быть не может! – воскликнул Ганимар. – Остроумная идея, и каждый шаг просчитан. Вот только я не вижу полицейского, настолько известного, чтобы его все знали, и на чье имя сразу бы клюнул барон.

– Однако такой есть.

– И кто же это?

– Знаменитый сыщик, личный враг Арсена Люпена – одним словом, комиссар Ганимар.

– Я?!

– Конечно ты, Ганимар. И что самое забавное: если ты приедешь туда в качестве сыщика и выслушаешь историю барона, тебе придется взять под стражу самого себя, как ты арестовал меня в Америке. Согласись, я очень остроумно отыгрался: подставил Ганимара под арест Ганимара.

Арсен Люпен от души рассмеялся. Комиссар в гневе закусил губу. Шутка не казалась ему настолько забавной, чтобы можно было так хохотать.

Вернуть равновесие комиссару помогло появление надзирателя, принесшего обед. По особому разрешению еду для Арсена Люпена доставляли из соседнего ресторана. Тюремщик поставил поднос на стол и ушел. Арсен уселся, отломил кусочек хлеба, съел пару ложек и снова заговорил.

– Дорогой Ганимар, успокойся, тебе не придется туда ехать. Ты будешь крайне удивлен, когда я скажу тебе еще одну вещь: дело барона Каорна уже закрывают.

– Как так?

– Да, его уже закрывают, можешь мне верить.

– Но я только что был у префекта парижской полиции!

– И что? Неужели ты думаешь, что господин Дюдуи смыслит в моих собственных делах больше, чем я сам? Видишь ли, Ганимар – то есть, извини, я хотел сказать, псевдо-Ганимар – расстался с бароном в самых теплых отношениях. И барон – главная причина, по которой он никому ничего не скажет, – поручил ему весьма деликатное дело: переговорить со мной. Полагаю, сейчас господин барон уже получил обратно свои дорогие игрушки за изрядную сумму. А после этого он заберет жалобу. Ограбление, таким образом, будет аннулировано. И значит, прокуратура закроет…

Ганимар ошеломленно смотрел на Люпена.

– Откуда тебе это известно?

– Получил депешу, которую ждал.

– Ты получил депешу?

– Только что. Но читать письма в присутствии гостя неприлично. Однако если ты мне позволишь…

– Ты издеваешься надо мной, Арсен Люпен!

– Пожалуйста, сними верхушку с этого яичка, только очень осторожно. Я над тобой вовсе не издеваюсь.

Ганимар машинально взял в руки яйцо и нож. И вскрикнул от изумления: под скорлупой лежала голубенькая бумажка. По просьбе Люпена Ганимар ее развернул. Это была телеграмма, вернее ее часть. Адрес с указанием почтового отделения был оторван.

«Договорились. Сто тысяч в кармане. Полный порядок!» – прочитал комиссар и переспросил:

– Сто тысяч?

– Да, сто тысяч франков. Маловато, конечно, но сейчас трудные времена. У меня очень большие расходы. Если бы ты знал, какой у меня бюджет… Бюджет солидного города.

Ганимар встал. Нависшие над ним тучи рассеялись. Он подумал еще несколько минут, мысленно пробежался еще раз по делу, отыскивая в нем слабые звенья, а потом, уже не сдерживая искреннего восхищения ценителя, сказал:

– Счастье, что ты один такой на свете. Будь вас десяток, нам, полицейским, пришлось бы прикрыть свою лавочку.

Арсен Люпен со скромной улыбкой ответил:

– Надо же было как-то развлечься. Свободного времени у меня много… К тому же провернуть это дело можно было только в тюрьме.

– Но тебе предстоит судебное разбирательство – прокурор, адвокат, хлопоты. Мало тебе развлечений?

– Я решил не присутствовать на суде.

– Ха-ха-ха!

– Я не буду присутствовать на суде, – спокойно и твердо повторил Люпен.

– Неужели?

– Неужели я останусь спать на этой гнилой соломе? Обижаешь. Арсен Люпен находится в тюрьме ровно столько, сколько считает нужным, и ни минутой больше.

– Может, разумнее в нее не попадать? – не без язвительности поинтересовался Ганимар.

– Господин комиссар иронизирует? Господин комиссар вспомнил, что имел честь меня арестовать? Но дело в том, мой глубокоуважаемый друг, что даже ты и уж тем более твои коллеги не задержали бы меня, если бы в ту критическую минуту я не был поглощен другим, гораздо более для меня важным.

– Признаться, я удивлен.

– На меня смотрела женщина, Ганимар, а я ее полюбил. Вдумайся, насколько это серьезно: на тебя смотрит женщина, а ты ее любишь. Клянусь, остальное меня не занимало. И вот я в тюрьме.

– И довольно долго, позволю себе заметить.

– Сначала я хотел все забыть. Не смейся: все было так чудесно, я до сих пор, вспоминая, полон нежности… И потом у меня немного расстроились нервы. Ох уж эта наша лихорадочная жизнь… Имей в виду, что время от времени нужно проходить лечение одиночеством, и тюрьма – самое подходящее место для такого лечения. Но курс лечения Санте в самом строгом режиме подошел к концу.

– Арсен Люпен, – строго одернул его Ганимар. – Хватит болтать попусту.

– Комиссар Ганимар, – ответил ему Арсен Люпен, – сегодня у нас пятница. В следующую среду я приду выкурить сигару к тебе на улицу Перголез, в четыре часа дня.

– Буду тебя ждать, Арсен Люпен.

Они обменялись теплым рукопожатием, как старые друзья, знающие друг другу цену, и старый полицейский направился к двери.

– Ганимар!

Инспектор обернулся.

– Что такое?

– Ты забыл свои часы, Ганимар.

– Часы?

– Да. Они почему-то ошиблись карманом и оказались у меня.

Арсен протянул часы и извинился:

– Прости, пожалуйста. Дурная привычка. Если у меня отобрали часы, это не значит, что я должен отбирать твои. Тем более что у меня здесь есть хронометр, и мне его совершенно достаточно.

Арсен Люпен достал из ящика золотые часы, тяжелые, солидные, с такой же солидной золотой цепочкой.

– А эти из чьего кармана? – полюбопытствовал Ганимар.

Арсен Люпен небрежно взглянул на инициалы.

– Ж. Б. Хм, кто бы это мог быть? Ах да, вспомнил! Мой следственный судья. Милейший, однако, человек…

Побег Арсена Люпена

Арсен Люпен только что отобедал и достал из кармана отличную сигару с золотым ободком. Он смотрел на нее, предвкушая удовольствие, и тут в двери заскрежетал замок. Заключенный едва успел спрятать сигару в ящик, как надзиратель уже вошел в камеру и объявил, что ведет его на прогулку.

– Я ждал тебя, милый друг, – весело отозвался Арсен Люпен, как всегда в прекрасном расположении духа. И вышел вслед за тюремщиком в коридор.

Как только они скрылись за углом, двое мужчин вошли в камеру и принялись тщательно ее обыскивать. Это были комиссар Дьези и комиссар Фоланфан. Пришло время покончить с вопиющим безобразием: Арсен Люпен продолжал общаться с внешним миром! Он поддерживал связь со своими сообщниками! Не далее как вчера в «Гранд журналь» появилось его письмо, адресованное сотруднику, ведущему судебную хронику.

Месье, в статье, появившейся на днях, вы изволили употребить в отношении меня недопустимые выражения. Я намерен потребовать у вас удовлетворения еще до того, как против меня начнется судебное разбирательство. Позвольте засвидетельствовать самое почтительное уважение,

Арсен Люпен.

Почерк не вызывал сомнения. Значит, узник имел возможность отправлять письма. Значит, он получал их. Значит, узник готовил побег и сообщал о нем в крайне дерзкой манере. Терпеть такое было невозможно. Следственный судья и сам префект полиции господин Дюдуи прибыли в тюрьму Санте, чтобы лично обсудить с ее начальником те меры, которые необходимо будет предпринять. Для начала господин Дюдуи отправил двух своих помощников обыскать камеру узника.

Дьези и Фоланфан подняли каждую плитку, развинтили кровать, проделали все, что полагается проделывать при обысках, и ничего не нашли. Он готовы были отказаться от дальнейших поисков, но в эту минуту прибежал запыхавшийся надзиратель и сказал:

– Ящик стола! Когда я входил, он закрывал ящик стола!

Полицейские заглянули в ящик.

– На этот раз угорь у нас в руках! – воскликнул Дьези.

Фоланфан остановил его.

– Только ничего не трогай, паренек, начальник сам разберется…

– А какая сигара!..

– Гаванская. Пошли к шефу.

Две минуты спустя ящик осматривал префект полиции Дюдуи. Сначала он достал из ящика стопку вырезок об Арсене Люпене из «Аргус де ла Пресс», потом табакерку, трубку, папиросную бумагу и две книги.

Он посмотрел на названия. Одна на английском языке – Карлейль, «Герои, почитание героев и героическое в истории», вторая на немецком – прелестный «эльзевир» в кожаном переплете: «Руководство» Эпиктета, издано в Лейдене в 1834 году. Пролистав книги, префект убедился, что на каждой странице что-то подчеркнуто, поля исписаны. Что это? Шифры? Или пристрастное чтение?

– Мы тоже все изучим с особым пристрастием, – решил он.

Осмотрел табакерку, трубку. Потом взял сигару.

– Черт! А нашему другу неплохо живется! – воскликнул он. – Не что-нибудь, а «Генри Клей»!

Жестом заядлого курильщика он поднес сигару к уху, чтобы послушать, как она шуршит. И с удивленным восклицанием тут же поднес ее к глазам. Сигара оказалась не так уж туго свернута. Префект присмотрелся и увидел между табачными листьями папиросную бумагу. С помощью булавки он бережно извлек рулончик толщиной в зубочистку. Записка. Развернул ее – почерк был женский, бисерный.

Корзину подменили. Восемь из десяти готовы. Нажмешь ногой, откроется люк. Каждый день с двенадцати до шестнадцати. ЛС будет ждать. Но где? Ответьте немедленно. Будьте спокойны, ваша подруга бдительна.

Префект Дюдуи подумал секунду и произнес:

– Все более или менее ясно… корзина – это фургон… восемь отделений… От полудня до четырех часов…

– А что за ЛС, который будет ждать?

– ЛС – сокращение, подразумевается автомобиль. Спортсмены оценивают мощность мотора в лошадиных силах. 24 ЛС – автомобиль, который стоит двадцати четырех лошадей.

Префект встал.

– Заключенный обедал? – спросил он.

– Да.

– Письмо он прочитать не успел, о чем свидетельствует нетронутая сигара. Значит, он только что его получил.

– Каким образом?

– Вместе с обедом. В картофелине, в куске хлеба – откуда мне знать?

– Этого не может быть. Разрешение приносить Люпену еду дано исключительно для того, чтобы схватить его за руку. Мы тщательно все проверили и ничего не нашли.

– Постараемся вечером перехватить ответ Люпена. Пока не приводите заключенного в камеру. Я покажу записку следственному судье. Если он согласится с моими предположениями, мы сфотографируем послание, и через час вы положите в ящик книги, вырезки и точно такую же сигару с настоящей запиской. Заключенный не должен ничего заподозрить.

Вечером префект Дюдуи и комиссар Дьези снова приехали в Санте, испытывая искреннее любопытство. Их ожидали выставленные на столе три тарелки.

– Он ужинал?

– Да, – ответил начальник тюрьмы.

– Дьези, разрежьте на мелкие кусочки эту макаронину и корочку хлеба. Ничего?

– Ничего, шеф.

Префект Дюдуи осмотрел тарелки, вилку, ложку и фруктовый нож с закругленным лезвием. Покрутил ручку ножа сначала в одну сторону, потом в другую. Та поддалась. Ручка оказалась полой – внутри лежала бумажка.

– Не слишком изобретательно для такого ловкача, как наш Арсен Люпен. Но не будем терять времени. Идите, Дьези, разведайте, что это за ресторан.

Префект Дюдуи прочитал записку:

«Полагаюсь на вас. ЛС пусть сопровождает издалека каждый день. Я впереди. До скорого свидания, милая верная подруга».

– Ну наконец-то, – воскликнул, потирая руки, префект Дюдуи. – Похоже, дело пошло на лад. Подтолкнем мизинчиком, и он побежит. А мы заодно арестуем и его сообщников.

– А что, если Арсен Люпен проскользнет у вас между пальцами?

– У нас будет столько людей, что мало не покажется. Если попробует сбежать, для него будет только хуже. А сообщников мы разговорим непременно, сколько бы их главарь ни помалкивал!

Действительно, во время следствия Арсен Люпен был необщителен. Вот уже не первый месяц месье Жюль Бувье, следственный судья, изощрялся как мог, и все без толку. Допросы превращались в беседы между дознавателем и адвокатом и не вели ни к чему, потому как мэтр Данваль хоть и был истинным светочем среди коллег по адвокатуре, но о своем подопечном знал не больше любого уличного прохожего. Время от времени Арсен Люпен, будучи человеком вежливым, все-таки вступал с ними в беседу.

– Да, господин следственный судья, – говорил он, – ограбление банка «Лионский кредит», кража на улице Вавилон, распространение фальшивых купюр, афера со страховыми полисами, ограбления замков Армениль, Гуре, Имлевэн, Грозелье, Малаки – все это дело рук вашего покорного слуги.

– В таком случае извольте объяснить…

– Объяснять бесполезно. Я просто признаю это и готов назвать еще раз в десять больше случаев, о которых вы и не подозреваете.

Утомленный бессмысленными поединками, следственный судья прекратил допросы. Но узнав о двух перехваченных записках, вновь стал вызывать к себе Люпена. Ровно в полдень Арсена Люпена доставляли из Санте в тюрьму при префектуре в тюремном фургоне вместе с другими заключенными. Привозили их всех обратно часа в три или в четыре.

Но в этот знаменательный день обстоятельства изменились. Заключенных из Санте не успели допросить, и было решено отправить обратно одного Люпена. В фургон он поднялся один.

Тюремные фургоны, которые люди называют «корзинами для салата», устроены следующим образом: в них слева и справа по пять сидячих мест, отделенных друг от друга перегородками, а между ними узкий проход. Охранник сидит в конце прохода и наблюдает за арестантами.

Арсена посадили на третье место справа, и тяжелая колымага двинулась в путь. Арсен прикидывал: вот сейчас они миновали набережную Орлож, вот проезжают мимо Дворца правосудия. На середине моста Сен-Мишель он привычно проверил правой ногой, как обстоит дело с полом, и надавил посильнее. И вдруг металлическая пластина сдвинулась. Возникла широкая щель. Арсен заглянул в нее и понял, что сидит как раз между передними и задними колесами.

Он весь подобрался и стал выжидать. Фургон медленно поднимался по бульвару Сен-Мишель. На перекрестке Сен-Жермен пришлось остановиться. У грузовой подводы пала лошадь. Движение замерло, улицу запрудили фиакры и омнибусы. Арсен Люпен выглянул. Увидел рядом такой же тюремный фургон. Протиснулся в щель, уперся ногами в колесо, потом спрыгнул.

Кучер соседнего фургона увидел его и засмеялся. Потом поднял крик, но его вопли потонули в гвалте голосов – улица вновь пришла в движение.

А Люпен был уже далеко.

Он перебежал улицу, на тротуаре остановился и огляделся, как человек, который не знает, куда ему идти, и ловит попутный ветер. Потом решительно сунул руки в карманы и прогулочным шагом с беззаботным видом продолжил путь вверх по бульвару.

Мягкий теплый осенний день. На террасах кафе полно народу. Арсен Люпен тоже нашел себе место за столиком на воздухе.

Заказал пива и пачку сигарет. Не спеша опустошил кружку, выкурил одну сигарету, закурил вторую. Встал и попросил официанта позвать метрдотеля.

Пришел метрдотель, и Арсен Люпен громко, чтобы все его слышали, сказал:

– Мне жаль, месье, но у меня нет с собой бумажника. Надеюсь, мое имя вам достаточно известно, чтобы я мог рассчитывать на кредит. Расплачусь через несколько дней. Меня зовут Арсен Люпен.

Метрдотель решил, что его разыгрывают. Но Арсен Люпен повторил:

– Люпен, узник Санте, в настоящую минуту беглец. Смею надеяться, что мое имя внушает вам полное доверие.

Под всеобщий смех Люпен удалился. Никто и не подумал его задержать.

Он пересек наискось улицу Суффло и двинулся дальше по улице Сен-Жак. Люпен шел не спеша, останавливался полюбоваться витринами, курил. На бульваре Порт-Рояль помедлил, огляделся и твердым шагом направился по улице, ведущей к тюрьме Санте. Вскоре показались мрачные суровые стены. Люпен прошел вдоль них, встал у ворот напротив жандарма и, приподняв шляпу, спросил:

– Это тюрьма Санте?

– Да.

– Мне бы хотелось попасть к себе в камеру. Фургон потерял меня по дороге, но не в моих привычках злоупотреблять…

Жандарм нахмурился.

– Шагай своей дорогой и не задерживайся!

– Прошу меня простить, но моя дорога проходит через эти ворота. А если вы встанете поперек дороги в тюрьму Арсену Люпену, можете дорого за это поплатиться, мой друг!

– Арсен Люпен?! Не болтайте ерунды!

– Сожалею, что не захватил с собой визитную карточку, – сказал Арсен Люпен и чуть ли не вывернул наизнанку карманы.

Жандарм смотрел на него, выпучив глаза, в полной растерянности. Потом рука его словно бы самовольно потянулась к звонку. Железная дверь приоткрылась.

Несколько минут спустя примчался, размахивая руками, красный от гнева начальник тюрьмы.

Арсен Люпен вежливо улыбнулся.

– Господин начальник, не надейтесь меня перехитрить. Неужели вы думали, что, посадив меня одного в фургон, да еще устроив в полу люк, заставите меня убежать и отправиться прямиком к моим друзьям? А за мной побежали бы двадцать полицейских пешком, на велосипедах и фиакрах! Нет, такой побег меня не устраивает. Мне в такой передряге не уцелеть. А ведь вы как раз на это и рассчитывали, господин начальник. Говорите прямо, не стесняйтесь.

Помолчав, он прибавил:

– Господин начальник! Поверьте, заботиться обо мне не стоит. Когда у меня возникнет желание проститься с вашей тюрьмой, помощь не потребуется.

Не прошло и дня, как «Эко де Франс», газета, взявшая на себя, можно сказать, официальную обязанность следить за подвигами Арсена Люпена – поговаривали, что он один из главных ее благодетелей, – расписала во всех подробностях его приключение. Текст записок, которыми обменялся заключенный с таинственной помощницей, способ передачи сообщений, содействие полиции, прогулка по бульвару Сен-Мишель и посещение кафе на улице Суффло – все, все было в этой статье. Там же сообщалось, что опрос официантов ресторана, проведенный комиссаром Дьези, ничего не дал. Зато как была изумлена публика сообщением о безграничных возможностях Арсена Люпена, так как выяснилось, что это его помощники специально оборудовали тюремный фургон для побега и ухитрились подменить им один из тех шести тюремных фургонов, в которых возили заключенных.

В скором побеге Люпена уже никто не сомневался. Сам он подтвердил свое намерение в самых решительных выражениях господину Бувье на следующий день после прогулки по городу. Следственный судья посмеялся над неудачной попыткой, однако Арсен Люпен строго взглянул на него и сказал:

– Это часть основного плана.

– Мне трудно представить себе подобное, – засмеялся следственный судья.

– Не трудитесь, для вас в этом нет никакой необходимости.

Следственный судья вернулся к допросу, протокол которого тоже появился потом в «Эко де Пари» во всех подробностях. Наконец утомленный Люпен воскликнул:

– Господи! Да к чему вы так стараетесь? Ваши вопросы не имеют никакого смысла!

– Что значит «не имеют смысла»?

– Меня же не будет на суде.

– Вас не будет…

– Не будет. Решение мое неизменно. Оно стало моей идеей фикс. Ничто меня не заставит от него отказаться.

Непоколебимая уверенность заключенного, необъяснимая утечка информации нервировали и злили судебные органы. Достоянием публики становились секреты Арсена Люпена, о которых мог знать только он. Значит, он их и распространял. Но с какой целью? Почему он разоблачал себя? И каким образом ему это удавалось?

Арсена Люпена перевели в другую камеру. Теперь он находился на нижнем этаже. Следственный судья поставил точку в расследовании и отправил материалы следствия в прокуратуру. Воцарилась тишина. Она длилась два месяца. Арсен Люпен пролежал эти два месяца на кровати, повернувшись лицом к стене. Перемена камеры, похоже, его сломила. Он отказывался говорить с адвокатом. Изредка обменивался парой слов с надзирателем.

До суда оставалось две недели, и Арсен Люпен ожил. Стал жаловаться, что ему не хватает воздуха. Его начали выводить на прогулки – рано утром, в сопровождении двух охранников.

Между тем любопытство публики только разгоралось. Со дня на день она ожидала известия о том, что Арсен Люпен сбежал. Можно сказать, она желала ему удачи, он вызывал симпатию энергией, веселостью, неистощимой изобретательностью и таинственностью своей жизни. Арсен Люпен должен был убежать. Побег расценивался как фатальная неизбежность. Удивлялись только тому, что он так долго с ним тянет. Каждое утро префект полиции спрашивал у секретаря:

– Ну что, сбежал?

– Нет еще, господин префект.

– Ну, стало быть, завтра.

Накануне дня судебного заседания некий господин явился в редакцию «Гранд журналь», осведомился о сотруднике, отвечавшем за судебную хронику, бросил ему в лицо визитную карточку и удалился. На карточке было написано: «Арсен Люпен всегда держит слово».

Вот в какой напряженной обстановке открылось судебное заседание. Зал ломился от публики. Всем хотелось увидеть знаменитого Люпена и посмотреть, каким образом он обыграет судью. Адвокаты и чиновники, журналисты и светские дамы, высший свет и богема – словом, весь Париж стеснился в зале суда.

В тот хмурый день шел дождь и в зале было темновато. Привели Арсена Люпена, но хорошенько рассмотреть его, как всем того хотелось, никто не смог. Однако безразличие, с каким он опустился на скамью, замедленность в движениях, некая замороженность никого не расположили в его пользу. Адвокат Люпена, один из секретарей Данваля – сам мэтр Данваль отказался от защиты, сочтя оскорбительным обращение с ним подзащитного, – несколько раз обращался к подсудимому, но тот молча качал головой. Секретарь зачитал обвинительный акт. Судья распорядился:

– Подсудимый, встаньте. Назовите ваши имя, фамилию, возраст, род занятий.

Ответа он не получил и повторил:

– Фамилию. Назовите вашу фамилию.

– Будрю, Дезире, – послышался усталый глухой голос.

По залу пробежал шепоток. Судья осклабился.

– Значит, Дезире Будрю? Новое перевоплощение. Кажется, это восьмое имя, которым вы желаете воспользоваться. Полагаю, придуманное, как и все остальные. Но мы предпочли бы называть вас Арсен Люпен, поскольку под ним вы заслужили свою известность.

Судья заглянул в бумаги и продолжал:

– Несмотря на все розыски, установить вашу личность так и не удалось. Вы представляете собой исключительный феномен в нашем современном обществе: вы человек без прошлого. Мы не знаем, кто вы такой, где родились, где провели детство, – одним словом, ничего. Три года назад неизвестно откуда появился Арсен Люпен, необычайное сочетание ума и порока, безнравственности и благородства. Все данные, которые мы имеем о вас, являются скорее предположениями. Вполне возможно, что Ростан, работавший восемь лет назад помощником фокусника Диксона, был Арсеном Люпеном. Вполне возможно, что русский студент, который шесть лет тому назад посещал лабораторию доктора Альтье при больнице Святого Людовика и удивлял учителя оригинальными гипотезами по части бактериологии и смелыми экспериментами в области кожных заболеваний, тоже был не кем иным, как Люпеном. Вполне возможно, Люпеном был и преподаватель, обучавший парижан японской борьбе, когда никто еще не слыхал о джиу-джитсу. Вполне возможно, именно Люпен был тем велосипедистом, который выиграл главный приз на Международной выставке, получил десять тысяч франков и больше никогда нигде не появился. Возможно, Арсен Люпен был тем, кто помог множеству людей во время пожара на Благотворительном базаре и одновременно ограбил их.

Судья помолчал и прибавил:

– Но предполагаемое нами прошлое было лишь тщательной подготовкой к затеянной вами борьбе против общества, лишь прилежной учебой, которой вы отдавали все свои силы, энергию и отвагу. Подтверждаете ли вы правдивость изложенных фактов?

Пока судья говорил, подсудимый, ссутулившись и безвольно свесив руки, переминался с ноги на ногу. Более яркий свет позволил заметить его крайнюю худобу, ввалившиеся щеки, торчащие скулы, землистый цвет лица, красные прыщи и неровную редкую бороденку. Тюрьма губительно подействовала на своего подопечного. Куда девался элегантный молодой человек с приятной внешностью, чьи симпатичные портреты время от времени публиковали газеты.

Судя по всему, подсудимый не услышал вопроса. Вопрос повторили дважды. Он поднял глаза, подумал и, совершив очевидное усилие, прошептал:

– Бодрю, Дезире.

Судья рассмеялся.

– Я не стану считаться с системой защиты, которую вы для себя избрали, Арсен Люпен. Если вы решили разыгрывать безответственного слабоумного, дело ваше. Я буду двигаться к цели, невзирая на ваши фантазии.

И судья в подробностях описал случаи ограблений, обмана и мошенничества, в которых обвиняли Люпена. Иногда он обращался к обвиняемому с вопросами, но тот сопел и не отвечал.

Потянулась череда свидетелей. Как всегда, обилие незначительных мелочей, как всегда, одни серьезные факты противоречат другим. Все заблудились в тумане противоречий. Но вот вызвали главного комиссара Ганимара, и зал опять оживился.

Однако и старая ищейка поначалу разочаровала публику. Не то чтобы Ганимар мялся или путался – странная неуверенность отличала скорее других свидетелей, – но в нем чувствовалось беспокойство, ему явно было не по себе. То и дело он как-то подозрительно приглядывался к подсудимому, что не мешало ему, положив руки на барьер, излагать случаи, в которых тот принимал участие, рассказать о погоне по всей Европе и об аресте Люпена в Америке. Его слушали с жадностью, как слушают приключенческую повесть. Упомянув о двух разговорах с Арсеном Люпеном, комиссар Ганимар вдруг остановился и задумался. По его лицу было видно, что думает он о чем-то, не имеющем отношения к его рассказу.

– Вы плохо себя почувствовали? Может быть, мы вызовем вас в другой день? – забеспокоился судья.

– Нет-нет, вот только…

Ганимар замолчал, долго и пристально вглядывался в подсудимого, потом сказал:

– Я прошу вашего разрешения посмотреть на подсудимого вблизи, мне бы хотелось разрешить для себя одну загадку.

Ганимар подошел к подсудимому вплотную, долго всматривался в его лицо, а потом вернулся к судейскому столу и торжественно произнес:

– Господин судья, я утверждаю, что человек на скамье подсудимых не является Арсеном Люпеном.

В зале воцарилась мертвая тишина. Судья онемел, как все остальные, а когда, наконец, обрел дар речи, просипел:

– Что вы такое говорите?! Вы с ума сошли!

Но комиссар Ганимар уверенно повторил:

– На первый взгляд, имеется сходство, не спорю. Но если внимательно приглядеться – нос, рот, цвет волос… Нет, это не Арсен Люпен! Я уж не говорю про глаза! Чтобы у Арсена Люпена были глаза алкоголика?

– Погодите, погодите! Что вы утверждаете, свидетель?

– А что я могу утверждать? Возможно, он посадил на скамью подсудимых бедолагу, которого должны осудить. А возможно, своего подельника.

Смех, восклицания, крики понеслись со всех сторон. Публика не могла прийти в себя от преподнесенного ей сюрприза. Судья распорядился вызвать следственного судью, начальника тюрьмы Санте, надзирателей, охранников и объявил перерыв.

После перерыва следственный судья Бувье и начальник тюрьмы, посмотрев на подсудимого, заявили, что с Арсеном Люпеном он имеет весьма отдаленное сходство.

– Тогда кто этот человек?! – закричал судья. – Откуда он взялся? Каким образом сюда попал?

Расспросили двух охранников из Санте. Странное дело, оба показали, что именно этого заключенного они по очереди охраняли.

Судья вздохнул с облегчением. Тут один из охранников брякнул:

– Думается, это Люпен и есть.

– Что значит думается?

– Думается, потому что я не разглядел его хорошенько. Передали мне его вечером, а потом он два месяца пролежал лицом к стене.

– А до этих двух месяцев?

– А до этих двух месяцев в камере номер двадцать четыре его не было, – заявил охранник.

Начальник тюрьмы уточнил:

– После попытки побега мы перевели заключенного в другую камеру.

– А вы, господин начальник тюрьмы, видели заключенного на протяжении этих двух месяцев?

– Не было необходимости, он вел себя тихо.

– А этот человек, он был вашим заключенным?

– Нет.

– Тогда кто же он?

– Не могу вам сказать.

– Значит, мы имеем дело с подменой, которая произошла два месяца тому назад. Как вы это объясните?

– Такого быть не могло.

– И что же нам теперь делать?

Пребывая в некоторой растерянности, судья повернулся к обвиняемому и ободряющим тоном сказал:

– Итак, подсудимый, не могли бы вы нам объяснить, каким образом и когда вы попали в тюрьму?

Благожелательный тон, очевидно, подействовал на беднягу, он стал доверчивее и захотел говорить. Во всяком случае, сделал такую попытку. В конце концов благодаря мягкому тону и наводящим вопросам удалось вытянуть из него несколько фраз, из которых стало ясно: два месяца тому назад его задержали и привезли в участок, там он провел ночь и день. В кармане у него обнаружилось всего семьдесят пять сантимов, и его отпустили. Когда он шел по двору, два полицейских взяли его под руки и отвели в тюремный фургон. С тех пор он и живет в камере № 24. Он не жалуется: кормят хорошо, спать можно сколько хочешь. Он всем доволен.

Картина выглядела вполне правдоподобной. Судья закрыл заседание среди смеха и оживления публики. Дело было отправлено на дополнительное расследование.

В результате выяснилось следующее: в списке задержанных два месяца тому назад числился Дезире Бодрю, задержанный на сутки, он был освобожден и покинул участок в два часа дня. В этот же день Арсена Люпена привезли на последний допрос, после которого отвезли обратно в Санте.

Способны ли были охранники допустить ошибку? Могли они, обманувшись отдаленным сходством, взять и по халатности посадить в тюремный фургон вместо одного заключенного другого? Могли, будь они дуболомами, растяпами и разгильдяями, но, конечно, о таком и помыслить было невозможно.

Подмену подготовили заранее? Но в таком случае Бодрю должен был выступить сообщником Люпена, сознательно дать себя арестовать, а потом занять его место. Но сколько случайностей должно было тогда совпасть! Каким чудом мог осуществиться план, построенный на невероятном везении одной из сторон и чудовищных ошибках другой?

Сняли антропометрические данные Дезире Бодрю. В картотеке он не числился. Однако другие его следы обнаружились без труда. Его знали в Курбевуа, Аньере, Леваллуа, он собирал там милостыню, а ночевал у старьевщиков и мусорщиков, облюбовавших для своих лачуг заставу Терн. Но вот уже год, как его там не видели.

Неужели его нанял Арсен Люпен? Трудно было в это поверить. Но даже если знаменитый заключенный нанял Бодрю, история не становилась яснее. Невероятное оставалось невероятным. Побегу пытались найти объяснение, но он оставался необъяснимым. Неопровержимым был только сам его факт, остальное по-прежнему окутывал туман, что не давало покоя не только правосудию, но и широкой публике. И еще одно выглядело неопровержимо: побег не был случайностью, его тщательно готовили. Хитроумный замысел последовательно вел к успешной развязке, позволяя Арсену Люпену гордо заявлять: «На суде я присутствовать не буду!»

После месяца тщательных расследований загадка оставалась столь же таинственной. Но нельзя же было вечно держать в тюрьме несчастного Бодрю. Предъявить ему было нечего. Следственный судья подписал освобождение, и Бодрю вышел на свободу. Однако шеф уголовной полиции распорядился пристально за ним следить.

Слежку за Бодрю вели по предложению комиссара Ганимара. По мнению комиссара, бедняга не был ни сообщником Люпена, ни счастливым для него случаем – всего лишь орудием в руках хитреца, который использовал его с исключительной ловкостью. Бодрю бродяжничал на свободе, и через него к Люпену и уж, без сомнения, к кому-то из его банды поступали сведения. Для слежки в помощь Ганимару отрядили инспекторов Фоланфана и Дьези.

Туманным январским утром тюремные ворота распахнулись, и Дезире Бодрю вышел на свободу. Поначалу он был в явной растерянности, потоптался и побрел куда глаза глядят, явно не имея определенной цели. Прошел по Санте, потом по Сен-Жак. Остановился у лавки старьевщика, снял с себя куртку и жилет, продал жилет за несколько су, надел куртку и побрел дальше.

Перешел на другой берег Сены. На площади Шатле поравнялся с омнибусом. Решил в него сесть. Мест не оказалось. Кондуктор посоветовал ему заранее купить билет, и Бодрю направился в зал ожидания к кассам.

Ганимар срочно подозвал к себе помощников и, не сводя глаз с дверей зала ожидания, поспешно распорядился:

– Наймите экипаж… Нет, два… Чтобы не привлекать внимания. Я сяду с кем-то из вас. Поедем за омнибусом.

Помощники отправились выполнять задание. Бодрю не появлялся. Ганимар заглянул в помещение: ни души.

– Идиот! – обругал он себя. – Забыл про второй выход!

Из касс через коридор можно было выйти на улицу Сен-Мартен. Ганимар бросился туда и, на свое счастье, успел заметить Бодрю на империале омнибуса, который заворачивал за угол улицы Риволи, направляясь в сторону Зоологического сада. Омнибус он догнал, но лишился помощников. Теперь ему придется справляться одному. В ярости Ганимар готов был без лишних церемоний снова арестовать негодяя, который, притворяясь придурком, своим хитроумным маневром разлучил его с подручными.

Он взглянул на Бодрю. Тот дремал, сидя на скамье. Голова у него покачивалась из стороны в сторону, рот был приоткрыт, и на лице застыла такая непроходимая глупость, что Ганимар со вздохом признал: не такому противнику обводить старого комиссара. Досадная случайность, ничего больше.

На перекрестке «Галери Лафайет» Бодрю быстренько сменил омнибус на трамвай в сторону Ля-Мюэтт и покатил по бульвару Осман и улице Виктора Гюго. Вышел Бодрю только на конечной Ля-Мюэтт и ленивой походкой углубился в Булонский лес.

Бодрю переходил с одной аллеи на другую, возвращался, потом шел дальше. Он что-то искал? Бродил с какой-то целью?

Он слонялся так не меньше часа и, похоже, очень устал. И, действительно, заметив скамейку, уселся на нее. Скамейка стояла у небольшого озерца за деревьями, отсюда было рукой подать до Отей, и вокруг никого не было. Потерпев с полчаса, Ганимар решил затеять с Бодрю разговор.

Он подошел и уселся рядом с бродягой. Закурил, нарисовал на песке тростью загогулину и сказал:

– Однако не жарко.

Тишина. И вдруг в тишине послышался смех, счастливый, радостный детский смех. Кто-то хохотал, не в силах удержаться. У Ганимара волосы зашевелились на голове – этот смех был ему знаком! Он знал, кто так смеется!

Ганимар схватил и притянул к себе соседа, он жадно вглядывался в него, куда упорнее и пристальнее, чем в зале суда, и, действительно, это был не тот человек, которого он там видел. Вроде бы тот и в то же время не тот.

От жадного внимания комиссара не ускользнул взгляд, теперь полный жизни. Ганимар различил настоящий цвет лица и поддельные прыщи, настоящий рот и поддельный шрам, а главное, узнал выражение этого лица – насмешливого, умного, живого и молодого.

– Арсен Люпен, Арсен Люпен! – пробормотал Ганимар.

И в приступе неудержимой ярости он вцепился ему в горло, стараясь повалить. В свои пятьдесят лет полицейский обладал недюжинной силой, а его противник был явно не в лучшей форме. Поимка Люпена – какая это будет победа!

Схватка оказалась короткой. Арсен Люпен как будто и не защищался, но Ганимар отступил с той же поспешностью, с какой атаковал. Его правая рука повисла бессильной плетью.

– Если бы на набережной Орфевр обучали джиу-джитсу, ты знал бы прием удэ-хишиги, как он называется по-японски. Еще минута, – холодно продолжил Арсен Люпен, – и я сломал бы тебе руку, что стало бы заслуженным наказанием. Как мог старинный, уважаемый мною друг, которому я открыл свой маскарад, злоупотребить моим доверием? Стыдно… Ну да ладно. Что там у тебя?

Ганимар молчал. Он винил себя за побег Люпена – это он, комиссар, сделал сенсационное заявление, это он ввел в заблуждение правосудие. Побег преступника – позорное пятно на беспорочной службе. Слеза скатилась к седому усу комиссара Ганимара.

– Господи! Ганимар! Не вини себя! Если бы не заговорил ты, я бы постарался, чтобы заговорил кто-то еще! Не мог же я допустить, чтобы Дезире Бодрю осудили!

– Так там был ты? И здесь тоже ты? – прошептал Ганимар.

– Да, я, только я и там и здесь.

– Но это невозможно.

– Возможно, и не надо быть магом и волшебником. Достаточно, как сказал уважаемый судья, тщательно готовиться добрый десяток лет, и ты будешь готов к любым передрягам.

– Но лицо? Глаза?

– Я не из любви к искусству проработал полтора года у доктора Альтье в больнице Святого Людовика. Тот, кто в один прекрасный день будет иметь честь именоваться Арсеном Люпеном, не пожелал подчиняться примитивному закону неизменной внешности. Внешность? Ее можно менять по собственной прихоти. Укол парафина под кожу, и вы получаете припухлость в нужном вам месте. Пирогалловая кислота сделает из вас смуглого могиканина. Сок чистотела украсит язвами и лишаями. Найдутся химикаты, чтобы подействовать на рост бороды, волос, изменить голос. Прибавьте к этому двухмесячную диету в камере № 24 и упорные тренировки, чтобы именно так кривить рот, именно так горбиться и держать голову. И, наконец, пять капель атропина, чтобы взгляд стал рассеянным и невидящим. Все сработало.

– Но как не заметили охранники…

– Я менялся постепенно, они не могли за этим уследить.

– А Дезире Бодрю?

– Он существует. Бедняга ни в чем не повинен. Я познакомился с ним год назад. Он и в самом деле немного похож на меня. И я поместил его в безопасное место на случай возможного ареста, потому что в жизни все может быть. Я постарался понять, чем отличаются наши лица и как мне изменить мое лицо, чтобы походить на него как можно больше. Друзья позаботились, чтобы он провел ночь в участке и оказался во дворе примерно в одно время со мной. Установить совпадение при помощи ваших книг не составило труда. Наша встреча была необходима, чтобы сразу стало ясно, кто я. Правосудию всегда в первую очередь нужен ответ, и я нисколько не сомневался, что оно за него уцепится. Я представил Бодрю, и все признали, что произошла подмена, хотя осуществить ее было практически невозможно. Но всегда лучше иметь ответ, чем признаться, что найти его не можешь.

– Это точно, – вздохнул комиссар Ганимар.

– У меня к тому же был еще один козырь, и я заручился им заранее: все знали о моем побеге, все ждали его с нетерпением. В партии, которую разыгрывали закон и я и на кону которой стояла моя свобода, вы, его представители, допустили большую ошибку. Ту же самую, что и в случае с бароном Каорном. Вы сочли мое заявление о побеге похвальбой, сочли, что у Арсена Люпена голова закружилась от успехов. Это у меня-то! Разве Арсен Люпен юнец-желторотик? Точно так же, как в деле барона, вы не задумались, не спросили себя: «Если Арсен Люпен начал кричать со всех крыш, что он убежит, зачем ему это надо?» Черт побери! Да мне для того, чтобы убежать… еще когда я находился в тюрьме, нужна была вера в мой побег, твердая уверенность в его осуществимость, он должен был стать неотвратимым, как восход солнца. Я постарался, и вера возникла. Арсен Люпен убежит! Арсен Люпен не будет присутствовать на собственном процессе! Когда ты встал и сказал: «Подсудимый не Арсен Люпен», в зале не было ни одного человека, кто бы тебе не поверил. Но если бы кто-то усомнился, если бы кто-то хоть на одну секунду предположил: «А может, это все-таки Арсен Люпен?», то я бы проиграл. На меня надо было смотреть с одной-единственной мыслью: это не Арсен Люпен, как ты и смотрел. Мысль, что, возможно, я все-таки Арсен Люпен, сделала бы меня узнаваемым, несмотря на все мои ухищрения. Но я был спокоен. Подобная мысль не могла возникнуть ни у кого – ни логически, ни психологически.

Люпен взял комиссара Ганимара за руку.

– Признайся, Ганимар, после нашей встречи в Санте ты ждал, что через неделю в четыре часа я появлюсь у тебя, как обещал.

– А побег из тюремного фургона? – произнес Ганимар, не пожелав ответить на вопрос.

– Ложный ход! Друзья починили списанный фургон и подменили им настоящий, хотели попытаться мне помочь. Но я знал, что понадобится слишком много счастливых обстоятельств, чтобы мне действительно удалось убежать. Однако я довел дело до конца и позаботился об огласке. Удача первого обеспечивала успех второго.

– Значит, сигара…

– Да, я вложил в нее записку, и в нож тоже.

– А записки?

– Написал сам.

– А таинственная помощница?

– Тоже я. Я умею писать разными почерками.

Ганимар задумался, потом спросил:

– А почему никто не заметил, что антропометрия Бодрю точь-в-точь совпадает с антропометрией Арсена Люпена?

– Потому что антропометрии Арсена Люпена не существует.

– Не может быть!

– Или, возможно, она не соответствует истине. Система Бертильона основывается на внешних данных, а ты видишь, как легко их изменить. Затем она включает измерение головы, длины рук, ушей и так далее. С этим, конечно, ничего не поделаешь.

– И что же?

– Пришлось заплатить. Еще до моего возвращения из Америки один из ваших служащих согласился вписать при обмере другие цифры, так что моя карточка сразу попала в другой ящик и никак не могла оказаться рядом с карточкой Дезире Бодрю.

Они снова замолчали. И снова заговорил Ганимар.

– И что ты собираешься делать?

– Собираюсь хорошенько отдыхать, правильно питаться и снова стать самим собой. Неплохо побыть Бодрю или кем-нибудь еще, забавно менять свою внешность, голос, взгляд почерк. Но было бы грустно потерять в таком разнообразии самого себя, а это иногда со мной случается. Сейчас я испытываю чувства человека, лишившегося собственной тени. Я отправлюсь на поиски себя… И я себя найду.

Арсен Люпен прохаживался взад и вперед перед скамейкой. Понемногу сгущались сумерки. Он остановился перед Ганимаром.

– Как ты думаешь, мы обо всем переговорили?

– Нет еще, – ответил комиссар Ганимар. – Я хотел бы знать, думаешь ли ты поделиться правдой о своем побеге. Рассказать, какую ошибку я совершил?..

– О! Никто никогда не узнает, что это Арсен Люпен был выпущен из тюрьмы. Тайны и загадки клубятся вокруг Люпена, и я не заинтересован, чтобы их стало меньше. Мой побег – чудо, и чудом он останется. Будь спокоен, мой добрый друг, и прощай. Я ужинаю сегодня в городе, едва успею переодеться.

– Ты же сказал, что хочешь отдохнуть.

– Увы, есть светские обязанности, которыми нельзя пренебрегать. Отдых начнется завтра.

– И где ты ужинаешь?

– В английском посольстве.

Загадочный пассажир

Вчера мой автомобиль отправился в Руан, а сам я поеду туда сегодня по железной дороге. В Руане пересяду на автомобиль и покачу к друзьям, у них небольшой дом на берегу Сены. В Париже, на вокзале, незадолго до отхода поезда ко мне в купе подсели семеро мужчин и пятеро тут же закурили. Хотя путешествие предстояло недолгое, проделать его в таком обществе мне не захотелось, тем более в вагоне старой конструкции – даже в коридор не выйдешь. Я решил перебраться в соседнее купе и вышел, подхватив плащ, газеты и свой железнодорожный справочник.

Соседнее купе занимала дама. При виде меня она сразу скисла – я тут же это заметил – и наклонилась к мужчине, стоявшему на подножке, конечно, мужу, который ее провожал. Муж окинул меня взглядом, осмотр, очевидно, был в мою пользу, потому что он с ласковой улыбкой заговорил с женой, словно успокаивал робкого ребенка. Дама улыбнулась и взглянула на меня уже приветливо, словно тоже сумела разглядеть во мне обходительного господина, с которым женщина без всякого для себя неудобства может провести два часа в запертой коробке величиной в шесть квадратных метров.

– Ты же не обидишься, дорогая, – сказал ей муж, – у меня важная встреча, я не могу опоздать.

Поцеловал ее и ушел. Жена послала ему вслед воздушный поцелуй и помахала платочком. Послышался свисток. Поезд тронулся. И вот в эту самую минуту, не обращая внимания на протесты проводника, к нам в купе влетел мужчина. Моя спутница стояла в проходе и укладывала в сетку багаж; вскрикнув от испуга, она опустилась на диванчик. Я не из пугливых, вовсе нет, но вторжение в самую последнюю секунду всегда имеет в себе что-то подозрительное. В нем есть что-то противоестественное. За ним всегда что-то кроется. Иначе почему, собственно…

Однако внешность неожиданного спутника и его манеры несколько сгладили дурное впечатление, произведенное вторжением в наше купе. Безупречный, можно даже сказать, элегантный костюм, хорошо подобранный галстук, чистые перчатки, энергичное выражение лица. Но… черт побери! Где я мог его видеть? Я нисколько не сомневался, что он уже попадался мне на глаза. Точнее, шевельнулось воспоминание скорее о портрете, виденном много раз, а с оригиналом я, конечно, знаком не был. Но я почувствовал, что напрягать память бессмысленно: впечатление было периферийным и расплывчатым.

Я перевел взгляд на даму и не поверил собственным глазам: крайне взволнованная, она побледнела как полотно. Глядя на нашего спутника – а тот сел на противоположный диванчик – с неподдельным страхом, она дрожащей рукой – да, рука у нее дрожала, я заметил, – старалась придвинуть небольшую дорожную сумку, а когда поставила ее на колени, то крепко прижала к себе. Наши взгляды встретились. В ее лице читались такие страх и тревога, что я не удержался и спросил:

– Вам плохо, мадам? Может быть, открыть окно?

Она молча повела глазами на соседа. А я поступил точно так же, как ее муж: улыбнулся, слегка пожал плечами, давая понять, что опасаться нечего, что я здесь, да и наш спутник вполне безобиден.

Спутник же в эту минуту повернулся к нам, оглядел с головы до ног и даму, и меня, забился в угол и больше не шевелился.

В купе воцарилась тишина, и тут дама, собрав все свое мужество, решилась на отчаянный и безнадежный поступок: едва шевеля губами, она спросила:

– Вы знали, что он в поезде?

– Кто?

– М-м-м… он… точно он…

– Кто он?

– Арсен Люпен!

Она не сводила с нашего соседа глаз и говорила дрожащим от волнения шепотом скорее с ним, чем со мной.

Сосед надвинул шляпу на нос. Решил спрятаться или вздремнуть?

Я позволил себе дать необходимое разъяснение:

– Суд вчера заочно приговорил Арсена Люпена к двадцати годам каторжных работ. Трудно предположить, что он будет так неосторожен и на следующий день появится на публике. К тому же в газетах писали, что его этой зимой видели в Турции после знаменитого побега из Санте.

– Он едет в нашем поезде, – упорствовала дама и уже не скрывала желания, чтобы наш сосед ее услышал. – Мой муж – заместитель начальника пенитенциарных служб, и дежурный полицейский на вокзале сказал ему лично, что они ищут Арсена Люпена.

– Это не основание, чтобы…

– Его видели в зале ожидания. Он взял билет первого класса до Руана.

– Так почему его не схватили?

– Он исчез. Контролер при входе в зал ожидания не видел его, но предположил, что он вышел к платформам пригородных поездов и сел в экспресс, который уходит через десять минут после нашего.

– Там его, видимо, и взяли.

– Ничего подобного, в последнюю минуту он выскочил из экспресса и… по всей вероятности… впрыгнул в наш поезд. Вернее, точно впрыгнул.

– Значит, в нашем поезде его и арестуют. Железнодорожные служащие, полицейские видели, как он перебегал. Как только мы приедем в Руан, его схватят.

– Что вы! Он непременно что-нибудь выкинет и снова скроется.

– В таком случае желаю ему доброго пути.

– Но пока мы едем, он может…

– Что?

– Откуда я знаю? Нужно быть готовыми ко всему.

Моя спутница была крайне возбуждена, и, надо сказать, что в каком-то смысле ее волнение было даже оправдано.

Мне захотелось ее успокоить, и я сказал:

– Да, конечно, случаются необычные совпадения. Но волноваться не стоит. Даже если предположить, что Арсен Люпен едет в одном из наших вагонов, он будет вести себя очень тихо. Ему не нужны новые неприятности, он хочет избежать грозящей ему опасности.

Мое рассуждение нисколько не успокоило соседку. Но она замолчала, очевидно не желая показаться навязчивой.

Я развернул газеты и стал читать отчеты о суде над Арсеном Люпеном. Ничего нового я в них не почерпнул, да и спал я ночью плохо, так что глаза у меня стали сами собой слипаться, а голова клонилась вниз.

– Нет-нет, месье, сейчас не до сна!

Отбирая у меня газеты, дама смотрела с негодованием.

– Разумеется. – Я очнулся. – Я вовсе не собирался спать.

– Это было бы крайней неосторожностью, – продолжала она.

– Самой крайней, – согласился я.

И стал всеми силами бороться со сном: смотрел в окно, любовался облаками. И вскоре встревоженная дама и господин, сидевший в углу диванчика напротив, утонули вместе со мной в облаках и я погрузился в мирный, глубокий сон.

Однако Арсен Люпен со мной не расстался, он сопутствовал мне в сновидении легкой тенью, плыл где-то вдали на горизонте с мешком сокровищ на спине, проходил сквозь стены замков и набирал новые сокровища.

Туманный силуэт Арсена Люпена приблизился, стал более отчетливым, он вырастал по мере приближения и вот уже с невообразимой ловкостью впрыгнул в вагон прямо на меня.

Я почувствовал боль… Вскрикнул. И пробудился. Сосед, поставив мне на грудь колено, душил меня.

Я видел его неотчетливо, потому что глаза у меня налились кровью. Смутно различал даму, которую колотило в нервном припадке. У меня и мысли не возникло сопротивляться. Да и сил недоставало. В ушах шумело… Воздуха не хватало… Еще минута, и я задохнусь.

Злодей, как видно, почувствовал это и ослабил хватку. Не отпуская меня, он подхватил приготовленную заранее веревку со скользящей петлей. Секунда, и руки у меня скручены, а сам я с кляпом во рту лежу и не двигаюсь.

Злодей проделал все эти ужасные действия так, будто всю жизнь этим занимался, с ловкостью и навыком профессионального преступника, привыкшего грабить и убивать. Без единого слова, без единого лишнего движения. Хладнокровно и дерзко. И вот я лежу на диванчике, недвижимый, как мумия. Это я-то, Арсен Люпен!

Если честно, стоило посмеяться. Положение мое было плачевно, но я не мог не оценить его комичности. Арсена Люпена облапошили, как желторотого новичка, обули, как простодушного простака, так как бандит, разумеется, соблазнился моим кошельком и бумажником. Арсен Люпен – жертва грабежа! Нет, это очень смешно, честное слово!

Дама сидела в уголке. Бандит не обращал на мою спутницу никакого внимания. Он изучал содержимое ее дорожной сумочки: украшения, кошелек, золотые и серебряные безделушки. Судя по всему, грабитель остался доволен. Дама наблюдала за ним, широко раскрыв глаза и трепеща от ужаса. Очевидно, желая избавить негодяя от лишних усилий, она протянула ему свои кольца. Он взял их и удостоил даму взглядом. Она упала в обморок.

Больше внимания нам не уделяли. Негодяй, по-прежнему спокойный и деловитый, сидел в углу, курил сигарету и изучал теперь мой кошелек. И тоже остался доволен.

Он доволен, а я нет. Дело было не в двенадцати тысячах франков, которых он так неуважительно меня лишил. Эту потерю я считал кратковременной и не сомневался, что очень скоро деньги ко мне вернутся, равно как и весьма ценные документы из моего бумажника: проекты, сметы, адреса, список корреспондентов, опасные письма. Меня волновало в этот момент нечто более существенное и настоятельное: что же будет дальше?

Можно быть уверенным, что тревога, которая поднялась вокруг меня на вокзале Сен-Лазар, не осталась мной незамеченной. Но дело-то было в том, что я ехал погостить к друзьям, знавшим меня под именем Гийома Берла, и мое сходство с Арсеном Люпеном служило для них источником постоянных милых шуток, так что я никак не мог всерьез загримироваться и, конечно же, обнаружил себя. А тут вдобавок какой-то пассажир соскочил со скорого и вломился в купе экспресса. Кем же он мог быть, как не Арсеном Люпеном? Стало быть, фатально и неизбежно комиссар полиции Руана, предупрежденный срочной телеграммой, будет встречать наш поезд вместе с немалым числом полицейских, тщательно осматривать вагоны и допрашивать подозрительных.

Разумеется, я предполагал встречу с полицейскими в Руане, и она меня не пугала. Я был уверен, что руанская полиция ничуть не проницательнее парижской, и не сомневался, что пройду без препон, показав удостоверение депутата, которое внушило такое почтительное уважение контролеру Сен-Лазара. Но теперь все изменилось. Я был связан. Я не имел возможности действовать, как обычно привык. Теперь господин комиссар обнаружит в одном из вагонов месье Арсена Люпена, которого счастливый случай преподнес ему связанного по рукам и ногам в виде кроткого, готового к закланию агнца. Останется только принять подарок, как получают от проводника на вокзале отправленную дичь или корзину со свежими фруктами и овощами.

Что же я мог предпринять, чтобы избежать такой печальной участи, будучи спеленут, как мумия? А экспресс между тем мчался к Руану, единственной своей конечной цели, и уже миновал Вернон и Сен-Пьер.

Занимал меня и другой вопрос, уже не так близко меня касавшийся. Мне было интересно, что собирается делать дальше мой удачливый спутник. Это волновало меня с профессиональной точки зрения.

Будь я один, он имел бы возможность спокойно и тихо сойти в Руане. Но с нами в купе дама. Как только откроется дверь, она, сейчас такая тихая и смиренная, начнет кричать и звать на помощь.

Вот это-то и вызывало мое любопытство. Почему грабитель не превратил и ее в такую же неподвижную куклу, что позволило бы ему безнаказанно ускользнуть, прежде чем его двойное преступление обнаружится?

Грабитель тем временем спокойно курил, глядя в окно на поля, которые начавшийся дождь перечеркивал косыми линиями. Впрочем, один раз он к нам обернулся, взял мой железнодорожный справочник и стал его изучать.

Дама всеми силами старалась оставаться в обмороке, чтобы ничем не обеспокоить страшного врага. Ее выдавали приступы кашля. Как видно, она плохо переносила папиросный дым.

Мне тоже было крайне неловко: неудобная поза, затекшие руки и ноги. Я прикидывал… Соображал… Пон-Дарш, Уассель… Экспресс счастливо летел вперед, опьяненный собственной скоростью. И тут наш сосед вдруг поднялся и шагнул к нам. Дама душераздирающе вскрикнула и лишилась сознания по-настоящему.

Что же злодею понадобилось? Он опустил окно с нашей стороны. Дождь разошелся вовсю, что весьма огорчило бандита. Он обвел глазами купе, увидел в сетке зонтик дамы и достал его. Потом взял мой плащ и надел.

Мы мчались по мосту через Сену. Он засучил брюки, высунулся в окно и повернул внешнюю задвижку.

Он что, надумал выпрыгнуть? На такой скорости это верная смерть. Мы въехали в туннель, прорытый в крутом береге. Бандит приоткрыл дверь и нащупал ногой первую ступеньку лестницы. Какое безумие! Темнота, дым, шум. Все – вместе с его сборами – выглядело абсурдом, но тут заработали тормоза, и ход колес замедлился. Еще минута, и поезд уже не мчался, а просто ехал, и даже медленно. Очевидно, в этой части туннеля велись ремонтные работы, они требовали снижения скорости, и наш обидчик об этом знал. Он спокойно поставил вторую ногу на ступеньку и так же спокойно исчез, не забыв сначала закрыть окно, а потом и внешнюю задвижку.

Злодей исчез, а у нас в купе стало светло, и дым поезда побелел. Поезд въехал в долину. Еще один туннель, и мы прибудем в Руан.

Едва придя в себя, дама принялась оплакивать свои драгоценности. Я умоляюще смотрел на нее. Она поняла и освободила меня от кляпа, из-за него я едва дышал. Она собралась развязать меня, но я отказался:

– Нет-нет, полиция должна видеть все как есть. Они должны знать, с каким негодяем им придется иметь дело!

– А если я дам сигнал тревоги?

– Слишком поздно. Сигналить надо было, когда он на меня напал.

– Но он бы меня убил! Я же говорила вам: он здесь, в одном поезде с нами. Я сразу его узнала по портретам. И теперь он скрылся с моими драгоценностями.

– Не волнуйтесь, его скоро поймают!

– Арсена Люпена? Никогда!

– Все зависит от вас, мадам. Послушайте. Как только мы подъедем, сразу же кричите, зовите на помощь, к нам сразу прибегут полицейские и служащие. Расскажите все, что вы видели, как на меня напал Арсен Люпен, как он убежал, дайте его приметы: мягкая шляпа, зонтик – ваш! Серый плащ в талию.

– Ваш, – прибавила она.

– Мой? Нет, его. У меня не было плаща.

– А мне показалось, что он был без плаща, когда влетел к нам в купе.

– Не знаю… Может, плащ кто-то забыл в сетке. Впрочем, не это важно – важно, что, убегая, он был в плаще. Сером плаще в талию. Вы же помните! Да, чуть не забыл! Сразу же назовите вашу фамилию. Должность вашего мужа будет способствовать рвению полицейских.

Прибыли. Дама уже встала у дверей. А я еще раз повторил, громко и настойчиво, чтобы мои слова отпечатались у нее в памяти.

– Назовите и мою фамилию – Гийом Берла. Скажите, что я ваш знакомый, так мы выиграем время… Нужно, чтобы они немедленно кинулись на поиски. Главное – поймать Арсена Люпена, забрать ваши драгоценности. Никаких заминок. Гийом Берла, друг вашего мужа.

– Да, конечно, Гийом Берла.

Она уже звала на помощь, размахивая руками. Поезд еще не остановился, как в купе уже вошел полицейский, а с ним – целая толпа.

Дама, задыхаясь, кричала:

– Арсен Люпен! Он напал на нас! Похитил мои драгоценности! Я мадам Рено! Мой муж – заместитель начальника пенитенциарных служб! Ах, вот и мой брат, Жорж Ардель, директор банка «Руанский кредит», вы должны его знать!

Дама расцеловала подошедшего молодого человека, комиссар с ним вежливо поздоровался, а дама со слезами в голосе продолжала:

– Да, Арсен Люпен… месье задремал, а он вцепился ему в горло… Это месье Берла, друг моего мужа.

Комиссар спросил:

– И где же Арсен Люпен?

– Он соскочил с поезда в туннеле сразу после Сены.

– Вы уверены, что это был он?

– Я? Не уверена?! Да я с первого взгляда его узнала. Его много кто видел на вокзале Сен-Лазар. В мягкой шляпе…

– Погодите, у Люпена котелок, – поправил даму комиссар. – Вот такой. – И он показал на мою голову.

– Нет, он в мягкой шляпе, я точно знаю, – повторила мадам Рено, – и в сером плаще в талию.

– Вот это верно, в телеграмме сказано: серый приталенный плащ с бархатным воротником.

– А я что говорю! – торжествующе подхватила мадам Рено. – Именно с бархатным воротником!

Я с облегчением вздохнул. Умница! Верная, надежная помощница. Полицейские между тем освободили меня от веревок. Я больно прикусил губу, у меня текла кровь. Согнувшись пополам – а как еще? ведь я так долго лежал в неудобной позе – и прижимая к лицу платок – еще бы! ведь я пострадал от кляпа и унимал кровь! – слабым голосом я обратился к комиссару:

– Да, это был Арсен Люпен, никаких сомнений… Если действовать быстро, вы его поймаете. Надеюсь, я могу быть вам полезен.

Вагон отцепили, он поступил в ведение полиции. Поезд проследовал дальше в Гавр. А нас повели к начальнику вокзала сквозь толпу, запрудившую платформу. В эту минуту я заколебался. Под любым предлогом я мог податься в сторону, сесть в автомобиль и скрыться. Медлить было опасно. Какая-нибудь случайность, телеграмма из Парижа – и я пропал.

Но грабитель? В этих местах я мало кого знал, так что поймать его собственными силами у меня не было никакой возможности.

«Эх, была не была! – решил я. – Остаюсь! Партию выиграть нелегко, но зато, каков азарт! И на кону достойная награда!»

Когда нас попросили повторить свои показания, я воскликнул:

– Месье комиссар, Арсен Люпен с каждой минутой обгоняет нас. Мой автомобиль стоит во дворе. Доставьте мне удовольствие, сядем в него и постараемся…

Комиссар взглянул на меня с хитрой усмешкой.

– Идея неплохая… Я бы даже сказал хорошая, потому что мы ее уже осуществили.

– То есть?

– Два моих помощника уже катят на велосипедах.

– И куда?

– К выходу из туннеля, там они опросят народ, соберут сведения и помчатся за ним по пятам.

Я невольно пожал плечами.

– Ваши помощники ничего не узнают.

– Неужели?

– Арсен Люпен позаботится, чтобы никто не увидел, как он вышел из туннеля. А потом любая дорога, и он…

– Он попадает в Руан, где мы его ждем.

– Он не пойдет в Руан.

– Еще лучше! На проселочных дорогах нам будет легче его поймать.

– Он не будет бродить по проселочным дорогам.

– А где же он будет бродить?

Я достал часы.

– В данную минуту Арсен Люпен бродит вокруг станции Дарнеталь. В десять пятьдесят, то есть через двадцать две минуты, он сядет в поезд, который идет с Северного вокзала Руана в Амьен.

– С чего вы взяли? Откуда вы это знаете?

– Знаю, потому что в поезде Арсен Люпен изучал мой железнодорожный справочник. Как думаете, с какой целью? Есть ли рядом с тем местом другая линия, другая станция и в ближайшее время – другой поезд? Я тоже успел посмотреть справочник. И все сообразил.

– С вами не поспоришь, месье, – признал комиссар. – Безупречная логика. Редкая сметливость.

Я слишком увлекся игрой и допустил промах: мне совсем ни к чему быть таким сообразительным. Комиссар смотрел на меня с удивлением, и мне показалось, что у него закралось некоторое сомнение. Но, конечно, слабое, потому что фотографии, которые рассылала уголовная полиция, были очень плохого качества. Арсен Люпен был на них вовсе не похож на того Арсена Люпена, который стоял перед ним. Комиссар не мог его узнать. Но он был взволнован и ощущал тревогу.

Мы замолчали. Что-то вроде смутного подозрения висело в воздухе, мешая нам говорить. Холод сомнения пронизал меня чуть ли не до дрожи: а что, если удача от меня отвернулась? Но я справился с собой и засмеялся:

– Ничто так не обостряет сообразительность, как потеря бумажника и желание его найти! Я думаю, месье комиссар, если вы дадите мне парочку ваших молодцов, мы вполне…

– Умоляю вас, комиссар, прислушайтесь к словам месье Берла, – тут же закричала мадам Рено.

Вмешательство моей милой спутницы оказалось решающим. Фамилия Берла, произнесенная устами столь авторитетными, женой лица столь влиятельного, стала в самом деле моей фамилией. Моя личность была удостоверена, и никакое подозрение уже не могло ее коснуться. Комиссар встал.

– Был бы очень рад вашему успеху, месье Берла, можете мне поверить. Я не меньше вашего заинтересован в поимке Арсена Люпена.

Он проводил меня до автомобиля. Двое из его помощников, с которыми он меня познакомил, Оноре Массоль и Гастон Деливе, собрались ехать со мной. Я сел за руль. Механик завертел ручку. Через несколько секунд мы покинули вокзал. Я был спасен.

Признаюсь, я не мог не гордиться собой, катя по бульварам, что окружают старинный нормандский городок, на всей скорости, на какую способен мой «моро-лептон» – тридцать четыре лошадиные силы. Мотор приятно мурлыкал. Деревья справа и слева быстро бежали назад. Я был на свободе, вне всякой опасности. Оставалось только уладить кое-какие мелкие личные дела при помощи двух добросовестных представителей общественной безопасности. Арсен Люпен пустился в погоню за Арсеном Люпеном.

Гастон Деливе и Оноре Массоль, скромные служители общественного порядка, как дорога мне была ваша поддержка! Что бы я делал без вас? Сколько бы раз на перекрестках выбирал бы без вас самую скверную дорогу! Без вашего участия Арсен Люпен совершал бы ошибки и вор получил бы возможность скрыться.

Но до конца было еще далеко. И даже очень. Во-первых, мне предстояло догнать этого молодца, а во-вторых, самому забрать у него бумаги, которыми он завладел. Ни за что на свете стражи закона не должны были сунуть в них свой нос и уж тем более заполучить в свое распоряжение. Воспользоваться двумя помощниками и обойтись без них – такую задачу я перед собой поставил. И поверьте, она была не из легких.

В Дарнеталь мы прибыли три минуты спустя после отхода поезда. Единственным утешением было то, что господин в сером плаще в талию с черным бархатным воротником сел в купе второго класса с билетом до Амьена. Я показал себя многообещающим молодым расследователем. Деливе сказал:

– Это скорый, он теперь остановится только в Монтеролье-Бюши через двадцать девять минут. Если не поспеем туда раньше Люпена, он доедет до Амьена, а там две ветки: одна на Дьеп, другая на Париж.

– Сколько километров до Монтеролье-Бюши?

– Двадцать три.

– Двадцать три километра и двадцать девять минут. Мы там будем раньше.

Какая потрясающая гонка! Верный «моро-лептон» еще никогда не служил с таким пылким рвением моей нетерпеливости. Мне казалось, моя воля правит им напрямую, без помощи шестеренок и рычагов. Автомобиль соглашался с любыми моими пожеланиями. Он одобрял мое упорство. Разделял мою злость против негодяя Арсена Люпена. Мерзавец! Предатель! Я должен его поймать! Он не смеет пользоваться ореолом славы, воплощением которой являюсь я!

– Направо! – кричал мне Деливе. – Налево! Прямо!

Мы скользили над землей. Для нас не существовало преград, они пугливыми зверушками разбегались при нашем приближении.

На повороте дороги перед нами возникли клубы дыма – «Северный экспресс».

На протяжении километра борьба шла не на жизнь, а на смерть, неравная борьба – мы шли бок о бок, исход был неведом.

Вокзал. Мы его обогнали.

Через три секунды мы были на перроне перед вагонами второго класса. Двери открылись. Несколько пассажиров вышли на платформу. Но не мой грабитель. Мы осмотрели купе. Арсена Люпена нет!

– Черт! – воскликнул я. – Он мог меня узнать, когда мы мчались рядом с поездом! Он спрыгнул!

Начальник поезда подтвердил мое предположение. Он видел какого-то господина, который мчался вниз по насыпи метрах в двухстах от вокзала.

– Глядите, вон он!.. Перебегает через пути!

Я бросился вперед, помощники за мной. Вернее, один из них, потому что Массоль оказался великолепным бегуном, быстрым и выносливым. Буквально через несколько секунд расстояние между ним и беглецом значительно сократилось. Преследуемый заметил погоню, перемахнул через изгородь, побежал к холму и стал по нему подниматься. Мы не сбавляли скорости и не спускали с него глаз. Он скрылся в небольшой рощице.

Когда мы ее достигли, Массоль ждал на опушке. Он решил не углубляться дальше, чтобы не растеряться с нами.

– Поздравляю вас, дорогой друг, – сказал я ему. – После такой гонки он наверняка едва дышит. Считайте, что он у нас в руках.

Я отправился познакомиться с местностью, соображая, как бы мне первым схватить беглеца и вернуть свое достояние. Из рук правосудия я получил бы его весьма нескоро, к тому же после долгих и совершенно мне ненужных расспросов. Хорошенько оглядевшись, я вернулся к своим помощникам.

– Теперь мы справимся, – заверил их я. – Вы, Массоль, будете следить за левой стороной рощи. Вы, Деливе, – за правой. К тому же отсюда видно все, что находится за ней. Арсену Люпену не удастся выбежать незамеченным. А за этим овражком буду наблюдать я. Если не заметим грабителя через пять минут, я углублюсь в рощу, и, как загонщик, выгоню его на одного из вас. Стойте и ждите. Да, чуть не забыл: выстрел – знак тревоги.

Массоль и Деливе двинулись каждый к своему посту наблюдения. Они исчезли за кустами, и я тоже углубился в рощу с величайшими предосторожностями, стараясь оставаться невидным и неслышным. Передо мной были густые заросли, охотники проделали в них узкие лазы. Я двигался, согнувшись, будто по зеленому туннелю.

Туннель вывел меня на лужайку, по мокрой траве тянулся след. Я двинулся по нему, держась кустов. След привел меня к лачужке, стоявшей на небольшом холме. «Вот где он спрятался, – подумал я. – Отличный наблюдательный пункт».

Я подкрался ближе. Прислушался и понял: беглец там. В щель я даже заметил его спину.

Прыжок, и я схватил его за плечи. В руке у него был револьвер, он попытался им воспользоваться. Но не успел. Он уже лежал на земле с заведенными под себя руками, и теперь я нажимал ему на грудь коленом.

– Послушай меня, паренек, – сказал я ему тихонько. – Меня зовут Арсен Люпен. Ты отдашь мне немедленно и добровольно мой бумажник и сумочку милой дамы. За это я вызволю тебя из лап полиции и буду считать своим другом. Одно слово: да или нет?

– Да, – просипел он.

– Вот и хорошо. Утром ты отлично со всем справился, так что мы с тобой поладим.

Я его отпустил. Он тут же вытащил из кармана нож и попытался меня ударить.

– Болван!

Я разозлился.

Одной рукой я отвел его руку, а второй нанес короткий резкий удар по сонной артерии. Он так и называется: «хук по сонной». Им-то я его и вырубил.

Проверил, все ли на месте у меня в бумажнике. Из любопытства заглянул и в бумажник мрачного паренька. На конверте письма прочитал его адрес и имя: Пьер Онфре. И невольно вздрогнул. Пьер Онфре, убийца с улицы Лафонтен в Отей, зарезавший мадам Дельбуа и двух ее дочерей. Я наклонился и посмотрел на лежащего повнимательнее. Да, да, еще в поезде мне показалось, что я его где-то видел. Однако время было дорого. Я положил в конверт две банкноты по сто франков и написал на своей визитке: «Арсен Люпен своим коллегам Оноре Массолю и Гастону Деливе в знак благодарности».

Конверт положил на видном месте посреди лачуги. Рядом с ним – сумку мадам Рено. Я не мог не вернуть ее моей доброй помощнице: кого, как не ее, благодарить мне за спасение. Должен, правда, признаться, что забрал из сумки все мало-мальски стоящее, так что остались в ней только черепаховый гребень и изящный, но пустой кошелек. Ничего не поделаешь, работа есть работа. И если честно, ее муж занят не слишком достойным делом!..

Оставалось решить, как поступить с парнем. А он как раз шевельнулся. По большому счету, не мне было карать его и уж тем более миловать.

Я отобрал у него револьвер и выстрелил в воздух. «Сейчас прибегут полицейские и разберутся с ним. Судьба сама распорядилась его участью». А я побежал в обратную сторону.

Через двадцать минут поперечная тропка, которую я приметил, когда углублялся в рощицу, привела меня прямиком к автомобилю.

В четыре часа я телеграфировал своим друзьям в Руан, что непредвиденные обстоятельства вынудили меня отменить приезд. Строго между нами, думаю, что они успели о многом догадаться, так что вряд ли и в будущем станут ждать моего визита. Жаль, что им пришлось так разочароваться! К шести часам я вернулся в Париж через Лиль-Адан, Энгиен и заставу Бино. Вечерние газеты порадовали меня сообщением, что убийца Пьер Онфре наконец-то пойман.

На следующий день в «Эко де Франс» появилось следующее знаменательное сообщение:

Вчера в окрестностях Бюши после изрядного числа неурядиц Арсен Люпен помог арестовать Пьера Онфре, убийцу с улицы Лафонтен, который к тому же ограбил в поезде Париж – Гавр мадам Рено, жену заместителя начальника пенитенциарных служб. Арсен Люпен вернул мадам Рено ее сумку и щедро вознаградил двух полицейских, которые участвовали в нелегком преследовании преступника.

Я всегда был и остаюсь сторонником умной рекламы.

Ожерелье королевы

Два или три раза в год графиня де Дрё-Субиз, желая блистать на главных празднествах сезона, будь то прием в австрийском посольстве или бал у леди Биллингстоун, украшала белоснежную шею «ожерельем королевы». Да-да, тем самым знаменитым ожерельем, которое придворные ювелиры Бемер и Бассанж изготовили для графини Дюбарри, которое кардинал Роган-Субиз собирался преподнести Марии-Антуанетте, королеве Франции, и которое авантюристка Жанна де Валуа, графиня де Ламотт, заполучив с помощью мужа и Рето де Виллета, их сообщника, разделила как добычу на три части февральским вечером 1785 года.

По чести сказать, от подлинного ожерелья сохранилась одна оправа. Сберег ее Рето де Виллет, а вот господин де Ламотт вместе с женушкой безжалостно выковыряли и пустили на ветер великолепные бриллианты, с таким тщанием подобранные Бемером. Позже в Италии Рето де Виллет продал оправу Гастону де Дрё-Субизу, племяннику и наследнику кардинала, спасшему дядю от разорения, когда рухнул дом Роган-Гемене, потерпев оглушительное банкротство. В память дядюшки племянник выкупил и те несколько бриллиантов из ожерелья, которые задержались в руках английского ювелира Джефри, дополнил их другими, ниже по качеству, но такой же величины, и восстановил чудесное ожерелье «в изгнании» таким, каким оно вышло из рук Бемера и Бассанжа.

Целый век де Дрё-Субизы гордились исторической драгоценностью. Многие превратности судьбы грозили фамильному достоянию, но графы предпочитали жертвовать пышностью своего образа жизни, а не драгоценной королевской реликвией. И теперешний граф дорожил ожерельем примерно так же, как дорожат родовым гнездом отцов и дедов. Будучи человеком предусмотрительным, он завел в банке «Лионский кредит» ячейку и хранил ожерелье там. В день, когда жена собиралась появиться в свете, он лично забирал ожерелье из ячейки и назавтра лично же относил обратно.

Успех графини в этот вечер на приеме в Кастильском дворце был ошеломительным. Сам король Кристиан, в честь которого устроили торжество, отметил ее безупречную красоту. Ослепительные бриллианты окружали столь же ослепительную шею, играя разноцветными огнями при свете люстр. Только графиня де Дрё-Субиз могла с такой благородной естественностью носить подобное великолепие.

Триумф был двойным, граф заслуженно им наслаждался и продолжал наслаждаться, когда они вернулись после бала в свой старинный особняк в Сен-Жерменском предместье. Граф гордился женой не меньше ожерелья, составлявшего славу его семейства на протяжении четырех поколений. Графиня же по-детски обожала ожерелье с присущими ей тщеславием и высокомерием.

Она не без сожаления рассталась с сокровищем и передала его мужу, а тот залюбовался им с неподдельным восхищением, будто видел впервые. Затем спрятал ожерелье в медный ларчик с гербом кардинала и отнес в гардеробную, небольшую смежную комнату с единственной дверью у изножья их кровати. Как обычно, граф поставил ларчик на верхнюю полку среди шляпных коробок и стопок белья, запер дверь на ключ и стал раздеваться.

На следующий день граф проснулся около девяти и решил, что съездит в банк до обеда. Он оделся, выпил чашку кофе и спустился в конюшню, где отдал необходимые распоряжения. Здоровье одной лошади обеспокоило его, и он попросил поводить ее перед ним по двору. Затем вернулся к жене. Та еще не выходила из спальни, сидела перед зеркалом, горничная ее причесывала.

– Вы собрались в город? – спросила она.

– Да… хотелось бы… По нашим делам…

– Разумеется. Чем раньше, тем лучше.

Муж вошел в гардеробную. Через несколько минут послышался вопрос, впрочем, заданный без малейшего удивления:

– Вы забрали его, моя милая?

– Я? Нет, я ничего не забирала, – ответила графиня.

– А куда переставили?

– Я даже туда не входила!

Муж появился на пороге и дрожащими губами едва смог вымолвить:

– Не вы? Неужели? Тогда…

Графиня кинулась к мужу, они принялись судорожно искать ларчик, сбрасывая на пол коробки и простыни. Граф повторял:

– Нет, нет. Зачем? Это бессмысленно! Я точно знаю, что поставил вот на эту полку!

– Вы могли ошибиться.

– Не мог. Я поставил ларчик на эту полку.

Супруги зажгли свечу, потому что в гардеробной было темновато, и вынесли из нее все, что там находилось. И когда все полки оказались пустыми, пришлось с прискорбием признать, что знаменитое «королевское ожерелье» вновь отправилось в изгнание.

Графиня, дама решительного характера, не стала терять времени на стоны и жалобы, а незамедлительно сообщила о пропаже комиссару Валорбу, в деловитости и сообразительности которого они с мужем уже успели убедиться. Ему сообщили все подробности, и он тут же задал вопрос:

– Вы уверены, господин граф, что этой ночью никто не побывал в вашей спальне?

– Уверен. У меня чуткий сон. Скажу вам больше: дверь спальни была заперта. Я вынул ключ из двери, когда жена позвонила горничной.

– Есть ли другая возможность войти в гардеробную?

– Нет.

– Окно?

– Окно есть, но оно загорожено.

– Я хотел бы его осмотреть.

Зажгли свечи, и комиссар Валорб сразу же увидел, что окно загорожено комодом только наполовину, а комод к тому же неплотно прилегает к окну.

– Однако, чтобы пролезть в окно, комод нужно отодвинуть, а сделать это, не подняв шум, невозможно, – сказал граф.

– Куда выходит окно?

– Во внутренний двор.

– Сколько под вами еще этажей?

– Два. Начиная со служебного, все этажи предохранены мелкой сеткой, поэтому у нас так мало света.

Комод отодвинули и убедились, что окно заперто, чего не могло бы быть, если бы снаружи кто-то в него проник.

– Если только этот кто-то не вышел через нашу спальню, – заметил граф.

Комиссар задумался, потом повернулся к графине.

– Мадам, кто из вашего окружения знал, что вы собирались надеть вчера вечером ожерелье?

– Все знали, я этого не скрываю. Но никто не знает, что ларчик мы прячем в гардеробной.

– Никто?

– Никто… Вот только…

– Прошу вас, уточните, мадам. Это крайне важно.

Графиня обратилась к мужу:

– Я вспомнила про Анриетту.

– Анриетта? Она тоже не знает, как и все прочие.

– Ты уверен?

– Кто эта дама? – осведомился Валорб.

– Моя подруга по монастырской школе. Она рассорилась с семьей, выйдя замуж чуть ли не за ремесленника. Муж умер, и я приютила ее вместе с сыном. Они занимают маленькую квартирку у нас в особняке.

Графиня прибавила с легким смущением

– Она мне полезна. У нее золотые руки.

– На каком этаже живет эта дама?

– На нашем. Недалеко. В конце коридора. Но все же… Окно ее кухни…

– Выходит в тот же двор?

– Да. Оно как раз напротив нашего.

После этого сообщения все замолчали. Затем Валорб попросил, чтобы его проводили к мадам Анриетте.

Постучавшись, они вошли. Анриетта сидела за шитьем, ее сын Рауль, лет шести или семи, сидел с книжкой за столиком рядом. Комиссар удивился скудости их жилища: в комнате не было даже камина, а кухней служила небольшая ниша с окном. Комиссар принялся расспрашивать молодую женщину. Известие о пропаже ее, по всей видимости, поразило. Накануне вечером она сама одевала графиню и собственноручно застегнула на ней ожерелье.

– Господи боже мой! – воскликнула она. – Кто бы мог подумать!

– Вам никто не приходит в голову? Вы никого не подозреваете? Вор не мог пройти через вашу комнату?

Анриетта от души рассмеялась, ей даже в голову не пришло, что ее может коснуться хотя бы тень подозрения.

– Но я же все время была дома! – воскликнула она. – Я вообще никуда не выхожу. И потом, посмотрите сами.

Она открыла окно в нише.

– До противоположного окна метра три, не меньше.

– А с чего вы решили, что мы подумали про ваше окно?

– Но… Разве ожерелье было не в гардеробной?

– Откуда вам известно, что оно было в гардеробной?

– Как откуда? Я всегда это знала… Об этом не раз говорили при мне…

Лицо молодой женщины, поблекшее от горестей и переживаний, выражало смирение и кротость. Последовавшее молчание напугало ее, она почувствовала в нем затаенную угрозу и судорожно прижала к себе сына. Мальчик уткнулся в руку матери и поцеловал ее.

– Я полагаю, – сказал граф де Дрё, оставшись наедине с комиссаром, – полагаю, что вы не заподозрили Анриетту. Я за нее отвечаю, она сама честность.

– Мое мнение совпадает с вашим, – подтвердил Валорб. – Заподозрить ее можно было бы только в непроизвольном соучастии. Но, признаюсь, эта версия для нас бесполезна, так как не разрешает ни одну из возникших перед нами загадок.

Комиссар больше не занимался этим делом. На следующий день расследование продолжил молодой следственный судья, и начал он с того, что допросил слуг. Проверяли все замки, открывали и закрывали окно в гардеробной, изучили сверху донизу внутренний двор… И все без толку. Запоры не повреждены. Окно не могло быть открыто ни изнутри, ни снаружи.

Отдельно и с пристрастием занялись Анриеттой, так как волей-неволей она одна оставалась под подозрением. Тщательнейшим образом расследовали ее жизнь и выяснили, что за три года она выходила из дома всего четыре раза, все четыре – за покупками, которые были ей поручены. Выяснили, что, по сути, она служила мадам де Дрё горничной и портнихой и графиня обращалась с ней очень сурово. Об этом по секрету сообщили все слуги.

После недели работы следственный судья пришел к тому же выводу, что и комиссар: не было возможности не только найти виновника, но даже понять, каким образом совершено преступление. Справа и слева – по неразрешимой загадке: закрытое окно и запертая дверь. Но на этом загадки не кончались. Как вор мог войти, а главное, выйти, оставив закрытым окно и запертой дверь? Тайна.

Прошло еще четыре месяца, и следственный судья сделал для себя вывод, который тоже решил держать в тайне: граф и графиня де Дрё-Субиз, под давлением финансовых обстоятельств, продали «ожерелье королевы». Он закрыл дело.

Похищение легендарного украшения нанесло чете де Дрё-Субиз удар, от которого им не удалось оправиться. Они лишились залога, под который им легко было занимать деньги. Кредиторы сразу стали требовательными, ростовщики – неуступчивыми. Пришлось прибегнуть к крайним средствам: продавать и закладывать имущество. Дело шло к окончательному краху, но своевременная смерть двух дальних родственников и полученное от них наследство спасли супругов от разорения.

Не меньше пострадала и фамильная гордость: им казалось, что с потерей ожерелья они лишились и знатности.

Но вот что странно: графиня продолжала винить в своем несчастье пансионскую подругу, говорила об этом вслух и страстно ее возненавидела. Анриетту сначала переселили к слугам, а потом и вовсе попросили покинуть особняк.

Жизнь потекла своим чередом без особых событий. Чета де Дрё-Субиз полюбила путешествовать.

К этому времени относится лишь один любопытный факт. Через несколько месяцев после отъезда Анриетты графиня получила от нее письмо, весьма ее удивившее.

Мадам, не знаю, как вас благодарить. Ведь это вы прислали мне такой подарок? Никто другой не знает, что я поселилась в этой маленькой деревушке. Но если я ошиблась, извините меня и позвольте выразить вам благодарность за ваши прошлые милости…

Спрашивается, что тут имелось в виду? И прошлые, и настоящие милости графини по отношению к Анриетте сводились к придиркам и несправедливым обвинениям. За что ей быть благодарной?

Графиня попросила объяснений и получила ответ: Анриетте пришло по почте письмо, самое обычное, не заказное и не ценное. В конверте лежали два билета по тысяче франков. Анриетта приложила этот самый конверт со штемпелем Парижа и ее адресом, который был написан явно измененным почерком.

Откуда взялись эти две тысячи? Кто их послал? Полиция попыталась выяснить. Но опять проблуждала в потемках и не нашла никаких следов.

Прошел год, повторилась та же история. И на третий год, и на четвертый. На протяжении шести лет Анриетта получала подобные письма с той только разницей, что на пятый и шестой год сумма удвоилась. Анриетта в это время тяжело заболела и смогла получать необходимую врачебную помощь.

И еще подробность: одно из писем не было доставлено по причине отсутствия обратного адреса. В двух последующих были указаны адреса и фамилии отправителей: месье Анкети, Сен-Жермен и месье Пешар, Сюрен. Адреса и фамилии оказались фальшивыми.

В следующем году Анриетта умерла. Загадка так и осталась неразгаданной.

Вся эта история стала известна публике и, разумеется, вызвала всеобщее любопытство. Удивительным было то, что ожерелье, о котором столько толковали во Франции в конце XVIII века, пробудило не меньше толков и спустя сто двадцать лет. Однако то, что собираюсь поведать вам я, известно лишь нескольким заинтересованным лицам. Граф взял с них слово, что они сохранят доверенную им тайну. Но каждый из них в один прекрасный день может заговорить, поэтому и я без малейших угрызений совести готов приоткрыть завесу тайны и вдобавок дать ключ к загадке и объяснение той неожиданной заметке, которая появилась в газетах позавчера утром и внесла еще больше путаницы во всю историю.

Расскажу, что произошло за пять дней до этого. Граф де Дрё-Субиз пригласил к обеду двух своих племянниц, кузину, председателя суда господина Эсавия, депутата Боша, шевалье Флориани, с которым познакомился на Сицилии, и генерала маркиза де Рузьера, старинного друга семьи.

Отобедав, все перешли в гостиную, куда был подан кофе, и дамы, не желая лишиться мужского общества, разрешили господам мужчинам курить. Завязалась беседа. Одна из племянниц ради развлечения гостей взялась гадать на картах. Разговор коснулся знаменитых преступлений. Вот тут-то маркиз де Рузьер, никогда не упускавший случая подтрунить над графом, припомнил историю с ожерельем, до сих пор весьма болезненную для хозяина.

Все поспешили со своими мнениями. Каждый толковал события на свой лад. Версии противоречили друг другу, ни одна не была исчерпывающей и достоверной.

– А вы что скажете, месье Флориани, – обратилась графиня к шевалье. – Вы что об этом думаете?

– Ровным счетом ничего, мадам, – последовал ответ.

Поднялся недовольный ропот. Только что шевалье с блеском рассказал о нескольких случаях, в которых оказал существенную помощь своему отцу, судье в Палермо. Его истории ясно свидетельствовали об интересе к подобным инцидентам.

– Не скрою, – прибавил шевалье, – мне удалось добиться успеха в нескольких запутанных делах, от которых многие предусмотрительно отказались. Но тем не менее я отнюдь не Шерлок Холмс, а о деле с ожерельем и вовсе ничего не знаю.

Все повернулись к хозяину дома, и графу скрепя сердце пришлось изложить известные нам факты. Шевалье выслушал, подумал, задал несколько вопросов и проговорил:

– Странно, но мне не кажется, что загадка так уж затруднительна…

Граф недовольно повел плечами, в то время как остальные стеснились вокруг шевалье, ожидая продолжения. Тот продолжал менторским тоном:

– Обычно, желая понять, кто совершил ограбление или кражу, стараются представить себе, как это было проделано. В данном случае, как мне кажется, восстановить ход событий не так уж сложно. Просто потому, что перед нами не множество возможностей, а одна отчетливая очевидность. Сформулируем ее следующим образом: преступник мог войти только через дверь спальни или через окно гардеробной. Дверь, запертую изнутри, снаружи не откроешь. Значит, он влез через окно.

– Окно было тоже заперто. Его осматривали, оно было на запоре, – сообщил граф.

– Чтобы добраться до окна, – продолжал Флориани, словно бы не слыша графа, – нужно было соединить мостиком, доской, лестницей окно кухни и выступ окна гардеробной. Как только шкатулка…

– Но я вам повторяю, – нетерпеливо вскричал граф. – Окно было закрыто!

На этот раз Флориани пришлось ответить, причем с величайшим спокойствием человека, которого подобные пустяки не могут сбить с толку.

– Я не сомневаюсь, что окно было закрыто, но в нем была форточка.

– Откуда вы знаете?

– Во-первых, потому что для домов той эпохи форточка в окне обязательна, а во-вторых, без нее преступление было бы необъяснимым.

– Да, форточка в окне есть, но она тоже была заперта, причем так крепко, что никто на нее и внимания не обратил.

– Вот вам и ошибка. Если бы обратили, заметили бы, что она открыта.

– Как это?

– Я полагаю, что эта форточка, точно так же, как все другие, открывается изнутри при помощи металлической косички с кольцом.

– Именно так.

– И эта косичка с кольцом висит между окном и комодом.

– Да, но я не понимаю…

– А я вам скажу. Через щель в раме можно просунуть палочку с крючком, потянуть за кольцо и открыть форточку.

– Чудная мысль! – насмешливо воскликнул граф. – Как легко вам все удается! Но я должен вас огорчить – никакой щели в раме не было.

– Щель была.

– Но тогда мы бы ее увидели!

– Чтобы увидеть, надо было посмотреть. Вы не посмотрели. Щель существует. Вдоль замазки вертикальная щель. Иначе и быть не может.

Граф поднялся со своего места, он выглядел крайне взволнованным. Нервно прошелся по гостиной туда и обратно и подошел к Флориани.

– С того самого дня в гардеробной ничего не изменилось. Никто туда больше не входил.

– В таком случае, граф, для вас не составит труда убедиться, что мое объяснение полностью соответствует действительности.

– Оно не соответствует фактам, которые были установлены следствием. Вы ничего не видели, вы ничего не знаете, и вы противоречите всему, что видели и знаем мы!

Флориани, будто бы не заметив раздражения графа, с улыбкой ответил:

– Я всего лишь стараюсь смотреть на вещи непредвзято. Если ошибся, укажите мне на ошибку.

– Сию же секунду! Вашей уверенности не надолго…

Граф де Дрё-Субиз проглотил несколько последних слов, направился к двери и вышел.

Все сидели молча. Однако ждали с нетерпением, словно во тьме в самом деле вот-вот забрезжит свет истины. Всеобщее молчание было исполнено значительности.

Наконец граф вернулся и замер на пороге, бледный и крайне возбужденный.

– Прошу прощения, друзья мои, – произнес он дрогнувшим голосом. – Соображения шевалье были так неожиданны… Я даже предположить не мог…

Графиня, сгорая от нетерпения, попросила:

– Говори же… умоляю! Что там?

– Щель… Именно в том самом месте. Продольная в раме.

Граф схватил шевалье за руку и властно распорядился:

– Продолжайте, месье Флориани. Я подтверждаю, что до сих пор вы были совершенно правы, но это еще не конец. Говорите! Что, по вашему мнению, произошло?

Флориани мягко высвободил руку, помолчал и сказал:

– По моему мнению, произошло вот что: некто, зная, что графиня де Дрё наденет на бал ожерелье, перебросил мостик к окну во время вашего отсутствия. Потом он наблюдал за вами через окно и видел, куда вы спрятали ларчик. Как только вы вышли, он потянул за кольцо и открыл форточку.

– Но расстояние от форточки до запора окна слишком велико, дотянуться до него невозможно.

– Не мог дотянуться – значит, пролез в форточку.

– Невозможно! Нет такого худого мужчины, чтобы пролезть в форточку.

– Ну так это был не мужчина!

– Как это?

– Форточка мала для мужчины, но вполне годится для ребенка.

– Ребенка?!

– Вы упомянули, что у Анриетты был сын.

– Да, сын по имени Рауль.

– Скорее всего, маленький Рауль и совершил кражу.

– Но какие у вас доказательства?

– Доказательства? Уверен, что найдутся и доказательства… Ну, например…

Флориани на несколько секунд задумался и снова заговорил:

– Например, мостик. Вряд ли мальчик мог незаметно пронести доску с улицы. Значит, он воспользовался тем, что было под рукой. В нише, где стряпала Анриетта, наверняка к стене была прикреплена доска, чтобы вешать кастрюли.

– Насколько я помню, таких досок было даже две.

– Надо посмотреть, насколько прочно они прикреплены к стене. Если просто повешены, то мальчик снял их, связал между собой, а потом вооружился кочергой. Возможно, там есть и кочерга, которой он воспользовался, чтобы открыть форточку.

Ни слова не говоря, граф вышел, а присутствующие в гостиной уже не трепетали от неизвестности. Они знали – да, знали, – что предположения Флориани подтвердятся. От шевалье исходила такая несокрушимая уверенность, что его слова производили впечатление не логически связанных умозаключений, а живого присутствия при событиях, подлинность которых не составит труда подтвердить.

Никто уже не удивился, когда граф вернулся и сообщил:

– Да, так и есть, украл мальчик. Доказательства налицо.

– Вы видели доски? Кочергу?

– Я видел… Доски сняты. И кочерга имеется.

Графиня де Дрё воскликнула:

– Мальчик? Вы хотите сказать – его мать! Анриетта – вот настоящая виновница! Она заставила своего сына…

– Нет, – прервал графиню шевалье. – Нет, его мать тут ни при чем.

– Но они жили в одной комнате, он не мог действовать без ведома матери!

– Он действовал в соседней комнате, пока она спала.

– А ожерелье? – спросил граф. – Его бы нашли среди игрушек мальчика.

– Простите! Но мальчик-то выходил на улицу! В тот день вы видели его за рабочим столиком, он вернулся из школы. И, возможно, полиции вместо того, чтобы без конца допрашивать невиновную матушку, следовало бы заглянуть в ящик с учебниками сына.

– Может быть, и так. Но разве две тысячи франков, которые Анриетта получала каждый год, не служат подтверждением ее сообщничества?

– Будучи сообщницей, вы стали бы благодарить кого-то за полученные деньги? И потом разве за ней не следили? А вот мальчик оставался на свободе. Ему не составляло труда добраться до соседнего городка и за жалкую цену продать один или два бриллианта, смотря по обстоятельствам. С единственным условием, что деньги должны быть посланы из Парижа. Так он и поступал из года в год.

Четой де Дрё-Субиз и всеми их гостями внезапно овладело чувство странной неловкости. В тоне шевалье, в его манере говорить была не одна лишь уверенность, столь раздражавшая поначалу графа. В его словах звучало что-то пренебрежительное и враждебное, а вовсе не дружеское и не любезное, чего, собственно, от него все ждали.

Граф натянуто улыбнулся.

– Ваша история весьма трогательна, она меня очаровала. Поздравляю! У вас блестящее воображение!

– Что вы, что вы! – возразил Флориани очень серьезно. – Воображение тут ни при чем. Я рассказал все именно так, как оно произошло, и не могло произойти по-другому.

– Откуда же вы это знаете?

– Вы все рассказали мне сами. Я представил себе жизнь мальчика и его матери в глухом селении, ее болезнь, старания и выдумки паренька, чтобы продать камни и спасти мать. Или хотя бы облегчить ее страдания. Болезнь взяла верх. Мать умерла. Прошли годы. Мальчик вырос, стал взрослым мужчиной. И вот – безусловно, я отпускаю себя на волю своей фантазии, – представим себе, что взрослому мальчику захотелось вернуться в дом своего детства и встретить там тех, кто подозревал и во всем винил его мать… Думаю, вы без труда вообразите жгучий интерес, какой вызовет такая встреча в старинном особняке, где давным-давно произошла эта драма?

Тишину, воцарившуюся после слов шевалье, наэлектризовала тревога. На лицах графа и графини читалось желание понять, что же происходит, и вместе с тем явное нежелание это понимать.

– Кто же вы такой, шевалье? – тихо осведомился граф.

– Я? Шевалье Флориани. Мы познакомились с вами, граф, в Палермо, и вы имели любезность не раз приглашать меня к себе.

– А что означает ваша история?

– Ровно ничего! Игра воображения! Я попытался представить себе, с какой радостью сын Анриетты, если он еще жив, сообщил бы вам, что он один виновен в краже «ожерелья королевы» и сделал это лишь из-за несчастья матери. Ведь той грозила потеря места… служанки, а она им жила. И мальчик страдал, видя страдания своей матери.

Флориани говорил со сдерживаемым возбуждением, слегка склонившись к графине. Никаких сомнений не оставалось. Шевалье Флориани был не кем иным, как сыном Анриетты. Все указывало на это: его слова, волнение, с каким он говорил. И намерение быть узнанным тоже читалось совершенно отчетливо.

Граф не знал, как ему поступить. Чем ответить на дерзкую выходку? Дернуть сонетку? Положить начало скандалу? Сорвать маску с вора, который его когда-то обокрал? Но это было так давно! И кто поверит истории с сострадательным мальчиком? Нет. Разумнее принять рассказ за фантазию, сделать вид, что истинный его смысл остался непонятым. Граф подошел к Флориани и оживленно воскликнул:

– Ваша выдумка так увлекательна, так забавна! Повторяю, она меня очаровала. Почему бы вам не продолжить свою фантазию и не рассказать нам, что стало с этим прекрасным мальчиком, с этим образцовым сыном? Надеюсь, он не остановился, вступив на столь многообещающую дорогу?

– Конечно нет!

– Я так и подумал! После такого дебюта! В шесть лет украсть знаменитое ожерелье, о котором мечтала Мария-Антуанетта!

– Вот именно, – подхватил Флориани, – вступить в состязание с графом и не потерпеть для себя ни малейшего ущерба, поскольку никому и в голову не пришло внимательнее проверить оконные рамы. Заметить, что оконный выступ чист, а не покрыт вековой пылью, на которой могли бы отпечататься следы. Признайтесь, было отчего вскружиться голове маленького мальчугана. Разве это было так просто? Протянуть руку и взять?.. Нет, надо было захотеть… потрудиться…

– И тогда протянуть руку.

– Обе руки, – закончил со смехом шевалье.

Всем в этот миг снова стало не по себе. Человек, называвший себя Флориани, несомненно, и сам представлял загадку. Авантюрист, совершивший в шесть лет гениальную кражу, явился сегодня к своей жертве. С какой целью? Из утонченного желания пощекотать себе нервы? Или задумал покончить с давними обидами? Зачем он, оставаясь воспитанным гостем великосветской гостиной, пожелал так дерзко выставить себя напоказ?

Флориани встал и подошел к графине, собираясь откланяться. Она невольно сделала шаг назад. Шевалье улыбнулся.

– Неужели я напугал вас, мадам? Неужели слишком далеко зашел в комедии салонного болтуна?

Графиня справилась с собой и ответила с пренебрежительной усмешкой:

– Что вы, шевалье! Легенда о добродетельном сыночке меня очень заинтересовала, и я счастли�

Скачать книгу

Благодарю Жерома и Бенжамена за ценные советы.
Венсан Малье

Арест Арсена Люпена

Мы становились ближе…

Арсен Люпен на борту, первый класс, блондин, правая рука ранена, едет один под фамилией Р…

Подняла на меня глаза и прибавила:

– Господин Андрези, вы успели подружиться с капитаном. Скажите, вы что-нибудь узнали от него?

– Какая самонадеянность!

– Почему? Вы думаете, это трудно?

– Я думаю, что очень.

– Вы ошибаетесь. Не забывайте, сколько у нас преимуществ.

– И каких же?

– Мы очень много знаем. Первое: Люпен взял фамилию, которая начинается с буквы «Р»…

– Весьма расплывчатые сведения.

– Второе: он едет один.

– Это важно?

– Третье: он блондин.

– И что же?

– А то, что мы изучим список пассажиров и будем действовать методом исключения.

Список был у меня в кармане, я достал его и быстро просмотрел.

– Только тринадцать человек заслуживают нашего внимания, – сообщил я.

– Всего-навсего тринадцать?

– Секретарь посольства, я с ним знакома, – прервала меня мисс Нелли.

– Майор Роусон.

– Мой дядя, – сказал один из молодых людей.

– Господин Ривольта…

– Я здесь! – откликнулся молодой итальянец с густой черной бородой, также принадлежавший к свите мисс Нелли.

– Вас трудно принять за блондина, – улыбнулась она.

– Стало быть, делаем вывод: последнее имя в списке – тот, кого мы ищем.

– И кто же это?

– Это господин Розен. Кто-нибудь знаком с ним?

– А вы что скажете, господин Розен?

Все посмотрели в его сторону и отметили: он блондин.

Простодушная мисс Нелли спросила:

– Но рука-то у вас не ранена?

– Верно, не ранена, – согласился молодой человек. – Нет ни одной приметы.

– Мои украшения… Мой жемчуг… Все украдено!..

Нет, украдено было не все. Самым удивительным оказался придирчивый подход грабителя.

Им возражали, что во время кражи господин Розен прогуливался по палубе и все его видели.

– Может, – возразил я. – Ведь никто не пробовал вспороть подкладки всех наших шляп, пиджаков и пальто.

Я указал на мой кодак, с помощью которого каждую секунду запечатлевал любое ее движение.

– Говорят, что нет такого грабителя, который не оставил бы после себя улики.

– Есть, и это Арсен Люпен.

– Почему вы так считаете?

– Потому что он думает не только о самой краже, но устраняет все, что может его подвести.

– Вначале вы верили в свои силы.

– С тех пор я увидел его в деле.

– И что же?

– Думаю, что мы потеряем даром время.

Арсен Люпен с благодарностью принимает десять тысяч франков от господина Розена.

И эта минута настала. Доживи я до ста лет, я буду помнить ее во всех мельчайших подробностях.

– Как вы бледны, мисс Нелли, – сказал я своей спутнице, которая, едва не теряя сознание, опиралась на мою руку.

– И вы тоже! – ответила она. – Вы переменились в лице!

Мисс Нелли едва слышно проговорила:

– Если бы я узнала, что Арсен Люпен исчез во время путешествия, я бы не удивилась.

– Предпочел гибель бесчестию, бросился в Атлантический океан, лишь бы не попасть в тюрьму?

– Оставьте ваши шутки, – оборвала она меня.

Внезапно дрожь пробежала по всему моему телу, и мисс Нелли спросила, что со мной.

– Видите маленького старичка перед сходнями?

– С зонтиком, в оливковом рединготе?

– Это комиссар Ганимар.

– Ганимар?

– Так, значит, Арсену Люпену не избежать ареста?

– Как знать? Ганимар видел его только переодетым и в гриме. Он знает только его подставное имя…

– Может, все-таки он? – шепнула мне мисс Нелли. – Как вы думаете?

– Господи! Да кто же, в конце концов, Арсен Люпен?

– Да! Кто же? Кто же? – громко повторила мисс Нелли.

– Мы не можем больше ждать, – сказал я мисс Нелли.

Пропустил ее вперед и последовал за ней. Мы не сделали и десяти шагов, как нас остановил комиссар Ганимар.

– В чем дело? – воскликнул я.

– Одну минуту, месье, не стоит торопиться.

– Но я сопровождаю мадемуазель.

– Одну минуту, – повторил еще более властно Ганимар.

Он пристально вгляделся мне в лицо, наши глаза встретились, и комиссар сказал:

– Арсен Люпен, если не ошибаюсь?

– Ошибаетесь, меня зовут Бернар д’Андрези.

– Бернар д’Андрези умер три года тому назад в Македонии.

– Если Бернар д’Андрези умер, то я призрак. Но это не так. Вот мои документы.

– Это его документы, и я с удовольствием расскажу, откуда они у вас.

– Не трудитесь! Арсен Люпен сел на пароход под фамилией, которая начиналась с буквы «Р»!

Она держала в руках неопровержимое доказательство моей вины. Что она сделает?

«Конечно, – раздумывал я, – она не станет передавать его прилюдно. Она отдаст его потом, через час или два…»

– Как же горько не быть честным человеком…

И добавлял не без гордости:

– Пусть ошибаются, говоря: вот он, Арсен Люпен. Но безошибочно определяют: это дело рук Арсена Люпена!

Арсен Люпен в тюрьме

– Как знать, – пробормотал барон.

Почтальон передал ему стопку газет и прибавил:

– А у меня, господин барон, для вас кое-что новенькое.

– Что же?

– Письмо. К тому же заказное.

– Распишитесь вот здесь, господин барон.

Господин барон,
в галерее, соединяющей ваши две гостиные, висит чудная картина Филиппа де Шампаня, я от нее в восторге. Ваши Рубенсы тоже вполне в моем вкусе и маленький Ватто тоже. В правой гостиной хорош сервант Людовика XIII, гобелены Бове, столик ампир Жакоба и поставец эпохи Возрождения. В гостиной слева мне мила вся витрина с украшениями и миниатюрами.
На этот раз я ограничусь перечисленным и думаю, что пересылка вас не затруднит. Прошу вас тщательно упаковать все и отправить на мое имя с оплаченной доставкой на вокзал Батиньоль через неделю. Если же интересующие меня предметы не поступят вовремя, я займусь перевозкой сам в ночь со среды на четверг, 28 сентября. И тогда уж не ограничусь вышеперечисленным.

Скачать книгу

Арсен Люпен. Джентльмен-грабитель бесплатное чтение

Морис Леблан Арсен Люпен. Джентльмен-грабитель

* * *

Арест Арсена Люпена

Арсен Люпен в тюрьме

Побег Арсена Люпена

Загадочный пассажир

Ожерелье королевы

Арест Арсена Люпена

Арсен Люпен в тюрьме

Морис Леблан
Арсен Люпен. Джентльмен-грабитель