Пятнадцатилетний капитан бесплатное чтение

Жюль Верн
ПЯТНАДЦАТИЛЕТНИЙ КАПИТАН

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая
Шкуна-бриг «Пилигрим»

Второго февраля 1873 года шкуна-бриг^[1] «Пилигрим» находилась под 43°57' южной широты и 165°19' западной долготы (от Гринвича). Это четырехсоттонное судно было снаряжено в Сан-Франциско для охоты на китов в южных морях.

«Пилигрим» принадлежал богатому калифорнийскому судовладельцу Джемсу Уэлдону; командовал судном в продолжение многих лет капитан Гуль.

Джемс Уэлдон ежегодно отправлял целую флотилию судов далеко за Берингов пролив — в северные моря, к Тасмании и к мысу Горн — в южные моря. Маленький «Пилигрим» считался одним из лучших кораблей флотилии. Ход у него был отличный. Усовершенствованная оснастка позволяла ему с небольшой командой доходить до самой границы сплошных льдов Южного Ледовитого океана.

Капитан Гуль отлично умел водить корабль среди пловучих льдов, которые в южном полушарии летом достигают Более низких широт, чем в северных морях. Нередко можно встретить лед возле мыса Доброй Надежды и Новой Зеландии. Правда, это только небольшие айсберги, размытые теплой водой, и бо́льшая часть их быстро тает в Атлантическом или Тихом океанах.

На «Пилигриме» под началом капитана Гуля, одного из лучших моряков и гарпунщиков южной флотилии, находилось пять опытных матросов и один новичок. Этого было недостаточно: охота на китов требует многочисленного экипажа для обслуживания шлюпок и разделки добытых туш. Но Джемс Уэлдон, как и многие другие судовладельцы, считал выгодным вербовать в Сан-Франциско лишь ту часть судовой команды, которая непосредственно занята управлением кораблем.

В Новой Зеландии среди местных жителей и дезертиров всех национальностей не было недостатка в искусных гарпунщиках и матросах, готовых наняться на один сезон. По окончании кампании они получали расчет и на берегу дожидались следующего года, когда их услуги снова могли понадобиться китоловным судам. Это позволяло судовладельцам экономить немалые суммы на жалованье команды и увеличивать доходность промысла.

Именно так поступил Джемс Уэлдон, снаряжая в плавание «Пилигрима».

Шкуна-бриг только что закончила китобойную кампанию на границе южного Полярного круга, но в ее трюмах оставалось еще Много места для китового уса и немало бочек, не заполненных ворванью. Уже в то время китовый промысел был нелегким делом. Киты стали большой редкостью: сказывались результаты их беспощадного истребления. Настоящие киты начали вымирать, и охотникам приходилось промышлять полосатиков^[2], охота на которых представляет немалую опасность.

«Пилигриму» не повезло в этом году. В начале января, в самый разгар австралийского лета^[3] и, следовательно, задолго до конца промыслового сезона, капитану Гулю пришлось покинуть место охоты. Нанятые матросы отлынивали от работы, и капитан Гуль вынужден был расстаться с ними.

«Пилигрим» взял курс на северо-запад и 15 января прибыл в порт Окленд на восточном побережье неверного острова Новой Зеландии. Здесь капитан ссадил китобоев, нанятых на сезон.

Постоянная команда «Пилигрима» была очень недовольна: шкуна-бриг недобрала по меньшей мере двухсот бочек ворвани. Никогда еще результаты промысла не были столь плачевны.

Больше всех недоволен был капитан Гуль. Его самолюбие прославленного китобоя было глубоко уязвлено неудачей, он проклинал лодырей и тунеядцев, которые сорвали промысел.

Напрасно пытался он завербовать в Окленде новый экипаж: моряки были уже заняты на других китобойных судах. Пришлось, таким образом, отказаться от мысли дополна нагрузить «Пилигрим». Капитан Гуль собрался уже уйти из Окленда, когда к нему обратились с просьбой принять на борт пассажиров. Отказать он не мог.

Миссис Уэлдон, жена владельца «Пилигрима», ее маленький сын Джек, которому недавно исполнилось пять пет, и ее двоюродный брат Бенедикт находились в это время в Окленде. Они приехали сюда с Джемсом Уэлдоном, который изредка посещал Новую Зеландию по торговым делам, и предполагали вместе с ним вернуться в Сан-Франциско. Но перед самым отъездом маленький Джек серьезно занемог. Джемса Уэлдона призывали в Америку неотложные дела. Он уехал, оставив жену, заболевшего ребенка и кузена Бенедикта в Окленде.

Прошло три месяца, три месяца разлуки, показавшихся бесконечно долгими бедной миссис Уэлдон. Когда маленький Джек оправился от болезни, она стала собираться в дорогу. Как раз в это время «Пилигрим» пришел в Оклендский порт.

В ту пору прямого сообщения между Оклендом и Калифорнией не существовало. Миссис Уэлдон предстояло сначала поехать в Австралию, чтобы там пересесть на один из трансокеанских пароходов компании «Золотой век», связывающих пассажирскими рейсами Панамский перешеек с Мельбурном. Добравшись до Панамы, она должна была\ ждать американского парохода, курсирующего между перешейком и Калифорнией.

Такой маршрут предвещал длительные задержки и пересадки, особенно неприятные для женщин, путешествующих с детьми. Поэтому, узнав о приходе «Пилигрима», миссис Уэлдон обратилась к капитану Гулю с просьбой доставить ее в Сан-Франциско вместе с Джеком, кузеном Бенедиктом и Нан — старухой-негритянкой, которая выняньчила еще миссис Уэлдон.

Совершить путешествие в три тысячи лье^[4] на паруснике! Но судно капитана Гуля всегда содержалось в безукоризненном порядке, а погода по обе стороны экватора была отличная.

Капитан Гуль согласился. Он тотчас же предоставил в распоряжение пассажирки свою каюту. Ему хотелось, чтобы во время переезда, который должен был продлиться дней сорок-пятьдесят, миссис Уэлдон была окружена возможно большим комфортом на борту его китобойного судна.

Таким образом, для миссис Уэлдон путешествие на «Пилигриме» имело много преимуществ. Правда, шкуна-бриг должна была сначала зайти для разгрузки в порт Вальпарайзо в Чили, лежащий в стороне от прямого курса. Зато от Вальпарайзо до самого Сан-Франциско судну предстояло итти вдоль американского побережья при попутных береговых ветрах.

Миссис Уэлдон, привычная путешественница, часто делившая с мужем тяготы дальних странствований, была храбрая женщина и не боялась моря. Ей было около тридцати лет, и она отличалась завидным здоровьем. Она знала, что капитан Гуль отличный моряк, а «Пилигрим» надежный корабль. Случай представился, — надо было им воспользоваться. И миссис Уэлдон решилась совершить плавание на маленькой шкуне. Разумеется, кузен Бенедикт должен был сопровождать ее.

Кузену было лет около пятидесяти. Несмотря на этот почтенный возраст, его нельзя было выпускать одного из дому. Скорее сухопарый, чем тощий, не то чтобы высокий, но какой-то длинный, с огромной взлохмаченной головой, с золотыми очками на носу — таков был кузен Бенедикт. С первого взгляда было ясно, что это ученый. Этому безобидному существу, видно, на роду было написано до самого конца своих дней оставаться большим ребенком.

«Кузеном Бенедиктом» звали его не только члены семьи, но и посторонние: он был одним из тех добряков, которые кажутся всеобщими родственниками. Кузен Бенедикт никогда не знал, куда ему девать свои непомерно длинные руки и ноги; трудно было найти человека более беспомощного и несамостоятельного, особенно в тех случаях, когда ему приходилось разрешать обыденные, житейские вопросы.

Нельзя сказать, что он был обузой для окружающих, но он как-то ухитрялся стеснять каждого и сам чувствовал себя стесненным собственной неуклюжестью. Впрочем, он был неприхотлив, покладист, нетребователен, нечувствителен к жаре и холоду, мог не есть и не пить целыми днями, если его забывали накормить и напоить.

Казалось, кузен Бенедикт принадлежит не столько к животному, сколько к растительному царству. Он был как бесплодное, почти лишенное листвы дерево, не способное ни приютить, ни накормить путника.

Но у него было доброе сердце, и его все любили, несмотря на его слабости, а может быть, именно за них. Миссис Уэлдон смотрела на него как на своего сына, как на старшего брата маленького Джека.

Следует, однако, оговориться, что кузен Бенедикт не был бездельником. Напротив, это был неутомимый труженик. Единственная страсть — естественная история — поглощала его целиком.

Сказать «естественная история» — это значит сказать очень многое. Известно, что это собирательное понятие включает в себя ряд наук: зоологию, ботанику, минералогию и геологию. Но кузен Бенедикт ни в какой мере не был ни ботаником, ни минералогом, ни геологом.

Был ли он в таком случае зоологом в широком смысле слова — кем-то вроде Кювье^[5] Нового света, способным аналитически разложить, затем синтетически воссоздать любое животное? Посвятил ли он свою жизнь изучению тех четырех типов — позвоночных, мягкотелых, суставчатых и лучистых, — на какие Кювье делил весь животный мир? Изучал ли этот наивный, но прилежный ученый разнообразные отряды, подотряды, семейства и подсемейства, роды и виды этих четырех типов?

Нет!

Посвятил ли себя кузен Бенедикт изучению позвоночных: млекопитающих, птиц, пресмыкающихся или рыб?

Нет и нет!

Быть может, его занимали мягкотелые? Быть может, головоногие и мшанки раскрыли перед ним все свои тайны?

Снова нет!

Значит, это медузы, полипы, иглокожие, простейшие и другие представители лучистых заставляли его до глубокой ночи жечь керосин в лампе?

Надо прямо сказать, что не лучистые поглощали внимание кузена Бенедикта.

А так как из всей зоологии остались только одни суставчатые, само собой разумеется, что именно этот раздел представлял предмет всепоглощающей страсти кузена Бенедикта. Однако и тут требуется еще уточнение.

Суставчатые насчитывают шесть отрядов: насекомые, многоногие, паукообразные, ракообразные, усоногие и кольчатые черви.

Кузен Бенедикт, откровенно говори, не сумел бы обличить земляного червя от медицинской пиявки, домашнего паука от лжескорпиона, морского жолудя от креветки, кивсяка от сколопендры.

Кем же был в таком случае кузен Бенедикт?

Простым энтомологом и никем иным!

На это могут возразить, что энтомология есть часть естественной истории, занимающаяся изучением всех суставчатых. Вообще говоря, это верно. Но обычно в понятие «энтомология» вкладывается более ограниченное содержание. Этот термин применяется только для обозначения науки о насекомых, то есть «членистоногих беспозвоночных, в теле которых различаются три отдела — голова, грудь и брюшко — и которые снабжены одной парой усиков, тремя парами ног на груди и большей частью двумя парами крыльев».

Итак, кузен Бенедикт, посвятивший свою жизнь изучению насекомых, был энтомологом.

Из этого не следует, что кузену Бенедикту нечего было делать. Этот раздел включает десять отрядов:

1-й отряд — прямокрылые (представители: тараканы, кузнечики, сверчки и т. д.).

2-й отряд — сетчатокрылые (представители: муравьиные львы, стрекозы).

3-й отряд — перепончатокрылые (представители: пчелы, осы, муравьи).

4-й отряд — чешуекрылые (представители: бабочки).

б-й отряд — полужесткокрылые (представители: цикады, клопы, тли).

6-й отряд — жесткокрылые (представители; майские жуки, бронзовки).

7-й отряд — двукрылые (представители: комары, москиты, мухи).

8-й отряд — веерокрылые (представители: стилопс, или веерокрыл).

9-й отряд — паразиты (представители: вши).

10-й отряд — низшие насекомые (представители: чешуйница).

Но среди одних жесткокрылых насчитывают не менее тридцати тысяч разновидностей, а двукрылых целых шестьдесят тысяч,^[6] поэтому нельзя не признать, что работы для одного человека было больше чем достаточно.

Жизнь кузена Бенедикта была посвящена безраздельно и исключительно энтомологии. Этой науке он отдавал всё свое время: не только часы бодрствования, но также и часы сна, потому что и во сне ему снились неизменно одни насекомые. Немыслимо сосчитать, сколько булавок было вколото в обшлага его рукавов, в отвороты и полы его пиджака, в поля его шляпы. Когда кузен Бенедикт возвращался домой с загородной прогулки, его шляпа являла собой коллекцию самых разнообразных насекомых. Наколотые на булавки, они были пришпилены к шляпе как снаружи, так и изнутри.

Чтобы дорисовать портрет этого чудака, скажем, что он решил сопровождать мистера и миссис Уэлдон в Новую Зеландию исключительно ради того, чтобы удовлетворить свою страсть к новым открытиям в энтомологии. В Новой Зеландии ему удалось обогатить свою коллекцию несколькими редкими экземплярами, и теперь с понятным нетерпением кузен Бенедикт рвался назад в Сан-Франциско, чтобы рассортировать драгоценные приобретения по отделам своего домашнего музея.

Так как миссис Уэлдон с сыном возвращались домой на «Пилигриме», понятно, что кузен Бенедикт тоже ехал вместе с ними.

Миссис Уэлдон меньше всего могла рассчитывать на помощь кузена Бенедикта в случае какой-нибудь опасности, но, к счастью, сейчас ей предстояло совершить лишь приятное путешествие по морю, спокойному в это время года, и на судне, которым командовал заслуживающий полного доверия капитан.

В продолжение трех дней стоянки «Пилигрима» в Окленде миссис Уэлдон успела сделать все приготовления к отъезду. Она очень торопилась, так как не хотела задерживать отправление судна. Рассчитав туземную прислугу, она 22 января переехала на «Пилигрим» вместе с Джеком, кузеном Бенедиктом и старой негритянкой Нан.

Кузен Бенедикт со всеми предосторожностями уложил свою драгоценную коллекцию в особую жестяную коробку, которую он носил на ремне через плечо. В этой коллекции, между прочим, хранился экземпляр жука-стафилина — плотоядного жесткокрылого, с глазами, расположенными в верхней части головки, которого до этого времени считали присущим только новокаледонской фауне^[7]. Кузену Бенедикту предлагали захватить с собой ядовитого паука «катипо», как его называют маорийцы^[8], укус которого смертелен для человека. Но паук не насекомое, — его место среди паукообразных, — и, следовательно, он не представлял никакого интереса для ученого. Поэтому кузен Бенедикт пренебрежительно отказался от паука и считал самым ценным экспонатом своей коллекции новозеландского жука-стафилина.

Конечно, кузен Бенедикт застраховал свою коллекцию, не пожалев денег на уплату страхового взноса. Эта коллекция была для него дороже всей ворвани и китового уса, хранившихся в трюме «Пилигрима».

Когда миссис Уэлдон и ее спутники поднялись на борт шкуны-брига, капитан Гуль подошел к пассажирам и сказал:

— Само собой разумеется, миссис Уэлдон, вы принимаете на себя всю ответственность за то, что выбрали «Пилигрим» для переезда через океан?

— Что за странный вопрос, капитан Гуль?

— Я вынужден задать его вам, потому что не получил никаких указаний от мистера Уэлдона. Это во-первых. А во-вторых, потому, что шкуна-бриг в смысле безопасности, конечно, уступает пакетботам,^[9] специально приспособленным для перевозки пассажиров.

— Как вы думаете, мистер Гуль, если бы муж был здесь, решился бы он совершить этот переезд на «Пилигриме» вместе со мной и с нашим сыном?

— О да, несомненно! — ответил капитан. — Сам я, не задумываясь, взял бы на борт «Пилигрима» свою семью. «Пилигрим» — отличное судно, хоть в этом году он неудачно закончил промысловый сезон. Я уверен в нем так, как только может быть уверен в своем судне моряк, командующий им много лет. Я задал вам этот вопрос, миссис Уэлдон, только для очистки совести да еще для того, чтобы лишний раз извиниться за невозможность окружить вас теми удобствами, к которым вы привыкли.

— Если всё дело сводится к удобствам, капитан Гуль, это не остановит меня. Я не принадлежу к числу тех капризных пассажирок, которые досаждают капитанам жалобами на тесноту кают и плохой стол.

Посмотрев на маленького Джека, которого она держала за руку, миссис Уэлдон закончила:

— Итак, в путь, капитан!

Капитан Гуль тотчас же приказал поднять Якорь. Через короткое время «Пилигрим», поставив паруса, вышел из Оклендского порта и взял курс к американскому побережью.

Однако через три дня после отплытия с востока задул сильный ветер, и шкуна-бриг вынуждена была лечь на другой курс, чтобы держаться против ветра. Поэтому наступление дня 2 февраля, вопреки воле своего капитана, «Пилигрим» встретил в высоких широтах. Так вел бы свое судно капитан, который намеревался обогнуть мыс Горн, а не плыть кратчайшим путем к западному побережью Нового света.

Глава вторая
Дик Сэнд

Погода стояла хорошая, и, если не принимать в расчет этого отклонения от пути, плавание совершалось в наилучших условиях.

Миссис Уэлдон заняла крошечную каюту капитана Гуля, расположенную на корме. Это было лучшее помещение на судне. В тесной каморке вместе с ней поселились Джек и старая Нан. Кузену Бенедикту отвели клетушку рядом. Капитан Гуль переехал на нос, в каюту, предназначенную для его помощника. Но экипаж «Пилигрима» из-за экономии не был укомплектован полностью, и капитан обходился без помощника.

Команда шкуны-брига — пять искусных и опытных моряков — жила мирно и дружно. Вот уже четвертый промысловый сезон эти люди плавали вместе. Все матросы были уроженцами штата Калифорнии, все они с давних пор знали друг друга.

Только один человек на судне не был американцем по происхождению. Негоро, выполнявший на «Пилигриме» скромные обязанности судового кока (повара), родился в Португалии. Впрочем, и он отлично говорил по-английски. После того как в Окленде сбежал прежний кок, Негоро предложил свои услуги. Этот хмурый на вид, неразговорчивый человек сторонился товарищей, но дело свое он знал неплохо. У капитана Гуля, который его нанял, очевидно, был верный глаз: за время своей работы на «Пилигриме» Негоро не заслужил ни малейшего упрека.

И все-таки капитан Гуль сожалел, что не успел навести справки о прошлом своего нового кока. Внешность португальца, вернее — его бегающий взгляд, не очень нравилась капитану. В том крохотном, тесном мирке, каким является китобойное судно, каждый человек на счету, и, прежде чем допустить незнакомца в этот мирок, необходимо всё узнать о его прежней жизни.

Негоро было около сорока лет. Худощавый, очень подвижный, черноволосый и смуглый, он производил впечатление сильного человека, несмотря на небольшой рост. Получил ли он какое-нибудь образование? Повидимому, да, если судить по замечаниям, которые у него изредка вырывались. Негоро никогда не говорил о своем прошлом, о своей семье. Никто не знал, где он жил и что делал раньше. Никто не ведал, чего ждет он от будущего. Известно было только, что он намерен списаться на берег в Вальпарайзо.

Негоро, очевидно, не был моряком. Больше того: товарищи по шкуне заметили, что в морских делах он смыслит меньше, чем всякий кок, который значительную часть своей жизни провел в плаваниях. Но морской болезнью он не страдал, а это уже немалое преимущество для судового повара.

Негоро редко выходил на палубу. Весь день он проводил в своем крохотном камбузе^[10], большую часть площади которого занимала плита. С наступлением ночи, погасив огонь в плите, Негоро удалялся в свою каморку на носу. Там он тотчас же ложился спать.

Экипаж «Пилигрима» состоял из пяти старых матросов и одного молодого, первогодка.

Этот молодой матрос был сыном неизвестных родителей. В младенческом возрасте его нашли у чужих дверей, и вырос он в воспитательном доме.

Дик Сэнд — так звали юношу, — повидимому, родился в штате Нью-Йорк, а может быть, и в самом городе Нью-Йорке.

Имя Дик, уменьшительное от Ричарда, было дано подкидышу в честь сострадательного прохожего, который нашел его и доставил в воспитательный дом. Фамилия Сэнд^[11] служила напоминанием о месте, где был найден Дик, о песчаной косе Сэнди-Гук в устье реки Гудзона, у входа в Нью-йоркский порт.

Дик Сэнд был не очень высок, но крепко сколочен, темноволос, с голубыми решительными глазами. Трудная работа моряка уже подготовила его к предстоящим житейским битвам. Его умное лицо дышало энергией. Это было лицо человека не только смелого, но и способного дерзать.

В пятнадцать лет он умел уже принимать решения и доводить до конца всё то, на что решился. В отличие от большинства своих сверстников Дик был скуп на слова и жесты. В возрасте, когда дети еще редко задумываются о будущем. Дик осознал свою участь и пообещал себе «стать человеком».

И он добился своего; он был уже взрослым мужчиной, когда его сверстники оставались еще детьми. Ловкий, подвижный и сильный, Дик был одним из тех одаренных людей, о которых можно сказать, что они родились с двумя правыми руками и двумя левыми ногами; таким образом, что бы они ни делали, им всё было «с руки», и с кем бы они ни шли, они всегда ступали «в ногу».

Уже было сказано, что Дик вырос в воспитательном доме. Четырех лет он уже научился читать. В восемь лет он поступил юнгой^[12] на судно, совершающее рейсы в южные страны; к морю его тянуло с младенчества.

На корабле он стал изучать ремесло моряка. Судовые офицеры хорошо относились к пытливому мальчугану и охотно руководили его занятиями.

Тот, кто с детства знает, что труд есть закон жизни, кто смолоду понял, что хлеб добывается только в поте лица, тот способен к подвигу, потому что в нужный день и час у него найдется воля его выполнить и силы для этого.

Капитан Гуль, командовавший кораблем, на котором служил Дик, обратил внимание на способного юнгу. Бравый моряк полюбил смелого мальчика, а вернувшись в Сан-Франциско, рассказал о нем судовладельцу. Тот заинтересовался судьбой Дика, определил его в школу и помог окончить ее.

Дик жадно поглощал знания. Особенно его интересовали география и история путешествий; он очень сожалел, что в школе не преподавали высшей математики и теории навигации.^[13] Окончив школу, он поступил матросом на китобойное судно Уэлдона. Дик знал, что «большая охота» — китовый промысел — не менее важна для воспитания настоящего моряка, чем дальние плавания. Служба на китобойном судне была лучшей практикой для юноши, готовившегося к чреватой неожиданностями профессии моряка. К тому же, этим судном был «Пилигрим», плававший под командой его покровителя — капитана Гуля. Таким образом, молодому матросу были обеспечены на и лучшие условия.

Стоит ли говорить, что юноша был глубоко предан семье Уэлдон, которой он был стольким обязан? Легко представить себе, как обрадовался Дик, когда узнал, что миссис Уэлдон с сыном совершат переезд на «Пилигриме». Миссис Уэлдон в продолжение последних лет заменяла Дику мать, а маленького Джека он любил, как родного брата.

В свою очередь и миссис Уэлдон знала, что она может всецело положиться на преданность Дика. Она охотно доверяла ему маленького Джека. Ребенок льнул к Дику, понимая, что «старший братец» любит его.

Плавание в хорошую погоду в открытом море, когда все паруса поставлены, оставляет матросам много свободного времени. Дик всё свободное время отдавал маленькому Джеку. Молодой матрос развлекал ребенка, показывал ему всё интересное в морском деле.

Миссис Уэлдон без страха смотрела на то, как Джек взбирался на мачты и стрелой скользил по снастям вниз на палубу. Дик Сэнд всегда был рядом с ребенком, готовый поддержать его, если бы слабенькая ручка пятилетнего Джека вдруг дрогнула. Упражнения на вольном воздухе шли на пользу ребенку, только что перенесшему тяжелую болезнь; морской ветер и ежедневная гимнастика быстро возвратили здоровый румянец его побледневшим щечкам.

В таких условиях совершался переход из Новой Зеландии в Америку. Не будь восточных ветров, у экипажа «Пилигрима» и пассажиров не было бы никаких оснований к недовольству.

Однако упорство встречного ветра не нравилось капитану Гулю. Ему никак не удавалось выправить курс корабля. К тому же он опасался на дальнейшем пути попасть в полосу штилей у тропика Козерога, не говоря о том, что экваториальное течение могло еще отбросить его на запад.

Капитан беспокоился главным образом о миссис Уэлдон, хотя и сознавал, что он не повинен в этой задержке. Если бы неподалеку от «Пилигрима» прошел какой-нибудь трансокеанский пароход, направляющийся в Америку, он непременно уговорил бы свою пассажирку, пересесть на него. Но, к несчастью, «Пилигрим» находился под такой высокой широтой, что трудно было надеяться встретить пароходы, следующие в Панаму. Да и сообщение между Австралией и Новым светом в то время не было столь частым, каким оно сделалось впоследствии.

Капитану Гулю оставалось только ждать, пока погода не смилостивится над ним. Казалось, ничто не могло нарушить однообразия этого морского перехода.

Однако 2 февраля, под широтой и долготой, указанными в начале этой повести, произошло неожиданное событие.

День был солнечный и ясный. Часов около девяти утра Дик Сэнд и Джек забрались на реи бизань-мачты; отсюда они смотрели на палубу корабля и на плещущий далеко внизу океан. За их спиной возвышалась грот-мачта с косым гротом, заслонявшим часть горизонта. Перед их глазами над водой поднимался острый бушприт с кливером и стакселе, похожим на крылья. Под ногами у них вздувалась округлость фока, над головой — фок-марсель^[14]. Шкуна-бриг держалась возможно круче к ветру.

Дик Сэнд объяснял Джеку, почему правильно нагруженный и уравновешенный во всех своих частях «Пилигрим» не может опрокинуться, хотя он и дает довольно сильный крен на штирборт,^[15] как вдруг мальчик прервал его восклицанием:

— Что это?!

— Ты что-нибудь увидел, Джек? — спросил Дик Сэнд, во весь рост становясь на рее.

— Да, да! Вон там! — сказал Джек, вытягивая пальчик в просвет между кливером и стакселем.

Обернувшись в ту сторону, куда ему показывал Джек, Дик Сэнд крикнул во весь голос:

— С левого борта, впереди, под ветром, судно!

Глава третья
Потерпевшее крушение судно

Возглас Дика Сэнда всполошил весь экипаж. Свободные от вахты матросы бросились на палубу. Капитан Гуль вышел из своей каюты. Миссис Уэлдон, Нан, даже кузен Бенедикт, облокотившись о поручни штирборта, с живейшим вниманием разглядывали видневшийся на море предмет.

Только Негоро остался в каморке, которая служила на судне камбузом. Из всей команды лишь его одного не заинтересовала эта неожиданная встреча.

Замеченный мальчиком предмет покачивался на волнах примерно в трех милях от «Пилигрима».

— Что бы это могло быть? — спросил один из матросов.

— По-моему, плот! — сказал другой.

— Может быть, там люди?.. Несчастные терпят бедствие?.. — сказала миссис Уэлдон.

— Подойдем поближе — узнаем, — ответил капитан Гуль. — Однако мне кажется, что это скорее опрокинувшийся на бок корпус корабля, чем плот…

— Нет!.. Это гигантское морское млекопитающее! — заявил кузен Бенедикт.

— А ты как думаешь, Дик? — спросила у юноши миссис Уэлдон.

— Я думаю так же, как и капитан Гуль, что это накренившийся на бок корпус судна, миссис Уэлдон. Мне сдается, что я различаю даже, как блестит на солнце его обшитый медью киль.^[16]

— Да… да… теперь и я вижу, — подтвердил капитан.

И, повернувшись к рулевому, он скомандовал:

— Правь по ветру, Болтон, прямо на эту штуку!

— Есть, капитан! — ответил рулевой.

— Я остаюсь при своём мнении, — заявил кузен Бенедикт. — Бесспорно, перед нами морское животное.

— В таком случае это медный кит, — сказал капитан Гуль. — Глядите, как он сверкает на солнце.

— Если это и кит, кузен Бенедикт, то, во всяком случае, мертвый, — заметила миссис Уэлдон. — Ясно видно, что он лежит без движения.

— Что ж из того, кузина Уэлдон? — возразил заупрямившийся ученый. — Мало ли было случаев, когда корабли встречали спящих на поверхности моря китов!

— Совершенно верно, — сказал капитан Гуль. — И всё-таки перед нами не спящий кит, а судно.

— Посмотрим, — ответил упрямец.

Впрочем, кузену Бенедикту не было никакого дела до китов, и он променял бы всех млекопитающих арктических и антарктических морей на одно редкое насекомое.

— Правее, Болтон, правее! — крикнул рулевому капитан Гуль.— Не надо подходить к судну ближе чем на кабельтов^[17]. Мы-то уж ничем не можем повредить этому обломку, но мне вовсе не улыбается, чтобы он помял бока «Пилигриму». Держи правей!

«Пилигрим» повернул немного вправо.

Шкуна-бриг находилась на расстоянии одной мили от погибшего корабля. Матросы с жадным любопытством вглядывались в опрокинувшееся на бок судно. Быть может, в трюмах его хранилась ценная кладь, которую удастся перегрузить на «Пилигрим»? Известно, что за спасение груза с тонущего корабля выдается премия в размере одной трети его стоимости. Если содержимое трюма не повреждено водой, экипаж «Пилигрима» мог за один день возместить неудачу целого сезона.

Через четверть часа «Пилигрим» был уже в полумиле от плавающего предмета. Теперь не оставалось никаких сомнений: это был корпус корабля, опрокинувшегося на бок. Палуба его стояла почти отвесно. Мачты были снесены. От такелажа^[18] висели одни обрывки. В корпусе судна зияла большая пробоина. Крепление и обшивка были вмяты внутрь пробоины.

— Этот корабль столкнулся с каким-то другим судном! — воскликнул Дик Сэнд.

— Да, несомненно, — подтвердил капитан Гуль. — Но меня поражает, что он тут же не затонул. Это просто чудо!

— Будем надеяться, что корабль, который налетел на это судно, снял с него всю команду, — заметила миссис Уэлдон.

— Да, будем надеяться, миссис Уэлдон, — ответил капитан Гуль. — Но вполне возможно, что экипажу после столкновения пришлось спасаться на собственных шлюпках. К сожалению, морская практика знает случаи, когда виновники аварии, не заботясь об участи пострадавшей команды, спокойно продолжают свой путь.

— Не может быть, капитан! Ведь это предел человеческой жестокости!

— К сожалению, это так, миссис Уэлдон. Таких примеров сколько угодно. Судя по тому, что на этом корабле не осталось ни одной шлюпки, надо полагать, что команда покинула его. Будем надеяться, что несчастных подобрало встречное судно. Ведь отсюда почти невозможно добраться до суши на шлюпках: слишком велико расстояние до океанических островов или до американского континента.

— Удастся ли когда-нибудь разгадать тайну этой катастрофы? — спросила миссис Уэлдон. — Как вы думаете, капитан Гуль, остался на судне кто-нибудь из команды?

— Это мало вероятно, миссис Уэлдон, — ответил капитан. — Нас бы уже давно заметили и подали какой-нибудь сигнал. Впрочем, мы сейчас проверим это… Держи левей, Болтон, левей! — крикнул он рулевому, указывая рукой направление.

«Пилигрим» был всего в трех кабельтовах от потерпевшего крушение корабля. Теперь уже не было никаких сомнений, что команда покинула его.

Внезапно Дик Сэнд жестом попросил всех замолчать. — Слушайте, слушайте! — воскликнул он.

Все насторожились.

— Мне кажется, я слышу лай…

Из корпуса тонущего корабля действительно доносился собачий лай. Несомненно, там была живая собака. Она, наверно, не могла выйти, потому что люки были закрыты. Во всяком случае ее не было видно.

— Собаку мы тоже должны спасти, капитан! — сказала миссис Уэлдон.

— Да, да, — воскликнул маленький Джек, — надо спасти собачку! Я сам буду кормить ее. Она нас полюбит. .. Мама, я сбегаю за кусочком сахару для нее!

— Стой на месте, сынок, — улыбаясь, сказала миссис Уэлдон — Бедное животное, должно быть, умирает с голоду и, вероятно, предпочло бы похлебку твоему сахару.

— В таком случае, отдай ей мой суп, — сказал мальчик. — Я могу обойтись без супа!

Между тем лай с каждой минутой слышался всё явственнее. Менее триста футов разделяли теперь два судна. Вдруг над бортом показалась голова крупного пса Животное отчаянно лаяло.

— Говик! — позвал капитан боцмана. — Ложитесь в дрейф^[19] и велите спустить на воду ботик.

— Держись, собачка! Держись! — кричал Джек, и собака отвечала ему глухим лаем.

Матросы быстро спустили паруса, и «Пилигрим» остановился в полукабельтове от потерпевшего крушение судна.

Ботик уже покачивался на волне. Капитан Гуль, Дик Сэнд и два матроса соскочили в него.

Собака лаяла не переставая. Но казалось, что она лаяла не на быстро приближающийся ботик; по временам она убегала от борта. Может быть, она звала пассажиров или матросов, оставшихся на потерпевшем крушение судне?

«Неужели там есть живые люди?» — спрашивала себя миссис Уэлдон.

Ботик был уже близок к цели.

Вдруг собака снова залилась лаем. Но этот лай не приглашал спасителей поскорее причалить. Наоборот, в нем слышались злоба и бешенство.

— Что с этой собакой? — спросил капитан Гуль в то время, как ботик огибал корму судна, чтобы пристать к погрузившемуся в воду борту.

Ни капитан Гуль, ни даже оставшиеся на «Пилигриме» люди не заметили, что собака стала угрожающе рычать как раз в ту минуту, когда Негоро оставил камбуз и прошел на нос шкуны.

Неужели собака узнала судового кока? Это было совершенно неправдоподобно.

Как бы там ни было, но, мельком взглянув на бешено лающее животное и ничем не выразив своего удивления, Негоро только нахмурился на мгновенье, повернулся и ушел обратно в камбуз.

Ботик обогнул корму судна. Надпись на ней гласила: «Вальдек».

Наименование порта, к которому приписано судно, не

было обозначено. Но по форме корпуса, по некоторым особенностям конструкции, которые сразу бросаются в глаза моряку, капитан Гуль установил, что корабль был американским. Кстати, и название подтверждало эту догадку. Корпус — вот всё, что уцелело от большого пятисоттонного брига.

На носу «Вальдека» зияла большая пробоина — след рокового столкновения. Благодаря тому, что бриг, дал крен, пробоина поднялась над водой на пять-шесть футов и «Вальдек» не затонул.

На палубе не было ни души.

Собака, оставив борт, добралась по наклонной палубе до открытого центрального люка и, просунув в него голову, отчаянно залаяла.

— Очевидно, собака не единственное живое существо на борту, — заметил Дик Сэнд.

— Я и сам так думаю, — сказал капитан Гуль.

Ботик плыл теперь вдоль полупогруженного в воду борта. Первая же большая волна неминуемо должна была пустить «Вальдек» ко дну.

Палуба брига, казалось, была начисто выметена. На ней торчали только основания грот-мачты и бизань-мачты, переломленные в двух футах^[20] от пяртнерса^[21].Очевидно, мачты рухнули при столкновении и упали за борт, увлекая за собой паруса и снасти. Однако, сколько видел глаз, на горизонте нельзя было обнаружить никаких обломков крушения. Из этого можно было сделать только один вывод: катастрофа с «Вальдеком» произошла уже много дней назад.

— Если люди и уцелели после столкновения, — сказал капитан Гуль, — вероятнее всего, они погибли от жажды и голода: ведь камбуз залит водой. Должно быть, на борту «Вальдека» остались одни трупы.

— Нет! — воскликнул Дик Сэнд. — Нет! Собака не стала бы так лаять. Тут есть кто-то живой.

И он позвал собаку. Умное животное тотчас же соскользнуло в море и, едва перебирая лапами от слабости, поплыло к ботику. Когда собаку втащили в лодку, она с жадностью набросилась не на сухарь, который протянул ей Дик Сэнд, а на ведерко с пресной водой.

— Бедное животное умирает от жажды! — воскликнул Дик Сэнд.

В поисках удобного места для причала ботик отошел на несколько футов от палубы тонущего корабля. Собака очевидно, решила, что ее спасители не хотят подняться за борт. Она схватила Дика за полу куртки и снова громко залаяла.

Поведение собаки и ее лай были понятнее всяких слов.

Ботик причалил к судну. Матросы пришвартовали его к борту, а капитан Гуль с Диком Сэндом поднялись на палубу. Не без труда, ползком, они добрались до центрального люка, между двумя обломками мачт. Собака последовала за ними. Затем они пробрались в трюм.

В наполовину затопленном трюме не было никаких товаров. Балластом^[22] бригу служил песок; теперь он пересыпался на бакборт^[23] и удерживал своей тяжестью судно на боку. Надежды на ценный груз не оправдались. Тут нечего было спасать.

— Здесь нет никого, — сказал капитан Гуль.

— Никого, — подтвердил молодой матрос, пройдя в глубину трюма.

Но собака на палубе продолжала заливаться лаем, как будто требуя внимания людей.

— Здесь делать нечего, — сказал капитан Гуль.— Идем назад!

Они поднялись на палубу.

Собака поползла к юту^[24], как бы приглашая людей следовать за собой.

И люди пошли за ней.

Пять человек, — вероятно, пять трупов — лежали на полу в кубрике^[25].

При ярком дневном свете, проникавшем через открытую дверь, капитан Гуль увидел, что это были негры.

Дику Сэнду, переходившему от одного к другому, показалось, что несчастные еще дышат.

— Перевезем их на «Пилигрим», — сказал капитан Гуль.

Матросы, оставшиеся в ботике, были призваны на помощь. Они вынесли потерпевших крушение из кубрика.

Это было нелегкое дело, но в конце концов всех пятерых спустили в ботик. Никто из них не приходил в сознание. Однако капитан Гуль надеялся, что несколько капель лекарства и глоток-другой воды возвратят этих людей к жизни.

«Пилигрим» лежал в дрейфе всего в полукабельтове, и ботик быстро подплыл к нему.

При помощи подъемного горденя^[26] потерпевших крушение поочередно подняли на палубу «Пилигрима». Собака также не была забыта.

— О, несчастные! — воскликнула миссис Уэлдон при виде пяти неподвижных тел.

— Они живы, миссис Уэлдон! — сказал Дик. — Они живы еще, и мы их спасем!

— Что с ними случилось? — спросил кузен Бенедикт.

— Дайте им прийти в себя, и они расскажут свою историю, — ответил капитан Гуль. — Но сначала их надо напоить водой и дать им немножко рому.

И, повернувшись лицом к камбузу, он громко крикнул:

— Негоро!

При этом имени собака выгнула спину, словно делая стойку. Шерсть у нее поднялась дыбом, и она глухо заворчала.

Кок не показывался и не отвечал.

— Негоро! — еще громче крикнул капитан Гуль.

Собака яростно зарычала.

Негоро вышел из камбуза.

Не успел он сделать и шага, как собака прыгнула, стремясь вцепиться ему в горло.

Португалец с размаху ударил животное кочергой, которой он вооружился, выходя из камбуза. Двое матросов схватили собаку и удержали ее силой.

— Вы знаете этого пса? — спросил капитан Гуль у кока.

— Я? — переспросил Негоро. — Никогда его не видел…

— Это странно! — прошептал Дик Сэнд.

Глава четвертая
Спасенные с «Вальдека»

Работорговля всё еще существует в Экваториальной Африке. Несмотря на то, что вдоль берегов континента крейсируют английские и французские военные корабли, суда работорговцев по-прежнему вывозят из Анголы и Мозамбика негров-невольников. Спрос на «черный товар» всё еще велик во многих цивилизованных странах.

Капитану Гулю это было известно^[27].

Хотя та часть океана, где сейчас находился «Пилигрим», лежала в стороне от обычных путей работорговцев, капитан Гуль подумал, что спасенные негры, вероятно, принадлежали к партии рабов, которых «Валь-дек» вез для продажи в отдаленные колонии на Тихом океане.

На «Пилигриме» спасенных негров окружили самым заботливым уходом. Миссис Уэлдон с помощью Нан и Дика поила их с ложки свежей холодной водой, которой они были лишены столько времени.

В конце концов вода и несколько глотков бульона вернули бедных негров к жизни.

Старший из них — на вид ему было лет шестьдесят — говорил по-английски.

— Что случилось с «Вальдеком»? — спросил прежде всего капитан Гуль.

— Дней десять тому назад, темной ночью, когда все спали, на нас налетел какой-то корабль, — ответил старый негр.

— Что сталось с командой «Вальдека»?

— Не знаю. Когда мы поднялись на палубу, там уже никого не было.

— Вы думаете, что экипаж «Вальдека» успел перебраться на борт судна, которое налетело на него?

— Надо надеяться, что да…

— И это судно после столкновения не остановилось, чтобы подобрать пострадавших?

— Нет.

— Может быть, оно затонуло?

— О нет, — покачал головой старый негр, — мы видели, как оно удалялось.

Это подтверждали все спасенные с «Вальдека». Как бы это ни было невероятно, однако действительно часто случается, что капитан корабля, по вине которого произошло какое-нибудь ужасное столкновение, спешит поскорее скрыться, нимало не заботясь о том, что на месте катастрофы оставались гибнущие люди, и не пытаясь даже оказать им помощь.

Строгого осуждения заслуживает возница, наехавший на улице на прохожего и пытающийся скрыться, предоставляя другим заботы о жертве своей неосторожности. Но пострадавшему от несчастного случая на улице быстро окажут первую помощь. Что же сказать о людях, которые бросают на произвол судьбы утопающих в открытом море? Такие люди позорят человеческий род!

Капитан Гуль мог бы рассказать о многих подобных случаях. Он повторил миссис Уэлдон, что, как ни чудовищны такие факты, они, к сожалению, не так уж редки.

Затем он продолжал допрос спасенного:

— Откуда шел «Вальдек»?

— Из Мельбурна.

— Значит, вы не рабы?

— Нет, сударь, — живо ответил негр, выпрямившись во весь рост. — Мы жители Пенсильвании.

— Друзья мои, — сказал капитан, — знайте, что на борту «Пилигрима» никто не будет покушаться на вашу свободу.

Действительно, пять спасенных «Пилигримом» негров были из штата Пенсильвания. Самого старого из них продали в рабство, когда ему не было еще шести лет. Из Африки его доставили в Соединенные Штаты. Здесь он получил свободу после отмены рабства. Младшие его спутники родились свободными гражданами, и никакой белый не вправе был назвать их своей собственностью. Они даже не знали того жаргона, на котором говорили негры перед войной,^[28] — жаргона, в котором глаголы не спрягались и употреблялись только в неопределенном наклонении. Эти негры как свободные граждане покинули Америку и свободными же гражданами возвращались обратно.

Старый негр рассказал капитану Гулю, что его спутники и сам он поступили на плантацию одного англичанина невдалеке от Мельбурна в Южной Австралии. Они проработали там три года и, скопив малую толику денег, пожелали вернуться на родину.

Они уплатили за проезд на «Вальдеке» как обыкновенные пассажиры и 5 января отплыли из Мельбурна. Спустя семнадцать суток, темной ночью, «Вальдек» столкнулся с каким-то большим кораблем. Негры спали у себя в каюте. Их разбудил страшный толчок. Через несколько минут они выбежали на палубу.

Мачты уже рухнули за борт, и «Вальдек» лежал на боку; но он не пошел ко дну, так как в трюм попало сравнительно немного воды.

Капитана и команды «Вальдека» на палубе не оказалось: они либо упали от толчка в море, либо успели перебраться на палубу корабля, который столкнулся с «Вальдеком» и поспешил скрыться, чтобы избежать ответственности.

Пятеро людей остались на потерпевшем крушение судне, в тысяче двухстах милях от ближайшей земли.

Старшего из негров звали Томом. Спутники признавали его своим руководителем. Этим Том был обязан не только возрасту, но и своей энергии и большому опыту, накопленному за долгую трудовую жизнь. Остальные негры были молодые люди в возрасте от двадцати до тридцати лет. Звали их: Бат, Остин, Актеон и Геркулес. Бат был сыном старого Тома.

Все четверо были дюжими молодцами, широкоплечими и рослыми, и на невольничьих рынках в центральной Африке за них дали бы самую высокую цену.

Итак, после катастрофы Том и его товарищи остались в одиночестве. Они не могли ни исправить повреждения «Вальдека», ни покинуть его, потому что обе шлюпки разбились при столкновении. Спасти их могла только встреча с каким-нибудь кораблем.

Потерявший управление «Вальдек» стал игрушкой ветра и течения. Этим и объясняется, что «Пилигрим» встретил потерпевшее крушение судно в этой части океана, много южнее обычного пути кораблей, следующих из Мельбурна в Соединенные Штаты.

В течение десяти дней, которые прошли от момента катастрофы до прихода «Пилигрима», пятеро негров питались случайно оказавшимися в буфете продуктами. Бочки с пресной водой, хранившиеся на палубе, разбились при столкновении, а камбуз, в котором можно было достать спиртные напитки, был залит водой.

На девятый день Том и его товарищи, ужасно страдавшие от жажды, впали в бессознательное состояние: «Пилигрим» как раз во-время подоспел на помощь.

В немногих словах Том рассказал всё это капитану Гулю. Не было никаких оснований сомневаться в правдивости рассказа старого негра. Этот рассказ вполне согласовался с фактами, да и спутники Тома подтверждали его слова.

Шестое живое существо, спасенное с тонущего корабля, вероятно, повторило бы то же самое, если бы оно было наделено даром речи. Речь идет о собаке, которую вид Негоро привел в такую ярость. Было что-то странное в этой антипатии животного к судовому коку.

Динго — так звали собаку — был из породы крупных сторожевых собак, какие водятся в Новой Голландии^[29]. Однако капитан «Вальдека» приобрел Динго не в Австралии. Старый Том слыхал, что два года назад капитан нашел полумертвую от голода собаку на западном берегу Африки, вблизи устья реки Конго. Ему понравилось прекрасное животное, и он оставил его себе. Однако Динго не привязался к новому владельцу. Можно было подумать, что он тоскует по прежнему хозяину, с которым его насильно разлучили.

Две буквы — «С» и «В», выгравированные на ошейнике, — вот всё, что связывало собаку с ее прошлым.

Динго был великолепным, сильным псом. Когда он вставал на задние лапы, то был ростом с человека. У него была густая темнорыжая шерсть и длинный густой хвост. Мускулистые, необычайно подвижные родичи Динго, не колеблясь, нападают на ягуара и пантеру и не боятся в одиночку бороться с медведем.

Такая собака в разъяренном состоянии была опасным врагом, и легко себе представить, что Негоро не пришел в восторг от приема, который ему оказала эта собака.

Динго не отличался общительностью, но его нельзя было назвать и злым. Скорее он казался грустным. Старый Том еще на «Вальдеке» заметил, что Динго недолюбливает негров. Он не пытался причинить им зло, но явно уклонялся от общения с ними. Быть может, во время его странствований по африканскому побережью туземцы дурно обращались с ним?

Так или иначе, но он избегал подходить к Тому и его товарищам, хотя это были славные и добрые люди. В те десять дней, что они провели вместе на борту потерпевшего крушение корабля, Динго продолжал сторониться товарищей по несчастью. Как и чем он питался в эти дни, осталось неизвестным, но так же, как и люди, он жестоко страдал от жажды.

Глава пятая
«С» и «В»

Упорные штили и встречные ветры немало беспокоили капитана Гуля. В том, что переход из Новой Зеландии в Вальпарайзо продлится лишнюю неделю или две, не было ничего тревожного. Но эта непредвиденная задержка Могла утомить пассажиров.

Штили и встречные ветры, задержавшие «Пилигрим» в этой части океана, позволили капитану Гулю прийти на помощь шести живым существам, ютившимся на обреченном на гибель корабле.

Теперь оставалось только довершить начатое гуманное дело и доставить на родину негров, потерявших при катастрофе все сбережения — плод трехлетней работы. Сдав свой груз ворвани в Вальпарайзо, «Пилигрим» должен был следовать к Сан-Франциско вдоль берегов Южной и Северной Америки. Миссис Уэлдон обещала предоставить Тому и его товарищам средства для проезда из Калифорнии в Пенсильванию.

Это обещание успокоило негров. Они горячо благодарили миссис Уэлдон и капитана Гуля, ведь они были им так обязаны. В глубине души эти славные люди таили надежду, что когда-нибудь смогут уплатить свой долг благодарности.

Миссис Уэлдон не жаловалась и терпеливо сносила неудобства переезда.

К вечеру этого дня, 2 февраля, корпус «Вальдека» исчез из виду.

Капитан Гуль первым долгом постарался поудобнее устроить Тома и его товарищей. Тесный кубрик «Пилигрима» не мог вместить лишних пять человек, и капитан решил поставить для негров койки на баке.^[30] Люди, привыкшие работать в тяжелых условиях, не были привередливы. Кроме того, в хорошую погоду — а дни стояли жаркие и сухие — ночевать под открытым небом было даже приятно.

Жизнь на судне, однообразное течение которой лишь ненадолго нарушила встреча с «Вальдеком», снова дошла в колею.

Том, Остин, Бат, Актеон и Геркулес рады были всякой работе. Но когда ветер дует всё время в одном направлении и паруса уже поставлены, на судне нечего делать. Зато, когда нужно было лечь на другой галс,^[31] старый негр и его товарищи спешили на помощь экипажу. И надо сказать, что когда силач Геркулес принимался тянуть какую-нибудь снасть, остальные матросы могли стоять сложа руки. Этот здоровенный детина, ростом в шесть футов с лишком, один мог заменить собой лебедку.

Маленький Джек с восхищением смотрел, как работает великан-негр. Он нисколько не боялся Геркулеса, когда тот высоко подкидывал его в воздух, словно куклу, Джек только визжал от восторга.

— Еще выше, Геркулес! — кричал он.

— Извольте, Джек, — отвечал Геркулес.

— А тебе не тяжело?

— Я даже не чувствую вашей тяжести.

— Тогда подкинь меня еще выше! Как можно выше!

Иногда Геркулес предлагал Джеку стать обеими ножками на свою широкую ладонь и, вытянув руку горизонтально, ходил с мальчиком по палубе, словно цирковой атлет. Джек глядел на всех сверху вниз и, воображая себя великаном, от души веселился. Он старался «сделаться тяжелее», но Геркулес даже не замечал его усилий.

Таким образом, у маленького Джека стало уже два друга: Дик Сэнд и Геркулес.

Вскоре он обзавелся и третьим другом — Динго.

Как уже говорилось, Динго был необщительным псом. Возможно, что это свойство развилось у него на «Вальдеке», где люди пришлись ему не по вкусу. Но на «Пилигриме» характер собаки быстро изменился. Джек, очевидно, сумел завоевать сердце Динго. Собака с удовольствием играла с мальчиком, которому эти игры доставляли большую радость.

Динго был из тех собак, которые особенно любят детей. Правда, Джек никогда не мучил его. Превратить пса в резвого скакуна — разве это не заманчиво? Можно смело сказать, что всякий ребенок предпочтет такую лошадку самому нарядному деревянному коню, даже если у того к ногам привинчены колесики.

Джек часто с упоением скакал верхом на Динго, который охотно выполнял эту прихоть своего маленького друга: худенький мальчуган весил так мало, что Динго почти не замечал его тяжести.

Зато какой урон терпел каждодневно запас сахара в камбузе!

Динго скоро стал любимцем всего экипажа. Один Негоро старался избегать встреч с Динго, который с первого же мгновения, непонятно почему, возненавидел его.

Однако увлечение собакой не охладило любви Джека к старому другу — Дику Сэнду. По-прежнему юноша проводил со своим маленьким приятелем все часы, свободные от службы. Миссис Уэлдон, само собой разумеется, была очень довольна этой дружбой.

Однажды — это было 6 февраля — она заговорила с капитаном Гулем о Дике Сэнде. Капитан горячо хвалил молодого матроса.

— Ручаюсь вам, — говорил он миссис Уэлдон, — что этот мальчик станет замечательным капитаном. У него какой-то врожденный инстинкт моряка. Меня поражает, с какой быстротой он усваивает знания и как много он узнал за короткое время!

— К этому надо добавить, — сказала миссис Уэлдон, — что он честный и добрый юноша, не по летам серьезный и прилежный. Я знаю его много лет, и ни разу он не подал ни малейшего повода для недовольства.

— Что и говорить! — подхватил капитан Гуль. — Чудесный малый этот Дик! Недаром все его так любят.

— Когда мы вернемся в Сан-Франциско, — продолжала миссис Уэлдон, — муж отдаст его в морское училище, чтобы он мог впоследствии получить диплом капитана.

— И очень хорошо сделает, — заметил капитан Гуль. — Я уверен, что Дик Сэнд когда-нибудь станет хорошим моряком.

— У бедного мальчика было тяжелое детство. Он прошел трудную школу…

— Уроки ее не пропали даром. Дик понял, что только упорный труд поможет выбиться в люди.

— И сейчас он на правильном пути.

— Вот посмотрите на него, миссис Уэлдон, — продолжал капитан Гуль. — Он несет сейчас вахту у штурвала и не спускает глаз с кончика бушприта. Он сосредоточен и внимателен, поэтому судно не рыскает, а идет прямо по курсу. У мальчика уже сейчас сноровка старого рулевого. Это хорошее начало для моряка. Знаете, миссис Уэлдон, ремеслом моряка надо заниматься с детства. Кто не начал службы юнгой, тот никогда не будет хорошим капитаном, по крайней мере в торговом флоте. В детстве из всего извлекаешь уроки, твои действия становятся не только разумными, но и инстинктивными, и в результате принимаешь решения так же быстро, как меняется парус.

— Однако есть ведь немало отличных моряков и в военном флоте, — заметила миссис Уэлдон.

— Разумеется. Но, сколько я знаю, почти все лучшие моряки с детства начали службу на море. Достаточно вспомнить Нельсона^[32] да и многих других.

В эту минуту из каюты вышел кузен Бенедикт. Погруженный, по обыкновению, в свои мысли, он с рассеянным видом блуждал по палубе, заглядывая во все щели, шаря в обшивке борта те места, где вар облупился.

— Как вы себя чувствуете, кузен Бенедикт? — спросила миссис Уэлдон.

— Благодарю вас, кузина Уэлдон… Не плохо… Не могу жаловаться… Но мне не терпится поскорее вернуться на землю.

— Что вы ищете под скамьей, господин Бенедикт? — спросил капитан Гуль.

— Насекомых, сударь! — сердито ответил кузен Бенедикт. — Что еще я стал бы искать, если не насекомых?

— Насекомых? К сожалению, вам придется потерпеть: в открытом море вам вряд ли удастся пополнить свою коллекцию.

— А почему бы нет? Разве нельзя себе представить, что на корабле окажется несколько…

— Нет, кузен Бенедикт, — прервала его миссис Уэлдон. — Вы вправе сердиться на капитана Гуля. Он содержит свой корабль в такой безукоризненной чистоте, что все ваши поиски будут несомненно напрасны.

Капитан Гуль рассмеялся.

— Миссис Уэлдон, конечно, шутит, — сказал он. — Однако, мне кажется, вы действительно потеряете напрасно время, если будете искать насекомых в каютах.

— Знаю, знаю! — досадливо пожав плечами, воскликнул кузен Бенедикт. — Я уже перерыл их сверху донизу…

— Но в трюме, — продолжал капитан Гуль, — пожалуй, нетрудно будет найти тараканов, если они вас, конечно, интересуют.

— Разумеется, интересуют! Это всеядные прямокрылые насекомые, обитающие…

— Грязнящие… — сказал капитан Гуль.

— Царящие на борту! — гордо поправил его кузен Бенедикт.

— Тараканье царство!

— О, сразу видно, что вы не энтомолог, сударь!

— Ни в какой мере.

— Послушайте, кузен Бенедикт, — улыбаясь сказала миссис Уэлдон, — надеюсь, вы не потребуете, чтобы из любви к науке мы безропотно отдали себя на съедение тараканам?

— Я ничего не требую от вас, кузина Уэлдон! — ответил пылкий энтомолог. — Единственно, чего я добиваюсь, — это пополнить свою коллекцию каким-нибудь редким экземпляром.

— Значит, вы недовольны своими новозеландскими находками?

— Напротив, очень доволен, кузина Уэлдон. Мне посчастливилось поймать там экземпляр жука-стафилина, которого до меня ученые находили только в Новой Каледонии.

В эту минуту Динго, который всё время играл с Джеком, подбежал к кузену Бенедикту.

— Поди прочь, поди прочь! — закричал тот, отталкивая собаку.

— О господин Бенедикт! — воскликнул капитан Гуль. — Как можно любить тараканов и ненавидеть собак?

— Да еще таких хороших собачек! — сказал маленький Джек, обнимая обеими ручками голову Динго.

— Да… может быть… — проворчал кузен Бенедикт. — Но это мерзкое животное обмануло мои надежды.

— Как, кузен Бенедикт! — воскликнула миссис Уэлдон. — Неужели вы и Динго собирались зачислить в отряд двукрылых или перепончатокрылых?

— Нет, — серьезно ответил ученый. — Ведь Динго, хоть он и принадлежит к австралийской породе, был подобран на западноафриканском побережье!

— Совершенно верно, — подтвердила миссис Уэлдон. — Том слышал это на «Вальдеке».

— Так вот… я думал… я надеялся… что на этом животном окажутся какие-нибудь насекомые, присущие только западноафриканской фауне…

— О, небо! — воскликнула миссис Уэлдон.

— И может быть, на нем найдется какая-нибудь особенно злая блоха неизвестного вида…

— Слышишь, Динго? — сказал капитан Гуль.— Слышишь? Ты не выполнил своего долга.

— Но я напрасно вычесал ему шерсть, — продолжал с нескрываемым огорчением энтомолог: — на нем не оказалось ни одной блохи!

— Надеюсь, если бы вам удалось найти блох, вы бы уничтожили их? — спросил капитан.

— Сударь, — сухо ответил кузен Бенедикт, — вам не мешает знать, что сэр Джон Франклин^[33] никогда напрасно не убивал насекомых, даже американских комаров, укусы которых несравненно болезненнее блошиных. Надеюсь, вы не станете оспаривать, что сэр Джон Франклин в морском деле кое-чего стоил?

— Верно! — с поклоном ответил капитан Гуль.

— Однажды его сильно искусал москит. Но Франклин только дунул на него и учтиво сказал: «Пожалуйста, уйдите. Мир достаточно просторен для нас двоих!»

— Ага! — многозначительно произнес капитан Гуль.

— Да, сударь!

— А знаете ли вы, господин Бенедикт, что другой человек сказал это много раньше, чем Франклин?

— Другой?!

— Да. Звали его дядюшка Тоби.

— Он был энтомологом? — живо спросил кузен Бенедикт.

— О, нет, стерновский дядюшка Тоби^[34] не был энтомологом, но это не помешало ему, без излишней, правда, учтивости, сказать мухе, которая жужжала около его носа: «Убирайся, несчастная тварь! С какой стати я буду вредить тебе? Свет велик, и мы можем жить, не стесняя друг друга».

— Молодчина этот дядюшка Тоби! — воскликнул кузен Бенедикт. — Он умер?

— Полагаю, что да, — невозмутимо ответил капитан Гуль, — так как он никогда не существовал.

Все смеялись, глядя на кузена Бенедикта.

Такие дружеские беседы помогали коротать долгие часы затянувшегося плавания. Само собой разумеется, что в присутствии кузена Бенедикта разговор неизменно вращался вокруг вопросов энтомологической науки.

Море всё время было спокойным, но слабый ветер еле надувал паруса шкуны-брига, и «Пилигрим» почти не подвигался на восток. Капитан Гуль с нетерпением ждал момента, когда судно попадет, наконец, в область, где дуют более благоприятные ветры.

Надо сказать, что кузен Бенедикт пытался посвятить Дика Сэнда в тайны энтомологии. Но юноша уклонился от этой чести; тогда ученый начал читать лекции неграм. Дело кончилось тем, что Том, Бат, Остин и Актеон стали избегать кузена Бенедикта и убегали в кубрик, как только он показывался на палубе. Почтенному энтомологу приходилось довольствоваться только одним слушателем — Геркулесом у которого он обнаружил врожденную способность отличать паразитов от перепончатокрылых.

Великан-негр жил теперь окруженный жуками — кожеедами, жужелицами, щелкунами, рогачами, долгоносиками, навозниками, божьими коровками, короедами, хрущами, зерновками. Он копался в коллекции кузена Бенедикта, который трепетал от страха, видя своих хрупких насекомых в толстых и крепких, как тиски, пальцах Геркулеса. Но великовозрастный ученик так внимательно слушал лекции, что профессор решил даже рискнуть ради него своим богатством.

В то время как кузен Бенедикт занимался с Геркулесом, миссис Уэлдон учила чтению и письму маленького Джека, а Дик Сэнд знакомил его с начатками арифметики.

Пятилетний ребенок легче усваивает знания, когда уроки похожи на веселую игру. Миссис Уэлдон учила Джека чтению не по азбуке, а при помощи игрушки — деревянных кубиков, на которых были нарисованы большие красные буквы. Иногда она складывала из букв какое-нибудь слово, затем, перемешав кубики, предлагала Джеку самостоятельно сложить то же слово.

Мальчику нравилась эта игра. Каждый день он подолгу возился со своими кубиками в каюте или на палубе, то складывая слова, то вновь перемешивая все буквы.

Эта игра послужила причиной одного происшествия, настолько странного и неожиданного, что о нем стоит рассказать подробнее.

Это случилось утром 9 февраля.

Джек сидел на палубе и составлял из кубиков какое-то слово; старый Том должен был собрать вновь это слово после того, как Джек перемешает кубики. Соблюдая правила игры, Том закрыл глаза ладонью, чтобы не видеть, какое слово складывает Джек.

В наборе кубиков были не только заглавные и строчные буквы, но также и цифры, — таким образом, эта игра служила пособием для обучения не только чтению, но и счету.

Джек выстроил все кубики в один ряд и, нахмурив брови, выбирал нужные ему буквы. Работа была нелегкая, и мальчик так увлекся ею, что не обращал внимания на Динго, который кружил возле него.

Вдруг собака замерла на месте, устремив взор на один кубик. Она подняла переднюю правую лапу и завиляла хвостом. Затем схватила в зубы кубик, отбежала на несколько шагов в сторону и положила его на палубу.

На этом кубике была изображена заглавная буква «С».

— Динго, отдай! — крикнул Джек, испугавшись, что собака проглотит кубик.

Динго вернулся, взял еще один кубик и положил его рядом с первым.

На втором кубике было нарисовано заглавное «В».

Джек вскрикнул.

На его крик прибежали миссис Уэлдон, капитан Гуль и Дик Сэнд, гулявшие по палубе.

Джек рассказал им о странном поведении собаки.

Динго различал буквы! Динго умел читать! Маленький Джек видел это собственными глазами!

Дик Сэнд пошел за кубиками, чтобы вернуть их Джеку. Динго встретил его рычаньем.

Тем не менее юноша поднял кубики с палубы и положил их в коробку с набором. Динго бросился к коробке, снова выбрал те же две буквы и отнес их в сторонку. Поставив лапы на кубики, он вызывающе смотрел на людей, ясно показывая, что никому не намерен их отдать. Другие буквы алфавита его не занимали, они как будто вовсе не существовали для него.

— Как странно! — воскликнула миссис Уэлдон.

— Действительно, очень странно, — сказал капитан Гуль, пристально глядя на кубики.

— С, В, — прочитала миссис Уэлдон.

— С, В, — повторил капитан Гуль. — Те же буквы, что и на ошейнике Динго!

Затем, внезапно обернувшись к старому негру, он спросил:

— Том, вы, кажется, говорили, что эта собака лишь с недавних пор принадлежала капитану «Вальдека»?

— Да, Динго попал на «Вальдек» всего года два тому назад.

— Капитан «Вальдека» нашел его на западном побережье Африки?

— Да, у устья Конго. Я не раз слышал, как капитан «Вальдека» говорил об этом.

— И никто не знает, кому принадлежал раньше Динго и как он попал в Африку?

— Никто, капитан. Ведь с собаками дело обстоит даже хуже, чем с брошенными детьми: у них нет никаких документов, и они не могут ничего рассказать.

Капитан Гуль задумался.

— Разве эти. две буквы что-нибудь говорят вам, капитан? — спросила миссис Уэлдон.

— Да, миссис Уэлдон. Они наводят меня на мысль…

А, впрочем, может быть, это просто случайное совпадение.

— Какое?

— Может быть, в этих двух буквах есть смысл, может быть, они помогут выяснить судьбу одного отважного путешественника.

— Не понимаю, что вы хотите сказать.

— Сейчас расскажу вам, миссис Уэлдон. В 1871 году, то есть два года назад, один путешественник отправился в Африку по поручению французского Географического общества, чтобы сделать попытку пересечь континент с запада на восток. Исходным пунктом его экспедиции как раз было устье реки Конго. Конечной точкой, по возможности, должен был быть мыс Дельгадо в устье реки Ровумы, по течению которой путешественник намеревался спуститься. Этого человека звали Самюэль Вернон.

— Самюэль Вернон?! — повторила миссис Уэлдон.

— Да, миссис Уэлдон. Заметьте, что это имя и фамилия начинаются как раз с тех букв, которые Динго выбрал из всего алфавита, и они же выгравированы на его ошейнике.

— В самом деле, — сказала миссис Уэлдон. — А что сталось с этим путешественником?

— Он отправился в экспедицию, — ответил капитан Гуль, — и с тех пор от него не было известий.

— Ни одной весточки? — спросил Дик Сэнд.

— Ни одной, — сказал капитан.

— Какой же из этого вывод? — спросила миссис Уэлдон.

— Я полагаю, что Самюэлю Вернону не удалось добраться до восточного берега Африки. Либо он погиб в пути, либо его взяли в плен туземцы.

— Значит, эта собака…

— Эта собака могла принадлежать Самюэлю Вернону. Но, если моя гипотеза справедлива, Динго оказался счастливее своего хозяина: ему удалось вернуться назад, к устью Конго, где его нашел капитан «Вальдека».

— Скажите, капитан Гуль, вы уверены, что француза-путешественника действительно сопровождала собака, или это только ваша догадка?

— Нет, миссис Уэлдон, это только мое предположение,— ответил капитан Гуль. — Зато бесспорным фактом является то, что Динго умеет различать среди всех букв алфавита «С» и «В» — инициалы путешественника. Каким образом и где собака научилась различать две буквы из двадцати шести, составляющих латинский алфавит, этого я, разумеется, не могу вам сказать. Но Динго знает их, — глядите, вот и сейчас он подталкивает кубики лапой, точно просит нас прочитать буквы!

И правда, поведение Динго нельзя было иначе истолковать.

— Разве Самюэль Вернон один предпринял эту трудную экспедицию? — спросил Дик Сэнд.

— Не знаю, — ответил капитан Гуль. — Но весьма вероятно, что он взял с собой отряд носильщиков-туземцев.

В эту минуту Негоро вышел на палубу. Сначала никто не заметил его прихода и, следовательно, никто не заметил странного взгляда, который португалец бросил на собаку, по-прежнему оберегавшую два кубика с буквами «С» и «В». Но Динго, увидев судового кока, яростно зарычал и оскалил зубы.

Негоро тотчас же ушел назад в свою каюту, но взгляд, который он успел бросить на собаку, не предвещал Динго ничего хорошего.

— Здесь есть какая-то тайна, — прошептал капитан

Гуль, от глаз которого не ускользнула ни одна подробность этой мимолетной сцены.

— Не странно ли, — заметил Дик Сэнд, — что собака научилась различать буквы алфавита?

— Нет, нет! — воскликнул маленький Джек. — Мама часто рассказывала мне про собаку, которая умела читать и писать. Она даже играла в домино, как школьный учитель.

— Дорогой мой мальчик, — улыбаясь сказала миссис Уэлдон, — эта собака Мунито, о которой я тебе рассказывала, совсем не была такой ученой, как тебе кажется. Если верить тому, что мне рассказывали, Мунито не умела отличить одну от другой буквы, из которых она составляла слова. Весь секрет ее «учености» заключался в замечательно остром слухе. Владелец ее, ловкий американец, заметил это качество у Мунито, стал развивать его и в конце концов добился удивительных результатов.

— Как же он достиг этого, миссис Уэлдон? — спросил Дик. Рассказ молодой женщины заинтересовал его не меньше, чем Джека.

— Вот как, мой друг. Когда Мунито предстояло «работать» перед публикой, на стол выкладывали кубики с буквами, такими же, как эти. По этому столу собака ходила в ожидании, пока публика назовет слово, которое ей надлежало сложить. Обязательным условием было, чтобы это слово знал хозяин Мунито.

— Значит, в отсутствие хозяина… — начал юноша.

— …собака ничего не могла сделать, — сказала миссис Уэлдон. — И вот почему. Буквы, как я уже сказала, были разложены на столе, по которому взад и вперед ходила Мунито. Подойдя к букве, которая входила в заданное слово, она останавливалась, по не потому, что знала эту букву, а потому, что слышала то, чего никто другой не мог расслышать щёлканье зубочистки в кармане своего хозяина. Этот неуловимый звук служил для нее сигналом взять кубик и уложить его рядом с другим в определенном порядке.

— Ив этом заключался весь секрет? — воскликнул Дик Сэнд.

— Да, секрет, как видишь, был простой, — ответила миссис Уэлдон. — Впрочем, и большинство других цирковых фокусов обычно так же просто. Когда хозяина не было вблизи, Мунито теряла свой «дар». Поэтому-то меня так удивляет, что и в отсутствие Самюэля Вернона, — если только он действительно был хозяином собаки, — Динго сумел распознать эти две буквы.

— В самом деле, — заметил капитан Гуль, — это достойно удивления. Впрочем, здесь ведь собака не складывает из букв любое слово, по выбору зрителей: она выбирает только две буквы, — всегда одни и те же. В конце концов собака, которая звонила у дверей монастыря, чтобы получить остатки обеда, назначенные к раздаче нищим, или та собака, которая через день должна была вращать вертел и отказывалась работать не в свою очередь, — быть может, эти собаки гораздо сообразительнее нашего Динго. Но не в этом дело. Перед нами неоспоримый факт: из всех букв алфавита Динго выбрал только две — «С» и «В». Других букв он, повидимому, не знает. Из этого можно сделать только один вывод: что существовали какие-то причины, которые заставили собаку запомнить именно эти две буквы.

— Ах, капитан Гуль, — вздохнул Дик Сэнд,— если бы Динго мог говорить! Он объяснил бы нам, откуда он знает эти буквы и почему он точит зубы на нашего кока!

— И какие зубы! — рассмеялся капитан Гуль, указывая на Динго, который в это время зевнул, обнажив свои страшные клыки.

Глава шестая
Кит на горизонте

Легко себе представить, что странные повадки Динго не раз служили темой бесед, которые вели на корме миссис Уэлдон, капитан Гуль и Дик Сэнд. Молодой матрос инстинктивно не доверял Негоро, хотя поведение судового кока по-прежнему было безупречным.

На баке, в помещении команды, Динго был признан ученейшим из псов, который не только читает, но и пишет почище иного матроса. И если он не заговорил еще на человеческом языке, то только потому, что у него, очевидно, имеются веские основания хранить молчание.

— Вот увидите, — ораторствовал рулевой Болтон, — в один прекрасный день этот пес подойдет ко мне и спросит: «Куда мы нынче держим курс, Болтон? На норд-вест^[35] или вест-полунорд?» И мне придется ответить.

— Мало ли есть говорящих животных, — рассуждал другой матрос: — вот сороки, попугаи!.. Почему бы и собаке не заговорить? Кажется, труднее говорить клювом, чем пастью.

— Это верно, — заметил боцман Говик, — а всё-таки говорящих собак никогда не бывало.

Команда «Пилигрима» чрезвычайно удивилась бы, узнав, что говорящие собаки существуют. У одного датского ученого была собака, которая отчетливо произносила слов двадцать. Но непроходимая пропасть отделяет такое умение от настоящей осмысленной речи. У собаки датского ученого голосовые связки были устроены так, что она могла издавать членораздельные звуки. Но смысл произносимых слов она понимала не лучше, чем, скажем, попугаи или сойки. Для всех говорящих животных слова — это только разновидность пения или крика.

Как бы там ни было, но Динго стал самым популярным существом на борту «Пилигрима». К чести его надо сказать, что он от этого не возгордился. Капитан Гуль неоднократно повторял опыт: он раскладывал деревянные кубики перед собакой, и Динго без ошибок и колебаний всякий раз вытаскивал два кубика с буквами «С» и «В».

При этом он не обращал никакого внимания на остальные буквы алфавита.

Несколько раз капитан Гуль проделывал этот опыт при кузене Бенедикте. Но ученого занимали только насекомые, и поведение Динго нисколько не заинтересовало его.

— Не следует думать, — сказал он однажды, — что, только собаки одарены такими способностями. Есть немало других умных животных. Но и они, так же как собаки, лишь подчиняются инстинкту. Вспомните хотя бы крыс, которые бегут с кораблей, обреченных на гибель. Вспомните бобров: перед подъемом воды в реке они надстраивают свои плотины; вспомните ослов, у которых такая замечательная память; вспомните, наконец, лошадей, умерших с горя после смерти своих хозяев. Известны случаи, когда обученные птицы произносили целые фразы за своими учителями. Мы знаем попугаев, умеющих сосчитать число гостей в комнате с точностью, которой позавидовал бы вычислитель астрономической обсерватории. Муравьи могут поучить строителей наших больших городов. Я бесконечно горжусь тем, что некоторые крохотные насекомые также обнаруживают высокоразвитый интеллект. Рассказывали, что у одного кардинала был попугай, который без запинки читал своему хозяину все молитвы подряд; попугай, говорят, получал за это сто золотых в год. Водяные пауки-серебрянки, не знающие законов физики, строят воздушные колокола, блохи везут экипажи, как заправские рысаки, выполняют упражнения в строю не хуже карабинеров, стреляют из пушек лучше, чем дипломированные артиллеристы, окончившие Вест-Пойнт.^[36] Нет, Динго не заслужил ваших похвал. Если он так сведущ в азбуке, — это не его заслуга; очевидно, он принадлежит к еще не известной ученым породе «собак-грамотеев».

Но такие речи завистливого энтомолога нисколько не унизили Динго в общественном мнении, и на баке о нем по-прежнему говорили как о чуде в собачьем мире.

Один только Негоро не разделял общего восхищения собакой. Быть может, он считал ее слишком умной. Динго оставался неизменно враждебным к судовому коку. Негоро не преминул бы отплатить ему за это, если бы Динго не был собакой, способной «постоять за себя», во-первых, и если бы, во-вторых, он не стал любимцем всего экипажа.

Негоро теперь больше, чем когда-либо, избегал показываться на глаза Динго. Это не помешало Дику Сэнду заметить, что после случая с кубиками взаимная нелюбовь человека и собаки возросла. Это было совершенно непонятно.

До 10 февраля Томительные штили, во время которых «Пилигрим» не двигался с места, чередовались со встречными северо-восточными ветрами. Но в этот день норд-ост заметно стих, и капитан Гуль стал надеяться на скорую перемену ветра. Он мечтал о северо-западном ветре, который позволит шкуне-бригу поднять все паруса. Из Оклендского порта «Пилигрим» вышел всего девятнадцать дней тому назад. Задержка была небольшой, и при попутном ветре отлично оснащенная шкуна-бриг могла быстро наверстать опоздание. Но эта перемена ветра еще не наступила. Надо было ждать ее несколько дней.

Океан по-прежнему был пустынным. Охотившиеся в южных полярных морях китобои не собирались еще возвращаться на родину. Поэтому «Пилигрим», покинувший в силу чрезвычайных обстоятельств место охоты раньше времени, не мог надеяться на встречу с каким-нибудь кораблем, идущим к тропику Козерога.

Трансокеанские пакетботы, как уже говорилось, совершали рейсы между Америкой и Австралией под более низкими широтами.

Однако даже тогда, когда море пустынно, нельзя отказываться от наблюдений. Поверхность моря, однообразная на взгляд невнимательного наблюдателя, представляется настоящему моряку неистощимо разнообразной.

Неуловимая изменчивость морского пейзажа восхищает людей, любящих море. Вот плывет пучок морской травы; длинная водоросль оставляет на поверхности воды легкий след; там виднеется обломок доски, — какая интересная история должна быть у этого обломка! Бесконечный простор дает богатую пищу воображению.

В каждой из этих молекул воды, то поднимающихся в виде пара к облакам, то проливающихся дождем в море, заключается, быть может, тайна какой-нибудь катастрофы. Как надо завидовать тем пытливым умам, которые умеют выведывать у океана его тайны!

Всюду жизнь — и под водой, и над водой! Пассажиры «Пилигрима» наблюдали, как охотятся на маленьких рыбок стаи перелетных птиц, покинувших приполярные области перед наступлением зимних холодов. Меткий стрелок, Дик Сэнд доказал, что ой одинаково хорошо владеет ружьем и револьвером: юноша подстрелил на лету несколько таких птиц.

Над водой кружили белые буревестники. Высоко в небе величаво и изящно плыли гигантские альбатросы. Заметив, добычу в воде, они спускались к поверхности моря, красиво склоняясь то в одну, то в другую сторону. Поймав рыбу, альбатрос некоторое время продолжал лететь над гребнями волн и затем стремительно уходил ввысь.

Эти непрестанно сменяющиеся явления представляют самое увлекательное зрелище. Только человеку, глубоко равнодушному к природе, море может показаться однообразным.

Днем 10 февраля миссис Уэлдон, прогуливавшаяся по палубе «Пилигрима», заметила, что поверхность моря внезапно стала красноватой. Казалось, вода окрасилась кровью. Сколько видел глаз, во все стороны простиралось это загадочное красное поле.

Дик Сэнд играл с маленьким Джеком на палубе. Миссис Уэлдон сказала ему:

— Посмотри, Дик, какой странный цвет у моря. Откуда такая окраска? Какая-нибудь морская трава?

— Нет, миссис Уэлдон, — ответил юноша, — эту окраску воде придают миллиарды крохотных ракообразных, которые служат обычно пищей крупным морским млекопитающим. Рыбаки метко прозвали этих рачков «китовой похлебкой».

— Рачки! — сказала миссис Уэлдон. — Но они такие крохотные, что их смело можно назвать морскими насекомыми! Кузен Бенедикт, наверное, с радостью включит их в свою коллекцию.

И миссис Уэлдон громко позвала:

— Кузен Бенедикт! Идите сюда.

Кузен Бенедикт вышел из каюты почти одновременно с капитаном Гулем.

— Поглядите, кузен Бенедикт! Видите огромное красное пятно на море? — спросила миссис Уэлдон.

— Ага! — воскликнул капитан Гуль. — Китовая похлебка! Вот удобный случай изучить весьма любопытных рачков, господин Бенедикт!

— Ерунда! — сказал энтомолог.

— Как ерунда?! — вскричал капитан. — Вы не имеете права проявлять такое равнодушие! Если не ошибаюсь, эти рачки — суставчатые, и в качестве таковых…

— Ерунда! — повторил кузен Бенедикт, мотая головой.

— Однако! Такое равнодушие у энтомолога…

— Не забывайте, капитан Гуль, — прервал его кузен Бенедикт, — что я насекомовед.

— Значит, вас эти рачки мало занимают, господин Бенедикт? Но если бы вы обладали желудком кита, как бы вы обрадовались этому пиру! Знаете, миссис Уэлдон, когда нам, китобоям, случается наткнуться в море на такую стаю рачков, мы спешим привести в готовность гарпуны и шлюпки. В таких случаях можно не сомневаться, что добыча близка…

— Но как могут такие крохотные рачки насытить огромного кита? — спросил Джек.

— Что ж тут удивительного, мой мальчик? — ответил капитан Гуль. — Ведь готовят же вкусные кушанья из манной крупы и из муки тончайшего помола. Когда кит находит стаю таких рачков, это значит, что стол для него накрыт. Ему остается только открыть рот, чтобы доотвала наесться похлебкой. Он заглатывает тысячи тысяч рачков и затем захлопывает рот. Тогда роговые пластинки — это и есть «китовый ус»,— которые щеткой свисают с его неба, выполняют роль рыбачьих сетей. Ничто не может ускользнуть изо рта, и масса рачков отправляется в обширный желудок так же просто, как идет суп в твой животик.

— Ты понимаешь, Джек, — добавил Сэнд, — что господин кит не тратит времени на то, чтобы очищать от скорлупы каждого рачка в отдельности!

— В то время как огромный обжора лакомится своей «похлебкой», — продолжал капитан Гуль, — корабль может подойти к нему совсем близко, не возбуждая у него тревоги. Китобои пользуются такими…

В это мгновение, как бы в подтверждение слов капитана Гуля, вахтенный матрос крикнул:

— Кит на горизонте — впереди по левому борту!

Капитан Гуль вскочил на ноги.

— Кит! — вскричал он. И, сразу загоревшись охотничьим пылом, он побежал на нос.

Миссис Уэлдон, Джек, Дик Сэнд и кузен Бенедикт последовали за ним.

В четырех милях, под ветром, в одном месте море как бы кипело. Опытный китобой не мог ошибиться: крупное морское млекопитающее двигалось среди стаи рачков. Но расстояние было слишком велико, чтобы можно было определить породу этого млекопитающего.

Может быть, это один из видов настоящих китов, за которыми главным образом охотятся китобои северных морей? У настоящих китов нет спинного плавника. Их ласты широки и как бы обрублены, а роговые пластинки во рту — китовый ус — очень длинны и многочисленны. Длина настоящих китов обычно колеблется от двенадцати до шестнадцати метров, но отдельные экземпляры иногда достигают двадцати метров и даже более. Слой жира под кожей—около полуметра. Такой гигант может один дать до трехсот гектолитров жира — ворвани.

Может, это полосатик или горбач? У горбачей длинные, похожие на крылья грудные плавники длиной в три-четыре метра. Из китов горбач самый толстый и неуклюжий и в то же время самый игривый: он постоянно выскакивает из воды.

Но это мог быть и большой полосатик. Полосатики по размерам не уступают настоящим китам и весят около тысячи двухсот центнеров.^[37]

Пока еще нельзя было решить, к какому виду принадлежит замеченный вахтенным кит.

Капитан Гуль и весь экипаж «Пилигрима» с жадностью следили за млекопитающим.

Если часовщик, глядя на стенные часы в чужой комнате, испытывает непреодолимую потребность их завести, то что же должен ощущать китобой, глядя на плавающего в океане кита? Говорят, что охотники на крупного зверя увлекаются своим промыслом больше, чем охотники, промышляющие мелкую дичь. Если охотничий пыл тем сильнее, чем крупнее дичь, то что же должны ощущать ловцы слонов и китобои?

Экипаж «Пилигрима» волновался еще и потому, что судно возвращалось на родину с неполным грузом, и это снижало заработок матросов.

Капитан Гуль продолжал всматриваться в горизонт. Кит еще смутно виднелся вдали, но по фонтанам — столбам воды, вырывавшимся из его носовых отверстий, — можно было уже определить, к какому виду он принадлежит.

— Это не настоящий кит! — воскликнул капитан Гуль. — У настоящих китов фонтаны выше. И не горбач! Когда фонтан вылетает с шумом, похожим на отдаленный гул канонады, можно с уверенностью сказать, что имеешь дело с горбачом. Этот кит издает шум совсем другого рода. Что ты скажешь об этом, Дик? — спросил капитан Гуль, обернувшись к юноше.

— Мне кажется, капитан, что это полосатик, — ответил Дик Сэнд. — Посмотрите, с какой силой взлетают в воздух фонтаны. Ведь, если я не ошибаюсь, эта особенность присуща полосатикам?

— Правильно, Дик! — сказал капитан. — Сомневаться не приходится: там в красной воде плывет полосатик.

— Как красиво! — воскликнул маленький Джек.

— О да, мой мальчик! Подумать только, что это огромное животное спокойно кормится и даже не подозревает, что за ним наблюдают китобои!

— Мне кажется, — скромно заметил Дик, — что это очень крупный экземпляр полосатика.

— Несомненно! — ответил капитан Гуль, у которого сверкали глаза. — Его длина по меньшей мере двадцать два — двадцать три метра.

— Здо́рово! — сказал боцман. — Достаточно шести таких китов, чтобы полностью нагрузить наш «Пилигрим».

— Да… — со вздохом сказал капитан Гуль.

Чтобы лучше рассмотреть кита, он влез на бушприт.

— А если бы мы загарпунили этого кита, — прибавил боцман, — мы заполнили бы ворванью не менее половины пустующих бочек…

—- Да… действительно… Да! шептал капитан Гуль.

— Это правда, — сказал Дик Сэнд, — но напасть на такого огромного полосатика — дело далеко не безопасное!

— Верно. Дело трудное. У этих полосатиков хвост страшной силы, и к ним надо приближаться с осторожностью. Самая крепкая шлюпка разлетается в куски от удара такого хвоста. Но такая пожива стоит труда.

— Хороший полосатик — не плохая добыча! — сказал один из матросов.

— Дело стоящее! — добавил другой.

— Жаль пройти мимо, не перемолвившись словечком с этим полосатиком! — заключил третий.

Всей команде страстно хотелось поохотиться. Сто бочек ворвани были заключены в туше, которая плавала на поверхности воды. Казалось, стоило только подставить эти бочки — и ворвань польется в них широкой струей.

Взобравшись на рей бизань-мачты, матросы жадными глазами следили за каждым движением кита.

Капитан Гуль умолк. В раздумье он грыз ногти.

Словно мощный магнит, этот полосатик притягивал к себе «Пилигрима» и весь его экипаж.

— Мама! Мама! — воскликнул вдруг маленький Джек. — Я хочу посмотреть, как устроен кит!

— Ах, ты хочешь посмотреть кита вблизи мой мальчик? Что же, почему бы не доставить тебе этого удовольствия? Не правда ли, друзья? — обратился капитан Гуль к матросам, будучи не в силах противостоять соблазну.— Людей у нас маловато… Ну, да как-нибудь справимся…

— Справимся, справимся! — в один голос закричали матросы.

— Мне не в первый раз придется выполнять обязанности гарпунщика, — продолжал капитан Гуль, — посмотрим, не разучился ли я бросать гарпун…

— Ура, ура, ура! — ответил экипаж.

Глава седьмая
Приготовления к охоте

Понятно, почему появление гигантского млекопитающего привело в такое возбуждение экипаж «Пилигрима». Кит, плававший посреди красного поля на поверхности океана, казался огромным.

Добыть его и пополнить трюм своего корабля — соблазн был велик! Могли ли охотники пропустить такой случай?

Миссис Уэлдон задала капитану Гулю вопрос: не опасна ли охота на кита?

— Нет, миссис Уэлдон, — ответил капитан. — Опасности нет никакой. Мне много раз приходилось охотиться на китов с одной шлюпкой, и не было случая, чтобы я не добился цели. Повторяю, никакая опасность не грозит нам, а следовательно, и вам.

Миссис Уэлдон успокоилась и прекратила расспросы.

Капитан Гуль тотчас же распорядился сделать все нужные приготовления к охоте на полосатика. Он знал, что эта охота будет трудной, и решил принять все меры предосторожности.

Капитан Гуль мог выслать против полосатика только одну лодку вместо обычных трех. Как известно, в Новой Зеландии вербовались матросы и гарпунщики, которые помогали постоянной команде «Пилигрима» во время промыслового сезона. Сейчас этой вспомогательной команды не было, и «Пилигрим» мог снарядить на охоту только пять матросов, то есть столько, сколько нужно для обслуживания одной шлюпки. От помощи Тома и его товарищей, которые поспешили предложить свои услуги, капитан Гуль должен был отказаться: управление шлюпкой во время охоты на кита под силу только опытным морякам. Неловкое движение рулем или несвоевременный взмах весла в момент нападения угрожают лодке гибелью.

С другой стороны, капитан Гуль не мог покинуть корабль, не оставив на борту хотя бы одного опытного моряка: мало ли что могло случиться.

Но так как на китобойной шлюпке нужны сильные люди, капитану Гулю волей-неволей пришлось поручить судно Дику Сэнду.

— Дик, — сказал он, — я оставлю тебя своим заместителем на время охоты. Надеюсь, что она будет непродолжительной.

— Есть, капитан! — ответил юноша.

Дик Сэнд сам хотел бы принять участие в охоте, но он понимал, что на шлюпке больше пользы принесет опытный китобойщик и что только он сам может заменить капитана Гуля на «Пилигриме». Поэтому он беспрекословно повиновался.

Итак, на охоту отправлялась вся команда «Пилигрима». Четверо матросов сядут на весла, а боцман Говик станет у кормового весла, заменяющего руль обычного типа. Руль не позволяет мгновенно выполнить маневры. Если во время охоты гребные весла сломаются, то только одно кормовое весло в умелых руках может вывести шлюпку из-под ударов разъяренного животного.

Капитан Гуль займет место гарпунщика — ему не впервой была эта работа. Он должен был бросить гарпун, следить за разматыванием длинной веревки, закрепленной на конце гарпуна, и, наконец, добить раненого кита копьем, когда тот всплывет на поверхность океана.

Иногда для китового промысла пользуются огнестрельным оружием. На борту корабля или на носу шлюпки устанавливается особая пушка, она стреляет разрывными снарядами или выбрасывает гарпун с привязанной к нему веревкой. Но на «Пилигриме» не было этих приспособлений. Кстати сказать, моряки не очень любят новшества и предпочитают этим дорогим и требующим умелого обращения приборам простые гарпун и копье. И капитан Гуль тоже пускался на охоту, снабженный только обычным холодным оружием.

Полосатик находился милях в пяти от «Пилигрима».

Погода как будто благоприятствовала охоте. Море было спокойно — значит, шлюпке легче будет маневрировать. Ветра почти не было, и не приходилось опасаться, что «Пилигрим» отнесет далеко в сторону, пока экипаж будет охотиться.

Штирбортную шлюпку спустили на воду, и четверо матросов заняли в ней места.

Боцман Говик сбросил им два гарпуна и несколько длинных копий с острыми наконечниками. К этим орудиям нападения он добавил пять бухт^[38] гибкого и прочного троса, по шестисот футов в каждой бухте. Когда один круг размотается, матросы подвязывают к его концу второй, третий и т. д. Но иногда и трех тысяч футов троса оказывается недостаточно.

Гарпуны, копья и трос — всё снаряжение для китовой охоты — были уложены в порядке на носу. Став на свое место, Говик ожидал только приказа отдать концы. Теперь в шлюпке оставалось только одно свободное место, — его должен был занять капитан Гуль.

Перед отправлением на охоту экипаж положил корабль в дрейф, то есть поставил паруса так, что одни толкали судно вперед, а другие тянули назад. Вследствие взаимного противодействия парусов «Пилигрим» почти неподвижно стоял на месте.

Перед тем как сесть в Шлюпку, капитан Гуль бросил последний взгляд на мачты. Паруса были надежно закреплены, снасти хорошо вытянуты. Дику Сэнду предстояло остаться одному на судне, быть может, в продолжение многих часов. Капитан хотел избавить его от необходимости переставлять паруса.

Удостоверившись, что всё в порядке, капитан подозвал к себе юношу и сказал ему:

— Дик, я оставляю тебя одного. Смотри в оба! Если, против ожидания, «Пилигриму» придется пойти нам навстречу, Том и его товарищи помогут тебе поставить паруса. Ты хорошенько растолкуешь им, что надо делать, и я не сомневаюсь, что они отлично справятся с работой.

— Капитан Гуль, — сказал старый Том, — мы охотно поможем Дику.

— Пусть только он прикажет! — воскликнул Бат. — Мы покажем, как мы умеем работать!

— Что тянуть? — спросил Геркулес, закатывая рукава.

— Пока что ничего, — улыбаясь ответил юноша.

— Я готов! — сказал гигант.

— Погода сегодня отличная, — продолжал капитан Гуль, — да и ветер, видно, не собирается свежеть. Но что бы ни случилось, Дик, не спускай на воду шлюпку и не покидай судна!

— Есть, капитан!

— Если, преследуя кита, мы уйдем далеко в сторону и нужно будет, чтобы «Пилигрим» пошел за нами, я подам тебе сигнал: подниму вымпел^[39] на конце багра.

— Будьте покойны, капитан. Я глаз не спущу с вашей шлюпки, — ответил Дик Сэнд.

— Отлично, мой мальчик, — сказал Капитан Руль.— Будь рассудителен и храбр — ведь ты теперь помощник капитана. Смотри, не посрами своего звания. Никто еще не удостаивался его в таком молодом возрасте.

Дик не ответил. Он улыбнулся и покраснел. Капитан Гуль понял значение этой улыбки и румянца.

«Какой славный мальчик! — подумал он. — Скромность и решительность — в этих двух словах весь характер Дика!»

Судя по прощальным наставлениям, легко было догадаться, что капитан Гуль неохотно покидает корабль, несмотря на то, что отлучка предстояла непродолжительная и никакой опасности не предвиделось.

Спокойное море обещало сделать легкой погоню за китом. А непреодолимый инстинкт охотника и корыстное желание пополнить свой груз подталкивали капитана. Ни его команда, ни он сам не могли устоять перед искушением. К тому же теперь всё было готово для охоты, и это последнее соображение взяло верх над всем остальным в душе капитана.

Он решительно шагнул к веревочной лестнице, спущенной в шлюпку.

— Счастливой охоты! — напутствовала его миссис Уэлдон.

— Спасибо!

— Пожалуйста, капитан Гуль, не бейте больно этого бедного кита! — крикнул маленький Джек.

— Постараюсь, мой мальчик! — ответил капитан Гуль.

— Поймайте его тихонько!..

— Да… да… Я надену перчатки!

— Иногда на спинах этих млекопитающих находят любопытных насекомых, — заметил кузен Бенедикт.

— Что ж, господин Бенедикт, — смеясь, ответил капитан Гуль, — никто не помешает вам «поохотиться», когда полосатик будет пришвартован к борту «Пилигрима»!

И, повернувшись к Тому, он добавил:

— Том, я рассчитываю, что вы и ваши товарищи поможете нам разделать тушу… когда мы убьем кита…

— К вашим услугам, господин капитан!

— Спасибо! — сказал капитан Гуль. — Дик, эти славные люди помогут тебе выкатить на палубу пустые бочки, пока мы будем охотиться. После нашего возвращения работа пойдет быстро.

— Есть, капитан! Будет сделано!

Капитан Гуль перелез через борт и по веревочной лесенке спустился на нос шлюпки.

Миссис Уэлдон, Джек, кузен Бенедикт, Том и его товарищи в последний раз пожелали капитану удачи.

Даже Динго, поднявшись на задние лапы и выставив голову за борт, как будто прощался с экипажем.

Затем пассажиры «Пилигрима» перешли на нос, чтобы следить за подробностями опасной охоты.

Шлюпка отчалила и, увлекаемая равномерными взмахами четырех весел, быстро удалялась от «Пилигрима».

— Дик, я полагаюсь на тебя! — в последний раз крикнул капитан Гуль юноше.

— Есть, капитан.

— Следи одним глазом за судном, а другим — за шлюпкой. Не забывай этого!

Легкое суденышко было уже на расстоянии нескольких сот футов от «Пилигрима». Капитан Гуль стоял на носу. Он еще что-то говорил, но уже голоса его не было слышно, и только по выразительным жестам капитана Дик понял, что тот продолжает свои указания.

В эту минуту Динго, не отходивший от борта, жалобно завыл. Хотя миссис Уэлдон не была суеверной, она всё же вздрогнула.

— Молчи, Динго! — сказала она. — Стыдись! Разве так напутствуют друзей на охоту? Ну-ка, собачка, залай повеселей!

Но Динго молчал. Сняв лапы с перил, он медленно подошел к миссис Уэлдон и лизнул ей руку.

— Динго не машет хвостом, — прошептал Том. — Плохой знак!.. Плохой знак!

Вдруг Динго ощетинился и сердито зарычал. Миссис Уэлдон обернулась. Негоро вышел из своей каюты. Видно, и его заинтересовала предстоящая охота.

Динго кинулся навстречу судовому коку. Собака дрожала от ярости. Это было очевидно и в то же время непонятно.

Негоро поднял с палубы вымбовку^[40] и стал в оборонительную позицию.

Собака хотела вцепиться ему в горло.

— Динго, назад! — крикнул Дик Сэнд.

Покинув на мгновение свой наблюдательный пост, юноша бросился на бак. Миссис Уэлдон, со своей стороны, старалась успокоить собаку. Динго неохотно повиновался. Отрывисто рыча, он медленно вернулся к юноше.

Негоро не вымолвил ни слова. Он только сильно побледнел. Бросив на палубу вымбовку, он повернулся и ушел назад в свою каюту.

— Геркулес! — сказал Дик Сэнд. — Я поручаю вам следить за этим человеком.

— Будет исполнено, — просто ответил великан, сжимая огромные кулачищи.

Миссис Уэлдон и Дик Сэнд снова обратили взгляды к шлюпке, быстро удалявшейся от судна.

Теперь она казалась уже маленькой точкой среди бесконечного моря.

Глава восьмая
Полосатик

Опытный китобой капитан Гуль не полагался на счастливый случай. Охота на полосатика — дело нелегкое; никакие меры предосторожности не будут лишними. И капитан Гуль не пренебрег ни одной из них.

Прежде всего он приказал рулевому подойти к киту, с подветренной стороны, чтобы ничто не выдало приближения охотников.

Говик повел шлюпку в обход границ красного поля, посреди которого плавал кит. Таким образом, охотники должны были с наветренной стороны перейти на подветренную.

Боцман был старым и опытным моряком и отличался редким хладнокровием. Капитан Гуль знал, что может всецело положиться на своего рулевого: он не растеряется в решительную минуту, а быстро и точно выполнит нужный маневр.

— Внимание, Говик! — сказал капитан Гуль. — Попробуем застать полосатика врасплох. Постарайтесь незаметно подойти на такое расстояние, откуда можно уже бросить гарпун.

— Есть, капитан! — ответил боцман. — Если итти по краю красного поля, ветер всё время будет в нашу сторону.

— Хорошо! — сказал капитан.

И, обращаясь к матросам, он добавил:

— Гребите без шума, ребята!

Весла тихо погружались в воду.

Шлюпка, искусно направляемая боцманом, подошла вплотную к полю красных рачков. Весла правого борта погружались еще в зеленую прозрачную воду, в то время как по веслам левого борта уже стекали капельки красной, похожей на кровь жидкости.

— Вино и вода, — заметил один из матросов.

— Да, — ответил капитан Гуль, — но это вода не утолит жажды, а вино не напоит пьяным! Ну, друзья, теперь помалкивайте! И приналягте на весла!

Шлюпка скользила по воде, точно по слою жира, — совершенно бесшумно. Полосатик не шевелился и как будто не замечал легкого суденышка.

Дуга окружности, которую описывала шлюпка, удаляла ее от «Пилигрима». С каждым взмахом весел корабль казался всё меньше и меньше.

Все предметы в океане, когда удаляешься от них, необычайно быстро уменьшаются в размерах. Это всегда производит странное впечатление, словно смотришь в перевернутую подзорную трубу. Этот оптический обман объясняется, видимо, тем, что на широком морском просторе не с чем сравнивать удаляющийся предмет.

Так было и в этом случае. «Пилигрим» уменьшался на глазах с каждой минутой, и людям в шлюпке казалось, что он находился гораздо дальше, чем это было в действительности.

Через полчаса после того, как капитан Гуль и его товарищи покинули корабль, шлюпка обошла кита. Он находился теперь под ветром, между шлюпкой и «Пилигримом». Настала пора подойти поближе к полосатику. Это нужно было сделать бесшумно. Китобоям иногда удается незаметно подойти почти вплотную к киту и бросить гарпун с близкого расстояния.

— Медленнее, ребята! — тихо скомандовал гребцам капитан Гуль.

— Мне кажется, наша рыбка что-то учуяла, — сказал Говик. — Дышит сейчас не так шумно, как раньше.

— Тише! Тише! — повторил капитан Гуль.

Через пять минут охотники были всего в одном кабельтове от кита.

Боцман Говик, стоя во весь рост на корме, направил шлюпку к его левому боку, стараясь, однако, держаться в почтительном отдалении от страшного хвоста.

Стоявший на носу капитан Гуль широко расставил ноги для устойчивости и взял в руки гарпун.

Рядом с капитаном в бадье лежала первая из пяти бухт каната,^[41] прочно привязанная к тупому концу гарпуна. Остальные четыре находились под рукой, чтобы без задержки подвязывать одну к другой, если кит уйдет на большую глубину.

— Готовься! — прошептал капитан Гуль.

— Есть! — ответил Говик, крепче сжав рулевое весло.

— Подходи!

Боцман повиновался, и шлюпка поровнялась с полосатиком. Едва десять футов разделяли их.

Животное не шевелилось. Казалось, оно спало. Кит, застигнутый во время сна, легко становится добычей охотника. Иногда удается прикончить его с первого удара.

«Что-то странно! — подумал капитан Гуль. — Вряд ли эта бестия спит… Нет, здесь что-то другое!»

Такая же мысль мелькнула и у боцмана Говика, который старался рассмотреть другой бок кита, но это ему никак не удавалось.

Однако времени для размышлений не было: пришла пора действовать.

Взяв гарпун посредине, капитан Гуль несколько раз взмахнул им над головой, чтобы лучше прицелиться, и затем, внезапно выпрямившись, с силой бросил его в полосатика.

— Назад, назад! — крикнул он тотчас же.

Матросы, навалившись на весла, рванули шлюпку назад, чтобы вывести ее из-под ударов хвоста раненого животного.

В эту минуту возглас боцмана объяснил всем загадочное поведение полосатика, его длительную неподвижность.

— Детеныш! — воскликнул Говик.

Раненая самка судорожно метнулась. Теперь моряки тоже увидели ее детеныша. Гарпун застиг их во время кормления.

Капитан Гуль знал: присутствие детеныша делало охоту опасней. Самка, несомненно, станет защищаться с удвоенной яростью, спасая не только себя, но и своего «малыша», если только так можно назвать животное длиной в шесть с лишним метров.

Однако, вопреки опасениям капитана Гуля, полосатик не набросился сразу на шлюпку, и команде не пришлось рубить канат гарпуна, чтобы бежать от разъяренного животного.

Как это часто бывает, полосатик нырнул неглубоко в воду, затем мощным рывком поднялся на поверхность и с невероятной быстротой поплыл. Детеныш последовал за маткой.

Капитан Гуль и боцман Говик успели рассмотреть кита, прежде чем он нырнул, и, следовательно, оценить его по достоинству. Полосатик оказался могучим животным, длиной около двадцати пяти метров. Желтовато-коричневая кожа его была испещрена множеством темно-коричневых пятен.

Было бы досадно после удачного начала отказаться от такой богатой добычи. Началось преследование. Шлюпка с поднятыми веслами стрелой неслась по волнам. Говик направлял ее следом за китом, несмотря на то, что раненое животное отчаянно металось из стороны в сторону.

Капитан Гуль, не спускавший глаз со своей добычи, неустанно повторял:

— Внимание, Говик! Внимание!

Но и без этого предупреждения боцман был настороже.

Шлюпка шла медленнее кита, и бухта разматывалась с такой скоростью, что капитан Гуль опасался, как бы канат не загорелся от трения о борт лодки. Он поспешил поэтому наполнить морской водой бадью, в которой лежала бухта.

Полосатик, видимо, не собирался ни останавливаться, ни умерять быстроту своего бега. Капитан Гуль подвязал вторую бухту. Но и ее хватило ненадолго. Через пять минут пришлось подвязать третью, которая тоже скоро исчезла в воде.

Полосатик ушел под воду и по-прежнему стремглав несся вперед. Очевидно, гарпун не задел сколько-нибудь важных для его жизни органов. Судя по наклону каната, можно было догадаться, что кит не только не собирается выйти на поверхность, но, наоборот, всё глубже и глубже уходит в воду.

— Чорт возьми! — воскликнул капитан Гуль. — Кажется, Эта тварь намерена сожрать все пять бухт!

— И оттащить нас далеко от «Пилигрима», — добавил боцман Говик.

— А всё-таки киту придётся подняться на поверхность, чтобы набрать воздуха, — заметил капитан Гуль.— Ведь кит — не рыба: воздух ему нужен так же, как человеку.

— Он задерживает дыхание, чтобы быстрее плыть, — смеясь, сказал один из матросов.

В самом деле, канат продолжал разматываться с прежней быстротой. К третьей бухте вскоре привязали четвертую.

Матросы, уже подсчитавшие в уме свою долю барыша от поимки кита, приуныли.

— Вот проклятая тварь! — бормотал капитан Гуль. — Ничего подобного я не видел в своей жизни.

Наконец пятая бухта была пущена в дело. Она размоталась почти наполовину, когда натяжение каната вдруг ослабло.

— Ура! — воскликнул капитан Гуль. — Канат провисает, значит, полосатик устал!

В эту минуту шлюпка находилась в пяти милях от «Пилигрима».

Капитан Гуль, подняв вымпел на конце багра, дал кораблю сигнал приблизиться.

Через мгновение он увидел, как на «Пилигриме» брасопили^[42] реи, наполняя паруса.^[43] Этот маневр Дик Сэнд с помощью Тома и его товарищей проделал четко и быстро.

Но ветер был слабый, он задувал порывами и очень быстро падал. При этих условиях «Пилигриму» трудно было настигнуть шлюпку.

Тем временем, как и предвидел капитан Гуль, полосатик вернулся подышать на поверхность океана. Гарпун по-прежнему торчал у него в боку. Раненое животное несколько времени неподвижно лежало на воде: оно дожидалось детеныша, который, должно быть, отстал во время этого безумного бега.

Капитан Гуль приказал гребцам налечь на весла, и скоро шлюпка снова очутилась вблизи полосатика.

Двое матросов сложили весла по приказу капитана и вооружились длинными копьями, которыми добивают раненого кита.

Говик насторожился. Минута была опасная: кит мог броситься на них, и нужно было быть наготове, чтобы тотчас же отвести лодку на безопасное расстояние.

— Внимание! — крикнул капитан Гуль. — Цельтесь хорошенько, ребята, бейте без промаха! Ты готов, Говик?

— Я-то готов, капитан, — ответил боцман, — но меня смущает, что после такого бешеного бега этот проклятый полосатик лежит на воде, как бревно!

— Мне это тоже кажется подозрительным.

— Надо остеречься!

— Да. Однако не бросать же охоты! Вперед!

Капитан Гуль пришел в возбуждение.

Шлюпка приблизилась к киту, который по-прежнему не двигался с места. Детеныш всё еще не показывался.

Вдруг полосатик взмахнул хвостовым плавником и сразу уплыл вперед футов на тридцать.

Неужели он снова собирался бежать? Неужели придется возобновить это бесконечное преследование?

— Берегись! — крикнул капитан Гуль. — Полосатик сейчас возьмет разгон и бросится на нас. Поворачивай, Говик! Поворачивай!

И действительно, полосатик повернулся головой к шлюпке. Затем, с силой ударяя по воде плавниками, ринулся на людей.

Боцман, верно рассчитав направление атаки, рванул шлюпку в сторону, и кит с разбегу проплыл мимо, не задев ее. Капитан Гуль и оба матроса воспользовались этим, чтобы всадить копья в бок чудовища.

Полосатик остановился в нескольких десятках футов, выбросил высоко вверх два окрашенных кровью фонтана и, повернувшись, снова ринулся на шлюпку.

Нужно было обладать большим мужеством, чтобы не потерять головы при виде разъяренного гиганта. Но Говик опять успел отвести суденышко в сторону и уклониться от удара.

Снова в тот миг, когда полосатик проносился мимо, ему нанесли три глубокие раны. Кит с такой силой ударил своим страшным хвостом по воде, что поднялась огромная волна. Шлюпка чуть не перевернулась. Волна переплеснула через борт и наполовину затопила шлюпку.

— Ведра! Ведра! — крикнул капитан Гуль.

Матросы бросили весла и с лихорадочной быстротой стали вычерпывать воду. Тем временем капитан Гуль обрубил канат, ставший бесполезным: обезумевшее от боли животное и не помышляло больше о бегстве. Кит, в свою очередь нападал сам, его агония угрожала быть страшной.

В третий раз полосатик повернулся к шлюпке. Но-отяжелевшее от воды суденышко потеряло подвижность: оно не могло ни отступить, ни увильнуть от нападения.

Как ни усердно гребли матросы, теперь полосатик несколькими взмахами плавника мог настигнуть шлюпку.

Надо было прекратить нападение и подумать о самозащите. Капитан Гуль хорошо понимал это.

При третьей атаке Говику удалось только ослабить, удар, но не избежать его. Полосатик задел шлюпку спинным плавником. Толчок был так силен, что Говик упал.

Тот же толчок сделал неверным прицел трех копий: на этот раз они не попали в цель.

— Говик! Говик! — крикнул капитан Гуль, который сам едва удержался на ногах.

— Здесь, капитан! — отвечал боцман, поднимаясь на ноги и становясь на свое место.

Но тут он увидел, что его кормовое весло переломилось посредине. Он молча показал обломок капитану Гулю.

— Бери другое!

— Есть!

В эту минуту вода неподалеку от шлюпки словно закипела. На поверхности океана показался детеныш.

Полосатик его увидел и стремительно поплыл к нему.

С этой минуты полосатик должен был сражаться за двоих. Борьба становилась еще более ожесточенной.

Капитан Гуль бросил взгляд в сторону «Пилигрима» и отчаянно замахал вымпелом, поднятым на конце багра.

Но Дик Сэнд уже по первому сигналу капитана сделал всё, что мог. Паруса на «Пилигриме» были поставлены, и ветер начал наполнять их. К несчастью, шкуна-бриг ничем больше не могла ускорить своего хода. Что оставалось делать Дику? Спустить на воду еще одну шлюпку и спешить с неграми на помощь капитану? Но гребной шлюпке понадобилось бы не меньше часа, чтобы одолеть такое расстояние, да и сам капитан запретил юноше покидать корабль, чтобы ни случилось.

Дик приказал на всякий случай спустить на воду кормовую шлюпку и повел ее за судном на буксире, чтобы капитан и его товарищи могли ею воспользоваться, если понадобится.

В это время, прикрывая своим телом детеныша, полосатик опять стремительно понесся прямо на охотников.

— Берегись, Говик! — в последний раз крикнул капитан Гуль.

Но рулевой теперь был безоружен. Вместо длинного кормового весла, которым можно было пользоваться как рычагом, у Говика было обычное короткое гребное весло.

Он попытался повернуть шлюпку.

Это не удалось.

Матросы поняли, что они погибли. Все они вскочили на ноги и закричали. Быть может, крик этот донесся до «Пилигрима»…

Страшный удар хвоста подбросил шлюпку, чудовищная сила взметнула ее на воздух. Расколовшись на три части, она упала в водоворот, поднятый полосатиком.

Несчастные матросы, хотя все они были ранены, могли бы еще удержаться на поверхности. С «Пилигрима» видно было, как капитан Гуль помогал боцману Говику уцепиться за обломок шлюпки…

Но кит в последних судорогах яростно заколотил хвостом по воде.

В продолжение нескольких минут не было видно ничего, кроме бешено крутящегося урагана волн, брызг и пены. Дик Сэнд бросился с неграми в шлюпку, но когда они достигли места сражения, там не было уже ничего живого. На поверхности красной от крови воды плавали только обломки шлюпки.^[44]

Глава девятая
Капитан Сэнд

Скорбь и ужас испытывали пассажиры «Пилигрима» при виде этой страшной катастрофы. Впечатление от гибели капитана Гуля и пятерых матросов было ошеломляющее.

Быть свидетелями страшного бедствия и не суметь помочь погибающим товарищам!.. Дик и его спутники не могли даже подоспеть во-время, чтобы вытащить из воды раненых.

Когда «Пилигрим» подплыл наконец к месту катастрофы, ничто уж не могло вернуть к жизни капитана Гуля и пятерых матросов.

Молча, полными слез глазами смотрели миссис Уэлдон, Дик, кузен Бенедикт и пятеро негров на пустынную поверхность океана.

Затерянный среди бескрайнего простора Тихого океана, в тысяче миль от ближайшей земли, корабль, лишившийся капитана и матросов, станет беспомощной игрушкой ветров и течений.

Какой злой рок послал этого полосатика навстречу «Пилигриму»? Какой злой рок подбил на злополучную охоту капитана Гуля, обычно такого осторожного и предусмотрительного?

В истории китового промысла случаи, когда погибает экипаж целой шлюпки, насчитываются единицами.

Да, гибель капитана Гуля и его товарищей была страшным бедствием! На «Пилигриме» не осталось ни одного человека из команды. Нет, один остался: Дик Сэнд… Но Дик был юношей пятнадцати лет, почти мальчиком. И этот мальчик должен был заменить теперь капитана, боцмана, весь экипаж!..

Правда, было еще пятеро негров, Честные и храбрые люди, но они не имели ни малейшего представления о ремесле моряка.

Дик Сэнд долго неподвижно стоял на палубе. Скрестив руки, он смотрел на воду, поглотившую капитана Гуля, человека, которого он любил, как отца.

Потом он обвел взглядом горизонт. Он искал какое-нибудь судно, чтобы попросить у него помощи или, на худой конец, хотя бы приюта для миссис Уэлдон.

Он не собирался покинуть «Пилигрим». О, нет! Сначала он сделает всё, чтобы довести судно до ближайшего порта. Но на другом корабле миссис Уэлдон и ее сын были бы в безопасности и Дику не приходилось бы тревожиться за жизнь этих двух существ.

Океан был пустынен. После исчезновения полосатике вокруг «Пилигрима» были только небо да вода.

Дик Сэнд слишком хорошо знал, что «Пилигрим» находится в стороне от обычных путей торговых судов и что все китобойные флотилии в это время года плавают далеко на юге, занятые промыслом.

Он понимал, что опасности нужно глядеть прямо в глаза.

«Что же делать?» — думал он.

В эту минуту на палубу вышел судовой кок.

Негоро с величайшим вниманием следил за всеми перипетиями злосчастной охоты, но не промолвил ни слова и не сделал ни одного движения. Никто не мог сказать, какое впечатление произвело на него непоправимое несчастье.

Теперь он не спеша шел на корму, где стоял Дик Сэнд. Он остановился в трех шагах от юноши.

— Вы хотите говорить со мной? — спросил Дик Сэнд.

— Нет, — холодно ответил кок. — Я хотел бы поговорить с капитаном Гулем или хотя бы с боцманом Говиком.

— Ведь вы знаете, что они погибли! — воскликнул Дик.

— Кто же теперь командир судна? — нагло спросил Негоро.

— Я! — не колеблясь, ответил молодой матрос.

— Вы?! — Негоро пожал плечами. — Пятнадцатилетний капитан?!

— Да, пятнадцатилетний капитан! — ответил Дик, делая шаг к судовому коку.

Тот попятился.

— На «Пилигриме» есть капитан, — сказала миссис Уэлдон. — Это Дик Сэнд! И не мешает всем знать, что новый капитан сумеет каждого поставить на свое место.

Негоро поклонился и, насмешливо пробормотав под нос несколько слов, которых никто не разобрал, удалился в свой камбуз.

Итак, Дик принял решение!

Тем временем ветер начал свежеть, и шкуна-бриг уже оставила позади красную полосу «китовой похлебки».

Дик Сэнд посмотрел на паруса, а затем опустил глаза на палубу. Юноша почувствовал, что, как ни тяжела ответственность, которую он принимал на себя, он не вправе от нее уклониться. Взгляды всех путников были теперь устремлены на него, и, прочитав в них, что он может положиться на этих людей, юноша просто сказал, что и они могут положиться на него.

Дик не переоценивал своих сил. При помощи Тома и его товарищей он мог, в зависимости от обстоятельств, ставить или убирать паруса. Но он сознавал, что у него нет достаточных знаний, чтобы определять местонахождение судна.

Через четыре-пять лет Дик Сэнд основательно подготовился бы к трудной и увлекательной профессии моряка. Он научился бы обращаться с секстантом — прибором, при посредстве которого капитан Гуль ежедневно определял широту той точки океана, где находился корабль. Хронометр^[45], указывающий время Гринвичского меридиана, сообщал капитану Гулю долготу. Солнце было его верным советчиком. Луна и планеты говорили ему: «Твой корабль находится в таком-то месте!» Совершеннейшие и непогрешимые часы, в которых циферблатом служит небосвод, а стрелками — звезды, ежедневно докладывали ему о пройденном расстоянии. Астрономические наблюдения указывали ему с точностью до одной мили местонахождение «Пилигрима», а значит, и курс, которого следовало держаться.

А Дик Сэнд мог определять местонахождение судна только приблизительно, руководствуясь компасом и показаниями лага^[46].

Однако Дик не испугался.

Миссис Уэлдон поняла всё, что творилось в душе смелого мальчика.

— Спасибо, Дик! — сказала она не дрогнувшим голосом. — Капитан Гуль умер. Весь экипаж погиб вместе с ним. Судьба корабля в твоих руках. Я верю, Дик, ты спасешь корабль и всех нас!

— Да, миссис Уэлдон, — ответил Дик, — я постараюсь это сделать…

— Том и его товарищи — славные люди. Ты можешь всецело положиться на них.

— Я знаю это. Я обучу их морскому делу, и мы вместе будем управлять судном. В хорошую погоду это нетрудно. Если же погода испортится… ну, что ж, мы преодолеем и дурную погоду, миссис Уэлдон, и спасем вас, маленького Джека и всех остальных! Я чувствую себя в силах это сделать!

— Ты знаешь, где сейчас находится «Пилигрим»? — спросила миссис Уэлдон.

— О, это очень легко узнать, — ответил Дик. — Достаточно взглянуть на карту: капитан Гуль вчера пометил на ней наше местонахождение.

— И ты можешь повести судно в нужном направлении?

— Надеюсь. Я буду держать курс на тот пункт американского побережья, к которому мы должны пристать, и соответственно проложу курс.

— Ты понимаешь, Дик, что это бедствие может и должно изменить наш первоначальный маршрут? Разумеется, «Пилигрим» не пойдет в Вальпарайзо. Ближайший к нам американский порт — вот куда ты должен вести судно!

— Слушаю, миссис Уэлдон, — ответил Дик. — Не тревожьтесь. Американский континент простирается так далеко на юг, что мы никак его не минуем.

— В какой стороне он находится? — спросила миссис Уэлдон.

— Там… — сказал Дик, протягивая руку на восток.

— Итак, Дик, решительно безразлично, придет ли судно в Вальпарайзо или в какой-нибудь другой американский порт. Единственная наша цель — добраться до земли!

— И мы доберемся до нее, миссис Уэлдон! — уверенно ответил юноша. — Я ручаюсь, что доставлю вас в безопасное место. Я надеюсь, что вблизи от суши мы встретим какое-нибудь судно, совершающее каботажные рейсы.^[47] Вы видите, миссис Уэлдон, поднимается северо-западный ветер Если он удержится, мы и оглянуться не успеем, как доберемся до берега. Мы поставим все паруса и полетим стрелой!

Молодой матрос говорил с уверенностью бывалого моряка, знающего цену своему кораблю и не сомневающегося, что при любых условиях этот корабль не выйдет у него из повиновения.

Дик собирался уже поднять паруса и стать за штурвал^[48], когда миссис Уэлдон напомнила ему, что, прежде всего необходимо выяснить, где находится «Пилигрим».

Действительно это была первоочередная задача. Дик сбегал в каюту капитана Гуля и нашел там карту, на которую было нанесено вчерашнее местонахождение судна. Теперь он мог показать миссис Уэлдон, что «Пилигрим» находится под 43°35' южной широты и 144°13' западной долготы. За истекшие сутки судно почти не двинулось с места.

Миссис Уэлдон склонилась над картой. Она пристально смотрела на коричневое пятно, изображавшее землю. Это был берег Южной Америки, огромный барьер, отгораживающий Тихий океан от Атлантического При взгляде на карту, где умещался не только южноамериканский континент, но и весь необъятный океан, казалось, что земля совсем близко и добраться до нее не составит труда. Это обманчивое впечатление неизменно возникает у всех, кто не привык к масштабам карт.

Увидев землю на листе бумаги, миссис Уэлдон вообразила, что и настоящая земля так же близка и доступна.

Между тем, если бы «Пилигрим» был изображен на этом бумажном листе в правильном масштабе, он оказался бы меньше самой малой из инфузорий, видимых в микроскоп. И тогда эта математическая точка, не имеющая ощутимого размера, оказалась бы такой же одинокой и затерянной на карте, как и «Пилигрим», одинокий и затерянный среди бесконечного простора океана.

Дик был иного мнения, чем миссис Уэлдон. Он знал, что земля далеко, что много сотен миль отделяют ее от корабля. Но это не могло поколебать его решимость. Ответственность за судьбы людей делала Дика взрослым мужчиной.

Пришла пора действовать. Нужно было воспользоваться попутным северо-западным ветром, который с каждым часом становился всё свежее и свежее. Перистые облака, плывшие высоко в небе, предвещали, что ветер не скоро спадет.

Дик Сэнд позвал Тома и его товарищей.

— Друзья мои, — сказал он, — на «Пилигриме» нет другого экипажа, кроме вас. Без вашей помощи я не могу выполнить ни одного маневра. Вы не моряки, конечно, но зато у вас сильные руки. Если вы не пожалеете труда, мы сумеем управлять «Пилигримом». От этого зависит наше спасение.

— Капитан Дик, — ответил Том, — мои товарищи и сам я охотно станем вашими матросами. В доброй воле у нас нет недостатка. Всё, что могут сделать пять человек под вашим руководством, мы сделаем!

— Отлично сказано, старина Том! — воскликнула миссис Уэлдон.

Однако мы должны соблюдать величайшую осторожность, — сказал Дик Сэнд. — Я не пойду ни на какой риск и не стану поднимать, всех парусов. Пусть мы проиграем немного в скорости, зато выиграем в безопасности. Такое решение диктуют нам обстоятельства. Сейчас я укажу каждому из вас его обязанности. Сам я буду стоять у штурвала, сколько хватит сил. Время от времени я позволю себе поспать часок-другой. Но, как ни короток будет мой сон, кому-нибудь из вас придется заменять меня. Хотите, Том, я обучу вас? Не так уж трудно вести корабль по компасу. При желании вы быстро научитесь держать судно на курсе.

— Я готов, капитан Дик, — ответил старый негр.

— Хорошо, — сказал юноша. — Постойте до вечера со мной у штурвала, и, если я свалюсь от усталости, вы сегодня же сумеете заменить меня на короткое время.

— А я? — спросил маленький Джек. — Разве я ничем не могу быть полезен Дику?

— Разумеется, дорогой мальчик! — ответила миссис Уэлдон, прижимая ребенка к груди. — Тебя также научат управлять судном, и я уверена, что когда ты будешь стоять у штурвала, ветер будет попутный.

— Конечно, мама, конечно! — воскликнул мальчик, хлопая в ладоши. — Я тебе это обещаю!

— Да, — улыбаясь, сказал Дик, — старые моряки говорят, что хороший юнга приносит судну счастье и попутный ветер.

И, обращаясь к Тому и остальным неграм, Дик добавил:

— За дело, друзья! Надо поднять грот. Я покажу, что делать, а вы должны в точности выполнять мои указания.

— Приказывайте, капитан Сэнд, — сказал Том, — мы готовы!

Глава десятая
Следующие четыре дня

Итак, Дик Сэнд стал капитаном «Пилигрима». Не теряя времени, он решил поднять паруса.

У пассажиров было только одно желание: поскорее добраться до Вальпарайзо или какого-нибудь другого порта на южноамериканском побережье. Дик Сэнд намеревался следить за направлением и скоростью хода «Пилигрима» и, вычислив среднюю скорость, наносить ежедневно на карту пройденный путь. Для этого достаточно было располагать компасом и лагом.

На судне как раз имелся винтовой патент-лаг. Стрелка на циферблате этого прибора показывала скорость движения, судна в течение какого-нибудь определенного промежутка времени. Патент-лаг мог сослужить большую службу; прибор был весьма прост, и обучить пользоваться им даже неопытных новых матросов «Пилигрима» было не трудно.

Но существовал один неустранимый источник ошибок в исчислении — это океанские течения.

Лаг и компас не учитывают силы течения. Только астрономические наблюдения позволяют определить точное местонахождение судна в открытом море. .Но, к несчастью, молодой капитан еще не умел делать астрономических наблюдений.

Сперва у Дика Сэнда мелькнула мысль отвести «Пилигрим» обратно к берегам Новой Зеландии. Этот переход был короче. Вероятно, молодой капитан так бы и поступил, если бы ветер, дувший всё время навстречу судну, не сделался вдруг попутным. Поэтому легче было продолжать путь к Америке.

Ветер переменил направление почти на 180°; теперь он задувал с северо-запада и как будто крепчал. Этим следовало воспользоваться, чтобы пройти при попутном ветре как можно дальше.

Дик Сэнд намеревался итти в полный бакштаг^[49].

На шкуне-бриге фок-мачта несет четыре прямых паруса: фок — на нижнем колене мачты, марсель — на стеньге, брамсель — на брам-стеньге и бом-брамсель — на бом-брам-стеньге.

Грот-мачта несет меньше парусов: косой грот на нижнем колене, а над ним — топсель.^[50]

Между этими двумя мачтами на штангах (они крепят грот-мачту спереди) можно поднять еще три яруса косых парусов-стакселей.

Наконец на бушприте — наклонной мачте, торчащей впереди носа, — поднимают три кливера: наружный, внутренний и бом-кливер.

Кливер, стаксели, косой грот и топсель легко ставить и убирать прямо с палубы, не поднимаясь на реи. Но установка парусов на фок-мачте требует морской сноровки. Для того чтобы произвести какой-нибудь маневр с этими парусами, нужно взобраться по вантам^[51] на стеньгу, брам-стеньгу или бом-брам-стеньгу. Лазать на мачту приходится не только для того, чтобы поднять парус, но и тогда, когда нужно уменьшить площадь, подставленную парусом ветру, — «взять риф», как говорят моряки. Поэтому матросы должны уметь лазать по пертам — канатам, свободно подвязанным под реями, и работать одной рукой, держась другой за канат. Маневр этот опасен, особенно для непривычных людей: не говоря уже о бортовой и килевой качке, которая ощущается тем сильнее, чем выше матрос поднимается на мачты, порыв мало-мальски свежего ветра, внезапно наполнившего паруса, может швырнуть матроса за борт.

К счастью, ветер дул с умеренной силой. Море не успело еще разволноваться, и качка была невелика.

Когда Дик Сэнд, повинуясь сигналу капитана Гуля, повел «Пилигрим» к месту катастрофы, на судне были подняты косой грот, кливера, фок и марсель. Таким образом, чтобы итти в полный бакштаг, теперь достаточно было поднять брамсель, бом-брамсель, топсель и стаксели.

— Друзья мои, — сказал молодой капитан своим помощникам, — исполняйте в точности все мои приказания, и дело у нас пойдет замечательно.

Став к штурвалу, Дик Сэнд скомандовал:

— Том, травите шкот!^[52]

— Травить?

Том недоуменно взялся за трос, не зная, что с ним делать.

— Ну да, травите! Это значит — ослабить шкот!

— Ага, понял!

— Теперь вы, Бат, делайте то же, что и Том! Так, хорошо! Теперь вытягивайте! Вытягивайте же, Бат!

— Вот так?

— Да, да! Очень хорошо! Геркулес, ваша очередь! Ну-ка, понатужьтесь, здесь нужна сила!

Просить Геркулеса «понатужиться» было по меньшей мере неосторожно: великан рванул снасть с такой силой, что чуть не оторвал ее совсем.

— Не так сильно! — закричал Дик Сэнд, улыбаясь. — Этак вы вырвете мачту из гнезда!

— Да ведь я только чуть-чуть потянул, — оправдывался Геркулес.

— Это называется «чуть-чуть»… Вот что, Геркулес: вы не тяните снастей, а только делайте вид, что тянете. Получится как раз то, что нужно. Внимание, друзья мои! Потравите еще… Ослабьте!.. Так… Швартуйте!.. Да швартуйте же!.. Не понимают! Ах, да: привязывайте! Так, так! Хорошо!

И все паруса фока медленно повернулись.

Ветер наполнил их, и судно рванулось вперед.

Затем Дик велел ослабить шкоты кливера.

— Отлично сработано, друзья мои! — похвалил Дик Сэнд матросов. — А теперь займемся грот-мачтой. Только смотрите, Геркулес, ничего не рвите.

— Постараюсь, — кротко ответил великан.

Этот маневр дался матросам уже легче. Косой грот был поставлен под нужным углом. Он сразу наполнился ветром, и его сильное действие прибавилось к действию передних парусов.

Затем над косым гротом подняли топсель, и, так как он был просто взят на гитовы,^[53] достаточно было опустить снасти, а затем закрепить их. Но Геркулес, его друг Актеон и маленький Джек, взявшийся помогать им, налегли на шкоты с такой силой, что гордель лопнул.

Все трое опрокинулись навзничь, к счастью, не причинив себе ни малейшего вреда. Мальчик был в восторге.

— Ничего, ничего! — крикнул молодой капитан. — Свяжите концы горделя и тяните снова, только послабее!

Наконец паруса были закреплены надлежащим образом, и Дику Сэнду не пришлось даже отойти от штурвала. «Пилигрим» шел на восток, и теперь оставалось только следить за тем, чтобы судно не отклонялось от правильного курса. Это было проще простого, так как ветер был умеренный и судно «не рыскало».

— Отлично, друзья мои, — сказал Дик Сэнд. — Скоро вы станете опытными матросами.

— Постараемся, капитан Сэнд, — ответил за всех старый Том.

В свою очередь, миссис Уэлдон похвалила старательных матросов. Немало похвал заслужил и маленький Джек: он трудился не покладая рук.

— Мне кажется, Джек, что это ты оборвал гордень, — улыбаясь, сказал Геркулес. — Ты такой сильный! Не знаю, что бы мы делали без тебя!

Мальчик покраснел от удовольствия и крепко потряс руку своего друга.

Однако «Пилигрим» нес еще не все паруса. Не были подняты: брамсель, бом-брамсель и стаксели. А между тем при ходе в бакштаг они могли значительно ускорить ход «Пилигрима».

Дик Сэнд решил поднять и эти паруса.

Если стаксели можно было поставить без особенного труда, прямо с палубы корабля, то с прямыми парусами фок-мачты дело обстояло хуже: чтобы поднять их, нужно было взобраться на реи. Не желая подвергать риску свою неопытную команду, Дик Сэнд сам занялся этим делом.

Он передал Тому штурвал и показал, как следует вести судно. Затем поставив Геркулеса, Бата, Актеона и Остина у горделей бом-брамселя и брамселя, он полез на мачту.

Подвижный и ловкий юноша мигом вскарабкался по пертам^[54] брам-рея и развязал узлы стягивавших брамсель шкотов.

Потом он перебрался на бом-брам-рей^[55], повторил ту же операцию. Покончив с этим делом, Дик Сэнд соскользнул по одному из штирбортных фордунов^[56] прямо на палубу.

Здесь по его указанию новые матросы растянули паруса, то есть притянули их шкотами за нижние углы к нокам^[57] ниже лежащих рей, и прочно закрепили шкоты.

Затем были подняты стаксели между грот-мачтой и фок-мачтой, и этим кончилась работа по подъему парусов.

Геркулес не пробовал больше тянуть снасти изо всех сил и потому ничего не разорвал на этот раз.

«Пилигрим» шел теперь под всеми своими парусами.

Дик мог поставить еще лисели,^[58] но, не говоря уже о том, что при таких условиях их было трудно ставить, еще труднее было бы быстро убрать их в случае шквала.

Поэтому молодой капитан решил ограничиться уже поднятыми парусами.

Том получил разрешение уйти от штурвала, и Дик Сэнд снова стал на свое место.

Ветер свежел. «Пилигрим», слегка накренившись на правый борт, быстро скользил по поверхности океана. Плоский след, оставляемый им на воде, свидетельствовал о высоком мореходном качестве судна.

— Вот мы и на правильном пути, миссис Уэлдон, — сказал Дик Сэнд. — Только бы удержался попутный ветер!

Миссис Уэлдон пожала руку юноше. Она внезапно почувствовала сильную усталость от всех пережитых за последние часы волнений и ушла в свою каюту. Здесь она упала на койку в каком-то забытьи.

Новая команда шкуны-брига осталась на палубе. Негры-матросы несли вахту на носу, готовые по первому слову Дика Сэнда выполнить любую работу. Но, пока сила и направление ветра не изменились, команде нечего было делать.

Однако что же происходило в это время с кузеном Бенедиктом?

Кузен Бенедикт был очень занят. Он изучал при помощи лупы насекомое, которое ему наконец удалось разыскать на борту «Пилигрима». Это было простое прямокрылое; головка его исчезала под выступающим краем переднегруди; усики были длинные, многочлениковые, а кожистые передние крылья превратились в надкрылья. Насекомое это было чистокровным американским тараканом.

Кузену Бенедикту посчастливилось сделать эту находку в камбузе. Ученый подоспел как раз во-время: Негоро только что занес ногу, чтобы безжалостно раздавить драгоценное насекомое» когда на португальца со всем пылом возмущения обрушился ученый. Заметим, впрочем, что гнев кузена Бенедикта не произвел никакого впечатления на судового кока.

Знал ли кузен Бенедикт, какие события разыгрались после того, как злополучные капитан Гуль и его спутники отправились на охоту за полосатиком? Конечно, знал. Больше того: он был на палубе, когда «Пилигрим» подошел к месту катастрофы, где плавали еще обломки разбитой шлюпки. Следовательно, экипаж шкуны-брига погиб на его глазах.

Сказать, что это несчастье не огорчило его, значило бы обвинить кузена Бенедикта в жестокосердии. Не приходится сомневаться, что он жалел несчастных охотников. Он скорбел также о том тяжелом положении, в каком очутилась его кузина. Кузен Бенедикт подошел даже к миссис Уэлдон и пожал ей руку, как бы говоря: «Не бойтесь! Разве я не с вами? При мне вам не грозит ничто!»

Затем он вернулся в свою каюту. Вероятно, он намеревался хорошенько обдумать, какие могут быть последствия этого печального события, и наметить план решительных действий.

Но по дороге он наткнулся на упомянутого уже таракана, и таракан целиком поглотил его внимание. Мгновенно кузен Бенедикт забыл, что на свете существует шкуна-бриг «Пилигрим», что ею командовал капитан Гуль и что этот несчастный погиб вместе со всем своим экипажем. Он любовался своим тараканом, как будто это противное насекомое было редчайшим золотом жуком.

Жизнь на борту снова вошла в колею, хотя долго еще пассажиры оставались под впечатлением страшной катастрофы, стоившей жизни шести человекам.

В этот первый день Дик Сэнд прямо-таки разрывался на части: он стремился привести судно в полный порядок, чтобы быть готовым ко всяким неожиданностям. Негры-матросы повиновались каждому знаку своего молодого капитана. К вечеру на борту «Пилигрима» уже царил образцовый порядок. Можно было надеяться, что и дальше всё пойдет хорошо.

Негоро не пытался больше оспаривать авторитет пятнадцатилетнего капитана. Он безмолвно признал Дика Сэнда начальством. Он по-прежнему много времени проводил в своем тесном камбузе и редко выходил на палубу.

Дик Сэнд твердо решил посадить Негоро под арест на всё время переезда при малейшей попытке его нарушить дисциплину. По первому знаку молодого капитана Геркулес схватил бы судового кока за шиворот и отнес бы его в трюм. Эта операция нисколько не затруднила бы великана. Старая Нан, отличная кухарка, заменила бы Негоро в камбузе.

Очевидно, Негоро понимал, что он не является незаменимым, и, чувствуя, что за ним зорко следят, не желал выдавать себя ничем.

Ветер всё время усиливался, но направление его оставалось неизменным, и до наступления ночи не пришлось переставлять паруса. Солидные мачты, железные крепления их, общее хорошее состояние корабля — всё это позволяло ему сохранять такую большую парусность даже и при более сильном ветре.

Перед наступлением ночи многие корабли обычно уменьшают площадь поднятых парусов, главным образом за счет спуска верхних парусов — бом-брамселя, топселя и т. п. Тогда кораблю не страшны внезапно налетевшие шквалы. Но Дик Сэнд не стал принимать этих мер предосторожности: погода не предвещала никаких неприятных неожиданностей, и ему не хотелось уменьшать скорость судна, пока оно не выбралось из этой пустынной части океана. Кроме того, молодой капитан намеревался простоять на вахте первую ночь и лично следить за всем.

Как говорилось, лаг и компас были единственными приборами, которыми Дик Сэнд мог пользоваться для приблизительного вычисления пути, пройденного «Пилигримом».

Молодой капитан приказал бросать лаг каждые полчаса и собственноручно записывал показания прибора.

На «Пилигриме» было два компаса. Один помещался в штурвальной рубке перед глазами рулевого. Его картушка во всякую минуту дня и ночи указывала направление судна. С наступлением темноты она освещалась двумя расположенными по бокам лампочками. Второй компас был укреплен на стене каюты, которую занимал раньше капитан Гуль. Этот компас позволял капитану, не выходя из каюты, следить за тем, ведет ли рулевой корабль точно по заданному курсу, или, напротив, по неопытности или вследствие небрежности позволяет ему «рыскать».

Все суда, совершающие дальние плавания, обычно имеют не меньше двух компасов, так же как они запасаются по меньшей мере двумя хронометрами. Время от времени приходится сличать показания этих приборов, чтобы удостовериться, что они исправны.

Дик Сэнд предложил своему экипажу с величайшей бережностью обращаться с обоими компасами, которые были ему так необходимы.

Но в ночь с 12 на 13 февраля, когда юноша нес вахту у штурвала, с компасом, находившимся в капитанской каюте, случилась беда. Медный крючок, на котором он висел, переломился, и компас упал на пол. Заметили это только на следующее утро.

Каким образом сломался крючок?

Никто не мог объяснить, как произошло это несчастье. Оставалось предположить, что ржавчина подточила медь и качка, встряхивая прибор, довершила дело. Ночью было довольно сильное волнение. Но так или иначе, а второй компас был вдребезги разбит, и починить его не представлялось возможным.

Дик Сэнд очень огорчился. Теперь он вынужден был всецело довериться показаниям своего единственного компаса. Никто не был ответственен за поломку второго компаса, и всё же эта поломка могла иметь весьма неприятные последствия.

Дик Сэнд мог только принять меры и постараться оградить от всяких случайностей последний компас.

Если не считать этого происшествия, то на «Пилигриме» до сих пор всё обстояло благополучно.

Дик Сэнд распределил время так, что на его долю выпали ночные вахты у штурвала. Днем он спал пять-шесть часов, и этот короткий отдых восстанавливал его силы. Когда он отдыхал, у штурвала стояли Том и его сын Бат. Благодаря толковому руководству Дика они мало-помалу сделались сносными рулевыми.

Часто миссис Уэлдон беседовала с Диком. Юноша очень ценил советы смелой и умной женщины. Ежедневно он показывал ей на карте пройденный «Пилигримом» за прошлые сутки путь. В основу вычисления Дик клал направление судна и среднюю скорость хода.

— Вот видите, миссис Уэлдон, — говорил он молодой женщине, — при этом попутном ветре мы скоро окажемся невдалеке от берегов Южной Америки. Я не решаюсь утверждать, но хочу надеяться, что открывшийся берег окажется в близком соседстве с Вальпарайзо.

Миссис Уэлдон не сомневалась, что «Пилигрим» находится на правильном пути и что попутный северо-западный ветер ведет его к намеченной цели. Но какой далекой казалась ей эта цель! Сколько опасностей подстерегало судно на пути к суше, сколькими переменами грозили и небо и море!

Беспечный, как все дети его возраста, Джек целые дни играл на палубе, бегал по судну, шалил с Динго. Он замечал, конечно, что Дик стал уделять ему меньше времени, но миссис Уэлдон сумела внушить сыну, что не следует отрывать Дика от работы, и послушный мальчик не приставал больше к «капитану Сэнду».

Так текла жизнь на борту «Пилигрима». Негры понемногу привыкали к своему новому ремеслу матросов. Старый Том выполнял обязанности боцмана. Он был начальником вахты в те часы, когда молодой капитан отдыхал; вместе с ним дежурили Бат и Остин; Актеон и Геркулес составляли вторую вахту под начальством Дика Сэнда. Таким образом, каждый раз один правил, а двое других несли вахту на носу.

Судно находилось в пустынной части океана, и здесь можно было совсем не опасаться столкновения с встречным кораблем. Но Дик Сэнд требовал от вахтенных самой настороженной бдительности. С наступлением темноты он приказывал зажигать опознавательные огни: зеленый фонарь по правому борту и красный — по левому.

Ночь за ночью Дик Сэнд проводил у штурвала. Иногда юноша чувствовал непреодолимую слабость и изнеможение, рука его почти бессознательно сжимала штурвал.

Это было следствием усталости; но он никому бы не признался в этом.

Всё же в ночь с 13 на 14 февраля Дику пришлось разрешить себе несколько часов отдыха. У штурвала его заменил старый Том.

Небо сплошь затянулось облаками. Было так темно, что с палубы нельзя было разглядеть верхние паруса. Геркулес и Актеон несли вахту на баке.

На корме нактоуз^[59] испускал слабый свет, мягко отражавшийся в металлической отделке штурвального колеса. Опознавательные огни горели высоко на мачтах, и палуба судна казалась погруженной в полную темноту.

Около трех часов ночи старый Том, утомленный долгой вахтой, задремал стоя. Он не заметил, как по палубе скользнула какая-то тень.

Это был Негоро.

Судовой кок подкрался к компасу, подложил под нактоуз какой-то тяжелый предмет, который он принес с собой.

Несколько минут он смотрел на освещенную нактоузом картушку и затем бесшумно удалился.

Ни Том, ни другие вахтенные матросы ничего не видели.

Если бы Дик Сэнд, сменивший поутру Тома, заметил предмет, положенный Негоро под нактоуз, он поспешил бы убрать его, потому что Негоро положил под компас железный брусок. Железо притянуло к себе стрелку компаса.

Вместо того, чтобы указывать направление магнитного полюса, то есть на север, стрелка сместилась на четыре румба^[60] и указывала теперь на северо-восток.

Том вскоре очнулся. Он бросил взгляд на компас… Ему показалось — могло ли быть иначе? — что «Пилигрим» сошел с курса.

Том повернул штурвальное колесо, чтобы направить корабль прямо на восток.

Но вследствие отклонения стрелки, о которой вахтенный рулевой и не подозревал, нос корабля повернулся к юго-востоку.

Так уклонялся «Пилигрим» от заданного курса на 45°, продолжая нестись вперед с прежней скоростью.

Глава одиннадцатая
Буря

В продолжение следующей недели, с 14 по 21 февраля, на судне не произошло ничего примечательного. Северо-восточный ветер усиливался, и «Пилигрим» быстро продвигался вперед, делая в среднем по ста восьмидесяти миль в сутки.

Дик Сэнд считал, что шкуна-бриг должна находиться невдалеке от вод, посещаемых трансокеанскими пароходами, которые поддерживают пассажирское сообщение между двумя полушариями.

Юноша надеялся встретить один из таких пароходов. Он твердо решил либо переправить на него своих пассажиров, либо добиться у капитана помощи: получить на «Пилигрим» несколько матросов, а может быть, и офицера. Он зорко, безустали засматривался в даль, но ему не удалось обнаружить ни одного судна. Море по-прежнему оставалось пустынным.

Это не могло не удивлять Дика Сэнда. Молодой матрос, участвовавший уже в трех полярных плаваниях, несколько раз пересекал ту часть океана, где, по его расчетам, находился сейчас «Пилигрим». При этом он неизменно встречал американские или английские суда, которые либо поднимались от мыса Горн к экватору, либо спускались к этой крайней южной точке американского континента.

Но Дик Сэнд не знал и не мог даже подозревать, что «Пилигрим» находится далеко к югу от той точки океана, на которой, как он полагал, находится его судно. Это обусловливалось двумя причинами.

Во-первых, течениями. Дик Сэнд имел весьма смутное представление об их скорости. Между тем течения здесь были сильные, и они незаметно для глаз, но непрерывно сносили корабль в сторону от курса.

Во-вторых, компас, испорченный преступной рукой Негоро, давал неправильные показания. Запасный компас был сломан, и Дик Сэнд не мог проверить эти показания.

Так, желая вести судно прямо на восток, Дик Сэнд в действительности вел его на юго-восток!

Компас всегда находился перед его глазами. Лаг регулярно бросали за борт каждые полчаса. Эти два прибора позволяли молодому капитану приблизительно вычислять пройденный путь и вести судно по курсу. Но можно ли было довольствоваться таким весьма приближенным расчетом? Конечно, нет!

Дик Сэнд всячески старался внушить бодрость миссис Уэлдон, которую иногда тревожили тяжелые предчувствия.

— Неделей раньше или неделей позже, — повторял он ей, — но мы доберемся до американского побережья. Не важно, в каком это будет месте… Главное то, что мы всё-таки выйдем на берег!

— Я не сомневаюсь в этом, Дик!

— Разумеется, миссис Уэлдон, я бы чувствовал себя много лучше, если бы вас не было на борту, если бы мне приходилось нести ответственность только за жизнь экипажа, но…

— Но если бы случай не привел на борт нас — пассажиров и потерпевших крушение негров, — тебе ведь, мой мальчик, пришлось бы остаться с глазу на глаз с Негоро… Я знаю, ты не питаешь к нему доверия. Что бы ты тогда сделал?

— Прежде всего, — решительно сказал юноша, — я лишил бы Негоро возможности вредить мне…

— И один бы управился с судном?

— Да, один!

Твердый и решительный тон юноши успокаивал миссис Уэлдон.

И всё же она не могла отделаться от тревожного чувства, когда смотрела на своего маленького сына. Мужественная путешественница старалась ничем не проявлять своего беспокойства, но как щемило у нее сердце от беспричинной тоски!

Если молодой капитан недостаточно хорошо знал теорию навигации, чтобы делать астрономические определения, зато у него было «чувство погоды». Вид неба и моря, во-первых, и падение ртутного столба барометра, во-вторых, подготавливали его наперед ко всем неожиданностям.

Капитан Гуль, отличный знаток погоды, научил Дика понимать показания барометра. Мы вкратце расскажем, как надо пользоваться этим замечательным прибором.^[61]

«1. Когда после долгого периода хорошей погоды барометр начинает резко и непрерывно падать, это верный признак дождя. Однако, если хорошая погода стояла очень долго, то может пройти два-три дня после падения ртутного столба, прежде чем в атмосфере произойдут сколько-нибудь заметные изменения. В таких случаях, чем больше времени прошло между началом падения ртутного столба и началом дождей, тем дольше будут длиться дожди.

2. Напротив, если во время дождевого периода барометр начнет медленно, но непрерывно подниматься, можно с уверенностью предсказать возврат хорошей погоды. И хорошая погода удержится тем дольше, чем больше времени прошло между началом подъема ртутного столба и первым солнечным днем.

3. В обоих случаях изменение погоды, происшедшее непосредственно вслед за подъемом или падением ртутного столба, удерживается весьма непродолжительное время.

4. Если барометр медленно, но беспрерывно поднимается в продолжение двух-трех и больше дней, это предвещает хорошую погоду даже в том случае, если все эти дни не переставая льет дождь.^[62] Но если барометр поднимается в дождливые дни, а с наступлением хорошей погоды тотчас же начинает падать, хорошая погода удержится очень недолго.^[63]

5. Весной и осенью резкое падение барометра предвещает ветреную погоду. Летом, в сильные жары, оно предсказывает грозу. Зимой, особенно после продолжительных морозов, быстрое падение ртутного столба служит признаком перемены направления ветра, сопровождающейся оттепелью и дождями. Напротив, повышение ртутного столба во время продолжительных морозов предвещает снегопад.

6. Частые колебания уровня ртутного столба, то поднимающегося, то падающего, ни в каком случае не следует рассматривать как признак приближения длительного периода сухой либо дождливой погоды. Только постепенное и медленное падение или повышение ртутного столба предвещает наступление долгого периода устойчивой погоды.

7. Когда в конце осени, после долгого ветреного и дождливого периода, барометр начинает подниматься, это предвещает северный ветер и наступление морозов».

Дик Сэнд отлично знал все особенности показаний барометра. Он сам много раз убеждался в правильности предсказаний этого драгоценного и незаменимого помощника всякого моряка. И он каждый день советовался со своим барометром, чтобы не быть застигнутым врасплох переменой погоды.

20 февраля юноша, несколько раз подходивший к барометру, заметил изменение в положении ртутного столба. Барометр медленно и непрерывно падал. Это предсказывало дождь. Но так как падение ртутного столба продолжалось, а дождь всё не наступал, Дик Сэнд пришел к выводу, что дурная погода продержится долго.

Но вместе с дождем в это время года должен был прийти и сильный ветер. И в самом деле, через день ветер засвежел настолько, что скорость перемещения воздушных потоков достигла почти шестидесяти километров в час.