Уинстон, берегись! бесплатное чтение

Фрауке Шойнеманн
Уинстон, берегись!

Frauke Scheunemann

Winston – im Auftrag der Ölsardine

© 2015 Loewe Verlag GmbH, Bindlach.

© Торгашина Анна, перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Для моей храброй Греты

Пролог, или Кот в беде!

Ну вот и все. Назад пути нет. Пробил мой последний час. И пробил он не дома, где я лежал бы на своем любимом диване, в уютном уголке, согретом лучами солнца, в кругу семьи, обступившей меня со словами прощания. Нет, он пробил прямо на холодном металлическом столе в ветеринарной клинике доктора Вильмес.

С другой стороны – пусть уж лучше моя короткая кошачья жизнь оборвется прямо сейчас, на полувздохе, чем претерпевать страдания дальше. Живот болит так сильно, что меня просто разрывает изнутри. Вернер Хагедорн, мой верный двуногий друг, едва заметив, что мне нехорошо и что я то и дело падаю, сразу же привез меня сюда. Теперь он стоит возле стола и успокаивающе гладит меня по голове. Но по его лицу видно, что он ужасно за меня беспокоится. И моя лучшая подруга Кира, которая всю дорогу сюда держала меня на руках и гладила, едва сдерживает слезы. Похоже, дела мои совсем плохи, мяу!

Когда врач попыталась ощупать мой живот, я из последних сил засучил лапами, стараясь вырваться, но быстро выбился из сил и безвольно поник на боку. Ветеринар воспользовалась этим и посветила мне в глаза фонариком, бормоча себе под нос что-то вроде «Ой» и «Охо-хо». Это меня не удивило. Я знал, что нахожусь между жизнью и смертью, причем к последней гораздо ближе.

– Господин профессор, – откашлявшись, наконец произнесла доктор Вильмес, и ее голос звучал при этом очень серьезно, – боюсь, что Уинстона отравили. Или он сам съел что-то, что опасно для кошек. Придется сейчас промыть ему желудок. Надеюсь, его еще удастся спасти.

По щекам Киры теперь и правда текли слезы, и Вернер тоже судорожно хватал ртом воздух.

Я был слишком слаб, чтобы как-то отреагировать. Если милостивому кошачьему богу угодно прибрать меня, так тому и быть. Кто бы мог подумать, что меня ждет столь бесславный конец! А ведь еще пару дней назад все было в полном порядке и я мирно лежал на нашем чудесном диване в доме 106а на Хохаллее в Гамбурге, а вокруг меня бушевал ежегодный хагедорновский семейный праздник. Знай я, что это мой последний праздник и последние деньки, я бы постарался насладиться ими в полной мере. А теперь, к сожалению, слишком поздно. Прощай, о дивный мир! Прощай и ты, Гамбург, жемчужина моего сердца!

Концерт для двух блок-флейт и бездарного вокала

«Ти-ишь и поко-о-ой ночью свято-о-ой. И в тишине-е-е пред святою чето-о-ой…»

Люди – мастера закрывать глаза на правду, в этом им просто нет равных. Будучи домашним котом, я хорошо в них разбираюсь и мог бы немало об этом порассказать! Ведь на самом-то деле ночь вовсе не была тихой и никаким покоем в нашей гостиной даже не пахло. Печально! Я-то как раз предпочел бы тишину и покой! Но вместо них в доме царил оглушительный шум: две блок-флейты вели скорее не дуэт, а поединок, и все это венчалось невыносимо фальшивым пением. У меня просто усы стояли дыбом! И это с моим-то тонким слухом! Для породистого кота, каковым я и являюсь, это было уже слишком. Я спрыгнул с дивана и ретировался в дальний угол в надежде, что люди вскоре осознают весь ужас происходящего и положат шуму конец.

К сожалению, из всех присутствующих, кажется, лишь мне одному было очевидно, как нестерпимо плохо это звучало, потому что мой сосед по квартире, профессор Вернер Хагедорн, сидел вместе с гостями на диване и благосклонно внимал этой какофонии. Похоже, ему нравилось. Правда, дело могло быть в том, что он немного переборщил с так называемым глинтвейном – у людей этот напиток довольно быстро вызывает румянец на щеках и снижает критичность восприятия.

Его мать, госпожа Хагедорн, тоже выглядела счастливой. Когда блок-флейты наконец-то прекратили издавать истошные звуки и певица тоже умолкла, госпожа Хагедорн встала с дивана и захлопала в ладоши:

– Шарлотта, Константин! Какие же вы молодцы!

Девочка и мальчик, которые только что изо всех сил старались передудеть друг друга на флейте, повернулись к ней и поклонились, демонстрируя примерное поведение.

– Беата, ты поешь ну просто волшебно! – продолжила ворковать она. – Так звонко, милая, так звонко!

Ну, тут все ясно. Госпоже Хагедорн срочно нужен слуховой аппарат. Других объяснений ее восторга быть не может. По крайней мере, что касается Беаты. Шарлотта и Константин – особый случай. Она ведь доводится им бабушкой, а за много лет в роли домашнего питомца я усвоил: бабушек приводит в восторг абсолютно все, что делают их внуки. Константин – это сын Роланда и Беаты, то есть младшего брата Вернера и его вредной жены. А Шарлотта – дочь старшей сестры Вернера Симоны, которая, к счастью, не поет, но зато много молится, поскольку служит пастором. Может, ей следует как-нибудь помолиться, чтобы Беата никогда больше не пела, по крайней мере у нас в гостях. Вот же кошачий лоток!

В общем, у людей, живущих тут вместе со мной и Вернером – и, в виде исключения, не лишенных музыкального слуха, – были веские причины смыться. Экономка Вернера Анна на выходные уехала куда-то со своей матерью, а ее тринадцатилетняя дочь Кира, моя лучшая подруга-человек, нашла убежище в гостях у своей школьной подруги Паули. Весьма предусмотрительно!

– Спасибо за комплимент, дорогая свекровь! – улыбнулась Беата. – Кстати, я приготовила для вас еще одну песню. Так что, если хотите…

Я быстро огляделся вокруг. Уголки губ Вернера подрагивали. Видимо, он все же не в полной мере разделял восторг матери по поводу певческих талантов Беаты. Но фрау Хагедорн вновь захлопала в ладоши и воскликнула:

– Ах, как здорово! Я так рада! Пожалуйста, спой еще.

Святые сардины в масле! Еще одного такого испытания мои чувствительные уши не вынесут. Оставалось одно: спасаться бегством! Причем немедленно!

Не прошло и трех секунд, как я уже выскользнул в подъезд через кошачью дверцу. Краем уха я услышал, как Беата затянула новую песню – снова очень громко и фальшиво. Никакого рождественского настроения эта песня не создавала даже близко. Правда, речь там шла о рыбе – мне показалось, я услышал что-то про форель в ручье^[1]. Это, конечно, вкусно, но все же я был рад вырваться из адского котла семейного праздника. Оказавшись снаружи, я решил отыскать Одетту.

Одетта – очень красивая белая кошка, которая целыми днями напролет гуляет на свежем воздухе во дворе нашего дома. Раньше, когда я еще был ленивым домашним котом и не показывал носа на улицу, я бы назвал ее бродячей. Но потом в нашу с Вернером квартиру въехали Кира с Анной. Поначалу я был далеко не в восторге от идеи делить любимый диван с каким-то подростком. Но постепенно мы с Кирой подружились, и с ней я открыл для себя мир за пределами четырех стен. С тех пор я знаю, что Одетта не бродячая кошка, а искательница приключений! И к тому же самая прекрасная из всех искательниц приключений в мире – при взгляде на нее мое сердце всякий раз так и норовит выскочить из груди. А еще она ужасно сообразительная, и, думаю, это и нравится мне в ней больше всего. Люблю умных женщин!

Летом Одетта часто сидит у мусорных баков вместе с двумя другими дворовыми котами, Спайком и Чупсом. Но сейчас, в зимние холода, они облюбовали другое местечко – стену рядом с вентиляционным люком подвальной прачечной. Там даже при минусовой температуре вполне сносно, потому что люк расположен в укромном уголке, куда не задувает ветер, а из прачечной все время поднимается приятный теплый воздух из сушилок для белья.

Так и есть, Одетта, Спайк и Чупс уже в зимней квартире. Дремлют, тесно прижавшись друг к другу. Похоже, что им очень уютно, несмотря на декабрьскую стужу!

Подкравшись к спящим, я поприветствовал их громким мяуканьем. Они тут же вздрогнули и проснулись.

– Эй, приятель! – лениво потягиваясь, сказал Спайк, очень толстый полосатый кот. Обычно он весьма добродушный, однако все же с ним стоит быть начеку. – Чем обязаны в этот холодный зимний день? Я думал, у вас там вечеринка.

– А ты откуда знаешь? – спросил я удивленно.

– Трудно было бы не заметить. Вернее, не услышать. Когда тут появляется эта кошмарная женщина с визгливым голосом и всей честной компанией, они всегда направляются к твоему несчастному хозяину, – хихикнул он. – Хорошо все-таки, что моя соседка совсем не любит общаться. По крайней мере, с другими двуногими.

– Ну что тут скажешь – я и сам бы предпочел обойтись без Беаты, – кивнул я. – Но, к сожалению, в выходные перед Рождеством все дороги ведут к нам, и тут уж ничего не попишешь.

Спайк с любопытством посмотрел на меня:

– А что это, кстати, такое – Рождество?

– Ты не знаешь, что такое Рождество? – уставился я на него.

– Не-а, да и откуда мне знать?

– Да это же всем известно! Все люди празднуют Рождество, и любой кот или кошка, прожив с двуногими дольше одного лета, просто не может не знать, что это такое.

Спайк склонил голову набок:

– Я живу с человеком вот уже несколько лет, но лично с Рождеством никогда не сталкивался, потому что моя хозяйка Рамона не намерена принимать участие в этом безумии – так она всегда говорит.

И она права! Вероятно, она знакома с Беа той и опасается, что та может заглянуть в гости в праздничные дни.

– Ладно, Спайк, – откашлялся Чупс. – Давай я тебе все объясню. Я ведь тоже не сразу разобрался, в чем тут дело. Но теперь знаю: люди празднуют Рождество, чтобы в са мое темное время года зажечь в квартире и вообще повсюду как можно больше свечей. Поэтому они даже ставят в квартирах деревья и украшают их свечами – в каком-то смысле, те служат им канделябрами.

Хм? Это еще что за ерунда! Чупс понятия не имеет, о чем говорит! Хотя это неудивительно. Сомневаюсь, что этот покрытый колтунами кот палевого окраса когда-то жил с людьми, наверняка он все свое время проводит в обществе других котов. Так откуда же ему знать, что такое Рождество?

– К сожалению, мне придется тебя поправить, Чупс, – сказал я (хотя, конечно, никаких сожалений вовсе не испытывал – напротив, даже обрадовался возможности щелкнуть его по носу), – но то, что ты рассказываешь про Рождество, – полная чушь. Сам посуди: когда Рождество проходит, в Гамбурге все еще довольно темно, но никаких деревьев со свечами в квартирах уже нет. Рождественские елки выбрасывают на улицу, и они валяются там, пока их не заберет мусоровоз.

Спайк и Одетта украдкой захихикали, уткнувшись носами в шерсть.

Чупс бросил на меня сердитый взгляд:

– Ну конечно! Ты ведь у нас мистер Умник! Раз уж ты все на свете знаешь, дражайший Уинстон, давай тогда сам и расскажи, что такое Рождество.

Я откашлялся и приосанился. Вернер всегда так делает, репетируя дома новый доклад для университета, и выглядит при этом очень важным.

– Суть Рождества заключается прежде всего в еде. Поскольку на дворе зима, в полях и на деревьях уже ничего не растет, люди боятся, что наступит страшный голод. Поэтому они и изобрели Рождество. В это время они при любом удобном случае едят сколько влезет и наедают запасы на черный день. Таким образом, Рождество для людей – тренинг на выживание, напоминание о том, как важно хорошенько наедаться.

Спайк, Чупс и Одетта уставились на меня. Вдруг Одетта начала хрипеть, сипеть и в конце концов упала на бок. Хм. Приступ слабости, вызванный невероятной элегантностью моего объяснения? Вроде бы женщины нередко падают в обморок от восторга. Например, когда встречают рок-звезду. Или знаменитого актера. Или когда им кто-то блестяще объясняет, в чем, собственно говоря, заключается суть празднования Рождества. Выходит, Одетта действительно потеряла сознание от восхищения – ну я, Уинстон Черчилль, и чертяка!

О спасителях мира, соусе из тунца и плохих людях

Одетта понемногу приходила в себя после обморока от восхищения. Она все еще лежала между Спайком и Чупсом, но уже не хрипела, а лишь жадно хватала ртом воздух – хорошенько прислушавшись, я разобрал что-то похожее на смех. Очень странно!

– Уинстон, – с трудом проговорила Одетта, – ну почему ты постоянно думаешь о еде?!

– Секундочку, я-то тут при чем? Я всего лишь объяснил, зачем люди празднуют Рождество.

Одетта окончательно овладела собой и подняла голову:

– То есть ты действительно считаешь, что это тренинг на выживание?

– Конечно, – кивнул я, – именно в этом заключается суть Рождества – есть как можно больше!

Одетта вздохнула.

– Уинстон, давно ли ты живешь с людьми? – обратилась она ко мне тоном, который я терпеть не могу. «Ну-давай-же-спроси-меня-я-ведь-все-равно-знаю-лучше» – вот какой это был тон.

Постепенно до меня стало доходить, что Одетта не лишилась чувств от восторга, а упала со смеху. Черт, черт, ЧЕРТ!

– Если ты таким образом пытаешься намекнуть, что я недостаточно хорошо разбираюсь в людях и их обычаях, то это не так. Я живу с Вернером всю свою жизнь. Ну, почти всю. Он забрал меня у заводчика совсем маленьким. А это было пару-другую годков назад, так что уж поверь мне – я знаю, о чем говорю.

«В отличие от вас, троих бродяжек», – добавил я про себя. Не хватало еще, чтобы три кошки, которые день-деньской торчат на продуваемом всеми ветрами безлюдном заднем дворе, объясняли мне, какие привычки у двуногих и как отмечают праздники! Мне, благородному Уинстону Черчиллю, непревзойденному знатоку людей, в некотором смысле рожденному на согретом солнечными лучами диване в гостиной! И живущему у настоящего профессора физики! Пф!

– Итак, постараюсь покороче, – продолжала Одетта своим дурацким тоном всезнайки. – В Рождество люди отмечают рождение Спасителя.

Чего?! Вечеринка по случаю дня рождения?! Нет-нет-нет, это ерунда какая-то! На днях рождения всегда бывает торт с марципаном, взбитыми сливками и свечками. И поют «Хэпи бёздей», а не «Тишь и покой ночью святой». И вообще – кто такой этот Спаситель?

– Одетта, если бы в Рождество праздновали день рождения, я бы точно это заметил, – твердо возразил я. – Потому что я в этом разбираюсь. В конце концов, профессор Хагедорн отмечает свой день рождения ежегодно, и это совсем не то же самое, что Рождество. Кроме того, я не знаком ни с одним Спасителем. И Вернер наверняка тоже. По крайней мере, у нас в гостях еще ни разу не было человека с таким именем. С чего бы нам тогда отмечать его день рождения?

– Погоди, – вмешался Чупс, – мне кажется, я что-то слышал об этом типе. Это кто-то вроде супергероя, правильно?

– Ну примерно, – кивнула Одетта, – Спаситель призван спасти мир. Люди верят в то, что он сын Бога. Поэтому день его рождения назвали Рождеством и отмечают с тех пор как праздник.

– А, так вот ты о ком! – осенило Спайка. – Это же тот самый парень, которого еще называют Иисусом Христом. Так значит, в Рождество у него день рождения?

– Верно, – подтвердила Одетта. – Именно это лежит в основе праздника. Не огоньки, не еда, а рождение Иисуса Христа, которое и отмечают все люди.

К сожалению, вынужден признать, что я и сам начал припоминать что-то на эту тему. Иисус. Да-да, я уже о нем слышал. Сестра Вернера Симона, пастор, время от времени что-нибудь про него рассказывает. Он вроде как весьма славный малый и, кажется, чуть ли не ее начальник. Как бы то ни было, она относится к нему с большим уважением.

– А вот и не все, – возразил Спайк Одетте. – Рамона уж точно нет. Да и во всю эту историю с Иисусом она не верит. Честно говоря, все это ее даже бесит. Недавно нам в дверь позвонили двое – хотели поговорить с ней об этом типе. И о книге под названием «Библия», в которой вроде как написано о Боге, Иисусе и всем таком. Ну она им и высказала! Что это все чушь и что ей нет ровным счетом никакого дела до того, кому там люди молятся – Богу, Аллаху или Будде. Потому что всех их все равно не существует. И чтобы эти двое даже не вздумали еще когда-нибудь позвонить в ее дверь. Вот как это было.

– Ладно-ладно, Спайк, не все люди верят в Иисуса, – примирительно согласилась Одетта. – Но кто верит, те в Рождество празднуют его появление на свет. Они очень этому радуются, поэтому поют песни и дарят друг другу подарки. И угроза голода здесь совершенно ни при чем. Прости, Уинстон, квартирный старожил. Видимо, кое-чего о людях ты все-таки не знаешь, – взглянув на меня, добавила она.

Спайк и Чупс покатывались со смеху, а я чувствовал себя последним болваном. Кажется, я говорил, что люблю умных женщин? Так вот поправлюсь: умные женщины хуже чумы.

К тому времени как я вернулся домой, Беата с честной компанией, к счастью, уже успели уехать, Симона со своей семьей и мамой Вернера тоже недавно откланялись, и в нашей прекрасной квартире наконец-то воцарился покой.

Пребывая в отвратительном расположении духа, я пробирался в свою комнату, полный решимости не покидать диван до конца дня. Или, может быть, до конца года? Или вообще никогда? Будут ли мне приносить еду прямо в комнату, если я перестану вставать с дивана? Впрочем, если и не будут, что с того – еда значит для меня не так уж много. Да вообще почти ничего не значит. В принципе, я мог бы целыми днями обходиться без нее. Даже не понимаю, с чего это Одетта взяла, что я только о еде и думаю. Какая подлая несправедливость!

На самом-то деле чаще всего я занят расследованием каких-нибудь таинственных преступлений – на пару с моей подругой Кирой. Например, однажды мы помешали банде похитителей сейфов. И еще задержали одного вымогателя. А как-то раз мы с Кирой… Ой! Что это там гремит? Из полуоткрытой кухонной двери, мимо которой лежал мой путь к дивану, донесся какой-то звук, подозрительно напоминавший звон тарелок. Видимо, со стола убирали посуду.

Хм, а не осталось ли там, случайно, этой вкусной штуки, которую я видел на рождественском столе, – вителло-что-то-там? Вот бы попробовать – потому что пахнет она просто превосходно! Я отметил это еще тогда, когда Вернер принес ее в пакете с деликатесами из одного итальянского ресторанчика. К сожалению, эта штука все время стояла упакованной в контейнер, а потом Вернер переложил ее на блюдо и сразу же подал к столу. Там я, конечно, не мог ею полакомиться – ведь за столом в полном составе сидела семья Вернера. Но вдруг сейчас мне повезет больше?

Я завернул на кухню. Если взглянуть на Вернера поумильнее, он наверняка меня угостит. Он всегда очень великодушен – и к тому же, в отличие от бабушки или Анны, вовсе не считает своего кота слишком толстым.

Но ноги, стоявшие у раковины, принадлежали вовсе не Вернеру. Кира! Муррр-мяу, ура! Моя подруга наконец-то вернулась! Прыг – и я очутился на кухонном столе прямо рядом с ней.

– Опля, Уинстон! – обрадовалась Кира. – Где это ты пропадал? Племянники и племянницы Вернера так хотели с тобой поиграть! Когда я вернулась, тут стоял рев на весь дом из-за того, что они не нашли тебя.

Вот уж ни секунды не сомневаюсь! Эти мелкие мучители котов, особенно противные дочери дурацкой Беаты, наверняка расстроились, что их любимая жертва – то есть я – так быстро ускользнула. Я потерся о руку Киры и замурлыкал.

– Так, приятель, что тебе нужно? – рассмеялась она и погладила меня по голове. – Впрочем, можешь не говорить. Кажется, у меня снова почти получилось прочитать твои мысли. – Кира взяла тарелку, которую уже поставила рядом с раковиной, и протянула мне. – Ты это искал?

Я принюхался. Фантастика! Кира действительно угадала – это та самая штука-вителло! Шагнув вперед, я принялся вылизывать тарелку. Восхитительно!

На вкус это что-то среднее между рыбой и нежным мясом – другими словами, как будто специально для меня готовили!

Кира рассмеялась:

– А тебе, я вижу, нравится – правда, мой хороший? Неудивительно! Ведь вителло тоннато – телятина с соусом из тунца. Ну и повезло же тебе, что от гостей что-то осталось.

Довольно урча, я до блеска вылизал тарелку. Не завалялось ли тут для меня второй порции? Я с надеждой заглянул в кухонную раковину. К сожалению, там было пусто! Перестав урчать, я замяукал. Очень жалобно. Хочу еще!

– Прости, Уинстон! Больше ничего нет! – с сожалением пожала плечами Кира.

Я спрыгнул на пол и забегал по кухне. Наверняка где-то тут найдется еще что-нибудь вкусное с праздничного стола! Уткнувшись носом в пол, я принялся обнюхивать каждый уголок и каждую щелку в поисках остатков еды.

Это зрелище явно забавляло Киру:

– Уинстон, ты сейчас прямо как собака! Те бе не кажется, что ты самую чуточку обжора?

Я тут же прекратил все обнюхивать и сел на пол. Сначала Одетта, теперь Кира! Да что же такое сегодня с моими подругами?!

Кира опустилась на колени и почесала меня за ухом. Кажется, в отличие от Одетты, она понимала, что только что сильно ранила мои чувства.

– Милый, я вовсе не хотела тебя обидеть. Но в последнее время я и правда стала задумываться о твоих пищевых привычках. Прежде всего из-за этой ужасной истории, которую только что услышала и непременно должна тебе рассказать!

Ужасная история, связанная с едой?!

Это может значить только одно: грядет голод! Я так и знал! Значит, я был прав – Рождество нужно, чтобы как следует поднакопить жирка!

Кира взяла меня на руки и очень серьезно посмотрела мне в глаза:

– Уинстон, я узнала, что в нашем районе какой-то кошконенавистник раскладывает ядовитую приманку. На вид это аппетитные кусочки колбасы или сардины в масле. Но съевшие их кошки и собаки едва не умерли. В приманке был крысиный яд! Представляешь? Мне об этом рассказала фрау Бённигштедт из школьного буфета – ее бедного кота Мосье еле-еле спас ветеринар. Пожалуйста, будь осторожен и предупреди друзей! Не ешьте то, что найдете на улице, и ничего не берите у незнакомцев, даже очень вкусное! Это смертельно опасно!

Смертельно опасно?! Отравленная приманка?! Здесь, у нас в округе?! Милосердный кошачий бог – это же просто кошмар! Ужасные новости для всех кошек на Хохаллее, хуже не придумаешь. Мне и самому доводилось находить на улице лакомые кусочки. Страшно даже подумать, чем это могло закончиться! Но вот кого я точно должен предупредить, так это Спайка! И как можно скорее!

– В общем, милый, не ешь ничего из чужих рук, понятно? – повторила Кира. Она казалась по-настоящему обеспокоенной. – Давай-ка лучше я приготовлю тебе еще немножко гусиной печенки, хорошо?

Ну ладно, пожалуй, предупредить Спайка я успею и завтра. Сегодня он наверняка уже где-нибудь дрыхнет. Но завтра с утра первым же делом побегу во двор и поделюсь этой ужасной новостью!

Хотя после превосходной трапезы из гусиной печенки остаток вечера я провел, лениво растянувшись на диване, где меня по очереди гладили то Кира, то Вернер, спалось мне этой ночью из рук вон плохо. Во сне я видел горы отравленных сардин в масле. На фоне этих леденящих сердце картин гремел невыносимый концерт для блок-флейты. Я беспокойно ворочался в своей корзинке, представляя себе, что тоже съел приманку и теперь мучаюсь от страшной боли в животе. Невероятно, но боль была пугающе правдоподобной. В какой-то момент мой желудок даже стало сводить судорогой – казалось, что в живот вонзаются тысячи маленьких иголочек, и это ощущение все усиливалось. Измученный, я открыл глаза и попытался вырваться из кошмара. Но боль не утихала. Встрепенувшись, я прислушался к своим ощущениям и понял: это никакой не сон. У меня на самом деле ужасно болит живот!

Об одеялах и грелках. А также о детях, растущих в саду

Кира не любит спать в полной темноте, поэтому всегда оставляет дверь в свою комнату приоткрытой. Я пробрался внутрь и кое-как доковылял до ее кровати – запрыгнуть на нее у меня не хватило бы сил. В животе тем временем все бурлило, как в забытой на плите кастрюле с супом.

Я жалобно мяукнул в надежде разбудить Киру. Если кто-то и догадается, что я пал жертвой коварного отравителя, то только она. Ведь моя подруга в курсе, что в округе орудует злодей и жизнь хвостатых под угрозой. Но Кира спала так крепко, что оставалась глуха к страданиям своего приятеля Уинстона. Я замяукал громче – снова никакой реакции. Увы и ах! Что же делать? Кира срочно должна помассировать мой несчастный живот!

Может, все же попытаться запрыгнуть на кровать? Я приподнялся на задних лапах и посмотрел вверх. Хм. В нормальных обстоятельствах это не было бы проблемой, но в моем нынешнем плачевном состоянии… Исключено!

И тут мне в голову пришла другая идея, связанная с одной особенностью двуногих. А именно – с тем, что у них нет шерсти. И одно из множества связанных с этим неудобств заключается вот в чем: без одеяла они быстро замерзают и часто просыпаются. Я это знаю точно, потому что Вернер терпеть не может, когда я – редко, крайне редко – решаю вздремнуть вместе с ним. Если я в такие моменты, пытаясь поудобнее устроиться у него в ногах, случайно сдвигаю плед, он сразу же просыпается и начинает ругаться, потому что у него мерзнут ноги. Такие вот люди неженки. Вообще говоря, они во многом устроены так, что в дикой природе и двух дней бы не протянули. Впрочем, я отвлекся.

Сейчас главное – сосредоточиться на претворении в жизнь моей идеи. Вытянув лапу с выпущенными когтями, я зацепил краешек свисавшего с кровати одеяла и осторожно потянул его вниз. Одеяло поползло сначала медленно, затем заскользило все быстрее, пока наконец полностью не оказалось на полу. Получилось! Теперь нужно немного подождать.

Долго терпеть мне, впрочем, не пришлось, потому что не успел я досчитать до десяти (а поверьте, я мог бы!), я услышал вздох Киры. Она беспокойно заворочалась в постели, потом села и включила ночник. Коротко оглядевшись, она заметила меня:

– Уинстон, ты что, стащил мое одеяло? Это еще что такое?! Декабрь на дворе, я замерзла!

Сама виновата! Почему не носишь шерстку? – хотелось ответить мне. Но поскольку я не умею говорить, да и боль в животе беспокоила меня куда больше, чем отсутствующий у Киры мех, я ограничился жалобным мяуканьем.

Кира тут же вскочила с постели и опустилась рядом со мной на колени:

– Ой, бедненький! Что это с тобой? Ты так грустно мяукаешь!

Мое мяуканье перешло в стон, я завалился на бок и стал от боли перекатываться из стороны в сторону. Кира осторожно погладила меня одной рукой по спинке, а другой – по животу.

Ай-ай! Я вздрогнул и перестал кататься по полу. Кира очень осторожно взяла меня на руки и положила к себе на кровать:

– Что-то ты мне не нравишься, Уинстон! Живот у тебя совсем твердый! Что же с тобой такое?

Ах, если бы я знал! Могу лишь надеяться, что это не дело рук коварного кошконенавистника и моя жизнь не подошла к закату. Хотя в последнее время я, кажется, не ел ничего на улице – по крайней мере, не припоминаю такого, – но совсем исключать эту возможность нельзя. Когда дело касается вкусной еды, я, к сожалению, нередко теряю силу воли! Запросто мог и подобрать между делом какой-нибудь лакомый кусочек.

Я приподнял мордочку и попытался заглянуть Кире прямо в глаза в надежде, что она поймет, как скверно я себя чувствую. Чаще всего телепатия такого рода у нас с Кирой работает просто отлично. Наверное, это потому, что однажды мы нечаянно поменялись телами и обнаружили, что умеем читать мысли друг друга. Звучит странно, но так оно и было. С тех пор мы с Кирой так сблизились, что всегда можем угадать, о чем думает другой.

– Уж не отравили ли тебя? Неужели это дело рук кошконенавистника?!

Ну, что я говорил? Работает просто на ура! Кира нежно погладила меня по голове. Наверняка она сейчас быстренько придумает, как мне помочь.

– Слушай, ну если дела так плохи, нужно как можно скорее ехать к доктору Вильмес. Хотя, учитывая время суток, скорее даже в круглосуточную ветеринарную клинику. Может быть, тебе там промоют желудок или сделают что-то еще. Мама до сих пор гостит у тети Ольги в Кельне, поэтому я разбужу Вернера. Только подожди минутку, мне нужно одеться.

Так, стоп! ЧТО?! Ветеринарная клиника?! Промывание желудка?! Я-то думал, что лечением будет, например, массаж живота и сон в обнимку с Кирой под одеялом до тех пор, пока мне не станет лучше! От ужаса я даже перестал стонать и прижался к Кире.

– Вот как? То есть все не так уж плохо? На карете «скорой помощи» в больницу не поедем? – Даже в неверном свете ночника я заметил на лице Киры насмешливую улыбку. Превозмогая боль, я через силу заставил себя замурлыкать, чтобы она догадалась, что все поняла правильно. – Что ж, раз уж спасательная операция отменяется, давай я хотя бы наполню тебе грелку и ты поспишь сегодня рядом со мной. А если к утру не поправишься, тогда поедем к ветеринару – с этим, наверное, можно еще немного повременить. Как думаешь?

Мур, мур, МУР! Именно так, милая моя! А теперь неси скорее грелку!

– Беата, прошу тебя, успокойся. Никто не собирался тебя отравить, ну что за ерунда!

Святые сардины в масле! Это что за суматоха с утра пораньше? Вообще-то я остро нуждаюсь в покое: несмотря на грелку и почесывание живота, ночью я почти не сомкнул глаз. Даже Кира, собираясь утром в школу, ходила на цыпочках и потом неслышно выскользнула из комнаты, чтобы не потревожить мой сон. Так почему же теперь тут такой шум?!

Я покосился на ночной столик с будильником. После нашего с Кирой обмена телами я, пожалуй, единственный кот в мире, который разбирается в показаниях часов и всяких таких человеческих штуках. 11:30. Ну ладно. Половина двенадцатого – это не такая несусветная рань, как я решил поначалу. Но все же! С трудом приподнявшись, я с облегчением обнаружил, что живот уже не болит. За дверью все еще продолжали шуметь.

– В самом деле, Беата, Анна не уборщица! Она моя экономка. Ну конечно же, разница есть.

Я спрыгнул с кровати и с любопытством сунул нос в приоткрытую дверь Кириной комнаты. Вернер расхаживал по коридору с беспроводным телефоном и, похоже, разговаривал с кошмарной Беатой. То есть сейчас говорила Беата, потому что на лице Вернера застыло напряженное выражение, а трубку он слегка отодвинул от уха – голос на том конце провода был очень-очень громкий. Настолько громкий, что даже я мог разобрать отдельные фразы:

– Называй эту женщину как хочешь, Вернер, но я говорю тебе, что она едва не сжила со свету нашу семью. Сегодня ночью у нас так разболелись животы, что мы едва не попали в больницу. И если тебе интересно, я уверена, что это была попытка отравления!

Что?! В этот момент я окончательно проснулся. Беатиной семье ночью тоже было плохо?! Мне захотелось вырвать из рук Вернера телефонную трубку и сообщить Беате о том, что у меня та же проблема. Но это, конечно, чушь, ведь я совсем не умею говорить, в том числе и по телефону.

Вернер набрал в грудь воздуха. Он явно из последних сил пытался сохранять спокойствие:

– Однако мне это неинтересно, Беата. И, повторюсь, это полная ерунда! С чего бы Анна захотела вас отравить?

– Потому что она меня невзлюбила. А невзлюбила она меня потому, что я вижу ее насквозь!

Тут Вернер не смог удержаться от смеха:

– Что-что? Видишь насквозь? Ну что за глупости, Беата!

– Хорошо, что ты еще способен смеяться над этим, Вернер. Но говорю тебе: эта женщина норовит тебя окрутить, да еще и девчонку свою с матерью тебе в гнездо подкинуть, а ты ничего не замечаешь!

В какое еще гнездо?! Я был сбит с толку. В гнездах, насколько мне известно, живут только птицы. Я ведь кот, а значит, эксперт в этом вопросе. Самому-то мне, впрочем, еще ни разу не доводилось вытаскивать из гнезда пернатого приятеля, чтобы его… э-э-э… фу! Но я знаю, что другие кошки так делают. Даже толстый Спайк однажды, повиснув на водосточном желобе, добрался до гнезда и разорил его. Обед с перьями – бе! Даже думать об этом не хочу! В конце концов, у меня есть миска, куда можно положить всякие вкусности – от печеночного паштета до сардин в масле.

Ну и, разумеется, Анна, Кира и бабушка живут у нас ни в каких не в гнездах, а в своих комнатах. Да обычный человек и в гнездо-то не поместится! В общем, Беата несла абсолютную чушь!

Похоже, Вернер был со мной полностью согласен, потому что в ответ он чуть не задохнулся от возмущения и даже, против своего обыкновения, заметно повысил голос:

– Беата, я запрещаю тебе так говорить об Анне! К тому же вся эта возмутительная чушь, которую я от тебя выслушал, не имеет отношения к делу. Анна с прошлого четверга в отъезде. Даже если с едой и правда было что-то не так, она тут ни при чем.

Беата заговорила в ответ значительно тише, и в этот раз мне уже не удалось ничего разобрать.

– Нет, разумеется, я готовил не сам. Как тебе известно, я профессор физики, а не повар. Блюда для праздничного стола я заказал у Сандро. Он держит поблизости превосходный ресторанчик и продает еду на вынос. Я знаю его много лет, и еда от Сандро всегда высший класс. В общем, от чего бы у вас там ни возникли проблемы с животом, я к этому не имею никакого отношения. А теперь извини, у меня дела.

Клац. Он дал отбой. Потом, заметив, что я торчу в дверном проеме, подошел и почесал меня за ушами:

– Доброе утро, Уинстон! Это была невыносимая Беата! Но я дал ей отпор. Пищевое отравление – ну что за нелепость! Наверняка ее девчонки подхватили ротавирус в детском саду. Пытаться повесить это на Анну – просто курам на смех!

Я громко мяукнул в ответ – конечно, Вернер совершенно прав. Неслыханная наглость! Что такое ротавирус и как его можно подхватить, я не совсем понял, но, учитывая все гнусности, которые мне доводилось терпеть от этих детей раньше, я этому чего-то-там-вирусу даже не удивился. Выходит, ненавистник кошек, отравитель сардин тут ни при чем. В моих страданиях виновата банда блок-флейтистов. И детский сад.

В этой связи я подумал: что же это, собственно говоря, такое – детский сад? Место, где люди берут детей? Значит, они не рождаются, а растут на грядках? Или в теплицах? Очень интересный вопрос! Признаюсь, я еще никогда не задумывался о том, как люди решают вопрос с потомством. Может быть, и Вернер может завести ребенка, если обратится в ближайшее садоводство?

Я тут же попытался представить, как Вернер приносит в дом младенца. Насколько мне известно, они часто орут и время от времени отвратительно пахнут. Не уверен, что Вернер знает, как поступать в таких случаях. Но, к счастью, у нас в доме сразу две опытные матери – Анна и бабушка, и они ему, конечно, помогли бы. Впрочем, наверное, в детском саду можно взять ребенка и постарше. Такого, который уже умеет чуть больше, чем просто орать и вонять. В идеале, может быть, даже хорошо играть на блок-флейте. Или вообще такого, который уже вышел из возраста, когда положено на чем-либо играть. Такого, как моя самая любимая Кира! С другой стороны, второго такого замечательного ребенка на свете точно нет, а значит, другие дети нам ни к чему.

Вернер тоже ничего не добавил по этому поводу, а лишь, радостно насвистывая, положил телефонную трубку на базу в коридоре. Потом подошел к гардеробу и надел пиджак. Наверное, собирался в университет читать одну из своих лекций.

– Что ж, Уинстон, долг зовет! Желаю тебе хорошо провести день. Анна скоро вернется из Кельна и наверняка привезет тебе что-нибудь вкусненькое – уж я ее знаю. До скорого!

Хм, «вкусненькое» – звучит отлично! А вот слово «долг» напоминает о том, что мне и самому нужно срочно кое о чем позаботиться. Я ведь до сих пор не предупредил Спайка о кошконенавистнике! Приятель, я спешу к тебе на помощь!

О мисках и пухологах. И о друзьях-итальянцах

– Отравленная еда?! – Спайк пришел в ужас, Чупс с Одеттой тоже широко раскрыли глаза от изумления.

– Да. Этот тип специально раскладывает приманку, потому что ненавидит кошек! – объяснил я.

– Неужели люди на такое способны?! – не мог поверить Чупс.

Одетта нервно виляла хвостом.

– Но это же ужасно! То есть я понимаю, что не все люди нас любят, – но вот чтобы прямо так?! Пытаться нас извести?!

– Да, трудно представить, – согласился я. – Но тем опаснее теперь подбирать еду на улице.

– Я и так никогда ничего не подбираю. Ем только то, что добыла охотой. Это ведь куда вкуснее, правда, мальчики?

Спайк и Чупс смущенно молчали. Наконец Толстяк неловко откашлялся:

– Ну, э-э-э… конечно! Поохотиться время от времени бывает неплохо, но… Мда… это ведь столько возни. Да по мне, и мыши эти какие-то чересчур уж шустрые. А когда прямо перед носом оказывается лакомый кусочек… В общем, хорошо, что Уинстон нас предупредил.

Тут я непременно бы усмехнулся, если бы умел. Слишком уж уморительная картина рисуется в воображении, когда представляешь себе, как толстый Спайк, тяжело сопя, пытается догнать проворную мышку. При этом в целом я был склонен с ним согласиться – охота и мне не по душе. Но инстинкт подсказывал, что на Одетту это произведет плохое впечатление, и я решил промолчать.

Чупса, похоже, такие соображения не сдерживали, и он выложил все как есть:

– Нет, Одетта, я тоже не большой поклонник охоты. И не думаю, что добыча непременно лучше на вкус. Чаще всего меня полностью устраивает то, что кладут мне в миску мои люди.

Интересно! Значит, Чупс все-таки живет с людьми! Конечно, еще вопрос, что это за люди такие, допускающие, чтобы их кот разгуливал по округе весь в колтунах. Если бы я выглядел так же, как Чупс, Анна уже давным-давно устроила бы мне целый комплекс процедур по уходу за мехом.

– Фрррр! – презрительно фыркнула Одетта. – Миска! Что вы несете! Впрочем, ешьте что хотите, мальчики. Смотрите только не попадитесь кошачьему киллеру! – И она отправилась прочь со двора.

– Ну и ну, – удивился Чупс. – Что это с ней?

Я тоже удивленно проводил ее взглядом. Такие выходки совсем не в духе Одетты.

Спайк покачал головой:

– Что бы вы ни говорили, а с Одеттой что-то не так.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился я.

– Ну, вы вот хоть раз слышали, чтобы Одетта рассказывала о своем доме? Хоть что-нибудь? О двуногом, с которым она живет? Конечно, становиться человеколюбцем вроде тебя, Уинстон, совершенно не обязательно, но все же дом нужен всем, без него даже кошачья жизнь какая-то тоскливая.

Человеколюбцем? О чем это он? Послушать его – так я какой-то слабак, который всегда пляшет под дудку Вернера. А это полная ерунда, потому что на самом деле всем в доме тайно заправляю я! Впрочем, ладно. Может быть, и не я, а бабушка.

Но насчет всего остального Спайк не так уж не прав: во-первых, жизнь без людей действительно была бы довольно неуютной, а во-вторых, Одетта и в самом деле никогда не рассказывала о доме.

– Да, о людях Одетты мы ничего не знаем, – подтвердил я. – Но почему ты задумался об этом именно сейчас?

Спайк наклонил голову:

– Ну, это же очевидно. Мы с Чупсом заговорили о том, что наши открыватели консервов довольно-таки неплохо нас кормят, и вдруг Одетта убежала прочь. Разве это не странно? Как будто она не хочет говорить на эту тему.

– Заметно, что ты живешь с пухологом, Спайк, – вздохнул Чупс. – Или, в случае с Рамоной, с пухологиней.

Пухо-чего? Я озадаченно переводил взгляд со Спайка на Чупса и обратно. Раздались странные звуки, напоминающие блеяние: кажется, Спайк так смеялся.

– Верно, Чупс. Мою Рамону вокруг пальца не обведешь!

Ага. Выходит, пухолог – это Рамона. Но что, ради всего святого, это значит? Наверное, здесь есть связь со словом «пуховый»? Или это примерно то же самое, что пушистый? Значит, пухологиня – это такая мягкая и пушистая женщина? Признаться, я немного удивлен: судя по рассказам Спайка о Рамоне, никакой пушистости там нет и в помине. Зато ершистости хоть отбавляй. Взять, к примеру, хотя бы тех бедняг, что с утра пытались поговорить с Рамоной о Библии – ведь она весьма грубо их отбрила. Что ж, возможно, люди в этом контексте понимают под словом «пушистый» что-то совершенно иное…

– Уинстон? – резко вырвал меня из раздумий Спайк.

– Э-э… да?

– У тебя такой рассеянный вид. Мы тебе наскучили?

– Вовсе нет. Просто я задумался о том, что Рамона, по-моему, недостаточно мягкая для пухологини. Ну, судя по тому, что я о ней знаю.

Глаза Спайка стали круглыми от удивления:

– Мягкая? Рамона? При чем тут это вообще?

– Ну, я имею я виду, пухолог – это же, наверное, кто-то мягкий и пушистый, правильно?

Спайк шумно втянул ноздрями воздух, завалился на землю и стал покатываться из стороны в сторону. Я никак не мог отделаться от ощущения, что потешается он надо мной.

– Коллега, я иногда просто удивляюсь: с какой стати ты постоянно выдаешь себя за эксперта по вопросам, связанным с двуногими? – фыркнул он наконец. – Ты же совершенно не шаришь!

Чупс, похоже, тоже очень развеселился:

– Уинстон, пухолог – это человек, который очень хорошо разбирается в других людях. По их словам и действиям он довольно точно определяет, что они на самом деле думают. Или что чувствуют в этот момент.

Святые сардины в масле! Надо же, как интересно!

– А почему он так называется? – поинтересовался я.

– Э-э-э, не знаю, – протянул Чупс. – Но все остальное правда: пухолог – это человек, который, в некотором смысле, может читать мысли.

– С ума сойти! – восхищенно воскликнул я. – И Рамона тоже так умеет?

Чупс со Спайком торжественно кивнули.

– Именно так. Собственно говоря, она это даже специально изучала. Пухологию, – пояснил Спайк с важной миной. – В университете. И поэтому у нее в кабинете висит такая большая бумажка. На ней написано, что Рамона умеет заглядывать людям в голову. Это ее диплом.

Ну ладно. Этим-то Уинстона Черчилля не удивишь. Будучи профессорским котом, я знаю, что звание профессора куда весомее, чем диплом, и наверняка у Вернера где-нибудь завалялась бумажка побольше Рамониной. Но вот история с заглядыванием в голову – это, конечно, неплохо. Хотел бы и я так уметь. Какие же славные были времена, когда мы с Кирой могли читать мысли друг друга! И, оказывается, люди могут такому научиться – класс!

Еще я, признаться, испытывал легкую зависть, потому что часть Рамониных способностей, очевидно, передалась и толстому Спайку. Ведь, что ни говори, он сразу понял, что Одетте неприятен наш разговор о мисках и людях, которые их наполняют. Если хорошенько подумать, я слишком мало знаю об Одетте. И это очень плохо – ведь она для меня самая лучшая кошка в мире, другим до нее далеко. Я пообещал себе в будущем присмотреться к Одетте повнимательнее. То есть еще более внимательно. Если это вообще возможно. Может, тогда получится узнать, что за проблема у нее с мисками. Или с людьми.

Прежде чем вернуться домой, я решил поискать Одетту. Вряд ли она успела убежать далеко. Почему-то мне казалось, что ей сейчас грустно. И хотя я не пухолог, сердце мне подсказывало, что так и есть.

В арке, ведущей на улицу, я на секундочку остановился и присел, чтобы оглядеться. Снег на дорожке чуть подтаял, когда я проделал в нем своей теплой пятой точкой небольшую лунку. Брр, как же мерзнет попа! Лето мне однозначно куда больше по душе, чем зима, а снег – это уж вообще ни в какие ворота не лезет. Совершенно не понимаю, с какой стати Кира и ее друзья, Том и Паули, так радуются, когда с неба падают первые снежинки. Наверное, люди просто не представляют себе, как мерзнут на снегу мои нежные бархатные лапки!

К сожалению, Одетты нигде не было видно – ни с правой, ни с левой стороны улицы. А значит, мне, бедолаге, придется пробираться по снегу. Но на что только не пойдет кот, когда его дама сердца в печали! Бесстрашно глядя в лицо смертельной опасности, я ступил на снег одной лапой. Мяааааау, это ужасно! Но ничего не поделаешь – придется потерпеть.

Через несколько метров мои лапы так онемели от холода, что я их уже совсем не чувствовал. На негнущихся конечностях я доковылял до переулка, за которым начинался следующий жилой квартал. Я знаю, что Одетта порой любит побродить по здешним задворкам, ведь постоянно торчать в нашем внутреннем дворике ей попросту скучно. Может быть, мне повезет?

Но нет, там не было и следа Одетты. Зато я наткнулся на кое-кого другого. Это был не кто иной, как Вернер! Он стоял, прислонившись к стене дома, и беседовал с человеком, лицо которого мне показалось знакомым. Я на секунду задумался. Точно! Этот мужчина поставлял блюда для нашего праздничного стола в выходные. Выходит, это тот самый Сандро! Любопытно! Я не раз слышал его имя, потому что, когда нам по каким-либо причинам не готовят Анна или бабушка, Вернер обычно покупает еду в его ресторанчике, а порой и перекусывает прямо там.

Сандро молчал, а Вернер, бурно жестикулируя, о чем-то ему рассказывал. Я пересек улицу и побежал в их сторону. Добравшись до места, я обнаружил, что они действительно стояли у входа в ресторан. Во всяком случае, когда дверь открылась и оттуда вышла клиентка, запахло просто восхитительно. Мяу, как вкусно! Я бы туда, пожалуй, заглянул!

– Ого, Уинстон, мой добрый приятель! – Заметив меня, Вернер на секунду перестал размахивать руками. – Что это ты тут делаешь? – спросил он, склонившись надо мной.

Я громко мяукнул и положил лапу ему на колено. На нее налипло немало комков снега, поэтому, возьми меня Вернер сейчас на руки, я, пожалуй, совсем не стал бы возражать. Считайте меня мимозой, но вся эта ваша затея с зимой мне совершенно не по нраву!

Очевидно, в моем взгляде читалась мольба, потому что Вернер и в самом деле подхватил меня на руки и выпрямился:

– Разрешите представить: Уинстон – Сандро. Сандро – Уинстон!

Невысокий, значительно ниже Вернера, темноволосый короткостриженый мужчина улыбнулся мне:

– Чао, гатто неро! Уинстон, я очень рад с тобой знакомиться.

Мяу! Гатто неро? Кажется, по-итальянски это значит «черный кот»? У этого Сандро, кстати, точно такой же акцент, как у чокнутого Франческо, кота, который как-то раз пытался подкатить к Одетте, прикинувшись итальянцем – просто чтобы придать себе загадочности. На самом деле Франческо звали Францем-Иосифом и родом он был из захолустного местечка под названием Веддельброк. Уж не мошенник ли, часом, и этот Сандро? С другой стороны, женщин, на которых можно было бы произвести впечатление этой уловкой, я поблизости не заметил.

Тут он очень церемонно протянул руку и пожал мне лапу:

– О, у иль гатто неро совсем колодные лапки! Это не корошо! Вернер, я думаю, кот кочет домой, тебе нужно идти.

Кочет домой? Если имеется в виду «хочет домой», то этот тип однозначно разбирается в кошках и, похоже, все-таки не мошенник.

– Да, скоро пойду. Вот только расскажу историю до конца. Потому что кошмарным пением этой мымры дело не закончилось. Дальше – больше, и это косвенно касается даже тебя!

Хм, уж не про Беату ли говорил Вернер?

– Итак, представь себе – на следующий день она звонит мне и заявляет, что Анна якобы пыталась ее отравить!

Да-да. Речь явно про Беату.

Брови Сандро поползли вверх:

– Понятно. А как это касается меня? Нон каписко!

– Ну, я же говорю – косвенно. В общем, у Роланда, у нее самой и у детей потом сильно разболелись животы. И ей втемяшилось в голову, будто Анна намеренно приготовила что-то такое, от чего им стало плохо. Что, разумеется, полный бред. Кроме того, Анна в тот день вообще не готовила, а всю еду для праздничного стола я заказывал у тебя.

Сандро ничего не ответил, но, находясь примерно на уровне его глаз, я заметил, что лицо его в тот момент заметно помрачнело. А вот от внимания Вернера это ускользнуло.

– А я считаю, – продолжал он, – что дети подхватили какую-то инфекцию в детском саду и заразили родителей. Хорошо хоть, нас это не затронуло.

Верно. Это и правда очень хорошо – такой боли в животе я никому не пожелаю! Отныне буду обходить Беатиных отпрысков далеко стороной.

Сандро все молчал, а нижняя половина лица у него теперь как-то странно скривилась. В какой-то момент мне даже показалось, что от всей этой истории с Беатой каким-то образом разболелся живот и у него. Очень странно! Чего бы я в тот момент ни отдал, чтобы на секундочку стать пухологом и заглянуть Сандро в голову!

Он поспешно отвернулся и сказал:

– Чао, Вернер! К сожалению, мне пора возвращаться к работе. Передай от меня привет Анне. И скорей носи иль гатто в квартиру!

Хлоп – и он уже скрылся в своем ресторанчике – так быстро, что Вернер даже не успел сказать «пока». Озадаченно проводив его взглядом, Вернер вздохнул, крепче прижал меня к себе и зашагал в сторону дома.

Мир во всем мире. И даже между Анной и Беатой

Не успел Вернер открыть дверь в квартиру, как я уже понял, что Анна и бабушка вернулись. Их голоса я узнаю всегда и всюду! Ура! Наконец-то больше никакой еды на вынос! В доме 106а по Хохаллее снова будут готовить как положено!

Я проскользнул в дверь вперед Вернера и побежал в сторону гостиной, откуда только что слышались женские голоса. Не говорил ли Вернер утром что-то там о гостинцах, которые Анна наверняка должна мне привезти? Привет, я тут! Где мои подарочки?

Но вместо того чтобы обрадоваться при виде благороднейшего и умнейшего кота в мире, бабушка и Анна меня, казалось, и вовсе не заметили. Представьте, они ссорились! Причем по-русски. Вообще для них обеих это родной язык, и, если им порой случается повздорить между собой, ругаются они всегда по-русски.

Мне, в общем-то, все равно, на каком именно языке происходит перебранка, ведь после нашего с Кирой обмена телами я прекрасно понимаю русский. Так что предмет спора мне удалось уловить довольно быстро: как ни странно, и тут не обошлось без ужасной Беаты! Но как же так? Ведь Анне и бабушке даже не пришлось выносить пытку ее певческим номером!

Я заинтересованно навострил уши и выяснил, что Беата оставила на нашем автоответчике злобное сообщение, в котором обозвала Анну «уборщицей», из-за чего та сильно распереживалась, что, в свою очередь, расстроило бабушку. Обе сошлись во мнении, что виноват Вернер. В чем именно – этого понять я никак не мог. Так в чем же все-таки проблема?

Как правило, Вернер и Анна понимают друг друга с полуслова. И это если не сказать больше. На самом деле они пара влюбленных. Нравились они друг другу всегда, но пару недель назад Вернер провернул просто блестящую операцию по спасению Анны из лап ее подлого дружка Вадима. Профессору даже пришлось подраться с этим негодяем, хотя вообще-то выяснять отношения на кулаках совсем не в его духе. После этого Анна не просто его поблагодарила, но и назвала героем. Ну а потом Вернер взял да и ПОЦЕЛОВАЛ ее! В губы! Я сначала даже глазам не поверил – ведь обычно мой Вернер очень сдержанный.

Но, решившись на поцелуй однажды, Вернер с тех пор то и дело целуется. Разумеется, целует он не всех подряд, а только Анну. А уж это, насколько мне позволяют заключить мои скромные познания о человеческой любви, неоспоримый признак того, что теперь они пара. Накопилось и множество других свидетельств. Например, они ходят гулять вдвоем – и даже бабушку с собой не берут! Кроме того, Вернер иногда называет Анну ласточкой. Благодаря телевизору мне известно: когда люди друг другу нравятся, они дают объектам своей симпатии имена всяких зверушек. Для этих целей хорошо подходит как раз эта самая «ласточка», а еще «мышонок» или «зайчик». (А вот когда любви приходит конец, в ход обычно идут звери покрупнее. Тут уже можно услышать, например, «осел» или «корова».) Да и голос Анны, когда она говорит с Вернером, теперь просто тает от теплоты и нежности. Звучит это очень-очень ласково – ах, как бы я хотел, чтобы и Одетта так со мной ворковала!

– Вернер, мы дома! – громко сказала Анна в сторону коридора – на этот раз по-немецки. Видимо, несмотря на ссору с бабушкой, она все же заметила стоящего там Вернера. – Не подойдешь на минуточку? – спросила она еще громче, и на этот раз в ее голосе прозвучала угроза. Во всяком случае, только что упомянутых мной теплоты и нежности там не было и в помине. Вернер просунул голову в дверь гостиной.

– Привет, ласточка моя, привет, фрау Коваленко. Как хорошо, что вы вернулись! Мы по вам скучали, – произнес он нежным голосом. Или лучше сказать – заискивающим? Кажется, мой профессор, учуял напряжение, царящее в гостиной, и робко добавил: – Все в порядке, ласточка моя?

– Ничего не в порядке, Вернер, вообще ничего не в порядке! – Драматичное закатывание глаз. Мяу, тут даже мне, самому смелому коту в мире, стало страшновато!

– Но что же… В чем же дело, ласточка моя? С Ольгой и ребенком что-то не так?

Ольга – это сестра Анны, которая живет в Кельне. Недавно у нее появился первый ребенок, и Анна с бабушкой ездили ее навестить. Должно быть, младенец – это нечто весьма занимательное. Интересно, Ольга тоже принесла его из детского сада? Может быть, дома она обнаружила, что в детском саду его недостаточно хорошо поливали? Но при чем тут тогда Беата и Вернер?

Анна все еще казалась очень сердитой. Да и бабушка, в общем-то, тоже. На всякий случай я забрался под диван. Отсюда все хорошо слышно, а если сейчас полетят клочки по закоулочкам, то я хотя бы буду в безопасности.

– Нет, Вернер, с Ольгой и ребенком все в порядке. А вот со мной нет. Я приезжаю домой, а твоя невестка на автоответчике обзывает меня уборщицей, которая нагло пользуется твоей добротой!

Теперь настала очередь Вернера закатить глаза:

– Ну Анна! Ты же знаешь Беату! Не стоит обращать внимания на ее слова. Сегодня утром я уже все ей объяснил, но она невероятно навязчивый человек и все никак не успокоится.

Мяу! Навязчивый – как по мне, это еще мягко сказано! Супердоставучий – вот это будет точнее!

– Вернер, но дело вовсе не в Беате!

– Нет? – удивился профессор.

– Нет. Дело в том, что никто в твоей семье до сих пор не знает, что мы вместе! Иначе Беата вряд ли стала бы называть меня уборщицей и относилась бы ко мне с большим уважением!

Э-э-э, о чем это она? Признаюсь, я не совсем понимал, что Анна имеет в виду. Почему ей так важно, чтобы доставучая Беата знала, что они с Вернером пара? По-моему, чем меньше Беата о ком-то знает, тем лучше! Но по взгляду Вернера я заметил, что он-то как раз понял, что Анна имела в виду. Он сразу стал похож на человека, осознающего свою вину.

– Ну… я… Просто я еще как-то не успел, э-э-э…

Что за жалкий лепет! На Вернера это совсем не похоже! Что-то тут не так!

– Я не верю тебе! – перебила его Анна. – Знаешь, что я об этом думаю?

Вот это очень интересно! Ведь я, в отличие от Спайка, живу не с пухологом, а с профессором физики. Чтобы узнать, о чем люди думают, чаще всего мне приходится ждать, пока они сами об этом скажут.

– Э-э… нет… И что же?

– Я думаю, ты меня стесняешься, потому что я всего-навсего экономка.

Вернер широко распахнул глаза и стал хватать ртом воздух. Кажется, Анна ошиблась в своем подозрении.

– Ласточка моя, что ты! И как тебе только в голову такое пришло?!

Вместо ответа Анна судорожно сглотнула, и я заметил, как в ее глазах появился какой-то подозрительный влажный блеск. Уж не слезы ли это? Святые сардины в масле! Насколько мне известно, взрослые люди плачут крайне редко. Значит, положение серьезное!

Тут в разговор вмешалась бабушка.

– Не хватало еще моей дочеррри выслушивать гадости от этой женщины! – недовольно произнесла она с грозным раскатистым «р». – Вернер Хагедорн, Анна крррасивая и очень умная! Настоящая коррролева! Будьте любезны так с ней не обррращаться!

Мяу! Бабушка прямо-таки вошла в раж! Я осторожно выглянул из-под моего наблюдательного поста, чтобы проверить, не пошла ли у нее еще пена изо рта. Но, к счастью, до этого пока не дошло. Впрочем, Вернер стоял с таким видом, словно ему только что дали пощечину.

– Но госпожа Коваленко! Я совершенно шокирован – Беата оскорбила Анну?! Разумеется, это совершенно недопустимо! Да что же она такого сказала?

– О, пожалуйста, можешь сам послушать! – Анна схватила со стола телефон и протянула ему.

Вернер нажал кнопку, и мы все услышали сообщение, оставленное Беатой на автоответчике:

– Вернер, это снова Беата! Знаешь, это уже ни в какие ворота не лезет: бросать трубку только потому, что я критикую твою уборщицу. Правда глаза колет, так получается? Ну ладно, допустим, эта женщина нас не травила – но уборщица из нее все равно никудышная! На всех подоконниках пыль. Я в воскресенье сама проверила! Мой тебе совет: выстави эту даму за дверь и найди новую помощницу по хозяйству!

Вернер просто задохнулся от возмущения. Было слышно, как он судорожно задышал, да я и сам не мог больше отсиживаться под диваном. Какая неслыханная дерзость!

– Ласточка моя! Это ужасно! Я сейчас же позвоню Беате и все ей выскажу!

Анна покачала головой:

– Нет, не нужно. Меня огорчает не наглость этой женщины. Меня огорчает, что она явно понятия не имеет, что мы с тобой пара. Иначе она не позволила бы себе таких слов. Выходит, ты никому о нас не рассказал. Вот это меня и расстраивает.

Вернер смущенно уставился в пол, потом поднял голову и предпринял попытку объясниться:

– Но, милая, я никогда не рассказываю Беате о чем-то личном. Зачем мне это? Она известная сплетница, и я ее недолюбливаю. С чего бы вдруг я стал с ней разговаривать о тебе?

Глаза Анны вновь засверкали. Но на этот раз в них были не слезы, а скорее… вне всяких сомнений: это был гнев.

– Вернер, речь не об этом. Ты вообще никому в семье не рассказал, что у нас отношения. Даже матери и брату. Иначе Беата была бы в курсе. И я знаю почему. Ты просто не хочешь, чтобы я стала частью твоей семьи. Вот почему!

Конечно, я не очень-то разбираюсь во всех этих человеческих-семейных-любовных делах, но вынужден признать, аргументы Анны не оставили меня равнодушным. Не знаю как остальным, но мне, коту, они показались вполне убедительными. Взглянув на бабушку, я понял, что она такого же мнения. Вернер закатил глаза и вздохнул так тяжело, как будто ему на шею повесили мельничный жернов:

– Ну как только тебе в голову приходит такой вздор?! Я совершенно не против представить тебя своей семье в качестве спутницы жизни.

Но Анна не дала сбить себя с толку:

– Докажи это!

– Как же я должен это доказать?

– Понятия не имею. Придумай что-нибудь.

– Ласточка моя, мое сердце принадлежит тебе одной. Но тебе придется поверить мне на слово – никаких доказательств тут быть не может!

Хм, в этом что-то есть. Даже у такого невероятно умного кота, как я, не нашлось на этот случай готового решения. Ведь среди нас нет читающих мысли пухологов. И только у бабушки вид почему-то вдруг стал очень довольный:

– Ой, Анна, я, кажется, знаю, как прррофессор может доказать свои чувства к тебе!

Вернер и Анна посмотрели на нее с удивлением – что бабушка, очевидно не без удовольствия, про себя отметила и специально выдержала торжественную паузу, прежде чем продолжить. Потом она милостиво кивнула и изложила свой план:

– Господин прррофессор, на носу сочельник и Рррождество. Здесь, в Германии, это большой семейный пррраздник. У меня есть немецкие корни, поэтому я знаю об этом.

Вернер кивнул:

– Да, вы правы. Большинство немцев проводят сочельник с семьей. Впрочем, в последние годы я старался этого избегать – не очень-то люблю праздновать Рождество.

– Да-да, так я и думала, – окинула его взглядом бабушка. – Но в этом году вы поступите иначе. В этом году вы позовете всю семью к себе в гости. И мы отпррразднуем все вместе: вы, Анна, Киррра, я, ваши мама, сестррра, брррат и ужасная Беата с детьми. И, может, еще семья Ольги. Отметим вместе Рррождество – и станем настоящей семьей! Все!

Что?! Надеюсь, она предлагает это не всерьез! Сюда еще раз нагрянет вся банда целиком? Будь я собакой, я бы в тот момент завыл. А так мне оставалось лишь жалобно мяукнуть себе под нос. Взглянув на Вернера, я понял, что от этой мысли он был далеко не в восторге – в отличие от Анны, которая хлопала в ладоши, сияя улыбкой. Кажется, ей действительно понравилась идея посиделок с дурацкой Беатой под рождественской елкой. Вернер набрал в грудь воздуха и откашлялся. Сказать энергичной бабушке, что ее предложение никуда не годится, – для такого, разумеется, нужно собраться с духом!

– Госпожа Коваленко, какая замечательная идея! Именно так мы и поступим, да, ласточка моя?

Анна ничего на это не ответила – вместо этого она бросилась Вернеру на шею и поцеловала его.

Объявление, хороший план и китайский император

Я с любопытством заглянул Кире через плечо и попытался разобрать, что она там рисовала маркером на листе бумаги. Она сидела передо мной на полу, а я для лучшего обзора удобно расположился на ее кровати, откуда мне все было прекрасно видно.

Внимание!!!

Присматривайте за домашними животными!

До этого момента все мои члены сковывала ужасная слабость, потому что бабушка явно перестаралась с обедом и я переел гусиной печенки. Но тут меня словно током ударило, несмотря на сытую истому. Да это же ведь о кошконенавистнике! О том самом ужасном мучителе животных, о котором Кира рассказывала мне пару дней назад! Я подвинулся к самому краю кровати и навис прямо над Кириным плечом, которое как раз оказалось вровень со мной. Отлично! Так все видно куда лучше.

– Ай, Уинстон, ты мешаешь мне писать, – с этими словами она отодвинула меня подальше от края матраса. – Навис тут со своими усами, у меня аж мурашки по коже побежали.

Мурашки? Какие еще мурашки? У нас в квартире завелись муравьи? Я посмотрел на нее с удивлением.

Кира засмеялась:

– Да это просто такое выражение, Уинстон, это значит, что кому-то щекотно. Человеческая поговорка такая, понимаешь?

Вот оно что. Так бы сразу и сказала! Теперь-то понятно – в подтверждение я мурлыкнул. Отогнать себя я, впрочем, все-таки не позволил – слишком уж захватывающей казалась мне вся эта история!

Кира вздохнула и снова повернулась к листу бумаги.

Дорогие любители кошек и собак!

Жизнь ваших домашних питомцев в опасности!

У нас в округе завелся злоумышленник.

Он раскладывает отравленную приманку: кусочки ливерной колбасы, сардины в масле и прочие лакомства, на первый взгляд очень вкусные. Но съевшие их звери тяжело заболевают и даже могут умереть!

Поэтому не позволяйте своим животным ничего подбирать на улице!!!

Мяаааааууууу! Тут меня даже холодный пот прошиб! Перед моим мысленным взором предстал Спайк, который корчился в судорогах, проглотив какую-нибудь особенно аппетитную сардину с обочины дороги. Нет, успокоил я себя, Спайк уже предупрежден, а значит, в безопасности. Но Кира совершенно права насчет объявления – чтобы предотвратить беду, нужно и людей поставить в известность. Правда, еще вопрос, сколько двуногих увидят и прочитают его. Беспокойно размахивая хвостом, я задумался о том, где лучше повесить этот листок.

– Уинстон, с тобой все в порядке? – Кира внимательно оглядела меня и погладила по спине. – Ты выглядишь таким напряженным. Живот все еще болит? Или тебя так сильно беспокоит эта ситуация?

Я громко мяукнул.

– Да, очень хорошо тебя понимаю, – кивнула мне подруга. – У меня тоже просто в голове не укладывается, как человек может творить такие ужасные вещи. Сейчас я допишу объявление, мы его размножим на принтере, а потом вместе с Томом и Паули расклеим по всему кварталу. Думаю, это должно помочь!

Ах, так вот как Кира собирается поступить! И правда отличный план! Разумеется, это куда действеннее, чем разговаривать с каждым человеком по отдельности. Я же задумался, как мне оповестить побольше кошек. Конечно, предупредить всех моих друзей во дворе было уже неплохо – но что такое трое, если на одной только Хохаллее живет, наверное, не меньше сотни кошек. А то и больше!

Вариант с расклеиванием объявлений мне, само собой, не подойдет, потому что, во-первых, у меня лапы – как ими приклеить листовку на дерево или фонарь, я даже не представляю, а во-вторых, я единственный кот во всей округе, умеющий читать. А значит, если я хочу войти в историю Хохаллее как герой, нужно придумать что-то другое. Только вот что?

Раздался звонок, и Кира выскочила из комнаты, чтобы открыть входную дверь. Вскоре послышались знакомые голоса Паули и Тома. Это лучшие друзья Киры – и в школе, и в обычной жизни тоже. И хоть они совершенно разные – Том весь такой спокойный и задумчивый, а Паули кипучая и слегка взбалмошная, – но вместе они отличная команда. Ну, по крайней мере, мне так кажется. Кире с ними по-настоящему повезло – ведь, если честно, среди детей попадаются и совершенно отвратительные (если мне, четвероногому, позволительно так говорить). А в классе, где учится Кира, процент вредин, по-моему, вообще значительно выше среднего – в этом мне однажды довелось убедиться лично.

Паули вошла в комнату и присела рядом со мной на кровать:

– Ну что, шеф? Ты снова в порядке?

Вот это приветствие так приветствие! Конечно, я бы не отказался и от «великого мастера», но и «шеф» – уже шаг в правильном направлении. Я перевернулся на спину, замурчал и стал ждать, что Паули почешет мне живот. Но вместо этого она взъерошила свои и без того торчащие в диком беспорядке черные-пречерные волосы, схватила все еще лежащий на полу листок и опять прилегла рядом со мной – чтобы тут же вновь подскочить, когда в комнату вошли Том с Кирой. От людей вечно столько суеты!

– Кира, ты же упустила много важного! – воскликнула Паули, потрясая листком. – Например, нужно указать номер полиции – для заметивших что-то подозрительное! Или даже лучше наш номер, потому что на полицию полагаться нельзя – они слишком заняты поимкой грабителей, взломщиков и так далее. Кошконенавистники их вряд ли заинтересуют! Придется нам взяться за дело самим!

Том задумался и поправил очки на носу:

– Не знаю. Распространение отравленной приманки – признак состава преступления по статье «Жестокое обращение с животными». В этом случае полиция обязана что-то предпринять.

Паули усмехнулась:

– О боже, ты сейчас говоришь почти как мой отец!

Отец? Я навострил уши. Раньше я всегда думал, что у Паули вообще нет отца. Ну то есть мне было ясно, что у каждого человеческого ребенка – если его все-таки не приносят в виде рассады из специального садоводства – есть отец. Но некоторые отцы потом каким-то образом исчезают. И вот у Паули как раз такой. По крайней мере, так я предполагал. Но, видимо, ошибался. В голове у Тома в этот момент, похоже, пронеслись похожие мысли, потому что он наморщил нос и переспросил:

– Твой отец?

Паули кивнула:

– Ну да. Мой отец адвокат. Мы почти не видимся, он живет в Гейдельберге. Но когда я приезжаю его навестить, он обычно несет подобную пургу. Типичная адвокатская болтовня. Иногда мне кажется, что он хочет как лучше, пытается объяснить мне, как устроен мир, а по-другому не умеет. Мама говорит, он всегда был таким. Удивительно, как ей тогда вообще удалось в него влюбиться, – пожала плечами Паули. – Впрочем, это к делу не относится. Я все же стою на своем: если мы хотим спасти животных нашего квартала, не стоит полагаться только на полицию. Потому что предупредить – это хорошо. А поймать – лучше. Поймать кошконенавистника, я имею в виду.

Кира наморщила лоб:

– Это, конечно, верно. Лучше было бы поймать кошконенавистника. Ведь предупредить всех и каждого у нас все равно не выйдет. Столько объявлений нам не развесить.

– Вот именно! – воскликнула Паули. – И поэтому в объявлении нужно указать телефонный номер, по которому человек, заметивший что-то подозрительное, сможет связаться с нами напрямую. К нам будет стекаться вся информация, потом мы на ее основании составим портрет преступника, выследим этого типа – и хоп: сцапаем его! Хао, индеец все сказал, – тут Паули скрестила руки на груди и склонилась к Тому.

Хао? Индеец? К чему это Паули? Но, похоже, никого, кроме меня, эта фраза не удивила – Том и Кира лишь понимающе улыбнулись.

– Сцапаем его? Вот так просто? – с насмешкой спросил Том.

Паули кивнула:

– Ну конечно. В конце концов, это же не первое наше дело! Мы ведь уже настоящие профи!

Вот именно! Мы профи! И Кира с Паули и Томом, и мы с Одеттой, Спайком и Чупсом. Нам уже удалось положить конец грязным делишкам сигаретного контрабандиста, привлечь к ответственности похитителя детей и задержать опасную банду грабителей сейфов. И все это практически без помощи взрослых. Подростки и кошки! Это ли не доказательство тому, что лучшей команды просто быть не может! Ну ладно, пожалуй, пару раз мы попадали в щекотливое положение, когда были рады появлению полиции, – но вообще мы и там сами бы справились. Ну, я так думаю. Хотя однажды спасать нас пришлось самой бабушке.

– Ну ладно, значит, допишу насчет «чего-то подозрительного» и укажу свой номер, – сказала Кира, снимая колпачок с маркера.

– Нет, так не пойдет, – покачал головой Том. – Мне, конечно, нравится время от времени быть детективом, но сообщать твой номер всей округе – вряд ли это хорошая мысль. Тебе ведь станут звонить всякие сумасшедшие.

– Хм, пожалуй, ты прав, – согласилась с ним Паули.

Кира вздохнула:

– Ну так что? Писать номер или нет?

– Нет! – помотала головой Паули. – И все же я уверена: если мы хотим спасти животных, нужно браться за расследование самим… Только представьте себе – ведь это могло коснуться и Уинстона!

Я потянулся и кивнул детям. Вот-вот! Даже представить страшно! Вам действительно нужно взяться за дело – и как можно скорее! Эх, знать бы еще, как вам помочь!

– А как насчет одноразового мобильника? – предложил в этот момент Том. – Можно раздобыть такой специально для этой операции. Мне кажется, он не так уж дорого стоит. А когда поймаем кошконенавистника, просто перестанем им пользоваться.

– Здорово придумал, Том! – восторженно похвалила его Паули.

Я же, напротив, растерялся, потому что снова не понял, о чем говорили дети, и, естественно, не мог переспросить. Что такое мобильник, мне, конечно, известно, но, черт подери мою когтеточку, что значит «одноразовый»? Его что, выкидывают после одного звонка?

– Простите, конечно, за такой вопрос – но что такое одноразовый мобильник? И где его берут? – спросила Кира, и в этот момент я полюбил ее еще больше – хотя и раньше любил всем сердцем. Ведь моя Кира понимает меня без слов.

– Одноразовый – значит предоплаченный, то есть, чтобы им пользоваться, нужно внести авансовый платеж, – пояснила Паули. – Например, вносишь десять евро – и можешь звонить до тех пор, пока не истратишь всю сумму. Никакого банковского счета указывать не нужно и договор на два года заключать тоже – и вообще никаких сложностей. Просто покупаешь, вносишь деньги – и готово. А если перестанешь им пользоваться, то и платить больше не придется. Мне кажется, такие мобильники покупают на заправках. Или в салонах мобильной связи. На Эппендорферштрассе есть один, там они точно продаются.

Мяу, это что же – без денег мобильник не работает? Ну и дела! А как их туда вносят? Каким-то образом запихивают внутрь? Я задумался, доводилось ли мне наблюдать, как Вернер или Анна просовывают купюры в свои сотовые трубки, но ничего подобного так и не припомнил.

Честно говоря, я до сих пор не до конца понимаю, в чем именно заключается смысл денег. Точно известно лишь одно: для людей они крайне важны. Я решил, что за этой историей с мобильным телефоном нужно внимательно проследить. Наверняка что-то для себя уясню и поумнею!

– К тому же самые дешевые мобильники стоят примерно тридцать евро или около того, – добавил Том. – То есть по десятке с носа. Это, конечно, не айфон, но для наших целей сгодится.

Ай-фон? Это в смысле айс-крим? Мороженое то есть? Тут я почувствовал, что снова проголодался. С удовольствием сейчас что-нибудь бы съел – но только не этот белый холодный десерт, а, например, сардину в масле. Хороший знак – похоже, мой желудок снова в полном порядке!

– Отлично, – деловито кивнула Кира. – Тогда нужно поскорее раздобыть эту штуку, чтобы мы наконец-то смогли указать телефонный номер и доделать объявление. У меня даже есть тридцать евро в копилке, возьмем их, а вы свою долю отдадите потом. – Она хлопнула в ладоши: – Ну же, вперед!

Кира вытряхнула содержимое красной свиньи-копилки, стоявшей у нее на полке над письменным столом, потом схватила свою сумку на длинном ремне, перекинула ее через плечо – и вот уже друзья выбежали из комнаты и направились в сторону входной двери.

Эй, подождите меня! Я нырнул вслед за ними и едва успел проскользнуть в щелку перед тем, как дверь снова захлопнулась.

Несмотря на заснеженные улицы, ребята сели на велосипеды, а я устроился в багажной корзинке. Всего пять минут спустя мы стояли в магазине, где продавались мобильные телефоны, – тут наш план еще работал. А вот дальше все, к сожалению, пошло наперекосяк.

Когда Том объяснил продавцу телефонов, что именно нам требуется, тот мягко улыбнулся и спросил:

– А лет вам сколько, молодой человек?

– Э-э-э, тринадцать. Но при чем тут это?

– Что ж, тогда сожалею. Для покупки даже предоплаченного телефона нужно, чтобы свою подпись поставил совершеннолетний человек.

Мяу, ничегошеньки не понимаю! Совершенно летний человек – это какой? И значит ли это, что люди бывают еще и совершенно зимними?

– Это я! – заявила Паули. – Я совершеннолетняя! Давайте тогда я и куплю телефон!

Продавец добродушно кивнул:

– Да, разумеется. Тогда я китайский император.

С ума сойти! Вот этот человек – китайский император?! И Его Величество работает в салоне сотовой связи на Эппендорфер-штрассе – какое совпадение!

Правило номер один: никогда не спорь с бабушкой!

Бабушкина прическа – черные волосы, уложенные в башню-пучок, – смотрелась сегодня как-то особенно импозантно, а выражение ее лица внушало нечто среднее между страхом и уважением. Как бы то ни было, когда она устремилась к прилавку, продавец телефонов из осторожности немного отступил назад. Вероятно, хотел убедиться, что императорская стража, притаившаяся где-то в недрах салона мобильной связи, начеку и готова в случае необходимости освободить его из лап пожилой женщины из России.

– Добрый день, э-э… чем… я могу вам помочь? – голос его звучал неуверенно и был напрочь лишен какого бы то ни было величия.

– Здррравствуйте! – сдержанно поздоровалась с ним бабушка по-немецки. – Почему вы не хотите пррродать детям мобильник? Денег у нас достаточно.

– Да, но – как я уже объяснял ребятам – для покупки даже предоплаченных телефонов требуется номер банковского счета и подпись взрослого. При этом заключается что-то вроде договора.

– Договор? – Бабушка вскинула брови и стала казаться еще строже. – Я видела рррекламу. Там сказали, договор не нужен и ничего платить не надо!

– Ничего платить не надо? – удивился продавец.

Кира откашлялась:

– Моя бабушка имеет в виду ежемесячные платежи по тарифу. Она слышала, что никакого договора вообще заключать не нужно, потому что вся сумма вносится авансом.

Бабушка хмуро кивнула, продавец отступил еще на шаг. Дворцовая стража по-прежнему таилась в укрытии.

– Э, да, ежемесячных платежей по тарифу там действительно нет, но совсем без договора все же не обойтись, потому что…

– Обманщик! – принялась ругаться бабушка, размахивая рукой перед его носом. – Вы обманщик! В рррекламе сказали: никакого договоррра – а теперь подавай вам договор! Какая наглость!

Продавец беспомощно поднял руки:

– Фрау, успокойтесь! Вы ведете себя так, словно это вопрос жизни и смерти!

– Да, – на секунду перешла на русский бабушка. – Это важно. Жизненно важно! – заключила она снова по-немецки.

Чтобы подчеркнуть всю серьезность положения, я немного разбежался, запрыгнул на прилавок и тоже принялся ругаться, шипя что было мочи.

– Ой! – китайский император отскочил и испуганно уставился на меня. – Немедленно уберите эту тварь с прилавка! Сейчас же!

Эй-эй – они там что, котиков не любят в этом своем Китае?!

Я выругался еще раз, постаравшись мяукнуть как можно громче. У этого типа, похоже, нет никакой дворцовой стражи, так что ему меня не запугать! А сердитым взглядом, которым он меня только что наградил, от Уинстона не отделаешься!

Он вздохнул:

– Послушайте, фрау, если вам действительно так нужен этот мобильник, давайте все же заключим договор. Вы сможете тут же забрать телефон и немедленно начать звонить.

Бабушка кивнула:

– Ладно, давайте. Где договор? Я подпишу!

Продавец порылся под прилавком, достал какую-то бумагу и стал что-то на ней царапать.

– Я предполагаю, вы хотите ту же модель, которой недавно интересовались молодые люди?

Вместо бабушки ответила Паули:

– Да, именно. Olympic 3000 за двадцать семь евро.

– Хорошо. Тогда мне еще понадобится ваше удостоверение личности, фрау… э-э…

– …Коваленко, – твердо закончила бабушка. – У меня есть паспорт. Вот, пожалуйста!

Она положила на прилавок небольшую книжечку с огромным блестящим двуглавым орлом на обложке, и продавец-император заинтересованно на нее вытаращился:

– Ах вот оно что! Раз вы иностранка, мне потребуется свидетельство о регистрации, чтобы заполнить формуляр.

Бабушка сделала глубокий вздох:

– Свидетельство?

– Ну, это такая бумажка, ее выдает адресный стол, там написано, где вы живете.

Бабушка снова вскинула брови:

– Я живу в Омске. В Омской области, в Сибиррри. В Ррроссии. Здесь я помогаю дочеррри Анне. Но вообще я живу в Омске.

По выражению лица продавца было понятно: не такой ответ он ожидал услышать.

– Н-да, что ж, с этим проблема. В таком случае я не смогу продать вам телефон, потому что…

БАМЦ! Бабушка хлопнула ладонью по столу:

– Ну все, с меня хватит! Сначала говорррите – все пррросто и без договоррра. Потом говорррите детям, что они должны быть взрррослыми. Потом тррребуете паспорт. А теперь какую-то бумажку из какого-то стола?! Что вы себе позволяете?! А в это вррремя гибнут кошки – и все из-за вас! Так что без телефона я отсюда не уйду. С места не сдвинусь!

Бабушка разве что только ногой не топнула. Продавцу телефонов было явно нехорошо. Он потел и суетливо теребил свой уродливый галстук. Я, конечно, кот и не так уж много в этом понимаю, но думаю, что одной из причин его плохого самочувствия был пиджак минимум на размер меньше нужного, в котором он наверняка чувствовал себя как сардина в консервной банке. Другими словами, что-то я начал сомневаться, действительно ли этот человек, совершенно лишенный чувства стиля, китайский император. Скорее всего, наврал. Как до этого насчет предоплаченных телефонов.

– Мы тоже отсюда без телефона не уйде м! – вмешалась Паули и уселась прямо на пол у прилавка.

– Именно так! – хором подтвердили Том и Кира и сели рядом с Паули.

А потом – тут я просто глазам своим не поверил – рядом с ребятами, тяжело вздохнув, уселась и бабушка! Это, признаться, далось ей не так уж легко, потому что на ней было очень элегантное, очень длинное и очень узкое платье и туфли на высоких каблуках. Не самая подходящая одежда для гимнастических упражнений в салоне мобильной связи – но каким-то образом ей все же удалось опуститься на пол, сохранив даже некоторое достоинство. Святые сардины в масле, да нашей бабушке сам черт не брат!

Продавец вышел из-за прилавка. К этому моменту его лоб уже был покрыт сотней мелких капелек пота.

– Ну послушайте, нельзя вот так вот сесть тут и сидеть! Так не пойдет!

Бабушка даже взглядом его не удостоила.

– Эй, я… э-э-э… полицию сейчас вызову!

– Вызывайте. А я скажу, что вы обманщик и не хотите пррродать мне телефон, потому что я не немка. Вы хотите меня оскорбить!

– Что-что?! – Продавец стал судорожно хватать ртом воздух. – Но это же неправда! Я ничего не имею против иностранцев, я ведь не сам придумал эти условия. Я обязан требовать свидетельство о регистрации, иначе у меня будут проблемы с начальством.

Тут Паули захихикала:

– Вон оно что! Зато теперь у вас вместо проблем с начальством будут проблемы с прессой! Моя мама журналистка, я ей расскажу, что у вас тут за контора! А она напишет про вас статью в свою газету – и вот тут-то начнется ад, гарантирую!

Клянусь своим лотком – это был выстрел на поражение!

Мне уже стало жаль этого человека! Даже не знаю, хорошо ли пускать в ход угрозы. Ведь, в конце концов, он и правда ничего такого не имел в виду – просто боялся начальника. Кажется, Том и Кира почувствовали то же самое. Они переглянулись, и Кира предложила:

– Так, а теперь давайте поговорим серьезно. Мы совершенно не хотим затевать скандал. Но нам срочно нужен мобильный телефон, чтобы остановить мучителя животных. Мы за все заплатим авансом, и у вас точно не будет из-за нас проблем. Пожалуйста, помогите нам!

Кира сказала последние слова с очень грустным видом. Я быстро спрыгнул с прилавка, смирно уселся рядом с ней и тоже изобразил самый грустный и пронзительный взгляд, на какой только способен. Подействует ли?

Продавец тяжело вздохнул:

– Ну хорошо. Тогда я сейчас просто впишу сюда адрес, по которому вы проживаете в Гамбурге, вы подпишете договор, девчонки отдадут мне деньги, я отдам вам телефон – и надеюсь, в ближайшее время больше вас не увижу!

Мяу-мяу! Подействовало! Мы заполучили телефон! Клянусь своей любимой когтеточкой – уж теперь-то мы тебя прижмем, гадкий кошконенавистник!

Ужасная, просто ужасная история!

Едва мы, очень довольные, успели въехать на велосипедах обратно на нашу улицу, как я тут же увидел ее – Одетту!

Не мешкая ни секунды, я выскочил из багажной корзинки и поспешил ей навстречу и, то и дело поскальзываясь, еле затормозил прямо перед самым ее носом.

Кира испуганно обернулась:

– Уинстон! Ты с ума сошел?! Нельзя же вот так на полном ходу спрыгивать с велосипеда!

Том рассмеялся:

– Да ну, не будь к нему так строга! По-моему, для этого поступка в духе камикадзе есть веская причина. Смотри, вон там красивая белая кошка, та самая, которая ему так нравится.

Бинго, приятель, ты все правильно понял! И поэтому сейчас я вынужден откланяться. Что бы вы там ни собирались нарисовать на своих объявлениях и где бы ни планировали их расклеивать, вам придется заняться этим без меня. Потому что мне нужно разобраться кое с чем поважнее!

Одетта, впрочем, словно бы и не заметила, что я только что чуть не сбил ее с лап. Она вела себя так, словно в упор меня не видела, хотя это было решительно невозможно. Мы стояли так близко друг от друга, что даже соприкасались наши усы. Тем не менее взгляд ее был устремлен мимо – куда-то поверх моего правого уха.

– Одетта, – промурлыкал я ей, – где же ты была? Я везде тебя искал!

Она повернула ко мне голову и смерила взглядом – ну хоть что-то.

– А тебе какое дело? С каких это пор вместо содержимого собственной миски тебя интересуют другие кошки?

Ого! Это просто подло! Я на секунду задумался, что бы сказал об этом пухолог. Возможно, он пришел бы к заключению, что Одетта еще слишком сильно обижена на кого-то из людей, а вовсе не на меня – Уинстона, ее самого верного друга и преданного поклонника. Поэтому я решил не обижаться и не принимать ее слова на свой счет.

– Ладно, ты права, я действительно часто думаю о еде. Но есть кое-что, о чем я думаю гораздо чаще. И это… – тут я специально выдержал короткую паузу для большего эффекта, – …однозначно ты, Одетта! Ты для меня самое важное. И если я чувствую, что тебе нехорошо, то и мне плохо!

Одетта задумалась. Не прилетят ли мне сейчас еще какие-нибудь обидные слова?

– Это очень мило с твоей стороны, Уинстон, – сказала она в конце концов. – Мне жаль, что я так на тебя напустилась, но у меня свой опыт общения с двуногими, и он не весь положительный. Когда вы болтаете при мне о том, как все такие из себя чудесные люди наполняют ваши миски вкуснейшими штуками, то я… меня… меня это просто бесит!

Мяу! И вау! И еще раз ВАУ! А ведь Спайк не ошибся в своих подозрениях! И почему я вечно его недооцениваю? Может быть, потому, что этот толстячок выглядит слишком уж простоватым?

– А какой у тебя был опыт? – я решил не отставать с расспросами.

– Поверь мне, Уинстон, вряд ли ты захочешь об этом знать!

– А вот и захочу! – настаивал я, потому что так оно и было.

Разве сможет Одетта когда-нибудь по-настоящему мне доверять, если я не буду знать о ней таких важных вещей?

Одетта вздохнула:

– Ну хорошо, я все тебе расскажу. Но не здесь, не на улице. Эта история довольно долгая, а я замерзла. Как ты смотришь на то, чтобы пойти на тот пятачок у прачечной?

Я на секунду задумался. Мне, конечно, тоже холодно – но если возле окон прачечной уже торчат Чупс со Спайком, вряд ли гордая Одетта станет при них изливать мне душу. Нет уж, чтобы у нас была возможность поговорить по кошачьим душам, нужно идти в какое-нибудь другое место.

– У меня есть идея получше, – поразмыслив, предложил я. – А давай пойдем в квартиру Вернера? Там очень тепло и уютно, и мы сможем найти уголок, где нам никто не помешает.

Одетта замешкалась. Пару раз она уже бывала у нас в квартире, и, по-моему, моя человеческая семья ей нравилась – во всяком случае, и Анна, и бабушка уже не раз кормили ее по-царски. Немного посидеть на моем любимом диване – какие тут могут быть минусы?

– Ну пойдем, Одетта! Мои люди не кусаются – ты ведь знаешь!

– Уговорил, я поднимусь с тобой в квартиру.

Вскоре мы уютно устроились на моем любимом диване, где никто не мог нарушить наш покой: Вернер снова уехал в университет, Анна ушла в магазин за покупками, а бабушка с ребятами отправились в ближайший копировальный салон, чтобы размножить объявление. Так как в подъездной и квартирной дверях появились небольшие кошачьи дверцы, заходить и выходить я теперь мог без помощи людей, когда мне вздумается.

В окно гостиной заглянуло зимнее солнце, его лучи окутали лежащую прямо передо мной Одетту золотистым светом. Она выглядела просто восхитительно, и я почувствовал, как мое сердце забилось быстрее.

Я представил, как мы с Одеттой дни напролет резвимся на цветочном лугу, а вечерами засыпаем в одной корзинке, тесно прижавшись друг к другу. Или как мы вместе ловим форель в прозрачном ручейке и…

– Уинстон? – Одетта легко подтолкнула меня лапкой. – Ты, случайно, не заснул?

– Э, что? Я? Нет, я тут всего лишь… задумался о том, как я… э-э… как мы…

Ах ты кошачий лоток! Ну что за лепет! Мямлю прямо как Вернер пару дней назад. С таким тюфяком Одетта вряд ли захочет резвиться на цветочном лугу! Я попытался собраться:

– Я всего лишь задумался о том, что плохого могли причинить тебе люди.

Фух, кажется, удалось выкрутиться!

Одетта тяжело вздохнула:

– Видишь ли, я не всегда была бродячей кошкой, как сейчас и в ту пору, когда ты со мной познакомился. Раньше у меня была любящая хозяйка, я жила в прекрасном доме с уютным диваном и миской, полной вкусной еды. У меня даже есть настоящая родословная – ведь меня взяли котенком у известного заводчика.

МЯААУУУ! Так я и знал: Одетта настоящая благородная дама! С самой первой встречи я понял, что это не просто дворовая кошка, что в ней скрыто нечто большее. У меня, Уинстона Черчилля, на такое чутье!

– Я была не единственной любимицей в доме. Кроме меня, там жила еще одна кошка, моя подруга Рози. Какое же прекрасное было время! Мы стали единственной радостью в жизни нашей хозяйки – пожилой женщины, и она холила и лелеяла нас…

Одетта сделала паузу, погрузившись в воспоминания о счастливых временах.

– А потом? – осторожно спросил я.

Взгляд Одетты помрачнел:

– Потом наша хозяйка тяжело заболела. С каждым днем ей становилось все хуже и хуже, она почти не вставала с постели. Тогда мы стали ложиться к ней на одеяло, чтобы быть рядом. В это время ее начала навещать одна юная особа, племянница. Она ходила за покупками и иногда читала нашей хозяйке вслух газету. Она даже порой играла с нами и старалась это делать на глазах у тети.

Я задумчиво почесал лапой себе за ухом.

– Пока по рассказу похоже, что в прошлом тебе доводилось иметь дело только с приятными людьми.

Одетта покачала головой:

– Нет, Уинстон, погоди. К сожалению, дальше все было гораздо хуже. В какой-то момент мы с Рози заметили, что племянница была вовсе не такой милой, какой притворялась. Иногда она выходила в сад и разговаривала по телефону со своим бойфрендом, который тоже иногда к нам захаживал.

Я кивнул:

– Ну да, люди, а особенно женщины, любят поговорить по телефону. Это иногда ужасно раздражает, но, по-моему, не обязательно свидетельствует о дурном характере.

– Да я ведь совсем не об этом! – В голосе Одетты послышалось недовольное шипение. – Я знаю, что женщины, как правило, любят повисеть на телефоне. Я ведь не глупая. Дело в том, что именно она говорила. А говорила она, что рассчитывает унаследовать все деньги моей хозяйки, если еще немного за ней поухаживает. И что уже сыта по горло всеми этими историями, которые вечно рассказывает старушка, но делать нечего – придется терпеть.

– А что значит унаследовать? – спросил я Одетту.

– Ну, знаешь, у людей так устроено: когда кто-то из них умирает, другой получает все его вещи. Это и называется унаследовать.

– Понятно. Но зачем нужно до этого стараться угодить умирающему? Ну, то есть он ведь потом все равно будет мертвый и не сможет распорядиться, кому достанутся его вещи.

Одетта, которая только что была очень печальной, не смогла сдержаться и захихикала:

– Разумеется, люди отдают такие распоряжения еще при жизни. Они заранее говорят, кто потом получит их вещи.

Я все еще был настроен скептично:

– И это работает? Ведь они ничего не смогут проконтролировать. А если никто не будет выполнять их распоряжения?

– Нет-нет, Уинстон, это работает. Люди предварительно записывают свою волю на бумаге – это называется завещание, и его все обязаны исполнять. А если кто-то решит нарушить завещание, другие люди могут устроить ему кучу неприятностей.

– Вот как? Странное дело. Я всегда думал, что, очутись я перед кошачьим богом на кошачьих небесах, мне будет все равно, кому достанется моя когтеточка.

Хвост Одетты слегка задергался:

– Да, но ведь ты кот. Люди устроены иначе. Обычно они очень привязываются к своим вещам. Короче, если хочешь унаследовать чьи-то вещи – нужно постараться быть с их хозяином очень милым и обходительным, понимаешь?

Я утвердительно мяукнул:

– Ясно. Теперь до меня дошло. И ты считаешь, что племянница была так мила с твоей хозяйкой только потому, что хотела что-то унаследовать?

– Именно так. Она вечно украдкой рыскала по дому, когда думала, что моя бедная хозяйка этого не заметит, и измеряла комнаты. Мы с Рози уже тогда почуяли недоброе и обе очень надеялись, что хозяйка скоро пойдет на поправку.

– И что?

– Да ничего. К сожалению, она так и не поправилась и вскоре умерла. И с тех пор мы остались один на один с племянницей.

– И она внезапно перестала быть милой, да?

– Да. Она сразу же оказалась совершенно не милой: с нами больше совсем не играла и кормить стала очень скудно, да и то только кошачьими консервами. Мы с Рози не сомневались, что скоро она отправит нас в кошачий приют, чтобы жить в большом доме без нас, только со своим бойфрендом.

– В кошачий приют?! Какой ужас!

Одетта покачала головой:

– Но дело обернулось еще хуже. Однажды племянница приехала домой в бешенстве. Она стала кричать на нас, ругаться и швыряться вещами. Мы совершенно не поняли, что случилось, – ведь мы не сделали ничего плохого! В какой-то момент она нас схватила, посадила в металлическую коробку, закрыла ее крышкой и заклеила. Внутри было абсолютно темно, и мы с Рози очень испугались.

– Нет! – Я был в ужасе. Неужели люди на такое способны?!

– Представь себе. Но это было еще не самое худшее.

– Мяу! Ах ты кошачий лоток – что же случилось потом?

– Она отнесла эту коробку в машину и куда-то нас повезла. Мы находились в пути очень долго и, похоже, уехали далеко. Когда мы наконец остановились, она вытащила коробку из машины и поставила в сторонку.

– А что было потом?

– А потом она просто уехала.

– Секундочку! Она просто взяла и уехала без вас?!

– Именно так. Мы сидели в коробке одни-одинешеньки. Совершенно без еды и без глотка воды. В тот момент мы поняли, что нас ждет ужасный конец и свой последний час мы встретим в холодной темной металлической коробке.

У меня по спине побежал холодный пот, и я почувствовал, как моя шерсть встала дыбом от кончика хвоста до загривка. Неужели люди могут быть такими жестокими?

– Но затем случилось вот что: спустя какое-то время – нам показалось, что прошла вечность, – я вдруг услышала странный звук, и мы…

– Ну что, голубки, вы готовы к выходу? – В комнате появилась Кира со стопкой бумаг под мышкой. – Мы сделали пятьдесят копий объявления – Уинстон, ты ведь наверняка захочешь пойти расклеивать их с нами?

Одетта посмотрела на меня:

– Конец истории расскажу тебе как-нибудь в другой раз. Иди лучше расклеивать объявления, – и с этими словами она спрыгнула с дивана.

О нет! Мне непременно нужно узнать, что случилось дальше!

Злодейка. Или злодей?

Я уныло плелся по снегу за Кирой.

Сколько объявлений мы уже расклеили? Кто знает. Я бросил считать где-то после тридцатого дерева. Конечно, мы хотим поймать кошконенавистника и вся эта операция, которую придумали дети, имеет смысл, и, само собой разумеется, я рад быть частью коман ды. Но в этот самый момент я предпочел бы лежать на диване и слушать продолжение истории Одетты. Ведь кто-то же в конце концов освободил их с Рози из коробки – хвала кошачьему богу!

– Эй, стойте! Да-да, дети, это я вам! – окликнул нас с другой стороны улицы пожилой мужчина с бородой.

– Да? – обернулась Кира.

– Я только что прочел ваше объявление. Подождите-ка! – Он бежал к нам через дорогу.

Я стал с любопытством разглядывать незнакомца. На нем была шапка с помпоном и теплая куртка, а вокруг шеи был намотан длинный шарф. Я сразу почувствовал, что снова очень замерз. Мяу! Хочу домой! Ненавижу зиму!

Когда мужчина поравнялся с нами, я заметил у него в бороде мелкие кристаллики льда. Святые сардины в масле! Наверное, и моя шерсть уже покрылась инеем!

– Вы же хотите знать, не видел ли кто чего-нибудь подозрительного, верно?

– Да, – сказал Том, и девчонки кивнули.

– Что ж, позавчера я и правда видел женщину, которая раскладывала вдоль тротуара небольшие кусочки чего-то съестного из контейнера для бутербродов. В основном под деревьями или на углах домов. Сначала я ничего не заподозрил. Подумал, что это корм для птиц или что-нибудь вроде того. Но потом присмотрелся – и, кажется, это была рыба! Сардины в масле! Отвратительно!

Я удивленно поднял голову и посмотрел на этого человека. Как это – отвратительно? Вкусно! Вряд ли подходит для птиц, но вкусно же!

Впрочем, Кира, Том и Паули, кажется, сразу поняли, куда клонит этот человек. Они почти одновременно набрали в грудь воздуха, и Паули первой выпалила:

– Сардины в масле! Ну да! Это наверняка и была отравленная приманка!

Черт, вот же я глупый кот! Ну конечно, теперь и до меня дошло! Это была приманка! Мужчина видел кошконенавистника. Или, точнее, кошконенавистницу.

– А что было потом? – спросила Кира.

Бородатый пожал плечами:

– Да ничего. Сперва подумал, что надо бы собрать кусочки и выбросить в мусор, но я спешил, к тому же у меня с собой не было никакого носового платка, чтобы завернуть рыбу. А брать ее голыми руками не хотелось, все пальцы пропахли бы.

Пф! Все-таки люди ничего не понимают в приятных запахах! Впрочем, сейчас важнее другое: если этот мужчина видел где-то поблизости злоумышленницу еще два дня назад, значит, мы взяли след! И поймать ее теперь – это уже детская игра, раз плюнуть!

– А вы можете описать, как выглядела эта женщина? – Том вытащил блокнот и ручку.

Пожилой господин пожал плечами:

– Ну, женщина как женщина. Вроде бы еще не старая. Впрочем, не уверен. Зимой на всех столько одежды – толком никого и не разглядишь.

Том вовсю начал царапать что-то в блокноте:

– Может быть, цвет волос?

Мужчина покачал головой:

– Нет, если память меня не подводит, вроде бы эта дама была в шапке. К сожалению, больше мне нечего о ней рассказать. Если что-то еще вспомню, я вам позвоню. Номер телефона я записал. Надеюсь, у вас все получится! Бедные животные! Такое свинство!

Кивнув нам на прощание, он вновь перешел на другую сторону улицы. Кира, Том и Паули принялись шептаться.

– Отлично! Теперь известно, что нам нужно искать женщину. Это уже кое-что, – сказала Паули. – Учитывая, что мы только что развесили объявления, по-моему, это хороший результат!

– Ну да, если сардины в масле действительно были отравленные, – вставил Том. – Пока нам известно лишь, что какаято женщина что-то раскладывала на улице. Не исключено, что она просто хотела помочь несчастным животным пережить зиму. В общем, я считаю, пока у нас есть только подозрение.

Кира и Паули кивнули. Тут в Кириной куртке что-то зазвенело.

– Новый мобильник! – взволнованно воскликнула она и выудила его из кармана. Святые сардины в масле, это может означать лишь одно: на наше объявление откликнулся кто-то еще, ведь этот номер указан только там!

– Алло, это Кира, я вас слушаю! – ответила на звонок моя подруга.

– Включи громкую связь, – прошипела ей Паули, и Кира быстро нажала на новом телефоне какую-то кнопку.

На другом конце раздался голос девочки:

– Привет, меня зовут Арзу. Я звоню насчет мучителя животных. Мне кажется, я его видела.

Его?! А я думал, что теперь мы ищем женщину! Мои друзья, казалось, тоже были удивлены.

– В общем, недавно на нашей улице какой-то тип раскладывал куски ливерной колбасы.

– Какой-то тип? То есть это точно был мужчина? – уточнила Кира.

– Да, совершенно точно. Я видела с балкона, как он разбрасывал что-то по газону. Мне это показалось странным, поэтому я спустилась вниз и внимательно все рассмотрела. Представляете, на земле лежала ливерная колбаса, усыпанная какими-то цветными крупинками. Я забрала один кусок и показала отцу. Он сказал, что это отрава для улиток, опасная и для домашних животных!

От волнения дыхание Киры сбилось:

– Вот видите! Значит, это не слухи! Приманка и правда была отравлена! Безумный живодер действительно существует! А в полицию вы сообщили, Арзу?

– Да, сообщили. Они сказали, что сделали себе пометку и во всем разберутся. Позже к нам приезжала патрульная машина, полицейские осмотрели газон и записали все, что я видела. Оставшиеся куски колбасы они тоже собрали.

– А потом?

– Что «потом»?

– Ну, были потом еще какие-то известия из полиции? – переспросила Кира.

– Не-а. Но с тех пор я очень внимательно слежу за нашей таксой. Если с ней что-то случится, это будет просто ужасно!

Тут в разговор вмешался Том:

– Привет, Арзу, это Том, приятель Киры. Не могла бы ты описать этого мужчину подробнее?

– Хм. Это сложно. Я стояла на балконе, и этот тип был довольно далеко. Но я бы сказала, что он средних лет. И, кажется, у него борода. Больше мне ничего в глаза не бросилось.

– Хорошо, спасибо! Если еще что-нибудь вспомнишь, просто позвони.

– Договорились, пока!

Том добавил что-то к своим записям, потом вздохнул, почесав в затылке, и оглядел присутствующих:

– Итак, выходит, мы ищем женщину, которая на самом деле может быть и мужчиной. Кажется, будет весело!

Кира и Паули захихикали, я ограничился беспомощным мяуканьем. Мужчина или женщина? Два свидетеля – два разных мнения. К сожалению, первые показания внесли в дело скорее больше путаницы, чем ясности.

Пожалуй, поймать кошачьего мучителя будет все же не так легко, как мне показалось сначала.

– Вот что я предлагаю, – сказала Паули. – Давайте-ка для начала выпьем где-нибудь по чашке горячего шоколада, а уже потом подумаем, что делать дальше. А то у меня, кажется, уже замерзли клетки головного мозга. Какая уж тут ловля преступников!

В ресторанчике Сандро царили тепло и уют. Кира раньше уже заходила сюда вместе с Вернером и Анной и была знакома с Сандро, поэтому она предложила разморозить клетки головного мозга Паули прямо тут, раз уж мы как раз оказались неподалеку. Устроившись за столом, ребята потягивали горячий шоколад со взбитыми сливками. То, что нужно в такой холод. Впрочем, меня куда больше интересовало, что у славного итальянца припасено для замерзших котиков. Мяукая, я принялся тереться о его ноги.

Он опустил на меня взгляд:

– А, иль гатто неро снова к нам приходил! Тебе, наверное, тоже колодно?

Я замурлыкал изо всех сил.

– Хм. Кажется, горячее молоко для кошек некорошо. Но, может быть, ты захочешь что-нибудь съесть, а, амико мио?

Мур, мур, МУРРР! Этот человек точно знает, что кошкам по душе!

– Алора, как насчет вителло тоннато?

Я вздрогнул всем телом. Не его ли я ел на днях прямо перед тем, как у меня ужасно разболелся живот? С другой стороны – было ведь чертовски вкусно, да и Вернер не сомневался, что животы у всех болели из-за детей Беаты.

Сандро поставил блюдечко с телятиной, политой соусом из тунца, прямо перед моим гурманским носом. Пахло просто божественно! Не в силах устоять, я взял первый кусочек. Мяу! Как же это вкусно! Я с жадностью проглотил все до крошки.

Разве может что-то настолько вкусное быть ядовитым!

Рассмеявшись, Сандро положил в фарфоровое блюдечко добавки, и я тут же умял без остатка и вторую порцию. Думаю, я бы легко привык к итальянской кухне! Может быть, бабушке стоит как-нибудь купить итальянскую поваренную книгу? Я на секунду задумался, как бы ей об этом намекнуть, но тут же оставил эту идею. Ведь тому, кто поставит под сомнение ее бесспорно выдающиеся кулинарные таланты, наверняка не поздоровится…

Кошмар повторяется

Проснулся я оттого, что меня попеременно бросало то в жар, то в холод, а все тело сотрясала дрожь. Нет, это был не сон – на этот раз я понял это мгновенно! Боль в животе была более чем реальной и очень сильной! Ах ты кошачий лоток – все-таки вителло тоннато было отравленным! Выбравшись из своей корзинки, я хотел было снова побежать к Кире. Но пол подо мной шатался так сильно, что каждый шаг давался мне с огромным трудом. В то же время стены коридора, казалось, неуклонно съезжались, угрожая вот-вот меня раздавить – иными словами, я оказался в аду!

В какой-то момент мне все же удалось добраться до Кириной комнаты, и хотя бы тут мне улыбнулась удача – Кира еще не спала, она читала книгу. Я отчаянно замяукал, и она сразу же меня заметила:

– Уинстон, какой ужас! Что это с тобой? Да ты весь дрожишь! – Спрыгнув с постели, она взяла меня на руки и успокаивающе погладила. – Еще и сердцебиение учащенное! Видимо, на этот раз мне все же придется сказать взрослым, хоть ты и не любишь ходить к ветеринару!

Я безвольно свесил голову, и мое тельце вновь содрогнулось от болезненной судороги. В тот момент я уже был согласен на все, лишь бы эти мучения наконец прекратились. Кира уложила меня на кровать, выскользнула из комнаты и вскоре вернулась, приведя с собой Анну:

– Мама, посмотри, как Уинстону плохо! На днях ему уже нездоровилось, но сейчас все куда хуже. Мне кажется, он очень-очень болен и ему срочно нужна помощь!

Анна присела рядом и осторожно погладила меня по голове:

– Уинстон, да на тебя даже смотреть больно! А как ты дрожишь! Боюсь, нужно везти тебя в больницу. Надеюсь, в Гамбурге есть круглосуточные ветеринарные клиники. Вернер наверняка знает, спрошу у него.

Не прошло и тридцати секунд, как у постели больного появился мой следующий сосед – Вернер:

– Какой кошмар! Котик мой, что с тобой случилось?

Кира пожала плечами:

– Я тоже не знаю – но Уинстону еще в воскресенье было нехорошо. Я тогда подумала, что он, наверное, мог съесть отравленную приманку. Но сегодня мы весь день провели вместе, и я уверена, что он ничего не подбирал на улице. К тому же он знает про кошконенавистника, я его предупредила и настоятельно попросила ничего не есть с земли.

Краем глаза я увидел, что Анна и Вернер, несмотря на всю серьезность положения, с улыбкой переглянулись. Мяв, какая дерзость! Похоже, они не верят, что я умею понимать свою лучшую подругу Киру. Не терзай меня сейчас такая боль, я бы на них сердито зашипел. А так пришлось ограничиться жалобным мяуканьем.

Вернер присел рядом с Анной и тоже погладил меня по шерстке:

– Не важно. Что бы это ни было, я звоню доктору Вильмес.

Анна покачала головой:

– Взгляни на часы! Уже почти половина десятого. Прием давно закончен, ты наверняка никого не застанешь. Нужно искать номер скорой помощи для животных или круглосуточной ветеринарной клиники!

– Анна, доверься мне! У меня есть домашний номер госпожи Вильмес. Я позвоню ей и попрошу вернуться в приемный кабинет. В конце концов, это экстренный случай, а она хорошо знает Уинстона.

Святые сардины в масле, хоть один лучик света в этой кромешной тьме! Конечно, я ненавижу бывать у ветеринаров – но если выбора нет, то я согласен только на доктора Вильмес! Она и правда чудесно ко мне относится!

Но вместо того чтобы порадоваться вместе со мной, Анна бросила на Вернера очень странный, очень сердитый взгляд:

– А откуда у тебя домашний телефон доктора Вильмес?

– Да какая разница! – махнул рукой Вернер. – Он у меня есть, и все. И, как видишь, это очень кстати. Сейчас я ей позвоню.

Ну вот и все. Назад пути нет. Пробил мой последний час. И пробил он не дома, где я лежал бы на своем любимом диване, в уютном уголке, согретом лучами солнца, в кругу семьи, обступившей меня со словами прощания. Нет, он пробил прямо на холодном металлическом столе в ветеринарной клинике доктора Вильмес.

С другой стороны – пусть уж лучше моя короткая кошачья жизнь оборвется прямо сейчас, на полувздохе, чем претерпевать страдания дальше. Живот болит так сильно, что меня просто разрывает изнутри. Вернер Хагедорн, мой верный двуногий друг, едва заметив, что мне нехорошо и что я то и дело падаю, сразу же привез меня сюда. Теперь он стоит возле стола и успокаивающе гладит меня по голове. Но по его лицу видно, что он ужасно за меня беспокоится. И моя лучшая подруга Кира, которая всю дорогу сюда держала меня на руках и гладила, едва сдерживает слезы. Похоже, дела мои совсем плохи, мяу!

Когда врач попыталась ощупать мой живот, я из последних сил засучил лапами, стараясь вырваться, но быстро выбился из сил и безвольно поник на боку. Ветеринар воспользовалась этим и посветила мне в глаза фонариком, бормоча себе под нос что-то вроде «Ой» и «Охо-хо». Это меня не удивило. Я знал, что нахожусь между жизнью и смертью, причем к последней гораздо ближе.

– Господин профессор, – откашлявшись, наконец произнесла доктор Вильмес, и ее голос звучал при этом очень серьезно, – боюсь, что Уинстона отравили. Или он сам съел что-то, что опасно для кошек. Придется сейчас промыть ему желудок. Надеюсь, его еще удастся спасти.

По щекам Киры теперь и правда текли слезы, и Вернер тоже судорожно хватал ртом воздух.

Я был слишком слаб, чтобы как-то отреагировать. Если милостивому кошачьему богу угодно прибрать меня, так тому и быть. Кто бы мог подумать, что меня ждет столь бесславный конец! А ведь еще пару дней назад все было в полном порядке и я мирно лежал на нашем чудесном диване в доме 106а на Хохаллее в Гамбурге, а вокруг меня бушевал ежегодный хагедорновский семейный праздник. Знай я, что это мой последний праздник и последние деньки, я бы постарался насладиться ими в полной мере. А теперь, к сожалению, слишком поздно. Прощай, о дивный мир! Прощай и ты, Гамбург, жемчужина моего сердца!

– Я дам Уинстону немного успокоительного – так он почти ничего не заметит.

Кира широко распахнула глаза:

– Вы имеете в виду наркоз? Я слышала, что это очень опасно для кошек!

Милосердный кошачий боже! НЕТ! Теперь еще и это! Неужели в придачу ко всему меня еще и подвергнут опасным мучениям!

Мяв, мяв, мяяааааууууу!

Доктор Вильмес нежно погладила меня по голове:

– Не волнуйся, Уинстон! Это для тебя не опасно. Всего лишь небольшой укольчик – и во время процедуры ты практически ничего не почувствуешь. Обещаю: больно не будет!

Я попытался было еще раз приподнять голову, но уже не смог. Потом почувствовал небольшой укольчик, о котором только что говорила госпожа Вильмес, – и мир вокруг меня погрузился в густой туман.

Хорошо иметь девять жизней! И настоящих друзей. Которыми могут оказаться даже собаки

Вокруг постепенно становилось все светлее и светлее. По правде говоря, стало даже как-то слишком уж светло. Прямо глаза слепило! Я что, уже попал на кошачьи небеса и сейчас предстану перед Творцом? Тут я на секунду задумался, чего в моей – безвременно оборвавшейся – жизни было больше: грехов или добрых поступков. Наверное, я был немного зазнайкой, но ведь по большому счету – славным малым, всегда готовым прийти на помощь ближнему, не так ли? Быть может, меня ждет награда – огромная порция гусиной печенки с петрушкой! При одной лишь мысли об этом у меня потекли слюнки. Или меня сейчас накажут и вышвырнут с кошачьих небес за шкирку?

И тут я заметил приближение огромной импозантной фигуры. Окутанная светлым сиянием, она шагнула прямо мне навстречу. Святые сардины в масле, шутки кончились!

– Уииинстооооон! Как дела?

Мяу! Голос кошачьего бога показался мне на удивление знакомым.

– Прриготовила тебе жидкую овсянку. Скоррро пойдешь на попррравку, бедняга!

Милосердный кошачий бог сварил мне жидкую овсянку и говорит с русским акцентом? Секунд десять ушло у меня на то, чтобы переварить эту информацию. А потом с моих кошачьих глаз словно пелена спала!

Во-первых, я еще жив! Во-вторых, рядом со мной стоит бабушка. В-третьих, я лежу дома на диване, а в окно светит солнце. Вот почему тут так светло. А еще бабушка снова надела свою любимую кофту с блестящими пайетками и теперь, стоя прямо перед окном, вся сияет.

Огромная гора свалилась с моих кошачьих плеч. Ура! Я снова дома! Из девяти кошачьих жизней у меня в запасе осталось еще минимум восемь! Я потянулся так и эдак – и действительно, несмотря на слабость, движения уже почти не причиняли мне боли. Фантастика! Какой прекрасный сегодня день!

– Пойдем, котик, отнесу тебя на кухню! – с этими словами бабушка осторожно подхватила меня на руки.

В кухне она так бережно усадила меня на пол, словно опасалась, что за ночь я стал совсем хрупким и могу рассыпаться. И откуда взялось столько нежности – я от нее такого не ожидал. Как там говорят люди? Грозный снаружи, добрый внутри – это, похоже, как раз про нашу бабушку.

Потом она взяла с плиты кастрюлю, что-то зачерпнула из нее поварешкой, наполнила мою миску и придвинула ее поближе ко мне. Я недоверчиво принюхался. Содержимое не показалось мне таким уж заманчивым. Какое-то оно… осклизлое! Фу! Вообще-то я ничуточки не проголодался, поэтому я просто отвернулся в сторону. Но бабушка, похоже, вовсе не собиралась это так оставлять. Она придвинула миску еще ближе и принялась меня уговаривать:

– Уинстооон, ну надо же попррравляться! Станешь сильным и здоррровым! Поможешь моей внучке поймать злого пррреступника! Давай, давай!

Я снова принюхался, потом набрался смелости и попробовал эту слизь. Муррр-мяу. Вообще-то не так уж и плохо. Очень мягко и сладковато на вкус. Ну ладно, можно и полакать чуть-чуть, порадовать бабушку!

В этот момент на кухню вошла Кира.

– Уинстон, ну наконец-то ты проснулся! – бурно обрадовалась она и опустилась рядом со мной на колени.

– Детка! – одернула ее бабушка. – Дай коту спокойно поесть!

– Да-да, конечно! Просто я так рада, очень-очень! Я ужасно переживала! И Том с Паули, конечно, тоже. Они вообще-то хотели зайти к нам после школы, но я сказала, что для гостей, наверное, пока рановато.

Я кивнул и замурлыкал. Кира была права. Я только успел подумать – как хорошо, что в доме никого нет, кроме нее и бабушки.

– Впрочем, кое для кого я все же сделала исключение. И этот кое-кто ждет тебя в гостиной.

Я с любопытством повернул голову в сторону кухонной двери, потом вопросительно взглянул на Киру. Ну и кто бы это мог быть? Бабушка, похоже, тоже не знала и смотрела на Киру с точно таким же недоумением.

– Пойдем, Уинстон. Отнесу тебя к твоему гостю, – рассмеялась Кира.

Не успели мы еще войти в гостиную, как я уже увидел, кто сидит на диване: это была Одетта! Моя Одетта!

От радости мне больше всего хотелось тут же спрыгнуть с рук Киры и стремглав броситься к дивану. Но я пребывал в столь плачевном состоянии, что, скорее всего, рухнул бы на ковер, не преодолев и метра. А я ни в коем случае не хотел предстать перед Одеттой в таком жалком виде!

Вместо этого Одетта сама прыгнула мне навстречу и, кажется, спешила она не меньше меня!

– Эй, Уинстон! Ты что же это вытворяешь?! Кира рассказала мне, что с тобой случилось. Неужели ты съел отравленную приманку? Будь это толстый Спайк, я бы не удивилась, но ты! – промурлыкала она.

– Нет, конечно же, я не ел никаких приманок. Видимо, отравился где-то в другом месте. К счастью, Уинстона Черчилля так просто не возьмешь, и я уже почти поправился.

Одетта окинула меня внимательным взглядом:

– Хм, вид у тебя еще болезненный, бедняга!

Тут Кира наклонилась, и наши с Одеттой мордочки оказались совсем рядом. Может быть, мне просто померещилось, ведь я и правда еще не совсем пришел в себя, – но, кажется, во взгляде Одетты промелькнуло что-то очень нежное. Муррр-мяу! Да мое самочувствие в то же мгновение улучшилось в тысячу раз!

– Так, довольно обнюхиваний, давай-ка на диван, бедный мой котик, – весело заявила Кира и отнесла меня на мое любимое место. – Иди сюда, Одетта, устраивайся рядом. Уинстону не помешает немного отвлечься от пережитого ночью кошмара, правда?

В подтверждение ее слов я громко замурлыкал. Одетта запрыгнула на диван и расположилась рядом со мной.

– А когда я закончу с обедом и домашними заданиями, Уинстон, – предупредила Кира, – нам нужно будет хорошенько подумать, где и как ты все-таки проглотил этот проклятый яд. Я все-таки не могу отделаться от мысли, что мы имеем дело не с одним отравителем. И это мне совершенно не нравится!

– Как долго мы с Рози проторчали в этой коробке, сказать не могу.

Одетта лежала рядом со мной на диване и рассказывала продолжение той страшной истории из своего прошлого. И хотя мне самому только что довелось столкнуться с тяжелыми испытаниями, страдания моего желудка, кажется, не шли ни в какое сравнение с теми ужасами, что выпали на долю Одетты.

– В какой-то момент мы полностью утратили ощущение времени. Сколько дней и ночей так прошло, я не знаю. Нас мучил голод, но страшнее всего была жажда. Чего бы мы только не отдали за пару дождевых капель! Но к нам не могло просочиться ни одной, даже когда снаружи шел проливной дождь, громко барабаня по крышке коробки. Иногда, казалось, мы слышали шаги. Тогда мы принимались мяукать что есть мочи. Но все впустую.

Мороз пробежал у меня по коже. Все-таки хорошо заранее знать, что Одетту и Рози спасли, иначе бы я эту историю сейчас вообще не слушал.

– И вот наконец Рози так ослабела, что могла лишь лежать на дне коробки, свернувшись клубочком, и спать. Мы, конечно, старались как-то друг друга подбадривать, но тут силы ее совсем оставили. Я почувствовала себя ужасно одинокой и в конце концов тоже улеглась на дно коробки.

Одетта на секунду остановилась, чтобы перевести дыхание.

– Я попрощалась с жизнью.

Какое-то время мы молчали, потом Одетта продолжила:

– Мне приснилась огромная собака, она обнюхивала меня и собиралась сожрать. А я никак не могла убежать, словно была парализована. И вот она все трясла меня и лаяла, а я все шипела на нее, но не могла пошевелиться – только шипела и шипела… И в какой-то момент до меня дошло, что я не сплю! Возле нашей коробки стояла собака и тормошила ее!

Видеть я ее, конечно, не могла, но учуяла безошибочно. И тут мне в голову пришла спасительная мысль: я вспомнила, что собаки практически никогда не гуляют сами по себе, без людей. И что если собака отлучится надолго, то хозяин наверняка отправится на ее поиски. И тогда обнаружит коробку и найдет нас!

– Да, это логично, – кивнул я. – И что же ты сделала?

– Я собралась с остатками сил и принялась мяукать и шипеть что было мочи. Чтобы собака не убежала! Как я только не обзывала ее – в надежде, что она разозлится и не отойдет от коробки. Так и сыпала ругательствами: «глупая собака», «шелудивая дворняга», «вонючая псина» – и все в таком духе. На удивление это сработало. Собака по-настоящему рассвирепела, все время рычала на коробку и пыталась ее открыть.

Я был впечатлен! Даже перед лицом самой большой опасности, когда силы на исходе, Одетта действовала невероятно умно!

– Ну и в какой-то момент я наконец услышала человеческий голос: «Хассо, ко мне! Хассо, куда ты запропастился?» Кажется, еще никогда в жизни я так не радовалась человеку.

– И что случилось потом?

– Человек и в самом деле подошел к нам. Собака, слава богу, все еще рычала на нас, поэтому он решил присмотреться к коробке повнимательнее, а потом попытался открыть крышку. Но это было не так-то просто, потому что злая племянница заперла ее на замок. Я уже боялась, что он сдастся и просто бросит нас там, и снова стала мяукать и шипеть. И хотя человеческие уши вообще-то ни на что не годятся – он меня все-таки услышал.

Фух, ну и история! Даже слушать спокойно невозможно, сердце так и рвется из груди!

– Как бы то ни было, он стал громко кричать – сперва: «О боже мой!», а потом другому человеку: «Карл, скорее сюда! И ящик с инструментами из машины захвати! Я нашел тут нечто ужасное!» Именно эти слова – никогда их не забуду.

– А дальше?

– Вскоре вновь раздались чьи-то шаги. И вдруг кто-то всерьез взялся за коробку. Нас внутри трясло и мотало. Наконец коробка открылась, я вышла наружу, совершенно ослепшая от яркого света – но очень счастливая!

– Фух, пронесло! Какая кошмарная история! И кто бы мог подумать, что благодарить за спасение придется собаку!

– Ты прав, кто бы мог подумать? Впрочем, что люди способны так обращаться с кошками, я раньше тоже подумать не могла!

– А что было дальше? Люди забрали вас с собой? И как Рози – она пришла в себя?

Одетта на секунду задумалась.

– Люди отнесли коробку с нами в машину. Рози все еще не издавала ни звука, но я слышала, как она дышит. Она просто была без сознания. Один человек сказал другому, что лучше всего будет отвезти нас в приют для животных и что там наверняка есть ветеринар, – сухо рассмеялась Одетта. – И хотя раньше сочетание слов «приют» и «ветеринар» привело бы меня в такой ужас, что я немедленно попыталась бы выпрыгнуть из машины, в тот момент оно прозвучало для меня как музыка.

Могу себе представить! На месте Одетты я бы чувствовал то же самое.

– К сожалению, приютом моя одиссея не закончилась, – вздохнула Одетта.

– Нет? А что же было дальше? И что стало с Рози? Ну же, теперь я хочу узнать все, – напирал я на Одетту.

– Не-ет, Уинстон, остальное я расскажу тебе, когда…

Эй! Когда что? Я сгораю от любопытства!

– …Когда выясним, отчего тебе сегодня ночью стало так плохо. Я думаю, Кира как раз это и собирается с тобой обсудить!

Одетта хихикнула – очевидно, появление Киры она заметила раньше меня. И действительно, девочка стояла прямо возле дивана и выжидающе смотрела на меня. Я, конечно, очень люблю Киру – но почему, кошачий ты лоток, она всегда возникает именно в тот момент, когда история принимает по-настоящему интересный оборот?!

Вителло тоннато. Вителло тоннато? Вителло тоннато!

– Значит, ты готов поклясться любимой когтеточкой, что точно не ел ничего с улицы? – Кира строго на меня посмотрела, я кивнул и поднял правую лапу. Я видел, что так делали в одной передаче по телевизору. Там показывали людей, одетых во все черное. Они заседали в каком-то зале. Перед ними стояли другие люди, которые должны были поклясться, что будут говорить правду и ничего кроме правды. В этом жесте было что-то страшно серьезное и торжественное, вот я и решил его повторить.

Впрочем, Кира совершенно не почувствовала торжественности момента, а, наоборот, прыснула со смеху. Да и Одетта, покатываясь, хохотала и веселилась от души. Я обиженно опустил лапу. Невежды!

– Ну хорошо, но как же тогда в твой желудок попала отрава?

Конечно, я уже успел об этом подумать, и дело представлялось мне кристально ясным: всему виной вителло тоннато!

Разумеется, все плохое, что есть в мире, я с огромным удовольствием приписал бы Беате и ее невоспитанным девчонкам, но тут все же был вынужден признать: к моей боли в животе они не имели никакого отношения. Нет, скорее всего, что-то неладно было именно с телятиной под соусом из тунца. Только вот как объяснить это Кире?

Пока я размышлял о том, как бы попытаться изобразить пантомимой слово «вителло» или удержать лапой карандаш, Кира и сама обо всем догадалась.

– Ну ладно, если хорошо подумать, выходит, что и после посиделок с семьей Вернера, и вчера ты ел то, что приготовил Сандро. А именно – эту штуку с тунцом. И оба раза тебе от нее становилось плохо. Ха! Так оно и есть! – воскликнула Кира и вылетела из гостиной.

Одетта посмотрела на меня вопросительно:

– Что за штука с тунцом?

– А, ну это такое очень вкусное человеческое изобретение: жаркое с соусом из тунца. Его тут недавно подавали к столу, когда в гости приходила родня Вернера. Анна с бабушкой как раз были в отъезде, поэтому профессор заказал еду у Сандро. И вчера, когда мы расклеили все объявления и ненадолго зашли погреться в его ресторанчик, я ел то же самое.

Одетта насторожилась:

– Объявления? О чем это ты?

О черт, все-таки заметно, что Одетта пропадала довольно долго! Она ведь пропустила все последние события!

– Ну, объявления о кошконенавистнике! Кира, Паули и Том придумали расклеить их по всей округе и предупредить других о том, что в округе завелся мучитель животных. Они указали номер телефона, по которому можно позвонить, если заметишь что-то подозрительное.

– Позвонить в полицию?

– Нет, нам.

– Нам? Ты что, умеешь разговаривать по телефону?

– Да. Э-э, то есть нет! Ну, в общем, я имел в виду, что люди могут позвонить ребятам, а сказал «нам», потому что мы же команда.

– Не думаю, что люди и животные могут объединиться в настоящую команду.

Святые сардины в масле! А Одетта, оказывается, очень упрямая! Конечно, ее история (хоть я пока и знаю ее лишь наполовину) печальная – но ведь не все люди одинаковы! Мои вот, к счастью, никогда бы не засунули меня в коробку и не бросили бы на произвол судьбы.

Кира вернулась в гостиную, но не одна, а с профессором:

– Вернер, я выяснила, что было отравлено!

– Тогда выкладывай скорее! Что же это? – заинтересовался тот.

– Ломтики жаркого с соусом из тунца! Уинстон полакомился ими после посиделок с гостями в адвент^[2]. Я уверена!

Вернер задумчиво почесал в затылке:

– Почему ты так решила? Ведь с тех пор, как у нас были гости, прошло уже несколько дней. А живот у Уинстона заболел только сегодня ночью – думаю, вителло тоннато тут все же ни при чем.

Кира покачала головой:

– У него и в воскресенье сильно болел живот. Ну, не так сильно, как сегодня, конечно. Но все-таки он прибежал ко мне в кровать и мне всю ночь пришлось гладить его живот. А вчера у Сандро он снова ел вителло тоннато. Странное совпадение, правда?

Вернер широко распахнул глаза:

– Это действительно странно. И объяснений тут может быть всего два: во-первых, аллергия на тунец у Уинстона. Но в этом случае доктор Вильмес наверняка обнаружила бы аллергическую реакцию. Выходит, этот вариант отпадает. И тогда остается только одно: вителло было отравлено или испорчено. Причем оба раза.

Одетта придвинулась ко мне ближе.

– А что такое аллергия? – спросила она.

Мой хвост стал подергиваться из стороны в сторону, я задумался.

– Думаю, аллергия – это когда чего-то не переносишь. Например, съешь что-нибудь и тут же почувствуешь себя плохо, даже если еда была хорошей. Или вот как у тебя с людьми. Большинство из них совершенно нормальные, но ты их всех терпеть не можешь. То есть у тебя на них аллергия.

– Понятно, – сказала Одетта и замолчала. Наверное, сочла мой пример с людьми глупым.

– Как бы нам удостовериться, что с вителло тоннато и в прошлый раз что-то было не так? – спросила Кира у Вернера.

Он ненадолго задумался.

– Кажется, я знаю способ это проверить. Правда, он потребует от меня больших жертв. Великих! – тут он сделал драматическую паузу.

– Это каких же? – удивилась Кира.

Я же, признаться, был несколько возмущен – ради своего верного кота Уинстона Вернеру следовало бы пойти на жертвы без лишних раздумий – пусть даже и на великие!

– Видишь ли, сам я тогда телятину так и не попробовал. Поэтому нужно спросить у других гостей, ели ли они это блюдо. Дело в том, что в тот вечер нездоровилось не только Уинстону. Но чтобы уточнить детали, придется звонить моей невестке Беате.

Да. Вот уж действительно жертва, и еще какая. ГИГАНТСКАЯ!

Пришла беда – отворяй ворота: и пяти минут не прошло после звонка Вернера Беате, как она уже восседала у нас на диване собственной персоной. Как назло, она в тот момент оказалась неподалеку и спонтанно надумала навестить больного вместе с детьми.

И вот я, вместо того чтобы наслаждаться покоем и уютом, уже в руках одной из близняшек. Мудрая Одетта, едва завидев их, мгновенно улизнула. К сожалению, отравленный до полусмерти кот уступает в проворности здоровой сообразительной кошке. Поэтому детям на растерзание достался только я. Почему-то они уверены, что кошки обожают, когда их изо всех сил сжимают в объятиях. Меня, по крайней мере, удерживали мертвой хваткой, беспрестанно раскачивая из стороны в сторону. При этом девчонка громко и фальшиво (вся в мамочку) распевала «бедный котик, бедный котик».

Помогите! Хватит! – хотелось крикнуть мне во весь голос, потому что от беспрестанных качаний меня уже тошнило. Впрочем, тошнота могла быть вызвана и бесконечным словесным потоком, который все извергался изо рта Беаты и никак не мог иссякнуть.

– Вернер, так ты действительно полагаешь, что мы все были отравлены? Этим самым Сандро? Просто неслыханно! Тебе нужно немедленно пойти в полицию. В полицию, Вернер! Понимаешь меня?

Вернер обреченно вздохнул. Вероятно, он уже успел раскаяться, что вообще спросил Беату о том, ела ли она или кто-то из ее семьи вителло тоннато в воскресенье.

– Беата, для начала я сам поговорю с Сандро. Мы знакомы двадцать с лишним лет, и, разумеется, я не побегу сразу в полицию.

Беата недовольно поморщилась:

– Что значит – сразу? Что еще должно произойти, чтобы до тебя наконец дошло? На жизнь твоих племянников покушались, их пытались трусливо отравить! Но ты в понедельник отказался мне поверить. И только когда заболел твой кот, ты наконец зашевелился. Как не стыдно, Вернер! Это же надо быть таким эгоистом! А я ведь давно твержу – ты превращаешься в закоренелого холостяка. Ну это и неудивительно. Живешь тут в полном одиночестве со своим котом, день за днем, год за годом…

– Так, постой, – перебил Вернер нескончаемую лекцию Беаты, – мы живем тут вчетвером: Анна с дочкой, мать Анны и я.

Беата покачала головой:

– Ну, эти не в счет. Мало того что эта уборщица нагло воспользовалась твоей добротой, поселившись здесь со своей девчонкой, так ты еще и…

Ровно в эту секунду в гостиную вошла Анна. Судя по тому, что на ней лица не было, она слышала все до последнего слова. Ай-ай-ай! Кажется, запахло жареным!

Вернер, похоже, тоже сразу понял всю серьезность положения и в ужасе уставился сначала на Анну, потом на Беату. Я наконец сумел освободиться от удушающего захвата маленькой девочки и спрыгнул на пол. Когда в комнате сгущаются грозовые тучи, мне нужна возможность хотя бы укрыться под диваном.

Анна набрала в легкие побольше воздуха и повернулась к Вернеру:

– Вернер, скажи ей!

Беата выглядела удивленной:

– Ну, для начала, наверное, все-таки здравствуйте! Что это ты должен мне сказать, Вернер?

Но мой сосед, казалось, лишился дара речи.

– Э-э-э… я… э-э-э… – это все, что ему удалось из себя выдавить.

– Вернер! – резко одернула его Анна.

– Кхм, – откашлялся он. – В общем, Беата, дело в том… э-э-э…

Тут терпение Анны лопнуло:

– С меня хватит! Мы же договаривались, Вернер! Помнишь? Рождественский сочельник. Но если ты не собираешься выполнять обещание и не планируешь ничего рассказывать своей невестке, все кончено!

Вернер подскочил и побежал вслед за ней:

– Но милая!

У Беаты отвисла челюсть:

– Милая?! Вернер, не соблаговолишь ли объяснить, что тут происходит?

Вернер на секунду задумался, потом обнял Анну за плечи и смело посмотрел Беате в глаза:

– Анна моя подруга, мы пара. И мы хотели бы пригласить всю семью в этом году провести сочельник у нас дома.

Поразмыслив, как бы поточнее описать выражение лица Беаты в тот момент, я остановился на следующей формулировке: лицо ее сошло с рельсов.

Таинственное письмо и новый план

На следующий день мне стало гораздо лучше, поэтому, когда Вернер с утра собрался заглянуть к Сандро, я решил пойти вместе с ним – может, этот злодей испытает муки совести, увидев свою несчастную жертву! Кира тоже присоединилась к компании: тому, кто вздумал отравить ее любимого кота, это с рук не сойдет!

Когда мы втроем ввалились в ресторанчик, Сандро приветливо с нами поздоровался:

– Вернер, чао! Коме стай?

– Не очень хорошо! – буркнул профессор в ответ.

Сандро сперва посмотрел на него удивленно, но потом его взгляд помрачнел, словно он смутно догадывался, в чем могла заключаться проблема. Неудивительно: кому, как не этому прожженному отравителю, знать, каких он дел наворотил.

– Сандро, нам нужно поговорить. В твоем заведении творится что-то неладное. Точнее, что-то не так с твоей телятиной под соусом из тунца. Я думаю, она была отравлена. Уинстон позавчера чуть от нее не умер и всю ночь провел в ветеринарной клинике. И я с ним, кстати, тоже. Сомнительное удовольствие!

Воцарилось неловкое молчание, Сандро уставился в пол:

– Ох, мне мольто-мольто жаль! Ми диспьяче! Но почему отравлена? Может быть, испорчена, но?

Вернер покачал головой:

– Уинстон ел это дважды. Разные порции, понимаешь? В прошлое воскресенье и позавчера. А в воскресенье вителло тоннато ела еще и моя невестка – и она тоже заболела. В общем, что у тебя тут творится? Выкладывай!

Сандро судорожно сглотнул, потом положил руку Вернеру на плечо и притянул его поближе к себе:

– Пойдем ко мне в кабинет. Кочу кое-что тебе рассказывать.

Он потащил Вернера за собой мимо кассы и витрины с выставленной едой, мимо двери с распашными створками, которая, наверное, вела на кухню. Мы с Кирой просто шли следом, пока наконец не оказались в маленьком помещении без окон, в котором не было ничего, кроме письменного стола с телефоном и компьютером.

Сандро прикрыл за нами дверь, набрал побольше воздуха в легкие и выпалил:

– Вернер, меня шантажируют! Кто-то кочет меня уничтожать! Вот, смотри!

Он выдвинул ящик письменного стола, вытащил оттуда несколько конвертов и вручил их Вернеру. Тот сначала уставился на них в некотором недоумении, затем открыл один из конвертов, вытащил оттуда записку и пробежал ее глазами.

– Ну ничего себе! – громко воскликнул он и застыл с открытым ртом, словно лишился дара речи.

Я мяукнул Кире – эй, возьми кота на руки! Снизу мне было никак не разглядеть, что там за записка такая. Моя подруга сразу сообразила, что мне нужно, и подняла меня повыше. Я взглянул на листок бумаги, который Вернер все еще держал в руках. Он был не исписан, а заклеен буквами, вырезанными из газеты.

А ведь я уже где-то видел похожее письмо. И, на секунду задумавшись, я вспомнил где! Точно так же выглядело письмо вымогателя, похитившего одноклассницу Киры Эмилию^[3]. Это немного сбило меня с толку – получается, тут тоже кого-то похитили? Допустим, жертвой похищения оказался повар, и это привело к тому, что Сандро стал готовить сам и нечаянно отравил посетителей?

К Вернеру вернулся дар речи:

– Тебя шантажируют? Твоим клиентам угрожают? Но почему же ты ничего мне не рассказал? Мы же друзья!

Сандро пожал плечами. Вид у него был ужасно беспомощный и несчастный. Я же все еще пребывал в неведении – ведь мне так и не удалось прочесть письмо. Как бы так намекнуть Кире, чтобы она взяла листок? Очень осторожно, можно даже сказать – нежно, я царапнул ей руку. Может быть, она поймет эту подсказку?

– Ай, Уинстон! С ума сошел?! Вот же невоспитанный кот – с чего это тебе вздумалось меня царапать? Больно же! – Кира возмущенно спустила меня обратно на пол. Что ж, моего тонкого намека она явно не уловила. Я обиженно мяукнул. Кира, игнорируя меня, потирала оцарапанную руку.

– В чем там дело, Вернер? – наконец догадалась спросить моя подруга.

– Сейчас прочитаю вслух.

Ну ладно, так тоже можно. Главное, что я наконец-то получу информацию!

– Итак, вот что тут написано:

САНДРО, ЕСЛИ ТЫ ДОРОЖИШЬ ЖИЗНЬЮ И ЗДОРОВЬЕМ СВОИХ КЛИЕНТОВ, ГОНИ 50 000 ЕВРО НАЛИЧНЫМИ. К СЛЕДУЮЩЕЙ СУББОТЕ! ИНАЧЕ Я ОТРАВЛЮ ТВОЮ ЕДУ!!! ПОДРОБНОСТИ СЛЕДУЮТ!!!

Кира испуганно прикрыла ладошками рот. Сандро кивнул, и мне на секунду даже показалось, что я заметил в его глазах слезы. Святые сардины в масле – чтобы взрослый человек расплакался, должно случиться что-то действительно серьезное!

– Си, си – хоррибиле! Это гранде катастрофа! Я не знаю, что делать дальше. Нет у меня пятьдесят тысяч евро! И я не платил. Было еще письмо, там сказали: положи деньги в пакете в мусорный бак во дворе, но я ничего не сделал. Я надеялся, что это плокая шутка, но ты рассказывал, что ла туа фамилья заболела, и я уже тогда испугался. А теперь и гатто неро: хоррибиле! Вераменте хоррибиле! Мне так жаль, мольто жаль!

Вернер покачал головой:

– Сандро, Сандро, ты хочешь сказать, ты знал, что тебя кто-то шантажирует, что кто-то угрожает отравить твоих клиентов, – и ничего не предпринял? Совсем ничего? Вместо этого просто понадеялся, что это всего лишь злая шутка?

– Ну, я все корошенько проверял. И все время покупал свежие продукты и корошо запирал шкаф. Но я подумал: вот скажу я полиции – и они закрывают ристоранте, си? А ведь сейчас самая горячая пора: если не заработаю на Рождестве – разорюсь! Самый важный месяц в году! Капишь?

Капишь? Это еще кто или что? И что значит «заработать на Рождестве»? Мы ведь недавно выяснили, что в Рождество большинство людей празднуют рождение Спасителя. При чем же тут заработки – за спасение что, нужно платить? Специальное предложение: спасение мира, предоплата пятьдесят евро – так, что ли, получается? Мне, коту, остается лишь покачать головой. Люди порой приводят меня в полное недоумение!

– Это не помогло, Сандро. Телятина однозначно была отравлена. Лучше всего тебе позвонить в полицию и обо всем рассказать. Они знают, что делать в таких случаях.

– Но, но – прэго! Пожалуйста, нет! Стоит только полиции приходить в мой ристоранте – и всему конец! Точно! – В голосе Сандро звучало отчаяние.

Вернер вздохнул:

– Ну а ты как предлагаешь поступить? Дождаться, пока еще кто-нибудь пострадает? У тебя есть какой-то план?

Сандро покачал головой и тихо ответил:

– Плана у меня нет. Никакого. Ниенте.

– Но мы можем попытаться помочь Сандро, – заговорила Кира. – Мы ведь уже раскрывали самые настоящие преступления. Причем быстрее, чем полиция успевала даже опомниться. Честно!

– И ты попытаться помочь, маленькая синьорина? – спросил Сандро с надеждой в голосе. Кира кивнула и улыбнулась, а я замурлыкал в подтверждение.

Что правда, то правда. Нам и не раз доводилось соперничать с полицией! И – клянусь своими бархатными лапками – весьма успешно!

Вернер задумчиво потер подбородок:

– Хм. Даже не знаю. А что, если за это время еще кто-то заболеет?

– Сандро может под каким-нибудь предлогом закрыть ресторан на день. В это время он покажет нам, как здесь готовится еда. Вдруг мы догадаемся, каким именно образом туда мог попасть яд? А главное – какой яд. Пока нам никто не мешает, мы хорошенько все осмотрим и постараемся придумать, как Сандро работать, не подвергая никого опасности, а нам – поймать вымогателя. Или вымогателей.

Сандро неуверенно кивнул:

– Да, наверное, это неплокой план. Бене! Позовем моего помощника, расскажем ему?

Кира энергично замотала головой:

– Нет, ни в коем случае! Чем меньше человек знают об этом, тем лучше! Неизвестно, можно ли на сто процентов доверять твоему помощнику. Предлагаю быстренько выдумать убедительный предлог, под которым можно срочно закрыть ресторан, и эту версию рассказать поварам. Хорошо?

Глубокий вздох.

– Вообще-то я своему помощнику доверяю на тысячу процентов – милле пер центо! Но раз ты уверена, что так нужно, маленькая синьорина…

– Да. Я уверена!

– Вернер, а ты что думаешь? – обратился Сандро к другу.

Вернер посмотрел на него:

– Кира в чем-то права. Ей действительно уже случалось выводить преступников на чистую воду. Невероятно, но факт. Я предлагаю компромисс: если нам за следующие четыре дня удастся что-нибудь выяснить, мы не будем впутывать сюда полицию. Но если спустя это время мы все еще будем блуждать в потемках, пусть за дело возьмутся профессионалы.

– Д’аккордо! – воскликнул Сандро. – Согласен! Так и делаем!

– Тогда нам осталось придумать причину, чтобы закрыть ресторан на день-два, – подытожила Кира.

– Как насчет миа нонна? Моей бабушки? Я скажу, в миа фамилья кое-кто заболел. Моей бабуле мольто, мольто некорошо. Надо ее срочно навестить, си?

– Отличная идея, Сандро! – воскликнула Кира. – И тогда мы перевернем здесь все вверх дном и поищем отравленные ингредиенты. Ты покажешь нам, где что покупаешь, как что хранишь и как готовишь. Может быть, получится установить тут скрытую камеру…

– А как ты собираешься узнать, что из продуктов отравлено? – скептически осведомился Вернер.

– Да очень просто! Мы возьмем пробы всего-всего, а потом ход перейдет к вам, Вернер.

– Ко мне?

– Именно. Вы попросите доктора Вильмес отправить эти пробы в лабораторию на анализ или проверить их самой. Вы ведь, кажется, хорошо ее знаете? Раз уж у вас есть номер ее домашнего телефона.

Вернер наморщил лоб:

– Ну, во-первых, чтобы пресечь всякие слухи, хочу объяснить: мое чуть более близкое знакомство с доктором Вильмес произошло два года назад, когда я дал ее сыну несколько уроков по физике перед выпускными экзаменами в школе. Он сильно хромал по этому предмету, и его нужно было срочно подтянуть. С тех пор у меня есть ее домашний номер. Вот и все! А во-вторых, идея с анализами, в принципе, неплохая, но если брать пробы всего-всего, на исследования уйде т вечность и стоить это будет целое состояние. Один анализ может запросто обойтись евро так в двести, а всего набежит несколько тысяч. Кроме того, даже если нам удастся где-то обнаружить яд – мы ведь все равно не будем знать, как он туда попал.

Кира кивнула:

– Верно. Об этом я не подумала. Но что же делать – мы ведь не можем дожидаться, пока еще кто-нибудь пострадает! – И тут она предложила: – А что, если для начала Сандро полностью обновит все запасы, а мы тем временем устроим вымогателю ловушку?

– Но это же так дорого! Мольто дорого! – всплеснул Сандро руками.

– Да, но зато ты будешь уверен, что все в порядке. Сейчас ведь ты все равно не можешь продолжать готовить для посетителей. Вдруг произойдет нечто ужасное.

Муррр-мяу! Алло, люди! Нечто ужасное уже произошло! Тяжело пострадал ни в чем не повинный кот! Но это, конечно, никого не интересует!

– Отличная идея, Кира! – похвалил ее Вернер. – Но как ты собираешься устроить эту ловушку?

– Сандро, а ты можешь как-то выйти на контакт с вымогателем?

Он на мгновение задумался:

– Си! Думаю, да. Он мне присылал еще одно письмо. Моменто.

Он вытащил из ящика еще один конверт и протянул Вернеру. Тот вынул письмо и громко прочел его вслух:

КОГДА СОБЕРЕШЬ ДЕНЬГИ, ПОЛОЖИ ИХ В ПЛАСТИКОВЫЙ ПАКЕТ. В 12 ЧАСОВ ПОЙДИ К ПАРКУ ИННОЦЕНТИА. КОГДА УВИДИШЬ У ВХОДА НА АЛЛЕЮ БРАМСА МУСОРОВОЗ, ПОШЛИ НА НОМЕР 0144 123 456 СМС СО СЛОВОМ «ГОТОВ». ДАЛЬНЕЙШИЕ ИНСТРУКЦИИ ПОЛУЧИШЬ ПОТОМ.

– Ну хорошо, думаю, с вымогателем действительно можно связаться по этому номеру. Ты по нему звонил? – спросил профессор.

Сандро помотал головой:

– Но. Зачем? Денег-то у меня все равно нет. Ничего не делал, ньенте.

– М-да, наверное, мобильник большую часть времени выключен, чтобы по нему нельзя было вычислить местонахождение преступника, – вмешалась Кира. – Но иногда же он должен его включать – хотя бы для того, чтобы проверять, не отреагировал ли как-нибудь Сандро. Надо провести эксперимент…

– Что за эксперимент? – спросили Вернер и Сандро хором, к которому, умей я говорить, присоединился бы тоже.

– Вот что я придумала. Если Сандро напишет вымогателю эсэмэс о том, что не позволит себя шантажировать и просто заменит весь товар, он наверняка спровоцирует преступника пронести в ресторан новую порцию яда. А мы за этим проследим. Установим камеру, спрячемся в засаде. Понимаете? Допустим, он прикинется посетителем, а потом попытается незаметно проникнуть в кухню – и тут-то мы его и застукаем!

– А, си! Вуон’идеа! Это очень корошая идея! Так и сделаем, – обрадовался Сандро.

Вернер тоже кивнул, но промолчал.

А я? Я был чуточку горд: ведь из моей Киры может выйти превосходный секретный агент! Я не сомневался, что очень скоро мы выясним, кто испортил жизнь бедному Сандро и – прежде всего – бедному Уинстону!

Важный звонок. И прилежные агенты

– Киррра! Телефон все вррремя звонил. Мне пррришлось ответить, – перед нами в коридоре вдруг выросла фигура бабушки. Она оживленно размахивала новым мобильником.

Ага, бабушка ответила на звонок. Неужели у нас появятся новые сведения о кошконенавистнике? Милосердный кошачий лоток! В последнее время ловля преступников вышла на какой-то уж очень сложный уровень. Сначала Сандро со своим вымогателем, теперь мучитель животных – кажется, нашей команде срочно требуется подкрепление! Как все-таки хорошо, что есть еще Паули, Том и четыре мяушкетера!

Мяушкетеры – это не какие-нибудь мускулистые супергерои, которые с легкостью хватают за шкирку и бросают за решетку всяких мучителей животных, вымогателей и прочих преступников, как можно было бы подумать. Нет – это Спайк, Чупс, Одетта и ваш покорный слуга. Мы так назвались, когда все вместе решили посвятить себя необыкновенным приключениям. Я-то, конечно, решил так в первую очередь для того, чтобы выглядеть героем в глазах Одетты, – хотя между делом ловить преступников я тоже не против.

Но в то время как Паули с Томом уже вовсю приступили к агентской работе, подключившись еще на этапе расклейки объявлений, мяушкетеры, к сожалению, все еще собирались с силами – и с этим срочно нужно было что-то делать! Как только разузнаю, что за новая информация там появилась, так сразу возьмусь за свою кошачью банду – пора бы и им расшевелиться!

– Угу, и кто же звонил? – осведомилась Кира у бабушки.

Та с очень серьезным видом вручила ей телефон и какую-то записку:

– Вот! Звонил какой-то мужчина, сказал, что уже виделся с вами! Он снова видел женщину. И пррроследил за ней!

Кира широко распахнула глаза:

– Бабуля, это же здорово! Выходит, он теперь знает, где она живет?

– К сожалению, нет. Он ее упустил. Но он видел, как она покупает в супермаркете сардины в масле. То есть она наверняка частенько захаживает в этот магазин. И, может быть, еще там появится! Вот, держи, я тут записала имя и номер телефона этого человека.

– Спасибо! – Кира весело подпрыгнула и захлопала в ладоши. – Уинстон, как же здорово! Значит, объявления все-таки были хорошей идеей, и телефон тоже! Вот увидишь, скоро мы доберемся до этой отравительницы!

Будь я собакой, я бы непременно завилял хвостом – ведь я тоже был ужасно рад. Во-первых, потому, что нам так быстро удалось напасть на след коварной злодейки. А во-вторых, потому, что Кира так радовалась. Но все-таки меня немного беспокоила мысль о том втором типе, который раскладывал приманку с улиточным ядом. Все-таки для полного спокойствия хорошо бы найти и его.

Должно быть, вид у меня был – по крайней мере, для кошки – весьма задумчивый, потому что Кира склонилась ко мне и пристально на меня посмотрела:

– Уинстон, что-то не так? Ты, наверное, думаешь о том человеке с ливерной колбасой, которого видела девочка, да? Не беспокойся, мы до него еще доберемся, я уверена. Хотя то, что в нашем районе орудуют сразу два кошконенавистника, весьма странное совпадение.

Просто здорово, что Кира до сих пор так хорошо меня понимает, хотя и не умеет больше читать мои мысли. Я замурлыкал, давая ей понять, что она совершенно правильно обо всем догадалась.

Кира рассмеялась:

– Видишь, как я хорошо тебя знаю, Уинстон! А теперь давай расскажем последние новости Тому и Паули и разработаем план действий. Вы со мной согласны, Мурлок Холмс?

Я громко мяукнул. Еще как!

На этот раз местом экстренного совещания агентов стало кафе-мороженое «Виола». Летом ребята встречаются тут почти каждый день, да и зимой, когда кроме мороженого в меню появляются еще вафли, печеные яблоки и пунш, Кира, Паули и Том здесь нередкие гости. Что до меня, то я питаю к этому кафе особенно теплые чувства – ведь на подоконниках в «Виоле» разложены подушки, на которых я могу расположиться с полным комфортом. Причем милейшая владелица кафе никогда за это не ругает!

Встреча вне дома удобна еще и тем, что по пути можно забежать во внутренний дворик. Вдруг я застану там кого-нибудь из мяушкетеров, кто захочет присоединиться к встрече агентов? Хорошо бы, конечно, этим кем-то оказалась Одетта – заодно рассказал бы ей, что мы выяснили у Сандро.

С этими мыслями я вышел с Кирой из дома, и мне сразу повезло: Одетта сидела прямо у входа в подъезд. Даже искать ее не пришлось.

– Привет, Уинстон, – ласково поздоровалась она. – Я как раз раздумывала, не подняться ли к тебе наверх, но все не решалась. Хотела навестить тебя, узнать, как твое самочувствие.

Клянусь своей когтеточкой: мне ОЧЕНЬ КРУПНО повезло – я был на седьмом небе от счастья! Одетта хотела меня навестить! В голове не укладывается – она ведь никогда раньше так не делала! Где-то внутри меня стало разливаться приятное тепло. Несмотря на снег и стужу, я больше совсем не мерз!

Теперь Одетту заметила и Кира:

– Смотри-ка, кто нас здесь поджидает, Уинстон. Вернее, конечно, тебя. Привет, Одетта! Мы тут собираемся зайти в одно симпатичное кафе. Не хочешь присоединиться?

Одетта нерешительно взглянула на меня.

– Это хорошая идея! – приободрил я ее. – В кафе будет встреча агентов – придут друзья Киры. Сможешь узнать все последние новости о кошконенавистнике.

Одетта без долгих раздумий вскочила с места:

– Встреча агентов? Звучит неплохо! И, кстати, я очень рада, что ты, судя по всему, снова в полном порядке!

Мур-мур-мур – этот день становится все лучше и лучше!

– Ну, Кира, выкладывай, – воскликнул Том, едва мы успели зайти в кафе «Виола». – Что нового? По телефону ты меня очень заинтриговала!

– Да, расскажи! – Паули тоже не терпелось узнать о развитии событий.

Кира вкратце изложила им суть дела.

Одетта широко распахнула глаза и придвинулась поближе ко мне на подоконнике:

– Все-таки людям порой приходят по-настоящему хорошие идеи, тут надо отдать им должное. Вот насчет объявлений, например. Никогда бы не подумала, что это и правда сработает. Но ведь сработало! Жалко, что мы, кошки, не умеем читать. А то можно было бы поступить так же. Сразу бы всех своих предупредили!

В ответ я лишь неразборчиво пробурчал себе под нос что-то утвердительное. О том, что я-то читать умею, Одетте знать не обязательно. Решит еще, что я какой-то странный.

– Вот как? Выходит, мучитель животных – это все-таки мучительница, – задумчиво произнес Том, когда Кира закончила свой рассказ.

– Или мучителей двое. Команда, так сказать, – вставила Паули.

– Но, может быть, женщина всего лишь хотела помочь перезимовать бродячим кошкам, – вслух размышляла Кира. – Я в это не особо верю, но пока мы ее не нашли, сложно утверждать что-то определенное. Поэтому предлагаю сейчас позвонить свидетелю. Как думаете, стоит?

– Да, это хорошая мысль, звони, – сказал Том, и Кира достала из сумки мобильник и бабушкину записку:

– В общем, его зовут господин Зонниксен. Надеюсь, он сразу же возьмет трубку.

Так и есть. Всего через пару секунд Кира уже обращалась к собеседнику на другом конце провода:

– Алло, господин Зонниксен? Здравствуйте, это Кира Коваленко. Вы сегодня звонили и разговаривали с моей бабушкой – хотели рассказать что-то еще насчет отравленной приманки.

Некоторое время она слушала, что говорит свидетель.

– Точно. Бабушка мне так и передала. Вы ведь еще раз видели эту женщину, верно?

Короткая пауза. Потом Кира заулыбалась:

– Правда? Да это же просто сенсация! Если можно, было бы замечательно. Нам бы это очень помогло!

Снова пауза.

– Ну конечно! Мы сейчас сидим в кафе «Виола» на Клостераллее. Супер!

Она положила трубку, и на нее пристально уставились четыре пары глаз.

– Ну и? – спросила Паули. – Что там было такого сенсационного, замечательного и суперского?

Кира набрала побольше воздуха в легкие:

– Господин Зонниксен сейчас сюда придет.

Ну, как по мне, так себе сенсация. Может, он просто хочет съесть вафлю и выпить пунша.

– Ага, и что? – Том, кажется, тоже был не слишком впечатлен.

Но, судя по Кириной ухмылке, в рукаве у нее явно был припрятан туз:

– Он придет, потому что хочет кое-что нам показать. Представьте себе, он ее сфотографировал!

Святые сардины в масле! Это и правда сенсация!

Вафли со взбитыми сливками, владельцы собак и фото на память

Оказывается, раньше под словами «сейчас придет» я понимал нечто совершенно иное. До появления в кафе пожилого господина ребята успели съесть минимум по две вафли. В обычных обстоятельствах я бы ничего не имел против, но к тому моменту у меня у самого уже громко урчало в животе и я все настойчивее задавался вопросом, когда же и мне наконец перепадет что-нибудь вкусненькое. Совершенно не обязательно вафля со взбитыми сливками и с соусом из горячих вишен – паштет из гусиной печенки пришелся бы мне по душе куда больше. Впрочем, меня бы сейчас устроил даже кусочек сардины в масле – только не отравленной, конечно.

Пока я размышлял, чего такого вкусного хорошо бы сейчас съесть, Одетта успела спрыгнуть с подоконника и подсесть поближе к ребятам, видимо не желая упустить ни слова из того, что собирался рассказать пожилой господин.

– В общем, дети, вот уж совпадение так совпадение: иду я гулять с собакой – и снова вижу эту женщину! Стоит себе, значит, у дерева и спокойненько читает ваше объявление. Я, конечно, сразу к ней – но не успел еще подойти к дереву, как она сорвала ваше объявление и побежала дальше. Я подумал – ну, тут явно дело нечисто, дай-ка я за ней прослежу! Это было непросто, ведь я вел Бенно на поводке, а ему то одно дерево приспичит обнюхать, то другое.

Я неодобрительно покачал головой. Ох уж эти собаки! Вечно не могут сосредоточиться на важном! Одна из главных загадок современности – зачем они вообще нужны. Ну серьезно – человеку все равно приходится каждый раз их сопровождать. Сами по себе собаки совершенно не умеют охотиться! Отправь собаку на охоту одну, вряд ли она вернется с добычей. И насколько же иначе в этом смысле устроены мы, кошки! Если уж мы любим какого-то человека, то время от времени безо всяких подсказок приносим ему на коврик пойманную мышку – просто чтобы сделать приятное. Ну, это те из кошек, кто охотится. Я в их число, разумеется, не вхожу. Но если бы я знал, где достать тот вкусный паштет из гусиной печенки, который мы с Вернером так любим, – непременно раздобыл бы ему пару баночек. Причем по собственной инициативе, без каких-то там команд. Ведь я-то умею сосредоточиться на важном!

– Эй, Уинстон, да слушай же! – Одетта вновь запрыгнула на подоконник и легонько толкнула меня лапкой в бок.

Я бросил на нее полный удивления взгляд:

– Ты это о чем? Конечно, я слушаю!

– Только почему-то ты все время сердито шипишь себе под нос!

Вот стыд-то! Кажется, я разговариваю сам с собой!

– Я… э-э… просто задумался о собаках. О том, почему они такие глупые. Но я уже снова весь внимание!

В подтверждение своих слов я лег, вытянувшись в струнку, и положил голову на лапы. Уверен, взглянув на меня в тот момент, любой бы понял, что я – сама сосредоточенность, кот, обратившийся в слух!

– Мы шли за этой женщиной довольно долго, и в какой-то момент она зашла в супермаркет на Хоэлуфтшоссе, – продолжил свой рассказ мужчина. – Я привязал Бенно – и за ней. И что бы вы думали? Она направилась прямиком к полке с сардинами в масле. С сардинами в масле! Представляете? Наверняка планирует новую серию отравлений!

Мороз по коже! Я сразу подумал о всех тех хвостатых, что бродят сейчас по улицам и даже не подозревают, какая страшная опасность им грозит, ведь, к несчастью, они не могут прочитать наши объявления!

– Я подкрался поближе, зашел с обратной стороны полки и умудрился даже тайком сфотографировать преступницу на свой телефон. Но потом… – господин Зонниксен вздохнул и пожал плечами.

– Что?! – вскричали Том, Кира и Паули хором.

– Потом Бенно, привязанный снаружи, вдруг так оглушительно залаял, что его стало слышно даже внутри супермаркета. Мне пришлось ненадолго выйти – проверить, не случилось ли чего. И действительно, Бенно сцепился с каким-то пуделем. А когда их удалось разнять и я смог наконец вернуться внутрь, той женщины уже след простыл. Такая досада! – с сожалением развел он руками.

– По крайней мере, теперь у нас есть ее фотография, – в голосе Киры звучала уверенность. – И вы все равно нам очень помогли.

– Очень рад, девочка. Снимок, кстати, я тебе уже переслал.

– Спасибо! Это первоклассное доказательство. И мы знаем, в какой супермаркет злоумышленница ходит за покупками. Может быть, она бывает там довольно часто – мы установим за магазином слежку.

Паули вздохнула:

– Что ж, тогда будем надеяться, что она ходит за покупками только во второй половине дня. Ведь с утра-то нам, к сожалению, приходится протирать штаны в школе.

Одетта снова ткнула меня в бок:

– Уинстон, так вот же он, наш шанс! Четыре мяушкетера могли бы взять на себя слежку с утра и до обеда.

Кончик моего хвоста нервно подрагивал:

– Мы же даже не знаем, как она выглядит. Нужно попросить Киру показать нам фото в телефоне, – пробормотал я в ответ.

– К чему такие сложности? Он же лежит на столе прямо рядом с Кирой. Подойдем да посмотрим.

Я тихонько мяукнул:

– Ты совсем не разбираешься в человеческой технике, Одетта. Фотографию просто так не увидишь. Нужно нажать на определенную кнопку. А лапой это сделать не так-то просто.

– Ну тогда попроси Киру показать нам снимок. У вас ведь с ней особая связь – ты уж наверняка сумеешь как-нибудь объяснить ей, что от нее требуется.

Ох! Насчет особой связи Одетта, конечно, права. Но с тех пор как мы с Кирой разучились читать мысли друг друга, каждый раз, когда мне нужно от нее что-то конкретное, я вынужден прибегать к всевозможным ухищрениям. Вот и сейчас пришлось крепко задуматься. Да, можно запрыгнуть на стол и показать на телефон. Или на телефон и лежащую рядом с ним бабушкину записку. А вдруг в этом случае Кира решит, что я хочу позвонить? И все же попытаться стоит. Но до тех пор, пока не ушел этот господин Зонниксен, полежу-ка я лучше тихонько на подушке. В присутствии собачников мне всегда немного не по себе!

Когда Зонниксен ушел, Том, Паули и Кира придвинулись друг к другу и принялись обсуждать план дальнейших действий.

– Можно показать фото полиции, – предложил Том.

Паули эта идея явно не понравилась:

– Ну нет. Что мы им скажем? Что один наш знакомый видел, как женщина покупает сардины в супермаркете? Вряд ли за ней тут же вышлют наряд с мигалками.

– Но ведь у них уже есть заявление той девочки, Арзу, – отстаивал свою идею Том. – И значит, они в курсе, что в этом районе орудует мучитель животных.

– Точно. И что это бородатый тип, который раскладывает в округе куски ливерной колбасы. То есть полная противоположность безбородой дамы с сардинами в масле, – рассмеялась Кира. – Нет, думаю, Паули права. Полицию это не убедит.

– Можно снова расклеить объявления – на этот раз с фотографией. Что-нибудь в духе «если вы видели эту женщину», – вставила Паули.

– Ну не знаю – а представьте себе, что эта женщина все же никакая не мучительница животных, а мы ее вот так публично обвиним, – возразила Кира. – Так мы можем и сами огрести кучу проблем, и навлечь неприятности на невиновного человека.

– Ладно, тогда возвращаемся к твоему недавнему предложению: установить слежку в магазине, – сказал Том.

– М-да, и все к той же проблеме – время у нас есть только после обеда. А что, если она ходит в магазин по утрам? Так нам ее никогда не найти, – проворчала Паули.

– Ну же, Уинстон, – промяукала мне Одетта, – ты должен объяснить Кире, что она может

Frauke Scheunemann

Winston – im Auftrag der Ölsardine

© 2015 Loewe Verlag GmbH, Bindlach.

© Торгашина Анна, перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Для моей храброй Греты

Пролог, или Кот в беде!

Ну вот и все. Назад пути нет. Пробил мой последний час. И пробил он не дома, где я лежал бы на своем любимом диване, в уютном уголке, согретом лучами солнца, в кругу семьи, обступившей меня со словами прощания. Нет, он пробил прямо на холодном металлическом столе в ветеринарной клинике доктора Вильмес.

С другой стороны – пусть уж лучше моя короткая кошачья жизнь оборвется прямо сейчас, на полувздохе, чем претерпевать страдания дальше. Живот болит так сильно, что меня просто разрывает изнутри. Вернер Хагедорн, мой верный двуногий друг, едва заметив, что мне нехорошо и что я то и дело падаю, сразу же привез меня сюда. Теперь он стоит возле стола и успокаивающе гладит меня по голове. Но по его лицу видно, что он ужасно за меня беспокоится. И моя лучшая подруга Кира, которая всю дорогу сюда держала меня на руках и гладила, едва сдерживает слезы. Похоже, дела мои совсем плохи, мяу!

Когда врач попыталась ощупать мой живот, я из последних сил засучил лапами, стараясь вырваться, но быстро выбился из сил и безвольно поник на боку. Ветеринар воспользовалась этим и посветила мне в глаза фонариком, бормоча себе под нос что-то вроде «Ой» и «Охо-хо». Это меня не удивило. Я знал, что нахожусь между жизнью и смертью, причем к последней гораздо ближе.

– Господин профессор, – откашлявшись, наконец произнесла доктор Вильмес, и ее голос звучал при этом очень серьезно, – боюсь, что Уинстона отравили. Или он сам съел что-то, что опасно для кошек. Придется сейчас промыть ему желудок. Надеюсь, его еще удастся спасти.

По щекам Киры теперь и правда текли слезы, и Вернер тоже судорожно хватал ртом воздух.

Я был слишком слаб, чтобы как-то отреагировать. Если милостивому кошачьему богу угодно прибрать меня, так тому и быть. Кто бы мог подумать, что меня ждет столь бесславный конец! А ведь еще пару дней назад все было в полном порядке и я мирно лежал на нашем чудесном диване в доме 106а на Хохаллее в Гамбурге, а вокруг меня бушевал ежегодный хагедорновский семейный праздник. Знай я, что это мой последний праздник и последние деньки, я бы постарался насладиться ими в полной мере. А теперь, к сожалению, слишком поздно. Прощай, о дивный мир! Прощай и ты, Гамбург, жемчужина моего сердца!

Концерт для двух блок-флейт и бездарного вокала

«Ти-ишь и поко-о-ой ночью свято-о-ой. И в тишине-е-е пред святою чето-о-ой…»

Люди – мастера закрывать глаза на правду, в этом им просто нет равных. Будучи домашним котом, я хорошо в них разбираюсь и мог бы немало об этом порассказать! Ведь на самом-то деле ночь вовсе не была тихой и никаким покоем в нашей гостиной даже не пахло. Печально! Я-то как раз предпочел бы тишину и покой! Но вместо них в доме царил оглушительный шум: две блок-флейты вели скорее не дуэт, а поединок, и все это венчалось невыносимо фальшивым пением. У меня просто усы стояли дыбом! И это с моим-то тонким слухом! Для породистого кота, каковым я и являюсь, это было уже слишком. Я спрыгнул с дивана и ретировался в дальний угол в надежде, что люди вскоре осознают весь ужас происходящего и положат шуму конец.

К сожалению, из всех присутствующих, кажется, лишь мне одному было очевидно, как нестерпимо плохо это звучало, потому что мой сосед по квартире, профессор Вернер Хагедорн, сидел вместе с гостями на диване и благосклонно внимал этой какофонии. Похоже, ему нравилось. Правда, дело могло быть в том, что он немного переборщил с так называемым глинтвейном – у людей этот напиток довольно быстро вызывает румянец на щеках и снижает критичность восприятия.

Его мать, госпожа Хагедорн, тоже выглядела счастливой. Когда блок-флейты наконец-то прекратили издавать истошные звуки и певица тоже умолкла, госпожа Хагедорн встала с дивана и захлопала в ладоши:

– Шарлотта, Константин! Какие же вы молодцы!

Девочка и мальчик, которые только что изо всех сил старались передудеть друг друга на флейте, повернулись к ней и поклонились, демонстрируя примерное поведение.

– Беата, ты поешь ну просто волшебно! – продолжила ворковать она. – Так звонко, милая, так звонко!

Ну, тут все ясно. Госпоже Хагедорн срочно нужен слуховой аппарат. Других объяснений ее восторга быть не может. По крайней мере, что касается Беаты. Шарлотта и Константин – особый случай. Она ведь доводится им бабушкой, а за много лет в роли домашнего питомца я усвоил: бабушек приводит в восторг абсолютно все, что делают их внуки. Константин – это сын Роланда и Беаты, то есть младшего брата Вернера и его вредной жены. А Шарлотта – дочь старшей сестры Вернера Симоны, которая, к счастью, не поет, но зато много молится, поскольку служит пастором. Может, ей следует как-нибудь помолиться, чтобы Беата никогда больше не пела, по крайней мере у нас в гостях. Вот же кошачий лоток!

В общем, у людей, живущих тут вместе со мной и Вернером – и, в виде исключения, не лишенных музыкального слуха, – были веские причины смыться. Экономка Вернера Анна на выходные уехала куда-то со своей матерью, а ее тринадцатилетняя дочь Кира, моя лучшая подруга-человек, нашла убежище в гостях у своей школьной подруги Паули. Весьма предусмотрительно!

– Спасибо за комплимент, дорогая свекровь! – улыбнулась Беата. – Кстати, я приготовила для вас еще одну песню. Так что, если хотите…

Я быстро огляделся вокруг. Уголки губ Вернера подрагивали. Видимо, он все же не в полной мере разделял восторг матери по поводу певческих талантов Беаты. Но фрау Хагедорн вновь захлопала в ладоши и воскликнула:

– Ах, как здорово! Я так рада! Пожалуйста, спой еще.

Святые сардины в масле! Еще одного такого испытания мои чувствительные уши не вынесут. Оставалось одно: спасаться бегством! Причем немедленно!

Не прошло и трех секунд, как я уже выскользнул в подъезд через кошачью дверцу. Краем уха я услышал, как Беата затянула новую песню – снова очень громко и фальшиво. Никакого рождественского настроения эта песня не создавала даже близко. Правда, речь там шла о рыбе – мне показалось, я услышал что-то про форель в ручье[1]. Это, конечно, вкусно, но все же я был рад вырваться из адского котла семейного праздника. Оказавшись снаружи, я решил отыскать Одетту.

Одетта – очень красивая белая кошка, которая целыми днями напролет гуляет на свежем воздухе во дворе нашего дома. Раньше, когда я еще был ленивым домашним котом и не показывал носа на улицу, я бы назвал ее бродячей. Но потом в нашу с Вернером квартиру въехали Кира с Анной. Поначалу я был далеко не в восторге от идеи делить любимый диван с каким-то подростком. Но постепенно мы с Кирой подружились, и с ней я открыл для себя мир за пределами четырех стен. С тех пор я знаю, что Одетта не бродячая кошка, а искательница приключений! И к тому же самая прекрасная из всех искательниц приключений в мире – при взгляде на нее мое сердце всякий раз так и норовит выскочить из груди. А еще она ужасно сообразительная, и, думаю, это и нравится мне в ней больше всего. Люблю умных женщин!

Летом Одетта часто сидит у мусорных баков вместе с двумя другими дворовыми котами, Спайком и Чупсом. Но сейчас, в зимние холода, они облюбовали другое местечко – стену рядом с вентиляционным люком подвальной прачечной. Там даже при минусовой температуре вполне сносно, потому что люк расположен в укромном уголке, куда не задувает ветер, а из прачечной все время поднимается приятный теплый воздух из сушилок для белья.

Так и есть, Одетта, Спайк и Чупс уже в зимней квартире. Дремлют, тесно прижавшись друг к другу. Похоже, что им очень уютно, несмотря на декабрьскую стужу!

Подкравшись к спящим, я поприветствовал их громким мяуканьем. Они тут же вздрогнули и проснулись.

– Эй, приятель! – лениво потягиваясь, сказал Спайк, очень толстый полосатый кот. Обычно он весьма добродушный, однако все же с ним стоит быть начеку. – Чем обязаны в этот холодный зимний день? Я думал, у вас там вечеринка.

– А ты откуда знаешь? – спросил я удивленно.

– Трудно было бы не заметить. Вернее, не услышать. Когда тут появляется эта кошмарная женщина с визгливым голосом и всей честной компанией, они всегда направляются к твоему несчастному хозяину, – хихикнул он. – Хорошо все-таки, что моя соседка совсем не любит общаться. По крайней мере, с другими двуногими.

– Ну что тут скажешь – я и сам бы предпочел обойтись без Беаты, – кивнул я. – Но, к сожалению, в выходные перед Рождеством все дороги ведут к нам, и тут уж ничего не попишешь.

Спайк с любопытством посмотрел на меня:

– А что это, кстати, такое – Рождество?

– Ты не знаешь, что такое Рождество? – уставился я на него.

– Не-а, да и откуда мне знать?

– Да это же всем известно! Все люди празднуют Рождество, и любой кот или кошка, прожив с двуногими дольше одного лета, просто не может не знать, что это такое.

Спайк склонил голову набок:

– Я живу с человеком вот уже несколько лет, но лично с Рождеством никогда не сталкивался, потому что моя хозяйка Рамона не намерена принимать участие в этом безумии – так она всегда говорит.

И она права! Вероятно, она знакома с Беа той и опасается, что та может заглянуть в гости в праздничные дни.

– Ладно, Спайк, – откашлялся Чупс. – Давай я тебе все объясню. Я ведь тоже не сразу разобрался, в чем тут дело. Но теперь знаю: люди празднуют Рождество, чтобы в са мое темное время года зажечь в квартире и вообще повсюду как можно больше свечей. Поэтому они даже ставят в квартирах деревья и украшают их свечами – в каком-то смысле, те служат им канделябрами.

Хм? Это еще что за ерунда! Чупс понятия не имеет, о чем говорит! Хотя это неудивительно. Сомневаюсь, что этот покрытый колтунами кот палевого окраса когда-то жил с людьми, наверняка он все свое время проводит в обществе других котов. Так откуда же ему знать, что такое Рождество?

– К сожалению, мне придется тебя поправить, Чупс, – сказал я (хотя, конечно, никаких сожалений вовсе не испытывал – напротив, даже обрадовался возможности щелкнуть его по носу), – но то, что ты рассказываешь про Рождество, – полная чушь. Сам посуди: когда Рождество проходит, в Гамбурге все еще довольно темно, но никаких деревьев со свечами в квартирах уже нет. Рождественские елки выбрасывают на улицу, и они валяются там, пока их не заберет мусоровоз.

Спайк и Одетта украдкой захихикали, уткнувшись носами в шерсть.

Чупс бросил на меня сердитый взгляд:

– Ну конечно! Ты ведь у нас мистер Умник! Раз уж ты все на свете знаешь, дражайший Уинстон, давай тогда сам и расскажи, что такое Рождество.

Я откашлялся и приосанился. Вернер всегда так делает, репетируя дома новый доклад для университета, и выглядит при этом очень важным.

– Суть Рождества заключается прежде всего в еде. Поскольку на дворе зима, в полях и на деревьях уже ничего не растет, люди боятся, что наступит страшный голод. Поэтому они и изобрели Рождество. В это время они при любом удобном случае едят сколько влезет и наедают запасы на черный день. Таким образом, Рождество для людей – тренинг на выживание, напоминание о том, как важно хорошенько наедаться.

Спайк, Чупс и Одетта уставились на меня. Вдруг Одетта начала хрипеть, сипеть и в конце концов упала на бок. Хм. Приступ слабости, вызванный невероятной элегантностью моего объяснения? Вроде бы женщины нередко падают в обморок от восторга. Например, когда встречают рок-звезду. Или знаменитого актера. Или когда им кто-то блестяще объясняет, в чем, собственно говоря, заключается суть празднования Рождества. Выходит, Одетта действительно потеряла сознание от восхищения – ну я, Уинстон Черчилль, и чертяка!

О спасителях мира, соусе из тунца и плохих людях

Одетта понемногу приходила в себя после обморока от восхищения. Она все еще лежала между Спайком и Чупсом, но уже не хрипела, а лишь жадно хватала ртом воздух – хорошенько прислушавшись, я разобрал что-то похожее на смех. Очень странно!

– Уинстон, – с трудом проговорила Одетта, – ну почему ты постоянно думаешь о еде?!

– Секундочку, я-то тут при чем? Я всего лишь объяснил, зачем люди празднуют Рождество.

Одетта окончательно овладела собой и подняла голову:

– То есть ты действительно считаешь, что это тренинг на выживание?

– Конечно, – кивнул я, – именно в этом заключается суть Рождества – есть как можно больше!

Одетта вздохнула.

– Уинстон, давно ли ты живешь с людьми? – обратилась она ко мне тоном, который я терпеть не могу. «Ну-давай-же-спроси-меня-я-ведь-все-равно-знаю-лучше» – вот какой это был тон.

Постепенно до меня стало доходить, что Одетта не лишилась чувств от восторга, а упала со смеху. Черт, черт, ЧЕРТ!

– Если ты таким образом пытаешься намекнуть, что я недостаточно хорошо разбираюсь в людях и их обычаях, то это не так. Я живу с Вернером всю свою жизнь. Ну, почти всю. Он забрал меня у заводчика совсем маленьким. А это было пару-другую годков назад, так что уж поверь мне – я знаю, о чем говорю.

«В отличие от вас, троих бродяжек», – добавил я про себя. Не хватало еще, чтобы три кошки, которые день-деньской торчат на продуваемом всеми ветрами безлюдном заднем дворе, объясняли мне, какие привычки у двуногих и как отмечают праздники! Мне, благородному Уинстону Черчиллю, непревзойденному знатоку людей, в некотором смысле рожденному на согретом солнечными лучами диване в гостиной! И живущему у настоящего профессора физики! Пф!

– Итак, постараюсь покороче, – продолжала Одетта своим дурацким тоном всезнайки. – В Рождество люди отмечают рождение Спасителя.

Чего?! Вечеринка по случаю дня рождения?! Нет-нет-нет, это ерунда какая-то! На днях рождения всегда бывает торт с марципаном, взбитыми сливками и свечками. И поют «Хэпи бёздей», а не «Тишь и покой ночью святой». И вообще – кто такой этот Спаситель?

– Одетта, если бы в Рождество праздновали день рождения, я бы точно это заметил, – твердо возразил я. – Потому что я в этом разбираюсь. В конце концов, профессор Хагедорн отмечает свой день рождения ежегодно, и это совсем не то же самое, что Рождество. Кроме того, я не знаком ни с одним Спасителем. И Вернер наверняка тоже. По крайней мере, у нас в гостях еще ни разу не было человека с таким именем. С чего бы нам тогда отмечать его день рождения?

– Погоди, – вмешался Чупс, – мне кажется, я что-то слышал об этом типе. Это кто-то вроде супергероя, правильно?

– Ну примерно, – кивнула Одетта, – Спаситель призван спасти мир. Люди верят в то, что он сын Бога. Поэтому день его рождения назвали Рождеством и отмечают с тех пор как праздник.

– А, так вот ты о ком! – осенило Спайка. – Это же тот самый парень, которого еще называют Иисусом Христом. Так значит, в Рождество у него день рождения?

– Верно, – подтвердила Одетта. – Именно это лежит в основе праздника. Не огоньки, не еда, а рождение Иисуса Христа, которое и отмечают все люди.

К сожалению, вынужден признать, что я и сам начал припоминать что-то на эту тему. Иисус. Да-да, я уже о нем слышал. Сестра Вернера Симона, пастор, время от времени что-нибудь про него рассказывает. Он вроде как весьма славный малый и, кажется, чуть ли не ее начальник. Как бы то ни было, она относится к нему с большим уважением.

– А вот и не все, – возразил Спайк Одетте. – Рамона уж точно нет. Да и во всю эту историю с Иисусом она не верит. Честно говоря, все это ее даже бесит. Недавно нам в дверь позвонили двое – хотели поговорить с ней об этом типе. И о книге под названием «Библия», в которой вроде как написано о Боге, Иисусе и всем таком. Ну она им и высказала! Что это все чушь и что ей нет ровным счетом никакого дела до того, кому там люди молятся – Богу, Аллаху или Будде. Потому что всех их все равно не существует. И чтобы эти двое даже не вздумали еще когда-нибудь позвонить в ее дверь. Вот как это было.

– Ладно-ладно, Спайк, не все люди верят в Иисуса, – примирительно согласилась Одетта. – Но кто верит, те в Рождество празднуют его появление на свет. Они очень этому радуются, поэтому поют песни и дарят друг другу подарки. И угроза голода здесь совершенно ни при чем. Прости, Уинстон, квартирный старожил. Видимо, кое-чего о людях ты все-таки не знаешь, – взглянув на меня, добавила она.

Спайк и Чупс покатывались со смеху, а я чувствовал себя последним болваном. Кажется, я говорил, что люблю умных женщин? Так вот поправлюсь: умные женщины хуже чумы.

К тому времени как я вернулся домой, Беата с честной компанией, к счастью, уже успели уехать, Симона со своей семьей и мамой Вернера тоже недавно откланялись, и в нашей прекрасной квартире наконец-то воцарился покой.

Пребывая в отвратительном расположении духа, я пробирался в свою комнату, полный решимости не покидать диван до конца дня. Или, может быть, до конца года? Или вообще никогда? Будут ли мне приносить еду прямо в комнату, если я перестану вставать с дивана? Впрочем, если и не будут, что с того – еда значит для меня не так уж много. Да вообще почти ничего не значит. В принципе, я мог бы целыми днями обходиться без нее. Даже не понимаю, с чего это Одетта взяла, что я только о еде и думаю. Какая подлая несправедливость!

На самом-то деле чаще всего я занят расследованием каких-нибудь таинственных преступлений – на пару с моей подругой Кирой. Например, однажды мы помешали банде похитителей сейфов. И еще задержали одного вымогателя. А как-то раз мы с Кирой… Ой! Что это там гремит? Из полуоткрытой кухонной двери, мимо которой лежал мой путь к дивану, донесся какой-то звук, подозрительно напоминавший звон тарелок. Видимо, со стола убирали посуду.

Хм, а не осталось ли там, случайно, этой вкусной штуки, которую я видел на рождественском столе, – вителло-что-то-там? Вот бы попробовать – потому что пахнет она просто превосходно! Я отметил это еще тогда, когда Вернер принес ее в пакете с деликатесами из одного итальянского ресторанчика. К сожалению, эта штука все время стояла упакованной в контейнер, а потом Вернер переложил ее на блюдо и сразу же подал к столу. Там я, конечно, не мог ею полакомиться – ведь за столом в полном составе сидела семья Вернера. Но вдруг сейчас мне повезет больше?

Я завернул на кухню. Если взглянуть на Вернера поумильнее, он наверняка меня угостит. Он всегда очень великодушен – и к тому же, в отличие от бабушки или Анны, вовсе не считает своего кота слишком толстым.

Но ноги, стоявшие у раковины, принадлежали вовсе не Вернеру. Кира! Муррр-мяу, ура! Моя подруга наконец-то вернулась! Прыг – и я очутился на кухонном столе прямо рядом с ней.

– Опля, Уинстон! – обрадовалась Кира. – Где это ты пропадал? Племянники и племянницы Вернера так хотели с тобой поиграть! Когда я вернулась, тут стоял рев на весь дом из-за того, что они не нашли тебя.

Вот уж ни секунды не сомневаюсь! Эти мелкие мучители котов, особенно противные дочери дурацкой Беаты, наверняка расстроились, что их любимая жертва – то есть я – так быстро ускользнула. Я потерся о руку Киры и замурлыкал.

– Так, приятель, что тебе нужно? – рассмеялась она и погладила меня по голове. – Впрочем, можешь не говорить. Кажется, у меня снова почти получилось прочитать твои мысли. – Кира взяла тарелку, которую уже поставила рядом с раковиной, и протянула мне. – Ты это искал?

Я принюхался. Фантастика! Кира действительно угадала – это та самая штука-вителло! Шагнув вперед, я принялся вылизывать тарелку. Восхитительно!

На вкус это что-то среднее между рыбой и нежным мясом – другими словами, как будто специально для меня готовили!

Кира рассмеялась:

– А тебе, я вижу, нравится – правда, мой хороший? Неудивительно! Ведь вителло тоннато – телятина с соусом из тунца. Ну и повезло же тебе, что от гостей что-то осталось.

Довольно урча, я до блеска вылизал тарелку. Не завалялось ли тут для меня второй порции? Я с надеждой заглянул в кухонную раковину. К сожалению, там было пусто! Перестав урчать, я замяукал. Очень жалобно. Хочу еще!

– Прости, Уинстон! Больше ничего нет! – с сожалением пожала плечами Кира.

Я спрыгнул на пол и забегал по кухне. Наверняка где-то тут найдется еще что-нибудь вкусное с праздничного стола! Уткнувшись носом в пол, я принялся обнюхивать каждый уголок и каждую щелку в поисках остатков еды.

Это зрелище явно забавляло Киру:

– Уинстон, ты сейчас прямо как собака! Те бе не кажется, что ты самую чуточку обжора?

Я тут же прекратил все обнюхивать и сел на пол. Сначала Одетта, теперь Кира! Да что же такое сегодня с моими подругами?!

Кира опустилась на колени и почесала меня за ухом. Кажется, в отличие от Одетты, она понимала, что только что сильно ранила мои чувства.

– Милый, я вовсе не хотела тебя обидеть. Но в последнее время я и правда стала задумываться о твоих пищевых привычках. Прежде всего из-за этой ужасной истории, которую только что услышала и непременно должна тебе рассказать!

Ужасная история, связанная с едой?!

Это может значить только одно: грядет голод! Я так и знал! Значит, я был прав – Рождество нужно, чтобы как следует поднакопить жирка!

Кира взяла меня на руки и очень серьезно посмотрела мне в глаза:

– Уинстон, я узнала, что в нашем районе какой-то кошконенавистник раскладывает ядовитую приманку. На вид это аппетитные кусочки колбасы или сардины в масле. Но съевшие их кошки и собаки едва не умерли. В приманке был крысиный яд! Представляешь? Мне об этом рассказала фрау Бённигштедт из школьного буфета – ее бедного кота Мосье еле-еле спас ветеринар. Пожалуйста, будь осторожен и предупреди друзей! Не ешьте то, что найдете на улице, и ничего не берите у незнакомцев, даже очень вкусное! Это смертельно опасно!

Смертельно опасно?! Отравленная приманка?! Здесь, у нас в округе?! Милосердный кошачий бог – это же просто кошмар! Ужасные новости для всех кошек на Хохаллее, хуже не придумаешь. Мне и самому доводилось находить на улице лакомые кусочки. Страшно даже подумать, чем это могло закончиться! Но вот кого я точно должен предупредить, так это Спайка! И как можно скорее!

– В общем, милый, не ешь ничего из чужих рук, понятно? – повторила Кира. Она казалась по-настоящему обеспокоенной. – Давай-ка лучше я приготовлю тебе еще немножко гусиной печенки, хорошо?

Ну ладно, пожалуй, предупредить Спайка я успею и завтра. Сегодня он наверняка уже где-нибудь дрыхнет. Но завтра с утра первым же делом побегу во двор и поделюсь этой ужасной новостью!

Хотя после превосходной трапезы из гусиной печенки остаток вечера я провел, лениво растянувшись на диване, где меня по очереди гладили то Кира, то Вернер, спалось мне этой ночью из рук вон плохо. Во сне я видел горы отравленных сардин в масле. На фоне этих леденящих сердце картин гремел невыносимый концерт для блок-флейты. Я беспокойно ворочался в своей корзинке, представляя себе, что тоже съел приманку и теперь мучаюсь от страшной боли в животе. Невероятно, но боль была пугающе правдоподобной. В какой-то момент мой желудок даже стало сводить судорогой – казалось, что в живот вонзаются тысячи маленьких иголочек, и это ощущение все усиливалось. Измученный, я открыл глаза и попытался вырваться из кошмара. Но боль не утихала. Встрепенувшись, я прислушался к своим ощущениям и понял: это никакой не сон. У меня на самом деле ужасно болит живот!

Об одеялах и грелках. А также о детях, растущих в саду

Кира не любит спать в полной темноте, поэтому всегда оставляет дверь в свою комнату приоткрытой. Я пробрался внутрь и кое-как доковылял до ее кровати – запрыгнуть на нее у меня не хватило бы сил. В животе тем временем все бурлило, как в забытой на плите кастрюле с супом.

Я жалобно мяукнул в надежде разбудить Киру. Если кто-то и догадается, что я пал жертвой коварного отравителя, то только она. Ведь моя подруга в курсе, что в округе орудует злодей и жизнь хвостатых под угрозой. Но Кира спала так крепко, что оставалась глуха к страданиям своего приятеля Уинстона. Я замяукал громче – снова никакой реакции. Увы и ах! Что же делать? Кира срочно должна помассировать мой несчастный живот!

Может, все же попытаться запрыгнуть на кровать? Я приподнялся на задних лапах и посмотрел вверх. Хм. В нормальных обстоятельствах это не было бы проблемой, но в моем нынешнем плачевном состоянии… Исключено!

И тут мне в голову пришла другая идея, связанная с одной особенностью двуногих. А именно – с тем, что у них нет шерсти. И одно из множества связанных с этим неудобств заключается вот в чем: без одеяла они быстро замерзают и часто просыпаются. Я это знаю точно, потому что Вернер терпеть не может, когда я – редко, крайне редко – решаю вздремнуть вместе с ним. Если я в такие моменты, пытаясь поудобнее устроиться у него в ногах, случайно сдвигаю плед, он сразу же просыпается и начинает ругаться, потому что у него мерзнут ноги. Такие вот люди неженки. Вообще говоря, они во многом устроены так, что в дикой природе и двух дней бы не протянули. Впрочем, я отвлекся.

Сейчас главное – сосредоточиться на претворении в жизнь моей идеи. Вытянув лапу с выпущенными когтями, я зацепил краешек свисавшего с кровати одеяла и осторожно потянул его вниз. Одеяло поползло сначала медленно, затем заскользило все быстрее, пока наконец полностью не оказалось на полу. Получилось! Теперь нужно немного подождать.

Долго терпеть мне, впрочем, не пришлось, потому что не успел я досчитать до десяти (а поверьте, я мог бы!), я услышал вздох Киры. Она беспокойно заворочалась в постели, потом села и включила ночник. Коротко оглядевшись, она заметила меня:

– Уинстон, ты что, стащил мое одеяло? Это еще что такое?! Декабрь на дворе, я замерзла!

Сама виновата! Почему не носишь шерстку? – хотелось ответить мне. Но поскольку я не умею говорить, да и боль в животе беспокоила меня куда больше, чем отсутствующий у Киры мех, я ограничился жалобным мяуканьем.

Кира тут же вскочила с постели и опустилась рядом со мной на колени:

– Ой, бедненький! Что это с тобой? Ты так грустно мяукаешь!

Мое мяуканье перешло в стон, я завалился на бок и стал от боли перекатываться из стороны в сторону. Кира осторожно погладила меня одной рукой по спинке, а другой – по животу.

Ай-ай! Я вздрогнул и перестал кататься по полу. Кира очень осторожно взяла меня на руки и положила к себе на кровать:

– Что-то ты мне не нравишься, Уинстон! Живот у тебя совсем твердый! Что же с тобой такое?

Ах, если бы я знал! Могу лишь надеяться, что это не дело рук коварного кошконенавистника и моя жизнь не подошла к закату. Хотя в последнее время я, кажется, не ел ничего на улице – по крайней мере, не припоминаю такого, – но совсем исключать эту возможность нельзя. Когда дело касается вкусной еды, я, к сожалению, нередко теряю силу воли! Запросто мог и подобрать между делом какой-нибудь лакомый кусочек.

Я приподнял мордочку и попытался заглянуть Кире прямо в глаза в надежде, что она поймет, как скверно я себя чувствую. Чаще всего телепатия такого рода у нас с Кирой работает просто отлично. Наверное, это потому, что однажды мы нечаянно поменялись телами и обнаружили, что умеем читать мысли друг друга. Звучит странно, но так оно и было. С тех пор мы с Кирой так сблизились, что всегда можем угадать, о чем думает другой.

– Уж не отравили ли тебя? Неужели это дело рук кошконенавистника?!

Ну, что я говорил? Работает просто на ура! Кира нежно погладила меня по голове. Наверняка она сейчас быстренько придумает, как мне помочь.

– Слушай, ну если дела так плохи, нужно как можно скорее ехать к доктору Вильмес. Хотя, учитывая время суток, скорее даже в круглосуточную ветеринарную клинику. Может быть, тебе там промоют желудок или сделают что-то еще. Мама до сих пор гостит у тети Ольги в Кельне, поэтому я разбужу Вернера. Только подожди минутку, мне нужно одеться.

Так, стоп! ЧТО?! Ветеринарная клиника?! Промывание желудка?! Я-то думал, что лечением будет, например, массаж живота и сон в обнимку с Кирой под одеялом до тех пор, пока мне не станет лучше! От ужаса я даже перестал стонать и прижался к Кире.

– Вот как? То есть все не так уж плохо? На карете «скорой помощи» в больницу не поедем? – Даже в неверном свете ночника я заметил на лице Киры насмешливую улыбку. Превозмогая боль, я через силу заставил себя замурлыкать, чтобы она догадалась, что все поняла правильно. – Что ж, раз уж спасательная операция отменяется, давай я хотя бы наполню тебе грелку и ты поспишь сегодня рядом со мной. А если к утру не поправишься, тогда поедем к ветеринару – с этим, наверное, можно еще немного повременить. Как думаешь?

Мур, мур, МУР! Именно так, милая моя! А теперь неси скорее грелку!

– Беата, прошу тебя, успокойся. Никто не собирался тебя отравить, ну что за ерунда!

Святые сардины в масле! Это что за суматоха с утра пораньше? Вообще-то я остро нуждаюсь в покое: несмотря на грелку и почесывание живота, ночью я почти не сомкнул глаз. Даже Кира, собираясь утром в школу, ходила на цыпочках и потом неслышно выскользнула из комнаты, чтобы не потревожить мой сон. Так почему же теперь тут такой шум?!

Я покосился на ночной столик с будильником. После нашего с Кирой обмена телами я, пожалуй, единственный кот в мире, который разбирается в показаниях часов и всяких таких человеческих штуках. 11:30. Ну ладно. Половина двенадцатого – это не такая несусветная рань, как я решил поначалу. Но все же! С трудом приподнявшись, я с облегчением обнаружил, что живот уже не болит. За дверью все еще продолжали шуметь.

– В самом деле, Беата, Анна не уборщица! Она моя экономка. Ну конечно же, разница есть.

Я спрыгнул с кровати и с любопытством сунул нос в приоткрытую дверь Кириной комнаты. Вернер расхаживал по коридору с беспроводным телефоном и, похоже, разговаривал с кошмарной Беатой. То есть сейчас говорила Беата, потому что на лице Вернера застыло напряженное выражение, а трубку он слегка отодвинул от уха – голос на том конце провода был очень-очень громкий. Настолько громкий, что даже я мог разобрать отдельные фразы:

– Называй эту женщину как хочешь, Вернер, но я говорю тебе, что она едва не сжила со свету нашу семью. Сегодня ночью у нас так разболелись животы, что мы едва не попали в больницу. И если тебе интересно, я уверена, что это была попытка отравления!

Что?! В этот момент я окончательно проснулся. Беатиной семье ночью тоже было плохо?! Мне захотелось вырвать из рук Вернера телефонную трубку и сообщить Беате о том, что у меня та же проблема. Но это, конечно, чушь, ведь я совсем не умею говорить, в том числе и по телефону.

Вернер набрал в грудь воздуха. Он явно из последних сил пытался сохранять спокойствие:

– Однако мне это неинтересно, Беата. И, повторюсь, это полная ерунда! С чего бы Анна захотела вас отравить?

– Потому что она меня невзлюбила. А невзлюбила она меня потому, что я вижу ее насквозь!

Тут Вернер не смог удержаться от смеха:

– Что-что? Видишь насквозь? Ну что за глупости, Беата!

– Хорошо, что ты еще способен смеяться над этим, Вернер. Но говорю тебе: эта женщина норовит тебя окрутить, да еще и девчонку свою с матерью тебе в гнездо подкинуть, а ты ничего не замечаешь!

В какое еще гнездо?! Я был сбит с толку. В гнездах, насколько мне известно, живут только птицы. Я ведь кот, а значит, эксперт в этом вопросе. Самому-то мне, впрочем, еще ни разу не доводилось вытаскивать из гнезда пернатого приятеля, чтобы его… э-э-э… фу! Но я знаю, что другие кошки так делают. Даже толстый Спайк однажды, повиснув на водосточном желобе, добрался до гнезда и разорил его. Обед с перьями – бе! Даже думать об этом не хочу! В конце концов, у меня есть миска, куда можно положить всякие вкусности – от печеночного паштета до сардин в масле.

Ну и, разумеется, Анна, Кира и бабушка живут у нас ни в каких не в гнездах, а в своих комнатах. Да обычный человек и в гнездо-то не поместится! В общем, Беата несла абсолютную чушь!

Похоже, Вернер был со мной полностью согласен, потому что в ответ он чуть не задохнулся от возмущения и даже, против своего обыкновения, заметно повысил голос:

– Беата, я запрещаю тебе так говорить об Анне! К тому же вся эта возмутительная чушь, которую я от тебя выслушал, не имеет отношения к делу. Анна с прошлого четверга в отъезде. Даже если с едой и правда было что-то не так, она тут ни при чем.

Беата заговорила в ответ значительно тише, и в этот раз мне уже не удалось ничего разобрать.

– Нет, разумеется, я готовил не сам. Как тебе известно, я профессор физики, а не повар. Блюда для праздничного стола я заказал у Сандро. Он держит поблизости превосходный ресторанчик и продает еду на вынос. Я знаю его много лет, и еда от Сандро всегда высший класс. В общем, от чего бы у вас там ни возникли проблемы с животом, я к этому не имею никакого отношения. А теперь извини, у меня дела.

Клац. Он дал отбой. Потом, заметив, что я торчу в дверном проеме, подошел и почесал меня за ушами:

– Доброе утро, Уинстон! Это была невыносимая Беата! Но я дал ей отпор. Пищевое отравление – ну что за нелепость! Наверняка ее девчонки подхватили ротавирус в детском саду. Пытаться повесить это на Анну – просто курам на смех!

Я громко мяукнул в ответ – конечно, Вернер совершенно прав. Неслыханная наглость! Что такое ротавирус и как его можно подхватить, я не совсем понял, но, учитывая все гнусности, которые мне доводилось терпеть от этих детей раньше, я этому чего-то-там-вирусу даже не удивился. Выходит, ненавистник кошек, отравитель сардин тут ни при чем. В моих страданиях виновата банда блок-флейтистов. И детский сад.

В этой связи я подумал: что же это, собственно говоря, такое – детский сад? Место, где люди берут детей? Значит, они не рождаются, а растут на грядках? Или в теплицах? Очень интересный вопрос! Признаюсь, я еще никогда не задумывался о том, как люди решают вопрос с потомством. Может быть, и Вернер может завести ребенка, если обратится в ближайшее садоводство?

Я тут же попытался представить, как Вернер приносит в дом младенца. Насколько мне известно, они часто орут и время от времени отвратительно пахнут. Не уверен, что Вернер знает, как поступать в таких случаях. Но, к счастью, у нас в доме сразу две опытные матери – Анна и бабушка, и они ему, конечно, помогли бы. Впрочем, наверное, в детском саду можно взять ребенка и постарше. Такого, который уже умеет чуть больше, чем просто орать и вонять. В идеале, может быть, даже хорошо играть на блок-флейте. Или вообще такого, который уже вышел из возраста, когда положено на чем-либо играть. Такого, как моя самая любимая Кира! С другой стороны, второго такого замечательного ребенка на свете точно нет, а значит, другие дети нам ни к чему.

Вернер тоже ничего не добавил по этому поводу, а лишь, радостно насвистывая, положил телефонную трубку на базу в коридоре. Потом подошел к гардеробу и надел пиджак. Наверное, собирался в университет читать одну из своих лекций.

– Что ж, Уинстон, долг зовет! Желаю тебе хорошо провести день. Анна скоро вернется из Кельна и наверняка привезет тебе что-нибудь вкусненькое – уж я ее знаю. До скорого!

Хм, «вкусненькое» – звучит отлично! А вот слово «долг» напоминает о том, что мне и самому нужно срочно кое о чем позаботиться. Я ведь до сих пор не предупредил Спайка о кошконенавистнике! Приятель, я спешу к тебе на помощь!

О мисках и пухологах. И о друзьях-итальянцах

– Отравленная еда?! – Спайк пришел в ужас, Чупс с Одеттой тоже широко раскрыли глаза от изумления.

– Да. Этот тип специально раскладывает приманку, потому что ненавидит кошек! – объяснил я.

– Неужели люди на такое способны?! – не мог поверить Чупс.

Одетта нервно виляла хвостом.

– Но это же ужасно! То есть я понимаю, что не все люди нас любят, – но вот чтобы прямо так?! Пытаться нас извести?!

– Да, трудно представить, – согласился я. – Но тем опаснее теперь подбирать еду на улице.

– Я и так никогда ничего не подбираю. Ем только то, что добыла охотой. Это ведь куда вкуснее, правда, мальчики?

Спайк и Чупс смущенно молчали. Наконец Толстяк неловко откашлялся:

– Ну, э-э-э… конечно! Поохотиться время от времени бывает неплохо, но… Мда… это ведь столько возни. Да по мне, и мыши эти какие-то чересчур уж шустрые. А когда прямо перед носом оказывается лакомый кусочек… В общем, хорошо, что Уинстон нас предупредил.

Тут я непременно бы усмехнулся, если бы умел. Слишком уж уморительная картина рисуется в воображении, когда представляешь себе, как толстый Спайк, тяжело сопя, пытается догнать проворную мышку. При этом в целом я был склонен с ним согласиться – охота и мне не по душе. Но инстинкт подсказывал, что на Одетту это произведет плохое впечатление, и я решил промолчать.

Чупса, похоже, такие соображения не сдерживали, и он выложил все как есть:

– Нет, Одетта, я тоже не большой поклонник охоты. И не думаю, что добыча непременно лучше на вкус. Чаще всего меня полностью устраивает то, что кладут мне в миску мои люди.

Интересно! Значит, Чупс все-таки живет с людьми! Конечно, еще вопрос, что это за люди такие, допускающие, чтобы их кот разгуливал по округе весь в колтунах. Если бы я выглядел так же, как Чупс, Анна уже давным-давно устроила бы мне целый комплекс процедур по уходу за мехом.

– Фрррр! – презрительно фыркнула Одетта. – Миска! Что вы несете! Впрочем, ешьте что хотите, мальчики. Смотрите только не попадитесь кошачьему киллеру! – И она отправилась прочь со двора.

– Ну и ну, – удивился Чупс. – Что это с ней?

Я тоже удивленно проводил ее взглядом. Такие выходки совсем не в духе Одетты.

Спайк покачал головой:

– Что бы вы ни говорили, а с Одеттой что-то не так.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился я.

– Ну, вы вот хоть раз слышали, чтобы Одетта рассказывала о своем доме? Хоть что-нибудь? О двуногом, с которым она живет? Конечно, становиться человеколюбцем вроде тебя, Уинстон, совершенно не обязательно, но все же дом нужен всем, без него даже кошачья жизнь какая-то тоскливая.

Человеколюбцем? О чем это он? Послушать его – так я какой-то слабак, который всегда пляшет под дудку Вернера. А это полная ерунда, потому что на самом деле всем в доме тайно заправляю я! Впрочем, ладно. Может быть, и не я, а бабушка.

Но насчет всего остального Спайк не так уж не прав: во-первых, жизнь без людей действительно была бы довольно неуютной, а во-вторых, Одетта и в самом деле никогда не рассказывала о доме.

– Да, о людях Одетты мы ничего не знаем, – подтвердил я. – Но почему ты задумался об этом именно сейчас?

Спайк наклонил голову:

– Ну, это же очевидно. Мы с Чупсом заговорили о том, что наши открыватели консервов довольно-таки неплохо нас кормят, и вдруг Одетта убежала прочь. Разве это не странно? Как будто она не хочет говорить на эту тему.

– Заметно, что ты живешь с пухологом, Спайк, – вздохнул Чупс. – Или, в случае с Рамоной, с пухологиней.

Пухо-чего? Я озадаченно переводил взгляд со Спайка на Чупса и обратно. Раздались странные звуки, напоминающие блеяние: кажется, Спайк так смеялся.

– Верно, Чупс. Мою Рамону вокруг пальца не обведешь!

Ага. Выходит, пухолог – это Рамона. Но что, ради всего святого, это значит? Наверное, здесь есть связь со словом «пуховый»? Или это примерно то же самое, что пушистый? Значит, пухологиня – это такая мягкая и пушистая женщина? Признаться, я немного удивлен: судя по рассказам Спайка о Рамоне, никакой пушистости там нет и в помине. Зато ершистости хоть отбавляй. Взять, к примеру, хотя бы тех бедняг, что с утра пытались поговорить с Рамоной о Библии – ведь она весьма грубо их отбрила. Что ж, возможно, люди в этом контексте понимают под словом «пушистый» что-то совершенно иное…

– Уинстон? – резко вырвал меня из раздумий Спайк.

– Э-э… да?

– У тебя такой рассеянный вид. Мы тебе наскучили?

– Вовсе нет. Просто я задумался о том, что Рамона, по-моему, недостаточно мягкая для пухологини. Ну, судя по тому, что я о ней знаю.

Глаза Спайка стали круглыми от удивления:

– Мягкая? Рамона? При чем тут это вообще?

– Ну, я имею я виду, пухолог – это же, наверное, кто-то мягкий и пушистый, правильно?

Спайк шумно втянул ноздрями воздух, завалился на землю и стал покатываться из стороны в сторону. Я никак не мог отделаться от ощущения, что потешается он надо мной.

– Коллега, я иногда просто удивляюсь: с какой стати ты постоянно выдаешь себя за эксперта по вопросам, связанным с двуногими? – фыркнул он наконец. – Ты же совершенно не шаришь!

Чупс, похоже, тоже очень развеселился:

– Уинстон, пухолог – это человек, который очень хорошо разбирается в других людях. По их словам и действиям он довольно точно определяет, что они на самом деле думают. Или что чувствуют в этот момент.

Святые сардины в масле! Надо же, как интересно!

– А почему он так называется? – поинтересовался я.

– Э-э-э, не знаю, – протянул Чупс. – Но все остальное правда: пухолог – это человек, который, в некотором смысле, может читать мысли.

– С ума сойти! – восхищенно воскликнул я. – И Рамона тоже так умеет?

Чупс со Спайком торжественно кивнули.

– Именно так. Собственно говоря, она это даже специально изучала. Пухологию, – пояснил Спайк с важной миной. – В университете. И поэтому у нее в кабинете висит такая большая бумажка. На ней написано, что Рамона умеет заглядывать людям в голову. Это ее диплом.

Ну ладно. Этим-то Уинстона Черчилля не удивишь. Будучи профессорским котом, я знаю, что звание профессора куда весомее, чем диплом, и наверняка у Вернера где-нибудь завалялась бумажка побольше Рамониной. Но вот история с заглядыванием в голову – это, конечно, неплохо. Хотел бы и я так уметь. Какие же славные были времена, когда мы с Кирой могли читать мысли друг друга! И, оказывается, люди могут такому научиться – класс!

Еще я, признаться, испытывал легкую зависть, потому что часть Рамониных способностей, очевидно, передалась и толстому Спайку. Ведь, что ни говори, он сразу понял, что Одетте неприятен наш разговор о мисках и людях, которые их наполняют. Если хорошенько подумать, я слишком мало знаю об Одетте. И это очень плохо – ведь она для меня самая лучшая кошка в мире, другим до нее далеко. Я пообещал себе в будущем присмотреться к Одетте повнимательнее. То есть еще более внимательно. Если это вообще возможно. Может, тогда получится узнать, что за проблема у нее с мисками. Или с людьми.

Прежде чем вернуться домой, я решил поискать Одетту. Вряд ли она успела убежать далеко. Почему-то мне казалось, что ей сейчас грустно. И хотя я не пухолог, сердце мне подсказывало, что так и есть.

В арке, ведущей на улицу, я на секундочку остановился и присел, чтобы оглядеться. Снег на дорожке чуть подтаял, когда я проделал в нем своей теплой пятой точкой небольшую лунку. Брр, как же мерзнет попа! Лето мне однозначно куда больше по душе, чем зима, а снег – это уж вообще ни в какие ворота не лезет. Совершенно не понимаю, с какой стати Кира и ее друзья, Том и Паули, так радуются, когда с неба падают первые снежинки. Наверное, люди просто не представляют себе, как мерзнут на снегу мои нежные бархатные лапки!

К сожалению, Одетты нигде не было видно – ни с правой, ни с левой стороны улицы. А значит, мне, бедолаге, придется пробираться по снегу. Но на что только не пойдет кот, когда его дама сердца в печали! Бесстрашно глядя в лицо смертельной опасности, я ступил на снег одной лапой. Мяааааау, это ужасно! Но ничего не поделаешь – придется потерпеть.

Через несколько метров мои лапы так онемели от холода, что я их уже совсем не чувствовал. На негнущихся конечностях я доковылял до переулка, за которым начинался следующий жилой квартал. Я знаю, что Одетта порой любит побродить по здешним задворкам, ведь постоянно торчать в нашем внутреннем дворике ей попросту скучно. Может быть, мне повезет?

Но нет, там не было и следа Одетты. Зато я наткнулся на кое-кого другого. Это был не кто иной, как Вернер! Он стоял, прислонившись к стене дома, и беседовал с человеком, лицо которого мне показалось знакомым. Я на секунду задумался. Точно! Этот мужчина поставлял блюда для нашего праздничного стола в выходные. Выходит, это тот самый Сандро! Любопытно! Я не раз слышал его имя, потому что, когда нам по каким-либо причинам не готовят Анна или бабушка, Вернер обычно покупает еду в его ресторанчике, а порой и перекусывает прямо там.

Сандро молчал, а Вернер, бурно жестикулируя, о чем-то ему рассказывал. Я пересек улицу и побежал в их сторону. Добравшись до места, я обнаружил, что они действительно стояли у входа в ресторан. Во всяком случае, когда дверь открылась и оттуда вышла клиентка, запахло просто восхитительно. Мяу, как вкусно! Я бы туда, пожалуй, заглянул!

– Ого, Уинстон, мой добрый приятель! – Заметив меня, Вернер на секунду перестал размахивать руками. – Что это ты тут делаешь? – спросил он, склонившись надо мной.

Я громко мяукнул и положил лапу ему на колено. На нее налипло немало комков снега, поэтому, возьми меня Вернер сейчас на руки, я, пожалуй, совсем не стал бы возражать. Считайте меня мимозой, но вся эта ваша затея с зимой мне совершенно не по нраву!

Очевидно, в моем взгляде читалась мольба, потому что Вернер и в самом деле подхватил меня на руки и выпрямился:

– Разрешите представить: Уинстон – Сандро. Сандро – Уинстон!

Невысокий, значительно ниже Вернера, темноволосый короткостриженый мужчина улыбнулся мне:

– Чао, гатто неро! Уинстон, я очень рад с тобой знакомиться.

Мяу! Гатто неро? Кажется, по-итальянски это значит «черный кот»? У этого Сандро, кстати, точно такой же акцент, как у чокнутого Франческо, кота, который как-то раз пытался подкатить к Одетте, прикинувшись итальянцем – просто чтобы придать себе загадочности. На самом деле Франческо звали Францем-Иосифом и родом он был из захолустного местечка под названием Веддельброк. Уж не мошенник ли, часом, и этот Сандро? С другой стороны, женщин, на которых можно было бы произвести впечатление этой уловкой, я поблизости не заметил.

Тут он очень церемонно протянул руку и пожал мне лапу:

– О, у иль гатто неро совсем колодные лапки! Это не корошо! Вернер, я думаю, кот кочет домой, тебе нужно идти.

Кочет домой? Если имеется в виду «хочет домой», то этот тип однозначно разбирается в кошках и, похоже, все-таки не мошенник.

– Да, скоро пойду. Вот только расскажу историю до конца. Потому что кошмарным пением этой мымры дело не закончилось. Дальше – больше, и это косвенно касается даже тебя!

Хм, уж не про Беату ли говорил Вернер?

– Итак, представь себе – на следующий день она звонит мне и заявляет, что Анна якобы пыталась ее отравить!

Да-да. Речь явно про Беату.

Брови Сандро поползли вверх:

– Понятно. А как это касается меня? Нон каписко!

– Ну, я же говорю – косвенно. В общем, у Роланда, у нее самой и у детей потом сильно разболелись животы. И ей втемяшилось в голову, будто Анна намеренно приготовила что-то такое, от чего им стало плохо. Что, разумеется, полный бред. Кроме того, Анна в тот день вообще не готовила, а всю еду для праздничного стола я заказывал у тебя.

Сандро ничего не ответил, но, находясь примерно на уровне его глаз, я заметил, что лицо его в тот момент заметно помрачнело. А вот от внимания Вернера это ускользнуло.

– А я считаю, – продолжал он, – что дети подхватили какую-то инфекцию в детском саду и заразили родителей. Хорошо хоть, нас это не затронуло.

Верно. Это и правда очень хорошо – такой боли в животе я никому не пожелаю! Отныне буду обходить Беатиных отпрысков далеко стороной.

Сандро все молчал, а нижняя половина лица у него теперь как-то странно скривилась. В какой-то момент мне даже показалось, что от всей этой истории с Беатой каким-то образом разболелся живот и у него. Очень странно! Чего бы я в тот момент ни отдал, чтобы на секундочку стать пухологом и заглянуть Сандро в голову!

Он поспешно отвернулся и сказал:

– Чао, Вернер! К сожалению, мне пора возвращаться к работе. Передай от меня привет Анне. И скорей носи иль гатто в квартиру!

Хлоп – и он уже скрылся в своем ресторанчике – так быстро, что Вернер даже не успел сказать «пока». Озадаченно проводив его взглядом, Вернер вздохнул, крепче прижал меня к себе и зашагал в сторону дома.

Мир во всем мире. И даже между Анной и Беатой

Не успел Вернер открыть дверь в квартиру, как я уже понял, что Анна и бабушка вернулись. Их голоса я узнаю всегда и всюду! Ура! Наконец-то больше никакой еды на вынос! В доме 106а по Хохаллее снова будут готовить как положено!

Я проскользнул в дверь вперед Вернера и побежал в сторону гостиной, откуда только что слышались женские голоса. Не говорил ли Вернер утром что-то там о гостинцах, которые Анна наверняка должна мне привезти? Привет, я тут! Где мои подарочки?

Но вместо того чтобы обрадоваться при виде благороднейшего и умнейшего кота в мире, бабушка и Анна меня, казалось, и вовсе не заметили. Представьте, они ссорились! Причем по-русски. Вообще для них обеих это родной язык, и, если им порой случается повздорить между собой, ругаются они всегда по-русски.

Мне, в общем-то, все равно, на каком именно языке происходит перебранка, ведь после нашего с Кирой обмена телами я прекрасно понимаю русский. Так что предмет спора мне удалось уловить довольно быстро: как ни странно, и тут не обошлось без ужасной Беаты! Но как же так? Ведь Анне и бабушке даже не пришлось выносить пытку ее певческим номером!

Я заинтересованно навострил уши и выяснил, что Беата оставила на нашем автоответчике злобное сообщение, в котором обозвала Анну «уборщицей», из-за чего та сильно распереживалась, что, в свою очередь, расстроило бабушку. Обе сошлись во мнении, что виноват Вернер. В чем именно – этого понять я никак не мог. Так в чем же все-таки проблема?

Как правило, Вернер и Анна понимают друг друга с полуслова. И это если не сказать больше. На самом деле они пара влюбленных. Нравились они друг другу всегда, но пару недель назад Вернер провернул просто блестящую операцию по спасению Анны из лап ее подлого дружка Вадима. Профессору даже пришлось подраться с этим негодяем, хотя вообще-то выяснять отношения на кулаках совсем не в его духе. После этого Анна не просто его поблагодарила, но и назвала героем. Ну а потом Вернер взял да и ПОЦЕЛОВАЛ ее! В губы! Я сначала даже глазам не поверил – ведь обычно мой Вернер очень сдержанный.

Но, решившись на поцелуй однажды, Вернер с тех пор то и дело целуется. Разумеется, целует он не всех подряд, а только Анну. А уж это, насколько мне позволяют заключить мои скромные познания о человеческой любви, неоспоримый признак того, что теперь они пара. Накопилось и множество других свидетельств. Например, они ходят гулять вдвоем – и даже бабушку с собой не берут! Кроме того, Вернер иногда называет Анну ласточкой. Благодаря телевизору мне известно: когда люди друг другу нравятся, они дают объектам своей симпатии имена всяких зверушек. Для этих целей хорошо подходит как раз эта самая «ласточка», а еще «мышонок» или «зайчик». (А вот когда любви приходит конец, в ход обычно идут звери покрупнее. Тут уже можно услышать, например, «осел» или «корова».) Да и голос Анны, когда она говорит с Вернером, теперь просто тает от теплоты и нежности. Звучит это очень-очень ласково – ах, как бы я хотел, чтобы и Одетта так со мной ворковала!

– Вернер, мы дома! – громко сказала Анна в сторону коридора – на этот раз по-немецки. Видимо, несмотря на ссору с бабушкой, она все же заметила стоящего там Вернера. – Не подойдешь на минуточку? – спросила она еще громче, и на этот раз в ее голосе прозвучала угроза. Во всяком случае, только что упомянутых мной теплоты и нежности там не было и в помине. Вернер просунул голову в дверь гостиной.

– Привет, ласточка моя, привет, фрау Коваленко. Как хорошо, что вы вернулись! Мы по вам скучали, – произнес он нежным голосом. Или лучше сказать – заискивающим? Кажется, мой профессор, учуял напряжение, царящее в гостиной, и робко добавил: – Все в порядке, ласточка моя?

– Ничего не в порядке, Вернер, вообще ничего не в порядке! – Драматичное закатывание глаз. Мяу, тут даже мне, самому смелому коту в мире, стало страшновато!

– Но что же… В чем же дело, ласточка моя? С Ольгой и ребенком что-то не так?

Ольга – это сестра Анны, которая живет в Кельне. Недавно у нее появился первый ребенок, и Анна с бабушкой ездили ее навестить. Должно быть, младенец – это нечто весьма занимательное. Интересно, Ольга тоже принесла его из детского сада? Может быть, дома она обнаружила, что в детском саду его недостаточно хорошо поливали? Но при чем тут тогда Беата и Вернер?

Анна все еще казалась очень сердитой. Да и бабушка, в общем-то, тоже. На всякий случай я забрался под диван. Отсюда все хорошо слышно, а если сейчас полетят клочки по закоулочкам, то я хотя бы буду в безопасности.

– Нет, Вернер, с Ольгой и ребенком все в порядке. А вот со мной нет. Я приезжаю домой, а твоя невестка на автоответчике обзывает меня уборщицей, которая нагло пользуется твоей добротой!

Теперь настала очередь Вернера закатить глаза:

– Ну Анна! Ты же знаешь Беату! Не стоит обращать внимания на ее слова. Сегодня утром я уже все ей объяснил, но она невероятно навязчивый человек и все никак не успокоится.

Мяу! Навязчивый – как по мне, это еще мягко сказано! Супердоставучий – вот это будет точнее!

– Вернер, но дело вовсе не в Беате!

– Нет? – удивился профессор.

– Нет. Дело в том, что никто в твоей семье до сих пор не знает, что мы вместе! Иначе Беата вряд ли стала бы называть меня уборщицей и относилась бы ко мне с большим уважением!

Э-э-э, о чем это она? Признаюсь, я не совсем понимал, что Анна имеет в виду. Почему ей так важно, чтобы доставучая Беата знала, что они с Вернером пара? По-моему, чем меньше Беата о ком-то знает, тем лучше! Но по взгляду Вернера я заметил, что он-то как раз понял, что Анна имела в виду. Он сразу стал похож на человека, осознающего свою вину.

– Ну… я… Просто я еще как-то не успел, э-э-э…

Что за жалкий лепет! На Вернера это совсем не похоже! Что-то тут не так!

– Я не верю тебе! – перебила его Анна. – Знаешь, что я об этом думаю?

Вот это очень интересно! Ведь я, в отличие от Спайка, живу не с пухологом, а с профессором физики. Чтобы узнать, о чем люди думают, чаще всего мне приходится ждать, пока они сами об этом скажут.

– Э-э… нет… И что же?

– Я думаю, ты меня стесняешься, потому что я всего-навсего экономка.

Вернер широко распахнул глаза и стал хватать ртом воздух. Кажется, Анна ошиблась в своем подозрении.

– Ласточка моя, что ты! И как тебе только в голову такое пришло?!

Вместо ответа Анна судорожно сглотнула, и я заметил, как в ее глазах появился какой-то подозрительный влажный блеск. Уж не слезы ли это? Святые сардины в масле! Насколько мне известно, взрослые люди плачут крайне редко. Значит, положение серьезное!

Тут в разговор вмешалась бабушка.

– Не хватало еще моей дочеррри выслушивать гадости от этой женщины! – недовольно произнесла она с грозным раскатистым «р». – Вернер Хагедорн, Анна крррасивая и очень умная! Настоящая коррролева! Будьте любезны так с ней не обррращаться!

Мяу! Бабушка прямо-таки вошла в раж! Я осторожно выглянул из-под моего наблюдательного поста, чтобы проверить, не пошла ли у нее еще пена изо рта. Но, к счастью, до этого пока не дошло. Впрочем, Вернер стоял с таким видом, словно ему только что дали пощечину.

– Но госпожа Коваленко! Я совершенно шокирован – Беата оскорбила Анну?! Разумеется, это совершенно недопустимо! Да что же она такого сказала?

– О, пожалуйста, можешь сам послушать! – Анна схватила со стола телефон и протянула ему.

Вернер нажал кнопку, и мы все услышали сообщение, оставленное Беатой на автоответчике:

– Вернер, это снова Беата! Знаешь, это уже ни в какие ворота не лезет: бросать трубку только потому, что я критикую твою уборщицу. Правда глаза колет, так получается? Ну ладно, допустим, эта женщина нас не травила – но уборщица из нее все равно никудышная! На всех подоконниках пыль. Я в воскресенье сама проверила! Мой тебе совет: выстави эту даму за дверь и найди новую помощницу по хозяйству!

Вернер просто задохнулся от возмущения. Было слышно, как он судорожно задышал, да я и сам не мог больше отсиживаться под диваном. Какая неслыханная дерзость!

– Ласточка моя! Это ужасно! Я сейчас же позвоню Беате и все ей выскажу!

Анна покачала головой:

– Нет, не нужно. Меня огорчает не наглость этой женщины. Меня огорчает, что она явно понятия не имеет, что мы с тобой пара. Иначе она не позволила бы себе таких слов. Выходит, ты никому о нас не рассказал. Вот это меня и расстраивает.

Вернер смущенно уставился в пол, потом поднял голову и предпринял попытку объясниться:

– Но, милая, я никогда не рассказываю Беате о чем-то личном. Зачем мне это? Она известная сплетница, и я ее недолюбливаю. С чего бы вдруг я стал с ней разговаривать о тебе?

Глаза Анны вновь засверкали. Но на этот раз в них были не слезы, а скорее… вне всяких сомнений: это был гнев.

– Вернер, речь не об этом. Ты вообще никому в семье не рассказал, что у нас отношения. Даже матери и брату. Иначе Беата была бы в курсе. И я знаю почему. Ты просто не хочешь, чтобы я стала частью твоей семьи. Вот почему!

Конечно, я не очень-то разбираюсь во всех этих человеческих-семейных-любовных делах, но вынужден признать, аргументы Анны не оставили меня равнодушным. Не знаю как остальным, но мне, коту, они показались вполне убедительными. Взглянув на бабушку, я понял, что она такого же мнения. Вернер закатил глаза и вздохнул так тяжело, как будто ему на шею повесили мельничный жернов:

– Ну как только тебе в голову приходит такой вздор?! Я совершенно не против представить тебя своей семье в качестве спутницы жизни.

Но Анна не дала сбить себя с толку:

– Докажи это!

– Как же я должен это доказать?

– Понятия не имею. Придумай что-нибудь.

– Ласточка моя, мое сердце принадлежит тебе одной. Но тебе придется поверить мне на слово – никаких доказательств тут быть не может!

Хм, в этом что-то есть. Даже у такого невероятно умного кота, как я, не нашлось на этот случай готового решения. Ведь среди нас нет читающих мысли пухологов. И только у бабушки вид почему-то вдруг стал очень довольный:

– Ой, Анна, я, кажется, знаю, как прррофессор может доказать свои чувства к тебе!

Вернер и Анна посмотрели на нее с удивлением – что бабушка, очевидно не без удовольствия, про себя отметила и специально выдержала торжественную паузу, прежде чем продолжить. Потом она милостиво кивнула и изложила свой план:

– Господин прррофессор, на носу сочельник и Рррождество. Здесь, в Германии, это большой семейный пррраздник. У меня есть немецкие корни, поэтому я знаю об этом.

Вернер кивнул:

– Да, вы правы. Большинство немцев проводят сочельник с семьей. Впрочем, в последние годы я старался этого избегать – не очень-то люблю праздновать Рождество.

– Да-да, так я и думала, – окинула его взглядом бабушка. – Но в этом году вы поступите иначе. В этом году вы позовете всю семью к себе в гости. И мы отпррразднуем все вместе: вы, Анна, Киррра, я, ваши мама, сестррра, брррат и ужасная Беата с детьми. И, может, еще семья Ольги. Отметим вместе Рррождество – и станем настоящей семьей! Все!

Что?! Надеюсь, она предлагает это не всерьез! Сюда еще раз нагрянет вся банда целиком? Будь я собакой, я бы в тот момент завыл. А так мне оставалось лишь жалобно мяукнуть себе под нос. Взглянув на Вернера, я понял, что от этой мысли он был далеко не в восторге – в отличие от Анны, которая хлопала в ладоши, сияя улыбкой. Кажется, ей действительно понравилась идея посиделок с дурацкой Беатой под рождественской елкой. Вернер набрал в грудь воздуха и откашлялся. Сказать энергичной бабушке, что ее предложение никуда не годится, – для такого, разумеется, нужно собраться с духом!

– Госпожа Коваленко, какая замечательная идея! Именно так мы и поступим, да, ласточка моя?

Анна ничего на это не ответила – вместо этого она бросилась Вернеру на шею и поцеловала его.

Объявление, хороший план и китайский император

Я с любопытством заглянул Кире через плечо и попытался разобрать, что она там рисовала маркером на листе бумаги. Она сидела передо мной на полу, а я для лучшего обзора удобно расположился на ее кровати, откуда мне все было прекрасно видно.

Внимание!!!

Присматривайте за домашними животными!

До этого момента все мои члены сковывала ужасная слабость, потому что бабушка явно перестаралась с обедом и я переел гусиной печенки. Но тут меня словно током ударило, несмотря на сытую истому. Да это же ведь о кошконенавистнике! О том самом ужасном мучителе животных, о котором Кира рассказывала мне пару дней назад! Я подвинулся к самому краю кровати и навис прямо над Кириным плечом, которое как раз оказалось вровень со мной. Отлично! Так все видно куда лучше.

– Ай, Уинстон, ты мешаешь мне писать, – с этими словами она отодвинула меня подальше от края матраса. – Навис тут со своими усами, у меня аж мурашки по коже побежали.

Мурашки? Какие еще мурашки? У нас в квартире завелись муравьи? Я посмотрел на нее с удивлением.

Кира засмеялась:

– Да это просто такое выражение, Уинстон, это значит, что кому-то щекотно. Человеческая поговорка такая, понимаешь?

Вот оно что. Так бы сразу и сказала! Теперь-то понятно – в подтверждение я мурлыкнул. Отогнать себя я, впрочем, все-таки не позволил – слишком уж захватывающей казалась мне вся эта история!

Кира вздохнула и снова повернулась к листу бумаги.

Дорогие любители кошек и собак!

Жизнь ваших домашних питомцев в опасности!

У нас в округе завелся злоумышленник.

Он раскладывает отравленную приманку: кусочки ливерной колбасы, сардины в масле и прочие лакомства, на первый взгляд очень вкусные. Но съевшие их звери тяжело заболевают и даже могут умереть!

Поэтому не позволяйте своим животным ничего подбирать на улице!!!

Мяаааааууууу! Тут меня даже холодный пот прошиб! Перед моим мысленным взором предстал Спайк, который корчился в судорогах, проглотив какую-нибудь особенно аппетитную сардину с обочины дороги. Нет, успокоил я себя, Спайк уже предупрежден, а значит, в безопасности. Но Кира совершенно права насчет объявления – чтобы предотвратить беду, нужно и людей поставить в известность. Правда, еще вопрос, сколько двуногих увидят и прочитают его. Беспокойно размахивая хвостом, я задумался о том, где лучше повесить этот листок.

– Уинстон, с тобой все в порядке? – Кира внимательно оглядела меня и погладила по спине. – Ты выглядишь таким напряженным. Живот все еще болит? Или тебя так сильно беспокоит эта ситуация?

Я громко мяукнул.

– Да, очень хорошо тебя понимаю, – кивнула мне подруга. – У меня тоже просто в голове не укладывается, как человек может творить такие ужасные вещи. Сейчас я допишу объявление, мы его размножим на принтере, а потом вместе с Томом и Паули расклеим по всему кварталу. Думаю, это должно помочь!

Ах, так вот как Кира собирается поступить! И правда отличный план! Разумеется, это куда действеннее, чем разговаривать с каждым человеком по отдельности. Я же задумался, как мне оповестить побольше кошек. Конечно, предупредить всех моих друзей во дворе было уже неплохо – но что такое трое, если на одной только Хохаллее живет, наверное, не меньше сотни кошек. А то и больше!

Вариант с расклеиванием объявлений мне, само собой, не подойдет, потому что, во-первых, у меня лапы – как ими приклеить листовку на дерево или фонарь, я даже не представляю, а во-вторых, я единственный кот во всей округе, умеющий читать. А значит, если я хочу войти в историю Хохаллее как герой, нужно придумать что-то другое. Только вот что?

Раздался звонок, и Кира выскочила из комнаты, чтобы открыть входную дверь. Вскоре послышались знакомые голоса Паули и Тома. Это лучшие друзья Киры – и в школе, и в обычной жизни тоже. И хоть они совершенно разные – Том весь такой спокойный и задумчивый, а Паули кипучая и слегка взбалмошная, – но вместе они отличная команда. Ну, по крайней мере, мне так кажется. Кире с ними по-настоящему повезло – ведь, если честно, среди детей попадаются и совершенно отвратительные (если мне, четвероногому, позволительно так говорить). А в классе, где учится Кира, процент вредин, по-моему, вообще значительно выше среднего – в этом мне однажды довелось убедиться лично.

Паули вошла в комнату и присела рядом со мной на кровать:

– Ну что, шеф? Ты снова в порядке?

Вот это приветствие так приветствие! Конечно, я бы не отказался и от «великого мастера», но и «шеф» – уже шаг в правильном направлении. Я перевернулся на спину, замурчал и стал ждать, что Паули почешет мне живот. Но вместо этого она взъерошила свои и без того торчащие в диком беспорядке черные-пречерные волосы, схватила все еще лежащий на полу листок и опять прилегла рядом со мной – чтобы тут же вновь подскочить, когда в комнату вошли Том с Кирой. От людей вечно столько суеты!

– Кира, ты же упустила много важного! – воскликнула Паули, потрясая листком. – Например, нужно указать номер полиции – для заметивших что-то подозрительное! Или даже лучше наш номер, потому что на полицию полагаться нельзя – они слишком заняты поимкой грабителей, взломщиков и так далее. Кошконенавистники их вряд ли заинтересуют! Придется нам взяться за дело самим!

Том задумался и поправил очки на носу:

– Не знаю. Распространение отравленной приманки – признак состава преступления по статье «Жестокое обращение с животными». В этом случае полиция обязана что-то предпринять.

Паули усмехнулась:

– О боже, ты сейчас говоришь почти как мой отец!

Отец? Я навострил уши. Раньше я всегда думал, что у Паули вообще нет отца. Ну то есть мне было ясно, что у каждого человеческого ребенка – если его все-таки не приносят в виде рассады из специального садоводства – есть отец. Но некоторые отцы потом каким-то образом исчезают. И вот у Паули как раз такой. По крайней мере, так я предполагал. Но, видимо, ошибался. В голове у Тома в этот момент, похоже, пронеслись похожие мысли, потому что он наморщил нос и переспросил:

– Твой отец?

Паули кивнула:

– Ну да. Мой отец адвокат. Мы почти не видимся, он живет в Гейдельберге. Но когда я приезжаю его навестить, он обычно несет подобную пургу. Типичная адвокатская болтовня. Иногда мне кажется, что он хочет как лучше, пытается объяснить мне, как устроен мир, а по-другому не умеет. Мама говорит, он всегда был таким. Удивительно, как ей тогда вообще удалось в него влюбиться, – пожала плечами Паули. – Впрочем, это к делу не относится. Я все же стою на своем: если мы хотим спасти животных нашего квартала, не стоит полагаться только на полицию. Потому что предупредить – это хорошо. А поймать – лучше. Поймать кошконенавистника, я имею в виду.

Кира наморщила лоб:

– Это, конечно, верно. Лучше было бы поймать кошконенавистника. Ведь предупредить всех и каждого у нас все равно не выйдет. Столько объявлений нам не развесить.