Четыре безмерных. Практики для раскрытия сердца бесплатное чтение

Зачем мы практикуем?

Буддийская практика начинается не с акта веры, а со тщательного наблюдения за нашим опытом. Среди множества граней переживаний, которым мы могли бы внимать, буддизм с особым интересом относится к явлению под названием «страдание»: первой благородной истине. Это хороший отправной пункт и нечто, что привлекает наше внимание. Большинству из нас мысль о том, что страдания существуют, будет понятна.

Чрезвычайно плодородный вопрос здесь таков: почему, из-за чего мы подвержены страданиям? Если я упаду с велосипеда, поцарапаю колено и затем спрошу: «Почему я страдаю?» – вопрос будет весьма обыденным. Но если я, здоровый и сытый, сижу здесь – в одном из самых прекрасных мест на планете – и все равно несчастен, эта тема становится очень интересной. Что происходит? Почему возникает несчастье? Отчего ум страдает? Этот вопрос также становится интересным, когда дисгармония и конфликты возникают в отношениях с другими людьми. Что вызывает страдания межличностных или международных конфликтов? Разве нельзя просто уживаться? Таков альтернативный способ задать вопрос о второй благородной истине: в чем источник страдания?

Хотя к конфликтам и внутреннему напряжению ведет несметное множество условий, многие из внешних факторов на самом деле не играют в переживаемых нами страданиях сущностной роли. При этом мы не пытаемся обесценить внешние факторы – просто внутренние важнее. И хотя многие из условий на внешнем уровне нам неподвластны, возможностей преобразовать факторы уровня внутреннего, к счастью, больше.

Что играет жизненно важную роль в этом страдании? Что должно неизбежно присутствовать как источник переживаемых нами мучений? Рассматривая эти вопросы, Будда на собственном опыте сделал вывод: определенные основополагающие омрачения ума и есть источник переживаемых нами страданий – как наедине с собой, так и во взаимоотношениях с другими людьми и окружающей средой. Самое базовое из этих омрачений – заблуждение. Мы активным образом превратно понимаем реальность, и это все портит. На основе такого активного искажения действительности возникают другие умственные искажения. На санскрите умственные омрачения называются клеша. Этот термин связан со словом клишта – «скручивать» или «искривляться». Когда мы смотрим на мир через окно своего ума, окно каким-то образом искривляется. Мы видим реальность, но реальность искаженную – и откликаемся на нее мы непрямолинейно. Тибетское слово, которым обозначают адептов, или высокореализованных существ, – дранг сонг[1] – означает «прямолинейный» (не искривленный).

Основополагающая проблема – заблуждение. Как говорил Иисус, «Отче! прости им, ибо не знают, что делают»[2]. Он указал прямо на суть: ключевая проблема – в том, что мы не ведаем, что творим. На основе такого заблуждения возникают и другие искривления ума: эгоистичное страстное желание, враждебность, агрессия и бесчисленное множество иных производных омрачений.

Возможно ли освободиться от всех этих источников страданий или же они просто составляют обязательную часть человеческой участи? Можно ли от них освободиться – не вытеснением, не с помощью каникул или передышки, а при помощи полного, необратимого устранения этих внутренних истоков помрачающих переживаний? Это необычайный вопрос – вопрос, которому Будда посвятил много лет. На основе собственного опыта он заключил: да, это возможно. Так мы приходим к четырем благородным истинам: страданию, истоку страданий, освобождению от истока страдания и, наконец, пути к этому освобождению. Из них вытекает и все остальное повествование.

Если коренная проблема – это заблуждение, коренным противоядием должно быть нечто, напрямую бросающее ему вызов. Вероятнее всего, коренное противоядие от заблуждения – это не любящая доброта. Любящая доброта может послужить противоядием от ненависти, безразличия или эгоцентризма, но главное средство от заблуждения – это реализация прозрения. В контексте двух крыльев просветления – крыла сострадания и крыла мудрости – вызов заблуждению напрямую бросает именно мудрость глубинного постижения. Именно поэтому буддийская практика делает такой большой упор на взращивании прозрения (випашьяне).

Заблуждение принимает разнообразные формы, но ключ ко всем ним – иллюзия относительно нашего собственного существования: относительно того, что мы собой представляем. Плодотворная гипотеза (но не догма, в которую мы обязаны верить) состоит в том, что мы по ошибке считаем себя существующими независимо, автономно, отдельно от окружения и от других живых существ. Это маленькое эго с трудом пробирается по жизни, пытаясь дотянуться до всего хорошего и отпихнуть все дурное. Пока мы верим этим ложным построениям о реальности, мы уже подспудно обрекаем себя на конфликты. Если я – независимый, автономный Алан – приближаюсь к другому человеку, я это делаю не как статичный камень, а с большим объемом желаний относительно собственного благополучия и достижения собственного счастья. Если в человеке, к которому я приблизился, заложена сходная программа, мы с самого начала участвуем в конфликте – а в помещении, полном людей, проблема разрастается в соответствующих масштабах.

Мы были бы счастливее без этого заблуждения, а прозрение – способ прямо сквозь него пробиться. Его не обрести за счет веры в какую-то догму или систему убеждений: это нечто, что мы можем без каких-либо сомнений познать на собственном опыте. Прозрение – это вид опыта, рассекающий несовместимые с этим опытом заблуждения, а самый продвинутый вид буддийской медитативной практики – это его взращивание. О какого рода прозрениях речь? Упор делается на постижении природы «я». Если мы не существуем как нечто автономное, самодостаточное и изолированное, каким же образом мы существуем? Кроме того, как в этом вопросе перейти к чему-то большему, чем просто философский вывод? Как обратить вывод в прозрение?

Чтобы развить прозрение, мы крайне пристально рассматриваем природу нашего собственного существа и опыта. Жизненно важную роль здесь играет памятование. Это пристальное рассмотрение ведет к явному, неопосредованному переживанию явлений: наших собственных умственных состояний, чувств и желаний, нашего восприятия собственного тела и среды вокруг. Оно ведет к постижению: это «я», за которое мы так долго цеплялись, вообще не существует. Речь не о том, что мы не существуем – это было бы выводом нелепым, – а о том, что того конкретного «я», которое ощущается нами как отдельное и автономное, попросту нет. Это маленькое эго не существует – эго, которое пытается все контролировать и испытывает большие трудности, эго, которое оказывается охвачено страхом и пытается заглушить свои эмоции. Чувство этого «я», безусловно, существует – оно особенно грубо проявляется, когда мы ощущаем эгоцентризм или заносчивость. Тем не менее предмет отсылки этого чувства существует не больше, чем если бы я всерьез считал себя Наполеоном и ожидал, что окружающие станут соответствующим образом отдавать мне честь. Живущее в нас чувство собственного «я» столь же помрачено – предмета его отсылки нет. Смысл в том, чтобы тщательно изучать наш собственный опыт, наши собственные волю, умственные состояния, чувства, историю прошлого, желания будущего, все наше чувство того, что мы собой представляем, – и самостоятельно увидеть, есть ли у этого чувства «я» какой-либо существенный объект отсылки. А если мы осознáем, что никакого подобного «я» не существует, где же тогда мы?

Существует история о Цонкапе, который жил в Тибете в XV веке. Как-то раз он давал учения по такому пониманию пустотности эго группе монахов. Среди них был монах из местности Нартанг, который слушал очень внимательно. Иногда, если между учителем и учеником возникает особый раппорт, одно лишь слышание слов может чрезвычайно мощно поспособствовать преображению. Цонкапа как раз приближался к главной мысли – к тому, что ощущаемое нами «я» не существует, – когда монах внезапно ухватился за свой воротник, как если бы его ударило током. Цонкапа увидел этот жест, заметив монаха в толпе, и сказал: «Ага! Этот парень из Нартанга только что установил свое условное „я“ на основе своего воротника». Сама история, может, и относится к XV веку, но случившееся с монахом – не дела глубокой старины и не что-то особо исключительное. На начальных этапах медитации нередко можно пережить внезапное чувство дезориентации, из-за которого вы попытаетесь за что-нибудь ухватиться. Герой этой истории нашел свой воротник. Я помню человека, который очень прилежно и целенаправленно медитировал под руководством довольно реализованного учителя и обрел очень глубокое постижение, сопровождающееся радикальным изменением опыта. Это до смерти его напугало, и переживание стало чем-то, что ему пришлось вытеснить. В нашей жизни уже достаточно травм – и без погони за духовным опытом, который затем нужно было бы вытеснять.

Когда вы воспринимаете свое собственное «я» как бессамостное – на уровне опыта, а не просто философских положений, – это постижение может стать для вас драгоценнейшим из сокровищ: полностью преображающим и ни с чем не сравнимым. Противоположный вариант – воспринимать это переживание как утрату величайшего возможного сокровища. Усердно медитировать лишь для того, чтобы обнаружить потерю самого ценного, что у вас есть, – вашего «я», – кажется, не самая удачная трата времени. Различие между этими двумя переживаниями – настоящая развилка на нашем пути, отделение овец от козлищ. Это различие зависит от контекста, в котором вы воспринимаете реализацию. Необходима определенная предварительная работа – с ней вы точно сможете поприветствовать и принять глубокое прозрение (когда оно случится) так, чтобы оно обогатило вашу жизнь, а не вызвало у вас чувство экзистенциального обнищания. Мы можем помочь себе продвинуться в более плодотворном из этих двух направлений, постепенно ослабляя хватку за свое отдельное и автономное чувство «я»: не просто интеллектуально, но и в эмоциональной жизни, а также на уровне того, что мы выбираем.

Также полезно развивать понимание того, что мы собой представляем во взаимоотношениях с другими. Я ребенок своих родителей, я супруг, я учитель, я ученик, я в сообществе, я взаимосвязан. Лоскутное одеяло того, кто мы есть, имеет множество истоков: что нам говорили другие люди, как на нас откликаются окружающие, как мы относимся к уединению. Само наше чувство того, кто мы есть, представляет собой зависимосвязанное проявление. На интеллектуальном уровне понять, что мы существуем во взаимосвязи с другими, довольно просто. Но вот вопрос: когда мы идем по жизни и следуем своим устремлениям, не делаем ли мы это так, словно наше благополучие совершенно не связано с благополучием всех остальных существ? Если да, мы живем во лжи, и наше сердце не знает, что говорит наш ум. Когда мы начинаем жить с чувством, что мы не просто существуем во взаимосвязи с другими – но что только во взаимосвязи с другими существует и само наше благополучие, – понятие «мое благобытие» становится лишь условностью. Чем больше это понимание становится для нас реальностью, а не просто неким тезисом, тем больше смягчается наше цепляние за автономное эго. Чем больше мы учитываем благополучие других – их горести и радости, а также тот факт, что каждое живое существо желает счастья так же, как и мы, – чем больше мы начинаем этим жить, тем больше оно становится для нас реальностью. Как говорил Уильям Джеймс, «Наши вера и внимание – один и тот же факт. То, чему мы внимаем, в данный момент для нас и есть реальность»[3]. Предшествующая реальность из «моих» желаний, «моих» радостей и горестей не заглушается. Вместо того она становится частью большей семьи. Она оказывается в более обширном контексте.

Представьте, что вы по-настоящему воплощаете это качество – способность тщательно, умом и сердцем, внимать благополучию других, при этом продолжая внимать благополучию и своему собственному. Это не самоуничижение, а, скорее, самоконтекстуализация. Представьте жизнь, при которой мы словно бы уже знаем, что существуем во взаимоотношениях. Эта норма становится платформой, от которой мы отталкиваемся в поисках постижения отсутствия автономного, осуществляющего контроль эго. В этом случае сам наш образ жизни будет подкрепляться таким постижением. Все выше и выше становится вероятность, что с этим постижением мы отыщем величайшее сокровище и не потеряем его.

Для создания прочной основы есть и другая причина. В практике любой медитации, призванной привести к радикально преображающему прозрению, – в любой практике из традиций випассаны, дзена или тибетского буддизма – есть вероятность пережить дразнящие нас проблески, которые неуловимы и ускользают. Вы словно бы чувствуете запах чудесных блюд, которые кто-то готовит в соседнем помещении. Вы пытаетесь отыскать источник запаха, но стоит слегка почувствовать вкус, как он исчезает: ум недостаточно устойчив, чтобы погрузиться в прозрение и в нем покоиться. Опять-таки, необходима определенная предварительная работа: она породит способность поддерживать постижения так, чтобы они не обращались в простые воспоминания. Очень многие люди испытывают чрезвычайно ценное переживание, но не могут вновь к нему подключиться. Проходят год, десять, двадцать лет, и переживание угасает. Это лучше, чем если бы переживания вообще не было, – но если оно было сколь-нибудь стоящим, насколько лучше было бы снова и снова в него погружаться, углублять его и позволить ему насыщать наш опыт!

Если мы хотим достичь очень глубокого постижения и новых уровней опыта, нам необходима качественная подготовка, позволяющая сделать погружение устойчивым и продолжительным. Если мы на это способны, у постижения будет больше всего шансов насытить собой наш опыт, наши убеждения, наши эмоции. Если мы можем пребывать в подобном постижении непрерывно и с ясностью, оно приведет к радикальному преображению. В противном случае мы просто с ним заигрываем.

Именно такова – при рассмотрении практик «сверху вниз» – причина для развития и безмятежности, и четырех безмерных. Их взращивание строит фундамент для того, чтобы переживание прозрения оказалось плодотворным и принесло нам глубокое преображение. Практика прозрения без всего остального могла бы оказаться достаточной, если бы мы жили в полной изоляции от внешней среды – но это не так. Мы уже воплощены как полноценные участники жизни со всем ее невообразимым многообразием и сложностями. Мы можем с огромной искренностью, серьезностью и решимостью пройти затвор по медитации, можем развить определенную степень устойчивости и яркости – а затем после этого опыта вернуться к обычной жизни, снова начать взаимодействовать с людьми в сопровождении конфликтов и враждебности и полностью растерять все, чего мы добились. Все эти усилия разрушает одна-единственная вспышка гнева – что уж говорить о пулеметной очереди повторяющихся вспышек гнева, страстного желания и зависти.

К счастью или несчастью, наша духовная практика разворачивается в контексте нашей жизни – и, хорошо это или плохо, помимо формальной духовной практики в нашей жизни есть и множество других вещей. Жизнь предполагает наличие детей, супругов, родителей, работы. Характер нашего поведения может быть глубоко деструктивным, а это разрушит любое продвижение, достигнутое в формальной духовной тренировке. Краеугольный камень нашей практики – это не какая-либо техника медитации, а сама наша жизнь. Характер наших часов бодрствования и даже сна должен быть плодородной почвой – чтобы, когда мы начнем расти и созревать в своей практике, корни пошли вглубь и смог появиться росток.

Этика как основа

Подобный подход к буддийской практике представляет собой трехступенчатую пирамиду, где прозрение образует вершину, передовой рубеж. Вторая ступень, способствующая прозрению и придающая ему эффективность, – это практика медитации, которая включает в себя безмятежность и четыре безмерных. Первая ступень (на уровне поверхности земли) – этическая дисциплина: мы преобразуем свой образ жизни в плодородную основу для всех остальных практик. Чтобы продвигаться, нам нет нужды быть идеальными святыми – очевидным образом, в этом случае возникал бы порочный круг. Тем не менее существуют определенные принципы, способные нас защитить.

Чрезвычайно досадно посвящать время практике лишь с тем, чтобы позже ее что-то разрушило. Тибетцы очень давно шутят на эту тему, иногда посмеиваясь над собой, а иногда над нами. Им довелось встретить множество серьезно настроенных выходцев с Запада, которые приезжали в Индию и Непал (или в буддийские центры здесь, в США) и чрезвычайно прилежно упорствовали в затворах по медитации. Тибетцы говорят: эти люди словно бы приходят принять душ и очищают тело, а затем бросаются в ближайшую яму с грязью и плещутся в ней. Затем они опять бегут в душ – снова в затвор – и еще раз бросаются в вязкую массу в яме: туда-сюда, снова и снова. Тибетцам подобный подход кажется забавным, потому что он не работает.

Духовная практика, которая призвана устранить страдания и позволить нам пережить величественный потенциал человеческого духа, подобна ростку, крошечному деревцу. Пока этот росток все еще очень мал, его может проглотить даже маленький крольчонок – и все, сказочке конец. Будущее дерево только что погибло. Вокруг ростка нужно выстроить заграждение, уберегающее его от кроликов. Позже, возможно, придется поставить заборы повыше – от оленей или слонов. Вы воздвигаете любые заграждения, которые необходимы для защиты чего-то ужасно уязвимого и необычайно драгоценного – вашего счастья. Этическая дисциплина на самом деле представляет собой способ защитить вас самих для того, чтобы ваши усилия в духовной практике могли расцвести и их каждые два дня (или каждые два года) не вытаптывали.

Общие принципы весьма просты. Если вы хотите всего одну рекомендацию – вместо 253 обетов, которые принимает монах, – вот она: избегайте причинения вреда себе и другим. На этом можно было бы и остановиться. При наличии хорошего воображения все 253 принципа можно вывести из этого одного. Тем не менее существуют десять рекомендаций, которые приносят невероятную пользу в целом. Первые три относятся к физическому телу. Затем идут четыре, относящиеся к речи, – ведь мы ужасно много ей пользуемся. Наконец, еще три связаны с умом. Помните, что все они предназначены для защиты нашего собственного благополучия – в уединении или в обществе других.

1. Избегайте убийства (насколько возможно).

Действительно, если мы дышим или едим, мы убиваем: по меньшей мере погибают бактерии. Абсолютная чистота – идея недостижимая, но мы можем быть ближе к чистоте, чем к нечистоте. Можно убивать в меньших, а не в больших объемах.

2. Избегайте неблаготворного сексуального поведения.

Эта рекомендация особенно касается нарушений верности, но в более общем смысле относится к использованию сексуальной сферы как пространства для причинения вреда.

3. Избегайте присвоения того, что не было вам даровано.

4. Избегайте лжи.

Здесь все очевидно: избегайте того, чтобы сознательно, намеренно обманывать других, уводя их от истины.

5. Избегайте злословия.

Здесь вопрос не в том, правдивы ли ваши слова: если ваша мотивация обращена к тому, чтобы разделить людей или вызвать вражду, это злословие. Если в дополнение к этому слова не соответствуют истине, они представляют собой еще и ложь.

6. Избегайте оскорблений.

Дело не в том, правду или неправду вы говорите. Речь может полностью соответствовать истине и быть свободной от каких-либо преувеличений, и при этом быть на сто процентов издевательской. Вопрос в мотивации. Используем ли мы свои слова, чтобы кого-то ранить? Если побуждение, лежащее в основе слов, – желание уязвить, то это оскорбление.

7. Избегайте пустой болтовни.

Этот пункт относится не к будничным разговорам – как если бы мы должны были говорить только о вещах значимых, – а к речи, на которую нас побуждают страстное желание, враждебность или другие умственные искажения. Пустая болтовня бессмысленна, но она малозаметно и постепенно также причиняет вред. Тибетские учителя говорят, что это наименее вредоносная из десяти недобродетелей – и самый простой способ впустую растратить всю жизнь.

8. Избегайте злобы, или злонамеренности.

Переживать это состояние ума чрезвычайно болезненно – и потому поразительно, что люди вообще ему предаются. Вы словно бы сидите со змеей на коленях или поедаете нечистоты. Зачем уделять этому состоянию две секунды, если мы заметили его в секунду первую? Желать другому живому существу зла ужасно. Пожелание страданий другим вредит нам самим.

9. Избегайте алчности.

Речь не просто о желании: испытывая жажду, я хочу воды, и это нормально. Алчность есть страстное желание по отношению к объекту, который принадлежит кому-то иному. Я не хочу, чтобы этим объектом владели другие – потому что его желаю я.

10. Наконец, избегайте так называемых ложных воззрений.

Под этим подразумевается не некая доктрина – буддизма, христианства, индуизма или атеизма, – а умонастроение, которое отрицает основополагающие истины. Пример ложного воззрения – вера в то, что наши действия не имеют последствий: что наше поведение не имеет значения, потому что всем распоряжается случай или судьба, а потому можно просто жить как живешь и получать удовольствие. Это полностью ошибочное представление, но люди (в разной степени) в него верят. Они думают, что можно совершать или говорить определенные вещи и при этом не столкнуться ни с какими последствиями. Если перейти к буддийской терминологии, таково отрицание истинности кармы. Слово карма означает «действие», а закон кармы состоит в том, что у действий есть последствия. Отрицать это – просто воззрение, но воззрение, которое может изменить всю жизнь.

Эти десять заветов просты, но им можно следовать, и они построят фундамент, на котором смогут проявиться остальные из этих иногда возвышенных практик и изменений опыта. Без этих простых принципов мы, вероятно, лишь строим песочные замки.

Интересно отметить, что все перечисленные заветы выражены в отрицательной форме, как ограничения: «Избегай того-то». В них не говорится «Будь хорошим» или «Говори правду». Отрицательный подход указывает на способность оберегать. У нас есть нечто драгоценное: наша жизнь, наш ум, наша природа будды, наши цели и устремления – и мы хотим все это защитить. Просто избегая десяти недобродетельных действий, вы создаете пространство для роста этого маленького саженца. С такого рода защитой, с неким объемом практики, с некой заботой росток обращается в огромную секвойю, которая спустя какое-то время перестает нуждаться в любой защите: она предоставляет защиту другим существам. Итак, нравственная дисциплина есть нечто временное – в той форме, которая требует усилий. По мере раскрытия нашего потенциала, по мере усиления наших благотворных качеств дисциплина отпадает – потому что добродетель нашего ума оберегает себя сама. Просветленное существо может все время быть совершенно спонтанным, свободным от каких-либо ограничений.

Пока же при проявлении злобы или других омрачений – сарказма, цинизма, эгоизма, мелочности – мы, в идеале, их ограничиваем (вопреки некоторым психологическим теориям, о которых мы периодически слышим). Иногда ум оказывается захвачен подобными омрачениями: они врываются в ум, и он приобретает их оттенок. Шантидева – широко известный индийский бодхисаттва VIII века – дает нам совет: заметив, что твой ум пребывает под властью некоего омрачения, остановись и ничего не делай[4]. Он не велит нам вытеснять омрачение или притворяться, что его нет. Просто остановись, присутствуй и подожди, пока состояние не угаснет. Мы словно бы бредим: это неподходящее время, чтобы куда-то идти, покупать дом или вступать в брак. Займитесь этими делами в другой раз – не в состоянии горячки. Пока вы бредите, просто оставайтесь в постели и ждите улучшения. Самообуздание как отказ от действий в минуту помраченности – подарок для всех существ.

Простое самообуздание закладывает фундамент, но одного его недостаточно. Самообуздание не подразумевает устранения: просто сделав паузу, проблему не искоренить. Вы словно бы, заболев, уходите на карантин. Болезнь обычно распространяется: если я паршиво себя чувствую и говорю гадости, такое состояние подобно заразному недугу. Могут найтись люди, у которых сильна духовная иммунная система, – они просто скажут: «Алан скверно себя ведет. Надеюсь, ему скоро полегчает!» Другим же людям будет сложнее, и в этом случае мой настрой становится заразным. Я не передаю его другим в буквальном смысле – но предоставляю катализатор, который разжигает его в других. При этом карантин для отдельного человека или группы людей – не способ их исцелить. Это подарок для всех остальных и подарок для самих больных (ведь они на самом деле не хотят распространять свою болезнь). Тем не менее после применения карантинных мер – нравственности – для исцеления требуется что-то еще.

Подтверждение интуитивной мудрости

Заметьте, что до сих пор наш подход состоял в работе с отрицаниями: вот проблема – как от нее избавиться? Можно ли избавиться от заблуждений, неустойчивости, эгоцентризма, причинения вреда и тому подобного? Как устранить из нашего опыта страдания? В результате мы достигаем отсутствия – отсутствия страданий. Польза того, чтобы начинать с такого подхода, – для людей, которые настроены крайне критически и скептически, – в том, что начинаешь с уже знакомых вещей. Вы, вероятно, не сомневаетесь, что уже переживали страдания и все еще им подвержены. Однако это не единственный имеющийся подход. Нам присуща интуиция. Вы, возможно, чувствуете, что в чем-то кроется нечто хорошее, нечто многообещающее – даже если и не можете утверждать, что знаете это наверняка. В этом случае все начинается с подтверждения интуитивного понимания.

Подобный упор на раскрытии интуитивной мудрости, которая уже присутствует, – это еще один вид буддийской практики, который мы также встречаем и в других традициях. В этом подходе, описываемом в учениях дзогчена и махамудры, духовная зрелость – вопрос не столько изучения и проникновения в суть или развития определенных качеств. Все необходимые нам прозрения, вся любовь, все постижение уже присутствуют в латентной форме. Они уже существуют на уровне нашей природы будды – в сущностной природе нашего собственного сознания. Они просто сокрыты. Нет нужды что-либо обретать. Все, что вы обретете, все равно будет утрачено в момент смерти, и потому в глобальном контексте не будет особо значимым. Здесь мы говорим о пути утверждения: мы сосредотачиваемся не на том, как от чего-то избавиться, а на том, как что-то выявить. Речь о подтверждении того, что сознание есть одна из сущностных составляющих этой Вселенной, всего бытия, реальности в целом – а сознание каждого живого существа содержит безграничный потенциал сострадания, прозрения и силы. Вся жизнь и особенно вся духовная практика предназначены именно для того, чтобы этот потенциал выявить.

Будда описал этот подход с помощью метафоры, в которой сравнил живых существ (таких, как мы) с атомами. Внутри каждого атома пребывает свой будда. У проявившегося в реальности Будды есть лишь одна задача: взять свою ваджрную кувалду и расколоть эти атомы, чтобы скрытое стало явным. Будда – космический вскрыватель атомов, а мы – сами атомы. В этом процессе задействован оттенок обнаружения, а не взращивания: простое обнажение, а не напряженные труды с целью развития. Если сердце, услышав о подобном процессе подтверждения, ликует, вы, возможно, способны последовать этим путем. Если ваш ум говорит: «Что ж, гипотеза занимательная… интересно, верна ли она?» – лучше начать с пути отрицания. Если вы не сомневаетесь в истине страданий, путь отрицания – полезный для вас подход. Но если сердце жаждет подтвердить что-то за пределами ваших познаний, не отворачивайтесь от него.

В этом случае встает вопрос: как устранить завесы с этого умственного потенциала и выявить мудрость, сострадание и силу духа? Что скрывает сияние этой природы будды? Пробиться наружу ей мешают такие вещи, как причинение людям вреда, злословие, оскорбления, ложь, воровство и убийство. Положите им конец, и у природы будды будет больше шансов проявиться. Что еще ей препятствует? Чрезвычайно рассеянный и притупленный ум, ум, который раскачивается между возбужденностью и тем, чтобы упасть от сонливости, – или же ум, захваченный смехотворной идеей, что наше благополучие – это дело исключительно личное, а благополучие всех остальных в нем никакой роли не играет. Это мощное препятствие; кроме того, это представление, очевидным образом, не соответствует истине, и потому было бы хорошо от него избавиться. Идея о том, что я существую как автономное эго – отделенное и изолированное от других, подобно маленькому гомункулу, – также покрывает ум завесой. Если вы сможете избавиться от всех этих препятствий и допустить спонтанное проявление природы будды, такой путь увенчается полным расцветом вашей жизни и вашего ума, полным проявлением сокрытого в лотосе самоцвета, который всегда существовал.

Что значит быть буддой, духовно пробужденным? (Будда – это вид существ, а не просто некое историческое лицо.) Говорится, что когда мудрость ума полностью освобождена от завес, можно задаться вопросом и направить на него внимание – и истина станет очевидной. Для ума нет препятствий. Говорится, что сострадание будд ко всем живым существам подобно состраданию матери к ее единственному ребенку – ребенку, ради которого она при необходимости с радостью пожертвует жизнью. Это сострадание без различения, сострадание, не знающее границ. Хорошим людям будда сострадает не больше, чем людям гадким; животным не меньше, чем людям. Это сострадание простирается как океан: ровное, безмятежное, всеохватывающее и полное заботы и небезразличия, которые подобны океанским глубинам. Также говорится, что ум будды обладает необычайной силой – силой, способной взаимодействовать с физическим миром, чтобы преображать реальность.

Среди этих трех аспектов – мудрости, сострадания и силы – наша цивилизация, возможно, меньше всего знакома с силой ума. До сих пор мы придерживались глубоко материалистичного уклона и потому можем осуществлять невероятные – по сравнению с любой другой цивилизацией – вещи. Мы отправили на Луну ракеты, воздвигли высокие дамбы и прожгли дыры в озоновом слое. Мы осуществили множество невообразимых вещей. Однако делая упор на материальной мощи, мы – возможно, неизбежным образом – преуменьшили роль мощи умственной. Такие утверждения, как «…если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: „перейди отсюда туда“, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас»[5], мы рассматриваем как метафоры или полную дурость. Я, однако, подозреваю, что Иисус этими словами буквально описал силу духа.

Вспомним глобальный контекст. Фундамент из этической дисциплины по своей сути настолько прост, что нам – если мы к нему небезразличны – многое станет очевидно даже без необходимости в большом объеме дополнительной информации. Если, однако, мы пропускаем этап нравственной дисциплины, этот фундамент отсутствует. Здесь следует вновь отметить: речь о самоограничении, а не о совершении добрых дел. Когда мы стараемся воздерживаться от причинения вреда, благость возникает сама собой. Нужно просто дать ей шанс. Хотя воздержание от всех перечисленных ранее проступков и может показаться неким актом отрицания, заложенный в нем смысл глубоко оптимистичен: воздерживайся от причинения вреда, и сокрытые внутри благотворные качества сами начнут прорываться наружу.

Мой опыт показывает, что этот принцип очень легко увидеть в практике безмятежности. Если ум временно освобождается от своих бурления и заторможенности и при этом успешно находит определенную степень устойчивости и яркости, из него будет проявляться чувство благополучия и спокойствия. Подобное благополучие – нечто легкодоступное. Это не какое-то невероятное мистическое достижение. Когда вы сами переживаете такое благобытие, оно позволяет ощутить, что у вас есть внутренние ресурсы, а также в совершенно ином свете представляет все остальные ваши желания. Весь список того, что вы хотели бы сделать со своей жизнью, – ваша профессия, предпочтительное место проживания, люди, с которыми вы хотели бы общаться, дела, которыми вы хотите заниматься, – предстает в новом свете. Речь не о том, что эти планы обесцениваются или оказываются отброшены, – но, если некоторые из них расстроятся, вы не станете думать, что также рушится и ваше благополучие. Вы сами знаете, что благобытие проистекает из единственного источника, который когда-либо его порождал, – из умиротворенного ума. Чувство свободы вытекает из знания, что ваше благополучие не находится в полной зависимости от вещей, которые совершенно вам неподвластны. Это весьма полезное прозрение. Внешние факторы могут послужить катализатором благополучия, а могут и не послужить. Единственное, на что действительно стоит надеяться, – это состояние ума, с которым вы к этим внешним факторам приходите.

Медитация на самоцвете в лотосе: ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ

Самоцвет в лотосе – это чудесная метафора для описания сущностной природы ума. Она объединяет два глубоко различных подхода: понимание, что стремление, применение методов, рост и развитие играют достойную роль, и одновременно осознание того, что все эти методы по сути своей призваны просто выявить то, что уже существует – во всем совершенстве, во всей полноте. Это чистый исток любящей доброты и мудрости, которые мы стараемся взращивать.

Мантра ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ связана с Авалокитешварой – воплощением просветленного сострадания. Сама мантра есть вербальное выражение этого же качества. Вот та из многочисленных интерпретаций этой мантры, которая кажется мне наделенной особенно глубоким смыслом. «Ом» указывает на проявленные тело, речь и ум. Санскритское слово «мани» означает «самоцвет». «Падме», что на тибетском произносится как «пеме», означает «в лотосе». «Хум» (что тибетцы произносят как «хунг») – это слог, который указывает на глубочайшую, сущностную, запредельную природу сознания. Итак, мантра начинается с проявленного состояния тела, речи и ума, а затем через метафору самоцвета в лотосе переходит к глубинам сознания.

Напевая мантру, включите воображение. Суть лотоса как метафоры в том, что цветок прорастает из ила, из мрачной и склизкой грязи. Он проходит сквозь воду и в конечном итоге оказывается под солнцем, где расцветает. По мере раскрытия этого лотоса представляйте, что в его центре находится самоцвет. Лотос – это то, как раскрывается наша жизнь: эволюция наших собственных тела, речи и ума, наше духовное созревание из жизни в жизнь, наше развитие на пути к просветлению. Данная метафора роста и движения к духовному пробуждению доносит до нас мысль: «Прилежно упорствуйте!» Она доносит до нас значительный акцент, который делается на методе и слушании учений: «Каковы правильные методы? Как противодействовать этим сложностям? Как преодолеть данное препятствие?» Такой подход, подход развития, подразумевает некое направление – мы развиваемся в движении к чему-то.

В то же самое время при раскрытии лотоса самоцвет оказывается прямо в его центре. Он всегда там пребывал – даже когда лотос был закрытым бутоном, погруженным в тину. Этот самоцвет – природа будды. Сам самоцвет не развивается: вам не нужно ничего к нему добавлять, вы не можете ничего из него вычесть. Его просто нужно обнаружить или раскрыть с тем, чтобы увидеть уже существующее.

Пока вы поете мантру, выявите поэтичность практики, используя образы, связанные с нашей метафорой. Представьте себе этот самоцвет – чистоту и совершенство вашей природы будды. Представляйте его как жемчужину из белого света, который исходит из вашего сердца и пронизывает ваше тело. Это не просто физический свет (как при включении лампочки), а сияние, воплощающее и выражающее очищение, радость и сострадание. Представляйте, что это сияние исходит из неистощимого источника, насыщая собой ваше тело, заполняя и преображая его. Тело приобретает природу самого света: оно становится не просто кровью, органами, тканями и костями, пропускающими часть сияния, а телом из света, исходящего из вашего сердца.

Когда ваше тело окажется полностью насыщено, позвольте свету распространиться во всех направлениях. Используйте эту возможность вспомнить об уголках мира, которые, как вам кажется, действительно нуждаются в некоем свете. Направляйте его в эти регионы и представляйте, что он приносит те же самые качества очищения, радости и сострадания людям и сообществам, которые больше всего в этом нуждаются.

Вопросы и ответы: об этике и порядке применения практик

Вопрос: Упомянув этику, вы застали меня врасплох. Я бы очень хотела вытеснить услышанное и притвориться, что мне нет нужды менять свою повседневную жизнь. В этом, так сказать, и состоит настоящая проверка: мы либо меняем свой образ жизни, либо нет. Мое понимание этики предполагает, что нам нужно ограничить число чувственных раздражителей – в культуре, которая чрезвычайно настойчива и богата в вопросах сенсорного восприятия. Меня беспокоит, что учителя медитации, которых я до сих пор встречала, словно бы избегают активного продвижения этики, чтобы не отпугнуть людей. Но затем я замечаю, что мой ум поступает точно так же, и потому мне интересно: не проливаем ли мы здесь свет на вопрос, о котором говорить необходимо?

Ответ: Это вопрос, с которым я очень хорошо знаком. В традиционной буддийской практике мы делаем упор на трех составляющих. Первая – безусловно, этика, вторая – стабилизация ума, а третья – практика прозрения. Первую слишком часто почти не упоминают. Мы сразу переходим к развитию прозрения – и бог с ними, вещами попроще.

Вопрос: Разве такое отношение не основано на ошибочном представлении, что мы независимы и потому этика на самом деле не имеет значения?

Ответ: Да. Дело именно в этом – в ошибочном воззрении. Оно забывает, что мы воплощены в некой среде и взаимодействуем с другими людьми. Избегать этики, потому что она плохо продается, – это стремление угождать. Почему так получается? В том ли дело, что учителя медитации просто пытаются заработать на жизнь и боятся, что их уволят? Более великодушный способ понять эту проблему – вспомнить, что мы выросли в культуре, где этика носит пуританский оттенок. Этика подразумевает воздержание от целого спектра увлекательных вещей, которые не следует совершать. Мы все слышали о десяти заповедях – а затем узнаём, что буддисты также должны воздерживаться от десяти недобродетелей.

При этом, возможно, существует и достаточно искусный способ приобщения к этой теме – такой, чтобы люди могли начать ощущать от этой практики определенную пользу. Вспомните десятидневные затворы по випассане, где учитель не занудствует на тему этических принципов, а просто говорит: «Вот техника, испробуйте ее». Очень многие люди уезжают с этих десятидневных ретритов, изменив свою жизнь подлинными прозрениями – прозрениями, открывающими прежде немыслимые магистрали опыта. В этих людей не вдалбливали этику или дисциплину стабилизации ума, но они уезжают с чем-то значимым. Это нечто драгоценное. Тем не менее этот опыт, когда его увозят домой, хрупок. Вы будете наблюдать за полураспадом своей практики медитации: после ретрита она будет разлагаться.

В связи с этим встает интересный вопрос, и ответ на него может принести пользу, которую доза догматичной этики не принесла бы. Вы получили нечто ценное – но сейчас оно угасает. Почему? Сложно переживать особое прозрение, когда ум бурлит. Помогла бы некая устойчивость. К прозрению мы еще вернемся, но сначала давайте придадим уму устойчивость и сделаем его более послушным. Итак, мы какое-то время выполняем практики безмятежности. Если вы пройдете качественный недельный затвор по шаматхе, то с высокой вероятностью за это время заметите больший, чем когда-либо в своей жизни, уровень устойчивости ума, непрерывности внимания и тихого благополучия.

Но почему после ретрита это спокойствие угасает? Возможно, как-то утром вы поддались сильному раздражению и стали из окна машины кричать на человека, который подрезал вас на дороге. Когда вы приехали домой, медитировать оказалось невозможно. Вы сидели с недовольным и рассеянным умом. Было бы полезно не допустить эту вспышку. Возможно, небольшое изменение образа жизни создало бы более плодородную среду, чтобы после достижения определенной степени устойчивости ум не терял ее сразу после возвращения к повседневной жизни. Ничто не вызывает в уме такого хаотичного бурления, как злоба. Это возвращает нас к самой основе этики, как ее понимают в буддизме: старайтесь не вредить себе и не вредить другим. По меньшей мере избегайте причинения вреда. Этот принцип никак не связан с выключением телевизора или воздержанием от чувственных удовольствий: в них ничего всенепременно вредного нет. Нажираться мороженым как хрюшка – возможно, дело не самое здоровое, но вы не причиняете вреда никому иному (а если и причиняете, то очень тонким образом). Такие вещи несравнимы с яростью или злобными оскорблениями в чей-то адрес. Говорится, что бодхисаттвы готовы при необходимости стерпеть некую степень потакания своим чувственным желаниям, но совершенно нетерпимы к возникающим в собственном уме враждебности или агрессии. Если вы хотите насладиться отпуском, это не проблема. Возвращайтесь, освежившись, и снова приступайте к практике. Но враждебность и агрессия – это не отпуск: они практику уничтожают.

Непричинение вреда предполагает определенный уровень внимания к повседневной жизни, а не просто полчаса медитации по утрам. Оно требует непрерывного самонаблюдения на протяжении всего дня. Так просто позволить себе слова, которые нанесут вербальный удар. Неискренняя или лживая речь проявляется так легко – что уж говорить о помыслах причинения вреда! Внимайте им. Заметив возникновение импульса, просто отпустите его, не выражая.

Еще один аспект этого вопроса связан с упрощением нашей жизни. Здесь предполагается всеохватывающая переориентация нашего образа жизни, при которой мы постепенно отходим от потакания чувственным желаниям. Дружелюбный способ это осуществить – в противоположность жесткому и пуританскому – состоит в том, чтобы получить опыт, связанный с иным источником счастья. К этому может привести шаматха. То же касается и практики любящей доброты: ваше сердце может настолько ею преисполниться, что на определенном этапе просмотру хорошего фильма по телевизору вы предпочтете медитацию. Практика на самом деле приносит больше удовлетворения, так что выбор несложен. Это гораздо более удачный способ отпустить потакание чувственным желаниям, чем просто непреклонность, способная обратиться в попытки самих себя наказать. Я иногда так и делал. В ходе своего первого затвора по шаматхе я обнаружил множество неправильных способов практиковать, включая и этот. Я отказывал себе в любых удовольствиях, жил в кишевшей клопами, блохами и крысами хижине, придерживался совершенно неинтересной диеты и ни с кем не виделся. Какое-то время я не получал от своей практики абсолютно никакого удовольствия. Я вбивал сваи практики с такими интенсивностью, решимостью и дисциплиной, что для появления счастья просто не было места.

Подобный чрезвычайно мощный аскетизм не приносил особой пользы. Было бы гораздо полезнее поддерживать некую просторность. Помогли бы даже художественная книга или шоколадки. Мягкий подход работает лучше. В суровости или тирании нужды нет. Находя все больше удовлетворенности, чувства благополучия и чувства безмятежности, проистекающих из практики, мы можем начать избавляться от разных форм самопотакания, потому что они будут восприниматься как бесполезные. Мы в них больше не будем нуждаться. Тем не менее нам нужно быть внимательными к тому, подходящий ли сейчас момент. Готов ли я отказаться от этого сейчас – или же буду переживать такой отказ как лишения? Если он ощущается как лишения, отпускать эти конкретные желания – вероятно, решение преждевременное. Но если потакание определенному желанию кажется ненужным или бессмысленным, таковым оно, вероятно, и является – и пришло время с ним расстаться.

Вопрос: Я заметила, даже те обеты, которые мы выражаем в отрицательной форме и применяем в соответствующем ключе, иногда вызывают совершенно положительные чувства. Это может быть неожиданным. Об определенном объекте я думала: «Буду себе в этом отказывать, потому что в долгосрочной перспективе это к лучшему», но при реальном применении этого принципа чувства оказывались невероятно позитивными. Ты словно проходишь через некое окно, словно ощущаешь свободу от зависимости.

Ответ: Совершенно верно. Это действительно свобода. Все это – путь свободы, а не просто путь к свободе. Одна из первых вещей, которые с нами случаются, – то, что мы начинаем освобождать себя от компульсивного поведения, которое нам лишь вредит.

Что препятствует расцвету любящей доброты, сострадания и других качеств, которые ведут нас по духовному пути? Простого ответа у меня нет, но один фактор, безусловно связанный с этой проблемой, – чувство собственной неполноценности, под властью которого мы взаимодействуем с другими людьми, вовлекаясь в житейские авантюры. В этом взаимодействии мы часто поддаемся чувству нужды. Мне нужна работа. Мне нужна любовь. Мне нужна эмоциональная поддержка. Мне нужна приязнь. Мне нужно уважение. Мне нужно больше денег. Мне нужно больше имущества. Мне нужно больше счастья. Таково царство восьми мирских забот[6]. В том, чтобы просто в чем-то нуждаться, ничего дурного нет – а вот чувство неполноценности и неполноты любящей доброте в нашем сердце не поспособствует. Ум, который тянется к другим людям и к окружающей среде в попытке заполучить то, чего ему самому, как кажется, не хватает, – это ум, невежественный в вопросах собственных ресурсов – ресурсов, позволяющих достичь покоя и счастья.

Если поместить практику шаматхи в правильный контекст, с помощью такого незамысловатого объекта, как дыхание, можно будет распознать: наш собственный ум содержит путь к безмятежности и покою. На основе этого умственного покоя, этого чувства легкости и довольства – где мы просто присутствуем с чем-то столь, откровенно говоря, неинтересным, как дыхание, – возникают счастье и удовлетворенность. Удовлетворенность проистекает из очень простого источника: из ума, который не забивают до смерти омрачения, страстное желание, враждебность и отторжение. Обычно мы попросту не даем себе подобной передышки. Будучи наделены сознанием в этой Вселенной, мы подобны человеку, который сидит в маленькой хижине на холме и пытается кое-как выжить на поверхности – не зная, что под земляным полом нашего домика таится сокровище: идущая очень глубоко золотая жила. Она уже присутствует. Нам нет повода ощущать нужду. Мы уже обладаем всеми ресурсами, которые нам необходимы.

Итак, этот факт нужно открыть – не просто в него поверить, а обнаружить его на собственном опыте. Попросту присутствуя, мы можем вызвать чувство безмятежности и благополучия. Знайте, что оно вам доступно. Речь не о том, что мы не хотим иметь супругу/супруга, или работу, или машину – просто все это предстает в новом свете. Мы словно бы поворачиваем всю планету так, чтобы она вращалась вокруг новой оси. Объекты при этом с планеты не свалятся – но когда мы распознаём, что приносим в каждую жизненную ситуацию огромные ресурсы, происходит большая встряска. Мы приходим с чем-то, что можем предложить, а не просто с чувством нужды.

Шаматха – невероятно плодородная почва для развития подобного миропонимания. Она очень полезна для взращивания любящей доброты и сострадания и для того, чтобы научиться касаться мира легкой рукой. Представить себе не могу, как можно касаться мира легкой рукой, если сначала не распознать свои собственные ресурсы. Пример этому – один из моих собственных учителей, который недавно скончался, чудесный лама Тара Ринпоче. Он был настоятелем тантрического колледжа в Ассаме, на северо-востоке Индии; некоторые монахи там были весьма выдающимися практикующими. Один из них, в частности, покинул монастырь и жил в маленькой хижине в джунглях, где водилось много кобр. Тара Ринпоче беспокоился о своем ученике и потому собрал сколько-то веточек растения, известного своей способностью отпугивать змей. Он велел этому монаху посадить их вокруг хижины. Тот ответил: «С вашей стороны крайне любезно дать мне эти веточки, но они мне и правда не нужны. Мы с кобрами отлично уживаемся. Одна живет у меня под кроватью, а другая – за дверью». Монах, разумеется, знал, что люди – не естественная добыча для кобр, и нас с ними связывает только страх. Этот человек был свободен от страха и потому не вызывал агрессии у кобр (а они – у него). Они просто соседствовали, и ему не казалось, что есть необходимость их отпугивать. Он просто смотрел под ноги. Так он действительно касался мира легкой рукой.

Весь смысл шаматхи в том, чтобы сделать ум работоспособным. Что это значит? Что ум теперь подходит для решения любой задачи, которой вы хотели бы его посвятить. Идет ли речь о преподавательской деятельности, о медитации, о сочинении музыки – какие бы задачи перед вами ни стояли, ваш ум теперь действительно функционирует как следует. Пока вы не достигли шаматхи, ум описывается как дисфункциональный. Этот дисфункциональный ум тяжел, негибок, мрачен и склонен к брюзгливости. Какие бы добродетели вы ни хотели развить, он упрямится. Ум работоспособный, напротив, энергичен, легок, устойчив, ясен и готов посвятить себя взращиванию благотворных качеств.

Начинаем медитацию

Отпустите порождаемое воображением и позвольте концептуальному уму успокоиться. Приведите осознавание к текущему мгновению, не соскальзывая в фантазии о будущем или воспоминания о прошлом. Пусть осознавание покоится в текущем мгновении, в вашем теле. Оно тихо наблюдает за тактильными ощущениями во всем теле: за давлением ног, бедер и ягодиц на поверхность под вами, за ощущениями выше, во всем торсе, и еще выше, в голове; за ощущениями тепла или прохлады; за любыми ощущениями покалывания или вибрации. Пусть осознавание поселится в этом поле тактильных ощущений и покоится в нем подобно младенцу в яслях.

Будьте пассивным свидетелем ощущений, связанных со вдохом, – на протяжении всего вдоха. Затем следуйте за ощущениями, связанными с выдохом, – на протяжении всего выдоха. В ходе всей практики дыхание не следует контролировать или подвергать манипуляциям – кроме одной: следует расслабить живот и особенно нижнюю его часть. Смягчите ее так, чтобы ощущать: вдох начинается с низа живота. Если вдох поверхностный, вы ощутите расширение только этой зоны. Более глубокое дыхание запускает расширение с нижней части, после чего расширяется область диафрагмы. Еще более глубокий вдох движется от брюшной полости к диафрагме и затем вверх, к грудной клетке. Пусть, однако, дыхание начинается с живота, чтобы вы не дышали только грудью.

Отыщите в области ноздрей участок, где вы в процессе вдоха чувствуете тактильные ощущения. По мере того как ум настраивается на этот процесс, замечайте тактильные переживания после вдоха и сразу перед выдохом. Затем отмечайте ощущения в этой же зоне при выдохе. Поместите свой ум в эту область, словно бы укладывая ребенка в колыбель. Поначалу будет присутствовать чувство ритма – колебания из вдоха и выдоха, вдоха и выдоха. Пусть ваше осознавание покоится в этом умиротворяющем пространстве.

Расслабление, устойчивость и явность

В практике шаматхи есть три качества, на которых мы делаем упор: расслабление, устойчивость и яркость – и над ними очень важно работать именно в таком порядке.

На первом этапе акцент делается на том, чтобы вызвать чувство расслабления тела и ума: расслабление осознавания. Мы применяем не форсированное, напряженное или направленное сосредоточение, а скорее концентрацию, которая позволяет осознаванию покоиться в поле тактильных ощущений, в ритме вдоха и выдоха. Из-за глубоких привычек и множества импульсов уму сложно оставаться в покое очень долго. Ваше внимание неизбежно ускользает, погружается в акты воображения и вспоминания, в некие цепочки дискурсивных мыслей, желаний или эмоций. Если вы замечаете, что ваш ум что-то унесло, проверьте, можете ли вы отпустить усилия, которые задействованы в этом отвлечении. Постарайтесь – особенно с выдохом – отпустить эти усилия, словно бы со вздохом облегчения и освобождения. Отпустите эти умопостроения, и пусть осознавание вновь покоится в неизмышленных, несконструированных тактильных ощущениях текущего мгновения.

Во время своих первых сессий не беспокойтесь по поводу устойчивости, которая подразумевает непрерывность внимания. Не беспокойтесь по поводу ясности, или яркости внимания. Эти качества придут со временем – вначале же проверяйте, удается ли вам в ответ на умственную возбужденность и отвлечения не ужесточать контроль, а отпускать усилия, поддерживающие растревоженность. Вернитесь к объекту и позвольте осознаванию покоиться в нежном ритме вдохов и выдохов. Чувствуйте тактильные ощущения во всем теле.

Пусть дыхание будет непринужденным и свободным от манипуляций: пусть тело дышит само по себе. На выдохе, в частности, используйте возможность отпустить усилия, которые уходят на отвлеченные мысли или блуждания ума. Пусть эти умопостроения унесутся подобно осенним листьям, сдуваемым ветерком, – а вы продолжайте расслабляться и отпускать вплоть до самого завершения выдоха. Поддерживайте этот процесс вплоть до начала вдоха. Не втягивайте воздух, а расслабьтесь, поддаваясь вдоху: наблюдайте за ним пассивно, как если бы телом дышало что-то внешнее.

Может возникнуть проблема: стоит сосредоточиться на дыхании, и, кажется, становится невозможно избежать манипуляций с ним – манипуляций, осуществляемых усилиями или волей. В связи с этим встает очень интересный вопрос: можем ли мы пристально внимать чему-то без почти необоримого желания контролировать объект? Связано ли это как-то с нашим побуждением контролировать и другие сферы нашей жизни? Это не маленькое затруднение, а магистральная проблема в практике. Как начать с ней справляться? Глубже расслабляться с выдохом. Нет необходимости выдувать воздух: вы прекрасно знаете, что выдох произойдет сам собой. Выдыхая, смакуйте процесс. Как приятно пребывать в свободе от усилий! Выдохнуть может даже умирающий.

Затем, после выдоха, просто растворитесь во вдохе. Попробуйте сохранить то же чувство расслабления и высвобождения при переходе к вдоху. Используйте эту волну как серфингист, двигаясь на выдохе прямо во вдох – без необходимости грести. Наиболее важен поворотный момент в самом начале вдоха. Может быть интересно очень четко отмечать те разы, когда вы забываетесь и все же втягиваете воздух. Сравните их с теми случаями, где он просто вливается в тело. Сравните неудачные и удачные случаи, чтобы уловить разницу.

Очень важна поза. Если вы горбитесь, зажимая диафрагму, вашему животу не так-то просто расширяться. Он оказывается сжатым, как аккордеон, и для дыхания остается только малая часть груди. Из этих соображений сядьте прямо – но не чрезмерно, – чтобы брюшная стенка могла расширяться без усилий, а вы могли этому расширению просто поддаваться.

Поза лежа на спине также может быть в этой практике очень полезной. Между этим положением и тем, чтобы просто прилечь и подремать, есть различие. Самый важный пункт – ваше тело должно быть выпрямлено, как линия. Как это проверить? Соедините пятки и приподнимите голову, чтобы посмотреть вниз вдоль тела и визуально выстроить в одну линию точку между пяток, пупок, грудину и нос. Стопы расслабленно разведены в стороны. Если пространство позволяет, руки могут быть отведены от тела примерно на тридцать градусов. Мягко выпрямите позвоночник, слегка подвернув ягодицы вниз, к стопам. Чтобы вытянуть спину, можно также приподнять голову и чуть опустить подбородок к грудной клетке. Благодаря этому возникнет легкое, но не преувеличенное, вытяжение. С глазами поэкспериментируйте самостоятельно. Некоторые предпочитают закрывать глаза полностью. Другие замечают, что полезно оставить их слегка приоткрытыми, чтобы они пропускали немного света, – это уберегает от прострации. Расслабьте плечи, расслабьте мышцы лица, и, в частности, как и в позе сидя, расслабьте глаза. Пусть взгляд станет неподвижным, а глаза покоятся: не выпученные, не напряженные, но расслабленные.

Намеренно переживайте каждое дыхание как приключение, как проверку того, сможете ли вы поддерживать полное расслабление на протяжении всего цикла. Полный цикл был бы огромным достижением – от выдоха вплоть до самого завершения вдоха. Разумеется, к концу вдоха вы уже готовы к следующему выдоху. Теперь вы катитесь вниз с горки и можете легко начать следующий этап. Посмотрите, удастся ли вам поддерживать эту непрерывность.

Следующее крупное изменение в практике – это переход от расслабления к чувству непрерывности, цикл за циклом. На этом этапе основную проблему представляет грубая возбужденность (ауддхатья). Грубая возбужденность проявляется тогда, когда мы пытаемся следовать за дыханием, но ум отстраняется от него и внимает чему-то совершенно иному. Затем, после этой небольшой вылазки, вы возвращаетесь к дыханию: возможно, через несколько секунд или даже минут. Вы можете внимать дыханию еще секунду, может, даже две – а затем уноситесь куда-то еще. Грубая возбужденность – это не более чем отсутствие непрерывности. Вы забыли, что медитируете, и просто сидите и думаете о чем-то ином. Укрощение грубой возбужденности предполагает, что мы остаемся с объектом со все большей непрерывностью, все более и более продолжительно: пять, десять, пятнадцать секунд и так далее.

Тем не менее при продвижении к устойчивости над ней важно работать мягко. Когда я ушел в свой первый затвор по шаматхе, то пробивался сквозь препятствия как машина для забивания свай – не понимая, что нужно поддерживать чувство легкости. Я начал практику с огромным энтузиазмом, но решимости у меня было примерно в десять раз больше, чем нужно, и я не знал, что очень важно расслабляться. В долгосрочной перспективе подобный подход оказался чрезвычайно утомительным. Было бы полезно, если бы кто-нибудь мне сказал: «Кстати, не напрягайся!»

Важно поддерживать чувство мягкости и легкости, особенно если вы нетерпеливо ожидаете результатов. Традиция тибетского буддизма делает мощный упор на драгоценности человеческой жизни, в которой у нас есть возможность и свобода заниматься духовной практикой, ведущей к устранению страдания и его причин. Эта традиция говорит нам, что имеющиеся в данный момент возможности невероятно редки и невообразимо драгоценны, а потому нужно извлекать из них пользу прямо сейчас! Чувство неотложности – дело хорошее, но только если оно сопровождается легкостью и жизнерадостностью. Если же мы начинаем сочетать неотложность с угрюмой решимостью, нам, скорее всего, от них станет плохо. В конечном итоге, самое важное в практике – это непрерывность. Нет никакого смысла отмерять время и думать: «А смогу ли я реализовать шаматху за год или за два года, или до смерти, или до старости?»

Разумеется, это касается не только шаматхи – стабилизации осознавания и преображения ума в работоспособный инструмент, – но и всей практики Дхармы. Если мы добьемся непрерывности в сердце своей практики – во взращивании сострадания, прозрения, веры – и будем упражняться в этом, поддерживая неразрывность, для беспокойства повода не будет. Непрерывность предполагает, что мы внимаем этим качествам подобно садовнику, который посадил небольшую рощу секвой и заботится о них день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом. Если мы продвигаемся в практике быстро, это чудесно! Но даже если этого не происходит, невелика беда. Если мы добились непрерывности, жизнь пройдет своим чередом, тело износится, а наше осознавание продолжится и перевоплотится вновь. Эта непрерывность практики – самый важный груз, который мы с собой несем, ведь она предоставит нам возможности в нашей будущей жизни, а там мы сможем продолжить продвижение. Если же наша практика нерегулярна и бессистемна (мы бросаемся на одну вещь, а затем забываем о ней, потом бросаемся на другую), кто знает, каким окажется наш запал в следующей жизни?

Когда в практике шаматхи вы добились устойчивости в контексте расслабления, можно начать применять более мощные усилия. Это усилия, основанные на тонкой отстройке, а не на грубой силе. Стремитесь поддерживать чуть большую непрерывность, но при этом не зажиматься телом и умом. Когда вы свободны от грубой возбужденности – даже временно, – в вашем осознавании проявляются спокойствие и устойчивость, действующие как балласт на корабле. Когда присутствует относительно качественная непрерывность – при которой вы просто не теряете объект, к примеру, пять, десять, пятнадцать, двадцать или даже больше минут подряд, – почти наверняка проявится некая вялость (лая). Она может ощущаться как беспечность, как привыкание. Это состояние называется «оседание» – вы словно бы тонете в удобном кресле и говорите: «Что ж! Полагаю, это от меня и требуется». На этом этапе нам нужно распознать, что задача еще не решена. Есть третий компонент, без которого мы никогда не дойдем до шаматхи и не раскроем весь потенциал ума. Этот последний, жизненно важный компонент – яркость.

Люди развивают шаматху с разной скоростью и разными способами. Можно делать обобщения, но они могут быть применимы не ко всем. Вместе с тем – и это обобщение – велико искушение слишком рано устремиться к яркости. Она вызывает кайф – в старом добром понимании этого слова из шестидесятых годов. В таком состоянии присутствует удовольствие, и все становится необычайно интересным. Однако если в основе яркости не лежит устойчивость, она становится хрупкой и обычно очень легко рушится. Итак, поскольку яркость столь соблазнительна, хороший общий совет – сначала развить устойчивость. Аналогичным образом перед устойчивостью полезно сделать упор на расслаблении – ведь существует распространенная (особенно среди западных практикующих) склонность поначалу привносить в практику большие усилия. Дисциплина – это нечто ценное, но не тогда, когда вы жертвуете в практике непринужденностью.

Если забыть об обобщениях, не все практикующие – новички, но даже те, кто только начинают практику, иногда могут продвигаться довольно быстро. Если во время сессии ваше чувство легкости сохраняется, если вы поддерживаете устойчивое сосредоточение на объекте – и с непрерывностью все действительно достаточно хорошо, – можно начать тонуть в объекте. Это преждевременная утрата двойственности: слияние с объектом, которое пользы не приносит. Вы словно бы соскальзываете в жидкую грязь. На этом этапе пришла пора приложить больший уровень усилий и увеличить яркость. В этом случае практика становится танцем: вы усиливаете яркость, но не жертвуете ради этого устойчивостью. Точно так же танцем были и попытки развить бóльшую стабильность, не потеряв расслабления. Пока непрерывности внимания недостает, а вы все еще вынуждены работать с активным бурлением, слишком беспокоиться о яркости рано. Если вы попытаетесь на этом этапе внимать ясности, ум, вероятно, в результате станет еще более беспокойным: в нем будут проявляться краткие вспышки яркости, но не будет фундамента.

Когда мы добились непрерывности, главная проблема – в том, что мы оседаем в вялости. Если вялость становится глубже, она переходит к заторможенности (стьяна), в которой вы ощущаете тяжесть. После заторможенности идет сонливость (миддха), при которой вы начинаете засыпать. На уровне вялости вы теряете четкость, но еще не засыпаете. Когда вы замечаете первые признаки проявления вялости, самое время внимать более пристально – проявить больший интерес к объекту медитации. Возможно, в этот момент также удачно привлечь помощь извне – например, представить, что ваше тело заполняет свет. Если вы замечаете, что вам слегка жарковато, снимите слой одежды, выпейте стакан прохладной воды или умойтесь холодной водой. Обязательно удостоверьтесь, что как следует высыпаетесь. Если вы недостаточно спите по ночам, ситуация безнадежна. Медитация не заменяет сон. Вы, возможно, заметите: если медитация протекает удачно, сна требуется не так много. Однако не следует сокращать сон, чтобы посмотреть, можно ли помедитировать подольше. В долгосрочной перспективе такой подход пользы не принесет.

Если вялость или сонливость становятся хронической проблемой, на какое-то время вернитесь к дискурсивной медитации и внимайте темам, которые вас вдохновляют, вызывают душевный подъем и оживляют ум. Если ни одна из этих техник, по вашему опыту, не помогает, можно полностью поменять объект. Осознавание дыхания подходит множеству людей, но не всем. Для тех, кому легко дается визуализация, через нее существует и полноценный путь к шаматхе. Это практика, которая в тибетской традиции используется гораздо чаще, чем осознавание дыхания[7]. Если вы практикуете визуализацию, в работе с вялостью все незамысловато: просто добавьте объекту, который воображаете, сто вольт. Сделайте освещение поярче.

Вопросы и ответы: об осознавании дыхания

Вопрос: Я училась медитировать на дыхании, осознавая движения дыхания во всем туловище, а не только тактильные ощущения в области ноздрей. Можно ли практиковать шаматху с этим видом осознавания всего тела?

Ответ: В подробном описании памятования о дыхании, содержащемся в тексте «Шравакабхуми», Арья Асанга приводит буквальную интерпретацию третьего пункта из наставлений Будды по этой практике: «Внимая всему телу, буду вдыхать. Внимая всему телу, буду выдыхать». Это толкование предполагает, что нам следует сосредотачиваться на связанных с ритмом дыхания тактильных ощущениях во всем теле. По мере продвижения в практике эти ощущения становятся все более тонкими, и в конечном итоге их уже невозможно заметить – даже чрезвычайно очищенным осознаванием. Именно на этом этапе ваше осознавание переключается с физических ощущений, возникающих в царстве желаний, на отсутствие подобных видимостей в царстве форм – и именно тогда вы полностью достигаете уровня доступа к первой дхьяне: реализуете шаматху.

Вопрос: Что делать, если мы замечаем: в конце выдоха и перед началом вдоха остается зазор – может, десять – пятнадцать секунд, может, больше?

Ответ: На самом деле существует техника пранаямы, в которой вы сознательно покоитесь по десять – двадцать секунд в конце каждого выдоха и каждого вдоха. В качестве пранаямы эту технику следует применять не дольше пятнадцати минут. В описанном вами случае все происходит ненамеренно – но часто получается, что таким образом на поверхность просачивается избыточное напряжение в теле и уме. Если подобное происходит лишь изредка, это совсем не проблема. Однако если такое случается регулярно, а в конце сессии вы замечаете, что тело и ум кажутся тяжелыми или сонными, это ясный признак того, что вы слишком усердствуете. Проверяйте сами. Если вы выясняете, что ощущаете четкое присутствие и заземленность, все нормально. Но если в результате возникает чувство заторможенности, сбавьте обороты.

На происходящее может повлиять поза. Если вы сидите с относительно прямой, но немного согнутой спиной, то слегка зажимаете диафрагму. В подобной непринужденной позе пауза в конце каждого выдоха возникает естественным образом. Затем, в конечном итоге, дыхание – словно бы восходя на холм – возвращается в торс и оживляет всю систему. Чтобы этот процесс не становился нарочитым, можно слегка выпрямиться, освобождая тем самым диафрагму. Дыхание начнет двигаться более легко, и вы заметите, что оно вас оживляет. Когда ваше дыхание подстраивается под некий ритм и движется подобно распускающемуся в торсе цветку, оно одновременно глубоко успокаивает и приободряет – и даже оказывает на тело и ум терапевтический эффект.

Вопрос: Как перестать намеренно влиять на дыхание, когда столь ясно его осознаешь?

Ответ: Если вы вверяетесь практике, проблема не так велика, как кажется. В противном случае все было бы ужасно сложно – ведь дыхание становится чрезвычайно малозаметным, а значит, и повлиять на него становится просто, как на перышко. Хотя само по себе осознавание дыхания – это не практика випашьяны в строгом смысле слова, прозрение начинает играть в данном процессе определенную роль. Если мы можем столь пристально внимать чему-то настолько утонченному и при этом не манипулировать объектом силой воли, – если внимание и дыхание могут двигаться подобно двум танцовщикам, где один не хватается за другого и не волочит его за собой, – для грубого чувства эго пространства особо не остается. Для тонкой отстройки этого процесса требуется пребывать в текущем мгновении столь явственно, что вы оказываетесь вплотную к практике прозрения. Мой учитель геше Нгаванг Даргье однажды сказал мне: если по-настоящему реализуешь шаматху, развить прозрение, которое радикально преобразило бы твою жизнь, будет относительно просто.

Вопрос: После совсем краткого периода подсчета циклов дыхания я отключаюсь и не возвращаюсь к происходящему, пока вы не позвоните в колокольчик. Это ли подразумевается под вялостью?

Ответ: Да. Если вы просто измождены, лучше отдохнуть. Когда вы видите, что ум, несмотря на все усилия, совсем не справляется с задачей, дело может быть в переутомлении. Многое также может быть связано со степенью интереса к практике. Если вы на самом деле не очень ею интересуетесь, конкретная практика может вам не подходить. Есть смысл обсудить это с учителем. Традиционный ответ – выполнять относительно краткие сессии: в этом случае вы, если ваш интерес угасает, не будете просто болтаться без дела и тратить время впустую. В индивидуальной практике, когда вы одни, растратить время очень легко. Еще один полезный принцип – разнообразие. Если вам скучно, попробуйте разбавить практику дискурсивной медитацией, чередуя шаматху с более активным видом практики.

Нужно, однако, выступить и в защиту шаматхи. Если вы каким угодно способом – выполняя краткие сессии или вспоминая о мотивации – сможете впервые прочувствовать яркость и непрерывность внимания, медитация начнет сама вас вознаграждать. Сама по себе практика будет приносить свой собственный вид благополучия, и вам больше не нужно будет в поисках мотивации обращаться к помощи извне. Когда практика сама служит вам наградой, вы достигли переломного момента.

Также полезно привнести в практику побольше света. Медитируйте в месте с ярким освещением – там, где вас окружает мягкий яркий свет. Также порождайте в практике свет внутри себя. Используя воображение, наполните этим сиянием тело. Затем позвольте ему распространиться вовне. Когда ум замыкается, этому нужно с усилием противодействовать. Вместо того чтобы расслабленно погружаться в проблему, пробудите некую степень высоковольтного осознавания.

Вопрос: В последних нескольких сессиях я совсем не осознавала свое тело. Я смотрела на него сверху, как если бы оно не было моим. Допустима ли подобная отстраненность? Или же нужно ощущать с телом бóльшую связь – если мы, например, хотим использовать технику с телом, полным света?

Ответ: Это два разных вопроса. Отстраненность от тела совершенно допустима. Практика, в которой мы наполняем тело светом, – это предисловие. Когда ум начинает погружаться в объект медитации более глубоко, чувство наличия тела в целом угаснет, и в этом случае использовать тело света необходимости нет. Данная техника выполнила свое предназначение – привела вас к соответствующему уровню. Такова одна из причин, в силу которых столь важна хорошая поза: когда вы начинаете отстраняться от тела, оно переходит в режим автопилота. Если вы с самого начала направили его в нужную сторону, оно будет поддерживать свое положение и заботиться о себе при переходе в очень глубокое самадхи.

Вопрос: Из-за сидячего положения у меня болят спина и колени. Как во время медитации работать с физической болью?

Ответ: О том, как взаимодействовать с болью, возникающей из-за положения сидя, существуют разные представления. Одно воззрение, которое я очень уважаю, учит: боль есть составляющая практики. Подобное мнение часто встречается в дзене и, в разной степени, в традиции випассаны. Нужно принимать боль, не откликаясь на нее: просто позволять волнам боли проявляться, пока вы поддерживаете практику. В то же время тибетская традиция физической боли в медитации почти (или совсем) никакой ценности не приписывает. В ней говорят: если болит, подвигайтесь. В нашей жизни уже полно проблем – и без того, чтобы приглашать в медитацию физическую боль. Разумеется, с этим подходом можно перестараться – если начинать ерзать при малейшем дискомфорте, чесаться при малейшем зуде. Ваше осознавание в этом случае просто распадается на части. Я бы предложил срединный путь – но срединный путь, которому я учу и который практикую, довольно мягок. Если вы замечаете, что некое переживание тычется в ваше сознание и надоедает вам, подвигайтесь. Для начала можно попробовать очень незначительно изменить позу – например, просто перераспределить вес. Может оказаться, что полезно заново скрестить ноги. Если ваше тело попросту устало, мышцы напряжены, а положение ног ни на что не влияет, самое лучшее – перейти в позу лежа на спине. Однако не нужно двигаться при первом же проявлении неудобств, ведь полезно каждый раз по чуть-чуть расширять нашу сферу комфорта. Растягивая этот период, вы выкроите в своей практике больше пространства для маневра.

В последнее время я читаю очень ранние тексты, посвященные практике шаматхи и ее связи с путем в целом. Очень интересно, что даже сам Будда не делает утверждений в духе: «Старайтесь прилежно! Знаю, что вам очень больно, но сожмите зубы и все равно старайтесь!» Вместо этого он говорит: «Благодаря практике шаматхи возникает радость, а из радости возникает прозрение». Мне это кажется интересным. Мы делаем все возможное, чтобы создать обстоятельства для возникновения в уме чувства счастья и благополучия – ведь это волна, которую мы сможем оседлать. При прочих равных я бы предпочел оседлать волну счастья, а не волну физических мучений.

Вопрос: Чем практика шаматхи отличается от осознавания дыхания, которому учат в випассане или в традиции тхеравады?

Ответ: Прежде всего нужно отметить, что современная традиция тхеравады использует некоторые термины совсем не так, как они применяются в тибетской традиции и даже в «Пути очищения» Буддагхоши – в тексте, который служит основой этих учений. Иногда можно услышать, как термином «шаматха» обозначают состояние гораздо более простое, чем то, о котором мы говорим в данном случае[8].

Випассана, как ей сейчас учат в Юго-Восточной Азии и на Шри-Ланке, обычно делает упор на простой внимательности: на том, чтобы полностью присутствовать в настоящем и позволить осознаванию максимально освободиться от каких-либо концептуальных наслоений, включая суждения, классификации и особенно эмоциональные отклики. Вы насколько возможно упрощаете свое осознавание, тонко отстраивая внимательность. Что бы ни проявлялось – пение птиц, мысль, эмоция, тактильные ощущения, боль, удовольствия, – вы наблюдаете за происходящим без суждения, без цепляния, без концептуального усложнения. Благодаря этому вы приходите к более четкому осознаванию того, что происходит в настоящий момент. Подобная практика приносит определенное прозрение, а это невероятно полезно. По сути своей она также очень, очень проста.

По мере продвижения в практике вас также могут призвать проверять, присутствует ли в наблюдаемых вами явлениях какое-либо «я», можете ли вы обнаружить что-нибудь статичное или устойчивое – или же все непрерывно меняется. Речь не об анализе или философских построениях, а об определенном виде исследования. Випассана – это практика прозрения, и в традиционном подходе она действительно предполагает изыскания относительно природы реальности.

Шаматха, напротив, не предполагает исследования, хотя некоторые аспекты методологии – например, осознавание дыхания – и могут быть сходными. Шаматха – это инструмент для совершенствования внимания. Вы развиваете устойчивость и яркость. Если эти качества начинают угасать, вы применяете некое противоядие. В випассане при возникновении вялости вы просто ее отмечаете. Вы не пытаетесь ей противодействовать или вообще что-либо с ней делать. Если вы видите, что ум начинает бурлить, то отмечаете: «Ага, возникает множество мыслей». Это само по себе успех – и вы не работаете непрерывно над решением неких задач, как в шаматхе. В том, как эти два вида медитации переживаются с качественной точки зрения, есть различия.

Некоторые люди считают (в чем-то, полагаю, небезосновательно): если продвинуться в практике випассаны, ум станет устойчивым – а яркость усилится благодаря тренировке во внимательности и прозрении. Випассана может быть превосходной основой для шаматхи – а шаматха в точности так же может предоставить устойчивость и яркость, необходимые для получения действительной пользы от практики прозрения. Некоторым людям может быть эффективнее непрерывно практиковать осознанность и совсем понемногу – медитацию сидя. Если вы сможете развить осознанность, охватывающую весь день, у вас появится капитал, который можно будет инвестировать – если вы решите выполнить затвор по шаматхе. Если вы, уже овладев инструментами шаматхи, выполните еще один ретрит по випассане, подобное сочетание окажется очень эффективным. Очевидным образом, випассана и шаматха совместимы.

Власть над вниманием: памятование и самонаблюдение

Бóльшую часть времени наше внимание работает в компульсивном режиме. Мы на самом деле не хотим внимать отвлекающим мыслям при медитации – но все равно им внимаем. Направление осознавания во многом связано с волей, но не всегда ею определяется. Когда внимание движется бесконтрольно, им, вероятно, помыкают объекты. Так, если мы переживаем ярость, то, может, и не хотим сосредотачиваться на разъярившем нас объекте – но именно к нему внимание и устремляется. Дело не в некоем внешнем раздражителе. Мы могли бы в одиночестве сидеть в каком-то помещении, но ум все равно ощущал бы понуждение внимать этому вызывающему ярость объекту. Шаматха призвана подарить нам не просто контроль над вниманием, но и свободу внимания. Если мы хотим внимать дыханию, мы вольны это делать; если хотим внимать какому-то другому объекту, можем внимать ему.

Власть над вниманием – способность необычайная. Я считаю, что сочинения Уильяма Джеймса, посвященные вниманию, полны прозрений[9]. Однако многое по этой теме также могут сказать и буддисты. В буддийском контексте овладение вниманием – это не просто психологическое достижение. Вы не только в очень значимом смысле обретаете власть над собственным умом – овладение вниманием также начинает влиять и на ваше окружение. Шантидева, к примеру, утверждает: развив власть над собственным умом, можно усмирить всевозможные внешние опасности[10].

Когда мы замечаем, что ум отвлекся, традиционное и проверенное временем решение – просто проявить бóльшую степень интереса к основному объекту. Внимайте каждому вдоху-выдоху как чему-то совершенно невиданному: этот цикл дыхания никогда не повторится. Будут другие вдохи-выдохи – но текущий цикл уникален. Внимайте ему с некой игривостью и легкостью руки: «Классно получается – два цикла подряд. А три смогу?» Старайтесь поддерживать такой вид внимания, не поддаваясь тяжести и унынию, не кривясь под бременем дисциплины. Иногда может быть весело отсчитывать циклы. Проверьте, удастся ли вам дойти до десяти, ни разу от дыхания не отвлекшись. Затем, если преуспеете, какое-то время продолжайте без подсчета. Поиграйте с практикой, но не привносите в нее концептуальные усложнения. Если вам удается проявлять больший интерес к каждому циклу дыхания, лучше, чтобы он был свободен от усложнений, а не сопровождался ими.

В практике шаматхи нужно развивать два конкретных качества осознавания: памятование (смрити) и самонаблюдение (сампраджанья). В тибетском буддийском контексте, немного отличающемся от контекста тхеравады, они имеют очень четкие определения. Памятование – это способность или модальность осознавания, которая напрямую занята знакомым объектом, в данном случае – ощущениями, связанными с дыханием. В данной практике памятование – это непрерывность, неразрывный поток, внимающий вдоху, выдоху и паузам между циклами дыхания. Единственная задача памятования – внимать объекту непрерывно. Как с сердцебиением: хочется, чтобы оно не нарушалось. Если его нет, мы стараемся как можно быстрее его возобновить.

Самонаблюдение выполняет весьма отличную от памятования задачу. Оно скорее подобно проверке качества на заводе. Пока памятование внимает объекту медитации, самонаблюдение внимает медитирующему уму и проверяет, как с ним все обстоит: «Продолжаю ли я пытаться контролировать дыхание? Болтаю я о дыхании – или наблюдаю за ним? Не засыпаю ли я? Не впал ли я в прострацию?» Самонаблюдение также выполняет функцию периодической проверки тела. Оцените позу: плечи должны быть расслаблены, как плащ на вешалке. Удостоверьтесь, что лицо не напряглось, что не зажаты мышцы вокруг глаз или челюсти. Если вы привыкли к правильной медитации, то можете заметить: ваша поза надежна и не нуждается в особом самонаблюдении. Однако на более ранних стадиях медитации – или если вы экспериментируете с разными позами – внимание к телу играет более важную роль. При этом основная задача самонаблюдения – отслеживать ум, ведь он склонен меняться быстрее, чем поза.

Заметьте: самонаблюдение не всегда должно быть начеку. Проверке качества не нужно инспектировать каждый предмет, поступающий с конвейера, но иногда она заглядывать должна. Если ум отвлекается, задача самонаблюдения – это распознать. Затем вы должны приложить волю к восстановлению памятования. Если вы замечаете, что переживаете в медитации некий спад, что яркость ушла и вы клюете носом, самонаблюдение должно заметить это состояние и пробудить желание с ним разобраться. Возможно, вы просто устали и пришло время завершить медитацию, пройтись или сделать что-нибудь совершенно иное – или, может быть, вам нужно чуть оживить практику и вернуть в нее яркость.

Самонаблюдение – применительно и к уму, и к телу – должно чаще использоваться на более ранних стадиях практики. В конечном итоге вы научитесь покоиться в устойчивой позе, и самонаблюдение к телу больше не будет необходимым.

По мере продвижения самонаблюдение требуется реже, но должно стать более сведущим и более проницательным. Виды проблем, которым нужно внимать, становятся тоньше. Если вы занимаетесь практикой, поддерживая некую степень непрерывности, эта практика, возможно, начнет даваться вам лучше! После нескольких месяцев вы вполне можете заметить, что грубая возбужденность больше не представляет столь крупной проблемы. Грубая возбужденность (или грубая растревоженность) возникает, когда умственное отвлечение вынуждает вас полностью забыть об объекте медитации. Дыхание остается в прошлом, а вы теперь думаете о мороженом, или о пицце, или о том, куда нужно пойти в пять часов.

Когда вы достигаете уровня медитации, на котором грубая возбужденность больше не возникает, все равно может ощущаться возбужденность тонкая. Тонкая возбужденность – это фоновая болтовня, которая проявляется на периферии вашего внимания даже при сосредоточении на объекте. Она может включать умственные разговоры или образы. Самонаблюдение все так же применяется периодически, но его интенсивность необходимо усилить.

Можно продвинуться еще дальше – до уровня, на котором и грубая, и тонкая возбужденность устранены, а вы способны поддерживать памятование, которое отстраиваете все более утонченно. Представьте мгновения осознавания как ряд фишек домино: расстояние между ними становится все меньше и меньше. Когда пространство – пространство между моментами памятования – довольно велико, между ними сохраняется место для тонкой возбужденности. Из-за этого возникает чувство, что вы делаете два дела разом. Но когда вы начинаете сокращать расстояние между фишками, места для иных образов не остается. Ряд фишек начинает казаться гладкой, бесшовной поверхностью памятования об объекте. По мере того как вы развиваете все бóльшую устойчивость, а возбужденность ослабевает и на грубом, и на тонком уровнях, почти неизбежно будет возникать вялость. Она ощущается как беспечность. Ваше внимание покоится на объекте, но острота осознавания исчезает. Может присутствовать некое подобие яркости, но оно не будет особо качественным. Вы сачкуете. Тибетское слово для обозначения вялости (джингва[11]) буквально означает «потопление». Чтобы заметить это состояние, вам необходимо самонаблюдение, а противоядие от него – увеличить интенсивность медитации. Здесь я могу использовать лишь метафоры: чтобы противодействовать грубой вялости, вам нужно чуть сомкнуть ряды и привнести бóльшую искру яркости. Существует даже тонкая степень вялости, при которой объект остается ярким, но не имеет полной интенсивности. (Единственный способ узнать, о чем я говорю, – практиковать. В противном случае я словно бы пытаюсь описать шоколад тому, кто никогда его не пробовал.)

Когда вы прошли сквозь грубую и тонкую возбужденность и справились как с грубой, так и с тонкой вялостью, ваш путь становится гладким. С этого момента самонаблюдение вам больше не нужно: оно, на самом деле, становится помехой и отвлекает вас от медитации. Вы не пересекаете некую черту, а постепенно переходите на новую стадию. Даже относительно скоро в вашей медитации могут возникнуть периоды, во время которых вы сможете честно сказать: «Сейчас мне предпринимать ничего не нужно. Мне не нужно самонаблюдение. Я могу просто плыть по течению». Однако не переходите к этому преждевременно.

Заметьте: самонаблюдение направлено на нас самих – это своего рода внутренний присмотр. Когда самонаблюдение перестает быть необходимым – поскольку проблемы, для которых оно было предназначено, больше не присутствуют, – овеществленное чувство дихотомии субъекта и объекта начинает рушиться. У вас остается просто переживание, просто акт памятования, который продолжается с непрерывностью и яркостью. Именно из этого пространства вы напрямую переходите к самой реализации шаматхи. Это продвинутое состояние, но вы почти наверняка будете испытывать его подобия еще до его достижения. Вы переживаете вспышки или мимолетные проблески, при которых сами знаете, что чувства медитирующего – по меньшей мере на какое-то время – больше нет. Дихотомия между медитирующим и объектом медитации – нечто, что должно было быть выстроено, а не некая данность. Мы конструируем ее посредством прочных концепций, лепим ее: «Вот объект, вот субъект, вот медитация, и у меня все хорошо получается – или нет». Коль скоро вы отпускаете этот непрерывный комментарий, вы также начинаете отпускать и более тихое умопостроение «Я медитирую». Вы отпускаете его тем, что просто внимаете более пристально и с большей непрерывностью: сближаете фишки домино, пока не исчезнет пространство, где можно было бы сказать: «Ах да, я медитирую».

Шаматха как катализатор умственных событий

В конечном итоге вы неизбежно станете переживать в шаматхе проблески творческого начала. Это особенно касается относительно устойчивых сессий медитации: вместо отвлечений на поток беспорядочных мыслей возникнут всего несколько соображений, которые покажутся по-настоящему ценными. Это могут быть новые идеи о чем-то, над чем вы работали, – мысли, которые нет нужды выметать вместе со всем остальным мусором.

Интересен сам факт, что это вообще происходит. Когда я как будущий бакалавр (после четырнадцатилетнего перерыва в академической сфере) изучал физику в Амхерст-колледже, я как-то раз три часа скрежетал зубами над проблемой из сферы базовой механики – некой задачей о пушечном ядре, которое распадется в воздухе на три части. Я пытался высчитать, где приземлится каждая из частей. На тот момент я был монахом, и траектория фрагментов пушечных ядер меня занимала мало. Подобно трактору, который напирает на гранитную стену и выбрасывает выхлопные газы и дым, я ничего не мог добиться – кроме состояния фрустрации. Поэтому я просто остановился и пошел помедитировать. Через пятнадцать минут появилась некая идея: не полное решение, но некий просвет – как если бы створки морской раковины подцепили ножом. Что же нам делать, если медитация шаматхи помогает решать сложные проблемы или открывает нечто чудесное в творческой сфере – например, в музыке или в искусстве?

Вероятнее всего, у вас не будет по дюжине ценных прозрений в каждой сессии, а потому вы, вероятно, сможете запомнить их, не ведя заметки. По моему опыту, достаточно даже просто сохранить их искру. Выйдя из медитации, вы сможете позволить огоньку прозрений разгореться вновь. Разумеется, если искра слишком горяча и вы слишком возбуждены, чтобы медитировать, последуйте за ней. Вы можете услышать полный симфонический оркестр, в котором четко различима каждая отдельная партия. Моцарт говорил о своем опыте сочинительства как о процессе, при котором он записывает услышанное – как писарь или репортер. Сделайте с идеями все, что захотите, – а затем, с чувством выполненного долга, возвращайтесь к практике.

Хотя осознавание дыхания на образное мышление не ориентировано, по мере успокоения ума эта практика может начать возбуждать образы и воспоминания более яркие, чем вы когда-либо переживали. Они могут выйти за пределы визуального и охватить сферы звуков и других чувственных впечатлений. Образы даже могут иметь свою собственную непрерывность, ведь в вашем уме разворачиваются события. Если есть желание, вы можете поддерживать этот пробуждаемый медитацией материал. Можно даже удивить себя тем, как долго вы способны в нем пребывать. Можно поиграть с ним, немного с ним поупражняться. Тем не менее пусть образы проявляются спонтанно – не гонитесь за ними. А если вас действительно интересует шаматха, признайте наличие образов и отпустите их восвояси.

Часть того, что всплывает, скорее всего, будет связана с травмами и вызовет сильное волнение: это воспоминания, которые пробуждают чувство вины, страх, ярость или некие глубокие обиды. Всплывая на поверхность, такие воспоминания, образы или эмоции становятся для вас вызовом. Это крупное событие в практике. Его следует рассматривать не как помеху или проблему, а как жизненно важный и существенный аспект медитации. Это означает, что вы учитесь признавать переживание, смотреть ему в лицо, привносить в него понимание, принимать его и отпускать его. Все это не означает, что вы за него держитесь или позволяете ему вас задавить. Вам нет нужды прорабатывать каждое дурное событие из своей жизни: этому процессу не было бы конца. Оптимальное решение – просто отпускать, но иногда переживания будут более неподатливыми. Если, например, в дверь вашего ума все стучит и стучит негодование, для его устранения, возможно, нужно позаниматься практикой любящей доброты. Если присутствует чувство вины, для его растворения, может быть, необходимо привнести в практику некое понимание. Однако если вы можете справиться с переживанием, просто его отпуская, это прекрасно!

Как работать с проблемами в практике шаматхи

Если ваша практика благотворна и приносит удовольствие, если вы поддерживаете ее с чувством бодрости и благополучия, вероятность того, что любые пробуждаемые ею проблемы станут устойчивыми, невероятно мала. Я никогда не слышал о подобных случаях. Почти все устойчивые проблемы в практике шаматхи, с которыми я сталкивался, отличались нехваткой бодрости и опорой на одну только дисциплину. Когда в медитации шаматхи происходит некий сбой, она обычно становится тяжкой – фрустрирующей и отстраненной, бесплодной и мрачной. Может казаться, что по пути нужно пробиваться с помощью мышечных усилий – но это, разумеется, лишь осложнит процесс.

Физическое напряжение, дискомфорт и боли не обязательно свидетельствуют о наличии некой проблемы. Напряжение в теле – особенно на ранних стадиях – может быть в большей степени вызвано умом, чем мышечной усталостью или каким-либо иным сугубо физическим фактором. Колени могут болеть во время медитации, но быть в порядке в любой другой период – даже когда вы подолгу сидите неподвижно. Часть ума ищет оправдания. Если боль вызвана такого рода влиянием со стороны ума, нужно сделать выбор. Поймите, что напряжение на самом деле не подтачивает ваши силы, и просто его отпустите.

Если проблема сохраняется также и между сессиями – и особенно если она объединяется со спектром других симптомов, свидетельствующих о дисбалансе в нервной системе, – следует проявить бóльшую осторожность. К числу подобных симптомов относятся напряжение, устойчивое чувство мрака или тяжести в сердце, состояние ума, которое может переходить в депрессию или раздражительность, а также нервозность и склонность плакать – не освежающими, очищающими слезами, а попросту от горя. Если вы замечаете, что один или несколько из этих признаков проявляются как хроническое состояние, что-то пошло не так. Пришло время встряхнуться, побеседовать с учителем и рассеять мрак. Если вы практикуете в одиночестве, в первую очередь необходимо снизить интенсивность практики. Сбавьте ход и дайте себе немного полениться. Можно попробовать йогу: для того она и предназначена. Самое главное – привнести в практику большее чувство бодрости и найти что-то, что поможет восстановить жизнерадостность и легкость ума. Если вы с этим справитесь, то, вероятнее всего, решите проблему – а вот когда радость, бодрость и легкость ума остаются лишь в давних воспоминаниях, перечисленные симптомы могут стать устойчивыми и начать вызывать трудности.

Если в какой-то момент вы ощущаете плотное, мрачное, напряженное, сжатое как кулак переживание – особенно в области сердца или в центре груди, – немедленно отступите. Отступайте так, словно бы заметили у себя на коленях змею. Если подобное происходит, очень важно не упорствовать в медитации – ведь можно себе сильно навредить. Вместо этого займитесь чем-нибудь жизнерадостным. Побалуйтесь пиццей и мороженым, послушайте любимую музыку. Сделайте все возможное, чтобы вернуть легкость и быстро выйти из описанного переживания.

Почему оно возникает? Сердечный центр тесно связан с умственным сознанием. В теле содержится жизненная энергия, которую можно ощутить тактильно, хотя физической в западном научном понимании она не является. (В современной физике нет места для жизненной энергии. Не думаю, что такое место когда-либо найдется: эта энергия представляет собой явление иного вида. Это вид квалиа, который переживается напрямую, – а не что-то, существующее исключительно объективно, независимо от опыта.) Тем не менее она в том числе проявляется и как физические ощущения в сердце – как ощущения, которыми сопровождаются различные эмоциональные состояния. Чувствуя жизнерадостность и счастье, ощущая радостное возбуждение, переживая тяжесть и депрессию, чувствуя себя погано, проверяйте физические ощущения в сердце. Одновременно с любым из значимых умственных состояний вы, вероятно, сможете ощутить и соответствующую жизненную энергию – если будете ей внимать.

В практике шаматхи вы делаете при помощи ума и по отношению к уму нечто очень необычное: вы просите его сосредоточиться на одном объекте и оставаться с ним. Это значит, что вы в каком-то смысле ужимаете свое внимание. Вы направляете его в определенное русло и собираете, объединяете его. Собирая свой ум, вы также собираете свои жизненные энергии, привлекая их к сердцу. Если оттенок осознавания, который вы объединяете, содержит негативные элементы – такие как негодование, чувство вины, депрессия, грусть или страх, – они также проявятся в сердце как ощущение тяжкого мрака, чувство, что вы словно бы только что проглотили камень.

Тибетцы описывают это явление как дурную энергию (лунг нгенпа[12]), и, разумеется, именно так оно и ощущается. Это опасно, потому что данная энергия может засесть в сердце и в нем остаться. Подобное может привести к хронической депрессии или к чему-то похуже. Это досадно и без нужды происходит слишком со многими практикующими. Через такое состояние можно пробиться – но это сложно, и гораздо лучше вообще в него не впадать. Если оно все же начинает проявляться, чем раньше вы с ним совладаете, тем проще придется. Как же с ним справиться? Нужно привнести в свою жизнь больше жизнерадостности и света и, вероятно, не медитировать помногу. Если вы все же медитируете, сессии должны быть очень краткими и очень легкими. Практика любящей доброты подойдет, но ее никогда не следует применять так, чтобы она стала хоть сколько-то давящей или тяжкой. Нужно поддерживать в своей жизни легкость, заниматься приносящими удовольствие делами, проводить время с радующими вас людьми. Делайте все возможное, чтобы привнести в свои сердце и ум качества легкости, сладости и тепла. Вам действительно нужно предпринять значительные меры для преодоления мрачной и холодной тяжести этой проблемы, а к возвращению к какой-либо интенсивной медитации относиться очень терпеливо. На какое-то время нужно взять отпуск.

Хотя подобное встречается редко, проблемы, сходные с этими расстройствами в сердечном центре, иногда возникают, когда осознавание дыхания с упором на ноздри собирает слишком много энергии в голове. Можно ощутить, будто голова становится полной и раздутой, словно приделанная к шее тыква. Другой вариант – ощущение давления в голове или головные боли. Если подобное происходит, на какое-то время откажитесь от этой техники. Опустите осознавание к животу или мягко распространите его на все тело – оттяните ведение прочь от головы. Такие переживания – нечто нездоровое. Если вы продолжите упорствовать в исходной технике, проблема может стать хронической, а никаких оснований допускать подобное нет. Головная боль не должна становиться привычным следствием практики. Если она возникает лишь изредка, это нормально. Но если ваша медитация вызывает головные боли с какой-либо регулярностью, что-то пошло не так и нуждается в проверке. Если головные боли становятся сколь угодно систематичными, пожалуйста, проконсультируйтесь с квалифицированным учителем.

С другой стороны, в практике шаматхи можно переживать множество необычных физических ощущений, которые совершенно не должны вызывать беспокойства. Люди часто описывают странные переживания – например, искажения чувства физического пространства, иллюзии движения или падения, ощущение искривления конечностей или звон в ушах. Может казаться, что ваше тело надувается, как человечек из теста, или уходит корнями в землю. В целом, когда подобные переживания включают все тело или возникают где-то на его периферии, собираясь в конечностях, они не свидетельствуют о какой-либо угрозе и довольно безвредны. Традиционные наставления советуют игнорировать подобные явления, как бы сложно это ни было. Уделяя ощущению внимание или зацикливаясь на нем, вы его продлеваете, и тогда оно может обратиться в препятствие.

Подобные переживания возникают из-за того, что шаматха глубоко влияет на систему жизненной энергии в теле. Мы осуществляем процесс, который для ума совершенно не привычен – бросаем ум [на объект] и велим ему: «Сидеть!» Сосредотачиваясь и направляя ум в непривычном ключе – особенно если вы доходите в этом до бóльших глубин, чем прежде, – вы неизбежно оказываете влияние на жизненные энергии. Они начинают перестраиваться. Это преобразование продолжается на протяжении всего процесса развития шаматхи, вплоть до самой его кульминации. Когда вы реализуете шаматху как таковую, в жизненных энергиях происходит радикальная перестройка. Можно провести сравнение с заменой всей проводки в вашем доме: энергии начинают функционировать по-новому, а тело ощущает невероятную легкость и податливость. С этого момента, если вы не позволите шаматхе ослабнуть, таким будет ваше обычное физическое состояние. Перед обретением самой реализации будет происходить, так сказать, много перестановок мебели – энергии перестраиваются. Пока это происходит, вы можете переживать странные физические ощущения – возможно, будет даже казаться, что тело вращается или переворачивается вверх ногами.

Что, если вы не уверены, представляет ли некое ваше переживание проблему? Есть два вида учителей: один – ваша собственная интуиция, второй – внешний источник. Если присутствует очень мощное чувство, что какое-то состояние есть смысл изучить, так и сделайте. Отдайтесь ему и поэкспериментируйте. Если возникают проблемы, вернитесь к исходному состоянию и проконсультируйтесь с внешним источником. Если у вас снова и снова возникают проблемы в виде головной боли или тяжести в сердце, я рекомендую проконсультироваться с квалифицированным учителем медитации. Если в какой-то момент у вас начинает развиваться хроническое чувство утомления и напряжения в медитации – или хроническое чувство окружающего ум мрака, – нужно остановиться и принять контрмеры. Побеседуйте с учителем. Начните работать над проблемой как можно раньше и устраните ее в зачаточном состоянии. Не позволяйте ей сохраняться надолго и стать затруднением постоянным.

Мало кто может на протяжении длительного затвора практиковать исключительно шаматху. Иногда ум неизбежно становится тяжелым и нуждается во вдохновении и душевном подъеме. Помочь может чередование шаматхи с медитацией любящей доброты. Возможно, очень полезно будет сесть и поразмыслить, зачем вы всем этим занимаетесь. Найдите способ вызвать умственный подъем, не втягивая ум в препятствия. Вы, может быть, заметите, что он ощущает прилив сил при мысли о чрезвычайно привлекательном для вас человеке – но так вы привносите в медитацию желание, и с этим возникает свой собственный спектр проблем. Пусть передышка будет благотворной. Можно просто прогуляться или иногда побеседовать с кем-то из друзей. Если они занимаются той же практикой, что и вы, разговор может оказаться очень вдохновляющим.

Чрезвычайно полезной может оказаться простая техника, в которой мы привносим в медитацию свет. Почувствуйте, что ваше тело – это тело из света: чрезвычайно умиротворенного, успокаивающего, прозрачного. Оно должно быть светлым во всех смыслах: энергичным и мягко сияющим, лишенным какой-либо плотности, как если бы между молекулами было дополнительное пространство. Пусть это чувство света станет вашей средой, а вы в ней внимайте ощущениям от дыхания в области ноздрей. Попробуйте расслабиться в этом процессе. Если вы замечаете некое напряжение, временно немного отстранитесь от мощной фокусировки на дыхании. Снова погрузитесь в эту расплывчатую легкость, пронизанную чувством привольности. Представляйте, насколько комфортно было бы действительно иметь тело из света. Какое-то время оставайтесь в этом состоянии, а затем, сохраняя подобное чувство легкости и света, вернитесь к сосредоточению на дыхании.

Еще одна очень практичная рекомендация, которую дают тибетские ламы – особенно для подобного рода сфокусированной, сосредоточенной практики, в которой ум в очень значительной степени собран внутри, – такова: проводите время между сессиями в месте, где вы можете устремлять взгляд на далекие расстояния, к очень далекому горизонту.

Девять стадий пути к шаматхе

Традиция тибетского буддизма описывает очень ясную карту пути к шаматхе, от самого начала практики и до ее кульминации. Эта карта начинается прямо здесь, с вашего текущего уровня – не с уровня супермонаха или продвинутого йогина, – и размечает продвижение по девяти различным стадиям, которые предшествуют достижению шаматхи. Знать правильную последовательность этапов полезно – но не потому, что вам следует регистрировать свое продвижение и стремиться превзойти некий стандарт (или даже собственные наилучшие достижения). Это полезно, потому что возникающие на каждой стадии проблемы различны и требуют разных противоядий.

1. Умственное размещение

Реализация первой стадии предполагает, что вы способны найти свой объект. Вы находите его, объясняют учения, потому что о нем слышите: вы узнаёте, что должны делать, а затем это осуществляете. Если вы обучаетесь под руководством тибетского наставника, который придерживается традиций, вам вполне могут посоветовать найти статую Будды, взирать на нее, а затем ее визуализировать. Если вам удается увидеть образ мысленным взором, вы осуществили первую стадию. В практике осознавания дыхания вам велят внимать тактильным ощущениям, связанным с движением воздуха по окружности ноздрей или над верхней губой. Некоторые люди не могут сделать это сразу: они ничего не находят в заданной зоне. Когда вам удалось направить на этот участок внимание и вы почувствовали там некие ощущения – отметили вдох, отметили выдох, – вы реализовали данный этап.

2. Непрерывное размещение

Непрерывное размещение означает, что вы способны без грубой возбужденности внимать своему объекту медитации около минуты – и при этом не забывать его полностью. Тибетцы описывают этот период как время, уходящее на повторение мантры ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ на одном круге четок (то есть сто восемь раз).

В этом промежутке времени нет ничего особенного, но поддержание подобного уровня непрерывности – это показательная веха на пути. Она предполагает, что вашему вниманию присуща некая подлинная продолженность. На первой стадии непрерывность практически полностью отсутствует. Вы включаетесь на одну-две секунды за раз – как стаккато – а затем теряетесь секунд на пять – десять. Вторая стадия движется к непрерывности, хотя на ней все равно присутствует много второстепенного шума. Вероятнее всего, на заднем плане ума продолжается болтовня, а используемый вами объект может быть неясным. Он может быть чрезвычайно туманным, но вы, по крайней мере, его не теряете.

Как объясняется, вторую стадию вы реализуете с помощью силы рефлексии: ключевая составляющая, благодаря которой возможен переход с первого этапа на второй, – памятование.

Жизненно важный момент на данном уровне – и этот пункт невозможно переоценить – есть расслабление. Вам, особенно если в медитации вы склонны гнаться за достижением целей (а здесь, должен отметить, практика сама буквально способствует такой целеустремленности), будет очень легко отыскать объект и, сжав зубы, наброситься на него с решимостью: «Добьюсь этой непрерывности, даже если это будет стоить мне жизни!» Вы ее добьетесь – и процесс, если вы придерживаетесь в шаматхе подобного силового подхода, действительно может вас погубить. Вы полностью забыли о раскрепощенности и расслаблении, забыли, что этой практикой, возможно, следует наслаждаться. Она неслучайно называется безмятежностью!

Переход с первой стадии на вторую (или переход между любыми двумя этапами на пути к шаматхе) происходит мягко и постепенно. Он не случится за один вечер или со сменой одного дня другим – это скорее постепенные изменения. Вы заметите, что настоящие периоды непрерывности все чаще и чаще становятся чем-то нормальным. Как перейти от первого состояния внимания ко второму? Нужно сохранять расслабление и направлять на поддержание внимания тонкую степень усилий. Непрерывность не следует завоевывать ценой расслабления. Если вы об этом забудете, то потратите много времени впустую – а учитель медитации только и нужен для того, чтобы эти объемы времени сберечь.

Какова по ощущениям вторая стадия? Она приятна. Она не полна блаженства – уж точно не непрерывного, – хотя его периодические краткие вспышки и могут возникать. В этой стадии, однако, присутствует некое спокойствие, некое умиротворение. Она приятна – в очень сдержанном ключе – и теперь свободна от скуки. Вы можете практиковать час и даже два или три часа – и при этом не заскучать. Эта стадия не отличается особо высоким качеством, и в ней нет ничего особенно интересного, но она просто непритязательно приятна, а это чего-то да стоит!

3. Залатанное размещение

Третье состояние внимания называется залатанным размещением, потому что внимание покрыто заплатами, как некая одежда. Представим джинсы, которые в разных местах испещрены дырами – но эти дыры залатаны, а на многих частях ткани вообще нет прорех. На данном уровне вы в целом способны оставаться с объектом тридцать минут, сорок пять минут, час. На протяжении этого периода вы из-за грубой возбужденности полностью теряете с объектом связь или иногда совсем о нем забываете, однако быстро возвращаетесь: длительного отвлечения не происходит. Объект не имеет совершенной ясности, а на заднем плане присутствует некая болтовня – по крайней мере иногда, – но полного отвлечения на долгий период не случается.

4. Близкое размещение

При достижении четвертой стадии внимания, близкого размещения, ваш ум обретает глубокое чувство спокойствия, и вы часами вообще не теряете объект. Этой утраты удается избежать не потому, что вы за объект отчаянно держитесь: у вас просто достаточно устойчивости, благодаря чему внимание не может соскользнуть с раскачивающейся лодки и упасть в океан отвлечений. Вам помогает очень хороший балласт.

Этой стадии, как и предшествующей, вы в первую очередь достигаете благодаря силе памятования. На этом этапе грубая возбужденность временно преодолена. Как развить устойчивость и усилить способность памятования оставаться на объекте? Просто заниматься практикой. Здесь требуется не столько какая-то особенная техника, сколько терпение: вы возвращаетесь к объекту, снова, и снова, и снова. Говорится, что на четвертой стадии сила памятования достигает расцвета, обретает свою полную мощь[13]. Вплоть до этого этапа практика довольно проста – с одной оговоркой: продвигаться по этим стадиям нужно без утраты расслабления. Если вы замечаете, что из-за избыточных усилий у вас начинает кривиться лицо, начинают напрягаться мышцы или становится нерегулярным дыхание, вы добьетесь лишь подобия описанных стадий. У них не будет основы. Эти достижения будут рассыпаться в прах, а вы в этом процессе ощутите измождение.

Когда вы достигли четвертого состояния внимания, а ваше памятование обладает значительной непрерывностью, вы особенно подвержены вялости. Здесь крайне важным становится самонаблюдение – то, что отслеживает процесс медитации. Нужно очень тщательно – хотя и с перерывами – следить, не возникает ли вялость. Главная задача на четвертой стадии, где вы обращаетесь в сторону пятой, – избавиться от грубой вялости. Грубая вялость возникает, когда угасает яркость внимания. Противоядие от этого – внимать более пристально. Приложите чуть больше усилий! При этом избыток усилий подорвет устойчивость и снова вызовет бурление. Вы ищете равновесие. Для освоения этой стадии необходимо применять метод проб и ошибок. Прилагайте ровно столько усилий, сколько нужно для поддержания устойчивости и улучшения яркости. Повышая яркость, вы будто все лучше и лучше наводите линзу внимания: один из признаков такой возрастающей ясности в том, что вы видите больше деталей. Как мне кажется, понимание слова «усилия» у нас на Западе отличается от того, что предполагает тибетский язык. Нам усилия кажутся чем-то весьма грубым, тогда как усилия, описываемые в данном случае, призваны становиться все тоньше и тоньше.

Вы, возможно, заметите, что на протяжении всей четвертой стадии на заднем плане ума все еще сохраняется значительный объем мысленного шума. Это не обычные мысленные блуждания, а скорее расщепление фокусировки: вы сосредотачиваетесь на дыхании, но при этом все равно можете услышать звучащий в уме диалог. Часто мы словно бы слышим чужую беседу, в которой сами никак не участвуем. Шум также может принимать форму образов – слайд-шоу или кинофильма, которые проявляются на периферии осознавания.

Через какое-то время, при достижении качественной устойчивости, в области, которой вы внимаете, может проявиться умственный образ, подобный спонтанной визуализации[14]. Чаще всего он принимает форму маленькой жемчужины из света, или маленькой сети, или ватного шарика, или паутинки из света. Поначалу он будет возникать лишь периодически, и особого внимания уделять ему не следует: относитесь к нему непринужденно. Постепенно образ приобретет бóльшую устойчивость и станет чем-то обычным. На стадии, где он регулярно и самостоятельно возникает каждый раз, когда вы садитесь медитировать, пришла пора сместить фокус вашего внимания. Вы переносите упор с тактильных ощущений от дыхания на возникший образ. Этот естественно проявившийся мысленный образ, или знак (нимитта), впоследствии и будет вашим объектом вплоть до достижения шаматхи. Для проявления этого знака нет какого-то строго определенного времени, но он может начать периодически всплывать еще на уровне третьего состояния внимания.

5. Укрощение

Переходя из четвертого состояния в пятое, при продвижении к большей яркости особенно важно не терять устойчивость. Точно так же при развитии устойчивости было важно не терять расслабления. Основной упор на пятой стадии, которая называется укрощением, делается на усилении яркости. Теперь вы по-настоящему начинаете замечать преимущества подобной тренировки внимания и радуетесь ей. Когда вы вступаете на пятую стадию, вы уже свободны от грубой возбужденности, но теперь ваша задача – преодолеть грубую вялость. Внимая объекту медитации более пристально, вы усиливаете яркость этого внимания. Тем самым вы достигаете большей плотности мгновений ясного памятования, направленного на избранный объект.

Некоторые из великих мастеров, которые составили комментарии на эту практику – например, Цонкапа, – отмечают, что вялость, относящаяся к этому этапу, в прошлом была для многих тибетских созерцателей настоящей ловушкой. Не имея в данной практике тщательной теоретической подготовки, они достигали этого состояния и путали его с самадхи, поскольку переставали терять объект. При этом они оставались в состоянии грубой вялости, которая лишена силы яркости. Если преданный делу практикующий будет медитировать таким образом по десять – двенадцать часов в день и много месяцев подряд, его умственные способности, сообщают Цонкапа и другие, ослабнут[15]. Долгосрочные, кармические последствия будут еще хуже. В силу этих причин важно не поддаваться вялости, а распознать ее и ей противодействовать: усилить яркость внимания.

6. Успокоение

Главная задача при вступлении на шестую стадию, которая называется «успокоение», – избавиться от тонкой возбужденности. При достижении этого уровня ваши чувства по большей части отрешаются от объектов, и вы получаете очень мало (или вообще никакой) информации из внешней среды. На этом этапе все эмоциональное сопротивление медитации устранено, а непрерывность внимания становится очень плотной.

7. Полное успокоение

После реализации шестой стадии все еще остается простор для продвижения: можно усилить яркость и преодолеть тонкую вялость. В присутствии этой вялости объект ясен, но мог бы быть еще яснее: можно повысить степень яркости. Теперь вы стремитесь к интенсивной явности. На этой стадии очень легко впасть в беспечность, но путь еще не завершен. Преодолев даже тончайшую вялость, вы достигаете седьмой стадии внимания, которая называется «полное успокоение». К этому моменту вы должны были уже отойти от тактильных ощущений в области ноздрей – теперь вы сосредотачиваетесь на умственном знаке дыхания.

Вам все еще необходимо самонаблюдение, потому что обретенные вами на этом этапе достижения не будут незыблемыми. То тут, то там по-прежнему могут возникать проблемы. Периодически может всплывать некая вялость или какая-то степень тонкой возбужденности. Задача самонаблюдения теперь подобна отслеживанию показаний эхолокатора. Вероятность увидеть точку на радаре невелика – но, если она появится, заметить ее действительно нужно сразу.

8. Однонаправленное размещение

Когда вы достигаете восьмого состояния, которое называется «однонаправленное размещение», не остается почти никакого риска возникновения вялости или возбужденности. Вы прилагаете самую малость усилий в начале сессии – а когда процесс запущен, он продолжается сам собой. Вы просто скользите по накатанной, и на этом этапе вам на самом деле не нужно самонаблюдение. Вероятность возникновения проблем очень, очень невелика. Ваши чувства, направленные вовне, на этой стадии отключены, и вы ничего не слышите. Вы зафиксировались на цели и просто продолжаете практику. Отмечайте количество часов, проведенных в медитации. Нужно, чтобы ум привыкал к этому состоянию, все глубже и глубже пропахивая борозду.

9. Уравновешенное размещение

Благодаря силе приучения к восьмому состоянию внимания вы достигнете девятого. Его название – «уравновешенное размещение». На этом этапе вы продолжаете тот же процесс, что и прежде. Единственное отличие состоит в том, что в девятом состоянии внимания вам вообще не нужны никакие усилия. Вы соскальзываете в медитативное состояние и остаетесь в нем часами. Все легче легкого, но в то же время вы все равно продвигаетесь. Может показаться, что вы лишь тянете время и прохлаждаетесь, хотя скучно вам точно не будет. При этом просто за счет того, что вы остаетесь в этом состоянии, происходят преобразования. Энергии движутся и выстраиваются в теле по-новому. В каком-то смысле вы получаете новую проводку.

Достижение шаматхи

Достижение шаматхи предполагает свободу от грубой и тонкой возбужденности, а также от грубой и тонкой вялости. Вы можете погрузиться в медитацию на избранном объекте и поддерживать ее сколь угодно долго, без вялости и возбужденности. Ваш ум переходит к объекту, а остальные чувства отключаются. Вы полностью нацелены на объект, но теперь сосредоточение не требует усилий – вам нет необходимости держаться жестко. Оно не требует усилий, потому что теперь вам совсем не нужно самонаблюдение, совсем не нужно применять противоядия от проблем. Сосредоточение продвигается само собой – как хоккейная шайба, скользящая по не создающему трение льду. Такое отсутствие необходимости в усилиях достигается прямо перед шаматхой – но по мере ознакомления с этим не требующим усилий самадхи мы обретаем и саму реализацию.

Достижение шаматхи как таковое – это целое событие, и вам не придется гадать, случилось ли оно: оно проявится подобно звукам государственного гимна, в конкретный момент – настолько просто его будет опознать. Хотя до этого вы были целиком сосредоточены на умственном царстве, при достижении шаматхи вы ощутите радикальные изменения в физическом теле. В теле и уме проявится волна невиданного прежде экстаза. Переживать предчувствия этого состояния вы можете и до шаматхи, но в небывалом прежде ключе все проявится именно при ее достижении. Этот экстаз, целиком насыщающий тело и ум, не очень полезен – но это ясный показатель. Он угаснет, и ум успокоится в состоянии чрезвычайно заземленной, яркой, не требующей усилий устойчивости, где будет присутствовать отзвук этого блаженства. Тело также приобретет невиданное прежде качество энергичности и податливости. Тело и ум теперь чрезвычайно работоспособны, а присутствующее при этом блаженство не настолько ошеломляет, чтобы мешать. На этом этапе вы достигли шаматхи.

Действительно ли этого достижения можно добиться? Возможно, задача реалистична не для всех, но в целом эта цель достижима. Опыт людей, которые в 1988 году выполнили годичный ретрит под руководством тибетского созерцателя Гена Ламримпы, оказался чрезвычайно вдохновляющим. Благодаря ему во мне велика уверенность: если мы подойдем к вопросу в очень традиционном ключе, если мы уделим пристальное внимание причинам и условиям, необходимым обстоятельствам и среде, у нас на современном Западе будет столько же шансов достичь шаматхи, сколько и у практикующих в Тибете пятьсот лет назад или в Индии две тысячи пятьсот лет назад. Нигде не сказано, что нужно собрать предварительные условия и быть гением. Учения просто утверждают: соберите условия, подготовьте подходящую среду – и вот сама техника. Все весьма незатейливо.

Достичь цели можно в том случае, если вы посвящаете себя практике серьезно и упорно. Кратким тычком мы ничего не добьемся. Итак, многое зависит от индивидуума и от того, насколько он предан практике, – но если бы я не верил, что шаматха достижима, то не стал бы тратить время, чтобы ей учить. Мне попросту неинтересно то, о чем можно только рассуждать, – то, что нельзя практиковать и обрести.

Даже если вы никогда не достигнете шаматхи, любое продвижение к ней как к цели – нечто ценное. Более того, любой прогресс в этом деле также можно использовать для других задач: для развития сострадания или какого угодно иного стоящего начинания. Этот процесс в значительной степени раскрывает творческие способности. У тибетцев нет отдельного слова для обозначения творческого начала, и поэтому таково внеплановое преимущество выполнения подобного рода практик. Эта тренировка также привносит в наше понимание высокий уровень внутренней сопряженности.

Если вы действительно хотите достичь шаматхи, существует проверенный временем рецепт: радикально упростите на какое-то время свою жизнь и практикуйте так, чтобы вся она была сосредоточена на соответствующих медитациях. Этот рецепт успешно применялся множество раз, и люди знают, что он работает. Существует и другой подход, который не так хорошо проверен, но может быть очень занимательным. Один тибетский лама недавно заявил, что достичь шаматхи теоретически можно даже при активной жизни. Такая жизнь, однако, должна быть очень необычной. Если деятельный образ жизни подразумевает, что ваш ум распыляется на разные дела, бурлит и тревожится, компульсивно двигаясь в прошлое и будущее, шаматха невозможна. Если бы вы могли заниматься делами спокойно и с присутствием ума – только в той степени, которая необходима для выполнения задачи, – достичь шаматхи в принципе возможно было бы и при активном образе жизни. Вам нужно было бы выделять для этой практики периоды на протяжении всего дня. Нельзя было бы допускать, чтобы ваша деятельность стала компульсивной, бурной или растревоженной. Такой подход подразумевает больший риск: его эффективность не слишком часто доказывалась. Однако для тех из вас, кто больше склонен к приключениям, достижение шаматхи при сохранении активного образа жизни стало бы передовой новостью, важным прорывом для Дхармы в современном мире. Даже достижение шаматхи традиционными методами, в уединении – уже нечто потрясающее. Я бы хотел увидеть, как его осуществляют несколько жителей Запада – подобное могло бы привести к крупной трансформации.

Когда я только начал учиться в тибетском монастыре в 1973 году, перспективы были чрезвычайно ошеломляющими. Мы должны были приступить к подробному изучению пяти идущих друг за другом путей к всеведению. Первый путь начинается, когда вы становитесь бодхисаттвой. В конечном итоге вы обретаете первое неопосредованное переживание окончательной реальности, а за этим этапом следуют еще девять стадий. Мы должны были приступить к шестилетней программе подготовки, посвященной подробному изучению этих пяти путей и десяти стадий – стадий, начинающихся с первого прямого переживания окончательной реальности! Я никак не мог увидеть связь между этим материалом и своим собственным опытом. Мне хотелось иметь практику, которую я действительно смог бы осуществить.

Каких бы целей мы ни надеялись достичь, всегда хорошо возвращаться к тому, что достижимо. При активном образе жизни от нас иногда многого требуют. Я часто с этим сталкиваюсь в своей собственной жизни. Поддерживать большой объем практики медитации особенно сложно в те периоды, когда мне приходится путешествовать. Мне нравится медитировать по три-четыре часа в день, а в самолетах и при активных передвижениях это делать непросто. Когда я много путешествую, то начинаю себя спрашивать, действительно ли успешна моя медитация. Затем, однако, я рассматриваю свои дела и спрашиваю, является ли вся эта деятельность стоящей. Тогда я думаю: да, все это дела, наделенные смыслом. Ни одно из них не является чем-то пустячным. Я очень люблю медитацию, но основная часть часов моего бодрствования не посвящена формальной практике, и это проводимое в некой активности время и есть подмостки моей жизни.

Условия для достижения шаматхи

Как выстроить мост между нашей активной жизнью и достижением шаматхи как целью? Чрезвычайно практичный способ начать – уделить внимание необходимым для этого достижения условиям. Даже если шаматха не особо вас интересует, описание этих условий предоставляет нам прекрасные рекомендации для ведения наделенного смыслом, заземленного, уравновешенного и бдительного образа жизни.

1. Подходящая внешняя среда

Первое предварительное условие – подходящее окружение. Это самое простое и самое будничное из шести условий: для него просто нужны деньги. Подходящая среда – требование крайне прямолинейное, но при тщательном рассмотрении оказывается, что оно весьма неординарно.

Подходящее окружение в традиционном определении (предполагающем условия затвора) – это окружение тихое, например, без звуков говорящих людей днем или лающих собак ночью. Оно должно быть безопасным, чтобы вам не приходилось беспокоиться по поводу бандитов, уличных грабителей, гадюк, львов, тигров или слонов. Окружение должно быть чистым и здоровым, вам должно быть в нем комфортно. Вы чувствуете себя как дома и наслаждаетесь местом практики. Среда не должна казаться чуждой, а тем более враждебной. Вам должно быть очень легко отыскать базовые блага, необходимые для поддержания сил: пищу, одежду и кров. Людям, которые только начинают практику, лучше не находиться в полной изоляции, но также не быть и рядом с толпой людей. Оптимальное окружение – три-четыре спутника. Вам не обязательно будет медитировать с ними в одном помещении – просто где-то рядом. Зачем нужны несколько спутников? Чтобы улучшать настроение, а в перерывах иногда вести дружескую беседу. Глубокое уединение может стать очень тяжким, а потому практику полезно уравновесить определенным теплом от общества других людей, чувством товарищества. Это ваша сангха, ваша община. Очень хорошо, если неподалеку есть место, с которого вы можете смотреть на обширные просторы на горизонте: то есть нужно не просто небо, но и, в частности, далекие виды, на которых можно было бы сосредоточить взгляд.

Интересно отметить, что в Тибете жил поразительно высокий процент йогинов: что-то в окружающей среде для этого подходило. Я не могу не задаваться вопросом, не поспособствовала ли этому больша́я высота над уровнем моря. Некоторым йогинам из Тибета пришлось гораздо сложнее, когда они спустились в Индию. Если, однако, вы подумываете о том, чтобы уйти в затвор в Азии, подумайте дважды. В Индии проживает восемьсот миллионов индийцев, и найти по-настоящему тихое место крайне непросто. Всегда возникают проблемы со здоровьем, едой, с визами, с культурными различиями. Как говорил йогин Ген Ламримпа: «Вы освоили учения, так почему бы просто не поехать домой? Медитировать в Северной Америке гораздо приятнее, чем здесь». Таким образом, отыскать по-настоящему подходящее место не так-то легко – но возможно, если есть намерение и средства, чтобы такое место себе позволить. Американцам в этом повезло: у нас полно земли. Я особенно мечтаю о затворах на огромных, просторных землях юго-запада США.

В практике при активном образе жизни окружение играет такую же большую роль, как и в затворе. Мне доводилось краткими периодами жить в местах, где проблемы были больше, чем я сам, и расцвести там я не мог. Я отчаянно старался справиться с вызовом достойно, но ситуация была настолько враждебной, недоброжелательной и лишенной поддержки, что мне это не удавалось – так можно описать случившееся кратко. Я оказался не в силах контролировать свои чувства несправедливости и негодования. В конце концов я осознавал, что не обязан оставаться в этих местах. Почему бы не переехать? Простое изменение окружения снова позволяло достичь радостного состояния ума. Речь может идти об условиях жизни или о профессии. Возможно, у вас ужасное место работы, а восьмичасовые труды на нем вас раздирают. Если вы сломлены, лучше что-то поменять. Разумеется, все равно останутся проблемы, с которыми нужно будет разбираться, но нет необходимости подвергать себя вызовам, которые вам не по плечу. Окружение во многом связано с вашим чувством удовлетворенности и довольства – и важно, чтобы нас было легко удовлетворить.

2. Удовлетворенность

Второе необходимое условие – удовлетворенность. Под этим просто подразумевается, что мы удовлетворены тем, что получаем. Мы внимаем тому, что есть – качеству пищи, одежды, крова и так далее, – и довольствуемся этим. Иными словами, не фантазируйте обо всем, чего у вас нет, но смотрите на имеющееся и будьте этим довольны. Это очень конкретный идеал, который не назвать недостижимым.

3. Ограниченное число желаний

Обратная сторона удовлетворенности – ограниченное число желаний. Разумеется, некие желания должны присутствовать: если пища закончится, нужно снова ее раздобыть. Пусть, однако, пожелания будут немногочисленными и простыми.

4. Нравственная дисциплина

Четвертое необходимое условие – чистая нравственная дисциплина. Речь не о том, что нужно быть святыми. Слово «чистая» не обязательно подразумевает, что вы довели нравственную дисциплину до совершенства. Удачные рамки – это десять заветов: избегать убийства, неблаготворного сексуального поведения, воровства, лжи, злословия, оскорблений, пустой болтовни, злонамеренности, алчности и ошибочных воззрений. Внимайте этим заветам, а если нарушаете их, старайтесь как можно быстрее это заметить. Распознайте нарушение как нечто вредоносное и зародите решимость в будущем подобным причиняющим вред видам деятельности не предаваться.

5. Ограниченное число забот

Пятое предварительное условие – ограничение количества забот – действительно имеет непосредственное отношение к вопросу о возможности достичь шаматхи в контексте активного образа жизни. Традиционный способ ограничить количество забот – радикально упростить свой образ жизни. Это способ проверенный и испытанный. Однако возможно ли вести в большей степени обычную жизнь – работать и встречаться с людьми – так, чтобы ум при этом все равно оставался свободным от усложнений? Если мы способны избегать компульсивной умственной озабоченности бесчисленным множеством деталей и проблем, то теоретически развить шаматху при активном образе жизни может быть и возможно. На первый взгляд – если принять в расчет наш образ жизни – это кажется невыполнимым. И все же, по моему опыту, главная проблема здесь – это не количество дел. Бывают периоды, когда дел у меня относительно немного, но мой ум все равно невероятно захламлен заботами, увязает в них, как муха в сетях паука. В другие периоды мой ум здоров, уравновешен и чрезвычайно умиротворен, хотя сделать предстоит очень многое. В это время мой ум просто незахламлен: он надлежащим образом движется от одной задачи к другой, и к концу дня все, что нужно было сделать, будет выполнено. В этом смысле ум никогда не бывает занят множеством видов деятельности – у него есть только одно дело: то, которым он занят прямо сейчас. Закончив его, уравновешенный ум берется за что-то еще. Только этим он и занят. У подобного ума нет большого числа соревнующихся за внимание видов деятельности – он просто делает то, что нужно делать. Это очень практичный образ жизни.

6. Отказ от неконтролируемого мыслетворения

Шестое предварительное условие – это полное избавление от компульсивного мышления, особенно связанного с желаниями. Подобное подневольное мыслетворение включает страстное желание вкусной пищи, секса, богатства, славы и так далее. Один участник ретрита очень хорошо это описал. Он успешно практиковал и отыскал в медитации значительную степень безмятежности, но бесконтрольное мыслетворение проявлялось в форме дурацких желаний. Посреди затвора в его уме зазвучала хвастливая болтовня: «Возможно, я стану первым жителем Запада, достигшим шаматхи. В этом случае меня могут пригласить на большое ток-шоу!» Рассказывая нам об этом опыте, он, разумеется, сам над собой смеялся – но таков пример одной из форм компульсивного мыслетворения.

Это условие мне кажется самым трудным из всех. Полностью избавиться от подневольного мыслетворения – задача довольно сложная. Однако многие из обычных мыслей, целый день заполняющих наш ум, на самом деле думать необязательно. Что с этим сделать? Особенно полезна в этом вопросе випассана, или практика внимательности. Здесь не требуются железобетонное сосредоточение, точечная фокусировка или глубокое самадхи. Тем не менее нужно развивать присутствие применительно к своему чувственному восприятию, успокаивать свой ум и возвращать его к настоящему мгновению. Это превосходная практика, и заниматься ею можно где угодно. Вы можете упражняться в ней в ходе разговора, в процессе приготовления пищи, приятно проводя время. Краткими периодами ею можно заниматься даже в Нью-Йорке! Этот вид медитации отличается от формальной сидячей практики. Это скорее присутствие с открытым лицом – присутствие, открытое навстречу миру. Сколь часто при попытках сосредоточить ум, особенно с закрытыми глазами, мы просто теряемся в блуждающих мыслях. Идеальным противоядием может быть выход вовне. Я только что какое-то время тихо посидел на стуле снаружи, наблюдая за тем, как пчелы ищут цветы. Мне было бы легко посвятить этому целый час. Тем не менее в этом деле необходимо проявлять внимание, а не сидеть с мутным взором. На самом деле подразумевается очень, очень мощный уровень присутствия. Это заземленная и благотворная практика. Легко понять: если вы достигнете настоящей искусности в наблюдении за пчелами или цветами, в наблюдении за деревьями или в неспешной ходьбе, перейти от этих дел к тому, чтобы безмолвно сидеть и присутствовать в теле, не составит труда. На основе этого вы сможете органично перейти к тому, чтобы тихо внимать своему дыханию, и приступите к недискурсивной медитации.

Глядя на свой текущий образ жизни, я знаю, что не располагаю большим объемом времени для формальной медитации, хотя и делаю, что могу. Тем не менее собирать шесть необходимых условий я могу и при активном образе жизни. Если однажды я решу выполнить еще один традиционный затвор по шаматхе, он будет проходить настолько успешно, насколько мне заранее удастся собрать эти условия и сделать их частью своей жизни. Если значительная часть подготовки все еще не выполнена, я могу провести в затворе по шаматхе целый год – и добиться только фрустрации. Шесть необходимых условий – это не обособленные цели, не состояния, которые вы либо реализовали, либо не реализовали. Скорее можно сказать: чем больше вы привносите их в свою жизнь, тем более осмысленной она становится.

Пять помех для продвижения в шаматхе

Традиционные учения по шаматхе описывают пять помех, или препятствий, для продвижения в практике. Полезно знать, каковы они. Если в вашем движении по дороге к шаматхе внезапно случится крупная авария, будет полезно понимать, в какую именно кирпичную стену вы въехали.

1. Злонамеренность

Злонамеренность – это первое препятствие: багаж, который вы не сможете взять с собой в шаматху. Злобу нельзя поддерживать параллельно с продвижением в развитии безмятежности. Вполне возможно, что вы, садясь практиковать, скажете: «Никаких проблем! Злобы во мне нет, я счастлив». Однако когда вы погружаетесь в глубины ума, то начинаете их будоражить – как аквалангист, который мутит ил. Если в вас присутствует некая степень злонамеренности, некая застарелая обида, шаматха вполне может растрясти ее и сказать: «Алло, ты жива или мертва?» Если эта злоба жива, она выскочит на поверхность, и вам придется ее вычищать. Если она вас поглотит, вы словно бы отпустите водолазный пояс и всплывете на поверхность.

Было бы чудесно, если бы ваше погружение в шаматху было предельно простым – таким, чтобы не нужно было снова и снова останавливаться и выполнять домашнее задание. На самом деле, в этом и состоит одно из преимуществ, одно из назначений практик любящей доброты и сострадания: максимально расчистить препятствия перед вашей практикой шаматхи.

2. Чувственное желание

Второе препятствие – чувственное желание. Речь не о том, что между сессиями нельзя получать чувственные удовольствия: например, от звуков, запахов, образов, имеющейся у вас чудесной пищи или потрясающих пейзажей. Если, однако, вы начинаете страстно желать этих вещей во время сессии медитации, жажда воспрепятствует вашему продвижению. Мне вспоминается пятинедельный затвор, который я прошел с несколькими монахами, когда медитировал в монастыре. Среди нас был один монах, у которого медитация каким-то образом простимулировала мощное вожделение. Для него этот опыт был крайне болезненным. В конце концов, он был монахом и не собирался под влиянием этого вожделения действовать – однако оно мешало ему продвигаться в медитации, и приходилось ему очень сложно.

Итак, наслаждайтесь тем, что относится к чувствам, но распознайте тонкую разделительную черту между получением удовольствия от объекта, когда он присутствует, и направленной на него жаждой в те периоды, когда его нет. Можно просто наслаждаться приемом пищи, а когда он подходит к концу, полностью его завершить. Если нам присуще чувство удовлетворенности и простоты, этого оказывается достаточно. Главное здесь – наши приоритеты, то, к чему обращена наша жизнь. Если вы направляете свою жизнь так, что приоритетом становится чувственное удовольствие – если ваше счастье кроется в аудиотехнике покачественнее или машине побыстрее, – именно таков ваш курс. Однако у шаматхи курс иной, а следовать и тем и другим одновременно невозможно. Выбирать вам, но речь не о некоем деспотичном аскетизме. Все проще: если вы тихо медитируете, а мысли чувственных желаний проникают в ваш ум и захватывают его, шаматха уже завершилась. Эти мысли необходимо отпустить.

3. Заторможенность и сонливость

Третье заграждение на дороге – заторможенность и сонливость. Никто, опять же, не говорит, что вы никогда не должны ощущать эти состояния – это было бы глупо. Тем не менее если в процессе медитации эти качества овладевают умом, ваша шаматха только что завершилась. Поэтому спите как следует. Перед медитацией нужно высыпаться. Не пытайтесь заниматься медитацией и сном одновременно – гораздо лучше просто вздремнуть.

4. Возбужденность и тревога

Четвертое препятствие состоит из двух помех. Первая, возбужденность, есть форма умственного бурления или взволнованности, а в основе нее лежит желание. Вторая помеха в этом пункте предполагает тревожность, в особенности вызванную чувством вины.

Как и в случае с чувственными желаниями, все определяется приоритетами, тем, к чему обращена наша жизнь. Существуют люди, вся жизнь которых строится вокруг тревоги. Если случается что-то хорошее, они могут ненадолго перестать беспокоиться; если происходит что-то дурное, тревожатся еще больше. Повод для тревоги найдется всегда. Неважно, сколько у вас денег в банке: если вы боитесь, вам не будет их хватать. Если ваша жизнь обращена к тревожности, очень велика вероятность, что она весьма мощно проявится в медитации. Можно надеяться, что у нас получится свести ее к отдельным эпизодам: «А, вот она появилась! А вот ушла». Рассеивайте ее, или она остановит вашу практику шаматхи.

5. Скепсис

Название последнего препятствия можно перевести как «скепсис», но этот термин также предполагает растерянность, колебания и неопределенность. Вы, вероятно, знаете людей, чья жизнь вращается вокруг неопределенности, людей, которым не удается продвигаться в каком-либо конкретном направлении. Всё они делают лишь на пробу, всё по умолчанию пугает; ни в чем они не могут быть вполне уверены. Если это состояние властвует над нашей жизнью, оно, опять же, неизбежно проявится в медитации и полностью ее остановит. Медитация может его активизировать. Оно даже может вращаться вокруг самой практики – вы начинаете задаваться вопросом: «Есть ли у меня в этом шансы? Стоящее ли это дело? Есть ли в этом хоть какой-то смысл?» Подобная растерянность ходит кругами: единственный способ на нее ответить – либо вернуться к практике, либо полностью сдаться.

Подобные неопределенность или скепсис существенно отличаются от другого вида сомнений, который невероятно полезен и даже незаменим на духовном пути, – от критического настроя. Мы знакомимся с идеями, которые не вызывают веры по умолчанию: продолжается ли поток сознания после смерти? Действительно ли мы способны на безграничное сострадание? Мы слышим определенные утверждения и проверяем их: каковы свидетельства? Каковы опровергающие доказательства? Устойчива ли такая-то теория? Проверяйте! Подобного рода сомнения – совсем не препятствие. Они представляют собой жизненно важную часть развития мудрости и прозрения. Если в вас нет этих сомнений, вам присуща лишь тупая вера. Те сомнения, которые создают препятствия, просто беспомощно стоят на месте и не двигаются вперед. Они говорят: «Божечки, а я и не знаю. Я не уверен».

Простой способ работать с пятью препятствиями – не строить вокруг них свою жизнь. Распознавайте их по мере их возникновения. От некоторых попросту следует полностью отказаться: злонамеренность совершенно бесполезна. Другие нужно поставить на место, уменьшая их значимость: у чувственного наслаждения определенная роль в жизни есть, а вот для чувственной жажды места нет. Не позволяйте своей жизни вращаться вокруг какого-либо из этих пяти факторов, и вы окажетесь в условиях, выгодных для продвижения в практике шаматхи.

А теперь хорошие новости. Сама по себе практика шаматхи очень полезна для устранения пяти препятствий. Она развивает цепочку из пяти умственных качеств, которые выступают в роли эффективных противоядий от пяти помех. Эти качества называются пятью факторами медитативной стабилизации, где шаматха – это доступ к подлинной медитативной устойчивости (дхьяне) или порог, за которым эта устойчивость следует.

Пять факторов стабилизации

1. Прилагаемое внимание

Прилагаемое внимание – это, говоря очень просто, намеренное направление внимания. Мы садимся и говорим своему уму: «Вот чему ты, по моему желанию, должен внимать – сосредоточься здесь». Прилагаемое внимание обычно выступает в качестве непосредственного противоядия от заторможенности и сонливости. Благодаря ему мы теперь можем чем-то заняться, а не просто впадать в прострацию.

2. Пристальное рассмотрение

Когда вы приложили к объекту свое внимание, его можно усилить – внимать более пристально. Подобное, в частности, происходит на этапе, где вы обрели определенную устойчивость и теперь можете переходить к большей яркости. Более пристальное внимание выступает в качестве противоядия от скепсиса: для него или для неопределенности не остается места. Фишки домино – мгновения нашего внимания – размещены слишком близко друг к другу. На этом этапе вы заняты только одним: пристальным рассмотрением.

3. Пыл

После пристального рассмотрения объекта возникает следующий фактор стабилизации – пыл. Вначале он всплывает как интерес: вы начинаете внимать объекту с бóльшим чувством заинтересованности. Это состояние – не что-то вымученное: оно вытекает из самого процесса. Чувство заинтересованности усиливается. Чем лучше протекает ваша медитация, тем интереснее она становится – пока интерес не обратится в пыл. Пыл будет нарастать, пока не обратится в чувство восторга, а оно выступает в качестве противоядия от злонамеренности.

4. Радость

Из этого нарастающего движения – от интереса к пылу, от пыла к восторгу – возникает радость: просто чувство благополучия. Эта радость становится противоядием как от возбужденности, так и от тревожности. Она сметает и бурление ума, продиктованное желанием, и тревожность, полную сожалений и вызванную чувством вины.

5. Сосредоточение

Будда провозгласил: «У того, кто радостен, ум достигает сосредоточения». Сосредоточение, или самадхи, проистекает из радости – когда радость возникает не из мыслей о чем-то приятном, не на основе приятных раздражителей, а из уравновешенного характера самого ума. Сосредоточение наконец устраняет последнее оставшееся препятствие – чувственное желание. Когда ум погружается в самадхи, чувственное желание пропадает. Причина не в том, что вы стали великим аскетом, а в том, что вы отыскали нечто гораздо лучшее, чем любые дары чувственных удовольствий.

Вот хорошая новость: если вы сможете по меньшей мере держать пять препятствий в узде так, чтобы они не мешали практике шаматхи, она сама их и устранит. При собственно достижении шаматхи эти пять препятствий исчезают. Они не обязательно устранены навсегда – но, как с незваными гостями, отправленными восвояси, пока вы будете от них свободны.

О выборе объекта в практике шаматхи

В тибетской традиции объектом медитации в практике шаматхи обычно становится визуализация – например, образ Будды, – а не тактильные ощущения при дыхании. Тибетская практика делает очень большой упор на визуализации, потому что почти целиком устремлена к ваджраяне. Визуализация и творческая сила воображения играют в ваджраяне чрезвычайно важную роль, и тибетская практика с самого начала к этому готовит. Осознавание дыхания – это техника, которую чаще практикуют в Юго-Восточной Азии, где на памятование делается гораздо больший упор, чем на воображение.

Одно из значительных преимуществ осознавания дыхания как объекта шаматхи (в противоположность визуализации) – в том, что с ним гораздо проще начать. Большинству людей для построения визуализации требуется огромный объем усилий. Свой объект нужно создать, а не найти. Я почти не встречал жителей Запада, которые могли бы длительное время поддерживать визуализацию, не ощутив при этом измождения. Если вы достигаете подлинной реализации шаматхи в некой практике визуализации, устойчивость и яркость усиливаются до такой степени, что воображаемый объект предстает столь же ясно, как если бы вы видели его физически. Более того, он сам себя озаряет, и вы можете без усилий поддерживать его часами – без какого-либо физического дискомфорта.

Еще один возможный объект для медитации шаматхи – это сам ум, как тому учат в традициях махамудры и дзогчена[16]. Некоторым людям эта практика кажется обескураживающей, потому что объект чрезвычайно трудноуловим – но, если мы все же сможем ее применить, она принесет очень, очень большую пользу. Все начинается с наблюдения за дыханием, но, когда ум достигает значительной неподвижности, вы отстраняете осознавание от дыхания и направляете его на самое себя. Это не то же самое, что процесс изыскания в випассане, где вы ищете «я», – вместо того вы вглядываетесь в природу самого осознавания. Осознавание – это явление, это акт. Каковы характерные свойства осознавания, отличающие его от цвета, или мысли, или от эмоции, или от многих других проявлений? Оно должно существовать, ведь в противном случае мы не могли бы ничего слышать, не могли бы ничего видеть. Каковы, однако, качества самого осознавания в противоположность его объектам или его содержимому: мыслям и тому подобному? Качества, которые вы ищете в такого рода практике, – это переживание светоносности и прозрачности осознавания.

Разумеется, это лишь слова, но единственный вариант – начать с нескольких метафор, ведь осознавание не похоже ни на что иное во Вселенной. Ген Ламримпа приводит самую лучшую из известных мне аналогий: представьте родник с песчаным дном и совершенно чистой, прозрачной водой, на которую падает лучезарный солнечный свет. В полдень лучи солнца пробиваются прямо сквозь воду, но в этой воде совершенно ничего нет. Теперь представьте, что в этой воде появляется соринка. Эта соринка в данных обстоятельствах видна чрезвычайно ярко. Само по себе осознавание подобно водоему: одна из его черт – яркая светоносность, а другая – прозрачность. Именно из-за прозрачности его так сложно ухватить. Если, однако, в этой прозрачной сфере что-то проявляется, оно проявляется ярко. Это качество светоносности присутствует даже тогда, когда в сознании ничего нет, но наличие некоего содержания (по аналогии с соринкой) позволяет увидеть светозарность и прозрачность. Продолжим аналогию: начав с осознавания дыхания и достигнув относительной неподвижности, вы можете намеренно забросить в ум некую мысль, словно бы бросая в водоем соринку – «Что такое ум?». Спросить можно что угодно. Можно было бы сказать: «Передайте попкорн» – но в результате вы, вероятно, начали бы думать о попкорне. Итак, цель заброшенной таким образом мысли – не начать размышлять над природой ума, а просто направить свое осознавание на саму мысль и на основе ее присутствия заметить светоносность ее окружения. Вы способны увидеть мысль. Затем она угасает – как пыль, растворяющаяся в воде, – но прозрачность и светоносность остаются. Для этого процесса потребуются какое-то время и очень чувствительное состояние ума – но, если вы преуспеете, перед вами откроются врата.

Этот метод – все еще практика шаматхи: первый шаг – шаматха, второй – прозрение. Проблема в том, что здесь очень легко впасть в прострацию. Когда вы внимаете дыханию, то знаете, каков ваш объект, и знаете, что его потеряли. В практике шаматхи на самом уме очень легко попросту сидеть с пустым сознанием. Сидеть с опустошенным умом – не то же самое, что практиковать шаматху на уме, ведь в ней есть объект (хотя и чрезвычайно тонкий).

Если вы разовьете шаматху на одном объекте – скажем, на дыхании, – а затем попытаетесь развить ее на другом, усилий потребуется гораздо меньше, чем если бы шаматхи совсем не было. Если объект, на который вы переключаетесь, тоньше того, с которым вы достигли шаматхи исходно, работы потребуется чуть больше. Если вы хотите внимать чему-то, что наделено примерно такой же степенью тонкости, то сможете это сделать с минимальными усилиями или вообще без усилий.

Говоря о собственно реализации шаматхи, авторитетные источники утверждают: это достижение возможно только при сосредоточении на умственном объекте. Если вы внимаете чувственному объекту – например, музыке или цветам, – то можете поддерживать превосходную концентрацию, но такое сосредоточение не дойдет до тех же глубин, что фокусировка на объекте умственном. Именно из-за этого вы и переносите внимание с дыхания на умственный знак, который проявляется при продвижении в практике шаматхи.

Вопросы и ответы: о достижении шаматхи

Вопрос: Сколько времени на достижение шаматхи уходит у обычного человека?

Ответ: Если бы я мог найти «обычного человека», то, может, и смог бы вам ответить. Если вы хорошо подготовлены, собрали необходимые условия и посвящаете себя практике весь день, проявляете разумность и искусность, а также находитесь в способствующей этой практике среде, шаматхи можно достичь примерно за шесть месяцев. В целом, если вы действительно хотите ее реализовать, лучше всего радикально упростить свою жизнь, выделить определенный период времени и заниматься только шаматхой. В объяснениях говорится: если вы обладаете по-настоящему мощными способностями, то сможете обрести достижение за три месяца. Если вы хорошо подготовлены, но ваша одаренность меньше, может уйти до года. Разумеется, все это лишь приблизительные сроки. Аналогичным образом Атиша упоминает: если вы не уделили самого пристального внимания необходимым условиям, а просто ушли в затвор и пытаетесь всего добиться одной только силой решимости, можно медитировать хоть тысячу лет – и не достичь результата. Поэтому вам, возможно, стоит присмотреться к этим предварительным условиям.

В этом уравнении содержится много переменных. Шарипутра – один из главных учеников Будды – достиг не только шаматхи, но и всех четырех медитативных стабилизаций и четырех бесформенных поглощений всего за несколько дней. Предугадать продолжительность процесса на основе того, что вы знаете о себе осознанно, совершенно невозможно. Предположим, кто-то уже освоил эту практику в прошлой жизни, а затем переродился в Калифорнии. Вместо того чтобы поощрять этого человека на развитие шаматхи, его просто учили играть в футбол или решать математические задачки. Он очень глубоко увязает во множестве других вещей, к которым наше общество учит нас относиться серьезно. И все же если такой человек доберется до практики и будет заниматься ею искусно, собрав надлежащие предварительные условия, в способствующей практике среде, на нее может уйти гораздо меньше шести месяцев.

На основании каких свидетельств я бы стал делать подобные невероятные заявления – утверждать, что кто-то может вновь обрести достижение, полученное в прошлом рождении? Лама Сопа Ринпоче – хорошо известный тулку, или лама-перерожденец, который обрел высокое состояние реализации в своей прошлой жизни. Рассказывают, что когда он был ребенком двух-трех лет, то ковылял прочь от дома. Он устремлялся вверх по горе, к пещере над непальской деревней, в которой жила его семья. Мать относила его домой, но при первой возможности он снова начинал карабкаться к пещере. Это происходило столько раз, что члены семьи задали вопрос о происходящем одному ламе, известному своей интуицией. Мастер сказал, что ребенок пытается вернуться в пещеру, где провел последние сорок лет своей предшествующей жизни. Так члены семьи поняли, что их ребенок – прирожденный практикующий. Он стал монахом в возрасте около пяти лет и прошел превосходную подготовку.

В некоторых индивидуумах встречаются очень мощные склонности – спонтанные побуждения устремиться в пещеру. В своей книге «Путь белых облаков» немец лама Говинда пишет о смерти своего учителя Домо Геше Ринпоче. Это чрезвычайно вдохновляющая история. Перед смертью учитель сказал ученикам, что еще вернется, и велел им себя искать. Следуя традиции, они не сразу отправили поисковую группу, а сначала подождали несколько лет, – достаточно для того, чтобы он снова вошел в утробу матери, родился и достиг возраста двух-трех лет. Общую местность поисков определяют с помощью знаков или ясновидения. В данном случае поисковая группа отправилась на юг, в Гангток – столицу Сиккима. Группа монахов, путешествовавших инкогнито – в образе купцов, – шла по улице, когда их увидел маленький мальчик ровно подходящего возраста. Он окинул их взглядом, побежал домой и заявил своей матери: «Они пришли забрать меня в мой монастырь!» Монахи прослышали об этом и пришли расспросить ребенка, который их узнал. Когда мальчика привезли в монастырь, он заметил произведенные в зданиях изменения. Будет неудивительно, если людям такого плана медитация будет даваться очень хорошо – они активируют способности, которые уже были как следует развиты.

Вопрос: Знаете ли вы здесь, на Западе, людей, которые достигли шаматхи?

Ответ: Нет: полагаю, это нечто очень редкое. Но давайте взглянем на причины – ведь если я просто скажу, насколько редко встречается это достижение, вы можете приуныть. Прежде всего, чрезвычайно сложно отыскать подходящую среду. Это вопрос глубоко прозаичный, но я здесь говорю на основе собственного опыта: если у вас нет подходящей среды, практиковать будет очень тяжело (или вообще невозможно).

Второе: в этой подходящей среде редко можно найти квалифицированного учителя. Осуществить весь процесс самостоятельно, пользуясь книгой, было бы чрезвычайно сложно. Еще одна причина, в силу которой это достижение встречается столь редко, – в том, что почти никто и не пытается его обрести. Тибетские адепты, с которыми я знаком, практикуют туммо (медитацию психического жара), или дзогчен, или махамудру, или медитации ламрима, но почти никто из них не занимается шаматхой. Это странно, но так дело и обстоит. В Юго-Восточной Азии все практикуют випассану, а в традиции Восточной Азии, в дзене, также выполняются практики, устремленные к прозрению относительно природы реальности. Шаматха направлена на иные цели: на то, чтобы развить внимание, устойчивость и яркость. Таким образом, в наше время в трех великих ветвях буддийской традиции шаматхой не занимается почти никто. В Тибете прошлого, когда культура была более устойчивой, этой практикой занималось довольно большое число людей. Люди посвящали себя широкому спектру медитаций, и в том числе шаматхе. Сейчас эта практика очень, очень редка, но Далай-лама призывает монахов снова начать в ней упражняться.

Мне некомфортно говорить: «В наше время реализовать шаматху невозможно!» – просто потому, что этим занято так мало людей. Если бы вы отыскали надлежащую среду и подходящего учителя, а также собрали бы необходимые условия, в этом достижении, возможно, и не было бы ничего редкого. Подобный эксперимент еще только предстоит осуществить. Первую попытку мы предприняли во время годичного затвора на северо-западе США в 1988 году. Насколько мы знаем, это был первый подобный затвор, проведенный на Западе. Мы многому научились, и наши ошибки не придется повторять. Если люди действительно станут внимать традиции, которая опирается на крайне богатый опыт, цель, думаю, будет очень даже достижимой. Таков более полезный способ размышлять над этим вопросом – он полезнее мыслей о том, сколько людей на Западе уже достигли шаматхи.

Даже когда шаматху практикуют, ее реализация – нечто редкое. Одна из чрезвычайно распространенных проблем – в том, что люди слишком усердствуют. И тибетцы, и жители Запада могли бы многому научиться в деле более глубокого расслабления и в том, как позволить из этого расслабления проявиться устойчивости. Хотя этот пункт и упоминается в текстах, тибетцы иногда не делают на нем упор – но действительно подчеркивают важность напряженного внимания, которое не забывает об объекте ни на секунду. Если вы приступаете к практике на основе состояния глубокой безмятежности, а ваш ум уже очень просторен, поддерживать подобное внимание – вероятно, совет удачный. В противном же случае такое внимание может оказаться крупной проблемой. Вы можете довести себя до измождения и вызвать нервное истощение, а если продолжите форсировать практику, то действительно сможете себе навредить. Как представляется, жители Запада, особенно американцы (и в меньшей степени европейцы), могут совершить подобное с гораздо большей вероятностью, чем тибетцы. При этом в наше время, судя по всему, трудно приходится и современным жителям Азии.

Что идет после шаматхи

В тот самый момент, когда вы действительно достигаете шаматхи в практике наблюдения за дыханием, его умственный знак, бывший объектом медитации, исчезает. Вместо него возникает иной, гораздо более тонкий умственный знак. Он проявляется из природы самого ума и тесным образом связан с дыханием. Этот свежий умственный знак становится вашим объектом на случай, если вы захотите двинуться дальше шаматхи – к состояниям, которые известны как четыре медитативные стабилизации. Вы будете внимать этому новому знаку, а для перехода собственно к первой стабилизации и далее использовать особые техники. К моменту достижения четвертой стабилизации дыхание останавливается, а ум погружается в чрезвычайно глубокую, практически безграничную безмятежность. На следующем после этого этапе вы отбросите этот умственный образ и перейдете в так называемое царство без форм – измерение безграничного пространства. Какое-либо чувство тела в медитации к этому моменту давно забыто. На еще более высоком уровне вы перейдете к чувству безграничного сознания, а еще позже – к чувству «ничто». На следующем этапе вы войдете в состояние, в котором, как описывается, не присутствуют ни различение, ни неразличение.

Таково описание из традиции тхеравады. Тибетцы рассматривают этот вопрос под другим углом. Во-первых, их традиция, судя по всему, давно не использует осознавание дыхания как средство, ведущее по всему пути к шаматхе. Шаматхи достигло множество тибетцев, но они вместо дыхания использовали техники визуализации и медитации на осознавании. Во-вторых, тибетцев в целом не интересует достижение стабилизаций, идущих после шаматхи.

В тибетском контексте, делающем упор на ваджраяне, достигать первой стабилизации нужды нет. Для этого есть веские причины. Когда вы выходите за рамки шаматхи и реализуете собственно первую стабилизацию, чувственное желание – одно из пяти препятствий для достижения этого состояния – оказывается временно полностью подавленным. Какой бы то ни был раздражитель – пища, музыка, секс, что угодно, – чувственного желания будет не больше, чем у льва, которому предлагают салат. Если вы практикуете тхераваду, это очень удачно. Если вы хотите уйти от желания, то уже прошли половину пути. Теперь осталось только практиковать випассану, и тогда вы сможете отсечь желание с корнем.

В противоположность этому подходу, в ваджраяне целиком подавлять все чувственные желания не следует. Безусловно, нельзя поддаваться их власти полностью – но не следует и полностью их устранять. Нужна способность по собственному выбору приманивать желание, вызывать его, чтобы его же преобразить. Все это глубоко вписано в рамки формальной практики. Практикующий порождает чувство блаженства в контексте своих чувственных переживаний. Вы, например, едите, слышите звуки или заняты сексуальной активностью – и преображаете это переживание. Однако вместо того чтобы относиться к этому блаженству как несчастный попрошайка, ищущий счастья снаружи, в чувственном опыте, в практике ваджраяны вы позволяете блаженству, проистекающему из гораздо более глубокого источника, пронизать и преобразить удовольствия обычного чувственного опыта. Этот подход можно множеством способов ошибочно понять или опошлить, но его смысл – привнести блаженство очень, очень глубокого состояния сознания в ваш чувственный опыт, дабы он приобрел качество трансцендентности.

Судя по всему, тибетцы много веков не практиковали более высокие уровни медитативной стабилизации. При этом их интересует шаматха, которая подводит вас к порогу царства форм. Пока вы стоите прямо на этом пороге, у вас есть доступ к желаниям – но они вами не завладевают.

В чем бы состояло преимущество перехода во все эти иные царства? Это процесс исследования, но в нем также происходит и очищение. Буддизм тхеравады придерживается весьма однозначного подхода к уму, помраченному заблуждением, привязанностью и враждебностью. Цель – полностью устранить эти омрачения, отсечь их с корнем, чтобы они никогда не возвращались. Иными словами, речь о полном истреблении омрачений, а очищение с помощью медитативных стабилизаций представляет в этом подходе определенную ценность.

Другой подход, общий для всех буддийских традиций, – поставить шаматху на службу развития прозрения: ведь вы добыли превосходнейший инструмент для исследования природы реальности. Существует целый спектр практик, способов исследования и изыскания, которые в идеале используются с шаматхой – и приносят радикальные изменения. Использовать их без шаматхи возможно, но процесс не будет столь успешным. Еще один вариант – взять этот необычайно работоспособный ум и применить его для взращивания любящей доброты и сострадания. Такой процесс будет необычайно стоящим.

На санскрите любящая доброта называется майтри, а на пали метта, и эти термины связаны со словом «друг». Прозаический перевод исходного понятия – просто «дружелюбие». В английском языке словом «дружелюбие» описывается вид поведения – поведения доброжелательного. Это, безусловно, часть того смысла, который здесь заложен, но любящая доброта по сути своей есть качество ума, хотя, разумеется, и проявляется в поведении. Сущностная природа любящей доброты – желание, чтобы тот, на ком вы сосредотачиваете свой ум, обладал благополучием и счастьем. Это желание можно расширить до молитвы, над которой я размышляю многие годы и которая кажется мне чрезвычайно содержательной:

Пусть ты будешь свободна от враждебности.

Пусть ты будешь свободна от омрачающего.

Пусть ты будешь свободна от тревоги.

Пусть обладаешь благополучием и счастьем.

Помните, что объектом нашей любящей доброты можем быть мы сами, другой человек, животное или любое живое существо. Кроме того, под «омрачающим» может подразумеваться нечто умственное или физическое.

Буддийские учения, составленные Буддагхошей, начинают объяснение практики любящей доброты с необходимости уделить внимание самим себе. Будда провозгласил: «Тот, кто любит себя, никогда не навредит другому»[17]. Написанный в V веке, текст Буддагхоши чрезвычайно актуален в нашем обществе – ведь мы, кажется, больше обычного страдаем от низкой самооценки, презрения к себе и склонности самих себя принижать. Это очень распространенная проблема, особенно среди американцев. В Европе она тоже встречается, но европейцы, по-видимому, подвержены этой напасти меньше жителей Америки. Существуют другие культуры, такие как тибетская, в которых подобное умонастроение вообще представляется чрезвычайно странным. Когда я учился в монастыре в Дхарамсале, настоятель как-то раз мне сказал: «Разумеется, мы никогда не думаем и не говорим о своих недостатках – мы обсуждаем только недостатки других». Я возразил, сказав, что много думаю и говорю о собственных недостатках – для меня это большая проблема. Настоятель мне не поверил. Он подумал, что я его разыгрываю, и я не смог его переубедить.

Во время третьей конференции «Ум и жизнь», прошедшей в 1990 году, – конференции, посвященной роли эмоций и умственных состояний в процессе выздоровления, – учитель випассаны Шарон Зальцберг в какой-то момент обратилась к Далай-ламе[18]. Она рассказала, что при объяснении практики любящей доброты поначалу призывает учеников сосредоточиться на самих себе. Сначала вы развиваете любящую доброту к себе, затем к близкому человеку, затем к человеку нейтральному и, наконец, к тому, с кем вам сложно. Вы движетесь вовне, но начинаете с самих себя. Шарон пояснила: когда преподаешь в Америке, этот подход кажется незаменимым, ведь проблема презрения к себе столь распространена. Если пропустить первый шаг – любящую доброту к себе, – люди могут встать на позицию «От меня проку нет, но ты, надеюсь, будешь счастлив». Это не слишком прочная основа. Шарон спросила Его Святейшество, считает ли он такой способ начинать эту практику – с работы над проблемой низкой самооценки среди обучающихся – целесообразным и стоящим, учитывая, что подобный подход можно ошибочно принять за пример эгоцентризма, противоположного идеалу бодхисаттв.

Далай-лама посмотрел на Шарон так, как если бы она сказала: «У всех моих учеников головы из зеленого сыра». Он понял слова, но не знал, о чем она ведет речь. Далай-лама много путешествовал, но в рамках его встреч с президентом и сенатом США, с группами защитников окружающей среды и так далее эти люди рассказывают о своих целях и задачах. Они не говорят о своей низкой самооценке. «Вы хотите сказать, – спросил он, – что люди на самом деле не чувствуют, что заслуживают счастья? Они испытывают к себе презрение?» Шарон ответила «да», и все в комнате умолкли: было очевидно, что Далай-лама осмысляет совершенно непривычный для себя вопрос. Еще немного поговорив на эту тему, он в конце концов повернулся к другим людям в зале, большинство из которых были жителями Запада, и спросил, сколь многим из них доводилось переживать сходный опыт. Руки подняли почти все. Для тибетской культуры это нечто чуждое. Подобно жителям Полинезии пятьсот лет назад, не знавшим оспы, тибетцы, судя по всему, с этим недугом в прошлом не сталкивались.

Его Святейшество сделал заключительное замечание, на которое есть смысл обратить внимание. Он спросил, продолжают ли люди пытаться достичь счастья даже при низкой самооценке. Обобщенный ответ – да. Люди все равно стараются достичь счастья – даже когда не чувствуют, что его достойны. Поэтому Его Святейшество остался верным своему исходному тезису: сострадание – это основополагающая эмоция. Мы ощущаем сострадание к самим себе в любом случае – оно просто оказывается сокрыто под более поверхностным слоем низкой самооценки, презрения, самопринижения и чувства вины. (В тибетском языке для чувства вины даже нет слова!) Несмотря на все это, сострадание к самим себе все равно просачивается на поверхность и говорит: «Тем не менее я все равно желаю счастья. Я все равно желаю свободы от страданий». Многие сотни лекций по Дхарме, которые я слышал от тибетцев, начинались с утверждения: каждое живое существо стремится к счастью, стремится к свободе от страданий. Эта истина так проста, но ее стоит вывести на первый план. Каждое живое существо желает счастья и свободы от страданий. Буддизм ни в коем случае не утверждает, что это неправильно – напротив, именно с этого желания мы и начинаем.

Самый корень этого стремления к счастью, этого стремления к свободе от страданий есть основополагающее выражение природы будды. Если мы временно отвратим взгляд от бесчисленного множества способов отклониться от сути дела – отвлечемся от попыток отыскать счастье, покупая автомобиль пороскошнее или дом побольше, находя работу получше, – и просто вернемся к первичному желанию быть счастливыми, мы выясним: у самых истоков нашего стремления к счастью сокрыто желание нашей природы будды выразить саму себя. Она подобна семени, которое хочет прорваться на божий свет. Иногда это желание ужасным образом искажается – когда ради своего счастья мы хотим навредить кому-то иному, – но само основополагающее стремление есть нечто, что следует принять.

Есть веские основания верить – если не на основе неопровержимых свидетельств, то хотя бы интуитивно, – что сама природа нашего сознания представляет собой неиссякающий источник любящей доброты. Говорится, что сам характер природы будды есть неистощимая любовь, и она уже присутствует. Иными словами, ее нет нужды получать откуда-либо извне: из религии или от учителя. Она уже существует, но оказывается сокрыта завесами. Стало быть, если она принадлежит нам по праву рождения, если это способность, с которой мы появляемся на свет, вместо упора на том, как это чудесное качество ума взращивать, можно переключиться на следующий вопрос: как перестать делать то, что ее скрывает? Мы не спрашиваем: «Как освоить некую хитроумную технику, какую-нибудь передовую технологию для того, чтобы любящую доброту развить?» Наш вопрос: «Как распознать действия, которыми я заглушаю любящую доброту, уже дремлющую во мне?»

Медитация: любящая доброта к себе

Первый шаг в развитии любящей доброты – период дискурсивной медитации. То, чем мы до сих пор занимались в практике шаматхи, было недискурсивным: мы развивали устойчивость ума и привносили в него яркость. Хотя это очень ценно, дискурсивная медитация эти практики дополняет. Когда Будда говорил: «Я посетил четыре стороны света», он направлял в них свой ум. Аналогичным образом и мы на метафорическом уровне направляем свой ум в четыре стороны, исследуя мир, свой собственный опыт, собственное прошлое, знакомых нам людей и опыт других существ. Даже в дискурсивной медитации полезно сначала придать уму устойчивость. Можно начать с осознавания дыхания. Поза не особо важна – главное, чтобы она была комфортной и не перекошенной.

Практика любящей доброты начинается с нас самих. Любящая доброта в буддийском контексте предполагает искреннее пожелание, чтобы личность (или живое существо), о которой мы думаем, обладала благополучием и счастьем. Все просто: благополучием и счастьем. Пусть желания и чаяния этой личности осуществятся. Пусть она отыщет счастье. Существуют чрезвычайно веские причины сначала направить эту практику на самих себя – особенно в культуре, в которой мы росли. Такой метод, возможно, уместен не всегда, но нам он обычно подходит.

Мы начинаем с ви́дения природы практики: с того, в чем ее смысл, что она должна принести или вызвать. Вспомните некий образ, как в своего рода видéнии-странствии. Полезно иметь некий образ того, в чем заключаются человеческое процветание и счастье. Что подразумевал бы ваш личный (как человека) период расцвета? Как вы себе его представляете? Поддерживая это ви́дение, мы вызываем по отношению к самим себе добрые пожелания – пожелания о том, чтобы с помощью практики взрастить эти качества. Пусть мы в этом процветаем и преуспеваем. Пусть наша практика приносит плоды, для которых была предназначена, и пусть принесет нам благополучие – как в уединении, так и во взаимоотношениях с другими. Давайте вдохновим себя на практику так, чтобы стяжать эти плоды.

Мы также можем сделать здесь крошечный шаг навстречу интеграции любящей доброты с практикой шаматхи: пожелать себе получить от шаматхи пользу и благословения. Можно позволить любящей доброте этого пожелания забросить нас в саму практику шаматхи. Эта практика может даровать огромные благословения: проявляющиеся из ума состояние покоя и ощущение благополучия; свободу внимания; чувство того, что ум послушен и может использоваться так, как мы пожелаем, – что не ум нами манипулирует и пользуется в дурных целях. Какое благословение: обратить свой ум в подходящий для работы инструмент!

Мы также можем продолжить медитировать в дискурсивном ключе и рассмотреть, какую роль в сокрытии любящей доброты играет ненависть. Разумеется, метту скрывает множество факторов, но опыт Будды показал: ненависть – ее первейший враг. Другой термин для обозначения этого врага – презрение, или ненависть с оттенком чувства превосходства: «Вы не просто омерзительны и недостойны какого-либо счастья или благополучия, но и во всем меня ниже». Большей противоположности любящей доброте и представить нельзя.

Каждый раз, когда в уме присутствуют ненависть, злоба, презрение и пренебрежение, любящей доброты в нем не будет. Если же присутствует любящая доброта, не будет ни одного из перечисленных состояний.

Какое влияние ненависть оказывает на человеческие сообщества и жизнь конкретных людей? Как она повлияла на нашу собственную жизнь – с учетом того, в какой степени мы сами поддавались этому омрачению? Мы можем сделать подобный анализ глубоко интимным – вспомнить все, что мы знаем из своей жизни и жизни других людей: на личном, социальном и глобальном уровнях. Каково влияние ненависти? Какова ее природа, каков ее характер? Просто проверяйте. Вам нет нужды следовать в этом вопросе каким-либо догмам: проверьте все сами.

Затем рассмотрите альтернативные варианты. Вспомните случаи – из собственной жизни, из жизни других людей, из жизни сообществ, – про которые можно сказать: да, несправедливость была, но люди откликнулись на нее выдержкой, терпением и силой. Они ответили мужественно, но без агрессии. Подумайте о взаимоотношениях между ненавистью и страхом. Возможно, выдержка и терпение – не полная противоположность страхов и тревожности, но они, безусловно, очень во многом им противостоят. Эрих Фромм говорил: «Любовь есть отсутствие страха», и в этой краткой цитате собрано много истин.

В выдержке нет ничего трусливого. Это очень мощное качество ума, качество силы и отваги. Подобная бесстрашная сила представляет собой основу для взращивания любящей доброты. Размышляя над этим, мы готовим почву для мощной защиты: в этой силе можно покоиться как в укрепленном городе, где доброту можно развивать в безопасности.

После этого практика переходит в царство воображения – мы раскрываем сердце, чтобы любящая доброта могла проявиться в форме четырех выражений: «Пусть я буду свободна от враждебности. Пусть я буду свободна от омрачающего. Пусть я буду свободна от тревоги. Пусть обладаю благополучием и счастьем».

Сосредоточьтесь пока на первом из четырех устремлений: «Пусть я буду свободна от враждебности». Расширим его: пусть я буду свободна от враждебности, свободна от ненависти, свободна от омрачений гнева и раздражения, от ярости и негодования. Все это не предполагает пассивности или простого принятия всех невзгод и причиняемого вреда. Речь о свободе отвечать на невзгоды страстно, энергично, мощно, но без подобных искажений человеческого духа.

Позволяя этому пожеланию – «Пусть я буду свободна от враждебности» – литься потоком, вспоминайте виды ситуаций, которые в прошлом вызывали в вас враждебность или любые другие оттенки недоброжелательности. Затем переключитесь с силы воспоминаний на силу воображения: представьте, как можно было бы откликнуться на аналогичные обстоятельства в настоящем и в будущем. Теперь вы отвечаете на них с силой терпения и без омрачения враждебности. Примените всю полноту своих творческих способностей, мудрость воображения и память.

Когда мы сталкиваемся с невзгодами или видим какое-то совершенно ужасающее событие, Шантидева советует: «Если способ исправить ситуацию существует, зачем испытывать фрустрацию? Если способа нет, в чем смысл фрустрации?»[19] Когда с помощью распознающей мудрости мы понимаем, что ничего предпринять нельзя, он рекомендует нам просто распознать этот факт и не тревожить себя несчастным настроем, а тем более яростью.

Вы, возможно, заметите в себе нежелание зацикливаться на этих негативных аспектах. Некоторые психологи утверждают, что сосредоточение даже на отсутствии плохого – все равно сосредоточение на плохом. С их точки зрения лучше уделить время работе над утвердительным: сосредоточиться на том, к чему вы хотели бы прийти, а не на том, чего хотите избежать или от чего хотели бы освободиться. Я думаю, что обе точки зрения имеют свою ценность. Хорошо не зацикливаться на враждебности, тревожности и омрачениях просто ради них самих, а вспоминать их потому, что они представляют собой часть реальности наших переживаний. Их стоит вспомнить для того, чтобы представить – на собственном опыте, – каково было бы отвечать на невзгоды без враждебности. Как бы это выглядело? Каково было бы не позволять себе поддаваться этому омрачению? Каково было бы ответить на происходящее с отвагой, творческим настроем и силой?

Тревожность – маленькая вредная вонючка. Даже когда все идеально – у вас могут быть идеальные супруг или супруга, превосходная работа, прекрасное окружение, отличное здоровье, – вы все равно можете быть полностью захвачены тревожностью, ведь что-то может измениться. На самом деле что-нибудь действительно изменится, так что ваша тревожность полностью оправдана! Для нее всегда будут веские основания – и она всегда представляет собой недуг. Тревожность никогда, никогда не бывает полезной. Это лишь омрачение. Каково было бы относиться к возможности возникновения опасности, невзгод или боли без какой-либо тревожности?

Последнее пожелание: «Пусть я обладаю благополучием и счастьем». Поиграйте воображением, применяя изобретательность и дальновидность. «Пусть я обладаю благополучием и счастьем». Что при этом подразумевается? Это фраза. Мы не молимся о том, чтобы она сбылась, а направляем свой ум, направляем свое желание. Пусть желаемое сбудется, пусть так и будет. Как вы представляете себе собственный период расцвета? Это нечто личное, а не какая-то формула. Этот расцвет относится к вашей воплощенной жизни – вашей жизни в контексте семьи, друзей, коллег, работы и окружения. Учитывая вероятность того, что все это изменится, каким вы видите свое процветание? Подумайте об этом.

Какого рода человеком я должен быть, чтобы расцвести так, как хочу? Какого рода человеком я хотел бы быть? Упор здесь делается на субъекте. Теоретически счастливым я мог бы быть и в развалинах на юге центральной части Лос-Анджелеса, и в великолепном диком краю. Главный вопрос – что бы я привнес в такую ситуацию? Какими качествами осознавания и поведения мне нужно было бы обладать, чтобы достигнуть процветания? Как бы я мог достичь благополучия и счастья?

С одной стороны, мы – индивидуумы, и при переходе из среды в среду, из сообщества в сообщество, из ситуации в ситуацию сохраняется некая непрерывность. С другой стороны, мы также существа, обитающие в определенном контексте. Я не просто Алан Уоллес: я Алан Уоллес в Калифорнии, в университете, в семье. Вероятно, большинство из нас нельзя назвать просто жертвами окружения: мы, скорее, неким осмысленным образом его выбрали. Что для меня означает расцвет в том самом контексте, где я обитаю? Как я могу переживать благополучие и счастье в этой одобренной и принятой мной среде? Как я могу пережить расцвет в настоящем?

Хотя мы и пребываем в настоящем времени, мы также находимся в движении. Поэтому полезно привнести в медитацию некие идеалы. Эти идеалы могут быть возвышенными, даже необычайными и безмерными. Они также составляют часть нашей жизни в настоящем. Обратитесь к ним: пусть я живу, чтобы все больше и больше воплощать этот идеал. Это чрезвычайно плодородная часть любящей доброты, обращенной на нас самих.

Расширение практики любящей доброты

Любящая доброта, которую мы направляем на самих себя, – преамбула к развитию любящей доброты по отношению ко всем существам. Перейти после этого этапа к основной части практики мы можем разными способами, но один из проверенных и подлинных методов – сначала сосредоточиться на человеке, которым вы восхищаетесь и которого любите. Это не просто дорогой друг, а кто-то, действительно вызывающий восхищение и уважение своей превосходной жизнью. Сосредоточьтесь на такой личности и вспомните ее (представим, что это женщина). Откройте для нее свое сердце так же, как открывали для самих себя: пожелайте ей благополучия и счастья. Подумайте о ее конкретных чаяниях и устремлениях, а затем пожелайте ей блага. Пусть ее чаяния исполнятся. Пусть она достигнет удовлетворенности. Некоторые из ее желаний могут быть личными, а другие – более масштабными. Далай-лама, например, хотел бы сделать Тибет зоной мира без ядерных испытаний и вооружения. Я желаю ему благополучия в этом начинании.

Следующая стадия – сосредоточиться просто на очень близком друге. Опять же, как себе, так и другим: пусть он обладает благополучием и счастьем. Очевидным образом, близкий друг – это человек, которого вы очень хорошо знаете, а потому вам, вероятно, знакомы его желания и цели, его тревоги и затаенные им обиды. Те из вас, у кого есть супруги или дети, будут внимать им с любящей добротой именно на этом этапе. Как жалко было бы посвятить целый затвор развитию любящей доброты и ни разу не задуматься о самых близких вам людях! Вспомнив о них, продвигайтесь по четырехчастному пожеланию: «Пусть ты будешь свободен от враждебности, свободен от омрачающего, свободен от тревог, пусть ты обладаешь благополучием и счастьем». Объедините свое сердце с сердцами этих людей.

Следующий этап в практике – сосредоточиться на людях нейтральных: на тех, о ком вы особо не задумываетесь ни с приязнью, ни с неприязнью. Если бы вы услышали, что такой человек только что погиб в автоаварии или выиграл в лотерею, ваш ум в целом остался бы безразличен. Если для вас к этой категории никто не принадлежит, это благородно и превосходно – но если кто-то в ней остался, сосредоточьтесь на нем. Это может быть человек, которого вы каждые несколько дней видите за прилавком на местном рынке. Сконцентрируйтесь на нем: «Как мне, так и тебе. Ты тоже желаешь свободы от страданий. Ты также хочешь отыскать счастье. Пусть ты его ощутишь. Пусть ты обладаешь благополучием и счастьем». Развивайте это состояние. Пусть любящая доброта, которую вы ощущали к себе и к другу, переключится на человека, к которому вы относитесь нейтрально.

Разумеется, на каждом уровне мы работаем не только с одним человеком: упражнение нужно повторять применительно к нескольким людям. Такой подход чрезвычайно разумен – устремляясь умом к конкретным людям, вы избегаете клише обобщенной любви, объекта не имеющей: «Я люблю человечество, но терпеть не могу людей».

У этой практики есть и другая версия, в которой вы просто устремляетесь умом в разных направлениях, посылая любящую доброту на восток, на юг, на север и на запад. Вы воображаете, что ваше осознавание подобно лучу света: «Пусть все вы, пребывающие на юге, будете свободны от враждебности, свободны от омрачающего, свободны от тревоги. Пусть вы обладаете благополучием и счастьем». Таким образом вы насыщаете любящей добротой четыре стороны света. Другой способ – не обращаться к сторонам света, а сосредотачиваться на всех живых существах впереди, позади и по бокам. Такой подход очень прямолинеен. Это ценная практика, особенно как дополнение к сосредоточению на конкретных людях. Я, однако, задаюсь вопросом: не попадем ли мы в ловушку обобщенной и отстраненной «любви», если будем практиковать только этот метод?

Как вы видите, практика любящей доброты очень проста и не требует развернутых объяснений. Разумеется, можно подробнее рассказать о работе с людьми, к которым мы не испытываем ни малейшей приязни. При мысли о людях, на которых мы затаили обиду, устранить враждебность сразу может быть невозможно. Определенные чувства могут быть сокрыты довольно глубоко, и тогда нужно снова над ними потрудиться: привнести больший уровень понимания и продолжать работать над расчищением завалов.

Преимущества, которыми в практике любящей доброты обладают миряне

Один из моих дорогих учителей, покойный Тара Ринпоче – чрезвычайно добросердечный человек, а также великий ученый и созерцатель, – как-то раз затронул эту тему, связанную с развитием любящей доброты. Ринпоче с детства был монахом и поделился своими наблюдениями о монашеской тропе к развитию доброты – в противоположность тропе мирян. Часть того, что побуждает монаха или монахиню отстраниться от семьи и стать бездомными, – это развитие некоего чувства равности, непредвзятости к ближним и далеким. Смысл в том, чтобы взрастить равное ощущение родства по отношению ко всем, вместо того чтобы предпочитать другим людям семью, за защиту которой и заботу о которой мы несем особую ответственность. Таким образом, один возможный путь к непредвзятому развитию любящей доброты – просто отстраниться от личных уз привязанности. Вы отдаляетесь физически: уходите в монастырь. Затем на этой основе из нейтрального отношения вы взращиваете чувство родства, любящей доброты и сострадания ко всем: к собственной семье и ко всем остальным существам.

Тара Ринпоче рассказывал об этом залу, полному мирян. Он отметил, что существует и другой возможный подход. Следуя ему, вы вступаете в брак, может быть, заводите детей и остаетесь мирянами. В этом случае вы теперь принимаете перед своими супругами особые обязательства – обязательства, которые не связывают вас с другими мужчинами или женщинами. Вы несете ответственность за заботу о собственных отпрысках: за особый уровень заботы и любви к ним, которого вы не ощущаете к другим детям. На самом деле, если бы вы обращались со своими отпрысками так же, как со всеми остальными детьми, то, вероятно, были бы паршивым родителем. Некоторым людям подобный путь подходит больше всего: вступая в столь близкие взаимоотношения с супругами и детьми, вы получаете возможность выявить любящую доброту, которая в противном случае вообще бы не проявилась. Бывают весьма сварливые монахи, которые так и не удосуживаются ощутить любовь хоть к кому-нибудь. Я сам четырнадцать лет был монахом и довольно долго – монахом, живущим в уединении. Могу сказать: если вы много месяцев подряд живете в одиночестве, то обретаете очень высокий уровень контроля над окружающей вас средой. Вы в точности знаете, сколько мюсли осталось в банке. Никто не застанет вас врасплох, сказав: «Ты доел все мюсли? А как же я?» Вы знаете, что можно включить обогреватель и не тревожиться, не будет ли слишком жарко кому-то другому.

Оба эти подхода имеют свои преимущества и недостатки. Но, как отмечал Тара Ринпоче, семейная жизнь может пробудить в вашем сердце приязнь, тепло и нежность по отношению к вашим супругам, по отношению к вашим собственным детям. Эти чувства в противном случае никогда бы не проявились. Когда эти переживания возникают, в вас начинают жить чувство сердечного тепла, близости и глубокой, глубокой заботы – таких мощных, что вы, возможно, даже готовы пожертвовать ради своего ребенка жизнью. Если вы способны ощутить по отношению к кому-либо подобную заботу, у вас есть преимущество. Когда такое чувство близости охватило ваших родственников, вы распространяете его на других, развивая это ощущение родства по отношению ко все более и более обширному кругу: «Вы тоже мне как семья. Ты также моя сестра». Цель остается той же, но в этом подходе любящая доброта и приязнь проявляются прежде непредвзятости. На начальном этапе эта практика будет предвзятой, но в этом есть своя польза.

Любящая доброта к врагам

Вы, вероятно, уже заподозрили, что наша цель – суметь направить подлинную любящую доброту на человека, который сам собой вызывает у нас враждебность или ненависть. Это человек, чьи несчастья – потеря работы, болезнь или даже смерть – порождали бы в нас чувство довольства, удовлетворенности. Верно и обратное: если мы слышим, что такой человек добился определенного признания, некой известности или огромных, огромных успехов, наш ум ощущает неудовлетворенность. Все не так, как должно быть: злодеи торжествуют. Обсуждая этот вопрос, Будда выделяет семь аспектов враждебности, которые вредят нам самим. Он говорит очень откровенно:

Враг желает своему врагу: «Пусть он будет уродлив!» Почему? Врага не радует красота врага. Теперь этот сердитый человек – жертва гнева, им правит гнев. Он как следует омыл тело, нанес притирания, подстриг волосы и бороду, облачился в белые одежды, но все равно уродлив, ибо он – жертва гнева. Это первое – первое, что порадует врага и поможет врагу, – что случается с тем, кто гневается, будь то женщина или мужчина. Кроме того, враг желает своему врагу: «Пусть он валяется от боли!»… «Пусть не будет удачлив!»… «Пусть не будет богат!»… «Пусть не будет знаменит!»… «Пусть не имеет друзей!»… «Пусть он, после распада тела, после смерти, не проявится вновь в счастливых уделах небесных миров!»[20]

Вслед за этим Будда приводит аналогию:

Как бревно из костра, обгоревшее с обоих концов и закопченное в середине, не пригодно ни в качестве древесины в селении, ни в качестве древесины в лесу, так же, скажу я, и подобный человек… Отплатив сердитому тем же, будешь хуже сердитого и не одержишь победу в битве, где победить сложно; ты сам сделаешь с собой то, что поможет твоему врагу, и будешь подобен бревну из костра[21].

Буддагхоша отмечает: когда вы дойдете в медитации до этой стадии, то, возможно, и не ощутите ни к кому враждебности. Это прекрасно – в этом случае подобная практика вам не нужна. Если, однако, враждебность проявляется, нужно потрудиться. При этом продвигаться в практике следует поэтапно. Буддагхоша рекомендует не начинать с людей, которых вы не переносите: вероятно, в этом случае практика будет нестерпимой и чрезвычайно болезненной, а может, и лицемерной. Вместо этого начинайте с самого простого и естественного: с самих себя. Затем развивайте любящую доброту к человеку, которым вы восхищаетесь, которого любите и уважаете. После этого направляйте ее на дорогого друга, затем на человека нейтрального, и только потом начинайте внимать врагам, устраняя настрой «Это мой враг; этот человек не заслуживает счастья, но заслуживает всех бед».

На более позднем этапе практики мы сознательно вспоминаем индивидуума (как представляется, речь может идти и о группе), из-за которого мы пережили определенные травму, вред или бедствия. Назначение этой медитации – и такое суметь привнести в сферу любящей доброты. Этот процесс может оказаться весьма непростым, он может потребовать больших усилий. Могут уйти даже годы, но дело того стоит.

Когда на пути развития любящей доброты вам встречается некое препятствие, один подход – признать помеху и отступить. Затем вернитесь к практике и еще глубже насытьте ум любящей добротой – там, где есть знакомое вам плодородное поле. Если вы работаете с отдельными людьми, направьте доброту на близкого, на того, кем глубоко восхищаетесь, и на себя. Отступите на предшествующие этапы и отыщите некий запал, а затем проверьте, получится ли его применить: напитать им человека, с которым вам трудно.

Незаменимая составляющая духовного созревания – это взращивание стойкости: силы, выдержки и терпения. Достичь просветления без развития больши`х способностей в этой сфере попросту невозможно. Подобно любящей доброте, подобно прозрению, подобно шаматхе, стойкость – одно из качеств, которые необходимо задействовать. Она составляет часть мозаики духовного пробуждения и большинству из нас дается непросто (хотя вы и можете оказаться исключением). Человек, который живет подаянием или испытывает нужду, помогает нам развивать щедрость и открытость сердца – как можно быть щедрым, если никто в вас не нуждается? В точности так же незаменимым ингредиентом для пробуждения становятся и те, из-за кого мы переживаем невзгоды. Они помогают развивать нечто, что нам абсолютно необходимо: мудрость, выдержку и способность эти качества объединять. С этой конкретной точки зрения мы даже можем ощутить благодарность. Этот подход нельзя форсировать – иначе он приведет к лицемерию. Тем не менее иногда он применим. Если подобный образ мышления непригоден в данный момент, если в данный момент вы не можете его принять, просто признайтесь себе в этом и не беспокойтесь.

На пути развития уравновешенной любящей доброты мы можем встретить несколько маленьких остаточных препятствий. Это люди, сообщества или ситуации, ощутить доброту к которым нам просто не кажется возможным. Часть ума может сказать: «Простите, но они этого не заслуживают». Мы, возможно, думаем о вреде, который они причинили нам или кому-то еще, – а может, это просто откровенно гадкие, жестокие, злобные или противные люди. Что же предпринять? Первое, что приходит на ум, – простое замечание, которое я однажды услышал: замечание, которое обладает огромной силой благодаря своему контексту.

Тензин Чодак был личным врачом Далай-ламы в Тибете конца 50-х годов. Он был монахом, а также выдающимся доктором и целителем. Когда Далай-лама бежал из Тибета, этого человека схватили китайские коммунисты. На протяжении примерно восемнадцати лет он был заключенным в концлагере, где его пытали и кормили пойлом для свиней. В конце концов после смерти Мао Цзэдуна его отпустили. Вскоре он покинул Тибет, смог воссоединиться с Далай-ламой и немедленно снова был назначен его личным врачом. Его замечание, которое меня поразило, – и я в правдивость его слов просто верю – было таким: на протяжении этих восемнадцати лет он никогда не питал по отношению к китайцам враждебности, гнева или ненависти.

Если бы он иногда испытывал определенный гнев или переживал всепоглощающие ярость и негодование, были бы эти чувства оправданными? С сугубо мирской точки зрения, разумеется, да. Он ничего не сделал этим людям, а они восемнадцать лет пытали его за то, что он осмелился подписать документ, где говорилось, что Тибет – не часть Китая. Если не это оправданный гнев, не знаю, что вообще можно им считать! Однако если бы вы поделились такими соображениями с самим монахом, он бы счел ваши слова ерундой. Что это вообще значит? Существует ли оправданный рак? Существует ли оправданный СПИД? Бывают ли оправданные опухоли мозга? Это болезни. Ненависть – это болезнь, омрачение. Она причиняет нам боль.

Существуют определенные техники прозрения, которые чрезвычайно полезны в качестве реакции на ненависть. Это противоядия от болезни. Большинство этих противоядий предполагают использование мудрости для того, чтобы подкрепить сострадание. Когда сострадание или любящая доброта пробуют свои силы и встречают препятствие, прозрение применяется для преодоления этих препятствий. Людям, которые сильны в мудрости, Буддагхоша дает совет: практика прозрения, направленная на объект враждебности, может оказаться эффективным способом устранить барьеры.

Одна из техник – сосредоточиться на человеке, вызывающем в нас гнев или ненависть. Возможно, это кто-то, желающий нам дурного или навредивший нам в прошлом. Буддагхоша отмечает: поддаваясь ненависти, вы увечите сами себя. До причинения вреда другому человеку дело может и не дойти, но, когда в вашем уме появляется враждебность, вы уже себе вредите и в каком-то смысле реализуете цели своего оппонента. Это странно, но верно, так что сосредоточьтесь на этой теме.

Враждебность (или ненависть), возникающая в нашем уме, носит навязчивый характер. Она компульсивно сосредотачивается на дурных качествах или дурном поведении индивидуума или группы лиц. При этом такое умонастроение не уделяет внимания тому, как ощущается оно само. Буддагхоша рекомендует присмотреться к этим ощущениям. Как это состояние на вас влияет? В последнее время врачи все чаще говорят о сугубо физиологическом влиянии ненависти и ярости – подавляемых или выражаемых, – и все аспекты этого влияния носят негативный характер. Таков верный способ убить свое сердце – а ведь мы даже не говорим о том, как эти состояния влияют на сон, пищеварение или на умственное благополучие. Враждебность – не более чем омрачение. Итак, если оно не завладело вами полностью, просто применяйте подобное понимание и внимайте ему.

Мы снова возвращаемся к Уильяму Джеймсу: то, чему вы внимаете, становится для вас реальным. Возникает гнев, и вы отмечаете: вот омрачение. Возникает ненависть: вот омрачение. Просто распознавайте его, и так вы уже начнете его обезоруживать. Речь не о подавлении, а о том, чтобы просто отстраниться от омрачения. Таков один из возможных откликов.

Ненависть обычно упрощает свои объекты и делает их карикатурными. Она очень редко – если вообще когда-либо – взаимодействует с реальной личностью со всеми ее сложностями. Ненависть не интересуется множеством аспектов своего объекта, всей его историей, существующей в некоем контексте и учитывающей семью и окружение. Один из возможных способов этому противодействовать – направить внимание на личность, к которой мы испытываем ненависть, и проверить, есть ли в ней что-либо помимо дурных качеств. Есть ли в ней хоть проблеск света? Сосредотачивайтесь на этом проблеске, пребывайте с ним и начните его расширять. Мы словно бы смотрим на трещину в скале. Расширьте ее и взаимодействуйте с личностью, а не с карикатурой.

Еще один способ применить мудрость – направить осознавание на то, как мы сосредотачиваем обиду на каком-то эпизоде. В такую-то дату в таком-то месте этот человек сделал то-то. Стоит нам вспомнить об этом человеке, и на ум приходит данный случай – или, может быть, ум, со всей присущей ему мощью, перебирает архивы и находит другие сходные ситуации. Мы знаем, что человек был именно таким в прошлом, и потому экстраполируем те же качества или то же поведение на настоящее и будущее, получая в итоге однородный комок недоверия, основанный на одном эпизоде или, может быть, на серии случаев.

Буддагхоша возвращает наше внимание к нашему собственному существованию. Что мы замечаем в своей жизни – например, с помощью практики шаматхи? Что мы находимся в процессе непрестанных изменений. В одно мгновение сердце открыто, а пятнадцать минут спустя я в совершенно ином состоянии ума поддаюсь мелочной ворчливости. Можно задаваться вопросом: разве могут эти настрои вообще находиться рядом? Тем не менее они соседствуют и способны довольно быстро друг друга сменять. Незначительная ворчливость начинает стесняться и покидает нас, и ум возвращается к благотворному состоянию – а затем всплывает что-нибудь еще. Непрерывно возникает целая череда ситуаций. Иногда состояние ума будет неблаготворным, иногда благотворным. Враждебность, однако, не внимает этой изменчивости: она зацикливается на одном эпизоде или на одном аспекте характера человека и экстраполирует их – «Этот человек, должно быть, такой-то. Я это знаю по собственному опыту!»

В моей жизни был человек, с которым у меня были сильные разногласия. Что довольно странно, мы никогда не встречались лично, но он подвергал меня особенно скверным нападкам. На том этапе своей жизни я был человеком достаточно чувствительным, и мне было довольно неприятно. Возникли сложные чувства – а затем ситуация завершилась. Я, вероятно, никогда не встречу этого человека, но при виде его фотографии или при звуке его имени каждый раз вспоминаю ту конкретную ситуацию – это единственное, что меня с ним связывает. Я не знаю, есть ли у него возлюбленная, не знаю, живы ли до сих пор его родители. Если бы он был таким ужасным, каким кажется мне, родители после рождения оставили бы его на скале и забыли бы о нем. Тем не менее он каким-то образом выжил, а значит, в нем есть что-то, чего я не видел. Это классический пример. Я совершенно не знаю этого человека. Мне доступна лишь маленькая карикатура. Сейчас абсолютно точно можно сказать, что мои мысли об этой личности уже не указывают ни на что реальное. У меня есть некое представление, но ему ничто не соответствует. Я просто собираю кучку мусора в собственном сердце – а это в лучшем случае пустая трата времени.

Почему мы держимся за подобные случаи? В них нет никакой оправдывающей это цепляние ценности, никакой пользы, хотя иногда нам и чудится обратное. Мне доводилось наблюдать попытки вступиться за праведный гнев и описать его как нечто оправданное. Но при наличии хотя бы толики мудрости мы увидим, что в этом просто нет никакого смысла. Ненависть вообще не рациональна – это не более чем навязчивое понуждение. На вкус она подобна рыбьему жиру, но пользы никакой не приносит. Чтобы ее преодолеть, нужно просто остановить свое движение по инерции, разными способами рассеять имеющийся запал.

Если говорить обобщенно, в начале практики прозрения вы пытаетесь опознать свое «я». Вы спрашиваете себя: «Кто я? Каков предмет отсылки моего чувства „я“»? Мое тело, мой ум, мои эмоции, мои чувства, моя воля, мои желания? Все перечисленное вместе? Вы, разумеется, выясняете, что абсолютно никакого предмета отсылки нет. Чувство «я», за которое мы обычно держимся, столь же ошибочно, как если бы я называл себя Наполеоном. Это ложное чувство «я», возможно, не всегда активно, но иногда проявляется грубо. Любимый тибетскими учениями пример – ваши переживания в ситуации, где вас несправедливо в чем-то обвиняют. Предположим, кто-то знакомый совершенно серьезно обвиняет вас в краже его кошелька. Немедленно всплывает чувство «я»: «Да не крал я!» – и это «я» в такой момент становится огромным, как мишень. Но что это за «я»? Не ваше тело, но также и не ваш ум. У него абсолютно нет предмета отсылки. Речь не о собрании всех частей и не о какой-то метафизической субстанции на заднем плане, не о ком-то, сидящем за пультом в мозге. Этот предмет отсылки просто совсем не существует.

У «я», на котором мы сосредотачиваемся в ситуации с несправедливыми обвинениями, нет никакого предмета отсылки – и точно так же этого предмета отсылки нет в случае с человеком, на которого мы направляем свою отравляющую ненависть или враждебность. Иными словами, ситуация полностью вымышлена. При этом мы не говорим, что у вымысла нет оснований – у заблуждений они обычно есть. Однако базис – не то же самое, что само заблуждение. Основа – это просто отправная точка для заблуждения, которое уходит от реальности в свое собственное царство фантазий.

Предлагаемая здесь практика для преодоления ненависти использует мудрость. Сосредоточьтесь на человеке или на сообществе, к которым вы испытываете подобную враждебность, и пристально им внимайте. Что именно является объектом этой враждебности? Если вы, например, выясняете, что вашей обиде уже двадцать лет, это точно показывает: цель, скорее всего, вообще больше не существует. И все же внимайте ей. Где она? Когда вы на кого-то сердитесь, на что именно обращен гнев? На тело? На волосы на голове, на которую вы гневаетесь, или на любую другую часть тела? Вы перебираете все возможные компоненты и проверяете каждый. Что вы выясняете? Что дома никого нет.

Вывод, к которому мы стремимся, – не в том, что никакой личности нет. Однако можно ли отыскать личность в теле или в каком-либо из аспектов ума – в актах чувственного восприятия, в эмоциях, в интеллекте, в воле? Нет. Можно ли приравнять личность к общей сумме всех совокупностей? Этот пункт вызовет больше споров, но пристальное изучение, полагаю, приведет нас к выводу, что целое не равно сумме всех частей. Ни отдельные части, ни общая их сумма не есть личность. Означает ли это, что «я», следовательно, вообще не существует? Нет, не означает. Мы все равно можем осмысленно установить существование Джанет, или Кристины, или Майрона. Тема «не-я», о которой мы так часто слышим в буддизме, не уничтожает само понятие «я». Вместо того она подвергает сомнению и стремится устранить строго определенное представление о «я» – способ восприятия «я», который ни на что реальное не указывает. А когда ум возбужден из-за страсти – будь то страстная враждебность, чувства в ответ на несправедливые обвинения или многие другие виды страстей, – этот пыл часто сопровождается чувством «я», у которого нет действительного предмета отсылки. Рассмотрим противоположный случай – чувство «я», которое на что-то реальное бы указывало. Представьте, что кто-то спрашивает: «Сколько в этой комнате калифорнийцев?» Я калифорниец. Если в ответе присутствует легкость, он может быть совершенно подлинным – совершенно оправданным чувством того, кем я являюсь во взаимоотношениях с другими. Идея «не-я» опровергает не то, что калифорниец по имени Алан существует, а то, что он представляет собой автономную единицу, которая существовала бы отдельно от какого-либо концептуального обозначения: единицу самодостаточную и ни от каких взаимоотношений не зависящую.

Я затронул эту тему, чтобы вы сами могли ее исследовать. Она увлекательна как повод для изысканий, но скучна, если описывается как догма. Как провести проверку? Если вы когда-либо вновь ощутите гнев или ненависть, внимайте тому, как рассматриваете объект этих чувств, и наблюдайте за тем, какой эта личность кажется вашему уму в данный момент. Проверьте, представляется ли она существующей в контексте, имеющей множество аспектов, личную историю, великое множество благих качеств и какое-то количество недостатков. Проверьте, удается ли вам почувствовать взаимозависимость с вашим собственным контекстом: с тем, как вы привносите в восприятие этой личности собственную историю. Наблюдайте за тем, как становится явной целая сеть взаимоотношений. А когда проявляется пыл враждебности, проверяйте, сохраняете ли вы контакт с этим пониманием контекста. По моему опыту, враждебность требует радикальной деконтекстуализации – лишь с ее помощью она может отыскать удачную, прочную цель. Враждебности нужны карикатура или краткое описание: «Этот человек – недотепа», – а они ничему реальному не соответствуют. Враждебность впустую тратит время, впустую тратит энергию и не приносит даже той пользы, которую приносит жир из печени трески.

Заключительное замечание Буддагхоши на эту тему очень непритязательно: если все остальное не сработало – вы применили все доступные противоядия, но все равно испытываете какую-то степень гнева, – узнайте, нельзя ли преподнести человеку подарок (или получить подарок от него). Сделайте для человека что-то приятное или сами получите от него что-то хорошее. Так вы сможете начать процесс разрушения жесткости вокруг этой личности.

Если в какие-то моменты вы сталкиваетесь в практике с серьезным препятствием, просто сделайте шаг назад. Осознайте, насколько болезненны сами по себе гнев или враждебность. Затем вспомните те периоды своей жизни, когда ваше сердце было очень широко открыто. Мы все можем вспомнить ситуации, при которых в нашем уме присутствовала нежная просторность, – период, когда мы с радостью отдали бы кому-то последнюю рубашку, даже не чувствуя, что чем-то жертвуем. Именно тогда наше сердце по-настоящему и раскрывается. В этом нет ничего от попыток быть паиньками. Одна из проблем на Западе – слащавая приторность, которая окружает добродетель. Подлинная открытость сердца совершенно не слащава: это просто просторное, благотворное состояние благополучия. В нем содержатся мощь, совершенство и сила. Жизнь в этом состоянии – нечто превосходное. Вспоминайте это качество просторности, открытой любящей доброты, этой беспрепятственной сердечной нежности.

Проблема праведного гнева

Хотя я и уверен в истинности только что сказанного, мне также известно: эти объяснения неполны. Когда мы видим в мире нечто глубоко дурное, агрессия и ненависть могут стать нашей неразумной попыткой как-то отреагировать. Мы видим, что происходит нечто ужасное, и в нас пробуждается страсть – но, когда наше видение весьма ограничено, мы не знаем, сколько вариантов нам доступно. Средства массовой информации показывают нам бесчисленное множество ситуаций, которые не соответствуют идеалу, а наша природа будды искренне и страстно откликается, говоря: «Нужно что-то предпринять!» Тем не менее пока это чувство просачивается сквозь нашу психику, сквозь обуславливающее влияние, которому мы подвергались, сквозь наш кругозор, оно искажается и в конце концов проявляется как крик. Разумеется, в этом случае оно лишь вредит, а не решает проблему. Мы, в рамках своего ограниченного мировоззрения, не знаем о существовании иных вариантов, иных способов этот всплеск энергии проявить. Ненависть обладает ужасающей мощью, но нечто еще более мощное – это сострадание. Эти состояния происходят из одного источника, но ненависть искажена и искривлена. Из-за этого она теряет свою силу, хотя нам и может казаться иначе. Существуют силы бóльшие, чем ненависть, – силы, которые проявляются прямо из нашей природы будды без каких-либо искажений. Их мощь невообразима.

Пассивно принимать любое зло – значит его оправдывать. В этом утверждении содержатся две важные истины. Может быть, лучшее, что мы можем сделать для самих себя, – открыть доступ к большему числу возможных действий. Аристотель называл определенное качество человеческого духа ира[22], «гнев». Это же понятие также переводят как «воодушевленность». В этом состоянии содержится некий огонь. Аристотель утверждал: растоптав свое ира, мы ослабляем нашу человечность. Мы раздавили нечто ценное, нечто важное для нашей как людей полноты. Фома Аквинский, опираясь на мысли Аристотеля, разъясняет этот пункт более подробно. Нам не следует подавлять все ира, утверждает он, или мы поддадимся апатии перед лицом явной несправедливости.

Как агрессия связана с просветлением? Никак. Она уводит нас в противоположном от него направлении, но черпает силы в том же источнике. Источник ира – это природа будды. Эта страсть – пламя, которое способно в равной степени выражать себя в сострадании, в страстной любви и даже в свирепости, но без злокачественного искажения ненависти.

В тибетском буддизме для свирепости есть место – но это, возможно, самый опасный инструмент, который человек может взять в руки. Вряд ли нужно разъяснять этот пункт более подробно, ведь в мире и так ужасно много свирепости, и по крайней мере в девяноста процентах случаев ее используют неверно. В то же время мы бы не хотели искоренять ее навсегда: в чрезвычайно редких случаях свирепость может быть откликом, который наиболее эффективен для ослабления страданий, устранения дисгармонии или привнесения большего благополучия в наш мир. Тем не менее свирепость почти всегда применяют неправильно.

Исходя из личного опыта, могу отметить: сомневаюсь, что я хотя бы раз в жизни выразил гнев, а затем вспомнил об этом и назвал этот отклик самым удачным. Возможно, чего-то добиться таким способом и удавалось, но подобная реакция не была оптимальной. В каждом случае лучше сработало бы что-то иное. В целом я считаю, что свирепость может быть уместной, но не доверяю в этом вопросе своим собственным ограничениям. Не думаю, что моя природа будды выражена настолько, чтобы я мог позволить себе без ограничений проявлять ярость в момент ее возникновения. Перед этим мне хотелось бы довести до совершенства рассматриваемую нами практику любящей доброты: так я научусь не проводить различий между другом и врагом. Если бы я мог без каких-либо барьеров направлять любящую доброту и на друга, и на врага, мне бы не было нужды бояться собственного гнева. Но пока эти барьеры не устранены, мой гнев, вероятно, принесет больше вреда, чем пользы.

Страсть и терпение в ответ на источники страданий

Когда мы видим зло, уместен страстный отклик. Безразличие в ответ на зло – само по себе омрачение. Отреагировать страстно в целом допустимо, но остается вопрос: о какого рода страсти идет речь? Если она представляет собой ненависть или агрессию, совершенно неважно, направлены они на личность или на действие. Такая страсть – не более чем омрачение, и она причиняет нашему уму и духу огромный вред. Я знаю чрезвычайно умных людей, которые очень глубоко погружены в вопросы окружающей среды, в социальные проблемы и так далее. Подобное может привести к трем последствиям, которые обычно проявляются вместе.

Первое возможное следствие – отчаяние. Что я могу предпринять по поводу беспорядков в центре города? Что я могу сделать по поводу нарушений прав человека в далеких странах? Что я могу предпринять по поводу экологических бедствий? Что я могу сделать с озоновым слоем? Список проблем будет очень длинным, а сосредоточение на нем может привести к отчаянию, лишающему сил.

Второе следствие таково. Мы можем спросить: «Кто все это совершает?» Чаще всего это не птицы, не шимпанзе, не собаки или кошки. Это не вулканы и не ураганы. Все они причиняют определенный вред – но не тот, о котором мы говорим. Такой вред исходит от людей, и потому в нас может проснуться яростное чувство мизантропии и желание отстраниться: «Человечество – дрянь. Пошли вы все к черту! Хочу переехать на другую планету».

Третий возможный отклик – цинизм. Отчаяние, мизантропия и цинизм – это омрачения умных людей. В наше время, кажется, велико число интеллектуалов, которые способны превосходным образом анализировать судьбу человечества, но, подобно поваленному дереву, поддались отчаянию, цинизму и мизантропии. Не к этому мне хотелось бы прийти. Эти состояния – часть проблемы. Если люди могут сказать обо мне: «Гляньте-ка на него! Он всех ненавидит. Он циник и пребывает в отчаянии. Что за несчастный человек!» – я сам становлюсь объектом отчаяния, мизантропии и цинизма других людей.

Итак, нам необходимо выбраться из этой петли. Всех методов для этого я не знаю, но один из них – сосредоточиться на наших собственных сердце и уме и распознать любые виды мизантропии и враждебности, которые направлены на какой угодно объект. Неважно, является ли этим объектом действие, личность, сообщество, раса, гендер, религия, религиозная группа или группа политическая. Важна субъективная, а не объективная сторона омрачения. Давайте признаем: «Вот враг любящей доброты. Вот враг моего собственного благополучия и счастья. Вот враг моей собственной духовной зрелости». Это враг общества № 1, ведь он обездвижит меня в поиске духовного пробуждения.

Каков, когда мы внимаем самому умственному событию, характер ненависти, презрения, враждебности или агрессии? Как они ощущаются? Здесь нет необходимости следовать каким-либо догмам. У нас есть чувства и способность проводить собственные наблюдения, опираясь при этом на личный опыт. Один аспект этого процесса – проверка нашей личной истории, где мы смотрим на самые ожесточенные конфликты, в которых принимали участие, – конфликты, где нестерпимо было даже находиться с другим человеком или с группой людей. Была ли элементом происходящего ненависть? Мы можем сами это проверить. Затем мы распространяем этот вопрос на других знакомых нам людей. Когда два человека разрывают отношения, участвует ли в этом ненависть? Участвует ли она в расколе сообществ? Неважно, каков объект ненависти: она сама по себе есть деформация человеческого духа.

Когда мы рассматриваем негативную сторону происходящего, омрачение стоит признать омрачением. Это суждение, но без здравых суждений никакой врач не смог бы распознать смертельно опасный вирус. Кроме того, этому помрачению соответствует некая противоположность. Мы, разумеется, движемся к развитию любящей доброты, но у нее есть фундамент: он подобен городской стене, которая защитит процесс взращивания любви. Этот фундамент – кшанти, что иногда переводят как терпение. Это слово, однако, может ассоциироваться с рохлями: вам, дескать, недостает смелости, чтобы отреагировать мужественно. Другие аспекты кшанти – это выдержка, стойкость и отвага: способность встретить тяготы, свои или чужие, при этом не увянув и не рассыпавшись. Это состояние ума, наделенное силой.

Будда утверждал:

Нет правила выше, говорят последователи Будды, чем терпение. И нет нирваны выше выдержки. Терпение, которое обладает силой, которое обладает мощью, – [наделенного им] я называю брахманом. Нет ничего более великого, чем терпение.

Стойкость, или терпение, – наилучшая защита для духовной практики. Это наилучшая защита для вашего собственного благополучия и самораскрытия.

Тибетцы описывают три различных аспекта терпения. Один – это готовность иногда переживать тяготы. Существует настрой, который просто не готов сталкиваться с какими-либо затруднениями. Если возникает некая сложность, это умонастроение лишь кривится и пытается сбежать: «Мне некомфортно, так что я просто ускользну». Я, разумеется, описываю карикатурный вариант, но иногда мы ему соответствуем. Подобное умственное состояние бесплодно. Ум, который откликается на затруднительную ситуацию с силой и отвагой, гораздо продуктивнее.

Другой вид стойкости проявляется как пассивность. Когда мы сталкиваемся с вредом или оскорблениями, терпение иногда предполагает бездействие. Кто-то делает высокомерное замечание, принижает нас или каким-то образом нам вредит, а мы не уделяем этому внимания – просто удаляемся и говорим: «Неважно».

Третий вид стойкости особенно важен в процессе духовной практики. В ней неизбежно будут возникать проблемы. Дело не в том, что вы практикуете неправильно – вы просто катализируете затруднения и выявляете их. Вы словно бы вспахиваете почву в саду, потому что желаете вырастить овощи или цветы: разумеется, при этом вы найдете сколько-то камней. Если бы вы не взрыхлили почву, камни бы так в ней и остались – вам бы не пришлось с ними столкнуться, но и овощей или цветов вы бы не получили. Работа с камнями – часть качественной обработки почвы. Практика Дхармы подобна вспахиванию земли. Шаматха особенно способствует обнаружению камней, которые не всегда радуют глаз. Вы их прорабатываете и движетесь дальше.

Разумеется, бывают периоды, когда на вред уместно ответить не просто принятием, не просто словами «это неважно»: случаи, где мы признаем потребность в каких-то действиях. Также бывают ситуации, где для всех участников будет лучше, если мы сможем сказать «неважно» и отпустить. Как понять, когда именно терпение становится уместным откликом, а не просто приглашением к созависимости и злоупотреблениям? Шантидева предлагает очень полезное правило буравчика. В главе своего труда, посвященной терпению, он описывает работу с неблагоприятными обстоятельствами как с ситуацией, которая вызывает страстный отклик. Его совет таков: если вы видите, что ваша страсть – ваше мощное побуждение отреагировать – имеет омраченную или агрессивную природу, оставайтесь неподвижны, пока этот субъективный всплеск не спадет. Не забывайте об объекте: отпустить – не значит решить, что отклик совсем не нужен. Просто он не обязательно должен быть омраченным – как мы знаем, подобный отклик почти всегда усугубляет ситуацию. У ума, однако, есть чудесное свойство: он не останется омраченным навечно. Итак, внимайте ситуации, а когда ваш ум больше не будет помрачен, его благотворные и более мощные от природы качества окажутся в вашем распоряжении. Тогда и нужно будет принять в ситуации активное участие – и тогда вы сможете сделать это страстно.

Когда мы видим, что происходит нечто ужасное, ситуация требует от нас самого лучшего. Наш гнев, наша обида, наши отчаяние и фрустрация – не то, что необходимо. Если ситуация требует отклика, сначала приведите свой ум в оптимальное состояние, а затем возвращайтесь к происходящему во всеоружии. Это, однако, оружие Дхармы – насилия оно не подразумевает.

Поиски качества, которое можно полюбить

В заключительных наблюдениях о любящей доброте Буддагхоша спрашивает: «В чем близкая причина любящей доброты?» Ответ таков: ви́дение того, что человек, которому вы внимаете, заслуживает любви. Вспомните прямо сейчас кого-то, кого вы считаете вызывающим симпатию. Это может быть кто-то, с кем вас связывают романтические чувства, или ребенок, или близкий друг, или великий учитель. Это человек, к которому – если бы он сейчас вошел в помещение – ваше сердце прыгнуло бы, как лесной олень; человек, чье присутствие вызывает такую симпатию, что при его виде в вас пробуждается радость. Если вам удается заметить подобное в дорогом друге, попытайтесь найти качество, заслуживающее любви, в человеке нейтральном. Затем, разрушая все барьеры, узрите его в человеке, который вам вредил.

Способность найти что-то, что можно полюбить, – даже во враге, – превосходный ключ. Нужно четко осознавать, что это не означает одобрения или принятия зла. Жизненно важный момент в данном вопросе – способность подобно чрезвычайно искусному хирургу рассечь объект: распознать вредоносное поведение, которое хотелось бы устранить, как нечто отдельное от человека, который это поведение осуществляет. Врач может проявлять оптимизм. Исцеление возможно: личность не равна действию или нраву. Кроме того, в ней есть некий аспект, который мы можем охватить приязнью, охватить теплом. Судя по всему, именно таков мастер-ключ, который может разрушить последний барьер и придать практике полноту.

Один возможный подход – приглядеться к человеку, которого вы презираете, и попытаться увидеть качество, объединяющее его с тем, к кому вы испытываете глубокое восхищение и уважение. Есть ли в человеке хоть что-то благородное, хоть что-то родственное тем качествам, которые проявляло бы подлинно великое духовное существо? Сосредоточьтесь на этом: в человеке есть нечто, что вы можете полюбить. Все остальное – шелуха, которую, можно надеяться, ради всеобщего блага быстро унесет ветром. Вы словно бы видите проявляющийся изнутри лучик света и знаете, что его источник сокрыт гораздо глубже низменных качеств на поверхности. Именно этому свету вы и внимаете.

Как уже говорилось, то, чему мы уделяем внимание, становится нашей реальностью. В данном виде практик истинность этих слов совершенно очевидна. Если я намеренно сосредотачиваюсь на чьих-либо дурных чертах, неважно, насколько человек хорош. Может, мне и придется просеять сотню историй, но в конце концов я могу узнать что-нибудь дурное о ком угодно. И если я внимаю этой одной негативной истории и игнорирую сто иных – благородных, – в конечном итоге человек станет казаться моему уму по сути своей дурным.

Я не призываю вас к наивности. Распознайте дурное там, где оно присутствует, но осознайте, что человек не тождественен этим неблагим чертам или поведению. Ищите хорошее и внимайте ему. Более того, внимание к превосходному и благотворному в человеке часто способствует тому, что это качество в нем проявляется. Искусным родителям это знакомо (а искусность со стороны родителей мне кажется грандиозным достижением). Если родитель непрестанно внимает дурному, ребенок точно знает, каким его считают. Мы формулируем собственное чувство самости во взаимосвязи с тем, как на нас откликаются другие люди. Если наши родители, друзья и учителя осыпают нас упреками, считая нас сложными, велика вероятность, что мы начнем формировать чувство идентичности в качестве людей гадких, дурных или недостойных.

Чему мы внимаем в собственной жизни? Какими мы себя представляем? Что мы считаем важным? Когда мы вспоминаем свою жизнь, какие события в нашем собственном поведении – по отношению к другим или в уединении – выделяются в качестве нашей личной истории? Происходит процесс выбора, ведь мы не можем сделать упор на всем сразу. То, на чем мы делаем акцент, становится нашей реальностью. Оказывается, что развитие контроля над вниманием действительно ведет к огромным последствиям. Работая над любящей добротой к врагу, мы начинаем переживать тонкие уровни этого процесса, а не просто повторять застарелые модели сосредоточения на дурном.

Как мы путаем привязанность с любящей добротой

В традиционных буддийских описаниях практики любящей доброты упоминаются ее ближний и дальний враги. Ее дальний враг, то есть радикальная противоположность, – это враждебность, или ненависть. Ближний враг проявляется, когда эмоция приязни сходит с рельсов и обращается в нечто, что на поверхностном уровне кажется любящей добротой, но на самом деле довольно сильно от нее отличается. Этот ближний враг – желание, или привязанность. Любящая доброта озабочена другими субъектами: другими живыми существами, которые, подобно нам, желают счастья и хотят быть свободны от страданий. В то же время привязанность как умственное искажение на самом деле о благополучии других людей совсем не заботится. Она смотрит на желаемые объекты и говорит: я хочу того-то, потому что желаю счастья. Мужчина смотрит на женщину и говорит: «Я люблю тебя!», на самом деле подразумевая: «Я считаю тебя очень привлекательной. Приди и подари мне удовольствие». Эта мысль не имеет никакого отношения к благополучию самой женщины. Как ни странно, в английском языке мы используем то же самое слово – «любить» – в предложении «Я люблю мороженое». Подари мне удовольствие, мороженое: полезай мне в рот. Весьма очевидно, как именно происходит искажение любящей доброты: вспомните, что ее ближайшая причина – ви́дение качества, заслуживающего любви, в человеке, которому вы внимаете. Именно эта причина и побуждает нас влюбиться или сформировать подобные узы привязанности. Мы не говорим, что это ужасно, – просто это не любящая доброта. Хорошо было бы не путать эти два состояния.

Буддагхоша утверждает, что из-за этого ближнего врага лучше не сосредотачивать практику на человеке противоположного пола (если предположить, что вы гетеросексуальны), и особенно на том, кто кажется вам привлекательным. Это особо неудачно на начальных этапах взращивания любящей доброты – так вы привлечете в свой ум желание.

Итак, при работе с ближним врагом мудро продвигаться постепенно. Если мы кого-то любим – например, находясь в романтических взаимоотношениях, – в наши любовь и приязнь может встроиться своего рода ложное чувство того, что этот человек собой представляет: некое овеществление. В данном случае мы не низводим человека до чего-то по сути своей отвратительного, а воспринимаем его или ее как нечто от природы восхитительное, или заслуживающее любви, или привлекательное. Даже приязнь можно отяготить определенным видом неведения. Означает ли это, что нам следует действовать подобно военным разведчикам: искать и уничтожать такое заблуждение? Не торопитесь, а не то выплеснете с грязной водой и ребенка. Даже признав, что любящая доброта и сопереживающая радость могут сопровождаться определенной степенью помраченности – помраченности, которая овеществляет объекты любви, – лучше идти шаг за шагом. Действительно, наш труд еще не окончен – но по большому счету даже эта любовь движется в правильном направлении. Когда вы идете глубже и объединяете любящую доброту с мудростью и прозрением, эти два аспекта начинают друг друга очищать. В конечном итоге вы освободите любовь от элемента помраченности. Так вы достигнете не просто безусловного, но и трансцендентного вида любящей доброты и сострадания. В тибетском языке это состояние называется «сострадание без объекта». Говорится, что таково наивысшее сострадание. Однако чтобы его достичь, нельзя с самого начала бдительно остерегаться овеществления объекта вашей приязни.

Вопросы и ответы: враги и прозрение

Вопрос: Когда во время медитации я смог пережить любовь к дорогому другу, то почувствовал и ответную любовь к себе – но когда я открылся для так называемого врага, то ничего в ответ не ощутил. Этот этап переживался совершенно иначе. Хотя я думал, что раскрыл свое сердце, судя по ощущениям осталась некая скрытая стена.

Ответ: То, что вы описываете, – довольно универсальная составляющая нашего опыта. Тем не менее когда любящая доброта действительно взломала все барьеры, мы посылаем ее без каких-либо ожиданий, что что-то получим в ответ. Было бы разумно ожидать, что по мере продвижения к просветлению и постепенного устранения из ума враждебности, агрессии и мелочности мы будем нравиться людям все больше и больше. В каком-то смысле это верно, но иногда так попросту не получается. Классический пример мы видим в жизни Будды. У него был двоюродный брат по имени Девадатта, которого по отношению к Будде охватила зависть. Каждый раз, когда люди приходили к Будде за учениями или хвалили его, для Девадатты это было нестерпимо. Вплоть до самой своей смерти он ощущал по отношению к Пробужденному глубокую враждебность. Несколько раз он пытался убить Будду и предпринимал попытки вынудить его отказаться от роли главы Сангхи. Таким образом, неверно утверждать, что мы будем всем нравиться или все будут посылать нам ответную любовь – даже когда мы достигнем полного просветления. Не поддерживайте подобных ожиданий.

Вопрос: Как в эту картину вписывается зависть?

Ответ: Зависть – маленький злобный мутант, чрезвычайно помраченное умственное искажение. Враждебность – состояние довольно прямолинейное. Она заблуждается на основополагающем уровне, и ничего странного в этом нет. Даже привязанность – состояние прямолинейное. Однако зависть представляет собой странную смесь враждебности и привязанности в одном флаконе. Зависть внимает чему-то хорошему, со злобой и враждебностью говоря: «Для меня нестерпимо, что ты этим обладаешь…» – и с привязанностью добавляя: «…И я этого хочу». Зависть одновременно бьет одной рукой и тянет к себе другой. Почему это так странно? Потому что подобный подход совершенно не работает. Мое чувство зависти по поводу вашего прекрасного автомобильчика не отнимет его у вас и не подарит его мне. Оно неэффективно, и единственное его следствие – то, что я чувствую себя паршиво. Этим странным омрачениям нет конца, но вы начинаете их устранять, признавая: «Это точно омрачение. Оно точно ощущается как нечто гадкое». На первом этапе вы устраняете какую-либо возможность омрачению довериться.

Вопрос: Судя по всему, самое большое препятствие для повышения самооценки – это осуждение и самокритика, а не презрение или ненависть. Большинство из нас, кажется, гораздо больше критикуют себя, чем других. Можно ли сказать, что самокритика – это враг любящей доброты?

Ответ: Она может быть таким врагом, но в этой сфере необходимо внимание к нюансам. В обсуждении ненависти никаких нюансов нет – настолько это омрачение ужасно. При этом слово «(о)суждение» (judgement) может использоваться и в положительном значении – например, в разговоре о здравых суждениях. В традиции випассаны есть режим практики, при котором вы просто наблюдаете за всем возникающим совершенно без каких-либо суждений. В этом есть своя ценность – так же как и в том, чтобы проявлять здравомыслие.

Загвоздка вот в чем. Что мы, как американцы, делаем со способностью выносить суждения? Мы жестко себя судим. Наше осуждение направлено на нас самих как индивидуумов, которые стоят ниже других и не имеют никакой ценности. В подобном отношении нет ни пользы, ни мудрости. Это нечто препятствующее ясности. Мы рассматриваем сами себя как карикатуру. При рисовании шаржа художник берет одну черту и преподносит ее как личность в целом. Мы должны знать, что такие суждения выносить не следует: они свидетельствуют о недостатке мудрости. Нам присущи богатый опыт и множество нюансов, вариаций того, кто мы есть, и способов показать себя – однако шарж всем этим пренебрегает. Такого рода суждения – не мудрость: помраченное осуждение есть выражение неведения.

В то же время существует и вид суждений, который не осуждает «я», а призван распознавать благотворные и неблаготворные состояния ума. Он подобен повару, который выкидывает нездоровую пищу или все, в чем содержится слишком много консервантов, и оставляет полезные продукты, – ведь то, что мы употребляем в пищу, на нас влияет. Аналогичным образом мы перевариваем и впитываем все свои мысли, все свои состояния ума. Они становятся частью того, что на нас повлияло. Существуют умственные состояния и импульсы, которые чрезвычайно вредны; в медитации мы можем научиться распознавать их по мере их возникновения. Вы можете тихо и спокойно сидеть за завтраком, но вдруг возникает импульс ненависти, злобы или презрения. Словно аквалангист, наблюдающий за всплывающим пузырем, вы наблюдаете за тем, как этот импульс поднимается на поверхность. Затем он может просто лопнуть – или же вы можете последовать за ним и его напитать. Тогда он скорее станет подобным маслу на бумаге и начнет пропитывать ваше мышление. В этом случае вам придется какое-то время с ним пожить.

Задача способности выносить суждения (как выражения мудрости) – не в том, чтобы осуждать «я». Ее работа – распознавать, какие умственные факторы благотворны, а какие нет. При возникновении злобы мы с помощью мудрой рассудительности ее узнаём: «Ага! Я о тебе слышал! Ты худшее омрачение, от которого я мог бы пострадать. Ты полностью уничтожаешь всю любящую доброту. Ты враг моего счастья, враг моих взаимоотношений с другими людьми. Если я поддамся тебе, ты уничтожишь все мое счастье и все мои дружеские отношения, и я сделаю себя совершенно несчастным. Я тебя узнал…» Таковы мудрость и здравость суждений.

Вопрос: Вы упомянули, что «я» – это не общая сумма или конфигурация всех частей. Можете ли вы объяснить эту мысль?

Ответ: Целое, безусловно, не равно ни одной из частей, но также оно не является и просто их суммой. Всех нас быстро можно было бы убедить, что ни одна из частей нашего «я» не равна ему самому. С этим все просто. В то же время если вы войдете в помещение, а кто-то скажет: «Прекрасно выглядишь!» – в это мгновение вы можете отождествить себя со своим телом – лишь компонентом целого.

Мне также доводилось слышать, как очень умные люди уравнивали «я» со всей полнотой своей личной истории – со всем, что они когда-либо думали, со всеми своими желаниями, воспоминаниями, воображением, телом и поведением. Это довольно изощренный способ уравнять «я» с общей суммой частей. Эта сумма, разумеется, всегда меняется и становится все больше и больше.

Можно дополнительно усовершенствовать наши доводы, приняв в расчет взаимоотношения между частями – эти взаимоотношения становятся одним из компонентов целого. В конце концов, мы не просто хаотическое собрание совокупностей без какого-либо организующего принципа. Кроме того, мы можем задуматься, каковы параметры или границы общей суммы и не являются ли эти границы лишь чем-то, что обозначено умом. Обусловлены ли они культурой – или же мы находим их в самой реальности? Подобны ли они линиям на карте, которые не видны при аэрофотосъемке? Можем ли мы пассивно, без какого-либо участия пронаблюдать, что составляет наше «я», а что – «иное»?

Цепочка рассуждений может просто подарить нам удобную философскую позицию, которую мы затем сможем игнорировать в повседневной жизни. «Теперь я знаю, кто я! У меня появился философский багаж, который я могу носить с собой, при этом совершенно ничего не меняя». Тем не менее буддийские учения умеют направлять наше внимание на непосредственный опыт, а это невероятно ценно. Вместо философских рассуждений мы можем весь день мгновение за мгновением проявлять внимательность – когда взаимодействуем с людьми, когда медитируем, когда едим и когда занимаемся разными делами. Мы просто максимально тщательно и ясно наблюдаем, изучаем и проверяем то, как именно момент за моментом себя представляем. Кем я себя считаю?

Мы можем заметить – опять, – что ум колеблется. Ваше сознание подобно государству со свергаемым правительством: один переворот сменяется другим, вновь и вновь. Любящая доброта захватывает власть и говорит: я тут главная! Затем она становится чуть слабее, и на смену ей приходит голод: к любящей доброте я вернусь после обеда. Иногда эти умственные факторы объединяют силы. Пример: желчность, мелочность и гнев образуют шайку, которая временно захватывает власть. Затем их свергают, и на их место приходит что-то еще. В уме непрерывно происходят перемены, власть непрерывно сменяется. Ум неоднороден: он не остается чем-то неизменным мгновение за мгновением.

В этом потоке сознания происходят невероятные объемы колебаний – так же как и в нашем поведении и в ситуациях, с которыми мы взаимодействуем. Мы можем заметить, что иногда наше чувство «я» – не с философской точки зрения, а на уровне непосредственного опыта – почти целиком привязано к телу. Пример – кто-то пихает нас, и мы реагируем: «Не пихайтесь!» Толкнули только тело – ум толкнуть невозможно. Если оскорбляют наш интеллект или качество нашей работы, мы можем отреагировать так, как если бы кто-то подверг нападкам лично нас: попытаться себя защитить или поникнуть, ощутив состояние уныния. Мы также можем отождествлять себя с эмоцией, с конкретной добродетелью, с действием и даже с ситуацией, в которой мы были важным участником.

Проводя подобное исследование, мы выясняем: в любой ситуации из реальной жизни тем, что мы подразумеваем под «я», никогда не бывает общая сумма всех частей, вся история наших переживаний. Речь всегда идет о чем-то гораздо более ограниченном. В каждый конкретный момент мы цепляемся за малую часть. В этом контексте взаимосвязь частей – организующий принцип – не находится на переднем плане нашего сознания. Эта взаимосвязь, безусловно, присутствует, но на опытном уровне я и в упор не смог бы ее увидеть. Она существует, но не с ней я себя отождествляю.

Может быть, ничто из объектов нашего самоотождествления не является на самом деле «я». «Я» – это нечто, что мы обозначаем, а наше чувство самости может опираться на основу из любых составляющих нашего существа. Если бы кто-то мне сказал: «Алан, ты один из самых высоких здесь людей», – я бы это подтвердил, и проявилось бы мое чувство самости: «Да, я высокий». Очевидным образом, высокими являются не мой интеллект, не мои страсти и не мой организующий принцип – и я знаю, что мое тело не есть я. Я могу проверить это чувство самости, и оно распадется. И все же я действительно высокий и переживаю подобное самоотождествление. Проверяя это чувство очень легким касанием, мы можем начать понимать: во всем, на что мы можем указать в процессе присвоения ярлыков или опознания, участвуют свои процессы взаимозависимости, взаимоотношений и обозначения. Однако сам процесс обозначения – это нечто, что творит реальность, а не просто ее наблюдает.

Достижение шаматхи в практике любящей доброты

Шаматхи можно достичь, созерцая дыхание или визуализируемый объект, – и точно также ее можно развить с помощью любящей доброты. Шаматха – это строго определенное качество осознавания, наделенное устойчивостью и явностью. Ее объектом может выступать любая тема из обширного спектра. А чрезвычайно высокой степени устойчивости и яркости действительно можно достичь и в практике любящей доброты.

Как достичь шаматхи в дискурсивной медитации? Мы начинаем с дискурсивных размышлений, но затем переходим к недискурсивному состоянию. Помните, для чего нужны концепции, которые мы пробуждаем в медитации с использованием рассуждений. Мы привносим в ум мысли в форме слов или образов: «Пусть вы обладаете благополучием и счастьем», но любящая доброта – это не сияние, исходящее от самой мысли. Если любящая доброта не проистекает из этих мыслей, зачем они нужны? Помыслы, которые мы вызываем в медитации, выступают как катализатор для чего-то более глубокого, чем мысль. Мы знаем, насколько мощно помыслы и настрои – состояния ума – могут скрывать или подавлять любящую доброту внутри, вызывая у нас эмоциональное онемение – как если бы нашу врожденную благость покрыли бетоном. Но если одни мысли способны скрывать, другие мысли могут послужить отбойным молотком, который сокрытое под слоем цемента раскрывает. Именно потому мы и используем мысли. Они не призваны создать любящую доброту – подобное невозможно. Однако мысли могут открыть наше сердце для того, что и так присутствует, и позволить ему влиться в наше сознание. Другой способ описать этот процесс – сравнить мысли с шаблоном: они имеют надлежащую форму, и мы используем их для создания пространства с тем, чтобы нечто иное могло проявиться из совершенно другого измерения человеческого духа.

Дискурсивная медитация, использующая мысли, слова или образы, призвана открыть врата – но, когда сердце раскрылось в состоянии любящей доброты, подобная техника может стать помехой. Когда она начинает мешать, вы можете отпустить ее и покоиться в недискурсивном осознавании. Просто тихо пребывайте в нем. Поиск равновесия между этими процессами – целое искусство. Тем не менее именно в этой стабилизирующей, недискурсивной медитации любящей доброты ум начинает сдвигать свою ось, и может произойти радикальное преображение. Именно здесь шаматха сливается с любящей добротой и получает возможность дойти до огромных глубин. Именно на этом этапе мы по-настоящему взламываем барьеры для взращивания любящей доброты.

Набирая в практике все бóльшую инерцию, вы заметите, что подобные периоды недискурсивной медитации длятся все дольше и дольше. Таков аспект тренировки, который изменится с точки зрения качества, и вы будете все меньше чувствовать, что занимаетесь какой-то буддийской практикой, и все больше – что просто открываетесь навстречу своей внутренней благости.

Один способ продвигаться к шаматхе в любящей доброте – выйти за рамки сосредоточения на конкретных индивидуумах. Когда вы уделили какое-то время отдельным людям, сосредотачиваясь на врагах и взламывая границы, разделяющие ваши реакции на разных индивидуумов, можно сделать больший упор на следующем этапе медитации. Здесь ум устремляется во всех направлениях, в четыре стороны, и охватывает всех живых существ. «Пусть все обладают благополучием и счастьем – без исключения». Проявляясь в уме, эта мысль активирует саму любящую доброту. Теперь это больше не мысль любящей доброты, а подлинное ее переживание. Когда оно присутствует, его можно поддерживать, и именно этим вы и занимаетесь: вы просто его сохраняете. Ваш объект – все живые существа, и вы внимаете этому объекту в режиме любящей доброты.

Важно понять, что объект – это не само чувство любящей доброты, а живые существа, на которых направлено ваше ведение. Вы поддерживаете эту любящую доброту и покоитесь в ней, а если внимание начинает колебаться, привносите в практику немного дискурсивного мышления – ровно столько, сколько необходимо, чтобы направить ум и снова придать ему устойчивость. Если вы заметите, что ум поддается вялости, то, как и в других практиках шаматхи, можете привлечь больше света, чуть больше ясности и яркости, и сделать их переживание устойчивым. Именно в таком ключе вы и продвигаетесь вплоть до самой шаматхи.

Если вы достигнете шаматхи в любящей доброте, то, скорее всего, с помощью именно этой формы практики – практики, распространяемой повсеместно. Также говорится: для достижения шаматхи в любящей доброте, сосредоточенной на некоем индивидууме, нужно медитировать на человеке, который жив. Буддагхоша утверждает: при сосредоточении на умершем шаматху не реализовать. Аналогичным образом ее невозможно обрести и при помощи любящей доброты, сосредоточенной на нас самих. В ней, безусловно, стоит упражняться, и она представляет собой основу практики в целом, но шаматху с ее помощью не реализовать. Шаматха на любящей доброте должна быть направлена либо на другую личность, либо на сообщество, либо на некую группу живых существ.

Достижение шаматхи на любящей доброте происходит одновременно с разрушением барьеров. Барьеры – это то, что разделяет людей, которые мне нравятся, людей, к которым я отношусь нейтрально, и людей, которые мне не по нраву. Иными словами, это различия, которые я провожу между теми, кому я желаю счастья, теми, к кому я безразличен, и теми, кому я желаю попасть под грузовик. Когда эти барьеры полностью устранены, мы развили шаматху.

В сутрах описывается мысленный эксперимент, позволяющий проверить это достижение. Представьте, что вы находитесь в обществе трех человек: одного из ближайших друзей, случайного человека, которого вы только что встретили, и того, к кому вы ощущаете глубочайшую неприязнь. Вдруг появляется человек, который говорит: «Я убью одного из вас. Тебе выбирать кого!» Если вы выбрали врага, барьеры, очевидным образом, еще не разрушены. Что еще примечательнее, Буддагхоша объясняет: если вы предложите в качестве жертвы себя, они также еще не устранены. Подобный выбор означает, что вы заботитесь о других, но все еще не уравняли свое отношение ко всем существам. Если бы все стены были разрушены, вы бы не смогли ответить, потому что в вас не было бы предпочтений. Вы бы выбрали отказ от выбора: «Я не стану играть в эту игру!» Достигнув такого уровня, вы реализовали шаматху на любящей доброте.

Буддагхоша описывает разные виды пользы, которые благодаря достижению шаматхи[23] в любящей доброте получим мы сами. Я их опишу – но не для того, чтобы помахать перед вами морковкой. Мы, скорее, признаём: эти преимущества ощущает не только тот (один на миллион), кто достигает окончательной цели. В разной степени их будет переживать каждый, кто хоть сколько-нибудь продвинулся в этой практике.

Одно из описанных Буддой преимуществ разрушения барьеров – «при этом спишь комфортно». Вместо того чтобы испытывать во сне дискомфорт: метаться, ворочаться и храпеть – мы засыпаем так, как если бы входили в состояние глубокой медитации. Итак, любящая доброта – противоядие от бессонницы. Второй вид пользы – «комфортно просыпаешься». Вместо того чтобы пробуждаться ото сна в состоянии дискомфорта: тяжело вздыхать, зевать и переворачиваться – мы просыпаемся, не чувствуя себя помятыми, пробуждаемся ото сна подобно раскрывающемуся цветку лотоса. Кроме того, «не видишь дурных сновидений». Мы видим только благоприятные сны: «будто молишься перед алтарем, будто совершаешь подношения, будто слышишь Дхарму. В отличие от других, не видишь дурных сновидений: что тебя окружают разбойники, что тебе угрожают дикие звери или что ты падаешь в бездну». Четвертый вид пользы – «ты дорог людям»: мы столь же дороги и любимы, как «ожерелье, что носят на груди, как украшающий голову венок».

Практикующий также оказывается «дорог для существ, не принадлежащих к человеческому роду». С точки зрения всех культур, кроме нашей, наша планета обильно населена существами, которые не принадлежат ни к числу людей, ни к числу животных. Только мы считаем эти две категории единственными чувствующими существами на Земле – все остальные верят, что население нашей планеты гораздо более разнообразно и включает таких существ, как дэвы и наги, духи деревьев, духи земли, духи гор и множество других видов. В них нет ничего сверхъестественного – это наши соседи.

«Огонь, яд и оружие не затронут того», кто достиг в любящей доброте шаматхи. Из множества других, тибетских, источников я также слышал, что в любящей доброте сокрыта необычайная мощь, влияющая на физический уровень. Пример – история о Миларепе и охотнике. Миларепа медитировал в пещере высоко в горах на юге Тибета. (Он пожил во множестве пещер – некоторые все еще можно посетить, – потому что не хотел поддаваться привязанности к какой-то одной.) Охотник и его пес преследовали оленя, и Миларепа их услышал. Пес завывал, олень спасался бегством, а охотник несся за ним, посылая из лука стрелы. Миларепа немедленно погрузился в медитацию на любящей доброте и направил свою необычайную любовь на оленя, а тот бросился к йогину и лег на землю, тяжело дыша – он был до смерти изможден. Следующим, разумеется, прибежал разгоряченный погоней пес. Миларепа остался на месте и направил любящую доброту на пса; тот поднялся по холму и лег рядом с оленем. Последним примчался охотник. Он увидел на склоне горы худого мужчину в маленькой хлопковой накидке, а также своего пса и своего оленя, которые лежали бок о бок. Ощутив сильное раздражение, охотник схватил стрелу и попытался пустить ее в Миларепу, но стрела отклонилась в полете и не попала в цель. Миларепа практиковал любящую доброту, и потому стрелы меняли траекторию прямо в воздухе. (Если бы Ньютон увидел происходящее, он, возможно, вернулся бы к своей чертежной доске!) Наконец, Миларепа направил любящую доброту на самого охотника, и тот преклонил колени, попросив у йогина учений.

Следующий вид пользы чрезвычайно актуален в развитии шаматхи в целом – «ум легко сосредоточить». Становится очень просто войти в самадхи любого другого вида – на ваше усмотрение. Ум того, кто пребывает в любящей доброте, легко сосредотачивается, и в нем нет сонливости. Далее – «выражение лица безмятежно… как снятый со стебля пальмиры плод». Кроме того, «умираешь без помраченности» – мы умираем без заблуждений, словно засыпая. Наконец, «когда оставишь эту жизнь, проявишься в мире Брахмы, словно бы пробуждаясь ото сна». Речь идет о мире дэв – небесном мире, населенном существами из света.

Далай-лама призывает своих монахов развивать шаматху. Разумеется, для этого есть множество описываемых традицией причин – но одна, на которой он делает упор чаще всего, глубоко практична: чем больше мы разовьем шаматху, тем больше ум будет подходить для взращивания любящей доброты и сострадания. Он станет пригодным для бодхичитты – устремления к высочайшему пробуждению ради блага всех существ. По мере продвижения в практике становится очевидно, почему все обстоит именно так. Когда вы подключаетесь к более глубокому чувству благополучия, к внутренней безмятежности, вам попросту легче распространять любящую доброту на других – а вот пока ум обременен тревожностью или лишь зациклен на ваших собственных проблемах, делать это очень сложно. Шаматха дарует вам некую свободу, некое пространство, и представляет собой чрезвычайно плодородную основу для развития более глубоких уровней любящей доброты.

Санскритский термин каруна обычно переводится как «сострадание», но этимологически означает просто «доброта». Если я чувствую по отношению к вам доброту, то не хочу, чтобы вы страдали. Это состояние предполагает невероятную озабоченность страданиями других – как если бы эти страдания были нашими собственными.

Подобно тому, как любящая доброта – это состояние сердца, которое желает благополучия для себя и других, природа сострадания – просто искреннее чаяние: «Пусть все будут свободны от страданий и источников страданий». Сострадание, обращенное к нам самим, – это желание: «Пусть я буду свободна от страданий и источников страданий». Сострадание совершенным образом дополняет любящую доброту. Они сочетаются как две части символа инь-ян: чтобы существовала любящая доброта, в вас должно быть сострадание, и наоборот. Когда вы переживаете любящую доброту и желаете: «Пусть ты будешь свободен от бед» – сострадание уже присутствует. Любящая доброта, не содержащая подобного семени сострадания, лишена основы. При этом оттенок сострадания отличается от любящей доброты, ведь оно сосредоточено на страдающих живых существах, а не на том, чтобы существа отыскали радость.

Различие между любящей добротой и состраданием состоит в чем-то очень простом и прямолинейном. Любящая доброта в каком-то смысле связана с потенциально возможным. Ей присуще некое ви́дение. Любящая доброта не просто описывает видимости. Она действительно внимает реальности, но с видением того, что возможно: «Пусть ты обладаешь благополучием и счастьем, даже если прямо сейчас это не так. Пусть так и будет, ведь тебе присущ необходимый для этого потенциал». Любящая доброта оживляет эти устремления в вашем воображении. Она внимает людям, переживающим благополучие и его истоки.

Сколько бы мы ни желали другим людям счастья – счастья, равного которому они никогда не испытывали, – иногда они уподобляются маленьким мокрицам: сворачиваются в клубочек и страдают. Их видение становится очень ограниченным, а эмоции искажаются. Любящая доброта воображает, что люди могли бы раскрыться, словно лотос, и ощутить счастье, превосходящее все, что они пережили в прошлом. Она видит больше, чем наблюдает напрямую.

Сострадание лицезрит страдания индивидуума – человека или другого существа. Распознавание страданий ведет к желанию, чтобы этот индивидуум от них освободился. Все так же присутствует видение: сострадание сосредотачивается на том факте, что страдать подобным образом нет нужды. Можно отыскать безмятежность, равностность, спокойствие и приносимое свободой равновесие. Сострадание желает: «Пусть ты будешь свободна от страданий и истоков страданий!» Оно наблюдает страдания и их истоки, которые присутствуют, и поддерживает ви́дение того, что это страдание не вплетено в ваше существование неизгладимо. У вас есть возможность освободиться. Пусть вы освободитесь.

Говоря очень просто, любящая доброта сосредотачивается на позитивной стороне. Сострадание обращено к стороне негативной.

Мы уже рассмотрели ближнего и дальнего врагов любящей доброты: желание и враждебность. У сострадания также есть подобные враги. Ближний враг сострадания – это горе. Когда сострадание сбивается с пути, оно поддается горю, которому присуща некая тяжесть – в отличие от грусти, которая может быть мимолетной. Очень многое в мире требует нашего сострадания, и потому, если оно собьется с пути, может воцариться непрерывное состояние горя. Оно может казаться подобным состраданию, но на самом деле является его ближним врагом. В горе нет злонамеренности или зла – это просто бремя для ума. Вы можете думать, что ощущаете сострадание и чрезвычайно заботитесь о тех, кто несчастен, но на самом деле горе лишило вас сил. Вы упали в мрачный бездонный океан. Объект вашего горя становится вашей единственной реальностью: всепоглощающей и неподъемной. В вашем внимании к этому объекту почти нет зазоров, почти не остается света, и оно полностью лишает вас сил.

В жизни Его Святейшества Далай-ламы было множество возможностей поработать над подобного рода горем, и он взаимодействует с ним как воитель. Работайте над преодолением тягот, говорит он, но ни в коем случае не поддавайтесь отчаянию. Отчаяние – самый худший вариант. Если вы отчаялись, битва проиграна: вам конец. Далай-лама несет ответственность за шесть миллионов тибетцев, чью страну оккупировали чужестранцы, но всегда говорит: мы вернемся на родину. Тибет будет свободен – никогда в этом не сомневайтесь. Неважно, каков расклад, – просто не отчаивайтесь.

Дальний враг сострадания – жестокость. Враждебность – это мысль «Пусть ты не переживаешь счастья», а жестокость, по аналогии, желает «Пусть ты действительно страдаешь». Совершенно очевидно (настолько, что и говорить это почти не нужно): если в уме присутствует такое сильное желание, сострадание одновременно с ним существовать ни в коей мере не может. Верно и обратное: если присутствует сострадание, невозможна жестокость.

Жестокость – глубоко помраченное состояние ума. Вероятно, все мы – по крайней мере в какие-то моменты – его переживали: мы действительно хотели, чтобы кто-то страдал. Это желание не обязательно должно быть столь радикальным, как чувство «Надеюсь, тебя физически уничтожат» – может, мы просто желаем «Надеюсь, ты будешь страдать». Этот помысел может быть обширным или относительно ограниченным, но если мы хоть в какой-то степени уделим ему внимание, станет очевидно: возникая, жестокость как умственное состояние всегда сразу приносит боль. В этой жестокости не содержится совершенно никакого счастья. Люди, которые по профессии пытают других, склонны отрицать человечность своих жертв и оправдывать свои действия высшим благом. Они каким-то образом искажают свое мировосприятие, чтобы верить: их поступки – на самом деле нечто хорошее. Так им удается совершать свои деяния без помех. Отрицать человечность другого человека, не лишившись собственной, невероятно сложно – или вообще невозможно. Вспоминается история одного человека из нацистских лагерей смерти. Этот сотрудник отвечал за то, чтобы заключенные выстраивались в очередь перед тем, как принять душ. Когда узники не могли выстроиться в четком порядке, он раздражался и жаловался: «За что вы так портите мне жизнь?»

Как откликнуться, когда неотрывно внимаешь страданию и злу в чистом виде? Легко возникает ярость – но вы видите, что она корежит ваш собственный дух. Есть ли какой-то способ не отворачиваться и не поддаваться внутренней деформации? Разве сострадание не предполагает эмпатию? Если вы сопереживаете людям, которые испытали невообразимые зверства, разве не будете вы неизбежно полностью поглощены и изувечены горем? Если проявлять эмпатию к головной боли друга – значит сопереживать и разделять его чувство, разве не касается то же и более обширного уровня?

В попытке разобраться в этом вопросе я возвращаюсь к собственному опыту. И любящая доброта, и сострадание требуют, чтобы мы сначала взрастили эти настрои по отношению к самим себе. На смену любым чувствам самопринижения и презрения к себе должно прийти искреннее, теплое и всеохватывающее принятие нашего собственного существования. Мы должны позволить себе желать собственных благополучия и счастья, собственной свободы от страданий, собственного просветления. Каким бы был идеальный отклик на болезнь или смерть близкого человека в нашем собственном случае? В идеале мы бы с честью выдержали удар и преобразили беду в возможность большего счастья. Мы бы использовали невзгоду, чтобы углубить свои мудрость и сострадание, и преобразили бы ее в нечто, что мы в силах принять. Мы бы прожевали, проглотили и переварили несчастье и в результате приблизились бы к просветлению. Таков идеал, как говорят тибетцы: преображение невзгод в духовный рост.

Предположим, кто-то врезался в мой автомобиль. Это невзгода. В самом лучшем случае я бы предпочел не испытывать совершенно никакой боли. Я вынужден справляться со сложившейся ситуацией, но любого рода душевное смятение – дело бесполезное: оно не принесет пользы ни мне, ни автомобилю. Шантидева утверждал: вот сама ситуация. Она называется невзгодой. Можете ли вы что-либо с ней сделать? Если да, прекрасно. Предпримите необходимые шаги и избавьтесь от напрасного бремени грусти. Оно вам не нужно и ни малейшей пользы не принесет. Просто сделайте то, что требуется. Если же в данный момент совершенно ничего предпринять нельзя, зачем тратить силы на грусть? Конечно, описанное Шантидевой – задача не из легких, но таков идеал, к которому я стремлюсь.

Откликаться на ситуацию без грусти – не значит откликаться равнодушно или апатично. Если отвечать на наши собственные трудности мудростью, состраданием, отвагой и силой – стоящий идеал, мы сами подаем пример того, как можно отреагировать на страдания других. Изменять то, что нужно изменить, не поддаваясь грусти, и с равностностью принимать то, что мы пока поменять не в силах, – если таков стоящий идеал применительно к нам самим, таким же будет идеальный отклик и на беды других.

Когда мы впервые лицезрим, как страдают другие, совершенно уместно с эмпатией разделить их страдания. Печаль, которую мы ощущаем вместе с другими и из-за других, в этом случае может послужить топливом, рождающим пламя подлинного сострадания. Если мы никогда не разделяем горесть и боль других, то бездушно поддались безразличию. Однако если мы задерживаемся в этом страдании, то в силу эмпатии поддаемся ближнему врагу сострадания – врагу, который другим не помогает, а нас самих только лишает сил. Воспринять страдание других как собственное – значит откликнуться на него так же, как на свое: не с грустью, а с мудростью и состраданием. В этом мы опираемся на нашу способность совершать то, что нам по силам. Может, лучшее, на что я сейчас способен, – продолжать с помощью медитации раскрывать в своем уме качества мудрости, сострадания и силы, чтобы при наступлении подходящего для действий момента оказаться наиболее эффективным. Может, сейчас нужно откликнуться на происходящее более активно. В любом случае просто задерживаться в состоянии грусти смысла нет.

«Что я могу предпринять?» – главный вопрос человеческой жизни. Это вопрос вечный, и на него, очевидным образом, нет единого ответа. Если к каждой возникающей ситуации мы прилагаем имеющиеся у нас мудрость и понимание – со всеми любящей добротой и силой, которые мы можем изыскать в конкретный момент, – ответ будет найден. Этим ответом будет то лучшее, что мы пока можем предложить. Решения непрерывно меняются – ведь если мы, как можно надеяться, растем, год спустя ответ будет иным. Всегда будут различными и сами ситуации.

Наша культура, кажется, говорит: если при виде мук других ты не испытываешь грусти, тебе либо все равно, либо недостает эмоций. Грусть ошибочно приравнивается к состраданию. Предположим, что я страдаю от болезни и ко мне приходит подруга, которая заливается слезами и говорит, как ей жаль. Мне бы это нисколько не помогло! Но если бы она вместо того предложила мне лекарство, я бы очень заинтересовался. Грусть без всего остального попросту не приносит пользы.

История о том, как Тара родилась из слезинки, – прекрасное поэтическое выражение этой самой мысли. Авалокитешвара был великим бодхисаттвой, который воплощал пробужденное, безграничное сострадание и трудился, чтобы устранить муки всех существ. Множество жизней на протяжении миллиардов лет – не только на нашей планете, но и в бесчисленных мирах – он прилагал усилия, внимая каждому живому существу и стараясь им послужить. Прошли эоны, и Авалокитешвара сделал паузу, чтобы провести учет и оценить результаты своих усилий. Окинув взглядом обширные просторы с бесчисленными живыми существами, он увидел: страдания все еще бесконечны. Он заплакал, и из одной его слезинки появилась Тара, которая олицетворяет динамичное сострадание в действии. Она сказала ему: «Не отчаивайся: я тебе помогу!» Когда дух Авалокитешвары выражается в словах, он становится мантрой ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ.

При мысли о том, как Далай-лама справляется с огромным горем собственной страны, я знаю: бывают редкие случаи, когда он, подобно Авалокитешваре, просто начинает плакать. Я помню, как он рассказывал о группе из пятнадцати – двадцати беженцев, на тот момент недавно прибывших в Индию и пришедших к нему на аудиенцию. Они говорили со своим любимым учителем и лидером о жестокости и пытках, которые им пришлось пережить, и при этом, вспоминая, плакали. Далай-лама описал эту сцену: «Заплакали они, а потом заплакал и я, и мы плакали вместе». Вспоминая эту историю, он, однако, посмеивался – казалось, он почти что переживает душевный подъем. Случившееся было отдельным эпизодом: пришло и ушло. При этом базовое состояние, в котором Далай-лама, судя по всему, устойчиво пребывает, есть жизнерадостная легкость вопреки военной оккупации его родины, вопреки эксплуатации и пыткам, которым подвергают его народ. Таков его отклик. Если вместо этого последние тридцать лет он поддавался бы горю, это было бы объяснимо – но, думаю, тогда он был бы бесполезен, а тибетская культура в изгнании, возможно, не смогла бы выжить. Его пример придает мне уверенности в том, что удрученность не является чем-то обязательным. Она не приносит пользы ни нам, ни другим людям. Вместо того чтобы отчаиваться, упорствуйте: жизнерадостно, с легкостью и с силой.

Вопросы и ответы: катарсис, логика и сострадание

Вопрос: Высвобождая эмоцию грусти с помощью слез, в конечном итоге мы чувствуем себя лучше. Слезы могут вызывать удивительный душевный подъем. Можно чрезвычайно быстро отпустить очень многое и внезапно увидеть ситуацию с совершенно новой точки зрения. Утверждаете ли вы, что этот процесс можно полностью превзойти и что грусть никогда не бывает необходимой?

Ответ: Шантидева отмечает, что грусть может служить топливом для гнева и в точности так же – топливом для сострадания. Я считаю, что разделять скорбь других – нечто глубоко человеческое, в самом лучшем смысле этого слова. При этом я не вижу смысла застревать в грусти как в базовом состоянии ума, сознающего страдания в этом мире. Понимать масштабы и глубину страдания в мире – а также неведения и зла, которые являются его источниками, – жизненно важно. Эти масштабы и глубина огромны. Может показаться, что этими словами я призываю вас к грусти как базовому состоянию ума, но, если мы действительно хотим быть полезными и вести благотворный образ жизни, если мы желаем расти и проявлять свой потенциал, нашим основным состоянием, как мне кажется, скорее должны быть жизнерадостность, сила и легкость.

В комнате, полной плачущих людей, Далай-лама плачет и сам. Рассказывая эту историю, он никак не намекал, что сделал что-то дурное или что слезы были проколом в его личной практике. Они просто проявились. Этот конкретный эпизод точно так же был частью его практики. Слезы текут. Вы очищаетесь, и все завершается: возвращается базовое состояние. Такой сценарий, как мне кажется, есть нечто здоровое. Если в вас поднимается желание заплакать, нет смысла его подавлять. Мы не всегда должны оставаться в основополагающем состоянии. Но базис из состояния душевной бодрости, иногда сопровождаемого эпизодами слез, – сочетание более здоровое, чем базовое состояние, при котором душевные муки изредка сменяются жизнерадостностью.

Вопрос: От Далай-ламы я слышала: он верит, что основополагающая человеческая природа – сострадание. Мне также довелось услышать от него о том, что все в этой жизни начинается для нас с двух людей, объединенных любовью. Этот вопрос давно меня беспокоит, ведь браки веками планировались не по любви, а из соображений власти и патриархальной веры в принадлежность одного человека другому. Когда мы заглядываем в прошлое планеты и своих цивилизаций – настолько далеко, насколько можем, – кажется, что союз двух людей по любви есть скорее исключение, чем правило. А если такова основа, на что же опираются доводы Далай-ламы? Он также говорит, что мы создаем сообщества из заботы людей друг о друге. Но общины скорее формировались из-за необходимости в самозащите и выживании, на основе эгоизма, а не сострадания. Его утверждение кажется силлогизмом[24], содержащим изъян, но, полагаю, он опирается на интуитивные прозрения, которые мне недоступны.

Ответ: Если рассматривать человеческую природу с обыденной точки зрения, я с вами согласен: свидетельства не ведут нас к выводу, что сострадание есть наша основополагающая эмоция. Аналогичным образом дело обстоит и в том случае, если мы рассматриваем с этой точки зрения человеческую историю: мы, возможно, не найдем убедительных доводов, которые подкрепили бы метафорическое сравнение нашей жизни с лотосом, содержащим самоцвет. Такому образу противоречит слишком много свидетельств – и все же эта метафора выжила вопреки человеческим страданиям и злу. Тибетцы пережили геноцид своего народа и все еще используют эту метафору. Я считаю, что Его Святейшество описывает эти наблюдения на основе чистоты собственного ви́дения – видения более возвышенного и благородного, чем обыденное мировосприятие. Подобное чистое видение сознательно взращивают в практике ваджраяны, и оно опирается на нашу интуитивную мудрость, нашу природу будды.

Когда мы слышим подобные утверждения – что сострадание есть основополагающая человеческая эмоция или что сущностная природа ума чиста, – внутри нас эти тезисы подтверждает сама по себе реальность, которую мы утверждаем. Наше собственное врожденное сострадание подтверждает свою реальность. Саму себя утверждает именно наша природа будды, а она не зависит от свидетельств. Она прорывается на поверхность как непреклонная мощь, которая поднимается над всеми противоречащими ей свидетельствами, собранными за тысячелетия, и говорит: «И все же я подтверждаю, ибо ведаю в самых своих глубинах». Все противоречащие этому свидетельства – не более чем поверхностные завесы, скрывающие нашу врожденную чистоту.

Даже умственные искажения страстного желания и враждебности могут рассматриваться как искривленные выражения нашей природы будды. Сам источник хорош, но когда его проявления проходят сквозь наш омраченный ум, они искажаются и иногда становятся чрезвычайно вредоносными. Возьмем в качестве примера устроенный китайцами геноцид в Тибете. Рассматривая вопрос пристально, мы видим, что на каком-то уровне китайцы пытались добиться чего-то хорошего – просто у них были очень искаженные представления о том, как этого достичь. Они не пытались совершить нечто дурное. Возможно, именно поэтому Иисус Христос сказал: «Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят». Люди поддаются заблуждениям. Давайте простим за это и их, и себя, а затем подключимся к уровню, который сокрыт глубже заблуждений, и попытаемся его напитать и проявить.

Сострадание к страдающей личности: медитация

Медитация для взращивания сострадания описывается в формате, который немного отличается от шагов в медитации на любящей доброте. В практике любящей доброты вы начинаете с себя, а затем переходите к другим, однако в данном случае вам сначала нужно будет вспомнить человека, который, как вам известно, страдает от невзгод – физических или умственных. Вспомните этого человека настолько явно, насколько возможно, и представьте себе всю его ситуацию. Внимайте человеку. Пусть проявится желание, чтобы он освободился от страданий и их истоков. Не начинайте практику с сосредоточения на том, кто вам не нравится, – вместо того выберите человека, который, насколько вы знаете, страдает. Затем выполните эту медитацию по отношению к дорогому другу, затем к нейтральной личности и, наконец, к человеку враждебному.

В практике всех четырех безмерных сохраняется общий лейтмотив: «Как мне, так и другим. Как я желаю быть свободным от страданий, так этого желают и другие». Шантидева отмечает: «Мне следует устранить страдания других, потому что эти страдания – в точности как мои собственные. Мне следует заботиться о других, потому что они – живые существа, как живым существом являюсь и я»[25]. Относится ли конкретный пример страданий ко мне или к другим – не главное, ведь в реальности у страдания нет частного, отдельного владельца. Шантидева бросает вызов представлению о том, что ваши страдания для меня неактуальны, что между нами нет связи. Он продолжает: «Если думаешь, что страдания, принадлежащие другому, должен отвращать он сам, почему же рука защищает стопу, хотя боль в стопе руке не принадлежит?»[26] Если ваша правая рука зудит, левая рука не станет прохлаждаться, говоря: «Это твоя проблема. Сама чешись!»

Эта мысль касается не только человеческого общества – буддисты принимают в расчет всех живых существ: и людей, и иные виды. Итак, мы представляем собой часть сообщества живых существ, которое подобно телу с органами, конечностями и клетками. Смысл не в том, чтобы игнорировать наше собственное благополучие, а в том, чтобы обрести более глобальное представление о роли нашего благополучия в жизни большего, чем мы, сообщества. Забота о нашем благоденствии не обязательно уменьшается – она просто начинает вписываться в более обширный контекст.

Хотя Буддагхоша рекомендует начинать эту практику с мысли о ком-то, кто, как мы знаем, страдает, все равно может быть полезно начать с самих себя. Приглядитесь к себе: присутствуют ли в вашей жизни страдания, от которых вам хотелось бы освободиться? Какие-либо тревоги, проблемы, источники душевного напряжения – физические или умственные? Есть ли что-то, чего вы боитесь? Желаете ли вы от этого освободиться? Вероятнее всего, вы скажете: да, мне бы очень хотелось от этого избавиться. Пережив подобное устремление, желающее свободы от страданий, мы сможем распознать, о чем именно говорим, а затем вспомнить о другой страдающей личности. Пусть и ты освободишься от страданий – так же, как я того желаю для себя.

Чтобы медитация обрела бóльшую полноту, полезно работать со светом. Это прелюдия к практике ваджраяны, в которой визуализация света используется очень активно. Вспоминая страдающего человека и пробуждая желание, чтобы он освободился от страданий, представляйте, что ваше тело преисполнено сияния. Наполняя свое тело светом собственной природы будды, вспомните о пожелании: «Пусть ты будешь свободна от страданий!» Затем представляйте, что этот свет устремляется к страдающей личности, и думайте, что человек освобождается от страданий и их причин. Позже, во второй половине сессии, как и прежде, направляйте свой ум в четыре стороны света.

Расширение практики сострадания

Есть и другие, помимо сосредоточения на страдающем человеке, врата к этой практике: уделение внимания тому, кто совершает чрезвычайно вредоносные действия – действия под влиянием злобы, эгоцентризма, жадности, зависти или жестокости. Человек, которого вы выбираете на этом этапе, и тот, на ком вы медитируете на последнем этапе практики любящей доброты, вполне могут совпадать. В этом случае две практики гладко перетекают одна в другую: одна начинается там, где завершается другая.

Явственно вспомните человека, который, насколько вам известно, по-настоящему совершает чрезвычайно вредоносные действия, человека, чей ум помрачен такими состояниями, как злоба, зависть, злонамеренность или эгоизм. Почему этот человек кажется таким гнусным? Дело может быть в его поведении, склонностях, определенных умственных особенностях, которые, по нашему мнению, над ним властвуют. Не отвращайтесь от этих черт – черт настолько ужасных, что они вызывают грусть, ярость или негодование. Затем кратко вернитесь вниманием к самим себе и представьте, каково было бы находиться под властью таких же склонностей, под властью подобных поведенческих привычек. Вы, возможно, почувствуете, что ваш кругозор сужается, ваш мир становится меньше, ваше сердце искажается. Возможно, вы ощутите проистекающие из подобных омрачающих состояний боль и тревогу. Зародите желание освободиться от этих омрачений ума, обрести свободу от подобных поведенческих склонностей. Вернитесь к переживанию света и представьте, что вы полностью свободны от этих предрасположенностей. Снова ощутите просторность, легкость, жизнерадостность, умиротворяющее спокойствие свободы от этих омрачений.

Теперь обратитесь осознаванием к тому же человеку, что и прежде, и пусть возникнет пожелание: «Как желаю быть свободным от омрачений и вредоносного поведения я сам, пусть – в точности так же – будешь свободен и ты». Взирайте на помраченную личность, не приравнивая человека к временным омрачениям характера и к моделям поведения. Взирайте на человека, который, в точности подобно вам, просто жаждет счастья и хочет быть свободным от страданий. Пусть ваши собственные желания сольются с желаниями этого человека: «Пусть ты и вправду будешь свободным от страданий. Пусть ты отыщешь изобильные счастье и благополучие, к которым стремишься. Пусть все источники несчастья и конфликтов будут устранены. Пусть ты будешь свободен от страданий и их истоков».

Представляйте, что этот человек – подобно солнцу, выглядывающему в просвет между облаками, подобно цветку, прорывающемуся сквозь чернозем, – освобождается от всех страданий и истоков страданий, которые кажутся вам столь отталкивающими. Максимально ярко представляйте человека свободным от этих истоков страданий. Теперь расширьте спектр своего сострадания, охватив им всех живых существ во всех четырех направлениях. Сначала внимайте тому, что каждое из них, по сути, желает быть свободным от страданий. Именно это пожелание ведет к столь большим различиям в действиях: некоторые виды поведения благотворны, другие причиняют ужасный вред. Пусть ваше сердце объединится с глубочайшим пожеланием существ. «Пусть все вы действительно освободитесь от страданий – как желаю свободы от страданий я сама». Наполните свое тело светом и направьте его во все четыре стороны. Представляйте, что живые существа в каждой из этих областей освобождаются от страданий и их истоков.

Докучливое вмешательство в практике сострадания

Применительно к этой практике можно затронуть вопрос докучливого вмешательства: какое я имею право навязывать свои воззрения и желания другому человеку? Это вопрос справедливый, а практика должна подразумевать уважение к желаниям другой личности. Внимая страдающему человеку, мы, однако, можем спросить себя, хочет ли он страдать. Радуется ли эта личность своим страданиям, вызванным умственными омрачениями или физическими трудностями, питают ли они ее? Если ответ – искреннее «нет», мы можем направлять свои пожелания сострадания и доброты, не испытывая колебаний: пусть твое желание освободиться от страданий и причин страданий исполнится.

Я отношусь к этому вопросу очень серьезно. У меня нет желания вмешиваться в жизнь людей – ни в качестве учителя, ни умственно, на уровне воображения. Это неуместно. Однако если я сосредотачиваюсь на желании других освободиться от страданий, то не вижу в этом навязчивости – при условии, что мое желание поддерживает их желания. Какова с объективной точки зрения вероятность, что моя медитация приведет к каким-то крупным изменениям в жизни другого человека? Она весьма мала, но не в этом главный смысл практики. Ее назначение – преодолеть какую-либо злобу или жестокость в нашем собственном уме и преобразить его так, чтобы сострадание или доброта возникали беспрепятственно. Какова вероятность, что подобная практика ослабит какую-либо склонность к жестокости и напитает склонности к доброте и состраданию? Очень велика.

Медитация на Авалокитешваре, воплощении сострадания

В буддизме Авалокитешвара считается воплощением сострадания. Тибетцы переводят его имя как Ченрезиг, что означает «взирающий устойчивым взглядом». Ряд буддийских сутр упоминает Авалокитешвару как великого бодхисаттву на пути. В «Сутре сердца», например, Будда вступает с Авалокитешварой в диалог, и они обсуждают пустотность, или окончательную истину. В тибетском буддизме также можно очень часто услышать, что разных лам называют воплощениями этого бодхисаттвы. Это люди, которые олицетворяют сострадание и выражают его своей жизнью. Разумеется, самый знаменитый пример – Далай-лама; миллионы тибетцев попросту считают его Авалокитешварой.

По традиции перед началом любой медитации мы устанавливаем мотивацию для последующей практики. В медитации на сострадании этот принцип раскрывается наиболее полно. Осознайте великие нужды живых существ, огромную степень заблуждений, истоки страданий в этом мире и то, как страдания продлеваются. Распознайте все это с пожеланием: «Пусть все живые существа будут свободны от этих страданий и истоков этих страданий. Пусть они достигнут необратимого, а не просто временного, освобождения от своих страданий и боли. Чтобы наиболее эффективно устранять страдания других и каждого привести к состоянию наивысшего благополучия, я устремляюсь к достижению просветления». Приложите эту благороднейшую мотивацию к практике. Даже при выполнении практики в самых скромных объемах мотивация определяет направление движения. Именно в этом направлении мы и начинаем продвигаться.

Чтобы начать саму практику, в пространстве перед собой представьте Авалокитешвару – настолько явно, насколько можете. Мысленно представляйте это существо из света, лучащееся радостью и взирающее на вас с невообразимыми теплом и нежностью. Авалокитешвара радуется вашим благотворным активностям и полон любящей доброты к каждому из нас. Таково воплощение сострадания, окно к состраданию, пронизывающему всю реальность.

Напевая мантру ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ, представляйте, что из сердца Авалокитешвары – «взирающего устойчивым взглядом» – исходит каскад света. Природа этого каскада есть незыблемая радость, сострадание и очищение. Представляйте, что этот свет нисходит к вашей макушке, а затем струится через ваше тело, насыщая каждую его клетку и мгновенно рассеивая все скверны, все загрязнения и следы совершенных прежде неблаготворных действий. Свет рассеивает все омрачения ума и все дисбалансы тела. Он насыщает ваше тело так, что к концу пения мантры вы ощущаете его как форму, состоящую лишь из этого белого сияния.

Теперь представьте, что вы обращаетесь к Авалокитешваре с приглашением, и он уменьшается в размере до высоты примерно трех сантиметров, постепенно переходит на вашу макушку и там мгновенно поворачивается лицом в том же направлении, что и вы. В своем сердце – в центре груди – визуализируйте нежный, сияющий белый лотос с восемью лепестками. Пригласите Авалокитешвару пребывать на лотосе вашего сердца. Представьте, что он с радостью соглашается, обращается в луч света и через центральный канал опускается к чакре в вашем сердце. Там он вновь принимает форму Авалокитешвары, восседающего в медитативной позе на лотосе. В его сердце представьте крошечную точку лучезарного белого света – света вашей собственной природы будды. Это исток всех ваших врожденных мудрости, сострадания и силы. Подобно вспышке сверхновой, исходящей из одной точки, визуализируйте белый свет, распространяющийся во всех направлениях. Природа этого белого света – радость, сострадание и очищение. Он излучается вовне, мгновенно заполняя ваше тело и полностью его насыщая, а затем исходит через каждую пору вашего тела – вверх, вниз и во все стороны, – устремляясь ко всем окружающим вас живым существам.

Представляйте, что как только этот свет касается живых существ, он заполняет их, устраняя страдания и истоки страданий, а также исполняя глубочайшие желания каждого. Представляйте, что этот свет наполняет всех вокруг вас, а затем стремительно распространяется во всех направлениях, по окружающей вас суше, касаясь каждого живого существа: каждого человека, каждого животного и любых других существ, которые могут там находиться. Он стремительно распространяется во всех направлениях по планете, а затем выходит за пределы нашего мира, двигаясь наружу через Солнечную систему и выходя за пределы Галактики ко всем бесконечным мирам, к безграничному пространству. Представьте, что вся Вселенная заполнена этим светом. Вообразите, что Вселенная по природе есть свет и теперь растворяется в мерцающем сиянии.

Представьте, что теперь эта Вселенная втягивается в ваше тело, так что остается только ваша форма из света, а в вашем сердце пребывает Авалокитешвара. Пусть ваше собственное тело растворится в его теле. Пусть тело Авалокитешвары растворится в семени света в его сердце, и пусть это семя света растворится в пустом пространстве бесконечной энергии. А теперь представьте, что из этой пустотности вы вновь проявляете свой образ как тело из света – но теперь это мягко сияющий и безмятежный свет, который вместе с тем неуязвим, незыблем. В этом теле отмечайте движения энергии, связанной с дыханием. Оставшееся от сессии время просто и тихо удерживайте ум на этих ощущениях, связанных с ритмом дыхания.

Сорадование счастью других

Духовная практика с устремлением развить медитативную безмятежность и взрастить такие качества, как любящая доброта и сострадание, – начинание, безусловно, стоящее. Наличие идеалов и целей может привнести в нашу жизнь вдохновение, чувство направленности и внутреннюю согласованность, но также может привести к появлению амбиций и фрустрации из-за того, что мы недостаточно быстро продвигаемся. Поэтому подобное стремление хорошо уравновешивать с аспектом практики, который с целями и достижениями никак не связан. Одна из таких практик – развитие сопереживающей радости (мудиты).

Мудита – это простой акт сорадования благополучию других. Мы часто переживаем его по отношению к близким, к своим детям и к добрым друзьям. При виде щеночка, который играет с мячом и повиливает хвостиком, мы улыбаемся. Даже это – сопереживающая радость. Речь не о какой-то странной буддийской технике, которую нужно осваивать с нуля. В индо-тибетской традиции существует практика, которая тесно связана с сопереживающей радостью и называется сорадованием добродетели и ее последствиям. Сначала я опишу эти методы отдельно, а затем покажу, что их легко можно объединить в единой практике.

Техника сопереживающей радости в традиции тхеравады настолько прямолинейна, что вы вообще вряд ли сочли бы ее некой практикой. Но почему бы и нет? Сначала вы вспоминаете о каком-нибудь радостном знакомом – о человеке, который обычно жизнерадостен, оживлен, счастлив. Это может быть друг, это может быть святой или святая. Далай-лама – прекрасный пример человека, который почти все время лучится жизнерадостностью. Вы также можете выбрать просто знакомого или коллегу. Если вы не знаете таких людей, мне придется вас с ними познакомить! Явно вспомните такого человека и поразмыслите над качеством его жизни, над легкостью и хорошим настроением, которые он приносит своему окружению и другим людям. Затем с сопереживанием погрузитесь в ту же самую радость. Разделите ее, сорадуйтесь ей, восторгайтесь ею.

Начните с этого шага и просто расслабленно внимайте подобной радости. Это не практика, где нужно осуществлять какие-то этапы – вы просто получаете от нее удовольствие! Если вы все же хотите продвинуться в данном методе, то, уделив внимание личности, радостной от природы, переходите к личности нейтральной, а в конечном итоге – и к враждебной. Вы вспоминаете случаи, когда этот враждебный человек был по-настоящему счастлив, и если вам удастся радостно погрузиться в счастье этого человека (даже если оно и проявляется очень редко), в результате произойдет подлинное преображение ума. Очевидным образом, даже во враждебной личности вы ищете счастье благотворное или по крайней мере нейтральное. Существуют люди, которые радуются причинению другим страданий, но такому восторгу сопереживать не следует.

В конечном итоге вы распространяете свое внимание на глобальный уровень: всюду, где есть счастье, вы им восторгаетесь. Данная практика очень проста. О ней нет нужды говорить много – но это не значит, что она не имеет особой значимости или ценности, в первую очередь в повседневной жизни. Я, например, регулярно смотрю новости, чтобы узнать, как живет мир. В это время у меня появляется возможность практиковать все четыре безмерных – в зависимости от обсуждаемой темы. Видя, что кто-то по-настоящему стремится обрести счастье, я откликаюсь любящей добротой, а при виде отчаяния или дурных поступков отвечаю состраданием. К счастью, некоторые новостные программы стараются завершать свой обзор чем-то благотворным, и я намеренно сорадуюсь, когда описывается нечто добродетельное. Это время, выделенное мной для сопереживающей радости. Читаете ли вы газету, слушаете ли историю своей подруги, узнаете ли о новейших выходках наших политиков и так далее: откликнуться всегда можно одним из четырех перечисленных способов, а не цинизмом, презрением, отвращением и отчаянием – альтернативными «четырьмя безмерными».

Ближний враг любой из четырех безмерных в буддизме – умственное состояние, которое по ошибке может возникнуть при выполнении соответствующей практики. Он может иметь некие общие черты с качеством, которое вы хотите развить, но на самом деле довольно сильно от него отличается и уводит вас в другом направлении. Ближний враг сопереживающей радости – фривольность, легкомыслие. Это не злокачественное состояние, но оно не имеет глубины и пользы, присущих подлинной сопереживающей радости. Дальний враг в данном случае состоит из объединенных цинизма и отчаяния. Подобно тому, как жестокость противоположна состраданию, а недоброжелательность – любящей доброте, цинизм и отчаяние не могут сосуществовать с сопереживающей радостью. Это взаимоисключающие состояния. В «Пути очищения» утверждается, что дальний враг радости складывается из отторжения и скуки. Как мне кажется, эти два состояния – близкие родственники цинизма и отчаяния.

Сорадование добродетели

Тибетская традиция буддизма также описывает сопереживающую радость, но еще больший упор делает на сорадовании добродетели – корню счастья. Утверждается, что таково одно из прямых противоядий от зависти, ведь та счастье и успех другого человека стерпеть неспособна. Обратите внимание: первый шаг в традиции тхеравады – сосредоточение на каком-то ином радостном человеке (не на себе), а вот в практике сорадования благу из традиции тибетского буддизма совершенно допустимо начинать с себя. Эта практика невероятно плодородна и очень проста. В ней нет идей о достижении чего-либо: вы просто ее выполняете, и она немедленно приносит пользу.

Сорадование, особенно направленное на наши собственные добродетели, предполагает необходимость оглянуться на наше поведение, наши устремления и чаяния – а затем сделать паузу и просто ощутить восторг при виде того, что они имеют благотворную природу. Возможно, вы с чистой мотивацией помедитировали и получили от этого какую-то пользу. Вместо того чтобы сразу переходить к другим делам, уделите выполненной прежде практике внимание, распознайте, что совершили нечто благое, и ощутите по этому поводу восторг.

Внимая своим добродетельным устремлениям, действиям и их плодам, вы не думаете: «Я потрясающий человек. Вероятно, я лучше большинства других людей!» Таков ближний враг сорадования добродетели: самовосхваление, высокомерие, заносчивость. Эту практику портит процесс мысленного упрощения, где вы полностью забываете о причинах и условиях, объединение которых добродетель и породило. Представьте: по-настоящему удачный затвор, в ходе которого были обретены значительные прозрения, вы завершаете с мыслью: «Я потрясающий! Думаю, никто иной не преуспел в медитации так, как я. И вообще я должен быть учителем!» В подобной ситуации вы игнорируете контекст, в котором возникли ваши переживания: помощь учителя, групповую поддержку других практикующих и все остальное. Вы овеществили самих себя, а это уже проблема.

Истинное сорадование нашим собственным добродетелям имеет совершенно иной характер: оно всегда учитывает контекст. Если, к примеру, вы выполнили затвор или всячески старались кому-то помочь, ваше внимание принимает в расчет ситуацию – включая людей, которые помогали вам и вдохновляли вас в вашем стремлении к совершенству. В этом контексте вы радуетесь деянию и событию. Тогда ваша радость абсолютно чиста.

Сам этот акт сорадования будет вдохновлять вас на продвижение в практике. Оглядываясь назад после нескольких месяцев или лет медитации, вы можете заметить: раньше она давалась вам с очень большим трудом, а теперь никаких особых затруднений не возникает. Вы можете обнаружить, что практика любящей доброты поначалу была неэффективной, но – нате вам пожалуйста! – теперь благодаря тренировке доброта проявляется. Замечая некое улучшение, некое преображение, мы можем ему посорадоваться, его признать, ему внимать; мы можем сделать его частью своей реальности. Благодаря этому может возникнуть основа для определенной уверенности, для чувства, что мы на что-то способны, – оно также может помочь в преодолении зависти. И, конечно же, подобное сорадование – также и прямое противоядие от самопринижения.

Не останавливайтесь на этом. Помните, что искусность в медитации – лишь один аспект духовной практики. Сорадования также заслуживает ваша практика нравственной дисциплины. Оглянувшись на свою жизнь, вы, возможно, признаете, что раньше были искусны в сарказме, издевательствах и злословии, но больше им не предаетесь. Если это так, вы добились значительного продвижения. Это огромное достижение. Сорадуйтесь!

Внимая собственной практике, будь то практика этики, самадхи, мудрости или сострадания, вы также можете в таком же свете внимать и практике других. Узнав, что кто-то иной значительно преуспевает, остановитесь и посорадуйтесь этому. Таково прямое противоядие от зависти. Эта практика превосходно подходит для активного образа жизни. Как в СМИ, так и в сфере нашего собственного опыта есть множество того, что в качестве отклика легко может вызвать грусть или горе – но когда мы видим некую добродетель, внимание к этим светлым моментам привлекает их в нашу реальность. Позволяя себе посорадоваться подобным вещам, мы можем обрести подлинный источник вдохновения. Это очень, очень полезно – особенно в качестве практики в повседневной жизни.

Эту медитацию можно начать с подхода, преподанного в традиции тхеравады. Сначала вспомните о человеке радостном, затем внимайте человеку нейтральному, а потом, если возможно, и человеку враждебному. Чтобы не скатиться в лицемерие, не продвигайтесь по этой цепочке слишком быстро.

Другой подход – просто остановиться и присмотреться к собственной жизни. Начните с этого и спросите себя: происходит ли здесь что-либо благотворное, что-либо наделенное смыслом? Если да, внимайте и сорадуйтесь замеченному. Затем используйте себя в качестве примера и распространяйте тот же помысел на других: как мне, так и тебе. Восторгайтесь счастьем других и любыми усилиями, которые они прилагают в стремлении посеять семена своего будущего счастья.

Равностность в буддизме тхеравады

Название этой последней практики переводят как «равностность» или «непредвзятость», но эти варианты передают разные оттенки исходного санскритского термина упекша. В самые первые годы моего обучения у геше Рабтена в Дхарамсале он поручил мне много месяцев подряд размышлять всего над двумя темами. Первой была дискурсивная медитация на драгоценности и редкости человеческой жизни – со всеми возможностями для практики Дхармы, которые она предоставляет. Второй темой была равностность. Речь не о простом чувстве безразличия, которое избавлено от удовольствия или боли. Возможно, более удачный перевод – непредвзятость: противоположность предвзятости, с которой мы обычно относимся к другим живым существам. Так, любящая доброта в повседневной жизни обычно предвзята. Мы, как правило, испытываем ее только к конкретным группам людей: к людям, которые с нами любезны, покладисты и дружелюбны. Когда окружающие нам улыбаются, мы улыбаемся в ответ! Мы безразличны к тем, кто проявляет меньшую теплоту, и враждебно относимся к тем, кого воспринимаем как настроенных враждебно. Подобное разделение всех живых существ на первый, второй и третий классы, отмечал геше Рабтен, есть одна из главных причин нашего собственного дискомфорта.

Тибетский буддизм объясняет, что у практики в целом есть аспект мудрости и есть аспект метода. Методом, или искусными средствами, называется все, кроме мудрости: сострадание, щедрость, вера, энтузиазм, служение и все остальные благие качества. Для этой стороны нашей духовной практики, относящейся к методу, непредвзятость, или ровность ума, особенно незаменима. В этой книге я описываю непредвзятость относительно кратко, ведь в каком-то смысле мы обсуждали ее все это время. Практика любящей доброты не ограничивалась любовью к другу: мы говорили о любви к себе, к другу, к нейтральной личности и к личности враждебной. Сострадание и сопереживающую радость мы в равной степени распространяли на себя, на кого-то из близких, на человека нейтрального и на человека враждебного. Проверьте, удается ли вам породить подобное ровное чувство по отношению ко всем существам. Если вы хотите раскрыть свое сердце в полной мере, это качество, на самом деле, совершенно незаменимо. Равностность завершает круг трех остальных безмерных – любящей доброты, сострадания и сопереживающей радости – и приводит их в глубокое состояние равновесия.

«Путь очищения» содержит техническое объяснение равностности как конкретного созерцательного достижения; его нужно взращивать после того, как вы с помощью любящей доброты достигли третьей медитативной стабилизации. На этом этапе вы сначала внимаете нейтральному человеку, к которому не испытываете ни особого влечения, ни особого отторжения. После этого вы направляете внимание на человека близкого, а затем – на человека враждебного. В каждом из этих случаев вы стараетесь пробудить одну и ту же спокойную ровность ума: без влечения и без отторжения.

Если бы на этом я и остановился, можно было бы сказать: судя по описанию, этот процесс сделает нашу жизнь существенно беднее! Мы просто сгладили собственные чувства ко всем своим друзьям. Ваша мать входит в комнату, а вы ей говорите: «Здравствуйте, сударыня, чем могу помочь?» Не лучше ли испытывать по отношению к людям приязнь и влечение? Кажется, что из-за равностности человечество сделает гигантский шаг назад. Но это не так – а чтобы понять почему, нужно пойти глубже.

Давайте рассмотрим ближнего врага равностности, или непредвзятости. Этот ближний враг – тупое безразличие. Мы, возможно, иногда переживали его и знаем людей, для которых оно весьма характерно. Они смотрят новости и видят, что происходит в мире, но им просто все равно. Столкнувшись с увечьями других людей (к примеру, полученными в автомобильной аварии), они думают: «Не стану касаться этого человека! Еще засудят потом». Они уходят, и это их не тревожит. Другой вариант: они видят что-то чудесное, но им все равно. Таково тупое безразличие – ближний враг этой безмерной. На поверхностном уровне оно может выглядеть как равностность – чрезвычайно благородное достижение ума, – но то лишь поверхность: по сути своей это нечто совершенно иное. Дальний враг равностности – это влечение и отторжение, при которых сердце тянется к одним существам и отвергает других. Равностность, однако, подобна в высшей степени спокойному океану: ум пребывает в совершенно ровном состоянии.

Равностность в тибетском буддизме

В тибетской традиции равностность не относят к эзотерическому, очень продвинутому уровню созерцания. Вместо того ее описывают как основу духа пробуждения, или бодхичитты – ядра всей духовной практики махаяны. Бодхичитта – это центральная тема и мотивация для образа жизни бодхисаттвы: целой формы духовной практики, основанной на альтруизме и служении.

Все приверженцы различных религий согласились бы, что альтруизм и сострадание чрезвычайно важны. При этом рассматривать их можно разными способами. Один подход – воспринимать эти качества как путь очищения. Поняв, что любящая доброта и сострадание – эффективные противоядия от недоброжелательности и жестокости, мы обращаем их в жизненно важные составляющие нашей духовной практики: составляющие, которые помогут нам в стремлении достичь прозрения, очищения и определенной степени освобождения. Сначала мы внимаем своим проблемам и, словно больные, употребляем сострадание и любящую доброту как лекарства для восстановления равновесия своего ума. Улучшив собственное здоровье, мы думаем о том, как послужить другим – а служение, на которое мы будем способны на этом этапе, вполне может оказаться превосходным.

В подходе, рассматривающем любовь и сострадание как способ нашего собственного очищения, заложена своя порядочность, которую не следует недооценивать. Путь бодхисаттвы, однако, имеет иной оттенок. Он с самого начала говорит о том факте, что наше индивидуальное существование уже контекстуально и что мы по самой своей природе связаны с другими. Наше благополучие связано с благополучием других. Наша собственная самость, наше собственное бытие имеют взаимозависимую природу. С этой точки зрения стоит нам открыть глаза, как мы видим невообразимый объем страдания в этом мире – хотя все живые существа желают счастья. Невольно задаешься вопросом: как бы в большей степени помочь? Следует ли мне получить медицинское образование? Следует ли выучиться на превосходного повара? Есть множество видов эффективного служения и множество дел, которые нужно осуществить. Среди всех них – и не в качестве альтернативы для остальных – присутствует и способ в полной мере раскрыть нашу способность к служению, развивая мощь ума. Шаматха – это ключ к тому, чтобы выявить наши собственные мудрость и сострадание. Попытки служить другим без мудрости неэффективны; попытки служить с использованием разума, но без сострадания опасны.

Чтобы наиболее эффективно служить другим, нужно преобразить самих себя. Прямо сейчас наши ограничения очень сильны, а нужды других велики. Нам необходимо по максимуму ослабить эти ограничения. Итак, мы с самого начала взращиваем бодхичитту, внимая нуждам всех остальных живых существ и думая о том, как принести им пользу, как им послужить. Чтобы добиться наибольшей эффективности, мы можем погрузиться в себя с желанием довести до полноты свои мудрость и мощь – но альтруизм и служение с самого начала играют в нашей практике центральную роль и придают ей вкус.

Бодхичитта – подлинно ключевой компонент. Кхуну Лама Ринпоче, который даровал Его Святейшеству Далай-ламе устную передачу на текст «Вступление на путь бодхисаттвы», всю свою жизнь посвятил развитию бодхичитты – в такой степени, что стал ее благородный дух воплощать. Некоторые люди посвящают свою жизнь одной практике, будь то шаматха или некая эзотерическая практика ваджраяны, – а этот человек всю свою практику обратил в процесс развития бодхичитты. Этот процесс предполагает, что вы лелеете весь мир больше самих себя. Вы полностью посвящаете себя тому, чтобы обращать себя во все более и более эффективный инструмент служения. Кхуну Лама Ринпоче сочинил краткий текст, в котором он бесчисленным множеством способов восхваляет бодхичитту. Он пишет: если желаешь счастья для себя или счастья для других людей, развивай бодхичитту. Таков ключ, таков венечный самоцвет духовной практики в целом. Кхуну Лама обладал настолько большим опытом этой практики, что Далай-лама специально отыскал его и получил от него учения. Если за учениями о сострадании к вам обращается Далай-лама, значит, вы чего-то да достигли!

Мотивация бодхичитты выражается очень просто: пусть я достигну высочайшего возможного просветления ради блага всех существ. Этот импульс вытекает из великих любящей доброты и сострадания. Существует различие между тем, что мы называем «безмерными» любящей добротой (майтри-апрамана) и состраданием (каруна-апрамана) – а эти качества сами по себе необычайны, – и «великими» любящей добротой (махамайтри) и состраданием (махакаруна). Таковы технические термины, которые имеют строго определенный смысл, и различие между ними – не что-то малозначимое. Безмерное сострадание всем сердцем желает: пусть каждое чувствующее существо будет свободным от страданий и свободным от источника страданий! Если это качество подлинно безмерно, оно не проводит различий между друзьями и врагами. Оно безмерно в том смысле, что у него нет пределов: оно с искренними чаяниями устремляется ко всем живым существам.

Великое сострадание идет на шаг дальше. Оно распознаёт, что все живые существа обладают природой будды. Они все не только желают счастья и свободы от страданий, но и потенциально могут их достичь. Разве не могут все живые существа быть свободными от страданий и истоков страданий? Сердце тянется к другим, расширяется и охватывает других безмерным состраданием: пусть вы будете свободны! Однако великое сострадание идет дальше и принимает на себя ответственность: я вас освобожу!

Это очень глубокая и вызывающая затруднения форма решимости, но именно она и описана в учениях. Великое сострадание и великая любящая доброта – это не просто желания, но и принятие ответственности. Разве может подобное привести к чему-то, кроме фрустрации космического масштаба? Если бодхичитту понимать неправильно, она может обратиться в грандиозное самомнение. Если бы я, Алан Уоллес, принял ответственность за освобождение всех чувствующих существ от страданий, разве не было бы это попросту глупо? В оставшиеся мне краткие годы я бы никак не смог осуществить эту цель. Однако данная решимость относится к более глубокому уровню – уровню нашей природы будды, которая вечна. Шантидева молится: «Пока существует пространство и пока существует сам мир, пусть я живу, рассеивая несчастья мира»[27]. Таково великое сострадание: «Разве не могут все живые существа быть свободными от страданий и истоков страданий? Пусть они будут свободны! Я их освобожу!»

Будды продолжат совершать свои деяния, пока все живые существа не достигнут свободы от страданий. Такова единственная работа будд: вести всех живых существ к состоянию духовного пробуждения. Будет ли эта цель когда-либо достигнута? Далай-лама отвечает, что не знает, но также говорит: между тем, продолжайте стараться!

Великая любящая доброта выражается сходным с великим состраданием образом. «Разве не могут все живые существа обладать счастьем и истоками счастья? Пусть они ими обладают! Я приведу их к счастью и истокам счастья!» Чтобы вести к бодхичитте, сострадание и любящая доброта должны возникать на поле, не исключающем абсолютно никаких живых существ. Это поле должно охватывать самых злобных и самых благожелательных людей, а также всех остальных живых существ – без исключений. Пусть будут свободны Гитлер и Пол Пот. Разумеется, мы должны желать им свободы! Что может быть лучше, чем освобождение злодеев нашей цивилизации от всех их мощных омрачений и враждебности? Что было бы лучше для всего человечества, чем человек, который помог бы юному Гитлеру, избавив его от мощнейших заблуждений?

Равностность совершенно незаменима. Из этого ровного поля проистекает лелеяние других, лелеяние всего мира. На основе равностности можно развивать великую любящую доброту и великое сострадание, а из них проявляется бодхичитта. Когда бодхичитта возникает спонтанно и без усилий, когда она целиком пронизывает ваш образ жизни, вы бодхисаттва – и говорится: когда индивидуум становится бодхисаттвой, этому сорадуются дэвы.

Как же этого добиться? Все не так просто. На самом деле развить равностность может быть очень сложно, ведь некоторые люди дружелюбны, а другие проявляют злобу. Испытывать приязнь к одним людям легко, а к другим нет. Они не улыбаются в ответ! Поэтому нам нужно пойти глубже. Если мы продолжим судить людей на основе их внешнего вида и поведения, надежд на успех здесь быть не может. Вместо этого нам нужно вернуться к очень простой истине: каждое живое существо желает счастья и свободы от страданий. Таков ключевой момент. Это глубокое, искреннее подтверждение того, что в каждом живом существе присутствует природа будды, – нечто, что преобразит нашу жизнь.

Можем ли мы признать, что каждое живое существо желает счастья? Все мы, включая людей самых гадких, совершаем свои поступки из стремления к счастью и свободе от страданий. Мы предпринимаем различные действия: иногда причиняющие вред, иногда очень достойные – но все они неизменно вызваны желанием отыскать счастье. В этом поиске мы можем действовать под влиянием одержимости, мощной помраченности и заблуждений – как же нам развить равностность по отношению к самим себе? Можем ли мы признать, что на основополагающем уровне – во всем и вся, в лучшем и худшем – каждый из нас стремится к счастью? Такого уровня понимания нам нужно достичь по отношению к каждому существу – пробиться сквозь то, что лежит на поверхности, и узнать сокрытую в глубинах родственную душу: «Ты такой же, как я. Ты хочешь счастья и свободы от страданий. Чем я могу помочь?»

Разумеется, легче любить тех, кто уделяет взращиванию любящей доброты и сострадания внимание и ценит их. Самая первая личная аудиенция у Его Святейшества Далай-ламы в моей жизни была во многом посвящена этой теме. Я хотел задать какой-нибудь важный вопрос, чтобы не тратить время учителя – и на ум мне пришла тема, которая меня тревожила. Я был учеником очень юным, около двадцати двух лет, и в Дхарамсале на тот момент прожил всего несколько месяцев. Несмотря на прилежную учебу, я, разумеется, почти ничего не знал – но для людей, приехавших всего пару недель назад, я был человеком бывалым. Выходцев с Запада вокруг было очень мало, а большинство тибетцев не говорили по-английски. Из-за этого новички иногда приходили ко мне с вопросами, а я часто был способен на них ответить. Мне начинало казаться, что я – человек особенный, но я замечал это чувство: в моем саду словно бы появился странный сорняк. Я знал, что возделывать этот сад мне предстоит еще много лет, и эта сорная трава меня беспокоила. Следует ли мне атаковать ее средством от сорняков или, может, вообще забросить садоводство? Было ясно, что укреплять подобное состояние ума мне бы не хотелось.

Именно с таким вопросом я и обратился к Его Святейшеству. Я сказал ему, что не хочу развивать заносчивость. Если такое чувство превосходства стало расти уже на первых этапах обучения, что с ним будет через десять или двадцать лет? Усиление мудрости и сострадания – нечто необычайное. В конце концов, многие не посвящают развитию этих качеств жизнь, сердце и душу. Взращивая их, вы в каком-то смысле становитесь человеком особенным, исключительным, необычным. Однако начать думать: «Я личность выдающаяся, исключительная и необычная» – все равно что прострелить себе ногу. Передо мной стояла дилемма. Я мог бы потерпеть поражение, не добившись успехов в развитии мудрости и сострадания, – или преуспеть в этом деле, но пережить неудачу иного рода.

Его Святейшество дал два ответа. Сначала он сказал: «Предположим, ты очень голоден, а кто-то приготовил для тебя хорошую, здоровую, сбалансированную пищу. Испытаешь ли ты заносчивость, съев ее? Ощутишь ли превосходство или высокомерие?» Я ответил «нет». «Ты приехал издалека, из Соединенных Штатов, – продолжал он. – Ты приехал сюда, потому что ищешь Дхарму. Ты приехал, ощущая духовный голод, в поисках духовной пищи, и получаешь сытное питание. Однако когда ты его употребляешь, нет повода считать себя особенным или испытывать превосходство. Просто радуйся!»

Его второй ответ был посвящен именно вопросу ровности ума, равностности и непредвзятости. Он сказал: «Я Тензин Гьяцо, и я монах. У меня как монаха были особые возможности и превосходные учителя. Я много изучал Дхарму. У меня было множество возможностей практиковать, я находился во множестве подходящих для практики ситуаций. Из-за этого я несу особую ответственность. Вот, однако, муха, – показал он на муху в помещении. – Представим, что другая муха лакомится капелькой меда, а эта муха прилетает и отпихивает вторую, демонстрируя агрессию, состязательность и абсолютный эгоцентризм. Чего еще ждать? (Сколько альтруистичных мух вы видели?) Возможности мухи очень ограничены. Она не может научиться какому-либо иному поведению, и потому мы принимаем ее как есть. Но если бы я поступал подобно этой мухе, это было бы чрезвычайно неуместно. Поскольку у меня было больше возможностей развивать понимание, развивать мудрость, практиковать, отличать благотворное от неблаготворного, я обязан поступать не так, как она!»

В этом же самом контексте пару лет назад один репортер спросил Его Святейшество, существуют ли люди, которые равны ему по положению. Он ответил: «Да. Все!»

Такова равностность. Внимая людям, которые проявляют мощные негодование, враждебность или эгоизм, мы можем сделать паузу и распознать: им, как и нам, присуща природа будды. Они желают счастья, хотят быть свободными от страданий – как и мы. Различные причины и условия сошлись и побудили их поступать так, как они поступают: у них была иная среда, иная личная история. Однако все это непрерывно меняется. Если бы я жил в тех же условиях – жизнь за жизнью, то поступал бы так же, как эти люди. Результат подобных размышлений – нежная ровность, которая рождается в нашем уме.

В тибетской традиции сам метод порождения равностности не носит эзотерического характера и не так глубоко техничен, как в объяснениях Буддагхоши. В подготовке на пути тибетского буддизма подобная ровность ума – первый шаг в развитии духа пробуждения: как у земледельца, который сначала выравнивает поле, чтобы вода не собиралась на одной стороне, оставляя другую сторону сухой. Первый приоритет – ровное поле: в высшей степени основополагающий и незаменимый компонент практики. Одна рекомендованная техника – просто учитывать: «Каковы причины и условия, которые к этому привели?» Мы возвращаемся к несложной мысли: «Каждый желает счастья и свободы от страданий, в точности как и я».

К этому состоянию ведет и другая тропа, использующая традиционный психологический подход. В нем, как и в практиках, описанных ранее, мы вспоминаем трех человек: близкого, нейтрального и враждебного. Сначала вспомните человека, которого вы любите, – того, кто в вашем восприятии непогрешим. Если вы замечаете за этим человеком дурной поступок, то думаете: «У него, должно быть, был сложный день». Когда он входит в помещение, на вашем лице появляется широкая улыбка. Вы ему радуетесь: мысли о нем приносят вам счастье. Итак, вы размышляете об этом человеке. Разумеется, в вас неизбежно присутствует определенная привязанность, и выражает она себя как надежда, что человек вас не покинет. Позвольте этой привязанности проявиться; затем сделайте паузу и спросите, что здесь столь привлекательного. Зачем сосредотачиваться на этом человеке, когда вокруг так много других прекрасных людей? На ум придут конкретные детали, связанные с тем или иным видом его поведения, – но вы снова сделайте паузу и подумайте, что двадцать лет назад этот человек, возможно, был незнакомцем, которого вы совсем не знали. Спустя двадцать лет он может стать для вас лишь воспоминанием. Никакой особой основы для цепляния здесь нет. Сошлись определенные причины и условия – причем все они подвержены непрерывным изменениям, – и потому этот временный эпизод прямо сейчас и происходит. Должен подчеркнуть: эти размышления предназначены не для того, чтобы ослабить или укротить какие-либо элементы нежности. Уравнивать нужно лишь страстное желание – особое влечение, из-за которого этот человек кажется нам более стоящим, чем все остальные.

После этого переключитесь на человека нейтрального. Хороший пример – человек за кассой в местном магазине. Вспомните этого человека и спросите себя, почему вы относитесь к нему столь нейтрально. Разве его желания не важны? Разве у него нет личности? Разве этот человек не столь же реален, как и ваши близкие? Мы ощущаем, что с этим человеком нас связывают очень слабые взаимоотношения. Он не сделал ничего, что вызывало бы у нас нежность, и ничего, что вызывало бы враждебность. При этом через два года, если сойдутся причины и условия, этот человек может оказаться одним из ваших лучших друзей или заклятым врагом. Поэтому вы признаете: лишь причины и условия помещают кого-либо в эту нейтральную категорию – причем временно.

Наконец, третий пример: один из немногих в буддийской практике случаев, где мы сосредотачиваемся на враждебном человеке и пробуждаем собственный гнев. Вам не нужно выражать этот гнев вербально или физически – или как-либо с человеком взаимодействовать. Речь лишь о мысленном эксперименте. Вы явственно вспоминаете человека и признаете: я думаю, что он отвратителен. Вспомните обо всех причинах своего отторжения, и пусть оно тихо проявится. Затем спросите себя: какова основа этого отторжения? В данном случае, в этих обстоятельствах вместе сошлись эти причины и условия. Двадцать лет назад этот человек не был врагом – он был просто «кем-то». Через двадцать лет человек может стать для вас лишь воспоминанием. Почему ваш ум должен скручиваться от страданий? Дело просто в причинах и условиях, которые сошлись вместе и в свое время останутся в прошлом.

Проверьте, удастся ли вам укротить ум и вернуться – не к уровню бестолкового безразличия, а к состоянию, где он внимает одной из важнейших истин всего нашего существования: каждая личность – дружелюбная, нейтральная или враждебная – желает исключительно счастья и свободы от страданий, в точности как мы сами. Мы равны, и каждый из нас заслуживает счастья. Если любящая доброта и сострадание смогут возникнуть на такой основе, они проявятся подобно воде, которая распространяется по ровному полю во всех направлениях.

Заметьте: переживаемая вами враждебность обычно возникает сначала как отклик на конкретный поступок, конкретную модель поведения. Однако затем вы распространяете ее, вы привязываете действия к личности. «Этот человек такой бесчувственный, такой жестокий!» – повторяем мы, пока не поверим: это человек паршивый. Он остался бы паршивым даже в капсуле сенсорной депривации.

Поведение есть нечто временное; оно возникает в зависимости от причин и условий. Если на основе наблюдений за поведением человека мы верим, что он действительно по самой своей сути испорчен, мы уравняли личность с ее омрачениями. Причины и условия способны менять черты людей, но мы замораживаем их во времени. Мы опечатываем людей и приравниваем их к конкретным негативным особенностям. В этом случае наша враждебность представляется оправданной. Нам словно кажется: человек вообще бы не существовал, если бы не существовало этого поведения. Приравнивать личность к поступкам нереалистично и чрезвычайно вредно. Смысл этой практики – в том, чтобы никогда не ставить знак равенства между какой-либо личностью и некой формой поведения.

Рассмотрим еще более чувствительный пример: человек ничего не делает, но все равно кажется нам отвратительным. Теперь мы уравняли человека не только с его поведением, но и с его нравом. Может быть легко испытывать неприязнь – и считать ее оправданной – к человеку жутко безжалостному и жестокому. Вспомните такого человека прямо сейчас. Этот человек ужасен, потому что причиняет вред другим. Однако что побуждает его обращаться с другими жестоко? Его омрачения: враждебность и заблуждения. Поэтому теперь можно спросить: если этот человек держит палку и направо-налево бьет ею людей, сердимся ли мы на палку? Разумеется, нет: у нее в этом вопросе выбора не было. Далее Шантидева парирует: «Если я, пренебрегая непосредственной причиной – к примеру, палкой и тому подобным, – сержусь на того, кто ее направляет, лучше мне ненавидеть ненависть – ведь этого человека направляет именно она»[28].

Жизненно важный в данном случае момент – отделить от человека не только поведение, но и склонности и умственные состояния. Нужно распознать: перед вами личность, которая омрачена. Затем можно спросить себя, что это за личность, и применить в анализе мудрость. Меняются ли люди? Были ли вы такими же, когда вам было пять или десять, пятнадцать, двадцать лет? Вы меняетесь, и все же есть смысл говорить, что некогда это были вы. С тем пятилетним ребенком вас объединяет личная история.

Признавая, что человек растет и меняется, мы желаем, чтобы он продолжал преображаться и в конечном итоге достиг свободы от этих омрачений, достиг свободы от вызванного ими поведения. Если вы хотите погрузиться глубже, в так называемый окончательный анализ, нужно спросить: «А кто этот человек? Если человек – не враждебность, не палка, то кто он?» При проверке вы не найдете никого, кто выдерживал бы анализ подобного рода. Никакого ядра или реальной сущности не отыскать. Это понимание оказывает разные виды мощного влияния, но особенно – в качестве ответа на сильное чувство враждебности по отношению к другому человеку. Во враждебности мы склонны овеществлять людей, приравнивая их к их негативным чертам или видам поведения, в результате чего наш ум временно поддается заблуждению. Когда мы не в силах представить, что другой человек мог бы от этих черт освободиться, наше ви́дение чрезвычайно ограничено. Человек слился в нашем сознании с конкретной чертой, и мы создали нереалистичный карикатурный персонаж. Если бы мы были свободны от помраченности, враждебность и агрессия не смогли бы проявиться, ведь они произрастают из заблуждений.

Вопросы и ответы: как отличить привязанность от приязни

Вопрос: Когда вы внимаете враждебному человеку и стараетесь разобрать свои чувства на части, подобная медитация, скорее всего, поспособствует любящей доброте и состраданию. Меж тем, как при попытке не привязываться слишком сильно к людям, которые вам нравятся, избежать появления ненужного негатива?

Ответ: Это хороший вопрос. Между привязанностью и любящей добротой или приязнью есть тонкое и важное различие. В процессе развития бодхичитты мы порождаем так называемую приязненную любящую доброту. Когда вы ощущаете это состояние по отношению к какому-то индивидууму, при появлении этого человека ваше сердце раскрывается, вы испытываете восторг – подобно матери, которая увидела свое единственное дитя после долгой разлуки. Таково качество любящей доброты, которую бодхисаттвы направляют на каждое живое существо.

Опыт подобного сердечного тепла со стороны другого существа может преобразить вашу жизнь, а развитие этого качества – жизненно важный аспект духовного роста. Приязненная любящая доброта преисполнена понимания, что каждое живое существо подобно вам: это субъект, который желает быть любимым и счастливым. С такой эмпатией, с таким чувством родства вы распознаёте всех живых существ как субъектов, а не просто как объекты. Привязанность же взаимодействует не с субъектами, а с очень привлекательными объектами. Чудесно смотреть на человека и видеть, что он улыбается в ответ. Это приятно. Нам от этого хорошо – как при взгляде на прекрасную птицу или цветок. Это состояние не следует путать с любящей добротой.

Привязанность озабочена объектами. Чудесно, когда люди нас хвалят. Такая похвала – это объект. Чудесно, когда люди нам улыбаются. Чудесно встречаться с этими приятными раздражителями. Когда мы с ними встречаемся, в нас с легкостью возникает чувство собственничества. Как поется во множестве современных песен о любви, «Я так тебя люблю, меня не покидай!» В стихах не говорят: «Но если тебе лучше уехать учиться, езжай». На самом деле имеется в виду следующее: «Не покидай меня, детка – меня к тебе очень влечет. При взгляде на тебя я переживаю приятные ощущения». Эта любовь имеет мало общего с любящей добротой, но очень тесно связана с привязанностью.

Здесь мы видим важное различие, которое, однако, не всегда просто распознать. Наши чувства по отношению к другим по большей части будут смешанными – особенно когда речь идет о друзьях и близких. Тем не менее нам нужно провести различие, а для этого нужна хирургическая точность. Любви мешать не следует – а вот от привязанности лучше избавиться.

Представим, что человек, к которому мы испытываем огромную приязнь, преисполняется в наш адрес обиды из-за какого-то ужасного происшествия в своей жизни – или, возможно, просто от нас отдаляется. Раньше вы думали, что этот человек чудесен, но теперь не особо в этом уверены. Переживаемое вами разочарование проистекает из привязанности. Назначение этой практики в том, чтобы подобно искусному хирургу удалить элемент привязанности, при этом сохраняя и даже усиливая любовь. Тем не менее эти состояния очень близки друг к другу, и здесь сложно не выплеснуть с водой и ребенка. С монахами такое иногда случается. Классическая медитация для преодоления вожделения сосредоточена на загрязненной природе тела. Это означает, что вы – если вы гетеросексуальный мужчина – медитируете на женском теле как на собрании костей, тканей, кожи, крови, печени, селезенки, мочи, кала… фу! Смысл в том, чтобы это собрание показалось вам отталкивающим – так, чтобы женское тело стало для вас подобным туше, висящей в лавке мясника!

Равностность – нечто непростое. Вся ее суть – отсеять привязанность, с одной стороны, и отторжение – с другой, оставляя ровную основу с тем, чтобы могла взрасти подлинная, бескорыстная приязнь.

Глава 8

Прозрение как источник сил

Наш ум может поддаться бессилию. Кажется, что реальность – это просто некая данность, а единственное, на что мы способны, – пытаться с ней справиться. Лишенному сил сознанию представляется, что события попросту перед ним предстают. Ум может распознать в событии нечто чудовищное или нечто чудесное, но единственное, что он может сделать, – ощутить по отношению к событию приязнь или неприязнь. Какое-либо чувство соучастия в происходящем отсутствует.

Научный материализм поощряет подобное чувство бессилия. Ум считается не более чем относящимся к мозгу эпифеноменом, лишенным какой-либо собственной мощи. Он следует туда, куда ведет мозг. Появляется некий внешний физический раздражитель, и ум выступает просто как его получатель. Такое понимание ума широко распространено в нашем обществе, особенно в медиа. Хотите узнать, почему вы страдаете? Нам говорят: дело в ваших ДНК, в вашем мозге, в вашем метаболизме – в чем-то физическом. Даже наши воспоминания, надежды и страхи сокрыты в сером веществе нашего мозга. Безвластный ум просто следует за потоком раздражителей, но сам какой-либо активной роли не играет.

Это воззрение, распространившееся повсюду, предполагает полное бессилие ума и полный отказ от представлений о Вселенной, в существовании которой мы соучаствуем. Буддизм с подобным воззрением никогда не соглашался, и с ним также не согласны и многие другие созерцательные традиции. Благодаря этому я глубоко уверен, что ситуацию возможно полностью изменить – мы можем начать с помощью мудрости пробуждать в уме силы, можем признать: то, как мы внимаем реальности, меняет переживаемую нами действительность. Как утверждал Уильям Джеймс, то, чему мы внимаем, становится нашей реальностью. А когда ум начинает набираться сил, у нас, безусловно, появляется выбор в том, чему именно внимать.

Безвластному уму кажется, что он неспособен выбирать объекты своего внимания. Все происходит компульсивно. Однажды я был свидетелем трагического примера. Психиатр из Стэнфорда Дэвид Шпигель пригласил меня понаблюдать за групповым занятием с женщинами, которые были больны раком груди. Вероятно, им всем предстояло умереть от этой болезни, но одна из женщин выразила эту мысль чрезвычайно пронзительно. Незадолго до занятия она прочла в журнале «Тайм» статью, содержавшую упрямую статистику: если вы больны раком груди с метастазами, ваши шансы выжить крайне невелики. Эта женщина к тому моменту страдала именно от такой стадии, и при чтении этих слов ее мир рухнул прямо у нее на глазах. До этой статьи она думала, что шанс выжить у нее есть. Женщина почувствовала себя опустошенной и полностью бессильной. Она отметила, что предпочла бы никогда не видеть эту статью: из-за нее она ощутила себя совершенно потерянной. «Мой ум терзает меня этой статистикой, – плакала она. – Хотелось бы иметь некую степень умственного покоя. Жаль, что я не умею контролировать свой ум. Жаль, что я не умею медитировать!» Услышав этот искренний возглас, я пожалел, что эта женщина не начала медитировать раньше.

Тренировка внимания – безусловно, один из способов начать процесс наделения ума силой. В способности контролировать внимание кроется огромная мощь. Затем, обретая над вниманием контроль, мы на собственном опыте (а не просто в силу верований) поймем, что обладаем властью над реальностью, которой внимаем. Так наша реальность начнет меняться. Как утверждает Шантидева, укротив свой ум, укрощаешь все опасности и страхи[29]. Это, безусловно, нечто достижимое – и не только для продвинутых созерцателей в Тибете. На самом деле «наделение ума мощью» – формулировка почти что некорректная. Вы не делаете с умом ничего такого, что сделало бы его большим и сильным. Вы просто устраняете помехи для того, чтобы могла проявиться врожденная мощь сознания. В этом роль шаматхи и заключается.

Разумеется, у той мощи, которую ум обретает в самадхи, есть и более далекие рубежи. Когда вы устраняете помехи в очень глубоком состоянии самадхи, результат уже не сводится к тому, что объекты внимания становятся вашей реальностью. Целые поколения буддийских созерцателей утверждали, что ум при помощи внимания потенциально способен менять физическую реальность. Происходит радикальный переворот.

Одно из чудесных проявлений этой мощи – способность исцелять, а в «Пути очищения» описано великое множество других возможных вариантов[30]. Эти достижения обрести непросто – но ничто не убедит меня в том, что уму не присущ подобный потенциал. Нашей цивилизации давно пора распознать ту огромную роль, которую в переживаемой нами действительности играют сопричастность и внимание.

Когда мощь достигшего устойчивости ума объединяется с мудростью – мудростью, которая проистекает из понимания природы реальности, обозначенной концепциями, – результаты необычайны. Один из моих главных учителей геше Рабтен поведал мне об одном своем затворе, который состоялся много лет назад. Он занимался медитацией на пустотности и обрел определенное постижение этого отсутствия неотъемлемого существования явлений. Другими словами, если бы явления были неотъемлемо сущими, они были бы совершенно объективны и не связаны с умом. Однако буддийские учения о пустотности освобождают нас от этого навязчивого убеждения, признавая: в нашем мире нет никакой внутренне присущей реальности, нет никаких автономных субстанций. Это постижение, если описать его несколько иначе, показывает, что реальность по природе своей предполагает наше соучастие. Геше Рабтен приближался к прозрению: нет ничего, что само по себе было бы независимым от какого-либо рода концептуального обозначения, ничего, что было бы свободно от соучастия. Когда вы начинаете это осознавать, такое понимание позволяет говорить о необычайной – возможно, даже безграничной – податливости, заложенной в природе реальности. Ум косвенно обретает огромную мощь. Такова сила прозрения, которая отличается от силы самадхи.

Другой путь к наделению ума силой – вера. Существенный упор на этом подходе делается в иудаизме, христианстве и исламе. Вера, подобно самадхи и прозрению, раскрывает врата. Нам пора начать открывать их все, ведь наше общество в значительной степени поддалось умственному бессилию.

Чандракирти – буддийский мудрец из Индии, живший предположительно в VII веке, – был великим мастером учений о пустотности – одним из величайших во всей истории буддизма. Существует история о том, как он однажды давал учения о пустотности и роли концептуального обозначения, а один ученик стал испытывать по поводу этих тем определенные сомнения. Тогда Чандракирти взял кусок угля и нарисовал на стене своей хижины корову. А затем он ее подоил!

Возможно ли, чтобы физической реальностью можно было манипулировать – так, чтобы мы могли силой своего ума причинять вред, направляя на других враждебность? Буддийская традиция утверждает, что такое возможно, а силой молитвы мы также можем другим помогать, даже на огромном расстоянии. Об этом говорит и христианская традиция, где целые группы прихожан молятся за других людей, переживающих больши́е страдания. Эта практика поощряется в западных религиях, и люди выполняют ее не только для того, чтобы сделать лучше собственный ум. Их намерение состоит в том, чтобы молитва была эффективна – что, думаю, возможно.

Я делаю упор на позитивной теме: на том, как с помощью нашего ума помочь другим, ведь это нечто, что действительно заслуживает практики. Когда группа людей – среди которых никто, возможно, не обладает большими уровнями самадхи – занимается этим совместно, эффект сравним с ситуацией, где множество людей под разными углами светит фонариками в одну точку. Эта точка нагревается. Таков один способ. Другой подход – попросить о молитвах человека, который обладает очень глубоким самадхи. В этом случае мы словно бы направляем луч лазера. Так часто делают тибетцы, и то же самое по традиции применялось в иудаизме и в христианстве.

Когда свет направляет один человек, увидеть какие-либо изменения может быть очень сложно. Однако и такое исключать не следует. Результат может по-настоящему вас удивить. При этом не стоит воспринимать действенность молитвы как догму. Догма – нечто скучное, а вот испробовать этот процесс и посмотреть, что получится, было бы действительно интересно.

Вы, вероятно, можете догадаться, что верно и обратное: злонамеренные мысли одного человека могут причинить определенный вред – как и целая группа людей, которая активно направляет свою враждебность на индивидуума или некое сообщество. Надеюсь, что исследований этого процесса не будет. Давайте изучать позитивную сторону, а негативной избегать как чумы.

Подобную неблагую силу описывал сам Будда. Он говорил: если человек, достигший первой медитативной стабилизации, с этим уровнем сосредоточенного внимания направляет мысль враждебности на другого, последствия могут быть летальными. Первая стабилизация – это очень глубокое состояние самадхи: следующий уровень после достижения шаматхи. Именно поэтому вам, если вы развиваете шаматху, также следует выполнять большой объем других практик, таких как четыре безмерных.

Разумеется, невозможно поддерживать шаматху и при этом напитывать враждебность. Мощь ума скоро начинает угасать. Говорится, что Девадатта – родственник Будды, некогда бывший его учеником, – достиг медитативной устойчивости до того, как зародил по отношению к Пробужденному мощную зависть. Породив такую враждебность, он утратил свое самадхи. В чистой практике шаматхи поддерживать вражду невозможно – именно поэтому это такой замечательный путь. Судя по всему, существуют формы черной магии, которые возникли задолго до буддизма и которые позволяют сохранять враждебность и при этом наделить ум мощью – но, насколько я знаю, при помощи развития шаматхи такое осуществить невозможно.

Я очень мало знаю о подобных техниках, и они на самом деле меня не интересуют. Говоря в целом, в традиционных культурах – например, в тех, которые можно отыскать в Индии, Непале, Малайзии, Индонезии и на Филиппинах, где все еще есть очаги нетронутых древних культур, – можно встретить людей, которые до сих пор эти методы практикуют. Когда я жил в Индии, я слышал о подобных людях – и избегал их.

Если вы когда-либо ощутите угрозу со стороны некой злонамеренной силы – что может случиться в глубокой медитации – вспомните о самом достославном духовном существе, которое вам известно: о ком-то, кто лучезарным образом воплощает добродетель, сострадание, любящую доброту и мудрость. Воззовите к этому существу и скажите: «Теперь я полагаюсь на тебя!» Это прибежище.

Может возникнуть и другая проблема – особенно при глубоком погружении в практику шаматхи. Словно бы при погружении зонда в болото, в процессе продвижения через разные слои ума вы можете дойти до уровня чистого ужаса. На этом уровне все, что могло бы быть в вашей жизни источником опасности, восстает со злобой, которая кажется совершенно неумолимой. Вам представляется, что вас вот-вот сокрушат – если не одно, то другое. Сейчас над этим легко посмеяться, но при возникновении самого этого опыта становится не до шуток. Вы ощущаете психические мрак и тяжесть. Тибетский созерцатель Ген Ламримпа дал на этот счет очень ясный совет: не отождествляйте себя с этим страхом, не верьте ему. В этот период нужны отвага и сила. Когда вы чувствуете себя осажденным городом, в стены которого бьется таран всепоглощающего отчаяния и безнадежности, наполните свое тело светом. Укажите на мрак и скажите: «В реальности у тебя нет никакой основы!» Для этого потребуется отвага.

Когда мы начинали годичный затвор, Ген Ламримпа сказал практикующим: за этот год вас могут посетить демоны – особенно если вы будете успешно продвигаться в практике. На этот счет есть много традиционных историй; такова часть самого процесса. Вы учитесь взаимодействовать с этими демонами, не поддаваться им. Само взаимодействие с ними – часть практики. В каком-то смысле вы в них нуждаетесь. Тибетцы относятся к этому очень серьезно. Начиная затвор, йогин первым делом совершал ритуальное подношение от лица всех существ, обитавших в окружающей его местности.

Представление о демонах и подобных сущностях – не часть современного западного мировоззрения, а вот ужас, тревога, невероятный страх и безнадежность такую часть составляют. При появлении подобных состояний на них нужно откликаться так же, как если бы на вас надвигался кривляющийся бес. Отклик должен быть таким же, потому что именно так дело и обстоит. Бесам ведомо, как проявляться, чтобы мы воспринимали их серьезно. Практика любящей доброты представляет собой еще и один из наилучших источников защиты.

Иногда действительно может найтись раздражительный сосед: одна из местных сущностей вам не рада, и тогда приходится с ней разбираться. Именно это случилось с Лобсангом Тензином – одним из лучших известных мне созерцателей. Его духовная биография была необычайна. Он вступил в индийскую армию, потому что хотел убивать китайцев, но затем отказался от этого желания – и тогда ему не осталось ничего, кроме как стремиться к обретению просветления. Он был полностью сосредоточен на этой цели и всю оставшуюся жизнь трудился только над ее достижением. На сто долларов, отложенные с армейской зарплаты, он купил себе зерна и чечевицы. Затем он поднялся в отсыревшую пещеру над Дхарамсалой, чтобы медитировать. На сто долларов долго не проживешь, даже в Индии. Когда провизия кончилась, о нем стали заботиться другие йогины. Все они были небогаты, но он был беднее всех. Люди узнали, что он настроен крайне серьезно и очень успешно продвигается. Он практиковал в этой местности двенадцать лет, постепенно поднимаясь все выше и выше в горы. В конечном итоге он поселился в пещере, до которой от Дхарамсалы нужно было идти в гору пять часов. Раз в год он спускался, чтобы послушать учения Его Святейшества Далай-ламы и закупить еще по мешку зерна и чечевицы. У Лобсанга Тензина был большой опыт взаимодействия с демонами, и он знал, как с ними справляться.

Один из способов с ними совладать – применить просветленную свирепость. Геше Нгаванг Даргье как-то раз отметил: «Если вы думаете, что гневные божества выглядят устрашающе на тибетских изображениях-тханках, вам нужно увидеть их вживую!» Свирепость – это крайнее средство, и она отличается от обычного гнева или личной злобы. Просветленная свирепость проистекает из блаженства и представляет собой проявление сострадания, а не искаженное выражение отчаяния, ярости или фрустрации, вызванной нашим миром. Напротив, это состояние ума, которое от искажений полностью свободно. Осознавая, что именно это в данный момент и необходимо, оно проявляет себя очень мощно. Просветленная свирепость гораздо сильнее искривленного гнева.

От прозрения – к неопосредованному переживанию окончательного

Что мы называем самобытием? Каковы критерии, позволяющие определить, что является и что не является самосущим, – и какую пользу это приносит в практике? Явления могут либо быть самосущими, либо существовать как зависимосвязанные события. Давайте посмотрим, как взаимодействуют между собой эти два варианта. Термин «зависимосвязанное событие (проявление)» имеет в философии мадхьямаки («срединного пути») строго определенный смысл. Если явление – будь то человек, галактика, умственное состояние или что угодно иное – представляет собой зависимосвязанное событие, оно, как объясняется, существует в этой роли тремя способами.

Во-первых, нечто представляет собой зависимосвязанное проявление в том смысле, что возникает при опоре на предшествующие причины и условия. Так, Алан Уоллес – это последовательность зависимосвязанных событий: если бы не существовали мои родители, не было бы и меня. Они существовали первыми, а я – плод их союза. Только об этом и речь: А предшествует Б – и если бы не было А, не могло бы существовать и Б. Если бы явление было самосущим, оно не могло бы нуждаться в предшествующих причинах или условиях. Именно так вот просто термин «самосущее» и понимается в данном контексте.

Второй аспект статуса зависимосвязанного явления касается взаимоотношений между частями и целым или между качествами явления и тем, чему эти качества присущи. Любое явление, которое можно считать существующим, имеет составные части. Если, например, это физическое явление с определенным местоположением, у него есть передняя и задняя части. Оно обладает пространственными измерениями и другими свойствами. Даже то, что не имеет пространственных измерений – например, чувство любящей доброты, – может быть описано с точки зрения своих черт. Любое явление, которое можно опознать, имеет составные части или качества. Разве можно было бы его опознать без них? Скажите, сколько прямо сейчас перед вами находится шморфлов. Понятия не имеете? Может быть, прямо сейчас перед вами их ползает триллион – но вы этого не знаете, ведь сначала я должен вам сказать, что собой представляет один шморфл. Когда я опишу его характерные черты, вы станете искать и скажете: «Вот один из них!»

Мы опознаём явления с помощью их характерных черт или составных частей, и совершенно справедливо утверждать, что они этими частями обладают. У атома есть ядро, есть конкретное число электронов, есть заряд. Это оправданное и достоверное описание. Атом – это зависимосвязанное проявление, потому что он связан со своими компонентами и от них зависит. Если убрать его электроны, его ядро, его заряд и другие характерные черты, ничего не останется. Аналогичным образом я сам зависим от своих ума и тела. Если вы уничтожите это тело, останется продолжающийся поток сознания, но Алана Уоллеса больше не будет. Алан Уоллес умрет, и останется непрерывность, которую с его жизнеописанием будет объединять история. Итак, это второй аспект зависимого возникновения. Если некое явление самосуще, оно самодостаточно и не зависит от каких-либо компонентов или черт. Оно просто существует – само по себе.

Третий аспект зависимого происхождения связан с ролью концептуального обозначения. В процессе опознания некоего явления происходит присвоение концептуальных и/или вербальных ярлыков. Мы обозначаем нечто как атом, или как чувство любящей доброты, или как что угодно иное. В этом процессе ничего онтологического не происходит: то, что я опознаю Кристину, не создает ее в реальности. При этом на уровне опыта, на уровне феноменологии, я, опознавая Кристину, выделяю ее из среды. С визуальной точки зрения, например, я вычленяю из фона цветовые схемы – и теперь Кристину можно увидеть: отдельно от пола, отдельно от одежды. Ее можно узнать как человека, с которым я несколько лет знаком.

В опознании существования какого-либо явления должно участвовать концептуальное обозначение. Говоря, что нечто существует, мы выделяем предмет разговора из того, что им не является. Явления не определяют себя самостоятельно; они не требуют, чтобы мы приписали им одно уникальное обозначение. В противном случае они определяли бы себя сами, а роль обозначающего концепциями ума тогда была бы совершенно пассивной. На самом деле роль сознания, наших умственных способностей, нашей памяти, нашего распознавания по своей природе предполагает участие. Я могу опознавать любое явление несколькими способами; выбирая один из них, я, по сути, очерчиваю границу вокруг конкретного набора свойств. Если бы нечто обладало самобытием, это нечто само рисовало бы собственные границы – а вы, при наличии достаточной остроты ума, могли бы их распознать. Подобное открытие было бы исключительно объективным. Однако если нечто представляет собой зависимосвязанное проявление, границы податливы, и приписывает их именно процесс концептуального обозначения – именно этот процесс определяет явление как то, что наделено конкретными частями и свойствами.

Давайте рассмотрим конкретное явление – например, Элизу. Мы будем внимать Элизе в противоположность вещам, которые находятся рядом с ней или ей принадлежат. Предположим, у нее есть автомобиль. Это не Элиза. У нее есть свитер, но это не Элиза. У нее есть волосы, но это не Элиза. У нее есть голова, но это не Элиза. При этом Элиза присутствует. Мы можем сказать, что с помощью этого концептуального обозначения разграничили Элизу: мы привнесли ее как явление в сферу своего опыта. Что, однако, существует помимо этого концептуального обозначения Элизы? Существует тело, но оно Элизе не тождественно. Это тело – очередное концептуальное обозначение. У него также есть части. Что остается, когда мы убираем сетку этого концептуального обозначения, тело? У него есть собственные составные части. Уберите эту концептуальную сетку. Появляются клетки. Уберите эту сетку. Атомы. Уберите эту сетку. Электроны. Уберите эту…

Примерно до начала XX века господствовало допущение – мол, после устранения всех сеток останутся крошечные частички материи. Они будут определять себя сами: это будут базовые кирпичики Вселенной, существующие сугубо объективно. Все остальное, возможно, есть условность, простая конфигурация этих базовых кирпичиков – но существует и несгибаемая реальность. Тем не менее в XX веке физика пришла к великому откровению: при поиске маленьких кирпичиков оказывается, что они не существуют независимо от системы измерений, с помощью которой их обнаружили. Все наоборот: то, что вы видите, зависит от концептуальных построений, которые вы привносите в изыскания; если изменить способ изысканий, то увидишь нечто весьма отличное. Кроме того, сами эти концептуальные построения – например, свет как волна в противоположность свету как частице – даже не совместимы между собой. Нечто независимое не может быть одновременно и волной, и частицей, ведь свойства этих двух видов явлений радикально различаются. На самом же деле в контексте одной системы измерений нечто может проявиться как волна, а в контексте другой показать характерные свойства частицы. Однако при попытках опознать это «нечто» вне зависимости от какой-либо системы измерений мы остаемся с пустыми руками.

Если бы нечто было самосущим, оно могло бы выдержать наш самый пристальный анализ. Поскольку явление было бы самоопределяемым, вы бы испытывали побуждение определить его именно так, как оно определяет само себя. Однако зависимосвязанные явления в таком ключе не существуют. Чтобы мы могли сказать «То-то существует», само по себе утверждение должно зависеть от концептуального обозначения. Таким образом, такое утверждение уже предполагает природу, в которой кто-то соучаствует.

На более глубоком, более базовом уровне мы можем бросить вызов самому представлению о существовании в противоположность несуществованию, что на первый взгляд может показаться противоречащим здравому смыслу. Приведем пример: планета Плутон была обнаружена не так давно. Здравый смысл настаивает на том, что она существовала всегда, а мы просто о ней не знали. В конечном итоге мы нашли необходимые технические средства и обнаружили то, что и так существовало – само по себе, далеко на периферии Солнечной системы. В нас живет мощное чувство, что планета и так была, была самосущей – а мы просто пришли и ее отыскали.

Что, однако, мы подразумеваем под словом «существует»? Даже само понятие существования не является самоопределяемым. За последние несколько дней два человека поделились со мной своими необычайными переживаниями, и оба перед рассказом отметили: «Возможно, то была моя проекция. Возможно, переживание не было чем-то реальным». Что мы имеем в виду, когда говорим, что одна вещь существует, а другая – лишь проекция? Описанные этими людьми события происходили. Они не лгали мне и не выдумывали на пустом месте: они описывали необычайные переживания настолько точно, насколько могли. Эти события произошли – но существуют ли явления, которые эти люди наблюдали?

Понятие существования – очередное концептуальное обозначение. Оно не определяет себя само. Каждый раз, когда мы указываем на некое явление и говорим «То-то существует», мы уже привнесли в процесс свои концептуальные рамки – ведь на самом деле люди подразумевают под словом «существует» разные вещи. Когда мы говорим «Оно существует», смысл зависит от тех концептуальных структур, в которых делается это утверждение. Этот смысл не просто исходит со стороны самой реальности. В силу этого слова «Оно существует» – это относительное, а не абсолютное утверждение. О чем бы ни шла речь, конкретная вещь существует только как зависимосвязанное проявление.

Касается ли это всего, о чем можно подумать – включая ум, Бога, Будду, дхармакаю, космос, время, пространство, энергию? Неужели нет совсем ничего, что было бы самосущим? Обладает ли хоть что-то самобытием, автономностью, просто пассивно ожидая, что его обнаружит наблюдатель? Мадхьямака отвечает «нет». Означает ли это, что все во Вселенной – просто нечто, возникающее во взаимоотношениях, просто условность? Неужели нет абсолюта? Неужели нет ничего, что превосходит язык? Неужели нет ничего, что превосходит понятия? Ответив, что подобное явление есть, мы бы с помощью языка заявляли о существовании того, что его превосходит. Это означало бы, что описываемое явление ему вовсе не запредельно.

Существует уровень, на котором мысль и язык должны умолкнуть. Мы не отрицаем выразимое, а просто отказываемся от участия в игре, где пытались бы поймать неизъяснимое с помощью языка.

Этот процесс становится интересным на уровне опыта, а доступ к нему легче всего обрести, если с помощью практики шаматхи придать болтливому уму устойчивость. Если вы сумеете развить определенную степень медитативной безмятежности, то сможете начать исследовать природу самости, природу внешних явлений или даже природу самого осознавания. В процессе этих изысканий посмотрите, удастся ли вам отпустить даже сами понятия «существующее» и «несуществующее» – даже их отпускайте как не более чем очередные концептуальные построения. Проверяйте, удастся ли вам нырнуть в чистое переживание, оставляя позади все концептуальные рамки.

Здесь мы играем с языком, ведь разговор идет об опыте, при котором речь осталась позади, – и все же можно спросить: существует ли какой-либо опыт, который превосходил бы все концептуальные рамки, все идеи, все понятия, весь язык, все разграничения, все «это» и «то»? Существует ли неопосредованный опыт? Буддийский ответ – да, несомненно. Но что под этим подразумевается? Каким бы он был?

Рассмотрим личные описания подобного опыта. Все рассказы всенепременно будут несовершенными. Опыт, превосходящий язык и концептуальные рамки, нельзя описать языком, превосходимым этим опытом. Но можно ли сказать вообще хоть что-то, имеющее смысл? Да: что подобный опыт возникает. Это справедливое утверждение. Можно ли описать, что именно происходит? Нет, но можно сказать, что не присутствует: чувство двойственности между субъектом и объектом. Разделение между «мной» – медитирующим, который внимает отдельному объекту, – и самим объектом растворяется. Можно сказать, что переживание включает блаженство, подобного которому вы никогда раньше не переживали. Но «блаженство» – это почти единственное, что можно выразить с помощью языка, прежде чем придется обратиться к метафорам: «Подобно пустому пространству. Подобно лучезарному свету. Нерожденное. Спонтанное». Все это лишь образные выражения, но таково лучшее, что можно сказать.

Как узнать, можно ли с помощью практики превзойти чувство двойственности, выйти за пределы языка, выйти за пределы опыта, который опосредован понятиями? Единственный способ это выяснить – осуществить этот процесс. В этом и состоит вызов. Будда провозгласил, что это возможно. Вы не замкнуты в клетке своей личной истории, своих концептуальных и культурных рамок. У вас есть личное жизнеописание, но к нему все не сводится. В вашем существе также есть некий трансцендентный элемент, доступ к которому можно обрести на уровне опыта, и элемент этот выходит за пределы всех понятий. Подобный опыт часто описывают как чистое осознавание, но это не осознавание как часть некой дуальности (например, «ум и материя»). Оно не вписывается в модель Декарта. Если вы обретете доступ к этому переживанию, погрузившись для этого в природу осознавания, то, выйдя из него, сможете описать его как нерожденное, спонтанное, недвойственное, неподдельное, неизмышленное ведение. Более того: когда люди выходят из этого переживания, они обычно говорят, что весь мир, со всем его безбрежным многообразием, проявляется из этого изначального осознавания. Подобная недвойственность есть основа бытия.

Этот подход – погружение прямо в природу самого ума – есть путь мудрости. В буддизме ваджраяны также существует путь энергии, на котором мы постигаем чрезвычайно тонкую изначальную энергию своего существа. Распознав ее, мы начинаем видеть недвойственность этой энергии и изначального осознавания. Со временем мы приходим к постижению того, что энергия и ум в конечном итоге недвойственны, а вся Вселенная, – со всем своим бескрайним многообразием, со всей своей сложностью, всеми своими частями из галактик и тому подобным – возникает из этих чрезвычайно тонких «энергии/ума». С одной точки зрения эти «энергия/ум» проявляются как осознавание, с другой – как энергия, но на самом деле они недвойственны.

Если мы обретаем глубину прозрения, которая необходима для неопосредованного переживания окончательной реальности, влияние этого прозрения на наше существо и наш ум будет кардинальным. Это не просто преходящее событие, которое становится воспоминанием, а нечто, что радикально и необратимо нас преображает.

Если обрести одно только это прозрение, которое всенепременно поддерживается высокой степенью устойчивости и яркости ума, после возвращения к состоящей из явлений реальности «этовости и товости» ум продолжит обладать огромной способностью преображать физический мир – ведь мы на собственном опыте знаем, что этот мир по своей сути податлив. Преображать физическую реальность можно попросту на основе силы такого постижения. Также существуют и более легкие – без полной мощи этого прозрения – способы ее менять. Преображать физическую реальность можно просто с помощью шаматхи, которая не обязательно предполагает подобную глубину проникновения в суть.

Шаматха – это видоизменение природного явления: сознания. Подобно свету или энергии, сознание – базовая составляющая реальности. В шаматхе вы очищаете его, оттачиваете его, направляете его и наделяете его силой так же, как в лазерах направляют и усиливают свет. Внимание – направленный ум – может использоваться для видоизменения, для преображения физической реальности. Для этого вовсе не обязательно обладать огромной реализацией. Тибетцы верят: физическую реальность также можно менять и с помощью обращений к союзникам среди живых существ, не принадлежащих к числу людей.

Если вы спросите, существует ли переживание изначального осознавания, ответ будет положительным. Но если в процессе самого переживания вы пытаетесь обратить его в некий объект, то не можете сказать, что оно существует или что оно не существует. Вы не можете сказать, что оно одновременно существует и не существует, или что оно не является ни существующим, ни несуществующим. Переживание изначального осознавания попросту запредельно подобным вопросам. Такой вопрос неприменим, поскольку это переживание превосходит все, что о нем можно было бы сказать.

Когда мы говорим об этом изначальном осознавании, по описанию оно кажется чем-то, что мы однажды можем обнаружить – тем, что однажды может проявиться и проникнуть в сферу наших переживаний. На первой конференции «Ум и жизнь» в 1987 году Далай-ламу спросили, присутствует ли и функционирует ли изначальное осознавание уже сейчас. Проявлено ли оно в нашем повседневном опыте уже сейчас, когда мы завтракаем и едем в город, – или же ожидает нас через месяцы, годы, целые жизни? Вопрос очень интересный.

Перед тем как отвечать, следует отметить: в той степени, в которой это изначальное осознавание вообще можно описать словами, его называют самовозникшим, совершенно спонтанным, свободным от усилий, ненамеренным, неизмышленным, несотворенным, а также источником всей добродетели. Это источник вашего сострадания, вашего прозрения, вашей силы. Функционирует ли и проявляется ли это изначальное осознавание прямо сейчас?

Далай-лама ответил «да»: проявляется. Обнаружить его – значит ухватить нечто, что и так всегда присутствовало, нечто глубоко знакомое: по сути, более знакомое, чем что-либо еще. Мы словно возвращаемся домой. Как и при возвращении домой, распознавание изначального осознавания окажется чем-то совершенно новым и глубоко знакомым.

Когда вы достигаете шаматхи, говорится, что вы «достигли внимания». Теперь вы им владеете – впервые. «Достигнув внимания», вы используете его для исследования природы реальности и делаете это с помощью различения, с помощью своих критических способностей. Теперь, когда вы обладаете этим превосходным инструментом внимания, вы можете объединить его со своими умственными способностями с тем, чтобы вникать в природу реальности, в природу вашей собственной самости, в природу самого сознания – во что пожелаете. Снова и снова проводя эти исследования, вы начинаете выходить за рамки самого внимания. Вы заходите настолько глубоко, что внимание остается позади. Вы превзошли знание, но не отключились, не стали чем-то несуществующим. Вы превзошли объективизацию, ведь в целом в нашем словоупотреблении слово «знание» всегда подразумевает знание о чем-то. Здесь же знания о чем-то больше нет – больше нет «этого» или «того». Присутствует нечто неопосредованное, цельное – и вы не можете сказать, что «вы» знаете «это».

Подобная реализация возможна в практике мадхьямаки. Учения мадхьямаки делают упор на процессе объективизации явлений и на том, чтобы пробиться к пустотности сущностной природы. Тем не менее при продвижении в этой практике вы постепенно выходите за пределы внимания. Кроме того, вы также можете следовать по пути дзогчена, великого совершенства. Учения дзогчена не делают такой мощный упор на объективизации явлений и на том, чтобы подвергать их онтологическому анализу. Вместо этого они подчеркивают необходимость высвободить субъективный ум в неизмененное осознавание – таков еще один способ выйти за пределы обыденных, двойственных внимания и сознания, все отпуская в изначальное ведение.

Нам действительно очень важно знать, что в наше время есть люди, достигшие этих реализаций, и я говорю об этом с огромной уверенностью. Все еще живы некоторые превосходнейшие мастера. Если мы устремляемся к подобным достижениям, нет нужды бояться застрять из-за того, что учителя недостаточно хороши. С этой точки зрения предела совершенству нет. Есть учителя, которые могут провести нас по всему пути к духовному пробуждению.

Вопросы и ответы: насущность и исключительность духовного пробуждения

Вопрос: Учитывая невероятную злободневность множества кризисов, с которыми сталкивается наше глобальное сообщество, существует ли какой-то способ ускорить процесс духовного созревания?

Ответ: Самый быстрый способ – объединить как можно больше способствующих росту обстоятельств. Если вам свойственно серьезное отношение, но материальной поддержки у вас нет, может быть непросто. Если присутствует активная поддержка, но практикой вы занимаетесь вяло, продвижение будет медленным. Если есть хорошая среда и очень серьезное отношение, но нет хорошего учителя, путь займет больше времени. Именно для этого учителя и предназначены: ускорить процесс. Объединив все оптимальные обстоятельства для духовного созревания, внешние и внутренние, вы бы действительно смогли продвигаться очень быстро и эффективно. При наличии меньшего числа поддерживающих условий и большего числа препятствий просто приходится труднее.

Не существует какого-то одного оптимального набора обстоятельств, который подходил бы всем, но мы можем поместить себя в самые лучшие из доступных условий. Помните, что мы также взаимодействуем с миром и участвуем в наделенных смыслом видах деятельности. Можно надеяться, что мы не попросту коротаем время или пытаемся выжить. Важная часть процесса – удостовериться, что все ваши мирские дела также представляют собой часть духовной практики, а не просто какие-то побочные виды деятельности.

Следующий пункт: нужно просто выполнять саму по себе практику. Она включает очищение таких состояний, как злоба, страстное чувственное желание, умственная рассеянность и так далее. Она включает работу с шестью условиями и пятью помехами на пути к шаматхе, очищение эгоцентризма и всех дальних врагов четырех безмерных: злонамеренности, жестокости, отвращения и влечения, цинизма и отчаяния.

Когда мы обрели определенную степень устойчивости и яркости – если пока и не саму шаматху, – пришло время развивать сострадание и любящую доброту, а также взращивать прозрение. Открываясь для веры, мы раскрываемся для бесконечного: когда практикующий реализовал некую степень шаматхи, бодхичитты и випашьяны, или прозрения, способом в огромной мере сократить путь становится ваджраяна. Разные учителя, придерживающиеся традиционного подхода, отмечают, что ваджраяна – путь не для всех. На путь бодхисаттвы, основанный на практиках взращивания прозрения и любящей доброты, в соответствии с классическими учениями требуется три неисчислимых эона – с момента становления бодхисаттвой до достижения состояния будды. Это не вечность, но очень, очень долгий исчерпаемый период. Ничего страшного в этом нет. Куда спешить? Если вы развиваете прозрения бодхисаттвы и любящую доброту, то будете переживать одну наделенную смыслом жизнь за другой, и в них вы будете служить существам и развивать собственные добродетели. Это невероятно насыщенная духовная практика, так почему бы ее не посмаковать? Если такой подход по описанию кажется вам способным принести удовлетворение, забудьте о ваджраяне. Она вам не нужна. Путь бодхисаттвы – прекрасный образ жизни, рождение за рождением, – и если на него требуется три неисчислимых эона, почему, скажите на милость, вообще не шесть? Путь ведь становится все приятнее и приятнее, подобно раскрывающемуся эон за эоном цветку.

Тем не менее вы можете осознать, что объем и глубина страданий в этом мире для вас невыносимы. Вы можете ощутить нестерпимое чувство безотлагательности – чувство, что быть бодхисаттвой недостаточно: вам действительно нужно как можно быстрее стать буддой. Эта мотивация может не иметь ничего общего с вашими личными обстоятельствами – вы словно могли бы сказать: «Если бы дело было только во мне, я бы вытерпела три неисчислимых эона без каких-либо проблем. Но из заботы о благе живых существ ситуация и окружение, в которых я нахожусь, становятся настолько неотложно-важными, что три неисчислимых эона – это слишком долго!» Если мотивация такова, вы переходите к ваджраяне и можете ужать три безмерные эпохи в одну жизнь или в несколько лет. В наше время есть учителя, которые способны учить этому пути. Далай-лама – один из таких учителей, но есть и другие.

Многие люди приступают к практике ваджраяны, совершенно не имея подобной мотивации. Они просто думают: «А, короткий путь. Пойду по нему. Зачем идти длинной тропой, когда можно попросту срезать угол?» – или же ваджраяна кажется им интересной, или им нравится обучающий ей лама. Существует множество видов побуждений, но, если мотивация не будет правильной, состояния будды не достичь – во всяком случае, так говорят мастера, у которых я учился. Прозрение и качество мотивации играют жизненно важную роль. В противном случае вы поступили не на тот курс, который вам нужен. Ваджраяна предназначена для людей, которыми движет сострадание столь нестерпимое, что они просто вынуждены продвигаться к состоянию будды и раскрывать силу, мудрость и сострадание, которые предполагает просветление. Разумеется, нужно иметь и некую степень самадхи – в противном случае вы попросту не справитесь с практикой.

Таково классическое описание ваджраяны, которое дают очень видные, придерживающиеся традиций учителя. Другие люди могут сказать, что ваджраяна предназначена для всех, и сразу пригласить вас начать ее практиковать. Может, они и правы, но меня учили не этому, – а я могу лишь пересказывать то, что слышал от лучших из известных мне учителей.

Вопрос: Для меня загадка, почему, несмотря на самую нашу сущность – самоцвет в лотосе внутри каждого человека, сострадание в каждой личности, – просветление так мало заметно в истории. Статистика печальная. Можно поименно перечислить то скромное число просветленных существ, которых мы распознали в ходе задокументированной истории. Может, существуют и другие, и о них говорят меньше, чем о дурных новостях. Но почему это такое редкое достижение, если все религии по-своему к нему стремятся?

Ответ: Возможно, полезнее сосредоточиться не на том, сколько людей достигли просветления, а на том, что путь представляет собой целый спектр состояний. Действительно, просветления достигла лишь очень небольшая часть человечества, однако между началом пути и пробуждением лежит множество этапов. Я уверен, что значительное число людей – гораздо больше, чем мы можем предполагать, – достигло глубокой реализации, но им, возможно, незачем сразу провозглашать свои прозрения. Может быть, в конкретном рождении для них уместнее не выделяться и оказывать непосредственное влияние всего на несколько человек.

Откровенно говоря, большинство живущих в мире людей – включая многих буддистов – не испытывают к просветлению сознательного интереса. Может, мы придем к этому позже, говорят они. Представление о том, что человеческую жизнь можно радикально преобразить в этом же рождении – а потенциалы сострадания, прозрения и мощи ума можно высвободить, – встречается не так уж часто. Когда религии приобретают институциональное оформление, а это происходит почти неизбежно, подобное представление, судя по всему, кажется институтам угрозой. Иисус высказал некоторые необычайные мысли о потенциале человеческой жизни. Он, например, призывал нас: «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный»[31]. Тем не менее большинство христиан сделало удобный вывод: это невозможно. Мы отождествляем себя со своими ограничениями и принимаем в них прибежище, тем самым скрывая свой глубочайший потенциал.

Плачевная статистика в вопросе просветления в значительной степени связана со средой. Общепринятое мировоззрение предполагает, что наши способности чрезвычайно ограничены, – а наука, судя по всему, по большей части это подтверждает. Ученые заявляют: человеческий ум – лишь отблеск мозга. Христианское богословие говорит нам, что в нас от природы присутствует изъян. Более того, любые изменения возможны лишь через благодать – как если бы мы сами не могли ничего предпринять. Я не верю, что Христос учил именно этому: совсем наоборот. Благожелательный взгляд на христианское богословие признавал бы, что вверение силе Божьей открывает возможность для радикальной трансформации; взгляд менее снисходительный увидел бы в богословских идеях попытку полностью лишить людей силы. В той же степени нас лишает сил и материалистическая наука. Нам отказывают в силах два крупных источника влияния, которому подвергается вся наша цивилизация.

Есть, разумеется, исключительные личности, которые вдохновляют и призывают нас верить, что мы обладаем глубокой способностью преображаться и духовно расти. Однако в современном мире подобные люди встречаются редко. Можно встретить буддистов, которые говорят, что в наше время ничего особенно не изменить: «Можно быть лишь знатоком учений. Времена царят мрачные, и зло в мире слишком сильно, чтобы с ним можно было что-либо сделать». Один мой знакомый обратил на эту проблему внимание Далай-ламы. Двадцать лет назад на личной аудиенции этот знакомый озвучил такие жалобы, а Далай-лама ответил, что это чушь. Упадочные ли сейчас царят времена? Да. Мы живем в мрачную эпоху. В мире присутствует много зла и бед – и кажется, что они только набирают обороты. Таков факт, который мы сами можем увидеть. Однако если в наше время отдельно взятый человек станет прилагать надлежащие усилия, у него есть такие же шансы добиться трансформации, как и в эпоху более благоприятную. На уровне конкретной личности подобные возможности открыты.

Насколько большую роль играет среда? Мы не просто социальные животные. Мы даже можем решить жить в уединении. Тем не менее мы живые существа, которые взаимодействуют с другими существами в этой Вселенной. На нас оказывают влияние идеи других людей, их суждения, их нормы, их ценности, их образ жизни, их ожидания. Если мы активно общаемся с людьми, которые преданы идее о том, что духовный рост не особо возможен, не поддаваться влиянию этой мысли будет сложно. Будда утверждал, что половина нашей духовной практики – в том, чтобы выбрать себе спутников. Такова одна из наших великих свобод, а потому давайте ее ценить и в полной мере использовать.