Гори, но не сгорай. Как пойти ва-банк, добиться успеха и наслаждаться жизнью без баланса бесплатное чтение

* * *

Английское слово passion («страсть»), происходящее от латинского слова passio («страдание»), раньше в подавляющем большинстве случаев как раз и означало страдания, невзгоды и муки. Поначалу понятие было очень узким: слово страсть использовалось для описания страданий конкретного человека в конкретном случае, а именно страшных мучений, пережитых Иисусом Христом во время распятия. «Изначально это слово связывалось исключительно с Христом и его страданиями»[6], – объясняет профессор Тимоти Бил, заведующий кафедрой религиоведения Западного резервного университета Кейза. Одни люди считали смерть Христа трагической, другие же верили в то, что она символизирует огромную, величайшую цель – Спасение. Так или иначе, на протяжении почти тысячелетия слово passio применялось исключительно для описания страданий Христа, например страсти Христовы. В те времена пожелание человеку найти свою страсть и решительно следовать ей расценивалось бы не как поддерживающее или вдохновляющее, а как нечто опасное и губительное для жизни.

Однако с течением времени понятие страсти существенно расширилось. Начиная с XI века слово вышло за рамки религиозного контекста, и его начали использовать для обозначения всех видов страданий, мук и боли – как физических, так и душевных – и в отношении любого страждущего. Хотя значение слова «страсть» все еще сильно отличалось от нынешнего, оно уже не связывалось исключительно с Иисусом Христом. А несколько столетий спустя, когда в Европе закончились темные времена Средневековья, понятие страсти тоже лишилось своего темного, мрачного ореола. Это произошло незадолго до того, как европейское Возрождение привело к буквальному превращению слова passio в passion. Постепенно оно впитало в себя новые смыслы, переходя от страдания к ярости, затем к любви и наконец к непреодолимому желанию. Кстати, за эту трансформацию как минимум отчасти следует благодарить художественную литературу. Все началось с Джеффри Чосера, который в своем эпическом сборнике «Кентерберийские рассказы» назвал этим словом не муки и страдания, а всеохватывающую, неконтролируемую эмоцию в целом. Другие авторы, последовав его примеру, начали употреблять это понятие в совершенно новом тогда значении. Так, в 1588 году Шекспир назвал словом «страсть» не негативное, а весьма желанное для каждого человека чувство. В драме «Тит Андроник» он употребил его для обозначения романтического, любовного влечения и желания, написав так: «Насытьте страсть, от взоров неба скрыты, сокровищем Лавинии натешьтесь»[7]. Благодаря Шекспиру слово «страсть» окончательно избавилось от своего первоначального мрачного смысла, сменив его на гораздо более привлекательный и позитивный.

Тем не менее лишь в XVIII веке это понятие стали ассоциировать с любовью и желанием не только в отношении другого человека, но и какого-то увлечения или вида деятельности. Впрочем, вхождение слова в этом значении в широкий обиход проходило довольно медленно. Выражения типа «следуй за своей страстью» или «найди свою страсть» стали общеупотребительными только в середине 1970-х годов, однако с тех пор остаются невероятно популярными. Дело в том, что во второй половине XX века поколение беби-бумеров достигло совершеннолетия и сделало своим главным жизненным принципом фразу «что вкладываешь, то и получаешь».

Вторая мировая война уже казалась историей, а война во Вьетнаме подходила к концу. Западные идеалы постепенно смещались от стремления к безопасности к самореализации, и эта тенденция усилилась с появлением поколений X и Y (миллениум)[8]. К тому моменту, когда Бон Джови в 2001 году произносил перед студентами Монмутского университета процитированную в начале главы напутственную речь, позитивные и вдохновляющие фразы, включающие слово «страсть», приобретали все большую популярность. Сегодня может сложиться впечатление, что страсть – это ключ к хорошей и продуктивной жизни. Нам говорят, что мы должны сделать все возможное, чтобы найти ее и упорно ей следовать, что наша карьера, взаимоотношения и хобби улучшатся, если будут подпитываться ею. Но, как вы скоро убедитесь, пока не стоит сбрасывать со счетов первоначальное значение этого слова, так как во многих смыслах страсть и страдания все еще тесно переплетены.

Химическая реакция: биология страсти

Ощущение, которое испытываешь, когда полностью поглощен каким-то делом, идеей или человеком, знакомо каждому, кто хотя бы раз страстно танцевал. Неважно, чем или кем вы увлечены, – реакция организма будет практически одинаковой. Ваш мир сужается, и единственное, что кажется важным, – это предмет страсти, будь то человек или вид деятельности. Вы больше ни о чем не можете думать. Вы не в состоянии ни на шаг отойти от холста. И даже если ваше тело ужинает в столовой в кругу семьи, разум находится совсем в другом месте. Вы думаете о новом продукте, который компания выводит на рынок, или о том, как переписать второе предложение в пятом абзаце на тридцать четвертой странице книги, над которой вы сейчас работаете. Словом, туннельное видение (как его называют психологи) во всей красе! Полное и абсолютное погружение! Поздравляем, вы – в плену страсти!

Всепоглощающее чувство привязанности к чему-либо или кому-либо формируется в мозге, где подпитывается мощным нейрохимическим веществом под названием дофамин. Этот нейромедиатор пробуждает и возбуждает нас, всецело сосредотачивая наше внимание на объекте желания. Под его воздействием мы чувствуем себя живыми и энергичными. Вырабатываясь в мозге и пробивая себе путь из примитивных зон в недавно развитые, дофамин запускает каскад нейронных реакций, которые подталкивают нас к достижению цели, попутно формируя ожидание скорого вознаграждения: как только я закончу писать эту книгу, мое эмоциональное состояние улучшится. Вот выведу наконец продукт на рынок и сразу же испытаю полное удовлетворение. Если у меня получится добиться расположения этой женщины, я буду счастлив. Я успокоюсь только тогда, когда мои работы выставят в галерее.

И все же, когда человек ослеплен страстью, награда, к которой он, по его мнению, стремится – как правило, чувство удовлетворения или эмоционального насыщения, – это не более чем иллюзия. Достигнув своей цели в понедельник, вы, возможно, почувствуете на мгновение удовлетворение, но, скорее всего, уже во вторник снова будете голодны как волк.

У этого неослабевающего стремления и ненасытности есть биологические корни. В отличие от других порождающих позитивные чувства нейромедиаторов, выброс которых происходит после достижения цели, гораздо более мощный дофамин высвобождается также до и во время этого процесса, что обусловлено особенностями эволюции нашего вида. Древние люди были охотниками-собирателями и не могли себе позволить довольствоваться сиюминутным удовлетворением базовой потребности в пище. Насытившись, они должны были продолжать охотиться и накапливать пищу, чтобы подготовиться к неизбежным временам ее дефицита. В результате наш биологический вид эволюционировал так, что дофамин – нейрохимическое вещество, побуждающее человека к чему-то стремиться, – порождает в нас сильнейшее желание и часто препятствует синтезу других нейромедиаторов, благодаря которым мы чувствуем удовлетворенность и счастье. Нам свойственно кайфовать не от достижения цели, а от погони за ней. Дофамин – это «молекула» желания и мотивации. И этот простой, но важнейший биологический факт ответственен за величайшие достижения в истории человечества – от выживания нашего вида в целом до ряда последних революционных научных открытий. Короче говоря, мы просто не запрограммированы довольствоваться тем, что есть, а настроены добиваться большего.

Когда легендарной американской бегунье на сверхмарафонские дистанции Энн Трейсон было два года, родители привязывали к ее туфелькам колокольчики. «Я всегда повсюду бегала, и им нужно было как-то за мной уследить», – вспоминает она. Хотя во времена ее детства еще массово не диагностировали синдром гиперактивности и дефицита внимания (СДВГ), Трейсон, которой сейчас пятьдесят девять лет, считает, что была бы стопроцентным кандидатом на постановку такого диагноза. По мнению представителей пока еще молодого направления психологии, люди со склонностью к СДВГ могут быть менее восприимчивы к дофамину, а это означает, что им нужна большая «доза» нейромедиатора[9], чтобы почувствовать удовлетворение. Возможно, именно этим объясняется их предрасположенность к повышенной активности: так их организм вырабатывает дофамин. Для Трейсон, которая очень хорошо помнит, чего ей стоило спокойно сидеть в школе за партой и быть внимательной, бег стал отдушиной, позволяющей маленькой непоседе дать выход своей неуемной энергии и испытывать бесконечный драйв.

Вскоре после окончания школы Энн открыла для себя бег на сверхмарафонские дистанции – вид спорта, в котором забеги длятся более двадцати часов; обычный марафон на этом фоне кажется детской игрой. Тренировочные забеги (почти по 300 километров в неделю) и участие в забегах на 150 километров обеспечивали ей ни с чем не сравнимые чувства удовлетворения и самореализации. Но они всегда были мимолетными. Конечно, за свою спортивную карьеру бегунья наслаждалась ими неоднократно – и в 1985 году, когда выиграла забег на выносливость American River на дистанцию 80 километров; и в 1989-м, когда стала победительницей ультрамарафона Western States на 160 километров; и в 1994-м, когда ею были установлены рекорды на трассах Western States и Leadville Trail 100 (все это чрезвычайно трудные соревнования, в которых большинство ультрамарафонцев участвуют только один раз, не говоря уже о победе). Но Трейсон продолжала ставить перед собой все более амбициозные цели. «Мне всегда было свойственно желание узнать, на что еще я способна», – говорит она. Именно это качество сделало ее самым титулованным ультрамарафонцем за всю историю этого вида спорта и позволило преодолеть гендерные барьеры, что впоследствии вышло за пределы бега и сильно повлияло на все виды спорта, где требуется выносливость. За свою грандиозную карьеру Энн Трейсон побила более двадцати мировых рекордов, четырнадцать раз выиграла престижнейший ультрамарафон Western States и установила множество рекордов на разных дистанциях, многие из которых так до сих пор и не перекрыты.

Мы спросили великую спортсменку, которая, помимо всего прочего, еще и высокообразованный и глубокий человек, что она думает о своей врожденной «программе», о той непоседливой маленькой девочке, чьи родители вынуждены были привязывать колокольчики к ее обуви. На что она ответила: «Я часто думаю о дофамине. У меня всегда было стремление ставить перед собой грандиозные цели и достигать их; мне всегда хотелось понять, из какого теста я сделана, выкладываться на все сто, получать результат и продолжать стремиться к большему. Так было всегда. Биохимия, конечно же, не все, но, как мне кажется, это очень важный фактор»[10].

Последние научные исследования подтверждают догадку Трейсон. По данным некоторых из них, человек наследует до 40 процентов личностных характеристик. Не так давно профессор Клод Роберт Клонингер, психиатр медицинского факультета Вашингтонского университета в Сент-Луисе, разработал систему оценки наследственной части личности, называемой темпераментом. В ходе исследований он выявил связь между врожденным темпераментом и чувствительностью к определенным нейромедиаторам[11]. В частности, ученый обнаружил, что упорство – один из четырех основных показателей темперамента по Клонингеру – тесно связано с пониженной чувствительностью к дофамину. Как вы помните, дофамин вырабатывается в организме на этапе достижения целей, поэтому неудивительно, что людям с пониженной чувствительностью к нему (которым, соответственно, нужно его больше, чтобы почувствовать себя хорошо) свойственны решительность, активность и энергичность. Чем больше дофамина нужно человеку, тем усиленнее он готов бороться за порой кажущееся недостижимым вознаграждение и делать ради этого все, даже если это каким-то образом наносит ему вред. Иными словами, этот человек постоянно нуждается в очередной дозе дофамина. Хотя нам нравится думать, что такое замечательное качество, как упорство, – результат напряженного труда или правильного воспитания, это далеко не вся правда. Некоторые из нас, в том числе Энн Трейсон, рождаются с предрасположенностью к страсти. Однако верно и то, что ее биологический механизм может повлиять на каждого из нас.

Чем чаще человек повторяет какое-то действие, особенно то, которое обеспечивает позитивную отдачу, будь то золотые медали, повышение по службе или романтическое свидание, тем больше он жаждет очередной дозы дофамина. Каждый раз, когда мы делаем что-либо для достижения важной цели, в организме вырабатывается дофамин, вновь и вновь усиливая нашу активность, внимание и мотивацию. Со временем, как и в случае с приемом других вызывающих привыкание веществ, мозг становится менее чувствителен к дофамину, а это значит, что нужно получать его все больше и больше, чтобы чувствовать себя хорошо. Эта тяга раз за разом возвращает нас к занятию, запускающему высвобождение очередной, большей, дозы дофамина. И цикл ощущения острого голода, причем ненасытного, повторяется многократно. Тут стоит еще раз подчеркнуть, что этот цикл абсолютно естественный и обусловлен он эволюционным «программированием», которое подталкивает нас к зависимости от погони за желанным вознаграждением, а не от чувства, вызываемого получением результата.

В книге «Биология желания»[12] нейробиолог Марк Льюис пишет, что изменение потребности в дофамине, когда вам нужно его все больше и больше для хорошего самочувствия, обусловлено «повторением… мощных, глубоко влияющих на нас переживаний». Льюис объясняет, что по мере того, как этот опыт становится все более значимым, соответствующие изменения в мозге закрепляются, по сути, опираясь на самих себя. Кстати, аналогичный механизм действует и в отношении наркотиков и алкоголя. «Алкоголь и героин, безусловно, не вызывали бы такого сильного привыкания и стоили бы намного дешевле, если бы их прием сопровождался скучным опытом»[13], – пишет Льюис. А разве влюбленность или стремление к великим достижениям в спорте, искусстве или бизнесе не следует отнести к мотивированному повторению определенных действий? Несомненно, они могут быть столь же привлекательны, как и наркотический кайф. И хотя итоги таких занятий кардинально отличаются от употребления алкоголя или наркотиков, в мозге происходит один и тот же процесс: мы «подсаживаемся» на острые ощущения. Как мы обсудим далее, грань между тем, что мы считаем деструктивной зависимостью и продуктивной страстью, чрезвычайно тонка, если вообще существует.