Вы не авторизовались

Почему мы ошибаемся? бесплатное чтение

Джозеф Халлинан
Почему мы ошибаемся. Ловушки мышления в действии

Joseph T. Hallinan

Why We Make Mistakes:

How We Look Without Seeing, Forget Things in Seconds, and Are All Pretty Sure We Are Way Above Average

Издано с разрешения Crown Archetype, an imprint of the Crown Publishing Group, a division of Random House LLC и литературного агентства Synopsis

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Вегас-Лекс».

* * *

Эту книгу хорошо дополняют:

Ловушки мышления

Чип Хиз и Дэн Хиз

Предсказуемая иррациональность

Дэн Ариели

Территория заблуждений

Рольф Доббелли

Ментальные ловушки на работе

Марк Гоулстон

Посвящается Джеку, Кейт, Энн, и особенно Пэм

Посвящается Говарду Гессу – лучшему другу, какого только может иметь человек

Майк убежден, и я с ним согласен, что в определенный момент каждое решение нам кажется уже принятым, но обычно этот момент наступает значительно позже, – как излучаемый звездами свет, видимый нами лишь спустя какое-то время. Выходит, часто мы принимаем решения о важных вещах поспешно, как правило, не располагая всей необходимой для этого информацией. Но впоследствии убеждаем себя в том, что не делали этого, потому что, во-первых, по нашему мнению, это глупо, а мы не желаем, чтобы нас считали глупыми; во-вторых, поступив так, мы проигнорировали собственные жизненно важные потребности, и нам очень не хочется это признавать; в-третьих, приняв решение, но веря в то, что еще его не приняли, мы создаем для самих себя секрет, слишком уж приятный, чтобы его раскрывать. Иными словами, мы обманываем сами себя и радуемся этому.

Ричард Форд The Lay of the Land («Край земли»)

Введение
Почему мы совершаем ошибки?

ОШИБКИ БЫВАЮТ САМЫЕ разные. Например, возможно, вам стоило в свое время приобрести недвижимость, или не следовало жениться на этой женщине, или не надо было покупать акции компании, цены на которые рухнули, или устраиваться на работу, не приносящую ни малейшего удовлетворения, или стричь самого себя из-за желания сэкономить пару баксов – этот ряд можно продолжать бесконечно, – но вы сделали или не сделали что-нибудь из перечисленного выше, о чем сейчас сожалеете.

Впрочем, это ваши ошибки, а ведь есть еще и ошибки других людей.

Более двадцати лет я проработал репортером, и за это время у меня появилось немного странное хобби – коллекционировать истории об ошибках. Я вырезаю из газет самые любопытные заметки, посвященные этой теме, и складываю их в папку под названием «Ошибки». Рассказ о своей любимой на сегодня ошибке я нашел на тридцать четвертой странице Chicago Sun-Times, издаваемой в моем родном городе. В заметке повествуется о случае, произошедшем несколько лет назад в Южном Уэльсе, в деревне Сент-Брайдс. По сообщению Associated Press, толпа деревенских «блюстителей порядка и морали» напала и разгромила офис известного местного детского врача. Но зачем им понадобилось нападать на него? По данным полиции, казус произошел потому, что люди перепутали значение слов «педиатр» и «педофил». И педиатру Иветт Клоэт пришлось спасаться бегством из собственного дома, расписанного с помощью баллончиков надписями «педо» (сокращение от «педофил»). Позже она дала интервью местной газете. «Я полагаю, что стала жертвой самого обычного невежества», – заявила доктор Клоэт.

90 процентов ошибок вызваны человеческим фактором

Без сомнения, так и есть. И мы с вами тоже жертвы подобных ошибок. Всем известно клише «Человеку свойственно ошибаться». В подавляющем большинстве случаев это утверждение совершенно справедливо. Когда происходит что-то по-настоящему страшное, чаще всего это объясняется человеческой ошибкой: авиакатастрофы – 70 процентов, автокатастрофы – 90 процентов, несчастные случаи – 90 процентов. Назовите практически любую ошибку, и окажется, что в ней виноваты люди. Как только обнаруживается этот факт, дальнейшие расследования обычно прекращаются. А зря – во всяком случае, если мы хотим, чтобы подобное не повторилось.

Кстати, довольно часто человек не виноват в своих ошибках – ну, не в полной мере. Оценивая то, как мы видим, запоминаем и воспринимаем окружающий мир, можно утверждать, что мы все склонны искажать действительность, что и заставляет нас совершать ошибки конкретного типа. Например, правша, войдя в здание, в котором он прежде ни разу не был, склонен решительно поворачивать направо, хотя, вполне возможно, это не оптимальный маршрут. Кроме того, большинство из нас – как левши, так и правши – по какой-то необъяснимой причине отдают предпочтение номеру семь и синему цвету. А еще мы находимся под таким мощным гипнозом своих исходных решений и первых впечатлений, что, как правило, отказываемся менять первоначальный ответ в тесте даже несмотря на то, что, согласно целому ряду исследований, чаще всего это и следует делать.

Большинство из нас по какой-то необъяснимой причине отдают предпочтение номеру семь и синему цвету.

Наши ожидания нередко формируют видение мира, а зачастую и определяют наши действия и поступки. Например, в рамках одного исследования разным группам людей по-разному представили одного и того же мужчину. Затем участников эксперимента попросили вспомнить, как он выглядел. Так вот, те, кому сказали, что он водитель грузовика, описали его как довольно крупного парня; а те, кому сообщили, что он танцор, вспомнили, что мужчина был изящного телосложения.

Или вот еще один случай. Половине посетителей ресторана сказали, что в их бокалы, в подарок от заведения, налито превосходное калифорнийское вино, а второй половине – что их угостили ординарным вином из Северной Дакоты. Люди, выпившие это вино, не только в тот вечер меньше съели, но еще и ушли из ресторана раньше тех, кому достался изысканный напиток.

К предвзятости склонны даже те, кого принято считать спокойными и даже флегматичными людьми, например фермеры. Оказалось, представители этой профессии – приверженцы теории глобального изменения климата считают, что погода была теплее, чем фактически зарегистрированная синоптиками. А что же те, кто не верит в глобальное потепление? Эти фермеры убеждены, что температура была ниже зарегистрированной синоптической статистикой.

Разумеется, мы вовсе не склонны считать, будто все дальнобойщики крупнее танцоров, и совершенно не обязательно запоминать погоду (если только вы не любитель заключать пари по любому поводу). Важно, что мы проявляем предвзятость в основном неосознанно, но не понимаем этого. Эта тенденция настолько сильна, что даже зная о своем предубеждении, мы ничего не можем с собой поделать. Наглядный пример из жизни – сила первого впечатления. Почти восемьдесят лет специальных исследований доказали, что, меняя первоначальное решение, люди намного чаще меняют неправильный ответ на правильный, чем наоборот, и что общий результат тестов, соответственно, изменяется в лучшую сторону. Проведя всеобъемлющий анализ результатов тридцати трех подобных исследований, ученые выявили, что в среднем абсолютно все те, кто решался изменить первоначальный ответ, сдали тест лучше. Но любопытно другое: даже когда люди знают о подобной тенденции, они склонны упрямо придерживаться первоначальных вариантов ответов. Кстати, это относится и к инвесторам, принимающим решения о том, в какие ценные бумаги вложить деньги. Узнав об ошибочности своего первоначального выбора, в 70 процентах случаев они отказываются что-либо менять.

Ошибки «хорошие» и «плохие»

Судя по всему, предвзятость и искажения подобного рода коренятся глубоко в нашем сознании. Многие качества, позволяющие человеку хорошо делать самые разные вещи, имеют обратную сторону, изначально предрасполагая нас к ошибкам. Например, нам обычно прекрасно удается оценивать текущую ситуацию. Иногда достаточно секунды, а то и доли секунды, чтобы, мельком взглянув на ту или иную сцену, оценить ее истинный смысл и значение. Но за такой скоропалительный анализ мы платим весьма высокую цену, упуская из виду множество существенных деталей. И главное – мы даже не подозреваем о том, что что-то упустили, нам-то кажется, что мы увидели все. Однако это не так. Наглядный пример предлагает нам кино. Фильмы, как известно, снимаются на пленку и состоят из длинного ряда отдельных кадров, проецирующихся на экран со скоростью двадцать четыре кадра в секунду. Когда лента прокручивается, мы видим на экране уже не отдельные неподвижные картинки, а движущиеся изображения. Это, конечно же, «хорошая» ошибка; мы не возражаем против того, чтобы так ошибаться; по сути, нам это даже нравится. Но, если подобная ошибка зрения совершается врачом-онкологом, рассматривающим рентгеновские снимки пациента в поисках опухоли, или таможенником в аэропорту, выявляющим запрещенные предметы в багаже пассажиров, она приводит к губительным последствиям. И, как мы с вами еще убедимся, эти специалисты тоже упускают довольно многое из того, что должны искать и находить.

Окружающий мир нам не помощник

Наше представление о реальности связано с окружающим миром совсем не так надежно, как нам кажется. При этом в нашем сознании мир функционирует так, словно эта связь достаточно адекватная. Так, например, современному человеку требуется помнить множество всевозможных паролей, PIN-кодов и имен пользователей. А между тем человеческая память фиксирует такую информацию очень плохо. Как показало одно исследование в этой области, 30 процентов людей забывают свои пароли уже через неделю, а по истечении трех месяцев эта цифра составляет более 65 процентов.

30 процентов людей забывают свои пароли уже через неделю, а по истечении трех месяцев эта цифра составляет уже более 65 процентов.

Кроме того, мы все живем на пределе человеческих возможностей, поскольку современный образ жизни требует от нас навыков многозадачности, хотя количество дел, которые человек способен выполнять одновременно, весьма ограничено. Точное их число частично зависит от того, чем именно нам приходится заниматься. В общем и целом особенности человеческой памяти таковы, что бессмысленно требовать от нас одновременно запомнить более пяти не связанных между собой вещей. А теперь подумайте, сколько всего – например, только того, что касается автомобиля, – вам надо держать в голове? Как управлять системой навигации? Системой круиз-контроля? Устройством автоматического слежения и предупреждения о столкновении? Прибором, предупреждающим о «слепой зоне»? Камерой заднего вида? Развлекательной системой для детей? MP3-плеером? Сотовым телефоном? Современные автомобили оборудованы множеством гаджетов и систем, управление которыми нередко лишь способствует созданию аварийных ситуаций, поскольку постоянно отвлекает водителя от дороги. А кого потом винят в аварии, вас или машину?

Неправильное определение виновного как раз и объясняет, почему мы снова и снова наступаем на старые грабли. Мы редко учимся на своих ошибках, потому что часто их причиной считаем не то, что есть на самом деле. Когда что-то идет не так, особенно в по-настоящему большом и важном деле, у нас возникает естественное желание как можно скорее переложить вину за это на кого-нибудь другого. Но выяснить, кого или что следует обвинять, не всегда просто. Действительно важные, серьезные ошибки расследуют и анализируют специалисты, от которых ожидают абсолютной беспристрастности и объективности. Однако им тоже свойственна специфическая предвзятость: они знают, что произошло, поэтому их восприятие того, почему это случилось, нередко весьма и весьма существенно меняется. Психологи называют этот эффект «склонностью к запоздалым суждениям», или, по-научному, «ошибочностью ретроспективного детерминизма». Суть этого явления заключается в том, что постфактум вероятность события кажется нам более очевидной и предсказуемой, чем есть на самом деле.

Мы редко учимся на своих ошибках, потому что часто неправильно определяем их причины.

Вот поэтому-то многие ошибки по прошествии времени кажутся нам на редкость глупыми и невозможными («Ты что, опять захлопнул дверь снаружи?!»). И по этой же причине мы зачастую бестолково подходим к их исправлению. Если «многофункциональный водитель» разбивает машину из-за того, что возился на ходу с GPS на приборной панели, в аварии обвиняют его. А между тем, чтобы минимизировать вероятность подобного исхода в будущем, нужно решать проблему не с водителем, а с переоснащением автомобиля.

О причинах всевозможных ошибок сегодня многое известно благодаря исследованиям, проводившимся в областях, в которых ошибки стоят огромных денег, а то и жизни, например в медицине, военном деле, авиации и, конечно же, на финансовых рынках. Когда дела в них идут не так, как надо, у специалистов появляется мощный стимул искать причины проблем. И то, что они выясняют о своих оплошностях, часто способно нам многое подсказать в отношении наших собственных. Эта мысль осенила меня, когда я готовил статью, посвященную работе анестезиологов, для Wall Street Journal. Надо отметить, что благодаря техническому прогрессу в последние годы ситуация в этой области медицины резко улучшилась. Однако на протяжении довольно долгого времени врачи данной специализации пользовались поистине дурной репутацией. Их пациенты часто умирали страшной смертью. Одни задыхались, лежа на операционном столе, оттого что заскучавший во время многочасовой операции анестезиолог не заметил отсоединившейся дыхательной трубки; другие вдыхали смертельную окись углерода, ядовитый побочный продукт, образующийся при реакции некоторых препаратов. Кроме этих двух страшных причин, вспомним, что многие химические вещества, используемые для наркоза, взрывоопасны. Чтобы снизить риск возгорания от искры статического электричества, хирурги носят обувь на резиновой подошве и кладут в карман халата металлические бруски для заземления. И все равно время от времени – бум! – пациент и врач взрываются.

Такое печальное положение дел сохранялось вплоть до начала 1980-х, когда стремительный рост случаев преступной халатности и последовавшая за этим огласка (ABC News выпустила в эфир ряд ошеломительных изобличающих материалов) вынудили общество принять решительные меры. Перед сообществом анестезиологов во главе с замечательным доктором Эллисоном «Джипом» Пирсом-младшим встала серьезнейшая дилемма: либо признать свою вину, либо попытаться устранить проблемы, породившие столь незавидную ситуацию в отрасли. Анестезиологи выбрали второй путь.

Некоторые принятые меры, по крайней мере в ретроспективе, кажутся простыми и очевидными. В частности, оборудование для американских анестезиологов долгое время поставляли две компании. Если вам любопытно, это Ford и GM. Их модели были практически одинаковыми, за исключением одной важной детали: на оборудовании Ford клапан подачи наркоза открывался по часовой стрелке, а на приборах GM – против. Иногда анестезиологи, забыв, с какой моделью работают, поворачивали клапан не в ту сторону. Для устранения этой проблемы требовалось всего лишь стандартизировать оборудование, чтобы клапан всегда поворачивался только в одну сторону.

Другие меры были не такими простыми. Например, анестезиологи позаимствовали – в буквальном смысле слова – у пилотов и начали использовать карты контрольных проверок как гарантию, что специалист не забудет о важнейших процедурах. А еще они приступили к целенаправленной работе по изменению отношения медицинского персонала к своей работе. Для начала решили искоренить идеи о враче-всезнайке: медсестер и других специалистов призывали в случае необходимости открыто говорить, что врач, в частности анестезиолог, ошибся или делает что-то не так. Психологи, изучающие природу ошибок, называют данный метод «сглаживание градиента авторитета», и, как показала практика, он позволяет весьма существенно уменьшить число ошибок в той или иной области деятельности. В целом все принятые меры вынуждали анестезиологов признать некоторую ограниченность своих возможностей и сделать то, что, по сути, доступно многим, – начать реорганизацию своей рабочей среды с учетом этих ограничений.

Эти усилия принесли поистине потрясающие плоды. За два последних десятилетия смертность пациентов вследствие ошибок анестезиологов снизилась более чем в сорок раз – с одного случая на каждые пять тысяч больных до одного на 200‒300 тысяч прооперированных. Показатель преступной халатности в анестезиологии тоже резко упал, хотя среди врачей других специальностей он, к сожалению, продолжает расти.

«Все это очень хорошо, – скажете вы. – Но какое отношение это имеет ко мне? Мне-то не требуется хирургическое вмешательство». Думаю, имеет, и немалое.

Осведомленность решает все

Узнав, как анестезиологи изменили положение дел в своей отрасли, я начал понимать, что между их и нашими ошибками можно провести параллель. Подобно этим специалистам, многие из нас сегодня живут и трудятся в среде, искривленной в тысячах мелочей, что, несомненно, повышает вероятность совершения ошибки. Чтобы убедиться в этом, просто прогуляйтесь по продуктовому магазину в своем районе и обратите внимание на цены, указанные на товарах. Что, например, написано на банках с консервированными персиками – двадцать пять центов за штуку или четыре банки за один доллар? Если второе, знайте, что вами тонко манипулируют, обманным путем заставляя покупать больше консервов, хотя вам, скорее всего, столько не нужно. Согласно результатам маркетинговых исследований, когда цены устанавливаются сразу на несколько единиц товара (четыре за доллар), а не отдельную единицу (одна банка за двадцать пять центов), продажи возрастают на 32 процента.

Покупая больше персиков, чем нужно, мы, конечно, совершаем не такую уж дорогостоящую ошибку, но этот факт весьма красноречив сам по себе. Без вашего ведома, обманным путем от вас добиваются того, чтобы, принимая решение о покупке, вы основывали его на первой цене. И самое важное, этот эффект действует не только в малом – как в случае с персиками, – но, как вы убедитесь, и во время принятия более серьезных решений, например при покупке дома.

Далее мы поговорим о множестве подобных ошибок, скажем, о не слишком разумном выборе программы членства в клубе здоровья или клюшки для гольфа в специализированном магазине. Но что же вообще считать ошибкой? Определим этот термин в широком смысле, как в словаре.

Ошибка – (сущ.) 1. Непонимание истинного смысла или значения.

2. Неправильное действие, поступок или высказывание, базирующиеся на неверном суждении, недостаточном знании или невнимательности^[1].

Затем обсудим, например, почему вы почти никогда не забываете лица человека, но часто не можете вспомнить его имя, а также проанализируем типичные ошибки мужчин и женщин (они, как вы, наверное, догадываетесь, отличаются). А еще рассмотрим некоторые маленькие раздражающие бытовые неприятности – скажем, почему иногда никак не получается найти в собственном холодильнике пиво? Мы узнаем, как эти тенденции используют в своих интересах разные корпорации, предлагая заманчивые ставки по кредитным картам или скидки, которыми, как им известно, мы никогда не воспользуемся.

Мы также обсудим, как сократить число ошибок. На стопроцентную защиту от глупости рассчитывать, конечно, не приходится. Многие ментальные схемы, приводящие к ошибкам, настолько глубоко укоренились в нашем сознании, что выявить их крайне сложно, как и избавиться от них. Оказывается, чрезвычайно трудно забыть или научиться игнорировать информацию, даже если она стопроцентно неверна и не стоит обращать на нее никакого внимания. Касается это буквально всего – не только переговоров, где на кону стоят миллионы долларов, но и рутинных дел, от выбора недвижимости до покупки презервативов (правда-правда!).

Между тем, приняв самые простые меры, можно в корне изменить ситуацию. Как в случае анестезиологов, многие решения могут показаться вам слишком уж очевидными. Например, прежде чем сделать выбор, следует хорошенько отдохнуть – хотя, возможно, по совсем иным причинам, нежели те, о которых вы сейчас подумали. Ученые доказали, что, не выспавшись, люди склонны действовать опрометчиво и авантюрно (этим, кстати, можно отчасти объяснить и то, что казино работают круглые сутки). А еще в момент принятия решения полезно находиться в хорошем расположении духа. По мнению ученых, это способствует четкому мышлению и гибкости при решении задач, причем не только в таких зависящих от эмоций людей сферах деятельности, как маркетинг и реклама, но и в таких серьезных, как, скажем, медицина. А еще – хотите верьте, хотите нет – помогает отсутствие излишнего оптимизма. Дело в том, что для большинства людей характерна чрезмерная самонадеянность, которая и становится главной причиной человеческих ошибок.

Невероятно важно понимать роль контекста, особенно когда дело касается воспоминаний. Оказывается, наша память часто работает по принципу реконструкции. Иными словами, вспомнить что-либо – лицо, имя, список неотложных дел – намного проще в том же эмоциональном состоянии, в каком вы запоминали эти данные. В одном классическом эксперименте на группу студентов надели акваланги и попросили заучить перечень слов под водой; другие студенты в это же время учили те же слова на суше. Как вы, наверное, уже поняли, потом члены первой группы лучше вспомнили заученное, погрузившись под воду; а те, кто запоминал слова на суше, вспомнили больше, находясь на земле. То же самое относится и к любителям выпить: те, кто запоминал информацию, будучи навеселе, быстрее и точнее вспоминали ее, если их опрашивали в тот момент, когда они снова были под хмельком.

Контекст имеет значение… те, кто запоминал информацию, будучи навеселе, быстрее и точнее воспроизводили ее, если их опрашивали в тот момент, когда они снова были под хмельком.

Конечно, мало кому из нас, чтобы лучше что-то запомнить, захочется лезть под воду; и если жизнь хоть чему-то учит, еще меньше людей станут заучивать что-нибудь под мухой (хотя, уверен, попробуют многие). Но выявленные в результате этих экспериментов основные принципы запоминания действительно применимы в повседневной жизни. Например, ученые доказали, что школьники намного подробнее вспомнят урок, проведенный в парке, если учитель спросит о нем в том же месте (тем самым будет восстановлен контекст), а не в классе. Попробуйте провести этот эксперимент со своими детьми и убедитесь на собственном опыте.

Многие ошибки возникают по причине именно таких на первый взгляд совершенно незаметных факторов. И я предлагаю отныне относиться к этому как к проблеме, которую можно нивелировать, но полностью устранить нельзя. Как при заболевании коленного сустава, которым страдают многие люди, если они приучаются ходить определенным образом, колено не болит или по крайней мере болит меньше и не так часто. Я очень надеюсь, что благодаря этой книге мы с вами научимся ходить так, чтобы умерить боль. Понимание, что мы делаем правильно, а что неправильно, позволит нам чаще поступать первым образом и реже вторым. Нам всем, как и людям из деревни Сент-Брайдс, не повредит научиться лучше понимать природу своих ошибок.

Примечания к введению

Глава 1
Мы смотрим, но не всегда видим

В БАР ЗАХОДИТ ЧЕЛОВЕК. Его зовут Берт Рейнольдс^[2]. Да-да, сам Берт Рейнольдс. Он еще только в начале своей славной карьеры, и пока его никто знает, в том числе и молодой человек с огромными, широкими плечами, сидящий в дальнем конце бара.

Рейнольдс усаживается через два табурета от громилы и потягивает пиво и томатный сок. Вдруг ни с того ни с сего парень начинает задирать мужчину с женщиной за соседним столиком. Рейнольдс советует задире следить за языком. И нахал с огромными плечами переключается на него. Впрочем, чтобы не портить рассказ о происшествии пересказом, предлагаю услышать его от самого Берта Рейнольдса, поведавшего эту историю много лет назад в одном из интервью журналу Playboy.

Помню, что взглянул вниз и уперся правой ногой в латунную перекладину стула для лучшей устойчивости, а уже в следующую секунду, повернувшись, встретил его мощным хуком справа. Раздался ужасающий звук удара, и парень, просто слетев со стула, шмякнулся на спину в дверном проеме, метрах в пяти от места, где сидел. И только в середине его полета я увидел, что у него нет обеих ног.

Позже, уже уходя из бара, Рейнольдс заметил инвалидное кресло, в сложенном виде прислоненное к двери.

Вырубить в баре безногого бедолагу, конечно, неприятность, каких еще поискать. Но для целей нашего обсуждения важной частью истории являются вовсе не ноги, а глаза. Хоть Рейнольдс и смотрел прямо на забияку, он не увидел того, что должен был увидеть. Среди человеческих ошибок эта настолько распространена, что ученые и исследователи даже нарекли ее ошибкой «смотрел, но не видел». Когда человек смотрит на что-то или кого-то, ему кажется, что он видит все, что можно увидеть. Однако это не так. Мы часто упускаем из виду важные детали вроде отсутствующих ног и инвалидной коляски, а иногда и гораздо более масштабные вещи, например двери или мосты.

Мы видим лишь малую долю того, что, как нам кажется, видим

Чтобы понять, почему так происходит, полезно немного больше узнать о том, как работает зрение. Глаз – не камера. Он не рисует общую картину событий и не видит всего сразу. Поле зрения, охватываемое глазом человека в конкретный момент, – лишь малый фрагмент общей картины. При нормальном угле обзора площадь ясного видения составляет приблизительно четверть от общего пейзажа. Орган зрения справляется с этим ограничением, постоянно мечась туда-сюда; глаз движется и останавливается примерно по три раза в секунду. Но то, что при этом глаз видит, зависит от того, кто смотрит. Например, доказано, что мужчины и женщины замечают разные вещи. В ходе одного эксперимента вор мужского пола стащил у женщины кошелек. Так вот, наблюдавшие эту сцену женщины, как правило, обращали внимание на внешний вид и действия жертвы, а мужчины намного точнее и подробнее описывали вора.

Женщины, как правило, замечали, как вела себя дама, у которой воровали кошелек; мужчины же точно описывали приметы вора.

Правши, оказывается, точнее левшей запоминают расположение увиденных ими конкретных предметов. Много лет назад, после того как по ночному небу совершила свой впечатляющий полет комета Хейла – Боппа, английские исследователи попросили левшей и правшей, наблюдавших за этим явлением, вспомнить, в каком направлении двигалось небесное тело. И правши значительно чаще левшей вспоминали, что оно летело справа налево. Кстати, леворукость и праворукость в значительной мере определяют и ваши предпочтения при выборе направления. Когда человеку надо решить, в какую сторону свернуть на перекрестке, правши – по крайней мере правши-американцы, – предпочитают сделать поворот направо, а левши чаще поворачивают налево. Учитывая, что левшей на свете меньше, автор одного похожего исследования рекомендует «в поиске самой короткой очереди в магазине, банке или любом другом месте сначала смотреть налево».

При поиске самой короткой очереди в магазине, банке или любом другом месте сначала смотрите налево.

Спокойный глаз специалиста

В сущности, на то, что вы видите, влияет не только то, мужчина вы или женщина, правша или левша, но и то, чем вы занимаетесь в жизни. Исследователи выяснили, что люди часто воспринимают одну и ту же сцену по-разному. Предположим, вы игрок в гольф. Или, еще лучше, отличный гольфист. Но ваш приятель играет не так хорошо. Вы только что выложили мяч для первого удара, он прошел через фарвей, и теперь настало время для удара клюшкой. Как думаете, вы и ваш приятель смотрите на мяч одинаковым взглядом?

Скорее всего, нет.

Почему? Потому что эксперты и новички, как правило, смотрят на вещи по-разному, что можно объяснить явлением, которое ученые называют «периодом спокойного глаза». Это количество времени, необходимое для того, чтобы точно запрограммировать двигательные реакции, – период между последним взглядом на цель и первой реакцией нервной системы. Исследователи выявили особенности этого явления в целом ряде видов спорта, начиная со штрафных бросков в баскетболе и заканчивая стрельбой из винтовок на Олимпийских играх, и сделали вполне обоснованный вывод: «период спокойного глаза» у мастера длиннее, чем у начинающего.

В последние несколько секунд перед ударом опытный гольфист обычно долго смотрит на мяч, крайне редко переводя взгляд на клюшку или другой предмет. Менее же квалифицированные игроки в гольф не слишком долго смотрят на мяч и то и дело переводят взгляд на клюшку. А ведь отличное зрение в гольфе имеет огромное значение; многие лучшие игроки мира, в том числе Тайгер Вудс и как минимум семеро победителей флагманского тура PGA, сделали специальную операцию по лазерной коррекции зрения до показателя 20/15. Это значит, что они отчетливо видят с расстояния семи метров то, что люди с типичным коэффициентом 20/20 четко улавливают только с пяти метров. А гигант-производитель спортивной одежды и инвентаря Nike даже разработал новую клюшку для гольфа под названием IC, дизайн которой призван нивелировать отвлекающие визуальные факторы. Ручка и черенок клюшки (стоимостью 140 долларов) зеленого цвета, чтобы сливаться с травой и меньше отвлекать внимание игрока, а передний край крюка и Т-образный изгиб ослепительно белые, что помогает гольфисту сконцентрировать взгляд именно на той части клюшки, которая контактирует при ударе с мячом.

Мы замечаем то, что нам надо знать

Даже люди с идеальным зрением подвержены хоть и мимолетным, но все равно поразительным приступам слепоты. Одна из самых любопытных ее форм, слепота к изменениям, возникает тогда, когда человек не замечает крупных изменений в поле зрения из-за кратковременного прерывания зрительного контакта – даже такого кратковременного, как обычное моргание.

Мощный эффект такой слепоты десять лет назад наглядно продемонстрировал озорной эксперимент Дэниела Саймонса и Дэниела Левина, в то время исследователей Корнельского университета. Эксперимент был прост: чужаки на территории университетского колледжа просили проходящих мимо студентов сказать, как им попасть в нужное место. Как вы, наверное, догадываетесь, этим дело не ограничивалось. Пока «чужак» разговаривал с «обитателем здешних мест», между ними довольно бесцеремонно проходили двое мужчин, несущих огромную дверь. Перерыв в беседе длился всего пару секунд, но за это короткое время происходило нечто очень важное. Один из мужчин, несущих дверь, менялся местами с «чужаком». А когда дверь проносили, студент оказывался лицом к лицу уже с совсем другим собеседником, который как ни в чем не бывало продолжал разговор. И как вы думаете, все ли это замечали?

Далеко не все. Подмену заметили только семеро из пятнадцати участников эксперимента.

Ошибки в кино

Возможно, сейчас вы подумали: «Ну, я-то, конечно, сразу бы заметил подмену». Очень может быть. Но учтите, скорее всего, вы уже видели бесчисленное множество подобных изменений, однако не замечали их. Где? В фильмах. Общеизвестно, что сцены в кинолентах снимаются не по ходу сюжета, то есть совсем не в том порядке, в каком они идут в фильме, и зачастую съемки идущих подряд сцен разделяют месяцы, а то и годы. Это нередко приводит к досадным оплошностям, в среде киношников называемым ошибками последовательности, или попросту киноляпами.

Ошибки последовательности издавна терзают киноиндустрию. Яркий пример – голливудская эпическая лента «Бен-Гур». Фильм был снят в 1959 году (главную роль в нем исполнял ныне покойный Чарлтон Хестон). Кинокартина получила одиннадцать «Оскаров» – больше, чем любой другой фильм за всю историю существования этой престижной премии, в том числе награду за лучший фильм. Но и в нем имеется целый ряд киноляпов, особенно в знаменитой сцене с колесницами, на съемки которой ушло целых три месяца, хотя длилась она всего одиннадцать минут. Например, в эпизоде гонок на колесницах Мессала повреждает колесницу Бен-Гура пилообразными ступицами своих колес. Но в конце гонки, если присмотреться внимательно, видно, что колесница героя цела-целехонька! Или взять хоть путаницу с числом колесниц. В начале гонки в ней участвуют девять колесниц. Шесть из них разбиваются. Значит, должно остаться три. А на финише их четыре.

В Голливуде даже есть специалисты, которые, как предполагается, должны выявлять киноляпы. Официально их называют редакторами постановочного сценария или помощниками режиссера по сценарию (чаще помощницами, так как традиционно эту работу выполняют женщины). Но даже они не способны отыскать все ошибки.

«Это просто выше человеческих сил», – утверждает Клэр Хьюитт, которая была помощницей режиссера по сценарию в самых разных фильмах, от документальных, короткометражных до полнометражных и даже кинолент в жанре экшен с элементами кунг-фу. По ее словам, самое большее, что можно сделать с той или иной сценой, – попытаться отследить наиболее важные моменты. Но даже это сделать очень сложно.

Самый запоминающийся киноляп Клэр не заметила в своем втором фильме. Это была короткометражная лента о мужчине и женщине, которые жили по соседству в огромном многоквартирном доме. Создатели фильма схитрили, решив снимать актеров не в двух квартирах, а в одной. Для этого приходилось делать косметический ремонт, чтобы в разных эпизодах помещения выглядели по-разному, как жилище мужчины или женщины. Зато подобная хитрость позволяла сэкономить.

Ошибка, о которой вспоминает Хьюитт, происходит в ключевой сцене фильма – встрече героев. «Зритель видит героиню. Она стоит, прислонившись к двери, и прислушивается к звукам, пытаясь определить, в коридоре ли он. А потом выходит… – рассказывает Клэр. – Но дверь открывается не в ту сторону!»

Сама Хьюитт этого киноляпа не заметила; на него ей указал приятель ее матери. «Люди просто обожают нас подлавливать», – признается Клэр. И это чистая правда. Сегодня деятельность многих сайтов посвящена историям об ошибках последовательности. (Один из самых популярных – британский moviemistakes.com; им управляет Йон Сэндис. Этот человек коллекционирует и каталогизирует киноляпы с семнадцати лет.) Рассказ Хьюитт позволяет нам извлечь один весьма важный урок: ошибки, очевидные другим людям, зачастую остаются невидимыми для тех, кто изо всех сил старается их выявить.

Легко не заметить несоответствие в незначительных деталях, например в какую сторону открывается дверь в эпизоде фильма. Но это мелочи. Кого они волнуют? А как же обстоит дело с изменениями в более важных вещах? Именно это и вознамерились узнать исследователи Левин и Саймонс, решив снять собственный фильм. Согласно замыслу, они не просто изменили декорации, а подменили актеров. В каждом эпизоде один актер заменялся другим. Например, в одном актер проходил через пустой класс и садился на стул. Затем ракурс камеры менялся, изображение прерывалось крупным планом, и уже начатое действие завершал другой актер. А потом фильмы показали сорока студентам. И только треть из них заметила подмену.

Только треть студентов, которым показали короткометражный фильм, заметила подмену актеров.

Мы видим то, что нам близко

Глядя на что-то, мы интуитивно чувствуем, что способны рассмотреть все до мельчайших деталей, и абсолютно уверены, что сразу заметим любую подмену. Именно это, по словам Саймонса, и делает слепоту к изменениям невероятно интересной для изучения проблемой. «Люди убеждены, что неожиданное изменение автоматически привлечет их внимание, следовательно, они его непременно заметят». Например, в рамках описанного выше эксперимента с дверью ученые опросили группу из пятидесяти студентов. Рассказав о сути эксперимента, исследователи попросили поднять руку тех, кто уверен, что обязательно заметил бы подмену. Руки подняли все пятьдесят человек.

Глаз человека, утверждает Саймонс, имеет высокое разрешение только под углом два градуса. Это совсем немного. Если, держа кулак на вытянутой руке, выставить большой палец, его ширина будет примерно два градуса. Для сравнения наложите свой палец на экран в кинотеатре и получите вполне полное представление о том, какую малую его часть мы видим абсолютно четко. За этой зоной все размыто – чем дальше, тем больше. Конечно, некоторые детали мы улавливаем благодаря периферийному зрению. Именно поэтому зрелищные фильмы вроде «Марша пингвинов»^[3] пользуются особой популярностью при просмотре на широкоформатных экранах, например в кинотеатрах IMAX. Однако, по словам Саймонса, все, что мы видим посредством периферических органов зрения, представляет собой размытую, несфокусированную картину. «Мельчайших деталей вы так не заметите».

Глаз обладает высоким разрешением только при угле зрения в два градуса; это расстояние приблизительно равно ширине большого пальца вытянутой руки; за этими пределами все видится размыто.

Надо сказать, замечаемые нами детали в определенной степени зависят от того, кто мы и как себя характеризуем. Например, в результате эксперимента с дверью Саймонс и Левин обнаружили, что у всех семерых участников, заметивших подмену собеседника, было нечто общее: все они были примерно одного возраста с человеком, с которым разговаривали до подмены. Казалось бы, в этом нет ничего удивительного. Социальные психологи давно доказали, что к членам своей социальной группы мы относимся несколько иначе, чем к представителям других групп. Чернокожие люди, общаясь с белыми (и наоборот), нередко ведут себя не так, как с представителями своей расы; то же самое касается богатых и бедных, старых и молодых, мужчин и женщин. Саймонса и Левина заинтересовало, распространяется ли этот феномен и на то, как мы видим непохожих на нас людей.

Чтобы ответить на этот вопрос, исследователи повторили эксперимент с дверью, задействовав тех же людей, что и первоначально. Только на этот раз незнакомцы были одеты не в обычную одежду, которую носят студенты, а в спецодежду для строителей, с касками на головах. И проходили они мимо людей приблизительно своего возраста. В общей сложности «строителей» увидели двенадцать студентов. Из них только четверо заметили подмену после пронесенной мимо них двери. Переодевания участников эксперимента в рабочую одежду оказалось достаточно, чтобы изменить то, как их видели студенты. Теперь они не узнавали в них своих, а воспринимали как членов другой, чуждой им группы.

Одна из девушек, не заметившая подмены, в опросе, проведенном после эксперимента, заявила, что видела только строителя, а человека не заметила; то есть она быстро классифицировала его, отнеся к группе строителей, и не обратила никакого внимания на детали: волосы, глаза, улыбку и прочие особенности внешности, которые позволили бы увидеть в нем конкретного человека, личность. Вместо этого студентка ограничилась репрезентацией конкретной категории – стереотипом. В ходе этого процесса она подменила реальные визуальные детали сцены общим, абстрактным пониманием ее смысла, или, так сказать, «сняла сливки».

Мы склонны подменять конкретные визуальные детали абстрактным смыслом, или, иными словами, «снимать сливки».

Как мы с вами еще убедимся, люди поступают так довольно часто. И для многих из нас такого «снятия сливок» вполне достаточно, по крайней мере в большинстве жизненных ситуаций. Когда мы проходим по улице мимо строителя, нам обычно незачем изучать его лицо. В конце концов, нам не нужно знать, кто этот человек; хватит и общего представления о нем. И хорошо бы, каждый раз мы делали это осознанно. Но, к сожалению, мы твердо убеждены, что заметили то, что на самом деле упустили. Мы просто не понимаем, что только «снимаем сливки» с увиденного.

Правда нам не по зубам

Даже зная о подверженности визуальным ошибкам, таким как слепота к изменениям, мы не способны предотвратить их последствия; мы по-прежнему уязвимы. Чтобы убедиться в этом, предлагаю попробовать такой метод. Взгляните на столешницы двух столов на рисунке. Какая из них больше?

По правде говоря, они одинаковые. Как ни трудно в это поверить, левая столешница по форме и размеру абсолютно равна правой. Можете проверить, вырезав из бумаги точные копии и наложив их друг на друга^[4]. Любопытно, что, даже зная, что это иллюзия, мы не можем соответствующим образом откорректировать мнение об увиденном. Сколько бы раз мы ни смотрели на рисунок, нам все равно будет казаться, что столешницы разные.

Трюк со столешницами придумал известный профессор Стэнфордского университета Роджер Шепард. Шутник с детства (однажды он тайком вывез всю мебель из комнаты сестры), Шепард давно и с огромным удовольствием использует визуальные трюки для подтверждения вполне серьезных идей. Например, его анимированная иллюстрация (она называется «Верчение столов»^[5]) призвана наглядно продемонстрировать не только то, что восприятие обусловлено особенностями нервной системы, но и что функционирует оно абсолютно автоматически. Вследствие чего мы не способны по собственному желанию увидеть рисунок таким, каков он есть – просто линиями на плоском листе бумаги. Вместо этого при нужных условиях расположение этих линий автоматически запускает в нашем мозгу цепи, выдающие трехмерную интерпретацию рисунка. И что еще важнее, данный эффект остается нами незамеченным. Пока человеку не скажут, что две, казалось бы, совершенно разные по форме столешницы идентичны, у него нет никаких причин подозревать, что его вывод неверен. Иными словами, мы совершаем ошибку, не осознавая этого.

Мы видим то, что ожидаем увидеть: где же пиво?

И еще один важный момент, на который стоит обратить внимание: то, что мы видим, частично зависит и от того, что мы хотим увидеть. По большому счету мы видим то, что ожидаем увидеть. То, что люди привыкли видеть, они обычно замечают, и наоборот.

«Если вы не сталкиваетесь с чем-то часто, то вполне можете этого не заметить», – утверждает Джереми Вольф, профессор офтальмологии из Гарвардской медицинской школы.

Если вы не сталкиваетесь с чем-то часто, то вполне можете этого не заметить.

Доктор Вольф специализируется на изучении проблем визуального поиска. Ученые, работающие в этой области, давно пытаются ответить на вопрос, сформулированный в задаче под названием «Пиво в холодильнике, или Как люди находят то, что ищут?». Ответить на него не так просто, как может показаться на первый взгляд. Допустим, вы ищете пиво на конкретной полке холодильника, потому что знаете, что оно всегда стоит именно там. Но что если кто-нибудь его переставил, чтобы освободить место для других продуктов? Тогда вы ведете поиск, скажем, по форме бутылки или банки. Но другие предметы в холодильнике могут иметь такую же форму – например, банка колы довольно сильно похожа на банку Budweiser. И так на поиск нужного напитка у вас может уйти масса времени.

Мы запрограммированы на то, чтобы бросить трудное дело

Оказывается, видеть – это очень тяжелая работа. Большинству из нас трудно понять, насколько она сложна. Для тех, кто всегда был зрячим, видеть окружающий мир – совершенно естественно: просто открываешь глаза – и вот он перед тобой. Но для тех, кто какое-то время побыл слепым, вновь научиться видеть чрезвычайно трудно.

Накануне Второй мировой войны немецкий исследователь Мариус фон Зенден собрал и опубликовал отчеты о почти сотне людей, ослепших из-за катаракты и прозревших в результате хирургической операции. Так вот, для многих из них опыт повторного обучения видеть оказался поистине мучительным. Один мужчина, прогуливаясь по улицам Лондона, «до такой степени путался в том, что видит, что переставал видеть вообще», сообщает фон Зенден. Другой совсем не мог оценить дистанцию. «Он снимал ботинок и бросал его на некоторое расстояние, чтобы оценить, как далеко тот лежит; затем делал несколько шагов по направлению к ботинку и пытался его поднять. Когда у него не получалось, мужчина делал еще пару шагов вперед, пока наконец не нащупывал и не поднимал ботинок». А одному мальчику обучение давалось настолько тяжело, что он угрожал родным выцарапать себе глаза. Растерянные и подавленные, многие из обретших зрение пациентов просто прекращали попытки вновь научиться видеть.

Нечто подобное происходит с людьми, когда они ищут то, что видят редко. Не так давно доктор Вольф с коллегами из Visual Attention Lab и бостонской Brigham and Women’s Hospital провел эксперимент, в ходе которого добровольцев просили посмотреть на тысячи изображений. Каждая картинка располагалась на фоне, плотно заполненном другими изображениями («холодильник»). После чего участники эксперимента должны были ответить, видели ли они там тот или иной инструмент, скажем гаечный ключ или молоток («пиво»).

Так вот, когда инструмент встречался, и встречался часто – что было правдой в половине случаев, – добровольцы отвечали в основном правильно. Ошиблись только 7 процентов участников. Если же инструмент встречался редко, только в одном из ста изображений, эффективность ответов резко снижалась. Частота ошибок подскочила до 30 процентов.

Почему? Потому что участники эксперимента сдались. Доктор Вольф наглядно продемонстрировал существование некоего «порога отказа», или, иными словами, количества времени, в течение которого человек будет продолжать искать нужный зрительный образ, прежде чем бросит это безнадежное дело. Обычно наблюдатель притормаживает, совершив ошибку, и ускоряется, добившись успеха. Поскольку люди, которые ищут объект, встречающийся им редко, почти во всех случаях могут сказать, что его не было, не боясь при этом ошибиться, они, как правило, ускоряются, приближаясь к тому, чтобы отказаться от задачи увидеть. Проходит совсем немного времени, и они, как персонаж известного мультфильма «Флинстоуны» Фред Флинстоун, уходят из каменоломни, изрекая коронную фразу: «Ябба-дабба-ду!».

Человек, высматривающий что-либо, достигает «порога отказа», или количества времени, в течение которого он будет продолжать искать нужный зрительный образ, прежде чем бросит это безнадежное дело.

По сути, эксперимент доктора Вольфа продемонстрировал, что люди обычно отказываются от своей задачи быстрее, чем в среднем необходимо, чтобы найти цель. Как и упомянутые выше излеченные от слепоты испытуемые фон Зендена, они просто прекращают попытки увидеть нужное.

В любом случае, утверждает доктор Вольф, мораль этой истории в том, что мы, судя по всему, «запрограммированы» быстро бросать поиски, если не ожидаем, что их цель действительно находится там, где мы ищем. По его словам, в целом в этом нет ничего плохого. «Я имею в виду, что тратить массу времени на поиск вещей там, где их, скорее всего, нет, действительно глупо», – поясняет он.

Пожалуйста, храните оружие на верхней полке багажного отделения

Итак, если ваша работа не заключается в том, чтобы огромное количество времени искать то, чего, вполне возможно, нет там, где вы ищете, бросьте это дело. Однако, предположим, ваш служебный долг – находить спрятанное в багаже оружие. Или опухоль в мозге пациента. В этом случае никому не хочется, чтобы вы бросили поиски раньше, чем надо; все желают, чтобы вы искали как можно дольше.

И офицер, досматривающий багаж в аэропорту, и онколог бóльшую часть рабочего времени ищут то, что видят довольно редко. Если говорить, например, о врачах, то рутинная маммография выявляет заболевание только в 0,3 процента случаев. Иными словами, в 99,7 процента случаев эти специалисты не находят искомого. Оружие попадается еще реже. Так, по данным Управления по безопасности на транспорте, в 2004 году в США совершили авиаперелет 650 миллионов пассажиров. Но при досмотре багажа было найдено всего 598 единиц огнестрельного оружия, то есть примерно одна единица на каждый миллион пассажиров – шансы один на миллион в буквальном смысле слова.

Неудивительно, что для обеих профессий характерна высокая вероятность ошибок. Целый ряд исследований показал, что коэффициент «непопадания» среди врачей-онкологов достигает аж 30 процентов. При некоторых видах онкологических заболеваний этот показатель намного выше. Расскажу об одном эксперименте, результаты которого вызывают особенно большую тревогу. Врачи из клиники Мэйо перепроверили предыдущие «нормальные» рентгенографии грудной клетки пациентов, у которых впоследствии развился рак легких. Их выводы оказались поистине ужасающими: почти на 90 процентах первоначальных снимков можно было рассмотреть опухоль в начальной стадии. Более того, исследователи отметили, что во многих случаях признаки онкологического заболевания были вполне различимы на протяжении «нескольких месяцев или даже лет». Но врачи их упрямо не замечали.

По результатам одного исследования, врачи-онкологи пропустили почти 90 процентов раковых опухолей в начальной стадии.

Что же касается пятидесяти тысяч офицеров, осуществляющих досмотр багажа в аэропортах США, правительство, конечно же, никогда не расскажет нам, насколько часто они ошибаются. Но в 2002 году был проведен специальный тест, который продемонстрировал, что таможенники пропускают примерно одну из четырех единиц огнестрельного оружия. Аналогичная проверка, проведенная двумя годами позже в аэропорту Ньюарка, выявила идентичный коэффициент ошибок – 25 процентов. А в 2006 году во время досмотра в Международном аэропорту О’Хара в Чикаго таможенники не нашли 60 процентов деталей для изготовления бомб и взрывчатых веществ, спрятанных в ручной клади работавших под прикрытием агентов из Управления по безопасности на транспорте. В международном аэропорту Лос-Анджелеса результаты проверки оказались и того хуже: таможня пропустила 75 процентов деталей для изготовления бомб^[6].

Имейте в виду, что речь идет о профессионалах, деятельность которых связана с вопросами жизни и смерти. А что же мы с вами? Насколько успешно мы замечаем и выявляем действительно важные объекты и вещи в окружающем мире? Например, лицо преступника, который раньше на нас напал?

Примечания к Главе 1

Глава 2
Мы во всем ищем смысл

В 1970-Х ГОДАХ ИЗВЕСТНЫЙ психолог Гарри Бахрик провел важное исследование, результаты которого заинтересуют всех, кто недавно посещал встречу одноклассников или планирует подобное мероприятие. Бахрик и его коллеги попросили сотни взрослых людей, оглянувшись на школьные годы, вспомнить лица своих одноклассников. То, что обнаружили ученые, можно с уверенностью назвать гимном мощи человеческой памяти. Спустя много десятилетий бывшие ученики практически не забыли лиц школьных товарищей. Даже почти через полвека они узнавали 73 процента из тех, кто учился с ними в одном классе.

Когда же дело дошло до имен, обнаружилось, что здесь дела обстоят намного хуже. Спустя почти пятьдесят лет люди вспомнили всего 18 процентов имен своих одноклассников. По непонятным причинам имена не слишком хорошо задерживаются в нашей памяти, вследствие чего мы можем назвать шурина Боба Робом или путаем писателя Эрнеста Хемингуэя с актером Эрнестом Боргнайном.

Смысл имеет значение, детали – нет

Почему же лица запоминаются лучше, чем имена людей, которым они принадлежат? Частично ответ на этот вопрос кроется в том, что для человеческой памяти главенствующим является смысл. Долгосрочная память ограничена даже в запоминании того, что мы видим тысячи раз. Она носит преимущественно семантический характер. Это означает, что в большинстве случаев, вспоминая то, что нам надо, мы вспоминаем общее, а не частное. Возьмите, например, обычные монетки. Как, по-вашему, хорошо ли вы помните, как они выглядят? Задавшись этим вопросом, двое ученых, Рэймонд Никерсон и Мэрилин Адамс, провели известный эксперимент. Полученный результат удивил исследователей и, скорее всего, удивит и вас.

Никерсон и Адамс попросили двадцать человек выполнить, на первый взгляд, обманчиво простое действие – нарисовать по памяти аверс и реверс одноцентовой монеты. (Попробуйте и вы это сделать, прежде чем станете читать дальше. Только не жульничайте: не смотрите на монету.) Далее экспериментаторы проанализировали готовые рисунки, оценивая, насколько точно участники воспроизвели восемь важнейших элементов изображения на монете, таких, например, как профиль Линкольна на лицевой стороне и памятник Линкольну на обратной. Результаты оказались просто поразительными: из двадцати участников эксперимента только один, заядлый нумизмат, точно вспомнил и расположил все восемь ключевых компонентов (очевидно, они имели для него какой-то особый смысл). Из восьми элементов рисунка люди вспомнили и правильно разместили в среднем всего лишь три. Любопытно, что чаще всего испытуемые забывали слово Liberty, расположенное на аверсе монеты слева от профиля Линкольна. (Если вы нарисовали собственный вариант, достаньте настоящий цент и сравните с ним свой рисунок. Ну что, удалось вам вспомнить больше трех элементов изображения?)

Из двадцати участников эксперимента только один, заядлый нумизмат, точно вспомнил и расположил все восемь элементов изображения одноцентовой монеты.

Этот эксперимент подтолкнул Никерсона и Адамс провести серию последующих исследований, чтобы выяснить причины столь странной забывчивости. Помимо прочего, ученые задумались: если люди не могут вспомнить, как выглядит одноцентовая монета, может, они хотя бы сумеют отличить настоящую монету от фальшивой?

Чтобы ответить на этот вопрос, ученые показали другой группе людей пятнадцать изображений аверса пенни^[7]. Только один из рисунков был подлинным, остальные имели те или иные изъяны. Участникам эксперимента нужно было выбрать одну, настоящую, монету. Проверьте, кстати, сможете ли вы найти среди монет на рисунке нефальшивый цент.

Результаты опять оказались совсем неутешительными. Правильный вариант выбрали меньше половины испытуемых (это рисунок А).

Вы можете подумать, что столь скверные результаты обусловлены какой-то специфической особенностью американцев. Возможно, они вообще менее наблюдательны, чем представители других наций? Судя по всему, это не так. Проведенный несколько позже в Великобритании эксперимент (британцев просили изобразить их национальную монету) показал еще более печальные результаты. «Дизайн британского пенса смогли точно воспроизвести еще меньше людей, чем в Америке», – пришел к выводу автор исследования.

Имена лишены смысла

Так вот, оказывается, имена людей имеют много общего с деталями изображения на монетах: в них тоже мало смысла. Вследствие чего мы постоянно их забываем или путаем. Относительно малое значение имен много лет назад наглядно продемонстрировали результаты одного британского исследования, в рамках которого реальных людей просили изучить биографии людей вымышленных. В каждой биографии содержалось фиктивное имя и ряд другой фальшивой информации, например город, в котором родился человек, род занятий, хобби и другие детали. Так, в одной вымышленной биографии говорилось: «Известный фотограф-любитель Энн Коллинз живет недалеко от Бристоля, работает патронажной сестрой».

И что же реальные люди запомнили о придуманных? Если вы предположили, что профессию, вы правы. Род занятий запомнили 69 процентов респондентов. Почти столько же, 68 процентов, запомнили хобби. После этого идет место рождения – 62 процента. В конце списка оказались имена. Их вспомнили всего 31 процент испытуемых, а фамилии – 30 процентов.

Намного проще запомнить, что человек работает пекарем, чем то, что его фамилия Пекарев.

Почему, спросите вы? Ученые пока не знают точного ответа на этот вопрос. Но наиболее вероятным объяснением представляется то, что в именах содержится мало смысла, это лишь произвольные, условные метки, некие ориентиры. Джим или Тим, Энн или Фрэн – в именах нет ничего конкретного, по крайней мере для большинства из нас. А вот род занятий, хобби и место проживания обычно с точки зрения смысла намного богаче, они-то что-то для нас означают. Например, вы бывали в Бристоле или в свободное от работы время увлекаетесь фотографией. В таком случае эти сведения, скорее всего, зацепятся в вашей памяти, ведь они имеют для вас определенный смысл. А имена нет.

Ох уж эти оговорки!

Иногда никак не можешь вспомнить имя человека, которого точно знаешь. Оно как будто вертится на кончике языка, но никак не хочет всплывать в памяти. А ведь очень плохо назвать человека чужим именем. Подобные ошибки, самые обычные оговорки, случаются довольно часто. Это может произойти с человеком любого возраста, любой культуры; в среднем люди оговариваются примерно раз в неделю.

Одна из самых печально известных оплошностей произошла за несколько дней до игр Суперкубка 1992 года с Джо Тайсманом, бывшим защитником Washington Redskins. Когда он давал интервью газетным репортерам, ему задали вопрос о тренере команды, легендарном Джо Гиббсе. Гиббс считался, и считается, одним из лучших стратегов наступления на футбольном поле. И журналисты хотели узнать, считает ли Тайсман Гиббса гением в своей области.

Тайсман так не думал. По его мнению, заявил он интервьюерам, слово «гений» неприменимо к спорту, в частности к футболу.

«Гений, – сказал Тайсман, – это кто-то вроде Нормана Эйнштейна».

Нормана Эйнштейна? Конечно же, футболист оговорился, он хотел сказать Альберта Эйнштейна. Но было уже поздно. Журнал Sports Illustrated с радостью подхватил ошибку и превратил ее в центральную тему национальных новостей. И очень скоро бедняга Тайсман стал воплощением тупости спортсменов для всего мира. А ведь его оговорка, как мы с вами сейчас убедимся, была совсем не такой глупой, как кажется на первый взгляд.

Исследование этого феномена показало, что большинство ошибок подобного рода связаны именно с собственными именами, как, например, в случае Джо Тайсмана. Почему? Точного ответа мы пока не знаем. А наиболее убедительное предположение заключается в следующем: когда мозг ищет в своих архивах имя собственное, правильным считается только один вариант. Скажем, если вы стараетесь вспомнить название столицы штата Северная Дакота, подойдет одно-единственное слово – Бисмарк. А вот если вы вспоминаете имя нарицательное, у вас есть возможность выбрать его из ряда синонимов. Например, вам надо вспомнить, как называется часть компьютера, на которую выводится текст, и слово «монитор» никак не приходит вам в голову. И вы без лишних раздумий называете ее «экраном».

Мы вспоминаем только часть информации

Любопытно, что когда имя собственное вертится на кончике языка, мы зачастую вспоминаем только часть нужной информации. Больше того, эти сведения, как правило, относятся к определенному типу. Например, мы не можем быстро вспомнить имя человека, но нередко верно угадываем число слогов в нем и даже первую букву. Так, в рамках одного исследования испытуемый пытался вспомнить, как зовут изображенную на картинке актрису – это была Лайза Минелли. Он никак не мог припомнить ее фамилию, но старался снова и снова, записывая варианты, дразняще близкие к нужному: Монетти, Мона, Магетти, Спагетти, Богетти…

Еще один ключ к разгадке феномена оговорок, вероятно, лежит в том, что вспомнить правильное имя нам часто мешает неправильное, которое раз за разом упорно всплывает в голове. Но это не просто неправильное имя – оно обычно имеет тот же общий смысл, что и правильное; например, если вы думаете об очень умном человеке, таком как Альберт Эйнштейн, неправильное имя, скорее всего, будет принадлежать другому человеку, которого вы тоже считаете очень умным. Именно этим и примечательна курьезная история, произошедшая с футболистом Тайсманом.

Оказывается, человек по имени Норман Эйнштейн действительно существует. Он работает врачом скорой помощи в медицинском центре Катаба-Велли в Хикори. Я лично с ним встречался, и доктор Эйнштейн признался мне: «Раньше меня никогда не путали с гениями».

Выяснилось, что они с Тайсманом в детстве были знакомы: оба посещали одну и ту же школу в Нью-Джерси, хоть у них была разница в возрасте в два года. «Когда Джо пришел в первый класс, я уже учился в третьем, – вспоминает Эйнштейн. – Мы тогда жили в пяти-шести кварталах друг от друга. И иногда вместе играли в баскетбол или футбол». Но близкими друзьями ребята не были. Тайсман был спортсменом, а Эйнштейн – ботаном. В 1965 году Эйнштейн окончил школу с отличием и поступил в Рутгерский университет, где специализировался на физике, а затем пошел в медицинскую школу Университета Тафтса. Тайсман тем временем прямой наводкой двигался в НФЛ. И так их пути расходились все больше – вплоть до того момента, когда двадцать семь лет спустя, в холле роскошной гостиницы Minneapolis Metrodome, входящей в комплекс крытого стадиона, имя Нормана Эйнштейна вдруг не всплыло в памяти Джо Тайсмана, сыграв с ним злую шутку. Поверхностные детали, касающиеся двух Эйнштейнов, в мозгу Тайсмана, возможно, давно стерлись, но общий смысл сохранился: спортсмен помнил, что оба очень умные люди. И вспомнил Тайсман именно этот смысл. Надо отметить, что позже репортеры Sports Illustrated узнали, что человек по имени Норман Эйнштейн действительно существует и что он очень умный парень. Тайсман сказал журналистам: «Как видите, моя оговорка была совсем не такой абсурдной, как могло показаться».

Наполните бессмысленное смыслом

Заставить человеческий мозг запомнить бессмысленные вещи чрезвычайно трудно. Более века назад эту особенность количественно оценил молодой немецкий психолог Герман Эббингауз. Он посвятил не один год своей жизни запоминанию тысячи бессмысленных слогов вроде ДАКС и КВЕГ. Утром, днем и ночью, год за годом, он снова и снова повторял под удары метронома длинные списки ничего не значащих буквенных комбинаций – МЕБ, ФУТ, ПОН, ДАК, ГОЛ, ЛИГ, – пока не заучивал их наизусть. Невзирая на головные боли и истощение, сопутствовавшие этому занятию, психолог-исследователь, выждав некоторое время, раз за разом проверял свою память. И в итоге пришел к выводу, что, если буквосочетания не имеют смысла, как в его экспериментах, они быстро забываются. Например, уже через час Эббингауз забывал более половины слогов, которые с таким трудом запоминал.

Мы с вами можем в некоторой степени справиться с этой проблемой, «переформатировав» бессмысленную информацию таким образом, чтобы она приобрела какой-то смысл. Так, ученые исследовали замечательные достижения одного бегуна на длинные дистанции – но не в беге, а в запоминании информации. Стайер, который на тот момент учился в колледже, не отличался феноменальной памятью. Он был самым обычным пареньком, и на экзамене на выявление академических способностей набрал средние 990 баллов. Однако в результате многолетних тренировок спортсмен развил у себя поистине потрясающую способность запоминать последовательности цифр. За два года он увеличил число запоминаемых цифр с обычных для человеческой памяти семи до целых восьмидесяти. Это не просто больше чем в десять раз превышает нормальные возможности нашей памяти, а в четыре раза больше наилучшего зарегистрированного исследователями рекорда в этой области.

Как же ему это удалось?

Исследователи обнаружили, что бегун запоминал последовательности из трех цифр не как отдельные числа, а как время пробега. Например, цифры 5−1−3 он трактовал как 5 минут 13 секунд – хороший показатель для дистанции длиной в милю. Иными словами, преобразовывал бессмысленную информацию в осмысленную – по крайней мере, для него.

Надо сказать, этот прием, известный под названием «мнемоника», очень стар; им пользовались еще древние греки. Как и представители любой другой человеческой цивилизации, они нуждались в способе передачи информации друг другу. Печатный станок тогда еще не изобрели, и книг тоже не было. Следовательно, оставался один вариант – передача из уст в уста. Но, чтобы обеспечить точность передаваемых таким образом сведений, людям приходилось слово в слово запоминать большие фрагменты информации, иногда огромные. И древние греки научились ассоциировать бессмысленное с тем, что имело смысл.

Кстати, вы можете сделать нечто подобное, чем немало удивите своих друзей. Попробуйте запомнить следующую строку из двенадцати ничего не значащих чисел: 1, 7, 7, 6, 1, 8, 6, 5, 1, 9, 4, 5. Непросто, верно? А теперь разбейте их на три значимые даты из истории США: 1776, 1865 и 1945^[8]. Гораздо проще, не так ли?

Однако, как со временем обнаружил наш стайер, этот прием имеет ограничения. Когда он сталкивался с последовательностями из трех чисел, которые невозможно запомнить как значимое время пробега – скажем, 4−8−3 (то есть 4 минуты 83 секунды, и никакого конкретного смысла), – запоминание резко ухудшалось, и спортсмен быстро забывал то, что ему нужно было запомнить.

Почему мы забываем пароли и тайники

И мы с вами рискуем забыть нужную информацию, пытаясь перехитрить самих себя, скажем, когда прячем ценные вещи в укромном месте или выбираем замысловатые пароли, которые никому не подобрать. Если тайник или пароль не имеют смысла, мы, как и исследователь Эббингауз, очень скоро забываем их, как бы ни старались запомнить. За примерами далеко ходить не надо. По данным New York Times (эту газету, как известно, читают самые умные и образованные люди в мире), каждую неделю тысяча ее онлайн-читателей забывает свои пароли. Около 15 процентов «новых» пользователей этого онлайн-ресурса на самом деле старые пользователи, которые просто вынуждены заново оформлять подписку, потому что всего-навсего забыли пароль. И эту ситуацию не назовешь уникальной. По результатам одного исследования в этой области, 80 процентов всех обращений в корпоративную службу технической поддержки составляют запросы на восстановление забытых паролей.

Впрочем, этим дело не ограничивается. Наша жизнь словно состоит из важных вещей, которые мы умудряемся забывать с поистине пугающим постоянством: дни рождения и юбилеи друзей и родственников, кошельки и мобильные телефоны, места парковки автомобилей и многое другое. Недавний опрос трех тысяч респондентов выявил, что четверть из них не могут вспомнить номер собственного телефона, а две трети помнят даты дней рождения всего лишь троих друзей или родственников.

Недавний опрос трех тысяч человек выявил, что четверть из них не могут вспомнить номер собственного телефона.

Помимо того что мы перегружены информацией, которую необходимо постоянно держать в памяти, зачастую мы еще и прячем ценные вещи в тайниках, о которых потом забываем. В ходе одного исследования более четырехсот взрослых людей спросили, не находили ли они за последнее время потерянные раньше предметы. Тридцать восемь процентов признавшихся в таком эпизоде из своей биографии сообщили, что обнаружили вещь там, где совсем не ожидали. Почему же так много потерянных предметов находятся в местах, где искать их было бы абсолютно нелогично? Исследователи пришли к выводу, что люди ошибочно полагают, что чем необычнее тайник, тем лучше он запомнится. Но, оказывается, все как раз наоборот: необычное место для тайника забывается гораздо скорее.

Том Вандер Молен убедился в этом на собственном горьком опыте. Когда Тому, который сегодня живет в Мичигане, было пять лет, бабушка с дедушкой подарили ему золотую монету. Случилось это в далеком 1963 году.

Однажды бабушка и дедушка, которые не были богачами, позвали Тома и его старшего брата в гостиную своего дома в Цинциннати. «Мы хотим подарить вам кое-что особенное», – сказали они и вручили мальчикам небольшую картонную коробку, набитую ватой, на которой лежали две золотые монеты достоинством в пять долларов: одна для Тома и одна для его брата. До этого маленький Том ни разу не видел золота. «Я был в полном восторге», – вспоминает он.

Через несколько месяцев дед Тома умер. Потом бабушка. А спустя еще пару лет скончался и отец Тома. А когда мальчик учился в выпускном классе средней школы, врачи обнаружили у него опухоль в основании позвоночника, и через какое-то время он оказался прикованным к инвалидной коляске. В те дни, полные боли и одиночества, Тома поддерживала лишь мысль о золотой монете, подаренной бабушкой и дедушкой, и теплые воспоминания о них. Со временем Том увлекся нумизматикой и начал покупать монеты, постоянно пополняя свою коллекцию. В 1995 году он понял, что она стоит уже не меньше четырех тысяч долларов. И тогда коллекционер столкнулся со сложной задачей: куда прятать свое сокровище?

По словам ученого Алана Брауна, чтобы выбрать хороший тайник, нужно соблюсти одно условие: это место должно четко ассоциироваться со спрятанной вещью. Браун, профессор Южного методистского университета, целенаправленно изучает, где и как люди прячут вещи. Недавно он проводил опрос среди группы людей в возрасте от восемнадцати до восьмидесяти пяти лет, задавая им всевозможные вопросы о том, где они устраивают тайники и что, собственно, прячут. Их ответы выявили ряд весьма любопытных различий. Оказалось, что пожилые люди, как правило, прячут украшения от воров, а молодежь делает денежные заначки от друзей и родственников. И хотя эти группы обычно выбирают для своих целей разные места, используемые ими стратегии в равной степени неудачны.

«Я считаю, единственный правильный подход при выборе как тайников, так и паролей, – делать это максимально быстро, – говорит Браун. – Чтобы подойти к делу научно, не стоит раздумывать минут десять или двадцать. Нужно остановиться на том, что первым пришло в голову».

Если хотите выбрать самый удачный тайник или пароль, делайте это быстро.

Однако Том Вандер Молен поступил иначе. «Я довольно долго сидел и думал о том, куда спрятать коллекцию. Где ее не будут искать воры?»

В процессе этих раздумий Том увидел банки с краской. У него в кладовке, на нижней полке в небольшом металлическом шкафу, стояло несколько больших банок с краской. Многие из них были полупустыми, краска в них давно высохла.

«Ага! – подумал Том. – Ни одному взломщику не придет в голову искать тайник в таком месте». Он вытащил одну из банок и сунул в нее монеты. По словам Тома, с его точки зрения это был идеальный тайник – настолько идеальный, что впоследствии он о нем и не вспомнил. За следующие восемь-девять лет Том ни разу не проверил, цело ли его сокровище.

«Ни разу», – подтверждает он.

Весной 2004 года Том вдруг подумал: «А где же мои монеты?» Но никак не мог вспомнить, куда их положил. И через некоторое время его терпение лопнуло. Он решил, что найдет их – заглянет в каждый ящик, в каждую емкость, обшарит каждый закоулок дома, даже поищет за холодильником. Словом, обыщет в доме абсолютно все.

Так он и поступил. Заглянул даже в холодильник. «Я вытащил из морозильника все замороженные продукты, развернул каждый пакет, приговаривая: “А может, здесь?”. Я продолжал искать, но безуспешно».

А потом одним прекрасным утром Том приехал на своем кресле в кладовку, открыл дверь металлического шкафа и подумал, что, кажется, нашел то, что искал. Но момент озарения длился недолго, и вскоре Том прекратил поиски.

Спустя какое-то время к Тому приехал друг; он собирался помочь ему кое-что отремонтировать и подкрасить в доме. И первым делом решил выбросить из кладовки старые банки с высохшей краской. «Давай-ка просто сложим их в кучу, – предложил другу Том, – а потом я отвезу их на работу и выброшу в мусорный контейнер».

Так и решили. Назавтра Том без малейших колебаний выбросил старые банки в мусорный бак. А еще через несколько дней содержимое бака вывезли на свалку и сожгли. Вместе с золотыми монетами Тома.

«Это была, по сути, парадоксальная утрата, – сказал мне Том, – ведь я выступал и в роли жертвы, и в роли преступника».

Как научиться запоминать лица

Нередко мы одновременно становимся и жертвами, и виновниками по собственной глупости. Что поделаешь – человеческий фактор! Но это вовсе не значит, что ничего нельзя изменить. Пример бегуна, о котором рассказывалось выше, показывает, как благодаря практике можно наполнить бессмысленную информацию смыслом и сделать ее более запоминающейся.

Кстати, иногда за нас эту задачу выполняет наш мозг, автоматически извлекающий смысл из окружающего мира. Причем мы этого даже не осознаем. В частности, это относится к запоминанию лиц. Кажется, что люди обладают этой способностью буквально с рождения. Например, эксперименты с новорожденными показывают, что практически с первых минут появления на свет некоторые лица имеют для нас особую привлекательность. Во взрослом возрасте мы порой с поражающей точностью оцениваем людей, буквально долю секунды глядя на их лица. Более того, способность узнавать окружающих обусловлена не только их физическими качествами, как думают многие из нас. Большинство людей, спроси их, как именно они кого-то узнали, почти наверняка назовут те или иные черты внешности. Что же мы читаем в облике человека при узнавании? Ответ на этот вопрос искали многие исследователи. Они выявили, что самая значимая отличительная характеристика – это волосы. Довольно странно, если учесть, что именно этот элемент внешности меняется чаще и легче всего. Волосы можно обрезать, перекрасить, отрастить, подстричь и даже, увы, лишиться их вовсе. Тем не менее чаще всего люди называют именно волосы.

Когда исследователи поставили вопрос несколько иначе, они получили поистине удивительный ответ. Оказалось, что лицо человека запоминается лучше, если в нашем представлении оно соотносится с глубокими эмоциональными качествами, такими как честность или привлекательность, в отличие от тех лиц, которые мы запоминали по чисто физическим показателям, волосам или глазам. Чем же это объясняется? Судя по всему, эмоциональные отличительные характеристики требуют от мозга более глубокой обработки информации. Чтобы решить, честное ли лицо у того или иного человека, мозгу приходится проделать намного больше работы, чем при оценке того, вьются ли у него волосы. В результате лицо лучше закрепляется в памяти. Учитывая это, один из ведущих исследователей в области распознавания лиц советует при первой встрече с человеком постараться составить несколько суждений относительно его характера.

Чтобы лучше запомнить лицо человека, постарайтесь соотнести его внешность с какими-нибудь чертами характера.

Неправильное опознание подозреваемого

Этот досадный инцидент произошел с Джун Сайлер вечером 28 февраля 1997 года. Джун было всего двадцать четыре года. Она недавно приехала в Чикаго из маленького городка в штате Мичиган. У девушки только что закончилась двенадцатичасовая смена – она работала медсестрой в больнице. Дело было в пятницу, в день выплаты зарплаты, и в такой день Джун обычно баловала себя поездкой домой на такси. Но в эту пятницу все пошло по-другому. Девушка собиралась в отпуск и решила сэкономить пятнадцать долларов. И вот, надев прямо на белый халат куртку, повесив на плечи небольшой рюкзак, она отправилась к автобусной остановке, расположенной в нескольких кварталах от больницы. На остановке Джун прислонилась к стойке, а через пару минут подошел мужчина и встал в паре метров от девушки.

– Давно ждете? – спросил он.

– Нет, я только что пришла, – ответила Джун.

Прошло несколько минут, за которые мужчина не произнес больше ни слова. Но Джун за ним наблюдала. Больница, в которой она работала, находилась в неблагополучном районе, поэтому девушке следовало быть бдительной. Особое внимание Джун привлекла обувь мужчины: дешевые черные кроссовки Reebok с ремешками-липучками. Девушке стало жаль его: обувь была старомодной и Джун решила, что ему, должно быть, выдали ее в приюте для бездомных.

Потом Джун на секунду отвернулась, чтобы посмотреть, не идет ли автобус. А когда стала поворачиваться назад, мужчина напал на нее. Схватив ее за голову, он принялся выкручивать ей шею. И бил девушку – по лицу, по шее, по груди. Все произошло настолько быстро, что Джун ничего не успела понять. Но когда она услышала показавшийся странно знакомым звук открывающегося складного ножа и перед ее глазами блеснуло лезвие, девушка поняла, что попала в настоящую беду.

Она упала на спину на асфальт, потянув нападавшего за собой, и выбила нож из его руки. Затем вскочила на ноги и впервые внимательно посмотрела на лицо мужчины.

– Да пошел ты! – кричала она. – Пошел вон!

В этот момент все изменилось.

Улица наполнилась машинами, их фары осветили поле боя. Мужчина бросился наутек, оставив ее одну. Во время нападения ее рюкзак порвался, его содержимое рассыпалось по земле. Джун подобрала рукавички и газету, сложила их в рюкзак и направилась обратно в больницу, в отделение неотложной помощи.

«Я чувствовала, что по щекам что-то течет, и решила, что начался дождь», – вспоминает она. Но это был не дождь, а кровь.

Уже лежа в больничной палате, Джун Сайлер дала полиции подробное описание грабителя. В течение суток полиция задержала похожего мужчину; он находился неподалеку от той же автобусной остановки, где было совершено нападение на Джун. Звали его Роберт Уилсон. Он не только точно соответствовал ее описанию, но при нем нашли пистолет и нож. Его арестовали; когда Джун показали его фотографии для опознания, она сразу же узнала на них своего обидчика.

На суде прокурор попросил Джун еще раз опознать напавшего на нее человека. На этот раз она отказалась от своих слов. Теперь девушка смотрела не на фотографии, а на живого человека из плоти и крови. В зале суда, глядя на Уилсона со своего места для дачи свидетельских показаний, Сайлер искала в его лице не нос, глаза или волосы, а эмоциональные черты, которые запомнились ей в тот страшный вечер.

«Я пыталась разглядеть ненависть, которую видела на автобусной остановке, – вспоминает Джун. – Увидев его, я хотела вызвать в себе те чувства, которые испытала тогда».

Но как Джун ни старалась, у нее ничего не получилось.

«Я совсем ничего не чувствовала», – рассказывает она.

Отсутствие эмоций подсказывало ей, что Роберт Уилсон не тот, кто на нее напал. Но в полиции были уверены в виновности парня – он ведь даже дал признательные показания. В итоге, когда Джун попросили опознать напавшего на нее преступника, она указала на Уилсона. Через некоторое время его признали виновным в покушении на убийство и приговорили к тюремному заключению на максимальный срок, тридцать лет. В конце судебного заседания судья специально отметил ценность показаний Джун Сайлер, назвав ее «самым надежным, позитивным и выдающимся свидетелем-жертвой» из всех, кого он встречал за годы работы в суде.

Вскоре после суда Джун Сайлер уехала из Чикаго. Но ее не переставала мучить одна мысль: при обыске полиция так и не нашла допотопных черных кроссовок с липучками, которые она видела на грабителе в тот злополучный вечер. Полицейские обыскали всю квартиру Уилсона, но кроссовок там не оказалось. А девушка была уверена, что человек, который на нее напал, не выбросил бы их; он явно был слишком беден, чтобы купить себе другую обувь.

В 2006 году Джун позвонил репортер из газеты и сообщил, что Роберт Уилсон обжаловал приговор и выиграл дело. Судья постановил, что суд первой инстанции неправомерно исключил вероятность того, что на Сайлер напал совсем другой человек, внешне действительно похожий на Уилсона. И что еще важнее, отметил судья, на момент ареста на втором подозреваемом были черные кроссовки на липучках – точно такие, какие описывала жертва нападения.

Едва услышав о кроссовках, Джун сказала: «Я так и знала». И, не выдержав, разрыдалась. Сразу после разговора с репортером Сайлер позвонила адвокатам Уилсона и предложила сделать все от нее зависящее, чтобы обвинение сняли окончательно. Несколько недель спустя Роберт Уилсон был на свободе.

Уродливое лицо преступности

Конечно же, случай Джун Сайлер – лишь часть гораздо более важной истории – истории о стойкой неспособности свидетеля опознать преступника. Проведенные в последние годы исследования показали, что люди намного чаще, чем хотелось бы верить многим из нас, неверно опознают друг друга. Например, с 1989-го по 2007 год в США благодаря доказательству невиновности с помощью тестов ДНК освободили двести одного заключенного; 77 процентов из них были в свое время ошибочно опознаны очевидцами преступления.

Почему же так получается? Почему мы принимаем незнакомца за кого-то, кого видели или знаем либо думаем, что видели и знаем? Ключ к разгадке, похоже, кроется в смысле, который люди вкладывают в эти встречи. При вынесении о ком-либо субъективного суждения оно формирует относительно сильные нейронные связи в мозге, которые надежно закрепляются в памяти. Но когда нас просят кого-то опознать, мы часто игнорируем это и руководствуемся более традиционными отличительными чертами внешности, такими как волосы, глаза или расовая принадлежность, закрепленными в памяти значительно слабее. Как говорилось в главе 1, люди гораздо хуже идентифицируют чужаков, чем членов собственной группы. Исследования в этой области показали, что мы узнаем лица людей, принадлежащих к нашей расе, лучше, чем лица представителей других рас; они для нас несут больше «смысла». То же самое касается и внешней привлекательности. Судя по всему, симпатичные, располагающие к себе лица мы запоминаем и узнаем лучше, чем некрасивые или уродливые. Ученые провели такое исследование: трехсот человек разделили на группы, состоявшие из старых и молодых, чернокожих и белых, мужчин и женщин. Каждую группу попросили посмотреть на фотографии учеников и учителей из выпускных альбомов и сказать, какие лица кажутся им знакомыми. «Во всех случаях, – заключили авторы исследования, – более высокий процент узнавания лиц наблюдался среди респондентов, считавших эти лица красивыми».

Возможно, это в какой-то мере позволяет объяснить, почему жертвам-свидетелям обычно трудно опознать преступников. Говоря об «уродливом лице преступности», следует помнить, что это не просто метафорическое выражение: недавно проведенные исследования выявили, что преступники в общем и целом некрасивее обычных людей.

Недавно проведенные исследования выявили, что преступники в общем и целом некрасивее обычных людей.

Два профессора, Нэйси Мокан из Университета Луизианы и Эрдал Текин из Университета Джорджии, проанализировали данные опроса пятнадцати тысяч школьников; ребят опрашивали в 1994-м, 1996-м и 2002 годах. Помимо всего прочего их просили оценить внешний вид соучеников по пятибалльной шкале – от «очень привлекательный» до «очень непривлекательный». Обнаружилось, что отсутствие привлекательности приводит к следующим последствиям: некрасивые люди совершают больше преступлений, чем люди с обыкновенной внешностью, а очень привлекательные замечены в правонарушениях реже, чем обладатели среднестатистической внешности, – таков был их вывод.

Итак, мы быстрее запоминаем и лучше узнаем именно красивые лица.

Примечания к Главе 2

Глава 3
Мы сопоставляем факты

ИСТОРИЮ ДЖУН САЙЛЕР можно сопоставить и с обманом зрения на иллюстрации Роджера Шепарда. Как вы помните, он автор «Верчения столов», описанного в главе 1. Шепард утверждал, что механизм восприятия окружающего мира работает автоматически. Вот почему мы не можем по своему хотению увидеть его иллюстрацию такой, какой она является на самом деле – набором линий на плоском листе бумаги. Вместо этого мозг превращает объект, изображенный в двух измерениях, в трехмерную, по нашему мнению, картину. По сути, наш мозг создает целостную картину, а мы этого даже не осознаем.

Видимо, нечто подобное происходит и в момент, когда мы кого-то узнаем или вспоминаем. Когда Джун Сайлер давала свидетельские показания, ее мозг упорно пытался найти связь между чувством ненависти, которое она испытала в вечер нападения, и лицом человека, которое она видела в тот день в зале суда, но не находил этой связи. Иными словами, девушка изо всех сил пыталась связать воедино факты, которые никак не соединялись мозгом. И как потом оказалось, мозг был прав: перед Джун стоял не тот человек, не грабитель. Однако Сайлер упорно старалась проигнорировать подсказку и, когда ей это удалось, совершила ошибку.

Моментальные суждения трудно поколебать

Итак, неуловимые связи, созданные мозгом, действуют намного мощнее, чем нам хотелось бы думать. Взгляните, например, на два лица на фотографиях. Как думаете, какой из этих мужчин более компетентен?

Если вы из большинства, то назовете человека слева. Его выбрали и американские избиратели. Зовут его Расс Файнголд; он сенатор от штата Висконсин. В 2004 году Файнголд с большим отрывом – 55 процентов против 44 – обошел на выборах политика, изображенного на правой фотографии, республиканца Тима Майклса.

Фото Файнголда, помимо других, использовали в своем исследовании Алекс Тодоров и другие ученые из Школы общественных и международных отношений имени Вудро Вильсона при Принстонском университете. Исследователи показали группе участников эксперимента ряд черно-белых фотографий кандидатов от разных политических партий. (Если кто-то из респондентов сразу узнавал изображенное на портрете лицо, его мнение в дальнейшем анализе не учитывали.) Оказалось, что именно лица служат для нас основным источником информации о людях. В частности, выводы избирателей относительно компетентности политиков, сделанные исключительно по внешности, позволяют довольно точно предсказать итоги выборов в конгресс США. Кандидаты, которые казались людям более компетентными (чисто внешне), победили в 72 процентах избирательных кампаний на выборах в сенат и в 67 процентах выборов в палату представителей.

И самое важное, во всяком случае для нашего обсуждения, люди выносили свои заключения очень быстро. Так, одно из последующих исследований показало, что для того чтобы сделать вывод о компетентности политиков, респондентам достаточно всего секунду смотреть на их лица. Мало того, если на раздумья дают больше времени, решение существенно не меняется; первое впечатление прочно закрепляется в сознании, и поколебать его крайне трудно.

Чтобы сделать вывод о компетентности политика, избирателям достаточно мимолетного взгляда на его фото.

Пока неясно, что именно определяет данное решение; почему один человек кажется нам более компетентным, чем другой. Может, мы делаем вывод на основе того, насколько сильнее у него выступает челюсть, или как посажены глаза, или по другим каким-то внешним признакам. Но факт остается фактом: мнение о человеке мы часто формируем практически с первого взгляда. Так, например, ученые провели одно любопытное исследование, в ходе которого испытуемые высказывали свое суждение по портретам курсантов в выпускном альбоме военной академии Вест-Пойнт. Респондентов просили определить, у кого из изображенных на фото ребят больше шансов серьезно продвинуться по карьерной лестнице. В основной массе люди отвечали, что выпускников с суровыми лицами ждет более блестящая военная карьера, нежели курсантов менее грозного вида. Но самое любопытное, как показало время, в основном их прогнозы оказались верны^[9].

Женщину выдает тело

Часто сигналы, используемые нами для формирования суждений о других людях, настолько неуловимы, что не воспринимаются разумом. Весьма красноречивый пример этого можно привести, проанализировав работу стриптизерш. Оказалось, их заработок зависит не только от того, что они танцуют с обнаженной грудью, но и от гораздо менее очевидного для окружающих фактора – цикла репродуктивной функции.

Заработки стриптизерш зависят не только от того, что они танцуют с обнаженной грудью, но и от гораздо менее очевидного для окружающих фактора – цикла репродуктивной функции.

Известно, что на протяжении менструального цикла женский организм претерпевает физиологические изменения. Меняется запах, и очертания тела, и даже привлекательность лица. Так, научные эксперименты показали, что в момент пика репродуктивной функции (непосредственно перед овуляцией) лицо женщины становится более привлекательным, соотношение окружности талии и бедер уменьшается, а аромат тела становится особенно влекущим (по крайней мере для гетеросексуальных мужчин). Но самое важное – все эти изменения незаметны сознанию.

В Европе провели любопытный эксперимент. Исследователи сфотографировали сорок восемь молодых женщин, не принимающих противозачаточные таблетки (это важно, потому что эти препараты, вызывая, по сути, ложную беременность, полностью нивелируют действие пика репродуктивной функции на женское тело). Женщин фотографировали дважды: один раз в момент овуляции, а второй – на самой низкой фазе фертильности. Потом фото показали группе мужчин и женщин, которых попросили выбрать наиболее привлекательные с их точки зрения лица. Чуть больше половины респондентов – 54 процента – указали на фотографии, на которых женщины были сняты в пик фертильности. Этот результат выше случайного, произвольного выбора (который составлял бы 50 процентов), но, как видите, совсем ненамного.

И действительно, пик фертильности во время менструального цикла настолько незаметен визуально, что ученые-сексологи довольно долго считали, что люди (в отличие от, скажем, бабуинов и других приматов) момент овуляции абсолютно не различают. С точки зрения эволюции это чрезвычайно важно, так как означает, что особи мужского пола у людей, в отличие от самцов-бабуинов, не способны определить наилучшее для спаривания время.

Хотя признаки овуляции совершенно невидимы, каким-то образом мы их все же распознаем.

Несмотря на то что нечто может быть невидимым, это еще не значит, что мы его не замечаем. Чтобы наглядно продемонстрировать этот факт, ученые из Университета Нью-Мексико провели такое исследование: они отслеживали менструальные циклы и заработки танцовщиц стриптиза, выступавших в «клубах для джентльменов» в Альбукерке. Исследователей, в частности, интересовало, сколько женщины зарабатывают, но не выступлениями на общей сцене, а во время исполнения приватных танцев, которые еще называют танцами на коленях.

Такие номера – главное «блюдо» в меню большинства стриптиз-клубов; именно на них больше всего зарабатывают танцовщицы. Как правило, на сцене-подиуме девушки исполняют номер только по два-три раза каждые полтора часа; остальное время они проводят в зале, стимулируя клиентов платить им за приватный танец. В ходе этого действа мужчина сидит на стуле или диване полностью одетый, держа руки при себе (прикасаться к танцовщице не позволяется), а девушка сидит у него на коленях либо лицом к клиенту (чтобы он мог видеть ее грудь), либо спиной (чтобы были видны ягодицы). Обычно при этом происходит интенсивный ритмичный контакт между тазом танцовщицы и тазом клиента. Приватный танец на коленях, как правило, стоит десять долларов – или двадцать, если исполняется в отдельной VIP-зоне клуба. Таким способом танцовщицы клубов получают 90 процентов своего заработка. Так вот, упомянутые выше исследователи проанализировали заработки группы танцовщиц, которые за два месяца исполнили около пятисот тридцати танцев на коленях. Обнаружилось, что доходы стриптизерш очень сильно зависят от фазы менструального цикла. В периоды овуляции женщины с нормальным циклом (то есть не принимавшие противозачаточные таблетки) в среднем зарабатывали за пятичасовую смену 335 долларов; а во время менструации их доходы снижались на 45 процентов, до 185 долларов за смену.

И эта модель оказалась на редкость стабильной и последовательной: буквально все танцовщицы во время менструального цикла зарабатывали меньше – даже независимо от того, принимали ли они противозачаточные препараты. (Хотя женщины, принимающие таблетки, неизменно зарабатывали в среднем за смену почти на 80 долларов меньше тех, кто эти препараты не принимал.)

Танцовщицы, принимающие противозачаточные таблетки, неизменно зарабатывали в среднем за смену почти на 80 долларов меньше тех, кто эти препараты не принимал.

В связи с этими выводами возник один весьма интересный вопрос: если обнаружить признаки фертильности практически невозможно, как считали сексологи, каким же образом их определяют клиенты стриптиз-клубов? Никаких особенных подсказок у них не было; все девушки танцевали топлесс. И уж конечно, сами они не сообщали клиентам о своей фазе менструального цикла. Сомнительно также, что в темных закоулках и кабинках заведения мужчины могли разглядеть на лицах танцовщиц тончайшие изменения, которые ученые выявили в ходе упомянутого выше европейского исследования. Откуда же они получали информацию? Исследователи Университета Нью-Мексико недоумевали.

Каким-то непостижимым образом женщины умудряются подавать сигнал о фазе цикла репродуктивной функции, и эти сигналы существенно влияют на щедрость клиентов^[10]. Кстати, этот случай не в первый раз продемонстрировал, что покупательские привычки мужчин нередко зависят от факторов, о которых они сами не имеют понятия. Например, существенно опустошить бумажник их побуждают некоторые запахи. Так, один эксперимент показал, что средняя сумма денег, потраченных мужчиной в магазине, напоенном «мужскими» ароматами, составляет 55 долларов, а в магазине, который благоухает «женскими» запахами, он оставит в среднем вдвое меньше – всего 23 доллара.

Все это чрезвычайно важно для понимания причин наших ошибок и заблуждений. Отдавая свой голос на выборах или тратя свои денежки, мы уверены, что делаем это, руководствуясь рассудком. А позже, обнаружив, что проголосовали не за того кандидата или купили не то, что следовало, считаем, что это недоразумение непременно должно иметь рациональное объяснение. Нам и в голову не приходит, что мы проголосовали за этого человека, составив о нем мнение за одну секунду, и невдомек, что потратили в магазине больше, чем собирались, просто потому, что в нем хорошо пахло. Мы не подозреваем, что дали стриптизерше большие чаевые из-за того, что ее организм готов к зачатию. А между тем именно так все и было.

Дело не вине, а в бутылке

Разум формирует логические связи между конкретными отличительными характеристиками и объектами, даже когда мы знаем, что этот объект не обязательно характеризуется данными особенностями. Возьмем, например, двух неразлучных друзей – цену и качество. Казалось бы, всем известно, что дорогая вещь вовсе не обязательно будет лучше почти такой же, но более дешевой. Однако в глубине души мы просто отказываемся в это верить.

Вспомните хотя бы дорогое вино. Не так давно исследователи Стэнфордского университета и Калифорнийского технологического института попросили двадцать добровольцев продегустировать и оценить пять образцов вин. Бутылки были помечены ценами: 5, 10, 35, 45 и 90 долларов. Участников эксперимента выбирали из самых обычных людей: это были умеренно пьющие вино люди, совсем не гурманы и не эксперты в области виноделия. После дегустации испытуемые ответили так же, как, скорее всего, ответит большинство из нас: практически всем больше понравилось дорогое вино.

Но этим, как вы наверняка догадались, дело не ограничилось. Исследователи пошли на хитрость. Они дважды предложили участникам эксперимента вино за 90 долларов – сначала в бутылке с правильным ценником, а потом в бутылке с ярлыком с надписью 10 долларов. Вино за 45 долларов тоже было предложено как в оригинальных бутылках, так и в бутылках из-под самого дешевого вина по 5 долларов за штуку. Но дегустаторы не заметили подвоха и упорно отдавали предпочтение вину из бутылки по самой высокой цене. С их стороны это не просто банальный снобизм. При сканировании мозга испытуемых наибольшую активность прибор зарегистрировал в медиальной и орбитофронтальной зонах коры головного мозга, которые реагируют на позитивный опыт. Когда люди пили дешевые вина, их мозг демонстрировал меньшее наслаждение от переживаемого опыта.

Люди предпочитали вино из дорогих бутылок. Когда они пили дешевые вина, их мозг демонстрировал меньшее наслаждение от переживаемого опыта.

Кстати, таким же образом мы с вами оцениваем и лекарства. В рамках одного шокирующего (в буквальном смысле) эксперимента группа из восьмидесяти двух человек должна была оценить боль от ударов электрическим током с применением электрошокера. Точнее, этим людям предлагалось поставить оценки своим ощущениям в два разных момента времени – до и после приема обезболивающих препаратов. При этом половине участников эксперимента сказали, что таблетки недавно утверждены министерством здравоохранения как рецептурное обезболивающее средство стоимостью 2,50 доллара за дозу. Второй половине сообщили, что одна таблетка стоит всего лишь десять центов. В обоих случаях лекарства были ненастоящие, так называемые плацебо; они вообще не производили никакого обезболивающего эффекта. В результате 85 процентов принимавших «дорогое» лекарство заявили о существенном уменьшении боли. Среди принявших дешевые таблетки так ответил всего 61 процент респондентов.

Цвет имеет значение

На наши суждения влияет не только цена. То же относится и к цвету. Согласно исследованиям, восприятие человеком эффективности лекарства зависит также от цвета таблетки. Например, в ходе одного эксперимента участники дружно называли черные и красные капсулы сильнодействующими средствами, а о белых говорили, что почти не замечают их эффекта.

В некоторой степени такое мнение объяснимо. Например, легендарный американский исполнитель песен в стиле кантри Джонни Кэш стремился к тому, чтобы его знали как человека в черном (это прозвище он получил за страсть к темным нарядам и знаменитую одноименную песню), а не, скажем, как человека в ярко-розовом, потому что черный цвет ассоциируется с силой и могуществом. Однако подобные логические связи порой приводят к весьма негативным последствиям, заставляя нас допускать серьезные ошибки в суждениях. Например, много лет назад двое исследователей показали группе профессиональных спортивных судей одну из двух видеозаписей одного и того же агрессивного постановочного футбольного матча. На первой кассете чрезмерно агрессивная команда была одета в белую спортивную форму, на второй – в черную. И судьи, которым продемонстрировали вариант, где злые футболисты были в черном, сочли их игру гораздо более жесткой и заслуживающей пенальти. Иными словами, судьи «увидели» то, что их заставила увидеть распространенная негативная ассоциация между агрессией и черным цветом.

Возможно, вы скажете, что все это научные эксперименты. А как же насчет реального мира? Как обстоит дело с настоящими спортивными командами, одетыми в черную форму? Неужели им чаще назначают пенальти? Оказывается, так и есть. Те же два исследователя провели анализ и подготовили отчет о профессиональных футбольных и хоккейных командах, игравших с 1970-х по 1980-е годы. Точнее, диапазон исследования матчей Национальной футбольной лиги охватывал период с 1970-го по 1986 год. (В 1970-м НФЛ объединилась с ныне прекратившей свое существование Американской футбольной лигой, в результате чего образовалась единая лига с общим набором правил и общей судейской группой.) Для Национальной хоккейной лиги исследовался почти такой же период времени, с 1970-го по 1985−1986 годы. В итоге в обоих видах спорта была выявлена одинаковая тенденция: командам, одетым в форму черного цвета, пенальти назначали значительно чаще, чем остальным. Особенно в хоккее. Любопытно, кстати, что за исследуемый шестнадцатилетний период сразу две команды – Pittsburgh Penguins и Vancouver Canucks – «переоделись» в черную форму: первые в сезон 1979−1980 годов, а вторые в сезон 1978−1979 годов.

Командам, одетым в форму черного цвета, назначали пенальти значительно чаще, чем остальным.

И знаете, к чему это привело? Время пенальти в минутах для этих команд резко увеличилось. В первые сорок четыре игры сезона 1979/80 года, когда Penguins выступали в синей форме, штрафное время составляло в среднем восемь минут на одну игру. А в последние тридцать пять игр в том году, когда команда уже облачилась в черное, этот показатель вырос до двенадцати минут за игру.

Почему следует менять первоначальный ответ

Всем известна подверженность мощному влиянию первого впечатления, как верного, так и неверного. Доводилось ли вам когда-нибудь при сдаче экзамена, после того как вы уже дали ответ, под действием сомнения задумываться, не сменить ли его, но так и не сделать этого? Если да, то знайте: вы не один такой. Большинство людей предпочитают упорно держаться за первоначально выбранный вариант ответа. Так, трое из четырех опрошенных студентов заявили, что на экзамене или тесте лучше придерживаться первоначального ответа, а не менять его на другой, который вдруг показался более правильным. Эту точку зрения, кстати, разделяют и многие университетские профессора. Одно исследование в данной области выявило, что только 16 процентов преподавателей считают, что, изменив первоначальный ответ, студент улучшит общий балл теста; большинство же ответили, что делать этого не стоит, так как можно только ухудшить результат. Создается впечатление, что это мнение разделяют даже специалисты по подготовке к экзаменам. Например, в известном руководстве издательства Barron «Как подготовиться к тесту SAT^[11]» тестируемым настоятельно рекомендуют как можно реже менять первый пришедший им в голову ответ. «В таких ситуациях чаще правильный ответ меняется на неправильный, чем наоборот», – пишут авторы.

Однако, как это обычно бывает в жизни, в большинстве случаев все происходит как раз иначе. Свыше семидесяти лет исследований в этой области однозначно свидетельствуют о том, что чаще ответы как раз и меняются с неправильных на правильные, соответственно, люди получают за тест более высокий балл. При этом тип сдаваемого теста не имеет значения, будь то тест с несколькими вариантами ответов или ответами «да» или «нет», ограниченный или неограниченный по времени. В одном масштабном, всеобъемлющем обзоре результатов тридцати трех исследований на эту тему в среднем не было выявлено снижения итогового балла, если участники тестирования меняли первый вариант ответа на другой.

Большинство людей, изменивших первый вариант ответа на другой, получают более высокий балл за тест.

И все же миф о том, что следует держаться первоначального варианта, до сих пор жив. Более того, ученые обнаружили, что даже после того как тестируемым сообщают о научно подтвержденных итогах исследований, они по-прежнему склонны упорно оставаться при своем мнении.

«Большинство людей чрезвычайно удивляет тот факт, что эта идея может быть ошибочной, – отмечает Джастин Крюгер, профессор Школы бизнеса Стерна при Нью-Йоркском университете, давно изучающий первоначальные инстинкты человека. – Преподавателям, студентам и участникам тестирований это представляется в высшей степени нелогичным. Как правило, они убеждены в непреложности правила: всегда руководствуйся инстинктом. Но, увы, доказательств в поддержку этой идеи практически нет».

Роль сожаления

Зато находится все больше и больше доказательств незаметной, но чрезвычайно весомой роли эмоций в процессе принятия решений, в особенности такой сильной эмоции, как сожаление. Время от времени мы все переживаем это чувство: неудачный брак, некачественный автомобиль, недвижимость, от которой никак не удается избавиться. И часто об одном выборе приходится сожалеть больше, чем о других; и, очевидно, этой разницей в какой-то мере объясняется, почему зачастую мы так упрямо цепляемся за первые, инстинктивные решения.

Оказывается, люди чувствуют бóльшую ответственность за действия, нежели за бездействие. Поэтому, если уж суждено промахнуться, лучше вообще не сделать чего-то, чем сделать это неправильно. Выходит, человек склонен рассматривать бездействие как пассивность: я ничего не делал. А раз он ничего не делал, то чувствует себя менее ответственным за результат. Этот феномен отлично проиллюстрировала серия экспериментов, проведенных Джастином Крюгером и его коллегами. Ученые проанализировали процедуру сдачи экзаменов на примере более полутора тысяч студентов и, как и ожидали, обнаружили то же самое, что до них выявили другие исследователи: участники тестирования, менявшие первоначальные ответы, как правило, получали более высокий балл. Когда экспериментаторы подсчитали и проанализировали все измененные ответы, оказалось, что число изменений с неправильных ответов на правильные превосходило обратные с весьма убедительным перевесом два к одному.

Нам кажется: если уж суждено ошибиться, то лучше не сделать ничего, чем сделать что-то неправильно.

Полученная в ходе последующих опросов участников эксперимента информация оказалась даже более любопытной: вероятность изменить правильный ответ на неправильный вызывала у них намного большую досаду и сожаление, нежели перспектива оставить ошибку, не сменив неправильный ответ на правильный. Иными словами, о бездействии люди сожалеют меньше, чем о действии, несмотря на то что в обоих случаях они в итоге давали неправильный ответ.

Задача Монти Холла

Ученые сталкиваются с данным феноменом настолько часто, что даже дали ему название – «парадокс Монти Холла» (в честь легендарного ведущего некогда знаменитой телеигры Let’s Make a Deal [ «Давайте заключим сделку»]). Люди старшего поколения, должно быть, еще помнят эту передачу (ее транслировали в середине 1970-х). Участники игры каждый раз сталкивались с одной и той же дилеммой – взять то, что находится за первой дверью, или оставить то, что уже есть?

Впрочем, ответы студентов поставили перед учеными очередной важный вопрос: не приводит ли большее или меньшее сожаление к тому, что мы по-разному вспоминаем одни и те же события? Представьте, например, что вы сдаете экзамен и у вас есть всего два варианта выбора: преодолеть первое побуждение, изменить первоначальный ответ и решить задачу неверно или остановиться на первом варианте, причем ответ все равно будет неправильным. Как думаете, вы запомните оба события совершенно одинаково?

Некоторые ошибки запоминаются лучше других

Чтобы прояснить этот момент, Крюгер раздал студентам вопросы из двух реальных тестов: SAT, который сдается при поступлении в университет, и Graduate Record Examination (GRE), сдаваемый при поступлении в аспирантуру, магистратуру или на иной последипломный курс обучения в вузе. Когда у испытуемых оставалось по два варианта ответов на каждый вопрос, Крюгер просил их отметить, какой из них был первым, инстинктивным. А затем, почти через месяц, спросив у студентов, как они отвечали на задания тестов, он выявил весьма заметную предвзятость в запоминании ими этих событий, вызванную, без сомнения, чувством сожаления. Как вы уже понимаете, проанализировав ответы на тесты, Крюгер обнаружил, что студенты, упрямо державшиеся за первоначальный вариант, чаще отвечали неправильно, чем те, что меняли его. Но самое любопытное, запомнили они совсем не это. Когда исследователь спрашивал участников эксперимента, насколько часто они меняли первоначальный ответ и ошибались, они давали явно завышенную оценку. А когда их спрашивали, как часто они оставляли первоначальный ответ, вследствие чего отвечали неверно, ситуацию они явно недооценивали.

Вывод? Студенты запоминали сохранение первоначального ответа как более удачную стратегию, чем она была на самом деле. Такой склонностью нашей памяти к искажению, утверждает Крюгер, в определенной мере объясняется и то, почему люди упрямо верят, что оставить первый ответ лучше, чем изменить его. По словам исследователя, «парадокс в том, что даже если фактический результат ясно подтверждает, что так стоит поступать чаще, память упорно подкидывает нам совершенно противоположные факты».

Примечания к Главе 3

Глава 4
Мы все носим розовые очки

КАКОЙ ПОСТУПОК ВЫ назвали бы самым глупым и бессмысленным? Скорее всего, перечислять возможные варианты придется долго.

Миллиардер, магнат и владелец казино Стив Винн 30 сентября 2006 года предложил свой весьма любопытный вариант. В тот день в его офис в Лас-Вегасе заглянули несколько знаменитых друзей, в том числе радиожурналистка Барбара Уолтерс и писательница Нора Эфрон. Винн, известный коллекционер произведений искусства, воспользовался этой возможностью, чтобы показать им одно из своих ценнейших сокровищ – портрет любовницы Пикассо Мари-Терез Вальтер кисти великого художника. Картина, написанная в 1932 году, называется «Сон». Это эротическое полотно примечательно многими деталями, и не в последнюю очередь тем, что голова женщины поделена на две части, одна из которых изображает пенис. (Если вы бывали в Лас-Вегасе, то могли видеть это произведение искусства – когда Винн владел Bellagio Hotel and Casino, картина выставлялась в тамошнем музее.) Впрочем, и без этого пикантного элемента портрет считается одним из величайших и ценнейших шедевров в мире искусства.

За день до прихода упомянутых выше гостей Винн согласился продать картину руководителю влиятельного хедж-фонда, миллиардеру Стивену Коэну, за колоссальную сумму в 139 миллионов долларов, то есть на четыре миллиона дороже, чем когда-либо вообще было заплачено за любой предмет искусства.

Что же случилось дальше? Хвастаясь картиной перед друзьями, Винн взмахнул правой рукой и проткнул полотно локтем.

«Вот черт, что же я наделал!» – воскликнул он. Так, во всяком случае, рассказывала об инциденте в своем блоге Нора Эфрон^[12].

Однако сам Винн описывает происшествие иначе. В интервью, опубликованном несколько месяцев спустя (после того как владелец шедевра подал страховой иск в компанию Lloyd’s of London), он говорит, что высказался в тот момент намного деликатнее: «Я просто повернулся и сказал: “О Боже! Ну как такое могло случиться?”»

Разница в формулировках, возможно, не слишком велика, но весьма красноречива. Дело в том, что, оценивая свои поступки и действия, мы обычно надеваем розовые очки. Не то чтобы мы намеренно стараемся исказить события, просто склонны представлять собственные слова и поступки в более выгодном свете, нежели о них поведает блогер, которому довелось при этом присутствовать.

Мы запоминаем лучшее

Чтобы продемонстрировать этот факт, позвольте задать вам вопрос, на который каждый способен ответить вполне объективно, правда, при условии, что у него сохранились старые табели успеваемости. Итак, как вы учились в школе? Скорее всего, не так хорошо, как вам запомнилось, по крайней мере подобный вывод можно сделать, проанализировав результаты эксперимента, в котором приняли участие студенты Уэслианского университета Огайо.

Молодых людей попросили вспомнить свои школьные оценки, после чего исследователи сравнили ответы с фактическими данными успеваемости в средней школе. Примерно 29 процентов оценок, которые вспомнили студенты, не соответствовали действительности. (Впрочем, их результат был более точным, чем итоги аналогичного опроса немецких студентов, у них неправильными оказались 43 процента ответов). И обратите внимание, что участников эксперимента просили вспомнить не какой-нибудь эпизод из древней истории; от первокурсников и второкурсников университета требовалось всего лишь рассказать, как они учились в средней школе несколько лет назад.

Кроме того, любопытно, что подавляющее число респондентов завысили, а не занизили свои оценки. И вполне ожидаемо, они запоминали хорошие оценки лучше, чем плохие. Точность запоминания высших баллов составляла 89 процентов, а низших – всего 29 процентов. И ошибки были не единичны. В целом 79 из 99 студентов завысили свою успеваемость в школе. Занизивших же было так мало, что для значимого обобщения это число нет смысла и упоминать^[13].

Точность запоминания высших баллов составляла 89 процентов, а низших – всего 29 процентов.

Результаты эксперимента в Уэслианском университете вряд ли можно назвать уникальными. Как показывает жизнь, люди очень часто вспоминают прошлое в положительном, лестном для себя свете. Например, родители спустя годы склонны описывать свои методы воспитания так, словно они всегда действовали по рекомендации опытных педагогов, в отличие от того, как было на самом деле. А любители азартных игр намного лучше помнят свои выигрыши, чем проигрыши. И, как мы с вами сейчас убедимся, почти все люди не слишком точно оценивают собственную привлекательность.

Тенденция к приукрашиванию настолько сильна, что распространяется даже на то, как мы видим самих себя. Не так давно Николас Эпли из Чикагского университета и Эрин Уитчерч из Университета Вирджинии провели ряд экспериментов, которые продемонстрировали, что люди обычно считают свою внешность более привлекательной, чем это есть на самом деле. Исследователи просили участников эксперимента выбрать собственные фотографии из длинного ряда изображений. И люди находили свои портреты гораздо быстрее, если перед этим фото подверглось компьютерной обработке, сделавшей лицо запечатленного на нем человека на 20 процентов симпатичнее. Мало того, когда испытуемым показывали приукрашенные, ухудшенные и нетронутые фотографии их собственных лиц, они чаще называли настоящей именно первую версию. (Любопытно, что при просмотре фото другими людьми подобной тенденции не наблюдалось.)

Действительно, склонность видеть и запоминать самих себя предвзято (конечно же, приукрашивая) свойственна практически каждому человеку, но мы, как и в случае со многими другими ошибками, обсуждаемыми в этой книге, зачастую об этом даже не подозреваем. Об этом сказал в интервью лауреат Нобелевской премии Дэниел Канеман из Принстонского университета: «Просто поразительно, как редко люди меняют свое мнение. Более того, даже когда они это делают, то этого не осознают. Изменив мнение, большинство корректирует и прошлый образ мышления, убеждая себя в том, что всегда считали именно так».

Такая человеческая склонность заблуждаться насчет себя может быть вполне безвредной, если ограничивается лишь прошлыми убеждениями и взглядами. Ну что с того, если я запомню себя лучшим отцом, чем был на самом деле? Возможно, кто-то из родственников саркастично усмехнется во время семейного ужина, только и всего. А что если это касается фактов прошлого? Всегда ли воспоминания о самих себе остаются столь же радужными и позитивными, если рассмотреть наши поступки «под микроскопом», и не начинаем ли мы в них сомневаться, если, например, нам приходится подтвердить их под присягой?

Наш мир вращается вокруг нас

Некоторым из вас наверняка известно имя Джона Дина. Это автор книги «Консерваторы без совести» (Conservatives Without Conscience), который время от времени выступает в новостных передачах кабельного телевидения как политический комментатор. Пик славы Дина пришелся на 1970-е, когда он был советником президента США Ричарда Никсона в период громкого Уотергейтского скандала. В июне 1973 года Дин под присягой дал сенатскому следственному комитету, занимавшемуся этим делом, показания о содержании своих бесед с президентом в Овальном кабинете. Позже оказалось, что эти разговоры записывались на магнитофон – кстати, к большой удаче Ульрика Найссера, психолога из Корнельского университета и одного из ведущих мировых специалистов в области человеческой памяти. Благодаря этим записям ученый получил уникальный шанс, практически невозможный в научном мире, сравнить то, что запомнилось Дину, с фактическими беседами. «Вот так повезло!» – восклицал психолог-исследователь.

Так вот, Ульрик Найссер обнаружил, что память Дина, как и память студентов Уэслианского университета Огайо, подверглась значительному искажению, что особенно примечательно, в пользу Дина. Во-первых, в его воспоминаниях собственная роль часто представлялась с субъективной точки зрения; он считал свое участие в этих событиях более важным, чем было на самом деле. Но самое интересное, воспоминания Дина часто не соответствовали действительности, причем это касалось не только деталей разговора, но и его сути. Фактически, делает вывод Найссер, «сравнение со стенограммой показало, что в отчете Дина не стоит верить ни единому слову».

Далее я привожу выдержку из заявления Дина, заранее подготовленного для следственного комитета, а именно ту часть, в которой описывается его встреча с Никсоном 15 сентября 1972 года. В целом это довольно объемный документ – 245 страниц, почти как эта книга. И я, и вы вряд ли стали бы надиктовывать огромную рукопись по памяти; вряд ли так поступил и Дин. Чтобы подготовить заявление, Дину пришлось заняться масштабной реконструкцией прошлых событий: он просматривал газетные вырезки, которые собирал с начала Уотергейтского скандала до того момента, когда начались слушания по этому делу, и использовал их как своего рода памятку. Просмотрев каждую статью с изложением прошлых событий, Дин словно примеривал на себя описанную в ней ситуацию. И как он сам признался сенаторам, именно благодаря этому ему удалось вспомнить все столь подробно.

Обратите внимание, что Дину, как и студентам Уэслианского университета Огайо, надо было вспомнить не эпизоды из древней истории, а то, что произошло всего за девять месяцев до дачи показаний. Стоит также отметить, что он вообще славился способностью запоминать мельчайшие подробности. Кое-кто даже прозвал его человеком-магнитофоном, и, судя по всему, Дин всячески поддерживал эту репутацию. Так, например, в ходе слушаний один из сенаторов спросил, каким образом ему удалось припомнить так много информации со столькими подробностями.

«Знаете, сенатор, – ответил Дин. – Думаю, у меня очень хорошая память. Уверен, что все мои одноклассники помнят, что я очень быстро и надежно запоминал информацию. Учиться мне было не слишком трудно, и все потому, что у меня, по-моему, действительно неплохая память».

Итак, привожу цитату из заявления Дина:

Пятнадцатого сентября Министерство юстиции объявило о передаче семи обвинений Большому жюри федерального суда, расследующему Уотергейтское дело. Вечером мне позвонили и попросили явиться в Овальный кабинет. Когда я прибыл, там уже находились Холдеман и президент. Президент пригласил меня сесть. Оба, казалось, были в очень хорошем расположении духа; меня встретили тепло и сердечно. Потом президент сообщил мне, что Боб [Холдеман] держал его в курсе моих действий в ходе расследования Уотергейтского скандала. Он сказал, что я проделал отличную работу и он оценил, насколько трудно мне пришлось. Президент был доволен тем, что все прекратилось на Лидди^[14]. Я ответил, что не могу считать это своей заслугой, так как другие сделали для этого гораздо больше меня. Обсуждая с президентом сложившуюся ситуацию, я признался, что мне, по сути, удалось только одно важное дело – локализовать скандал и не дать втянуть в него Белый дом. Я также сказал, что до конца дела еще очень далеко и что я бы не дал никаких гарантий, что когда-нибудь этот скандал не вспыхнет с новой силой.

Однако, как показал проведенный Найссером анализ стенограммы той беседы, Никсон в тот вечер не сказал ровным счетом ничего из того, что приписывает ему Дин. Он не просил его сесть. Не говорил, что Холдеман держал его в курсе дела и что Дин проделал отличную работу (по крайней мере, в упомянутой им части беседы). И о Лидди он тоже ни разу не упомянул. И как видно из приведенной далее цитаты из стенограммы, сам Дин тоже не говорил почти ничего из того, о чем так уверенно вспоминает.

Президент: Ну, здравствуйте-здравствуйте! Ничего себе денек у вас сегодня выдался! В Уотергейтском деле кое-что сдвинулось, верно?

Дин: Мы старались.

Холдеман: Ну и чем все кончилось?

Дин: Думаю, можно сказать, хорошо, по крайней мере на данный момент. Пресса освещает события так, как мы и ожидали.

Холдеман: Обеляет?

Дин: Нет, пока нет – на сегодня эта история…

Президент: Очень серьезная история.

Холдеман: Предъявлено пять обвинений, да еще этот бывший парень из Белого дома и все прочее.

Дин: Плюс два парня из Белого дома.

Холдеман: А это, по сути, даже хорошо: так меньше заметно, что кто-то старается представить дело в более позитивном свете. Именно об этом постоянно твердил Митчелл, что для наших сограждан Лидди и Хант – большие люди. Так что, возможно, это хорошо.

Президент: А Мак-Грегор держится?

Дин: Держится, и кажется, очень неплохо. Он сделал заявление, в котором говорилось, что заседание Большого жюри уже состоялось и теперь пора понять, что, по всей видимости, потребуется принести некоторые извинения.

Холдеман: Отличный шанс.

Дин: Получить эту чертову… (далее неразборчиво).

Холдеман: Нет, этого мы сделать не можем.

Президент: Только помните, все это мы делаем для того, чтобы иметь шанс в один прекрасный день вернуться. А как идут дела с другим расследованием?

Тут разговор на короткое время прерывается, потому что Никсон ответил на телефонный звонок. Как только он повесил трубку, Дин напомнил ему о том, как хорошо идут дела.

Дин: Три месяца назад я вряд ли решился бы делать прогноз относительно того, когда люди обо всем этом забудут, но теперь, думаю, могу сказать, что через пятьдесят четыре дня [то есть ко Дню выборов, назначенных на ноябрь] никаких неприятных сюрпризов можно уже не опасаться.

Президент: Что-что?

Дин: Что нам можно не опасаться неприятных сюрпризов.

Прочитав этот документ, я лично связался с Дином, чтобы спросить его, как он отнесся к оценке Найссера. По электронной почте он мне ответил, что не читал его анализа своих показаний в сенатской комиссии. И добавил, что психолог не единственный, кто сравнивал его слова со стенограммой. «Я читал их выводы и, как правило, обнаруживал, что все эти люди просто игнорировали мои заявления, в которых я объяснял, что в такой ситуации я, да и вообще кто угодно на моем месте, могу сделать только одно – описать столь давние беседы в общем. И разъяснял, что моя память, как и память любого человека, не магнитофонная запись. Кстати, я был уверен, что Никсон все записывает, и в основном действительно говорил о том, что, как мне казалось, хорошо запомнил».

В ответ, рассчитывая на продолжение дискуссии, я отослал Дину копию статьи Найссера. И получил от него коротенькое письмо: «Я считаю, что Найссер исказил и мои свидетельские показания, и саму запись. К сожалению, для того чтобы должным образом упорядочить всю эту информацию, потребуется очень много времени, которым я не располагаю». На этом моя переписка с Дином прекратилась.

Мы не способны точно оценивать прошлые события

Итак, свидетельские показания Дина подчеркивают один весьма важный момент: задним числом мы оцениваем события не на сто процентов точно, далеко не на сто процентов. Фактически, к ошибкам часто приводит именно склонность делать запоздалые выводы, или ретроспективный детерминизм, как мудрено называют этот феномен психологи. Его суть состоит в том, что на восприятие и запоминание человеком прошедших событий (какими бы тривиальными они ни были) чрезвычайно сильно влияет знание того, как все произошло в действительности. Это может касаться и чемпионата мира по футболу, и операции, проведенной любимой бабушке, и решения кастрировать кота. Мы уже знаем, чем все закончилось, поэтому воспоминания об этом событии изменяются.

На восприятие и запоминание человеком прошедших событий чрезвычайно сильно влияет знание того, как все произошло в действительности.

Ошибки подобного рода допускают даже историки. Ведь намного проще отделить существенные, значимые факторы от маловажных уже после того, как все произошло, будь то битва при Геттисберге или бомбардировка Перл-Харбора. Те, кто пишет об этих событиях, неизбежно представляют их как нечто предрешенное, неотвратимое. И хотя их рассказ может быть на редкость увлекательным, достигается такой эффект за счет игнорирования одних фактов и подчеркивания других – это как раз и называется ретроспективный детерминизм, или ретроспективное искажение.

Например, военный аналитик Роберта Вольштеттер заканчивает свое известное описание нападения на Перл-Харбор такими словами: «Конечно, сейчас, когда оглядываешься назад, все события представляются предельно ясными. Теперь, после того как все это случилось, мы видим, сигналом какой катастрофы они были. До нападения все казалось весьма туманным и позволяло трактовать события разным, порой противоречивым образом».

Психологические исследования этого явления показали, что люди не только склонны преувеличивать то, что им было известно в тот или иной прошедший момент времени, но и что они вообще часто неверно помнят, что они тогда знали. Особенно если оказывается, что тогда они ошибались.

Серьезную новаторскую работу в области ретроспективного искажения проделал в 1970-х годах исследователь Барух Фишхофф из Еврейского университета в Иерусалиме, который и сегодня по-прежнему изучает эту проблему, только уже в Университете Карнеги – Меллона в Питтсбурге. Фишхофф, как и Найссер, получил шанс исследовать этот психологический феномен на примере все того же Ричарда Никсона. В 1972 году президент совершил не одну, а целых две исторические поездки за границу: в Китай и Советский Союз. Накануне пресса очень много писала о том, чего Никсон достигнет или не достигнет в результате этих визитов. Но для Фишхоффа эти вопросы были вторичны. Поездки президента интересовали его прежде всего как практически идеальный тест на ретроспективное искажение в условиях реального мира.

Перед тем как Никсон отправился в путь, Фишхофф с коллегой Рут Бейт попросили группу израильских студентов оценить вероятность конкретных событий. В частности, их спрашивали: «Какова вероятность того, что Никсон встретится с Мао?» или: «Какова вероятность того, что Никсон посетит мавзолей Ленина?». Короче говоря, студентов просили делать то, что каждый день делают букмекеры, – оценить вероятность событий. Если респондент считал, что шансы нулевые, он присваивал событию вероятность ноль процентов. Если же, с его точки зрения, событие должно было произойти непременно, ему присваивалась вероятность 100 процентов.

После возвращения Никсона из поездок в Пекин и Москву Фишхофф периодически опрашивал тех же студентов, прося их как можно точнее вспомнить свои первоначальные прогнозы. А еще он задавал им второй, ключевой вопрос: как они полагают, произошли ли на самом деле спрогнозированные ими события? Например, если они предсказывали, что Никсон встретится с Мао, считают ли они, что эта встреча действительно состоялась?

Фишхофф обнаружил, что по прошествии долгого времени люди, принявшие участие в его исследовании, не слишком точно помнили свои первоначальные прогнозы – точно так же как студенты из Уэслианского университета Огайо забыли свои школьные отметки. И как и студенты из Огайо (и Джон Дин), в собственных воспоминаниях израильские студенты, как правило, выглядели умнее и проницательнее, чем были на самом деле. В частности, Фишхофф выявил, что, если человек предсказал событие, и оно действительно произошло, он преувеличивал оценку степени вероятности, которую давал в прогнозе. Например, если его прогноз составлял 30 процентов вероятности, то зачастую он вспоминал, что оценил возможность события в 50 процентов. Но если студент полагал, что предсказанное им событие в действительности не произошло, искажение было в другую сторону: человек занижал свой первоначальный прогноз, в результате чего исходные 50 процентов в его воспоминаниях становились, скажем, тридцатью. В любом случае эффект действует одинаково в обоих направлениях: практически все участники исследования вспоминали свои решения и поступки так, чтобы выглядеть при этом более дальновидными. В сущности, Фишхофф так и назвал одну из своих работ: «Ретроспективный взгляд ≠ предвидение».

Как мы запоминаем своих сексуальных партнеров

В повседневной жизни субъективные, искаженные воспоминания тоже преследуют нас очень часто. Возьмите, например, секс. Вы наверняка помните, со сколькими людьми занимались им в течение всей своей жизни. И несомненно, убеждены, что помните это точно. А что, если вы попросите друзей назвать число своих сексуальных партнеров? Могу поспорить, что ответы друзей-мужчин будут отличаться от ответов ваших подруг. С этим явлением постоянно сталкиваются социологи. При проведении общенациональных опросов мужчины регулярно называют в четыре раза большее число сексуальных связей с партнерами противоположного пола, чем женщины. А ведь эти цифры, казалось бы, должны быть одинаковыми, так как каждый новый сексуальный партнер для мужчины – новый сексуальный партнер и для женщины^[15].

Мужчины называют в четыре раза большее число сексуальных партнеров, чем женщины.

Чем объясняется столь серьезный разрыв, неизвестно. Но одно совершенно ясно: люди искажают свои сексуальные истории ненамеренно. Некоторые, конечно, лгут социологам, отвечая на вопросы о своей сексуальной жизни. Однако ответы мужчин и женщин на вопросы о других, не менее интимных сторонах их сексуального опыта, по словам ученых, очень похожи. Например, независимо от пола все признаются, что имеют опыт орального или анального секса. И те и другие (как правило, честно) отвечают на вопросы о том, насколько часто они занимаются сексом или как долго длились их отношения с последним сексуальным партнером. Согласитесь, маловероятно, что респонденты, говоря правду о подобных моментах сексуальной жизни, будут при этом врать о числе сексуальных партнеров.

Наиболее вероятным объяснением такого несоответствия представляется то, что люди просто неверно запоминают их количество. И скорее всего, подобно студентам Уэслианского университета Огайо, их воспоминания искажаются в определенную сторону с целью выглядеть выигрышнее (и стереотипнее). Иными словами, мужчины это число завышают, а женщины – занижают.

Почему игроки в азартные игры уверены в себе

Подобная тенденция наблюдается и в воспоминаниях любителей азартных игр, особенно на спортивном тотализаторе. Если вы знакомы с такими людьми, попросите их рассказать о некоторых своих победах, а потом о наиболее запомнившихся проигрышах. Выслушайте их очень внимательно. Вероятно, они будут вспоминать о двух вариантах прошлого опыта совершенно по-разному. Игроки обычно склонны воспринимать свои победы как нечто закономерное, а проигрыши всячески оправдывают и объясняют посторонними, не зависящими от них факторами.

Много лет назад профессор Корнельского университета Том Гилович, в то время преподаватель в Стэнфорде, работая над диссертацией, отслеживал поведение большой группы опытных игроков в профессиональный футбольный и студенческий баскетбольный тотализатор.

«Осмотревшись, я обнаружил вокруг себя немало таких людей, – рассказывал Гилович. – Меня всегда интересовало: почему все они так уверены в себе? Они проигрывают, но опять раз за разом возвращаются в игру. С одной стороны, подобное упорство достойно восхищения. Но с другой – так ведь можно полностью себя погубить».

Ученый решил не только отследить, насколько часто азартные игроки выигрывают и проигрывают, но и узнать, что они думают о своих победах и поражениях. С этой целью Гилович раздал участникам эксперимента магнитофоны и попросил записать свои мысли о собственных выигрышных и проигрышных ставках. А затем расшифровал и проанализировал записи. В итоге он обнаружил, что когда ставки игроков были выигрышными, они обычно давали по поводу этого весьма лестные для себя комментарии: «Я знал, что так будет», «Я всегда знаю, на что ставить» или что-то в этом роде. Но когда они оказывались не правы, то, как правило, преуменьшали свою ошибку, доказывая, что на самом деле все должно было пойти совсем по-другому. Например, игроки оправдывали свою неудачу неожиданной досадной случайностью, скажем, потерей их фаворитами мяча в самом конце матча. С их точки зрения, проигрыш был, по сути, вовсе не проигрышем, а чуть ли не победой. Словом, в их трактовке событий задним числом сделанные ими прогнозы каким-то непостижимым образом становились намного более точным.

Азартным игрокам проигрыш кажется не проигрышем, а чуть ли не победой.

Мы принимаем решения более поверхностно, чем нам кажется

Говоря о предвзятых воспоминаниях, обусловленных эффектом ретроспективного детерминизма, необходимо упомянуть об одном важном моменте: мы не всегда осознаем его действие. В данном случае слово «предвзятость» используется не в привычном смысле – для определения предубеждения в отношении конкретных идей или мнений. Под ним подразумевается нечто намного более тонкое и неуловимое – незначительный сдвиг в наших суждениях, который обычно происходит без нашего ведома.

Вспомните, что мы говорили выше о силе первого впечатления. Помните эксперимент, в котором исследователи показывали участникам фотографии политиков? Ровным счетом ничего не зная об избирательной платформе политика, не прослушав ни одной его речи, испытуемые умудрялись на редкость быстро делать выводы о его компетентности; для этого им достаточно было беглого взгляда на портрет. И эти молниеносные решения отнюдь не являлись ситуационными. Судя по всему, таким же образом участники эксперимента голосовали бы и на реальных выборах. Сымитированное исследователями голосование выявило, что дополнительная информация о кандидатах, которую люди обычно собирают в ходе избирательной кампании, несколько разбавляет, сглаживает эффект первого впечатления, но не устраняет его полностью. При фактическом голосовании предпочтения участников эксперимента во многом базировались на выводах о компетентности политиков, сделанных ими за долю секунды после беглого взгляда на фотографии.

Все эти факты и выводы не только ставят под сомнение рациональность выбора избирателей во время голосования, но и наталкивают на мысль о большей поверхностности многих наших важнейших решений, чем нам хотелось бы думать. На самом деле мы даже не всегда знаем, что приняли то или иное решение. Если говорить, например, об упомянутых выше избирателях, то исследователи пришли к выводу, что поскольку решения о компетентности, выносимые по одному взгляду на фото, принимались очень быстро, «участники вряд ли осознавали, что это повлияет на их выбор в реальном голосовании». Иными словами, мнения многих избирателей вполне могли быть предвзятыми, но они об этом даже не подозревали. Большинству из нас трудно признаться себе в этом, ведь люди обычно гордятся своей беспристрастностью и объективностью.

«Люди считают, что предвзятость им не свойственна, даже когда имеется возможность статистически, документально подтвердить наличие существенных искажений в их суждениях», – утверждает Джордж Левенштейн, профессор экономики и психологии в Университете Карнеги – Меллона и один из ведущих американских специалистов в области изучения влияния предвзятости на формирование человеческих суждений. А если мы не осознаем, что наше восприятие искажено, то избавиться от ошибок, проистекающих из этой предвзятости, намного сложнее.

В любых вопросах «люди считают, что предвзятость им не свойственна – даже когда имеется возможность статистически, документально подтвердить наличие существенных искажений в их суждениях».

Предвзятость врачей

Рассмотрим ситуацию с врачом, выписывающим пациенту рецепт. Как известно, использование рецептурных препаратов в США неуклонно растет. В период между 1995-м и 2000 годами ежегодные расходы на приобретение таких лекарств в розничной торговле выросли больше чем в два раза, до 132 миллиардов долларов. Сегодня почти половина американцев принимает по меньшей мере одно лекарство, выписанное по рецепту. А между тем в значительной доле этих назначений нет вообще никакой необходимости.

В рамках одного недавно проведенного исследования ученые проанализировали почти тридцать статей, посвященных практике выписывания рецептов врачами. Этот анализ показал, что тесное взаимодействие врачей с фармацевтическими компаниями привело к тому, что авторы исследования мягко окрестили «нерациональными назначениями». С 1989-го по 2000 год федеральные регулятивные органы США выдали лицензии на продажу более чем на тысячу новых препаратов. Если бы все эти лекарства действительно оказались новым словом в медицине, это было бы замечательно. Но, к сожалению, все совсем наоборот. Как установило Управление по контролю за продуктами и лекарствами США, 76 процентов всех новых препаратов, одобренных за упомянутый выше период, представляют собой всего лишь незначительные инновации уже существующих лекарств; многие из них – просто модификации старых продуктов, изготовленные из тех же самых ингредиентов.

Однако это не мешает фармацевтическим компаниям назначать на них высокие цены. В 2000 году новые стандартные препараты в среднем стоили почти в два раза дороже существующих аналогов, выписываемых при тех же заболеваниях. Именно дополнительные доходы от продажи таких препаратов позволили американским фармацевтическим концернам ежегодно платить одному врачу более восьми тысяч долларов за рекламу и продвижение их продуктов на рынке^[16].

Повлияла ли их щедрость на решения докторов? Врачи обычно отрицают это; опросы медиков неизменно показывают, что, по их мнению, финансовые договоренности с фармацевтическими компаниями на их профессиональных решениях никак не сказываются. Однако целый ряд исследований свидетельствует об обратном. Так, по результатам одного опроса оказалось, что 84 процента врачей убеждены в том, что их коллеги попали под влияние щедрых подарков от фармацевтических компаний. А как же они сами? Только 16 процентов признали, что тоже подвержены этому влиянию.

По результатам одного опроса оказалось, что 84 процента врачей убеждены в том, что их коллеги попали под влияние щедрых подарков от фармацевтических компаний. И только 16 процентов признали, что это влияние сказывается и на них.

Изобличение предвзятости не исправит положения дел

Учитывая, что врачи продвигают продукты фармацевтических компаний за деньги, напрашивается вопрос: чьи интересы преследует медик при исполнении своих прямых обязанностей, свои или пациента? Когда возникает конфликт между долгом и корыстью, исправить ситуацию обычно помогает предание факта огласке. Например, от аналитиков фондового рынка требуют раскрывать информацию о том, владеют ли они акциями компаний, о которых пишут. Адвокаты обязаны сообщать клиентам, не представляют ли они интересы других клиентов, которые могут идти вразрез с их интересами. Некоторые группы врачей сегодня тоже настаивают, чтобы их члены открыто рассказывали пациентам о связях с фармацевтическими компаниями. Например, Американская академия хирургов-ортопедов недавно ввела новый кодекс профессиональных стандартов, согласно которому ее члены обязаны информировать пациентов о финансовых связях с отраслями, имеющими отношение к лечению людей^[17]. Все эти требования базируются на одном принципе – позволить клиентам самим решать, есть ли в действиях врачей предвзятость. И если они ее заметят, пусть сами определяют ее масштаб и принимают меры по исправлению ситуации.

Как же все это работает на практике? Об этом задумался исследователь Джордж Левенштейн. Вместе с коллегами из Университета Карнеги – Меллона он придумал игру, очень напоминающую ту, в которую играют люди, инвестирующие средства в ценные бумаги. Прежде чем вложить деньги в те или иные акции, обычно нужно оценить их стоимость. Десять долларов за штуку? Двадцать долларов? Принимая такое решение, мы часто полагаемся на советы тех, кто, как считается, знает о фондовом рынке больше нашего, например финансового консультанта. Так вот, в игре Левенштейна перед участниками ставили, по сути, такую же задачу. Только вместо того, чтобы оценивать стоимость акций, им предлагали угадать, сколько стоит наполненная монетами емкость. В помощь игрокам Левенштейн пригласил платных финансовых консультантов, которым еще до эксперимента сообщили дополнительно, во сколько оцениваются монеты в емкости. Этим консультантам нужно было помочь «инвесторам» угадать стоимость монет.

В рамках нашего обсуждения для нас наиболее важна одна часть эксперимента, в частности оплата услуг консультантов. В некоторых случаях ее размер основывался на точности догадки клиента: чем точнее она была, тем больше получал консультант. Но в других – ее рассчитывали из того, насколько высокой была оценка клиента. Иными словами, чем большую предполагаемую стоимость монет в емкости называл клиент, тем больше денег зарабатывал консультант. В данной ситуации заложен конфликт: клиент ожидает получить от эксперта максимально точную оценку стоимости монет, а финансовый консультант заинтересован в том, чтобы тот назвал не точную, а как можно бóльшую сумму. Причем одних испытуемых исследователи проинформировали об этом противоречии, а других нет.

И игра началась. Если вы тоже вкладываете средства в фондовый рынок, ее итоги вас, несомненно, заинтересуют, однако вряд ли внушат оптимизм. Во-первых, описанный выше конфликт дал вполне ожидаемый результат: консультанты завышали свои оценки. И самое важное, выведение их на чистую воду только усугубило ситуацию. Левенштейн обнаружил, что финансовые консультанты постоянно и упорно называли завышенную сумму стоимости монет в емкости, причем, как правило, весьма существенно завышали ее. Но если те, кому платили на основании точности догадок клиентов, не слишком сильно искажали реальную картину – в среднем на 16 долларов, то те, кому платили за максимально высокую оценку клиента, завышали свои рекомендации в среднем более чем на 20 долларов. А оценки консультантов из второй группы, клиентам которых еще и сообщили о предвзятости, оказались самыми завышенными – более чем на 24 доллара.

Если инвесторам сообщали о предвзятости финансовых консультантов, последние давали худшие советы, нежели тогда, когда клиенты пребывали в неведении.

Второй и с некоторых точек зрения более важный аспект результатов эксперимента касается реакции инвесторов. Когда им сообщали о предвзятости консультантов, инвесторы начинали относиться к их советам с несколько бóльшим недоверием, но не в той мере, в какой следовало бы. В среднем они уменьшали рекомендуемую оценку консультантов на четыре доллара, но ведь те завышали стоимость монет на целых восемь! Иными словами, инвесторам следовало действовать в два раза решительнее.

Когда инвесторам сообщали о предвзятости консультантов, они начинали относиться к их советам с несколько бóльшим недоверием, но не в той мере, в какой следовало бы.

Чем же объяснить столь странное поведение? Самое простое и очевидное объяснение: консультанты, понимая, что клиент, узнав об их предвзятости, наверняка занизит им оценку, накидывали к ней пару долларов, чтобы компенсировать ожидаемую «скидку». Другое, менее очевидное, но более любопытное объяснение связано с эффектом, который психологи называют выдачей себе морального права, или саморазрешением. В ходе психологических экспериментов было выявлено, что люди, утверждающие, что не имеют отношения к коррупции, в дальнейшем с большей вероятностью проявят к ней склонность. Например, не так давно исследователи из Принстонского университета определили, что как только за человеком закрепляется репутация объективной и непредвзятой личности, он, как правило, начинает проявлять бóльшую готовность к высказыванию политически некорректных идей и мнений.

Люди, утверждающие, что не имеют отношения к коррупции, в дальнейшем с большей вероятностью проявят к ней склонность.

Принцип «А я вас предупреждал»

Яркий пример подобного явления мы с вами наблюдали в ходе президентской кампании 2008 года. Во время записи программы Fox News прославленный лидер движения за гражданские права Джесси Джексон, будучи уверенным, что в данный момент он не в эфире, назвал Барака Обаму нигером. А за несколько лет до этого тот же Джексон, описывая Нью-Йорк, сделал оскорбительный националистический выпад в адрес евреев.

Еще более показательный пример демонстрируют американские табачные компании. Когда в 1965 году правительство потребовало от них размещать на сигаретных пачках надписи, предупреждающие о вреде курения, защитники прав потребителей праздновали это как большую победу. Но с тех пор табачная промышленность весьма успешно отмахивается от исков курильщиков, указывая на предупреждающие наклейки как доказательство того, что потребители осведомлены о риске, связанном с курением. По сути, табачные компании говорят: «А мы вас предупреждали!»

Предание огласке информации о предвзятости производит приблизительно такой же эффект. Делающий признание говорит: «А мы вас предупреждали». Табачные компании, по-видимому, считают, что надпись, предупреждающая о вреде курения, дает им моральное право на дальнейшую торговлю продуктом, убивающим потребителей. А консультанты из эксперимента Левенштейна, следуя их примеру, сообщив о предвзятости, очевидно, считали, что получили право наживаться за счет клиентов.

Хотя эксперимент Левенштейна проводился в лабораторных условиях, по мнению ученого, в реальном мире действуют те же, причем, по его словам, «весьма распространенные» силы. «Представьте, что вы, не слишком опытный инвестор, узнаете, что консультации по ценным бумагам IBM дает ее собственный аудитор, – говорит Левенштейн. – Или, например, врач настоятельно рекомендует вам сделать рентгеновский снимок, а потом проговаривается, что получает дивиденды от работы рентген-кабинета. В любом случае принять решение вам проще не станет. Может, не ходить на рентген? И сколько на самом деле стоят акции IBM? На десять процентов меньше? Или всего на пять?» По словам исследователя, люди обычно не знают, что делать с такой информацией. «И в результате просто игнорируют ее».

Люди обычно не знают, что делать с информацией о предвзятости, и в результате просто игнорируют ее.

Итак, разоблачение предвзятости ни в коем случае не отменяет ее негативных последствий. По мнению Левенштейна, чтобы решить эту задачу, нужно в первую очередь устранить саму предвзятость и искажения. Какой главный вывод можно сделать из экспериментов профессора Левенштейна? После того как информация о предвзятости становилась известной, финансовые консультанты начинали зарабатывать больше, а их клиенты – меньше.

Примечания к Главе 4

Глава 5
Мы можем одновременно шагать и жевать жвачку – ничего больше

КОГДА В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ вы куда-нибудь полетите самолетом, помните о капитане Роберте Лофте. Капитан Лофт, пилот рейса 401 Eastern Airlines, заметил неладное, когда его самолет заходил на посадку в Международном аэропорту Майами. Он опустил рукоятку выпуска шасси, но индикатор не загорелся. Решив разобраться в проблеме, пилот пошел на второй круг на высоте 700 километров. Индикатор снова не зажегся, и Лофт вызвал в кабину первого помощника капитана. И в этот раз их ждала неудача, они позвали бортинженера.

Так уж вышло, что в тот день в самолете летел механик из Boeing; он сидел на откидном сиденье в кабине летчиков, и его тоже попросили взглянуть, что случилось с прибором. И довольно скоро в самолете уже, в сущности, никто не летел. Машина стала стремительно опускаться все ниже и ниже. И тут капитан заметил перед собой землю.

«Эй! – вскрикнул он. – А это еще что такое?»

Эти его слова оказались последними. Через пять секунд самолет рухнул на территорию национального парка «Эверглейдс» и загорелся. Девяносто девять человек, в том числе и капитан Лофт, погибли. Последующее расследование причин аварии показало, что экипаж настолько увлекся решением текущей задачи, что перестал правильно оценивать ситуацию – и все из-за банальной лампочки индикатора стоимостью в двенадцать долларов.

Увы, эту катастрофу редкой случайностью не назовешь. Самолеты превосходного качества столь часто падают на землю, что один инженер из Honeywell^[18] даже придумал для этого явления специальный термин – «столкновение с землей в контролируемом полете», сокращенно CFIT (Controlled Flight into Terrain). Несмотря на технический прогресс в области авиации, CFIT был и остается одним из самых смертоносных рисков в отрасли. Именно этой причиной объясняется 40 процентов авиационных происшествий и более половины всех авиакрушений. Начиная с 1990 года ни одна проблема в авиации не унесла столько человеческих жизней, как CFIT.

Самолеты превосходного качества столь часто врезаются в землю, что для этого явления даже придумали специальный термин – «столкновение с землей в контролируемом полете».

В связи с этим стоит задуматься: чем же объясняются подобные действия пилотов? Несколько лет назад ВВС США провели всесторонние исследования, чтобы найти ответ на этот вопрос. Из-за подобных происшествий организация несла страшные потери: с 1987-го по 1998 год по этой причине погибли 190 человек, разбились девяносто восемь самолетов, а суммарные потери составили 1,7 миллиарда долларов. Тщательно проанализировав факторы, приведшие к авариям, ВВС обнаружили, что в большинстве случаев есть нечто общее: более чем в половине происшествий летные экипажи (в том числе и подчиненные капитана Лофта) теряли связь с реальностью в кабине пилота. Они настолько увлекались текущей задачей, что забывали о главной – управлении самолетом. Ученые ВВС считают причиной подобного поведения насыщенность выполняемой функции, то есть выполнение пилотом одновременно нескольких дел.

Многозадачность нам не по плечу

На земле люди не страдают от фактора CFIT, но тут нас подстерегает похожая опасность – многозадачность. Идем ли мы пешком или управляем автомобилем, наше внимание, как и внимание капитана Лофта, постоянно распределяется между множеством задач, которые мы стараемся совмещать: слушаем iPod, говорим по телефону, набираем текст на BlackBerry и выполняем множество других действий.

Термин «многозадачность» позаимствован у компьютерщиков; им описывается метод, позволяющий компьютеру выполнять одновременно множество процессов и задач. Именно благодаря многозадачности мы можем, например, работать в Microsoft Word, при этом загружая файлы из интернета. И большинство людей ошибочно полагают, что человеческий мозг способен функционировать в таком же режиме. По сути, многозадачность стала отличительной характеристикой современного офиса. Профессор Калифорнийского университета в Ирвине Глория Марк, изучающая многозадачность на работе, недавно провела исследование в реальных условиях. В нем участвовали сотрудники компании, специализирующейся на управлении инвестициями. Марк с коллегами наблюдала за тем, как сотрудники выполняли повседневные задачи, отмечая каждый раз, когда они переключались с одного вида деятельности на другой, например с чтения электронной почты на телефонные звонки, затем делали короткие записи на бумаге для заметок и так далее. Исследователи обнаружили, что служащие делают это очень часто, приблизительно двадцать раз в час. Выходит, в среднем они имели возможность сосредоточиться на одной задаче где-то три минуты, не более.

А между тем способность человека к многозадачности – одно из величайших заблуждений современности. Нам кажется, что мы одновременно сфокусированы на нескольких видах деятельности, а на самом деле наше внимание просто разрывается между разными задачами. Кстати, даже компьютер не способен работать в многозадачном режиме в полном смысле слова; он тоже, по сути, переключается между разными заданиями. Просто машина делает это по несколько тысяч раз в секунду, и таким образом создается иллюзия, будто все происходит одновременно^[19].

Даже компьютер не способен работать в многозадачном режиме; он по несколько тысяч раз в секунду переключается между разными заданиями, что создает иллюзию, будто все происходит одновременно.

Ту же иллюзию создает и наш разум, но, к сожалению, его результат намного хуже. Разделение осознанного внимания между двумя видами деятельности просто невозможно. При определенных условиях мы еще можем осознанно делать параллельно два дела, но принять одновременно два осознанных решения, пусть даже самых простых, человек не способен. Конечно, мы можем шагать и на ходу жевать жвачку или, скажем, вести машину и общаться с пассажиром, но только после того, как благодаря практике до автоматизма отточим основной базовый навык (то есть умение ходить и водить авто). Однако в большинстве обычных видов деятельности мы практикуемся намного меньше, чем необходимо для доведения их до автоматизма. Например, когда в следующий раз пойдете в ресторан, попробуйте, болтая с друзьями, одновременно подсчитывать, сколько чаевых дать официанту.

Многозадачность = забывание

На самом деле успехи, которые, как нам кажется, мы делаем благодаря многозадачности, обычно мнимые. Дело в том, что когда мозгу приходится жонглировать сразу несколькими задачами, его работа резко замедляется. Подумайте сами, мы ровно ничего не выиграем в скорости, поднимаясь по лестнице через две ступеньки, ведь дополнительные усилия замедляют движение настолько, что при этом подъем занимает столько же времени, сколько ушло бы, поднимайся вы на каждую ступеньку поочередно. В сущности, то же самое происходит при попытке выполнить одновременно две задачи, связанные с умственной деятельностью. В рамках одного эксперимента исследователи попросили студентов идентифицировать два изображения: цветные крестики и геометрические фигуры, например треугольники. Не слишком сложная задача, верно? Но когда цветные крестики показывали одновременно с фигурами, проходила почти целая секунда, прежде чем участники нажимали нужную кнопку. Причем, даже подумав, они нередко ошибались. А вот когда студентов попросили идентифицировать изображения по очереди – сначала крестики, потом геометрические фигуры, – процесс ускорился почти в два раза.

Переключение мозга с задачи на задачу порождает и другие проблемы. Например, при этом мы забываем, что делали или планировали сделать. Оперирует списком неотложных дел кратковременная память, отслеживающая все краткосрочные дела и задачи, о которых нам необходимо помнить, – скажем, только что полученный адрес электронной почты. К сожалению, содержание кратковременной памяти испаряется так же быстро, как вода в пустыне. Уже через пару секунд мы начинаем забывать то, что только что запомнили. А через пятнадцать секунд, посвященных обдумыванию новой задачи – это доказано учеными, – зачастую забываем о предыдущей. В некоторых случаях забывание достигает более 40 процентов всего объема кратковременной памяти. Несомненно, эта особенность приводит к весьма серьезным ошибкам – прежде всего в работе авиадиспетчеров

Скачать книгу

Посвящается Джеку, Кейт, Энн, и особенно Пэм
Посвящается Говарду Гессу – лучшему другу, какого только может иметь человек

Майк убежден, и я с ним согласен, что в определенный момент каждое решение нам кажется уже принятым, но обычно этот момент наступает значительно позже, – как излучаемый звездами свет, видимый нами лишь спустя какое-то время. Выходит, часто мы принимаем решения о важных вещах поспешно, как правило, не располагая всей необходимой для этого информацией. Но впоследствии убеждаем себя в том, что не делали этого, потому что, во-первых, по нашему мнению, это глупо, а мы не желаем, чтобы нас считали глупыми; во-вторых, поступив так, мы проигнорировали собственные жизненно важные потребности, и нам очень не хочется это признавать; в-третьих, приняв решение, но веря в то, что еще его не приняли, мы создаем для самих себя секрет, слишком уж приятный, чтобы его раскрывать. Иными словами, мы обманываем сами себя и радуемся этому.
Ричард Форд The Lay of the Land («Край земли»)

Введение. Почему мы совершаем ошибки?

Ошибки бывают самые разные. Например, возможно, вам стоило в свое время приобрести недвижимость, или не следовало жениться на этой женщине, или не надо было покупать акции компании, цены на которые рухнули, или устраиваться на работу, не приносящую ни малейшего удовлетворения, или стричь самого себя из-за желания сэкономить пару баксов – этот ряд можно продолжать бесконечно, – но вы сделали или не сделали что-нибудь из перечисленного выше, о чем сейчас сожалеете.

Впрочем, это ваши ошибки, а ведь есть еще и ошибки других людей.

90 процентов ошибок вызваны человеческим фактором

Ошибки «хорошие» и «плохие»

Окружающий мир нам не помощник

Эти усилия принесли поистине потрясающие плоды. За два последних десятилетия смертность пациентов вследствие ошибок анестезиологов снизилась более чем в сорок раз – с одного случая на каждые пять тысяч больных до одного на 200-300 тысяч прооперированных. Показатель преступной халатности в анестезиологии тоже резко упал, хотя среди врачей других специальностей он, к сожалению, продолжает расти.

Осведомленность решает все

Ошибка – (сущ.)
1. Непонимание истинного смысла или значения.
2. Неправильное действие, поступок или высказывание, базирующиеся на неверном суждении, недостаточном знании или невнимательности [1].

{1}

Глава 1. Мы смотрим, но не всегда видим

В бар заходит человек. Его зовут Берт Рейнольдс[2]. Да-да, сам Берт Рейнольдс. Он еще только в начале своей славной карьеры, и пока его никто знает, в том числе и молодой человек с огромными, широкими плечами, сидящий в дальнем конце бара.

Помню, что взглянул вниз и уперся правой ногой в латунную перекладину стула для лучшей устойчивости, а уже в следующую секунду, повернувшись, встретил его мощным хуком справа. Раздался ужасающий звук удара, и парень, просто слетев со стула, шмякнулся на спину в дверном проеме, метрах в пяти от места, где сидел. И только в середине его полета я увидел, что у него нет обеих ног.

Позже, уже уходя из бара, Рейнольдс заметил инвалидное кресло, в сложенном виде прислоненное к двери.

Мы видим лишь малую долю того, что, как нам кажется, видим

Спокойный глаз специалиста

Скорее всего, нет.

Мы замечаем то, что нам надо знать

Далеко не все. Подмену заметили только семеро из пятнадцати участников эксперимента.

Ошибки в кино

Мы видим то, что нам близко

Глаз человека, утверждает Саймонс, имеет высокое разрешение только под углом два градуса. Это совсем немного. Если, держа кулак на вытянутой руке, выставить большой палец, его ширина будет примерно два градуса. Для сравнения наложите свой палец на экран в кинотеатре и получите вполне полное представление о том, какую малую его часть мы видим абсолютно четко. За этой зоной все размыто – чем дальше, тем больше. Конечно, некоторые детали мы улавливаем благодаря периферийному зрению. Именно поэтому зрелищные фильмы вроде «Марша пингвинов»[3] пользуются особой популярностью при просмотре на широкоформатных экранах, например в кинотеатрах IMAX. Однако, по словам Саймонса, все, что мы видим посредством периферических органов зрения, представляет собой размытую, несфокусированную картину. «Мельчайших деталей вы так не заметите».

Правда нам не по зубам

По правде говоря, они одинаковые. Как ни трудно в это поверить, левая столешница по форме и размеру абсолютно равна правой. Можете проверить, вырезав из бумаги точные копии и наложив их друг на друга[4]. Любопытно, что, даже зная, что это иллюзия, мы не можем соответствующим образом откорректировать мнение об увиденном. Сколько бы раз мы ни смотрели на рисунок, нам все равно будет казаться, что столешницы разные.

Трюк со столешницами придумал известный профессор Стэнфордского университета Роджер Шепард. Шутник с детства (однажды он тайком вывез всю мебель из комнаты сестры), Шепард давно и с огромным удовольствием использует визуальные трюки для подтверждения вполне серьезных идей. Например, его анимированная иллюстрация (она называется «Верчение столов»[5]) призвана наглядно продемонстрировать не только то, что восприятие обусловлено особенностями нервной системы, но и что функционирует оно абсолютно автоматически. Вследствие чего мы не способны по собственному желанию увидеть рисунок таким, каков он есть – просто линиями на плоском листе бумаги. Вместо этого при нужных условиях расположение этих линий автоматически запускает в нашем мозгу цепи, выдающие трехмерную интерпретацию рисунка. И что еще важнее, данный эффект остается нами незамеченным. Пока человеку не скажут, что две, казалось бы, совершенно разные по форме столешницы идентичны, у него нет никаких причин подозревать, что его вывод неверен. Иными словами, мы совершаем ошибку, не осознавая этого.

Мы видим то, что ожидаем увидеть: где же пиво?

Мы запрограммированы на то, чтобы бросить трудное дело

Пожалуйста, храните оружие на верхней полке багажного отделения

И офицер, досматривающий багаж в аэропорту, и онколог большую часть рабочего времени ищут то, что видят довольно редко. Если говорить, например, о врачах, то рутинная маммография выявляет заболевание только в 0,3 процента случаев. Иными словами, в 99,7 процента случаев эти специалисты не находят искомого. Оружие попадается еще реже. Так, по данным Управления по безопасности на транспорте, в 2004 году в США совершили авиаперелет 650 миллионов пассажиров. Но при досмотре багажа было найдено всего 598 единиц огнестрельного оружия, то есть примерно одна единица на каждый миллион пассажиров – шансы один на миллион в буквальном смысле слова.

{2}

Глава 2. Мы во всем ищем смысл

В 1970-х годах известный психолог Гарри Бахрик провел важное исследование, результаты которого заинтересуют всех, кто недавно посещал встречу одноклассников или планирует подобное мероприятие. Бахрик и его коллеги попросили сотни взрослых людей, оглянувшись на школьные годы, вспомнить лица своих одноклассников. То, что обнаружили ученые, можно с уверенностью назвать гимном мощи человеческой памяти. Спустя много десятилетий бывшие ученики практически не забыли лиц школьных товарищей. Даже почти через полвека они узнавали 73 процента из тех, кто учился с ними в одном классе.

Смысл имеет значение, детали – нет

Чтобы ответить на этот вопрос, ученые показали другой группе людей пятнадцать изображений аверса пенни[7]. Только один из рисунков был подлинным, остальные имели те или иные изъяны. Участникам эксперимента нужно было выбрать одну, настоящую, монету. Проверьте, кстати, сможете ли вы найти среди монет на рисунке нефальшивый цент.

Имена лишены смысла

Сноски

1 Некоторые исследователи проводят четкую грань между истинными ошибками, совершаемыми по причине неправильно выбранной стратегии или плана, и ошибками незначительными (называемыми промахами), которые являются следствием плохой реализации этого плана – например, когда водитель вместо тормоза давит на педаль газа. А другие ученые делят ошибки на ошибки в процессе и ошибки в результатах: в конце концов, действительно можно по ходу дела все делать правильно, но в итоге получить совсем не тот результат, который нужен. Впрочем, все эти различия хоть и полезны, для целей нашего обсуждения несущественны. Прим. авт.

2 Американский киноактер, одна из самых успешных и высокооплачиваемых звезд Голливуда конца 1970-х. Прим. пер.

3 «Марш пингвинов» – документальная кинолента о путешествии пингвинов на много сотен миль через антарктические льды; получила «Оскар» в 2006 году как лучший полнометражный документальный фильм. Прим. ред.

4 Или воспользуйтесь анимированной демонстрацией на сайте Майкла Баха: http://www.michaelbach.de/ot/sze_shepardTables/

5 http://www.michaelbach.de/ot/sze_shepardTables/ Прим. ред.

6 По утверждению пресс-секретаря Управления транспортной безопасности с 2006 года эффективность досмотра повысилась отчасти благодаря всевозможным проверкам. Однако точные цифры текущего коэффициента ошибок представлены не были в связи с тем, что «результаты этих проверок не предназначены для широкой общественности». (Chicago Sun-Times, 19 октября 2007 года).

7 Пенни – разменная денежная монета Великобритании, а также Финляндии и Ирландии. Прим. ред.

2 Американский киноактер, одна из самых успешных и высокооплачиваемых звезд Голливуда конца 1970-х. Прим. пер.

4 Или воспользуйтесь анимированной демонстрацией на сайте Майкла Баха: http://www.michaelbach.de/ot/sze_shepardTables/

5 http://www.michaelbach.de/ot/sze_shepardTables/ Прим. ред.

7 Пенни – разменная денежная монета Великобритании, а также Финляндии и Ирландии. Прим. ред.

Примечания

1 История о деревенских дружинниках из Сент-Брайда взята из Byrne (2000). Особенности правшей описаны у Scharine and McBeath (2002); феномен любви к цифре 7 и синему цвету упоминается в Simon (1971) и Simon and Primavera (1972), а также у Kubovy (1977) и Kubovy and Psotka (1976). Более подробная информация о силе первых впечатлений представлена у Kruger, Wirtz and Miller (2005) и Mathur and Kruger (2007). О том, как влияют на воспоминания о человеке его телосложение и профессия, читайте у Christiansen et al. (1983); о восприятии дешевого вина см. Hill (2006); о фермерах и глобальном потеплении см. Weber (1997). Более подробную информацию о том, насколько часто люди забывают пароли и PIN-коды, ищите у Brown et al. (2004). О том, как водители отвлекаются на гаджеты, читайте у Kiley and Eldridge (2002), Vlasic (2008) и Wilson (2008). Краткое описание мер, принятых анестезиологами для улучшения ситуации в отрасли, можно найти у Hallinan (2005). Об эффективности ценообразования на несколько единиц товара см. Wansink, Kent, and Hoch (1998). О том, что влияет на наши решения при покупке презервативов, рассказывается у Wilson and Brekke (1994). Более подробную информацию о любопытных эффектах, возникающих при потере сна, ищите у Belenky (1994a and b) и Williamson and Feyer (2000). О запоминании под водой см. Godden and Baddeley (1975). О связи между настроением и памятью см. Bower (1981). Эксперимент с прогулкой школьников в парке описан у Wilkinson (1988).

2 Полный текст интервью Берта Рейнолдса можно найти у Linderman (1979). О различиях в свидетельствах мужчин и женщин см. Powers, Andriks, and Loftus (1979) и Loftus et al. (1987). Особенности восприятия правшей и левшей описаны у Scharine and McBeath (2002) и Martin and Jones (1999). Различия между действиями опытных игроков в гольф и новичков подробно описываются у Vickers (1992, 1996); информация о лазерной хирургии взята из Newport (2007); концепция «периода спокойного глаза» объясняется у Janelle и Hillman (2003). Любопытные эксперименты с дверью, демонстрирующие слепоту к подменам, описаны у Simons and Levin (1998) и Levin and Simons (1997). Комментарии Симонса взяты из интервью, которое он давал автору. См. также Rensink, O’Regan, and Clark (1997). Комментарии Хьюитта взяты из интервью, которое он давал автору. Сведения о преимущественно автоматической обработке людьми информации представлены у Reason (1990), с. 34. Иллюстрацию «Верчение столов» и другие иллюзии Шепарда можно найти в Shepard (1990) и Shepard and Cooper (1982). Информацию о Шепарде и его экспериментах см. www.nsf.gov/news/frontiers.archive/6-96/6illusio.jsp. Комментарии Вулфа взяты из интервью, которое он давал автору. Чтобы лучше разобраться в проблеме «пиво в холодильнике», см. Begley (2005) и Goldberg (2005). Отчеты о прозревших слепых людях представлены у Senden (1960); более свежие данные об этом см. Held et al. (2008). Подробную информацию о том, что мы не замечаем то, что видим редко, например оружие в авиабагаже, ищите в Wolfe, Horowitz, and Kenner (2005), см. также Boot et al. (2006). Информация о частоте ошибок при проведении маммографии взята из Wolfe, Horowitz, and Kenner (2005); процент ошибок онкологов обсуждается у Berlin (2000), Lorentz et al. (1999) и Muhm et al. (1983). Данные о частоте ошибок таможенников в аэропорту Лос-Анджелеса и аэропорту О’Хара представлены у Frank (2007). Данные об изъятом оружии и другие любопытные сведения см. на сайте Министерства внутренней безопасности США www.dhs.gov/xnews/releases/press_release_0578.shtm.

Скачать книгу

Почему мы ошибаемся? бесплатное чтение

Джозеф Халлинан Почему мы ошибаемся. Ловушки мышления в действии

* * *

Эту книгу хорошо дополняют:

Введение Почему мы совершаем ошибки?

90 процентов ошибок вызваны человеческим фактором

Ошибки «хорошие» и «плохие»

Окружающий мир нам не помощник

Осведомленность решает все

Глава 1 Мы смотрим, но не всегда видим

Мы видим лишь малую долю того, что, как нам кажется, видим

Спокойный глаз специалиста

Мы замечаем то, что нам надо знать

Ошибки в кино

Мы видим то, что нам близко

Правда нам не по зубам

Мы видим то, что ожидаем увидеть: где же пиво?

Мы запрограммированы на то, чтобы бросить трудное дело

Пожалуйста, храните оружие на верхней полке багажного отделения

Глава 2 Мы во всем ищем смысл

Смысл имеет значение, детали – нет

Имена лишены смысла

Ох уж эти оговорки!

Мы вспоминаем только часть информации

Наполните бессмысленное смыслом

Почему мы забываем пароли и тайники

Как научиться запоминать лица

Неправильное опознание подозреваемого

Уродливое лицо преступности

Глава 3 Мы сопоставляем факты

Моментальные суждения трудно поколебать

Женщину выдает тело

Дело не вине, а в бутылке

Цвет имеет значение

Почему следует менять первоначальный ответ

Роль сожаления

Задача Монти Холла

Некоторые ошибки запоминаются лучше других

Глава 4 Мы все носим розовые очки

Мы запоминаем лучшее

Наш мир вращается вокруг нас

Мы не способны точно оценивать прошлые события

Как мы запоминаем своих сексуальных партнеров

Почему игроки в азартные игры уверены в себе

Мы принимаем решения более поверхностно, чем нам кажется

Предвзятость врачей

Изобличение предвзятости не исправит положения дел

Принцип «А я вас предупреждал»

Глава 5 Мы можем одновременно шагать и жевать жвачку – ничего больше

Многозадачность нам не по плечу

Многозадачность = забывание

Введение. Почему мы совершаем ошибки?

90 процентов ошибок вызваны человеческим фактором

Ошибки «хорошие» и «плохие»

Окружающий мир нам не помощник

Осведомленность решает все

Глава 1. Мы смотрим, но не всегда видим

Мы видим лишь малую долю того, что, как нам кажется, видим

Спокойный глаз специалиста

Мы замечаем то, что нам надо знать

Ошибки в кино

Мы видим то, что нам близко

Правда нам не по зубам

Мы видим то, что ожидаем увидеть: где же пиво?

Мы запрограммированы на то, чтобы бросить трудное дело

Пожалуйста, храните оружие на верхней полке багажного отделения

Глава 2. Мы во всем ищем смысл

Смысл имеет значение, детали – нет

Имена лишены смысла

Джозеф Халлинан
Почему мы ошибаемся. Ловушки мышления в действии

Введение
Почему мы совершаем ошибки?

Глава 1
Мы смотрим, но не всегда видим

Глава 2
Мы во всем ищем смысл

Глава 3
Мы сопоставляем факты

Глава 4
Мы все носим розовые очки

Глава 5
Мы можем одновременно шагать и жевать жвачку – ничего больше