Бенди и чернильная машина. Кошмары оживают бесплатное чтение

© Онищук А., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Я вижу эту улыбку повсюду. Она внезапно появляется в темноте. За углом. Во снах. Эта широченная улыбка. Этот рот, полный зубов. Они кажутся плоскими и ровными. Ты не узнаешь, насколько острые эти зубы, пока не обнаружишь себя скользящим вниз по его пищеводу.

Он – маленькое исчадие ада.

Мне не сбежать.

То, что я хочу тебе рассказать, может показаться невероятным.

Я не дурак. Народ прочитает это и подумает: «Не знаю, кем себя возомнил этот Бадди, но ему меня не провести». Но мне необходимо всё записать. Я должен рассказать эту историю. Даже если мне никто не поверит. Я обязан, пока ещё не слишком поздно. Пока не…

После каждого звука, после каждого скрипа я ищу ту улыбку. Любой сказал бы, что я сошёл с ума. Но мне-то известна правда. Я знаю, что видел. И мне известно случившееся.

Тебе нужно читать это с особым вниманием. Слова мне никогда не давались. Но приходится использовать их, потому что рисункам нельзя доверять.

Рисункам нельзя доверять.

Во всё это впутано много людей. Слишком много. Но если у меня получится защитить хотя бы одного человека… Спасти хотя бы одного от того, во что они превратились…

От того, во что все мы превратились…

Если у тебя получится найти эти записи, Дот. Если у тебя получится найти нас…

Наверное, мне стоит начать сначала.

И продолжать.

До самого конца.

1

«Мечты становятся реальностью, Бадди», – вот что он сказал. Мистер Дрю не был каким-то там обманщиком. Только вот проблема в другом: хоть мечты и становились реальностью, однако то же самое происходило и со страхами. Я долгое время всего этого не понимал, честно говоря. Мечты становятся реальностью? Для кого? Для богачей, ясное дело. А что касается моей семьи? Мечты для нас являлись всего лишь короткими передышками в ежедневной работе до седьмого пота.

Хотелось бы мне по-настоящему запечатлеть, как выглядел Нижний Ист-Сайд[1] летом 1946 года. Было бы здорово изобразить его на картине: тротуары, плавно перетекающие в автомобильную дорогу и заканчивающиеся канализационными решётками; клубы пара, что поднимаются в суровое бледное небо; большие жирные сочные капли пота, стекающие по лбам прохожих. Кажется, само слово «пекло» будто бы витает в воздухе.

Но я не должен рисовать. Нужно рассказывать.

Я пытаюсь вспомнить всё, чему научился у тебя, Дот. Ты поведала мне, как написать хорошую историю. Мне нужно лишь припомнить, что именно ты говорила об использовании всех пяти органов чувств. А не только зрения.

Писать – не то же самое, что рисовать.

Пять органов чувств… Что там за остальные четыре?

Точно.

Слух: смех детей, их весёлые крики, вопли взрослых, звон бьющегося стекла и затем звук кулаков, молотящих по плоти. Когда становилось слишком жарко, случались драки. Делать нечего, пойти некуда, мозг занять не удаётся – в результате он превращается в розовое вязкое пюре внутри твоей черепушки и плещется там, в любой момент норовя вылиться из ушей.

Осязание: кожа всегда скользкая от пота; всё под пальцами кажется мокрым, потому что ты весь покрыт испариной. Возможности оставаться сухим попросту не существовало.

Обоняние: воздух всегда был спёртым и неподвижным, неспособным подняться выше стен многоквартирных высоток. В большинстве случаев он источал запах мочи. От этого тебя подташнивало. Порой ты блевал… А! Это ещё один запах: вонь рвоты.

Вкус:

Вкус…

Прошу прощения, сейчас не могу вспомнить вкус. Это слишком сложно. Я чувствую только горечь во рту. Лишь этот долгоиграющий привкус чернил.

В общем, ты понимаешь: было жарко. И осознавать это – важно, потому что я готов был пойти на что угодно, лишь бы сбежать подальше от такой жарищи и этого района. Я бегал по швейным мастерским уже в течение нескольких лет. С тех самых пор, как умер отец. Мама стала портнихой, а я бросил школу. Вместо своего кузена Ленни я стал доставлять готовые костюмы и пиджаки мистеру Шварцу – нашему начальнику. А потом снова тащил маме детали костюмов, чтобы она в очередной раз проделала ту же самую работу с самого начала. Нам требовались деньги. Лишь заработав их, я мог вызвать у мамы улыбку. Я скучаю по её улыбке. Нежной. Спокойной. Тёплой. По той улыбке, что озаряет лицо и отражается в глазах.

Мамина улыбка совсем не была похожа на его улыбку. Абсолютно не похожа.

Ближе к сути: мне платили. Это было главным.

Тем не менее мне уже почти стукнуло семнадцать лет – в то время как большинству остальных мальчишек едва ли исполнилось двенадцать. Я чувствовал себя глупо, выполняя ту же самую работу наравне с ними. Именно поэтому, когда мистер Шварц предложил мне стать его мальчиком на побегушках и пояснил, что я, таким образом, смогу выбираться за пределы нашего микрорайона и перемещаться по всему городу, я без раздумий согласился. В других частях города росла зелень. Деревья и всякое такое. И ещё там встречались ухоженные кварталы, от которых не воняло мочой. Когда я доставлял готовый костюм в Верхний Ист-Сайд, то мог позволить себе прогуляться в парке и окунуть ноги в пруд. По водной глади люди катались на лодках.

Более того, я мог наблюдать за художниками, которые рисовали вдоль аллей картины для туристов. Появилась возможность вблизи разглядывать карикатуры.

И с этим начали возникать проблемы.

Во-первых, очевидно: художники – народ темпераментный.

– Эй, малец, ты что тут делаешь?

– Просто смотрю, сэр.

Наверное, в тот раз я ближе обычного подобрался к холсту.

– Проваливай отсюда со своим «просто смотрю»!

Это напоминало художественную школу. Только вот, готов поспорить, учителя в ней не гонят тебя прочь и не говорят, что ты отпугиваешь покупателей, когда склоняешься над холстом.

Однако это было не столь важно. Видишь ли, я кое-чего не упомянул. Ведь ты, полагаю, сама прекрасно знаешь, что я художник. Точнее, художником я считаюсь сейчас. Тогда же я им не был, но очень хотел стать. Не знаю почему; может быть, это как-то связано с моим дедушкой, которого я никогда не встречал и который жил в Польше. Я всегда думал, что он, должно быть, любил искусство. В конце концов, единственное, что дедушка спас и отправил вместе с мамой с «исторической родины», как она говорила, были эти чёртовы картины. Люди всегда очень удивлялись, увидев огромные полотна, написанные маслом, в нашей небольшой съёмной квартирке. Мама могла бы продать их за большие деньги. Но не продала. И на меня это произвело неизгладимое впечатление. Я начал делать зарисовки по ночам, просыпать и опаздывать в школу. Затем меня начали часто отправлять в кабинет директора за «каракули», которые я рисовал днём во время занятий. И, боже мой, как же я любил комиксы! Я бегал по району и собирал выброшенные газеты в надежде прочесть свежие выпуски про моряка Попайя или Дика Трейси. Даже сам начал рисовать комиксы, сочиняя приключения с Олив Ойл, Прюнфейсом или Спаркл Пленти. В скором времени моё воображение стало придумывать своих собственных персонажей. Они не казались забавными. Я их никому не показывал. А потом я обнаружил художников в Центральном парке. Скажем так, меня это несколько отвлекло.

– Ты потерял костюм? – мистер Шварц, если хотел, мог выглядеть весьма пугающе для человека ростом чуть больше ста пятидесяти сантиметров.

– Мне очень жаль, сэр! Клянусь, такого больше не повторится!

Я лишь на секунду положил костюм, чтобы получше присмотреться к картине. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы кто-то незаметно его утащил.

– А что скажешь по поводу прошлого раза, когда ты задержался на три часа? Мой клиент едва не опоздал из-за тебя на встречу.

– Мне очень жаль, сэр.

– Ты хочешь стать моим подмастерьем? Хочешь хорошо и честно зарабатывать?

Я хотел. Правда, хотел. Мне нужны были деньги. Нам с мамой требовались деньги. Только вот никто особо не горел желанием брать на работу подростка из трущоб, у которого практически не было образования. Быть правой рукой мистера Шварца считалось самым большим, на что я мог рассчитывать.

Боже мой, как же глупо я себя чувствовал. И как же меня съедал стыд.

– Я дам тебе ещё один шанс, Бадди. Ещё один – и всё.

Ещё один шанс.

Последний для меня.

А потом я встретил его.

Я впервые пришёл к нему в студию, чтобы доставить костюм – чехол для одежды был перекинут через моё правое плечо. В тот день в студии из-за жары отключили электричество. Причём не только в студии, располагающейся в кирпичной высотке, но и во всём районе. Обычно мигающие огни театральных вывесок не горели. Я прошёл мимо погасшего анонса «Женщины из Сент-Луиса». Пожёвывая зубочистки, двое рабочих сцены смотрели на здание. Они задрали головы и упёрли руки в бока.

– И что теперь, Стив?

– Шоу должно продолжаться.

– Ну, это они так говорят.

Осознание того, что электричество отключили, до меня дошло лишь через несколько кварталов в западном направлении. Я тогда прошёл мимо одного из театров офф-Бродвея[2] и наконец добрался до располагающейся по соседству с ним студии. Я приложил все усилия, чтобы прийти вовремя, но всё равно опаздывал. В этот раз моей вины в этом не было. Клянусь, во всём следует винить метро. Но мистер Шварц не увидел бы разницы. Мне нужно было наверстать упущенное время, поэтому я шёл быстро, не особо обращая внимания на мир вокруг себя. Тем не менее, когда я ступил в мутную темноту, она рывком вернула меня в реальность. Я остановился и просто застыл на месте. Было так темно, что даже не удавалось определить, где низ, а где верх.

А потом внезапно стало слишком ярко – словно прямо на меня кто-то направил луч света. Я поднял руку. Свет соскользнул прочь с моего лица. Я наблюдал за тем, как лучик света пробежал по комнате и остановился на седой пожилой женщине. Она расположилась за огромным столом. Я подскочил на месте, удивлённый её внезапному появлению.

– Чёрт тебя возьми, Норман, – воскликнула она, зажмурив глаза за линзами огромных очков.

– Проектор погас, – хрипло отозвался Норман.

– Если ты не заметил, то электричества нигде нет. Хватит уже светить мне фонариком в глаза!

На секунду всё замерло. Затем по щелчку снова погрузилось во тьму. Должен заметить, вокруг стало ещё темнее. Намного темнее. После света прямо в глаза мне казалось, будто отключился не только фонарик, но и моё зрение. От этого по спине побежали мурашки.

Я не знал, что делать. Мне нужно было доставить костюм. Я подумал, что могу вспомнить, в каком направлении находился стол. Может быть, получится добраться до него вслепую?

– А что это за мальчишка? – спросил Норман откуда-то из темноты.

– Я не знаю, Норман.

Раздался звук чиркнувшей о коробок спички. Затем она вспыхнула с характерным тихим «пыщщ».

Лицо пожилой женщины устрашающе исказилось длинными вытянутыми тенями, пока она зажигала лампу в руке.

И затем появился свет.

Он дрожал и танцевал на стенах. В рамках висели различные плакаты. Они напоминали афиши к фильмам, но изображали мультяшек. В частности – одного персонажа, который всё время улыбался. Мне захотелось рассмотреть плакаты поближе. Куда я попал? Что это было за место? Почему персонаж выглядел таким знакомым?

– Ну вот, мальчик, теперь я тебя вижу. Что тебе нужно? – спросила женщина. Она сидела за столом так низко, что над столешницей виднелись только её очки и макушка.

– Я, эээ…

Вопрос был не сложный. Однако я забыл, для кого предназначалась доставка. Поэтому опустил голову вниз и стал возиться с чёрным чехлом для одежды, чтобы отыскать имя на бирке.

– Иди сюда, я ни черта не разберу, что ты там бормочешь, – велела женщина. Над столом появилась её рука, которая резким жестом требовала подойти поближе.

Я повиновался, всё ещё пытаясь отыскать имя владельца костюма.

– У меня костюм, – сказал я в попытке выиграть немного времени.

– Угу-угу, – отозвалась женщина.

Наконец мне удалось отыскать бирку.

Тогда впервые его имя стало для меня чем-то, что оставило отпечаток в памяти. Впервые оно обрело какой-то смысл. До этого момента для меня было важно лишь вовремя добраться до студии и не быть уволенным. Вот о чём я думал. Так что я помнил адрес и знал, что студия находилась на Бродвее. Однако имени заказчика я не слышал и не видел.

– Ну же, мальчик, отвечай. У меня не так много времени.

– Джоуи Дрю, – сказал я. – Я ищу мистера Джоуи Дрю.

– И кто это его ищет? – спросил Норман с подозрением в голосе.

– Мистер Шварц, – выпалил я. Это не самый подходящий ответ, но темнота и поведение Нормана почему-то заставляли меня нервничать. Нисколько не улучшал ситуацию дрожащий свет, который освещал улыбающегося на плакатах персонажа.

– Кто? – поинтересовалась женщина.

– Портной, который сшил для него костюм. У меня костюм мистера Дрю. Я курьер… с… его… костюмом.

– Так он покойничек, – сказал Норман.

Я повернулся к мужчине. Тот стоял слишком далеко от света лампы, поэтому представлял собой только тёмный силуэт.

– Он… умер?

Сердце бешено стучало в груди. Я не понимал, как такое возможно. И это странным образом почему-то пугало.

– Не, – с усмешкой ответил Норман. – Не умер.

– Я… не понимаю, – сказал я и снова повернулся к пожилой женщине.

Она лишь пожала плечами:

– Шутки Нормана никто не понимает.

– Так это была шутка? – я оглянулся на мужской силуэт.

Норман всё ещё смеялся. Однако от его смеха, в котором совсем не слышалось веселья, мне легче не стало – это уж точно.

– Пошли со мной, – сказал Норман. – Его девчонка ушла на весь день, так что можешь лично доставить ему костюм.

Я покосился на женщину. Она кивком дала разрешение следовать за мужчиной, хотя, честно говоря, мне этого не очень-то хотелось. Знаешь, я уже тогда сделал вывод: нам с Норманом вряд ли удастся когда-либо поладить.

Мужчина включил фонарик и повёл меня по узкому коридору. Луч света от фонарика был направлен вперёд – в отличие от света лампы. Поэтому я видел только силуэт Нормана и решётку лифта, что маячила в конце коридора. Время от времени ещё можно было заметить мелькающие плакаты с мультяшками и тому подобное. Даже в темноте они казались невероятно счастливыми. Мне же от них становилось не по себе – так же как и от улыбающегося героя, которого я видел в лобби. Странно.

– На лифте не получится, – сказал Норман. Его лицо всё ещё скрывалось в темноте. Я кивнул – ведь электричества-то, очевидно, не было. Норман толкнул от себя дверь рядом с лифтом, фонариком указав табличку со словом «лестница». Хотя, правда, я бы и сам догадался, что воспользуемся ей.

Мы начали вместе подниматься вверх, следуя за лучом фонарика. Иногда я оглядывался, чтобы устремить взгляд на всепоглощающую черноту. Мне казалось, будто бы всё позади стирается ластиком. И если не поторопиться, меня тоже сотрут.

В общем, было слишком жарко. Мой мозг выдумывал всякого рода истории.

Говорят, будто бы реальная жизнь бывает ещё более странной, чем вымысел. Но я никогда не подозревал, что нечто подобное может переплюнуть все пугающие мысли из моей головы.

Я ошибался.

Норман остановился на третьем этаже. Сказать, что я вспотел – ничего не сказать. Рубашка и майка промокли насквозь. Волосы на голове слиплись. Под воротник рубашки от основания шеи стекали капли пота.

– Держи, парень, – сказал Норман и протянул мне фонарик.

– Это ещё зачем?

– Я знаю, как добраться до своей будки, а ты ничего не знаешь. Топай дальше. Удачи.

Я взял фонарик. Когда Норман отступил в тень, я окликнул его:

– А дальше – это куда?

– Наверх, парень. На самый верх, чёрт побери. – Он рассмеялся в темноте. Ох, как же мне не нравился этот смех.

И вот я остался стоять с костюмом мистера Дрю в одной руке и фонариком в другой. Я чувствовал, как пот струится вниз по спине к одному интересному месту. И кто знал, сколько ещё ступенек предстояло преодолеть. Я посветил фонариком вверх, пытаясь прикинуть расстояние. Однако старые деревянные ступеньки будто вообще никогда не заканчивались и вели прямиком в рай. Я посветил фонариком вниз, разглядывая ступени, уходящие в темноту прямиком в… Ну, ты понимаешь.

В общем я поднялся вверх по лестнице настолько быстро, насколько мог. Это было невероятно утомительно и жарко. Не оставалось уверенности, что вообще доберусь до верха. Мне кажется, в дальнейшем развитии событий следует винить именно эту лестницу. Видишь ли, когда я добрался до последней ступени и попал через дверь на этаж, дышать стало ещё труднее – горячий воздух имеет свойство подниматься вверх. В итоге я просто рухнул. Прямо на пол. Нет, я не потерял сознание, а всего лишь упал. Но очень сильно и с грохотом. Полагаю, мистер Дрю услышал шум и именно поэтому вышел из своего кабинета.

– Эй, что тут за шум?

Несмотря на полуобморочное состояние, голос мистера Дрю произвёл на меня неизгладимое впечатление. Его тон был уверенным и дружелюбным. Не могу точно сказать, что именно делает голос дружелюбным. Однако не думаю, что я один описал бы его именно так. Мне кажется, мистера Дрю многие любили именно из-за голоса. И доверяли ему.

– Извините, – отозвался я с пола. – У меня доставка для мистера Джоуи Дрю.

– Я и есть мистер Джоуи Дрю, – сказал он. Передо мной материализовалась протянутая рука, за которую следовало схватиться – что я и сделал. Мистер Дрю помог мне поняться на ноги. – Ты в порядке?

Я кивнул.

– Хорошо. – Он не сразу отпустил мою руку, а на секунду задержал на ней взгляд, будто бы изучая. Я не был уверен, что именно делал мистер Дрю. Однако это показалось странным. В конце концов, он отпустил мою ладонь и сказал: – Пошли ко мне в кабинет, парень.

В кабинете были окна, поэтому я мог всё видеть и без фонарика.

– Присаживайся, выпей воды. – Мистер Дрю пододвинул ко мне кружку, когда я уселся напротив него за деревянный письменный стол. Я сделал глоток тёплой воды, которая в тот момент показалась свежей целебной влагой горного источника.

– Итак, – начал мистер Дрю, откинувшись в кресле, – кто ты такой и что здесь делаешь?

Я сделал ещё один большой глоток, а затем начал отвечать на вопросы.

– Я курьер, работаю на мистера Шварца. Принёс ваш костюм.

– А! – воскликнул мистер Дрю, громко хлопнув ладонью по столу, отчего я подпрыгнул на месте. Я тогда ещё не знал, как часто он делает подобный жест. Честно говоря, мне так и не удалось привыкнуть. – Так это костюм! Замечательно! Давай его сюда.

Я так и сделал. Мистер Дрю расстегнул пуговицы на чехле и кивнул.

В этом был весь мистер Дрю. Он всегда вёл себя как-то уж слишком экспрессивно – словно выступал на сцене. Будто все могли видеть даже мельчайшие движения. Когда мистер Дрю выражал своё одобрение – как это он только что сделал с костюмом, – это казалось самым лучшим чувством в мире.

– Шикарно, просто шикарно. Только посмотри, какое мастерство.

Возможно, я слишком устал от жары, не знаю. Но я произнёс:

– На самом деле это работа моей мамы.

Мистер Дрю посмотрел на меня. Я почувствовал, как кровь отливает от лица. И зачем только это ляпнул? Я мысленно выругался.

– Что ж, она весьма талантлива. – Он положил костюм на стол и наклонился вперёд, пристально разглядывая меня. Мистер Дрю словно пытался по моим глазам прочитать, что у меня на уме. – А что умеешь ты, парень?

– Что?

– Твои пальцы. Ты писатель? – поинтересовался он.

Я посмотрел на свои пальцы. Они были покрыты пятнами чернил. Больше всего пятен красовалось на больших и указательных пальцах. Я так привык к ним и даже не осознавал, что это являлось чем-то неестественным.

– Иногда я рисую, – сказал я.

– Ты иногда рисуешь. – Он улыбнулся, когда услышал мой ответ. – Я тоже иногда рисую.

В тот момент я осмотрел кабинет мистера Дрю. Я теперь чувствовал себя немного увереннее и поэтому мог осознать, что же находится вокруг. В комнате стояли шкафчики с книгами и бумагами. Тут и там мелькали чернильницы. В углу находился чертёжный стол. На стенах висело ещё больше плакатов. И не только плакатов. А также набросков, незаконченных рисунков с неразборчивыми словами рядом с ними, стрелочками и перечёркнутыми фразами – всё это напоминало обои.

И тут мой взгляд упал на стол. Тот тянулся практически вдоль всей дальней стены. Предмет мебели был покрыт ещё большим количеством бумаги. И книгами. На столе также стояла какая-то высокая стеклянная награда и рамочка с картинкой мультяшных персонажей и подписью «Генри Штейн».

– Вау, – выдохнул я, не удержавшись.

– У меня чуйка на людей, парень. Я чувствую… Я просто знаю иногда. – Он протянул мне листок бумаги с наброском улыбающегося героя, которого я уже видел внизу. – Что ты видишь?

Я присмотрелся. Персонаж не походил на человека. Его тело, по сути, было овалом. От тела тянулись расширяющиеся к концу руки и ноги. На нём были надеты чёрные ботинки и белые перчатки. На шее у персонажа красовался галстук-бабочка. У героя было круглое лицо, на котором располагались два больших чёрных глаза. Однако намёка на нос не было и в помине. Зато сияла улыбка. Широкая зубастая улыбка.

– Я вижу проказника. Того, кто много шалит и попадает в неприятности. Но для него это нормально.

Я поднял взгляд на мистера Дрю. Он улыбался почти так же, как и персонаж на рисунке.

– Да! Именно, – воскликнул мужчина, указывая на меня пальцем. – Ты знаешь, как много людей просто говорят «я вижу мультяшку»? Но ты всё правильно понял.

Я кивнул. Конечно, подумал я. Наверное. Я снова опустил взгляд на рисунок и заметил: голова героя была не совсем круглой. Макушка напоминала печенье, от которого откусили кусочек – при этом очень ровно, не оставив следов зубов. Погодите. Я понял! У него были рожки. Его голова оканчивалась рожками.

– Он дьяволёнок!

Мистер Дрю отодвинул стул, царапая ножками по деревянному полу. Я поднял голову и заметил: мужчина обошёл свой стол и прислонился к нему, продолжая улыбаться.

– Парень, как ты смотришь на то, чтобы работать на меня? Мне нужен своего рода курьер, но лишь в пределах этого здания. Помощник, который бы разносил всякую всячину по отделам. Сколько бы тебе ни платил Шварц, я буду платить в два раза больше. Я прослежу за тем, чтобы тебя зачислили в художественный отдел в качестве стажёра. И дали шанс проявить себя. А ещё, может быть, у тебя получится чему-нибудь научиться между делом.

Поначалу я не совсем понял, о чём толкует мистер Дрю. Но когда до меня дошло, стало сложно этому поверить. Я весь день переживал, что мистер Шварц уволит меня. Теперь же поступило предложение о работе мечты. В конце концов, у меня получилось улыбнуться мистеру Дрю в ответ и пожать ему руку.

– Хорошо, – отозвался мужчина. – Прекрасно. В общем, я и есть Джоуи Дрю. Это моя студия. Можешь звать меня мистер Дрю.

– Хорошо, мистер Дрю.

– А ты у нас кто?

– О, я Дэниэл, сэр, но все зовут меня Бадди или Бад. Или ещё как-нибудь. На самом деле, мне всё равно, как.

– Приятно познакомиться с тобой, Бадди. – Он протянул руку и забрал у меня рисунок с персонажем. Затем перевернул его ко мне. Расположившись бок о бок, они повторяли улыбки друг друга, подобно отражению в зеркале. – А это, – сказал мистер Дрю и постучал пальцем по картинке, – это Бенди.

2

– Это Бенди.

В тот момент меня представляли двухмерному изображению. Это показалось милым. Хотя «милый» не считалось словом, которое я часто употреблял в повседневной жизни. Тем не менее – да, признаюсь: это было мило. Приятно познакомиться с тобой, вымышленный персонаж. Сейчас я хочу объяснить: теперь мне стало понятно… Сравнить то, что мне известно сейчас, с тем, чего я не знал тогда…

Некоторые условности были мне неизвестны. Например: когда мистер Дрю улыбался, нужно было смотреть ему в лицо и искать небольшие морщинки в уголках глаз. Каждый художник знает об этих морщинках. Такие следы делают улыбку более естественной. Тогда я был ещё не совсем художником. Пока нет. Поэтому я не понял: чего-то не хватало.

Я также не знал, что процедура знакомства может иметь большое значение. В понимании не укладывался негласный посыл, когда на вечеринке кто-то пожимал тебе руку и представлялся; или когда мистер Дрю представлял меня. Я не знал, что мне вообще требовалось всё это как-то интерпретировать. Как жаль – я тогда не понимал, что мистер Дрю ждал от меня озарения. Ждал, когда у меня в голове что-то щёлкнет, и всё встанет на свои места.

Я не знал, что мистер Дрю внимательно наблюдает за моей реакцией.

– Привет, Бенди, – сказал я, подыграв мистеру Дрю. Тот рассмеялся и отложил рисунок.

– Так ты его не знаешь, да? – спросил он.

Я мотнул головой. Правда не знал.

– Прискорбно, – пробормотал мистер Дрю, скорее обращаясь к самому себе, нежели ко мне. Это я понял, поэтому ничего не ответил.

Дело в том, что в тот момент мистер Дрю считал, будто я должен знать, кто такой Бенди. Готов поспорить, многие бы задались вопросом: почему я не знаю о Бенди? В конце концов, он был героем короткометражек, которые появились до полнометражных фильмов. А ещё его изображение красовалось на консервных банках с супом. Ради всего святого, маленький дьявол рекламировал военные облигации! Я знаю, знаю, мне должно быть стыдно.

Не то чтобы я никогда прежде не видел Бенди. Как писал ранее, он показался мне знакомым. Так что я не узнал персонажа не потому, что о нём не слышал. Просто когда ты живёшь в Нижнем Ист-Сайде, там растёшь, ходишь в школу, затем бросаешь её, чтобы заработать денег… Когда твой опыт, связанный с кинематографом, ограничивается Доном Миллером, который придерживает дверь чёрного входа в кинотеатр… В общем, ты не можешь посмотреть столько же мультфильмов, сколько обычно смотрит среднестатистический ребёнок. Если бы про Бенди продолжали выпускать комиксы к тому времени, как я начал рисовать, то всё было бы иначе. Ведь вокруг комиксов вращалась вся моя жизнь.

Ничьей вины в этом нет. Во всём можно было винить лишь бедность. Лишь моё стремление помочь маме, работая по двенадцать часов в сутки.

И давайте будем совершенно откровенны: мультфильмы про Бенди уже не были такими популярными. Пик их популярности пришёлся на время, когда я только появился на свет. Так что маленький дьявол не являлся чем-то важным. Он из себя ничего особого не представлял. Уже почти ничего не значил.

Только вот для мистера Дрю Бенди был всем.

– Вот и я о чём толкую. В этом-то всё и дело, – сказал он, выпрямившись. Затем начал расхаживать по комнате. Мистер Дрю всё ещё говорил сам с собой. Однако он рассуждал настолько громко, что я не мог сейчас просто это проигнорировать.

– Извините, сэр, вы о чём? – спросил я.

Мистер Дрю взглянул на меня, но продолжил ходить из стороны в сторону.

– Куда катится эта студия? К чему мы пришли, если ребёнок твоего возраста не знает Бенди? Вот в чём соль. И вот она – причина.

Мистер Дрю всё ещё говорил что-то непонятное. В голове не укладывалось: как несколько предложений, в которых вроде бы читался смысл, могли звучать как полная бессмыслица?

Тебе нравится такая формулировка, да, Дот? Я знаю, что нравится. Ты любишь забавную игру слов.

Надеюсь, ты мной гордишься.

Надеюсь, ты это читаешь.

Надеюсь, ты жива.

Так на чём я остановился?

Точно.

– А, ясно, – отозвался я. Не знал, что ещё можно было ответить.

Наступила тишина. Мистер Дрю перестал расхаживать из стороны в сторону. Я умолк. А затем глава студии громко хлопнул в ладоши. Неожиданно и резко. Хлопок заставил меня подскочить на месте. Он прозвучал, словно выстрел – я едва не бросился в укрытие.

Я навсегда запомнил тот момент: из всех воспоминаний, которые теперь переплелись между собой в этом разуме, в этой голове, – то воспоминание по какой-то причине выделяется. Как раз в ту секунду, когда мистер Дрю хлопнул в ладоши, снова включились лампы. Казалось, будто бы они ждали его команды. Словно он их контролировал.

Это было не так. Но я тогда сделал именно такой вывод. По какой-то причине мне хотелось верить, что, может быть, мистер Дрю владеет какой-то сверхъестественной силой.

Но это не так. Он не обладал ею. И сейчас не обладает. Не дай никому убедить тебя в обратном.

Мистер Дрю заметил появление света и рассмеялся: «Ха!» Да, именно так, как я написал: «Ха!» Он повернулся ко мне и снова улыбнулся.

– Пошли, парень, я проведу для тебя экскурсию.

Я кивнул. Все странные мысли, промелькнувшие в тот краткий миг, исчезли. Я оживился. Мне покажут студию, которая производит мультфильмы. Мне доведётся познакомиться с другими художниками. Когда я проснулся утром, то даже представить себе не мог, что мой день пройдёт именно так.

– Здорово! – я мгновенно подскочил на ноги и последовал за мистером Дрю из его кабинета в теперь уже ярко освещённый холл. Рядом с дверью за столом сидела женщина. Она была миниатюрной, с чёрными как смоль волосами, завитыми в идеальные локоны.

– Мы отправляемся на экскурсию, мисс Родригес, – объявил мистер Дрю, когда мы проходили мимо неё.

– Том здесь, – отозвалась женщина, не открывая взгляда от своей пишущей машинки.

И в самом деле – рядом с лифтом в одном из кресел сидел высокий широкоплечий мужчина. Он расположился закинув ногу на ногу, и держал на коленях свою шляпу. Рядом стояла жёлтая сумка, похожая на чемоданчик с инструментами, со словом «Gent» на ней.

Я покосился на мистера Дрю и заметил: его улыбка дрогнула, словно лампочка, которая должна была вот-вот погаснуть. А затем вновь стала яркой. Мистер Дрю указал на мужчину рукой и произнёс: «Томми Коннор!» Это не было вопросом.

Мужчина встал, взяв с соседнего кресла длинный узкий тубус из картона. Мистер Дрю заметил тубус и кивнул на него, но ничего не сказал. Его улыбка стала ещё шире.

– Да, сэр, – ответил Том, хотя никакого вопроса не прозвучало. – Он здесь.

Что здесь?

– Прости, Бадди, мне нужно на встречу. Большие планы, парень, большие планы, – сказал мистер Дрю. – Приходи в другой раз. Первым делом мы тебя устроим на работу. – Он не смотрел на меня, но твёрдо похлопал рукой по спине, пока другой рукой указывал в сторону своего кабинета. – Прошу сюда, Томми.

– Мистер Коннор, – поправил Том, проходя мимо.

Мистер Дрю лишь рассмеялся на это – хотя я не понял, в чём заключалась шутка. Они скрылись в кабинете, закрыв за собой дверь.

Я остался один.

Я подошёл к секретарше. Та и не взглянула на меня. К тому моменту я этого от неё и не ожидал. И ещё я не знал, что сказать.

– В качестве кого он тебя нанял? – спросила мисс Родригес.

– В качестве помощника. Может… Может, художника. Он сказал, что я буду в художественном отделе. – Я уже не был уверен в том, в чём именно будет заключаться моя работа.

Мисс Родригес перестала печатать и отклонилась назад, глядя вниз. Она открыла ящик стола и вытащила пухлый конверт, набитый бумагами. Наконец она посмотрела на меня и протянула мне конверт:

– Заполни всё это и принеси завтра с собой. Подходи к девяти утра и зарегистрируй своё появление у миссис Миллер, которая сидит на первом этаже в лобби.

Я взял бумаги и кивнул.

– Спасибо.

Мисс Родригес на мгновение задержала на мне взгляд – будто хотела что-то сказать. Но ничего не произнесла и просто вернулась к печатной машинке.

Я не сразу направился домой. Сначала нужно было встретиться с мистером Шварцем. Сообщить ему, что костюм доставлен, а мистер Дрю остался доволен.

А затем мне нужно было уволиться.

Увольнение, эээ, не прошло как по маслу. Однако меня не слишком волновало, насколько красным стало лицо мистера Шварца или как яростно он тыкал в мою сторону пальцем. Завтра утром я собирался начать работать в студии Джоуи Дрю. Никто не смог бы меня остановить. Единственное, что меня пугало, – это то, что мистер Шварц может направить свой гнев на мою маму и уволить её. Но он этого не сделал. Мама была слишком хороша в своём деле. Иногда я мечтал о том, чтобы она просто взяла и открыла своё собственное ателье.

Что ж, может быть, так и будет. Возможно, когда я буду хорошо зарабатывать. Когда стану художником студии Джоуи Дрю. Я улыбнулся от этой мысли.

После всего произошедшего я всё ещё не был готов идти домой. Я вибрировал от волнения, поэтому немного побродил по району. Удалось получить бесплатный пончик от миссис Панек, когда она закрывала закусочную. А ещё ребята Джэнковски пытались уговорить меня поиграть с ними в стикбол[3]. Я улыбался и продолжал идти. Так и добрался до Ист-Ривер[4], когда небо стало приобретать тёмно-фиолетовый оттенок.

В Бруклине горели фонари. Они напоминали звёзды, которые зажглись на другом берегу реки.

Я сел на скамейку, едва не приземлившись в голубиное дерьмо. Но заметил его в последний момент и быстро изменил траекторию движения своей задницы. Возле воды воздух казался не таким затхлым. Солнце почти село. Стало прохладнее.

Я почувствовал себя спокойнее. Вибрирующее волнение сегодняшнего дня постепенно окутывало меня, подобно одеялу. Я всё ещё чувствовал себя счастливым. Однако это ощущение стало казаться более реальным.

Иногда такое случалось.

Я вернулся домой поздно. Очень поздно. В коридоре горел свет. Это было очень мило с маминой стороны. Но в то же время я знал, что немедленно следовало его погасить. Если счета за электричество росли, маме приходилось работать больше. Я надеялся, что теперь, с моей новой работой, счета за электричество перестанут быть такой уж большой проблемой. Возможно, теперь мама сможет сидеть и читать с комфортом, а не при свете свечи.

Я также знал, что, вероятно, получу выговор утром за столь позднее возвращение. Маме нравилось знать, где я нахожусь. Как будто я маленький ребёнок. Ну, не моя вина в том, что я потерял счёт времени… Сегодня был особенный день.

Я открыл дверь настолько медленно, насколько оказалось возможным. Мама спала на кушетке в гостиной рядом со входом. У нас всё располагалось в одном месте: кухня, где мы ели, и гостиная, где мы отдыхали. Входная дверь вела прямиком сюда. Мама свернулась калачиком под покрывалом, уснув глубоким сном. Я тихонько снял обувь и с ботинками в руках прокрался к себе в комнату.

В моей комнате никогда не было так темно, что хоть глаз выколи. Забавно, но до сегодняшнего дня, пока я не простоял в тёмном лобби студии Джоуи Дрю, я и понятия не имел о существовании разных видов темноты. Никогда не возникало мысли о том, что уличный фонарь за нашими окнами позволял мне, не врезаясь во всё подряд, найти кровать, бросить одежду в угол и в пижаме забраться под одеяло.

Мне и в голову не приходило: может быть так темно, что ты не сумеешь разглядеть свою собственную ладонь у себя перед глазами.

Тогда ещё я не знал о подобной тьме.

Я сбросил с себя одеяло и секунду просто лежал на кровати в попытке поймать хоть немного прохлады. Затем встал и приоткрыл окно. Разницы в температуре в доме и на улице не было. Однако в шуме города ощущалось что-то успокаивающее. Я лёг обратно и закрыл глаза.

Иногда ты не понимаешь, что уснул. Именно это со мной тогда и произошло. Я думал, будто бодрствую и пытаюсь заснуть – когда вдруг осознал, что больше не лежу в постели.

Вокруг всё ещё стояла кромешная тьма – как тогда, когда ты закрываешь глаза. Но я стоял с открытыми глазами. Я пытался разглядеть хоть что-нибудь. Безуспешно. Так что я направился вперёд – в темноту.

Впереди что-то было.

Я слышал.

Может, это чьё-то дыхание?

Но по неведомой причине я не мог понять, было ли это «что-то» живым. В тот момент казалось, что я не сплю, поэтому мысленно сказал себе: «У тебя нет на это времени, тебе нужно спать». Однако продолжал идти вперёд.

Наконец я дошёл до двери. Она просто материализовалась передо мной. Но я не удивился. С другой стороны двери раздавался стук. Он заставил меня сделать шаг назад. Что-то подсказывало: я не должен отрывать дверь.

Тук-тук.

Я сделал ещё один шаг назад. Непонятным образом дверь оставалась прямо передо мной.

Наступила долгая тишина.

Огромная рука проломила деревянную поверхность двери, вызвав дождь из щепок. Раздался рёв. Я попятился назад. Сбежать не получалось. Рука пыталась схватить меня, вслепую мотаясь из стороны в сторону.

Я проснулся внезапно, лёжа лицом в подушку. Простыня подо мной была пропитана потом. Сердце ушло в пятки.

Это был сон, уверил я себя. Всего лишь сон.

Я перекатился на спину и уставился на полоску света от уличного фонаря, бегущую по потолку. В углу по штукатурке шла трещина, возникшая от протечки труб. Время от времени из неё сочилась тёмно-коричневая жидкость. Пятно делало трещину похожую на реку Гудзон. Тёмную. Холодную. Наполненную неизведанным.

Почему у меня не получалось отделаться от ощущения, что за мной кто-то наблюдает?

Я покосился вправо.

На пороге моей комнаты стоял худенький человек.

Он мерцал в свете фонаря. Бледное, измождённое лицо было натянуто на череп, как тонкая бумага. Его глаза были широко распахнутыми и казались бездушными. Костлявое тело прикрывала длинная белая ночная рубашка.

Я мог лишь пялиться на незваного гостя. Дыши. Вытряхни сновидение из головы. Он ненастоящий. Проснись, и фигура исчезнет. Но незнакомец продолжал стоять на пороге моей комнаты. Без единого движения.

Его рука медленно поднялась и указала на меня. Именно тогда у меня сдали нервы. Я зажмурил глаза и заорал. Может быть, я поступил как трус, но я не мог пошевелиться. Я снова заорал. Всё моё тело кричало.

С жужжанием вспыхнули лампочки. Одна из них, расположенная над моей кроватью, по обыкновению угрожающе мигнула. Электропроводка в стенах пострадала из-за протечки воды сверху.

– Бадди, ты в порядке? – мама ворвалась ко мне в комнату, пытаясь на ходу натянуть свой сиреневый домашний халат. Ничего не получалось из-за застрявшего под поясом правого рукава. Я бы рассмеялся при обычных обстоятельствах. Однако моим нутром всё ещё владел ужас. Особенно сейчас: несмотря на зажёгшийся свет и давно растворившийся сон, старик продолжал стоять у меня в комнате. И выглядел он всё так же ужасающе.

Разумеется, я ничего не сумел ответить. Я не мог выдавить из себя ни слова.

Фигура повернулась к моей матери. И сделала шаг по направлению к ней.

Это помогло мне обрести голос.

– Держись от неё подальше! – прокричал я и вскочил с кровати. Моя нога угодила в дырку в нижней части вязаного одеяла на краю кровати. Я полетел на пол лицом вперёд.

– Боже мой, что происходит? – спросила мама.

Я пытался схватиться хоть за что-нибудь, чтобы подняться на ноги. Я чувствовал себя дураком. Затем приподнялся на локтях. Костлявая рука протянулась ко мне.

– Встаёшь? – спросил глубокий низкий голос с сильным акцентом. Такой акцент был мне хорошо известен.

Я поднял голову и уставился на старика. Его черты всё ещё казались мне слишком измождёнными. Однако в бледно-голубых глазах виднелась искра, из-за которой они не выглядели пустыми. Я протянул руку и ухватился за его ладонь. Она была тёплой.

Я встал и секунду смотрел на старика. Мы оказались почти одного роста. Возможно, он был всего на пару сантиметров ниже. Теперь незнакомец казался мне хрупким, а не пугающим.

Я посмотрел на маму. У неё получилось вдеть руку в рукав. Теперь она смотрела на меня так, словно я лишился рассудка. Возможно, так и было. Но с другой стороны…

– Кто этот старикан? – спросил я и указал на него – чтобы маме стало понятно, о ком идёт речь. Она выглядела озадаченной. Хотя мне ситуация слишком запутанной не казалась.

Мама закрыла глаза на мгновение и улыбнулась. Потом вздохнула и открыла глаза.

– Этот старикан – твой zayde[5].

– Мой кто?

– Твой дедушка, Бадди. Мой отец, – сказала мама с некоторой запинкой.

Я перевёл взгляд на старика. Он не улыбался. И ничего не говорил. Просто стоял, как и прежде, в обрамлении дверного проёма.

– Что он тут делает?

– Послушай, я его сейчас отведу в постель. А потом вернусь, и мы поговорим, – сказала мама. Она пробормотала что-то старику на польском. Тот кивнул. Мама взяла его под руку и вывела из моей комнаты.

Я сел на кровати. Впервые за весь день я почувствовал усталость. Не восторг из-за мистера Дрю и не ужас из-за человека, который, судя по всему, был моим дедом. Просто усталость.

Мама вернулась и опустилась на кровать рядом со мной. И сразу же наградила меня одним из своих косых взглядов, которые у неё так хорошо получались. Этот взгляд означал: мама считает меня забавным. Не то чтобы она смеялась надо мной. Но и не сказать, что не смеялась.

– Прости, я не знал. Как я мог знать? – спросил я.

– Да ничего, это я виновата. Всё произошло так быстро. Не знала, что он сегодня приедет. Я и сама не была готова к его визиту. По крайней мере, я не уложила его в твою кровать. Только представь, какое это было бы потрясение! – со смешком сказала она.

– В мою кровать?

– У тебя большая кровать, Бадди. Нам придётся как-то потесниться на некоторое время.

Я тяжело вздохнул, но ничего не сказал. Моя мама была мягким, тёплым человеком. Однако не позволяй этому себя одурачить. С ней лучше не спорить. Всё равно не победишь.

– Когда ты не вернулся домой, я уложила его у себя. Мне не хотелось тебя пугать.

– Очень мило с твоей стороны, – сказал я, почувствовав себя жалким.

– Ведь правда же? – сказала мама, подмигнув мне. – И где это ты ходил допоздна? Ты хоть раз подумал о своей бедной матери, которая дома места себе не находила от беспокойства?

Я не считал, что уже настало время сменить тему. У меня всё ещё не хватало информации. Мой дедушка с «исторической родины» сейчас находился в нашей квартирке в Нью-Йорке, но почему? Причину мы так и не установили. Однако было поздно. К тому же мой ответ наверняка порадовал бы маму.

– Я получил работу, – сказал я, стараясь не улыбаться. Я стремился представить эту новость как нечто обыденное. Как будто бы мне было всё равно.

– А как же мистер Шварц? – спросила мама, закусив губу.

– Не волнуйся, он не разозлился. Ты работаешь всё там же. Но я надеюсь, тебе скоро тоже не потребуется работать на него. Моя новая работа лучше. Я буду стажёром в «Студии Джоуи Дрю». Кто знает, во что это может вылиться.

– Тебе будут платить?

– Конечно. Даже вдвое больше.

И только тут мама улыбнулась. Её улыбка выглядела едва различимой, и, может быть, я не должен был её заметить. Тем не менее что-то подсказывало: мама расслабилась. Я смог по праву гордиться собой.

– Что ещё за студия Джоуи Дрю? – спросила она, развернувшись ко мне лицом и положив одно колено на одеяло.

– Они там рисуют мультфильмы. Мультфильмы про Бенди. Я буду мальчиком на побегушках, но ещё и стажёром у художников. Научусь всякому.

Мама посмотрела на меня странным взглядом. Но в этом не было ничего необычного. Она всегда глядела на меня так, будто бы в её голове развивалась какая-то история. Эту историю мне не суждено было услышать. Какие-то секреты. Мама снова улыбнулась.

– Так ты будешь рисовать и получать за это деньги.

Это не было вопросом.

– Ага.

– И твой дедушка приезжает в тот же день, когда ты нашёл эту работу.

– Так и есть, – сказал я.

– Прекрасно. – Она улыбнулась.

Я не уловил связи между этими двумя событиями. И конечно же, мама не стала мне ничего объяснять. Забавно. Я начинаю понимать: в то время я особо не задавал никому никаких вопросов. Не задавал до того момента, как встретил тебя, Дот.

– Что ж, я рада за тебя, Бадди. – Мама наклонилась и поцеловала меня в лоб, отчего я почувствовал себя маленьким мальчиком. – А теперь ложись спать. Мы всё обсудим завтра.

Её слова заставили меня почувствовать себя ребёнком ещё больше.

Мама ушла, выключив свет. Я же забрался обратно под одеяло и только тогда вспомнил о своём сне. В голове закрутились мысли: насколько же сильно я шумел, что разбудил старика и заставил его прийти ко мне в комнату. И как же опозорился перед своим жутковатым дедушкой, который выглядел словно призрак.

Что за странный день.

И ночь.

Если бы я хоть немного был суеверным, то, наверное, увидел бы во всём этом знак. Заметил бы: что-то назревает. Что-то не так.

Но конечно же я ничего не заподозрил. Я не видел знаков до тех пор, пока не проходил мимо них прямиком по тёмной дороге, ведущей в тупик. Ещё одна метафора. И не такая уж плохая. Эй, Дот, у меня получается всё лучше и лучше.

3

Я голоден. Или, может быть, голоден он.

Я не знаю. Я просто чувствую голод.

Но не в этом суть. Писать из-за происходящего становится сложнее – как и думать. Мне трудно оставаться в сознании. Не уверен, что в этом есть какой-то смысл. Честно говоря, та часть, где я рассказывал про маму и дедушку в моей комнате, кажется, происходила не со мной.

Неужели то была история обо мне?

Я помню: пять чувств. Запах квартиры, старой и заплесневелой, но с примесью аромата мяса, картофеля и голубцов. Над кроватью – потолок с пятнами от воды. Звуки с улицы: шум машин, крики людей. Даже в два часа ночи. Колючее одеяло. Я помню всё это.

Я встретил тебя на следующее утро, Дот.

Думаю, можно сказать: я был человеком, который привык иметь дело с людьми – особенно если учесть мою работу курьером. Новые люди меня не особо тревожили. Мне нравилось смотреть на них. Это звучит странно, но я всего лишь хотел сказать: когда ты знакомишься с человеком, то отмечаешь в нём некоторые детали. Например, вот этому парню только что начистили ботинки. А у этого расплылось пятно от пота вокруг воротничка. Бигуди этой дамы заляпаны чёрным, а у той помада выходит за контур губ. Каждый уникален.

На самом деле сначала я увидел Дот издалека. Тогда я не знал, кто она. Лишь понимал, что человек вдалеке представляет собой невысокую коренастую девушку с широкими плечами и целеустремлённой походкой. Она, вероятно, была моей сверстницей. Засаленные медовые волосы уже с самого утра отказывались держаться в локонах. Очки в оправе «кошачий глаз» казались великоваты для её лица.

Затем я понял, что она тоже собирается войти через главный вход в «Студию Джоуи Дрю». После этого я немного пробежался и нагнал незнакомку. Дот придержала для меня дверь. Она окинула меня быстрым взглядом от макушки до пят. Всё произошло быстро, но девушка успела к тому моменту уже сформировать обо мне мнение. Я знаю – мы позже об этом говорили.

– Я подумала, что ты высокий, – сказала она потом.

– Ну, я высокий, – ответил я.

– Ты был похож на жеребёнка: состоял будто бы из одних конечностей. Казалось, ты в любую секунду можешь потерять равновесие. Мне это понравилось.

Я всё ещё не понимаю, почему ей это нравилось. Но я знаю – Дот всегда с подозрением относилась к развязной походке: «Как можно сказать, что человек искренний или полон фальши, если он всегда ведёт себя самоуверенно?»

Дот окинула меня быстрым взглядом и зашагала дальше своим решительным шагом. Она резко кивнула женщине за столом, а затем исчезла за углом, свернув в коридор.

Я же, напротив, направился к женщине. Та окинула меня подозрительным взглядом. Или нет. Может быть, у неё просто было такое лицо. Я никогда её об этом не спрашивал, так что не знаю.

Я много чего не спрашивал у людей.

– Привет, я Дэниел Левек. Ээ… Бадди, – сказал я.

Женщина продолжала смотреть на меня.

– Я, эм, я новый помощник и стажёр в художественном отделе.

Она не отрывала взгляда.

Кто-то похлопал меня по руке. Я оглянулся и нос к носу столкнулся с женщиной. Предположительно ей было около пятидесяти. Угловатое лицо обрамляли мягкие каштановые волосы. Шевелюра заканчивалась пышным завитком чёлки. Меж бровей залегла глубокая морщина, из-за которой казалось, что женщина была постоянно чем-то обеспокоена. Но в скором времени я узнаю: она всегда так выглядела.

– Ты Дэниел? – спросила она.

– Да, это я.

Женщина вытерла руку о фартук, который прикрывал её спереди, и протянула ладонь для рукопожатия. Её рука оказалась покрыта пятнами чернил. Равно как и кончики моих пальцев.

– Меня зовут мисс Ламберт. Я глава художественного отдела. Пошли со мной.

Я принял её ладонь. Мы пожали друг другу руки. Затем я последовал за мисс Ламберт по коридору, который вчера был тёмным и жутким. Сегодня же его ярко освещали гудящие лампы. Женщина отодвинула решётку лифта. Мы зашли внутрь. Закрыв за нами решётку, мисс Ламберт нажала на кнопку. Нас дёрнуло вверх. За всё время никто не проронил ни слова. Я этому совсем не противился. Меня нельзя назвать болтуном. Никогда таким не был. И никогда им не стану.

Определённо никогда не стану.

И это немного забавно.

«Юмор висельника» – именно так называет это явление Дот.

Так вот.

Меня также очень заинтересовал один момент: художественным отделом руководила женщина. Я немного размышлял над этим. Не думаю, что раньше удавалось видеть женщину, которая хоть чем-то руководила. За последние пару лет количество работающих женщин увеличилось. Я знал об этом – ведь мужчин не хватало из-за войны и всякое такое. Но чтобы женщина была начальником? Нет, такого я не встречал.

Я не понимал причины.

Лифт дёрнулся и замер. Мои зубы клацнули от неожиданной остановки.

Мисс Ламберт заметила и рассмеялась.

– Да, с ним такое бывает.

Она отодвинула решётку с лязгающим звуком. Мы вышли на этаже художественного отдела. Повсюду сидели художники. Каждый из них в своём уголке или закоулке склонился над столом и усердно трудился. Рабочее пространство было украшено рисунками и фотографиями. Вокруг царил организованный хаос. Мне это нравилось.

И ещё стояла полная тишина.

Я достаточно побывал в офисах в качестве курьера, чтобы знать о существующем там гуле разговоров и клацанье печатных машинок. Гул офиса напоминал шум города. Он был фоновым, почти успокаивающим звуком.

Но здесь единственным звуком, на котором получилось сосредоточиться, оказался шорох ручки по бумаге. Из-за этого я чувствовал себя так, словно любой звук с моей стороны станет помехой. Словно даже само дыхание звучало слишком громко. Может быть, мне не стоило дышать.

Мисс Ламбер не разделяла моих чувств.

– Эй, мне нужно всеобщее внимание! – громко заявила она.

Художники вскинули головы и направили взгляды в нашу сторону. Один мужчина у окна снял очки, протёр их и снова надел.

– Это Дэниел Левек, – произнесла она.

– Бадди, – поправил я мисс Ламберт. Она взглянула на меня. – Люди зовут меня Бадди.

– Ясно. Это Бадди. Он наш новый помощник.

– А разве Джоуи не приостановил набор новых сотрудников? – спросил человек у окна.

Мисс Ламберт пожала плечами:

– Он сам и нанял Бадди.

Мужчина пожал плечами и повернулся обратно к своему столу.

– Полагаю, ты можешь занять стол в конце комнаты. Извини, там темновато, но… Но у нас только он свободен, – сказала мисс Ламберт. Она указала в тёмный угол, который находился дальше всего от естественного освещения.

– А что мне делать? – поинтересовался я.

Женщина вновь пожала плечами.

– Думаю, просто ждать, пока кому-нибудь не потребуется что-то отнести или принести. – Женщина встретилась со мной взглядом. Выражение её лица несколько смягчилось. Не настолько, чтобы стереть морщинку меж её бровей – но всё же. – Всё будет хорошо, Бадди, мы с тобой всё продумаем. Но сейчас мне нужно вернуться к работе.

После этих слов я направился к своему столу, попутно осматриваясь. Помещение уже не казалось таким уж большим. Теперь я присмотрелся и понял: помимо меня здесь находились всего четыре человека. Стены представляли собой неокрашенные деревянные панели. Однако они практически полностью были завешаны картинками и фотографиями людей, животных, пейзажей. Я предположил, что эти изображения использовались в качестве образцов для рисования поз и предметов в процессе производства мультфильмов.

Я сел за свой письменный стол. Да, в моём углу было темно, но не уныло. Даже почти возникло ощущение уюта. Над столом висели пожелтевшие рисунки Бенди и других персонажей. Среди них была девочка в коротком чёрном платье без бретелек и с нимбом над головой. И ещё кто-то, похожий на высокого волка с торчащими вверх ушами. Персонаж был одет в комбинезон.

– Это Ангел Алиса, а это Волк Борис и, ясное дело, Бенди, – раздался позади тёплый голос. Я обернулся и увидел одного из художников. Тот разглядывал меня сверху. – А я Джейкоб. Приятно познакомиться с тобой, малец.

Я пожал ему руку. Он был одет в модный серый костюм с бордовым галстуком. Атрибут образа сочетался с носовым платком, торчащим из нагрудного кармана. Стильно, однако.

– Спасибо. Наверное, мне стоит выучить это всё, – сказал я.

Джейкоб рассмеялся.

– Ага. Но никого не спрашивай. Особенно мистера Дрю. Если у тебя есть вопросы, адресуй их художественному отделу. Некоторые старожилы слишком уж чувствительны. У них просто в голове не укладывается, что кто-то может не знать этих персонажей.

– Понятно, – ответил я.

– Слава мимолётна, – сказал Джейкоб, немного сдвинув свою шляпу назад. Он улыбнулся мне и продолжил: – Можешь отнести эту папку сценаристам? Требуется их одобрение рисовки до того, как я продолжу.

– О, конечно, – отозвался я.

Я взял у него папку. Мужчина вернулся за свой стол. Я повернулся и упёрся взглядом в собственный стол, задумавшись над словами Джейкоба. Деревянная столешница была затёрта в процессе многолетнего использования. В некоторых местах виднелись тёмные пятна от пролитых чернил. Ещё я заметил, что кто-то рисовал непосредственно на мягкой древесине, продавив в ней пару забавных глаз и нимб Алисы. А на самом краю столешницы было выцарапано имя. Оно не походило на другие вырезанные на столе штуки. Имя выглядело так, будто буквы основательно процарапывали раз за разом – чтобы надпись получилась более глубокой. Очевидно, это имя бывшего владельца данного стола.

– Я тебя не подведу, Генри, – промолвил я столу.

Затем я осмотрелся кругом и убедился, что меня никто не слышал.

Я встал и направился к мисс Ламберт. У неё не было секретаря. Я не знал, к кому ещё мне можно обратиться. Женщина подняла на меня взгляд, в котором читалось явное подозрение.

– Ээ, мне нужно отнести это сценаристам, – сказал я.

Мисс Ламберт пристально посмотрела на меня. От этого сложилось впечатление, что она не понимает причины моих слов.

– Ээ… это где? – спросил я.

– А, – поняла она. – Этажом ниже.

Потом мисс Ламберт вернулась к своей раскадровке. Я снова почувствовал себя почти невидимкой.

Так, просто бери и делай, сказал я себе. Просто произведи на народ приятное впечатление. Со временем тебе разрешат рисовать. По крайней мере, ты сейчас не на улице в такую жару.

Хотя, по правде говоря, внутри было не то чтобы намного прохладнее. Вентиляторы под потолком будто бы просто гоняли туда-сюда горячий воздух.

Я спустился на этаж ниже и оказался в другой комнате. Помещение было практически таким же, как и художественный отдел. Только вот над столами склонилось больше голов. Возле входа же сидела молоденькая симпатичная секретарша. Она выжидающе уставилась на меня.

– Привет, я Бадди. Я тут новенький. Мне сказали принести сюда эту папку?

Почему-то я произнёс это с вопросительной интонацией, хотя знал ход необходимых действий. Я почувствовал себя идиотом.

– Отнеси её Дот, – сказала секретарша.

Я окинул взглядом комнату.

– А кто такая Дот? – поинтересовался я.

Теперь женщина смотрела на меня, как на идиота.

– Единственный сценарист женского пола? – тоже с вопросительной интонацией ответила она – хотя это определённо был не вопрос. И от этого я почувствовал себя ещё более глупо.

Я коротко кивнул и оглянулся в поиске особы женского пола. Наконец взгляд наткнулся на неё. Девушка сидела немного в стороне от остальной команды – рядом с окном, под которым располагалась невысокая книжная полка. Голова Дот была очень низко склонена над бумагой. Воображение нарисовало забавную картину: как она пишет собственным носом.

– Извините, – сказал я.

Дот посмотрела на меня строго, но без всякого удивления. Она не выглядела напуганной. Просто… напряжённой.

Ну конечно. Теперь я вспомнил. Это была та самая девушка, которую я встретил внизу. Она придержала для меня дверь. Мне кажется, Дот тоже меня узнала.

– Да? – спросила девушка.

– Я должен доставить это вам. – Я протянул ей папку. Дот тут же взяла посылку одним коротким привычным движением.

Девушка снова на меня посмотрела.

– Я новенький, – решил пояснить я. – Мистер Дрю нанял меня вчера. Я из художественного отдела.

Почему слова продолжали литься? Обычно я не болтал так много. Так зачем же сейчас распинаться?

– Понятно, – бросила она и затем вернулась к своей писательской деятельности. Мне не оставалось ничего другого, кроме как уйти.

Так странно сейчас осознавать: те две мимолётные встречи помогли тебе составить обо мне хорошее мнение. Помогли тебе понравиться. Я никогда не пойму причин – но всегда буду благодарен тебе за это решение.

Мне повезло, что я тебя встретил.

Оставшаяся часть утра оказалась в основном связана с сочетанием слишком долгого сидения за столом и беготнёй по разным поручениям. Никто пока особо не ведал о моём существовании. Мисс Ламберт заверила: когда вся студия пронюхает о появлении нового помощника, я буду пользоваться большим спросом.

– Наслаждайся тишиной и спокойствием, пока можешь, – усмехнулась она. – И отнеси это в музыкальный отдел.

Я так и сделал. Спустился вниз на несколько этажей, пока не оказался на уровне музыкального отдела. Тогда в первый раз я по-настоящему осознал, что за сложный лабиринт представляет из себя здание студии. Мой отдел представлял собой одну большую комнату на этаже. Но теперь лифт открылся в узком коридоре. Он тянулся в обоих направлениях. Не наблюдалось никаких знаков, которые могли бы мне помочь выбрать путь. Коридоры оказались пустыми: нигде не было людей. И это неприятно удивило – поскольку прочие зоны студии были довольно шумными. В душе зародилось жуткое ощущение. Моё воображение почти тут же начало строить предположения о случившемся со всеми сотрудниками. Я представил огромную руку, которая появилась из пола и сгребла весь народ в охапку. Это было забавно, но мне всё равно стало не по себе.

Я оставил подобные мысли – ведь это звучало глупо. Передо мной расстилался всего лишь пустой коридор.

Я решил пойти направо. Я брёл, слушая шум собственных шагов, пока не вышел в небольшую комнатку с четырьмя дверьми. Три двери оказались заперты, а четвёртая вела в старый туалет. Им давно не пользовались. Я закрыл дверь. Мне всё ещё было не по себе. Запертые двери означали, что кто-то не хотел, чтобы туда заходили. Но туалетом никто не пользовался. Значит, сюда вообще никто не заглядывал. Так в чём дело-то?

От основного коридора отходил ещё один – маленький и тёмный. Однако я чувствовал, что выбрал неправильный путь, который ведёт лишь в глубь лабиринта. Поэтому я развернулся и пошёл обратно. В конце концов, у меня оставалось только два варианта. Я вернулся к лифту и в этот раз пошёл налево. Чувство уверенности в себе постепенно окрепло. В этой части коридора на стенах висели плакаты. Я шёл дальше. На стенах стали появляться листы с нотами, закреплённые в рамках. Даже промелькнуло несколько виниловых пластинок, тоже в рамках.

И затем внезапно я вновь оказался в обычном коридоре. Я резко развернулся на пятках, не понимая, как здесь оказался. Скорее всего, я где-то пропустил поворот. Начала подступать паника.

Всё это глупо. Коридоры не могли тянуться вечно. Здание студии было зажато между двумя другими зданиями. Это же Нью-Йорк – город на острове, который постоянно ползёт вверх. Ведь в бок двигаться некуда.

Просто иди обратно, и ты всё поймёшь. В итоге.

Но.

Я не смог вернуться назад. Также у меня не получилось найти обратную дорогу к лифту. Постепенно возникло довольно знакомое чувство. Оно появлялось у меня во время работы курьером на мистера Шварца. Я не хотел обзавестись репутацией парня, который опаздывает и на которого нельзя положиться. Не здесь, не в студии. И точно уж не в первый рабочий день.

Я оказался в другом коридоре. Этот выглядел темнее предыдущих. Теперь я по-настоящему испугался. Я заблудился в лабиринте. К тому моменту воображение начало брать надо мной верх. Каждый раз, когда я сворачивал за угол, живот слегка сводило от мысли о том, что можно там обнаружить.

Или кого.

Я в очередной раз повернул за угол, наконец что-то услышал. Я внимательнее прислушался.

Музыка.

По коридору плыла музыка. Она была едва различимой и тонкой. Как медленный и высокий крик. Мелодия становилась громче, а затем затихала. И снова громче. И потом тише. Я последовал на звук и свернул за угол. Лампы здесь светили ярче. Я наткнулся на огромный пустой письменный стол рядом с дверью. Над столом располагалась табличка с надписью: «Музыкальный отдел». Музыка слышалась из-за двери. Кто-то её исполнял. И этот кто-то мог мне помочь выбраться из этого лабиринта.

Я осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. За ней оказался огромный зал с потолком высотой в два этажа и сценой. На задней стене мерцал квадрат яркого белого света – словно в бобине только что закончилась плёнка. Я повернулся посмотреть на противоположную стену. Сверху располагалась будка киномеханика. Однако свет бил настолько ярко, что я не видел: тот ли там парень Норман, которого я встретил вчера, или же кто-нибудь другой. Так что я развернулся и прошёл дальше по залу. Сцена была заполнена стульями и пюпитрами. Музыкальные инструменты стояли на сиденьях. Рядом на полу лежали чехлы от них. Мне показалось, будто бы все ушли на обеденный перерыв – кроме одной дамы. Она играла на скрипке.

Женщина сидела посреди сцены, окружённая лесом из пюпитров. Её волосы были прямыми и длинными, без всякой укладки. Листы с нотами скрывали от меня лицо женщины и большую часть инструмента. Я мог видеть лишь её руку и пальцы. Те, словно когти, зажимали струны на грифе скрипки.

Мелодия, которую исполняла женщина, звучала медленно и напряжённо. Вообще, её с натяжкой можно было назвать мелодией. Эти звуки пронзили мне голову и заставили почувствовать лёгкое головокружение.

– Извините? – тихо произнёс я, не желая вмешиваться. Но в то же время не зная, что делать.

Женщина вскинула голову. Музыка тут же остановилась. Она уставилась на меня тяжёлым взглядом, направленным из-под полуприкрытых глаз.

– Привет, извините за беспокойство, но я заблудился…

За пределами зала раздался громкий треск. Затем донёсся мучительный крик. Женщина встала и уставилась на дверь. Я обернулся. Сердце бешено забилось.

– Что это?

Женщина лишь смотрела, застыв в абсолютно неподвижной позе. Затем прошептала:

– Он идёт.

Я повернулся к ней.

– Кто?

Внезапно в зале потемнело. Я резко обернулся и увидел: проектор погас. Теперь помещение освещала единственная лампочка в углу. Грудь сковал страх. Но ведь изменилось только освещение. Вот и всё. Больше ничего.

Бум.

Я медленно повернулся к двери. И тут же вспомнил о своём кошмарном сне. Вокруг темнота. Рука тянется через дверь. Я покосился на скрипачку. Она стояла абсолютно неподвижно в своём длинном чёрном платье. Волосы женщины слились с нарядом и делали её похожей на длинную тень. Незнакомка не развернулась. Не бросилась бежать. Она просто смотрела на дверь.

Бум. Бум.

Казалось, будто кто-то хромает, тяжело припадая на одну ногу. Где-то снаружи. Но приближается.

Нет. Я не собирался позволять своему мозгу меня пугать.

Бум. Бум.

Это уже не кошмарный сон.

Я медленно подошёл к двери, глубоко вдохнул и резким рывком открыл её.

За дверью никого не было.

– Он идёт.

Я посмотрел на скрипачку. Та указала смычком на дверь.

– Кто? – опять поинтересовался я.

Женщина ничего не ответила – просто смотрела на меня. Я начинал чувствовать себя больше раздражённым, нежели испуганным. Со вздохом снова повернулся к двери лишь затем, чтобы столкнуться нос к носу с существом, чьё лицо было покрыто чёрной капающей жижей.

Я попятился. Папка выпала из рук и шлёпнулась на пол. Монстр ворвался в комнату, схватившись за дверную раму – чтобы протолкнуть себя в моём направлении. Всё его тело было покрыто тёмной сочащейся жидкостью. Существо схватилось за своё лицо со стоном, полным невыносимой муки. И упало на меня. Я не смог отскочить, запутавшись в собственных ногах. Монстр навалился на меня, испачкав моё тело липкой мокрой субстанцией. Я изо всех сил оттолкнул его, пока тот царапал своё лицо. Незнакомец не переставал издавать ужасающий гортанный вой. Каждый раз, когда монстр открывал рот, в него начинала затекать чёрная жижа. Она заставляла существо булькать и плеваться.

Наконец монстр слез с меня и попытался встать. Я оглядел себя.

Ладони, брюки, рубашка – всё было чем-то заляпано. Я внимательно осмотрел руки, растирая между пальцами чёрную жижу.

– Чернила? – задыхаясь, сказал я.

Я повернулся к лежащему на полу существу и понял: передо мной был не монстр. Это мужчина. Покрытый чернилами. Мужчина, покрытый чернилами и катающийся по полу в агонии и ярости.

Я тут же подскочил к нему.

– Сэр, сэр, вы меня слышите?

Мужчина внезапно схватил меня за воротник рубашки и подтянул к себе.

– Мои глаза!

Я кивнул и встал, параллельно отцепив его руку от себя. Затем лихорадочно оглядел комнату и заметил кусок ткани. Он торчал из открытого футляра для виолончели. Позади футляра в заднем ряду стоял наполовину налитый стакан воды. Я пронёсся мимо скрипачки. Та лишь продолжала стоять, как статуя. Схватив кусок ткани и стакан, я в панике вернулся к мужчине.

– Вот вода и тряпка, – пояснил я и протянул их.

Мужчина вслепую замахал руками. Я взял его за руку и обвил его пальцы вокруг стакана. То же самое пришлось проделать с другой рукой, в которую вложил тряпку.

Я смотрел, как незнакомец яростно трёт глаза. Мне показалась, что так он себе делает только хуже. В то же время я не собирался указывать мужчине, что делать. Он выглядел несколько… поехавшим.

Чернила могут свести тебя с ума.

В конце концов, у мужчины получилось более-менее вытереть лицо. Он успокоился, опустил руки по бокам и лёг, уставившись в потолок.

– Вы в порядке, сэр? – поинтересовался я.

Мужчина ещё мгновение просто смотрел в потолок. Затем повернул голову, чтобы взглянуть на меня. Его лицо было испачкано. Белки глаз перестали быть белыми. Вместо этого они приобрёли бледно-розовый оттенок. Всё в незнакомце казалось острым: его нос, подбородок, даже форма бровей. И только сейчас я заметил струйку крови. Та медленно текла вниз по его лбу.

– В порядке ли я? – спросил мужчина со смешком, повторяя мой вопрос.

Он покачал головой. Потом с усилием моргнул, не отрывая от меня взгляда.

– У вас кровь идёт, – сказал я и указал на струйку крови. Незнакомец дотронулся до лба. Потом провёл пальцами по всей голове. Он дёрнулся, а затем потянул за что-то. Мужчина посмотрел на свои пальцы: в них оказался зажат кусок стекла. Незнакомец снова устремил взгляд на меня.

– Ты кто такой, чёрт побери?

– О, эээ, я Бадди. Я новый помощник из художественного отдела.

На этот раз мужчина разглядывал меня ещё дольше. И тут вдруг начал смеяться особым смехом. В нём нет голоса – лишь дыхание. Словно незнакомец задыхался.

– Из художественного отдела. Ясно. Ну так, помощник художественного отдела, скажи мне: почему это вы храните чернила в моём чулане для нот? И почему Джоуи проложил через него трубопровод, по которому, судя по всему, текут чернила?

Трубопровод? С чернилами? Это явно было чем-то из ряда вон выходящим. Но с другой стороны – я ведь понятия не имел, что для анимационной студии считалось нормальным, а что – нет.

– Я не знаю.

– Ты не знаешь. Ты не знаешь. – Мужчина ещё сильнее залился своим беззвучным смехом. Только теперь к нему примешался щёлкающий звук из горла. Незнакомец приподнялся и упёрся на локти, неумолкаемо смеясь.

– Я… не знаю, – отозвался я. Будто бы повтор ответа сделает его менее забавным. – Я… даже не знаю, где находится чулан с нотами.

Тогда я понятия не имел, где находилось большинство вещей. И даже сейчас, в эту самую секунду, я не всегда мог вспомнить, где что располагается.

Но я помню, как мужчина встал, схватив меня за локоть. В памяти застыла картина: он оглядывался на скрипачку, которая так и продолжала молчаливо стоять и смотреть, пока меня тащат прочь из зала. Я помню, как переставлял ноги в абсолютном непонимании происходящего. В воспоминаниях осталась его крепкая хватка. Пальцы, которые были такими же острыми, как и всё остальное.

Я помню.

Я помню, как шагал в обратном направлении по чернильным следам на полу.

И я помню тот чулан.

Дверь чулана была распахнута. Пол вокруг стал чёрным, как смоль. С верхних полок вниз по утёсам из белой бумаги стекали чернила – словно водопад, который только что отключили. Повсюду валялись осколки битого стекла.

– Вот чулан для нот, – сказал мужчина, отпустив мою руку. Но не просто отпустив, а ещё и подтолкнув меня вперёд. Спотыкаясь, я полетел в чулан. Носок ботинка задел осколок. Тот со звоном отлетел в тёмный угол.

– А это – чернила, которых здесь быть не должно. – Он указал на несколько рядов с уцелевшими бутылочками чернил. – А вот здесь труба, по которой необъяснимым образом текут чернила и которую прорвало, отчего оказалось испорчено несчётное количество моих нотных тетрадей!

– Ясно, – произнёс я и посмотрел на него. Мужчина взглянул на меня в ответ.

– Ясно? – возмутился он. Мне больше нечего было ответить ему. Лишь хотелось вернуться к лифту и своей работе.

Когда я ничего больше не сказал, незнакомец покачал головой, не отрывая от меня взгляда. Затем он наклонился так близко, что стали заметны чернила, которые проникли в каждую его пору. Мужчина начал говорить. В этот момент я мог видеть лишь его окрашенные чернилами дёсны и язык.

– Убери. Этот. Бардак.

После этого незнакомец гневно удалился. Я остался в одиночестве. Снова.

Я уставился на содержимое чулана.

Чувство растерянности никак не покидало моё тело. Казалось, я всё время был не прав. Неприятное ощущение. И теперь, глядя на беспорядок, я оказался абсолютно сбит с толку. Разве у них нет людей, которые должны здесь убирать? Уборка входила, что ли, в мои обязанности?

И даже если так – как предлагаете мне наводить порядок?

Как вообще можно отмыть пролитые чернила?

Вопрос с подвохом.

Потому что ответ на него: никак.

Позволь, я расскажу тебе кое-что о чернилах. Они не исчезают. Я вот о чём: ты, конечно, можешь вымыть руки и смыть чернила. Тебе даже покажется, будто всё оттёрлось. Но затем ты всё равно обнаружишь маленькое пятнышко. Думаешь, его просто не заметили? Возможно. Но на самом деле это не так. Потом ты ждёшь, когда слои кожи обновятся, а испачканная чёрными пятнами кожа отшелушится и упадёт на пол. Чернила исчезли. Или же нет? Тебе кажется, что да – однако позже ты находишь новые пятна. Где-нибудь ещё. И их становится больше.

И ещё больше.

Чернила никогда не исчезают.

Они всегда поблизости – словно прячутся и ждут, когда смогут показать себя. Чернила всегда рядом, чтобы напомнить: им никогда не исчезнуть.

Поначалу это не так плохо. Ты привыкаешь видеть их с внутренней стороны указательного пальца. Может быть, они даже кажутся тебе другом. Или отметкой, которой нужно гордиться. Именно так чернила заманивают тебя.

Но потом они начинают распускаться и проникать глубже. Чернила просачиваются и тонут. Они заливают и поглощают.

Они живые.

Они повсюду.

Они внутри меня. Эти пятна дышат за меня. Я чувствую, как они хлюпают в лёгких.

Я чувствую их у себя в голове.

Я и есть чернила.

4

– Бадди?

К этому моменту я уже, наверное, в течение часа гонял чернила по полу старой шваброй, которую обнаружил в подсобке. До этого я убрал битое стекло, бутылочки с чернилами и выбросил испорченные нотные листы. До сего момента мне казалось, что я достиг каких-то успехов. Но не теперь. Сейчас я разбирался с чернилами, которые просто перетекали с места на место, но не исчезали.

Я повернулся.

– О, привет.

Это была девушка из сценарного отдела. Та самая, которую я видел раньше.

Это была Дот.

Она пришла мне на выручку.

– Что ты делаешь? – спросила она таким тоном, будто считала меня сумасшедшим.

– О, эээ, музыкальный парень велел мне тут убрать, – сказал я, держа на весу швабру. С неё капало на пол. Чернил становилось всё больше. – Он тут был и, наверное, разбил пару бутылочек с чернилами. А ещё здесь вроде как трубу прорвало.

– Музыкальный парень?

– Ага. Он такой… остроугольный.

Больше я ничего о нём не знал. Даже имени, если задуматься.

– А, – воскликнула девушка с лёгкой улыбкой. Эта улыбка тут же прогнала всю строгость с её лица. – Сэмми.

– Может быть.

– О, да это точно был Сэмми. Он… полон энтузиазма. – Дот быстро обогнула меня, чтобы посмотреть на беспорядок в чулане. – А что тут в принципе делают чернила?

Она потянулась вверх и дотронулась до липкой лужицы. Та расплылась на одной из полок.

– Густые, – сказала Дот, обращаясь скорее к самой себе, нежели ко мне.

– И не говори, – отозвался я, наконец поставив швабру на пол. Моё тело стало накрывать волной физической усталости от всей проделанной работы.

– Чернила могут испортиться? – спросила Дот, взглянув на меня.

– Понятия не имею.

Она пожала плечами:

– Ясно. Не важно. Он не должен был заставлять тебя убирать. Только взгляни на себя. Ты выглядишь ужасно.

Тут я вспомнил, что тоже полностью испачкался чернилами – благодаря Сэмми. Мама убьёт меня, когда увидит, во что превратилась моя одежда.

– Пошли со мной. Я хочу кое-что тебе показать.

Я подчинился. Любое занятие казалось лучше этого бессмысленного размазывания чернил по полу.

Я понятия не имел, почему Дот захотелось куда-то меня отвести. Ладно, признаю: поначалу я полагал, что понравился ей. В смысле не просто понравился как человек – думал, она на меня запала. Дот, если ты это читаешь: я знаю, ты смеёшься. Но тогда я не мог придумать какой-то другой причины, по которой девчонке захотелось бы проводить время с парнем – особенно в нашем возрасте. В то время мне и в голову не могло прийти, что мы можем просто быть вместе, но сами по себе.

Быть друзьями.

Я рад, что потом это осознал.

В общем, я не знал, куда меня вела Дот. И зачем. Однако это было лучше уборки – как уже сказал. К тому моменту я был настолько сбит с толку последней поставленной задачей, что уже не понимал: в чём, собственно, заключались мои рабочие обязанности? Мне требовался перерыв.

У меня хорошо получалось объяснять себе всё так, чтобы оно имело смысл.

Я следовал за Дот по коридору, поворачивая туда-сюда. Наконец мы вышли к лифту. Меня охватило огромное облегчение. Я и забыл, что направлялся не в художественный отдел. Поэтому оказался невероятно ошарашен тем, что лифт поехал вниз, а не вверх.

– Куда мы идём? – спросил я.

Клетка лифта немного тряслась. Шестерёнки, контролирующие двигательный механизм, скрипели слишком уж громко. Этот лифт, скорее всего, являлся одним из первых лифтов в мире. Исторический артефакт. Который очень медленно движется.

– Я не хочу портить сюрприз, – совершенно спокойно заявила Дот.

– Ха, – сказал я вслух, хотя не собирался.

Дот повернулась ко мне, с подозрением прищурив глаза:

– Что?

– Что? А, да ничего. Просто ты не похожа на человека, который любит напускать туман и играть в игры. – Я запнулся после своих слов.

Дот продолжила смотреть на меня. Я почувствовал себя глупо. Ведь я ничего о ней не знал. Однако в моих глазах она выглядела практичным человеком.

Но ведь внешность может быть обманчива.

– Не то чтобы ты не прав, – сказала Дот, прекратив щуриться, – но, знаешь, иногда сюрприз производит более интересный эффект. К тому же это трудно описать словами. Лучше увидеть.

– Да, иногда слов бывает недостаточно, – согласился я.

Дот на мгновение задумалась над моей фразой.

– Пожалуй, не буду принимать это оскорбление на свой счёт.

– О, нет! Это не оскорбление.

Я вовсе не хотел никого обидеть. Казалось, я просто с ней соглашаюсь. Из-за Дот я не мог расслабиться. Не покидало ощущение, что, если я нечётко сформулирую свои мысли, она меня неправильно поймёт.

Как выяснилось, это являлось правдой.

Но в хорошем смысле.

– Я Дороти, кстати.

Да, думается, именно так это и произошло. Кажется, так мы познакомились. Я Дороти, кстати.

– Люди зовут меня Дот. Я сама себя называю Дот. Так что просто зови меня Дот.

Точно. Я вспомнил, как секретарша назвала её так же.

– Я Бадди. Моё настоящее имя Дэниел, но все зовут меня Бадди.

– Серьёзно? Но почему?

– Ну, а почему тебя зовут Дот?

– Это обычное сокращение от Дороти, – ответила она так, словно я должен был это знать.

– Вот как.

– Дэниела обычно сокращают до Дэна или Дэнни. Или чего-то подобного. Бадди – это странно.

Её слова застали меня врасплох. В этом я с Дот не мог согласиться.

– Нет, вовсе не странно. В общем-то, всё началось с малыша Бадди. Все в округе меня так называли. Я был довольно мелким и всегда делал всё возможное, чтобы помочь своей семье со всякими делами. Мне просто хотелось быть полезным. Я бегал с поручениями по району. Народ просто стал меня так звать. А потом, понимаешь… – Я посмотрел вниз на себя; на свои тонкие ноги, торчащие из огромных ботинок. Я всегда чувствовал себя палкой на подставке или чем-то в этом роде.

– Ты вырос, – закончила Дот.

– Ага.

Наконец лифт с рывком остановился. Я снова клацнул зубами. Предстоит привыкнуть к таким внезапным остановкам – иначе в скором времени рискую остаться без зубов.

Дот отодвинула решётку. Мы вышли в тёмный пустынный коридор. Очевидно, что мы оказались в подвале. Я огляделся. Стало ясно: никто здесь не работает. Помещение использовали, скорее, как склад, нежели с какой-то иной целью. Огромные картонные фигуры Бенди в человеческий рост были выставлены вдоль стены справа. Дот повернула налево. Я последовал за ней, заметив по пути несколько складских помещений с распахнутыми дверьми. Каждая комната оказалась заполнена коробками, которые стояли одна на одной.

– А нам вообще можно спускаться сюда? – спросил я.

Дот пожала плечами.

Я решил, что её ответ означает «нет». Дот довольно прямо отвечала на любые вопросы. Я посчитал, что неопределённое пожатие плечами, наверное, следует расценивать как отрицание.

– Можно у тебя кое-что спросить?

Дот вновь с подозрением покосилась на меня. Со временем я понял: девушка так смотрела на всех. Она с большим недоверием относилась к людям. Тем не менее поначалу я всё время задавался вопросом – что же делаю не так?

– Спрашивай.

– Я заметил, тут работает довольно много… дам.

Я сомневался в правильности такой формулировки вопроса.

Дот рассмеялась. Это был короткий, кашляющий смешок. Она тряхнула головой.

– Кого это ты называешь дамами, Бадди? – спросила Дот с лёгкой ухмылкой.

У меня вспыхнуло лицо.

– Ты понимаешь, о чём я. Я имею в виду тех девчонок, что работают здесь. Как, например, глава художественного отдела. Она же дама. И… знаешь… – Я не закончил свою мысль и умолк.

– Знаю что? – спросила Дот, повернув за угол. Я следовал за ней. Девушка щёлкнула выключателем. Несколько пыльных лампочек, тянувшихся по узкому потолку, оживлённо вспыхнули.

– Я не… привык видеть так много женщин, которые выполняют… подобную работу.

Мне оказалось трудно выразить все мысли. По большей части из-за того, наверное, что я не был уверен в своём вопросе.

– Ладно-ладно, макаронина. Давай я тебе помогу – пока ты окончательно не запутался, – Дот остановилась и повернулась ко мне лицом. Я проделал то же самое. – Во время войны мистер Дрю, как и любой другой работодатель, лишился многих в своём штате. Сотрудники отправились сражаться за правое дело. Как и руководители других компаний, он нанял нас – «дам», как ты выразился. Война заканчивается. Не все парни возвращаются домой. А те, кто вернулись, ну… Мистеру Дрю понравилось, как мы работаем. Мне кажется, поначалу это его удивляло. Но затем он понял, что неосознанно не обращал внимания на многие таланты. А мистеру Дрю нравится талант. Ему всё равно, какой у таланта пол, возраст, цвет кожи или социальное положение.

– Ага. – Я кивнул, вспоминая о своём собеседовании с ним. Не то чтобы мистер Дрю на самом деле знал, имеются ли у меня хоть какие-то способности или нет. Я даже кружка не нарисовал. Если задуматься, это было странно.

– В общем ты понимаешь. Мужчины, которые вернулись с войны, вновь приступили к работе. Но мистер Дрю не уволил ни одну девушку. Некоторое время мы работали вместе. Часть мужчин осталась. Другим же не очень понравилось находиться в подчинении у женщин, так что… В конечном итоге всё сложилось так, как сложилось.

– С дамами-руководителями.

Теперь мне всё стало понятно.

– Просто с руководителями, Бадди. Женщины не являются каким-то особым сортом начальства. Они просто люди, Бадди. Просто люди.

Я снова кивнул. Всё это было мне известно. Правда. Дот на секунду задержала на мне взгляд.

– Тебе придётся выбросить всю свою одежду. Она безнадёжно испорчена.

Я снова посмотрел на себя, разглядывая пропитанную чернилами рубашку.

– Ага, – ответил я. Совсем не хотелось об этом думать. При таком раскладе в моём гардеробе останется только один хороший комплект одежды, состоящий из рубашки и брюк.

Дот коротко кивнула и вновь зашагала по коридору. Я последовал за ней. Девушка шла быстро, но каждые два её шага приходились на один мой. У меня не возникло ощущения, будто мы торопимся. Хотя я вроде понимал: следовало поспешить и вернуться к работе. Но было здорово: сейчас хоть что-то начало обретать смысл. Здорово завести друга. Мы же подружились? Я не был уверен.

В конце концов мы остановились у закрытой двери. Дот осмотрелась вокруг. От такого её жеста я ещё больше убедился в том, что мы совершали нечто запретное. Девушка достала из глубокого кармана своей юбки небольшой медный ключ и отперла замок.

– Где ты его взяла?

Дот снова пожала плечами в ответ.

Она открыла дверь и включила свет. Мы зашли внутрь и оказались в очередном складском помещении. По размерам оно едва ли превышало кладовку. Вдоль всех четырёх стен была навалена масса всего. Складывалось впечатление, будто бы места совсем не хватало. Посреди склада стояло несколько стульев и стол. На последнем выставили множество маленьких кукольных домиков. Подобные можно часто видеть в витринах магазинов игрушек. Я зацепился плечом за что-то выпирающее и обернулся. Это было колесо.

Колесо?

Именно в этот момент всё наконец обрело чёткость. Любопытно, как работает человеческий мозг. Он может видеть всё как одно целое. Мозг не различает составных частей и отдельных компонентов. Если ты видишь автомобиль, ты видишь автомобиль. Ты не замечаешь лобовое стекло, двери, фары. Их можно различить позже – после первого взгляда на «автомобиль».

Забавно: если ты целенаправленно не ищешь составляющие, то иногда вовсе их не замечаешь.

Из этих маленьких отдельных кусочков собирается целая картина.

Детали пазла.

Суть в следующем: до нынешнего момента я видел лишь «хлам». Но теперь заметил колесо и начал обращать внимание на всё остальное. Оказалось, колесо принадлежит небольшой тележке. Затем до меня дошло, что эта тележка сильно походила на бамперные машинки с Кони-Айленда. А потом я осознал: вся стена была забаррикадирована установленными друг на друга машинками. А ещё среди них торчала наполовину спрятанная вывеска, по контуру которой располагались лампочки. На вывеске можно прочитать: «Автодром Бе…». Я вышел в центр комнаты и огляделся кругом, попутно замечая и другие штуки. Например, чёрно-белую лошадь с карусели и Волка Бориса, который держит блюдо со словом «Еда» и указательной стрелкой.

– Потрясающе, правда? – спросила Дот.

Я обернулся и увидел её возле стола.

– Что это всё такое?

– Давай я тебе покажу, – предложила Дот и указала на кукольные домики.

Я встал рядом с ней у стола. Кукольные домики оказались вовсе не для кукол. Они являлись частью мелкомасштабного макета. В этом был смысл. Мы склонились над столом по разные его стороны. Я бросил быстрый взгляд на Дот. Её нос и рот исчезли за маленькой моделью здания и делали девочку похожей на великаншу, наблюдающую за блошиным цирком – только вместо блох там должны быть люди. Я опустил взгляд на макет, нависнув как раз над миниатюрной вывеской. На ней красовалась надпись: «Автодром Бенди». Я бросил взгляд через плечо на настоящую вывеску, которая теперь скрылась в тени.

– Я не понимаю… Это парк аттракционов Кони-Айленда? – спросил я.

– Бендилэнд, – ответила Дот.

Я вскинул на неё взгляд. Дот смотрела на меня со всезнающим видом.

– Он существует? – поинтересовался я. Но как только вопрос слетал с моих губ, я уже знал ответ. Всё стало очевидно – благодаря этому хламу на складе. – В смысле существовал?

Дот отрицательно покачала головой:

– Это следующий большой проект мистера Дрю. Он работал над ним в течение нескольких последних лет. Или, по крайней мере, столько же, сколько я здесь работаю. Но это секрет. Никто не знает об этом месте – никто из тех людей, что мне встречались. Раньше тут были только какие-то обрывки и намётки. Но со временем макет становился всё больше и больше. А в прошлом месяце эта комната начала наполняться. Мне кажется, что-то будет.

Я вспомнил о том мужчине, Томе, которого видел вчера. Вспомнил о картонном тубусе в его руке. Такой тубус обычно носят с собой архитекторы и дизайнеры. Может, он работает над этим проектом?

– Я не представляю, где он собирается хранить остальное. Даже в подвале места не хватит. С ума сойти, правда?

Я окинул взглядом весь макет перед собой. Здесь размещались аттракционы, между которыми располагались маленькие палатки с развлечениями. Предусмотрена зона, где можно перекусить. А ещё нечто напоминающее дом с призраками. Это был целый парк развлечений, полностью связанный с миром Бенди.

– Мистер Дрю всё это придумал? – спросил я с благоговением.

– Кто же ещё? – парировала Дот.

– А тебе не кажется, что кто-то ещё об этом знает?

– Я так не думаю. – Дот выпрямилась и скрестила руки на груди. Она продолжала рассматривать макет. Я тоже выпрямился.

– Откуда ты обо всём узнала? – поинтересовался я.

– Хороший вопрос, Бадди. – Дот выглядела довольной. – Продолжай задавать вопросы подобного рода. Это важно.

Я ничего не понял. В смысле понял, что она говорила. Просто не догадался, к чему это было сказано. Поэтому я спросил. Дот же сама мне сказала, что нужно задавать вопросы.

– Почему?

– Я не знаю, Бадди. Не знаю. Просто нутром чую. Всё это мне не нравится. Требуется лучше во всём разобраться. Мне нужна информация. Необходимы детали.

Мама часто поговаривала: дьявол кроется в деталях.

– Впрочем, не отвлекайся, Бадди. Ты задал мне вопрос. И смотри, что я сделала. Я на него не ответила, и мы сменили тему.

Я кивнул. Я запутался – только вот всё было понятно. И это путало ещё больше.

– Так откуда ты обо всём узнала?

– Я украдкой сую нос не в свои дела. Хочу собрать факты.

– Потому что так тебе подсказывает нутро.

– Ага.

Я понимал, что значит украдкой совать нос не в свои дела. Подобное я проворачивал в своём районе. И ещё когда шпионил за художниками в Центральном парке.

– Где ты достала ключ? – спросил я.

Дот лишь улыбнулась.

– Этот вопрос ещё лучше.

– Спасибо.

– Уолли всегда теряет свои ключи. Это не значит, что я их ему верну.

Я снова кивнул, не определившись, что думать по поводу воровства. Я понимал: мне это не нравится. Однако мне нравилась Дот. Девушка казалась уверенной в себе и всегда знала, как поступить правильно. Может, сейчас совершить что-то неправильное и было правильным?

– Нам, наверное, лучше вернуться наверх – пока никто не заметил нашего отсутствия, – отозвалась Дот.

Я почувствовал прилив паники. Представил, что из-за опоздания меня уволят. Хотя, с другой стороны, я отсутствовал довольно долго, и, кажется, никому до этого не было дела. Но ведь многие вообще ещё не в курсе того, что я здесь работаю. Пока что.

– Можешь помочь мне добраться до художественного отдела? – спросил я, когда мы заперли за собой дверь и направились обратно к лифту.

– Конечно.

Тут я остановился. В задумчивости. Дот тоже замерла, заметив это.

– Что такое? – спросила она.

– Почему я? – поинтересовался я.

– Почему ты что?

– Почему ты пошла искать меня? Зачем показала мне всё это?

Дот искоса посмотрела на меня своим фирменным взглядом. У тебя есть этот особый взгляд, знаешь, Дот? Тот самый взгляд, который означает: нужно как-то разобраться во всём самому; якобы у меня есть ключ к решению.

Но у меня его не было. Тогда не было. И сейчас нет. Ты возложила на меня слишком большие надежды, Дот.

– Нутром почуяла, – ответила она.

5

В тот день я ни разу не встретилмистера Дрю. Меня это немного расстроило. И даже слегка беспокоило. Вдруг он предложил мне эту работу шутки ради? Или же успел забыть обо мне. Тем не менее когда я вернулся в художественный отдел, то почувствовал себя под светом прожектора. Определённо точно можно утверждать: я перестал быть невидимкой.

Когда твердят о том, чтобы с головой погрузиться в работу, не следует это делать буквально.

– Это какое-то концептуальное произведение искусства?

– Хочешь стать героем мультфильма, когда вырастешь?

Мне кажется, команда художественного отдела отпустила ещё какие-то шуточки по поводу моего внешнего вида. Но я их не запомнил. Помню только их смех и своё горевшее от смущения лицо. Я помню, что старался до конца рабочего дня как можно быстрее разделаться со всякими мелкими поручениями и по возможности ни с кем не разговаривать.

Время шло. Пять часов. Шесть. Я уже давно приготовился идти домой. Мне хватило по горло первого дня на работе мечты. Но никто не сказал, во сколько заканчивался рабочий день. Люди вокруг никуда не уходили. Они продолжали сидеть, склонив головы над своими столами и усердно чирикая по бумаге карандашами.

– Всё хорошо, Бадди, можешь идти, – сказала мисс Ламберт. Я подскочил на месте – она внезапно оказалась позади.

– Я могу остаться, – сказал я. Мне не хотелось показаться ленивым. Я был трудягой.

– Всё нормально. Художники работают, потому что сроки поджимают. У тебя сегодня был первый день. Не похоже, что он прошёл легко. – Мисс Ламберт улыбнулась мне.

Я не знал, что ещё следовало сказать или сделать. Мне просто хотелось сбежать. Мысль о том, чтобы выйти на улицу, с ног до головы испачканным в чернилах, совсем не воодушевляла. Однако я последовал совету мисс Ламберт. Взял свою куртку и направился домой, вперив взгляд в тротуар под ногами. Не было настроения встречаться взглядами с прохожими. Те таращились на меня.

Тяжелее всего оказалось игнорировать крики людей в моём квартале.

– Эй, Бадди! Ты в чан с шоколадом упал, что ли?

И тому подобное.

Я добрался до дома и взлетел вверх по лестнице, врезавшись в мистера МакКенна. Тот выходил из ванной комнаты. Вокруг его бёдер было обёрнуто старое измученное полотенце. Над тканью свисал живот мужчины.

– Смотри, куда прёшь, парень!

Я ворвался в квартиру и пронёсся к себе в комнату мимо мамы. Она мыла посуду на кухне. Я резко остановился.

Я совсем забыл.

Про дедушку.

Он стоял в узком пространстве между изножьем кровати и стеной. Старик разглядывал гигантскую картину. Наверное, сама картина не была такой уж огромной – просто её размер казался чересчур внушительным в сравнении со стеной. Я всегда подозревал: больше всего места в комнате занимала именно картина.

– Мне бы лишь рубашку сменить, – сообщил я.

Однако дедушка не шевельнулся и вообще виду не подал, что услышал меня. Даже ничего не пробубнил себе под нос.

– Koszula, – сказал я. По-польски я говорил ужасно – мои знания языка были, мягко говоря, поверхностными. Я даже не был уверен в том, откуда в голову пришло слово «рубашка».

Кажется, и это не сработало.

Я осторожно направился в сторону дедушки в попытке сделать так, чтобы он меня заметил. Старик не обратил внимания. В итоге я просто перелез через кровать, чтобы добраться до комода. По пути к своей цели я бросил беглый взгляд на картину. На ней был изображён пейзаж с горами и деревьями. Он не был написан реалистично, подобно фотографии. Напротив, казалось, будто художник густо шлёпнул краской на холст, и у него случайно получилась картина. Я привык к ней – такой знакомой каждым мазком и линией. Известна мне не только сама картина, но и тяжёлая золотая рама. Когда я был маленьким, то спросил у мамы, настоящее ли это золото. Она ответила отрицанием. Я заявил тогда: если бы то оказалось настоящее золото, мы могли бы его продать и купить новую квартиру. И побольше еды. Мама улыбнулась на это: «Нужно ценить не раму».

Тогда я не понял смысл этих слов. Однако несколько лет спустя Томми Шарп сообщил мне, что видел в газете новость: картину, похожую на одну из наших, продали на аукционе за десять тысяч долларов. Я ему не поверил. Мы из-за этого подрались. Тем не менее когда я пришёл домой весь в синяках, то первым делом взглянул на картину. В тот момент мир вокруг меня обрёл чёткость. Вдруг стало заметно: в нашей квартире висят и другие холсты. Те, которые располагались друг над другом по всей длине коридора. Я обратил внимание: эти картины занимают всё пространство до самого потолка – словно их так хранили. Все они висели криво и под слоем пыли. Я прожил в окружении картин так долго, что не обращал на них внимания – хотя стоило бы.

– Мам, мы можем продать эти картины, – сказал я. – Мы заработаем денег. Ты сможешь перестать каждый день трудиться до изнеможения у мистера Шварца.

– Ну и идеи у тебя, – засмеялась она, вставая из-за стола, чтобы взъерошить мне волосы – словно я был малышом, а не тринадцатилетним парнем.

– Деньги – это важно, мам, – сказал я и развернулся на стуле, чтобы взглянуть на неё.

– Не нужно говорить мне, что деньги – это важно. Как будто бы я этого не знаю. – Мама прислонилась спиной к раковине и посмотрела на меня. – Картины мы продавать не будем.

– Они ведь ценные. Ты сама мне как-то об этом сказала, – спорил я. – Ты видела новость в газете?

– Нет. – Она отвернулась обратно к раковине. Но на этом всё. Мама просто стояла там. Молча. Слёзы не создают шума. Людям кажется, будто это неверно – ведь когда люди плачут, звук выходит из горла. Но на самом деле можно плакать так, что никто об этом не узнает.

Но я знал. Я всегда знал.

Чего я не понимал – так это причин её слёз. Сердце от этого болезненно щемило.

– Это из-за папы? – тихо спросил я. Мы не получали от него письма уже несколько недель.

Мама резко обернулась. Её покрасневшие глаза были широко распахнуты. Она казалась напуганной – но так, что я не в состоянии объяснить. Готов поспорить, Дот, ты бы смогла подобрать нужные слова. Затем внезапно лицо мамы смягчилось. Она сказала:

– А, из-за твоего папы? Нет, дело не в нём.

Я устремил взгляд на дедушку, когда добрался до комода и открыл ящик.

Внезапно всё встало на свои места в том воспоминании. Она решила, что я спрашиваю о её отце, а не о своём. Мама всегда что-то скрывала от меня, когда дело касалось её семьи.

Что же дедушка видел на картине? Почему она так важна для него? Что я упускал?

Я вытащил рубашку и сменную пару брюк, после чего с грохотом задвинул ящик. Это несправедливо. Мне всё это не требовалось. Мне не нужен был в моей комнате – в моём пространстве – какой-то загадочный старикан, который не знал английского и всё усложнял. Мне также не нравилось, что он расстраивает маму. Она всегда была весёлой – за исключением тех случаев, когда говорила о нём. Почему мама позволяла отцу так нагло лезть в свою жизнь? В нашу жизнь?

Почему дедушка так близко стоял к картине?

Для меня всё это оказалось слишком. Я был сыт по горло сегодняшним днём.

Я снова прошагал по кровати – хотя не то чтобы это было возможно. Я, скорее, сердито споткнулся и свалился по другую её сторону. Затем вновь оказался в нашем узком коридоре.

Я разделся и натянул на себя чистую одежду. Ту, что в чернилах, бросил на кровать.

Мой дед при этом даже не шелохнулся.

Он просто стоял и смотрел.

Смотрел и смотрел.

6

Работа в студии оказалась не тем, что я себе представлял. В смысле она не была плохой. Всё что угодно выглядело лучше, чем беготня по улице с поручениями от мистера Шварца в разгар Нью-Йоркского лета. Собственно, я сомневался, насколько приятнее бегать не по улице, а по душной, плохо проветриваемой анимационной студии.

Тем не менее я мог видеть во всём этом некоторые преимущества.

Одним из самых больших плюсов являлась возможность наблюдать за тем, как художники работают, подобно единому целому. Но конечно же только когда они разрешали мне смотреть. Джейкоб всегда позволял мне заглядывать ему через плечо, а вот Ричи – нет. Он прятал от меня свою работу так, словно это какое-то секретное сообщение для Антанты во время войны. И ещё, честно говоря, было здорово иметь полное право говорить соседям по району, что я работаю в центре города в студии Джоуи Дрю. На людей это производило впечатление. Они завидовали.

Народ, с которым я знакомился на работе, тоже был замечательным. По большей части. Мисс Ламберт руководила художественным отделом и вела себя немного сурово. Иногда она меня огорчала – когда требовала сесть на место и перестать всё время стоять у кого-то над душой. Ещё она носила мужские костюмы. Это меня завораживало и вдохновляло. Я решил, что когда-нибудь придумаю женского персонажа по образу мисс Ламберт.

Когда-нибудь. Когда она наконец разрешит мне рисовать. И этот день всё никак не наступал. Мне хотелось учиться. Хотелось стать частью команды, в которую входили Ричи, Дэйв и Джейкоб. С последним я познакомился в первый день. Эта троица была почти небольшой бандой. Их столы стояли в один ряд вдоль стены под тремя яркими лампами. Ричи и Джейкобу было за двадцать. Они оказались полны энтузиазма. Ричи иногда вёл себя грубо. От него всегда пахло сигаретным дымом. Кончики его пальцев были окрашены жёлтым – это я заметил, когда Ричи передал мне свои новые наброски, с подозрением глядя на меня поверх маленьких круглых очков. Его одежда всегда была немного мятой. Из-за этого я чувствовал себя слегка лучше. Ведь после того случая с Сэмми у меня осталась только одна рубашка и одна пара брюк. В моём гардеробе даже не было пиджака.

Джейкоба, напротив, можно назвать тем ещё модником. Он носил яркие галстуки и носки, подобранные в тон. Я и не знал, что носки могут быть не только белыми и чёрными. Иногда Джейкоб даже не снимал в помещении шляпу. Он казался неплохим парнем – хотя именно Джейкоб больше всех надо мной подтрунивал. Почему-то он всё никак не мог забыть про тот случай, когда я с ног до головы измазался чернилами. Каждый раз когда Джейкоб вспоминал об этом, то не мог перестать улыбаться. В общем-то он потешался над всеми. Поэтому я не принимал его шуточки близко к сердцу.

Дэйв был старше всех. Его кожа казалась тонкой и сухой, как лист бумаги. Дот объяснила мне, что произошло со студией после войны. После этого я задавался вопросом: каким образом такой пожилой человек, как Дэйв, чувствовал себя в подчинении у женщины. Интересно, зациклен ли он на старых традициях и подобном? Похоже, Дэйву всё равно. Судя по всему, он был занят лишь тем, что рисовал и надолго уходил на обеденный перерыв. Дэйв ни с кем особо не разговаривал, всегда в срок сдавал работу и вовремя уходил домой. Если не считать тех случаев, когда у всего отдела горели сроки.

Но поскольку я был помощником – как все это называли – мне довелось познакомиться с людьми, которые работали вне моего отдела. Обычно я забирал что-то у одного человека и относил это другому. Всё здание должно работать согласованно. Я стал тем человеком, который помогал этого добиться. Мне казалось, уже этого было достаточно, чтобы заслужить хоть немного уважения. Однако на данный момент я определённо находился на самой низшей ступени карьерной лестницы.

В общем я носил сценарии из сценарного отдела в художественный, ноты из музыкального отдела в анимационную лабораторию. Квитанции из всех отделов я доставлял в бухгалтерию, а из бухгалтерии всем разносил чеки. Мне довелось познакомиться с секретарями и руководителями.

Я смог узнать, что «Сэмми» – это Сэмюель Лоуренс, композитор, отмеченный наградами музыкант и глава музыкального отдела. Когда я впервые увидел его без следов чернил, это показалось мне странным. Угловатость тела мужчины стала ещё заметнее, когда Сэмми не был покрыт вязкими чернилами. Он немного походил на птицу, особенно когда садился за пюпитр во время репетиций. От скрипачки у меня до сих пор шёл мороз по коже.

Мне случилось познакомиться с Норманом Полком – тем самым парнем, который показал мне путь наверх во время отключения электричества. Однако сам он не горел желанием узнать меня получше. Норман отвечал за проектор, который, как я узнал, требовался для синхронизации звуковой дорожки и видеоизображения. Так что в музыкальном зале действительно располагалась будка киномеханика – мне это не привиделось. А ещё там находилась звукозаписывающая студия. Норман был знаком со всеми актёрами и музыкантами. Оказалось, он наблюдает за их работой. Следит за ними, спрятавшись за мерцающим лучом проектора. Я не слишком хорошо знал Нормана, но чувствовал: я ему не нравлюсь. Он назвал меня «мальчиком на побегушках у Дрю», что являлось неправдой. Однако я не мог точно определить, что именно не так с этой формулировкой. Складывалось впечатление, будто Норману не нравился и сам мистер Дрю. И этого я не понимал. Как мистер Дрю мог кому-то не нравиться?

В первые несколько недель я лишь единожды встретил кого-то из актёрского состава. Я придержал для неё дверь, когда она заходила в студию, и был поражён тем, насколько же эта незнакомка отличалась от остальных работников. В том смысле, что она будто бы сошла с киноафиши. В тот день актриса была облачена в светло-серую юбку и такой же пиджак с розовой блузкой под ним. На её голове красовалась маленькая шляпка с кружевами, которые немного прикрывали глаза. Должен сказать: я никогда не понимал, почему она работала актрисой озвучки. Девушка была такой же красивой, как и Джинджер Роджерс[6]. И волосы у неё такого же оттенка платинового блонда. Мы оказались вместе в лифте. Должен отметить, незнакомка была очень мила. Она меня поблагодарила, когда я открыл перед ней лифтовую решётку. И даже поинтересовалась, как меня зовут.

– Бадди, – кое-как смог выдавить из себя я. У меня даже не получилось поинтересоваться её именем.

– Ну, а я Эллисон, и это забавно, да? – продолжила актриса с улыбкой, когда мы поехали вверх.

Мне не хотелось пялиться на неё. Я не понимал, почему «Эллисон» должно быть забавным именем. Я лишь переминался с ноги на ногу.

– Из-за Алисы. Эллисон. Алиса. Похоже, понимаешь?

Я ощущал на себе её взгляд. Актриса хотела, чтобы я подтвердил эту комичность и остроумие. Ну же, Бадди, давай…

– О! Вы – голос ангела Алисы! – громко произнёс я. В то же мгновение лифт остановился на моём этаже.

Эллисон рассмеялась.

– Именно! Что ж, похоже, тебе пора выходить. Было приятно познакомиться с тобой, Бадди, – актриса подала мне свою руку, затянутую в перчатку. Я быстро пожал её ладонь и почти пулей вылетел из лифта в художественный отдел.

С тех пор я больше не встречал Эллисон и, честно говоря, испытывал облегчение по этому поводу.

С Дот у меня получалось видеться куда чаще. Со времён нашего совместного странного приключения она решила, что мы с ней друзья. Хотя я не очень понимал причину такого вывода, но был не против. Приятно, когда Дот искала встречи со мной во время обеденного перерыва или показывала новый сценарий. При этом поясняла мне его – в отличие от других сценаристов, которые просто протягивали свои наработки и игнорировали меня. Может, всё дело в том, что мы с Дот были примерно одного возраста. Или же – несмотря на то, что она хоть и могла писать для сценарного отдела, ей доставалась вся грязная работа. Это ставило Дот вровень со мной – на самую низшую ступень. Хоть она, в отличие от меня, и не имела статуса помощника. Насколько я понял, по большей части Дот занималась исправлением опечаток и грамматических ошибок. Тем не менее во время обеда она подсаживалась ко мне за мой письменный стол в тёмном углу художественного отдела. Пока над нашими головами трубы издавали хрипы и стоны, Дот рассказывала мне различные истории про Бенди собственного авторства.

– У меня есть потрясающая история про Бенди-ковбоя, – сказала Дот и впилась зубами в свой сэндвич.

– Мне нравятся ковбои, – ответил я.

Может быть, мы стали друзьями только из-за того, что у Дот сработала на меня её пресловутая чуйка нутром.

Меня это не особо беспокоило. С другом веселее.

Тем не менее был один человек, с которым я не пересекался вообще. Им оказался мистер Дрю. Я понимал всю его занятость. Мистер Дрю руководил всей студией. Я не ждал, что он лично придёт узнать, как у меня дела. Или пригласит меня с ним пообедать. Или что-то подобное. Но я был склонён думать: возможно, мистер Дрю хоть разочек поинтересуется моей персоной после найма. Наверное, я просто навыдумывал себе всякого – но я правда считал, что понравился ему.

– В этом весь мистер Дрю, – сказала Дот.

Подруга убедила меня пойти с ней после работы в паб через дорогу. Это оказалось маленькое, переполненное людьми убогое заведение в подвале, где, очевидно, ошивалось много трудяг после рабочего дня. В пабе было полно мужчин – хотя возле бара и за столами у двери и у стены кучками сидели несколько женщин. Воздух внутри казался слишком тяжёлым от сигаретного дыма. Поначалу я от него закашлялся. Дот было восемнадцать, поэтому она могла пить. Однако я испытал облегчение, когда вместо алкоголя подруга заказала рутбир[7]. Из-за этого я не чувствовал себя ребёнком. Мы взяли свои напитки у бармена и нашли местечко у стены.

– Что значит «в этом весь мистер Дрю»? – едва ли не прокричал я, стараясь быть услышанным в гудящем вокруг нас шуме.

– Он исчезает. Так всегда. Просто сосредоточься на своей работе. Это всё, что от тебя требуется.

Я вздохнул, хотя знал – Дот не услышит моего вздоха. Я наклонился ближе к её уху.

– Просто, понимаешь… Я не делаю ту работу, которой хочу заниматься. Мне нужно, чтобы он сказал мисс Ламберт разрешить мне рисовать.

Дот тряхнула головой и слегла улыбнулась мне.

– Тебе не требуется разрешение, Бадди, – прокричала она в ответ. – Просто бери и делай. Рисуй.

Я покачал головой:

– Нет. Нет. У меня нет на это времени. Я бегаю с поручениями целый день. Ты же знаешь.

– Тогда работай дома. Рисуй всякие штуки с Бенди. Покажи их мисс Ламберт.

«На чём? – спросил я сам у себя. – Чем?»

Дот ничего не понимала. Да, у меня имелся карандаш и обрывки бумаги. Но необходимы и настоящие художественные принадлежности. Бумага в студии была плотной и хрустящей. Она хорошо впитывала чернила. Я же не мог предоставить рисунок, сделанный на обратной стороне магазинного чека. Не хотел. Не желал, чтобы все узнали, как мало денег мы тратим на еду.

– Я… не могу…

Дот посмотрела на меня. Я уже начал привыкать к её взгляду, поэтому просто смотрел на подругу в ответ. Если бы Дот умела читать мысли и могла понять суть проблемы без моих пояснений, это было бы замечательно.

И затем Дот так и сделала.

Нет, конечно же она не умела читать мысли. Дот просто могла понимать, о чём думали люди, и отличать слова от истинных намерений.

Дот ничего не сказала. Она просто сунула руку в карман и передала мне свой ключ.

– Возьми на время. Я буду хранить его у себя в столе, если он тебе снова понадобится.

Я не взял ключ. Лишь уставился на него.

– Хочешь, чтобы я им воспользовался? – медленно произнёс я.

– Да.

– Чтобы…

– Чтобы добыть себе необходимые материалы, Бадди. Достань себе бумаги и чернил.

Я покачал головой.

– Это воровство.

– Это заимствование. Ты же ради студии будешь это делать. Причём в своё свободное время. И вообще – тебе нужно проявлять инициативу. Именно так дела и делаются.

С одной стороны, Дот была права: в этом нет ничего особенного. Не то чтобы я собирался стащить кучу всего и потом продать это соседской ребятне. Или что-то в этом духе. С другой стороны…

– Подумай об этом, – сказала Дот.

Я быстро спрятал ключ в карман.

– Ты оказываешь на меня дурное влияние, – с лёгким смешком сказал я.

По обыкновению, подруга лишь пожала плечами.

– Прагматичное влияние, скорее уж. Тебя взяли на работу. Так работай.

Прагматичный. В то время я не знал этого слова. Позже я посмотрел его значение в словаре. «Прагматичный» – значит разбирающийся с ситуацией «благоразумно», без эмоций. Ты принимаешь решение и делаешь выбор, потому что это целесообразно. Не думаю, что в данном конкретном случае я был согласен с Дот. Однако мне хотелось с ней согласиться.

– Я подумаю.

Именно так я и сделал.

Я думал об этом всю ночь, лёжа в постели рядом с костлявой фигурой своего деда. Тот ритмично посапывал во сне. Я наверняка засыпал в какой-то момент – но казалось, будто прошли многие часы в раздумьях. Я думал о жизни с мамой. А теперь ещё и с дедушкой. Как мы вместе спали на одной массивной кровати в большой комнате. Она находилась в крохотной квартирке. Такого жилья едва ли было достаточно для одного человека – что уж говорить о семье. Остальные семьи в нашем доме ютились по пятеро человек в квартире, если не больше. Большая комната, которая теперь была моей, раньше считалась родительской спальней. А потом мой отец умер.

– Ты стал таким высоким, Бадди, – сказала мама. – К тому же мне так много места не нужно.

Я стал таким же высоким, как отец.

Представь, каково было бы иметь больше комнат. Каково обладать квартирой, в которой не скапливается горячий воздух и не пытается задушить тебя. Представь, каково иметь собственный костюм. Я не мог носить костюм папы. Не мог даже примерить его. Просто не мог.

Я точно не обзаведусь квартирой с большим количеством комнат и костюмом, если продолжу работать мальчиком на побегушках. Я стал уже слишком взрослым для должности курьера.

Да и вообще: у студии имелось столько бумаги и чернил, что она в них тонула. Как Сэмми. Тот полностью пропитался чернилами. Чернила текли по трубопроводу, судя по всему.

Когда я проснулся на следующее утро, то определился с дальнейшими планами. Дот была права. Мне следовало сделать прагматичный выбор.

И он был единственно возможным.

7

Чулан с художественными принадлежностями находился за моим рабочим столом дальше по коридору. Однако я слишком боялся, что меня поймают. Именно поэтому я решил достать нужные мне предметы в другом месте: в музыкальном отделе. Не важно, одобрял то Сэмми или нет – но художественные принадлежности хранились в его чулане для нот. Быть на побегушках оказалось моим преимуществом, поскольку народ привык к тому, что я бываю в различных частях студии и что-то там делаю. Это облегчало задачу. Тем не менее я всё-таки хотел дождаться обеденного перерыва и остаться в одиночестве.

Я так и поступил.

Подождав минут пять и убедившись, что никто внезапно не вернулся из-за забытой шляпы или чего-то подобного, я встал из-за стола и направился вниз, в музыкальный отдел, по извилистым коридорам – прямиком к чулану. Я бросил взгляд сначала в один конец коридора, затем в другой. Тот вёл… ну, я не знал куда, если честно. Я никогда раньше не ходил в том направлении дальше чулана и предполагал, что где-то там коридор заканчивается тупиком. Хотя с другой стороны – это место очень напоминало лабиринт. Может быть, там, в темноте, скрывалось что-то ещё. В мыслях я улыбнулся: возможно, там таился сфинкс или кто-то ещё. Он охраняет секретный вход и загадывает загадки работникам, чтобы потом решить, пропустить их или нет.

Хватит. Никаких больше выдумок. Прекрати, Бадди! Я быстро отпер чулан, зашёл внутрь и потянул за цепочку, чтобы включить свет. Затем наклонился и поднял небольшую пачку плотных хрустящих белых листов. Разница в качестве между разными видами бумаги оказалась невероятной. До начала работы здесь я сильно не задумывался об этом. Далее я стал искать чернила. На полу стояла картонная коробка. Я осторожно открыл её. Вот и они: маленькие стеклянные бутылочки с чёрной жидкостью. Я робко взял себе одну из них. Ещё необходима ручка. Когда я исследовал узенькие полочки в поисках пера, послышались голоса.

Я застыл на месте и внимательно прислушался. Можно подумать, из-за своих больших ушей я обладал исключительным острым слухом. Однако разницы особой не было – хоть мои уши и торчали в стороны больше положенного. Что ж, по крайней мере, я мог определить, как и любой другой человек: голоса доносились из неизвестной мне тёмной части коридора, а не из музыкального отдела.

Беспокойство закралось в душу. Меня не должны были поймать. Если поймают, то определённо уволят. Эта работа была мне необходима. Я начал жалеть, что затеял всё это.

Я шмыгнул в чулан и закрыл за собой дверь. Затем потянул за цепочку, чтобы выключить свет, и замер в абсолютной темноте в обнимку с пачкой бумаги. Голоса стали громче. Теперь я смог различить ещё и звук шагов. Они послышались практически рядом с дверью, когда внезапно остановились. Раздался шум потасовки.

– Только попробуйте схватить меня снова, мистер Лоуренс, – донёсся суровый незнакомый голос.

– Тогда слушайте, когда я с вами разговариваю! – раздался второй голос. Он определённо принадлежал Сэмми. В голосе слышалось знакомое напряжение. Сэмми всегда находился немного на грани – всегда был несколько сердит.

– Я вас слышал, и я вам не верю, – отозвался другой голос.

– Почему же? – Сэмми почти визжал.

– Я видел, как вы слоняетесь вокруг моего рабочего места. Я заметил вас рядом с машиной. В прошлую пятницу вы спрашивали у моего подчинённого, где мы храним чернила. Так что не нужно строить из себя невинного. Я пойду к мистеру Дрю.

– Том, право, зачем мне ваши чернила? – спросил Сэмми.

Том… Я всё ещё не был уверен, знаю ли этого человека.

– Мистер Коннор, – холодно поправил Том.

– Почему я не могу называть вас Томом?

– Потому что мы не друзья. И вам следует относиться ко мне с уважением, которого я заслуживаю.

Следом наступило долгое молчание. Я не мог решить: то ли мне хотелось, чтобы эти двое ушли дальше вперёд по коридору, то ли чтобы остались, и я мог услышать больше. Когда от Сэмми не прозвучало ответа, Том добавил:

– Что такое, мистер Лоуренс? Вы не привыкли проявлять уважение к людям вроде меня?

– Что означает «людям вроде вас»? – спросил Сэмми. Его голос вместо сердитого стал угрожающим.

– Вы понимаете, о чём я, – ответил Том.

Далее последовала продолжительная пауза.

– Оставьте меня в покое, – бросил Сэмми. Я услышал звук шагов, когда мужчина направился в тёмную часть коридора.

– Оставьте в покое мои чернила! – крикнул ему вслед Том.

Внезапно всё моё внимание сосредоточилось на маленькой бутылочке с чернилами в моих руках. Она показалась намного тяжелее, чем секунду назад. И ещё я прекрасно осознавал, насколько громко моё дыхание звучало в маленьком замкнутом пространстве. Я понятия не имел, что чернила являлись чем-то очень важным. И что они имели такое особое значение для Тома Коннора – того человека, которого я видел всего лишь раз: когда тот ждал мистера Дрю, а я первый раз пришёл на студию.

Том фыркнул за дверью. Наконец я услышал звук его шагов. Они удалялись в ту же тёмную часть коридора. Я продолжал стоять неподвижно, пытаясь снова услышать шум шагов и понять, возвращается ли кто-либо обратно. Я вдруг осознал: чем дольше длится моё ожидание, тем выше вероятность того, что кто-то в конечном итоге пройдёт мимо. Ко всему прочему, обеденный перерыв, наверное, в скором времени должен был закончиться. У меня не оставалось выбора. Я осторожно приоткрыл дверь.

Никого.

Я стремительно развернулся и схватил первую попавшуюся многоразовую ручку, которую смог найти. А затем вылетел из чулана, запер за собой дверь и бросился обратно к своему столу. Я спрятал в мусорную корзину бумагу и чернила. Сел за стол, замерев на секунду. Потом сделал глубокий вдох. Страх постепенно нарастал. Понятно, что воровство не являлось делом, которое я одобрял. Однако и представить себе не мог, правда, что чернила были чем-то таким уж важным. По крайней мере, не настолько важным, как считал Том.

Я чувствовал, как ключ оттягивает мне карман.

Затем я встал и направился к лифту – как раз в тот момент, когда он открылся. Оттуда вышел вернувшийся с обеденного перерыва Джейкоб.

– Здоро́во, Бадди, – сказал он и прошёл мимо меня своей обычной беззаботной походкой – словно ничего странного в стенах студии не происходило.

Наверное, потому что Джейкоб ничего не знал.

Или же от того, что я слишком много думал.

Я спустился на этаж ниже в сценарный отдел и, к счастью, нашёл Дот сидящей за своим рабочим столом. Перед ней лежал завёрнутый в бумагу сэндвич. Голова Дот склонилась над листом бумаги так низко, что девушка практически касалась его носом.

Я не был уверен, можно ли отвлекать её, но Дот приняла решение самостоятельно: подруга молниеносно выпрямилась и уставилась на меня.

– Эй, ты напугала меня! – воскликнул я, сделав шаг назад.

– Я напугала тебя? Но это ты ко мне подкрался, – ответила Дот, словно констатировала факт.

– Ага, ну да.

– Что такое? – поинтересовалась она и стала всматриваться в меня так внимательно, будто хотела прочесть мои мысли.

– Эээ… – Я оглянулся через плечо. Никого поблизости не было. – Я хотел вернуть сама знаешь что.

Дот кивнула и открыла ящик своего стола. Я быстро бросил туда ключ. Она наклонилась, чтобы положить его между страницами книги. На обложке фолианта золотыми буквами было выведено «Сэр Артур Конан Дойл. Собрание сочинений».

– Спасибо.

Я просто остался стоять на месте, не решаясь рассказать Дот обо всём, что довелось услышать.

– Так ты достал необходимое? – поинтересовалась она после недолгой паузы.

– Угу.

Нужные слова не приходили в голову. Может быть, я просто паниковал из-за того, что стал вором.

– О чём ты думаешь, Бадди? – спросила она, откинувшись на спинку стула.

Ладно, хорошо.

– Ты что-нибудь знаешь о человеке по имени Том Коннор? – тихо спросил я.

Дот задумалась на секунду.

– Не уверена.

– В общем, я случайно услышал, как он говорил с Сэмми о чернилах.

– О чернилах?

– Ага. Похоже, этот парень, Том, считает, будто бы Сэмми ворует чернила, – сказал я и продолжил, вспомнив ещё одну деталь. – И ещё они говорили о какой-то машине.

– О машине? – Дот нахмурилась. – Какого рода машине?

– Я не знаю. Мне просто стало любопытно, потому что я, ну, как ты знаешь, я только что… – Я понизил голос до шёпота, хотя поблизости никого не было. – Я только что украл немного чернил. И переживаю, что это может оказаться куда более серьёзным делом, чем мы думали.

Дот покачала головой:

– Нет, это глупо.

Мне это не нравилось. Это не глупо. Дот бы так не считала, если бы слышала тот разговор.

– Я всё изучу и проверю, – ответила она.

– Необязательно. Я просто думал, может быть, ты знаешь что-то, – сказал я не особо заинтересованным голосом. У Дот хорошо получалось «изучать и проверять». К тому же сейчас я был рад любой помощи.

– Да нет, мне стало интересно. – Она бросила взгляд за моё плечо. Я обернулся. Майк – один из сценаристов – только что вышел из лифта. – Дай мне знать, что по этому поводу говорит бухгалтерия. Но это не срочно, – громко произнесла Дот. Теперь мы с ней разыгрывали сценку.

– Конечно.

Я развернулся и прошёл мимо Майка. Тот косился на меня, пока снимал с себя пиджак и садился за стол. Мужчина опустил поля шляпы ниже и наклонил свой стул таким образом, что тот теперь балансировал на задних ножках. Майк взял листы – свою прежнюю работу – и стал их перечитывать.

Я вернулся обратно на свой этаж – как раз вовремя для того, чтобы меня отправили с настоящим поручением в музыкальный отдел. В последнюю очередь мне сейчас хотелось видеть Сэмми. Но, к счастью, он сидел на своём стуле перед пюпитром, просматривал нотные листы и что-то бормотал себе под нос. Рядом расположилась полупустая бутылочка с чернилами.

При обычных обстоятельствах я бы не обратил на нечто подобное внимания. Однако сейчас взгляд задержался на флакончике. В голове возникла куча вопросов.

Я встряхнул головой и быстро сунул вверенную мне папку в коробку «Для музыкального отдела» возле двери. Затем повернулся к выходу.

Может быть, мне всё-таки стоило спросить? Возможно, у меня даже получится.

Я обернулся.

Теперь бутылочка с чернилами была пуста.

Но как?

– Что тебе нужно, художественный отдел? – рявкнул Сэмми, внезапно вскинув на меня взгляд.

– Ничего! Просто оставил для вас папку, – сказал я, поспешно отступая назад.

– Волшебно, – буркнул он и вернулся к своей работе.

Я тут же удрал, чувствуя, насколько сильно меня вывели из душевного равновесия. Волновало не то, что на мне сорвали раздражение. Я привык к непредсказуемому поведению Сэмми. И я не так уж и сильно переживал из-за того, что услышал от него ранее. Всё дело в увиденном. Готов поклясться: когда Сэмми повернул ко мне лицо, в уголках его губ темнели небольшие чернильные пятнышки.

8

Я вернулся домой достаточно рано и смог присоединиться к маме и дедушке за ужином.

– Приятно видеть тебя, Бадди, – сказала мама, крепко прижав меня к себе. Она поставила передо мной тарелку.

– Спасибо. Как там дела с мистером Шварцем? – я постарался не морщиться, пока мама ерошила мою шевелюру.

– О, да всё хорошо. Как студия?

Я сомневался, что с мистером Шварцем всё было «хорошо». Но с другой стороны – со студией у меня тоже не ладилось. В итоге мы с мамой сказали, что всё хорошо. Это вошло у нас в привычку. Когда жизнь не кажется сахаром, а дни становятся длинными и тяжёлыми, тебе не очень-то хочется это обсуждать. Так что ты просто говоришь, что всё в порядке. И живёшь дальше.

Мы ужинали в полной тишине. Никто ни проронил больше ни слова – в том числе и мой дедушка. Он просто сидел и беззвучно запихивал еду в рот.

Мда, весело.

Я поел настолько быстро, насколько мог. Потом скрылся у себя в комнате. Мне хотелось занять её до дедушки. Я сел на пол и положил рядом с собой украденные бумагу и чернила. Затем взял один листок и положил его на подоконник. Этот подоконник не был таким же широким, как стол. Однако его поверхность оказалась достаточно твёрдой. Я использовал его для рисования ещё с тех пор, когда был ребёнком. Мне повезло: окна располагались довольно низко, а сам я – обладатель довольно длинного тела.

Время рисовать.

Наконец-то.

Дот, ты прекрасно знаешь, каково это – пялиться в пустой лист. Я уверен, писатели испытывают то же самое. Поначалу тебя пробирает приятное волнение. Но проходят секунды, а после минуты, и это чувство начинает трансформироваться в нечто неприятное. Тревога нарастает: складывается такое ощущение, будто бумага смеётся над тобой.

Так бывает не всегда. Только вот, кажется, подобное случается как раз именно тогда, когда тебе нужно что-то нарисовать. Ты испытываешь давление.

И при этом никакой радости.

Я размял шею и откинул волосы со лба. Чёлка осталась торчать вертикально, поскольку пропиталась потом. Я снял рубашку и остался сидеть в майке. Стало прохладнее. Немного. Чуточку.

Просто начни рисовать. Нарисуй что угодно.

Ковбой Бенди.

Мысль тут же пришла мне в голову. Это была идея Дот. Что ж, ей же наверняка понадобятся иллюстрации. И мне нравились ковбои.

Я улыбнулся сам себе и начал рисовать. Это был первый раз, когда я попытался изобразить Бенди. Удивительно, но рисовать его оказалось труднее, вопреки моим ожиданиям. Персонаж казался довольно простым. Круглая голова, два глаза, рот. Даже с носом не стоило заморачиваться ввиду его отсутствия. С носами иногда приходилось повозиться.

Но почему-то Бенди у меня получался не особо похожим на себя.

Я остановился и попробовал другой подход. Я начал рисовать лошадь, на которой, по моей задумке, Бенди должен был скакать.

И это тоже непростая задача. Каким-то образом тело животного получалось коренастым и толстым – как у осла или разжиревшей собаки. И ещё ноги у лошади получились слишком широкими. И голова. Я даже боялся представить, как подобная голова будет смотреться на настоящей лошади.

Я предпринял ещё одну попытку. На этот раз пропорции получились немного лучше. Я перестал рисовать и взглянул на лист: три несуразных Бенди и две лошади.

Получилось не так уж плохо. Но в то же время… не так уж хорошо.

А затем всё исчезло.

Лист выскользнул у меня из-под рук. Я резко обернулся вокруг своей оси, чтобы увидеть дедушку. Тот стоял позади. Я понятия не имел, что он там делал – но почему-то ничего не сказал. Я просто уставился на старика и заметил: даже в такой жаркий день он был облачён в неизменную рубашку с длинными рукавами. Они заканчивались манжетами, туго застёгнутыми на запястьях. Другими атрибутами внешнего вида стали слаксы с подтяжками, носки и туфли. Я не понимал, как мужчина не плавится от жары.

Дедушка внимательно разглядывал лист бумаги.

Он поднял взгляд на меня, а затем ткнул в мою сторону пальцем.

– Ты? – спросил он.

– Это для моей работы, – сказал я. Интересно, понимал ли он уже слова вроде «работа»? Он вообще хоть что-нибудь понимал – даже если на своём языке говорил? Я начинал полагать, что, может быть, люди в Польше считали его странным – как и я.

– Ехать? – спросил он и указал на бумагу.

– Да, – кивнул я.

Он улыбнулся.

– Ковбой.

В тот момент я не подумал: на самом деле было здорово, что мой дедушка знает о значении слова «ковбой». Я даже не додумался спросить у него, откуда он знает это. Мне было слишком жарко и чересчур неловко. Я вздохнул. Да, дедушка, ковбой. Можно я заберу обратно свою бумагу? Пожалуйста?

Он положил лист на комод рядом со мной и наклонился ниже, всматриваясь в изображение. Дедушка пошевелил пальцами, делая хватательное движение, но при этом не глядя на меня. Я не понимал его действий. И у меня не было времени, чтобы в этом разбираться.

– Дай, дай, – сказал он, двигая пальцами.

Наконец я сообразил: дедушке нужна была ручка. Он хотел рисовать. Для меня это были не игрушки. Однако старик вёл себя так, словно я был маленьким ребёнком, который занимался рисованием забавы ради. Мне это не по душе. Но дедушку вряд ли удастся остановить. Я просто чувствовал, что так просто он меня в покое не оставит.

Я протянул дедушке ручку.

Он улыбнулся.

– Дай. – Дедушка приподнял брови и взглянул на меня. Потом посмотрел вниз.

Я снова вздохнул и протянул ему чистый лист бумаги.

– А! – отозвался старик и начал рисовать. Тем временем я стоял, прислонившись спиной к стене.

Всё это выглядело нелепо. Я посмотрел в пыльное окно. На другой стороне улицы Миссис Билски вывешивала на верёвку постиранное бельё. Её кот пытался играть со свисающими краями простынёй. Коты мне никогда не нравились.

– Ковбой, – возвестил дедушка. Он улыбался мне и указывал на лист.

Я кивнул.

Старик постучал пальцем по бумаге.

Со стоном я выпрямился, чтобы взглянуть на результат.

И застыл с открытым ртом, не веря своим глазам.

Я повернулся к дедушке. Он направился к выходу из комнаты. Просто взял и ушёл – словно ничего не произошло. Будто бы не у него только что получилось нарисовать идеальную лошадь. И идеального Бенди.

На раз-два. Меньше, чем за минуту.

Я тут же схватил лист бумаги и последовал за дедушкой в коридор.

– Дедушка!

Я свернул в кухню. Старик успел сесть. Теперь он смотрел на меня так, словно я лишился рассудка. Вот так мы поменялись ролями.

– Бадди? – стоящая возле раковины мама тоже уставилась на меня.

Я проигнорировал её.

– Как? Как вы это сделали? – спросил я дедушку, указывая на рисунок.

– Как? – в замешательстве спросил он меня.

– Как! – я почти кричал. От этого дедушка странно вздрогнул.

Я не собирался пугать его – просто меня переполняла энергия. Дедушка весь сжался. Его хрупкое старое тело словно увядало, постепенно растворяясь в кресле.

– Бадди, прошу тебя, – обратилась мама предупреждающим тоном.

– Простите, – поспешно произнёс я и уселся рядом с дедушкой. – Просто это… Это… хороший рисунок. Очень хороший.

Дедушка пристально посмотрел на меня и на секунду задумался.

– Ты рисовать ковбой?

– Я не могу.

– Можешь.

Я рассмеялся – хотя этот смешок скорее походил на раздосадованный вздох.

– Я правда не могу, дедушка.

Он протянул руку и бережно взял мою ладонь в свою. Его рука по ощущениям тёплая и мягкая. Дедушка внимательно осмотрел мои пальцы, заляпанные пятнами чернил.

– Можешь.

Я покачал головой. В этот момент жара окончательно добила меня. Я чувствовал себя слишком подавленным и очень усталым. И ещё злился на себя.

Я желал заниматься лишь одним делом. Однако даже это у меня не получалось.

– Я учить, – сказал дедушка.

– Нет. – Я медленно встал. – Не нужно, всё в порядке.

Какой в этом смысл?

Я направился к двери.

– Куда ты идёшь? – спросила мама.

– Не знаю, – ответил я.

С этим вопросом я погрузился в свои мысли. Куда я шёл? Чем вообще занимался?

Я вышел на улицу. Воздух стоял затхлый. Я направился на восток – к реке. Необходимо было почувствовать свежий бриз на лице. Хотелось перестать чувствовать удушье. Я ускорил шаг и в скором времени перешёл на бег. Я убегал от чего-то? Или же бежал чему-то навстречу?

Река встретила меня радушно. Я снова смог дышать.

По крайней мере, в тот момент.

На следующий день я забился в свой тёмный угол. Впервые я нашёл удовольствие в том, что нахожусь отдельно от остальной команды. Я вытащил рисунок с ковбоем Бенди из кармана и положил листок на своём столе. Стал расправлять его руками – насколько это было возможно. У дедушки не просто получилось нарисовать идеальную лошадь. Ему удалось куда большее. Лицо Бенди выражало уверенность и надменность. Он не только улыбался своей отштукатуренной улыбкой – такую я наблюдал на огромных рекламных фигурах из картона, которыми напичкана студия. У дедушки получилось изобразить характер персонажа, хоть работать ему было практически не с чем – если не глаза и рот дьяволёнка. И ещё картинка передавала движение: будто бы Бенди скачет на лошади во весь опор. Ко всему прочему, в рисунке присутствовал юмор. Это явно отражало лассо, запутавшееся вокруг кактуса.

Дедушка сумел передать так много всего при помощи нескольких штрихов. Я не понимал, как. Мне следовало это понять, чтобы впечатлить мистера Дрю.

– Что это? – спросил голос над моим плечом.

Я вскинул голову. Это был Джейкоб. Он склонился надо мной и рассматривал рисунок.

– Эй, малец, неплохо. – Мужчина улыбнулся мне и выпрямился.

– Спасибо, – сказал я.

Я понимал: нужно объяснить, что это не мой рисунок. Однако то был первый раз, когда здесь меня хоть кто-то похвалил и сказал что-то по-настоящему приятное.

Джейкоб кивнул, но никуда не ушёл. Мне показалось, я должен ещё что-то сказать.

– Я нарисовал его вчера вечером.

– Фатовато вышло, – произнёс он.

– А это хорошо? – спросил я.

Джейкоб улыбнулся.

– Ещё бы. – Он обернулся. – Эй, мисс Ламберт!

– Нет, не надо! – запротестовал я. Но было поздно.

Мисс Ламберт, прежде сидевшая в противоположном конце комнаты, оторвала взгляд от своего стола. Затем сняла ногу с ноги, встала и прошествовала к нам в своих идеально отутюженных брюках.

– Что такое? – спросила она. Морщинка между её бровей казалась мне слишком уж глубокой.

– Взгляните, что наш помощник нарисовал вчера вечером, – сказал Джейкоб и указал на картинку.

Я попытался изобразить лёгкую улыбку. Джейкоб отошёл в сторону, чтобы мисс Ламберт могла заглянуть мне через плечо. Всё моё нутро охватила паника. Что, если они попросят меня нарисовать то же самое ещё раз или нечто в этом духе?

– Сносно, – сказала мисс Ламберт, одобрительно хмурясь.

– Я нарисовал его вчера вечером, – повторил я с чувством небольшого облегчения. Но в то же время я понимал, что не в силах сказать что-либо ещё.

– Ты был здесь? – она озадаченно посмотрела на меня. – Я была здесь.

– Нет, – ответил я, с трудом подбирая нужные слова. – Нет, дома. В свободное время.

Звучало нормально, да? Что-то подобное сказал бы любой сотрудник, который усердно трудился. Даже свободное время я посвящал работе.

Мисс Ламберт молча стояла некоторое время. Затем она наклонилась и взяла рисунок. Но её интересовала не сама картинка. Мисс Ламберт изучала бумагу, поглаживая лист между большим и указательным пальцем.

– Говори правду, Бадди. Где ты взял бумагу и чернила?

А. Точно. Правда. Правда заключалась в том…

Наступила продолжительная пауза. Я пытался придумать, в чём же заключалась правда.

– Мне всё понятно, Бадди. Сегодня на складе у нас случилась недостача. Ты сам прекрасно понимаешь – как и все остальные – что денег у нас не так уж много. Мы не бейсбольная команда. – Мисс Ламберт вернула мне рисунок.

– Бейсбольная команда? – спросил я.

Я заметил, что Джейкоб больше не стоял рядом со мной, а медленно пятился обратно к своему столу.

– У тебя нет трёх страйков[8].

Я ничего не понимал.

– Мне жаль, Бадди, но это неприемлемо. Это недопустимо. Мистер Дрю очень строг с теми, кто не соблюдает это правило. Так нельзя, Бадди.

Предельно ясно. Я понял. Я больше никогда не буду делать ничего подобного.

– Такое больше не повторится.

Мисс Ламберт покачала головой, а потом устремила взгляд на трубы под потолком прямо надо мной.

– Мне жаль, Бадди, но придётся отвести тебя к мистеру Дрю.

Сердце камнем рухнуло вниз. Я почти что слышал у себя в голове, как оно с хлюпаньем шлёпнулось на пол.

Всё, что я чувствовал, – так это опустошённость от столь жуткой несправедливости. Дело было всего лишь в небольшом количестве бумаги и чер-нил. Но да, не то чтобы я мог позволить себе купить бумагу и чернила. Они стоили не так уж и мало. И судя по всему, намного больше, чем я себе представлял.

– Пошли, – мисс Ламберт жестом приказала мне встать.

Я повиновался и последовал за ней к лифту. Чувствовалось, как к нам оборачиваются головы. Я не стал оглядываться. Слишком стыдно.

Мы молча стояли в лифте, пока тот с пыхтением вёз нас наверх.

– Мне… Простите меня… Мне жаль, – сказал я, осознав, что не извинился прежде. Слова были сказаны искренне. Может, моё раскаяние в содеянном хоть что-нибудь изменит?

– Я знаю. Нам всем трудно. Положение дел здесь уже не такое, как прежде. Нам необходимо экономить каждый доллар. Но куда важнее этого взаимное доверие.

Я кивнул. Да, я заметил, что студия находится в весьма шатком финансовом положении. Если я в чём-то хорошо и разбирался – так это в том, каково быть на мели. Чтобы что-то записать, следовало взять бумагу в корзине с макулатурой; на всю студию работал только один уборщик; повсюду располагались пустующие офисы с пыльными углами. Да, я заметил всё это. Но не особо осознавал. До нынешнего момента.

Когда мы приехали на этаж мистера Дрю, мисс Ламберт потянула решётку лифта и пропустила меня вперёд. Мы подошли к мисс Родригес, которая сидела за своим столом и быстро набирала текст на пишущей машинке. Как и в тот раз, когда я впервые встретил мистера Дрю.

Первый и единственный.

– У мистера Дрю найдётся время для нас? – спросила мисс Ламберт.

Мисс Родригес взглянула на нас без перерыва в наборе текста. Меня бы это впечатлило, если бы не такое паршивое состояние.

– Пять минут, – сказала секретарша. Всё ещё не переставая печатать и не делая больше никаких движений, она громко крикнула: – Пришли мисс Ламберт и новый помощник!

– Новый кто? – своим хрипловатым голосом отозвался мистер Дрю.

– Мальчик. – Мисс Родригес окинула меня взглядом с ног до головы. Я рефлекторно заправил рубашку поглубже в брюки и выпрямил спину.

– Какой мальчик? Не важно, пустите их! – крикнул мистер Дрю.

Мисс Родригес кивком головы указала на дверь и вновь полностью сосредоточилась на наборе текста. Я покосился на мисс Ламберт. Та, кажется, ничему не удивилась. Руководитель художественного отдела подошла к двери и открыла её.

– Мистер Дрю, нам нужно поговорить, – нача-ла она.

– Конечно, конечно, проходите, – ответил мистер Дрю.

Мисс Ламберт повернулась ко мне и направила такой взгляд, что я тут же понял: нужно следовать за ней.

Я так и сделал.

Мы зашли в кабинет мистера Дрю.

Он сидел за своим огромным столом среди вороха бумаг. Казалось, царящий повсюду беспорядок стал ещё хуже – если это вообще представлялось возможным. В этот раз жалюзи были опущены и скрывали вид на Бродвей. Помещение от этого стало казаться меньше и теснее.

Или же дело не в опущенных жалюзи. Скорее в том, что я сам чувствовал себя не в своей тарелке.

– В чём дело? – спросил мистер Дрю, не поднимая головы и сосредоточив внимание на листе бумаги перед собой.

Я видел этого человека впервые после того, как он взял меня на работу. Впервые – с момента доставки костюма. И вот сейчас я оказался на грани увольнения. Что со мной будет потом? Возьмёт ли меня обратно мистер Шварц? Я так не думаю. Мама будет глубоко разочарована во мне.

– Прошу меня извинить, мистер Дрю, но этот новенький мальчик, которого вы взяли на работу, пойман на воровстве, – сообщила мисс Ламберт.

– На воровстве?

Мистер Дрю наконец поднял голову. Его взгляд устремился на меня.

– Мальчик! – воскликнул он, указывая на меня пальцем и явно только что вспомнив о моём существовании. Мне было совсем не тошно от того, что меня забыли. Нет, конечно же нисколько не обидно.

– Да, сэр, Бадди Левек. К сожалению, он попался на воровстве. Согласно правилам… Что ж, я привела его к вам для дальнейшего урегулирования ситуации, – сообщила мисс Ламберт; её голос казался полон усталости – как будто данный разговор был сейчас самым последним, на что ей хотелось тратить своё время. Я не мог винить мисс Ламберт.

– Вот как, – произнёс мистер Дрю. – Что ж, Бадди, не хочешь ли ты сказать что-нибудь в своё оправдание?

Глава студии нахмурился при взгляде на меня. Его густые брови встретились на переносице, чтобы посекретничать. Я представил, будто у этих бровей есть глаза и прикинул, где расположились бы линии их бровей.

Мисс Ламберт немного меня тряхнула.

– Ну же.

Я оглянулся на неё. Руководитель художественного отдела не выглядела особо сердитой. Просто делала то, что от неё требовалось.

– Я хотел рисовать, – сказал я и повернулся обратно к мистеру Дрю.

Мисс Ламберт вздохнула позади.

– Он украл художественные принадлежности и отнёс их домой. Вы же знаете, мы не можем тратить…

– Будьте любезны, мисс Ламберт, расскажите мне поподробнее, на что я могу или не могу тратить свои деньги. – Мистер Дрю скрестил руки на груди.

Я снова оглянулся на мисс Ламберт и заметил, как она несколько стушевалась. Женщина хотела что-то сказать, но передумала.

– Я всего лишь следовала вашим распоряжениям, сэр, – произнесла глава художественного отдела, стиснув зубы.

Мистер Дрю кивнул.

– Я понимаю, мисс Ламберт. Правда. Сотрудники не могут просто так брать вещи. Мы должны строго следить за нашими резервами. И, безусловно, тот факт, что он забрался в запертый шкаф… – Мистер Дрю пристально на меня посмотрел. Мне не понравился его взгляд. На секунду показалось, будто глава студии на моей стороне. Теперь же я абсолютно не понимал, в каком направлении мыслит этот человек. – Возвращайтесь к своей работе, мисс Ламберт. Позвольте мне поговорить с нашим юным помощником с глазу на глаз.

– Конечно, мистер Дрю.

С этими словами она развернулась и вышла из кабинета. Было слышно, как её туфли стучали по полу некоторое время, а затем стихли. Воцарилась зловещая тишина.

Мистер Дрю не шевелился и ничего не говорил. Мужчина просто смотрел на меня так, как умел смотреть только он.

– Бадди, верно? – в конце концов произнёс мистер Дрю.

– Да, сэр.

Он замер на мгновение.

А потом…

– Что ж, давай посмотрим.

– Что посмотрим?

– Ты хотел рисовать. Так что давай посмотрим на то, что у тебя получилось. Оценим результат.

Не было никаких результатов. Всё, что у меня имелось, – это рисунок дедушки в заднем кармане брюк.

Я вытащил рисунок и вложил его в уже протянутую руку мистера Дрю. Мужчина развернул лист бумаги и посмотрел на него. Мистер Дрю перевёл взгляд на меня.

– Закрой дверь, Бадди.

Я закрыл.

– Присаживайся.

Я сел.

– Есть вещи, которые я должен говорить и делать как начальник. Но дело в том, парень, что я никогда не планировал становиться ничьим начальником. Я являлся простым человеком, у которого была мечта. Я был человеком, что знал о своих целях и делал шаг. Затем другой. В скором времени я начал танцевать, понимаешь?

Не совсем.

– Ага, – ответил я.

– Я обязан сказать тебе, что воровство – это плохо. И поверь, мне не нравится, когда люди меня обкрадывают. Но разве это воровство?

Мистер Дрю поднял вверх рисунок.

– Я…

– Воровство – это когда кто-то забирает у меня что-то. Когда кто-то говорит, что моя вещь принадлежит ему. Я терпеть не могу тех, кто что-то у меня забирает. Не думаю, что существует человек, кому подобное по душе. Но что, если ты совершаешь что-то ради наивысшего блага? Когда кто-то придумывает и создаёт нечто, делая дополнительный шаг на танцевальной площадке… Это не воровство. Знаешь, как мы это называем? – он выжидающе на меня посмотрел.

И вновь я не смог ему ответить.

– Нет, сэр.

– Мы именуем это амбицией. – Мистер Дрю наконец улыбнулся и откинулся на спинку кресла.

Я не был уверен, как или почему. Однако в тот момент пришло понимание: по крайней мере, неприятностей удалось избежать. До меня дошло, что по какой-то причине в мой адрес звучала похвала.

Мистер Дрю снова посмотрел на рисунок.

– Это достойная работа, Бадди, очень достойная. Я знал, что у тебя есть способности. Но не ведал об амбициях. Ты изнывал от нетерпения. Это мне понятно. Я всю жизнь был нетерпеливым. Ты знал, чего хочешь, и не сидел сложа руки. Это мне тоже понятно. Когда делаешь что-то ради наивысшего блага.

– Ради наивысшего блага, – повторил я.

Та история, которую он сочинил обо мне, наполовину основана на лжи. Я не являлся таким уж способным парнем. И не умел так здорово рисовать. Я секунду испытывал чувство вины, а затем вдруг осознал: мистера Дрю особенно впечатлила ложь. Он просто этого не знал. Я показал главе студии рисунок своего дедушки. Это помогло мне сохранить работу. Всё было ради наивысшего блага.

– Ты мне нравишься, Бадди. Извини, что меня не было рядом в последнее время. Я работаю над проектом. И он довольно… сложный. Не всё получается с первой попытки, понимаешь?

А вот это мне точно было понятно.

– Да, сэр.

– Работа до поздней ночи, деловые встречи, инвестиции в технологию, которая, признаюсь, мне не совсем понятна. Поверь мне, когда я впервые увидел кинофильм, то счёл это волшебством. Вот насколько я плохо разбираюсь в изобретениях. Все они кажутся волшебством. – Мистер Дрю вздохнул, а затем, будто бы решившись на что-то, встал. – Так что не думай, будто моё отсутствие означает неприязнь к тебе, Бадди.

– Я так и не считал, сэр.

Я не стал указывать на то, что он несколько ранее определённо не помнил моей личности. Наверное, мне просто не хотелось об этом думать. Хотелось верить мистеру Дрю.

– Хорошо. Пойдём со мной. Мне нужно тебе кое-что показать.

Я встал и последовал за ним к двери. Я думал, что мы направляемся к лифту. Однако мистер Дрю прошёл мимо стола мисс Родригес – дальше по коридору. Я зашёл за мистером Дрю в маленькую подсобку. Он открыл помещение с улыбкой, а затем потянул за цепочку, чтобы включить на потолке тусклую пыльную лампочку. На полке сбоку в подсобке стояло несколько новых консервных банок супа с беконом и картонная фигура ангела Алисы. У задней стены от пола до потолка высились коробки. Мистер Дрю начал перекладывать их в сторону.

– Не мог бы ты мне помочь, Бадди? – спросил он, передавая мне коробку.

Коробка была большой, но лёгкой – словно внутри ничего не было. Я отставил её в сторону и взял следующую. Потом ещё одну. Затем я заметил дыру в стене, которую до этого закрывали коробки. Когда мы отодвинули в сторону последнюю, мистер Дрю повернулся ко мне, приложив палец к губам.

Признаюсь, я приблизился к проходу осторожно и с опасением. Наверное, мне следовало доверять мистеру Дрю. Однако он творил странные вещи. Мужчина между делом передвинул коробки в подсобке и затем полез в гигантскую дыру в стене. Шагнув ближе, я смог расслышать непонятные звуки. Они доносились с другой стороны. Звуки были глухими, словно эхо. Голоса?

Понятно, что я не мог просто стоять и ничего не делать. Я вспомнил о Дот; о всех тех делах, что мы вместе провернули. Я решил, что справлюсь. К тому же когда твой начальник говорит тебе что-то делать…

Я пролез через дыру и оказался на небольшой площадке – металлической платформе, похожей на пролёт пожарной лестницы. Я уставился себе под ноги. В темноте далеко внизу виднелся пол. Под ногами стали заметны тени от свободно свисающих канатов.

Впереди располагался узкий переходный мостик. Он заканчивался ярким светом. Мистер Дрю посмотрел на меня. Я пошёл за ним, стараясь не смотреть вниз и держась за перила. Ограда располагалась по обе стороны мостика. Не то чтобы я боялся высоты. Но, наверное, всё-таки боялся. Голоса, услышанные прежде, стали громче. В голову пришло осознание, что они раздаются под нами. Тем не менее я продолжал смотреть вперёд на спину мистера Дрю и на то, что было вокруг: множество верёвок, кабелей и тёмная огромная штора. Она тянулась побоку рядом с нами.

Мы остановились.

– Они закрываются в следующие выходные, – тихо промолвил мистер Дрю и посмотрел вниз. В конце концов, мне пришлось сделать то же самое. Именно в тот момент я всё понял.

Мы стояли над сценой. Я смотрел вниз через осветительную установку. Под нами метрах в шестнадцати удалось различить двух актёров. Они бродили среди декораций, изображающих богато обставленную гостиную. С нашей точки обзора можно было наблюдать верхнюю часть искусственной стены, разделяющую сцену надвое. Передняя её часть оказалась обклеена затейливыми обоями. В ней же было вырезано огромное окно, а задняя часть представляла собой голую фанеру с торчащими из неё деревянными подпорками. Яркий свет софитов, под которым выступали актёры, резко контрастировал с темнотой по другую сторону сцены. Там, среди теней на ящиках из-под яблок сидели два работника сцены. Они были облачены во всё чёрное и не занимались ничем особенным.

– Мне нравится наблюдать за ними отсюда, – сказал мистер Дрю.

– Ага, это здорово, – ответил я ему таким же тихим голосом.

– О, это куда больше, чем просто здорово, Бадди, – возразил мужчина.

– Правда?

Мистер Дрю облокотился на перила мостика и продолжил смотреть вниз – сквозь запутанный лабиринт кабелей и верёвок.

– Им всем отведены роли. Они должны делать одно и то же во время каждого спектакля. Любой созданный на сцене образ – есть результат репетиций, – объяснил мистер Дрю. Затем в зале раздался смех зрителей. Его несколько приглушил край занавеса перед нами. – Ты слышал это?

Конечно, слышал.

– Ага.

– Зрители смеются каждый раз на этом самом моменте. Они зачарованы. Люди не ведают, что засмеются в этот самый момент пьесы. Но они будут смеяться. Это их судьба. – Теперь смеялся мистер Дрю.

Его оказалось очень интересно слушать. Мужчина был прав и мыслил как-то по-особенному. Можно даже сказать, размышлял несколько странно. Я к этому не привык.

– Кто же всё контролирует? – поинтересовался он. Мистер Дрю повернулся посмотреть на меня в первый раз за всё время. Я ответил ему долгим взглядом. Мистер Дрю был скрыт в тени, поэтому выражение его лица оказалось трудно прочитать. Я сомневался, что на этот вопрос следовало отвечать. Но решил попробовать.

– Актёры? – предположил я.

Мистер Дрю покачал головой и снова опустил взгляд вниз.

– Нет, не актёры, Бадди. Им нужно говорить, куда идти и что делать. Помнишь?

Я помнил.

– Ладно, эм. Тогда, наверное, тот человек, который даёт им указания?

– Режиссёр, – подсказал мистер Дрю.

– Да, режиссёр.

Некоторое время мы продолжали наблюдать за актёрами. Один из них споткнулся о пуфик и упал, умудрившись не разлить свой напиток. Затем под ним внезапно открылся люк, и актёр исчез под сценой. Зрительный зал взорвался смехом и аплодисментами.

– Наслаждение, веселье, удовольствие – всё это скоординировано и аккуратно спланировано. Все это знают и работают вместе. Всё получается, потому что они доверяют видению.

Я кивнул.

– Ты знаешь, что это такое? – спросил мистер Дрю.

– Что такое «видение»? – уточнил я.

– Да.

– Пожалуй.

– Что же это?

Я взглянул на него. Мистер Дрю впился в меня взглядом.

– О, ээ, наверное, это что-то вроде мечты. Когда ты что-либо хочешь и можешь это видеть – будто бы оно реально. Люди иногда говорят, что им нечто привиделось, потому что они очень усердно молились или когда сильно болели, и… – Я запнулся, потому что речь оказалась бессвязной. Я знал: никому и никогда не нравились мои невнятные объяснения.

– Продолжай.

– Ну, вы подразумеваете, что видение – это когда ты воображаешь что-то у себя в голове и хочешь воплотить это в жизнь.

Мистер Дрю улыбнулся и щёлкнул пальцами.

– Точно. Я говорю о том, что мечты становятся реальностью.

– Мечты оживают, – на автомате добавил я, потому что видел это выражение на плакатах с Бенди несчётное количество раз.

– Именно, Бадди. Именно так. – Мистер Дрю вновь взглянул вниз на сцену. Я сделал то же самое. – Но этого не происходит без труда. И амбиций. Тебе нужно бороться за свои мечты. Усердно бороться.

Теперь я не мог с уверенностью сказать, говорил ли мистер Дрю со мной или сам с собой. Однако он в итоге умолк, так что мне не пришлось об этом беспокоиться. Поначалу молчание напрягало. Постепенно я привык к нему и начал наслаждаться возможностью понаблюдать за спектаклем. Я не понимал, что происходило на сцене. И кого изображали актёры. Мне даже не удалось разгадать, почему зрители смеются. Но действо на сцене под нашим углом выглядело довольно захватывающим. И вдруг я почувствовал некоторую опустошённость. Люди испытывают подобное, когда понимают: им чего-то не доставало в жизни. И я даже понятия не имел, что мне этого не хватало.

Я никогда прежде не бывал на спектакле. Мне всегда казалось, что огней Бродвея и Таймс-сквер достаточно. Как будто бы картины хватает для того, чтобы увидеть изображённое место. Внутри зданий творилась магия. Я никогда об этом не задумывался. До сего момента.

Внезапно всё моё тело подалось вперёд. Руки соскользнули с перил, а ноги подкосились. Мне показалось, будто я сейчас полечу вниз, разобью голову об один из софитов и приземлюсь на сцену, подвернув под себя ноги. Мысль казалась чересчур яркой. На мгновение я даже решил, что всё это уже произошло на самом деле. Я закричал от страха. А ещё от боли, которой на самом деле не чувствовал. Затем мир вокруг приобрёл чёткость. Пришло осознание: я всё ещё на мостике. Мистер Дрю покатывался со смеха. Я заметил, что его рука цепляется за заднюю часть моей рубашки. Он держал меня.

Я посмотрел вниз. Актёры смотрели вверх – на меня. Или же они вглядывались в темноту. Магия представления рассеялась. Всё было кончено. В один момент.

– Прости, Бадди, дурацкая шутка. Мне не стоило так делать. Но теперь ты понимаешь, что я имею в виду? – спросил мистер Дрю. Он подал свою свободную руку, чтобы помочь мне принять вертикальное положение.

– Что? – спросил я.

Дыхание сбилось, хотя я даже не сдвинулся с места. Мне до сих пор не была понятна природа такой шутки.

– Когда все работают вместе, процесс идёт гладко. Если один человек вдруг этого не делает, механизм останавливается.

– Вы меня толкнули? – уточнил я.

– Нет, я тебя немного дёрнул туда-сюда исключительно ради забавы, Бадди. Это было что-то вроде обряда посвящения. Понимаешь?

Я ничего не понимал. Однако на душе стало легче от того, что случившееся оказалось шуткой. Мистер Дрю не подверг мою жизнь опасности – хоть мне так и не показалось. Теперь я немного успокоился. Ситуация стала действительно забавной. Я наверняка выглядел весьма глупо, когда кричал и думал, что разобьюсь насмерть. А на самом-то деле находился в безопасности.

Какой же я дурак.

– Я купил этот театр, – сказал мистер Дрю.

– Вы что?

– Вот это, – он обвёл рукой тёмное пространство, – всё это принадлежит мне.

– Впечатляет, – только и смог ответить я.

Глава студии кивнул и подступил ко мне на шаг.

– Это секрет, так что никому не говори. Мне ещё нужно во всём разобраться. Однако я точно уверен: грядут перемены, Бадди. Всё меняется. – Мистер Дрю положил руку мне на плечо и серьёзно взглянул мне в глаза.

– Это хорошо, – неуверенно сказал я, намереваясь вложить в свои слова вопрос.

Мистер Дрю улыбнулся и кивнул:

– О да, Бадди, это очень хорошо.

9

Поначалу я не мог поверить тому, что удалось избежать увольнения. Впрочем, как и мисс Ламберт. Она увидела, что я спустился вниз и сел обратно за свой стол.

– Что ж, мне вряд ли удастся это понять, – промолвила женщина, нависнув надо мной. – Получается, ты ему нравишься, да?

Я кивнул.

Мисс Ламберт тоже кивнула.

– Ладно, это мне ясно. Но учти: если мистер Дрю тебе доверяет, это не означает, что моё доверие можно заслужить так же просто. Потребуется время.

Я снова кивнул.

– Славно, – подвела итог она. – Уточни у сценарного отдела, готов ли новый сценарий.

Я тут же подскочил на ноги, готовый доказать, что мистер Дрю не зря в меня верит. Я намеревался продемонстрировать мисс Ламберт: из-за меня не стоило беспокоиться.

– Понял, – ответил я и тут же направился к лифту.

– Бадди! – окликнула меня мисс Ламберт.

– Да?

– Продолжай работать над ковбоем Бенди, – сказала она. – И для тебя же лучше, чтобы результат всего этого стоил.

Выражение лица мисс Ламберт, как всегда, стало суровым. Но тем не менее я наконец получил своё первое задание. Требовалось показать отличный результат – и поэтому меня охватил ужас. Ведь даже свою первоначальную задумку реализовал вовсе не я. Но в то же время я был очень рад тому, что меня не уволили и разрешили рисовать. Мои губы расплылись в широкой улыбке.

– Хорошо, мэм!

Остаток дня прошёл в беготне по поручениям. Против этого я не имел ровным счётом ничего. По-настоящему поработать над ковбоем Бенди всё равно не получалось. Я пребывал в восторге от того, что наконец-то выдался шанс порисовать, а не только бегать по студии. Но вместе с тем я не был в состоянии повторить рисунок своего дедушки. Если бы я нарисовал что-то своё – разве люди не заметили бы разницы в способностях?

– В общем, ты оказался в несколько затруднительном положении, – подвела итог Дот, когда я всё ей объяснил. Девушка сделала глоток рутбира и откинулась на спинку своего стула.

Мне не хотелось ни в чём признаваться Дот. Однако она прознала, что меня едва не уволили, и поэтому потребовала, чтобы я снова пошёл с ней в паб. Подруга должна была дать мне почитать свой сценарий про ковбоя Бенди, а мне следовало, в свою очередь, рассказать ей правду. И я рассказал. Почему-то от Дот у меня не получалось ничего скрывать.

– Ага, – согласился я. – Мне нужно практиковаться. Однако я не думаю, что можно улучшить навыки рисования за одну ночь.

Дверь позади нас распахнулась. Я поднял голову и увидел, как в паб зашли Джейкоб, Ричи и ещё пара парней из бухгалтерии. Я немного ссутулился. Мне не очень-то хотелось, чтобы они меня узнали. Не знаю, почему. Возможно, они меня немного пугали. Парни затерялись в толпе посетителей. Я перевёл взгляд обратно на Дот.

– В общем я поискала информацию о том парне, Томе, – начала она.

– Ого!

Я уже успел позабыть, что просил Дот об этом.

– Ага. Всё оказалось очень занятным. Том работает на компанию, которая называется «Gent». Он, судя по всему, занимает там довольно высокую должность. Похоже, Том вместе с мистером Дрю работает над какой-то машиной.

– С мистером Дрю?

– Я не знаю, для чего она, и где может находиться. Я продолжу поиски.

– Что это за машина?

Дот пожала плечами и сделала глоток рутбира.

– Может, это какой-то аппарат для того, чтобы повысить эффективность процесса производства мультфильмов?

– Может быть, – кивнул я.

– Вы только посмотрите на эту слипшуюся сладкую парочку! – Джейкоб внезапно оказался на сиденье рядом со мной. Он с грохотом поставил на стол своё пиво, отчего пена перелилась через край стакана и шмякнулась на столешницу.

Дот закатила глаза:

– В такую жару я бы уж точно не хотела ни с кем «слипнуться». Ничего личного, Бадди.

– И то правда, – отозвался Джейкоб. Он снял свою шляпу и вытер пот с бровей носовым платком, украшенным восточным узором.

– Так что, Бадди, как тебе работа в студии? – поинтересовался парень.

– Интересная, – ответил я.

– Ну, я скажу так: рад, что тебя не уволили. И я рад, что ты нарисовал ту картинку. Ведь иногда бывает трудно оказаться замеченным. Поверь мне – я знаю. Люди будут тебя недооценивать на каждом шагу, малец. – Джейкоб взглянул на Дот. – Верно?

– Абсолютно, – кивнула она.

– Если кто-то и знает всё о том, каково быть незамеченным, так это женщина и чернокожий парень. Поверь нам на слово. – Мужчина поднял стакан. Дот чокнулась с ним своим стаканом. Я впервые видел подругу такой озорной. Но весёлой при этом Дот не казалась.

– У тебя есть девчонка, Бадди? – поинтересовался Джейкоб после глотка пива.

– Нет, – ответил я.

– Неужели? У такого славного малого, как ты, нет девчонки?

– Пока решил сосредоточить своё внимание на другом, – отозвался я.

По правде говоря, я вообще подобными вещами не интересовался. Естественно, в нашем районе было несколько симпатичных мне девчонок. Однако у меня не хватало времени, чтобы пригласить их на свидание. И денег особо не было. И вот теперь, с новой работой и прочим… Да и вообще: было очень неловко обсуждать подобные темы со своими коллегами. Ну, в принципе, с любыми людьми.

– Необязательно сосредотачивать своё внимание лишь на одном деле, знаешь ли, – заметил Джейкоб.

– Я знаю, просто… мне нужно кое с чем разобраться и привести всё в порядок.

И да – ещё я жил с мамой, а постель делил с дедушкой. И ко всему прочему, мне необходимо стать профессиональным художником за одну ночь.

– Ну а у тебя как на личном фронте? – спросил Джейкоб, поворачиваясь к Дот.

Она ничего не ответила. Лишь глядела на содержимое своего стакана.

– Ты выглядишь грустной, мадам Неотвечайка. Я что-то не то сказал?

Дот хихикнула на это и посмотрела на Джей-коба:

– Не называй меня так. И нет, я не встречаюсь ни с кем. Я не готова.

– Не готова? – не понял я.

Дот тяжело вздохнула.

– Вы двое, оказывается, из тех напористых парней, которые любят лезть не в своё дело со всякими вопросами. На них мне не нравится отвечать.

– Прости, – произнёс я.

К этому моменту я уже потерял нить разговора. Мне было непонятно, что следовало сейчас делать или говорить.

– Да ладно тебе, Дот, – сказал Джейкоб, легонько ткнув её локтем.

– Я сказала «нет», Джейкоб, – твёрдо ответила девушка, смерив его испепеляющим взглядом.

– Хорошо, хорошо. Я прекрасно понимаю, когда мешаю. – Он встал из-за стола, поднял стакан с пивом и отхлебнул от него. – Увидимся в нашей конторке.

Джейкоб покачал головой – словно мы с Дот были ненормальными. Потом он протиснулся сквозь толпу людей к столику своих товарищей.

Дот пристально посмотрела на меня. Затем поставила локти на стол и немного наклонилась вперёд.

– Я не люблю разговоры на подобные темы.

– Не могу тебя в этом винить, – ответил я.

Дот молчала. Позже девушка сделала глоток своего напитка и снова взглянула на меня.

– Мой муж погиб на войне, – бесстрастно сообщила она.

– Ты была замужем? – удивился я. Я понимал, что суть не в этом, и что не следовало так поражаться этой новости. Многие девушки из моего района, с которыми я вместе вырос, уже вышли замуж и занимались хозяйством. Только вот в Дот было что-то такое, что делало её… ну, не похожей на тех девушек.

– Недолго. Мы встречались в старшей школе. Потом ему исполнилось восемнадцать, и его призвали в армию. Мы поженились в здании суда как раз перед тем, как ему пришлось уйти. – Дот медленно вращала в стакане остатки своей содовой. – Месяц спустя он погиб. А ещё через месяц война закончилась.

Я не знал, что сказать. Не понимал, почему Дот вообще делится со мной такой информацией. Особенно после всех её слов про настойчивых парней, которые суют нос не в своё дело.

– Мой папа погиб на войне. В самом начале, в сорок втором, – это всё, что я сумел произнести – хотя мне даже вспоминать об этом не хотелось.

Дот подняла на меня взгляд и грустно улыбнулась:

– Соболезную, Бадди.

– Я тоже тебе соболезную. Хочешь…

– Нет, я не хочу об этом сейчас говорить.

Я чувствовал себя очень неловко. Я не знал, как продолжить разговор как ни в чём не бывало. Я даже не был уверен, что Дот хотела продолжения разговора. Я ничего не знал. Как вообще люди меняют тему разговора на раз-два? Разве можно просто взять и… заговорить о чём-то другом?

– Так что, по-твоему, мне следует сделать? – спросил я, решив всё-таки попробовать сменить тему.

Секунду Дот просто глядела на меня.

– Ты о ковбое Бенди?

Я кивнул и испытал облегчение – мы были на одной волне. И у меня получилось.

– Я думаю, тебе просто нужно попрактиковаться. Следует попросить своего дедушку тебя поучить.

– Исключено, – сказала я, покачав головой. Затем залпом допил свою колу.

– Почему?

– Он почти не говорит на английском.

– А на каком он говорит?

– На польском.

Дот задумалась.

– Мне кажется, что вам не нужно уметь говорить на одном языке. Всё было бы иначе, если бы мы говорили о писательском деле. Но ведь изобразительное искусство… универсально. Может быть, он просто, ну знаешь, покажет тебе?

Я пожал плечами. Оставались сомнения. Может быть, он и мог мне показать азы рисования. Но самая большая проблема заключалась не в этом. Проблема была в самом дедушке. Он наводил на меня ужас. Занял мою комнату и даже не предупредил о своём приезде. У нас из-за него появился лишний рот, который нужно было кормить. Я презирал своего деда. Тяжело просить об услуге человека, которого ты презираешь.

Но может быть, Дот была права.

Возможно, моё мнение о дедушке не столь важно.

Придерживайся своего видения. Будь амбициозным. Мечты оживают.

Делай то, что должен.

– Я подумаю над этим. Он недавно приехал в Штаты. Дедушка сбит с толку. Он может оказаться не в состоянии помочь, даже если я попрошу.

– Ты ведь еврей, верно, Бадди? – поинтересовалась Дот.

Я почувствовал, как внутри всё привычно сжалось. Плечи напряглись. Я выпрямился, но при этом пытался говорить небрежно.

– Да. В чём проблема?

Получилось совсем не так, как я планировал это сказать. Мой голос был пропитан гневом – я это знал.

– Конечно нет, – сказала Дот. – Просто ты сказал, что твой дедушка из Польши.

– Следовательно, мы поляки, – огрызнулся я. Очевидно же.

Дот подняла руки вверх:

– Забудем. Прости. Давай не будем лезть друг другу в душу.

– Ну, я уже сказал тебе, что мой отец погиб и что я еврей. Но да, давай не будем лезть друг другу в душу.

Не получалось не злиться. Я просто знал, что она меня осуждает. Понимал. Как те задиристые мальчишки осуждали меня в школьном дворе, когда я был маленьким. И те же самые повзрослевшие мальчишки продолжали издеваться надо мной, если я шёл по их району. Я их ненавидел.

Дот замотала головой.

– Я поняла. Прости. – Она поставила стакан на стол и отодвинула его от себя. – Я пойду.

Затем Дот просто встала, развернулась и ушла.

Я чувствовал себя паршиво. Защитная реакция исчезла. Я тут же подскочил на ноги и бросился следом за Дот. Она успела пройти половину квартала. Девушка шагала настолько быстро, насколько могла. Я нагнал её и схватил за плечо. Дот резко развернулась, одарив меня убийственным взглядом.

– О, – воскликнула она, смягчившись, – это ты.

– Слушай, я не хотел тебя обидеть.

– Я знаю.

Я смотрел на подругу.

Дот уставилась на меня в ответ.

– Ты злишься на меня? – спросил я.

– Я вообще не злюсь. Лишь чувствую себя виноватой. Я тебя расстроила и решила, что мне лучше уйти. К тому же – уже поздно. – Она взглянула на меня так, словно это я себя странно повёл.

– А, я просто подумал, что ты разозлилась и сбежала.

– Нет.

Нет. Ладно, хорошо.

Я пожелал Дот доброй ночи. Она сделала то же самое. Тогда впервые я узнал о её прямолинейности.

О твоей прямолинейности.

Как-то ты мне сказала, что тебе нравилось использовать в сценарии намёки. Однако в реальной жизни у тебя не хватало на них времени. Я навсегда это запомнил.

Так что на тот случай, если я выразился неясно, Дот. Я, следуя твоему неизменно потрясающему примеру, скажу всё простыми словами: ты должна их спасти.

Ты должна остановить его.

Наступили выходные. Не то чтобы это хоть что-то значило для мамы. Она расположилась у окна рядом с кухонным столом за своей швейной машинкой и принялась шить пиджак для мистера Шварца.

Признаться честно: мысль о том, что эти выходные были полностью в моём распоряжении, всё никак не укладывалась в голове. Последние несколько недель я проводил выходные в домашних делах вместо мамы: ходил за продуктами, рассчитывался с молочником и тому подобное.

Я как раз раздумывал над словами Дот, когда мимо прошёл дедушка. На нём были надеты изношенный пиджак и шляпа.

– Вы куда идёте? – спросил я.

Старик просто взглянул на меня в привычной для него манере.

– Куда он? – поинтересовался я у мамы.

Она ответила, не отрывая взгляда от своей работы:

– Наверное, в библиотеку.

Я вновь повернулся к дедушке. Тот уже успел открыть дверь. Вдруг я почувствовал: необходимо что-то делать – сейчас или никогда.

– Подождите, дедушка, я с вами.

Это заставило маму поднять голову. Она слабо, но искренне улыбнулась мне. И безмолвно выразила мне признательность. Я не понимал причины, но мама была мне благодарна.

Я не стал заморачиваться и надевать рубашку – ведь мы направлялись в библиотеку всего в квартале от дома. В любом случае все будут в майках. Стояла слишком сильная жара, чтобы переживать из-за своего внешнего вида. Я надел ботинки и придержал дверь для дедушки. Он посмотрел на меня, когда мы вышли на лестничную площадку. Затем кивнул.

Когда мы ступили на душную улицу под палящее полуденное солнце, я всё ещё сомневался, хочу ли просить его о помощи. Чутьё подсказывало: это хорошая идея. Дот твердила, что нужно доверять своему нутру. Но в то же время я не понимал, как вообще можно попросить дедушку помочь мне?

Я напомнил себе, что дедушка предложил меня «учить». Возможно, мне следовало учитывать и этот факт. Но всё равно.

Мы перешли через дорогу, чтобы не попасть под струи пожарного гидранта. Никогда бы не подумал, что я когда-то стану одним из таких людей – которые переходят на другую сторону улицы, чтобы не промокнуть. Наверное, я старею.

– Веселье, – сказал дедушка и указал на детей. Те визжали и смеялись в брызгах воды.

Библиотека была расположена в четырёхэтажном здании на углу улицы. Мама со своей маленькой дочкой сидели на ступеньках и читали вслух детские стишки. Девочка помахала мне, когда я проходил мимо. Я помахал ей в ответ. В библиотеке оказалось немного прохладнее благодаря белым каменным стенам, а также висящим под потолком вентиляторам. Приборы медленно вращали лопастями над нашими головами. Приятное облегчение.

Вокруг стояла умиротворяющая тишина. Даже шума города в библиотеке не было слышно. Всё это мне напомнило те моменты, когда мама выключала радио перед сном.

Я проследовал за дедушкой к книжным полкам. У него, судя по всему, имелась определённая цель. Мы пришли в отдел детской литературы. Именно здесь дедушка остановился. Он тщательно изучал каждую книгу, которую брал с полки, открывая её и пролистывая страницы. Затем дедушка бережно и ровно ставил книгу на прежнее место. Этот процесс отнимал довольно много времени, но за ним оказалось интересно наблюдать.

В конце концов он набрал небольшую стопку книг: три книги с картинками (в том числе «Любопытный Джордж») и «Пеппи Длинныйчулок». Дедушка взглянул на меня и кивнул, довольный своей коллекцией. Только тогда до меня дошло, зачем он всем этим занимался.

Дедушка решил учиться английскому.

Естественно.

Если он надумал изучать что-то такое сложное, мне не стоило бояться просто спросить его. По крайней мере, именно так я считал в тот момент.

– Дедушка? – шёпотом окликнул его я, когда мы направились к столу библиотекаря.

Он покосился в мою сторону.

– Можете научить меня рисовать лучше?

Он остановился и уставился на меня.

– Понимаете? – я взмахнул рукой, имитируя движение ручкой по бумаге. – Рисовать.

Старик улыбнулся.

– Рисовать.

– Да. Поможете? – спросил я.

Дедушка ничего не произнёс в ответ и даже не кивнул. Он лишь положил свои книги на библиотекарский стол и обратился к библиотекарю:

– Держать для меня?

Она кивнула.

– Конечно, мистер Энгер.

Библиотекарь знала его. Конечно же.

– Идём, – сказал мне дедушка. Я последовал за ним.

В этот раз мы отправились вверх по лестнице, причём довольно медленно. Мы поднялись на второй этаж, прошли вдоль стеллажей, а затем остановились. И оказались в отделе искусства. И опять дедушка тщательно и без всякой спешки принялся перебирать книги. Он улыбался и прикасался к книгам так, будто бы у него о каждой из них хранились воспоминания. Затем старик принялся вытаскивать книги с полок и передавать их мне одну за другой.

Стопка в моих руках становилась всё тяжелее и тяжелее, пока я с удивлением читал заголовки книг. Я не очень понимал, почему держал все эти книги, посвящённые истории искусства – ведь в мои планы не входило её изучение. Древний Рим. Древняя Греция. Ренессанс. Да Винчи. Моне. И ни одной книги о навыке рисования. Даже ничего похожего не было.

Дедушка остановился и посмотрел на меня.

– Хорошо, – сказал он и повернулся к лестнице.

– Дедушка, это всё здорово, конечно. Однако не сказать, что я горю желанием стать художником-художником. Мне просто хочется научиться рисовать мультики, – сказал я, прекрасно осознавая: дедушка, наверное, ничего не понял.

– История. Хорошо, – ответил он.

История – хорошо.

К тому времени, как мы добрались до дома, я уже насквозь промок от пота. Дедушка же только начинал. Он уселся за кухонный стол и устремил на меня свой взгляд.

– Бумага, – сказал он.

Я сбегал в нашу комнату за бумагой, ручкой и чернилами и принёс их ему.

Дедушка подтолкнул ко мне пухлую, но маленькую по формату книгу с надписью «История искусства» на обложке. Я открыл её. Слова в книге были набраны мелким шрифтом и располагались очень близко друг к другу. Читать такой текст представлялось невозможным. Мне стало скучно всего лишь от пролистывания страниц.

– Чтение и практика. Сегодня круг. – Дедушка протянулся к одной из самых больших и блестящих книг и открыл её.

Он нашёл страницу с глянцевой фотографией картины. На ней изображалась сидящая женщина. Она выглядела грустной и держала у себя на коленях щенка. Мой дедушка посмотрел на меня и указал на картину. Затем он начал её перерисовывать при помощи кругов, овалов и прочих геометрических фигур. У женщины на его рисунке не было ни черт лица, ни рук – вообще ничего. Старик будто бы изобразил её тень.

– Ты видишь?

– А, круги. – Мама заглянула мне через плечо. Я поднял на неё взгляд. – Начинаете с основ?

Я кивнул.

– Воды? – поинтересовалась она.

Я снова кивнул.

Мама направилась к раковине.

– Знаешь, я всегда говорила, что ты унаследовал свои художественные способности от дедушки.

– Кому? – спросил я, не отрывая глаз от рисующего старика.

– Всем, – ответила мама и поставила на стол два стакана с мутной водой.

– Точно не мне, – сказал я. – Не помню, чтобы ты о нём хоть что-то рассказывала.

– Рассказывала, – заспорила она. – Может быть, ты забыл.

– Ты не рассказывала, – упрямо процедил я, снова почувствовав раздражение. Ведь мама напомнила мне о том, что она пригласила пожить к нам в дом незнакомца, даже не обсудив это со мной. Даже не предупредив об этом.

Я услышал её вздох.

– Я пойду в магазин за продуктами к ужину.

Она развернулась на пятках и ушла.

– Бадди, – окликнул меня дедушка. Я в шоке уставился на него. До сего момента ни разу не слышал, чтобы дедушка обращался ко мне по имени. – Вот, теперь работать.

Дедушка передал мне немного бумаги и пододвинул книгу, открыв её на другой странице. Было странно видеть изначально цветные картины в чёрно-белом варианте. Вместе с цветом потерялась половина их истории.

– Работать.

Дедушка протянул мне ручку и уставился на мой пока ещё чистый лист бумаги. Я кивнул.

– Круги? – уточнил я.

– Да, круги.

10

Учиться у дедушки оказалось занимательно. Правда. Конечно, некоторые вещи меня расстраивали и иногда даже вгоняли в тоску. Они были тесно связаны с техническими моментами. Мне не выдавалось шанса рисовать по своему желанию. Но в общем и целом учиться было весело. И даже более того, потому что дедушка становился всё более воодушевлённым, когда у меня получалось освоить что-то новое. Через несколько дней он добавил в наши уроки разнообразия. Мы продолжали рисовать круги, но к ним прибавились линии. Эти линии помогали с перспективой. Понятия не имею, откуда дедушка знал это слово. Старик просто его знал.

Мы нарисовали пучок линий, которые сходились в центре листа. Затем изобразили вдоль этих линий прямоугольники (здания) и конусы (деревья). Мы их делали короче по мере приближения к центру листа. И у нас получалось! Было похоже, будто «деревья» действительно удаляются от нас.

– Пирамида, – сказал дедушка. – Перспектива.

Он указал на картину Леонардо да Винчи, где дева Мария сидела на камнях и держала маленького Иисуса.

– Пирамида, – кивнул я.

Мы занимались вместе после моей работы и на выходных. А ещё я самостоятельно тренировался в студии во время перерывов. У меня не было больше ковбоев Бенди, чтобы показать мисс Ламберт. Иногда я чувствовал на себе осуждающий и сомневающийся взгляд. Мне очень хотелось доказать ей свою состоятельность. И теперь в каком-то смысле я желал впечатлить мисс Ламберт больше, чем мистера Дрю. Я подозревал: она думала, будто бы я сохранил за собой рабочее место незаслуженно. Казалось, мисс Ламберт считала, что я просто нравлюсь мистеру Дрю – потому что являюсь представителем мужского пола.

Я так думал из-за фразы, которую мисс Ламберт как-то обронила. Там было что-то про «старый добрый мужской клуб». Эти слова не относились лично ко мне. Однако я их всё равно услышал. И теперь размышлял над ними. Я вспомнил о том, как мистер Дрю выдворил мисс Ламберт из своего офиса в день, когда она отвела меня туда. Я был сбит с толку. Где же правда? Уважал мистер Дрю только талант или нет? Может быть, да. Но при этом глава студии казался более лоялен к людям, которые походили на него внешне? Которые напоминали ему самого себя?

Нет, нет. Мне не хотелось развивать эту мысль.

В общем я решил: настало время по-настоящему начать рисовать Бенди. Я планировал попросить дедушку помочь мне с этим дома. В конце рабочего дня я, изнывая от нетерпения, торопливо направлялся через лобби к выходу. И тут услышал знакомый голос.

– Бадди!

Я резко остановился и обернулся. Мистер Дрю с широкой улыбкой на лице стоял возле стола консьержа.

– Сэр! – воскликнул я, поражённый до глубины души. И тут же направился к нему.

– Куда это ты так спешишь? На свидание? – со смехом поинтересовался мистер Дрю.

Я почувствовал, как лицо запылало – как и в любой другой раз, когда люди задавали подобные личные вопросы.

– О нет, сэр. У меня нет подружки.

Мистер Дрю кивнул.

– Наверное, это к лучшему. Сейчас для нас важно сосредоточиться на работе.

– Верно, – сказал я. В голове проносились мысли: дело-то было не в работе. Но в то же время в ней. Когда же у меня появится время на обучение рисованию, если не после работы?

– У меня есть кое-что для тебя. Приношу свои извинения за задержку. В качестве компенсации я накинул немного сверху. – Мистер Дрю протянул мне бумажку.

Я взглянул на неё.

Это был чек с моим первым заработком.

Моё первое жалованье!

Прошло три недели с моего устройства на работу. Да, наверное, выплату задержали. Однако я так сильно завертелся во всём, что связано с рисованием, враньём и попытками сделать ложь правдой, что совершенно забыл об истинной цели. О том, ради чего всё, собственно, и затевалось.

Деньги.

Сорок баксов.

Целых сорок долларов.

У меня в руке.

– Надеюсь, этого достаточно. Мы так и не обсудили твой гонорар у Шварца. Хороший урок, Бадди. Всегда обсуждай сумму.

Всегда обсуждай сумму.

Сорок баксов.

Мне показалось, я разучился дышать.

– Всё хорошо, – лишь умудрился выдавить из себя.

– Прекрасно! – ответил мистер Дрю. Он от души хлопнул меня по спине. Я закашлялся. – Пойдём, мы это сейчас отпразднуем!

Мы отпразднуем?

Не дожидаясь моего ответа, мистер Дрю направился к двери. Я последовал за ним в знойную жару. Удивительно, но в этот раз она казалась не такой уж и невыносимой. Даже в какой-то мере приятной.

Я нагнал быстро идущего мистера Дрю и зашагал рядом с ним по тротуару.

– Куда мы идём? – спросил я.

– Праздновать, – ответил он, подкрепляя слова широкой улыбкой.

Да, но мне бы ещё хотелось знать, где и как мы это будем делать. Я не стал повторять свой вопрос. Не стоило. Просто следовало довериться мистеру Дрю. Что я и сделал.

Мы прошли несколько кварталов и повернули на юг. В конце концов мы оказались в ресторане с ярко-красной растяжкой. На ней выведено «Sardi’s»[9].

– Мне кажется, я слышал об этом месте, – сказал я при входе в помещение с тёмно-красным ин-терьером.

– Очень надеюсь, что это так, – со смешком отозвался мистер Дрю.

– А, мистер Дрю. Сядете, где обычно? – спросил администратор за стойкой.

– Безусловно, – ответил глава студии и пожал администратору руку. Я заметил промелькнувшую между ними долларовую купюру.

– Следуйте за мной, – с улыбкой сказал сотрудник ресторана.

Мы прошли за ним в дальнюю часть ресторана к столику на двоих. Местечко находилось рядом со стеной, на которой висели шаржи известных личностей.

– Это же Синатра! – воскликнул я, садясь за стол.

– Когда-нибудь, парень, мы тоже будем на этой стене, – произнёс мистер Дрю.

– Ну, вы-то уж точно, – сказал я. Я не заметил, как мистер Дрю отреагировал на мои слова, потому что продолжал рассматривать интерьер.

Рисунки с известными людьми висели на стенах повсюду. И я более чем уверен: настоящие знаменитости сидели сейчас в ресторане за столиками. Однако мне не удалось кого-либо узнать. Мужчины в костюмах и женщины в платьях ужинали перед каким-нибудь мюзиклом или спектаклем.

Я посмотрел на карикатуры прямо над своей головой и узнал Лорен Бэколл. Нарисовано было очень здорово. Мне бы не очень хотелось, чтобы кто-то изобразил мой шарж. Однако мысль о том, что один из моих рисунков окажется на этой стене на всеобщем обозрении, заставила всё внутри сжаться от волнения.

К нам подошёл официант в красном пиджаке.

– Что желаете выпить, джентльмены?

– Принеси мне «Олд фешен», – сказал мистер Дрю. – Бадди, а ты что будешь?

Он выжидающе уставился на меня. Я тут же понял: он хочет, чтобы я заказал то же самое. Но я не мог.

– Содовую? – попросил я официанта. – Колу?

Официант посмотрел на меня так, словно я сделал самый лучший выбор из всех возможных вариантов. Затем исчез, чтобы принести нам напитки.

– Бадди, тебе бы пора начать пить как настоящий мужчина, – сказал мистер Дрю.

– Я, эм… У меня остались дома дела. Их лучше делать на трезвую голову, – ответил я.

Мне показались странными слова мистера Дрю. Как твой выбор напитка делает тебя настоящим мужчиной или ненастоящим? Разве я не мужчина от рождения?

Тем не менее мне было неловко.

Официант вернулся с напитками и тут же исчез снова.

– Как Ламберт к тебе относится? – спросил мистер Дрю, поднимая свой стакан и делая глоток. Он закрыл глаза от удовольствия и вздохнул. – Это великолепно, – обратился он к напитку.

Я сделал глоток колы через соломинку.

– О, она славная. Разрешает мне работать над ковбоем Бенди, – ответил я.

– Хорошо, хорошо. Что ж, если она начнёт слишком задирать нос, дай мне знать. Мисс Ламберт иногда может быть сущим наказанием, – предупредил мистер Дрю.

Я так не думал. Она просто была серьёзной.

– Ну, я считаю, что у тебя большой потенциал, Бадди. Честное слово. Я вижу, как ты стараешься на работе. Ты постоянно бегаешь по студии. Готов поспорить, ты замечаешь многие вещи. – Мистер Дрю подмигнул мне.

– Э, скорее нет, сэр. Просто я люблю работать на результат. Я не очень понял, что он имел в виду под «многими вещами». Однако горло перехватило от волнения. Я долго цедил колу через соломинку, чтобы успокоиться. Не то чтобы мои слова являлись ложью – я действительно ничего не видел. Только слышал. Разговоры.

О машинах.

И чернилах.

Мистер Дрю наклонился вперёд через стол, будто намеревался поделиться со мной секретом.

– Если увидишь что-то… интересное… Или что-то, о чём мне следовало бы знать, сообщи.

– Конечно.

Естественно, в тот момент показалось, что следует поведать мистеру Дрю всё, что я знаю. Особенно про Тома и Сэмми. Но в таком случае мне пришлось бы рассказать ему о Дот. Дот же любила секретность и считала её жизненной необходимостью. Наверняка у неё были на то причины, хотя я их и не понимал. Так что после секундного колебания я осознал, что не могу ничего рассказать мистеру Дрю.

Не сейчас.

– Хорошо, – ответил мистер Дрю и отклонился обратно, когда к нам подошёл официант.

– Готовы сделать заказ? – спросил он.

Я посмотрел на меню, которое даже не открыл.

– Ээ…

– Мы возьмём бифштексы средней прожарки. И не жалейте жареной картошки, – заявил мистер Дрю, протягивая официанту меню. Официант рассмеялся, будто бы только что услышал самую лучшую шутку. – И повторить, – мистер Дрю постучал по опустевшему стакану.

– Ещё одну колу для вас, сэр? – спросил официант, поворачиваясь ко мне.

Я лишь наполовину успел опустошить свой стакан. Мистер Дрю засмеялся.

– Да ладно тебе, Бадди. Поживи немного для себя!

– Давайте, – сказал я официанту.

– Замечательно, сэр.

И официант тут же исчез по своему обыкновению.

Пока мы ждали еду, мистер Дрю начал говорить. Нет, он не решил продолжить беседу. Он стал рассуждать. В том же духе, что и тогда в театре; или когда взял меня на работу. Я уже начинал привыкать слушать его монологи. У мистера Дрю имелось множество философских идей о жизни. Ему хотелось ими поделиться. Я был не против послушать их – хотя не всегда до конца понимал смысл.

– И вот почему я написал книгу. Видишь ли, жизнь и то, как ты живёшь её, – это иллюзия. Всё происходит здесь, – мистер Дрю постучал пальцем по виску. – Люди считают, будто существуют какие-то правила. Однако правила были придуманы людьми, чтобы в обществе царил порядок. В этом нет ничего плохого. Но в то же время людям вроде нас о правилах беспокоиться не стоит.

Он всегда употреблял такие слова, как «мы» или «нас». Я не был уверен в своей принадлежности к числу «людей вроде нас». Однако мне нравилось, как это звучит.

– Я не очень вас понимаю, – признал я.

Бифштексы были поданы. Я открыл рот, уставившись на них. Это произошло против моей воли. Когда официант засмеялся, я тут же сжал челюсти и почувствовал себя смущённым. Куски мяса были огромными. Самыми большими из тех, что мне доводилось видеть. Одного лишь куска оказалось бы достаточно, чтобы накормить меня, маму и дедушку ужином.

– Выглядит изумительно, – сказал мистер Дрю официанту. Тот, одарив нас ослепительной улыбкой, ушёл. Затем глава студии повернулся ко мне и улыбнулся: – Не бойся, Бадди, налетай!

– Я не боюсь, – ответил я и взял вилку и нож. Честно говоря, мне всё-таки было не по себе.

Я отрезал кусочек и съел его. Это самое вкусное, что я пробовал за последние несколько лет. Мясо было мягким и сочным, с идеальным количеством приправ. Еда не должна быть такой вкусной, когда не у всех есть шанс её попробовать. Мне это показалось неправильным. Нет, не показалось. Это являлось неправильным.

– Говорят, правила существуют, чтобы их нарушать, – тем временем продолжал мистер Дрю, усердно пережёвывая пищу. – Но что, если я скажу: а почему бы не переписать правила? Зачем их нарушать, если можно взять под контроль? Всё сводится к контролю над своей собственной судьбой.

Я кивнул, пока жевал картошку. У неё был необычный вкус. Ощущалась острота.

– Она с хреном, – пояснил мистер Дрю, поэтому и не пришлось ничего спрашивать. – Потрясающе, верно?

– Да, – ответил я с набитым ртом.

Мистер Дрю продолжил говорить. Это был ужин, за которым ему хотелось рассуждать о сложных вещах. Я их не очень понимал. Всё, чего мне хотелось – лишь насладиться вкусом еды и запомнить его. Честно говоря, я едва слушал мистера Дрю. Я вновь уловил в его речи слово «видение» и что-то там ещё про иллюзии. Мне кажется, после третьего коктейля и сам мистер Дрю не очень понимал, какую мысль хотел выразить словами. К тому времени, как мы заказали чизкейк на десерт, я уже сомневался в том, что в мой желудок способно поместиться что-то ещё из еды. Но я был более чем уверен: в мозг уже точно не влезет какая-либо речь мистера Дрю.

Наконец наш марафон из еды и разговоров закончился. Мы откинулись на спинки своих стульев. Мистер Дрю умолк, а я перестал есть. Мы теперь просто сидели с чувством наполненности.

– Вот это я понимаю – жизнь, – промолвил мистер Дрю.

– Или же её качественная иллюзия, – ответил я без особых мыслей. Наверное, слова мистера Дрю всё-таки как-то усвоились в голове.

Мистер Дрю указал на меня пальцем и начал смеяться. Я никогда не видел, чтобы кто-то так сильно смеялся. Глава студии согнулся пополам. На его глазах выступили слёзы. Смеха при этом слышно не было.

– О, боже, Бадди, – едва произнёс он, утирая лицо салфеткой, – Это было хорошо подмечено. Ты славный парень.

Я улыбнулся, хотя чувствовал себя расстроенным.

К нам подошёл официант с тоненькой чёрной книжечкой.

– Как только вы готовы, сэр. – Он подал книжечку мистеру Дрю.

– Да, конечно, – сказал мистер Дрю и протянул руку за счётом. – Бадди?

– Да? – отозвался я.

– Тебе нужно подписать и передать им чек, – пояснил он.

Я уставился на мистера Дрю. Он тоже смотрел на меня.

Затем до меня дошло.

Я медленно вытащил свой чек из кармана. Официант протянул мне ручку.

– Эм, сколько получилось? – спросил я.

Мистер Дрю открыл маленькую чёрную книжечку.

– С чаевыми, скажем, ровно пятнадцать.

Я выпучил глаза. Пятнадцать долларов! За один приём пищи!

– С деньгами приходит ответственность, Бадди. Вот как это работает.

– Да… с-сэр, – запинаясь, выговорил я. И продолжил пялиться на число «пятнадцать».

– Давай, парень, у нас обоих дела, – поторопил меня мистер Дрю. Его голос стал серьёзным. Почти раздражённым.

Я медленно взял ручку у официанта и поставил подпись на обратной стороне чека. Затем передал его сотруднику ресторана.

– Замечательно, сэр, – сказал официант. – Я принесу вашу сдачу.

Я глядел на мистера Дрю. Сердце билось очень быстро. Я надеялся, что он не замечает панику в моём взгляде.

– Вот это я называю отпраздновать так отпраздновать, да, парень? – спросил меня мистер Дрю с широкой улыбкой.

– Да, сэр, – тихо ответил я.

– Не траться так каждый раз, когда тебе выдают жалованье, – рассмеялся он. – Это безответственно.

– Да, сэр, – повторил я, едва шевеля губами.

Мистер Дрю оглянулся через плечо. Я видел, что он изнывает от нетерпения. Мужчина тяжело вздохнул.

– Слушай, Бадди, ты не против, если я вернусь обратно в студию? У меня встреча через полчаса.

Так он меня оставлял одного? Хотя, наверное, мистеру Дрю не было смысла оставаться, верно? Мы покончили с ужином. Мне не требовалась помощь, чтобы добраться до дома.

– О, нет конечно.

Мистер Дрю бросил салфетку на стол и встал, коротко кивнув мне.

– Чудесно. Продолжай работать в том же духе, парень. Увидимся завтра.

С этими словами он направился к выходу, на прощание пожав руки официанту и администратору. И исчез.

Все смеялись.

Я не понимал, что тут смешного.

– Ваша сдача, сэр, – сказал официант, подойдя ко мне и протянув маленькую чёрную книжечку.

– Спасибо.

Я открыл её. Двадцать пять баксов наличными. Всё ещё довольно много. Но было больше. Намного больше.

Я засунул купюры в карман и ушёл из ресторана как можно скорее. Я ехал в метро, держа руку в кармане. Не хватало ещё, чтобы кто-то стащил остатки моего жалованья.

Я добрался до дома к тому моменту, когда мама убирала со стола. Дедушка улыбнулся мне, стоя за раковиной, и помахал рукой в мыльной пене.

– Бадди! Я думала, ты успеешь домой до ужина, – сказала мама при виде меня.

– Я тоже, – отозвался я.

Спокойно, Бадди, они не должны знать, каким виноватым ты себя чувствуешь. Я посмотрел на пыльную штору, стопку грязных тарелок, старую кушетку, на которой спала мама… Нет, всё это не помогало чувствовать себя менее виноватым.

– Эээ, мистер Дрю взял меня с собой отметить мою первую зарплату.

– Наконец-то! – сказала мама и улыбнулась мне. – Я уже начала беспокоиться.

– Ага, я тоже. В общем вот. – Я быстро положил кучку мятых купюр на стол.

– Ого, Бадди, – воскликнула мама, уставившись на деньги.

Я с трудом проглотил комок в горле.

– Ага, двадцать пять баксов. Скоро будет больше, потому что он на меня рассчитывает, – соврал я. Будет больше, потому что я не стану ходить ни на какие шикарные ужины. – Это всё твоё.

Мама бережно сложила деньги, расправляя каждую купюру. Она протянула мне десять долларов.

– Тебе нужна новая одежда. И, может быть, позовёшь кого-нибудь из друзей в кафе поесть пирогов.

Мне хотелось провалиться сквозь землю от стыда.

– Нет, мам, пожалуйста. Не в этот раз. Может, как-нибудь потом, – сказал я.

Затем я отправился к себе в комнату и спрятался там. Сердце перестало бешено колотиться в груди. Теперь оно просто болело.

Мне никогда прежде не было так стыдно. Я злился на себя. И на весь мир тоже. Все те люди в ресторане могли позволить себе там ужинать. Для них это не такое уж и удивительное событие. Это было нечестно. Всё это казалось самой настоящей несправедливостью.

Никогда больше я туда не пойду, заверил я себя. По крайней мере, не до того момента, как у меня появятся деньги. Не до тех пор, пока не смогу отвести туда маму и купить ей красивое платье. Конечно же мы не пойдём без дедушки. Ему я тоже куплю новый костюм и рубашку с длинными рукавами, которые он так любит.

Никогда больше.

До поры до времени.

11

Всё дело было в трубах. Теперь я это знаю. В моём отдалённом от источников света уголке никто не хотел сидеть не только потому, что он был маленьким и тесным. Истинная причина крылась в трубах. Они тянулись по стене и потолку здания в том месте, где я сидел. Труба издавала лязгающий звук при изменении температуры или повороте вентилей. Однако я не подозревал, что подобное будет меня раздражать. В конце концов, в нашей квартире раздавались тянущиеся скрипы, связанные с постоянным оседанием фундамента. Когда я был маленьким, то всегда думал, будто квартира была живой и могла дышать и вздыхать, мёрзнуть зимой и изнывать от жары летом.

Так что я и бровью не повёл, когда трубы стали издавать странные звуки как-то вечером во время моей работы в углу. Я даже не поднимал головы.

Но затем трубы привлекли внимание.

Как говорится, грянул гром среди ясного неба. Почти буквально.

Склонившись над столом, я работал над перспективой и рисовал много линий. У меня не особо это получалось. День тянулся долго. Усталость давала о себе знать. Тем не менее я был настроен решительно. Я остался в студии после ухода всех и намеревался сделать всё правильно. Каждый раз, когда на меня накатывала волна усталости, тут же перед глазами возникал мистер Дрю. Он толкал меня вниз – с мостика на сцену. Да, это наверняка далеко не самое приятное, что можно себе представить. Может быть, народ сказал бы, что у нашего начальника странный способ мотивировать сотрудников. Да и я более чём уверен: мистер Дрю ничего плохого не имел в виду. Ведь мы же даже вместе ужинали и разговаривали – как это делают настоящие друзья. Тот случай в театре был просто шуткой.

Вот и всё.

Тем не менее меня это поддерживало. Это бодрило и помогало сосредоточиться. Когда начинало клонить в сон, а веки тяжелели, я внезапно представлял себе падение на сцену. В один из таких моментов, когда я якобы разбился, над головой раздался громкий стук. Меня отбросило на спинку стула так сильно, что я едва не рухнул назад. Сердце бешено стучало в груди. Все тени в поле моего зрения стали чёткими. Я с уверенностью не мог сказать, почудился ли мне этот грохот – или же он был настоящим.

А потом он повторился.

Я инстинктивно встал. Дело было не в печке, которая выражает недовольство из-за отключения на летний сезон. Это нечто другое. Но что – я понятия не имел.

Ну, по крайней мере, одно я знал наверняка – это не моего ума дело. Я снова сел и сосредоточился на листе бумаги.

И именно тогда я услышал гул.

Звук не был похож на завывание ветра среди деревьев или на скрип половиц, который раздаётся, когда кто-то из соседей крадётся в туалет. Казалось, это какое-то животное – вроде голодной собаки, завывающей в переулке. Но не совсем. К вою голодной собаки примешивалось нечто похожее на шипение кота, когда тот видит врага. И ещё к этому добавлялась одна протяжная низкая нота. Её кто-то словно бы играл на скрипке.

Эти звуки не походили на то, что я когда-либо слышал.

И мне стало любопытно.

Ко всему прочему, я вспомнил слова мистера Дрю. Проявлять инициативу важно. Было поздно. За окном уже стемнело, хоть и было лето. Все остальные ушли домой. Мисс Ламберт пришлось снова включить свет, когда она поняла: я всё ещё оставался на работе. Конечно же я это делал специально – чтобы показать мистеру Дрю и всем прочим свой запал. Таким образом, раз уж я оказался единственным человеком в здании и раз уж что-то странное творилось в столь значимой для мистера Дрю студии, то ясное дело: моим долгом было всё выяснить.

Я замер на стуле, прислушиваясь. Раздался тот же самый решительный грохочущий стук. Я тут же вскочил на ноги. Я не собирался вдаваться в глубокие размышления, а просто решил пойти и проверить, что это за шум. Хоть от него мне и было немного не по себе.

Я не мог определиться, с чего начать, но решил: логичнее в первую очередь заглянуть в котельную. Поэтому направился к лифту. Лишь во время спуска в подвал я осознал, что остался в полном одиночестве. Все этажи выглядели пустынными. На каждом из них горела всего одна лампочка. Остальные коридоры были погружены в темноту. Наверное, мои амбиции слишком громко заявляли о себе. Видимо, не стоило настолько задерживаться.

Что ж, уже ничего не поделать.

В подвале оказалось настолько темно, что хоть глаз выколи. Пришлось искать выключатель на стене на ощупь. Немного отлегло от сердца, когда коридор озарился светом. Я чувствовал себя более уверенно по пути в котельную.

Я уже бывал здесь раньше – когда искал уборщика Уолли, потому что у нас засорился унитаз. В подвале Уолли устроил себе что-то вроде импровизированного офиса. Мужчину можно было найти в котельной, когда он не совершал обходы. Но сейчас, в нерабочее время, когда я подёргал дверную ручку «кабинета» Уолли, то обнаружил: дверь туда заперта – конечно же. Я довольно скверно всё продумал.

Снова раздался громкий стук. Я взглянул наверх и только после этого осознал, что спустился чересчур низко. Похоже, звук шёл вовсе не из котельной. Это было хорошо – учитывая, что внутрь мне не попасть. Источник звука, кажется, находился всего на этаж выше. Словно для подтверждения моей догадки, вновь послышался стук прямо над головой. С потолка на меня посыпалась пыль.

Донеслось протяжное завывание. Оно было похоже на стон, но более отчаянное. Звук больше не напоминал проблемы с водопроводом. Он стал похожим на проблемы кого-то живого. Волоски на моих руках встали дыбом. Однако теперь я ещё пуще прежнего был готов действовать. Если это не засор трубы, а кто-то угодил в беду, то нужно поспешить. Я должен помочь.

Я щёлкнул выключателем и бросился обратно к лифту. Нервы шалили при наблюдении за стенами. Они медленно уходили вниз – в то время как я поднимался наверх. Когда передо мной появился пол следующего этажа, я заметил, что дышу поверхностно и часто. Лифт дёрнулся и остановился. Меня охватили сомнения в разумности моего плана. Тем не менее я вышел в тёмный коридор и щёлкнул выключателем. Как и прежде, включённый свет помог немного расслабиться.

Вновь послышалось завывание. Похоже, оно доносилось из дальней части коридора. Появилось понимание: я иду в верном направлении. От этого всё внутри сжалось то ли от страха, то ли от восторга.

Скорее всего, от страха. Само пребывание на этаже музыкального отдела неизменно заставляло лишь нервничать. Раздался глухой стук. Я замер. Затем снова послышался вой.

Ну, на этот раз я определённо оказался на нужном этаже.

Не уверен, что это хороший знак.

Пока я шёл по направлению к источнику звука, я вспомнил о своём первом визите сюда. Я тогда заблудился в лабиринте коридоров. Завернув за угол, я наткнулся на ступеньки, ведущие вниз. Накатил ужас.

Ступени вели к табличке, которая гласила «Медпункт». Медпункт? Даже не знал, что он тут есть.

Я спустился в его холл.

Помещение, в котором я оказался, было довольно большим. Здесь стояли твёрдые деревянные стулья, кушетка в углу и стол у стены. На последнем лежали медицинские карты. Стены были голыми – если не считать пожелтевшего плаката, который неразумно повесили в приёмном покое. На плакате был изображён Бенди в костюме доктора, Ангел Алиса в униформе медсёстры и Волк Борис на каталке. Плакат украшала надпись «Больничные утки и бедлам».

Бабах!

На этот раз грохот доносился из коридора выше. Это тут же меня насторожило. Я не мог определиться, что пугало больше: сам звук или его возможный источник. Я очень надеялся, что это какая-нибудь неполадка с трубами, а не проникшие в здание студии злоумышленники. Я не был крутым парнем, поэтому у меня не получилось бы от них отбиться.

И всё равно я направился в сторону источника звука. Я тут же включил свет в коридоре и увидел череду дверей. Они располагались друг напротив друга по обеим стенам. Я замер в ожидании. И слушал. Но конечно же теперь не было ни стука, ни воя. В коридоре царила абсолютная тишина.

Я решил, что остаётся только лишь проверить каждую комнату. Если они не заперты, конечно. Я не особо надеялся на это. Но к моему удивлению, первая дверь открылась. Она впустила меня в маленький кабинет с несколькими столами и стулом.

Я заглянул ещё в два кабинета. Каждый из них был похож на первый. Затем я обнаружил кабинет побольше. Там на стене висело несколько дипломов в рамках. Стало интересно, кому же этот кабинет принадлежал.

Я вышел и закрыл за собой дверь. Она хлопнула громче, чем ожидалось. В тот же миг я снова услышал вой. В этот раз звук больше походил на крик. Словно кто-то меня услышал. И пытался предостеречь.

Крик раздался в конце коридора.

За дверью, на которой пересекались две доски в форме буквы «Х» – будто бы кто-то пытался защитить дверь от урагана или чего-то подобного. Только вот дверь-то размещалась внутри здания, где не бывало ураганов.

Внезапно что-то бросилось на дверь. Та затряслась. Раздался грохот. В щели между дверью и полом появилась и исчезла тень.

Определённо кого-то заперли внутри. Или же это было… что-то? Я заметил, что сдерживаю дыхание, и выдохнул. После этого начал жадно хватать ртом воздух. Какое-то животное?

Что же там? Какое-то животное? Или… или…призрак?

Ну и глупость. Мне нужно было увидеть собственными глазами существо за дверью и найти всему логичное объяснение. Моему разыгравшемуся воображению пора бы уже перестать раздувать из мухи слона.

Снова послышался вой. Он точно раздавался из-за закрытой двери. Вблизи этот звук казался немного другим. Он звучал почти грустно – словно плач. Но не человеческий. Так плакали животные. Так ревут от беспомощности. Моё сердце сжалось.

Я был испуган и полон жалости – почти в равной степени.

Медленно протянув руку, я взялся за дверную ручку. Дверь оказалась заперта. Естественно. Кто бы оставил дверь в комнату незапертой с чем-то подобным внутри?

Запертый замок должен был служить знаком. Не знаком свыше вроде магического послания от высших сил, нет. Это всего лишь закрытая дверь. А закрытая дверь всегда означает одно: не входить.

Если только у тебя нет ключа.

Я вспомнил о Дот и её ключе.

Маловероятно, что дубликат ключа к этой двери будет просто где-то валяться. Особенно когда все остальные двери открыты. Подразумевалось, что в эту комнату никто не должен заходить. Я начал размышлять. Я никогда не спрашивал Дот об этом. Однако не было смысла – у меня имелись факты. Её ключ открыл и дверь в подвал, и в чулан с нотами и художественными принадлежностями. Следовательно, этот ключ подходил ко многим замкам: мастер-ключ.

После подобного прозрения в голове закрутилось множество разных мыслей. У меня возникли опасения. И конечно, не обойтись без ощущения, что мне не стоило делать намеченное. Но в то же время – не знаю почему – я чувствовал азарт. Мой запал уже никак не был связан с мистером Дрю. Мне нужно было докопаться до истины.

Так я обнаружил себя в сценарном отделе – копающимся в ящиках рабочего стола Дот. Я подумал, она не будет сердиться на меня за это. Счёл, что смогу произвести на подругу впечатление. Готов поспорить: будь Дот здесь, она бы уверяла меня в правильности моих поступков. Наверное, мы бы с самого начала взяли с собой ключ, если бы произошло что-то подобное. Наконец я нашёл ключ в нижнем ящике стола между страницами экземпляра книги «Сэр Артур Конан Дойль. Собрание сочинений».

Я не помнил, как вернулся обратно к двери со знаком «Х» и о чём думал в тот момент. Может быть, когда-то эти воспоминания и хранились у меня. Однако сейчас, когда мысли так спутаны, невозможно утверждать что-то наверняка.

Я лишь помню, что вновь оказался там.

У двери.

С ключом.

Что бы ни находилось в комнате – оно услышало меня. Я это понял, когда оно в очередной раз бросилось на деревянную дверь. Казалось, от раздавшегося грохота содрогнулся весь коридор. Завывание стало более настойчивым.

Я вставил ключ в замок, и – БАМ! Оно снова кинулось на дверь, угрожая раздробить её в щепки. Я испугался до дрожи.

С трудом сглотнув комок в горле, мне удалось повернуть ключ в замке.

Щёлк.

Тишина. Никакого завывания. Ничего.

Я сделал глубокий вдох, нажал на дверную ручку и слегка надавил на дверь. Она скрипнула, немного приоткрывшись. Решив не колебаться, я сильным толчком открыл её нараспашку и тут же щёлкнул выключателем.

Я стоял на пороге и глядел в пустую комнату. Она была похожа на крохотную операционную, в которой царил хаос. Мусор валялся на полу. Урна завалилась набок. Непонятные хирургические инструменты лежали на стойке. В углу были разбросаны поломанные деревяшки, некогда служившие стулом. Больше здесь… никого и ничего не было.

– Есть тут кто? – спросил я.

Именно это люди обычно спрашивают, когда не уверены, стоит ли заходить куда-нибудь. Ясное дело: на самом деле никто не желает получить ответ на свой вопрос.

Я не знал, что меня ждёт за дверью. Однако пустая комната определённо не входила в список возможных вариантов.

Я с опаской шагнул внутрь и молниеносно заглянул за дверь. Люди всегда прячутся так, за дверью. Но там никого не было. Таким образом, я оказался в одиночестве перед открытой дверью. На душе возросли замешательство и тревога. По спине пробежала дрожь – словно ледяная рука прошагала пальцами вверх по моему позвоночнику.

Именно тогда свет начал тускнеть. Хотя мне не стоит использовать слово «тускнеть». Лучше было бы сказать, что комната начала наполняться тенями. Они надвигались медленно. Поначалу показалось, что лампочка вот-вот должна была перегореть. Но затем я опустил взгляд вниз и увидел, как под моими ногами расплывается тёмное пятно. Я приподнял ногу, думая, что это какая-то жидкость. Однако это оказалась всего лишь тень.

Просто тень.

Я поднял голову и стал наблюдать, как эта тень начала ползти вверх по стенам и потолку, погружая комнату в вязкую тьму. Казалось, будто помещение наполняется пролитыми чернилами.

Я обернулся посмотреть в коридор. Понятное дело, чернота просочилась за пределы комнаты.

Я затаил дыхание и замер в неподвижности. Тело сковала паника. Никогда прежде я ничего подобного не видел и не предполагал, что кто-то с таким сталкивался. Я не знал, что это значит и что вообще происходит. Только в одном была уверенность: мне грозила опасность.

Вязкие тени будто бы являлись самим воплощением зла.

Не знаю, как это объяснить, но я чувствовал зло. Просто ощущал его. Я осознавал: ничего хорошего ждать не следовало.

Кровь стыла в моих жилах.

И в комнате, и в коридоре пропал свет. Тени победили. Я едва сумел различить дверную раму, что находилась от меня на расстоянии вытянутой руки.

Нужно было просто уйти.

Однако страх приковал меня к месту. Страх от темноты. Страх, вызванный тенями.

И нарастающий, расползающийся по всему телу и щекочущий затылок страх того, что в комнате со мной находилось что-то ещё.

Лёгкое влажное дыхание, тихое и ровное. Но не близко, а где-то позади. И теперь я слышал шаркающий звук – словно кто-то волочил за собой покалеченную ногу.

Наступила тишина.

Раздался грохот, будто что-то рухнуло на стойку позади меня. Затем послышался звон удара металла об пол. «Хирургические инструменты», – предположил я. Острые чёткие лезвия на полу. И всё равно я не мог пошевелиться. Промелькнула мысль: если я не буду шевелиться и не издам ни звука, оно меня не заметит.

Снова раздалось шарканье по полу. Оно стало громче и ближе. Я стоял, пытаясь притвориться невидимым, и чувствовал его присутствие. Я не просто его слышал. Я ощущал это за собой. Оно склонилось ко мне.

Щёку обдало горячим влажным дыханием. Затем послышалась череда быстрых вдохов. Оно обнюхивало меня.

Я не был невидимым. Мне следовало бежать. Бежать так быстро, как я ещё никогда в жизни не бежал.

Ну же, Бадди, беги.

Беги!

Я дёрнулся к двери, с трудом приподняв одну ногу – она будто бы застряла в грязи. Потянулся к дверному косяку, чтобы попытаться подтянуть себя дальше. Я не понимал, что происходит. Ничто не удерживало меня физически, но мозг убеждал тело: это неправда.

Нечто позади меня издало странный хрипящий звук. Ему словно что-то стало понятно. Я ощутил, как это существо отстранилось от меня, и сразу же почувствовал на своей спине тяжесть. Эта тяжесть толкнула меня вперёд, после чего послышался промчавшийся мимо меня звук тяжёлых шагов. От мощного толчка я рухнул на пол. Меня толкнула та же сила, что и стучалась в закрытую дверь. Удар получился настолько сильным, что из лёгких выбило воздух. Но я не остался лежать на полу, а тут же вскочил на ноги. Наконец мозг дал ногам нужную команду. Я бросился бежать по коридору – за звуком удаляющихся шагов.

Один конец коридора вёл в тупик, другой – в приёмную. В оцепенении я осмотрелся по сторонам. Нигде ничего не было. Я добежал до стола консьержа и остановился там.

Снова.

Ничего.

Только тогда я заметил: вокруг было светло. Всякие признаки чернильной тени отсутствовали. Я развернулся и убедился: весь коридор теперь оказался полностью освещён. Слегка задыхаясь, я медленно прошёлся обратно в ту самую комнату. Никаких теней.

Ничего.

Я потёр ладони друг о друга, осознав, что ободрал их во время падения. Ещё обнаружилась дыра на брюках в районе коленки. И вот теперь у меня минус рубашка и минус две пары брюк. Осталась лишь одна чистая и целая рубашка для походов на работу, которая сейчас на мне. Меня это не должно было волновать в тот момент, учитывая обстоятельства. Тем не менее я расстроился именно из-за одежды.

Страх накрыло волной усталости.

Волоча ноги по улицам Нью-Йорка, я думал лишь о том, как добраться домой. Когда я вглядывался в тень переулков и сквозь закрытые решётками витрины магазинов, то испытывал такой ужас, которого не знал прежде. Я не понимал, что со мной только что приключилось. В той комнате не было ничего. Но на меня ведь что-то дышало – и оно же меня толкнуло.

Может быть, мозг играл со мной злую шутку? Неужели я настолько вымотался? Я сам споткнулся и упал? Не то чтобы такого раньше не случалось. В школе меня дразнили за мои «клоунские ноги».

Но как же те звуки? Дрожащая дверь? Расплывающиеся тени? Всё это было реальным. Более чем. Те тени казались живыми – я готов поклясться. Они дышали, существовали.

Это был не сон и не обман. Я слышал те звуки. И видел трясущуюся дверь. И меня толкнули на пол. Всё это произошло на самом деле. Я это знал и не собирался сомневаться в ясности своего рассудка.

Тогда я был глубоко убеждён, что мыслю ясно.

Я помню то чувство.

Кажется, будто бы я снова испытываю его сейчас.

Я дошёл до дома. Это заняло чуть больше часа. Мне требовалось время, чтобы успокоиться и войти в прежний ритм жизни. Увидеть, что люди – это просто люди, а не кошмары. Меня преследовали тени, но я шёл быстро. К тому времени, как я добрался до дома, ужас уступил место усталости. Отлично. Мне всего лишь нужно поспать.

Я поднялся вверх по лестнице и зашёл в квартиру, еле волоча ноги. Все уже легли спать. Хорошо. Мне не хотелось говорить с дедушкой или пытаться уверить маму в том, что со мной всё в порядке.

Я осторожно открыл дверь к себе в комнату, чтобы не разбудить старика. Он лежал на своей половине кровати. В свете уличного фонаря дедушка напоминал покойника. Я забеспокоился, дышит ли он вообще. Не в силах справиться с волнением, я протянул ладонь и подержал её над носом и лицом дедушки. Сразу почувствовал, как кожу щекочет тёплый воздух его дыхания.

Слава небесам. Я уселся на свою половину кровати, повернувшись лицом к закрытой двери. Тут же перед глазами возникла картинка с запертой дверью в студии. Нет. Я встряхнул головой; сегодняшней ночью я больше об этом не буду вспоминать. Я медленно стянул подтяжки с плеч и, откинув их назад, покрутил шеей – пока не услышал весьма приятный хруст.

Я сделал глубокий вдох.

И тут что-то неожиданно схватило меня за волосы на затылке.

Я с криком подскочил и обернулся – лишь затем, чтобы увидеть своего дедушку. Тот принял сидячее положение и смотрел на меня своими впавшими глазами, широко распахнутыми от испуга. Его рот был приоткрыт то ли в ужасе, то ли в агонии.

– Что? – спросил я, едва не сорвавшись на крик; сердце едва не выпрыгивало из груди. – Что такое?

Старик поднял руку и указал пальцем прямо на меня.

– Дедушка, это я. Бадди. Дэниел. – Я слегка похлопал ладонью себя по груди. – Это всего лишь я. Ваш внук.

Старик продолжал указывать на меня пальцем. Тот немного дрожал. Лицо дедушки застыло в оцепенении.

Я наклонился, чтобы… Что? Успокоить его? Мне показалось, что дедушка не очень хорошо видит. Может, если он рассмотрит моё лицо поближе…

– Видите? Это всего лишь я.

Очередной резкий манёвр со стороны дедушки привёл к тому, что теперь старик держал меня за воротник рубашки двумя руками. Его скорость сильно поражала. Дедушка тянул меня за рубашку. Я услышал, как швы на плечах начали трещать и рваться.

– Перестаньте! Дедушка, хватит!

Я попытался отстраниться. Стало только хуже: хватка длинных костлявых пальцев лишь окрепла.

– Перестаньте!

– Снять! – прохрипел он.

– Что?

У дедушки как-то получилось высунуть пуговицу из прорези.

– Должен видеть, должен видеть. – Старик был полон решимости. Я наконец понял, чего он добивался, поэтому положил свои ладони на его трясущиеся руки.

Дедушка не отпускал меня. Я безуспешно попытался выпрямиться и сдался, начав расстёгивать рубашку. Он продолжал тянуть материю к себе, пока я в конце концов не высвободил руки из рукавов и не выпутался из ткани. Я отступил на шаг назад к двери. Дедушка положил рубашку к себе на колени и уставился на неё.

Оставшись в пожелтевшей от времени майке, я округлившимися глазами смотрел на старика.

– Да что с тобой такое, старикан? – прошипел я сквозь зубы, хотя собирался это прокричать. Сдержался лишь потому, что не хотел будить маму.

– Смотри, – произнёс дедушка.

Я взглянул на себя. Ничего необычного – лишь дырка в брюках на коленке.

– Нет. Koszula.

Я вскинул голову. Дедушка скомкал лежащую на коленях рубашку своими тонкими, как карандаши, пальцами. Затем поднял её вверх, чтобы я мог её рассмотреть.

Я посмотрел.

И увидел.

– Вот, – сказал дедушка.

Свет с улицы просвечивал через рубашку, делая её прозрачной. Я мог с лёгкостью рассмотреть заднюю часть. Там осталось тёмное пятно. Я протянул руки и взял рубашку у дедушки. Старик сразу мне её отдал.

– Ты видишь, – с облегчением и радостью выдохнул дедушка и откинулся обратно на подушку.

Да, я видел. Я видел отпечаток ладони.

Ровно в том месте, на которое пришёлся толчок.

На задней части моей рубашки чернел огромный чернильный отпечаток чьей-то руки.

12

Сегодня я не понимал, что это. Я по-смотрел на все эти листы и забыл, зачем я здесь. Что это должно быть? Меня охватило замешательство.

Пришлось долго копаться в памяти.

Пять органов чувств.

Осязание: грубые края листов бумаги.

Запах: чернила и бумага.

Вкус: очень неприятный.

Звук: звенящая тишина.

Зрение: слова на страницах.

Слова на страницах. Бадди. Дот. Мама. Дедушка.

Джоуи Дрю. Моя история.

Эта история не только моя, но и твоя, Дот. Иногда мне хочется рассказать её от твоего лица. Мне бы также хотелось знать, почему ты поверила в меня и отправилась на мои поиски в день нашего знакомства. Было бы здорово, если бы ты руководствовалась тогда не только подсказками своего «нутра». Было бы здорово понимать тебя так же хорошо, как ты понимала меня.

Может быть, всё это являлось ложью.

Но ты ведь не лгунья. В этом-то всё и дело, разве нет? Ты решила, что не будешь врать.

Люди могут принять такое решение.

Как бы мне хотелось знать, почему ты поверила моим словам, когда я рассказал тебе о случае в медпункте, о существе в темноте и о своей рубашке. Я сглупил и не принёс на следующий день с собой на работу рубашку с отпечатком. Но это и не важно – ведь ты поверила мне. Это была не какая-то там страшная сказочка.

Всё случилось на самом деле.

Ты пошла со мной в медпункт во время обеда. Я показал тебе комнату. В ней, конечно же, ничего не было, но ты всё равно не перестала верить мне. Тебе лишь захотелось провести более подробное расследование.

Ты, Дот, всегда задавала вопросы.

Да, она всегда их задавала. Я так пишу на всякий случай – вдруг не Дот читает это всё. Она умела задавать вопросы как никто другой.

– Что думаешь насчёт Сэмми и Тома? – спросила подруга, быстро спрятав свой мастер-ключ в карман после того, как я вернул его. Дот, кажется, была не против такого заимствования. Но, может быть, её просто больше интересовала новая информация.

– А что с ними?

– Помнишь тот разговор, который ты подслушал? О чернилах?

Я покачал головой, не зная, что думать.

– Ну же, Бадди. Те парни подозрительно секретничают о чернилах, а затем у тебя появляется чернильный отпечаток руки на спине. Возможно, одно с другим не связано, и это всего лишь совпадение? Нет, я так не думаю.

А, точно.

Кое-что я Дот не рассказал. Просто чувствовал себя из-за этого не в своей тарелке. Я не совсем уверен в том, что глаза меня не обманывали. Не хотелось делать неверные выводы и показаться глупым. Но если кто-то и был готов меня выслушать, так это Дот. Так что я рассказал ей о событиях после подслушанного разговора – а именно о том, как ходил к Сэмми и видел рядом с ним бутылочку с чернилами и чёрную кляксу в уголке его рта.

– Из-за того, что он держал ручку во рту? – уточнила Дот. Продолжать рассказ стало ещё более неловко.

– Может быть. Но мне показалось, будто в бутылочке поначалу было налито больше чернил. А потом стало меньше, когда я снова на неё взглянул.

Мне очень не хотелось говорить об этом прямым текстом. Я переживал, что Дот будет смотреть на меня с насмешкой. Но вместо этого она тут же спросила:

– Думаешь, он их выпил? Но разве чернила не токсичны?

Дот задала вопрос, который я не осмелился задать сам себе.

– Не знаю.

– Ну, с этого можно начать. Сначала Сэмми, потом этот Том.

Я кивнул.

– Будем действовать шаг за шагом, – сказала она.

И я кивнул снова.

В конце рабочего дня мы с Дот решили отправиться в музыкальный отдел на разведку. Впервые я полностью одобрял один из её планов – по большей части из-за того, что этот ход действий мы с ней разработали вместе. На тот момент я мог бы притвориться, будто ничего не происходило. Многие в студии так делали – если вообще знали, что вокруг творилось что-то странное. Однако я не мог закрыть на всё глаза. Определённо хотелось произвести впечатление на мистера Дрю и рассказать ему о том, что здесь творится. Но в то же время меня снедало любопытство – моя собственная потребность во всём разобраться.

И ещё дело было в моей дружбе с Дот. Я видел, как она общалась с людьми и задавала им свои прямолинейные вопросы. Из-за этого я стал гадать: почему большинство людей не ведёт себя так же? Почему люди не могут постоянно говорить прямо? Благодаря Дот я начал задавать вопросы. Теперь мне требовались ответы.

Таким вот образом я оказался в музыкальном отделе. Когда мы направлялись по коридору к ступеням в медпункт, Дот то и дело косилась на меня так, будто бы у нас с ней имелся общий секрет. И он был. Я попытался в ответ посмотреть на девушку в той же манере. Но у меня не получилось, и я просто нахмурился. В музыкальном отделе всегда было что-то такое, от чего становилось не по себе. Коридоры здесь выглядели слишком уж тёмными и пустынными. Музыканты не занимались звукозаписью постоянно. Поэтому огромное пространство, необходимое им для работы раз в месяц, пустовало и выглядело жутко.

Ко всему прочему, я уж точно не смогу забыть своё знакомство с Сэмми – если это вообще можно назвать знакомством. Он пропитался чернилами и катался по земле. Чернила заполнили его уши, рот, глаза…

– Бадди, с тобой всё хорошо? – спросила Дот, когда мы зашли в музыкальный зал.

Сцена была завалена инструментами, как и всегда. Однако по какой-то причине при виде этой сцены в душе возникло чувство тревоги. Она выглядела так, будто бы музыканты только что находились здесь и вдруг внезапно исчезли. Из ниоткуда в никуда.

– Ага. – Я попытался обнадёживающе улыбнуться Дот, но затем вспомнил: у меня ужасно получалось улыбаться людям подобным образом.

– Как ты думаешь, что мы ищем?

– Не знаю.

Дот добрела до письменного стола у стены. Пока девушка открывала ящики и рылась в бумагах, на меня вдруг нагрянуло осознание. Я никогда не видел, чтобы Сэмми сидел за столом. Замечал его лишь за пюпитром на краю платформы.

– Тут ничего особо нет, – сказала Дот.

– Может, посмотреть в чулане?

Дот выпрямилась, задвинула ящик и кивнула.

– Хорошая мысль. Не хочешь сходить проверить там, пока я тут заканчиваю? – спросила она, уперев руки в бока.

Я вспомнил, как пытался отмыть чернила, как Сэмми кричал на меня и как моё лицо прошлой ночью обдало тёплым влажным дыханием.

– Нет, – ответил я.

Дот на мгновение остановила на мне взгляд. Затем сказала:

– Ладно, тогда я схожу. А ты проверь, есть ли тут что-нибудь подозрительное.

И она зашагала своей целеустремлённой походкой обратно в коридор.

Я застыл на месте, восхищаясь её храбростью. Затем спохватился:

– Дот!

Девушка высунула голову из-за угла:

– Да?

– Может, ты хочешь… Ну это… Идти одной… – Я даже не мог нормально предложить ей свою защиту. Одно только выражение на лице Дот уже заставило меня почувствовать себя глупо. Конечно же с подругой всё будет в порядке. С ней всегда всё было в порядке.

Дот потрясла головой и вздохнула, а затем снова исчезла за углом.

Я огляделся вокруг себя и понял: в одиночестве в музыкальном зале тоже нашлось мало приятного.

Я осторожно ступил на сцену и стал лавировать между инструментами, заглядывать в их чехлы в попытке обнаружить хоть что-нибудь странное. Но я не был музыкантом. Как я мог понять, что является нормальным, а что нет? Я способен заметить лишь жуткий внешний вид. Я ходил по сцене, поскрипывая половицами и тем самым создавая эффект присутствия в комнате кого-то ещё, кто ходил с такой же скоростью, как и я. Ничего странного я не обнаружил.

Тем не менее странным казалось… всё.

В конце концов я оказался у дирижёрского пюпитра. Возможно, рядом с ним могла бы быть чернильница или даже пролитые чернила. Однако на пюпитре у Сэмми стояли только ноты. Я понял это, потому что он накарябал «Музыкальные ноты» на обложке тетради. Чёрные чернила на чёрной обложке было трудно рассмотреть, поэтому я немного выпрямил подставку. Надпись блеснула. Это выглядело интригующе – обычно чернила так не блестят. Может, они до сих пор не высохли? Я легонько и осторожно прикоснулся к ножке буквы «М». Мне уже надоело ими пачкаться. Сначала меня измазал Сэмми, а потом нечто оставило отпечаток ладони на моей спине. Больше никаких пятен – особенно сейчас, когда я облачился в рубашку дедушки. Своих приличных рубашек у меня не осталось.

Чернила оказались засохшими.

Я наклонил подставку под ещё большим углом. Но сделал это медленно, чтобы получше всё разглядеть. Что-то блеснуло в нижнем углу. Взяв тетрадь в руки, я присмотрелся. И почувствовал себя увереннее. На обложке изображено что-то похожее на… рожки Бенди. Будто бы кто-то нарисовал верхнюю часть головы дьяволёнка без круга. С трудом можно сказать. Рисунок поблёскивал и исчезал на свету. Казалось, словно он вот-вот соскользнёт с обложки.

Я ничего не мог с собой поделать. Мне требовалось увидеть больше.

В общем я открыл тетрадь.

Перед глазами возникли ряды строк с нотами под заголовком «Бенди и пираты». Над этим же работал Ричи наверху. Ничего необычного во всём этом не было – если не считать музыки. Я никогда прежде не видел нотных записей. Они выглядели интересно. Но вовсе не странно.

Я перевернул страницу. Теперь заголовок гласил «Песня Алисы».

Следующая страница. «Джига Банды мясников».

И ещё одна. «Ночная жизнь Бориса».

Я уже и забыл о своих поисках, когда перевернул очередную страницу и едва не выронил записную книжку. Резкий контраст между обычными нотами и увиденным был схож с ударом под дых. Это повергло меня в шок.

На странице передо мной, если выразиться наиболее мягко, красовались наброски. Но это были не простые линии очертаний предметов, нет. Глубокие царапины, наспех начирканные изображения с чернильными кляксами и брызгами создавали впечатление того, что художник являлся безумцем. Безумцем, рисовавшим в невероятной спешке. Он будто желал перенести образы на бумагу до того, как что-то случится. Чувство спешки мне было понятно – в отличие от открывшегося глазам.

В центре страницы изобразили огромный символ. Такой мне никогда прежде не доводилось видеть: круг внутри круга с вырезанной частью и пучком обрамляющих его линий. Сэмми много раз провёл по ручкой по контуру, поэтому бумага почти прорвалась посередине. Чернила блестели, как и на обложке, но тоже при этом высохли. Но не это проняло меня до дрожи. Весь правый разворот занимало изображение искажённого Бенди. Дьяволёнок почти не походил на свою очаровательную мультяшную версию. Его конечности были длинными – почти как у богомола. Руки Бенди оканчивались когтями, а не милыми белыми перчатками. Тем не менее самым ужасным выглядело его лицо, наполовину залитое… Чем? Кровью? По чёрно-белому рисунку трудно сказать. Я вообще с трудом разбирал изображения на странице. Мне стало ясно лишь одно: дьявольские рожки Бенди были намного длиннее, а его улыбка складывалась из острых зубов. Глаза Бенди оказались полностью спрятаны за стекающей чёрной жидкостью. Что же это было?

Кровь.

Нет.

Чернила?

Страницы блокнота оказались заполнены и другими попытками нарисовать что-то. Однако я не понимал, что именно. И ещё я обнаружил слова «Мечты оживают» – те же самые, что на плакатах с Бенди. Помимо них другие слова: «Освободит нас». Такого слогана я не смог припомнить.

Какие-то знаки будто бы съезжали вниз по странице – словно Сэмми кто-то оттаскивал от блокнота во время рисования. Создавалось ощущение, что рисунки будто выпадали из записной книжки.

Я посмотрел себе под ноги. Нельзя было этого не сделать, потому что иллюзия, что рисунки словно стекали со страницы, казалась слишком реальной.

Я пялился в пол довольно долго. Ничего. Ясное дело, на нём ничего не было. Просто обычный деревянный пол в царапинах. Тряхнув головой, я перевёл взгляд обратно на подставку и приготовился вернуть блокнот на место. В тот момент я заметил символ на самом пюпитре. Даже не просто символ, а символы. А потом обычные круги и линии, которые не соединялись между собой и расползались повсюду, покрывая деревянную подставку замысловатым узором. Я наклонился, чтобы рассмотреть получше: узор покрывал пюпитр полностью. Снова выпрямившись, я заметил ещё один рисунок Бенди и слова «Скоро он…». Я осторожно поставил записную книжку обратно на подставку – на прежнее место.

«Скоро он…» идеально сливалось в предложение с «освободит нас».

– Бадди, мне нужно показать тебе кое-что.

У меня едва душа в пятки не ушла. Я развернулся и широко распахнутыми от ужаса глазами уставился на Дот. По моим жилам растекался страх. Подруга заметила это. Я знал, что она заметила.

– Что такое? – спросила она.

Не в силах ничего вымолвить, я указал на блокнот. Дот обошла меня, чтобы посмотреть на книжку. Наступила непродолжительная тишина. В это время я наблюдал за тем, как девушка, склонившись над записной книжкой, мягко очерчивала пальцами изображённые на её страницах рисунки и очень внимательно изучала бумагу.

– Что же ты задумал, Сэмми? – пробормотала она самой себе.

– Это странно, да? – я наконец сумел обрести голос.

– Более чем, – ответила Дот. Она выпрямилась и встретилась со мной взглядом. – Пойдём со мной.

Я кивнул и последовал за ней, как делал всегда в таких случаях. Мы направились прямо по коридору к чулану с нотами. Когда я увидел деревянную дверь чулана и ничем не примечательную латунную ручку, внутри всё сжалось. Кто-то словно засунул мне глубоко в горло свою руку, чтобы стиснуть в кулаке мои кишки. Я устремил взгляд на пол: чернила всё так же вытекали из-под двери в коридор чёрным пятном. Я не смог это пятно когда-то отмыть. Кулак внутри сжался сильнее.

– Всё в порядке, Бадди, – попыталась успокоить меня Дот. – Это безопасно. Но тебе следует взглянуть на это.

Она открыла дверь.

И мы заглянули внутрь.

Перед нами от заляпанного чернилами пола до самого потолка на выкрашенных в чёрный цвет полках стояли бутылочки.

Прозрачные стеклянные пустые пузырьки из-под чернил.

– Эй, ребятки, что это вы тут делаете?

Мне никогда прежде не доводилось видеть на лице Дот удивление. Казалось, ничто не могло застать её врасплох. В этот же раз девушка показалась мне встревоженной. Тем не менее Дот быстро закрыла дверь чулана и резко обернулась. По коридору к нам навстречу шагал Джейкоб. Он не выглядел рассерженным, но его лицо переполняло напряжение. Возможно, даже озабоченность.

– Мы тут ищем Сэмми, – быстро сказал я, потому что Дот молчала.

– Ага, ясно. В общем, Бадди, тебя ждут в лобби, – сказал он, не особо придав значения нашему объяснению.

– Меня?

– О, да, – ответил Джейкоб.

– Зачем?

– Я… – Он запнулся, явно не найдя ответа и испытывая неловкость. Для Джейкоба это было несвойственно. По правде говоря, я не встречал более уверенного в себе человека, чем Джейкоб. Из-за его нетипичного поведения мне тоже стало неловко.

– Что такое?

– Я думаю, там твой дедушка, – выдавил он и поднял руку, чтобы смущённо потереть заднюю часть шеи.

Рука, которая в тисках сжимала мои кишки, вдруг ослабла. Но вместо облегчения я почувствовал, что дышу теперь слишком свободно. По краям поля зрения появились сияющие звёздочки. Я тут же их сморгнул и поспешил к лифту. Было слышно, как Дот и Джейкоб следуют за мной.

В лифте я ещё раз уточнил:

– Ты уверен, что там мой дедушка?

– Нет, – ответил Джейкоб. – Но он старый, спрашивает про тебя и… Ну, он немного на тебя похож.

Мне не хотелось, чтобы Джейкоб развивал эту мысль дальше. В детстве я и без этого настрадался от оскорблений, которые мне кричали в спину.

– Ясно, – только и произнёс я.

Я не подготовился к резкой остановке лифта. Зубы в очередной раз клацнули. За последние недели это случилось впервые. Сперва я разозлился на себя, но у меня не было времени на самобичевание. Я рванул по коридору в лобби.

– Бадди! – воскликнул радостный громкий и знакомый голос.

Всё-таки это был дедушка. Его придерживал за локоть Уолли, который совсем не походил на охранника – особенно учитывая то, что в другой руке у работника была зажата щётка для подметания пола.

– Дедушка, что вы здесь делаете? – спросил я, подбегая к нему. – Можете его отпустить. Что он, по-вашему, может сделать? Захватить здание?

Уолли укоризненно покачал головой.

– Никогда нельзя знать наверняка, – пожал плечами уборщик.

– Ты хорошо? – спросил дедушка, пристально всматриваясь в меня и внимательно изучая моё лицо.

– Да, конечно. У меня всё здорово. Послушайте, вам нельзя здесь находиться. Как вы вообще…

Я почувствовал рядом с собой присутствие Дот.

– Бадди, – шёпотом окликнула она меня.

– Не сейчас, Дот.

– Бадди, он здесь.

– Кто… – Я поднял голову и увидел мистера Дрю. Тот стоял вместе с мисс Ламберт у стола консьержа. Он прислонился к столу, скрестив руки на груди. По лицу мужчины было невозможно что-либо прочитать. – Мистер Дрю!

– Что происходит? – глава студии улыбнулся. Однако я не уверен, что в его улыбке было хоть немного радости.

– Ничего, просто мой дедушка… – быстро начал я. Настала моя очередь схватить дедушку за руку. Однако он выскользнул из моей хватки и направился к висящему на стене плакату с Бенди. Дедушка уставился на него. Затем подошёл к стене ещё ближе.

– Что он делает? – поинтересовалась Дот.

– Он… смотрит. Он так обычно всё рассматривает.

Дедушка повернулся ко мне и указал на плакат.

– Ковбой! – воскликнул он.

Я резко втянул носом воздух. Нет-нет-нет. Мне следовало быстро вывести его из стен студии – и желательно до того, как старик каким-то образом проболтается о своём истинном авторстве ковбоя Бенди. Как-то же он мог проболтаться. Со своим словарём, состоящим из пары-тройки слов.

Я быстро подошёл к дедушке и схватил его за локоть.

– Пойдёмте, дедушка, пора домой.

Он снова взглянул на плакат. Затем перевёл взгляд на мистера Дрю, потом на меня.

– Босс?

Я кивнул.

Мистер Дрю услышал его последнее слово, оттолкнулся от стола и внезапно направился к нам, сияя приветливой улыбкой.

– Здравствуйте, сэр! Меня зовут Джоуи Дрю. Приятно с вами познакомиться. Ваш внук очень талантлив. – Глава студии протянул руку дедушке для рукопожатия.

Дедушка на секунду уставился на вытянутую мистером Дрю руку. Потом принял её, но пожимать не стал. Он поднёс кисть мистера Дрю к своему лицу и внимательно её осмотрел. Перевернув руку главы студии ладонью вверх, дедушка ощупал её. Мистер Дрю покосился на меня с недоумевающей улыбкой. Я улыбнулся в ответ, гадая, что вообще можно было предпринять в подобной ситуации. Никто не понимал действий моего дедушки.

В конце концов дедушка посмотрел на мистера Дрю.

– Босс, – повторил старик.

Мистер Дрю кивнул. Наконец дедушка пожал ему руку как полагается. Затем уронил её – словно забыл, что вообще держал. И повернулся ко мне.

– Приятно познакомиться с твоей семьёй, Бадди, но у нас это не принято. Пора бы твоему дедушке пойти домой, – объяснил мистер Дрю. С этими словами он развернулся и ушёл. Я вновь почувствовал себя не в своей тарелке. Что-то во всём этом казалось неправильным – словно я попал в неприятности.

– Тебе бы лучше отвести его домой, – заметил Джейкоб, провожая взглядом мистера Дрю, – пока мисс Ламберт до тебя не докопалась.

– Ага, так будет лучше, Бадди, – согласилась Дот.

– А как же… – Я запнулся. Понятное дело, я не мог сказать то, что хотел, при всех. Но ведь мы только начали расследование!

– У нас есть время, – сказала Дот.

Я не мог с ней согласиться в данном случае. Но разве у меня оставался выбор?

– Пойдёмте, дедушка, нам нужно домой, – вздохнул я.

Я мог бы рассказать обо всём маме. Она бы объяснила дедушке, почему в Нью-Йорке люди просто так нигде не появлялись. Определённо, это была его фишка, так ведь? Просто так появляться из ниоткуда. Он это умел.

Улыбнувшись, дедушка кивнул и повернулся окинуть взглядом всех собравшихся.

– Приятно познакомиться с вами, – сказал он.

– Взаимно, – ответила Дот.

Дедушка улыбнулся ей, потом покосился на меня и подмигнул.

Ну нет уж, старик, нет. Всё совсем не так, как ты подумал. И всё равно я чувствовал, как лицо начинает гореть от смущения.

Я выпроводил дедушку из студии на оживлённую улицу. Он остановился и уставился на движущиеся автомобили. Потом устремил взгляд вверх – на возвышающиеся над головами здания. Я тоже посмотрел вверх.

– Сюда, – заявил он и повернул налево, хотя нам нужно было идти совсем в другом направлении. Явно не на север.

– Нет, дедушка, – сказал я ему, но дедушка внезапно ускорил шаг. Я удивился – ведь обычно, куда бы старик ни направлялся, он всегда шёл медленно. Я полагал, что это было связано со слабым здоровьем. Сейчас же я был сбит с толку тем, насколько прытким он оказался для своих лет. Мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним. Нагнав дедушку, я попытался его остановить.

Но дедушка останавливаться не желал.

Он повернул направо. Я понятия не имел, почему. Не знаю, что у дедушки был за план – и был ли он вообще. Мы пересекли Бродвей с его мигающими огнями и гудящими клаксонами. В абсолютном молчании мы шли, кажется, вечность. Однако на самом деле минуло лишь минут десять. Внезапно мы зачем-то остановились.

Дедушка улыбнулся.

– Здесь, – сказал он и указал направление пальцем. Ему нравилось указывать пальцем на что-либо.

Я посмотрел на возвышающийся фасад. Поразительно, как он выделялся среди окружающих фасадов других зданий. Постройка выглядела очень современно – лучшего описания и не придумать. Здание представляло собой чёткий параллелепипед, сложенный из прямоугольников стекла и бетона. Я не мог решить, было ли это красиво или нет, но с уверенностью мог сказать: от других зданий оно сильно отличалось.

– Где мы? – спросил я.

Дедушка посмотрел на меня как на умалишённого. Он покачал головой, а потом повёл меня в тихое фойе.

– Искусство, – тихо сообщил он; наши шаги эхом отражались от бетонного пола.

Искусство?

Наконец мой взгляд наткнулся на табличку. Она гласила: «Музей современного искусства».

А. Вот оно что.

Искусство.

На это у меня времени не было.

– Полно уж вам, дедушка, – сказал я. Мой тихий голос прозвучал ясно и чётко. Я бросил взгляд на женщину за стойкой информации.

Дедушка продолжил идти дальше. У меня не хватало сил остановить его. Кажется, вряд ли сейчас кто-нибудь смог бы это сделать. Странно, но никто и словом не обмолвился – хотя, по идее, нам стоило бы купить билеты перед входом в музей. Но мы просто шли и шли. Я всё больше и больше беспокоился: у меня был не такой план. Разве дедушка не понимал, насколько всё серьёзно? Наверняка понимал – ведь он пришёл меня проведать из-за случившегося прошлой ночью. Из-за того отпечатка ладони на моей рубашке. И всё равно…

Наконец мы остановились. Дедушка опустился на скамью перед картиной.

Я сел рядом.

Перед нами висело полотно. На нём был изображён берег реки. Выглядел он странно. Это был пейзаж, но в то же время…

– Точки? – удивился я.

– Чтобы делать искусство, нужно делать новое, – сказал дедушка. – Видеть мир по-другому. Понимаешь?

Я кивнул и задумался. Наверное. Я не понимал, как это всё связано с мультфильмами.

– Некрасивая картина. Общая картина. История. Мысли. Ум. Душа. – Дедушка очень старался до меня что-то донести, и я слушал его. Конечно же я его слушал. Но только чувствовал себя глупо. И не только потому, что ничего не знал об искусстве или даже мире. Я ничего не ведал о своём дедушке. Не знал не только о его жизни в Польше, но и о самих мыслях старика.

– Дедушка, мне нужно идти.

– Босс, – кивнул он.

– Да.

– Чернила.

– Что?

Дедушка взял мою руку и указал на чернильное пятно на пальце. Он поднял руку и показал точно такое же пятно на своём. Я предположил, что он испачкался, когда помогал мне.

– Чернила, – сказал дедушка.

Я кивнул.

– Да. Я продолжаю учиться.

Затем дедушка положил свою ладонь мне на спину и растопырил пальцы.

– Чернила, – вновь повторил он.

Я стал дышать более поверхностно, чувствуя, как дедушка прикасается к тому же самому месту, в которое пришёлся толчок прошлой ночью. Старик прижал ладонь к моей спине. Слегка улыбнувшись, он отнял руку и показал её мне.

– Не эта рука, рука босса, – пояснил дедушка.

– Ясно, – сказал я, хотя не совсем понимал суть его толкований.

– Чернила.

Я кивнул. Ладно, понятно. У мистера Дрю тоже на руках оставались чернила. Он ведь был художником. По крайней мере, он… это подразумевал в нашу первую встречу. Мистер Дрю придумал Бенди, в конце концов, разве нет?

Придумал же?

– Чернила босса – те же чернила, – сказал дедушка.

– Те же чернила?

Как какие? Как на отпечатке? Нет, отпечаток оставил точно не мистер Дрю.

– Чернила – плохо.

Я уставился на дедушку во все глаза. Мне хотелось, чтобы он мне всё объяснил. Пару дней назад его слова показались бы бредом, и я бы смотрел на дедушку как на выжившего из ума старика.

Но теперь – после случившегося прошлой ночью и увиденного в тетради Сэмми – я не был столь поспешен с выводами.

– Чернила – плохо, – согласился я.

Дедушка опустил руку и мрачно кивнул.

Чернила – плохо.

13

В тот день я больше не видел Дот. Когда я вернулся в студию, оставалось всего несколько часов до конца рабочего дня. Мне нужно было заниматься своими делами. Я задержался, но не так сильно, как вчера. Я был уверен: на студии помимо меня ещё находились люди. Когда я увидел, как Ричи откинулся на стул и захрустел костяшками пальцев у себя над головой, то понял – мне тоже следует закругляться. Я был более чем счастлив уйти с работы.

К моменту моего возвращения домой дедушка уже спал. Я тихо прошмыгнул мимо него, чтобы взглянуть на наши рисунки. Я решил: может быть, настало время попробовать нарисовать хотя бы лошадь. Я навис над комодом, сгорбившись так, что заболела шея, и перерисовал лошадь с картины. Поначалу я набросал круги. Потом начал рисовать поверх них, превращая геометрические формы в свойственные животному черты. У меня, кажется, что-то получилось.

Вышло лучше, чем при первой попытке – когда результатом моих трудов стало старое толстое ослино-собако-подобное существо. Однако я всё равно чувствовал, что мне предстоит расти и расти. Особенно остро это ощущалось после посещения художественной галереи.

Чем больше я узнавал, тем больше понимал, что не знаю ничего.

Так же было со студией.

И с чернилами.

На следующий день я чувствовал себя разбитым из-за бессонной ночи. Меня не оставляли разные мысли. Это было ужасно. Я терпеть не мог, когда всякая ерунда заполняла голову. Чем сильнее я пытался что-то понять, тем путанее становились мысли. То же самое происходило в музее: чем сильнее я всматривался в полотно, тем хуже видел его изображение.

Переставал замечать общую картину.

Я был благодарен за то, что у меня висело не так много заданий. Казалось, будто мисс Ламберт видела, что мне было не до работы, и давала время отдохнуть. Сегодня я решил поупражняться в рисовании Алисы. Изображать её я ещё ни разу не пробовал. Девушка была миленькой. Рисовать её должно быть весело.

Мне требовалось хоть немного развлечься.

Хоть раз в жизни.

Я стал первым, кто заметил Сэмми. Он пронёсся по узкому проходу мимо моего стола. Моя усталость тут же сменилась ужасом. Я подумал, он прознал про наше с Дот расследование; понял, что мы видели его странные рисунки в записной книжке с нотами и пустые бутылочки в чулане. Я испугался, что Сэмми пришёл устроить надо мной расправу. Если бы он полез в драку, я бы не знал, что делать. Во-первых, я не считал махание кулаками чем-то профессиональным. Да и вообще – мне казалось, в центре города так дела не решаются. Во-вторых, я всегда считался посредственным бойцом. Мне удалось одержать победу лишь в паре потасовок – да и то только благодаря высокому росту, из-за которого меня трудно завалить на землю.

Однако Сэмми пронёсся мимо, даже не заметив моего присутствия в тёмном углу. Мужчина ворвался в более освещённую часть художественного отдела.

Мисс Ламберт медленно поднялась из-за своего стола и нахмурилась. Она явно заметила ярость на лице композитора. Такую эмоцию трудно не заметить. Наверное, её можно было бы разглядеть даже с самой верхушки Эмпайр-стейт-билдинга.

– Мистер Лоуренс, – подчёркнуто вежливо сказала она.

– Эбби, – поприветствовал главу отдела Сэмми.

Мисс Ламберт закусила нижнюю губу, но ничего не сказала. Я припомнил, как Сэмми обращался к человеку из «Gent», называя его Томом, а не мистером Коннором. Я гадал, делал ли он это по привычке со всеми или же… Что там Джейкоб говорил в баре про женщин и темнокожих людей? Что-то про то, что им приходится работать в два раза больше, но они все равно не получают должного уважения. Я задумался над этим и развернулся на стуле, чтобы понаблюдать за развитием событий.

– Чем я могу вам помочь?

– Где мои чернила?

Я выпрямился на стуле.

– Ваши чернила? – удивилась мисс Ламберт.

– Чернила. Куда они подевались?

На лице мисс Ламберт подозрительность сменилась обеспокоенностью.

– Вы хотите позаимствовать немного чернил у художественного отдела? Могли бы просто попросить, мистер Лоуренс. Не стоит вести себя так дерзко.

Сэмми громко фыркнул и сунул руки в карманы. Он отрицательно замотал головой изо всех сил, несколько раз недовольно поджал губы и в конце концов изрёк:

– Чернила из вашей кладовки.

– Мы не храним чернила в кладовке.

Так, а вот это уже странно. Мы не хранили чернила в кладовках? Тогда почему в музыкальном отделе полки чулана ломились от пузырьков с чёрной жидкостью, в то время как художники – люди, которым действительно для работы требовалось много чернил, – держали их под замком? Но я понимал: бессмысленно спрашивать об этом. Определённо, я не хотел напоминать мисс Ламберт об инциденте с воровством. Не сейчас, когда мне дали второй шанс. Ко всему прочему, существовала вероятность того, что глава художественного отдела обманывала Сэмми, дабы он не посягал на наше имущество. У него, правда, было какое-то странное помешательство на чернилах. Очевидно же.

Сэмми хотел сказать что-то, но ничего не произнёс. Кажется, ему было трудно говорить. Мужчина издал странный булькающий звук – словно сдерживал рвущиеся наружу слова.

– Послушайте, мы храним чернила здесь, у меня под столом в сейфе. Я могу выделить вам пузырёк. Но для начала вам нужно успокоиться. Не стоит так злиться из-за пустяков.

Сэмми затряс головой. Его шея была настолько напряжена, что всё тело замоталось из стороны в сторону. Затем глава музыкального отдела стремительно пронёсся мимо меня в тёмный коридор и исчез.

– И что это только что было? – спросила мисс Ламберт.

Джейкоб встал, приподняв брови. Его глаза стали круглыми от удивления.

– Мужик с катушек съехал. Хотите, я посмотрю, что у нас в кладовке?

Мисс Ламберт кивнула:

– Да, пожалуйста. Буду весьма признательна.

Джейкоб широко улыбнулся ей и зашагал в мою сторону. Проходя мимо, он одарил меня такой же широкой улыбкой. На секунду я поразился тому, как здорово и искренне парень умел всем улыбаться. Складывалось впечатление, будто Джейкоб действительно был рад тебя видеть. Я же улыбался так, словно мне больно. Будто вдруг заболел живот. Затаив дыхание я наблюдал, как Джейкоб идёт по коридору. Я задержал дыхание не специально. Даже не понимая, почему. Я не знал, что Джейкоб может обнаружить в кладовке. Но в любом случае, это должно быть нечто странное.

Он вернулся довольно быстро и с улыбкой уселся обратно за свой стол.

– Не-а, там нет ничего. Он точно рехнулся.

Внутри у меня всё сжалось. Я не понимал, что происходит. Почему в нашем чулане не оказалось чернил? Почему они хранились только в музыкальном отделе?

– Бадди, – окликнула меня мисс Ламберт.

Я встал с места слишком быстро, поскользнулся и едва устоял на ногах.

– Великолепный манёвр, – засмеялся Ричи.

Я кивнул, но ничего не сказал.

– Захвати с собой тот набросок с ковбоем Бенди, – сказала мисс Ламберт.

Я снова кивнул и сунул руку в ящик стола, чтобы взять листок бумаги. Затем поспешил к мисс Ламберт.

– Итак, мы прорабатываем идею с ковбоем Бенди, так что сценаристам хотелось бы иметь несколько образцовых набросков для вдохновения. Как думаешь, ты справишься? – спросила она. В её глазах блестела улыбка. Это навело меня на мысль: мисс Ламберт, может быть, действительно мной гордится. Или же волнуется за меня. Я-то уж точно волновался.

– Конечно, – как можно спокойнее ответил я, протягивая ей листок бумаги.

Мисс Ламберт окинула рисунок взглядом.

– Да, вот что-то в этом роде и нужно. Только постарайся поместить изображение по центру. Нам нужна лошадь целиком – без отсутствующих копыт и других частей. Дальше мы сами решим, в каком месте обрезать кадр. Ясно? – она протянула мне листок обратно.

Я утвердительно кивнул. Хотя на самом деле пребывал в замешательстве.

– Так что я жду от тебя с полдюжины разных идей с ковбоем Бенди.

Я снова кивнул.

– Это всё, – подытожила она. Я вернулся за свой стол.

Теперь нервы не на шутку разыгрались. Я много практиковался с тех пор, как дедушка впервые нарисовал ковбоя Бенди. Но шесть разных ситуаций с Бенди? Получится ли у меня?

И что мисс Ламберт имела в виду, когда говорила про «лошадь целиком»? Неужели дедушка забыл что-то дорисовать?

Я положил рисунок на стол и взглянул на него. Странно. Она оказалась права. Рисунок находился у края листа. Ноги лошади были обрезаны. Я ничего не понимал. Неужели я неправильно запомнил эту картинку? Я был уверен, что дедушка нарисовал ноги лошади полностью и расположил рисунок посередине листа бумаги – словно это был анимационный кадр.

Поразительно, как наш ум играет с нами злые шутки. Когда случается что-то странное или невероятное, мы тут же списываем это на свои ошибки. Только вот иногда дело как раз в том, что нечто странное и невероятное случилось.

И мы не замечаем некоторых связей, пока не становится слишком поздно.

Тогда я не увидел связи. Но заметил её несколько позже. Не знаю, стоит ли мне сообщить тебе обо всём сейчас или не нужно прерывать нить повествования? Есть ли смысл ждать?

Нет, я не должен перескакивать с места на место. Если забегать вперёд, я могу забыть вернуться назад. Воспоминания могут измениться. Я боюсь того, что они уже изменились. Неужели я действительно ходил с дедушкой в музей современного искусства и видел полотно Жоржа-Пьера Сера – или же мы просто обсуждали эту картину на кухне, глядя в книгу об искусстве?

Я уверен: дедушка приходил меня проведать в тот день. И я знаю, что он тогда беспокоился. Но, может быть, после встречи со мной дедушка пошёл домой?

Наверное, так было бы логичнее.

Возможно, лошадь и не соскальзывала со страницы.

Вероятно, именно тогда я вспомнил о тетради Сэмми, а не позже. Вспомнил о том, как рисунки будто бы стекали со страниц.

Может, я увидел существующую связь именно тогда.

Сейчас же не всё для меня имеет какой-то смысл.

Однако в памяти остался этот момент. Я помню, как сидел, разглядывая лошадь, и чувствовал себя напуганным и запутанным. И затем услышал:

– Никогда не устану смотреть на этого ковбоя. Он непременно каждый раз заставляет меня улыбаться.

Я повернулся слишком быстро, от чего даже заболела шея. Надо мной стоял мистер Дрю.

– Мистер Дрю! – воскликнул я и встал.

– Здравствуй, сынок, – с улыбкой поприветствовал он. – Радуешься за ковбоя Бенди?

– Конечно, сэр. Спасибо.

– Хорошая идея есть хорошая идея. – Глава студии всё ещё улыбался, глядя на меня.

Я не знал, что ему ответить – и нужно ли вообще что-то говорить. Разве только…

– Спасибо. Но на самом деле это Дот придумала…

– Итак! Ты работал на мистера Шварца довольно долго. И ещё ты упомянул, что твоя мама шьёт для него костюмы. – Мистер Дрю прислонился к стене рядом с моим столом.

– Да.

Что?

– Выходит, ты разбираешься в костюмах, – сказал он. Это был не вопрос.

Я так не думал. Мне кажется, я лучше разбирался в чехлах, в которых носил костюмы. Но с другой стороны: я был свидетелем создания огромного количества костюмов. Об этом я имел какое-то представление.

– Наверное, – сказал я. Мне показалось, что такой неопределённый ответ послужил самым лучшим ответом в данной ситуации. Ни да, ни нет, а что-то между.

– Отлично, пойдём со мной, – сказал мистер Дрю, хлопнув в ладоши и потирая руки вместе.

Я оглянулся на мисс Ламберт. Она внимательно за нами наблюдала. Женщина медленно кивнула, давая мне разрешение уйти – хотя её взгляд выражал явное неодобрение. Но конечно же, я не мог отказать мистеру Дрю. Мисс Ламберт это понимала. Безусловно.

– Да, сэр, – сказал я.

Идти за мистером Дрю к лифту было неловко. Все за нами наблюдали. Джейкоб едва сдерживал смех. Я предположил, что, скорее всего, его забавляет выражение моего лица. Я знал, что выгляжу ошеломлённым – ведь чувствовал себя так же.

– С твоим дедушкой всё хорошо? – спросил мистер Дрю, пока мы направлялись к лобби.

– А, да. Он в порядке.

– С членами семьи бывает непросто, – со смешком заметил он.

– Да, но у нас всё немного по-другому. Он теперь живёт с нами.

– Он не так давно к вам переехал? – поинтересовался мистер Дрю.

Я кивнул.

– Ах, да, обязательства. Понимаю. Но не позволяй им стать преградой на твоём пути. Старикам свойственно вызывать у нас чувство вины. Но ведь они пытались уже сделать свои мечты реальностью? Так почему тебе не попытаться?

Я призадумался над этим.

– Да, он пытался. – Я с трудом вспомнил, что мама говорила мне сто лет назад. – Мои родители пробовали убедить его переехать в Штаты, когда я ещё только родился. Но дедушка отказался. У него, как я думаю, были другие приоритеты.

Мистер Дрю постучал пальцем по стенке лифта.

– Именно. – Он умолк на некоторое время. Мы просто слушали протяжный скрип цепей, которые опускали нас вниз. – Ну, твой дедушка показался мне приятным пожилым человеком. Но проследи за тем, чтобы он больше так не прерывал наш рабочий день.

Мистер Дрю засмеялся, словно это была шутка.

Однако он не шутил.

– Да, конечно. Он просто беспокоился обо мне, – сказал я и тут же вздрогнул. Несложно догадаться, каким будет следующий очевидный вопрос.

– Беспокоился?

Чёрт.

Я стоял и судорожно думал. Я уже был готов соврать мистеру Дрю что-нибудь. Но почему бы не сказать ему правду об увиденном? Он был бы этому рад. Наверное.

Почему же у меня тогда возникло плохое предчувствие?

– Это личное, – в итоге отозвался я. Мой ответ прозвучал очень глупо.

– Ясно, парень, я тебя понял. Но имей в виду, что я всегда здесь. – Мистер Дрю положил руку мне на плечо. – Если тебе захочется что-то обсудить, дверь моего кабинета всегда открыта.

Меня накрыло внезапное желание рассказать всё мистеру Дрю. Мне хотелось поделиться с ним своими амбициями. Может быть, даже рассказать ему, что я могу сделать для студии в будущем. Но я желал говорить не только об этом. Мне хотелось поделиться мыслями о дедушке. Я не понимал, как мама просто позволила ему жить с нами и почему она работает так много. Ведь это несправедливо. Я хотел пожаловаться, что меня заставляют носить дедушкины рубашки – ведь я не мог позволить себе купить что-то новое из одежды. Меня до сих пор мучили угрызения совести, поэтому я не мог тратить деньги на себя. Пока не мог, по крайней мере.

Конечно же я ничего из этого не произнёс вслух. Пришлось просто проследовать за мистером Дрю в лобби, а потом к ожидающему нас автомобилю. Он был очень чистым внутри и пах натуральной кожей. Сиденья в салоне на ощупь напоминали бархат. Там оказалось так много места, что я почти полностью мог вытянуть свои длинные ноги.

– Хорошая машина, не правда ли? – спросил мистер Дрю, улыбнувшись мне.

– Очень хорошая, сэр, – подтвердил я.

Глава студии подмигнул мне и затем откинулся на сиденье, повернув голову к окну. Я сделал то же самое и стал наблюдать за знакомым мне городом. Он необычно и по-новому проплывал мимо. Я не так уж много раз в жизни катался на автомобилях. Ясное дело, бывало, что квартал или два я проезжал в кузове какого-нибудь грузовика. И даже катался на бампере драндулета-развалюхи Ника. И ещё иногда мне доводилось ездить на такси. Однако это бывало нечасто и всегда за чужой счёт. Так что видеть мир с автодороги и являться частью дорожного движения, а не уклоняться от несущихся на тебя машин было здорово. Появилось ощущение важности.

Мы ехали вверх по 5-й авеню, а затем остановились у магазина. Он располагался через дорогу от парка. Мы вышли на тротуар. Женщина в огромной шляпе едва не столкнулась со мной. Я же почти наступил на её маленькую белую пушистую собачку, которая попала под мои клоунские ноги.

– Что думаешь? – спросил мистер Дрю, пока мы рассматривали наружную часть небольшого, но дорогого магазинчика, где торговали костюмами. В витринном окне висел идеально сшитый костюм в тонкую полоску и пара блестящих чёрных мокасин. Они сияли в полуденном солнце.

– Я не понимаю, почему вы вообще пошли к мистеру Шварцу, – ответил я.

Мистер Дрю рассмеялся и хлопнул меня по спине.

– Давай-ка туда зайдём, Бадди, – сказал он.

Мы зашли в магазинчик. Здесь было довольно темно. Но тем не менее я не заметил ни одной парящей пылинки в проникающих с улицы лучах света. Всё вокруг сияло и блестело чистотой – в том числе и деревянные полки.

К нам подошёл лысеющий мужчина в небольших круглых очках и простом тёмно-синем костюме. Вокруг его шеи висела измерительная лента. Выглядела она при этом так красиво, что мне показалось, будто бы это какой-то новый модный тренд, и люди так ходили по улицам.

– Мистер Дрю, проходите, – сказал мужчина. – Давайте посмотрим, как на вас сядет смокинг.

Я стал лучше понимать, почему мистер Дрю пришёл сюда. Мистер Шварц не шил костюмы для светских приёмов. У него и так хватало клиентов.

Я подождал, пока мистер Дрю облачится в иссиня-чёрный смокинг. Меня поразило, каким аккуратным и чистым выглядел костюм. Глава студии стоял, широко раскинув руки, чтобы портной мог снять мерки и записать их в свой блокнотик.

– А вы всё измеряете мужчин, – сказал мистер Дрю со смешком.

– Как и всегда, мистер Дрю, – ответил портной.

– Что-нибудь новое обнаружили?

– У некоторых бывают очень длинные руки, – сказал мужчина.

Мистер Дрю от души расхохотался в ответ на это. Потом повернулся ко мне:

– Что скажешь, Бадди? Как я выгляжу?

– Очень хорошо, – ответил я.

Я почувствовал укол зависти, стоя здесь в дедушкиной рубашке, от которой всё чесалось, и брюках, на колене которых зашита дыра.

– Мы, то есть студия, организуем вечеринку. Огромный светский приём: крыша отеля, танцоры, фейерверки. – Мистер Дрю широко улыбался.

– Звучит здорово, – заметил я. Потому что так и было.

– Нужно выглядеть хорошо. Необходимо заставить всех их думать… – Мистер Дрю задумался на секунду. – Нет, нужно дать им всем знать, Бадди: мы настроены серьёзно. Мы расширяемся во всех смыслах.

– А, так вы говорите про театр, – сказал я, вспомнив о нововведении.

Мистер Дрю посмотрел на меня и кивнул:

– Именно.

– Так у студии дела идут хорошо, – с облегчением произнёс я.

Мистер Дрю посмотрел на меня как-то странно:

– О чём это ты?

– О, ну, вы же знаете. Говорят, что… ну… вы знаете… – Я запнулся. Странное выражение лица мистера Дрю исказилось в нечто менее забавное и более суровое.

– Кто так говорит?

Мой взгляд на секунду переметнулся на портного. Тот приподнял голову от своего блокнота, куда что-то записывал. Взгляд мужчины остановился на мне, а затем снова вернулся к заметкам.

– Ээ, да никто, в общем-то. Просто когда обнаружилось, что я взял материалы из чулана, мне сказали, будто мы не можем позволить себе бездумно расходовать материалы и… ну… вы знаете…

– Ах, мисс Ламберт? Что ж, да, она хорошо работает. Но она женщина, Бадди, – сказал мистер Дрю, глядя перед собой и с хрустом наклоняя шею в одну сторону.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду то, что они не всегда понимают вещи, которые касаются бизнеса.

Я не был уверен в правдивости такого утверждения. Моя мама хорошо разбиралась в финансовых вопросах и трудилась не покладая рук. Что уж говорить о Дот, которая знала о происходящем в студии иногда даже больше самого мистера Дрю.

– Послушай меня внимательно, парень. Вот в чём заключается правда. – Теперь мистер Дрю рассматривал себя в зеркале. Создавалось ощущение, что он обращался к своему отражению. – Всегда найдутся люди, которые будут пытаться тебе мешать. Может быть, они устроят саботаж, но с ним легко справиться – ведь всё происходит у тебя на глазах. Возможно, они начнут распускать сплетни и слухи. Но хуже всего предательство, Генри, вот что. Когда тебе кажется, что кто-то тебя понимает и является частью команды. Когда ты принимаешь кого-то в свою жизнь и делишься с этим человеком своим видением будущего. Это равноценно тому, что ты делишься с кем-то частью своей души, парень.

– Видение – это важно, – поддакнул я, вспомнив наш разговор на переходном мостике в театре. Но я не мог проигнорировать тот факт, что меня назвали «Генри». Люди постоянно заговаривались. Чёрт побери, даже я путался в именах друзей, которых знал почти с самого рождения и с которыми вырос в одном районе. Но именно это имя… Это же имя было нацарапано на моём письменном столе. Мне стало не по себе.

Мистер Дрю повернулся ко мне. Его взгляд пронизывал меня насквозь.

– Вот именно. Ты это всё понимаешь. – Он спрыгнул с небольшой платформы и подошёл ко мне. – Бадди, ты пойдёшь на эту вечеринку.

– Я?

– Я тебя приглашаю. Тебе нужно понять, чем мы занимаемся. Тебе предстоит стать частью этого.

Мне хотелось. Я был взволнован. Только сомневался, что мне это надо – но был руками и ногами за.

– Знаешь, что тебе нужно? – спросил мистер Дрю.

Я покачал головой. У меня был список необходимых в жизни вещей: деньги, безопасность, еда. Но я не думал, что мистер Дрю говорил об этом.

Глава студии одарил меня улыбкой:

– Тебе нужен смокинг.

Под меня ещё ни разу в жизни не подгоняли костюм. Ну, это было не совсем правдой. Мама всегда магическим образом продлевала жизнь моей одежде, удлиняя края рукавов и штанин. В те минуты меня заставляли стоять ровно и неподвижно – словно я манекен в витрине магазина. Но у меня раньше не было смокинга. Даже если бы и был, то вряд ли бы его купили в дорогом бутике Верхнего Ист-Сайда. Мой смокинг не сшили на заказ, как у мистера Дрю. Костюм вернули обратно в ателье по какой-то причине, поэтому он был выставлен на продажу. Портной опустил края брюк – что стало обычным делом с моим ростом – и немного ушил талию. Все эти манипуляции были выполнены настолько быстро, что нам с мистером Дрю едва ли пришлось ждать, прежде чем получить красивый чёрный чехол. Из него сверху торчал крючок вешалки.

Я привык относить такие чехлы другим людям.

Но этот был моим.

И это всё меняло.

– Что думаешь, парень? – поинтересовался мистер Дрю, когда мы сели обратно к нему в машину.

– Я думаю, что всё замечательно. Спасибо, сэр. – Я всё ещё пребывал в шоке от всего происходящего.

– Это пустяки, – сказал мистер Дрю, махнув рукой. – Итак, парень, где ты живёшь?

Я не знал, что сказать в этот момент. Не то чтобы я не знал ответа на вопрос. Просто…

– Эй, Бадди, – мистер Дрю положил руку мне на плечо, – я знаю, в чём дело. Не нужно стыдиться.

Я взглянул на него. Легко сказать. Я не просто был беден и вырос в неблагополучном районе. От этого было тошно. Но помимо всего прочего, я ютился в съёмной квартирке вместе с мамой и дедушкой. В нашем здании ванная комната была общей на два этажа. Воду в доме отключали, когда вздумается и по непонятным причинам. Лампочки гудели слишком громко.

Как всего этого можно не стыдиться?

– Нижний Ист-Сайд, – ответил я.

– Прекрасно! – мистер Дрю наклонился вперёд к водителю, а я откинулся назад, вжимаясь в сиденье и желая провалиться сквозь землю.

В скором времени мы тронулись с места. Мистер Дрю начал рассуждать о том, что Нью-Йорк – самый великолепный город на свете; что Лос-Анджелес не мог соревноваться с нами, когда дело касалось анимации и актёров. Он говорил о том, как он любил все четыре времени года и как ненавидел пальмы. Я не мог с ним согласиться или поспорить, потому что никогда не покидал пределы Нью-Йорка. Да и ко всему прочему – чем ближе мы подъезжали к моему району, тем сильнее внутри всё сжималось.

В конце концов мы доехали. Я ненавидел уродство этой части города. Я терпеть не мог высотки, которые выглядели так, будто они вот-вот рухнут друг на друга. Ненавидел бельё, свисающее под окнами; прилавки с едой на узкой улице. И я ненавидел людей. Многие из них слишком громко кричали друг на друга, даже если не злились. Шум, жара и этот ужасный запах стали невыносимыми. Я рассказывал тебе о том запахе: моча, рвота и пот.

– Где твоя улица, Бадди? – спросил мистер Дрю.

– Вы уверены? – я не горел желанием показывать ему своё обиталище.

– Разве ты не хочешь продемонстрировать всем этим людям, как выглядит настоящий успех? Не хочешь, чтобы они увидели, чего можно добиться тяжёлым трудом? Они должны восхищаться тобой, Бадди, – говорил мистер Дрю, пока мы проезжали мимо мясной лавки Сингера.

Насколько мне было известно, все жители моего района трудились не покладая рук. Как я знал, они работали до изнеможения. Именно поэтому считалось, что в нашем районе живут сутулые люди с загорелой кожей и худыми угловатыми лицами. И по тем же причинам здесь было так шумно. Народ трудился даже в два часа ночи. Но мысль мистера Дрю была мне ясна. Она заключалась в том, что я сумел выбраться и добиться того, чему можно позавидовать. Я-то уж точно завидовал тем, кому удалось выбиться в люди до меня. Однако существовала разница между хорошим упорным трудом, дающим результаты, и бессмысленной тяжёлой работой.

По крайней мере, тогда я почувствовал эту разницу. В тот самый момент, в красивом автомобиле. Когда держал в руках новый смокинг, я почувствовал себя… лучше других. И да, теперь я стыжусь этого чувства.

Я указал направление мистеру Дрю до входной двери своего дома. Было непросто подъехать к нему из-за людей. Они начали собираться вокруг автомобиля. Водителю мистера Дрю пришлось сбавить скорость. Над нами из окон стали высовываться головы. Я заметил, как Томми Шарп выбежал из магазина своего отца, чтобы взглянуть на машину. Я помахал ему рукой. Томми, выпрямившись во весь рост, воскликнул:

– В той машине Бадди Левек!

Что ж, из-за этого толпа обступила нас ещё плотнее. Выражение лица мистера Дрю перестало казаться довольным. Он выглядел обеспокоенным. Может быть, мужчина переживал, что кто-то попадёт под колёса его автомобиля.

Да, это точно беспокойство. Тогда я себя убедил именно в этом.

Но это моя история. Мне больше не нужно обманывать ни себя, ни кого либо ещё.

Не сейчас, когда я всё знаю.

То было не беспокойство, а отвращение.

Мы остановились.

– Ну, тебе лучше выйти, Бадди. Твои фанаты ждут тебя, – сказал глава студии с улыбкой. Однако при этом мне показалось, будто мистер Дрю начал спешить куда-то. Я ничего не понимал – ведь, в конце концов, инициатором этой поездки выступил именно он.

Я кивнул, взял чехол с костюмом и выскользнул из машины. Как только мои ступни коснулись тротуара, мистер Дрю тут же уехал. Я не винил его за желание поскорее убраться отсюда. Мне стало ещё более неловко.

– Эй, Бадди, можно заказать три таких же? – спросил Тимми, указывая вслед уезжающему автомобилю мистера Дрю.

Я улыбнулся, не найдя ответа. У меня не очень-то получалось шутить.

– Кто это был, Бад? – поинтересовалась Молли О’Нил.

– Мой босс, – ответил я, пытаясь пробраться сквозь толпу к входной двери.

– Ты ведь работаешь в шикарной студии? – спросил Тимми.

– Да.

– Ты будешь о нас вспоминать, да? – прокричал мистер Голдман с другой стороны улицы. – Эй, Бадди, вспоминай о нас!

Я помахал ему и улыбнулся. Я зашёл в здание.

– У Билли будет вечеринка в субботу. Тебе стоит прийти, – сказала Молли.

– Может быть, – ответил я, зная, что точно туда не пойду. Я не собирался идти на очередное сборище Билли, на котором все упивались в хлам и постоянно затевали драки.

Я закрыл за собой дверь. Можно сказать, я буквально захлопнул её у людей перед носом. Меня обступали со всех сторон – это было чересчур. Мне всегда хотелось произвести впечатление на свой район. Однако я и не подозревал, что испытаю из-за этого такой спектр эмоций.

Больше всего я размышлял о лице мистера Дрю и о том, как быстро он уехал. От этих мыслей у меня разболелась голова.

Я поднялся по лестнице до своей квартиры. Она, к счастью, оказалась пуста. Мне не хотелось ни с кем разговаривать и рассказывать, «как прошёл день». Упражняться в рисовании я тоже не желал. Я просто хотел лежать на кровати и смотреть в потолок. Я аккуратно повесил смокинг в шкаф рядом с парой выцветших дедушкиных костюмов.

Подойдя к кровати, я взглянул на неё. Затем перевёл взгляд на стоящий сзади комод и на рисунки сверху. Я перелез через кровать и схватил охапку рисунков прежде, чем развернуться и плюхнуться спиной вперёд на матрас. Я тут же увидел пятно от воды на потолке. В детстве я представлял себе, что это была река. В моём воображении по её берегам располагались маленькие города. Я придумывал дизайны домов и даже выбрал один для себя, мамы и папы. Мечтал, что когда-нибудь мы сможем жить там – каждый в своей комнате. И всем нам хватит места.

Я взял один из своих рисунков. На нём был изображён один из пухлых ангелочков с какого-то потолка где-то в Европе. Я начинал рисовать с кругов. В результате вышло почти то же самое, что и на картинке в книге. Никогда бы не подумал, что буду рисовать пухлых ангелочков. Не подозревал, что в этом возникнет необходимость. Но теперь я начинал понимать, зачем всё это требовалось. Простые линии, из которых складывался Бенди, основаны на человеческих фигурах. И на классических изображениях ангелов. У меня получилось изобразить шагающего ангела. Складывалось ощущение, что он действительно находился в движении.

Тут я заметил: на листе бумаги изображена лишь половина крыла ангела. Дальше лист заканчивался. Я ничего не понимал. Почему бы мне не нарисовать крыло полностью? Это же часть моего задания.

Я сел на кровати, вспомнив о событиях дня – а именно о ковбое дедушки. Рисунок будто съехал вниз со страницы. Я посмотрел на очередной рисунок в своих руках. Потом ещё на один. Может быть, я тронулся рассудком? Или рисунки действительно выглядели теперь по-другому? Неужели все изображения соскальзывали с бумаги?

Или же мне всё это кажется? Может, это вовсе не рисунки съезжают, а моя крыша…

Я бросил листы на пол рядом с собой и закрыл глаза предплечьем. Всё плавилось от жары. Моя рука, моя голова, мой мозг. Хотелось, чтобы стало прохладнее.

Чтобы все и всё остыло.

Естественно, моим желаниям не суждено было осуществиться.

Как говорится, из огня да в полымя.

Прямиком в самое пекло.

14

Как быстро летит время. Люди так говорят, когда у них всё хорошо, и время проносится незаметно. Когда же приключается что-то плохое, течение времени замедляется. Мне это понятно. Однако иногда кажется, будто время само может принимать решение о том, с какой скоростью ему идти.

Не могу сказать, сколько времени я провёл здесь – в этой зыбкой тьме. Не сумею выразить, всё случилось вчера или много лет назад. Или, может быть, ещё даже не случилось.

Я хочу рассказать о Сэмми и его исчезновении. Мне хочется добраться до этой части истории. Загвоздка в том, что мы замечаем пропажу сразу. Это можно сравнить с часами, которые идут нормально. Затем вдруг их стрелка замирает на миг, сбиваясь с ритма. Мы смотрим на циферблат и не понимаем, что произошло. Но что-то внутри нас замечает непорядок. Нечто заставляет нас насторожиться и гадать, что же случилось на самом деле.

С Сэмми всё было не совсем так. Его исчезновение не походило на сбой ритма – хотя было бы забавно, если бы композитор исчез подобным образом. Но забавного во всём этом ничего не нашлось.

Всё началось через две недели после того, как я обзавёлся смокингом, а мистер Дрю пригласил меня на вечеринку. Я направлялся в свою самую нелюбимую часть студии – музыкальный отдел, – когда столкнулся со странной скрипачкой. С ней я успел встретиться в свой первый рабочий день. Я до сих пор и не знал её имени. Музыканты не бывали на студии часто. Да и к тому же от этой скрипачки у меня мороз пробегал по коже. Она выглядела так, будто в тело вселился злой дух. Волосы также падали за спину чёрной гладью. Женщина была одета в чёрную длинную юбку и свитер. Да, может быть, на дворе уже стоял сентябрь, и температура воздуха была на градус ниже – но ничем не лучше летней. Скрипачка не остановилась. Я даже не уверен, что она меня заметила. Женщина просто обошла меня и продолжила идти. Вот и всё.

В тот же день несколько позже я услышал, как сам Дэйв поведал нам о том, почему музыканты не смогли попасть к себе в музыкальный зал.

– А в чём, собственно, дело? – спросил Ричи, закатывая мятый рукав и почёсывая свой бицепс. – Взяли бы мастер-ключ.

– Так они и взяли. Только вот дверь была чем-то забаррикадирована, – пояснил Дэйв. Мы все уставились на него. Старик практически никогда не разговаривал и, кажется, даже не помнил, что мы с ним были коллегами. – Я только это знаю, – добавил он. Затем, будто по щелчку выключателя, Дэйв вернулся к работе. Он стал листать туда-сюда два кадра с рукой Бориса, чтобы убедиться в правильности её движения.

– Более чем уверен: история этим не закончилась, – сообщил мне Джейкоб.

С этим как-то связаны чернила, подумал я. Но вслух ничего не сказал. Это прозвучало бы странно.

Три дня спустя после этого случая, когда минуло достаточно времени – но не так много, чтобы люди что-то заметили, – Тоби из бухгалтерии обмолвился: «Сэмми не пришёл за своим зарплатным чеком». Опять-таки мы – сотрудники – узнали обо всём лишь только потому, что мистер Дрю лично бегал по всему зданию с гневными тирадами. Он расспрашивал всех, кого встречал на своём пути. Я не считал, что ярость соответствовала масштабам ситуации. Лишь затем я подумал: возможно, мистер Дрю думает не только о пропавшем начальнике музыкального отдела.

– Всё дело в машине, – объяснила Дот во время обеда.

Девушка, по обыкновению, сказала что-то ни с того ни с сего.

– А что с ней? – спросил я.

– Что-то работает неправильно. Я слышала, как он кричал на Тома.

– Он кричит на всех, – заметил я.

– Верно, но просто поверь мне на слово: что-то не так. И мы же хотим получить ответы? Тогда нам нужно отыскать эту машину, – заключила девушка.

Я не мог сказать ей, что сейчас меня не очень интересовало наше дальнейшее расследование. Существо в медпункте не раззадорило моё любопытство. Скорее наоборот – мне теперь хотелось держаться от всего этого подальше. После похода в магазин костюмов возникло желание лишь рисовать и продемонстрировать мистеру Дрю все свои навыки.

Я просто хотел работать.

Но затем Сэмми пропал.

Официально.

Главу музыкального отдела не видели больше недели. Мы поняли, что дело куда серьёзнее внепланового отпуска, когда пришли люди из полиции и начали проводить расследование.

Вопросы полицейских звучали конкретно. «Когда вы в последний раз видели его?» После этого вопроса я вспомнил, что последний раз видел Сэмми, когда тот ворвался к нам в художественный отдел в поисках чернил. От этого мне стало сильно не по себе.

Затем дело приняло неожиданный поворот.

Я помню, как пришёл на работу и обнаружил: здание было взято полицейскими в оцепление. Ричи сообщил мне, что кто-то проник в студию и перевернул всё вверх дном. Полиция не исключала возможности кражи со взломом, поэтому опечатала студию. Помню, как мистер Дрю вылетел из своей машины и кричал в лицо детективу что-то про саботаж. Видеть мистера Дрю таким было хуже, чем теряющего самообладание мистера Шварца. Ещё хуже, чем наблюдать за срывом Сэмми. Контраст разгневанного мистера Дрю с его обычной расслабленной весёлостью казался слишком резким и пугающим.

Я помню, как нашёл во всей этой суматохе Дот. Или, может быть, это она меня нашла.

– Думаешь, это была кража, Бадди? – спросила она.

– Конечно нет, – ответил я с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал.

– В общем, ты пойдёшь со мной сегодня вечером, когда все уйдут. Нам нужно всё проверить, – заявила девушка без единого вопроса. Если бы она поинтересовалась, пойду я или нет, то я, скорее всего, отказался бы. В то же время – я ведь мог ей сказать о своём нежелании идти. Дот же не распоряжалась мной.

Дело в том, что, несмотря на все опасения, меня снедало любопытство. Но, по правде говоря, увидев расстроенного и трясущегося от злости мистера Дрю, который не мог попасть в стены собственной студии, я захотел всё исправить. Если у нас с Дот получится понять цепочку событий и разгадать эту тайну, мистер Дрю точно обрадуется. У меня, в конце концов, была цель.

А у Дот имелся ключ.

Вечером полицейские ограждения всё ещё стояли возле студии, хотя самих полицейских не было. Вход в здание никто не охранял.

– Нам правда хочется в это ввязываться? – поинтересовался я.

Я не смог бы – даже если б сильно постарался – изобразить более зловещую обстановку. На данный момент я уже начал понимать: мои попытки в рисовании были не такими уж впечатляющими. Но всё же. Тёмный нависающий фасад. Знак «НЕ ВХОДИТЬ». Даже уличный фонарь над нашими головами не светил. Наверное, в нём перегорела лампочка или что-то в этом роде.

Дот не особо заботила окружающая обстановка – по крайней мере, в реальном мире.

– Готов? – спросила она и с лёгкостью проскользнула под натянутой перед входом лентой. Дот уже успела открыть дверь, пока я перебегал улицу, направляясь к своей маленькой, но проворной подруге.

Внутри студии обстановка напомнила мне о том времени, когда я впервые сюда попал. Тогда здесь отключили электричество. От этой мысли стало немного лучше, ведь всё было знакомо. Но я всё равно не чувствовал себя в безопасности.

Дот включила фонарик.

Потому что она принесла его с собой.

Ведь девушка всегда думала наперёд.

– Мне кажется, нам не стоит включать свет. Мы же не хотим привлечь внимание, – пояснила она и направилась вперёд. – И держись подальше от окон, ладно?

– Да, – сказал я, хотя это был странный ответ на её просьбу. Мне стало не по себе. Я знал: Дот была уверена, будто бы Сэмми стоит за всеми странными и жуткими событиями в студии. Мне хотелось верить ей – как я делал в большинстве случаев. Только вот не удалось забыть дыхание на своём лице.

И огромный отпечаток ладони на рубашке.

У меня в голове не укладывалось, что во всём происходящем может быть виноват… ну… человек…

И я также не мог уложить в голове вероятность того, что это окажется не человек.

Мне не хотелось пугать Дот. И себя. Но я боялся скрытого в тёмных углах.

Мы зашли в лифт. Поездка в нём оказалась странным опытом. Я чувствовал движение кабины, но в свете фонарика видел только лицо Дот и часть потолка. Трудно было поверить, что мы не стоим на месте. Подруга ничего не говорила, но выглядела решительной как никогда, держа фонарик чуть ниже плеча. Очки девушки отбрасывали огромные тени вокруг глаз, отчего казалось, будто бы Дот носила маску. Как супергероиня.

Лифт лязгнул, возвещая об остановке. Мы вышли в тёмный коридор. Ну вот опять, подумал я. Мы пошли по знакомому коридору. Дот водила фонариком из стороны в сторону, чтобы мы могли видеть больше.

– Бадди, смотри! – воскликнула она. Луч света выхватил на стене что-то блестящее. Дот подошла ближе. Но можно было бы этого не делать. Я и без того узнал это.

– Чернила, – промолвила девушка.

Она провела фонариком по стене, следуя за чернилами. Луч света становился больше, отдаляясь от нас и выхватывая толстые длинные следы. Пятна будто оставила чья-то рука, которую кто-то вытирал о стену. Очень большая рука. В нижней части стены чернильных пятен насчитывалось больше – словно кто-то выплёскивал чернила из ведра прямо на стену. А потом бросил ведро на пол, и чернила разлились повсюду.

– Неудивительно, что всё закрыли. Даже представить себе не могу, как они будут всё это убирать. Мда, кто-то сильно разозлился, – задумчиво произнесла Дот.

– Думаешь, это Сэмми натворил? – спросил я.

– Кто же ещё? – Дот вновь зашагала вперёд.

Я не думал, что это дело рук Сэмми.

К этому моменту я чувствовал нарастающую уверенность: Сэмми не был причастен к погрому. Но исчез он не просто так. Что-то другое во всём виновато… и затем оно что-то сделало с Сэмми.

Как только я вспомнил об этом, я услышал его.

Теперь я задаюсь вопросом: случилось ли всё это именно так? Сначала я подумал о том, что слышу дыхание, а потом услышал его? Или же нет. Сначала я услышал дыхание. Так вероятнее. Я вовсе не такой умный.

Поначалу я решил, что воображение играет со мной злую шутку. Как тогда, когда мне казалось, что чернила соскальзывают со страницы. Но затем Дот остановила меня и шикнула. И тут я убедился: ничего не почудилось. Оказывается, Дот тоже слышит его.

Мы замерли в абсолютной тишине.

Только вот эту тишину нельзя назвать абсолютной.

Потому что откуда-то позади нас доносился звук влажного дыхания. Внезапно что-то ударило по полу. А потом ещё раз.

И тут свет от фонарика Дот начал мерцать. Лампочка решила перегореть в самый «подходящий» момент. Я повернулся, чтобы посмотреть, и увидел лицо Дот. Оно оказалось освещено мерцающим светом. С широко распахнутыми от ужаса глазами она смотрела, как тени начинают наползать на луч. Это могла бы быть просто вода, которая разливалась вокруг нас. Однако я знал: это не так.

Бум. Бум.

Дыхание становилось всё громче и громче.

Свет постепенно тускнел.

– Беги! – громко прошептал я и подтолкнул Дот. Я даже не раздумывал, а сразу начал действовать. И Дот побежала. Она не стала спрашивать «почему» или пытаться придумать план получше. Девушка просто сорвалась с места. И я бросился вслед.

Остатки света заскакали по стенам. От этого стало трудно понять, в каком направлении мы двигаемся. Внезапно луч отразился от плаката. Неожиданно Бенди улыбнулся нам – словно только что выскочил из-за угла. Я ахнул от испуга. Но в скором времени плакат остался позади – как и дыхание, которое становилось всё громче и громче. Тяжёлые вдохи. Словно нас преследовало огромное тучное животное. И догоняло.

Я даже не успел прочитать слово «Музыкальный», как Дот позвала меня:

– Сюда!

Мы бросились к двери в музыкальный зал и каким-то образом оказались внутри, захлопнув её за собой. Я прижался к ней спиной, задыхаясь и источая ужас каждой клеткой своего тела.

– Бадди, смотри, – тихо, но с надрывом произнесла Дот. Она светила фонариком мне под ноги. Я посмотрел вниз. В щель под дверью просачивались тени. Фонарик Дот снова замерцал.

Я быстро оттолкнулся от двери и неловко попятился к центру комнаты, споткнувшись и задев по пути Дот. Я схватил её за руку, чтобы мы не потеряли друг друга. Девушка не стала вырываться. Мерцающий свет фонарика скользнул по стене.

Ещё больше чернил.

Затем Дот поменяла направление светового луча, чтобы осветить сам зал.

Вокруг нас валялись поломанные стулья и пюпитры. Инструменты валялись повсюду.

И чернила.

Повсюду были разлиты чернила.

– Ты слышишь его? – прошептала Дот. – Я не слышу.

Я напряг слух, чтобы уловить тяжёлое дыхание или шаги.

– Нет. Посвети на дверь, – так же шёпотом отозвался я.

Дот так и сделала. Мы оба ахнули и тут же отпрянули назад, всё ещё цепляясь друг за друга. Чёрные тени стали длиннее – словно пытались достать до лучика света. Будто это были чьи-то пальцы, которые старались нас схватить.

– Выключи его! Выключи! – в панике кричал я.

Я слышал, как Дот возилась с фонариком. Раздался щелчок. Мы оказались в кромешной темноте. Я мог слышать лишь своё дыхание и дыхание Дот. Я напрягся всем телом. Приготовился к тому, что тени настигнут и окутают нас.

Ничего не произошло.

– Что это было? – в ужасе зашептала Дот.

– Это то самое существо. Из медпункта, – прошептал я, отчаянно пытаясь говорить как можно тише.

– Я не понимаю, – прошелестела Дот; её рука дрожала в моей. – Всё это в голове не укладывается… Тени, звуки.

– Тсс!

Она тут же умолкла. Не знаю, что я тогда услышал – но что-то заставило насторожиться. Я закрыл глаза. Хотя мы и так стояли в абсолютной темноте, я всё равно закрыл глаза. Пытался различить звуки – словно сама тьма представляла собой приглушённый низкий звук.

Было тихо.

Слишком тихо.

– Как думаешь, оно ушло? – спросила Дот.

Бабах!

Мы закричали.

– Включи свет! – воскликнул я. Дот судорожно завозилась с фонариком у меня за спиной. Луч света был очень слабым, когда девушка направила его на пол. Однако света оказалось достаточно, чтобы рассмотреть фигуру перед нами, полностью покрытую чернилами.

– Бадди, – ахнула Дот.

Я наклонился. Я уже проделывал что-то подобное – причём здесь же, в музыкальном зале. Я уже второй раз в жизни стоял перед измазанным чернилами телом.

Голова человека дёрнулась. Я упал спиной на Дот. Девушка пошатнулась, отчего луч света дрогнул.

Я уставился на фигуру. Та приподнялась, упираясь ладонями в пол. Её локти были согнуты, а лопатки выпирали из спины. Пропитанные чернилами волосы, подобно вуали, ниспадали ей на лицо.

Я узнал эти чёрные волосы. Сейчас они будто превратились в чернила.

– Он здесь, – прохрипел знакомый мне голос.

Её голова внезапно повернулась. Затем всё тело с тошнотворным стуком ударилось о деревянный пол.

– Что это? – спросила Дот высоким и дрожащим голосом.

– Скрипачка, – ответил я, едва шевеля губами.

– Кто?

Я протянул руку к Дот, намереваясь забрать у неё фонарик. Меня охватила паника. Я был способен думать лишь о его присутствии. Оно было здесь.

Каким-то чудом Дот поняла, что мне необходим фонарик, и вложила мне его прямо в трясущуюся руку. Я провёл лучом света по залу, быстро убедившись, что по углам пусто. Я старался игнорировать тянущиеся к нам тени и мерцание гаснущего света, пока проверял все возможные направления. Я посветил вниз и вокруг нас. Затем снова на дверь. Царящий в зале хаос создавал ощущение того, что всё это был лихорадочный бред. Что мне будто бы снился кошмар.

Ничего. Никого.

Я замер. Умирающий луч света вновь остановился на скрипачке.

– Откуда она взялась? – спросила Дот. – Не могла же она просто возникнуть из воздуха.

Я покачал головой. Без понятия.

– Кажется, как будто бы её…

Я не смог закончить мысль. Наступила пауза. Затем Дот закончила начатое мною предложение:

– … сбросили.

Сделав глубокий вдох, я медленно направил дрожащий слабый луч вверх над нашими головами и поднял голову.

Что-то влажное. Чёрное. Капающее. Какой-то силуэт. С чем-то острым и блестящим. Вроде зубов.

А затем свет фонарика погас навсегда, сгинув среди теней.

15

Завывание. То же самое завывание, что я слышал в медпункте. Только сейчас оно больше походило на рёв. Он прорывался сквозь темноту и проникал в мой мозг. Я ощутил, как меня охватывает знакомое парализующее чувство. Я оказался в ловушке. Всё кончено. Конец.

Дот взяла дело в свои руки и потянула меня за собой, заставив моё тело сдвинуться с места и бежать за ней через весь зал. Комната в это время наполнялась громким стуком, скрежетом и звуком тяжёлого дыхания. Мы продолжали бежать в попытке оказаться подальше от всего этого и не понимали, где мы и что происходит. Мы врезались в край сцены, завалились на пюпитры и выронили фонарик. Я схватился за сцену, чтобы встать и двигаться дальше.

– Бадди, стой, подожди, послушай, – зашептала она мне в ухо.

Я не мог остановиться. Не мог ждать. Нам требовалось убираться отсюда. Хоть как-нибудь.

– Слушай.

Я царапал сцену, загоняя занозы себе под ногти.

– Прекрати! – крикнула Дот. Громко. Так громко, что её могли услышать кто угодно и что угодно.

Я остановился. Замер в бездействии – несмотря на то, что тело дрожало как осиновый лист; хотя всё моё существо требовало бежать прочь.

Тишина.

Не зловещая, как прежде.

Совсем другая.

Я услышал, как Дот ищет что-то, а затем… Вспыхнул яркий луч света.

Я повернулся взглянуть на Дот. Её лицо все ещё было скрыто в тени, но различимо в облачке света. Как же хорошо оказалось снова увидеть её лицо. Дот кивнула мне, чтобы дать понять: с ней всё в порядке. Затем девушка направила луч света на пол.

Скрипачка исчезла.

И существо тоже.

Осталось лишь тёмное чернильное пятно.

Дот посветила вверх.

Ничего.

Лишь ещё больше чернил. Они медленно капали с потолка. Теперь я слышал их. Слышал это тихое кап-кап, раздающееся время от времени.

Дот снова обвела зал лучом света. Но даже без этого мы уже знали, что то существо исчезло. Впрочем, как и тени.

В конце концов Дот повернулась ко мне, опустив фонарик вниз, и спросила:

– Ты в порядке?

Я не нашёл ответа на этот вопрос. Я был цел, но из-за пережитого ужаса и паники казалось, будто меня ранили. Словно открылось внутреннее кровотечение.

Внезапно в комнате вспыхнул яркий свет. Он ослепил меня. Я поднёс руку к лицу. Что случилось? Моё сердце в очередной раз забилось быстро-быстро. В горле образовался комок. Я снова был в ужасе от возможного возвращения чудовища.

– Норман? – выкрикнула Дот.

Я отодвинул руку от лица. Свет был слишком ярким, чтобы что-то рассмотреть. Однако я смог различить Дот рядом с собой. Девушка, задрав голову, смотрела в сторону противоположной стены. Я проследил за её взглядом, но наткнулся лишь на белый кружок света.

– Норман, это ты? – повторила Дот.

– Приветствую, маленькая леди, – послышался знакомый голос сверху.

– Что ты тут делаешь, скажи на милость? – Дот прикрыла рукой глаза. Я последовал её примеру.

– Ну, я мог бы задать вам тот же вопрос, – отозвался Норман.

Я смотрел на яркий свет. В этом было что-то неправильное – будто мы говорили с проектором, а не с живым человеком.

– Ты видел это? Видел, что произошло? – спросила Дот.

Пауза.

– Вы двое в порядке? – ответил Норман вопросом на вопрос.

– Мы в порядке. Так ты видел произошедшее? – настаивала Дот.

– Не в этот раз, – сказал он. – Но слышал. Поэтому и пришёл.

Дот повернулась ко мне:

– Пойдём с ним поговорим.

Я тут же замотал головой. Чтобы попасть в будку киномеханика, нужно выйти за закрытую дверь. Ни за что. Ни за какие коврижки я не собирался покидать музыкальный зал. Не сейчас – когда за его пределами что-то находилось.

– Пойдём, это безопасно, – сказала Дот. – Нам просто нужно держаться света.

– Безопасно? – я не мог поверить своим ушам. – Ты шутишь? Нам нужно выбираться отсюда!

– Вам, наверное, лучше немного подождать на всякий случай. А потом уже идти к лифту, – заметил Норман. – И да, она права по поводу света.

– Откуда вы можете это знать? – спросил я, резко развернувшись на месте. Я почти кричал, потому что кипел от злости. Что вообще хоть кто-то из нас мог знать об этом… существе? Сам факт его существования был нам непонятен – так откуда они могли знать, что мы окажемся в безопасности, если выйдем из зала?

– Просто знаю, – ответил Норман.

– Пойдём, – сказала Дот.

Я снова замотал головой. Но, конечно же, Дот было не остановить. Оставаться здесь в одиночестве я точно не собирался, поэтому последовал за ней к двери. Девушка осторожно приоткрыла её, осветив фонариком коридор. Затем оглянулась на меня:

– Всё в порядке. Свет не меркнет.

Таким вот образом я оказался за пределами музыкального зала, бегом следуя за Дот вверх по лесенке на небольшой балкончик. Там располагалась будка киномеханика Нормана. Как только мы оказались на месте, я тут же быстро захлопнул за собой дверь.

Меня накрыло волной облегчения. Вместо страха пришло осознание произошедшего. То существо из чернил. Скрипачка. Её тело на полу. Всё это было слишком для меня. Я выглянул из будки и, схватившись за перила, разглядывал комнату внизу. Мигающий яркий свет проектора создавал идеальный прямоугольник на самой дальней стене музыкального зала. Прямоугольник подрагивал и освещал комнату, в деталях демонстрируя весь беспорядок. Чернила были на стенах и на полу. Я свесился через перила, чтобы присмотреться получше к тому месту, где лежала скрипачка. Чернильное пятно было размазано, будто её тело утащили… куда-то. Чернильный след становился всё бледнее и бледнее – пока не исчез совсем.

– Привет, Норман, – сказала Дот у меня за спиной. Голос подруги звучал так же изнеможённо, как я себя ощущал. Я повернулся и увидел: девушка села на коробку, наполненную железными бобинами с киноплёнкой. Мне некуда было себя деть. В итоге я неловко прислонился спиной к перилам.

– Ну как, вы довольны собой? Поняли, что бывает, если совать нос, куда не следует? Добегались, голубчики. – Норман покачал головой. Он отхлебнул из своей кружки. Не уверен, что в ней был кофе.

– Ты следил за нами? – спросила Дот.

Норман засмеялся.

– Никогда не видел парочку молодых людей, которые шныряют по тёмным углам, но при этом даже не обжимаются.

Я поперхнулся воздухом и закашлялся.

– Ранимый парнишка, да? – спросил Норман, глядя на Дот.

– Ну, твоя ремарка звучала довольно грубо, – ответила та.

Норман пожал плечами.

– Ты знаешь, что тут происходит? – поинтересовалась Дот.

В ответ он снова пожал плечами.

Дот тяжело вздохнула.

– Норман, ты сам нас сюда позвал. Мне казалось, ты хотел с нами поговорить.

– Ну… – Мужчина медленно сделал ещё один глоток из своей кружки и откинулся на спинку стула. Его движения выглядели такими беспечными и естественными – это разительно контрастировало с моим самочувствием. Из-за его расслабленности я напрягся ещё сильнее.

Норман на секунду задумался. Я вдруг осознал: он очень напоминал одного персонажа из комикса – сидящего на крыльце старого джентльмена, у которого вместо галстука был повязан шейный платок.

– Ну, допустим, я в курсе происходящего. Что дальше?

Морщинистое лицо Нормана мерцало в свете проектора. Его кустистые брови изгибались посередине под крутым углом, делая киномеханика почти похожим на дьявола.

– Дальше ты нам всё рассказываешь, – заявила Дот.

Норман покосился в мою сторону, окинув меня взглядом с ног до головы. Люди так делали в первую мою рабочую неделю. Но, похоже, киномеханик ко мне прежде внимательно не присматривался.

– Так ты хочешь всё знать? – спросил он меня.

– Конечно.

Ответ был простым. Мои нервы казались напряжёнными до предела. Не оставалось сомнений: нам лучше убраться отсюда как можно скорее. Однако если мы собирались выждать немного времени, то да, конечно, было бы неплохо разобраться во всей этой чертовщине.

– Конечно, – пробормотал Норман себе под нос и снова отхлебнул из кружки. – Говорит он, хотя прекрасно знает, что натравил на нас существо. Конечно. Конечно.

Я похолодел. Показалось, будто бы температура воздуха резко упала, и наступила зима. Я почти приготовился к тому, что, если заговорю, дыхание заледенеет.

– Вы о чём?

Но я понимал суть его слов. О медпункте. То существо находилось там взаперти. А я открыл дверь.

Я выпустил это.

Я.

Во всём был виноват я.

– Что вам известно о чернилах? – спросил Норман вместо ответа на мой вопрос.

– Мы знаем, что Сэмми на них помешался, – сказала Дот.

– В общем, не так уж много вам известно, – подытожил Норман.

– А что известно вам? – спросил я, стараясь держать себя в руках.

– Всё.

Дот заёрзала на месте. Мне было непонятно – то ли она взволнована близостью правды, то ли раздражена уклончивостью Нормана.

– Расскажите нам, – попросил я.

– Как много? – поинтересовался киномеханик.

– Всё, – сказал я.

– Именно, – выпалила Дот с нетерпением в голосе.

– Ладно, ладно, успокойтесь. Вы ведёте себя так, словно торопитесь куда-то. Хотя все мы знаем: из этой студии нам никуда не уйти.

Я не понял, что он имел в виду.

– С самого начала, Норман, – взмолилась Дот.

Норман кивнул.

– Начнём сначала, – он откинулся на спинку стула, держа кружку в руках. Мужчина закинул ноги на край стола, на котором стоял проектор. – Что вам известно о парне по имени Генри?

16

Генри.

Это имя преследовало меня с самого первого рабочего дня. Имя, выцарапанное на моём столе. Имя, которым мистер Дрю назвал меня, когда мы примеряли смокинги. Я полагал, это просто имя какого-то бывшего сотрудника. Кому вообще требовалось что-то о нём знать?

– Он бывший партнёр мистера Дрю по бизнесу, – сказала Дот. – Помог основать «Студию Джоуи Дрю». И это он создал Бенди.

– Он создал Бенди? – в шоке переспросил я. – Я думал… То есть… Мне всегда казалось…

– Многие так думают, – вставил Норман. – Не то чтобы мистер Дрю поправляет кого-то в случае ошибки.

Мне стало неловко от слов киномеханика. От того, какой вывод из них можно было сделать.

– Он придумал большую троицу, так ведь? – спросила Дот.

– Бенди и Бориса. Даже Алису – хотя её не показывали на экране, пока Генри не ушёл. Ага. Он был талантливым художником. А ещё хорошим парнем. Настолько хорошим, насколько могут быть люди.

– Из твоих уст это звучит почти как комплимент, – заметила Дот.

Норман хохотнул.

– Наверное, так и есть.

– Но как Генри связан с чернилами? – я жаждал услышать продолжение истории. Мне не нужно было знать о Генри и мистере Дрю.

– Ну, Генри ушёл, как вы знаете. Он ушёл, потому что хотел проводить больше времени со своей женой Линдой. Вы сами понимаете, как сильно здесь можно погрязнуть в работе.

– Понимаем, – подтвердила Дот.

Я кивнул и с трудом сглотнул. Я вспомнил о своих долгих бессонных ночах и о том, как старался проявить себя. Пришло осознание: я уже давно не говорил с мамой, как полагается.

– Как вы думаете, как мистер Дрю среагировал на это?

– На что? – не понял я.

– На уход Генри. У мистера Дрю было видение. Но вот у Генри имелся талант. Таланта нет, что делать? Ничего личного во всём этом не было. Но возможно, мистер Дрю думал иначе. Может быть, он решил, что Генри ему никогда и не требовался. А вот талант – другое дело.

В этом не было никакого смысла. После всего случившегося и из-за мыслей о монстре, поджидающем нас где-то там за дверью, я не мог сложить общую картину. К ней вдруг при слове «видение» примешалось странное чувство внизу живота.

– Ясно. Итак, мистер Дрю нанимает талантливых людей. Мы это знаем, – сказала Дот.

– И ещё мы знаем, что мультфильмы некоторое время держат планку даже после ухода Генри. Алиса стала популярной, как и её оригинальная актриса озвучки, Сьюзи. – Норман посмотрел на Дот. – Ты встречала её?

– Один раз, – ответила она.

– Милая девчушка, – закончил Норман и поставил кружку на стол. – Но тем не менее успех не длился долго. Весь талант мира в итоге не помог. Мистер Дрю начал тратить деньги на этот парк аттракционов, который никогда не построит.

Естественно, Норман и об этом знал.

– И на театр, – добавил я скорее для себя.

– Какой театр? – не понял Норман.

– Студия начинает разваливаться, – вставила Дот, чтобы вернуть рассказ киномеханика в нужное русло.

Норман кивнул.

– Ему нужно что-то. Хоть что-нибудь, чтобы о студии вновь писали в газетах; чтобы заинтересовать инвесторов.

И тут до меня дошло.

– Машина, – сказал я. – Том Коннор.

– Верно, – подтвердил Норман при взгляде на меня. – Так вы знаете про машину, – сказал он с одобрением.

– Вроде того, – отозвался я.

Почти против воли я оглянулся через плечо – проверить, горит ли свет всё так же ярко.

Горит.

– Мы знаем о её существовании. И что Том Коннор работает над ней, – продолжила Дот.

– Работал, – поправил Норман.

– Работал? – переспросил я.

Норман приподнял бровь, глядя на меня.

– Работал.

Наступило молчание. Как я понял, подразумевалось, что мы должны были спросить причину. Но затем Дот задала другой вопрос, чтобы добраться до сути. Она всегда умела задавать правильные вопросы.

– Как машина связана с чернилами?

– Они ей нужны для работы.

– Труба, – выпалил я.

– Какая труба? – не поняла Дот.

– Мне это тогда показалось странным. В мой первый рабочий день – когда облитый чернилами Сэмми велел мне их убрать. Получается, чернила залили чулан из-за лопнувшей трубы. Они текли по трубе. Но как…

Норман перебил меня.

– Я не ведаю, как и что там происходит. Я лишь знаю, что после того, как чернила попадают в машину, они становятся другими.

Другие чернила. Я задумался над этим. Теперь кусочки головоломки начали вставать на свои места в моём закипающем мозге. Некоторые вещи стали более понятными. Я сам мог ответить на часть вопросов.

– Так чернила, которые искал Сэмми… которыми бредил… – медленно начал я, встретившись взглядом с Дот.

– Да, – сказала она. – Естественно. Зачем так переживать из-за обычных чернил? Они же есть везде. Мы работаем в студии анимации. У нас чернила повсюду.

– Повсюду, – эхом повторил я.

– Итак, машина. – Дот повернулась к Норману и наклонилась вперёд. – Ты сказал, что мистеру Дрю нужны чернила для машины. Норман, что эта машина делает?

Я задержал дыхание в ожидании ответа. Мне почти казалось, что ответа на этот вопрос я знать не хочу.

Норман лишь покачал головой. Он снял ноги со стола и выпрямился на стуле.

– Хотелось бы мне знать. Но я вижу только то, что могу видеть. А мистер Дрю и этот парень Том Коннор секретничают ещё больше вашего. Я только знаю, что Сэмми уже больше не Сэмми. Похоже, чернила взяли над ним контроль. Я думаю, они его забрали.

– Думаешь, Сэмми жив? – спросила Дот.

– Не знаю. Но кое-что я вам скажу. У чернил есть своя воля на всё. Они идут туда, куда хотят…

– Соскальзывают с бумаги, – добавил я при мыслях о ковбое Бенди и записной книжке Сэмми. И тут я вспомнил…

Меня охватила паника – настолько сильная, что её нельзя даже сравнить с той, что возникла во время погони монстра. Глубоко внутри меня, где-то у основания позвоночника, пробудился природный инстинкт. Он полностью захватил моё нутро в момент внезапного осознания.

– У меня есть эти чернила, – вымолвил я. – Я взял пузырёк из запасов Сэмми.

– Ну, на данный момент вся студия переполнена этими чернилами. Мистер Дрю позаботился об этом, – вставил Норман.

– Нет, он не мог так поступить. Это неправда! – закричал я, хотя в тот же момент перед глазами всплыло воспоминание. В нём дедушка осматривал руку главы студии, а потом говорил, что «чернила – плохо». Нет, не в этом дело. Невозможно. Я посмотрел на Нормана. – Вы сами сказали, что он нанимает талантливых людей. Что у него есть видение. Так что это не его вина. Это всё Том Коннор. Или, может быть, Сэмми.

Меня трясло. Все мои эмоции смешались и превратились в страх. Я не мог определить, что чувствую помимо этого. Не сумел связать воедино все свои выводы о чернилах, о мистере Дрю, о непонятном существе, скрипачке и ползучих тенях. Всё запуталось в один большой клубок страха.

– Бадди, успокойся, – сказала Дот.

– Я не могу, ты не понимаешь. Мне нужно идти!

Мне правда было необходимо как можно скорее выбраться отсюда.

– Всё в порядке, Бадди. Нам надо просто ещё немного подождать. – Дот встала и подошла ко мне, мягко положив свою руку на моё плечо.

– Я не могу! Разве ты не понимаешь? У меня есть эти чернила. Они дома. У меня в квартире. – Я сбросил руку Дот со своего плеча и рванул прочь из будки киномеханика. Я не переживал, стало ли ей больно или нет. Мне было плевать, что Норман посчитает меня сумасшедшим. И уж абсолютно точно не волновало то, что чудовище могло меня обнаружить и поймать. Я не переживал из-за этого, потому что ни о чём не думал. Я просто действовал.

Я бежал домой.

17

Не помню, как я добирался и сколько времени это заняло. Я не знаю, спустился ли в метро или пробежал весь путь. У меня не сбилось дыхание, когда я оказался у своего дома. Но я насквозь пропитался потом, хотя непонятно – то ли я потел от жары, то ли от страха.

Не знаю.

Я лишь помню, что оказался дома и ворвался в тёмную квартиру. Я не слышал тишины или звука своих тяжёлых шагов по деревянному полу. В ушах отдавался лишь стук собственного сердца, разгоняющего кровь по всему телу.

Я завалился в свою комнату.

Как обычно, дедушка, словно привидение, лежал на кровати лицом вверх. В свете уличного фонаря старик казался очень бледным и худым. Я подошёл к кровати и встал сбоку от дедушки, чтобы взглянуть на рисунки. Они валялись на полу – ровно в том месте, где я их бросил после того, как лихорадочно просмотрел и заметил тревожные изменения.

Я упал на колени, чтобы собрать листы. В тот же момент меня снова накрыло волной страха. Бумага была чистой. Все лежащие на полу листы были абсолютно белыми. Я перевернул их, изучая каждую сторону. Ничего.

Я в ужасе начал осматриваться вокруг себя. И тогда я заметил его. Чернильный след тянулся вверх по краю одеяла, по длинным рукавам дедушкиной ночной сорочки и направлялся к его рту. Чернила походили на вены или на реки крови. Но текли они вверх. К дедушке. Они тянулись к нему.

– Нет! – выкрикнул я, подскочив к дедушке, и рывком поднял его в сидячее положение. Глаза дедушки широко распахнулись. Он начал бороться, цепляясь руками за мои предплечья. Старик закричал от ужаса или боли. Может быть, от всего сразу.

– Всё в порядке, всё хорошо! – успокаивал его я. Однако дедушка не переставал вырываться. Всё было вовсе не хорошо. Дедушку до сих пор покрывали чернила. Я протянул руку, пытаясь вытереть их с его шеи. Но дедушка схватил меня за запястье и толкнул. Я не ожидал, что человек его возраста может толкать с такой силой. Я завалился назад.

– Что здесь происходит? – каким-то образом в комнате на кровати оказалась мама и протянула руки к своему отцу. – Папа! – Она крепко, но бережно сжала его лицо между своими ладонями. – Папа, wszystko w porza˛dku![10]

Мне оставалось только смотреть и пытаться восстановить дыхание, пока старик постепенно успокаивался, глядя в глаза моей матери. Он медленно поднял руки и обхватил лицо дочери своими ладонями, повторяя её жест.

– Ирена, – мягко произнёс дедушка.

– Tak, Papa, tak, – подтвердила она. – Ирена.

Он медленно растянул губы в улыбке и кивнул. Затем посмотрел на меня.

– Бадди.

Я улыбнулся ему в ответ, потирая запястье в том месте, где дедушка его сильно сжал.

– Да, – сказал я.

Старик снова кивнул.

– Всё хорошо. – Мама наконец заговорила по-английски и взглянула на меня. – Что произошло?

И тут я заметил чернила на щеке у дедушки.

– Чернила, – сказал я, подходя ближе. – Нам нужно их смыть.

Мама тоже заметила чернила и опустила взгляд вниз на свою ладонь. На ней тоже осталось чернильное пятно после того, как она схватила дедушку и перенесла их часть ему на лицо.

– Что происходит… – тихо произнесла мама при взгляде на дедушку. Она теперь тоже видит, как чернила тянутся вверх по постельному белью, по руке дедушки, по рукаву его сорочки, по шее. – Что это, Бадди?

– Я всё объясню, когда мы всё отмоем. Давай снимем эту сорочку. – Я жестами показал дедушке, чтобы он поднял руки.

Мама кивнула и пояснила ему наши действия. С дедушкой оказалось намного проще общаться, когда он понимал тебя.

Мы стянули с дедушки ночную сорочку. Естественно, чернила успели забраться под материю, оставив след от шеи до кончиков пальцев рук. Я взял дедушку за предплечье и осмотрел блестящую, живую чёрную жидкость. Я провёл по ней большим пальцем. Пятно размазалось. Это было хорошо.

Я взял дедушкину сорочку и – поскольку она и так была безнадёжно испорчена – начал вытирать тканью руку старика.

– Бадди, не надо, – взмолилась мама.

Но я не стал её слушать. Это было бессмысленно. У нас не оставалось времени. Нам нужно было избавиться от чернил.

Стереть их полностью.

Не стоило терять ни секунды.

– Принеси мокрую тряпку, мам, – сказал я, продолжая вытирать чернила.

– Бадди, перестань!

Мама схватила меня за плечо. Я обернулся, глядя на неё в замешательстве. Она посмотрела на меня. Затем перевела взгляд на руку дедушки. Я замер, проследив за маминым взглядом.

Чернила смазались. Однако под ними оказались другого рода чернила, давно въевшиеся в кожу.

Цифры.

Клеймо.

Когда стало известно о гибели отца, мама не говорила мне об этом до позднего вечера. Я не знал, что она проводила свой обычный день, работая и заботясь обо мне, с тяжёлым грузом на сердце. Не ведал, что к нам приходил мужчина в военной форме. Он прямо и без обиняков сообщил ей всю правду.

Мама рассказала мне обо всём ночью, когда мы легли в кровать. Она лежала рядом, обнимая меня и поглаживая по голове. Маме хотелось, чтобы я был готов к грусти. Но людей не всегда удаётся подготовить к плохим новостям. С трагедией просто приходится мириться и жить дальше.

Я помню, как сидел с ней на кухне. Часы тикали на стене. Мои плечи и спина болели после усиленного оттирания чернил с дедушки. Мы сидели при свете единственной лампочки, горевшей над обеденным столом. Из-за теней от света на лице мама выглядела намного старше и выглядела очень уставшей. Я предполагал, что если взгляну в зеркало, то увижу в себе ту же самую трансформацию. Казалось, лето длилось целую жизнь. Возможно, так и было. Не знаю. Я не уверен, что время работает так, как я всегда считал.

– Почему ты ничего не сказала мне? – в конце концов спросил я.

– Мне следовало так много тебе рассказать. Но у тебя появилась новая работа, и я почти перестала тебя видеть. И у меня тоже была работа. А потом вы с ним, кажется, начали сближаться. Я уже не видела смысла что-либо говорить, – сказала она. Я заметил, что её длинные предложения зеркально отражают ход моих мыслей. Честно говоря, я уже и сам догадался, почему мама мне ни о чём не рассказала.

– Начни с самого начала.

Начать с начала. Как будто бы оно существует. Начала не бывает. Существует лишь точка отсчёта, после которой все последующие моменты имеют смысл.

Мама покачала головой. Она прекрасно это понимала.

– Ты можешь представить, сколько раз я пыталась понять, с чего же всё началось? – она вздохнула. – Ох, Бадди. Как же это всё грустно.

Я подался вперёд и взял маму за руку.

– Ничего. Я справлюсь.

– Твой папа хотел сюда переехать. Он искал возможности, как и многие другие. Я поехала за ним и взяла тебя – маленький свёрток в моих руках. Я согласилась, потому что он был моим мужем. Потому что он смог заставить меня поверить в дух авантюризма. Я хотела, чтобы твой дедушка тоже поехал с нами. Но у него была работа и ученики.

– Он работал учителем? – спросил я.

– А разве это не очевидно? – улыбнулась мама.

– Учителем рисования…

Она кивнула.

– А потом… Потом там начали происходить страшные вещи. Я умоляла его переехать, слёзно умоляла. Кроме него у меня не осталось никого из семьи. Мне казалось, что я нужна ему так же сильно, как он был необходим мне. Но твой дедушка отказался. Он не поехал. Сказал, что нужно остаться ради общины. Но он отправил нам свою коллекцию картин. Он хотел защитить картины, а не себя. – Мама выглядела сердитой, грустной и очень усталой.

– Не понимаю, почему. Потому что они ценные? Что такого важного в этих картинах? – я взглянул на стену, где под часами в позолоченной раме висела одна из картин с ярким абстрактным узором.

– Для него искусство – это то, что гораздо больше красивой картинки. Это история. Это…

– Душа, – вспомнил я.

– Да. Когда немцы вторглись в Польшу, они забирали всё. Дедушка не хотел никого бросать. Но в то же время он не желал, чтобы его картины достались оккупантам. Тогда я злилась, но теперь я его понимаю. Когда я получаю новости оттуда и когда слышу о всём том, что оказалось уничтожено… Я понимаю: он был прав, когда отправил нам свою коллекцию. Но я никогда не смогу простить его за то, что он не приехал сам.

Глаза мамы затуманились слезами.

– Я понимаю. – Я сжал её руку в своей.

– А потом он пропал. Я больше не получала от него вестей. – Мама смотрела в стол, низко опустив голову. – Я оплакивала твоего отца, заботилась о тебе и работала, чтобы прокормить нас. Эти картины преследовали меня. Я злилась и думала, что дедушка умер. Мне было больно. Поэтому я даже не подумала о том, чтобы взглянуть на ситуацию по-другому.

На деревянную поверхность стола упала слеза – ровно по центру пятна в форме кольца от мокрого стакана.

– Это было логично, мам, – сказал я. Я не привык утешать её; быть тем, кто успокаивает и приободряет. Мне всегда хотелось заботиться о маме. Я думал, что если заработать денег, ей не придётся так много трудиться. Но я совсем не был готов к тому, что предстоит справляться с её грустью и страхами. Это оказалось тяжело. Горло болезненно сжалось. – Не нужно винить себя.

– Я постоянно себе это говорю, но это неправда. Я виновата. – Мама сжала мою ладонь и взглянула на меня.

– Когда война закончилась, брат твоего отца начал разыскивать свою семью. Ведь именно так поступают хорошие дети. Ему многое удалось узнать о том, что они делали и куда отправляли людей вроде нас. Они творили ужасные вещи. Мне так стыдно. Твой дядя нашёл дедушку. О нём заботилась семья из города, который находился рядом с концлагерем. Там дедушку держали в заключении. О нём заботилась чужая семья, а не я. – Мама сделала резкий вдох и быстро смахнула слёзы со щёк. – Твой дядя помог ему перебраться сюда. А остальное ты уже знаешь.

– Мам, ты должна делиться со мной такими вещами, – сказал я.

– Как будто бы ты рассказываешь мне о работе? Словно у вас с дедушкой нет общих секретных проектов? – она улыбнулась сквозь слёзы.

– Это другое. Ты сама понимаешь, – сказал я, взяв её руки в свои.

– Ах, Бадди, мне так стыдно. Но ты должен учиться на моих ошибках. Должен бороться за людей, которых любишь. Хорошо?

– Да.

Конечно, буду. Я всегда буду бороться за маму и за дедушку.

В тот момент было очень легко дать такое обещание ей и самому себе. Оно казалось таким очевидным, таким простым и естественным. Я понятия не имел, что в ближайшие двадцать четыре часа это обещание подвергнется проверке.

И снова я не знал, как попал туда, куда направлялся. Меня больше не одолевали страх и паника. Однако я никогда прежде не был настолько перегружен. Мне стало многое известно за очень короткий промежуток времени. Я успел пережить за сегодня различные потрясения. Мне открыли глаза на вещи, о которых я даже не думал. Ко всему прочему, на меня сильно давили чувство вины и неуверенность в будущем.

Я дошёл до Ист-Ривер и пришёл к осознанию двух вещей. Во-первых, я ужасно осуждал дедушку, но при этом, как выяснилось, не знал ничего ни о его судьбе, ни о судьбе собственной семьи. Во-вторых, я также ничего не знал о мистере Дрю – так как же я тогда мог понимать его мотивы и всё происходящее на работе? Мне нужно было узнать историю мистера Дрю.

У каждого есть своя история.

Даже если она выдуманная.

Я бросил мешок с бумагой, ручкой, бутылочкой чернил, тряпками и ночной сорочкой дедушки в тёмную воду. На секунду мешок завис на поверхности, а потом медленно пошёл ко дну.

Я не испытал облегчения. На душе у меня поселилось беспокойство. Вода в реке напоминала чернила.

18

Никакая часть меня не испытывала ни малейшего желания идти на вечеринку. Я очень ждал этого события неделями. Теперь же оно висело надо мной как тёмная туча посреди ясного дня. Я даже надеялся, что со всем этим беспорядком в студии вечеринку отменят. Но студия возобновила работу в обычном режиме через два дня после происшествия. Все вернулись на свои рабочие места как ни в чём не бывало.

Конечно, для большинства сотрудников это не являлось чем-то примечательным. Подумаешь, два выходных – такой вот маленький отпуск. Но что касается меня и Дот, после всего, что мы пережили и видели, возвращение в стены студии выглядело кошмаром. Я находился в таком положении, что об увольнении можно даже не думать. Мне нужно было зарабатывать деньги для своей семьи. Однако я решил: хватит сноваться по тёмным углам. Я работал, не поднимая головы, и уходил до того, как становилось темно. Я полностью сосредоточился на работе.

И если уж мистер Дрю считал, что возвращение в студию не грозит никому из нас опасностью, то я готов был ему довериться.

Всё ещё.

По большей части.

Глава студии произнёс небольшую пламенную речь в лобби.

– Я знаю, что нам было тяжело в последние несколько дней. Но мы открылись снова и продолжаем работать! Пусть это станет уроком для тех, кто думает, что может помешать нашей студии!

Он рассмеялся. Все зааплодировали. Я обменялся с Дот взглядом. Подруга направилась ко мне, когда толпа начала расходиться.

– Привет, – поздоровалась она. – Ты как?

Я не мог смотреть ей в глаза. Не желал ни о чём говорить. Мне просто хотелось притвориться, будто ничего не произошло. Нам нужно было сосредоточиться на реальной жизни. Я больше не желал иметь никаких дел с монстрами.

– Мне нужно работать, – сказал я и протиснулся мимо Дот.

Она не стала меня преследовать. Дот не имела привычки бегать за людьми.

Забавно – я сижу и пишу это в надежде, что это прочитает именно она.

Вечеринка была назначена на пятницу. Этот день стремительно приближался. В моей голове сгущались тучи. Музыкальный отдел всё ещё был закрыт. Никто не слышал вестей от Сэмми. Мы с Дот так и не поговорили о событиях той ночи – я избегал с ней встречи. Не думаю, что девушка понимала причину. Ведь откуда ей было знать? Дот, наверное, думала, что я всё ещё напуган ужасным монстром в темноте и изуродованной скрипачкой. И в этом она права. Я был напуган. Только вот другими своими переживаниями я не мог поделиться с Дот. Я пытался уложить в голове весь мамин рассказ о судьбе дедушки во время войны.

Кстати, о дедушке. Кажется, с ним всё было в порядке. Чернила на него никак не повлияли. Наверное, после всех тягот и невзгод, которые он пережил, одна странная ночь почти не сказалась на старике. Дедушка снова был самим собой – только немного разочарован тем, что я выбросил рисунки и чернила. Он хотел, чтобы я больше занимался. Однако я ответил ему, что не могу. Пока не могу.

И что-то во мне добавило: «Может быть, никогда не смогу».

Утром в день вечеринки я первым делом сел на кровати, держа в руках чехол с костюмом. Я никогда прежде не чувствовал себя таким подавленным. На меня давило… не знаю что. У меня просто возникло предчувствие: сегодняшний вечер ничего хорошего не принесёт. Мне хотелось бы верить в мистера Дрю. Однако чем больше я узнавал о нём, тем труднее это становилось делать. Я чувствовал себя глупо. Затем я начинал думать о том, что все остальные в студии, кажется, доверяли её главе и верили в него. Это сбивало меня с толку ещё больше.

– Грустно? – спросил дедушка, садясь на кровать рядом со мной. Я даже не знал, что он был дома.

– Устал.

Он кивнул.

– Да, – сказал дедушка.

Я знал, что он смотрел на меня, но сам не хотел понимать взгляд. Дедушка взял меня за руку и заговорил:

– Бадди. Твоё сердце хорошее. Твоя душа хорошая. Это хорошо.

В итоге я всё-таки посмотрел на него. Заглянул в глаза старика. Раньше они пугали меня, но теперь их взгляд казался мне тёплым и заботливым. Как бы мне хотелось поговорить с дедушкой как положено. У меня не хватало времени учиться этому. Дедушку я понимал, но донести до него свои мысли не получалось. Я хотел сказать ему, что больше ни в чём не уверен; что мир вводит меня в заблуждение и пугает. Я не знал, как выразить всё это словами.

– Дедушка, мне жаль, – вымолвил я вместо попыток поделиться своими мыслями.

Он взглянул на меня в замешательстве.

– Жаль? – дедушка замотал головой. – Нет, не надо.

– Но мне жаль. Простите меня. Я так злился на вас за ваше присутствие. Я злился из-за картин. Я ничего не понимал.

Дедушка повернулся и осмотрел картину у основания кровати. Я не знал, понимает ли он меня или нет.

– Злость хорошо, – сказал он.

Разве? Я не был в этом уверен. Ничего хорошего я не испытывал, когда злился – это уж точно.

– Злость может вдохновлять человека. Может изменить. Может создать искусство. – Он протянул руку и дотронулся до картины кончиками пальцев. Это повергло меня в шок. Кто просто так трогал картины? – Это страсть.

Я кивнул, не совсем понимая, к чему клонит старик. Однако я знал: нужно было слушать. Мне следовало понять, что он хотел сказать.

– Слишком много злости… – Он мягко надавил на полотно кончиками пальцев. Краска треснула. В холсте будто бы открылась потайная дверь. Я уставился на дыру в картине. Откуда дедушка знал, что она там? Стоп. Только если…

– Это ваша… это ваша картина? Вы её нарисовали? – спросил я.

Дедушка кивнул. Он пристально всматривался в дыру. Сжав руку в кулак, старик медленно просунул его внутрь. Кулак идеально соответствовал дыре.

– Ненависть, – сказал он, поворачиваясь ко мне.

Не знаю как – но спустя столько времени я наконец полностью понял своего дедушку. Я понял его. Это была его картина, которую он создал. Что-то сильно разозлило старика, и он попытался уничтожить работу. Дедушка снова улыбнулся мне и повернулся к полотну, чтобы аккуратно высунуть руку из дыры. Он осторожно взял края порванного холста двумя пальцами и вернул их в исходное состояние.

– Злость вдохновляет. Ненависть уничтожает. Любовь исправляет. – Дедушка улыбнулся шире. – Шикарный урок.

Он уже почти смеялся.

Я тоже не смог сдержать смех – ведь дедушка с такой самоиронией произнёс последнюю фразу.

Я гадал, о чём же он думал. И как. Похожи ли мысли дедушки на мои? И если да – были ли они такими же запутанными, непонятными. Возникали ли ответ на всё происходящее? Или, может, когда-то они являлись такими же, но сейчас успокоились?

Дедушка взял мою руку и легонько похлопал по ней.

– Ты в порядке.

А вот это не совсем правда. Но может быть, я буду. Возможно, я буду в порядке.

Дедушка улыбнулся мне ещё раз и похлопал по руке, а затем отпустил её. Он встал, посмотрел на меня и удовлетворённо кивнул, прежде чем выйти из комнаты.

Прощаться тяжело. Особенно если ты не знаешь, когда увидишь кого-то в следующий раз. И увидишь ли. Прощаться с отцом было невыносимо. Я еле-еле выдавил тогда слова из груди. Я крепко сжимал его руку – отпустить её было невероятно тяжело.

Но теперь я знаю: может быть хуже.

Не иметь возможности попрощаться вообще.

19

Я принёс смокинг с собой на работу, чтобы переодеться там. Мне не хотелось повторения ситуации, когда мистер Дрю подвёз меня до дома. Ко всему прочему, я не мог представить, как неловко было бы под чужими взглядами сидеть в метро в этом костюме. О прогулке пешком не могло быть и речи. Не хотелось бы заявиться на светское мероприятие, промокнув от пота.

Так что я принёс чехол с костюмом с собой на работу. Безусловно, это значило: все, кто меня видел, тут же знали, что меня пригласили на вечеринку.

Мисс Ламберт ничего не сказала. Она просто посмотрела на чехол, покачала головой и вернулась к работе. А вот Ричи и Джейкоб не упустили возможности надо мной посмеяться. Не знаю, может, они просто завидовали мне и пытались это скрыть. Но коллеги вели себя при этом довольно прилично.

– Эх, а мы собирались позвать тебя присоединиться к нашей скромной вечеринке сегодня вечером в пабе «У Дьюка» через дорогу. Но наверное не стоит, да, господин Шикардос?

– А Дот знает? – поинтересовался Ричи, опираясь на мой стол.

– Дот? – не понял я.

– Он спрашивает, составит ли она тебе пару, – пояснил Джейкоб, наградив Ричи многозначительным взглядом.

– А, нет, нет. Я иду один. Без пары. Я… честно говоря, не очень-то этого хочу. – Я не намеревался отвечать слишком честно. Но вышло так, как вышло.

– Ты шутишь? Молодой холостяк без пары? В окружении шикарных куколок, разодетых в пух и прах? Ты должен пойти. Сделай это ради меня, – сказал Ричи.

Что ж, не пойти я не мог в любом случае. Мне казалось, мистер Дрю воспримет это как личное оскорбление.

– Ладно, ладно, – сказал я со смешком. Парни тоже засмеялись. И смеялись до тех пор, пока мисс Ламберт не крикнула нам возвращаться к работе.

И все снова вернулось на круги своя. Забавно, как возвращение к нормальной жизни может быть странным. Иногда обыденным вещам лучше не быть нормальными. Работать, терпеть дружеские насмешки и идти на вечеринку – всё это казалось каким-то диким после всего пережитого.

Я не видел Дот целый день. Ни разу. Не знаю, почему. Я несколько раз наведывался в сценарный отдел, но её там не было. Я знал, что Дот в тот день точно была на работе – так мне сказали другие сотрудники. Похоже, она избегала меня. Наверное, так и было. В конце концов – я ведь всю неделю избегал её. Дот имела на это полное право.

Я хотел дождаться, пока все уйдут, а потом переодеться в смокинг. Однако у моих коллег были другие планы, поэтому мне пришлось устроить им небольшой показ мод и продемонстрировать свой костюм под дружный свист и улюлюканье. Признаюсь, носить тот костюм оказалось здорово. В одежде, которая идеально сидит на тебе и выглядит красиво, было что-то такое, что поднимало настроение.

Наконец мы отправились в лобби. Тогда-то я и увидел Дот. Она ждала ребят, чтобы пойти с ними в паб.

– Ты в смокинге. – Дот нахмурила брови.

– Ага, Бадди идёт на шикарную вечеринку мистера Дрю, – сказал Джейкоб, хлопнув меня по спине.

– Неужели? – Дот пристально посмотрела на меня.

– Да, – сказал я. – Мне не очень хочется идти.

– Это хорошо, – сказала она. – Я думаю, нам нужно вернуться обратно сегодня ночью. Из-за вечеринки все сегодня уходят пораньше. Нам нужно найти машину. И узнать, что она делает.

Моё лицо начало гореть. Внутри всё напряглось. Но дело не в страхе. Впервые я не был напуган. Я осознал, что злюсь. На Дот.

– Зачем? Зачем нам это нужно? – резко спросил я.

Она посмотрела на меня с удивлением.

– Затем, что нам нужно разобраться с происходящим на студии, – медленно произнесла девушка.

– Нет, нам это не нужно. Не нужно, – огрызнулся я.

«Не дай злости превратиться в ненависть, Бадди, – сказал я сам себе, слыша слова дедушки у себя в голове. – Не дай ей вырасти».

– И даже если тайна по какой-то причине должна быть разгадана, нам совсем не обязательно быть теми, кто это сделает.

– Бадди… – пролепетала Дот. Она выглядела неуверенно и неловко. Мне не нравилось видеть её неуверенной. – А как же скрипачка?

Горло сжалось. Я попытался сглотнуть. Склонился к Дот и прошептал:

– Вот именно поэтому нам нужно остановиться.

– Нет, именно поэтому мы не должны этого делать, – отчаянно зашептала Дот в ответ.

Я покачал головой. Нет. Мне не стоило из-за этого рисковать своей жизнью. У меня была семья, о которой я должен заботиться и которую обязан защищать.

– Почему ты должна это делать? Какое тебе до этого всего дело?

– Я должна, – сказала Дот трясущимся голосом.

– Но почему?

Она впервые увиливала от ответа.

– Потому что я могу! – Дот ответила шёпотом. Но мне казалось, она кричала. – Потому что это в моих силах. Я могу что-то изменить. Я не должна просто сидеть сложа руки и ждать чего-то. Я не хочу беспокоиться и смотреть, как умирают люди. Я могу это прекратить. И помочь. Ты понятия не имеешь, каково это – чувствовать себя так, будто ты ничего не можешь предпринять.

Я не смог сдержаться и засмеялся. Это было безумное заявление: из всех известных мне вещей я как раз таки лучше всего знал, каково это – быть беспомощным.

– Не смейся надо мной, – сказала Дот.

– Я иду на вечеринку. Я устал и не хочу туда идти, но это важно для мистера Дрю.

Дот рассмеялась:

– После всего, что Норман рассказал нам, ты всё ещё думаешь, будто ему на тебя не наплевать, Бадди?

Дот зашла слишком далеко.

– Думаю, да. Ему не наплевать. По крайней мере, на меня. Он, может быть, и не во всём идеальный. Но никто не идеален. Ни я. Ни он. Ни ты. – Дот закусила свои щёки изнутри. Я сделал шаг назад, когда Джейкоб бочком подкрался к нам.

– Что ж, начинаем вечеринку! – сказал он, хлопнув ладонями и потирая их.

– Я думал, ты не идёшь, – отозвался я, отвлёкшись на выражение лица Дот.

– Я не иду на тот скучный приём, на который идёшь ты, Бадди. – Джейкоб хлопнул меня по спине. – А вот на свою весёлую вечеринку я как раз иду.

Дот продолжала смотреть на меня.

– Ну, развлекайся, – произнесла она. Затем резко развернулась к двери и устремилась прочь из здания.

– Эй, Дот, подожди нас! – крикнул ей вслед Джейкоб. – Прости, Бад, нужно бежать. Загляни к нам в паб потом, если не утонешь в роскоши!

Он рванул за Дот. За ними тут же последовал Ричи, подмигнув мне на ходу.

И затем я остался один в лобби, чувствуя себя одновременно очень раздосадованным и слишком глупым.

Безусловно, я ощутил себя ещё более глупо, попав на вечеринку. Прежде всего, я потратился на такси. Заплатив водителю, я вылез из машины и просто поразился своей тупой расточительности. И всё из-за того, что не хотел помять смокинг! В конечном счёте то, насколько опрятно я выглядел, вообще не имело значения. Мимо меня в ярко-освещённое лобби прошествовала одетая с иголочки пара. Я вдруг осознал: вовсе не одежда создаёт образ человека. Ну, может быть, и создаёт – если этот человек швейцар или официант. А я выглядел именно так. Во всяком случае, я точно не был похож на гостя.

Дело даже не в качестве моего смокинга. Костюм, как я понял, был не таким уж хорошим – если сравнивать его с нарядом джентльмена, который стоял рядом со мной у лифта. Всё дело в том, как этот джентльмен держался. Он и его жена покосились на меня. Она потуже закуталась в меховую накидку, наброшенную на плечи.

Они, наверное, почуяли дух моего района, витавший вокруг меня. Да, они ничего не видели. Они просто знали.

Двери лифта открылись. Лифтёр в ярко-красной униформе и такой же кепке придержал их для нас.

– На вечеринку «Студии Джоуи Дрю»? – спросил он.

Я кивнул. Женщина в меховой накидке сказала «да» таким образом, что слова растянулись ещё на два гласных звука.

Двери закрылись.

Некоторое время мы в молчании ехали вверх.

– Что ж, должно быть, будет интересно, – вздохнул мужчина.

– Ой, помолчи, – сказала его жена.

Он закатил глаза и посмотрел на меня так, будто хотел, чтобы я из солидарности проделал то же самое.

– Ты знаком с Джоуи? – спросил меня джентльмен.

Мне не хотелось отвечать. Не желал, чтобы они слышали мой акцент. Так что я ограничился очередным кивком и утвердительно хмыкнул.

– Не знаешь, что он пытается всем этим доказать? Ему вообще по карману это мероприятие?

– Дорогой, помолчи, – снова обратилась к нему жена – на этот раз более выразительно.

Её муж взглянул на меня и вздохнул. У меня получилось в этот раз закатить глаза. Это его, кажется, порадовало.

Двери открылись.

– Крыша, – с улыбкой объявил оператор лифта.

Мы оказались в маленьком роскошном фойе. Стены здесь были обклеены блестящими розовыми обоями. На полу лежал розовый ковёр. У противоположной стены расположилась мягкая кушетка. На ней сидела женщина в фиолетовом платье и проверяла в компактном зеркальце, не размазалась ли помада.

Я прошёл за мужчиной и его женой через двойные двери. Их нам открыли два швейцара, одетых почти так же, как и я. Мы оказались в самом разгаре шумной вечеринки на крыше. Танцевальная площадка была заполнена парочками, танцующими свинг под живую музыку. Мелодии исполняла группа музыкантов в дальнем углу. На мгновение я задумался: работал ли кто из этих музыкантов на мистера Дрю?

Я вспомнил о скрипачке.

И тут же попытался выбросить мысли о ней из головы и просто думать о том, что предстало у меня перед глазами.

В очередной раз мне хочется нарисовать увиденное. Зрелище было впечатляющим. Но ведь это ни о чём не говорит, верно? Могу сказать, что мы находились на патио на крыше. Перед нами горели огни Нью-Йорка. Мне казалось, будто мы парим в небе в окружении звёзд. Огни ярко сияли над танцевальной площадкой, отражались в зеркальном баре и освещали толпу людей, одетых во всех цвета радуги. Огромные горшки, переполненные жёлтыми гиацинтами, стояли для украшения с каждой из четырёх сторон. Я знал, что это за цветы – но лишь потому, что довольно долгое время нам их присылали после папиной смерти. Чтобы побороть желание выбрасывать цветы из окна, я решил немного узнать о них – это был единственный способ справиться с эмоциями.

Со всех сторон доносился смех, разговоры и звон бокалов с шампанским.

Я замер, не в силах пошевелиться от обуревающего меня восторга. В тот момент я вдруг осознал, насколько отличается жизнь присутствующих здесь от моей. Не сказать, что я не знал этого раньше – но сейчас я будто бы получил пинок в живот. Причём пинок этот был сделан уже после самого избиения. Ты теперь валялся на земле, сжавшись в комок. Я тряхнул головой и часто поморгал, а затем решил: мне, наверное, сможет помочь бокал чего-нибудь алкогольного.

Так что я повернулся и столкнулся нос к носу с Бенди.

Я уставился на огромную улыбку, зубы и полностью чёрные глаза. Я смотрел в лицо того, кого знал очень хорошо. Он был во плоти прямо передо мной. Почувствовав приступ тошноты, я споткнулся и полетел вперёд.

– Эй, осторожнее! – сказал Бенди. Точнее, это сказал приглушённый голос где-то внутри персонажа. На секунду я растерялся и не понимал, что происходит. Сердце готово было выскочить из груди. Но тут Бенди дотронулся до моего плеча, чтобы убедиться, что я в порядке, а потом отошёл прочь. Мне всё стало ясно. Я повернулся посмотреть, как он маневрирует в толпе. Люди замечали этого героя и с восторгом хохотали. Это был человек в огромном костюме Бенди.

Тогда же я заметил Бориса. Персонаж отплясывал на танцевальной площадке нелепый чарльстон[11]. Алиса стояла перед музыкальной группой и делала вид, что дирижирует. Ростовые куклы были в высоту метр восемьдесят – если не выше. Они казались искажёнными и непропорциональными. Куклы совсем не совпадали с образами персонажей в моей голове. Они нисколько не были похожи на героев мультфильмов. Ведь Бенди, Борис и Алиса не должны быть такими огромными. Они не должны быть ростом с живого человека.

– Они никуда не годятся, верно? – произнёс знакомый голос. Я взглянул направо. Как я и думал, рядом стоял мистер Дрю.

– Верно, – ответил я в надежде, что он не обидится – хотя я с ним и не соглашался.

– Пойдём посмотрим на открывающийся вид, Бадди, – предложил мистер Дрю, махнув рукой.

Я последовал за ним сквозь толпу. Глава студии здоровался со всеми, пожимал руки, хлопал кого-то по спине, смеялся над шутками, которые полностью не слышал. Это всё походило на своеобразный танец – почти такой же танцевали люди вокруг. Мистер Дрю подвёл меня к краю крыши. Там уже стояло несколько парочек. Они любовались светящейся башней Эмпайр-стейт-билдинг. Вид отсюда открывался, ну восхитительный. Не думаю, что до того вечера я вообще когда-либо использовал подобное слово.

– Невероятно, правда? – спросил мистер Дрю, облокачиваясь на кованые перила. Перед глазами всплыло воспоминание о том, как я стоял рядом с главой студии на мостике в театре, а потом стал жертвой его розыгрыша. Сейчас я решил держаться в двух шагах позади от мистера Дрю.

– Да, – отозвался я.

– Каждое из всех этих зданий построено кем-то, у кого была мечта. Кем-то, кто трудился не покладая рук и никогда не терял её из вида.

Я кивнул, хотя мистер Дрю не мог этого видеть. Ему вряд ли вообще была нужна какая-то реакция с моей стороны на его слова. Мужчина просто говорил то, что хотел сказать.

Тем не менее мистер Дрю обернулся и взглянул на меня.

– Ты не согласен со мной?

– Нет, согласен, – выпалил я. – Я кивнул. Извините. Я правда согласен.

Внезапно я почувствовал себя очень неловко.

Мистер Дрю прищурился.

– Но ведь некоторые люди могут сказать тебе, что нужно сдаться и отступить; что это всё глупая затея.

– Всегда найдутся такие люди, – ответил я.

Мистер Дрю продолжил смотреть на меня. Внезапно он оказался рядом со мной.

– Не дай никому остановить тебя, – громко прошептал он. Я почувствовал запах алкоголя в его дыхании.

– Что ж, Джоуи, вот это вечеринка так вечеринка! Но я не уверен, что заслужил всё это, – раздался громогласный голос. Мистер Дрю отвёл от меня свой напряжённый взгляд и внезапно заключил большого крепкого мужчину в тесные объятия, которых тот, видимо, был достоин.

– Берти, ах ты ж старый прохвост! – хохотнул мистер Дрю. – Ты всё-таки смог прийти на праздник в твою честь!

Мужчины перестали обниматься. Крупный незнакомец от души рассмеялся.

– Полно, полно. Это ты сейчас так говоришь. А потом возьмёшь и сбросишь меня с крыши этого самого здания, когда сам-знаешь-что вдруг полетит к чертям и нам придётся сдвинуть сроки.

– Ну, зуб за зуб, – сказал мистер Дрю. Они оба снова расхохотались. – Бадди! – глава студии повернулся ко мне и положил руку на плечо второму мужчине. – Это Бертрам Пидмонт. Он гений.

– Да, я кое-что умею, – ответил Бертрам. Он протянул свою мясистую ладонь, чтобы энергично потрясти мою руку. – Приятно познакомиться с тобой, Бадди.

– Бадди стажируется у нас в студии. Он художник, – сказал мистер Дрю.

– Что ж, эти ребята нам всегда нужны, – ответил Бертрам. Я не понял, пошутил он или нет.

Мистер Дрю рассмеялся, а затем хлопнул товарища по спине.

– Пойдём. Теперь, раз уж ты здесь, время произнести речь.

– О, прекрасно. Ты же знаешь – я это люблю! – сказал Бертрам. Они, хохоча, направились к сцене.

Как так вышло, что два человека, которые казались весёлыми и беззаботными, смогли заставить меня испытывать чувства, ровно противоположные их настроению?

Я пересёк танцевальную площадку, но остался у другого конца сцены, чтобы быть ближе к дверям и фойе. Не знаю почему, но мне казалось не лишним иметь короткий путь к отступлению. На всякий случай.

Когда группа закончила исполнять песню, мистер Дрю поднялся на сцену. Певица в блёстках передала ему микрофон. Мужчина улыбнулся и расцеловал её в обе щёки, а затем повернулся к толпе:

– Как у вас настроение сегодня вечером? – прокричал мистер Дрю.

Его голос разнёсся над толпой. Я задумался, услышал ли весь Нью-Йорк этот вопрос или нет.

Аудитория одобрительно захлопала, хотя до энтузиазма мистера Дрю ей было далеко.

– Прежде всего я хочу поблагодарить всех, кто пришёл сюда сегодня. Хочу поблагодарить группу «Джейни и Бандиты». И самую большую благодарность я хочу выразить нашему особому гостю Берти Пидмонту!

Снова раздались аплодисменты. Если бы хлопки в ладоши могли выражать недоумение, оно бы звучало именно так.

– Кто такой Берти Пидмонт, спросите вы меня, – продолжил мистер Дрю, явно почувствовав общее замешательство. – Его можно описать различными словами. Кто-то может назвать Берти гением. Я бы назвал его другом. Но самое главное, что Берти, помимо всего прочего, – это человек, который обладает видением.

Снова это слово.

– Всё это являлось лишь проектом на протяжении шести лет. Но благодаря Берти Бенди и его друзья смогут отправиться в совершенно новое приключение. Не волнуйтесь, их истории, которые вы любите, никуда не исчезнут. Однако скоро у вас появится возможность самим оказаться внутри этих историй!

Я огляделся и заметил, как некоторые люди перешёптываются и ухмыляются. Мне это не понравилось. Да, возможно мистер Дрю и пускал пыль в глаза. Но это была его вечеринка. И его гости. И они могли хотя бы ради приличия проявить немного уважения.

– Да, дамы и господа, разрешите представить вам Бендиленд!

По взмаху руки Мистера Дрю на сцену вышла красивая брюнетка в коротком чёрном платье с вплетённым в волосы нимбом. Женщина толкала перед собой тележку. На ней стоял демонстрационный макет. Мы с Дот видели его в мой первый рабочий день в студии. Теперь макет был раскрашен, причём не только в чёрный и белый цвета. Несмотря на то, что над мистером Дрю смеялись буквально секунду назад, я заметил: теперь аудитории стало интересно посмотреть на всё поближе.

– Представьте: аттракционы, игры и шанс сфотографироваться со звёздами мультфильмов! – воскликнул мистер Дрю, широко улыбаясь. – Но это не всё! Я всегда говорю, что нужно расширяться во всех смыслах! Поэтому с завтрашнего дня «Студия Джоуи Дрю» становится владельцем придворного театра на Бродвее. Мы возвращаем всё, что связано с Бенди, на Манхэттен. В одном месте мы будем делать всё: анимацию, игрушки и парк развлечений. Наступает новая эра для «Студии Джоуи Дрю». И именно это мы празднуем сегодня вечером!

Толпа зааплодировала. И я вместе с ней. Происходящее вызывало восторг. Как вообще можно было оставаться равнодушным?

– Да, да, в этом что-то есть, разве нет? Скоро всё изменится… всё… – Мистер Дрю несколько отвлёкся, словно заметил что-то. – Эм… всё изменится. Но не сегодня! Сегодня мы танцуем и… да, раз-два, поехали! – он помахал пальцем группе, чтобы те снова начали играть. Музыка ещё не заиграла, а мистер Дрю уже направлялся ко мне.

Нет, не ко мне. Он смотрел на кого-то за моей спиной.

Я обернулся.

В дверях стояла пара человек.

Я понял, что женщина – это Эллисон Пендл. Актриса, которая озвучивала Ангела Алису. Она была в платье. Оно облегало её фигуру так, словно это был не предмет одежды, а вылитое на тело серебро. Платье подчёркивало каждый изгиб фигуры и сияло в ярких огнях крыши. Она держала под руку мужчину, которого я не узнал. Но что-то в нём показалось знакомым.

– Тебя здесь быть не должно, – сказал мистер Дрю, проходя мимо меня и приближаясь к паре.

– Том, нам лучше уйти, – сказала Эллисон. Однако её спутник остался стоять на месте, словно статуя.

Том Коннор. Конечно же это был Том Коннор.

20

Меня оттолкнули в сторону, когда мистер Дрю промчался к ним. Глава студии направился прямиком к Тому. Казалось, мистер Дрю дрожал от злости, несмотря на внешнее спокойствие.

– Я не уйду, пока не получу то, что принадлежит мне по праву, – сказал Том. Мистер Дрю окинул его презрительным взглядом.

Глава студии засмеялся, будто бы Том только что остроумно пошутил. Затем оглянулся на людей, стоящих рядом и наблюдающих за происходящим. Они тут же отошли подальше. Мистер Дрю повернулся обратно к Тому и, понизив голос, сказал:

– Ты уволен, Том. Я же сказал, чтобы ты и носа не показывал рядом с моей студией. Давай-ка выйдем в коридор?

– Мы сейчас не у вас в студии, разве нет? – ответил Том.

У мистера Дрю не оставалось никаких шансов запугать своим грозным видом мужчину перед собой. Том не был коренастым и похожим на медведя, как Бертрам Пидмон. Он больше напоминал стену. Тем не менее мистер Дрю схватил его за локоть и сквозь зубы процедил:

– В коридор. Немедленно.

– Пойдём, Том, не нужно устраивать скандал, – предложила Эллисон тёплым голосом, мягко положив руку ему на плечо.

Том позволил им увести себя в розовое лобби. Я последовал за ними. Мне нужно было знать, что происходит. Я даже не подумал: должно быть, выглядело странно, что я пошёл за ними.

Мистер Дрю жестами показал, чтобы за ними закрыли огромные двери. Как только официанты это сделали, он резко развернулся. Улыбка исчезла с лица главы студии.

– Ты уйдёшь немедленно, пока я не сказал охране, чтобы тебя вышвырнули!

– Я хочу получить обратно свой патент, – бросил Том прямо мистеру Дрю в лицо. Они стояли практически нос к носу. Ну, точнее, нос к подбородку.

– Он мой – по закону и по этике. Так что убирайся! – Глава студии повернулся к Эллисон. – И, Эллисон, мне стыдно за тебя. Ты уволена.

Эллисон улыбнулась. От её ослепительной улыбки я начал таять, хоть от всего происходящего и пребывал в сильном напряжении.

– Мы обсудим это утром, Джоуи. Пойдём, дорогой. – Эллисон толкнула Тома в плечо. Судя по всему, она и горы способна свернуть – её спутник снова поддался и сделал шаг назад.

– Это моя машина, Дрю, моя.

– Ты всё испортил. Я же собираюсь всё исправить. Это моя машина и твой провал. Пошёл вон.

Я слышал каждое слово. Всё, что сказал мистер Дрю. Но я не успел всё запомнить и понять – слишком зациклился на слове «машина». Я наблюдал, как Том и Эллисон медленно направляются к лифтам. Мистер Дрю повернулся и, самостоятельно открыв одну из дверей и не обращая внимания на моё присутствие, ворвался обратно на вечеринку. Дверь закрылась за ним.

Я повернулся, быстрым шагом уходя прочь от дверей и вечеринки. Я следовал за Томом и Эллисон. И затем схватил мужчину за плечо в попытке его остановить. Мне требовалось остановить Тома.

И у меня получилось.

Том в ярости развернулся на пятках и уставился на меня так, будто бы я лишён рассудка.

– Я слышал, как вы кое-что сказали о машине, – произнёс я, когда Том вывернулся из моей хватки.

– Убери от меня свои руки, сынок. – Он глядел на меня убийственным взглядом.

– Том, всё в порядке. Это стажёр со студии. Бадди, – сказала Эллисон.

Секунду я смотрел на неё, не веря своим ушам. Как женщина вообще могла меня помнить? Поразительно, что кто-то вроде Эллисон мог заметить моё существование в этом мире.

– Мне всё равно. Никто не смеет хватать меня подобным образом.

– Простите, мне очень жаль. Но вы говорили о машине, и мне нужно знать. – Я запнулся, сообразив: они оба были шокированы моими словами. Я сомневался, что стоит продолжать.

– Откуда ты знаешь про машину? – спросил Том, подступая ко мне на шаг. Он, может быть, и выглядел элегантно – но я не мог не заметить, как ткань рукавов натягивалась на его руках, сдерживая тугие мышцы. Я определённо не хотел затевать драку с этим человеком.

Придумать логичный ответ не удавалось. Не мог же я рассказать ему про Нормана или о том, как прятался в чулане. В общем я вымолвил одно-единственное слово, которое пришло на ум:

– Сэмми.

Том громко вздохнул. Эллисон ободряюще сжала его плечо.

– Можно было догадаться, – сказал он и больше не проронил ни слова.

Понятия не имею, где я нашёл в себе смелость. Наверное, в какой-то момент заразился от Дот её прямотой. Я устал от того, что люди постоянно что-то умалчивали; от того, что я вижу только часть общей картины.

– Что это за машина? Для чего она нужна? И почему мистер Дрю вас уволил?

Мне хотелось задать ещё больше вопросов. Я хотел поинтересоваться, считал ли Том мистера Дрю плохим или хорошим. Я жаждал спросить про чернила и Сэмми; про существо, про скрипачку. Однако в то же время пришло понимание: большое количество вопросов путало людей.

Теперь я знаю, что постепенно отключаюсь, когда задаю сам себе слишком много вопросов.

Том сделал глубокий вдох и оглянулся по сторонам, прежде чем ответить.

– Ладно, я отвечу. Машина изначально требовалась для того, чтобы создавать… – он замялся, – персонажей.

– Что-то вроде кукол – как там, на вечеринке? – уточнил я. Всё это было вовсе не странно. Студия и без того занималась производством игрушек. Так почему бы не приобрести машину, которая бы делала большие костюмы Бенди?

Том отрицательно мотнул головой. Я вдруг сообразил: он говорит с такой неохотой вовсе не из-за упрямства. Мужчина был… напуган.

– Мне не стоит тебе это рассказывать… – Том покачал головой.

– Послушайте, я знаю про… чернила, – сказал я. – И я знаю… про…

Я замолчал.

Том внимательно на меня посмотрел. Мне было трудно смотреть ему прямо в глаза. Я хотел отвести взгляд. Хоть куда-нибудь.

В конце концов мужчина произнёс:

– Ты знаешь о них.

– Не так много, – ответил я. Самому сложно понять, как много я знаю. И знаю ли вообще что-то.

Том набрал в грудь побольше воздуха.

– Ладно. Хорошо, – сказал он, приняв решение. – Нет, не в куклах дело. Вовсе нет. Она нужна для того, чтобы… оживлять мультфильмы. Чтобы у нас здесь ходили не люди в костюмах персонажей, а самые настоящие герои мультфильмов.

Том устремил на меня взгляд, в котором явно читалось: «Ты всё понимаешь?» Я сомневался, что понимаю.

– Расценивай машину как печатный станок, – вмешалась Эллисон. – Только для печати… людей.

– Людей? – переспросил я.

– Не людей. Эллисон, умоляю тебя, – Том затряс головой. – Я не хочу, чтобы ты была замешана во всём этом.

– Но я уже замешана. Ты не можешь убедить меня перестать беспокоиться. Ведь я переживаю за тебя. То, что ты помог создать, – это просто невероятно!

– То, что я помог создать, по-настоящему ужасно. И ты это знаешь, – огрызнулся он, а затем затряс головой. – Прости, прости меня.

– Не бери в голову. Нам нужно идти. Уверена, он вызвал охрану.

Том кивнул.

– Это не было моей виной, – продолжил он. Затем мужчина снова взглянул на меня своим пронзительным взглядом. – Это не было моей виной.

Слово «это» резануло слух, когда Том произнёс его. Мужчина не просто отрицал свою вину. В тот же миг мне показалось: «это» означает «существо». Я не был уверен, но внутри всё сжалось. Дот, подумал я. Она оставалась один на один с «этим».

– Что не было? – осторожно спросил я.

– Он уволил меня, потому что это не было моей виной, – продолжил Том, перестав обращать на меня внимание. – Он уволил меня, чтобы обвинить хоть кого-то, кроме себя самого. – Мужчина посмотрел на меня через плечо. – Но он всё равно оставил себе машину – несмотря ни на что. Однако она является изобретением «Gent». Я помог разработать её, но он присвоил себе мои права, мой дизайн, всё.

– Но как он смог это сделать? – спросил я.

Том медленно повернулся ко мне и покачал головой:

– Не у всех у нас есть связи, сынок. Не у всех имеются возможности. Особенно если хочется получить место инженера, когда за плечами нет нужного образования. Я работал на авиацию во время войны. Но с тех пор никто не выказывал мне уважения – если не считать Джоуи Дрю. Я доверял ему. Джоуи платил сверху. У него был подписан контракт с «Gent». Он относился ко мне с профессионализмом истинного бизнесмена. Только вот я не читал написанное мелким шрифтом.

Я не знал, что можно ответить на все это. Поэтому просто стоял и молчал.

– Мы всё доверяли ему, – подхватила Эллисон. – Я не знаю никого из тех, кто по-настоящему понимал, что подписывает. Мне кажется, мистер Дрю любит искать людей, которые не только талантливы, но и нуждаются в работе. Очень нуждаются в работе.

В животе возникло странное ощущение. Нет, у меня ничего не сжалось. Бабочки не запорхали. Просто возникла какая-то непонятная боль.

– И давай не будем забывать о Сьюзи, – добавила Эллисон.

Том вздохнул.

– Кто такая Сьюзи? – спросил я. Кажется, Норман тоже что-то говорил про неё?

Эллисон с грустью посмотрела на меня и покачала головой.

– Не в этом суть, Бадди. Суть вот в чём: все мы даём согласие на то, что мистер Дрю становится владельцем наших работ – будь то рисунки, сценарии, песни или… – она взглянула на Тома, – … изобретения. Всё началось с Генри. И продолжается с нами. Это жертва, на которую мы идём.

Оставалось только переварить их последнюю мысль. Я оказался в эпицентре взрыва. Этот взрыв снёс стены, выстроенные мной для защиты мистера Дрю. Я больше не мог их удерживать. Поэтому оказался погребён под их обломками.

– Нам пора идти, а ты позаботься о себе. И о той девочке из сценарного. Она славная, – сказала Эллисон со слабой, грустной улыбкой.

– Обычно это она обо мне заботится… – ответил я.

Неприятное чувство внутри усилилось.

– Выбирайся из этой ямы, пока можешь, сынок, – сказал Том, когда приехал лифт. Пара зашла внутрь.

Двери закрылись. Я остался в одиночестве. Сквозь закрытые двери доносились звуки вечеринки. Однако теперь они больше не привлекали. Из-за них просто становилось всё тревожнее и неспокойнее. Я не должен быть здесь, подумал я. Не должен. Мне нужно быть с Дот. И Джейкобом. Мне здесь не место. Моё место рядом с людьми, которые мне дороги. Которым на меня не наплевать.

Паб «У Дьюка» как всегда был забит под завязку, когда я протиснулся внутрь. Посетители впервые стали обращать на меня внимание. Некоторые из них смеялись. Кто-то мне многозначительно кивал – словно у нас имелся какой-то общий секрет, касающийся моего смокинга. Были и те, чьи взгляды полны презрения. Я скучал по тем временам, когда являлся для людей пустым местом.

– Привет, парень, – поприветствовал меня бармен – весёлый мужчина с залысиной, существование которой он отказывался признавать. – Колу, как обычно?

Я отрицательно мотнул головой.

– Я ищу Дот, – сказал я.

Бармен улыбнулся:

– А, ну это понятно. Ну, я их не видел уже примерно час.

– О, – отозвался я с таким чувством, будто из меня выпустили весь воздух. Я прислонился к барной стойке – вдруг стало тяжело стоять.

– Ага. Мне кажется, они вернулись обратно на работу, – сказал бармен и отошёл к посетителю. Тот требовал к себе внимания.

На работу?

– Подождите! – окликнул я его. – Вы имеете в виду их всех? Дот, Джейкоба и Ричи?

Бармен начал наливать пиво и кивнул в мою сторону, чтобы не пытаться перекричать шум вокруг – я бы всё равно не услышал.

Я развернулся на пятках и, толкаясь, направился к выходу. Потом рванул через дорогу. Безусловно, меня снова охватила паника. И вне сомнений: Дот каким-то образом убедила ребят вернуться с ней в студию. Я гадал, объяснила ли она им ситуацию или нет. Я до сих пор задаюсь вопросом: знали ли они тогда, на что шли.

Дот должна была всё рассказать. Девушка не считалась лгуньей и не стала бы подвергать кого-то опасности. Джейкоб и Ричи должны были осознавать всю опасность. Но. Всё же. Почему же они пошли с ней? Художники вряд ли знали, что таилось в тенях. Или что сами тени были живыми.

В студии везде горел свет. Однако по какой-то причине она от этого не выглядела менее зловеще, чем в ту ночь, когда мы с Дот тайком туда забрались. Стало ещё страшнее от осознания, что свет был включён не просто так: он послужил бы знаком в случае приближения монстра.

Эта мысль не заставила меня остановиться или даже замедлиться. Поразительно, как визит в логово чудовища внезапно показался мне правильным решением. А вот посещение роскошной вечеринки в отёле, напротив, было подобно злому року.

Дверь главного входа оказалась открыта. Может быть, Дот намеренно оставила её незапертой – на тот случай, если я приду. Она наверняка знала, что я не останусь в стороне. Я заспешил к лифту через лобби, на ходу разглядывая плакаты и вспоминая о том, как неловко и странно на вечеринке выглядели персонажи мультфильмов в полный рост. А потом я вспомнил о словах Тома. О цели, с которой создали машину. Об «этом».

Я сорвался на бег и врезался в лифтовую решётку, сильно ушибившись. Я вздохнул, рывком отодвинул её и зашёл в кабину. Мне нужно было успокоиться и перестать паниковать. Сделать это оказалось куда труднее, чем сказать. Ребята находились где-то там. Они пытались самостоятельно отыскать чудовище.

Я добрался до этажа музыкального отдела и с опаской ступил в коридор. Свет всё ещё горел. Это придало уверенности, чтобы осторожно направиться в сторону музыкального зала. В конце концов, именно там по большей части творилось всякое.

Я боялся, что свет начнёт меркнуть. Иногда воображение выходило из-под контроля. Мне казалось, будто краем глаза удалось уловить какое-то движение. Но когда я поворачивался, жужжащие лампы продолжали светить всё так же ярко. Меня не преследовали тени. Их здесь не было. Пока что. Пока горит свет, я в безопасности, напомнил я себе. Но совсем позабылись чернила на стенах. Если я до этого полагал, что видеть блеск чернил при свете фонарика в кромешной тьме было хуже, чем наблюдать их при обычном освещении, то сильно ошибался. Повернув за угол, я наткнулся на пролитые чернила и отметил: их вид стал более пугающим как раз из-за того, что они не пытались прятаться и слиться с темнотой. Чернила просто гордо расплескались повсюду.

И ещё я заметил кое-что новенькое. Раньше здесь этого не наблюдалось – когда мы с Дот попали в здание студии, миновав полицейские ограждения. Это надпись, сделанная, как я догадался, обмакнутым в чернила пальцем:

«СКОРО ОН ОСВОБОДИТ НАС».

Я остановился и уставился на фразу. Она повторяла строчки из блокнота, где записи съехали вниз с нотного стана, оказавшись частично на странице и частично на пюпитре.

«СКОРО ОН ОСВОБОДИТ НАС».

И тут в голову пришла внезапная мысль. Странная, глубокая и пугающая мысль.

Что, если Сэмми не пропал. Что, если…

Вдруг он где-то прятался?

– Ну, приветик, художественный отдел, – поприветствовал голос у меня за спиной. Я резко обернулся и очутился лицом к лицу с Бенди.

Снова.

21

Как-то раз во время драки меня стукнули так сильно, что я потерял сознание. На самом деле, это даже была не драка. Меня просто избили. За то, что я был не таким, как они. Обычное дело. У меня всё лучше и лучше получалось защищаться или убегать от хулиганов. Однако в тот раз они застали меня врасплох, напав из-за угла.

Они не хотели избивать меня до потери сознания. И я более чем уверен: это напугало хулиганов. Нет, они вряд ли испугались последствий – скорее своей собственной силы. После этого хулиганы довольно долгое время меня не трогали.

Тем не менее я не очень хорошо помню, как потерял сознание и как пришёл в себя. Очнувшись привязанным к стулу в музыкальном зале, я был абсолютно уверен: головная боль не ощущалась настолько сильной, чтобы от неё резало глаза.

– Эй, Бадди, ты в порядке?

Я несколько раз моргнул в попытке понять, откуда доносится голос. Затем повернул свой стул в том направлении. Я увидел глядящего на меня Ричи. Он был привязан к стулу – как и я. Парень улыбнулся мне с облегчением. Я никогда прежде не видел, чтобы Ричи так искренне мне улыбался. Его улыбка всегда была несколько… саркастичной.

– Ричи, что происходит? – в панике спросил я.

– Это всё Сэмми. Он потерял рассудок. Ну, точнее, то, что от него осталось, – ответил Ричи, судорожно оглядывая пустую комнату.

Я тоже осмотрелся. Однако мы с ним остались в одиночестве.

Мы были одни.

– Где Дот и Джейкоб? – спросил я. Верёвки на мне натянулись сильнее, когда я напрягся всем телом.

– Дот убежала, – сказал Ричи. Мои мышцы тут же расслабились. – Я не знаю, где она. Джейкоб… он… Сэмми забрал его… Бадди, мне кажется, он собирается… – Ричи умолк – словно услышал что-то.

И я тоже услышал его – звук открывающейся двери.

Мы одновременно обернулись посмотреть в сторону входа.

– Это Сэмми? – шёпотом спросил я.

Ричи как-то странно быстро кивнул и ничего не сказал. Его глаза округлились от ужаса. Тело начала бить мелкая дрожь.

– Поглядите-ка, что нам притащил зверь, – произнёс Сэмми своим надменным голосом. Это был он. За маской прятался не кто иной, как Сэмми.

Происходящее казалось странным и неправильным. На его лице была картонная маска. Такую обычно можно вырезать по контуру из упаковки с хлопьями, поступившими в продажу к Хэллоуину. На Сэмми надето что-то вроде маски кота.

Но нет, то был не кот.

Это Бенди. Лицо Бенди с его извечной широкой зубастой улыбкой. Уже второй раз за сегодняшний вечер я смотрел ему в лицо, начиная понимать: оно вовсе не такое уж и миловидное.

Но не маска оказалась самым пугающим в облике Сэмми. Глава музыкального отдела одет в свои обычные брюки на подтяжках. При этом на нём не было рубашки. Вместо этого верхнюю часть тела, руки, шею и, по моему предположению, скрытое маской лицо покрывали блестящие чёрные чернила. Трудно определить по их блеску в свете ламп, были ли они уже высохшими или оставались влажными. Однако почему-то казалось, что чернила стали частью Сэмми. Точнее, они уже являлись его частью некоторое время.

– Сэмми, что вы делаете? – спросил я, когда он медленно подошёл к своему пюпитру и окинул нас взглядом.

Мне показалось, мужчина улыбался за маской. Словно испытывал счастье.

– Только я знаю, чего он хочет.

Это выглядело безумством в чистом виде.

– Что с вами произошло?

– Ха! – Сэмми рассмеялся лающим смехом. – Что со мной произошло? Ты знаешь! Ты был там! Ты всё видел!

Я всё видел? Правда?

– В тот день чернила нашли меня. Я был им нужен. Я требовался ему. Поначалу я был напуган. Сперва чувствовал их внутри себя. Все те капли, которые случайно проглотил. Счастливым образом проглотил. Я чувствовал, как они движутся внутри. Мне не следовало бояться. Я был глупым. – Сэмми говорил всё быстрее. Слова будто вырывались из него ещё до того, как мужчина произносил их. – Затем меня начала мучить жажда. Требовалось больше чернил. У меня не оставалось выбора. Они нужны были мне. И чем больше я их пил, тем больше всё понимал. Тем сильнее чувствовал его. Тем лучше слышал его. Я должен радовать его.

Сэмми начал расхаживать по залу. Я лихорадочно размышлял над тем, как заставить его продолжать говорить… Я стал растягивать верёвки на руках, стараясь выпутаться из них.

– Только взгляните на себя и своё никчёмное неприметное существование. Вы проживаете день за днём. И ради чего? Чтобы угождать Джоуи Дрю? – Сэмми снова засмеялся – на этот раз дольше и громче. Он сделал глубокий вдох. – Зачем угождать человеку, когда можно угождать богу?

Я стал дёргать верёвки всё сильнее и сильнее.

– Где Джейкоб? – требовательно спросил я.

– Там, где всё началось. Всё начинается с малого. А затем, ну… затем…

– И где же всё началось?

Сэмми перестал расхаживать, остановившись в центре зала. Он был от нас достаточно далеко, поэтому практически полностью скрылся в тени. Глаза Бенди уставились на меня. Они заглядывали прямо в душу – хотя на самом деле это всего лишь кусок картона и чернила.

Чернила.

Чёртовы чернила.

– Тсссссс, больше никаких вопросов, маленький барашек, – произнёс Сэмми и засмеялся. А затем пропел: – Овцы, овцы, овцы, пора спать.

Бабах.

Сэмми распластался на полу под огромным прожектором. Он лежал без чувств и, к нашему счастью, умолк.

22

– Ребята, вы в порядке? – раздался знакомый голос со стороны будки киномеханика.

– Дот! – воскликнул я.

– Он всё никак не мог остановиться и умолкнуть, да? – она свесилась через перила и покачала головой.

– Ага. – Я пребывал в некотором оцепенении. Однако при виде Дот голова немного пошла кругом от радости.

– Я сейчас спущусь. – Она снова скрылась в темноте.

Я взглянул на Ричи с улыбкой. Он же выглядел бледным как полотно – словно только что увидел призрака.

– Что, чёрт возьми, это было? – пискнул Ричи.

Как только я открыл рот для ответа, Дот распахнула дверь и забежала в комнату.

– Простите, что так долго. Мне нужно было ждать, пока он окажется в нужном месте. Я не обладаю физической силой, но всё продумала. У меня оставалась только одна попытка, – объяснила Дот, шагнув к Ричи и развязав ему руки.

Затем девушка направилась ко мне.

– Что произошло? – спросил я.

– Когда он напал на нас, то, кажется, меня даже не заметил – только ребят. Мне удалось сбежать. Долгое время я пряталась, но потом увидела, как он тащит Джейкоба. Я поняла, что не смогу прятаться вечно. – Дот развязала мне руки. Я расположил их перед собой, чтобы потереть запястья. – Ты пришёл.

Я не смел поднять на неё взгляд. Мне было очень стыдно.

– Ага.

– Почему?

– Мистер Дрю… Не думаю, что могу продолжать ему верить, – вымолвил я. На самом деле, это то ещё преуменьшение. Я чувствовал себя очень глупо – как наивный простак, которого легко одурачить. – И дело даже не в этом. Просто…

Я не знал, как выразиться.

– Всё нормально… – начала Дот, но я замотал головой.

– Я просто скажу по-быстрому. Прямо. Как это делаешь ты, – заявил я. – Я думал, что заботиться о важных тебе людях – это значит зарабатывать деньги для мамы и дедушки. Так и есть. Однако это не всё. Это куда больше. Я могу найти другую работу. И я всегда буду их поддерживать. Но тебе требовалась моя помощь сегодня. Ты оказалась в опасности, а я пошёл на какую-то дурацкую вечеринку. Мои слова и действия по отношению к тебе были неверны. Я очень об этом сожалею.

Наконец я заглянул девушке в глаза.

– Всё в порядке, – сказала Дот. – Я всё понимаю. Ты даже понятия не имеешь, как хорошо я всё понимаю.

На лице Дот появилось такое выражение, которое не удалось прочитать – никогда не видел его прежде. Подруга выглядела расстроенной и усталой, но смотрела на меня с теплотой.

– Ребятки, – окликнул нас Ричи. Я забыл, что он находился здесь.

– Нам нужно выручать Джейкоба. – Голос Дот снова стал деловым.

Я кивнул и наклонился, чтобы быстро освободить от верёвок ноги. Дот тем временем помогала Ричи. Тот продолжал сидеть в потрясении.

– Ты знаешь, куда Сэмми его утащил? – спросил я, поднимаясь на ноги.

– Нет. Я думаю, к машине. Кажется, я обыскала каждый уголок в студии за последние несколько недель. Я искала повсюду, Бадди. Такое ощущение, что она невидимая. Или что-то в этом роде.

Ричи освободился и встал, попутно разминая тело.

И вдруг на меня снизошло озарение. Та речь мистера Дрю на вечеринке!

– Театр, – воскликнул я. – Она должна быть в театре!

– В каком театре? – спросил Ричи.

– Тот, что по соседству. Мистер Дрю купил его. Там уже давно не идут спектакли. Наверное… Нет, не наверное, а точно. Она там.

Дот кивнула, тут же соглашаясь со мной. Девушка повернулась к Ричи.

– Так, Ричи, тебе нужно пойти на вечеринку и рассказать о происходящем. Приведи мистера Дрю, – велела она.

От этих слов у меня свело живот от дурного предчувствия.

– Ты уверена? – спросил я. Возникли мысли о Томе. Может быть, он смог бы нам помочь. Но затем я осознал, что не знаю о местонахождении мужчины и способах связи с ним.

– Я не знаю, что ещё можно сделать.

Я кивнул. У нас не оставалось времени на разговоры и обсуждение возможных вариантов действий.

– Да, мистер Дрю не одобрит поступков Сэмми. Так что не важно, что он думает – мистер Дрю захочет его остановить, – сказал я.

– Вот именно. Мы не можем вызвать копов, – заметила Дот. Это всё слишком странно. Кто знает, кого они посчитают виновными?

На данный момент всех нас можно было арестовать за несанкционированное проникновение. За то… что мы оказались в том месте не в то время.

– Ладно, Ричи, сходи за мистером Дрю. Он на вечеринке.

– Угу, – отозвался Ричи. Парень дрожал всем телом.

– Ты справишься, – сказал я, положив руку ему на плечо – точно так же Дот обычно делала со мной. Кажется, эффект это возымело тот же.

– Я справлюсь, – сказал он с большей уверенностью.

– Хорошо. – Дот повернулась ко мне. – Ну, а мы с тобой, судя по всему, идём в театр.

– Мы высоко, так что будь осторожна, – предупредил я.

Дот кивнула. Мы вышли на переходный мостик. Она тут же включила свой фонарик. Я почувствовал нахлынувшую волну облегчения. Был свет, который мог нас защитить. Ну, или, по крайней мере, предупредить о приближающейся опасности.

Мы остановились, чтобы исследовать окружающую обстановку. В темноте театр выглядел ещё более пугающим. Я не мог ничего разглядеть. Тени свисающих впереди верёвок играли с моим воображением. Мне казалось, будто верёвки становились живыми и создавали иллюзию леса из змей. Затем Дот посветила вниз, на сцену через решётчатый пол мостика. Тени в форме крестиков, которые росли и исчезали с движением света, напомнили о тянущихся к нам тенях в музыкальном зале. Луч света внезапно наткнулся на нечто. Оно блеснуло и тут же исчезло.

– Дот, вернись назад, – тихо попросил я.

Дот повела фонариком в обратную сторону. Мы увидели, как что-то свисает прямо под нами над одной из перекладин. Эти перекладины использовались для поддержки кулис.

– Что это? – прошептал я.

Дот не ответила и направилась к непонятному предмету. Он завис в воздухе. Я последовал за подругой по пятам. Что-то висящее под нами медленно покачнулось – будто бы в ответ на наши шаги, от которых подрагивал мостик. Или из-за веяния лёгкого ветерка. Мы оказались над непонятной тёмной массой. Дот опустилась вниз, распластавшись на животе. Я вновь повторил за ней. Мы растянулись на мостике, глядя вниз – сквозь решётчатый пол.

Свет отразился от предмета, который завис среди верёвок. Эти верёвки тянулись в разных направлениях. Он напоминал огромную муху, застрявшую в паутине. Тёмное нечто блестело в свете фонарика этим ужасающим чернильным блеском.

– Это человек? – спросил я, чувствуя внезапный приступ тошноты.

– Я не знаю, – отозвалась Дот. Её голос не звучал так, будто бы девушка напугана или ей стало плохо.

– Это Джейкоб?

– Я не знаю. И это не важно. Что бы или кто бы это ни был, нам нужно его снять. Должен быть способ всё это спустить вниз – ведь как-то же его повесили.

Мы встали и быстро дошли до дальнего конца мостика. Там располагалась узкая лестница, прикреплённая к стене и ведущая вниз на уровень сцены. Дот начала спускаться первой, выключив фонарик. Я последовал за ней. Казалось, будто бы время остановилось, пока я слезал по вертикальной лестнице. В темноте осторожно нащупывал каждую перекладину. Я мог слышать каждый скрип и каждый шорох. Я затаил дыхание, чтобы удалось услышать что-нибудь ещё.

– Я на полу, – прошептала Дот, задрав голову вверх. Затем я оказался рядом с ней.

Мы замерли на некоторое время. Я слышал ровное дыхание девушки. Его трудно было назвать спокойным. Похоже, Дот старалась контролировать вдохи и выдохи. Но у неё это не очень получалось. Девушка снова включила фонарик и направила его вверх.

Дот ахнула.

Стала понятна её реакция. Над нами висел не один непонятный массивный предмет. Их было, по крайней мере, три. Чернильные фигуры в паутине верёвок темнели на фоне театрального занавеса.

– Трое, – громко выдохнул я.

– Вон там! – Дот указала лучом фонарика на одну из фигур. Она пыталась выпутаться из верёвок. Безуспешно. Но тем не менее она шевелилась.

– Нам нужно их всех снять, – сказал я. Однако Дот уже бежала к шкивам вдоль стены. Я был рад тому, что подруга находилась здесь со мной. Но в то же время меня ужасала мысль о том, что там, наверху, в любой момент можем оказаться и мы. На нас могли напасть со спины. Мы бы внезапно оказались запутанными в паутине верёвок. Нас бы насквозь пропитали чернилами. Они бы не только окрасили наши лица, но и текли бы вниз по пищеводу.

– Бадди, помоги мне!

Я попытался отряхнуться от страха. Чувство быстро вернулось, когда я присоединился к Дот. Мы посчитали верёвки и нашли те, которые держали перекладину. Дот аккуратно развязала узел. Мы вместе начали опускать планку. Верёвочная паутина стала спускаться. Лебёдка, через которую тянулись канаты, поскрипывала в процессе. И хотя делала она всё негромко – этого было достаточно, чтобы сердце забилось чаще. Я бросил взгляд на фонарик на полу. Он испускал ровный луч света. Хорошо.

Ещё несколько секунд, и тела оказались на земле. Я сразу же бросился к ним. Тут же надо мной зажужжали лампы. Я обернулся и увидел Дот. Она догоняла меня.

– Мы ничего не видим. И ещё я подумала, что со светом будет безопаснее.

Она была права. Но в то же время мы теперь стояли на сцене в свете софитов. Наши фигуры видны как на ладони. Это по-своему пугало. Я быстро оглянулся вокруг. На всякий случай – вдруг существо таилось где-то поблизости. Вдруг чернила устремились к нам – как они тогда стремились к дедушке. Я никого и ничего не заметил. Сиденья в зале представляли собой чернеющую пустоту. Однако посреди сцены стояло то, что заслуживало нашего внимания. А именно – машина.

Затаив дыхание, я уставился на неё. Машина представляла собой огромный куб с отходящей от него изгибающейся трубой. С неё капали липкие густые чернила. Машина выглядела так, будто бы в неё можно было при желании залезть. И ещё она казалась сделана грубо – словно механизм собрали своими руками из подручных материалов, не особо задумываясь о деталях. Торчащие болты были большими и нелепыми, а места сварки по краям вздымались и пузырились.

– Бадди, это Джейкоб! – Дот совсем не обратила внимания на машину и бросилась к фигурам на полу.

Я быстро догнал девушку и убедился в правоте её слов. Это был Джейкоб, покрытый с головы до ног сгустками чернил. Его вид напомнил мне о моей первой встрече с Сэмми. Самый первый день. День, когда чернила поглотили его.

– Нам нужно его очистить, – сказал я, быстро сняв пиджак и начав вытирать им лицо Джейкоба. Из-под чернильной слизи материализовались черты его лица. Джейкоб внезапно сделал резкий вдох.

– Бегите. Вам нужно бежать, – задыхаясь, проговорил он.

Дот покачала головой.

– Всё в порядке. Свет горит ярко. С нами всё хорошо. – Она стянула с себя джемпер. Мы вдвоём продолжили стирать с Джейкоба чернила. – Я займусь этим, а ты развяжи верёвки, – сказала она мне.

Я уставился на пропитанную чернилами паутину верёвок, опутывающую тело Джейкоба. Развязать их не представлялось возможным.

– Мне нужно что-нибудь, чем их можно разрезать.

– В пожарном шкафчике должен быть топор, – сказала Дот.

– Минутку. Я пойду проверю остальных.

Я быстро поднялся на ноги и побежал к другим телам. Я начал стирать чернила с лица первого человека. Это оказался Дэйв. Тот самый Дэйв из моего отдела.

– Это Дэйв, – сообщил я. Пожилой, вечно молчащий, просто делающий свою работу Дэйв.

Дот потрясённо взглянула на меня.

Я даже не знал о его пропаже. Конечно же я не мог этого заметить. Он всегда уходил домой раньше всех и, кажется, вообще едва присутствовал на работе. Я стал трясти мужчину за плечи.

– Дэйв, – окликнул его я. – Ну же, очнитесь!

Его голова безжизненно упала на бок. Как долго он там провисел? Как долго пожилого человека душили чернила, пока он пытался освободиться? Весь этот ужас оказалось слишком тяжело представить.

– Мне так жаль, Дэйв, – сказал я.

Пришлось повернуться к другому телу, хотя меня пробирал страх. Страх того, что всё это безумие подчинялось определённому порядку. Я был в ужасе: ведь тела подняли и повесили на перекладину. Я пытался стереть чернила с лица второго человека как можно быстрее. Но в глубине души я понимал: старания напрасны – ведь это ничего не изменит.

Я увидел лицо.

Норман.

О, нет.

О, Норман.

Конечно же никто не заметил его пропажи. Мужчина был тем, кто всегда наблюдал за другими в здании. Никто его самого не видел. По крайней мере, в большинстве случаев.

Я медленно выпрямился и посмотрел на два лежащих рядом тела. Я почувствовал, как душу переполнила грусть. У меня не было времени, чтобы скорбеть об их смерти. К тому же я не так хорошо знал этих людей. Но они были мертвы. По-настоящему мертвы. Что бы ни делала эта машина, что бы ни случилось здесь – в результате всего этого умирали люди. Я вспомнил про скрипачку на земле. И даже не подумал: ведь на данный момент её может не быть в живых.

Мистер Дрю не мог знать обо всём этом. Он наверняка не знал. Происходящее выглядело кошмаром. Мистер Дрю такого явно не хотел. Он уничтожит машину, как только узнает обо всём.

Уничтожит ведь?

– Нет, Джейкоб, пожалуйста, успокойся.

Я услышал голос Дот. Он вернул меня в реальность. Я тут же направился к девушке.

– Вы должны выслушать меня, – сказал Джейкоб, безуспешно пытаясь сесть. Он поскользнулся в луже чернил под собой и упал на спину, сильно ударившись локтями. Закряхтев от боли, парень лёг обратно на пол.

– Что такое? – спросил я Дот.

– Очевидно, у него нервный срыв. Из-за существа. Нам нужно вытащить его отсюда. Нам всем лучше выбираться.

Я кивнул и уже во второй раз отправился за топором. Но как только я отвернулся, Джейкоб окликнул меня по имени:

– Бадди, оставьте меня.

Я окинул взглядом пол сцены. Затем взглянул на лампы. Они светили всё так же ярко. Я всё ещё оставался в безопасности.

– Мы не можем, пока не развяжем тебя. – Я рванул в закулисное пространство в поисках топора. Наконец нашёл его в запертом стеклянном шкафчике. Я бросился к Дот и, не раздумывая, схватил её фонарик. Потом снова побежал к шкафчику. Широко замахнувшись, я одним ударом разбил стекло. Зажмурился, когда осколки взмыли в воздух. Меня пронзила резкая боль – один из осколков порезал щёку. Потянувшись за топором через проделанную дыру, я порвал рубашку об оставшиеся торчать куски стекла. Мне было плевать на это всё. Я просто побежал обратно к Джейкобу.

– Лежи спокойно. – Дот немного надавила ему на плечи. Джейкоб продолжал ёрзать.

– Нет! – воскликнул он; глаза парня налились кровью от ярости. – Ты не понимаешь. Он играет с нами!

Джейкоб начал отчаянно извиваться. Я быстро подошёл к нему и, замахнувшись топором, перерубил одну из верёвок. Удар вышел резким. Я с удовольствием смотрел, как верёвка распалась на две части. Я продолжал работать топором, но это оказалось непросто – Джейкоб никак не переставал мотаться из стороны в сторону. Но благодаря упорству наконец удалось добраться до последнего узла.

– Ну вот! – отозвался я, довольный результатом.

Джейкоб рванул вверх с той же неистовостью, с которой сопротивлялся путам. Он врезался в Дот. Она упала на сцену, сильно ударившись спиной.

– Дот! – закричал я.

Джейкоб с трудом поднялся на ноги, барахтаясь в лужах чернил. Он явно был не в себе. Его телодвижения напоминали движения Сэмми. Теперь Джейкоб оказался на месте Сэмми – чернила поглотили его. Но в то же время Джейкоб им сопротивлялся. Я наблюдал, как он содрогается и машет руками – словно пытается отбиться от них. Согнувшись пополам, Джейкоб закричал нечеловеческим голосом. Одну руку он вытянул в направлении Дот, будто хотел схватить её. Другой рукой удерживал себя же за запястье. Я был готов отбросить топор в сторону и броситься на Джейкоба, чтобы повалить его на землю.

– Держись от меня подальше, Бадди! Я не хочу навредить тебе! – крикнул он.

Джейкоб начал метаться, раскачивая тело во все стороны. На краткий миг наши взгляды встретились. В эту мимолётную секунду я увидел Джейкоба. Поймал его странный взгляд, полный грусти и одновременно радости и решимости. А затем Джейкоб задрал голову к потолку, издал громкий вопль и изо всех сил ударился о сцену.

И перестал шевелиться.

Я подбежал к Джейкобу и приложил ухо к его груди. Туловище слегка дёрнулось. Я услышал его сердцебиение.

Дот уже стояла рядом со мной.

– Он всё ещё жив, – сообщил я девушке.

– Он сделал это ради нас. Специально вырубил себя, чтобы защитить нас.

Я кивнул, пребывая в шоке.

– Пойдём, – сказал я. – Давай вытащим его отсюда.

И в тот же момент свет погас.

23

Сейчас мои глаза приспосабливаются к разному освещению куда лучше. На этом плюсы заканчиваются. Но тогда внезапное наступление темноты надолго ослепило меня. Я очень долго не мог понять, что происходит.

Я услышал вой, какого в жизни не слышал. Он был похож на утробный звук, но в то же время на высокий крик. Так не выло ни одно животное в зоопарке. Так не гудел ни один поезд, проходящий в тоннеле метро. Ничто не походило на тот вой. А затем на сцене раздался громкий треск. Меня что-то схватило. Поначалу я попытался вырваться, но потом перестал, осознав: это Дот вцепилась мне в руку, чтобы знать моё местонахождение. Я сжал её ладонь в своей.

Я потянул Дот за собой, постепенно привыкая к тусклому освещению. Мы крались к машине, чтобы спрятаться за ней. У нас получилось обойти её кругом и оказаться на противоположной стороне от чудовища. Существо тяжело ступало по сцене.

– Чернила, – шепнула Дот и указала пальцем на четыре огромных ведра с чёрной жидкостью. Мы отошли от них подальше – насколько это оказалось возможно.

Глаза наконец-то полностью адаптировались к освещению. Стало понятно: вокруг нас стояла не кромешная тьма. Техническое освещение всё ещё работало, однако лампы горели тускло из-за чернильных теней. Эти тени следовали за чудовищем. Свет становился то ярче, то снова тускнел – пока тени кружили вокруг. У меня вдруг возникла острая необходимость узнать, как же всё-таки выглядит этот монстр. Если я сейчас мог что-то видеть, то сумел бы рассмотреть и его. В конце концов, мне требовалось знать, с чем мы столкнулись.

Я осторожно наклонился и немного высунулся из-за угла машины, чтобы посмотреть на существо.

Оно замерло посреди сцены, словно пыталось унюхать нас – как тогда в медпункте. Но я не придал тогда значение этому факту. Увиденное полностью парализовало. Не только тело и разум замерли в тот миг, но и сердце.

На сцене стояло существо из записной книжки Сэмми. Так то была не просто выдуманная карикатура. Это оказался рисунок реального существа. И это был…

Бенди.

По крайней мере, его странная вариация. Голова существа по большей части напоминала голову Бенди. Она была той же круглой формы с двумя торчащими сверху рожками. У существа оказалась такая же широкая и белоснежная улыбка. Каждый зуб отделён от предыдущего чёткой прямой линией. Только вот зубы эти были настоящими и блестящими от слюны. А остальное? Ну, оставшаяся часть его лица скрывалась чернилами. Они стекали с его головы, заливая то место, где предположительно должны были располагаться глаза. Означало ли это, что Бенди был слепым? Вряд ли логика уместна, когда дело касалось этого существа.

Его тело выглядело длинным и худым. С него тоже стекали и капали чернила. Нет, оно было не просто худым. Оно напоминало промокший скелет. Я смог заметить углубление под грудной клеткой. И всё же – частично он напоминал героя мультфильмов. Это, наверное, пугало в нём больше всего. У Бенди даже имелся белый галстук-бабочка и одна белая перчатка из тех, что носили все персонажи.

Он просто стоял и издавал тихое утробное рычание, похожее на шум мотора. Персонаж знал, что мы находимся где-то здесь. Я наблюдал за тем, как Бенди бредёт по сцене, направляясь прямо к лежащим телам.

Джейкоб.

Но монстр направился к Дэйву и осторожно принюхался к нему. Внезапно он рыкнул, схватил тело Дэйва и вырвал его руку из сустава. Потом отбросил её на другой конец сцены.

Я почувствовал, как Дот схватила меня за плечо и сжала его. Я кивнул, не зная, что ещё можно сделать. Зверь стал увеличиваться в размерах. Его передние и задние конечности удлинились, голова стала шире, а зубы – острее. Тяжело ступая, Бенди направился к Джейкобу.

Нет, нет, нет, нет. Только не это.

– Эй! – крикнул я, выпрямившись, и вышел на сцену.

Свет практически погас, когда существо повернулось ко мне.

– Эй! – выкрикнула Дот.

Я развернулся и увидел: она выпрыгнула с противоположной стороны машины. Я уставился на девушку.

– Оно не сможет гнаться сразу за нами обоими, – прошептала Дот.

Конечно же она была права. Как всегда. Своими несуществующими глазами зверь посмотрел на девушку, затем на меня. Хотя, может быть, глаза у него и были.

Я думаю о том моменте каждый день. Я пытаюсь воспроизвести его в деталях. Однако это трудно. В тот момент произошло так много всего. Не только с существом, Дот и Джейкобом – но и у меня внутри. Меня терзал страх, необходимость покончить со всем этим и чувство вины. Чувство вины за то, что это именно я выпустил монстра на свободу, и с этого всё началось.

Я помню некоторые вещи, но не всё.

Я помню, что он решил наброситься на Дот, а не на меня. Помню, как Бенди мчался к ней. Девушка убегала от него, пока я бежал за ним. Я споткнулся о трубу. Скорее всего, она была частью машины. Я чувствовал безнадёжность, пока наблюдал, как он гонится за Дот. Но затем меня охватила ярость. Это чувство придало сил и заставило поднять топор. У меня было оружие.

Я бросился на чудовище. Прыгнул и, замахнувшись, рубанул его прямо по спине. Он даже не отреагировал. Даже не перестал двигаться вперёд. Я упал назад – словно врезался в стену. Нет, я не собирался в очередной раз чувствовать себя беспомощным – даже если казалось, что побороть существо невозможно. Должен быть способ победить Бенди. Я собирался его найти.

Он отрезал Дот путь к отступлению, загнав её в самый дальний угол сцены, в глубокие тени закулисья.

Я выпрямился с топором в руках. Существо было слишком далеко, чтобы на него замахиваться. Я просто метнул инструмент. Я знал, что топор не причинит ему вреда, но вдруг может… Топор ударил монстра по затылку. Он резко развернулся.

В тот же момент Дот удалось прошмыгнуть у него между ног и убраться подальше из угла. Меня это восхитило на короткий миг. Однако затем зверь понял, что произошло, и бросился в погоню. Дот бежала ко мне. Я бежал ей навстречу, протягивая руку.

Я сжал ладонь Дот в тот же миг, когда существо схватило девушку за ногу.

– Дот! – закричал я и потянулся к её второй руке. Дот вцепилась в мою. Пальцы девушки начали выскальзывать из моей хватки. Я не мог держать Дот. Я боялся, что если её не отпустить, то мы с чудовищем разорвём девушку на части. Дот выскользнула у меня из рук. Монстр поднял её в воздух, а затем бросил на сцену.

Она приземлилась с громким стуком.

– Дот!

– Бадди, – тихо окликнула меня девушка. Я поспешил к ней, спотыкаясь о трубы и огибая вёдра с густой чёрной слизью чернил. Существо прыгнуло между нами и сильно толкнуло меня в грудь.

Меня отбросило назад. Я приложился головой о боковую сторону машины.

– Тебе нужно убираться отсюда, – с трудом прокричала Дот хриплым голосом. – Забирай Джейкоба и уходи.

– Нет, – ответил я. – Это моя вина. Я позволил ему сбежать. Мы всё исправим вместе.

– Неправда. Это не ты его создал. Не ты…

Существо между нами взвыло. У него изо рта брызгала слюна. Она шлёпалась передо мной тяжёлыми крупными каплями. Внезапно Дот оказалась в воздухе. Её крик эхом разнёсся по театру. Чудовище подняло девушку вверх одной когтистой лапой и крепко сжало.

«Он играет с нами», – предупреждал нас Джейкоб.

Монстр словно был котом, который мучил мышь. Он не сдавливал Дот слишком сильно, чтобы убить – но достаточно сильно, чтобы причинить боль.

– Прекрати! – закричал я. Я добежал до зверя и схватил его за ногу, пытаясь нарушить его равновесие. Однако монстр твёрдо стоял на полу – словно врос в него. Затем Бенди поднял ногу и жёстким пинком отбросил меня назад.

Я снова упал с громким стуком и скривился от боли.

У меня всё болело: плечо, спина, голова. Я уставился на пол, возникший перед глазами, и на чернила, которые виднелись повсюду. Я увидел… топор.

Боль по какой-то причине исчезла, как только я схватил оружие. В очередной раз я бросился на зверя и рубанул его изо всех сил по ноге. Монстр пошатнулся и взревел. Я увидел, что нанёс ему глубокую чёрную рану, из которой полились чернила. Бенди продолжал держать Дот, но я почувствовал себя увереннее. Я опять поднял руку с топором и ударил существо по ноге. В ответ оно замахнулось на меня свободной рукой. Я отскочил в сторону, чтобы перевести дыхание.

Затем, к моему ужасу, я стал свидетелем жуткой картины: рана на ноге существа начала затягиваться с тошнотворным хлюпающим звуком. Чернила исцеляли монстра, возвращая ему прежнюю форму. Его невозможно было разрубить на части. Невозможно вырубить.

Я взглянул на Дот. Она казалась такой недостижимой…

Нет, хватит. Всё возможно – даже если кажется, будто надежды нет.

Я со злостью посмотрел на машину. Я ненавидел её всем сердцем. Презирал сам факт её существования.

Никогда бы не думал, что буду ненавидеть чернила так сильно.

Лужи чернил виднелись повсюду. Моя одежда была испачкана чёрным пигментом. Где вообще начинался я и заканчивались чернила?

Дот снова закричала.

– Дот! – крикнул я. – Я попробую его утопить!

Не знаю, слышала ли она меня, но помню, что произошло потом. Я подумал про люк, в который провалился актёр во время спектакля, когда мы наблюдали сверху с мистером Дрю. И ещё я вспомнил про все те чернила, что вылились из трубы в чулане с нотами. Может… Возможно, если мне удастся заманить чудовище под сцену и получится наполнить тот трюм чернилами…

Пошатываясь, я подошёл к монстру как можно ближе. Но не слишком близко – чтобы он не бросился на меня.

– Тебе нужно освободиться! – крикнул я Дот. Девушка не шевелилась. Внутри у меня всё оборвалось. Нет, она не могла умереть. Пожалуйста, не умирай.

Голова Дот пошевелилась. Я замер. Раз Дот повернула ко мне голову – значит, она слышала меня.

– Мне нужно как-то передать тебе топор. Мне нужно… бросить тебе его.

Дурацкая затея. Какой плохой, просто ужасный план.

– Хорошо, – сказала девушка, пытаясь говорить громко. Однако её голос звучал слабо и с придыханием.

Я не мог. Я не мог просто так бросить Дот топор. Я бы убил её.

– Я поймаю, – сказала Дот. – Только бросай… осторожно.

Она издала звук, похожий на смешок.

От этого лучше не стало. Я остолбенел. Даже в такой ситуации Дот оставалась самой собой. Она продолжала бороться. Я не мог подвести подругу.

Зверь заревел и развернулся, чтобы направиться в мою сторону. Замечательно: всего несколько метров, и он окажется как раз над люком.

– Иди сюда! – крикнул я чудовищу и отступил назад.

Я бросил быстрый взгляд на пол и увидел, где в сцене вырезан квадрат – края люка. Существо замерло на месте, почти не двигаясь. Оно лишь приподняло Дот повыше – словно показывая её мне. Я разозлился в тот момент настолько, что переполнявшая меня ярость вылилась в крик. Я открыл рот и просто заорал на монстра. Крик рвался из нутра и глотки; из каждой клеточки тела.

И монстр заревел в ответ, сделав шаг вперёд. Дот высвободила руку. Выполнить задумку казалось невозможным. Но других идей у меня не было.

– Готова? – крикнул я.

– Всегда готова, – хрипло ответила она.

– Раз, два, три…

Я бросил топор и вздрогнул от мысли, что Дот поймает его за лезвие. Но девушка поймала его чуть ниже обуха и тут же едва не выронила его, каким-то образом в последний момент успев схватить инструмент за рукоять. Она перевернула топор, зажав его в руке, и улыбнулась. Меня охватило облегчение. Однако это чувство тут же исчезло – когда я развернулся и бросился за кулисы, чтобы найти рычаг для открытия люка.

Казалось, мой план становился всё хуже и хуже. Впрочем, другого у меня не имелось. Наконец удалось отыскать рычаг. Он был алым, но в тенях казался практически чёрным.

– Нашёл! – крикнул я в надежде, что Дот меня услышала и правильно поняла. Наверное, девушка не поняла. Но, по крайней мере, я знал: она справится. – Давай!

Дот замахнулась топором и ударила монстра по запястью один, два, три раза, пока я тянул за рычаг.

Пол ушёл из-под ног у существа, пока я летел мимо. Он резко повернул голову – в шоке от того, что Дот рухнула на сцену. Она всё ещё оставалась зажатой в кулаке у чудовища. Только теперь рука более не являлась частью его тела.

Монстр провалился в темноту. Дот бросилась к машине.

Девушка начала рубить трубу сбоку, пока та не прорвалась. Чернила вылились наружу и устремились к дыре в полу. У меня болели плечи. Дыхание было поверхностным. Ноги скользили по мокрому полу. Я оглянулся на чудовище. Вцепившись за край сцены, оно пыталось выбраться из люка, пока чернила полностью не поглотили его. Монстр яростно им сопротивлялся.

– Бадди! – окликнула меня Дот. Внезапно она оказалась рядом со мной, помогая направить поток чернил в дыру. Я почувствовал прилив сил, зная, что девушка рядом.

Это был конец. Это всё, что мы могли сделать. Мы уставились на происходящее и наблюдали. Смотрели, как лапа чудовища будто бы растворилась в чернилах. Его голова на мгновение показалась на поверхности. Монстр заревел. Затем его с булькающим звуком поглотили чернила. Широко открытый рот существа стал плоским, а потом перестал быть ртом.

Чудовище слилось с чернилами.

Оно стало чернилами.

Лампы вспыхнули ярким светом. Освещение показалось мне практически невыносимым после долгого времени в темноте. Ещё некоторое время мы продолжали смотреть на люк.

Потом я понял: Дот перевела взгляд на меня. Я, в свою очередь, посмотрел на неё.

– У тебя получилось, – воскликнула девушка с широченной улыбкой на лице.

– Ну, у нас получилось… – поправил я и вдруг оказался у Дот в объятиях. Ни с того ни с сего. Я стоял, как истукан, пока не понял – наверное, следовало бы обнять её в ответ. Я так и сделал. Впервые за долгое время мои страхи оказались в стороне. Я позволил себе расслабиться, поддавшись моменту.

– Как думаешь, оно погибло? – спросила Дот, когда настало время разжать объятия и отступить назад.

Я понятия не имел. Мне стало трудно в это поверить.

– Не думаю, что у нас хватит времени убедиться в этом. Давай заберём Джейкоба и выберемся отсюда, – сказал я.

– Давай. – Она тут же направилась к Джейкобу. Как я заметил, парень начал шевелиться.

Я вновь повернулся к люку. Чернила так и остались под сценой, образовав что-то наподобие озера. Интересно, есть ли способ избавиться от них? Или же они останутся здесь навсегда? И будут наводить ужас на студию.

Поджидая жертву.

Терпеливо.

Изнывая от голода.

Я глубоко вдохнул. И снова начал пугать самого себя. Нам пора было уходить. Настало время наконец поговорить с мистером Дрю начистоту.

Из чернильного озера вынырнула лапа и схватила меня за ногу.

– Бадди!

Всё произошло так быстро, что я не успел ни в чём разобраться. Я просто знаю, что вдруг оказался в люке по шею в густых чернилах. В тот же момент Дот схватила меня за руки. А монстр в железной хватке сжал мою ногу. У меня не было шансов вырваться.

Теперь Дот тащила меня в попытке спасти. Я крепко держал её за руки, понимая: девушке никак его не победить. Чудовище оказалось слишком сильным. К тому же вместе с ним меня тянули вниз чернила. Они засасывали моё тело. Дот следовало отпустить меня – иначе я бы просто утащил её вместе с собой на дно. Мы бы утащили её.

– Отпусти меня, – сказал я. И как только я открыл рот, туда тут же хлынули чернила. Я закашлялся и стал отплёвываться. На вкус они были горькими и солёными. Чернила обжигали мне глотку.

– Бадди, я не могу. – Дот поудобнее перехватила моё запястье. На мгновенье её пальцы соскользнули, чтобы затем ухватиться за меня с новой силой.

Тело изнывало от мучительной боли. Она волной пронеслась по позвоночнику. Я почувствовал что-то острое в своём бедре – словно в меня всадили нож. Это оказались его когти. Я не мог закричать, чтобы при этом не наглотаться чернил. Я дёрнул ногой. Его когти проехали вниз по моей ноге, царапая её, и исчезли в чёрной глубине. Затем меня пронзила немыслимая боль абсолютно другого рода. Она была такой сильной, что окружающий мир на мгновение замер. Монстр вонзил свои острые зубы в моё туловище, прокусывая кожу, мышцы, сухожилия. Я беззвучно ахнул. Чернила опять заполнили мой рот. Перед глазами всё поплыло. Я уже больше не понимал происходящего вокруг. В памяти осталось только выражение ужаса на лице Дот.

Спасай себя. Я думал только об этом. Мне требовалось, чтобы Дот прочитала мои мысли. Она каким-то образом всегда понимала, что у меня на уме. Всё нормально. Всё хорошо. Только спаси себя. Спаси Джейкоба.

Все в порядке.

Я посмотрел на Дот, глотая всё больше и больше чернил и кашляя. Я оказался не в состоянии дышать – они наполняли лёгкие. Для меня воздуха не существовало. Ничего не существовало, кроме чернил.

Затем наступил тот момент. Я понял это по взгляду Дот.

Она всё осознала. Девушка замотала головой. Я сжал её руку. И принял своё последнее настоящее решение.

Всё нормально.

Тебе нужно немедленно уходить.

Ты должна спасти себя. Спасти Джейкоба.

Ты должна спасти всех.

И ты отпустила мою руку. Ты не представляешь, как сильно я тебе был за это благодарен. Тьма быстро сомкнулась у меня над головой. Я лишь на секунду смог увидеть твоё лицо. Я почувствовал гордость и радость от того, что довелось встретить тебя. Что мне выпал такой шанс. И затем ты исчезла. Или же это исчез я, погрузившись в чернила. Они тут же залились мне в уши. Существо тянуло меня вниз. Боль стала настолько невыносимой, что я почти перестал её ощущать. Я ничего больше не чувствовал.

Пять органов чувств:

Осязание: ничего.

Вкус: ничего.

Слух: ничего.

Запах: ничего.

Зрение: тьма.

А затем:

Ничего.

24

У меня нет ответов на все твои вопросы, Дот. Я знаю, ты думала, что я умер. Понимаю, каково это – осознавать чью-то смерть. Я знаю всё о пустоте, что возникает внутри. О неверии в произошедшее. Тебе приходится вести войну с собственным разумом; пытаться принять тот факт, что это не ложь и не кошмарный сон.

Только вот, конечно же…

Мечты оживают. Но вместе с ними страхи становятся реальностью.

Я не умер.

Но я и не жив.

И ты не можешь спасти меня.

Но ты можешь спасти всех остальных.

Я не помню, когда очнулся. Это происходило постепенно и было как-то неестественно. Обычно ты спишь, а потом просыпаешься. Однако когда в тебе уживается два сознания – два набора воспоминаний, – то бывает, что одно из них может очнуться раньше другого.

Когда я в первый раз проснулся, то не понимал, где нахожусь.

Мир вокруг состоял из тьмы и теней. Я привык к тому, что всё было ярким и светлым. Я потрогал пол и увидел свою руку. Она выглядела как-то иначе. Я перевернул её. Рука была более округлой, непривычной и имела больше граней. Я ничего не понимал. Приняв сидячее положение, я в панике огляделся и увидел: кто-то находился рядом. Он был странной формы – с чересчур маленькой головой и слишком длинным телом. Он стоял в тени. Трудно определить его личность. Кто же он? Что ему нужно от меня?

– Бадди? – спросил он.

Кто такой Бадди?

Когда я очнулся во второй раз, это произошло в моём сознании. Не в его. Я открыл глаза и увидел мистера Дрю.

Я оказался сбит с толку. Почему он находился здесь? Он был одет в свой смокинг.

И затем я понял, что сижу – хотя не помнил этого. Где же я? Я закрыл глаза на секунду и вспомнил. Театр. Существо.

Дот.

Я тону.

Смерть.

Монстр. Я быстро оглянулся. Его нигде не было. Мы оказались одни. Я облегчённо выдохнул. Стало легче. Прежде я даже не задумывался о том, что дышать так приятно.

Я снова устремил взгляд на мистера Дрю. Он улыбался, глядя на меня. В тот момент я осознал, что находился не под сценой, а на ней. Точно посередине. Зрительный зал раскинулся зияющей пустотой. Я взглянул в другую сторону. Сверху нависала машина, казавшаяся огромной с моей точки обзора. С неё капали чернила. Равномерный звук падающих капель гипнотизировал. Ещё от него было немного больно.

За всё время мистер Дрю не проронил ни слова. Мужчина просто наблюдал за мной. Это было странно и вызывало тревогу. Я посмотрел на него.

– Я умер? – спросил я. Это был дурацкий вопрос. Это стало понятно, как только он сорвался с губ. Ответ был мне известен. Очевидно, что нет. Я знал, где я и кто я. Если смерть была именно такой, то она ничем не отличалась от жизни.

Потом мистер Дрю медленно подошёл ко мне.

– Бадди? – произнёс он.

– Да? – отозвался я.

– Это ты, Бадди? – он склонился прямо надо мной. Его кожа отвисла. Под этим углом мистер Дрю едва ли походил на человека.

– Да, это я, – сказал я. Конечно же это был я.

Мистер Дрю схватил меня за подбородок и высоко задрал мне голову. Я попытался вырваться. Однако его хватка была подобна тискам. Мужчина ещё крепче сжал мою голову. Глава студии наклонился ближе и пристально уставился мне в глаза. Его запах был слишком сильным. Я никогда прежде этого не замечал, но теперь по какой-то причине мог явно чуять этот запах. От мистера Дрю исходил не только аромат сигар и помады для волос. Я мог различить, какие изысканные закуски он ел на ужин. Я чуял запах виски и шампанского. Ощущал исходящий от него запах городского воздуха и нью-йоркской жары.

Его пот.

Его безумство.

– Я вижу тебя в нём, – прошептал мужчина.

– О чём вы говорите? Пустите меня! – выкрикнул я прямо мистеру Дрю в лицо.

Мне больше не было дела до того, чтобы произвести на мистера Дрю впечатление. Я не боялся оскорбить его. Мне было плевать на мнение главы студии обо мне. Его машина стала причиной наших бед. Она убила их. Убила меня.

И теперь… на меня медленно снизошло озарение. Неужели эта машина вернула меня к жизни?

– Ясное дело, ты не можешь мне ответить, – сказал мистер Дрю, внезапно осознав что-то; его глаза заблестели. Мужчина закусил губу. – Понятно, что ты не можешь. Ах, это же просто невероятно, Бадди.

Я не мог ему ответить? С чего бы это?

Я подался вперёд и толкнул мистера Дрю. Толчок получился сильным. Я никогда так сильно никого не толкал. Глава студии повалился назад, с громким стуком приземлившись на деревянный пол сцены. Я почувствовал себя невероятно сильным. Я больше не ощущал никакой боли. Я встал и подошёл к мистеру Дрю. Настала моя очередь смотреть на него сверху вниз.

Он съёжился. По-настоящему съёжился от страха. Мне это понравилось.

– Что вы со мной сделали? – спросил я.

– Полно, Бадди, – мистер Дрю вытянул вперёд руку, – не злись. Просто помни, что я спас тебе жизнь.

– Что вы сделали? – я подступил к мужчине ближе, уперев руки в бока. Я наслаждался тем, как моя тень нависла над ним, погружая во тьму всё его маленькое существо.

– Ты злишься. Ты расстроен. Тебе трудно справляться с эмоциями, я понимаю. Но разве ты не видишь, что я тебя исправил? И ты теперь… ты… идеален!

Странное слово вышибло весь воздух из лёгких. Я почувствовал себя менее уверенно.

– Что всё это значит?

– Вот видишь, не всё так плохо, да? – сказал мистер Дрю с лёгкой улыбкой.

– О чём вы говорите? – я чувствовал себя так, словно разговаривал со стеной. Почему он не давал мне прямого ответа? – Говорите, что вы наделали. Скажите, что со мной не так! – я раздосадованно фыркнул и повернулся, чтобы посмотреть на машину, а затем снова на мистера Дрю. – Скажите… – В этот момент я наконец заметил форму своей тени. – Скажите мне…

Внезапно я отвлёкся.

Скажите мне…

Я попятился назад. Моя тень была длинной и худой, как и всегда. Она расплылась пятном на мистере Дрю. Тот поднялся на ноги, больше не ёжась от страха. Он внимательно за мной наблюдал. Мужчине было любопытно, а не страшно. Кажется, мистер Дрю понимал то, что было непонятно мне.

В скором времени я тоже должен был это понять.

Я коснулся макушки головы. Что это отбрасывает такую тень, похожую на два изогнутых лепестка, которые торчат из моей черепушки? Они оказались мягкими на ощупь. И когда я потрогал эти лепестки пальцами, то ощутил: мои пальцы трогают их. Они являлись частью меня – такой же, как руки или ноги.

Я опустил руки и посмотрел на них.

И сделал ещё один шаг назад.

– Позади тебя, Бадди, – подсказал мистер Дрю.

Я медленно повернулся. Не хотелось следовать его указке, но по какой-то причине я понимал: так нужно.

На земле лежало тело, испачканное чернилами. Распластанное.

Безжизненное. Промокшее. Я медленно приблизился к нему.

– Кто это? – спросил я. Однако изо рта вырвался лишь стон.

Слов не было. Лишь чувство, которое нельзя ими выразить.

Я не хотел знать ответ.

Мне и без того он был известен.

Я наклонился, чтобы получше рассмотреть тело на полу.

Оно принадлежало мне.

25

Я думаю, эта история подходит к концу. Моя часть, по крайней мере. Мне кажется, я почти закончил её писать. Не думаю, что смогу продолжать дальше. Ему нравится история, но он голоден. Я голоден.

Дот, если ты найдёшь эти записи, поделись ими.

Я надеюсь, ты сможешь убедить всех в том, что эта история – правда.

Хотя я знаю: не всё в ней правдиво.

Но я почти уверен, что большая часть описанных событий произошла на самом деле.

Мой разум – это его разум.

Наш разум.

Я был не один. Мистер Дрю стоял рядом со мной и тоже смотрел на тело. На моё тело. На мой труп.

Никому не приходится видеть своё тело после смерти. Ни у кого нет возможности это ощутить. Как мой разум вообще мог это осознать?

Я умер. И это моё безжизненное тело.

– Вот видишь, я спас тебя, – сказал мистер Дрю.

– Я не понимаю, – ответил я.

– Тсс, хватит. Так ты только себя расстроишь.

– Я уже расстроен. Мне нужно всё понять. Вам надо мне все объяснить. – Я повернулся к мистеру Дрю.

– Пожалуйста, послушай меня. Тебе нужно перестать пытаться говорить, Бадди. Ты так себе только вредишь.

– О чём вы говорите? Я не расстраиваюсь из-за того, что разговариваю… – Я запнулся. И наконец услышал себя. – Я не… – рычание. – Мистер Дрю, – снова рычание.

Я открыл рот в попытке произнести своё имя: Бадди. Раздался звук, похожий на лай. Я замер. Перехватило дыхание. Я рухнул на колени, схватившись за горло. Я уставился на мистера Дрю. На секунду мне показалось, что он выглядел обеспокоенным. Но нет, не совсем. Мужчина казался довольным собой.

Я снова повернулся к телу на полу. К своему телу. Я не знал, что мне делать. Я уже не понимал, о чём думал. Часть меня была странно очарована всем вокруг – словно я впервые увидел мир. Другая моя часть пребывала в отчаянии и ужасе.

Я на четвереньках пополз к лежащему на полу телу.

К моему телу.

Я взглянул на свои руки. Нет, не на руки, которые принадлежали старому телу. Я опустил взгляд на свои новые руки. На них надеты перчатки.

У меня не было перчаток. Никогда в жизни я их не носил – даже зимой. Я всегда просто засовывал руки в карманы.

Я ничего не понимал. Но в то же время это было не так. Теперь я точно знал, что произошло. Во всё это оказалось очень трудно поверить.

Если во что-то трудно поверить – не значит, что это неправда.

Помни это, Дот. О, пожалуйста, помимо всего прочего, помни об этом.

Я дотронулся до своего лица. Не того лица, которое теперь принадлежало мне. А до холодного мёртвого лица лежащего на полу тела.

Тебе доводилось видеть мёртвое тело? Это пугает – но не совсем так, как пугают истории о призраках. Тебе страшно, потому что ты видишь перед собой человека. И в то же время понимаешь: это не совсем человек.

Чего-то не хватает.

– Это твоё тело, Бадди. Но это не ты, – сказал мистер Дрю, присаживаясь рядом со мной на корточки. Он говорил так, словно отвечал на мои мысли.

Я со злостью уставился на мистера Дрю. Я знал, что теперь не мог говорить. Не стал даже пытаться – просто указал на лицо, туловище, ноги…

– Это всего лишь составные части. А вот настоящий ты… ты здесь, – сказал мистер Дрю и, протянув руку, положил свою ладонь мне на грудь поверх рёбер. – Твоя душа здесь.

Я отпрянул.

Нет.

– Послушай, послушай меня, Бадди, – продолжал он, положив руку мне на плечо. Хотелось сбросить её, но я не смог. Просто не было сил. – Я всё быстро объясню. Я создал мою машину для того, чтобы сделать моих персонажей живыми.

«Моя» и «мои», говорил мистер Дрю. Но ничто из этого не принадлежало ему. Машину создал Том, а героев мультфильмов придумал Генри.

– Я использовал свои особые чернила. Всё должно было получиться. Но в мои планы не входило создавать то существо, которое вылезло из машины. Того чернильного демона. Я понял, что человек, которого я нанял себе в помощь, предал меня. Это он виноват. Он не понимал принцип работы машины, – лгал мистер Дрю. – Чего-то не хватало. Всё ведь почти работало. Что ещё требовалось? Ну, очевидно, нужен был тот компонент, который делает всех нас живыми.

Душа, тут же подумал я.

– Сможешь догадаться? – спросил мистер Дрю.

Я знал ответ. Вопрос был несложным.

– Душа. Но где можно было бы взять душу? Сэмми притащил сюда этих людей… Я думал, что смогу их использовать. Однако они были заражены чернилами. В этих людях не осталось души. Мне требовался кто-то настоящий. Кто-то хороший. Я и представить себе не мог, что мне повезёт встретить тебя, Бадди. Однако так было предначертано судьбой. В этом и заключался весь план. Именно поэтому тебя ко мне послали. Когда я пришёл сюда и увидел тебя в лапах этого чудовища, то понял твоё предназначение.

Нет. Моё предназначение заключалось не в этом. Наконец у меня получилось сбросить руку мистера Дрю со своего плеча. Я стоял и чувствовал, как закипаю от ярости. Она вдруг придала мне сил. Я боялся встать. Боялся того, что могу сделать в таком состоянии.

– Я спас твою душу, Бадди, а ты спас меня. А ещё ты спасёшь Бенди.

Ничего такого не было. Моим предназначением было спасти Дот и остальных. Вот в чём оно заключалось. Мистер Дрю не сможет отнять его у меня. Моё предназначение отныне и вовек будет в том, чтобы защищать мир от чудовища и от машины.

– Всё будет замечательно. Вот увидишь, вот увидишь, – приговаривал мистер Дрю. – Пойдём со мной. Я приготовил для тебя маленькую комнатку. Очень уютное местечко. Тебе понравится. Там есть еда.

Он говорил со мной так, словно я был глупым. Словно я стал беззаботным волком, с которым я теперь делил разум и тело. Я чувствовал, как Борис обрадовался. Ощущал, как он тащит меня, желая идти за мистером Дрю. Но тогда, в ту самую секунду, я оказался намного сильнее его. Мистер Дрю этого не знал.

И это был мой шанс.

Я повернулся к мистеру Дрю. Мы встали лицом друг к другу. Он улыбнулся.

– Пойдём со мной. – Мужчина протянул мне руку. Я схватил её. Я сжал руку изо всех сил. Глава студии закричал от боли. Я не собирался его убивать.

Я не убийца – во мне этого нет. Я швырнул мистера Дрю на пол и навис над ним.

Я сделал вдох.

А потом я побежал. Умчался прочь, скрывшись в темноте театра. Спустился вниз через люк-провал в сцене и запетлял по вентиляционным шахтам. Я просто бежал. Я затерялся в здании. В его самых потайных уголках, о которых даже мистеру Дрю не было известно. Я затаился.

Я затаился. Он не нашёл меня.

У мистера Дрю не вышло.

Мне довелось изучить подземный мир. Удалось изучить театр и студию. Спрятавшись, я наблюдал, как они соединяются воедино. Я смотрел, как мистер Дрю увольняет людей и нанимает новых. Я видел, как он пытается заставить машину работать.

Я узнал: нарисованное может оживать – как я всегда и боялся.

Как я всегда знал.

Поэтому я решил всё записать.

И я думаю. Думаю, что закончил.

Я считаю, что нужно закончить. Дот, я очень устал. И он становится сильнее. Теперь я уже не совсем Бадди. Я также Борис. Я постепенно погружаюсь в этот мир стареющего пожелтевшего безумия.

И нам нужно продолжать убегать, потому что…

Чернильный монстр.

Он всё ещё жив.

И он до сих пор голоден.

Останови его. Тебе нужно…

Остановить… его…

Спасти их.

Спасти…