Любовь за гранью 5. Изгой бесплатное чтение

ПРОЛОГ

1591 ГОД. ПОЛЬША. (гражданская война)

Смог дыма вился тонкой струйкой над обугленными домами. В глухой тишине еще раздавалось сухое потрескивание догорающих обломков старой церкви, от которой остался лишь могучий чугунный колокол, стоящий посреди сгоревших дотла строений. Мертвая деревня, только вороны кружат над своей добычей — трупами убитых жителей деревни и солдат. Бледный лунный свет пробивался из за туч, освещая полное разрушение и мертвые изуродованные тела. В тишине раздался конский топот, одинокий всадник приближался к мертвой деревне. Светлые волосы воина развевались на ветру, доспехи гремели при каждом движении. Внезапно конь громко заржал и встал на дыбы, чуя мертвецов. Всадник осадил его уверенной рукой и спешился. Он медленно шел, наступая тяжелыми сапогами на догорающие обломки. Внезапно лунный свет озарил его лицо — молодое, красивое, но покрытое пылью бесчисленных дорог, только светлые глаза сверкают на темной коже. Он обвел искореженные, выжженные строения взглядом. Порыв ветра взвил его плащ, открывая широкий пояс с могучим мечом, лезвие сверкнуло в лунном свете.

Воин повернулся в сторону обгоревшей церкви и вздрогнул.

Возле догорающих обломков, на ветках дуба раскачивались мертвые тела повешенных жителей деревни. Веревки жалобно стонали, вот–вот оборвутся под тяжестью своего страшного груза.

Мужчина упал на колени и закрыл лицо руками. Его большое, сильное тело сотрясалось от рыданий. Он сгребал пальцами золу, ломая ногти и громко, надсадно стонал.

— Бог проклял меня за мои грехи! За то, что убивал с его именем на устах! Или бога нет? Нет его на этой грешной земле и на этой бездне над моей головой?

На рассвете, когда первые лучи солнца осветили выжженную землю, воин, наконец, поднялся с земли и снял тела несчастных с виселицы. Бережно складывая растерзанных мертвецов на траве, он всматривался в их лица, словно ища кого то. Уложив тело матери, отца и братьев отдельно от других, он скорбно склонил голову, стараясь не смотреть на окровавленные одежды, на изувеченные побоями лица, на страшные синие следы от веревки. Солдаты Максимилиана не пожалели никого, даже самых маленьких детей. Слез у воина не осталось, красивое лицо юноши осунулось, покрылось смертельной бледностью.

Через несколько часов на равнине за мертвой деревней виднелись холмики с ветками вереска. Напротив одного из них воин преклонил колени, воткнув меч в землю, в его глазах горела ненависть, а по щеке покатилась одна единственная слеза, оставив за собой, светлую дорожку на грязной, покрытой пеплом коже.

— Я клянусь! Я клянусь самим дьяволом, что найду сестру на этом свете или на том. Даже если она мертва, я принесу ее останки и похороню рядом с вами. Проклятая земля, где брат убивает брата за золото. Где с именем бога на устах потрошат как скот женщин и детей. Больше я не служу ему! Я больше не его воин! Лучше продать душу самому Сатане!

И он продал, но намного позже, когда встретился со смертью лицом к лицу. Когда полз по усеянной трупами земле и думал не о себе, а о том скольких людей Максимилиана он убил и сколько миль прошел в поисках своей младшей сестренки. Одинокий безумец, убивающий любого, кто носил доспехи солдата короля Максимилиана, которому присягнул на верность и который приказал сжечь его родную деревню. Изгой среди своих, преследуемый законом и церковью. Мстислав не хотел умирать, пока не сдержал клятву, данную умирающей матери. Здесь, среди зловония разлагающихся тел он думал, что знает, что такое ад. Он ошибался. Свой ад он увидел, когда над ним склонилась фигура в черных одеяниях. Тогда это показалось ему бредом умирающего, но он все еще был жив, и ледяное дыхание черного мрака окутало его. Содрогнувшись от ужаса, Мстислав пронзил страшное видение своим мечом и почувствовал, как сталь вошла в бесплотную материю.

— Мне еще рано в ад! — с истерическим хохотом прокричал воин, тщетно сражаясь с черной паутиной оплетающей его тело и медленно высасывающей из него жизнь.

— А та не попадешь в ад, Изгой. Я пришел за твоей душой, которую ты обещал нашему Повелителю. Я пришел за тобой. Предатель, убивающий своих же друзей по оружию, дезертир, убийца. За твою голову назначена награда и если не сдохнешь здесь, тебя все равно рано или поздно четвертуют за преступления перед вашим богом и людьми. Ты готов предстать перед тем, кого так звал в глубине своей черной души? Посмотри, они ждут тебя, чтобы поживиться твоей плотью.

Воин повернул голову и дернулся от ужаса на него, как пауки, ползли непонятные существа с оскаленными ртами и горящими красными глазами. Один из них подобрался так близко, что Мстислав увидел как сверкнули острые как бритва клыки. Еще миг и они вонзятся в его ногу. Мужчина резко махнул мечом, и голова чудовища тут же откатилась в сторону, но к ужасу воина она появилась снова, спустя мгновение.

Черная тень выпрямилась, махнула рукавом, и чудовища отползли назад. Мстислав увидел, как под капюшоном блеснули красным сполохом дьявольские глаза. Мужчине все еще казалось, что у него бред, предсмертная горячка. Рука уже потянулась осенить себя крестным знамением, но перед глазами встало мертвое лицо матери и пальцы сжались в кулак. Тень захохотала и жуткий, скрипящий смех эхом прокатился по выжженной земле.

— Кто ты? — выкрикнул воин, — Кто ты такой, чтобы выносить мне приговор? Ты смерть? Так я тебя не боюсь.

Теперь жуткий смех зазвучал у него в голове. Мстислав вздрогнул и сжал сильнее меч окровавленными пальцами.

— Я не смерть, Изгой. У смерти много лиц. Каждый видит ее образ по–своему. Я лишь исполняю твою волю и воплощаю твои темные желания. Ты желал продать душу моему Повелителю и я здесь. А смерть? она намного ближе, чем ты думаешь. Ее не нужно искать, она ходит за тобой по пятам.

Мстислав с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, вонзил меч в землю, чтобы опереться на него. Перед глазами стелилась красная пелена.

— Значит, ты не пришел меня убить?

— Нет. Ты и так умрешь. Через несколько часов истечешь кровью, и вороны склюют твое мясо, а звери обглодают кости.

Мстислав криво усмехнулся и посмотрел на тень. Там, под черным плащом скрывалась пустота, только красные глаза поблескивали в сумраке, обжигая холодным сиянием. Дул пронизывающий осенний ветер и темно–бордовые листья, кружась в воздухе падали на окровавленную землю.

— Кто ты? И что ты хочешь мне предложить?

Темная фигура исчезла, и вдруг появилась позади Мстислава, распространяя ледяной холод, настолько сильный, что у раненного даже пар пошел изо рта, а по телу пробежала дрожь.

— Я — Асмодей. Дух. Демон. Называй, как хочешь. Я вербую воинов тьмы. Рыцарей свиты нашего Повелителя. Исполнителей. Если ты согласишься служить ЕМУ, то станешь его личным палачом в мире бессмертных. Повелитель вынесет приговор, а ты приведешь в исполнение. Ты будешь наказывать тех, кто попрал наши законы. Взамен ты получишь бессмертие и власть. Разве ты не хочешь найти свою младшую сестру, Изгой? Я дам тебе несокрушимую силу. Я дам тебе все, о чем только мог мечтать смертный и к чему стремиться бессмертный — абсолютную власть.

Мстислав попытался схватить тень за полу плаща, но та резко исчезла и теперь появилась с другой стороны.

— Ну, так как ты согласен, Мстислав? Или мне оставить тебя подыхать здесь от жажды и истекать кровью? А как же клятва, данная умирающей матери? Или ее ты тоже предашь?

Мстислав взмахнул мечом из последних сил, и упал на землю, корчась от боли. Тень склонилась над ним.

— Соглашайся… Я подарю тебе новую жизнь, Изгой. Отныне ты будешь решать, кому и как умирать. Ты перестанешь бояться смерти. Отныне ты будешь знать, как она выглядит, ведь ты будешь видеть ее отражение в зеркале…

 Глава 1

Я чувствовала, как мое плавно тело извивается, напрягаются мышцы, и приятная боль растекается по натянутым, словно струна, венам. Руки взмывали в воздух, будто крылья птицы, а пальцы ног поджимались и скользили по паркетному полу. Спина изгибалась назад, перед глазами все плясало, крутилось как в хороводе. Внутри нарастало мощное чувство полета, эйфории, экстаза ни с чем несравнимой иллюзии невесомости. Со мной это происходило всегда, когда я танцевала. Мир переставал существовать, я уносилась вслед музыке, перевоплощалась, жила в теле образа, который передавала движением тела. Я даже забыла, как волновалась перед пробами, перед этим решающим для меня просмотром. В этом танце заключалась жизнь. Моя жизнь. Мое будущее, то, каким оно станет уже через несколько минут, когда стихнет музыка. В этот момент забывалось все: и постоянная боль в мышцах, и головокружение от нескончаемых тренировок, нечеловеческая усталость, в кровь стертые пуантами пальцы. Музыка нарастала как крещендо, она вибрировала вместе со мной, взрывалась в сознании на мелкие атомы и растекалась по телу горячей лавиной. Ничто не могло сравниться с танцем. Только в этот момент я жила по–настоящему. Моя Одетта умирала, роняя руки–крылья, вздрагивая с последними аккордами великой музыки. Она умерла, а я воскресла. Снова увидела мир своими глазами. Музыка стихла и я поднялась с пола, чтобы увидеть свой приговор в глазах тех, кто эти несколько минут следил за каждым моим движением. Приемная комиссия, как суд присяжных, если не хуже и не жестче. Я смотрела в их лица и не могла прочесть ровным счетом ничего. И вдруг увидела, что вдалеке, между последними рядами стоит мужчина. В зале царил сумрак, но, тем не менее, я заметила, что мужчина блондин, яркий блондин. Цвет волос удивительный слишком светлый чтобы быть натуральным, его волосы переливались как лунное серебро, черты лица плохо видны, но даже издалека видно насколько они правильные. На миг наши взгляды встретились и я вздрогнула как от удара током. Мне показалось что он заглянул мне в душу при том так глубоко, что вывернул ее наизнанку. Сердце дрогнуло и замерло как от страха. Или когда дух захватывает, если летишь вниз с высоты. Как он попал сюда? Кто он такой? Как его пропустили в залу во время вступительного экзамена?

— Спасибо Грановская. Вы свободны. Следующая…

Я тут же перевела взгляд на Марью Ивановну, главного балетмейстера труппы и словно очнулась ото сна. Снова бросила взгляд на незнакомца, но с удивлением увидела, что в зале кроме членов приемной комиссии больше никого нет. От удивления я не могла пошевелиться с места.

— Вы слышали? Спасибо за выступление. Мы вам перезвоним. Спасибо.

Марья Ивановна посмотрела на меня из под очков колючим взглядом и с нескрываемой неприязнью. Я гордо вздернула подбородок и покинула сцену.

И все? Вот так просто? Никакой надежды. Если прошла — позвонят, если нет — даже утруждаться не станут. Мне было обидно. Так обидно, что на глазах выступили слезы. Я мечтала попасть в эту труппу, мечтала, чтобы меня приняли в театр. Я тренировалась днями и ночами, я репетировала как безумная фанатичка, стирая пальцы в кровь, растягивая спину и корчась от болей. А мне вот так просто сказала: 'вы свободны'? Где справедливость в этом мире? Да, я далеко пробилась. Девочка–провинциалка, приехавшая в балетную школу–интернат из деревни. Старшая сестра в большой семье, где экономили каждую копейку, чтобы я могла учиться. И что теперь — безызвестная труппа Новикова? Кордебалет? Частные концерты вип персонам? Чего я добилась? Слезы навернулись на глаза, и я отошла к окну на лестничной площадке, распахнула его настежь и вздохнула полной грудью. Школу балета я окончила с отличием, теперь мне нужна была работа. Постоянная, в этой труппе, в театре. Самой лучшей в столице. По лестнице спустился известный хореограф, он был в комиссии несколько минут назад. Я его хорошо знала, он преподавал в нашей школе.

— Александр Игнатьевич, простите….

— А, Дианочка? А ты почему не уехала? Ответы будут через несколько дней.

Я сама от себя не ожидала такой отчаянной наглости, но схватила его за руку и прошептала:

— Скажите мне сейчас, пожалуйста. Я вас умоляю, я могу надеяться?

Он тяжело вздохнул.

— Диана, ты, несомненно, талантлива, у тебя могло бы быть великое будущее, но…

Всегда это проклятое 'но'. Почему в моей жизни без этой приставки ничего не случается?

— Но без спонсора, покровителя туда тебе не пробиться. Я поставил тебе высокую оценку, а другие…другие получили приличную сумму чтобы в труппу попала другая девушка.

Он виновато потрепал меня по щеке.

— Не волнуйся. Такая красавица как ты не пропадет. Ты ведь у Новикова сейчас танцуешь, совсем неплохой коллектив. Концерты дают, платят хорошо. Что еще нужно? Сейчас многие в кордебалете. Не всем суждено становиться примами. Так что не горюй.

Он ушел, а я заревела от этой несправедливости. "Не горюй'. Да я волосы готова на себе рвать. Я готовилась к этим пробам несколько месяцев. Я работала как проклятая. Днем и ночью. Я отказывала себе во всем. Я даже не выступала с Новиковым — только репетиции. Как я мечтала, что мама с папой увидят меня по телевизору и будут гордиться, что воздадутся их старания, их вечная нищета и экономия каждой копейки ради моего будущего. В сумочке зазвонил сотовый и я автоматически ответила.

— Диана? Ну как? Мы за тебя все кулаки держали, — это Денис, мой партнер у Новикова.

Я всхлипнула и он все понял. Несколько секунд молчал, а потом сказал.

— Ну ты понимаешь, что на это место конкурс большой и пробиться очень сложно.

— Понимаю, — пропищала я, глотая слезы.

— Не плачь. У нас сегодня внеочередное выступление. Так что я даже рад, что ты к нам вернешься. Танцуем для Вышинского в его загородном доме. Там целый амфитеатр на улице и заплатят нам прилично. Для меня ты — наша прима. Так что вытри слезы и дуй сюда. Мы как раз репетируем, твоя замена приболела.

Я шмыгнула носом, и ответила, что скоро буду.

Вот и лопнули мечты как мыльный пузырь. Я вернулась туда откуда начинала. В никуда. Кордебалет — вот где мне место. Таким нищим оборванкам нечего метить в примы. Нет у меня богатого папика, нет спонсора и вообще никого нет. Вся моя жизнь балет. Я даже с мужчинами не встречалась. Никогда времени не было. Ночью сплю и танцую во сне, а утром продолжаю наяву. В перерывах кофе без сахара и любимые книги. Иногда родителям звоню, если деньги есть чтобы счет в сотовом пополнить. С каждой зарплаты шлю половину домой. Там три братика, все еще в школе учатся. Пришло мое время высылать им деньги. Хватит родителям пахать для меня. Пришел и мой черед. Только как я скажу, что в театр меня не взяли? Как скажу, что все их мечты не сбылись, а годы тренировок потрачены впустую? Как?

Я открыла двери своей квартиры и швырнула сумку на пол. С горя хотелось съесть черного шоколада и выпить вина. Непозволительная роскошь для балерины. Шоколад я последний раз кушала на выпускном и то парочку кубиков. А шампанское, его я даже не пробовала. Может и к лучшему все? Что я видела в этой жизни кроме станка и пуантов? У меня даже мужчины никогда не было. Пару поцелуев и тисканье с напарниками в школе не в счет. Мне сейчас двадцать один год, я девственница, я никогда не пробовала спиртное, не ходила на дискотеки и вообще я выпала из жизни. Однокомнатная квартирка на окраине города с соседом алкоголиком, пустой холодильник, старый раскладной диван и кухонька два на два метра. В комнате на всю стену станок и зеркало. Даже телевизор и тот маленький и ему лет больше чем мне наверное. Хозяин квартиры притащил как то, сказал что надо мне и новости иногда смотреть.

Я наскоро съела яйцо всмятку, запила несладким чаем и прихватив сумочку с косметикой и тренировочным костюмом выбежала из квартиры. Моя старенькая "шкода фелисия" стояла под домом и сиротливо поблескивала мокрыми стеклами.

Вышинский…Вышинский. Похоже, я о нем слышала, но кто это такой вспомнить не могла. Да и черт с ним. Какая разница? Главное нам хорошо заплатят. Я бросила взгляд на часы — опаздываю. Достала из сумочки сотовый и позвонила Денису поглядывая по сторонам.

— Дэн. Это я. Ага, опаздываю. Куда ехать? Я сама доберусь. Поняла. Что за глушь такая. Хорошо. Через полчаса буду.

Странно. Никогда не слышала, чтобы такие известные люди жили на самой окраине города, где даже машины не ездят, не то, что общественный транспорт. Я точно знала, что там нет ни спального района, ни жилых секторов. Пожала плечами. Может недавно построили. Уже стемнело, и все реже мелькали дома и попадались встречные автомобили. Нет. Решительно не помнила, чтобы здесь были постройки. Так, куда там нужно повернуть? Дэн сказал, что скоро должен быть указатель. Ага, вот и он. Совсем новый, будто недавно поставили, а дорого и вовсе непроходимая. Здесь на джипе надо ездить, слава богу, моя "шкода" с высокой посадкой, а то бы застряла здесь в этой белой заснеженной пустыне. Ну и где здесь может быть дом Вышинского?

Словно в ответ на мои мысли я увидела, как дорога свернула влево и тут же из за деревьев передо мной возник шикарный особняк, словно из ниоткуда. Я увидела наш автобус и поняла. Что ребята уже приехали. Удивительно, что кроме нашего транспорта здесь больше не было ни одного автомобиля. А кто тогда будет на нас смотреть? Для кого мы выступать будем?

Я припарковала автомобиль неподалеку от дома и вышла из машины. Шел мелкий колючий дождь со снегом. Навстречу мне никто не вышел. Я толкнула массивную дверь и вошла в дом. Если снаружи он казался большим, то внутри он был просто огромен. Высокие потолки как во дворце, темные стены, покрытые темно- серебристой краской, украшены картинами. Под ногами мягкие ковры. Мебель вычурная, так же украшенная темно серебристыми завитками, на потолках лепка и шикарные фрески со странным сюжетом, больше похожими на рисунки Валеджио*1

— Добрый вечер, — от неожиданности я вскрикнула и обернулась. Позади меня стоял немолодой мужчина в строгом костюме.

— Вы танцовщица?

— Балерина, — поправила я.

— Зала для репетиций там. Спектакль начнется через сорок минут. Вы опоздали.

Он совершенно проигнорировал мое замечание. Совершенно бесстрастный как робот. Я пошла в ту сторону, куда мне указал этот истукан, который не потрудился даже представиться. Что за тишина? А где же гости? Зрители? Наконец я услышала знакомые аккорды, голоса ребят из труппы и воспряла духом. Толкнула дубовую дверь и тут же про все забыла. Увидела Дэна и девочек, усердно разогревающихся возле станка. Новикова, как ни странно не было, Дэн заменял хореографа и выкрикивал замечания балеринам, заметил меня и махнул мне рукой.

— Грановская у нас всего полчаса. Иди в гримерку и переоденься. Мы пока без тебя прорепетируем — ты свое соло хорошо знаешь и так.

Я быстро забежала в небольшое помещение с зеркалами и удобными креслами. Бросила сумочку на топчан, сбросила куртку. Переоделась с молниеносной быстротой. Всегда, когда надевала белую пачку и пуанты, мною овладевало знакомое чувство скорого полета. Где бы я ни выступала. Будь то актовый зал или театральная сцена, на которой мне посчастливилось побывать пару раз в жизни или на таких спектаклях. Меня охватывала дрожь предвкушения. Я любила балет. Я им жила и дышала, сколько себя помнила. Я могла танцевать даже для себя, но танцевать. Жизнь без пуантов не имела смысла. Мама заметила это во мне еще в самые первые дни когда отдала в кружок балета. Уже через месяц меня заметили и перевели в балетную школу, а еще через два года я переехала в интернат. Мне пророчили будущее, великое будущее, меня кормили ложными надеждами и родители и мой хореограф знаменитая Татьяна Васильева, а когда она умерла вся моя уникальность исчезла под грузом реальности — в наше время талантливых мало кто замечает. Сейчас важно чтобы у родителей было денег побольше или чтобы девушку содержал и продвигал богатый спонсор. Я не могла похвастать ни тем, ни другим. Я смотрела в зеркало и привычными движениями наносила грим на глаза.

"Они должны быть яркими и выразительными, они должны отражать твою героиню. Ты должна стать ее, Диана. Перевоплотиться, перенестись в ее тело. Какой ты видишь Одетту? Твою любимую героиню? Какая она? В твоем представлении?"

В моем представлении она жертва. Ее заменила более яркая и успешная соперница, суррогат так похожий на нее, но, тем не менее, фальшивый. Только всем он пришелся гораздо больше по вкусу, чем оригинал. Так как и в моей жизни. Зачем играть, когда реальность ни чем не лучше?

Я подвела губы и надела на голову своеобразную корону из перьев. В гримерку зашел Денис. Он будет исполнять партию принца, как всегда. Мы годами выступали вместе, с самого первого дня как я пришла в труппу Новикова.

— Ты как?

Я улыбнулась ему через зеркало.

— Бывало и хуже. Я в порядке.

А слезы обиды снова навернулись на глаза.

— вот скажи почему некоторым достается все не прелагая никаких усилий, а кто то вкалывает не покладая рук и не жалея сил и всегда не удел. Почему?

Денис подошел ко мне сзади и обнял за плечи.

— Потому что этот мир несправедлив. Ты слишком долго жила в своей реальности и Татьяна Дмитриевна слишком обнадеживала тебя изо дня в день поддерживая в тебе уверенность в том что ты гениальна. Ее не стало, а ты наконец то увидела мир таким какой он есть на самом деле. Нам пора. Ты готова?

— Готова.

— Девочки уже танцуют вступление. Скоро твой выход. Незабываемое соло. Приободрись. Еще не все потярено. Можно попробовать через год. Давай. Покажи им что такое настоящая балерина. Дай им Одетту, дай им Одиллию.

Денис всегда умел меня поддержать, он был мне как старший брат, как истинный друг и товарищ. Самый настоящий. Может кому то и казалось, что мы пара, но это было лишь мифом. Партнеров по танцу всегда подозревают в романтических отношениях. С Денисом нас связывали дружеские чувства. По одной простой и никому неизвестной причине. Ему не нравились женщины. Только я единственная, кто знал об этом. Я и его любовник. Остальные считали Дениса ярым бабником, повесой и покорителем женских сердец. Впрочем последнее было правдой. Денис разбивал женские сердца одним лишь взглядом, но отдавал свое только одному мужчине. Я старалась не задумываться об этой стороне его жизни, а он меня в нее не посвящал. Только одни раз мы поговорили об этом несколько лет назад, и с тех пор эта тема была закрыта. Я не спрашивала, а он не рассказывал. Не то чтобы мне это претило или вызывало раздражение, но однозначно я не одобряла однополые связи, но разве я вправе кого то осуждать?

Как только я выбежала на сцену, освещенную яркими софитами, то тут же с удивлением отметила, что небольшой зал наполнен до отказа. Когда только успели все приехать? В зале, по меньшей мере человек двадцать. Аплодируют, улыбаются. Обыкновенная публика, хотя нет. Обыкновенной ее назвать нельзя. Все люди молоды и привлекательны. Даже странно. Обычно молодежь не тянет смотреть спектакли. Наша аудитория всегда на пару десятков лет старше. Не без молодежи, но по большей степени это взрослые люди, перешагнувшие за сорокалетний рубеж. Сегодняшняя же публика не старше тридцати.

После первых аккордов я слилась с музыкой, с танцем и как всегда забыла обо всем. Потом ко мне присоединился Денис. Я танцевала самозабвенно, скользя по залу как невесомая комета, извиваясь в руках умелого партнера, изображая истинную страсть всеми мускулами своего тела. Спектакль состоял из трех действий. После первого небольшой перерыв, а после второго антракт, но как сообщил мне Денис, сегодня перерыв будет всего лишь десять минут, а антракт сократится до пятнадцати. Потом мы примем участие в банкете хозяина и отправимся по домам — заплатят наличкой на месте. Привычный сценарий в таких случаях. Только вот банкет в мои планы не входил, и я собиралась уехать сразу после спектакля.

Закончилось первое действие нам бурно аплодировали, и я кланялась публике, все еще поражаясь насколько молоды гости, да и сам хозяин. Как вдруг меня снова словно током поразило — среди гостей я увидела незнакомца с белыми волосами. От неожиданности и удивления я замерла и уставилась на него до неприличия пристально. Он не аплодировал. Просто стоял в стороне, сложив руки на груди, и смотрел на меня. Теперь я могла рассмотреть его получше. На вид мужчине лет двадцать пять. Самое удивительное в нем волосы. Настолько светлые, что слепило глаза и длинные, ниже плеч. Никогда не могла предположить, что с такой прической можно выглядеть настолько мужественно. И глаза. Никогда не видела такого цвета глаз. Они казались настолько прозрачными и светлыми, что я решила — это линзы. Какого они цвета определить было довольно трудно. Скорей всего светло–серые как сталь. Таким же был и его взгляд. Он снова прожигал меня насквозь. Его лицо привлекало своими грубыми, но вместе с тем правильными чертами. Нос с горбинкой. Щеки покрыты щетиной, чуть темноватой по сравнению с волосами. Его красота ослепляла, резала глаза и вместе с тем пугала. Мрачная красота,,, полная тайн. Его рост впечатлял, так же как и телосложение. Высокий, под два метра. Мужчина казался огромным, мощным, широкие плечи, массивная шея. Он походил на пантеру, словно под кожей струится жидкая ртуть и он готов к охоте. Волосы это единственное светлое пятно во всей его внешности. Несмотря на то что мы находились в помещении на нем надет длинный черный кожаный плащ, расстегнутый спереди, на руках перчатки. Я снова посмотрела на его лицо и в этот момент софиты осветили его настолько ярко, что мне захотелось зажмуриться. Но я не могла оторвать от него взгляд. Сердце дернулось в предчувствии чего то неизведанного и мощного. В тот же момент я заметила, что правая сторона его лица изуродована шрамом, извивающимся зигзагом молнии. Шрам появлялся из под волос на лбу, спускался к правому глазу и спускался к подбородку. По всем законам природы его глаз должен был пострадать, но тем не менее даже издалека я видела, что со зрением у него все в порядке. Он смотрел на меня. Мне в глаза. Мне в душу.

Денис дернул меня за руку и я наконец сумела оторваться от незнакомца.

— Что с тобой? Ты словно призрак увидела. Идем. У нас всего лишь десять минут. Хоть воды попить.

Я снова посмотрела в толпу, но, как и в прошлый раз незнакомец исчез. Мы вернулись в гримерку. Девочки сидели в креслах, поправляли макияж, они весело щебетали, обсуждая гостей и хозяина дома. Я подошла к своему креслу и вздрогнула на столике лежала красная роза. На белом дереве она казалась кровавым пятном. Я взяла цветок и поднесла к лицу. Не пахнет. Словно мертвая. Я потрогала лепестки, убеждаясь, что роза настоящая.

— Ух ты, Грановская, а у тебя тут скрытый поклонник, — усмехнулся Денис.

— Да, я никого из них не знаю. Ты говорил, что мы едем к Вышинскому, если помню он видный политик, а тут одна молодежь.

— Насколько я понял это особняк его сына. Так что самого Вышинского здесь нет.

Я кивнула, положила розу на столик. Снова подумала о незнакомце, и сердце тут же отозвалось легкой дрожью, а в животе затрепетали бабочки. Со мной такого раньше никогда не случалось.

Спектакль окончился. Нам аплодировали, даже поднесли цветы. Я искала глазами светловолосого мужчину, но так и не увидела его больше. Вот и все. Я могу уехать, а все остальные пусть веселятся. Я слишком устала сегодня. Мы уже успели переодеться и ждали когда с нами рассчитаются за спектакль.

— Диана, ну останься хоть на пару часиков. Завтра выходной, некуда торопиться.

— Я не люблю эти вечеринки. Ты же знаешь.

— Как всегда будешь одна дома сидеть? Со своими книгами? Сколько можно прятаться от жизни?

Денис положил руки мне на плечи.

— Я знаю, что ты все еще расстроена после отказа, но ведь это не конец света. Давай, немного развеешься. Забудешься.

В этот момент в гримерную зашел молодой мужчина.

— Эээ. Мы так не договаривались. Все остаются в качестве гостей.

Это, наверное, и есть хозяин дома. Сын Вышинского. Красивый, статный немного бледный и в глазах сухой блеск. Холодный блеск.

— Все остаются кроме меня. Я немного устала.

Мужчина улыбнулся, хоть эта улыбка и обнажила красивые ровные зубы, мне он показался неприятным, даже мороз пробежал по коже.

— Когда я договаривался с вами, я говорил, что вы пробудете здесь до утра, и за это вам будет уплачено. Поэтому свои деньги вы получите только после банкета. Кстати в честь моего дня рождения.

Он улыбался, но в его тоне сквозило раздражение.

— Поздравляю. К сожалению, я остаться не могу, но все остальные сделают это с превеликим удовольствием.

— Останутся все, — отрезал хозяин дома и наши взгляды встретились. Я опять почувствовала, как в глубине души поднимается волна протеста и раздражение.

— Ну, пожалуйста, я обещал гостям. Вы солистка, ваше присутствие более важно чем всех остальных. Здесь ваши ярые поклонники.

Он старался говорить помягче, гипнотизируя меня темными глазами и продолжая улыбаться.

— Не останетесь, ваши друзья не смогут получить всю сумму денег. Ведь у нас договор по часам.

Вот и все. Он нашел мое слабое место, словно все это время прощупывал меня, ища на какую кнопку нажать. Конечно, я не могу подвести всех остальных и лишить их положенного заработка. Во мне поднялась глухая ярость, но возразить я не смела. Чувствовала, как разговоры стихли и все ждали моего ответа.

— Хорошо. Я останусь.

Хозяин дома снова улыбнулся.

— Чудесно. Мы ждем вас в зале.

Когда он вышел, я смирила Дениса гневным взглядом. Это он договаривался с Вышинским. И он прекрасно знал, что мне придется остаться, только предпочел не говорить мне об этом заранее.

— Сволочь ты, Дэн.

— Да ладно. Ты мне спасибо скажешь. Отдыхай.

— Иди к черту, урод.

Он усмехнулся, попытался меня обнять, но я передернула плечами и послала его уже в грубой форме.

— Ну и дуйся. А я пошел развлекаться. Все нахаляву. Может, познакомлюсь с кем то.

Мне хотелось сказать ему гадость, но я сдержалась. Мне не нравился этот дом, меня бесил Вышинский, и я была зла на Дэна.

Чертов Дэн. Если бы я знала, что мы останемся на банкет я бы и оделась иначе. Ну, вот как выйти к гостям в джинсах и свитере? Без нормальной прически и со сценическим гримом? Я вздохнула и посмотрела в зеркало. Нелепость. Я даже рассмеялась. Одетта в джинсах. Весело и грустно, как и все в моей жизни. На лице глаза выделялись ярким пятном. Подведенные угольно–черным карандашом с накладными ресницами они больше походили на глаза куклы. Только у кукол глаза голубые, а у меня карие, с какими то крапинками, так что с трудом можно определить их цвет и волосы в мире блондинок явно подкачали — я брюнетка. Ладно бы жгучая, а так мои космы скорее темно–коричневые, а не черные. Никакой смуглости свойственной темноволосым. Моя кожа белая как пергамент. Загорай не загорай, а я обгорю, облезу и снова буду белая. Ну и на кого я похожа? На бесформенного подростка. Худющая, мелкая, грудь разве что только название. Росту у меня с каблуками метр шестьдесят. А так как я каблуки не ношу, стопы и пальцы ног не позволяют — слишком вывернуты и искривлены от тренировок. Так что росту во мне метр пятьдесят пять. Как остановился в шестнадцать лет так и не сантиметра не прибавилось. Иногда в некоторые заведения только с паспортом пускали. Теперь в этих джинсах, бесформенном свитере и с хвостом на макушке я похожа на пугало. Притом самое настоящее. У меня и так глаза на пол физиономии, а с гримом они и вовсе как анимешные. Ну и черт с ними со всеми. Пойду как есть. Через час все напьются, и всем станет все равно, как я выгляжу, тогда я быстренько смоюсь домой. Почему то вспомнился незнакомец и я впервые искренне пожалела, что не родилась высокой статной блондинкой с длинными ногами, большой грудью и голубыми или зелеными глазами. Глаза. Больное место. В детстве меня называли гномом и жабой. Я тяжело вздохнула, решительно завернула волосы в узел и вышла из гримерки. Музыка тяжелыми басами била по мозгам. Гости развлекались, и я видела, как веселятся девочки из труппы. Дэн куда то пропал. Я осмотрелась по сторонам и заметила, что у стойки бара никого нет. Направилась туда и с трудом влезла на высокий стул. Ноги даже до перекладины не доставали. Бармен вопросительно на меня посмотрел.

— Что будет юная мадам?

Я усмехнулась. Что за пафос? Тоже мне "мадам", я и на "мадмуазель" с трудом потяну.

— Мадам будет, — я задумалась. Как же хотелось заказать шампанское или вино, но я все же заказала привычный апельсиновый сок.

— Бармен, налей мне "Бельведер", неразбавленный.

Я обернулась и поперхнулась от неожиданности соком. Передо мной стоял незнакомец. Вблизи он казался еще огромней. Несмотря на то, что я сидела на высоком стуле, он все равно был выше меня на две головы. Теперь я видела его совсем рядом, и мне стало тесно. Даже трудно дышать. Сердце билось так сильно, что даже ком в горле застрял. Теперь он уже не казался мне таким молодым. На вид лет тридцать пять. Скорее из за тяжелого взгляда и очень мрачного выражения на красивом лице. Даже не мрачного, а угрожающего. ОПАСНОСТЬ. В каждой его черточке, в каждом движении. Опасность во всем. Человек не может быть настолько красив и в то же время ужасен. Впервые вижу чтобы красота пугала, притягивала и отталкивала одновременно. Его жуткий шрам внушал ужас. Я даже представить себе не могла, чем можно было нанести такое увечье. Его словно порезали ножам с острыми зубьями, или подрало когтями невероятное чудовище. И все равно, несмотря на этот недостаток, он был невероятно…да, черт возьми, сексуален. Я никогда раньше не понимала смысла этого определения, но сейчас ничего другого на ум не приходило. Под его взглядом, по телу пробегала дрожь, низ живота сводило судорогой, а сердце билось в горле. Теперь я видела цвет его глаз и чем больше в них смотрела, тем больше понимала, что это не линзы. Да, у этого мужчины светло–сиреневые глаза, ближе к синему, но все же сиреневые и настолько светлые, словно в радужках расплавилась сталь. Я все еще не могла понять натуральный ли цвет волос у этого загадочного мужчины или это краска. С современными мужчинами никогда нельзя быть уверенной. Например, Дэн, красил волосы и даже ресницы. Но этот мужчина был мужчиной с большой буквы и его ориентация не вызывала никаких сомнений. С ним рядом, даже драная кошка почувствует себя женщиной.

— Можно мне еще сока? — выдавила я, обращаясь к бармену и не сводя глаз с незнакомца. Голос сел. Каждое слово давалось с трудом, когда он так на меня смотрел. Мужчина усмехнулся, но улыбка не затронула его глаз. Они жили своей жизнью и несмотря на холодный перелив серого и сиреневого, они прожигали меня насквозь. И вдруг внутри, в подсознании прозвучал отчетливо мужской голос:

"Уходи отсюда. Просто встань и уйди. Прямо сейчас"

Я тряхнула головой.

— Вы что то сказали?

— Кроме того, что заказал себе выпивку ничего, — даже тембр его голоса заставлял вибрировать каждую клеточку моего тела.

— Я не могла видеть вас раньше?

Вспомнился силуэт с белыми волосами во время просмотра в театре. Спросила и тут же пожалела об этом.

— Нет.

Отрезал он и повернулся к бармену. Как только я перестала чувствовать тяжесть его взгляда, то наконец то вздохнула полной грудью, сползла со стула, чувствуя, что мне немедленно нужно умыться холодной водой.

Так мне и надо. На таких как я такие мужчины не смотрят. Для них я мышь серая или нет, гораздо хуже — для них я пустое место. Я озиралась по сторонам в поисках заветной дамской комнаты, но как назло коридор не кончался, и я блуждала как Алиса в Стране Чудес. Все двери оказались запертыми. Кроме одной, вдалеке, она была приоткрыта и я видела внизу полоску света. Спрошу где здесь туалет, не то заблужусь.

Потом, вспоминая, когда именно моя жизнь изменилась, и я перестала быть просто Дианой Грановской, я вновь и вновь видела перед глазами именно этот момент.

Когда я заглянула в дверной проем, то почувствовала, как к щекам прилила краска. Я увидела двух мужчин, и то как страстно они сжимали друг друга в объятиях, не оставляло сомнений в том чем они сейчас занимались. Я узнала каштановые волосы Дэна. Руки его любовника скользили по голой коже, а лицо спряталось на плече моего напарника, тело которого содрогалось от экстаза. Любовник страстно целовал его в шею. Я уже хотела уйти, как вдруг заметила, что по спине Дэна стекает что то темное, тонкой струйкой. Я присмотрелась, напрягая зрение. В комнате царил полумрак. Внезапно любовник Дениса приподнял голову, и я почувствовала как от ужаса поднимается каждый волосок на моем теле. На меня смотрело чудовище. Ничего подобного я не видела никогда в жизни. От страха все мое тело свело судорогой, и я не смогла даже пошевелиться. Глаза монстра сверкали зеленым фосфором, рот оскален и я видела окровавленные губы и клыки. Теперь по спине Дэна хлыстала кровь, и я почувствовала ее солоноватый запах. Я медленно попятилась назад. В горле застрял крик. Но прежде чем я успела пошевелиться, монстр бросил Дэна как тряпичную куклу, тело соскользнуло на пол, и я увидела широко распахнутые, остекленевшие глаза моего партнера. В два прыжка убийца оказался возле меня. Я смотрела на него расширенными от ужаса глазами, а пошевелиться не могла. Теперь я уже видела, что передо мной не чудовище, а Вышинский. Его рот окровавлен и по подбородку стекает алая жидкость. Кровь Дэна.

— Добро пожаловать в ад, Одетта, — и он захохотал. Я хотела бежать и не могла, его взгляд приковывал к месту. Он гипнотизировал меня как удав маленького кролика.

"Не шевелись. Стой на месте"

Он управлял мною, моим телом. Я судорожно глотнула воздух, а Вышинский вдруг возник с другой стороны.

— И все же женщин я люблю больше. Особенно таких маленьких и нежных. Ты как диковинный цветок. Я заметил твой огонь еще несколько лет назад, когда впервые увидел. Полакомится тобой, стало моей тайной мечтой. Ты и есть мой подарок на день рождения. Спасибо твоему напарнику, который искренне считал, что я восхищаюсь его тщедушным тельцем. Хотя на ужин самое оно.

Он принюхался ко мне как зверь и снова оскалился, увидев, как блеснули клыки, я зажмурилась. Я сплю. Это кошмар. Я сейчас открою глаза, и все это исчезнет. Господи, пусть все это будет сном. Вампиров не существует. Не существует. Я распахнула глаза и закричала от дикого ужаса. Вышинский приблизился ко мне и рассматривал меня как диковинную зверушку, он обнюхивал мое лицо и его дьявольские глаза сверкали в темноте.

— Эй, — голос возник из ниоткуда, и монстр обернулся, я вместе с ним. В проеме двери стоял незнакомец с белыми волосами.

В тот же момент, словно в замедленной съемке, я увидела, как незнакомец поднял руку, завел за голову и достал из за воротника плаща меч. Вышинский вскинул голову и встретился взглядом с незваным гостем. Я скорее прочла по губам, чем услышала: "Изгой". Меч с тонким сверкающим лезвием взметнулся вверх, резкий взмах и голова хозяина дома слетела с плеч, на меня брызнула темная липкая жидкость, прежде чем я поняла, что кричу, мужчина закрыл мне рот рукой. Его глаза полыхали, как и у хозяина дома несколько секунд назад, только у этого они были красными.

Я в ужасе дергалась в его руках. Но сражаться с ним, словно пытаться сдвинуть с места скалу. Он выкован из железа, плоть не бывает настолько твердой, если она живая. Я тряслась от ужаса, меня тошнило, я чувствовала приторный запах крови. На моих глазах только что убили человека. Просто отрезали голову, как свинье на бойне. Я все еще хотела верить, что Вышинский был человеком

— Ни слова, ни звука, — процедил незнакомец, он отнял руку от моего рта, и я, посмотрела на убийцу:

— Вы…убили его, — прохрипела я, в ушах бешено бился пульс. От ужаса все мое тело свело судорогой.

Ледяные глаза царапнули меня презрением.

Я вырвалась каким то чудом из его рук и бросилась бежать, оглядываясь назад и видя, что он меня не преследует. Я рыдала от страха и первобытного желания спрятаться, скрыться от кошмара. Вбежала в залу и заорала как ненормальная. На полу лежали мои девочки, мои подруги. Все они были мертвы. Их глаза смотрели в потолок на жуткие фрески, они раскинули руки как умирающие лебеди из нашего балета. На полу растекалась кровь. Она подбиралась к носкам моих туфель. Я бросилась обратно в коридор, лихорадочно вспоминая, где же здесь дверь. В этот момент что то мелькнуло надо мной и приземлилось совсем рядом. На меня надвигались несколько фигур. Я не видела их лиц, только горящие глаза.

На ум пришло, что нужно начать молиться и притом немедленно. Эти твари сейчас растерзают меня, как и всех моих друзей. Я, похоже, последняя кто остался в этом проклятом доме в живых.

— Отче наш…сущий на небесах…Господи!

В тот же момент я увидела, как взметнулась еще одна тень, и между мной и монстрами возник чей то силуэт. Я услышала свист рассекаемого сталью воздуха и крики. Воспользовавшись моментом, опять бросилась бежать, спотыкаясь и падая, пытаясь найти выход из этого лабиринта. Наконец то я выбралась на улицу и бросилась по снегу к своей машине. Пальцы заледенели, и я вспомнила, что сумочка с ключами осталась в проклятом доме.

— О господи…Что же это такое?

Я лихорадочно осмотрелась по сторонам и увидела камни, украшающие подъездную дорожку. Схватив один из них, я разбила стекло в машине и открыла дверцу. И что теперь? Я все равно не смогу завестись.

Услышав резкий звук удара сверху, я вскрикнула и подняла голову. На крыше моей машины стоял еще один монстр. Он смотрел на меня. А потом прыгнул и повалил меня в снег. От удара у меня закружилась голова, я задыхалась под тяжестью его тела. Перед глазами было жуткое лицо вампира. Я застыла, понимая, что теперь меня уже ничто не спасет. Меня сожрут, как и всех моих друзей. Это конец. В тот же миг голова монстра отделилась от тела и упала назад. Над ним возвышался все тот же незнакомец. Его белые волосы развевались на ветру, а глаза полыхали красным пламенем. Теперь он убьет и меня. Я истошно закричала, сбросила с себя мертвое тело. Ползком попятилась назад и вскочив на ноги побежала к дороге. Я молилась. Как в детстве. Как меня учила мама. Сжимая маленький крестик на груди, я, спотыкаясь, мчалась сквозь заросли и кусты. Позади меня послышался треск, и я обернулась, увидела, что проклятый дом полыхает в огне. В тот же момент подвернула ногу и упала, наверное, я ударилась головой, потому что в глазах потемнело, и я провалилась в черную бездну.

Глава 2

Никто

Грубые черные сапоги оставляли следы на белом покрывале снега, тут же исчезая под хрустальным слоем снежинок. Черный плащ Изгоя развевался на ветру, как и его белоснежные волосы. Наемник остановился возле бесчувственной девушки. На бесстрастном лице ни единой эмоции. Он возвышался над хрупким силуэтом черной скалой, как призрак.

"Смертные не имеют право знать о существовании нашего мира. Хоть ты и не прикасаешься к ним, в силу своего предназначения, но ты не вправе оставлять свидетелей. Таков закон для всех бессмертных и на тебя он тоже распространяется. Любой человек, проникнувший в нашу Тайну, должен умереть. Если остальные бессмертные имеют право обратить, то тебе оно не дано. Ты не можешь создавать себе подобных. Потому что ты — НИКТО"

Голос Амадеуса прозвучал так отчетливо, словно эти слова были сказаны не несколько сотен лет назад, а сейчас. Изгой не шевелился, он смотрел на девушку.

Потом резко вынул меч из ножен и занес над ней, целясь в самое сердце, замер, рука дрогнула, впервые за долгие пятьсот лет, и вернула стальной клинок обратно. Изгой снял плащ. Он наклонился и подхватил смертную на руки, выпрямился, посмотрел на свою ношу, на бледное личико, на ресницы припорошенные снегом. Смотрел долго, слега прищурившись. Он знал, что она живая. Слышал биение ее сердца, чувствовала ее дыхание и запах. Удивительный ни с чем несравнимый запах смертной женщины. Изгой знал, что скоро здесь появятся ищейки Братства и если он не смог уничтожить свидетеля, те дважды думать не будут. Удерживая Диану одной рукой, другой прикрыл ее плащом и исчез в темноте.

Предрассветная тишина самая глухая за все время суток. Замирает все живое. Или перед тем чтобы проснуться с первыми солнечными лучами, или для того чтобы уснуть до самых сумерек. В этом районе города сумерки были вечными. Для тех кто ютился в старых домах, в полуразрушенных квартирах с протекающей крышей, разбитыми лестницами, выломанными дверьми подъездов. Здесь жили те, для кого не имело значения, наступит ли утро вообще. Или те, кто не мог себе позволить жить в другом месте в силу обстоятельств и материальных возможностей. Район наркоманов, проституток и других отбросов цивилизованного общества.

Дворник Федот вышел на улицу, поднимая повыше воротник старого тулупа. В руках неизменная метла и тачка для сбора мусора и пустых бутылок, если только сможет их найти в этом гиблом месте, в котором их могли успеть собрать еще до него. Федот поправил шапку рукой в толстой рукавице, хлебнул самогона из баклажки. Занюхал рукавом и крякнул от удовольствия, чувствуя, как обжигающая жидкость разлилась по венам. Он осмотрел пустой двор, глянул на покосившийся фонарь и взялся за метлу обеими руками. В этот момент мимо него прошел мужчина. Дворник вздрогнул от неожиданности. Он мог поклясться, что пару секунд назад двор был совершено пустой. Мужчину он узнал. Да и как не узнать этого призрака, который вечно появляется из ниоткуда и исчезает в никуда? А его белые волосы? Не иначе — альбинос или поседел. Хотя на седину не похоже — молодой еще. Парень появился в их доме несколько месяцев назад. Квартиру. Хотя…квартирой эту халупу назвать трудно. Так вот Федот ее ему и сдал. А что? Денег лишних не бывает, а ему и в своей каморке неплохо. Там топчан, обогреватель и радио. А что ему старому еще нужно? Жилец платит исправно. Правда деньги только за сутки. Не на месяц вперед, ни даже на неделю, а только суточными. И в руки не отдает. Каждое утро Федот находит конверт с купюрами у себя за дверью. Как этот белобрысый умудряется проникнуть в запертое на замок помещение — загадка. Федот жильца побаивался. Нутром чуял опасность и старался не сталкиваться с парнем. Что то жуткое было в этом странном человеке с уродливым шрамом и в неизменном черном плаще. Федот почему то не сомневался, что того, кто нанес парню это увечье, уже нет в живых. Взгляд прожигает серной кислотой, и каждый волосок на теле поднимается от ужаса. Сердце начинает отплясывать танец страха, когда тот находится рядом. А Федот знал, что такое боятся не понаслышке.

Зато с появлением нового жильца на районе потише стало.

Вот и сейчас, появился как привидение, нес кого то на руках. Такой нелюдь и убить может — глазом не моргнет. Дворник посмотрел вслед удаляющейся черной фигуре и снова приложился к самогону. Впервые жилец вернулся не один. Интересно кого этот дьявол притащил в свое логово? Зайти в квартиру белобрысого Федот не решался. Один раз попробовал, так чуть не поседел от страха. Мало что даже после того как дворник отпер дверь ключом, та все равно не открылась, так еще и этот проклятый сзади появился и что то холодное к горлу приставил, а потом тихо, но зловеще сказал:

— По–моему я достаточно тебе плачу, чтобы ты не совал нос, куда не следует. Еще раз здесь увижу…

Федот решил не испытывать судьбу и больше не хотел выяснять что будет, если жилец снова увидит его возле дверей своей квартиры. Дворник перекрестился и принялся мести двор. Какое ему дело кого там притащил этот антихрист. Меньше знаешь — лучше спишь.

Изгой открыл обшарпанную дверь квартиры, и за ней оказалась еще одна — железная с кодом на замке. Уже через минуту наемник занес девушку в квартиру с очень низкими потолками. Голова Изгоя почти упиралась в него макушкой. Несмотря на скудную меблировку и явно нуждающиеся в ремонте стены, квартира была чистой, словно и не ступала сюда нога человека. В квартире всего две комнаты — одна меньше другой. В зале маленькое узкое окошко, диван и старый телевизор, а так же шкаф стол и стул. Во второй комнате кровать, которую, похоже, ни разу не использовали по назначению. Изгой внес девушку в спальню и положил на стеганое покрывало. Он раздумывал несколько секунд, потом приподнял ее, положил на подушку и укрыл плащом. Вышел из спальни и остановился посреди комнаты. Застыл на несколько минут. Вернулся обратно и подошел к девушке. Он смотрел на нее, не моргая и не шевелясь. Заметил, что при каждом выдохе из приоткрытого рта вырывается пар. Снова вышел в залу и подошел к окну. Дворник подметал улицы. Иногда старик потирал руки, сняв рукавицы, и из его рта тоже вырывались клубы пара. Изгой думал ровно секунду, через две он уже стоял позади дворника. Старик вскрикнул, когда увидел его.

— В доме холодно, — сказал Изгой, глядя Федоту прямо в глаза.

— Купите обогреватель или разведите костер, — усмехнулся Федот и снова взялся за метлу. Наемник сунул руку в карман и достал пачку купюр, не пересчитывая, ткнул в руки дворника.

— Достань, — и добавил, — сейчас достань.

Через несколько минут Федот принес свой старый обогреватель и поставил к ногам Изгоя.

— Это все что есть. Сейчас пять часов утра, новый можно купить только в девять. Когда магазины откроются.

Изгой поднял одной рукой тяжелый радиатор, который Федот с трудом дотащил, волоча по земле, и спросил.

— Как этим пользоваться?

Федот хотел было усмехнуться, он думал, что странный жилец пошутил. Но холодные сиреневые глаза оставались совершенно серьезными.

— В розетку воткнули и сам заработает.

Изгой смотрел на Федота ровно несколько мгновений.

— Идем, покажешь.

Дворник поставил обогреватель и показал Изгою как его включать. На самом деле он удивился, что за все это время в квартире ничего не было тронуто. Осматривал помещение и мурашки пробежали по коже, когда понял, что здесь даже свет все это время не включали. Выключатель покрылся пылью. Холод как на улице. Но ведь жилец кого то принес в дом. Видно, для этого "кого то" потребовался обогреватель.

— Свободен.

Изгой указал дворнику на дверь, а сам выключил обогреватель из розетки и понес в спальню. Федот переминался с ноги на ногу. Его одолевало любопытство. Кто там, в соседней комнате? Он сделал, было, шаг в строну спальни и чуть не вскрикнул когда Изгой появился на пороге.

— Уходи.

— Ладно. Если что нужно, я у себя. Помощь или еще чего, — пробубнел Федот, переминаясь с ноги на ногу.

Изгой проигнорировал последнюю фразу старика и проследил, пока тот не исчез за дверью. Странные эти создания — люди. Он не помнил, когда в последний раз разговаривал с ними. Да и вообще когда произносил хоть слово. С бессмертными слова не нужны — Изгой мог копаться у них в мозгах и разговаривать с ними мысленно. Все из за этого хрупкого существа. Изгой вернулся в спальню и включил обогреватель. Губы девушки посинели от холода. Придвинув радиатор поближе к постели Изгой повернул регулятор на всю мощность и через несколько минут почувствовал как нагревается воздух. Ему самому было все равно. Он не чувствовал ни жары ни холода. Наемник сел в кресло и вытянул ноги в сапогах. Он снова разглядывал свою гостью. Сегодня ночью он нарушил один из самых важных законов бессмертных — он не уничтожил свидетеля. Более того он вошел в контакт с людьми и привел человека в свое убежище. За это его могут покарать. Если узнают. Изгой сам не понимал, почему не смог убить эту смертную. Рука не поднялась.

Впервые он увидел эту девушку случайно. У него было задание на уничтожение, очередной заказ Повелителя. Сторож–вампир из клана Гиен, работающий в театре, убивал задержавшихся посетителей. Ищейки Братства не вышли на его след. Когда такое происходит, наступает время Изгоя. Он приходит, чтобы наказать. Как только Палач ступает на землю, с этого момента Братство не имеет право мешать ему, вершить правосудие. Для Изгоя не существовало времени. Не существовало прошлого и настоящего. Он мог преодолевать расстояния в веках. Его могли послать и в прошлое, и в настоящее, и в будущее. Законы нарушались во все времена. Он выполнял задание и исчезал. Тогда он увидел эту танцующую девушку впервые и впервые заметил кого то кроме объекта, подлежащего уничтожению. Она танцевала так, что он не мог отвести от нее глаз. Никто и никогда не мог разговаривать движениями тела, а она могла. Когда ее хрупкое тело изгибалось, а руки взлетали и опадали как крылья, он чувствовал как им овладевает волнение и восхищение. Изгиб ее шеи, поворот головы, стройные ноги, скользящие словно не касаясь пола, заворожили его. Среди всех сердец, бьющихся в зале, он слышал только ее сердце. Оно отбивало ровный ритм, удар за ударом. Оно ликовало, пело, стучало в такт музыке.

Изгой выполнил задание, но тут, же получил другое. Увидев ее там, среди сборища вампиров, которые нарушали закон несколько веков подряд, он впервые почувствовал досаду. Изгой знал, что через несколько часов здесь начнется кровавое месиво и скорей всего это существо погибнет вместе с другими смертными и в его сердце впервые всколыхнулось странное чувство, не поддающееся определению. Он понял, что никогда больше не увидит, как она танцует.

Изгой снова посмотрел на девушку. Губы порозовели, на щеках появился румянец. Ее кожа казалась настолько нежной и прозрачной, словно сливки с молоком. Наемник подошел к кровати и присел на корточки возле той, которую спас от смерти. Впервые он кого то спас. Не забрал, а подарил жизнь. Ощущения странные и они ему нравились. Аромат ее дыхания вызвал странный трепет, он принюхался и почувствовал, как по телу растекается странное тепло. Изгой нахмурился, увидев ссадину на ее щеке. Бархатные ресницы девушки слегка подрагивали, бросая тень на щеки. Пряди шелковых волос выбились из прически и падали ей на лицо. Изгой протянул руку и осторожно убрал локон с ее щеки. Случайно коснувшись теплой кожи, он вздрогнул. Он не прикасался к женщине с тех пор как стал карателем Амадеуса. С тех пор как перестал быть человеком. Женщины…Когда то они были в его жизни, только лица стерлись и воспоминания тоже. Он помнил, что тогда они дарили ему наслаждение. Сейчас он не знал что это такое. Истинное наслаждение приходило, когда он выполнял задание, и сила убиенного врага вливалась в тело Изгоя, наполняя его дикой энергией. Это его награда за выполненное задание. Это похлеще плотского удовольствия. Все остальное не имело значения. Наемник не испытывал мужского влечения. Изгой не испытывал эмоций. Они исчезли когда он закопал свою растерзанную семью и не выполнил клятву данную матери — он не нашел Анну, ни среди живых, ни среди мертвых. Анна… Когда он в последний раз вспоминал о ней? Изгой закрыл глаза и как наяву увидел светловолосую девочку. Она бежала к нему, раскинув руки. Ее сиреневые глаза светились любовью. Да, в той жизни его любили.

— Мстислав, миленький! Мама, Мстислав вернулся!

Раздался стон и Изгой вздрогнул. Девушка пошевелилась, открыла глаза и, увидев его, вскочила и забилась в угол постели. Ее глаза расширились от ужаса, но она не закричала. Впервые он видел такие странные глаза у людей. Они кристально чистые и в них нет лжи. Какой интересный цвет — медовый или золотистый. А волосы, они похожи на испанский мох, темно–коричневый шелк, тонкий и вместе с тем удивительный. От нее восхитительно пахнет. Изгой еще не определил, что ему напоминает этот запах, но он его волновал. Ноздри трепетали, когда он улавливал этот тонкий аромат женского тела. Он не помнил, что когда либо чувствовал нечто подобное. Нет. Он вообще не помнил, чтобы чувствовал хоть что то за последние пятьсот лет.

Девушка привстала и слезла с кровати, она смотрела на него и пятилась к двери. Изгой наблюдал за ней с интересом. Наивная девчонка думает, что сможет сбежать. Она не понимает, что для того чтобы убить ее, ему достаточно просто слегка сдавить ее лебединую шею или приказать ей мысленно перерезать себе горло. Как только девушка тронула ручку двери он оказался возле нее и, подняв за талию, снова вернул в кровать. Когда прикоснулся к ней, по телу пробежала странная дрожь, а под пальцами привыкшими убивать, появились обжигающие искры. Девушка оттолкнула его. Он поддался и теперь ждал, что она будет делать дальше. Теперь девчонка резко вскочила с постели, стремглав бросилась к двери еще раз, он снова настиг ее и вернул в кровать. Они смотрели друг на друга, и Изгой чувствовал, что странное существо его забавляет. Не раздражает как другие люди, а забавляет и еще вызывает странное чувство, не поддающееся определению, но, несомненно, приятное. Ему нравилось, как она пахнет, и нравилось слышать биение ее сердца. Как ни странно, несмотря на страх, она все еще пыталась бороться. Теперь она снова вскочила с постели, бросилась к окну и распахнула его нараспашку, склонилась вниз и увидев, что они находятся на пятом этаже, отпрянула и повернулась к нему. Ее глаза сверкнули гневом. Он усмехнулся — существо умеет злиться.

— Кто ты? И что тебе от меня нужно? Ты хочешь меня убить? Почему ты молчишь? Ты немой?

— Нет, — ответил Изгой и снова сел в кресло.

— "Нет" означает, что ты не хочешь меня убить или означает, что ты не немой?

— И то и другое.

— Тогда отпусти меня, — попросила она.

— Нет.

— Почему? Зачем я тебе? Ты маньяк? Ты будешь удерживать меня в плену? Насиловать? Издеваться? Меня будут искать, так и знай.

Его бровь удивленно поползла вверх:

— Насиловать и издеваться? Зачем?

Девушка посмотрела на него, слегка склонив голову вбок.

— Не знаю. Может ты ненормальный. Ты ведь убил всех в том доме. Если ты думаешь, что я кому то расскажу, то ты ошибаешься. Я обо всем забуду, как только уйду из этого дома. Так что лучше отпусти меня.

— Если я захочу, ты и так все забудешь.

Ее глаза и расширились и он снова удивился насколько они выразительные и глубокие.

— Кто ты?

Спросила тихо она.

— Никто. Как у вас говорят: "Меньше знаешь — лучше спишь"

— У нас? У кого у нас?

— У людей, — сказал он спокойно.

— А ты не человек? — девушка побледнела, а Изгой усмехнулся.

— Нет. Я не человек.

Она замолчала на какое то время, глядя ему в лицо. Он слышал, как участилось биение ее сердца, а кровь быстрее побежала по венам. Боится.

— Тогда кто ты? Вампир?

— Можно и так сказать.

Сердце забилось еще быстрее, Изгой почувствовал всплеск адреналина у нее в крови.

— Я не питаюсь кровью людей, — сказал он и откинулся на спинку кресла. Оказывается, разговаривать со смертными довольно забавно. Не со всеми. Только с ней. Ему нравился ее голос, не писклявый, но и не грубый. Красивый голос. Он не раздражал.

— Тогда чем ты питаешься? — спросила девушка.

— Кровью вампиров. Хотя кровь людей тоже может утолить мой голод, но мне она не нравится на вкус.

Изгой склонил голову на бок ожидая ее реакции.

— Как тебя зовут?

— Изгой.

Она усмехнулась, и ему стало странно, что она может улыбаться, когда ее сердце зашлось от страха.

— Это не имя, это кличка. У тебя ведь есть имя? Меня, например, зовут Диана.

— Мне не интересно как тебя зовут. Для тебя — я Изгой. Все. Эта тема закрыта.

Диана села на постели и обхватила колени тонкими руками.

— Почему ты не хочешь меня отпустить, Изгой?

— Потому что тебя больше нет.

Ответил он и увидел, как она снова побледнела. Вот теперь ей не просто страшно, теперь она близка к обмороку, потому что биение ее сердца замедлилось, а дыхание задержалось на мгновенье.

Глава 3

Я смотрела на него и чувствовала, как от этих слов кровь стынет в жилах. Постепенно я начинала понимать, что он имеет в виду: мы должны были умереть. Все. В том проклятом доме. Не должно было остаться и следа. Те чудовища…Он ведь убил их всех. Кто он? Что делал там? Зачем он спас меня и притащил сюда? Я его игрушка? Пленница? Он вообще думает меня отпустить? Когда нибудь? Сколько вопросов и не одного ответа. Я почему то не сомневалась, что он опасен. Нет, не просто опасен, а опасен во всех смыслах этого слова.

С того самого момента как я пришла в себя, меня не покидало чувство, что теперь моя жизнь изменилась. По–прежнему никогда не будет. Я понимала, что знаю то, чего человеку знать нельзя. Вопрос в том, что Изгой будет с этим делать. Изгой…

Но ведь когда то у него было имя. Ведь он был человеком. Или нет? Как все происходит на самом деле у вампиров? На самом деле? Это бред сумасшедшего. Но я видела своими глазами. Видела, как Денису перегрыз горло и пил его кровь Вышинский. Господи, у меня голова болит от всех этих мыслей. Может быть, я сошла с ума или сплю?

Я ущипнула себя за руку и прикусила губу от боли. Нет. Я не сплю, и этот странный тип сидит напротив меня в кресле и по–прежнему сверлит меня своими фиолетовыми глазами.

— Зачем я тебе нужна?

Он хмыкнул и пожал плечами:

— Мне ты не только не нужна, но еще и будешь мешать.

Значит, он меня убьет рано или поздно. Тогда почему бы не сейчас? Может разозлить его и пусть отрубит мне голову своим мечом. Это быстро и не больно. Я вспомнила, как он ловко обезглавил тех монстров. Он знал, как их убивать. Он действовал как машина, как робот. Но Изгой меня спас и с этим не поспоришь. Вопрос — зачем?

— Если бы я хотел тебя убить — я бы сделал это еще ночью, — сказал Изгой, словно прочел мои мысли, и встал с кресла. Он открыл шкафчик, достал странную глиняную бутыль, отхлебнул из горлышка и поставил ее обратно. Я наблюдала за его движениями и не могла, не поразится его грации. Изгой, казалось, выплавлен из жидкого железа. Под обтягивающим черным свитером из тонкой шерсти перекатывались рельефные мышцы. Несмотря на то, что его нельзя было назвать огромным или здоровяком, его тело казалось мощным и очень упругим, как у хищника. Ни капли жира. Очень широкие плечи, узкая талия и бедра, сильная шея и большие руки. Пальцы красивые, длинные. Вспомнила эти пальцы на рукоятке меча и вздрогнула. Пальцы убийцы. Хладнокровного и безжалостного. На левой руке блеснуло кольцо из белого металла. Сейчас его былые волосы собраны в хвост на затылке, и я поняла, что это настоящий цвет. Обычно у крашеных блондинов видны отросшие темные корни. У него же цвет ровный и за ушами, и на затылке. Ведь в природе нет такого оттенка. Разве что, у альбиносов. Но у последних и черты лица соответствующие и кожа белая. У этого мужчины кожа смуглая, темная. Отчего контраст с волосами настолько яркий. На седину тоже не похоже. Странно, но я не испытывала паники. Хотя должна была биться в истерике. Я думала о том, что сбегу от него при первом же удобном случае. Пока что я рассматривала его одежду — она казалась современной, но если присмотреться, я так и не смогла понять торговой марки его джинсов и свитера, хотя, несомненно, ткань дорогая и пошив аккуратный. Но одежда странная. Сейчас такую не носили. Чего стоят его сапоги на массивной подошве с железными пряжками и высоким голенищем. Штаны заправлены в обувь. Он был похож на металлиста. Солиста рок–группы.

— Тогда зачем я тебе? Ты не собираешься меня убивать, но, тем не менее я тебе не нужна. Для чего ты меня спас?

— Мне понравилось, как ты танцуешь. Ты слишком много болтаешь. Может, я убью тебя потом, если станешь мешать или разговаривать без умолку. Пока что останешься здесь. Я так решил.

Я поняла, что он не шутит. Да и такие как он вряд ли умеют шутить вообще. Он убийца и не скрывает этого. Мне не нравился его тон и то, как он говорил со мной. Явно свысока и с чувством собственного превосходства. Во мне постепенно закипала злость.

— Значит я теперь твоя добыча? Трофей?

— Можно и так сказать. Хотя ты можешь выбирать. Например, смерть. Как ты думаешь лучше умереть?

Его глаза сверкнули и тут же погасли. У меня в горле пересохло. Мне захотелось пить. Что у него там во фляге?

— Я пить хочу и есть, — сказала я и посмотрела на глиняную флягу, облизала пересохшие губы. Изгой, казалось, удивился:

— Есть и пить?

— Да. Люди едят, пьют и ходят в туалет. А еще люди принимают душ и если у тебя есть ванна или хотя бы душевая — я бы хотела туда попасть.

Теперь он смотрел на меня с удивлением. Я его озадачила. Изгой встал с кресла и вышел куда то. Потом вернулся с кувшином и поставил его на стол с задумчивым видом. В кувшине вода замерзла.

— Пить и есть…, — произнес он, словно разговаривая сам с собой.

Тем временем я взяла кувшин в руки и поднесла к радиатору. Если немного подержу над огнем, скоро растает. В животе громко заурчало.

— Что это было? — спросил Изгой и вопросительно на меня посмотрел. Это могло бы быть смешно, если бы не настолько дико. Мною снова начала овладевать паника.

— Это мой желудок. Я не ела со вчерашнего утра. Я голодна.

Изгой усмехнулся.

— Я могу не есть и не пить довольно долго. Например, вчерашнего ужина мне хватит на полторы недели. Совсем забыл, что вы питаетесь несколько раз в день и пьете воду. Где вы достаете еду? — спросил на полном серьезе.

— В супере или на базаре.

— В супере?

— В магазине. А еще мне нужна зубная паста, расческа и… — вдруг меня осенило, — если ты съездишь ко мне домой или позволишь мне…

— Нет! — сказано не громко, но настолько отчетливо и властно, что переспрашивать уже не хотелось.

— Тогда ты сам можешь забрать мои вещи. Это будет экономно и быстро. И вообще мне с моими вещами удобней. Мне бы переодеться и там мой шампунь, расческа, духи…

Я осеклась на полуслове видя как Изгой постукивает пальцами по подлокотнику кресла. Мне вдруг стало страшно. Сейчас он решит, что со мной слишком много хлопот и…

— Перебьешься едой и водой, — отрезал он и поднял плащ с пола, — я скоро вернусь.

Мой мозг лихорадочно заработал. Если Изгой уйдет я смогу сбежать. Главное чтобы он ушел. Я придумаю, как мне отсюда выбраться. Например, вылезу в окно и буду кричать "помогите". Сердце радостно забилось.

Он усмехнулся и по моему телу прошел холодок. Нехорошо усмехнулся, мне не понравилось.

— Никаких фокусов ясно? Я очень скоро вернусь. Не зли меня. Поверь, ты не хочешь увидеть, каким я могу быть на самом деле. Я предупредил.

Как только за ним захлопнулась, дверь я глубоко вздохнула полной грудью. Как же тесно рядом с Изгоем, он заполнял собой все вокруг. Ушел, и стало просторно и свободно. Я выждала несколько минут, а потом бросилась к окну, отодвинула шторку — во дворе пусто, словно все вымерло. Я смотрела, как искрится снег на солнце. Еще вчера я была просто Дианой Грановской, мечтающей получить роль в театре, а сегодня меня нет, я умерла в том проклятом доме. Мои родители, мои братья, как они переживут известие о моей смерти, как вообще будут жить дальше без моей помощи? Кто позаботится о них? Я должна сбежать. Господи, пусть все это окажется чьей то шуткой, розыгрышем, кошмаром. Я хочу проснуться, я хочу снова жить как раньше.

Вдруг я увидела, как по дороге медленно едет полицейская машина. Мигалки выключены, словно выискивают кого то. Я решила, что это знак свыше. Во дворе тихо, меня должны услышать, если я буду кричать. А я буду, изо всех сил, потому что другого такого шанса у меня может не быть. Я распахнула окно, подалась вперед и в тот же миг мой рот грубо зажала чья то рука. Я замычала от ужаса, задергалась, но меня уже стиснули как тиски железные руки Изгоя, я услышала его низкий голос над самым ухом:

— Даже не думай об этом. Ни слова. Ни звука.

От отчаянья мне захотелось взвыть, и я укусила его за ладонь, укусила настолько сильно, что почувствовала, как лопнула плоть под зубами, и во рту появился солоноватый привкус крови. Его крови. Я думала, что сейчас он закричит, оттолкнет меня или вышвырнет из окна, но он даже не шелохнулся и руку не отнял. Только прижал ладонь сильнее, а другой рукой стиснул меня так, что я не могла вздохнуть. Перед глазами плясали круги, я пыталась сделать вдох, но Изгой сжимал меня настолько крепко, что у меня не получалось. Он сломает мне ребра. Еще один нажим и я услышу хруст своих костей. Мне стало страшно, впервые я испытывала такой первобытный ужас, потому что, именно сейчас, поняла, насколько беспомощна в его руках. Для него — я веточка, былинка. Ему не нужен меч, чтобы убить меня, ему достаточно чуть сильнее нажать мне на ребра, и я сломаюсь. Но Изгой не шевелился, просто держал. Когда полицейская машина уехала, он отнял руку от моего рта, и, схватив меня за шиворот, отшвырнул в кресло. Метко, как мячик. Я приземлилась на пятую точку и от полета дух захватило. Теперь я наконец то вдохнула, заболели ребра, а воздух обжег легкие кислородом. Я дышала жадно, на глазах выступили слезы.

— Ты…ты чуть…не убил …меня, — прохрипела я, и прижала руку к ушибам, чуть ниже груди. Там наверняка остались синяки.

— Даже и в мыслях не было. Они убили бы тебя быстрее, — Изгой смотрел на меня, чуть прищурившись с холодным блеском в глазах. Он злился. Наверное, злился. На его лице не отразилось никаких эмоций. Я его боялась, но к страху примешивалось странное и едкое влечение. Настолько сильное и неуправляемое, что я с трудом могла бороться с собственными эмоциями. Я в отчаянье закричала:

— Это была полиция, если ты не заметил. Ах, — застонала, чувствуя, как сильно болят кости после его хватки, — они бы спасли меня, а тебя арестовали.

Внезапно он расхохотался. Громко, оскорбительно, мне даже захотелось зажать уши руками. На губах все еще оставался привкус его крови. Я прокусила ему кожу, а он даже не почувствовал боли. О господи, я схожу с ума.

— Арестовали? Глупое сознанье. Это ищейки и если они здесь, то не все поверили, что ты умерла. Ты знаешь, зачем они приехали? Они искали тебя. Искали свидетеля, которого я не убрал. Меня они не посмеют тронуть.

— Ты сумасшедший! — закричала я, — Какие к черту ищейки?

— Ищейки братства. Странно, что они так быстро вышли на тебя и меня. Я думал, что хорошо замел следы.

— Откуда ты знаешь, кто это? — истерически закричала я.

— Я чувствую их запах. Вампиры пахнут иначе.

Он был спокоен, а меня трясло, я погрузилась в панику. Он просто маньяк. Он ненормальный псих–одиночка, а я его жертва. Все очень просто — я в лапах психопата.

— Это полиция, просто полиция, а тебе нужна помощь врача. Ты не в себе.

Изгой усмехнулся. Он смотрел на меня как на взбалмошного ребенка или полную дуру.

— Ты просто чокнутый, который возомнил себя вампиром или кем там еще, а на самом деле ты болен и тебе нужна помощь специалиста.

Изгой подошел ко мне и вдруг протянул мне левую руку, в которую я впилась зубами:

— Если я болен, то где тогда следы от укусов? Кстати, тебе понравился вкус моей крови?

Я посмотрела на его руку — следов нет, а ведь я точно помнила, что прокусила кожу. Теперь мне казалось, что с ума схожу именно я, а не он. Ребра болели так сильно, что я с трудом могла пошевелиться, попыталась привстать и охнула, а из глаз невольно покатились слезы. Изгой в недоумении смотрел на меня, а потом протянул руку и тронул слезу на моей щеке, поднес пальцы к лицу, принюхался, лизнул.

— Ты плачешь, — скорее не вопрос, а констатация фактов, — почему?

Он издевается? Он мне ребра чуть не сломал. Хотела послать его подальше, но он вдруг резко сел на корточки возле меня и заглянул мне в лицо.

— Люди плачут, когда им больно, — сказал он.

— Да! Люди плачут, когда им больно! Мне больно, понятно? Я пошевелиться не могу.

— Где больно? — спросил Изгой в недоумении, — Не помню, чтобы тебя ранили.

— Ты…только что сдавил меня как куклу, а я живая и мне было больно. Черт.

Я приложила ладонь к ушибленному месту и вскрикнула. Изгой протянул руку и вдруг задрал мою кофточку вверх. От стыда краска бросилась мне в лицо. Да что он себе позволяет? Я хотела одернуть ткань, но он перехватил мою руку. Его пальцы сомкнулись на моем запястье и по коже пробежались искорки тока. Даже дух захватило, я замерла. Ко мне прикасались десятки мужских рук — партнеры по танцам, хореографы, балетмейстеры, но ни одно прикосновения не вызывало во мне такого мучительного чувства томления. Он осматривал мои синяки, словно изучая. Я напряглась под взглядом холодных сиреневых глаз. На секунду пожалела, что на мне не кокетливый кружевной бюстгальтер, а топ телесного цвета, который удобно одевать под сценический костюм. Хуже всего, что я, опустив взгляд, заметила как напряглись соски под тоненькой материей. Не от холода, а от того, что на меня смотрел он. Поразительная реакция тела, непонятная и пугающая. Впрочем, рядом с ним я познала все грани страха. Изгой тронул синяк кончиками пальцев и я вздрогнула, не от боли, а от того что мне необъяснимо захотелось чтобы его ладонь поднялась выше. Я покраснела и выдернула руку.

— Хватит пялиться, — проворчала я, боясь, что он заметит мое волнение, а еще хуже поймет, чем оно вызвано.

— Какие вы люди хрупкие, я и не собирался причинить тебе боль.

Изгой небрежно опустил мою кофточку вниз и встал с колен. Он рассматривал синяки или мою грудь? С сожалением поняла, что ни то, ни другое не заинтересовало его ни в коей мере.

— Пройдет, — сказал он и подошел к окну, задернул шторы.

— Лед дай, может и пройдет.

Я поняла, что ни жалости, ни извинений от него не дождусь.

— Лед?

— Да, дай мне, черт возьми, лед.

— По–моему нужно сказать "спасибо" и "пожалуйста". Спасибо за то, что дважды спас тебе жизнь и пожалуйста, чтобы принес то, что ты просишь.

Мне захотелось плюнуть ему в лицо. Учит меня вежливости. Он покалечил меня, он удерживает меня силой в этой квартире и хочет, чтобы я сказала ему спасибо?

— Спасибо, что не убил сам. Пожалуйста, дай лед, — процедила я сквозь зубы.

Иронии он не понял, ушел на кухню и через секунду пришел с пустыми руками:

— Льда нет. Зачем тебе?

— Если приложить к синякам — меньше болеть будет. Думаю, мази от синяков и обезболивающего, у тебя точно нет.

— Одевайся.

Я не поняла.

— Зачем?

— Со мной пойдешь.

— Куда?

— За едой. Ты же есть хотела.

— Никуда я с тобой не пойду. Мне холодно, у меня болит все тело, и я тебе не доверяю.

Напрасно я перечила этому психопату, он схватил меня за руку и резко поднял с кресла. От неожиданности и боли в ребрах, я вскрикнула. Изгой нахмурился.

Через несколько минут я сидела в том же кресле, связанная шнурками от занавесок, с кляпом во рту.

— Я скоро вернусь, — "утешил" он и скрылся за дверью. Можно подумать меня это волновало. Пусть исчезнет и растворится, пусть вообще никогда не приходит обратно. Но уже через полчаса я думала иначе. Связанная, в этом диком месте, в этой жуткой квартире, с кляпом во рту. Никто меня не найдет, я умру от голода и жажды. Если Изгой меня здесь бросит, моя смерть будет ужасней, чем от клыков его собратьев, если они и в самом деле существуют, а не приснились мне в жутком кошмаре.

Словно в ответ на мои слова послышался звон стекла, и осколки от разбитого окна посыпались на пол. От дикого ужаса мои глаза расширились, но я не могла даже пошевелиться. В комнату проник мужчина. Я встрепенулась, обрадовалась — сейчас он меня развяжет. Меня нашли. Слава богу. Прошла минута, а мужчина просто смотрел на меня, потом огляделся по сторонам, словно прислушиваясь. Я замычала, но он не обращал на меня внимания. Прошелся по комнатам и снова вернулся в залу. В его руке блеснул нож. Сейчас он разрежет веревки и… Один прыжок и мужчина склонился надо мной. Я радостно закивала головой, но в этот момент заметила, как сверкнули красным фосфором его глаза. Он взмахнул рукой с ножом, и я с ужасом поняла, что сейчас он убьет меня. В тот же момент, словно в замедленной пленке, я увидела, как кто то взвился в прыжке позади убийцы и повалил мужчину на пол. Завязалась борьба. Я следила за молниеносно двигающимися фигурами, и тело немело от ужаса. Мужчины не просто дрались. Они летали по комнате, швыряя друг друга о стены, разрывая клыками и когтями одежду и плоть. Белые волосы Изгоя я узнала сразу, и хоть он двигался как пантера в молниеносных прыжках, я не могла не заметить, что он превосходит противника. Точнее, я вдруг поняла, что Изгой играет с ним как кошка с мышкой, а тот пытается избежать смертоносных ударов. Противники не произнесли ни звука, но я почему то не сомневалась, что они общаются между собой иным способом. Я уже не понимала, кто убийца, а кто жертва. Противник Изгоя истекал кровью, двигался назад, отступая к окну, в надежде сбежать. Внезапно Изгой сделал резкий выпад и я увидела в его руке нечто темно бордовое, по рукаву его свитера стекала кровь… Если бы не кляп я бы заорала, но от ужаса все мое тело сковало как от холода. Я не могла даже пошевелиться. Только смотрела расширенными от ужаса глазами. Он вырвал сердце противника голыми руками. Безжизненное тело того, кто всего минуту назад пытался лишить меня жизни, рухнуло на пол с жуткой раной в груди. А потом случилось невероятное — Изгой распахнул шторы и дневной свет осветил комнату, тело убитого зашипело, задымилось и на глазах превратилось в горстку пепла, как и сердце в руках моего похитителя. Лицо Изгоя изменилось — глаза полыхали, кожа посерела и покрылась сеточкой темных вен. Страшное лицо монстра, изуродованное шрамом, в жутких глазах — триумф. Его взгляд застыл, тело подрагивало, как от невероятного удовольствия. Внезапно он повернулся ко мне и усмехнулся, я зажмурилась, чтобы не видеть его страшное лицо.

То что теперь Изгой находится очень близко, я скорее угадала, чем увидела или услышала, ведь он двигался бесшумно, как призрак. Я не смела, открыть глаза, не то потеряю сознание от страха. Изгой не психопат, он и в самом деле не человек, как и тот кто, пришел меня убить. Я погружалась в пучину безумия, меня трясло, подбрасывало. Я наконец то осознала, что меня и в самом деле окружают монстры. И самый страшный из них тот, чьей пленницей я являюсь. Я почувствовала, как веревки ослабли, и он вытащил кляп из моего рта.

— Одевайся, — услышала я его голос, — мы уходим отсюда. Они нашли тебя.

Я открыла глаза и увидела его настолько близко, что по телу пробежал холодок. В этот миг мне показалось, что я смотрю на собственную смерть и самое жуткое, что более ослепительно красивого лица я никогда не видела раньше. От его дикой, необузданной и грубой красоты великолепного хищника, захватывало дух. Если смерть настолько прекрасна, то почему мне тогда так страшно? Я больше не сомневалась в том, что передо мной самое темное порождение зла. Изгой не просто вампир, он нечто, более ужасное, и он решил, что я буду жить. Сегодня. А завтра? Что ждет меня завтра? Моя жизнь гроша ломанного не стоит без него, а рядом с ним? Кто из них страшнее: те, кто охотятся на меня или тот, кто держит меня в плену как добычу? Ответа на этот вопрос у меня не было, точнее я с ужасом понимала, что возможно Изгой гораздо опасней, чем ищейки.

Глава 4

Изгой смотрел, как девушка лихорадочно натягивает на себя куртку, как дрожат ее руки и думал о том, что ему нужно немедленно от нее избавиться. Ему ничего не стоит выбросить ее из окна. И все. Можно идти дальше. В этом времени его уже ничего не держало. Задание он выполнил и может уйти на покой, пока снова не получит заказ.

Несмотря на то, что Изгой понимал, насколько ему сейчас не нужны проблему со смертной, он все же не мог ее отпустить. Словно все внутри него этому противилось. Это как подарить кому то нечто драгоценное и особенное, важное для него. Глупое создание попыталось сбежать. От Изгоя бессмертные не могли скрыться, не то, что просто девчонка. Он увидел по ее глазам, насколько она жаждет сбежать и не сомневался, что как только переступит за порог — пленница выкинет какой нибудь фокус. Только уйти он не успел, почувствовал ищеек. Эта дурочка думала, что ей помогут. Помогут, только не уйти от Палача, а умереть.

На секунду, когда сжимал ее руками, Изгой понял, что сожмет еще сильнее, и она уже никогда не вздохнет и не смог. Снова не смог. Ему не нравились собственные чувства к этой девчонке, он, словно, терял свою силу рядом с ней. И чем больше понимал насколько она хрупкая, тем сильнее становилось внутреннее сопротивление. От злости отшвырнул ее как котенка. Злость? Как давно он испытывал гнев? Вообще как давно он испытывал хоть что то? Собственные эмоции ему не нравились, пугали.

Ее слезы. Они вызвали чувство горечи. Изгой помнил, что люди плачут от боли. Он причинил ей боль. Невольно. Не рассчитал силу. Ведь раньше если его руки к кому то прикасались, то только ради того чтобы убить — быстро, молниеносно и безболезненно. Он Палач, но не инквизитор. Диана первая, за все пятьсот лет, кого он не смог убить. Эта девушка сбивала его с толку, заставляла испытывать чувства, которые он поклялся забыть и до сих пор это ему чудесно удавалось.

Когда поднял ее кофточку и увидел багровые синяки на коже, внутри что то шевельнулось, что то похожее на жалость. Неприятное чувство, давно забытое и не нужное Палачу. А потом поднял глаза выше, и отвести взгляд уже не смог. В горле тут же пересохло. Тело отреагировало еще до того как он успел понять, что вызвало такую бешеную волну возбуждения. Под тоненькой тканью четко прорисовалась ее грудь. Небольшая, округлая, сочная. Изгой заметил, как ее соски сжались в тугие комочки, и низ его живота обдало жаром.

Мучительное чувство, приятное и болезненное одновременно. В паху заныло, член затвердел от сильнейшей и неожиданной эрекции. Бурная реакция собственного тела озадачила. Подобное, последний раз он испытывал еще в теле человека. Это было давно. Он даже не помнил с кем и когда. Перед глазами промелькнули обжигающие образы: извивающееся голое тело под ним и ощущение власти, первобытной естественной власти над женщиной, когда владеешь ею безраздельно, когда погружаешься в горячее лоно на всю глубину. Когда слышишь не стоны предсмертной агонии, а крики наслаждения. Вонзаешься в податливое, горячее тело резкими толчками, а потом…Потом приходит ни с чем несравнимая разрядка. От яркости картинки он вздрогнул, и почувствовал насколько налился его член, и мучительно захотелось все это испытать немедленно. Сейчас. С ней. На миг ему показалось, что он чувствует как участилось ее дыхание и пульс, даже запахла пленница по–другому. Сладкий запах, особенный. Его ноздри затрепетали, принюхиваясь. Да, он вспомнил этот аромат. Только в его воспоминаниях он не был столь сочным, мускусным и обжигающим легкие и горло. От неожиданности Изгой отпрянул от девушки. Он испытывал дискомфорт, физический, настолько явно, что это даже причиняло боль. Ему казалось, что сейчас его разорвет на части. К ней нельзя прикасаться. Он должен от нее избавиться. Нет, не убить, потому что не сможет. Найти способ вернуть в мир людей и забыть о ней. Общение с этим существом может быть для него опасным. Она пробуждает странные желания, слишком яркие, слишком навязчивые. Восставший член до сих пор причинял неудобства. Отвлекал. Пульсировал. Раздражал. Изгой привык усмирять свои физические потребности, привык справляться с болью и голодом. Голод! Да! Вот что он чувствует сейчас — первобытный голод, настолько мощный, что силой воли с ним не справится. И это не желание утолить жажду, это желание испытать то, что уже давно не испытывал — ворваться в женское тело, не клыками и когтями, а плотью и чтобы при этом жертва не корчилась в агонии, а дарила ему крики удовольствия. Изгой тряхнул головой и сжал руки в кулаки, непроизвольно стиснул челюсти. В нем закипал гнев. На себя. Почему не позволил ищейке выполнить свою работу? Ответ ему не нравился — потому что не хотел, чтобы она умерла. Потому что ему нравится ее запах, потому что ему нравится ее голос и потому что он не желает чтобы кто то смел к ней прикасаться даже для того чтобы убить. Она его добыча. Он будет решать жить ей или умереть. Он, и никто другой.

Диана выпила воды из кувшина, потом налила в ладонь и умыла заплаканное лицо. Она шла рядом, и Изгой слышал, как стучит ее сердце.

Внезапно он вспомнил, что купил ей "хот–дог" и бутылку минеральной воды. Никогда раньше Изгой не приближался к людям настолько близко как сегодня. Не то чтобы ему не понравилось, но и восторга он тоже не испытал. Слишком много запахов, шума, сердцебиений. Словно попал в муравейник. Люди обращали на него внимание. В большей мере на их лицах отражался страх или неприязнь, или болезненный интерес. Как он выглядит в их глазах? Они чувствуют зверя? Они чувствуют запах смерти? Или он отталкивает их внешне? Изгой никогда не задумывался над тем как выглядит в чьих то глазах, точнее выражение дикого ужаса и предсмертной агонии на лицах бессмертных, вот к чему он привык. Но каким его видят смертные? Ведь они не знают о его сущности? Почему они отводят взгляд и отворачиваются? Изгой посмотрел на свое отражение в стеклянных дверях магазина и тронул рукой шрам. Вот что их отталкивает. Люди привыкли видеть внешнюю оболочку. Наверное, в их глазах — он урод и чудовище.

Старый шрам. Изгой не готов сейчас вспоминать откуда он взялся, но с тех пор как он появился, в зеркало смотреть стало невыносимо. Девчонка тоже считает его внешность ужасной? Она его боится? Плевать. Пусть боится. Это самое естественное чувство, которое он привык вызывать.

В городе у Изгоя имелось несколько пристанищ, именно на случай если придется резко сменить место проживания. Он всегда заботился о том, чтобы у него было свое укрытие на все случаи жизни. Это заранее выбранные места, нелюдные, чаще всего не пригодные для жизни. Точнее для людей. Изгою же было наплевать. Ему нужно было убежище, где он может подумать, сменить одежду, почистить оружие. Отсутствие удобств и элементарного комфорта для него не имели значения.

Изгой привез Диану на окраину города в очередной злачный район на такси. Будь он один, то расстояние преодолел бы в считанные секунды. Всю дрогу девушка молчала. После нападения ищейки она словно потухла. Изгой посматривал на нее иногда украдкой — бледная, растрепанная, но темные глаза горят. Упрямая. Не ломается. Иногда морщится от боли в ребрах, но не жалуется и не хнычет. Правда сбежать не пытается. Поняла, что с ним все же безопасней. Или боится его?

Изгой поднялся по лестнице, пропустив Диану вперед, не хотел терять ее из поля зрения.

Он всегда снимал квартиру на последних этажах, уйти по крыше через окно гораздо проще. Отпер дверь и пропустил Диану в квартиру. В нос пахнуло сыростью и плесенью. В этой квартире он не бывал с прошлого задания. То есть несколько лет. В отличии от других точек, за эту было уплачено вперед. Девушка остановилась на пороге, не решаясь войти. Изгой подтолкнул ее вперед и закрыл дверь. Давно он не бывал в этой квартире, но она, пожалуй, самая приличная из всех, что он снимал. По крайней мере, Изгою так казалось. В отличие от его последнего пристанища здесь был зал попросторней, спальня почище и как там она сказала — душевая с ванной. Изгой предпочитал водоемы. Не мог засунуть свое большое тело в узкое корыто. Он любил свободу. Не понимал, зачем все эти ухищрения, которыми пользовались в этом времени. Ему вообще было оно чуждо, гораздо удобней было находиться в среднем средневековье или в восемнадцатом, девятнадцатом веке.

— Там еще одна комната, — Изгой показал на дверь, возле окна. Девушка ничего не ответила, он подошел к двери спальни и распахнул ее настежь.

— Располагайся, здесь намного просторней, чем там.

Диана переступила порог, осматривая комнату, сбросила куртку, и Изгой снова подумал о том, какая она худенькая и хрупкая. В душе что то едва уловимо шевельнулось и исчезло. Он закрыл дверь и вернувшись в залу лег на диван.

Если ищейки нашли их, значит, они знают о том, что есть живой свидетель, но теперь они также знают, что рядом с девчонкой Палач. Сунуться не посмеют. Значит Диана теперь в безопасности. Пока она рядом с ним. Изгой никогда не думал о будущем и том, что будет завтра, ведь для него нет будущего, прошлого, есть только настоящее вопрос в каком веке. Палачи, единственные из вампиров, кто мог преодолевать расстояние временем.

Внезапно он насторожился, услышав странные звуки, прислушался — из спальни доносились сдавленные рыдания. Давно он не слышал этих звуков. Он приподнялся, ощущая непонятное волнение. Молниеносно оказался возле двери и распахнул без стука. Девчонка сидела на кровати, обхватив острые коленки руками и спрятав лицо. Хрупкие плечи вздрагивали. Внутри шевельнулось непонятное и пугающее чувство, он не понимал, что именно испытывает, но сердце стучало иначе, чем несколько секунд назад. Изгой постоял на пороге несколько секунд и вдруг неожиданно для себя сказал:

— Здесь есть душевая.

Девушка подняла на него огромные карие глаза, полные боли и страха:

— Они меня убьют, да? Когда найдут?

Изгой смутился, впервые кто то боялся не его самого. Смертная девчонка плачет на его кровати, а он чувствует себя полным идиотом. Ощущения не из приятных. Но они есть.

— Пока ты со мной — не убьют, не посмеют.

Сказал он, и уже хотел было уйти, но девушка вдруг встала с кровати:

— Изгой!

Он обернулся:

— А ты…ты не убьешь меня?

Изгой усмехнулся и посмотрел ей в глаза. Забавная. Интересная и очень очень хрупкая, как цветок.

— Не знаю, — честно ответил он и отвел взгляд в сторону. В тот же миг почувствовал как запекли ладони и стиснул челюсти, рухнул на колени. Руки горели пламенем. Он растопырил пальцы и посмотрел как дымится плоть и горящие буквы появляются на коже выжигая ее до мяса. Диана закричала и отшатнулась от него в сторону. Но Изгой сейчас ее не видел, он скривился от невыносимой боли, уже привычной, но всегда такой нежданной. Скоро это пройдет, боль стихнет и останутся буквы, а потом и они исчезнут. Как не вовремя. Девчонку нельзя оставлять одну. Руки непроизвольно дрожали от напряжения и вдруг он почувствовал прикосновение, открыл глаза и боль отошла на второй план — Диана сидела рядом с ним на коленях и перехватила его запястья.

— Я могу чем то помочь? — тихо спросила она и Изгой почувствовал что в сердце что то защемило, дернулось. Как давно он не слышал ничего подобного. Слишком давно. Его никогда и никто не жалел. В который раз посмотрел ей в глаза и убедился, что она говорит искренне, сердце дернулось снова и он разозлился, отбросил ее руки

— Да, можешь. Просто отойди, — грубо ответил он и молниеносно поднялся с колен.

Непростой заказ и очень не вовремя, Изгой думал, что у него будет передышка в несколько дней, а то и месяцев, но Повелитель дал знак и отказать нельзя, таков закон.

Мужчина вернулся в залу, достал из кожаного чехла меч, посмотрел на лезвие, блестит переливается как и пятьсот лет назад, когда взял его в руки впервые. Особый металл — из преисподней. Гнется, но не ломается, не требует чистки и не притупляется, такой же бессмертный как и его хозяин. У всех Палачей такие мечи. У всех тринадцати воинов Сатаны.

Изгой скорей почувствовал чем услышал. Что его пленница стоит сзади.

— Я ухожу. Когда вернусь не знаю. Мне тебя снова связать или дождешься меня? Не пытайся сбежать — найду. Если через сутки меня не будет можешь убираться. Желательно как можно дальше. Без меня тебя уничтожат.

Изгой посмотрел на Диану.

— Слышала, что я сказал?

Она кивнула, на лице снова страх.

— А ты можешь не вернутся?

— Конечно. Всегда могу не вернуться.

— Потому что я тебе мешаю?

— Нет, потому что тот, кого мне поручили убить, может оказаться сильнее меня.

Изгой нарочно произнес это мрачным голосом и увидел, как она вздрогнула.

— Ты наемник?

— Верно, — он вложил меч в ножны и повесил на спину, накинул плащ.

— Ты убиваешь людей?

Спросила тихо, но голос не дрогнул как раньше.

— Иногда, чаще всего вампиров, оборотней, демонов, ведьм. Всех кто нарушает Темные законы. Хотя, тебе не понять.

— Значит ты не злодей.

Он расхохотался. Так весело ему еще давно не было. Точнее никогда с тех пор как взял в руки меч и заложил душу Асмодею.

— Я Палач! Я привожу приговор в исполнение. Я хуже, чем злодей, девочка. Я — смерть.

Посмотрел, ожидая реакции. Она лишь нахмурила ровные бровки, но глаз не отвела:

— Но ведь ты не убиваешь невинных, ты не убиваешь людей.

Он снова засмеялся.

— Я забираю их души, так мне платят за выполненное задание, я пью их кровь, я устраиваю на них охоту. Да, это не люди, но если смертные попадают мне под руку я просто стираю их с лица земли, как давят букашку, не замечая и не испытывая никакой жалости. Так что не обольщайся, я худшая из всех тварей, чем ты можешь себе представить.

Изгой в мгновение оказался возле двери и вдруг обернулся, достал из кармана плаща пакет с "хот–догом".

— На, поешь.

Бросил девушке и та на лету поймала.

— Молодец, будь хорошей девочкой.

И исчез. Он не видел, что девушка положила бутерброд на стол и села в кресло, снова обхватила колени руками.

Глава 5

Изгой вошел в полутемное помещение ночного клуба и обвел глазами беснующуюся толпу. Характерный антураж этого заведения бросался в глаза. В последнее время вечеринки готов набирали все большую популярность. Но этот клуб явно из дорогих и декорации и освещение и музыка, все соответствует тематике вечеринки. Жесткая селекция на входе. Изгой усмехнулся — его наряд всегда подходил к подобным вечеринкам. Черный кожаный плащ, длинные белые волосы, сверкающие глаза. Его приняли за своего. Палач снова всмотрелся в толпу и принюхался. Кроме него здесь, по меньшей мере, еще пять бессмертных. Вампиры. Клан Гиен. Тот, кого он должен уничтожить сегодня еще не здесь. Сегодня должно обойтись без кровавой бойни — хозяин велел убрать жертву не в самом клубе, а выманить из заведения. Изгой подошел к стойке бара и заказал выпивку. Он специально напугал глупую девчонку — это задание одно из самых легких. Всего лишь устранить наркодилера, торгующего "красной пылью". Ничего особенного. Изгой пригубил бокал и повернулся лицом к залу. На столах извивались полуголые девицы в черной кожаной одежде, толпа окончательно осатанела и скандировала вместе с певцом отвратительную и безвкусную песню. Ничего не изменилось с веками — шлюхи торгуют телом, сутенеры снуют поблизости, молодежь упивается спиртным. Внезапно Изгой насторожился, почувствовал едкий запах угрозы. Не прошло и нескольких секунд, как на барную стойку облокотился мужчина в таком же плаще как у Изгоя, темнокожий, остриженный налысо. На его руке блеснуло платиновое кольцо. Еще один Палач. Такое почти никогда не случалось. Они не встречались. Хоть и знали друг друга в лицо. Тринадцать воинов Апокалипсиса. Никто из них не пересекался с другими. Лишь в двух случаях они могли встретиться. Первый — Палача сняли с задания и заменили другим или же на него самого открыт заказ. Зрачки Изгоя сузились и превратились в невидимые точки. Внутренне он был готов к бою.

"Расслабься. Я не за тобой"

В голове отчетливо прозвучал голос Хищника.

"Тогда чем обязан?"

"Асмодей хочет встретится. Ты снят с заказа. Я продолжу, а ты поедешь на старое еврейское кладбище. У хозяина к тебе дело, не требующее отлагательств"

"Понял. Удачи"

Изгой без лишних вопросов покинул помещение. За пятьсот лет это второй случай когда его убрали с задания — первый был двести лет назад. Тогда начались бесчинства вампиров во время эпидемии чумы, братство еще не имело той силы, как теперь, и работы у Палачей было гораздо больше. Изгой должен был полностью уничтожить целый клан новорожденных вампиров, а так же их создателя. Но что могло произойти сейчас? Нечто из ряда вон выходящее, требующее немедленного вмешательства Изгоя.

На заброшенном кладбище завывал ветер, скрипела старая калитка, голые ветви деревьев гнулись, жалобно постанывая. Изгой насторожился — присутствие хозяина он чувствовал всегда. Вот и теперь Палач явно ощущал то невидимое дуновение смерти вокруг себя. Единственный, кого могли бояться вампиры–каратели — это Асмодей. Хозяин возник перед ним внезапно, в привычном одеянии, точнее бесплотная тень повисла в воздухе над могильными плитами.

— Похвально. Ты всегда один из самых исполнительных воинов.

Изгой поклонился.

— Жду твоих приказаний.

Тень застыла, и несмотря на ветер черные одеяния не развевались, они словно такие же мертвые, как и их обладатель.

— Ты достиг тех высот, Изгой, когда больше не должен выполнять жалкие поручения. Ты достоин серьезных и сложных заданий. С сегодняшнего дня твоя жизнь изменится.

Изгой насторожился. Ему не нравился вкрадчивый тон Асмодея. Слишком сладко стелит.

— У меня для тебя очень трудное задание. Выполнишь, уйдешь на покой, или сам выберешь свою должность при дворе Повелителя. Сможешь просить, что хочешь.

"Значит, подвох все же есть, так просто такие золотые горы не обещали никому".

— Чего ты хочешь, Изгой, отслужив господину столько веков?

— Я еще не решил, подумаю после, — отрезал Изгой, — говори, Асмодей, не тяни.

Тень исчезла и через мгновенье возникла совсем рядом. Изгой чувствовал дыхание смерти, неуловимое, обволакивающее паническим страхом каждую клеточку тела. Таково воздействие Асмодея на своих воинов, это сила гипноза и темной энергии, так он удерживает их в вечном повиновении.

— Королевская семья, Изгой. Тебе предстоит втереться к ним в доверие и кое что разузнать для нас, а возможно и уничтожить правящее семейство.

Изгой усмехнулся:

— Чем же не угодил Воронов и Мокану Повелителю?

— Они нарушают законы. Они единственная семья, кто имеет наследников. Рожденных бессмертных. Повелитель не верит в то, что столь уникальные отпрыски не обладают сверхъестественной силой. И Мокану и Воронов скрывают от нас истинную сущность своих детей. У меня есть сведения, что в этом, слишком зарвавшемся семействе, растут уникальные бессмертные. Они представляют опасность для Повелителя. Серьезную опасность. Все перевернется в этом мире, если вампиры начнут плодиться, а может случиться, мы и не знаем, что из себя представляют эти дети. Их скрывают от внешнего мира. Мокану оберегает своих сына и дочь настолько ревностно, что ни один из моих шпионов не смог проникнуть к нему в дом и подкупить обслугу. Те, кого взяли и пытали, не проронили ни слова — они ему преданны. Это государство в государстве. Это вызов нашему Господину. Кто знает, может, Мокану и Воронов готовят свою армию и пытаются захватить всю власть на земле? Мне нужны доказательства. Без них я не могу отдать приказ о ликвидации.

Изгой все еще не понимал, чего от него хочет Асмодей.

— Ты попадешь в эту семью, ты войдешь в их дом и добудешь для меня доказательства их вины.

— А потом?

— Потом? Им вынесут приговор, и ты приведешь его в исполнение. Вампиров уничтожишь, а их отпрысков доставишь ко мне. Армии Апокалипсиса нужны сильные преемники.

Изгой нахмурился:

— Я не доносчик и не шпион. Эти игры не для меня. Не пытайся заставить меня изменить моим принципам. Выбери кого то другого на эту роль. Хищник будет рад.

— Не тебе решать.

Голос Асмодея прозвучал в голове Изгоя, заставив того поморщится от резкой боли в висках.

— Ты убьешь того кого я скажу, когда скажу и как скажу. Ты принадлежишь мне, или забыл о сделке? Твоя душа проклята. Я могу забрать ее в любую минуту, так же как и твое бессмертие.

Изгой посмотрел на демона и почувствовал, как в нем закипает волна гнева:

— Наша сделка все еще не состоялась, Асмодей. Ты не вернул мне сестру и не нашел ее ни среди живых, ни среди мертвых. Так что я еще не принадлежу тебе.

Тень возникла позади него.

— Хорошо, не хочешь по–хорошему, я могу и по–плохому. Ответь мне на вопрос — с каких пор мой Палач не убирает свидетелей?

Изгой знал, что рано или поздно Асмодей выдаст этот козырь, но все равно вздрогнул от неожиданности.

— У каждого свои слабости, Изгой? Юная малышка танцовщица поразила воображение одного из самых лютых воинов моей армии?

Изгой посмотрел на тень:

— Не тронь. Я сотру ей память и отпущу на волю. Она ничего не вспомнит.

Асмодей расхохотался.

— Кого ты дуришь, мальчик? Меня? Да я вижу тебя насквозь и знаю то, чего ты сам еще не знаешь. Девчонка понравилась тебе. От нее так сладко пахнет, ее тело напоминает о давно забытых удовольствиях, ее невинность будоражит твое черное сердце. Ты единственный из всех кого я знаю, кто прекратил всякую связь с миром наслаждения. Ты не пользовался своей неограниченной властью, ты не удовлетворял своих потребностей с женщинами и твой голод сыграл с тобой злую шутку.

Изгой усмехнулся:

— Она моя добыча. Мой трофей, вроде домашней зверушки. Если убьешь — плакать не стану.

— Неужели? Почему именно она, Изгой? А не любая другая? Хочешь, я отвечу на тот вопрос, на который ты сам себе боишься ответить? Она напомнила тебе сестру. Нежная, хрупкая, ранимая. Анна, как превосходно она танцевала у ночного костра для своего брата? А братская ли то была любовь, Мстислав?

Изгой зарычал и оскалился. Кровь забилась в висках. Постепенно застилая глаза красной пеленой ненависти.

— Не смей. Не смей даже имя ее произносить, ее душа слишком чиста для таких, как ты.

Тень взметнулась вверх и возникла перед Палачом.

— Я прав…Конечно я прав. Как всегда. Нет, ты не хочешь, чтобы маленькая бабочка умерла, ты хочешь, чтобы она порхала, танцевала для тебя. Ты хочешь слышать, как бьется ее сердце и как струится кровь по ее венам. Она воплощение жизни в том царстве смерти, в котором ты живешь. А что если я скажу тебе. Что сейчас Хищник стоит под ее окнами и ждет моего приказа? Ты знаешь, каким жестоким я могу быть. Хищник переломает ей для начала ноги. Одну, потом другую. Каждая минута твоих сомнений — будет для нее вспышкой адской боли. Ты этого хочешь, Изгой? Твоя человеческая сущность еще не проснулась? Я могу ее разбудить? Я могу заставить тебя переживать ее смерть, боль и дикое отчаянье снова и снова.

Изгой стиснул челюсти и сжал руки в кулаки. Боль в висках становилась невыносимой. Мысль о том, что Хищник будет пытать Диану, оказалась болезненней, чем он мог себе представить. Если девчонка и умрет, ее смерть не должна быть такой мучительной. Только Изгой имеет право лишить ее жизни. Она его добыча.

— Ну, так как?

Изгой с трудом сдерживался, чтобы не заорать от боли в мозгах.

— Прикажи Хищнику убраться. Я согласен.

— Вот и хорошо. Вот и отлично, мой мальчик. Ты получишь все указания. Отныне ты перестаешь быть палачом без имени. Теперь ты родишься заново. Мокану заключил сделку с польским кланом на продажу фондовых акций. Николас хочет выкупить княжество под Варшавой. Пока что переговоры проходили не слишком удачно. Ты выйдешь с ним на связь и предложишь убедить своих сородичей в выгодности сделки с королевской семьей. Взамен потребуешь земли. Это чудесная сделка и Мокану не упустит шанс утереть нос Воронову, которому не удалось заключить договор. Мы сыграем на их вечном соперничестве. Кстати, твоя бабочка может тебе пригодится. С ее помощью ты вотрешься в доверие гораздо быстрее, у королевской семьи — слабость к смертным. Кроме того они строго придерживаются своих абсурдных законов — не пьют свежую кровь. Отныне у тебя появится имя, наличность, недвижимость, транспорт и штат обслуги. Я уже обо всем позаботился. Для начала переедешь в новые владения и лишь спустя несколько дней выйдешь на связь с Мокану. Я передам тебе все необходимые данные. И еще — тебе придется в самые кратчайшие сроки научиться всему, что умеют современные вампиры и смертные. Ты пойдешь в ногу с этим временем. Отныне, ты не безликий палач. Только будь предельно осторожен — если Воронова можно легко обвести вокруг пальца, то Мокану очень серьезный противник и очень сильный. Ты не должен сорвать задание до того как мы узнаем то, что нам нужно. Кстати я близок к тому, чтобы выполнить свою часть сделки. Закончишь с Черными Львами, и скажу тебе, где сейчас твоя сестра.

Как приятно болят мышцы, это как наркотик. Носок касался пола, до боли, до судорог в лодыжках напрягались сухожилия. Главное чтобы колени были вогнуты, чтобы полупальцы как можно выше и отклониться назад, почти доставая рукой до пола. А потом поворот, резко, голову сторону и взгляд цепляется за одну точку чтобы не потерять равновесие. Комната вертелась перед глазами все быстрее, тело ликовало от абсолютной власти над разумом. Да, я тренировалась. Чтобы не думать, чтобы отдаться танцу, в голове звучали нарастающие аккорды фортепиано, то скрипка вплеталась нежным плачем.

Когда нибудь я выйду снова на сцену? Или это мой последний танец умирающего лебедя?

Как ни странно, но я ЕГО ждала, смотрела на часы, старые с потертым циферблатом и ждала. Первым порывом, конечно, было сбежать, но в прошлый раз я убедилась, что может со мной произойти, если Изгоя не будет рядом. Теперь я уже не была уверенна, что готова испытать судьбу снова. Особенно напугали меня, его слова, что если не вернется — я должна бежать. Кто он? Неужели и в самом деле наемник? Вампир.

Больше я уже не сомневалась, в том, что Изгой не человек, а эти жуткие ожоги на его ладонях, это походило на самовозгорание. Словно я попала в фильм ужасов и исполняю в нем роль жертвы, которую в финале обязательно убьют. Или Изгой, или те, на кого он охотится. Жуткое слово, но он и есть хищник. Опасный, умный и очень сильный. Единственное чего я не понимала, так это почему я до сих пор жива? На кой черт я сдалась Изгою? Почему он спасал меня каждый раз от смерти, но, тем не менее, не отрицал, что скорей всего убьет меня сам.

Я продолжала танцевать, ускоряя темп, забывая о боли в пальцах ног и словно взлетая в легких прыжках.

А если он не вернется? Если его убьют? Я же должна обрадоваться или молится, чтобы моего похитителя постигла смерть — тогда я смогу скрыться и вернуться к нормальной жизни. Я лгала сама себе — к нормальной жизни я уже точно никогда не вернусь. Во сне меня будут преследовать обезглавленные тела и оскаленные рты монстров. И снова ложь. Я думала не только об этом — я не хотела, чтобы Изгой погиб. Сама мысль о том, что он не вернется именно по этой причине, вызывала во мне странную волну отчаянья. Абсурдную, непонятную и неподвластную мне.

Я сбилась с ритма и снова посмотрела на часы. Скоро уже десять часов как он ушел. Постепенно мною овладевала паника и я начала заново кружиться в танце.

Прыжок. Шене. Шанджман де пье. Прыжок. Деми–плие, реливе. Фуете до бесконечности…Пока не закружится голова.

Постепенно тело отделилось от разума, я танцевала и думала, в голове тикала стрелка часов.

Двенадцать часов, а его все нет. Неужели он не вернется?

Я танцевала "Кармен", мое любимое соло, когда Хосе убивает возлюбленную. Я осела на пол, с воображаемым ножом в груди и тут же поняла, что уже не одна. ОН вернулся. Стоял возле двери, сложив руки на груди, и смотрел на меня. Смотрел необычно с искоркой интереса, которого раньше не было. Странный взгляд. Словно он напряженно о чем то думал. Когда же я все таки привыкну к тому, насколько бесшумно Изгой передвигается? Как давно он наблюдает за мной? Сколько времени я уже танцую? Не менее четырех часов, беспрерывно. Тело ломило от усталости и странного облегчения. Вернулся.

Глядя на Изгоя, я приподнялась с пола и сложила ноги крестиком, обхватив колени.

— Впечатляет.

Сказал он мрачно и прошел на середину залы. Зала…Сильно сказано, конечно, но, тем не менее, зала. Не называть же ее салоном. Мне даже стало смешно. Облезлые стены, облупившийся шкаф и дырявый ковер — салон. Желание улыбаться пропало, когда я увидела, как он вытащил меч и положил на стол. Изгой прикасался к стали с любовью, с нежностью. Клинок сверкнул на солнце, пробивающемся сквозь прозрачные занавески на окне. Длинные пальцы вампира скользнули по блестящей поверхности, и я вдруг с ужасом подумала о том, скольких он убил этим мечом за все годы своего страшного предназначения.

Неужели, он наблюдал за мной и не помешал? Стоял у двери, так как я двигалась по всей комнате, не давая возможности пройти мимо. Что он только что сказал? Впечатляет? Это он про танец?

Изгой сел в кресло. Он снова кого то убил. Если вернулся, значит, выполнил задание. Хладнокровный монстр, для него чья то жизнь гроша ломаного не стоит. Как он выразился насчет людей — они букашки, которых он убивает, даже не замечая. Кстати я одна из таких, когда будет нужно он и от меня избавится, как от насекомого. По спине пробежал холодок.

— Сегодня мы уезжаем отсюда, — поставил меня в известность и прикрыл глаза. Я вздрогнула от звука его голоса. Казалось, мужчина устал, хотя я не сомневалась, что этот робот не знает усталости.

— Куда? — спросила я и привычным движением поднялась с пола на полупальцы.

— В новый дом.

Я не удержалась от усмешки. Если "это" он называет домом? То, что тогда в его представлении развалины?

— Да, и нам пора познакомится.

Я удивленно застыла на месте.

— Познакомится? Разве мы не знакомы?

Изгой открыл глаза и посмотрел на меня — его радужки снова стали сиреневыми. От их пронзительности дух захватило. Да, несомненно, он смотрел на меня иначе, и я не могла понять нравится мне это или нет.

— Нет, не знакомы. Теперь пришло время начать называть друг друга по именам. Я — Мстислав.

Даже имя ему под стать — старославянское, мужественное, резкое. Почему именно сейчас он решил назвать мне его? Ведь еще вчера сказал. Что мне не обязательно знать как его зовут.

— А я…

— Диана. Я помню, — отрезал он и полоснул меня колючим взглядом, — ты умеешь водить машину, Диана?

Как непривычно звучит мое имя у него в устах. Как странно он ставит ударение. Только сейчас я начала замечать, что у него есть легкий акцент. Не совсем как у иностранцев, но русский не его родной язык однозначно.

— Умею, конечно. У меня есть маши…была.

Осеклась я.

— Отлично. Ты отвезешь нас в новый дом.

— Но на чем? Моя "шкода" сгорела в том…

— Я знаю, ведь это я ее поджег, — в голосе удовлетворенность.

— Тогда на чем мы поедем? — не унималась я.

— На новой машине. Не задавай лишних вопросов. Собери вещи, через час мы должны отсюда съехать и не мешай мне, я хочу посидеть в тишине. Мне нужно подумать, а думать я привык в одиночестве.

Он снова закрыл глаза и теперь походил на дремлющего леопарда. Огромного, сильного и очень опасного. Я ему мешаю. Может он еще и запретит мне дышать?

Вслух я дерзить не решалась. Берет с собой и хорошо, последнее время я смутно понимала, что должна держаться рядом с ним. И самое странное, мне начинало нравиться его присутствие. Он заполнял собой все пространство, и я переставала испытывать панический страх. Почему то мне казалось, что Изгой не причинит мне вреда. Может, я ошибаюсь, но сейчас точно не причинит. Хотя взгляд его, меня насторожил, в нем что то изменилось. Только я нутром чувствовала, что эти перемены не сулят мне ничего хорошего. Если Изгой и начал смотреть на меня с интересом, то с определенной целью, и я не понимала с какой.

Глава 6

Они въехали в новый дом ближе к вечеру. Изгой равнодушно переступил порог шикарного загородного особняка в отличии от Дианы. Та с восторгом осматривала их хоромы и даже потеряла способность разговаривать от переизбытка эмоций.

После тех каморок, в которых ей пришлось ночевать последние несколько дней, этот дом казался дворцом.

— Ну, ничего себе! Вот это да!

Изгой усмехнулся, криво с презрением. Асмодей умел замылить глаза. Показная роскошь, богатство и шик. Все это мишура и декорации. Спектакль, в котором маленькая бабочка сыграет свою эпизодическую роль. Чем больше Изгой думал о новом задании, тем мрачнее становился. Он не привык к таким играм. Его задача была простой — пришел и уничтожил, замел следы. Все. Коротко, ясно и быстро. Он не умел притворяться и играть, а теперь ему придется и Асмодей напрасно недооценивал королевскую семью. Изгой всегда с уважением относился к объединенному братству. Сильные правители, сплоченная семья. Изгой не считал, что нужно лезть в это осиное гнездо, где преданность подданных граничила с фанатизмом, плюс еще серьезная поддержка ликанов с которыми Воронов заключил мир. Беспрецедентный случай за всю историю оборотней и вампиров.

На протяжении нескольких часов Изгой сканировал свою память, вспоминая все, что он знал о Нике Мокану и Владе Воронове. Чем больше думал, тем труднее казалось задание. Не так то просто войти в дом к вампирам, притом столь умным и могущественным. Кроме того, имеющим родство с Чанкром. Все должно быть продумано до мельчайших деталей. Нужно произвести впечатление, особенно на Мокану — подозрительного, жестокого, очень хитрого и коварного. Серьезный враг. Они наведут справки насчет Мстислава Вольского, перероют всю его подноготную и если хоть что то Асмодей упустил, вампиры казнят Палача не задумываясь. Здесь не поорудуешь мечом, их слишком много и они умны — это не отбившихся от рук бессмертных убирать с дороги, а ввязаться в войну с братством, а то что король и князь умеют воевать Изгой знал хорошо. Несколько побед одержанных над самыми всесильными демонами, говорили о многом. Братство сильно и сила его не в количестве, а сплоченности и преданности королевской семье.

— Здесь мы будем жить?

Голос пленницы вывел его из раздумий, и он посмотрел на то, как она кружит по необъятной зале, словно танцуя, смотрит на цветные витражи и изысканную современную мебель. Изгой нахмурился. В качестве кого он представит эту глупую дурочку вампирам? Подружка? Ха еще чего. Он должен соответствовать, не вызывать подозрений, быть походим на них самих. Только любовница. На статус его женщины Диана не тянула. Нет в ней ни шарма, ни лоска, ни породы. Бойкая, юркая, нежная. За несколько недель ее не изменить, даже если сильно постараться. Вампиры не поверят. Фальшь будет видно за версту. Любовница? Черта с два, она боится его и совершенно не знает. Они даже не друзья. Нет. Их отношения должны изменится и они изменяться, хочет ли она того или нет. Для начала нужно ее переодеть, купить ей новые вещи, немедленно. Заставить ее иначе говорить, иначе двигаться, а потом… Изгой не хотел думать о том, что ему придется сделать потом.

Есть только два решения: первое — сделать ее своей женщиной, а второе убить.

Что будет наименьшим злом, Изгой не решил. Второй вариант намного проще. Вот прямо сейчас свернуть ее тонкую шейку и закопать во дворе. Секунда и больше нет помехи, да и козырь Асмодея будет уничтожен. Изгой смотрел, как девушка бросила сумку на пол и восторженно оглядывается по сторонам. Она подбежала к шикарному белому роялю, подняла крышку и наиграла указательным пальчиком "Лунную сонату". Потом тронула клавиши, и вдруг спохватилась, вспорхнула как бабочка, приблизилась к картинам на стене, рассматривая их с искренним интересом.

— Это оригиналы?

Ее голос разнесся по зале эхом и Изгой снова вздрогнул.

— Не знаю. Возможно.

Изгой сжимал и разжимал пальцы. В его висках пульсировало, сердце перестало отбивать привычный ритм. Он лихорадочно думал. Как же просто взять и лишить ее жизни. Что ему мешает? Раньше он никогда не думал дважды, особенно о жизни смертных. Они умирали, иногда случайно, попадая под руку, иногда намеренно, если мешали заданию или должны были исполнить роль декораций, для очередного заказа. Почему сейчас это так трудно? Кто она такая? Никто. Ничтожная былинка. Ее и так все считают мертвой. Ее уже оплакали и похоронили, никто даже не узнает о ней. Изгой почувствовал, как к нему приходит твердая убежденность в том, что лучше всего закончить это прямо сейчас. Так гуманней, так правильней. Он уже было двинулся в строну девушки, и вдруг застыл. Она закружилась в танце. Легко, естественно, едва касаясь носочками пола. Даже в грязных джинсах и порванном свитере она походила на птицу в полете. Красивую, гордую, великолепную. Ее тело извивалось, сгибалось и пружинило. Она взлетала в прыжке и бесшумно приземлялась на носочки. Длинные темные волосы выбились из прически и хлестали ее по спине. Тоненькая фигурка, скользящая по полу завораживала как фарфоровая статуэтка, которая пришла в движение какими то невероятными чарами. Изгой разжал пальцы и понял, что не сможет. Он никогда не сможет ее убить. Это кощунственно, это все равно, что уничтожить бесценное произведение искусства. Тогда остается первый вариант, сложный и очень чуждый Изгою. Он никогда не ухаживал за женщинами, не собирался и сейчас. Все его похождения — это быстрая возня солдата между боями. Шлюхи, чужие жены, случайные девки в тавернах. Ни одной долгой связи, без чувств, голая физиология — он им деньги они ему тело. Иногда брал силой, как любой завоеватель в покоренном городе. Так делали все и он тоже. В его жизни были только две женщины — мать и сестра. Их он боготворил. Остальные безликие тела, приносящие мимолетное удовольствие после боя.

У него задание и он его выполнит и если Диана средство, то так тому и быть. У нее нет выбора, как и у него. Точнее Изгой сделал выбор за нее. Диана станет его любовницей, хочет ли она этого или нет. На секунду представил себе, как порвет на ней одежду и войдет в ее тело и собственное отозвалось молниеносно. В висках запульсировало, а в горле пересохло как от жажды.

— Господин.

Изгой резко обернулся, и в руке сверкнуло лезвие меча. Перед ним стоял вампир слуга. Палач медленно опустил меч.

— Ты кто?

— Управляющий. Я ждал вашего приезда. Я здесь к вашим услугам и для того чтобы научить вас всему в самые кратчайшие сроки. Меня послал Асмодей.

Изгой усмехнулся. Очередная жертва, продал душу за бессмертие, теперь вечный слуга демона. Как и все кто замешаны в этом задании. Значит, королевская семья важна для Асмодея, не просто важна, а бесценна. Коварный демон почувствовал угрозу от сильного клана и решил избавиться от помехи раньше, чем братство наберет еще большую силу и власть. Впрочем, какая разница — они объекты, а у него свое задание. Особенное, непривычное, но, тем не менее, все же задание. И он его выполнит. Как всегда. Ему обещана бесценная награда — сестра и свобода. Возможно, Асмодей отпустит Изгоя и вернет ему душу. Вернет ему то, что так беспечно отдал сам Мстислав в порыве гнева и отчаянья.

— Я сам научусь. Ты лучше займись ею.

Изгой показал на девушку, которая выглядывала из окна, став на носочки.

— Измени ее. Измени в ней все — прическу, одежду, все что сможешь. Смени ей…

— Имидж?

— Что?

— Ну, стиль поведения …

— Вот именно. Делай все что нужно и трать сколько потребуется. Тебя как звать?

— Константин.

— Так вот, Константин, я хочу, чтобы ты присмотрел за девчонкой.

— Но, у мня инструкции насчет вас и…

— Сначала она. Со мной разберемся потом.

Изгой снова посмотрел на Диану и усмехнулся — она прислонилась лицом к стеклу и наблюдала за снежинками. В этот момент она была так похожа на Анну, что у него невольно дернулось сердце. Перед глазами возникла картина из прошлого. Где он, вернувшись из похода, развалился в кресле возле камина, а сестра заметила, как пошел первый снег, и точно так же подбежала к окну, чтобы смотреть на тающие за стеклом снежинки.

На душе потеплело лишь на мгновенье, а потом черный мрак окутал сердце — нет больше прошлого. Даже если найдет Анну, то, как посмотрит ей в глаза? Как решится поднять голову после всех грехов, которые совершил? Он Палач, без прошлого и без будущего. Хладнокровный солдат. Машина смерти. Вечный слуга Асмодея. Его место в аду и возможно очень скоро он туда попадет.

— Можно я иногда буду здесь репетировать? Тут так просторно и рояль. Если бы кто нибудь мне сыграл…

Изгой и Константин переглянулись. Управляющий понимающе кивнул, а Диана только сейчас заметила, что они не одни и смутилась.

— Простите.

Изгой схватил ее за руку.

— Идем, нам нужно поговорить.

Наверное, он немного не рассчитал силу, и она ахнула и попыталась вырвать руку, но он удержал, а схватку ослабил ровно настолько чтобы не причинять боль.

Диана посмотрела на управляющего, но тот отвернулся, делая вид, что не заметил грубого обращения своего хозяина с гостьей. Изгой чувствовал себя двояко. Он не привык задумываться о своих действиях настолько, если он и прикасался к кому то, то это были последние прикосновения для жертвы, несущие мгновенную смерть. Сейчас он должен был рассчитывать свою силу, это неудобно, это напрягало. А он не привык к дискомфорту в любых его проявлениях. Девушка раздражала тем, что не понимала насколько он опасен и как непредусмотрительно испытывать судьбу, сопротивляясь его приказам.

Изгой направился вперед по коридору в поисках уединенной комнаты, увлекая за собой Диану. Она шла позади, мужчина все еще сжимал ее руку. Это произошло внезапно, он даже не понял, как раздражение сменилось странным чувством непередаваемого удовольствия. Оказывается, прикасаться не причиняя боли — это приятно. У нее гладкая кожа, нежная и теплая. Ее пульс бьется под его холодными пальцами испуганно и волнующе. Диана не сопротивлялась и ему даже показалось, что в какой то момент ее пальцы сплелись с его пальцами, он невольно перестал ее тянуть за собой, а хватка ослабла еще больше и Изгой теперь просто держал ее за руку. Собственные ощущения казались яркими, и пронзительными, а женская руку в его большой ладони вызывала пугающее чувство, незнакомое и очень странное и у Изгоя не было ему определения. Он даже не мог понять нравится ли ему это чувство или нет.

— Мстислав, дай руку. Ну, дай. Я что то тебе покажу.

— Нет, мышка, я занят, ты не видишь?

— Ну, дай мне руку и закрой глаза.

Мстислав улыбнулся и повернул голову к маленькой девочке поднявшей к нему нежное личико с сиреневыми глазами. Сердце защемило от любви. Воплощение невинности, красоты, доброты. Девочка скорчила гримасу, имитируя грусть, и Мстислав засмеялся.

— Ладно, плутовка, хорошо.

Он закрыл глаза и почувствовал, как маленькая ручка легла в его большую ладонь.

— Идем, я нашла кое что и хочу, чтобы ты увидел.

Этим чем то оказался подснежник на проталине за домом…

Когда они переступили порог первой же комнаты, Изгой выпустил руку Дианы и тут же сжал пальцы в кулак. Непреодолимо захотелось снова к ней прикоснуться. Разозлился на себя. Не привязываться к вещам. Разве не этому учил его в свое время Асмодей?

— Я сделала что то не то? Или сказала что то лишнее?

Девушка обиженно смотрела на него и потирала запястье, на котором остались следы от его пальцев. Он бросил взгляд на синяки, и внутри что то шевельнулось, неприятное, незнакомое. Почему рядом с ней он реально чувствовал, какое он чудовище? Только потому, что она смертная? Ведь раньше он имел дело с такими же тварями, как и он сам. Ее слабость возбуждала в нем охотника, только дичь вызывала желания совсем иного рода, чем просто утолить голод. Точнее наоборот она будила в нем дикий голод, но совсем иной.

— Нет. Все нормально. Сядь. Ненавижу, когда кто то перечит мне.

Изгой указал ей на кресло обтянутое полиэтиленовым чехлом, как и вся мебель в доме. Диана лишь отошла подальше от него, но не села в кресло.

— Я постою.

Упрямо заявила она. Пожалуй, это единственная смертная, которая смела ему дерзить, и отчаянно сопротивлялась своему страху, а в том, что она его боялась, Изгой не сомневался, и впервые это не приносило удовлетворения. Даже наоборот, это раздражало.

— Значит, стой. С этого момента твоя жизнь изменилась, поняла? По–прежнему уже не будет, и как ты понимаешь — ты в моей власти. Так что постарайся быть мне полезной и не заставляй пожалеть о том, что не отправил тебя к твоим друзьям на тот свет. Потому что я могу быстро исправить это досадное упущение. Вот так.

Изгой щелкнул пальцами и девушка вздрогнула.

— Что значит быть полезной? — тут же спросила она.

— Это значит делать то что я тебе скажу.

Она смотрела на него удивленно и настороженно, видимо понимая, что сейчас ее посвятят в то чего ей знать не положено.

— На этот раз мое задание не совсем обычное и ты мне поможешь, хочешь ты этого или нет. Так что это не переговоры, а констатация фактов. Тебе лучше согласится, потому что второго варианта нет. Точнее есть, но тебе он не понравится.

Диана нахмурилась, но молчала. Изгой видел, как она лихорадочно пытается понять каким образом может быть полезна ему, но не истерит, а это уже хороший знак.

— Я не буду рассказывать тебя о цели моего нынешнего задания, но что требуется от тебя скажу. Во–первых — ты забудешь о том кто я на самом деле. Можешь даже выдумать романтическую бредовую историю о нашем знакомстве и о наших прекрасных чувствах. Для тех, с кем нам придется иметь дело — мы любовники. Ты моя женщина, игрушка, любовница. То есть моя во всех смыслах этого слова.

Изгой увидел, как девушка резко повернула голову и ее глаза расширились.

— Любовники… — пробормотала она с искренним ужасом и Изгой криво усмехнулся.

— Вот именно — любовники. А что еще, по–твоему может связывать актрисульку и вампира?

— Балерину — поправила его Диана.

— Хоть оперная певица. Не вижу разницы. Ты будешь делать то, что я тебе говорю, и может быть останешься в живых. Все что ты получишь взамен на сотрудничество — жизнь, и поверь — это немало. Ну как справишься? Или мне избавиться от тебя сейчас?

Его глаза сверкнули в полумраке комнаты.

— Ты…ты сказал, что мы должны играть любовников. Это будет просто игра или…

Ее голос дрогнул.

— Я еще не решил, — ответил Изгой и вдруг оказался возле нее так близко, что от неожиданности девушка зажмурилась и едва сдержалась от крика ужаса. Он склонился к ее лицу. Губы девушки подрагивали, она побледнела и едва дышала.

Мужчина отпрянул от нее, чувствуя разочарование и злость. Пожалуй, будет адски сложно играть эту чертовую роль. А эта смертная настолько его презирает и боится, что вампиры почувствуют этот запах паники за версту.

— Я согласна, — сказала Диана внезапно и открыла глаза. Теперь Изгой удивился — на ее лице решимость и отчаянье, — но с одним условием.

Брови Изгоя удивленно приподнялись — она ставит ему условия? Это даже становится интересным.

— Каким?

— Когда…когда все кончится, ты вернешь меня обратно, к прежней жизни и навсегда исчезнешь из моей жизни. Никогда больше я не увижу тебя. Поклянись мне в этом и я сделаю все так, как ты хочешь.

Изгой расхохотался громко, так что стекла задрожали и зазвенели бокалы в витрине у стены.

— Это и все чего ты хочешь?

— Да! Это и все чего я, черт возьми, хочу! Жить нормально и забыть навсегда о тебе и о тех кошмарных тварях, которые тебя окружают.

Ее карие глаза загорелись гневом. Она больше не боялась, она уже преступила ту грань, за которой страх уступает место желанию выжить любой ценой. Инстинкт самосохранения и Изгой это мог понять. Самое естественное и заслуживающее уважение чувство.

— А самая мерзкая из них, конечно же я?

Она не ответила, а он снова усмехнулся.

— Поклянись! — потребовала она, смело глядя ему в глаза.

— Ты никто, чтобы требовать от меня клясться! Я никогда и никому не приношу клятв, — Изгой угрожающе на нее посмотрел, — но я все же сделаю исключение для тебя. Клянусь. Я отпущу тебя, я верну тебе нормальную жизнь. Я даже сотру тебе память, и ты забудешь не только меня, но и все что произошло за все это время.

"Даже больше — я могу вернуть тебя в прошлое, в котором ты меня еще не знала"

Она кивнула, и на ее лице появилось спокойствие, даже умиротворение.

— Что я должна делать?

— Для начала сменить эти жуткие тряпки на нормальную одежду.

Она кивнула и Изгой решил, что она не так уж глупа как кажется.

— Тебе бы тоже не мешало сменить гардероб, — тихо заметила девушка.

Изгой невольно повернулся к зеркалу.

"Что с моими вещами не так? Вроде нормально все"

— А как я должен одеваться? — спросил он и пожал плечами.

— Ну не знаю. Уж точно не так словно ты сбежал со съемок дешевого бразильского сериала.

Изгой не понял, что она имеет ввиду, но явно это не комплимент.

Диана осмотрелась по сторонам, и ее взгляд остановился на телевизоре. Изгой никогда не смотрел это изобретение двадцатого века. Знал, что смертные и бессмертные могут часами смотреть на экран этого плоского сверкающего квадрата. Девушка подошла к телевизору, взяла пульт с тумбочки и включила. От неожиданного звука Изгой напрягся. Экран замерцал, и Палач увидел двигающиеся фигуры, изображения людей. Диана что то нажала на пульте и на экране картинки быстро сменяли одна другую. Наконец она остановилась и показала рукой на экран:

— Сейчас одеваются вот так.

Изгой с любопытством смотрел на мужчин, передвигающихся по узкому помосту в странных одеждах, рваных джинсах или костюмах с галстуками.

— Кто они?

— Фотомодели. Они рекламируют одежду. Как видишь, они одеты иначе, чем ты.

Изгой презрительно скривился.

— Я не стану носить этот хлам.

— Твое дело. Я только сказала, а тебе решать. Это ты предложил сделку. Где я буду спать?

— Выбирай любую комнату. Мне все равно. Можешь идти.

Но девушка не торопилась покидать комнату, Изгой повернулся к ней и увидел, что Диана смотрит на него с сомнением:

— Здесь достаточно надсмотрщиков и без меня. Сбежишь — найду, ты же знаешь. Только тогда договор будет расторгнут. Как ты предпочитаешь чтобы я наказал тебя в случае неповиновения — убил сам или отдал ищейкам?

Он снова повернулся к телевизору и услышал легкие шаги позади себя.

Изгой сел в кресло, взял пульт от телевизора и покрутил его перед глазами, потом направил на телевизор, как это делала наглая девчонка, но картинки на экране не сменились. Он принялся нажимать на кнопки, но телевизор выключился. Изгой потряс пультом, потом постучал о подлокотник кресла.

— Чертова штука, как же ты работаешь? — проворчал он вслух и вдруг услышал смех, звонкий, заливистый. Обернулся и нахмурился. Девчонка стояла на пороге и смеялась. Над ним. Вначале он разозлился, но ее смех был настолько искренним и заразительным, настолько завораживающим, что он невольно заслушался. Оказывается — Палач не помнил, что люди умеют смеяться. Вот так, как она. На ее нежной щеке появилась ямочка, а в темных глазах искринки веселья. В этот момент ему показалось, что он увидел ее впервые. А она красивая. Если он вообще отдает себе отчет в том, что такое женская красота. Но разве не так называют люди тех, кто их привлекает? Диана привлекала Изгоя и раньше, но сейчас особенно. Ее щеки разрумянились, глаза искрились, ровные белые зубы сверкали за полными чувственными губами. Он даже невольно тряхнул головой. Может это сумерки играют с ним шутку? Ведь еще вчера она казалась ему не более чем очередной жертвой, которую нужно прикончить и чем быстрее, тем лучше. Девушка подошла к нему и взяла пульт из его рук.

— Вот так включать, а вот так переключать каналы, — показала она и снова засмеялась.

— Дай сюда.

Изгой отнял у нее пульт, но чувствовал, что злиться на нее не может. Наоборот ему вдруг захотелось, чтобы она не уходила, а осталась рядом и еще раз засмеялась. Для него. Глупое желание. Как то непривычно и по–людски.

— Иди. Сам разберусь. Завтра у тебя трудный день.

" И у меня черт подери тоже" — рядом с ней все становилось сложным.

— Мне нужны деньги, — вдруг попросила она.

Мужчина, не задумываясь, сунул руку в карман плаща и достал пачку купюр, не пересчитывая, протянул ей.

— Я отправлю их родителям, можно?

— Нет!

— Но почему? Я всегда им раньше помогала и…

— Я сказал нет! Ты мертва и для них в первую очередь.

— Пусть тогда твой управляющий отправит.

Изгой посмотрел на Диану и нахмурился. Что за упрямая девчонка? Почему она постоянно ему перечит?

— У меня три младших брата и они нуждаются. Все деньги ушли на мою учебу и когда я наконец то смогла хоть немного им помогать появился ты …

" И все испортил" — закончил за нее Изгой про себя.

— Дай адрес, я сам отдам приказ Константину.

— Нужно в банк положить, — тихо сказала Диана.

— Хорошо, я же сказал — отдам управляющему, и он все сделает. Иди.

Изгой забрал из ее рук деньги и отвернулся. Девушка все еще стояла сзади.

— Что еще? — грубо спросил Изгой, чувствуя, как начинает злиться на себя за слабость.

— Спасибо.

Он нахмурился. "Спасибо" — ему сказали это слово или он ослышался? Девчонка поблагодарила его? За эти бумажки? А ведь это чертовски приятно.

— Оставь "спасибо" для кого то другого. Считай, что это аванс.

Как только девушка ушла, Изгой нажал на кнопки, переключая каналы, как она показывала.

Он не заметил, как за окном уже занимался рассвет. Чертов голубой ящик приковал его к креслу на несколько часов, он смотрел, не отрываясь, и не моргая. Иногда меняя каналы. Утром он уже точно знал — смертная права. Сейчас не одеваются, так как он, и Константину придется заняться не только гардеробом Дианы, но и его собственным тоже. И не только гардеробом. Оказывается Изгой совершенно не знал, что из себя представлял нынешний мир. Это ему нужно всему учиться за минимальный срок. Учиться гораздо больше чем Диана. Ведь это ее время, а он безнадежно застрял вне прошлого и настоящего. Возможно, на это уйдут не недели, а несколько месяцев. Если только… если только он не переступит через себя и не позволит самой Диане помочь ему адаптироваться. Хотя нет, велика честь для нее. Смертная не будет учить самого Палача. Он и без нее справится. Где это видано, чтобы вещь учила хозяина? А Диана его вещь, его первое развлечение за века одиночества. Красивая вещь, декоративная. Но всего лишь вещь и не более.

Глава 7

— У нас проблемы. В городе появился Палач. Именно поэтому все мы отложили свои дела, и собрались сегодня здесь, — голос короля зычно разносился в зале Совета Братства. Все смотрели на короля настороженно, с предчувствием грядущих неприятностей. Главы кланов не собирались вместе уже более пяти лет. Эта встреча означала то, что происходит нечто очень важное и братству грозит опасность.

— Палач появлялся и раньше, — возразил кто то.

— Появлялся. Это правда. Но не чаще чем раз в столетие, а, то и несколько веков. За последние несколько недель — три ликвидации. Не поодиночке, а целыми семьями. Это означает одно — у нас нарушаются законы, и мы не справляемся со своими же собратьями. Это крах, господа. Если начнется зачистка, а такое уже случалось, пострадают все. Пришествие тринадцати вампиров–карателей будет означать смену власти. Насильную смену. В таких случаях начинается бойня. Демоны берут власть в свои руки, и они решают, кто будет править братством. Все что мы строили и чего добивались все эти годы, будет уничтожено.

Влад оперся на руки и подался вперед.

— А теперь я жду вашего ответа, ищейки. Какого черта у нас творится беспредел и к нам посылают Палача? Какого дьявола прямо у нас под носом семейство Вышинского устраивала охоту и праздничные ужины с участием смертных? Они уничтожали не по одному человеку, а группами. Люди умирали пачками на протяжении нескольких лет и все это у нас под носом. Последнее преступление Вышинских повергло в шок даже самых древних вампиров — балетная труппа из двадцати трех человек погибли. Семейство нарушителей уничтожено, вслед за этим ликвидирован один из Гиен, а вчера был обезглавлен глава клана Бродяг.

Я спрашиваю — вы совсем ополоумели? Вам за что платят? Вы вообще, по какому праву не выполняете свою работу? Вы хотите, чтобы я лично провел зачистку в ваших рядах? Так я вам это устрою. Кандидатов море. Незаменимых нет. Мне не нужны вампиры–каратели на моей земле и в мое время.

Влад побледнел, руки сжались в кулаки, он обвел взглядом толпу: Глаза полыхали красным огнем, зрачки слились с радужкой. Этот взгляд не сулил ничего хорошего. Вампиры Совета притихли.

— Ты, Криштоф, ты получил должность начальника? Куда ты, мать твою, смотрел? Вышинский убивал смертных в таком количестве, что не заметить было невозможно! Кто продался? Кто покрывал их? Кто организовывал встречи? Чтобы завтра же я знал фамилии, и виновники были наказаны. Мы в состоянии справится без Палачей. Мы должны это доказать. Николас хочет добавить несколько слов и после этого Криштоф доложит нам о том, что ему удалось узнать.

Влад сел в кресло и залпом осушил бокал с виски. Теперь все смотрели на князя. Со стороны он мог вызвать улыбку умиления — высокий, статный с диким взглядом, внушающий ужас всем и каждому вампир, нежно прижимал к себе хрупкую девчушку с золотыми волосами и яркими сиреневыми глазами. Больше похожую на маленького ангелочка, сошедшего с полотен художников, или на очаровательную фарфоровую куколку. Девочка по–хозяйски устроилась у него на руках, склонила головку на плечо отцу и обвила его шею тоненькими ручонками. Воплощение невинности. Но это лишь первое впечатление. Несмотря на безумную любовь к дочери, Николас не просто так приводил ее с собой на важные встречи. Маленькая княжна Мокану обладала ценным даром — она усмиряла и разрешала любой спор. Не произнеся ни слова, могла обезоружить собеседника только взглядом. С отцом она общалась молча, силой мысли. Она могла приказать что угодно и кому угодно. Могла заставить собеседника нанести себе увечья, покончить с собой, могла свести с ума. Могла сжечь обидчика на месте. Ее боялись. Серовато–сиреневые кристально чистые глаза загорались красным фосфором и выносили приговор, который не мог отменить даже ее отец. Хотя пока что ему удавалось усмирить трехлетнюю дочь, но все понимали, что как только Камилла вырастет, она станет опасной. Настолько опасной и могущественной, что с ней не справится даже отец и брат. Камилла дьявольская смесь могущественной ведьмы и вампира, взявшая из обеих рас самые сильные стороны. Все дети королевского семейства сами по себе были уникальны хотя бы тем, что появились на свет. Велес, самый старший из детей — гибрид. Вампир–оборотень обладающий страшной физической силой. Уже в свои девять лет мог уложить десяток взрослых вампиров. Самуил Второй, так его в шутку звали родственники — Верховный Чанкр, рождающийся раз в тысячелетие, сильнее своей родной тети Фэй в десятки раз, но даже они не могли сравнится с Камиллой. Она взяла то, что никак не могло сочетаться вместе — Чанкр и вампир в одном теле и разуме. Такими качествами, как она, обладали только демоны. Никто не знал и не понимал истинной сущности малышки. Но старые предания грозили, что у Падшего Ангела и вампира могут рождаться демоны, новая раса всесильных и могучих исчадий ада. Маленькая ведьмочка, безраздельно управляющая деспотом отцом как марионеткой. Сейчас она выглядела спокойной, но ее присутствие означало, что перепалок, споров и распрей на этом собрании не будет. Потому что Камилла фанатично обожала отца. Любой, кто смел вступать с ним в спор немедленно узнавал, что такое ее гнев. Поблажки были только для Марианны.

— Все что сказал Влад — правда. Последний раз, когда тринадцать воинов–карателей появились на земле, на нашей территории были истреблены почти все вампиры и ликаны. Началась новая эра. Если мы не справимся сами с нашими преступниками, нас ждет тоже самое. С этого момента каждый следит друг за другом. Шаг вправо, шаг влево — расстрел, то есть казнь без суда и следствия. Уполномоченные ищейки получат указания от Криштофа. Отныне мы будем наказывать сами. Произвола больше не будет. Не на наших землях и не в нашем братстве. Все знают, что у нас есть трудности и все знают, что среди нас есть сектанты. Люди исчезают, списки пропавших без вести растут с каждым днем. За последние две недели пропало одиннадцать младенцев до трех лет. Это наводит на подозрения в том, что у нас появилась секта. Доказательств нет, но вы нам их достанете и гораздо быстрее, чем здесь соберутся Палачи. Нам не нужна огласка.

Мы стоим на пороге новых свершений. Скоро в наш альянс войдет Польша и Венгрия. Европейское братство расширится. У нас появится больше возможностей, больше земель. Постепенно мы охватываем обширную территорию и скоро пойдем в Азию. До сих пор там правили демоны, но нас становится все больше, и мы крепнем. Возможно, не за горами то время, когда власть демонов над вампирами и ликанами ослабнет, и мы захватим восточные территории. Витан и Кристина уже сейчас ведут переговоры с восточными кланами. Нам не нужно нашествие Палачей и появление секты, наверняка тесно связанной с демонами. Скоро мы станем неподвластной расой. У нас будут свои законы. Это означает одно — свободу. Кто из нас не мечтал об этом?

Вампиры, молча, взирали на Николаса с ребенком на руках. Никто не смел перечить. Все понимали, что князь прав. Сейчас ни в коем случае нельзя оступиться. Преимущество перед демонами будет потеряно, если их начнут истреблять как вредоносных насекомых.

— Общим голосованием будут приняты новые законы касательно нарушителей. Согласие Совета мы уже имеем. Даю слово Криштофу.

Николас занял место возле брата. С левой стороны сидела его молодая жена. Она восхищенно смотрела на мужа. Протянула руку, чтобы обнять его за плечи, но маленькая Камилла приоткрыла глаза.

— Мой папа, — произнесла она упрямо и Марианна Мокану весело засмеялась.

— Днем твой, а ночью мой. Таков уговор.

— Сейчас день, — сказал Николас и поцеловал дочь в макушку. Влад рассмеялся, а Лина тихо заметила:

— Эх, как же мне это знакомо. Камилле повезло, что у нее нет сестры. Вы с Кристиной еще умудрялись драться за отца между собой.

— Господа, дамы, — Криштов привлек всеобщее внимание.

— Мы провели следствие, точнее мы еще не закончили, но у нас все же есть некоторые сведения и улики. В городе действительно появился Палач. Самый страшный из Палачей Асмодея — Изгой. Многие слышали это прозвище на протяжении веков. Изгой один из сильнейших и могущественных вампиров–эристзаров. Он фанатично предан хозяину и всегда, заметьте, всегда выполнял приказы Асмодея очень удачно. Ни одного промаха, ни улик, ни следов. Он очень опасен. Никто не знает, в какой момент Асмодей решит, что именно вы и есть нарушитель, с которым не справились или не раскрыли ищейки. Но… У нас есть сведения, что при ликвидации Вишинских Изгой не уничтожил свидетельницу. Сейчас идут активные поиски сведений. Есть подозрения, что она все еще находится с Палачом. Для нас это важно. Палач, нарушивший закон, это страшнее чем просто бессмертный, который уличен в преступлении. Любой козырь против вампира–карателя может нам помочь. С этого момента задействованы все силы в раскрытии личности свидетельницы. Как только у нас будут сведения, мы начнем поиски этой женщины.

Криштоф посмотрел на Николаса и тот кивнул ему.

— В городе объявляется комендантский час. Никто не выходит из домов без особого разрешения между часом ночи, и рассветом. Так мы сами отследим нарушителей.

Возразить никто не смел. Вскоре вампиры разошлись, все, кроме королевской семьи.

— Что скажешь брат? Думаешь свидетельница и правда жива?

Влад посмотрел на Ника.

— Думаю жива. Несколько дней назад мы нашли останки вампира–чужака в старом районе города. Его казнил Палач. Там все пропахлось смертной. Живой женщины. И они ушли вместе. Правда, следы оборвались на улице. По какой то причине Изгой не уничтожил свидетельницу. Эх, нам бы внешность Палача узнать. Только все кто его видели, уже давно мертвы.

— Да, и Фэй, увы, бессильна. Не только Фэй и Семи ничего не видит. Изгой защищен демонами, нам не проникнуть в его сознание, он вне времени.

Марианна взяла Камиллу на руки, невзирая на ее сопротивление. Зацеловала малышку и прижала к себе.

— Похоже, у нас снова начинаются неприятности? — спросила она. Ник прижал ее к себе за плечи.

— Мы разберемся. Думаю, что скоро Изгой исчезнет как и появился.

— Белый… — прошептала Камилла.

Марианна улыбнулась:

— Ты о чем, милая?

— Он белый.

— Кто, моя дорогая?

— Он, — сказала Камилла и посмотрела вдаль, — он красивый.

Но Марианна уже снова смотрела на мужа с тревогой, на слова малышки не обратили внимание.

— Почему Изгой не убил свидетельницу? В этом есть смысл? — Ник отпил виски из бокала.

— Меня больше волнует вампир–чужак, который вышел на ее след раньше нас. Подозрения о секте меня пугают. А что если зреет новый заговор или переворот?

Влад налил себе порцию спиртного из графина.

— Не знаю, но что то происходит. Мне не нравится ни Палач, появившийся в нашем времени, ни вампир–чужак. Нужно быть очень осторожными. Проведем зачистку сами во время комендантского часа — может, что то найдем. Кстати закройте все бары, которые посещают бессмертные. Пусть все заведения работают до заката. Наладь это через свои каналы в полиции, Иван.

Безмолвный слуга Николаса склонился в поклоне.

В воздухе нарастало напряжение. Все чувствовали, что зреет нечто, после чего их жизни могут круто измениться. Если начнется война с демонами — то вампирам вряд ли удастся выжить.

Иван выскользнул из дома Вороновых и огляделся по сторонам. Достал сотовый и набрал чей то номер. Ответили ему мгновенно.

— Я освободился, — сказал слуга и спрятал мобильный в карман.

Он перемахнул через высокую ограду. К дому подъехал черный лимузин, дверца автомобиля открылась, и Иван исчез во мраке салона.

Казалось, его окружала непроглядная тьма, но вампир знал, что он не один. Того кто позвал его видеть необязательно. Присутствие демона чувствуется кожей, каждым волоском на теле, которое вибрирует от страха и преклонения.

— Почему на связь не выходил? — голос прозвучал тихо, но он оглушал Ивана изнутри.

— Не мог, они подозревают, что кто то работает на два фронта.

— Так твоя задача запутать их и вывести на ложный след, а не трястись от страха за свою шкуру. Я тебе гарантировал защиту?

— Да, — прошептал Иван, стараясь не смотреть в сторону собеседника.

— Скоро все изменится. Ты мне нужен, Иван. Палач придет в дом Мокану, а ты его прикроешь и будешь во всем помогать и следить за каждым его шагом.

— Палач? — Иван побледнел, чувствуя, как кровь стынет в жилах.

— Да, Палач. У него свое задание и ты здесь не причем. Ты с Чужим встречался?

Иван кивнул и нервно стиснул пальцы.

— Они готовятся?

— Да, мой господин.

— Девчонку нужно выкрасть. Она последняя из тринадцать детей, она замкнет круг. Мы должны завершить начатое моим братом Аонесом. И ты получишь свою награду. Будь на связи, Иван и помни — я тебя вижу. Каждый твой шаг, я читаю твои мысли, и если ты посмеешь меня предать — я сдеру с тебя кожу живьем.

Глава 8

Я проснулась рано утром, я привыкла вставать с самыми первыми лучами рассвета. Когда за окном еще не пели птицы, а нежные солнечные лучи розоватого цвета бросали блики на окна. В эту ночь я наконец то спала. Вырубилась. Сказалось все и волнения и дикая усталость. Тем более, сегодня, я спала на роскошной постели с благоухающим атласным бельем. Мне нравился этот дом. Как ни странно, хоть я и понимала, что в какой то мере это моя тюрьма, но мне он нравился. Я никогда не видела более роскошных апартаментов. Теперь в лучах солнца я могла рассмотреть комнату. Все выдержанно в золотисто–бежевых тонах, на потолке лепка. Мебель белоснежная с золотистой отделкой. Трельяж с огромным зеркалом на всю стену стоял напротив постели. Красивый шкаф, на изогнутых ножках слева у окна. Маленький круглый столик в углу с двумя плетеными креслами. Но шедевр это постель: необъятная, огромная, с невероятным количеством подушек. Я встала с кровати и ноги утонули в пушистом белоснежном ковре. Мои вещи кучкой валялись на полу и источали неприятный запах. Вот такая вот грязнющая, чумазая и вонючая, я завалилась спать, голая, прямо на покрывало. Мне стало противно. Я приподняла кончиками пальцев свою кофточку и ужаснулась. Вся в черных разводах, кое–где порвана, заляпана грязью и чем то темным, наверное кровью монстров, убитых Изгоем. Неужели мне придется все это надеть на себя снова? От чувства брезгливости меня передернуло.

Я зашла в просторную ванную комнату и умылась, почистила зубы, наконец то расчесалась, а потом с диким удовольствием залезла в ванную. Вода стекала по моему телу, и я чуть ли не стонала от удовольствия. Четыре дня без душа — это слишком. Я чувствовала себя грязной, липкой и дурно пахнущей. Теперь я терла кожу, намыливала волосы душистым шампунем и закрывала глаза от удовольствия. Еще немного и заурчу как довольная кошка. Я провалялась в пене наверное больше часа, добавляя горячую воду. Теперь моя участь уже не казалась настолько жалкой и безнадежной. Все могло быть хуже. Там, в том доме Вышинских, я могла остаться навечно, а ведь я жива. Я дышу этим воздухом, я купаюсь в роскошной ванной, я вижу небо над головой. А этот жестокий и страшный вампир–убийца спас мне жизнь. И притом не один раз. Какие бы он цели не преследовал, но благодаря нему я жива. Что он там просит, помочь ему? Сыграть роль его любовницы? Почему я так разозлилась? Сколько раз в своей жизни я исполняла роли на сцене? Самые разные. Балерина — это та же актриса. Пусть это будет одна из очередных ролей, а плату за нее я получу в виде свободы. Честная сделка. Я не должна была так на него злиться.

Я вылезла из ванной, протянула руку за полотенцем и в этот миг дверь распахнулась настежь. Изгой зашел в душевую неожиданно, я даже отреагировать не успела. Я вскрикнула от неожиданности, и мы на несколько мгновений замерли. Он смотрел на меня по–другому. Странно смотрел. Я еще никогда раньше не видела, чтобы его взгляд изменился настолько. Радужка потемнела, зрачки расширились. Взгляд скользил по моему телу, а я не могла пошевелиться, словно вросла в кафельный пол. Капли воды стекали по коже, становилось холодно, а внутри меня нарастал пожар. Я чувствовала, как затвердели мои соски, и не могла понять от прохлады или от этого горящего взгляда. На меня никогда и никто не смотрел так откровенно. Точнее, я впервые оказалась обнаженной под взглядом мужчины. И вдруг я поняла, что там, в глубине сознания, мне нравится, что он на меня смотрит. ТАК смотрит. Будто хочет разорвать на части. Кровь быстрее побежала по венам, сердце забилось чаще, а в горле пересохло. Если он ко мне прикоснется, я умру от избытка чувств. Внизу живота заныло, такое незнакомое покалыванье, будто что то нарастает и увеличивается как снежный ком. Каждая капля, стекающая по телу, казалась ощутимей удара. В висках пульсировало. Я видела, как его взгляд опустился к груди, и невольно выпрямила спину. Все длилось ровно минуту. Изгой швырнул мне полотенце. Он резко отвернулся, а я завернулась в махровую материю, щеки запылали и наверняка стали пунцовыми:

— Мог постучаться. Я не бесполое существо.

Я снова разозлилась. Прошла мимо него в комнату. Руки мелко тряслись, и я не решалась посмотреть на Изгоя еще раз.

— Константин нашел для тебя одежду, переоденься. Мы уезжаем за покупками.

Только сейчас я заметила, что на постели лежит шерстяной свитер и юбка. Насчет колготок, трусов и лифчика Константин наверняка не подумал.

— Этой одежды не достаточно, — сказала я и покраснела еще больше.

— Почему?

Я обернулась, встретилась с ним взглядом и в горле снова пересохло. Минуту назад я позволила этому мужчине разглядывать себя, я не закричала, не выгнала его и даже не возмутилась. Теперь я должна говорить с ним о том, что мне нужно нижнее белье, колготки и многое другое из женского туалета.

— Потому что на улице мороз, зима. У меня голые ноги.

Изгой задумался, а потом кивнул, мой ответ удовлетворил его.

— Напиши список, все чего не хватает — Константин принесет.

Только сейчас я заметила, что Изгой тоже переоделся. Теперь он выглядел несколько иначе. Больше походил на человека, на современного мужчину. На нем светлый джемпер с высоким воротником, темные джинсы и обычные ботинки, начищенные до блеска. Волосы собраны в хвост на затылке. И еще он побрился. Я невольно залюбовалась правильными чертами его лица, четкими, резкими, словно вылепленными талантливым скульптором. Он походил на викинга. Без густой щетины, стал казаться младше. Если бы не шрам то он, несомненно, очень красив. Той странной холодной красотой, которая разбивает женские сердца. У него чувственные губы. Верхняя чуть тоньше нижней, резко очерчен каждый контур, на подбородке ямочка. Какие его губы на вкус? Холодные? Жесткие, как он сам? Или мягкие, страстные, жгучие? Я бы хотела, что бы эти губы целовали меня? Сердце замедлило бег и стало трудно дышать. Да, я бы хотела. Это откровение самой себе потрясло меня до глубины души. Я отвернулась и подошла к столу, все еще завернутая в полотенце.

— Мне не на чем писать, — сказала я, поискав в шкафчиках и ящичках письменные принадлежности.

— Тогда скажи, я ему передам.

Я замялась, почувствовала, что щеки скоро сгорят или воспламеняться.

— Мне нужно… — черт, а это трудно, сказать незнакомому мужчине, что мне нужны трусы.

— Говори, — в голосе чувствовалось раздражение, — у нас не так уж много времени.

— Трусики, бюстгальтер и колготки, — выпалила я и подавилась слюной, закашлялась.

— Тру… Черт, кроме колготок ничего не понял.

Он издевается? Он что неандерталец или инопланетянин?

— Трусы, черт возьми. Это нижнее белье, понимаешь, чтобы прикрывать интимные места? — я давилась каждым словом, — Бюстгальтер одевают на грудь.

— Зачем? — он пожал плечами.

Я окончательно растерялась. Зачем одевают бюстгальтер? Хороший вопрос.

— Чтобы грудь не колыхалась и вообще, какая разница зачем? Мне это нужно. Так сейчас носят.

Казалось, Изгой не замечал моего смущения и раздражения.

Он ушел, а я так и осталась стоять, прижав к груди полотенце. Потом сбросила его на пол и увидела свое отражение в зеркале. У меня колыхаться нечему. Зачем я ношу лифчик? Так принято и все, чтобы соски не торчали и не просвечивали. Вот зачем. Мои до сих пор были напряжены. Это от холода. Или от страха.

Я лгала самой себе не от холода, а от его взгляда, от его присутствия рядом со мной. Этот мужчина будил во мне странные желания, темные, неведомые ранее. И чем больше я с ним общалась, тем больше чувствовала насколько мне опасно находится рядом с ним и не потому что он вампир, а потому что меня непреодолимо тянет к нему. Потому что я нервничаю, когда он смотрит на меня, потому что там, в ванной, мне захотелось, чтобы Изгой ко мне прикоснулся.

Это от нервов. Это все от стресса.

Я натянула свитер через голову, потом юбку на влажные бедра и снова посмотрела в зеркало. Пигалица. Волосы висят космами, юбка бесформенный серый мешок, а свитер обтянул тело, белая ткань обрисовала контур груди, как вторая кожа и темные кружки сосков ясно просвечивали под материей. Чертов слуга. Где он достал эти вещи?

Изгой вернулся внезапно, я как раз пыталась заколоть волосы шпильками. Я увидела его сквозь зеркало. Он появился как всегда бесшумно.

— То, что ты просишь, достать не получится.

Я увидела, как его взгляд резко опустился чуть ниже, и вспыхнула, прикрыла грудь руками.

— Теперь я понимаю, зачем нужна та вещь, о которой ты говорила, — он усмехнулся или мне показалось? Снова кровь прилила к лицу.

— Набросишь мой плащ, он длинный. Не замерзнешь. Поехали, купишь все сама.

Изгой вошел в магазин и тут же почувствовал уже привычное внимание со стороны людей. На него глазели, а он это ненавидел. Он не привык быть на виду. А вот его смертная пленница, похоже, чувствовала себя как рыба в воде. Мстислав пошел за ней, стараясь не упускать из вида, игнорируя любопытные взгляды, которые на него бросали посетители и продавщицы. Диана снимала вещи с вешалки, рассматривала, прикладывала к себе. А потом она скрылась в какой то нише за шторой, Изгой хотел было пойти за ней, но девушка выскочила ровно через несколько минут. Остановилась возле зеркала, покрутилась, принимая разные позы, и он засмотрелся. Она словно жила в своем мире. И ему нравилось за ней наблюдать, как она преображалась в разных нарядах. Вот она вышла в красивом красном платье и Изгой решил, что она больше одета чем раздета. Спина полностью открыта, плечи сверкают белизной, а вырез спереди почти приоткрывает полушария небольшой, но высокой и округлой груди. На боку разрез, до бедра. Она снова забежала в примерочную, и он понял, что уже ждет, когда она выйдет в новом наряде. А когда вышла, ему стало не по себе, если бы мог дышать, то у него бы перехватило дыхание. Девушка надела полупрозрачный костюм. Очень короткую юбку и блузку, полностью открывающую живот. Она сделала какое то очень соблазнительное танцевальное движение, и Изгой подался вперед, непроизвольно стиснув челюсти. Даже издалека он видел, как просвечивает ее грудь под блузкой, а когда она повернулась на каблуках, мелькнуло кружево на бедре. Изгой повернул голову и увидел, что какой то парень тоже смотрит на Диану и этот взгляд Изгою не понравился. Плотоядный и похотливый. Мстислав уже через секунду стоял позади него. Парень медленно обернулся и вздрогнул.

— Пошел вон, — хрипло прошептал Изгой, и парень попятился назад, видя как сверкнули глаза вампира. Он чуть не упал, сбил вешалку с одеждой.

— Вам чем то помочь?

Изгой обернулся так резко, что продавщица вздрогнула.

— Нет.

— У нас есть отдел мужской одежды, пока ваша спутница выбирает, я могла бы…

Изгой наклонил голову в бок.

— Вы могли бы исчезнуть, если бы я захотел, — мрачно сказал он и девушка замолчала. Потом отвернулась и пошла к своим подружкам, которые поглядывали на него со стороны:

"Он псих"

"А какой красавчик"

"Брутал, девки, от него сексом за версту несет"

"Я представляю, какой он в постели"

"Повезло этой мышке"

Изгой вдруг понял, что Диана слишком давно не выходила из примерочной. Он прислушался. А потом за секунду оказался возле шторы и резко распахнул.

Диана ахнула, а он замер. Девушка стояла к нему боком. В одном нижнем белье. Он не знал, что она на себя надела, но от одного взгляда на эту одежду у него заныло в паху с такой силой, что от удивления он вздрогнул. Диана прикрыла грудь руками, но от него не укрылось ничего. Он снова увидел ее грудь, слегка прикрытую черными кружевами, взгляд опустился ниже к плоскому животу к тоненькой полоске трусиков с оборками и с поясом для чулок. Ничего более красивого и более возбуждающего он раньше никогда не видел. Это было похлеще, чем когда он увидел ее обнаженной в ванной. По телу прошла незнакомая дрожь, и ему захотелось, невыносимо, болезненно почувствовать ее тело ладонями. Он даже незаметно двинулся в ее сторону.

— Выйди, пожалуйста, — тихо попросила Диана, и Изгою показалось, что ему дали пощечину. Он отступил и задернул штору, но остался стоять рядом, чтобы никто другой не мог увидеть, то, что видел он. Ему не хотелось. Вспомнил, как тот парень глазел на смертную и руки непроизвольно сжались в кулаки. Внутри поднялась волна ярости. Это его пленница. Никто не смеет на нее смотреть. Она принадлежит Изгою. Диана вышла через несколько минут, раскрасневшаяся, смущенная в руках ворох одежды которую она выбрала. Она понесла вещи на кассу, а Изгой пошел за ней, словно неотступная тень. Девушка начала перебирать, стараясь выбрать самое лучшее, из всего что примерила и отложила в сторону красное платье. Изгой вдруг сгреб тонкую матерью пятерней и вернул обратно. Девушка вопросительно на него посмотрела:

— Оно очень дорогое.

— Оно красивое, — голос звучал равнодушно на одной ноте, а потом он повернулся к кассирше, — я беру все, что она выбрала.

Он нес позади нее пакеты и неотрывно смотрел на ее плавную походку, на бедра под новой юбкой, на стройные ножки на каблуках. При каждом ее шаге в нем что то взрывалось, тело наполняло жаром. Перед глазами белые ягодицы в обрамлении кружев и его пальцы на этих бедрах. Желание дотронуться до смертной вдруг стало невыносимым и неконтролируемым. Она словно почувствовала его взгляд и обернулась:

— Что то не так?

Он не ответил. Увидел, как она пожала плечами и вошла в магазин мужской одежды. Если бы он к ней прикоснулся, она бы вздрогнула от ужаса? Она бы скривилась от презрения и гадливости и безумного страха? Скорей всего да.

Он никогда не прикасался к смертным, если только не убивал их, а сейчас ему захотелось прикоснуться. Кончиками пальцев. К ее груди. Женская грудь, он уже забыл какой пожар вызывают эти мягкие полушария с твердыми вершинками.

— Даже не знаю, что для тебя выбрать, — Диана задумчиво смотрела на мужские вещи.

— Строго и ничего цветного, — сказал Изгой и равнодушно сел в кресло.

— Не, ты не можешь вот так сидеть. Нужно померить и… Я ж не знаю какой у тебя размер.

К ним подошел продавец, паренек без пола. Моментами похож на женщину, моментами на подростка.

— Ищите что то определенное или для вечеринки?

Он улыбнулся Диане и Изгой помрачнел. Чего все на нее сегодня смотрят? А его это раздражало.

— Определенное. Нам нужны классические костюмы для приемов, для бизнес–встреч. Не броское, в черно серых тонах.

— Один момент.

Парень подошел к Изгою.

— Встаньте, я посмотрю какой размер.

Изгой усмехнулся. Ему говорят встать. Смешно. Но он встал и парень оказалось достает ему до плеча. Покрутился вокруг и ушел. Вскоре вернулся с двумя костюмами, рубашками и парой туфель.

— Вот примерьте, думаю, вам подойдет.

Изгой взял из рук парня вещи и пошел к примерочной. Возился он долго, ругался по–польски сквозь зубы. Посмотрел на галстук, повертел в руках. И что это за удавка? Одел на шею и завязал на узел. Когда вышел из примерочной Диана прыснула со смеху. Он посмотрел на себя в зеркало и даже побледнел от злости. Что не так? Вроде все нормально надел. Но она смеялась, а он чувствовал, что злиться еще больше. Вот сейчас вышвырнет эти тряпки и уйдет. Проклятый демон с его дурацкими играми. Он воин. Он не должен наряжаться в эти тряпки, не должен вообще здесь находиться.

— Ты рубашку застегнул неправильно. В брюки не заправил, и галстук так не завязывают.

Она подошла к нему протянула руку, и он слегка от нее отодвинулся:

— Можно мне?

Диана привстала на носочки и расстегнула его рубашку, а он застыл и насторожился. Прикрыл глаза, наблюдая за ней. Сейчас он чувствовал ее запах, и он кружил ему голову. Запах ее кожи и волос. Нет, она не пахла едой, она пахла женщиной. И эта женщина расстегивала на нем одежду. Мелькнуло обжигающее воспоминание в воспаленном мозгу и погасло.

Тонкие женские пальчики ловко застегнули все пуговицы.

— Вот. Теперь галстук.

Диана положила руки ему на плечи, поправляя воротник, запястья касались его подбородка, и от ее прикосновений Изгою казалось, что сквозь его тело проходит электрический ток. Она пошатнулась на носочках, и он невольно удержал ее за талию. Теперь замерла она как птичка в тисках, и Изгой тут же отпустил. В паху уже не просто ныло, там все пульсировало и закаменело. Когда руки девушки потянулись к ремню его брюк, он перехватил ее за запястья. Дотронется и он за себя не отвечает.

— Я и сам могу.

Видимо сдавил сильно, она даже побледнела. Мстислав разжал пальцы.

— Вот теперь нормально. Посмотри, — ее голос почему то срывался. Боится. Его можно только бояться, иных чувств он вызывать не умел. Посмотрел на свое отражение. Неплохо. Слишком вычурно на его взгляд, но если она говорит, что нормально, значит нормально.

— Можно еще вот это примерить и…

— Не надо. Заверните все это. Я беру.

— А еще…еще пару носков, — добавила Диана.

Изгой пошел в примерочную снять все эти тряпки. Как только надел привычную одежду, тут же вернулось прежнее чувство уверенности. Единственное что мешало, это плоть, которая никак не хотела ему подчиняться. Член стоял уже несколько часов и причинял неудобства. Хотелось немедленной развязки. Хотелось так невыносимо, что он чувствовал как начинает приходить в бешенство. Особенно когда эта девчонка ходит поблизости. А сегодня она слишком близко. Назойливо близко и он уже готов сорваться и…Что и? Он хочет ее. Не убить, не испить, а он хочет врезаться в ее тело своим изнывающим членом и разорвать ее на части. Возможно, в этот момент он даже может убить ее. Нужно сегодня держаться от нее подальше. А вообще у этих, у смертных, у них ведь есть шлюхи как и во все времена. Что если найти себе девку на ночь? От этой мысли его передернуло. Он не хотел прикасаться к их грязным телам. Он хотел Диану и все больше думал о том, что им и так нужно изображать любовников, почему не взять ее по–настоящему и какая разнится хочет она или нет? В конце концов она принадлежит ему. Она его добыча, а как поступают с добычей?

В этот момент шторка слегка колыхнулась и Изгой резким выпадом сильной руки заволок того кто за ней стоял в примерочную. Его глаза налились кровью, когда увидел девчонку так близко. А она испугалась. Его ноздри раздувались, чувствуя всплеск адреналина в ее крови, запах ее тела. В глазах потемнело. Вдавил ее в стену, а она смотрит на него расширенными от страха глазами и молчит. Изгой посмотрел на ее шею, на жилку, пульсирующую сбоку, на вырез ее свитера в котором она была с самого утра. Дьявол. Рука непроизвольно потянулась, чтобы дотронуться, но вместо этого он сжал ее горло и девушка всхлипнула.

— Никогда не подкрадывайся ко мне сзади — прорычал он и вытолкал ее наружу.

Что, черт подери, с ним происходит? Это не желание просто убить, это первобытный голод, жажда женского тела. Невыносимая и непреодолимая. Жажда ее тела.

Всю обратную дорогу они молчали. Диана не смотрела на него, а он сидел рядом и его кулаки непроизвольно сжимались и разжимались. Он сделает Диану своей женщиной. В конце концов он ее хозяин и она не смеет ему перечить, а будет сопротивляться — он возьмет ее силой.

Я захлопнула за собой дверь и прислонилась к холодной стене. Поднесла руки к горлу. Саднит. Наверняка остались следы от его холодных и сильных пальцев. На миг мне показалось, что Изгой меня сейчас удушит. Его глаза сверкнули безумным огнем. Это проявление эмоций подействовало на меня как обжигающий водопад раскаленных углей. Только не так, как должно было. Я не испугалась. Постепенно, я переставала испытывать страх перед ним. Хотя Изгой был самым страшным человеком из всех, что я встречала за всю свою жизнь. Нет. Он не человек. Я не должна об этом забывать. Передо мной жуткий зверь в обличии человека. Хладнокровный, бесчувственный хищник жестокий и неумолимый. Но я его не боялась. Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. Осознавая все его могущество, его безграничную власть над людьми и над другими существами, я начинала понимать, что лучшего защитника мне не найти. Во мне просыпалось странное чувство по отношению к нему. Он меня завораживал. Каждый раз, глядя на него, мне казалось, что я не могу отвести взгляд. Не могу и не хочу. Наверное, самое нелепое словосочетание "страшно красив" обретало смысл. Это про него. Про Изгоя. Никогда красота не могла внушать большего ужаса и большего восхищения. Он, словно, отражение в разбитом зеркале. Шрам на его лице — уродливый, грубый и отталкивал и притягивал одновременно. Он его не портил. Я бы сказала, наоборот, в этом был его личный шарм. Там, в примерочной, когда я не удержалась, и посмотрела за шторку, меня пронизало током. Никогда я еще не видела более красивого тела. Его спина, покрытая шрамами как от когтей чудовищного монстра, со странной черной татуировкой в виде иероглифов была великолепной. Под смуглой кожей перекатывались мышцы мощные, рельефные, словно после ежедневных физических нагрузок. Спина переходила в узкую талию и упругие ягодицы. Какой же он большой, огромный и сильный. Я, рядом с ним, как пылинка. Когда его пальцы сомкнулись на моей шее и он, приподняв меня в воздух, прижал к стене, я почувствовала как меня охватывает дрожь. Я смотрела в его сиреневые глаза и дрожала. Не от страха. Мое сердце готово было лопнуть, разорваться от переполняющих меня эмоций. Я почувствовала, как краска прилила к щекам. Там, в примерочной, я хотела, чтобы он меня поцеловал. Хотела узнать какие на вкус его жестокие губы. Вблизи они казались мягкими. Сочными…Господи, что со мной? Я не могу хотеть поцелуев самого демона смерти. Я сошла с ума. Да. Я ненормальная. Но я хочу его. Вот почему меня трясет от одного его взгляда. От его голоса…Боже, какой у него голос. Никогда не слышала ничего более завораживающего. Его шепот или рычание. У человека не бывает ТАКОГО голоса.

И меня влечет к нему с невероятной силой как мотылька на костер. Только рядом с ним я не сгорю, а замерзну насмерть от его холода… От его ледяного взгляда.

В двери постучали, и я вздрогнула от неожиданности, и увидела Константина. Он вежливо поздоровался, но порог комнаты не переступил, даже после того как я пригласила его войти. Сказал, что ему не велено ко мне заходить.

— У Него посетитель. Он хочет, чтобы вы спустились к ним. Они в зале для гостей.

Гость? У Изгоя? Это звучало по–крайней мере странно.

— Он передал, чтобы вы прилично оделись.

Я разозлилась. Можно подумать я одеваюсь неприлично. Хотя Изгой все эти дни видел меня в жутких грязных тряпках. Неудивительно, что его мнение насчет моего вкуса далеко не лестное.

Ну, слава богу, теперь у меня есть, во что переодеться и пусть он проглотит свои слова когда меня увидит. Я перерыла все новые вещи в поисках чего то совершенно сногсшибательного и наконец то выбрала белое платье из очень тонкого трикотажа с длинными рукавами, воротником под горло. Очень скромное на первый взгляд, но с изюминкой- оно повторяет каждый изгиб тела. Каждую черточку, каждую выпуклость. В нем сочетается строгость и скрытая сексуальность. Я посмотрела на себя в зеркало и взялась за расческу. Расчесала волосы, долго думала, как их уложить и решила просто оставить их распущенными, потом накрасила губы, глаза, нарумянила щеки. "Боевой окрас", — так называли актрисы балета грим. Теперь, сейчас я при полном параде. Я больше не жалкая худая оборванка. Вот эти белые туфли, на невысоком каблуке, очень подойдут к моему наряду. А что если ЕМУ не понравится? Что если…

В дверь снова постучали, и я услышала голос Константина:

— Он зовет вас. Просит спуститься немедленно.

Черт, ну что же он такой нетерпеливый. Я вышла из комнаты и по вытянутому от удивления лицу Константина поняла. Что выгляжу довольно не плохо. Управляющий осмотрел меня с ног до головы.

— Ну как?

Не удержалась я и кокетливо поправила локон за ухо.

— Неплохо — сдержано ответил Константин и пошел к лестнице. Я следом за ним.

Меня ждали. Я почувствовала это как только вошла в залу. Изгой был не один. С ним рядом стоял мужчина. Я не смогла сразу определить его возраст, но в глаза бросилась его необычная экзотическая внешность и очень элегантный наряд. Только рядом с Изгоем мне все казались неприметными. Даже этот красавец азиат в черном костюме. Я смотрела на Мстислава и понимала, что если сейчас не отведу взгляд, это уже будет неприлично и даже смешно. Но я не могла. Я словно приросла к полу и лишилась дара речи, остолбенела. Сейчас Изгой не был похож на себя самого. Таким я его не видела никогда. В светлом строгом костюме с распахнутым пиджаком, в черной рубашке с брильянтовыми запонками и волосами, собранными на затылке в конский хвост он больше не походил на рок звезду. Нет, Изгой красивее. Не то чтобы красивее у него бешеная харизма. Вот этот поворот головы, серьезное лицо, ледяной взгляд. Его саркастическая усмешка.

— Диана — это мой старый приятель Асмодей.

Я перевела взгляд на гостя и вздрогнула. На миг мне показалось, что его глаза изменили цвет. Стали белесыми, без зрачков как две белые дыры. Я попятилась немного в сторону.

— Диана… Какое чудесное имя для красивой девушки. Наслышан о вас от моего друга.

Интересно он тоже вампир? Или кто? В том, что гость иное существо, не человек, я не сомневалась. Я начинала привыкать к тому, что меня больше не окружают обычные люди.

Внезапно Асмодей взял меня за руку и тут произошло невероятное — по всему моему телу разлилось тепло, и я стала совершенно спокойной, мне нравилось прикосновение Асмодея. Там где ледяная рука касалась моей кожи, начали постепенно расходиться горячие круги, как волны. Прежде чем я поняла, что со мной происходит, Изгой резко дернул меня к себе и чары тут же пропали, исчезли круги и волны остался лишь страх и пустота.

— Какого черта ты делаешь, Асмодей?

— Проверяю, насколько чувствительна твоя домашняя игрушка.

Усмехнулся гость, а я почувствовала как зарделось мое лицо. Это кем он меня сейчас назвал?

— Моя. Ты правильно заметил, Асмодей — моя игрушка.

Это они обо мне говорят? Что за…

Я хотела было высказать им обоим, что я о них думаю, но Изгой сжал мою руку так сильно, что я стиснула зубы, чтобы не ойкнуть. Но я поняла его. Он приказывал мне молчать.

— Мокану раскусит ее в два счета, ясно? Девчонка не твоя любовница. Между вами ничего нет. Ты не обманешь древних вампиров. Она даже тебя не боится. Дай ее мне на пару ночей, и я сделаю ее совсем другой. Ты ее не узнаешь. Я научу ее бояться и желать своего господина. Твоя игрушка требует дрессировки.

— Запомни, Асмодей — все, что я назвал своим, никогда не будет принадлежать кому то другому.

Мне не нравился тон их беседы. Я понимала, что сейчас что то происходит и каждое их слово таит в себе тайный смысл.

— Ну, так она еще не твоя. Поэтому может стать нашей. Сначала моей, в целях обучения покорности, а потом уже твоей. В отличие от тебя, я знаю, что делать с непослушными смертными девочками.

Асмодей снова усмехнулся и теперь уже смотрел прямо на меня. Я судорожно стиснула руку Изгоя, когда увидела, как его гость облизал губы раздвоенным как у змеи языком. Я боялась. Смертельно боялась, что Изгой отдаст меня этому чудовищу. В том, что передо мной монстр похуже самого вампира я уже не сомневалась.

— Я сказал и повторю тебе в последний раз — ОНА МОЯ! Она не будет принадлежать никому кроме меня, а когда надоест мне — умрет, но твоей не станет.

Я снова вздрогнула, но чувствуя прикосновения пальцев Изгоя к своей руке, не поддавалась панике. Что то подсказывало мне, что он говорит это специально. Я больше не верила, что Мстислав может меня убить.

Асмодей рассмеялся.

— Твоя? Да она еще девственница. Ты почти месяц находишься рядом с девчонкой и ни разу не тронул ее, хотя прекрасно знал, для какой цели она тебе нужна. В чем дело, Изгой? Ты забыл, что ты мужчина? Или твое влечение к женщинам угасло за годы убийств и пыток, за те годы, что ты нес смерть всему живому? Я могу показать тебе, что такие твари как мы должны делать со смертными женщинами. Я могу научить тебя. Изгой. Мы можем насладиться ею вместе. Ты — кровью, а я плотью. Твоя малышка не знает какое ты чудовище? Ты показал ей свое истинное обличие?

Асмодей сделал шаг в нашу сторону и протянул ко мне руку.

"Иди ко мне, душа моя… я желаю тебя, я покажу тебе рай… я заставлю тебя корчится от наслаждения… я возьму твою девственность так нежно, что ты не почувствуешь ничего кроме блаженства…"

Голос звучал у меня в голове, и я с ужасом понимала, что в этот момент Асмодей молчит, он лишь смотрит мне в глаза и меня тянет к нему как магнитом.

Внезапно я услышала рычание, тихое, утробное похожее на рык зверя, который только готовится к прыжку…

— Я сказал — она моя! — Теперь на окнах зазвенели стекла от громового голоса Изгоя, а у меня заболели барабанные перепонки. Он заговорил нечеловеческим голосом, но слова были мне понятны.

— Я показал ее тебе как ты и просил, а теперь убирайся. Я свое задание понял и выполню его, как и все другие. Если ты мне не доверяешь, можешь послать к Мокану другого наемника.

— Если я сниму тебя с задания, мне придется объявить тебя вне закона! Ты знаешь наши порядки лучше всех других, — Асмодей прищурился и снова посмотрел на меня. Изгой сделал шаг вперед, так что я оказалась у него за спиной.

Асмодей отпустил мое сознание и я почувствовала тошноту и головокружение.

— Я самый сильный из твоих воинов, Асмодей! Давай! Объяви меня вне закона, но прежде чем сдохнуть — я заберу с собой половину твоего войска. Объяви на меня охоту, и мы посмотрим, кто будет жертвой, а кто охотником. Я — первый воин Апокалипсиса. Все остальные слабее меня.

— Даже Миха?

Асмодей по — прежнему улыбался.

— Миха? Ты вернул его?

Изгой казался озадаченным.

— Вернул.

— Воинов должно быть тринадцать… значит кто то лишний?

— После этого задания вас станет намного меньше, Мстислав. Я должен был подстраховаться. Ладно. Я понял насчет смертной. Разбирайся сам. Но если ты провалишься — ты знаешь какое наказание тебя ждет. Впрочем, и ее тоже.

А теперь развлеки своего гостя, Мстислав. Я слышал твоя игрушка умеет танцевать? Пусть станцует для нас.

— Нет.

— Даже так? А как же законы гостеприимства?

— Я тебя не звал в гости. Моя игрушка танцует только для меня.

Я скорее почувствовала, чем поняла, что Изгой злится. Он в бешенстве. Я впервые почувствовала эти флюиды гнева.

— Что ж, пожалуй, мне пора. У тебя осталось очень мало времени, Изгой. Скоро на тебя выйдет курьер Мокану и вступишь в игру.

Асмодей прошел мимо нас, полоснул меня взглядом совершенно белых, мертвых глаз и скрылся за дверью. Изгой все еще держал меня за руку. Потом вдруг резко выпустил и приказал, отчеканивая каждое слово.

— Станцуй для меня.

Я оторопела. Его взгляд…Он изменился. Он больше не был ледяным, и только сейчас я поняла, что впервые вижу его по–настоящему злым. Он был страшен всегда, но спокоен, без эмоций как машина а сейчас… Его челюсти сжаты, глаза прищурены, на скулах играют желваки.

— Я сказал — станцуй.

— Мне нужна музыка, — тихо ответила я.

Изгой испепелял меня взглядом, и я чувствовала себя провинившейся. Я чувствовала, что он злится не на проклятого гостя, а на меня. Но за что?

— Здесь есть магнитофон? Телевизор? Мне нужна музыка.

— Танцуй без музыки.

Я нахмурилась, но возразить не смела. Тяжело будет в этом платье, хорошо хоть юбка свободная. Я сбросила туфли и закрыла глаза. Он хочет, чтобы я танцевала, я буду танцевать. Я поняла, что сейчас произошло нечто важное, и дело было не только во мне. Изгой и его странный гость не друзья. Далеко не друзья и Асмодей не вампир, а нечто более могущественное и ужасное, а Мстислав посмел ему перечить. Он не отдал меня ему, а мог. Наверное, даже был должен отдать. Возможно, он нажил себе врага. Из за меня. После первых плавных движений заиграла музыка. Я не знала, откуда она взялась, но она играла, а я импровизировала. Я могла танцевать под любую мелодию, потому что чувствовала ее душой. Но эту мелодию я слышала впервые. Музыка была мрачной и величественной, похоже на классику в обработке, только я не знала композитора, который ее создал. Может он тоже не был человеком. По крайней мере, для меня, она ассоциировалась с чем то очень зловещим. Боковым зрением я видела, что Изгой неотрывно на меня смотрит и бесшумно, молниеносно передвигается следом, возникая в разных частях залы. Я была уверенна, что ему нравится то, что он видит. Возможно, я многого не знала и не умела в этой жизни, но я любила танцевать, я делала это лучше чем, чтобы то ни было, потому что всегда танцевала с душой.

Мои босые ноги в тонких чулках скользили по паркету. Меня увлекло. Я уже не смотрела на Изгоя, я наслаждалась танцем.

Это случилось внезапно, Изгой резко схватил меня за талию, и мгновенно переместившись в другой угол залы, усадил меня на рояль. Раздался нестройный рев аккордов. Я испугалась. Посмотрела ему в глаза и вдруг поняла, что сейчас произойдет. У меня дух захватило, и я перестала дышать. Вампир смотрел на меня, чуть прищурившись, его ноздри раздувались, а лицо стало пепельно–серым.

— Боишься? — тихо спросил он.

— Да, — так же тихо ответила я и судорожно глотнула воздух.

— Правильно, что боишься. Так и должно быть. Только не настолько насколько мне бы хотелось. Проверим насколько тебе страшно?

Внезапно он оскалился, и я чуть не закричала от ужаса, увидев длинные клыки.

— Не надо, — прошептала тихо, едва слыша свой голос.

Он засмеялся, и этот смех показался мне зловещим.

— Какие знакомые слова. Я слышу их из века в век. Тебе нечем меня удивить?

Его лицо было настолько близко, что я могла рассмотреть каждую черточку, каждую линию. Теперь я видела, насколько он красив. Той безупречной ледяной красотой, от которой слепит глаза. Я где то читала, что вампиры…

Изгой наклонился к моей шее и коснулся ее клыками. Я вздрогнула. Во мне боролись два разных чувства страх и желание ему покорится. Дикий ужас смешался с болезненным желанием узнать вкус его губ.

— И сейчас боишься?

Да, я боялась. Но не его клыков, а своих чувств. Они были острые, причиняющие боль. Я томилась в ожидании того что должно было произойти.

— Да…

Ответила тихо и он снова усмехнулся, я скорее угадала, чем услышала или увидела, как он улыбается.

— Правильно, девочка. Бойся. Это самое естественное чувство

, которое ты должна испытывать, когда смерть находится так близко. Я привык к вашему страху, мне он нравится.

Но я не боялась его в том смысле, как он привык. Я боялась его как любая девственница, которая страшится любви мужчины. Неужели он этого не понимает?

Руки на моей талии застыли, он не двигался, только скользил клыками по моему горлу, слегка надавливая на кожу и у меня от этого прикосновения растекалось тепло внизу живота, кончики пальцев покалывало, а дыхание сбилось и, наверное, сердце стучало как бешеное. Вдруг Изгой поднял голову и посмотрел мне в глаза.

— Ты думаешь сейчас о смерти?

Спросил он зловеще, удерживая мой взгляд.

— Нет.

От удивления его глаза распахнулись шире.

— Я не боюсь смерти, потому что ты не дашь мне умереть.

Это было наглое заявление, но когда я произнесла это вслух, я поняла, что так оно и есть на самом деле. Мне очень хотелось в это верить, после того как он спасал меня раньше.

— Неужели? — теперь он смотрел на меня с издевкой и насмешкой — Ты так думаешь? Завидная уверенность. Я буду первым, кто посмотрит в твои мертвые глаза, после того как осушу тебя досуха. Одним глотком. Я — твоя смерть. Запомни — я твоя смерть. Никогда не забывай об этом и ты права я ни кому не позволю тебя убить. Знаешь почему?

Я отрицательно качнула головой и прикрыла глаза, его близость волновала меня, заставляла дрожать и трепетать.

— Тогда убей меня сейчас, зачем ждать и мучить меня? — сказала я и испугалась собственной дерзости. Что я делаю? Зачем дразню его? Ведь это опасно, ведь я совсем не уверенна, в том, что говорю. Но мне надоело бояться. Все время, рядом с ним, я должна испытывать этот липкий страх, ждать, сомневаться. Если он хочет убить меня — пусть убьет. Или пусть поцелует меня… Сейчас…Вот этими губами, которые говорят мне о смерти…В этот момент Изгой взял меня за шею двумя руками. Ощутимо, но не больно.

— Это займет меньше секунды. Никакого удовольствия. Ты смертная и умрешь очень быстро.

Прошептал он, глядя мне в глаза, и я почувствовала, как от его взгляда немеет мое тело, отказывается мне подчиняться.

— Говорят, в глазах мертвых застывает образ их убийцы… — продолжал он и сжал пальцы сильнее. А я перевела взгляд на его губы и вдруг подумала о том, что если он перед этим меня поцелует, я согласна умереть. Не знаю, как осмелилась, но я коснулась губами его губ. Он вздрогнул и резко отпустил мое горло. А я уже не могла остановиться, я обхватила ладонями его лицо. Прохладные губы, мягкие и такие…чувственные. Я приоткрыла рот и теперь поцеловала его более настойчиво, захватив его нижнюю губу своими губами осторожно, наслаждаясь прикосновением и собственными чувствами. Я летела в пропасть. Только медленно и мучительно. В тот же миг он перехватил мои запястья.

— Ты что творишь? — процедил сквозь зубы. Но я уже сошла с ума, мое тело пылало, я томилась, я плавилась.

— Поцелуй меня, а потом убей…

Но он исчез, просто вдруг оказался в нескольких метрах от меня.

— Иди к себе. Разговор окончен.

От разочарования я чуть не разрыдалась.

— Пошла вон! — Зарычал он и указал мне на дверь.

В этот момент он изменился, он превратился в того кем являлся на самом деле. Глаза стали красными, по лицу пробежали змейки ярко–бордовых вен, кожа посерела.

— Пошла вон или я клянусь, что и правда убью тебя!

От его рычания треснули стекла и осколки посыпались на пол. Я соскользнула с рояля и бросилась вон из залы. Только что я осмелилась играть с самой смертью.

И, похоже, я выиграла. Изгой больше не был бесчувственной машиной. Я разозлила его.

"Она тебя не боится!… Она не твоя!…Ты больше месяца рядом с ней!… Ты не мужчина!"…

Изгой в ярости разбил зеркало и, вытащив осколок из ладони, швырнул его на пол, раздавил носком элегантной туфли.

Проклятый демон прав — Диана его не боялась. Она затеяла странную игру, правила которой он не знал. А он любил играть в открытую. Он привык знать и понимать, что затеял противник. Для него жертва всегда была как на ладони. До сегодняшнего дня или вечера. А точнее до того момента как он увидел эту смертную в балетной студии. Когда Изгой заставил Диану танцевать он не предполагал, что движения ее хрупкого тела сведут его с ума, распалят, зажгут его ледяную кровь. Она танцевала так, словно слышала музыку, словно для нее она играла в этой зале, а ведь вокруг стояла гробовая тишина. Когда ее юбка взметнулась над стройными ногами, и Изгой увидел молочно белую кожу бедер, он понял, что испытывает — многовековой первобытный голод по женщине. В памяти всплыли картины насилия с полей сражения. Там он брал женщин силой, как и другие, но то была война. То были неписаные права победителя. А сейчас? Став воином смерти Изгой забыл о плотских желаниях. Он карал. Он исполнял приговор. Ничего личного. И он не воевал со смертными. Их женщины не интересовали его. Вообще. Они были бесполыми и безликими существами, иногда он их убивал. Быстро и молниеносно. Он не инквизитор, он — наемник. Его достоинство в том, что никто не мог убить быстрее и молниеносней чем Изгой. Он вырабатывал это, жуткое и вместе с тем поразительное, качество годами.

После того, как очнулся среди обугленных трупов на выжженной земле, и понял кем стал. После того, как хрипло прошептал "ДА" Асмодею. Жизнь заиграла иными красками. Она стала яркой, красочной и совершенно пустой. Асмодей дал ему учителя самого свирепого и безжалостного убийцу — Миху. Одного из первых палачей Асмодея, одного из основателей армии карателей. Миха не просто учил, он заставлял все запоминать на личном опыте. Он "убивал" Изгоя самыми изощренными способами, он никогда не давал ему поблажек. Тренировки превратились в нескончаемую пытку. Изгой оживал, слышал хруст срастающихся костей и шуршание обновленной плоти, он плевался собственными зубами и кашлял кровью. Но он учился и уважал своего учителя. Миха отдал ему все свои знания. Научил всему, что умел сам, всему, кроме одного. Только в одном Изгой уступал своему тренеру — он не умел быть хладнокровным. Он не мог убивать ради убийства, он воспринимал противника как живое существо, а не объект для уничтожения. Тогда Миха увез его в горы. Далеко на самую вершину Эвереста и оставил его одного. Выживать среди снежной пустыни. И он выжил. Какой ценой? Ценой собственной души, которую продал дьяволу. Там, выше, чем облака и сгустки тумана, царили иные законы. Законы выживания. И все способы были хороши. Там Изгой понял, что если не научится убивать с холодным сердцем и не дрогнувшей рукой — умрет сам или станет жертвой Иных. Нет более жутких тварей чем Иные. Это демоны изгнанные даже из ада, жуткие существа, принимающие любое обличие. Твари, умеющие заставить видеть то, чего ты больше всего боишься и питающиеся страхом и болью. Чем больше страдает жертва тем сильнее и могущественнее становится Иной, тем более чудовищный облик он принимает. Пропорционально страху. Изгой выжил. Чуть не остался без глаза, с изуродованным телом и заледенелой намертво душой он вернулся, и изменился. Он стал таким как Миха, даже сильнее собственного учителя. А потом Миха пропал. Асмодей собрал армию из тринадцати воинов смерти, одним из которых должен был стать учитель Изгоя. Ученик не поинтересовался судьбой Михи, но тот и сам выбивал из Изгоя все человеческие чувства, а особенно сострадание, он учил его быть машиной смерти и ученик превзошел самого учителя. Потом, спустя много лет, он узнал, что Асмодей изгнал Миху из своей армии и заменил его более молодым, более наглым и дерзким исполнителем Изгоем. Но нового карателя это не волновало. Он взял от Михи все, что тот смог ему дать. После жестоких уроков Изгой сам стал Иным в какой то степени.

И Палач привык к такой жизни, ему нравилось существовать без боли и чувств, ему нравилось быть самым сильным воином Асмодея. Людские привычки, желания отошли на второй план, а потом и вовсе забылись. Женщин в жизни Изгоя не было. Да и откуда им взяться? Он постоянно находился на задании с короткими перерывами. Изо дня в день, из года в год он убивал и человеческая жизнь, а так же жизнь бессмертных, потеряли свою ценность. Жертвы стали для Изгоя "объектами", никем. Он исполнял приговор и уходил, забыв, как их звали и как они выглядели. Времени на женщин не оставалось. А плотские желания он усмирял изнуряющими ежедневными тренировками. Асмодей был им доволен. Изгой получал титул за титулом, и премию за премией, он имел целое состояние и если бы решил отойти от дел, а точнее если бы Асмодей отпустил его, то Изгой мог безбедно жить в любом времени, которое выбрал бы сам.

А теперь? Теперь от него просили невозможного — играть кого то другого. Играть, а не воевать с открытым забралом. Например, насиловать эту девочку, чтобы она его боялась, манипулировать вампирами ради целей Асмодея и его Повелителя. Изгой не привык к этому. Только Асмодей знал куда надавить, он ясно дал понять Изгою, что незаменимых нет. Он вернул Миху, а это означало, что в армии карателей есть лишний. А кто этот лишний покажет время. Им запросто может оказаться Изгой и если Асмодей поймет, что Мстислав не справляется с заданием — он не задумываясь даст приказ об уничтожении.

Мстислав ударил кулаком по стене, и та треснула, расползаясь тонкими паутинками в разные стороны. Он сделает это. Он не человек и ему наплевать на чужие чувства. Он прежде всего Палач и это его работа… Или им обоим несдобровать, если Асмодей решит, что они не справятся с заданием — дважды думать не будет. Для Дианы лучше стать любовницей Изгоя, чем жертвой демона. Другого варианта нет, и не будет. Мстислав дурак, если хоть на минуту позволил себе думать иначе. У карателя нет чувств, нет эмоций. Так должен думать Асмодей, нет, не думать — проклятый демон не должен в этом сомневаться ни на секунду.

Изгой вышел из залы и уже через секунду стоял у спальни Дианы. Он заставит ее бояться, и она подчинится ему. У нее нет выбора, и у него тоже.

Он монстр и смертная должна об этом помнить всегда. Иначе она узнает, каким чудовищем может быть сам Асмодей. Уж лучше пусть это будет Изгой.

Мстислав постоял несколько секунд у дверей, а потом посмотрел на распахнутое в коридоре окно.

Уже через мгновение он стоял на подоконнике. Прокрался по крыше и проник в спальню Дианы через окно.

Девушка не закричала когда увидела его за легкой гардиной. Она лишь вздрогнула и выронила расческу.

Одним легким прыжком Изгой отсек ей пути к отступлению, решив что она сейчас рванет к двери. Но он ошибся, Диана и не думала бежать, она смотрела на него и не шевелилась. И он вспомнил, как вампир действует на простых смертных. Он мог заставить ее сделать все что угодно только усилием воли, Диана бессильна перед ним. Ему не нужно ее насиловать — он может ей приказать. Приказать все что угодно и она покорится. Но это хуже насилия. Это подло. Это насилие над ее волей. Для Изгоя это слишком. Он привык воевать. Бить, кромсать, уничтожать, а не опутывать и околдовывать. Он не обычный вампир, ему чужды эти глупые игры. И он не будет играть. Он будет самим собой.

Дьявол, до чего же трудно это сделать. Почему она молчит? Почему не кричит и не бьется в истерике? Почему не пытается сбежать? Почему, дьявол ее раздери, она не дает ему повод наброситься на себя?

Он вспомнил, как ее губы нежно касались его губ и вздрогнул. Ему не нравилась эта игра. Он хотел разозлиться, набросится на нее и смять, раздавить, но не мог.

***

Когда дверь в спальню распахнулась, я вскрикнула от неожиданности. Изгой стоял на пороге, и меня ужаснуло выражение его лица. Оно походило на маску. Ни одной эмоции и твердая решимость. Изгой сделал шаг ко мне, и я почувствовала, как сердце пропустило удар. А ведь я думала об этом, я даже хотела, чтобы он ко мне прикоснулся. Я представляла себе, как он меня поцелует, по–настоящему, поцелует так, как никто и никогда не целовал. Представляла, как его жесткие губы сомнут мой рот, а руки будут сжимать мое тело. Только сейчас это совсем не походило на мои фантазии. Особенно после того как он бросил мне безразличное:

— Раздевайся.

Как рабыне или бесхребетной подстилке, которой можно приказывать. Я отшатнулась от него и увидела ледяную усмешку на красивых порочных губах.

— Я сказал — снимай свои тряпки и ложись на постель. Не будешь дергаться, все произойдет быстро и не больно.

— Не надо…, — глупая и бесполезная просьба. Жалкая попытка предотвратить то. Что миновать уже было невозможно.

Он, осмотрел меня с ног до головы и вдруг резко разорвал корсаж моего платья до пояса. Я вскрикнула, хотела прикрыться, но он схватил меня за руки, и я увидела, как он смотрит на мою грудь. Как тогда, в ванной. Соски напряглись под его взглядом, несмотря на ужас, сковывающий мое тело. Пронзительной вспышкой взорвалась догадка — он пришел меня взять. Силой. Сегодня. Сейчас. От ужаса затряслись колени, я боялась пошевелиться. Если начну сопротивляться — он меня убьет?

Я снова попыталась прикрыться.

— Руки убери — скомандовал он и его глаза холодно блеснули.

— Пожалуйста, — прошептала я, меня трясло как в лихорадке.

Изгой подхватил меня за талию и швырнул на постель. Я закричала, попыталась перекатиться на бок и сбежать к двери, но он припечатал меня к матрасу и навис надо мной как каменная глыба. Мне стало страшно, жутко. От неминуемости того, что сейчас произойдет. Мне с ним не справиться. Словно в ответ на мои хаотичные мысли он властно сказал:

— Не дергайся. Если будешь лежать смирно, все произойдет быстро и не так уж больно.

А вдруг он решил убить меня? Задушить или загрызть? Я смотрела на него расширенными от ужаса глазами.

— Пожалуйста, отпусти меня, — прошептала тихо, глотая вопли, подавляя в себе желание сопротивляться.

— Так надо, — сказал он, задрал мою юбку вверх и я поняла, что сейчас он предъявит свои права, возьмет меня силой хочу я того или нет. Буду сопротивляться или не буду, ничего не изменится. Точнее, если начну вырываться — он, наверно, меня ударит или убьет. Я осмелилась и посмотрела ему в лицо — красивое, бледное, но совершенно без эмоций. Разве так выглядит мужчина, если он испытывает желание страсть? Если бы Изгой начал целовать меня, прикасаться ко мне, я бы даже ответила ему, нет, я бы сама отдала ему все, что у меня есть. От одного его взгляда мое тело плавилось, а внизу живота разливалось тепло. Только не сейчас. Сейчас мне было настолько страшно, что мне казалось — я потеряю сознание. Я зажмурилась, прикусила губу. Пусть делает что хочет, только не убивает и не рвет мое тело клыками и когтями.

Изгой раздвинул мне ноги коленом, я услышала скрип змейки на его штанах. Он удерживал меня одной рукой, а другой приподнял под ягодицы и сделал резкое движение вперед. Я закричала от дикой боли, из глаз брызнули слезы. Изгой даже не дал мне опомниться, его член разрывал меня изнутри, растягивая совершенно сухую плоть и причиняя невероятные мучения. Я задыхалась, отпихивала его от себя, охрипла от криков и стонов.

— Пожалуйста, — прорыдала я, — я умоляю тебя, не надо… господи не надо…

. Он вздрогнул. Я почувствовала, как по его телу прошла судорога.

Он оставил меня резко, так же внезапно, как и вошел в меня. Я чувствовала, что мужчина сидит рядом и не решалась открыть глаза. Внутри жгло и болело. Не так я представляла себе своего первого любовника. Не так я хотела лишиться девственности. Я не могла сказать, что не с тем. Возможно Изгой был единственным, кто будил во мне женщину и жаркие желания, но не после того что произошло сегодня. Но хоть в одном он не обманул — это было быстро. Я приоткрыла глаза, припухшие от слез. Он сидел ко мне спиной, потом вдруг бросил мне полотенце

— Вытрись. Я не думал, что ты и правда девственница.

И все. Не извинений, не утешений. Как буд то не лишил меня только что невинности, не ворвался в меня грубо как насильник. Словно мы просто разговаривали. Машина. Робот.

Я сдвинула колени и повернулась на бок, подрагивая и пытаясь справиться с болью и разочарованием с диким чувством стыда. Меня словно выкатали в грязи. Так плохо мне еще никогда не было. Я тихо заплакала, натягивая дрожащими руками юбку на колени. Услышала, что он резко встал с постели и ушел. Теперь я уже не сомневалась — он зверь. Равнодушный, бесчувственный. Я для него всего лишь вещь, моя боль ничего для него не значит. Он раздавил меня морально. Просто растоптал. Даже ни разу не поцеловал, ни слова, ни ласки. Просто задрал юбку как солдафон, и изнасиловал. Показал мне, что я никто. Если это и есть секс, то это ужасно, это больно, это дико. Не о такой первой ночи с мужчиной я мечтала. С этим мужчиной. Я думала, что с любимым это прекрасно. Изгой показал мне, что я заблуждалась. Любить должны оба, а когда для твоего партнера ты просто вещь, то и относиться к тебе можно соответственно. Я зарыдала, завыла, уткнувшись лицом в подушку. Я для него ничего не значу. Наверное, если меня не станет, он даже не заметит. Я не поняла когда успела в него влюбиться. Прозрение наступило сейчас, когда он меня взял силой. А ведь ему было достаточно просто позвать меня, поманить пальцем и я бы отдалась ему сама. Я забилась в угол кровати и рыдала, раскачиваясь из стороны в сторону. Мне захотелось к маме. Чтобы она обняла меня, положить голову ей на колени и рассказать как мне больно. Как мне одиноко и страшно. Может, мне и правда было лучше умереть? Сгореть в том проклятом доме! А теперь меня ждет жалкая участь таскаться за Палачом, пока я не надоем ему. Я не понимала, за что он так со мной? Ведь это даже нельзя назвать сексом. Он не пошевелился во мне, просто вошел и вышел. Почему не закончил то, что начал? Почему оставил меня? Неужели мои слезы и мольбы? Только не для него. Такие как он не знают угрызений совести. Таких, как он, не пронять слезами.

Через несколько часов я немного успокоилась, приподнялась на постели и вдруг увидела, что дверь не заперта. И тогда я все поняла — Изгой больше не держит меня в плену, он предлагает мне уйти. Я свободна. Я ему не нужна. Никому не нужна. Я встала с постели, шатаясь подошла к окну, распахнула настежь, взобралась на подоконник и распахнув руки как крылья шагнула вниз…

Изгой смотрел на закат, сосредоточенно, напряженно, слегка прищурив странные фиолетовые глаза, ставшие почти черными. Неподвижный, как мраморная статуя. Только ветер трепал длинные белые волосы. С виду он казался спокойным, лишь сильно стиснутые челюсти и сжатые кулаки выдавали его истинное состояние.

Изгой не понимал, что с ним происходит, но у него болело сердце. Впервые за пятьсот лет. Впервые с тех пор как он вернулся с царства Иных. Оно по–настоящему болело. Как когда то, когда он был человеком. Палач никогда не задумывался над своими поступками. Никогда не анализировал ничего, кроме плана исполнения задания. Он никогда не испытывал угрызений совести. А еще он ни разу не слышал, что бы его молили о пощаде. Смертные просто не успевали и рта открыть, а бессмертные пытались бороться за свою жизнь. Он не давал им шанса заговорить. Никому из них. И он никогда не смотрел в глаза своей жертвы. Этому его научил Миха. Не смотреть. Рубить и резать, не задумываясь. Всю мыслительную работу за него выполнили Судьи. Это они думали, прежде чем вынести приговор. Изгою нет до этого дела.

Так было всегда. Но не сегодня. Сегодня он по–настоящему почувствовал себя чудовищем. Тварью. В ушах стоял голос Дианы "Пожалуйста, не надо"… И он вдруг отчетливо увидел то лицо, о котором запретил себе вспоминать. Возможно, когда то именно так умоляла Анна своих палачей не рвать ее тело и его растерзанная мать над которой глумились солдаты Максимилиана. Она тоже умоляла их остановиться и пощадить. Как Диана.

Его напряженный, изнывающий член внутри ее тела обмяк, как только он посмотрел в ее глаза, эрекция пропала. Он не смог.

Он будет помнить выражение ее глаз всегда. Этот образ врезался в его память. Дикий страх и отчаянье, запах боли и одиночества. Запах обреченности. Он привык к смраду смерти и гнили грешных душ своих собратьев, но не к страданиям. Это потрясло его. Это вызвало боль. Тупую, пульсирующую боль и воспоминания. Из прошлой жизни. Воспоминания, которые он похоронил настолько глубоко, что думал — они уже не воскреснут. Там он был другим. Он улыбался, он любил, он жил и дышал полной грудью, а еще — там он познал боль утраты, горечь потери и ненависть. Все вернулось с новой силой. Поглотило его, сожрало за одну секунду, отразилось в золотистых глазах смертной девушки. Как в зеркале, где он видел свое чудовищное отражение монстра. Того кем он стал. Нет. Он не исполнитель — он монстр. Жуткий, бесчувственный монстр.

Изгой закрыл глаза и почувствовал, как ногти впиваются в огрубевшую кожу ладоней.

Снова ее лицо перед глазами. Бледное, с гримасой боли и унижения. Да, по — началу он хотел ее. Хотел так сильно, что похоть затмила все другие чувства, а вздыбленный член приносил физические страдания. До того момента как не посмотрел в ее глаза и увидел там ужас. Он внушал ей дикий ужас.

И внутри что то щелкнуло, он, словно выключился. Черная пелена безумного плотского желания тут же растворилась в жестокой реальности. Он умел владеть своим телом всегда. Даже сейчас мозг тут же подал сигнал об отступлении. Возбуждение спало. Исчезло. Осталась горечь и пустота. Изгой никогда не занимался сексом с девственницами. И в человеческой жизни у него не было девушки, невесты. Вечный солдат. Вечный воин. Всегда все второпях — и на войну, в очередное сражение. Мало что изменилось с тех пор. Только его силы, которые удесятерились и его способности. Он не слыл хорошим любовником, он не умел быть нежным и он никогда не соблазнял представительниц слабого пола. Он имел дело со шлюхами. Платил, удовлетворял физическую потребность и забывал о них как о съеденном ужине.

Никогда не чувствовал ничего похожего на то, что испытывал к Диане. С самого первого дня как ее увидел, она разбивала привычные устои жизни Палача. Когда накрыл ее тело своим и яростно вошел в него, помня, что именно нужно делать с женской плотью, чтобы она принесла удовольствие, он вдруг понял, что это неправильно. Вот так как он сейчас делает — неправильно. Что то не так. Он причиняет боль. Не только физическую. Он топчет ее морально. И Изгой отступил.

Он не насильник. Может и грубый солдат, бесчувственный робот, но не насильник.

Хуже чем сейчас он еще себя не чувствовал. Нужно вернутся в дом, и поговорить с ней. Зачем? Он и сам не знал. Сказать что то. Что обычно говорят в таких ситуациях после секса? Хотя, разве это можно назвать сексом? У него упал, как только она заплакала, и начала умолять не трогать ее. Возбуждение как рукой сняло.

Черт…Как же все это трудно. Непривычно, странно. Хотя где то далеко, в глубине сознания тихо пульсировала странная и присущая ему радость. Как эхо.

"Девственница. Я первый"

А потом снова разочарование. Вроде бы женщины должны получать от этого удовольствие. Как те шлюхи которые корчились под ним изображая экстаз.

Что он должен был сделать иначе? Почему она так панически его боялась? Он ей противен? Он внушает ей ужас. Разве не этого Изгой хотел, когда шел к ней в спальню?

Тогда почему сейчас он чувствует себя ничтожеством?

В доме было тихо. Слишком тихо. Изгой понял, что Дианы нет в доме, как только переступил порог. Ее запах пропал. Точнее он витал в воздухе, но эфемерный, как тающие следы на мокром снегу. Изгой еще не осознал, что именно чувствует, как уже раскрошил дверь ударом ноги. И тут же почувствовал запах чужака. Явственный, сильный и тошнотворный.

Запах другого вампира из низшей расы. Изгой запрыгнул на подоконник и всмотрелся в снег под окном. Следов не было, но за ручку оконной рамы зацепился длинный каштановый волос. Изгой медлил ровно несколько секунд. Принюхиваясь, напряженно думая и сканируя все детали. Диану увел вампир.

Около четверти часа назад. Чужак. Клан невидимок. Скорей всего девушка даже не видела его и не чувствовала. По телу пробежал холодок. Невидимка мог внушить жертве что угодно, он забирался к ней в мозги и руководил ею. Так, словно это ее собственные желания. Жертва добровольно шла на зов, ничего не подозревая. Иногда даже сама вскрывала себе вены или перерезала горло, насыщая своего убийцу. Жертв невидимок чаще всего считали самоубийцами.

Изгой легко, словно большая гибкая кошка, приземлился в мокрый снег и тут же исчез. Он преследовал похитителя. Запах невидимки витал в воздухе и вел его по следу.

Тварь посмела прийти в его дом и увести ЕГО женщину. Он настигнет ублюдка и сотрет в порошок. Без суда и следствия.

Только бы успеть. Невидимка не уйдет далеко. Он тащит свою жертву в укромное место и там опустошит, выпьет досуха. Когда найдут тело — все будет выглядеть как несчастный случай.

Изгой замедлил бег, запрыгнул на дерево и теперь передвигался по веткам. Проблема в том, что противника он не увидит как и его добычу. Оба невидимы. Но они рядом. Очень близко, судя по запаху. Изгой всматривался в грязный снег, пока не увидел, как на серой поверхности появляются следы невидимых ног.

Невидимка бежал быстро и это настораживало. Он вел себя иначе, чем обычно ведут себя вампиры его расы. Он целенаправленно приближался к междугородней трассе. Не выискивая укромных мест. Возможно, он выполняет чье то задание.

Изгой мягко приземлился на ветку сосны, нацелился, и прыгнул вниз, на ходу вытаскивая меч из ножен. Не промахнулся. Удар о чье то тело был очень сильным. И невидимка тут же стал видимым, выронил Диану, девушка упала в снег, закричала от ужаса, попятилась назад.

— Беги! — рявкнул Изгой, даже не глядя на нее, — Беги домой!

Невидимка попытался снова исчезнуть, но Изгой не дал. Резкий выпад стальной руки и когти глубоко вошли в грудь вампира, обхватили сердце, слегка сжимая.

"Кто послал?"

Спросил мысленно, зная, что тот слышит.

"Какая разница?!

"Назовешь имя — пожалею. Не убью!"

"Ты думаешь, я тебе поверю? Палач никогда не оставляет жертву в живых"

" Я не на задании. Сделаю для тебя исключение. Кто?"

"Тогда тот, другой, убьет меня"

"Это даст тебе отсрочку. И это уже не мои проблемы. Говори. Пока я не передумал и не осушил твое тело. Я довольно долго голодал и не побрезгую твоей вонючей кровью"

"Миха"

Гнев был сильным как ураган, и пальцы сдавили сердце противника, лицо невидимки посерело, и он захрипел. Изо рта полилась черная кровь. Изгой услышал сдавленный стон. Обернулся и встретился взглядом с Дианой. Она тряслась всем телом. Глаза распахнуты от дикого ужаса. Но она жива и он нашел ее. Он резко повернулся к дергающемуся в конвульсиях врагу

Изгой долго смотрел в малиновые глаза невидимки. Потом разжал пальцы.

"Беги. И передай своему хозяину, что я не прощаю, когда трогают то, что принадлежит мне"

Изгой медленно подошел к Диане. Не решался дотронуться, видя бледное, испуганное лицо с расширенными от ужаса глазами. Он протянул ей руку, открыв ладонь. Диана посмотрела на него, потом на руку, которую он ей предложил, и осторожно дотронулась ледяными пальцами до его пальцев. Несмело, едва касаясь.

Изгой тут же наклонился к ней и подхватил на руки.

Оба застыли, глядя друг на друга. Она испуганно и удивленно, а он и сам не знал, что чувствует. Только в груди вдруг стало тесно от того, что ледяное сердце начало биться быстрее. Изгой ошалел от собственных чувств. Это был страх. Мощный, неконтролируемый, всепоглощающий. Если бы его не оказалось здесь она бы…

Стало дико… Темно внутри… В этот момент Диана обняла его за шею тонкими руками и спрятала лицо у него на груди. Это было неожиданно. Трогательно. Волнующе. Он даже застыл на мгновение, не веря, что это происходит на самом деле.

Диана — самое странное человеческое существо из всех, что он когда либо встречал. Изгой невольно прижал ее к себе еще сильнее, и на душе вдруг стало спокойно. Когда она рядом. С ним. Он больше не позволит кому то причинить ей боль, приблизится к ней. Никому. И даже не себе самому.

Ему никогда и никто не доверял раньше. Изгой больше не тронет ее и пальцем. Он больше не сделает ей больно. Она ведь такая хрупкая, маленькая, нежная.

И такая доверчивая. Как Анна. Разве мог бы он когда нибудь причинить младшей сестре боль?

Он бы лучше выдрал себе сердце. Только Диана не Анна. И его чувства к ней, хоть и напоминают те, что он испытывал в прошлой жизни, все же отличаются. Они другие. Странные, пугающие, но приятные. От них становится тепло. От них покалывает кончики пальцев и кровь пульсирует в венах быстрее.

Когда они вернулись домой и Изгой уложил Диану на постель.

— Что он сделал, чтобы ты пошла за ним? — тихо спросил он, стараясь не смотреть ей в глаза, все еще боясь увидеть там первобытный ужас и отчаянье.

— Не знаю, — так же тихо ответила Диана, — я почувствовала жуткую тоску и желание умереть. Я почувствовала, что ты хочешь, чтобы я ушла навсегда.

Он склонился к ней, вглядываясь в бледное личико, глядя на ее дрожащие губы:

— А ты хотела уйти?

— Нет.

Она отвернулась и закрыла глаза. А потом добавила:

— У меня кроме тебя никого нет. Мне некуда идти.

Это звучало обреченно, и Изгой почувствовал себя последним дерьмом. Впервые. С ней все было впервые и это тоже. Сердце снова дернулось. Неожиданно и ощутимо — она остается с ним, потому что у нее больше никого нет. Кроме Изгоя.

Значит, он обязан теперь заботится о ней. Особенно после того что сделал. А еще Изгой почувствовал себя живым. Настоящим. Почувствовал свое сердце, свои чувства. Оказывается, они есть, и быть живым дьявольски прекрасно. Боятся за нее тоже прекрасно, смотреть, как она засыпает, слышать ее тихое дыхание и биение ее сердца — тоже прекрасно. Ему хорошо, ему спокойно, когда он знает, что она рядом.

И ему вдруг захотелось, чтобы и ей было хорошо. Не только потому что ей больше некуда идти, а просто хорошо. По–человечески.

Изгой сел возле стены на пол и прикрыл глаза. Диана уснула. Он понял это по замедленному сердцебиению и тихому дыханию. Уходить не хотелось. Почему то хотелось сидеть здесь и слушать. Слушать звуки жизни, а не смерти.

Глава 11

Я проснулась от голода. В животе требовательно урчало и мне снилась жареная картошка и вкусные толстые сосиски. А потом я вспомнила все что произошло вчера и не захотела просыпаться. Не захотела возвращаться в реальность. Вчера был жуткий день. Наверное, самый жуткий за все время, что я перестала быть просто Дианой, а стала пленницей Изгоя. Вчера я лишилась девственности, и вчера я чуть не умерла. Только почему то все же пугало второе. Я вспомнила то сосущее чувство одиночества и тоски, свое желание умереть и сердце замедлило бег. Из меня словно вытянули радость и смысл жизни. Хотя, я никогда не была склонна к самоубийству. Я всегда любила жизнь. А вчера мне жить не хотелось. До того момента как я выпала из окна и меня схватили чьи то ледяные руки. Желание умереть тут же пропало, и возник страх, что я все же умру. И тот, кто тащит меня в лес, скорей всего убьет меня и очень скоро. Я мысленно звала изгоя. Я взывала к нему, крича всей душой. И я почему то не сомневалась, что он придет. Я даже не удивилась когда, упав в снег, увидела его огромный силуэт на фоне темно бордового заката. В его руках корчился некто жуткий с горящими малиновыми глазами, лысым черепом и серой кожей. Только я уже не боялась. Я знала, что Изгой меня не отдаст.

Когда страшная тварь растворилась в сумерках, а мой Палач подошел ко мне и протянул мне руку, я вдруг поняла, что уже не боюсь его. Нет, точнее, с ним, я могу ничего не бояться. Он найдет меня всегда и везде. И пусть только потому, что считает своей вещью, но он меня защитит. И я взяла его за руку. Это было наше первое прикосновение не несущее в себе войну и насилие с его стороны и страх с моей. Это был акт доверия. Притом и с обеих сторон. И я хорошо это понимала. Когда очутилась в его руках, насторожилась, пытаясь понять, чувствую ли я панический ужас и расслабилась. Я чувствовала лишь вселенскую усталость и безумное желание уснуть. Когда Изгой уложил меня в постель, а потом сел рядом, я закрыла глаза и вдруг поняла, что он сожалеет. Сожалеет о том, что так обошелся со мной. Неожиданное для меня открытие. Значит, он что то чувствует? Он больше не причинит мне боль. Я была в этом уверенна. А мне придется научиться его понимать и принимать таким как он есть. Каким бы образом это не произошло — но он мой любовник. Первый. И пусть воспоминания об этом далеко не приятные, но это факт. Он взял меня не слишком ласково, но он и не бил меня. Наверное, самое болезненное было то, что я ждала чего то другого. И совершенно напрасно. Изгой — не человек и глупо было тешить себя иллюзиями… Я должна смириться. Он такой, какой есть.

Я открыла глаза и с удивлением увидела, что он все еще сидит на полу в моей комнате.

— Тебе нужно поесть. Твой желудок урчит на весь дом. Так можно оглохнуть. Я заказал пиццу. Константин сказал, что вы, люди, любите ее есть.

— Пиццу на завтрак?

Я натянула одеяло по самые уши и привстала с постели.

— А что люди не едят пиццу?

Он казался разочарованным, и я впервые видела, или мне кажется? Я впервые видела его растерянным.

— А что вы…хм…люди едите на завтрак?

— Я пью кофе и ем бутерброд.

— Бутерброд это хлеб с колбасой?

— Да, или с сыром.

Брови Изгоя сошлись на переносице, казалось, он лихорадочно думает.

— Ладно, я запомню, а сейчас есть только пицца. Так что или спускайся завтракать или сиди голодная.

Он встал так резко, что уже через долю секунды оказался возле двери. Вот это скорость. Никогда не привыкну к тому, как быстро он передвигается.

— Сегодня будешь меня учить.

— Учить? — теперь уже я удивленно приподняла брови.

— Учить всему, что должны знать в твое время.

Он ушел, а я так и осталась сидеть на постели с натянутым до подбородка одеялом. Пицца, значит пицца. Я, конечно, не позволяла себе подобной роскоши особенно по утрам, но желудок возмущенно болел голодными спазмами, и рот наполнился слюной, едва я подумала о еде. Когда я нормально ела в последний раз?

После жуткого вчерашнего дня сегодня казалось необыкновенным. Что то изменилось. Точнее изменился Изгой. Он не был похож на обычного себя или старался вести себя иначе, но за завтраком ему даже удалось меня рассмешить. Нет, он не шутил со мной, это не тот тип, но он попытался попробовать то, что ем я. Плевался он долго, и я прыснула со смеху, когда огромная рука моего похитителя смела тарелку на пол.

— Это помои. Ненавижу итальянцев.

Но Мстислав не ушел, он просидел со мной на протяжении всего завтрака. Я еще не понимала, каким образом смогу его всему научить и что именно он хочет знать. Но мне пришла в голову одна идея, и она казалась не плохой.

— У тебя есть компьютер и интернет?

Изгой посмотрел на меня так, словно я спросила его о чем то совершенно фантастическом.

— Не знаю. Можно спросить у Константина.

Оказалось, что все есть и высокоскоростной интернет и несколько ноутбуков и спутниковое телевидение.

Через несколько минут я уже по–хозяйски устраивалась в компьютерном кресле, а Изгой стоял сзади и смотрел на небольшой ноутбук, который я деловито открыла и подключилась к интернету.

Я знала, что ему интересно, но он не подавал виду, пока я не начала ему показывать буквально все. Начиная с электроприборов, заканчивая клубной музыкой, танцами. Постепенно Изгой приблизился ко мне, а потом и взял себе стул. Теперь он сидел рядом со мной и жадно смотрел на экран, где я открывала разные ролики и смотрела вместе с ним. Он совершенно не задавал вопросов. Но я впервые видела заинтересованность. Живую, не наигранную. Как у ребенка, которому показали диковинную игрушку. Через какое то время я дала ему самому попробовать. На удивление у него очень быстро получалось осваивать просторы всемирной сети. Не то, что у меня в свое время.

Теперь Изгой читал информацию о политических событиях в мире, о ценах на товары, о новых открытиях. А я просто наблюдала за ним. Мы так низко наклонились вместе к столу. Что наши головы соприкасались. Иногда я отваживалась его рассматривать. Так близко я еще никогда не была рядом с ним. Сейчас я видела его жуткий шрам прямо перед глазами, и у меня уже не осталось сомнений, что он от когтей животного, чудовищно огромного животного. Кем он был раньше? Где жил? У него была семья? Мне вдруг стало интересно каким был Мстислав до того как стал вампиром и Палачом. Но я бы, ни за что не отважилась спросить.

— Смотри.

Я склонилась к монитору.

— Это семья Мокану.

Невероятно, но Изгой довольно быстро начал находить все, что ему хотелось узнать. Слишком быстро для того, кто сел впервые за компьютер несколько часов назад. Я с интересом посмотрела на молодую женщину и мужчину на экране. Внизу была статья написанная по–английски. Ловко. Я даже не заметила, что Мстислав уже давно листает англоязычные сайты. Красивая пара. Я бы сказала умопомрачительно красивая. И он и она. Никогда не видела. Чтобы люди…ну вообще, чтобы кто то был настолько красив. Особенно мужчина. А вот женщина мне кого то напомнила. Смутно так, ненавязчиво. Я смотрела на ее нежное лицо и не понимала, кого именно она мне напоминает. Пока не перевела взгляд на Изгоя и не встретилась с его сиреневыми глазами. Да у них же одинаковый цвет глаз. У этой женщины и у него.

— Вы с ней похожи, — ляпнула я и прикусила язык. Изгой не отреагировал. Он читал статью. Потом вдруг сказал.

— Самый страшный вампир за всю историю бессмертных.

Прозвучало так, словно изгой опасался этого Николаса Мокану. Хотя я сомневалась. Что Палач вообще знает, что такое страх.

— Тебе нужно научиться убивать вампиров, — вдруг сказал он и решительно захлопнул крышку ноутбука.

— Убивать вампиров?

— Вот именно. Ты должна знать, как можно нанести максимум вреда за очень короткий промежуток времени.

Я нахмурилась. Мне совсем не нравилась перспектива драться с вампирами. Особенно с тем синеглазым, которого Изгой назвал очень опасным. Я вообще никогда и ни с кем в своей жизни не дралась, а уж тем более с вампирами.

— Я думаю, что если брызнуть на них святой водой…ну чесноком намазаться они меня не тронут.

В этот момент Изгой захохотал, не издевательски, а именно весело. Вначале я смутилась, а потом тоже улыбнулась. Смеялся он заразительно. В этот момент Изгой уже не казался мне страшным палачом. Меня снова влекла его красота. Такая холодная, надменная, но вместе с тем поразительно мужественная и ослепительная.

— Святая вода — ерунда. Чеснок, просто вонючий продукт, что еще ты знаешь о вампирах?

Я задумалась. Что я там про них читала?

— А вот — они боятся солнца, спят в гробах.

И снова смех.

— Чудесно. Ничего глупее я еще не слышал. Насчет солнца все верно, но у Мокану есть старинный перстень. Как и всех из королевской семьи и солнце ему не страшно. К слову вампиры не спят совсем, а уж тем более в гробах.

— Тогда, как можно убить вампира? — спросила я

— Вот так.

Это случилось молниеносно и в мою грудь уже уперлось лезвие кинжала. Я опустила глаза и посмотрела на смертоносное оружие. Странно, но кинжал сделан из дерева и похож больше на кол с остро заточенным концом. Резная ручка, явно ручная работа. Я понимала, что если он надавит это лезвие войдет в мою плоть как по маслу. Я подняла глаза на Изгоя и встретилась с ним взглядом. Его странные сиреневые зрачки казалось, потемнели. Но я уже не думала, что он может меня убить и не боялась.

— Страшно?

— Нет.

— Почему?

Он удерживал мой взгляд и я понимала. Что сейчас он применяет ко мне странную силу, я не могла отвести глаза даже если бы захотела, но я не хотела. Я растворилась в его серебристых зрачках.

— Потому что ты спас меня уже несколько раз.

— Ты мне нужна для задания, а потом кто знает…

Возможно это, правда, скорей всего так и есть. Но я все равно его не боялась.

— Вот именно кто знает?

Парировала я и положила руку на его пальцы, уверенно сжимающие рукоятку. От моего прикосновения по его телу прошла едва заметная дрожь. Я осторожно отодвинула его руку, а потом взяла у него кинжал, а он с легкостью мне его отдал. Рукоятка не нагрелась в его руках. Зато в моих могла наверное воспламенится. Потому что, едва я почувствовала его прохладную кожу под своими пальцами, я опять забыла обо всем. Даже о его грубом вторжении в мое тело вчера. Где то в глубине подсознания вдруг снова всколыхнулось то странное чувство, которое он будил во мне с нашей самой первой встречи.

— Этому кинжалу более тысячи лет. Мне подарил его мой учитель. На память о завершении подготовки. Смертоносное оружие. Его можно спрятать в складках одежды, в рукаве и убить противника совершенно неожиданно.

Изгой продолжал смотреть мне в глаза, а я чувствовала, что сердце начинает биться быстрее.

— Он твой. Я дарю его тебе. И если ты научишься правильно с ним обращаться, кто знает — может, ты сможешь убить и меня, если возникнет такая необходимость.

Мстислав криво усмехнулся.

А мне стало не по себе. Я не смогу его убить. И дело не в том, что он сильнее, хотя с этой точки зрения он просто непобедим, а дело в том, что я просто никогда не смогу убить именно его. Не знаю почему.

— Я никогда не буду пытаться тебя убить.

Тихо сказала я и положила кинжал на стол, словно он обжег мне пальцы. Изгой пожал плечами.

— Напрасно. Я бы на твоем месте даже не думал дважды.

Интересно, а на своем месте сколько раз он хотел убить меня? Хотя если бы хотел, убил бы. В этом я не сомневалась.

— У нас мало времени. Утром начнем тренировки, а после обеда ты будешь учить меня дальше. А теперь иди спать. Поздно уже.

Я кивнула, а когда уже подошла к двери, он вдруг оказался позади меня.

— Ты кое что забыла.

Я обернулась, и Изгой протянул мне кинжал, который я так и оставила лежать на столе.

— Он всегда должен быть с тобой. Даже когда ты идешь спать, поняла?

Я кивнула.

— Бить нужно сильно. Прямо в сердце. Ты знаешь, где сердце, Диана?

Изгой вдруг взял меня за руку и резко положил ее себе на грудь. Я вздрогнула от прикосновения к нему. Тем более рука легла на голую кожу под распахнутым воротом рубашки. Меня пронизало электрическим током.

— Оно вот здесь и бить нужно именно сюда.

— Рядом с тобой никто не посмеет меня обидеть.

Изгой усмехнулся, странная получилась улыбка. Растерянная.

— Ну, вчера мы убедились, что это не так. А еще не забывай, что я и есть тот, кого больше всего нужно бояться. А теперь иди. Давай.

— Спокойной ночи, Мстислав.

Он кивнул.

— И спасибо… за подарок. Мне давно никто ничего не дарил.

Глава 12

Начиная с этого дня, в моей жизни многое изменилось. Да и я сама начала незаметно меняться. И мое отношение к этому миру тоже. Сегодня я впервые поняла, что могу бороться. Что я не должна плыть по течению и мириться с тем, что каждая нежить может меня убить. А я с этим смирилась и цеплялась за Изгоя как за единственную надежду выжить. Сегодня он мне показал, что я могу и сама за себя постоять. Наша тренировка началась настолько рано, что я с трудом продрала глаза. Меня разбудил стук в дверь. Обычно Изгой никогда не стучался, но наверное, все же мне удалось пробудить в нем хоть капельку уважения к себе.

Я оделась очень быстро. Было странно выйти с ним на улицу в такую рань. Вдвоем. С заговорщическим видом я шла за ним следом, едва поспевая, маяча, как карлик, за его широкой спиной.

Изгой начал урок с метания кинжалов. Нарисовал на стволе дерева круг и заставил меня бросать. Я не то, что ни разу не попала, я вообще не знала, как это делается. И когда он уже в сотый раз показывал мне, как нужно держать рукоятку, я все еще не понимала, почему у него кинжал летит прямо, а у меня падает сразу же как только я замахиваюсь. Мне казалось, что сейчас мой странный учитель придушит меня и на этом урок закончится. Но Изгой во всем был невозмутим и очень спокоен. Он показывал снова и снова. Вкладывал кинжал в мою руку, пока до меня наконец то не дошло, и я не сделала свой первый нормальный бросок. Конечно, я не попала не то что в круг, но и в само дерево. Но я была рада и, похоже, мой учитель тоже.

— Диана, ты бросаешь бездумно. Швыряешь как палку, а ты должна прицелиться. Мысленно увидеть траекторию полета твоего оружия. Думай когда бросаешь. Включай мозги. Каждый промах может стоить тебе жизни. Ведь шансов убить вампира на расстоянии гораздо больше, чем если ему удастся тебя схватить.

Я кивала. Снова бросала и промахивалась. Пока у меня не занемела рука. Изгой понял, что я устала, но тренировку не прекращал. Потом он попросил меня бросить кинжал в него. Я решила, что он шутит. Но он не шутил. Изгой отошел на несколько метров и приказал мне бросать кинжал и целиться ему в грудь.

— Давай, не смущайся. Меня так просто не убить. Я хочу, чтобы ты почувствовала опасность. Дерево явно не пробуждает в тебе инстинкт самосохранения.

— Я не буду в тебя целиться, — упрямо заявила я и опустила руку с кинжалом.

— Будешь. Думаю, с живой мишенью у тебя получится лучше.

— Ничего у меня не получится. Я ни разу не попала в дерево, ты хочешь, чтобы я попала в тебя? Я устала. Это глупая затея.

— Глупая — ты! Понятно? Если ты не научишься за себя постоять какого дьявола мне нужен кусок мяса, который может сожрать любой упырь?

Это он меня назвал куском мяса? Я разозлилась и бросила кинжал в него с такой силой, что заныли мышцы в плече. Как ни странно, я почти попала. Но Изгой поймал кинжал на лету прямо за лезвие. Я замерла, ожидая его реакции и поражаясь тому, что отважилась это сделать. А он улыбнулся. Вот так просто. И улыбка казалась довольной. Впервые.

— Не плохо. Так, оказывается, малышка умеет злиться?

Я нахмурила брови и отвернулась. Кто бы не разозлился, если его обозвали куском мяса? А?

Но ощущение, которое я испытала, когда все же бросила кинжал мне понравилось. В этот момент я его не боялась, а хотела сражаться, и адреналин просто зашкаливал в крови.

— Ну вот первая часть урока закончена. А теперь посмотрим насколько быстро ты бегаешь? Кроме того, я хочу, чтобы ты научилась заметать следы. Вампир чувствует тебя по запаху. Ты должна уметь оставлять запах повсюду, чтобы он путался. Но этому я еще тебя научу. Кроме того, у меня есть кое что, что мешает противнику чувствовать запахи. Но пока тебе это не нужно. Ну что будем бегать? До рассвета еще целый час. Готова? Или уже выдохлась?

Спросил презрительно. Черта с два выдохлась. Только перспектива бегать мне не совсем нравилась. Я знала, что мне будет очень трудно. Только ни за что ему не признаюсь.

Бегать с ним? Да он передвигается со скоростью звука. Я никогда его не догоню. Но Изгой бежал со мной рядом, как человек и считал мой пульс. Я устала очень быстро, но не потому что, не привыкла к физическим нагрузкам. А из за ступней. Вывернутые, изогнутые после многочисленных тренировок они отказывались меня слушаться и невыносимо болели. Это недостаток балерин и гимнасток художниц. Мы не можем бегать очень долго. Меня еще в школе освободили от этого мучения. Ступни болят так, что хочется орать. Вот и сейчас я бежала через "не могу", стиснув зубы. Наконец то Изгой увидел, как я кривлюсь от боли и остановился.

— В чем дело? Твой пульс в норме, сердцебиение тоже. Почему ты выглядишь так, словно пробежала целые сутки?

Я остановилась, и острая боль пронзила пятки. А потом и пальцы. Самые кончики. Черт, похоже, я растерла свои вечные мозоли от пуантов этими неудобными ботинками. Мне нужны кроссовки и при том хорошие. Если вообще нужны. Бегать я точно не смогу. Я села в снег и изо всех сил старалась не показать, насколько мне больно. Изгой смотрел на меня в недоумении, потом присел рядом.

— Что с ногами? Болят?

Я кивнула, и мне невыносимо захотелось стащить ботинки и опустить горящие ступни в снег.

— Снимай обувь, покажи, где болит.

Я стащила ботинки и охнула. Носки пропитались кровью. Чертовые мозоли. Я растерла их так, что теперь они не заживут несколько недель. Я бросила взгляд на Изгоя. Он внимательно смотрел на пятна крови. А я понимала, что снять теперь носки будет, ох, как непросто. Но я не покажу ему насколько мне больно.

Не дождется. Я не кусок мяса и буду бороться. Только пусть не просит меня бегать, а на остальное у меня сил хватит.

Я собралась стащить носок, но Изгой перехватил мою руку.

— Здесь холодно. Пошли в дом. Тренировка окончена.

В его голосе разочарование и снова презрение. Я чувствовала себя беспомощной дурой, которая не смогла пробежать и пары метров, которая сломалась на первой же тренировке. Если изгой решит, что я не справляюсь с той ролью, которую он мне приготовил, он избавиться от меня? Он меня выгонит?

Так я ж этого и хотела. Чтобы он отпустил, и я стала свободной. Я ведь мечтала об этом днями и ночами. Я видела во сне дом и маму с братьями. Отца. Я ведь хочу домой? Но почему то ответ уже не казался столь очевидным. Я не могу вернуться. Меня там уже не ждут, а еще, меня найдут ищейки, и тогда опасность будет угрожать не только мне. Сколько я проживу без Изгоя? Как быстро я и, правда, стану куском мяса? Ужином или завтраком какой нибудь твари?

Я решительно надела ботинки, с твердым намереньем идти, стиснув зубы и, не обращая внимания на боль. Я вытерплю. Я привыкла.

— Идем домой.

Он смотрел на меня странно, чуть прищурившись, словно испытующе, но все же пошел, а я за ним. Только не думать о ногах. Просто забыть. Отвлечься. Сколько там до этого проклятого дома? Как далеко мы ушли в лес? Черт каждый шаг как по лезвию ножа. Я чувствовала, как грубая кожа ботинок трет свежие раны на пальцах. Если я дойду, а я дойду черт возьми, все сотрется до мяса. Внезапно Изгой оказался возле меня и резко поднял меня на руки. Так быстро и легко, что я даже не успела удивиться.

— Ну и как долго ты собиралась ползти следом за мной?

От облегчения я чуть не заплакала. Ноги жгло так сильно, что сил терпеть уже не осталось.

— Я бы дошла.

— Я в этом не сомневался.

Это прозвучало как комплимент, и на секунду забыла о своих стертых пальцах. Посмотрела ему в глаза. Как же близко они от моих сейчас. Серо–сиреневые как грозовое небо, глубокие как заводь или бездна. И не холодные. Сейчас совсем не холодные. Он смотрел на меня иначе. С некоей долей уважения что ли. И я вдруг почувствовала радость. Глупую такую, щенячью. Мне она не нравилась. Но я ничего не могла с собой поделать. Как собачка, которую впервые похвалил хозяин.

— Упрямая дурочка.

Изгой прижал меня к себе крепче и вихрем рванул между деревьями. От невероятной скорости у меня дух захватило. Но мне уже не было страшно, я уютно устроилась в его сильных руках. Обхватила его за шею и склонила голову ему на грудь. Приятное чувство. Непередаваемое. Я никогда раньше не испытывала ничего подобного. Я в безопасности. Такое мощное ощущение защищенности.

Изгой усадил меня в кресло, обложил подушками. Заботливо ничего не скажешь. Только у него на руках мне понравилось больше. Там теплее и уютней. Я подумала об этом и смутилась. Потом наклонилась и стянула чертовые ботинки. При взгляде на носки, которые теперь стали буро–серыми я вздрогнула. А теперь нужно их снять и это будет довольно неприятно. Я посмотрела на Мстислава. Вот ушел бы он и я бы их стащила. Чертыхаясь. Глотая слезы, или рыдая, но я бы стащила эти проклятые носки. А вот при нем не хотелось. Я беспомощно осмотрелась по сторонам. Изгой словно понял, что я хочу, чтобы он ушел и исчез, не сказав мне ни слова. Я, осторожно стянула носок, отлепила от раны тихо постанывая и отбросила его в сторону. Ну, вот все гораздо хуже, чем я думала. Все растерлось до лопнувших волдырей. Я не влезу ни в одну обувь в ближайшую неделю. Черт. Вот черт. Ну и что мне теперь делать? Кроме как босиком я ходить не смогу. От бессилия я тихо заплакала и тут же почувствовала, что кто то стоит прямо передо мной. Подняла голову. Изгой принес таз с водой и поставил на пол.

— Зачем содрала? Можно было отмочить в теплой воде и осторожно снять.

Ну и какого он вернулся? Смотреть на меня зареванную в одном носке и совершенно беспомощную. Видеть, что как минимум неделю от меня не будет никакого толка и тренироваться я точно не смогу? Я проглотила ком подкативший к горлу. Потом все же опустила ноги в таз. Вода оказалась едва теплой и даже прохладной. Горящим ступням это понравилось. Я наклонилась, пытаясь снять второй носок, и тихо всхлипнула, почувствовав, как он прилип к ранкам.

— Дай я.

Изгой присел на корточки и отодвинул мою руку. От неожиданности я замерла. Ну и что он будет делать? Он же сдерет с меня этот чертов носок вместе с мясом. Но вместо этого Изгой очень осторожно прикоснулся к зудящей ступне, и я почувствовала, как от этого прикосновения по коже пробежали мурашки. Его пальцы оказались мягкими, шершавыми и прохладными. Прикосновение было легким и даже нежным. Я замерла, не смея, пошевелиться. Никогда бы не подумала, что его руки могут быть настолько чуткими не приносить боль.

— Не бойся, я осторожно.

А я и не боялась, я затаилась, мне безумно нравилось, как он меня касается. Изгой отлепил материю от раны и отбросил мокрый носок на пол. Вода окрасилась в розовый цвет. Только я уже не чувствовала боли. Я смотрела на его красивые, длинные пальцы на моей тонкой лодыжке и мне показалось, что более эротичного зрелища я еще никогда не видела. Изгой приподнял мою ногу, склонился ниже, и в этот момент мне захотелось завопить. Его губы коснулись истерзанных пальцев. Со мной произошло нечто невероятное. Все тело наэлектризовалось и приготовилось взорваться как пороховая бочка. Внизу живота стремительно все связалось в узел от нарастающего напряжения. Что он делает? Он целует мои ноги? Изгой стоит на корточках и целует мои ноги?!!!

Но ровно через секунду я поняла зачем он это сделал. После прикосновения к ранке его языка, та стремительно затянулась. Я смотрела на это чудо, не моргая, я даже перестала дышать. Тем временем Изгой взял другую ногу и проделал то же самое. Потом посмотрел на меня и спокойно сказал:

— Слюна вампира целебная и умеет заживлять плоть, как смертных, так и бессмертных. Считай, что сегодня ты воспользовалась мною как лекарством.

Кстати, я никогда раньше этого не делал. Так что тебе повезло. Обычно я не врачую раны, а увечу сам.

Когда он убрал руки, мне стало холодно. Так, словно все это время, его пальцы грели меня. Нет, они обжигали. Утоляли боль. Как такое возможно?

— Завтра продолжим тренировки. А теперь у меня еще есть дела.

Он исчез, как всегда не прощаясь. Потом появился Константин, молча унес тазик. И оставил на спинке кресла полотенце. Я вытерлась насухо и снова посмотрела на ноги. Ничего. Ни царапины и самое странное — ни одного мозоля. Кожа как у младенца.

Но поразительно это, то, что я все еще чувствовала его пальцы на своей коже. Это непередаваемо. Более острого наслаждения я в своей жизни никогда не испытывала. Его руки не только утоляли боль, они пробудили во мне такие горячие желания, что у меня запылали щеки. Господи, если бы он так прикасался ко мне тогда когда брал меня. Я бы растаяла в его руках. Я бы позволила ему все.

Этот мужчина сводил меня с ума. Я постепенно понимала, что увлекаюсь им. Привязываюсь к нему. И что я хочу гораздо большего, чем просто исполнять роль его любовницы. Только более холодного мужчины я не встречала никогда. Но ведь он был человеком. Молодым мужчиной. У него, наверное, была девушка или женщина, которую он любил. Хотя мне не верилось, что Изгой даже в человеческом мире мог кого то любить. А вот я могла бы любить его. Да, могла бы. Потому что я уже чувствую к нему то, чего никогда в своей жизни не испытывала ни к одному мужчине.

Изгой сидел в библиотеке и смотрел телевизор. С недавнего времени это стало его излюбленным развлечением по ночам. Он любил сидеть в кресле и думать под разговоры этого голубого ящика. Так они его называют? Хотя на ящик и уж тем более на голобой это похоже не было. ЭТО висело на стене, имело внушительные размеры, было плоским и черного цвета. Первый раз он чуть не разбил эту штуковину, потому что оттуда на него чуть не выпрыгнул гигантский дракон. Совладав с собой, он все же принудил себя оставаться на месте и потом понял, что картинка нарисованная. А потом ему понравилось переключать каналы, слушать музыку, смотреть фильмы. Только по ночам. Когда его странная маленькая пленница спала глубоким сном в своей спальне. Странная девчонка. Сильная, упрямая, бесстрашная и очень отважная. Не похожая на других смертных. Ни разу не видел, чтобы она ныла и жаловалась. В ней неиссякаемый огонь, какая то нескончаемая энергия. Казалось бы она должна сломаться и покориться судьбе. Но она удивляла его снова и снова. Довольно быстро и ловко научилась метать кинжалы. У него самого, когда он был человеком, ушло на это гораздо больше времени. Странно, он все время вспоминал о своей человеческой жизни. За последние несколько недель гораздо чаще, чем за все пятьсот лет. Девчонка пробуждала в нем смутно знакомые чувства и в то же время совершенно неизведанные. Когда то он испытывал нечто подобное, но это было слишком давно. Изгой даже не помнил, как эти чувства называются, но они пугали и нравились ему одновременно. Одно он знал точно к присутствию Дианы он уже привык, более того ему стало нравиться, что она рядом. Его однообразная жизнь, где каждый день точная копия предыдущего, вдруг стала совсем иной и наполнилась смыслом. Сегодня он впервые почувствовал к ней уважение. Не жалость, а именно уважение. Запах крови он учуял еще до того как она стала прихрамывать и долго не мог понять откуда он взялся. Запах ее крови. А потом, когда увидел страдальческое выражение ее лица, понял, что что то не так. Терпеливая девочка. Когда то, в военных походах взрослые мужики выли от боли в стертых до крови ногах, а она шла, не пожаловалась, слова не сказала. Как мужественно содрала носок, на глазах слезы, а сама терпела.

Когда он увидел стертые до мяса пальцы в сердце защемило. Такое ноющее неприятное чувство, давно забытое им. Ей больно. Почему стало больно и ему? Не физически, а где то глубоко внутри.

Изгой щелкнул пультом и переключил канал. Забавная штука этот пульт. Так бы и нажимал на кнопки, пока никто не видит. В присутствии молчаливого Константина Изгой всегда делал вид, что не смотрит телевизор, а о чем то думает. Ему почему то это казалось слабостью. На экране герой и героиня какого то фильма бурно выясняли отношения. Ему нравилось смотреть за людьми, пусть это все игра, но так он узнавал их лучше. Слабости, привычки, обычаи. Ему нравились исторические фильмы. Он смеялся над несоответствиями, замечал ошибки режиссера и костюмера. Сейчас его увлек диалог героев. Он отложил пульт на маленький журнальный столик со стеклянной столешницей и поудобней устроился в кресле. Женщина была красивой, миниатюрной, хрупкой и темноволосой. Изгой расслабил, прикрыл глаза, но то что вдруг произошло дальше заставило его податься вперед и жадно всмотреться в экран телевизора. Героиня поцеловала мужчину. Их губы показывали крупным планом. Завораживающий поцелуй. Страстный и нежный одновременно. Изгой нахмурился, почувствовал напряжение во всем теле, но оторваться от экрана не мог. Там происходило то, чего он никогда в своей жизни не видел так откровенно близко. Там, на экране, это было красиво. Настолько красиво, что Мстислав не заметил как привстал, а потом подошел к телевизору вплотную. Мужские руки ласкали женское тело. Прикасались к коже, вызывая в любовнице сладкие стоны. И ее лицо, на нем не было страдальческого выражения, которое Изгой видел на лице своей пленницы, когда овладел ею. Эта женщина закатила глаза от наслаждения, ее тело извивалось, красиво поблескивая в мягком освещении. Она что то шептала любовнику, искала его губы, прижималась к нему. Мстислав выключил телевизор и даже выдернул из розетки. Несколько минут он смотрел на черный экран, потом посмотрел на свои руки. Они мелко дрожали. Голод вернулся. С новой силой. Изгой закрыл глаза и напрягся, пытаясь, успокоится. Обходился без этого пятьсот лет и сейчас обойдется. Но перед глазами снова извивающиеся мокрые от пота тела и женское лицо бледное от страсти. Только это уже не лицо незнакомки, это лицо Дианы. Могла бы она когда нибудь вот так же хотеть его? Стонать в его руках, целовать его губы. Изгой открыл глаза и в гладком экране отразилось его лицо со шрамом и горящие глаза. "Чудовище! Ты страшное, уродливое чудовище!"

Тонкий слух уловил странные звуки. Плач. Тихий жалобный, со всхлипываниями. Через секунду Изгой стоял под дверями спальни Дианы. Она плакала, очень тихо и очень жалобно. Изгой толкнул дверь рукой и та поддалась. Бесшумно зашел в комнату и приблизился к постели. Диана плакала во сне. Вспышкой молнии сверкнуло воспоминание…

…Темная комната, девочка, рыдающая от страха, зовущая его. Анна. Маленькая, младшая сестра. Его вселенная. Единственное существо, которое он когда либо любил. Ей часто снились кошмары. По ночам он приходил в ее комнату и брал ее на руки, баюкал, тихо пел ей песни. Он всегда успевал прийти раньше их матери. Мама вечно удивлялась насколько чутко он спит, и оставляла их вдвоем. Мстислав мог утешить девочку лучше ее самой. Между ними странная связь, они были больше чем брат и сестра. Они чувствовали друг друга на расстоянии. Как же сладко пахнут ее светлые волосики. Пахнут детством. Пахнут спокойствием. Иногда Мстиславу казалось, что Анна не его сестра, а его ребенок. Так было с самого ее рождения. Возможно, потому что у них большая разница в возрасте. Восемнадцать лет. Он и сам мог уже быть отцом, если бы послушался отца и женился. Но он предпочел войну. Они с сестрой были внешне похожи настолько, что некоторые диву давались. Те же волосы серебристо лунного цвета, те же сиреневые глаза. Особый цвет. Другие братья темноволосые и кареглазые, а они светлые, неестественно и ярко выделялись среди жителей деревни. Бабки в деревне крестились при взгляде на них обоих. То ли ангелами их считали то ли демонами. Насчет Изгоя они были близки к истине, но Анна — это самое доброе и великодушное существо на свете. Единственное существо, которое беззаветно любило Мстислава. Хотя Анна любила всех. Даже букашек и солнце. Любила дождь и мокрую листву… а еще она любила когда он ей пел.

Тихо, склонившись к маленькому розовому ушку. Она засыпала у него на руках…

Kocham Ciebie, cham Ciebie, bo wracasz Ty mi wiosnę złotąo wracasz Ty mi wiosnę złotą

Mej młodości i jasne powracasz miraże.

Twój cień trwa przy mnie jakby wierne straże,

Twój cień, mej duszy przywołań tęsknota.

Niech więc ramiona mnie Twoje oplotą -

Zasłoń oczy — dziś w przyszłość nie chcę patrzeć ciemną,

Chcę zapomnieć, że życie za mną i przede mną -

Chcę zapomnieć o wszystkim, co nie jest pieszczotą.

Tak. dziś ciemno i zimno… Daj mi Twoje oczy!

Twoje oczy rozświetlą marzenia ogrody…

Tam dźwięk — złoto — purpura — alabastrów schody -

I korowód weselnykorowód weselny barwi się tęczowo.arwi się tęczowo.

Tak dziś ciemno i zimno,.. a nad moją głową

Sny majaczą złowrogie… Daj mi Twoje oczy!…

Какая ирония. Отец прочил ему место в церковном хоре, а он избрал иной путь. Путь смерти, и в человеческой жизни и в иной.

Изгой очнулся от воспоминаний и изумленно увидел, что держит Диану на руках и баюкает как когда то Анну. Он замер. Посмотрел на спящую девушку. Какого черта он сейчас делает? Он ей пел? Да, он ей пел. Вот почему так отчетливо слышал слова давно забытой песни из детства у себя в голове. Он пел, спустя пятьсот лет. В глазах защипало. Неприятно. Изгой снова посмотрел на Диану. Веки подрагивают, склонила голову ему на плечо и спит… Как Анна. Но Диана не Анна и его чувства к ней далеко не братские, но они так похожи на те, что он испытывал когда то в другой жизни…Анну он так и не нашел. Ни живую, ни мертвую. Может именно поэтому его так тянет к этой девчонке. Потому что она напоминает ему о прошлом, где он был счастлив. О другой жизни.

Мстислав положил Диану в постель и прикрыл одеялом. Долго смотрел на ее губы. Мягкие, нежные, светло розовые, слегка припухшие со сна. Он еще ни разу не целовал ее. Поцелуй…прикосновения губ. Давно, очень давно. Он уже и забыл, целовал ли когда либо женщину. Наверное, целовал. Только все это стерлось и забылось. Его губы прикасались к другим телам лишь для того чтобы обнажить клыки и испить досуха. Принести смерть, мгновенную и безболезненную. Со временем и это исчезло. Он больше не питался смертными. Только вампирами. Их крови хватало надолго. Очень надолго. Досуха испитый вампир обеспечивал чувство сытости на месяц, а то и больше. Люди перестали интересовать Изгоя как объекты удовлетворения голода после первого убийства бессмертного. Они вообще перестали его интересовать. Их горести, радости, их волнения и суета. Они как муравьи. Их не замечаешь, их иногда давишь без жалости и злости, просто потому, что попались под ноги. Вспоминать о человеческом прошлом не хотелось. Это больно. Боль — это чувства. Изгою не нужны чувства. Были не нужны. Пять веков. А теперь они вернулись. В облике вот этой спящей смертной. В ее смехе, в ее дыхании. Она как хрустальная статуэтка, красивая, нежная, изящная и очень хрупкая. Одно неверное движение и разобьется или сломается. Изгой протянул руку и тронул каштановый локон. Шелковистая прядь обвила его палец, и он поднес ее к лицу. Пахнет. Ею. Наклонился и почувствовал запах ее кожи. Десна засаднили, предвещая появление клыков, рот наполнился слюной. Голод. Он снова возвращался. Но это не желание испить ее крови, хотя от одной мысли, что он попробует хоть одну каплю ему невыносимо захотелось зарычать. Это дикая потребность снова оказаться в ее теле. Но не так как тогда, а иначе. Чтобы она целовала его в губы, чтобы шептала ему нежные слова или стонала и кричала, но только не от страха. Изгой склонился к ее губам и застыл в нескольких миллиметрах. Девушка беспокойно пошевелилась и он исчез, еще до того как она успела открыть глаза и испуганно сесть на постели, оглядываясь по сторонам. Он слышал, как она подошла к двери и повернула ключ в замке. Изгой усмехнулся. Для него нет закрытых дверей. Он войдет куда захочет и когда захочет. Везде. Но только не в ее тело и не в ее душу. Пока она сама не позовет. А даже если позовет, нужно ли ему это? Нужна ли ему любовь смертной? У него не было ответа на этот вопрос. Но он вспомнил, как называется это щемящее болезненное, но такое ослепительное чувство — любовь

 Глава 13

— Проникни к ней в сознание, зови ее, обволакивай. Каждую ночь мани ее к нам. Когда яд проникнет в ее тело они сами отдадут ее нам. А это случится очень скоро.

Асмодей смотрел на Чанкра, сидящего на узорчатом мраморном полу и раскачивающегося из стороны в сторону, как в трансе. Губы мужчины беззвучно двигались, шепча заклинания, глаза закатились. Мужчина был лысым в длинном сером мешковатом балахоне, подпоясанном тонким поясом. Повсюду на полу стояли свечи. Руки Чанкра двигались над неподвижными огоньками, касались пламени, словно ласкали его. Голос мага становился все сильнее набирал силу. Свечи медленно приподнялись над полом и зависли в воздухе. Ладони колдуна крупно дрожали удерживая тысячи свечей. Чанкр прокричал последнее заклинание и замолчал.

Наконец то сеанс был окончен и он открыл глаза. Его радужки были белыми как у слепого, словно затянутые пленкой. Страшные глаза без зрачков и какого либо выражения эмоций.

— Она меня чувствует, но сопротивляется. Сильная, маленькая ведьма. Не пускает в свои мысли, борется, ставит барьеры.

— Что она за существо?

Чанкр криво усмехнулся тонкими потрескавшимися губами, показывая ряд гнилых зубов и словно гордясь своим открытием.

— Она, судя по всему — мастер. Рожденный вампир королевской крови. Я еще не уверен в этом до конца, но скорей всего это так. Когда она вырастет, то ее сила будет безгранична. Она объединит: и вампиров, и Чанкров, и оборотней. Она поработит демонов навсегда. С такой армией ей не страшен даже Повелитель.

Асмодей зашипел на Чанкра.

— Тише. Здесь есть уши даже у стен. Тише. Почему ты решил, что она мастер?

— Рожденные вампиры неизведанные существа и не подвластные нашим чарам. Но она другое. Она нечто более сильное. Она — мастер. Она та, от которой произойдут все расы. Как Лилит. Она — это все. Она — начало или конец, как тебе угодно. Она больше чем демон. Она та, кого мы ждали пятьсот лет назад, но так и не дождались и пророчество не сбылось.

— Тринадцатый рожденный вампир замкнет круг, и его кровь оросит старинный камень, откроет врата для Темной свиты и навсегда нарушит баланс.

Чанкр снова закрыл глаза.

— Если вы ее убьете сейчас — начнется война. Страшная и кровопролитная. Такой войны не знает даже Ад. Все Темные существа столкнуться в жуткой битве. Девчонка — королева темных. Ее нельзя уничтожить.

Асмодей нервно сжал тонкие пальцы с длинными острыми ногтями.

— У нас есть ровно год. Мы должны ждать своего часа. Все должно совпасть. Все числа составят тринадцать. На исходе последнего дня года, когда часы начнут бить двенадцать пойдет мертвый час, мертвый месяц и все еще будет тринадцатый год. Мы должны принести в жертву последнего тринадцатого рожденного вампира женского пола. Вернуть ее в прошлое, когда те двенадцать бессмертных были еще эивы и томились в подвале Великого Магистра Тьмы. Камилла Мокану — тринадцатая. Остальные двенадцать погибли, их потомки уже потеряли свою истинную сущность пока мы ждали рождения мастера. Ты прав, Асмодей, час пробил. Но все нужно сделать с умом. Спрячь ее. Спрячь там, где никому неподвластно ее найти. Даже Чанкр не может проникнуть в прошлое и будущее сквозь невидимые стены параллельных миров. Только ты и твоя черная армия Апокалипсиса не подвластны времени. Ее не найдут. Только так. И ритуал проведешь тоже в прошлом. Тогда не станет будущего. Тогда тьма покроет землю. Часы прошлого и часы нашего времени должны совпасть. Отправь ее в 1592 год. Там вас будут ждать. Пророчество рун гласит, что если ритуал состоится при слиянии цифр, на исходе года и месяца числа совпадут, составят в общей сумме тринадцать, и ты сможешь произвести ритуал там, где тебе никто не помешает.

Асмодей захохотал, сжал руки Чанкра.

— Ты умен, Елисей. Я не ошибся в тебе. Уже сколько веков ты мой лучший тайный советник. Это гениальная идея. Мы отправим ее в прошлое. Изгой сделает свое дело, трусливый плебей Иван отравит кровь тринадцатой мертвым ядом, и с его помощью мы получим маленькую ведьму.

— Нам не нужны свидетели.

— Не нужны. От Ивана я избавлюсь, как только девчонка погрузится в мертвый сон. Изгой — отвлекающий маневр. Он возьмет на себя роль громоотвода. Он будет их единственным подозреваемым и на него обрушится гнев венценосной семейки. Ведь они узнают кто он на самом деле. Они казнят его сами, а если нет, это сделает Миха. Он единственный, кто сильнее Изгоя. Миха выполняет самые грязные заказы.

Чанкр улыбнулся:

— Ты сам дьявол, Асмодей. Послать брата воевать против сестры, заставить семью уничтожать друг друга и ненавидеть. А потом отдать Изгоя на растерзания его же родне — верх вероломства злого гения.

— Я обещал, что найду его Анну. Он ее получит. А может быть и убьет сам, прежде чем я расскажу ему кто такая Марианна Мокану — Вольская. Изгой своевольный и самый опасный из моих воинов.

— А так же самый сильный, — невзначай заметил Чанкр и снова закрыл глаза, поглаживая ладонями пламя свечей. Дрожащие огоньки тянулись к его рукам как диковинные цветы к солнцу.

— Он выходит из под контроля! Он начал сам выбирать какие заказы он хочет выполнить и да — он слишком дерзок и опасен. Его время окончено. Я должен или дать ему свободу или уничтожить.

— Свободу ты не кому не даешь. Значит, остается второй вариант. Только не вздумай его недооценивать. Изгой умен, хитер и очень расчетлив. Если он поймет, что ты задумал, он нарушит все твои планы. Он одиночка в отличии от многих других и этим опасен.

— Я подолью масла в огонь. Я расскажу ему, как умерла Анна. В чьих руках перестало биться ее сердце, и кто закопал ее у лесной дороги.

Чанкр резко открыл глаза, и белая пленка с его радужек внезапно исчезла.

— Но он не убивал ее.

— Кто об этом ему скажет? Ты? Я? Сам Мокану? А вот озлобленный, долгими веками поисков, Изгой поверит совсем в иную, мою, версию.

— А когда он все узнает? Когда узнает что княгиня Европейского клана его сестра что тогда?

— Она не его сестра, она воплощение, она перерождение, но она не его сестра. В ней течет его кровь, несомненно. Это одна и та же семья, и Анна ее дальняя родственница. Но это еще, ни о чем не говорит. Да и как он узнает? Если никто ему об этом не скажет?

— Не забывай о Чанкре.

— Фэй? Об этой дурочке, которая ничего не добилась? Которая перешла на сторону самых злейших врагов Чанкров? Ты заблокируешь ей возможность видеть человеческое прошлое Изгоя.

— А Самуил? Верховный Чанкр? Совсем молодой, но сильный. О нем ты тоже забыл?

Асмодей нахмурился.

— Он мальчишка и с ним ты сам справишься.

Елисей покачал головой.

— Не уверен. Возможно на время. Но если пацан поймет, что я блокирую воспоминания, он легко избавиться от моих заклинаний.

— Слишком молод чтобы понять. Будет мешать — убьем его.

Елисей засмеялся:

— Убить верховного Чанкра? Это не так просто как тебе кажется. Демоны не могут этого сделать.

— Зато ты можешь! — Прошипел Асмодей и наклонился к лицу Советника. Кожа Чанкра посерела от страха.

— Ты убьешь его, если он начнет нам мешать. Или я перестану кормить тебя!

Елисей поднялся с пола и задумчиво посмотрел на демона.

— Убью, если ты прикажешь. Но ты знаешь, что я не воюю с Чанкрами. Это не в наших правилах, нас и так слишком мало.

Асмодей сгреб Чанкра за шиворот.

— Прикажу! Уже приказал! Убьешь, если понадобится. Никогда не забывай, чем ты мне обязан. Я вытащил тебя из костра еще сотни веков назад. Я вернул тебе зрение и дал безграничную власть. Я забочусь о том, чтобы ты не сдох с голоду. Я — твой хозяин и ты сделаешь, как я скажу.

Два жарко сплетенных тела извивались на ковре у горящего камина. Комнату наполнили стоны и вздохи, тихий шепот и страстные звуки плотской любви. Черные волосы мужчины смешались с длинными шоколадными прядями женщины. Белое нежное тело, вздрагивало под смуглым мускулистым. Стройные ноги обвили торс любовника. Когда последние судороги экстаза затихли, а в комнате слышался лишь звук потрескивающих в огне поленьев, женщина встала с ковра, и подошла к окну, на ходу набрасывая легкий шелковый халат. Мужчина приподнялся на локте, провожая ее восхищенным взглядом синих пронзительных глаз.

— Иди ко мне. Я скучал. Я не видел тебя чертовых пять недель. Полежи со мной. Дай почувствовать тебя. Я все еще испытываю голод по твоему телу.

Женщина обернулась и улыбнулась мужчине.

— Я люблю смотреть на рассвет. Ты же знаешь. С тех самых пор как мы его начали встречать вместе.

Мужчина молниеносно оказался рядом, обернутый в простыню, до пояса. Обнял женщину сзади и прижал к себе.

— Я все еще не привык, что ты моя жена. Моя Марианна. Только моя.

Марианна вдруг насторожилась:

— Ты слышал?

Николас целовал ее шею прямо за мочкой уха и тихо ответил:

— Нет, а что я должен услышать? Я слышу только биение твоего сердца.

— Шорох, скрип. Кто то открыл окно. Вот снова.

Марианна отстранилась и посмотрела вдаль.

— Это в комнате Камиллы.

Через несколько секунд они уже стояли в маленькой спальне и, замерев, смотрели на дочь. Девочка балансировала на подоконнике. Зимний ветер развевал шелковую белую ночнушку.

Ник было рванул к девочке, но Марианна удержала его за руку.

— Тихо. Она в трансе. Она нас не слышит и не видит. Я уже наблюдала это несколько раз за последние недели.

— Что значит в трансе?

— Не трогай ее сейчас, сам услышишь. Она все расскажет.

Они смотрели на ребенка, а девочка застыла на самом краю подоконника. Она словно сопротивлялась какой то неведомой силе, которая манила ее за собой. Руки вытянуты вперед, удерживая невидимого кого то. Ветер ворвался в спальню и кружил вихрями шторы, бросая их из стороны в сторону, трепал очень светлые, почти белые пряди волос. Но самое странное, что на предутреннем небе не видно, ни одного облака. Звезды сияли очень ярко.

— Ветер только возле нее. Ты заметил?

Ник кивнул и обнял Марианну за плечи.

— Что это такое? Ты спрашивала у Фэй?

— Пока нет. Но думаю, сегодня спросим.

— Когда это началось?

— Три недели назад. Я нашла ее днем на крыше. В таком же состоянии. Она сказала, что ей снился сон.

— Но ведь она уже почти перестает спать. Как и мы. В прошлый раз Камилла спала несколько лет назад.

— А она говорит, что это сон. Кошмар. Последнее время она стала спать намного чаще.

Вдруг ветер резко стих и в тот же момент девочка громко заплакала, ее маленькое тельце задрожало, словно обессилев. Ник тут же схватил ее в объятия и прижал к себе.

— Моя маленькая. Моя принцесса. Моя девочка. Кто обидел мою малышку?

Камилла крепко обняла его за шею. Так сильно, что крошечные кулачки побелели.

— Они меня зовут, папа. Они зовут меня и мне страшно. Я не хочу к ним.

— Тссс. Моя хорошая. Это сон. Просто плохой сон.

Но малышка отрицательно покачала головой и снова заплакала.

— Нет, это не сон. Они заберут меня. Очень скоро заберут.

Глаза Ника сверкнули красным пламенем.

— Еще чего! Пусть только попробуют! Ты же знаешь, что я никому не позволю тронуть мою девочку. В этот дом никто не войдет без моего разрешения. Это просто кошмары. Иди ко мне. Я кое что привез моей принцессе.

Камилла обхватила отца руками и ногами, прижалась к нему еще сильнее.

— Они все равно заберут меня. Мне так страшно. Даже ОН не сможет меня спасти.

Николас посмотрел на Марианну и увидел, что у жены в глазах блеснули слезы.

— Милая, ты расстраиваешь и меня, и маму. Мы никому не отдадим тебя, поверь. Разве ты мне не веришь? Я самый сильный, ты забыла? Твой папа князь, никто не посмеет! Кто ОН такой? Тот, кто не сможет тебя спасти?

— Белый Палач.

— Хватит моя хорошая. Это просто сон. Посмотри на меня, ты мне веришь?

Девочка взглянула на отца и кивнула.

— Вот и хорошо, а теперь вытрем слезки и пойдем смотреть, что я привез тебе из Европы. Милая, позвони Фэй. Пусть поговорит с Камиллой. Пусть послушает про ее видения или увидит их на расстоянии.

Изгой смотрел, как Диана ловко преодолевает препятствия, которые он соорудил для нее еще днем. Лес превратился в тренировочный полигон с различными ловушками. Диана, как маленькая гибкая кошка. Легкая и невесомая. В черном тренинге и короткой кожаной куртке. Стройная тонкая. Поразительная грация для человека. Она не попалась ни в одну ловушку. Ловко преодолела несколько метров глубоких рвов присыпанных ветвями. Честно говоря он ожидал нытья, сломанных костей и вообще полного непонимая с ее стороны, но она поддавалась дрессировке. Словно пластелин, позволяла лепить из себя то, что он желал видеть. Диана восхищала его все больше. И дело не только во внешности, хотя чем дольше он смотрел на нее, тем больше ему казалось. Что смертная очень красива. Его в ней завораживало все нчиная с ее огромных золотистых глаз и заканчивая длинными каштановыми волосами. А ее тело будоражило похлеще чем запах крови врага. Он уже привык, что рядом с ней его постоянно мучит физический голод, а плоть неумолимо требует развязки, которую он так и не получил. Сейчас Палач следовал за Дианой, готовый подстраховать, подхватить и не дать упасть. Но его помощь не понадобилась. Диана справлялась сама. Хотя Изгой понимал, что эти тренировки лишь могут помочь, но не спасут ее ни от одного вампира. Тем более, от умного и древнего. Даже трюк с запутыванием следов не поможет. Тем более Диана и понятия не имеет, во что он ее впутывает. Скорей всего в живых она не останется. При любом исходе задания. В обоих случаях ее ждет смерть. Если они провалятся — ее растерзают вампиры, а если все удастся, сам Изгой должен будет избавиться от свидетеля. Асмодей не позволит оставить ее в живых если только…Если только Изгой не обратит Диану, но тогда он сам будет вне закона. Такие как он не имеют право обращать. Он не может создать еще одного воина тьмы, а именно в такую превратится Диана, если он ее обратит. Это запрещено темными законами. Но тогда на них объявят охоту сами демоны. Изгой нахмурился. А ведь он ищет способы уберечь ее от смерти. Да, ищет, и лгать самому себе, что это временно или просто жалость, уже бесполезно. Девчонка плотно засела в его жизни и он уже не представлял как раньше обходился без общения.

Внезапно у него потемнело в глазах от резкой боли, и он упал на колени. Изгой со всех сил старался не закричать. Кожа на ладонях вздулась, задымилась, и огненное кольцо сожгло кожу до мяса. Изгой смотрел на дрожащие руки и ждал. На лбу вздулись вены от неимоверного усилия сдержать дикий вопль. Скоро появятся координаты встречи с Асмодеем. Это что то срочное, раз он вызывает его таким способом. Буквы запылали и погасли, оставляя черные следы, по ладоням стекала кровь и капала на снег. Асмодей любит таким образом ставить его на колени. Наверняка смакует каждую секунду, когда может причинить ему боль. Он не заметил, как Диана подошла ближе. Настолько сильно пекло горящие ладони, что запах собственного горелого мяса заглушил запах ее тела. Он скорее угадывал, чем видел, что она стоит рядом. Она уже видела это несколько месяцев назад, когда они только познакомились и сейчас, молча, смотрела на него. Изгой перестал дрожать. Боль медленно отступала. Девушка присела рядом, как и в прошлый раз, а потом вдруг взяла его руки в свои. Это было неожиданно. Реакция была мгновенной — Изгой захотел отшвырнуть ее от себя. Слишком невыносимой стала боль, но ее прохладные пальчики были настолько нежными, что он не смог, даже наоборот. Когда девушка касалась его воспаленной, горячей кожи это приносило облегчение. Диана взяла горсть снега и осторожно вытерла кровь с его ладоней, а потом приложила к ранам. Обжигающий, резкий холод притупил боль, и Изгой посмотрел на девушку. От ее взгляда сердце пропустило пару ударов. На него еще никогда и никто так не смотрел. Нет, это была не жалость. Его поразило то, что он увидел в ее взгляде. Ей, словно, тоже было больно. Вместе с ним. Изгой судорожно глотнул воздух, а сердце начало биться все быстрее и быстрее. В золотистых глазах смертной блеснули слезы и она тихо прошептала:

— Тебе очень больно да?

Он промолчал. Постепенно утихал невыносимый зуд, пробиравший плоть до костей. Еще немного и все пройдет. Но, черт подери, эти считанные адские минуты оказалось намного легче перенести, когда она рядом и так смотрит на него и нежно держит его большие ладони в своих прохладных руках. Его никогда и никто не жалел с самого детства. Вот так, как эта девчонка. Никто и никогда. Вдруг Диана поднесла его руку к лицу и прижалась к ней щекой, к тыльной стороне его ладони и он вздрогнул. Холодная кожа оказалась такой гладкой, нежной, восхитительной. Они смотрели друг на друга, и Изгой чувствовал, как внутри разливается тепло. Странное, обволакивающее тепло. Оно словно размораживает его изнутри, как окоченевшего путника согревает горячий напиток. Боль стихла, а отнимать руку не хотелось. Диана прикрыла глаза, не отпуская его запястье, сжимая осторожно, но ощутимо. К нему слишком давно никто не прикасался. Вот так, лаская. Очень давно.

— Моя кожа холодная и тебе станет легче, — тихо сказала Диана, словно оправдываясь, и он невольно провел пальцами по ее щеке, медленно, словно повторяя очертания нежной скулы и подбородка, глядя ей в глаза. А потом резко убрал руку и поднялся с колен.

— Продолжаем тренироваться. Впереди еще несколько препятствий. Потом метание кинжалов и можем идти домой.

Изгой видел краешком глаза как разочарованно она вздохнула, бросила на него растерянный взгляд. А сам он, потрясенный, старался не смотреть на девчонку. Он не верил, что сделал это. Точнее его рука сделала это сама. Она ласкала. Словно помнила, как это делается с прошлой жизни. И эта ласка понравилась и ему самому. Прикасаться к ее коже вот так, совсем по–другому. Оказывается, гладить приятней чем бить и наносить увечья. Посмотрел на свои пальцы. И тут же вспомнил о ладонях. Координаты и время. " Через час, на прежнем месте". Что такого срочного произошло у демона? Почему он зовет Палача раньше времени? До встречи с Мокану еще целая неделя или планы Асмодея поменялись?

Изгой махнул Диане рукой:

— Все, заканчиваем. Мне нужно уходить. Кроме того я хочу чтобы ты кое что увидела.

Моя левая щека пылала как после удара. Сердце билось так быстро, словно я задыхалась или пробежала стометровку. Мне хотелось прижать руку к тому месту, где его пальцы касались моей кожи и радостно взвизгнуть. Как же приятна эта ласка. Неожиданна, поразительна. Что со мной происходит? Я не понимала. С одной стороны я злилась на себя за это чувство, я ругала себя последними словами, а с другой я ликовала. Он дотронулся до меня. Не потому что был вынужден как раньше, а просто, потому что захотел. Мимолетная ласка, но такая долгожданная и до боли обжигающая. Мое сердце колотилось как бешеное, а внутри порхали бабочки. Нет они не порхали, они взбесились и носились там как бешенные. Где там? А я и не знаю. Везде носились, в голове, в животе, во всем теле. Особенно когда он смотрел мне в глаза. Боже! Какой у него взгляд. Тяжелый, свинцовый и в тоже время настоящий магнит, не оторваться. Меня засасывало как в трясину, без шанса выбраться, или спастись. Я превращалась в невесомую материю, когда смотрела ему в глаза. Только теперь мне уже не казалось, что они злые и холодные. Они загадочные, они глубокие и таинственные, они властные. И в них моя погибель. Я влюбилась. Да! Я черт возьми, влюбилась. Когда? Наверное, еще в той жизни, где была просто балериной Градской. Теперь я точно это знала. Увидела его горящие ладони и поняла, что люблю его. Почувствовала как ему больно. Всем существом. Это чувство проняло меня до костей. Нет не жалость, а общая боль. Словно это мои руки пылают и горят до мяса. Я влюбилась в своего похитителя, мучителя и Палача. И я ничего не смогу с этим поделать. Наверно это было очевидно с самого первого взгляда в его ледяные глаза. Только озарение пришло именно сейчас. Вот почему, когда он взял меня силой, я не испытала того мучительного чувства, которое испытывают жертвы насилия. Я сама его хотела. Вот такого, какой он есть на самом деле. Жестокого, грубого, неотесанного. У меня наверняка этот стокгольмский синдром или как он там по умному называется? Хотя чем больше я об этом думала, тем больше склонялась к мысли, что ничего общего с этим синдромом мои чувства к Изгою не имеют. Ведь он больше не держит меня насильно, я сама цепляюсь за него и если честно, то я уже не хотела уходить. Наоборот я с ужасом думала о том, что когда его задание будет выполнено, он отправит меня на все четыре стороны, а я уже не смогу без него. Вот за это я себя ненавидела. За слабость, за отсутствие гордости. Наверное, я должна вести себя иначе, а я просто не могу. А самое страшное, что я привыкла к его постоянному присутствию, к его колючим словам, к его пронзительным взглядам и к его мальчишеской грубости. Мне просто безумно хорошо, когда он рядом со мной, и я каждый день жду нашей встречи. Просыпаюсь и когда думаю о том, что Изгой рядом мне больше не становится страшно. Теперь мне страшно, что одныжды я проснусь, а его рядом уже не окажется.

Я для него никто, обуза, помеха. Когда я стану ему не нужна он выгонит меня как надоевшего щенка. Или убьет. Почему то сегодня второй вариант нравился мне больше. Я не хотела больше возвращаться в мир, где нет его.

Мы вернулись домой. Изгой как всегда выглядел невозмутимо отрешенно. Он вел меня за собой. Он хотел мне что то показать, а я шла следом и смотрела на него, думая о том насколько он недостижимо красив и насколько он чужой для меня и далекий. Изгой провел меня в правое крыло дома, я никак не могла привыкнуть к тому насколько огромно наше жилище, точнее его, я тут случайная гостья и задержусь совсем ненадолго. Он достал ключ из кармана кожаной куртки и отворил большую полированную дверь.

— Посмотри сюда, Диана.

Я подошла медленно, нерешительно, а когда увидела, чуть не захлебнулась восторгом. Я не верила своим глазам, что он это сделал. Для меня. Да, только для меня. Там, за дверью меня ждала балетная студия. С зеркалами. Станком. Фортепиано. Я мечтала об этом с того самого момента как оказалась в плену. Наверное, я не могла пошевелиться от шока.

— Идем.

Изгой зашел вовнутрь и провел меня вдоль зеркал к небольшой двери. Распахнул настежь, и я снова застыла в изумлении. Гримерная. Полня костюмов, тренировочных трико. На полу — ящик пуантов. Я посмотрела на Изгоя. Меня распирало, меня разрывало желание радостно завопить, но вместо этого в горле стал ком.

— Я не знал твоих размеров и поэтому купил все что было.

И я не сдержалась, бросилась к нему и повисла у него на шее. Наверное, этого он ожидал меньше всего, а я от своих бешеных восторгов даже не видела его реакции. Я просто прижалась к нему всем телом.

— Спасибо.

Его мышцы напряглись под моими ладонями и стали словно железными. А я ничего не чувствовала. Я была слишком рада этому подарку. Самому лучшему для меня. Я дико соскучилась по тренировкам. Он прочел мои мысли.

Изгой сжал мою талию ладонями, несильно, но ощутимо, а потом поставил меня на стул. Осторожно, но очень быстро.

— Спасибо.

Прошептала я еще раз, а он отвел глаза.

— Всего лишь хотел, чтобы тебе было чем заняться когда меня нет. Я рад, что тебе понравилось.

Еще как понравилось. Но больше всего мне понравилось, что он думал обо мне. Покупал это все, заказывал. Значит думал. Моя радость была мимолетной Изгой быстро вернул меня на землю..

— Константина благодари, это была его идея. Я просто дал согласие. Меня сегодня не будет. Возможно всю ночь. Я хочу, чтобы ты заперла все двери и окна. И еще.

Он достал из кармана сотовый и протянул мне. Сейчас я была почти одного роста с ним. Так и стояла на стуле довольная, и разочарованная одновременно.

— Он не работает на входящие и исходящие звонки. В нем функционирует лишь одна кнопка.

Изгой открыл мобильник и надавил на "send". В этот момент его сотовый издал негромкий, но отчетливый сигнал.

— Все. Большего и не надо. Я буду знать, что ты в опасности.

Мое сердце пропустило несколько ударов. Я вдруг вспомнила как когда то он сказал мне, что всегда есть вероятность того, что с задания он не вернется.

— Тебя долго не будет?

Господи как же мне вдруг захотелось спросить жалобным и жалким голоском : "Ты вернешься домой? Ты вернешься ко мне?". Но я сдержалась, только посмотрела в его бледное лицо. Сейчас мы были почти одного роста.

— Не знаю. Возможно несколько часов, а возможно сутки. Какая разница? Наслаждайся одиночеством.

"Мучайся в неизвестности" — вот это более правильные слова.

Я кивнула и стиснула пальцы в кулаки. Изгой слишком быстро оказался у двери. Настолько быстро, что я испугалась, что больше ничего сказать не успею и громко крикнула:

— Возвращайся побыстрее, пожалуйста.

Он обернулся резко и полоснул меня взглядом, а потом холодно спросил, немного с издевкой:

— Это еще зачем? Тебе то что?

Я промолчала, а он усмехнулся и скрылся за дверью.

"Я буду ждать тебя".

Я даже не поняла, что сказала это вслух. Месяц назад я бы в это не поверила, а сегодня это была моя реальность.

 Глава 14

— Все правила заказа изменились, ты выйдешь на связь с Мокану через интернет уже сегодня. Подставное лицо работает с ним уже несколько недель. Мокану требует заключить сделку как можно быстрее и зовет тебя на переговоры, а заодно и погостить в его загородном особняке. Время идет — ты должен с ним связаться и согласится на встречу. Уже завтра вечером ты вылетаешь в Киев. Ты и твоя смертная.

Изгой смотрел на Асмодея, который предстал перед ним в своем новом обличии. Теперь он выглядел как мужчина лет сорока пяти, в очках и походил на профессора. Он любил меняться. И каждый раз выглядел по–другому. Сейчас они сидели в небольшом ресторане на центральной улице маленького провинциального городка и поглощали бизнес–лэнч. Асмодей любил вращаться среди людей, каждый раз выбирая место для встречи, где больше всего народа. Он подпитывался их энергией. Маленькая слабость грозного демона.

— Если надо сегодня, значит сегодня. А что за спешка такая? Вроде еще пару недель было. Я должен подготовиться.

Асмодей поддел маслину вилкой и отправил в рот. На его лице истинное удовольствие гурмана. Весь такой чистенький, прилизанный в белой накрахмаленной рубашке, жилетке и при галстуке.

— Ты или твоя маленькая любовница? К чему ты ее готовишь? К встрече с вампирами?

Изгой осторожно поставил бокал с виски на светло–голубую шелковую скатерть.

— Мне нужно было время. С каких пор ты интересуешься тем, как я готовлюсь к заданию? По–моему я всегда выполнял то, что от меня требуется без провалов и ошибок.

— С тех пор, как позволил тебе своевольничать, Мстислав. Ты оставил свидетельницу в живых. Мне это не нравится, но я закрыл на это глаза, более того я даже нашел ей применение и не заставил тебя убить ее. Мне интересно как твоя игрушка справится с очень важным для меня заданием?

Демон давил на Изгоя психологически, а тот хорошо изучил стратегию хозяина. Не выйдет. Сейчас Изгоя довольно трудно поддеть. Он уже не тот кем был пятьсот лет назад и сам Асмодей вряд ли подозревает, что Изгой уже давно его не боится.

— Она справляется. Тебе не о чем беспокоится.

— Но судя по тому, что тебе требуется еще время не так уж она и справляется. Может, изменим кое что и уберем девчонку? Ты отдашь ее мне, если сам не можешь убить, и выполнишь все в одиночку? Как в старые добрые времена? А я пока развлекусь с твоей малышкой. Эх, давно не трахал человеческих женщин. Кстати, она уже женщина, Изгой?

Изгой оставался невозмутимым, лишь пальцы непроизвольно сжали бокал сильнее. От Асмодея это не укрылось и он снова ядовито улыбнулся.

— Мы выполним задание в срок. Моего слова тебе достаточно?

Глаза Палача вспыхнули, а зрачки превратились в тонкие полоски.

— Достаточно. Твоего слова, Мстислав, вполне достаточно.

Асмодей подозвал официанта и что то шепнул ему на ухо, а потом его длинный язык обвел мочку парнишки и скользнул вовнутрь. Изгой отвел глаза. Асмодей всеяден. Для него не имел значения пол его человеческих жертв и мимолетных любовников.

Когда официант отошел от столика Асмодей наклонился чуть вперед и поставил на скатерть маленький пузырек.

— Вот это подсыплешь девчонке Мокану, их маленькой ведьме. Каждый день по–немногу.

Изгой накрыл пузырек рукой и подвинул обратно к Асмодею.

— Я не буду этого делать.

Асмодей улыбнулся хищно, плотоядно, раздвоенный язык скользнул по губам. Казалось, его забавлял этот разговор. Он поправил волосы за ухо, снял очки. И очень тихо и вкрадчиво сказал:

— Ты будешь делать то, что я тебе прикажу. Или ты забыл кто я для тебя? Забыл о нашей сделке?

Изгой невозмутимо откинулся на спинку кресла и отпил виски.

— Не забыл. Только приговор можно вынести зрелым бессмертным достигшим совершеннолетия. То есть, способным нарушать наши законы и быть наказанными по всей строгости. Совершеннолетия рожденный вампир достигает лишь в шестнадцать лет. А девчонке шесть, если я не ошибаюсь. Приходи ко мне с этим заданием через десять лет, и я его выполню. Я не воюю с детьми. Если об этом узнает Верховный Суд …

Асмодей прищурил глаза, и его зрачки загорелись изнутри как маленькие факелы.

— Верховный Суд узнает об этом, если им сообщат.

— Ну, я как верный исполнитель их воли, просто обязан доложить о столь серьезном нарушении.

Изгой невозмутимо отпил виски и откинулся на спинку кресла.

— Ты ведешь со мной странную игру, Изгой и мне это не нравится.

По лицу Асмодея пробежали тонкие змейки черных вен, словно кожа покрылась паутиной. Изгой смело посмотрел демону в глаза и спокойно ответил:

— А мне не нравится, что ты забываешь — я не детоубийца, а Палач. Я не один из твоих псов, которым ты поручаешь свои грязные делишки. Я — воин, я — солдат и выполняю приказ об уничтожении врага. Ребенок не может быть моим врагом. Поручи это кому то другому. А я выполню свою часть задания. Я просто не буду тебе мешать. Тебе ведь нужна информация. За ней ты посылаешь меня туда. Ты хотел доказательства, что Черные львы скрывают от Повелителя некую тайну? Тебе нужно убрать Николаса и Марианну Мокану? Этим я и займусь. Все остальное пусть выполняют твои слуги.

— Ты тоже мой слуга, — прошипел Асмодей, и на секунду его лицо изменилось, превратилось в страшную маску, с оскаленным ртом и мертвыми глазницами. Появился запах разлагающихся тел.

— Нет, я контрактник и срок моего контракта подходит к концу. Кстати ты все еще не выполнил своего обещания.

Лицо Асмодея оживилось, он вдруг мило улыбнулся.

— Ну почему ты решил, что я не выполнил. Я многое разузнал для тебя Изгой. Я всегда забочусь о своих воинах. Я хотел повременить с этим, но я расскажу тебе сейчас.

Асмодей наклонился к Изгою снова. Теперь в его глазах, снова ставших человеческими, появилось участие, понимание, жалость. Изгою этот взгляд не понравился. Он слишком хорошо знал Асмодея. Демон сейчас больно его ударит. Очень больно. Вот почему он такой участливый — у него есть своя бомба для Изгоя, и приготовил он ее очень давно, берег для подходящего момента и этот момент настал. Сегодня. Сейчас.

— Только поклянись мне, что все, что ты услышишь, не изменит твоего поведения, и ты выполнишь задание так, как я этого хочу. Своевольничать не станешь.

Изгой нахмурился. Хитрая лиса, он хочет гарантий, черт с ним, он их получит.

— Клянусь. Рассказывай.

Удар был все равно неожиданным и болезненным, особенно тон и слова, которыми демон говорил о том, что являлось всем смыслом существования воина смерти, смыслом его жертвы Асмодею.

— Твою сестру убил Николас Мокану. Она стала его любовницей и рабыней. Он держал ее в плену несколько месяцев, от его издевательств она перестала разговаривать, а может он отрезал ей язык, но все говорят, что Анна была немая. Когда она ему надоела или мешала сбежать и стала обузой — Мокану зверски изнасиловал ее, потом зарезал и закопал в лесу у дороги.

Бокал с виски треснул в пальцах Изгоя, и жидкость темным пятном залила белоснежную скатерть. Восцарилось молчание.

— Вот почему я сразу не сказал тебе. Я не мог. У меня тоже есть свои обязательства перед повелителем, а я не знал сможешь ли ты держать себя в руках. Ведь это так больно узнать что твою любимую сестру трахали как последнюю шлюшку, а потом зарезали как свинью на бойне. От уха до уха.

Изгой прищурился, на скулах играли желваки. Сейчас ему больше всего хотелось убить Асмодея. За его показную жалость и за то что не потрудился подобрать нужные слова, а резал по живому испытывая удовольствие от каждого произнесенного слова, смакуя его и явно представляя себе все о чем сейчас говорил.

— Ты все еще хочешь пожалеть его отродье?

Изгой молчал долго. Его лицо приобрело пепельно–серый оттенок.

— Где он ее закопал?

— Я потом покажу тебе, обещаю, после того как ты выполнишь задание. Ну, так что скажешь, Изгой? Все еще будешь говорить мне о законах? Или …

Мстислав сжал в пальцах осколок от бокала, черная кровь капнула на стол и стекла на мраморный пол.

— Она — ребенок. Я — не детоубийца. Но я не стану мешать. Пусть кто то другой подсыплет яд, а я просто прослежу, чтобы у него это получилось. А когда все закончится — ты отдашь мне Мокану. Мне не нужна свобода. Мне нужна эта тварь.

Асмодей усмехнулся, криво, разочарованно. Он явно ожидал иной реакции.

— Хорошо. Пусть так. Этот вариант мне тоже подходит. Тот кто это сделает вместо тебя выйдет с тобой на связь. Я потом пришлю тебе ваш кодовый знак. Заключай сделку с Черными Львами. Игра начинается. Надеюсь я не сильно тебя ранил? Мне очень жаль!

Изгой посмотрел на демона черными как оникс глазами.

— Я похож на того, кто вызывает жалость? Пожалей Мокану, если так хочется кого то жалеть. С этого момента его часики начали тикать. Похоже, для него я сделаю исключение — я буду его персональным инквизитором.

Изгой не вернулся домой. Он провел весь вечер вдали от города и от дома. Только когда он переступил порог своей темной комнаты, он снова стал прежним Изгоем — отрешенным, бесчувственным и жестоким. С Николасом Мокану он вышел на связь ровно в полночь. Договорился о встрече. А после разговора, закрыл глаза и погрузился в воспоминания, позволил боли вернуться, чтобы ожесточится еще больше. Он впустил в свое сердце память, а с ней и страдание. Впервые за пятьсот лет Изгой плакал. Молча, с закрытыми глазами, не утирая кровавых слез. В своих мыслях он вернулся назад. Туда, где был человеком, туда, куда не позволял себе возвращаться долгие столетия. Вернулся, чтобы попрощаться и поклясться отомстить.

… Мстислав не любил прощаться. Он уезжал всегда на рассвете, еще до того как пропели первые петухи. Не выносил слез матери, угрюмого выражения лица у отца, а особенно боялся прощаться с Анной. С ней больше всего. Последний отпуск затянулся, и он пробыл дома почти полгода, после тяжелого ранения в грудь. Думали, не выживет. Оклемался. Мать выходила. С того света вернула. А как повестка снова пришла, рыдала и проклинала все на свете. Мстислав не вытерпел ее слез — ушел к друзьям. Повеселились они тогда от души. Вернулся за полночь, а мать не спала, молилась, свечи поставила. Мстислав тихо прошел к спящей Анне, поцеловал сестру в мраморный лобик. Сердце болезненно сжалось. Ему будет ее не хватать. Ее смеха, ее любви безбрежной, безграничной как океан. Сегодня особо тяжело с ней прощаться. И смелости не хватает дождаться, когда она проснется.

Не может он не ехать. Все на нем держится: и хозяйство, и семья. Братья еще малолетние, содержать не могут, отец одноногий, много не заработает. Да и руки у него уже не те. Все меньше к нему людей обращаются. Знают что тяжко ему инвалиду. Кузнец без ноги кому нужен?

Все деньги Мстислав домой высылал, что ему вояке надо? Кусок хлеба, да приличное обмундирование. Когда в армию пошел в двадцать лет, отец наорал, чуть не проклял. Все мечтал, что Мстислав будет петь в церковном хоре или семьей обзаведется. Невесту ему нашел. Богатую. Только не понравилась она старшему сыну, да оружие звало. Ушел он.

Мстислав тихо прокрался на кухню. Заботливо приготовленная котомка с пайком, да фляга с водой лежали на столе. Мать еще с ночи позаботилась. Лишь бы прощаться не вышла. Кто знает, когда теперь свидятся с ней. Поход долгим будет. Мстислав перекрестился, поцеловал образа и вышел на улицу. Дождем пахнет. Скоро зима. Листья багряные качаются на ветру. Ветер ледяной, пронизывающий, пробирал до костей. Мстислав обвел взглядом родной двор. Эх, много не успел. Ограда покосилась, сарай протекает, хоть в кузнице ремонт закончил. Чтобы отец спокойно мог работать. Словно чувствовал, что не скоро теперь вернется. Вздохнул тяжело, и хотел было ступить на, мокрую от росы, пожелтевшую, траву. Как почувствовал, что кто то стоит позади него. Обернулся, и защемило сердце. Приятно защемило, словно разлилась внутри любовь, как золото. Даже на душе светло стало. Анна протянула к нему ручки, и он присел на корточки, глядя на детское личико, в сиреневые глаза полные безграничной и отчаянной любви к нему. Как же она похожа на него самого. Словно маленькая копия, только женственная и нежная. Те же ослепительно белые волосы, те же глаза.

— Анютка моя, чего не спишь? Рань то какая.

— А я всю ночь не спала. Попрощаться хотела.

Обняла за лицо маленькими теплыми ладошками.

— Ты ведь вернешься? Вернешься, родненький? Я дни считать буду. Я писать научусь и письма слать тебе буду.

Мстислав почувствовал, как в глазах защипало, обнял малышку, поднял на руки и прижал к себе.

— Конечно, вернусь. А ты мамку с папкой слушайся. Книжки учись читать. Не заметишь, как я обратно приеду.

Молчит, не плачет, смотрит ему в глаза и гладит его лицо.

— Я ждать тебя буду. Помни, когда там воевать будешь, что я тут совсем одна. Жду тебя и плачу.

— Не надо плакать. Мне легче будет, когда я буду думать, как ты смеешься. Ну, же улыбнись. Ты не одна у тебя вон семья, какая большая.

Девочка крепко прижалась к нему всем телом.

— Нет, ты самый родненький. Так и знай. Самый самый. Поклянись что вернешься.

Мстислав поцеловал сиреневые глазки, потрепал светлые волосы, вдыхая запах детства и молока.

— Клянусь. А теперь давай я отнесу тебя в кроватку. Поспишь немного.

Девочка отрицательно качнула головой.

— Я здесь постою. Провожать тебя буду. Баба Лукерья говорит, если вслед человеку слать молитвы — бог убережет его от несчастий. Нужно до самого последнего смотреть. Пока не исчезнет совсем и молиться.

Старший брат усмехнулся. Маленький ангел. Если она будет молиться — он точно вернется живым и невредимым.

— Ну, тогда, молись. Прощай, моя маленькая мышка.

Мстислав оседлал коня. Ловко влез в седло. Помахал сестренке на прощанье и вдруг увидел, как она побежала к нему:

— Погоди, Мстислав. Погодьи немножко.

Она подбежала к коню и протянула брату тряпичную куклу.

— Вот, возьми. Она охранять тебя будет. Правда. Я сама ее пошила. Бабка Лукерья помогла немного, но там внутри зашит секрет, он убережет тебя.

Мстислав сунул куклу за пазуху.

— Спасибо, а теперь марш в дом. Холодно на дворе. Давай, а то застудишься.

Он еще долго чувствовал ее взгляд спиной, а когда оборачивался, видел маленькую фигурку на крыльце с белыми, развевающимися на ветру волосами.

Такой он ее и запомнил навсегда. Больше Мстислав Анну не увидел. Никогда.

Изгой открыл глаза. Его радужки стали черными матовыми, зрачки исчезли. Слезы высохли, оставив красные дорожки на щеках. Малышка хорошо тогда молилась. Он выжил. Только он забыл о боге, резал и кромсал живую плоть и когда вернулся, с его семьей сделали то, что он сам делал с семьями врагов. И Изгой проклял все на свете и свою душу тоже. Вернулся спустя одиннадцать лет и никого не нашел. Только похоронил, и клятву свою не сдержал — Анютка его так и не увидела.

Сегодня, спустя долгие годы он снова услышал — "я буду ждать тебя". Услышал тогда, когда навсегда поверил, что такого как он уже давно никто не ждет. Даже смерть не питает к нему страсти. Даже в Аду нет для него места. В этот момент он все для себя решил.

Я ждала. Долго ждала. Так и не смогла уснуть. Это был самый первый раз, я еще не знала, что это только начало… Я мерила шагами спальню, ходила из угла в угол, я прислушивалась к малейшему шороху. Ждать всегда тяжело. Некоторые могут ждать годами, но для меня каждая минута превратилась в вечность. Каждая секунда стала длиннее суток. Я смотрела на часы и понимала, что медленно схожу с ума. Узнав Изгоя намного ближе, приняв его истинную сущность, я понимала, что он может не вернутся. Каждый раз, когда я буду видеть как он уходит на очередное кровавое задание, мог стать последним. А еще меня ужасало отсутствие эмоций по поводу того, что в этот момент он кого то убивает, рвет на части. Тот — кто то, та жертва — эфимерна, расплывчата, у нее нет лица, а Изгой настоящий. Он живой.

Он реальный для меня, намного реальней, чем все, что происходило в моей жизни до того как я его встретила.

Но он вернулся. Перед самым рассветом. Возможно, в любую другую ночь, я бы ни за что не заметила, что он дома. Но только не сегодня. Я скорее почувствовала, чем услышала, что он здесь. Нет не в моей комнате, а в доме. Не знаю где именно — в библиотеке, в зале или в своей спальне, но ОН вернулся. Я бросилась по темным коридорам, вначале в одну комнату, потом в другую — пусто. Но меня не обмануть. То, что я никого не вижу, еще не означает, что я здесь одна. Мне не могло показаться, или я схожу с ума и накручиваю себя. Выдаю желаемое за действительное. Зала. Коридор. Спальня. Коридор. Библиотека. Коридор. Почему этот проклятый дом такой большой? Сердце билось в горле и мне казалось — я задыхаюсь. Я бросилась по лестнице наверх, на веранду, туда, где так часто видела его раньше. Он любил ночное небо. Наверное, любил. Если такой, как он, вообще может что то или кого то любить. Я не ошиблась — Изгой стоял у поручней. Застыл, как изваяние. К этому я тоже привыкла. Оказывается, я уже знаю и угадываю его настроение. Он не здесь, не на этой веранде, не в этом измерении, иначе он бы меня заметил. Его мысли далеко. Я тихо подошла и стала рядом, подняла голову, глядя на яркие звезды, которые вот–вот слижут первые лучи солнца. Мы молчали, хотя я, не на секунду, не сомневалась, что он знает о моем присутствии. Слышит мое дыхание, сердцебиение. Мое сердце колотилось так яростно и громко, что мне самой казалось — я его слышу. От радости. Вернулся. Живой. Но радость была мимолетной, настолько скоротечной, что я даже вздрогнула, когда Изгой произнес:

— Сегодня ты уезжаешь.

Не обернулся ко мне, не поздоровался. Просто равнодушно, впрочем как всегда, констатировал факт.

— Уезжаю?

— Да.

И снова молчание. Я вздохнула поглубже.

— Куда?

— Подальше отсюда. Ты мне больше не понадобишься. Ты можешь уходить. Твои вещи уже собраны. Готовы новые документы и куплен билет на самолет. Ты свободна, Диана.

Я ждала этих слов с самого первого дня своего пленения. Я мечтала об этих словах, я грезила ими. Свобода. Только почему мое сердце замерло? А дыхание остановилось?

Я взялась за перила, колени предательски подгибались.

— Я свободна…, — повторила тихо, почти неслышно.

К горлу подкатил комок, я хотела что то сказать и не могла. Свободна. Только эта свобода мне больше не нужна. Я не хочу уходить. Я хочу быть рядом с ним. Неужели он этого так и не увидел.

— Почему я должны уехать? Разве тебе не нужна была моя помощь?

— Уже не нужна. Через полчаса Константин увезет тебя в аэропорт.

Мстислав обернулся ко мне, и я его не узнала — бледный, глаза черные блестящие. Лицо осунулось, на щеке кровавая полоска. След от слезы? Вампиры умеют плакать? Или это кровь того, кого он убил сегодня ночью? Господи, он ведь убийца! Палач! Мучитель! Я должна бежать от него пока он не передумал, но вместо этого я вросла в пол и не могла пошевелиться.

— Что ты стоишь? Иди к себе — оденься.

Я замерла, я смотрела в его пустые глаза и видела лишь холод. Ледяной, физически осязаемый холод, осязаемый каждой клеточкой моего тела.

— Я не хочу уходить, — прошептала тихо, едва шевеля онемевшими губами. Изгой удивленно изогнул бровь.

— Не хочешь?

— У тебя нет выбора, Диана. Здесь никого не волнуют твои желания. Я решил, что ты мне больше не нужна. Я великодушно разрешаю тебе убраться и начать строить свою жизнь заново. В твоем мире. С нормальными людьми.

Начать все заново? Это он сейчас серьезно говорит? После всего, что я знаю и видела? Да я, черт возьми, не усну никогда больше, если его не будет рядом. Я буду бояться каждого шороха…а еще…я не хочу жить в том нормальном мире…Без него.

— Я никуда не поеду. Ты меня не заставишь, — сказала и чуть не вжала шею в плечи, так яростно он на меня посмотрел. Но Изгой расхохотался, громко, оскорбительно. Мне захотелось зажать уши руками. Он смеялся долго, даже на перила облокотился.

— Она не хочет. Да кто ты такая, чтобы что то хотеть? Ты — никто. Пыль, мелочь. Раздавлю, не почувствую. Что за игру ты затеяла, а?

Изгой вдруг резко оказался возле меня. Настолько близко, что у меня дух захватило.

— Ты сейчас выйдешь отсюда, отправишься вниз и будешь ждать Константина. Все. Пошла. Разговор окончен. Не вынуждай меня убеждать тебя силой.

Мы смотрели друг другу в глаза, и хоть я тряслась от страха, но сдаваться не собиралась.

— Я тебя не боюсь — выпалила заносчиво, не отводя глаз. В тот же миг он сгреб меня за шиворот и поднял вверх на одной руке. Пролетел со мной несколько метров и впечатал в стену. Не больно, но ощутимо. Теперь я висела в воздухе и наши лбы почти соприкасались. Глаза Изгоя засверкали красными сполохами, он оскалился, и я увидела длинные белые клыки. Судорожно втянула воздух. По его лицу пробежали змейки темных вен и глаза стали жуткими, нечеловеческими.

— Напрасно не боишься. У тебя есть выбор, Диана — или ты уедешь отсюда с Константином, или я перегрызу тебе горло. Прямо сейчас. Выбирай, — последнее слово он уже прорычал. Я вздрогнула, но не зажмурилась, а продолжала смотреть в его страшные глаза. Пусть загрызет. Мою жизнь он уже давно забрал. Ее уже не изменить.

— Давай.

Изгой не ожидал такого ответа и придавил меня к стене сильнее. Я чувствовала, что он зол. Нет не просто зол — он в ярости. Он клокочет, но сдерживается изо всех сил.

— Ты хочешь смерти? Ты, правда, этого хочешь? Не испытывай меня.

— Убей. Ты давно грозился, что ты это сделаешь и я готова. Потому что я отсюда по своей воле не уйду. Так что давай, руби меня своим мечом, сверни мне шею или выпей мою кровь. Мне все равно. Понятно? Я не боюсь ни смерти, ни тебя!

А вот теперь я зажмурилась, потому что он резко свернул мою голову в бок и его клыки царапнули кожу на шее. Я перестала дышать. Ну, вот и все. Сейчас все закончится. Так даже лучше…

Воздух раскалился, и я слышала удары своего сердца. Внезапно почувствовала под ногами опору и руки, сжимающие мое тело, разжались. Я медленно открыла глаза. Изгой стоял рядом и смотрел на меня сверху вниз. Я бы сказала озадаченно. Его лицо вновь стало человеческим, но радужка глаз по–прежнему оставалась черной.

— Зачем тебе это?

Спросил он через несколько секунд, сверля меня взглядом. Потом уперся в стену обеими руками возле моей головы.

— Я спросил, зачем тебе это? Отвечай! Может я передумаю. Дай мне хоть один повод оставить тебя рядом. Тебя — смертную, проблемную, гирю на шее. На кой черт ты мне нужна? Назови хоть одну причину, и я оставлю тебя здесь.

Я смотрела на его шрам, на четкую линию подбородка, на его губы. Сейчас они были очень близко. Я снова почувствовала, как сердце пропускает удары, но уже не от страха а от того насколько головокружительно находится рядом с ним. Чувствовать его дыхание, мощь, силу. Он вообще понимает, насколько он красив? Понимает, как он действует на женщин? На меня? Разве этот бесчувственный робот допускает мысль, что я не хочу уходить, потому что больше не смогу без него?

— У тебя пять секунд ответить мне, Диана. Время пошло.

И я ответила. Сама не поняла как сделала это, но сделала. Я подалась вперед и коснулась губами его губ. От прикосновения к прохладному, мягкому рту моего палача, я вздрогнула и он тоже. А я уже не могла остановиться. Я касалась его губ нежно, пугливо, с опаской. Но с каждым прикосновением, я смелела. И хоть он и не отвечал на поцелуй, но и не отталкивал. Так и стоял, упершись ладонями в стену. Как же пахнет его кожа, вот здесь, где верхняя губа. Мне кажется, или она дрогнула, когда я провела по ней языком. Я осмелела, обхватила его лицо ладонями и чуть не вскрикнула от восторга. У него гладкая кожа. Атласная. Пальцы спустились к колючей щетине, и я снова поцеловала. Мое дыхание сбилось. Я чуть отстранилась, и решилась посмотреть ему в глаза, ожидая презрение. Они изменились. Стали светлыми и кристально чистыми. И у меня дух захватило. Я провела пальцами по его шраму. Нежно, едва касаясь, потом покрыла легкими поцелуями. Он напрягся. Я почувствовала это напряжение каждой клеточкой тела. Теперь я зарылась пальцами в его чудесные волосы и снова поцеловала в губы. Пусть не отвечает, но я уже не могу прекратить. Прикасаться к нему это все равно, что лететь с американских горок, это страшно, это чувственно, это возбуждающе. О господи как же я хочу, чтобы он ответил. Пусть прикоснется ко мне, пожалуйста. Один раз… Я тихо застонала и прижалась к Изгою всем телом. В тот же миг он перехватил мои руки и отстранил от себя. Как ни странно, очень мягко.

— Я не знаю, что ты хотела этим сказать, но если это твой аргумент, то мне он не понятен и в эти игры я не играю уже пятьсот лет. Так что давай оставим затею соблазнить меня, и откроем истинную причину.

Это было как пощечина, я закусила губу, чтобы не расплакаться от разочарования.

— Говори, Диана. Настоящую причину по которой ты хочешь остаться рядом со мной. Что творится в твоей голове? Чего ты хочешь, Диана?

— Тебя.

Я ответила, а он побледнел, даже челюсти сжал. На миг мне показалось, что я его разозлила.

— Глупый ответ. Попробуй еще раз. Почему я должен оставить тебя, а не, например, насильно отправить к такой то матери?

Он говорил тихо и спокойно, а меня это выводило из себя, бесило, сводило с ума.

— Потому что ты — мой первый мужчина, ты сказал, что мы любовники и я хочу чтобы так было на самом деле и…

— Молчать — он прорычал это слово так громко, что у меня заложило уши.

— Я хочу правду, Диана.

— Это правда. Нет другой причины. Это твое дело верить или нет. Ты, конечно, можешь выгнать меня, убить, отдать как их там…ищейкам. Только вот она причина. Я все сказала. Я просто хочу быть рядом с тобой, меня там уже никто не ждет. Я — никто. Как и ты. У меня нет прошлого, но у меня есть настоящее и будущее. С тех пор, как в моей жизни появился ты, я уже не хочу жить иначе… Без тебя… Можешь мне не верить. А теперь я спущусь вниз и буду ждать твоего решения. Ведь у меня нет выбора да? Ты сильный, ты не человек, ты вершишь судьбы, а я? Так пылинка. И мои чувства, желания ничего не значат для тебя. Давай, прогони меня. Сколько там осталось времени? Двадцать минут. Я подожду.

Я развернулась и ушла, меня душили слезы, они комом застряли в горле, но не могли пролиться. Вот и все. Я все ему сказала. Возможно, сейчас он меня догонит и прикончит, или больше просто не появится. Отдаст меня своему слуге–плебею и тот выполнит его поручение. Мною ведь можно распоряжаться как вещью. Я медленно спустилась в залу и села на диван. Мои чемоданы стояли на ковре, как символ ненужной и уже ненавистной свободы. Я закрыла глаза. Сколько времени осталось? Десять минут? Пять? Или я уже никогда отсюда не выйду живой. Я согласна на второе…

Изгой появился через считанные секунды. Я не смотрела на него. Знала, что он стоит рядом. И вдруг он усмехнулся и спросил:

— Я не понял — ты хочешь, чтобы сегодня я тренировался сам? А ну ка марш переодеваться.

Я подскочила, прижала руки к груди и посмотрела на него. Я не верила своим глазам — он улыбался. Мне. Я еще никогда не видела такой улыбки, от нее дух захватывало. В уголках его глаз появились озорные морщинки.

— Опоздавший отжимается двадцать раз.

Я бросилась к себе в комнату, и от радости мне захотелось кричать. Я победила. Я выиграла. Впервые. Он сдался. Да, черт подери, этот бесчувственный робот сдался, а еще он улыбался мне…Тоже впервые.

Глава 15 

Эти последние дни, перед нашей встречей с Мокану, пролетели как мгновение. И это были самые лучшие два дня за все время, как я стала пленницей Изгоя. Он изменился, точнее не он, а его отношение ко мне. Мне уже не верилось, что какие то два дня назад я все еще смертельно его боялась. Сегодня мне от этих мыслей становилось смешно, нет, вру не смешно, а скорее стыдно и неловко. После того как он позволил мне остаться, между нами словно разрушилась стена отчуждения. Его стена, которая казалась мне непреодолимой.

В то утро, когда Изгой все же не выгнал меня, мы тренировались в самой чаще леса. Я старалась как никогда, мне даже не верилось, что у меня появилось столько сил. Я хотела доказать ему — я не обуза, я быстро учусь. И сегодня мне это удавалось лучше всего.

Пока я не наткнулась случайно на нору с волчатами. Серые клубочки жалобно пищали, видно ждали свою маму, которая наверняка чувствовала присутствие Изгоя и не подходила к своим детенышам.

— Здесь волчата, — восторженно крикнула я, и присела на корточки, рассматривая зверьков. Похожи на щенков лайки. Я обернулась на мужчину, тот не подходил, смотрел на меня издалека.

— Оставь их. Это маленькие хищники, они не нуждаются в твоей заботе.

Я усмехнулась и потянулась к рюкзаку на спине, достала бутерброд с колбасой и швырнула малышам.

— Ну, от того что я их покормлю, они не станут ручными.

Словно в противовес моим словам волчата осторожно подобрались ко мне поближе. Я швырнула еще кусочек и наблюдала, как они жадно едят. Вскоре зверьки уже копошились у моих ног, я осмелилась потрогать их шерстку, и даже погладить.

— Ах, вы мои хорошие, где же ваша мама?

Бормотала я и уже смело гладила пушистые комочки. Внезапно раздался рык, и я вздрогнула от испуга.

— Диана не шевелись, просто замри, слышишь? Замри.

Я судорожно глотнула слюну. Только сейчас я заметила, что в шаге от меня приготовилась к прыжку бурая волчица. Она злобно оскалилась, и ее страшные глаза светились фосфором. В одно мгновение Изгой оказался между мной и хищницей. Я тут же поднялась на ноги и отпрянула в сторону. Сцена была завораживающей. Они смотрели друг другу в глаза. Два страшных зверя, убийцы, охотники. Это был молчаливый поединок взглядами. Наконец волчица ощетинилась, опустила уши и попятилась назад, поджала хвост. Я поняла, кто выиграл, да можно было и не сомневаться. Самый страшный зверь это — вампир. Мстислав повернулся ко мне, но прежде чем я поняла, что происходит, что то взметнулось в воздух, потом я услышала звериный визг, и уже через секунду Изгой держал волчицу за горло на вытянутой руке. Та пыталась вырваться, царапалась, скулила и наконец то затихла. Изгой оскалился, и я вдруг почувствовала, что сейчас он убьет хищницу за то, что та осмелилась напасть.

— Не надо, — тихо попросила я, но он, казалось, меня не слышал, — Мстислав, не надо, она просто защищала своих детенышей, если ты убьешь ее — они умрут с голоду. Оставь ее, отпусти. Она не тронет нас, она тебя просто боится.

Он по–прежнему меня не слышал. Он приблизил лицо к морде волчицы и та дернулась в его руке, предчувствуя свою смерть. Когда то, точно так же, я боялась его сама. Только теперь многое изменилось. Изгой больше не казался мне равнодушным и страшным монстром.

— Мстислав, отпусти ее. Прошу тебя. Сделай это для меня, пожалуйста.

В тот самый момент, когда я думала, что сейчас он свернет ей шею, Изгой отшвырнул волчицу. Та тут же метнулась в кусты.

— Пойдем отсюда, — я взяла его за руку, но им овладело странное оцепенение. Мстислав повернулся ко мне, но руку не отнял.

— Второй раз, — тихо сказал Изгой и крепко сжал мои пальцы.

Я тонко уловила тот момент, когда он хотел мне что то рассказать, и даже задержала дыхание.

— Когда то Анна так же не дала мне убить волчицу.

"Анна"

Ну, вот он и вспомнил о женщине. А иначе и быть не могло, у такого как он, наверняка было их целое множество. Но я готова была слушать и о его женщинах, потому что это означало очень многое — он мне доверяет. Он делится со мной воспоминаниями.

— Анна — это моя младшая сестра.

Голос дрогнул или мне показалось? Его сестра? Значит, у него была сестра, семья. Он их любил. Я так боялась сказать что то лишнее, чтобы не спугнуть его, но он и сам замолчал. А я чувствовала, что спрашивать нельзя. Нужно терпеть, хоть меня и разбирало дикое любопытство. Изгой повел меня за руку по тропинке.

— Ей тогда было всего пять лет, мы пошли охотиться с братьями, и она увязалась за нами. Расставили ловушки еще накануне, а потом оказалось, что весь наш улов стащила волчица. Мы разозлились, дико разозлились. Зима, холод, голод, я обещал матери свежее мясо, а тут… кучка обглоданных костей. Мы решили выследить волчицу и убить. Нашли, конечно. Она все в нору утащила, волчатам. Но мы ее не убили. Анна не дала.

Я притихла, старалась даже не дышать. Он говорил со мной…Нет он рассказывал мне о себе. И это было странно, это было неожиданно. За все это время, что я знаю Изгоя, это был самый длинный его монолог. Внезапно он посмотрел на меня.

— Ты мне ее очень напоминаешь…

Я прикусила губу. Сердце билось тихо тихо.

— Ну, мне не пять лет, — прошептала я.

Он усмехнулся, с легкой тенью грусти.

— Ты — искренняя, как она. Я думал, что таких уже не бывает.

Наверное, это комплимент, потому что мне казалось, что ничего лучше я никогда в своей жизни не слышала. Изгой сравнил меня с той, кто явно была ему дорога. В прошлой, человеческой жизни. Вот в этот самый момент и рухнула та стена. Изгой все еще держал меня за руку.

Я молчала, прикусив язык и изо всех сил стараясь не задавать вопросов, пока он вдруг не спросил:

— Ну что? Теперь твоя очередь меня учить? Пора мне сесть за руль. Как насчет уроков вождения?

Учить его? Да я сама вожу так, что встречные машины в панике разбегаются. Я парковаться не умею, только передом. Задом сдаю, если в пяти метрах ни одной машины нет, и могу вполне не вписаться в поворот. И я его буду учить? Видел бы он сколько у меня неоплаченных штрафов. Кстати о штрафах — наверное, мне повезло, что я "погибла", не то пришлось бы все оплачивать. А денег у меня кот наплакал…

— Ну, так что? Учить будешь?

Я вздохнула.

— Буду, конечно.

Он был хорошим учеником, я бы сказала превосходным, настолько умелым, что мне хотелось визжать от страха, когда он разгонялся на обледенелой трассе до ста сорока километров в час. И это притом, что сел за руль всего то час назад. Когда мы в очередной раз, визжа тормозами, развернулись, чтобы мчать обратно в сторону пригорода, я выругалась и схватилась за руль.

— Черт возьми, ты убьешь нас обоих! Так не поворачивают! Мы перевернемся!

Выпалила я и тут же замолчала, а он внезапно расхохотался. Громко, весело, как мальчишка.

— Ну, обоих точно не убью! Кое кто из нас не умирает.

— Очень смешно, — фыркнула я, чувствуя как душа чуть не ушла в пятки от страха.

— Все, дай я поведу.

— Нет, — он нажал на газ, и мы рванули с места, — мне нравится.

Черт, да он же ненормальный. Я бы никогда не решилась такое вытворять на дороге, а этот. Я посмотрела на него, и сердце внезапно забилось быстрее. Сейчас Изгой походил на самого обычного мужчину, на человека, нет даже на подростка. Он улыбался, с азартом мальчишки, заполучившего новую игрушку. Он уже не походил на бесчувственного страшного хищника, палача. И мне вдруг стало легко, так легко, словно я не рядом с самим посланником ада, а просто дурачусь со своим… кем? Кто для меня Изгой? Кто я для него, мне и так понятно, а вот он для меня стал всем. Моей вселенной, моим миром, который замкнулся на нем. Рядом с ним, все другие мужчины казались пресными, неинтересными, скучными. А он… загадка, он опасен, умен и силен. И мне хорошо с ним, как бы странно это не звучало. В этот момент Изгой резко обернулся и выругался на чужом языке. Я посмотрела в зеркало и ничего не увидела и лишь спустя несколько минут услышала завывание полицейских сирен. А вот это по–моему за нами. Черт. Только их не хватало. У меня нет документов, у него нет прав. И что нам теперь делать?

— Почему ты боишься? — Изгой все еще гнал автомобиль на немыслимой скорости.

— За нами гонятся полицейские, — сказала я и обернулась.

— Ну и что?

— У тебя нет прав, а у меня нет документов. Черт!

Он усмехнулся.

— Тоже мне проблема. Я могу ехать быстрее.

— Ты что не понимаешь? Если мы начнем убегать, они сообщат всем постам. Зачем тебе неприятности? Остановись. Нет, не останавливайся. Черт.

Я снова обернулась. Я уже видела мигалки вдалеке. Нас догоняли.

— Я могу их просто убить, если ты так боишься, — он серьезно посмотрел на меня.

— Нет. Не нужно никого убивать.

Мстислав внезапно затормозил, вышел из машины и распахнул мою дверцу.

Я послушно вылезла и не успела даже вскрикнуть, как мы резко взметнулись вверх и оказались на ветке дуба. Изгой приложил палец к губам, и я кивнула. Мы смотрели вниз. С оглушительным визгом полицейские машины затормозили у нашей тайоты. Они переговаривались по рации, смотрели на следы, трогали капот машины. Наконец один из них куда то позвонил, потом обошел автомобиль со всех сторон. Я наклонилась пониже, стараясь лучше рассмотреть, что они там делают и поскользнулась. Изгой прижал меня к себе и в тот же миг кучка полицейских для меня исчезла. Они растворились, потерялись и больше ничего не имело значения. Его ладонь расположилась у меня под грудью. Я чувствовала спиной его тело, его железные мышцы. Белоснежные волосы щекотали мне шею и сплелись с моими темными прядями. От его близости у меня кружилась голова, в полном смысле этого слова.

— Почему ты не дышишь? — тихо спросил он, едва касаясь губами моего уха.

— Потому что ты прикасаешься ко мне, — так же тихо ответила я и почувствовала, как он напрягся. Я откинулась ему на грудь и накрыла его руку ладонью. Я боялась, что сейчас он отстранится, оттолкнет меня, но вместо этого он прижал меня к себе еще крепче и сладко заболели кости. Я закрыла глаза, чувствуя предательскую слабость.

— Твои волосы пахнут свежестью, — я, наверное, застонала. Я никогда не слышала ничего более возбуждающего. Его голос. Он стал совсем другим. Низким, гортанным. Я снова уловила легкий акцент. Мне так хотелось повернуться к нему, но это было нереально на узкой ветке, прижатая к нему так сильно, что чувствовала его тело каждой клеточкой. Пальцы Изгоя сплелись с моими, и мне показалось, что я сейчас потеряю сознание. Его колючая щека касалась моей шеи, и мне до боли захотелось, чтобы он прикоснулся ко мне губами.

Я готова была стоять на этой ветке целую вечность. Но все закончилось внезапно. Полицейские машины уехали. Изгой разжал объятия и осторожно спустил меня на землю. Автомобиль забрали полицейские. Я все еще пошатывалась от пережитых эмоций, а он выглядел совершенно невозмутимо, как всегда.

— Ну что? Теперь пешком домой?

Я посмотрела на него и, наверное, мой взгляд был настолько красноречив, что он отвел глаза и вдруг тихо добавил:

— Вздохни, наконец, не то задохнешься. Они уже уехали. Хватит трястись от страха.

Он что думает? Я испугалась? Да я, черт возьми, дрожу от того что он ко мне прикасался.

— И не думала бояться.

Пробормотала я и плотнее завернулась в куртку. Вдали от него мне стало прохладно.

— Да ладно, тряслась как заяц.

— Ничего подобного.

— Тряслась, я говорю, и не спорь.

Я повернулась к нему, и мне невыносимо захотелось его стукнуть. Вот именно за то, что издевается, а я чувствую себя полной дурой. Я наклонилась, делая вид, что завязываю шнурок на ботинке, а сама слепила снежок и швырнула в него, вампир молниеносно уклонился, ну в этом никто и не сомневался.

— Ты чего?

Изгой выглядел немного растерянно.

— Я говорю, что не испугалась, значит, не испугалась.

Я снова слепила снежок и запустила в него. Теперь он поймал лепешку и тут же запустил в меня обратно. Я, конечно, увернуться не успела. Чертов вампир. Так не честно.

— Еще как честно!

А я это сказала вслух?

— Я, между прочим, не ожидал военных действий.

— И напрасно!

Я разозлилась, слепила еще снежок и теперь попала ему в ногу, радостно взвизгнула и тут же испугалась, увидев, как он лепит огромную лепешку. Я бросилась бежать, на ходу швыряя в него комки снега. Нашла от кого убегать.

— Ах ты!

И вдруг я обомлела, получила еще одним снежком в лоб, но даже не пошевелилась. Это что сейчас происходит? Я играю в снежки с вампиром карателем? С Палачом? С тем кого смертельно ненавидела и боялась? В этот момент Изгой появился позади меня и высыпал мне на голову охапку снега. Я вздрогнула, когда комочки льда закатились мне за шиворот.

— Эй, ты чего?

Изгой заглянул мне в глаза, и я тут же сунула ему за пазуху приготовленный снежную бомбу. Вот. Получи фашист гранату.

— Ага, холодно? — я победно усмехнулась

— Кому холодно? Мне?

Он схватил меня в охапку и приподнял, готовясь бросить прямо в сугроб. Я посмотрела ему в глаза и утонула в них, растворилась, потерялась. От его ледяной красоты у меня дух захватило. Его волосы намокли и сверкали на солнце, на щеках блестели капли растаявшего снега, а в глазах искрилось веселье. Изгой осторожно поставил меня на ноги. Я, как зачарованная, смотрела на него. Палач уже не был для меня чужим, страшным, отрешенным. Мужчина стряхнул снег с моих волос, с воротника куртки. Вытер мою щеку, и пальцы скользнули к шее, зарылись в мои локоны, рассыпанные по плечам. Сейчас мне казалось, что у меня земля качается под ногами, а воздух кружится как карусель, искрится. Я потерлась щекой о его руку и вдруг обняла его за шею, от неожиданности Изгой подхватил меня за талию. Я смотрела то на его губы, то снова в его глаза. О господи, если он меня поцелует…

В этот момент возле нас остановился черный "мерседес" — А вот и попутка.

Мстислав увлек меня к автомобилю.

"Чертов Константин. Нет, ну откуда он только взялся?"

Изгой украдкой поглядывал на девушку. Растрепанная, волосы мокрые прилипли к раскрасневшимся щекам. Дышит на замерзшие ладошки и смотрит в окно. Он ловил себя на мысли, что она все больше и больше занимает его внимание и его мысли. Ей удалось то, что не удавалось никогда и никому — он смеялся, он даже забыл о том, кто он есть на самом деле. Сегодня забыл впервые. Она его пугала и притягивала одновременно. Когда Изгой вернулся домой после встречи с Асмодеем, он твердо решил, что дальше он справится без нее. Игра становилась опасной и слишком жестокой для нее. Потому что Мстислав собирался уничтожить Мокану, и его ничего не должно остановить… А Диана станет его слабым местом. Он не хотел рисковать ее жизнью. Она больше не была для него простой смертной, она стала чем то большим. Мстислав привязался к ней. Бесполезно это отрицать. Изгой злился на себя, но так и не вошел к ней в комнату. Решил уехать на рассвете и приказал Константину отвезти девушку в аэропорт. Только Диана пришла к нему сама. Он почувствовал ее присутствие там на веранде. Почувствовал, еще до того, как она зашла. Изгой ненавидел прощаться. Всегда ненавидел. Поэтому так грубо приказал ей уходить. Думал, она обрадуется, и мысль об этом причинила ему боль. Странную боль. Изгой уже забыл, что это такое, когда щемит сердце и за душу берет тоска. Ведь у него нет души. Тогда почему так серо и одиноко от мысли, что ее не будет рядом? Только Диана отказалась уходить. Он не понимал почему.

Изгой решил, что она блефует или лжет… Он хотел ее напугать, заставить уйти. А потом она его поцеловала, и ему показалось, что он медленно сходит с ума. Самое первое касание женских губ пронзило его точно ударом тока. В горле резко пересохло. Какие мягкие и податливые у нее губы. Ему невыносимо захотелось их смять своими, почувствовать вкус ее дыхания, но он словно онемел, лишился возможности двигаться. Он забыл, что такое поцелуи, и ее несмелые касания возвращали его к жизни. Каждое прикосновение отзывалось в обледеневшем сердце сладкой судорогой. Его слишком давно никто не соблазнял. Были времена, когда жертвы пытались воспользоваться чарами, но на него это никогда не действовало. Его не возбуждали порочные женщины. Вот почему его не влекло к вампирам. А смертных он и вовсе не замечал. Пока не встретил Диану. Только от нее не пахло пороком. От нее пахло страстью, вожделением, но не пороком. Ее поцелуи были чувствительней, чем самая изощренная ласка, хотя он уже забыл, что это такое. Когда девушка убежала от него в слезах, он дотронулся подушками пальцев до своих губ, словно ощущая следы от ее поцелуев, и улыбнулся. Где то глубоко в душе всколыхнулось дикое ликование — она к нему неравнодушна. Он ей нравится, нет, это больше чем просто нравится и Мстислав не знал, что это такое. Точнее, не хотел в это верить. Когда он спросил у нее: "чего ты хочешь?" и она ответила: "тебя".

Так искренне, без капли жеманства и на полном серьезе, Изгою показалось, что его тело дернулось от резкого возбуждения. Каждое прикосновение к ней перестало быть просто прикосновением, оно превращалось в сладкую пытку напряжением в двести двадцать вольт. Вот и сегодня, прижал ее к себе, почувствовал сердцебиение, сбитое дыхание и в паху невыносимо заныло. А как будет биться ее сердце, если он приласкает, если поднимет руку выше и накроет его ладонью? Ее сердце под его пальцами, и эти пальцы не несут смерть, а ласкают… Мстислав снова посмотрел на Диану. Замерзла. Обхватила себя руками. Он снял пальто и накинул ей на плечи.

— Спасибо.

Она благодарно улыбнулась.

— А ты?

Он засмеялся. Он? Да ему наплевать, пусть хоть минус пятьдесят или плюс пятьдесят. Но так приятно, что она спросила. О нем никогда и никто не беспокоился. Впрочем, как и он никогда и ни о ком, с тех пор как перестал быть человеком.

Вечером он украдкой наблюдал за тем, как Диана танцует. Это стало его излюбленным развлечением. Его завораживала ее грация, гибкость тела, чувство ритма. Никто из смертных не умел так двигаться, как она. То плавно, то страстно. Только сейчас Диана уже не просто привлекала его красотой движений, она манила его как вечный соблазн, она медленно сводила его с ума. И Изгою уже казалось, что он на грани безумия. Он хотел ее. Нет, не так как в прошлый раз. Он хотел ее всю. Познать это тело. Касаться его везде и наблюдать за ее реакцией на прикосновения. Он хотел видеть, как она извивается от наслаждения в его руках. Только умеет ли он дарить ласку, а не боль? Диана не та женщина, к которым, он привык в прошлой жизни. Диану нужно любить, а не удовлетворять с ней свое желание. Любить… Слово болезненно отозвалось в воспоминаниях, застряло занозой и теперь пульсировало в воспаленном мозгу. Изгой двигался за окнами как тень, ловя каждое движение стройного тела. Она закончила, а он закрыл глаза и стиснул зубы, стараясь, успокоиться. Только не хватало ни силы воли, ни самообладания. Он не заметил, как последовал за ней по лестнице, потом притих под дверью спальни, слушая, как она раздевается, и судорожно глотая воздух, старался справиться с собой. Желание обладать ею уже стало неуправляемым. Когда девушка уснула, он все же влез в окно и неслышно подошел к постели. Склонился над ней, слушая ровное дыхание. Одеяло сползло с ее плеч и открыло взгляду очертания упругой груди, под нежным шелком ночной сорочки. И он не удержался, коснулся рукой атласной щеки, провел пальцами по плечу и медленно спустился ниже. Рука дрогнула, но все же коснулась нежного полушария, пальцы задержались на соске, несмело погладили и он судорожно глотнул слюну, когда комочек плоти затвердел под его пальцами. Девушка тихо застонала во сне, одеяло сбилось в сторону и обнажило стройную ногу. Изгой подавил мучительный стон и опустился возле постели на колени. Ладонь дерзко легла на атласную кожу бедра, чуть приподнимая нежную материю, заскользила вверх. Девушка снова тихо застонала, и он замер, готовый исчезнуть в любую минуту. Сейчас он бы не выдержал вопля ужаса. Того дикого страха и отвращения, которые он видел в ее глазах в тот раз, когда взял ее силой. Немного помедлив пальцы, снова вернулись к груди. Он дотрагивался до твердого соска, распаляясь все больше от реакции ее тела на ласку. Его ноздри затрепетали, когда он почувствовал необычный аромат, чудесный и никогда не ощущаемый им ранее. Но он понял его значение, и от самой мысли, что именно так пахнет возбужденная женщина, Изгой с трудом сдержался, чтобы не застонать. Теперь его ладонь гладила ее ключицы, плечи плоский живот, бедра. Он увлекся и уже не мог остановиться, он исследовал это горячее сонное тело с жадным интересом. Каждое прикосновение отзывалось нестерпимой сладкой болью. Девушка тихо постанывала во сне, изгибаясь под его руками.

Он едва успел исчезнуть, до того как она подскочила на постели, тяжело дыша и прижав руки к груди.

Изгой затаился за дверью, прислонившись к холодной стене. Он чувствовал, как по спине катятся ручейки пота. Руки дрожали. Он никогда не испытывал такого невыносимого напряжения и восторга одновременно.

Утром он старался держать себя в руках, только смотреть на нее с холодным равнодушием как раньше не получалось. Глядя на ее лицо, на легкий румянец на щеках, на стройную фигуру в скромном шерстяном платье он вспоминал ее тело под своими руками и задыхался. Как отзывчиво оно отвечало на ласку. А потом пришел первый укол ревности. О ком она думала, когда Изгой воровал ее стоны и касался ее груди? В ее жизни были другие мужчины? Да, он взял ее девственность, но может она кого то любила? Берегла себя для другого. Ведь в ее жизни должны были быть поклонники, друзья. Мысль о ее романах или связях неприятно кольнула сердце. В этот момент Диана отпила кофе из фарфоровой чашки и загадочно улыбнулась, словно сама себе.

— Как прошла ночь? Не устала после вчерашнего?

Он все же не удержался, спросил и теперь затаился, ожидая ответа. Диана удивленно на него посмотрела. Он раньше никогда не интересовался тем, как она спала ночью, да и не только она. Изгоя вообще никогда и ничего не интересовало.

— Ночь прошла чудесно. Мне снился прекрасный сон.

Снова загадочная улыбка и легкий румянец на щеках.

— Неужели? Впрочем, вам смертным снятся сны, я уже и забыл.

Диана откусила булочку с сыром.

— И что же вам снится по ночам?

— Тебе, правда, интересно?

Он кивнул и откинулся на спинку кресла, стараясь казаться равнодушным.

— Мне снился ты.

Сказала настолько непосредственно и откровенно, что он вначале даже не поверил, что на самом деле это слышит.

— Я? Хммм…очень интересно. И что же тебе снилось?

Он быстро посмотрел на Диану и заметил, как вспыхнули ее щеки.

— Не важно.

Еще как важно. Мстислав напрягся, ожидая ответа.

— Ну, так если сон обо мне я, наверное, имею право знать.

— Еще чего! Это мой сон, так что ты там тоже принадлежишь мне.

Сказала дерзко и, наверное, сама смутилась, даже сжалась вся, ожидая его гнева. А он не разозлился, наоборот, у него тут же пересохло в горле. "Ты принадлежишь мне", чертовски приятно это слышать. Хотя он никогда и никому не принадлежал, даже самому себе.

— Тебе не кажется, что ты забываешься? Слишком много себе позволяешь последнее время? — Изгой намеренно строго посмотрел на девушку, но притворяться не получалось, его слишком радовали ее ответы.

— Но ведь сон и правда мой, — тихо возразила она. В голосе послышались нотки испуга и Изгою впервые это не понравилось. Ему не хотелось, чтобы Диана его боялась.

— Сегодня ночью мы уезжаем. Ты уже готова?

Она кивнула и встала из за стола.

— Боишься? Еще не поздно принять мое предложение и уехать домой.

Диана резко повернулась к нему:

— У меня больше нет дома, у меня больше нет семьи.

Это прозвучало горько, и Мстислав почувствовал, как внутри похолодело. А ведь он и, правда, отнял у нее все. Он лишил ее возможности нормально жить, любить, радоваться и плакать, строить карьеру. Он просто стер ее из мира людей. Быстро и безжалостно, только потому, что ему так захотелось. Изгой втянул ее в свои жестокие игры, в которых Диана вряд ли выживет. А если и выживет, то в свой мир она уже никогда не вернется прежней.

Он разозлился на себя за угрызения совести, он забыл, что значит сожалеть о содеянном, а девчонка заставляла его чувствовать. Именно этого он так тщательно избегал. Изгой научился подавлять любые эмоции, а она вскрывала его защиту, его броню настолько резко и болезненно, что он даже не успевал блокировать свою реакцию, как это бывало раньше.

— Ну почему нет? Ты можешь вернуться обратно. Было бы желание.

Диана отошла к окну и раздвинула занавески, впуская солнечные лучи в комнату.

Он сам не ожидал от себя, что последует за ней. Стал рядом. Вот и настал этот момент и ему придется сказать ей это. Придется наконец то это закончить. Отсрочка слишком затянулась.

— Ты ведь хочешь вернуться домой. Диана? Я могу вернуть тебе твое прошлое. Это в моей власти.

Девушка резко обернулась у нему.

— Вернуть мое прошлое? Вот так все просто? Захотел — отобрал, а захотел и вернул? Тебя совершенно не волнуют мои чувства, правда?

Его волновали ее чувства. Еще как волновали. Даже слишком. Поэтому он должен убедить эту упрямую, что она должна дать ему уйти. Одному. Это не ее война, и чем больше он привязывается к ней, тем больше понимает, что должен отпустить и вернуть Диане прежнюю жизнь.

— Игры кончились, Диана.

Изгой стал рядом с ней, но посмотреть уже не решался.

— Игры? Так значит все это твоя игра, не понятная, для такой как я? Тогда почему ты разрешил мне остаться?

— А разве я сказал, что разрешаю остаться?

Диана смотрела на него и ее руки сжались в кулаки.

— Разве нет?

— Нет. Я просто отсрочил твой отъезд. Я вообще не должен перед тобой отчитываться.

Изгой лгал. Он сам не знал, что с ним происходит. Ему, то хотелось оттолкнуть ее, выгнать, то он не мог ее отпустить. Точнее ее поцелуй выбил у него почву из под ног, и он эгоистично не смог отказать себе в удовольствии наслаждаться ее присутствием рядом. Но ведь Изгой и сам прекрасно понимал и понимает, что Диане нельзя ехать с ним. Это слишком опасно. Если он и выиграет этот кровавый бой с Мокану, то с Асмодеем ему не справится. Даже если ему и удастся скрыться от демона, то Диану тот не пощадит.

— Я ухожу один, и это не подлежит обсуждению. Константин проследит, чтобы ты уехала на рассвете и благополучно села на самолет.

Глава 16 

За право стать твоей не жалко жизни,

Я не боюсь убитой быть звериной страстью,

Дышу тобой, живу тобой… на все согласна…

Пусть только раз вкусить удастся это счастье!

— Ты уходишь? Вот так все просто? Уходишь и все?

Мстислав отвернулся к окну. Я видела, как развеваются его белоснежные волосы на ветру, как напряглись все мышцы на упругом сильном теле.

— Так надо.

Спокойно, почти равнодушно. Впрочем, как всегда.

— Кому надо? Тебе?

Нет, он не отвернется, не отделается от меня парой слов, он не сможет, вот так сбежать, уйти, и забыть обо мне как о ненужной вещи. Я проскользнула под его рукой и стала между ним и распахнутым окном. С улицы веяло ледяным холодом и солнечные лучи светили ярко. Но не грели. Как и Изгой, как и его демоническая красота, от которой можно ослепнуть.

— Ответь мне сейчас? Это надо тебе? Ты уходишь и оставляешь меня, потому что ты так решил? Или есть что то, чего я не знаю?

Я боролась со слезами, с истерикой, с диким отчаяньем. Я знала, что мне его не остановить. Никогда. Никакими молитвами и просьбами. Даже если я стану валяться у него в ногах, он все равно уйдет один, раз решил. Потому что мое мнение для него ничего не значит.

А я так и не скажу ему, как сильно я его люблю. Да, люблю. Сейчас я понимала это так остро, так болезненно. Я без него умру. Я без него перестану дышать.

Изгой не смотрел на меня. Он направил взгляд поверх моей головы куда то вдаль.

— Я — не человек, Диана. Моя жизнь отличается от твоей. Более того, я — воин, я живу в постоянной борьбе. Я — одиночка. Я существую одним днем. У меня нет дома, нет времени, нет прошлого и будущего.

Мне показалось, что моя душа леденеет. После того как он дал мне надежду, он безжалостно ее отбирает?

— А я? Как же я, Мстислав? Обо мне ты подумал? Хоть раз, хоть немножко, хоть на одно мгновение ты подумал обо мне?

Он по–прежнему на меня не смотрел. Какое бледное у него лицо, отрешенное, бесстрастное. У меня заболело сердце от его холодной красоты. Господи, наверное, любить статую проще, чем этого властного тирана.

— Твоя жизнь сложится иначе, без меня. Так будет лучше. Для тебя.

И вдруг я все поняла. Озарение было молниеносным, как удар кинжала в самое сердце. Я ведь совсем не задумывалась о том, что это для меня он бессмертен и неуязвим, а в его мире все совсем иначе. Изгой прогоняет меня, потому что не уверен, что с этого задания вернется живым и тогда мне может грозить опасность. Он и правда заботится обо мне? Он думает, что погибнет. Я чувствовала это каждой клеточкой своего тела. А я больше никогда его не увижу. О господи, никогда. Какое страшное слово.

— Нет, — прошептала я, мои губы начали дрожать. Я тряслась как от холода.

— Нет, не пущу, — откуда, только смелость взялась, — я не пущу тебя, слышишь? Не пущу одного!

Буд то я могу здесь что то решать. Буд то для него что то значат мои слова или мое несогласие.

Я ударила его по груди, один раз, потом другой. Я чувствовала, как по моим щекам текут слезы.

— Я не хочу, чтобы ты уходил! Я не хочу с тобой прощаться! Я не смогу без тебя!

Он посмотрел на меня резко, неожиданно, полоснул взглядом, и вдруг схватил за плечи.

— Сможешь.

— Не смогу. Я … — слезы душили меня, — я люблю тебя…

Он дернулся как от удара, вздрогнул, зрачки сузились и превратились в тонкие полосы. А я уже не могла остановиться. Меня разрывало на части от отчаянья.

— Я люблю тебя…

Я не знаю, как я смогла, как вообще осмелилась, но я обхватила ладонями его лицо, но он тут, же перехватил мои запястья. Нет, сейчас я его не боялась. Я сказала вслух, то, что сжигало меня изнутри. Да, я люблю его, я люблю этого палача, этого убийцу, этого монстра. Я люблю его до безумия. Я преодолела сопротивление сильных рук и обхватила его за плечи, прижалась всем телом к его груди.

— Не пущу, — я целовала его шею, чувствуя свои соленые слезы. Знала, что ему все равно, но уже не могла остановиться.

— Я люблю тебя…люблю…люблю. Я твоя, разве ты не чувствуешь, что я вся принадлежу только тебе? Ты мой единственный. Без тебя я просто умру. Наверное, я всегда ждала только тебя…

Я шептала, горячо покрывая поцелуями его лицо, его шрам на щеке, его удивительные глаза. Я тряслась в истерике, вцепилась руками в воротник его рубашки и посмотрела ему в глаза:

— Ты слышал, что я сказала? Я люблю тебя!

— Слышал, — спокойно ответил Изгой, и мое сердце зашлось от боли. Равнодушный голос робота, больнее чем пощечина, унизительней, чем плевок в душу.

— Ты бездушная машина, ты прав — ты не человек, ты — никто. Ты даже не мужчина. Потому что будь ты мужчиной, ты бы понял, ты бы почувствовал ты…

Изгой резко схватил меня за волосы, посмотрел мне в глаза, и вдруг он жадно прижался ртом к моим губам. От неожиданности я захлебнулась стоном, а потом вскрикнула, когда его руки силой стиснули мою талию. Он привлек меня к себе так неистово, что у меня подогнулись колени. Когда его губы коснулись моих губ, влажно, страстно, жестко, я зарыдала. Громко, в голос. Меня разрывало на части. Мне казалось, я задыхаюсь. Наверное, это был самый острый момент счастья за всю мою жизнь. Самый невыносимый по своей силе, самый сокрушительный миг всепоглощающей радости. Его губы были солеными от моих слез. Он не целовал меня, он меня пожирал. Никто и никогда не касался моих губ так болезненно властно, так невыразимо жестоко, в жажде покорить. И не было ничего более сладкого и более горького, чем его поцелуи, о которых я так долго мечтала. Это оказалось лучше любых моих фантазий. Его руки зарылись в мои волосы. Он держал меня, чтобы я не могла вырваться и пил мое дыхание жадными глотками, и я готова была отдать ему все до последнего вздоха. Я готова была умереть в его объятиях, только бы все это не кончалось и не оказалось сном, как сегодня ночью, когда я чуть не заплакала от разочарования.

Сейчас я жила его губами. Когда Мстислав на секунду оставил мой дрожащий рот, я уже была на грани. Я дышала так прерывисто, что сама испугалась той страсти, которая во мне проснулась от его поцелуя. Мы смотрели друг на друга, я расстегнула дрожащими пальцами пуговицы его рубашки.

Великолепное тело, бронзовая кожа, гладкая как атлас. Каждое прикосновение — удар током, пронизывающий насквозь. Нет, мои руки не ласкали, а жадно сминали его мускулистую грудь, впечатываясь в гладкую кожу, желая оставить на ней следы, чтобы помнил, чтобы всегда помнил обо мне. Хотя кто я? Пылинка на странице его вечности?

Я судорожно глотала воздух. Я сходила с ума. Я хотела его. Я вся пульсировала, содрогалась, от дикого желания почувствовать его в себе. Пусть делает мне больно, пусть делает со мной все что хочет, но только прикасается ко мне. Немедленно, иначе я закричу от переполняющих меня эмоций. Я провела ладонями по его груди, посмотрела ему в глаза и едва сдержала стон — они почернели. В них горел огонь, яростный пожар. Я никогда еще не видела такого обжигающего взгляда, с диким хриплым стоном я впилась в ворот его рубашки и нашла его губы снова, кусая, терзая, чувствуя, как жадно он мне отвечает и, сходя с ума от страсти. Слезы все еще катились у меня по щекам, слезы счастья. О боже он прикасается ко мне, он мой, он целует меня. Теперь уже Изгой разорвал на мне платье в клочья. Просто дернул сзади и содрал корсаж до пояса. Подхватил меня за талию, и я обвила его торс ногами. Мои соски заболели от дикого напряжения, от прилива крови к самым кончикам, когда случайно коснулись его груди. Мне казалось, что я сейчас взорвусь. Это было первобытное желание слиться с ним в одно целое, настолько яростное и неконтролируемое, что я громко стонала, всхлипывала, терзала его волосы. Снова находила его губы и исступленно сминала их поцелуями. Он проникал в мой рот языком, и я чувствовала, как внутри меня бушует цунами. Неконтролируемая, разрушительная волна нарастает внизу живота. Изгой приподнял меня еще выше, и я почувствовала, как его губы сомкнулись на моем соске, язык скользнул по самому кончику. Я вскрикнула и выгнулась навстречу его обжигающим поцелуям, поощряя ласку, чувствуя, как он обхватывает тугой комочек губами. Его щетина царапала, оставляя красные следы на моей коже, и от чувствительности она болела, принося острое наслаждение. Пусть на мне останутся следы от его сильных пальцев, пусть сжимает меня крепче, не щадит.

Изгой посадил меня на подоконник, и холодное стекло коснулось спины. Я поняла что горю, что мое тело пылает, каждый нерв наэлектризован и вибрирует. Это пик эмоций, это самый острый накал переживаний из всех, что я испытывала когда либо.

— Я хочу тебя, — прошептала хрипло, прямо в его волосы, чувствуя, как его дерзкий язык скользит по соскам, по коже между грудями. Только сейчас я поняла всю глубину этого слова. Я хотела его, я жаждала, я желала. Это причиняло боль, страдание я всхлипывала от нетерпения, извивалась в его руках, подставляя тело его ласкам. Мужские руки скользили по моей голой спине, сминали грудь, тянули меня за волосы назад, заставляя прогнуться и подставить ноющие кончики сосков под его жадные губы.

Я уже ничего не соображала, я рвала на нем рубашку, скользила ногтями по его атласной твердой груди и плакала. Изгой задрал мою юбку до пояса, подхватил под ягодицы, притягивая к себе. Дернул трусики, промокшие насквозь от моей влаги.

— Диана, — впервые слышала свое имя с этой хрипотцой, с этим жаром, — Диана, посмотри на меня…

Хрипло шептал он, по его телу вновь прокатилась волна дрожи.

Посмотрела сквозь туман, сквозь пелену желания. Я прогнулась назад и подалась вперед. Еще секунда ожидания — и я умру.

— Посмотри на меня, черт возьми, — прорычал он. Прорычал? Не равнодушно и монотонно, а именно прорычал и мои глаза в удивлении распахнулись. Он побледнел от страсти. Господи, как же он красив. У меня дух захватило, и сердце перестало биться.

— Я поклялся себе, что этого больше никогда не произойдет, остановись. Все, хватит.

Ни за что. Только не сейчас. Не сегодня, не в эту минуту. Я уже не могла остановиться, я вцепилась пальцами в его голые мускулистые плечи и прохрипела:

— Я хочу тебя. Хоть раз сделай, так как хочу я. А СЕЙЧАС Я ХОЧУ ТЕБЯ. Во мне. Внутри. Всего. Немедленно. Или ты не хочешь меня? — всхлипнула я, и он усмехнулся, в глазах полыхнуло пламя. Я его задела, подхлестнула.

Впервые я услышала, как он застонал, приподнял меня повыше, подхватывая под согнутые колени и в тот же миг, одним ударом член погрузился в мое тело. Рот моего любовника приоткрылся, словно в попытке жадно хлебнуть глоток воздуха, лицо исказилось как от боли.

Я закричала радостно, громко и вдруг почувствовала спазмы внутри, резкие, ослепительные, неконтролируемые. Меня разорвало на части. Такого дикого наслаждения я не испытывала никогда. Мой крик оглушил меня саму. Тело выгнуло дугой. Меня, сотрясало в конвульсиях разрушительного экстаза. Я чувствовала, как внутри меня пульсирует его член. Твердый, огромный, заполняющий меня настолько, что причинял мне легкую боль. Я взмокла за секунду, несмотря на холод и морозный воздух, я задыхалась. Глаза закатились и я, запрокинув голову, облегченно и благодарно застонала. Изгой не шевелился. Он так и замер во мне, давая успокоиться. Когда я открыла глаза, он смотрел на меня с восторгом, с триумфом, со страстью и с отчаяньем. Одной рукой уперся в стену возле моего плеча, а другой сжимал меня за поясницу. Я услышала его голос, низкий, дрожащий:

— Я не хочу тебя? Да я просто боюсь, что разорву тебя, не сдержусь. Ты хоть понимаешь, какой голод может испытывать мужчина, у которого не было женщины пятьсот лет? Я не просто хочу тебя, я жажду тебя, я изнываю по тебе. Ты сводила меня с ума слишком долго.

Я сводила его с ума? О боже! Неужели я не ослышалась? Он и правда сказал мне это?

Его мышцы напряглись. На груди выступили вены, как и на руке. Ноздри раздувались. Он шевельнулся во мне. Слегка выскользнул наружу и снова проник в мое тело. Это было сладко, это было непередаваемо. Какой сумасшедший контраст с тем прошлым разом.

Я все еще подрагивала от ослепительной вспышки оргазма. Моего самого первого оглушительного оргазма в жизни. Еще один толчок внутри меня, уже глубже и я приподнялась в такт его движениям. Черные глаза все еще смотрят на меня.

Еще одно движение и он тихо вздохнул. А мне хотелось, чтобы он сходил с ума как я. Мне хотелось слышать его стоны. Я подалась вперед и насадила себя на твердую огромную плоть сама. Изгой резко выдохнул и вдруг прижался ко мне, подхватил под ягодицы, сильно сжимая и мешая двигаться.

— Не надо, будет больно, — услышала я его хриплый голос у себя над ухом, — не шевелись, не то я за себя не отвечаю.

И я запылала еще больше. Я сошла с ума от его слов. Мой голос прозвучал как чужой в глухой пульсирующей тишине.

— Я хочу быть твоей, полностью, до конца. Люби меня, пожалуйста…

Я жарко шептала в его ухо и вдруг резко качнулась назад и потом приняла его всего, так глубоко, что задохнулась от этой наполненности. Он огромен. Он внутри меня. Сейчас он мой. И он беспомощен, потому что я женщина, и только я, да, сейчас только я, могу утолить его голод. Изгой зарычал, смял мои груди жадными ладонями. Через мгновение я поняла, что такое, когда тебя берут. По настоящему, не давая передышки, берут с надрывом, безжалостно, берут все, что ты можешь дать и не можешь. Он брал меня именно так. Но вместо боли я кричала от наслаждения и слышала его стоны, все громче и громче. Это больше не был сдержанный робот. Со мной мужчина, не просто мужчина, а горячий и неистовый, жадный. Он пригвоздил меня к стеклу и теперь вонзался в меня с такой яростной силой, что я начала задыхаться от нарастающего сумасшедшего восторга. Я нашла его рот, но он отобрал инициативу. Теперь Изгой терзал мои губы и мое тело как зверь. Но я знала, что он сдерживается. Если бы это было не так — он бы убил меня. И он борется с собой, в тот момент как его плоть пронзает меня изнутри все быстрее и быстрее. По моей спине стекали ручейки пота. Я уже не стонала, я хрипела и захлебывалась криками наслаждения. Я знала, что с ним это будет именно так, даже тогда знала, когда он брал меня силой. Я знала, что я создана для него и принадлежу ему вся. Каждая клеточка моего тела.

- Tak, ty moja. Ty cała moja. Dziś tylko moja. Mojadziewczynka, moja słodka, moja tylko moja. Jakaż jesteśgorąca. Więcej nie mogę powstrzymywać się.Tak mocnochcę ciebie. [1]

Он шептал что то на чужом языке…А мне было все равно…Пусть говорит…только пусть говорит. У него такой голос. С хрипотцой, низкий, обволакивающий, только этот голос может довести до экстаза. Ко мне приближалось уже знакомая волна наслаждения. Тело подрагивало, я раздвинула ноги еще шире, инстинктивно подаваясь навстречу неистовым толчкам.

Второй оргазм пришел неожиданно, от его жаркого шепота, от тех слов, что он говорил, и пусть я их не понимала, но язык у любви один. Я словно чувствовала, что именно он так жарко мне шепчет. Содрогаясь всем телом, я ударилась головой о раму окна, вцепилась ногтями в его спину и закричала снова. Меня бил озноб наслаждения, настолько сильного, что мне казалось, я потеряю сознание. Я обмякла в его руках и тут же почувствовала последний сильный толчок и услышала его громкий победный рык

- Moja

А потом меня пронзила боль, неожиданная резкая. Я в удивлении распахнула глаза, но сопротивляться не могла. Горло разрывало, пекло. Я дернулась в сильных руках любовника, но он держал слишком крепко и он меня пил. Я поняла это сквозь туман нарастающей слабости во всем теле. Влажное тело моего любовника затряслось, пальцы одной руки сжали мое бедро, а другая рука стиснула мою спину. Изгой затих. Мы оба дрожали, я задыхалась. От любви к нему защемило сердце, от счастья сводило скулы. Как я могла называть его бесчувственным, ледяным? Он огонь, он цунами. И я его женщина. Сегодня я стала женщиной по–настоящему. Сегодня я стала его рабой, его тенью. Я больше не смогу жить без его поцелуев, без его страсти, без его прикосновений. Я узнала, что такое отдаться мужчине в полном смысле этого слова. И я никуда не уйду. Я пойду за ним даже в ад. Он выпивал мою жизнь. Это его клыки пронзили мою шею. Вот теперь он меня убивает и я, наверное, умру. В его руках. Умру, все еще чувствуя его в себе, чувствуя, как он содрогается от наслаждения, убивая меня. Мне не было страшно. Я закрыла глаза и обмякла, смиряясь и покоряясь ему…

 Глава 17

Я проснулась от странного назойливого звона. Он врывался в тягучую мякоть сна и резал слух. Отрывисто звонко. Просыпаться не хотелось. Чертов будильник… БУДИЛЬНИК?!

Я подскочила на постели, и мне показалось, что, наверное, я схожу с ума. Я осмотрелась по сторонам. Ноги стали ватными. Знакомые стены со старыми обоями. Шторы в цветочек. Телевизор и чертов будильник. Я ДОМА!

Я хотела закричать и не смогла. Только рот приоткрылся. Встала с постели. Прошлась по квартире, босиком, едва ступая по скрипучим половицам. Подошла к двери и резко открыла. Повеяло холодом, жареным луком. Вдалеке работало радио. Я не понимала, что происходит. Меня начало трясти как в лихорадке. Я бросилась к зеркалу. Посмотрела на свое отражение. На мне моя ночнушка, волосы аккуратно заплетены в косу. Так я ложилась спать. В прошлой жизни.

Господи…я схожу с ума. Нет, я сплю. Точно. Я просто сплю. Ущипнула себя за руку и поморщилась от боли. В этот момент зазвонил мой сотовый. Теперь я зажала уши руками. И сотовый, и будильник — это слишком. Я подбежала к столику и запустила будильник в стену. Тот с грохотом разбился, мне стало немного легче. Сотовый. Он не смолкал. Я бросила взгляд в сторону звука и увидела мобильник на подоконнике. Подошла к нему как гадкому насекомому и осторожно взяла в руки. Когда увидела на дисплее имя звонившего — я закричала. Громко, звонко и выронила сотовый, медленно сползла на пол. Меня тошнило. От ужаса. Только что мне звонил Дэн. Мой напарник…тот, которого загрыз Вышинский у меня на глазах два месяца тому назад.

В дверь постучали:

— Эй, ты там в порядке?

Голос моего хозяина вернул меня к реальности.

— Да. Все нормально.

Послышались удаляющиеся шаги.

— Дядь Петя! — крикнула я и подбежала к двери. Распахнула настежь.

— Что? Господи, ну и бледная, как смерть. Ты что напилась вчера? Может тебе водочки? Глядишь полегчает. Похмелье оно…

— Дядь Петь, какое сегодня число?

— Пятое, а что?

— Пятое чего?

— Не ну ты даешь. Точно напилась вчера. Декабря, милая. Де ка–б-ря.

Я судорожно схватилась за ручку двери. Мне было плохо. Реально плохо.

Потому что сегодня должно было быть двенадцатое февраля. Сегодня я должна была вместе с Изгоем… О господи. Я закрыла дверь и прислонилась к ней воспаленным лбом. Я, кажется, начинала понимать… Он вернул меня. Он вернул меня обратно. Он это сделал несмотря на все что было, несмотря на мои мольбы и… А вдруг я …вдруг мне все это приснилось?

Голова раскалывалась на куски. Снова зазвонил сотовый и я наконец то ответила.

— Эй! Градская! Подъем! Я так и знал, что ты проспишь.

Голос Дэна звучал, как ни в чем не бывало. С задоринкой. И мне стало страшно. Тогда. В тот день. Он говорил мне тоже самое. Вот эти же слова.

— Я не проспала.

— Врешь. Посмотри на часы. Градская у тебя сегодня приемная комиссия ты забыла?

Приемная комиссия. Да. Сегодня. Боже как же все изменилось в моей жизни. Я стала другой. Я больше не живу балетом, я больше не мечтаю попасть в самую лучшую труппу?

— Динка, одевайся. Мы держим за тебя кулаки. Давай, Градская.

Он отключился, а я застыла с мобильным в руках, закрыла глаза и увидела лицо Изгоя настолько отчетливо, настолько ярко, что у меня задрожали руки. Его лицо в тот момент, когда он шептал мне о чем то на чужом языке…когда брал меня… На глаза навернулись слезы. И вдруг я вспомнила. Боль. Резкую пронзительную боль и схватилась за шею. Снова к зеркалу. Отодвинула прядь волос и от разочарования мне захотелось зарыдать. Гладкая кожа. Никаких следов.

Я оделась, словно лунатик, спустилась вниз и со стоном увидела свою старую машину. Боже мой…Это был сон. Все что я помню — просто сон! Но другая часть меня в это не верила. Слишком реально, слишком все настоящее. Запахи, прикосновения, слова. Я открыла дверцу автомобиля и села за руль. Медленно выехала на мокрую дорогу. Шел снег. Легкие хлопья падали на лобовое стекло. Тот же город, те же улицы. Все то же. Только я совсем другая. Я помнила этот день. Помнила до мельчайших подробностей и свое состояние, настроение я тоже помнила. Я летела на крыльях надежды. Я поставила все на этот самый день. Он должен был стать самым главным в моей жизни и стал…

Светофоры, орущие водители, пробки на дорогах. Городская суета. Моя жизнь, мой мир. Только теперь он уже казался мне чужим.

Я приехала к зданию театра. Укуталась поплотнее в куртку и взбежала по длинной лестнице. Споткнулась, чуть не подвернула ногу. Все как тогда…Все до мельчайших подробностей и меня бросило в жар. Если все повторяется, если ничего не изменилось, то это означает, что в зале, посреди экзамена я увижу ЕГО. Силы вернулись ко мне, я бросилась в гримерку. Натолкнулась на конкурсанток, кто то засмеялся, кто то толкнул меня в бок.

— Градская. Ты опоздала. У тебя две минуты привести себя в порядок.

Я чувствовала, как мое плавно тело извивается, напрягаются мышцы, и приятная боль растекается по натянутым, словно струна, венам. Руки взмывали в воздух, будто крылья птицы, а пальцы ног поджимались и скользили по паркетному полу. Спина изгибалась назад, перед глазами все плясало, крутилось как в хороводе. Внутри нарастало мощное чувство полета, эйфории, экстаза ни с чем несравнимой иллюзии невесомости. Со мной это происходило всегда, когда я танцевала. Мир переставал существовать, я уносилась вслед музыке, перевоплощалась, жила в теле образа, который передавала движением тела. Я даже забыла, как волновалась перед пробами, перед этим решающим для меня просмотром. В этом танце заключалась жизнь. Моя жизнь. Мое будущее, то, каким оно станет уже через несколько минут, когда стихнет музыка. В этот момент забывалось все: и постоянная боль в мышцах, и головокружение от нескончаемых тренировок, нечеловеческая усталость, в кровь стертые пуантами пальцы. Музыка нарастала как крещендо, она вибрировала вместе со мной, взрывалась в сознании на мелкие атомы и растекалась по телу горячей лавиной. Ничто не могло сравниться с танцем. Только в этот момент я жила по–настоящему. Моя Одетта умирала, роняя руки–крылья, вздрагивая с последними аккордами великой музыки. Она умерла…и я вместе с ней. Потому что когда я встала с холодного паркета и с немой надеждой устремила взгляд в залу…Я никого не увидела. НИКОГО. Сердце замедлило бег, пульсировало в висках. Я, кажется, считала про себя, умоляя его появится. Я закрыла глаза и снова открыла. Ничего.

— Спасибо, Грановская! Вы были великолепны!

Слова доносились сквозь туман.

— Дианочка! Вы гениальны! Вы…

Я посмотрела затуманенным взглядом на Марью Ивановну и вдруг поняла, что то, что она сейчас говорит…Это не те слова. Совсем не те…

— Милая, — Марья Ивановна наклонилась к моему уху, — я уверенна, что это место твое, конечно, тебе перезвонят как положено, но я уже знаю…я видела их лица и..

Я посмотрела на женщину, на ее горящие маленькие глазки под стеклами очков. И вдруг до меня дошел смысл ее слов. МЕНЯ ПРИНЯЛИ В ТРУППУ! Да, вот эта мерзкая, хладнокровная стерва, которая всегда смотрела на меня как на насекомое, сейчас говорит мне восторженным голосом о том, что я прошла экзамен. Я кивнула и словно в тумане удалилась за кулисы.

— Ничего, она немного не в себе. Такой успех. Такой грандиозный номер. Нет вы видели как она умирала?…Это гениально! Это сверхъестественно! У нас …новая звезда и…

Я прошла в гримерку, захлопнула дверь, рухнула в кресло и зарыдала. Не от счастья. Я плакала от безысходности. Все что радовало меня тогда…Черт сегодня, только не в этот раз. Звучит как бред сумасшедщей. Ничего не имеет значения больше. Мои жизненные ценности изменились.

Через несколько минут я переоделась. Вышла в коридор и остановилась у окна. Снег шел все сильнее, бил в стекло. По лестнице кто то спускался. Я даже знала кто это. Александр Игнатьевич. Только на этот раз он подбежал ко мне. Сжал мои руки.

— Я горжусь вами, Градская. Вы им показали, что значит талант. Вы показали им, какой должна быть Одетта. Это непередаваемо. Ваша героиня. Она… она так реально любила, так реально страдала. Мое сердце разрывалось от боли за нее. Я поздравляю вас. Я в восторге. Я ваш поклонник.

Его руки тряслись, он сжимал мои пальцы, восторженно тряс мои руки. А у меня на душе было пусто. Он не прав. Это не Одетта погибала там, это я умирала от тоски и безысходности. Я умирала от бессилия.

Зазвонил сотовый. Теперь меня поздравлял Дэн. Я отвечала невпопад. А он твердил, что надо отметить.

— Не зазнавайся, Градская. У нас сегодня внеочередное выступление. Танцуем для Вышинского в его загородном доме. Там целый амфитеатр на улице и заплатят нам прилично. Ты ж еще не прима пока что, а денежки никому не помешают. Так что дуй сюда. Мы как раз репетируем, твоя замена приболела.

— Сегодня? — Меня начал бить озноб.

— Да. Я уже говорил тебе об этом. Наша Ольга заболела, и Вышинский хочет только тебя.

— Уезжайте оттуда! — заорала я в трубку — Слышишь, Дэн! Я прошу тебя, уезжайте немедленно! Дэн!

— Ты совсем с ума сошла? Мы только приехали.

— Дэн, послушай меня. Я… я не знаю, как тебе это объяснить. Вышинский, он очень опасен. Он…

Я хотела крикнуть "вампир", но в этот момент оборвалась связь.

Я сбежала по лестнице, спотыкаясь на ходу. Да. Все повторятся. Есть некоторые отклонения от тех событий, но все так же. Я не сумасшедшая. Только мне было страшно. Я знала, что сейчас произойдет. Я знала, что все они не вернутся из дома проклятого олигарха. Я знала что их там ждет смерть. Дрожащими руками я набрала номер полиции.

— Алло.

— Я… я хочу сообщить об убийстве.

— Назовите ваше имя, адрес по которому вы находитесь.

Адрес, чертов адрес. О боже…

— Алло, девушка. Назовите ваше имя.

Я вдруг поняла, что мне нечего сказать. Но я должна. Я обязана их спасти.

— В загородном доме Вышинского сегодня будет совершено убийство.

Я закрыла сотовый и вскочила в машину. Если поторопиться, я успею всех их предупредить. Может быть, успею. Нужно ехать как можно быстрее. Но как назло я попадала в пробку за пробкой. Каждый светофор оказывался неизменно красным. Некоторые дороги перекрыли из за снегопада. Наконец то я вырулила на загородную трассу. Знакомая дорога. Скоро должен быть указатель и поворот налево. Вот кажется здесь. В этот момент послышался резкий звук удара. Я вскрикнула, надавила на тормоза. Машина проехала по инерции еще несколько метров и остановилась. Что это было?

Я выскочила наружу. Обошла автомобиль со всех сторон. Все чисто. Даже вмятин нет. Но ведь я отчетливо слышала звук удара. Словно что то большое попало мне под колеса. Я осмотрелась по сторонам. Кажется, именно здесь должен быть указатель. Метель усилилась, я с трудом различала силуэты деревьев, но указателя там точно не было. Я вернулась в машину. Ничего, примерно помню куда ехать. Со зрительной памятью у меня всегда все хорошо было. Посмотрю один раз, словно сфотографирую. Проехала несколько метров. Вот тут дорога уходила немного вправо и уже через пару метров я увижу загородный домик. И вдруг машина снова с чем то столкнулась, меня отбросило назад от силы удара. Двигатель захлебнулся жалобным скрежетом и заглох. Наверняка наткнулась на пенек или корягу. Чертовая метель. Мрак, даже фары не помогают и дворники не успевают работать. Я повернула ключ в зажигании и ничего. Машина не завелась. Я снова попробовала и снова тот же результат. Проклятый снег, проклятое место. У меня полетел стартер. Вот именно сейчас. Чертовая машина. Проклятая железка. Я ударила рукой по рулю. Достала мобильник, набрала Дэна — связи нет.

Я снова вышла из автомобиля. А что если пойти пешком? Здесь наверняка не так далеко. Я посмотрела вперед и застонала от разочарования и бессилия. Я не дойду. Снег метет с такой силой, что я просто ничего не увижу. Черт! Черт! Черт!

Нет, этот день не похож на тот. Тогда не было метели, здесь стоял указатель, и моя машина не ломалась. О боже! Я сейчас сойду с ума! Мне все приснилось. Все это бред моего воображения. Меня трясло как в лихорадке. Только что мне теперь делать на заснеженной трассе? Ловить попутки?

Я вышла к дороге, с надеждой всматриваясь вперед. Никого. Да и кто кроме меня будет в такой снегопад ездить по лесопосадке?

Я начала замерзать. Подула на окоченевшие руки. Вернулась в машину. Мною овладело странное оцепенение. Какое то мутное безразличие. Я вдруг поняла, что на самом деле ничего не было. Не было Изгоя. Он плод моей фантазии, моего воспаленного воображения. Я придумала его во сне. А теперь сижу здесь одна, на заснеженной лесной дороге. У меня сломалась машина, и я замерзну здесь на смерть…

***

— На ней нет ожогов. Она цела. Удивительно как после такого взрыва ее не зацепило волной.

— Проверьте пульс. Давление. Документы при ней?

— При ней. Некая градская Диана Валерьевна. Она видно из труппы. Похожа на балерину.

— Вот так повезло. У нее то ли машина сломалась, то ли как она выбралась из горящего дома. Мистика, да и только.

— Точно мистика. Я ее в снегу нашел. Все полыхает и она лежит. Даже волосинка не обгорела. Словно перенес ее кто то и положил в там между домом и горящим автомобилем.

— Вот это везенье.

— Везенье не то слово. Все остальные сгорели заживо.

Я слышала это сквозь туман. Болели руки и ноги, жгли, пекли. Видно я сильно замерзла. Я приоткрыла глаза и увидела людей в белых халатах.

— Она пришла в себя. Диана? Вы меня слышите?

Я кивнула.

— Вы как? Ничего не болит?

Теперь я прислушалась к своему телу. Нет. Ничего не болело. Замерзла сильно, пить хотелось.

— Можно воды, — тихо попросила я.

— Вот анализ крови возьмем, и напоим, и накормим.

Паренек в белом халате, видно медбрат, подмигнул мне и улыбнулся. Я снова закрыла глаза. Я в больнице. Меня нашли там в лесу. О каком пожаре они все говорили? Кто сгорел?

Об этом я узнала спустя три часа. Когда пришла в себя и завернутая в теплое одеяло, заботливо принесенное молоденьким медбратом, сидела в кабинете врача.

— Что вы помните? Помните, как оказались в лесу?

— Конечно, помню. Денис — мой напарник, он позвал меня на выступление. Я поехала и заблудилась.

Врач и медбрат переглянулись.

— Заблудились?

Я кивнула и с наслаждением отпила из кружки горячего чая.

— Как меня нашли?

— Полиция и пожарные приехали по вызову. Вы в самом деле считаете, что заблудились?

Я поставила чашку на стол.

— Да. У меня заглохла машина. Я хотела пойти пешком, но потом передумала. Вернулась обратно и по–моему уснула.

Они снова переглянулись.

— Наверное это после стрессовое состояние. Вы, Диана, почти пришли к дому. Мы нашли вас прямо возле горящей машины.

Я вздрогнула.

— Горящей?

— Да. Ваша машина полностью сгорела. Дом Вышинского тоже.

Мне снова становилось плохо, зуб на зуб не попадал.

— Нам очень жаль, ваши друзья…Они все погибли.

Я не верила, что слышу это на самом деле. Я снова сплю. У меня бред.

— Здесь следователь. Он хочет задать вам несколько вопросов…

Я вышла на улицу, приподняв воротник куртки. Медбрат предложил подбросить меня домой, но я отказалась. Я хотела побыть одна. Мне было страшно. Я боялась саму себя. Смертельно боялась. Этот страшный день. Хоть он и отличался от того дня, но закончился он так же. Смертью всех моих друзей. Только я выжила. Каким то чудом. Возле меня посигналил таксист, но я не могла позволить себе такую роскошь. У меня нет денег. Дома осталось немного. Я хотела было отпустить таксиста, и сунула руки в карманы. В тот же момент я застыла. Пальцы нащупали увесистую пачку бумаг. Я достала сверток и у меня поплыло перед глазами. В кармане лежали деньги. Большая сумма. Каждая купюра достоинством в двести долларов. В моем чертовом дырявом кармане, по меньшей мере десять тысяч баксов.

— Ну, так вы едете?

Таксист опустил стекло и вопросительно на меня посмотрел. Я села в машину, сунула деньги обратно в карман. Потом открыла сумочку и достала кошелек, хотела убедиться, что все документы на месте. Рядом с водительскими правами красовалась золотая карточка "виза".

 Глава 18

ФЕВРАЛЬ.

Изгой вошел в просторный дом удивительно светлый и уютный. Палач переступил порог и отрешенно подумал о том, как давно он не входил в дома своих жертв именно с парадного входа. Не дом, а дворец. Вполне в стиле Мокану вызывающе, вычурно, но шикарно. Мебель в вишневых тонах, тяжелые занавески на окнах в старинном стиле, деревянная обивка на стенах. Повсюду раритетное оружие, в большей степени холодное.

Слуга забрал пальто у Изгоя, учтиво поклонился.

Палач проследил за ним взглядом и нахмурился.

— Господин Вольский! Мы вас уже заждались.

Молниеносный поворот головы. Рядом с Изгоем стоял Мокану собственной персоной. Мстислав посмотрел на ненавистного князя и подал руку для пожатия. Асмодей был прав — Мокану не простая жертва. Он опасен. Изгой привык оценивать противника с первого взгляда. Достаточно нескольких слов и он уже знал кто именно перед ним: трус, лжец или серьезный враг. Мокану подходило больше второе и третье. Трусом его не назовешь. Прямой взгляд, крепкое рукопожатие.

— Как добрались? Вас встретили в аэропорту?

— Да, спасибо. Меня встретили.

— Вначале ужин?

Изгой усмехнулся. Эти современные вампиры. Они стремятся ничем не отличатся от смертных. Ужины, вечеринки, казино. Они курят, употребляют наркотики и сливаются с общей массой. Противный маскарад, но оправданный. Хотя зачем играть в эти игры, когда рядом с тобой такой же как ты?

— Спасибо, от ужина откажусь.

Николас посмотрел на гостя, чуть прищурившись.

— Не нравится маскарад? Любите играть в открытую?

— Вот именно.

— Тогда пройдем ко мне в кабинет. Ваши вещи отнесут в комнату для гостей. Думаю вы не будете возражать если я предложу вам свое гостеприимство?

Изгой отметил, что Мокану дьявольски хитер. Он намеренно предлагает ему кров. По идее Вольский должен встретится с несколькими покупателями. Мокану набивает себе цену. Берет фору перед своими соперниками. Похвально и умно. А еще очень рискованно. Только князь может быть настолько уверен в своей личной охране. Пригласить чужака в свой дом… что ж тщеславие Николаса сыграет на руку Мстиславу.

Они разговаривали на отстраненные темы. В большинстве Николас интересовался политикой в Польше. Его беспокоило новое правительство и очень ограниченные торговые связи с европейской страной. Изгой отвечал очень сдержанно. Информация, которую дал Асмодей была поверхностной, ее явно не хватало для того, чтобы ответить на все вопросы Мокану.

Наконец то они перешли непосредственно к сделке. Князь разложил перед Мстиславом карту. Он пометил земли, которые собирался выкупить и теперь пытался выторговать участок с обширным лесом за более выгодную цену. Изгою плохо удавалась игра в коммерсанта. Он никогда не участвовал ни в чем подобном. Собственные ответы казались ему сухими, неполными и он чувствовал, что если они и дальше продолжат торговаться Мокану поймет, что Вольский совсем не коммерсант, и далек от торговли недвижимостью. Нужно было немедленно менять тему разговора, и Изгой проклинал Асмодея за это задание. Гораздо проще было влезть в окно этого дома и вырезать все семейство Мокану, чем играть в глупые игры и корчить из себя бизнесмена.

— Так что скажете, Мстислав? Мы сойдемся с вами на этой цене? Заключим сделку и вы останетесь здесь на правах гостя. Поверьте, никто не предложит вам цену лучше чем я.

В этот момент дверь в кабинет резко распахнулась, и Изгою показалось, что он падает в пропасть.

На пороге стояла…Анна. Мстислав чуть не выронил бокал с виски. Девочка казалась ему призраком, дьявольским видением. Неким воплощением магии. Изгой смотрел на детское личико, и его кровь стыла в жилах. Малышка пробежала мимо него босая, в легком воздушном платьице и с криком:

— Папа!

Девочка бросилась к Николасу на шею. Мокану обнял малышку, вырожение лица князя мгновенно изменилось. Он больше не казался опасным и грохным врагом, сейчас Мокану был просто восторженным отцом.

— Эй, маленькая негодяйка, тебя кто сюда впустил?

Мстислав приходил в себя медленно. Наверное, если бы князь не был так занят дочерью, он бы наверняка заметил, что его гость стал смертельно бледен и жадно пожирал ребенка взглядом.

— Я сбежала от мамы. Она меня ищет, но ты не говори ей, где я. Хорошо?

— Договорились. Простите, это моя дочь — Камилла.

Девочка повернулась к Изгою, и тот судорожно сжал пальцами бокал. Ее глаза. Он словно смотрел на свое отражение. Тот же цвет. Сиреневый. Светлый как кристалл. Сердце больно сжималось. Оно уже не билось, оно замерло в немом восторге. Девочка высвободилась из объятий отца и подошла к гостю. Очень близко. Настолько близко, что у того начали дрожать руки и ком застрял в горле. Это было воплощение его снов. Живое, настоящее.

— Привет.

Камилла протянула ему руку. Но он настолько был поражен, что не мог пошевелится.

— Не бойся, я не кусаюсь…Хотя могу.

Она сама взяла его за руку, и Мстиславу показалось, что пол закачался у него под ногами. Маленькие пальчики в его руке. В голове болезненно мелькнул тот же образ. Другая ручка так же доверчиво жмет его ладонь.

— Я знала, что ты придешь. Я видела тебя во сне.

Изгой улыбнулся. Это произошло невольно, но он не мог сдержаться. Ему казалось — он видит ангела, что его Анна каким то чудесным образом вернулась к нему. Это как откровение. Внезапно девочка забралась к нему на колени и по–хозяйски устроилась там, облокотившись об его грудь хрупкой спинкой и деловито свесив ножки с обеих сторон. Изгой не решался ее обнять, руки безвольно висели вдоль тела. Он был слишком потрясен. Все мысли сбились, запутались он смотрел на белоснежные локоны и ему невыносимо захотелось прижаться к ним лицом. Эти волосы должны пахнуть домом, детством и…любовью…безграничной и безбрежной.

— Вот это да!

Голос Мокану вывел его из прострации. Мстислав даже вздрогнул, он перевел взгляд на Николаса. Князь улыбался, хоть и выглядел озадаченным.

— Она никогда и ни к кому не идет. Особенно к чужим. Вы — первый. Из всех, кто побывал в этом доме. Кстати не верьте ей — она кусается.

Камилла показала отцу язык и поудобней устроилась на коленях Мстислава.

— Неправда.

— А кто укусил Ивана за руку?

— Он меня разозлил.

Николас засмеялся.

— Веский аргумент.

В кабинет постучали.

— Ой, это мама.

Молодая женщина тихо вошла в помещение, и князь встал ей навстречу.

— Милая, не ругай Камиллу. Она нам не мешает.

Изгой посмотрел на молодую княгиню. Красивая женщина. Наверное, самая красивая из всех бессмертных, что ему доводилось встречать. Очень нежная, хрупкая и вместе с тем чувственная. Николас преобразился, когда она вошла. Его взгляд изменился, словно в кабинете не стало никого кроме этих двоих. Изгой нахмурился. Этой красавице удалось приручить зверя? Зверя, который убил его сестру. Тварь, которая лишила его самого светлого и дорого.

— У тебя темные мысли… ты страдаешь…

Мстислав обернулся к малышке, и снова сердце захлебнулось в немом крике. Они слишком похожи с Анной. Или это его воображение. Он просто видит светлые волосы, сиреневые глаза и… Но ведь такой цвет глаз встречался только у них в роду. Странная мутация гена, так бы это назвали врачи сейчас, в это время.

— Камилла, иди с мамой. Она поиграет с тобой. Иди, милая.

Девочка отрицательно качнула головой.

— Пусть он со мной поиграет.

Теперь засмеялись все. Изгой понимал, что им овладевают странные чувства. И эти чувства мешают ему ненавидеть. Маленькое существо отвлекает его от задания, с самой первой секунды как он ее увидел.

— Камилла, наш гость устал с дороги и ему нужно отдохнуть. Давай, будь хорошей девочкой иди с мамой.

— Я не девочка — я вампир.

Малышка зарычала и прыгнула на руки к отцу.

— Ты! Поиграй со мной, папа. Я хочу с тобой.

Николас посмотрел на Изгоя.

— Простите. Дети… Вас проводят в ваши покои. Завтра состоится прием в вашу честь — вы познакомитесь с нашей семьей. Для нас очень важно, что вы приехали. Это большой прорыв в наших отношениях с польским княжеством.

Мокану вышел из кабинета, а Изгой жадно выпил остатки виски.

Изгой сел в мягкое кожаное кресло и закрыл глаза. Сейчас он мог расслабиться и позволить себе вспоминать чувствовать и тосковать. Пустота возникла сразу. Пусть он и старался не думать, не чувствовать, забыть. Только впервые это не удавалось. Как только Изгой перенес Диану во времени на него обрушилось вселенское одиночество. Нет, гораздо раньше, когда Мстислав понял, что Диана потеряла сознание от потери крови. Он сжимал ее в руках и смотрел на бледное личико. По его подбородку стекала ее кровь. Он вытер горячую влагу тыльной стороной ладони. Вот и все. Она спит, когда придет в себя, то его уже не будет в ее жизни. Вернуть смертную в прошлое можно только если дать ей испить крови палача. Изгой надкусил вену на запястье и приложил к нежному рту. До заката оставалось несколько часов. Только в сумеречное время Изгой мог переместиться назад во времени и лишь на рассвете — вперед. У них оставалось два часа, два часа для него, а для нее он уже исчез навсегда. Пока что Диана принадлежала только ему. Мстислав лег на постель и положил девушку рядом. Призрачная иллюзия человеческого счастья, когда уставшие любовники спят вместе. Изгой гладил волосы девушки, касался шелковистой кожи на атласных плечах. Он прощался. Каждое прикосновение к ней будет храниться в его памяти вечность, тогда как она забудет о нем очень быстро. У смертных короткая память. Диана очень скоро поймет, что все ее чувства просто всплеск адреналина, увлечение загадочным, неизвестным и недосягаемым. Спустя время она встретит другого мужчину, у нее будет семья. Сердце больно кольнуло странное чувство, непривычное и очень болезненное. От мысли, что Диана может принадлежать другому мужчине, Изгою захотелось оскалиться и рычать. Но таковы смертные, они не хранят верность веками, у них иные законы, их чувства скоротечны. Диана слишком прекрасна и талантлива чтобы долго оставаться одной. Но он никогда не забудет того, что она ему подарила. Свою невингость, чистоту и глоток любви. Пусть скоротечной и человеческой, но ценной для него и незабываемой. Она вернула ему вкус жизни. Именно ощущение оттенков, раскрасила черно–серые полосы яркими красками, оживила кусок его мрачной вечности своим светом. Он этого никогда не забудет. Теперь у Палача есть воспоминания. Не "до" и "после" обращения, а просто воспоминания о Диане. Изгой зарылся лицом в роскошные локоны и вдохнул аромат ее волос. Он запомнит и этот запах тоже. Навечно. Когда в ноздри вновь ударит смрад смерти, золы, серы и крови Палач закроет глаза и почувствует свежесть жизни.

А потом наступил закат, и он отпустил ее. Пока она спала мрачный призрак вне времени "читал" ее прошлое. Изгоя никогда не интересовал никто и ничто, но сейчас за считанные часы он узнал о Диане все. Все с момента ее появления на свет. Он позволил себе "листать" страницы ее жизни одну за другой. Он знакомился с ней. Диана вдруг стала для него понятной, настоящей, живой. Изгой узнал, чем она дышит, что любит, на что тратила свои годы, чем жила. Он решил, что в его праве вмешаться в некоторые моменты и изменить ее будущее. Диана мечтала стать примой балериной — она будет не просто примой ОНА БУДЕТ ЗВЕЗДОЙ. Она жила в нищите? Она копила каждую копейку? С этого момента его женщина никогда не узнает нужды. Он может себе это позволить. Сделать Диану счастливой. Ведь он был счастлив эти короткие минуты, когда она дарила ему свое тело с такой незабываемой страстью, с такой дикостью и исступлением, что он до сих пор не мог прийти в себя. Все что мог для нее сделать Изгой в благодарность — он сделал. Теперь можно уходить и все годы бороться с дьявольским искушением увидеть ее снова. Это будет жестокая борьба и Изгой не был уверен, что сможет в ней победить.

Опять века одиночества, одичания и холодной жестокости. Но это время останется самым любимым для него. Время, когда Палач умел чувствовать. Такое скоротечное, как миг, на весах бесконечности. Этот миг был длиннее жизни и скоротечней смерти. Миг, когда он познал что значит желать, сгорать, сходить с ума. Ему останется только вспоминать ее. Перебирать драгоценные мгновения и тосковать.

Изгой резко поднял голову. Плакал ребенок. Громко, надрывно. Порыв был настолько неосознанным, что он не сразу понял как пришел на зов. Уже через мгновение он сжимал плачущую малышку в объятиях. Мстислав не помнил: ни как вошел в комнату, ни как взял ребенка на руки. Только сжав хрупкое тельце ладонями, почувствовал ее дикий страх и отчаянье.

— Тихо…тихо. Это просто страшный сон. Плохой сон.

Девочка вздрагивала и молчала. Он посмотрел на нее перекладывая поудобнее, так чтобы головка легла ему на грудь. Малышка всхлипывала во сне.

Как же сильно она сейчас походила на Анну. Настолько сильно, что Изгою казалось — он сходит с ума от избытка нежности и любви. Сердце билось гулко, быстрее, чем обычно. Девочка обняла его за шею и ….это невероятно она прошептала:

— Спой мне…пожалуйста.

Изгой поднес ее к окну и тихо покачивая, запел, как когда то. Звук собственного голоса сначала заставил вздрогнуть, а потом слова вспомнились сами собой. Мстислав закрыл глаза. В этот самый миг в его душе воцарился покой. Такого умиротворения он не чувствовал никогда с тех пор как взял в руки клинок Палача. Посмотрел на малышку. Как сладко она спит, уткнувшись лицом ему в грудь. Дверь спальни тихо отворилась. Изгой обернулся, но петь не перестал. Он лишь смотрел в сиреневые глаза Марианны Мокану и тихо качал ребенка. Молодая женщина прислонилась к двери. Застыла на мгновение, не веря своим глазам, потом тихо подошла, чтобы забрать ребенка. Изгой покорно передал малышку матери, но та вздрогнула, всхлипнула, личико скривилось в жалобной гримасе. Вот–вот заплачет. Марианна протянула девочку Изгою, и тот снова принялся качать. Он смотрел на княгиню Мокану, и им овладевало странное чувство. Чувство, что он ее знает. Давно. И ее, и эту малышку таким дьвольским образом похожую на Анну. Марианна казалось была поражена, в ее взгляде читалось искреннее изумление. Она смотрела то на дочь, то на Изгоя. Потом тихо вышла, оставив их одних.

Мстислав укачал Камиллу и уже собирался вернуться к себе, как заметил молодую мать, стоящую за дверью.

— Это невероятно, — прошептала она, — Камилла — трудный ребенок. Даже я не справляюсь с ней. Только Ник, он еще как то действует на этого бесенка, но больше никто, а вы… Она заснула у вас на руках. После таких пробуждений мы не можем успокоить ее часами.

Изгой стал рядом с Марианной.

— Почему она спит? Так ведь не должно быть верно?

Княгиня кивнула:

— Не должно. Но Камила рожденный вампир. Она особенная. Такие дети спят до определенного возраста. Постепенно это сходит на "нет" у таких детей как она, а с Камиллой все не так. Последнее время она стала спать намного больше и ее мучат кошмары. Жуткие видения, от которых нет спасенья и нет лекарства.

Изгой чувствовал себя неловко. Он разговаривал с этой женщиной, как с давней знакомой, а на самом деле Палач пришел в этот дом убить ее мужа, ее детей и ее саму. Впервые в нем всколыхнулось сожаление, нет отрицание собственной правоты и нужности правосудия. В этом доме только Мокану достоин смерти. Все остальные ничем не заслуживают такого страшного приговора. Мстислав попрощался с княгиней, и уже хотел было уйти, как вдруг женщина остановила его.

— Я знаю…знаю, что мой вопрос покажется вам странным. Но…скажите — мы с вами раньше никогда не встречались? Может в той жизни, когда вы были человеком или…

Изгой усмехнулся.

— Не думаю. Я был человеком пятьсот лет назад, а с того момента, как вы стали бессмертной прошло менее десятилетия.

— Вы и Ками… Вы так похожи… Это сходство оно кажется мне странным…

Изгой вздрогнул. Значит, это не его воображение играет с ним злую шутку? Значит, другие тоже видят его сходство с ребенком?

— Я заметил. Может быть это странное совпадение. Я блондин и она блондинка.

— А цвет глаз?

— Не знаю. Не вижу в этом ничего странного. Так иногда бывает.

Марианна кивнула.

— Наверно вы правы.

— Где ваш муж?

— Дела… бизнес. Ночью самое удобное время для таких как мы.

Она улыбнулась и Изгой нахмурился. Никогда раньше ему не приходилось общаться с жертвами, оказывается, очень сложно оставаться бесчувственным и равнодушным, если начать думать о них и пытаться их понять. Невозможно бесстрастно убить того с кем пару минут назад обсуждал сон ребенка.

Изгой вернулся к себе в комнату ближе к рассвету. Его не покидало странное чувство — он знаком с этой женщиной и с этой девочкой. Это не просто совпадение. У таких, как они, простых случайностей не бывает.

В комнату тихо постучали, а потом появился слуга он поклонился и прошептал:

— Не нужен ли вам алый цветок, господин?…

Пароль был произнесен. Именно этому молчаливому вампиру Палач должен передать флакон с ядом. С сегодняшней ночи маленькая Камилла Мокану начнет медленно умирать.

Сердце глухо забилось в висках. Никогда раньше Изгой не сомневался, даже не задумывался о правильности или справедливости своих поступков. Никогда до сегодняшнего дня. Он медлил ровно секунду, потом вспомнил маленькую ладошку в своей руке и тихо ответил

— Алый цветок мне больше не понадобится.

В тот же миг Изгой вырвал слуге сердце.

С этого момента счет пошел на секунды. Изгой должен уничтожить Николаса и исчезнуть до того как Асмодей поймет, что его задание не выполнено. До того как демон поймет, что Палач нарушил закон — он впервые ослушался приказ и пошел против Хозяина. Это был бунт. Теперь Изгой вне закона. За одну секунду самый лучший воин–каратель превратился в гонимого изгнанника. Мстислав знал, что у него осталось слишком мало времени на то, чтобы скрыться. Только вначале нужно свести счеты с тем, кто лишил жизни его маленькую Анну.

 Глава 19

Я сидела на кухне и смотрела на пластиковую карту застывшим взглядом. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я вернулась домой. Для меня все уже давно разделилось на две части. Весь мой мир разделился. Только в одном я была уверенна на все сто процентов — я не сумасшедшая. Но это уже не утешало, лучше бы я все же сомневалась, тогда мне было бы не так больно как сейчас. Изгой ударил меня настолько сильно, насколько никогда и никто не бил меня в моей жизни. Он дал мне увесистую оплеуху от которой болело сердце. Палач "заплатил" мне за то время, что я провела с ним рядом. Щедро заплатил, ничего не скажешь. Первым порывом было вышвырнуть карточку в окно. Я даже распахнула его пошире и замахнулась, но перед глазами возникли лица братьев, родителей и рука опустилась. Из за своей гордыни я не имею право лишить их лучшей жизни. Изгой неплохой психолог, он знал, что я не откажусь от "подарка", от его платы за любовь. Палач, который веками воровал чужие жизни, копался в чужих душах — для него я открытая книга. Прочитанная и давно понятная. Мои чувства ничего для него не значили. Кем я была для него? Никем. Случайным приключением. Он бог, точнее вообразил себя богом. Я вернулась за стол и снова положила карточку перед собой. Вот в этом золотистом прямоугольнике заключена моя любовь, оцененная Изгоем в очень крупную, невероятную сумму денег. Я уже проверила сколько сейчас у меня на счету и если бы уже не успела привыкнуть к неожиданным потрясениям, наверное, упала бы в обморок. Молча, порвав распечатку, я вернулась домой.

В который раз зазвонил сотовый, но я лишь мельком посмотрела на дисплей. Звонили из театра. Нехотя ответила. Мне сообщили, что я принята в труппу, назначили встречу с главным балетмейстером. После разговора у меня было такое чувство, что меня раздавили, или выпотрошили всю до последней капли. Так бывает, когда долго к чему то стремишься, делаешь все, чтобы достигнуть цели, но достигнув, вдруг понимаешь, что тебе это больше не нужно. А что мне нужно? Мне нужен Изгой. Я хочу к своему Палачу. Я больше не представляла своей жизни без него, и весь мир вокруг меня уже казался мне скучным, серым и блеклым. Только он никогда не позволит мне вернуться.

Я уснула прямо за столом, уронив голову на руки. Слишком устала за последние сутки. А утром меня ждало новое потрясение.

Мне позвонили из банка. Служащий с неприятным и приторным голосом пригласил меня для беседы с директором. Заискивал он неимоверно, мне даже плеваться хотелось. Раньше я не могла у них ссуду выпросить, всегда получала отказы, а сегодня он расшаркивался передо мной и лебезил так, словно я дочка президента. Что ж в нашем мире деньги решают многое.

Директор банка сообщил мне, что деньги на счет переведены мне и это выигрыш в лотерею. И притом я уже приходила в банк и даже получила пластиковую карточку. Вначале я обомлела. Засмеялась, сказала, что никогда не играла ни в какую лотерею и что вообще в это не верю и потребовала назвать имя вкладчика, но директор настаивал на том, что это все таки выигрыш. Он смотрел на меня как на ненормальную и позвал служащего подтвердить, что несколько дней назад я была в банке, заказала пластиковую карту. Мне стало не по себе. Наверное, я даже побледнела, потому что мне принесли стакан воды. О господи — я сошла с ума. У меня паранойя, раздвоение личности? Или мне кажутся вещи, которых не было? Увидев, что директор пристально на меня смотрит, я извинилась, сказала, что у меня состояние страшного стресса после гибели друзей. Директор понимающе закивал и перевел тему разговора в другое русло, более выгодное для него.

Мы еще какое то время обсуждали накопительные программы, вклады в благотворительные организации. Я подписала все бумаги, перевела некоторую сумму родителям и вышла из банка и вдруг вспомнила… Выигрыш. Да, я играла в лотерею. Мы с Дэном в шутку две недели назад купили два лотерейных билета и заполнили их прямо на улице. Черт, черт. Черт.

Я закрыла глаза и силой сжала челюсти. Я вернулась назад, во вчера, когда все еще была не уверенна в том что Изгой не плод моей больной фантазии и если найдя кредитку я наконец то в какой то мере успокоилась, то, сегодня, уже не была уверенна в том, что с моей головой все в порядке. Или я схожу с ума, или кто то позаботился о том, чтобы я так думала.

Я поймала такси. Пока ехала домой и смотрела на заснеженный город, я думала. Думала о том, что если все что я помню, правда, то должны остаться следы. Обязательно должны. Иначе и быть не могло. Я должна найти доказательства иначе просто сойду с ума. И вдруг я подумала о тех квартирах, где мы жили с Изгоем. Вспомнила старика дворника. Изгой платил ему за жилье, тот должен помнить своего постояльца. Я попросила таксиста отвезти меня в тот самый район, но…увы адреса я не знала. Покрутились мы там с полчаса и я сдалась. Вернулась домой. Несколько часов ходила по квартире как лунатик, а потом решила, что мне нужно купить машину и искать самой. Я докажу, что все это правда. Докажу кому? Самой себе конечно, или же пойду к психиатру на добровольное лечение.

В обед мне позвонил Славик. Я растерялась, тут же почувствовала себя просто ужасно. Как я могла забыть о нем? У него страшное горе, да и у меня тоже, а я бегаю в поисках своего странного прошлого или сновидения. Может это моя реакция на стресс? Может, я таким образом прячусь от горя?

Славик был любовником Дэна. Мы часто общались, много времени проводили вместе. Ведь только я знала правду о них. Только мне Дэн доверял настолько, что познакомил со своим другом. Славик был подавлен настолько, что мне было стыдно за свою хладнокровность и спокойствие. Он говорил о похоронах, о том, что нужно приготовить все для поминок, и он не справится один, ему нужна моя помощь. Конечно, я согласилась, мы договорились, что Славик приедет ко мне сегодня вечером, и мы все обсудим, обзвоним родных и близких всей погибшей труппы и назначим время похорон. Когда я закрыла сотовый, то вдруг поняла, почему моя реакция на смерть Дэна не настолько сильная, насколько должна быть. Я видела его смерть, я уже знала, что он умрет. Даже больше я знала, как он умер. А потом я сама не раз опасалась за свою жизнь, и Изгой на моих глазах убил ищейку. Моя психика закалилась рядом с Палачом…Если только он существовал на самом деле.

Я зашла в интернет. Мне срочно нужна машина. Чем быстрее, тем лучше. Пролистав все сайты автосалонов в своем городе, я ловила себя на мысли, что уже знаю, какую машину я хочу. Такую, как была у нас Изгоем. Я закрыла глаза и вспомнила последние дни, что мы провели вместе. Как он гнал машину по заледенелой дороге, как прикасался ко мне, удерживая на ветке дуба, в то время как полицейские тщетно искали беглецов. Господи, я не могла все это придумать.

Вечером приехал Славик, и когда я увидела его бледное и осунувшееся лицо, мое сердце сжалось от боли. Чужие страдания всегда невыносимы для меня. Славик плакал как ребенок, сжимая меня в объятиях. Он рассказывал о Дэне, о их совместных решениях, покупках, о том что они планировали вместе уехать отдыхать заграницу, где можно не опасаться слухов и сплетен. Рассказывал о том, как Дэн стыдился их отношений, как боялся, что его мать узнает об ориентации сына. Я, молча, слушала поток воспоминаний, а перед глазами стояла картина, где Дэн страстно обнимался с Вышинским, когда тот выпивал из него жизнь. И мне не кому об этом рассказать. Мне никто не поверит. Наконец когда Славик успокоился, мы обсудили похороны, обзвонили вместе семьи погибших артистов. Наши приготовления немного отвлекли меня от безумного отчаянья. Когда я проводила Славика к двери, он попросил меня не пропадать, ведь для него я единственный человек с кем можно поговорить о Дэне.

Похороны проходили пышно и величественно. Сбежалось множество репортеров, корреспондентов, приехали с телевидения. Я смотрела на лица людей и понимала, что все они не знают правды, что на самом деле их дети, близкие, друзья не сгорели при пожаре — их безжалостно загрызли вампиры. Если только…Если только я не сумасшедшая. Когда на свежие могилы поставили многочисленные венки и послышались сдавленные рыдания, мне уже казалось, что на меня все смотрят с осуждением. Особенно родители девочек, моих подружек. Они спрашивают себя: "Почему она осталась в живых?". Я сама себя об этом спрашиваю не раз, но у меня нет ответа, так, же как и у них. Они меня ненавидели, даже, несмотря на то что я организовала церемонию, позаботилась о том чтобы все были похоронены рядом. Взвалила на себя самые хлопотные и неприятные приготовления они все равно меня ненавидели. Я чувствовала это кожей. Последней каплей стал шепот сестры одной из погибших балерин:

— Посмотрите на эту…корчит из себя мать Терезу, заплатила за все сама. Ни слезинки не проронила. Сучка бессердечная недаром ее все презирали, провинциалка чертовая. Откуда денег столько взяла?

Это было слишком, я проглотила слезы обиды и отошла в сторону, тяжело вздохнула. Да, у меня не было слез. Не знаю почему. Точнее я оплакала их еще несколько месяцев назад, для меня они все уже давно мертвецы. Я видела их окровавленные тела, их остекленевшие взгляды. Их кровь насквозь замочила мои туфли. Я помню даже где каждый из них лежал, когда я вбежала в залу, помню какая музыка играла в этот момент. О господи…

Внезапно мне показалось, что кто то пристально смотрит на меня. Я резко обернулась и увидела, как за деревьями мелькнул темный силуэт. Присмотрелась, но вроде никого нет. Может мне показалось? А, вдруг это? Я бросилась к деревьям, но впереди лишь кресты и надгробья. Обернулась и вновь чья то тень. Вороны в испуге вспорхнули с веток и полетели прочь. Значит, кто то там все таки был. Я пошла вперед, на ходу запахивая пальто. Я миновала несколько рядов с могилами, но так никого и не увидела. Лишь ветер кружил хлопья снега и сухие черные ветки. Внезапно мне показалось, что я больше не слышу людских голосов, вокруг меня поразительная мертвая тишина. Даже солнце спряталось за тучами и больше не светит. Я поежилась, чувствуя как мороз пробежал по коже. Ощущение, что кто то следит за мной не пропадало. Постепенно мною овладевала паника. Я попятилась назад…

— Диана!

От неожиданности я вскрикнула и резко обернулась. Передо мной стоял мужчина. Довольно молодой лет тридцати. Я никогда его раньше не встречала.

— Простите, что напугал вас. Я оперуполномоченный по особо важным делам. Майор полиции Олег Владимирович Смирнов. Занимаюсь делом о гибели ваших друзей и господина Вышинского.

Смирнов показал удостоверения работника ФСБ. Ого. Даже так. Этим делом заинтересовались в верхах.

Я поморщилась. Конечно, больше его волнует сам Вышинский. Обычные артисты его бы не интересовали, но тут замешан сын политика и потому дело приняло такой масштаб. Только очередного допроса мне сейчас и не хватало.

— Олег Владимирович, вам не кажется что сейчас не время и не место. Несколько дней назад ваш коллега уже беседовал со мной.

Мужчина удивленно посмотрел на меня:

— Мой коллега?

— Да, ваш коллега. Еще в больнице. Он задавал мне кучу вопросов. Настолько много, что у меня голова разболелась.

— Диана Валерьевна, это дело веду только я. Я хотел дать вам возможность прийти в себя. Я не знаю, кто самовольно беседовал с вами в больнице, но это точно не по моему приказу. Возможно из прокуратуры.

Я с недоверием посмотрела на него, но взгляд майора показался мне открытым и честным. В его светло–карих глазах ни капли наглости и настойчивости.

— Хорошо, простите мне мою резкость.

— Я все понимаю, У вас такое горе, но у меня работа и мне действительно нужно задать вам много вопросов. Надеюсь, вы найдете для меня время и ответите на них. Можно в неофициальной обстановке.

Я обернулась на людей в черном, стоящих у свежих могил. Им я не нужна, да я и вовсе лишняя и никто из них не рад мне, для них я живое напоминание о том, что мне повезло больше чем их погибшим родным.

— У меня есть свободное время прямо сейчас, если хотите.

Олег кивнул.

— Отлично, вы на машине? Или поедем на моей?

— Моя машина сгорела, а новую я еще не купила. Так что можно на вашей.

— Тогда пройдемте.

В теплом кафе, сжимая в руках чашку с кофе, я почувствовала себя намного лучше. Теперь я рассмотрела Смирнова внимательней. Он был довольно привлекательным, я бы сказала даже очень. Подтянутый, высокий крепкого телосложения с очень короткой стрижкой, волосы темные, одет по спортивному. Лицо живое, харизматичное, мужественное. Тяжелый подбородок, чуть длинноватый нос, видно не раз сломанный, с горбинкой. Широкие скулы, резко очерченные и гладко выбритые. У него были очень красивые глаза, которые не вязались с его грубоватой внешностью. Серые, теплого оттенка ближе к голубым с длинными пушистыми ресницами.

— Диана, расскажите мне по порядку как вы приехали в тот дом, что именно вам говорил Денис. Все что вы можете вспомнить, каждая деталь очень важна для меня.

— Я даже не знаю с чего начать… Все так закрутилось, запуталось.

Он участливо посмотрел на меня, закурил, спросив разрешения.

— А вы начните с самого утра. Так наверно будет легче.

— С самого утра?

Мне захотелось истерически расхохотаться. У меня это утро начиналось два раза. О каком именно утре ему рассказывать?

— Я должна была пройти приемную комиссию в театре. Все утро готовилась. Только об этом и думала.

Он кивнул. Поощряя рассказ.

— А почему вы так заинтересовались этим делом? Ведь насколько я поняла это был несчастный случай?

— Мы проверяем все версии. Вышинский занимает высокий пост в правительстве, не нужно исключать любую версию по которой произошла трагедия.

Я отпила кофе. Что ж звучит правдоподобно.

Когда я закончила рассказ, Смирнов уже докуривал вторую сигарету и заказал нам по еще одной чашке кофе.

— Ну что вам чем то помог мой рассказ?

Он отставил чашку в сторону и вдруг сказал:

— Нет, не помог. Вы многого не договариваете.

Я усмехнулась. "Еще как много, но если я тебе все расскажу — ты меня определишь в дурдом"

— Например, вы не рассказываете мне, почему позвонили в службу спасения и заявили о том, что в доме Вышинского будет совершено массовое убийство.

Я поперхнулась кофем и чуть не выронила чашку.

— Я никуда не звонила, — отчеканила и упрямо посмотрела на майора.

— Мы отследили звонок, и место совпадает именно с тем, где вас нашли спасатели. Это ведь вы звонили Диана?

— Нет, не я. Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.

Теперь он уже не казался мне мягким и сочувствующим Смирнов наклонился ко мне.

— Зачем вы лжете? Каждый звонок в службу спасения записывается, и я слышал именно ваш голос.

Я растерялась. Смотрела ему в глаза и понимала, что если скажу ему всю правду то…

— Мне приснился сон. Да, мне приснился сон, что все они погибнут. Вот так. Можете считать меня суеверной.

Смирнов яростно сжал чашку пальцами.

— Значит вы позвонили в службу спасения потому что вам приснился страшный сон?

— Вот именно. Меня напугало это место, у меня заглохла машина, я мечтала, чтобы меня нашли на этой заснеженной дороге, и мне было страшно. Мною овладела паника. Это просто совпадение и не более того. Надеюсь, вы задали мне все вопросы? Я могу идти?

Майор пристально смотрел мне в глаза.

— Вы можете идти. Если что то вспомните — позвоните мне хорошо?

***

Как только Диана скрылась за дверьми кафе, Смирнов позвонил своему напарнику.

— Черт, ничего не рассказала, представляешь? Ровным счетом ничего. Я так рассчитывал на ее показания.

— Да что ты вцепился в это дело? Итак, все ясно молодежь перебрала лишнего, взорвалась пиротехника. Такое сплошь и рядом происходит на этих вечеринках.

— Не все там гладко. Почему мы не нашли трупов гостей и хозяина дома? Ни одного трупа, никаких останков. Только эти несчастные артисты. А где же все гости? Где сам Вышинский? Испарились? Исчезли? Почему нет ни одной машины? Только минибус труппы и машина этой Градской? Для кого они выступали?

— Ну, так мы получили исчерпывающие объяснения от …сам знаешь кого. Вышинский еще не приехал к тому времени.

— Не сходится, понимаешь? Ничего не сходится. Вот посмотри. Они все по словам Градской в семь вечера уже были в загородном доме. Она приехала туда в восемь. Позвонила в службу спасения. Мы нашли их аж в одиннадцать ночи, когда все сгорело дотла. Это значит, что особняк возгорелся между половиной десятого и десятью. То есть к тому времени артисты уже должны были закончить выступление. Не сходится.

— Угомонись, Смирнов. Тебе вечно больше всех надо. Тебе сказали закрыть дело — значит закрой. Не то будут неприятности и у тебя и у меня. Все никакого расследования.

— Я послежу за Градской. Немного странная она какая то. Дерганая, нервная.

В трубке послышался смешок.

— Это ты странный. Девчонка потеряла друзей, сегодня похоронила своих коллег. Какая она должна быть по–твоему?

— Не знаю… Не такая. Она должна быть убита горем, сломлена, а она…Как бы тебе это сказать, она словно смирилась уже, свыклась с мыслью что они мертвы. Я не знаю как тебе это объяснить. У нее уже прошло чувство шока и отрицания. Так обычно себя ведут, когда после смерти близких или друзей проходит достаточно времени.

— Психолог ты хренов. Ты лучше наркоторговлей займись. У тебя дел по горло, а ты за девчонкой следить собрался.

***

Когда я села в такси мне еще долго казалось, что за нами кто то едет. Домой я пришла в очень подавленном состоянии. Я просто рухнула в постель и отрубилась. Проспала до полудня.

Днем я забрала мою машину из автосалона. Честно, я не знала, что мне делать с деньгами, которые так внезапно на меня свалились. Переезжать из квартиры мне не хотелось, что то менять тоже. Но я все же купила себе новый телевизор и компьютер. Решила, что перееду позже. Для начала мне нужно найти… Найти тот самый дом в котором мы жили с Изгоем. И я нашла. Спустя несколько дней. Я крутилась по старым районам по улицам, которые были похожи одна на другую, пока все же не выехала в тот самый двор, я вначале даже глазам своим не поверила. От радости скулы свело.

Я взбежала наверх по скрипучей лестнице, остановилась у знакомых дверей. Даже цвет тот же и звонок поломанный, прожженный. Это точно тот самый дом. А где же дворник?

Я искала старика по всем закоулкам и дворикам, но так и не нашла пока мне не показали на подвальное помещение в обшарпанном подъезде. Я решительно толкнула полуразвалившуюся дверь и увидела старика. Он сидел на старом табурете вместе со своим приятелем и похоже был не совсем трезв. От досады я даже застонала.

— Эй, чего ломишься без стука?!

— Простите. Я поговорить пришла.

Дворник икнул, усмехнулся беззубым ртом.

— Говорить надо только с бутылкой. Вот купи нам поллитру, и поговорим.

Он был пьян. Но я все же решилась спросить.

— А где ваш жилец?

Дед посмотрел на меня уже внимательней, сфокусировал взгляд на моем лице.

— Какой такой жилец? У меня их много было.

— Светловолосый, высокий такой. Волосы белые, как седые и шрам на лице.

Старик криво усмехнулся.

— Не было у меня такого. Никогда не было. Шла бы ты отсюда. Ступай ступай. Ходят тут всякие.

Мною овладело отчаянье.

— Ну, пожалуйста, вспомните. Ведь он жил у вас, такого нельзя забыть. Высокий очень, под два метра, волосы белые пребелые и шрам ну такой страшный шрам.

— Иди я сказал. Иди отсюда.

Лицо старика перекосилось от гнева, он даже кулаком по столу ударил.

— Уходи сейчас же.

Я вдруг схватилась за деньги в кармане, сгребла в охапку и швырнула на стол.

— Здесь большая сумма, очень большая. Вам надолго хватит. Только скажите мне скажите про него, я вас умоляю. Ведь вы его видели.

Старик смотрел округлившимися глазами на деньги, его собутыльник трогал купюры дрожащими пальцами.

— Ничего себе! Вот это да…слышь Федот, может, вспомнишь а? Вспомнишь белобрысого? Я б даже придумал его на твоем месте.

— Заткнись, — рявкнул старик. Казалось, он мигом протрезвел и смотрел на меня уже осмысленным взглядом.

— Ты завтра приходи, я щас плохо соображаю, а завтра с утра трезвый еще буду сразу после смены. Тогда и поговорим. Приходи–приходи и денег еще принеси, хорошо?

Я кивнула и в сердце появилась надежда. А вдруг старик все мне расскажет? Вдруг, вот он, ключик…

Сегодня я приехала домой в хорошем настроении, я даже взялась просматривать новые квартиры на съем в хорошем районе, позвонила маме, поговорила с отцом и братьями. Возможно, скоро я приближусь к развязке.

***

Федот спрятал бутылку за шкаф, включил телевизор и подвинул к себе радиатор. Впервые за много месяцев он позволил себе войти в свою квартиру и зажечь свет. Будет теперь чем оплатить за коммунальные. Эта чокнутая девчонка хорошо ему подкинула деньжат. Белобрысый денег не дал, а только пригрозил и пропал. Исчез внезапно, хоть бы предупредил, гад. Федот бы другого жильца нашел, а так остался без денег, на последние бутылку купил, а тут эта девчонка. Откуда только взялась? Красивая, холеная, словно, из другого мира. И почему Федоту ей о белобрысом не рассказать? Да и рассказывать особо нечего. Пожил тот всего месяц. Но раз хочет — он ей расскажет и деньжат еще получит.

Федот устроился в кресле поудобней, он не заметил как тихо открылось окно, неслышно мелькнула чья то тень. Старик смотрел телевизор и грыз сухарик, положил больные ноги на табурет. Когда вдруг словно почувствовал как позади него кто то стоит, обернулся, лицо исказилось от ужаса, а закричать не успел…Через мгновение его теплая кровь забрызгала старый паркетный пол и растеклась темной лужей под диваном…

Утром я мчалась к дому Федота ни свет ни заря. Я даже проснулась без будильника. Бежала сломя голову. Только когда въехала в старый двор, увидела машину скорой помощи, несколько полицейских машин и много людей, они все сбежались к дому старика. Я заскочила в подсобку дворника, потом снова выбежала во двор и как раз в этот момент мимо меня пронесли носилки, накрытые простыней, которая пропиталась кровью. На носилках угадывалось очертание человеческого тела. Труп. Я судорожно глотнула воздух. Потом посмотрела на женщину, которая крестилась, глядя вслед парамедикам.

— Вы случайно не видели дворника Федота.

Женщина обернулась на меня и снова перекрестилась.

— Да вот понесли его только что. Убили Федота сегодня ночью. Антихрист какой то в окно влез и так покромсал несчастного, что места живого не осталось. Вся квартира в его крови перепачкана, к соседям даже затекла. Господи, что ж за нелюди такие? Федотушка хоть и выпить любил, никогда никого не обижал. Слова злого не сказал, собак и кошек бездомных кормил.

Мне показалось, что я медленно падаю в ледяную бездну, все тело сковало ужасом, даже дышать стало больно.

— Вам плохо?

Да мне было плохо, очень плохо. Только что умерла моя надежда, последняя надежда узнать хоть что то об Изгое. Хотя бы то, что он и правда существовал.

— Говорят ему вчера денег дали, видно пронюхал кто то и убил несчастного.

Я, молча, попятилась назад и в этот миг мне показалось, что среди толпы я увидела темные фигуры, они словно отличались от других, выделялись из серой массы, и все они смотрели на меня горящими глазами. Я тряхнула головой, посмотрела еще раз, но теперь мне казалось, что все люди самые обычные, все шепчутся, смотрят на окна квартиры. Господи, у меня уже галлюцинации, что же это такое происходит?

Я села в машину и устремила взгляд на небо, затянутое серыми тучами. Больше зацепок у меня нет. Разве что… О господи да. Как я раньше об этом не подумала?

До встречи с Изгоем у меня не было мужчин. Я была девственницей. Если я схожу к врачу, то там все мои сомнения развеются. Если Изгой существовал на самом деле, то он оставил печать на моем теле и это не скрыть и не изменить. Он сделал меня женщиной.

***

Миха привык выслеживать жертву часами. Он мог следовать за ней сутками, месяцами и выжидать, пока не получал приказ уничтожить. Сейчас у него не было приказа. Он следил по собственной воле. Ему нравилась эта возбуждающая игра со смертными, когда они даже не подозревают, что ими заинтересовались сами силы ада. Живут себе спокойно, едят, трахаются. А в это время он неотступно следует за ними, как тень смерти, которая неизбежно наступит. Миха следил за этой девчонкой уже давно, с того самого момента как не получилось выкрасть ее у ненавистного Изгоя. У своего ученика, который оказался лучше учителя и из за которого Асмодей обрек Миху влачить жалкое существование изгнанного, только потому что посчитал его плохим воином, не сумевшим победить и обхитрить новичка. Миха вернулся, он ждал этого момента долгие столетия. Момента, когда Изгой оступится и Асмодей снова позовет своего верного воина. Ведь никто кроме Михи не знает Изгоя лучше, никто не изучил его до такой степени. Только учитель может уничтожить Мстислава, только он чувствует его слабые места и помнит его страхи.

Асмодей пока что не давал приказ об уничтожении своего лучшего воина карателя, но Миха уже чуял нюхом, что век Изгоя прошел и что тот скоро оступится. Он понял этот в тот самый момент, когда Палач не убил свидетельницу. Это была самая первая слабость Изгоя и за ней последую другие.

И Миха не ошибся, бесчувственный Палач увлекся своей пленницей. Она пробудила в нем забытые человеческие страсти, пробудила то, что всегда дремало в Изгое и то, что Миха так и не смог искоренить. В свое время он говор ил Изгою, что чувства его погубят, что он должен забыть о привязанностях, жалости и о том кем он был в прошлой жизни. Избавится от воспоминаний, и предать забвению всех кого раньше знал и любил. У смерти нет чувств, она косит без разбора и старых и молодых, красивых и уродливых. Они Палачи — они и есть сама смерть.

Миха с наслаждением нанизывал на ниточку каждую ошибку Изгоя, каждое нарушение законов. Изгой оступался все чаще. И вот теперь он преступил черту окончательно — он вернул смертную обратно и не стер ей память. Это нарушение карается даже среди простых вампиров, а для Палача это приговор самому себе. За девчонкой уже следят ищейки братства, пасут ее уже который день. Кроме того этим делом заинтересовались власти, если смертная сболтнет лишнего — баланс будет нарушен и вмешаются охотники, с которыми они не сталкивались уже долгие годы. За такое преступление Изгой вполне получит высшую меру, а Миха с удовольствием приведет приговор в исполнение. Только для начала он побалуется с этой кошечкой, а потом принесет ее чудесные глазки в подарок Изгою. Насладится его страданиями, ведь муки бессмертных обладают бешеной энергией, которая перетекает мучителю. Жаль, Изгой никогда не принимал уроки Михи. Тому претили издевательства. Он убивал молниеносно, а вот Миха помимо души получал еще и энергию, это как наркотик. Заряжает на долгие годы, каждый крик жертвы, каждый стон агонии и мольбы о пощаде — нет музыки слаще.

Вот и эта малышка будет долго мучатся, прежде чем Миха ее убьет, и пусть она простая смертная, но ему это доставит особое уовольствие. Трахать ее, выдирать клочки ее плоти когтями. Он замечтался, глядя остекленевшим взглядом на женщину, которая только что вышла из здания поликлиники и теперь стояла посреди улицы и улыбалась. Какая очаровательная у нее улыбка, он с удовольствием раздерет этот рот своим членом, загонит ей его прямо в глотку и кончит когда она будет корчиться в агонии. Только ищейки сильно мешали и могли заметить. Как они пронюхали о ней? Ведь Мстислав постарался скрыть все следы. Загадка. Но эти проныры слишком тупые и девчонку не получат, она принадлежит Михе. Нужно устранить Изгоя, нейтрализовать его возможность вернутся в прошлое. Пусть Мокану займется им вплотную. Пора давать Ивану добро. Пусть отравит их ребенка. И настроит князя против гостя. Пусть начинает их игру о которой они договорились совсем недавно. Асмодей дал Михе полную свободу действий. Пока Изгой будет сражаться с Мокану, Миха насладится смертной. Изгой не готов к тому, что Николас даст ему отпор, а будет ли он готов к тому что, темный князь нападет первым?

Ведь самоуверенный Палач считает, что убил исполнителя, он решил вершить правосудие по–своему. Только его ждет сюрприз, потому что тот, кому Изгой вырвал сердце вовсе не исполнитель, а исполнитель уже давно выполнил свою миссию. Выполнил еще несколько часов назад. Ведь если Мокану узнает кто отравил его дочь, он не пощадит, да и вся его семейка тоже. "Ну что Изгой будем играть по моим правилам? А точнее без правил совсем?"

***

Когда я вышла от врача я даже не могла пошевелиться от переполнявших меня чувств и хоть доктор посмотрел на меня как на умалишенную, когда я спросила :" скажите, я еще девственница?". Мне все равно было хорошо. Пусть он считает меня сумасшедшей, зато я теперь точно знаю — с головой у меня все нормально и Изгой был в моей жизни и он стал моим любовником. Теперь я точно была уверенна, что я найду его. Не знаю как, но обязательно найду.

Глава 20 

— Ник, Ник, Камилла не просыпается, слышишь? Прошло уже больше суток, как она спит, Ник.

Николас оторвался от бумаг и посмотрел на взволнованную жену.

— Может, дадим ей еще несколько часов, милая? Ведь и раньше тоже так бывало?

— Нет, никогда так долго. Она меня не слышит ее сердцебиение замедлено совсем и она не реагирует на запах крови, я хотела ее покормить, но если раньше это будило ее то сейчас она …она, как мертвая.

Голос Марианны сорвался, и молодая женщина с отчаяньем посмотрела на князя.

— Давай позвоним Фэй. Пусть приедет пораньше, Ник. Пожалуйста.

Николас встал из за стола.

— Давай я попробую ее разбудить.

— Попробуй, — прошептала Марианна и взяла его за руку.

— Ник, у меня такое чувство, что происходит что то страшное, что то чего мы не знаем.

— Успокойся, ты слишком переживаешь из за Ками, с ней все в порядке, просто она совсем необычный ребенок.

Они зашли в комнату малышки и Ник тихо приблизился к кроватке. Склонился над дочерью.

— Ками, зайка, ты меня слышишь? Принцесса моя, просыпайся.

Девочка не шелохнулась, ее личико казалось слишком бледным, отливало синевой, а грудь почти не вздымалась. Ник нахмурился, его лицо исказилось словно от боли.

— Ками…

Князь приподнял дочь и прижал к себе. Его руки незаметно дрожали.

— Эй, ты слышишь меня, милая?

В ответ тишина. Ник обнял малышку и с тревогой посмотрел на Марианну. Ему было страшно. Еще никогда лендяной ужас, панический, липкий не овладевал им настолько стремительно. Он чувствовал запах смерти, здесь в этой спальне где обычно пахло розовой водой и шоколадом. Где пахло счастьем, детским смехом и цветами. Сейчас здесь витал едва уловимый могильный смрад. Ник почувствовал, что он задыхается.

— Ты не чувствуешь странный запах?

— Нет. Ник…ты бледен, ты пугаешь меня…

— Подойди ближе…от Ками пахнет чем то едким, приторным. Кто то приносил в дом цветы, маки?

Молодая женщина отрицательно качнула головой.

— Нет. Какие маки посреди зимы? В доме нет цветов, только в оранжерее, но там только розы, ее любимые, декоративные. Подожди, я тоже чувствую запах. Странно им пахнут ее волосы и руки.

Марианна наклонилась к девочке, приподняла маленькую ручку, перевернула и вдруг вскрикнула. Они оба увидели на сгибе руки след от укола, совсем свежий и он не затягивался, как любые другие раны на теле вампира, наоборот ранка казалась воспаленной и очень болезненной. Ник вскочил вместе с дочерью на руках он дрожал, на лбу выступили капельки холодного пота.

— Иван!

Слуга показался на пороге

— Иван! мать твою! Зови ищеек! Нет, черт, нет. Обыщи дом. Не знаю, ищи что то, оно пахнет маками. Похоже, Ками вкололи яд.

— О господи! — Марианна закричала, но Ник закрыл ей рот свободной рукой.

— Молчи! Тот, кто это сделал еще в доме. Зови немедленно Фэй и молчи. Мы с Иваном найдем его. Слышишь, малыш? Все будет хорошо.

Но она ему не верила, Ник обманывал ее, она видела эту мрачную тень на его лице, этот дикий панический ужас в его глазах. Если боялся Ник, значит он бессилен и растерян.

— Ник, а если она…

Губы Марианны побелели.

— Не смей это поизносить вслух. Не смей, я сказал.

Его глаза вспыхнули и тут же погасли. Его девочка не может умереть, только не его дочь, не его жизнь, не Ками.

***

— Проверьте вашего гостя, господин, — вкрадчиво сказал Иван, когда они вышли из спальни малышки.

Николас полоснул слугу презрительным взглядом:

— Мстислав мой гость, я не могу обыскивать его комнату. Вольскому не зачем травить Ками, у нас должна состоятся сделка, которая нужна ему больше чем мне.

— А стоило бы поискать. Сегодня ночью он заходил в комнату вашей дочери. Я лично видел и госпожа Мокану может это подтвердить.

Николас сгреб Ивана за грудки, на лице проступили вены, а глаза загорелись красным огнем:

— Лжешь! Что ему искать в комнате ребенка?!

— Вот и я об этом, а он заходил, и ваша жена его там видела. Что ему мешало незаметно вколоть маленькой госпоже яд?

Николас оскалился и зарычал. Он уже никому не верил, постепенно ему казалось, что он медленно сходит с ума. Последний раз такое чувство у него возникло, когда он думал. Что Аонэс убил Марианну. На него надвигалась черная пустота.

— Мы обыщем его комнату, я вытрясу из него правду.

— Позовете подмогу?

— Я сам справлюсь. Пойдем.

Они выбили дверь комнаты гостя одним ударом. Изгой не прятался он стоял напротив них и улыбался.

— Я был готов к вашему визиту, господин Мокану.

В руках Изгоя блеснул клинок. Особая голубая сталь, сверкающая даже в темноте. Никто и никогда не видел этот клинок, но все бессмертные знали — стоит им его увидеть, это будет последнее, что они видели в своей жизни.

— Палач! — в ужасе вскрикнул Иван и шарахнулся к дверям. Николас вынул из за пояса кинжал. Хоть сердце и зашлось в приступе панического ужаса. Вот откуда запах смерти. Его принес Палач. Каждый вампир чувствует когда за ним приходит посланник Ада.

— Значит, ты и есть Палач? Изгой!

Мстислав посмотрел на меч и покрутил его в руках. Сталь сверкнула, засияла.

— Да, я и есть Палач.

Мокану зарычал, сжимая кинжал в побелевших пальцах, смертельная бледность покрыла его лицо.

— Ты пришел за мной?

Изгой кивнул и продолжал сверлить Мокану ледяным взглядом. Более бесстрастного лица Ник еще не видел никогда. В глазах Палача он читал приговор. Никто не оставался в живых после встречи с Изгоем. Если воин Апокалипсиса появлялся, значит кто то умрет. Ник посмотрел на дверь, мысленно моля бога чтобы никто не вошел и Изгой, сделав свое дело просто ушел. Ник не хотел забирать с собой в черную бездну смерти случайных свидетелей.

Внезапно в комнату вбежала Марианна с Камиллой на руках. Она громко вскрикнула, увидев в руках Изгоя меч. Ник одним прыжком оказался между ней и Палачом.

— Что здесь происходит?

Княгиня смотрела то на мужа. То на Палача, который опустил меч и теперь с видом бесстрастного наблюдателя следил за Николасом и Марианной. Ник крикнул, не оборачиваясь:

— Марианна уходи! Забирай Камиллу и уезжай. Ты же дашь им уйти Изгой? Или ты получил задание убить нас всех? Это ты отравил мою дочь?

Изгой повел плечом, длинные белые волосы колыхнулись волной. Он не сводил глаз со своей жертвы. Потом тихо бесстрастно сказал:

— Я не должен перед тобой отчитываться — ты приговорен, и я приведу приговор в исполнение. Но ты спросил, а я отвечу — я не отравлял твою дочь, и я собираюсь убить только тебя. А теперь скажи своей жене, чтобы уиралась пока я не передумал. Не то я вначале убью тебя, Мокану, а потом мне придется избавиться и от твоей жены вместе с ребенком.

Марианна громко всхлипнула, бросилась к мужу, но Николас грубо толкнул ее в плечо, оскалился:

— Вон я сказал! Немедленно! Уходи!

— Нет! — молодая женщина тряслась от ужаса, она смотрела на мужа, судорожно сжимая спящую девочку дрожащими руками. Она с мольбой посмотрела на Палача, в ее глазах блеснули слезы:

— Почему ты хочешь убить моего мужа? За что? За что его приговорили и кто?

Марианна сделала шаг в сторону гостя убийцы, но тот резко выставил меч вперед:

— Уйди, женщина, не мешай! У меня с твоим мужем личные счеты. Ты — свободна. Убирайся, пока я не передумал.

Глаза Палача стали ярко алыми, по лицу поползли змейки темно фиолетовых вен. Он оскалился и повернулся к Николасу.

— Скажи ей, чтоб ушла. Я больше не намерен тянуть. Пусть убирается вместе с ребенком как можно дальше, иначе другие каратели найдут ее.

Марианна со слезами на глазах смотрела на Николаса.

— Милая, подумай о Ками, ее еще можно спасти. Я прошу тебя.

Марианна отрицательно качнула головой.

— Я останусь здесь, с тобой. До конца. Пусть он скажет за что. Мы имеем право знать.

— Не имеете! — ответил Палач, каждое слово разрезало накаленный до предела воздух — вы ни на что не имеете право. Вы больше никто в мире бессмертных, вас приговорили, и я приведу приговор в исполнение.

Но Марианна не сдавалась, она смотрела в стальные глаза Палача:

— Ты вошел к нам в дом, ты держал нашу дочь на руках! Неужели ты бесчувственное чудовище и оставишь детей без отца? Убьешь его, на наших глазах, не сказав за что?

Палач лишь на мгновение отвлекся, посмотрел на молодую женщину, в тот же миг Николас неожиданно прыгнул прямо на него, хотел ударить кинжалом в грудь, но Изгой отшвырнул князя, и молниеносно оказался возле него, приставив меч прямо к горлу.

— Ты узнаешь за что. Для тебя, тварь, я сделаю исключение из правил. Пусть все знают, за что подох их любимый князь. Я вынес тебе приговор лично.

Николас, молча, смотрел на Палача, чуть приподняв голову, опираясь на локти. Лезвие меча блестело в нескольких дюймах от его горла.

— Тогда скажи за что, Изгой? Не тяни. Окажи мне такую честь.

Изгой наклонился к князю и глядя в красные глаза Мокану прошептал:

— Ты изнасиловал и убил мою сестру. Пятьсот лет назад, ты схватил молодую девушку из разоренной Максимилианом деревни под Краковым. Ты измывался над ней долгие месяцы, а потом зарезал ее. Тогда ты был еще человеком, но не менее презренной падалью, чем сейчас. Правосудие не знает времени, оно не стареет. Я пришел, чтобы наказать тебя за убийство невинной. Умри и гори в аду вечно!

Изгой резко взмахнул мечом, Марианна зажмурилась, а Николас смотрел в глаза своему убийце.

— Я не убивал Анну. Я любил ее.

В тот же миг меч сделал круг и …

Невероятная волна из сгустка ультрафиолетовых синих лучей остановила меч в миллиметре от шеи приговоренного князя. Изгой не мог повернуть голову, он лишь перевел взгляд, на ту, что посмела его остановить. Фэй вся дрожала от напряжения, выставив тонкие руки вперед, от ладоней вились ослепительные нити ультрамарина. Они оплетали кисти Изгоя, лезвие меча, словно удерживая на весу, не давая пошевелиться.

— Ты не совершишь свое правосудие, Палач. Я не позволю.

Крикнула она, смело глядя в глаза самому страшному из убийц.

— Как ты смела, ведьма, помешать карателю? Ты понимаешь, что тебя ждет за это?

— Не суд вынес приговор, а ты, Мстислав Вольский. Поэтому меня не ждет наказание свыше. Ты позволил мне видеть образы, и я знаю, кто ты и за что приговорил князя. Но ты ошибаешься — Николас не убивал Анну. Николас не убивал твою сестру.

Изгой вздрогнул, маска бесстрасного Палача исчезла с его лица, глаза засверкали в полумраке комнаты.

— Молчи, проклятая. Не смей произносить ее имя вслух, здесь, в этом доме.

Фэй упрямо качнула головой, продолжая удерживать Палача и меч, занесенный для удара.

— Я знаю, что твое сердце полно горечи и боли, Мстислав. Я знаю, что значит носить эту боль годами. Мы теряли своих близких. Наша семья знает, что такое вечная скорбь. Опусти меч, Палач, и позволь мне показать тебе, что ты ошибаешься. Ты увидишь все, что произошло тогда, увидишь своими глазами. Более того ты узнаешь еще кое что, что вернет тебе вкус жизни. Опусти оружие.

Мстислав с недоверием смотрел на хрупкую ведьму. В его взгляде появилось сомнение. Он колебался.

— Если ты мне лжешь — я убью вас всех. Этот замок превратится в кровавое кладбище для вашего семейства, я не пожалею никого.

— Если я тебе лгу? Ты думаешь, я стала бы так рисковать, если бы не была уверенна в своей правоте? Опусти меч, Палач. Ты еще успеещь исполнить приговор. Ведь мы бессильны перед карой Карателя. Нам не сбежать, так дай мне пару минут. Отсрочку, небольшую. Для тебя это ничего не стоит.

Изгой нахмурился, между густых бровей пролегла складка. Он смотрел на ведьму, слегка прищурившись.

— Убери лучи, ты сдерживаешь любое мое движение.

— Дай слово, что не убьешь его, прежде чем я покажу тебе. Дай слово, Палач.

— Клянусь.

Фэй опустила руки, и синие лучи медленно рассеялись. Изгой сунул меч за спину и кивнул ведьме:

— Показывай.

— Дай руку, Мстислав.

Фэй протянула Палачу маленькую ладонь, и тот смело сжал ее пальцами.

— Николас, теперь ты.

Ник протянул слегка дрожащую ладонь, и молодая женщина свела руки врагов и накрыла своими.

— Смотри, Изгой. Сейчас ты узнаешь всю правду.

Над пальцами Фэй появилось легкое свечение, и она закрыла глаза, вздрагивая всем телом.

Марианна дрожала как осиновый лист, она еле держалась на ногах, прижимая к себе Камиллу. После пережитого потрясения ее лицо отливало синевой, губы мелко подрагивали.

Прошло несколько минут, а всем показались они вечностью. Когда ведьма отняла свои руки, мужчины все еще смотрели друг другу в глаза.

Наконец Мстислав повернулся к ведьме. Цвет его радужек постепенно становился светло–сиреневым. Он нахмурился, потом рывком поднял Николаса на ноги.

Палач отвернулся и закрыл глаза, с трудом сдерживая вопль, рыдания, теснившие его грудь. Он увидел слишком много, настолько много, что теперь ему казалось, он сам побывал в аду. Холодный пот ручьями стккал по спине.

— Она сильно мучилась? — глухо спросил он.

Сжал кулаки, непривычно пекло глаза, а сердце содрогалось как в агонии. Слишком больно, он уже не думал. Что сможет вновь испытать эту мучительную горечь утраты, он думал, что уже выстрадал смерть Анны, но нет, сейчас он переживал ее снова.

Николас оказался позади него и тихо ответил:

— Нет, она умерла быстро, у меня на руках. Я закрыл ей глаза. Я похоронил ее как подобает, как истинную христианку.

— Я видел.

Фэй подошла к Изгою и положила руку ему на плечо. Прикосновение было нежным, биение сердца постепенно становилось размеренным, боль утихала, но пульсировала вдалеке, как затаившийся перед нападением зверь.

— Она вернулась, Мстислав. Анна вернулась, она правда не помнит своей прошлой жизни, но это она. Я вижу и знаю. Я чувствую ее прошлые жизни.

Мстислав резко обернулся и посмотрел в фиолетовые глаза ведьмы.

— Вот почему она кажется тебе знакомой, Мстислав. Вот почему ее дочь так сильно похожа на твою сестру и на тебя самого.

Изгой перевел взгляд на Марианну и его рот дрогнул.

— Марианна, Мстислав родной брат Анны, о которой мы с Ником тебе рассказывали. Он твой родственник у вас одинаковая кровь. Он — твоя семья. Он Вольский, если ты помнишь, в документах, твоих документах, когда Влад и Лина удочерили тебя, была указана именно эта фамилия. Вы — родственники.

— Это бред, — пробормотал Изгой и сбросил руку Фэй, — то, что ты говоришь полный бред. Я не верю в эти сказки про переселение душ.

Изгой засмеялся и потер подбородок свободной рукой.

— Напрасно не веришь. Тебе подвластны лишь силы зла, ты сам — великое зло, но есть и другие и ты прекрасно об этом знаешь, те кто являются противовесом тьме и мраку. У них тоже свои законы. Они послали на землю ангела, который должен был восстановить баланс. Марианна падший ангел, но она так же не принадлежит к силам зла. Она и есть та хрупкая нить, которая связывает оба мира.

— Марианна — вампир.

Ответил Изгой и спрятал меч в ножны. Все внутренне расслабились, как только исчезло голубое сияние смертоносной стали.

— Не совсем. Ее сделали вампиром, но она никогда не пила кровь и никогда не убивала. Мы на самом деле так и не знаем кто она. Возможно, и не узнаем до тех пора пока не возникнет такая необходимость.

В этот момент Марианна вскрикнула и все обернулись к ней.

— Она почти не дышит, — закричала испуганная мать и в панике посмотрела на Фэй, — посмотри, ее сердцебиение замедлилось до тридцати ударов в минуту.

Ведьма подошла к Марианне и посмотрела на девочку.

— Я знала, что с ней что то происходит, видела тревожные образы. Но Камилла блокировала меня, в ее сознание невозможно проникнуть.

— Скорей всего она блокирует кого то другого, — мрачно сказал Изгой, но на девочку не посмотрел.

Ник взял малышку из рук матери.

— Фэй, мне кажется кто то отравил Камиллу. Она не просыпается уже больше суток. Такого раньше никогда не случалось.

Фэй положила ладонь на голову малышки и вскрикнула, потом посмотрела на Ника. В ее огромных глазах читался ужас. Она побледнела и сцепила тонкие пальцы.

— Не молчи, Фэй, что ты увидела?

— Это яд вечного сна, — ведьма снова коснулась лба Камиллы и теперь провела ладонью по светлой головке, — Ее тело живет, а душа не с нами. Ее душу забрали. Мы беззащитны во сне и наши страхи ослабляют ауру. Ее специально усыпили чтобы забраться в ее сознание и увести. Но им будет нужно и тело. Тот кто забрал ее скоро потребует ее всю.

Марианна пошатнулась и чуть не упала, но ее неожиданно поддержал Изгой. Такой же бледный, как и она сама. Дотронулся и даже вздрогнул, когда молодая женщина благодарно сжала его руку.

— Что значит, забрали, Фэй? Что ты видишь?

Хрипло спросил Николас, он прижал девочку к себе, словно пытаясь защитить от невидимого врага.

— Ничего не пойму, — шептала Фэй, словно разговаривая сама с собой, — Я впервые сталкиваюсь с таким колдовством, но они тянут ее душу уже давно. Когда она спала, они звали ее.

— Кто они? — едва слышно спросила Марианна, она едва держалась на ногах и крепко сжимала руку Мстислава.

— Демоны. Это только они. Больше никто не владеет этим страшным заклятьем. Только я не знаю зачем им нужна наша Ками. Здесь замешан еще один Чанкр, очень могущественный, сильный, но не настолько, чтобы блокировать меня. Я его чувствую несмотря на колдовство и блокады.

Ник и с отчаяньем посмотрел на Фэй.

— Что нам делать? Есть противоядие?

— Боюсь, что нет. Дело не в яде, он только усыпил ее, погрузившись в сон, Ками стала доступна для них. Сейчас мы ее уже не разбудим. Мы слишком мало знаем. Нужен кто то, кто найдет Чанкра принесет мне хоть что то принадлежащее ему, для того чтобы я могла прочесть мысли мага и понять куда они забрали душу малышки и чего они хотят.

— Я найду Чанкра.

Все обернулись и посмотрели на Изгоя.

— Я и только я, знаю где Асмодей может прятать своего верховного мага и я догадываюсь об этом месте.

Фэй быстро посмотрела на Николаса, а потом снова на Изгоя..

— Да, только ты можешь найти его, но Чанкр силен. Он разделается с тобой тем же способом что и я. Если только…

Фэй посмотрела на Марианну.

— Кровь падшего Ангела сделает тебя неуязвимым. Мы все бессильны перед Марианной, мы не можем видеть ее прошлое и ее будущее. Она для нас закрытая книга. Табу. Если ты возьмешь ее кровь ровно наполовину, ты справишься с Чанкром. Только у нас мало времени. У Камиллы мало времени. Для того чтобы спасти ее, нужно знать с чем бороться.

Марианна посмотрела на Фэй, а потом взяла за руки Изгоя и заглянула ему в глаза.

— Бери мою кровь, Мстислав. Бери сколько нужно, только спаси мою девочку, я тебя умоляю. А потом проси чего хочешь, я и Ник мы будем на все согласны для тебя, только не дай ей умереть, пожалуйста.

Жесткое лицо Палача просветлело, когда женские руки коснулись его пальцев. Сейчас он смотрел на Марианну иначе, он не мог оторвать от нее взгляда. Потом протянул руку и погладил ее по щеке. Никто кроме Фэй не заметил, как вздрогнул Ник. Ведьма сильно сжала его руку.

— Успокойся. Он ее брат. Ревность сейчас не уместна. Думай о Ками.

Мстислав не слышал никого, он провел пальцами по щеке Марианны, потом погладил ее волосы и поднес прядь к лицу, понюхал.

— Когда то я пообещал матери, что найду тебя живой или мертвой. Я искал все эти годы, искал всегда и везде и презирал себя за бессилие.

Марианна сжала запястье Изгоя.

— К сожалению, я не помню свою прошлую жизнь, но я сразу почувствовала, что я тебя знаю, я почувствовала доверие. Возможно, мы не сможем вместе вспоминать о том, что было, но ты расскажешь мне о нашей семье. Когда все закончится.

Изгой криво усмехнулся.

— Все только началось, Анна.

Марианна не посмела его поправить, а он продолжал.

— Я только что нарушил основной закон карателя — я не выполнил приказ. Точнее я не выполнил его, когда убил вашего слугу, который должен был отравить Камиллу. Я теперь вне закона. Палачи сами найдут меня, сдерут кожу живьем, а потом оставят сгорать на лучах солнца медленно поджаривая мое мясо и подыхать я буду долго, так долго, насколько хватит мстительной натуры Асмодея. Так что все только начинается и вам, как и мне, не будет покоя. Я не исполнил приговор — его исполнят другие. Вас ждет война с демонами.

— Ну, нам не впервой, — сказал Николас, — мы готовы к войне. Они не получат Камиллу. Если надо будет, я сам пойду в пекло и убью их голыми руками.

Изгой усмехнулся и посмотрел на князя, как на хвастливого мальчишку.

— Это не та война, к которой вы все привыкли. Просто Палачи откроют на вас охоту, это как бомба с часовым механизмом, спрятанная неизвестно где. И она рано или поздно взорвется.

— И что нам делать? — Марианна в отчаянии заломила руки.

— Для начала мы должны понять какую игру затеял Асмодей, и зачем ему нужна Камилла, а потом будем знать, что делать дальше.

— Я пойду с тобой, Изгой, — сказал Ник и передал дочь Марианне. Потом он протянул руку Палачу.

— Вместе у нас больше шансов.

— Лишнее. Я привык работать один, ты будешь мне мешать, Мокану.

— Это моя дочь. Я должен.

Изгой долго смотрел на протянутую руку, а потом решительно пожал ее.

— Уйдем через три дня, на закате. Но учти, ты будешь делать то, что я скажу. Никакой самодеятельности — иначе сдохнешь. Демоны это тебе не смертные и даже не твои собратья — для них ты легкая добыча.

— Никакой самодеятельности. Я понял. А где Иван? Куда подевался этот чертов сукин сын?

— Иван?

Изгой насторожился.

— Ты назвал своего слугу Иваном?

— Да, это мой преданный вассал, он служит мне уже несколько веков.

— Именно Ивану я должен был передать флакон с ядом.

Изгой молниеносно оказался возле шкафчика и, открыв дверцу, сунул руку за вещи.

— Флакон исчез.

Николас рассеянно обвел комнату взглядом.

— И Иван тоже. Его нет в доме. Я его не чувствую. Тварь, продажная, проклятая тварь — это он отравил Камиллу.

— Если это так, то он в сговоре с демоном и очень скоро тому станет известно, что мы объединились.

Прошептала Фэй.

— Не станет, он не уйдет далеко. Я найду его и вырву его гнилое сердце.

Но Ивана не нашли. Он как сквозь землю провалился. Когда Николас понял, что бессилен, он в ярости повалил несколько молодых сосен. Изгой не сдавался он упорно шел по невидимому следу предателя, пока не зашел в тупик. Дорога обрывалась у небольшого оврага и Палач замер, потом стал на одно колено и внимательно всмотрелся в следы.

— Отсюда его телепортировали. Ведьма права — тут замешан Чанкр. Вампиры не могут перемещаться во времени, а этот просто исчез. Искать дальше не имеет смысла.

Николас зарычал от бессилия.

— Зачем им все это нужно? А, Палач? У тебя есть ответ на этот воппос?

Изгой внимательно изучал местность, вглядываясь вдаль серо сиреневыми глазами.

— Нет, но есть догадки, — сказал он бесстрастно и повернулся к князю.

— Я хочу знать.

— Я могу ошибаться.

— И все же.

— Камилла нужна им для обряда. Они что то задумали, нечто грандиозное и ужасное. Пока что я не знаю что именно, но непременно узнаю, если они не казнят меня раньше.

— Обряд? Что еще за обряд?

— Тринадцать душ детей бессмертных, они собирали их веками. Я слышал о пророчестве. Все о нем слышали. Когда тринадцатая невинная, но сильная душа бессмертного ребенка женского пола замкнет круг, Сатана вернется на землю.

Николас стал рядом с Изгоем и тоже посмотрел вдаль. Два воина, совершенно разных внешне, но очень сильных и жестоких по своей сути, битых жизнью не раз. Ветер трепал их волосы у одного белоснежные у другого черные как вороново крыло.

— Пророчество, — пробормотал Ник, — но ведь пятьсот лет назад удалось его предотвратить. В той страшной битве погиб учитель моего отца самый первый король братства. Тринадцать душ так и не замкнули круг. Было найдено всего двенадцать и все они предки Черных Львов.

Изгой вдруг резко повернулся к Николасу.

— Повтори то, что ты только что сказал.

Князь в недоумении посмотрел на Палача.

— Я сказал, что пятьсот лет назад пророчество не сбылось, сектанты были сожжены заживо, а дети бессмертных спасены. Их разбросало по всему миру. Двенадцать девочек, от которых родились самые сильные воины вампиры. Единственные рожденные вампиры, которым было запрещено иметь потомство естественным путем и когда они все до единой погибли, кончилась эра рожденных вампиров. Мастера — рожденного вампира королевской крови сектанты так и не дождались.

— Я лично казнил последнюю из двенадцати триста лет назад.

Изгой смотрел на Мокану, но словно не видел его.

— Они придумали грандиозный план. Если все, так как я думаю, то это просто гениально.

— Что задумали?

— Они вернут Камиллу в прошлое. Вернут туда, откуда все начиналось. Вернут на пятьсот лет назад. Когда те двенадцать еще были живы. Вот что задумал Асмодей — он хочет, чтобы сбылось пророчество.

Князь Черных Львов и каратель посмотрели друг на друга и их лица покрылись смертельной бледностью.

— Это означает, что будущее не наступит, — мрачно подытожил Ник, — Камилла замкнет круг. Она и есть тринадцатый рожденный вампир королевской крови.

 Глава 21

Сумерки паутинкой расползались по паркетному полу, тени причудливо вытянулись, повторяя контуры предметов. Шторы белым пятном развевались, словно саван, окутывая неподвижную фигуру у окна. Казалось Изгой отстранился от внешнего мира. Иногда с ним такое случалось, он мог отключить восприятие и уйти в себя. Посторонние звуки перестали для него существовать. Сейчас, когда многое стало на свои места и приоритеты сменились, как разноцветные стекла в калейдоскопе, он напряженно думал. Его мозг сканировал разные варианты исхода событий, но все они заканчивались совсем не так, как хотел Изгой. Однозначно, ему не выжить в этой переделке. Асмодей не простит предательства, Миха очень скоро начнет дышать Мстиславу в затылок, а еще хуже, если на охоту за изменником отправят группу карателей. Впрочем, Изгой и так живой мертвец, смерти он не боялся…точнее, ему было все равно, до сегодняшнего дня. Потому что никто и никогда не пожалел бы такого как он. А теперь у него есть семья, и умирать нельзя, пока не спасет маленькую Камиллу. У него, появился второй шанс. Шанс все исправить. Вернуть еще одну маленькую девочку, дежавю. И он вернет. По–другому быть не может. Даже если ради этого придется сразиться с тысячей демонов. Самое странное, несмотря на то, что Изгой понимал — его дни сочтены, в сердце постепенно оттаивал кусочек за кусочком. Во–истину не знаешь где найдешь, а где потеряешь. Изгой потерял свою неприкосновенность и свою жизнь, но обрел нечто другое, гораздо более ценное. У него теперь есть ради чего умирать, а от того и смерть стала казаться кровожадной уродливой старухой, которая жадно тащит в свое логово новую жертву. Впервые появилось сожаление — он не будет рядом, когда Камилла вырастет, он не узнает ближе свою сестру, не насладиться ее улыбкой и ее голосом, а еще — он больше никогда не увидит Диану.

Перед глазами тут же возник яркий образ — огромные карие глаза, полные слез, припухшие от поцелуев губы, хрупкие плечи, тонкие руки на его плечах…"Я люблю тебя"…Почему то сейчас, спустя время эти слова казались особенными. Приобрели совсем иной смысл. Они стучали у него в висках, снова и снова.

Изгой тряхнул головой, стараясь отогнать незваный образ.

Внезапно Палач почувствовал присутствие кого то еще. Позади него стояла маленькая ведьма с фиолетовыми глазами. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять.

— Думаешь о жизни и смерти, Палач?

Тихо спросила незваная гостья.

— Возможно.

Ответил Изгой, но не обернулся.

— Не хочешь умирать верно? Ведь теперь появился смысл жизни.

— У Палача нет смысла, он выполняет задание и это очередное, не более того.

Фэй усмехнулась.

— Зачем ты лжешь, Мстислав? Ты можешь рассказывать это кому угодно, ты можешь даже обманывать самого себя, но меня тебе не обмануть, я вижу о ком ты думаешь, даже более того, я вижу то, о чем ты запретил себе думать.

— Чанкр видит многое, но ты не можешь знать больше, чем тебе позволят.

— Верно, не могу. Твоего будущего я не вижу, Изгой. Оно покрыто мраком. Я даже не знаю, будешь ли ты жив или эта битва станет для тебя последней, потому что тайна Палача закрыта от меня силами в тысячу раз превосходящими мои. Я не имею право вмешиваться, могу только направлять, а значит миссия твоя слишком важная.

— Я не знаю, как устроены вы, Чанкры, но я рад, что ты многого не видишь. Есть вещи, которые не стоит знать наперед. Например, то, как смерть придет за мной.

— Ты снова кривишь душой, ты не думал о самой смерти и ты ее не боишься. Ты думал…

Изгой повернулся и посмотрел ведьме в глаза.

— Давай, удиви меня, о чем я думал?

— Ты решил забыть о ней, но у тебя впервые ничего не выходит, ведь твое холодное сердце уже пропиталось ядом, древним как весь этот мир. Сладким ядом, от которого нет лекарства. Она в твоих мыслях постоянно. Ее образ у тебя перед глазами и ты презираешь себя за это.

Изгой промолчал, снова отвернулся к окну.

— Ты слишком много знаешь, фэй. Иногда догадки стоит держать при себе.

— Нет, не стоит. Не лги сам себе, Изгой. Ты думаешь о ней постоянно. Ты тоскуешь.

— Это ничего не меняет. У нее своя жизнь, а у меня своя. Она уже забыла обо мне. Поверь мне, я знаю что говорю.

Фэй улыбнулась:

— Ты думаешь, что все знаешь, Палач, но ты ошибаешься — Диана не забыла о тебе. Она думает о тебе каждую секунду, ты снишься ей по ночам, и она тебя любит. Ей не нужны те фальшивые декорации, которыми ты украсил ее новую жизнь, ей нужен ты сам. Первого мужчину женщины не забывают никогда.

Изгой расхохотался фальшиво, натянуто.

— Любит? Да ты слишком сентиментальна, Чанкр. Любовь? Какое пафосное и громкое слово, я не верю в эти женские, человеческие бредни.

— Никакого пафоса. Даже больше — ты тоже ее любишь, Изгой. Любишь намного больше, чем готов себе признаться. И ты тоскуешь. Впервые жалеешь, что ты являешься тем, кто призван карать и убивать. Ты бы многое отдал, что бы иметь право находиться рядом с ней. А она…она ждет тебя.

— Не ждет. Не убеждай меня в своих иллюзиях, Фэй. Ты ведьма, но прежде всего ты женщина и склонна все разукрашивать в розовые тона, а здесь нет романтики. Все банально и просто — Диана увидела во мне того, кем я на самом деле не являюсь. Я далеко не герой. Она слишком романтичная и молодая. Когда нибудь она скажет мне спасибо за то, что я позволил ей жить дальше в ее мире, в ее реальности. А насчет меня ты ошибаешься — я не знаю, что такое любовь. И знать не желаю.

Фэй стала рядом с ним.

— Я никогда не ошибаюсь, Изгой. Я вижу то, чего никто из вас не видит. Знаешь о чем ты сейчас жалеешь больше всего на свете? О том, что никогда ее не увидишь.

Изгой промолчал. Маленькая ведьма права — да, он жалел. Он не просто жалел, он проклинал свою страшную сущность, свою проклятую жизнь. Да, черт раздери, он хотел увидеть Диану еще хотя бы раз. Перед тем как…

— И ты ее увидишь. Иди, Изгой, она тебя ждет. Попрощайся с ней. Ты можешь себе позволить быть хоть немного счастливым. Разреши себе эту слабость, ведь о ней никто не узнает. У тебя есть время вернуться к ней и попрощаться. Иди. Одну ночь мы справимся без тебя. Даже у самых сильных воинов есть свои маленькие слабости. Любят не слабаки — любят сильные, ведь это целое искусство уметь любить. А ты умеешь, больше чем кто бы то ни было.

Изгой посмотрел на ведьму и судорожно глотнул воздух.

— Ты думаешь, она меня ждет?

— Я не думаю — я знаю.

***

Очередной спектакль, овации, цветы. Снова и снова. Я смотрела на восторженные лица, рукоплескания оглушали, софиты слепили глаза. Разве не этого я хотела? Разве не мечтала, что плакаты с моим именем украсят улицы города. Разве не хотела раздавать автографы и гастролировать по всему миру? Только сейчас мне казалось, что я живу чужой жизнью, ведь я уже не та Диана. И хоть я улыбалась фотографам и позировала для модных журналов, и хоть мои спектакли и гастроли расписаны на несколько месяцев вперед. Я не была счастлива. Я угасала. Меня словно подменили. Длинными, бессонными ночами я смотрела на звездное небо и вспоминала. Как же сильно я тосковала по нему. Мстислав, где же ты? Неужели ты больше не вспоминал обо мне? Неужели так просто забыл? Забрал мою душу, мое сердце и ушел.

— Диана Валерьевна, подпишите здесь и здесь, я оформлю вам выезд в Прагу, у нас гастроли через три дня.

Я вздрогнула и посмотрела на Лизу, моего менеджера.

— Так скоро? Ведь только недавно окончилось турне по Парижу. Я думала, у меня будет отпуск.

— Вы новая прима труппы. Вас хотят видеть везде, это популярность. Никто не думал, что вы станете звездой так быстро. Тем более на вашем спектакле в Праге будет присутствовать верхушка политиков, которые как раз соберутся на очередную пресс–конференцию. Для нас это реклама. И …

— Давайте, я подпишу. Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы я спокойно вышла из театра. Последнее время мне кажется, что за мной следят.

Мне и правда так казалось, словно кто то незримо присутствовал везде, где я находилась. Возможно это паранойя от внезапного успеха, но я все же чувствовала присутствие кого то чужого. Меня не покидало ощущение, что я всегда не одна.

— Это побочное явление ошеломительного успеха, вы привыкните, обязательно. Мы усилим охрану, не волнуйтесь.

Я кивнула и накинула на плечи шаль, пошла в сторону лимузина, который прислали за мной, чтобы отвезти в гостиницу.

Щелкали фотокамеры журналистов, за мной бежали следом, пытались взять интервью, но я быстрым шагом шла к машине. Господи, это мучение. Сегодня еще нужно успеть на прием в честь юбилее нашего театра. Соберутся сливки богемы. Снова журналисты, телевидение, снова притворство, фальшивые улыбки. Мне это успело надоесть, едва начавшись. Дверца лимузина отворилась, и я юркнула в темный кожаный салон, с облегчением вздохнула и плотнее укуталась в шаль. Когда автомобиль отъехал от здания театра, я посмотрела в окно и вдруг меня словно током пронизало. Я увидела знакомые светлые волосы, мощную фигуру в черном кожаном плаще. Он выделялся среди пестрой толпы настолько явно, что у меня закружилась голова.

— Остановите, — крикнула я.

Но автомобиль продолжил ехать.

Я прижалась к стеклу, жадно вглядываясь в толпу. Темная фигура стояла посреди муравейника людей и не шевелилась, белые волосы трепал ветер. Изгой смотрел прямо на меня. Как когда то, когда я увидела его впервые.

— Я сказала, остановите, черт возьми.

— Нам нужно выехать за пределы театра. Здесь слишком много людей. Ваша безопасность превыше всего и …

Я жадно смотрела на силуэт с белыми волосами:

— Да остановите вы, черт вас раздери, не то я выскочу на ходу.

Машина резко затормозила и я, стремительно распахнув дверцу, выскочила наружу, лихорадочно озираясь по сторонам. Ветер бил в лицо, швырял волосы, хлестал по щекам ледяными щупальцами. Шаль осталась в машине, но я не замечала холода. Колючие капли дождя царапали голые плечи, горящие щеки.

Изгой исчез, темнота поглотила белые волосы и черный плащ, от отчаянья мне захотелось заорать. Толпа фанатиков кинулась ко мне, и я почувствовала как водитель затолкал меня обратно в машину.

Конечно, мне показалось. Он не мог быть там. Не мог и все. Я слишком сильно этого хочу, поэтому мое воображение сыграло со мной злую шутку. Посмотрела на стекло, по которому стекали капли дождя. Небо могло плакать, а я уже нет. Я выплакала свои слезы, когда поняла, что Изгой отказался от меня и исчез из моей жизни. Прошелся по моей судьбе, не оставив ни одного следа до которого я могла бы дотронуться руками. Во сне я снова и снова тонула в его странных глазах, вдыхала запах его сильного тела. Я бы отдала все ради того, чтобы увидеть его снова. Мне нужна слава, деньги, ничего не нужно. Я просто хочу услышать его голос. Пожалуйста, господи, один раз, только один пусть он придет ко мне. Ненадолго.

Автомобиль остановился возле моего нового дома, купила его всего пару недель назад. Модный особняк на окраине города, как и мечтала когда то. Скоро родители и братья приедут в гости, скрасить мое одиночество. Я отпустила водителя и медленно поднялась по ступеням, как вдруг почувствовала, что я не одна. Почувствовала кожей, каждой клеточкой, порой. Обернулась и полетела в пропасть. Сердце перестало биться. Оно зашлось в немом крике. ОН стоял совсем рядом. Настолько близко, что у меня закружилась голова. Я превратилась в комок нервов, в оголенные провода под током. Я хотела закричать и не смогла. Изгой шагнул ко мне, и я громко выдохнула, чувствуя, как воздух покидает легкие, и вздохнуть я уже не смогу никогда. Я смотрела ему в глаза, земля уходила из под ног, кружилась голова. Он привлек меня к себе, прежде чем я успела пошатнуться. Подхватил за талию, не давая упасть, и от прикосновения его рук у меня зашлось сердце. Я вцепилась в его плечи.

— Ты, — всхлипнула и рывком обняла его за шею, так крепко, что заболели руки. Прижалась к нему всем телом. От счастья дрожал каждый мускул.

Я боялась пошевелиться, боялась открыть глаза, чтобы он не исчез, не пропал. Мне было достаточно вдыхать запах его тела, волос. Чувствовать большие ладони на своей талии. В отличии от меня он касался моего дрожащего тела очень нежно, даже несмело. Наконец то я решилась посмотреть на Изгоя. Подняла голову и встретилась с ним взглядом. Сиреневые радужки стали светлыми, прозрачными. Какими разными они могли быть. Иногда темно–серыми, иногда сизыми, как грозовое небо. Мстислав обхватил мое лицо ладонями. Он молчал, потом закрыл глаза и прижался лбом к моему лбу.

— Твое сердце бьется слишком громко, — прошептал он, — ты молчишь, а оно кричит.

Да, кричит, ликует, сходит с ума. А я онемела. Мне нечего сказать именно потому, что хочется кричать от счастья. Хочется трясти его и рыдать. Вопить, почему он посмел покинуть меня так надолго, почему хотел, чтобы я поверила в того, что его никогда не было в моей жизни. Я не ответила, только почувствовала как по щеке медленно скатилась слеза. Изгой вытер ее большим пальцем, а потом коснулся влажной дорожки губами.

— Ждала меня?

Я кивнула и прижалась щекой к его руке, обхватив холодными пальцами его запястье.

— Ты счастлива?

— Нет! — горячо прошептала я и почувствовала, как сжалось сердце. Я не счастлива, я потеряна, мне плохо, я с ума схожу без него.

Изгой посмотрел на меня, и обхватил мое лицо прохладными руками, нежно, едва касаясь щек, в его глазах читалось искреннее удивление:

— Но ведь все твои мечты исполнились. Ты стала той, кем хотела стать. Ты вернулась в свой мир, ты многого достигла.

Ничего я не достигла, это он …он сделал так, чтобы я не жила в нужде, он позаботился о том чтобы меня приняли в труппу, только об одном он не знал — мне больше это не нужно.

— Зачем мне все это без тебя? — я накрыла его руки своими руками, — я хочу быть с тобой. Забери меня отсюда, пожалуйста.

Он отрицательно качнул головой.

— Это невозможно.

— Но почему? — я почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза.

— Ты сама прекрасно знаешь ответ на свой вопрос.

Его голос…Как же я скучала по его голосу. Этот легкий акцент. Я могла слушать его часами и не важно, что он говорил.

— Но ведь ты раньше так не думал, ты похитил меня, ты хотел, чтобы я помогала тебе, ты даже заставил меня…

С языка чуть не сорвалось "стать твоей любовницей".

— Я жалею об этом.

Изгой отстранился от меня, но я крепко сжала его руки, переплетая наши пальцы.

— Не говори так. Я ни о чем не жалею.

Я искала его взгляд, но он смотрел поверх моей головы.

— Диана, я пришел последний раз. Больше ты меня не увидишь. Ты должна вернуться в свою реальность и жить дальше. Теперь ты знаменитая, у тебя появилось много возможностей. Воспользуйся ими. Живи, Диана, наслаждайся каждой минутой, поверь, ваше человеческое счастье даровано только вам, смертным и нужно его ценить. Забудь обо мне как о страшном сне.

— Нет! — слезы градом катились у меня из глаз, — не забуду, не проси. О каком счастье ты говоришь? О деньгах? О славе? К черту это все! К дьяволу! Мне ничего не нужно! Ничего, кроме тебя! И я не хочу забывать! Никогда не забуду. Ясно?

Изгой резко отпустил мои руки.

— Это была плохая затея, теперь я это понимаю. Я не должен был появляться в твоей жизни снова.

Как же быстро он мог отдаляться от меня, воздвигать между нами стены, барьеры, препятствия, а я никогда не смогу их преодолеть. Ну почему я не такая как он? Почему я не имею право быть счастливой рядом с ним?

— Я мечтала, что ты придешь, я ждала тебя каждый день, я просила бога увидеть тебя еще один раз.

В этот момент он расхохотался, и я невольно сжала руки в кулаки и прикусила губу.

— Ты просила бога? Девочка, бог давно забыл обо мне, там, где ступает моя нога, умирает все живое, о каком боге ты говоришь? Моя душа проклята. Я продал ее. У меня нет души!

Я прижала руку к его груди и он вздрогнул, а я почувствовала биение его сердца под своей ладонью.

— У тебя есть сердце, оно бьется, так же как и мое. А у кого есть сердце, у того есть душа. Нам хватит моей на двоих.

Изгой вдруг рывком привлек меня к себе, он долго смотрел мне в глаза,

И мне хотелось, чтобы этот миг длился вечно. Где то там, в глубине моего сознания я понимала он скоро уйдет. Очень скоро. Изгой не пришел ко мне навсегда. Но ведь он здесь. А для меня это значило слишком много. Пусть он не любит меня, такие как он вряд ли умеют любить, но хоть что то этот жестокий вампир чувствует ко мне иначе он бы не пришел.

Прохладные губы мужчины коснулись моих губ осторожно, нежно. Он медлил, словно и сам боялся, что сейчас я исчезну. Чувства взорвались неожиданно, резко, оглушая пронзительностью, и болезненным желанием вкусить друг друга быстрее. Поцелуй вдруг превратился в безумие страсти, и я уже задыхалась под его натиском, под жадными губами моего бессмертного любовника. Его пальцы зарылись в мои волосы, он прижимал меня к себе все сильнее и я ликовала.

Я чувствовала его голод, и он был гораздо сильнее, чем мой собственный.

А потом Изгой оторвался от моих губ, расцепил мою руки, разжал мои пальцы, которыми я судорожно вцепилась в его сильные плечи.

— Мне пора.

Я кивнула и сжала челюсти так сильно, что заболели скулы. Я еле сдерживалась, чтобы не зарыдать.

— Ты так просто уйдешь и забудешь обо мне? — спросила я срывающимся голосом, в груди саднило, болело, ныло. Возможно, он прав, ему не стоило приходить ко мне, теперь я просто сойду с ума от тоски по нему. Изгой не ответил, он просто отвел глаза. Конечно, забудет. Кто я и кто он!

Я сняла с шеи тоненькую цепочку с маленьким кулоном в форме подковки, украшенным всего лишь одним крошечным алмазом посередине. Когда то я купила его на свою первую стипендию, в надежде, что он принесет мне удачу. Я протянула руку и вложила цепочку в ладонь Изгоя.

— Вот. Может когда нибудь ты посмотришь на нее, если не потеряешь или не выбросишь и вспомнишь обо мне.

Я думала, он вернет мне цепочку обратно, но Мстислав спрятал ее в карман плаща.

— Возможно, вспомню, — ответил он.

Вот и все сейчас он исчезнет. Навсегда.

— Я люблю тебя, Мстислав. Люблю таким, какой ты есть, помни только об этом ладно? И я всегда буду ждать тебя.

На его лице мелькнуло непонятное мне выражение, но лишь на мгновение.

— Не нужно ждать, живи дальше, Диана, переверни эту страницу, забудь.

— Не забуду, потому что я твоя, я не знаю, что с этим делать, но я никогда не смогу забыть.

Мне показалось или он вздрогнул? Между темных бровей пролегла складка.

— Постарайся забыть. Так будет лучше для тебя. Прощай, Диана.

Я вцепилась в его руку, чувствуя себя жалкой, униженной. Я не могла его отпустить, мне хотелось задержать этот миг хоть на минутку, на мгновение, запомнить его лицо, запах, прикосновение. Может это все что мне останется на долгие годы — просто вспоминать о нем и ждать.

— Не жди. Я больше не приду.

— Почему? Потому что не захочешь меня увидеть снова?

— Нет, потому что не смогу.

Он попытался освободить руку из моих холодных пальцев.

— Подожди, пожалуйста, еще секундочку. Просто скажи мне что то, умоляю, хоть что нибудь, чтобы я могла вспоминать.

Он снова привлек меня к себе, и я склонила голову ему на грудь.

— Я не умею красиво говорить. Я не покоритель женских сердец, я — солдат.

— Скажи хоть что нибудь, — всхлипнула я и закрыла глаза. Только пусть не уходит, я украду еще мгновение, секундочку.

— Ты самое лучшее воспоминание за всю мою бессмертную жизнь. Я не умею чувствовать как вы, смертные, но если бы умел, ты бы была единственной кого я смог бы полюбить.

Внезапно я поняла, что обнимаю пустоту. Он исчез. Теперь я смогла наконец то зарыдать, громко, в голос. Я медленно опустилась на колени и закрыла лицо руками. Так больно мне еще не было никогда. Я сгребла комья снега и яростно швырнула в сторону.

"Ты бы была единственной кого я смог бы полюбить"… "единственной…полюбить"

Его голос звучал у меня в голове, пульсировал в руках, и вдруг я перестала плакать. Меня всю жизнь учили, что за свое счастье нужно бороться, что под лежачий камень вода не бежит. Я говорила ему о любви, но разве я доказала, что на самом деле люблю его? И вообще кто сказал, что я не имею право на счастье?

Я поднялась по ступеням, отворила дверь и вдруг увидела, как на стене мелькнула чья то тень. Я вначале обрадовалась, решила, что Изгой вернулся, но потом острые коготки страха впились в сердце. Тень мелькнула снова, но уже с другой стороны. А потом мне на плечи легли чьи то ледяные пальцы. Я вскрикнула, но обернуться не смогла. Меня словно сковало льдом. Все мое тело постепенно замерзало, а в душу проникал холод. Из меня словно вытягивало все хорошее, все радостное. В этот момент стало невыносимо тоскливо, словно я готова умереть. Больно было на духовном уровне. Краски померкли, стены медленно темнели окрашиваясь в черный цвет и по ним стекали ручьи грязи, вязкой и зловонной.

"Ты чувствуешь запах смерти, малышка?"

Голос прозвучал у меня в голове, и мне вдруг невыносимо захотелось перерезать себе горло. Рука непроизвольно потянулась к маленькому кинжалу, спрятанному в сумочке на плече. Подарок Изгоя. Сейчас я мечтала, как он окажется у меня в руках, и я полосну им по венам, моя кровь закапает на пол, и я умру. Да, я хочу умереть, и мне больше не будет так больно.

"Верно, маленькая бабочка, когда ты перейдешь в иной мир, твоя боль и тоска утихнут. Да…сделай это…Убей себя!"

Я открыла сумочку и вытащила кинжал, рукоятка обожгла пальцы и прибавила мне сил. Вот и все кончится. Я так хочу наконец то почувствовать покой, забыть о боли. Смерть принесет мне наслаждение.

"Неземное, ты почувствуешь, как душа покидает тело и тебе станет так хорошо, так приятно, поверь мне. Давай сделай это. Пусть он знает, на что толкнул тебя"

Да! Пусть знает, что я убила себя потому что он мня бросил, пусть…Рукоятка вдруг обожгла мне пальцы и голос в голове утих. Я поняла, что держу лезвие у самой яремной вены и еще секунда, и я перережу себе горло. Господи, я не хочу умирать, почему я делаю это, что за страшная сила говорит мне убить себя? Теперь мне невыносимо кололо пальцы, словно тысячи иголок проникли под кожу, но физическая боль притупляла желание умереть. И голос существа, заставлявшего меня покончить с собой, звучал как сквозь вату.

"Не медли, Диана, пусть он пожалеет, пусть плачет над своей потерей. Ты ведь хочешь заставить его плакать. Давай же!"

В этот момент я резко вонзила кинжал в того, кто стоял позади меня. Тяжесть сдавливающая все тело исчезла. Я пошатнулась и вдруг услышала дикий рев. Обернулась и увидела мужчину, кон скорчился припав на одно колено, оскалился и смотрел на меня с кровожадной ненавистью, его клыки обнажились, он был готов броситься на меня, но торчащий из груди кинжал разъедал его кожу как серная кислота, я видела как сворачивается и шипит его черная кровь, завоняло горелой плотью. Я закричала, от ужаса онемели пальцы, бросилась к двери, спотыкаясь о подол платья. Я не смела обернуться, я боялась снова увидеть этого монстра с разъеденной плотью и жутким лицом мертвеца.

Я выбежала на улицу, на ходу доставая ключи, села в машину, завела двигатель и рванула с места. Я мчалась куда глаза глядят, в сторону города, к людям и понимала, что теперь меня уже ничто не спасет. Все еще жгло руку от прикосновения к кинжалу. И только сейчас я поняла — меня хотели убить моими же руками. Еще секунда и я превратилась бы в труп, в самоубийцу и никто не искал бы преступника. Все банально и просто. Ужас сковал мое тело. Меня нашли.! Я не знала кто это. Но точно не человек. Возможно ищейка или существо похуже, но самое жуткое — Изгой больше не спасет меня. Рано или поздно они меня найдут снова и убьют, это лишь вопрос времени. Если только…Если только я не найду Изгоя сама. Только он сможет меня защитить, в этом я не сомневалась. Только он ушел и я не знала где мне его искать.

Я не помню, как оказалась возле квартиры Славика, помню, что нервно барабанила в дверь, замерзла как собака, пальцы не сгибались, зуб на зуб не попадал. То ли от ужаса, то ли от холода. Я все еще была в легеньком свитере и джинсах. Без куртки. Славик пустил меня в квартиру, и теперь я пила горячий чай с малиной, укутавшись в теплый плед. Я все ему рассказала. Выпалила, захлебываясь слезами и задыхаясь от панического ужаса. Зубы стучали, ударялись о края фарфоровой чашки. Славик молчал, и пауза затянулась слишком долго. Потом он подошел ко мне, подвинул стул и сел напротив, посмотрел мне в лицо.

— Что ты принимаешь? — серьезно спросил он.

Я не поняла вопроса.

— Принимаю?

— Ну да. Это Денис тебя подсадил на кокс?

— Кокс? Подсадил? Ты о чем сейчас?

— О дури, которую ты нюхаешь или куришь. Какую дрянь ты приняла сегодня?

Только сейчас я поняла, что он имеет ввиду наркотики. Славик думал, что я под кайфом.

— Я ничего не употребляю, я даже не пью и не курю простые сигареты.

Он почесал подбородок.

— Ладно. Давай по–другому. Ты принимаешь успокоительные? Снотворное? Может ты превысила дозу?

— Черт, Слав, я ничего не принимаю, ничегошеньки. У меня нет галлюцинаций все что я тебе сказала было на самом деле.

Он усмехнулся, тряхнул блестящими волосами, запахло лепестками жасмина.

— Нет, ты, правда, думаешь, что все это происходит не в твоем воображении и хочешь чтобы я в это поверил?

— Я не думаю, я знаю, что это происходит. Точно знаю. Я видела их лично. Один из таких монстров убил Дениса и…

— Диана, ты вообще слышишь себя со стороны? Денис сгорел как и все члены труппы. Ты утверждаешь, что тебя похитил какой то палач, вампир–каратель, что ты прожила с ним несколько месяцев, что существуют целые кланы, что вампирами управляют демоны. Бред, бред и еще раз бред. Но в довершении всего ты заверяешь меня, что твой вампир вернул тебя обратно во времени. Это уже слишком ты не находишь?

— Но все погибли, а я осталась жива. Да, я тоже думала, что у меня психоз, я даже ходила к врачу, но сегодня Мстислав пришел ко мне, а потом этот монстр. Он был жутким, лицо не походило на человеческое, его глаза горели красным фосфором и клыки… Я убила его.

— Вот и отлично. Если ты его убила, то в доме осталось тело или следы верно? Поехали, посмотрим.

— Нет, я туда не вернусь. Нельзя. Изгой сказал, что никогда не стоит возвращаться на то место, где тебя обнаружили и на место преступления тоже.

Славик поправил на мне одеяло.

— Ты очень устала. Все навалилось на тебя последнее время. Давай ты поспишь, а завтра я отвезу тебя домой хорошо?

— Только не домой. Я туда не вернусь. Не волнуйся, я найду жилье, обязательно найду и не потесню тебя долго.

— Ты меня не теснишь. Просто я волнуюсь за тебя. Я сейчас постелю тебе в спальне, а сам лягу здесь. Утром все обсудим. Всему есть рациональное объяснение. Возможно, кто то тебя разыграл.

Я не стала спорить. Я, в самом деле, очень устала. У меня разболелась голова и самое страшное — я боялась спать. Всегда раньше мой сон охранял Изгой. Сейчас меня некому защитить. Если это был ищейка, то меня очень скоро найдут снова. Насколько быстро я не знала. У меня нет чутья как у Изгоя, я всего лишь человек и долго не продержусь. Сон исчез, испарился, я лихорадочно думала. Как он меня учил бороться с себе подобными, словно предполагал, что когда нибудь мне это понадобится. Точнее он учил меня от них спасаться, и я хорошо помнила эти наставления. Я не должна подолгу оставаться на одном и том же месте, а это значит, что завтра я должна покинуть дом Славика и идти, а точнее бежать дальше. Нужно снять себе квартирку где то на окраине города еще на пару ночей. Я прикрыла глаза и вспомнила лицо Изгоя. Оно так явно нарисовалось у меня в сознании, что я даже вздрогнула. Каждая черточка, даже маленькие точки в его зрачках и длинные ресницы. Ямка на подбородке, жесткая линия скул, покрытых щетиной. Его тело, сильное, словно выкованное из железа, осанка, посадка головы, прямая спина. Да, он солдат. Как точно подобрано слово, он воин и всегда готов к битве, смертоносный противник, убийца. Мой убийца, мой любимый Палач. Я словно почувствовала снова прикосновения его сильных пальцев к моей коже. Я не просто тосковала, я с ума сходила без него. Как я могла раньше бояться его?

Внезапно послышался шорох в прихожей. Я тут же вскочила с постели, и осторожно ступая по полу босыми ногами, выглянула за дверь. Я увидела спящего на диване Славика. Видимо он крутился во сне. Я с облегчением вздохнула. Я вернулась в спальню и подошла к окну. Изгой любил смотреть на ночное небо, и теперь мне казалось, что мы смотрим туда вместе, и это невидимой нитью приближает нас друг к другу. И друг я заметила, как внизу мелькнула черная тень, я прижалась к стеклу, всматриваясь в темноту. Никого. Но я интуитивно чувствовала опасность. Она была повсюду, ею пропитался даже воздух. Я осторожно открыла окно и выглянула вниз и вдруг чуть не закричала от ужаса, обуявшего меня в ту же минуту. По стене, прямо к моему окну кто то полз, отрицая все законы физики. У меня все похолодело внутри. Я отскочила от окна и побежала в залу растормошила Славика.

— Вставай же, бежим, нас нашли. Вставай.

Он смотрел на меня сонными глазами, а я словно видела как тот монстр приближается к окну спальни словно гигантский паук.

— Нет времени он сейчас будет здесь.

— Дом охраняется, квартира на сигнализации и мы на четвертом этаже. Успокойся. Иди спать.

Я вцепилась в его руку холодными пальцами, и в тот же миг разбилось стекло в спальне. Славик подскочил, а я закричала и побежала к двери. Оглянулась, увидела, что мой друг схватил пистолет, видимо он лежал в тумбочке возде дивана. Славик направился в спальню, босиком. Послышался выстрел и крик моего приятеля. Я лихорадочно озиралась по сторонам в поисках оружия. Свой кинжал я оставила в своей квартире. Крик оборвался, и я услышала чавкающие звуки. Тут же выскочила на лестничную площадку и, перепрыгивая через перила, бросилась вниз. Все, Славика уже не спасти. Я должна бежать, немедленно, быстро, насколько смогу. Снег обжигал мои босые ноги, волосы прилипали к лицу, я тормознула сонного частника. Он не хотел меня подбирать, но я скользнула на заднее сиденье его машины и дико озираясь, приказала ехать как можно быстрее. Черт, а ведь у меня нет денег ему заплатить. Мы проехали несколько метров, и он вышвырнул меня из машины. Я стояла на улице, содрогаясь от холода, босиком. Но я снова спаслась, каким то чудом. И куда теперь? До утра я к черту замерзну, но только утром я смогу снять деньги со счета. Я пошла рядом с дорогой, обхватив себя руками. Машины проезжали мимо и только сейчас я подумала о том, что люди еще более жестоки, чем те твари, которые охотились на меня. Никто не остановится и не подберет раздетую, босую девушку. Кому нужны неприятности? Но неожиданно возле меня затормозила полицейская машина.

Я остановилась, жмурясь от слепящего света фар.

Из машины вышел мужчина в полицейской форме он посветил мне в лицо фонариком.

— Документы есть?

Я отрицательно качнула головой.

— Проедем в участок.

Вот это удача. Да, я черт, возьми с удовольствием поеду с ними в участок, хоть в обезьянник ведь там меня никто не тронет та тварь не посмеет. Полицейский заботливо накинул мне на плечи свой тулуп. Его товарищ наоборот брезгливо поморщился.

— Нашел о ком заботиться наркоманка, наверное, или шлюха. Вот пару лет поработаешь, и все сантименты поубавятся.

Я согревалась и постепенно успокаивалась. Меня завели в душный, пропахший табаком и спиртными парами участок, где к тому времени собралось разное отребье. Молодой лейтенант все еще заботливо придерживал у меня на плечах свой тулуп.

Он провел меня в отдельный кабинет и ушел, вернулся через пол часа с кружкой чаю. Он сел напротив и вдруг спросил:

— Я мог видеть вас где то раньше?

Я отрицательно качнула головой.

— Что вы делали в таком виде на улице? Назовите свое имя, фамилию и адрес. Это простые формальности.

Я устало отвечала на его вопросы и только сейчас начала чувствовать, как смертельно хочу спать. Я не спала уже больше суток.

— Оставайтесь в кабинете, я должен кое что проверить.

Я кивнула и закрыла глаза. Меня окутывал сон, я слышала голоса как сквозь вату.

— Диана Валерьевна!

Я вздрогнула и вынырнула из дремоты. Передо мной стоял тот самый майор Смирнов, который допрашивал меня на кладбище во время похорон моих друзей.

— Я же говорил, что мы увидимся снова.

— Наверное, говорили, я не помню.

Он сел напротив меня и закурил.

— Почему вы в таком виде и при вас нет документов? Вас приняли за одну из уличных бабочек.

Я усмехнулась. Бабочка? Да я выгляжу настолько жалко, что на бабочку точно не потяну.

— Вы попали в переделку?

Я посмотрела в серые глаза майора.

— Нет, я просто гуляла.

— Босиком? Без одежды?

— А это теперь является преступлением?

Смирнов прищурился и сбил пепел в железную пепельницу.

— Нет, не является. Вы знаете, что друга вашего покойного партнера нашли в своей квартире мертвым несколько минут назад?

Я вздрогнула и стиснула челюсти. Да, я знаю, что он мертв. Та тварь со страшными глазами убила его.

— Он покончил с собой самым жутким методом из всех, что я знаю. Он перерезал себе горло.

Я вцепилась в подлокотники кресла. Жуткая тварь заставила его убить себя так как заставляла и меня когда то. Она выпила его крови, а потом въелась ему в мозги и заставила разум сожрать его тело.

— Мне кажется, вы не удивились.

Я посмотрела на майора.

— Нет, не удивилась. Славик был в жесточайшей депрессии после смерти Дениса. Они были очень близки, близки настолько…

— Можете не стесняться и называть вещи своими именами. О гомосексуальной связи вашего друга мы знали.

Я кивнула.

— У меня к вам другой вопрос. Диана Валерьевна. Что вы делали в десяти минутах езды от дома погибшего? И почему в квартире повсюду ваши следы, включая вот это.

Майор положил на стол целлофановый пакет, в котором лежал окровавленный кинжал, мой кинжал.

— Вот этой вещицей он перерезал себе горло. Странно, правда? Кинжал скорее красивая вещица, чем оружие, он из дерева и у него нет лезвия, которое способно молниеносно разрезать плоть человека. Но, тем не менее, вашему приятелю удалось порезать горло одним взмахом руки.

Я смотрела на кинжал, не моргая.

— Это ваша вещь?

Я кивнула и судорожно глотнула слюну.

— Как она оказалась в доме погибшего?

— Я…я была у него в гостях и видимо забыла его, — пробормотала я неуверенно.

— Значит, вы были у него в гостях?

— Да, мы повздорили, и я убежала, а он…

Я закрыла лицо руками.

— Тогда мне все понятно.

Я облегченно вздохнула, но рук от лица не отняла.

— Кроме одного, Диана Валерьевна, почему в спальне, в которой видимо спали вы разбито стекло и притом снаружи? Это на пятом то этаже.

Я быстро посмотрела на майора и увидела в его взгляде, что он что то знает. Знает о тех тварях или о бессмертных.

— Не знаю, может ветер.

— Не может, и это не ветер, это удар.

В этот момент в кабинет заглянул лейтенант:

— Вас вызывают по телефону в другом кабинете, нашли еще кое что. Нужно чтобы вы приехали.

— Мы еще продолжим, Диана Валерьевна, когда я вернусь.

— Я что арестована?

Он нахмурился.

— Пока нет, вы задержаны для дачи свидетельских показаний и я продлеваю ваше задержание до утра.

Он ушел, а я подогнула ноги под себя и плотнее закуталась в тулуп лейтенанта, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Немножко поспать. Пока я могу это сделать. Ведь когда меня выпустят отсюда, кто знает, когда у меня появится возможность поспать еще раз?

Меня разбудили приглушенные голоса за дверью. Я приподнялась и протерла глаза. За окном уже было почти светло. В кабинет вошел лейтенант в сопровождении очень красивой молодой женщины. Посмотрев на нее я тут же проснулась и вскочила на ноги.

— За вами пришли, Диана Валерьевна. Вы свободны.

Женщина протянула мне руку:

— Марианна Мокану.

Я смотрела на нее и не знала бежать ли мне или начать кричать. Я помнила кто такая Марианна Мокану. Именно к ней мы должны были приехать вместе с Изгоем. К ней и ее мужу князю братства. Они были врагами Изгоя, я это хорошо помнила. Но сейчас глядя в сиреневые глаза женщины, я вновь замечала это странное и неуловимое сходство между ней и Мстиславом.

— Оставьте нас, — не оборачиваясь, бросила Марианна лейтенанту и тот удалился, не задавая лишних вопросов и я почему то подумала, что возможно лейтенант тоже не человек. У НИХ наверняка везде есть свои…

Я попятилась назад и наткнулась на стол. Она пришла за мной лично. Почему? Откуда они знают обо мне?

— Не бойся, — тихо сказала женщина, — я не враг.

Мне хотелось ей верить, у нее такое ангельское личико, такой нежный голос. Она очень молоденькая, наверно моложе меня самой. Конечно, с косметикой и в шикарном элегантном костюме она выглядела старше, но на вид ей не больше двадцати даже с такими усилиями. Но, я уже знала насколько обманчива внешность вампиров.

— Я вас не знаю, — тихо ответила я лихорадочно обдумывая пути к спасению.

— Он рассказывал мне о тебе.

— Он?

— Да, Мстислав.

Я с недоверием посмотрела на нее.

— Это он послал вас за мной?

Марианна грустно улыбнулась:

— Нет, не он.

— Тогда зачем вы здесь?

— Чтобы помочь тебе.

Я не верила. Слишком много несоответствий. Они наверняка пронюхали обо мне и …

— Диана, я сестра Мстислава.

Я смотрела на нее расширенными от удивления глазами.

— Это удивляет тебя, я знаю. Но ты должна мне верить, и еще у нас совсем нет времени, Диана. Тебе угрожает опасность, и я хочу помочь тебе это мой долг.

— Почему…почему он сам не пришел за мной?

Спросила я холодея от страшного предчувствия.

— Он не смог. Я не могу говорить об этом здесь и сейчас. Мы должны уехать. Немедленно и я клянусь, что отвечу на все твои вопросы.

Я все еще не верила ей.

— Посмотри на меня, Диана. Посмотри мне в глаза. Я не напоминаю тебе его?

Напоминала, очень, сильно. Та же глубина и пронзительная синева. Только у нее темные волосы. И грусть в глазах, словно она испытывает страшную душевную боль, которую скрывает от всех. Сердце тихонечко забилось быстрее и перестало замирать от страха. Марианна протянула мне тонкую руку в перчатке снова.

— Идем. Ты больше не можешь оставаться в этом мире.

Я медлила ровно несколько секунд, а потом взяла ее за руку.

 Глава 23

Сумрачный лес, такой до боли знакомый. Сколько было пройдено в этом лесу, сколько могил неизвестных воинов виднелись тут и там, возвышаясь мрачными деревянными крестами над зеленой травой. Изгою казалось, что он наконец то дома. Это было его время. Здесь он чувствовал себя в своей шкуре. Именно в этом отрезке прошлого оборвалась его человеческая жизнь, и он забыл, что такое дом, прошлое и будущее слились в один мир, мир крови и боли, которую он нес своим жертвам. Но никогда он не возвращался так далеко назад. Никогда не переступал черту в то прошлое, где слишком явно рождались чувства и воспоминания. Где бродили призраки несбывшихся надежд и пахло детством, молодостью, любовью. Они шли уже несколько суток, точнее передвигались молниеносными рывками, стараясь оставаться незамеченными людьми и бессмертными. Изгой привык к вечной дороге и странствиям, но его спутник нет. Как же сильно отличались современные вампиры. Николас устал от дороги и его мучил голод, самый настоящий, первобытный, такой о котором тот уже успел забыть в своей удобной цивилизации. Здесь нет огромных холодильников с пакетами крови, нет доноров. Им приходилось идти впроголодь. Оба задумывались о еде. Изгой знал, что он сможет кормиться от Ника и продержится на маленькой порции крови вампира еще очень долго, но вот сам Николас уже на грани и кровь животных не удовлетворяет его голод до конца. Ему нужна человеческая кровь. Изгой знал, куда вести своего спутника, чтобы тот достиг насыщения, достаточного для продолжения долгой дороги. Если ему не изменяет память то, начиная с ближайшей деревни, им будет чем поживиться. В Польше свирепствовала чума, целые селения в карантине. Николас сможет насытиться кровью умирающих. Главное добраться до старого кельтского кладбища. Но никто не знает где оно находится, и лишь компас Фэй указывает дорогу, уклоняясь на несколько градусов. Компас с частичками ДНК старейшего Чанкра. Изгою удалось добыть прядь волос мага, помогли старые связи в окружении Асмодея. Изгой не задумывался, каким образом его должник достал длинную прядь волос, но для Фэй это более чем достаточно для изготовления компаса. Теперь нужно только искать. За несколько дней пути они много разговаривали с Мокану. Изгою даже было странно иметь постоянного собеседника. Он отвык от общения в таком количестве, но Николас нуждался в этом в отличии от палача. Сейчас Изгой видел его совсем другими глазами, он больше не относился к Мокану как к врагу, они стали союзниками. У них общая цель и достигнут они ее вместе. Очень скоро на их след выйдут ищейки Асмодея. Как только они ступят на территорию проклятого Озера, их почувствуют, и тогда нужно будет ловко заметать следы. Николас не знает, что за существа будут их преследовать, когда они перейдут границу, а вот Мстислав помнил их хорошо. Демону служат Вендиго…пожиратели плоти. С этими тварями Изгой уже встретился в горах, одно из таких существ изуродовало его лицо. Вендиго питались любой плотью, даже бессмертных и именно они самые лучшие стражи, ведь им не нужно платить, плата это сама жертва, которая рискнула проникнуть за границу проклятого места.

Изгой подкинул поленья в огонь и посмотрел на Николаса. Очень плох. Голод изнурил его, под глазами залегли черные круги, щеки впали. Он устал. Он шел в неизвестность и он не привык к рывкам во времени, когда нужно адаптироваться под окружающий тебя мир. Князь Мокану уже привык к удобствам цивилизации. Но он стойко держался. Изгой невольно испытывал к нему уважение. Впервые за долгие столетия уважение к бессмертному. Несомненно, князь сильная личность на взгляд Мстислава именно Николас должен был возглавить братство он сильнее брата и морально и физически, но у Николаса есть один недостаток, который будет мешать ему как правителю — он слишком эмоционален и вспыльчив. Он рубит сгоряча. У короля должна быть холодная голова и трезвый разум. Такие как Николас проигрывают битвы более хладнокровным противникам. Ник отхлебнул виски из фляги и протянул Изгою.

— Выпьешь со мной, друг?

Изгой взял флягу и сделал большой глоток.

— Сколько еще подержишься?

Николас облокотился о ствол сосны и закрыл глаза:

— Не знаю. Думаю еще на часов десять меня хватит. Начинаются первые симптомы истощения, я теряю слух и зрение.

— Держись, по моим подсчетам нам осталось идти часа три до ближайшей деревни. Я уже чую смрад горелого человеческого мяса. Там нет здоровых людей, но в твоем состоянии сойдет любая пища.

— Я уже согласен на крыс, птиц, на что угодно.

— Через час я поохочусь для тебя. В проклятом лесу нет живых существ, я вернусь назад и принесу тебе пищу.

Ник улыбнулся:

— Ты хотел отрубить мне голову, а теперь должен меня кормить, хотя и голодаешь сам, так как не можешь взять моей крови.

— Я жаждал твоей смерти гораздо больше чем ты сейчас жаждешь крови. Ведьма спасла тебе жизнь.

— Иногда мне кажется, что она фея, а не ведьма.

Николас снова отпил виски, его начинало морозить. Скоро тело начнет отторгать даже воду, и он будет харкать кровью, это уже начальная стадия процесса распада плоти вампира.

— Расскажи мне об Анне, ник. Расскажи все, что ты помнишь о ней.

— Анна… ты все уже знаешь, Фэй показала тебе, — отрезал князь и снова закрыл глаза.

— Расскажи, что она любила больше всего, расскажи, что радовало, а что огорчало. Просто поговори со мной о ней.

Изгой не нуждался в рассказах Николаса, но он не должен дать князю начать думать только о еде.

— Анна любила все живое, — тихо начал Ник, — она любила журчанье ручьев, пение птиц. Она любила солнце…

"А еще она любила тебя и возможно даже больше чем ты ее", подумал Изгой.

— Мы далеко от тех мест, где ты ее похоронил?

Ник сжал челюсти, и это не ускользнуло от Изгоя. Все еще больно. Им обоим.

— Я найду это место с закрытыми глазами. Но она еще живая, если ты помнишь? Анне сейчас всего восемь лет.

Ник вдруг открыл глаза и пристально посмотрел на Изгоя.

— Ты можешь с ней встретиться. Да, черт подери, мы оба можем ее увидеть.

Изгой болезненно поморщился. Он запрещал себе об этом думать. Запрещал, потому что ему нельзя видится с Анной. Он не имеет право преступать грань и встречаться с прошлым иначе сойдет с ума и нарушит еще один закон — не вмешиваться в ход событий. Вампир–каратель не имеет право менять судьбы и пользоваться своей возможностью передвигаться во времени.

— Нет, мне нельзя, — глухо ответил Изгой и отпил виски из фляги Николаса.

Мокану засмеялся:

— Ты уже нарушил все законы. Разве спасение Камиллы не является вмешательством в прошлое? Плевать. Я бы на твоем месте не упустил такой шанс все изменить.

Изгой яростно закрыл крышку на фляге.

— Что ты знаешь о времени, Мокану? Ты не представляешь какой соблазн одолевает меня сейчас сделать так, как ты говоришь, но ты не думаешь о последствиях. А я да. Ты знаешь, что будет, если я сейчас все изменю? А я знаю. Если Анна останется жива, то не будет Марианны и Камиллы скорей всего там, в будущем, Марианна не родится. Ты вернешься, а ее просто не существует, понимаешь или нет? Нельзя вмешиваться в ход времени. Думаешь, я никогда не желал все изменить? С моими способностями перемещаться в прошлое? Больше никогда не говори со мной об этом, князь. Я могу передумать. Иду охотиться, смотри не подохни с голоду до моего возвращения.

Охота…давно ему не приходилось гоняться за молодыми оленями. Точнее никогда в сущности вампира–карателя, но он охотился на них когда был человеком. Сейчас все гораздо проще, молниеносный прыжок, сокрушительный удар мощного кулака и животное потеряло сознание. Быстро и неинтересно. Изгой никогда не наслаждался своими необычными способностями. Жизнь смертных всегда казалась ему более насыщенной и интересной. Хоть он и был силен даже в теле смертного. Изгой привык к трудным победам, война приносила ему удовольствие, запах боя и смрад гари, свист клинков в воздухе и пьяная радость победителя заслужившего почести в бою. В теле Палача победы не приносили удовольствия, азарта не было, бои выигрывались за считанные секунды. Он стал профессионалом очень быстро, так как привык быть лучшим. Он оттачивал каждое свое движение, каждый удар до автоматизма, пока не превратился в машину, в некий запрограммированный механизм смерти. Он чувствовал себя мертвым. Пока не встретил Диану. С ней он снова ожил. Ненадолго, для его вечности это было мгновением, но таким ярким, что он запомнит его навсегда.

Николас выпил животное досуха за считанные секунды и откинулся на спину, в молодую траву, покрытую росой. От облегчения он даже застонал. Изгой отвернулся, он сам был голоден. Не настолько как его спутник, но чувство дискомфорта уже наступило. Особенно когда рядом билось сердце вампира, и холодная кровь князя потекла по венам быстрее, ноздри Изгоя затрепетали.

Нельзя сейчас взять кровь Николаса, тот слишком слаб и насыщение от трапезы будет недолгим. Нужно терпеть, когда тот напьется настоящей крови и лишь тогда Изгой сможет утолить свой собственный голод.

— Все, отдых окончен. Пошли. Через три часа будем в деревне.

Но до деревни они не дошли, уже через несколько метров Изгой почувствовал запах тленной плоти и жестом остановил спутника. Они медленно пошли по тропе, ведущей к сельской дороге. Изгой пригнулся принюхиваясь. Воняло мертвецами, их было слишком много. Вскоре они увидели тело, и у Изгоя внутри стало холодно, он вытянул руку вверх и они остановились. Палач склонился над трупом, рассматривая рваные раны и обглоданные кости. Он достал из кармана компас. Стрелка по–прежнему мерцала голубым огнем, это означало, что они еще далеки от Чанкра, но тем не менее они только что перешли границу. В этом Изгой не сомневался. Перед ним жертвы Вендиго.

— Что черт возь…

Изгой резко закрыл рот спутника и всмотрелся в темноту. Они здесь эти твари, они затаились в темноте и ждут. Они уже почуяли добычу. Но Вендиго не питались мертвецами никогда, только живой плотью. Изгой хладнокровно погрузил пальцы в кровь жертвы и обмазал ею лицо и одежду. Мокану поступил точно так же не задавая лишних вопросов. С этого момента они молчали, прислушиваясь к глухой тишине. Они шли спина к спине, вглядываясь во мрак. Изой осторожно вытащил меч, а Мокану достал кинжал из за голенища сапог.

Послышалось шипение, словно вблизи кишели змеи. Изгой резко достал меч из ножен.

— Не отходи от меня не на шаг, Мокану. Ни на шаг.

В тот же миг из тьмы выпрыгнуло странное существо, похожее на человека, но с мордой жуткого зверя, оно оскалило огромную пасть, сверкая тремя рядами острых как бритва клыков. Изгой отпрыгнул в строну и бросил взгляд на Мокану, тот успел уклониться от твари и покатился по траве и тут же молниеносно встал на ноги.

Теперь существо стояло на четвереньках и смотрело на них горящими в темноте глазами. Изгой судорожно глотнул слюну. Оно принюхивается, его вводит в заблуждение запах мертвой крови. Он заглушает все остальные запахи.

Изгой готовился к удару, пока тварь медлила и раздумывала, стоит ли впиться и растерзать жертву или это не добыча. Оно думало, а Мстислав нет. Он взвился в воздухе и опускаясь на подошву кожаных сапог махнул мечом отсекая голову твари от тела. Ярко–зеленая вонючая слизь забрызгала все вокруг, а отрезанная пасть все еще клацала клыками.

— Что это было мать твою? Что за дрянь? — прорычал Николас и склонился над мертвой тушей.

Изгой осмотрел труп Вентиго и пнул носком сапога.

— Пожиратели плоти, стражи проклятого Озера. Мы пересекли границу.

— И что это значит, черт подери? Их здесь много?

— Достаточно, чтобы сожрать нас вместе с потрохами. Это значит, что пока мы не преодолеем приграничную полосу, эти твари будут охотиться на нас. Но у меня есть одна хорошая идея — они не жрут себе подобных.

— О нет! — Мокану брезгливо поморщился, — ни за что. Только не эта дрянь.

— О да, если хочешь дойти до проклятого Озера живым.

С этими словами Изгой отрезал кусок плоти от мертвого Вендиго.

— Повесь себе на пояс и обмажься его кровью. Смрада его слизи хватит на несколько часов. Этого достаточно чтобы пройти полосу. К деревне мы уже не пойдем, обратной дороги нет. Захочешь есть, терпи и пей собственную кровь. Или…

— Или что? — Николас с отвращением повесил на пояс кусок гниющего мяса.

— Или мне придется отправить тебя домой.

— Без дочери я не вернусь.

— Возможно ты не вернешься при любом раскладе, — мрачно подытожил Изгой.

— Если Камилла будет жива мне плевать.

Изгой усмехнулся. Хороший ответ. Ему он понравился. Храбрец этот Мокану, не из трусливых. Но отчаянный храбрец и безрассудный, а такие быстро погибают.

Глава 24 

Я находилась в доме Мокану уже целую неделю. Нет, слово "дом" не правильное, это был особняк. Я бы не побоялась громкого слова "замок" или "крепость". Слишком огромен, ограда в два раза превышала человеческий рост и скорей всего была под током, множество камер наружного наблюдения. Во дворе сад и мраморные дорожки, фонтан с замерзшей водой. Мои окна выходили на задний двор с детской площадкой и маленькой беседкой. Наверняка здесь безумно красиво весной, когда все цветет. Все мое мировоззрение перевернулось с ног на голову. Теперь я по–настоящему попала в иной мир, даже больше — я стала его частью. Марианна заставила меня многое понять и увидеть другими глазами. У меня никогда не было подруги, я не верила в женскую дружбу. Да и в моем мире балета это не было возможным, мы все были соперницами. Здесь в доме тех, кого я должна была бояться больше всего, я обрела то, чего у меня никогда не было — подругу. Нет, это не имело ничего общего со сплетнями по телефону или в интернете. Мы сблизились внутренне, душами. Мы были очень похожи, и мы любили тех, кого любить было опасно. Марианна рассказала мне многое из жизни вампиров, рассказала о своем прошлом, о себе, о своей семье и я начала понимать, что в жизни нельзя все делить на черное и белое. А еще я поняла, что за любовь нужно бороться, так как боролась она. Длинными вечерами, сидя у ложа ее больной дочери мы обе цеплялись друг за друга как за спасательный круг. Мы обе ждали. Наши мужчины ушли воевать. История древняя как мир. Я смотрела на хрупкую, очень красивую миниатюрную женщину и ловила себя на мысли, что завидую ей. В отличии от меня ее любили, страстно, безумно. Она познала боль и страдание, но и любовь. Она познала радость материнства с любимым. Я не могла похвастать тем же. Изгой меня не любил и я об этом знала. Но я бы многое отдала даже просто за его симпатию и за возможность хоть на мгновение снова оказаться в его объятиях. Наверное, за его любовь я могла бы умереть.

Я смотрела на Марианну и понимала, что ей сейчас тяжелее чем мне, она может потереть двоих. И Николаса и маленькую Ками. Девочка почти не дышала и не открывала глаза. Марианна поила ее с ложечки порциями свежей крови и как ни странно меня это не ужасало. При взгляде на маленькую бледную малышку, мое сердце сжималось от жалости. И да, я больше не сомневалась в том, что они с Мстиславом родственники. Цвет волос Камиллы убедил меня в этом окончательно. Марианна рассказала мне о смертельной опасности, нависшей над их ребенком. Я плохо понимала, что именно происходит, но мне было страшно так же как и моей новой подруге, которую я успела полюбить. Наверное, так я могла бы любить сестру, если бы она была у меня. Я подумала о родителях, о братьях. Я должна сообщить им, что у меня все в порядке, чтобы они не волновались, я должна позвонить моему менеджеру и отменить все концерты, но я оттягивала этот момент как можно дольше. Сейчас мне было не до этого. И еще я уже твердо, знала — я больше не вернусь в свой мир никогда. Конечно, я даже не представляла себе, как смогу существовать рядом с бессмертными. Я — человек, но Марианна убеждала меня, что это не имеет значения. Она рассказала мне, что ее мама была человеком, когда познакомилась с ее отцом. И она сама так же оставалась смертной, и лишь жестокие обстоятельства вынудили их обеих пойти на крайние меры — выбрать иную сущность.

Дни тянулись однообразно и монотонно. Я исследовала огромный дом, знакомилась с правилами, а точнее с их полным отсутствием и как ни странно я чувствовала себя здесь гораздо спокойней, чем в том же полицейском участке. Меня еще никогда не охраняли настолько тщательно и ненавязчиво. Марианна окружила меня заботой. Я почти не бывала одна. Для меня соорудили зал для тренировок с огромными зеркалами и по вечерам моя подруга играла на фортепиано, а я танцевала для нее, а по ночам я засыпала на диване, свернувшись калачиком, и слушала, как она поет дочери колыбельные. Самые жуткие создания ночи оказались добрее и лучше всех тех, кто окружал меня всю мою жизнь. Но я понимала, что далеко не все вампиры такие как семья Мокану и Вороновых, что есть другие кланы, разные ответвления и расы. Постепенно я знакомилась с тем миром, в который попала. Я узнала о существовании ликанов, ведьм, демонов. Меня больше ничего не удивляло. Одно лишь беспокоило меня — я хотела быть такими как они. И мне было странно, что Марианна совсем не гордилась и не восторгалась своей сущностью, красотой, своими невероятными способностями, а можно сказать стеснялась их и никогда не демонстрировала. Я ни разу не видела ее изменившейся, как Изгоя и как ту тварь, что охотилась на меня. Она не пила кровь даже из пакетиков, по крайней мере, я этого не видела, она ужинала и обедала вместе со мной. Конечно, меня интересовала другая сторона их жизни, более темная, но я не решалась спросить. Пока Марианна сама не рассказала мне, почему так сильно отличается от своих собратьев. Конечно же я ничего не поняла. Слишком много информации за короткий срок, но я хотя бы начала разбираться в кланах и расах вампиров. Я часами изучала в библиотеке историю братства. Так было проще ждать.

Марианна почти всегда знала, что происходит с ее мужем и братом. Я уже успела познакомиться с Фэй, она приезжала почти каждый день, я так же видела загадочного Воронова. Крупный магнат, олигарх, миллионер. О нем очень часто писали в прессе. Я даже предположить не могла, что этот красивый мужчина вампир так же король могущественного клана Черных Львов. Все мужчины в их семье, да и женщины тоже обладали яркой неповторимой красотой и харизмой. Возможно, потому что они идеальны, вампиры не имели изъянов во внешности. Но я видела слуг, охрану — обычная внешность, я бы не обратила на них внимание, в толпе, а вот на этих бы точно смотрела с открытым ртом. Владислав Воронов и его жена оказались очень приятными, простыми в общении. Я не чувствовала себя аутсайдером пришедшим с иной планеты, наоборот мы вели интересные беседы, обсуждали новости, даже смеялись вместе и я бы никогда не сказала, что передо мной страшные хищники, которые при желании убьют меня в мгновение ока. Но самой интересной из всех мне казалась Фэй. Ее называли ведьмой, но я бы скорее назвала ее феей, даже имя созвучно. Милая, нежная воздушная, как подснежник. Она излучала мощную энергию, заряд позитива, словно все вокруг начинало играть иными красками, рядом с ней исчезали мрачные мысли, и становилось легко дышать. Фэй проводила с нами очень много времени. С ней приезжал молчаливый мужчина по имени Кристоф и два паренька примерно одного возраста. Один из них сын Марианны, а второй племянник. Я уже слышала, что у Марианны есть сестра, но вот ее я так ни разу и не видела. Разве что знала — та живет в Чехии с мужем ликаном. Но я не могла понять почему ее сын не с ней, а с Фэй. Как она может жить вдалеке от своего ребенка? Я чувствовала к ней неприязнь. Я вообще начала жить их жизнью, своей у меня не осталось и меня затягивало, я воспринимала их как близких, хотя где то внутри меня разум все же твердил "Ты чужая, ты никогда не станешь принадлежать к их миру до конца. У тебя нет тех преимуществ, которые были у Лины и у Марианны. Твой вампир не любит тебя и уж точно не приведет в свой дом. Когда нибудь ты останешься не удел. Скорей всего, когда он вернется он в очередной раз, Изгой избавится от тебя". Но я гнала эти мрачные мысли, старалась не думать об этом. Пока что я ждала. Сколько осталось ждать, не знал ни кто. Даже Фэй. Маленькой Камилле становилось все хуже, и теперь ведьма не уезжала из дома Мокану. Со вчерашнего вечера она оставалась рядом с Марианной, которая старалась держаться изо всех сил, но я видела в ее глазах смертельный страх. И мне было страшно вместе с ней.

В этот вечер Марианна не вышла с нами ужинать, она не отходила от постели Камиллы и я ужинала в компании Фэй. Но даже та странно притихла. Чувствовалось напряжение, словно все знали — скоро произойдет что то нехорошее и даже я испытывала этот невольный страх. У меня пропал аппетит, я вяло ковыряла вилкой в тарелке и вертела бокал на тоненькой ножке, не решаясь наполнить его вином. Фэй внезапно протянула руку и сама налила мне вина.

— Пей, если хочется. Хватит во всем себе отказывать.

Я сделала глоток, и мне стало немного легче. Давно я не пила спиртного. Приятно защипало во рту от кислинки. Немножко ударило в голову.

— Камилла выздоровеет? — тихо спросила я и посмотрела на ведьму.

— Не знаю. Я хочу в это верить. Точнее у нее есть все шансы вернуться к нам обратно.

Вот теперь я ничего не понимала. Разве девочка не больна?

— Нет, она не больна. Ее душу забирают, постепенно жизнь покидает ее тело.

— Кто забирает? — мне снова стало страшно.

— Иные, те, кто служат Асмодею. Камилла необычный ребенок, Диана. И дело не только в том, что она вампир. Камилла рожденный вампир, а это случается очень редко. Раз в тысячу лет рождаются вампиры. Все остальные обращенные. Они бесплодны. Женщины. Мужчины могут зачать, но только с особенными представительницами расы. Например, такими как Марианна.

Я кивнула, но ничего не поняла.

— А такие, как Камилла породят новую расу вампиров. Вампиры смогут размножаться. Дети Камиллы будут фертильны как девочки, так и мальчики понимаешь? Пропадет необходимость обращать. Будут новые законы. Мир вампиров перестанет пополнятся обращенными. Это сократит преступления, беспредел, новые ответвления. Все будет под контролем. Кроме того рожденные вампиры обладают силой в тысячу раз превосходящей даже самого древнего обращенного. Теперь ты понимаешь?

Не совсем, подумала я, но снова кивнула.

— Камилла представляет для многих опасность, а еще существует пророчество, что если собрать тринадцать рожденных вампирш женского пола врата ада откроются, и на земле наступит хаос. Сольется наш мир и мир людей. На волю вырвутся жуткие твари, которые до этих пор не могли пересечь границу времен.

— Пророчество?

— Да, пророчество — наша Камилла и есть последний тринадцатый рожденный вампир. Ее забирают демоны. Она нужна им.

— Куда забирают?

— Этого мы не знаем точно. Мстислав и Николас отправились искать древнюю секту, которая должна исполнить пророчество в 16 веке нашей эры. Там, в прошлом они выпустят кровь маленьких вампирш и врата ада откроются, а значит, будущее не наступит.

Я ничего не понимала, у меня разболелась голова и сжала виски пальцами.

— Они отправились в прошлое?

— Да. Они найдут сектантов и уничтожат древние руны, тогда Камилла вернется домой. Если они успеют во время. До наступления полнолуния, на исходе двенадцатого месяца, когда наступит полночь и минутная стрелка начнет отсчитывать тринадцатый час.

— А если не успеют?

— Тогда нас всех не станет, — ответила Фэй и посмотрела мне в глаза. У меня закружилась голова, казалось ее взгляд это тяжелые невидимые лучи. Которые давят на мой разум, проникая все глубже в мое сознание. Это длилось ровно несколько секунд, а потом я испытала облегчение.

— Он не прогонит тебя, — тихо сказала Фэй.

Я нахмурилась.

— Изгой, когда вернется, не прогонит тебя.

Теперь я отвернулась, ведьма проникла в мои мысли и чувства и прочла мои тайные страхи.

— Он уже дважды избавлялся от меня. Почему бы не избавиться и в третий раз.

— Ты плохо знаешь его, девочка, ты не чувствуешь его. Возможно, он сам слишком оградился от тебя и не давал понять своих истинных переживаний. Изгой только кажется, таким каким мы все его видим. Он даже сам верит, что он такой. Только я прочла его сердце и его мысли.

Я быстро повернулась и посмотрела на ведьму, даже залпом осушила свое вино.

— Ты вдумайся, почему все зовут его Изгой? Потому что он аутсайдер. Он гоним всеми, ненавистен, презираем. Я бы показала тебе его прошлое, но я не могу. Он должен разрешить мне сделать это. Я только могу сказать тебе, что если какой нибудь женщине удастся завоевать его сердце, она не найдет более преданного и самоотверженного мужчины, чем Мстислав.

Я грустно улыбнулась. Этой женщиной точно буду не я.

— Кстати у тебя есть все шансы. С Изгоем не работают привычные женские уловки. Кокетство, лживость, игры. Все это не для него. Ему нужна искренность, натуральность. В тебе все это есть. Изгой не знал женщины более пятисот лет. Он не герой любовник, не соблазнитель, он не таскается за каждой юбкой и не пускает слюни от симпатичной мордашки. Он может жить без женщины и дальше. Он аскет. Так что ты единственная женщина которая появилась в его жизни. Поэтому у тебя нет соперниц.

Внезапно Фэй напряглась, и ее глаза закатились. От неожиданности я выронила бокал и красная жидкость пролилась на скатерть. Я не знала что делать. Все тело ведьмы содрогалось как при приступе эпилепсии. Ее пальцы судорожно сжимались и разжимались, глаза закатились под лоб, и я видела только белки. Мне стало страшно. Я встала с кресла и хотела подойти к ней, но она вытянула руку вперед, словно останавливая меня. Я замерла и в тот же момент Фэй откинулась на спинку стула и закрыла глаза, из ее носа тонкой струйкой стекала кровь и капала на скатерть. Я судорожно глотнула воздух. Фэй наконец то пришла в себя, она посмотрела на меня затуманенным взглядом. Потом резко встала.

— Иди спать, Диана, уже очень поздно.

Но этот день начался для меня иначе, чем все предыдущий Марианна впервые не пришла звать меня завтракать. Удивительно, но она всегда помнила, что именно я люблю. Я проснулась, поеживаясь от холода и кутаясь в теплый халат. Посмотрела на часы — ничего себе ужу полдень. Вчера мы засиделись с Фэй допоздна.

Я умылась, переоделась в чистую одежду, заплела волосы в косу и спустилась в залу. Как всегда в доме было очень тихо. Но сегодня эта тишина казалась мне зловещей. Я позвала Марианну, но та не появилась. Наверняка снова сидит возле дочери, я решила пойти к ней, утешить, поддержать, но когда поднялась по лестнице, то увидела, что возле двери ее спальни собралась вся семья. Они не заходили. Просто, молча стояли, опустив головы. Мною овладело страшное предчувствие беды. Вампиры не замечали меня, они словно превратились в каменные изваяния. Только Фэй повернулась ко мне и приложила палец к губам. Ее глаза блестели от слез. Я все поняла. Сердце сжали ледяные клещи, стало трудно дышать.

— Марианна, милая, открой. Пусти нас. Слышишь? Ты должна это сделать, просто обязана. Пусти хотя бы Фэй.

Лина стучала в дверь очень тихо и ее голос срывался.

— Убирайтесь все! Все вон! Я не отдам мою девочку никому! Убирайтесь! — Марианна не кричала. Она просто хрипела. Я все еще не верила, что произошло самое страшное, мне не хотелось об этом думать, но в воздухе витал запах смерти. Едва уловимый, но тяжелый и давящий на грудь стопудовым прессом безнадежности.

— Милая, мы должны отнести ее тело и отдать им. Нельзя тянуть. Дорога каждая минута!

Лина снова постучала.

Но ей никто не ответил.

— Если она не отдаст тело в течении ближайшего часа воссоединения не произойдет, — тихо сказала Фэй.

Я не понимала, что именно происходит и почему эти сильные вампиры не могут просто взломать дверь и войти во внутрь.

Но я поняла это ровно через секунду, когда Влад попытался повернуть ручку двери, его отбросило к стене, как взрывной волной на нас всех повеяло сильным порывом ветра, разбилась внизу посуда. Марианна не подпускала их к дверям. Я подошла к Фэй и тихо спросила:

— Может, я попробую? Что нужно сделать?

Фэй внимательно на меня посмотрела. Она словно думала, напряженно сжав челюсти и нахмурив брови. Потом положила руки мне на плечи:

— Хорошо, попробуй. Ты должна уговорить ее отнести тело Камиллы на старое кладбище древних. Отдать его демонам для того чтобы душа, которую они забрали сегодня ночью, воссоединилась с телом. Если этого не произойдет Камиллу можно считать мертвой.

— Почему она не отдает им тело? Если это единственный шанс?

— Потому что демоны все равно убьют Камиллу, но тогда у нас даже не будет праха, чтобы похоронить.

Я снова ничего не понимала, но ведьма продолжила:

— Но если Изгой и Ник успеют вовремя — Камилла вернется домой. У нас есть шанс. Теперь понимаешь?

Да, я понимала, ровно столько сколько мог воспринять мой разум далекий от их козней, их правил, их пророчеств.

— Уйдите все, — шепотом попросила Фэй, — пусть Диана попробует.

Когда вампиры оставили меня одну, я прислонилась лбом к двери и очень тихо спросила:

— А меня ты впустишь? Они ушли.

В ответ тишина, которая повисла в воздухе, и напряжение достигло своего пика. Внезапно дверь распахнулась и я шагнула в спальню. Я еще никогда не чувствовала чью то боль так явно. Сейчас она была просто не выносимой и взглянув на Марианну мне самой захотелось умереть. Отдать свою жизнь, чтобы ее дочь оказалась жива. Потому что мне казалось — Марианна сама мертва. Ее кожа приобрела пепельно–серый оттенок, глаза стали черными как обсидиан. Она прижимала к себе тело дочери и выглядела безумной: темные круги под глазами, ввалившиеся щеки и растрепанные волосы, утратившие свой блеск. Я сделала шаг в ее сторону, и она зашипела на меня, впервые оскалившись, не подпуская к себе и ребенку. Я замерла у двери.

— Я не пришла забрать ее у тебя. Даже если бы хотела я бы не смогла. Я пришла разделить с тобой твою скорбь. Позволь мне просто посидеть с вами обеими в тишине.

Марианна посмотрела, словно сквозь меня, но страшный оскал пропал, и черные радужки немного посветлели. Дверь за мной с грохотом закрылась. Я сделала шаг и увидела, как Марианна села в кресло, уложив дочь на руки, и тихо запела, укачивая мертвую малышку. Мне стало жутко. Это монотонное пение и скрип кресла качалки сводили с ума.

Я осторожно подошла к ней и стала сзади. Прошло несколько минут и я посмотрела на часы. У меня очень мало времени убедить Марианну. Я должна сказать нечто такое, что заставит эту обезумевшую от горя женщину поверить мне.

— Марианна, ты веришь в Ника?

Она раскачивалась все быстрее и пела громче. Я попыталась унять дрожь во всем теле и продолжила.

— Ник и Мстислав сделают все, чтобы вернуть Камиллу домой, но если ты отберешь у них эту возможность, то ради чего они сейчас там рискуют жизнью? Ради чего они борятся, если им по сути некого спасать?

Марианна продолжала петь, и казалось, она меня не слышала, только кресло уже не раскачивалось с такой силой.

— Мои друзья недавно погибли. Все до единого. И хоть я знала, что они умрут, я не сдавалась, но у меня не было шанса, а у тебя он есть. Твой муж там борется за жизнь вашей дочери, а ты сдалась и оплакиваешь свое горе. Если бы у меня была хоть маленькая надежда я бы вцепилась в нее мертвой хваткой, а ты убиваешь эту надежду.

Внезапно Марианна повернулась ко мне и хрипло простонала:

— Если у них ничего не выйдет, то у меня не останется даже тела.

— Что тебе дороже мертвое, ничего не чувствующее тело или возможность обнять живую дочь? Что значит, тело? Физическая оболочка. Ведь ты спрячешь его в склеп или под землю и все равно больше не увидишь. Даже если у них ничего не выйдет ты будешь знать, что сделала все для того чтобы твоя дочь осталась в живых. И у тебя будут твои воспоминания. Ты простишь себе если Ник и Изгой достигнут места назначения, а спасать им будет некого? Ты сможешь себя простить? А Ник? Он тебя простит?

Марианна посмотрела мне прямо в глаза и из ее груди вырвались сдавленные рыдания. Она зарылась лицом в волосы Камиллы и заплакала, и я вдруг поняла, что победила.

— Я впущу твою семью, хорошо? Мы вместе отвезем Камиллу куда нужно, и вместе будем ждать возвращения Мстислава и Ника. Вместе, ты и я.

Она кивнула и я обняла ее за плечи. Вначале нерешительно, потом крепко. Дверь тихо отворилась и в комнату, неслышно ступая, зашли все члены семьи. Фэй рывком обняла меня и так сильно сжала, что у меня перехватило дыхание. Она ничего мне не сказала, но слова были не нужны.

Мы отвезли Камиллу на старое кладбище и оставили там, положив на могильную плиту украшенную красными розами. Никто так и не проронил ни слова. Марианна сжимала мою руку до боли, а я терпела. Ей гораздо больнее, чем мне и даже если она сломает мне кости — я не пикну. Я пообещала ей, что буду рядом, и я буду, пока они все мне это позволяют.

 Глава 25

Голод, голод и снова голод. Он страшнее любого зверя. Изгой часто видел чужие страдания, но они были мимолетными, как картины на стене музея. Увидел и забыл. У смерти не было лица, точнее он сам и был ею. Сейчас Мстислав реально понимал, что его спутник умирает медленно и мучительно. Они шли уже двое суток. Голодные, уставшие, истощенные. Николас держался как мог, долго справлялся с голодом, но всему есть предел. Собственная кровь уже не утоляла жажду, раны от укусов уже не затягивались. Чем дальше в лес они углублялись, тем меньше надежды оставалось на то, что Ника можно будет накормить. Был один выход, но Изгой все еще не хотел поступить именно так. Он не имел права. Но когда Мокану начал харкать собственной кровью и уже не смог идти дальше Изгой все же решился. К черту правила, на войне выживают, как умеют, у них нет выбора. Палач вспорол вену на правой руке и поднес ко рту Николаса. Реакция голодного князя была мгновенной, он впился ногтями и клыками в плоть своего спасителя, разрывая сухожилия, причиняя адскую боль. Изгой закрыл глаза. К боли он привык. Она его не пугала. Боль проходит. Физическая. Вопрос времени когда? Эта пройдет быстро, но останутся последствия — Мокану навсегда перестанет быть просто вампиром. Отныне в нем кровь Палача и лишь дьяволу известно когда за ним могут прийти и завербовать. Новоявленный каратель не имеет права отказаться. У него иное предназначение, чем у простых бессмертных. Как же все сложно. Изгой с трудом отнял руку от жаждущего рта голодного вампира и почувствовал легкое головокружение, откинулся рядом с Ником на траву. Во всем есть положительные стороны. Став единокровным с ним самим, Ник может и дальше кормиться от Изгоя, а он от него. Обмен кровью поддержит обоих очень долгое время. Когда то…в горах, когда сам Изгой подыхал от голода, так поступил Миха.

Миха…сложные отношения, тяжелый случай. Древний каратель считал Изгоя предателем, который подставил своего наставника. Они были друзьями, если так можно назвать их отношения. Миха — жестокий учитель, он учил Изгоя на его же собственных ошибках и когда там, в горах один из Вентиго обгладывал Изгоя живьем, пожирал его плоть, выдирая мясо когтями из его спины, Миха даже не пошевелился. Потом он говорил, что был уверен в своем ученике и знал, что тот справится с тварью, но Изгой помнил болезненный блеск в глазах своего, так называемого, друга. Тот явно наслаждался чужими страданиями, питался от боли и заряжался энергией. Миха — истинное воплощение зла, в тот момент Изгой перестал верить в дружбу между такими как они. Каждый сам по себе и его учитель просто хищник, рвущийся к славе и превосходству, тайно мечтающий подняться к династии демонов. Изгой превзошел его, стал лучше, востребованней. Миха ему этого никогда не простит, он будет мстить до последнего и успокоится лишь тогда, когда увидит агонию Изгоя, притом долгую и мучительную.

Ник тихо застонал и Изгой очнулся от воспоминаний, посмотрел на князя. Лицо Мокану снова обрело нормальный цвет, порозовели губы, выровнялась кожа и исчезли следы от собственных укусов.

— Живой? — усмехнулся Изгой.

— Да вроде да. Пока что живой. Думал сдохну.

— Почти сдох, даже завонялся.

— Иди ты…

Ник приподнялся и понюхал свою куртку из оленьей кожи.

— С тобой не завоняешься, измазались дрянью, видимо все звери от этой вони повымерли.

Ник посмотрел на Изгоя, потом подал ему ладонь:

— Спасибо, друг.

Изгой пожал протянутую руку.

— Ты мой должник, я, знаете ли, сам голодный.

— Ну, так что, у нас обеденный перерыв?

— Он самый, давай делись, а то и я скоро сдохну. Нам еще часа три добираться.

Спустя несколько минут, они уже шли по болоту, прокладывая путь срезанными и отточенными ветками деревьев, прощупывая дорогу в вязкой топи. Изгой шел первым, Ник следом.

— Мы скоро достигнем места назначения, компас краснеет, мы почти у цели. Нападение должно быть неожиданным. Их скорей всего шестеро и это люди, обычные люди, но их охраняет Чанкр. Поэтому убить их невозможно. Мы должны пробраться в подземелье и вызволить всех пленных детей, вывести их из леса, до начала ритуала. У нас есть время. Целых два дня. Ты меня слышишь, Мокану?

— Да слышу, чертовы мокасины. В них невозможно идти.

— Это тебе не кроссовки, как их там "адидас"? Привыкай, нам еще ходить по этим болотам не один день. Детей нужно вывести к тому месту, откуда мы сюда попали. Это вновь пройти пожирателей плоти и не потерять ни одного ребенка.

— А как чертов Чанкр?

— Чанкра мы убьем.

— Интересно как. Есть идеи?

— Пока что идей нет. Стоп.

Они замерли, болото постепенно высыхало, тут и там виднелись человеческие кости.

— Здесь есть еще какие то твари. Этим, которые шли здесь до нас не повезло, очень крупно не повезло.

Изгой наклонился к воде и всмотрелся в мутную грязь.

— Черт, да здесь целое кладбище.

— Ты это слышал?

Мстислав повернулся к Николасу:

— Что именно?

— Голоса. Ты слышишь голоса?

— Нет, не слышу.

Ник смотрел в никуда, словно видел, что то или кого то у себя перед глазами, и постепенно его лицо приобретало пепельный оттенок.

Изгой пока что ничего не понимал, он не слышал никаких голосов.

Внезапно Ник взмахнул рукой, отбиваясь от кого то, потерял равновесие и упал в грязь. Его тут же засосала вязкая жижа, в тот же момент Изгой почувствовал чье то прикосновение. Он обернулся, но никого не увидел. Склонился к воде, и выдернул Ника из болота, тот задыхался, захлебываясь грязью.

Изгой почувствовал удар сзади, словно кто то толкнул его изо всех сил и сам упал в болото. Раздался хохот. Он доносился повсюду, проникая под кожу, забираясь в душу, замораживая сердце.

"Пожиратели плоти и пожиратели душ. Древние стражи проклятого Озера. Они опасны пока у вас есть собственные страхи"

Изгой вынырнул из воды, оглядываясь по сторонам. Ник отчаянно барахтался, пытаясь выплыть.

— Не слушай их, не смотри, не думай ни о чем. Это не происходит на самом деле. Расслабься!

Закричал Изгой и, закрыв глаза, позволил грязной воде поглотить его целиком. В тот же момент он почувствовал, что снова стоит на зыбкой тропке посреди болота, обернулся, но спутника своего не увидел. Ник появился внезапно, грязный задыхающийся.

— Пожиратели душ. Они опасны только если мы верим в их силу. Идем.

Теперь они шли друг за другом, глядя только вперед и стараясь не прислушиваться к хохоту и рыданиям, к диким крикам и шепоту.

— Еще парочку таких фокусов и обделаюсь, несмотря на то, что я не человек, — усмехнулся Мокану и Изгой почувствовал, как невольно улыбнулся сам.

— Да ладно, от этого ничего не измениться ты и так воняешь как канализация.

Болото окончилось внезапно, показались густые камыши и островки с длинной, пушистой травой.

— А вообще здесь не должна быть зима?

— Должна, здесь и так зима, просто ты видишь то, что хочешь видеть. Поэтому место проклятое. Я вижу траву, но знаю, что это мираж. Попробуй представить себе это место другим, и оно станет таковым для тебя.

— Когда Ками вырастет и встретит своего будущего мужа, я заставлю счастливчика лазить по этим чертовым болотам, прежде чем он получит полцарства и королевскую дочку в придачу.

Изгой снова усмехнулся.

— Нужно быть отчаянным идиотом, чтобы захотеть тебя иметь своим тестем.

Они вышли на опушку, и теперь трава сменилась проталинами и мокрым снегом. Голые деревья, тянули свои ветви, словно обгоревшие, уродливые руки к мерзлой земле. Глаза вампиров сверкали в темноте.

— Полоса закончилась, — подытожил Изгой и сел на землю.

Николас прислонился к дереву.

— Полоса? Да это чертовая пустыня без конца и края. Я словно в аду побывал. Хочешь виски, друг?

— Не откажусь. Ты что с собой притащил весь домашний запас?

Ник присел рядом с Изгоем.

— Ну не запас, а парочку прихватил.

Они отпили из фляги по очереди.

— Все. Сейчас мы выйдем на тропу, ведущую в подземелье, и разделимся.

Изгой достал карту.

— Я набросал место приблизительно. Смотри. Вот здесь их ночлежка, они наверняка ее охраняют по очереди. Вход в подземелье с этой стороны. Я иду направо. Мне нужен Чанкр и я возьму его на себя. Ты же спустишься вниз и отворишь все клетки. Детей выведешь по одному, с этой стороны. Когда я уничтожу Чанкра, можно будет убить сектантов. Если все пойдет не по плану, действуем по обстоятельствам.

— Все так просто?

— Нет, все совсем не просто. Скорей всего очень скоро Чанкр узнает, что мы здесь. Тогда нас будут ожидать воины–каратели, такие как я.

— И что это значит?

— Что у нас не будет ни одного шанса.

— Совсем не одного?

Ник жадно осушил половину фляги.

— Ну, один есть всегда. Например, нам просто повезет.

— Ты не очень оптимистичен.

Изгой поднес флягу к губам и отпил обжигающую жидкость.

— Оптимизм — это недостаток информации. Кстати посмотри, налево, нас уже ждут.

На холме возвышались три фигуры в черных кожаных плащах, из за массивных плеч карателей виднелись рукоятки мечей.

— Не шевелись. Они нападут не скоро. Взвешивают свои силы, советуются мысленно. Палачи — телепаты, и я их не слышу лишь по той причине, что я изгнан и я больше не с ним. Я — враг. Да и ты тоже.

Николас медленно поставил флягу на землю.

— Я дал тебе свою кровь, ты намного сильнее чем простой бессмертный, но ты не обучен. Палача убить практически невозможно. Но…всегда есть шанс оказаться быстрее. Я убью одного легко, но троих не осилю, а они нападут первым на меня, тебя оставят на закуску. Меня будут убивать вместе. Твоя задача отвлечь хотя бы одного. Двоих я возможно осилю. Если нам повезет, то мы справимся. Только не слушай их, они влезут к тебе в мозги, обязательно, это сбивает с толку. Ставь защиту. И бейся до последнего. Бкери измором, больше думай не о том как убить, а о том как уцелеть.

— У меня нет такого меча как у тебя, они мне башку снесут, — Ник сжал челюсти.

— Оружие иногда добывают в бою. Мысленно, ограждайся от них, блокируй. У тебя получится. Думай о дочери.

В тот же момент три фигуры исчезли.

— Приготовься.

Уже через несколько мгновений Изгой скрестил меч с одним из троих Палачей. Как он и предполагал на него напали первым. Все трое. Удары сыпались градом, ультрамариновая сталь резала плоть, вспарывала одежду. Изгой старался пока только уворачиваться от ударов, давая возможность Николасу отвлечь хотя бы одного. Слышался звон стали и треск поваленных деревьев. Изгой взлетал на ветви, а его бывшие напарники следом за ним, настигая и нанося новые удары. Методично и хладнокровно они загоняли его все дальше в лес. Мстислав не знал жив ли еще Николас. У него не было времени искать взглядом своего нового друга. Он защищался, пока один из клинков не раскроил ему левый бок, другой удар пришелся в висок, кровь залила правый глаз. Этот, последний должен был быть смертельным, но ловкость не изменяла Изгою, он знал всю тактику боя Палачей. Эти не лучшие. Их поставили для охраны. Против смертных, но не против таких, как они сами. Изгой увернулся от свистящего клинка и наконец то нанес удар сам. Лезвие вошло в грудь одному из карателей и разделило тело напополам. В тот же момент Изгоя поранил в плечо. Меч Палача наносит страшные поражения. Раны не затягиваются. Их разъедает как серной кислотой, и они причиняют невыносимую боль. Изгой чувствовал, что долго не протянет. Отражать удары становилось все труднее. Внезапно один из карателей повалил его на землю и занес меч над его головой. Изгой знал, что он видит это как в замедленной пленке, но на самом деле это происходит в считанные секунды и он уже мертвец. Под этим углом лезвие вспорет ему живот, и разрежет сердце напополам, войдет в плоть как по маслу. Но неожиданно меч противника застыл в воздухе, а потом полетел вниз. Изгой увернулся, и клинок вонзился в землю. Раскачиваясь из стороны в сторону. Голова карателя отделилась от тела, и покатилась по снегу, окрашивая его в черный цвет. Позади мертвеца стоял Николас с мечом в дрожащих руках. Изгой устало улыбнулся, и краем глаза увидел, как последний из врагов метнул нож в сторону Ника. Изгой изо всех сил толкнул друга ногами в живот и тот отлетел на несколько метров, ломая деревья. Меч просвистел в воздухе и воткнулся в ствол дерева. Изгой молниеносно выдернул его и повернулся в сторону противника. Они смотрели друг на друга, и Изгой услышал голос у себя в голове:

"Предатель, ты все равно сдохнешь, как собака. Это лишь вопрос времени"

"Ну, сегодня явно мой день, так что я подожду другого более удачливого карателя. Думаю, тебе стоит сделать себе харакири, иначе это сделает Асмодей"

Изгой бросил оружие растерянному противнику.

"Последний шанс. Умри как воин, Борис"

С воплем каратель бросился на Изгоя и напоролся на лезвие его меча. Изгой провернул клинок несколько раз, кромсая тело противника на части. Обессилев от многочисленных ран он упал на колени и закашлялся, внутренности жгло как огнем.

— Мокану! — хрипло позвал он, — живой?

— Пару костей ты мне сломал.

— До смерти заживет.

Мстислав застонал и тронул рану в боку, посмотрел на пальцы измазанные кровью.

— Штопать умеешь? Или вас аристократов этому не учили?

Через несколько секунд Николас уже склонился над раненным другом.

— Я быстро учусь, если надо и заштопаю и залатаю.

— Тогда приступай прямо сейчас.

— Раны выглядят странно, словно они уже успели загноиться.

— Плевать, шей. Для начала достань у меня в кармане свинцовый порошок. Приложи к ранам Это останови разложение плоти от яда ультрамаринового клинка. Потом зашьешь. Нитка и иголка в моей котомке.

Изгой чувствовал озноб, яд медленно проникал под кожу, в кровь, через сутки начнется распад ДНК. Так устроен меч Палачей — он убивает всегда и в любом случае, если не быстро, то добьет медленно, у жертвы нет шансов никогда. Просто Изгой сам Палач и поэтому его плоть борется с вирусом занесенным в кровь. Простые бессмертные умирают гораздо быстрее, но менее мучительной смертью.

— В твоих карманах пусто, Изгой, — тихо сказал Ник. Мстислав с трудом разлепил отяжелевшие веки.

— Значит я сдохну. Медленно разлагаясь живьем. Но у меня еще есть много времени. Возможно, мы успеем закончить начатое.

— Смеешься?

— И не думал. Штопай, Мокану. Я не девочка — потерплю.

— Есть противоядие?

— Есть, наверное, что то кроме свинца только я о нем не знаю. Я должен был убивать, а не лечить. Я не медсестра, черт возьми. Давай, шей. Только для начала прижги хотя бы. У меня в сумке ветки вербы, они обожгут плоть и остановят гниение.

Изгой снял куртку и сбросил рубашку.

Николас судорожно глотнул слюну и посмотрел на рваные раны, потемневшие по краям. Неуверенно достал маленькую бутыль из карманов сумки.

— Голыми руками не бери. Там есть перчатки.

Князь открыл бутылек и смочил жидкостью кусок ваты. Вата — маленькое напоминание о цивилизации. Он приложил тампон к ране, и зашипела горящая плоть. Изгой стиснул челюсти и закрыл глаза.

— Не жалей, чем больше пораженной кожи сожжешь, тем дольше я продержусь. Ты без меня не справишься.

На секунду Изгою показалось, что он теряет сознание, потемнело в глазах. И где то вдалеке он увидел лицо Дианы. Ее глаза наполнены слезами и губы шепчут "я буду ждать тебя". Новый приступ адской боли вернул его в реальность.

Изгой натянул рубашку, куртку, завязал кожаный пояс.

— Все идем дальше. Чем быстрее, тем лучше.

Николас с сомнением посмотрел на Палача.

— Ты плохо выглядишь.

— Ну, куда мне до тебя, Мокану. Я всегда был страшно привлекателен.

Они не знали, сколько они идут. В проклятом лесу время остановилось и только звезды, иногда, пробивающиеся сквозь густые ветви елей, помогали определить приблизительное время. Изгой все время смотрел на компас, и когда стрелка покраснела, как раскаленное железо, он остановился и осмотрелся.

"Мы пришли. Теперь разделимся. Видишь поваленное дерево? За ним вход в подземелье"

Николас вскинул голову и посмотрел на спутника в недоумении.

"Да я могу проникнуть в твои мозги, Мокану. Нам нельзя разговаривать, нас слышат даже деревья. Я займусь Чанкром и сектантами. Ты выводи детей. Если через полчаса я не появлюсь — уходите без меня. Возьми компас, он выведет тебя к порталу. Ты должен вернуться в свое время на рассвете. Запомни рассвет — будущее, закат — прошлое. Если не успеешь до восхода солнца, жди новый восход"

"Что мне делать с другими детьми?"

"Не знаю, решай сам, Мокану. Эти дети новая раса. Если ты приведешь их в ваш мир, тебе придется отвечать за каждого из них. И никогда не забывай о пророчестве. Пока все тринадцать живы, всегда найдется умник, который захочет все повторить. Их нужно разбросать по миру, спрятать, чтобы никто не мог найти. Ты понял?"

Николас кивнул.

"Иди, Мокану. Будь осторожен. Используй меч, если понадобится"

Когда князь исчез в полумраке Изгой приподнял край рубашки и осмотрел раны — чернота от краев, разошлась еще дальше темными лучами, как паутина обволакивая его торс. Он достал бутылек с вербой и плеснул на рану. От боли захотелось выть, но он не издал ни звука. Перетерпел, стиснув зубы. Опустил рубашку. Скоро верба перестанет сдерживать распространение инфекции. Когда вирус проникнет глубже к костям, процесс остановить будет невозможно. Разве что успеть достать свинцовый порошок в течении сорока восьми часов, хотя к тому времени он уже превратится в скелет покрытый лохмотьями кожи.

Изгой, неслышно ступая, пошел в сторону опушки. Там должны быть древние руны. И именно там сейчас находится Чанкр.

***

Николас отодвинул ствол дерева и под насыпью мерзлых комьев земли нашел крышку люка. Потянул за кольцо и люк подался. Ник подвинул его в сторону, стараясь не шуметь, оглядываясь по сторонам — никого. Вниз вилась веревочная лестница, но вампир просто прыгнул в темноту и приземлился как пантера на четыре конечности. Замер, прислушиваясь к тишине. Подземелье освещали факелы, бросая блики на влажные каменные стены. Он напряг слух и сердце радостно забилось — детские голоса. Они доносились из за массивных стен. Едва сделав шаг вперед, Ник, как в замедленной пленке, увидел несущийся к нему топор с зазубренными краями, пригнулся, и лезвие просвистело в миллиметре от его уха, срезало прядь волос.

"Ловушки. Чертов лабиринт Фавна". Теперь он ступал медленно, ощупывая каждый камень. Тронул стену, и кожа на пальцах зашипела.

"Твари, все полито вербой"

Ник посмотрел на обожженные пальцы, кожа мгновенно затянулась. Он сделал еще один шаг, и, из под каменного пола, появились деревянные штыри. Ник успел отскочить назад.

"Дьявол. Здесь не пройти, По стене не проползти"

Но механизм что то запускает и это что то прямо у него под носом. Мокану наклонился рассматривая камни у ног. Потом поочередно наступил на каждый из них. Штыри по–прежнему мешали пройти. Ник нахмурился. Механизм запустился, когда он на что то нажал или дотронулся. Вряд ли здесь есть сенсорные лучи. Не то время и не то место. Он огляделся по сторонам. Потом снова посмотрел на свои пальцы.

"Стена. Я дотронулся до стены. Мать их так. Проклятые демоны" Ник стиснул зубы и снова тронул стену. Штыри спрятались, а кожа на пальцах снова обгорела. В два прыжка он преодолел опасное место и остановился. Впереди будут еще ловушки и не одна. Он не ошибся. Едва сделав шаг Ник, почувствовал, как в тело впилось точно сотни острых ядовитых иголок. Нога занемела. Он упал на колено.

Ногу свело судорогой, ступню намертво пригвоздило к полу деревянными колами. Только Ник поднял ногу, чувствуя как остро заточенные концы гвоздей, выходят из плоти, над его головой снова просвистело лезвие топора. Теперь оно счесало кожу на щеке. Ник остановился. Если в подземелье столько ловушек, то как сами сектанты сюда заходят? А они точно попадают в подземелье и остаются в живых. Значит, есть что то, что выключает механизм. Едва он об этом успел подумать, как раздались голоса. Ник застыл на месте. Кто то спускался в подземелье.

***

Изгой выглянул из за кустов, осматривая опушку. И тут же почувствовал, как сердце перестало биться и тело покрылось капельками холодного пота. Посреди больших и плоских камней возвышался алтарь. На алтаре лежала девочка, ее белые волосы разметались по темному камню. На секунду Изгою показалось, что он летит в пропасть. Мысли замелькали в голове, сменяя друг друга, как в калейдоскопе разноцветные стекла. Все готово к ритуалу и Ник, даже если дойдет до своей цели, Камиллу он не спасет. Она здесь, ее уже приготовили к жертвоприношению и сейчас приведут всех остальных. Вокруг алтаря двигалась фигура в темном плаще с капюшоном.

"Чанкр".

Фигура двигалась по строго намеченной траектории, словно повторяя шестиконечную звезду. В руках маг держал книгу.

"Читает заклятие. Ритуал начнется быстрее чем мы думали. Они торопятся. Он чувствует, что ему будут мешать"

Изгой посмотрел на небо и полная луна вышла из за туч, освещая камни и девочку, которая казалось уснула. Чанкр приблизился к ребенку, остановился рядом, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону. И вдруг достал длинный нож, лезвие сверкнуло в лунном свете розовым сполохом. Изгой понял, что это все. Времени больше нет. Чанкр идет ва–банк. Он убьет тринадцатую жертву сейчас или вскроет ей вены, чтобы кровь покидала тело и орошала алтарь. В этом случае, даже если ему помешают, ребенка не спасти и ритуал будет завершен. Он запустит механизм и обратного пути уже не будет. Им нужно успеть привести всех остальных и смешать кровь детей. Но главное — это Камилла. Как только Чанкр занес руку с ножом над спящей девочкой, Изгой взвился в воздух и взмахнул мечом, рука Чанкра отлетела в сторону, а сам маг, с жутким воем, обернулся к Палачу. Из его глаз сыпались искры, сильные порывы ветра подняли снег и землю, закрутив в страшные смерчи, несущиеся в сторону Палача. Изгой снова высоко прыгнул в воздух и приземлился с другой стороны от Чанкра.

Маг поднял здоровую руку вверх и скрючив пальцы сделал выпад вперед, от ладони отделился луч яркого света и распластал Изгоя на земле.

— Я не простой смертный, мои мозги ты высушить не можешь, — усмехнулся Изгой и поднялся на ноги. Он блефовал. На самом деле голову разрывало изнутри, затылок пылал как в огне, а виски стиснуло, словно обручем с ядовитыми шипами.

Но преодолев боль, Изгой пошел в сторону Чанкра. Главное задержать его. Убить мага он не сможет, не в его состоянии, но нужно дать возможность Нику освободить Камиллу. Сжечь руны уже не получится, пока жертва на алтаре.

***

Ник подождал пока монахи в черных плащах пройдут мимо него. Он смотрел им вслед, а потом неслышно двинулся за следом. Шесть темных теней скользили по каменному полу, шаг в шаг, нога в ногу и Ник понял, что это и есть дорога. Он смотрел на ступни монахов, запоминая, отпечатывая в памяти их путь. Этой дорогой ему придется выводить детей. Когда сектанты подняли тяжелую решетку

Ник расправился с ними. Кровожадно, жестоко. Но растерзал только пятерых, шестому вырвал язык. Детям нужна будет пища, и он с радость даст им на ужин их стража и мучителя. От ужаса и боли монах потерял сознание, Ник закинул его на плечо и вошел, в грот без окон и дверей. Здесь царил мрак. Голоса детей утихли. Они боялись. Он всегда чувствовал запах страха.

— Ками! — тихо позвал Ник, но никто не отозвался.

— Ками, папа пришел, ты меня слышишь? Маленькая, папа нашел тебя.

Снова тишина. Ник чертыхнулся, свалил тушу монаха на пол и выхватил в факел висящий у входа в темницу. Увидев клетки и сидящих в них на цепях маленьких пленниц, Мокану почувствовал как им овладевает гнев. Не просто гнев, а дикая ярость, не знающая границ. Он подходил к каждой клетке, освещая перепуганных малышей, отыскивая свою дочь. Но ее среди них не оказалось.

— Где Камилла? Девочка с белыми волосами. Вы ее видели?

Дети молчали. Ник взломал клетки, разорвал цепи, выпуская их по-очереди из темниц.

— Мы сейчас выйдем наружу, вы поняли? Я пришел за вами и выведу вас на свободу. Только вы должны меня слушаться, хорошо?

Девочки смотрели на него расширенными от страха глазами.

— Я не один из них. Я пришел вас спасти. Я не дам им причинить вам вред.

Ник содрогался от жалости, разглядывая перемазанные грязью мордашки, рваную одежду на худеньких изможденных телах. Тот, кто так поступил с детьми, пусть и с вампирами, достоин смерти. Жуткой смерти. От мысли, что Камиллу держали в такой же клетке, у Мокану по телу прошла дрожь.

Ник вывел девочек из грота. Увидев монаха лежащего на полу, дети зашипели, оскалились.

— Это ваш ужин, — жестко сказал князь и усмехнулся, когда маленькие вампирши бросились на стража. Послышались дикие вопли, чавканье, клацанье клыков.

Стражника растерзали, от него осталась лишь горстка рваной плоти и залитая кровью ряса.

Только одна из девочек не прикоснулась к стражнику, она казалась младше всех, стояла в сторонке, обхватив худенькие плечи руками.

— Ты почему не ешь?

Спросил Ник и опустился на корточки, заглядывая ей в личико.

— Я не питаюсь кровью людей. Только животных.

— Ясно. Бывает. Мой брат тоже вегетарианец. Пошли. Нужно выбираться отсюда.

— Я знаю, где девочка с белыми волосами, — тихо сказала малышка, — они увели ее уже давно. Туда, наверх, к тем страшным камням.

Ник нахмурился, кивнул, стараясь не думать о том, что это могло значить. Изгой там, он не даст Камилле погибнуть.

***

Изгой чувствовал, как постепенно силы его покидают, каждый удар Чанкра лишал его силы. Теперь он мог только обороняться, но не нападать. Держать мага подальше от алтаря, уводить в дебри проклятого леса. Чем дальше, тем лучше. Распаленный долгим преследованием, Чанкр настигал Изгоя с особой настойчивостью, как и любой сильный воин, он за версту чуял запах поражения противника. Упорное сопротивление Изгоя бросало ему вызов. Любой другой бессмертный уже пал бы ниц и молил прекратить пытку болью, но не этот безумец. Чанкр знал, что мозги Палача плавятся. Очень скоро каратель упадет замертво, когда его сознание будет полностью иссушено волнами энергии, которую Чанкр направлял, поражая противника с яростной силой. Но Изгой не позволял боли взять верх над разумом. Он привык абстрагироваться, разделять боль и долг. Он увел Чанкра достаточно далеко от места ритуала. Достаточно, для того чтобы Ник смог забрать дочь и уйти. Сдаваться и умирать нельзя. Чем дольше Чанкр будет занят уничтожением Палача, тем больше шансов у Мокану, о присутствии которого маг судя по всему не знал. Изгой лихорадочно вспоминал то, чему учил его Миха. Когда то давно он уже дрался с Чанкром. Не настолько сильным как этот, но дрался и есть способ нейтрализовать противника, только силы слишком мало. Если только…не пойти иным путем. Чанкр не побрезгует кровью вампира, тем более такого сильного как Изгой. А в крови Палача смертельный яд для любого бессмертного. Он убьет Чанкра гораздо быстрее, чем самого Изгоя, проникнет по артериям и парализует мозг. Если сдаться, то появится шанс убить противника или мгновенно умереть. Риск. Изгой любил рисковать, даже кровь быстрее побежала по венам. Он прислонился к дереву и медленно сполз на землю, прикрыл глаза. За сколько секунд маг настигнет его и нападет? Или будет ходить вокруг, дабы убедиться, что Изгой не опасен? Этот слишком осторожен, он не молод, не горяч, он один из самых сильных Чанкров выживших в мире смертных. Изгой чувствовал, что противник уже рядом, кружит как коршун, возле добычи. Очень скоро он сделает рывок и вгрызется клыками в плоть поверженного врага. Если только не заметит раны. Изгой надеялся, что изматывающий бой и мрак сыграют злую шутку с Чанкром. Тот не станет присматриваться к жертве и изучать, а нападет быстро и неожиданно.

"Да вот так, именно так". От боли свело скулы, и ногти впились в ладони, раздирая кожу. Чанкр не вгрызся в жертву зубами, он вспорол Изгою вену и теперь жадно пил отравленную кровь. Мстислав улыбнулся, а потом истерически захохотал, открыл глаза, горящие красным фосфором и полные триумфа. Чанкр, измазанный черной кровью Палача, нахмурился, его лицо посерело мгновенно, покрылось венами и кожа струпьями слезла с мяса. Он упал замертво, тело еще долго дергалось в конвульсиях, пока не затихло и не истлело почти мгновенно.

Изгой закрыл глаза, на его лице играла улыбка.

"Побеждает не сильный — побеждает умный" — так когда то говорил Миха. Всему есть своя причина. Даже медленной смерти, которая вот–вот поглотит его самого, но он не уходит один, он прихватил с собой самого верного помощника Асмодея. У демона больше не будет такого союзника. Пророчество не сбудется. Без чанкра оно невозможно.

Его поглотила тьма, она принесла облегчение, утащила его душу далеко за пределы боли и страданий. Он слышал голос Анны. Она смеялась, громко, заливисто. Он слышал голоса матери и братьев. Видел густые поля с колосящейся пшеницей, птиц в чистом лазурном небе и шелест травы, журчание реки. Пахло свежевыпеченным хлебом, молоком и …детством. Он снова дома. Анна протягивает к нему тонкие руки, прижимается щекой к его щеке.

— Мстислав мой, любимый братик, вернулся…Мама, Мстислав дома…Мама

Уставший воин взял ребенка на руки и крепко прижал к груди, вдыхая аромат карамели.

Из небытия его вырвал новый приступ боли и Изгой распахнул глаза. У него бред. Он не может видеть Анну наяву. Ее ручки не должны прикасаться к его гниющей плоти.

— Тебе очень больно?

Детский голосок отзывается эхом в голове, капает серебряной росой прямо в сердце. Нет, ему не больно, если она прикасается к его волосам, дышит с ним одним воздухом и улыбается.

— Спой мне. Анна…Спой, как я пел тебе когда то.

Снова боль и уже мужской голос, вырывает его из сладкого сна.

— Мстислав, ты слышишь меня? Я нашел Камиллу, слышишь, мы победили. Эй, Палач. Посмотри на меня.

Изгой медленно открыл глаза, чувствуя сухость в белках, посмотрел на Николаса и улыбнулся уголком рта.

— Уходите, — прошептал и почувствовал спазм в горле.

Мстислав стиснул челюсти, боль становилась невыносимой. Он чувствовал запах разложения собственного тела.

— Что делать? Как мне помочь тебе?

Изгой не видел князя, даже голос доносился издалека. С трудом шевеля потрескавшимися губами, он прохрипел:

— Ничего. Идти дальше. Самому.

— Я не справлюсь без тебя.

— Справишься.

— Есть противоядие?

— Есть…свинец…

Изгой с трудом сдерживался от вопля. Разъедало внутренности, очень быстро, он даже чувствовал как происходит распад тканей.

— Не может быть, чтобы у тебя не было противоядия. Так не бывает, — растерянно прошептал Мокану и снова пошарил по карманам куртки Изгоя.

— Бывает… даже если найдешь…не успеешь вернуться… Уходи, Мокану. Уводи детей… Оставь меня. Попробуй. Шанс есть всегда. Иди. У вас мало времени до рассвета.

Каждое слово давалось с трудом. Горло саднило, разрывало на части.

— Когда …выйдете к полосе, закрой детям глаза, идите стройной цепочкой. Найди останки Вентиго и обмажь детей слизью…Все…Мокану…иди…

Глаза медленно закрылись, и перед ними взорвалась красная пелена. Изгой все еще мог говорить, но каждое слово раздирало гортань.

Внезапно детские руки коснулись его лица, и он снова открыл веки, встретился взглядом с сиреневыми глазами Камиллы.

— Ты не умирай хорошо? Потерпи немножко. Мы придем за тобой…если папа пообещал, то он выполнит, я точно знаю.

Изгой устало улыбнулся, закашлялся и почувствовал, что захлебывается кровью.

— Я постараюсь.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Ник склонился к раненному и подложил ему под голову свернутую валиком куртку. Изгой вдруг схватил князя за руку, и едва слышно прошептал:

— У меня на шее…цепочка…когда вернешься найди Диану и отдай ей. Просто скажи, что я не забыл?

— Кого найти?

Ник тряхнул друга за плечи, но Изгой уже его не слышал. Раны на груди превратились в гниющие дыры. Ник прикрыл Мстислава своей накидкой.

— Я вернусь за тобой. Клянусь. Ты держись, друг, только держись.

 Глава 26

Я все время проводила с Марианной, ходила за ней надоедливой тенью, слушала, как она рассказывала о дочери, словно сама себе. Она, иногда очень много говорила, а иногда молчала, часами глядя в окно. Ожидание изматывает хуже любого горя. Недаром говорят "ожидание смерти подобно". Мы обе ждали. Но что мои страдания по сравнению с муками матери, потерявшей ребенка, и не знающей вернется ли ее муж домой? Иногда мне хотелось, чтобы меня так любили, как Ник любил Марианну. Со временем я узнала его намного лучше, чем кто либо другой. Марианна рассказывала мне о нем, и я уже не считала князя Мокану жутким зверем, каким он рисовался мне ранее в моем воображении.

Эту ночь мы не спали, даже не ложились. 31 декабря. Последний день года, последний месяц. После полуночи все свершится. Биение часов мы слушали с замиранием сердца, каждый удар в унисон. Мы невольно взялись за руки: я, Фэй и Марианна. Я тихо молилась. Возможно, это кощунство молиться богу в доме вампиров, но я не знала иного способа воззвать к чуду. Пусть все вернуться домой. Пусть их семья обретет счастье и покой. Пусть Мстислав останется в живых. Я даже согласна навсегда исчезнуть из его жизни, лишь бы знать, что он жив, смотрит по ночам на те же звезды, что и я, и иногда вспоминает обо мне. Моя любовь постепенно превращалась в болезнь. Я знала, что нельзя любить вот так как я, без гордости, без самолюбия. Мужчины любят сильных женщин, а не тряпок. Но что я могу с собой поделать? Я не сильная, я слабая, и моя слабость это его глаза, его запах, его светлые волосы.

Мы молчали, продолжая держать друг друга за руки, и глядя в окно на мелкие снежинки за стеклом. Блики от огня в камине бросали причудливые тени на паркет. Время остановилось. Каждая секунда после двенадцати казалась столетием.

И вдруг Фэй встрепенулась, вскочила, прижимая руки к груди.

— ОНИ ЗДЕСЬ! — закричала она, — Я чувствую Ника! Я слышу его мысли! Он с Ками! Он несет ее домой!

Марианна всхлипнула, но так и не проронила, ни слова. Потом вдруг сорвалась с места и ринулась прочь из комнаты. Я побежала за ней, едва поспевая, спотыкаясь о скользкие мраморные ступеньки. Сердце билось в горле, отбивая бешеный ритм, я задыхалась от предчувствия, предвкушения. ОНИ ВЕРНУЛИСЬ! Я скоро увижу Изгоя. Нет, Мстислава. Для меня он больше не Изгой.

Сбежав по лестнице, я чуть не наткнулась на Маринну, она застыла, глядя на парадную дверь. В воздухе повисло напряжение, раскаляя настолько, что казалось вот–вот рванет, разорвет нас изнутри.

Дверь распахнулась и первое, что я услышала:

— МАМА! Мамочка! Мама!

Марианна пошатнулась и упала на колени, дочь бросилась ей в объятия и они обе зарыдали. Я почувствовала, как по моим щекам текут слезы, устремила взгляд вперед, сходя с ума от ожидания, и чуть не закричала от разочарования — Николас Мокану пришел один.

Он стоял там, у дверей в потрепанной рваной одежде, измазанный грязью и кровью. Рядом с ним маленькие дети в оборванной одежде, они столпились, прижимаясь к друг другу и глядя на нас с искренним страхом и удивлением.

"Где Изгой?" — прокричало мое сердце, но я не могла произнести, ни слова. Марианна бросилась к мужу, и тот крепко прижал ее к себе, закрыл глаза. Я смотрела на Фэй, словно ожидая ответа, но ведьма как раз целовала маленькую Камиллу, что то шептала ей на ушко. Про меня все забыли.

Я сиротливо стояла в стороне, чувствуя, как все холодеет внутри, как медленно немеют руки и ноги. Он не вернулся вместе с ними. Николас выпустил Марианну из объятий и что то шепнул Фэй на ухо. Ведьма кивнула и быстро вышла из залы.

Наконец то на меня обратили внимание. Марианна жестом позвала меня к себе и крепко обняла. Потом повернулась к Нику.

— Познакомься, это Диана. Она слишком много значит, для меня и я хочу, чтобы ты отнесся к ней с любовью.

Ник устало улыбнулся и протянул мне испачканную руку.

— Николас Мокану к вашим услугам. Кстати Диана, значит довольно много не только для тебя, милая, — шепнул он, но я услышала. Перехватило дыхание, я не смела надеяться, что понимаю его правильно.

Потом вдруг посмотрел на меня более пристально, перевел взгляд на жену:

— Ник, где он? Где Мстислав?

— Он остался там, я был вынужден уйти, у меня не было другого выбора. Рассвет был слишком близок, а задержаться на один день, значило подвергнуть опасностей Ками и детей. Я должен вернуться за Изгоем. Фэй кое что готовит для него, и я снова уйду. Ненадолго.

Марианна понимающе кивнула и осторожно вытерла ладонью кровь с лица мужа, погладила его по щеке.

— Ты вернулся…

— Конечно, вернулся, госпожа Мокану, даже не думайте стать вдовой, я вам не позволю.

Они словно отстранились от всего мира, и я почти физически ощущала их связь, они как единое целое каким то образом разделенное на две части. Такие разные и в то же время дополняющие друг друга, как частицы сложной головоломки.

— Он живой? — тихо спросила я и посмотрела на князя, чувствуя как сердце пропускает удар за уларом.

— Живой, но он тяжело ранен и, если я вовремя не отнесу ему противоядие — он умрет.

Я пошатнулась, перед глазами поплыли круги. Марианна успела поддержать меня за плечи:

— Ник! — с упреком воскликнула она.

— Это правда. У меня мало времени. Точнее у него слишком мало времени. Я вернусь обратно, как только Фэй изготовит лекарство.

Камилла обняла отца, прижавшись к его ноге.

— Да, папа обещал. Пап, Мстислав дал тебе кое что для нее, помнишь?

Ник погладил дочь по голове.

— Конечно, помню, милая.

С этими словами он сунул руку в карман на груди и протянул мне мою цепочку.

Я судорожно глотнула воздух. Изгой вернул мой подарок.

— Он попросил, чтобы я передал тебе и сказал, что он не забыл. Возьми.

Я отрицательно качнула головой.

— Нет, пусть он сам…пусть он вернется и отдаст мне.

Мною овладело странное чувство — если я сейчас возьму цепочку, Мстислав не вернется. Словно эта тоненькая ниточка удерживала его в живых. Слово, которое он дал мне. Хотя нет, Мстислав ничего не обещал мне. Никогда.

— Все так плохо с ним? — тихо спросила я.

— Все было очень плохо, когда я оставил его там, и я не уверен, что найду его живым, но я поклялся, что вернусь за ним. Он спас нашу дочь, только благодаря нему Камилла снова с нами.

Николас ушел ближе к вечеру. Я запрещала себе думать о плохом. Просто поставила барьер между мной и образами смерти, которая стучалась ко мне в душу. Я занялась малышками, которых привел Ник. Мы с Фэй и Марианной помогли им искупаться, переодеться. Накормили несчастных и разместили в комнатах для гостей. Но они яростно противились, и пришлось дать им возможность спать вместе в одной комнате. Их ждал глубокий сон. Я знала, что детям–вампирам нужен отдых. Они спят как люди. Особенно если истощены и обессилены. Мы поставили кровати в одну большую спальню и разместили их всех вместе. Я смотрела на маленькую Ками, так похожую на Мстислава и радовалась каждому ее жесту, каждой улыбке. Я видела как ревниво ее обнимает мать, словно боится отпустить хоть на минуту. Я любовалась ими обеими и с гордостью понимала, что есть в этом и моя заслуга, пусть маленькая, но есть. Камилла жива и я приняла участие в ее судьбе и довольно немаловажное.

Я никогда раньше не задумывалась о детях. Я любила их, но они были чужими, далекими. Конечно милыми, нежными, забавными, но никогда я не ассоциировала себя с материнством. И именно сейчас я поняла, что тоже хотела бы быть матерью. Познать эту бесконечную радость растить своего ребенка. Частичку меня. Только я уже хорошо знала о физиологии вампиров — у нас с Мстиславом детей быть не может. Никогда. А ни с кем другим я детей не хотела.

Когда стихли голоса, все разошлись по комнатам, я снова подошла к окну и посмотрела на небо. Я тихо молилась. Пусть хоть кто то там, наверху, услышит мои молитвы. Ведь Бог любит даже грешников. Они все его дети. Пусть позаботится о Мстиславе. Пусть простит и пощадит его. Пусть вернет его мне живым, и я клянусь, что уйду, перестану преследовать его. Я начну жить своей жизнью. Возможно, даже уйду в монастырь, потому что другие мужчины мне не нужны.

Какие яркие звезды на небе. Пусть он их тоже увидит, сегодня, вместе со мной.

 Глава 27

Его мучили кошмары. Словно души убитых им бессмертных терзали его разум, старались схватить и утащить в кровавую бездну, утопить Палача в их черной крови.

Изгой чувствовал липкие прикосновения их пальцев, слышал их страшные голоса, крики, рычание. Они жаждали заполучить его — их мучителя. Иногда он выныривал из бреда, но уже через секунду выл от боли и мечтал погрузиться в омут диких кошмаров. Он уже не знал, что лучше истязание души или плоти. Его тело разлагалось медленно, раны становились глубже, проедали мясо до костей. В те короткие минуты сознания он смотрел на звезды и считал, сколько времени осталось до рассвета, а потом так же взирал на голубое небо и уже с ужасом ждал заката. Через два часа после того как солнце спрячется за горизонт — он умрет. Инфекция доберется до сердца и мозга.

Изгой старался не думать о боли, но она поглощала его, вытягивала все силы, изматывала нудной пульсацией, жрала его, как голодный зверь свою жертву. А потом снова забвенье и жуткое лицо смерти. Нет, смерть не была похожа на него самого, она была страшней в своей откровенной обнаженности. Впавшие глазницы, и голый череп под темным капюшоном и эти слепые глаза, которые смотрели ему в душу, тянули из него жизнь. Смерть смеялась оскаленным ртом и манила его костлявой рукой.

Боль исчезла внезапно. Словно его поразило зарядом электрического тока. Перед глазами вспыхнул яркий свет и погас. Его окружила темнота. Непроглядная, плотная темнота. Может это и есть конец? Наверное, это все. Уже пришло его время. А он не попрощался с Дианой…не увидел ее в последний раз…не услышал ее голос. Постепенно мрак рассеивался, до него доносились странные звуки, это был голос. А потом он услышал собственное имя. Оно отчетливо прозвучало у него в голове. Сиреневые глаза Анны со слезами смотрели на него.

"Еще рано, Мстислав. Я еще не звала тебя. Ты обещал вернуться и попрощаться со мной. Еще рано. Мы ждем тебя там. В другом мире. Вернись Мстислав…Вернись…Ты обещал…я жду тебя …у старого камня…жду тебя…еще не время"

— Эй, посмотри на меня! Да, вот так, ты меня слышишь, Палач!

Изгой с трудом разлепил тяжелые веки, в глазах плясали разноцветные круги, все расплывалось, пока наконец то он не увидел лицо Мокану.

— Если слышишь, дай знать. Моргни, закрой глаза.

Изгой прикрыл веки. Прислушался к собственному телу. Боль затихала. Она все еще вгрызалась в него своими клыками, но уже не причиняла невыносимые страдания.

— Я смазал раны. Теперь мне нужно напоить тебя отваром. Посмотри на меня, Изгой.

Мстислав с усилием воли заставил себя сфокусировать взгляд на лице князя.

— Вот так то лучше. Давай, пей.

Николас поднес к его губам кружку и влил ему в рот горькую, терпкую жидкость, которая наполнила гортань липкостью и вязкостью, заставив закашляться. Изгоя затошнило и он почувствовал позыв к рвоте.

— Даже не думай блевать. Терпи. Черт тебя подери, Изгой, терпи, тебе необходимо это выпить до дна. Давай еще…давай, друг. Я что напрасно возвратился в это чертовое место и убил еще одного Вентиго?

Изгой сделал глоток, стараясь не дышать. Он осушил кружку до дна и закрыл глаза, борясь с тошнотой.

— Через час тебе станет легче. Конечно, до полного выздоровления далеко, но ты станешь на ноги и сможешь уйти со мной отсюда. А там наши женщины выходят тебя.

Изгой молчал, ему было трудно говорить. Он лишь испытывал странное чувство неведомое ему ранее. Благодарность. Мокану не бросил его подыхать. Вернулся. Сдержал слово. Изгой не привык к честности среди бессмертных. Это мир где каждый за себя… или сам Изгой многого не понимал.

— Твоя Диана, она там в нашем доме. Марианна нашла ее и привела к нам. Ей грозила опасность. Хорошая она девочка, храбрая. Кстати твой подарок не взяла. Сказала, что ты сам ей отдашь.

Изгою улыбнулся уголком рта, губы потрескались, он облизал их кончиком языка, невыносимо захотелось пить.

— Так ты все слышишь? А? Слышишь меня? Давай, отдыхай, а я пока закончу с твоими ранами. Знаешь, Мстислав, а ты напоминаешь мне ходячего мертвеца. Да и воняет от тебя похуже чем от той твари, что мы завалили. Сейчас закончу и напою тебя кровью. Хммм, никогда раньше ни за кем не ухаживал, чувствую себя медсестрой. Ты это…будешь должен, ясно?

Восстановление проходило быстро. Уже через час Изгою стало намного лучше, и он мог уже шевелить пальцами и односложно отвечать на вопросы. Через два часа началась регенерация тканей. Изгой уже хорошо слышал и видел Мокану, который болтал без умолку. Наконец то Мстислав набрался сил и хрипло прошептал:

— Она…Диана…она спрашивала обо мне?

— Нет, не спрашивала…Да, черт тебя дери, девчонка от тебя без ума и тебе явно выгорит хороший секс когда ты вернешься. Ну не сразу конечно…ты еще довольно плохо выглядишь, но через пару деньков точно выгорит. Это я тебе обещаю. У меня на такие вещи нюх.

— Заткнись, — Изгой усмехнулся и смутился. Не привык обсуждать такое с кем то. Слишком интимно. Слишком личное.

— Что?

— Заткнись, Мокану, ты болтаешь как радио.

— А ты неблагодарный сукин сын.

Прошли сутки, и Изгой уже делал первые неуверенные шаги с помощью князя. Казалось, тело отказывалось его слушаться, обросшее новой кожей, оно не подчинялось разуму.

— Намного лучше, Изгой. Еще пару шагов и доползешь до дерева.

"Издевается гад". Изгой с трудом передвигал ноги и, не выдержав нагрузки упал на колени.

— Через пару часов пойдем к порталу. На рассвете будем убираться отсюда.

***

Путники сидели на поваленном сосне и отдыхали. Точнее князь давал Изгою возможность набраться сил.

— Ну, ты как? Выдержишь переход?

— Думаю да…

На рассвете они достигли портала. Только Изгой вдруг остановился и внимательно посмотрел на Ника.

— А если мы пробудем здесь еще один день…Мне очень нужно. Я даже не против, если ты уйдешь без меня.

Мокану нервно поправил воротник кожаной куртки и с яростью посмотрел на Мстислава.

— Что за фокус? Не понял? Зачем нам задерживаться? Итак проторчали здесь три ночи.

— Ты можешь идти, Мокану, я не держу. Ты свою клятву исполнил и больше ничего мне не должен.

Николас нахмурился, потом пристально посмотрел на Мстислава.

— Скажи, Палач, я не заслужил хотя бы знать причину почему? Я, черт раздери, задницей своей рисковал, чтобы вытащить тебя отсюда. Вместо того чтобы находиться рядом с женой и дочерью.

Изгой отвернулся.

— Ты не поймешь.

Николас нервно усмехнулся.

— Мы чертовски с тобой похожи, Изгой. Я постараюсь.

— Я хочу увидеть сестру. Один раз. Попрощаться.

Мокану поправил пояс, перехватил длинные волосы тугой резинкой. Его пальцы едва заметно подрагивали.

— Я пойду с тобой, — тихо ответил он и отвернулся. Оба смотрели, как взошло солнце, небо окрасилось в лазурный цвет и белые перья облаков медленно поплыли на юг, подгоняемые легким ветерком. Снег искрился, переливался на солнце.

— Тогда пошли, Мокану, попрощаемся с ней вместе.

Еще никогда Изгой не приближался так близко к дому с тех пор как стал вампиром–карателем. Он не смел. Лишь иногда тоскливо смотрел издалека на деревянные домики, на огни в деревне. Он не решался шагнуть на родную землю тяжелыми сапогами, не раз ступавшими в лужи крови поверженных жертв. Там святое место. Там мама молилась Богу и шла в церквушку к заутренней, там отец выпиливал образа и покрывал свежей краской рамки икон и там была Анна. Его Ангел–хранитель. Нечего дьявольскому отродью ступать на святую землю. А теперь он больше не каратель и он жаждал увидеть их хотя бы издалека. Но чем ближе подходил к деревне, тем сильнее его одолевали сомнения. Ему было страшно. Впервые он боялся, что эта встреча сломает его, перевернет его грешную душу, вывернет наизнанку его сознание. Иногда Изгой бросал взгляды на своего друга. Что чувствует Мокану? Они оба идут к любимому человеку. Оба потеряли ее и оплакивали. Готов ли князь встретить ее ребенком и не выдать себя? Что будет с ними обоими после этой встречи? И имеют ли они право смешивать прошлое и будущее?

Изгой остановился и нервно взъерошил волосы.

— Мы пришли, — сказал он мрачно и словно застыл, не решаясь ступить на мерзлую землю родных полей, покрытых тонкой пленкой снега.

— Почти пришли, — подытожил Николас и посмотрел на дома, в которых поочередно зажигались огни.

— Они только вернулись с вечерней молитвы. Сейчас Анна пойдет насыпать корм домашним животным, а потом станет вон у того камня и будет смотреть вдаль.

Словно в ответ на его слова маленькая фигурка двинулась в хлев, держа на весу масляный фонарь.

Мужчины вздрогнули почти одновременно. Они ждали.

Вскоре девочка вышла из хлева, как и говорил Изгой, она остановилась у большого камня, поставила фонарь на землю. Ветер трепал ее белоснежные волосы.

— Она похожа на Камиллу…как две капли воды, — хрипло прошептал Николас и нервно дернул ворот рубашки, словно задыхался.

— Да, очень похожи.

— Иди, Мстислав, я подожду тебя здесь. Иди.

Изгой нерешительно шагнул вперед, потом сделал еще один шаг и еще. Девочка смотрела вдаль и вдруг встрепенулась, взмахнула руками. А потом побежала навстречу. Изгою не верилось, что все это происходит наяву. Не верилось, что через несколько секунд, он сожмет настоящую Анну в своих объятия, почувствует ее запах, услышит ее голос. Она бежала к нему, как в замедленной пленке, а он боялся двигаться быстро, чтобы не напугать ее. Когда девочка приблизилась настолько близко, что он смог заглянуть ей в глаза, с его горла вырвалось рыдание и он рывком схватил ее на руки и прижал к себе, стараясь не покалечить хрупкое невесомое тельце. Он плакал. Впервые за пятьсот лет. Прижимал ее к себе и не мог остановиться, не мог вымолвить ни слова и плакал как ребенок. Он так долго мечтал об этом моменте, он душу дьяволу продал, чтобы найти ее.

— Мстислав мой любимый, мой родной…Вернулся к нам…живой…

Девочка обхватила его лицо крохотными ладошками и вдруг побледнела от страха.

— Твои слезы…они…это кровь…

В ту же секунду Изгой скорее почувствовал, чем увидел опасность, он прижал Анну к себе и посмотрел вдаль. Огромное войско Максимилиана двигалось в сторону деревни. Раздавался топот копыт, уже горели первые дома на окраине. Анна повернула головку и хотела вскрикнуть, но Изгой закрыл ей рот ладонью.

— Тсс, люба моя…тихо…

Она вырывалась, царапала ноготками его запястье, но он крепко держал ее и смотрел вдаль. Дома занялись пламенем. Он слышал крики людей, жуткие вопли агонии и ругань солдат. А вот и тот самый день, а точнее та ночь, когда убили родителей, и пропала Анна.

— Убираемся отсюда. Немедленно.

Голос Мокану вывел его из оцепенения.

— Давай мне девочку, она уже потеряла сознание от страха или от твоих братских объятий. Все. Валим отсюда. Ты не сможешь им помочь. Уходим.

Но Изгой как завороженный смотрел на горящую деревню и по щекам катились слезы.

— Мамо….тато….

Он слышал дикий крик матери, потом хриплый стон отца…Вот он их час смерти. Мгновенный и жуткий в своей непостижимой правде. Вот как они погибли. Быстро и внезапно. Братья заживо сгорели в доме. Молниеносно. Они просто исчезли и превратились в кучку пепла.

Рука Мокану легла ему на плечо и крепко сжала:

— Я тоже видел смерть своей матери…держись, Мстислав…Тебе туда нельзя. Спасай Анну. Мы уходим.

Мокану хотел взять девочку на руки, но Изгой не дал. Он обнял свою драгоценную ношу и не чувствовал усталости. Одной рукой поднес флягу ко рту и тремя глотками осушил снадобье, которое дала Фэй. Не почувствовал вкуса. Сердце снова покрылось льдом. В ушах звучали предсмертные крики родных, а в глазах полыхали языки пламени.

Спустя несколько часов пути они вернулись к порталу, присели на то же поваленное дерево и молча разделили ужин. Даже вкус крови князя показался Изгою пресным, он машинально сделал несколько глотков и позволил Николасу испить из своей вены. Анну он так и не выпустил из объятий. Прижимал к груди, и биение ее маленького человеческого сердечка успокаивало его, возвращало к жизни.

— Что будем делать? Портал откроется через несколько часов?

Шепотом спросил Ник и отпил виски из фляги, протянул Изгою.

— Я не оставлю ее здесь, — Мстислав оттолкнул руку Мокану. Он напряженно думал. То, что они делают сейчас страшный запрет. Они нарушают ход времени и приносят в будущее ту, которая должна была умереть несколько столетий назад. Они изменят ход времени. Последствия могут быть непредсказуемыми.

— Мы заберем ее с собой, — ответил за него Николас.

Они приняли это решение оба, еще не осознавая одного — только что они обманули саму смерть…Простит ли она им этот обман? Что таит в себе нарушение законов природы? Никто из них не знал ответа.

 Глава 28

Я первая почувствовала его возвращение. Не знаю как. Не знаю, что именно подсказало мне, но вдруг стало трудно дышать, а сердце зашлось в приступе радостной боли. Ранним утром, когда еще солнце едва показалось из за горизонта.

Я бежала по ступенькам вниз, к двери. Только в этот раз, уже точно зная — князь Мокану вернулся не один. Двери распахнулись, и я чуть не закричала, когда увидела могучую фигуру Мстислава, заслонившую дверной проем. Он держал на руках ребенка, а рядом с ним стоял Николас. Оба выглядели странно. Эти страшные воины, внушавшие всем ужас, казались испуганными, и я не понимала в чем дело. Мне хотелось броситься к Изгою, сжать его в объятиях, но я не смела пошевелиться. Мимо меня проскользнула Фэй и Марианна. Я слышала их голоса, но видела только ЕГО лицо: изможденное, бледное, покрытое грязью, кровью и новыми шрамами. Только для меня оно по–прежнему было самым красивым. Изгой посмотрел на меня вскользь, словно не заметил, сейчас он тихо разговаривал с Фэй, которая срывалась на крик, но потом снова шептала. Я могла уловить лишь обрывки фраз

— Вы ненормальные…вы понимаете, чем это грозит…вы что натворили!…Два безумца!

До меня еще не доходил смысл ее слов, я прижала руки к груди и смотрела на Изгоя.

Но он заметил меня лишь тогда, когда Фэй забрала у него маленькую девочку чем то очень похожую на Камиллу и унесла в сторону спален. Мстислав подошел ко мне. Наконец то.

Только все было не так, как я себе представляла. Он не схватил меня в объятия, не закружил по комнате, даже не поцеловал. Он просто долго смотрел мне в глаза, потом протянул мне мою цепочку и положил мне в ладонь.

— Я вернул ее тебе сам, как ты и просила.

— Мстислав… — я едва слышала собственный голос.

— Иди к себе, мы потом поговорим.

Сказал отрывисто, равнодушно. Его взгляд казался таким обжигающе холодным. Как всегда. Никаких чувств.

Уже в ту же секунду он исчез. Я успела забыть, насколько быстро он передвигается. И в тот же момент с болью осознала, что именно нас разделяет. Я — человек, а он тот, кто давит таких как я, словно букашек. Он сам так сказал — смертные для него просто пыль.

Мне показалось, что я лечу в пропасть, сердце остановилось, потом забилось очень медленно и мне показалось, я теряю сознание. Ноги онемели. Я не могла произнести ни слова. Вот и все. Теперь он прогонит меня, отправит домой, избавится. Все кончено. Они выполнили свой долг, а я теперь лишняя здесь. Я не с ними. Не такая как они. Да и на что я надеялась? Он сам говорил мне, что не умеет чувствовать. Он вернулся. Живой. Разве не об этом я просила Бога и обещала взамен просто уйти? Я медленно попятилась назад и пошла в сторону комнат, перед глазами пелена, все как в тумане. Наверное, я плачу, раз ничего не вижу, и так саднит в горле и груди.

Собственная комната уже казалась мне чужой, неуютной. Мне здесь больше не рады. Все встало на свои места в их жизни. Только я лишняя. Наверняка завтра утром со мной красиво попрощаются, поблагодарят и отправят обратно. Возможно та тварь, что охотилась на меня, уже мертва. Теперь я просто вернусь домой.

Я решила, что нужно собираться, складывать вещи. А потом истерически засмеялась. Какие вещи? Здесь ничего моего нет. Только пару нарядов, которые подарила мне Марианна. Да и не я не возьму их с собой, просто оставлю здесь.

Снова вспомнила взгляд Изгоя — колючий, холодный. Зачем мне ждать пока он снова вышвырнет меня из своей жизни? Я просто могу заказать такси и уехать. Или даже добраться на попутке.

Никто не заметил, как я ушла. Наверное, в глубине души я ждала, что кто то из них вдруг увидит мою сиротливую фигуру у дороги и позовет меня обратно. Но так не бывает и чуда не произойдет. Меня попросили ждать такси у главной дороги. На территорию особняка заезжать запрещено и я, не оглядываясь, пошла в сторону трассы, кутаясь в легкую кофточку. Мне не было холодно. Точнее внутри все и так заледенело.

Я не знаю, сколько шагов я сделала, как вдруг Изгой преградил мне путь. От неожиданности я вскрикнула. Уже успела забыть как быстро и бесшумно он умеет передвигаться.

— Я попросил тебя просто подождать в своей комнате, — его голос звучал устало и разочарованно. Я не хотела смотреть ему в глаза. Вся моя решимость тут же исчезнет и я не смогу уйти гордо. Я сломаюсь.

— Куда ты? — спросил он и приподнял мое лицо за подбородок. Я зажмурилась. Слезы предательски щипали глаза.

— Наверное, домой, — тихо ответила я.

— А где твой дом? — так же тихо спросил он, и мне показалось, что мое сердце началось биться быстрее.

Внезапно Изгой обнял меня за плечи и привлек к себе, прижал к груди.

— Где твой дом, Диана? Скажи мне и я отведу тебя туда. Только попроси.

— Мой дом там, где есть ты, — я не знала, сказала ли я это вслух или только подумала. Он обнимал меня, и я растворилась в этих объятиях, в этих сильных руках. Его жесткая рубашка колола мне щеку, и сжимал он меня до боли в костях. Но более живой я еще никогда не была. И мне стало жарко, словно кровь внезапно закипела и побежала по венам с ускоренной силой.

— Но там где я, ты станешь другой, там, где я, нет ничего того, к чему ты привыкла. Тебе придется отказаться от своей человеческой сущности. Ты готова жить в моем мире, Диана?

Изгой отстранил меня от себя и теперь смотрел мне в глаза.

— У тебя никогда не будет детей, ты перестанешь быть человеком, ты станешь такой как мы. И я никогда не смогу обещать тебе спокойного будущего, обещать тебе вечной любви. Ты готова на это, Диана. Может тебе нужно время подумать?

Я подожду твой ответ, и я сам верну тебя обратно, если он будет отрицательным.

— Я не стану думать, Мстислав. Мне это не нужно, я уже давно знаю, чего я хочу.

Я снова обняла его и склонила голову ему на грудь. Мое сердце колотилось как бешеное.

— Чего же ты хочешь, Диана?

— Быть твоей. Всегда. Вечно.

Теперь он резко приподнял меня за талию и уже пристально посмотрел мне в глаза. В его зрачках плескались красные сполохи.

— Вечность — это страшное слово, ты отвечаешь за свои желания? Если ты скажешь "да", то я больше никогда не отпущу тебя. Ты будешь принадлежать только мне.

Сказал грубо, с угрозой, словно хотел меня напугать. Только я уже давно его не боялась.

— Я и так твоя, с того самого момента как увидела тебя впервые.

Внезапно Изгой улыбнулся:

— Тогда тебе придется познакомить меня с твоими родителями. Я думаю, что не понравлюсь им.

— Понравишься, — горячо возразила я, и прильнула к нему всем телом, — обязательно понравишься.

***

В маленькой спальне собрались почти все. На спящую девочку смотрели, как на чудо и только Фэй выглядела испуганной и очень обеспокоенной. Девочка все еще не приходила в себя. Она словно спала, и я смотрела на нежное личико, испытывая прилив нежности и любви. Сердце больно сжалось при взгляде на худенькие плечики, тоненькие запястья малышки, на нежные щечки и длинные пушистые ресницы. Я всегда хотела сестричку. Вот такую. Маленькую, нежную…а теперь я хотела дочь. У меня наверно ее никогда не будет.

— Почему она не просыпается? — спросил Мстислав, присев на краешек постели и не выпуская мою руку из своей. Он даже не представлял себе, как много это для меня значило.

— Не знаю, — Фэй поправила подушку под головой малышки, потрогала ее лобик, — Она в состоянии шока. Что то сильно ее напугало. Плюс такой огромный скачок во времени. Я еще не слышала, чтобы люди перемещались через портал. Такого никогда не было.

— Это могло ей навредить?

— Нет, не думаю. Ее дыхание стабилизировалось, сердцебиение нормальное. Правда, низковатое давление. Мы возьмем анализы крови, проведем обследование в моей клинике и будем знать наверняка, что с ней все нормально. Меня беспокоит совсем другое.

Фэй посмотрела на Марианну и тихо спросила:

— Ты как себя чувствуешь?

— Я? Чудесно, просто отлично! А как я должна себя чувствовать, если мои любимые вернулись ко мне притом все? Я счастлива!

Фэй кивнула и снова повернулась к девочке, взяла ее руку, нащупывая пульс.

— Все в порядке. Она здорова. На первый взгляд. И возможно очень скоро Анна проснется. Только ей нужно общение, пока что, только с человеком. Не с такими как мы. Лучше даже перевезти ее в другой дом и постепенно знакомить с окружающим миром. Тогда переход во времени не станет настолько ощутимым. Пусть Диана побудет с ней первое время. Надеюсь никто не против?

***

В тот же день мы переехали в маленький дом, принадлежавший когда то Самуилу. Мстислав переехал вместе с нами. Я еще никогда не видела его таким. Он изменился. Он больше не походил на того страшного Палача каким я узнала его впервые. Он помогал мне обустроить комнату для Анны, и он улыбался. Так много улыбался, что от каждой его улыбки, подаренной мне, я сходила с ума от счастья. Зачем мне слова любви? Зачем мне клятвы в верности, когда мне просто достаточно смотреть на него, вдыхать его запах, слышать его голос?

Мы вместе дежурили у постели Анны. Фэй и Криштоф привезла оборудование из клиники, девочка получала через капельницу витамины и антисептики. Ее анализы крови оказались хорошими, кардиограмма была в норме. Теперь мы ждали, когда она проснется. Точнее, больше всего ждал Мстислав. Он держал ее ручку в своей руке, иногда прижимал к колючей щеке. И ничто не сблизило нас настолько сильно как это ожидание. Пока Мстислав что то шептал спящей сестре на ухо, я ходила по комнате, расставляя все по местам. Марианна заботливо передала малышке вещи Камиллы, несколько игрушек. Я вытерла пыль и посадила плюшевого медведя на стол. Я была уверенна, что маленькая Анна будет жить в этом доме как принцесса. Мы вместе будем жить. Я она и Мстислав. Как настоящая семья. Я влезла на стул, поправила занавески на окне и вдруг заметила черную тень, скользнувшую в кусты. Пошатнулась и тут же Изгой подхватил меня на руки.

— Ты испугалась?

— Да, — быстро ответила я, а он нахмурился, — не тебя. Мне показалось, что там кто то есть.

Он улыбнулся, и мне захотелось зажмуриться.

— Где?

— Не знаю…

Я так и не поняла, в какой из комнат мы оказались. Только слышала, как Мстислав распахнул дверь ногой и осторожно поставил меня на пол. Он долго смотрел мне в глаза, а у меня от одного взгляда заныло внизу живота.

— Я плохой любовник, — растерянно сказал он.

— Мне не с кем сравнивать, позволь я сама решу, — ответила я и нагло расстегнула пуговицу на его рубашке. Одну потом другую. Я провела ладонью по его груди с наслаждением касаясь смуглой, гладкой кожи, чувствуя стальные мышцы под ладонями, неровности от шрамов. Вот этот новый, здесь, прямо у сердца. Я наклонилась и нежно коснулась губами рубца. Мстислав погладил мои волосы. И мне показалось, что он нервничает намного больше чем я сама. Я стащила с него рубашку. Касалась его тела с жадным любопытством с маниакальным желанием осязать каждую выпуклость и впадинку. Запомнить каждую родинку и шрам. Боже, как же много на нем шрамов. Я целовала каждый из них, спускаясь к его животу, медленно стала на колени и потянула за ремень на его брюках. На секунду мне показалось, что он готов схватить меня за руки, но он лишь сцепил свои за спиной, позволяя мне делать все, что я хочу. От вседозволенности закружилась голова. Сам Палач стоит передо мной, расставив длинные ноги в высоких массивных сапогах, и я перед ним на коленях. Добровольно.

Я расстегнула змейку и задохнулась. Я не видела мужской член так близко еще ни разу и никогда бы не подумала, что он настолько прекрасен, огромен и тверд. Я несмело сомкнула пальцы на горячей плоти и услышала стон. Но я уже не могла остановиться, я касалась его плоти обеими руками, гладила, ласкала кончиками пальцев. Я смотрела, как член становится еще напряженней, как вырисовываются вены, и краснеет блестящая головка. Когда я коснулась его губами по моему телу прошла дрожь удовольствия, внизу живота запылало, запульсировало. Я безумно хотела, чтобы он оказался внутри меня, но вместо этого я обхватила головку губами и втянула в рот. От наслаждения и чувства триумфа, ведь он в моей власти, закружилась голова. Его запах сводил с ума, запах секса и моего мужчины. Мстислав застонал уже громко, вздрогнул от удовольствия, его пальцы зарылись в мои волосы, притягивая ближе, побуждая к более резким движениям. Я знала, что такие ласки доставляют мужчинам удовольствие, но не имела понятия как правильно нужно ласкать, но судя по его реакции у меня все получилось. Внезапно Изгой поднял меня с колен. Он удерживал меня в воздухе за талию. Я видела, как побледнело его лицо, раздуваются ноздри, как почернели его глаза от страсти и сверкает сиреневая радужка. Мстислав пролетел со мной по комнате в поисках постели, но оказалось мы в зале с длинными столами, накрытыми белоснежными скатертями. Он тихо выругался и уложил меня на один из столов, опрокидывая стулья, сметая рукой подсвечники. Его пальцы разорвали мою блузку, задрали юбку на середину бедер, он сдернул трусики, и я поняла, что сейчас он овладеет мною. Замерла в предвкушении, раздвигая ноги. Но вдруг мой любовник остановился, замер, осматривая мое тело голодным взглядом.

На его лице разочарование. Я даже испугалась, что причина тому — во мне.

— Я все делаю не так да?

Тихо спросил он, и провел кончиками пальцев по моей щеке, опускаясь к груди, задел сосок и я всхлипнула. Теперь он сжал тугой комочек двумя пальцами и мои глаза закатились. Он убрал руку, и я услышала его голос у своего уха:

— Тебе больно? Твое сердце бьется так быстро.

— Нет, мне не больно…мне хорошо. Прикоснись ко мне еще…пожалуйста.

Теперь он гладил меня обеими руками, играл с моей грудью и ласки становились все более дерзкими, но очень нежными. Соски стали чувствительными, и каждое прикосновение вызывало дрожь во всем теле. Я хотела большего, я требовала большего. Словно читая мои мысли, Мстислав погладил мой живот, от нетерпения я прикусила губу, а когда его пальцы коснулись моего лона — я вскрикнула. Да пусть прикоснется ко мне или я сойду с ума.

— Больно? — снова этот настороженный голос, в котором звучал страх…как же он привык причинять боль и боялся что сделает это снова. Боялся? Разве есть что то способное напугать Палача? Оказывается — есть.

— Еще, — хрипло попросила я, и накрыла его руку своей рукой, прижимая сильнее к горящему лону. Когда его палец оказался внутри меня, я закричала, и он тут же остановился, но я уже не могла терпеть. Я подтолкнула его руку, сильнее надавливая, подалась вперед усиливая трение, чувствуя, его сильные и в тоже время нежные, пальцы распаленной кожей, которая хотела иных прикосновений, более грубых и резких и еще…немедленной разрядки. Разрушительная волна экстаза приближалась ко мне издалека. Я балансировала на грани. И вдруг Изгой понял, чего я хочу, пальцы нашли чувствительный бугорок между влажными складками случайно или намеренно он коснулся меня именно там и я взорвалась. Оргазм накрыл меня с головой, разрывая на мелкие кусочки, сотрясая все мое тело. Я услышала собственный вопль, схватила его руку за запястье не давая отстраниться. Когда судороги наслаждения постепенно стихли, и я открыла глаза, то увидела его лицо рядом с моим. Он смотрел на меня напряженно, с восхищением, фиолетовые глаза подернулись дымкой страсти, черты лица заострились. О боже, какой же он сексуальный, когда вот так смотрит на меня.

— Ты…такая красивая, — прошептал он мне в губы… — ты кончила да? Так это называется?

Я кивнула и почувствовала, как краска стыда залила мои щеки. Я вела себя как развратная самка. Я все еще прижимала его руку к своему лону, мои ноги свисали с краев стола, А он облокотился на локоть и внимательно рассматривал мое лицо.

— Я хочу услышать еще раз, как ты кричишь…ты кончишь для меня снова?

Прежде чем я успела ответить, он обхватил губами мой сосок и нежно втянул в себя. Он ласкал мою грудь долго, теперь только губами и языком и я снова стонала от наслаждения, а потом он спустился ниже. Я попыталась остановить его, скрестить ноги, но Мстислав удержал мои колени.

— Я хочу знать какая ты на вкус…везде…особенно когда кончаешь…Останови меня, если тебе не понравится…

Остановить его? Я лучше умру. Его язык исследовал меня настолько нежно и трепетно, что я уже не могла кричать, я всхлипывала, вздрагивая каждый раз когда кончик языка касался моего бутона поначалу случайно, потом еще раз и еще, пока он не понял что именно заставляет меня судорожно цепляться за его волосы плечи и непрерывно стонать. Теперь он обрушил все ласки именно на горящий комочек плоти, обхватывая его губами, нежно посасывая, ударяя по нему языком. Второй оргазм был ослепительней первого. Мне казалось, я потеряла сознание от наслаждения и только теперь я почувствовала, как он овладел мною. Я благодарно застонала, распахнула ноги еще шире, изгибаясь навстречу, принимая его в себя, такого твердого огромного. Изгой двигался во мне быстро, мощно придавливая меня к столу тяжелым телом, своими железными мышцами. Я сама нашла его губы, притянула за волосы к себе, чувствуя, как мои напряженные соски касаются его гладкой кожи.

— Если бы я знал, что ты такая сладкая, когда кончаешь я бы ласкал тебя беспрерывно с самой первой встречи…

Страстно шепнул мне на ухо и лизнул мою шею. Я кончила снова. Неожиданно, ярко. Я сама не знала, что мое тело способно ТАК реагировать на его слова. НО его голос…не человечески прекрасный, хриплый, низкий….сводил меня с ума.

Я не знаю, что значит, хороший любовник…точнее, что может быть лучше, чем этот мужчина, который дарил мне свои ласки до самого утра? Он терзал меня снова и снова, ласкал каждый сантиметр моего тела, изучая меня и мою реакцию на его прикосновения. К утру я уже вся изнемогала, охрипла от криков, у меня болел каждый мускул на теле и тогда он сжалился и я услышала наконец то, как кричит он сам, точнее рычит хрипло, громко, покусывая мою шею. Я почувствовала горячее семя внутри себя, его судорожные толчки и то как он крепко прижал меня к себе содрогаясь всем телом. Его атласная кожа покрылась капельками пота. Я зарылась в его белоснежные волосы пальцами обеих рук и тихо прошептала.

— Ты наверняка самый лучший любовник из всех мужчин на земле…

- Kocham cię takKocham cię tak bardzo, że słowa tego nie wyrażą*1ardzo, że słowa tego nie wyrażą [2]

Я не знаю, что он прошептал мне в ответ по–польски, а потом поцеловал меня в припухшие губы, но я твердо решила, что обязательно выучу польский и узнаю значение этих слов. Ведь у меня впереди целая вечность. Так он пообещал мне. А если мой Палач что то обещает…

 ЭПИЛОГ

Анна проснулась через два дня. Открыла глаза и что то тихо прошептала по–польски. Я оставила их одних. Им так много нужно рассказать друг другу. А потом мы будем вместе, и я научу Анну всему, что знаю сама. Познакомлю ее с этим миром. А может даже она захочет танцевать…как я…

Я складывала новые игрушки на маленьком столике и книги на полку. Я с любовью поправляла светло розовые занавески. Потом поставила букет алых роз в хрустальную вазу. Наверное, нужно надуть шарики. Ведь Анна никогда не видела воздушные шары…Она много не видела, и я покажу ей все. Ведь этот мир так сильно изменился.

Зазвонил мой сотовый, и я машинально поднесла трубку к уху.

— Диана, это Фэй. Ты пока ничего не говори Мстиславу, но у нас горе — Марианна впала в кому.

— Как в кому?

— Да, несколько минут назад она потеряла сознание и больше не приходила в себя. Это как то связано с появлением Анны. Мы пока не знаем, что делать дальше. Подождите, пока девочка немного придет в себя. Потом скажешь Мстиславу. Пусть приедет.

Я медленно закрыла крышку сотового и повернулась к телевизору на стене. Как раз передавали сводку новостей.

— Сегодня в два часа дня в гостинице "Континенталь" совершено зверское убийство известного предпринимателя из Чехии Витана Александровича Черногорова. Он и его давняя знакомая фотомодель Адель Стар пострадали от рук наемного убийцы, едва успев войти в номер гостиницы. Преступник заколол Витана, нанес тяжелые ранение острым предметом прямо в область сердца. Каждое из таких ранений смертельно.

Адель отсекли голову. Зверское убийство расследует…

Я судорожно глотнула воздух и вцепилась пальцами в мобильный телефон. Диктор продолжала:

— Вдова потерпевшего пока не дает никаких комментариев, она прилетела последним рейсом, как только получила страшное известие. Кристина Воронова в шоке, и к ней не подпускают журналистов.

Лицо вдовы показали крупным планом. Я выронила сотовый. И схватилась рукой за горло.

Одна сестра впала в кому, а другая овдовела. И все сегодня — в тот день, когда Анна пришла в себя.

КОНЕЦ 5 ЧАСТИ