Охота в атомном аду бесплатное чтение

Как я даже не попытался спасти мир

Пролог. Вам задание, или Тебя послали – ты пошёл

«Ох и времечко! Ну и времечко!»

Будённовец Петя Трофимов. Л. Пантелеев, рассказ «Пакет»

С момента моих прошлых шатаний под пулями, во время «служебной командировки» в карельские снега 1940 года прошёл без малого год. Разумеется, в течение этого «интересного времени» произошло много чего. В основном, естественно, не особо позитивного, что уже стало практически привычно.

Ну, про свалившуюся на всех нас, и правых и виноватых, всемирную эпидемию (тут я подумал – а ведь о чём-то подобном даже никто из наших бабушек и дедушек припомнить не сможет, поскольку раньше ничего такого точно не было, как выражаются в народе «старожилы ни хрена не помнят, поскольку им отшибло память», а «старожил» – это, судя по всему, такая специальная должность для запутывания историков будущих эпох, ну очень пожилой персонаж, который на все вопросы односложно отвечает, что он этого не помнит, хоть режь его) лишний раз повторять не буду – уже, что называется, в зубах навязло. Один мой приятель считает, что «для полного счастья» нам всем теперь не хватает только падения из космоса «камушка», из разряда тех, один из которых, когда-то, ну очень давно, вырыл Мексиканский залив. Как говорил, правда, по другому поводу, Индиана Джонс – поосторожнее надо с мечтами, они и сбыться могут…

Однако вроде как пережили и это, причём легче чем наши «заклятые друзья» – и понимание в людях есть, и вакцина наша оказалась качественнее, чем у них, да и покойников у нас набралось примерно столько же, сколько ежегодно бывает, если просуммировать жертвы ДТП и отравлений суррогатным бухлом (нет, конечно, у нас тоже не без проблем, но их причина вполне стандартна – вековая дурость, усугублённая социальными сетями), а вот в «самой прогрессивной стране мира» (Североамериканских Штатах то есть, как некоторые думают) трупов образовалось вполне сопоставимо с их потерями во Второй мировой войне. Вроде пустячок, но тем не менее…

Кстати, а кто-нибудь заметил, как в одночасье изменилась общая риторика вражеско-злопыхательской пропаганды? Раньше они орали, что «на Западе живут лучше, чем в России», а теперь, почему-то разом забыв про всю эту «лучшую жизнь» и прямые сравнения и сопоставления (поскольку сравнивать, увы, больше нечего), вдруг начали говорить о том, что «в России жить плохо», без малейших попыток эту мысль развить. Но если у нас всё плохо, то где хорошо? И к какому такому «светлому идеалу» сейчас надо стремиться? Самое смешное, что ответ прост – нету такого идеала, поскольку на дворе стоит мировой кризис, который перемелет всех без исключения и не отскочит никто.

А вообще, куда нынче катится этот мир, понять сложно. Чувство у всех как у того витязя на распутье, только сейчас «витязь» этот чётко знает, что куда он ни свернёт, везде жопа, без вариантов. И вернуться назад уже нельзя – это тоже непременное условие этой долбаной «игры». Так что и идти куда-то вроде бы надо, но и боязнь сделать хуже сдерживает любые порывы.

Увы, но при этом почему-то совсем не сдерживаются пришедшие к власти за океаном путём феерического обмана и шантажа (ну наконец-то!) престарелые маразматики и безмозглые истеричные бабы, все эти толстосумы и миллионщики с ультрарадикальными замашками, которые, вместо того чтобы медленно и аккуратно сползать на дно, вполне готовы шумно и быстро утянуть туда за собой всё остальное человечество – его-то господам из Белого дома на холме уж точно нисколько не жалко. Не зря же этот их нынешний, говнодержавный дедушка несёт с высоких трибун столь лютую пургу, заставляющую думать, что он либо вообще конкретно не в себе, либо затяжная деменция и достижения заокеанской фармакологии выковали из него конченого экстремиста-камикадзе, готового принести в жертву не многих, а вообще всех без исключения. Только вот ради чего, собственно, нужны такие жертвы, они там, у себя, почему-то помалкивают, во всяком случае – пока. И даже представительная тусовка на берегу Женевского озера, от которой ждали очень многого, решительно ничего по этой части не прояснила, поскольку все тамошние договорённости (если их вообще можно так называть) свелись к известной формуле из вестернов: не надо делать резких движений. Только вот незадача-то – в вестернах никто почему-то не имеет привычки держать паузу – обязательно кто-нибудь да начинает стрелять первым. Вот и делайте выводы…

Так что пессимисты (а оптимистов в наше время практически нет) в краткосрочной перспективе ждут новый передел мира (от рынков до госграниц), а значит, развязывания новой глобальной войны, тем более что «золотой миллиард» уже вовсю намекает, что в эпидемии опять виноваты мы с китайцами. Весь вопрос лишь в том, откуда всё начнётся (в плане географии тут выбор богатейший – уже не только Украина или Сирия, но и Белоруссия с Кавказом или Средней Азией) и как далеко зайдут в плане используемых огневых средств и методов. Хотя, с другой стороны, умирать никому не хочется, да и не очень-то и понятно, как, в случае чего, вообще собираются воевать наши нынешние оппоненты – их здравоохранение и от вируса-то конкретно захлебнулось, а что будет, если всерьёз ударить по ним чем-то, пусть даже и не ядерным, куда они побегут и кто им на выручку прибежит? Особенно учитывая, что, по факту, США больше не сверхдержава (и, что характерно, для осознания этого не потребовалось ни одного выстрела!), коли уж они официально заявляют, что отныне будут разговаривать с нами только после того, как Россия пустит под пресс или, как минимум, передаст под «международный контроль» сразу несколько классов своего нового стратегического вооружения (видимо, потом они нас сразу сильно полюбят, будут в попу целовать взасос и денег дадут – ага, лет тридцать назад мы всё это, помнится, уже слышали). А всё это, между прочим, означает, что в данный момент мы оказались сильнее их в военной области, и технически, и технологически. Так сказать, ещё одна приятная «мелочь».

И это без учёта натуральной «лысенковщины» в заокеанской науке и того, что устроили в Североамериканских Штатах черно… нег… афро… (блин, да как их теперь вообще можно называть, чтобы тебя при этом с гиканьем не закидали калом за «неполиткорректность»?!), ну то есть те, чья жизнь вдруг ни с того ни с сего стала «иметь значение» (а жизни тех же, когда-то зачищенных под ноль, американских индейцев, почему-то, как обычно, не в счёт?) и которые теперь требуют себе вагон разных пряников, вплоть до отдельного государства и сколько-то там триллионов долларов компенсации за годы рабства, причём «знаменем» их борьбы и где-то даже полубожеством стал законченный рецидивист и наркодилер, неоднократно судимый, в том числе и за разбой на большой дороге. Чудны дела твои, Господи, но лично я давно предполагал, что со всеми этими «Голодными Играми», «Дивергентами», последней версией «Планеты Обезьян» и прочей подобной лабудой, где симпатии авторов и зрителей всецело на стороне разных сопливых бунтарей или неожиданно заговоривших шимпанзе, американские красавцы вырулят именно куда-то в эту сторону и на почве нынешней «тоталитарной толерантности» перегрызут друг другу глотки если и не по половому, то уж точно по расовому вопросу. И, самое смешное – я угадал! Отмена разделения прежних призовых, фестивальных номинаций на «мужскую» и «женскую» кинороли это, увы, только начало. Посмотрим, как тот же Голливуд теперь будет работать по новым, «ультралиберальным» (честно говоря, подобный «либерализм» и нацистам не снился) лекалам в условиях, когда, к примеру, любовь и секс между гетеросексуальным белым мужиком и столь же белой и во всех отношениях нормально ориентированной бабой уже считается как минимум экстремизмом, а как максимум – извращением…

Вот и выходит, что мои хитромудрые работодатели из будущего, столь любезно и ненавязчиво просветившие меня насчёт кризиса общества оголтелого потребления, «затяжного периода системного упадка и деградации мировой цивилизации» и аж двух последующих за ним мировых войн, полностью правы – именно в эту сторону всё и катится. И уж они-то это знают наперёд.

Ну а куда именно мы все выплывем, если не потонем, – это тайна, покрытая мраком, тем более что при самом благоприятном развитии событий теперь впереди у человечества минимум несколько лет нищеты, стагнации и прозябания, а если упадок растянется на десятилетие-другое, то это получится вообще практически навсегда, по крайней мере, в недлинном с точки зрения возраста вселенной «локальном промежутке» жизни отдельного человека.

А скольким вроде бы считавшим себя вполне «здравомыслящими» за последнее время уже напрочь снесло чердак на почве «любовной размолвки с бытием» по поводу того, что прежним этот мир не будет уже никогда, но осознавать это ой как не хочется?! И скольким ещё предстоит пережить это «сгорание предохранителей»? Ведь рано или поздно (когда таки будут пропиты «последние подкожные») до всех этих «хозяев жизни» и «профессиональных вольнодумцев и карбонариев» дойдёт, что мир, существующий только в пространстве их смартфонов, окончательно схлопывается и теперь, для того чтобы просто жить, им по-любому придётся привыкать к простому, незамысловатому физическому труду и учиться сажать морковь с картошкой, поскольку, к примеру, «актёр больших и малых академических театров», «исполнительный директор», «туристический менеджер», «мастер модельер-стилист», «фитнес-инструктор класса гранд-мастер тренер», «элитный брадобрей из барбершопа» в ближайшей долгосрочной перспективе точно не будут относиться к числу сильно востребованных профессий, как, впрочем, и разные прочие IT-шники, блогеры, сомилье, экологи, косметологи, логисты, имиджмейкеры и т. д. и т. п. Впрочем, в полном отчаянии они вполне могут окончательно расшатать и обрушить этот уже сильно накренившийся мир на головы всем нам и себе (ну да, чем так жить – нехай будет конец света) – увы, но такой вариант тоже нельзя исключать…

В общем, до сего дня «гости из будущего» меня не тревожили, и я уже начал помаленьку забывать, что они вообще существуют. Окружающий дурдом постепенно устаканился, а работа, за которую платили мало и куда менее регулярно, чем раньше, то была, то нет. Как обычно, в июле на дворе стояла удушливая жара, не особо спадавшая после захода солнца, и даже думалось в пропахшей пылью, раскалившимся асфальтом и выхлопным газом атмосфере замусоренного прокисшими липовыми и тополиными ошмётками июльского города как-то с трудом.

В общем, я сидел в квартире в полном одиночестве и читал. Книжку отнюдь не развлекательную и не предназначенную для «средних умов», а именно «Комментарии к русскому переводу «Похождений бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека», солидный том, толщиной едва ли не большей, чем сам роман. Хотя, если совсем честно, я её перечитывал уже не в первый раз. Лично меня подобное чтиво всегда успокаивает, поскольку оно полезно хотя бы с точки зрения развития серого вещества под черепной коробкой, а для историка так и вообще познавательно во всех отношениях. Потому что мало кто просекает все нюансы и тонкости краеведения, этнографии, географии и прочих деталей и мелочей столетней давности, которыми переполнен роман не слишком любимого сейчас на собственной родине Я. Гашека (это у нас в его честь до сих пор улицы названы, а за что его любить нынешним вестернизированным чехам, если он во время российской Гражданской войны с самого начала воевал за красных?) и которые были когда-то «за ненадобностью», или по незнанию, проигнорированы отечественными переводчиками этой книги. Собственно и отечественная дерьмократическая ботва изначально держала Гашека скорее за антивоенного и даже антиармейского писателя – ведь у нас с недавних пор (и это началось задолго до «Солдата Чонкина») просто обожают тех, кто имел или имеет обыкновение кидать говном в чьи бы то ни было армию, государство, прошлое – короче говоря, «бунтарей», борющихся против всего и сразу. Как, помнится, говорил один, вдруг неожиданно и горячо возлюбивший генерала Власова жирный ублюдок из телевизора, «лучшее, что можно найти в подобных произведениях – насмешка над армейской дисциплиной и бюрократией, а также патологическая ненависть к любому государству». Хотя, честно говоря, Гашек писал не совсем о том, и, к примеру, для меня эта его книга прежде всего некий очень яркий «портрет эпохи», правда, локализованный в пределах тогдашней Австро-Венгрии.

И в момент, когда я изучал 339-ю страницу «Комментариев» с оригинальным текстом «Куплетов о бравом канонире Ябуреке» (слева чешский текст, справа буквально подстрочный русский перевод), я ощутил какое-то едва ощутимое шевеление за своим левым плечом, а затем в тёмном углу комнаты деликатно кашлянули. Подняв глаза от книжной страницы, я оглянулся и понял, что очередная «пауза», похоже, закончилась – здрасте вам, как говорится, «Не ждали», картина Репина.

В общем, в трёх метрах от меня сидела, деликатно сведя вместе и сдвинув в одну сторону коленки, всё та же Блондинка. Только вид у неё на сей раз был ка кой-то старомодный. Белое, приталенное, со слегка расклешённым подолом платье длиной чуть ниже колен, с рисунком (или как теперь выражаются, «принтом») в красно-зелёный цветочек (сразу не рассмотрел – маки это были или, скажем, розы?), чулочки телесного цвета, характерная причёска (длина волос до шеи, но всё очень тщательно завито и уложено), цацки в ушах и на шее, а также белые остроносые туфли и поясок (и на лаковых «лодочках», и на ремешке я разглядел замысловатые золотистые пряжки – ты посмотри, прямо-таки в едином ансамбле всё выдержано!) за версту отдавали стилем киноподелок из «золотых лет» Голливуда, по-моему, примерно конца 1950-х – начала 1960-х. Прямо-таки полупрофессиональный Пин-Ап – «королева всех бензоколонок», блин…

И, мрачно глядя на ту, что хуже татарки (ну, то есть незваную гостью), я мало-помалу начал укрепляться в уверенности (надо сказать, что подобное приходило мне в голову уже давно), что какие-то их гады-психологи из будущих времён в такие вот моменты ставят на мне дополнительные, непотребные опыты. Дескать, а какова будет реакция подопытного на тот или иной внешний облик неожиданно появившейся перед ним мадам? Типа, встанет у него на неё или, наоборот, опадёт? Ведь у каждого из нас в голове свои, индивидуальные тараканы. Небось даже диссертации пишут на эту тематику, засранцы.

А может, и какие-нибудь шустрые ребята из тамошнего «техотдела» на всякий случай отрабатывают детали возможного внешнего облика своих сотрудников, ведь заранее никогда не известно, в каком голографическом образе безопаснее всего представать перед тем или иным среднестатистическим homo sapiensом – Охотницы на Вампиров в чёрном латексе, английской королевы или, скажем, Одри Хепбёрн? Тему насчёт последнего я просёк сразу же. Ведь внешний облик гостьи был снова прорисован как-то уж слишком тщательно, и её фигура выглядела словно подсвеченной изнутри (в вечерней полутьме это выглядело не очень естественно), но при этом и Блондинка не отбрасывала никакой тени (вот тут любой, искренне верующий в потусторонние силы и прочую чертовщину, на моём месте непременно обосрался бы), говорила, практически не открывая рта (но я всё слышал), да и диван под ней не промялся ни на миллиметр. А стало быть, она опять явилась ко мне в уже привычном виде голограммы, которую невозможно поиметь, задушить, застрелить и прочее. С ней, увы-увы, можно только умные разговоры разговаривать. Ну а коль скоро в гости ко мне она так просто, без весомого повода, не заходит, всё это было явно не к добру. А ведь вроде бы сегодняшний день начинался вовсе не плохо…

– Вы посмотрите, какую к нам красивую тётеньку замело! – выдал я, по возможности, ехидно, слегка изменённую цитату из бородатого кино про любовь и голубей и, отложив книгу, спросил:

– Ну, и чем обязан?

– Рада видеть тебя в добром здравии, – сказала Блондинка, изобразив на голографическом личике дежурную улыбочку, и добавила несколько более официальным тоном: – Большой привет тебе от нашего руководства!

Вот хоть бы раз конкретизировала, как именно зовут их руководителя или руководителей, а то вдруг я являюсь исполнителем приказов какого-нибудь суперкомпа, внешне выглядящего как простой металлический или пластиковый шкаф нейтрально-серого цвета?!! Конечно, осознание подобного факта было бы мне очень неприятно, зато выглядело бы куда честнее. Хотя в целом разговор сразу же вошёл в привычное, проторённое русло. И опять она мне «тыкала», я называл её подчёркнуто-уважительно на «вы». Всё как всегда…

– Так, – хмыкнул я. – «Спасибо тебе дед от всей Красной армии, сам нарком Ворошилов приедет руку жать»? Что-то не нравятся мне подобные прелюдии. Колитесь, мадам, – опять работёнку нашли бедному мальчишечке? Покрывать крыши во время дождя?

– Угадал.

Н-да, для того чтобы понять, зачем она каждый раз является ко мне, вовсе не нужно быть экстрасенсом или ясновидящим. Тут всё не просто, а очень просто…

– А что случилось? – осторожно уточнил я.

– Ну, если кратко – опять чёртовы «изменяльщики истории» зашевелились.

– Да ну? – изобразил я безмерное удивление. – Я-то, грешным делом, думал, что вы их всех давно переловили или перестреляли, с моей и божьей помощью…

– Ну, как принято говорить в вашей стране – всех не перестреляешь. Не унимаются они. Вот не понимают эти люди, или не хотят понимать, что любая попытка как-то изменить прошлое даёт на «выходе» всего лишь возникновение очередной альтернативной реальности. И всё, ничего более…

– Н-да, порой очень сложно понять, где проходит эта тонкая, незримая грань между фаталистом и простым долбоёбом, – удачно сформулировал я. – Но я-то, честно говоря, полагал, что у вас, в «прекрасном далеке», такие вещи всем ещё в средней школе вдалбливают прямо-таки как таблицу умножения!

– Отнюдь. Тебе уже неоднократно объясняли – всё, что связано с хроноперебросками и темпоральным полем, у нас имеет определённый гриф секретности. Примерно как любые военные или атомные исследования в вашем времени. То есть про это слышал почти каждый, но о реальном положении дел в этой сфере знают единицы, что удобно.

– Да помню я это. Просто шучу. Кстати, почему я?

– Вот зачем ты каждый раз задаёшь этот странный вопрос, ответ на который сам давно прекрасно знаешь? Во-первых, – у нас просто нет никого другого, а во-вторых, у тебя есть реальный, соответствующий опыт.

– А действительно, чего же я, червяк ничтожный, каждый раз про это спрашиваю? Извиняйте, вырвалось. Ну и что мне предстоит на сей раз? Спасать или предотвращать?

– Нет. Предстоит примерно то же, что ты уже однажды делал в 1962-м. Только на сей раз всё несколько проще…

– Это в каком смысле «проще»?

– А в таком, что сейчас не надо никого брать живым, допрашивать и что-то выяснять. Надо их всего лишь ликвидировать, особо не стесняясь в средствах и методах. Серьёзным минусом является только то, что времени у нас в этот раз почти нет.

– То есть?

– Они решили больше не повторять ошибок своих предшественников-единомышленников и не стали тратить время на «подготовительный период». Решили не пытаться убедить в чём-либо местных власть имущих, а просто как можно быстрее развязать глобальную войну, которая «всё очистит и обнулит». Поэтому они свалились сразу туда, куда им нужно. И наша фора составляет от силы несколько дней, а, увы, не лет, как в тот раз. И они сразу же начали действовать…

– Хорошенькое начало. Если так – где прикажете их искать и что мне с ними потом делать?

– Ну, как раз с поисками всё обстоит не так уж плохо. Поскольку мы уже наработали кое-какой опыт, то сразу же пустили по их горячим следам нашего, если можно так выразиться, человека.

Эта фраза насчёт «можно так выразиться, человека» сразу же насторожила меня, но я смолчал.

– А я там тогда зачем? – уточнил я. – Пусть этот ваш «можно так выразиться человек» и поотрывает им бошки!

– Будешь руководить. Тем более что ты этот период достаточно хорошо знаешь.

Фраза насчёт «руководить» сразу напомнила о бригаде синтетических киллеров, которой я действительно немного покомандовал в прошлый раз. Тогда я вроде бы справился, хотя и не скажу, что мне это сильно понравилось. Но, судя по только что прозвучавшему единственному числу, на сей раз это точно будут не «четыре брата-акробата». Ну а насчёт 1960-х она, в общем, права. Можно считать, что я это время более-менее изучил. Поскольку оно интересно (по крайней мере, лично мне) во всех отношениях. Тогда люди ещё не утратили смекалку и фантазию, и какую область ни возьми, музыку, моду, кино, литературу, науку, автомобили, самолёты, космические полёты, политику и прочее – везде всё выглядело свежо, оригинально и где-то даже красиво. И опять-таки один раз я действительно уже побывал там, хоть это и был не наш, «базовый», 1962 год, а некий альтернативный, но, как говорится, не суть…

– Допустим, – согласился я. – Но позвольте уточнить, а кто вообще такой этот ваш, пущенный по горячим следам, «если можно так выразиться, человек»? Делайте со мной что хотите, но в этой формулировке я изначально чую некий подвох!

– Ну да, это, скажем так, не совсем человек. И, вообще-то, ты её знаешь. Это та самая Катарина с личным номером 1313, она же Графиня, с которой ты как-то, в 1944-м, немного попутешествовал по Европе и южнее…

При этой фразе я даже инстинктивно дёрнулся (ну не смог ничего с собой поделать), словно отгоняя нечистого…

– Лядь, да что же это? – вполне искренне изрёк я вслед за этим. – Она? Опять? На хрена?!

– А что такого? – изобразила удивление Блондинка. – Нормальная бионическая м-мм… б-бб… ж-жж… ну то есть… штукенция, убойная и универсальная. До очередного пресловутого «цикла обновления с сопутствующим перерождением» ей ещё лет тридцать пять или около того. Так что она молода, свежа и готова на всё.

– Ну да. И на кой буй вам-то такая «радость»? Тем более что это же вроде бы «уникальный, штучный товар», в чём вы меня сами тогда убеждали путём обмана и шантажа. Прямо-таки плешь проели на эту тему. И я, толком не зная, с чем я имел дело и зачем всё это было нужно, обеспечил её доставку, и что же я вижу в итоге, спустя какое-то время? Всего лишь то, как вы столь нерационально используете этот самый «штучный товар»?

– Почему это «нерационально»? Хотя да, ты же не в курсе, что её оставили в нашем полном распоряжении. Поскольку за время пребывания в прошлом она набрала огромный массив совершенно уникальной информации, да и про сам процесс хронопереброски благодаря некоторым её исключительным способностям мы тоже узнали много нового и интересного. Ты-то чего занервничал? Ведь у тебя с ней вроде всё вполне нормально прошло…

Похоже, в данном случае слова типа «она» и «её» употреблялись моей собеседницей только постольку, поскольку слово «штукенция» – женского рода. Тут куда правильнее было бы говорить «оно»…

– Ага, может, оно и так. Я, конечно, не знаю, сняться ли андроидам электрические овцы, но только подсознательно я её всё равно боюсь, поскольку видел, на что эта мадам способна. Это же не какая-нибудь нормальная «железка по имени Анна Николаевна», действующая по пресловутым, азимовским законам роботехники. Она в критической ситуации будет спасать себя, а не меня!

– А здесь-то какая твоя печаль? Не вижу в этом особых противоречий – она для нас действительно важнее, поскольку почти непрерывно собирает информацию. А для тебя гибель на задании означает всего лишь возвращение в исходную точку, без малейших последствий?!!

– Тоже верно. И чего я это, в самом деле? – изобразил я раскаяние, переходящее в непонимание.

– Вот-вот. И вообще, зря ты так. Поверь, вне перезагрузочного состояния это нечто.

Ну-ну. «Это» – тоже правильное словечко в данном случае. Насмотрелся я уже на это «нечто». Однако развивать данную тему дальше я пока не стал.

– И куда конкретно идти? – спросил я вместо этого.

– А в октябрь 1962-го.

– Никак Карибский кризис?

– Да.

– Почему?

– Потому что эти недалёкие уроды сочли, что не будет лучшей возможности разрушить «весь мир насилья до основания».

– А это затем? Хотя, по идее, тут я действительно с вами согласен. Они правы, в истории планеты было чертовски мало столь острых моментов, когда ядерные арсеналы находились в полной боевой готовности и требовали лишь одного – нажатия пресловутой «красной кнопочки». И наши ракеты на Кубе на расстоянии «прямой наводки» от Штатов стояли только тогда, единственный в истории раз. А учитывая, что в 1960-е так называемая «защита от дурака» ещё не была доведена до совершенства, любой случайный пуск или выстрел мог легко стать тем самым камушком, который вызывает сметающую всё на своём пути лавину. И у них, судя по всему, есть из чего выбирать. То есть для начала они вызывают ядерную войну? И где именно они планируют это сделать?

– Естественно, в Европе.

– Ну да, удобно и логично. Сплошные набитые тактической авиацией с подвешенными «спецбоеприпасами» аэродромы, ракетные пусковые позиции плюс атомная артиллерия, ядерные фугасы и прочее. А как именно они начнут? Гроссмейстеры будут играть е2– е4, или придумают что-то посложнее?

– Да если бы знать… Они знают вполне достаточно о потенциале тогдашних ядерных силах обоих сторон, и рабочих вариантов у них должны быть разработаны десятки. Но, по идее, твоя напарница уже должна отследить направление, куда они направят свои усилия в первую очередь.

– Боюсь спросить, а сколько их всего?

– Пятеро. Трое мужчин и две женщины. Изначально было десять. Троих сумели взять живыми, один был убит при аресте и ещё один погиб при переброске.

Одновременно с этими словами в воздухе передо мной последовательно возникли пять качественных, трёхмерных портретов. Ну то есть как портретов – одна за другой передо мной возникали головы «целей», а также их фигуры в полный рост. От последних, по-моему, было особенно мало толку, тем более что самые интересные места (первичные половые признаки то есть) на них «политкорректно» затушевали, от чего ростовые изображения выглядели обряженными во что-то типа облегающих тренировочных костюмов – по этим изображениям можно было судить разве что о их комплекции и росте, а удовольствия от просмотра никакого. А в целом сам процесс отдалённо напоминал некую сцену в стиле «Звёздных войн» – тишина, полутьма и один или несколько странно одетых персонажей как бараны на новые ворота таращатся на нечто светящееся, сгущающееся прямо перед ними. Только я не был вождём повстанцев из Далёкой Галактики, да и рассматривал я не голографические схемы шаровидной Звезды Смерти, а всего лишь видел личности тех, кому очень скоро предстояло стать обыкновенными покойниками.

Что тут сказать – одного взгляда на эти потенциальные мишени мне было достаточно для чёткого понимания того, что это, похоже, был не какой-нибудь бунт недовольных чем-то профессионалов (по элементарной логике – должны же у них там, в этих отдалённых от нас столетиях, быть какие-нибудь специально натасканные «хронодесантники» или «хронодиверсанты»?), а просто явные, очередные запуки какой-то «золотой молодёжи» из безмерно отдалённого будущего, чей круг узок и которая страшно далека от народа.

Во-первых, никто из предъявленной мне для ознакомления пятёрки «плохишей» по своему облику явно не тянул на возраст двадцать семь – тридцать лет. Всем им было лет по двадцать с небольшим, ну максимум двадцать пять, то есть это были не «мужики и бабы», а скорее всё-таки «мальчики и девочки». И вот это было самое хреновое, поскольку, как правило, не представляющие что такое настоящая смерть сопляки, которым всё по хер, категорически не ценят ни собственную, ни чужие жизни. Специфический, но полезный опыт 1990-х (когда проблемы часто оперативно устранялись вместе с теми, кто их создавал), а также дальнейшего общения с «поколением ЕГЭ» показывает, что, если этих диких тварей профилактически не загасить в самом начале, потом не оберёшься хлопот – будет явный перерасход по части истраченных боеприпасов и избыточное количество ненужных жертв и разрушений.

А ещё хуже было то, что при всём при этом в их личиках сквозил явный болезненный оттенок чего-то очень не хорошего – у одного из парней (самого толстого из троицы), то ли лысого, то ли просто бритого наголо, было уж слишком серьёзное для его возраста лицо (высокомерно-барственный взгляд выдавал в нём отнюдь не тривиального ботана, а как минимум непризнанного кем-то доморощенного гения-самоучку с запущенной формой мании величия), а двое других, судя по выражениям их физиономий и глаз (смотрели так, будто целились), выглядели то ли просто психами, то ли явными фанатиками (я такие глаза в те же 1990-е, было дело, видел разве что у сектантов, которые тогда агитировали на улицах и в подземных переходах за «Белых Братьев» и Сёко Асахару). Да и обе девки были явно не лучше. Одна из них, полноватая, внешне была вообще никакая. Вторая выглядела чуток посимпатичнее, но глаза у обеих были ещё более пустыми, чем у парнишек-подельников. Такой взгляд бывает, к примеру, у конченных торчков. Хотя мне-то с их лиц, как говорят в народе, точно воду не пить. Неужели дошло до того, что у них, там, коррекцией прошлого уже занялись и какие-то наркоманы?

– Позвольте полюбопытствовать, а эти пятеро хрюнделей у вас там ничего такого не употребляли? – осторожно поинтересовался я и уточнил: – Я имею в виду – для расширения сознания?

– Да не без этого, – вздохнула Блондинка. – Иначе с чего бы они полезли на это самоубийственное дело? Потом, если хочешь, изучишь их личности и биографии подробнее. Правда, как их теперь зовут никто точно не знает, да и внешность они могли минимально подкорректировать. Разумеется, никаких технических средств для изменения личности, как, впрочем, и оружия с прочей поклажей, они за собой протащить, к счастью, не сумели. Но париками, гримом и прочими средствами элементарной маскировки они вполне умеют пользоваться. Хотя у твоей напарницы на них имеется полная информация, и она их способна найти даже по запаху.

– Это меня, безусловно, радует. Пять – это меньше, чем десять, но больше, чем четыре. Не радует другое – то, что в прошлое полезли какие-то то ли просто опасные шизики, то ли вообще наркоши. Ну да ладно, раз времени мало, возникает резонный вопрос – а что будет, если я с напарницей не успею их уничтожить до того, как они начнут всю эту заварушку? В этом случае мне бросать всё и срочно линять оттуда?

– Нет. Ни в коем случае. Всё равно их надо будет найти и ликвидировать, любой ценой. И желательно так, чтобы трупы было невозможно идентифицировать.

Последняя её фраза явно вновь подразумевала «разборку» трупов с уродованием черепов и кистей рук, или, в идеале, сожжение тел. Работёнка, которую, если честно, и врагу не пожелаешь…

– Вот это номер! Что-то новенькое. Эк они вас разозлили… А как же тогда «альтернативка», которая неизбежно возникнет? Вы же мне, помниться, весь мозг отымели, каждый раз ненавязчиво напоминая, что это категорически нежелательно!

– Ну, всё течёт, всё меняется. И теперь наше руководство считает, что даже с чисто исследовательской целью появление пары лишних альтернативных реальностей никому особо не повредит…

– Вон как заговорили! Засранцы они, эти ваши шефы! Говнюки и фантазёры! А почему это, интересно знать, раньше они думали иначе, а?

– Ты давай полегче. Я тоже не вполне разделяю эти новые установки. Но раз задача поставлена – надо её выполнять.

Не слишком довольный тон (на войне так обычно говорят те, кому некий пузатый генерал только что приказал «взять высоту любой ценой и об исполнении доложить»), которым моя собеседница это сказала, давал чёткое понимание того, что у них там тоже есть некое «окончательное» руководство, которое единолично решает, кому что можно, а что нельзя, руководствуясь некими «высшими» резонами. Интересно, кто это, какой-нибудь «Президент Галактики»?

– Ага, назвался свечкой – полезай в жопу! – спошлил я в ответ и тут же согласился с ней: – Хотя, ладно, понимаю, что ругаться с вами на подобные темы – занятие малоконструктивное. Расклад мне примерно понятен. Когда идти?

– А чем скорее, тем лучше.

– Тогда мне нужны сутки на уточнение тамошних реалий, географию и прочее. Что, кстати, с моей легендой?

– А вот с легендой дело швах. На все текущие вопросы ответит твоя напарница. Она же сориентирует тебя по месту…

– То есть как? И это всё?

– А вот так. Времени на детальную проработку легенды не было. Точнее сказать, поскольку всё обеспечение на сей раз возложено на твою напарницу, ей, в числе прочего, был заранее выдан комплект документов, для тебя и её самой, в виде не вызывающих подозрений паспортов нескольких европейских государств и удостоверений личности находящихся на задании сотрудников спецслужб как западного, так и восточного военных блоков – ЦРУ, МИ-5, МИ-6, БНД, КГД, ГРУ, Штази. Последние выполнены на должном уровне и при обычной проверке вполне сойдут. Но вот проверка более детальная неизбежно покажет, что это «липа». Так что старайтесь всё-таки не попадаться местным контрразведчикам…

Немаловажная деталь – оказывается, документы для меня они изготовили явно задолго до того, как соизволили в общих чертах сообщить о предстоящем. А если бы я взял и не согласился? Или у них есть какие-то радикальные способы убеждения, «предложения, от которых невозможно отказаться»? Рассуждая логически, получается – они меня уже зачислили в штат и поставили на все виды довольствия, или что-то типа того? Но уточнять это я, разумеется, не стал.

– Хорошенькие дела, – сказал я вместо этого. – Помнится, вы, было дело, всего лишь для введения в заблуждение полиции и спецслужб не поленились состряпать для меня дурацкую, но при этом довольно детальную легенду фальшивого турецкого торгаша. А сейчас мне, наоборот, явно придётся импровизировать. Однако спорить с вами я не буду. Да, только договоримся – точку входа, то есть место отправки, я опять выбираю сам!

– Идёт. А в точке выхода тебя будет ждать сам знаешь кто…

Спасибо, обрадовала…

Сказав это, Блондинка до поры до времени исчезла.

Ну а на задание я ушёл, как мы и договорились, через сутки, душноватой и синей летней ночью. Экспериментально выяснено, что в четвёртом часу ночи (во всех флотах мира это время именуют не иначе, как «собачья вахта») в родном городе, как правило, нет ни прохожих, ни машин, ни пялящихся из-за занавесок любопытных с особо длинными глазами. И даже круглосуточные сторожа-охранники (в ряды которых в нынешней России записалась чуть ли не треть обленившегося мужского населения) уже дрыхнут. А значит, те немногие, для кого моя жизнь представляет хоть какой-то интерес, будут думать, что в ту ночь я, как и все, мирно спал.

Поскольку в точке моего прибытия ожидался конец октября, вырядился я в то, в чём не замёрзну (не хватало ещё простыть!) и первое время не вызову подозрений и не буду выглядеть клошаром. В общем, я облачился в чистые, но старые чёрные брюки, голубую рубашку, сильно заношенную светло-серую замшевую куртку на «молнии» и стоптанные полуботинки (всё было тщательно проверено мной на предмет отсутствия бирок производителей – не хватало ещё в 1962 году огорошить предков этикетками со штрихкодом и надписями, вроде «Made in China»!) – все эти предметы гардероба всё равно подлежали «отправке в расход», то есть в огород для «донашивания» при земляных работах. Так что их всё равно не жалко было выбросить. По крайней мере, я рассудил, что в 1962-м такая одежда будет выглядеть вполне привычной, хотя, шагая между неживой в этот час трамвайной линией и очередной утыканной увенчанными тусклыми огоньками дежурного электрического освещения, застывшими гигантскими буквами «Т» на фоне ночного неба башенными кранами новостройкой (тенденция, однако, – в наших краях двухэтажки времён сталинской борьбы с космополитизмом так или иначе сменяются на заслоняющие горизонт многоэтажные коробки) к месту своего очередного «прыжка сквозь время», я успел изрядно вспотеть – для июля я всё-таки был одет слишком тепло. Никаких мелочей вроде бритвенных принадлежностей или сухого пайка я на этот раз с собой не брал, поскольку во время очередного «сеанса связи» мне сообщили о том, что «всё необходимое выдадут на месте» – будем надеяться, что дорогие работодатели по этому поводу не соврали.

Саму «точку входа» я выбрал в двух кварталах ниже своего дома, там, где родная улица того, что в известном первомайском лозунге всегда стояло перед «Трудом» и «Маем», пересекалась с улицей Чахоточного Буревестника Революции, а затем, миновав старые пятиэтажные и двухэтажные дома с новыми «небоскрёбами», плавно переходила в неряшливую застройку бывшей промзоны и, наконец, сходила на нет в виде уходившей к реке Белой (город Краснобельск, ребята, стоит на пересечении рек «Белая», она же «Агидель», и «Красной», она же «Кызыл», или в народе «Кызыловка» – так что не надо всерьёз думать, будто название нашего населённого пункта имеет хоть какое-то отношение к сети магазинов с алкоголическим уклоном «Красное и Белое») широкой тропе между двух старых, облупленных местами до арматуры и кое-где украшенных написанными с ошибками русскими и английскими (тоже примета времени) матерными словами, бетонных заборов.

Слева от меня маячили оптовая продуктовая база с мирно спящими за высоким забором с «колючкой» поверху чоповцами и сторожевыми двортерьерами и длинное двухэтажное здание, в котором, судя по облепившим фасад рекламным щитам, в последние годы торговали много чем – тут был и магазин женского белья «Trusishki» и «Слонёнки. Товары для детей оптом» (вот почему всё-таки не «Слонята» или, к примеру, «Слонятки»?!?), и подвесные потолки вкупе с памятниками и плитами для похоронных нужд, плюс «Кузовной и Металлоремонт» с его затрапезного вида гаражами во дворе.

Ну а справа тянулась коробка серо-кирпичного трёхэтажного здания бывшего УПК. Не знаете, что это за магические три буквы? Расскажу, специально для тех, кто уже не застал сокращений типа СНК, ВГК, ЭВМ, АХЧ, ЧТЗ, ЛТП, ЖЭК, ЦДЛ, СНГ и прочее. Это такой «Учебно-производственный комбинат». В мои уже далёкие, позднесоветские школьные годы считалось, что подобные заведения прямо-таки совершенно необходимы для приучения старшеклассников к труду в каком-нибудь заводском цеху. Вообще, за время учёбы в школе мне пришлось благополучно пережить немало странных экспериментов над собой вроде пресловутой «Информатики», на занятиях которой никогда до этого не знавших компьютера (ну, не считая того, что на эту тему можно было увидеть в плохих копиях цельнотянутых импортных фильмов из кооперативных видеосалонов) советских хорошистов и троечников пытались научить составлять программы на мёртвых ныне машинных языках вроде «Фортрана» (боюсь даже предположить, где теперь те, кто тогда учил нас подобному) или «Курса иностранных языков», который для нас (и это в «Немецкой спецшколе»!) почему-то состоял главным образом из механического вдалбливания явно не нужных никому (если ты, конечно, не специалист-филолог) правил немецкой грамматики (от всего этого в моей бедной голове зафиксировались только отдельные, пугающе-загадочные слова, вроде «плюсквамперфект» или «Партицип Цвай») и перевода идеологически выдержанных текстов из жизни В. Ленина, К. Маркса, Ф. Энгельса, Э. Тельмана и прочих (ненужное зачеркнуть) сугубо положительных персонажей социалистической мифологии, либо передовиц из начисто забытой сейчас газеты «Neues Leben» (и при всём при этом ни малейшего понятия о немецкой разговорной речи и нюансах произношения!). Однако, сами того не ожидая, в этих самых УПК, похоже, добились абсолютно обратного (то есть ненавязчиво привили школьникам на уровне инстинкта, мягко говоря, отвращение к работе на любом производстве), хотя я, было дело, успел побыть там и художником-оформителем, и слесарем, всё-таки научившись кое-чему полезному (конечно, на элементарном уровне забивания гвоздей, сверления дырок и вкручивания шурупов). Потом, когда пронёсшийся над одной шестой частью суши роковой тайфун под названием «1991 год» непоправимо снёс и похоронил всё и всех, трудовое обучение окончательно похерили, УПК разогнали, преподов и мастеров выкинули на улицу (тем, кто просто ушёл на грошёвую пенсию тогда, прямо-таки очень повезло), станки и прочее оборудование по-тихому сдали в утиль, а в самом здании, с которым явно не знали, что делать, попытались организовать обычную школу. С этим тоже особо не сложилось, просуществовала она не долго и теперь там размещалась бухгалтерия местного РОНО с обширной помойкой на заднем дворе.

Вдоль заборов тянулись необходимые для точного наведения аппаратуры моих работодателей «массы металла» в виде газовых и теплоцентральных труб. Миновав здание бывшего УПК, я неторопливо пошёл вперёд по тропе, всматриваясь в мириады далёких огонёчков над торчащими за поворотом реки нефтеперерабатывающим заводом и городской ТЭЦ (ночная синева медленно бледнела – ещё час, или около того, и начнёт светать), начав медленно считать про себя до десяти. И на цифре «восемь» наконец переместился. Как мне показалось, без особых проблем.

«– А давай их всех просто убьём?!

– Хорошо, тогда это будет наш план «Б»…»

Из какого-то дешёвого американского боевика

Глава 1. То, что так легко начать

Первым моим ощущением (чего-либо неприятного для организма при перемещениях я с некоторых пор, как правило, вообще не чувствую, уж не знаю, плохо это или хорошо) был резкий хруст под ногами. Как оказалось, меня вынесло на лесную поляну, прямо-таки воткнув подошвами в какие-то явно уже давно лежавшие в высокой траве сухие ветки. Вторым, когда зрение полностью восстановилось, был мягкий солнечный свет, заливавший окружённую горами (на какой-то дальней вершине отчётливо поблескивали снег и лёд) долину, посреди которой я и очутился. Лёгкий ветерок пах грибами, прелой листвой и хвоей. Было тепло, трава под моими ботинками была ещё зелёной, но по-осеннему тусклой, а вот окружавший обширную поляну, где я стоял, смешанный лес был отчасти желтовато-коричневым (сменившие сезонную окраску деревья лиственных пород, как легко догадаться), а местами густо-зелёным (ели, сосны, пихты и прочие хвойные деревья, если не считать «неправильную» во всех отношениях лиственницу, по осени, как известно, не желтеют) и так и просился на полотно какого-нибудь пейзажиста. Чего-чего, а живописности у этого места было уж точно не отнять.

Ну, что можно было по этому поводу сказать? С благополучным вас прибытием, дорогой товарищ. Действительно вокруг осень и пейзаж вполне европейский. Ну а горы (Баварские Альпы не иначе) на горизонте действительно напоминали искомую Баварию, Западная Германия.

Хотя пока до конца было неясно, туда ли я попал (сомневаться в технических возможностях тех, кто меня сюда отправил, конечно, не следовало, но мало ли, перебздеть всегда лучше, чем недобздеть), и расслабляться не стоило. Всё-таки спешка, то-сё, да мало ли что ещё. Тем более что вообще единственный внятный приказ, который у меня был, – по прибытии на место просто выходить из леса влево, на северо-восток, туда, где километрах в двух-трёх должна была проходить автодорога, где меня уже якобы ждут. Соответственно, риск, что меня (по здешним меркам субъекта крайне подозрительного, не имеющего ни документов, ни денег и болтающего по-немецки крайне неправильно) может тупо остановить какой-нибудь «зелёно-голубой патруль» в виде слишком ретивого бундесдойчевского лесника (у них ведь тут все лесные угодья наверняка чья-то частная собственность – скажем, сядешь какать под елочку, глядь, а перед тобой уже стоит какой-нибудь буй в застёгнутом на все пуговицы мундире, со штрафной квитанцией в руках) или, скажем, полицейского, оставался. А значит, стоило соблюдать тишину и осторожность.

Стараясь не шуметь и дышать как можно тише, я пересёк поляну и углубился в, как обычно, слишком чистый и сухой по нашим, российским, меркам лес. Пройдя какое-то расстояние, я неожиданно услышал вдалеке очень характерный звенящий свист и рокот. Больше всего это напоминало шум вертолёта – вот и лишнее подтверждение тому, что я действительно попал в нужное время. Спрятавшись за ближайшим деревом, я прислушался (про то, что за мной прилетит некто на вертолёте, меня не предупредили, а мысль о том, что моё появление могли каким-то образом обнаружить, и вовсе отдавала паранойей, поскольку в начале 1960-х и разведывательные спутники, и тепловизоры находились в зачаточном состоянии) и быстро понял, что «звуковые эффекты» вовсе не приближаются ко мне, а скорее даже отдаляются. А раз так – это уж точно не за мной. Если только это не какой-нибудь профилактический облёт местности, сопряжённый с её прочёсыванием.

Потом за кронами деревьев замаячило что-то тёмное. Я присмотрелся и увидел, как в нескольких сотнях метров от меня, как показалось, где-то у линии горизонта, над лесом пролетело нечто тёмное, более всего похожее «на просвет» на фоне голубого неба, на по чьей-то странной прихоти оказавшуюся в воздухе стрелу от строительного крана, с прозрачным пузырём кабины впереди и тоненькими полозьями внизу.

Так это же Белл-47, он же ОН-13 или «Сиу», наконец узнал я летательный аппарат! Типичный для начала 1960-х годов лёгкий западный вертолёт, вмещавший пилота и двух пассажиров. В санитарном исполнении он ещё мог нести пару носилок с ранеными, закреплённых по бортам над полозьями шасси, а в военном – пару пулемётов на тех же местах. Вообще, тогда такие «мотыльки» были и в армиях, и в гражданской авиации большинства стран Западной Европы. Аналогами и современниками этого аппарата были наши, столь же мелкие, «Ми-1» и «Ка-15». Похоже, меня действительно занесло туда, куда надо.

Не проявляя никакого интереса ни ко мне, ни к окружающему лесу, вертушка, на которой я, как ни старался, не сумел рассмотреть ни номеров, ни опознавательных знаков (соответственно, не удалось, даже приблизительно, определить – военный это был вертолёт или гражданский), проследовала куда-то, как мне показалось, в северном направлении и, быстро уменьшаясь, окончательно исчезла на фоне горных вершин.

Чуть позже, когда звук вертолёта затих, я услышал далёкий шум автомобильных моторов. И именно в той стороне, куда я шёл. Продолжая двигаться скорым, насколько позволяла местность, шагом в том же направлении, я спустя какое-то время уже визуально определил местонахождение этой самой автодороги по мельканию редких машин за резко поредевшими деревьями. Приблизившись, увидел, что дорога шла практически вплотную к кромке леса (точнее сказать, её когда-то, довольно давно, проложили по просеке), и, по-моему, это было основательное двухполосное шоссе в типично немецком стиле. Не автобан, но что-то типа того.

Движение здесь не было особо оживлённым (как-никак, лес, тишь, провинция, до городов и любого жилья далеко), и минут за десять в обоих направлениях проехали всего три легковушки (одна из них была классическим «Жуком» светло-серого цвета, марки остальных я затруднился определить с ходу) и старомодный, двухосный грузовик традиционной капотной компоновки, похожий на наш ЯАЗ/МАЗ-200 (должно быть, какой-нибудь MAN или «Бюссинг»), только окрашенный в весёленький ярко-зелёный цвет, тянувший полуприцеп в виде белой, закрытой фуры с большой, тёмно-серой надписью «SCHENKER» – по-моему, этот принадлежавший одноимённой немецкой транспортной компании логотип я встречал и где-то в своём времени. В мире капитала с годами вообще мало что меняется. Кроме легковых машин и грузовика мимо меня проехал ещё и красно-белый, с большим количеством хромированных деталей, автобус округло-зализанных очертаний, совершенно в духе ранних «ЛАЗов» или «ЛИАЗов». А вот каких-то военных машин я не увидел.

А на противоположной от меня обочине, задом ко мне, действительно стояла легковая машина. То есть, в принципе, всё было именно так, как меня и проинструктировали. Правда, марку машины работодатели уточнить не удосужились. А в данном случае это был «Фольксваген Карман-Гиа» (если точнее – Folkswagen Karman-Gia Typ 14), изящное полуспортивное, двухдверное купе вишнёвого цвета. Красивая и где-то даже пижонская, небольшая машинка, типичная для Европы тех времён, но малоизвестная, к примеру, за океаном. Довольно удачная попытка получить стоящую вещь и заработать, не прилагая особых затрат и усилий – построенный на агрегатах «Жука» заднемоторный автомобиль, при относительно небольшой мощности двигателя (всего-то 54 л/с) разгонявшийся до приличных для тех лет 142 км/ч. И производили эту машину, если не ошибаюсь, довольно долго, с 1955 по 1974 год. То есть спрос на данную модель, судя по всему, был.

За рулём «Фольксвагена» кто-то сидел. Ничего более не опасаясь (хотя как знать, вот как кинутся сейчас ко мне со всех сторон какие-нибудь размахивающие стволами и «браслетами» «люди в чёрном» – и «конец операции резидент»), я вышел из леса, перелез через полосатый отбойник дорожного ограждения и, перейдя дорогу, направился к автомобилю.

В припаркованной на обочине машине глухо хлопнула дверца, и с водительского места навстречу мне вышло нечто, смутно знакомое. Ну да, в принципе, «Фольксваген Карман-Гиа» вполне можно считать дамским авто. Только по тем временам это была отнюдь не малолитражная тачка для едущих в супермаркет домохозяек, а транспорт для тех, кто, культурно выражаясь, понтовался, желая продемонстрировать окружающим некую статусность. Чуть позднее дам такого рода стали считать «деловыми женщинами» или «бизнесвуман» (не путать со «светскими львицами», «эскортницами» и прочими б… то есть, пардон, уже не девушками с пониженной социальной ответственностью.).

Глядя на неторопливо идущую ко мне симпатичную светловолосую дамочку (внешний облик в полном соответствии с импортными модными журналами тех времён – прямые слегка волнистые волосы до шеи, красно-коричневый костюмчик из плотной ткани с приталенным жакетиком и узкой юбкой до колен, белые туфли и блузка, чулки цвета чуть темнее телесного), я почему-то подумал о том, что, пожалуй, ряд отечественных фантастов из моего времени успели весьма странным образом сформировать целый массив литературных произведений, где на каждом шагу описаны разного рода «суперженщины» – в основном киборги и биокиборги. Роковые красотки с боевыми качествами Терминатора модели как минимум Т-800, обычно придаваемые главным героям книжек не только для военно-шпионских и телохранительных надобностей, но и для сопутствующих постельных утех.

Откуда у бумагомарателей возникли подобные хотения и желания – фиг его знает, боюсь предполагать что-либо определённое, поскольку не психиатр. Может, это от того, что среднестатистическая семейная жизнь, как правило, нудна и сера, а большинство обычных, реальных баб из плоти и крови отнюдь не красавицы. Хотят они от всех и всегда примерно одного и того же (как шутил один мой усиленно изображающий печального юмориста приятель – настоящий мужик в разговоре с женой должен произносить вслух всего три слова: «люблю», «куплю» и «поехали»), говорят и думают вполне стереотипно, и любые близкие отношения с ними кажутся от этого занудными и однообразными, а в «сугубо мужских делах» они обычно и вовсе только мешают. От того и пресловутая Никита2 (разумеется, имея в виду её самое первое, классическое воплощение – Анн Парийо в бессоновском фильме) – фигура донельзя трагическая, поскольку дамочка занялась стрельбой по живым мишеням не по своей воле, а имея в виде единственной альтернативы гильотину с верёвкой (уж не помню, как именно в Белль Франс в последнее время приводили в исполнение смертные приговоры) либо пожизненное заключение.

Я человек не семейный, но отчасти готов согласиться с этим хотя бы в плане того, что несерьёзные отношения обычно заставляют нас разменивать и без того не слишком длинную жизнь на всякую ерунду и суету, а серьёзные – фатально выматывают во всех отношениях, поскольку добывание хлеба насущного для семейства и домочадцев всегда подразумевает болезненное и систематическое наступание на горло собственной песне.

Так что, исходя из всего вышеизложенного, подобные не особо потребные придумки писателей «оригинального жанра», в стиле «эротических снов рядового Агафонова» (было в самом конце 1980-х такое кино, где солдатикам в казарме после отбоя снились исключительно девицы в бикини и без – и, по личному опыту, не скажу, что это такая уж неправда), понять не сложно. Особенно если бросить один мимолётный взгляд на портреты тех, кто всё это, собственно говоря, и пишет – с фото на вас будут мрачно смотреть сквозь толстенные стёкла очков, как правило, очень пожилые, сильно траченные молью мужи, с то ли испитыми, то ли просто потрёпанными невесёлой жизнью физиономиями. Короче говоря, внешне – типичные маньяки и растлители малолетних, именно такие, какими их обычно описывают в разных специфических, истероидных телешоу. И вот тут без всяких лишних вопросов становится ясно, почему именно они не жалеют слов и красок на смачные описания, к примеру, близко-интимных отношений с малолетками или теми самыми секси-киборгами. Ведь с такими рожами, как у них, им вообще никто и никогда не даст (а ведь хочется и в разных местах чешется, хотя в реальности, как у классиков – «стар, девушки не любят и год не был в бане»!) – вот, собственно, и вся причина.

Ну да ладно. На этом фоне тот упрямый факт, что причудливая штука жизнь опять свела меня с предметом, близости с которым на моём месте, несомненно, вожделели бы очень многие, нисколько не радовал. Однако спать с биологическим объектом (всё-таки то, что это не «железка» – однозначный плюс) – не вполне ясного, но несомненно искусственного происхождения, который, по идее, подчиняется тебе во всём, но при этом ты прекрасно знаешь, что эта красавица запросто может полностью вывести тебя из игры одним лишь тычком наманикюренного пальца в нужное место, меня особо не тянуло ещё в прошлый раз. А сейчас для начала следовало хотя бы понять, какие у неё здесь могут быть задачи, кроме основной (то есть ликвидации пяти поставленных вне законов далёкого будущего персон). А то сделанные накануне Блондинкой заявления насчёт её «широких исследовательских возможностей» наводили на не особо хорошие мысли. Откуда я знаю – просто так она рядом стоит или при этом ещё и медленно меня убивает? Хотя если рассуждать логически – зачем ей меня убивать? Тем более что действовать нам предстоит совместно, и моя гибель всё равно не обернётся чем-то большим, чем экстренный возврат в «исходную точку». Вот и выходит, что я на этой «работе» чем дальше, тем больше становлюсь параноиком.

Когда та, кого мне опрометчиво, автоматически назначили в напарницы, наконец подошла почти вплотную, я, признаюсь, испытал довольно странное чувство. Действительно, вроде бы она и в то же время и не она. Имея в виду ту, прежнюю, Графиню из 1944 года, несоответствия были неслабые. Примерно такие же зрительные ощущения обычно бывают, когда сначала, к примеру, посмотришь кино 1980 годов, с какой-нибудь Клавой Кардинале в главной роли, а потом другой фильм с ней же, но, скажем, из конца 1950 – начала 1960-х (какие-нибудь «Восемь с половиной»), где оная кинозвезда ещё свежа, молода и даже не очень-то похожа на себя последующую, поскольку не обременена детьми, разводами и многочисленными пластическими коррекциями задницы, груди, физиономии и прочего.

Что тут сказать, глядя на неё я понял – нет, всё-таки не наврали, действительно, по крайней мере с точки зрения внешности, передо мной был «качественно иной уровень». Неожиданно даже возникло очень странное ощущение, что тогда, в 1944-м, это была мамаша, а теперь я вижу перед собой отнюдь не её саму, а дочь. Хотя если вспомнить то, что мне наболтали о пресловутой методике её систематического «перерождения», что-то в этом духе и должно было получиться.

В общем, на этот раз на вид ей было лет двадцать с небольшим, не больше. Профессионально уложенные волосы колыхались над её плечами, каблучки стучали по бетонке шоссе, и, честно вам скажу, ребята, я прямо-таки засмотрелся на неё, остановившись у хромированного заднего бампера «Фольксвагена» с приоткрытым ртом, словно полный идиот. Называется – не удержался…

Подойдя, эта «юная леди» (про то, что реально ей лет двести, я не забыл) просто молча кивнула, давая понять, что насчёт меня всё, похоже, знает и понимает.

– Катарина, личный номер 1313? – уточнил я по-русски на всякий случай.

– Да, но в данном случае более уместно имя Кэтрин. А я вас сразу узнала, геноссе Зур-Башлык, – сказала она на том же языке. А вот голос у неё был тот же самый.

– Стоп, мамзель! Чтоб больше мне никаких «башлыков»! Мы не в Азии-с! – выдал я максимально строгим тоном начальственную установку и уточнил: – Это Европа-с, и сейчас это категорически неуместно-с!

– А что уместно? – слегка удивилась моя напарница.

Да если бы я знал…

– Зови просто «шеф» или «командир»! – решил я недолго думая.

– Хорошо, командир.

– Ну что, тогда поехали, товарищ Кэтрин Хейгловна? – спросил я. И с чего я упомянул именно эту симпотную голливудскую актриску из нашего времени, хорошо смотревшуюся в комедийном детективе про «очень опасную штучку» (а других кино и сериалов с ней я особо-то и не видел) – даже не знаю, просто с языка, который иногда враг мой, сорвалось.

– Садитесь, – не стала спорить она. – Только наденьте, пожалуйста, плащ, который лежит на переднем сиденье. Он должен быть вам впору.

И действительно, в обитом явно недешёвой тканью мягко-песочного цвета салоне «Фольксвагена» обнаружился новый светло-серый мужской плащ по моде тех лет (приталенный и с поясом), оказавшийся мне вполне по размеру. Я облачился в эту обновку, решив не уточнять, зачем и кому это нужно. В конце концов, пока не было сделано ни одного выстрела и никто ещё не умер, конспирацию следовало соблюдать. Причём максимально.

Переодевшись, я взгромоздился на мягкое кожаное сиденье справа, мамзель села за баранку, и мы поехали. Пейзаж по сторонам дороги оставался прежним – поросшие осенним лесом живописные долины с Альпами на заднем плане. Попадавшийся нам навстречу транспорт был всё таким же разнотипным и исключительно гражданским.

– А у них здесь что, не введено военное положение? – спросил я на всякий случай и уточнил: – Ведь ситуация вокруг Кубы неизбежно должна была вызвать повышение боеготовности! Никогда не поверю, что агрессивный Североатлантический блок в это самое время натурально не стоял на ушах!

Высказанное мной удивление было вполне резонным, но как всё происходило в Европе в те дни, на самом деле я, честно говоря, представлял смутно – маловато было информации при поспешной подготовке. Оно, конечно, «Куба далеко, Куба рядом», и если американцы собирались её то ли атаковать, то ли вообще стереть с лица земли, это вовсе не значило, что реваншистские бундесдойчи и прочие союзники США должны были сразу же кинуться врассыпную (попрятавшись по погребам и бункерам) или немедленно заняться рытьём окопов или противотанковых рвов. ФРГ 1962 года – это всё-таки не СССР образца 1941-го, и что-то подсказывало мне, что большинство западных европейцев тогда всё-таки надеялись на то, что «как-нибудь да пронесёт». И, кстати, пронесло же! По крайней мере, в той «основной» реальности, из которой я сюда свалился.

– Почему не введено? Введено, но не везде и полную боевую готовность ещё не объявляли. Там, где нет воинских частей и баз НАТО, накал ситуации, по крайней мере со стороны, особо не чувствуется, – ответила моя напарница и тут же то ли попросила, то ли потребовала: – А сейчас постарайтесь поменьше разговаривать, а особенно по-русски!

Я молча кивнул, поскольку понял, почему она напряглась.

Сначала из-за поворота показался дорожный указатель «Bergheinfeld», а дальше по сторонам дороги замаячили, сливаясь в узкие улицы, аккуратные двух- и трёхэтажные домишки под черепичными крышами. Оживляя в памяти экстренно повторённый накануне ухода краткий курс географии Западной Европы, я наконец вспомнил, что Бергейнфельд – это вроде бы одно из западных предместий Швайнфурта. По крайней мере, оно было таковым в начале следующего столетия.

Какое-то время наш «Карман-Гиа» петлял по улицам городка. Весьма прилично одетые прохожие, как, впрочем, и автомобили на этих улицах, были редки. Будний день, середина дня. Никакой военной угрозы действительно не чувствовалось, попадавшиеся по пути магазины, лавки и газетные ларьки были открыты. Мелькнуло какое-то здание, явно более современной постройки. Вывески я не успел рассмотреть, но, судя по двум большим афишам перед входом, – явная киношка. Большую часть одной афиши с надписью «Diverzio all Italiano» занимал портрет молодого Марчелло Мастроянни, на другой, с буквами «Pagador de Promessas», были какие-то совершенно незнакомые мужики, нарисованные в красновато-чёрных тонах. Ну да, «Развод по-итальянски» с Мастроянни, режиссера Пьетро Джерми как раз в мае 1962 года на Каннском фестивале получил приз («Пальмовая ветвь», или что у них там?) как лучшая комедия. А вот какие тогда ещё в Европах шли фильмы – фиг его знает, полный мрак и туман, тем более что далеко не все они потом попали в советский прокат, в отличие от того же «Развода по-итальянски». Хотя если я всё правильно помню, в том же 1962-м Госкино СССР таскало по западным кинофестивалям, например, «Иваново детство» А. Тарковского – и даже сумело кого-то удивить и победить, раз уж какие-то премии за него получило…

После очередного поворота (на крайнем доме мелькнула табличка с названием улицы – «Burkardusstrasse») моя шофёрша остановилась возле трёхэтажного дома, перед которым было припарковано с пяток легковых автомобилей (два из них были знакомыми мне супермалолитражками «Изетта») и несколько мотороллеров «Веспа». Здесь же прилепилась и пара велосипедов. Н-да, патриархальное время и ещё более патриархальная страна, где никто особо не боится, что его движимое имущество банально сопрут. Впрочем, один велосипед, кажется, всё-таки был пристёгнут цепочкой к уличному фонарю. А стало быть, в «эру милосердия» здесь всё-таки верили далеко не все.

Вывеска над входом указывала, что перед нами «Hotel-Gasthof Kulle» (то есть в моём грубом переводе отель либо гостиница «Прохлада» или «Свежесть»). На мой взгляд, для горного края такое название – самое то.

Мы выбрались из машины и вошли. Поскольку данное заведение к категории гранд-отелей явно не относилось, штатных единиц здесь тоже было не слишком много. Во всяком случае, никаких швейцаров или носильщиков посреди обставленного в тогдашнем модерновом стиле (лёгкие кресла и круглые столики с элементами металла и пластика) холла не обнаружилось. Хотя, поскольку из багажа у моей напарницы была только сумочка, они были и ни к чему. Чуть дальше, за стойкой обнаружился немолодой, предельно вежливый портье с лицом типичного гитлеровского генерала из советского фильма «про войну» или школьного учебника истории, который без лишних вопросов выдал моей спутнице ключ от номера и пожелал хорошего дня. Чувствовалось, что жила она тут уже не первый день. Провожаемый не слишком внимательным взглядом портье, я молча двинулся за Кэтрин. Лифта здесь, разумеется, не было, и на третий этаж пришлось подниматься по узкой лестнице на своих двоих. Отель представлял собой странноватую смесь старого и нового – архитектура явно из XIX века, а вот отделка (вроде синтетического коврового покрытия на полу в коридорах) или мебель – по моде текущего десятилетия.

– Переодевайтесь, – велела моя спутница, едва закрыв входную дверь номера на ключ. Сказав это, она открыла шкаф, одновременно выдвинув из-под кровати острым носком туфельки не особо большой клетчатый чемодан.

Я скинул плащ и начал раздеваться, энергично, словно в предбаннике. Все предложенные мне носильные вещи оказались новыми, отглаженными и вполне по размеру. Чувствуется, что некая предварительная подготовка в операции всё-таки присутствовала, несмотря на всю сопутствующую спешку.

В последующие минут двадцать я был переэкипирован полностью, начиная с трусов. Поглядев на себя в большое зеркало (оно было на внутренней стороне одной из дверок платяного шкафа), я обнаружил перед собой нечто в тёмно-сером костюмчике с галстуком-селёдочкой и белоснежной сорочкой. Внешность была вполне в духе времени, этакая дешёвая подделка под не пьющего одеколон Алена Делона, молодого Шона Коннери или какого-нибудь персонажа нашего кино 1960-х (можно вспомнить хоть Белявского из «Июльского дождя»), только вот рожей я на киногероя или рокового красавчика ну никак не тяну. Выданные мне мягкие чёрные полуботинки тоже оказались нужного размера.

– Н-да, прямо Фрей с гондонной фабрики, – сказал я, обувшись и критически оценив своё отражение в зеркале. Шпиён, мля…

– Наденьте, – сказала явно пропустившая эту реплику мимо ушей напарница, протягивая мне круглые наручные часы в хромированном корпусе на металлическом браслете того же цвета.

Отмечу, что разговаривали мы с ней по-русски, но вполголоса и с оглядкой, дабы никто из-за двери нас невзначай не подслушал – гостиничная прислуга во все времена имеет обыкновение возникать в самый неподходящий момент. Хотя, может быть, в Западной Германии третьей четверти прошлого века с этим и обстояло как-то иначе.

– Спасибо. Очень мило с твоей стороны, – поблагодарил я, защёлкивая браслет на запястье. При этом часики сразу же показались мне какими-то уж слишком тяжёлыми. Небось дорогие. Как говорится – двух камней не хватает – на один положить, вторым прихлопнуть…

– Они выглядят как обычные швейцарские FLUDO «Waterproof» военного дизайна, – тут же уточнила, словно угадав мои мысли, Кэтрин. – Но это не просто часы.

– Да ну?! Хорошо, что сразу просветила, а что это тогда?

Чувствовалось, что сейчас между нами будет разговор в стиле типичного диалога Джеймса Бонда с хитромудрым злыднем Кью в мастерской последнего.

– На самом деле это многофункциональный, комплексный прибор. Индивидуальный маяк плюс экспресс-анализатор радиоактивного заражения с простейшим индикатором…

– В смысле?

– Сейчас циферблат ваших наручных часов белый, если уровень радиации превышен, его цвет будет, соответственно, меняться. Если уровень выше нормального, но не опасен для жизни, – цвет циферблата будет жёлтым, если уже опасно для жизни – оранжевым. Ну а если уровень радиации смертельно критический, циферблат станет красным. Этот цвет всегда означает только одно – с этого места нужно срочно уходить…

– Понял. В нашем случае – очень нужная вещь. А какие там ещё функции, полезные в хозяйстве?

– Сверху над цифрой «12» стандартная кнопка якобы для завода и перевода стрелок. На самом деле при резком нажатии она ставит вокруг вас силовое поле. От пуль или осколков оно не спасает, но зато на короткое время защищает от радиации. Продолжительность работы – до часа. А если прибор чувствует поблизости ядерный взрыв, он ставит поле автоматически…

– Что, прямо-таки спасет от ядерного взрыва?

– Непосредственно в эпицентре подобное, разумеется, не поможет. Но вдали от него, то есть там, куда ударная волна дошла слабо и где не возникло возгорания от светового излучения, поле более-менее защищает от основных поражающих факторов и прежде всего, как я уже сказала, – от проникающей радиации.

– Не нравится мне это «более-менее»… И надолго его хватает?

– Там автономное питание на несколько лет. Разумеется, если не использовать прибор непрерывно, двадцать четыре часа в сутки. Плюс для восполнения расхода энергии система периодически подзаряжается автоматически.

– Толково, – согласился я, не став уточнять подробности. Про оружие, документы и прочее решил пока тоже не спрашивать. Вместо этого присел на по-немецки безупречно застеленную кровать и спросил:

– Ладно, с этим ясно. Теперь докладывай, что успела. Ты же здесь, как я понял, не первый день?

– Не первый. И кажется, мне удалось напасть на их след.

– Замечательно. Похоже, наши с тобой общие работодатели в тебе не ошиблись. И как ты, интересно знать, на этот след напала?

– Поскольку в окружающем нас мире космонавтика ещё, увы, находится в зачаточном состоянии и, соответственно, начисто отсутствуют даже самые элементарные системы космической связи и навигации, поиск был сильно затруднён, – отрапортовала Кэтрин, стоя передо мной в позе памятника одетой излишне модно и не по возрасту юной пионерки. – Имеющимися у меня средствами я могу засечь интересующих нас лиц на расстоянии не более чем в 100–150 километров. По изотопным меткам и микромаякам…

– Ого! – не смог я скрыть своего удивления. – А микромаяки-то у них откуда?

– Сами они даже и не знают о существовании этих микромаяков, поскольку вдохнули их во время прохождения через аппаратуру для хронопереброски. Это одна из совсем недавно введённых дополнительных предосторожностей, на случай несанкционированного проникновения…

Вот интересно, а вдохнуть вместо микромаяка, скажем, хитрую микробомбу, которая в нужный момент разорвёт к ебеням какую-нибудь важную артерию, было никак нельзя? Ведь тогда чего проще – активировал её в нужный момент и, как говорили когда-то у нас, «нет человека, нет проблемы». Или всё же боятся, что этакую погибель может невзначай вдохнуть и кто-нибудь не тот? Если так, то, похоже, разного рода экстремисты в этой их квазинаучной хроноконторе гости всё-таки не слишком частые…

– Весело вы там, у себя, живёте, выдумщики хреновы. И скольких ты засекла?

– Изначально я знала лишь примерную точку их прибытия. Для более точной ориентировки мне пришлось начать планомерное прочёсывание территории того, что здесь называют «Западная Германия», или «Федеративная Республика Германия», полосами по 150–200 километров, с севера на юг, начав с восточной части этого государства. В результате были обнаружены трое из пяти объектов. Двое мужчин и женщина.

– Стоп, а почему ты не ликвидировала их сразу, после обнаружения?

– Потому что, во-первых, по элементарной логике, эта троица должна вывести нас на оставшихся двоих. Эту парочку я обнаружить пока не смогла, а значит, они точно находятся за пределами радиуса в полтораста километров. Из-за этого обстоятельства стоит временно оставить в живых хотя бы одного из обнаруженной троицы. Узнав, что на них охотятся, они неизбежно попытаются предупредить об этом остальных…

– А если оставшиеся двое сейчас работают отдельно и готовят нечто своё, тоже весьма убойное? Причём независимо от первой троицы?

– Это маловероятно, командир. Куда реалистичнее предположить, что оставшиеся двое обеспечивают своим коллегам прочный тыл. В отличие от людей, населяющих этот промежуток времени, все они слишком хорошо представляют все возможные долгосрочные последствия глобальной войны – ядерную зиму и всё остальное. При этом, если верить материалам из их личных дел, все пятеро отнюдь не самоубийцы. И, судя по всему, они собираются не просто устроить ядерную войну, но и с максимально возможным комфортом пережить начатую ими бойню, дабы затем посмотреть на дело рук своих.

– Они что – извращенцы, из числа тех, кто любит смотреть? Эксгибиционисты?

– Возможно. По крайней мере, в своей личной переписке они высказывались о том, что им любопытно будет посмотреть на достигнутый «результат». Так вот, скорее всего, оставшиеся двое сейчас купили или арендовали какое-то уединённое укрытие (возможно, это бункер или просто имеющий некоторую автономность загородный дом, либо поместье) и теперь набивают его предметами первой необходимости из расчёта на несколько лет полной изоляции и хаоса.

– Бункер? Не жирновато ли будет? – спросил я, одновременно подумав, что у них там всё почти как у нас – не ходите детки в соцсети гулять, а то те, кто не надо, про вас слишком много будут знать. Почти стихи, блин.

– Почему? – слегка удивилась Кэтрин. – В Западной Германии в частных руках довольно много подобных сооружений, или оставшихся после 1945 года, или построенных в последнее десятилетие какими-нибудь параноиками. Плюс к этому есть ещё Австрия и Швейцария, где противоатомные убежища тоже весьма «модная» тема, так же как в США или Канаде. А во-вторых, командир, у нас есть чёткий приказ – до момента, пока разыскиваемые нами экстремисты не начали осуществлять комплекс своих непоправимо дестабилизирующих эту реальность мероприятий, всяческое воздействие и возможный ущерб должны быть минимальными. То есть пока они не начали всерьёз, нам надо попытаться ликвидировать всех пятерых максимально чисто, так, чтобы не пострадал никто из местного населения. Надеюсь, вас инструктировали на тему того, что при сохранении базовой реальности гибель даже одного, населяющего её, индивида весьма нежелательна. Однако скажу вам сразу – уверенности в том, что мы сумеем убрать их всех до того, как они начнут, лично у меня нет никакой. Хотя бы потому, что, похоже, они с самого начала всё-таки смогли привлечь к своим тёмным делишкам кого-то из людей, населяющих данный временной отрезок. То есть работы у нас прибавится…

– Это каких людей? – уточнил я на всякий случай.

– Ну, не мне вам объяснять, командир, что в Западной Европе в 1960-е годы было, пожалуй, слишком много разного рода, как их тогда называли, левых и ультралевых экстремистов, причём с крайне радикальными, близкими к анархизму взглядами. Сильнее всего это, конечно, расцвело в конце 1960-х, но и в начале данного десятилетия более чем хватало экзальтированной молодёжи, полагавшей, что западный, англосаксонский империализм давным-давно изжил себя и его стоит полностью уничтожить, чтобы не мешал. Разумеется, в первую очередь подобные местные радикалы выступают за «обычную» революцию в стиле того, что произошло в России в 1917-м или на Кубе в 1959-м, но среди них найдутся и те, кто искренне считает, что раз генеральный секретарь Хрущёв и председатель Мао почему-то неприлично долго раздумывают и медлят с уничтожением ненавистного «мира эксплуатации и несправедливости», их стоит к этому немножко подтолкнуть – почему бы и нет? Похоже, подобные мысли всё-таки нашли горячий отклик у некоторого количества экзальтированной местной молодёжи, и наши доморощенные «поджигатели войны» достаточно быстро навербовали себе неофитов…

Я хотел спросить что-то ещё, но, подумав с минуту, понял, что рассуждает эта «девочка-виденье» весьма логично, этого у неё, пожалуй, не отнимешь. Действительно, всех катастрофических последствий ядерной войны тогда решительно никто особо не представлял (результаты полигонных испытаний сплошь и рядом секретили, а для каких-то выводов о воздействии радиации на организм человека или биосферу просто не было достаточного материала – с Хиросимы и Нагасаки прошло слишком мало времени), а снести до основания «плутократов и угнетателей» действительно хотелось очень многим, прямо-таки руки чесались. Особенно если вспомнить, что чуть позже многим европейским левым были ну очень по душе призывы небритого Эрнесто Че Гевары «устроить тысячу Вьетнамов» или людоедские эксперименты камбоджийских «красных кхмеров» товарища Пол Пота (который, кстати говоря, тоже учился где-то в Сорбонне, только звали его тогда, кажется, Салот Сар).

И, по идее, эти пятеро ушлёпков могли привлекать народец, не только давя на привлекательно-разрушительную идеологию, но и банально выплачивая вознаграждение за оказываемые «мелкие услуги», в конце концов, дедушка Ленин и ему подобные тоже, было дело, башляли (хотя и не из своего кармана) много кому и, что характерно, никто не отказывался. С этим у них тут тоже вряд ли возникли проблемы. Конечно, несколько чемоданов ассигнаций либо золото в слитках или каких-нибудь соверенах – империалах для «партийной кассы» они с собой притащить не смогли, но ведь механизм богатения для таких вот случаев хорошо известен и примитивно прост (раз даже Марти Макфлай во второй серии «Назад в будущее» до этого вполне себе додумался, только ему вредный Док Браун не дал этим воспользоваться). Они же прямиком из будущего, и до момента, когда начнут действовать всерьёз (в результате чего дальнейшая реальность начнёт непоправимо меняться), знают наперёд практически всё (если, конечно, нужные данные сохранились через века, хотя бы в частичном объёме). А значит, они могут идти прямиком в ближайшую букмекерскую контору и ставить на что угодно – скачки, гонки, результаты боксёрских поединков и футбольных матчей, развод или брак какой-нибудь скандальной кинозвезды, пол родившегося у королевской четы наследника. Или, скажем, на бирже поиграть – да мало ли что ещё? Так что у этого «батьки» с «золотым запасом», судя по всему, никаких проблем…

– Хорошо, будем считать – убедила, – сказал я напарнице. – И где именно эти трое сейчас находятся?

– Не особо далеко отсюда. Вот тут, километрах в сорока западнее нас, в районе города Лор-ам-Майне. В загородном пансионате «Unter den Eiche», то есть, если перевести на ваш родной язык – «Под дубом»…

Докладывая это, она изящно нагнулась, достала из чемодана что-то вроде атласа для автолюбителей и, раскрыв его на нужной странице, продемонстрировала названное место. В принципе, в этом не было особой нужды, поскольку здешнюю географию я ещё не забыл. Это фонвизинскому Митрофанушке география была на фиг не нужна (поскольку на это в России извозчики есть), а таким, как я, без неё никуда…

– По-моему, этот Лор-ам-Мейне – обыкновенный провинциальный городишко, – сказал я, посмотрев на карту. – Не очень-то понятно, как они собираются начать оттуда Третью мировую войну. Уж больно место для этого выбрали странное…

– То, что они там остановились, вовсе не означает, что начнут они именно в этом месте…

– То есть?

– Смотрите, что получается, командир. Я некоторое время наблюдала за нашей троицей, и за три дня они выезжали лишь в два места.

– Куда именно?

– Два раза они крутились вокруг аэропорта Мангейм. Это ближайший к нам западногерманский гражданский аэропорт, более ста километров на запад от нас. Интерес для них там могут представлять прежде всего двенадцать американских истребителей-бомбардировщиков F-100D «Супер Сейбр» из 479-го тактического авиационного крыла ВВС США. Их перебросили в Мангейм с испанской авиабазы Морон пять дней назад, с промежуточной посадкой в Биттбурге…

– Ого, откуда такие подробности?

– Командир, вы меня, право слово, удивляете. Об этом писали местные газеты, причём исключительно в превосходной степени – как об одном из ярких свидетельств того, что американские союзники будут защищать Западную Германию от коммунистов до последней капли крови. Так вот, по крайней мере, часть этих «Супер Сейбров» вооружена тактическими ядерными авиабомбами Мк.7 мощностью в 22 килотонны каждая. Хотя про последнее публично, разумеется, не сообщали. Насколько я знаю, в постоянной готовности к вылету в Мангейме находится как минимум одно дежурное звено. Однако, на мой взгляд, этот вариант слишком сложен.

– Почему? – спросил я, прикинув, что 22 килотонны это, как-никак, Хиросима. То есть всё серьёзно. Тем более если эти атомные авиабомбы полностью снаряжены, сбросить их несложно. Это некоторые, полагающие себя слишком умными, идиоты думают, что тактические ядерные бомбы тех времён имели такую же сложную и многоступенчатую «защиту от дурака», как ядерные боеголовки на баллистических ракетах или мегатонные водородные бомбы, которые тогда использовала стратегическая авиация. Но на самом деле, дорогие ребята, там всегда стояли простейшие механические взрыватели, и если бомба полностью снаряжена и чека снята, – можно бросать. Ну а про то, что пресловутая западная «защита от несанкционированного пуска», мягко говоря, сильно преувеличена, можно лишний раз и не повторять. Достаточно вспомнить их пресловутый «код от ядерной войны 00000000» – просто все остальные клавиши, кроме нуля, на пульте заранее блокировались, чтобы тупые солдатики сдуру не нажали что-нибудь не то. А нажать восемь раз подряд на «0» вряд ли придёт в башку даже самому законченному идиоту…

– Те, кого мы должны ликвидировать, не профессионалы, а слишком много знающие любители, – пояснила моя напарница. – Иначе они сразу же объявились бы возле какой-нибудь крупной военной авиабазы НАТО, которых в здешней ФРГ полно. Но в таких местах они как раз не засветились, поскольку эти объекты слишком хорошо охраняют. При этом, что ни говорите, выбранный в качестве «пункта временного развёртывания» тактической ударной авиации гражданский аэропорт для подобной акции куда удобнее – место слишком людное, много посторонних. Но, хотя охрана там и хуже, чем на военных авиабазах, она всё равно немаленькая. Я точно установила, что, кроме пилотов и техсостава 479-го тактического авиационного крыла ВВС США, в аэропорту и вокруг него постоянно находится не менее роты военной полиции армии США, а также немецкие полицейские и военнослужащие. Все вооружены автоматическим оружием плюс джипы с пулемётами, бронемашины, временные огневые точки на въезде. Так что даже при штурме силами группы из нескольких десятков вооружённых боевиков добраться до стоящих на дальних стоянках, в стороне от здания аэропорта, самолётов дежурного звена, крайне сложно, а запустить двигатели и взлететь – ещё сложнее. Так что на их месте я бы этот вариант не выбрала. Тем более что один или даже два-три истребителя-бомбардировщика можно относительно легко сбить здешними средствами ПВО. И при несанкционированном вылете, над территорией ФРГ, и на востоке, при пересечении границы «Восточного блока».

– Хорошо, тогда каков второй вариант?

Вечно молодая Кэтрин снова раскрыла атлас, и её наманикюренный пальчик указал на некую новую географическую точку.

– Вот тут, всего километрах в двадцати пяти от нас, в районе Гальсбах-Флёхсбах, в Шпессартских горах находится весьма живописная долина, земля в которой с середины 1950-х годов арендована под свои нужды армией США. Примерно лет на пятьдесят. И до недавнего времени там не было никакой активности, кроме столбов с запретительными табличками. Долина даже толком не охранялась. Но в последние несколько суток там отмечена повышенная активность.

– Какого рода? – уточнил я, неожиданно вспомнив, что Шпессартские горы это, похоже, примерно там, где происходило действие старой комедии «Привидения в замке Шпессарт» 1960 года. Ну да, было такое кино, и для тех времён очень даже неплохое. А затем я, с некоторым обалдением, подумал о том, что сейчас где-то поблизости вполне могут разгуливать главная героиня этой самой комедии Лизелотта Пульвер и даже засветившаяся в пока ещё не снятой второй части этого кино («Прекрасные времена в Шпессарте» 1967 года, и, если нам не удастся сделать своё дело до того, как всё полетит в тартарары, в этой реальности продолжение вообще не состоится – просто некому будет снимать и не для кого) Ханнелора Эльснер (впоследствии известная у нас как «комиссарша Леа Зоммер» из одноимённого немецкого сериала), причём юные, свежие и не подозревающие ни о чём плохом. Вот же занесло, бляха-муха…

– Сейчас там выставлена охрана, а кое-где и проволочные заграждения, – пояснила Кэтрин. – Я лично наблюдала скопление военных автомашин армии США, а также большого количества тяжёлых трейлеров и цистерн без маркировки. Я была там, и, судя по тому, что я там увидела, в долине сейчас лихорадочно ведутся монтажные работы…

– То есть?

– Там явно оборудуют пусковые позиции. Работы ведёт 46-я артиллерийская группа армии США. А раз так, эти позиции предназначены, скорее всего, для ракет PGM-11 «Редстоун».

У меня в голове началась некоторая мыслительная работа, и спустя одну-две минуты я вспомнил, что PGM-11«Редстоун» – это первая американская ракета, изначально спроектированная под ядерную БЧ мощностью от 500 килотонн до 4 мегатонн (в максимальном варианте боеголовки, обозначенном как W-39). На вооружении с 1958 по 1964 год. Большая дура – длина ракеты 21 метр, диаметр около полутора метров, масса – 27,8 тонны, топливо – этанол и жидкий кислород. Запускалась, как правило, с открытых площадок. Дальность, в различных вариантах, – 323–373 километра. Да, это, пожалуй, куда серьёзнее. Сбросивший одиночную атомную бомбу «Супер Сейбр» может и не вызвать войну. Спишут на несчастный случай и замнут. А вот если на какой-нибудь восточногерманский город свалится мегатонная боеголовка, военные из Варшавского договора действительно могут, особо не вникая в детали и не задумываясь (ведь у них на такой случай наверняка чёткие инструкции), сразу же запустить адекватную «ответку». А дальше пойдёт уже цепная реакция. Тем более что «горячей линии» между Москвой и Вашингтоном тогда ещё не было. Помнится, Хрущёв и Кеннеди до того, как у них дошло до телефонных звонков, обменивались посланиями через каких-то третьих лиц. А при реальной войне времени на переговоры и прочие политесы уже не будет, поскольку обе стороны будут пытаться упредить противника. Да, похоже, нашим уродам действительно лучше рассчитывать на этот, второй вариант…

– Так, – сказал я напарнице. – А ведь насколько я помню, штабы и места постоянной дислокации 40-й и 46-й артиллерийских групп армии США находятся куда западнее, в частности в Бад-Крейцнахе?

– Да, всё верно. Но не надо забывать, что ракеты типа PGM-11«Редстоун» в это время считались мобильными. Каждая ракета разбирается на три части и для перевозки одной батареи требовалось 20 автомобильных трейлеров, что считалось нормальным. Сборка и развёртывание батареи на месте занимает от восьми часов, на заправку одной ракеты уходит 15 минут. Для 1962 года не такой уж и плохой показатель. А огневая позиция в районе Гальсбах-Флёхсбах однозначно позволит американским «Редстоунам» с их скромной дальностью достать до Восточного Берлина и Дрездена. Более удалённые на запад пусковые позиции позволяют им накрыть только цели в приграничных районах соседней ГДР…

Слушая её, я попытался вспомнить, развертывали ли именно здесь американцы такие ракеты в «нашем» 1962-м, но увы, тщетно. Точной информации об этом особо не публиковалось. Когда у нас пишут о Карибском кризисе, принято вспоминать только про злобных Хрущёва с Кастро и советские ракеты на Кубе, а наш потенциальный противник тогда, получается, как обычно, был «белым и пушистым»…

– То есть ты склоняешься к тому, что наши визави выберут вариант номер два?

– Да. Они ездили в эту долину уже шесть раз. Причём на разных машинах с местными номерами. И каждый раз их сопровождали юноши и девушки из числа местных. И некоторые из сопровождающих, как я успела заметить, были вооружены пистолетами и револьверами и были настроены весьма решительно. Так что, да, с вероятностью семьдесят – семьдесят пять процентов они выберут именно эти ракеты. Командование развёрнутой в долине батареи находится далеко от неё, линии связи довольно уязвимы, их можно перерезать или забить помехами, либо передать пусковым расчётам какие-то ложные сообщения. Развёрнутая в большой спешке охрана, осуществляемая патрулями и секретами, не имеет даже служебных собак и для лесистой местности явно недостаточна, особенно в тёмное время суток. При этом вероятность поражения цели при запуске такой ракеты заметно выше, чем, скажем, у самолёта. Мощность заряда больше, чем у тактических ядерных авиабомб. Сбить «Редстоун» после старта имеющимися тут средствами ПВО практически нереально. Правда, у «Редстоунов», как и у прочих ракет первого поколения, включая советские, один огромный минус – в момент установки, заправки и нахождения на стартовом столе такие ракеты, с их взрывоопасным и токсичным топливом, и вся сопутствующая техника чрезвычайно уязвимы, даже от огня стрелкового оружия. Это обстоятельство может оказаться нам на руку. А учитывая, что в подвозе в долину военных материалов участвует не только транспорт армии США, которая, как обычно, оказалась не готова к возможным боевым действиям, но и поспешно арендованные у местных властей гражданские грузовики и цистерны, а рядом с долиной сейчас постоянно митингуют несколько групп антивоенных протестующих, проникновение туда не представляется такой уж безнадёжной задачей для нашей троицы. Особенно если для этого они сумеют вооружить несколько десятков своих сторонников. Правда, я пока не очень представляю, как именно они собираются запустить ракеты – подадут расчётам фальшивый сигнал о запуске или попытаются сделать это самостоятельно? Но подозреваю, что предварительно ими было изучено всё, что возможно, как о самих ракетах «Редстоун», так и о здешней системе контроля за ракетными пусками. Возможно, они даже знают какие-то необходимые для запуска коды и пароли, ведь уже спустя лет пятьдесят по крайней мере часть подобной информации перестала быть секретной…

– Семьдесят пять процентов – это всё-таки не сто, – сказал я на это.

– Резонно, командир. Но поиск какого-нибудь третьего варианта приведёт их лишь к потере времени, а обострение ситуации вокруг советских ракет на Кубе длилось недолго. Но на этот случай я всё же подстраховалась. На восточной окраине Лор-ам-Майна развилка дорог и дорожный указатель. Я закрепила там следящее устройство, которое настроено на сигнал микромаяков. Сейчас прибор показывает нахождение всех троих в пансионате «Unter den Eiche». В момент, когда они куда-то выдвинутся, аппаратура выдаст нам точное направление, куда поедет их машина.

– То есть это устройство нормально берёт сигнал маяков на расстоянии и даже через металл? И ты контролируешь его за сорок километров? Какой-нибудь очередной Реттунг в режиме «ферланг» или «унзихт»?

В момент, когда я это произносил, мелькнула шальная мысль – а что я вообще буду делать, если мою вечно юную напарницу всё-таки ухайдакают? Понимаю, что, судя по тому, что я о ней знаю, сделать это ой как непросто, но если, скажем, смогут залепить в неё прямой наводкой из РПГ, базуки или безоткатного орудия, с последующим отрыванием головы или перерубанием туловища напополам? Чего мне ловить в этом случае, где и как мне искать этих уродов без её хитрых «встроенных качеств» и притащенной с собой аппаратуры? Останется только застрелиться самому и, таким образом, свалить отсюда, не выполнив задания. А это, как говорил Остап Бендер, «низкий сорт, нечистая работа». Так что эту двухсотлетнюю девочку, по идее, стоит поберечь – уж больно много от неё зависит…

– Да, вроде того, а что тут такого? – ответила она, не уточняя только что произнесённых мной названий. Типа она полностью в курсе, что я знаком с подобными вещами.

– Да ничего. Кстати, а почему бы нам не попробовать самое простое – взять штурмом этот пансионат? Прямо сейчас!

– Вдвоём? И как вы это себе представляете, командир?

– Почему же вдвоём? Если вспомнить прошлый раз и историю нашего знакомства, у вашей конторы вроде бы должна быть какая-то агентура и припрятанные до урочного часа деньги, оружие, транспорт и прочее. По-моему, пресловутый «урочный час» таки настал!

– Ну, раз вы столь удачно вспомнили про прошлый раз, то вам следует помнить и о том, что всё это, конечно, есть. Но вы же должны понимать, что наша агентура – это всего лишь, как правило, нанятые за очень большие деньги одиночки, которые не представляют, на кого они реально работают (в данном случае большинство из них, видимо, думают, что работают на советскую, восточногерманскую или китайскую разведки, а кому-то могли при вербовке задурить голову и куда сильнее, вплоть до шпионажа в пользу, скажем, инопланетян, это здесь, в 1960-х, тоже вполне себе актуально). Всё, что они могут, – предоставить тому, кто постучит в их дверь и назовёт некий пароль, финансовые средства, транспорт, кров, провиант, ну а при необходимости документы и элементарное оружие. Но сами они не возьмут в руки автоматы ни за какую «дополнительную плату», а все эти «внутренние резервы и ресурсы» не дадут нам возможности ни мгновенно собрать ударную группу для штурма пусковой позиции, ни обеспечить себя каким-то тяжёлым вооружением. Потому что у этих анонимных агентов нет в запасах пулемётов или пластиковой взрывчатки, как нет и доступа к здешним армейским арсеналам. К тому же у нас с вами просто нет времени ни на что. А значит, мы действительно можем всерьёз рассчитывать только на самих себя. И потом, вы меня извините, командир, но и вы сами – далеко не лучший кандидат для заданий типа тех, что вам поручают…

– Эва как?!! Вот те нате, хрен в томате! Это почему? А ну-ка, расшифруй!

– Вы только не обижайтесь, командир, но вы ведь даже не профессиональный военный из каких-нибудь специальных войск. Физические данные у вас довольно средние, силовой борьбе вы, как я поняла, не обучены совсем, стрелять умеете, но отнюдь не снайперски, актёрское мастерство и перевоплощение – на «удовлетворительно», особым знанием языков и обычаев вы тоже не блещете. Так что, по моему субъективному мнению, ваши единственные достоинства – это крайне редкий и практически не изученный феномен, позволяющий осуществлять ваши хронопереброски без использования большинства необходимых для этого технических средств, а также пытливый ум, богатая фантазия и неплохие знания по отдельным периодам планетарной истории, благодаря которым с вами столь быстро и нашли общий язык кое-кто из нашего руководства…

– Не «нашего», а «вашего»! Я в штате этой вашей «хроноуголовки», слава богу, не состою! И вообще, это что, типа такой комплимент из ваших уст? – уточнил я совершенно в стиле Балбеса, Труса и Бывалого, понимая, что в принципе ничего нового она мне не рассказала, лишь в очередной раз подтвердив, что я для них весьма «ценный кадр». Ну да кто бы сомневался…

– Можете считать и так. Только если мы, вдвоём, сунемся в пансионат – нам придётся вступать в огневой контакт с несколькими десятками вооружённых людей…

– Стоп, а ты тогда на что, Рэмбо-гёрл?

– Я могу многое, но всё-таки не всесильна. Допустим, интересующая нас троица маркирована, и её легко выделить среди остальных. А вот как мы сможем отличить их вооружённых сообщников среди почти трёх сотен посетителей и нескольких десятков человек персонала пансионата – даже не знаю. Вокруг будет слишком много случайных мишеней…

– То есть – ты хочешь сказать…

– Что вероятность успеха – менее двадцати пяти процентов. Тем более они в общих чертах в курсе того, что за ними кого-то уже отправили и что тем, кого послали им наперехват, нельзя наносить базовой реальности слишком большой ущерб. Так что с высокой долей вероятности они прикроются местными и смогут достаточно легко уйти. А вот мы, поскольку без стрельбы обойтись явно не удастся, неизбежно засветимся и сильно ухудшим своё и без того шаткое положение здесь. Власти поднимут тревогу, нас начнут педантично искать полиция и все местные силовые структуры. А они здесь это умеют, и, с учётом военного положения, далеко мы не уйдём. То есть почти наверняка провалим нашу миссию. Я понимаю, командир, ваше желание выполнить задание как можно быстрее, но – увы. Конечно, можно было бы попробовать подобраться к ним вплотную, но для этого нужно время, а его у нас, как вы и сами знаете, нет. Ведь я нахожусь здесь всего неделю. И, по-моему, командир, разумнее всего попытаться разобраться с ними именно в тот момент, когда они сами проникнут на интересующую их ракетную позицию…

– Почему? – спросил я, размышляя над её крайними репликами. Час от часу не легче. Оказывается, «плохиши» ещё и в курсе насчёт того, что у нас до известного момента связаны руки. Тогда, может, они знают и ещё что-то важное, включая наши с напарницей портреты? Впрочем, вслух я это не высказал – зачем себе лишний раз нервы трепать? Ведь всё и без того плохо. Одновременно я, явно запоздало, представил, как должен выглядеть со стороны диалог на русском по явно военным вопросам, который ведут в эти непростые времена мужчина и женщина в номере захолустной баварской гостиницы. Очень хотелось надеяться, что продвинутая Кэтрин всё-таки контролирует ситуацию, нас никто не слышит, и местные полиция с котрразведкой к нам прямо сейчас не вломятся.

– Потому что стрельба и даже взрывы на американском военном объекте вызовут какие-то подозрения и ответную реакцию у местных властей далеко не сразу. Как я уже успела понять, армия США, как обычно, не очень-то доверяет военным и гражданским властям Западной Германии, и те отвечают ей взаимностью. Пока сами американцы не поднимут тревогу, немецкие чиновники будут думать о чём угодно, только не про нападение на стартовые столы с ракетами. Скорее – про аварию при заправке либо учебном пуске, или какие-нибудь учения. А отключение связи даст нам некоторую фору по времени. Да и запомнить наши личные приметы в подобной суматохе будет куда сложнее…

– Хорошо. Согласен с тобой. Тогда какие наши дальнейшие действия?

– Разумнее всего будет переместиться ближе к ним.

– Ну так поехали. Веди же Фрунзе нас, веди Будённый…

Вряд ли моя неизносимая напарница знала, что когда-то вообще существовали эти два рабоче-крестьянских военачальника. И прежде чем я успел сказать что-то ещё, она быстро, словно на медосмотре, разделась до белья (оставшись в трусиках, лифчике и короткой, шёлковой нижней рубашечке), а затем столь же стремительно «сменила масть». На сей раз Кэтрин переоделась в шерстяной костюмчик из юбки и жакетика табачного цвета, дополненный серой блузочкой, коричневыми лаковыми «лодочками» и сумочкой в тон туфлям. Модная же, однако, зараза… При этом переодевалась она, не особо обращая внимания на меня, будто я был не человек, а еврейский дубовый шкаф, от слова «мёбель», или меня вовсе не было в номере. Завершили процесс её перевоплощения лёгкое изменение причёски путём сбора и закалывания волос на затылке и обновление макияжа на лице. Потом снятая ей одежда и обувь, а также все шмотки из шкафа быстро перекочевали в чемодан. Не тот, в котором были предметы моего гардероба, а второй, побольше, которой она до этого не светила.

– Пока не сядем в машину – молчите, – сказала Кэтрин, протянув мне паспорт. Паспорт в красно-коричневой обложке с отпечатанной золотом эмблемой – щиток с прямым крестом по типу шведского или финского флага, вписанный в круг, образованный венком из лавровых листьев. Судя по надписям, на какой-то совершенно невообразимой, но смутно знакомой мове (под эмблемой были буквы «АIВАТРIО», а повыше – что-то вроде «BAZIAION THE ЕЛЛАДОЕ») на обложке, был греческий. И точно, открыв паспорт, я увидел там свою фотографию и с удивлением узнал, что отныне я (вопрос – надолго ли?) действительно греческий подданный, «emporos» (то есть, на сколько я понимаю в языке не очень древних эллинов, «торговец») из города Калабака (где это в Греции такое, интересно знать?), согласно штампу в паспорте въехавший на территорию ФРГ шесть дней назад. И звали меня теперь Адрастос Вазилайос Дайонизодрос. Попытавшись повторить это имя про себя и не сумев это сделать, я мысленно сказал в адрес работодателей матерное. Блин, почему именно грек? На кой хрен здесь эти сертаки, оливы и кипарисы? Да, допустим, там всё есть и это «колыбель мировой цивилизации» (один мой знакомый, сильно поддающий филолог, утверждает, что, когда маленьким детям говорят «не трогай, фу, кака!» имеется в виду вовсе не банальное говно, а нечто возвышенное, да ещё и пришедшее к нам непосредственно из глубины веков, поскольку, по-древнегречески, «какос» означает «плохой»), но я-то здесь при чём? Хотя, по идее, те, кто послал меня сюда, должны лучше знать, что в данном случае лучше, а что хуже. Тем более что в нашем «арсенале» этот паспорт ну явно не единственный…

Убрав этот явно липовый, но выглядевший вполне солидно, документ во внутренний карман пиджака (кстати, никаких денег мне выдано не было), я натянул плащ, помог напарнице надеть лёгкое, изящное пальтишко песочно-жёлтого цвета, взял в руки чемоданы, и мы двинулись вниз той же дорогой.

На выходе она быстро расплатилась с портье и отдала ему ключи от номера. В их разговоре прозвучало слово «handelspartner», т. е. «деловой партнёр». Типа вот, встретились, а теперь поехали на дальнейшие, сугубо конфиденциальные переговоры, надо полагать, в отель, где кровать в номере пошире… Ну-ну. Или в шестидесятые бизнес подобными методами не делали? Пока она рассчитывалась, я успел рассмотреть на обложке одного из лежавших на столике глянцевых журналов цветной портрет какого-то мужественного парняги в белом свитере с подписью: «Bruce Leslie McLaren 1962». Неужели тот самый, один из отцов-основателей «Формулы-1»? Очень похоже на то, ведь команда МакЛарен именно тогда начала занимать призовые места на этих гонках. Пока я об этом размышлял, последовал обмен дежурными «битте шён» и «данке шён», и мы с напарницей вышли на улицу с полным ощущением того, что сюда мы больше не вернёмся.

Загрузив чемоданы в непривычно расположенный спереди багажник «Фольксвагена», мы сели в машину и наконец тронулись с места.

– И куда мы теперь? – спросил я, пока Кэтрин петляла по улочкам городка в обратном направлении.

Оказывается, всё было продумано, поскольку она заранее арендовала, сроком на месяц, загородный домишко, километрах в семи от интересующего нас пансионата, рядом с деревней с характерным названием Вальдгейст. Если я все верно помню, в переводе с их перечно-колбасного на язык родных осин, «Waldgeist» означает «Горная тишина». Романтики, блин.

Ну, положим, когда мы добрались, оказалось, что горы и лес, а равно и какие-то строения находятся достаточно далеко от данного места нашей «временной дислокации», хотя вокруг довольно густо росли сосны и ели. В таком месте можно искренне думать, что ты в лесу, хотя это и не так – к дому вела уж слишком хорошая дорога.

А в остальном, когда Кэтрин припарковалась в этом «тупичке» (асфальт отсюда никуда дальше не вёл, чтобы продолжить путь, надо было вернуться на тянувшееся километрах в трёх шоссе), оказалось, что это обычный одноэтажный дом под черепичной крышей, выполненный в местном сельском, или, если хотите, бюргерском стиле. И, похоже, это, без вариантов, был «дом свиданий» (никаких сараев и надворных построек, а нужник, хоть и откровенно сельского типа, был всё-таки пристроен к дому с тыльной стороны) для каких-нибудь состоятельных похотливцев, которые желали подобным образом отдохнуть в полном уединении от городского шума. Действительно, а чем ещё заниматься в таком месте, кроме, культурно выражаясь, «интимной близости»? Телефона в доме не было. Допустим, поскольку строение стояло на пригорке, зимой здесь можно кататься на лыжах, но сейчас – увы.

Хозяев и людей вообще в доме тоже не было. Судя по тому, что дверь напарница отперла извлечённым из сумочки ключом, никакой, даже минимальной, прислуги здешний ненавязчивый сервис действительно не предусматривал. Внутри всё оказалось вполне себе уютно. Не слишком богато, но чистенько. Собственно комнат было три. Спальня, против ожидания, с двумя койками (постельное бельё свежайшее), гостиная (она же столовая) плюс небольшая кухня. Всё аккуратно, на германский манер. На стенах акварельные пейзажики в рамочках, на полках в столовой и на кухне – тарелки из явно не самого дешёвого фарфора, с рисуночками и какими-то надписями. Я подобную посуду помню по сервизам, которые в позднесоветские годы везли в Союз из канувшей в Лету ГДР. Хотя эти тарелочки смотрелись куда более солидно. Несколько выламывалось из общей картины только электричество – плитка на кухне и освещение. Хотя для сугубых романтиков стеариновые свечки в заделанных явно под старину канделябрах в доме тоже имелись. А вот ванны или душа не было – только кран на кухне.

– Здесь вполне надёжно? – спросил я, цепляя свой плащ на вешалку в узкой прихожей. – Не засыплемся?

– Тут многие сдают такие загородные дома, – сказала моя напарница, освобождаясь от пальто. – В основном этот бизнес процветает зимой, но и в другое время года приезжие не вызывают у местных особых подозрений. Три дня назад я сняла этот дом, заплатив за месяц вперёд. Так что раньше нас вряд ли побеспокоят…

– Ага. Если только ядерная война, с нашей помощью, не начнётся до этого. Ладно, а что сейчас показывают ваши приборы насчёт нашей троицы? Что эти звиздюки вообще делают?

– По тем данным, что у меня сейчас есть, если и перемещаются пешком, то исключительно в пределах пансионата. Максимум – из номера в номер или из номеров в места общего пользования. Из здания точно не выходят…

То есть дальше туалета они не выходили и, таким образом, имела место быть некая тактическая пауза, а значит, перспектива хвататься за оружие и сломя голову бежать куда-то прямо сейчас нам не светила.

– Пожевать бы чего-нибудь, а? – предложил я, облегчённо выдохнув и неожиданно поняв, что проголодался.

Напарница не стала спорить, и мы прошли на кухню.

Не скажу, что здешнее меню было сильно разнообразным, но в небольшом холодильнике (типа того, в котором Индиана Джонс столь чудесным образом спас свою жизнь на атомном полигоне, где-то то ли в Неваде, то ли в Нью-Мехико) нашлись ветчина, колбаса, сыр, масло. Плюс заранее расфасованные в бумажный пакет то ли тосты, то ли местные сухари и кофе, к которому в холодильнике нашлась пара больших бутылок слишком густого по понятиям нашего времени молока (или это были сливки?). В общем, поесть было что, хотя и без изысков. При этом сервировавшая стол Кэтрин (для этого она дополнила свой костюмчик кружевным фартуком и сразу стала похожа на типичных домохозяек с западных рекламных картинок 1950–1960-х гг., судя по которым эти мисс и фрау всегда кашеварили или стирали бельё исключительно при полном параде, макияже, на каблуках и со счастливыми улыбками на лицах) сама ничего есть не стала.

– И что ты думаешь по конкретной дате их акции? – спросил я, дожевав и допив кофе.

– А какие у вас у самого предположения? – ответила она вопросом на вопрос, убирая посуду.

– По-моему, наиболее оптимальной датой выглядит 27 октября. То есть меньше чем через двое суток.

– Почему?

– Историю плохо учила?

Сказав это, я невольно подумал – а она, вообще-то, где-нибудь училась? Ведь у неё же этот самый интеллект (который хоть и не искусственный, но в то же время и не человеческий) явно «встроенный». Нашёл чего спросить, дурак…

– С необходимыми исходными данными я ознакомилась. Но всех мелких, подробностей могу и не знать. Поэтому мне интересно, что скажете вы.

Вот интересно, что они там в своём пережившем четыре Мировых войны будущем считают за «необходимые исходные данные»? Какую-нибудь ссылку для тупых от рождения в стиле «Дуропедии»? Фиг с ним, тем более что нет времени разводить занудство…

– Ладно, тогда слушай. Если я всё правильно помню, на Кубе всё пошло вразнос начиная с 14 октября 1962 года. Началось всё с международного скандала и прочих шаманско-ритуальных действий обеих сторон по поводу полного рассекречивания прибытия советских войск и особенно ракет на Кубу. ВВС США постарались на славу, хотя, по-моему, эти самые ракеты никто особо и не стремился прятать. Похоже, Никита Сергеич и его генералы работали на публику с самого начала. Наверное, хотели удивить и победить, как когда-то завещал генералиссимус А. В. Суворов, это тот, который говорил, что «пуля дура, штык молодец» и «после бани укради, но выпей». Потому что, если бы изначально была начальственная установка тщательно замаскировать ракеты – непременно привезли бы с собой какие-нибудь щитосборные ангары барачного типа, и американцы точно задолбались бы доказывать, что это именно ракеты и ёмкости с топливом для них, а не банальная машинно-тракторная станция с комбайнами и прочей сельхозтехникой. Но то ли не было приказа тащить за три моря эти самые щитосборные сараи (хотя прихватить, причём исключительно для конспирации, в экваториальные широты тулупы, валенки и лыжи ума у советских военачальников тем не менее хватило), то ли так и было задумано, что супостат увидит эти стоящие под брезентом длинные дуры, почешет в затылке, возьмёт линейку, сопоставит данные аэрофотосъёмки с фотографиями последнего парада на Красной площади, осознает и обосрётся. Вот только янки что-то не особо обосрались, лишь возбудились не в меру. Потом было решение президента Джона Кеннеди о морской блокаде «Острова Свободы», после чего обе стороны, вибрируя от нетерпения, сидели на измене с пальцами на кнопках. А далее, именно 27 октября 1962 года, ракетой комплекса С-75, выпущенной советским расчётом, в кубинском небе будет сбит американский разведчик Локхид U-2. Что было дальше, помнишь?

– В самых общих чертах.

– В том, относительно благополучном будущем, откуда прибыли ты и я, далее тяжущиеся стороны вовремя поняли, что, культурно выражаясь, несколько заигрались и, по обоюдному согласию, всё-таки сдали назад, начав переговоры. Так или иначе, возобладал здравый смысл – все аплодируют и так далее. Это мы все помним. А вот если вслед за уничтожением U-2, или даже одновременно с ним, по каким-то объектам на территории, скажем, ГДР, где на каждом шагу советские штабы, аэродромы и гарнизоны, будет выпущено несколько американских ракет с мегатонными боеголовками, то рассматривать это иначе, чем начало полномасштабной войны, вряд ли будут. У дорогого Никиты Сергеича и остальных тогдашних советских руководителей с 22 июня 1941 года был неизлечимый комплекс насчёт того, что тот, кто прозевал первый удар, практически обречён на поражение. А значит, на первый, ограниченный удар врага надо отвечать немедленно и всеми имеющимися средствами – бить на опережение, не давая супостату опомниться. То есть я предполагаю, что в нашем случае при подобном, пиковом сценарии, Бобби Кеннеди ни за что не поедет в советское посольство встречаться с послом Добрыниным, а кагэбэшный резидент Александр Феклисов не побежит в бар, чтобы передать руководству СССР некое послание через журналиста из Эй-би-си Джона Скали. Есть у меня толстые подозрения, что Хрущёв и Кеннеди просто свалят от греха подальше в правительственные укрытия повышенной защищённости и уже оттуда начнут отдавать соответствующие, не терпящие возражений и двояких толкований приказы в стиле «немедленно уничтожить, об исполнении доложить»…

– Да, пожалуй, это выглядит вполне логично, командир, – согласилась Кэтрин, сняв оставшийся чистейшим фартук и присаживаясь напротив меня. Глаза у неё, как я уже до этого успел заметить, были какие-то излишне серьёзные, прямо-таки прицельно-рентгеновские. О том, какая работа происходила в её голове в этот самый момент, можно было только догадываться.

– Не то слово, – продолжил я. – Тем более что сейчас руки у сорокапятитысячного советского контингента, размещённого на Кубе, развязаны, и он вполне готов сделать то, зачем его, собственно, тайно привезли в трюмах грузовых судов и несколько месяцев мариновали в этих далёких и жарких краях, в рамках пресловутой операции «Анадырь». Надо помнить, что с 25 октября все три полка советских РВСН, дислоцированные на острове, находятся в полной боевой готовности. А генерал Плиев, у которого, как выяснилось позднее, при нашем, благополучном, варианте дальнейшего с самого начала был карт-бланш от Хрущёва и маршала Малиновского «действовать по обстановке» и использовать ядерное оружие на собственное усмотрение, в случае войны отдаст единственный, возможный в подобной обстановке приказ. Собственно, к 27 октября боеголовки уже были установлены на ракеты, а сами ракеты стояли на позициях, и заправить их было недолго. То есть 35 ракет, 24 Р-12 и 11 Р-14 с мегатонными боеголовками мгновенно уйдут на цели в Северной Америке. Плюс отдельная эскадрилья бомбардировщиков «Ил-28» с атомными бомбами, а также тактические ракеты «Луна» и крылатые ракеты с ядерными боевыми частями. В общем, если процесс таки пойдёт, его уже будет не остановить. А дальше всё как в плохом кино. Конечно, по стратегическим средствам СССР тогда сильно уступал Штатам, и количественно и качественно, у Советского Союза сейчас намного меньше ядерного оружия и носителей – не считая того, что размещено на Кубе, это где-то 75 межконтинентальных, баллистических ракет, которые можно запустить одновременно, включая четыре-пять Р-7, около 500 бомбардировщиков Ту-95, 90 3М и М4, около 1000 Ту-16 и 25 дизельных и атомных подводных лодок с ракетами на борту. У Североамериканских Штатов всё куда богаче – 144 ракеты «Атлас», 60 «Титан», 45 «Юпитер» плюс несколько десятков размещённых в Европе «Торов» и «Редстоунов», 800 бомбардировщиков В-52, около 2000 В-47, 150 В-58 «Хастлер», 8 атомных подводных лодок с ракетами «Поларис» и 11 авианосцев разных классов. А если приплюсовать тактическое ядерное оружие, окажется, что Союз Нерушимых Республик Свободных тогда был слабее противника раз этак в десять. Однако даже если одни только мои соотечественники используют малую часть своего не слишком богатого арсенала, этого всё равно хватит за глаза на то, чтобы мир, в его привычном виде, накрылся медным тазом. А в случае, если СССР по какой-то причине не применит ядерное оружие, а только одни США в рамках своих разных премудрых и глобальных планов перепашут советскую территорию водородными бомбами, цивилизации тоже так или иначе придёт кирдык, поскольку слишком уж много народу во всём мире помрёт или пострадает от тех самых «долгосрочных последствий», о которых здесь никто ещё не в курсе. Так что для этой игры вовсе не обязательны два участника. На «пуск» может нажать и кто-то один. Ты что, про всё это не в курсе?

– В общих чертах.

– Понятно. С вами всё ясно. И как ты вообще думаешь действовать?

– Как я уже сказала – есть смысл проникнуть на объект в тот самый момент, когда это сделают наши клиенты. Или сразу после них…

– И как именно ты собираешься это сделать? Переоденемся во что-нибудь подходящее и въедем на эту чёртову ракетную позицию на белом коне, прикинувшись гофрированным шлангом от противогаза? У нас хоть документы для этого есть? Не говоря уже про всё остальное?

– Документы найдём, – успокоила меня собеседница.

– Душевно рад за нас, если так. А что с оружием?

– Тоже найдётся. По крайней мере, стрелковое и ручные гранаты.

– Ну хоть что-то. Хотя, по-моему, этого мало. А какие-нибудь штучки из вашего «прекрасного далёка» тебе выдали? Бронебойно-зажигательные «Айнбрухи» или термобарический дезинтегратор?

– Нет.

– Плохо же тебя экипировали…

– Подобное выдаётся, если в группу поиска входят минимум четверо. И только если при этом во время ухода предполагается полностью зачищать все нежелательные следы своего пребывания в прошлом…

– Да, признаю, это случай явно не наш. Поскольку наши «хвосты» будут подчищать РВСН и US Air Force. А что мы тогда вообще имеем с гуся?

– Стандартный комплект маскировочной аппаратуры, в частности «Нахамер» и «Верклейд».

– Поясни, – уточнил я, уже смутно понимая, что это происходит явно от немецких «Nachahmer» и «Verkleidung», то есть «имитатор» и «маскировка».

Кэтрин встала и сходила в прихожую за сумочкой. Сумочка была как сумочка, обычная, дамская, коричневой кожи, на длинном ремешке, с застёжкой в виде золотистой пряжки. Присев, она полезла в эту самую сумочку и достала из неё нечто похожее на обычную пудреницу, открыла крышку, вынув и показав мне две серёжки золотистого металла, не особо дорогие на вид.

– Ну, бижутерия какая-то. И что?

В следующий момент моя напарница нацепила серьги на уши, многозначительно ткнула пальцем куда-то в пудреницу, и в ту же секунду я так и обомлел, разом лишившись дара речи. Подозреваю, что вам бы тоже стало сильно не по себе, если вместо лица напарницы, к которому вы уже начали помаленьку привыкать, перед вами вдруг откуда ни возьмись возникла Уитни Хьюстон. Ну да, та самая афроамериканская певунья, только не из времён навязшего в зубах «Телохранителя» (где её лицо и глаза уже довольно тухлые, с головой выдающие давнее пристрастие к тяжёлым наркотикам), а откуда-то из своих ранних клипов 1980-х, когда она ещё употребляла вполне умеренно, была более-менее свежа, привлекательна и смотрела весело. Ещё одно движение пальцем – бац, и передо мной относительно товарная Тина Тёрнер из третьей серии «Безумного Макса». Вот эту тётю я уважаю как-то более предыдущего персонажа. Морда лица у неё, допустим, от природы страшненькая, но тогда, когда она снималась в том же «Безумном Максе», ей было хорошо за полтинник, но при этом старушка была в более чем хорошей форме (при анатомически правильной фигуре и всегда на каблуках), да и пела мощно. Но тут впечатление было более дикое, поскольку, если присмотреться, лицо было, как положено, шоколадно-смуглое, а вот кисти рук, шея и всё остальное остались прежние, розовенькие. Похоже, ради этой простой демонстрации моя напарница не стала заморачиваться с тонкой регулировкой прибора. Ну а прежде чем я успел вновь обрести дар речи и как-то среагировать – новое лёгкое движение пальцем в пудренице, – и передо мной прежняя Кэтрин.

– Ни хрена себе! Какая полезная в хозяйстве вещь! – только и смог я сказать на это. – А почему, собственно, именно эти образы, кстати говоря? Я, как человек слегка советский, вроде бы не противник межрасовых половых контактов, но и не могу сказать, что все эти негритянки-афроамериканки и прочие нубийки-гаитянки меня сильно возбуждают…

– Мне просто показалось, что именно на подобных примерах будет нагляднее. В общем, с помощью вот этого довольно нехитрого и миниатюрного устройства я могу полностью менять свою внешность. В смысле – лицо.

– А что за технология?

– Технические подробности вы всё равно вряд ли поймёте, хотя, подозреваю, что с чем-то подобным вы уже сталкивались. Если в двух словах – портативная голографическая оболочка. Благодаря ей я могу изобразить практически кого угодно. Разумеется, прежде всего – любую женщину. Мужское лицо тоже можно имитировать, но при моей комплекции это вряд ли будет целесообразно. И разумеется, портрет изображаемой женщины должен либо быть в наших базах данных или, по крайней мере, нужно здешнее её изображение хорошего качества…

– В смысле «хорошего»? – спросил я, слегка обидевшись на то, что меня в который уже раз легко и ненавязчиво обозвали тупым, и уточнил: – А что, у вас в не слишком счастливом будущем в этих самых «базах данных» представления о женщинах конца ХХ – начала ХХI столетия основаны исключительно на визуальных образах поющих наркоманок из Гарлема? Такое впечатление, что для истории сохранились исключительно изображения поп- и рок-певиц из безгранично далёкого прошлого, и Леонид Ильич Брежнев действительно считается политическим деятелем эпохи Аллы Пугачёвой?!

– А кто это, Алла Пугачёва? – удивилась Кэтрин.

Ну, слава богу, значит, хоть когда-то наступят золотые времена, когда эту обнаглевшую бабульку вместе с её доченькой (которая ещё в 1990-е, по версии газеты «Красная Бурда», была названа «известной певицей разговорного жанра») и мелким крысёнышем (кстати, это не я его так приложил, а тот самый народ, которым такие, как он, брезгуют – двое пенсионеров, чей разговор я как-то невольно послушал в очереди возле рентгенкабинета в нашей районной поликлинике) Максиком Алкиным наконец-то забудут! Уже ради одного этого, наверное, стоит жить дальше…

– Это такая женщина, которая поёт, которая пришла и говорит, – сострил я. – Понимаю, что подобное определение звучит абсурдно, но тем не менее… А вообще, это особо и не важно, поскольку рассказывать про этого персонажа долго, противно и неинтересно. Ради бога, не засоряй всякой попсовой шелухой свою оперативную память…

– Как скажете, командир, – усмехнулась Кэтрин, сняв и убрав обратно в пудреницу эти суперсерьги, и продолжила: – Ну почему же исключительно поп-певиц? Просто надо понимать, что по какому-нибудь «лицу с обложки» информации всегда значительно больше, чем по некой усреднённой женщине из какого-то там конкретного века. А кто во все времена чаще всего попадает на обложки? Правильно – актрисы, певицы, фотомодели, королевы и принцессы и, куда реже, женщины-политики или бизнес-леди. Собственно говоря, различные усреднённые внешние признаки для определённой эпохи и географической точки, если они, разумеется, не касаются конкретного исторического лица, «Нахамер» может почти мгновенно подобрать автоматически. А что касается хорошего качества изображения – детально воспроизводить чью-то внешность, к примеру, по чёрно-белой, газетной фотографии более чем проблематично, особенно учитывая здешнее качество печати…

– А вот это здорово! Говоришь, «конкретного исторического лица»? – выдал я.

И тут меня, что называется, осенило, поскольку в моей голове начали возникать смутные контуры некоего плана. Конечно, это будет чересчур нагло, но именно в силу этого вполне может и проканать…

Подозреваю, что когда в вечерних сумерках 27 октября 1962 года в ту самую спрятавшуюся в Шпессартских горах долину в районе Гальсбах-Флёхсбах, въехал большой тёмно-серый (у нас подобный цвет с советских времён обычно именуют «мокрый асфальт») «Додж Феникс» 1960 года, со стороны это выглядело вполне пристойно.

Длинная американская машина была из тех далёких времён, когда Детройт со всей его автопромышленностью ещё не был скуплен на корню японцами (а тамошний арсенал ещё не пошёл под бульдозер, продолжая клепать танки), стремительного силуэта, с обилием хромированных деталей, четырьмя круглыми фарами и небольшими лжесамолётными стабилизаторами в районе задних дверей и багажника, выполненными в здешнем «ракетно-атомном» стиле.

Разумеется, автомобиль украшали дипломатические номера, принадлежавшие американскому консульству в Мюнхене. Подозреваю, что в те времена это была отнюдь не самая крутая тачка, на которой передвигались первые лица государств и прочие дипломаты, но «Кадиллаки» или «Линкольны», увы, не были самыми распространёнными автомобильными марками в тогдашней ФРГ и, слава богу, что за сутки удалось найти хотя бы это. А нам была нужна именно солидная, классом близкая к представительской, американская машина, поскольку абы какая для нашего стихийно придуманного плана не годилась. Кстати, нашла её моя напарница, и я даже не спросил, арендовала она эту машину или же банально угнала там, где плохо стояло?

В общем, за рулём «Доджа» восседал подполковник Корпуса морской пехоты США в новой и отглаженной парадной униформе цвета табачного хаки (рядиться в синюю «парадно-вечернюю» форму мы сочли перебором, да и найти её в Европе оказалось куда сложнее), с семиугольными серебристыми листьями на погонах и эмблемой этого почтенного рода войск в виде наложенного на обвитый концом (в военно-морском, а не мочеполовом смысле – тросом то есть) якорь на фоне земного шара (что характерно, на этом шаре было обозначено только Западное полушарие, в виде обоих Америк), который оседлал ощипанного вида американский орёл (а точнее, видимо, всё-таки орлан) на лацканах кителя. Такая же эмблема, только побогаче (якорь, орёл и обе Америки – золистые) и куда большего размера отягощала фуражку подполковника. Слева на кителе господина подполковника, как и положено, размещались разноцветные прямоугольнички орденских планок (никогда не мог понять, откуда у американских вояк столько наград на груди, учитывая не особо-то и славное прошлое их государства, или у них там, как в скаутах, дают значки и даже медальки за правильное завязывание узлов и разжигание костров?), а справа фамилия – «O. Tuups».

Разумеется, в этом любительском спектакле в роли подполковника был я (дурацкая фамилия – результат того, что в нычке у моей напарницы откуда-то нашлась готовая табличка с этими инициалами, документы на имя этого самого Olafа Tuupsа у меня тоже были, но они годились только для предъявления часовым на постах, а любая мало-мальски углублённая проверка этой филькиной грамоты должна была быстро установить, что такого подполковника в КПМ США нет и не было (впрочем, мы на многое и не рассчитывали), хотя такая проверка, безусловно, займёт какое-то время. Тем более что процесс телефонного звонка или радиопереговоров с целью что-то выяснить в 1960-е, при отсутствии привычных нам благ цивилизации (мобильной связи, глобальной сети спутников и т. д.), был делом куда более трудным и хлопотным, чем сейчас. Ну и сама мысль посадить меня за баранку – идея не самая гениальная, поскольку водитель я ну очень средний. Но пришлось идти на эти галеры, коли уж никого другого под рукой всё равно не было.

А вот на заднем сиденье «Доджа» располагалась изящная брюнетка в облегающем синем костюмчике (может, это был и не прямо Пьер Карден, шмотки, с брендом которого тогда тоже не продавались на каждом углу, но всё-таки получилось похоже) и небольшой круглой шляпке. Брюнетку изображала моя напарница, и угадайте, кто это был? Правильно – сама Жаклин Ли Бувье Кеннеди, тогдашняя первая леди, то есть супруга президента США и вдобавок ещё ни разу не Онассис (до женитьбы с этим балканским павианом она в этой реальности, при самом плохом развитии ситуации, могла и вообще не дожить, так же как и сам греческий миллиардер). Разумеется, это была подделка под Джеки, но подделка достаточно хорошая. Допустим, Джон Кеннеди со своим братом и прочие обитатели Белого дома, глянув на неё, вероятно всё-таки поняли бы, что их элементарно дурят, но простой пейзанин, хоть американский, хоть европейский, видевший реальную Жаклин разве что в кинохронике, на экране чёрно-белого телевизора или на фото в газетах и журналах, отличий от оригинала явно не найдёт. Именно поэтому мне и пришлось крутить баранку – мы не смогли припомнить моментов из этого периода жизни миссис Кеннеди, где она сидела бы за рулём сама. А вообще, мы долго думали, под кого именно сработать в данном случае. И я решил, что этот вариант лучше, чем, скажем, какая-нибудь Мерилин Монро или Джейн Мэнсфилд. Ведь не факт, что просто актрису, пусть и хоть сто раз кинозвезду, подпустят близко к военному объекту. А первых леди, всех этих Малашек Чистый Персик Трамповых и Вермишелей Обамовых, всегда знают в лицо. По крайней мере американцы, которые при этом могут и не представлять, как в их стране зовётся и выглядит, скажем, генпрокурор либо министр юстиции или финансов. И потом, жена любого президента США – лицо, как-никак, вполне официальное…

В «ракетную долину» мы с ней отправились, когда аппаратура показала, что наша злодейская троица в полном составе и с сопровождением выехала в том же направлении и либо копошится где-то возле периметра позиции «Редстоунов», или даже уже проникла за этот периметр.

Узкая дорога при въезде в долину оказалась загромождена несколькими десятками стоявших на обочинах грузовиков, проезд между которыми оказался возможен на условную ширину одной полосы. Тут были и военные трёхоски с белыми звёздами и маркировкой армии США – набитые какими-то коробками и ящиками под самую крышу кузовов тентованные «бортовухи», различные автоцистерны и закрытые КУНГи (в числе последних была даже пара медицинских таратаек с красно-белыми крестами на бортах и капотах) и гражданские грузовики и фургоны. Между машин расхаживали или просто стояли или сидели на подножках личности в зелёной полевой американской униформе и тёмных спецовках – явно водители или лица, сопровождавшие груз.

Проехав ближе к головным машинам, которые никто явно не собирался пропускать дальше (не понятно было, чем вообще обусловлен этот мёртвый затор при въезде на серьёзный военный объект), мы упёрлись в перегораживающий дорогу лёгкий полосатый шлагбаум с типичными для любого американского КПП запрещающими надписями: «Road Up!» и «Present a Pass!».

Кроме грузовиков здесь хватало и других машин. Перед шлагбаумом приткнулись десятка два легковушек (и в цветах американской армии, и вполне себе цивильные, с немецкими гражданскими номерами) и джипов. А уже в двух-трёх сотнях метров за запретительным шлагбаумом просматривалось и явное продолжение затора в виде составленных в несколько рядов по сторонам дороги военных грузовиков, КУНГов и каких-то накрытых брезентом очень больших прицепов-цистерн. Возле них можно было разглядеть людское движение. В частности, десяток непонятных личностей в тёмных спецовках, либо серебристых (то ли противопожарных, то ли противохимических) ОЗК (но при этом они опустили капюшоны костюмов и сняли противогазы) разгружали пару грузовиков, таская из них куда-то за пределы моего обзора (пейзаж загораживали стоящие машины) какие-то металлические бачки-канистры и трубы. При этом грузчики не особенно торопились, а в стороне от них курили несколько сбившихся в кучку и явно не собиравшихся принимать участие в разгрузочных работах американских солдат в полевой форме и бейсболках. Возможно, это были охранники или водители.

Куда именно грузчики таскали канистры и трубы, было толком не рассмотреть, хотя я и видел, что долину впереди нас явно подсвечивают прожекторами и там, не менее чем в километре от КПП, идёт какая-то лихорадочная работа, но самих ракет «Редстоун» с того места, где я остановил «Додж», разглядеть было нельзя. А они там были, это мы знали абсолютно точно, поскольку план местности был нам хорошо известен.

Непосредственно у шлагбаума нас встретили две слишком чистые и изящные баррикады из мешков с песком, пара джипов «М38А-1» (прямой потомок знаменитого «Виллиса», который у американцев после Второй мировой именовался просто «М38») с радиоантеннами и маркировкой военной полиции армии США под ветровыми стёклами. В комплекте к джипам прилагались пятеро рослых джи-ай, с квадратными рожами плакатных поджигателей войны, в полевой форме и надраенных касках с натрафареченными буквами «МР». Один из этих военных полицаев что-то меланхолично пережёвывал, похоже, вечный бабл-гам. В отличие от ошивавшихся у грузовиков вояк, эта компания была при волынах и прочей амуниции. Двое солдатиков были вооружены короткими карабинами «Гаранд» М1, ещё у двоих висели на плечах винтовки М14, а пятый военный полицейский был с большой пистолетной кобурой на широком брезентовом поясе и тремя угловыми сержантскими нашивками на рукаве рубашки.

Именно он, вполне ожидаемо, двинулся в нашу сторону, едва «Додж» практически ткнулся бампером в шлагбаум.

– Стойте! – возвестил сержант, подняв руку и, кажется, вполне рассмотрев за рулём офицера-соотечественника.

– Простите, сэр, – продолжал сержант, напуская на себя излишнюю строгость. – Но что вы здесь делаете? По какому вопросу? Въезд на этот объект строго ограничен! Только по специальным пропускам!

А вот никаких спецпропусков у нас, разумеется, не было и оставалось только играть спектакль дальше, надеясь, что кривая куда-то вывезет и всё закончится хорошо.

В тот самый момент, когда сержант вразвалочку подошёл к нам практически вплотную и нагнулся ко мне, явно собираясь продолжить свои словесные запугивания, медленно опустилось стекло задней двери и оттуда выглянула обворожительно улыбнувшаяся сержанту первая леди Североамериканских Штатов. Одновременно с этим я включил свет в салоне «Доджа» (как-никак, а на дворе был вечер), чтобы у сержанта не осталось никаких сомнений.

Ну, разумеется, он её сразу же узнал, так и было задумано. Не мог не узнать, как любому американцу на его месте и положено. Именно поэтому, разом забыв всё, что собирался сказать, сержант замер на месте, приоткрыв от удивления широкий рот. И до его следующей реплики прошло, наверное, минуты три-четыре.

– …М-м-м-м… – выдал он наконец с глубокомысленно-ошарашенной интонацией. – А-а… Э-ээ… Кх-м-м-м… А как такое возможно, сэр?

В этот момент я, во-первых, понял, что нужный эффект достигнут. Клиент начисто забыл о своих прямых обязанностях (раз даже не попытался потребовать у меня документы) и явно потерял бдительность. А во-вторых, было видно, что в этот самый момент сержант чрезвычайно глубоко задумался и скрытые под его блестящей каской тупые, примитивные мозги сына очень среднего фермера из Алабамы или Небраски проделывают слишком серьёзную мыслительную работу, вполне возможно первый раз за всю жизнь. И, судя по всему, этот военный полицай не увидел в нашем появлении здесь каких-то слишком явных противоречий. В конце концов, на нашей машине были посольские номера, и он не мог не знать, что охрану американских дипломатических представительств за рубежом традиционно осуществляют военнослужащие КМП США. Конечно, при этом он мог задать себе вопрос: а откуда, собственно, тут взялась первая леди и что она здесь потеряла? Но, с другой стороны, этот момент мы тоже постарались продумать и предусмотреть. Ведь газеты наш сержант явно читал и телик плюс разные там киножурналы смотрел. А значит, как и большинство обывателей, был так или иначе в курсе того, что именно в 1962 году Жаклин Кеннеди беспрерывно колесила с официальными и не очень визитами практически по всему миру, от Франции до Индии с Пакистаном, причём вовсе не обязательно в компании с мужем. Кстати говоря, до неё это, по-моему, не делала ни одна из американских первых леди. Это в следующем, 1963 году она забеременела в четвёртый раз (вторым сыном Патриком, который умер едва родившись) и резко снизила свою активность, затворившись где-то в бесчисленных семейных поместьях бутлегерского клана Кеннеди, но здесь об этом пока что не знал никто, кроме, разумеется, меня и моей напарницы. Собственно, на это и был основной расчёт. Ведь раз первая леди постоянно путешествует по миру и все об этом знают, значит, она в любой момент вполне может оказаться где угодно. А если точнее – там, куда её занесёт «Борт № 1 ВВС США»…

– Добрый вечер, сержант! – произнесла первая леди, от чего он ещё больше стушевался. В этот же момент остальные четверо солдатиков явно присмотрелись к выглянувшей из машины даме и своему обомлевшему начальничку, кажется, тоже узнали пассажирку, зашушукались, а потом подошли поближе и уставились на нас во все глаза. Тот, что был со жвачкой во рту, вроде бы перестал не только жевать, но, кажется, и дышать. Позади нас на странную реакцию караульных сразу же вытаращились кучковавшиеся возле передних грузовиков бездельники. Эти машины мне категорически не нравились, поскольку какие-нибудь взрывные сюрпризы тех, кого мы должны были убить, могли быть припрятаны именно в них…

– И каким образом вы здесь, сэр… э-э-э… мэм? – спросил слегка выходя из ступора сержант, на груди которого я рассмотрел табличку с фамилией «D. Dull», постоянно переводя взгляд с меня на фальшивую первую леди и явно не зная, к кому из нас двоих ему сейчас следует обращаться.

– Спокойно, сержант. Это короткий и сугубо неофициальный визит, – ответил я ему, максимально ровным, успокаивающим тоном.

Текст, который я в этот момент произносил и даже соответствующая обстоятельствам интонация, были заранее заучены и несколько раз отрепетированы, поскольку я, по сути, дитя трущоб промзоны до сих пор считающегося индустриальным уральского города-миллионника и, как уже верно подметила моя напарница, с иностранными языками не особо-то в ладах.

– Почти никто не знает, что первая леди сейчас находится здесь, сержант. Точно так же практически никто не в курсе, что накануне госсекретарь Дин Раск прилетел в Западную Германию всего на двое суток для срочных и секретных личных переговоров с федеральным канцлером ФРГ Конрадом Аденауэром. И наша первая леди нашла в своём плотном графике время и прилетела вместе с ним, чтобы лично ознакомиться с ситуацией на переднем крае борьбы с коммунизмом и поддержать храбрых защитников свободы. Прибыв вместе с госсекретарём в Мюнхен, она уже посетила Нюрнберг и Эрланген, а затем пожелала осмотреть позиции наших ракет. Как вы понимаете, после того как русские разместили свои ракеты на Кубе в Вашингтоне все разговоры только о ракетах. Кто-то из сопровождающих лиц указали на вас, как на ближайшее место, поскольку у первой леди очень мало времени. А так как визит заранее не согласовывался, вам уже должны были позвонить по этому поводу. Да, вторая машина сопровождения с охраной отстала из-за дорожной аварии, и они подъедут позже, так что не удивляйтесь, если в ближайшее время здесь появятся люди в штатском из президентской секретной службы. В самом крайнем случае, чтобы забрать первую леди обратно в Мюнхен, сюда могут прислать вертолёт… Что вы молчите, сержант? Неужели вам ничего не сообщили о нас?! Я, разумеется, понимаю, что из-за объявления боевой готовность кругом царит жуткий бардак, но ведь в данном случае речь идёт не о какой-то ерунде!

– Странный у вас акцент, сэр, – неожиданно выдал сержант Дулл, дослушав мой монолог. Было такое впечатление, что это у него вырвалось совершенно непроизвольно, само собой…

– Чёрт возьми! Да как вы разговариваете со старшим по званию, сержант?! Вообще-то, если на то пошло, я родом из Бронкса, а мои предки когда-то приехали в Штаты из Литвы, но кто вы, вашу мать, такой, чтобы я отвечал на подобные ваши вопросы? – подобный ответ тоже был заучен мной заранее, как один из возможных, и слава богу, что моя напарница не ошиблась насчёт вариантов реакции моего собеседника или собеседников.

Сержант сразу же сник, причём не столько от моих ебуков, сколько от того, что увидел недовольную гримаску на лице первой леди.

– Так вам что – ничего не сообщили? – продолжил я гнать волну, слегка повысив голос.

– Простите, сэр, но, насколько я знаю, нет! – Видя недовольство высоких гостей, сержант Дулл, практически по стойке «Смирно», вытянулся у моей двери. – Сэр, три часа назад был отдан приказ о повышенной боевой готовности, а потом начались какие-то непонятные проблемы со связью – и телефонной и радио, которые продолжаются уже часа два. Некоторые думают, что уже началась война с русскими, сэр! Связисты ищут причину неполадок, а господин майор отправил за разъяснениями офицера связи, но он до сих пор не вернулся! Меньше часа назад подъехали две колонны снабжения, но мы не получили никаких приказов насчёт них и из-за этого, в соответствии с инструкцией, не можем пропустить транспорт на территорию объекта, сэр!

Ага, подумал я, значит, командует здесь некто в чине всего-навсего майора (то есть здешний главный начальник младше меня по званию, что, безусловно, облегчает нам жизнь), а говнюки, за которыми мы охотимся, уже начали свою разрушительную работу. Поскольку вряд ли кто-то, кроме них, мог вот так, капитально, попортить связь. Кстати, положим, насчёт телефона всё понятно, но вот что и как они сделали с радиосвязью – непонятно. Неужели настолько башковитые, что смогли по-быстрому смонтировать нечто, пригодное для постановки помех? Хотя раз уж они сумели воспользоваться аппаратурой для хронопереброски – почему нет? По идее, если они технически подкованы и, главное, знают возможности здешних радиостанций и их рабочие частоты, задача не столь уж и сложная. Имея некоторый навык и нужные детали, подобный эрзац-РЭБовский агрегат собрать, наверное, возможно. Сильно компактным он, конечно, не будет, но в грузовике или мебельном фургоне поместится. Или, как более реальный вариант, за недостатком времени тупо спёрли или прикупили за большие деньги что-нибудь этакое, прямиком с армейских складов НАТО, ведь интенданты они, во все времена и в любой армии, если хорошо заплатить, что хочешь расчехлят…

– Всё это очень плохо, – сказал я вслух. – И что прикажете мне делать, сержант? Везти миссис Кеннеди обратно? При том что сюда должны вот-вот подъехать парни из секретной службы, да и вертолёт за первой леди, если, конечно, мы не выйдем на связь с Мюнхеном из какого-то другого места, пришлют тоже прямиком сюда! Подозреваю, что ни меня, ни вас за это не похвалят, сержант!

– Не могу знать, сэр!

Нормальный для армейца ответ, правда, из числа тех, что терпеть не мог А. В. Суворов. Он для подобных даже соответствующий термин придумал – «немогузнайка»…

– Ну, разумеется, не можете! – продолжил я вываливать траблы на его голову. – Тогда вот что, сержант. Где ваш командный пункт? Чтобы не нарушать протокол, мы быстро проедем туда, первая леди засвидетельствует своё почтение, поговорит с вашим начальством и, возможно, осмотрит ракеты. Одновременно я попробую связаться по закрытой правительственной частоте с Мюнхеном, и затем мы немедленно уедем. Дело в том, что у первой леди запланирована ещё пара визитов, но уже через шесть часов её и госсекретаря ждёт самолёт обратно, в Штаты. И только, ради бога, не нужно никакой огласки и восторженных криков о том, кто именно приехал!

Вот здесь был скользкий момент. Или сержант всё-таки включит функцию караульного, начнёт изображать цепного пса империализма и вызванивать непосредственное начальство. Ведь внутренний телефон у них всё-таки должен работать, и это может всё усложнить и сильно затянуть процесс нашего проникновения на объект. И какой-нибудь местный начальник караула в чине лейтенанта или капитана, как пить дать, ни за что не поверит докладу сержанта о приезде «миссис Кеннеди» и для дополнительной проверки его слов непременно явится к шлагбауму лично. После чего неизбежно повторится сцена превращения в соляной столб при виде первой леди и всё остальное. А часики-то тикают, время уходит, и ожидаемое светопреставление может начаться в любой момент. Либо второй вариант: сержант Дулл настолько потерялся при виде живой «Джеки», что всё-таки пропустит нас без лишних формальностей. В конце концов, здесь одна дорога, территория огорожена, мы никуда не денемся, а со всеми остальными нюансами и тонкостями пусть разбираются господа офицеры в штабе или на КП. Пока что за второй вариант говорило и то, что, узрев «в натуре» первую леди, он так и не потребовал у меня документов и даже не попросил нас выйти из машины.

И я оказался прав. Действительно, простодушный сержант не принадлежал к числу формалистов, поскольку явно не хотел брать излишнюю ответственность на себя. Оно и понятно, реклама, густо перемешанная с пропагандой, – великая вещь. Первая леди в трудный для звёздно-полосатого отечества час удостоила твою часть невероятной милости в виде личного визита, и ты будешь быковать и разворачивать её восвояси? Притом что тебе и твоим сослуживцам выпадает реальный шанс попасть на первые полосы газет?! Что тут сказать – ну ты и чудак на букву «м»…

– Вон по той дороге, сэр, мимо машин, – высказался он, одновременно делая знак своим солдатикам. Двое из них подошли и подняли шлагбаум.

– Проедете с полмили и повернёте направо, – продолжал сержант. – Там увидите несколько фургонов с развёрнутыми радиоантеннами. В них и должно быть командование. Дать вам кого-нибудь в сопровождение, сэр?

– Не надо, сержант, думаю, сами найдём. Здесь же, если я не ошибаюсь, одна дорога?

– Так точно, сэр, одна!

На этой фразе сержант замялся.

– Что вам ещё? – спросил я.

– Сэр… мэм… А можно ваш автограф?

И, не дожидаясь ответа, он полез в карман форменной рубашонки за авторучкой и блокнотом. Было видно, что у него трясутся руки.

Я оглянулся на «первую леди». Она отреагировала просто великолепно.

– Как вас зовут? – спросила она, очаровательно улыбаясь, принимая из его рук блокнот и ручку.

– Дональд, мэм! Сержант Дональд Ти Дулл!

Он ещё и Дональд. Сплошные у этих американцев утиные, мля, истории…

Ещё более обворожительно улыбнувшись, моя напарница что-то накарябала на листке блокнота, расписалась и вернула совсем смутившемуся сержанту блокнот и ручку.

Я нажал на газ, расплывшийся в глупой улыбке сержант Дулл отдал мне честь и очень скоро остался позади.

Существуй в то время мобильники, он бы обязательно попросил ещё и «сфоткаться». Но тут всеобщая дебилизация ещё не зашла столь далеко и, слава богу, хватило автографа. Какое, блин, несусветное счастье! Небось этот сержантишко думает, что своим детям и внукам будет потом про эту встречу рассказывать. Только, вполне вероятно, это самое счастье будет весьма недолгим. Поскольку, если здесь всё начнётся всерьёз – неизбежно полягут и правые, и виноватые, да и вообще практически все…

В зеркале заднего вида отразилось, как солджеры закрыли шлагбаум и подбежали к сержанту, который немедленно начал им что-то рассказывать, указывая в нашу сторону, демонстрируя раскрытый блокнот и бурно жестикулируя. Но главным плюсом было то, что никто из них не кинулся к рации или полевому телефону докладывать о нашем приезде, а особенно о той персоне, что сидела сейчас на заднем сиденье…

Когда в качестве альтернативы только прорыв с боем, в условиях, когда вокруг шляются десятки вооружённых вояк, это просто замечательно.

– Ну что, кажется, план работает, – сказал я напарнице, не оборачиваясь. – Действительно отвлекаешь внимание на пять баллов. А чего ты, кстати, там ему написала?

– Я, конечно, знаю как расписывалась Жаклин Кеннеди, но её почерка не знаю ни я, ни этот американский вояка! «Храброму защитнику свободы такому-то от первой леди», да и не всё ли равно? И, кстати, прекратите трепаться по-русски, командир!

Между тем смеркалось всё сильнее. Стало понятно, куда таскали те самые металлические бачки-канистры и трубы. Как оказалось, их грузили в два стоявших чуть дальше за длинным рядом грузовиков небольших многоцелевых М37 или М42 (это, если в двух словах, более поздний вариант того, что мы знаем как «Додж» три четверти»). По мере нашего продвижения в глубь объекта, различного транспорта вокруг меньше не становилось. Кругом были всё те же грузовики, гусеничные трактора, тягачи и прочая вспомогательная техника (среди которой я рассмотрел даже пару солидных автокранов) стояла и двигалась в живописном беспорядке и вдоль дороги, и в стороне от неё. А проехав те самые полмили, мы увидели похожее на стоянку трейлеров скопление серебристых, белых и защитно-зелёных цистерн (это были сплошь полуприцепы или прицепы) с этанолом и жидким кислородом. Разумеется, никакой соответствующей маркировки на самих цистернах не было – тут явно блюли секретность. Часть цистерн была зачехлена, часть прицеплена к тягачам. Чуть дальше просматривалось несколько непомерно длинных прицепов с наглухо закрытыми брезентом цилиндрическими штуковинами. Наличие рядом с ними вооружённой охраны в касках свидетельствовало, что это, вне всякого сомнения, ракеты. Правда, судя по их явно не двадцатиметровой длине, эти ракеты были расстыкованы на секции.

А в центре «композиции», подсвеченные прожекторами, смотрели в вечернее небо с квадратных стартовых столов (каждый так называемый стол – невысокая площадка из листов рифлёного металла, со множеством шлангов и кабелей и какой-то похожей на телефонную будку сбоку) четыре довольно высокие, заострённые белые башни с натрафареченной маркировкой «US ARMY», тёмными полосками технических надписей и маленькими, едва заметными стабилизаторами на торцах. Без всякого сомнения, это и были ракеты PGM-11«Редстоун» на пусковой позиции. Праматерь всех больших баллистических ракет ФАУ-2 с её более плавными очертаниями и изящными стабилизаторами внешне смотрелась куда лучше, чем эти похожие на поставленные торчком беспонтовые авторучки более поздние изделия американского ВПК, хотя, по идее, «папа» у них был один и тот же – активный член НСДАП и СС, партайгеноссе Вернер фон Браун.

На старых (разумеется, для моего времени) фото обычно изображены варианты этих ракет, использовавшиеся в американской космической программе «Меркурий» (если кто не помнит, Алан Шепард, первым из астронавтов США, слетал по баллистической траектории именно на «Редстоуне»), только у таких ракет, в отличие от боевых, головные части были куда более массивными и хитрыми. Судя по тому, что над этими четырьмя серебрившимися от рукотворного инея ракетами стояло густое марево химических испарений, они были полностью заправлены, и именно возле них и шла основная движуха – несколько десятков техников в отливающих серебром или ярко-жёлтых спецкостюмах и противогазах, похоже, сворачивали заправочное оборудование. Грузовики с цистернами-полуприцепами один за другим отъезжали от крайней в ряду ракеты. Стало быть, мы прибыли вовремя, поскольку ракетчики уже явно подготовили свои «изделия» к пуску.

«Н-да, тоже мне «мобильный ракетный комплекс», – подумал я, объезжая стороной эту позицию и стараясь не столкнуться с выскакивающими навстречу разномастными грузовиками и джипами. Что характерно, на наш автомобиль никто особого внимания не обращал, видимо, считали, что раз кто-то приехал – значит, судя по всему, так надо, хотя на странную машину с дипломатическими номерами кое-кто из вояк всё-таки оборачивался. Но остановить нас никто почему-то не догадался, поскольку сержант Дулл, похоже, продолжал пребывать в ахере, храня молчание о «высокой гостье».

Всё-таки странноватые в 1960-е годы были представления о «мобильности». Конечно, были тогда, по крайней мере у нас, и реально мобильные оперативно-тактические ракеты на танковом шасси – заправил «изделие» заранее, приехал куда надо, пальнул, свернулся и бегом с места старта. Но у них была явно не та дальность. А подобные, размазанные на несколько километров по местности «площадки» действительно умнее всего было оборудовать в какой-нибудь пустыне, где нет вообще никого, ни шпионов, ни просто зевак. Проблема в том, что пустыни или степи поблизости от линии фронта попадаются, мягко говоря, нечасто, особенно учитывая, что здесь Европа, а не Йемен или Саудовская Аравия, а вот накрыть такую пусковую позицию авиацией или тяжёлой артиллерией где-нибудь в относительной близости от фронта – самое милое дело, поскольку при этом будет прямо-таки феерический бабах и море огня до небес. Ну да позиции наших ракет на Кубе сейчас выглядят явно ненамного лучше, чем эти «Редстоуны». Опыта в подобных делах тогда не было ещё ни у кого, но, как считают в народе, разница между хреном и пальцем обычно всё-таки видна невооружённым глазом. Если, к примеру, нашим ракетчикам приказывают «окопаться!», то они действительно берут лопаты и зарываются в землю, да так, что пыль столбом. Поможет это или нет – отдельный вопрос, только вот американские «книжные дети» в аналогичной ситуации в лучшем случае живописно выложат из мешочков с песком кое-где на своей позиции нечто в стиле кино про времена Ватерлоо и королевского стрелка Шарпа – и ничего более.

Правда, если припомнить, что сборка королевской Р-7 перед пуском продолжалась и вовсе в течение не менее двух недель, начинаешь понимать, что тогда ракеты были весьма неторопливым и не слишком надёжным видом оружия, и генералы в 1960-е всё ещё делали главную ставку не на них, а на большие стратегические бомбардировщики с водородными бомбами на борту – сел, полетел, сбросил…

Продавленная в траве многочисленными грузовиками и тягачами грунтовая дорога уходила направо, чуть в сторону от пусковой позиции, на безопасном расстоянии от которой действительно стояли в некоем правильном порядке (по-моему, крестом, если посмотреть сверху) несколько массивных КУНГов (и на грузовиках и прицепных) с заставившими вспомнить фантастическую живопись тех лет большими антеннами на крышах.

Рядом с ними торчали вкопанные в землю суставчатые металлические мачты с ещё более хитрыми антеннами (там была даже пара направленных куда-то в зенит ажурных «параболиков», не иначе как для наблюдения за ракетами в полёте), от которых к КУНГам змеились ручейки толстых кабелей разного цвета. Возле стоящего чуть в стороне от других фургона были припаркованы несколько уже знакомых джипов М38А1.

Странно, но людей вокруг этого командного пункта я в сгущающихся сумерках, как ни старался, не рассмотрел. Копошащиеся на заправочной позиции ракетчики остались позади, а вот впереди почему-то не было ни одного человека. Это было странно и явно не к добру.

– Ну и куда теперь? – спросил я напарницу.

– Вон туда, – указала она на КУНГ возле импровизированной «парковки» и тут же предупредила:

– Будьте готовы ко всему.

В зеркало заднего вида я видел, как, сказав это, она достала из-под лежащего на заднем сиденье рядом с ней аккуратно свёрнутого бежевого плаща ствол – массивную «беретту» калибра 9 мм с вместительной обоймой и глушителем. Потом перекинула через плечо ремень сумочки, где у неё был полный набор «спецсредств» и прочих причиндалов.

Я посмотрел на часы (было 18.42 по местному) и свернул туда, куда она указывала, остановившись у, как выяснилось вблизи, самого большого здесь прицепа. Этот КУНГ действительно поражал воображение, заставляя вспомнить то ли фуры с астраханскими арбузами из детства, то ли передвижной зоосад или жилые вагончики цирка шапито примерно из тех же времён. Таскать этакое двухосное угробище явно мог только очень мощный тягач вроде какого-нибудь «Даймонда» (примерный аналог наших «КрАЗов» тех времён).

Массивная железная коробка зелёного цвета с белыми звездами, маркировкой «US ARMY» и 46-й артиллерийской группы армии США на бортах (снаружи там и сям какие-то лючки, коробчатые наделки, непонятные жалюзи) просто загораживала пейзаж. И, словно для масштаба, рядом с КУНГом была развёрнута здоровенная мачта связи, похожая на нечто железнодорожное – на станциях подобное обычно громоздят под ночное освещение. Дальняя от нас дверь прицепа, похоже, была заперта, а вот ближняя, судя по опущенной на землю лесенке-подножке и пробивавшемуся сквозь узкие прямоугольные окошки под самым потолком фургона тусклому свету – открыта. И самое интересное по-любому находилось внутри. Заглушив мотор, я отметил для себя, что один из стоявших здесь джипов оснащён пулемётом «Браунинг» винтовочного калибра на вертлюжной турели, а остальные машины вооружения не имели.

Реакции на подъехавший автомобиль с дипломатическими номерами по-прежнему не было никакой, и это продолжало неприятно удивлять. Неужели внутри совсем никого?

Моя напарница вылезла из машины первой, а я, вытащив из бардачка пистолет с глушителем (полный брат-близнец её «беретты») и оставив на всякий случай ключи в замке зажигания, направился следом. Реакции на хлопанье дверей «Доджа» тоже не последовало – или халтурно службу несли, или явно что-то случилось.

Кэтрин во всё том же образе миссис Кеннеди, держа пистолет в опущенной правой руке стволом вниз, прошла десяток шагов по жухлой осенней траве и, стукнув каблуками туфель по крашеному железу ступенек (внутри опять никакой реакции!), решительно взялась за ручку входной двери. То, что первой входила она, было понятно и логично. Если те, кто сидел внутри, сначала увидят всемирно узнаваемую женщину в штатском (а тем более – первую леди США) – явно растеряются и погодят стрелять, дав нам какую-никакую фору в возможно предстоящей дуэли.

Левая рука моей напарницы рванула запор на себя, железная дверка распахнулась практически бесшумно, и мы оказались внутри типичного места, откуда в те времена начинали большие и малые войны. Войдя в пахнущее свежей краской, канифолью, горелой изоляцией и нагретым железом пространство командного пункта, я встал за спиной Кэтрин, не определившись сразу, что мне надлежит контролировать в первую очередь – оставшуюся позади входную дверь или же то, что впереди?

Хотя впереди всё было ожидаемо. Под потолком и на стенах под круглыми пластмассовыми плафонами горело синеватое дежурное освещение. Внутри КУНГ выглядел совершенно в стиле почти забытой ныне советской «пионерской фантастики», одновременно давая хорошее представление о том, как выглядела электроника в 1950–1960-е гг., в те самые времена, когда отдельные умники силились понять, «сможет ли паровая машина мыслить». Короче говоря, это был прямо-таки целый многоцветный мир, собранный в весьма ограниченном объёме. Примерно то же можно было ощутить, посмотрев с тыла внутрь очень старого телевизора со снятой задней крышкой.

Правда, фон был казённо-невесёлый, серый, хотя и разных оттенков. Светло-серый цвет стенок, потолка и панелей переходил в чуть более тёмное, серо-синее, синтетическое, похожее на линолеум, покрытие на полу.

Три кресла были очень далекими предками тех, что в моё время заполонили конторы и офисы. Низкие, без подголовников, широкие, с возможностью кругового вращения на крестообразном основании. Каркас и подставка сиденья были явно алюминиевыми, само седалище и спинка – чёрная кожа, причём, возможно, не заменитель.

В крайнем слева кресле спиной к нам сидел, уткнувшись мордой в панель перед собой, явный труп в придававших ему сходство с укурившимся вусмерть тиджеем, массивных наушниках, с капральскими нашивками на рукаве форменной рубашки. Здешние экраны были массивны и многочисленны, прямо как в рубке звездолёта из «Большого космического путешествия» – для полноты картины не хватало только фальшивых панорамных иллюминаторов. Четыре довольно больших экрана, похожих на телевизионные (не иначе как для передачи телеметрических данных ракет), и десяток более мелких, зеленоватого оттенка. Для чего нужны были эти, последние, – фиг его знает, наверное, какие-нибудь РЛС, благо антенн вокруг натыкано с избытком.

На дальней боковой стене выделялся металлический шкаф с двумя здоровенными бобинами магнитной плёнки под закрытой органическим стеклом передней стенкой – ну явно продвинутая записывающая аппаратура тех времён. И из всех стен торчали угловатые, квадратные или прямоугольные блоки-модули, щедро украшенные торчащими из них ровными рядами цилиндрическими донцами от непонятно чего, а также похожими на пузырьки от лекарств стеклянными пупырышками радиоламп самого различного размера. Кружок юных радиолюбителей, мля.

И кругом пульты, утыканные кнопками, тумблерами, переключателями и цветными лампочками-индикаторами. В старом фантастическом фильме эта «радость эпилептика» производила бы солидное впечатление, особенно если бы ритмично моргала разноцветными огоньками в кадре. Но как они тогда, в реальной жизни, во всём этом лампово-перфокартном хозяйстве вообще разбирались – даже не знаю. Затрудняюсь себе представить, тем более что у нас это всё давно отмерло на клеточном уровне…

Но, самое главное, что я понял, едва войдя, – роковой пуск, если он и состоится, будет произведён явно не отсюда. На это указывало то, что экраны, похоже, были отключены и светилась от силы треть лампочек и индикаторов.

Опа… Кроме трупа капрала в кресле на полу обнаружились ещё три жмура в мундирах, в том числе один с двумя металлическими планками на погонах форменной рубашки с галстучком. Капитан, стало быть, видимо, он тут старший. Был… А где тот самый, самый главный здесь, господин майор – вообще непонятно…

Впрочем, живые тут тоже наличествовали. Над трупами обнаружились два излишне молодых и щуплых для американских солдат хлопчика, в явно великоватой полевой форме армии США. Один оседлал правое кресло за массивным пультом, а второй шарил по стенным шкафам и полкам – явно что-то искал. В его блудливых ручонках и на третьем кресле я разглядел несколько казённого вида папок в клеёнчатых обложках.

Тишина продолжалась какие-то секунды, хотя мне показалось, что я разглядывал «потроха» и обитателей этого КУНГа минут десять, никак не меньше. Если эти двое и ждали каких-то гостей, то явно только своих. Когда они увидели нас, последовала короткая немая сцена, во время которой один из наших противников уронил папки на пол, а второй резко развернулся в кресле лицом к нам. При этом выглядевшее очень массивным кресло даже не заскрипело.

И сразу же, как и ожидалось, на их не запоминающихся лицах появились совершенно одинаковые и от того даже комичные гримасы изумления. Кажется, они таки узнали вошедшую даму. А когда в вас целится из большого пистолета с глушителем сама миссис Кеннеди – это сильно. Соображая, не едет ли у них крыша, юнцы замерли на несколько мгновений, и именно их им и не хватило, когда сидящий в кресле парняга, кажется, вполне поняв, что с ними происходит всё-таки что-то явно не то, наконец потянулся к лежащему на металлическом столе угловатому автомату М3, с навинченным на ствол глушаком.

В этот самый момент Кэтрин молча влепила ему две пули в левую сторону груди, он мгновенно потерялся, завалился в кресле куда-то набок и чуть вперёд и бесшумно умер в этой позе, тут же став неотличимым от остальных покойников.

Его чуть более везучий коллега удивлённо открыл рот, понимая, что кисло завонявший порохом ствол «беретты» уже смотрит прямо на него и до своего оружия он уже ну никак не дотянется. Тем более что никакой кобуры у него не было ни на поясном ремне, ни под мышкой. Внутренние карманы его форменной куртки тоже выглядели явно пустыми.

При более подробном рассмотрении морда лица у него оказалась действительно очень юной (из тех, что только начинают бриться) и какой-то типично немецкой. Но на военного он не был похож категорически.

Интересно выглядела болтавшаяся на его груди поверх заокеанского армейского образца зелёной майки цепочка с каким-то довольно массивным медальоном белого металла. Серебрушка или что попроще? Присмотревшись получше, я рассмотрел на бляшке медальона профиль какого-то бородатого деятеля. Не лысый, значит, точно не Володя Ульянов. Че Гевара? Сразу нет – староват и без беретки, да и рановато, поскольку небритый команданте превратился в бренд и икону лишь после того, как погиб, пытаясь поджечь Боливию, в октябре 1967 года. Тогда кто – Антон Павлович Чехов, Пётр Ильич Чайковский, Михаил Иваныч Калинин? Советский «всесоюзный староста» – и на груди юного бунтаря из благополучно-буржуазной ФРГ? Хрень какая-то… А потом, как-то рывком, до меня дошло – это же портрет Льва Троцкого! Точно! Тогда получается, что это точно какие-то «ультралеваки» – ведь никто другой в те времена ни за что не нацепил бы на себя подобную бижутерию с рожей Лейбы Бронштейна…

– Руки! И ни с места, а то колено прострелю! – произнесла, прервав мой поток сознания, напарница на английском, без паузы повторив это же предупреждение и на немецком.

Да можно было и не приказывать. Неизвестный юнец и так, что называется, выпал в осадок, увидев, как его дружка деловито застрелила американская первая леди.

– Где остальные? – спросила Кэтрин по-немецки, держа его на мушке.

– Кто-кто? – переспросил на том же языке, явно попытавшись закосить под дурачка наш новый знакомый. Чем-то это напомнило мне одну из сцен раздёрганного на цитаты фильма «Жмурки». Стало быть, всё-таки немец. Ну да, чуть позже именно такие попрут в «Красные бригады» и прочие подобные «боёвки» – всё знакомо…

– Остальные – это те, вместе с кем вы сюда проникли, – объяснила моя напарница, демонстрируя безграничное терпение и выдержку.

– Везде! – неожиданно нагло заявил юнец.

Он то ли пытался напугать нас, то ли просто тянул время.

– Как и откуда именно ваша банда собирается запустить ракеты? – задала вопрос Кэтрин, проигнорировав его угрозы.

– А откуда вы?.. – опять попытался ответить вопросом на вопрос юный троцкист, хоть и был родом явно не из Одессы. При этом было видно, как он напрягся при последней фразе.

– Это неважно. Отвечать, или застрелю! – пригрозила моя напарница.

Сопляк чуть повернул голову, глянув на циферблат небольших вмонтированных в стенку часов.

– Сейчас должно отрубиться освещение, сразу же включат аварийный генератор, и вот тогда пойдёт команда на пуск! – как мне показалось, с плохо скрываемой гордостью заявил юнец.

– И где они? Откуда именно пойдёт команда на запуск? Говори, или умрёшь!

– Из резервной батарейной кабины управления, с другой стороны пусковой позиции. Метрах в семистах левее нас под маскировочными сетями стоят два трёхосных грузовика с фургонами. Пуск будет из одного из них, того, который с антеннами…

– Хорошо. Сколько у нас времени? – спросила Кэтрин.

Юнец открыл было рот для ответа, но в этот самый момент погас свет…

В темноте я услышал нервный смешок со стороны сопливого террориста, потом какое-то лихорадочное движение в той же стороне. В темноте два раза хлопнул пистолет в руке Кэтрин, мягко упало на пол тело. А через секунду где-то в отдалении загудел генератор, лампы внутри КУНГА мигнули и зажглись, стало светло. Наш оставшийся вечно юным собеседник лежал на полу лицом вниз. Судя по слегка сдвинутому с места М3 он явно попытался схватить автомат, но не успел. А потом поблизости, без всякой паузы, завыла сирена.

– Чёрт, времени уже нет! – заявила Кэтрин. – Похоже, сыграли боевую тревогу! За мной!

Сказав это, она с поразительной лёгкостью схватила со стола тяжёлый автомат и устремилась наружу. Командир в данном случае, конечно, я, но соображала она явно быстрее, и возражать смысла не имело.

Я выскочил на свежий воздух первым. Действительно, воюще квакала сирена, а суеты вокруг пусковой позиции стало заметно больше. Запустили обратный, стартовый отсчёт? Очень похоже на то…

Между тем Кэтрин резво перекинула два чемодана из багажника «Доджа» в стоящий поодаль оснащённый пулемётной турелью М38А-1.

– Чемоданы-то тебе зачем? – изволил удивиться я.

– Затем, что долго разгуливать в нынешнем облике нам с вами категорически не рекомендуется, а костюмерной или магазина одежды под ближайшим кустом не предусмотрено! Запрыгивайте, командир! – пригласила она, как-то слишком легко бросив автомат на переднее сиденье и садясь за руль: – Давайте за пулемёт…

Вскочив в кузов джипа и схватившись обеими руками за турель, я успел заметить ещё висевшие на спинках передних сидений казённые брезентовые сумки для боеприпасов и прочих необходимых причиндалов, а также вертикально закреплённый в гнезде, рядом с сиденьем водителя карабин М1 «Гаранд». Таким образом, волын у нас набиралось с избытком, а вот патронов к ним вряд ли было много…

В следующие секунды Кэтрин дала по газам, и джип понёсся вперёд, не зажигая фар.

Мы, объезжая отдельно стоящие кусты и деревья (насчёт уборки всего лишнего по периметру огневой позиции штатовские вояки явно не заморачивались, хотя зачем это они будут рубить или пускать под нож бульдозера взятый в хоть и долгосрочную, но всё же арену фээргэшный лес, за который Пентагону потом, чего доброго, придётся платить?), ехали в указанном покойным юным почитателем Троцкого направлении. Где-то позади нас неожиданно треснуло несколько одиночных выстрелов. Навстречу нам пробежали американские солдаты, часть из них в касках и при оружии, потом проехала пара джипов.

Интересно, чего они могли подумать, увидев первую леди США за рулём джипа? Хотя в сгустившейся темноте её лица было явно не разобрать. Хотя и сам факт того, что какая-то неизвестная баба разъезжает на явно угнанном джипе по ракетной позиции, должен был насторожить местных вояк. Но заокеанским ракетчикам было явно не до каких-то там баб и подполковников, и пока что ничего плохого для нас вокруг не происходило.

Ну хотя, то есть как ничего не происходило, вообще-то очень даже происходило. Поскольку баварский лес вокруг нас мелко и противно затрясся, а на пусковой позиции за нашими спинами раздалось резкое «Ты-ды-ды-х!». Потом всё перешло в басовитый гул и громкое змеиное шипение. Надеясь не выпасть за борт, я обернулся – над землёй, в сторону от ракет расходились облака мутного дыма, пыли и каких-то заметно фосфоресцирующих испарений. А где-то в глубине, подсвечивая эту картинку изнутри в красно-оранжевые тона, разгорался огонь. Вертикальные столбы ракет при этом приподнялись в этом бурлении огня и дыма, начав медленно и неумолимо ползти вверх.

Выходит, разные там «полётные задания» они в головки ракет уже ввели (а это в те времена было ой как не быстро!), и сейчас действительно пошла команда на запуск? Конечно, теперь война всё спишет, но это означает, что мы не успели и по большому счёту грош цена всем этим нашим импровизациям…

А ракеты, от позиций которых мы медленно удалялись, уходили всё выше вверх.

Стараясь не оторваться от бьющегося в моих руках словно в паркинсоне угловатого пулемёта и не свалиться с трясущегося на ухабах джипа, сломав при этом шею, я, навалившись всем телом, развернул турель, насколько смог, назад и, грязно матерясь про себя, пустил длинную очередь в сторону взлетающих в уже практически ночное небо серебристо-белых сигар. Прекрасно понимая, что вторая моя очередь будет уже совершенно бессмысленной, да и расстояние почти в километр всё-таки великовато для призовой стрельбы из такого пулемёта. То есть никакой абсолютно уверенности, а шансы даже не пятьдесят на пятьдесят, а вообще хрен знает какие. И прибавьте к этому совершенно бессмысленный расход боеприпасов…

Но играющимся со спичками дуракам вроде меня, как известно, иногда везёт, и, кажется, я всё-таки попал. Шнайпер, блин…

И что-то там вдалеке, за клубящейся пеленой дыма, вдруг обнадёживающе пыхнуло. К звуку взлетающих ракет прибавилось ещё какое-то «Б-шы-ды-щ!», и огонь стал каким-то более ярким. Ну, правильно, у залитых под пробку взрывоопасным, жидким топливом ракет тонкая дюралевая обшивка, и даже одной, удачно попавшей пули хватит за глаза, чтобы адская жидкость из продырявленных баков весело потекла вниз, прямиком в пламя работающих дюз…

А через пару секунд я уже видел, что три ракеты окончательно уходят в зенит на огненных столбах, поднимаясь вертикально вверх по баллистической траектории, а вот четвёртый из «карандашей», теперь больше напоминавший очень большое, ярко горящее бревно, замедлил свой подъём и стал валиться куда-то вниз и в сторону – как раз примерно туда, откуда мы приехали. Сколько раз такое показывали в хронике про неудачные испытания на заре ракетостроения, а вот в натуре вижу такое впервые. Н-да, абзац американской военщине… По крайней мере – локальный, в масштабах отдельно взятой долины…

На секунду мне стало нехорошо. В самой падающей ракете полтора десятка тонн топлива, а ведь там, на земле, я видел неслабое скопление полных цистерн с кислородом и этанолом, не считая автомобильного бензина и всего остального. Это же фуганёт так, что мало никому не покажется…

И, как-то запоздало, где-то на периферии сознания, мелькнуло: а ядерная боеголовка «Редстоуна» точно не сдетонирует? Ведь если она таки жогнет – мои приключения здесь на этом и закончатся, а вдобавок «злые люди из будущего» лишатся уникального «биообъекта», поскольку моя напарница в этом случае тоже ну никак не уцелеет…

Нет, через пару секунд стало ясно, что боеголовка всё-таки не взорвалась, а я не превратился в быстро обгорающий до состояния скелета аналог Сарочки Коннор (только я держался не за проволочную сетку, а за пулемёт, и нас при ядерном взрыве точно сдуло бы на хрен вместе с джипом). Как пелось в древней пародийной песне – сгорала, падая, ракета и от неё бежал расчёт, кто хоть однажды видел это, тот хрен в ракетчики пойдёт… В данном случае – в американские ракетчики…

Продырявленный мной превратившийся в огненный шар «Редстоун» наконец рухнул на землю. Взрыв был такой, совершенно дурной, силы, что я, находясь на расстоянии более километра от него, ощутил сильный жар. Стена жидкого огня поднялась до верхушек деревьев, и на фоне сжирающего всё пламени обозначились тёмными контурами горящие машины, бегущие в разные стороны маленькие фигурки в ОЗК и без, несуразные конструкции стартовых столов…

Бахнуло ещё несколько выстрелов, но теперь было непонятно, осмысленная это стрельба или просто взрыв в огне боеприпасов. Тем более что всё заглушили начавшиеся вторичные взрывы…

Но остальные три ракеты всё-таки улетели на предписанные программой цели, превратившись в маленькие светящиеся точки. Три это меньше, чем четыре, но что толку? Блин, теперь они неизбежно упадут на какие-то города или военные объекты Восточной Европы, а это означает, что полномасштабная война начнётся через считаные минуты, в лучшем случае часы. В то, что после тройного ядерного удара кто-то всерьёз поверит в случайность происходящего, верилось как-то слабо…

– Командир, это было крайне неосторожно с вашей стороны! – прокричала по-русски, не отрываясь от баранки моя напарница. – Ведь была некоторая вероятность детонации боеголовки, но в том, что она в итоге просто разрушилась, тоже нет ничего хорошего – взрывы и пожар разнесут плутоний далеко по местности! С точки зрения заметания следов всё получилось неплохо, но лучше не тратьте больше патронов на подобное!

Учить меня вздумала, засранка двухсотлетняя. Но чисто инстинктивно глянув на свои хитрые наручные часы, я увидел, что их браслет не белый, а какого-то более тёмного оттенка, жёлтого или даже оранжевого – точнее в красноватом полумраке было не рассмотреть. Выходит – не врала…

И, словно в подтверждение её слов, в огне дружно бабахнули цистерны с топливом – грибовидное облако пламени расцвело в тёмном небе, и пожар перекинулся ещё дальше, на сразу же занявшиеся деревья вокруг пусковой позиции, а задние колёса нашего джипа, как мне показалось, приподняло над землёй.

Потом низко над долиной прошелестело и упало, ломая деревья, где-то левее нас что-то бесформенное. Приглядевшись, я понял, что это, скорее всего, остатки армейского 2,5-тонного грузовика. Не фига себе моща…

Нет, стрелять в ту сторону более точно не требовалось. Тем более что я, откровенно говоря, несколько зассал от пиротехнического эффекта, произведённого единственной пулемётной очередью…

Впереди нас наконец возникли искомые грузовики с КУНГами и антеннами, частично действительно спрятанные под маскировочными сетями. Благодаря разгорающемуся пожару видимость улучшилась, и теперь было видно почти как днём (опять почти цитата из песни про безымянную высоту и падающую ракету). Из ближней машины при нашем приближении выскочили пять человек в американской форме, которые начали палить по нам из пистолетов – джип двигался, руки у них тряслись, и всё уходило в белый свет, как в копейку. Судя по их нервному состоянию, падение ракеты с последующей иллюминацией в их планы точно не входило.

Моя напарница прокричала что-то неразборчивое, открыв огонь из пистолета и не выпуская при этом руля из другой руки.

Я всё понял правильно и надавил на спуск пулемёта. До чего же нелепая железка этот «браунинг» – прямоугольная коробка с трубкой утыканного дырочками воздушного охлаждения ствола…

От моей длинной очереди в траву, словно подрубленные, легли все пятеро, но в тот самый момент, чуть левее, из-за второго КУНГА выехал на большой скорости открытый джип, такой же, как у нас М38А-1, только без турели. В нём сгрудились пятеро прикинутых под среднетипичных американских солдат персонажей, трое из которых всё также беспорядочно стреляли по нам из своих пистолетов. И понеслись они, направляясь, разумеется, не в сторону въездного КПП, где сейчас горело в химическом огне даже то, что не должно гореть, а в прямо противоположную, туда, где метрах в пятистах начинался нетронутый пожаром тёмный лес.

– Это они! – заорала Кэтрин, выворачивая руль и направляясь прямиком за шустрой пятёркой.

Реплику насчёт «это они» я понял так, что трое из пятерых в этой машине – именно те, на охоту за кем мы были нацелены с самого начала. Ну вот и встретились…

И, невольно подбадривая нашу прыть, где-то позади продолжили взрываться топливные цистерны, боеприпасы и ещё бог знает что. Из пожара с противным свистом, словно чудовищная шрапнель, разлетались во все стороны какие-то горящие железки самых различных размеров и форм, поджигавшие лес и траву, а периодически ударявшая мне в спину взрывная волна «бодрила» ещё больше…

В общем, началась практически классическая погоня в стиле «Берегись автомобиля» – один джип бежит, второй догоняет. Только с поправкой на пересечённую местность – у них, в этой Баварии, сплошь холмы да горы.

Водительские способности моей напарницы, которая умудрялась удачно объезжать встречные кусты и деревья, вызывали восхищение, чего нельзя было сказать о моих стрелковых «достоинствах». Пассажиры джипа впереди опорожняли в нас обоймы пистолетов с поспешностью, вполне достойной «спагетти-вестернов», а я, понимая, что пулемёт может захлебнуться в любой момент, а запасной ленты нет, отвечал им из «браунинга», насколько мог коротко.

Впрочем, одна из моих не слишком точных очередей всё-таки нашла свою мишень. Один из пассажиров как стоял, пригнувшись, с пистолетом в руке, так и вывалился за борт преследуемого нами джипа в траву, оставшись лежать там в неудобной позе.

Судя по тому, что мы не сбавили ход, это не был кто-то из наших непосредственных «клиентов», а так, очередной сопутствующий мусор – примкнувший к ним ультралевый экстремист то есть. Скорости преследуемые не сбрасывали, мы тоже. Как моя напарница различала дорогу в этом подсвеченном пожаром (по мере удаления от которого становилось всё темнее) полумраке, я вообще не понимал. При этом, пока не кончилась обойма, она ещё и стреляла из пистолета, одновременно ведя машину. И, кажется, даже попала. По крайней мере, после её очередного выстрела из преследуемого джипа выпал ещё один человек.

И вот тут мы, совершенно неожиданно и резко затормозили. Да так, что я, поминая всуе неизвестных женщин с пониженной социальной ответственностью, оторвался от спуска нагретого суматошной пальбой пулемёта и полетел грудью на спинки передних сидений.

Прежде чем я поднялся на ноги, Кэтрин выскочила из джипа, на бегу сменила обойму в «беретте» и всадила в неподвижно лежащее на земле лицом вверх тело штук пять пуль, целясь в том числе в лицо и голову. Подробностей я не видел – покойник смотрелся одним сплошным тёмным пятном.

– Это один из них? – уточнил я на всякий случай, едва отдышавшись.

– Да.

В следующее мгновение моя напарница метнулась обратно к джипу, выхватила из висевшей на спинке водительского сиденья брезентовой сумки американскую гранату-лимонку (я чисто автоматически вспомнил тип гранаты – кажется, Мк 2), сдёрнула кольцо, отпустила скобу и положила ребристый кругляш на грудь трупу. Потом запрыгнула обратно на водительское сиденье и надавила на газ. Учитывая, что бегала она на каблуках, прыть была продемонстрирована откровенно нечеловеческая…

– Ходу! – только и вырвалось у меня. Хотя эта шофёрша прекрасно знала своё дело и без команд с моей стороны.

Слава богу, я успел верно просечь, что именно она хочет сделать, и за секунду до того, как мотор загудел вновь, я успел подняться на ноги и снова ухватиться за пулемёт. Гонка продолжилась, а скорый взрыв гранаты и шелест осколков за спиной показались мне какими-то неубедительными (когда не попадает непосредственно в тебя, любой осколок или пуля критически не воспринимаются) на фоне царившей вокруг какофонии.

Насчёт лимонки – вполне понятно. Раз есть приказ максимально затруднить последующую идентификацию трупа, мы этот приказ чётко выполняем. Или кто-то будет спорить, что взрыва гранаты в подобном случае недостаточно? Хотя после того, что учинила в этом лесу упавшая ракета, очень многих придётся собирать и опознавать по мелким фрагментам. Разумеется, если у американцев теперь вообще будет время на это…

Правда, на этом нами было потеряно некоторое время. Теперь джип с тремя преследуемыми довольно сильно ушёл вперёд, и его фары мелькали среди деревьев на уходившей всё дальше в лес то ли просеке, то ли едва намеченной дороге.

Через пару минут мы на хорошей скорости проскочили через убранный явно заранее примерно десятиметровый кусок проволочного забора, в стороне от которого лежал трупак с хорошо заметными даже в темноте белыми буквами «МР» на каске. Сняли часового и срезали проволоку перед самым пуском, так что никто не хватился? Дальновидные они ребята, эти плохиши-прошлонавты. Вот только нас они, похоже, не предусмотрели (думали, что уйдут чисто, без погонь со стрельбой и прочего шухера?), иначе точно посадили бы у прохода парочку автоматчиков…

– И где они? – крикнул я.

– Впереди, вы что, не видите?

Ответив мне подобным образом, Кэтрин прибавила скорость. Деревья мелькали в пугающей близости от передка нашего джипа, а вдали стал слышен неожиданный, но очень знакомый звук. И я поймал себя на мысли, что больше не вижу светового мельтешения впереди.

Через пару минут мы, в почти полной темноте, выскочили на довольно широкую поляну и остановились.

И первое, что я увидел, – стоявший задом к нам джип с потушенными фарами, тот самый, который мы только что столь остервенело преследовали. И от этого М38А-1 в нашу сторону бежал, стреляя на бегу из пистолета, человек в американской форме. И, судя по каким-то металлическим толчкам, он таки раза три попал в переднюю часть нашего джипа, как бы не в радиатор. Совсем дурак или поклялся сражаться за дело Троцкого до последнего издыхания? Ведь огневая мощь у нас с ним не очень-то сопоставимая… Ощущая себя прямо-таки палачом-убийцей, я прицелился и надавил на спуск, стрелок выронил пистолет и с коротким воплем повалился на землю – что хотел, то ожидаемо и получил. А мой пулемёт возмущённо лязгнул, продемонстрировав в торчащем из казённика остатке ленты сплошные пустые звенья. Амба, патроны все.

Вдалеке от пожара было темно, но даже при довольно плохой видимости нельзя было не заметить метрах в пятидесяти перед нами огоньки проблесковых маяков взлетающего в пожарном темпе вертолёта, в котором сидели двое. По которому моя напарница немедленно начала стрелять из пистолета.

Вертолёт был уже знакомого типа, Белл-47 – этакая скелетно-каркаскная конструкция с прозрачной скорлупкой кабины (именно поэтому можно было рассмотреть пилота и сидящего рядом с ним пассажира), в очень светлой окраске, на жестянке у хвостового винта темнел бундесдойчевский номер D-HG50, ну явно гражданский. Либо арендовали «птичку» заранее, либо где-то спёрли, хотя вернее первое, поскольку время и деньги у них были, а вот желание привлекать к себе внимание из-за угона вертушки – как раз наоборот.

На земле, рядом с вертолётом, лежало что-то мягкое, похоже, свёрнутая маскировочная сеть. Лишнее свидетельство их заблаговременной подготовки.

Патроны в пистолете у Кэтрин быстро закончились, но она продолжила стрельбу по вертолёту, схватив с сиденья М3. Вряд ли она при этом мазала, но тем не менее вертолёт продолжил взлёт, хотя и начал при этом заметно раскачиваться.

Расстреляв то, что оставалось в автоматном магазине, моя напарница отбросила бесполезный ствол, с вновь поразившей меня лёгкостью выхватила из гнезда на сиденье гарандовский карабин и несколько раз выстрелила в уже взлетевший вертолёт одиночными. И делала она это не в отчаянии, как те «дуэлянты», которых я только что покосил из пулемёта, а осмысленно и прицельно.

Тем не менее чёртова вертушка всё-таки улетела, с в дупелину пьяной грацией, рыская из стороны в сторону и едва не задевая в полёте верхушки деревьев.

– Ну и что теперь? – спросил я у Кэтрин, присаживаясь позади неё и уже настраиваясь на ругательную критику. – Упустили злодеев?

– Спокойно, командир, – ответила эта не вполне человеческая женщина, опуская карабин и тут же слегка развив свою мысль: – Нам с вами нужно прежде всего, чтобы они вывели нас на ещё двух своих, тех, чьё местонахождение мы пока не знаем. И они нас выведут, будьте уверены, поскольку теперь далеко точно не улетят. Я попала куда надо, у них повреждён двигатель и пробиты баки. Так что километров через тридцать-сорок они непременно где-то плюхнутся. К тому же один из них точно получил три или четыре пулевых ранения, а это тоже более чем серьёзно. Направление их движения я контролирую, и пока они находятся в пределах досягаемости…

– Вот интересно, а как они тут садились и почему их при этом не засекли? – спросил я, ни к кому особо не обращаясь. – Ведь здесь до ракетной позиции меньше десятка километров…

– А они и не садились. – И Кэтрин посмотрела на меня как на идиота. Я обратил внимание, что лицо у её было уже не украденным у Джеки Кеннеди, а прежним, собственным. Видимо, надобности в маскараде больше не было, а энергию всё же следовало экономить.

– В смысле?

– В том смысле, что они привезли сюда вертолёт явно заранее и, похоже, на трейлере.

– Ты уверена? С чего бы это?

– А вон там, посмотрите – колеи на траве. Явно от чего-то крупного и тяжёлого…

Я посмотрел в ту сторону, куда она показывала, но в темноте почти ничего не увидел, как ни присматривался.

– А почему их не засекли?

– Допустим, летящий и приземлившийся где-то здесь вертолёт ещё привлёк бы внимание, но если они всё делали заранее и стараясь особо не шуметь – кому они тогда нужны? От охраняемого периметра пусковой позиции здесь уже далеко, а что делалось за ним американцам явно было не интересно. Тем более что кругом почти наверняка сплошь чья-нибудь частная собственность…

– И что дальше?

– Для начала быстро переодевайтесь, – сказала Кэтрин, вылезая из-за баранки и пододвигая ко мне один из наших болтавшихся до сих пор на дне кузова М38А-1 чемоданов.

С некоторым облегчением скинув американскую подполковничью форму, я, с трудом попадая во мраке в штанины, переоделся в тёмные брюки, гражданскую рубашку и короткую замшевую куртку, заранее припасённые в чемодане. Кэтрин не стала как-то особенно менять окраску, оставшись при своём синем костюмчике (шляпку она успела где-то потерять во время погони), чёрных туфлях и сумочке, лишь дополнив свой туалет коротким серым плащом.

– Берите чемоданы, – сказала она мне, перезарядив пистолеты. Потом вернула мне один из них, сменила магазин в «Гаранде» и, прихватив пару сумок с гранатами и прочими боеприпасами, пошла к брошенному преследуемыми джипу.

– А чего на нём? – спросил я, направляясь следом за ней с не тяжёлыми чемоданами в руках, одновременно усиленно прислушиваясь, не едет ли погоня уже персонально по нашу душу? Погони не было. В лесу всё так же горело и взрывалось, но за нами никто не бежал и не ехал.

– На нашем джипе пробит радиатор и два передних колеса, – пояснила она, усаживаясь за руль «благоприобретённого» транспортного средства и, с какой-то гагаринской интонацией добавила: – Поехали, к утру здесь слишком многое может измениться.

– Ну, тогда в добрый путь, раз знаешь куда ехать, – не стал спорить я, забрасывая чемоданы через невысокий зелёный борт и примостившись на переднее сиденье рядом с водительским.

Мотор завёлся без проблем, и какое-то время мы ехали по лесу, всё так же обходясь без фар и, похоже, ориентируясь по следам трейлера, на котором сюда привезли вертолёт. Потом среди деревьев перед нами наконец обозначилась узкая грунтовая дорога, и мы поехали по ней в направлении куда-то, как я понял, на северо-запад.

В удаляющейся долине продолжало разгораться то, что я невзначай поджёг своей «искрой», зарево над деревьями стояло просто офигительное.

В какой-то момент стал слышен вой сирен, но не в долине, а, как мне показалось, где-то в стороне, причём эти сирены перемещались.

– Что это? – задал я, видимо, дурацкий вопрос, на всякий случай нащупав в кармане куртки плохо помещавшийся там пистолет с глушителем.

– Расслабьтесь. В той стороне шоссе. Это явно ближайшие местные пожарные команды на подмогу выехали. Да вы не беспокойтесь, им сейчас не до погонь…

Ну да, приедут и присвоят возгоранию какую-нибудь соответствующую категорию сложности. Они это умеют, как же, помним: «заиграл закат пожаром, но едим свой хлеб не даром…»

И, словно в подтверждение её слов, сирены затихли, удаляясь, и я услышал в ночном небе гул многочисленных турбин. Посмотрел вверх – облака, звёзды, но среди звёзд активно перемещались десятки цветных огоньков, красных и синих. Нечто подобное в наше время можно увидеть ночью возле любого аэропорта, но, разумеется, не в таком изрядном количестве. Явные БАНО. И перемещались они, как мне показалось, с запада на восток. Что, воздушные ястребы агрессивного североатлантического блока НАТО таки вскрыли запечатанные пакеты и пошли на взлёт? Я глянул на часы – циферблат был безопасно белым, а с момента взрыва ракеты в долине прошло более пятидесяти минут. При неторопливости тогдашней связи могли уже среагировать, а могли и нет…

– Что, началось? – спросил я Кэтрин, скорее констатируя факт, нежели ожидая получить ответ.

– Скорее всего, да, – сказала она как-то слишком буднично, не отрываясь от управления машиной.

Я прикинул. Около часа – это всё-таки немало. И если это ещё не пресловутый «момент ноль», за которым больше не будет вообще ничего, то уж точно состояние, очень близкое к нему, раз шестерёнки громоздкого, глобального военного механизма уже закрутились. Вполне нормальная реакция на случай войны – подъём на крыло тактической авиации. А точнее – первых, дежурных звеньев. Именно авиации тактической, поскольку рассмотреть с земли, да ещё и ночью, летящие где-нибудь, на предельном потолке, стратегические В-52 или В-47 точно не реально. То есть вполне можно было допустить, что где-то в этот момент уже началась рубка и на чьи-то головы падают бомбы, причём не простые, а водородные…

Ну а мы всё так же в хорошем темпе катили по лесу. Так продолжалось ещё с час. Затем мы свернули с дороги вправо, и там, на прогалине, я узрел что-то знакомое.

Поспешно потянув из кармана пистолет, я рассмотрел лежавший почти на боку, явно сильно приложившийся о землю при посадке, практически лишившийся несущего винта и полозьев Белл-47 с всё тем же хвостовым номером D-HG50. Но пустой, без людей. Раз при жёсткой посадке аппарат не загорелся, значит, топливо (по крайней мере его большая часть) действительно вытекло.

Моя напарница остановила джип у самого вертолёта, потом вышла на траву и критически осмотрела эту жертву аварии, с особым упором на кабину.

– Ну, что скажешь, где они, по-твоему? – спросил я, подходя и держа «беретту» в опущенной руке. И, как обычно, прозвучал вопрос по-дурацки, поскольку у неё-то как раз был некий план.

– Я всё верно рассчитала, командир. Второй тоже ранен, но, скорее всего, легко. Но он не бросил коллегу, хотя состояние того явно критическое или близкое к этому. Видимо, напарник зачем-то нужен ему живым. Поэтому один и тащит второго. Отсюда они пошли вон туда, там, примерно в километре, проходит автодорога. И сейчас, судя по данным контрольных приборов, они движутся на попутной либо угнанной машине очень малой скоростью, по прямой. И ближайший город на их пути – Нойбург…

– Это который Нойбург-ан-дер-Донау?

– Именно.

– Допустим. И что это нам даёт? Твои соображения?

– На пассажирском сиденье вертолёта очень много крови, так что один из них ранен очень серьёзно. А значит, легко предположить, что в Нойбурге они первым делом будут искать ближайшее медицинское учреждение. Больницу или, поскольку на них американская военная форма, армейский госпиталь. Раз тот, кто остался относительно здоровым, не бросил раненого, он будет пытаться спасти ему жизнь. Их отметки я всё ещё вижу, поскольку за пределы стокилометровой зоны они пока не вышли. Предлагаю нам воспользоваться тем же способом. Думаю, в Нойбурге мы их и возьмём…

– Что, убьём?

– Совсем не обязательно. Можно взять одного живым и допросить с пристрастием или, как вариант, идти за ними дальше, пока они сами не приведут нас к оставшейся парочке. Но это зависит от многих обстоятельств. На месте будет видно…

Между тем турбинный гул в вышине несколько усилился. Блин, похоже, действительно начиналось то, чего потом уже не остановишь, даже если очень захочешь…

Мы проехали ещё немного в сторону дороги, потом вылезли из джипа и пошли к шоссе пешком, прежним порядком – напарница тащит оружие и боеприпасы, а я – чемоданы.

– А в чём проблема? – спросил я громким шёпотом. – Могли бы и дальше ехать себе…

– На этом джипе дальше никак нельзя. Если всё началось всерьёз, на дорогах уже наверняка посты, и первый же из них нас остановит. Поскольку номера и маркировка с головой выдают принадлежность нашего транспортного средства…

– Логично, – согласился я.

Скоро мы вышли к шоссе, где я в компании чемоданов, «Гаранда» и сумок с гранатами затихарился в кустах, а Кэтрин, спрятав пистолет в карман плаща, пошла на дорогу. Голосовать для неё дело привычное, особенно если вспомнить наши давние игры в «Зарницу» образца 1944 года.

Очень скоро в темноте, где-то за поворотом, загудел мотор, и из-за ветвей стало видно два мельтешащих световых пятна от фар легковой машины. Потом пятна замерли (ага, значит, остановился!), а через пару минут я услышал голос Кэтрин:

– Быстрее! Сюда!

Прихватив все наши «пожитки», я ломанулся через кусты. Поскольку стрельбы и шума слышно не было, с равной долей вероятности моя напарница могла как просто уговорить ночного автовладельца подвезти нас за умеренную плату, так и без лишних слов замочить бедолагу.

Выйдя на дорогу с чемоданами и сумками в руках и «Гарандом» на плече, я увидел, что машина была обычным светло-серым «Фольксвагеном Жуком». Шофёра ни в машине, ни рядом с ней не было, равно как и крови с прочими следами борьбы, произошедшей вследствие насильственного отъёма транспортного средства.

Очень похоже, что всё-таки убила или как минимум вырубила и оттащила под кусток. И когда она всё успевает?

– А где водила? – спросил я на всякий случай.

– Это неважно, – отмахнулась Кэтрин (с такой интонацией, словно она за несколько минут этого «автовладельца» не просто убила, а ещё и съела сырым), закидывая наше барахло на заднее сиденье. – Залезайте быстрее. Времени нет…

Потом привычно заняла водительское место, я сел рядом с ней, и мы двинули дальше на северо-запад, в сторону этого самого Нойбург-ан-дер-Донау.

Ехали мы медленно, и я понимал, почему Кэтрин не торопится. Раз всё только началось, посты с проверкой документов могли начать ставить где угодно, и малая скорость давала некоторое время на обдумывание дальнейших действий, тем более что по летящей на максимуме тачке патрульные в столь нервное время могли начать палить и без малейшего предупреждения. Но как-то сонно было пока в этом бундесдойчевском заграничном королевстве, даже, пожалуй, слишком – спят усталые игрушки, немцы тихо спят… Единичные машины, обгонявшие нас или попадавшиеся навстречу, были сплошь гражданскими легковушками. Похоже, местный народец ещё не вполне просёк, что же именно сегодня началось. Войну всегда удобно развязывать именно ночью или на рассвете, пока все спят, а радио и телик выключены…

И тут, словно угадав мои мысли, Кэтрин резко надавила на тормоз, а потом вдруг заглушила двигатель остановившегося «Жука». Мы встали, я вопросительно посмотрел на неё, и в тот же момент по ушам гулко ударило нечто, похожее на раскаты очень дальнего грома. Повеяло сильным ветром, от которого верхушки придорожных деревьев закачались. Опустив дверное стекло, я выглянул наружу и увидел где-то у самого горизонта, почти строго на юг от нас, медленно расползающееся далеко в стороны белесое свечение, мгновенно обретавшее явно багровый оттенок. Пожалуй, это было слишком уж мощно для оставшейся совсем в другой стороне ракетной позиции в долине. Ага! То есть моя напарница как-то чувствует электромагнитный импульс и, похоже, тормознула, чтобы сохранить в целости двигатель?!

– Это то, что я думаю? – выдал я, уже понимая, что именно мне ответят, но не спросить не мог, поскольку до этого я никогда не видел вживую ядерных взрывов. И тут же уточнил: – Километров полсотни на юг?

– Да. Больше всего похоже на Мюнхен. Килотонн сто, не меньше. Ну а характерного гриба вы с такого расстояния не увидите, даже не пытайтесь…

Да я теперь на эти, мать их, грибы ещё вдоволь насмотрюсь! По гроб жизни! Ну всё, действительно звиздец… Похоже, последние тормоза и запоры действительно слетели, и наши ударили в ответ… Понеслась… Для нас двоих в этой ситуации единственным плюсом было снятие всяческих ограничений по части ущерба. Теперь мы могли убивать направо и налево, невзирая на лица, но что толку? Ведь на ядерной войне всё равно убьют почти всех…

Спрашивается – вот на фига, а? Бляха медная, кому и зачем это нужно? Здесь ещё не успели осознать, что ядерная война – штука сугубо одноразовая и годится больше для взаимного пугания? Хорошо, допустим, уничтожил ты своего врага целиком, и что? Ведь победителю всё равно не будет никаких плюсов и бонусов, ибо он-то тоже непременно сдохнет, но чуть позже и не в пример мучительнее. Начиная подобное, надо всегда понимать, что плохо в итоге будет всем. Не говоря уж о том, что туалетная бумага, соль, спички, чистая вода из водопроводного крана и прочие подобные им «блага цивилизации» при этом точно исчезнут из свободного доступа на как минимум ближайшие лет сто. Не проще ли надувать друг перед другом щёки и сидеть ровно, точно зная, кто твой враг, чего он хочет и чего от него ждать? Кнопки-то нажать проще всего, а вот результат нажатия вовсе не очевиден. Но, увы, что сделано, то сделано. Меня же честно предупреждали, что я могу увидеть худший вариант развития Карибского кризиса? Предупреждали. Вот и наблюдай теперь. Похоже, людоедский план наших «клиентов» оказался выполнен, по крайней мере, в части первого пункта. Правда, будут ли в нём ещё какие-то пункты, кроме первого, теперь вообще непонятно…

Постояв несколько минут, мы тронулись с места и поехали дальше. Мотор завёлся без проблем, хотя, по-моему, на таком расстоянии электромагнитный импульс вряд ли мог сжечь нашу систему зажигания. Хотя, как знать, в здешних арсеналах есть «бахалки» и помощнее.

Ну а шоссе оставалось каким-то уж слишком пустым – за десять минут навстречу не попалось ни одной машины. Первый шок, или впереди нас ждали поганые сюрпризы?

Оказалось, что, скорее, второе. Прислушавшись, я со странным чувством понял, что различаю сквозь шум мотора смутно знакомый, уже порядочно подзабытый со времён похождений в начале сороковых звук – густой, не затихающий гул на востоке. Спросите – на что это похоже? Правильно – на канонаду. Причём каких-то полчаса назад я её вроде бы ещё не слышал. Ну всё, выносите святых, сливайте воду, тушите свет, сушите вёсла, кажется, после того как где-то восточнее Эльбы упали первые три «Редстоуна», ГСВГ, запустив какой-то припасённый специально для такого случая план, пошла в атаку по всей линии границы ФРГ и ГДР, от Щёнберга до Плауэна.

Если это так, теперь главный вопрос состоит в том, что и у кого кончится раньше – люди, танки, патроны, горючее, ядерные заряды или что-то ещё. И сразу же стало непонятно, чего теперь вообще ожидать – скорого появления прорывающихся к Ла-Маншу советских дивизий или же падения на голову боеголовки или бомбы в сколько-то там килотонн. А ведь может быть вообще и так и сяк, причём одновременно…

Занимался серенький осенний рассвет первого дня самой последней войны. Багровое зарево на горизонте бледнело, но отнюдь не исчезало.

Столь ожидаемый нами городишко наконец открылся впереди, среди холмов и перелесков. За деревьями просматривались максимум трёх-, четырёхэтажные дома под красными крышами, каких-то особо новых зданий я не увидел. Да и вообще всё вокруг было какое-то мелкое, сообразно масштабу. Тут и в начале следующего века проживали от силы тысяч тридцать народу. Провинция она и есть провинция, пусть даже и западногерманская…

В одном месте, близко к центру города, я увидел длинное белое здание в четыре этажа, с двумя округлыми башенками на торцах, которое, что называется, «господствовало над местностью» и, по идее, должно было хорошо просматриваться со всех въездных точек.

– Это что за шедевр архитектуры? – спросил я напарницу.

– Нойбургский замок, здешняя главная достопримечательность.

– Единственная?

– Практически. Кроме него здесь достойны внимания туристов разве что ратуша, дворцовая капелла в стиле маньеризма и церковь Святого Петра и Святой Урсулы в стиле рококо, если я всё верно помню…

– Думаю, с них вполне достаточно. Сдаётся мне, что, если и дальше пойдёт в том же духе, скоро у них не будет и этого. Какие-нибудь крупные предприятия, военные объекты, узлы коммуникаций и прочее в городе есть?

Вопрос был не праздный, поскольку очень не хотелось попасть в щекотливую ситуацию, когда ты въезжаешь в город, а в этот момент появляется бомбардировщик с атомной бомбой или откуда-то из-за горизонта прилетает оперативно-тактическая ракета, нацеленная на какие-нибудь казармы или танкоремонтный завод. Ну а дальше всё понятно – почувствуй себя дровами в печке…

– Из имеющих военное значение объектов здесь разве что мосты через Дунай и железнодорожная станция, – сказала Кэтрин и тут же успокоила меня: – Не нервничайте, командир. Если Советская армия перешла в наступление, эти мосты ей понадобятся в целости и сохранности. Так что я не думаю, что на этот город сбросят термоядерную бомбу. По крайней мере, в ближайшие несколько часов…

Очень хотелось в это верить…

Через пару минут на въезде в город нам наконец встретился полицейский пост – такой же, как у нас, только ярко-зелёный «Фольксваген Жук» с белыми крыльями, надписью «POLIZEY» на дверях, мигалкой и рупором «матюгальника» на крыше. Ещё на двери «Жука» была эмблемка – что-то вроде золотистого солнышка с чёрным бундесдойчевским орёликом в центре. Вообще, насколько я помнил, вплоть до начала 1990-х, что на западе, что на востоке Германии, полицейские машины всегда были зелёно-белыми (исключение – в полиции некоторых земель и городов ФРГ были целиком зелёные автомобили), только в ГДР на них писали «VOLKSPOLIZEY».

По-моему, этот пост был самой обычной автоинспекцией – четверо полицейских в сероватых форменных плащах и фуражках с белыми чехлами, похоже, не обращали на проезжающие гражданские машины никакого внимания и вообще имели вид весьма растерянный. Видимо, им ещё не поступало никаких внятных приказов о том, что нужно делать и кого именно ловить, да и информации об обстановке тоже явно не было, хотя ядерный взрыв за горизонтом, в общем, трудно не заметить. За признаки начавшейся войны можно было считать разве что несуразные английские автоматы «Стэн» за плечами у двух бундесполицаев. Хотя вооружили их явно до того, как всё началось. Спрашивается, стоило ли пересаживаться с джипа на «Жук», если им всё настолько пофиг? А с другой стороны, какой смысл сожалеть о том, что давно сделано?

На улицах городка было тихо, что не удивительно для рассветных часов – прохожих нет, свет в домах не горит, жалюзи опущены, ставни закрыты. Хотя нет, стоп… За последующие несколько минут мимо или навстречу нам проехали штук пять легковых автомобилей и все они были заполнены, что называется, под завязку (в каждом сидели по пять-шесть человек, включая детей), а на их багажниках поверх кузовов трепыхались какие-то торопливо упакованные и увязанные тюки, узлы, чемоданы. И, как я успел понять, все эти тачки направлялись прямиком на запад. Все самые умные и предусмотрительные резко встали на лыжи, или у какой-то части западных немцев просто сработал инстинкт, затаившийся в подкорке с времён окончания прошлой войны?

Вообще, во все времена не очень понятно, плохо это или хорошо, когда какая-то часть населения начинает паниковать и убегать куда глаза глядят. Хотя, безусловно, главным отрицательным моментом было то, что все эти беглецы и беженцы теперь остановятся только у какого-нибудь ближайшего моря (то есть на берегу Атлантики или Адриатики) и одновременно наглухо забьют пробками из машин и тел все дороги на этом своём пути в никуда. Как бы не пришлось переходить на гусеничный или воздушный транспорт…

Далее мы проехали по одному из довольно старых мостов через пересекающий город не слишком широкий в этих местах Дунай или один из его притоков. Характерно, что никаких сирен раннего оповещения или воздушной тревоги пока слышно не было. Берегут сон своих сограждан, чтобы они тупо проснулись мёртвыми? Хотя… Было в конце 1980-х такое американское кино про ядерную войну – «На следующий день». Так там жена одного из главных героев, которая сладко спала в момент, когда на их славный Канзас-Сити упала русская ракета, оказалась явно счастливее своего мужа, быстро облысевшего от проникающей радиации профессора-медика, у которого от всего увиденного, после того как оная боеголовка свалилась, потом медленно, но непоправимо ехала, тихо шурша шифером, крыша…

Хотя нет, как и Штирлиц, я явно недооценил немецкую педантичность. В утреннем воздухе возник некий посторонний звук, а потом по набережной навстречу нам проехала ещё одна зелёно-белая полицейская машина, причём на сей раз это был более солидный, чем-то похожий на нашу «Волгу» ГАЗ-21, «Опель Капитан» P-2 с матюгальником на крыше. Как раз из этого матюгальника что-то вещали. Судя по шорохам и не самому хорошему качеству звука, это была заранее заготовленная запись с бобинного магнитофона – ровный и бесстрастный женский голос, часто употреблявший слова вроде «zivilistschutz» и «zivilvertei-digung». Прислушавшись, я напряг все свои скудные познания в немецком и сумел понять, что, похоже, местные власти в лице Министерства внутренних дел земли Бавария и 10-го округа гражданской обороны ихней «Бундесреспублики» просят граждан сохранять спокойствие и до особого распоряжения на улицы не выходить. Также я уловил обещание насчёт некоего «важного сообщения», которое вскоре будет передано по трансляции. Ага, двадцать второго июня, ровно в четыре часа, помним, как же… Только с момента, когда красиво полыхнуло над Мюнхеном, прошло уже часа три, а в стольном граде Бонне, похоже, ещё толком не определились, идёт война или нет. Всё как всегда. Конечно, в том случае, если Бонн всё ещё стоял на прежнем месте – как-то слабо верилось в то, что советский генштаб в данном случае ограничился одним Мюнхеном…

Петляя дальше по городу, мы увидели на одной из улиц длинную колонну лёгких танков М41 и грузовиков с чёрно-белыми бундесверовскими крестами, шедшую куда-то на восток. Так, начинается… Не знаю, как насчёт мегатонного заряда, но повод для банального авианалёта на этот самый Нойбург уже появился…

– Ну и где наши красавцы? – спросил я плотно занятую управлением «Жуком» Кэтрин. – Не потеряем мы их?

Здесь я понял, что вопрос неожиданно получился прямо-таки в стиле диалога Жеглова с Копытиным. Ага, а дальше будет: «ничего мы их не потеряем», «у «Студера» мотор втрое» и, наконец, «стреляй, Глеб Егорыч, уйдут»…

– Не потеряем, – отмахнулась напарница (почти попала, хотя она этот отечественный сериал и не видела). – По всем признакам они сейчас находятся в каком-то здании и никуда не двигаются. Это где-то на северо-западе города. И, cудя по всему, это здешняя больница «Klinik Sant Elisabeth Noiburg in der Donau». Других медицинских учреждений там нет. Так что не уйдут.

– И какой у нас план? Зайдём туда с ксивами какой-нибудь местной силовой структуры и попытаемся их арестовать?

– Угадали, командир. В нашем случае это самый быстрый способ, хотя и не дающий никаких гарантий…

– Это почему?

– Потому что те, кто нам нужен, почти наверняка попытаются сбежать, начнут отстреливаться и вообще поднимут большой шум. Но выбора у нас сейчас нет. Война уже началась, до границы с Восточной Германией здесь чуть более двухсот километров, а до границы с Чехословакией – сто с небольшим.

– То есть ты хочешь сказать…

– Именно. В ближайшие пару часов может случиться что угодно. Сюда подойдут танки Организации Варшавского договора или в лучшем случае проходящие через город войска НАТО начнёт бомбить авиация противника, – сказала моя напарница и уже более по-деловому прибавила: – Оружие проверьте.

Я проверил свою «беретту» – всё было в порядке и заряжено.

Кэтрин молча сунула мне запасную обойму, а спустя минуту – ещё и тёмно-зелёное удостоверение личности с уже привычным чёрным, выглядевшим каким-то ощипанным, бундесдойчевским орлом на обложке. Фото в документе было моё. Оказывается, теперь меня звали Михаэль Функе и, если верить удостоверению, я был сотрудником ASBw (если полно – «Amt fur Sicherheit der Bundeswehr»), то есть военной контрразведки бундесвера, а если точнее – её мюнхенского подразделения MAD-Stelle 61. Была у бундесдойчей такая почтенная организация (кстати, почему была, она и в следующем веке есть, только они её, как обычно, зареформировали по самое не могу), которой в эти годы руководил бригадный генерал Йозеф Шельмар, один из людей Гелена, очень милый персонаж из числа тех, по кому в 1945-м явно плакала верёвка – за войну с Россией на Восточном фронте сей военачальник имел Айронкрейц, да и за борьбу с партизанами на Балканах он тоже удостоился пары каких-то цацок. Кстати, подписано моё удостоверение было именно им. Ну да ладно, конечно, не Джеймс Бонд, но и ASBw это в нашем случае больше, чем ничего…

– Только когда зайдём, лучше молчите, командир. Говорить буду я, – «проинструктировала» меня напарница. И очень вовремя, поскольку за ветровым стеклом «Жука» как раз появилось построенное явно не позднее начала XX века серо-корчневое четырёхэтажное здание в виде угловатой подковы, с узкими окнами. Главный вход в него, похоже, был с торца, на вывеске над крыльцом я увидел красный крест и буквы «Klinik Sant Elisabeth Noiburg in der Donau». Правее над входом слегка подсвечивалась более крупная надпись: «Notaufnachme» (приёмный покой то есть).

Стало быть, приехали мы куда нужно.

Остановив машину, моя напарница начала осматриваться. В середине «подковы» больничного здания был второй вход, возле которого стояли две белые «Скорые помощи» – угловатый фургончик в стиле Второй мировой и более современный фольксвагеновский микроавтобус. У крыльца приёмного покоя вытянулась в ряд парковка, состоявшая явно из машин сотрудников клиники. Здесь было полтора десятка машин, в основном малолитражные «Изетты» и «Жуки», на фоне которых выделялся чёрный «Опель» выпуска явно 1940-х годов и стоявший с самого края, отливавший серебристым металликом полуспортивный «Мерседес-Бенц 300SL» – такая обтекаемая, весьма элегантная штуковина, «фишкой» которой были поднимавшиеся вверх двери. Если кто не помнит – именно такой (чуть ли не единственный тогда в СССР экземпляр) засветился в детективе «Мёртвый сезон», про похождения героического полковника Ладейникова (он же Донатас Банионис) в какой-то мифической стране НАТО вроде Дании.

Подумав с минуту, Кэтрин поставила наш «Жучок» рядом с блестящим «мерином» и заглушила двигатель. Ни одного полицейского или военного у входа или поблизости от клиники не наблюдалось, что, на мой взгляд, было странно. По идее, при появлении этих раненых «американских вояк» здешние дисциплинированные медики должны были вызвать каких-нибудь представителей «органов», без разницы от кого – местных властей или оккупационной заокеанской армии. Да и вообще, на крыльце и у машин не было ни одного человека. Слишком раннее утро?

Никакой беготни и паники тоже пока не чувствовалось, хотя что-то подсказывало мне, что это весьма обманчивое ощущение. Похоже, мы приехали сюда в тот редкий момент, когда война уже идёт, а сплошной поток раненых и покалеченных ещё не потёк в больницы и госпитали. И, судя по всему, парочка наших «клиентов» сегодня оказалась в числе первых. Весьма незавидное и где-то даже трагическое «первенство». Если всё идёт так, как идёт, здешние больницы захлебнутся в этом мутном потоке через считаные часы…

С одной стороны, всё это было хорошо (тишина нам на руку), а с другой – плохо (поскольку в любой момент мог начать прибывать транспорт с ранеными).

– Жизненные показатели одного из наших подопечных закритические, – прервала мои мысли напарница, пряча «беретту» с глушителем в правый боковой карман своего плаща.

– Прямо помирает?

– С вероятностью восемьдесят пять – восемьдесят семь процентов. Спрячьте ваш пистолет, командир. И без надобности не доставайте.

С этими словами она вылезла на свежий воздух. Я засунул длинный и неудобный из-за глушителя ствол во внутренний карман куртки (он там еле-еле поместился), рассовал по другим карманам запасную обойму и удостоверение. Потом, застегнув куртку, заглянул на заднее сиденье и достал из сумки с трофейным боезапасом две американские гранаты М26 – по форме вроде нашей «лимонки», но с гладкими, а не ребристыми корпусами. При этом мне пришло в голову, что вообще со стороны это должно выглядеть более чем подозрительно – вполне обывательского вида «Фольксваген» (кстати говоря, честно угнанный на большой дороге), на заднем сиденье которого среди чемоданов свалены ещё и туго набитые армейские подсумки с гарандовским карабином в придачу. Любой полицейский, заглянув через стекло, тут же поднимет тревогу. Слава богу, полицейских вокруг не было. Во всяком случае – пока…

Воровато сунув гранаты в боковые карманы куртки (зачем я их в этот момент вообще прихватил, сам не мог понять – чисто инстинктивно, сработало что-то вроде фронтовой привычки, мало ли), я выбрался из машины. Видела Кэтрин мои манипуляции или нет – не знаю. Во всяком случае, она ничего по этому поводу не сказала.

Далее мы, напустив на себя максимально деловой вид, поднялись по ступенькам и вошли в приёмный покой сквозь широкую стеклянную дверь. Подозреваю, что мы выглядели довольно странной парочкой – молодая, весьма модно одетая женщина и как попало прикинутый рослый мужик в мятых шмотках, со слишком туго набитыми карманами…

А вот внутри клиники некие признаки паники, кажется, присутствовали. Освещение горело явно вполнакала и в конце коридора первого этажа было видно каких-то бегающих людей в белом. Некоторые из них тащили картонные коробки и что-то кричали друг другу. Что именно они орали – разобрать я не смог, как ни пытался…

За высокой стойкой обвешанного жизнерадостной рекламой каких-то лекарств концерна «Байер» приёмного покоя нас встретила довольно страшненькая, хотя и вполне себе молодая (на вид лет двадцать пять, не больше) медсестра или санитарка в синем форменном платье с длинными рукавами, дополненном накрахмаленными белыми передником и косынкой. Взгляд у медсестры был испуганно-потерянный, и она всё время косилась то на два стоящих перед ней на стойке телефонных аппарата (явно городской и внутренний), то в тот самый коридор, куда-то себе за спину.

– Was wollt ihr? – спросила эта фрау.

Моя напарница выпростала из кармана удостоверение и сунула его прямо под острый, буратиноподобный нос медсестре. Одновременно достал и раскрыл свой документ я.

– Незадолго до нас сюда должны были приехать два человека в американской военной форме, – разъяснила Кэтрин что же именно нам угодно (если я всё верно уловил из её германской мовы), и уточнила: – Оба с пулевыми ранениями. Нам сообщили, что они направились куда-то в эту сторону. Так где они?

Такой вопрос в сочетании с удостоверениями армейской контрразведки заставил медсестру заметно стушеваться. Однако она быстро пришла в себя, шумно выдохнула, повернулась в сторону коридора и позвала какого-то «герра Хирншлегера». Через минуту там открылась одна из дверей и указанный «херр» (судя по белому халату и стетоскопу на шее – явно дежурный врач), тощий очкарик лет сорока, чьи умело постриженные жидкие волосы, узкие брюки, остроносые туфли и сорочка из ацетатного шёлка с ярким узким галстуком в вырезе докторского халата явно намекали на какую-то последнюю моду.

Мы снова предъявили аусвайсы ASBw, и Кэтрин повторила свой вопрос.

– Да, они приехали меньше часа назад, – ответил модный герр с явным удивлением. – Сейчас они должны быть в смотровой, на втором этаже. Одного уже могли отвезти в операционную…

– Проводите нас, – потребовала моя напарница тоном, не терпящим возражений. – А остальных прошу оставаться на местах! И без паники! Это коммунисты, вражеские агенты с востока, и они вооружены! Никому ничего не предпринимать, пока мы не вернёмся или пока вы не услышите стрельбу!

– При всём желании это невозможно, – пролепетала заметно испугавшаяся последней фразы медсестра. – Городской телефон почему-то не работает…

Ага, значит, всё действительно началось всерьёз…

– Folgen sie mir, bitte! – пригласил нас герр Хирншлегер.

Спрятав удостоверения, мы последовали за ним через коридор к лестнице на второй этаж. Лифт в клинике был, но, такое впечатление, что не работал. Внутренняя отделка больницы была вполне в стиле соответствующего десятилетия (лампы дневного света, металлические и пластиковые элементы декора), из-за чего внутри клиника выглядела явно современнее, чем снаружи. На площадке первого этажа даже стояло на подставке нечто вроде абстрактной скульптуры, более всего напоминавшей обрезки различных геометрических фигур, по прихоти автора хаотически слепленные между собой – ещё одна дань моде.

А вот персонала в клинике было как-то не особо много – на первом этаже суетились с папками и коробками несколько санитаров (на докторов они явно не тянули – слишком простецкая внешность) и медсестёр, а на верхних этажах было и вовсе тихо.

– Вы не знаете, что вообще происходит? – поинтересовался сопровождавший нас медик у моей напарницы, когда мы начали подниматься на второй этаж.

– Был ядерный взрыв в районе Мюнхена, – сказала она в ответ и уточнила, явно стараясь не ляпнуть лишнего. – Несколько часов назад во всех воинских частях НАТО объявлена боевая тревога. Судя по всему, ночью действительно началась широкомасштабная война с восточным блоком. Из-за перебоев со связью свежей информации у нас не больше чем у вас. Тем более что мы с напарником уже второй день на задании, ловим шпионов. Но имейте в виду, что это строго секретно!

– Тоже мне секрет… То, что случилось в Мюнхене, трудно было не заметить, – пробурчал явно разочарованный и не очень понявший реплику насчёт секретности Хирншлегер. – Сначала был этот взрыв, потом нам позвонил непонятно кто из земельного департамента здравоохранения и дрожащим голосом велел срочно принять к исполнению протоколы гражданской обороны, на случай войны и авиационных налётов. Потом вдруг одновременно отключились городской телефон и электроснабжение. Нам пришлось запустить аварийный генератор, теперь свет в клинике есть, но запас горючего к нему всего часов на двенадцать. И никто толком не знает ни что делать, ни что происходит вокруг. Чёрт, как же не вовремя, и именно в моё дежурство…

Вот интересно, что бы изменилось, будь он в эту ночь не в клинике, а дома? И, кстати, если начались серьёзные проблемы с электричеством, в городе уже должны были пойти и перебои с водоснабжением (о которых наш новый знакомый почему-то не упомянул, возможно, просто ещё не в курсе), ибо вода по водопроводным трубам идёт отнюдь не самотёком…

– А с чего такая суета? – спросила у него Кэтрин.

– Понимаете, в клинике у нас сейчас минимальное количество персонала, обычная дежурная ночная смена. И вызвать остальных не можем, потому что не работает телефон, хотя это первое, что мы должны сделать в рамках тех самых экстренных протоколов гражданской обороны. Более того, мы всё ещё не можем найти и всех положенных документов. Похоже, они в сейфах и кабинетах, владельцев которых нет на работе. А учитывая, что в последний час по системе оповещения гражданской обороны передают категорическое требование не выходить на улицу до особого распоряжения, которое к тому же постоянно дублирует и городская полиция, они сюда доберутся очень не скоро… А тут ещё эти раненые американцы, которые утверждают, что русские танки уже в пятидесяти километрах от города…

Мы с Кэтрин молча переглянулись. Так вот почему они здесь так засуетились. Самый страшный кошмар для немца, если он, конечно, не из ГДР (здешний восточный немец сам ездит на русском танке, вызывая подобным сочетанием тихий ужас и кровавый понос у надменных соседей) – «русские танки прорвались»…

Излишне чистая лестница вывела нас на второй этаж. Каблуки туфель моей напарницы зацокали по цементно-плиточному полу коридора, и в этот самый момент в нашу сторону ударили два, показавшихся мне совершенно оглушительными в замкнутом объёме, пистолетных выстрела. Некто целился явно в нас, но мы всё-таки кое-что умели, и Кэтрин, как мне показалось, ещё до первого выстрела, резво ушла в сторону, буквально влипнув спиной в стенку, а я, следуя за ней, успел бухнуться ничком на пол, одновременно обнажая ствол. Так что обе пули достались бедному герру Хирншлегеру, который, как и положено хозяину, шёл первым и, разумеется, на огонь по своей персоне явно не рассчитывал. Я вообще думаю, что в тогдашней ФРГ стрельба по человеку в белом халате, да ещё внутри клиники, должна была вызывать прежде всего удивление, хотя, с другой стороны, разные, склонные палить и размахивать колющими и рубящими предметами направо и налево, маньяки и психи в сочетании со свободной продажей оружия кому попало на Западе были всегда. В итоге после второго выстрела несчастный доктор с залитым кровью лицом, словно мешок, безмолвно сполз по стене к ногам Кэтрин.

– Убит, – констатировала моя напарница, торопливо ощупав тело. Хотя это можно было понять и без всякого осмотра – одна из пуль попала доктору точнёхонько в левый глаз, расколов одно стекло его очков в модной оправе. Если рассудить здраво – практически счастливец, успел быстро и относительно безболезненно умереть в момент, когда ещё можно было хоть на что-то надеяться, искренне полагая, что гибель этого мира не вполне очевидна и что-то возможно исправить. Возможно, его даже успеют похоронить по-человечески…

Одновременно с выстрелами где-то в глубине коридора завибрировал бьющий по нервам истошный женский визг, и сразу стало понятно, откуда именно стреляют – из кабинета справа, примерно в середине второго этажа, третья дверь от нас.

Бухнул третий выстрел. Кэтрин два раза бесшумно выстрелила из «беретты» в ответ, явно рассчитывая не поразить стрелявшего, а лишь загнать его обратно за дверной проём – на пол коридора полетели отколотые от косяка краска и куски штукатурки.

Визг продолжился, похоже, в среде «прошлонавтов» из будущего по-прежнему был в ходу «классический» стиль Басаева, Радуева и Хоттаба, чуть ли не главным тактическим приёмом которого было в случае необходимости прикрываться женщинами, детьми и стариками. Ну ничего, блин, не меняется с годами…

Одновременно снаружи, где-то на улице, возник новый навязчивый звук – вой полицейской сирены. И он быстро приближался. Интересно, если у них таки не работает телефон – когда же они успели? Либо покойный доктор рассказал нам не всё (падла лживая!), и они успели вызвать кого-то, чтобы разобраться с этими «американцами» ещё до начала проблем со связью, либо всё было ещё проще – услышав стрельбу на втором этаже клиники, кто-нибудь из медперсонала просто выскочил на улицу и остановил первую попавшуюся машину полицейского патруля, благо их сейчас моталось по Нойбургу достаточно. Но ни тот, ни другой вариант не сулили нам ничего хорошего…

– Прикройте меня! – крикнула моя напарница, бросаясь вперёд. Я поднялся на колено, готовясь открыть огонь, но больше в нас никто не стрелял. Поэтому, почти не раздумывая, я рванул за ней. Времени у нас, похоже, не было совсем, буквально через считаные минуты у нас на хвосте должны были нарисоваться бундесполицаи или бундесвояки.

Ежесекундно ожидая выстрела в упор, мы почти одновременно ворвались в ту самую смотровую. Там была типичная, аккуратная больничная обстановка – кафельные стены, белёный потолок с живо напомнившим мне травмпункты из нашего времени круглым осветительным прибором. По стенам теснились застеклённые шкафы и столики с никелированным медицинским железом. В левый ближний угол забились две вставшие на четвереньки медсестры в уже знакомой синей униформе и передниках (визжали как раз в основном они, хотя при нашем появлении обе почему-то сразу заткнулись). А прямо впереди нас, под окном, лежал в позиции «лицом вниз, руки за головой» мужик в белом халате, то ли врач невысокого ранга, то ли медбрат. Он не визжал, но заметно трясся.

Справа была запертая дверь в соседний кабинет, а в центре композиции возлежал на столе раздетый до пояса то ли лысый, то ли бритый наголо человек в слегка спущенных американских армейских брюках, излишне серьёзное и где-то даже барственно-многозначительное лицо которого показалось мне смутно знакомым. К руке лежащего была подсоединена капельница, кругом валялись окровавленная марля и медицинский инструментарий, а рядом со столом стояла ещё и каталка (на ней его привезли снизу или собирались везти отсюда в операционную?), но, судя по бессильно завалившейся набок голове с синюшными губами и остекленевшим глазам, жизнь уже покинула этого «пациента». Тут, по-моему, требовался уже не врач, а патологоанатом. А в голове моей тем временем сводилась нехитрая бухгалтерия – стало быть, двое придурков из интересующей нас «пятёрки» буйных уже мертвы, значит, осталось ликвидировать троих, одного мужичка и двух бабёнок…

– Nieder legen! – заорала Кэтрин, видя, что затихшие на полу медики некстати зашевелились. А потом прицелилась в лежавшего на столе типа и практически в автоматическом режиме высадила весь остаток обоймы ему в бритую голову – содержимое явно давшей трещину бестолковки подлежавшего уничтожению гада в изобилии попало на лежавшего у окна человека в белом, от чего тот завибрировал ещё больше. Медсёстры пригнулись ещё ниже к полу, и их душераздирающая истерика возобновилась.

Затруднив идентификацию и этого тела, моя напарница сменила обойму. Одновременно за запертой дверью, ведущей в соседний кабинет, раздался хорошо слышный даже сквозь поросячий визг немок звон битого стекла. Я с силой пнул дверь, но она не поддалась. Пришлось выстрелить в замок, и от следующего удара ногой дверь распахнулась. Там был кабинет чуть поменьше первого, со шкафом, письменным столом и кушеткой – в соседней комнате больных осматривали, а здесь, похоже, заполняли сопутствующие бумажки. Окно было распахнуто, одного стекла не хватало (видимо, слишком резко открывали раму), на полу и подоконнике хрустели осколки.

Кэтрин бросилась к окну и, едва глянув туда, подняла пистолет, выстрелив дважды.

Подбежав вслед за ней к оконному проёму, я увидел из-за её спины, как по мостовой, заметно прихрамывая, пересекает улицу и убегает за угол ближайшего дома человек в зелёной американской форме с большим пистолетом в опущенной руке. Что сказать, силён мужик, раз сиганул со второго этажа. Хотя если захочешь жить – сиганёшь и с куда большей высоты, бывали, знаете ли, случаи…

А где-то, у самого входа в клинику, продолжала надрывно выть полицейская сирена.

– Всё, – сказала Кэтрин по-русски. – Далеко он от нас не уйдёт, а догонять его прямо сейчас нет смысла. Уходим, командир. Надо выбраться отсюда с минимальными потерями!

Мы выскочили из кабинета (парализованные страхом медики продолжали лежать на полу вокруг стола с трупаком), но направились не туда, откуда пришли, а прямиком к служебной лестнице в середине коридора, судя по всему, ведущей к стоянке «Скорых». В момент, когда мы достигли первого этажа, сирена снаружи неожиданно выключилась, зато позади нас стали отчётливо слышны несколько голосов и топот тяжёлых ботинок явно казённого образца.

На нашем дальнейшем пути вниз по зданию не встретился ни один человек. Похоже, услышав пальбу, всё живое предпочло затихариться. Торопливо заглядывая в попадающиеся навстречу открытые двери кабинетов (вдруг там затаился кто-то не учтённый и вдобавок вооружённый?), Кэтрин первой выскочила на улицу, миновав несколько стоявших вдоль стен каталок.

А топот был уже на лестнице позади нас, а потом оттуда сверху вниз пустили, явно для острастки, понимая что не успеют, короткую автоматную очередь. Стараясь не снижать темпа, я на ходу успел поставить одну из каталок поперёк больничного коридора, потом достал из кармана гранату, сдёрнул чеку, положил смертоносное «яичко» на эту каталку и выбежал наружу, заорав по-русски:

– Пригнись!

Через пару секунд внутри, за нашими спинами, бабахнуло, посыпались выбитые взрывом оконные и дверные стёкла, зашелестели осколки. А потом там кто-то истошно заорал от боли. Граната явно не пропала даром…

Впрочем, Кэтрин явно не собиралась (или не успела) пригнуться, поскольку, выскочив вслед за ней из-за «Скорых» на улицу, я увидел примерно то, что в одном сериале из уголовной одесской жизни именовали «картина маслом».

У главного входа в клинику стояли два зелёно-белых полицейских «Жука» и тёмно-зелёный армейский рыдван «Фольксваген Мунга», он же DKWF91, бундесверовский открытый драндулет вроде всем известного «Кюбельвагена», но с круглыми крыльями и массивным угловатым капотом мотора спереди. И от этих машин в нашу сторону быстро шли, растянувшись цепочкой и норовя перейти на бег, шестеро в казённой форме – трое полицейских и трое солдат. Эти полицаи уже были не из автоинспекции, а явные городские шуцманы, в светло-серых шинелях и старомодных кожаных касках с бляхами, двое с девятимиллиметровыми пистолетами-пулемётами «Вальтер» МР, третий с пистолетом. Солдаты были в зелёной, очень похожей на американскую (тогда всё НАТО носило такой фасончик) форме бундесвера и покрытых сеточками американских же касках, при полном наборе амуниции и с автоматическими винтовками «Хеклер-Кох» G3 наперевес. Если кто не помнит, именно с такой (попавшей на «Мосфильм» явно откуда-нибудь из братских Анголы или Мозамбика) трофейной волыной бегал по недостоверным подземельям американской военной базы майор Шатохин (он же Михаил Ножкин) в старом фильме «Одиночное плавание». Я подумал – не рановато ли для таких стволов? А потом припомнил – нет, G3 у них на вооружении аж с 1959-го, с того момента, когда стандартным для НАТО сделали американский патрон 7,62-мм…

В общем, силы сторон были явно не равны, и, если у наших новых противников до этого были какие-то сомнения на наш счёт, моя дурацкая частная инициатива в виде предостерегающего вопля на языке Белинского и Гоголя рассеяла их в один момент. Так что теперь они, грозно выпучив глаза, бежали наперерез нам с оружием на изготовку, взводя затворы и не очень оригинально крича:

– Waffen fallen lassen!

«Я те брошу, – подумал я. – А если брошу, то не оружие, а кое-что другое». Как-никак, вторая граната оставалась при мне. При этом было видно, что солдаты и полицейские ведут себя крайне неуверенно – ещё не отвыкнув от рутинной службы мирного времени, они не торопились стрелять в неизвестных, пусть и вооружённых людей. Как видно, полагали, что один только их грозный внешний вид убедит нас сдаться.

Возникшая пауза давала лишние секунды на то, чтобы сориентироваться. Но главная проблема оказалась в том, что я-то ещё мог сделать пару шагов назад и укрыться за санитарными машинами, а вот моя лихая напарница – увы. Видимо, Кэтрин думала примерно так же, поскольку сразу же начала стрелять на бегу, держа пистолет в поднятой руке. Я из такой позиции, да ещё из столь тяжёлой импортной дуры, точно не попал бы ни разу. Ни в кого. А вот она, выстрелив ровно дважды, дважды и попала, поскольку один полицейский и один из солдатиков закувыркались по мостовой.

Явно не ожидавшие такого горячего «приветствия», оставшиеся четверо ударили ей в ответ навскидку одиночными, а я, воспользовавшись моментом, отскочил в пространство между двумя «Скорыми», успев при этом выстрелить четыре раза. За точность не поручусь, но ещё один полицейский (тот, что был с пистолетом) всё-таки упал от этих выстрелов, а один солдат пустил в меня пару коротких очередей. Мне эти пули не повредили, а вот машину, за которой я спрятался, продырявили.

Одновременно я видел, что, хотя большинство выпущенных противниками пуль ушло «в молоко», в Кэтрин они всё-таки попали – на её спине пониже правой лопатки выбило хорошо видный на светлом фоне плаща фонтанчик тёмных брызг. После этого она полетела на мостовую вниз лицом, не выпуская из руки «беретту» – как бежала, так и упала.

Звиздец… И это что, всё? По-моему, чтобы убить такую, как она, маловато одной, пусть даже и прошедшей навылет пули! Тут танковую пушку надо… Или дурака валяет? Глядя на подошвы её уткнувшихся острыми носками в булыжник мостовой чёрных туфель, я рассудил, что второе, похоже, вернее, и эта дамочка знает, что делает, ориентируясь в возникшей ситуации явно лучше меня.

Стараясь раньше времени не паниковать и пригнувшись за санитарной машиной, я видел сквозь её стёкла, как оставшаяся троица бежит в мою сторону, произнося тот же тупой текст насчёт «ваффен фаллен». По идее, штампованное железо медицинского микроавтобуса «Фольксваген» – неважная защита против пуль двух штурмовых винтовок. А если вдруг начнут палить понизу, меня очень даже запросто зацепит в ноги, скажем, рикошетом от мостовой. В пистолете оставалась пара патронов плюс запасная обойма. Гранаткой их попотчевать, что ли?

Но, слава богу, что я всё-таки не бросил оставшуюся гранату. Поскольку уже через пару секунд я имел удовольствие наблюдать повторную «картину маслом». Если до этого было «Не ждали», то теперь это, судя по всему, было «Приплыли», или что-то вроде того. Когда оба солдата и оставшийся на ногах полицай пробежали в мою сторону, оставив Кэтрин (которую они, вполне логично, посчитали трупом) позади себя, «покойница» зашевелилась, перевернулась на бок, а потом и на спину. И из положения лёжа деловито положила в спину (точнее сказать, она попала всем в заднюю часть головы, в область затылка) всех троих. Те упали, гремя касками и роняя свои огнестрельные железки.

Затем моя напарница поднялась на ноги и, тяжело дыша, осмотрелась. Два раза пальнула в тех, кто ещё шевелился, и опустила пистолет.

Улица была пустынна, а где-то за домами вместо полицейских сирен вдруг возник длинный и противный высокочастотный гудок. Хоть и не сразу, но до меня дошло, что это не что иное, как сигнал воздушной тревоги…

Я побежал навстречу Кэтрин. Она молча рассматривала (причём в её взгляде не было ни боли, ни трагизма, ни паники, скорее, одно сплошное, удивление – вот, дескать, какая неприятность со мной случилась) окровавленные пальцы своей левой руки. Плащ, жакетик и юбка её костюма были густо залиты тёмным, поскольку справа, в её животе, чётко просматривались две тёмные дырки, откуда продолжала течь кровь. Увидев меня, она зажала раны левой ладонью и пошла навстречу.

Во даёт…

– Командир, – сказала она скучающе-деловым тоном. – Быстрее перенесите наше оружие и чемоданы из «Жука» вон в тот, соседний, спортивный «Мерседес». Я вас прикрою…

– А ключи? – задал я резонный вопрос.

– Вот, – протянула она мне извлечённый из кармана плаща изящный ключик с фирменным брелком.

– И откуда это?

– Был в кармане у убитого доктора Хирншлегера. Забрала, когда осматривала. Похоже, это его машина. Только быстрее!

Не успев спросить, чем её в данной ситуации не устраивает «Жук», я побежал к стоянке, одновременно слыша какие-то явно новые звуки, прибавившиеся к предупреждению о воздушном нападении – глухие отдалённые взрывы и шелестящий, металлический рёв реактивных самолётов, которых пока не было видно, где-то в небе. Тогда понятно, почему к стрелявшим в нас патрулям не подкатила подмога – все, и военные, и гражданские, явно попрятались по погребам и подвалам. Но смываться отсюда нам надо было как можно быстрее, и лучше всего было делать это как раз на спортивной машине. Тут напарница мыслила верно.

Перекидывая вещи из машины в машину, я видел, как Кэтрин, повертев в руке и тут же отбросив пистолет на мостовую, нагнулась к трупам солдат и быстро сдирала с них увешанные подсумками, штыками и флягами поясные ремни. При этом кровь из её раны, на которую она не обращала внимания, капала на мостовую. Сняв с убитых амуницию, она подобрала две G3 (вот же сила в этом продырявленном организме, они же копец какие тяжёлые) и скорым шагом направилась ко мне.

В этот момент рёв самолётов заметно усилился, а один взрыв раздался где-то совсем близко, чуть ли не в соседнем квартале – от взрывной волны жалобно задребезжали оконные стёкла и черепица.

– Садитесь за руль, – сказала напарница, занимая место рядом с водителем. Говоря это, она закинула трофейные винтовки и амуницию назад, одновременно расстелив на сиденье свой запачканный кровью и продырявленный пулями плащ.

Я сел на место водилы, включил зажигание, двигатель завёлся. Вроде всё просто. Пришла дурацкая мысль – хоть порулю заодно раритетным спорткаром…

– Давайте вон туда, направо, – указала Кэтрин.

И я поехал, медленно набирая скорость. В этот момент улица уже содрогалась от ещё более приблизившихся разрывов авиабомб. Похоже, одна фугаска попала в дом, стоявший с противоположной от нас стороны от больницы «Klinik Sant Elisabeth Noiburg in der Donau». В зеркало заднего вида было видно, как пейзаж заволакивают клубящиеся облака серой пыли, а на мостовую сверху начинают сыпаться обломки кирпичей и прочий строительный мусор. Оторвавшись от лицезрения окружающего безобразия, я увидел, как сидящая рядом Кэтрин сдирает жакет. Одна из попавших в неё двух пуль действительно прошла навылет – на спине пиджачка светилось выходное отверстие, а её блузка и нижняя рубашечка оказались очень густо окровавлены. С некоторым усилием напарница начала снимать их.

– Ты там вообще как? Не помрёшь? Что-нибудь надо? – спросил я, ведя «мерс» по узким улицам. Как это ни странно, ни одного шального кирпича взрывная волна в нашу ворованную машину не принесла. Везёт, или я рано радуюсь?

– Пока ничего не нужно, – последовал ответ. – Гоните быстрее из города. Держитесь западной окраины!

Я продолжил путь вдоль дунайской набережной. Неожиданно, где-то совсем рядом, ударил двойной взрыв, а потом в небе мелькнула стремительная тень. Подняв на секунду глаза, я увидел нечто стреловидное – над самыми крышами пронёсся с набором высоты, ну явно выходя из атаки, знакомый серебристый силуэт «МиГ-15». На крыльях я успел заметить бело-сине-красные чешские кокарды, а под крыльями, что странно, целых четыре пилона, на двух из которых висели какие-то продолговатые штуковины, больше всего похожие на блоки НАР УБ-16, или что-то типа того. Ну да, судя по всему, это чешский штурмовой вариант «пятнадцатого», «МиГ-15бисСБ», как раз имевший четыре точки подвески. В Чехословакии полторы сотни таких использовались с начала 1960-х и аж до 1980-х. Невольно мелькнуло сомнение – «МиГ-15», здесь? А потом прикинул – тут же до границы совсем недалеко и даже «пятнашка» с её невеликой дальностью сюда вполне дотянется. Ну а далее пришла ещё одна закономерная мысль – раз они тут летают и бомбят, значит, ВВС Варшавского договора ещё отнюдь не уничтожены. А это как минимум означает, что у НАТО нет господства в воздухе. Ой, как интересно…

«Мигарь» улетел, а в городе, судя по волнам заклубившегося над домами дыма, что-то загорелось, причём сразу в нескольких местах – городок мгновенно утратил последние остатки мирной сонливости. Интересно, кого тут вообще штурмовали эти «восточные» истребители-бомбардировщики? Скорее всего, те самые, проходившие через Нойбург колонны натовской техники.

– Давайте вон туда. – Энергичный кивок напарницы показал мне направление дальнейшего движения. – Нам надо выбраться из города на шоссе, в сторону Алена и Штутгарта. Похоже, наш ещё оставшийся в живых подопечный направляется именно в ту сторону!

Говоря всё это, Кэтрин ковырялась пальцами и каким-то медицинским инструментом вроде тонкого кривого пинцета (при этом меня откровенно передёрнуло от совершенно каменного, лишённого эмоций, выражения её лица) в ране, а потом, с видимым усилием и явным облегчением, достала и кинула на пол глухо звякнувшую, толстую, явно от полицейского пистолета-пулемёта, пулю. Из дыры обильно выступила кровь, но эта «железная леди» не стала штопать себя и даже не прижгла рану каким-нибудь порохом или сигареткой. Вместо этого она достала сзади трофейную флягу с водой, ополоснула руки и довольно долго пила. Хотелось верить, что она всё-таки знает, чем чревато подобное самолечение. Потом моя напарница туго обмотала вокруг талии и завязала узлом на спине извлечённое из чемодана длинное и узкое полотенце. На белой материи тут же выступили красные влажные пятна. Тоже мне перевязка, блин…

– Для восстановления мне надо провести пару часов в полном покое, – сказала Кэтрин. – Сможете вести машину?

– Думаю, да. И тебе точно хватит этой «медпомощи», может, что-то ещё? Отвезти в какое-нибудь медучреждение?

– Вообще-то, мы там уже были. В остальном у меня всё под контролем. Наш «клиент» движется на запад, похоже, тоже на автомобиле, но довольно медленно. Поэтому езжайте по этому шоссе в прежнем, западном, направлении. Если нас будут останавливать – демонстрируйте им меня и как можно жалобнее кричите, что вашу любимую и единственную жену тяжело ранили при авианалёте, вы везёте её в больницу, она умирает и прочее. А если будут пробки, заторы, бомбёжки или обстрел – съезжайте с дороги и маскируйтесь. В подобном случае лучше эти пару часов где-нибудь отстояться…

И, сказав это, она замерла на своём сиденье в характерной позе, будто её разом выключили. Голова с растрёпанной причёской набок, полное впечатление, что без сознания или вообще померла. Импровизированная повязка в крови, ладонь на животе, рядом валяется скомканная, окровавленная одежда (правда, картину несколько портил изящный кружевной лифчик бордового оттенка). Действительно, для патрулей будет смотреться более чем живописно и убедительно…

В оставшемся позади городе разгорались пожары. И не похоже, чтобы кто-то бросался их тушить. Возле дороги действительно начали попадаться свежие воронки, а на самой дороге – горящие и просто брошенные бундесверовские грузовики, КУНГи и бензовозы, которые я с трудом объезжал. Стало понятно, кого тут штурмовали эти «МиГи».

Пару раз меня обогнали панически несущиеся в том же, западном, направлении гражданские легковушки. Несколько раз над окрестными, поросшими лесом горами и холмами пролетали в разных направлениях, отблёскивая серебром не крашеного дюраля, группы самолётов, вот только непонятно, чьи они были. Глянув на юг, в ту сторону, где ещё недавно был Мюнхен, я увидел сплошную стену дыма до небес, во весь далёкий горизонт. А на севере, за горами и деревьями, поднимались в бледное утреннее небо не менее десятка дымных столбов. Выглядели они явно пожиже, но в них тоже не было ничего хорошего.

Сквозь жидкие осенние облака робко проклёвывался солнечный свет, а на обочине шоссе мелькнул очень весело горевший, скособоченный в канаву бронетранспортёр М113 с как будто продавленной и разломанной надвое крышей хлипкого алюминиевого бронекорпуса (прямое попадание авиабомбы мгновенно разобрало бы эту «коробочку» на запчасти, так что скорее тут поработали НАРы не слишком крупного калибра). Рядом с пылающим БТРом растянулись на проезжей части два свежих трупака в почерневшей до полного обезличивания дымящейся одежде, одного из которых я не сразу заметил и, невзначай, переехал передним колесом…

Вот уж, воистину, как в той древней песне – встаёт заря угрюмая, с дымами в вышине…

Тебе не всё равно, кто тебя убивать будет?

Из х/ф «Жмурки»

Глава 2. Никто не хотел умирать, но их и не спрашивали

Признаюсь, что проехал на манер излишне порядочного водилы Румянцева из одноимённого древнего фильма (только вёл я не угловатый бортовой «МАЗ-200», а изящный полуспортивный «мерин», да и бабенция-попутчица не мирно спала, уткнувшись мордой мне в плечо, а лежала, культурно выражаясь, «в отрубе») я не долго. И дело тут даже не в том, что я такой уж хреновый водитель. Просто «атомные часики» тикали, и, кажется, до западных немцев помаленьку начинала доходить вся серьёзность и необратимость произошедшего прошлой ночью.

Сначала, вспомнив (почему я не обратил на это внимания раньше – сам не пойму, на нервяке о таких вещах как-то не думаешь), что позади наших сидений, вперемешку с окровавленными деталями дамского туалета и чемоданами, совершенно открыто лежат разнообразные огнестрельные трофеи, я притормозил и быстро переложил всё оружие, боеприпасы (кроме пистолета, одной G3 с тремя магазинами и пары гранат, которые я попрятал в пределах ручной доступности) и прочую «ручную кладь» в багажник. Слава богу, что в этот момент встречных или обгоняющих машин не было и меня никто не увидел, а то спалился бы в один момент. Поскольку не рискую предполагать, как именно местные обыватели отреагируют на гражданских персонажей с оружием. Тут всё-таки не Североамериканские Штаты, где каждый второй давно прикупил себе или пистолет/револьвер или дробовик…

Затем, по мере моего дальнейшего продвижения на запад, машин на дорогах становилось всё больше, всяких, и военных, и гражданских. Причём армейский, в основном очень тяжело нагруженный, транспорт (я видел грузовики и фургоны с маркировкой бундесвера, а также американской и британской армий) почему-то пёрся с разной скоростью в самых разных направлениях, а не (что было бы логично) на восток – либо им так предписывали хитрые довоенные мобилизационные планы, либо вояки из НАТО от страха совсем с ума сошли? Гражданские же легковушки, а также небольшие грузовики и фургоны западногерманских обывателей ехали почти исключительно на запад, начисто презирая любые правила – загромождавшая проезд военная техника игнорировалась и объезжалась, то, что горело после бомбёжек, не тушилось, интерес к уже валявшимся кое-где покойникам был вообще нулевой.

Никакой дорожной полиции не было и в помине, что в сочетании с шелестевшей где-то прямо над головой непонятно чьей авиацией и отчётливо слышной со всех сторон канонадой, похоже, изрядно нервировало всех участников дорожного движения.

Постоянно обгонять соседние машины оказалось нереально, и это я понял очень быстро. Сначала мне пришлось резко сбавить скорость, а затем, минут через сорок ну очень медленной езды, в леске, на перекрёстке двух дорог, где-то, судя по попавшимся навстречу указателям, у Гейслингена, я в числе других штатских шпаков влетел в плотный затор.

И здесь я впервые после сгоревшей ночью «ракетной долины» встретил на пути следования несколько сотен американских солдат, включая заблокировавшую движение (как мне сначала показалось) военную полицию, десятки джипов, тентованных грузовиков и фургонов.

Остановившись в крайнем слева ряду, я не стал выходить из машины, подобно прочим немцам и немкам, которые бесцельно бегали или стояли вокруг своих машин, курили, с опаской смотрели на небо и заметно нервничали. Подходить близко к американской технике они не решались, поскольку выстроившиеся цепью поперёк дороги солдатики с буквами МР на касках и винтовками М14 на изготовку имели вид весьма решительный. Я присмотрелся к обстановке и очень скоро мне стало понятно, в чём тут дело.

Откуда-то с севера на юг двигались две гигантские 280-мм пушки М65 «Атомная Энни» с маркировкой 216-го батальона полевой артиллерии армии США. Если кто не помнит, каждая из них – это фактически осадное орудие, которое было способно стрелять трёхсоткилограммовыми (в том числе и ядерными) снарядами. В походном положении такая весящая 78 тонн двенадцатиметровая дура, шириной в три с лишним метра, передвигалась с помощью сцепки из двух присоединённых к лафету орудию «цугом» (ну то есть один спереди, другой сзади) коротких двухосных тягачей, передний из которых являлся ещё и управляемым. Подвижность и маневренность подобного «автопоезда» не выдерживала никакой критики, и во многом именно поэтому в 1963 году М65 окончательно сняли с вооружения в пользу тактических и оперативно-тактических ракет.

Однако здесь и сейчас это угробище всё ещё было одним из компонентов «несокрушимой атомной мощи» американской армии. Именно поэтому две «Атомных Энни» в сопровождении положенного транспорта (в числе которого на дороге оказался даже армейский автокран) и многочисленного личного состава куда-то ехали (куда именно, это, разумеется, «военная тайна»). И, судя по всему, при повороте на этом самом злополучном перекрёстке с передним тягачом первой М65 что-то случилось. Возможно, водитель просто не справился с управлением на не очень широкой дороге или что-то сломалось. Так или иначе, в результате этого закреплённый по-походному ствол пушки с лафетом и задним тягачом встали фактически поперёк дороги, а передний тягач, протаранив ограждение шоссе, оказался в сильно накренённом состоянии в придорожной канаве, при этом передняя часть лафета этой М65 фактически легла на полотно дороги.

И это был полный тырдец, поскольку сложно представить, как можно вообще сдвинуть подобную, весящую больше любого тогдашнего тяжёлого танка, длинную, как панелевоз, железяку с дороги. Тут не факт, что помогла бы даже сцепка из нескольких гусеничных тягачей или танков, учитывая, что ни того, ни другого здесь не было. Тем более что из-за этого ДТП вторая М65 не могла ни сдать назад, ни развернуться. В результате вооружённые до зубов американские солдаты и офицеры, практически впав в истерику, носились между своими машинами, одновременно продолжая упорно не подпускать никого к секретным «атомным пушкам». Было видно, как какой-то, слегка похожий на генерала Макартура (очень высокого роста, в высокой фуражке и притемнённых очках в золотой оправе) американский подполковник орал на двоих вытянувшихся перед ним капитанов, но не похоже, чтобы он высказывал что-нибудь дельно-конструктивное. Скорее, что-нибудь классическое, в стиле: «Если бронепоезд не пройдёт за семафор через пятнадцать минут – командующий приказал вас повесить!». В остальном складывалось впечатление, что до почти всех здесь (и военных и гражданских) уже так или иначе дошло, что шансов быстро разрулить эту пробку нет никаких, а объехать её тоже нереально.

В результате это хаотическое скопление техники автоматически становилось настоящим подарком для следующего авианалёта. Тем более что никаких зенитных средств, кроме нескольких пулемётов на джипах М38А-1 (да и те зачехлённые), у застрявших здесь американцев не было. Местность вокруг холмистая, дороги хорошие, но узкие, а видно сверху всё очень неплохо – осень, как-никак, листва частично облетела, и какие-нибудь подвернувшиеся истребители-бомбардировщики со всей дури долбанут по этому перекрёстку даже и без дополнительной доразведки.

В общем, рассудив, что ловить мне здесь, скорее всего нечего, я, пока не началось, не без труда развернулся и погнал «Мерседес» обратно по узкой обочине, несколько раз рискуя разбить «мерс», намертво сесть на днище или перевернуться. Но, на моё счастье, машина выдержала подобное издевательство. При этом всё так же, по-бараньи, стоявшие в пробке гражданские бундесдойчи смотрели на меня как на идиота. То ли не одобряли, что я порчу дорогую тачку, то ли не понимали – как же это можно в это время ехать обратно, на восток, к большевикам прямо в лапы?

Чуть позже стала понятна и ещё одна причина, почему они так на меня смотрели – ведь никаких боковых съездов с этого шоссе позади нас не было. Они-то точно знали местность лучше меня. И только в полном отчаянии проехав несколько километров, я неожиданно наткнулся на уходившую вправо от шоссейки узкую, но относительно хорошо укатанную грунтовую дорогу, терявшуюся в лесу. Несмотря на стоявший у самого поворота свежий столб с табличкой «Sie durfen hier nicht aufhalten! Dies is Privatbesitz!» (т. е. «Въезд запрещён, частная собственность», причём про собственность гордо написали с большой буквы), который я недальновидно не заметил, проезжая здесь в первый раз, я всё-таки свернул туда. Не будут же эти «частные собственники» сразу же стрелять по мне на поражение, хотя, учитывая ряд обстоятельств, это не казалось столь уж и невероятным…

Медленно двигаясь по этой, с позволения сказать, дороге, я быстро понял, что она здесь недавно, но при этом по ней много ездили на тяжёлой колёсной технике – грузовиках или самосвалах. Поскольку сильных дождей, похоже, не было, грязи или колдобин на ней не наблюдалось. А поскольку сейчас сюда никто не ехал, можно было предположить, что заканчивается она тупиком.

Так и оказалось. Проехав километра три или около того, я упёрся в нечто вроде банальной стройплощадки. Трафаретные буквы плаката над собранным из крашенной в зелёный цвет жести и досок, единственным здесь хлипким строением (обычная «бытовка», характерная для любой стройки в какой угодно стране мира) гласили, что «Der Bau ist im Gange Baufirme «Fink, Schmunts und K»», то есть работы здесь ведёт некая строительная фирма «Финк, Шмунтс и компания» (по-моему, для Германии вывеска довольно-таки еврейская, хотя я забыл, что это не Дриттенрайх, а ФРГ, где всё давно «денацифицированно» и «толерантно»).

Сама «бытовка», она же, как мне показалось, по совместительству ещё и будка сторожа, оказалась заперта на основательный висячий замок – не особо-то они стремились охранять эту «частную собственность». Тем более если накануне здесь и был кто-то живой, он явно смылся, когда всё началось. Кроме «бытовки» кое-где по периметру стройплощадки наличествовали десяток секций свежего забора, который только начали ставить, а также аккуратно вырытая большая прямоугольная яма, явно под фундамент, следы колёс, кучи земли и песка (похоже, именно песок и возили сюда самосвалы) и две слишком уж чистые бетономешалки, которые ещё явно не проработали ни дня, поскольку, как мне показалось, не были ни к чему подключены. Кроме того, за бытовкой лежали небольшие штабеля арматуры, досок, кирпича и мешков с цементом. По их невеликому количеству было понятно, что стройматериалы сюда только начали завозить. Что именно хотели построить здесь неизвестные мне Финк и Шмунтс с компанией – не понятно. Но было очевидно, что на данный момент строительство явно тормознулось, а в свете последних событий шансы на его продолжение вообще стремились к нулю.

В принципе, этот тупичок показался мне идеальным местом, чтобы вдали от посторонних глаз простоять оставшийся час, подождав, пока продырявленная напарница наконец очухается. Она-то точно знала местность и здешнюю ситуацию куда лучше меня и могла предложить какие-то альтернативные варианты дальнейшего передвижения. У меня же любые идеи кончились напрочь – если тут и были какие-то дороги, параллельные этой, добраться до них, по-моему, можно было только пешим дралом через лес. В общем, взяв некий тайм-аут, я развернул машину, отъехал задним ходом за «бытовку» и поставил «мерс» между большой кучей земли и кромкой леса так, чтобы его не смогли сразу увидеть подъезжающие со стороны шоссе, если таковые тут вообще появятся.

Заглушив мотор, я оставил напарницу в машине, взял трофейную G3 и вышел, аккуратно опустив за собой дверь. Присматриваясь и прислушиваясь, походил по округе. Пахло грибами, сыростью и прелой листвой, людей и даже какого-нибудь зверья не было видно, как я ни напрягал глаза и уши. В общем, всё то же. Количество дымов на горизонте не сокращалось, а наоборот, если зрение меня не обманывало, увеличивалось. Над лесом несколько раз пролетали какие-то самолёты. А канонада, как мне показалось, слышалась уже прямо-таки со всех сторон, причём довольно близко.

Вернувшись к машине, я открыл багажник и ревизовал, что же мы имеем. Мой пистолет с глушителем, к которому оставалась одна, и та неполная, обойма. «Гаранд» с четырьмя рожками, пять ручных гранат, включая ту, что до сих пор болталась у меня в кармане. Плюс две трофейные винтовки G3, к ним восемь магазинов, плюс штык-ножи, фляги и прочая мелочовка. В общем, пули в «нагане» пока ещё были, можно, как говорится, хоть сражаться с врагами, хоть песни допевать… На всякий случай я достал фляжку, в которой что-то явственно булькало (вторая аналогичная баклажка оказалась практически пустой, а вдруг неубиваемая фройляйн, когда очухается, снова захочет пить?), я закрыл багажник. После чего сел на водительское место, прикрыл дверь и стал терпеливо ждать, что же будет дальше с напарницей. И надо сказать, что она стала выглядеть как-то лучше, заметно порозовев. Теперь было полное ощущение, что она уже не труп или полутруп, а просто спит. Нет, в этом их корявом будущем, похоже, точно знают, каких именно надо делать клонов и для чего. Словить две явно смертельные дырки, а потом просто достать из себя пулю, всего лишь кое-как перевязавшись и попив водички, вместо нормального лечения?.. Таким способностям очень многие позавидуют, причём по-чёрному…

И тут меня, что называется, тыркнуло, поскольку я вдруг подумал о вмонтированном в торпедо «мерса» радиоприёмнике, на который я уже довольно долго тупо смотрел. Блин, ну почему я раньше о нём не вспомнил, балда? Ведь сколько часов мотаемся, словно слепые котята… Хотя, с одной стороны, может, это и правильно – при погоне разная там паническая радиошиза только отвлекает… А с другой стороны, вдруг чего-то интересного узнаю?

Пару минут я боролся с собой, размышляя о том, разбудит ли радио Кэтрин? Но не скажу, что дело было в совести или сочувствии, скорее уж в застарелых стереотипах и комплексах, о которых в данном случае следовало забыть. Ведь командир здесь по-любому я, а она-то кто такая – собака-ищейка, бионический придаток к приборам наблюдения и стрелковому оружию? В общем, любопытство слишком уж привыкшего к постоянно идущему неким фоном для повседневной жизни потоку информационного шлака человека интернетной эпохи победило…

Так что я включил это «радио ночных дорог». Сюткин не наврал, под стеклом загорелась янтарная лампочка, и радио ожило. При этом моя напарница на возникшие звуки не прореагировала никак. Ну а я начал энергично вертеть колёсики настройки. Единственным результатом поначалу были вой и треск. Всё логично, раз идёт война, никаких привычных радиопередач с музыкой или новостями ждать точно не стоило. И наконец, где-то на коротких волнах, я наткнулся на несколько глухих и усталых голосов, бубнивших что-то по-немецки. Врубился в смысл этих разговоров я далеко не сразу, поскольку поначалу понимал только отдельные слова. Особенно часто звучали словосочетания «… erwis sich als oberaus gefahrlich…», «…Strahlenvergiftlung…» и «…Erstehilfe-Station…», то есть речь явно шла о радиоактивном заражении местности и пунктах первой помощи. Потом обрывки слов и фраз на немецком наконец-то стали складываться в моей голове в нечто более-менее связное, и я, например, понял, что, скорее всего, вещают все эти радиоголоса с каких-то маломощных станций, принадлежавших местной «технической вспомогательной службе» и «районным бюро самозащиты» – в тогдашней ФРГ и то и другое входило в систему гражданской обороны. В основном речь шла о развёртывании в каких-то районах и населённых пунктах тех самых временных пунктов первой медпомощи, куда рекомендовали добираться тем, кто в ней нуждается, а также о количестве пострадавших, которое, судя по этим сообщениям, уже измерялось тысячами.

При этом никакой особой конкретики я не услышал, лишь относительно Мюнхена были несколько раз произнесены очень образные слова «riesiges feuer» и «groses feuer», то есть «большие» и даже «гигантские» пожары, а ещё прозвучали рекомендации покинуть зону радиоактивного заражения вокруг этого самого Мюнхена, поскольку уровень радиации у её границ якобы превысил 0,5 рентген. Я не понял, шла речь о 0,5 рентген в час или нет (тем более что радиацию вроде бы измеряют ещё и в бэрах с микрозивертами), но даже на мой, далеко не профессиональный взгляд, 0,5 рентгена это как-то сильно до фига. На всякий случай я посмотрел на свои хитрые наручные часы. Циферблат пока что оставался нейтрально-белым…

Ещё я смог выудить из радиоэфира разве что обрывки каких-то, явно армейских, радиопереговоров на английском, касавшихся передвижений из квадрата в квадрат, но эти базары были кодированными – сплошные позывные и цифирь. Хотя и это, в общем, не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Если вокруг идёт война, а тем более ядерная, – чего мне ожидать? Радио «Маяк»? Так оно наверняка уже превратилось в дым и поднялось в верхние слои атмосферы вместе с Москвой…

Пока я подобным образом развлекался с радио, тщетно силясь утолить информационный голод, на соседнем сиденье возникло некое движение – очнулась напарница, причём словно по будильнику, ровно через два часа. Оглядела машину и окружающий пейзаж мутным взглядом вернувшейся с того света, а потом спросила:

– Где мы?

Я, как мог, объяснил, что, по причинам, которые я лично для себя счёл вполне объективными, пришлось свернуть с основного, закупоренного намертво шоссе. Уточнив, что мы сейчас в паре километров от этого самого шоссе и километрах в пяти от пробки, а почти всё оружие и чемоданы сложены в багажник.

– Хорошо, – только и сказала она.

После чего подняла дверь и достаточно резво вылезла из машины. Как была, в измазанной засохшей кровью юбке, повязке из полотенца, туфлях и лифчике, немного осмотрелась, а потом медленно пошла к «бытовке». На всякий случай, покинув вслед за ней уютный салон «мерса» (оставив винтовку между сиденьями), я начал с интересом наблюдать, что же Кэтрин будет делать дальше. К моему немалому удивлению, напарница с помощью то ли найденной здесь же проволоки, то ли вообще шпильки достаточно легко вскрыла замок на двери «бытовки», вошла внутрь, а минут через пять появилась с двумя новенькими, ярко-зелёными канистрами с натрафареченным названием фирмы «Fink, Schmunts und K» (видимо, чтобы легче найти, если вдруг украдёт кто-нибудь вроде нас) в руках. Подтащив канистры (в них оказалась просто вода) к автомобилю и достав из багажника чистое полотенце, она попросила:

– Полейте, командир!

После чего окончательно разделась, оставшись в одних чулках и туфлях. Держа тяжеленную дюралевую канистру на весу, я лил воду ей на руки, смотрел и удивлялся. А удивляться было чему – несмотря на то что было прохладно (октябрь на дворе, как-никак!), Кэтрин совершенно не мёрзла, а входные дырки на её лишённом пупка животе и выходная на спине за два часа хоть и не затянулись окончательно, но уже и не кровоточили, засохли коркой и выглядели уже не опасно, просто как неправильно-круглые красно-коричневые болячки. Зашибись у неё всё-таки регенерация! Хотя, надо признать, и не мгновенная, но это же всё-таки не робот, а некий искусственный аналог человека. А человек, как показывает эмпирический опыт, в общем-то довольно хрупок…

– Пока это ещё возможно, нам надо сохранять нормальный облик типичных местных обывателей! – изрекла Кэтрин оправдательно-наставительно, более-менее смыв кровь с рук и тела, умыв лицо и обтёршись полотенцем. Затем она притащила из багажника прихваченный в числе прочей амуниции трофейный котелок и долго пила воду, которую я наливал в эту баклажку из той же канистры – вот откуда, оказывается, силушка-то богатырская берётся…

Выдув, по моим подсчётам, литра два воды, она снова направилась к бытовке и скоро появилась оттуда со штыковой лопатой в руках. Картина была прямо-таки аллегорическая, в стиле типичной порнушки – практически голая, довольно симпотная баба на фоне осеннего леса, да ещё с лопатой в руке. В голове сразу же появились сальные предположения насчёт того, как именно она намерена использовать черенок этой самой лопаты, раз уж поблизости до сих пор не обнаружился какой-нибудь мускулистый и загорелый землекоп в облегающих штанах…

Впрочем, подобные пошлые домыслы оказались лишены основания, причём начисто – моя напарница всего лишь унесла и аккуратно прикопала в куче земли свои окровавленные шмотки и использованный перевязочный материал. После чего, оставив лопату у входа в «бытовку», вернулась к «мерсу», достала из багажника чемодан и начала переодеваться.

На наше счастье, в это время в лесу, в пределах визуальной видимости, не возникло никаких ненужных свидетелей, хотя, по-моему, канонада бухала всё так же, не переставая. Достаточно быстро Кэтрин сменила весь гардероб кроме туфель, облачившись в уже знакомый мне шерстяной костюмчик табачного цвета. Причесалась, достала косметичку и навела на физиономию некоторую красоту.

Приёмник в машине я не выключил, и он продолжал работать. И вдруг, совершенно неожиданно, он выдал какие-то русские слова. Подбежав к «мерсу» и сунув голову в салон, я успел услышать только обрывки следующего диалога:

– …… техники…. «Девяточка», повторяю, квадрат 15–41, работайте…. «Абакан», я «Девятка», вас понял, работаю……

Если это был не разговор КП или какого-нибудь авианаводчика с пилотом истребителя-бомбардировщика, то я – монакский князь Ренье. И тут же, услышав приближающийся рёв реактивных двигателей, я высунулся из машины, успев увидеть, как километрах в двух от нас, то есть, надо понимать, над самым шоссе, со снижением проскочили с характерным шелестящим звуком не менее двух пар серебристых реактивных самолётов, в длинных силуэтах которых я почти безошибочно узнал советские «Су-7Б».

Через какие-то секунды шелестящий рёв «сухих» дополнило противное шипение и глухие удары, что-то несколько раз бабахнуло, а потом, именно в той стороне, где меньше двух часов назад образовалась пробка из автомашин, ударил взрыв такой оглушительной силы, что лес вокруг содрогнулся, с деревьев посыпалась не только листва, но и ветки, а у меня на несколько секунд заложило уши. Я даже собрался было залечь, но, увидев совершенно спокойную, никак не отреагировавшую на всё это Кэтрин, которая просто стояла и смотрела в небо (а я уже начал понимать, что реальную опасность она всегда прямо-таки чует), я резко передумал.

За верхушками деревьев медленно поднималось грибовидное облако дыма и пыли. Ну да, у М65 снаряды весят по 272 кило и, если эти штатовские придурки везли с собой хотя бы несколько таких чушек, подобный гранд-бабах был вполне ожидаем. Чисто автоматически я бросил взгляд на циферблат наручных часов – он был белым, без изменений. А раз так, тьфу-тьфу, снаряды не были ядерными. Хотя если бы получилось наоборот, я бы здесь уже не стоял…

Выходит, советская авиация разнесла американскую атомную артиллерию к бениной бабушке. Пустячок, а приятно. Хотя, если честно, реально приятного было маловато, поскольку по лесу в нашу сторону немедленно понесло едкий дым с ароматом горелой резины, железа и горючки.

– Ну что – поедем обратно? – спросил я у набиравшей воду в опустевшую флягу напарницы.

– Куда? – удивилась она. – Там сейчас уже не просто пробка, а пожар до небес. К тому же, по последним данным приборов, наш клиент ещё не достиг Штутгарта, сейчас он находится где-то у его восточной окраины и при этом практически не двигается. От нас до него по прямой меньше двадцати километров. Можем особо не торопиться, хотя выбираться отсюда всё-таки надо, причём любым способом…

И в этот самый момент, когда взрывная волна окончательно улеглась, я услышал робкий приближающийся шум нескольких автомобильных моторов. Спустя несколько минут к стройплощадке очень медленно выехали три гражданские легковые машины – жёлтый «Жук», вишнёво-красная DKW 3=6 (двухдверная машинка обтекаемых форм, чем-то похожая на «Жука», но крупнее его и с передним расположением двигателя) и архаичный чёрный драндулет из 1950-х, в стиле «ГАЗ-12-ЗИМ» – «Мерседес-Бенц190». Забавно, что это цветовое сочетание выглядело прямо-таки живым воплощением германского флага, совершенно неуместным здесь и сейчас.

Я подумал, что это, пожалуй, хорошо, что винтовки и пистолет остались в машине. Под рукой была только забытая в кармане куртки граната, но я пока не собирался использовать этот вид оружия (тем более против безоружных и напуганных до усеру гражданских), и её наличие в глаза не бросалось.

– Только ничего не говорите, командир, – успела вполголоса предупредить меня Кэтрин. – Лучше внимательно слушайте и следите за моими действиями.

– Хорошо, – согласился я, вовсе не собираясь спорить. Подозреваю, даже заранее заученными фразами по-немецки я разговариваю не менее странно, чем по-английски, особенно если меня при этом услышит со стороны какой-нибудь коренной дойч. Действительно, в данном случае изображать глухонемого или просто тормоза куда надёжнее, чем придумывать на ходу мало-мальски вменяемое объяснение чудовищному акценту – дескать, приехал парнишечка из Претории, провинция Трансвааль, Южная Африка, навестить покойную бабушку…

Мы отошли от «мерса» и, миновав «бытовку», вышли на открытое место. После чего несколько минут молча стояли и смотрели, как из подъехавших машин на нас пялится народ. Потом, видимо, поняв, что нас тут всего двое, мы безоружны и ничем им не угрожаем, сидевшие в машинах герры и фрау наконец-то полезли наружу.

Всего в трёх машинах набралось три мужика и пять баб – три фрау среднего возраста и две постарше (похоже, кроме жёнок, двое манов прихватили с собой тёщ или мамаш) – плюс к этому, на задних сиденьях «Жука» и DKW остались сидеть ещё и четверо детей в возрасте лет десяти, максимум. Дети, судя по их прилипшим к стёклам бледным личикам, были изрядно напуганы.

И было чётко видно, что недавний авианалёт не прошёл даром для многих из тех, кто стоял в той пробке. Больше всего пострадал чёрный «Мерседес», в котором взрывной волной выбило все до одного стёкла (у вылезшего из-за его баранки мужика кровь шла из ушей и многочисленных порезов на лице и руках) и продырявило кузов в нескольких местах, у DKW сильно спустило левое заднее колесо и только «Жук» выглядел неповреждённым.

Внешний вид представших перед нами мужчин и женщин однозначно указывал на то, что все они одевались явно второпях и уезжали из дома среди ночи, едва вскочив с постелей и схватив только самое необходимое.

Хозяин «Жука», нестарый, но пузатый (небось пиво любит) перец, в вязаной кофте и полосатых пижамных брюках, даже не успев толком понять, где находится, заорал, обращаясь в основном к стоящим рядом жене (на вид вполне миленькая, лет тридцать пять, не причёсана, одета в серое осеннее пальто поверх розовой ночной сорочки и белые модельные туфли) и, судя по всему, тёще (сурового вида бабулька в цветном платке, длинном лиловом пальто и матерчатых домашних туфлях):

– Я же вам говорил, что это тупик!

– Да какая разница! – заорал в тон ему (у меня сразу же сложилось впечатление, что их всех слегка контузило, а некоторых, возможно, даже и совсем не слегка) окровавленный мужик из «мерса» (плешивый тип явно за пятьдесят, с начальственным лицом мелкого босса, в ещё недавно элегантном чёрном костюме, при галстуке и заляпанной свежей сукровицей белой рубашке) и тут же спросил, слегка сбавив тональность: – Здесь где-нибудь можно умыться?

Последняя реплика, похоже, адресовалась исключительно нам с напарницей.

– Здравствуйте, – сказала им всем Кэтрин, выступая вперёд, и, указав на «бытовку», продолжила: – Вон в той будке лежат несколько канистр с водой и топливом, но ни еды, ни лекарств, ни бинтов здесь, увы, нет.

Окровавленный дяденька в сопровождении одетой в узкие домашние брючки и пёструю блузочку цветочно-растительной расцветки очкастой бабы лет сорока и седой старухи в старомодном тёмно-сером плаще, под которым просматривалось светлое домашнее платье с фартуком, который она явно забыла снять накануне, грязно ругаясь (судя по тому, что из его уст звучали разные там «шайзе» и «деннерветтренохайнмали»), немедленно ринулся в указанном направлении. Я успел заметить, что на руках у обоих женщин тоже были видны порезы и царапины.

После этого остальные «беглецы к последнему морю» подошли к нам поближе.

– Вы тоже сюда заехали? – спросила у моей напарницы светловолосая немка лет сорока в чёрных туфлях и модном бежевом плаще. Её муж (по крайней мере они вместе вылезали из DKW) брюнет-очкарик, в узких брюках и светлом джемпере предпочитал помалкивать, но в его слегка увеличенных прозрачными стёклами глазах стоял прямо-таки тихий ужас.

– Искали объезд, но ничего интересного не нашли, – ответила та, стараясь сохранять максимально беззаботный вид. – А что произошло там, на дороге?

И здесь жидко обделавшиеся бундесдойчи вдруг заговорили разом, что называется, наперегонки. Такое бывает, когда только что пережившие очень сильный стресс люди начинают выговариваться. Не знаю, как Кэтрин, но лично я далеко не сразу начал понимать, что они говорят:

– …Какой-то ужас… Кошмар… Прилетели самолёты… Сбросили бомбы… Всё загорелось… Сколько людей погибло… Невозможно проехать…

– Я всегда говорил, что нельзя было верить этим стервецам! – прокричал громче всех мужик в пижамных брюках, видимо, имея в виду американцев и прочих англичан. – А они-то всё рассказывали, что смогут защитить нас! Как же! Держите карман шире!

– А что вообще слышно? – спросила Кэтрин, явно стараясь прервать поток этого словесного поноса и узнать хоть что-то полезное.

Все пятеро опять заговорили одновременно. И из их слов очень быстро стало понятно, что оперируют эти достойные граждане ФРГ в основном слухами и какими-то обрывками случайной информации. Спрашивается, что мы узнали? Только то, что вчера вечером, перед тем как все они ужинали и ложились спать, никаких поводов для беспокойства не было и в помине. Да, западногерманские телевидение и радио постоянно упоминали в своих выпусках новостей о напряжённости вокруг Кубы и ругали Генерального секретаря Хрущёва за несговорчивость, но о возможности начала какой-то войны здесь, в Европе, не говорилось вовсе. Да, была какая-то активность войск НАТО, но не больше, чем во время любых ежегодных сезонных манёвров этого блока. Но ранним утром, когда все проснулись (некоторых ещё затемно разбудили панические телефонные звонки услышавших близкие выстрелы и взрывы родственников из приграничных с ГДР районов), радио кое-где ещё работало, и, до того как радиовещание отрубилось полностью, то ли из-за электромагнитного импульса или повреждений электросетей, то ли потому, что земельные власти отключили энергию просто ради экономии, прошло несколько коротких сообщений о том, что после того, как три американские атомные бомбы взорвались над Лейпцигом, Магдебургом и Карл-Маркс-Штадтом на территории ГДР, русские запустили свои ракеты с Кубы. Что происходило потом, понять с их слов было вообще сложно, поскольку все наши собеседники к этому времени сорвались в бега. Однако было однозначно известно, что, кроме Мюнхена, русские, похоже, ударили аналогичным образом по Гамбургу, Бремену, Вильхельмсхафену и Бонну. По крайней мере жена очкарика из DKW (та, что была в бежевом плаще), сразу же сорвавшись на рыдания, промямлила, что перед отъездом как раз говорила по телефону с родной тётушкой из Бонна (обе тщетно пытались узнать друг у друга, что вообще происходит вокруг), и этот их разговор неожиданно прервался буквально на полуслове, после какого-то громкого, зловещего гула в трубке на том конце провода…

– Ужас, – согласилась с ней Кэтрин, горестно покивав, и тут же, без малейшей паузы, заизвинялась:

– Простите, господа, мы на одну минуточку…

И многозначительно кивнула мне. Дескать, отойдём, командир.

Мы отошли от основной группы, члены которой не обратили на это особого внимания (похоже, они сочли, то мы собираемся чем-то помочь мужику из чёрного «Мерседеса»), сразу же начав что-то доказывать уже друг другу и всё больше распаляясь при этом. А о чём тут было разговаривать? Ведь вокруг, если честно, полный звиздец. Именно так это у нас, в России, обычно называется, грубо, но ёмко. Лучше бы эти «дойче цивилисты» по-быстрому привели в порядок и дозаправили свои транспортные средства, а то потом времени на это может уже не быть…

Из машин на слишком увлёкшихся перебалтыванием из пустого в порожнее предков измученно смотрели невыспавшиеся, а вдобавок, возможно, ещё и контуженые, детишки.

Окровавленный герр в костюме с помощью жены и тёщи (или это всё-таки была его мамаша?) отмывался из канистры возле «бытовки», не переставая громко ругаться при этом. Ну то есть что значит «ругаться» (немцам до нас в плане мата всегда было ой как далеко) – сыпать направо и налево «дерьмом» и прочими вполне литературными словами, звучит не слишком весомо. Или испуг был не настоящий. Но самое интересное, что никаких вопросов о том, кто именно и зачем вскрыл замок на этой будке, ни у него, ни у его домочадцев, похоже, не возникло совсем. Похоже, намечался некий сдвиг в бундесдойчевской психологии, ведь, по идее, взять то, что плохо лежит, в военное время зазорным не считается ни у кого и нигде.

Подойдя к нашему вполне удачно стоящему за кучей земли низкому «мерсу», где нас не должны были не только услышать, но и увидеть, я вполголоса спросил у напарницы по-русски:

– Что такое?

– Сейчас я беру всё наше оружие, – ответила она громким, уверенным шёпотом на том же наречии. – А вы – чемоданы, поскольку нам без них никак, там запас документов, денег и прочего. И сейчас же уходим отсюда, подальше в лес!

Ну да, деньги – это первое, что необходимо во время атомной войны, например ими удобно жопу вытирать.

– Не понял, – уточнил я. – Прямо пешком?

– Да, именно пешком. Иначе рискуем влипнуть бог знает во что. Да вы прислушайтесь, по-моему линия фронта уже вокруг нас!

Я внял её совету и слегка прислушался, после чего действительно тихо офигел. Блин, со всех сторон слышалась уже не канонада, а прямо-таки отчётливая орудийная стрельба, причём где-то совсем близко. По-моему, я различал отдельные (как мне показалось – танковые) орудия и вроде бы даже пулемёты. Быстро же эта чёртова война догнала нас…

После этого мы с Кэтрин молча полезли в машину. Остальные нас не видели, мы их тоже, но, судя по голосам, они спокойно стояли на том же месте, продолжая вредный и ненужный разговор. Зря они это, ой зря…

Напарница спрятала в сумочку пистолет с глушителем и навьючила на себя обе немецкие винтовки, «Гаранд» и ремни с патронными подсумками, флягами и прочим. Я схватил чемоданы и, даже не закрывая багажника и дверей «мерса», оставив ключ в замке зажигания (прощай, машинка, ты такая красивая, но увы, сейчас совсем не до автомобилей вообще и до тебя в частности…), рванул в лес следом за напарницей, которая шла настолько быстро, насколько ей это позволяли на пересечённой местности каблуки и немаленький вес поклажи.

Уход по-английски (то есть не прощаясь) прошёл без проблем. Пятачок со стройплощадкой быстро скрылся от нас за деревьями. Миновав заросли каких-то колючек, мы вышли на неширокую то ли просеку, то ли просто прогалину, и тут в небе возник уже знакомый шелестящий металлический шум самолётов. Через какие-то секунды над нами проскочила пара массивных тупоносых машин с широкими стреловидными крыльями (это были F-100, они же «Супер Сейбры» с американскими опознавательными знаками и крупными буквами «USAF» на плоскостях), и почти сразу же, где-то в паре километров к востоку от нас, ударили, сотрясая землю, разрывы нескольких авиабомб.

– За мной! – крикнула напарница. – Только не останавливаться!

И, как могла, ускорилась. Я тоже наддал, понимая, что она кругом права и следующая дурацкая бомба либо неуправляемая ракета вполне может быть нашей.

Мы уже не могли видеть, что происходило у стройплощадки, но какие-то отдалённые крики, как мне показалось, в этот момент всё-таки были слышны. По-моему, от перспектив снова угодить под бомбёжку там явно запаниковали. Ну да, орать-то проще всего. Тем более что у местных бундесдойчей ещё явно не выработалось ценной привычки разбегаться, залегать и прятаться при малейшей опасности…

Турбинный шум в небе повторился. Над деревьями проскочили ещё две тени самолётов. И в этот раз машины были со стреловидными крыльями, но остроносые и явно поменьше и поизящнее, чем F-100. В светлой окраске и с теми же бело-синими американскими звёздами. Если я верно помнил силуэты техники, состоявшей в эти годы на вооружении в США, это были F9-F8, они же «Кугуары». Флотские машины, что было странно, учитывая, что до Ла-Манша отсюда километров семьсот пятьдесят, а до Адриатики – не меньше четырехсот. Если, конечно, они взлетели именно с палубы какого-то авианосца, а не с берегового аэродрома. В любом случае выходило, что авиация США в Европе уже начала работать смешанными группами, собранными из состава ВВС, авиачастей флота или Корпуса морской пехоты? Если так и обстояло, это говорило только об одном – их потери уже в этот первый день явно были очень серьёзными…

Между тем от крыльев одного из «Кугуаров» отделились две какие-то продолговатые фиговины, которые, кувыркнувшись пару раз (высота была небольшая), ссыпались вниз, по-моему, как раз где-то в районе вовремя покинутой нами стройплощадки.

А через несколько секунд за деревьями позади нас относительно бесшумно (с глухим «ды-дых!») вспухло красно-чёрное облако нефтяного огня. Ну да, в принципе всё понятно. Посланные для атаки наступающих танков противника (в лесистой местности подобные действия авиации отчётливо попахивали отчаянием, поскольку точность бомбометания в подобных условиях в те годы была откровенно никакая), пилоты явно разглядели сверху скопление машин (то, что они гражданские их, похоже, не волновало совсем) и на всякий случай скинули туда пару баков с напалмом. И хотя до места падения этих «зажигалок» было очень далеко, я, как мне снова померещилось, услышал что-то вроде приглушённых расстоянием истошных воплей сгорающих заживо, которые почти сразу же перекрыли громкие вторичные взрывы. Видимо, это рвались бензобаки легковушек…

Вроде бы сжигать напалмом баб и детей – чистой воды зверство. Но по большому счёту что с тех пилотов взять? Они небось получили от какого-нибудь мгногозвёздного генерала прямой и чёткий приказ – уничтожить любые наземные цели в таких-то квадратах, выполнить и доложить. А при таком раскладе даже какой-нибудь Нюрнбергский трибунал может засомневаться насчёт преступной сущности их действий…

Н-да, опоздай мы минут на пять-десять, тоже могли зажариться… Однако же и чуйка у моей напарницы… Хотя, с другой стороны, какая там, на хрен, чуйка, если она всё время получает информацию с каких-то охватывающих стокилометровый радиус хитрых наблюдательных приборов, которые явно засекают любые крупные передвижения как на земле, так и в воздухе? И по крайней мере полёт на малой высоте нескольких десятков самолётов или, скажем, ядерный взрыв, эти «гаджеты» точно должны обнаруживать…

С такими вот мыслями я, тяжело дыша и потея, бежал по лесу дальше, удивляясь, как это Кэтрин до сих пор не навернулась в своих модельных туфлях, или хотя бы не сломала каблук. То ли долгая тренировка, то ли «конструктивные особенности»…

– Зачем они это? – спросил я её в момент, когда мы зачем-то остановились. Точнее сказать, это она остановилась, начав прислушиваться и приглядываться.

– Похоже, авангарды русских механизированных соединений уже где-то вокруг нас, вот натовская авиация и бомбит их, пока есть чем и кому бомбить. Стоп, командир! Замрите!

В небе над нами опять противно заревело, мелькнула какая-то распластанная стреловидная тень. Потом был странный треск и громкий взрыв, тень исчезла, зато над нами промелькнул в восточном направлении другой силуэт, с делающими его похожим на балалайку треугольными крыльями. Блин, это наш «МиГ-21», что ли? Хотя радиус действия должен позволять – от Штутгарта до границы с ГДР по прямой всего-то километров двести пятьдесят, а до какой-нибудь ближайшей авиабазы ННА ГДР или ГСВГ – чуть больше. Здесь, в Европе, вообще всё более чем рядом…

Судя по тому, что после взрыва на деревья с вышины посыпались большие фрагменты чего-то тяжёлого и железного (иногда с неба падает не только птичий помёт!), а потом где-то, чуть в стороне, примерно в километре от нас, землю расплескал глухой и не сильный взрыв, мой неизвестный соотечественник или же его собрат по «ваффенбурудершафту» из ОВД кого-то сбил.

В воняющем горящим напалмом осеннем лесу (за нашими спинами медленно занимался неслабый пожар) стало совсем нечем дышать. И плюньте в рожу тому, кто при вас будет утверждать, что прямо-таки обожает запах напалма по утрам. Ну нет в этом аромате ничего выдающегося (горящий мазут смердит примерно так же), как не бывает в любой войне романтики, причём ни на грош, если это, конечно, не та война, про которую снимает свои поделки Голливуд…

– Ну что, может, пойдём посмотрим, что упало, что пропало, а что осталось на трубе? – предложил я Кэтрин.

– Посмотрим, – согласилась она, причём мой бородатый каламбур насчёт «А и Б сидели на трубе» был явно пропущен ею мимо ушей. – Тем более это по пути…

Странно, что при этом моя напарница не предприняла никаких мер предосторожности. Даже не подготовила к стрельбе ни один из стволов, а просто, чуть изменив направление, медленно пошла в том направлении, где только что был взрыв. Как следовало из её поведения, нам, похоже, не стоило ожидать, что сбитый натовский пилот, завидев двух идущих по лесу гражданских, первым делом начнёт сдуру палить в них (то есть в нас) из личного оружия. Что же, будем считать, что среди них действительно нет не желающих сдаваться живыми героев, и ей виднее…

Мы немного углубились в лес, и метров через сто нам начали попадаться первые следы хаотического падения того, что ещё недавно вполне себе летало по воздуху. На самолёт эти куски теперь мало походили – сплошная абстрактная скульптура в стиле «техно», гнутые рёбра и рваные края. А потом у сломанного дерева наконец обнаружился оторванный почти целиком, под корень, почти по линии технологического разъёма, серебристый киль изящных очертаний с нарисованным на нём красно-жёлто-чёрным флажком бундеслюфтваффе ФРГ. Стало быть, отлетался в этот раз какой-то фриц. По форме киля я определил, что сбитая машина была «Сейбром», F-86, причём в тогдашних ВВС ФРГ они были по преимуществу канадского производства.

Идти к тому, что горело за деревьями (а это явно был какой-то крупный, наиболее прочный кусок средней части фюзеляжа с движком и топливным баками), смысла не было, и мы направились в другую сторону, где на сосне с надломленной верхушкой обнаружилось нечто бело-оранжевое – несомненно, опавший купол парашюта, с которого свисала на стропах как-то уж слишком неестественно лежащее на земле нижней половиной туловища, фигура человека в белом гермошлеме и серо-зелёном комбезе, натянутом поверх противоперегрузочного костюма.

Подойдя ближе, мы увидели, что этот облачённый в американскую лётную «сбрую» «аденауровский сокол» явно мёртв. Судя по буквально вбитому в жухлую осеннюю траву, всего метрах в двадцати от свежего трупа, креслу, он катапультировался со слишком малой высоты, и, поскольку парашют явно не раскрылся полностью, он, видимо, убился при ударе о землю или деревья. Когда я чуть-чуть присмотрелся, стало видно, то при падении покойник успел ещё и наколоться на вершину какого-то подвернувшегося дерева – слева из его груди, прямо над лямкой подвесной системы парашюта, торчал довольно толстый, обломанный у основания сучок. Крепкие же у них, в Германии, деревья, раз оказалось проткнуто даже рассчитанное на сверхзвуковые перегрузки лётное спецобмундирование. Хотя, может быть, благодаря этому он, по крайней мере, сильно не мучился – как известно, оптимист и на кладбище видит вокруг одни сплошные плюсы. А вот в том, что кто-то похоронит этого пилотягу, у меня теперь были очень большие сомнения…

Н-да, для допроса он явно не годился…

– Обыщи, – сказал я напарнице. – Только его личные вещи и данные меня категорически не интересуют. Глянь, может, у него хотя бы карта есть…

Кэтрин бесшумно скинула на землю стволы и амуницию (этой её способности я в очередной раз прямо-таки обзавидовался), быстро и деловито обшмонав мертвяка. Да, действительно, карта при нём была. Обычная, бумажная. На привычном для не пользовавшихся в полёте всякими быстро превращающими нормальных людей в дефективных дурачков электронными и спутниковыми «подсказками и шпаргалками», вроде GPS, летунов тех времён месте – в пристёгнутом к правому бедру комбинезона мертвеца планшете.

Развернув эту самую нежданно обретённую карту, я быстро понял, что на здешних фронтах действительно царит если не полный хаос, то что-то весьма похожее на него. Странно, что кто-то ещё вообще воюет. Взлетал наш покойник, судя по всему, откуда-то из-под Саарбрюкена, на самом западе ФРГ. Ну да, а что, ближе никаких аэродромов уже не осталось? Красные карандашные крестики (явно – многочисленные наземные цели) были, вполне ожидаемо, нанесены восточнее Штутгарта, то есть примерно там, где сейчас находились мы. Поверх Берлина, Мюнхена, Гамбурга, Бремена, Вильхельмсхафена, Бонна, Парижа, Гавра и Брюсселя на карте синим карандашом кто-то нанёс заштрихованные круги или овалы неправильной формы. Наш мёртвый знакомый или некто в штабе уже успел отметить зоны поражения, куда лучше не залетать совсем? И, если это не оно, то что тогда? А вот красные, неуверенно-волнистые карандашные линии (похоже, отметки о крайних продвижениях «коммуняк из-за Эльбы») были нарисованы не только к востоку от Штутгарта, но и у Бонна, Ганновера, на самой голландской границе у Винсхотена, а также в Австрии, близко к Зальцбургу и Грацу.

Если это была хотя бы частично верная информация (хотя какая в такой обстановке может быть разведка, это, вообще, отдельный вопрос), получалось весело, поскольку выходило, что натовцы, похоже, бомбят исключительно объекты и войска противника на своей собственной территории. Или с остальным разбираются стратегическая авиация и ракетчики? Как ты ни крути, но, похоже, что ядерные удары по крупным городам с их генеральными штабами и правительствами пока что не особо сказались на темпах продвижения на запад танков ОВД, что совсем неудивительно – дисциплинированные офицеры среднего звена вскрыли некие заготовленные на этот случай «пакеты» и просто выполняют то, что в них записано. Тем более что данные приказы никто не отменял и уже, похоже, не отменит. Сейчас все эти «первые лица», и наш Никита Сергеевич с Петровной, Радой и Аджубеем, и пресловутый заокеанский Джи. Ф. Кеннеди со своей Джеки (которая здесь уж точно никогда не станет Онассисовной, поскольку если её нынешний мужик и умрёт от чего-то, то это точно будет не манлихер-каркановская пуля Освальда в славном городе Далласе), явно поспешно обживают какие-нибудь правительственные бункера глубокого залегания (за Уралом и в каких-нибудь Монтане или Колорадо, соответственно) и в полном отчаянии бьются головой о толстые железобетонные стенки, силясь найти работающую (хотя бы – проводную) связь хоть с кем-нибудь, кто ещё способен их услышать. То есть с теми, кто сумел выжить. Но это, конечно, если они сами живы, а то ведь могли и не успеть смыться вовремя – задержались где-нибудь на лишние полчаса, после чего им могли уже и не помочь никакие скоростные вертолёты в мягком, салонном исполнении и стоящие под парами «борта № 1». Хотя для тех, кто хоть раз отравился высшей властью, превращение их персон из вершителей судеб в простых «зрителей» и не способность хоть на что-то влиять, по сути, и есть гибель…

А на фоне этого разные там наши бронетанковые майоры и капитаны, чьи непосредственные подчинённые этим утром вскочили по сигналу боевой тревоги и резко рванули рычаги на себя, теперь категорически не остановят свои, пусть даже и изрядно фоняющие, «коробочки», пока не расстреляют все наличные патроны со снарядами и не сожгут всё горючее. Или, если, как вариант, не пожгут их самих. И насчёт последнего всё ещё может быть. Как пела когда-то удачно (по мнению её лимитрофных соотечественников) «продавшаяся оккупантам» Лайма Вайкуле, ещё не вечер, ещё светла дорога и ясны глаза – тактического ядерного оружия у американцев на здешнем, европейском, ТВД должно быть завались, и с испугу или же от полной безнадюги, они могут начать очень густо сыпать его где попало и в любой момент. Хотя на каждый советский танковый взвод или роту атомных бомб у них всё равно ни за что не хватит. И неизвестно, будет ли с чего эти бомбы сыпать – разных там оперативно-тактических ракет в те времена было ещё немного, что случается здесь с крупнокалиберной «атомной артиллерией» в процессе её перевозки к переднему краю, я уже видел, а авиация в подобных условиях очень быстро превращается в нечто одноразовое, вроде того самого кондома…

– Ладно, – сказал я, на всякий случай пряча свёрнутую карту во внутренний карман куртки. – Пошли дальше. Больше-то всё равно ничего не узнаем. Трупы, увы, не болтливы…

И мы пошли дальше, прислушиваясь и замирая при каждом возникающем в этом «лесу прифронтовом» громком звуке.

Напалмовый пожар позади нас стихийно продолжался, но расползаться в стороны огонь вроде как перестал – всё-таки осенью любой лес довольно сырой. Ну а прислушиваться было к чему – авиация, чью национальную принадлежность всё так же было невозможно точно идентифицировать, ревела в основном на приличном расстоянии от нас. Соответствующий фоновый звук в небе был, а вот самих самолётов за дымом и верхушками деревьев я не смог различить. Какие-то глухие взрывы (а вот авиабомбы это были или, скажем, артиллерия крупных калибров – фиг его знает) тоже слышались довольно далеко. А в какой-то момент мне показалось, что где-то близко слышен рёв танковых двигателей и лязг гусениц.

– Тихо! – сказала моя напарница, резко остановившись и подняв руку. Выходит, всё верно и мне не показалось. И уж ей-то можно поверить, слух у этой супердамочки явно лучше, чем у меня…

– В чём дело? – задал я довольно глупый вопрос, прислонившись спиной к толстому стволу какой-то осины и ставя чемоданы на присыпанную опавшими листьями и хвоей землю.

– Похоже, прямо впереди нас танки, – был ответ.

Правда, чьи именно танки, она не сказала, но какая, блин, разница? Ведь начать палить сдуру на шум может кто угодно. Заметит нервный солдатик постороннее шевеление в кустах, и понеслось – длинными очередями…

Таясь за деревьями, мы с Кэтрин (я вооружился G3, она пистолетом с глушителем) постарались немного сблизиться с этими самыми танками.

Немного присмотревшись, я понял, что метрах в ста – ста пятидесяти перед нами была то ли грунтовая дорога, то ли просека. И на ней, частично скрытая от нас полуоблетевшими осенними кустами, действительно стояла недлинная и неровная колонна из нескольких танков. Как мне показалось, у некоторых машин тарахтели не заглушенные движки.

И, без всякого сомнения, эти машины были вражескими. Сами танки высоченные, уродские, с очень приметными «деталями внешнего облика» – зализанные очертания передней части литого бронекорпуса, с местом мехвода по центру машины, в ходовой части снизу шесть опорных катков, сверху – четыре поддерживающих, сзади характерное, похожее на шестерёнку здоровое ведущее колесо, траки гусениц из-за фигурных резиновых нашлёпок с внешней стороны чем-то похожи на вафли. Напоминающие слегка сплюснутые с боков перевёрнутые тазики башни с куполообразными «мисками» поворотных командирских башенок, откуда нелепо торчали дырчатые стволы крупнокалиберных пулемётов, длинные пушки, с дурацкого вида дульными тормозами, вроде Т-образно приваренных к дульным срезам обрезков труб, сбоку на башнях – характерные круглые нашлёпки «рачьих глаз» продвинутого для того времени оптического дальномера.

Даже при отсутствии больших белых звёзд на их зелёной броне любой хоть немного соображающий в том, какая вообще бывает бронетехника (к примеру, хоть среднестатистический конченый малолетний «игрун в танчики»), без особого труда опознал бы в этих машинах американские М48 (скорее даже М48А1), они же «Паттон-III», с 90-мм пушками. Н-да, тогда это разрекламированное сверх меры бронированное дерьмецо было основным танком армии и Корпуса морской пехоты США, и в Европе, и вообще. Да и в армиях НАТО этих агрегатов тоже хватало.

Танки торчали на довольно приличном расстоянии друг от друга (рассредоточение, дабы одной авиабомбой или тяжёлым снарядом не выбило больше одной машины? Начали понемногу соображать?), со стволами, развёрнутыми хоть и как попало, но всё же направленными в общем направлении, строго на восток, туда, откуда в те времена приходил коммунизм. На башнях некоторых танков была набросана неряшливая маскировка из слегка развёрнутых тканевых сеток и хвойных веток, а сильно заляпанные грязью гусеницы и надгусеничные полки «Паттонов» намекали на некий длительный марш. А теперь-то что? Эти ребята из US.ARMY притаились в засаде или как? Однако судя по открытым люкам и шлявшимся между машинами не очень-то соблюдающим тишину и правила той самой маскировки заокеанским танкистам, это скорее напоминало не засаду, а просто банальный привал.

– Сколько их всего, ты видишь? – спросил я шёпотом у выглядывавшей из-за соседнего дерева напарницы.

– Восемь, – оценила она количество. Это впечатляло, поскольку лично я со своего места больше пяти машин не насчитал.

– Что-то мало. И зачем они здесь, как ты думаешь? – спросил я и тут же поймал себя на мысли, что рассуждаю так, словно за моей спиной по меньшей мере истребительно-противотанковый полк. А ведь реально-то у нас против этой танковой «полуроты» не было ничего, кроме нескольких ручных гранат…

– Судя по собравшейся у головного танка, который у них почти наверняка командирская машина, и что-то горячо обсуждающей группе танкистов, у них явные проблемы со связью. И если в НАТО всерьёз затеяли какой-то встречный контрудар, их отдельные подразделения должны были неизбежно разбрестись из-за несогласованности между отдельными подразделениями, потери связи, управления и прочего. Видимо, они встали в ожидании каких-то дальнейших команд и распоряжений. А вы как считаете, командир?

Вот это слух! Я все эти долетающие со стороны танков обрывки слов воспринимал всего лишь как неразборчивое, гнусавое квакание, в стиле «бла-бла-бла», а она, похоже, даже сумела понять, о чём там шла речь! Спрашивается – и что я на это могу сказать?

– Я с тобой вполне согласен, – прошептал я в ответ. – Только, я так думаю, что гулять по этим горам и долам нам теперь так просто не дадут. Раз здесь уже типа фронт, мы неизбежно нарвёмся на какое-нибудь боевое охранение, а дальше будет сплошная стрельба и шум. Лично я вот чего думаю – нам с тобой надо в Штутгарт, а Штутгарт пока что в руках НАТО. Так, может, есть смысл взять один из этих танков на абордаж и проехать на нём хоть какое-то расстояние? Шуметь так шуметь! Или ты не согласна?

– Как прикажете, командир. Пожалуй, можно попробовать. По последним данным аппаратуры, наш «клиент» сейчас действительно где-то на восточной окраине Штутгарта. Если он там надолго не задержится, то почти наверняка будет двигаться в сторону Карлсруэ…

– А чего он там забыл? – явно некстати затупил я.

– Карлсруэ – это километров двадцать на северо-запад от Штутгарта. Там он скорее всего переберётся на западный берег Рейна. Если мосты ещё целы, особых проблем с этим у него не будет. А вот куда он намерен направиться дальше – понять сложно. Если на юг, то это Франция, Страсбург, на север – Майнц и Мангейм, на запад – Саарбрюкен. Пока же ясно только одно – к швейцарской границе он изначально не побежал, а его уцелевшие «коллеги» в пределах стокилометрового радиуса пока не обнаруживаются…

– Ладно, давай действовать, – предложил я максимально командным тоном, переварив этот «краткий курс прикладной географии». – Подойдём поближе…

Всё равно никаких других идей у меня в голове не было.

Приметив деревья, за которыми остались наши чемоданы и почти всё трофейное оружие, мы приблизились к американской колонне, сократив прежнее расстояние вдвое. Здесь нас уже могли легко и заметить, и услышать…

– Ну и какой танк берём? – спросил я, подозревая, что какой-то элементарный план в голове у напарницы уже должен был созреть.

– Вон тот, в центре, – кивнула на конкретную машину Кэтрин.

Я присмотрелся к этому танку. Ну, «Паттон» как «Паттон». На обвешанной разным полезным в хозяйстве барахлом башне кроме белых звезды и номера «91» присутствовала ярко-жёлтая, тщательно выведенная от руки, надпись: «Valiant Knight». «Доблестные Рыцари»? Прямо-таки терпеть ненавижу, когда разное припёршееся в Европу из какой-нибудь Алабамы, где, кроме кукурузных полей и коровьих лепёх, отродясь ничего путного не было, неотёсанное чмо и мурло из числа мобилизованных под знамёна со звёздами и полосками нищебродов вдруг начинает изображать из себя прямо-таки записных рыцарей Круглого стола в сияющих доспехах! Н-да, от излишней скромности экипаж этого танка точно не умрёт. То есть умрут-то они очень скоро и довольно не по-геройски (и я даже знал от чего именно), но всё-таки их гибель произойдёт вовсе не по причине дурацкой застенчивости…

В общем, на нужном нам танке и возле него были видны всего лишь двое танкистов в характерных куртках цвета хаки и зелёных стальных шлемах.

Один из них, рослый, с довольно упитанной физиономией, стоял рядом с машиной и меланхолично жевал то ли шоколадку, то ли нечто похожее на неё (это вполне мог быть некий запечатанный в фольгу брикет из стандартного сухпайка), второй (кстати, судя по тёмной шее и кистям рук, оказавшийся негром, или чернокожим, или афроамериканцем – кому как больше нравится) торчал спиной к нам, высунувшись по пояс из-за похожей по форме на апельсиновую дольку крышки люка заряжающего. Ну, всё правильно, в армии США эти «жизненно ценные» граждане всегда выполняли и выполняют простую и тяжёлую физическую работу, не требующую малейшего напряжения серого вещества. И заряжание танковой пушки относится как раз к этой категории.

Всё это, конечно, было здорово, но, по идее, стандартный экипаж «Паттона» состоял из пяти рыл, и на месте ли остальные члены экипажа – фиг его знает. Люк командирской башенки танка был закрыт, но вдруг там всё-таки кто-то да сидел? Интуиция в таких делах плохой помощник, а зрение у меня, как ни крути, не рентгеновское и сквозь броню не видит.

– А ты уверена, что их там всего двое? – на всякий случай уточнил я у напарницы.

– Да.

– Точно?

– Точно.

– Тогда приступаем!

Я пристроил G3 к плечу, она проверила свою «бесшумку». Потом я, не без удивления, увидел, как она, с помощью своих хитрых «серёжек» и пудреницы практически сотворила из своего лица личность Мэрилин Монро. Как сам процесс (описать его словами вообще сложно), так и конечный результат выглядели офигенно, правда, по логике, под Мэрилин, наверное, стоило бы работать в нижнем белье или же концертном платье. А жёлто-коричневый костюмчик моей напарницы был хоть и по моде, но всё-таки выглядел довольно дёшево. Ну да ладно, в конце концов, это не надолго…

– Не стреляйте пока не скажу. Или пока нас не обнаружат и не начнут стрелять в нашу сторону, – сказала она, закончив свои обманные манипуляции.

Вот спасибо… Успокоила… Только забыла одну маленькую деталь – если они нас обнаружат и начнут стрелять, от калибра 12,7-мм нас точно не спасут никакие деревья…

Я молча кивнул, продолжая разглядывать танк и членов его экипажа через прицельную планку трофейного винтаря германской выделки. Сидящего в башне танкиста я видел плохо, так что единственной доступной для меня потенциальной целью оставался только его продолжавший работать челюстями коллега.

Между тем Кэтрин практически бесшумно вылезла из кустов и, держа пистолет стволом вниз в заведённой за спину правой руке, быстро пошла к выбранному нами танку. Я опять подивился её способности столь резво передвигаться на каблуках по пересечённой местности, хотя пора было уже и привыкнуть…

Наблюдая за дальнейшим, я затаил дыхание, как будто это могло помочь хоть чему-то, кроме точности моей стрельбы…

Было видно, как стоявший у М48 танкист услышал шаги и как-то лениво обернулся в их сторону. Потом увидел кто идёт, нервно заморгал, кажется, узнал идущую, выражение тревоги на его простоватом лице сменилось некоторым обалдением, он широко открыл рот и замер.

Вот это он зря. Ему бы, идиоту, сообразить, что сейчас, в этой охваченной войной (да не простой, а ядерной) Западной Германии, в принципе не может оказаться ни этой конкретной кинодивы, ни любых других штатовских актрис. Если они не дуры и ещё не испарились или не обратились в дым и золу вместе с большинством населения Лос-Анджелеса, то скорее всего вся эта богема сейчас смазала пятки в сторону Мексики и ещё далее на юг, туда, где чертовски мало потенциальных целей для ядерного оружия обеих сторон (я не смог припомнить, собирались ли наши в подобном случае бомбить, к примеру, зону Панамского канала, по-моему, скорее всё-таки да, чем нет) и где тех, кому больше всех повезёт, будет ждать совершенно новая жизнь, в которой не будет места не только кино, вино и домино, но даже и самой элементарной «лампочке Ильича».

Хотя, с одной стороны, в мозгах у этого лоховатого танкиста могло невзначай застрять давнее воспоминание о том, что когда-то, лет за десять до наших сегодняшних «игр на свежем воздухе», Мэрилин Монро, было дело, приезжала с концертными бригадами на Корейский фронт, где почти героически пела и вертела попой в непосредственной близости от 38-й параллели. Но, по-моему, надо быть тем ещё кретином, считая, что в первый же день войны здесь «для поднятия боевого духа» могут оказаться какие-то там актёры. А с другой стороны, все эти кинозвёзды (и из прошлых, и из нынешних времён) сплошь и рядом ведут себя на манер той, невзначай обдолбавшейся вороны из мультфильма про домовёнка Кузьму, «куда хочу, туда лечу, я птица вольная». Мало ли по какой причине эту самую Норму Джин могло занести в Европу?

Так или иначе, пистолет у первой нашей потенциальной жертвы был в застёгнутой кобуре на поясе. и танкист не сделал ни малейших попыток достать его.

В общем, пока он тщетно силился понять, кто это, куда, зачем, почему и не померещилось ли ему, Кэтрин очаровательно улыбнулась, вытащила вооружённую руку из-за спины и одним движением подняла пистолет на уровень лица. Последовал глухой хлопок выстрела, прямо в лоб, промеж глаз. И не успевший даже закричать танкист тихо сполз вдоль гусеницы на землю с прежним, удивлённым выражением на лице. Думаю, ещё один умер счастливым. Как-никак, а далеко не каждому пускает пулю в лоб сама Мэрилин Монро. Хотя на том свете (если таковой, конечно, где-то есть) ему довольно быстро объяснят, насколько жестоко он ошибся, если так подумал…

И почти одновременно прозвучал второй выстрел, в основание шеи (под самый нижний край танкошлема то есть), сидевшему в башне заряжающему, который начал поворачиваться на звук. Он молча и почти беззвучно провалился в люк. Вот так, кто бы там чего ни говорил, ребята, в принципе, ценность имеет любая человеческая жизнь, без всяких исключений, а тот, кто начинает прибавлять к характеристикам этой самой жизни цвет, вкус, язык или национальность, сам просто козлина и поганый расист. Вот только на какой угодно войне цена этой самой «любой» жизни всегда одинакова и, в общем, невысока – обычно один патрон, как в данном случае…

Чисто сработано, никакого шума. За канонадой, голосами и шумом работавших на холостых оборотах двигателей пары танков в хвосте колонны, хлопки выстрелов не вызвали особого внимания. По-прежнему стояла относительная тишина. Только у командирского танка всё так же гомонили возбуждённые танкисты. Голосуют, в какую сторону ехать? Что, уже передумали брать Москву?

Осмотрев танк снаружи и, кажется, найдя его исправным, Кэтрин вернулась.

Я опустил винтовку, от которой заметно устали руки. Только тот, кто держал в руках настоящую штурмовую винтовку, вполне понимает, что это, вообще-то, очень тяжёлая железка. И какой-нибудь герой очередного глупого боевика, держащий подобный ствол в одной руке, а тем более, ещё и непринуждённо размахивающий им, явно дёшево дурит бедного зрителя, поскольку почти наверняка играется в кадре с деревяшкой или пластиковой имитацией.

– Внутри точно никого? – уточнил я. Всё-таки интересно, где шлялись остальные «три весёлых американских друга»?

Напарница на это лишь молча пожала плечами, давая понять, что её это совершенно не волнует.

Раз так, дело осталось за малым – влезть внутрь этого стального гроба и как можно меньше шуметь при этом. И мы полезли.

Я сходил за поклажей. А когда, максимально пригнувшись, вышел со всем этим «багажом» к танку, Кэтрин стояла на прежнем месте, держа наготове (двумя руками, стволом к земле) пистолет. Только пистолет был какой-то не такой, уже не знакомая мне «беретта» с глушителем, а позаимствованный из кобуры мёртвого танкиста здоровенный армейский «кольт». В контексте на фоне того, что мы работали в непередаваемом стиле киллеров-импровизаторов, то есть исключительно теми трофейными убивалками, что подворачивались под руку, такая замена выглядела вполне разумно, тем более что патронов к «беретте», насколько я помнил, не должно было остаться совсем. Общая диспозиция не изменилась, поскольку остальные члены экипажа захваченного М48 по-прежнему не желали появляться.

Стараясь делать всё как можно тише, я закинул чемоданы и стволы на броню. Пока влезал на танк, напарница, опередив меня, взобралась на лобовую броню, ловко и бесшумно опустив поклажу в предусмотрительно сдвинутый, зияющий пустотой люк мехвода.

– Так, – сказал я предельно приглушённо, наконец оказавшись на танке и держась за приваренную к борту башни длинную скобу. – Ты – за рычаги (хотя, насколько я помнил, на «Паттоне» управление не вполне рычажное, на этом танке, в дополнение к рычагам, стояла полубаранка вроде автомобильного руля). И раз знаешь, куда ехать, выдерживай нужное нам направление и максимально возможную скорость. А я попробую немного пострелять…

Кэтрин не стала спорить, хотя по её лицу было видно, что она этого и не одобряет. Оно и понятно – там, где начинается пальба, мгновенно заканчивается всякая тайная война с её конспирацией и прочим шпионажем.

Я влез в люк заряжающего, она провалилась в неправильно-овальную дыру над местом мехвода. Задраив броняшки люковых крышек, можно было немного перевести дух и осмотреться. Благо никто наше ползание по броне, похоже, не заметил, не всполошился и не подошёл.

Разобравшись, где тут и что, я сел на сиденье наводчика, справа от пушки. Интерьер «Паттона» мне чем-то выдающимся не показался – как и на любых танках, изнутри всё, ещё на заводе, окрашено цинковыми белилами, для лучшей ориентации в полумраке боевого отделения. Что ещё? Много проводов, разных мелких приборов и коробочек, а также табличек на английском. Единственное, что выделяло М48 на фоне наших танков тех времён – внутри было куда просторнее. Чего-чего, а уж такого в американских танках по сей день хоть отбавляй, это у них такая специфическая шиза. Правильно, зачем снижать высоту танка и изобретать автомат заряжания, давайте лучше обеспечим заряжающему возможность работать стоя?! При этом тот упрямый факт, что подобный танк-переросток будет шутя ловить буквально всё, что летит навстречу ему на поле боя, а спрятать его в засаде можно только за хатой средней зажиточности, никого в Штатах и по сию пору особо не волнует. Поскольку М1 «Абрамс» это, по сути, тот же М60, только бестолково обвешанный со всех сторон дополнительными бронеплитами, а, в свою очередь, М60 это, даже чисто внешне, почти то же самое, что М48.

– Вы как там? – спросила снизу напарница.

– Нормально. Только слегка смущает труп на дне. Перефразируя тарантиновское «Криминальное чтиво», танк превратился в склад дохлых негров. Пустячок, а неприятно…

Сказал я это вполне искренне. Нахождение в замкнутом пространстве рядом с трупом, от головы которого уже успела натечь небольшая тёмная лужица, не могло не нервировать. Правда, при мысли, как именно мы будем вытаскивать этого жмура из танка, мне стало и вовсе муторно. Это всегда работка, которой и врагу не пожелаешь. Так что лучше я потерплю…

– Не обращайте внимания, командир, – успокоила меня Кэтрин. – Как мне кажется, мы здесь ненадолго…

Опять оптимизм из неё так и пёр, хотя, по идее, ей, наверное, и на этот раз было виднее…

Быстро разобравшись, как целиться и что надо вертеть и нажимать, чтобы повернуть башню, я немного успокоился. Потом слез с сиденья, выбрал в боеукладке бронебойный (судя по маркировке на нём) снаряд и зарядил сочно лязгнувшее при этом орудие. Отметив по себя, что ворочать 90-мм унитар это действительно тяжко и тут точно не обойтись без чьего-нибудь рабского труда…

И в этот самый момент я увидел в пушечный прицел, как несколько человек в мятой американской форме и танкошлемах медленно пошли из головы колонны в нашу сторону. Засекли наше движение? Нет, не похоже. Скорее уж их стихийный «полевой брифинг» наконец-то закончился. Интересно, какие такие «гениальные тактические решения» на нём были выработаны?

Я немного довернул башню (успев заметить, что кто-то из идущих командиров, кажется, успел этому удивиться) и под мерное гудение привода прицелился точно в корму стоявшего впереди нас однотипного танка, до которого было меньше полусотни метров. Из его командирской башенки тут же высунулся блондинистый танкист без шлема и что-то заорал, широко открывая рот и размахивая руками. Похоже, мои дилетантские манипуляции с орудием были замечены и ни малейшего понимания не встретили…

– Давай! – скомандовал я.

Карбюраторный двенадцатицилиндровый силовой агрегат от «Теледайн Континентал» мощно взревел, после чего я, ещё до того как наш танк тронулся с места, а соседи-танкисты не догадались возразить нам чем-нибудь поосновательнее простого мата, внёс оживляж в процесс угона, дёрнув за спуск и влепив болванку в зад переднего «Паттона».

Выстрел ударил по ушам, напомнив, что цель была слишком близка, а я был без танкошлема. В башне тухло завоняло порохом. Но на фоне грохота и общего кипежа снаружи это была просто ерунда. По идее, бронебойная болванка не должна особо сильно взрываться, а уж тем более давать осколки, но после выстрела от поражённого танка с визгом и дребезгом полетели в разные стороны какие-то железяки, похоже, какие-то детали внешнего обвеса. Всё прицельное пространство заволокло пылью, дымом и жёлтой листвой, сдёрнутой с деревьев ударной волной. Шедшие по дороге и ну никак не ожидавшие от своих коллег подобной подлянки танкисты попадали в эту самую пыль, и контузия им теперь была точно обеспечена.

Гильза с металлическим стуком выпала из казённика, чмокнувшись прямиком на растянувшийся на дне боевого отделения и не способный возражать против подобного обращения труп. Покинув своё сиденье, я снова перезарядил орудие (какой именно снаряд загнал туда на этот раз – не понял, поскольку в этой суматохе тупо не разобрал маркировки).

Пока я всё это проделывал, орудовавшая за мехвода напарница развернула наш танк на месте, и он, набирая скорость, резво пошёл влево. Вернувшись к прицелу, я понял, что мы, кажется, вышли из колонны и теперь быстро уходим по самому краю этой то ли просеки, то ли дороги, причём в хорошем темпе. Развернув башню назад, я увидел, что М48, в который я только что стрелял, вполне ожидаемо горит (ещё бы он не загорелся – 90-мм в двигатель, да с пистолетной дистанции!) – вырывавшиеся из верхних щелей моторного отсека весёлые языки пламени облизывали тыльную часть его башни, из люков которой, трясясь и корчась, словно припадочные, скатились на землю по надгусеничным полкам две горящие фигуры в зелёном. Поворачивая орудие, я ещё успел увидеть в прицел, как прямо из-под наших гусениц шарахнулись в стороны несколько разбегающихся, расхристанных танкистов. Всё, что я успел запомнить, – чьи-то мелькающие ноги в коричневых шнурованных ботинках на толстой подошве, с высокими берцами.

Кто-то из «зрителей» наконец начал стрелять, и по нашей броне зазвякали первые пульки. Это было уже хамство. Я перескочил на место командира танка и, развернув башенку с крупнокалиберным «Браунингом» в сторону столь негостеприимной колонны, пресёк это бескультурье, расстреляв в сторону заокеанских хамов всю ленту, явно добавив в происходящее хаоса, но не очень-то заботясь о том, куда вообще улетают и в кого попадают выпущенные мной пули. Было не до таких мелочей, и это в конце концов не незабвенное Алабино и не танковый биатлон.

В результате этих моих действий нашего покойника густо присыпало ещё и пустыми звеньями пулемётной ленты вперемешку со стреляными гильзами. Где здесь можно было найти запасные коробки для 12,7-мм пулемёта, я не знал, вполне возможно, что они болтались вообще где-нибудь снаружи, среди прочего сваленного в забашенную корзину тактически значимого барахла. А раз так, не стоило озадачиваться глупыми мыслями о перезаряжании.

Вернувшись обратно на уже становившееся привычным место наводчика, я увидел за стеклом прицела какие-то фигуры в уже знакомом американском хаки, в очередной раз куда-то перебегающие в ближних кустах, и ударил по ним длинной очередью из спаренного с пушкой пулемёта. Из двух или трёх, некстати пересекавших наш путь зелёных фигур, одна после этого точно упала замертво.

Было странно, что эти янки столь далеко разбрелись от своей могучей техники по окрестным кустам. Сочли, что подобное рассредоточение спасёт их от гибели под бомбами, планировали банальное дезертирство или просто какать захотели? Насчёт последнего допускаю, но сомневаюсь – туалетной бумаги (без которой американская армия, как всем известно, не воюет) ни у кого из них при себе я не заметил.

А наш М48 продолжал сминать широкими гусеницами и лобовой бронёй кусты, и, прежде чем мы вломились в лес, снеся какое-то подвернувшееся и переломившееся пополам при падении на башенную броню дерево, я успел довернуть башню и выстрелить из пушки в ещё один смутно мелькнувший в прицеле силуэт «Паттона». По-моему, это был замыкающий танк колонны. Загорелся он или нет – я уже не увидел. Одурев от пороховой гари и звуков стрельбы, я снова перезарядил орудие.

Уж не знаю, решили ли здешние американские командиры, что часть экипажа этих самозваных «Доблестных Рыцарей» взбунтовалась (кстати, если труп второго танкиста они возможно-таки найдут в придорожных кустах, то негр остался при нас, и, если что, причиной «мятежа» будут считать именно его), обкурилась (хотя насчёт курения бамбука, это скорее Вьетнам, но у нас он был позже, а здесь эта роковая для Штатов войнушка скорее всего вообще не состоится) или банально сошла с ума, но с отправкой погони и открытием огня по нам они явно запоздали.

Хотя какой, пусть даже импортный, дурак кинется догонять некстати взбесившийся средний танк с полным боезапасом? Может, именно поэтому никакого ответного огня, кроме той суматошной пальбы из стрелкового оружия по нам так и не велось. И никто не рванул за нами вдогонку, а равно в нас не прилетело и ни одной ответной болванки. Похоже, в оставшейся позади нас колонне воцарилось полное смятение. Видимо, выпускники Вест-Пойнта тихо офигели от того, что неожиданно пригрели змею на груди. На месте их замполита я бы, наверное, застрелился. Хотя в их лживой армии замполиты и особисты сплошь скрытые, а какие-нибудь штатные капелланы или психологи предателями как-то не занимаются…

И только когда мы ещё на пару километров проломились через лес, продолжая сносить деревья, а также всё прочее, что мешало нашему продвижению, где-то позади стала слышна ружейно-пулемётная стрельба. Может, даже по нам, но было уже далеко, и нас стрелявшие точно не видели. Если и палили, то исключительно наугад, на звук, для очистки совести…

Я развернул башню в нормальное положение, то есть стволом вперёд, «Паттон» мотало из стороны в сторону, падающие древесные стволы переламывались о нашу броню, оставляя на ней зацепившиеся сучья и листья, кусты и деревья потоньше наматывались на гусеницы с жалобным хрустом. Слава богу, местность была более-менее ровная, без явных глубоких ям и прочих оврагов, при попадании в которые наше путешествие могло закончиться банальным опрокидыванием или застреванием.

Резиновый наглазник прицела больно бил меня по физиономии. За порядком загрязнившимися прицельными стёклами плыл всё тот же, не особо густой, осенний лес – в какой-то момент я даже увидел на пределе видимости прицела какие-то строения. Хотя чего я удивляюсь? В Западной Германии застройка всегда была плотной, не то что в России (той, что начинается от Урала), где и по сей день можно ехать по дороге пару часов, не встретив на пути абсолютно никаких населённых пунктов.

Между деревьев стлался довольно густой дым, судя по проникающему через неплотно закрытые люки специфическому аромату, в основном от горящего топлива. Потом «Паттон», совершенно не снизив скорости, вдруг перестал ломать деревья. Я удивился этому, но тут же увидел, что вокруг нас, похоже, началась какая-то явно недавно образовавшаяся рукотворная просека, где уже успел «повеселиться» некто. Кругом мелькали сломанные пополам или потерявшие кроны деревья, некоторые из которых вдобавок лениво горели.

Ну ладно, допустим, ломать лес – это ещё туда-сюда, но вот поджигать его при этом? На фига? Между тем я увидел какие-то светлые металлические обломки, валяющиеся там и сям между деревьев. Самолётный дюраль? Кажется хоть что-то насчёт этих неизвестных «лесорубов» стало проясняться. А потом я увидел в прицел какую-то лежащую на земле оплетённую арматурой и проводами довольно толстую закопчённую трубу, от которой шёл сизо-чёрный дым. Оторвавшийся реактивный двигатель, а точнее, то, что от него осталось? Похоже на то…

И наконец, я узрел и более крупные элементы того, что, собственно, и прорубило эту просеку. А именно – торчавший почти вертикально из земли упёршийся краем в толстый дуб здоровенный жёваный киль с огрызками горизонтального оперения и красной пятиконечной звездой. На верхушке киля можно было различить ещё и красную цифру «39». Видимо, бортовой номер. Судя по всему, этот хвост был наиболее хорошо сохранившейся частью упавшего самолёта. От остального фюзеляжа осталось нечто и вовсе невообразимое – при постепенном вхождении аппарата в лес, а затем в грунт, носовую часть частично оторвало, а частично смяло в гармошку.

Исходя из наличия под самым основанием киля характерной кабины с плоскими стёклами и двух задранных вверх пушечных стволов, это, судя по всему, было всё, что осталось от советского, фронтового бомбардировщика «Ил-28», машины большой и прочной. Двадцать метров в размахе, полный взлётный вес с бомбами и топливом – за двадцать тонн, самое то для стихийного прокладывания просек в лесах Западной Европы. И завалил «Ил» явно истребитель, причём из пушки. При попадании чего-нибудь класса «воздух-воздух», а уж тем более ракеты ЗРК, этот «Ил» явно развалило бы на мелкие фрагменты ещё в воздухе.

О судьбе его экипажа думать как-то не хотелось, однако судя по отсутствующей нижней крышке входного люка задней кабины, по крайней мере стрелок-радист точно успел покинуть погибающий самолёт. Мысль о том, что стоит поискать лётчиков, мне в голову тоже как-то не пришла. И некогда, и к тому же изрядно побитый бомбер, из которой уже катапультировались люди, снижаясь, прежде чем упасть, вполне мог пролететь добрый десяток километров. Бывали, знаете ли, прецеденты…