Любовь за гранью 7. Осколки безумия бесплатное чтение

ПРОЛОГ

Я не знаю в какой момент из ребенка ты превратилась для меня в женщину. Когда это произошло? Я задавал себе этот вопрос десятки тысяч раз и никогда не знал правильного ответа. Я увидел тебя первый раз в день твоего рождения. Как же я тогда был зол. Я просто озверел после разговора с твоим отцом, после жалких попыток твоей матери отрицать, что между нами что-то было. Я все еще был в нее влюблен тогда. Хотя…спустя много лет я все же склонен думать, что мне просто хотелось отобрать у Влада все, что принадлежало ему и ее тоже. Навязчивая идея, эгоистичная ревность. Тогда я не знал что такое любовь. Помню, как увидел тебя в том сиреневом платье. Худенькая, хрупкая, глаза горят. Но ты уже тогда знала чего ты хочешь в отличии от меня. Ты хотела всего, безоговорочно, с первого взгляда ты решила, что я буду твоим. Самое интересное, что ты единственное существо женского пола которое я не пытался соблазнить. Тогда мне это даже в голову не пришло… Помню, как сказал тебе:

— Они сейчас очень заняты, погуляй пару часиков, а потом можешь идти в кабинет.

Ты так и осталась стоять, не сводя с меня пристального взгляда изумительных глаз.

— Кто вы?

Я засмеялся, этот вопрос показался мне забавным:

— Демон ночи из твоих самых страшных кошмаров, малыш.

— Я не малышка — сегодня мне исполнилось восемнадцать — ответила ты со всей серьезностью и обидой. Я помню, что смотрел на твое лицо, в твои глаза и смеялся над тобой. А нужно было смеяться над собой. Потому что ты всегда держала себя в руках, а я…я превратился в безумца и в твоего раба в ту самую секунду и навечно. Маленькая женщина, мне даже показалось, что ты смотришь на меня с нескрываемым интересом. А ты помнишь этот день, малыш? Помнишь, как мы встретились первый раз?

Николас наполнил бокал янтарной жидкостью и жадно затянулся кубинской сигарой. Осоловевшим взглядом он смотрел, как шесть полуобнаженных танцовщиц извиваются, словно клубок змей на освещенной красными прожекторами, маленькой сцене. Он был пьян. Мертвецки пьян. Давно он так не напивался, с тех пор как…От воспоминаний по его жилистому телу прошла едва заметная дрожь… Он потянул ворот белой рубашки, словно задыхаясь…

— Я не девочка! Я не малышка! Когда ты это поймешь, наконец?! Не притворяйся, что ты ничего не видишь, все ты понял. Давно понял. Скажи мне правду. Скажи, что я тебе не нравлюсь. Скажи что я серая мышь, что я не красивая. Что по сравнению с моей матерью, я полное ничтожество. Давай. Ты же смелый, ты сильный, ты ничего не боишься. Скажи, что ты меня не хочешь.

Не хочу тебя? Да у меня тогда крышу снесло. Увидел тебя в этом гадюшнике от ревности захотелось загрызть их всех. Каждого кто просто посмел на тебя посмотреть. Вудвората, суку, который привел тебя в это место. Ты хотя бы видела себя со стороны? В тех обтягивающих штанах и легкой блузке? Ты не надела нижнего белья и контуры твоей груди обрисовывались под тонкой материей. Я мог бы вырвать им глаза.

— Ненавижу! Ненавижу!

Я не помню как я это сделал, меня уже ничего не могло остановить, прижал тебя к себе и все, тормоза отказали. Я пытался, но ты так пахла, ты благоухала чистотой и невинностью и меня это сводило с ума, будило самые темные желания. Какая нахрен совесть, когда я чувствую твой запах, чувствую как сильно ты меня хочешь.

— Дурочка. Маленькая, глупая дурочка. Ты красавица. Ты чудо. Ты ангел. И еще ты сегодня обещала, что не никогда не сможешь меня возненавидеть.

— Я не хочу быть ангелом, — прорыдала ты, а я смотрел как по твоим щекам катятся слезы и ненавидел себя, — я хочу быть твоей, слышишь, я просто хочу быть твоей.

МОЕЙ? Я верил, что ты моя. Всегда в это верил. Только сейчас я понимаю, что ты никогда мне не принадлежала. Я держал тебя рядом столько, сколько смог. Теперь ты или уйдешь или умрешь. Третьего не дано.

— Я не ребенок! Не ребенок. Я знаю, чего хочу. А ты?! Тебе все равно. Даже если я буду с кем-то другим. С Майклом, например, ты даже не заметишь. А знаешь, это хорошая идея, — прокричала ты сквозь слезы, — почему бы не позволить ему… Он хотя бы не видит во мне малышку.

Когда ты это сказала, я потерял контроль, отдал его тебе полностью. Ты вынесла нам обоим приговор именно в этот момент. Я бы не уступил тебя никому. Я бы просто убил Вудворта еще тогда. А потом я впервые ласкал тебя, впервые касался твоего тела, дьявол, девочка ни с кем и никогда я не сходил с ума так как с тобой…

Я боялся, что ты будешь жалеть. Я так дико этого боялся, ты даже не представляешь.

— Никогда. Никогда я не пожалею ни об одном твоем прикосновении.

— Дурочка, какая же ты дурочка…

— Я тебя уничтожу…Зачем?! Я превращу твою жизнь в ад…

— Мне все равно. Я хочу быть с тобой. Пусть недолго. Пусть мимолетно…Не отталкивай меня…Прошу тебя…не отталкивай!

— Ты сошла с ума, а я вместе с тобой.

— Я сошла с ума, когда впервые тебя увидела.

А я именно в этот момент понял, что никогда не отпущу тебя. Я ошибался. Я всегда с тобой делал самые грубые, самые нелепые ошибки. Самой большой из них была вера в твою любовь. Зверь осмелился думать, что попал в рай. На самом деле я оказался в Аду. Еще никогда я не балансировал на грани безумия как в те годы, что мы провели вместе. Я был для тебя кем угодно: и мужем, и любовником, и даже палачом. Если я не отпущу тебя сейчас — я просто убью нас обоих. Для меня нет ничего святого, ты же знаешь. Меня ничто не остановит. Я уже близок к этому, близок настолько, что мне становится страшно.

Николас достал из внутреннего кармана куртки свернутые в трубку бумаги и разложил на столе. Он долго рассматривал документы, потом склонился вперед и в несколько глотков осушил остатки виски, достал из кармана шариковую ручку. Слегка пошатываясь над столом, Ник размашисто поставил внизу документа свою подпись и истерически захохотал настолько громко, что посетители начали на него оборачиваться. Он содрал с безымянного пальца обручальное кольцо, положил на столешницу, несколько секунд рассматривал его, а потом смел тыльной стороной ладони и перстень покатился между столами.

— Ты свободна, Марианна…Да, мать твою…ты нахрен теперь свободна…как и я.

Все еще продолжая смеяться, он сунул бумаги обратно в карман. Закурил еще одну сигару. Мимо него прошла официантка, виляя бедрами, придерживая стеклянный поднос с пустыми бокалами. Ник схватил ее за руку:

— Детка, принеси мне еще виски.

Девушка склонилась к нему и кокетливо облизала губы:

— Только виски, Ник?

Мокану откинулся на спинку стула. Он посмотрел помутневшим взглядом на ее губы, потом на круглую пышную грудь, едва прикрытую узким топом, расшитым блестящими стразами. Улыбнулся уголком рта и притянул ее к себе за резинку серебристых трусиков, поднял голову и сильно затягиваясь сигарой хрипло сказал:

— Не только…ты можешь сделать мне минет…

1 ГЛАВА

Иногда глаза говорят больше чем слова — поэтому, когда больно, мы отворачиваемся…

(с) Просторы интернета

— Какого черта здесь происходит? Какого дьявола меня к ней не пускают? Фэй!

Фэй и Влад не двигались с места, они заслоняли дверь в комнату Марианны и не пускали разъяренного Мокану.

— Почему вы мне ее не показываете, я мог первым зайти в это проклятую спальню!

— Если бы не напивался сейчас на веранде, да, мог. Но ты был занят тем, что опустошал очередную бутылку Лейбла.

Удар ниже пояса, но справедливый. Ник поморщился, да он, мать их так, уже протрезвел.

— Какое это имеет значение! Я должен ее увидеть первым! Понимаешь, Влад! Я должен! Или вы что-то от меня скрываете? А Фэй? — Его голос срывался, в глазах застыл страх и недоумение. Фэй взяла его за руку:

— Нельзя понимаешь? Пока что нельзя. Мы ничего не скрываем, Марианна пришла в себя.

— Если ей лучше, то, какого дьявола я не могу быть рядом с ней?

Николас сбросил руку Фэй и нахмурился.

— Чего ты не договариваешь, Фэй? Что происходит? Чего я не знаю?

— Ник, Марианна очень слабая. Мы не знаем насколько она истощена, что помнит, а чего не помнит. Позволь мне сначала удостовериться, что с ней все нормально, провести необходимые анализы и только потом ты сможешь к ней войти. Мы совершили невозможное. Мы испробовали на Марианне нашу разработку. Наш проект, который даже еще не успел пройти испытания. Регенерация ее разрушенного комой мозга проходит очень медленно. По этапам. Пересадка печени и переливание крови совершили чудо, но есть законы природы даже у таких существ как она. Мозг восстанавливается сам, очень быстро, мы выращиваем его как зародыш в пробирке, разница лишь в одном, что это не пробирка, а тело твоей жены. Когда она придет в себя, то ее психика будет чувствительней, чем у младенца. Любое потрясение может вызвать необратимые последствия вплоть до разрушения клеток. Мы должны оградить Марианну от любых волнений.

Николас слушал молча, а потом вдруг тряхнул Фэй за плечи:

— Я ждал чертовых четыре месяца, пока вы боролись за ее жизнь, я молчал и сходил с ума не зная какую новость вы мне принесете, каждый раз, когда вы выходили из этой проклятой комнаты. Я терпел. Но сейчас Я ХОЧУ ЕЕ ВИДЕТЬ! Просто видеть и все! Я ХОЧУ…

Влад сильно сжал плечо брата и рывком повернул к себе:

— Ты хочешь? Что сейчас важнее, Николас? Твои желания или жизнь Марианны, которая все еще слишком хрупкая? Какие ценности перевесят? Твоя капризная настойчивость или здравый смысл?

Взгляды братьев пересеклись. Скрестились в немой битве, засверкали, но через время глаза Николаса погасли.

— Я подожду…, - обреченно сказал князь, — ты прав, сколько нужно ждать?

Фэй тяжело вздохнула.

— Не знаю. Все прошло как нужно. Весь организм функционирует. Сердцебиение. Легкие. Все работает. Сейчас я сняла капельницу, реакция нормальная, но аппетита пока нет. Ее вампирская сущность дремлет, сейчас Марианна человек беспомощный, ранимый и очень слабый и этот процесс нельзя ускорить. Ее организм может не выдержать нагрузки, любой нагрузки, а уж тем более переход из одной сущности в другую.

— Мама! — голос Марианны заставил его вздрогнуть.

Фэй бросилась в комнату, а Ник стиснул челюсти и кулаки, когда за ней захлопнулась дверь.

Николас посмотрел на Влада, потом на Кристину и Габриэля. У всех во взгляде читался страх. Они молчали. Николасу показалось, что у него в голове секундная стрелка и она тикает очень медленно, превращая каждое мгновение ожидания в вечность. Наконец-то появилась Фэй и на ее лице сияла улыбка:

— Марианна пришла в себя. Где Лина? Марианна хочет ее видеть немедленно.

Послышался вздох облегчения.

— Она хочет видеть вас всех.

Кристина и Влад пошли к двери, Ник и Габриэль за ними, но Фэй удержала Мокану.

— Ник, тебе лучше обождать снаружи. Габриэль, ты тоже останься. Слишком много информации ей сейчас ни к чему.

Сердце Николаса замедлило бег. Он смотрел на Фэй и понимал — происходит нечто, что перевернет его жизнь, его всего. Что-то неминуемое и неотвратимое.

— Ник, я хочу кое-что тебе сказать. Давай отойдем.

— Что случилось? Что с ней? Не томи меня Фэй, я сейчас взорвусь. С ума сойду, у меня уже мозги вскипели.

— Пока Марианна была без сознания, случилось нечто странное. Ты ведь помнишь, что я никогда раньше не могла проникнуть ни в ее мысли, ни в ее воспоминания. Помнишь?

Ник кивнул, ему казалось, что он медленно летит в пропасть, ручейки холодного пота катятся по спине.

— Так вот сейчас я без труда читаю ее мысли и вижу ее воспоминания. Она изменилась, Ник. Она больше не падший ангел, она больше не то существо коим являлась. Марианна человек. Пока что человек. Хрупкий как ребенок, но человек. Ее плоть. Ее сознание, психика. Все людское. Она будет меняться после того как окрепнет, но сейчас это невозможно и не желательно. Ее ничто не блокирует. Это странно, непонятно, но факт. Возможно, изменения происходят с Ангелами не сразу. Мне не известно ничего об их сущности, как влияют те изменения в ее организме. Но сейчас — это Марианна. Настоящая. Такая, какой она была до встречи с тобой, и до слияния с душой Анны.

— Ты видела ее воспоминания? — тихо спросил Ник, чувствуя, что через несколько секунд он получит удар под дых. Сильный удар. Но такого не ожидал даже он.

— Да, я видела… Ник…она помнит все до своего восемнадцатилетия. Всю свою жизнь, когда она была человеком. Только тебя там нет, понимаешь? Тебя нет в ее воспоминаниях. Ты для нее еще не существуешь. Ни ты, ни ваши дети, ни даже я и Самуил. В сознании Марианны она — семнадцатилетняя девушка немного странная, немного легкомысленная. Тебя больше нет в ее жизни, как и всех нас. Наберись терпения. Возможно, память вернется к ней. Она нуждается в нашей поддержке особенно в Лине. Кстати, ты не знаешь где она? Никто не может ее найти.

Я открыла глаза. Какой жуткий сон. Господи, как я не умерла от ужаса? Я подскочила на постели и увидела что на пороге моей спальни стоит женщина в белом халате. Увидев ее, я взвизгнула и натянула одеяло по самые уши.

— Марианна!

.

Женщина села на краешек моей постели. Она выглядела очень взволнованной, испуганной и в тоже время счастливой. Врачи обычно не настолько эмоциональны. Но если это врач, то тогда где я? Утро. Сегодня выходной, можно было еще поваляться в постели. Через два дня у меня день рождения. Черт, что ж это башка так болит… Кошмар. Я тронула затылок и тут же одернула руку. У меня голова забинтована? О господи и капельница в руке. Что, черт возьми, происходит? Где я? Я удивленно трогала полностью забинтованную голову.

— Что со мной? Кто вы?

В этот момент забежал отец, Кристина и какие-то люди, которых я не знаю. Доктор или медсестра, шикнула на них, замахала руками, заставляя уйти, и повернулась ко мне. Ее лицо казалось смутно знакомым, но как я не напрягалась я так и не смогла ее вспомнить. В комнате остались только Влад, эта женщина и я.

— Все хорошо. Просто ты…, - голос отца доносился издалека. В его глазах застыли слезы. Боже, что я уже натворила?

— Попала в аварию, — завершила его фразу женщина в белом халате.

В аварию? Когда? С кем? Черт, я совсем ничего не помню.

— Я не помню этого — прошептала и легла обратно на подушки. Голова начинала болеть сильнее. Я поморщилась, но терпела.

— А что ты помнишь, милая? Расскажи нам свои последние воспоминания, — попросила женщина.

Что я помнила? Хороший вопрос. У меня в голове какая-то каша. Полная неразбериха.

Вчера я была на встрече выпускников. Мы собрались в модном клубе. Я не хотела идти, но Тина уговорила меня и сделала мне прическу. Да, точно, вчера мы были в клубе. Я даже выпила немного шампанского. Некоторые притащили своих парней, а я как белая ворона сидела в стороне и смотрела на общее веселье. Впрочем, как всегда. По сравнению со своими одноклассницами я неприметная серая мышка. Особенно на фоне Светы. Местной звезды. Да еще и Ксеня как назло притащила своего братца. Его только здесь и не хватало. Этого Виктора. Начинающий рок певец. Вик. На три года старше нас. Когда-то я была в него влюблена. Впрочем, ни тогда, ни теперь я его совершенно не интересовала. Я ушла раньше всех. Надоело смотреть, как Светка с Виком обмениваются многозначительными взглядами. Мои воспоминания обрываются на том моменте, как я вышла из здания ночного клуба. Вот и все что я помню. Не много. Они говорят, что я попала в аварию. Когда? Почему?

— Я помню, что завтра мне должно исполнится восемнадцать, — тихо прошептала я и, увидев как побледнели их лица, испугалась:

— Что-то не так, да? Со мной, что-то не так? Где мама? — я беспомощно смотрела на них, начала нервничать, голова болела еще сильнее. Запищал датчик. Женщина в белом халате тут же юркнула к приборам. Потом подошла ко мне.

— Голова сильно болит?

Я кивнула.

— Сейчас, милая. Я дам тебе лекарство и станет легче. Тебе нельзя нервничать.

Женщина действовала на меня успокаивающе. Ее голос, прикосновения.

— У меня пропала память? Сколько дней я тут пролежала?

Отец с волнением бросил взгляд на женщину в белом халате, и та ответила вместо него:

— Марианна, ты пролежала в коме больше трех месяцев. Ты перенесла несколько операций очень опасных и тяжелых.

Я невыносимо захотела сгрызть все ногти. Они что-то скрывают. Я видела по их лицам.

— Я многое забыла да? Наверное, пару месяцев пропускаю… что больше? Сколько?

— Милая ты пропускаешь семь лет, — сказал отец и погладил мою руку.

СЕМЬ ЛЕТ?! Я не помню семь лет своей жизни? Я чуть не подскочила на постели, но ласковые руки женщины-врача уложили меня обратно, она протянула мне одноразовый стаканчик с темной жидкостью.

— Выпей, голова перестанет болеть.

Я послушно выпила и легла на подушки.

— Где мама?

— Мы ее ищем…у нас эээ. Событие важное. Кристина вышла замуж за Габриэля, и мы празднуем ее свадьбу. Возможно, мама поехала отвезти кого-то из гостей.

"Свадьба? Габриэль? Черт возьми, что же это со мной? Почему я ничего не помню? Где эти чертовые воспоминания? Где они?"

— Не пытайся. Сейчас это не сработает. Дай себе отдохнуть. Живи обычной жизнью. Той, которою ты помнишь, а воспоминания вернутся. Вот увидишь. Я знаю, что ты чувствуешь сейчас.

Я бросила взгляд на врача:

— Все знаете, да? Самая умная? Думаете, если носите белый халат — вы Бог? Кто вы вообще такая чтобы судить о том, что я чувствую?

— Милая, — отец ласково мне улыбнулся:

— Это твоя тетя. Фэй. Помнишь, я тебе о ней рассказывал.

Моя тетя Фэй? Так это интересненько. Та самая тетя, которая слала мне открытки и подарки и никогда не приезжала. Видимо, вся семейка уже давно в сборе, а я черт подери, ничегошеньки не помню. СЕМЬ лет. Это значит, что мне сейчас уже двадцать пять? Кто я? Где я живу? Кем работаю? Чем занимаюсь по жизни?

— Пап, как же так? Семь лет это так много, это целая жизнь.

Отец бросил взгляд на…как ее зовут? На… Фэй. Какое странное имя.

— Маняша, ты скоро вернешься домой. Мы все тебе расскажем.

— Да. Если все пойдет хорошо, мы сделаем пару анализов и отпустим тебя.

Пару анализов и отпустят. Значит, я все еще живу с родителями? У меня нет мужа, нет семьи, и я живу с ними. Хмм. Можно было в этом не сомневаться. Никто бы и не женился на таком синем чулке как я. С обгрызенными ногтями, худющей, как скелет и длинной как шпала. Ну, хотя бы здесь в моей жизни ничего не изменилось.

— Я закончила институт? Я вообще работаю?

— Да, ты работаешь со мной. Переводчиком. Помогаешь переводить документы.

Они говорили натянуто, как роботы, словно обдумывая каждое слово. Мне вообще они казались странными, не похожими на себя. Я даже не знаю как это объяснить. Слишком красивыми, яркими, броскими. Как нарисованными. Черт с моей головой явно далеко не все в порядке. Я потрогала бинты.

— Как я выгляжу? Меня постригли, после аварии у меня шрамы… Я уродливая?

В этот момент Отец наконец-то рассмеялся. Наверное, это было в последний раз когда я увидела его улыбку. Тогда еще никто из нас не знал, что уже через пару часов наша жизнь изменится. Особенно для отца.

— Ты красавица, Марианна. Ты просто удивительная красавица. Фэй, дай Маняше зеркало. Пусть она увидит, что мы от нее ничего не скрываем.

Мне принесли аккуратное овальное зеркало и дали в руки. Я долго не решалась посмотреть на свое отражение, а когда решилась, то увидела не совсем то лицо к которому привыкла. Я изменилась. Нет, я не могу сказать, что выгляжу я намного старше. Просто лицо другое. У меня не может быть такого лица. Я ведь всегда была серой мышью, а сейчас на меня смотрит красивая и уверенная в себе молодая девушка. Немного испуганная, но довольно симпатичная. Что ж такие перемены меня устраивали.

— Ну как? — Фэй улыбалась и отец вместе с ней.

— Ничего. Лучше чем было. А волосы мне срезали совсем? Налысо что ли?

— Нет, не налысо. Все будет в норме, когда снимем повязки.

Я повернулась к отцу:

— Пап, Кристина как вы говорите вышла замуж… А я… у меня кто-то есть?

Снова эти взгляды, паузы, нерешительность.

— Нет. У тебя никого нет. Был один парень, но вы расстались.

— Что за парень? — оживилась я.

— Не помню, как его звали, та привела его в дом всего пару раз и мы не рассмотрели и…

Он лгал. Точно лгал. Я бы первым делом познакомила своего парня с родителями. А уж отец не только узнал бы его имя, а знал бы имя его прабабушки, и всю родословную, начиная с пятого колена, даже имя его кошки или собаки. Только зачем они лгут? Наверное, он меня бросил, и сейчас они щадят мою психику. Я ж типа больная, после операции и вообще… все ясно. Сегодня я многого не добьюсь. А голова и правда перестала болеть.

Фэй укрыла меня одеялом.

— Сейчас начнет действовать лекарство, и ты уснешь. Родители придут к тебе после того как ты проснешься. Если все будет хорошо, и начнешь питаться, вставать с кровати то уже завтра они смогут забрать тебя домой. Слышала, я ее уже как сквозь вату. Я засыпала… Веки сами слипались.

Только перед сном я успела подумать об одном…Если меня заберут домой и сейчас я не в больнице, то тогда где я?

Николас сверлил глазами дверь, силясь услышать, что за ней происходит, но Фэй маленькая ведьма поставила заклинание. До Ника не доносилось ни звука. Наконец-то они вышли. И судя по их лицам у Марианны все хорошо. Только почему на него они смотрят с нескрываемым сожалением.

— Ну, как она?

От нетерпения покалывало затылок.

— Хорошо, Ник. С ней все в порядке, она даже шутит и улыбается.

Улыбается… его девочка. Он готов дьяволу душу продать, чтобы снова увидеть ее улыбку. Почувствовать ее запах, прикоснуться к ее щеке. Сердце болезненно заныло.

— Она вспомнила обо мне?

Влад нахмурился, а Фэй отвела глаза в сторону.

— Значит нет… Вообще не помнит?

— Как тебе это объяснить. Марианна помнит себя до своего дня рождения. В той жизни ты еще не появился в нашем доме. Понимаешь? Она, конечно, знает, что ты существуешь, но, не знает как ты выглядишь. Ник, нам нужно многое обсудить. С этого момента жизнь Марианны и наша жизнь, ее близких сильно изменится.

— Это я уже понял. Но ничего, она увидит детей, и все вспомнит, — оптимистично заявил Николас.

— Нет, Ник. Марианна поедет к нам домой, — сказал Влад и тяжело вздохнул.

— Не понял!

Ник начинал терять терпение, возникло непреодолимое желание выбить дверь к такой-то матери, послать всех нахрен.

— Марианна не знает, о том, что ты ее муж, о том, что у нее есть дети, она даже не знает, что мы все не люди. Более того, я думаю, что и об удочерении ей все еще не известно. Она живет в другом мире. Беззаботном мире смертных. Нельзя все это вывалить на нее сразу. Нужно постепенно. Скармливать ей информацию по крупице. Любое волнение может все испортить, повернуть процесс восстановления вспять. Даже убить ее.

Ник бледнел все больше, он понимал. С трудом, но понимал. Они сейчас говорят ему, чтобы он не лез. Что они сами разберутся. Без него. Впрочем, как всегда. Добро пожаловать в прошлое предводитель Гиен, аутсайдер и ничтожество.

— Марианна моя жена! Если ты не забыл, Влад. Она мать моих детей и она останется дома! Ясно?! Вместе мы все вспомним!

Влад на этот раз не вспылил, он положил руки на плечи Ника и заглянул ему в глаза:

— Марианна прежде всего мой ребенок. Слабый, хрупкий и беспомощный. Ей нужно прийти в себя, привыкнуть к окружающему миру. Ее нужно постепенно ввести в курс всего что происходит. Дать ей время, Ник. Представь, что это твоя Камилла сейчас в таком состоянии. Как бы ты поступи? Как бы поступил не Николас-муж, а Николас — отец?

Ник умом понимал, а сердцем… ему хотелось выть, рвать на себе волосы, орать. Он соскучился, он настолько истощен морально, что сил ждать, особенно понимая, что Марианна снова с ним, не осталось.

— А дети? Они не смогут так контролировать себя, как мы. Особенно Камилла.

— Сэми переедет на время к Кристине. Вместе с Велесом им не будет скучно. Тем более скоро они уйдут в горы тренироваться вместе с Габриэлем. Камилла может поехать к Мстиславу с Дианой. Она этого жаждет больше всего на свете и ей там будут рады. Особенно Диана, которая изнывает от скуки, пока Мстислав решает наши дела в Лондоне. Тем более там Анечка. Они одного возраста.

— Значит, вы уже все решили? — это была не ярость, а отчаянье. Глухое, непробиваемое отчаянье. Он как всегда вне игры. Его уже выбросили за борт.

Фэй взяла его за руку и крепко сжала.

— Ник, успокойся, хорошо? Просто успокойся. Ты должен понять одно — мы не против тебя, мы против волнений для Марианны. Сейчас вернется Лина, и мы все обсудим. Неужели ты не можешь подождать? Что значат недели и месяцы в сравнении с вечностью, которая ждет вас вместе? Марианна твоя жена, она любила тебя всегда так сильно, как не умеют любить ни смертные, ни бессмертные. Она вспомнит. Вот увидишь.

— А если нет? Если не вспомнит, Фэй? Если вместе с воспоминаниями пропало все?

Все сомнения и страхи выплеснулись наружу, Ник уже не скрывал своего отчаянья.

— Дай время. Не дави. Дай ей время.

— Когда я ее увижу?

— Очень скоро. Завтра, если все будет хорошо, она вернется домой. Вечером мы отметим ее выздоровление в узком семейном кругу. Ты ее сможешь увидеть. Хорошо? Завтра. Потерпи до завтра, до утра.

Но завтра наступило не для всех. Через три часа Серафим сообщил о том, что в склепе ликанов обнаружено тело Лины. Их жизнь уже никогда не станет прежней. Они погрузились во мрак. Все. Включая самого Ника.

2 ГЛАВА

Всё можно пережить в этой жизни, пока есть для чего жить…

кого любить, о ком заботиться и кому верить…

(с) просторы интернета

Нику казалось, что он заснул за все пятьсот лет своей сущности и ему снится кошмар. И самое страшное, что он не проснется. Реальности просто нет. Вместо нее есть черная дыра, и она засасывает их всех в проклятую пустоту. Они ехали в машине, молча. Вел как всегда Ник. Влад сидел рядом с ним. Позади Кристина с Габриэлем. Какая ирония. На ней все еще свадебное платье. Ник бросал на брата тревожные взгляды, но король оставался бесстрастным. Никто не верил. До последнего. Даже Ник. Хотя Серафим не мог ошибиться. Более того он сообщил, что провел все необходимые манипуляции по реанимации. Королевская семья имела удивительную привилегию — ищейки носили при себе черный ящик с пробирками, содержащими в себе пробы крови каждого члена королевской семьи. В таких ситуациях как эта, можно вернуть к жизни кровью близкого родственника в течении часа после смерти вампира. К сожалению, они опоздали.

Ник вел машину по инерции. Потому что надо. Потому что кто-то должен. Фэй осталась с Марианной, которая не знала о страшном известии. Ник не хотел думать о том, что будет с его девочкой, когда ей сообщат о смерти Лины. Смерть. Сколько раз он слышал это слово за долгие годы своей вечности и лишь дважды он его боялся. Сейчас настал третий раз, смерть коснулась их снова черными липкими щупальцами, коснулась всех. Ник посмотрел в зеркало дальнего обзора. Крис не двигалась, застыла как каменное изваяние и вцепилась в руку Габриэля. Хотя бы за нее можно быть спокойным. Вольский будет рядом. Соберет ее по кусочкам, если понадобится. Марианна пока что в неведении. Как долго? Несколько часов у них есть. Больше всего беспокоил Влад. На него было страшно смотреть. Нет, он не бился в истерике, не нервничал, он выглядел слишком спокойным. Это и настораживало больше всего. Они затормозили возле нескольких полицейских машин, территорию склепа оцепили и оградили желтыми лентами. Еще никого не допускали: ни журналистов, ни человеческих полицейских. У Серафима все под контролем. Вначале королевская семья должна дать согласие на огласку и только потом здесь начнется привычная процедура расследования, допустят репортеров и журналистов. Влад первым вышел из автомобиля. Серафим шел к нему на встречу.

Но Влад прошел мимо, Ник последовал за ним, обернулся к Габриэлю и кивнул в сторону Крис. Пусть придержит ее. Потом впустит. Не сейчас. Они отодвинули каменную дверь склепа и вошли вовнутрь. Тут же замерли — повсюду свечи. Влад пошел вперед. Ник уже видел два тела. Мертвая Лина лежала прямо на могильной плите, ее глаза были широко распахнуты, на лице застыло странное выражение умиротворения. Словно она, в момент смерти, испытала невероятное облегчение. Тело Марго лежало неподалеку, на боку, в луже черной крови. Ник стал позади Влада и положил руку ему на плечо. Прошло несколько минут. Оба молчали. Ник судорожно глотнул воздух. Ему стало страшно. Невероятное чувство дикой пустоты. Когда-то Лина значила для него очень много. Несмотря на то, что его любовь к ней переросла в братскую, он помнил о своих чувствах. Она была дорога ему. Слезы застряли в горле. Он не имел права сейчас плакать, рядом с Владом, которому больнее в тысячу раз. Ник сильнее сжал плечо брата.

— Оставь меня с ней ненадолго, — голос короля скорее напоминал тихий шелест. Ник кивнул сам себе. На негнущихся ногах вышел из склепа, и ему тут же захотелось зажать уши руками.

— Пусти меня! Пусти меня к ней, Габриэль…сейчас я хочу…пусти…

Крис билась в руках мужа, а тот упрямо сжимал ее в объятиях и не давал вырваться, по его щекам текли слезы. Ник видел, что сам Габриэль едва держится. Ник пришел ему на помощь, привлек Кристину к себе.

— Тихо… тихо…Ты увидишь ее. Мы все с ней попрощаемся.

— Нет! Нет! Я не хочу прощаться, черт тебя раздери! Вы лжете! Вы просто…

— Крис, посмотри на меня, — Ник сжал руками залитое слезами лицо, — отец хочет побыть с ней наедине. Пару минут. Прошу тебя…дай ему пару минут.

Крис обмякла в его руках и застонала, обхватив шею Ника. Мокану посмотрел на Габриэля. Тот держался. С трудом, но держался.

— Почему, Ник? Почему Марго это сделала? Почемууу это я виновата…это моя вина…я.

— Ты не виновата, Крис.

Они обернулись и увидели Фэй, она стояла позади них, бледная дрожащая.

— Это мы…мы убили Витана. Я и Лина.

В этот момент Влад вышел из склепа с телом жены на руках. Ветер трепал его длинные волосы и зеленое шелковое платье Лины. Влад укутал ее в свой плащ.

— Мы увозим ее домой, — сказал он Серафиму и тот кивнул. Дал распоряжение снять оцепление и распустить всех по домам. Кристина подошла к отцу и обняла их обоих. Несколько минут они стояли втроем, в тишине. Душераздирающее зрелище. Ник еще никогда не чувствовал горе настолько. Даже смерть отца не потрясла его настолько, им двигала ярость и желание мстить. Самое страшное, что сейчас им некого ненавидеть и вся боль подтачивала изнутри ядовитым червем безнадежной усталости и отчаянья. Лина…рыжая бестия, которая невольно вернула его в лоно семьи. Из-за нее он начал меняться и понимать иные ценности в жизни. Благодаря ей Ник стал тем кто он сейчас. Никто не смел нарушить тишину. Все, словно, замерли.

Пока где-то рядом не щелкнул фотоаппарат. Через секунду репортер уже замертво упал в траву, а еще через несколько минут чистильщики вынесли его тело, упакованное в мешок для трупов. Ник проводил их взглядом и вытер окровавленный рот тыльной стороной ладони. Убийство принесло короткое облегчение. Мимолетное, как от глоток воды в мертвый зной.

— Я сам скажу Марианне, — нарушил тишину Влад, прижимая к себе труп жены и глядя пустыми глазами в никуда.

— Нельзя говорить, — прошептала Фэй, сдерживая слезы.

— Она должна знать. Мы обязаны сказать. Она имеет право попрощаться. У нее есть всего час до восхода солнца.

Все знали, что с первыми лучами тело Лины превратится в пепел. Ник вцепился в руль и стиснул челюсти. Кристина уже не кричала, она плакала, молча, гладила Лину по голове и тихо всхлипывала. Габриэль крепко держал ее за плечи.

Фэй сидела рядом с Ником. Она больше не произнесла ни слова. Только Ник все еще слышал ее признание. Они убили Витана. Вот почему Марго так жестоко отомстила. Когда-нибудь Влад об этом узнает.

Ник метался, как зверь в своей спальне он слышал крики. Слышал как Марианна кричит и его сердце выворачивало наизнанку. Твою мать, почему он не может быть рядом в этот момент? Он бы успокоил ее, поддержал, он бы…черт, он бы носил ее на руках как ребенка, он бы вытирал ее слезы и не отходил ни на шаг. Он бы прошел через это вместе с ней. Слышались быстрые шаги по коридорам, хлопанье дверей, тихие голоса. Внизу скрипели покрышками подъезжающие автомобили. Все собирались проститься. Они привыкли. Похороны у вампиров всегда стремительные. Нет времени подготовится, нет времени оплакать, иначе хоронить будет некого. Это знали все. Суета заставляла забыть о горе.

Но не его. Ник судорожно сжимал и разжимал пальцы. Его тянуло туда, где плачет и страдает его женщина. Он обязан сейчас быть рядом с ней. Наконец-то пришла Фэй и Ник схватил ее за плечи.

— Как она?

— Я дала ей сильное успокоительное. Она будет в сознании, будет все понимать, но ее эмоции притупятся. Она в шоке. Для нее губительно это потрясение. Я не знаю какие будут последствия. Придется держать ее на транквилизаторах постоянно. В течении недели, а то и месяца.

Ник медленно разжал пальцы.

— Кто убил Витана ты или Лина?

— Лина…я помогла организовать.

Ник тяжело вздохнул. Им придется пройти и через это. Хотя он поступил бы точно так же.

— Влад?

— Он в порядке, — ответила Фэй, — держится. Ему будет плохо потом. Через время. Он еще не осознал. Всегда происходит щелчок. У кого-то сразу и он бьется в истерике, у кого-то этот щелчок будет спустя время. Пойдем, Ник. Все, кто смогли, уже приехали. Я помогу Марианне одеться и еще…Ник, держи себя в руках, когда увидишь ее, пожалуйста. Просто сделай это ради Марианны.

Мокану кивнул и стиснул челюсти. Он сдержится. Постарается.

Никто не проронил ни слова. Не произнес прощальной речи. В тишине слышались сдавленные стоны, рыдания. Никто не посмел подойти к королю. Все соболезновали молча. Внезапно сердце Мокану пропустило несколько ударов. Фэй привела Марианну. Нику показалось, что он летит в пропасть. Его девочка. От невероятного усилия не закричать ее имя, свело скулы. Он стиснул кулаки и заставил себя молчать. Просто смотрел на нее и…собственная боль отошла на второй план. За нее было больнее. Марианна походила на призрака. Очень бледная кожа, почти прозрачная. Глаза затуманены, зрачки расширены. Действие транквилизатора. Подбородок подрагивает. Веки припухли от слез. Фэй подвела ее к отцу, и Влад рывком прижал дочь к себе. Ник тихо застонал. Это он должен сейчас обнимать ее, утешать. Это его обязанность. Почему именно в этот момент Ник не имеет права? Что они сказали ей? Как умерла Лина?

Влад разжал руки и Марианна, пошатываясь, подошла к гробу. В тишине было слышно, как бьется ее сердце очень медленно, словно тоже готово остановиться.

Марианна несколько минут смотрела на тело матери, потом повернулась к отцу. Ник успел подхватить ее еще до того как она сама поняла что падает. Это было стремительно быстро. Сиреневые глаза лишь на секунду сфокусировались на его лице и закрылись, не успев отразить ни одной эмоции кроме боли и отчаянья. Фэй тут же оказалась рядом, приложила ухо к ее груди, прощупала пульс.

— Обморок. Она не выдержала. Ник отнеси ее в дом, хорошо. Я побуду с Владом.

— Иди с ними, — голос короля донесся словно издалека. Иди, не оставляй ее. Я в порядке.

Ник уложил Марианну на постель и не удержался, прижал ее руку к губам, потом к щеке. Удивительно, когда он рядом с ней становится легче дышать. Она словно его наркотик. Со стойкой непреодолимой зависимостью на все: запах, голос, прикосновения. Держит ее руку в своей, и сердце снова бьется, в груди становится теплее. Он не просто соскучился, он истощен морально, до состояния полной прострации. Именно сейчас по его щеке скатилась одинокая слеза, и Ник быстро смахнул ее ладонью. Не время плакать. Кто-то должен быть сильным сегодня.

Фэй не мешала, она стояла рядом и наполняла шприц лекарством. Ее руки мелко дрожали.

— Она придет в себя через несколько часов. За это время мы должны увезти ее отсюда в дом родителей. Ник, вернись в склеп. Мне не нравится состояние Влада. Он слишком спокоен. Меня это настораживает. Побудь с ним. Не оставляй одного.

Ник осторожно положи руку Марианны ей на грудь и повернулся к Фэй.

— Он не прости вам лжи. Точнее, теперь только тебе. Лучше, чтобы Влад не знал о том что вы сделали.

— Я знаю, — прошептала Фэй, — никогда не простит. Сейчас ты ему нужен. Просто побудь с ним, хорошо.

— Конечно…Фэй…что теперь с нами будет?

В глазах Фэй блеснули слезы:

— Все изменится. Мы изменимся. Смерть не только отнимает, она так же дает возможность родиться чему-то новому, Ник.

Они никогда не были эмоционально близки настолько, как сейчас. В этом самом склепе, где покоился их отец, Криштоф и теперь женщина, которая когда-то породила между ними вражду и ненависть, но в тоже время заставила их стать семьей. Ее больше нет. А им обоим слишком больно, чтобы что-то сказать друг другу. Обиды отошли на второй план. Между братьями протянулась еще хрупкая, но уже ощутимая ниточка доверия.

— Мы слишком часто стали здесь бывать, — прошептал Ник и сел рядом с Владом на каменный пол.

— Ты видел ее лицо, Ник? Она…она словно радовалась, что ушла. Почему? Она встретила смерть с облегчением. Чего я не знаю, Ник? Что происходило с моей женой? Что она скрывала от меня?

Ник облокотился о стену.

— Не знаю, брат. Она ушла. Просто ушла, как и многие из нас. Вампиры не умирают от старости.

— Я хотел разделить с ней вечность, — прошептал Влад и закрыл глаза.

— Ты разделишь с ней вечность. Пока ты ее помнишь.

Внезапно Влад повернулся к Нику, его глаза лихорадочно блестели:

— Что-то не так, Ник. Я это чувствовал, все годы. С ней было что-то не так, а последнее время. Она…словно жила по инерции. Лина так и не стала одной из нас…и у нее были тайны от меня.

Влад протянул Нику окровавленный клочок бумаги.

— Записка Марго. Прочти.

Ник поднес бумагу к глазам и тяжело вздохнул.

— Ты не удивлен? Ты знаешь, что эта сука имела ввиду?

Ник отвернулся.

— Скажи мне. Скажи все, что ты знаешь, Ник. Я должен знать.

— Просто Марго лишилась всего. Это ее фантазии, ее домыслы. Это ничего не значит. Поверь. Совсем ничего.

Влад отобрал записку и спрятал ее в карман.

— Значит. Моя жена многое от меня скрывала. Я чувствовал, но не лез. Каждый имеет право на свое пространство.

Ник сжал руку брата.

— Просто ты сейчас ищешь виноватых, Влад. Так легче справиться. Так легче смириться. Но ты заблуждаешься, я уверен, что Лина ничего от тебя не скрывала.

— Скрывала, — Влад судорожно сжал руки и снова закрыл глаза, — неделю назад я получил уведомление из Румынии о том что ее посылка передана адресату. И знаешь что?!..Адресатом была она сама. Лина отправила посылку и сама же получила ее в Румынии. Тогда, когда я думал, что она уехала по делам братства. Зачем? Что было в этой посылке? Что она отправила сама себе? Я должен узнать.

Ник чувствовал, как сжимается его сердце. Что-то новенькое? Сочувствие брату? Незнакомые эмоции, странные и давящие на грудь.

— Поезжай туда и найди ЭТО. Возможно, тогда ты успокоишься. Лина любила тебя, брат.

Они посмотрели друг другу в глаза и вдруг король тихо произнес:

— Тебя она тоже любила.

Слова повисли в воздухе, как камень. Воцарилась тишина.

— Сейчас не самое подходящее место и время…, - начал Ник.

Влад вдруг сжал плечи Мокану.

— Почему она, Ник? Почему сейчас, когда в нашей жизни наступило долгожданное счастье и покой?

Ник чувствовал его боль физически. Пожалуй, это был самый сближающий момент за всю их жизнь. Даже смерть отца не сблизила их настолько.

— Пойдем. Нам нужно быть там с теми, кому тоже больно. Короли не имеют права на одиночество.

Влад резко встал с пола.

— Я больше не король. Что я за правитель? Я не смог уберечь своих дочерей, я не смог уберечь свою жену. Братству не нужен, такой как я.

Ник напрягся, он смотрел на Влада и видел мрачную решимость на его лице.

— Ты заменишь меня. Я отдаю правлением братством тебе и ухожу от дел. Как наш отец. Мое время закончилось, Ник. Ты обязан взять все в свои руки. Габриэля поставишь на свою должность. Он справится.

Ник хотел возразить, но Влад сделал предостерегающий жест:

— Не спорь. Мы оба знаем, что я прав. Я сейчас не в состоянии править братством. Я должен быть со своей семьей. Габриэль и Крис переедут в наш с Линой дом и побудут с Марианной. Я уеду в Румынию, а потом поживу у Мстислава с Дианой вместе с детьми. Мне нужно это время. Твоя очередь взвалить все на себя.

Ник обнял Влада и сильно сжал его плечи. Он чувствовал дрожь. Король больше не держал себя в руках, он сломался. Это было самым тяжелым зрелищем из всех, что Нику доводилось видеть. Самый сильный в их семье, несгибаемый, правильный. Он сломан и сдается. Ник с трудом сдержал стон сожаления.

— Мы справимся вместе, как всегда. Как все эти годы.

— Нет…ты справишься сам, а я помогу чем смогу. Завтра я оглашу новый указ, и тебя коронуют ровно через неделю. Мы выдержим время траура, и ты возьмешь на себя все обязанности. Хоть раз сделай, так как я тебя прошу. Ник…я просто не смогу сейчас править братством…я задыхаюсь, брат…Мне плохо…Я…

Ник посмотрел Владу в глаза и словно увидел отражение собственных глаз много лет назад, когда решил, что Марианна ушла от них навсегда.

— Хорошо…я согласен. Я приму все обязанности.

Смерть Лины заставила братьев цепляться друг за друга, именно в этот момент они перестали быть врагами. Словно давнее соперничество, ненависть и ревность умерли вместе с ней и были похоронены именно в этом склепе.

3 ГЛАВА

Нет большего мученья, как о поре счастливой вспоминать.

Данте А.

Спустя месяц…

Господи, как же хорошо дома! Я ДОМА! Мне казалось, я не была здесь целую вечность. Но именно здесь мы все были счастливы: я, мама, папа, Тина. Мама… Я все еще не могу говорить о ней в прошедшем времени, для меня она живая. Во всем, что меня окружает. В этих шторах нежно сиреневого цвета, которые мы выбирали вместе. В каждой вещице, любовно расставленной ею в моей спальне. Даже в книгах, которые она покупала мне когда-то. Мама. Ее никогда и никто не заменит и никто и никогда не будет меня так любить. Я не плачу. Уже нет. Я просто трогаю эти вещи, и мне не верится, что я могу к ним прикасаться, а она нет. Иногда я слышу ее шаги в коридоре или смех на веранде. Я слышу ее голос. Выбегаю из комнаты, а ее нет. Сегодня ровно месяц как не стало мамы. Для меня этот месяц прошел как один день. Я перестала пить таблетки ровно через неделю. Фэй сказала — я сильная и смогу справиться без них. Отец тоже справлялся. С трудом, но он держался. Мы не оставляли его одного. Тина и Габриэль всегда были рядом, и я сидела с отцом в спальне мамы, и смотрели фотографии и видео. Вспоминали ее. Каждый день. Это стало ритуалом, после ужина мы шли в ее комнату и смотрели кусочек нашего счастливого прошлого. Папа сильно изменился. Мне так жаль его. Он словно стал совершенно другим, более жестким, холодным. Нет, не со мной, а вообще. Я слышала, как он отдавал приказы слугам, как разговаривал по телефону, и я не узнавала его. У него появились тайны. Он закрывался в библиотеке и очень часто прекращал все разговоры, едва я заходила в его кабинет. Постепенно я стала понимать, что странный не только он. Все странные и другие…или это я не такая. Боже, мне не восемнадцать, мне двадцать пять. Я вернулась домой спустя семь лет. Жила ли я здесь? Или не жила? Где я провела все это время? Почему тот дом мне казался родным и знакомым, если там живет брат моего отца? Я проводила там много времени?

А здесь ничего не изменилось и все же неуловимо стало другим. Теперь я уже верила, что прошло семь лет. Дом выглядел иначе, слуги были другими, странными молчаливыми исчезали и появлялись как призраки. В доме царил полумрак и тишина. Хотя скорей всего папа вымуштровал всех перед моим возвращением и поэтому все ходили по стойке "смирно". Отец мог быть грозным и властным иногда. Правда, не с нами. Не со мной, не с мамой и уж точно не с Тиной. Меня все еще мучили приступы головной боли, но Фэй дала мне лекарство и, благодаря ему, я справлялась с мигренью или что там еще бывает у людей после трепанации черепа. Но в мозгах у меня поковырялись основательно. Словно вырезали оттуда кусочек вместе с семью годами моей жизни. Хотя, если послушать Фэй и отца за эти семь лет не произошло ничего примечательного. Привычно для меня. В моей жизни никогда и ничего не происходит. Она скучная и унылая как и я сама. Правда, зеркало пыталось меня переубедить, но разве со мной поспоришь? Я никогда не отличалась высокой самооценкой. Скорее наоборот — распилить себя изнутри и копаться, ковыряться в своих тараканах. Вот это всегда пожалуйста. А что восхищаться? Ну, повзрослела? Ну, симпатичней стала. Вроде черты лица поярче, тело покруглее. И еще! О вот это прогресс! Именно это доконало меня — маникюр! Длинные аккуратные ногти. Просто идеальные. Интересно кто со мной так поработал в этом направлении? Ведь я сгрызала их раньше до мяса.

Я помню первый день, когда папа привез меня домой — я зашла к себе в комнату и с наслаждением закрыла глаза чувствуя запах книг. Мои книги. Как же я скучала по ним.

Я помню, как вытерла слезы, как устало бросила сумку на диван у окна, и пошла в душ.

Немедленно. Вот смою кладбищенский запах и почувствую себя намного лучше. Но он въелся мне в мозги. Запах склепа там, где мы оставили маму навсегда. Воспоминания причиняют боль. Наверное, прошло слишком мало времени.

Запахи стали моим сущим наказанием. Меня постоянно преследовали навязчивые ароматы, а то и откровенная вонь. Словно мне делали не трепанацию черепа, а трепанацию носа. Мое обоняние не просто улучшилось, а оно усилилось в десятки раз и очень мне мешало. Или я преувеличиваю, но вся моя одежда пахла лекарствами, даже волосы и ногти. И еще…моя кожа на ней словно держался еще один запах терпкий, мужской. Я чувствовала его, и он меня не раздражал, даже наоборот я снова и снова подносила свою руку к лицу, чтобы почувствовать его. Нет, этот запах не был мне знаком, но он вызывал странные чувства. Как если бы…если вдруг купить духи и вдруг понять — это ТВОЕ. Именно твое. Словно тот человек…если я не фантазирую, проводил со мной настолько много времени, что его аромат впитался в поры на моем теле. И это не отец.

Я помню, как тогда подошла к большому зеркалу и посмотрела на себя. На голове повязан черный кружевной шарфик, Тина постаралась. Элегантное черное платье, туфли. Я пополнела немного или мне кажется? Помню, как рассматривала себя, словно стараясь отвлечься от грустных мыслей, от отчаянной пустоты. Почему-то мне казалось что под шарфиком выбритая голова. Ведь когда оперируют, то сбривают волосяной покров. Я сдернула шарф и приготовилась увидеть… Нет…я не лысая… Волосы едва достают до мочек ушей. Я показалась себе чужой. Странной, неестественно фарфоровой. Ненастоящей. Стянула платье через голову, скинула лифчик. Мое тело больше не угловатое, не худое. Я стала женственной. Округлые плечи, бедра, грудь большая, тяжелая. Я решила, что рассмотрю себя потом, сейчас мне просто хотелось с мыть с себя все, я залезла под горячую воду и закрыла глаза, намылила тело, шею руки, пальцы и вдруг замерла. Смыла мыло и снова посмотрела на свою правую руку. На безымянном пальце виднелся белый след. Такой след остается после того как ты очень долго носишь кольцо или часы, а потом снимаешь. Вся кожа покрывается легким загаром, а вод именно в таких местах остается белой. Значит, я носила кольцо? Притом не снимая? Почему на безымянном пальце? Словно обручальное. Надо будет спросить у папы куда оно делось, Любая мелочь может иметь значение и разбудить мою память.

Но я так и не спросила про кольцо. Какое это имело значение сейчас, когда все мы учились жить без мамы? Когда человек рядом ты не придаешь этому значение, воспринимаешь как должное, а потом, когда его больше нет, тоска по самым обычным фразам, даже тем, которые тебя раздражали, вдруг становится невыносимой. Сегодня вечером вся семья соберется вместе помянуть маму. Никто не произносит вслух слово "поминки", просто говорят, что мы обязаны возобновить традицию ужинать вместе по пятницам, но я знаю, что папа хочет почтить ее память и поэтому зовет всех. Возможно, чтобы я лучше познакомилась с теми, кого забыла. За это время мы с Тиной были неразлучны. Она проводила со мной почти каждый день. Но самое странное, что я так и не добилась от нее ничего насчет себя. Тина говорит, что ее в это время не было со мной она жила в Чехословакии со своим первым мужем, который погиб четыре месяца назад. О том, где и как она познакомилась с Габриэлем я так и не поняла. Но парень мне нравился. Меня тянуло к нему. Мне даже иногда казалось, что я его знаю. Особенно его глаза. Я словно видела их когда-то раньше. Он мало говорил, но он любил Тину. Безумно. Для меня этого было достаточно. Тем более сестра открыла мне секрет, что она ждет от него ребенка. Конечно, я не понимала, почему она вышла замуж, когда прошел такой маленький срок после смерти ее первого мужа, но я еще не готова была к расспросам. Информация и ее количество заканчивались для меня жестокими приступами головной боли.

Ближе к обеду я вылезла из душа и открыла шкаф. Ничего себе сколько вещей? Не помню такого гардероба у себя. Я это ношу? Вот это? И вот это тоже? Одно платье короче другого, все прозрачное, обтягивающее, вызывающее. Я все это сама выбирала? Будь это шкаф Кристины я бы не удивилась, но чтоб я вот это носила?! Так, а ничего другого здесь и нет. На глаза попалось черное платье, с мелкими блестками, полупрозрачное без излишеств, до колен. Я еще не была готова снять траур. Правда, когда надела обнаружила разрез сбоку. Ну, ничего вроде самое скромное из всего, что здесь имелось. Потрогала материал и вдруг почувствовала снова тот неуловимый мужской запах, который держался на моей коже месяц назад. Я поднесла платье к лицу и закрыла глаза. Нет…никаких воспоминаний. Возможно, я ходила в этом платье на свидание…с тем парнем, о котором говорил отец.

Я порылась в поисках колготок, но кроме чулок ничего не нашла. Ладно, Марианна, значит, ты носишь теперь чулки, хорошо, я тоже попробую. Только завтра же я все это барахло вышвырну нафиг. Как можно такое носить? Словно соблазнять кого-то собралась. А, может, так оно и было? Ведь родители говорили, что у меня кто-то был. Может это я для него так старалась. Хммм… Интересно я все еще девственница? Будем надеяться, что нет. А то в двадцать пять это уже неприлично. Хотя я, черт возьми, ничего не помню. Ну, вот это можно было бы и не забывать. Кто был моим первым мужчиной? Я его любила? У нас был бурный секс? Или так возня под одеялом?

Наверняка если сделать ревизию во всех своих ящиках я что-то но найду. Хоть какой-то привет из прошлого. Сегодня же начну искать. Поужинаю с семьей и с чистой совестью займусь своей дырявой памятью.

К дому подъехала машина. Вторая по счету. В первой приехала Фэй. Все остальные дома. Тогда кто это? Я подошла к окну и распахнула шторы. Из черного мерседеса вышел мужчина. Высокий, худощавый. Я прилипла к стеклу, жадно его рассматривая. Мне почему-то казалось, что где-то я его уже раньше видела. Ошеломительная внешность. Я видела, как развеваются на ветру его длинные черные волосы, во всех движениях скрыта пружинистая сила. Он вдруг резко поднял голову и я отпрянула от окна, но ощущение того что он меня заметил, появилось немедленно.

Я спустилась к гостям. Медленно ступенька за ступенькой. Многих из них я не помню. Знают ли они об этом? Отец предупредил?

Все повернули головы в мою сторону, и я смутилась. Невольно отыскала взглядом того самого незнакомца, который только что вошел в дом и вздрогнула когда встретилась с ним взглядом. Невероятная внешность. Незабываемая. Один раз увидишь и забыть уже никогда не сможешь. И его взгляд…пронзительные глаза синие как зимнее небо. В сочетании с его черными волосами и матовой кожей невероятный эффект. Кто он? Почему когда я на него смотрю, я начинаю нервничать. И тогда когда увидела из окна и сейчас? Странное чувство, сердце бьется чуть быстрее.

Мне стало неуютно. Его взгляд казался слишком откровенным. Я даже поежилась.

Тина расцеловала меня, взяла за руки, повела к столу, она отметила, что я прекрасно выгляжу. Я украдкой поглядывала на незнакомца. Он вел себя очень уверенно, словно был частым гостем в нашем доме. За столом сидели, по крайней мере, еще двое, которых я не знала или не помнила. Мужчина с невероятными белыми волосами, со шрамом на щеке и хрупкая очень худенькая девушка с большими карими глазами. Но они не смотрели на меня как на незнакомку. Они явно были рады меня видеть. Черт, как же неловко. Я делано улыбнулась им. Тина, словно почувствовала мое смущение.

— Не волнуйся, все мы знаем, что ты не помнишь некоторых членов нашей семьи и друзей. Начнем по порядку хорошо? Просто думай о том, что все мы тебя любим и все очень рады, что ты снова с нами.

Сестра повернулась к незнакомцу с синими глазами и шепнула мне на ухо:

— Милая. Это Николас. Твой…дядя…, - она кашлянула и быстро посмотрела на Фэй, та кивнула и отпила вино из бокала.

ААААА! Ну вот. Точно. Я видела его фотографии у мамы в комнате, когда-то давно, когда без спроса влезла в ее секретный ящик. Значит это мой родственник? Легкое разочарование и вместе с ним облегчение. Николас мой родной дядя. Но странное чувство, что он смотрел на меня далеко не как на племянницу, сверлило мозги. Может быть…я фантазирую. Просто он очень красивый. Возможно, я даже хотела бы что он так на меня смотрел если бы не был моим дядей.

— Я очень много о тебе слышала от мамы, — я улыбнулась и протянула ему руку, — наверное, мы уже не раз общались, встречались…но я ничего не помню… Авария эта…Прости. Так неловко.

Николас взял меня за руку, но удержал мою ладонь слишком долго, на меня снова нахлынуло смущение, я высвободила пальцы у и посмотрела на Тину. Та, казалось, ничего не замечала. Она беседовала с Фэй и с отцом.

— Ты можешь называть меня Ник, малыш, — он улыбнулся и мне стало душно. И это его "малыш"… Я снова смутилась. Кристина показала рукой на мужчину с белыми волосами:

— Это Мстислав, он…друг Николаса, а с ним его жена Диана. Она балерина. Знаменитая.

Девушка улыбнулась и кивнула мне. Мстислав многозначительно посмотрел на Ника, потом перевел взгляд на меня:

— Я рад, что ты к нам вернулась. Память это не самое страшное, что мы можем в этой жизни потерять.

Прозвучало довольно мрачно, а сердце кольнуло как иголкой. Да, мы теряем значительно больше иногда…например маму. Я вдруг поняла, что только мы с отцом по-прежнему в траурной одежде. Даже Тина надела просторное темно-синее платье. Наверное, мы с папой еще не скоро сможем снять траур по маме.

Меня, как назло, посадили рядом с Николасом… Дядя! Ничего себе дядя. Красавец, просто умопомрачительный красавец. Вот какая у меня семья. С ними не стыдно и у одноклассников… черт мне двадцать пять. Одноклассники уже взрослые дядьки и тетки. Мне вдруг ужасно захотелось сбежать. Вот просто взять и смыться с этого ужина куда подальше. Меня напрягал мой неожиданный родственник, напрягали его взгляды. Казалось, эти синие глаза прожгут меня насквозь, сделают во мне дыру. Он меня пугал. Я чувствовала исходящую от него животную силу, некую ауру опасности. Когда каждая клеточка тела вопит: "беги без оглядки". Постепенно мною овладевала паника. Незаметно подкрадывалась, как издалека. Если он мой родной дядя, то почему он смотрит на меня как… черт, как на женщину? Я снова бросила взгляд на Тину, словно моля о помощи, но она настолько увлеклась обсуждением нового контракта для Фэй, чтобы расширить ее клинику, что просто не обращали на меня внимание. Отец беседовал с Мстиславом, Диана не участвовала в беседе, но внимательно слушала, заглядывая в лицо своего мужа. Наверное, они поженились совсем недавно. Это чувствовалось в их взглядах, в невольных прикосновениях к друг другу.

Они забыли обо мне. Все, кроме Николаса. Он то и дело наливал мне напиток, подсыпал новых деликатесов и, самое интересное, в моей тарелке оказывалось именно то, что я люблю.

— Ну как тебе дома? — наконец-то спросил он, и я вздрогнула от звука его голоса. Снова дежавю. Снова ощущение, что я его голос уже где-то слышала.

— Буд-то вчера отсюда вышла. Дома всегда хорошо. Наверное, я никогда не смогу покинуть дом родителей как Кристина. Выйти замуж, уехать.

В глазах Николаса мелькнула насмешка, он скептически приподнял бровь.

— Но ведь вечно жить в хрустальном замке невозможно…

Я улыбнулась:

— Конечно, я жду принца на белом коне, принца который вызволит меня из добровольного заточения.

Николас отпил виски из бокала и откинулся на спинку кресла. Мне показалось, что он напрягся.

— И какой он, твой принц на белом коне? — Спросил он и закурил сигару. Я с удивлением увидела на его безымянном пальце обручальное кольцо. Он женат? Тогда где она? Его жена… Появилось неуловимое чувство легкой зависти к той, кто смогла завоевать такого красавца.

— Так что насчет принца? — настойчиво переспросил Ник и затянулся сигарой.

Я мечтательно закрыла глаза, силясь представить себе хоть кого-то, но кроме брата Ксении никого перед глазами не видела.

— Ну, такой с длинными волосами, высокий, красивый.

Николас едва заметно подался вперед, и в его руке дрогнула сигара.

— Чтоб глаза зеленые такие были. Ну, лет тридцати, наверное и чтоб обязательно играл на гитаре или еще на чем-то…, - я увлеклась."Как Вик".

Взгляд Николаса потяжелел, я физически почувствовала эту тяжесть, словно на меня повеяло ледяным холодом. Он прищурился и пристально посмотрел мне в глаза.

— И есть кто на примете?

Я весело отхлебнула апельсиновый сок. Почему бы мне не рассказать своему родственнику, если он так живо интересуется моими мечтами?

— Да, есть один парень.

Николас поставил бокал на стол, и мне даже показалось, что у него на скулах заиграли желваки.

— Очень интересно. И кто же это?

Я уже унеслась вслед за мечтой.

— Рок музыкант, хотя не знаю стал ли он таковым. Но семь лет назад талант имелся. Может, продвинулся наконец-то. Виктор, брат Ксении, мы с ней в одном классе учились. Боже…семь лет назад. Кошмар.

Я улыбнулась и вдруг поняла, что Николас совсем не улыбается, он затушил сигару и неожиданно жестко спросил:

— Между вами что-то было раньше?

Ничего не было. Целовались один раз на заднем сидении его машины, а потом он уехал в столицу и все, я его не видела до той самой встречи выпускников.

— Было… Так, один раз…

Я не сразу поняла, откуда донесся этот резкий звук, пока не увидела, как виски стекает по белоснежной скатерти на пол, а Ник сжимает в руке осколки бокала. Теперь уже Фэй подскочила к Нику и быстро увела его из залы, я хотела пойти следом. Может помощь моя нужна или еще чего. Он ведь точно порезался и глубоко, я бросила взгляд на пол, но один из слуг уже вытер капли крови с паркета. На секунду мне показалось, что эти капли были не красными, а черными. Тина меня не пустила, удержала за столом.

— Фэй — врач, она справится. Поверь. С ним все нормально. Видно бокал был с трещиной.

— Фэй, это выше моих сил. Я переоценил себя… Думал я выдержу, но это невыносимо. Ты понимаешь, что я сорвусь в любой момент?

Ник со всей силы впечатал кулак в стену несколько раз подряд.

— Успокойся. Тссс. Она нас услышит. Ты должен взять себя в руки. Слышишь? Это хороший знак, что она откровенна с тобой.

— Откровенна? Да она только что, черт подери, рассказывала мне о каком-то недоске. Охренеть…завтра она мне расскажет как она с ним…

— Ник, я прошу тебя. Ник. Посмотри на меня.

Николас посмотрел на Фэй и его глаза запылали.

— ОНА МОЯ ЖЕНА! Я не намерен это терпеть. Я не… черт, я не думаю, что мы должны это скрывать. Идиотизм. Фэй, меня надолго не хватит. Заканчивайте этот спектакль, я больше не буду в нем участвовать.

— Будешь. Если любишь ее — значит будешь.

Их взгляды скрестились, и Фэй требовательно сжала руки Николаса, но Ник яростно выдернул ладонь, отвернулся, отошел к окну.

— И что мне теперь делать? Мириться со всем. Может завтра она себе нового мужика найдет. Мне что и это терпеть?

Фэй не ответила. Но Николас знал о чем она думала и этот ответ ему не нравился.

— Ник, я понимаю, что ты чувствуешь. Все понимаю. Мы что-то придумаем. Может завтра или послезавтра отправим ее к тебе в гости. Проведете больше времени вместе, пообщаетесь. Ей нужно находиться рядом с тобой, и она начнет чувствовать, вот увидишь.

Ник резко обернулся:

— А если не начнет? Что тогда, Фэй? Когда вы собираетесь ей сказать, что я черт подери, не ее дядюшка Николас? Твою мать, звучит как Санта Клаус. Я — вампир, да и вся наша семейка тоже? Сколько времени я должен играть в эти игры?

— Не знаю. Ты считаешь, что лучше сказать ей это сейчас? Заставить ее быть с тобой? Заставить переехать к тебе обратно, когда она ничего…

— Ничего ко мне не чувствует? Это ты хотела сказать, Фэй?

— Да, именно это я хотела сказать. Марианна ничего к тебе не чувствует.

Глаза Ника на секунду блеснули красными огнями и Фэй вздрогнула.

— Даже не думай об этом. Не смей, Ник…Не смей.

Взгляд князя тут же погас.

— А ты не смей мне указывать. Я потерплю. Но я не обещаю, что это надолго. Давай, Фэй найди какое-нибудь гребаное лекарство и верни ей память. Я ухожу. Для меня достаточно на сегодня. Если ты не забыла я теперь в иной должности и мне есть чем заняться.

Ник посмотрел на Фэй и его брови сошлись на переносице:

— Передай Владу — пусть заедет ко мне по дороге в Румынию, есть несколько бумаг, которые он должен подписать.

Ник открыл дверцу автомобиля и вдруг остановился, медленно повернулся. Марианна стояла позади него:

— Ты кое-что забыл, Николас.

Она протянула ему зажигалку. От волнения у него пересохло в горле. Слишком близко. Опасно. Для нее конечно. Взял из ее рук зажигалку и положил в карман куртки.

— Спасибо, она мне дорога.

— Я буду любить тебя вечно…

— Что? — на секунду у него потемнело перед глазами.

— Там написано — я буду любить тебя вечно.

— Я знаю. Спасибо, что вернула ее.

Ник сел в машину и захлопнул дверцу.

— Кто это написал?

Он почти нажал на педаль газа, но передумал, стекло бокового окна спустилось вниз.

— Это имеет значение? Или просто любопытство?

Марианна пожала плечами.

— У тебя на пальце обручальное кольцо. Ты пришел один. Я просто спросила.

— В этой жизни, малыш, никогда и ничего не бывает просто…

— Я вспомнила тебя…

Сердце перестало биться. Замерло. Ни одного удара.

— Тогда…на похоронах. Ты не дал мне упасть.

Сердцебиение возобновилось, медленно, быстрее, яростней.

— Я просто стоял рядом.

Он сорвался с места, стараясь не смотреть в зеркало дальнего обзора. Отъехав на несколько метров, резко затормозил и ударил по рулю ладонями, выскочил из машины. Согнувшись пополам, долго стоял, закрыв глаза, сжав двумя пальцами переносицу. Она вспомнит. А не вспомнит — они начнут сначала. Черта с два он будет сдерживаться. Даст ей время прийти в себя и вернет обратно. Не будь он Николас Мокану. Какая женщина могла устоять? И она не устоит. Только нужно деликатно покончить с мифом о том, что он ее дядюшка и Ник заставит Влада сделать ему такое одолжение и рассказать своей дочери о том, что она приемная или он, мать их так, сам это сделает.

4 ГЛАВА

Жизнь можно начать с чистого листа, но сам почерк изменить гораздо сложнее.

(с) Просторы интернета

Чувство, что от меня что-то скрывают появилось внезапно. Это противное липкое ощущение, когда все вокруг знают, что происходит, а ты нет. Эйфория от того что я вернулась уже прошла. Точнее все стало обыденным. Для них, а для меня с каждым днем появлялись новые пробелы. Их становилось все больше. Как пазл в котором вместо цветной картинки складывается черный квадрат. Вот черный кусок и еще один…и еще. Или у меня паранойя. Но меня начало преследовать чувство, что все что меня окружает просто мишура, придуманная кем-то, декорации. Моя жизнь ненастоящая. Я предоставлена самой себе. Поиски в собственной комнате ничего не дали. Ее убрали перед моим возвращением, так же как и весь дом. Убрали все что, могло быть связано с последними годами моей жизни. Я не нашла ни фотографий, ни видео — ничего. Словно все они стерли эти семь лет или тщательно пытались их скрыть от меня. Но еще больше меня пугали перемены, которые происходили с моим телом. Начиная с волос, которые за месяц выросли настолько, что теперь доставали мне до бедер. Меня мучило чувство голода. Ни одно блюдо не насыщало меня, я постоянно оставалась голодной. И дом, он начал казаться мне чужим. В нем все вымерло. Тишина, закрытые окна, занавешенные тяжелыми, плотными шторами. Слуги, которые отвечали односложным "да" и "нет". Мне сказали — я работала переводчиком, но когда отец привез меня в офис, оказалось, что люди, работающие там почти не знакомы со мной, а когда я попросила посмотреть свои прошлые работы, он сказал, что все они сгорели когда был пожар. Самое интересное, что никто кроме него об этом пожаре не знал. Фэй не хотела говорить со мной об этом. Она отнекивалась умными фразами, проводила со мной тесты, анализы и кучу всякой врачебной дряни. Но она не собиралась обсуждать мое прошлое. И мне стало казаться, что, наверное там, в черной дыре «вчера» и «позавчера», и год назад я сделала что-то ужасное или со мной произошло нечто такое, что заставляет моих близких молчать. Я постепенно начинала на них злиться. Никто даже не думал помочь мне вспомнить. Я осталась в доме одна. Бродила по комнатам в жалких попытках собрать себя на части и в отчаянии понимала, что меня здесь нет. Я это вовсе не я. Я совершенно не похожа на того подростка на фотографиях.

Хорошо, я сама все узнаю. Я думала, что найму частного детектива и заплачу ему денег, если мои родные не хотят мне ничего говорить. Но я ошибалась, решив, что могу что-то узнать сама — мне отказывали. Все, кого я нанимала и называла свое имя или сразу сообщали мне, что сейчас не могут взяться за расследование или говорили, что перезвонят и не перезванивали, а потом на мои звонки отвечали их секретари. Круговая порука. Глупо было искать того, кто захотел бы мне помочь в записной книжке отца, но тогда я еще не понимала этого. Дошло постепенно когда мне отказали все. Я вдруг прозрела — они получили приказ. Они все знакомы с нашей семьей и пальцем не пошевелят пока Воронов им не прикажет. Тогда я ринулась в интернет. Нашла несколько агентств. Но больше всего впечатлило одно, с множеством положительных отзывов. Позвонила в агентство, человек, который мне ответил назвался Антоном Григорьевичем, задал несколько вопросов, озвучил сумму задатка и мы договорились о встрече в кафе на окраине города. Частный детектив оказался приятным человеком лет сорока, мне нравилось с ним общаться, я отвечала на его вопросы и пылала надеждой, что возможно уже завтра получу хоть какую-то информацию. Но напрасно. В тот самый момент, когда я уже собиралась заплатить и положила деньги на столик, подошел официант и шепнул что-то на ухо моему оппоненту, потом показал рукой на людей в черных плащах, которые сидели неподалеку от нас. Антон Григорьевич извинился и отошел к их столику. Я отпила терпкий черный кофе и посмотрела на странных парней в кожаной одежде (в летнюю жару). Они мне кого-то напоминали, мне даже казалось, что я раньше их где-то видела. Через несколько минут Антон Григорьевич вернулся обратно за стол. Он сильно извинился, сказал, что перезвонит мне в другой раз и просто уехал, а я так и осталась сидеть с открытым ртом. Обернулась в гневе на столик, к которому подходил мой неудавшийся сыщик, но там никого не оказалось. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно. От меня не просто все скрывают. За мной следят, мой телефон прослушивают и это наверняка далеко не все. Кто приказал им следить? Отец? Зачем?

Я выскочила из кафе и села за руль, на ходу набирая его номер. Меня охватила ярость, неконтролируемая, клокочущая злость.

— Да, милая.

— Милая! Какого черта за мной следят твои люди? Какого черта ты прослушиваешь мой телефон?

На секунду воцарилась тишина.

— Я просто пытаюсь тебя уберечь.

— Бред. Ты пытаешься от меня что-то скрыть.

— Марианна, послушай.

— Ничего не хочу слышать, ничего. Такое впечатление, что вы ополчились против меня как враги.

Я вышвырнула сотовый в окно и надавила на педаль газа. В этот момент меня занесло. Машину вышвырнуло на обочину, прочесав все кусты по-над трассой она вылетела между деревьев и перевернулась. Я не успела испугаться. Я просто погрузилась в состояние шока. Несколько секунд смотрела в лобовое стекло, по которому медленно поползла трещина, и мне вдруг показалось, что именно вот так трещит по швам моя жизнь. Раскалывается на две части. До и после. Голова снова начала нестерпимо ракалываться, я тронула щеку и посмотрела на пальцы — кровь. Вторая рука безвольно висела и ныла, я попыталась выбраться из машины, но дверь заклинило. В этот момент раздался треск. Кто-то разбил стекло сбоку.

— Эй! Вы живы?

Раздался мужской голос слева от меня.

— Да! Я застряла…по-моему у меня сломана рука, — собственный голос прозвучал странно.

Мужчина протянул руки и взяв меня под мышки потащил к себе, я помогала ему изо всех сил, пока наконец-то не оказалась снаружи.

— Пойдемте отсюда сейчас рванет, там бак пробит.

Я почувствовала запах бензина. Посмотрела на парня… и сердце пропустило один удар. Я узнала его. Но он не дал мне опомниться и потащил к дороге. Едва мы выбежали на трассу — раздался взрыв. Я вздрогнула и пошатнулась, он подхватил, не дал упасть, перед глазами все поплыло и, последнее что я почувствовала, как он поднял меня на руки.

Я приходила в сознание урывками. Слышала голоса, видела яркий свет, понимала, что меня куда-то везут. Мелькали белые халаты. Но отчетливей всего был запах лекарств. До меня доносились обрывки фраз:

— Травма головы… Нет документов. Примерно восемнадцать лет, максимум двадцать.

В руку впилась игла.

— Кислородную маску. Везите в реанимацию, готовим к операции.

Я снова погрузилась в темноту. А когда пришла в себя рядом попискивали датчики. Я села на постели. Бросила взгляд на капельницу. Черт…последнее время я все чаще просыпаюсь утыканная иглами и всякими приборами. Я слышала как рядом кто-то разговаривает. Сосредоточилась на звуке голоса.

— Виктор Андреевич, вы видели результаты анализов? Этого просто не может быть. Первый снимок показывал многочисленные переломы ребер, перелом руки, тяжелую травму позвоночника несовместимых с жизнью. Ее должно было парализовать, она должна была истекать кровью от внутренних повреждений. А вы говорите, что она помогла вам вытащить ее из машины!

— Успокойтесь, Светлана Владимировна. Скорей всего это ошибка. Результаты рентгена могли быть неправильными.

— Черта с два ошибка. Когда вы привезли ее в больницу она была без сознания… За два часа в ее организме произошли невероятные перемены. Повторный рентген показал, что нет ни одного перелома! А анализ крови. Вы видели ответ лаборатории? Они даже не могут определить группу и резус фактор.

— Светлана Владимировна, в лаборатории сегодня праздновали день рождения вам ли не знать, что все они пьяны. Идите отдохните. Уверяю вас в медицине чудес не бывает. Поверьте, если все травмы были несовместимы с жизнью — она бы умерла. Возможно, перепутали имена пациентов. Я отпускаю вас домой. Поезжайте. Я думаю вам следует взять отпуск на какое-то время. Поговорю с Фаиной она вас отпустит непременно.

— А вы? Как же свадьба вашей сестры? Выходной? — сокрушалась женщина.

— Клятва Гиппократа не признает выходных. Поезжайте домой. Я справлюсь. Пусть Настя сделает мне чашку кофе и позвонит к Ксении, извинится от моего имени.

Они появились из-за ширмы и оба в удивлении уставились на меня. Я сидела на постели, свесив ноги и смотрела на них. Особенно на Вика в белом халате, в очках. Я не верила, что это происходит на самом деле. Я только что попала снова в аварию и единственным человеком, который был поблизости и пришел мне помощь оказался…Нет, так не бывает…оказался тот о ком я вспоминала когда пришла в себя. Виктор. Он не узнал меня. Да и его теперь трудно узнать.

Я помнила его совсем другим. В кожаной одежде, патлатого, с сережкой в ухе. Удивительные перемены. Вик не стал рок музыкантом…он стал врачом, как и его родители. Женщина, которую он назвал Светланой Владимировной, вышла из палаты и прикрыла за собой дверь. Виктор подошел ко мне.

— Как вы себя чувствуете? Пошевелите правой рукой, — попросил он. Я вдруг поняла, что боль в локте отступила. Более того, я свободно ею двигала.

— Нормально…видно просто ударилась и…

— Дайте взглянуть.

Я смотрела на него расширенными от удивления глазами, даже рот приоткрыла. Но он счел это за недоверие или легкий шок.

— Ложитесь, вам пока не нужно делать резких движений.

— Скажите, мы раньше встречались?

— Нет. Раньше мы не встречались, — он усмехнулся уголком губ, — я бы вас не забыл. Как вас зовут?

Я протянула руку, и он ощупал мое запястье, локоть, плечо и даже ключицу. Очень осторожные и умелые пальцы.

— Марианна.

— Так вот Марианна, нет перелома и нет ушиба. Удивительно, когда я вез вас сюда я был уверен, что эта рука сломана по крайней мере в двух местах.

Я не сводила с него глаз, жадно рассматривая лицо, короткие волосы, заглаженные назад. Он изменился, но не стал менее привлекательным.

— Вас не тошнит? Голова не болит? — спросил он, надавливая мне на виски.

— Не тошнит, а голова болит. Но последнее время у меня часто головные боли. Это не связано с этой аварией.

— Мигрени? — Вик посмотрел мне в глаза и посветил в зрачки маленьким фонариком. Интересно он действительно меня не узнает?

— Можно сказать и так. Мое лекарство взорвалось вместе с машиной…

— Так что насчет мигреней? Как давно они у вас? — теперь он трогал мои скулы, затылок.

— Недавно…я только месяц назад вышла из комы, у меня полная амнезия. Семь лет жизни как не бывало.

Виктор бросил на меня испытующий взгляд. Казалось он очень сильно удивлен.

— Кома из-за чего? Что послужило катализатором такого состояния?

— Авария…по крайней мере мне так сказали.

В этот момент я еще верила в это.

— Я могу попросить связаться с вашей семьей. Они наверняка вас ищут.

Я отрицательно качнула головой, а Виктор ощупал мои ключицы.

— Так вы говорите травма головы, верно?

— Да…мне делали трепанацию черепа.

Он захохотал, и я дернулась от неожиданности:

— Простите, кто вам сказал подобную чушь?

— Моя…моя тетя она врач и…

— Бред. У вас не было никакой трепанации, никогда, это я вам как нейрохирург говорю. Я не чувствую никаких повреждений, никаких шрамов, неровностей.

Теперь я уже смотрела прямо ему в глаза. Он шутит?

— Не поняла.

— Что вы не поняли? Со всей серьезностью вам заявляю. У вас не было ни одной операции но голове. Ни одной или…

— Или что? — спросила я.

— Или же на вас все зажило как в фантастическом триллере. Завтра сделаем МРТ головы. И я вам точно скажу, была операция или нет. Если вы сомневаетесь в моих словах.

Дверь кабинета распахнулась. Зашла медсестра. Она в удивлении охнула:

— Виктор Андреевич! Вы! Вы вернулись? Я думала вы сегодня на свадьбе вашей сестры и…

В этот момент мне стало неловко. Более того я почувствовала себя виноватой.

— Свадьба подождет, — усмехнулся он, — вот девушка по дороге в аварию попала.

Медсестра едва удостоила меня взглядом, а вот на доктора смотрела раскрыв рот в благоговейном восхищении.

— Пациенты вас преследуют, — улыбнулась она и я подумала, что между ними что-то было, ну или она сохнет по нему притом давно. Я еще не определилась насколько мне самой нравится Вик сейчас. Безусловно я выросла из детских чувств и он изменился.

— Размести Марианну в этой палате, хорошо? Открой на нее карточку.

Вик отвел медсестру в сторону:

— Но как? В этой палате…

— Настя, я сказал, чтобы в эту палату — значит в эту.

— Но Фаина…

— Я сам с ней поговорю. Оставь это мне.

— Хорошо, завтра ею займется доктор Ветрова. Я запишу для нее сообщение. Она делает утренний обход.

— Я лично буду заниматься этой пациенткой. Не нужно Ветрову или еще кого-то.

— Виктор Андреевич, завтра у вас сложная операция и три пациента. Вы не успеете и.

— Отдай двоих Ветровой. Освободи место.

Медсестра обреченно кивнула.

— Хорошо. Я все поняла. Вам кофе сделать?

— Да, Настенька, сделай.

Когда медсестра ушла я посмотрела на доктора и тихо сказала:

— Спасибо Виктор, ты спас мне жизнь.

Прозвучало банально. Потому что эти слова он слышал не один раз. Я успела рассмотреть дипломы и благодарности на стене. Судя по всему я сейчас сижу в кабинете знаменитого нейрохирурга Лазарева. Завотделением частной клиники нейрохимургии. От удивления его брови приподнялись.

— Мы знакомы?

— Знакомы. Марианна Воронова. Я училась вместе с твоей сестрой.

Он несколько секунд смотрел на меня, а потом усмехнуля. Вот это не изменилось, его улыбка. Она осталась все той же мальчишеской, задорной в сочетании с искорками в зеленых глазах. Мне когда-то нравилось как он улыбается.

— Невероятно. Мышка Мари… О боже…

— Мышка? — я приподнялась на локтях.

— Да…мы называли тебя мышкой… — он смотрел на меня и улыбался, — ты изменилась…черт, я бы ни за что не узнал тебя.

— А я тебя узнала, еще там на дороге.

Через несколько минут медсестра принесла кофе, но мы даже ее не заметили. Вик громко смеялся, когда я рассказывала ему как МЫ называли его между собой. Он сидел рядом на постели в своих дурацких очках, и я вдруг поняла, что нравится он мне по прежнему. Как и раньше.

В этот момент дверь с грохотом распахнулась. Я вскрикнула от неожиданности. В палату ворвался Николас вместе с отцом. За ними следом забежала Настя.

— Я не знала, Владислав Самуилович. У нее не было документов и…

В этот момент Ник повернулся к ней, и все мое тело покрылось мурашками. Я увидела, как загорелись его глаза. Или это игра света? Радужки стали ярко красными на мгновение:

— Выйди вон отсюда.

Медсестра побледнела и попятилась к двери.

— Что вы себе позволяете? — Вик направился к моим родственникам, — освободите помещение и ожидайте в вестибюле. Если вы ко мне, то я освобожусь через десять минут. Вы не видите я с пациенткой?

Николас посмотрел на Вика и я почувствовала как моя кровь леденеет. Более мрачного и тяжелого взгляда я еще никогда не видела.

— Мы пришли к ней.

Я натянула одеяло по самые уши. Отец первым нарушил тишину, он посмотрел на Виктора.

— Думаю вам лучше рассказать, что здесь происходит прямо сейчас. Ваша пациентка моя дочь и мы искали ее четыре часа. Никто не удосужился нам сообщить, где она, Виктор Андреевич.

— Это недоразумение. Пройдемте в мой кабинет, я все объясню.

— Объясняй здесь и сейчас, — Николас сложил руки на груди, и я снова подумала о том сколько в нем дикой энергии, мрачной, жестокой. Почему-то рядом с ним Вик показался каким-то слабым и жалким. А еще я чувствовала запах страха. Виктор знал с кем он говорит. Я в этом не сомневалась. Он боялся.

— Ваша дочь попала в аварию, ее машина перевернулась на трассе в нескольких километрах отсюда. Я привез ее в больницу, и при ней не было никаких документов. Мы провели необходимые анализы и…

— Стоп. Остановитесь. Пройдемте в ваш кабинет, — отец пошел к двери, он даже не обернулся ко мне. Виктор последовал за ним, а Ник…он остался со мной. Мне стало тесно и неуютно. Словно стены палаты начали давить на меня или его энергетика настолько пульсировала в воздухе, что стало душно. Я снова поразилась насколько яркая у него внешность. Он затмевал всех. Рядом с ним даже отец, которого я считала эталоном мужской красоты становился самым обычным мужчиной.

— Ты цела?

Я кивнула и задержала дыхание. Мне казалось, что он зол на меня больше чем папа. Странное чувство, что я должна объясняться именно с ним, а не с отцом подняло волну протеста.

— Зачем отключила телефон? Мы искали тебя несколько часов.

— Я его выкинула, — ответила заносчиво и нагло посмотрела в темно-синие глаза, — хотела хоть ненадолго избавиться от контроля, которым вы меня окружили.

— У нас особенная семья, Марианна. Мы можем найти любого рано или поздно. Так что если в следующий раз захочешь исчезнуть сообщи об этом. Мы просто оставим тебя в покое. Прятаться и скрываться бесполезно.

— Вы следили за мной. Вы прослушивали мой телефон. За мной постоянно следовали люди отца. Как вы смели? Как отец мог так со мной поступать, словно я его собственность, а не взрослый человек имеющий право на личную жизнь.

Во мне клокотал гнев и обида и я намеревалась вытрусить из них правду.

— Это не твой отец, — Николас смотрел прямо мне в глаза.

— Тогда кто черт возьми?

— Это я. Я приказал следить за тобой. Ради твоего же блага.

Я поежилась от звука его голоса, но сдаваться не собиралась. Меня бесило, что он разговаривал со мной как с нашкодившим ребенком.

— А кто ты такой, чтобы отдавать такие приказы? Кто такой, чтобы судить о том что хорошо для меня, а что нет? Я вообще тебя не знаю. Насколько я помню, семь лет назад в нашем доме твое имя произносили шепотом и желанным гостем ты точно не был.

Я могла бы поклясться, что удар достиг цели, если бы не видела собственными глазами — выражение его лица не изменилось, только глаза стали еще темнее и взгляд настолько тяжелым, что мне казалось, все вокруг завибрировало.

— С того времени очень многое изменилось, Марианна. Настолько изменилось, что даже представить себе не можешь.

Прозвучало зловеще. Он меня пугал. На подсознательном уровне я его боялась. Странное чувство, будто я знаю, что он может причинить мне зло.

— Для меня все по-прежнему, Николас. Раньше в нашей семье мы друг другу доверяли и никто ни за кем не следил. Возможно, с твоим появлением доверие стало редким качеством?

— Возможно, — он усмехнулся, и его белоснежные ровные зубы сверкнули в полумраке, — я никогда и никому не доверяю, малыш. Даже сам себе.

— Я в этом не сомневалась. Отец тоже тебе не доверял, не знаю, что изменилось сейчас, но я бы предпочла, чтоб было как раньше.

В этот раз я его задела, я была в этом уверенна. В этот момент вернулся отец вместе с Виктором.

— Мы решили, что дальнейшее наблюдение и лечение ты пройдешь дома. Доктор выписывает тебя немедленно.

На секунду я представила себе, что вернусь в унылые стены где все вокруг что-то скрывают и контролируют каждый мой шаг.

— Нет, я хочу остаться в больнице, — возразила я, — Вик, скажи им. Скажи, что мне нужно пройти анализы, поройти как ты там говорил МРТ и…

— Вик? — Николас с нескрываемым любопытством посмотрел на врача, который явно растерялся.

— Да, мы…э мы знакомы. Точнее были знакомы семь лет назад.

— Занятно. Мир тесен, черт возьми.

Отец подошел ко мне:

— Фэй будет лечить тебя и сделает все необходимые проверки. О том, что ты натворила мы поговорим позже. Дома.

— Натворила? Я не имела права побыть одна, без вашего…его надзора, он теперь твой верный пес и приказывает вместо тебя? — с триумфом посмотрела на Николаса, который стиснул челюсти, но стерпел, повернулась к отцу — я не хочу домой. Я хочу, чтобы меня лечил Вик. Я ему доверяю, — секунду поколебалась и добавила, — а вам нет.

Отец побледнел, он взял меня за руку и не глядя на брата и Виктора, который молчал и не вмешивался в наш диалог, попросил:

— Выйдите, нам нужно поговорить. Я хочу кое-что объяснить своей дочери. Подождите за дверью.

5 ГЛАВА

Для того чтобы жить, человеку нужны воспоминания, как топливо…

Ненужные, случайные, бросовые, одноразовые — все сгодится,

лишь бы огонь не погас…

(с)Харуки Мураками

Николас смотрел на доктора и чувствовал, как внутри поднимается темная волна гнева. Нет, не на этого смертного, а на себя самого. За то что ничтожно мало знает о той Марианне в жизни, которой еще не было его самого и не было тайн. Он никогда не интересовался как она жила раньше. У него в мыслях не было узнавать о ее прошлом. Оно казалось ему неинтересным и скучным. На первом месте он сам. Эгоистичное чувство стать для нее всем, затмить прошлое и будущее. А ведь она жила и до него. У нее были друзья, увлечения, интересы. Ник хоть раз поинтересовался ими? Никогда. Для него ее жизнь началась с того момента как он понял, что любит. Нет с того момента как он понял, что она его любит. А вот этот ботаник, в очках, знает ее такой, какой никто до этого не знал. Раздражало? Хуже — бесило. Хотелось размазать по стенке этого придурка. Но слишком велика честь для смертного. Да и Фэй не одобрит ее лучший нейрохирург. Но Ник видел, как докторишка смотрел на его жену. Заметил, как только выбил эту чертовую дверь и застиг их за милой беседой. Марианна улыбалась…не Нику. Это еще не было ревностью, но он знал, что проклятая появится неожиданно и быстро и разъест серной кислотой. Когда кто-то просто смотрел на нее, у него чесались десна, когда другие мужчины разговаривали с ней — клыки прорывались наружу. Только по отношению к Марианне у него неизменно возникало это больное чувство собственника.

— Значит, вы раньше тесно общались?

Доктор поправил очки и не глядя на Ника ответил:

— Да, общались. Скорее просто иногда встречались.

— Удивительное совпадение. И ты ничего о ней не слышал на протяжении всех лет? Даже не узнал?

Доктор повернулся к Нику.

— Она изменилась. Я не пойму к чему такой допрос? Вначале ваш брат, теперь вы? Я просто ехал мимо, увидел, как машину занесло в кювет, бросился на помощь. На первый взгляд мне показалось, что у девушки серьезные травмы несовместимые с жизнью. Я отвез ее в клинику. И все. Вы серьезно считаете, что должен был помнить обо всех подружках моей сестры? У меня тогда были иные увлечения.

Что ж ответ достойный. Нику было нечего добавить. По-своему доктор прав, какое ему было дело до семнадцатилетней девчонки. Ник напрасно вспылил. У Марианны могли быть знакомые.

— Вы собираетесь ей сказать?

— Что именно? — Ник закурил сигару и с наслаждением выпустил колечки дыма в сторону врача.

— О том, что вы ее муж?

Николас резко повернулся к Виктору и прищурился.

— Просто не лезь в это и держись от нее подальше, хорошо? Ты выполнил свою работу на «отлично». Спас, притащил в больницу. Ты герой. Тебе за это заплатят. Все, забудь. Дальше мы сами разберемся.

— Марианна сказала о коме. Я уверен, что тому причина вовсе не травма головы, которой у нее не было.

Николас начинал терять терпение, этот смертный действовал ему на нервы, раздражал. «Я ему доверяю, а вам нет». Удар ниже пояса.

— Ты работаешь в этой клинике давно? Я раньше тебя не видел, — вкрадчиво спросил Ник.

Доктор снял очки и спрятал в нагрудный карман. Ника всегда раздражал такой типаж людей, на которых не действуют колкости и ядовитые издевки.

— Два года.

— За это время ты стал известным нейрохирургом, ты достиг того, что к тебе обращаются за помощью сильные мира сего. Верно?

Внезапно Николас схватил врача за грудки.

— Так вот, я могу сделать, так что завтра ты будешь завидовать бомжам на помойке, понял? — прорычал прямо в лицо хирурга, — Прекрати задавать дурацкие вопросы и строить теории. Просто выполняй свою работу.

Смертный испугался, они всегда боялись. Они подсознательно чувствовали тьму и запах смерти. Их смерти. Этот не исключение. Ник разжал пальцы и прислушался.

Мне казалось я не могу дышать, я смотрела на отца и мне не верилось…не верилось, что все что он говорит правда. Зачем…все эти годы. Они молчали. Да, он рассказал, что я узнала, рассказал, как уже пережила эти моменты, как плакала и обвиняла их во лжи. Нет. Сейчас я не чувствовала того, что тогда, в то время которого я не помню. Сейчас мне просто стало трудно дышать и сердце то сжималось, то разжималось. Я видела, как трудно дается отцу каждое слово. Он боится. Смотрит на меня, ожидая реакции и на его красивом лице боль и страх быть отвергнутым мною еще раз. Наверное в тот, первый раз я причиняла ему страдания.

— Не молчи, — попросил он и посмотрел мне в глаза, — не молчи, пожалуйста.

Мне стало больно, вместе с ним. Все должно было быть не так. Этот разговор. Он мог состояться, когда еще мама была жива. Она бы поддержала его, он бы не чувствовал себя таким одиноким и несчастным. Я почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

— Я люблю тебя, папа. Неужели ты думаешь, что я стану любить тебя меньше?

Я обняла его за шею и спрятала лицо у него на груди.

— Маняша, просто я уже прошел через это один раз. Я помню, как тебе было больно, помню, как ты плакала.

Я крепко сжала его руками.

— Наверное я была немного другой…тогда. Пап, посмотри на меня. Какое значение имеет кто мои биологические родители? Это не важно. Важно то, что вы с мамой растили меня, любили, дарили мне счастье.

У него на глазах появились слезы.

— Мне иногда кажется, что ты самое родное существо на свете, милая. Ты так похожа на маму.

Я не помнила отца таким…нет, не слабым… ранимым. Я привыкла, что он сильный, волевой, властный.

— Мне так ее не хватает…мне кажется, я перестал дышать…

Я заплакала вместе с ним, снова прижалась к его груди. Да, нам всем сейчас не хватает мамы.

— Маняша, вернись домой. Я чуть с ума не сошел, когда ты пропала. Позволь Фэй позаботится о тебе. Позволь нам помочь тебе. Дай нам это время, милая. Постепенно ты все вспомнишь, вот увидишь.

— А если нет?

Отец вытер мои слезы и сжал мокрые щеки ладонями.

— А если нет, значит, мы начнем все сначала. Редко у кого в жизни выпадает шанс не помнить о прошлом и жить с чистого листа. Я должен сказать тебе еще кое-что. Очень важное.

Я закрыла глаза, постепенно успокаиваясь в его объятиях. Возможно, мне не хватало именно этой близости, уверенности в его любви, в том, что все как и раньше. Мы семья, одно целое. И вместе мы справимся с потерями.

— Габриэль — твой родной брат. Он нашел тебя три месяца назад. Все что ты захочешь узнать о своих родителях он расскажет тебе. Поговори с ним, когда будешь готова. Он много сделал для нашей семьи. Для тебя, для Крис.

Пожалуй, в этот момент меня одолевали противоречивые чувства. Я еще не была готова принять новость о том, что я не родная. Я все еще хотела не думать об этом. Возможно, я поговорю с Габриэлем, но не сейчас. Слишком много новостей для меня. Мой мозг отказывался воспринимать информацию и переваривать ее. Какая-то частичка возликовала, затаилась в безудержном едком любопытстве, но сейчас для меня имел значение только отец и его боль, которую я чувствовала каждой клеточкой своего тела.

— Я не хочу знать о своих биологических родителях. Для меня их просто нет. Как можно хотеть то, чего никогда не было. Вы с мамой и Крис моя семья. Габриэль пока что чужой. Может быть…когда-нибудь я захочу узнать. Не сейчас. Отвези меня домой, папа. Я хочу сегодня с тобой вместе вспоминать маму и плакать…сделай это для меня хорошо?

Виктора я увидела мельком, в приемном покое, когда мы покидали здание клиники. Но когда я проходила мимо он сунул мне в руку визитку и я, молча, спрятала ее в карман.

Николас ждал нас возле автомобиля, он курил и смотрел, как мы идем к машине. Он распахнул передо мной дверцу, помогая сесть на заднее сиденье. Грубость и галантность противоречивое сочетание. В этом странном типе очень много противоречий.

В этот момент я почувствовала запах…тот самый, который оставался на моей коже, когда я пришла в себя. Тот самый, который впитался в мое черное платье. Запах, который будоражил мозг как мощнейший афродизиак и заставлял сердце биться быстрее. Сейчас, когда Ник находился настолько близко, в ожидании приоткрыв дверь и смотрел на меня, прожигая взглядом, я потрясенно вдыхала аромат и мне не верилось… Это запах Николаса. На моих вещах, на моей коже, волосах. Тогда, когда я очнулась, я пахла им. Словно…о боже, словно все то время он был настолько близок ко мне…

Мозг пронзило как молнией и я вздронула. А ведь Николас мне вовсе не дядя. Резко подняла голову и вдруг увидела, что он усмехнулся, уголком рта. Как будто прочел мои мысли, понял, о чем я сейчас подумала. Он дьявол. Просто дьявол воплоти.

Порочная улыбка, вызывающая дрожь во всем теле на секунду лишила возможности сделать вздох. Словно он знает что-то, чего не знаю я. И я была уверенна, то, что он знает — мне не понравится. Но больше всего меня раздражала собственная реакция на этого человека. Этот мужчина невольно восхищал и пугал одновременно. От его красоты можно было ослепнуть, но это жестокая красота. Это огонь, который сожжет все живое вокруг, как солнце, если слишком приблизиться. И самое мерзкое он прекрасно об этом осведомлен. Самоуверенный, наглый хищник, не сомневающийся в своей мрачной неотразимости. В эту секунду я приняла решение — я должна избегать Николаса Мокану. Он опасен. Чем именно? Да всем. Прежде всего тем, что он мне не родственник и, да, мне не показалось в тот самый первый раз когда я его увидела он смотрел на меня совсем не как на племянницу. Меня вдруг обуял дикий ужас: «а вдруг между нами что-то было?»

Николас зашел в кабинет и запер дверь на ключ. Рука непроизвольно потянулась к шкафчику, и он достал бутылку виски. Покрутил в руках и откупорил пробку. С момента как Марианна пришла в себя он не пил больше ни разу. Сейчас появилась дикая потребность сделать хоть глоток. Он был взбудоражен. Марианна своим поведением взорвала ему мозг. Он знал ее разной, знал нежной, ранимой, расстроенной, но такой она не была никогда. Ник не понимал что именно он сейчас чувствует он знал только одно в от момент когда она дерзко заявила о том, что он никто для нее, ему до боли в деснах захотелось отыметь ее прямо на этой больничной койке. Посмотреть ей в глаза, когда войдет в нее и заставит кричать. По телу прошла болезненная судорога желания. Навязчивого и дикого. Он «голодал» целую вечность. Он хотел секса с ней, быстрого жадного, где угодно. Ее память могла отказать, но тело…оно не может не отозваться на ласки. Ник был в этом уверен. Особенно в тот момент, когда распахнул перед ней дверцу машины. На секунду в ее глазах появилось странное выражение. Марианна никогда не умела контролировать свои эмоции и сейчас это не изменилось. Там в сиреневой бездне, в которой он на мгновение утонул, Ник заметил смятение. Тот самый взгляд, так легко узнаваемый опытным любовником. Искра появилась. Он разожжет пожар. Обрушит на нее все свое умение, накопленное веками. Для начала нужно узнать эту новую Марианну. Таинственную, волнующую и совсем не нежную какой она была раньше. Николас сел в кресло и открыл крышку ноутбука, набрал секретный код и с наслаждением отхлебнул виски из горлышка.

— Привет, милая…

На экране, разбитом на шесть одинаковых квадратов была видна спальня Марианны во всех ракурсах и даже душевая. Да, он эгоистичная скотина. Он хотел быть рядом с ней, всегда. Пусть даже таким образом. Сегодня утром у нее в комнате установили маленькие камеры.

Марианна зашла к себе и заперла дверь, прислонилась к ней спиной. Бросила сумочку на пол и скинула туфли, и босиком пошла по ковру к ванной комнате. Ник медленно поставил бутылку на стол и придвинулся ближе к экрану. Ему дьявольски захотелось касаться ее маленьких ступней, вместо этого ковра. Он бы целовал каждый пальчик на ее ногах.

Марианна зашла в ванную закрыла дверь и остановилась возле зеркала. Она долго рассматривала свое отражение, трогала скулы, волосы. Словно не узнавала собственное отражение.

— Да, ты красивая, моя девочка, ты безупречная. Если бы ты видела себя моими глазами — ты бы кончила.

Он громко выдохнул, когда она вдруг стянула футболку через голову и отбросила в корзину с грязным бельем. Сбросила юбку, повертев бедрами. Ник протянул руку, чтобы выключить монитор и не смог. Марианна завела руки за спину и расстегнула кружевной бюстгальтер. Ник задрожал, непроизвольно щелкнул на увеличении изображения и облизал пересохшие губы. Эрекция была мгновенной и болезненной, он даже тихо застонал от дискомфорта, но уже не мог оторваться от экрана. Жадно смотрел на ее тело и чувствовал, как кровь в венах закипает. Он уже успел забыть какие совершенные у нее формы, какая налитая и упругая грудь с алыми сосками, которые всегда превращались в твердые камушки, когда он касался их подушечками пальцев и языком. Во рту выделилась слюна. Он сам не заметил, как потянул змейку на ширинке и сдавленно вскрикнул, когда горячая ладонь легла на возбужденный член. В этот момент Марианна сняла трусики и отшвырнула их ногой. Она стала под душ, и Ник стиснул челюсти, когда увидел, как капли воды стекали по ее телу. Он готов был душу дьяволу продать, чтобы иметь возможность слизать их с бархатной кожи, опустится перед ней на колени и дико погружаться в нее языком, подготавливая к неистовому вторжению, чувствовать губами спазмы ее оргазма. Марианна медленно намыливала кожу жидким мылом, а он жадно следил за движением мочалки, когда губка потерла сосок Ник закрыл глаза и выругался матом, приближая себя к разрядке, рука непроизвольно двигалась вверх- вниз по стволу раскаленного члена, и он чувствовал, что взрыв уже близко. Ник любил брать ее в душе, вот такую мокрую, скользкую, пахнущую мылом и возбужденной самкой. Его самкой, которая истекает соками для него одного, от одного взгляда. Любил погружать в нее пальцы, скользя по горячим лепесткам задевая тугой узелок, жаждущий его ласки. Марианна такая чувствительная к прикосновениям, она сводила его с ума своей реакцией на его страсть. Податливая, мягкая, отзывчивая. Ник любил играть с ней в игры, доводить до оргазма в самых неожиданных местах и смотреть, как она сдерживается, чтобы не выдать дрожи во всем теле, когда его пальцы дерзко забирались ей под трусики прямо в зале ресторана, за столом полным гостей. Ник обожал смотреть, как краснеют ее щеки, как затягиваются дымкой сиреневые глаза и «плывет» взгляд, и как она закусывает губу, пытаясь оставаться равнодушной. Он мог потом демонстративно облизать пальцы, нахваливая свежий стейк с кровью, и только она знала, где именно эти пальцы только что побывали, ведь по ее телу все еще прокатывались волны наслаждения. Ник захлебнулся стоном, когда вспомнил как ее тугое лоно сжималось и разжималось вокруг его члена, когда он вдалбливался в нее безжалостно распластав на ковре или стоя, развернув к себе спиной, прямо на лестнице в том ресторане, Ник откинулся на спинку кресла и рука задвигалась быстрее в такт воспоминаниям, его глаза закатились, на лбу пульсировала жилка. Он кончал бурно, содрогаясь и рыча от острого наслаждения и разочарования, пачкая спермой собственный живот, выгибаясь на кресле, вцепившись одной рукой в столешницу, а другой в твердый как сталь член, подрагивающий в его ладони после яростной разрядки. Клыки вырвались из десен, и он непроизвольно оскалился. На экране Марианна как раз завернулась в полотенце и пошла в комнату. Ник приоткрыл пьяные от страсти глаза и хрипло прошептал:

— В следующий раз это будут твои руки или рот…я клянусь…

Он громко выдохнул, жадно отпил виски прямо из горлышка, затем снял рубашку и вытер с себя семя, скомкав, яростно швырнул ее в мусорку. Разрядка не принесла облегчения. Как всегда, оставила горечь и терпкое послевкусие самообмана.

6 ГЛАВА

Лучше пусть меня ненавидят за то, кем я являюсь, чем любят за то, кем я никогда не был.

(с) Просторы интернета

Меня не покидало странное чувство, что за мной наблюдают. Наверное, это навязчивая идея или…я даже не знаю как это описать. После моего возвращения и после всех тайн, которые мне открыл отец я так и не успокоилась. Ощущение, что мне скормили информацию по крупицам, осталось и не покидало не на секунду. Но больше всего пугало и угнетало то, что я перестала спать. Это происходило постепенно. С каждым днем я чувствовала усталость все меньше и меньше, я ложилась в постель, закрывала глаза и понимала, что не усну. Хуже, именно ночью у меня возникало непреодолимое желание жить и активно действовать. Я перевела все документы отца, я выезжала ночью в офис и сидела над бумагами, скрупулезно отыскивая себе работу. Иногда мне удавалось заснуть на несколько минут, и меня преследовал один и тот же сон. Я видела в них детей. Словно это мои дети. Я искала их, брела через темные заросли, через грязные болота и находила. Всегда находила. Они тянули ко мне руки и кричали «мама». Я просыпалась в холодном поту, и долго сидела на постели, вспоминая странные болезненные чувства, не покидавшие меня во сне.

Со мной происходили перемены, я менялась. Меня преследовал непреодолимый голод, жажда. Все звуки казались невыносимо громкими, запахи въедались в мозги. Я испытывала постоянное раздражение. Меня бесило все, начиная с включенного телевизора и заканчивая шумом пылесоса или звоном посуды на кухне. Я поссорилась с Крис. Впервые. Господи, впервые за всю мою жизнь. Я наговорила ей гадостей. Я себя не узнавала. Отец уехал в Румынию, Фэй все чаще приезжала только затем чтобы в очередной раз взять у меня кровь. Каждый день эти пробы, томографии, датчики. Я уже ненавидела всех и вся. Мне казалось я вот-вот сорвусь и я сорвалась …на Крис. Она всегда была вспыльчивой и, когда я настойчиво потребовала ее рассказать мне все, иначе я просто разнесу весь дом к чертовой матери, она повернулась ко мне и яростно бросила:

— Марианна, черт возьми, у тебя есть шанс начать жизнь с чистого листа. Так начни, зачем ты копаешься в прошлом, зачем? Все станет на свои места в свое время. Не мучь себя и нас.

— Это моя жизнь! Чертовых семь лет, когда формировалась моя личность. Их нельзя вычеркнуть, стереть, изменить. Я проснулась с разумом восемнадцатилетней девчонки, Крис. Мне двадцать пять. Я взрослая женщина. Вчера я ходила к гинекологу и знаешь что? Я не девственница. У меня были мужчины. Или один или десятки. Кто они? Что значили в моей жизни? Я ничего не помню!

— Я бы полжизни отдала, чтобы не помнить свое прошлое. Своих мужчин. Не волнуйся их не было у тебя много.

Это была как пощечина. Словно она говорила мне, что у таких как я и так мало шансов. Мне типа нечего вспоминать. Ее всегда хотели, красавицу, умницу, блондинку и РОДНУЮ ДОЧЬ…а я просто милая Маняша, которой можно сесть на голову и свесить ноги. От которой можно все скрывать, вешать лапшу на уши и манипулировать ее чувствами.

— А у тебя их было так много, что ты просто не можешь забыть из-за количества?

В этот момент я пожалела о своих словах, но было поздно. Позже я начну анализировать, когда именно я стала сжигать все мосты за собой.

— Я все равно узнаю рано или поздно.

— Узнаешь. Но не от меня, — я видела, что причинила ей боль своими словами, что от меня она такого не ожидала. Так пусть ожидают, я больше не та дурочка к которой все они привыкли.

— Почему?

— Я дала слово молчать.

Я подошла к сестре и схватила ее за плечи.

— Кому ты дала слово? Зачем?

Она сбросила мои руки и вышла из комнаты. Я была уверенна, что Крис мне этого не простит. Но в тот момент мне было все равно. Я схватила сумку и выскочила из дома как ошпаренная. Мне нужно было побыть одной, срочно поработать, отвлечься. Мне нужны была встряска, и я ее получила. Потому что едва я спустилась с порога, к ограждению подъехал черный мерседес с затемненными стеклами и ворота распахнулись, пропуская гостя вовнутрь. Сердце пропустило всего один удар, и я бросилась к своей машине.

— Торопишься, Марианна?

Как странно звучало мое имя, когда его произносил Николас Мокану. Словно даже оно несло сложную смысловую нагрузку. Ощущение, что все совсем не так просто как мне казалось раньше, превращалось в твердую уверенность.

— Да, тороплюсь. На работу.

Он засмеялся, и я невольно разозлилась.

— Почему ты смеешься?

— Потому что ты никогда там не работала, Марианна, — ответил он и у меня все внутри похолодело. Что еще он обо мне знает?

— Отец сказал…

— В тот момент он говорил все что угодно, чтобы уберечь тебя от волнений.

Что ж я готова в это поверить.

— Если ты приехал к Крис, то ее нет. Они с Габриэлем уехали…куда не сказали.

— Я приехал к тебе.

Не скажу, что я удивилась. Последнее время я удивлялась все меньше. Между мной и этим человеком что-то происходило в прошлом, и эта недосказанность висела в воздухе.

— Зачем?

— Ты ведь хочешь все вспомнить, малыш? Я могу тебе помочь.

Наверное, я должна была обрадоваться, но вместо этого по коже побежали мурашки. Потому что он совсем не похож на того кто хоть что-то в этой жизни делает бескорыстно. Он преследует иные цели. Какие? Мне почему-то не хотелось об этом знать.

— Я вспомню…не думаю, что ты можешь мне в этом помочь.

Я пошла вперед, к машине, стараясь не оборачиваться.

— Я могу отвезти тебя в те места, где ты любила бывать. Память странная штука, Марианна, она может вернуться от самого незначительного воспоминания. Я покажу тебе твое прошлое, ты ведь этого жаждешь. Ведь никто из твоей семьи не торопится дать тебе хотя бы одну зацепку. Я дам тебе тысячи, клянусь.

Я остановилась. Внутри поднималась непреодолимая волна любопытства и пугающее осознание того, что он и правда много обо мне знает. А еще его слова они были сказаны таким тоном, от которого сердце пустилось вскачь. А его «клянусь» прозвучало как заклинание.

— Последний шанс… я сейчас уеду и больше не предложу тебе быть добровольным гидом по твоему прошлому.

Я резко обернулась и увидела в его синих глазах искорку триумфа. Подлец даже не сомневался, что я соглашусь. Подошла к нему вплотную.

— Хорошо…допустим, ты такой милый и добрый, что хочешь мне помочь. Зачем это тебе?

— Нет, я не милый, Марианна, не добрый. Я такой, каким ты меня чувствуешь, и твоя интуиция тебя не обманывает.

А каким я его чувствую? Опасным. Непредсказуемым. Сексуальным. Животным.

Я посмотрела на его лицо, такое порочно красивое и на мгновение забыла о возможности вздохнуть.

— Зачем это мне? Ты не поверишь в это сейчас — но я хочу, чтобы ты вспомнила. Наверное, больше чем ты сама.

Синие глаза на секунду потемнели, и я увидела в зрачках свое отражение. Его энергия обволакивала, одурманивала. И я внезапно спросила, сама не веря в то что это возможно:

— Мы были друзьями?

В этот момент он захохотал, я даже вздрогнула от неожиданности. Его смех звучал оскорбительно, потому что он смеялся надо мной.

— Никогда, — сказал он тихо, глядя мне в глаза, проникая под кожу, — мы никогда не были с тобой друзьями.

Истинный смысл этих слов был известен ему одному. Меня же он пугал. Но я уже не могла дать задний ход. Я хотела узнать, пусть он покажет, если никто другой не хочет. У меня нет выбора.

— Значит, не были…я так и думала. Не важно, какие у тебя мотивы или цели, но я хочу принять твою помощь. Только с одним условием.

Он явно был удивлен.

— Например?

— Не называй меня «малыш», мне не нравится.

Он перестал улыбаться, мгновенно, будто кто-то невидимый стер с его лица былое веселье, нажал невидимую кнопку, и между нами появилась стена отчуждения. Меня это устраивало на данный момент больше, чем его издевательский смех.

— Поехали, Марианна.

Я забралась на переднее сидение, как уютно в его машине. Мне нравился запах внутри нее, и когда он включил музыку, я поняла, что уже слышала ее, наверняка не раз. Это как дежавю. Вы точно знаете, что это уже было. Я сидела в его машине, я слушала эту музыку. Раньше. Но ведь Ник сказал, что мы не были друзьями. Тогда кем мы были? Врагами? В это хотелось верить, это больше похоже на правду. Почему именно он хочет, чтобы я все вспомнила. Только он из всего моего семейства?

— Куда поедем вначале? Распоряжайся. Сегодня я твой таксист.

Он повернулся ко мне и подкурил сигару, снова на пальце блеснуло обручальное кольцо. И меня вдруг пронзила внезапная мысль «Почему никто не говорил со мной о Нике? Ни Крис, ни Фэй, ни отец? Никто и никогда не упоминал его имя при мне, не рассказывал о нем семейных историй. И я за все полтора месяца знаю столько же сколько и в первый день, когда его увидела. За исключением того факта, что мы не родственники»

— Туда, где я любила бывать раньше. Ты сказал, что знаешь все места, которые мне нравились.

Ник вдруг резко наклонился ко мне, и снова почувствовала этот запах, головокружительный, сводящий с ума, я не удержалась и сделала глубокий вздох. Он пристегнул меня ремнем безопасности и откинулся на сидение. Мы сорвались с места на бешеной скорости. Мокану вел машину как дьявол, выскакивая на встречную, обгоняя, словно играючи. Я вжалась в сидение и крепко держалась за поручень. Но уже через несколько минут я поняла, что мне нравится этот темп, адреналин. Я рассматривала Ника, пока думала, что он внимательно следит за дорогой. Неужели бывают такие лица? Все черты высечены, идеальны, безупречны. Скулы, нос, подбородок с легкой щетиной. Его волосы собранные сзади в конский хвост, сильная шея. Рубашка небрежно расстегнута на груди, и я вижу его гладкую кожу и мышцы. Я не могла оторвать от него взгляд, несмотря на все противоречивые чувства, которые испытывала. Такой мужчина впечатывается в память, как клеймо. Могу себе представить как на него реагируют женщины. Сколько сердец разбито. Сколько вен перерезано. И он об этом знает. Это как раз тот случай, когда самоуверенность внушает и раздражение и восхищение одновременно. Самец. Хищник.

— Я начинаю дымиться, ты прожгла меня насквозь, — Ник крутанул руль вправо и мы свернули на площадь. Я тут же отвернулась.

— Пыталась вспомнить тебя и…ничего. Прости, что уставилась.

— Да, ладно. Женщины часто меня рассматривают. Я привык.

Наглец. Машина выехала за город, и он прибавил скорости. Снова закурил.

— Много куришь…это очень опасно.

Он снова смеялся, а я не понимала, что смешного сказала сейчас.

— Опасно для кого? — спросил он и обернулся ко мне. Если бы не эти искорки искреннего веселья я бы могла заставить его остановить машину и высадить меня прямо сейчас. Но его настроение передавалось мне. Он заражал как мрачностью и страхом, так и весельем. Тем более, черт возьми, от его улыбки мертвые воскреснут.

— Для тебя, наверное, и для меня, так как я этим дышу.

— Ты права для тебя я опасен, но только не запахом сигарет.

Он затянулся дымом, и я вдруг подумала, что это чертовски сексуально смотрится. Боже, почему я постоянно думаю о сексе рядом с ним. Все сводится только к одному. Все мои мысли. Как по заколдованному кругу. Крис сегодня сказала, что в моей жизни был только один мужчина. Кто он? Я когда-нибудь об этом узнаю? Вспомню? Кто взял мою девственность? Я любила его? Если да, то почему мы расстались?

Я задумалась и не заметила, как мы приехали. Он привез меня…нет, мне не кажется — на ипподром.

Я любила лошадей с детства, моей мечтой было иметь целую конюшню и разводить этих благородных животных. О да…Ник, несомненно, знал об этом, иначе не привез бы меня именно в это место.

— Здесь ты бывала чаще всего.

Я готова была в это поверить. Охранник вежливо поздоровался, пропустил нас вовнутрь. По полю бегал черный жеребец. Великолепный, блестящий и лоснящийся на солнце. Я невольно им залюбовалась.

— Он прекрасен…о боже…он великолепен!

— Он твой.

Я повернулась к Нику:

— Мой?

— Да, он твой. Ты получила его в подарок. Позови его.

Но я не успела этого сделать, жеребец меня заметил, радостно заржал и бросился ко мне сам. Через несколько минут, он тыкался теплым носом мне в щеку, трогал меня шершавыми губами.

— Его зовут Люцифер. Он любит тебя.

Что-то в нотках его голоса изменилось, я не понимала что именно, это как легкая грусть или сожаление.

— Кто подарил мне Люцифера? — спросила я и погладила животное по гриве.

В этот момент сотовый Николаса зазвонил, и он ответил, продолжая смотреть на меня.

— Да, я понял. Подпиши договор, а его пока в подвал, до суда. Хорошо, я лично проведу допрос. Я освобожусь через час. Ничего без меня не предпринимать.

— Прости…бизнес…дела семьи. Ты хочешь прокатиться?

— Ты не ответил на мой вопрос — кто подарил мне Люцифера? Отец?

— Я отвечу на этот вопрос позже, можно? Давай я покажу тебе одно место.

Значит, не хочет говорить. Ладно. Я вернусь к этому вопросу позже. Через несколько минут нам оседлали двух жеребцов, для меня Люцифера, а для Ника — Быстрого, каштанового красавца с длинной светлой гривой. Наверное, в тот момент я перестала думать о прошлом. Я, впервые за эти месяцы, почувствовала себя счастливой. Удивительно, но мы с Люцифером чувствовали друг друга как единое целое. Я управляла им с легкостью, одним движением или ласковым словом на ушко. И я помнила, как им управлять. Если мое тело помнит, почему моя голова отказывает мне в этом, мое сердце молчит, моя душа, словно в колючей клетке, и я боюсь себя саму и окружающий мир? Ник молчал, он следовал рядом, давал мне мое пространство и возможность думать. Жеребцы сами вывели нас к берегу озера и остановились. Эта дорога была им знакома. Обоим. Но если я ездила только на Люцифере, то кто катался на Быстром? Кто сопровождал меня к этому озеру настолько часто, что животные сразу пришли сюда?

Боже, чем больше я узнаю, тем больше вопросов появляется. Ник спешился и не спрашивая снял меня с коня. Когда он крепко сжал мою талию, у меня все поплыло перед глазами. Секундная реакция на прикосновение, но мощная как удар током в двести двадцать. По венам, по нервам. Невероятное ощущение. Я замерла. Не знаю сколько это длилось, потому что Николас замер вместе со мной. Что-то происходило. Я не знаю что именно, но этот момент имел какое-то странное значение. И я почувствовала это кожей. Как и его взгляд. Он изменился, словно вдруг передо мной появился совсем другой человек. Я невольно посмотрела на его губы, и в животе заныло, пересохло в горле. Дикая реакция плоти. Неконтролируемая. Мне захотелось его поцеловать, это было естественным как дышать и как то, что я находилась здесь именно с ним. Как то, что он снял меня с коня скорее автоматически, потому что это уже было…когда-то. Я испугалась. Дернулась в сторону.

— Я хочу уехать.

— Почему? Тебе не нравится здесь?

Мне не нравится, что ты слишком рядом…слишком меня волнуешь…меня это пугает.

— Марианна, посмотри на меня. Что ты вспомнила?

— Ничего. Совсем.

— Ты лжешь!

В эту секунду его глаза потемнели, и он двинулся в мою сторону.

— Ты что-то почувствовала, в эту минуту.

Да я почувствовала, и мне это не нравилось, я пришла от этого в ужас.

— Не подходи ко мне, я хочу уехать. Сейчас.

Ник остановился в нескольких шагах, он внимательно смотрел на меня.

— Ты боишься?

Да, я его боялась. Почему? Я не могла этого объяснить. Я внезапно подумала, что если подпущу его ближе, моя жизнь превратится в безумие. И самое страшное я почувствовала, что так и было… в прошлом. Этот человек…он что-то сделал со мной. Я его боялась…каждой клеточкой своего тела. Но к страху примешивалось возбуждение. Меня влекло к нему непреодолимо и требовательно и в тот же момент отбрасывало как можно дальше.

— Нет, я не боюсь тебя, Николас. Я просто хочу уехать. У меня болит голова.

Он усмехнулся.

— Раньше ты никогда не лгала.

— Я не знаю, кем я была раньше.

— Я помогу вспомнить.

— Не нужно, я сама.

Он сделал еще один шаг в мою сторону, и я бросилась к коню, вскочила в седло и пришпорила Люцифера. Он догнал меня через несколько секунд. Поравнялся со мной.

— От кого ты бежишь, Марианна? От меня или от себя?

Я резко повернулась к нему.

— Я не помню кто ты. Я не помню, что между нами было. Ты сказал, что мы были врагами, почему я должна тебе доверять?

Он взял поводья Люцифера и заставил его идти медленнее.

— Мы не были врагами…

Господи…пожалуйста… не нужно продолжать.

— Люцифера тебе подарил я. Мы были…

— Я не хочу этого знать! — вырвалось неожиданно в паническом приступе дикого страха.

В этот момент я пришпорила жеребца с такой силой, что он взвился на дыбы и помчался в сторону дома. Слишком быстро.

Слишком стремительно, я с трудом справлялась с ним и вдруг выронила поводья. Люцифер несся прямо на высокое ограждение. Мы уже не могли свернуть, и я, в страхе закричала, придавила гладкий круп коленями. Но Люцифер не слушался, через секунду он попытается взять высоту в полтора метра и я инстинктивно понимала, что это невозможно, но и другого выбора на такой скорости просто нет:

— Давай это сделаем миленький, — шепнула ему на ухо, — давай.

И Люцифер смог, приземлился мягко, как облако, и я от ужаса вцепилась в его гриву.

Конь остановился, перебирая копытами, заржал, тряхнул гривой, а я все еще прижималась к нему лицом и чувствовала, как пульс зашкаливает прямо в горле. Я спешилась, и в этот момент раздался выстрел. Конь рухнул на бок и, захрипев, дернулся в конвульсии и замер. Он был мертв…всего секунду назад его сердце билось у меня под ладонями, а сейчас его карие глаза смотрели мне прямо в сердце с любовью и немым укором.

Я повернула голову и увидела, как Николас опустил пистолет.

— Зачем? — я в ярости, задыхаясь от слез, бросилась к убийце, но он схватил меня за руки, прежде чем я успела его ударить.

— Зачем ты убил его??? Зачем!!! — закричала я, глядя в его черные, непроницаемы глаза. И вдруг поняла…затем, чтобы причинить мне боль. За то, что я сбежала. За то, что я его не помню. Во мне всколыхнулась ненависть, она растекалась по венам как яд.

— Он мог убить тебя! — ответил Ник и выпустил мои руки. Я смотрела на него и с ужасом понимала, что он не сожалеет. Ни капли. Он только что застрелил на моих глазах несчастное животное … и ему наплевать.

— Но ведь не убил! Господи, что ты за чудовище? — мой голос сорвался на рыдание.

Ник сунул пистолет за пояс.

— Я отвезу тебя домой.

— Я никуда с тобой не поеду, вызови такси, — я склонилась к Люциферу, нежно поглаживая его между ушами. Закрыла его человеческие глаза, они разрывали мне душу. Мое сердце останавливалось от жалости, я задыхалась.

— Поедешь! — сказал отрывисто, хлестко как удар плетью, мне не верилось, что я это слышу, — Я привез тебя. Я и увезу.

Я посмотрела на него снизу вверх и стиснула челюсти.

— Ты…

— Убийца, — закончил он, — убийца взбесившегося животного, которое чуть не погубило тебя. Если конь, особенно, такой как Люцифер, однажды не послушал хозяина, он сделает это снова.

— Он послушал, я сказала ему прыгать! Я!

— Это уже не имеет значения, — ответил Ник и рывком поднял меня с земли, — поехали, ты хотела домой.

— Лошади — они, как люди! Как ты мог? Если бы это был человек, ты бы так не поступил! А животное…

— Ты думаешь не поступил бы? Ты ошибаешься.

-

Я выдернула руку и с ненавистью посмотрела в его красивое лицо. Что бы там между нами не было в прошлом, я не позволю, чтобы это повторилось.

— Не прикасайся ко мне. Держись от меня подальше.

Ник привез меня домой, я выскочила из машины и помчалась к дому. Я взбежала по ступеням вверх, толкнула дверь своей спальни и зарыдала, прислонившись к ней спиной. Потом схватила хрустальную вазу и в ярости ударила ею об стол. Огромный осколок впился мне в ладонь. Размазывая слезы, я достала стекло и отшвырнула в сторону. В этот момент я застыла, глядя на рану, она затягивалась…боже, она затягивалась у меня на глазах.

7 ГЛАВА

Неверность прощают, но не забывают.

(с)Мари Мадлен де Лафайет

Здесь все начиналось. Здесь Влад увидел ее впервые. Воспоминания заставляют страдать человека, вампиру же они причиняют адскую боль. Почти на физическом уровне. То, что помнит человек, является смазанным образом из прошлого. Вампир же «видит» в прямом смысле этого слова все, что происходило раньше. Он может воспроизвести картинку до мельчайших деталей, включая запахи и звуки. Влад шел по тропинке той, самой по которой когда-то, двадцать пять лет назад бежала в ужасе Лина. Невероятно, но он помнил даже звук ударов ее сердца и дыхание страха. Его любовь проснулась уже тогда, вкралась в сердце и поселилась, там даря счастье и сладкую боль от невозможности быть с ней рядом. Двадцать пять лет счастья, понимания, любви. Да, он был счастлив. Они через многое прошли вместе, прошли через самые трудные испытания, выстояли, продержались и окрепли. Когда Лина была человеком Влад с ужасом думал, что в его вечности ее жизнь лишь короткий миг, когда она выбрала бессмертие рядом с ним, его восторгу не было предела. Он мечтал об этом. Быть с ней рядом всегда. Лина дарила ему покой и уверенность в завтрашнем дне, он знал, что она поддержит любое его решение, любой поступок. Даже смерть отца не подкосила его настолько, насколько потеря любимой. Одиночество страшная штука, оно засасывает, поглощает, уничтожает внутри тепло. Влад никогда раньше не понимал Самуила, его дикой зациклености на Кристине, маниакального стремления скорбеть и помнить всегда. При всех способностях и возможностях короля, Самуил обрек себя на жизнь вечного аскета. Ни одной женщины за полвека. Ни случайной, ни постоянной. Ни одной. Теперь Влад понимал почему. В их сердцах есть место только для единственной. И да, любимые не умирают для вампира, память о них хранится вечно. Ее можно возрождать и жить прошлым. Влад погрузился в воспоминания и не хотел с ними расставаться. Первые два дня он просто бродил по тем местам, где они бывали вместе. «Проживал» их жизнь заново. Час за часом, день за днем. Мазохистское удовольствие, изысканное и мучительное погружать себя в пучину боли и наслаждаться ею. Лина прошла с ним все испытания и оставила когда они закончились. Они могли сейчас жить спокойно вместе, могли править братством, забыв о войнах и распрях. Ему одному это не нужно. Все отошло на второй план, все, что имело значение вчера, стало пустым и ненужным. Он не хотел быть королем, он устал. Смертельно устал от проклятой вечности, от власти. Почему он не может просто стать смертным и уйти следом за ней? Эти мысли посещали все чаще. Соблазн снять кольцо и предоставить лучам солнца отправить его в царство мертвых иногда становился невыносимым.

Влад толкнул калитку и вошел во двор. Дом «музей». Он заботился о нем по ее просьбе все эти годы. Грустно улыбнулся вспомнив их договор. Тогда Влад пообещал Лине, что дом ее матери всегда будет под присмотром, и он сдержал свое слово. На протяжении всех этих лет скрупулезно проверял, что бы все его указания выполнялись. Лина могла приехать сюда в любой момент и здесь ничего не изменилось. Все, как и двадцать пять лет назад. Влад прикрыл за собой дверь и поднялся по лестнице наверх. В спальне хранились дневники Кристины. Лина вернула их на место. Там, где они должны были быть. Бывший король сел в кресло и закрыл глаза. Три дня поисков не увенчались успехом. Никаких следов.

Влад перевернул в доме все, но не нашел ничего, что хоть отдаленно могло напоминать то что он искал. В ярости мерил шагами комнаты часы напролет. В бессильном отчаянии садился в кресло и закрывал глаза.

«Думай. Поставь себя на ее место, ты ведь знаешь ее. Как она мыслила? Куда могла спрятать? Какое место Лина могла считать безопасным?»

Он открывал глаза и смотрел по сторонам — его интуиция молчала. Он был настолько опустошен, как сосуд, в котором не только не стало воды, а она высохла, и сам сосуд потрескался и вот-вот распадется на мелкие осколки.

Двадцать четыре часа и ни одной зацепки и даже идеи. Возможно, Лина уничтожила ЭТО. Она могла. Надежда окончательно покинула его, и он решил вернуться домой. Открыл глаза и взгляд остановился на портрете Кристины, матери Лины. Он даже вздрогнул от невероятного сходства. Редко дети настолько похожи на своих родителей, или свет так падает из окна? Лина повторила судьбу своей матери как под копирку. Любовь к вампиру, бессмертие и жуткая гибель. Они с Самуилом обрекли своих женщин на смерть.

Влад не понял, в какой момент в сознании произошел щелчок. Да! ДА! Да! Как он сразу не догадался. Только там Лина могла спрятать то, что не хотела, чтобы нашли. Только там, куда кроме нее никто не пойдет. Где даже в голову не придет искать.

Он не ошибся. Она была здесь. Камень все еще хранил ее запах. Он даже «видел» как Лина касается надгробья пальцами, как стоит здесь на коленях и возможно плачет, или разговаривает с той, кого никогда не знала. Она спрятала ЭТО здесь. Никак иначе. Никто бы не заметил, только вампир, который различал запахи, следы на пожелтевшей траве, знал сколько времени в вазе простояли цветы и даже чувствовал где земля была присыпана несколько месяцев назад, а где ее не касались годами. Влад безошибочно нашел то место, в котором почва отличалась по запаху и по цвету, и едва он разрыл руками небольшое углубление — увидел картонную коробку. Достал дрожащими пальцами и поставил рядом. Несколько секунд он смотрел на свою находку. Не решаясь взять. Лина не хотела, чтобы это кто-то нашел. Даже он. Может быть стоит проявить уважение и не трогать? А если хотела? Ведь знала, что от него ничего не утаить, ведь рано или поздно он бы все равно узнал о ее тайнах. Влад решительно взял коробку в руки и открыл крышку.

Письма. Десятки писем перевязанных лентой. Некоторые пожелтевшие, некоторые более свежие. Без адресата. В чистых конвертах. На секунду сердце пропустило несколько ударов и снова возникло непреодолимое желание зарыть эту тайну обратно в могилу и не прикасаться к тому, что не было предназначено для него. Это как воровать что-то у близкого. Но он не выдержал. Желание прикоснуться к ее прошлому, к тому, чем она жила, к сокровенному, на которое он как оказалось, не имел права, было столь сильно, что заглушило доводы совести. Влад сел в траву и открыл первое письмо. Медленно, касаясь бумаги, осторожно вскрывая конверт, он достал пожелтевший лист. В душе…в тот момент он еще надеялся, что эти письма предназначались ему. Но едва лишь прочел первую строку и побледнел, резко отложил письмо и судорожно стиснул челюсти. Ему потребовалось несколько минут, прежде чем он смог продолжить чтение.

«Ник…ты никогда не прочтешь эти строки, потому что я никогда этого не позволю. Никто не прочтет. Возможно, даже не стоит их писать. Но только так мне становится легче. Только так я могу сбросить груз вины, тайны и угрызений совести. Ты сейчас далеко, с израненной душой и разбитым сердцем. Это я его разбила. Я знаю об этом. Я сделала свой выбор, и он самый правильный. Жалею ли я? Не знаю. В моменты счастья, в моменты, когда смотрю на моего муж, а я ни сколько не сомневаюсь в своих чувствах, но когда остаюсь одна…боже, когда я остаюсь одна меня сжирают демоны воспоминаний. Я думаю о тебе. Я так часто думаю о тебе, что наверно привыкла к этой боли и сожалению. Иногда…да…иногда я мечтаю или представляю как бы повернулась моя жизнь, если бы я уехала с тобой из Брана. В тот самый день когда ты приехал вызволить меня от разъяренного Влада, который не мог простить нам обоим того что произошло между нами. Была бы я счастлива с тобой? Тогда я в это не верила, но с каждым днем, когда тоска по тебе въедается мне под кожу, я начинаю думать иначе. Любовь Влада как тихая гавань в штиль она несет спокойствие уверенность в завтрашнем дне. Твоя любовь сжигает, выворачивает нервы, она похожа на шторм, водоворот. И мне хочется утонуть. Невероятно, но я не так счастлива, как мечтала и хотела. Нет, я люблю Влада, люблю очень, но это такая странная любовь, она заставляет улыбаться и безмятежно смотреть в будущее. А моя любовь к тебе сводит с ума, заставляя снова и снова вспоминать твои поцелуи и объятия. Один единственный раз мы были вместе, всего две недели провели вдвоем, и при этом беспрестанно ссорились, и горечь утраты не давала мне взглянуть на тебя другими глазами. Но за эти две недели я прожила целую жизнь. Я дышала, я была живой, чувствительной как оголенный нерв и только с тобой я познала адские муки ревности. Ты чувствовал это. Ты об этом знал. Знал, когда я отталкивала тебя, знал, когда не писала тебе долгие годы, когда отказалась от тебя. Меня мучило чувство, что я хочу иной любви вот такой испепеляющей. Ты бы не простил мне измену, не простил другого мужчину и это ты. Он простил. Я люблю его за это и ненавижу. Не знаю как объяснить, но это граничит с презрением. Боже, что я пишу…как же это все ужасно и сложно.

Мне нужно с этим жить, а я плохо справляюсь. Вот пишу тебе сейчас и боюсь, что кто-то узнает. Да, трусливо боюсь разрушить свою жизнь, свое спокойствие, свою уверенность. Боюсь, что Влада это оскорбит и рассорит вас еще больше, а я так мечтала, чтобы ты помирился с ним и вернулся в семью. Никто не знает. Никто кроме Фэй которая видит мои мысли и чувства, но она деликатно молчит. Прости меня за малодушие, за трусость и за выбор легкого пути. Я надеюсь на исцеление. Я люблю тебя… Я люблю вас обоих. Как мне жить с этим?»

Влад смял письмо, его лицо стало пепельного оттенка, на коже проступили и вздулись вены. Он вскочил с травы и согнулся пополам. Его тошнило. Земля под ногами вертелась как при землетрясении. С горла вырвался стон, похожий на хрип, а хотелось орать, выкорчевать все деревья на проклятом кладбище, сжечь его дотла. Он стоял возле коробки несколько часов. Не пошевелившись, как камень. С открытыми глазами и стиснутыми челюстями. Первым порывом было разорвать и забыть. На мелкие клочки. Не читать дальше, не смотреть. Заставить отключить все эмоции. Просто вычеркнуть это из памяти. Но он не смог. Видел десятки конвертов и голова кружилась от сознания того что она продолжала писать. Годами. Каждый год по письму. Ровно двадцать четыре письма. В один и тот же день календаря. Эта дата что-то для нее значила, и Влад посчитал, с его мозгами математика и стратега это было просто. Нет, он не мог вычислить с такой точностью, но он знал, что это за день, а точнее ночь и от этого становилось еще хуже. Лина не просто помнила о своей измене, она не жалела. Она хранила эти воспоминания как драгоценность, спрятав от чужих глаз. Влада снова затошнило. Дерьмо…проклятое дерьмо. Все эти годы. Все дни и ночи, что они провели вместе ее сердце всегда принадлежало ему лишь наполовину. Она их сравнивала. Дьявол…даже тогда когда Ник женился. даже тогда, когда знала, что в его сердце уже нет для нее места она все еще любила. Влад жил с женщиной, о которой не знал ничего. Не понимал о чем она думает, не видел ее душу. Видел только то, что хотел видеть. И он не смог заставить ее забыть. Чертовых двадцать четыре года. А ведь Влад ее любил. Никогда и никого ни одну женщину он не любил настолько сильно и самоотверженно как Лину. Он готов был простить ей все. Смерть Витана, простить отчуждение и желание развестись, простить грубость. Он был тряпкой. Собачкой. Да, любимой и дорогой. Но всепрощающей. Бесхребетным придурком, который считал что он самый важный и глввный в ее жизни. Сколько раз в постели она отстранялась. Сколько раз он видел ее задумчивый взгляд. Да, она всегда была рядом. Но правильно ли это? Любила ли она его? Скорей всего жалела, уважала, но это не та любовь о которой он думал. Это холодная любовь, ее она не грела, не сжигала.

Он привез их домой в Бран и осушая бутылку брэнди за бутылкой прочел все письма. От корки до корки. Все двадцать четыре письма и с каждой прочитанной строчкой его сердце леденело, кусок за куском, покрывалось инеем. И самое страшное, он не мог ее за это ненавидеть, он опять не мог ее презирать. Влад презирал только себя. Неужели он ничего не замечал? Как она уехала к Нику и вернулась, плакала в его объятиях, а сама всего лишь несколько минут назад предлагала брату стать ее любовником? Идиот он еще просил у нее прощения. Жалкий, ничтожный идиот. Ник проявил благородство, Ник не захотел ее и выставил за дверь. А не наоборот. Если бы захотел что тогда?

Это не было ревностью. Это было полным опустошением. Все годы вывернуло наизнанку и каждое слово, и поступок обрели иной смысл. Да, Лина хранила верность. Но кто знает, хранила ли она ее потому что это было ее решение или потому что Ник разлюбил ее и с ума сходил по Марианне? Если бы брат все же … Ответ напрашивался сам собой — она бы не удержалась. Лина никогда не принадлежала ему до конца и никогда не любила его настолько, чтобы забыть о Нике. Вот почему на ее лице застыло то выражение облегчения и легкости, в ее мертвых глазах читалось успокоение — она устала. Смертельно устала от своих чувств и от него…от Влада. Смерть стала избавлением. Она получила свободу. Гребаную свободу, а его погрузила в бездну. Ни словом, ни действием она не выдала себя за все эти годы. И это хуже чем нож в спину, это больше чем предательство — это осознание и переосмысливание своей жизни. Того куска, который пожалуй был самым лучшим за его вечность. И дело не в прощении, дело не в измене, которую он смог забыть. Дело в том, что это хуже измены. Это ее мечты, ее желания, ее фантазии. В них не было места для Влада, они принадлежали Нику. Всегда. Каким хладнокровием нужно было обладать, чтобы скрывать это столько лет. Влад не верил, что любить можно двоих. Так не бывает. И Лина тоже об этом знала. Тогда почему все же выбрала Влада — а потому что он другой. Тогда хорошо, что она умерла. Глаза короля сухо заблестели. Потому что если бы Лина все еще была рядом, то она бы страдала. Она бы продолжала писать эти письма, и сожалеть о том чего не было. Рано или поздно это привело бы к краху их отношений. Как долго еще можно было скрывать? Разве это честно по отношению к ним обоим?

Последнее письмо написала всего лишь три месяца назад. Дьявол, она описывала все свои чувства, как на ладони. В тот момент в вертолете, когда они все летели в Чехию и она штопала Николасу плечо …проклятье…как больно. Влад сидел рядом и смеялся вместе с ними, а Лина…она в тот момент прикасалась к Нику и сходила с ума. Это чудовищно. Но самое страшное — он не мог ее ненавидеть, он все равно тосковал по ней, только в сердце образовалась пустота, болезненная, ржавая дыра. В нем умерли воспоминания, которые больше ничего не стоили.

Фэй открыла глаза и в них застыли слезы.

— Прости, что позволила тебе их найти, но ты обретешь свободу. Я избавила тебя от страданий. Очень больно, очень быстро. Но ты найдешь теперь в себе силы жить дальше, начать сначала. Ты больше не будешь хотеть уйти вместе с ней. Вы отпустили друг друга. Прости, Лина…прости, что отдала твою тайну, но ты в царстве мертвых, а он должен вернуться к жизни. Эти письма самый бесценный дар, который ты смогла ему подарить — ты вернула ему самого себя. Он свободен.

Она смахнула слезу со щеки и тяжело вздохнула. Тяжело осознавать, что тот, кто был столько лет рядом на самом деле любил кого-то другого. Все это время они с Линой ни разу об этом не заговорили. Фэй виновата в этом. Она изменила их судьбу, она вывернула будущее иначе чем должно было быть потому что знала — с Николасом Лина счастлива не будет. Потому что так было нужно для братства. Братья должны были сплотиться, а не рассориться из-за женщины. Лина должна была родить Кристину, а не превратится в жалкое существо, зависимое от Ника. С ним ее ждало плачевное будущее. Фэй это видела. Она заставила судьбу сложится в иную картинку. И это получилось, но она не смогла заставить Лину забыть. Так же как не смогла заставить забыть Марианну Криштофа. Жить с тем чье сердце принадлежит другому страшная участь. Фэй испила ее до дна. Влад все же прибывал в счастливом неведении. Ей же выпало знать о чувствах мужа к другой. Криштоф всегда любил только одну женщину. Но он смог сделать Фэй счастливой. Ненадолго. Но это кусок ее жизни и она ни о чем не жалела. Влад придет в себя. Пройдет все круги ада и обретет свободу. Он достоин лучшей участи, чем пойти вслед за женой. Он король и рано или поздно ему придется вернуться к своим обязанностям. Тем более Фэй знала, что скоро их ждут большие перемены. Бомба замедленного действия уже тикает и она взорвется. Пострадают все. Без Влада они не справятся. Он должен вернуться домой. После того как пройдет свою меру боли. Потому что с Николасом никто кроме него не справится. Даже Фэй. И никто не предотвратит того, что ждет их в ближайшем будущем. Это пострашее войны. Это пострашнее ядерного взрыва. Фэй не может это остановить или изменить, она может только смотреть со стороны. Еще одно вмешательство грозит ей смертью. У Чанкра нет права на ошибку и Верховный Суд не пощадит ее. Их всех ждет кара за то, что посмели изменить ход событий и привели прошлое в настоящее, прорвали временной барьер и лишили царство мертвых законного баланса. Оттуда не возвращаются, черная бездна мертвецов потребует новую жертву, а возможно и несколько взамен той…Взамен Анны, которая спокойно растет в доме Дианы и Мстислава и не знает, что из-за нее их всех ждет кара. Каждого кто принял участие в ритуале на который не имели право. Нарушили баланс. Жизнь семьи сильно изменится. Каждого из них. Перевернет души, сломает характеры. Все демоны ада обрушатся на головы тех, кто посмел вмешаться в естественный ход событий. Это уже началось. Марианна первая, за ней последуют другие.

8 ГЛАВА

Мрачная ревность неверною поступью следует за руководящим ею подозрением; перед нею, с кинжалом в руке, идут ненависть и гнев, разливая свой яд. За ними следует раскаяние.

(с)Вольтер

Проклятье…ну как он не сдержался? Это какое-то наваждение. Контроль уплывает из рук из головы и из сердца. Ник в ярости швырнул бутылку виски об стену, и темная жидкость залила обои, растеклась по полу как лужа крови под тем самым конем. Он не мог пить. Это притупляло восприятие, и он боялся себя пьяным. Он знал, на что способен зверь, живущий внутри, и какой голод одолевает это чудовище, которое наконец-то начало получать пищу из отчаянья, боли и дикого желания обладать. Алкоголь развяжет его, даст ему волю и разум потонет в жутких болезненных эмоциях с которыми он не в силах справится. Он пожалел, что убил Люцифера. Пожалел в тот момент, когда увидел ее глаза. Нет, ненависть его не пугала. Он к ней привык, он ее любил даже больше чем любовь, потому что ненависть одна из самых чувственных и ярких эмоций, на ней можно раздуть пламя. Его испугала ее боль. Пока испугала, но Ник слишком хорошо себя знал. Ведь в какой-то мере он всегда питался болью. Собственной, чужой. Она как наркотик. Поначалу пугает, потом к ней привыкаешь, а потом без нее уже трудно обходится. Сочетать в себе удовольствие садиста и мазохиста одновременно. Но ведь он поклялся, что больше не обидит. Да, поклялся Марианне, которая его любила, но не этой чужой, которая уплывает из его рук как недосягаемая мечта. Он не отпустит. Никогда. Не отдаст ее никому. Марианна принадлежит ему и он заставит ее вспомнить, если не вспомнит — значит, полюбит снова, если не полюбит, значит возненавидит, но не уйдет. Чертовый жеребец. Дерьмовое дежавю. Такое уже было. Марианна, именно на этом коне пыталась сбежать от него много лет назад. Он не позволил. Точно так же как и сейчас. Он мог остановить ее. Доли секунды и Ник уже внушил бы животному успокоиться. Но ведь Марианна не знала, что за способности есть у вампира. Не знала о его сущности. Неизвестно что больше отвратило бы и напугало — Ник вампир или Ник убийца? А разве это не одно и тоже? Он хищник и это у него в крови, это его сущность этап в пищевой цепочке. Марианна в прошлом понимала это и принимала. Она усмирила зверя, Ник даже поверил, что он может быть другим. Годы без крови из вены, годы без убийств и чужой боли, без безудержного секса с кем попало и наркотиков. Для нее он мог оставаться таким вечность. И он нравился себе другим. Это как избавится от тяжелой болезни, но постоянно принимать лекарство, запасы которого уже на исходе. Пришлось выбирать меньшее из зол. Хотя он лжет самому себе. Он хотел эмоциональной разгрузки и боль, причиненная ей, принесла это короткое облегчение. Да, на секунды, на минуты — но принесла. Потом пожалел. Но уже было поздно.

Больше всего раздражало, что он чувствовал ее томление, мысли, тягу к нему на подсознательном уровне. Еще минута и он бы сжал ее в объятиях, овладел ею прямо там в высокой траве на берегу этого озера, где они не раз предавались любви. Он бы заставил ее вспомнить или привязал бы к себе. Перейти на новый уровень. Вот чего он жаждал в ту минуту. Проломить барьер между ними. Но вместо этого он воздвиг целую стену с колючей проволокой. Марианна смотрела на него с болью, страхом и с ненавистью. Страх. Как давно он не видел в ее глазах страха. Она не боялась его даже после того что он с ней сделал несколько лет назад, не боялась когда он злился, не боялась когда он терял контроль, потому что она его контролировала сама. Управляла им, сдерживала, усмиряла. Той Марианны больше нет. Появилась другая. И эта Марианна распаляла зверя, трясла перед ним красной тряпкой, дразнила, пробуждала ото сна. И он как хищник шел на приманку, играл с жертвой предвкушая пиршество плоти. Привез ее домой и еще долго стоял под ее окнами, сливаясь с темнотой. Боролся с непреодолимым желанием влезть в распахнутое окно и заставить ее передумать. В его силах внушить ей что угодно. Марианна почти человек, она пахнет как человек, она думает как человек. Его власть сейчас безгранична — внушить ей что угодно дело нехитрое, но он не хотел. Не такой ценой. Какой угодно, но не такой. Даже насилие над плотью не так противно как насилие над душой. Ник не знал сколько времени он простоял под ее окнами, лихорадочно думая, рассуждая с самим собой. Марианна не знает одного — Люцифер так же бессмертен, как и он сам, как и сама Марианна. Конь из дьявольской конюшни самого Вудворта. Монстр, созданный для армии апокалипсиса. Уже сейчас этот хищник получает свою порцию сырого мяса и топчет копытами. Ник приказал вернуть его к жизни. Она получит его обратно. Не сейчас — чуть позже.

В этот момент Марианна выскочила из дома бледная, дрожащая. Она села в машину и уже через несколько минут выехала из поместья. Ник последовал за ней. Его сотовый беспрестанно звонил, мешал отвлекал, он боялся упустить из вида ее синий «шевроле». Включил сотовый на громкую связь.

— Снять охрану. Что там, Серафим?

— Ник…он молчит. Ни слова не сказал с тех пор как мы его взяли.

— Пытайте.

— Но…

— Я сказал пытать. Он долго не выдержит. Никто не способен перенести такую боль. Он будет говорить.

— Влад приказал не давить. Он хотел его в союзники. По-хорошему.

— Влад отдал все полномочия мне. Я твой король и я буду решать. Меня достал этот тип. Вы будете его пытать. Если не поможет — вы возьмете его жену и детей и будете пытать у него на глазах, и он станет нашим союзником. А если нет — убить их всех. У тебя три дня чтобы он заговорил. Ты знаешь мои методы, Серафим?

— Знаю, — последовал мрачный ответ.

— Значит действуй. Мы с тобой в старые добрые времена и не таких говорить заставляли. Мне некогда сейчас. Отчитаешься завтра.

Ник швырнул сотовый на соседнее сидение и свернул в переулок следом за синим шевроле. Марина припарковала машину возле нового двенадцатиэтажного здания и быстрым шагом пошла в подъезд. Ник снова протянул руку за мобильным.

— Куда звонила моя жена в последние полчаса? Пробить адреса по всем номерам, которые она набирала. У тебя ровно пять минут.

Он закурил и открыл окно. Король братства следит за собственной женой. Это могло быть смешно если бы не было настолько горько. Раньше он всегда знал где Марианна, с кем она. Не потому что стремился знать. Просто она всегда звонила или посылала сообщения. Сейчас он знал о ней намного меньше, чем когда встретил ее впервые. Через пять минут ему сообщили имя и адрес и он в ярости швырнул окурок в открытое окно. Проклятье. Поехала к своему старому дружку. Вот дерьмо. Первые отголоски ревности поскребли на душе, оставляя тонкие следы.

— Нам что-то предпринять?

— Нет! Я скажу тебе, когда нужно что-то предпринять, а сейчас просто займись своей работой.

Ник вышел из автомобиля и посмотрел на окна дома. Он мог бы появится перед ними и закончить все это прямо сейчас. Но Ник поступит по-другому. Еще не время. Пока не время. Как большая пантера вампир взобрался на дерево и затаился на толстой ветке напротив окна на седьмом этаже.

Он достал второй аппарат из кармана и набрал номер. Ему ответили не сразу. Конечно. Ведь Виктор Лазарев встречает гостью. Вот он берет ее сумочку, приглашает в комнату.

Она расстроена, она громко отрывисто говорит, тяжело дышит, показывает ему свою руку. Девочка расстроена. Начинает догадываться, что с ней что-то не так. Первые симптомы. Возможно, быстро заживший порез или ушиб, который испарился на глазах.

— Да, я слушаю.

— Очень хорошо, что ты слушаешь. Во-первых отпусти ее руку и не прикасайся к ней.

Виктор в ужасе осмотрелся по сторонам, и резко выпустил руку Марианны.

— Тихо…спокойно. Ты ее напугаешь. Отойди в сторону. Извинись и выйди на балкон. Вот так. Закрой за собой дверь. Ты меня хорошо слышишь, док?

— Да, хорошо.

— Скажи мне, док, ты любишь свою семью? Сестру? Родителей? Собаку?

Ник видел его лицо, оно стало мертвенно бледным, сердце человека гулко забилось и запах страха достиг ноздрей вампира в считанные секунды.

— По твоей спине катятся капли холодного пота, Вик? Ты воняешь страхом. Она тоже это почувствует. Сделай глубокий вздох и начни контролировать свои эмоции.

— Чего вы хотите? — хрипло спросил хирург и снова осмотрелся по сторонам.

— Убеди ее, что это бывает. Придумай синдром, заболевание. Мне все равно, что ты ей скажешь. Сделай так, чтобы она тебе поверила и ушла. Сейчас. Я даю тебе двадцать минут разобраться, доктор Лазарев. Через двадцать минут я начну нервничать, а когда я нервничаю, то совершаю очень плохие поступки, док. Очень плохие. Я думаю, ты не хочешь знать какие именно.

Виктор положил сотовый в карман и вернулся в комнату, сукин сын задернул шторы. Хорошо, у недоноска ровно двадцать минут. Если через это время Марианна не выйдет из дома и не сядет в свою машину — смертный сильно об этом пожалеет.

Вик рассказывал мне о странных синдромах быстрого заживления тканей, о названиях таких аномалий. Я устало откинулась на спинку дивана в его небольшой квартире. Вик был первым кому я позвонила. Не знаю почему. Я ему верила. Я чувствовала в нем поддержку и сочуствие, а возможно он был единственным, кого я помнила, из всех кто меня окружал.

— Значит со мной происходит что-то неподвластное медицине и ты называешь это нормальным? Я распорола руку до кости. Рана зажила менее чем за минуту, я отрезала прядь своих волос и они отрасли. Вик…ты должен мне помочь. Я не знаю, что со мной происходит и это ужасно. Я с ума схожу.

Он сел рядом со мной и тяжело вздохнул.

— Все будет хорошо. Ты просто сложно адаптируешься после своего состояния. Возможно, тебе нужен хороший психолог и просто отдых. Много позитива, радости.

Позитива. Какой к черту позитив? Я не помню себя. Я разругалась с Крис. У меня всего полтора месяца назад умерла мама, моего коня застрелил сумасшедший Николас Мокану и моя кожа срастается с такой скоростью, словно по мановению волшебной палочки. Я не девственница, но я не помню своих мужчин. Меня тянет к тому, кого я боюсь с дикой необузданной силой, и я сижу в комнате своего хирурга и тот утверждает, что со мной все в порядке. Я истерически захохотала, а потом мой смех перешел в рыдание. Все выплеснулось, все эмоции, отчаянье, накопившиеся за эти дни. Вик обнял меня за плечи и заглянул мне в глаза.

— Хочешь мятное мороженое, мышка?

Мятное мороженое? О боже он помнит…Поразительно. Да в тот вечер, когда Вик подвез меня из школы мы ели именно это мороженое в кафе неподалеку от моего дома, а потом…мы с Виком целовались. Интересно он помнит только о мороженом?

— Хочу. У тебя есть.

Он кивнул и взяв меня за руку пошел на кухню. Через несколько минут мы сидели за кухонным столом и ели мороженое прямо из стаканов. Вик разделил его честно напополам.

— Вик.

— Да, — он улыбнулся, но у меня создавалось впечатление, что он нервничает. Посматривает на часы. Возможно, он ждал кого-то, а я помешала. Свалилась ему на голову.

— Вик, ты женат, у тебя есть девушка?

Он так и не поднес ложку ко рту. Посмотрел на меня загадочными зелеными глазами. Как же мне нравились его глаза. В них мягкий свет и насыщенный оттенок как мокрая листва после дождя.

— Нет, я не женат и у меня нет девушки.

Он таки съел кусочек мороженого и снова посмотрел на часы.

— Ты кого-то ждешь?

— Да, ко мне должен прийти пациент.

— В десять часов вечера?

Он усмехнулся, и мне показалось, что он лжет.

— Да, иногда и ночью. Есть пациенты, которые не могут по некоторым причинам приехать в клинику.

— Значит мне пора. Спасибо, что успокоил меня. Я просто так устала за эти дни. Наверное это нервный срыв и всем вывалила на тебя.

Вик не стал уговаривать меня остаться, наоборот он засуетился, поставил стаканы в раковину и повел меня к двери.

— Да, ты устала. Ты можешь звонить мне в любое время. Прости, я правда сегодня занят. Если захочешь поболтать — я отвечу.

Правильно. Лазарев культурно намекал, что между нами ничего нет и быть не может. Ничего не изменилось за эти годы, и я ему не нравлюсь. Внезапно, прямо у двери, он вдруг схватил меня за руку.

— Подожди секунду, не уходи.

Он схватил лист бумаги и быстро на ней что-то написал, подал мне и приложил палец к губам.

«Все что происходит с тобой — это не аномалия, это процесс. Я не могу говорить. Ни сегодня, ни когда-либо еще. Позвони по этому номеру. Там тебе дадут объяснения. И еще — за тобой следят. Постоянно. Звони не со своего телефона».

— Да, Марианна, до свидания, спокойной ночи.

Он выставил меня за дверь и захлопнул ее перед моим носом. Я перечитала записку снова и вдруг поняла — Вик никого не ждал, он просто боялся. Потому что знал, что за нами наблюдают и нас слышат. Я осмотрелась по сторонам, и мне стало страшно. По-настоящему. До дрожи в коленях. Я смяла бумагу дрожащими пальцами и спустилась на лифте во двор. Я уже знала, как позвонить по этому номеру. С телефона Крис. Его точно никто не прослушивал. Я узнаю чертовые тайны моего семейства, какими бы страшными они не были. Всю дорогу домой меня преследовала мысль, что за мной следят. Я чувствовала это кожей и…как ни странно я даже догадывалась кто это.

9 ГЛАВА

Любовь — единственная страсть, не признающая ни прошлого, ни будущего.

(с) О. Бальзак

Я позвонила… Спустя сутки. Конечно позвонила, потому что в тот момент информация имела для мня значение как воздух, которым я дышу. Я не думала о последствиях. Я вообще чувствовала себя неким куском, оторванным от реальности. Но я даже не предполагала, что сама реальность намного хуже фильма ужасов или триллера Стивена Кинга. Та жизнь, которую я считаю нормальной и настоящей вовсе не такая и сама я ненормальная. Хотя я уже вообще затрудняюсь что-либо понимать. Человек, который мне ответил…его голос, он походил на скрип несмазанной двери, у меня даже возникло впечатление, что голос искажают, намерено, чтобы никто не догадался кому он принадлежит и самое странное он знал, что я позвоню. Мне назначили встречу. Я потребовала, чтобы она состоялась немедленно и человек согласился. Но те меры предосторожности, которые он предпринял, заставили меня запаниковать. Невероятно, что кто-то боялся моего визита настолько, что готов был заставить меня кататься по всему городу, меняя водителей и средства передвижения. Но этот кто-то боялся вовсе не меня, он боялся того, кого я могу «привести» за собой. Я добиралась до назначенного места встречи три часа. Последний водитель завязал мне глаза, и я больше не знала куда еду. Но я жаждала правды. Пожалуй, в тот момент я даже не задумывалась, насколько я рискую. Правда, любой ценой. Когда с моих глаз сняли повязку, я оказалась в помещении. Не жилом. Это явно квартира для встреч подобного рода. Минимум мебели, строго, четко и очень скромно. Но больше всего меня привлек тот человек, с которым я говорила по телефону. Он сидел на высоком стуле за старомодным письменным столом. На вид ему около пятидесяти, но почти седые волосы не скрывали, что раньше он был огненно рыжим. На лице сохранились веснушки, но они больше походили на пигментные пятна. Высокий, очень крупный, с хорошим телосложением. Он располагал к себе с первого взгляда. Мне предложили стакан воды, но я отказалась. Я ждала, когда он представится. Мне было интересно мы знакомы?

— Александр. Знать мою фамилию вам ни к чему. Чем меньше вы знаете, тем лучше для вас и для нас тоже.

Он произнес слово «нас» как будто имел ввиду целую кампанию, хотя кроме него в комнате никого не было.

— Значит, мы не были знакомы. Я пришла за ответами на вопросы. Мне сказали, что вы ответите на них.

— Вам правильно сказали. Я на них отвечу. Даже больше я отвечу даже на те вопросы, которые вы не зададите.

Я посмотрела на мужчину и спросила:

— Что со мной происходит? Виктор сказал, что это процесс. Процесс чего?

— Обращения. Вы возвращаетесь в ту сущность, которую имели до комы.

— Сущность? Я не совсем понимаю, о чем вы? Я больна?

Он усмехнулся уголком рта, но глаза остались холодными.

— Для меня — да. Для вас — вы здоровее любого человека.

— Человека…вы так говорите будто я…

— Не человек? Все верно. Вы — не человек.

Бред сумасшедшего. Куда я попала? К кому отправил меня Вик и зачем? Этот мужчина болен, у него явно выраженная форма шизофрении и мании преследования.

— Тогда кто я по-вашему?

— О, вы феномен. Даже среди тех тварей, к которым относитесь.

Тварей? Я не ослышалась? Этот человек только что назвал меня тварью?

— Успокойтесь и дайте мне закончить. Вы пришли за ответами. А кто вам сказал, что ответы вам понравятся? Вы хотите узнать ваше прошлое — я могу вам рассказать. Если вы все же передумали, вы можете уйти. Никто насильно не держит.

Я глубоко вздохнула и все же сделала глоток воды.

— Не вкусно. Не утоляет жажды, не так ли? Даже хуже, дерет горло, хочется пить еще больше. Ведь это не кровь. Но все же вы удивительный вампир, который не погибает без ее употребления.

— Вы вообще слышите себя со стороны?

Он засмеялся и мне не понравился его смех, похожий на скрип или эхо.

— Вы — вампир Марианна. И все кто вас окружают тоже вампиры. Вся ваша семья. Почти вся. Целое братство. С кланами и ответвлениями.

В этот момент я точно поняла, что имею дело с ненормальным. Я вскочила со стула, но он вдруг схватил меня за руку, перегнувшись через стол.

— Я первый раз отреагировал, так же как и вы. Дайте мне доказать вам. Рано или поздно они бы вам сообщили, но так, как это удобно им. Исковеркав всю чудовищность, мрак, кровавую сущность убийц. Они бы преподнесли вам это как дар небес и вы бы поверили. Позвольте мне доказать вам, что это правда. Я покажу все материалы имеющиеся у нас. Все что мы собрали за это время. Без прикрас. Все как есть на самом деле. Вы хотите узнать правду, Марианна?

Я выдернула руку.

— Все что вы говорите бред ненормального. А то что вы называете себя «мы» вообще мания величия.

— Мы — это орден охотников. Орден тех, кто охотится на монстров и чудовищ таких как ваша семья.

Все с меня довольно. Я направилась к двери.

— Вам не интересно от чего умерла ваша мать? Вы не хотите почитать реальные материалы о ее смерти, а не ту ложь, которую подкинули журналистам?

Я остановилась и стиснула кулаки.

— Моя мама погибла, вы сейчас намеренно упомянули о ней, чтобы причинить мне боль.

— Нет, она не погибла — ее убили.

Я резко повернулась к Александру.

— Ложь!

— Правда. От вас это скрыли. Я могу доказать. Я отведу вас в свой кабинет, и вы сможете все прочесть сами, увидеть, убедится. Я буду ждать вас здесь. Когда закончите нам будет, о чем поговорить.

И с этого момента я погрузилась в пучину ужаса, смерти, крови. Я дрожала как осиновый лист, мое тело покрылось мурашками и каждый волосок на нем поднялся и вибрировал. Досье на всю мою семью. Боже, оно датировано 1651 годом. И это не ошибка. Я видела записи, письма, печати. Роспись моего отца, которая не изменилась за все эти годы. Фотографии столетней давности, статьи, вырезки из старых газет и убийства, кровавые пиршества, трупы, горы мертвецов. Меня тошнило. Я содрогалась от ужаса, но не могла перестать читать. Сомнений не осталось. Теперь я все понимала. Пазл перестал быть черным, он стал кроваво красным. Жуткая правда, с подробностями того, что творила моя семья. Королевская. Мой отец — король братства. Он отдавал приказы об уничтожении преступников, отдавал их на растерзание вампирам из низшего сословия, издавал страшные законы, где решал кому жить и кому умирать. Досье на каждого. В отдельной папке, с уликами, фотографиями, датами. Я с дрожью во всем теле открыла досье мамы. Лина стала одной из них совсем недавно. Всего несколько страниц. Нет преступлений, нет крови. Одно убийство — ликана Витана, мужа Крис. А потом ее собственная смерть от руки его матери Марго. Значит, вот кто убил мою мать — это была месть. Я уже не замечала, как по щекам катятся слезы. Я не понимала, что именно чувствую. Досье на Фэй. Она ведьма… Внутри меня уже не поднималась волна протеста, я онемела. Просто читала и мой мозг с трудом воспринимал информацию. Я впадала в состояние транса, когда восприятие притупляется, как защитная реакция. А потом я открыла досье на Николаса. Господи, все, что я узнала до этого просто детский лепет по сравнению с этим монстром, с этим чудовищем и порождением Ада. Самый жуткий из всех вампиров братства. Убийца, который не уважал даже законы отца, пусть и страшные, но все же в какой-то мере гуманные к людям. Как же ловко они маскировались. Видные политики, уважаемые народом, который просто существовал потому что они позволяли и был звеном в их пищевой цепочке. Боже я знала обо всем этом? Я знала до комы кто они и кто я?

На совести каждого из них реки крови и убийств. Но с Николасом не сравнится никто. Его досье самое обширное, самое жуткое из всего братства. Инквизитор, убийца, палач все в одном лице. Вот почему я чувствовала страх. Это на уровне подсознания. Я просто знала, что он опасен.

Компьютер выключился внезапно, словно отрубили электричество, а я так и сидела в кресле, все конечности онемели, заледенели, у меня, похоже, пропал голос. Я была в шоке. Сзади послышались шаги, и я знала, что Александр доволен произведенным эффектом.

— Теперь вы верите?

Я не ответила, я не могла сказать ни слова. Мне было плохо. У меня кружилась голова.

— Я такая же, как и они? — спросила тихо, едва узнавая свой голос.

— Нет, вы не такая. Пока не такая. Именно поэтому я доверился вам.

Я резко повернулась:

— Что вам нужно? Зачем вы все это мне показали? Вы ведь не могли знать, наверняка, как я отреагирую. Это моя семья!

— Не ваша. Вы приемная дочь.

— Что вам нужно от меня?

Александр протянул мне стакан с водой.

— Выпейте, вам полегчает.

Я выбила стакан из его рук.

— К черту. Ответьте чего вы хотите. Зачем вы все это показали мне? Почему доверились?

Александр поднял стакан с ковра и поставил на стол.

— Нам нужна ваша помощь, Марианна. Только вы можете помочь нам.

— Господи кто бы помог мне…вы погрузили меня в ужас…вы понимаете, что моя жизнь теперь похожа на безумие? Я…я с ума схожу. Мне кажется, что это жуткий сон, нереальный, что все, что со мной происходит просто фарс, чья-то дурацкая шутка. Почему вы не дали мне дочитать? Почему выключили?

— Еще не время знать все. Достаточно той информации, что вы получили. У вас будет возможность подумать, и решить хотите ли вы знать дальше или примите свою новую сущность. Мы храним баланс между миром людей и миром тьмы. Мы не даем его нарушить и если нужно — мы вмешиваемся. Ваш отец заключил с нами сделку много лет назад. Недавно условия этой сделки были нарушены.

— Но почему вы думаете, что я стану вам помогать?

— Потому что вы не такая. У вас светлая душа. Вы не стали частью тьмы, несмотря на то, что она вас окружает. Никто кроме вас не может помочь нам. Особенно сейчас, когда погибла ваша мать…, - голос Александра дрогнул, и я уловила это, если я вообще уже могла удивляться, — когда власть досталась самому жуткому вампиру всего братства, который погубит и вас и нас.

— Мой отец…он не такой. Я не верю я…

Дыхание застряло в горле, и я не могла сделать вдох.

— Не ваш отец. Николас Мокану получил полную власть, сейчас он король братства и он разрушит баланс, он приведет вас всех к смерти. Вашего отца, сестру, всех кого вы любите.

Я закрыла лицо руками, моя голова раскалывалась от невыносимой боли, горло драло, в груди зарождался вопль ужаса.

— Чего вы от меня хотите? Как я могу все это предотвратить как?

— Николас взял нашего человека. Нашего Хранителя. Он единственный, кто знает всех по именам. Единственный у кого есть в доступе секретные файлы с адресами и фамилиями. Мы целы и существуем благодаря тайне. Нас множество по всему миру и никто не знает, как мы выглядим и чем занимаемся, иначе нас бы давно уничтожили. Если эти файлы окажутся в руках Николаса — нас истребят. Ордена не станет. Как только это произойдет люди начнут гибнуть, некому будет сдерживать вампиров и другую нечисть. Законы вашего Братства изменятся, а потом на вас начнут охоту Другие. Никто не знает, какие силы стоят за нами. Никто не допустит в мире людей такой хаос, который грозит переворотом власти в ином мире. Того переворота, который хочет устроить Николас. Пока что наш человек молчит, но его пытают, он терпит адские муки, изощренные пытки на которые способен только Мокану. Вы должны сделать так чтобы он отпустил Хранителя.

Я ничего не понимала, я просто дрожала, зуб на зуб не попадал как при страшном ознобе.

— Почему вы решили, что Николас меня послушает, что я хоть как-то могу на него повлиять?

— Потому что вы единственная из всех кого я знаю, кто может заставить Мокану изменить свое решение.

Я усмехнулась уголком рта:

— Вы ошибаетесь. Мы никогда не были друзьями…он сам мне об этом сказал. Так что нет никаких шансов. Все напрасно.

Александр подошел ко мне вплотную.

— Да, вы не были друзьями. Вы больше чем друзья — Николас Мокану ваш муж.

Я почувствовала, как у меня перед глазами поплыли круги, ноги подкосились и я облокотилась о стену, тяжело дыша.

— Это…ложь. Я не верю. Это чудовищно. Господи! Скажите, что вы лжете! Я не могла быть его женой! Вы сумасшедший? Ненормальный. Я не должна была приходить сюда.

У меня началась истерика. Я не могла дышать.

— Вы родили ему двоих детей.

Я сползла по стене и закрыла лицо руками. Если бы передо мной сейчас разверзлась пропасть, я бы не была в таком шоке как сейчас. Господи, у меня есть дети? От Николаса? Мир сошел с ума и я вместе с ним…

— Вы любили его. Любили и прощали это чудовище, которое истязало вас и питалось вашим страхом, а вы видели в нем идеал. Сейчас вы смотрите на него другими глазами. Я думаю, вам стоит узнать какая у вас была жизнь с Николасом Мокану. Без розовых очков, без романтического ореола и его гипноза. Вы готовы узнать кто такой ваш муж? Вы можете продолжить просмотр. Я приду, когда вы закончите, и буду ждать вашего ответа.

Когда я вышла из кабинета, меня тошнило. Я не могла открыть глаза, все мое тело сотрясали спазмы ужаса, а по щекам катились слезы. Господи я не могла любить этого зверя. Он топтал меня, он пожирал мою душу. Он даже чуть не убил меня. А я прощала. Кто та Марианна? Я не знаю ее. Я не могла быть ею. Я бы не позволила. Я бы никогда не простила того, что он со мной сделал. Жалкая рабыня, которой помыкали и насиловали. Вот на что была похожа моя жизнь. И я родила ему детей. Господи, какими силами ада я проклята?

— Марианна?

— Мне плохо, — пробормотала я и чуть не упала. Александр подхватил меня под руки и посадил в кресло.

— Виктор! Войди, ты нам нужен.

Дверь комнаты распахнулась, и ко мне подошел Вик. Взволнованный, бледный он присел возле меня на корточки.

— Дыши глубже, через нос, заставь себя успокоится. Вот так. Сильные эмоции вызывают сущность вампира. Я могу помочь. Я облегчу твою боль. Есть два способа или я дам тебе крови, и ты утолишь жажду или я дам лекарство, которое нейтрализует мутацию клеток, и останешься человеком. На время. До нового приступа. Скажи мне, чего ты хочешь?

Но в этот момент, я услышала странные звуки, раньше, чем они. Кто-то сдавленно вскрикнул, я почувствовала запах крови и мои ноздри затрепетали. Мы не одни в доме. За мной пришли. Я даже не успела удивиться, как и почему сумела почувствовать иное присутствие. Александр внимательно смотрел на меня и вдруг схватился за пистолет. Виктор не успел. Одновременно разбились все окна, и распахнулась дверь. Я вскрикнула, когда увидела Николаса и шестерых вампиров в длинных черных плащах. Вик сунул мне в руку маленькую капсулу, и я сжала ладонь. Мокану остановился в дверях. Он был похож на дьявола. Красивый и ужасный одновременно. Теперь я чувствовала его звериную сущность, мощь энергии и вибрацию воздуха от его силы. Он нашел меня. Вот что имел ввиду Александр. Хотя даже он не ожидал увидеть Николаса так скоро. Но лишь в этот момент я готова была поверить во все что узнала. Да, нас связывало с Николасом общее прошлое — жуткое, страшное прошлое где я всегда была никем, его тенью. Он пришел забрать меня, и ему наплевать, что я думаю по этому поводу. Он лишь бросил уничтожающий взгляд на Вика. который сжимал мою руку:

— Отойди от нее, — проговорил тихо, но в голосе клокотала скрытая ярость, — отойди к стене.

Виктор попятился назад, а Николас посмотрел на Александра и улыбнулся. Жуткая улыбка, больше похожая на оскал.

— Да, ты хорошо замаскировался. Вот и свиделись. Думал, я не найду? Месть вампирам за смерть бывшей жены? Как романтично, но ты просчитался.

Александр поднял руку с пистолетом, но Мокану оказался проворней пули. Секунда и он уже выкрутил руку охотника и тот согнулся от боли пополам.

— Это было ошибкой привезти ее сюда. Я бы не стал тебя искать. Ты мог жить спокойно пока. Но ты тронул, то, что принадлежит мне.

Ник повернул ко мне страшное лицо, он больше не скрывал свою сущность, его зрачки горели красным фосфором, и по моему телу прокатилась волна дикого ужаса.

— Ты все знаешь, верно? Тем лучше! — сказал он и стиснул руку Александра так сильно, что хрустнули кости. Тот вскрикнул и стал на колени, — Я пришел за тобой. Пора прекращать этот фарс, он мне дьявольски насточертел!

— Я никуда не пойду, — всхлипнула я и попятилась к стене.

В этот момент Александр застонал и Ник схватил его за волосы.

— Больно, да? Самая малость, для человека. Я только слегка сжал пальцы, представь, если я применю силу? Запомни, охотник — НИКОГДА НЕ ТРОГАЙ ТО, ЧТО ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ! Никогда!

У меня все внутри похолодело. Николас говорил так, словно я его собственность, его вещь, игрушка. Но после того, что я узнала разве можно сомневаться? Ведь этот монстр истязал меня похлеще любого садиста. И морально, и физически.

— Я сейчас осушу вас всех досуха, потом я принесу ваши головы Хранителю, и как ты думаешь, он начнет говорить?

Я видела, как от боли посерело лицо охотника, вся уверенность исчезла, он смертельно боялся, и я чувствовала этот запах страха, животной паники.

Вика держал один из вампиров. Он скрутил ему руки за спиной и тоже поставил на колени. Я тяжело дышала, чувствовала, что эти люди на волосок от смерти, мгновение и они будут мертвы. Ник повернулся ко мне:

— Уверен, тебе красочно расписали, какие мы монстры. Так что не думаю, что ты удивишься, если я перегрызу ему горло, верно, малыш? А потом прикажу разодрать на части твоего доктора, который втерся к нам в доверие и доносил долгие годы. Ты готов сдохнуть док? Я предупреждал тебя, но ты сделал по-своему. Ты выбрал смерть? Ради нее? Что ж, я могу тебя понять. Попытка того стоила. Только ты не учел одного — ОНА МОЯ!

Мне стало страшно. Эти слова…они звучали как приговор мне и Вику. Это я виновата, я пришла к Виктору, я умоляла его помочь. Я начала все это. Если они погибнут — это будет на моей совести. Пусть лучше Ник сорвет свой гнев на мне, я справлюсь…боже, я надеюсь, что справлюсь.

— Ник…отпусти их. Я пойду с тобой. Отпусти, — крикнула я и прижала руки к груди. Мое сердце билось как бешеное, дыхание раздирало легкие.

Мокану засмеялся, рывком поднял Александра на ноги и резким движением руки запрокинул его голову, обнажая шею. Он бросил на меня взгляд полный яростного триумфа. О да, он был рад, что я все знаю. У него теперь развязаны руки. Своим диким любопытством я освободила его от необходимости деликатно щадить мой разум.

— Ты и так пойдешь со мной. Все. Спектакль окончен. Хочешь ты того или нет. Меня больше не волнует твое мнение. А он слишком много себе позволил и потому умрет.

Здесь и сейчас. Я так решил.

Я увидела, как Ник оскалился, и блеснули белоснежные острые клыки. От ужаса я не могла закричать, но и позволить ему убить охотника тоже не могла. Я бросилась к Николасу и повисла у него на руке, на секунду мне показалось, что он вздрогнул от моего прикосновения:

— Ник, не трогай его, пожалуйста, я умоляю. Не надо. Не сейчас. Давай уйдем. Ты хотел, чтобы я пошла с тобой — я иду. Отпусти его…

Его красные глаза впились мне в лицо, и я выдержала взгляд, несмотря на панический ужас:

— Пожалуйста…не надо. Прошу тебя. Давай просто уйдем.

Я не верила, что это сработает, не верила до последнего, пока вдруг не увидела, как Николас отшвырнул от себя Александра и тот, ударился о стену, как футбольный мяч, сполз на пол, вскрикнув от боли. Я не сомневалась, что после такого удара у него сломаны ребра.

— Живи, тварь. Мы еще встретимся.

Виктор упал на спину и отполз в сторону, вытирая ладонью пот со лба. Он смотрел на меня с сожалением. Я знала, что он не хотел, чтобы я возвращалась к Нику и снова становилась вампиром. И самое страшное он не мог ничем мне помочь. Мне теперь никто не поможет.

— Ты закончила его рассматривать? Он цел. Мы можем идти или мне увести тебя насильно?

Я вздрогнула, когда поняла, что Ник стоит у меня за спиной, медленно обернулась.

— Мы можем идти.

Внезапно Ник схватил меня за руку:

— Ты одна из нас. Это был твой выбор. Ты сделала его добровольно. Ты хотела быть той, кем ты являешься.

— Это была не я. И я больше не хочу этого.

С этими словами я бросила в рот капсулу и проглотила. Ник схватил меня за щеки:

— Что это за дрянь? Что ты проглотила? Выплюнь! Клянусь, дьяволом я вытрясу это из тебя.

Он сжимал мои щеки, а я понимала, что все это правда, то что я прочла. Я жила с монстром и садистом. Сейчас он причинял мне боль и даже не чувствовал этого. Или ему было все равно. Я упрямо стиснула челюсти.

— Отпусти ее, это лекарство, которое замедлит обращение. Отпусти, Николас, ты делаешь ей больно. Она — пока еще человек.

Пальцы Мокану медленно разжались, он взял меня под локоть и потащил к двери.

— Марианна…я был прав…помните о чем я вам говорил…

Один из вампиров ударил Александра по голове и тот потерял сознание. Николас молниеносно вынес меня на улицу. В этот момент я поняла, что пробыла здесь более десяти часов. Солнце садилось за горизонт…и вместе с ним уплывала надежда.

Я узнала правду…но может все же стоило оставаться в неведении. Потому что с этого момента я полностью во власти Николаса и самое страшное он имеет на меня все права.

10 ГЛАВА

Свобода — это высшая ценность,

и если любовь не даёт вам свободы,

тогда это не любовь… это одержимость.

(с) Просторы интернета

С самого начала мне было понятно, что я пленница. Хотя, никто об этом не заикнулся, даже мой муж (боже, я никогда не поверю, что согласилась на этот брак добровольно). Пока он вез меня к себе, в неизменном черном мерседесе с тонированными стеклами, мне уже не казалось, что в нем уютно. Я чувствовала, как моя свобода остается далеко позади меня. На этот раз за рулем сидел не он, а один из его слуг. Его верных псов, которые окружали Мокану, как черные тени, всегда готовые убивать по его приказу. Сам Николас сидел рядом со мной. Я старалась не смотреть на него. Куда угодно, но только не в эти невыносимые глаза. Я не хотела показать, как сильно боюсь его. Да, сейчас я боялась. Потому что теперь ему не нужно вести себя деликатно, я все знаю, а значит, я обязана выполнять все обязанности, возложенные на супругу короля братства. Мне было страшно. Что ждет меня в его доме? Он снова будет меня бить? Насиловать?

Я содрогнулась от одной мысли, что этот монстр может прийти ко мне в спальню и предъявить свои права. Я чувствовала его взгляд кожей, он смотрел на меня, прожигал насквозь. Но он молчал, и я предпочла сидеть тихо и не задавать вопросов, потому что боялась получить ответы. Я все еще пребывала в состоянии шока после той правды, что открылась мне так неожиданно. Это был ощутимый удар по моей психике. Настолько сильный, что я с трудом держала себя в руках.

Когда мы приехали Николас по-хозяйски взял меня под локоть и провел в дом. Охрана и слуги вежливо здоровались. Они меня помнили, а я их нет. Они казались мне такими же жуткими, как и их хозяин. Но по сравнению с ним они просто щенки, готовые выполнить любое его указание и я не сомневалась — если он прикажет им разорвать меня на части, они так и сделают. Не раздумывая. Потому что они испытывали дикий страх и фанатическое чувство преданности.

— Я могу побыть у себя в комнате? Какое-то время. Мне нужно привыкнуть.

Я отважилась посмотреть на Мокану и встретилась с ним взглядом. Сейчас его радужки снова стали светло-голубыми, он слегка прищурился:

— У тебя не было своей комнаты — есть наша общая спальня.

Я вздрогнула и судорожно глотнула воздух. Радужка в синих глазах Мокану стала на тон темнее, а зрачки чуть расширились.

— Ты можешь пожить пока в комнате Камиллы.

— Кто такая Камилла? — спросила я едва слышно.

— Наша младшая дочь. Ее спальня рядом с нашей, я прикажу постелить тебе там. На время.

Я снова погружалась в панику. Наша дочь…боже…у нас есть дети. Я не могла свыкнуться с этой мыслью, у меня переставало биться сердце. Мои дети. Наверное, я любила их. Не могла не любить, ведь я видела их во сне. Я искала их. Значит, мое подсознание все же что-то сохранило. Трепетное, нежное, едва уловимое.

— Да, я поживу в ее комнате.

— Я проведу тебя. Твои вещи привезут сегодня. Все остальное у нас дома. Я устрою тебе экскурсию.

— А это не может сделать кто-то из слуг?

Он быстро посмотрел на меня.

— Боишься меня, да? Настолько боишься, что каждая секунда со мной как пытка?

Я не знала согласиться или начать отрицать. Что разозлит его больше моя ложь или правда?

— Не отвечай. Перестань лихорадочно думать, как правильно мне ответить, я облегчу тебе участь — я знаю, что ты боишься. От тебя пахнет страхом, Марианна.

Николас остановился напротив двери и толкнул ручку от себя. Мы вошли в просторную спальню, и я на секунду замерла. Да. В этой комнате жил ребенок. Все с любовью обставлено светлой мебелью, на полках игрушки, шторы украшены рюшами, ковер с изображением героев мультфильма. Почему-то здесь мой страх немного отступил. Я прошла вовнутрь и одернула шторы, впуская солнечный свет. На полке, возле письменного стола стояли несколько фотографий в серебряных рамках. Я подошла ближе и взяла одну из них в руки. Со снимка на меня смотрела светловолосая малышка, очень похожая на меня саму. Сердце сжалось и пропустило несколько ударов, в нем что-то шевельнулось. Щемящее, нежное. Где-то вдалеке.

— Это Ками. Мы фотографировали ее в день рождения всего лишь год назад.

Я повернулась к Николасу. О господи…это наш общий ребенок. Мы делили постель, мы зачали двоих детей. Это похоже на кошмар. Или не делили? Возможно, он брал меня силой.

— Сколько ей лет?

— По-человеческим меркам всего четыре года, по нашим — девять. Рожденные вампиры растут очень быстро до совершеннолетия, а потом их рост полностью останавливается.

Я поставила фото на место.

— Она скучает по тебе.

Я дышала очень тяжело, он намеренно сказал это таким тоном, чтобы я почувствовала угрызения совести?

— Ты увидишься с ними, когда будешь к этому готова.

А кто определит это? Он? Я в этом не сомневалась.

— Какие мои права в этом доме?

Спросила я и повернулась к Мокану, застывшему на пороге.

— Права хозяйки. Пока я не решу иначе.

Ну конечно, все решает только он. Я могла и не спрашивать.

— Я могу спокойно передвигаться по дому, и уходить когда мне вздумается?

— Ты не можешь уходить, когда тебе вздумается, потому что это опасно. Ты можешь уйти с моего разрешения и с охраной.

— Значит я под арестом?

Спросила нагло, чувствуя, как начинаю злиться.

— Под арестом, пока охотники решили впутать тебя в свои игры, и пока ты окончательно не вспомнила свое прошлое и не стала снова вампиром. Ты беззащитна. Твою человеческую сущность чувствуют даже слуги. Мне бы не хотелось, чтобы с тобой что-то случилось, малыш.

Он снова так меня называет и это слово как клеймо, как позорная кличка домашней собачки.

— Значит, ты меня оберегаешь от меня самой? Как благородно.

Его зрачки сузились.

— Благородно? Пожалуй, сочту это за комплимент. Несмотря на тот сарказм, с которым ты это сказала. То, что показали тебе охотники, кардинально отличается от правды. А точнее они вывернули правду, так как им было удобно.

Я усмехнулась:

— Это значит, что вампиры не пьют человеческую кровь? Это значит, вы не убиваете невинных, а Александр просто лжец? Это ты хочешь мне сказать?

Николас облокотился о косяк двери:

— Нет, это значит, что у всего есть свои причины и свои логические объяснения.

— Какое логическое объяснение может быть тому, что ты на моих глазах чуть не убил их обоих?

— Когда-нибудь ты поймешь.

— А если нет? Что тогда? Ты будешь держать меня здесь вечно?

Его глаза потемнели еще на один тон, и он шагнул ко мне, а я инстинктивно шарахнулась к стене. Ник остановился на секунду мне показалось, что в его глазах блеснуло сожаление…нет, я даже не могла с точностью определить, что именно увидела там потому что уже через секунду от них повеяло холодом.

— Я никогда не трону тебя, пока ты об этом не попросишь. Запомни это. Никогда. Но я сделаю все, чтобы ты попросила.

Можно подумать мне от этого легче. Я не попрошу, в тот момент это было больше чем уверенность. Я не верила ему. Однажды он тронул. Я, кажется, еле выжила после этого. В медицинском отчете, который дал мне прочесть Александр было подробно описано, что сделал со мной мой собственный муж. Наверное, в моих глазах отразился весь ужас, который я испытала, вспомнив о прочитанном. Николас сделал шаг назад.

— Сегодня вечером приедут мои партнеры, они не знают, что происходит у нас в семье и знать не должны. Я надеюсь, ты сыграешь роль моей жены, как и подобает для столь высокого статуса. Это не только ради меня, это ради твоей семьи. Сделку заключил твой отец. Так как он уехал, я должен утвердить условия договора.

— Ты мог бы сказать, что я заболела, — мне претила сама мысль, что я должна развлекать гостей, когда мне настолько плохо и я просто умираю от желания забаррикадироваться в этой комнате и никого не подпускать сюда как минимум неделю.

Внезапно он засмеялся.

— Ты не можешь заболеть — ты вампир.

— Я приняла лекарство и сейчас я человек, — парировала я, чем ввела его в полный ступор. Я пожалела, что сказала ему об этом, Ник молниеносно надкусил свое запястье и уже через секунду, крепко держал меня за плечи и поднес руку к моему рту:

— Сделай один глоток, и ты заглушишь запах человека как минимум на сутки.

— Нет! — упрямо стиснула челюсти.

Николас резко повернул меня к себе, он смотрел мне в глаза и мы почти соприкасались лбами. Я снова почувствовала ЭТО. Дикую энергию, переливающуюся в мое тело от прикосновений его пальцев. Непередаваемое ощущение минутной слабости, словно я превращаюсь в вату, в пластилин. Словно, его власть распространяется далеко за пределы моего понимания. Власть надо мной.

— Малыш, не зли меня. Я стараюсь, очень стараюсь быть сдержанным, терпеливым. Но клянусь дьяволом мое терпение не безгранично. Просто сделай глоток. Поверь, ничего плохого с тобой не случится. Ты мне веришь?

— Нет, — хрипло сказала я, не в силах оторвать взгляд от его синих глаз, которые взяли меня в плен и не отпускали.

— У тебя нет выбора.

С этими словами он прижал руку к моему рту, и я почувствовала вкус его крови. Вместо тошноты, которую я так ждала, появилось иное чувство, странное очень мощное. Мне нравился вкус его крови, когда она попала мне на язык и я сделала маленький глоток — горло опалило, обожгло, вызывая дрожь во всем теле. Это было похоже на глоток воды после недельной мучительной жажды. Я невольно глотнула еще и еще. Почувствовала, как его ладонь гладит меня по голове, я посмотрела ему в лицо, продолжая пить, и по телу прошла судорога возбуждения. Ник закрыл глаза, его ноздри трепетали, а губы подрагивали, обнажив клыки. Завораживающее зрелище. Хищник красивый и опасный, он испытывал наслаждение от того что я впилась в его вену. Внезапно он отнял руку и посмотрел на меня: пьяный взгляд, с поволокой и еще один мощный разряд по нервам, как подтверждение его темной власти над моим телом. Он вытер мой подбородок большим пальцем:

— Я обещал, что с тобой ничего плохого не случится?

Конечно, ведь самое плохое уже случилось. Что может быть хуже всего этого?

— Ты чувствуешь легкое опьянение, словно выпила бокал вина. Завтра утром моя кровь выветрится из твоего организма. Через три часа будь готова к приему гостей. Твой гардероб в соседней комнате. В нашей спальне. Ты можешь зайти и переодеться.

Я напряглась, а он усмехнулся:

— Меня там не будет…И поверь, даже если бы я там был — ничего нового я бы не увидел.

А вот сейчас мне захотелось его ударить, но я не посмела, стиснула руки в кулаки.

— Ты любила при мне одеваться, — сказал он, с наслаждением наблюдая, как покрываются румянцем мои щеки, — впрочем, как и раздеваться.

Он исчез, оставив после себя все тот же странный запах, который теперь преследовал меня повсюду в этом доме. Запах его кожи и дыхания.

Это просто гипноз, ведь охотник говорил мне об этом, говорил о том, что Мокану использовал свою власть надо мной, чтобы привязать к себе. Что ж я склонна в это поверить. Сама мысль о том, что теперь он будет находиться слишком близко от меня, вызывало чувство непреодолимого страха и паники, даже боли в какой-то степени. Потому что я понимала — это опасно. Словно ходить по острию лезвия и знать, что рано или поздно ты порежешь себя на куски, на жалкие ошметки, и никто не сможет собрать тебя по кусочкам обратно, ни один даже самый талантливый хирург.

Я так и не вышла из комнаты все три часа до званого ужина я провела взаперти. Я сама закрыла дверь на ключ и не испытывала облегчения. Что значат двери для такого как Николас? Он вышибет их одним ударом, с легкостью и без особых усилий. Я пребывала в отчаянии, словно в тылу врага и это относилось не только к этому дому, а вообще. С Крис я рассорилась, Габриэль так и остался для меня чужим, и я даже не поговорила с ним, отец уехал и его сотовый находился вне зоны доступа. Фэй заодно с ними со всеми и даже хуже она читает мои мысли, видит мое будущее. Мне не с кем поговорить, некому пожаловаться. Они все скрывали от меня правду. Я чужая для них. Для всех.

Я посмотрела на часы и твердо решила не идти на проклятый ужин. Мне нечего там делать. Я имею право отказаться. И плевать, что он хочет, чтобы я пришла. У меня тоже есть свое мнение.

Но, как ни странно, за мной никто не пришел, ни через час, ни через два. Я опасалась, что меня уведут насильно, но этого не произошло. Я слышала, что к дому подъехали машины, голоса и музыку. Я даже выглянула в окно, с любопытством разглядывая гостей. Шикарно одетые, в дорогих украшениях они заходили в дом. Меня одолевало любопытство. Какую жизнь я вела в этом доме? Если я была хозяйкой, как говорит Николас, чем я занималась в свободное время? Помимо того, что развлекала самого хозяина? Эти гости, они меня знают?

Я вышла из комнаты и, оглядываясь, проскользнула к лестнице ведущей наверх на веранду, я хотела рассмотреть их со стороны. Определить степень опасности. Но не увидела ничего странного. Гости собрались у бассейна, официанты разносили напитки, женщины увлеченно беседовали и разглядывали разноцветный фонтан, который хрустальными струями стекал прямо в бассейн. Мужчины играли в карты за столом и курили сигары. Мой муж был среди них. Со стороны они ничем не отличались от людей, и только я знала кто они такие на самом деле и догадывалась о том, какое содержимое в их бокалах с рубиновой жидкостью. Бокалах, которые они осушали с жадным удовольствием и им приносили еще и еще. Я вдруг подумала, что если они все настолько заняты я могу просто удрать. Ворота не заперты, охрана переместилась ближе к гостям и тоже расслабилась. Николас занят своими партнерами. В тот же момент Мокану поднял голову, и я вздрогнула он смотрел на меня. И не важно, насколько темно здесь наверху, он видел. Я в этом не сомневалась, как хищник видит свою добычу. У меня появилось паршивое чувство, что мое неповиновение мне с рук не сойдет. Я вдруг подумала о том несчастном человеке, которого наверняка держат где-то в этом доме и никто кроме меня не в силах ему помочь, глубоко вздохнула и решительно пошла в комнату, примыкающую к моей. Толкнула дверь и застыла на пороге. Взгляд тут же задержался на широкой кровати, на зеркалах вместо потолка, отражающих ложе во всей красе. Я отвернулась и прошла к гардеробной, распахнула двойную дверь и вдруг поняла, что точно знала, где она находится. Интересно, это впервые происходило со мной в этом доме. Я зажгла свет и осмотрела свои наряды. Выбирать особо не хотелось, и взяла первое попавшееся платье ярко алого цвета, достала из ящика туфли на высоком каблуке. Переодевалась я настолько быстро, что мне позавидовал бы новобранец в армии. Постоянно оглядываясь на дверь. От волнения у меня не получалось застегнуть платье и когда я наконец-то справилась с замком, то вся взмокла. Подошла к зеркалу и рука привычно потянулась к расческе в левом ящике. Снова удар током — и это я тоже знаю. Получается — я помню очень многое. Где-то в подсознании хранятся воспоминания, и всплывают только когда, я делаю, что-то, что делала слишком часто.

Я спустилась вниз, готовая в любой момент сбежать, лететь без оглядки. Особенно когда увидела, как резко Мокану обернулся и прожег меня взглядом. Смесь аристократизма, цинизма и животных инстинктов. Я остановилась, полная твердой решимости вернуться обратно, но в этот момент он улыбнулся и отсалютировал мне бокалом. Удивительно как улыбка может преобразить лицо, мне захотелось зажмуриться.

Николас пошел мне навстречу и, взяв меня под локоть, наклонился к моему уху:

— Я знал, что ты придешь. Любопытство одно из твоих самых страшных пороков. Идем, я познакомлю тебя с гостями. Не волнуйся, они не будут задавать много вопросов, кроме того я всегда могу ответить вместо тебя.

Мне кажется или его взгляд смягчился? Потому что я пришла? Или потому что я сделала так, как он хотел? Скорее всего второе. Я потешила его эго.

— Тебе идет красный цвет. Я могу надеяться, что это для меня ты такая красивая?

Взгляд на секунду вспыхнул, когда он посмотрел на глубокий вырез, на мою шею и взгляд медленно поднялся к лицу. Я вся напряглась, к страху примешивалось странное чувство триумфа, совершенно необъяснимое, но где-то в подсознании я понимала, чтобы нравиться такому мужчине как Николас Мокану нужно быть особенной и в эту секунду я еще не определила — мне льстит, что я особенная или меня это пугает.

— К этому наряду есть одна вещица. Она принадлежит тебе…

Он сунул руку в карман, в этот момент к нему подошел один из этих призраков, в черном плаще, застегнутом наглухо на все пуговицы.

— Есть прогресс, вы должны это услышать. Он начал говорить.

Николас смирил его гневным взглядом:

— Мне не до этого сейчас, ты не видишь — я занят? Записывай все. Я потом просмотрю.

На самом деле, он не хотел, чтобы говорили при мне. И я вдруг подумала, что речь идет о том несчастном, которого держат в этом доме на привязи, как животное и мучают. Я содрогнулась от ужаса, и Ник внимательно посмотрел мне в глаза:

— От тебя за версту несет паникой. Успокойся. Никто из них не посмеет причинить тебе вред.

А кто сказал, что я боюсь кого-то из них, когда самое страшное чудовище стоит рядом со мной?

Ник провел меня к столу и познакомил с гостями, я кивала и глупо улыбалась на комплименты. Я чувствовала себя беспомощной, особенно потому что сейчас я всецело зависела от Николаса и только он поддерживал беседу. А я рассеянно смотрела на лица вампиров, так легко узнаваемые, ведь я видела их по телевизору и не раз. За масками добродушных политиков и шоуменов прятались чудовища, бесчувственные монстры. Женщины бросали на меня любопытные взгляды. Я бы сказала полные зависти. Они громко смеялись. Иногда задавали мне вопросы, и я отвечала, стараясь соответствовать их манере. Постепенно вечер превращался в пытку. С одной стороны Николас, с другой эти дамы, которые так и норовили застать меня врасплох самыми нелепыми вопросами.

Мужчины удалились в кабинет, а я осталась наедине с этими пираньями. Одна из женщин, довольно известная певица, с самой очаровательной улыбкой спросила:

— Наверное, трудно быть женой Николаса Мокану, когда все женщины от него без ума? Признайтесь, ведь вы ревнуете его…ох я бы ревновала к каждому столбу.

Ревновать? Я никогда не задумывалась об этом, пожалуй я еще ни разу не испытывала подобное чувство:

— Ревность унижает. Свобода — это высшая ценность,

и если любовь не даёт вам свободы,

тогда это не любовь.

Женщины переглянулись и та, что спросила, засмеялась:

— А кто говорит о любви, дорогая? Все мы вышли замуж, потому что это было выгодно. Вы ведь не хотите мне сказать, что вас с мужем связывает…ха…любовь? Все знают как Николас падок на красивых женщин. Сегодня он ваш, завтра…

— Ваш? Думаю вашим он был всего на одну ночь и наверняка до того как мы с ним познакомились. Вы уже были замужем или в активном поиске?

Улыбка с ее лица мгновенно пропала. Ей не понравился мой ответ. Она не привыкла, чтобы с ней говорили таким тоном, но промолчала. Перевела разговор на другую тему, а я вдруг подумала о том, что как жене Николаса мне позволено все — даже нахамить этой размалеванной дуре, жене вице-мэра, знаменитой приме и она проглотит. Так кто тогда Николас в этом мире? Сколько власти он имеет? Ответ напрашивался сам собой — его власть безгранична.

Мужчины вернулись через несколько минут. Николас улыбался. Похоже у него было чудесное настроение в отличии от меня. Судя по всему сделка состоялась.

— Расслабься, — шепнул он мне, — ты у себя дома. Ты — хозяйка и они об этом знают.

Хозяйка? Почему то мне так не казалось. Он хозяин, а мне позволено играть роль и не более того.

— Не усложняй, хорошо? — добавил он, так же тихо и я поняла, что он знает, о чем я думаю. По телу прошел холодок, — развлекайся. Тебе ведь понравилось чувство вседозволенности? Когда ты можешь сказать все что хочешь? Пока ты со мной — тебе можно все.

У меня возникло едкое чувство, что это ненадолго.

Ник подошел к ди-джею и что-то ему сказал. А через минуту заиграла музыка. Удивительно, что с нами иногда делает знакомая, но уже забытая мелодия. Это пугающее и одновременно завораживающее чувство — он знает, какую музыку я люблю. Более того, его недавний комплимент…песня словно повторяла, то, что он сказал. Мой муж словно говорил мне: «я все о тебе знаю, знаю так много, что ты не поверишь…и да, я знаю даже это…не правда ли тебе нравится?». Или это очередная уловка, чтобы очаровать непокорную жену. Завоевать и доказать кто здесь главный. Мне не нравились эти резкие перемены в нем. Они не сулили ничего хорошего. Для меня.

— Потанцуем? — тяжелый взгляд синих глаз проник под кожу, отравляя ядом и пробуждая то ли ледяной холод, то ли пожар.

А разве я могу отказать, когда он спросил это так громко, намеренно лишая меня возможности дать отрицательный ответ.

— Безумно красивая песня, — и больше не спрашивая моего разрешения Ник обнял меня за талию и требовательно прижал к себе. Он танцевал очень легко, уверенно вел меня в танце, а я не могла расслабиться, напряжение было столь велико, а от постоянного усилия соблюдать между нами дистанцию спину сводило судорогой, и болела шея.

Хриплый голос певца, окутывал дымкой очаровательного соблазна и иллюзий. Романтичный зверь…как противоречиво. Жестокая нежность, порабощающая властность. Ему может нравиться такая музыка? Невероятно.

— Зачем это все? — спросила я, отодвигаясь как можно дальше, но мне было достаточно и его ладони на моей талии, чтобы лишиться привычного внутреннего равновесия.

— Пытаюсь быть милым, — усмехнулся Ник, сверкая белоснежными зубами.

— У тебя плохо получается, — ответила я и наступила ему на ногу.

— Ты отвратительно танцуешь, — все та же наглая улыбка, обескураживающая, заставляющая забыть, как он чуть не перегрыз горло Александру у меня на глазах.

— Тогда отпусти меня. Я много чего делаю отвратительно.

— Меня бесит слово «отпусти», не произноси его при мне никогда.

Улыбка исчезла, и взгляд стал тяжелым. Как быстро менялось его настроение. С ним рядом как на Американских горках. Всегда страшно, на любом повороте.

— Твоя кожа пахнет самым сладким грехом… — прошептал мне на ухо, и я вздрогнула, — особенно сейчас, когда я прикасаюсь к тебе…

Он преодолел мое сопротивление и прижал меня к себе сильнее. Я отвернулась, моля бога или дьявола, чтобы все это поскорее кончилось, и я могла вернуться в свою комнату и закрыть за собой дверь. Потому что теперь я уже боялась не только его, но и себя тоже.

Мои мечты исполнились очень быстро. Гости разъехались, и наконец-то смогла остаться одна. Сбросить платье и влезть под душ, смыть с себя его запах, он снова въелся мне под кожу.

Подушка пахла детским шампунем, за окном барабанил летний дождь. Меня сморило сном. На этот раз без кошмаров. Но поверхностно, словно я не позволяла себе не на секунду расслабиться. А потом мне приснился сон…тягучий, как патока, возбуждающий. Там во сне я была с Николасом и…боже, я относилась к нему совсем иначе. Мы словно продолжали тот самый танец, только в полном одиночестве, у фонтана. И он прикасался ко мне, трогал мое лицо, мои волосы. И я хотела его. До невозможности, до ломоты во всем теле. Хотела прямо там у этого фонтана. Острота ощущений была настолько невыносимой, что я проснулась, подскочила на постели и прижала руки к груди. Я слышала собственное дыхание в темноте, биение своего сердца. Подошла к двери и проверила, заперта ли она, потом закрыла окно, и села на краешек постели. Второй раз я уснула лишь перед рассветом.

----------

*1 — «You are so beautiful to me

You are so beautiful to me

Can't you see…»

Ты так прекрасна для меня,

Ты так прекрасна для меня,

Неужели не видишь?

Джо Коккер

11 ГЛАВА

Такт в дерзости — это умение почувствовать, до какого предела можно зайти слишком далеко.

(с) Жан Кокто

Утро было солнечным, после дождя пахло свежестью и влажной листвой. Меня разбудил запах горячего шоколада и французских булочек. Пахло детством. Я даже подскочила на постели на секунду, надеясь, что все что произошло лишь кошмарный сон и я проснулась. Но как только открыла глаза тут, же вскрикнула и завернулась в одеяло. Николас сидел в кресле и смотрел на меня.

— Что ты здесь делаешь? — закричала я и беспомощно осмотрелась по сторонам в поисках одежды.

— Забыл, как ты выглядишь, когда спишь. Последние годы ты не спала, так же как и я.

— И ты считаешь, что имеешь право вот так заходить и сидеть здесь когда тебе вздумается?

— Я имею на тебя все права, Марианна. В самом примитивном смысле этого слова. И то, что я ими не пользуюсь это вопрос времени и моего терпения.

Он бросил мне халат.

— Сходи в душ. Мы уезжаем.

Я с ненавистью посмотрела ему в глаза.

— Ты наслаждаешься своей властью? Считаешь, что можешь командовать мной и заставлять делать то, что хочешь ты?

Внезапно он оказался рядом со мной, присел на край постели, заставив меня вжаться в спинку кровати.

— Я наслаждаюсь твоим запахом, твоим обнаженным плечиком и солнечными зайчиками в твоих волосах.

Он протянул руку и намотал на палец мой локон. Господи, я слишком доступна сейчас, прикрытая лишь легким одеялом. А что если он…я с такой силой дернула головой, что от боли прикусила губу, Николас выпустил мои волосы и резко встал.

— Одевайся, мы едем на прогулку. Я буду ждать тебя внизу.

Когда он подошел к двери, я еле сдерживала слезы:

— Как долго это будет продолжаться? Как долго ты будешь делать вид, что не замечаешь, как сильно я мечтаю уйти отсюда и стать свободной?

Он даже не обернулся, только мрачно ответил:

— Пока мне это не надоест.

Дверь за ним захлопнулась, и я в ярости смела со стола поднос с шоколадом.

Я намеренно долго одевалась, заставляя его ждать. Представляла как этого властного хищника бесит каждая минута и специально тянула время. Когда спустилась вниз и встретила его гневный взгляд, испытала истинное наслаждение.

— Ты могла собираться хоть до вечера, я бы не изменил своих планов. Я умею ждать, если оно того стоит. Или пока оно того стоит для меня.

Он привез меня снова в конюшни. Я не знала зачем, скорее всего, чтобы напомнить чем в прошлый раз закончилась моя непокорность, мое желание сделать по-своему. Но в тот момент, когда мы вошли в загон, я увидела Люцифера. От неожиданности у меня замерло сердце. Это не мог быть тот же конь. Я видела, как он умер, видела, как застыл его взгляд, чувствовала, как перестало биться сердце. Конь радостно заржал, и через несколько секунд он уже тыкался шершавым носом мне в лицо. Я обняла его за шею и закрыла глаза. Может случилось чудо и его спасли…и…

— Люцифер бессмертен, это особый конь, такой же как и его хозяева, — услышала я голос позади себя и вдруг меня ослепила ярость я повернулась к Нику:

— Тогда почему ты не сказал мне об этом? Тебе доставило удовольствие смотреть как мне больно? Как я плачу о нем? Боже, какое же ты чудовище!

Видимо он ожидал иной реакции, благодарности или радости с моей стороны, потому что выражение триумфа в его глазах тут же пропало.

Я развернулась, намереваясь уйти оттуда, мне больше не хотелось гладить покорное животное, я была разочарована, словно меня обманули. Люцифер больше не казался мне благородным, он такое же жуткое порождение тьмы, как и мой муж. Я обманулась еще раз. Вокруг меня нет нормальных. Даже конь в какой-то мере дьявол.

— Продай коня. Он мне не нужен. Мне вообще ничего от тебя не нужно.

Я подбежала к машине и села на переднее сидение. Меня колотило, я задыхалась от гнева. Николас вернулся спустя четверть часа, он швырнул мне на колени свернутые в трубку бумаги:

— Это дарственная и родословная Люцифера. Продай его сама, если хочешь. Он твой и тебе решать его судьбу, а не мне.

— А мою решаешь ты, верно?

— Да, Марианна, твою решаю я, — рявкнул мне в лицо и на секунду его глаза загорелись красным фосфором, я зажмурилась и втянула голову в плечи.

Я его задела. И втайне радовалась, что мне удалось испортить ему настроение. Потому что он вернул меня домой и целых два дня не приближался ко мне. Он уехал. Я была предоставлена сама себе и мне это чертовски нравилось. Я даже обошла весь дом и познакомилась со слугами-людьми. Я наведалась в комнату Самуила и рассматривала его фотографии. Я была свободной, точнее иллюзия свободы радовала и обнадеживала. Пока я не решила выехать за пределы дома. Меня не выпустили. Сказали «Не велено».

Я вернулась в комнату и заперла дверь. Отказалась от завтрака, обеда и ужина. Не велено? К черту их всех. Я не чья-то игрушка или прихоть, я живая, я свободна. Плевать на брак, плевать на все. Я заставлю его отпустить меня. Заставлю.

Но все повернулось иначе. Как всегда в моей жизни. Ник вернулся и наверное тот каким он был до возвращения оказался все же лучше, чем тот каким он стал. Слуги в доме притихли. Ко мне уже не стучали, чтобы принести поесть, и я сама спустилась на кухню. Невольно подслушала разговор двух служанок:

— Боже, когда она лежала в коме, все было иначе. Хозяин был другим. А сейчас в него дьявол вселился. Что она с ним делает? Она понимает, что это сказывается на нас? Или ей все равно? Вчера Мила пропала. Понесла ему сигары и виски в кабинет и не вернулась. Я весь дом обыскала, а ее нет нигде.

— А что если он…, - в ужасе прошептала другая служанка.

— Такого не может быть!

— Может! Ты забыла, что рассказывают о нашем хозяине? Были времена, когда он развлекался со служанками. Что если эти времена вернулись?

Я решительно вошла на кухню, и они притихли, в ужасе уставились на меня.

— Когда пропала девушка?

— Вчера вечером. Она такая молоденькая…совсем ребенок…Госпожа, попросите его…

Я смотрела на их вытянутые бледные лица и понимала, что меня они тоже боятся. Я для них такой же монстр, как и их хозяин. Тогда зачем они здесь работают? Или их заставили?

Я решительно вышла из кухни и пошла к нему в кабинет. Во мне появилась какая-то странная решимость выплюнуть в лицо все, что я знаю, и будь что будет. В кабинете Николаса не оказалось. Тогда я пошла в спальню, содрогаясь от того, что могу там увидеть. Не постучала, толкнула дверь и дерзко переступила порог. Постель аккуратно застелена, распахнуты окна. В вазах стоят белые розы. Благоухания цветов смешались с запахом его тела, волос, дыхания. За дверью ванной слышался шум льющейся воды. Я стояла посреди комнаты и ждала, пока он выйдет, полная яростной решимости. Наконец-то Николас вышел из ванной, и я задохнулась, непреодолимое желание выскочить из комнаты граничило с благоговейным восхищением, которое приковало меня на месте и я просто не могла сделать ни одного движения. Так бывает когда вы видите хищника, очень опасного, он может вас убить, но настолько прекрасного, что желание лицезреть это чудо заглушает ваш страх. Это как попасть в вольер к тигру и с замиранием сердца гадать: он сыт сейчас или ваше любопытство закончится гибелью?

Если на этом свете есть красота более ослепительная, то я никогда не видела ничего подобного и завораживающего, как это смуглое обнаженное тело, прикрытое лишь полотенцем на узких бедрах. С длинных волос стекала вода и капли перекатываясь, прятались в темных волосах на груди, спускались по сильному животу с рельефными мышцами и исчезали за краем полотенца. Он казалось знал, какое впечатление производит и искренне наслаждался моим немым восхищением. Я заворожено смотрела на его тело и не могла оторвать взгляд. Он совершенен. Идеален как бог или дьявол. Живой соблазн порочный и прекрасный, грех во плоти.

— Все рассмотрела? Или может снять полотенце?

Я вздрогнула и оцепенение пропало.

— Где Мила?

Его брови удивленно поползли вверх.

— Мила?

— Да, девушка служанка. Она пропала. Вчера ее видели возле твоего кабинета и с тех пор она исчезла.

Николас усмехнулся, он прошел через комнату, повернулся ко мне спиной, сбросил полотенце, и я непроизвольно закрыла глаза, но успела рассмотреть сильные ягодицы и красивую рельефную спину, покрытую шрамами.

— Ты считаешь, что я имею отношение к ее исчезновению?

— Да! Именно так я и считаю. Что ты с ней сделал?

Я стояла с закрытыми глазами, пока вдруг не почувствовала, что он рядом. Очень близко. Его дыхание опаляет кожу на моем затылке.

— А как ты думаешь? Что я мог с ней сделать? Давай, расскажи мне в каких страшных смертных грехах ты подозреваешь монстра?

Я молчала и не открывала глаза. Я боялась, что если посмотрю на него вся моя решимость сказать все что я думаю тут же исчезнет.

— Ты думаешь, я попробовал ее крови? Или думаешь, я занимался с ней сексом? Что больше тебя злит? А Марианна? Или то и другое? На что я по-твоему способен?

— На все! — всхлипнула я и распахнула глаза, — ты способен на все! Что ты с ней сделал, Николас? Она жива?

Он расхохотался, громко и оскорбительно, мне захотелось закрыть уши руками и не слышать этого смеха.

— А как ты думаешь? — зловеще спросил Николас и перестал смеяться, он склонился ко мне, его животная энергия парализовывала, — как ты думаешь, она жива?

У меня внутри все похолодело. Над верхней губой выступили капельки пота.

— О боже, — простонала я, — ты…господи, неужели ты убил ее?

Перед глазами возникла жуткая картина, как его призраки в черных плащах выносят из дома мертвую обнаженную девушку. Николас прошел мимо меня, налил виски в бокал и сделал глоток.

— Пока нет. Я еще не решил, как поступлю с ней.

В уголках его губ спряталась улыбка, а мне захотелось закричать от ужаса.

— Отпусти ее. Она очень молоденькая. Зачем ты так? В чем она могла провиниться, она почти ребенок?

Николас прищурился и внимательно посмотрел на меня:

— Ребенок? Ей семнадцать, ты была всего на год старше, когда я познал тебя. О, ты была атнють не ребенком. Очень горячая, податливая…Отпустить? Чего ради?

Мною овладело отчаяние, я должна была что-то сделать. Убедить его, что-то сказать. От одной мысли, что он мог делать с этой девочкой, у меня кровь стыла в жилах.

— Ради…не знаю. Скажи, ради чего ты мог бы сжалиться над ней.

— О, это гораздо интересней. Я люблю ставки. Высокие ставки. Как интересно ты сказала — сжалиться? А тебе не приходил в голову, что возможно ей хорошо? И она кричит от наслаждения, когда я прикасаюсь к ней? Когда пью ее кровь в момент неистового оргазма…об этом ты думала, Марианна?

Он обошел вокруг меня, а я закусила губу и едва сдерживалась, чтобы не броситься прочь из спальни. Вместо дикого ужаса я вдруг резко почувствовала как меня, словно паутиной, опутывает его дьявольское обаяние, сексуальный магнетизм, власть этого голоса.

— Ради чего? Например, ради того чтобы ты заняла ее место. Я голодал долгих четыре месяца без ласки, без женского тела, без секса.

Ник остановился позади меня и убрал волосы с моего затылка.

— Вампиры очень чувственные хищники. Для нас физическая близость значит гораздо больше, чем для людей. Это необходимая разрядка. Как и пить кровь. А я люблю совмещать и то и другое. Ты придешь в мою постель, Марианна? Дашь мне прокусить вот эту тонкую венку на твоем горле и пить тебя, когда ты извиваешься подо мной? Вместо нее…

Его пальцы коснулись моего горла и у меня задрожали колени. К ужасу примешивалось странное, мощное чувство дикого возбуждения. То, как он говорил это…его голос. Он проникал под кожу. Я задрожала от презрения к себе и к нему. Еще никогда я не испытывала такого резкого контраста ненависти и безумного желания, вопреки всем доводам рассудка.

— Ну, так как…ты готова на честный обмен? Стать моей сексуальной рабыней вместо той девушки? Или все же твое презрение ко мне сильнее благородных порывов?

Почему то я хотела представить себе как он связывает несчастную, как бьет ее и насилует и содрогнулась…потому что вместо нее я видела себя со связанными руками и закрытыми глазами, и я вдруг поняла, что возбуждаюсь еще больше, представляя как беспомощно извиваюсь в его жестоких руках. Острое запретное удовольствие, порочное и грязное.

— Ну… я жду. Твой выбор. Твои ставки.

— Я согласна…, - выдохнула, содрогаясь всем телом, — отпусти ее.

Внезапно он исчез, точнее я перестала чувствовать его присутствие у себя за спиной. Распахнула глаза — Николас Мокану смеялся, беззвучно. Им овладело дьявольское веселье, он наполнил бокал до краев и залпом осушил, а потом вдруг сказал:

— Мила попросилась домой. Она полгода работала без выходных, чтобы выплатить кредит за квартиру своих родителей. Я отпустил ее вчера вечером. Она вернется в понедельник.

Он сел в кресло и закурил сигару, все еще продолжая смотреть на меня. Напряжение спало и меня начала бить крупной дрожью. Я не знала, что я чувствую, то ли облегчение, то ли сожаление. Но не угрызения совести. Он позволил мне несколько минут окунуться в леденящий ужас. Ему нравился мой страх. Он питался им несколько долгих, как столетия, минут, ему доставило удовольствие заставить меня выбирать. Только за это я ненавидела его. За то что он манипулирует моими эмоциями. И не только моими.

— Ты разочарована? Признайся, что это так. Ведь считать меня чудовищем гораздо приятнее.

Мне хотелось вцепиться в него когтями и рвать на части. Особенно в его глаза, наглые синие глаза, которые мне хотелось выцарапать.

— Кстати, я не нуждаюсь в сексуальной рабыне, тем более, когда она сама этого не хочет. Женщины приползают ко мне на коленях. Но если ты попросишь, я готов передумать.

— Никогда!

Крикнула я и хотела выбежать из комнаты, но он молниеносно преградил мне дорогу.

— Подожди. Разве мне не полагается вознаграждение? Я сдержал слово и отпустил ее.

— Еще до того как я об этом просила. Ты играл со мной в игру, где изначально ты был победителем при любом раскладе. Это низко.

Я взялась за ручку двери.

— Я всегда победитель. В любви и на войне все способы хороши, — сказал он и придавил дверь рукой. Я обернулась:

— Чего ты хочешь, Николас?

— Не так много как ты думаешь — тебя. Я хочу тебя, Марианна.

Его голос звучал хрипло, и я снова почувствовала, как внизу живота завязывается узел из напряжения. «Я хочу тебя, Марианна» прозвучало сильно, словно он хотел сказать «Ты моя и я рано или поздно получу тебя».

— Для меня это слишком много.

— Давай изменим правила.

— Правила, — я презрительно скривилась, — разве в твоих играх есть правила, Николас?

— Назови меня Ником…Николас слишком официально.

— Николас, — упрямо повторила я.

— Хорошо, давай установим правила. Давай, ты первая. Я дам тебе фору. Скрась свое пребывание в этом доме. Все может быть иначе.

— Первое правило — не прикасайся ко мне пока я не позволила, — выпалила я видя как он намеревается прикоснуться к моим волосам. Ник одернул руку.

— Пожалуйста, я не прикасаюсь к тебе. Теперь мое правило — ты будешь сопровождать меня везде, куда я тебя позову.

— Ты перестанешь появляться в моей комнате без стука.

— Договорились, я буду стучаться. Ты будешь принимать мои подарки.

— Хорошо…пока что этого достаточно. Ты ведь не отпустишь меня верно?

— Нет, не отпущу. Это не обсуждается.

— Никогда? — с надеждой спросила я, ведь сейчас этот хищник явно был расслаблен. Он чувствовал себя победителем.

— Никогда, — с улыбкой ответил он.

Я кивнула и взялась за ручку двери.

— Нас пригласили на премьеру Дианы Вольской. Я хочу, чтобы ты пошла со мной, и никто не усомнился в том, что у нас снова все в прядке. Даже наша семья.

— Ты позволишь мне выезжать из дома. Без тебя, — вкрадчиво попросила я.

— С охраной, — согласился он, и я почувствовала, как от облегчения в теле появилась слабость. Только что я отвоевала немного своей территории и это было слишком просто. Господи, как же переменчиво его настроение. Никогда не знаешь чего ожидать.

Наши взгляды встретились, и я поняла, что переменчив не только он, мое собственное настроение и чувства меняются в зависимости от выражения его глаз. Сейчас, когда зрачки Николаса не сверлили меня, не прожигали насквозь, а радужки снова были светло синими я вдруг подумала, что он умеет быть милым…если захочет. Только узнать бы теперь от чего зависят его желания. И на что еще я должна согласиться, чтобы из зверя он вдруг превратился в аристократа? И что может привести к обратному результату. В этом вся проблема. Я никогда этого не узнаю. Потому что эта грань слишком тонка…а я уже давно за гранью…

12 ГЛАВА

За эти несколько дней я немного успокоилась. Словно мое обостренное восприятие и недоверие поблекли. Скорей всего это было связано с теми правилами, которые мне позволили держать Николаса на дистанции. Тогда я так считала. Немного наивно, глупо, но это все что у меня было, и за эти жалкие крохи я цеплялась как утопающий за соломинку. Конечно, все правила соблюдаются пока ОН так решил и позволяет, на этот счет у меня иллюзий не было, но все же, когда на второй день я поняла, что никто больше не входит в мою комнату, что за мной не шастают по пятам ЕГО призраки мне стало легче. Нет, это не было спокойствием, но панический страх уступил место любопытству. Как Ник сказал: «Любопытство один из самых страшных твоих пороков». Наверное он был прав, потому что теперь вместо того чтобы прятаться в спальне Камиллы, я ходила по дому. Я жадно рассматривала комнаты, исследовала темные коридоры, балконы, сад. И такой враждебный, еще вчера, сегодня этот дом уже казался мне красивым и уютным. В нем сочеталось все, что мне нравилось: начиная с интерьера и заканчивая клумбами в саду. В моем вкусе. Возможно, даже я, в прошлой жизни, сама обустраивала этот дом. Библиотека, наполненная книгами, с любовь расставленными на полках в том же порядке как и в доме родителей. Открытки в ящичках, в комнате Самуила. Все они подписаны мной и подарены на самые разные праздники. Точно такие же открытки и в спальне Камиллы. Николас сдержал слово, он не приходил ко мне и не тревожил меня, но я чувствовала его присутствие. Он всегда был рядом. Где? Я не знала, но близко. Первый день меня это напрягало, и когда я обнаружила, вернувшись в спальню, что она вся заставлена шикарными букетами белых роз, первой реакцией было выставить их за дверь, но я сдержалась. Я любила эти цветы, и он знал об этом. На завтрак мне неизменно приносили те блюда, которые я хотела заказать, но не успевала, потому что ОН опережал меня. На следующий день для меня обустроили новую комнату в левом крыле дома. Все было идеально, я даже не смогла ни к чему придраться, словно это я сама обставила ее мебелью и выбрала цвет обоев, штор и даже покрывала на постели. Весь мой гардероб перекочевал сюда. Ник позаботился об этом. Как и том, чтобы мне не приходилось снова и снова входить в его спальню чтобы переодеться. Это все настолько контрастировало с тем образом, который я для себя нарисовала, что поначалу я постоянно ждала подвоха. Но ничего не происходило. Ничего такого, что могло меня насторожить или испугать. Николас не искал со мной встреч, даже случайно, а дом настолько огромен, что если бы я не старалась его избегать, нам бы все равно трудно было встретиться, не назначив свидание. Я успокаивалась. Только одно оставалось неизменным — меня не выпускали за пределы территории.

Сегодня я проснулась позже обычного, допоздна зачиталась книгой и уснула далеко за полночь. Но когда открыла глаза, я вдруг поняла, что сплю в своей постели и кто-то бережно перенес меня сюда и прикрыл покрывалом, потому что я точно помнила, что уснула в кресле. Я подскочила, лихорадочно оглядываясь по сторонам, но кроме очередного букета свежих белых роз на стол, ничего нового не увидела. Я спала в той одежде, в которой была вечером. С облегчением вздохнула, потянулась на постели, и подошла к столу. Чашка кофе, плитка английского шоколада и записка. Я развернула сложенные вчетверо лист бумаги:

«Я не нарушил твои правила. Ты уснула на веранде, и я перенес тебя в спальню. Но разве я мог стучать в комнату, в которой никого нет?» — Я не сразу поняла что улыбаюсь. Очаровательная наглость. И только сейчас до меня дошло, что это первая моя улыбка с тех пор как ОН насильно привез меня в этот дом. Улыбка подаренная ему. Я продолжила читать, — «Сегодня мы едем на премьеру. Твой наряд принесут через два часа, парикмахер и визажист приедут в 20:00, я буду ждать тебя внизу в 22:00. Надень, то, что будет в маленькой бархатной коробке. Считай, что это мое правило»

Так как я проспала почти до полудня, мой наряд принесли через десять минут после того как я окончила завтрак. Служанка вежливо поздоровалась и повесила шикарное темно-бордовое бархатное платье на спинку стула, поставила большую коробку на стол и уже собралась уйти, как вдруг остановилась у двери и, повернувшись ко мне, робко сказала:

— Хозяин приказал вам сказать, что я вернулась домой сегодня ровно в шесть утра. Он так же попросил меня поблагодарить вас за то, что вы разрешили мне отсутствовать так долго.

— Как тебя зовут?

— Мила, — она слегка покраснела.

Я растерянно смотрела на девушку, пока она не поклонилась и не ушла, а потом снова поймала себя на том, что улыбаюсь. Николас напомнил мне, насколько я ошиблась и как несправедливо его обвинила. Для угрызений совести слишком громко сказано, но укол сожаления от брошенных ему жестоких слов я все же испытала. И тут же одернула себя. Это ничего не значит, ровным счетом ничего.

Я открыла коробку и восторженно вздохнула. Элегантные туфли на высоком каблуке и нижнее белье из тончайшего шелка. Я надеялась, что он сам не выбирал все это, а просто сделал заказ в магазине. Потому что более сексуальных и шикарных вещей я никогда еще не видела. Кружева ручной работы, тонкие лямочки бюстгальтера походили на ниточки, так же как и трусики, скорее одно название. Для красоты, не более, и телесного цвета чулки с кружевными резинками и поясом. Дьявольское познание во всех тонкостях обольщения. Женщина не может остаться равнодушной к такой красоте. И я не смогла. Непреодолимое желание все это надеть, примерять, ощутить кожей возникло моментально. Поддавшись внезапному порыву, я сбросила халат и облачилась в нижнее белье, натянула чулки, расправляя пальцами резинки, сунула ноги в туфли и подошла к зеркалу. Эротично до бесстыдства. Продумана каждая деталь, чтобы выглядеть более раздетой, чем одетой. А само платье лишь подчеркивало и провокационно повторяло каждый изгиб моего тела. Длинное, почти до пола с разрезами с обеих сторон. Спина полностью открыта, как и плечи, никаких украшений, но они здесь и не требовались, сам бархат настолько богат, что все остальное становилось лишним. Я протянула руку к маленькой коробочке и когда открыла, невольно вздрогнула от восхищения. Я непроизвольно примерила украшение. Оно мое, я носила его, никаких сомнений. Браслет походил на диковинное растение с дикими цветами, обвивающими тонкое запястья платиновыми стеблями. Каждый цветок усеян мелкими рубинами. С тыльной стороны на матовом металле гравировка, я поднесла руку к лицу и не поверила своим глазам: «Я буду любить тебя вечно». Это его подарок…нет, не новый. Я уже носила этот браслет, он сохранил запах моей кожи. Но разве монстр мог написать такие слова? Это противоречило всему, что я узнала о нем. Или просто издевка с намеком, что я принадлежу ему целиком и полностью. Слово «вечно» пугало своей глубиной. Я сняла браслет и, подумав несколько секунд, вернула его на место в коробку. Я не могла его носить. Он вызывал противоречивые чувства. Особенно эта надпись. Я не готова ее понять и принять, я в нее не верю. Разве зверь способен любить?

Я никогда не думала, что поездка в Большой Театр настолько может меня развлечь. Даже больше, я всегда была поклонницей балета. Нельзя сказать фанаткой, но мы часто с мамой посещали громкие премьеры. В детстве я мечтала стать балериной. Правда моя мечта не сбылась, потому что учеба, частные уроки отнимали все свободное время. Сколько лет прошло с тех пор, как я последний раз ходила на балет? Много, мне тогда исполнилось двенадцать.

Нас опять вез водитель, а Николас сидел рядом со мной и с умным видом читал газету, пока я наконец-то не заметила, что держит он ее наоборот. А когда проследила за его взглядом, щеки вспыхнули — он смотрел на мою ногу в разрезе бордового бархата, долго смотрел не отрываясь, на протяжении всего пути в центр из пригорода. Его глаза потемнели и он нервно облизал нижнюю губу.

— Интересно?

Ник посмотрел на меня и улыбнулся уголком рта, глаза остались такими же насыщенно темными. И я снова поразилась, что в нем нет ни одного изъяна. Во внешности, разумеется. Идеален.

— Невероятно интересно, — ответил он.

Тогда я перевернула газету и снова спросила:

— А так?

Он засмеялся, а потом ответил:

— Когда я сказал, что это было интересно, я не имел ввиду газету. Я имел виду то, что я рассматривал. Кружевную резинку на твоих чулках. Я думал — надела ли ты, то нижнее белье, которое я для тебя выбрал или нет? А еще я наслаждался твоим запахом. Сейчас на тебе минимум одежды и я чувствую его сильнее.

Я отвернулась к окну и сделала вид, что рассматриваю проносящиеся за стеклом улицы. Внезапно Ник взял меня за руку, и я резко обернулась:

— Ты не надела браслет, — сказал он, — несмотря на то, что я попросил об этом.

Я выдернула руку:

— А я просила не прикасаться ко мне.

— Ты нарушила мое правило, а я твое, — парировал он, — почему ты не надела его? Он тебе не понравился?

— Потому что мне не понравилось то, что на нем написано.

Я смело посмотрела ему в глаза и увидела, как они опять темнеют, становятся почти черными.

— Этот браслет я подарил тебе на твое двадцатилетие.

— Это должно иметь какое-то значение для меня сейчас?

— Это имеет значение для меня, — ответил он, — всегда имело как тогда, так и сегодня. Поэтому ты здесь, со мной.

Почему то в этот момент, я почувствовала волнение, необъяснимое, словно сердце сжало тисками. Я смотрела ему в глаза и понимала, что он сказал нечто очень важное для него. Потому что Ник напрягся, впервые за все время нашего общения. Словно боялся моего ответа. Хотя слово «боялся» трудно отнести именно к нему, но он нервничал. Ему было важно, то, что я об этом узнала и он ждал реакцию.

Ее не последовало, я молчала. Мне было нечего ему сказать и язвить не хотелось. Я снова отвернулась к окну, словно ничего не слышала. Я не знала, как он воспримет молчание, но лучше, наверное, так, чем ответить и оскорбить, а еще хуже обнадежить. Несмотря ни на что я пленница. Какой бы причиной Николас не прикрывался — я несвободна. И он распоряжается моей волей, мною, так, словно я его вещь. Только его чувства дают ему на это право. Мои же значения не имеют. И я помнила об этом каждую секунду, хотя бы потому, что нашу машину сопровождала охрана.

На премьере я забыла обо всем, и увлеченно смотрела на сцену. Меня захватила игра актеров, захватила музыка, их талант. Я знала историю «Кармэн», но они воплотили ее настолько реально, что я забывала как дышать и на моих глазах появились слезы. А в конце, когда героиня упала замертво с кинжалом в груди я вдруг увидела, как мой муж судорожно сжал пальцами поручни лоджии. Тогда я не придала этому значения, гораздо позже я вспомню об этом эпизоде и пойму его, но не сегодня. Не в этот вечер.

После премьеры мы отправились в ресторан вместе с Дианой и Мстиславом. В их обществе я совершенно забылась. Все словно стало обычным, настоящим. Я даже перестала думать о том кто они. Искать в них отличия от людей, или настороженно всматриваться в их глаза. Как это происходило в обществе тех гостей, которые приезжали к нам в дом несколько дней назад. У Дианы брали автографы, она улыбалась поклонникам, постоянно сжимая руку своего мужа. Это выглядело так трогательно со стороны. Мстислав сдержанный, немного холодноватый с тяжелым взглядом сиреневых глаз и Диана легкая, хрупкая, воздушная как фарфоровая статуэтка. Его забота о ней совершенно не соответствовала внешнему виду, но нежность так и плескалась вокруг них ярким ореолом. Мстислав мало говорил, а Диана щебетала беспрерывно, подливая мне шампанское, нахваливая мое вечернее платье. Она создавала иллюзию, словно я знаю ее очень давно и мы были подругами, в ответ я испытывала легкость и раскованность. А потом Мстислав и Николас удалились на балкон, а мы с Дианой остались одни.

— Ты вернулась домой?

Я кивнула, вспоминая обещание данное Нику.

— И как? Как Ник к тебе относится?

— Хорошо, — ответила я и беспомощно посмотрела вслед мужу, который курил сигару и разговаривал с Мстиславом. Я видела его через стекло, и он не смотрел на нас. Мне стало неуютно. Сейчас начнутся вопросы на которые я не смогу ответить.

— Хорошо? Это и все? Вы не виделись долгих четыре месяца, ты приняла решение начать все сначала и ты говоришь, что все хорошо?

— А что я должна сказать?

Диана нахмурилась.

— Когда я впервые увидела вас обоих мне хотелось зажмуриться. Я никогда в своей жизни не встречала более красивой пары, Марианна. Более влюбленной пары. От вас исходил жар, ваши чувства были видны за версту.

Или видимость этих чувств. Николас превосходный актер, он мог сыграть любую роль, а я, возможно, я ему подыгрывала или…

— Ты так сильно любила его. Я смотрела на тебя и поражалась, как женщина может своей любовью изменить мужчину.

Я резко повернулась к Диане.

— Любила?

— Безумно, — пылко ответила она, — наверное, даже я не люблю Мстислава, так как ты его.

В этот момент к Нику и Мстиславу подошли две женщины, они поздоровались, одна из них повисла на шее у моего мужа, другая расцеловала его в щеки.

— Вульгарные коровы, — прошептала Диана, явно считая, что я ревную, ну или должна ревновать. А я ревную? Что я чувствую сейчас, если честно — раздражение. Легкое, но колкое.

— Черт, он ведет их к нашему столику.

Я глубоко вздохнула, когда Ник, обе женщины и Мстислав поравнялись с нами.

— Марианна, Диана это мои давние знакомые. С Надеждой я познакомился на неделе высокой моды в Париже, я как раз заключал сделку с ее мужем, а с Людмилой мы познакомились там же, но чуть позже. Мы втроем чудесно провели время.

— Божественно, — воскликнула та, которую звали Надеждой и многозначительно посмотрела на моего мужа. Тот прищурился и усмехнулся:

— Чертовски хорошо провели время, — подтвердил он и повернулся ко мне, — еще шампанского, милая?

Людмила разместилась рядом со мной, а Надежда возле Ника и Мстислава. Она взяла в тонкие пальцы с длинными красными ногтями сигарету, и Ник галантно поднес ей зажигалку.

— Марианна, вам несказанно повезло с супругом.

— Надеюсь и вам тоже, — я улыбнулась ей и отпила шампанское из бокала, это прозвучало двусмысленно. Не совсем ясно чьего мужа я имела ввиду своего или ее. Заиграла медленная музыка и Диана утащила Мстислава танцевать. Подружки моего супруга, тут же оживились, при мне долго спорили, кто первый потанцует с Мокану. Все это время он смотрел прямо на меня, вот этим тяжелым изучающим взглядом.

— Марианна, милая, вы ведь не будете возражать, если я украду Николаса на один танец, — Людмила затушила сигарету и повернулась ко мне, хлопая накладными ресницами.

— Нет, не буду. Развлекайтесь, сколько угодно, — ответила я и мило ей улыбнулась. Надежда упорхнула искать себе другого партнера, а Людмила увела Николаса. Я посмотрела им вслед и увидела, как его рука легла ей на бедро, чуть ниже талии. Равнодушной я оставалась всего лишь несколько минут, пока не увидела, как плотоядно эта женщина смотрит на него, как призывно облизывает губы и что-то шепчет ему на ухо. А потом он резко привлек ее к себе и склонился к ее шее, повернул женщину ко мне спиной и посмотрел на меня, словно ожидая моей реакции, медленно провел кончиками пальцев по ее руке, и она прогнулась навстречу, прижимаясь еще сильнее. Каким-то непостижимым образом я почувствовала, как эти самые пальцы касаются меня самой. Я непроизвольно сжала ножку бокала, когда увидела, как его губы скользят по впадинке на плече партнерши. Он продолжал смотреть на меня, словно показывал мне какую власть имеет над ней. И я понимала, что если Ник захочет он отымет эту девку, прямо здесь на лестнице или в туалете или еще где-то, где захочет. Ее и ту другую и не важно кого. А они умрут от счастья и наслаждения в его объятиях. Дьявол искушал меня, демонстрируя от чего отказываюсь, не подпуская к себе.

Когда я снова увидела лицо Людмилы, то почувствовала, как сердце пропустило удар, она задыхалась, ее глаза томно закатывались, а губы были приоткрыты в немом экстазе. И это просто танец. Николас не сделал с ней ничего такого, что можно было бы расценить как домогательства. Но во мне медленно поднималась волна жгучего гнева. Вот так он привязал к себе и меня, вот так он изменял мне когда-то, может даже с этой Надеждой или Людмилой. А возможно сразу с обеими.

Мне срочно потребовался свежий воздух, я встала из-за стола и быстрым шагом направилась наверх, на второй этаж ресторана, где находилась лоджия для особо важных персон, сегодня там никого не было, только пустые столики, пианино и барная стойка без бармена. С лоджии был виден зал внизу сквозь стеклянный потолок. Я подошла к перилам и посмотрела на звездное небо, глубоко вздохнула. Прохладный ветер дул мне в лицо, я жадно дышала полной грудью. Нужно остыть, взять себя в руки. Я смогу этому противится. Я сильная. Я…

В этот момент тихо заиграла музыка. Саксофон. Совсем рядом, заглушая звуки голосов там, внизу. И я вдруг почувствовала, что он стоит сзади. Глупо было надеяться, что я могу незаметно исчезнуть особенно для такого как он. Для Николаса я жертва, он слишком опытный и самоуверенный хищник. Он выслеживает меня как свою добычу. Мысль об этом и пугала и заводила одновременно. Каждая клеточка моего тела дрожала от напряжения. Ну почему он не оставляет меня в покое, преследует, ходит тенью…Я задыхаюсь от его постоянного присутствия. Я больше не могу сопротивляться. У меня просто не осталось силы воли. Он искушает меня, соблазняет, сводит с ума.

— Я хочу танцевать с ТОБОЙ. Здесь…только ты и я.

Не дожидаясь моего ответа, он взял меня за руку и привлек к себе.

— Тебе понравилось смотреть на нас? — спросил он, наклонившись к моему уху, — или ты ревновала?

Не дожидаясь моего ответа, он вдруг прижал меня к себе настолько сильно, что я задохнулась:

— В танце я могу не спрашивать разрешения, чтобы прикоснуться к тебе.

Его ладонь легла мне на спину и жадно скользнула к пояснице.

— Какая горячая кожа, воспаленная…ты хотела быть на ее месте, Марианна? Когда я прикасался к ней, я думал о тебе.

Его шепот стал прерывистым, а пальцы чертили узор на моей голой коже, и у меня закружилась голова. На секунду, всего на мгновение, но этого было достаточно, чтобы он почувствовал.

— Если бы ты знала, как сладко ты пахнешь, порочно, эротично, как самый безумный соблазн…

Меня обволакивало его запахом или выпитое шампанское ударило в голову, но его голос погружал меня в эротический транс, проникал мне под кожу, разливался по венам, как наркотик.

Я просто кукла в его руках. Он давит на нужные кнопки, и я реагирую. Но разве можно оставаться равнодушной, когда он шепчет мне на ухо о том, как порочно пахнет моя кожа? Я вырвалась и бросилась к двери, но он преградил мне дорогу. Я попятилась назад, пока не почувствовала стену.

— Бежишь от меня или от себя? Ты молишься, Марианна? — голос с насмешкой, слегка хрипловатый, низкий, невыносимый голос, — о чем ты просишь своего бога? Чтобы я исчез? Ты молишь его дать тебе силы устоять перед соблазном?

"Да! Я, черт возьми, молюсь! И у меня уже кончились молитвы! Если этот дьявол прикоснется ко мне — я не смогу больше сопротивляться. Я стану его рабой, его игрушкой как многие другие женщины в его проклятой бессмертной жизни. Я не хочу быть одной из них! И не буду!"

Я силой уперлась руками ему в грудь. Ник просто смотрел на меня. Его глаза… Я никогда в своей жизни не видела и не увижу таких глаз. Они невыносимые. Их кристально синий цвет завораживает, гипнотизирует, лишает силы воли, тяжелый взгляд, пронизывающий. С поволокой, с дымкой порока. Никогда не думала, что всю силу эмоций можно вложить в один лишь взгляд. Он мог. Я тонула, я погружалась в его глаза, как в омут без дна, меня засасывало, я видела в них лишь свое отражение. Ник был слишком красив, мучительно прекрасен, чтобы оставаться равнодушной, как бог или дьявол, он ослеплял. Ни одного изъяна. Все идеально. Начиная с бархатной смуглой кожи и заканчивая капризными сочными губами. Четкая линия подбородка, волевая, но идеальная. Черные брови, ровный нос, я бы сказала точеный. Широкие скулы с легкой щетиной, ухоженной, чертовски сексуальной. И его волосы, никогда не видела у мужчин таких красивых волос. Слегка вьющиеся, угольно — черные, отливающие синевой. Меня бросало в жар, когда я на него смотрела. Он гипнотизировал, притягивал. Околдовывал. И не только меня. Все женщины присутствующие в этом ресторане смотрели на него так же и завидовали мне. Да, они мне завидовали. Как та Людмила или Надежда. Но я не хотела поддаваться, возвращаться в прошлое становится тем презренным существом, порабощенным его похотью и страстью, существом согласным на все ради его любви…нет, ради его снисходительной привязанности. Любить этот зверь не умеет. Любимую женщину не бьют, не насилуют и ей не изменяют. Он же пинал и топтал меня с особой жестокостью и наслаждением.

Я этого не помнила, но разве это имеет значение? Достаточно того, что я об этом знала. Да я его жена, но не думаю, что для него это что-то значило. Ни тогда, ни сейчас. Хотя, нет, сейчас я для него новая, интересная игра на завоевание. Его личный квест. Он одержим идеей соблазнить меня, получить в свою постель и снова вернуть рабыню на ее место. К черту. Я больше не та слабая дурочка. Я… не та …я

И в этот момент Ник склонился к моим губам. Застал врасплох, и все мое тело пронизало током. Нет, он не целовал, он лишь был настолько близок, что мое дыхание сплеталось с его ароматом. Терпким мужским запахом самца. И реакция моего тела была мгновенной. Внизу живота не просто заныло, там заполыхало, каждый нерв внутри меня натянулся как струна. Слишком близко.

Ник смотрел мне в глаза и тихо шептал:

— Ты вся дрожишь, твое дыхание участилось, твой пульс зашкаливает, твоя кровь бурлит. О, как же ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе…

Господи, я не просто хочу я изнываю, мои губы приоткрылись, а в горле пересохло, и я тут же возненавидела эту предательскую слабость, эту первобытную, неуправляемую жажду, которая лихорадкой охватило мое тело. Я посмотрела на его рот и судорожно глотнула воздух, которого так не хватало. Его верхняя губа подрагивала, ноздри хищно трепетали, и мне невыносимо захотелось почувствовать вкус его поцелуя, скольжение языка у меня во рту. От одной мысли что вот эти губы касаются моего тела …О боже… Кровь прилила к щекам, и в ответ на порочные мысли я почувствовала как мои соски тут же набухли и заныли в бешеном желании испытать то, о чем я подумала. Ник облизал губы слегка, прикусив нижнюю и я с трудом сдержала стон. С ума сойти. Он еще меня не коснулся. Не поцеловал. Ни разу. А внутри такой пожар, что мне кажется, я сейчас умру. Между ног стало влажно. Там, внизу, от дикой жажды немедленного вторжения началась неумолимая пульсация. Возбуждение нарастало со скоростью звука. Я больше не могла это контролировать.

— Скажи, что ты тоже этого хочешь…скажи, и я буду пожирать твои губы, терзать их зубами, нежно покусывая. Я чувствую твой запах, как он изменился. Ты пахнешь желанием, влагой. Я хочу попробовать какая ты там на вкус. Скажи мне "да".

Его голос…он проникал в каждую пору на моем теле…

— Нет, — хрипло ответила я.

Он усмехнулся, а я все еще смотрела на его рот, мое дыхание участилось как после побежки, над верхней губой выступили капельки пота.

— "Нет" не хочешь, или "нет" не скажешь?

О, господи…Если дьявол так искушал Еву, то я теперь понимаю почему все женщины прокляты и понимаю, почему она не устояла… Почему я не устояла тогда. Нет, ему не нужно было меня насиловать. Я сама отдавалась ему тогда, в этом уже не оставалось никаких сомнений. Но он заставлял меня хотеть, а разве это не насилие над разумом? Над психикой?

Ник склонился ко мне и коснулся колючей щекой моей щеки, руки все еще упирались о стену, по обе стороны от моей головы, отрезая все пути к отступлению. Теперь, его губы едва касались моей шеи и мочки уха.

— Скажи мне "да"…Одно коротенькое слово…"да"… И я прикоснусь к тебе. Ты ведь изнываешь от голода. Я буду ласкать каждый сантиметр твоего тела… Сначала твои соски, нежно покусывая и посасывая, а затем каждый лепесток там внизу, где ты такая мокрая и горячая для меня, особенно тот маленький чувствительный бугорок, который сейчас жаждет моей ласки…ты ведь чувствуешь, малыш? Чувствуешь, как он ноет и пульсирует от дикого желания, чтобы я к нему прикоснулся губами, нежно, мучительно нежно вылизывал тебя, до изнеможения, в тот момент, когда ты будешь хрипло кричать мое имя…, я помню, как ты пахнешь, я помню, как сладко ты стонешь, когда готова взорваться под моими губами. Я не перестану тебя ласкать, даже когда ты кончишь для меня.

Я задыхалась. Между ног разливалась влага, мне стало больно от бешеного возбуждения, и я чувствовала…это просто невероятно… я чувствовала приближение оргазма… О, нет… Только не сейчас.

— Да…моя сладкая. Сейчас. Ты пахнешь точно так же. А потом я буду брать тебя долго, насколько долго, насколько ты сможешь выдержать. Я затрахаю тебя до полусмерти, как голодную кошку. Мою кошку. Я заставлю тебя кричать от наслаждения. Ты ведь будешь кричать для меня, Марианна? Обещаю, ты сойдешь с ума, как только я ворвусь в твое тело до упора, так глубоко, что бы ты зашлась в агонии наслаждения…Смотри на меня, девочка…Смотри мне в глаза… Я хочу тебя…до одури…

О боже… Я посмотрела на него, поймала горящий взгляд и достигла точки невозврата… резко качнулась назад, не в силах больше сдерживаться…Это было невероятно, меня пронзила судорога, неуправляемая, ослепительная судорога оргазма. Я не могла это контролировать, все случилось внезапно, неожиданно, ошеломительно. Я не принадлежала самой себе в этот момент. Его голос, эти слова, что он мне говорил, просто довели меня до высшей точки возбуждения. И я взорвалась, разлетелась на мелкие осколки. Моя голова резко откинулась назад, закусив губу до крови, я покачнулась, крепко сжав бедра, задыхаясь, пытаясь унять предательские конвульсии. Крепкие руки подхватили меня за талию, и я почувствовала, как Ник прижал меня к себе.

Посмотрела на него и краска стыда прилила к щекам, он улыбался, триумфально, но глаза стали черными как угли в них плескалось пламя ада, моего персонального, личного ада. Он хотел меня алчно, жадно…И он стал свидетелем этого унижения, не просто свидетелем, а виновником. Господи, какая же я жалкая. Неожиданно для себя я заплакала. От стыда, от бессилия и ненависти к самой себе… Невероятно. Этого не могло произойти на самом деле. Ник не может иметь надо мной такую власть. Боже, я кончила только от звука его голоса, что будет, если он ко мне прикоснется…?

— Тссс…тихо…все хорошо… всего лишь реакция тела. Ты не ожидала? Так было всегда когда ты со мной.

Черта с два все хорошо. Мне не хорошо. Мне плохо. Мне невыносимо плохо. Я порочное животное, я тряпка…я ненормальная. Он делает со мной все что захочет.

— Отпусти меня, — жалобно попросила я, — просто уйди, хорошо? Уйди сейчас.

Его руки разжались, а я покачнулась, чуть не упала. Ноги подкашивались, тряслись.

— Стыдишься своей слабости?

Спросил он, и я резко посмотрела на него затуманенным взглядом. Нет, он не издевался, а просто пристально на меня смотрел. Пусть он уйдет. Пожалуйста. Это невыносимо.

— Уходи! Дай мне побыть одной!

Я вложила в это слово столько презрения, сколько могла.

— Я уйду… Но, проблема не во мне, а в тебе. Ты желаешь меня настолько сильно, что не можешь контролировать свои чувства. Ты борешься с призраками и эфемерными страхами и лжешь сама себе.

— Я не хочу тебя! Вот она правда! Я ТЕБЯ НЕ ХОЧУ! Я! Моя душа и мое сердце! А тело…тело дьявольским образом реагирует на тебя. Просто влечение. Похоть. Вожделение. Это ничто. Для меня. Есть вещи поважнее секса…

Я сделала ему больно, уколола и достигла цели. Он побледнел. А я уже не могла остановиться.

— Для тебя любовь это плотское наслаждение, для тебя любовь это обладание кем-то. А для меня она другая. Тебе этого никогда не понять, потому что ты — зверь. Ты живешь инстинктами. А я верю, что любовь она несет свет, понимание, прощение, доброту. А ты… Та — это тьма, мрак, бездна, болото. Я не хочу тонуть, я хочу жить.

— Хватит!

Он сделал жест, чтобы я замолчала.

— Я все понял. Достаточно. Ты все сказала.

Вот и хорошо. Пусть только уйдет, потому что я сейчас зарыдаю. Но он не ушел, он вдруг резко прижал меня к стене и его глаза загорелись дьявольским огнем.

— Да, я зверь, Марианна, я порождение зла, мрака. Порождение ада. Но ты любила меня. Ты заставила меня поверить, что и зверь может сострадать, питать нежность, сходить с ума от боли в душе. Ты подарила мне веру в это. Ты, Марианна. Я не заставлял тебя. Не соблазнял. Ты пришла ко мне. Сама.

— Это ложь, ты был бы последним…

— Первым, Марианна, я был первым, — сказал он мрачно.

— Я ошибалась. Такие, как ты, не умеют любить.

— И ты надеешься, что я отпущу тебя?

— Я этого жажду.

Его зрачки сузились, а пальцы совершенно внезапно легли мне на горло:

— Никогда…слышишь, я не отпущу тебя никогда. Этот дом ты покинешь только мертвой и поверь, это будет очень нескоро.

Пальцы сильнее сдавили мою шею, и схватилась его за запястье. Нет, я не боялась. Напрасно не боялась. Стоило испугаться. Но еще слишком мало знала о нем, чтобы понять насколько Ник опасен. Для меня. Во всех смыслах этого слова.

— И в этом весь ты. Собственник и эгоист. Если бы умел любить, ты бы дал мне возможность быть счастливой.

— Ты будешь счастлива со мной, Марианна, — сказал он, а потом зарычал мне в лицо, — или ни с кем!

А потом исчез, и я сползла по стенке на пол, закрыла лицо руками. Я плакала от жалости к самой себе, потому что он побеждал. Постепенно, уверенно отвоевывал позиции, и я ничего не могла с этим поделать.

*****

Демоны-слуги в темно-бордовых плащах отодвинули огромный камень, закрывающий вход в пещеру. Асмодей стоял позади них сложив руки на груди, его белесые глаза сверкали из-под капюшона, а ногти на костлявых пальцах отливали синевой как у мертвеца. Он пребывал в своем истинном обличии. Он любил эффектные появления перед бессмертными, когда от страха их ледяные сердца начинали биться быстрее. Позади него еще трое слуг сдерживали смертных пленников, с завязанными глазами, полностью обнаженных, дрожащих от панического ужаса. Пещеру осветили факелами, и Асмодей проплыл вовнутрь. Он остановился напротив саркофага и кивнул, разрешая сдвинуть крышку гроба. С огромным трудом слуги наконец-то справились с задачей и Асмодей посветил вовнутрь. Полуразложившийся труп прикован стальными цепями ко дну саркофага. Тело почти разложилось, но сердце под обнаженной грудной клеткой слабо билось. Ко рту мертвеца была проведена трубка, по которой тот получал маленькие порции крови, дозированной самим Верховным Демоном для поддержания жизни в этом существе, отдаленно напоминавшем человека.

— Разрубить цепи, дайте ей поесть. Княгиня Нельская, вот и настал ваш час вернуться из царства мертвых.

Асмодей смотрел как цепи сбросили на каменный пол, равнодушно проводил взглядом первую жертву, которой безжалостно вспороли яремную вену и положили прямо в гроб, сверху на тело. Вначале не было слышно ни одного звука, кроме пульсации вытекающей крови и судорожных хрипов умирающей жертвы. Внезапно костлявые руки сжали несчастного, послышалось характерное чавканье и Асмодей засмеялся. Его оглушительный хохот спугнул летучих мышей, которые черной тучей пролетели над его головой. Осушенный досуха смертный был безжалостно откинут в сторону. А спустя секунду женщина села в гробу и посмотрела на Асмодея. Ее лицо все еще было землистого цвета, вены выступили на коже, которая обнажала кости черепа на скулах и на голове.

— Еще, — едва шевеля губами попросила она, и, как только новая жертва оказалась в ее смертельных объятиях, восставшая из гроба сама впилась ему в горло разрывая плоть голодными клыками.

Асмодей любил наблюдать как они возвращаются к жизни. Злые, голодные и полные энергии, готовые служить своему повелителю. Вторая жертва замертво рухнула на пол и теперь возрожденная княгиня больше не напоминала скелет обтянутый кожей. К ней вернулась вся ее былая ослепительная красота. Длинные русые волосы, падали на полуобнаженную грудь, темно карие глаза влажно блестели, а окровавленный рот дрогнул в улыбке.

— Асмодеус…мой Повелитель нашел меня.

Она упала на колени и обняла ноги демона. Костлявая рука Асмодея погладила роскошные локоны.

— Конечно нашел и вернул обратно. Ты нужна мне, Ирина. Закончи трапезу и мы покинем это место.

Женщина молниеносно встала с колен, она плотоядно осмотрела последнюю жертву. Любовно гладила несчастного по лицу, потом сорвала с его глаз повязку.

— Не бойся мой сладкий, я подарю тебе наслаждение, — проворковала она и мужчина уже не мог оторвать взгляда от ее глаз которые овладели его сознанием. Через несколько минут несчастный упал перед ней ниц и сам подставил шею для укуса. В этот раз она пила медленно, наслаждаясь каждой каплей, а когда жертва испустила последний вздох, она поймала это дыхание губами. Подняла взгляд на Асмодея, ожидая его приказаний.

— Думаю, ты помнишь кому обязана столь долгим мучительным сном, моя красавица? — вкрадчиво спросил Асмодей. Глаза Ирины сверкнули зеленым фосфором.

— Помню…я создала его, я породила проклятого предателя.

— Который достиг немыслимых высот: власть, положение в братстве, богатство, признание семьи, а ты тем временем гнила в гробу, прикованная цепями и страдала, — продолжил Асмодей и протянул руки к женщине. Он уже изменил свой облик и теперь рядом с ней стоял красивый темноволосый мужчина.

— Но ведь ты по-прежнему имеешь над ним власть…ты единственная, кто может управлять им. Заставь его стать таким как он был, верни его в обличье зверя, которого ты сама создала и пусть виновника казнят его же собратья. Посей в его сердце ярость, которую он испытывал когда ты его обратила, сотри его чувства и эмоции. Пусть сам роет себе могилу. Пусть причиняет боль всем, кого раньше любил, пусть они начнут его ненавидеть и желать ему смерти как самому страшному врагу.

Ирина улыбнулась и облизала губы кончиком языка.

— Я вижу ты согласна…ничего так не выражает эмоций как твои прекрасные карие глаза, княгиня. Я верну тебе былое могущество, я научу тебя жить в этом мире, и ты получишь нужную информацию. Идем со мной. Я долго ждал этого часа. Но ты ждала дольше.

— Зачем это тебе, мой Повелитель?

— Повергнуть врага его собственными руками, заставить самого прийти ко мне, согласиться на любые мои условия и стать самым страшным орудием в моих руках против клана Черных Львов. Что может быть слаще мести, дорогая Ирина?

— Кровь! После пяти веков голода, — ответила княгиня и засмеялась, пнула босой ногой труп одного из смертных и, переступив через него, пошла к выходу из пещеры.

13 ГЛАВА

Запись боли в одном пространстве памяти нельзя стереть записями счастья в других.

(с)Януш Вишневский

Он больше не приходил ко мне, я даже не чувствовала его присутствие рядом со мной. Но белые розы оставались неизменными. Первый день я радовалась, как ребенок освобождению от постоянного напряжения наткнуться на Николаса в своей комнате или снова получить приглашение куда-либо. Тот вечер в ресторане, по случаю премьеры Дианы, потряс меня. Я поняла, что как прежде уже не будет. Я могу сколько угодно пытаться его ненавидеть и презирать, но между нами есть связь, она сильнее моих эмоций, сильнее отрицания и непонимания. В тот вечер, после того как захлопнула дверь своей комнаты и наконец-то почувствовала себя в безопасности, я рассматривала тот браслет. Я крутила его в руках, снова и снова читала ту надпись. Теперь я не сомневалась — это моя вещь. Я носила его очень часто, потому что внутри поверхность металла стала матовой. И в этот момент я вспомнила зажигалку. Ту самую, которую вынесла ему в тот вечер, когда увидела его впервые. На ней было написано то же самое: «Я буду любить тебя вечно». И, кажется, я знала кто ее подарил. Это была я. Но если я сделала это, то зачем? Ведь он не любил меня. Он обижал и унижал меня. Или я ошибаюсь? Моя голова раскалывалась, тело покрылось мурашками. Сомнения самые первые, зыбкие. Но они появились, закрались в душу и не давали покоя.

Меня тянет к нему, как магнитом, на физическом, тянет настолько, что я перестаю себя контролировать.

Мое тело помнило его ласки. Подсознание, те темные уголки моего мозга, он раздражал их своим голосом, взглядом до невыносимости. Наверное, так реагирует наркоман, который был в ремиссии долгие годы, на дозу, которая вдруг оказалась прямо у него под носом. Он не хочет впадать в зависимость, но он помнит кайф…помнит наслаждение от запретного яда и это сильнее его самого. Сильнее доводов рассудка. Ник сказал, что был первым. Я не помнила своих оргазмов, и были ли они у меня, но я теперь не сомневалась — были. Оглушительные, ослепительные, если он делал хоть четверть из того, что так бесстыдно шептал мне на ухо. Господи я думаю об этом и снова возбуждаюсь, только от воспоминаний о его голосе и его глазах. Насколько зависимой я была тогда? Можно лишь гадать. Но в том, что мое влечение было мощным, я уже не сомневалась. Оно осталось. Вот эта мучительная тяга к зверю. Неуправляемая и совершенно не зависящая от моих решений.

Я обязана с кем-то поговорить об этом. Пусть даже с Фэй. Ведь я жила с Мокану семь лет. Она точно знает. И она просто обязана сказать мне правду. Если он такой монстр и чудовище, то как я могла любить его? И любила ли я? Мне требовались ответы. Немедленно. Как воздух. Но я не могла позвонить Фэй, а для того чтобы покинуть дом мне нужно разрешение самого хозяина. Он ведь появится. Сам придет ко мне. Как всегда.

Но я заблуждалась. Он не приходил. Более того я знала, что Ник дома, знала, что принимает у себя посетителей, выезжает и возвращается, но ко мне не заходит. Это было странно. По крайней мере, после его маниакального преследования первые несколько дней.

На второй день я исследовала все то, что еще не успела до этого, а на третий уже нагло разгуливала по дому и даже сидела в библиотеке. Никто за мной не следил. Слуги мелькали рядом как тени, не смея заговорить. Охрана …я их почти не чувствовала. На четвертый день мне стало скучно, и я наконец-то поняла, что Николас не придет. Я сказала нечто такое, что обидело его или задело, очень сильно. Настолько, что он решил на время оставить меня в покое. А мне нужно было разрешение выехать к Фэй или хотя бы ее номер телефона. Я перерыла все ящики в своей комнате, в комнате детей и не нашла ни одной записной книжки. Ничего. Спрашивать у слуг было стыдно. Неправильно как-то. Но пойти к нему? Самой? Попросить? Это как признать его победителем снова.

Тогда я решилась на авантюру. Наверняка в нашей спальне я найду то, что мне нужно. Обязательно. Я дождалась темноты, потом убедилась, что он в кабинете, как всегда не один, а со своими призраками, которым раздает указания. И тогда я решительно проскользнула в спальню. Зажгла ночник и принялась искать. Я отодвигала ящики комода, трогала вещи, свое нижнее белье. В какой-то момент даже увлеклась, рассматривая красоту и едва поборола желание все это утащить в свою комнату. Вовремя себя одернула. Переместилась к ящикам маленьких тумбочек у постели. Сначала обыскала свои, а потом открыла его. Ничего, черт возьми. Совершенно ничего. Только в последнем лежала маленькая коробочка и альбом с фотографиями. Я открыла коробку и увидела кольцо. Порыв был слишком неконтролируемым, и уже через секунду оно оказалось на моем безымянном пальце, на том самом, где остался след. Это мое обручальное кольцо. Это его я носила не снимая. И самое странное, что мне его не хватало. Словно я привыкла к нему и теперь, когда оно вернулось на место, мне стало комфортно. Я даже поймала себя на том, что непроизвольно прокручиваю его вокруг пальца, уверенна, я и раньше делала то же самое. А потом взяла альбом, открыла первую страницу и спустилась на ковер. Я сидела возле постели и рассматривала фотографии. Мне не верилось, что я это вижу. В нем было всего лишь фотографий десять, словно кто-то выбрал самые любимые кадры и сложил в одно место. На самых первых была я. На фоне ночного неба, с развевающимися волосами, я смотрела на «фотографа» с нескрываемым обожанием. В бассейне тоже счастливая я, разбрызгивала воду и улыбалась тому, кто меня фотографировал. Две свадебные: на одной мы держимся за руки и смотрим друг на друга, наши пальцы переплетены а взгляды…наверное мы забыли что нас снимают. А на второй мы целуемся, я даже тронула свои губы…непроизвольно. Ник целовал меня, а мои пальцы касались его гладко выбритой щеки. Мои глаза были закрыты, и я словно почувствовала сейчас прикосновение его губ наяву. Да, это было. И я отрицать бесполезно. На этих кадрах интимные, личные подробности, особенно там где я сама.

На остальных фотографиях я и дети. Удивительно, но появилась зависть к той Марианне. Она была счастлива. Ее глаза светились, она смеялась с детьми, она сияла, и сомнений в душе стало больше. Женщина, которую унижали и избивали, не могла так улыбаться, словно у нее в руках все сокровища вселенной. Я захлопнула альбом и вздрогнула. Только сейчас я поняла, что не одна. Николас стоял в нескольких шагах от меня. Я покраснела, вскочила с пола, сунула альбом обратно в ящик. Почувствовала себя воровкой.

— Прости…я искала… мне нужно было…

Черт, не успеваю придумать очередную ложь, а он так пристально смотрит и мне трудно вздохнуть.

— Это и твоя комната тоже. У меня нет от тебя секретов.

Я незаметно стащила с пальца кольцо и сжала его в кулаке.

— Оно тоже твое. Я не настаиваю, чтобы ты его носила, но ты можешь оставить его у себя.

Теперь я шумно выдохнула. Есть хоть что-то, чего он не замечает? Ответ был известен заранее.

— Ты могла прийти ко мне и спросить.

Продолжил он и прошел по комнате, сбросил пиджак, небрежно повесил его на стул. Сегодня Ник не был похож на себя самого. Он словно устал или думал о чем-то настолько напряженно, что ему было не до словесной войны со мной.

— Я хочу поговорить с Фэй. Я могу к ней поехать?

Николас сел в кресло, вытянул ноги к камину. Он больше не смотрел на меня, зато я разглядывала его. Ник казался мне странным.

— Я приглашу ее к нам. Завтра. Сегодня я слишком устал. Иди отдыхать, Марианна. Ты ведь все еще спишь по ночам?

Поднял на меня взгляд.

— Сплю. Но меньше чем раньше.

Я почему-то не решалась уйти. Нет, дело даже не в этом, мне впервые не хотелось бежать от него без оглядки.

— Я знаю о тебе гораздо больше чем Фэй.

Я почему-то в этом не сомневалась, он усмехнулся:

— Просто ты ей доверяешь в отличии от меня. Я же чудовище. Тебя настолько успешно в этом убедили, что ты не допускаешь ни малейшей вероятности того, что с тобой я никогда не был монстром. За исключением одного раза.

Я напряглась, а он продолжил:

— Но мы можем поговорить и об этом. Когда захочешь. Дай мне шанс. Дай шанс нам обоим. Посмотри на другую сторону медали. Ты осуждаешь, ты уже вынесла приговор мне, нашей семье, своим родным. Но ты не дала нам слова.

— Вы мне лгали, — тихо ответила я.

— А ты спросила почему?

Ник не смотрел на меня он смотрел в никуда, или на языки пламени в камине.

— Неважно почему, это была ложь. Вся моя жизнь была ложью и спектаклем. Я не знаю что правда! Я не знаю тебя, не знаю вас всех.

И самое страшное я боюсь вас узнать.

Я пошла к двери, но едва открыв ее, услышала:

— Я никогда не думал, что ты станешь настолько чужой.

Я решительно вышла и остановилась на пороге. Возможно, именно в этот самый момент что-то произошло со мной. Неуловимые изменения в восприятии реальности. Тот, кто сказал это таким тоном, не мог быть равнодушным убийцей. Впервые в голосе Николаса послышалась горечь. И я ощутила ее привкусом на собственных губах.

Словно его эмоции передались мне. Несколько секунд я стояла за дверью, потом решительно открыла ее и вернулась обратно.

— Расскажи мне все. Покажи мне. Если я не вспомню, я хочу понять. Кем ты был для меня? Кто ты вообще и кем была я? Я хочу знать каждую мелочь. И…я хочу увидеть наших детей. Пока только увидеть.

А потом я ушла, не дожидаясь его ответа. Я не знала, кто сейчас победил. Но у меня было непреодолимое чувство, что в этой войне, между нами, победителей никогда не будет.

А утром меня ждали все те же цветы. Впервые я восприняла их иначе. Не как настойчивое утверждение его присутствия, а скорее внимание мужчины, который помнит, что я люблю. И снова вспышка недоверия. Помнит? Или напоминает мне, что так было и будет всегда. Эти страшные слова: «Ты уйдешь из этого дома только мертвой» или «Ты будешь счастлива со мной или ни с кем». Он уверен в своем превосходстве, в своей власти так же, как и уверен в том, что рано или поздно я сдамся, не устою. Он оборвал любую ниточку с внешним миром. Но сегодня мне это не казалось таким же диким как, например, вчера утром, или позавчера или неделю назад, когда он властно привлек меня к себе и я затрепетала в ответ. Я ждала, что он будет торопиться рассказать мне все, приукрасить оправдаться. Так поступил бы любой на его месте. Любой, но не он. Вот так я начала постепенно проводить параллели, узнавать. Пусть самую малость, по крошкам. Но это лучше чем ничего. Тогда я набралась головокружительной наглости и пошла к нему в кабинет. Долго думала постучать или нет, ведь за дверью я не слышала голосов и все же постучала.

— Открыто, — услышала голос и толкнула дверь.

Николас сидел за столом, закинув ноги на столешницу, курил сигару и сосредоточено смотрел на монитор ноутбука. Казалось он совершенно не удивлен, и я забыла, зачем пришла. А ведь и правда зачем? Потребовать исполнить обещание и все рассказать? Глупо. Наивно. Я растерялась. Он не нападал, я не защищалась, и оказалось, что мне просто нечего сказать.

Я подошла ближе, силясь рассмотреть, что там, на экране настолько заняло его внимание. А когда наконец-то рассмотрела, то почему-то подавилось вздохом, и на выдохе не смогла даже пошевелиться. Игрушки. Самые разные. Он рассматривал детские игрушки.

— У Ками день рождение через неделю, — задумчиво сказал Ник и повернул ноутбук ко мне, — раньше подарки выбирала ты.

Я впала в ступор. Это как получить удар под дых, неожиданный, болезненный и без возможности дать сдачи. Ребенок. Мой ребенок, которого я не помню, которого даже не знаю люблю ли. Наш ребенок его и мой.

— Спроси, чего она хочет, — тихо подсказала я.

— Ты права, — он захлопнул крышку и повернулся ко мне, — совершенно права. Но я хотел устроить сюрприз.

— Так просто спроси, намекни. Какие у нее мечты, чего она хотела бы больше всего. А потом пусть получит это.

Он усмехнулся.

— Ками умная девочка, она поймет, зачем я спрашиваю.

— Ну и что. Ведь это значит, что для тебя важны ее желания, а не свои решения.

Улыбка исчезла так же быстро, как и появилась. В этот момент я не знала хорошо это или плохо. Но я не испугалась. И это было более чем странно.

— Я попробую. Спасибо за совет. Ты что-то хотела? Насчет Фэй спросить? Она приедет после дня рождения Камиллы. Сейчас у нее много работы в больнице.

Я кивнула и уже собралась уйти, как он вдруг спросил:

— Я еду в Лондон, хочешь поехать со мной?

Это было неожиданно. Вот такой самый простой, для кого-то, вопрос прозвучал для меня как нечто удивительное. Нет, меня не удивило, что он звал в Лондон как будто на прогулку по городу, меня удивило другое. Неужели он спросил, хочу ли я и не поставил меня просто перед фактом?

— Хочу, — ответила внезапно и сама себе не поверила. А ведь я даже не спросила, зачем? Но это не имело значения. Я озверела за эту неделю в четырех стенах. Наверное, сейчас я была готова поехать куда угодно. Даже к самому дьяволу…хотя зачем, если дьявол рядом со мной?

Вот с этого дня все началось или со следующего. Или они слились вместе, но я начинала меняться. Пока едва уловимо. Не ощутимо. Мы остановились в гостинице, окруженные плотной стеной его охраны, заслоняющей нас не только от вездесущих журналистов, но и от солнечного света. И только на ресепшене, когда он протянул платиновую кредитку симпатичной девушке и та вспыхнула, едва взглянув на этого великолепного хищника, я вдруг поняла что натворила — я уехала с ним в чужую страну. Возможно, дав этим какую-то надежду, забыла с кем имею дело. Забыла, что это не просто Николас Мокану: влиятельный политик, нефтяной магнат и совладелец алмазной биржи, а забыла о его сущности. Он не человек. С каких пор я вдруг перестала помнить об этом? Наверное с того момента как он сказал, что не ожидал насколько чужой я для него стала? Или в тот момент, когда увидела, как монстр рассматривает детские игрушки?

Мы остановились в разных номерах, но почти в них не бывали. Он таскал меня повсюду за собой. А я с удовольствием ездила следом, даже на деловые встречи. Я просто наслаждалась сменой обстановки.

И сейчас, читая модный женский журнал в вестибюле одной из видных компаний, в великолепном сорокаэтажном здании я ловила себя на мысли, что то и дело кладу журнал на колени и смотрю через стекло на него. Любопытно воспринимать Мокану не как зверя, готового напасть в любую минуту, а как человека, который горячо спорит о сделке, читает бумаги, курит сигару и смеется с теми мужчинами, которые заключали с ним новые контракты. К ним подошла секретарша, принесла на подносе кофе, он что-то шепнул ей на ухо, потом кивнул в мою сторону, а я сделала вид, что страшно увлечена журналом. Но уже через несколько минут мне принесли чашку растворимого кофе на молоке и мой любимый шоколад. Я посмотрела через стекло на Ника и улыбнулась. Невольно. Даже неосознанно и в этот момент его глаза вспыхнули, хоть он и продолжил беседу, но я поняла, что вспыхнули они от моей улыбки. И это было чертовски приятно. В голове произошел мгновенный хаос: от «Вау» до «Какого черта я сейчас делаю?».

А потом мы поехали обратно в гостиницу. Полил дождь как из ведра. И внезапно машину занесло на скользкой дороге, в этот момент Ник с такой силой прижал меня к себе, что у меня хрустнули кости. В этом не было ничего эротичного, ничего сексуального, но меня тряхнуло похлеще чем от возбуждения, я вдруг поняла, он испугался…за меня. Потому что я сейчас человек и я могла разбиться, а он нет.

Я и правда так много для него значу? Но разум въедливо шептал мне: «он изменял тебе, он бил тебя, он спрятал тебя под замок, он лишил тебя права выбора».

Но у него были чувства ко мне и мысль о том, что такой как Мокану мог любить меня, вызывало бурю противоречивых эмоций. От дикого восторга до паники и все молниеносно, как вспышки в голове.

Но мое восхищение было недолгим уже через несколько минут весь его дикий гнев, ярость обрушились на водителя. Он выскочил из машины, разбил переднее стекло и за шиворот выволок несчастного. Тот трясся от страха, у него зуб на зуб не попадал:

— Дорога скользкая, господин…я не хотел…простите…господин…

Ник оскалился, и я с ужасом поняла, что за такую провинность они умирают. И этот бедолага тоже знал об этом. Вспышка паники ослепила на мгновение, парализовывая, возвращая обратно в бездну страха и осознания того, кто такой Николас Мокану. Об этом невозможно забыть.

— Я вырву твои глаза и заставлю сожрать, — прорычал Ник и я вздрогнула, ни на секунду не сомневаясь, что он может сделать в точности, как сказал. Я выскочила из автомобиля и схватила его за руку:

— Ничего страшного, я цела. Все мы целы. Поехали в гостиницу, я замерзла и хочу спать. Пожалуйста, Ник.

Его пальцы, сжимающие горло водителя, постепенно разжались, и он повернулся ко мне. Я назвала его Ником, не Николасом, как обычно, а Ником. Несколько секунд смотрел ярко-алыми злыми глазами, которые внезапно потухли. Он снял с себя пиджак и набросил мне на плечи. В этот момент с нами поравнялись еще три автомобиля с охраной.

Дальше я уже ехала в другой машине и Ник сел за руль. Я закрыла глаза, согретая его пиджаком, и тем запахом, который кружил мне голову. Поразительно, но я уснула.

Мы вернулись из Лондона на следующий день. Когда я зашла к себе в комнату и сбросила туфли с усталых ног. То вдруг поняла, что немного разочарована. Все то время, что мы провели вместе, а это почти двое суток, Ник держался в очень строгих рамках. Без малейшего намека меня соблазнить. Ни одного лишнего движения или взгляда. Но, тем не менее, я приблизилась к нему намного ближе, чем тогда когда он нагло меня домогался.

За эти два дня в Лондоне я привыкла к нашему общению. Ник был интересным собеседником. Очень умным, начитанным. И хоть я прекрасно знала историю и географию, он иногда открывал для меня много всяких шокирующих фактов о которых не написано ни в одном учебнике. Сейчас, дома, когда все вдруг стало на свои места, точнее на те места, на которые я все поставила, мне не хватало его присутствия. Промаявшись целый день и изнывая от безделья, я вдруг поймала себя на мысли, что жду когда он вернется. Но он не возвращался до поздней ночи.

Я дождалась и едва заслышав легкие шаги по лестнице, пошла навстречу. Но Ник прошел мимо, как будто меня и не было рядом и тут же скрылся в своем кабинете, я услышала, как щелкнул замок.

Словно он знал, что я собираюсь зайти к нему и явно дал понять, что сейчас не до меня. У него дела поважнее. Показал мое место. За дверью. И что я никогда не буду с ним равной. Только в тех случаях, если он сам позволит. Моя свобода в этом доме лишь иллюзия. Я вернулась в комнату и просидела в углу кровати почти до утра. Уснула с огромным трудом. Непредсказуемый, самый черт его раздери противоречивый. Невозможно предугадать ни его мысли, ни эмоции. Когда мне начинало казаться, что я наконец-то все понимаю, передо мной тут же возникал следующий ребус. Интересно, а в прошлой жизни, я тоже вот так сомневалась? Или я все же знала его достаточно хорошо?

А наутро меня ждал сюрприз. Едва я проснулась и успела принять душ, в дверь постучали. Я решила, что это служанка, которая должна была принести из комнаты Камиллы мою косметику:

— Открыто, — крикнула я и как раз сбросила халат, чтобы начать одеваться. Но когда увидела, кто вошел, чуть не задохнулась. Реакция мужчины была мгновенной: голодный взгляд, сжатые челюсти и я бросилась обратно в ванную. Захлопнула дверь и прижалась спиной к холодному кафелю.

— Я стучался, — услышала насмешливый голос, — могу заменить твою служанку и подать одежду.

— На спинке стула мое белье и блузка с юбкой, — откликнулась я и уже через минуту приоткрыла дверь и выхватила из его протянутой руки свои вещи.

— Еще раз спровоцируешь меня подобным образом — я за себя не ручаюсь, — послышалось за дверью, и я покраснела еще сильнее.

— Я не знала, что это ты.

Прозвучало как оправдание или извинение.

— А если бы это был кто-то из охраны, ты подумала, чем бы ему грозила твоя неосторожность, если бы я об этом узнал?

Я как раз закончила застегивать блузку и вышла из ванной. Мокану сидел на стуле, развернув его спинкой вперед и смотрел на меня с озорной мальчешеской улыбкой. Черт…это просто непозволительно быть настолько красивым.

— И чем? — полюбопытствовала я, вытирая волосы полотенцем и шлепая босыми ногами, прошла мимо него.

— Смертью, — невозмутимо ответил монстр, и я резко обернулась.

— Только за то, что он увидел меня без одежды?

— Этого более чем достаточно, — совершенно серьезно ответил Николас, — вчера у нас были неприятности с кланом Гиен. Они нарушили закон. Мне пришлось подписать приказ о наказании. Я был не в настроении беседовать.

Я удивленно приподняла бровь. Он оправдывается?

— Я просто проходила мимо.

— Конечно.

Просто проходила мимо. В левом крыле дома, где после кабинета ничего кроме большого окна и стены не было.

— Я еду сегодня к Ками. Ты можешь поехать со мной.

От неожиданности я выронила расческу, но он поймал ее на лету и подал мне.

— Посмотреть со стороны.

*****

Я никогда в своей жизни, по крайней мере в той, что я помню, не испытывала столь ярких разрывающих душу эмоций. Но я запомню их навечно. Наблюдать со стороны оказалось невероятно трудно. Особенно когда я увидела дочь. Не могу сравнить это ни с одним чувством испытанным ранее. Любовь? Слишком слабо. Нежность? Слишком просто. Это разрывало душу. На части. Словно я задыхалась от дикого обожания, нахлынувшего так внезапно и захватившего целиком. Посмотрела на светлые волосы, сиреневые глаза, услышала ее голос и то, как она закричала: «папа», бросилась Нику на шею и почувствовала, как по щекам катятся слезы. БОльшей любви испытать не дано. Я чувствовала, что она моя. Душой, сердцем и каждой клеточкой. Словно ее черты лица мне не просто знакомы, а выбиты в моем сердце навечно, и я бы узнала ее через века в любом обличии. Ничего не оставалось, как смотреть и слушать. Еще рано встречаться. Малышка не поймет всей сложности ситуации. И я жадно ловила каждое ее движение, нежный лепет. Но было еще кое-что что поразило меня — Ник с ней рядом стал совсем другим. Невозможно чтобы кто-то менялся настолько. Рядом с девочкой он казался таким …пластилиновым. И таким…человеком. Отцом.

Сомнения внутри стали ощутимей, они потяжелели, обрели вес. Чудовище не может быть настолько любящим и нежным. Меня захлестнуло дикое желание оказаться рядом с ними, смеяться, обнимать дочь. Совсем как на тех фотографиях. А потом Ник спросил, что она хочет получить в подарок и, услышав ответ, я перестала дышать:

— Ты не сможешь мне этого подарить, папа.

Ник усадил ее к себе на колени, поднял личико за остренький подбородок, и со всей серьезностью сказал:

— Нет ничего такого, что я не смог бы подарить моей принцессе. Ты же знаешь — папа может все!

— Маму…я хочу, чтобы она проснулась и снова была с нами. Не нужно подарков, ничего не нужно. Я так хочу к мамочке. Пожалуйста. Ты можешь ее разбудить?

И он ответил. В этот момент я не знала, предназначался ли этот ответ для нее или для меня:

— Я делаю все, чтобы вернуть ее обратно. Но пока у меня плохо получается. Но я буду стараться. Обещаю. А пока что просто скажи — чего тебе хочется, кроме мамы?

— Кролика.

— Из мультфильма?

— Нет, живого кролика, папа. У всех детей есть домашние животные, и я хочу. Белого и пушистого. С розовым носом.

Ник засмеялся и прижал ее к себе, зарываясь длинными пальцами в светлые кудряшки:

— Я подарю тебе столько кроликов, сколько захочешь. Вагон кроликов, милая.

— Обещаешь?

— Клянусь.

— Вагон?

— Да, целый вагон, кучу маленьких белых кроликов.

Я вернулась в машину и закрыла лицо руками. Мне просто не верилось, что все это происходит на самом деле. Мой мир переворачивался, теперь уже стремительно и это больно. Я опять ступала на зыбкий песок неведения, сомнений. Это как видеть одну и ту же картинку в негативе и позитиве. Возможно ли то, что я любила его? Да, возможно. Я начинала в это верить, но страх испытать боль и разочарование были сильнее любых эмоций. А в том что мой муж умеет делать больно, я не на секунду не сомневалась. Даже сейчас, когда мои чувства к нему противоречивы и изменчивы, я с уверенностью знала, что он погрузит меня в ад, а за наслаждения придется очень дорого заплатить. Любить безнаказанно этого великолепного Зверя никогда не получится. Расплата придет неминуемо. Готова ли я к боли? Сегодня я уже не знала ответ на этот вопрос и это пугало. Потому что раньше я даже не сомневалась.

14 ГЛАВА

Пожалуйста, услышь то, о чем я молчу..

Не позволяй мне лгать.

Пусть тебя не обманывает моя маска.

Ведь на мне маска, на мне тысяча масок, которые я боюсь снять.

Но все они — не я.

Притворство — моя природа, но не дай себя обмануть.

(с) Просторы интернета

С каждым днем я все больше времени проводила с Ником. Настолько много, что порой даже забывала о том, как сильно боялась его всего лишь несколько недель назад. Уже месяц как я живу рядом с ним в нашем доме. И за этот месяц очень многое изменилось. Мы общались, беспрерывно, а когда не общались, то я просто присутствовала при его встречах, на званых ужинах. Мы выезжали вместе в свет, и я уже не пряталась от назойливых вспышек фотокамер. Мне не было скучно. Ник заполнял собой все свободное пространство.

И уже когда его не было, мне становилось тоскливо. Словно без его присутствия дом казался просто огромным и…пустым. Иногда я ловила себя на мысли, что жадно рассматриваю его, когда думаю, что он не видит, как невольно радуюсь звуку его голоса, когда он возвращается, как нравится мне его запах. Нравится…нет, это неправильное слово. Он как наркотик, чем больше вдыхаешь, тем больше зависишь.

Он создавал иллюзию, что рядом с ним я могу получить все. Все что не пожелаю, даже кусочек солнца или звезду с неба. Непередаваемое ощущение власти. Моя любая прихоть выполнялась как по мановению волшебной палочки. Мне уже не верилось, что я считала его чудовищем. Я забыла, как сверкают красным его глаза и как сереет от ярости кожа. Это был мужчина мечта, и чем больше я приближалась к нему, тем явственней чувствовала мощную энергию его обаяния. И тем явственней понимала, что меня опутывает как паутиной.

Но, оказывается, остановиться уже было невозможно. Все происходило помимо моей воли.

Страх…липкий панический, он щекотал кожу ледяным острием ножа, вспарывая плоть. Я видела каменные стены и стекающую по ним ржавую, вонючую влагу. Пахло смертью, слезами и кровью. И я знала, что я скоро умру. Кто-то должен прийти за мной и причинить мне боль. Кто-то очень страшный. Я слышу их шаги за железной дверью, звон цепей. Они идут за мной, чтобы причинит страдания, на их лицах маски, а фигуры скрывают длинные черные плащи. Это палачи. Они швыряют меня на пол, в руках одного из них длинная металлическая палка с закруглением на конце. С меня срывают одежду и сквозь слезы ужаса я вижу как они нагревают палку на огне, она медленно приближается к моему плечу и в следующую секунду я кричу от невыносимой боли.

Я проснулась от того, что меня просто выдернули из сна. А я все продолжала кричать, слезы градом катились по моим щекам.

— Эй, малыш, это сон…тихо. Посмотри на меня. Это всего лишь сон. Открой глаза. Марианна.

Его голос пробивался сквозь мрачный злой хохот моих мучителей. Я яростно отбивалась от их цепких рук, извивалась и кричала.

— Малыш! Ну же! Давай! Просыпайся, смотри на меня!

Я приоткрыла глаза и когда увидела Ника всхлипнула с трудом сдерживая слезы. Он смотрел на меня с тревогой, охватив мое лицо ладонями.

— Дыши, просто сделай глубокий вздох и медленно выдохни.

Я послушно втянула воздух и в этот момент почувствовала, как он вытирает слезы с моих щек большими пальцами. Непроизвольно сжала его запястья.

— Вот так. Все хорошо.

Но страх не проходил, меня все еще трясло, как в лихорадке, а плечо продолжало гореть, словно кошмар продолжался. Я непроизвольно стянула материю ночной сорочки и посмотрела на кожу. Ничего нет, только старый шрам, словно когда-то на этом месте был ожог.

Я подняла глаза на Ника и вдруг поняла, что выражение его лица изменилось, он сжал челюсти и его дыхание участилось. Прошли секунды, прежде чем я поняла, что моя сорочка прозрачная, свет луны из окна подсвечивает тело. И его взгляд задержался на моей груди, спущенная бретелька обнажила ее больше чем на половину, еще немного и соскользнет вниз, цепляясь за напряженные кончики сосков. Как завороженная я смотрела на его побледневшее лицо, на раздувающиеся ноздри на бурно вздымающуюся грудь. Он был прекрасен. Мои внутренности моментально скрутило от дикого всплеска адреналина и примитивного желания. Его руки сильнее сжали мои плечи, а я не смела пошевелиться. Тусклый свет освещал его губы, чувственные, слегка подрагивающие. Какие они на вкус? Если я прикоснусь к ним губами. Какого это почувствовать, как он меня целует? Ник посмотрел мне в глаза, и я полетела в пропасть.

Я физически ощущала его взгляд, он обещал пытку наслаждением, адское удовольствие. Мое дыхание участилось, и он не мог этого не почувствовать. Мои губы непроизвольно приоткрылись и он вдруг зарылся пальцами в волосы, на моем затылке привлекая к себе. Еще секунда и я уже не смогу остановиться.

— Нет, — очень громко, как крик о помощи, с мольбой не переступать черту.

— Дьявол, — выругался он и резко разжал пальцы. Через секунду он уже скрылся из комнаты, а я еще долго сидела на постели с бешено бьющимся сердцем, стараясь начать снова ровно дышать. Я медленно легла на подушку и натянула одеяло. Я так и не уснула до самого утра. Я думала о том, что если бы он прикоснулся ко мне, то я не смогла бы оттолкнуть. Даже хуже, я до боли хотела, чтобы это случилось. Я хотела Николаса Мокану. Я хотела, чтобы он взял меня, так как обещал тогда грубо и жадно, вот так как блестели его глаза. Если бы я не сказала нет, что бы этот демон заставил меня почувствовать?

Утром, когда я проснулась, под дверью лежал конверт. Развернув тонкий лист бумаги, я прочитала: «Позвони мне. Срочно. Виктор»

Я распахнула дверь и осмотрелась по сторонам. Никого. Но ведь кто-то подбросил. Значит в доме есть их человек? Но кто это?

Я закрыла дверь на ключ и набрала номер Виктора.

— Марианна, — какой взволнованный голос, но сердце не пропустило ударов, хоть и было приятно его слышать, — как ты? Ты цела? Он не обидел тебя?

— Все хорошо, со мной все хорошо, правда.

— Нам нужно встретиться.

Я обернулась на дверь и прислушалась.

— Это невозможно. Я не выхожу из дома.

— Найди способ выйти, это очень важно. Могут пострадать люди, дети, Марианна. У нас вся надежда только на тебя.

— Я что-то придумаю. Я постараюсь.

— Очень мало времени, считанные дни. У этих людей нет шансов. Ты должна нам помочь. Когда ты сможешь встретиться со мной?

Я тяжело вздохнула:

— Не знаю. Через день или два. Но за мной следят, я с охраной.

— Просто подумай как и скажи где.

Он отключил звонок, а я застыла с трубкой в руке. Неужели мой муж способен причинить вред детям? Не важно человеческим или другим? Мой мир снова раскалывался на две части. В одной из них великолепный сексуальный мужчина заботливый отец, а в другом страшный монстр способный убивать детей, жестокий, хладнокровный и безжалостный. Кто ты Николас Мокану? Неужели ты на это способен?

Все снова изменилось, я вдруг поняла, что Ник меня избегает, хуже, он настолько старается не встретится со мной даже случайно, что как только я просыпалась то минут через пятнадцать его машина отъезжала от дома, а возвращался он только под утро, когда я засыпала. Я мерила шагами комнату и ждала, когда наконец он сам скажет мне что происходит, но Ник и не думал. Он просто делал все, чтобы не видеть меня. Мое обещание данное Виктору не исполнить, если я не поговорю с Ником и не смогу его убедить отпустить меня, хотя бы ненадолго. Я даже придумала, каким образом я могу встретиться с охотниками. Но мой муж должен отдать приказ охране. Без его указания я не смогу переступить порог этого дома, мне не откроют ворота. Я звонила, а мне отвечал секретарь, обещал, что Ник перезвонит, но никто не перезванивал, я приходила в его кабинет, но дверь всегда была закрыта. Я даже набралась наглости и уже во второй раз приказала начальнику охраны требование поговорить с Мокану, но тот ответил, что уже передал. Мною овладевало отчаянье и уже не только потому что мое обещание становилось невыполнимым, а от того, что я поняла — меня игнорируют, мое слово не просто ничего не значит, а оно не важнее чириканья воробья за окном или мяуканья бродячей кошки. Смешно, но я не могу встретится с собственным мужем с которым живу под одной крышей. Точнее с тем, кто упорно называется моим мужем.

Нет, мы поговорим. Я хочу знать, за что меня наказывают. Что я, черт возьми, сделала, почему не заслуживаю даже объяснений? Я выпила больше дюжины чашек черного кофеи упрямо ждала, пока наконец-то, среди ночи, не услышала шелест покрышек по гравию подъездной дорожки. Бросила взгляд на часы — полчетвертого. Прильнув к окну, я увидела, что Ник приехал домой совсем на другой машине. Когда он вышел из шикарного белого кабриолета, то обошел капот и склонился к окошку, оттуда показалась женская рука, и я увидела, как мой муж галантно поцеловал запястье той, кто так любезно привезла его домой. Я прилипла к стеклу, стараясь разглядеть ту женщину, но Ник заслонял ее собой. Они несколько минут разговаривали, и я продала бы душу дьяволу, лишь бы понять о чем. Я просто видела, как он облокотился о крышу кабриолета — черный элегантный костюм, белая рубашка, аккуратно зачесанные назад длинные волосы. Женская рука изящно стряхивала пепел с дамской сигареты, и я различала ярко-красный маникюр и кольца на тонких пальцах. Мною овладело странное чувство, оно поднималось из глубины как темная волна, словно туча, которая неожиданно заслоняет солнце. Женщины. Другие женщины в жизни Николаса. Как я могла не думать об этом раньше. Ведь если я нахожу его неотразимым соблазнителем, что мешает ему быть таким же с другими? Сколько их у него? Ответ напрашивался сам собой. У Ника появилась любовница, вот почему я стала ему безразлична. Не знаю, что со мной произошло в этот момент, но все остальные чувства заглушила ярость, очень болезненная она тисками сдавила грудную клетку.

Белый кабриолет уехал, закрылись ворота и Ник пошел в дом. Я спрыгнула с подоконника и решительно выскочила за дверь. Он, наверняка, уже успел зайти к себе в спальню, а внутри меня клокотал гнев. Я еще не могла дать ему определение, но меня разрывало от злости. Я громко постучала в дверь и та резко распахнулась. Ник стоял на пороге в расстегнутой рубашке с бутылкой виски в руках. Осмотрел меня с ног до головы, даже возникло чувство, что он сейчас нагло присвистнет. Конечно, полчетвертого утра, а я причесана, пахну духами и при полном параде, включая туфли на каблуках. На лбу написано, что я его ждала.

— Какой визит! Не спится? Стало скучно? Пришла поболтать? Посмотреть фотографии? Задать вопросы?

Он язвил, каждое слово полное сарказма и иронии. Я стояла напротив и тяжело дышала, от него пахло женскими духами, приторно сладкими, спиртным и сигарами. Я поняла, что я чувствую. Это ревность. Дикая, необузданная и примитивная.

— Хорошо провел время? — это вырвалось само собой, я уже не совсем контролировала то что говорю.

— Отлично. Хочешь виски?

Он протянул мне бутылку и усмехнулся, а я оттолкнула его руку.

— Не хочу.

— Злишься? Может, зайдешь?

Я поняла, что он пьян и эта бутылка скорей всего не первая. Сколько нужно вампиру, чтобы опьянеть? Я не знала. Но одно знала точно. Он провел этот вечер, а возможно и все другие с этой женщиной. В тот момент, когда я сидела взаперти, в своей клетке, его собственность, вещь, которую надежно охраняли верные псы, он развлекался. Свободный, готовый к случайному сексу самец.

— А почему она не зашла? — спросила я, и в горле застрял ком.

Он засмеялся, отхлебнул виски прямо из горлышка. Многозначительно посмотрел на короткую юбку, на вырез блузки и его бровь удивленно поползла вверх.

— В следующий раз обязательно приглашу и познакомлю вас. Я просто решил, что она тебе не понравится.

Это было больно. Еще больнее, потому что неожиданно. Я не знала, что так отреагирую. Я вообще не задумывалась, что он такой…сукин сын…сволочь.

— Правильно решил, — огрызнулась я и резко развернулась на каблуках, хотела гордо уйти пока слезы обиды и ревности еще не выступили на глазах, как вдруг он схватил меня за плечи и затащил в комнату, захлопнул дверь ногой и с такой силой придавил к стене, что у меня искры из глаз посыпались. Ник бесцеремонно разглядывал вырез моей блузки и когда я попыталась дернуться, взял меня за шею и удержал, теперь он смотрел мне в глаза.

— Нормальным мужчинам нужна физическая разрядка, особенно когда их дразнят изо дня в день и ничего не дают взамен. Когда у них стоит круглыми сутками и их скручивает от дикого желания.

А потом он поцеловал меня, насильно, сжимая одной рукой мои щеки, привлекая к себе. Я пыталась отбиваться, но это было бесполезно. Ник жадно нашел мои губы, преодолевая сопротивление, и ворвался языком в мой рот. И в этот момент я поняла, что не в силах сопротивляться этому урагану, его губы дарили боль и наслаждение, именно так как я и представляла себе. Необузданно, дико, и уже через секунду я вцепилась в его волосы, не давая оторваться от себя. Казалось, я дышала этим поцелуем, ждала его целую вечность. Он на секунду оторвался от моих губ и увидев его взгляд окончательно сошла с ума. Бездна. Синий омут без дна. Я схватилась за ворот его рубашки и притянула к себе в жадном безумном желании терзать эти губы, о которых я так долго грезила. О, они не просто сладкие на вкус, они умопомрачительные и, казалось, я ждала эти губы, целую вечность. Но, внезапно, он оторвался от моего рта. Ник смотрел мне в глаза, его зрачки превратились в маленькие точки, и вдруг тихо сказал:

— Не сейчас. Иди спать. Сегодня МНЕ это не нужно.

Если бы он дал мне пощечину, наверное, было бы не так больно. Слезы злости застыли в глазах. Вот сейчас я поняла, что такое ненависть. В этот самый момент, когда он отверг мои поцелуи и то, что я предлагала. А ведь я предлагала, бесстыдно пришла к нему в комнату прекрасно осознавая, чем это может закончится. Я бросилась прочь из комнаты, бежала по лестнице, спотыкаясь о ступени. Слезы застилали мне в глаза. Вот она первая боль, когда ее причиняют намеренно. Я ведь знала, что это будет, знала и не смогла остановиться.

Я не слышала шагов позади себя, но он догнал меня и крепко прижал к себе сзади.

— Больно? — зарычал мне прямо в затылок, — черт раздери, тебе больно? Что ты чувствуешь сейчас? Чувствуешь боль?

Резко повернул меня к себе, и я не успела опомниться, как его жестокие губы снова впились в мой рот. Я хотела его ударить, но вместо этого жадно зарылась пальцами в длинные волосы, с невероятной силой притягивая его к себе. Да, мне было больно. Но ничего не сравнится с этим, я живая, и только он может ее утолить, как жажду или дикий голод. Я раздирала на нем рубашку в клочья, от нетерпения и сумасшедшей страсти, меня трясло как в лихорадке, чувствовала, как его пальцы сминают мое тело, ломая все мои представления о сексе. Ничего более примитивного и в то же время нереально прекрасного я никогда не испытывала. Ник вихрем пронес меня вниз по лестнице, и мы буквально ввалились в одну из комнат. Я ничего не видела, я жадно целовала его губы, до изнеможения, сходя с ума от страсти, которую никогда в своей жизни не испытывала. Ник подхватил меня под ягодицы и приподнял, прижимая к стене, мы целовались как голодные звери. Его щетина царапало мне щеки и подбородок, но я наслаждалась даже этим, жадный язык исследовал мой рот, сводя с ума, я пила его дыхание, отдавая свое. В этот момент мне было все равно где мы, увидят ли нас или услышат. Я оплела его торс ногами, цепляясь за голые плечи, оставляя на них следы от ногтей, чувствуя какой он твердый, упругий, как его член упирается в мою горящую плоть, готовый прорвать и его брюки и шелк моих трусиков.

— Хочу тебя…, - простонала я, зарываясь пальцами ему в волосы, кусая его губы и слыша рычание в ответ.

— Знаю, — хриплый шепот, самоуверенный и наглый, заставляющий взвиться от возбуждения на грани сумасшествия.

Ник пронес меня через всю комнату, придерживая одной рукой как перышко, другой он дернул скатерть на огромном столе в зале для приема гостей, и уложил меня на прохладное дерево. Звон разбившейся в дребезги посуды, не вызвал никакой реакции потому что внутри нарастал рев. Ник, разорвал на мне блузку обеими руками от горла до пояса, и жадно сомкнул губы на моем соске, обхватывая груди ладонями, сминая почти до боли. Я вскрикнула, непривычно…так жалобно, словно наслаждение убивало. Через секунду моя юбка была разорвана по шву и безжалостно отброшена в сторону. От предвкушения я задыхалась. Ник схватил меня за трусики и потянул их вверх, шелк заскользил по возбужденной плоти, и я всхлипнула, приподнимаясь навстречу жадным рукам и губам. Он сгреб мои волосы на затылке, заставляя смотреть себе в глаза, которые стали черными как угли, в тот же момент его пальцы проникли во внутрь моего тела. Из горла вырвался хриплый стон, я почувствовала, как его губы снова обхватили сосок и он прикусил его слегка оттянув. Я схожу с ума…я плыву, сокращаюсь, еще одно движение и…

— Еще рано кричать, — послышался горячий шепот над моим ухом, — но ты сегодня охрипнешь, я клянусь тебе.

Сейчас Ник находился прямо между моих ног. И я дико захотела, чтобы он взял меня грубо, глубоко, сейчас. Не руки, а его член.

— Я хочу тебя, — простонала, двигая навстречу его ласкам бедрами, заставляя его побледнеть и сжать челюсти, — я хочу тебя, Ник…хочу…тебя. Сейчас.

— Сначала кончи для меня…, закричи мое имя, — прошептал он, и через секунду я взорвалась, почувствовав прикосновения его рта к воспаленной плоти. Жадные губы, движение дерзкого языка и пальцев внутри моего тела. Я закричала его имя, наслаждение граничило с агонией. От сильных спазмов мучительно тянуло низ живота. Это не было оргазмом, это было похоже на ядерный взрыв, меня выгнуло дугой, крик перешел в стон облегчения и по щекам покатились слезы. Меня всю трясло, тело взмокло и покрылось потом.

— Да… — его голос, он погружал еще глубже в омут наслаждения, — да моя сладкая, как долго я этого ждал…

Я не чувствовала удовлетворения, я хотела еще и еще, хотела все что он мог мне дать. Приподнялась и потянула его к себе за кожаный ремень, быстро расстегивая брюки, в неистовом желании принять его в себя. В жажде отдаться, подчиниться ударам его тела.

Я закричала снова, когда он наконец-то взял меня, когда проник одним грубым толчком настолько глубоко, что я вскрикнула и распахнула широко глаза. Он замер, чтобы я приспособилась к его размерам, но я не хотела передышки, эта наполненность, чуть болезненная, но сводящая с ума окончательно лишила стыда. Я впилась руками в его ягодицы, заставив проникнуть еще глубже, и его лицо побледнело, исказилось от страсти, на щеке выступили вены.

— Не щади, — взмолилась хрипло, впиваясь в его рот, обхватывая руками и ногами и он перестал сдерживаться. Зверь. Он рычал, овладевая мною, пронзая безжалостно и резко, именно так как я желала. На грани с болью. Почувствовать эту страсть, дикость, безумие, которое клокотало в нем. Я охрипла от криков. Он сдержал свое обещание, я словно умирала и возрождалась.

— Ты такая горячая…тугая, влажная. Когда ты кричишь, я с ума схожу. Знаешь сколько раз я вспоминал эти крики, как я хотел тебя до дикого отчаянья, до безумия? А ты отталкивала меня снова и снова…

Я слышала его сквозь туман наслаждения, нескончаемого как сама вечность. Теперь я знал, а почему меня так сильно тянуло к нему. Он давал то чего никто и никогда не смог бы мне дать. Он давал мне боль. Любую. Нежную, легкую, острую, безумную. Он знал, чего я хочу. Мне кажется он знал чего хочет любая женщина. И да…мое подсознание и мое тело помнили это. Я не считала сколько раз он кончил сам, мои крики и его рычание, хриплые стоны, прерывистые грубые фразы, которые переходили в жаркий шепот, слились в одно целое. Когда я обессиленная, с синяками на теле от его жестоких пальцев, со следами от его жадных губ наконец-то поняла, что все закончилось, я плакала. Такого наслаждения в моей жизни не было и не будет. Но боль будет всегда. Я сдалась на милость победителя. Как поступает с побежденными Николас Мокану?

15 ГЛАВА

Когда ум и страсть спорят в нежном теле — из десяти в девяти случаях страсть непременно победит.

(с) Уильям Шекспир

Она спала, уставшая, обессиленная, спала на нем. В обрывках одежды, влажная от пота. Он слышал ее дыхание, слышал, как постепенно восстанавливался ритм ее сердцебиения. Он не был счастлив, он просто поджаривался от бешеных эмоций. Счастье это так мало по сравнению с эйфорией, от которой подрагивал каждый нерв на теле как после огромной дозы наркотика. Боялся пошевелиться, чтобы не разбудить. Вот так…на нем…всегда. Ее запах в венах, звук ее тихого дыхания, проникает под кожу. Он ревновал даже к солнцу за задернутыми шторами, ведь она проснется и это уже разлука. Убил бы любого, кто посмел сейчас войти и разбудить. Дотрагиваться кончиками пальцев до шелковой спины и ощущать под подушечками шрамы от ее крыльев.

«Моя….душа…сердце…плоть…боль…моя»

Ее ладонь на его груди, тонкие пальцы расслаблены, и он до безумия влюблен в каждый ноготок, в каждую черточку. А под ладонью его сердце, оно бьется тихо-тихо замирая от наслаждения. Он перебирал каждую секунду, проведенную вместе, каждый взмах ресниц, вздох и стон. Он не мог оторваться часами, как ненасытное животное. Знал, что она не выдержит, но не мог остановиться. Голод лишь утих на время. Брал ее, понимал, что слишком много, грубо, ненасытно…нет слишком мало. Всегда мало. Она изменилась, превратилась в очень страстную, жадную, ненасытную самку. Никогда не думал, что ее огонь может сравняться с его пламенем. Под утро…хммм какого дня? Он на руках отнес ее в их спальню и она уснула моментально, просто отключилась, рухнув ему на грудь, после последней вспышки экстаза. И так продержалась слишком долго. Даже больше чем он ожидал.

Что скажет, когда проснется? Что будет в ее сиреневых глазах? Страх? Сожаление? Он боялся. Да, боялся ее. Потому что эту Марианну не знал. Она другая. Непредсказуемая, необъяснимая и оттого притягательная во сто крат больше чем раньше.

Они должны были с этого начинать. Точнее он должен был забить на Фэй, на родственников и увезти ее домой, чтобы раз за разом доказывать кем они были друг для друга.

Она приревновала…это была его стратегия, последняя ставка полная блефа. Заключил сделку, подписал кредит, а потом с милой улыбкой сообщил, что потерял ключи от машины. Его подвезли с надеждой на продолжение и после стандартного «Я позвоню тебе, милая», укатили полные уверенности, что позвонит. Он весь пропахся безвкусными духами, которые вызывали тошноту, но оно того стоило. Она пришла. Сама. Злая, взбешенная, готовая выцарапать ему глаза… Да, девочка, ревнуй это так возбуждающе, сходи с ума, мне нравится, когда твои глаза меня ненавидят. Все что хочешь только не равнодушие, а твою любовь я завоюю, вырву, украду, убью за нее, но получу любой ценой.

Зазвонил его сотовый, но даже конец света или торнадо не заставили бы его сдвинуться с постели.

«Твою мать…надо было нахер отключить его или выкинуть в окно»

Марианна пошевелилась, и он прижал ее к себе чуть сильнее, чтобы почувствовала — она не одна.

На секунду стало страшно, вот сейчас поднимет голову, посмотрит и приговорит. Окончательно и бесповоротно.

Но вместо этого нежная рука обвила его шею, а щека потерлась о его грудь. По телу прошла дрожь.

— Наверное, я ужасно пахну, — прошептала, и он почувствовал ее улыбку.

— Самый лучший запах. Ты пахнешь нами. Тобой и мной, мной в тебе и тобой на мне, — ответил он и с наслаждением провел по голой спине вниз, касаясь ямочек на пояснице.

— Мне нужно в душ, — а сама даже не пошевелилась, ее губы приятно щекотали кожу.

— Не нужно…могу вдыхать тебя вечность.

— Я не уверена что дойду.

Он усмехнулся с триумфом. О да, после всего что они творили в течении десяти часов подряд он готов ей поверить.

— Я могу отнести, — пошевелился, но рука сильнее сжала его шею.

— Еще немножко…, - голос сонный, полный неги.

Да хоть вечность, малыш. Хоть столетия, если тебе хорошо. Он согнул ногу в колене и закрыл глаза. Хотелось молчать и в тот же момент кричать во всю глотку. Проклятый сотовый звонил и звонил. Протянул руку и швырнул о стену.

— Никого нет дома.

Она беззвучно засмеялась.

— Лгун.

— Еще какой, профессионал.

— Даешь уроки?

Не выдержал перевернул ее на спину и склонился над ней, разглядывая нежное лицо, припухшие от его поцелуев губы.

— Тебе — нет.

— Я хорошая ученица.

— Охотно верю, тогда тем более — нет.

Она провела кончиками пальцев по его щеке и вдруг спросила:

— Но ты мог бы научить меня скрывать свои эмоции, как ты?

— Ты и так их долго скрывала.

— У меня плохо получалось…я дико хотела тебя с самой первой секунды, как увидела. И ты об этом знал. Ты же говоришь, что чувствуешь как я пахну.

А это провокация, он улыбнулся уголком рта. От того как она это сказала у него снова встал. Эта Марианна более откровенна, чем та нежная и скромная. Но ему она нравилась больше, вот такая дерзкая, умеющая дать отпор и от того такая сложная.

— Еще как считается.

В ее животе тихонько заурчало, и он рассмеялся.

— Я голодная.

— Я тоже, очень голодный, просто изнывающий от голода.

Ладонь легла ей на живот и не спеша поднялась к ребрам, чуть выше. Нежно коснулся соска, обвел темную ореолу и посмотрел ей в глаза — потемнели.

— Ненасытный, — провела рукой по его груди, где остались следы от ее ногтей и зубов, — разве на тебе все не заживает мгновенно?

— Кто-то кусался и царапался, как дикая кошка…Заживает…просто я давно не ел…и немного устал, — сказал и застыл. Упоминание о его голоде могли быть сейчас неуместными. Дерьмо…мог бы и промолчать.

— Как часто ты…ешь?

Накрыла ласкающую руку своей рукой.

— Каждый день…иногда раз в два дня. Внизу большой холодильник с пакетами донорской крови.

Настороженно посмотрел ей в глаза, ожидая реакции.

— А…по-настоящему ты ешь?

— Почти нет. Не ради насыщения точно. Не ем, с тех пор как принят в клан.

— Моя кровь, разве она не возбуждает тебя, или ты контролируешь себя?

Захватил ее палец губами, спустился поцелуями к ладони. Она пахла им. В мозгу болезненно вспыхнули прикосновения этих рук к его телу и плоти. В паху заныло. Проклятье он снова хотел ее.

— Твоя кровь для меня слишком ценная, каждая капля дороже жизни.

Сиреневые глаза восторженно вспыхнули. Ей нравилось то, что он говорил. В ее животе снова требовательно заурчало.

— Отнесу тебя в душ, а потом прикажу принести завтрак…или обед… в постель.

Но когда отнес, снял всю одежду и поставил под струи прохладной воды, уйти не смог. Она вздрагивала от каждого прикосновения, словно после всего, что было каждый нерв оголен до предела, а чувствительность увеличилась в тысячи раз. Но разве можно отказать себе в удовольствии увидеть, как закатываются ее глаза, и сбивается дыхание? Увидеть как его женщина желает. Как жадно смотрит на него, с голодным блеском, с пересохшими губами, которые хрипло шепчут его имя. Знать, что это он вызвал такой дикий, бешеный голод в ней. Она не просто хочет…хочет ЕГО. Ника. Как никто и никогда в его вечной жизни не хотел. Прикасаться к ней и дарить наслаждение и получать от этого кайф не сравнимый с дозой красного порошка, не сравнимый ни с чем. Когда-нибудь она снова скажет ему «люблю», он готов подождать, когда она рядом. Вот такая, доступная…принадлежащая только ему.

Поймав ее вздох губами, завернул полотенце и отнес в постель.

— Я принесу тебе завтрак.

— И мою одежду, — щеки вспыхнули.

— Можно я скажу «нет»?

— НЕТ!

Он засмеялся и закрыл за собой дверь.

Вернулся с подносом, она сидит на подоконнике в его рубашке, растрепанная, пахнущая шампунем.

— Я должен работать, — но вместо этого подошел к ней и запустил пальцы во влажные волосы.

— Иди… — ответила тихо и потерлась щекой о его ладонь, — можно с тобой?

— Можно, со мной все можно, — сказал и сам удивился. Забрать ее в офис? Впервые за семь лет их брака. Никогда не брал, даже в мыслях не было. А сейчас казалось, отпустит, а вернется все волшебство между ними исчезнет. Волшебство захотелось забрать с собой и контролировать.

— Я не буду мешать?

Черт за ее улыбку можно тысячу раз сдохнуть.

— Будешь, — улыбка исчезла, — я хочу, чтобы ты мне мешала.

Положил ей в рот кусочек тоста и подал стакан с молоком.

Пока переодевался краешком глаза следил, как она ест, как тоненькая струйка молока стекла по подбородку и спряталась на груди. Если он не прекратит, работы сегодня не будет. Второй день…Ложь! Пятый! Все сброшено на Серафима, который теперь его заместитель, сделки, закупки партий товара, продление договора с кланами. Но сегодня нельзя пропустить. Носферату требуют новых жертв, Гиены оплошали в Китае нужно заплатить взятку. Европейский Клан нуждается в финансовой поддержке и наконец Влад, куда он делся черт его раздери?… Не оставил ни одного документа по новому проекту с ликанами в Чехии.

Дьявол она одевается, а не раздевается…приказал члену успокоиться, а в ответ его послали далеко и надолго. В паху снова требовательно заныло.

Оделась, и стало больно, ревность даже к ее шелковым чулкам и нижнему белью, которое может соприкасаться с ее кожей всегда.

Секунда, он уже возле нее и застегнул ее платье сзади, отодвинул волосы и с наслаждением вдохнул запах.

— С ума сойти, — прошептал ей на ушко.

— Поехали?

Повернулась к нему, и он задохнулся, увидев браслет на ее запястье. Она вдруг взяла его за руку и, глядя прямо в глаза спросила:

— Та женщина…

— Нет женщин, — оборвал, не дав закончить, — есть ты.

Удивлена. Не верит. Начнет верить. Он заставит. На недоверие не останется времени.

Сделки, контракты, телефонные звонки, все снуют туда-сюда. Дверь открывается и закрывается. Секретарь назойливо стучит в кабинет. А он как дурак смотрит как она сидит в кресле, закинула ногу на ногу, читает…пьет кофе. Иногда смотрит на него, иногда в окно. В середине разговора с подчиненными вдруг набрал номер цветочного магазина и через несколько минут ей привезли букет белых роз. Продолжил разговор. Черт, впервые он отсутствует. Он не вникает в суть сделки. Перечитал раз пять и отложил, снова смотрит на нее. Она читает, поправила прядь волос за ухо, склонила голову к плечу. Даже отсюда видит на ее шее следы от его жадного поцелуя. В животе все скрутилось в узел. Почувствовать губами пульсацию венки на тонкой шее стало необходимостью.

— Господин, Носферату требуют поставку живого товара.

Посмотрел на Серафима и ничерта не понял.

— Они голодают, — повторил заместитель и подсунул Нику бумагу, — отдайте приказ сделать завоз товара в катакомбы.

— Сколько?

— Пятьдесят человек.

— Это много. У нас есть всего тридцать. Им хватит. Договорись с Нолду. Больше не дам. Раньше хватало двадцати.

Снова на нее — закусила нижнюю губу. Требовательное желание сгрести ее волосы и жадно целовать, облизывать эту губу, посасывать, на секунду выбило из реальности.

— Господин?

— Черт с ними — тридцать пять. Проверь по тюрьмам и наркодиспансерам. Законы знаешь. Что с Гиенами?

— Перестрелка при вывозе товара прямо на границе. Засветились. Человеческая полиция вмешалась, убрали троих смертных. Отсиживаются. Нужно устранить свидетелей, дать взятки и пусть выезжают. Здесь накажем.

— А что с товаром?

— Товар спрятан. Огромная партия. Нужно вывезти через несколько недель.

— Твою мать, уроды. Значит так, этих ублюдков вывози сегодня, перешли им новые документы. Высылай туда своих, пусть зачистку сделают по свидетелям. Товар вывезти немедленно.

— Понял. Что с ними?

— В катакомбы. Пусть подумают с неделю на голодном пайке. Василия ко мне, пусть тварь расскажет, почему начали перестрелку со смертными.

Поднял голову — ее нет. Осмотрелся по сторонам. Запах доносится, но очень далеко. Дьявол. Швырнул ручку на стол.

Пронесся мимо Серафима. Цветы лежат на столике, книга тоже. Распахнул дверь. В коридоре полумрак. В здании нет охраны, только на входе и выходе. Насторожился, принюхиваясь. Сердце колотится все быстрее. Секунда и он уже внизу.

— Где она?

Охранник хлопает глазами, Ник вцепился ему в горло и приподнял на вытянутой руке.

— Кто выходил из здания?

— Никто за последний час.

— Кто входил?

— Уборщик и все.

— Уверен?

— Да, на сто процентов, господин.

Выпустил и тот тяжело дыша, взялся за горло. Желание перегрызть горло этому недоноску нарастало гулом в висках. Если упустил — кожу сдерет живьем. Где она?! Запах что-то глушит, он чувствует его но определить местонахождение не может. Несколько секунд смотрел на охранника, тот побледнел от ужаса.

Ник шел на запах, еле слышный, но она в здании. В этом он был уверен. Сотрудники почти все разошлись. Нигде не горит свет. От сквозняка хлопают открытые окна.

— Марианна! — позвал громко, по коридорам пронеслось эхо. И вдруг почувствовал ее, сильно, внезапно. Сердце радостно подпрыгнуло. Она наверху, на крыше скорей всего, или на балконе.

Секунда и он уже вышиб ногой дверь. Остановился. Она смотрит на небо, взялась за перила. Светлое платье развевается на ветру, волосы блестят от лунного света.

— Марианна, — выдохнул и почувствовал дикое облегчение.

Повернулась. Удивлена. Черт, какой же он болван. Просто вышла подышать воздухом, а он панику устроил. Видимо вентиляция плохая, поэтому настолько слабо улавливал ее присутствие. В этот момент Ник понял, что испугался. Чего? Испугался, что она просто сбежала. Ушла от него. Но что-то тревожило. Он не мог понять что именно. Как будто не так все.

— Я искал тебя, — подошел и стал сзади, положил руки ей на плечи, с трудом преодолевая невыносимое желание прижать к себе до хруста в костях.

— Здесь красиво, много звезд на небе.

Повернул ее к себе, теперь она смотрит на него. ЕЕ взгляд всегда выбивает почву из-под ног.

— Не доверяешь мне? — спросила тихо, в голосе горечь.

— А ты мне доверяешь?

— Не знаю, — ответила и отвернулась, — ты держишь меня взаперти, я не свободна. Я постоянно под охраной, я не могу и шаг сделать, чтобы тебе об этом не доложили. Это не слишком располагает к доверию.

Ее кожа пахнет свежестью, все еще пахнет им. Склонился к ее шее и не удержался, втянул аромат, закрывая глаза и вдруг словно током ударило. Есть еще запах…чужой. Человека. Очень слабый. Как лезвием по натянутым нервам, очень болезненно и молниеносно.

— Ты была здесь одна?

— Да, — ответила очень быстро. Слишком быстро или у него паранойя?

Осмотрелся по сторонам. Никого. Хотя, он бы почувствовал не оглядываясь.

— Отвези меня домой.

Пошла к выходу, но он удержал за руку, притянул к себе. Но Марианна выдернула ладонь. Требовательно взял за плечи, не отпуская, хотел поцеловать, но она сжала губы.

— Почему?

Жадно провел руками по ее спине, прижимая сильнее, чувствуя, как проснулось желание, быстро, мощно. Ослепляя вспышкой. Взять. Сейчас, прямо здесь. «Моя».

— Не могу так, — уперлась руками ему в грудь, — как пленная, как твоя игрушка, собственность. Захотел — приласкал, захотел- прогнал. Отпусти, я хочу домой.

Отпустить?…Не сейчас…руки сами скользили по ее телу. Губы искали ее рот, дыхание сбилось.

— А я хочу тебя, — простонал ей в ухо, чувствуя под тонким атласом резинку трусиков. Подхватил на руки и посадил прямо на поручень. Сзади пропасть высотой в тридцать метров.

— Ты хочешь… а я? Меня ты спросил или это как всегда не имеет значения?

Имеет, еще как имеет, если бы она не хотела — он бы не тронул, пальцем бы не прикоснулся. Но ведь она так сладко пахнет желанием, влагой. Наклонился и зажал зубами сосок прямо сквозь материю. Дернулась в его руках, но не оттолкнула.

— Чего ты хочешь? — хрипло прошептал прямо в губы, которые приоткрылись, когда он сжал ее грудь, другой рукой притягивая к себе за поясницу. Его колено между ее ног. Там жарко, горячо.

— Доверия, — всхлипнула, когда он дотронулся до ее бедра под платьем и очертил резинку трусиков, — самую мал…оооооо…сть, — он уже дерзко погрузил палец в ее лоно и заскрежетал зубами.

Выгнулась в его руках, цепляясь за плечи. А он уже не мог остановиться, опустился на колени, поднял платье до самых бедер.

— Доверия? — белые кружевные трусики пропитались ее влагой, отодвинул полоску материи в сторону. О, дьявол, он сейчас кончит, коснется ее губами и взорвется.

— Да, — или ответила на вопрос, или реакция на касания его рта. Вцепилась в поручни. Распахнула стройные ноги, позволяя ласкать. Какая она вкусная, горячая, нежная. Погрузил язык в сочную мякоть, отыскивая твердый узелок, обхватывая его губами. Ее громкий стон и невероятное усилие сдержаться чтобы не взять прямо сейчас, а довести до конца и только потом … Вот оно, непроизвольное движение ее бедер навстречу. Умопомрачительное чувство власти, обжигающее и сводящее с ума. Вцепилась в его волосы, уже не держится, но он удержит, не даст упасть и в то же время сбросит в пропасть наслаждения. О, да…Вцепилась в его волосы. Кричит. Нет ничего слаще ее крика, когда она кончает для него. От его ласк.

Поднялся с колен, сжимая одной рукой за талию, другой торопливо расстегивая ширинку. Озверел от страсти, глядя в ее пьяные, одурманенные глаза. Жадно нашел губы, поделился ее ароматом, вторгаясь языком в ее рот.

— Подожди, — удержала, не давая войти, и он зарычал. Сломать сопротивление не стоило никаких усилий, но он не сможет.

— Уезжать иногда…без тебя…без охраны, — задыхается, но не позволяет продвинуться ни на миллиметр. А у него уже отказали все тормоза.

— Нет, — протолкнулся вперед, еще немного и погрузится в желанное тело, ведь оно еще пульсирует после оргазма, от предвкушения свело скулы. Вцепилась в его плечи и удерживает. Глупая. Он возьмет все равно.

— Изредка, прошу тебя, Ник, ты будешь знать где я. Мне это нужно…пожалуйста. Немного свободы. Доверяй мне.

Охватила его член пальцами и направила в себя, но снова на грани, не давая войти. Вцепился зубами в ее шею, прикусил, давая почувствовать боль.…Еще сильнее сожмет рукой, и он разрядится ей в ладонь.

— Черт…да…хорошо. Изредка…очень редко…Малыш, впусти меня, не то я за себя не отвечаю. О даааааа. Дааааа!

Вонзился так глубоко, застонал, по телу прошла дрожь. Прижал к себе, выгибая ее назад, над головокружительной высотой. Задавая бешеный темп, не жалея, зная как ей нравится его порывистая дикость. Через минуту излился в нее, рыча ей в шею, царапая клыками нежную кожу. Возбуждение было настолько сильным, что он даже не почувствовал как обнажились клыки. Рывком прижал к себе.

— Запрещенный прием, — прошептал ей в ухо и усмехнулся, — ты нашла мое слабое место. Пируй. Я не нарушаю обещания. Даже те, которые из меня вырвали силой.

Нашел ее губы и нежно поцеловал.

Он лгал. Она его слабое место. Вся. И дело не в сексе. Она могла просить все что угодно и он не сможет отказать. Так было всегда. С самого первого взгляда. Эта девчонка вертела им как хотела.

Я не знала, что со мной происходит, но мой мир перевернулся. Вывернулся наизнанку. Мне было не просто хорошо. Я парила. Ник просто поднял меня высоко в небо и я забыла о том, что падать будет очень больно. С ним рядом вообще невозможно думать. Он заполнил собой все мое пространство, заполнил мои вздохи, мой сон, мои движения, мои мысли. Я растворялась в нем, впадая в зависимость от синих глаз, от дерзких прикосновений. И я верила, что раньше так и было. Я не могла его не любить. Чувства к нему подобны урагану, стихийному бедствию, как и он сам, всепоглощающему разрушению собственного «я», чтобы стать частичкой его. Он порабощал, стирал все границы между нами. Он брал беспощадно много и давал взамен, давал столько, что у меня кружилась голова. Мужчина не может дать женщине столько. А он… он мог все. В его руках я превращалась в животное, не способное думать ни о чем кроме дикого желания отдаться, подчиниться, раствориться. За сутки сломал мою волю. Мое тело болело, мои губы опухли от поцелуев, я с трудом держалась на ногах, когда он наконец-то просто нежно прижал меня к себе. Нежность…никогда не думала, что она может быть грубой, болезненной, утонченной, сладкой и извращенной. Но он умел быть нежным, этот зверь.

Я уснула на нем, убаюканная биением его сердца и прикосновениям к своей спине, волосам. Он что-то шептал, очень тихо по-румынски, а меня обволакивало сном. Когда я проснулась, Ник даже не изменил позу, я по-прежнему лежала в его объятиях. И мне не хотелось просыпаться. Сладкий плен, невыносимый и такой желанный. Я надеялась, что сейчас он такой, каким был со мной раньше и если это правда, то черт возьми разве могла быть на этом свете женщина счастливее меня? Или же он не просто лжец, а редкая сволочь, умеющая перевоплощаться, химера. Но я не верила что это так. Можно врать словами и поступками, но лгать глазами невозможно. В его глазах жила любовь, ко мне. Нежность, страсть, боже…все оттенки страсти. И его улыбка, какая разная она могла быть для меня. Когда он улыбался, я задыхалась от переполнявших меня эмоций. И еще…я перестала его бояться. Более трепетно ко мне никто и никогда не прикасался, как к цветку или очень хрупкому стеклу. Не в постели…там он рвал меня на части, но разве я не этого хотела? Ведь он знал мои тайные желания, мои фантазии и воплощал их наяву. Нежность проявлялась в его отношении ко мне… Пролежать шесть часов пока я спала, принести мне завтрак, забрать с собой как только я попросила. Неужели все что говорил охотник о моей власти над ним — правда?

Тут же вспомнился звонок к Виктору. Я не верила, что смогу хоть чего-то добиться, но Ник взял меня с собой, а это значило у меня есть шанс исполнить свое обещание.

Оставалась самая малость — избавиться от надзора его призраков. Но все оказалось проще, чем я думала. В огромном здании кампании братства охранялись только входы и выходы. Я незаметно отправила Виктору смску. Но встреча состоялась очень быстро. Вик был готов к ней намного лучше чем я.

Я поднялась на самую крышу, как Вик просил в сообщении и он появился спустя несколько минут. Он распрыскал вокруг меня жидкость без запаха и цвета, из аэрозоля в маленьком флаконе, но мы не успели поговорить. Я услышала голос Ника. Как же быстро он меня хватился и еще быстрее нашел. Виктор невероятным образом перескочил через перила на крыше и скрылся в окне нижнего этажа, когда Ник выбил дверь, и та с грохотом упала на пыльный пол. Я с трудом сдержалась, чтобы не вздрогнуть. На секунду снова почувствовала вспышку паники, но когда он обнял меня, так порывисто, так взволновано, сердце стало биться настолько быстро, что я забыла о страхе. Все что охотники успели мне передать — лишь время и место новой встречи. Словно для меня это так просто, взять и приехать туда, как ни в чем не бывало, когда мой зверь стережет меня похлеще чем секретные спецслужбы.

Как же я хотела увести его с этой крыши, где внизу на маленьком балкончике притаился Виктор. Боже, неужели он все слышал? Слышал, как я стонала и кричала от дерзких ласк моего мужа. Слышал, как тот рычал от страсти, врываясь в мое тело, переклонив меня через перила и высота и опасность лишь обостряли мои чувства. Я уже не просто хожу по лезвию, я уже давно порезалась и яд по имени Николас Мокану проник мне в вены и течет прямо к сердцу, и лишь вопрос времени, когда меня поглотит черная бездна нашего безумия. Я уже не верила, что Ник мог превращаться в жуткого монстра, палача и убийцу. Возможно, я горько ошибалась…Но разве в тот момент когда его пальцы утонченно ласкали мое тело, а губы шептали мне нежные непристойности я могла думать иначе? Разве хоть кто-то будет так любить меня как он? Я уже не сомневалась в его любви. Но не задумывалась, что такая любовь может принести мне. Не задумывалась, что если он столь безумно любит, то насколько он может ненавидеть? Но какая женщина устоит перед этим демоном? Богом секса? Один его взгляд чего стоит. Я уверена, что те, кто хоть раз побывали в его постели, не смогли забыть. Никогда. И я дико ревновала ко всем, кто мог оказаться в его объятиях: и к прошлому, и к будущему. Ко всем к кому эти грешные губы могли прикасаться. Я захотела, чтобы он был моим, настолько, насколько он яростно желал, чтобы я принадлежала ему. И в тот же момент я все же не могла отказать охотникам. Я слепо верила в то, что могу им помочь и при этом все так же купаться в любви Николаса. Я не на секунду даже не задумывалась о том, как это расценит король братства. Но ведь во мне уже появилась уверенность в собственной власти над ним. Напрасно. Николас Мокану последний, в ком можно быть уверенной на сто процентов.

16 ГЛАВА

Когда ему не равнодушны,

Твои шаги.

Свою гордыню ты не слушай…

Остановись.

(с) Просторы интернета

Я знала, что счастье можно чувствовать, но я не могла предположить, что его еще можно ощущать, видеть, трогать и пропускать через себя. Я перестала принадлежать сама себе. Скорее я стала невесомой частичкой эйфории. Чувствовала себя дурой, голос разума был растоптан жестоко и безжалостно. Боже…о каком разуме идет речь, когда я превратилась в оголенный комок нервов, обнаженных лишь затем чтобы подрагивать от страсти? Ник перевернул все мои понятия об отношениях, вывернул наизнанку все стереотипы. С ним реально можно было все. За гранью дозволенного, а уж как он любил переходить все грани недозволенного. Все что я до этого знала о сексе, превратилось в детский лепет старшеклассников на уроке по половому созреванию. Никакого стыда и никаких запретов. Можно все, а что нельзя то непросто можно, а еще и нужно. Я впадала в рабскую зависимость от его голоса, взгляда и еще больше от его прикосновений. О как же он умел касаться, вкладывая в самое невинное поглаживание пальцами такой дикий смысл, что у меня от возбуждения проступали капельки пота на лбу. Я забыла о страхе, я не вспоминала о том кто он, каким был до меня и почему я так раньше его боялась. Разве это имело значение? Никакого. Прошлого нет. Есть настоящее, в котором я до неприличия счастлива, в котором я засыпаю на его плече и просыпаюсь от его поцелуев. Я влюбилась. Как глупо это звучит, учитывая, что он уже семь лет мой законный муж и учитывая то, что раньше я его тоже любила. Это кто говорил, что он жестокий? Ложь и еще раз ложь, он властный, грубоватый, но не жестокий. Со мной он нежный, утонченный, дерзкий, наглый, но нет и проблеска той самой жестокости, которой я так боялась. За эти несколько дней мы побывали везде, где только можно. Летали в Лондон, В Чехию, объездили пол Европы и я всегда с ним. Он работает, я читаю или ему мороженое или смотрю телевизор. Иногда заглядываю через его плечо на монитор ноутбука, но ничего не понимаю…просто злюсь на эту штуку за, то что отвлекает его внимание от меня. Иногда я дико ревновала его к секретарше или партнершам по бизнесу, мне вдруг казалось, что у него с ними что-то было. Ведь могло, пока я была без сознания в коме? Могло. Кто мог устоять…если Мокану вдруг совершенно неожиданно прошепчет на ухо: «Я хочу тебя сейчас»?

Я не могла и была уверенна, что не смог бы никто. А потом я все же забывала об этом, потому что ничего не имело значения, кроме того, что сейчас он со мной. После того как мы вернулись домой в тот день Ник сдержал слово и я получила обещанную свободу. С этого момента я помогала Виктору. Даже не понимая, что творю, и в какие сети меня засасывает мое великодушие и глупая наивность. Я передавала информацию. Он спрашивал, а я узнавала. Это больше всего касалось безопасности нашего дома. Я узнавала, где включается и выключается ток, на двухметровой ограде. Сколько охранников стоит на воротах в разное время суток и как часто они делают обход территории. Но ведь я свято верила, что просто помогаю вызволить Хранителя. Они заберут его, все закончится и угроза, которая нависла над моей семьей тоже. Лишь изредка я переживала, что Ник может обо всем узнать и меня мучили сомнения, моментами мне становилось все равно. Послать все к черту, просто забыть о том, что выходит за рамки моего восприятия реальности. Охотники, их Хранитель. Я его ни разу не видела. Почему он должен меня волновать? Но волновало. Иногда не давало спать по ночам. А если это правда и несчастный страдает где-то совсем рядом, испытывает невероятные мучения, а я…я даже не пытаюсь помочь. Но все дело в том, что я больше не верила, что мой Ник…боже, я это сказала или подумала? Мой Ник… я думала, что он не способен на все те ужасы, которые описывал Александр и сам Виктор. Пытать кого-то? Держать в подвале? Разве эти пальцы, которые нежно касаются моего тела, моей плоти могут причинять боль? Эти самые пальцы, которые я в исступлении обхватываю губами, когда он жадно входит в мое тело?

Сейчас, анализируя все более равнодушно, чем тогда, понимаю насколько глупой я была, насколько легкомысленной и неосведомленной. В какой момент отношение Ника ко мне снова изменилось или это происходило медленно, и я не заметила. В какую секунду или мгновение он вдруг начал понимать, что я предаю его? Ведь я не считала это предательством. Я наивно полагала, что действую на благо семьи.

Ник начал все больше времени проводить вне дома. И я, поначалу радовалась как ребенок его возвращению, совершенно не замечая, как он меняется. Как отдаляется от меня. Пока вдруг не обнаружила себя спящей в одиночестве.

Впервые за месяц безумного счастья и радостных пробуждений в его объятиях. Я целый день прождала пока он вернется, и как только услышала шаги в его кабинете тут же бросилась туда. Я ведь была уверенна, что он скучал. Хоть и не звонил мне сегодня целый день. Ник выглядел иначе, чем всегда, словно напряженно о чем-то думал, он поцеловал меня в макушку и сел за письменный стол. Я подошла сзади и положила руки ему на плечи.

— Я звонила тебе целый день, — прошептала на ухо, — я скучала.

— Конечно, скучала, — сказал он и взял телефонную трубку, — я тоже скучал.

Меня ничего не настораживало кроме дикого желания разбить телефон и заставить посмотреть на меня.

— Я не закончил работу.

— Я не буду мешать, посижу рядом.

Села в кресло напротив и взяла любимую книгу.

Внезапно в кармане завибрировал сотовый, Виктор прислал новое сообщение. Я даже вздрогнула когда прочла.

«Мы должны встретится. Сегодня вечером. Буду ждать на старом месте. Мне это необходимо»

В этот момент Ник посмотрел на меня, и я заставила себя улыбнуться. Он перевел взгляд на монитор и отхлебнул виски из бокала. Затянулся сигарой.

Я стерла смску и спрятала сотовый в сумочку. Посмотрела на Ника, он все еще работал, прижав трубку телефона к уху и размеренно клацая пальцами по клавиатуре. У меня оставалось ровно два часа до встречи. Я несколько раз прошлась взад и вперед по кабинету, но он был настолько занят, что даже не поднял глаза. Разговаривал по-английски, делая пометки. Я не вслушивалась, что именно он говорил. Я лихорадочно думала о том, каким образом и под каким предлогом я могу выйти из дома не вызывая подозрений. И я придумала. Я позвонила Диане, при нем. Мы мило болтали, и я пригласила ее попить со мной кофе и поболтать совсем недалеко от места встречи с Виктором. Я могу сбежать ненадолго и снова вернуться в кафе. У меня даже будет алиби, а Диана вряд ли знает о том жестком надзоре, который устроил мне Николас после моего возвращения. Я подошла к мужу, он мельком посмотрел на меня и вернулся к разговору.

Расслабленный, потягивает виски из хрустального бокала. Сигара дымится в пепельнице. Он наконец-то посмотрел на меня. Нет, не раздраженно, хотя я явно ему мешала. Он прикрыл трубку ладонью:

— Еще пару часов и я освобожусь.

И снова вернулся к разговору. Черт пару часов. У меня нет так много времени. Я знала только один способ привлечь его внимание к себе. Но еще никогда не была инициатором, всегда он. Слегка затаив дыхание я подошла вплотную к столу и принялась расстегивать пуговки на блузке. Реакция была мгновенной, поднял глаза от ноутбука, снова перевел взгляд на монитор и тут же на меня. Смотрит с интересом, продолжая разговаривать. Отставил бокал в сторону. Я спустила материю с плеча, потом с другого, и легкий шелк облаком упал к моим ногам. Синие глаза стали чуть темнее, всего на тон, а мне стало нечем дышать, но он не прервал беседу. Тогда я расстегнула бюстгальтер и подошла еще ближе, внимательно наблюдая за его взглядом. Цвет глаз менялся очень быстро, они стали цвета сизого неба, а зрачки расширились. Я опустилась перед ним на колени и нагло потянула за ремень на его брюках. Увидела насмешливый взгляд, но не остановилась, потянула змейку вниз. Железное самообладание — продолжает беседу, но когда мои пальцы обхватили его член, голос слегка дрогнул. Я собиралась это сделать. Не знаю, как ОН поместится мне в рот, если с трудом умещался в руке, но мне все же захотелось попробовать его на вкус. Когда я сжала горячую твердую плоть губами, его рука схватила в горсть мои волосы в попытке отстранить, но я наклонила голову ниже, вбирая член глубже, испытывая собственные возможности. Сотрясаясь от страсти и от невыносимого желания сводить его с ума как и он меня. Провела языком по бархатной налитой кровью головке и пальцы сильнее сжали мои волосы. Не прекращает беседу. Я надеялась, что он бросит трубку на рычаг и отымеет меня прямо здесь, на столе, от предвкушения я вся взмокла. Лаская его я возбудилась сама, совершенно забывая о том, зачем начала эту игру, чего хотела. Но Ник продолжал говорить, иногда другой рукой, он что-то писал в ноутбуке. Можно подумать, что его совершенно не трогает то, что я делаю…Можно…но твердый и возбужденный член говорил об обратном, а когда я посмотрела ему в глаза и вдруг поняла, что он внимательно наблюдает за мной горящим взглядом. Ему нравилось. Не просто нравилось, моментами он напрягался до такой степени, что я видела как пульсирует вена у него на лбу.

Внезапно Ник поднял меня с пола и удержал на вытянутой руке, потом яростно швырнул трубку на рычаг.

— Ты что делаешь? Это важный разговор. Очень важный!

Его глаза вспыхнули на секунду алым, и тут же погасли, когда я прошептала:

— Хотела, чтобы ты обратил на меня внимание.

Усмехнулся уголком порочных губ.

— Я всегда обращаю на тебя внимание. Я слышал, о чем ты говорила с Дианой. Хочешь поехать, да? Поэтому так ластишься?

Нахмурился. Наверное, я все же сильно помешала на этот раз. Где-то ковырнуло разочарование.

— Пожалуйста. Я же буду с ней. Ты можешь проверить. Просто посидеть вместе и попить кофе. Я не могу ей сказать, что ты мне не позволяешь. Заодно не буду тебе мешать.

Зрачки сузились. Он думает, а я затаила дыхание.

— Я вернусь, как раз когда ты закончишь.

— Когда я закончу то займусь тобой, даже не сомневайся — сказал он и снова начал набирать номер. Прозвучало как угроза, а я затаила дыхание, представляя, как он мною займется. На секунду пропало всякое желание уходить.

— Так ты меня отпускаешь?

Замер, посмотрел мне в глаза:

— Нет, я тебя не отпускаю, просто разрешаю поехать и немного отвлечься. Я не отпущу тебя никогда.

И не отпускай…я уже не хочу мне это не нужно.

Когда за мной захлопнулись ворота, и я сильнее сжала руками руль, проснулось дикое чувство ощущения свободы. Даже дух захватило. Я одна, без охраны и слежки. Иногда так мало нужно для того чтобы почувствовать себя человеком, далеким от всех тайн, интриг, и реальности, которая больше походила на бред сумасшедшего если бы я не знала, что это правда.

Мы встретились с Дианой. Скорее эта встреча походила на просто беседу двух подруг. Так казалось со стороны, так думала сама Диана, когда рассказывала мне о Мстиславе или спрашивала обо мне. А я смотрела на часы. Через десять минут в соседнем переулке меня будет ждать маленький фургон белого цвета. И Вик передаст мне очень важную информацию. Для них.

От Дианы мне удалось сбежать не вызвав никаких подозрений. Я сказала, что последнее время у меня несварение желудка и я все никак не вернусь к своей истиной сущности и как меня это раздражает. Человеческая еда вызывает вот такие приступы тошноты и расстройства. Диана лишь усмехнулась и сказала, что подождет меня и закажет мне рисовые палочки, они хорошо закрепляют при несварении.

Я выскочила из кафе через задний ход, оглядываясь по сторонам добежала до фургона, и, распахнув дверцу, оказалась внутри. Вик тут же крепко меня обнял. Странное чувство, но мне захотелось немедленно высвободится, словно я знала, что не имею право позволять к себе прикасаться. Словно я ношу на себе печать принадлежности Нику. Каждая часть моего тела, которую он неистово ласкал ночью.

— Как ты? Я так переживал за тебя. Ты не представляешь. Я…

Он вдруг отпрянул, почувствовав, как я уперлась кулачками ему в грудь. Где-то неподалеку что-то щелкнуло, и я вздрогнула.

— Кошка, — отмахнулся Вик, продолжая держать меня в объятиях.

— Вик, я в порядке. Со мной все хорошо.

Он с недоверием смотрел мне в лицо, потом опустил глаза на мои губы, на шею и снова посмотрел в глаза.

— Уверенна, что все хорошо? Он не принуждает тебя этот монстр?

— Не принуждает. Он очень нежен со мной. Скажи, чем еще я могу помочь, и я помогу.

Он сжал мои руки сильнее:

— Это маска, Мари. Пойми что это очередная маска, под которой скрывается оскал зверя. Я каждый день молюсь, чтобы ты не пострадала, и он отпустил тебя…Я так хочу этого, ты не представляешь.

Я с трудом понимала, почему Вик сейчас говорит с таким пылом. Но видимо он сильно опасается за меня. Что ж я смогу его уверить, что со мной все хорошо.

— Он это делает со всеми жертвами. Мари, он любит манипулировать эмоциями, для него боль и страдания слаще крови. Как подумаю, что я позволил тебе оказаться в его лапах и отпускаю тебя к нему снова и снова.

Я отрицательно качнула головой.

— Все не так. Он другой со мной.

— Все так думали. Многие. Поверь, я знаю.

Я сжала его пальцы и посмотрела ему в глаза.

— Что ты знаешь, Вик. Что ты можешь знать о нем кроме вашей вековой ненависти? Ты не объективен.

Вик отшвырнул мои руки:

— Объективен? Да, я не могу быть объективным, когда вижу такое.

С этими словами он сунул мне в руки пакет.

— Посмотри. Останешься ли ты объективной.

Я достала снимки. На всех фотографиях были девушки. Красивые, молоденькие, они счастливо улыбались в объектив.

— Кто они?

Прошептала я.

— Его жертвы. Сзади, дата их смерти. И поверь, ты не хочешь узнать, как они умерли, а я не скажу тебе, чтобы пощадить. Но он выжал из них все. Заставил подыхать от отчаянья. Он зверь. Поверь, ты не знаешь, что он может сделать с тобой, когда почувствует всю власть и я не смогу защитить тебя.

Мне захотелось швырнуть фотографии в лицо Виктору, но я сильнее сжала пакет.

— Ты должна его ненавидеть, Мари, сопротивляться. Возможно, тогда ты выживешь. Когда все закончится, я постараюсь освободить тебя.

Я судорожно сжала его руки. Он что не понимает, что все теперь по-другому?

— Не нужно, Вик. Я помогу вам и все. Ты должен забыть мой номер и не звонить мне больше.

Внезапно Виктор резко привлек меня к себе:

— Забыть? Я думаю о тебе каждую ночь. После каждой нашей встречи я не могу уснуть. Те поцелуи помнишь, Марианна. Когда ты сама целовала меня и твои губы пахли вином? Ты помнишь это? Ты вспоминаешь? Ведь когда-то ты была влюблена в меня. Я знал об этом. И сейчас твои губы…

Я попыталась освободиться, но Вик крепко держал меня за талию. Он с ума сошел. Последний раз мы целовались восемь лет назад.

— Я каждый день жалею, что это не я на его месте. Не я тебя целую и ласкаю…Мариии. Ты уходишь к нему после наших встреч и я грызу подушку зубами.

Боже, он с ума сошел. Я резко оттолкнула его.

Виктор горько усмехнулся.

— Ты позвал меня, чтобы говорить о наших отношениях с Ником? Или о том, что было между нами?

Виктор спрятал пакеты с фотографиями в сумку. Он сжал челюсти и громко выдохнул сквозь стиснутые зубы.

— Ты должна спуститься в подвал, он находится под погребом. Просто открой все двери и выпусти Хранителя.

Более безумной идеи я никогда не слышала.

— Вик, ты сошел с ума? Как я это сделаю? Как? Его наверняка охраняют, Ник с меня глаз не спускает.

Виктор протянул мне капсулу, похожую на таблетку.

— Положи ему в виски. Это усыпит его, вырубит ровно на полчаса, и ты сможешь освободить хранителя.

— Абсурд, — я нервно усмехнулась, — он уснет, а когда придет в себя поймет что что-то не так. Я не стану этого делать, Вик. Не стану и все.

— Не поймет. Для него это продлится как секунда. Переведи стрелки на часах.

Я понимала, что если соглашусь, то наверняка будут последствия. Плохие. Для меня. Я не должна так обманывать Ника. Просто не имею право.

— Нет. Это слишком. Я не могу этого сделать.

Виктор вдруг снова полез в сумку и насильно втиснул мне в руки еще одну фотографию. Я с опаской посмотрела на снимок и увидела симпатичную женщину с двумя мальчиками близнецами лет пяти.

— Они ждут его домой. И если Хранитель не расколется сегодня, то их возьмут в заложники и будут пытать, чтобы развязать ему язык. Мы спрятали их. Но для твоего мужа это лишь вопрос времени. Если тебе не жаль Хранителя. Пожалей детей. Ты мне веришь, что я никогда бы не подверг тебя опасности? Здесь сильная доза снотворного, особого, сделанного для таких существ как он.

Фотография выскользнула из моих рук и упала на коврик под ногами.

— Мы подделали все ключи. Я приготовил их для тебя. Хранителя не охраняют. Замки надежные, кроме того выйти за территорию дома невозможно. Но у нас есть способ. Мы будем ждать его с другой стороны ограды. Мои люди, которые работают в вашем доме, отключат ток и Хранитель сможет перелезть через ограду. Все что требуется от тебя это просто вставить карточки и освободить его. Только хозяйка дома не вызовет ни у кого подозрений. Моим людям запрещено входить в левое крыло дома и спускаться в подвал, где хранятся запасы…хммм….пищи.

Я смотрела на Виктора и, видя отчаянную решимость в его глазах, понимала — я последняя надежда. Иначе он бы не попросил меня об этом. Никогда. Ведь я буду рисковать. Очень рисковать.

— Марианна, жизнь Хранителя важна для нас, а информация, которой он обладает бесценна. Если начнется истребление охотников — пострадают все. В том числе и твоя семья. Особенно твоя семья. Нарушать баланс нельзя. Я безумно не хочу рисковать тобой, но ты…ты единственная кого он пощадит если узнает. А потом я сделаю все, чтобы освободить тебя.

Я не стала сейчас говорить Вику о том, что мне не нужна свобода и о том насколько я счастлива с тем, кого он назвал монстром и зверем. Не знаю почему, не знаю как, но Виктор меня убедил. Я должна им помочь. Не только ради Хранителя и его семьи, а и ради свой семьи тоже.

— Хорошо. Говори, что нужно сделать.

По дороге домой я думала о тех девушках на фотографиях. Сколько их? Десятки? Сотни? Вспомнились даты на оборотной стороне. Но ведь тогда я еще не знала его. Тогда…Господи, я надеялась, что после меня у него больше не было всех этих женщин и знала, что это глупо. Были. И не одна и не две. Несомненно, были. Я судорожно сжала руль. А что если Вик прав? Что если я интересую Ника только потому что сопротивляюсь и хочу свободы? Как скоро я ему надоем?

По телу прошла неприятная дрожь. Мне не хотелось об этом думать. Я сделаю все, чтобы не надоесть. Но чем я особенная? Тем, что он твой муж и у вас есть дети. И что? Он до сих пор не позволил мне их увидеть. Ни разу. Те девушки на фотографиях…многие из них красивее меня, моложе. Что удержит рядом со мной Ника Мокану? Дикий секс? Ну и что он может это получить от любой другой.

17 ГЛАВА

Я не расстроен тем, что ты солгал мне,

я расстроен тем, что теперь не могу верить тебе…

(с) Фридрих Ницше

Я быстро поднялась по ступеням, распахнула дверь кабинета и глубоко вздохнула. Его там не оказалось. Поблескивал экран монитора, и все еще дымилась сигара. Я пошла в спальню, толкнула дверь. Тишина и полумрак. Позади раздался шорох, и я обернулась. Мое дыхание участилось. Я нервничала. Это всегда случается, когда решаешься на какой-то рискованный поступок и изо всех сил стараешься ничем себя не выдать. Ник стоял позади меня, облокотившись о косяк двери. У него был странный взгляд, непроницаемый. Он слегка прищурился.

— Меня ищешь?

Я кивнула и улыбнулась, но он не улыбнулся в ответ. Закрыл кабинет изнутри на ключ.

— Поговорим?

Я несколько раз моргнула, еще не придавая значения странному звучанию его голоса. В нем были совсем иные нотки.

— Присаживайся, — кивнул в сторону кресла, а сам налил себе виски и положил в стакан лед, — как встреча с Дианой? О чем говорили?

Я села на мягкую кожу, и запрокинула голову, разглядывая резной потолок.

— Отлично провела время, мы долго болтали ни о чем. Я выпила немного вина.

Он подошел ко мне и остановился напротив.

— Какое вино вы пили?

— Белое. Сухое.

Он присел передо мной на корточки и снял с меня туфли. Поразительная грация. Идеальная, такая мягкая и вместе с тем резкая. Что-то не так. Смутно чувствую некие изменения и не пойму какие. Его ладонь поднимается по лодыжке, а я уже начинаю прерывисто дышать. Смотрю на него сверху вниз, а чувства превосходства не возникает и только дух захватывает от блеска его черных волос и идеальных черт бледного лица. Резко раздвинул мне ноги и провел языком по внутренней стороне бедра, прямо по чулку и я задрожала.

— Разденься, — поднял голову и смотрит мне в глаза, — сними с себя все и сходи в душ. Я подожду тебя здесь.

Вот черт. У меня в планы это не входило. Все должно быть наоборот. Это он должен пойти в душ, а я положу ему в виски таблетку.

— Ты первый, — запустила пальцы в его шевелюру, притянула чуть ближе, — я хочу закончить то, что начала несколько часов назад. Так что ты первый.

Прозвучало дерзко, и я сама удивилась собственной наглости. Он встал и теперь возвышался надо мной как скала. Полный мощи, огромный. Его пах напротив моего лица. Он вдруг взял меня нежно за затылок.

— Скучала по мне?

— Очень…до безумия.

— Правда?

Синие глаза не моргая смотрят на меня, странное выражение, я не могу понять о чем он думает.

— Как твое несварение желудка прошло?

И в тот же момент он за волосы поднял меня с кресла. От неожиданности я даже не успела вскрикнуть, но на глазах появились слезы.

— Посмотри на меня, я спрашиваю твое несварение прошло?

Дыхание стало поступать в легкие очень медленно. Я ведь не ему говорила о несварении, а Диане…и…

— Ты делаешь мне больно, — тихо заметила я, лихорадочно пытаясь восстановить сердцебиение, но липкие коготки страха уже скребли по спине капельками холодного пота. Он ослабил хватку и привлек меня к себе:

— Прости…я не хотел, — но почему-то мне показалось, что извинение прозвучало фальшиво. Он жадно поцеловал меня в губы, облизал нижнюю и чуть прикусил верхнюю, — я иду в душ. Подожди меня…я быстро.

Я кивнула и проводила его взглядом. Может быть Диана сказала, что я плохо себя чувствую. Да скорей всего. Но почему тогда в его голосе не было заботы? Почему он так больно сжал мои волосы? Я метнулась к сумочке, достала таблетку и бросила в его бокал, наблюдая, как та тает, пуская пузырьки и умоляя, чтоб таяла быстрее. Ник вернулся спустя пять минут и у меня внутри все похолодело. Он был одет. Полностью. Он не принимал душ. Хлопнула дверь позади него и мое сердце пропустило пару ударов.

— Решил взять тебя с собой, — улыбнулся мне и я снова задышала. Но послевкусие от вспышки страха осталось. Терпкое как черный кофе.

Я протянула ему бокал с виски.

— Выпьешь? Оно нагреется.

Ник взял бокал и поставил обратно на стол.

— Выпью, позже. Скажи, Марианна, тебе всего хватает? Я хорошо к тебе отношусь?

Я кивнула и бросила взгляд на часы, господи стрелка неумолимо отмеряла бег. У меня очень мало времени.

— У тебя все есть? Может быть, я недостаточно тебя балую? Или я груб с тобой?

— Нет, у меня все есть, даже больше…у меня есть то, чего нет ни у кого…у меня есть ты.

Он усмехнулся и вдруг схватил меня за шиворот и притянул к себе:

— У тебя БЫЛ я. До той самой секунды пока ты не решила, что этого или слишком мало или слишком много.

За мгновение его синие глаза стали черными, и я почувствовала вспышку адреналина и страх. Неожиданную волну дикого страха.

— Я не понимаю тебя, — сказала очень тихо, но я начинала понимать. И от каждой мысли, которая приходила мне в голову я понимала все сильнее и ужасалась масштабам того, что может произойти. Можно подумать я знала…я могла только предполагать.

— Как ты относишься ко мне, Марианна? Кто я для тебя? Что ты чувствуешь?

Спросил вкрадчиво, растягивая каждое слово и все еще удерживая меня за воротник блузки. Я посмотрела на его лицо такое ослепительно идеальное, до боли в груди. Что я чувствую? Не знаю что-то очень мощное, завораживающее, парализующее мою волю.

— Я могла бы полюбить тебя, — ответила тихо. Былое чувство, словно каждое слово может погрузить меня в зыбучие пески, вернулось. Как я могла считать, что не боюсь его?

«Он позволял тебе так считать» — отчеканил внутренний голос, и я судорожно глотнула воздух и он захохотал. У меня мурашки пошли по коже.

— Повтори, — он перестал смеяться и дернул меня к себе, — повтори то, что сказала только что.

— Я сказала, что могла бы полюбить тебя.

— Неужели? — Он снова засмеялся, но уже с какой-то скрытой яростью. Потом достал мобильный, набрал пару цифр:

— Серафим, пришли ко мне Стаса. Сейчас.

Не прошло и минуты как в дверь нашей спальни постучали.

— Открыто! — Ник разжал пальцы и я одернула блузку. Я не понимала, что происходит.

Охранник скользнул в комнату и застыл на пороге.

— Стас, возьми вот этот бокал и выпей. Я купил новый виски, хочу, чтобы ты попробовал.

Я задохнулась, кислород перестал поступать в легкие. ОН ЗНАЕТ! Охранник взял со стола бокал и сделал глоток, а Ник смотрел на меня:

— Ты не хочешь его остановить?

ОН ЗНАЕТ! Но я не могла пошевелиться, я вросла в пол. Мое сердце гулко билось в висках, причиняя боль. Уже слишком поздно, что-то говорить, я лихорадочно думала о том, что случится сейчас, но я даже не предполагала того, что произошло. Внезапно лицо охранника посерело и он упал на пол, содрогаясь в конвульсиях, я дернулась, но Ник удержал меня, с такой силой стиснув мою руку, что мне показалось хрустнули кости. На моих глазах вампир превращался в кусок окровавленного мяса, его кожа струпьями облазила с лица, со рта шла пена и он умирал…Да господи он умирал в страшных мучениях. Внезапно Ник достал из за пояса кинжал и точным ударом вонзил в сердце умирающего. Потом повернулся ко мне:

— Верба. Огромная концентрация, мгновенно поразила все жизненно важные органы. Сожгла его изнутри как кислота.

Меня затошнило. Вик…боже…Вик хотел убить Ника моими руками. Я схватилась за горло не в силах вздохнуть.

— Я не знала…он сказал…он…

— Я знаю все, что он тебе сказал. От тебя воняет им за версту. Каждый кусочек твоей кожи, твои волосы пропитались его запахом.

Я наконец-то смогла вздохнуть, но в груди болело и саднило. Я посмотрела на Ника. Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Его глаза светились красным фосфором, а на коже проступили вены.

— Когда ты его целовала, ты не забыла рассказать, что за несколько часов до этого ты делала мне минет? Или вас это заводит?

Пальцы сдавливали горло все сильнее и у меня перед глазами поплыли круги.

— Я…не…господи…я не целовала его…

Жестокие пальцы разжались и я всхлипнула задыхаясь схватилась за горло.

— Это не имеет никакого значения.

Он пнул носком сапога тело охранника:

— Какая сладкая иллюзия счастья…хрупкая…лживая как и его жизнь. Впрочем, как и твоя. Да, ты больше не та Марианна. А я идиот, который строил замки на песке. Идем со мной, теперь я лишу тебя иллюзий. Я увидел настоящую Марианну, а ты познакомишься с настоящим Николасом Мокану. Маски сорваны. Игры окончены. Только реальность. Я хочу чтобы ты боялась, чтобы от тебя воняло страхом, как и его потом и одеколоном. Этот запах для меня намного приятнее.

Он схватил меня за руку и потащил за собой. Я не представляла, что он хочет мне показать, я не смогла бы этого представить даже если бы захотела. Я все еще находилась в странном оцепенении и не понимала, что я натворила, до какой степени все изменилось сейчас.

Хранитель был мертв, он лежал в луже крови, а его лицо превратилось в месиво. Все еще связанный, с кляпом во рту, с остекленевшим взглядом. Я зажмурилась, чувствуя позывы к рвоте.

Меня окутывал, разъедал мне мозги запах мочи и дикого ужаса. Того ужаса, который испытывал несчастный когда смотрел в глаза своей смерти. В те самые глаза, в которые я смотрела сегодня ночью и захлебывалась от страсти. Я хотела вырваться и бежать прочь, сломя голову, куда глаза глядят, но ледяные пальцы мужа сжимали мою руку все сильнее, он повел меня дальше и толкнул одну из дверей ногой. Я глухо застонала, увидев там женщину и двоих детей. Несчастная вжалась в стену, закрывая малышей собой, и молилась, я слышала «отче наш», каждое слово, срывающееся с ее губ. Но почему-то мне казалось, что молитвы ей уже не помогут. Так же как и мне.

— Ник, — мой голос был похож на хрип, но он меня не слышал, тащил за собой дальше, к железной двери нажал на кнопку и та автоматически открылась. Ник втолкнул меня в полутемную комнату, и за толстым стеклом я увидела Вика, привязанного к крюку на потолке, он уронил голову на грудь, и из его рта текла кровь, она залила подюородок, грудь. На полу виднелись бордовые пятна. Я пошатнулась и сдавленно всхлипнула. На теле Вика багровые кровоподтеки, нет живого места. Из-за меня. Я должна была знать и предвидеть, что так будет. Когда я подняла глаза на Ника, он улыбался. Триумфально, его ноздри хищно трепетали. Он наслаждался тем, что я увидела, моим ужасом, граничащим с шоком. Боже…я не верила, что это происходит на самом деле. Так не могло быть.

«Ты знала, что он Зверь. Ты знала об этом с самой первой секунды. Просто ты не хотела в это верить, после того как стонала под ним как животное».

— Отпусти их, — мой голос был похож на эхо, я сама его не узнавала.

Вместо этого Ник снова позвонил кому-то, и я услышала приказ:

— Отрежьте ему все пальцы и скормите псам. Пусть начинает говорить. Отрезайте от него по кусочку.

Он пошел к двери, а я сползла по стене на пол. Застыв от ужаса, я увидела, как в камеру к Вику зашли несколько фигур в черных одеяниях, с немецкими овчарками на цепях. Псы скалились и рычали. Плотоядно высовывали языки, слизывая с пола кровь, принюхивались к добыче.

— Подожди! — я бросилась следом за мужем, но меня парализовал его взгляд, настолько ледяной, что я почувствовала как тонкие иголки покалывают мое тело. Он знал, что я это сделаю. Знал, что побегу и буду умолять. Значит есть надежда, маленькая, ничтожная. Значит он хотел чтобы я умоляла.

— Прикажи им остановиться, прошу тебя. Прикажи им.

Он обернулся, и его улыбка была похожа на оскал.

— Неверный шаг. Жалкая попытка угадать чего мне хочется, да, Марианна? Я слишком долго пытался его поймать, чтобы сейчас отпустить только потому, что ты попросила. Я достаточно выполнял твои просьбы и капризы. Теперь моя очередь получать удовольствие. Он лишится пальцев. За то, что посмел к тебе прикасаться и за то что посмел набрать мой номер и дал услышать то как ты безропотно соглашаешься лгать мне и водить за нос, как тупоголового щенка.

Я задохнулась, у меня потемнело перед глазами. Вик?! Вик позвонил Николасу? И рассказал обо всем? Он это сделал сам? Но зачем? У меня раскалывалась голова, онемели ноги. Я задыхалась, прекрасно понимая, что сейчас Николас просто дает мне передышку перед самым главным ударом.

— Что будет с ним? — обреченно спросила и облокотилась о холодную стену. Николас обернулся ко мне:

— А почему ты не спросишь, что будет с тобой?

Не знаю, я не могла спросить, наверное, я слишком боялась его ответа. Тот, кто с таким изощренным садизмом убивал и отдавал приказы причинять страдания, что он мог сделать со мной, той кто его предала? А я предала, я прекрасно понимала, что делаю. Хоть и мотивы были совсем иными, чем считал мой муж.

— Что будет с ним? — повторила едва слышно, уже зная ответ наверняка.

Ник посмотрел на меня сверху вниз, какая белая у него рубашка, ни соринки. Идеально отутюжена, слегка ослаблен узел галстука стального цвета и посередине видно маленькое кровавое пятнышко. Боже, когда он сказал, что идет в душ он просто пошел и убил Хранителя. Знал, что в этот самый момент я подсыпала яд в его бокал. У меня все внутри похолодело. Это я вынесла приговор Хранителю. Я и никто другой. Ник закурил сигару, посмотрел на меня, медленно пуская колечки дыма:

— Сегодня он признается во всем, даже в том, что он лично отравил Маргариту Наваррскую и устроил Варфоломеевскую ночь, а завтра с него сдерут кожу живьем и оставят на съедение крысам. Я позволю тебе наблюдать за этим. Ведь ты хотела видеть чудовище? Вот он я, во всей красе, Марианна! Зверь, монстр, которого ты так боялась.

Черные зрачки заблестели в предвкушении расправы, а я содрогнулась от ужаса. Онемела. Только сейчас я осознала, что передо мной не просто Зверь. Передо мной Палач. Исчадие Ада. И никто и ничто не остановит его, даже я.

— Не надо, Ник…пожалуйста. Не убивай. Это я виновата, я должна была прийти к тебе и все рассказать, я…

Он приложил палец к моим губам:

— Тссс…не кричи…еще так рано кричать…Какие умные мысли приходят в твою очаровательную головку. Да ты должна была мне рассказать о том, что таскалась за ним еще со школы, о том что и сейчас мечтала оказаться в его постели, о том что выполняла все его просьбы и даже ложилась под меня и брала в рот, лишь бы выполнить приказ Виктора…Первая любовь не ржавеет, а Марианна? На что ты еще готова ради него?

Он схватил меня за волосы и рванул к себе. Его глаза впились в мое лицо, поджигая изнутри, заставляя корчится в агонии ужаса, потому что в них я прочитала смертный приговор. Всем им…а возможно и мне.

— Я хотела помочь им я…

— Помочь им или выполнить его приказы? Виктор позвонил мне еще до вашей первой встречи, до той самой, которую ты выпросила таким изощренным способом. Он заключил со мной пари, что я отпущу его долбанного Хранителя, если ты сделаешь то, что ты сделала. Мать твою! Ты это сделала!

Он ударил по стене кулаком в миллиметре от моего лица, и я зажмурилась, затаив дыхание. Его пальцы все еще сжимали мои волосы на затылке, не давая пошевелиться.

— Он сдохнет. Ни говори, ни слова. Он просто сдохнет. И пусть скажет спасибо, что так быстро. А ты будешь на это смотреть. Как я сегодня слушал ваш разговор, терпеливо, от первого слова до последнего.

Я вцепилась в его рукав, меня трясло как в лихорадке, зуб на зуб не попадал:

— А женщина с детьми? Ник, неужели ты убьешь и их тоже? Ник ты ведь можешь просто стереть им память, ты можешь заставить их забыть. Всех. Включая Виктора.

Я с надеждой смотрела на него, Господи, пусть сжалится над ними. Я не хочу, чтобы погибли маленькие дети. Я не хочу на это смотреть. Я не хочу…что бы ОН это сделал с ними. Пусть накажет меня. Я предатель. Я виновата. Ник отшвырнул мою руку и посмотрел на меня исподлобья. Какой тяжелый, невыносимый взгляд, как свинец. Дернул сильнее за волосы, и я запрокинула голову, невольно посмотрела на его губы. Они обнажали клыки. Он клокотал от ярости и ненависти. Ко мне.

— Зачем мне оставлять их в живых? Ради чего? Знать, что пока он дышит, ты думаешь, о нем и мечтаешь о том, что между вами могло быть, и не было? Кто сотрет память мне, Марианна? Я лично сдеру с него кожу, наслаждаясь его агонией, у тебя на глазах.

Последние слова он прорычал мне в лицо, отшвырнул к стене и пошел к двери, я хотела броситься за ним, но Ник вдруг щелкнул пальцами, и из темноты показалась охрана:

— Приковать к стене и закрыть дверь. Выпустить когда закончите с ним. Пусть смотрит.

В этот момент я услышала жуткий вопль и повернулась к стеклу, у меня подогнулись колени. Виктор бился на цепях, корчась от боли. Псы тянули его за штанины, злобно рыча и пытаясь сорваться с цепи. чтобы впиться жадными пастями в окровавленную плоть. Я не смогу смотреть на это…я не смогу.

— Не уходи, отпусти его. Я сделаю все, что ты захочешь, Ник. Все что захочешь! — это прозвучало больше как крик о помощи, чем мольба, — Прикажи прекратить, Ник! Умоляю тебя!

Я упала на пол, задыхаясь от рыданий, я больше не могла это выдержать. Меня тошнило и скручивало пополам. А от жутких стонов, там за стеклом, у меня леденела кровь в жилах. Внезапно все прекратилось. Стихли крики. Я снова услышала шаги, и, подняв голову, увидела сапоги Николаса. Он вернулся, стоял надо мной, как хозяин, как палач. Я рывком схватила его за ноги, прижимаясь всем телом:

— Пожалуйста, отпусти. Сотри его память. Я во всем виновата. Они просто люди. Смертные. Пожалей. Меня не жалей, а их…Отпусти ради Бога!

— Ты сказала, что согласна на все. Я так понимаю это сделка?

Я подняла голову, надеясь, на сострадание, надеясь, что смягчила его, но нет, он смотрел на меня с холодной решимостью, сжав челюсти с такой силой, что на них играли желваки.

— Сделка, — повторила, едва шевеля губами.

— Игра по моим правилам. Все что я захочу?

Я подняла на него лицо залитое слезами, испытывая жалкую надежду, что он сжалился, и его тронули мои слезы. Ник вытер мокрую дорожку с моей щеки и облизал палец:

— Какие горькие слезы…особенно когда они пролиты не по мне.

Мне послышалось или в его словах сожаление.

— Мне нравится вкус твоих слез, Марианна. Я думаю, что еще не раз буду слизывать их с твоих щек, когда ты снова заплачешь. Так на что ты готова ради того чтобы я отпустил его?

— На все, отпусти их всех и я сделаю все, что ты захочешь.

Он поднял меня с пола и заставил смотреть себе в глаза, удерживая за подбородок:

— Это может быть слишком больно. Ты уверена, что хочешь этого? Стать моей игрушкой? Никаких правил, никаких запретов. Полностью моя. Вся. В любой момент готовая и согласная шлюха. Моя шлюха. Ты уверенна, что готова узнать о самых извращенных фантазиях Зверя? Когда из нежного мужа он превратится в Хозяина? Или покончим с этим прямо сейчас. Они умрут, а ты получишь свободу. Я отпущу тебя, Марианна. Завтра утром, когда от Охотников останутся обглоданные кости.

Я судорожно глотнула воздух.

— Отпусти их.

— Это значит «да»? Пути назад не будет. Никогда. Пока я не решу иначе. Только не надейся, что все будет как раньше. С этого момента ты бесправная кукла, подчиняющаяся моим приказам. Любым.

Я кивнула и закрыла лицо руками, услышала сквозь гул в голове:

— Серафим, отбой. Сотри их начисто, на несколько недель назад. Отправь к дьяволу подальше. Хранитель…пусть это будет несчастный случай. Нам не нужна информация, я уже получил ее. Виктор слил их всех еще час назад.

Ник спрятал сотовый в карман, и посмотрел на меня, я уже не содрогалась от ужаса, я была близка к обмороку. Все мои страхи, все мои опасения и самые жуткие кошмары воплотились наяву:

— Он сдал своих с потрохами и знаешь почему? Потому что я сказал ему, что убью тебя. Но лучшая месть это не твоя смерть, а, то, что он никогда тебя не получит. Он проиграл. При любом раскладе ты выбрала меня. Не важен метод. Важен результат. И я буду трахать тебя столько сколько захочу, как захочу и когда захочу, пока ты мне не насточертеешь. Пошли.

18 ГЛАВА

Но я поджег все мосты, ничего не вернуть

С каждым часом огонь возрастает

Твои секунды в вечность я смогу обернуть

Ну а цену, ха, ну а цену ты знаешь…

Запри все двери, мне это льстит

Значит ты ждешь, значит не спишь…

(с) Т.Щербаков

Я ожидала самого страшного. Даже хуже, я просто вдруг поняла насколько я наивная дура. Я просто совершенно не знаю Николаса. Не знаю чего ожидать, что говорить и как себя с ним вести. Я купалась в лучах его любви ко мне в прошлом. Но ко мне настоящей он вряд ли будет испытывать те же чувства. Постепенно мне открывалась другая истина. Она страшила и одновременно вселяла надежду. Нет, он не ударил меня…пока…хотя я была готова и к этому. Просто втолкнул в комнату рядом со своей и шваркнул дверью. Я осталась одна. Как те, кто ждут приговора в камере и считают секунды, которые кажутся им бесконечными. Так и я. Я ждала его приговора. Наверное, ему нужно время, чтобы остыть и решить, как поступить со мной дальше. В сердце теплилась надежда — ведь он меня любит, возможно, пощадит и меня не ждет та же участь, что и других его женщин. Ведь я не другая — я его жена. И что? Нашептывал внутренний голос…Ну что, что ты его жена…Нет, это не я его жена, это ТА Марианна, та, которой нет больше и она никогда не вернется. Есть я. А я сделала ему больно, насколько? Судить только ему, а мне ждать этого решения. Но ведь если он любит, то у меня есть шанс…Любит ее, не тебя…Ты предательница, а она нет… она любила его, она была ему поддержкой все эти годы, а ты…ты все растоптала и разбила. И снова дикое отчаянье, что можно ожидать от разочарованного зверя? Зверя, который решил, что я ему изменяла, предавала и что я лишь жалкий суррогат той возлюбленной, которую он боготворил? Ответ заставлял содрогаться от ужаса — он меня убьет. Так уже было один раз и может быть снова. Но тогда меня оболгали, а сейчас…я сама во всем виновата. У меня есть лишь один шанс — вернуть его чувства или пробудить новые. Он предложил сделку? Унизительную, отвратительную сделку, я согласилась. Но куда это меня приведет? Я стану его рабой и игрушкой и наскучу ему, или же буду непокорной, и он начнет меня ломать. Но ведь и я сильная. Смогу ли противостоять и быть равным соперником в его игре на выживание? Самое дикое в этой ситуации было то, что мои чувства к нему никуда не пропали, не исчезли, и несмотря на увиденную мною жестокость, они лишь обострились. Я ведь знала, что он такой, я чувствовала это на подсознательном уровне, и меня влекло к нему. Возможно, это порочное желание познать всю боль его объятий. Сильный мужчина, порабощающий, властный и… страшный. Тяга к аномальным отношениям. Ведь несмотря на дикость моего положения, когда он заявил «И я буду трахать тебя столько, сколько захочу, как захочу и когда захочу, пока ты мне не насточертеешь», разве не почувствовала я вспышку адреналина и тугой узел внизу живота, вопреки всему нарастающее возбуждение? Почувствовала. Видела его взгляд, его черные как ониксы глаза и плавилась от одной мысли, что он по-прежнему, после всего, меня хочет. И тут же вспомнился Вик, подвешенный на страшном крюке, мертвые глаза Хранителя, испуганная женщина, дети и десятки фотографий тех, кто уже никогда не проснется после ночи проведенной с Николасом Мокану, после его смертельных объятий. Меня может ждать то же самое, и никто не остановит зверя. Ни отец, ни Фэй… никто. Ведь они до сих пор не вмешивались и не вмешаются? Фэй… Сердце подпрыгнуло, заколотилось. Фэй, она может мне помочь, она все знает, она… Я бросилась к телефону, набрала ее номер, но услышала лишь автоответчик. Швырнула трубку. Он не даст мне ни с кем говорить. Раньше не давал, а теперь и подавно.

В дверь постучали, и я вздрогнула и отшатнулась к стене. Потом с усмешкой подумала, что мой муж стучать не станет. Зашла служанка.

— Господин приказал, чтобы вы собирали вещи. Вы должны быть готовы через час.

— Готова к чему? — в недоумении спросила я.

— К вашему отъезду. Вы с господином уезжаете сегодня в Лондон.

Я кивнула и пропустила служанку с двумя дорожными чемоданами. Она принялась складывать мои вещи, перебирая гардероб и не интересуясь мои мнением. Я смотрела, как аккуратно в стопочку ложатся мои платья, чулки, нижнее белье, украшения.

— Положи и брючные костюмы, — попросила я.

— Не велено. Хозяин приказал только платья и перечислил какие.

Черт даже я не знала, что именно у меня есть в гардеробе, а он не просто знает, а еще и может перечислить?

Какое двоякое чувство — он знает обо мне все, а я знаю только то, что мне позволено знать.

Сам он не соизволил мне сказать об отъезде. Хорошо, я согласилась на его условия, но в них ничего не было сказано о том, что он может отправлять меня куда ему вздумается…Было сказано…еще как было…Бесправная кукла…

Я выскочила из комнаты и решительно пошла к нему в кабинет, распахнула дверь.

— Я не собираюсь ехать ни в какой Лондон! — Выпалила с порога и застыла. Он был не один…со своими призраками, они что-то очень тихо обсуждали и замолчали, как только я вошла. Муж медленно повернул голову ко мне, не выпуская из зубов сигару, кивнул своим псам на дверь. Они ретировались, исчезли в считанные секунды. Как хорошо он выглядит по сравнению со мной заплаканной, растрепанной в помятой одежде. Николас чисто выбрит, в новой рубашке светло-серого цвета с закатанными рукавами, оказывается у меня есть мой личный фетиш — это его руки: сильные, жилистые и даже часы на запястье вызвали трепет. От него пахнет моим любимым одеколоном. Впервые я почувствовала себя рядом с ним ничтожной, какой-то жалкой, непотребной.

— Закрой за собой дверь, — голос прозвучал глухо, как эхо. Непроизвольно подчинилась, но с порога не двинулась. Ник затушил сигару в пепельнице, нарочито медленно, пальцами. Я содрогнулась, на секунду представляя себе насколько это больно, а потом злорадно усмехнулась — больно было бы мне, а он не человек. Ему вообще не больно. Я даже сомневалась, знает ли он, что такое боль. Физическая. Или душевная…у него есть душа, помимо оскорбленного самолюбия и дикого чувства собственника?

Он не смотрел на меня, совершенно игнорируя мое присутствие.

— Ты не можешь вот так отдавать приказы собирать мои вещи, не поставив меня в известность.

— Никогда больше не врывайся ко мне в кабинет, пока я тебя не позвал.

Очень тихо сказал, но завибрировал даже воздух.

— Ты поедешь, куда я скажу и когда я скажу.

Наконец-то посмотрел на меня, и мне захотелось исчезнуть, стать невидимой, прозрачной. Взгляд полный презрения, словно я отвратительное насекомое. Нет, не опасное и не ядовитое, а именно отвратительное.

— Я бы мог наплевать на свою семью и вынести тебе приговор лично, я бы мог забить тебя до полусмерти, я могу все…Но ты теперь королева братства. Ты обязана сопровождать меня везде, присутствовать на встречах с моими партнерами, светится перед прессой. И никаких скандалов. В мире смертных предстоят выборы, и я собираюсь их выиграть. Поэтому ты сделаешь все, что я говорю, так как я говорю. И это будет продолжаться пока мне это нужно. Сколько? Не знаю. Возможно год, а возможно и пару месяцев. Мне больше не интересно твое общество, мне больше не интересны твои проблемы и твои желания. Есть мои проблемы и мои желания, и если я считаю, что ты можешь их удовлетворить — значит, ты их удовлетворишь тем способом, который Я выберу.

Удивительно как быстро он мог перевоплощаться, становиться другим. Но в одном он был неизменен — это его жгучая красота и сумасшедшая сексуальность в любой ипостаси. Даже сейчас, когда его голос холоднее жидкого азота, он проникал мне под кожу и заставлял сердце биться намного быстрее.

— Моя семья знает о твоих решениях? — спросила вкрадчиво, пробуя почву.

— Наша семья знает обо всех моих решениях кроме моих отношений с собственной женой, которые никого не касаются.

— Даже если ты будешь меня избивать и насиловать?

Он засмеялся, от души, громко запрокинув голову, повернулся ко мне:

— Насиловать? Мне этого не потребуется. Иди сюда.

Я попятилась назад и прижалась спиной к двери.

— Подойди ко мне, сейчас. По-хорошему.

А как это по-плохому? Дерзкая мысль тут же запульсировала в голове, но мне не хотелось знать, что это значит по-плохому в понятии Ника. Я медленно подошла и остановилась в нескольких шагах от него.

— Ближе, — тон не терпит возражений, я нерешительно сделала еще один шаг, и он вдруг резко дернул меня к себе за подол юбки и задрал его вверх. Я судорожно глотнула воздух, а сердце забилось так гулко, что он наверняка слышал эти хаотичные удары в тишине кабинета.

— Сними, — потянул за резинку трусиков и отпустил. Я попыталась одернуть юбку, но цепкие пальцы удержали меня за бедро, — сними или я их порву, и впредь ты будешь заходить ко мне в кабинет без них.

Наверное, это был тот момент, когда я еще не до конца осознавала насколько, он серьезен в отношении меня. Что это не игра, все по-настоящему. Через секунду он дернул резинку, и трусики упали у мои ногам. Ногой раздвинул мои колени, и я всхлипнула, когда его средний палец неумолимо и резко проник в меня на всю длину.

— Мокрая…горячая…так о каком насилии мы здесь говорим? Ты потекла как сучка, как только вошла сюда. Ты пришла выяснить, почему ты едешь в Лондон или почему я до сих пор тебя на трахнул как обещал?

Оттолкнул меня назад и вытер пальцы влажной салфеткой, словно брезгуя мною.

В этот момент мне захотелось провалиться сквозь пол. Колени предательски дрожали. Я чувствовала себя униженной до такой степени, что на глаза навернулись слезы. Как странно смотреть на него сверху вниз и при этом чувствовать себя ничтожно маленькой и беспомощной.

— Стань на колени, — никогда и ни у кого я не видела настолько тяжелый взгляд. Порой невыносимый своим давлением на волю, психологически ломающий.

— Нет, — нетвердо ответила я.

— Да, я так хочу. Стань на колени, Марианна и удовлетвори меня. Сейчас. Покажи, насколько ты покорна и соблюдаешь условия сделки.

— Нет!

Наши взгляды скрестились, и я физически почувствовала что проигрываю, он все равно заставит. Найдет способ и сломает и это только начало. Проверка на прочность. Ник раздвинул ноги и закурил еще одну сигару, продолжая смотреть на меня.

— Вчера Вик лишился двух пальцев, возможно чудеса пластической хирургии восстановят эту потерю, но ведь он может сегодня лишиться руки, которая лапала тебя в тот момент, когда ты соглашалась подсыпать мне яд в бокал. Так что стань на колени, Марианна, и выполняй условия сделки. Я выполнил свою часть. Более того — любезно доставил пальцы твоего дока в больницу. Но что может мне помешать с тем же успехом отправить туда ищеек? Какая рука Вика тебе нравится больше: правая или левая?

Он склонил голову на бок и облизал нижнюю губу. Расслабленный, довольный собой, упивается собственным превосходством. Я не знала, что чувствую в этот момент: ненависть, страх или патологическое возбуждение, глядя на красноречиво выпирающую выпуклость под ширинкой его элегантных серых брюк. Стала на колени, и он поправил мне волосы за ухо, чтобы наблюдать, как я буду ублажать его.

— Расстегни, — прозвучало как приказ, но пальцы продолжали перебирать мои волосы. Я подняла голову:

— Все может быть иначе, Ник. Я могла бы…

— Расстегни! — зарычал так, что зазвенел бокал на столе и стекла в шкафу и окнах, — Я просто сказал тебе расстегнуть. Сделай то, что я сказал, — отчеканивая каждое слово, произнес он, и я вдруг почувствовала первые оттенки страха, липкие и неприятные. Потянула змейку на его штанах.

— Возьми его в рот! — грубо, но мое дыхание участилось…Я сжимала рукой его плоть и понимала, что сама хочу доставить ему удовольствие.

Когда мои губы сомкнулись на его члене, он надавил мне на затылок, заставляя принять его глубже, задавая свой ритм, удерживая за волосы. Поначалу я пыталась ласкать его, но он уже отобрал у меня контроль, жестоко сжимая и надавливая на щеки, не давая отстраниться.

Боже…да ведь это не ласки, он трахает меня в рот…совершенно не заботясь о том, больно ли мне, и что я чувствую. Попыталась отстраниться, не пропустить глубоко в горло, рефлекторный порыв отторжения, но пальцы вцепились мне в затылок с такой силой, что мне показалось, если вырвусь, он оторвет мне голову. По щекам потекли слезы. Я судорожно хваталась за его брюки, пытаясь приспособиться, уловить тот темп, который причинит мне меньше всего неудобств, но его это не волновало. Он вдруг рывком оторвал меня от своего паха и, увидев его взгляд, я и ужаснулась, и содрогнулась от похоти одновременно. Безумие, расплавленное в ненависти, и дикое желание. Я у его ног, полностью одетая, истекающая соками, униженная и раздавленная. Перед этим полубогом, красивым, как смертный грех, и он хочет, чтобы я доставила ему удовольствие. Порочное желание удовлетворить Господина появилось внезапно, меня словно током ударило. Последние отголоски гордости потонули в его черных глазах без дна.

Он направил меня обратно, властной рукой, к своей вздыбленной, подрагивающей плоти, продолжая терзать мой рот, но я уже не испытывала дискомфорта, я рвалась вперед, скользя ногтями по его шелковой рубашке, задирая ее вверх, прикасаясь к коже, не жалея. Он делал мне больно, а я в ответ оставляла кровавые полосы на его груди, пока не почувствовала во рту вкус спермы, и невозможность выплюнуть и отвернуться отозвалась острым наслаждением. Рука сильнее сжала мои волосы, и я услышала сдавленный хриплый стон, он ударил по венам как инъекция героина, мгновенно опьяняя триумфом и мазохистским удовольствием.

Ник разжал пальцы, давая наконец свободу и я увидела, как он запрокинул голову на спинку кресла, еще подрагивает после оргазма, глаза полузакрыты. Его клыки обнажились. Завораживающее зрелище. Секундная слабость хищника, когда он полностью беззащитен в голом наслаждении. Я вытерла губы тыльной стороной ладони. И встала с колен, ожидая, что он мне скажет, но Ник даже не посмотрел на меня, он застегнул штаны и потянулся к сотовому телефону, набрал чей-то номер.

— Серафим, снимай оцепление больницы. Пусть живет. И да…что там насчет вертолетов по сопровождению кортежа в Лондоне? Ты дал указания Лео? Мне нужны четыре машины. Две из них для моих партнеров. Позаботься о…

Я все еще стояла напротив него, поправляя волосы, ожидая сама не зная чего. И вдруг он кивнул мне на дверь. Встал из-за стола и пошел к окну, продолжая беседу.

Я выскочила из кабинета, прижимая руки к пылающим щекам. Зачем насиловать тело, когда можно насиловать душу. Вот этим высокомерием и презрением. Только что мне показали, где мое место и каковы мои обязанности. И еще одно…Ник совсем не был уверен, что я исполню условия этой унизительной сделки. Он был готов в любой момент отдать приказ об уничтожении Виктора. На секунду мне захотелось чтобы Вик умер…а я снова завоевала доверие своего мужа…вернула его нежность…вернула того мужчину, который дарил мне свою любовь. От собственных мыслей бросило в жар и затошнило. Я пожелала смерти Вику. Что со мной? Я превращаюсь в животное, зависимое от прихоти хозяина и мечтаю заслужить ласку? Захлопнув дверь своей комнаты, я рухнула на постель и зарыдала. Почему то у меня было чувство, что теперь я часто буду кусать подушку и плакать от унижения и одиночества.

19 ГЛАВА

Этот враг крадётся за тобой, угадывая каждый твой шаг прежде, чем ты сделаешь его.

Этот враг — твоё собственное сердце, и, когда оно наносит удар, от него нет защиты.

(с) Грегори Дэвид Робертс. Шантарам

Мы в Лондоне уже несколько дней, а мне кажется, что целую вечность. Оказывается, у нас здесь есть огромный красивый дом, больше похожий на замок или викторианскую крепость, он полон слуг, охраны и королевских ищеек. Бесконечные коридоры, шикарные апартаменты, веранды и балконы. Я могла бы восхищаться окружающей роскошью, но я словно попала в лабиринт без выхода. Лабиринт, в котором я просто маленькая ничтожная кукла, окруженная вниманием обслуги и такая одинокая. Свободная, но в тот же момент скованная по рукам и ногам. Моя жизнь за последние месяцы изменялась настолько стремительно, что я уже не знала в какой момент мне ждать очередного удара. Мои эмоции, чувства, мечты все стало иным и все крутилось только вокруг Николаса. Чем больше он от меня отдалялся, тем сильнее меня тянуло к нему. С яростной силой, с диким унизительным безумством. Я тосковала по его прикосновениям, по его взгляду, по его улыбке. Меня ломало. Даже по его нелепому и так раздражающему меня ранее слову «малыш». Понимала, что все это я держала в своих руках и потеряла нелепо, по собственной глупости. Ник был рядом и в тот же момент стал настолько недосягаемым, что порой мне казалось, мы стоим на краю пропасти. Каждый со своей стороны. И если я сделаю шаг к нему навстречу, я неминуемо сломаю шею, там, на дне его синих холодных глаз. Разобьюсь насмерть об осколки его безразличия. Я даже не представляла, насколько я близка к истине. Я инфицирована вирусом от которого нет лекарства и который прогрессирует с бешеной скоростью пропорционально его отчуждению. Наверное, это то самое чувство, когда после эйфории от наркотика наступает жестокая ломка и только тогда раздавленная и уничтоженная, ты осознаешь насколько зависима. А пути назад уже нет. И ты ничего не контролируешь, хотя до этого глупо надеялась, что это всего лишь увлечение, мимолетная тяга и от одной дозы ничего не случится. Но Николас Мокану не аналог героина все гораздо хуже, он — яд, который единственный раз проникнув под кожу становится смертельно опасным. Нет новой дозы, нет воздуха, нет жизни и вокруг только мрак. Это как болезненное озарение. Я хочу его ласки, я жажду его взгляда, я согласна даже на грубость. Только пусть заметит, что я рядом. Просто посмотрит на меня. Один раз. Я ведь живая. Я чувствую. Я не просто мебель или интерьер украшающий жизнь короля братства. Пусть наказывает, но не равнодушием. Мне больно, черт возьми. Но кому это интересно? Точно не моему мужу, который занят встречами с партнерами, светскими вечеринками, ночными поездками за город. Без меня. Мои желания обернулись моим же наказанием. Словно все обернулось против меня. Я хотела, чтобы он оставил меня в покое, и он оставил в тот самый момент, когда я уже жаждала его присутствия.

Я ожидала жестокости, физического насилия, да чего угодно, но не ожидала холодного безразличия. Оказывается это гораздо больнее, это невыносимо, от этого хочется выть и кусать губы до крови. Быть для него всем и стать ни кем. Пустым местом. Просто женщиной с его фамилией, которой посчастливилось родить от него детей, женщиной, которая оступилась и упала, а обратно ей уже не подняться. Потому что он не позволит. Такие, как Ник, не умеют прощать. Они мстят безжалостно и долго, мстят опустошая, выворачивая наизнанку. А я хотела поговорить, я хотела объяснить, чтобы он понял почему, но ему не важно. Нет «почему», есть голые факты. Я посмела поступить по своему, я предала, я лгала. Зачем? По какой причине? Это не имело никакого значения. Нику наплевать на причины. Для таких как он есть черное и белое…Нет, черное и серое. Белого не бывает. А точнее была я, в прошлой жизни. Так мне говорили, так я чувствовала, но я уже не та.

На мои просьбы о встрече мне отвечали, что он занят, на мои мольбы поговорить, переданные через его секретаря, мне говорили, что Николас сейчас не может ответить, он говорит по второй линии. Мои попытки прорваться сквозь стену его молчаливой охраны заканчивались тем, что меня просто насильно выставляли за дверь его апартаментов. Бесконечные банкеты превратились в пытку, в утонченное издевательство, в игру. Я стояла рядом с ним, держала его под руку, я улыбалась репортерам и его деловым партнерам, но я никогда не удостаивалась даже взгляда самого короля. Меня не существовало. Я умерла для него. Меня отсылали в свою комнату после торжественной части, и дальше я могла лишь слышать их голоса, угадывать, фантазировать и скулить от одиночества. Постепенно это начало сводить с ума.

Очередной банкет. Классическая музыка, умопомрачительные наряды, вышколенные официанты-люди, знающие кому они прислуживают и мой муж ослепительный, до неприличия сексуальный в элегантном костюме с неизменной сигарой в зубах, окруженный своей свитой. Порочный самец, готовый к спариванью с каждой самкой. И женщины…много женщин…без лиц и без имени. Словно сучки возле единственного кобеля, который выбирает кого отыметь сегодня. Они порхают вокруг, всегда близко и навязчиво. Одна кружит с ним в танце, другая салютирует ему бокалом, третья призывно улыбается, четвертая….БОЖЕ ОН УЖЕ С НИМИ СПАЛ? Со всеми? А вот с этой, которая не отходит от него целый вечер, вот с этой рыжей шлюхой, которая без стеснения сидит рядом с ним за столиком и обсуждает якобы сделку, а тем временем кокетливо берет из его тарелки маслину и демонстративно облизывает тонкие пальцы, глядя ему в глаза, он трахал ее?

Возможно, еще нет, но разве я знаю, что происходит после банкетов, когда разъезжаются гости? Ведь мне запрещено входить в его апартаменты мне запрещено появляться в банкетном зале. Мне все запрещено. Как он сказал: я лишь выполняю роль, просто тень от которой нельзя избавиться но и терпеть тоже невыносимо. И я подглядывала, смотрела издалека на веселье.

Оказывается это не просто больно. Это адски больно. Понимать что тот, кто еще совсем недавно принадлежал тебе, вдруг перестал существовать и появился другой, возможно настоящий. Тот самый Ник, которого я подсознательно боялась с самой первой встречи. Тот Ник, который сломает как игрушку и пройдет мимо переступая через растерзанные ошметки моей гордости. Неужели я настолько увязла в нем? В тот первый раз, когда принесла зажигалку ослепительно красивому незнакомцу, которого считала своим родственником? Тогда, когда корчилась от наслаждения от звука его голоса, пораженная силе власти надо мной? Или когда он окружил меня сумасшедшей заботой, лаской и грубоватой нежностью? Когда я влюбилась в Николаса? Или я любила, даже не помня себя прошлую? Эта любовь просто осталась в сердце и подсознании той Марианны, которой я была раньше? Но ведь должна быть грань, где заканчивается дикое влечение и начинается эмоциональная привязанность? А я привязана, намертво к нему прикована какими-то необъяснимыми узами, роковой потребностью в нем как в воздухе.

Нет…я не сумасшедшая, но почему-то вот этот холодный, безразличный и циничный Ник сводил меня с ума и заставлял мою кровь пульсировать в венах и кипеть. Я боялась его властности, и в то же время меня подбрасывало каждый раз, когда я смотрела на него. С каждой секундой я открывала для себя новые грани безумия. Новые черты его лица, новые жесты, его голос. Я погружалась в свой собственный ад. Как самоубийца ходила по острию ножа. А он улыбался…не мне. Улыбался той рыжей так, что она наверняка вся взмокла и уже мысленно стала перед ним на колени. Как и я, как и многие другие. И возможно с ней он не будет таким грубым…я вздрогнула, когда он прикоснулся к ее руке и заставил наклониться к себе. Что-то прошептал ей на ухо. Я физически ощутила ее смущение и даже увидела, как покраснели ее щеки, и участилось дыхание. Руки непроизвольно сжались в кулаки, ногти царапали кожу. Он проводил ее взглядом и отпил виски. Совсем недавно он ТАК смотрел на меня. Я хочу этот взгляд…я требую, я изнемогаю без его прикосновений.

Я вернулась к себе, медленно подошла к зеркалу, глядя на свое отражение, и мне невыносимо захотелось его разбить.

Несколько секунд я смотрела себе в глаза. Чего я хочу? Внимания любой ценой. Так что мне мешает ЭТО сделать? Напомнить о себе. Заставить сравнивать с ними. Ведь он любил меня, хотел. Это не может исчезнуть, даже не смотря на ненависть и презрение ко мне. Так чего я жду? Я женщина, я имею иное оружие. Распахнула шкаф с вещами схватила ворох платьев и швырнула на постель. Он заметит меня. Сегодня. Сейчас.

Я вошла в залу триумфально, с гордо поднятой головой. Не посмеет прогнать при всех. Возможно, потом накажет за своеволие, но прогнать не сможет. Меня заметили сразу, да и как не заметить в таком наряде? Я выбрала самое соблазнительное платье, самое дерзкое, которое никогда бы не решилась надеть. Я даже не знала каким чудом оно вообще попало в мой гардероб. Тонкий черный трикотаж с серебристыми вкраплениями с разрезами по бокам до самых бедер. Открытая спина, плечи и полное отсутствие нижнего белья. Я распустила волосы, я помнила, как он любил это делать раньше, трогать мои локоны, наматывать на пальцы.

Мужские взгляды красноречиво говорили о том, что выгляжу я потрясающе. Женщины чувствуют это кожей, каждым нервом, они знают, когда вызывают в мужчинах сексуальный трепет. Николас танцевал все с той же рыжей женщиной, он единственный, кто еще не заметил моего появления, на долю секунды позже чем остальные. Как раз в тот момент, когда я подала руку его партнеру из Франции и непринужденно ответила по-француски на изысканный комплимент. Если бы взглядом можно было убить, то, наверное, я бы упала замертво. Глаза Николаса приобрели опасный темно-сизый цвет. Он в ярости. Все еще кружит в танце свою партнершу, но не сводит с меня глаз. Наблюдает, как я беру бокал с шампанским из рук его партнера, как кладу руку тому на плечо когда он любезно предложил потанцевать. Вскоре мы поравнялись в танце с Ником и его партнершей, которая смотрела на меня с нескрываемым триумфом, и француз широко улыбаясь сказал моему мужу:

— Вы говорили, что ваша жена пожелала отдохнуть и плохо себя чувствует. Но я безумно рад, что она присоединилась к нам. Я наслышан о ее красоте, но позвольте выразить вам мое восхищение — вы счастливец, господин Мокану.

— Несомненно, самый счастливый муж. Наслаждайтесь, моя супруга великолепно танцует.

И закружил рыжую, прижимая к себе еще теснее, еще крепче.

— У вас такие восхитительно свободные отношения, — прошептал француз и улыбнулся, — я бы ревновал вас к каждому столбу.

Я тоже так считала, даже больше я была в этом уверенна. Какое жестокое заблуждение с Ником никогда нельзя быть уверенной ни в чем.

— Ольга, как и все женщины в этом зале, попала под очарование вашего мужа, — продолжал шептать француз, подливая масла в огонь моей ревности.

— Ольга? А кто она такая? — я отпила шампанского и посмотрела на женщину, танцующую с Ником. Красивая, яркая. Старше меня лет на пять, но такая изысканная и шикарная. Посмотрела на ее пальцы лежащие на его плече. Кроваво-красные ноготки напомнили мне о той незнакомке, которая привезла Ника домой несколько недель назад. В ту самую ночь, когда мы впевые…

— О, Ольга, она голубых кровей, потомственная княгиня. Разведена. Ее состояние насчитывает миллионы. Она долго путешествовала по странам Южной Африки и совсем недавно вернулась в Европу. Похоже, они были знакомы и раньше. Вчера она присутствовала при подписании контракта и стала официальным совладельцем акций вместе с господином Мокану.

Я взяла еще один бокал шампанского и осушила его до дна. Знакомы раньше…Насколько знакомы, что Ник решил взять ее в бизнес?

Француз продолжал кружить меня в танце, уже до неприличия долго. А мой муж удалился вместе со своей давней знакомой за позолоченными дверьми залы. У меня закружилась голова, ревность может резать нервы на куски. Я словно видела его глазами других женщин и как никто знала, как он может соблазнять и порабощать, подавляя волю. Куда они пошли? В его кабинет? Или он повел ее в свою спальню? Я чувствовала как бледнею, как тошнота подступает к горлу.

— С вами все в порядке?

Я повернулась к французу:

— Конечно. Хотите посмотреть со мной дом? Мой супруг показывал вам веранду в левой части здания? Там великолепный вид на озеро.

Как же ловко я опутывала себя кошмаром, сама ступала на эту зыбкую почву и не понимала, к чему меня это приведет, не осознавала, что играю с огнем. Так близко подобраться к бездне могла только я, ничего не знающая, глупая дурочка.

Француз пошел со мной по бесконечным коридорам. Он восхищался роскошью и красотой нашего дома. Сокрушался, что уже давно мечтал купить себе недвижимость в Лондоне, но теперь его ничто не остановит. Он обязательно найдет дом по соседству с нами. Мы вышли на веранду, и я попросила слугу принести нам еще по бокалу шампанского. Я старалась не обращать внимание на охранника, сверлящего меня взглядом. Пусть доложит своему хозяину. Прямо сейчас. Немедленно.

— Не помешал?

Радостно ударилось сердце о ребра. В горле тут же пересохло, и еще один глоток шампанского погнал кровь по венам еще быстрее. Ник зашел на веранду с бокалом виски.

— Красивый вид, не так ли?

Спросил у француза, но посмотрел на меня.

— Прекрасный. Я сказал госпоже Марианне, что скоро перееду в Лондон и стану вашим соседом. Я сражен этой красотой.

Ник усмехнулся и слегка прищурился:

— Красотой моей жены или видом за окнами?

— И тем и другим друг мой. И тем и другим.

Внезапно мой муж взял меня под локоть:

— Пойди прогуляйся. Мне нужно поговорить с месье…наедине.

Но даже тогда я не поняла ровным счетом ничего. Я все еще не знала Николаса.

— Я сказал, оставь нас, — его зрачки расширились и на скулах заиграли желваки, — я потом с тобой поговорю. Позже. После того как мы с…месье разберемся в некоторых вопросах.

Гости разъехались ближе к рассвету, когда солнце вот-вот выйдет из-за горизонта и окрасит его в багряный цвет. А точнее в кроваво красный. Я прихватила еще один бокал шампанского и, поднялась по лестнице к себе в спальню. Открыла дверь и скользнула в полумрак комнаты.

— Наигралась в гостеприимную шлюху?

Вздрогнула, когда увидела Ника. Он стоял возле окна, скрестив руки на груди, и смотрел на меня. Высокий, сильный и злой. Ярость вибрировала в воздухе, и я физически ощущала эти волны гнева. Его длинные волосы растрепались и прядями падали на бледное лицо. Я чувствовала запах его тела и виски. Похоже, он был на прогулке верхом. Одет во все черное…его цвет. В полном смысле этого слова. Брюки заправлены в высокие сапоги, широкий ремень с массивной металлической пряжкой единственное украшение. Рубашка распахнута на груди, и я поймала себя на мысли, что мне хочется к нему прикоснуться хотя бы кончиками пальцев. Красив как дьявол. От восхищения захватило дух.

Судорожно сделала глубокий вздох, понимая, что он со мной заговорил. Спустя неделю молчания, неделю презрения и одиночества. Пришел ко мне…Зачем? Наверное, я не хочу знать ответ на этот вопрос.

— Теперь играть буду я.

Отобрал у меня бокал и швырнул о стену, смотрю, как осколки сверкают в полумраке. Адреналин тут же расплескался в крови, заставляя дрожать от страха.

— Идиотская затея заставить меня ревновать. Самая паршивая идея, которая могла прийти тебе в голову.

Он сделал шаг ко мне, и я в ужасе попятилась назад.

— Идиотское платье, которое я не разрешал надевать.

Он приблизился ко мне вплотную и стер большим пальцем помаду с моих губ.

— Понравилось с ним танцевать?

— Понравилось, — ответила нагло глядя ему в глаза, — тебе ведь нравилось танцевать с ней и трахать ее в своем кабинете или куда вы там уединились? Почему я не могу …

Боль вспыхнула до того как я поняла, что он меня ударил. Инстинктивно прижала руку к пылающей щеке, почувствовала во рту солоноватый привкус собственной крови.

— Отчего же? Можешь, — прошипел он, — можешь, если не боишься. Ты знаешь, чего стоил мне твой флирт? Миллионов. Из-за тебя я лишился очень крупной и выгодной сделки, делового партнера. Спроси почему?

Я прижалась к стене, понимая, что сейчас он скажет нечто такое, чего я никогда не забуду, и это будет похлеще той пощечины.

— Потому что он теперь мертв, Марианна, — зарычал Ник прямо мне в лицо, — я перегрыз ему глотку, лично. Красивый вид с нашей веранды стоил ему жизни. Ты довольна? Ты этого добивалась, проверяя мое терпение?

Я всхлипнула и закрыла глаза. В голове нарастал гул…и по телу прошел жуткий холод.

— Ты убил его? — я не узнавала свой голос.

— Конечно убил, а ты думала будет иначе? Он имел наглость уйти с моей женой, имел наглость расхваливать твои прелести, которые ты как последняя шлюха выставила всем на обозрение. Скажи спасибо, что я не убил тебя.

Я в ярости посмотрела ему в глаза:

— Ты убил его только за то что он сделал мне комплимент? Убил человека?…

О, каким же заблуждением было считать, что Ник спустит мне это с рук. Но убить несчастного француза…только за это? Каким же чудовищем нужно быть?

— В моем мире умирают и за меньшую провинность. Умирают все, без исключения. Женщины, способные на предательство умирают еще быстрее.

Он резко впечатал меня в стену. Закружилась голова от его близости и от осознания насколько далеко он может зайти в своей ярости. А меня он способен убить?

— Ты причиняешь мне боль намеренно! Унижаешь и не замечаешь меня. Если все так ужасно, то почему не отпустишь? Если ненавидишь и презираешь, дай мне уйти!

Я больше не могу так!

Наши взгляды скрестились, и на секунду мне показалось, что я достучалась, что в этих холодных глазах мелькнет жалость. Я ошибалась. Как всегда.

— Тебе больно? Что ты знаешь о боли, Марианна? Вот это?

Он взял мою руку и вдруг пригвоздил ее кинжалом к стене. Я закричала, задохнулась от боли, сжимая запястье пальцами, пытаясь выдернуть руку. С ужасом понимая, что это уже не игра, и меня уже никто и ничто не спасет. Я звала его любыми способами, и он пришел. Чтобы наказать и поставить на колени. Пришел, чтобы сломать. Внезапно он выдернул кинжал и кровь фонтаном брызнула ему на лицо и мне на платье. У меня подогнулись колени, но он не дал мне упасть, подхватил за талию и поднес израненную руку к своим губам, зализывая рану.

Я почувствовала головокружение, по телу пробежали разряды тока и дикое возбуждение. Непроизвольно погрузила пальцы в его волосы и закрыла глаза. Я не знаю, как это назвать, но эта боль меня отрезвила и в то же время столкнула в омут утонченного порочного желания позволять ему что угодно, лишь бы прикасался ко мне. Вот так как сейчас. Его пальцы на моей коже, обжигая льдом и пламенем. Болью и нежностью.

Ник поднял голову, и я увидела, как он облизал окровавленные губы, как блеснули острые клыки. В тот же момент он схватил меня за волосы и заставил смотреть в его безумные черные глаза:

— Нравится? Вот так ты поступаешь со мной. Режешь по живому снова и снова. Что ты чувствуешь сейчас? Тебе страшно? Я могу исполосовать все твое тело и залечить твои раны, чтобы нанести их снова. Я могу изуродовать твое лицо до неузнаваемости, чтобы никто не смел на тебя смотреть. Власть сильнейшего безгранична. Моя власть над тобой. Захочу — буду жестоко трахать, а захочу не притронусь и пальцем, а захочу вышвырну к чертовой матери. Но только если Я этого захочу.

Его взгляд мешал окунуться в панику и одновременно погружал во тьму его порочных желаний. Мне было страшно, и в тот же момент я понимала, что я в его власти, мне остается только покориться ему. Сопротивление принесет лишь новую боль.

— Зачем ты мучишь меня, Ник? Отпусти меня, пожалуйста!

— Не сейчас… я хочу тебя, меня возбудил запах твоей крови и ее вкус.

В его руках опять блеснуло лезвие ножа и мое платье ровно через мгновенье сползло к моим ногам, безжалостно порезанное точным взмахом руки. Я попыталась отшатнуться, но он удержал за плечо. Железная хватка, как клещами.

— Когда-то я уже срезал с тебя вещи. Сейчас я могу их срезать вместе с кожей. Не дергайся.

Прежде чем я успела ответить, он швырнул меня на постель.

Я сжала простыни руками, пытаясь отползти, сжаться, спрятаться. Но это бесполезно. Мой палач сорвал с себя рубашку, расстегнул на ходу пряжку ремня и неумолимо приблизился ко мне.

— Не надо, — прошептала жалобно, униженно прикрывая грудь руками. Он засмеялся в ответ.

— У тебя всего два выхода: или я возьму силой, или ты покоришься. Третьего нет и не будет. Или есть…ты присоединишься к французу прямо сейчас. Выбирай, Марианна или я выберу за тебя.

Улыбка исчезла с его лица, и он притянул меня к себе за щиколотки. Я попыталась вырваться, толкая его ногами, цепляясь за простыни, стаскивая их с постели.

— Сопротивляйся…мне нравится. Ты можешь даже закричать. Ты же знаешь, как я люблю, когда кричишь.

О да, я уже поняла, что лишь возбуждаю его своей борьбой и непокорностью. Он как истинный психопат наслаждался моим страхом, слезами и мольбами не трогать. В него словно дьявол вселился. И чем больше я пыталась вырваться, тем сильнее он вдавливал меня в постель.

— Покорись, у тебя нет другого выбора. Я все равно возьму тебя сейчас. Я так хочу, а тебе остается смириться или начать получать удовольствие.

— Ненавижу!

Хотела ударить его по щеке, но он перехватил мою руку и с такой силой сжал запястье, что у меня потемнело перед глазами.

— Ненавидь. Мне это льстит. Когда будешь кончать скажи мне это еще раз.

Он навис надо мной, накрывая ладонями мою грудь, сжимая соски, безжалостно выкручивая их, заставляя извиваться и умолять прекратить. Но вместе с болью меня накрыло дикое возбуждение. Когда его губы нежно обхватили сосок и язык затрепетал на самом кончике, бережно, словно жалея, меня подбросило навстречу ласке, и с губ сорвался предательский стон. Какой контраст между грубостью и нежностью. Из крайности в крайность. Горячая вода и ледяная. В этом весь он. Клубок противоречий. Он говорил, что это уже было. Неужели тогда когда он убивал меня. Когда Фэй вернула меня с того света. Что я чувствовала? Что делал со мной этот зверь пять лет назад, когда я вернулась из плена демона? Это было как сейчас или хуже?

Почувствовала, как он раздвигает коленом мои ноги, как сжимает бедра жадными руками, и подалась навстречу в унизительном желании отдать все, что он хочет взять.

— Я так понимаю, ты выбрала?

Погружает в меня сразу несколько пальцев, исторгая из моей груди хриплый стон.

— Мокрая, горячая…Ты МОЯ, Марианна, моя и ничья больше…еще кто-то посмотрит — вырву глаза и ему и тебе. Запомни это.

Я упираюсь ему в грудь, пытаясь прекратить пытку, оторвать его пальцы, дарящие боль и наслаждение. Утонченная смесь похоти и страха. Но он сломал сопротивление, завел мои руки за голову и стянул своим ремнем, привязывая к спинке кровати. Я распята, я в связана, и теперь я вся в его власти. Чувствую, как Ник приподнял меня за ягодицы и невольно прогнулась навстречу. Ремень больно впился в кожу на запястьях, но я уже не чувствовала боли. Тело дрожало на грани взрыва. В неосознанном порыве потянулась к его жестоким губам, и он целует бережно, нежно. От каждого прикосновения начинаю таять, плавится, растворяться и тут же почувствовала, как его пальцы сжали мне горло. Пока не сильно, ровно настолько чтобы стало трудно дышать. Я открыла глаза и встретилась с его горящим взглядом.

— Я способен убить тебя, Марианна. Ты не чувствуешь этого? Ты не видишь приговор в моих глазах?…Не играй со смертью. Она слишком рядом. Настолько близко, что ты даже не представляешь.

И снова эти пальцы во мне, они выжигают невидимые узоры, как клеймо принадлежности хозяину. Он знает мое тело намного лучше, чем я сама. И я закрываю глаза изнемогая, балансируя на грани пропасти, позволяя проникать все глубже и глубже, чувствуя жесткое трение о костяшки его пальцев, он намеренно задевает клитор, приближая меня к оргазму. Еще секунда и я разлечусь на осколки безумия.

Внезапно он остановился, и снова посмотрел мне в глаза, удерживая за щеки, не давая отвернуться:

— Тебе нравится, когда я такой с тобой? Тебе нравится будить во мне зверя? Ты этого хотела?

И снова нежно ласкает там внизу, где все пылает от грубых вторжений и отзывается на самое легкое прикосновение.

Ник наклоняется над моими распахнутыми ногами и бесконечно медленно вылизывает горящую плоть, погружает в меня язык, исторгая из моей груди хриплые стоны, заставляет корчиться от наслаждения и безумного желания кончить под этими нежными губами. Ладони накрывают мою грудь и резко сжимают, исторгая вопль удовольствия. Но он не дал мне взорваться. В тот же момент его член ворвался в меня до упора. Я широко распахнула глаза, задыхаясь от болезненной наполненности и увидела как он навис надо мной, удерживая вес своего тела на руках. Каждый его мускул напряжен и рельефно выделяется под кожей цвета бронзы. От его порочной красоты и дикой силы захватывало дух.

— Только боль заставляет тебя чувствовать, — жестоко сказал мой палач и сжав мои бедра принялся неистово вдалбливаться в мое тело, — боль… сближает тебя со мной. Моя ласка тебе не нужна! Только так. Трахать как шлюху, драть на части, по-другому ты не реагируешь…но я на грани…я близок к безумию. Ты слышишь? Посмотри на меня!

Открываю глаза, и содрогаюсь от красоты его бледного лица.

— Не останавливайся, — едва шевелю пересохшими губами и

чувствую, как его пальцы сжались на моем горле, дыхание перестало попадать в легкие.

— Немного сильнее и ты умрешь…ты это понимаешь?

Его ноздри трепетали, а черные пряди волос упали на лоб, покрытый капельками пота. И я поняла, что полностью принадлежу ему. Хотя, возможно именно в этот момент Ник имел ввиду совсем другое.

Внезапно он сжал пальцы, а я широко распахнула глаза, пытаясь сделать вздох, и в этот момент меня накрыло обжигающей волной. Оргазм разорвал легкие в крике, наполняя их долгожданным кислородом, и я зарыдала, содрогаясь и извиваясь под ним, теряя саму себя, отдавая ему контроль над моим телом и разумом. Позволяя ему решать, когда мне дышать. Я невольно искала его губы, и наконец-то почувствовав их вкус, его язык у меня во рту, захлебнулась от невероятного чувства принадлежности ему. Внутри снова закипал ураган, потому что Ник двигался во мне не переставая, пронзая как насквозь, его твердый и огромный член одинаково дарил как наслаждение так и страдание. Слишком большой, чтобы выдержать такой натиск, и в тот же момент я бы сошла с ума, если бы он остановился. Пусть сминает мою волю жестокими руками, оставляя на моем теле синяки и метки.

Как жадно и неистово он целовал мою шею, царапая клыками нежную кожу, спускаясь ниже, прикусывая соски и снова причиняя утонченную боль, а я рвалась навстречу этим ласкам. Еще и еще. И хотела, чтобы больнее, чтобы жестче, сильнее до бессознательного состояния. Кричала и молила не останавливаться, кричала и просила перестать, кричала, что я его ненавижу, но кричала и кончала…бесконечно…невыносимо. Каждый нерв вибрировал от возбуждения, каждая клеточка жаждала прикосновения. Уверенна, что только с ним такое возможно. Ни с кем другим так не будет. Я обхватила его торс ногами, чувствуя как внутри разливается его семя, жалея, что не могу в этот момент прижать его к себе руками, впечататься в его тело как единое целое.

Полумертвая от наслаждения, сквозь туман, почувствовала, как он отвязал мои руки, как целует мои слезы и гладит волосы. Этой ночью Ник остался в моей постели, и я наконец-то уснула. Пусть обнимает меня крепче. Я зависима от него как от самого губительного наркотика. Я зависима от моей любви. Потому что ничто иное не способно принимать это безумие и эту пытку — быть женщиной Николаса Мокану. Никому другому я бы не позволила. Ему же можно все.

Утром, когда я проснусь в его объятиях, я скажу ему об этом. Я буду ему об этом кричать. Пусть знает, что я люблю его. Вот такого, какой он есть. Больше нет гордости, нет меня самой. Я согласна на все, даже не быть свободной лишь бы засыпать в его руках вот такой растерзанной и опустошенной.

20 ГЛАВА

Только рухнувшая мечта ещё билась, оттягивая время, цепляясь за то, чего уже нельзя было удержать.

(с) Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Великий Гэтсби

Утром я проснулась от глухой тишины. Иногда мешают звуки, а иногда тишина. Вот такая как сейчас. Настораживающая и дикая тишина. Вспоминаю, что было ночью и краснею. Я позволила ему все, позволила так много, после чего меня самой уже не осталось. Ощущение, что меня вывернули наизнанку и взяли даже то, что брать не разрешалось. Я покорилась и отдалась во власть зверя. Боже, я все еще жива после всего что он вытворял со мной и это наверное чудо. Ведь я поверила, когда он сказал, что может меня убить. Поверила, но разве испугалась? Вспоминала блеск лезвия кинжала и содрогалась от того, что не только не боялась, а испытывала мучительное возбуждение от этого риска. Отношения с Ником полны опасности и адреналина, но выдержать их нереально сложно. Синяки на запястьях все еще напоминали о том, как он связал меня, а я выла от наслаждения как собака, которую наказывает любимый хозяин. Потрогала шею, слегка болит, наверняка остались следы от его пальцев. С ужасом понимаю насколько доверила ему свою жизнь, и как легко он мог ее оборвать. Но он пришел ко мне. Наконец-то. Возможно, вот эта его месть вернула нас обратно, где мы были вместе. Ведь он меня любит. Иначе не ревновал бы так дико, иначе не убил бы несчастного француза.

Я с наслаждением стала под колючие струи воды, с осторожностью намыливая истерзанное тело, и улыбаясь как идиотка. На мне следы его безумия, во мне все еще его семя. И я до одури хочу, чтобы ничего не кончалось, я хочу его любого дикого, наглого, циничного. Любого. Мне все равно что он вампир, я не хочу свободы, не хочу чтобы он оставлял меня. Если любовь заставляет наслаждаться даже болью, то я люблю его. Какое глубокое слово по отношению к тому что я чувствовала. Нет еще уверенности, но появилось то самое красивое ощущение бабочек внизу живота и от мыслей о нем захватывало дух. Вспоминаю его взгляд и сердце бьется быстрее и жить хочется. И никакой нежности между нами. Она и не нужна. Ник прав во всем, я хотела именно зверя, в подсознании, где-то очень глубоко я жаждала его таким, какой он есть. И никаких правил.

Насухо вытерлась полотенцем, оделась и спустилась вниз. Мне хотелось есть. В желудке урчало и клокотало. Сегодня меня не разбудили, и я бессовестно проспала до полудня. Помнила только, что заснула у него на плече, обвивая руками и ногами, наслаждаясь его запахом.

Позавтракав в одиночестве, я вышла в залу. Опять почувствовала странную тишину. И вдруг поняла — в доме почти нет охраны. Вот этих молчаливых, вечно снующих, как тени, фигур в темной одежде. Они всегда незримо присутствовали во всем доме, а сейчас никого из них не осталось. Даже слуг стало меньше. Постепенно из глубины поднималось чувство тревоги, не подающееся контролю. Я услышала голоса и резко повернула голову на звук. Несколько носильщиков выносили из дома чемоданы моего мужа.

— Куда вы это несете?

Окликнула я их, они удивленно на меня посмотрели:

— Господин Мокану уехал сегодня утром в аэропорт и приказал паковать оставшиеся вещи.

— Уехал?

Я не понимала…пока еще совершенно ничего не понимала.

— Да.

— А мои вещи?

— Нет, только господина. Насчет вас он не давал никаких распоряжений.

Бросилась по ступенькам вверх, в его апартаменты, открыла дверь и увидела стерильную чистоту. Распахнула все шкафы — ничего не осталось. Точнее все на своих местах, кроме его присутствия, которое я привыкла чувствовать кожей. Эта образовавшаяся пустота начала давить на виски. Только запах его одеколона и сигар. Совсем легкий, исчезающий и растворяющийся с каждой секундой. Дышать становилось все труднее, словно я захватывала воздух, а выдохнуть не могла. Понимала, что это патология, что это еще не может быть ТАКОЙ любовью, но тогда почему без него началась нехватка кислорода, а где-то глубоко внутри набирает обороты паническое чувство безысходности?

Мне не верилось в то, что я видела, и уже несомненно понимала — он уехал. Просто взял и уехал. Сейчас. После этой ночи, когда я позволила ему все, он меня бросил? Или отпустил, как я просила? Разве сейчас для меня это не одно и тоже?

Снова вниз, сломя голову — ни одной машины.

— Госпожа!

Вздрогнула, обернулась, глядя на секретаря моего мужа.

— Я сегодня в вашем распоряжении. Вы хотите остаться в Лондоне или вернетесь домой?

— А Ник. Николас он тоже уехал?

— Да, господин Мокану уехал два часа назад.

— Домой? — с надеждой спросила и почувствовала себя жалкой когда секретарь отвел взгляд.

— Нет, он уехал по делам. Мне не велено сообщать вам куда.

Все нормально…дышу глубже, собираюсь с мыслями. Уехал… ведь это не впервые. Без тебя впервые. Он всегда брал тебя с собой. Ничего…это было нечто очень важное. Нечто…

— Он ничего мне не передал?

— Господин передал, что его адвокат свяжется с вами через несколько дней.

Я почти его не слышала. Адвокат? Почему адвокат? Я ничего не понимаю…это какое-то безумие. Это насмешка, новая игра или…Я должна собраться. Я должна найти его и поговорить. Я должна сказать, что не хочу никакой свободы. Его хочу. Всего. Извращенно, неожиданно, до ломоты в костях хочу этого зверя и не в плотском смысле этого слова, а во всех смыслах. Я хочу узнать его привычки, вкусы узнать о нем все и в этот момент он исчезает?

Нет, он не мог вот так меня бросить. Ничего не сказав. После всего что было, после этой ночи…Не мог. Ведь я заслуживаю хотя бы объяснения, хотя бы пары слов. Если только ему не наплевать на меня до такой степени, что любые слова просто слишком много для надоевшей жены, которая его предала, которая ничего не сделала чтобы удержать. Но я ведь не успела. Мне нужно было время. Немножко. Совсем чуть-чуть. Я бы смогла, я бы стала той, о ком он мечтал. А о чем он мечтает? Что я о нем знаю, кроме того, что мне было позволено знать?

Я позвоню ему. Да, я ему буду звонить, пока он не ответит. Но механический голос автоответчика хладнокровно сообщил, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. В отчаянии бросилась в дом. Ведь он говорил, что никогда не отпустит, что лучше убьет, чем позволит уйти. А я верила, злилась, страдала, хотела свободы и верила. Именно за это я полюбила его — за эту страсть ко мне. Он лгал?

Оставил меня в чужой стране. Совсем одну. Он решил и сделал, так как хотел. Показал насколько я больше ничего для него не значу. Ублюдок. Сволочь. Скотина. О, физическая боль это просто сказка по сравнению с тем что я чувствовала сейчас. И будет еще хуже. Завтра я начну потихоньку сходить с ума. А потом…я боялась подумать что начнется потом.

Я набрала номер отца, в какой-то странной надежде, что хотя бы он поговорит со мной. Но и он не ответил. Тогда я позвонила Фэй. Да, раньше Ник заблокировал для меня эту возможность, а сейчас я свободно пользовалась телефоном. Оковы сброшены, маски сорваны, чувства обнажены. Бесстыдно голые, выставленные на показ и уродливые от того что не настоящие. Он отпустил меня. Разве я не этого хотела? Или он бросил. Вышвырнул как собачонку. Надоедливую, проблемную, изменчивую и лживую. Не простил.

Фэй ответила сразу, словно ждала мой звонок.

— Он уехал… — прошептала и снова больно там, где сердце. Неожиданно и очень чувствительно, даже дыхание перехватило. Если больно сейчас, что будет дальше?

— Я знаю. Ты свободна, Марианна. Ты можешь идти и ехать куда захочешь.

Я глубоко вздохнула, но сердце все еще билось очень тихо.

— Я не хочу свободы, я хочу быть с ним, Фэй. Я приняла это решение.

— Но Ник этого больше не хочет. И поверь, так лучше для тебя.

— Вы все знаете как лучше? — закричала в трубку. Внутри меня расползалась пустота. Черная, липкая, засасывающая воронка отчаянья, — сначала вы толкнули меня к нему, оставили с ним, наедине с его потребностями, требованиями, а теперь вы знаете как лучше? Вы не рассказали мне какой он, вы не предупредили меня, вы все слишком заняты сами собой и своими проблемами, а на меня вам было плевать.

— Я занята воспитанием твоих детей, Марианна. Это единственная и важная для меня проблема. Детей, которые остались без матери. Все изменяется…все слишком быстро изменяется. И он тоже. Могло быть гораздо хуже. Он отдал приказ, чтобы тебя отвезли, куда ты попросишь. Слуги и охрана в твоем распоряжении. Возвращайся домой. Я приеду к тебе, как только смогу.

Она отключилась, а я так и осталась стоять на улице, под пронизывающим ветром, под завывание сквозняков в пустующем доме и мне вдруг подумалось, что именно в Лондоне все началось и именно здесь все закончилось. Фэй только что дала мне понять, что я плохая мать. Это было упреком или ее попыткой переключить меня заставить думать о другом. Да, я плохая. Хуже, я не мать, потому что не помню моих детей. Потому что даже если и люблю их, то недостаточно и я ничего не сделала для того чтобы сблизиться с ними. Снова набрала номер Ника и услышав автоответчик в ярости сломала сотовый, раздавила ногой. Как же я растеряна, одинока, покинута всеми и непонятна самой себе. Я чувствую себя ребенком, который заблудился в лесу. Я должна выбираться и пытаться исправить. Хоть что-то. Вернуть его. Может быть еще не поздно. Я заставлю Фэй сказать мне, куда он поехал и поеду к нему. Пусть выслушает меня. Тогда я еще не понимала, что все слишком поздно, не понимала, что потеряла его навсегда и что уже ничего не вернуть. Потому что я не та, кого он любил и никогда ею не стану.

Я нашла секретаря и приказала заказать рейс на самолет и распорядилась собирать мои вещи. Я еду домой. Я узнаю все, каждый свой шаг, каждую секунду из прошлой жизни.

Он принял это решение и не собирался ничего менять. Принял в тот момент когда пальцы легли ей на шею и он понял, что не может остановится. Он ХОЧЕТ сдавить их сильнее и прекратить эту пытку. Для него жизнь превратилась в ад, в пекло. Он медленно жарился, живьем в собственных иллюзиях, которые разбивались одна за другой. Чем больше находился рядом с ней, тем больше понимал — она другая. Той Марианны больше нет. Она умерла. Он должен оплакать ее и идти дальше иначе сойдет с ума и совершит то, чего сам себе не простит. Агония любви была слищком медленной, даже когда оставит ее все равно будет корчится в мучительных спазмах тоски и дикого голода по ней. Но иначе нельзя, иначе он сорвется и убьет ее. Нет, не за то что предала, не за то что пыталась спасти охотника. Это все ерунда, он смог бы понять и простить. Пусть не сразу, но смог бы и он этого жаждал, давал им шанс за шансом. И ничего. Пустота. Все что он добился это страх, покорность и желание. Но зачем ему секс без ее души? Любое тело даст ему тоже самое, он может взять кого захочет, когда захочет и как захочет. Марианна не исключение. Он мог убить ее за то, что она другая, за то что не любит его так как любила раньше. А он без ее любви живой мертвец.

Ночью, когда Марианна спала в его объятиях, он смотрел в пустоту, он прощался с ней. Знал, что будет больно, не просто больно, а он начнет подыхать без нее, но это конец. Ничего не вернуть. Он должен ее отпустить. Бессмысленно принуждать, держать взаперти и трахать каждый раз когда хочется выть без ее ласки. Ненавидя себя, унижая ее и при этом растаптывая те крупицы нежности, которые давали ему свет и надежду.

Не удержался долго вдыхал ее запах перед тем как уйти, целовал ее пальцы, плечи, ее глаза и плакал. Да плакал, потому что назад дороги нет, и они окончательно потеряли друг друга и самое страшное в этом некого винить. Ни ее, ни себя. Когда есть виновные можно жить дальше, можно мстить, подпитывая себя ненавистью изо дня в день, а когда нет даже ненависти жизнь пуста и бессмысленна. Его еще долго будет «ломать» возможно он будет искать с ней встречи, тосковать по ее запаху, голосу, улыбке. По прошлой Марианне так чудовищно похожей внешне с этой. Он будет искать ее черты в детях, улавливая сходство задыхаться от отчаянья, но все проходит. Он должен это сделать ради них обоих. Жестоко, хладнокровно разорвать порочных круг и отпустить. Навсегда. Когда выходил из ее спальни обернулся и чуть не завыл от отчаянья, и с каждым днем будет больнее. С каждым днем пытка станет невыносимей, но есть предел. Главное не сорваться.

Ушел, прихватив с собой бутылку виски. Он не уехал из города. По привычке приказал докладывать о каждом ее шаге. Знал кому позвонила, с кем говорила. Знал что поехала домой. С мазохистским удовольствием расспрашивал секретаря о ее реакции на известие о том, что она свободна.

Уехала. Он физически чувствовал увеличивющееся расстояние и становилось хреново, чем дальше она тем паршивей. Несколько раз брал в руки сотовый, чтобы позвонить и прятал обратно. Сорвался ближе к вечеру. Напился до чертей и поехал в ночной клуб. Все по наезженной дорожке, все как когда-то когда ее не было в его жизни. В кармане бумаги о разводе. Шустрый адвокат подготовил их в считанные секунды, составил договор. Ник даже не читал, распорядился насчет имущества и детей. Дети…им будет больнее чем ему. Особенно Ками. Маленькой нежной Ками, которая так скучает по маме. Его девочке, принцессе. Он обещал ей, что вернет Марианну домой и не смог. Не вернул ни ей ни себе. Эта Марианна больше не была матерью их детей, она даже не поинтересовалась ими за все время, не попросила поговорить. Они ей не нужны, так же как и он. Наверняка первым делом побежит к своему безпалому охотнику и попытается наладить личную жизнь. Ничего. Они справятся, они сильные их дети. Пусть забудут о ней. Как и он. Марианны больше нет.

Возможно, когда они подрастут немного он позволит им встретиться, если сама Марианна этого захочет. Но не сейчас. Сейчас он и сам не готов с ней встречаться. Все кончено.

Я не знаю в какой момент из ребенка ты превратилась для меня в женщину. Когда это произошло? Я задавал себе этот вопрос десятки тысяч раз и никогда не знал правильного ответа. Я увидел тебя первый раз в день твоего рождения. Как же я тогда был зол. Я просто озверел после разговора с твоим отцом, после жалких попыток твоей матери отрицать, что между нами что-то было. Я все еще был в нее влюблен тогда. Хотя…спустя много лет я все же склонен думать, что мне просто хотелось отобрать у Влада все, что принадлежало ему и ее тоже. Навязчивая идея, эгоистичная ревность. Тогда я не знал что такое любовь. Помню, как увидел тебя в том сиреневом платье. Худенькая, хрупкая, глаза горят. Но ты уже тогда знала чего ты хочешь в отличии от меня. Ты хотела всего, безоговорочно, с первого взгляда ты решила, что я буду твоим. Самое интересное, что ты единственное существо женского пола которое я не пытался соблазнить. Тогда мне это даже в голову не пришло… Помню, как сказал тебе:

— Они сейчас очень заняты, погуляй пару часиков, а потом можешь идти в кабинет.

Ты так и осталась стоять, не сводя с меня пристального взгляда изумительных глаз.

— Кто вы?

Я засмеялся, этот вопрос показался мне забавным:

— Демон ночи из твоих самых страшных кошмаров, малыш.

— Я не малышка — сегодня мне исполнилось восемнадцать — ответила ты со всей серьезностью и обидой. Я помню, что смотрел на твое лицо, в твои глаза и смеялся над тобой. А нужно было смеяться над собой. Потому что ты всегда держала себя в руках, а я…я превратился в безумца и в твоего раба в ту самую секунду и навечно. Маленькая женщина, мне даже показалось, что ты смотришь на меня с нескрываемым интересом. А ты помнишь этот день, малыш? Помнишь, как мы встретились первый раз?

Николас наполнил бокал янтарной жидкостью и жадно затянулся кубинской сигарой. Осоловевшим взглядом он смотрел, как шесть полуобнаженных танцовщиц извиваются, словно клубок змей на освещенной красными прожекторами, маленькой сцене. Он был пьян. Мертвецки пьян. Давно он так не напивался, с тех пор как…От воспоминаний по его жилистому телу прошла едва заметная дрожь… Он потянул ворот белой рубашки, словно задыхаясь…

— Я не девочка! Я не малышка! Когда ты это поймешь, наконец?! Не притворяйся, что ты ничего не видишь, все ты понял. Давно понял. Скажи мне правду. Скажи, что я тебе не нравлюсь. Скажи что я серая мышь, что я не красивая. Что по сравнению с моей матерью, я полное ничтожество. Давай. Ты же смелый, ты сильный, ты ничего не боишься. Скажи, что ты меня не хочешь.

Не хочу тебя? Да у меня тогда крышу снесло. Увидел тебя в этом гадюшнике от ревности захотелось загрызть их всех. Каждого кто просто посмел на тебя посмотреть. Вудвората, суку, который привел тебя в это место. Ты хотя бы видела себя со стороны? В тех обтягивающих штанах и легкой блузке? Ты не надела нижнего белья и контуры твоей груди обрисовывались под тонкой материей. Я мог бы вырвать им глаза.

— Ненавижу! Ненавижу!

Я не помню как я это сделал, меня уже ничего не могло остановить, прижал тебя к себе и все, тормоза отказали. Я пытался, но ты так пахла, ты благоухала чистотой и невинностью и меня это сводило с ума, будило самые темные желания. Какая нахрен совесть, когда я чувствую твой запах, чувствую как сильно ты меня хочешь.

— Дурочка. Маленькая, глупая дурочка. Ты красавица. Ты чудо. Ты ангел. И еще ты сегодня обещала, что не никогда не сможешь меня возненавидеть.

— Я не хочу быть ангелом, — прорыдала ты, а я смотрел как по твоим щекам катятся слезы и ненавидел себя, — я хочу быть твоей, слышишь, я просто хочу быть твоей.

МОЕЙ? Я верил, что ты моя. Всегда в это верил. Только сейчас я понимаю, что ты никогда мне не принадлежала. Я держал тебя рядом столько, сколько смог. Теперь ты или уйдешь или умрешь. Третьего не дано.

— Я не ребенок! Не ребенок. Я знаю, чего хочу. А ты?! Тебе все равно. Даже если я буду с кем-то другим. С Майклом, например, ты даже не заметишь. А знаешь, это хорошая идея, — прокричала ты сквозь слезы, — почему бы не позволить ему… Он хотя бы не видит во мне малышку.

Когда ты это сказала, я потерял контроль, отдал его тебе полностью. Ты вынесла нам обоим приговор именно в этот момент. Я бы не уступил тебя никому. Я бы просто убил Вудворта еще тогда. А потом я впервые ласкал тебя, впервые касался твоего тела, дьявол, девочка ни с кем и никогда я не сходил с ума так как с тобой…

Я боялся, что ты будешь жалеть. Я так дико этого боялся, ты даже не представляешь.

— Никогда. Никогда я не пожалею ни об одном твоем прикосновении.

— Дурочка, какая же ты дурочка…

— Я тебя уничтожу…Зачем?! Я превращу твою жизнь в ад…

— Мне все равно. Я хочу быть с тобой. Пусть недолго. Пусть мимолетно…Не отталкивай меня…Прошу тебя…не отталкивай!

— Ты сошла с ума, а я вместе с тобой.

— Я сошла с ума, когда впервые тебя увидела.

А я именно в этот момент понял, что никогда не отпущу тебя. Я ошибался. Я всегда с тобой делал самые грубые, самые нелепые ошибки. Самой большой из них была вера в твою любовь. Зверь осмелился думать, что попал в рай. На самом деле я оказался в Аду. Еще никогда я не балансировал на грани безумия как в те годы, что мы провели вместе. Я был для тебя кем угодно: и мужем, и любовником, и даже палачом. Если я не отпущу тебя сейчас — я просто убью нас обоих. Для меня нет ничего святого, ты же знаешь. Меня ничто не остановит. Я уже близок к этому, близок настолько, что мне становится страшно.

Николас достал из внутреннего кармана куртки свернутые в трубку бумаги и разложил на столе. Он долго рассматривал документы, потом склонился вперед и в несколько глотков осушил остатки виски, достал из кармана шариковую ручку. Слегка пошатываясь над столом, Ник размашисто поставил внизу документа свою подпись и истерически захохотал настолько громко, что посетители начали на него оборачиваться. Он содрал с безымянного пальца обручальное кольцо, положил на столешницу, несколько секунд рассматривал его, а потом смел тыльной стороной ладони и перстень покатился между столами.

— Ты свободна, Марианна…Да, мать твою…ты нахрен теперь свободна…как и я.

Все еще продолжая смеяться, он сунул бумаги обратно в карман. Закурил еще одну сигару. Мимо него прошла официантка, виляя бедрами, придерживая стеклянный поднос с пустыми бокалами. Ник схватил ее за руку:

— Детка, принеси мне еще виски.

Девушка склонилась к нему и кокетливо облизала губы:

— Только виски, Ник?

Мокану откинулся на спинку стула. Он посмотрел помутневшим взглядом на ее губы, потом на круглую пышную грудь, едва прикрытую узким топом, расшитым блестящими стразами. Улыбнулся уголком рта и притянул ее к себе за резинку серебристых трусиков, поднял голову и сильно затягиваясь сигарой хрипло сказал:

— Не только…ты можешь сделать мне минет…

Он не чувствовал ничего, только посасывания на своем вялом члене, ритмичные однообразные не вызывавшие ничего кроме рвотного рефлекса.

— Развлекаемся?

Ник поднял голову и увидел в проеме двери силуэт женщины со светлыми волосами.

— Присоединяйся куколка, если умеешь работать ртом лучше чем она.

Женщина рывком, за волосы, подняла официантку с колен и вышвырнула из комнаты. Подошла к Нику и села к нему на колени.

— Не узнаешь меня?

Он посмотрел на ее бледное лицо и усмехнулся:

— А мне на похер кто ты, или отсоси или вали отсюда.

— Плохой мальчик…ты всегда был плохим мальчиком Никки, очень плохим, поэтому я тебя выбрала.

Он немного протрезвел, всматриваясь в ее черты. Узнал. Захохотал и вдруг схватил за горло:

— Ты, мать твою, Ольга…Ирина. Это опять ты. Можно подумать следишь за мной. Какая назойливая, я могу убить тебя, и ты это знаешь. Ты испытываешь мое терпение.

Она лишь улыбалась в ответ, сжимая его руку тонкими белыми пальцами унизанными кольцами.

— Когда я впервые пришла к тебе, ты мог это сделать. Но не сделал. Я хочу помочь тебе Ники, помочь моему малышу. Я простила тебя, нашла, помогала с бизнесом. Ты же не хочешь убить меня снова?

Он прикрыл глаза и тихо засмеялся:

— Я хочу кончить, а у меня не стоит, ты можешь помочь? Если нет, то поди к черту.

Она взяла его руку и облизала пальцы поочередно.

— Я помогу тебе во всем, чего ты не попросишь Ники. Даже больше я открою тебе такие тайны, о которых ты даже не подозревал. Смотри, что у меня есть для моего мальчика.

Она достала из-за корсажа пакетик с красным порошком и помахала им у его носа.

— Хочешь кристаллики счастья, мой одинокий король?

Через несколько минут, он откинулся на спинку кресла, чувствуя облегчение и эйфорию, боль затихала, отходила на второй план.

— Зачем ты нашла меня, Ирина? И что мне помешает сейчас тебя похоронить? Прямо здесь за наглость?

В ее глазах на секунду блеснул страх:

— Ничто не помешает, кроме того, что я сейчас тебе нужна. Я всегда буду выполнять все твои желания. Я ведь любила тебя. Это ты меня убил. А я подарила тебе новую жизнь. Смотри, кем ты стал. У тебя есть все. Но ты можешь это потерять, если не доверишься мне.

Ирина облизала его запястье и снова вскрыла вену, засыпая кристаллики порошка.

— Еще немножко анастезии и ты почувствуешь себя намного лучше, доверься мне.

Ник закрыл глаза, и застонал от наслаждения, чувствуя эйфорию от разливающегося по венам наркотика.

— Вот так, мой хороший. Она предала тебя, но есть я. Всегда есть я.

Ее руки гладили его по волосам нежно, успокаивая.

— Скоро ты все забудешь, поверь. Все. Мне нужно немного времени, и ты начнешь новую жизнь.

Ник приоткрыл глаза, с трудом размыкая тяжелые веки.

— У тебя много дури?

— Достаточно и я знаю, где взять еще.

— Дурь запрещена законом, — пробормотал он, а она тихо засмеялась:

— Закон это ты, мой король.

— Верно. Закон — это я. Оставь пакетик и уходи. Я найду тебя, если ты мне понадобишься. Давай, поди прочь. Ты меня раздражаешь.

На секунду зеленые глаза женщины вспыхнули яростью и тут же погасли, она обхватила лицо Ника руками.

— Посмотри на меня, посмотри, да вот так. Ты найдешь меня очень скоро, потому что я нужна тебе. Найдешь, запомни это. Ты меня найдешь сам.

Она ушла, оставив его одного, полумертвого от смеси алкоголя и красного порошка. Она не слышала, как он пробормотал:

— Сука…на хер ты мне нужна…но я найду тебя ты права, последнее время я делаю это слишком часто и не знаю почему. Черт…а все равно больно. Анастезия не действует. Марианна…как же ты болишь внутри меня, когда же ты умрешь в моем сердце…сколько еще, мать твою, ждать а? Я нахрен с ума схожу.

И захохотал громко, раскатисто, потянулся за сотовым:

— Серафим, ты узнал где она? Отчет мне на стол…как всегда, подробный. Подпиши это сам…я б***ь не в силах руку поднять. Пусть твои парни увезут меня отсюда.

21 ГЛАВА

Думаю, это то, к чему мы пришли.

И если ты не хочешь,

То можешь мне не верить.

Но меня не будет рядом,

Когда тебе будет плохо,

Поэтому знай,

Ты одна теперь, поверь мне.

(с) Fort Minor — Believe Me

Когда тихо умирает надежда, рассыпается на осколки и растворяется любая возможность вернуть что-то обратно, только тогда становится по-настоящему больно. Физические страдания не сравнятся с медленной агонией сердца. Я надеялась даже тогда когда он бросил меня, я надеялась даже тогда, когда Фэй сказала, что я не верну его и не должна пытаться, я надеялась и даже тогда, когда он равнодушно отключал мои звонки. Мне казалось, что пройдет время и он меня простит. Остынет, забудет. Да, возможно так было бы с любым другим, но не с Ником. С кем угодно, чьи действия и мысли несли в себе определённую логику. У Мокану нет логики. Он принял решение и этого изменит никто. Я поняла это когда мне вручили бумаги о разводе, но тогда я все еще не помнила кто такой Николас Мокану. В моем представлении это все же был человек. Подсознание не воспринимало другой реальности, более жестокой, страшной — я люблю не человека, я люблю монстра. Не воспринимала, пока Сэми не вернул мне мое прошлое, которое я так мечтала вернуть. «Бойтесь ваших желаний — они могут исполниться». Я наивно предполагала, что я страдаю — о, это были не страдания, это лишь прелюдия, отголоски, далекое эхо приближающегося апокалипсиса, агонии моей души. Насколько меняется восприятие. Все та же бумажка о разводе. Клочок нашего прошлого с подписью о вынесенном приговоре будущему. Я перечитывала эту бумагу день за днем, минута за минутой, я часами смотрела на нее и искала между колючими шаблонными словами некий смысл и не находила. Ничего. Только неожиданное дикое одиночество. Я говорила с ним, я видела его и это больше не тот Ник, которого я знала — это равнодушный, бесчувственный монстр. Ничего человеческого. Ни грамма. Исчезло все — даже те жалкие крохи, которые были в нем в момент зарождении нашей любви, от нее остался лишь пепел с тлеющими углями.

Возможно, так себя чувствует бабочка, когда у нее сгорают крылья или раненная птица, летящая камнем вниз с огромной высоты, подстреленная тем, кому всецело доверяла. Я летела в пропасть. Час за часом все ниже и ниже. Иллюзии, мечты, эфимерное счастье, жалкие надежды, унизительные желания. Все это не имело больше никакого значения — он отказался от меня. Я не значу в его жизни ровным счетом ничего. А значила ли?

А как же его слова «Я никогда тебя не отпущу», «Я не позволю тебе уйти» и жестокие ответы на вопросы — он не просто позволил, он вытолкал тебя из своей жизни, вышвырнул за борт. Тебя больше нет. Я как раненный зверь кружила вокруг этой бумаги, в которой был заключен весь смысл последних лет моей жизни, которую я так надеялась вспомнить и вернуть. Я не решалась взять ручку и поставить подпись рядом с его инициалами. Когда он расписался там, что он чувствовал? Ему было хоть немного жаль того что мы потеряли? Хоть чуть-чуть, ему было больно? Он страдал? Или подписал это между делом, вперемешку с многочисленными контрактами, которые его секретарь клал к нему на стол?

Он мучился, как я? Как быстро он принял это решение? Неужели только потому что я стала другой? Но тогда это не любовь…все его чувства суррогаты любви. Он не простил. Только почему то мне казалось, что дело не в прощении. Как говорит сам Николас — ненависть это чувства и пусть тебя лучше ненавидят, чем презирают или остаются равнодушными. Он прав. Его ненависть я бы пережила легче. Ненависть, ревность, безумие, но не ледяное равнодушие. С каким изощренным, садистским удовольствием он смотрел как я страдаю. Лучше бы бил как тогда, после плена Берита. Лучше бы насиловал, рвал тело в клочья, но не душу. Боже, я истекаю кровью. Каждая клеточка моего тела содрогается в предсмертной пытке. Любовь умирает долго и мучительно, годами. Я не выдержу…я слишком слабая.

Я словно наяву видела его бледное лицо, сухой блеск в жестоких глазах и взмах руки, когда он перечеркнул наше прошлое. Все кончено. Фэй права. Фэй…она была рядом со мной в те дни, когда я все еще ничего не помнила, приехала ко мне и не оставляла ни на минуту. Нет, она тогда ничего не говорила, не утешала. Она только сказала, что сожалеет и все. Сожалеет о нас с ним, о том, что мы потеряли и что уже не вернем. Но, наверное, даже Фэй не понимала, что вернув мне память они отправят меня в Ад. Тогда я считала, что мне плохо…Я даже не предполагала, что истинная боль еще и не маячит на горизонте. Это словно понять значение пресной воды в засуху или ценность хлеба в голодомор. Нечто подобное чувствовала я. Потребность в нем. Всегда. Унизительную, дикую, первобытную.

Тогда…я решила, что должна подписать эти бумаги. Спустя много времени именно вот это мое решение поможет понять, почему он так поступил. Потому что Я, настоящая Я, никогда бы его не отпустила. И я не отпущу. Не дам ему упасть. Лучше упаду сама и разобьюсь….

НЕДЕЛЮ НАЗАД

….Я подошла к столу, потянулась за ручкой, щелкнула кнопкой на колпачке и замерла…

«Не подписывай».

Я вздрогнула, осмотрелась по сторонам. Снова хотела поставить подпись и снова этот голос: «Мама, не подписывай, подожди. Я совсем рядом, просто подожди меня».

Я судорожно сглотнула и задержала дыхание. Я слышу голос ребенка. Мальчика. Голос моего сына. И мне он знаком, на подсознательном уровне. Я знаю, что со мной «говорит» мой сын и это уже было когда-то. Давно. Не в этой жизни.

«Я близко, доверяй мне»

Это было как наваждение, я не просто слышала голос, я чувствовала те эмоции, которые мне передавал мой сын, даже больше — я словно видела его образ. И я точно знала, что он рядом.

Бросилась к окну и распахнула его настежь, прохладный воздух ворвался в комнату. Мой сын приехал ко мне. Сын, которого я никогда не видела. Про которого даже не вспоминала и не скучала по нему. Фэй сдержала слово и наконец-то я увижу моего сына. Она привезла его и…светловолосую девочку удивительно похожую на мою дочь. Зачем? Для того чтобы вернуть мне прошлое. Вернуть меня саму.

Наверное, такой восторг испытывает каждая мать. Это наравне с благоговейной гордостью и странным непониманием как могло произойти такое чудо. Девочки — это продолжение тебя самой это естественно и понятно, а сын это словно нечто сильное, необыкновенное и непостижимое, рожденное из женского начала и не имеющее к нему ни малейшего отношения.

Мальчик поднял голову и наши взгляды встретились. Мне показалось, у меня перехватило дыхание — это сын Ника. Никаких сомнений в прямом родстве. Одного взгляда достаточно. Они слишком похожи. Как две капли воды. Черные волосы, синие глаза, смуглая кожа, черты лица, даже походка. Уменьшенная копия Николаса Мокану. Только в мальчике нет холодности и жестокости, это обычный ребенок (на первый взгляд) и его глаза мягкие и не колют ледяным презрением, хотя именно презрение Сэми я заслужила тогда больше всего.

Мне хотелось броситься вниз, но я не посмела. Наверное, это будет выглядеть фальшиво, если сейчас распахну объятия и зарыдаю от счастья. До этого момента я даже не вспомнила о нем. Возможно, это еще одна причина, по которой Ник решил порвать наши отношения. Я не стала ему настоящей женой, и я забыла о том, что я мать.

В тот момент, когда Сэми распахнул дверь моей комнаты, у меня перехватило дыхание. Мой ребенок. Какое странное чувство смотреть на него и ничего не помнить, ни его первых шагов, ни первой улыбки. Ничего. И в тот же момент испытывать поразительное притяжение, щемящую нежность и желание крепко прижать его к себе. Передо мной маленький мужчина, любящий меня безоговорочно и совершенно бескорыстно. Только потому что я есть. Для него не важно какая я, как выгляжу. Он просто любит. Этот взгляд, сколько в нем восхищения, преклонения.

— Я уже забыл, какая ты красивая…мама…

Ни в чьих устах подобный комплимент не звучал бы так искренне. Я уже открыла было рот сказать, как я сожалею о своем равнодушии, как раскаиваюсь в том, что не встретилась с ним и ни разу не поговорила, но он опередил меня.

— Я знаю, что ты не виновата. Невозможно заставить кого-то чувствовать и любить. Любовь это единственная стихия неподвластная нашим желаниям. Как ты можешь любить меня, если не помнишь моего рождения? Не помнишь, какое первое слово я сказал и кому из вас впервые улыбнулся.

Боже, ему всего пять по человеческим меркам и тринадцать по меркам вампира, но он умнее своих сверстников. Я еще не понимала и не знала насколько он особенный. Уникальный.

— Я пришел, чтобы вернуть то, что мы все потеряли.

Я закрыла глаза, сдерживая слезы. Никто не вернет мне семь лет моей жизни. Никто потому что я — это больше не я. Я потерянная, пустая. Как красивая коробка, из которой достали ценный подарок.

— Вернем, мама. Я верну тебе все — воспоминания, чувства, твою душу. Верну тебя саму. Если ты этого захочешь. Если ты согласна и позволишь мне проникнуть в твое сознание и сделать то, что я собираюсь.

Я не могла вымолвить ни слова. Вот он стоит передо мной живой упрек. Напоминание и воплощенное прошлое. Как оживший призрак моей любви о которой я ничего не помню. И он ждет моего согласия. Мой сын. Не я пришла к нему, а должна была это сделать в первую очередь, а он ко мне.

— Я согласна, Сэми, на все согласна, я так виновата перед вами всеми, — мой собственный голос предательски дрожал.

— Подумай, мама. Вместе с чувствами и воспоминаниями придет боль и страдания. Сильная боль, неутолимая, но ты вернешься к нам. Ко мне и к Ками. Мы тоскуем по тебе.

Я ждала, что он скажет насчет отца, но Самуил не упоминал Николаса, а я трусливо боялась у него спросить, так как была уверенна — Сэми точно знает ответы на все мои вопросы.

— Я согласна, я должна вернуться. Я хочу восполнить все, что отняла у вас. Пусть невольно. Что я должна сделать, Сэми? Как мне вернуть себя?

Самуил закрыл за собой дверь и подошел ко мне, взял меня за руки. От прикосновения его прохладных ладоней, по телу разлилась волна положительной энергии. Я чувствовала эту безусловную и безграничную любовь ребенка к матери, древнюю как мир. Только я все еще не могла вернуть ему столько же и угрызения совести подтачивали меня изнутри. Лучше бы я не приходила в себя после комы.

— Нет, мама, нет! Не думай об этом! Ты не виновата! Ты любила нас всегда! Я не виню тебя, я просто хочу вернуть все обратно, исправить. Я никому этого не говорил. Фэй ошибалась, у вас с Анной не разные души — у вас одна душа на двоих. И в тот момент, когда Анна пришла в наше время ее душа разделилась. Одной из вас не должно здесь быть. Одна лишняя. Ты ничего не помнишь, а она видит кошмары наяву. Ее мучает лихорадка и призраки твоего прошлого. Я вижу, что с ней происходит, я наблюдал за ней долгие месяцы, за ее эмоциями, воспоминаниями. Для такой маленькой девочки это слишком.

Неужели это мой сын? Такой умный не по годам, такой сильный. Он стоит рядом со мной и его мощная энергия впитывается ко мне под кожу, голос проникает глубоко в сознание. Мне даже казалось, что Сэми мысленно говорит со мной, а на самом деле не произнес ни слова.

— Я хочу вернуть ее душу тебе, — прозвучало зловеще, я даже почувствовала, как леденеет моя кожа.

— А девочка? Что будет с ней?

— Она возьмет другую…ту, которая не обрела покой и так и не ушла в царство мертвых.

Синие глаза Сэми приобрели темный оттенок, глубокий и насыщенный.

— Это черная магия, мама. Чанкры не имеют права ею пользоваться, но я не просто Чанкр, я Верховный Чанкр. Я могу служить силам зла и добра, на меня законы Чанкров не распространяются. В день моего совершеннолетия я должен буду принять сторону света или тьмы. Сейчас я нейтрален и могу прибегнуть к черной маги без последствий для себя.

Я не совсем понимала, что он хочет сделать, знала только одно — это противоестественно и Сэми совершит нечто такое, о чем возможно мы все пожалеем.

— Я говорил об этом с Фэй и с Мстиславом. Мы обсуждали это на протяжении последних недель. Они согласны.

Я смотрела на своего сына и поражалась тому насколько четко, он формулирует свои мысли и идеи, насколько потрясающе все продумал. Маленький мальчик, нашел выход из ситуации, которая взрослым казалась патовой. В том числе мне, и даже Фэй.

— Делай все что нужно, Сэм. Все что ты считаешь правильным.

Самуил крепко сжал мои пальцы:

— Но ты будешь страдать…сильно, безгранично. Ты испытаешь нечеловеческую боль как душевную, так и физическую, но ты обретешь себя и нас. Подумай. Сейчас просто подумай. Мы можем оставить все как есть, и со временем ты полюбишь нас снова, начнешь свою жизнь заново. Я вижу все варианты развития событий. Но если мы оставим все как есть — ты потеряешь отца. Навсегда. Мы все его потеряем. Я не настаиваю, мама. Только твой выбор и твое слово. Как ты скажешь — так и будет.

О нет, он заранее знал, какой выбор я сделаю. В этом он так похож на Ника.

— Я согласна на любую боль, Сэми. Я согласна на все что угодно лишь бы вернуть вашего отца и вас. Я верну его?

Наверное ответ страшил меня больше всего, я боялась того что скажет мой сын. Только сейчас я поняла, что передо мной одно из самых могущественных существ из всех что я когда либо встречала или встречу.

— Я не знаю, мама. Я еще не обладаю такими способностями, чтобы предвидеть далекое будущее. Разве что на несколько недель вперед, месяц…но я знаю одно — отец любит тебя. Ты сможешь вернуть его только тогда, когда он поймет и поверит, что ты все та же, мама. Поймет, что ты любишь его, как и раньше. Отец очень непредсказуем, у него неимоверно сложный характер. Но никто из вас не знает, что он чувствует на самом деле. Никто кроме меня. А я не имею права говорить об этом. Возможно, единственное что сможет его спасти — твоя вера в него. Но это лишь мое предположение — я не знаю насколько оно правильное. Знаю одно — ты пройдешь все круги ада, прежде чем сможешь до него достучаться. Мне нужно знать согласна ли ты…Добровольно…Только так я смогу вернуть твою душу полностью. Освободить тело Анны.

— Я согласна…а девочка? Что будет с ней?

— Фэй поддержит в ней жизнь, пока я буду занят тобой, а потом Анна получит другую душу. Она не умрет. Два Чанкра могут творить самые сильные заклинания. Вдвоем с Фэй мы сделаем то, что неподвластно даже демонам. Ты согласна?

Да, он оставлял мне право выбора, но в тот же момент отнимал его потому что в синих глазах моего сына застыла мольба и слезы. Он знает то, чего я не знаю и решился на этот шаг из отчаянья. Нет, это не просто эгоистичное желание ребенка помирить родителей, это нечто большее. Ему страшно и он не скрывает своих сомнений. Он видит, что произойдет потом и оставляет мне возможность решать самой.

— Да, я согласна. Давай попробуем. Ведь хуже уже не будет?

— Я не уверен в этом, — ответил он и посмотрел мне в глаза, — возможно будет не просто хуже, возможно ты не перенесешь этого.

— Я сильная, — прозвучало не совсем уверенно.

— Да, мама, ты очень сильная, но отец сильнее.

— Я хочу вспомнить все! Я готова!

Я не видела самого ритуала…Только яркие вспышки света, детские ладошки в своих руках и обрывки образов. Как при быстром просмотре кинопленки, которую лишь иногда ставят на паузу, показывая самые значимые моменты.

Но ничего более невероятного со мной еще никогда не происходило и не произойдет. Я видела свою жизнь. Все что забыла. Я прожила каждый момент с особо яркой чувствительностью. Я слышала собственный смех, крики боли, слезы. И Сэми был прав — ко мне пришла боль. В самых разных ее оттенках. Боль сомнений, боль первой любви, боль от появляющихся крыльев. Ужас и страх, наслаждение, и дикое одиночество. Я слышала свист плетей и леденящий душу хохот Берита. Пережить все кошмары за несколько минут — это сведет с ума кого угодно и я обезумела. Там в подсознании я кричала и плакала. Я видела искаженное от ненависти лицо Николаса и я прочувствовала каждую секунду того жуткого насилия, которое он совершил надо мной. Я заново возрождалась. Я проклинала и снова любила. Боже, как же я любила. Наверное, самой болезненной и самой мучительной была моя любовь к Нику. Самой яркой и самой жуткой эмоцией из всех что доводилось испытать человеку. Даже любовь к детям возрождалась из любви к нему. Осознание обрушилось, как торнадо, закрутило в водовороте, оно резало меня по венам, по мясу, по нервам и сухожилиям. Наполняло меня такими чувствами, которые можно сравнить лишь со смертельной агонией. И вот он у моих ног, сломленный, поверженный, беспомощный и слепой. И я знала, что ему больнее, чем мне как бы чудовищно это не звучало. Самой страшной слабостью Ника являлась я сама и его чувства ко мне. Сумасшедшие, на грани с помешательством. И его ранимая душа, покрытая уродливыми рубцами бесконечного унижения и предательства тех, кому он когда-то доверял. Словно та другая сторона моего мужа предстала передо мной обнаженной, оголенной до безобразия и от того безумно любимой. Таким его не знал никто кроме меня. Вот почему я люблю его. Он мой. Мое проклятие, наказание, мое неземное счастье и моя боль. Бесконечная. Без него я пустая. Бессмысленная. Меня просто нет. И все стало на свои места. Мгновенно. Все выстроилось в цепочку, в замкнутый круг, в мой собственный мир, вращающийся вокруг него как маленькая вселенная вокруг солнца. Мое черное солнце, моя тьма наполненная светом, понятным только мне одной. Сэми сказал, что я пройду все круги ада прежде чем смогу вернуть его обратно и я поняла что он имел ввиду. Николас причиняет самую большую боль тем, кого он любит. Потому что лишь они могут заставить его страдать. И так как страдает он, не может страдать никто. Потому что саморазрушение гораздо страшнее всего остального, а Николас умеет разрушать, не оставляя даже обломков и самым первым он разрушит себя самого. Вот что имел ввиду Сэми. И он был прав, возможно, не любить Ника, это и есть то самое счастье беззаботности, потому что любовь к нему убивает своей безграничной болью. Но, вспомнив и прочувствовав все, я бы ни за что не отказалось даже от самых жутких проявлений его любви и ненависти. И только сейчас я осознала, что сделала с нами обоими — я убивала его любовь ко мне, я предавала его. Я, та кому он доверял больше всех, та, кого он любил до безумия. Я рвала его на куски день за днем. Он отпустил меня. Хотя мог растоптать и уничтожить. Наверное, только со мной он способен на столь благородный поступок. Я единственная кто безнаказанно обманул Николаса Мокану и при этом остался в живых. Ни о каком прощении не может быть и речи. Он не простит. Никогда. Заслужить его доверие практически невозможно.

Когда мои глаза распахнулись, я зарыдала, громко, оглушительно. Фэй прижала меня к себе, а Сэми опустил голову и закусил нижнюю губу. Он не был рад моему возвращению. Никто не был рад. Словно они предпочитали, чтобы я оставалась прежней.

Тогда зачем они это сделали?

— Мне…я…задыхаюсь, Фэй…я…

Она гладила меня по голове, прижимая все крепче, стараясь передать мне свою энергию, но я слишком наполнилась эмоциями и воспоминаниями, меня раздирало на части. Я захлебывалась, и судорожно цеплялась за нее, как за спасательный круг.

— Теперь ты все помнишь…ты вернулась. Сэми сделал то, что не под силу десяти Чанкрам.

Я всхлипывала, с трудом повернула голову в сторону и увидела Мстислава, он держал на руках маленькую Анну. Пожертвовал ее душой, ее воспоминаниями ради меня. Немой вопрос повис в воздухе и он ответил. Его голос звучал глухо в комнате, все еще наполненной сгустками энергии моего сына и Фэй.

— Я нарушил баланс, я привел ее в наше время и отнял у тебя жизнь. Я должен был все вернуть на свои места. Рано или поздно настал бы час расплаты. Пусть будет так. Я бы не смог вернуть ее в прошлое и позволить ей умереть.

— Как она? — спросила я, пытаясь встать с постели и чувствуя легкое головокружение.

— Она дышит, очень скоро очнется. Ей придется начинать жизнь с нуля, и мы с Дианой поможем ей в этом. Не беспокойся о ней. Те воспоминания, которые она потеряла не самые лучшие.

— Кто она теперь? Чью душу получила?

Сэми быстро посмотрел на Фэй, и та отрицательно качнула головой.

— Это не имеет значения. Анна, останется Анной, не смотря ни на что. Все мы при рождении получаем душу. Мы не знаем чья она и в каком теле была до нас, какой круг вечности проходит в этот раз. Пусть и сейчас все останется тайной неподвластной нашему пониманию. Сегодня она родилась заново, получила иное будущее и демоны времени уже не властны над ней. Никто не посмеет потребовать ее обратно. Баланс снова восстановлен. Тот, кто должен был умереть — умер, и его душа вернулась туда, куда должна была вернуться. Мы лишь помогли этому процессу.

— Сэми…, - я протянула руки к сыну, и он крепко обнял меня. Мгновенное облегчение, исцеление каждой клеточки моего тела. Мой ребенок. Безумно любимый и такой несчастный. Он знает то, что ребенок не должен знать он видит и понимает то, от чего взрослый сошел бы с ума.

— Мам, я так скучал, а Ками…она все время плачет о тебе. Каждый день. Она тоскует.

— Где она?

Я посмотрела в глаза сыну, и сердце забилось сильнее, пропуская удары, разгоняясь, начиная пульсировать и жить.

— Она с Дианой. Ты скоро увидишь ее, обещаю.

— Я должна идти к нему… — неуверенно прошептала и тяжело вздохнула, — но я даже не знаю где он.

— Купил новый дом, я дам тебе адрес, — сказала Фэй и я почувствовала, как во мне поднимается волна гнева.

— Ты знала, где он и не сказала мне? Когда я просила и умоляла?

— Он бы не стал говорить с тобой, — ответила Фэй и смело посмотрела мне в глаза, — с той кем ты была.

Самое странное, что я не чувствовала перемен. Я по-прежнему оставалась сама собой, только теперь больше не пустой, а до краев наполненной эмоциями, они давили на меня, ломали, выворачивали наизнанку.

— Сейчас ты сможешь с ним говорить. Сейчас ты помнишь и знаешь его. Я могу позволить тебе пойти к Нику и не боятся, что ты не вернешься от туда живой.

В этот момент я поняла, что все они знали, почему Ник ушел, знали о моем предательстве, о том, что я помогала охотникам…Господи, я помогала тем, кто мог и хотел уничтожить мою семью. Они все простили меня. Они — да, а Ник — нет. И я обязана идти к нему и просить выслушать меня и дать нам шанс.

Сэми уехал вместе с Мстиславом и Анной, а Фэй осталась со мной. Мы долго молчали, она давала мне время подумать, свыкнуться с тем, что я вспомнила, принять саму себя и осознать все, что произошло в последнее время с нами всеми. Но было еще что-то…и я хотела знать, что именно.

— Ник уже не верит в вас и принял решение, которое очень трудно изменить.

— Я приеду к нему в офис.

Тогда я еще наивно предполагала, что вспомнив все, мне удастся убедить его, вернуться обратно. Это же мой Ник. Мой муж. Мой нежный зверь, моя любовь. Кто как не он должен понять меня? Я верила, что стоит мне посмотреть ему в глаза и все вернется, станет на свои места. Я верила, а Фэй нет.

— Ты не сможешь вот так просто приехать к нему в офис. Его ищейки не дадут приблизиться ни на шаг.

— Глупости, я его жена. Я просто зайду, и никто не посмеет меня выгнать. Я их хозяйка, так же как и он.

— Николас объявил о разводе, — тихо сказала Фэй, он созвал совет и объявил всем, что ты теперь не являешься королевой братства. Официально. Ты понимаешь, что это значит?

Я стиснула челюсти, стараясь дышать ровнее, стараясь не поддаваться панике.

— Я не подписывала бумаги о разводе и без моего согласия никто нас не разведет.

Как же жалко это прозвучало.

— Возможно, но ты и правда думаешь, что для него это имеет значение?

— Пусть скажет мне об этом в глаза. Сейчас. Когда я помню все что было между нами.

— Ник стал другим. Таким, каким ты его почти никогда не знала. И его верные псы, которыми он окружил себя в последнее время, только и ждут команды «фас», Марианна. И если он им прикажет убить тебя — они это сделают.

— Ты говоришь о ком-то другом, а не о Нике, Фэй…это же Ник…он никогда..

Фэй тяжело вздохнула:

— Все изменилось, Марианна. Пока ты разбиралась в своих чувствах, Ник окончательно потерял человеческий облик. Ты думаешь, мы просто так сделали то, что претит всем законам природы? Ты даже не представляешь как мы рисковали возвращая душу в твое тело и забирая жизнь у маленькой Анны. Вы обе могли умереть! Ник объявил об уничтожении охотников. Вчера началась облава по всему миру. Убиты десятки смертных. Ты понимаешь, что это война? Понимаешь, что он нарушил законы братства?

Я понимала…они вернули мне память не потому что хотели воссоединения семьи, а потому что происходит нечто такое, что изменит наш мир навсегда. Нечто, что угрожает всему братству.

— Гиены получили власть. Сегодня отменен закон о «маскараде». Без разрешения Совета. Кровь польется рекой.

— Отец знает об этом? — мне казалось земля вращается под ногами.

— Да, сегодня я ему сообщила.

— Кристина и Габриэль?

— Завтра будет созван экстренный совет братства. Ник отказался присутствовать.

Мне стало не по себе, я как младенец, который все чувствует, но ничего не понимает.

— Что это значит Фэй?

— Что твоего мужа рано или поздно братство объявит вне закона. И никто не сможет его спасти. Никто из нашей семьи не сможет перечить решению Верховного Суда. Ты должна поговорить с ним…но я не уверенна, что это хоть что-то изменит. Иди к нему, Марианна, но будь готова увидеть совсем другого Ника.

****

Роскошный дом, больше похожий на крепость. Впрочем, Ник всегда любил массивные здания, высокие ограждения, вычурный стиль. И уединение. Полный отрыв от цивилизации. Уверенна, что этот дом строили лично для него, по его заказу. Только Ник мог купить недвижимость в такой глуши. Я добиралась сюда больше двух часов, по ухабистым, размытым дорогам, без указателей. Здание пряталось в самой гуще деревьев, в лесопосадке в сорока метрах от трассы. Я остановилась возле массивных высоких, железных ворот и посигналила. Ищейки появились из неоткуда. Я не видела их раньше в окружении мужа, его охрану набирал Серафим, после гибели Криштофа он стал заместителем моего мужа. Только раньше ищейки были выходцами из кланов Черных и Северных Львов. Сейчас передо мной Гиены. Я видела цвет их глаз, определяла их по запаху. Принадлежность к кланам всегда известна членам братства. У каждого есть отличительный знак. Члены клана Гиен обязаны носить браслеты из меди. Вместе с прошлым ко мне вернулись и мои способности вампира.

— Прикажи открыть ворота! — мой голос не дрогнул, и они удивленно уставились на меня. Уверенна, что охранники прекрасно знали кто я. Но ни один из них не выразил должного почтения. Не склонил головы. Неприятно укололо где-то внутри. Вспомнились слова Фэй о том, что Ник официально объявил о нашем разрыве. Значит, мне не оказывают должного уважения, потому что знают мой звездный час рядом с их королем окончен.

— Нам не велено.

Сказано с вызовом и полной уверенностью в своей безнаказанности. Мне раньше не доводилось общаться с представителями клана Гиен. Они не смели и не могли приблизится к жене князя. Теперь они даже не склоняют передо мной головы.

— А мне плевать, что вам велено, а что нет. Я все еще госпожа Мокану и я королева братства. Иногда в семьях происходят разногласия, когда они благополучно разрешатся мой гнев падет и на ваши головы тоже. Открывайте ворота. Я все еще ваша хозяйка.

Они переглянулись, несколько секунд размышляли, а потом все же впустили меня на территорию особняка.

Как это напоминало те самые времена, когда я вернулась к Нику, после нашего последнего расставания. Когда Иван боялся посмотреть мне в глаза и, так же как и они, впустил меня в мой собственный дом. Только теперь это не мой дом. Это жилище Ника. Здесь ничего не напоминает обо мне.

Я поднялась по ступеням и передо мной распахнули парадную дверь. Не посмотрев на дворецкого, я сбросила свой плащ и с гордо поднятой головой пошла навстречу Серафиму.

— Где мой муж?

— Как вы сюда попали? Кто вас впустил?

Я смерила его гневным взглядом:

— А кто мог посметь не впустить хозяйку? Вы не учтивы со своей королевой, Серафим?

Он прикусил язык, услышав властные нотки в моем голосе.

— Господин приказал…

— Я знаю, что он приказал. Но я еще ваша госпожа и никто не лишал меня подобного титула, насколько мне известно.

Серафим несколько секунд смотрел мне в глаза, но я не отвела взгляд, и он смутился, кивнул и поклонился. Как подобает его положению — слуги и раба, всегда покорного моей воле.

— Я проведу вас в библиотеку.

— Нет, ты проведешь меня к нему. Не нужно сообщать, просто скажи мне, где он.

Серафим замялся, беспомощно посмотрел на двух охранников, потом снова на меня.

— Я думаю, будет лучше, если я о вас доложу, и господин сам спустится к вам.

Я не стала возражать, но не осталась стоять внизу, а пошла следом, стиснув пальцы, заламывая их, чувствуя, как начинаю нервничать все больше, как покрываюсь бусинками пота. Серафим скрылся за массивной дубовой дверью, и она захлопнулась у меня перед носом, еще раз напоминая о том насколько меня здесь не ждали.

Внезапно я услышала голос Ника, полный ледяного презрения:

— Какого черта? Я приказал не впускать никого.

— Но это ваша жена и…

— Да хоть сам черт или бог. Выстави ее за дверь к такой-то матери. Пусть убирается.

— Она не хочет уходить и требует встретиться с вами немедленно.

— Ха! Она требует! А мне плевать. Я сказал — никого не пускать! Чем она отличается от других?

Я не выдержала, толкнула дверь его кабинета.

— А тем, что я имею право поговорить с собственным мужем.

Ник отшвырнул Серафима и тот быстро ретировался к двери, оставляя нас наедине.

— Какие гости, — сказал Ник и скользнул по моему лицу колючим взглядом, — охрана все же впустила бывшую королеву братства?

Он отхлебнул виски из горлышка бутылки и посмотрел на меня исподлобья. Пьян. Как всегда. Иначе и быть не могло. Как же больно на него смотреть. Особенно сейчас, когда он настолько близко и в тот же момент далеко. Я истосковалась по нему. Только сейчас, увидев, почувствовав, услышав его голос, я поняла, что наконец-то способна дышать. Мой зверь. Нисколько не изменился. Всклокоченные волосы, распахнутая небрежно синяя рубашка, кожаные штаны и неизменные сапоги, начищенные до блеска. Зарос. Щетина не ухожена. Глаза сухо блестят. И все равно красив…Каждый раз иначе…Каждый раз до боли режет глаза. Взгляд немного затуманен алкоголем.

— Какого черта ты пришла? Я тебя не звал. Или ты принесла мне подписанные бумаги лично?

Боже как я скучала по его голосу…, сердце готово было выскочить из груди, я невыносимо захотела броситься к нему, заставить посмотреть на меня, выслушать. Это же мой Ник…Мы столько прошли вместе, столько пережили. Он не чужой мне и он наверняка страдает. Ему больно и плохо.

— Я пришла поговорить с тобой, — сделала шаг навстречу, но он смерил меня взглядом полным презрения.

— Я знаю, зачем ты пришла. Давай избавимся от нудных и ненужных предисловий. Ближе к делу — ты подписала бумаги о разводе? Если нет — закрой за собой дверь с другой стороны.

Но я не послушалась, все еще уверенная в себе, в наших чувствах, убежденная, что все еще могу управлять им…и как всегда заблуждающаяся.

— Ник, посмотри на меня, неужели ты ничего не замечаешь?

Он усмехнулся сделал несколько глотков, волосы упали ему на лицо и он смахнул их назад рукой:

— А что я должен заметить? Платье? Прическу? Ничего нового я не вижу. Давай избавь нас обоих от истерик. Ты подписала бумаги? Я терпеливо ждал целую неделю.

Он сел в кресло, так до боли знакомо закинул ногу за ногу и закурил сигару. Мне сесть не предложил.

— Я не подписала твои бумаги и не собираюсь их подписывать. Я хочу поговорить с тобой.

Ник тяжело вздохнул, словно давая мне понять насколько его раздражает все что я говлрю.

— А я нет. И, по-моему, я дал тебе это понять более чем красноречиво. Нам не о чем разговаривать.

Я стиснула пальцы еще сильнее, мне непреодолимо хотелось его встряхнуть, заставить сбросить эту ледяную маску, посмотреть мне в глаза.

— Я все вспомнила, Ник. Все.

Он резко повернулся ко мне, и на мгновение мне стало невыносимо жарко. Его глаза…эти синие бездонные глаза в которых я растворялась и теряла саму себя. Надежда вспыхнула где-то внутри глубоко в сердце, запорхала нежными крылышками.

— И что я должен сделать, по-твоему? Запрыгать от восторга? Мне плевать на то что ты там вспомнила.

Я сделала глубокий вздох, все еще не теряя надежды убедить, сказать все что так сильно хотела.

— Ты ушел, потому что я стала другой, потому что больше не мог мне доверять, но все изменилось, я вспомнила, Ник. Все вспомнила.

— И что?

Все такой же равнодушный взгляд, никакого интереса. Его больше занимали виски. Ник демонстративно рассматривал янтарную жидкость, приподняв бокал к свету, струящемуся из окна.

— Ты правда думаешь, что я ушел из-за того что ты стала другой? Ты плохо меня знаешь, Марианна. Если бы я не хотел уйти, для меня бы это не имело значения. Я просто больше не люблю тебя. Этого достаточно? Не хочу тебя, не думаю о тебе.

Удар, пощечина, нож в сердце, лезвием по венам. Я задержала дыхание.

— Ты наказываешь меня, — сказала тихо, но он засмеялся в ответ.

— Не льсти себе. Я уже давно потерял интерес к наказаниям. Точнее тебя мне больше наказывать не за что. Марианна, подпиши бумаги. Просто сделай это. И все. Избавь себя от унижения.

Он затянулся сигарой и пустил колечки дыма в сторону окна. Посмотрела на его длинные пальцы — он больше не носит обручальное кольцо. Тронула свое и оно обожгло мне кожу.

— Ник, посмотри на меня — это же я.

Он усмехнулся уголком чувственных немного бледных губ, но так и не повернулся ко мне:

— Ты. Конечно ты, Марианна. Со зрением и слухом у меня все в порядке и я не настолько пьян, чтобы считать тебя галлюцинацией.

Возникла пауза, за это время он успел закурить еще одну сигару.

— Ник…я правда все вспомнила…Сэми вернул мне чувства и воспоминания. Я вернулась, я такая же, как и раньше. Не гони меня, дай нам шанс, Ник.

Он сделал глоток из бокала.

— Черт…паршивый виски.

— Черт возьми, ты не понимаешь? Я все помню.

— Прекрасно понимаю. То, что ты вспомнила все, не значит, что я все забуду.

Медленно повернулся ко мне и посмотрел в глаза, вот и исчезло равнодушие, но почему-то мне от этого не легче. Всегда поражалась насколько тяжелый у него взгляд. Как камень на шее утопленника.

Я сделала шаг к нему, но он остановил меня:

— Не подходи. Оставайся там, где стоишь.

Но я сделала еще шаг и еще, пока не подошла настолько близко, что от его запаха закружилась голова. Тут же возникло дикое желание обнять его, сломать стену отчуждения, целовать его щеки покрытые щетиной, его ледяные глаза, отогреть его сердце, отдать все, что чувствую сама. Пусть захлебнется вместе со мной.

— Ты не можешь вот так все зачеркнуть?

Он резко встал с кресла и теперь возвышался надо мной как скала.

— А кто мне запретит? Ты?

Прозвучало унизительно, да он и не пытался со мной говорить деликатно. Наоборот каждое слово было направлено на то чтобы унизить еще больше.

— Или твой отец, брат? Кто?

— Никто…

— Вот именно- никто. Уходи, Марианна. Уходи, пока я не приказал вышвырнуть тебя за дверь. Если бы ты и правда все вспомнила — ты бы поняла, что все кончено. Ты бы увидела это по моим глазам. Мне наплевать на все что ты скажешь. Мне ПЛЕВАТЬ!

Я долго смотрела ему в глаза:

— Скажи это еще раз, вот так глядя мне в глаза, после всего что было между нами, после всего что я простила тебе, после того как пришла несмотря на то что ты сам себя ненавидел и не мог простить. Скажи мне, что ты меня не любишь.

Возникла пауза и за эти мгновения, я несколько раз умерла и воскресла. Он не сможет. Не откажется от меня. Он видит мой взгляд, чувствует как бьется мое сердце.

— Я тебя не люблю, — Ник не отрываясь смотрел мне в глаза, — ты ничего для меня не значишь, мне все равно что ты помнишь, а что нет. Ты простила меня, и это было твоим решением, я же никогда и никого не прощаю. И ты, как никто другой, знаешь об этом. А теперь давай, иди отсюда иначе я вышвырну тебя сам. Пошла вон!

Он заорал это мне в лицо и его радужки вспыхнули красным фосфором.

— Почему? — тихо спросила я, все еще не веря, что слышу это от него.

— Потому что я так хочу. И не одной причины больше. Никакого глубокого смысла и философии. Только мое желание.

— Ты не можешь этого хотеть. Я знаю, чувствую, что ты лжешь.

Он захохотал мне в лицо:

— Поздно чувствуешь, детка. Поздно…Поезд ушел. Понимаешь?

Я ничего не понимала, это не мой Ник. Это кто-то чужой, совершенно чужой. Этот взгляд, эти слова.

— Не понимаю, — голос сорвался, и я почувствовала, как по щеке скатилась слеза, — ничего не понимаю, Ник.

Он засмеялся, громко, запрокинув голову. Потом посмотрел на меня с презрительным сожалением.

— В таком случае у кого-то из нас большие проблемы. Похоже, что у тебя. После амнезии настала очередь шизофрении? Весьма печально. Ты должна волноваться о своем здоровье, а не бегать за мной в жалких попытках убедить в том, что для меня не имеет никакого значения.

Мне стало трудно дышать. Этот разговор превращался в пытку в бессмысленное сплошное унижение. Словно мы говорили на разных языках. Я впилась пальцами в ворот его рубашки:

— Ты что творишь, Ник? У нас дети, семья, семь лет жизни вместе. Я люблю тебя. Неужели мы не можем это преодолеть? Переступи через себя, дай нам шанс. Я прошу тебя. Ради Ками, ради Сэми. Я понимаю, что ты не веришь мне, что ты злишься. Я докажу тебе, что я все та же. Я…

На секунду в его глазах промелькнуло нечто похожее на сожаление, какая-то тусклая искра грусти. Я ухватилась за нее как за спасение, обняла его за шею, прижалась всем телом. Да, говорить. Не замолкать. Пробить броню. Говорить, кричать. Он не ожидал, и на мгновение его ладони обхватили мою талию, сжали сильно, до боли. Я вцепилась в его плечи, уткнулась лицом в его сильную шею, касаясь дрожащими губами солоноватой кожи.

— Я люблю тебя, Ник, ты мой муж…отец моих детей. Я оступилась, совершила ошибку, но я все вспомнила…боже, да и это не имеет значение. Я поняла, что люблю тебя еще до того как Сэми вернул мне воспоминания.

Он вдруг резко сжал мои запястья и оторвал от себя:

— Мне жаль тебя, ничем не могу помочь. Это теперь только твои проблемы.

— Так не бывает! — закричала я, — не бывает! Значит, ты не любил меня никогда! Нельзя вычеркнуть кого-то из сердца за неделю или за месяц!

Он сильнее сжал мои запястья и дернул к себе:

— Можно, если очень сильно этого захотеть! Можно, если от чувств остались одни воспоминания, и нет даже сожалений. Можно если твоя жена тебя предала и хотела отравить вместе со своим бывшим любовником или ухажером. Не знаю, кем он там был для тебя. Это была ты, Марианна. Не важно, что ты помнила, есть совесть, есть чувство стыда и верности и они заложены внутри. Я никогда не прощаю предательства.

— Но я не помнила тебя!

— Жалкое оправдание. Но неплохая попытка. Ты трахалась со мной ночью, а днем шла к нему и рассказывала, как устроена сигнализация и система охраны в нашем доме. Или ты совершенная идиотка, которая не понимала к каким последствиям это приведет.

Амнезия — это не атрофия мозгов!

— Прости меня!

Прозвучало жалко и неуместно, после всего что он сейчас сказал.

— Простить за что? За глупость? Если бы я думал, что ты настолько глупа, я бы презирал тебя не меньше, если не больше. Нет…ты сделала то, что хотела сделать. Намеренно, просчитывая все ходы, отыскивая мои слабые места и била по ним, вонзала мне нож в спину снова и снова и это не глупость — это мать твою, предательство. Если убить кого-то, и при последнем вздохе умирающего сказать «Прости меня» он оживет?! А Марианна? Ответь! Он оживет, я тебя спрашиваю? Случится чудо?

Ник неожиданно сгреб меня за шиворот и заставил смотреть себе в глаза:

— Вот и я умер! Все умерло! Мои чувства к тебе! Ничего нет! Пустота! И твое прости мне нахрен не нужно. А теперь уходи. Ты хотела услышать правду? Вот она правда — я не хочу тебя видеть потому что каждый раз когда я смотрю тебе в глаза мне хочется задушить тебя. Как ты думаешь моей сдержанности надолго хватит?! Ты все вспомнила? Если ты меня знаешь — как скоро я убью тебя, Марианна? Если каждый раз, когда я к тебе прикасаюсь, я слышу, как ты безропотно соглашаешься подсыпать мне яду?

— Это неправда, я не знала что это яд. Не знала.

— Я должен тебе верить? Только потому что ты все вспомнила?

Я чувствовала, как комната кружится, вращается, меня затягивает дикое отчаянье.

— Ради прошлого! Ради наших детей!

Ник резко выпустил меня, и чуть не упала, схватилась за стену, тяжело дыша.

— Ты вспомнила о детях? Поистине знаменитая женская уловка.

Когда он произнес эти слова, я вдруг поняла, что все что я сейчас говорю, уже не имеет никакого значения. Ник похоронил наши отношения, и пути назад больше нет.

Он скрестил руки на груди и с издевательской усмешкой смотрел на меня.

— Более того, Марианна. Ты не знаешь самого важного — я скоро женюсь. Так что сделай одолжение не кричи так громко, моей невесте не понравится, что я провел с тобой наедине так много времени. А у стен есть уши.

Вот теперь он меня «ударил» по-настоящему, в солнечное сплетение. Я перестала дышать. Я могла ожидать чего угодно только не этого.

— Женишься? — я повторила это слово, и оно застряло у меня в горле.

— Да. Как только ты соизволишь подписать все бумаги. Впрочем, у меня есть методы заставить тебя это сделать. Но думаю, мы не дойдем до этого, верно? Ты ведь не хочешь чтобы дети узнали как их мать договаривалась с охотником отравить отца…Или например Совет, который может передать мне опекунство над ними.

Я пошатнулась и попятилась назад, меня трясло как в лихорадке:

— Ты…ты не сделаешь этого со мной…

— Мне кажется, кто-то здесь до сих пор не снял розовые очки.

Меня затошнило. Казалось я сейчас упаду. В голове нарастал гул, дикий вой.

— Ты…

— Правильно — чудовище. Бесчувственное животное. Надеюсь, теперь ты все же уйдешь или гордость не является одним из качеств Марианны Вольской?

— Я все еще Мокану, — глухо ответила и с трудом вздохнула.

— Ненадолго. Я все равно получу развод. Нужно будет и без твоего согласия. Тебя проводить до двери или найдешь выход сама?

Я молча смотрела на него и тяжело дышала. В горле застрял ком, сердце билось очень тихо, словно вот-вот остановится.

— Я попрошу Серафима принести тебе стакан воды. У меня много дел. Оставлю тебя одну, когда будешь в состоянии — тебя проводят.

Он даже не скрывал, что понимает насколько мне больно. Нет, он наслаждался моей агонией, ему это доставляло удовольствие. И я вдруг поняла, что если он сейчас уйдет, я больше никогда его не увижу, так близко.

— Не уходи, — схватила его за руку, — повисла на нем, проклиная себя за то, что унижаюсь, но уже не могла остановиться. Я теряю его, он ускользает, просачивается сквозь пальцы, сквозь мои мечты и надежды и уходит…просто уходит из моей жизни. Чужой. Совершенно другой Ник.

— Пожалуйста, не уходи. Я не смогу без тебя…я пропаду, понимаешь? Лучше бы я ничего не помнила.

— Хотел бы сказать, что мне жаль…да не могу. Мне не жаль. И да — лучше бы ты ничего не помнила, хотя мне доставляет удовольствие видеть твои слезы. Мне это льстит.

Он вышел из кабинета, а я согнулась пополам, казалось — я сейчас умру. Мне выжгли все внутренности, и вместо кислорода в тело попадает углекислый газ. Но все еще оставалось стойкое чувство уверенности — это не мой Ник. Он не мог так поступать со мной. Просто не мог…или я никогда по-настоящему его не знала. Кто он? Неужели мы все ошибались и предводитель Гиен, маньяк, садист и убийца никогда не исчезал, он всегда жил внутри него и там в его черной душе не было места для нас.

Когда тихо умирает надежда, рассыпается на осколки и растворяется любая возможность вернуть что-то обратно, только тогда становится по-настоящему больно. Физические страдания не сравнятся с медленной агонией сердца.

22 ГЛАВА

Предательство и насилие — это копья, заостренные с обоих концов: того, кто пускает их в дело, они ранят больней, чем его противника.

(с) Эмили Бронте. Грозовой перевал

Ник сел в машину и яростно хлопнул дверцей, сорвался с места, доставая на ходу сотовый и набирая знакомый номер:

— Ирина, ты где сейчас?

— Жду моего дикого зверя. Вечно изнывающая от желания к моему хищнику.

— Давай без сантиментов. Разденься наголо, и жди меня в постели.

— Я и так в постели…с двумя милыми смертными кошечками и моим рабом. Составь нам компанию, Мокану. Соскучился?

— Нет, яйца болят, трахаться хочу, сейчас. И ни одной шлюхи поблизости кроме тебя.

Она проглотит. Никуда не денется эта су***а.

— О здесь для тебя приготовлены изысканные удовольствия и свежий, ароматный ужин? Ты любишь блондинок или брюнеток? А мальчиков, юных восемнадцатилетних смертных готовых на все для твоего удовольствия?

— Даже к смерти? — мрачно спросил Мокану и отпил виски на ходу выбрасывая бутылку из окна.

— Даже к смерти…если мой господин пожелает.

Ему сейчас хотелось крови и секса. Много крови и грязного траха, грубого, жестокого, похотливого. Как раньше. С полным отключением всех эмоций. Только удовольствие и красный порошок. До бесконечности.

Он приехал к ней через час. Кружил по городу на бешеной скорости, вылетая на встречную, собрав целый хвост полицейских машин, от которых его умело избавил Серафим в течении нескольких минут. Потом припарковался возле гостиницы и поднялся в номер любовницы. Она встретила его в прозрачном пеньюаре, надетом на голое тело.

— У нас гости…смотри какие милые и нежные создания.

Ник исподлобья посмотрел на двух полуобнаженных девушек, которые замерли в благоговейном восхищении, разглядывая его. Ноздри затрепетали…запах крови. Везде. Витает в воздухе, наполняет помещение и его легкие. В бокалах вместо вина кровь. Ирина устроила настоящую вечеринку…Когда то он сам так развлекался…вместе с Магдой. Тогда в его жизни не было боли от предательства. В его жизни не было Марианны. И он мать его, был счастлив в своем жутком стремлении разрушать. В том прошлом, где все еще был предводителем Гиен и мог убивать без зазрения совести. Ник захлопнул дверь и посмотрел на любовницу. К дьяволу воспоминания. Их нет. Ничего нет. Он убьет проклятую тварь любовь, задушит ее, вытравит к дьяволу.

— Запрещенные удовольствия, — Ирина подмигнула и кокетливо поправила роскошные рыжие локоны.

— От того такие острые и вкусные, — прошептала она и подошла к юноше, который смотрел на нее и тяжело дышал, его зрачки были расширены. Скорей всего кокаин.

— Для начала расслабься, Ник. Лови.

Женщина бросила Мокану пакетик с порошком, и тот поймал на лету, вскрыл вену зубами и посыпал в рану красную пыль, закрыл глаза, и по телу прошла судорога удовольствия, мышцы расслабились.

Ирина кивнула девушкам на Ника и те грациозно встали с узкой кушетки и направились к гостю. Они стащили с него рубашку, целуя его шею, губы, облизывая острыми язычками его смуглую грудь, увлекли Ника на кушетку. Он наблюдал за ними обеими, из-под прикрытых век, они извивались змеями около его ног, ластились как котята, и вдруг резко привлек к себе брюнетку, долго смотрел ей в глаза, а потом, не спуская с нее взгляда схватил за горло блондинку и поставил ее на колени.

— Давай, соси, а она пусть смотрит.

Пока блондинка ритмично работала ртом, Николас не спускал глаз с брюнетки, черты расплывались перед глазами, образ рассеивался, снова воссоединялся, и теперь на него смотрела Марианна. Ник отшвырнул от себя блондинку и грязно выругался, притянул к себе темноволосую девушку впился в сочные губы яростным поцелуем, потом развернул спиной к себе и привстав овладел ею, хрипло рыча и притягивая назад за волосы, заставляя прогнуться и принять его еще глубже. Внезапно ему померещились темно бордовые шрамы на ее спине и он, оттолкнув девушку ногой, взъерошил свои волосы.

— Мать твою! — взвыл громко и смел с маленького столика бокалы и блюда с фруктами и шоколадом.

Ирина как раз целовалась со своим юным рабом, и медленно спускаясь по его шее, впивалась в яремную вену, потихоньку высасывая из него жизнь. Потом оттолкнула парня и подошла к любовнику.

Протянула руку за бокалом и дала ему отпить, потом прижалась к его губам губами.

— Еще немножко анестезии моему королю не помешает…о да…вот так.

Ирина взяла маленький кинжал и вскрыла вену на запястье любовника, надкусила пакетик с красной пылью и тонкой струйкой высыпала на рану, а потом облизала, заживляя кожу. Николас закатил глаза.

— Хорошо?

— Охрененно хорошо…, - хрипло простонал он, сжимая полные сочные груди обеими руками, потом наклонил ее к своему паху, — если ты возьмешь его в рот, станет еще лучше.

По его обнаженному телу проходили судороги удовольствия, вены выступили под бронзовой кожей. Несколько секунд он наслаждался умелыми ласками княгини, а потом открыл глаза и вдруг увидел, как смертный парень яростно занимается сексом с девушкой-брюнеткой. Как ритмично двигаются его бедра, сжимаются и разжимаются упругие ягодицы. Издалека, сквозь марево наркоты доносятся нежные стоны девушки, он видит ее руки, которые гладят спину любовника. На секунду на безымянном пальце брюнетки сверкнуло обручальное кольцо. В этот момент парень перевернул девушку на живот и, схватив за длинные темные волосы, снова погрузился в податливое тело. И как наваждение…снова…это не просто девушка. Марианна. Ее трахает этот ублюдок, а она стонет от удовольствия. Лицо парня приобрело иные черты, превращаясь в Виктора. Светлые волосы, нос с горбинкой, приоткрытый в похотливом крике рот и Марианна, которая в этот момент смотрит на самого Ника и облизывает губы розовым язычком.

Все случилось в считанные мгновения. Ник не помнил как он это сделал, только сейчас на него смотрели мертвые широко распахнутые глаза брюнетки. И там, в черных зрачках отражался он сам, обезумевший, со страшным искаженным лицом пепельного серого цвета с проступившими сетками вен. Под его пальцами хрустели шейные позвонки. Только что он задушил брюнетку. Истошно орала блондинка, скулила от ужаса, а по горлу Ника текла кровь смертного парня. Она наполняла его тело энергией и вымывала действие красного порошка.

— Твою мать, Мокану, ты испортил весь праздник и мои подарки. Да заткнись ты! — Ирина дала пощечину блондинке и та тихо заскулила, забившись в угол комнаты и глядя расширенными от дикого ужаса глазами на изуродованный труп парня. Из разорванного горла фонтаном била темно-алая кровь. Ник разжал пальцы, продолжая смотреть в мертвые глаза брюнетке, потом отшвырнул ее как тряпичную куклу и резко встал на ноги.

— Заткни ей рот, — кивнул на блондинку, и Ирина свернула несчастной шею одним резким движением.

— Черт, возьми, Мокану. Ты устроил здесь лавку мясника. Побоище. Я планировала хорошо потрахаться, изыскано перекусить, стереть им память и отправить вон с парой стодолларовых купюр. А теперь, дьявол тебя раздери, где мне искать чистильщиков, которые не сольют нас обоих Совету?

Ник пошатываясь, подошел к постели и рухнул на нее лицом вниз.

— Позвони Серафиму. Он уберет. Скажи — я приказал.

Ирина вернулась из душа, брезгливо переступила через лужу крови и села на краешек постели.

— Демоны прошлого не отпускают тебя а? Жалеешь о том, что начал все это, Ник?

Король перевернулся на спину и усмехнулся:

— Не жалею. Пусть сегодня начнут вторую волну зачисток. Я подпишу договор с твоим кланом, Ирина. Пусть начинают истреблять Черных Львов. Мы устроим новую Варфоломеевскую ночь.

Ирина удовлетворенно засмеялась и нырнула в постель, положила голову на грудь любовника.

— Какой же ты кровожадный…настоящий Зверь.

Он вдруг посмотрел ей в глаза:

— Ты говорила, что можешь заставить меня перестать чувствовать. Ты блефовала? Или просто болтала языком?

— Я твой создатель, Мокану. Я уже отключила твое восприятие и чувствительность. Но для этого нужно время.

— К черту время, сотри все нахрен.

Глаза Ирины блеснули, и она возбужденно облизала губы.

— Я не могу все стереть, я могу притупить, остальное ты должен сделать сам. Борись с собой. Мы начали то, что уже не закончиться просто так. Только потому что мы этого хотим. Механизм запущен. Времена меняются. Абсолютная власть. Ты чувствуешь запах свободы, хищник?

Он чувствовал запах крови и поднимающуюся волну безумной жажды убийства. Отголоски воспоминаний и чувств мерцали в уголках сознания, но аромат смерти заглушал все доводы рассудка.

Внезапно Ирина обхватила его лицо ладонями:

— Смотри мне в глаза, Николас. Повтори — я отдаю тебе полный контроль надо мной.

Зрачки Николаса превратились в маленькие точки, слились с темной радужкой:

— Я отдаю тебе полный контроль…

Она улыбнулась и нежно поцеловала его, а потом укусила за нижнюю губу.

— Ты не вспомнишь ничего из того, что я говорю тебе сейчас, но твой разум впитает мои слова, и ты подчинишься мне. Ты забудешь свой долг перед семьей и станешь их истинным врагом. Ты будешь помнить только то, что они предали тебя, изгнали и отобрали то, что принадлежало тебе по праву рождения. Ты возненавидишь каждого из них и откажешься от своих детей. Ты будешь делать то, что я тебе говорю, Мокану. Ты в моей власти глупец. Ты позволил мне управлять тобой, как марионеткой из-за твоей идиотской любви к этой маленькой дурочке, которая влезла к тебе в мозги и высушила их. А теперь моя очередь мстить и ты сам дал мне все козыри. Я отключаю все твои эмоции, ты станешь самым страшным и диким убийцей за всю историю братства. Но ты не перестанешь ее любить. Вот тебе моя месть. Ты будешь ее презирать и ненавидеть и в то же время подыхать от любви к ней. Когда ты причинишь ей боль, тебе будет больнее в десять раз сильнее. Каждый раз, когда ты ударишь ее, твое сердце будет покрываться ранами и они будут кровоточить. Вот моя сладкая месть, Мокану. А теперь поджаривайся на медленном огне. А я спляшу победный танец, когда тебя линчует Верховный Суд или когда ты станешь рабом Асмодея, а я получу власть в братстве, и мой клан похоронит всех Черных Львов. С твоей помощью, Мокану. Проклятый сукин сын, который закопал меня заживо. А ведь я тебя любила…мальчишка. Каким нежным и милым мальчиком ты был мой синеглазый девственник. Я дала тебе вечность, я научила тебя всему что умела, а ты…ты меня предал. Теперь твоя очередь корчится в агонии. Но я горжусь собой…такой садист и кровожадный зверь еще никогда не получал столько власти.

Зрачки Николаса исчезли совершенно, и радужка стала черной.

— Добро пожаловать в твой персональный Ад. Казни их всех. Всех, кого ты раньше любил. Повторяй за мной — я казню их всех, они заслуживают смерти за то, что предали меня.

Глаза Мокну закатились и тело выпрямилось как с судороге, бледные губы шевелились повторяя слова княгини:

— Я казню их всех, они заслуживают смерти за то, что предали меня.

Она погладила его по волосам.

— Вот так, мой хороший, все верно. Все правильно, идеально. Еще один сеанс гипноза и моя личная машина смерти начнет рубить головы моих врагов. А теперь, вернись, Мокану…давай. Сфокусируйся на мне. Открой глаза, не закрывай. Посмотри на меня.

Постепенно радужка из черной стала светло-синей. Ник глубоко вздохнул и судорожно сжал и разжал пальцы рук.

— Черт, у меня страшное похмелье. Красный порошок еще есть?

Ирина захохотала:

— Конечно, есть. Ты еще не передумал отключить все свои эмоции?

Она пристально посмотрела на Ника.

— Отключить эмоции?

— Ну, например чтобы тебе вдруг не стало жаль твоего братца, когда ты прикажешь убрать его с дороги.

Николас закрыл глаза и усмехнулся. Зловеще, уголком чувственных губ:

— Жаль кого? Ублюдка, который занял мое место и веками имел то, что принадлежит мне по праву?

— Не знаю. Ну, например, ты пожалеешь свою жену. Ведь она его дочь, хоть и приемная.

— Эту шлюху, которая изменяла мне с охотником? Кстати, я хочу, чтобы он сдох первым. Отдай приказ уничтожить его сегодня же ночью. Пусть принесут мне доказательства его смерти. Сердце в картонной коробке. Или лучше его голову.

— Ревнуешь?

— Кого?

— Свою жену, — невинно ответила Ирина и провела ноготком по его обнаженной груди.

— Никто не может безнаказанно лапать то, что принадлежало мне. Иди сюда.

Потянул Ирину за руку и положил ее ладонь к себе на пах.

— Ты много разговариваешь. Давай займем твой рот и язык более полезным, чем твоя болтовня. Кроме того завтра я объявлю о нашей помолвке. Ты хочешь стать королевой братства, Ирина?

Господи как же мало нас осталось. Во что превратилась королевская семья? Неужели нас больше нет. Я смотрела на лица родных и содрогалась от отчаянья. Отец изменился до неузнаваемости, Фэй молчала, глядя в одну точку, Кристина, Габриэль. Это все что от нас осталось. Нет мамы, нет Криштофа, нет Самуила и Ника…Мы больше не семья, мы жалкие осколки безумия на которые раскололся наш мир. Влад вернулся вчера ночью. Но я настолько была морально истощена, что у меня не было сил даже порадоваться его возвращению, я просто тихо плакала у него на плече, а он поглаживал мои волосы и молчал. Мой отец не смог меня успокоить и утешить. Более того, он принес на всем страшные известия, которые подкосили его самого, нас всех и прежде всего меня — Николас объявил войну нашему клану. Он окружил себя Гиенами и Носферату. Северные Львы переметнулись на его сторону. Никто в это не верил, пока отец не произнес вслух то, что мы боялись признать. Ник не скрывался, он лично участвовал в линчевании охотников, он отдал приказ об уничтожении семей Черных львов и собственной рукой вырвал сердце у одного из вампиров нашего клана. Это запечатлели камеры ночного видения. Ищейки доставили пленки Владу как только он вернулся. А спустя час к нашему дому принесли коробку, в которой слуги нашли отрезанную голову Виктора. Это был подарок для меня. Так там было написано. На крышке. «Для Марианны».

— Черт, у него крыша поехала. Какого дьявола здесь происходит, отец? Я нихрена не понимаю? Он съехал с катушек?

Влад посмотрел на Фэй и та тихо сказала:

— Нет…ему стерли все чувства, Крис. Все эмоции. Та женщина…Ирина. Она его создатель. Только так я могу объяснить те перемены, которые произошли с ним. Он больше не тот Ник, которого мы все знали. Он снова предводитель Гиен. И скоро они возьмут власть в свои руки.

Кристина обхватила ладонями заметно округлившийся живот:

— И что нам теперь делать а? Как этого засранца заставить вернуться обратно?

Она посмотрела на меня:

— Поговори с ним.

— Он не станет ее слушать, это разозлит его еще больше, — сказала Фэй и несколько раз прошлась по комнате, — завтра он отдаст приказ о полном уничтожении клана, не жалея никого из нас. Мы для него враги. Так работает мозг под гипнозом, и он ничего не может с этим сделать. Нам его не остановить. Наркотик усугубляет его гнев, ярость и он идет напролом. Прет как танк по трупам и по нашим головам.

Влад вдруг ударил кулаком по столу и все вздрогнули:

— Остановим. Я не позволю. Габриэль, сегодня же мы назначим встречу с Советом и потребуем объявить Мокану вне закона. Совет получит разрешение на уничтожение клана Гиен. Мстислав и Кристина отправятся к Алексею, заручатся поддержкой ликанов. Как только Ник и его женщина придут к власти — они разорвут все соглашения с Алексеем. Так что его помощь нам обеспечена. Через несколько дней он прекратят поставки крови, если уже не прекратили. Они заставят нас выйти на улицы. Мы сдадимся сами без боя.

Я смотрела на отца, потом на всех остальных и понимала, что сейчас они выносят Нику приговор. Все они.

— Вы его уничтожите, — прошептала я, — вы с ума сошли. Если Совет подпишет разрешение — ни один суд его не оправдает. Его приговорят к смертной казни, папа. Что вы говорите? Все вы! Вы слышите себя со стороны?!

Отец медленно повернулся ко мне:

— А если мы этого не сделаем, то все умрем. Это больше не Николас, которого мы все знали — это зверь, а мы его добыча. У вампиров существует способ зомбирования себе подобных. Мы его не используем — это запрещенный прием. Отключить эмоции, значит создать машину для убийства. Таких вампиров ничто не вернет обратно. Нет таких сил, возвращающих способность чувствовать. Бесчеловечный вампир — это сродни Носферату. Им движет только жажда убийства. Такое зомбирование происходит поэтапно. Я думаю Ник прошел все шесть этапов и нам больше не вернуть его назад. Никогда. Смирись и думай о детях. Как я смирился со смертью твоей матери. Считай, что он умер.

Я не верила, что это говорит мой отец, вскочила со стула и закричала, заглушая их голоса:

— То, что ты говоришь чудовищно! Это мой муж! Мой Ник! Я не позволю вам всем приговорить его к смерти. Эта женщина загипнотизировала его, она во всем виновата! Казните ее, а его верните домой. Я справлюсь. Он начнет чувствовать…Да, вы все…с ума сошли.

Я была близка к истерике, меня трясло как в лихорадке. В этот момент Фэй очень тихо сказала:

— Эмоции нельзя отключить без согласия. Только полностью готовый к этому вампир может отдать контроль своему создателю. Это было добровольное решение, Марианна. Ник знал, на что он идет. Он хотел стать зверем и палачом.

— Я вам не позволю. Я пойду к нему. Я буду валяться у него в ногах, и он прекратит я…заставлю его.

— Не вернешься от туда живой.

Мрачно сказал Мстислав и протянул мне стакан с водой.

— Палачи-каратели идут на добровольное зомбирование чтобы лучше выполнять приказы Асмодея. Отключают способность чувствовать. Особенно те, кто слишком эмоционален. Ты не сможешь заставить его чувствовать. Точнее шанс очень и очень маленький. Возможно, сильная эмоциональная встряска заставит начать испытывать боль, но он сделал это намеренно. Избавился от любой возможности страдать и сожалеть.

Вой полицейских сирен и пожарных снова доносился издалека и опять тишина. Город вымер. На улицах ни единой живой души. Последние три дня мир людей изменился до неузнаваемости. С экранов телевизора вещали о банде террористов, о мести наркобаронов и разборках криминальных авторитетов. Но мы все знали правду. Начался хаос. Междоусобная война внутри кланов. Резня ночь за ночью. Групповые убийства целых семей клана Черных Львов. Массовое уничтожение охотников. И все мы знали кто исполнитель. Мне казалось я схожу с ума, медленно погружаюсь в чан с кипящим маслом. Они обсуждали при мне, каждый свой шаг. Я знала, знала, что они защищают братство, защищают остатки нашей семьи. Но я не могла быть с ними, на их стороне, я никогда не соглашусь. Я не откажусь от него. Это ловушка. Они заманят его в ловушку и поймают как бешеное животное, а потом уничтожат.

Вскоре мы все перебрались в дом родителей, детей прятали в бункере, усилили охрану, пустили ток в ограждении и лазерные лучи. Мы были в относительной безопасности. Там снаружи каждый день умирали наши соплеменники. Мы видели это в новостях, а потом получали подробный отчет от ищеек по интернету. Число жертв росло изо дня в день, смертные боялись выйти на улицу, и я понимала, что рано или поздно это взорвет весь мир. Рухнет завеса «маскарада», люди узнают о нас. И Верховный Суд этого не допустит. Рано или поздно Ник будет объявлен вне закона. И это уже не зависит ни от меня, ни от решения моих близких. Он сам копает себе могилу. А я сижу здесь и просто смотрю на это, погружаясь в собственный хаос. Я не просто его потеряла…я его убила.

Кристина заботливо приносила мне воды, иногда просто обнимала за плечи и заглядывала мне в глаза. Габриэль пытался смягчить мою боль, забирая на себя все мои эмоции, и ненадолго я отключалась, переставая дрожать как в лихорадке. А по ночам я смотрела в темноту сидя рядышком с Ками и Самуилом и рассказывала им сказки. Глупо, наверное. Самуил знал обо всем что происходит, а Ками чувствовала, как разрушается наша жизнь и испуганно вздрагивала, когда кто-то заходил к нам в комнату. Она снова начала спать. Ее организм не выдерживал нервного напряжения. А мы с Самуилом тихо шептались, стараясь ее не разбудить.

Через неделю прекратились, поставки пакетов с кровью. Я не чувствовала голода, могла обходиться человеческой едой месяцами, а Ками и Самуил нуждались в свежей порции каждый день. Беременная Кристина и даже отец.

Я не хотела верить в то, что приказ о прекращении поставок отдал Ник. Но никто другой не имел столько влияния. Ищейки доложили, что банк крови полностью взят кланом Гиен и все поставки контролирует мой муж…или бывший муж. Я не удивлюсь, если он уже разорвал наш брак без моего согласия и женился на той женщине. Ирине. Наверное, никто бы не понял меня. Вот в эти моменты, когда мы все начали голодать, я думала о том, что он с ней. Не о том, что нас беспощадно морят голодом, заставляя выйти из убежища в поисках пищи, чтобы уничтожить, а о том, что она лежит в его постели, с ним, под ним. Она заняла мое место в его сердце, в мыслях и воспоминаниях. Что я знала о прошлом Ника? О том кто его обратил или почему он стал вампиром? Почему так долго враждовал с моим отцом, еще задолго до того как моя мать стала между ними? А если он любил ее когда-то?

С каждым днем становилось все хуже. Ищейки присылали новые подробности. Некоторые вампиры не выдержав голода, начали выходить на охоту. Скоро начнется эпидемия смертей и новорожденных голодных вампиров, которые наполнят улицы города. Уже подозревают, что в столице орудует группа маньяков-садистов, возомнивших себя вампирами. Каким-то чудом ищейкам удается сдерживать средства массовой информации и правда не просачивается наружу. Они сжигают трупы, уничтожают следы преступления и самих преступников. Запаса крови осталось меньше чем на сутки, а потом и многие из нас будут вынуждены выходить на охоту. Пока что я делилась кровью с Кристиной и Ками. Самуил стойко держался на отварах Фэй. Отец перебивался кровью Мстислава. Больше всех страдала Диана. Она еще не научилась контролировать голод, и больший запас крови уходил ей и Кристине. Сегодня утром Мстислав и отец уехали…и я с ужасом ждала их возвращения. Меня разрывало на части от противоречивых чувств. С одной стороны — голодают мои дети, а с другой, если все это прекратится Ника казнят самым изощренным способом и никто ему не поможет. Никто даже отец. Даже если Влад снова станет королем. Все бессильны. Голодные, растерзанные, разоренные кланы будут жаждать крови виновника своих страданий. Они линчуют Зверя. Моего Зверя…или уже не моего…а был ли он моим когда-то? Свернувшись в позу эмбриона, я грызла подушку стараясь не выть как раненное животное, вспоминая как он улыбался мне, как нежно смотрел на нашу дочь, когда она родилась, как носил меня на руках, как залечивал рубцы от моих крыльев…как впервые взял меня…как впервые сказал мне, что любит. Именно в такой последовательности. Почему-то от настоящего к прошлому…назад…в тот день как я увидела его впервые. Мое проклятие. Мою агонию, мою медленную смерть. Ослепительно прекрасную и порочную. Я все равно любила его. Не смотря ни на что.

Вчера вечером мы отдали Ками последний пакетик с кровью. Сейчас полдень. Скоро начнутся необратимые последствия от голода. Моя кровь не поможет так долго, да и не хватит и ее тоже. Я должна пополнять запасы, а я только отдаю. Я и Габриэль, который больше походил на призрака. Слишком бледный от кровопотери. Он старался отдать больше чем я. Только моя кровь и его походили по составу на человеческую. Только наша кровь еще могла насытить Ками, Кристину и Диану.

Я сидела на постели Камиллы, укачивая ее, и перебирая светлые локоны, и вдруг она тихо спросила:

— Это правда, что папа ушел от нас и это он заставляет нас голодать?

Я судорожно стиснула край покрывала и посмотрела на сына. Он отвернулся. Я тяжело вздохнула и провела кончиками пальцев по локонам Камиллы, накручивая один из них на палец.

— Это не правда. Он нас не бросил и он обязательно к нам вернется.

Самуил с упреком посмотрел на меня и снова отвернулся. Я почувствовала, как горлу подкатывает комок слез.

— Это просто война, Ками. Папа здесь не при чем. А война скоро закончится.

— Люди придут к нам и сожгут наш дом, как в фильмах? Я чувствую, о чем вы все думаете. Ваши мысли я слышу их. Все что вы говорите про себя.

Ками села на кроватке и посмотрела на меня расширенными глазами, полными слез:

— Папа начал войну с нами, потому что ты его забыла, да? Он ушел от нас к другой женщине. Я все знаю, мама. Папа нас бросил. Он нас ненавидит, иначе мы бы не умирали здесь от голода. Я хочу есть. Я хочу свои три пакета. Я больше не могу питаться твоей кровью, я не наедаюсь. Почему мы не трогаем слуг? Ведь у нас работают смертные. Почему мы их не трогаем? Они бы могли нас кормить.

Я в ужасе смотрела на дочь, на ее сверкающие глаза и сжатые в кулаки ручки. То, что она говорила — резало по нервам.

— Мы не трогаем слуг потому что мы — не чудовища.

— Отец говорил, что мы охотники, а люди наша добыча. И не трогаем мы их только потому что таков закон. Но в военное время не действуют законы, а я хочу есть. Я чувствую запах крови в доме, слышу, как она бежит по их венам. Там в левом крыле, где он убирают твои покои. Приведи ее к нам, мама. Приведи.

Я посмотрела на Самуила. Он еще держался, но и он скоро не сможет терпеть он просто ребенок. Нужно сказать Фэй, чтобы Анну держали от нас подальше. И, наверное, стоит уволить всех слуг иначе они начнут умирать.

— Если ты это сделаешь, начнем умирать мы, — прошептал Самуил и вдруг схватил меня за руки.

— Мама, мы уже завтра начнем изменяться. Диана первая. Она не выдержит. Потом Ками и Кристина. Ты должна принять решение. Ты все еще королева. Приведи к нам слуг. Я знаю, что ты против. Я знаю о чем ты думаешь, но Ками не просто так спит. Это из-за голода.

Я судорожно сглотнула и сжала в ответ руки сына.

— Возьми мою кровь. Сколько хочешь. Ты и Камилла вы можете питаться от меня.

— Ненадолго. Тебя хватит на пару суток, а потом ты начнешь умирать.

Я смотрела ему в глаза и понимала, что он прав. В дверь тихо постучали и зашел Велес. Он протянул нам флягу.

— Мои запасы. Дайте Ками.

Я обняла племянника, прижала к себе.

— Отдай своей маме, она сейчас больше нуждается в этом. Нам хватит моей крови.

Велес отрицательно качнул головой:

— Мама питается от Габриэля. Возьмите. Скоро вернется Влад и Мстислав и все закончится. Нам осталось продержаться меньше суток.

Я взяла флягу и протянула ее Камилле. Дочка жадно осушила остатки крови, вытерла ротик тыльной стороной ладони.

— Как мало… — всхлипнула она, — очень мало…Я такая голодная.

Она легла на подушку и укрылась с головой одеялом. Постепенно голод начал мучить и меня. Он подкрадывался издалека, постепенно царапал по горлу, пек десна, саднил в груди. Уже и я чувствовала запах крови, биение живых сердец нашей обслуги и мои ноздри трепетали.

Ночью, я легла рядом с Ками и прижала ее к себе, закрыла глаза, стараясь не думать о жажде. Самуил включил компьютер и тихо клацал по клавиатуре.

Я смотрела на его спину, на худенькие плечи, потом на Ками, бледную и ослабленную, она вздрагивала во сне. И вдруг резко встала с кровати. В тот же момент Самуил повернулся ко мне.

— Ты очень сильно рискуешь и ты даже не знаешь где он.

— Я больше не могу этого вынести. Я или принесу вам поесть или умру сама. Он не посмеет меня убить. Не тронет и пальцем, каким бы гипнозом эта тварь его не опутала.

Я приняла решение и почему-то мне стало легче. Бездействие и ожидание убивают, умертвляют всю надежду. Мои дети больше не будут голодать. Я все еще королева. Я все еще Марианна Мокану и мое имя даст мне неприкосновенность. Я подошла к шкафу с одеждой и посмотрела на себя в зеркало. Жалкое подобие той Марианны, которой я была. Тень. Отражение в грязной воде. Черные круги под глазами, мертвенно бледная кожа, тусклые волосы и неестественная худоба. Ничего. Пусть смотрит в каком мы состоянии и до чего он нас довел.

— Отец в северной части города. Они обосновались в здании рядом с больницей.

Самуил проводил меня до дверей.

— Мам…ты очень сильно рискуешь. Отец уже не тот, кем был раньше. Мы опоздали. А я из-за голода плохо вижу твое будущее. Я не знаю, что тебя там ждет. Может быть потерпим? Немножко или…

— Мы не тронем слуг. Никогда. Не в этом доме. Я вернусь обратно и принесу нам еду.

Самуил рывком обнял меня.

— Только постарайся вернуться, мама…У нас кроме тебя никого не осталось.

Я погладила его по непослушным волосам…на ощупь точно таким же, как у Ника.

— Береги Ками, пока меня не будет. Ты знаешь, я оставила запас своей крови. Вам должно хватить и пообещай, что в нашем доме никто не умрет. Мы — королевская семья. Мы должны держаться. Если сорвемся — сорвутся все и мы превратимся в животных.

— Мама, мы и так животные…мы хищники и наша сущность пробивается…

— Нет, Сэми. Мы сами решаем кто мы. Это наше решение. Только наше.

Я закрыла дверь и почувствовав головокружение прижалась спиной к двери, закрыла глаза.

— Я не пущу тебя к нему, — Кристина стояла передо мной, ее глаза сверкали на совершенно белом лице.

— Я должна.

— Он убьет тебя. Марианна, это бесполезная жертва…ты знаешь, на что он способен в ярости. Я не хочу похоронить еще и тебя. От нас ничего не осталось, Маняш…ничего одни осколки. Я не хочу тебя потерять.

По ее щекам катились слезы.

— Он не тронет меня. Я в это верю.

— А я нет. Я слишком хорошо знаю его звериную натуру, которая годами сидела на цепи и теперь сорвалась. Я помню, что он сделал с тобой тогда…

— Крис, это мое проклятье. Мой выбор. Я должна разобраться с этим сама.

— Пойти в логово к зверю?

— Пойти к своему мужу…валяться у него в ногах и умолять пощадить наших детей. Вот что я собираюсь сделать. Иначе мы все умрем.

Крис отошла в сторону, пропуская меня вперед.

— Если бы я могла, я бы помолилась за тебя. Но я просто пожелаю тебе удачи.

— Позаботься о детях, Крис. И пощадите Габриэля…его одного на всех вас не хватит.

23 ГЛАВА

Он не человек, у него нет права на мою жалость. Я отдала ему сердце, а он взял его, насмерть исколол и швырнул мне обратно.

(с) Эмили Бронте. Грозовой перевал

Я наверное сошла с ума, но приближаясь к нему все ближе я задыхалась от счастья. Идиотского, бессмысленного счастья просто увидеть его снова. Скорее это было голодным бредом, потому что сил у меня почти не осталось. Они медленно покидали мое тело, обескровленное и изнуренное голодом и отчаянием. Ступая по высушенной летним зноем траве, я шла вперед, навстречу неизвестности, а возможно и навстречу своей смерти. Едва дошла до ворот серого трехэтажного дома, как меня взяли. Схватили несколько охранников, скрутили руки, стянув бичевкой за спиной. Они задавали вопросы, а я молчала. Лишь назвала свое имя и мне захохотали в лицо. Гиены. Повсюду только они. Жалкие плебеи, верные псы Николаса. Они не признали во мне свою королеву. Да и трудно ее признать в том жалком существе, в которое я превратилась. Я шла пешком больше километра. Смешное расстояние для вампира, а для истощенного вампира практически непреодолимое, когда все силы организма направлены на поддержание клеток гемоглобина в нужном балансе, растрачивая другие ресурсы.

Район перекрыли еще в километре от здания. Полицейские машины и блок-пост…но я то знала, что это просто усиленная охрана территории банка крови.

Я бросила машину в нескольких кварталах и пошла пешком. И вот теперь жалкую, истощенную, грязную меня тащат по темным коридорам, внутрь здания, а я и не сопротивляюсь. Сил нет. Даже произнести одно слово. Я пришла. Добралась живая. И теперь осталось одно — увидеть его и сказать о наших детях, а потом уже можно умирать.

Наконец-то голоса, звуки музыки…хотя это трудно назвать музыкой. И тут же реальные крики, стоны, мучительные и похотливые. Меня затащили в овальное помещение освещенное свечами, со стенами, выкрашенными в темно бордовый цвет, и мне показалось, что я в аду. Повсюду обнаженные тела, сплетенные в дикой нескончаемой оргии секса и смерти. Пиршество вампиров, сорвавшихся с цепи от безнаказанности и абсолютной власти. Вакханалия. Никогда не думала, что так бывает. Я жила в другом мире и мое представление о вампирах основывалось на законах нашей семьи. Здесь же царило полное беззаконие. И там в самом центре всего этого хаоса мой муж…в глазах тут же потемнело, сердце перестало биться. Я увидела Зверя в истинном обличии, таким как никогда не видела его раньше. Он был занят, настолько занят, что не чувствовал меня. Он развлекался с тремя обнаженными девушками. Одну из них он пил, не прекращая ритмично, неистово овладевать ею, сминая пальцами белые бедра, оставляя на них кровавые полосы. Две другие ожидали своей очереди, облизывая его шею, подставляя руки, чтобы он пил и из них. Умоляющие глаза, жадно приоткрытые рты, ищущие пальцы, скользящие по его идеальному бронзовому телу. Я зашлась в немом крике боли и отчаянья. Когда кричит сердце и душа, но ты не можешь издать ни звука. В тот момент, когда в нашем доме маленькие дети страдают от голода и не смеют выйти на улицу, когда им запрещено даже пальцем тронуть смертную прислугу, мой муж пирует. Бал посреди чумы и не понятно где мертвецы, а где все еще живые и запах крови…повсюду…невыносимый и лишающий меня саму силы воли.

— Господин, — крикнул один из охранников, пытаясь заглушить адские вопли всеобщей вакханалии.

Мне казалось, что я уже умерла…это нельзя назвать болью и ненавистью. Это смерть. Моментальная и безжалостная. Ник обернулся, скользнул по мне мутным взглядом и продолжил совокупляться с несчастной, извивающейся под ним в смертельной агонии. Он испил ее до дна…я видела, как обмякло тело, и как по спине Ника прокатились волны наслаждения. Как он ускорил толчки, как струйки пота катились по его смуглой коже, рельефно бугрящимся мышцам. Я услышала его последний рык и с омерзением, граничащим с ужасом, поняла, что он кончил в тот момент, когда его жертва умерла.

— Господин…здесь оборванка из Черных Львов…полудохлая от голода…она утверждает, что является вашей женой, — охранник заржал, а я обессиленно повисла у них на руках. Я больше не могла поднять глаза. Я увидела то, в чем никто не сомневался кроме меня — он чудовище, он садист и убийца. И я наверняка не уйду отсюда живой. Николас откинулся на кушетку, застегивая ширинку, оттолкнул труп девушки носком сапога. Две другие продолжали цепляться за его ноги, тянули к нему руки. А он смотрел на меня. Прямо мне в глаза. Потом отпил из бокала и кивнул охраннику:

— Уведите, я потом с ней разберусь.

Когда меня тащили к выходу, переступая через тела, больно скрутив мне руки и подталкивая пинками в спину, я обернулась и моя душа окаменела. Он даже не смотрел мне вслед. Он целовал ту самую рыжеволосую женщину, зарывшись пальцами в ее шикарные волосы. Я перестала сопротивляться, сил не осталось совсем, меня подняли на руки и понесли. Я закрыла глаза. Нет, я не плакала. У меня уже не осталось слез. Я просто истекала кровью. Внутри меня умирало все…черт возьми, все, кроме проклятой любви к нему.

Меня бросили в жалкое подобие темницы. Скорее подвальное помещение, разделенное на секторы с решетками, где кроме меня томились другие узники. Я упала на пол. Но боли не почувствовала, прислонилась щекой к ледяному кафелю и закрыла глаза. Я не знаю сколько времени пролежала там. Наверное, несколько часов. Внутри все горело. В голове нарастал дикий рев, в горле пекло от жажды. Я умираю? Или еще нет? Я должна умереть раньше, чем он убьет меня своими руками.

В тот самый момент, когда почувствовала первые судороги и позывы к голодной рвоте. Лязгнули замки, мне швырнули пакетик с кровью. Словно сквозь туман я услышала голоса охранников:

— С чего бы такая милость? Другие подыхают от голода уже несколько суток, а эту только притащили и сразу кормить. Трахнуть бы сучку и в яму.

— Хозяин приказал накормить…значит у него насчет нее свои планы.

— Да какие нахер планы? Ты ее видел? Кожа да кости. У меня на такое не встанет.

— Ты ж сказал, что трахнул бы ее.

— Ну, дал бы в рот раз другой…глаза у нее красивые…

— Железная логика — красивые глаза, значит надо дать в рот.

— Да еще и присматривать за ней…На хрен надо? Не понятно.

Они громко заржали, а я из последних сил поползла к пакетику…протянула руку и замерла. Я сейчас поем…а дети? Они там голодные. Что если я больше не получу еды? Вдруг мне удастся утащить этот пакет, если я останусь жива?

Но я чувствовала как умирают мои клетки, сжимая пакет холодными пальцами, я погружалась в сон, а может, теряла сознание. Перед глазами проплывали картины из прошлого…и везде он. Его глаза, улыбка, его нежные руки…и кровь, повсюду, я тону в этой крови и Ник тонет.

А потом меня вырвали из оцепенения пинками под ребра.

— Твою мать! Нет, ты это видел? Сучка не жрет! Она решила здесь сдохнуть, а с меня потом три шкуры спустят. А ну ка держи ее, я напою насильно. Открой рот, тварь! Давай!

Я стиснула зубы, но они были в тысячи раз сильнее, больно давили мне на щеки и в горло полились первые капли.

— Сказал привести ее к нему…и как? Полудохлую тащить? Пей…ну пей же ты.

Я поперхнулась, закашлялась, и инстинкт переборол мое упрямство, вцепилась дрожащими руками в пакет и высушила до дна. Задыхаясь, содрогаясь всем телом. Меня тут же скрутило пополам, и я вырвала на пол.

— Давай еще…она отторгает из-за голода. Еще тащи.

Второй пакет пошел лучше, и я почувствовала, как ко мне возвращаются силы, медленно вливаются в онемевшее тело, а вместе с ними возвращается боль. Стискивает костлявыми пальцами мое сердце и сдавливает грудь, мешая дышать. Звуки стали более отчетливыми и я понимала, что здесь в подземелье нас сотни. Пленники безумного короля. Несчастные которые сами шли к нему в руки, умирая от голода. Посмотрела на охранников. Один из них все еще сжимал мои щеки, а другой переминался с ноги на ногу.

— Пришла в себя. Давай подними ее и пошли. Я к вечеру еще хочу поучаствовать в празднике. А то все там развлекаются, а мы стережем эти полутрупы отказников.

Меня рывком подняли с пола и я пошатнулась. Голова все еще кружилась, а в висках пульсировало дикое желание вцепиться в этих ублюдков и рвать ногтями и клыками.

— И что он будет с ней делать? А? Грязная, ободранная. Ладно, других трахал, а ее?

— Заткнись. Не нашего ума дело. Отведем и отдохнем немного. Я стащил красного порошка с общего пиршества.

Меня толкнули в спину.

— Давай, иди сама. Я таскать тебя не буду.

Когда меня вывели снова в коридоры я наконец-то вздохнула. Все еще доносились звуки музыки, хохот, звон разбитого стекла. Но мы не пошли в сторону адского праздника, мы свернули к узкой лестнице, спиралью ведущей наверх. Видимо, в покои самих хозяев. Поднялись на последний этаж, и один из охранников отворив дверь, втолкнул меня вовнутрь. Узкая комната, без окон, практически без мебели. Только шикарная двуспальная кровать, кресло и стеклянный бар со спиртными напитками. На потолке зеркала. Внезапно послышался треск материи, и я вдруг поняла, что с меня содрали платье, прикрылась руками и прижалась к стене. В тот же момент послышался хриплый, звенящий от ярости голос моего мужа:

— Твою мать, я просил ее раздевать? Пошел нахрен отсюда!

Зажмурилась и вжалась в стену. Хлопнула дверь, послышались шаги, и я скорее угадала чем увидела, что Ник стоит напротив меня. Еще несколько шагов и он совсем рядом, на плечи легла жесткая материя, и я машинально закуталась в кожаный плащ и открыла глаза. Наши взгляды встретились, и тело пронизал ток, пригвоздив меня к полу. Нет, в его глазах не было жалости. Они, налитые кровью, с мешками под нижними воспаленными веками, затуманенные наркотиками, просто царапали мое лицо. Он рассматривал…как подопытное насекомое. Скрестив руки на груди.

— Не ожидал, — скрипучий голос, не похожий на его собственный.

Я молчала, смотрела на него и дрожала, плотнее кутаясь в его плащ.

— Почему отказалась от еды и зачем пришла?

— Твои дети умирают от голода, — хотела крикнуть, а получился жалкий срывающийся шепот. Никакой реакции, закурил, продолжая смотреть.

— У нас есть условия для вашего клана, и оно очень простое — вы отказываетесь от власти и отдаете все в руки нашего клана. Взамен вы получаете еду и жизнь. Те, кто примкнут к нам так же вернут все привилегии. И никакого Совета. Вся власть только наша.

Я усмехнулась, потрескавшимися губами:

— Ваши…чьи ваши? С каких пор ты стал чужим? Клан Черных Львов и твой клан. Мы голодаем. Ты вообще себя слышишь? Твои дети умирают от голода. Твоя Ками…твоя принцесса спит, потому что когда она просыпается у нее начинается ломка от дикой жажды!

Он сделал несколько шагов к бару и наполнил свой бокал виски.

— Хочешь выпить?

Он предлагает мне выпить? После того как я сказала, что мы все подыхаем?

— Нет! Я хочу, чтобы ты сжалился над своими детьми.

Он обернулся:

— У меня нет жалости. Я выдвинул требования твоему отцу. Вижу, что ты об этом ничего не знаешь. Он подпишет бумаги, и вы все получите вашу партию крови. Влад отказался. Поэтому вы в таком плачевном состоянии.

Неужели мне это говорит он, вот с таким ледяным равнодушием…Боже, кто он? Дьявол? К кому я пришла просить?

— Тогда дай хоть немного. Один пакет. Им хватит на первое время. Дай и отпусти меня.

Он расхохотался, и я невольно закрыла уши руками.

— Отпустить? Дочку Влада Воронова? Ты сама пришла ко мне в руки, с твоей помощью я получу согласие твоего упрямого отца. И ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? Мы выкуривали вас из ваших нор месяцами.

— Дочку Воронова?! Жену Мокану! Твою жену! Ты забыл, что я все еще не дала тебе развод. Твои дети носят твою фамилию. Мы все Мокану. Твоя кровь и плоть! Ник! Сжалься. Я пришла к тебе умолять. Пусть ты вычеркнул меня, пусть совсем обезумел от смерти и крови, но вспомни о детях. Наших детях. Твоих!

Он резко повернулся ко мне:

— Твоего отца это не волнует. Почему должно волновать меня? А? Ты больше не Мокану. Я так решил, и плевать на жалкие бумажки.

И ни слова о детях. Как будто именно это он не слышит или не хочет слышать.

Он залпом осушил бокал и швырнул его о стену. Осколки стекла символично засверкали на полу. Вот так он разбил и нашу любовь сейчас…или когда отказался от нас и добровольно решил избавиться от всех воспоминаний. Я бросилась к нему, кутаясь в плащ, вцепилась в рукав.

— Посмотри на меня. Вспомни. Я любила тебя…Ник. Где наша любовь…как далеко ты ее спрятал…Неужели, все умерло? Я не узнаю тебя…где тот Ник которого я так сильно любила?

— Любила? Так сильно, что подсыпала яда? Мне похрен. Забудь. Будем считать — мне повезло. Ничего и не было. Никакой долбанной сраной любви не бывает. Такие, как я не умеют любить, а ты идиотка, если поверила, что может быть иначе. Во мне кровь Гиен. Это мой клан. А для вас я всегда был аутсайдером. Пришло мое время получить власть и изменить тупые законы твоего отца.

Он одернул руку и грубо оттолкнул меня.

— И погибнуть…ты погибнешь. Тебе не дадут получить власть, ты роешь себе могилу, Ник…Неужели ты не понимаешь? — прошептала я, чувствуя как по щекам катятся слезы. Боже, неужели я все еще его жалею?

— Никто не сможет мне помешать. Ты пришла убеждать или умолять дать еды твоим детям? Если убеждать — пошла вон. Если умолять — давай. Я весь во внимании. Удиви меня. Стань на колени, заплачь, не знаю начни биться головой о стены, и кто знает, может быть мне понравится и я отправлю пару пакетиков к тебе домой по почте.

— Ты…ты…в тебе нет ничего живого…Боже…как ты можешь?

— меня трясло, зуб на зуб не попадал, — Ты…ты жил со мной под одной крышей семь лет. Я прощала и принимала тебя таким, какой ты есть. Я любила тебя, боготворила. И сейчас именно ты рвешь меня на части?

— Ты делала это потому что тебе так хотелось. Трахаться со мной, стать женой Николаса Мокану, иметь все…и меня в придачу. Ты думала, что сможешь привязать меня детьми? Что из-за них я стал твоим рабом и ты меня заполучила навечно? Нет ничего, что может удержать меня. Запомни. Ничего. Ни твои дети, ни твое тело — НИЧЕГО. Вы все мне безразличны. Все до одного. Особенно ты. И если тебе больно — то я счастлив.

— Больно твоим детям! — закричала я, и в горле засаднило от рвущихся рыданий.

— Мне плевать.

Я замахнулась, чтобы ударить, но он перехватил мою руку и, сжав до хруста в костях, поставил меня на колени. Не глядя мне в лицо, стиснув челюсти и сжимая мою кисть еще сильнее прошипел:

— Это был другой я. Его больше нет. Начни понимать это и принимать. Поумней и повзрослей. Есть условия, есть цель и способ ее достижения. Только три вещи, имеющие значение. Начни достигать цели. Или я прикажу увести тебя отсюда, и буду ждать пока твой отец согласится на наши условия. Потому что я своих целей достигаю всегда.

Он выпустил мою руку, и я упала на пол, обхватив запястье, на котором появились багровые следы от его пальцев.

— Ты и правда больше не тот Ник…она высушила твои мозги и твое сердце. Мне не о чем говорить с тобой. Но потом…потом когда ты очнешься от своего бреда ты не простишь себя сам…

— Так как насчет стать на колени? — спросил он и сел на краешек кровати, — может станцуешь для меня? Иди сюда.

Похлопал по покрывалу, приглашая в постель, а меня стошнило от мысли, что в этой комнате он трахал своих бесконечных шлюх и тех несчастных, которых приводили сюда ублажать хозяина. Медленно на негнущихся ногах подошла к нему. Он улыбался. Победоносно, довольный тем, что я дрожу от ярости и унижения. Я долго смотрела на его красивое, безупречное лицо, а потом закрыла глаза и судорожно глотнула воздух.

— Я тебя презираю…

— Отлично…намного приятней слышать, чем тошнотворное и лживое «я тебя люблю»…больше похоже на правду. Думаю, мы сможем договориться. Сейчас, когда все маски сорваны, и каждый из нас знает, чего он хочет.

Он перестал смеяться. Щелкнул пальцами, и мгновенно появились его верные церберы:

— Заберите ее. Отправить в душ, переодеть, расчесать и через два часа привести обратно. И пусть ею займется Лиана. Никаких мужиков. Ясно?

— Да, господин.

— Тронешь пальцем — глаза вырву! — прошипел очень тихо, но я услышала, как сквозь пелену, задыхаясь от отчаянья и безысходности. Фэй и Сэми были правы — нам не о чем с ним говорить. Он меня не слышит. Это вообще не Ник…это Зверь. Настоящий. В полном смысле этого слова. А я добыча, которая сама пришла в руки.

Я вытерла слезы тыльной стороной ладони, а внутри все высыхало, превращалось в пустыню, вымирало. Мои дети там одни, голодные, брошенные, а их отец пирует, вдоволь наглотавшись крови и наркоты, в роскоши, удовлетворяет свои низменные желания.

Мною занялись слуги. Они мыли меня, вытирали полотенцами, растирали онемевшие пальцы. А я лишь автоматически замечала, что больше не нахожусь в подвале, я в шикарной ванной комнате, благоухающей маслами и кремами. Отвращение поднималось с низа живота и захлестывало волной безумного отчаяния. Так же когда-то меня готовили к встрече с Беритом и я ждала…боже я ждала, что мой Ник спасет меня. А сейчас…он ничем не отличается от демона. Лучше бы я осталась рядом с детьми. Мы бы пережили это вместе или вместе умерли от голода. А я бросила их…снова пошла за ним…за кем? За жалкой оболочкой той великой любви, которая сгорела в его ненависти и жажде мести всем. Даже моему отцу и детям.

Меня расчесали, надели какое-то платье, но мне было все равно, я отключила разум. Я больше не могла думать. Я стала сплошным синяком, сгустком дикой боли, которая нарастала и грозилась меня задушить, как раковая опухоль.

И снова лестница, коридоры, двери, лязг замков. А от меня осталась лишь жалкая оболочка с трудом воспринимающая происходящее. Я ломалась и не выдерживала нервного напряжения. Захлопнулась дверь и я открыла глаза. Снова то же помещение, полумрак и тихая музыка. Постель расстелена. Ник развалился на белых простынях прямо в одежде. Даже не взглянул на меня, перетянул руку жгутом, разрезал вену и всыпал красный порошок. Закрыл глаза наслаждаясь искусственным кайфом. Я закусила губу.

— Ты убиваешь себя, — не удержалась, а он засмеялся, облизывая рану, а потом губы и десна. Посмотрел на меня:

— Я и так не живой…хуже не будет. Разве ты не хочешь моей смерти?

Я смотрела на него и понимала, что больше я выдержать не способна. От дикого желания отобрать у него нож и вонзить себе в сердце свело скулы и лишь мысли о детях заставляли держаться из последних сил.

— Что стоим? Иди сюда. Давай заключим сделку… мне хорошо — пакеты с кровью едут к тебе домой. Ну как? Что скажешь?

Он встал с постели и подошел ко мне, медленно сделал круг и остановился напротив. Я вся внутренне сжалась, обхватила плечи руками.

— Можно подумать ты меня боишься. Все хватит ломаться. Я видел тебя голой, я трахал тебя в разных позах и разными способами. Тряхнем стариной и подарим друг другу удовольствие. Маленькая цена за такую бесценную сейчас кровь. За нее расплачиваются жизнью, а ты всего лишь раздвинешь ноги.

Он тронул мои волосы, а я стиснула челюсти и сжала руки в кулаки, вспарывая кожу на ладонях. Впервые внутри меня ничего не отозвалось на его прикосновения. Глухо и пусто. Только ненависть к себе и к нему. Пальцы перебирали мои локоны, потом он провел по моей скуле, по нижней губе.

— Все еще самая красивая из всех женщин побывавших в моей постели…да и не удивительно другая бы не стала моей женой.

— В твоей постели побывало столько, что будь ты человеком уже сдох бы от СПИДа или другой дряни. Твоя постель резиновая. В нее влезет еще столько же.

Я закрыла глаза, чувствуя, как по щеке опять скатилась слеза. Мне казалось я грязная. От его прикосновений. Его руки по локоть в крови. И если он возьмет меня сейчас, мы оба никогда не отмоемся от этой грязи.

— Плачешь…зачем? Можно подумать я лишаю тебя девственности.

Резко повернул к себе и взял за подбородок.

— Помнится мне, когда ты отдавалась мне в первый раз, ты не плакала. Раздевайся.

Я дышала все тяжелее и тяжелее, сердце билось так сильно, что грудь сдавило железным обручем. Я собрала всю волю в кулак и процедила:

— Да пошел ты! Меня от тебя тошнит! Лучше трахаться с твоими охранниками, чем с тобой!

— Отличная идея, — усмехнулся, а в глазах появился сухой блеск, — почему не воспользовалась? Могла бы уже быть на свободе.

— Не думала, что ты опустился так низко…хранила верность. Зря хранила. Нужно было отдаться им прямо на полу в том подвале. Они хотели. Уверенна они бы остались довольны и я и правда смогла бы сбежать…Когда то ты говорил, что я хороша в постели.

Ударил наотмашь, так что в голове зазвенело, прижала руку к щеке и плюнула ему в лицо кровью. Он медленно вытер щеку, потом схватил меня за волосы и поволок к кровати, швырнул поперек и придавил всем телом, расстегивая ширинку. Я закрыла глаза, уже не сдерживая слез, а он впился в мои губы, зализывая рану. Ядовитые поцелуи, полные горечи и ненависти.

Я вцепилась ему в лицо, и он заломил мне руки над головой.

— Не смей, Ник! Не смей этого делать с нами!

— Не то что? Возненавидишь меня? Ненавидь. Это лучше чем твоя любовь. Давай, раздвинь ноги, помоги мне.

Но я сопротивлялась, не потому что боялась его, просто это был предел, тот предел невозврата за которым умрет наша любовь навсегда.

Больно сжал мою грудь, жадными пальцами, его дыхание участилось, а я просто тихо всхлипывала в бесполезных попытках отбиться от него, от собственного бессилия. Наконец-то Ник справился с моим платьем, раздвинул мне ноги. Посмотрела в его бледное, искаженное похотью и яростью лицо и задохнулась от жалости к нам обоим. Мы на дне, в бездне…опять…Он делает это с нами снова. Насилует меня. Мы идем по второму кругу этого ада и я уже никогда не соберу себя по кусочкам. Я заплакала, громко, навзрыд, закрывая лицо руками, ожидая неминуемого вторжения. Вряд ли мои слезы помогут, он обезумел и ничего его не остановит. Я помню, как это было в прошлый раз. Разве что в его руке нет больше плетки. Но она и не нужна. Я и так истекаю кровью.

— Ты забыл свой кнут, — прохрипела я, глядя ему в глаза, сквозь туман, чувствуя полную опустошенность, — только в этот раз убей, пожалуйста…надеюсь тебе не помешают.

Он замер, зрачки расширились, словно услышал, то что я сказала…или еще что-то помешало, но его пальцы сжимающие мои бедра, медленно разжались

И в этот момент раздался резкий звук, он нарастал из ниоткуда, похожий на вой сирены, на потолке замигала красная лампочка.

— Твою мать!

Ник соскочил с постели, на ходу застегивая ширинку, тут же в комнату ворвались охранники, а я забилась в угол постели, содрогаясь и всхлипывая, задыхаясь от рыданий, разрывающих изнутри, захлебываясь слезами.

— Что происходит, Серафим?

— Проникновение на территорию. Проверяем. Похоже, что ликаны.

Повернулся ко мне, потом снова к Серафиму.

— Спрячь ее. Ты знаешь куда. Отведи в безопасное место. Головой за нее отвечаешь. Понял?

Подошел ко мне, одернул платье, поднял на руки. Это были мгновения, когда внутри все переворачивалось и болело, когда корчилась в последних судорогах моя любовь к нему, умирая. И в этот момент он вытер слезы с моей щеки большим пальцем. Я распахнула глаза и посмотрела на него. На секунду исчез холодный блеск и безразличие, на считанную секунду, но достаточно для того чтобы мое сердце забилось снова. Медленно, как после клинической смерти. Между его бровей пролегла складка и он сжал челюсти, а потом отдал меня Серафиму.

— Хоть волосок упадет с ее головы — сдохнешь, — и добавил уже совсем другим тоном, — наши тебя линчуют. Дочь Воронова это наш шанс на победу.

24 ГЛАВА

Вы так долго оставляли меня одну бороться со смертью, что я чувствую и вижу только смерть! Я чувствую себя как сама смерть!

(с) Эмили Бронте. Грозовой перевал

Шли часы, или минуты, или секунды. Я потеряла счет времени. Просто смотрела в одну точку и раскачивалась из стороны в сторону, как маятник. Меня не покидало ощущение, что это начало конца. Слишком много смерти и боли. Настолько много, что наверное я никогда не смогу этого забыть. Остатки гордости и самоуважения остались где-то на дне всей той грязи, что я видела, и сожаление. Я не смогла его удержать. Он прав. Глупо было рассчитывать, что он станет моим навсегда. Получить эту шаткую уверенность в нашей любви, в том, что мне удалось то, чего никому не удавалось — укротить Николаса Мокану. Какое горькое заблуждение. Его не исправит никто и ни что. Даже дети больше не имеют значения. Ни одной ценности, которая могла бы остановить это безумие. Там снаружи слышались голоса, крики, топот ног, выстрелы. Мне было все равно. Я только думала о детях и Кристине с Габриэлем. О своей семье. Я старалась не думать о Нике. Отключится, но не получалось. Каждая мысль о нем причиняла дикую боль, невыносимую. Нет, это не ревность, не чувство, что меня предали. Это опустошенность и отчаяние. Возможно, меня не поймут. Мне не было больно от того что я видела его с другими женщинами, мне даже не было больно от того что их было настолько много. Можно сказать наоборот, именно количество и стирало рамки моего восприятия. Я не могла назвать это изменой. Это больше чем измена. Полное отчуждение, потеря уважения. Его уважения ко мне, как к матери своих детей. Ревновать к безликим многочисленным любовницам, которые поплатились жизнью за минуты наслаждения в его объятиях — это ниже моего достоинства, скорее я их жалела и в то же время завидовала им. Он не мучил их так долго как меня, не истязал и не убивал их душу. Меня же он выматывал морально, выжимал, ломал, топтал. Но даже не это сводило с ума. Убивало другое — он позволил себе пасть так низко, откуда ему уже не подняться. Нет, не в моих глазах, а в его собственных. Я слишком хорошо его знала. Для меня он по-прежнему оставался моим Ником. Моим мужем. Отцом моих детей и единственным мужчиной. Первым и последним. Я никогда и никого не смогу полюбить так, как люблю его. Это невозможно. Кто хоть раз испытал на себе страсть Николаса Мокану — стал рабом. И нет таких сил, такого лекарства способного излечить от этой болезни. Я наверное конченная мазохистка, но это моя боль, я ее выбрала, я согласилась и я пришла к нему и прихожу снова и снова. Иду за ним как за вечным адским огнем, сгораю, поднимаюсь, и снова иду. Туда, в его тьму. Только вернется ли он в этот раз обратно? Или уже нет дороги назад?

Снова послышались выстрелы, уже ближе, сирена внутри дома не смолкала. Сейчас меня не держали в подвале. Серафим отнес меня в какое-то странное помещение, похожее на склад, но совершенно пустое. Тусклые лампочки в центре потолка, без плафонов, с мелкими мошками, крутящимися вокруг и замертво падающими на светлое пятно вниз, на холодный серый кафель. Я прислушалась к звукам, встала с железной кровати и прокралась к двери. Там царил хаос. Я различала предсмертные стоны, крики ужаса и боли, мольбы и вдруг поняла — надо мной находятся темницы, те самые клетки с несчастными узниками и судя по всему сейчас их убивают. Всех. Это они так страшно кричат. Кто-то (можно подумать я не знаю кто), отдал приказ уничтожить пленных. Я прижалась к двери, закусив губу до крови, содрогаясь от ужаса. Я изо всех сил старалась не сойти с ума. Думать о детях. Меня приказали стеречь, меня не убьют. Хотя, кто знает. Мой муж меняет свои решения со скоростью звука. Я уже не могла быть не в чем уверенна. Любящий нежный отец смог превратится в жестокого тирана, который обрек своих детей на голодную смерть, разве он может пожалеть меня? Сомневаюсь. Я уже не имею над ним никакой власти. Я никто. Он от меня отказался.

В этот момент послышались шаги. Кто-то спускался к складу. Я вжалась в стену, мечтая с ней слиться, притаилась за дверью в ожидании. Задержала дыхание. Шаги стихли. Этот кто-то стоял совсем рядом. По ту сторону. И он тоже не дышал. Запах гари и крови перебивали все остальные запахи. За мной пришли? Или мне повезет, и этот кто-то не обнаружит потайную дверь в стене?

Я зажмурилась. В висках пульсировал панический страх. А потом что-то сухо щелкнуло, как затвор пистолета. И шаги начали удаляться. Я тихо вздохнула, содрогаясь всем телом. Вслушиваясь в тишину.

Раздался оглушительный взрыв и с потолка посыпалась штукатурка. В доме что-то происходит. Там настоящее побоище. Я инстинктивно дернула ручку двери и та вдруг совершенно легко открылась. Судорожно сглотнув толкнула ее кончиками пальцев, приготовившись к нападению или…сама не знаю к чему, но там за дверью царил полумрак, мигала красная лампочка.

Я, неслышно ступая, пошла вперед. К лестнице ведущей наверх. Туда, откуда совсем недавно доносились жуткие крики узников. Я старалась не смотреть на мертвецов. Нет, мне не было страшно, мне было их жаль. Настолько жаль, что сердце переставало биться. Доведенные до отчаянья и не сломленные Черные Львы. Не подписавшие договор с Николасом, и за это поплатившиеся жизнью. Что он творит? Ему никогда не отмыться от этой крови и грязи. Если до него доберется Верховный Суд Нейтралов, Мокану никто не спасет, никто не оправдает. Его казнят как бешеное животное. Я шла вперед, вспоминая, как меня тащили сюда, вспоминая темные коридоры. Но это словно лабиринт. Как в фильме ужасов, когда перед тобой, сколько бы ты не шел, всегда одна и та же комната.

Внезапно погас свет. Я застыла на месте, замерла, заставляя себя привыкать к темноте и прислушиваясь к звукам. И вдруг увидела, как на стенах, с облупившейся краской проступили светящиеся стрелки. Возможно это запасной выход из здания. Я шла вдоль склизских стен, не зная, что меня ждет впереди, пока не уткнулась в тупик. Ощупала все, осмотрелась и поняла, что пришла в никуда. Идиотская шутка. Я истерически засмеялась, до слез. Села на пол и закрыла лицо руками. В доме все гудело и сотрясалось. Выстрелы, взрывы, крики. А вокруг меня трупы и кровь. Мясорубка, которую устроил мой муж.

— Боже, я уже в Аду? Так выглядит Ад?

Подняла голову и вздрогнула. Вверху люк, обведенный светящимся кругом. Я не заметила, только потому что смотрела себе под ноги. Протянула руку и толкнула крышку, та легко поддалась и съехала в сторону. С замирающим сердцем подтянулась наверх и вылезла наружу. Дым разъедал глаза и легкие, я закашлялась. Осмотрелась и вдруг поняла, что я снаружи. Я не в доме. Вовсю шел проливной дождь. Там за полуразвалившимися стенами все еще кто-то воевал, сражался. Я видела мелькающие тени, слышала, как бьются стекла, как кто-то кричит и стонет. Потом бросилась в чащу леса. Инстинктивно ориентируясь на запах мокрого асфальта, подальше от дыма, вперед, туда, где пахнет дорогой. Прочь из этого Ада. К детям. Я не должна думать больше не о чем. Только о них. Обо всем остальном я заплачу, завою потом, когда буду иметь на это право и время. То драгоценное время, которого сейчас катастрофически не хватало. Вдалеке раздавался вой сирен. Блок поста уже не было, только развороченные машины, запах гари и бензина.

Сзади послышался треск ломающихся веток. Резко повернулась на шум и застыла на месте. На меня надвигался ликан, огромный как скала, с открытой окровавленной пастью, из которой валил пар. Он озверел от битвы и погони. Возможно он гнался за мной всю дорогу, а я не слышала его, не чувствовала погруженная в свое отчаяние. Но ведь у нас мир с ликанами. Он не должен меня тронуть… глаза хищника сверкали в темноте, и я видела в них свою смерть. Ему все равно сейчас кто я. Я — вампир. Пахну вампиром. Он разъярен битвой, ранен и он убьет меня в два счета. Я слишком слаба чтобы дать ему отпор. Значит, на Гиен и правда напали ликаны. Я сделала два шага назад, и в этот момент зверь взвился в воздух в прыжке и тут же упал замертво, в его шее образовалась дыра, и черная кровь фонтаном брызнула на подол моего платья. Задыхаясь от ужаса, я бросилась прочь. Тот, кто убил ликана мог быть врагом. И я могла стать следующей, возможно, он гонится за мной. Оглядываясь, назад, спотыкаясь и падая в грязь, я бежала туда, где оставила свою машину. Нет, за мной не гнались. Я осталась совершенно одна в этом лесу, в тишине. Гулкой и тревожной. Я должна выбраться отсюда. Немедленно.

Нашла свою машину, брошенную в кустах. Еще несколько секунд я смотрела туда, в темноту. Он остался там. В том мраке. С разъяренными ликанами. И я мысленно помолилась за него. За недостойного, презренного, сумасшедшего садиста, которого люблю всей свое проклятой душой.

Залезла на сидение, опустила ручник, и вдруг увидела, что на пассажирском сидении, сзади, стоит большой металлический ящик. Судорожно сглотнула. Вылезла из машины, открыла дверцу и несколько секунд смотрела на блестящую вспотевшую поверхность, потом отодвинула крышку в сторону и замерла. Пакеты с кровью, десятки пакетов, обложенных льдом. Вдалеке раздался взрыв, потом еще один. Я закрыла ящик, захлопнула дверь и села за руль.

Сорвалась с места, давая задний ход, силой вдавила педаль газа и помчалась домой. Мысленно я уже была с детьми и надеялась, что успею. Я везла такой запас крови, которого хватит не меньше чем на неделю. И я таки выбралась живой. Да, я живая, черт возьми. Он не смог меня убить. Все же не поднялась рука. Бросила взгляд на свое запястье — все еще видны багровые кровоподтеки от его пальцев. Возможно, это был последний раз когда Ник ко мне прикоснулся. И я вздрогнула от этой мысли…

Обессиленная, покрытая грязью и кровью я сидела на полу и плакала, глядя как жадно едят мои дети, Велес, Кристина и даже Габриэль, похудевший и, пожалуй, еще более истощенный, чем я сама. Я плакала от облегчения. Успела. Они живы. Я жива. Прижала к себе Ками, зарылась лицом в ее светлые волосы и тьма на душе немного отступила. Пусть я не знаю, что будет завтра, но сегодня они сыты, они в безопасности. Никто не спрашивал у меня, что было там, а я не рассказывала. Только по глазам моего сына видела, что он знает то, чего ребенку знать не положено и каменела от этого мое сердце. В глазах моего мальчика столько боли и страдания. За всех нас. Он пропускает наши эмоции через себя и он «видит» что творится внутри меня. «Видит» выжженную пустыню моей души, пересохшую и мертвую. Потом, спустя время он скажет мне насколько он сожалел, что вернул мне память, как проклинал себя за это чувствуя, мою боль.

Спустя час вернулся отец и Мстислав, а с ними еще с десяток вампиров из нашего клана. Все покрыты копотью, грязью, потом и кровью. Влад устало посмотрел на нас всех и тяжело выдохнул:

— Мы победили.

Но никто не высказал радости или восторга, все настороженно смотрели на короля. Единственного, настоящего и достойного короля вампиров за все времена существования братства. И сколько бы он не отказывался от титула он навсегда останется королем.

Влад откупорил бутылку виски и несколькими глотками осушил наполовину, вытер рот рукавом.

— Все мятежники взяты в плен. Многие убиты в ходе сражения.

Я посмотрела на отца, и мой подбородок дрогнул, прижала к себе Ками сильнее. Влад сделал еще несколько глотков спиртного.

— Всех ждет смертная казнь. Всех без исключения. Без суда и без следствия, без адвокатов. Пытки и казнь. Поставки крови возобновятся завтра с утра.

Он устало сел на пол и взъерошил волосы, снова приложился к бутылке. И тишина. Я слышала лишь гулкое биение своего сердца, и боялась спросить. Точнее я боялась услышать ответ на свой вопрос. По моей спине стекал ледяной пот.

— Известны имена убитых? — опередил Габриэль и я перестала дышать, чувствуя как немеет все тело.

— Известны, но не все. Тела сильно изувечены. Мы взорвали здание, от некоторых остались куски мяса. Идентификацию проводить никто не будет. Их похоронят в безымянной могиле и забудут о них.

Я тихо застонала и отец повернулся ко мне.

— Твой муж жив…пока. Но скажу тебе честно — лучше бы умер. Оставшиеся в живых будут завидовать мертвым, ими займется инквизиция Высшего Суда. И я не стану вмешиваться.

С этими словами отец встал и, пошатываясь, пошел к выходу.

— Папа, — простонала я, не узнавая свой голос. Он на несколько секунд задержался, но не обернулся, решительно толкнул дверь и вышел.

И тогда мне стало по-настоящему страшно…захотелось взвыть и рвать на себе волосы. Я положила Ками на постель и на негнущихся ногах, пошла следом за ним. Но он заперся в кабинете изнутри. Я стучала в дверь, выла и рыдала, умоляя меня впустить, но он молчал. А я знала, что не имею права просить ни о чем.

Села на пол и закрыла глаза. В этот момент дверь отворилась.

— Я ничего не могу сделать, Марианна. Не могу и…не хочу. Не рви мне душу, от нее и так ничего не осталось.

— Я хочу его увидеть…

— Не надо. Не стоит. Тебя к нему не пустят. Даже меня не пустили, когда я хотел посмотреть этому сукиному сыну в глаза. Его охраняют Нейтралы. Никто не войдет в клетку Зверя. Только инквизиторы и Палач.

Я подняла голову и посмотрела на отца, его лицо приобрело пепельный оттенок, а в глазах появилась вселенская усталость и пустота. Я никогда его таким не видела. Даже смерть мамы не сломала его настолько, насколько сломали последние события.

— Это твой брат и мой муж…

Отец отрицательно качнул головой.

— Это предводитель мятежников и убийца. Самый страшный убийца за всю историю Братства. Убийца, которому я лично дал в руки власть и оружие, убийца, которому я доверял. Ты даже не представляешь численность наших потерь, Марианна. Братство еще долго будет восстанавливаться после этого удара. Еще не одна голова полетит с плеч. Возможно и моя тоже. Этим делом не занимается Совет и братство, дело мятежников ведет Верховный Суд нейтралов. И никто из нас не может вмешаться в процесс.

Я не плакала, я просто смотрела в никуда:

— Я хочу увидеть его…сделай это для меня. Я редко тебя о чем-то прошу.

— Зачем? Зачем истязать себя…это другой Ник. И я не думаю, что он захочет тебя видеть.

— Это мой муж. Я имею право увидеть его. Неважно зачем.

Я посмотрела на отца, и решительно сжала челюсти.

— Я хочу его видеть.

Влад отвел взгляд и едва слышно прошептал.

— Когда ты получишь разрешение, тебе уже будет не с кем разговаривать. Инквизиция превратит его в кусок мяса.

Я вскочила на ноги и вцепилась в воротник его рубашки.

— Я должна его увидеть. Обязана. Ты не можешь меня этого лишить!

Отец рывком прижал меня к себе, понимая, что я близка к истерике. И не слова больше, только биение его сердца. Прерывистое, как и мое собственное.

— Просто…папа…просто дай мне его увидеть. Заклинаю тебя. Заклинаю, именем мамы…сделай это ради нас обеих. Дай мне его увидеть, черт возьми….иначе я с ума сойду. Поклянись, что сделаешь это. Поклянись мне.

Отец сжал меня еще сильнее, до хруста в костях.

— Я постараюсь…обещаю…даю слово короля.

Я приподняла голову и посмотрела в его глаза, наполненные болью и грустью.

— Дай мне слово отца…это слово сильнее слова короля.

— Хорошо моя родная…я даю тебе слово отца…ты увидишь его, но это все что я могу для тебя сделать.

25 ГЛАВА

Он никогда не узнает, как я его люблю! И люблю не потому, что он красив, Нелли, а потому, что он больше я, чем я сама.

Из чего бы ни были сотворены наши души, его душа и моя — одно

(с) Эмили Бронте. Грозовой перевал

Я подошла к окну, как неожиданно началась гроза. Ураган не стихает уже несколько дней. Словно природа отражает то, что происходит у меня внутри. Все изменилось. Стены дома давили на меня. И самое дикое — меня избегали. Все. Даже Кристина. Но мне и не нужно было чье-то общество сейчас. Я ждала. И я не хотела, чтобы кто-то мешал мне ждать. Стоять у окна, смотреть, как капли дождя стекают по стеклу, как бушует стихия и просто молчать. Отец пришел ко мне за полночь. Я слышала, как тихо он отворил дверь в мою спальню. Он знал, что я жду. Я не обернулась, просто приложила раскрытые ладони к стеклу и закрыла глаза.

— Через час тебя впустят, после окончания допроса. Я провожу тебя и подожду снаружи.

Теперь я прислонилась к окну пылающим лбом.

— Спасибо.

— Я с трудом получил это разрешение. Пришлось поднять свои связи в Совете и заплатить.

Я молчала, слушая шум дождя.

— Приговор уже вынесли. Собирают информацию о пособниках, имена, адреса. Как только получат от него все, что им надо — приговор приведут в исполнение.

Каждое его слово как плеть, оставляло рубцы на моем сердце.

— Одевайся, нам нельзя опаздывать. Тебе выделили строго четверть часа. Это самое большее, что мне удалось выбить.

Я кивнула и подошла к шкафу с одеждой мамы, мои вещи остались дома. Распахнула дверцы и тяжело вздохнула. Запахло ее духами. Видимо отец тоже почувствовал, его сердце начало биться быстрее.

— Если бы мама была жива, ничего бы этого не случилось, — прошептала я, перебирая руками платья, костюмы. Потом достала то самое, в котором видела ее в последний раз. Очень скромное шерстяное платье серого цвета. Оно так шло к ее рыжим волосам. Отец молча вышел из комнаты, а я быстро переоделась, собрала волосы в узел и посмотрела на свое отражение. В гроб кладут краше. На щеке все еще виден кровоподтек от удара. Моя регенерация полностью остановлена. Я не восстанавливаюсь. Открыла ящичек с косметикой, и замазала синяк, подкрасила губы, выпустила прядь волос на лицо.

Когда спустилась вниз, отец уже ждал меня в темном плаще, как всегда элегантный и строгий. Только он умел оставаться королем в любой ситуации. Мы ехали в машине молча. Сорок минут, по размытым проселочным дорогам, кружили за городом, пока не приблизились к запретной зоне, обнесённой колючей проволокой. С виду секретный военный объект, охраняемый солдатами. И я со странным чувством вглядывалась в лица охранников. Это не вампиры, не демоны. Иные существа, неизвестные мне. Их мощь ощущалась на расстоянии, а взгляд сканировал душу и мысли. Мы прошли мимо них. Отец поддерживал меня под руку, вел по тускло освещенным коридорам к единственному лифту. Несмотря на то, что мы были на первом этаже, лифт поехал вниз. Я тяжело дышала, с каждой секундой, мне не хватало воздуха все больше.

Еще одни железные двери, решетки под током, нас провели вовнутрь и отца вежливо попросили остаться снаружи. Перед тем как провести меня за очередную железную дверь, к отцу подошел начальник охраны в сопровождении двух мужчин в длинных, странных балахонах до самой земли, в темных зеркальных очках.

— Госпожа Воронова, подождите.

Я резко обернулась и не удержалась:

— Мокану. Госпожа Мокану.

Мужчина снял очки и кивнул, приветствуя меня. Я подошла к ним и в нетерпении посмотрела на отца.

— Что все это значит? Почему мне не дают войти.

— Госпожа Мокану, подождите в стороне, мне нужно поговорить с вашим отцом наедине.

Но Влад взял меня за руку и крепко сжал.

— От нее нет секретов. Можно при ней.

Тот снова надел очки и теперь я не видела на кого из нас он смотрит.

— Заключенный только что вернулся с третьего допроса. Он в плохом состоянии, возможно потребуется несколько часов прежде чем можно будет его увидеть.

Я в отчаянии сдавила пальцы отца до хруста.

— Это не имеет значение. Через четверть часа мне придется ехать за новым разрешением, а это время. Я не думаю, что у нас его так много.

— Я был обязан предупредить. Прошу госпожа Мокану. У вас пятнадцать минут. Вас выведут после того как замигает красная лампочка. Я советую вам не подходить близко к решетке, не засовывать туда руки. По просьбе вашего отца за вами не будут наблюдать, поэтому вы будете не в полной безопасности.

Я кивнула и зашла в отворившуюся дверь, которая оказалась очередным лифтом, спускающимся вниз. Теперь запахло сыростью. Меня проводили вперед, по узкому коридору и впустили в подвальное помещение. Дверь за мной закрылась, а я прижала руку ко рту, чтобы не закричать. Я ожидала чего угодно…но только не этого…боже, не этого.

Ник висел на цепях, как распятое животное на бойне. На нем не осталось живого места, словно сдирали кожу живьем. Такие раны оставляет верба и плети, пропитанные ее ядом. Она разъела его кожу, волосы, из ран сочилась кровь и сукровица. Одежда висела на нем жалкими лохмотьями. Ник опустил голову на грудь.

Какая маленькая клетка, крошечная. В ней нет возможности даже развернутся. Стена, на которой он висел, а спереди решетка. Я подошла к нему, тяжело дыша, сдерживая дикий вопль отчаянья. Он наверняка без сознания. В таком состоянии невозможно кого-то слышать и чувствовать. И он голоден. Если бы это было не так, Ник бы восстанавливался. Но его намеренно не кормили, чтобы раны доставляли больше страданий. Я не знала, что сказать…у меня не было слов. На секунду мне показалось, что он мертв, я вцепилась в решетки руками, жадно вглядываясь в его лицо, стараясь услышать сердцебиение…услышала. Его сердце билось очень тихо, а мое собственное кричало и болело, истекало кровью. Задыхаясь, я протянула руку, чтобы тронуть его и в этот момент он дернул головой, чтобы избежать прикосновения. И я поняла…он знает, что я здесь…чувствует меня.

— Ник…ты меня слышишь…я знаю, слышишь. Это я…я пришла к тебе. Поговори со мной, пожалуйста.

Его голова слегка приподнялась, и он снова уронил ее на грудь. Дрогнули обожжённые веки. Он пытался приоткрыть глаза и не смог. Я застонала от бессилия, о того что с меня самой, словно, содрали кожу живьем. Я чувствовала его боль каждой клеточкой своего тела. Я не думала в этот момент о том, что он сделал с нами, со мной. Я просто понимала, что если он умрет, умру и я. У нас одна душа. Пусть такая разная, пусть у него она черная, но это и моя душа тоже.

— Ник…ты можешь испить меня, и тебе станет легче. Давай, это уменьшит боль, начнется регенерация. Пожалуйста.

Я надкусила вену и протянула руку к его лицу. В этот момент он немного приоткрыл глаза, стараясь посмотреть на меня. Потрескавшиеся, иссохшие от жажды, разбитые губы, шевельнулись, и я прильнула к клетке.

— Я не слышу тебя, скажи еще раз…еще один раз…прошу тебя.

Он вздрогнул, казалось, собираясь с силами и едва слышно прошептал:

— У…хо…ди..

— Нет! — крикнула я, — Не уйду, никогда не уйду, гони сколько хочешь. Не уйду. Выпей моей крови, Ник. Немножко, прошу тебя.

Протянула снова руку и он усмехнулся уголком губ, застонал, закашлялся и изо рта потекла струйка крови. Я всхлипнула, задыхаясь, понимая, что они обожгли его внутренности тоже. Наверняка вливали в него настой насильно. От одной мысли об этом меня затошнило. От той дикой боли, которую он испытывал, мое тело покрылось ледяным потом.

— У…хо…ди…вон.

Он посмотрел на меня, с трудом удерживая голову на весу, веки подрагивали, и я увидела как непримиримо сверкнули его глаза.

Я тряхнула решетку и закричала, срываясь на рыдание:

— Я не уйду и не брошу тебя, слышишь? Я буду бороться за тебя. Говори что хочешь, гони, презирай меня, ненавидь. Я буду за тебя бороться. Я люблю тебя, слышишь ты, Зверь! Я тебя люблю. И мне, плевать, что ты думаешь об этом. Я не дам им тебя убить!

Он закрыл глаза и судорожно вздохнул, потом снова с трудом приоткрыл веки.

— Ухо…ди…не…люблю…ухо…ди…

Я сползла по решетке вниз, на пол, содрогаясь от рыданий, прижимаясь заплаканным лицом к холодным прутьям.

— Не люби…не люби…нам хватит моей любви. Я не оставлю тебя…Ты моя жизнь…я без тебя задыхаюсь…не живу…

Посмотрела на него, глаза снова закрыты. Сердцебиение очень тихое, хаотичное. Похоже, он меня уже не слышит. С трудом поднялась с пола, протянула руку и коснулась его израненной щеки. От прикосновения защемило сердце, я спустила руку по его груди и прижала туда, где сердце, пачкаясь его кровью. Закрыла глаза. И вдруг мне показалось, что оно начало биться чуть быстрее, на один удар, еще на один, и дыхание немного участилось.

Пусть сколько угодно гонит меня, но его сердце…оно не обманывает…Оно бьется быстрее, когда я к нему прикасаюсь.

— Ты не умрешь, Мокану, — рыдая, прохрипела я, — ты не умрешь, понял? Я не позволю тебе умереть. Я сделаю все, чтобы ты выжил. По головам пойду, по трупам, но ты не умрешь. Я знаю, что ты меня слышишь. Я тебя люблю. Люблю, так как никто и никогда тебя не любил, и не будет любить.

В этот момент замигала красная лампочка и дверь отворилась,

— Ваше время истекло, покиньте, пожалуйста, помещение, — голос автомат, — ваше время истекло, покиньте, пожалуйста, помещение. Ваше время истекло, покиньте, пожалуйста, помещение!

— Еще немножко, — закричала я в никуда, подняв голову к видеокамерам, — еще секундочку.

В проеме двери появился охранник, с каменным выражением лица. Он вежливо попросил меня покинуть помещение. Стиснув челюсти, вытирая слезы, я выпрямилась и пошла за ним. Обернулась и вдруг увидела, что Ник смотрит мне вслед, не моргая, бросилась обратно, царапая ногтями автоматически задвигающуюся дверь.

— Дайте мне еще минутку, секундочку. Пожалуйста. Секундочку.

Я колотила в дверь, разбивая костяшки пальцев, ломая ногти. Охранник стоял сзади как каменное изваяние. Видно у него было указание не прикасаться ко мне. Я зашлась в истерике. Меня трясло словно в лихорадке, я кричала и цеплялась за проклятую дверь, в жалких попытках открыть.

Ник посмотрел на меня. Я видела его глаза…В них не было льда. Он прощался со мной…В его глазах не было равнодушия. Пусть меня пустят обратно…Я хочу сказать ему еще хоть слово. Один раз. Немножко. Господи. Еще один раз. Чьи-то руки крепко сжали меня, и я услышала голос отца.

— Тссс, тихо моя хорошая. Тихо, моя девочка. Давай я вынесу тебя отсюда. Вот так.

Он поднял меня за руки, а я вырывалась, пытаясь дотянуться до проклятой двери. Отец сильнее прижал меня к себе. Через несколько минут он вынес меня на улицу. Дождь все еще лил, холодный ветер пробирал до костей. Я уже не плакала, я спрятала лицо на плече Влада и вздрагивала.

— Они не могут вот так с ним, папа…Он голодает…они изуродовали его. Ты не представляешь, в каком он состоянии, — мой голос срывался, превращался в тихий шелест.

— Я знаю на что способна инквизиция Нейтралов, — тихо проговорил отец, закрывая меня от дождя, понес к машине.

— Не уезжай отсюда, подожди, — попросила я. Все еще тяжело дыша, судорожно стискивая пальцы, — мы должны что-то сделать, папа. Мы должны, понимаешь. Я не верю, что он виноват настолько, не верю. Кто-то выпустил меня оттуда, кто-то положил ящик крови в мою машину. Кроме него никто не мог. Папа, они казнят его…понимаешь? Они его убьют.

Я повернулась к отцу и наткнулась на тяжелый взгляд, пронзающий насквозь.

— Казнят, Марианна. Я ничего не могу сделать. Все что ты говоришь, уже не имеет никакого значения.

— Имеет. Все имеет. Ты — король. Ты все можешь. Тебя послушают. Ты должен…папа…должен.

Я вцепилась в воротник его рубашки, задыхаясь, захлёбываясь отчаяньем.

— Не послушают. Я ничего больше не могу, Маняша.

— Попытайся! — Взмолилась я, — просто попытайся!

— Я пытался!

— Ты лжешь! — закричала я и ударила его по груди, — ты лжешь! Если бы ты хотел ты бы вытащил его! Знаешь? И не надо! Я сама…я буду отстаивать его права. Никто не смеет казнить князя без суда и следствия.

Отец смотрел на меня, и скорбная складка пролегла у него на лбу:

— Скажи, когда ты перестанешь его любить? Как еще он должен унизить и растоптать тебя, чтобы ты наконец-то раскрыла глаза? Ты вернулась от него, из того проклятого дома…в крови и в грязи, с кровоподтеками на теле, с изодранным в клочья сердцем! Неужели у тебя еще есть силы защищать его?

Я дышала все тяжелее, едва сдерживая вопль, рвущийся из груди:

— Это мой муж…мой выбор. Даже если он убьет меня, я вернусь с того света и буду закрывать его собой. И вам меня не остановить и не понять. И не надо понимать. Помоги мне или я сама устрою мятеж.

Отец попытался привлечь меня к себе, но я оттолкнула его.

— Ничего не поможет, милая моя…ничего. Не рви себе сердце. Отпусти его. Он уже давно ушел от нас всех. Отпусти и тебе станет легче.

— Никогда не отпущу, — крикнула я, и из глаз снова потекли слезы, — не отпущу его. Он мой. Я принадлежу ему. Не отпущу пока дышу, и бьется мое сердце. Не поможешь — я сама…я справлюсь сама.

— Не справишься, ни сама, ни со мной. Никто его не спасет. Никто не оправдает. Все кончено.

— Должен быть суд.

— Уже был. Закрытый. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит.

Я долго смотрела на отца, чувствуя, как все холодеет внутри, как умирает последняя надежда. А потом тихо спросила:

— Кто имеет влияние в Верховном Суде, если не сам король?

Влад нажал на педаль газа и медленно поехал.

— Не вампиры. Возможно демоны и то не все. Только Верховные. А так же Ангелы. Мы более низшая раса. Я уже думал об этом. Марианна, я впервые ничего не могу изменить.

Я откинулась на спинку сидения и обхватила плечи руками. Перед глазами стояло лицо Ника, изуродованное, окровавленное и его последний взгляд. И вдруг я поняла, что у меня есть шанс…один маленький шанс. Если Верховные демоны имеют подобную власть. Я пойду к такому демону. Самуил мне поможет с ним связаться. Асмодею нужны новые души. Пусть возьмет мою. Меня. В обмен на жизнь моего мужа и пусть вернут ему чувства.

Я не дам ему умереть. Какой ценой? Любой. Мне уже все равно. Если нужно ценой моей собственной жизни.

26 ГЛАВА

Усталость и горе так меня придавили, что я забыла думать о своём достоинстве.

(с) Эмили Бронте. Грозовой перевал

Принятие решения иногда дает нам силы бороться с отчаянием. Это больше чем надежда, это вера в то, что ты еще можешь все изменить сама. Я верила, я бы не вынесла, если бы эту веру у меня кто-то отнял. Я верила, что смогу его спасти. Это не могло быть концом. Мы слишком много пережили вместе. Все стерлось, отошло на второй план. Все перестало быть значимым и важным. Уже ничего не имело значения. Потому что в своей войне я осталась одна. Раньше у меня была поддержка семьи, а сейчас даже ее не было. Да и семьи уже нет. Это не семья, это жалкие крохи, это судорожное цепляние за поломанную цепь в которой уже и так не достает большинства звеньев. Я думала о том, что станет с нами, если Ник…боже…я не хочу об этом думать, я не хочу говорить это вслух, но мы все не сможем с этим жить дальше. И они не смогут, они, приговорившие его и опустившие руки. Все до единого, отрекшиеся от него как от прокаженного. Я стучала в закрытые двери, я видела их пустые глаза и сожаление, везде сожаление как будто ЕГО уже нет, и они приносят мне свои соболезнования. Влад, Крис, Мстислав, Фэй и даже Габриэль. Словно никто из них не понимает, что я не смирюсь, я больше не та маленькая и покорная девочка, принимавшая удары судьбы как должное. Да и трудно оставаться такой, когда рядом с тобой настолько сильный мужчина. Мой мужчина. Когда-то он держал меня на вытянутых руках под палящими лучами солнца, сгорая заживо. Когда-то он искал меня, подыхая от голода, и объявив войну демонам пошел в самое пекло. Да жестокий и властный. Но он мог быть и нежным, он мог быть таким, каким никто и никогда не знал его кроме меня. И он любил меня. Как умел. Теперь моя очередь бороться за него. И я буду. До последнего вздоха. Без боя они его не получат.

Я почти не готовилась. Я знала, что буду делать и куда иду. Впрочем, и на что иду тоже знала. Я уже побывала там один раз, не по своей воле, и сейчас я собираюсь попасть в Ад любыми путями. Только я больше не могу просить помощи у Фэй или Самуила. Тогда мне не дадут уйти. Мне помешают. Этой ночью я призвала всю силу воли, чтобы вернуть свою сущность. Решительно осушила несколько пакетов с кровью, потом проверила, чувствует ли меня Сэми, напрягаясь и пытаясь заглушить все эмоции, все мысли о том что делаю, никаких утечек. Я мысленно звала сына и в тот же момент блокировала свой зов. Думала о нем и заставляла мысли прятаться в своеобразный кокон из каменных стен. И он не пришел. Я надеялась, что он меня не услышал. А потом я написала им записку. Своим детям. Сэми найдет непременно. Я не пошла с ними прощаться. Я больше не готова и не могу расставаться ни с кем. Угрызения совести и щемящая боль, рвали душу, но я запрещала им овладеть мною. Возможно, меня не поймут, но да, я думала не о детях, не о себе, я думала только о Нике. Мое желание вернуть его граничило с безумием, но именно это дикое желание давало мне силы. И я знала, что меня может осудить каждый, но не мои дети. Если я не вернусь обратно они будут знать, почему я ушла и почему оставила их. Стиснув зубы, проскользнула мимо спален и выскользнула из родительского дома через черный ход. Меня никто не остановил. Мои силы или иные, которые всегда блокировали возможности Фэй видеть мое будущее, вернулись.

Леон с диким азартом пересчитывал купюры и складывал золотые слитки в железную коробку. Он торопился покинуть свое жилище. Скоро за ним придут. Он один из тех, кому удалось сбежать во время кровавой расправы над Черными львами. Он едва унес ноги, когда дом полыхал и содрогался от взрывов. Безумная сучка Ирина и Николас обрекли всех их на смерть, а его соплеменники жалкие идиоты, посмевшие восстать против истинного короля братства — Влада. Пошли за этим чёкнутым параноиком, поверили ему. Своему бывшему предводителю, который уже однажды их предал. Все, теперь он уносит ноги. Последняя партия живого товара уйдет в Акразар, Леон получит свою долю чуть позже, через посредников и может бежать в Европу. Запасов ему хватит на несколько столетий. Лучше быть одиночкой, чем предстать перед судом Нейтралов. Леон сложил вещи в сумку и бросил взгляд на часы. Сделка и обмен товаром состоится через сорок минут, неподалеку отсюда. Трусливый помощник Леона притащит аванс и можно уматывать. Чем дальше, тем лучше. Новые документы у него уже есть.

В дверь тихо поскреблись, и Леон насторожился, а потом усмехнулся. Женщина. Вампир. Вероятно одна из шлюх Даниэля. Он иногда присылал своему кредитору сладких юных вампирш.

Леон распахнул дверь и чуть не присвистнул, на пороге стояла молодая женщина. Слишком красивая для шлюхи. Аристократка. Утонченная, невероятно привлекательная. Может быть новенькая?

— Тебя Даниэль прислал?

Она кивнула, и он тут же затащил ее за порог и захлопнул дверь. Осмотрел с ног до головы. Длинные темно каштановые волосы ниже плеч, сиреневые глаза, стройная точенная фигурка. Лицо настолько ослепительное, что Леону захотелось зажмурится. Чертов сутенер, знал, как задобрить. Но где-то в глубине подсознание мелькнула мысль, что он ее уже где-то видел. Он ее знает. Только не мог вспомнить где. Леон протянул руку, чтобы тронуть ее волосы и она невольно отшатнулась, в этот момент он заметил кольцо у нее на пальце. В горле моментально пересохло. Дьявол. Перстень королевской семьи. Все Вороновы и Мокану носили такие кольца. Тонкое черное золото, с изображением льва с короной. Леон медленно перевел взгляд на лицо женщины и судорожно сглотнул. Твою ж мать. Провались он к дьяволу, если это не Марианна Мокану собственной персоной. Невольно склонил голову в поклоне.

— К черту церемонии. Я вижу, ты узнал меня. Давай сразу к делу. Сегодня партия живого товара отправляется на торги в Арказар. Я хочу быть среди них.

Леон в ужасе посмотрел на женщину. Да, она с ума сошла. Чтобы он продал дочь короля? Все знали, что случилось в прошлый раз, когда Марианну похитили перекупщики. Какой страшной смертью они все умерли от рук Николаса.

— Не бойся. Никто ничего не узнает. Ты можешь мне доверять. Вот, держи.

Она сунула ему в руки чек на огромную сумму, и Леон побледнел еще больше. Отрицательно качнул головой. А что если это провокация?

— Я не знаю, о чем вы говорите, госпожа Мокану. Понятия не имею.

Сиреневые глаза потемнели.

— Знаешь. Все ты прекрасно знаешь. И я знаю. Сведи меня с перегонщиками. Никто ничего не пронюхает. Если не сведешь — я сообщу Нейтралам твое местонахождение, и тогда ты по-настоящему узнаешь что такое страх.

Леон попятился назад и в нерешительности остановился.

— А если я сделаю, то о чем вы просите, ваш муж сдерет с меня кожу живьем.

— Мой муж ничего тебе не сделает, так же как и мой отец. Но если ты не поможешь мне, то я отдам тебя Нейтралам и сама позабочусь, чтобы с тебя содрали кожу живьем.

Женщина сделала шаг к нему, и Леон почувствовал, как каждый волосок на его теле становится дыбом. В голове нарастала яростная пульсация боли. Эта ведьма влазит к нему в мозги и сминает их силой своей энергии. Через несколько минут он уже упал на колени, обхватив голову руками. Разве ему не рассказывали, что Марианна Мокану безвредная и слишком гуманная? Какая к черту гуманность, если у него лопаются сосуды в глазах от того давления, которое она создала внутри его черепа?

— Твой князь будет казнен через несколько дней. И я готова на все чтобы это предотвратить и поверь, я способна высушить твои мозги. Так что давай, Гиена, веди меня к своим пособникам.

Боль прекратилась так же внезапно, как и началась. Леон встал на колени, силясь подняться с пола. По телу градом катился холодный пот.

— Скажешь им, что меня заказал Асмодей. Понятно? Скажешь, что я предназначена для Верховного Демона. А не скажешь, сам знаешь, что будет.

Леон наконец-то встал с пола, вытирая бледное лицо дрожащими ладонями.

— Мне никто не поверит. Асмодею не нужны, такие как вы. Он берет низшие расы. Самое отребье. Потому что его наложницы мрут как мухи. Ходят слухи, что он не занимается с ними сексом — он их мучает до смерти и потом только потом удовлетворяет свою похоть.

Марианна даже не вздрогнула, а сухо ответила:

— Сделай так, чтобы поверили.

Леон тяжело дышал и попятился назад, когда Марианна сделала шаг к нему.

— Асмодей больше не берет наложниц. Лучиан балуется парнями, а тот не делает заказов. Другие демоны, ниже его рангом — да. А этому плевать на статус. Он не нуждается в потомстве. Асмодей воин и он думает только о душах и смерти.

Марианна нахмурилась, и Леон снова подумал о том, что еще никогда не видел настолько красивой женщины. Впрочем Мокану не женился бы на простой бессмертной. Мысли о князе снова отозвались волной панического страха. А если тот избежит казни? Тогда Леона ждет смерть, мучительная и долгая.

— Не поверю, чтобы он не нуждался в женщинах.

— Не нуждается. Он их убивает, или забирает их души, делая вечными рабами.

— Меня не убьет. Я хочу попасть к нему. И ты сделаешь это. Сейчас. Время пошло, Леон. Давай, звони своим партнерам.

Леон мысленно выругался матом. На кой хрен он задержался? Чертова ведьма вынуждает его идти на преступление после которого Леона найдут где угодно, даже в Аду.

— Звони! Звони или я позвоню. Как ты думаешь через сколько за тобой придут? Ты не успеешь моргнуть, как превратишься в кусок мяса. Разве ты не знаешь, что перед смертью тебя будут пытать?

Черт с ней с этой сукой. Хочет сдохнуть — пусть дохнет. Надо было записать их разговор, да он не подумал. Дрожащими руками достал мобильный и набрал номер одного из перегонщиков.

— Дэн, это Леон. Тормози там. Я везу еще одну. На нее поступил заказ. От НЕГО. Не тупи. От НЕГО самого. Да, ему было мало прошлой партии. Знаю, что везешь еще пятнадцать. Будет шестнадцать. А мне похрен чем кормить будешь, тебе за это платят. Все. Отбой. Буду через десять минут.

Он посмотрел на бледную женщину и снова судорожно сглотнул. Такая же ненормальная, как и ее муж. Хотя кто знает, может быть Асмодей и правда не тронет княгиню. Только Леону от этого не легче. Он теперь точно вне закона. Ищейки найдут его в два счета. Если тех шлюх никто и никогда не станет искать, то с Мокану намного сложнее. Поднимут на ноги всех, в том числе и человеческую полицию. Придется уезжать сегодня. Не дожидаясь денег от посредников.

— Вы не представляете, что вас там ждет, — пробормотал он. Последняя попытка спасти собственную шкуру.

— Прекрасно представляю. Один раз я уже там побывала.

Леон долго смотрел вслед скрывшемуся во мраке душной ночи фургону. Потом быстро пошел в сторону трассы. Ему больше нельзя оставаться здесь, теперь и его жизнь не стоит и ломаного гроша и пришло время молиться, чтобы Николаса Мокану все же казнили. Дьявол … и чувство, что он сам уже мертвец не покидало, даже чек в портмоне не грел душу.

Влад молча смотрел на яркие блики от огня в камине. Они бросали причудливые тени на стену и пол. За окном все еще бушевал ураган. Начало осени, а погода как с приближением зимы.

Минуты, часы, дни…а легче не становилось. Наоборот что-то внутри обрывалось все больше и больше. Откалывалось осколок за осколком. И не собрать им себя в целое. Все слишком изменилось. Час назад он лично подписал бумаги о казни. Таков закон. Хотя, можно подумать, что отсутствие его подписи могло что-то изменить. Но и отказаться не мог…Ложь! Мог! Наплевать на все и защищать брата до последнего. Так бы поступил отец. Он бы не бросил сына, не смотря ни на что. А Влад…он ослеплен яростью, которая душила его вот уже несколько недель. Неконтролируемая черная ярость и ревность. Все смешалось. Он не мог поверить, что Николас пошел на это и в тот же момент понимал, что именно Мокану способен на зверства более чем кто-либо другой. Одна часть не верила, что предательство возможно, а другая упивалась триумфом…она выла и орала…и насмехалась над ними всеми, так наивно поверившими предводителю Гиен. Николас умер для них для всех. Слишком много доверия получил и предал их. Влад отдал ему все. Свою дочь, корону, власть в надежде, что Мокану единственный кто сможет достойно его заменить, а тот воспользовался моментом и разрушил все, что они создали с Самуилом. Развалил империю братства, попрал все законы. И Влад больше ничем не может помочь предателю. И он не простит ему ни Лину, ни Марианну, ни голодные глаза детей. Не простит никогда. Королям приходится принимать жестокие решения и хладнокровные — это тот случай. Срезать нарыв болезненно и быстро и избавить всех от Мокану. Всех. Пусть это больно…дьявол, как же больно. Другая часть разрывалась на части, особенно когда Влад видел насколько страдает его дочь. Ощущал физически ее боль и отчаяние. Но здравый рассудок брал верх. Все забывается и это забудется. У Марианны впереди целая вечность. Она сможет забыть и излечится. Все кончено. Николас как был Гиеной, так и остался и сдохнет он тоже Гиеной. Такова воля Верховного Суда. Он же лишь подчинился приказам. Только внутри червь сомнения подтачивал, разрушал, сжигал. Встретиться с братом, королю смелости не хватило. Он даже получил разрешение, но не смог.

Тихо приоткрылась дверь, и Влад резко обернулся. В проеме стояла маленькая Ками с мишкой в руках. По ее нежным щекам катились слезы. И сердце содрогнулось. Синие глаза как живой упрек его жестоким решениям. А за спиной Самуил. Растрёпанный, бледный и на детском лице очень взрослые глаза.

— Мама ушла, — едва слышно прошептала Ками.

Влад нахмурился, но распахнул объятия и девочка тут же крепко его обняла.

— Мама ушла…я слышала. Давно ушла…я ждала, что она вернется, а ее нет.

Самуил так и остался стоять на пороге.

— Ушла…вот что оставила.

Протянул Владу бумагу и тяжело вздохнул.

«Милые мои, любимые. Просто знайте, что я вас очень сильно люблю. Не судите. Не могу иначе. Может быть поймете потом, а может и нет. Я буду молиться за вас.

Сэми, береги Камиллу. Когда ваш папа вернется, а он обязательно вернется, простите его и любите, так же как и я. Он скучает по вам. Я верю. И вы верьте.

Ваша мама»

Влад подхватил Ками на руки.

— Где Фэй? Она знает?

— Нет еще. Мы к тебе пошли, — тихо сказал Сэми и сжал письмо в кулаке.

Держится. Все понимает и держится как мужчина. Как взрослый.

— Ты видишь, куда она пошла?

Мальчик отрицательно качнул головой.

— Она блокирует меня, силой воли. Она сейчас очень злая от того сильная. Но я знаю, куда она пошла. Знаю и все. Я видел ее мысли до этого. Видел когда вы…после того как вы возвращались от отца.

— Скажи мне, нам нужно ее искать. Немедленно. Твоя мама слишком расстроена, и она может совершить много ошибок.

— Нет, — мальчик стиснул челюсти, — вы не будете ее искать, а я не скажу вам где она. Это ее право. Она хочет спасти отца, а вы ей помешаете.

Влад осторожно поставил Камиллу на пол и подошел к Сэми. Они долго смотрели друг другу в глаза. Внутри короля что-то оборвалось. Слишком похож на своего отца мальчишка. Как две капли воды. Все равно, что разговаривать с самим Николасом. Даже властные нотки в голосе и взгляд полон холодной решимости.

— Я знаю, что ты чувствуешь Самуил. Я тоже потерял своего отца. Мне тоже было очень больно.

— Мой отец еще жив. А ты не делаешь ничего, чтобы его спасти. Так что тебе меня не понять. Твоего отца не приговорили к казни, он погиб как воин. А мой отец будет растерзан как проклятое животное. И я не скажу тебе где наша мама. Я только буду мысленно поддерживать ее, и пусть она сделает то, на что никто из вас не решился.

Влад стиснул челюсти и сжал руки в кулаки. Мальчишка не отвел взгляда, с вызовом смотрел на короля. И там в этих глубоких синих глазах Влад увидел презрение. Словно эхо того самого чувства, которое подтачивало его самого изнутри.

— Я не могу помочь твоему отцу. Это уже не в моих силах.

Сэми усмехнулся уголком рта и Влад вздрогнул. Словно и правда, перед ним уменьшенная копия брата. И этот мальчик сильнее, он знает и чувствует о чем думает сам Влад и от того ложь казалась жалкой и непотребной.

— Король не может. А брат — да. Просто ты не хочешь.

Влад снова взял Ками на руки.

— Я отнесу твою сестру к Крис и мы еще поговорим. Жди меня здесь или позови Фэй.

Он потянулся за телефоном, чтобы объявить немедленный розыск, но мальчик все еще глядя ему в глаза тихо сказал:

— Вы ее не найдете. Только отец может ее найти, но ведь его казнят на рассвете. Так что ты потеряешь не только брата, но и дочь.

Только сейчас Влад понял, что Самуил не просто знает, где Марианна, а знал изначально и не помешал ей только потому что был уверен король пойдет на все чтобы спасти дочь. Умный мальчик. Он рискнул. Спасти обоих родителей, а не одного. И он солгал когда сказал, что Марианна его блокирует. Влад еще несколько секунд смотрел на ребенка, а потом так же тихо и спокойно сказал.

— Я сейчас вернусь, и ты все мне расскажешь. Все. И я подумаю, что можно сделать. Но если ты будешь меня обманывать — мы не сможем помочь никому.

Самуил ничего не ответил, демонстративно сел в кресло Влада и повернулся к окну. Крупные капли дождя стекали по стеклу, и вдалеке сверкала молния.

«Черт возьми, когда он вырастет более достойного короля для братства не найти. Впрочем, более хитрого и жестокого тоже, а с его способностями Чанкра такой правитель поставит бессмертных на колени»

27 ГЛАВА

Между мной и всем остальным миром — огромная пропасть. Такая широкая, что моим чувствам её не пересечь. Крики глохнут, и той стороны достигают лишь стоны и мычание.

(с) Айзек Марион. Тепло наших тел

Казнь бессмертного редкое событие, которое происходит раз в несколько тысяч лет. Никакой огласки, только избранные могут присутствовать на казни. Нейтралы позаботились о том, чтобы избежать любопытства и заодно утечки информации. До последнего момента никто не знает где и как будут казнить приговоренного к смерти. За полчаса до самого действа все, кто избран и имеет разрешение Верховного Суда присутствовать на казни получают короткий звонок на сотовый. Голос-автомат сообщает время и место. Остальные довольствуются только тем, о чем могут лишь догадываться. Но ни у кого и не возникает желания узнать, как это происходит.

Николаса Мокану приговорили к казни медленной и мучительной. Яд вербы будет введен порциями с интервалом в несколько минут, чтобы смерть наступала поэтапно, заставляя бывшего короля корчится в агонии часами. Возможно, инквизиторам удастся услышать еще подробности о мятежниках. В овальном помещении, без сидячих мест, освещенном факелами собрались главы Совета, Верховный Судья, Верховный инквизитор Нейтралов и свидетели казни. Ожидали прибытия короля братства и супруги приговорённого.

Когда железные двери распахнулись и несколько охранников втащили Николаса в залу, никто не издал ни звука, лишь повернули голову в сторону смертника. Он не мог передвигаться самостоятельно, подхватив под руки, его тащили к столбу, посередине залы. Казалось он был без сознания, но это лишь заблуждение — Мокану смотрел в никуда, с трудом приоткрыв обожжённые веки. Его привязали цепями и подвесили на нескольких крюках, смоченных настое вербы. Заостренные концы порвали плоть, и черная кровь залила израненную, покрытую волдырями грудь. Все ожидали криков боли, проклятий, но князь не вздрогнул, только закрыл глаза и усмехнулся. Судья монотонно зачитал приговор и объявил, что казнь начнется через несколько минут вне зависимости от того появится ли король Братства или нет. У приговоренного спросили, хочет ли он сказать последнее слово, хотя все прекрасно знали — даже если хочет, то не сможет. Все внутренности и горло Мокану обожжены вербой, каждое слово причинит ему столько страданий, что он может умереть до начала казни. Выдержав положенную паузу, Судья осведомился, есть ли у приговоренного последнее желание. Мокану с трудом приподнял голову и посмотрел в залу, а потом едва слышно прошептал:

— Нет.

— В таком случае, властью данной мне Высшим Судом Нейтралитета я приказываю начать. Тело приговоренного будет уничтожено сожжением, до полного исчезновения. Отныне он занесен в список Проклятых. Его имя не будет упомянуто в летописи Братства, его имущество будет конфисковано в пользу Совета Братства. Четвертая часть имущества разделена поровну между вдовой и детьми. Мокану лишается титула князя. Душа приговоренного отдана во власть Черного Апостола и приговорена к вечному заточению. Проклятые не перерождаются и не попадают в Чистилище. Подсудимый вам ясен приговор?

Ник снова приоткрыл веки и посмотрел на судью, в его горле что-то заклокотало, но он не смог произнести ни слова, только кивнул.

— Если вам есть что сказать в свое оправдание вы можете сделать это сейчас. Прошу заметить, что приговоренный признал свою вину и даже не пытался ее отрицать. Говорите, Мокану. Это будет ваше последнее слово.

Стихли все звуки, присутствующие жадно вслушивались в тишину раздираемые нездоровым любопытством и желанием быть первыми и последними, кто услышит последнее слово легендарного вампира и мятежника, заслужившего высшую меру наказания по законам бессмертных. Несмотря на весь ужас преступлений, на то что даже самые равнодушные содрогнулись от совершенного предательства и беззакония, князь вызывал невольное уважение. Хотя бы тем, насколько стойко выносил последние часы своей уже не вечной жизни. Когда все решили, что у приговоренного не осталось сил на последнее слово, послышался хриплый шепот:

— Ты…свободна…

Николас закрыл глаза. Кто-то записывал его слова, кто-то подошел поближе, чтобы понять, но заключенный уже не смотрел на них, он истекал кровью от ран нанесенных острыми крючьями, на которых болталось его измучанное пытками тело.

Палач в черных одеяниях подошел к князю и ввел ему в шею первую дозу смертельного яда. Николас вздрогнул, но он даже не застонал. Выждали положенные десять минут и Палач подошел для того чтобы ввести вторую инъекцию. Когда игла проколола вздувшуюся плоть, приговоренный распахнул глаза, горящие дьявольским безумным огнем и хрипло закричал:

— Где ты, Марианна? Где ты? Ты свободна…слышишь? Теперь ты свободна! Проклятье!

Он дергался на цепях, содрогаясь от боли, кусая пересохшие губы. В этот момент распахнулись девери, и в залу вошел король Братства. Его длинный плащ развивался от каждого шага.

— Остановите казнь. У меня есть доказательства невиновности приговоренного! И свидетель, чьи показания Верховный Суд обязан выслушать и даже увидеть.

Судья с яростью посмотрел на короля, потом выхватил бумагу из его рук. Быстро пробежал глазами по документу и посмотрел на Влада:

— Это не может быть доказательством. На такое идут добровольно и понимают последствия.

Влад протянул еще одну бумагу:

— Здесь описание действия «красной пыли». Осужденный впал в зависимость и не мог отвечать за свои поступки, в том числе согласие или не согласие. И вот это посмотрите. Запись скрытых камер в здании, которое взяли мятежники.

Судья сверлил взглядом короля и его ноздри раздувались от едва скрываемого раздражения.

— Еще вчера вы сами подписали приговор, — процедил он сквозь зубы.

— Еще вчера я не имел этих доказательств.

Судья приблизился к Владу и тихо прошипел:

— Вчера вы не хотели их иметь, сегодня ваше мнение изменилось, мне кажется мы с вами обо всем договорились. Не забывайте — ваше дело еще не закрыто. Тем более ребенок не может быть свидетелем.

— Это не просто ребенок — это Чанкр и наследник королевского престола и еще — я никогда и ничего не забываю, господин Судья, надеюсь и ваша память не столь короткая — это вполне могло сойти за угрозу.

Верховный Судья ранее состоял в клане Черных Львов и был избран нейтралами на столь важную должность после кровавого боя с демонами триста лет назад. Он лично знал Самуила Мокану старшего, который рекомендовал Судью на должность, а так же наградил титулом и крупной суммой денег.

— Рассмотрите документы и выслушайте свидетеля, а до выяснения я требую накормить приговоренного и предоставить ему условия заключенного на предварительном следствии. Таков ваш закон, соблюдайте его, пожалуйста. Мой личный секретарь фиксирует все, что происходит в этом здании. Не думаю, что вам хочется недоразумений в этом вопросе. Так же требую допустить к моему брату нашего личного врача. Разрешение приложено в конверте с печатью Нейтралитета.

Через минуту был объявлен длительный перерыв. Разочарованные присутствующие разошлись в комнату ожидания, Судья удалился вместе с королем в кабинет Совета.

Когда Влад проходил мимо Николаса, как раз в тот момент Мокану снимали с позорного столба, то едва заметно содрогнулся и побледнел — жалкое подобие былого величия и хладнокровия, скорее кусок обожжённого мяса, покрытого волдырями. Где-то глубоко внутри ковырнуло сочувствие и сожаление. Остатки братской любви занозами впились в покрытое льдом сердце. И угрызения совести — не брат спас брата, а сын спас отца. Ревность лишает благоразумия и уважения, затмевает разум. Хоть в чем-то но они с Николасом все же похожи.

Влад решительно сложил вчетверо приказ о помиловании и спрятал в нагрудный карман.

Все, он добился этого, выдрал с мясом после многочасовых вопросов, просмотра записи и после того как Самуил «показал» Верховному Судье ровно столько, чтобы у того не осталось сомнений. Они вышли из кабинета спустя несколько часов. Опустошенные. Обессиленные. Влад попытался обнять мальчика, но тот гордо повел плечами.

— Пусть меня отвезут домой. Я устал и я голоден.

Нет, Влад не гордился собой, это не его заслуга. Только есть одна проблема — Ник в плохом состоянии и он все еще под действием гипноза. Одна надежда, что Фэй с этим справится. Если нет, да поможет им…Он сам уже не знал, кто сможет помочь. Если Ник откажется идти к Асмодею — Марианна погибнет. Влад равнодушно посмотрел на охранника отпирающего автоматические двери.

Переступил порог и, сжав челюсти, закрыл за собой дверь. Николас сидел на стуле в неестественной позе, видимо раны причиняли невыносимую боль, все тело покрыто марлевыми повязками, но регенерация клеток запущена. Рядом со стулом не менее десяти пустых пакетов. Николас посмотрел на брата и усмехнулся, только глаза остались пустыми, безжизненными:

— Я удостоен великой чести. Меня достали с того света, — произнес как обвинение.

Голос звучал хрипло и глухо, дыхание вырывалось все еще со свистом. Влад посмотрел на Фэй и та едва кивнула. Значит, гипноз все еще действует. Остается надеяться, что им удастся пробить эту броню и вернуть эмоции. Пустить в ход самую тяжелую артиллерию. Хотя никто и ни в чем не был уверен с Николасом Мокану. Никто его не знал. Никто кроме Марианны, а ее рядом нет.

— Я не пойду ни на какие сделки, я не стану валятся у вас в ногах благодарить и вымаливать прощение. Вы напрасно не дали мне уйти.

Влад молчал, он подвинул еще один стул и сел напротив брата, подал ему сигару и зажигалку.

— Прихватил из дома.

Ник взял сигару и закурил, слегка поморщился, когда Фэй зашивала рану от хлыста инквизиторов, на его плече. Кожа в этом месте вспухла и лопнула обнажая сухожилия.

— Говори. Давай сразу к делу, Влад. Я уверен, что не братская любовь заставила тебя отобрать мою душу у Черного Апостола или в какую еще гребаную дыру меня собирались засунуть после смерти. Ты ведь не зря лишил их подобного удовольствия?

Влад несколько секунд смотрел на Николаса, потом вздохнул и закурил сам.

— Я не стану ничего говорить, Ник. Тебя хотят видеть. Мы потом поговорим. Точнее я надеюсь, что ты сам захочешь этого разговора.

Николас затянулся сигарой и чуть подался вперед:

— Скажи ей, что нам не о чем говорить. Все что я хотел сказать — я уже сказал. Я не меняю своих решений. Так что она может уходить.

Фэй закончила зашивать и молча сложила медикаменты в коробку и спрятала в сумку.

— Через часов пять твои раны полностью заживут, Ник. От плетей останутся шрамы, от ожогов скорей всего пару пятен.

Влад решительно встал и направился к двери:

— Ты сам ей скажешь все что хотел. Фэй? Останешься здесь?

Ведьма кивнула и сложила руки на груди. Они переглянулись с королем и тот вышел.

Ник затушил сигару об пол и повернулся к Фэй:

— Отменно заштопала. Спасибо.

Фэй наклонилась к нему и прошептала:

— Я бы воткнула эту иголку тебе в сердце, чтобы реанимировать твою черную душу, Ник. Жаль я не могу сделать этого лично.

— Даже милосердная Фэй отвернулась от Зверя. Наверное стоит сыграть по мне Реквием.

Ник засмеялся, и в этот момент дверь снова отворилась, он медленно повернул голову, продолжая хохотать и вдруг замолчал. На пороге стояла маленькая Ками. Она смотрела на него расширенными глазками полными слез и восторга. Фэй впилась в спинку стула побелевшими пальцами. Влад внимательно смотрел на Николса, готовый к любому повороту событий. Но тишину нарушала Ками. С диким криком:

— Папа! Папочка мой! Папа!

Она бросилась к Мокану и обхватила его шею маленькими ручонками, прижимаясь всем тельцем к нему.

— Папочка мой…папа любименький…я плакала по тебе. Мама сказала, что ты ушел воевать…тебе очень больно, да?

Влад не мог выдохнуть, задержал дыхание. Несколько секунд он смотрел на отца и дочь.

«Проклятый Мокану, обними ее мать твою, сукин сын, не разбивай еще одно сердце»

Камила отстранилась и обхватила лицо князя ладонями, нежно провела по рваным ранам маленькими пальчиками, и Николас закрыл глаза.

— Папа, ты больше меня не любишь, да? Ты нас бросил?

В этот момент покрытые шрамами руки крепко сжали ребенка, Николас издал глухой звук и зарылся лицом в светлые волосы. Израненные, дрожащие пальцы хаотично гладили светлые локоны, и Влад наконец-то выдохнул. Посмотрел на Фэй. По щекам женщины катились слезы, она закусила губу, чтобы не издать ни звука.

— Конечно, люблю моя принцесса. Люблю больше жизни, люблю мою девочку.

Николас прижал ребенка к себе, словно укачивая, не замечая никого вокруг. Встал со стула и повернулся к ним спиной, словно заслоняясь от всех.

— Папа, верни нашу маму домой…пожалуйста.

И снова все затаились. Ник медленно поставил Ками на пол и присел на корточки. На бинтах сзади выступила кровь, но сейчас он видимо не чувствовал боли. У каждого своя анестезия. Мокану внимательно смотрел малышке в глаза и тихо спросил:

— А где мама, Ками?

Фэй бросила тревожный взгляд на Влада, но тот настороженно смотрел на ребенка, от нее зависело решение Мокану и жизнь Марианны. Понятно одно, никакого гипноза уже нет, и, наверняка, не было довольно долгое время. В какой момент вернулись чувства? Что стало толчком? Это не появление Камиллы…это нечто другое. И Владу казалось он знает ответ на этот вопрос, только тогда он даже не думал об этом.

— Мама ушла тебя спасать. Сэми говорит, что ей очень страшно там одной.

Ник резко поднял голову и посмотрел на короля, его брови сошлись на переносице, а на скулах заиграли желваки:

— Где она? К кому пошла?

— К Асмодею, — ответила Фэй и зажмурилась, потому что в этот момент Ник со всей силы ударил кулаком по стене и на пол посыпались куски штукатурки, а по выцветшим панелям пошла трещина. Влад стиснул челюсти до хруста. Откудова-то издалека доносилось рычание, низкое, утробное и в тот же момент нежный, непосредственный детский голосок врывался в адскую реальность:

— Папа ты вернешь маму домой? Папа, верни ее, пожалуйста…я буду очень послушной, папа…

Влад смотрел как Ник поднял Ками на руки, прижал к себе и очень тихо прошептал ей на ухо:

— Ваша мама вернется домой, я клянусь. Она вернется.

— А ты? — малышка гладила его по израненной щеке и преданно заглядывала в глаза.

Ник поднял голову и посмотрел на Влада, синие глаза сухо блестели:

— Асмодей предложил мне сделку. Я отказался. Мне нужен Изгой и его браслет, пора передать демону, что я передумал и что я согласен пополнить ряды его Палачей.

Влад почувствовал облегчение и легкую слабость во всем теле. Сэми оказался прав, а они все заблуждались и он в первую очередь — ни один гипноз не убьет эту бешеную, дикую любовь. Возможно только время или смерть. Но почему-то сейчас, глядя как Ник, отстранившись от них что-то тихо шепчет Ками на ушко, Влад не верил, что даже смерть сможет что-то изменить. Марианна не сдалась не только потому что любит и эта любовь слепит ее разум, а потому что только она верила в Николаса. Верила даже тогда, когда никто из них не верил, даже тогда когда сам Ник ненавидел и презирал себя. Возможно, когда-нибудь они получат ответы на все вопросы. Влад лишь боялся, что сейчас они продлили эту дикую агонию и безумие, которое порождала испепеляющая страсть Николаса к Марианне. Такая любовь страшнее ненависти. Сам Влад ее боялся. Он не познал даже четверти того Ада в который окунулись эти двое, как не познал и десятой доли того Рая, в котором они горели заживо. Оба. В равной степени.

Даже выражение «пока смерть не разлучит нас» казалось сомнительным. Это не про них.

28 ГЛАВА

… я почти достиг моего неба. Небо других я ни во что не ставлю и о нём не хлопочу…

(с) Эмили Бронтэ. Грозовой перевал

— Пусть останутся наедине. Я не думаю, что он причинит вред собственному ребенку.

Фэй посмотрела на Влада и тяжело вздохнула, подала ему стакан с виски, но тот резко поставил его на стол.

— А я не знаю, что думать Фэй. Он ведет какую-то игру. Странную, идиотскую игру у меня за спиной. Вы долгое время провели вместе, пока я занимался помилованием. Что он сказал тебе?

Фэй задумчиво посмотрела на хрустальный бокал, на блики от лучей солнца.

— Ничего не сказал, Влад.

— Фэй, не скрывай. Посмотри на меня. Тебя что-то гложет, ты что-то знаешь и молчишь. Я, черт раздери, тоже хочу знать. Имею право после того как вытащил этого гребаного сукина сына с того света.

Влад посмотрел на Фэй и сжал руки в кулаки.

— Он ничего мне не сказал, Влад. Клянусь. Я знаю ровно столько же сколько и все мы. Пока я смазывала его раны, бинтовала, он молчал. Очень серьезные раны, Влад. Он должен был умереть от них еще сутки назад, удивительная способность к выживанию даже для бессмертного. Его пытали не так как других. На нем испытали новые способы развязать язык. И еще…я видела отметину на его ладони. Незаживающий ожог.

Влад все же отхлебнул виски и отвел взгляд:

— Инквизиторы имеют в своем арсенале столько пыточных инструментов, что это неудивительно.

— Нет, Влад. Этот ожог он…это не от пыток. Я уже видела такое…раньше.

— Меньше всего меня сейчас волнует его физическое состояние. Меньше всего, Фэй. Можешь назвать меня жестоким, бесчувственным. Но он должен был умереть. Сегодня. Не завтра или послезавтра, а сегодня. Я принял решение, это должно было прекратится. Хватит. Я переполнен этими выходками, народ жаждет крови, виноватых, тех кто ответит и он должен был ответить, Фэй.

Влад резко встал и со свистом выдохнул.

— Это должно было закончиться.

— Когда я увидела этот ожог…я подумала о том, что возможно мы многого не знаем.

Влад швырнул бокал о стену и тот разбился.

— Не так как я думаю? А о чем мне думать? Сотни убитых, растерзанных, разодранных и сожжённых. Голодающие дети. Попытки взять власть в свои руки. Уничтоженные охотники с которыми был подписан договор и которые очень скоро захотят мести. О чем я должен думать? О том что мой брат в очередной раз слетел с катушек? О его ревности? Больной любви? О чем я, черт раздери, должен думать? Я скажу тебе, как все будет, Фэй. Он вернет Марианну, мы все закроем глаза в очередной раз. Вот что будет. Пороховая бочка. День за днем, столетие за столетием. И рано или поздно все повторится. Я устал прикрывать его задницу. Я не Самуил. Я просто устал.

Фэй прошлась по комнате, а потом остановилась напротив Влада.

— Тот ожог…у Изгоя такой же. Незаживающий шрам. Вечное клеймо раба Асмодея

Влад медленно повернул голову к Фэй и его брови сошлись на переносице.

— И что это значит?

— Когда демон призывает своих Палачей то на ладони каждого из них возгорается плоть. Так они получают новое задание.

— Что ты хочешь этим сказать?

Фэй подошла к Владу и положила руки ему на плечи:

— Помнишь Ник и Изгой отправились вместе вернуть Ками? Я подозреваю, что …Изгой. Он давал Нику свою вену.

— Хватит загадок Фэй. Просто скажи. Я не в силах сейчас складывать ребусы и угадывать.

Фэй никогда раньше не видела Влада таким. Это не просто вселенская усталость, это ярость и лопнувшее терпение. У каждого своя мера. У Влада она была безгранична, но он устал, сломлен, раздавлен. На его глазах семья рассыпалась в прах. Все что имело такое значение именно для него. Фэй знала насколько ему больно. Нет это никогда не выражалось в сильных эмоциях, он слишком сдержан для этого. Но и он уже не мог быть объективным. Он хранил свою тайну. Те самые письма, которые сломали окончательно. Возможно такое непримиримое отношение к брату обусловлено именно этим. Но Фэй слишком хорошо знала Влада. Дело не только в ревности — он разочарован. И принятие решения стоило ему многого. Он испил свою чашу боли. И сейчас, когда пришлось делать шаг назад, груз вины перед всеми давит его.

— Влад, Ник стал Палачом. Не по своей воле. Это была ошибка Изгоя. Но в тот момент у них обоих не было выбора. А сейчас…я думаю, Асмодей призвал всех своих карателей. Он набирает новый отряд. Каждый, в ком течет кровь Палача получил свой вызов. И Ник вместе со всеми. И…если это так, то никакого гипноза не было. Каратели не поддаются гипнозу. Они могут отключить свои чувства сами.

Влад закрыл глаза и стиснул челюсти:

— Ты хочешь сказать, что все те зверства, что совершил мой брат были сделаны по собственной воле? Что никто не управлял его разумом и он сознательно пошел на предательство?

— Нет, Влад. Я хочу сказать, что твой брат получил задание и не мог отказаться. У Асмодея есть методы для убеждения. А когда…когда все зашло слишком далеко он сдался вам. Нет не потому что вы были сильнее — он так решил. Если бы Мокану в самом деле хотел тебя свергнуть — он бы довел это до конца.

Влад резко встал со стула:

— Ты хочешь сказать, что он жертва Асмодея? Оправдать его? Защитить как всегда, Фэй?

— Я хочу сказать, что не он жертва Асмодея — мы все его жертвы. Ты думал убийство всех карателей Верховного демона сойдет нам с рук? Я много думала об этом и ждала удара и вот он — сокрушительный по всем нам.

Влад несколько минут молчал глядя в одну точку.

— Допустим ты права. Допустим. Я хочу услышать это лично от него. Пусть поговорит со мной и скажет об этом. Я хочу знать, какого дьявола он разрушил нашу семью? Какого дьявола моя дочь сейчас в лапах этого чудовища? Позови моего брата. Пришел момент истины. Я заставлю его говорить, и инквизиторы мне позавидуют.

— Не вижу смысла в этом разговоре. Но король приказал…кто я, чтобы отказываться?

Влад смотрел на Николаса. Не изменился. Такой же наглый взгляд и проклятый сарказм, с которым тот не расстается даже в такие моменты. Проклятый маньяк. К черту церемонии.

— Никто! Ты — никто, Николас! Для меня! Но, ты все для моей дочери и для ваших детей. Поверь, если бы моя дочь не пошла сама в это пекло ради тебя, я бы палец об палец не ударил, чтобы вытянуть такую тварь как ты, с того света.

Ник усмехнулся, но взгляд остался холодным, отрешенным.

— Я в этом не сомневался. И как ты заметил — мне это было не нужно, Влад.

В этот момент король резким движением впечатал Мокану в стену, схватил за шиворот:

— Не нужно? А что тебе нужно по жизни Николас Мокану? Что тебе нужно? Титулы? Власть? Что? Я дал тебе все! Свою дочь, свой трон! Все! Несмотря на то, что ты трахал мою жену, чуть не убил моего ребенка. Предатель, мать твою! Ты — кость поперек горла! Что же ты за чудовище? Смотрю на тебя и не понимаю, как мы можем быть братьями?!

Ник оттолкнул Влада и пошел на него тяжелой поступью:

— Ты дал мне все? Что ты мне дал? То, что принадлежало мне по праву? То, чего меня лишили? Трон? Да он нахрен мне не нужен? Твоя жена? Она предпочла тебя! Твоя дочь? Я женился на ней и любил как умел! Так как могу. Хотел бы красивее любить, да не получается. Видно не так заточен. Не аристократ все же. Не граф.

— Знаешь, я иногда думаю, что лучше бы она осталась с Вудвортом. Да, черт знает с кем, только не с тобой.

Ник горько усмехнулся:

— Возможно, ты прав. Даже скорей всего ты прав. Только Вудворт за всю свою проклятую, вечную жизнь не дал бы ей столько любви, сколько я давал за одну секунду.

— И боли. Столько боли, что это не выдержит даже самый святой, а она выдержала. Ты ей душу вымотал. Ты убивал ее медленно день за днем, ты замораживал ее сердце. Ты превратил ее в существо, не знающее чести и достоинства, гордости. Она ради тебя…на смерть. А ты…ты, мать твою, что ей дал?

— Сердце, душу…все что было. Все отдал.

— Нет у тебя ни сердца, ни души. Были бы, ты бы не допустил, чтобы она снова страдала.

Ник приблизился к Владу и прошипел ему прямо в лицо:

— А что я твою мать делаю? Что я делаю? Ты хоть что-то видишь между строк? Пытаешься разглядеть? Ты пришел ко мне и спросил? Тебя нахрен найти нельзя было, ты в трауре. И что теперь? Являешься судить, кто и как умеет любить? А как умеешь любить ты? Плакать в подушку, смириться? Опустить руки. А благородный король братства? Равнодушный и хладнокровный. Так ты любишь, да? Не тебе судить.

Они схватили друг друга за шиворот, если бы можно было убить взглядом, оба уже были бы мертвы.

— Я не уничтожаю тех кого люблю. Не причиняю им боль. Ты подумал о ней, когда творил все это. Ты, жестокий сукин сын, ты подумал о ней? Раз ты так сильно ее любишь?

— Только о ней и думал. Каждую гребаную секунду моего ада, каждое мгновение я думал только о ней. А ты спросил, больно ли мне? Кто-то спросил как больно мне? Как я поджариваюсь каждый день, как корчусь в адских муках? Ты спросил? Ты же брат! Ты хоть раз спросил, какого мне? Ты попытался быть братом, а не королем вечно жалеющим себя и распускающим сопли по каждому поводу? Где ты был? Искал правду? Ворошил тлен? Прошлое?

Влад, тяжело дыша, смотрел Нику в глаза, ему хотелось разбить это наглое лицо в кровь, изуродовать, убить его собственными руками.

— Где я был? Читал письма моей жены, как после охренительного траха с тобой она не может тебя забыть. Тебе писала. Да только не отправила ни одно. Вот что я делал. Собирал крошки самоуважения, себя по кусочкам.

Ник разжал пальцы.

— Лина писала мне…?

— Да, дьявол вас обоих раздери, она писала тебе. Все эти годы. Любила тебя, а не меня. И мне тоже больно. Я живой, не каменный. Я все вам простил. Обоим: и тебе, и ей. Но сейчас у меня чувство, что мне вонзили нож в спину снова.

Ник отошел к окну и распахнул его настежь, а потом тихо сказал.

— Если бы любила — то выбрала бы меня. Настоящая любовь не признает фальши и предательства. Сказать «люблю» ничтожно мало. Секс — ничего не значит. Все проходящее и уходящее. Вечна как воздух — верность, преданность, самоотдача. Все это Лина отдала тебе, а не мне. Значит, в ее глазах ты был достойнее меня. Забудь об этих письмах. Похорони вместе с ней. Я в них не верю. Оставь все то, хорошее, что вы дали друг другу.

Влад устало сел в кресло и закрыл лицо руками:

— Какого дьявола ты все это сделал, Ник? Скажи мне. Я имею право знать. Будь честен хоть раз в жизни. Хоть раз скажи правду.

— Зачем? По-моему вам всем понравилось считать меня чудовищем. Не хотелось бы всех разочаровывать.

— На хрен твой сарказм! Засунь его в задницу, Мокану! Правду. Я хочу правду здесь и сейчас. Я хочу понять почему моя дочь там? Хочу понять, какого дьявола я помиловал убийцу своих собратьев, и я надеюсь, у тебя были веские причины. Иначе я выстрелю себе в голову, клянусь.

Ник стал напротив Влада, раздвинув ноги и скрестив руки на груди.

— Я мог бы послать тебя к такой-то матери, но знаешь, мне жаль твой персидский ковер. Асмодей позвал меня еще несколько недель назад. Я получил первое задание — уничтожить охотников. Следующее — уничтожить Черных Львов.

Влад посмотрел на брата, глаза короля сухо блеснули.

— И ты согласился…вот так все просто, да? Предал нас всех? Или это был шанс вернуть все то, что принадлежало по праву?

Ник одним прыжком преодолел расстояние между ними, его глаза горели дьявольским красным огнем, на лице проступила сетка вен, он оскалился:

— Да, мать твою, я струсил. Испугался. Испугался, что Асмодей убьет мою жену, моих детей. Как это происходит с отказниками. И мне было плевать на других. На чужие жизни, семьи, детей. На все плевать. Надо было бы — я бы оставил за собой еще большую гору трупов. Я начал играть в его игры и по его правилам. Ты хочешь знать, что я должен был сделать? Хочешь знать, на что пошел твой трусливый брат и почему? Я расскажу тебе. Не для того чтобы пожалел, или понял, а для того чтобы сказал мне — ты бы смог? Ты, король чтобы сделал ты?

Когда Ник закончил говорить, Влад был бледнее смерти, он жадно осушил виски из горлышка бутылки и протянул Нику. Тот молча сделал один глоток и, стиснув челюсти, поставил бутылку на стол.

— У меня не было выбора. А ты должен был следить за своей дочерью и не дать ей пойти в это пекло. Она все испортила, понимаешь? Все должно было закончиться, сегодня утром. Она там и Асмодей получил, то что он хотел. Я пойду к нему. Он победил, сукин сын. Он получил нового Палача.

Влад несколько минут молча смотрел на языки пламени:

— Мы вытащим вас оттуда. Обоих. Тебя и ее. Начнем все сначала, Ник. С чистого листа.

Мокану усмехнулся. Только усмешка получилась вымученной, фальшивой. Как маска. Когда глаза уже давно забыли, что значит улыбаться — в глазах пустота, в них нет надежды.

— С чистого листа? Не выйдет, Влад. Только с грязного, замаранного, гниющего листа, испещрённого трещинами и покрытого пеплом. Ты выполнишь мою просьбу. Сделаешь, так как я сказал и вот тогда у вас будет шанс начать все с чистого листа.

Влад посмотрел на брата стиснул челюсти, отрицательно качая головой.

— Это не правильно.

Ник выдохнул и оперся на стол руками.

— Правильно, Влад. Ты сам принял это решение, и ты знаешь насколько это правильно. Просто пообещай, что сделаешь, так как я прошу. Хоть раз. А теперь зови Габриэля и Изгоя. Я знаю, как вытащить оттуда Марианну, а Изгой прекрасно знаком с местностью. Хватит болтать. Время идет и неизвестно, что эта мразь делает с моей женой.

Влад вдруг положил руку на плечо Ника и посмотрел ему в глаза:

— Ты не должен этого делать. Есть выход, есть возможности. Вернетесь и разберемся. Не дури. К дьяволу все, что я сказал и думал. Я ошибался. Мы — братья. Отец бы тебе не позволил.

Ник долго смотрел брату в глаза, а потом ответил:

— Отца с нами нет, а мы делаем ошибку за ошибкой. Долги нужно возвращать. Формально ты еще не вступил в права короля. Формально все решаю я. Это мое решение. Не мешай мне. Поверь, я знаю что делаю.

— Отрезаешь все пути к отступлению, вот что ты делаешь. Из крайности в крайность.

— Принимаю решение, которое спасет нас всех и не на один год, не на десятилетие, а навсегда. Просто помоги мне, Влад. Даже не раздумывай дважды. Это решение уже принято. Мной и тобой. Ты знаешь насколько я прав.

— Это не решение — это приговор.

— Будем считать, что его приведут в исполнение чуть позже. И не забудь. Потом. В моем сейфе. Отдай.

— Ник, — Влад сильно сжал его плечо, так сильно, что побелели костяшки пальцев, — Ник…

— Ни слова больше. Не сожалей. Я знаю, что ты хочешь сказать. Не говори, ты никогда не умел скрывать свои эмоции, я читаю у тебя по глазам. Забыли. Проехали. Мы квиты. Я ударил, ты ударил. Так бывает между братьями.

Ник снова усмехнулся и накрыл руку Влада своей рукой.

— Обещай сдержать слово.

Несколько секунд они молчали, а потом Влад, срывающимся голосом, глухо ответил.

— Проклятье. Обещаю. Обещаю, мать твою…черт.

Он отвернулся.

В этот момент в кабинет зашла Фэй. Ее веки опухли, глаза покраснели. Она теребила платок в тонких пальцах.

— Изгой и Габриэль приехали. Пора.

— Эй…а где бенгальские огни, Фэй? Похоже, меня все же реабилитировали.

Ник усмехнулся, а ведьма резко обняла его. Спрятала лицо у него на груди и заплакала. Мокану обнял ее крепче и прижал к себе. Дверь открылась, и вошли Изгой с Габриэлем.

Ник посмотрел на Мстислава:

— Похоже, в этот раз мне придется отдуваться самому.

— Похоже на то, — ответил Изгой, но не улыбнулся.

— Значит, расскажешь, как надрать задницу демону без тебя, — Ник продолжал улыбаться. Изгой лишь сильно сжал его плечо, а потом прошел в кабинет и разложил на столе лист бумаги.

— К делу. Выход из замка Асмодея находится в левом крыле. Все двери ведут в лабиринты. Вам будет казаться, что вы в лесу, в пещерах, а на самом деле вы будете ходить по кругу, пока погоня вас не настигнет. Или пока сами не вымотаетесь и не выбьетесь из сил. Оттуда нет выхода. Но есть портал. Некая нейтральная территория. Туда за вами прилетит вертолет. Поэтому ты пойдешь по моей карте. Я расскажу, как запутать следы.

29 ГЛАВА

Ты просто прости мне мою боль

И твою любовь, которую мы убивали вдвоём…

(с) Баста feat. Бумбокс — Эта любовь не дожила до утра

Я тяжело дышала, мне не хватало воздуха, как человеку, который попал в замкнутое пространство без окон и без дверей. Панический ужас наростал пропорционально моей решимости идти до конца. Все было иначе. Все отличалось от того раза, когда меня похитили. Я так и не доехала в Арказар. Меня забрали. Перегонщики отдали меня двум типам с очень странной внешностью, больше похожим на ожившие манекены, с пластмассовым блеском кожи, сверкающими зрачками и железным хладнокровным спокойствием. Они были одинаково одеты, во все черное, как призраки мрака и даже подозревала, что человеческое обличие далеко не их истинное и это лишь перевоплощение. Слуги самого Асмодея. Его личные псы пришли за мной, как только узнали какая птичка попалась к ним в сети добровольно. Со мной обращались учтиво, нет более того — все мои желания предугадывались изначально, меня окружили комфортом и вниманием, а я задыхалась. Меня настораживало это обращение. Все говорило о том, что я важна для Асмодея. Нет, даже больше — я для него истинное сокровище, клад, который сам приплыл к нему в руки. Меня усыпили, наверное подсыпали что-то в питье, или просто воздействием на мой мозг, но я отключилась как только отпила воды из хрустального бокала.

И теперь я здесь. Где? Одному дьяволу известно, но скорей всего в самом логове Асмодея. В шикарной спальне. Роскошь незнакомая даже королям. Не могу определить в каком стиле, но вычурно и броско и вместе с тем утонченно и изысканно. Спальня утопает в цветах, все в нежно сиреневых оттенках, запах жасмина и благовоний повсюду и тишина. Эта тишина знакома мне по дому Берита. Значит, я опять вижу декорации. Чтож в этот раз мне не хотелось лицезреть истинное жилище Асмодея. Мои нервы и так на пределе. Я нервно ходила по комнате, обхватив плечи руками. Меня знобило. От неизвестности и ожидания. Подошла к окну и от головокружительной высоты закружилась голова. Я на высоте как-минимум пятидесяти метров. Внизу обрыв и водная гладь. Слышу крики чаек. Задернула шторы и снова прошла в глубь комнаты. Со мной еще никто не говорил. Никто не пришел. Никаких звуков и принаков жизни или цивилизации. Словно мы на необитаемом острове, оторванном от всего мира. Можно подумать, что я в Раю. Хотя это больше похоже на замаскированный Ад.

Я нервничала. Мне казалось у меня начнется истерический припадок. Рассвет. Наверняка уже началась казнь, а я здесь и я бездействую и никто не идет ко мне. Никто. Ни единой живой души. Бросилась к двери и принялась бить по ней руками и ногами.

— Я хочу говорить с Асмодеем. Немедленно. Сейчас! Иначе я выброшусь из этого проклятого окна…Кто-нибудь! Откройте! Немедленно! Асмодей!

В этот момент дверь распахнулась наружу и я отшатнулась назад от неожиданности. На пороге стоял мужчина, очень молодой. Яркая вешность, слепящая глаза. Но меня уже не обманешь, я видела что скрывается под этой личиной. Здесь глазам можно не верить. Мужчина улыбался и внимательно меня рассматривал, с ног до головы, возвращаясь к лицу. Он был похож с Беритом. Блондин, длинные волосы, светло-голубые глаза, золотистая кожа. Я не сомневалась, что передо мной сам Асмодей и это один из его обликов. Для меня.

— Ты позвала — я пришел. Ты могла это сделать намного раньше. Я лишь терпеливо ждал.

Я посторонилась пропуская его в комнату, но он возник у меня за спиной и я резко обернулась, дверь захлопнулась и ключ сам повернулся в замке. Я бросила взгляд на окно — солнце уже почти выползло из-за горизонта.

— Марианна Мокану…Я поражен. Собственной персоной у меня в гостях. По своей воле. Не сплю ли я?

Какая галантность. Сама любезность. Знает, что я в его власти и так же знает, что я нервничаю.

— Я знаю зачем ты здесь. И чего хочешь просить. Завидная наглость, если учитывать что из-за тебя был убит мой родной брат, из-за твоего мужа уничтожены мои воины.

Он вдруг появился с другой стороны и я вздрогнула.

— Но я незлопамятен.

Очень спокойная речь. Я вся трясусь, а он растягивает каждое слово. Тогда как у меня уже не осталось времени.

— Проси что хочешь, Асмодей. Я пришла к тебе. Я согласна на все.

Он подошел к маленькому столику и налил себе ярко красный напиток, осушил до дна и снова повернулся ко мне.

— На все ли? Ведь ты не знаешь чего может потребовать Верховный Демон. А если мне от тебя ничего не нужно? Если ты напрасно сюда пришла. Что тогда?

Улыбнулся, а у меня внутри все начало замерзать, покрываться жидким азотом. Паника поднималась как цунами, грозясь затопить. Я судорожно сглотнула.

— Испугалась…Какого это понимать, что все напрасно а Марианна? Я чувствую как умирает твоя надежда, как тоска и отчаянье обволакивают паутиной твое сознание.

Боже, солнце полностью показалось, у меня остались считанные мгновения. Я тяжело дышала.

— Чего ты хочешь Асмодей? Душу, тело, покорную рабу? Все что угодно. Не может быть, что тебе ничего не нужно. Я в это не верю. Будь это так — я бы сейчас здесь не находилась.

Демон сел в кресло и снова улыбнулся.

— Умная. Мне нравится, что несмотря на то что ты полумертвая от страха — все еще рассуждаешь и пытаешься держаться с достоинством. Кровь демонов — не вода. И в тебе она есть как ни в ком другом из вашего семейства. Есть огонь, направленный не в то русло.

Меня уже трясло от нетерпения, я изнывала, покрывалась холодным потом, а он еще не выставил своих условий. Даже не намекнул. И что он болтает там насчет моей крови. Что за бред?

— Асмодей, моего мужа казнят через несколько минут, его смерть будет жуткой и мучительной. Я не взываю к твоей жалости, я прошу принять решение и выставить условия. Только ты можешь помешать этой казни. Поэтому я пришла к тебе.

Он расхохотался, моя прпоникновенная речь его позабавила.

— Условия? О да…самая интересная часть разговора. Самая соблазнительная. Условия.

Он назло тянет время…Господи он что не понимает, что через несколько минут мне уже ничего не будет нужно, что через несколько минут я сама стану мертвой.

— Зачем мне ставить условия? Ты и есть мое условие. Ты пришла ко мне как решение всех проблем. Я даже и не надеялся, что мне настолько повезет.

— О чем ты? Я не понимаю тебя. Я ничего не понимаю. Я не хочу сейчас играть в твои интелектуальные игры Асмодей. Я просто …я просто сейчас сойду с ума.

Мой голос срывался, я смотрела на него и понимала, что держусь из последних сил, я близка к истерике. Внутри меня все готово взорваться.

Асмодей откинулся на спинку кресла и протянул руку за сосудом с напитком и снова наполнил свой бокал.

— Как ты думаешь какой сегодня день, Марианна?

Я теряла самообладание, лихорадочно оглянулась по сторонам.

— Ты пробыла без сознания ровно пять дней. Дорога в мои владения занимает много времени — тебя усыпили, чтобы ты не мешала. Провести через барьер дочь короля вампиров, падшего Ангела не так-то просто. Досмотр Нейтралов в последнее время ужесточился…и…

Я слышала его сквозь туман, в голове гудело. В висках пульсировала кровь. Мне казалось что я слепну, а голос демона доносится как сквозь вату. Я пошатнулась…то что он сказал означало только одно — я опоздала. Николас уже давно мертв. Моя жертва напрасна. Но я не упала, демон подхватил меня под руку и потащил за собой.

— Идем…я покажу тебе, что я имел ввиду. Об условиях поговорим позже. Обо всем поговорим, Марианна.

Я не сопротивлялась, шла по инерции ноги отказывались слушаться меня, но железные пальцы Асмодея сжимали мою руку чуть повыше локтя и не давали упасть. Он подтащил меня к другому окну, одернул шторы и подтолкнул вперед.

— Не знаю кто здесь ради кого, но я удивительно быстро заполучил того, кто мне был нужен. Как раз в тот момет, когда тебя везли в Арказар. Еще до того, как мои ищейки узнали о тебе. Как ты думаешь — это совпадение? Или мне поразительно везет последнее время?

Я прижалась к стеклу и по моему телу прошла судорога боли. Там внизу, на своеобразной арене я увидела Николаса. Он стоял в боевой стойке, с мечом наголо и вокруг него несколько других воинов, они словно готовились к битве. Наверное, я громко застонала, пальцы заскользили по стеклу, оставляя влажные следы.

— Ник… — голос сорвался перешел в хриплое рыдание, — Ник, — сказала громче и вдруг закричала — НИК!

Ударила по стеклу кулаком, но оно не разбилось, даже не дрогнуло. Позади хохотал Асмодей.

— Мой Палач пришел к хозяину. Вернулся, как побитая собака. Разве это не чудо? А Марианна? Разве не этого ты хотела? Впрочем, не только ты. И я тоже, но этот упрямый сукин сын, подставил меня. Он сдался как трусливый шакал в самую последнюю минуту, предпочел смерть почестям воина Асмодея. А потом вдруг передумал.

У меня кружилась голова, меня даже слегка тошнило. Я глотала воздух и чувствовала как сердце бьется все быстрее и быстрее. Жадно смотрела на Ника. Он был занят. Похоже на тренировку, жестокую, наизнос, с нанесеием глубоких ран противнику. Он здесь…что это все значит? Асмодей спас его? Или…или…о господи. Я закрыла глаза. Иногда так бывает что за секунду какой-то пазл чудовищной головоломки вдруг складывается в картинку.

Ник — Палач Асмодея. Ник выполняет его приказы. Вот почему он…боже…это была не месть за мое предательство. Это было задание. Он…демон его заставил. Я резко повернулась к Асмодею.

— Он работает на тебя, да? На тебя! Все эти убийства, расправы мятеж — это ты приказал. Как ты его заставил? Ради чего он пошел на это?

Асмодей смеялся все громче.

— Да, Марианна. Мокану мой раб. Мой вечный слуга, его душа отдана мне в тот момент когда он испил крови Изгоя. Ряды моих Палачей пополнинились и я призвал их. И никто не смеет отказаться от этого зова — или смерть, или рабство. Третьего не дано. Так что не было никаких условий — Мокану просто больше не принадлежит Братству. У него иное предназначение. Не льсти себе и не надейся, что он герой. Это убийца. Мой убийца. Мой верный пес и если я скажу «фас» — он разорвет кого угодно.

— Я хочу с ним поговорить, я хочу…

— Стоп!

Демон перестал улыбаться.

— Ты не можешь чего-то хотеть. Ты здесь такая же невольница, как и все остальные. Ты сама ко мне пришла. Я купил тебя за очень высокую цену, Марианна. Так что и ты теперь принадлежишь мне. Какая ирония не так ли? Вы оба мои. Это забавно. Изысканное, утонченное развлечение. Кроме того…Николас утверждает, что ему плевать на свою семью и на тебя в том числе. Так что похоже, птичка попалась в клетку совершенно напрасно.

Я смотрела на демона, потом снова на Ника, там внизу в окружении противников, ловко размахивающего мечом. Черные волосы развеваются на ветру, каждое движение точное, четкое. Асмодей подошел ко мне сзади.

— Ты очень красивая, княгиня Мокану. Твой муж настоящий глупец если отказался от тебя и позволил Ирине залезть себе в мозги и высушить их гипнозом. А ведь он мог сопротивляться, Палачи умеют блокировать вторжение чужой воли в свой разум. Но он предпочел сдаться.

На секунду я увидела отражение Асмодея в стекле и вздрогнула. Там он был настоящим. Черный плащ, пустота под капюшоном и горящие глаза, словно на меня смотрит сама смерть. Я резко обернулась, но он лишь улыбнулся в ответ.

— Зеркала искажают реальность, Марианна. Ты видишь мою сущность, а моя внешность может быть любой. Я могу стать кем угодно. Но тем неменее сейчас я перед тобой настоящий. Ведь ты находишь сходство с Беритом или с Лучианом. Мы очень похожи.

Я смотрела на демона и видела еще одно сходство, которое едва заметно проступало в чертах его лица, в мимике. Только я не могла понять…кто…С кем еще похож Асмодей?

Демон тронул мои волосы, намотал локон на палец.

— Я слышал Берит был ослеплен твоей красотой и разъярен непокорностью. Он поплатился за это, глупец. Тогда я не понимал его, но сейчас…я готов признать — есть от чего потерять голову. Ты прекрасна. Поверь, я знаю толк в красоте. Что ж, раз Мокану ты больше не нужна…

Тонкие пальцы демона скользнули по моей шее к ключицам и я содрогнулась от брезгливого презрения. Он не отнял руку, ладонь легла мне на затылок.

— В нашей семье не рождались брюнеты много тысячелетий. Ты — единственная. Благодаря твоей матери. Такой же красавице. Рабыня, наложница ЕГО самого посмела сбежать с внебрачным сыном.

Я не слушала Асмодея, обернулась и посмотрела на Ника. Он не видел меня, он снова и снова бросался на противников, отражая удары и выпады.

— Абигор твой отец, мой сводный брат. Заноза в нашей заднице, проклятый изменник и предатель, посягнувший на честь семьи.

Я почувствовала как сердце пропустило удары. Что он говорит? Абигор? Кто это? О чем он?

— Ты моя родственница, Марианна. Моя племянница, если быть точным.

Я смотрела ему в глаза и чувствовала как кожа покрывается мурашками.

— Но у демонов приветствуется кровосмешение. Более того — мы женимся только на своих. Никакого вмешательства чужой крови, только наша семья. Твой брат, Габриэль, разве он не рассказал тебе тайну вашего рождения?

Пальцы Асмодея поглаживали мое плечо, а я застыла загипнотизированная его светлыми глазами. До меня еще не доходил смысл сказанных им слов…тайна…отец…мать. Сейчас я думала только оНике и о том, что он жив. Он рядом. Все остальное…Не сейчас. Потом. Я подумаю об этом. Не в этот момент. Я слишком взволнована.

— Что скажешь, княгиня? Ты спрашивала о моих условиях. Вот они — жизнь твоего драгоценного мужа в обмен на возвращение домой, в семью. Не как рабыня, а как жена Верховного Демона.

Он произнес это торжественно, смакую каждое слово.

— Я давно искал себе пару — достойную, сильную с нашей непобедимой кровью и генами. Я подарю тебе могущество, власть — вселенную. Увидел тебя спящей и приходил каждую ночь смотреть на тебя. Мокану недостоин такой красоты. Ногтя на твоем мизинце, взмаха твоих ресниц.

Я не верила, что слышу все это. Бред. Все бред. У меня горячка. Там…внизу Ник. Он жив. Он рядом. В нескольких шагах от меня, а я слушаю этот бред! Ник пришел за мной и пусть эта тварь говорит все что угодно. Он пришел за мной.

Зрачки демона сузились, а радужки стали черными. Он читал мои мысли. Или видел в моих глазах.

— Мокану от тебя отказался. Он даже не сопротивлялся. Его шкура дороже для него чем ты и ваши дети. Уникальные дети, которые могли бы разделить с тобой власть и все почести, быть под крылом самого Асмодея. Неприкосновеность. Богатство. Безнаказанность и возможности.

Мною овладел гнев. Он ослепил меня мгновенно, как вспышка молнии.

— Мои дети? К тебе? К презренной твари у которой все приравнивается к количеству душ проданных за те или иные блага?! Мои дети? Да, ты…ты правда думаешь, что я откажусь от него? После того, как пришла к тебе, рискуя всем?

Пальцы на моем плече стали более грубыми, сжали, и когти впились в мою кожу.

— Ложь! Грязная ложь, ядовитая как и твои сладкие речи, Асмодей. Ник пришел не к тебе! Он пришел за мной! За мной! Он узнал, что я направиласьк тебе и пришел! Понятно?!

Я даже не представляла что говорю? Не понимала какую бурю возродят мои слова, что я сейчас подписываю нам обоим смертный приговор. Но я не могла остановится. Сбросила его лапу со своего плеча.

— Я уже замужем. Я принадлежу Мокану. Я его жена и никто и никогда не разведет нас. А ты жалкий глупец если думаешь, что мой муж испугался. Ты просто идиот и твоя мудрость, это лишь байки трусливых бессмертных. Легенды. Нет ничего, что могло бы остановить Мокану. Ничего, кроме смерти. Он взорвет ваш Ад, он вырвет твое сердце. Ради меня.

В этот момент Асмодей снова расхохотался, только теперь его хохот был зловещим, он эхом пронесся по дому, зазвенел в стеклах и все звуки стихли.

— Неужели? Женщины…сама наивность…романтика…Я докажу тебе насколько ты ошибаешься. Пришел за тобой? Мой лучший Палач? Тот кому обещана безграничная власть над смертью. Зверь? Да за возможность убивать и пить чужую боль он продаст душу дьяволу…точнее мне…уже продал. Вот здесь твой Мокану. В моей ладони, сожму покрепче и раздавлю как букашку. Кровь и боль — это его личный фетиш, его непередаваемый вечный оргазм от агонии и мучений. Он не откажется от этого. Кто хоть раз упивался последними вздохами жертвы, пожирал ее страх и жизнь, никогда не станет прежним. Этот сродни канибализму — попробовав человечины другое мясо уже есть невозможно.

Я смотрела на Асмодея отодвигаясь назад, видя азарт и запал в его черных зрачках. Яркий блеск садистского сумасшествия.

— Я докажу тебе насколько ты не права. Завтра. Завтра ты будешь плакать кровавыми слезами, когда твой любимый муж будет выполнять мои приказы и сдирать с тебя кожу живьем. Завтра ты пожалеешь о каждом своем слове…и может быть, потом, я подумаю над своим предложением еще раз, пока мои лекари будет штопать обрывки твоей плоти, а ты корчиться и орать от боли. Ты никогда еще не бывала в лапах Палача? Завтра ты получишь эту возможность. А сегодня ты останешься здесь, в этой комнате, наедине с собой. У тебя будет время подумать, Марианна. До полуночи. Ты всегда можешь мысленно меня позвать и я…так уж и быть прощу тебя.

Я с презрением посмотрела на Асмодея и тоже засмеялась:

— Я не боюсь тебя. Я уже ничего не боюсь и мне нечего терять. Мой муж не выполнит твоих приказов. Никогда он не причинит мне боли.

Асмодей вдруг схватил меня за шкирку и приподнял слегка над полом:

— Если ты права, то завтра же он сдохнет вместе с тобой. Я устрою вам посмертное венчание.

Он исчез, а я подбежала к окну и прижалась к нему пылающим лбом. Ник все еще был там. Внизу. В этот момент он как раз пригвоздил одного из противников мечом к стене. А потом под общие улюлюканья гостей отрезал ему голову. И я перестала дышать. В этот момент на лице Николаса отразилось наслаждение, глаза закатились в немом экстазе, когда кровь убитого забрызгала ему лицо. Он улыбался, вытер щеку тыльной стороной ладони и воткнул меч в землю. Я со всей силы ударила кулаками по стеклу.

Потом медленно сползла на пол и обхватила себя руками, закрыла глаза.

«Он жив…больше ничего не имеет значение. Он жив. Не важно какой ценой. Он дышит со мной одним воздухом. Его сердце все еще бьется, а значит бьется и мое. Остальное не имеет значение. Больше ничего не имеет значение. Я все переживу. Ради него»

Асмодей приказал принести в мою комнату часы и повесить на стену. Светящийся в

темноте циферблат отсчитывал минуты, а я просто смотрела на стрелку. Мне не было страшно. Я просто боялась разочарования. Безумно боялась снова увидеть Зверя. Настоящего кровожадного и равнодушного к чужой боли. К моей боли. Я могу вынести все кроме его равнодушия. Я могу вынести все, если он еще любит меня. Но чего стоит моя жизнь если в его сердце больше не живет Марианна? Его малышка. Если меня там нет — то я проиграла.

В этот момент я вдруг почувствовала, что за дверью кто-то стоит. Неслышно вскочила с пола и тихо подошла к двери. Бросила взгляд на часы — одиннадцать. У меня есть еще час и за мной не могли прийти. Тогда кто там? Стоит в тишине. Сердце тревожно пропустило один удар и липкие пальчики страха поскребли по онемевшему затылку. Что если Асмодей прислал своих «пластмассовых» слуг за мной раньше?

А потом я почуствовала его…почувствовала кожей, каждым волоском на моем теле, каждым ударом сердца. Его запах…я не спутаю его ни с кем и не с чем.

Что-то щелкнуло снаружи и ручка двери медленно повернулась. Я хотела закричать и не смогла.

Сердце на миг остановилось…В горле засаднило, а грудь разрывало от безмолвного крика отчаянной радости. Безумного вопля…

Ник шагнул за порог и время разбилось вдребезги. Я смотрела в его глаза. Мой подбородок дрожал, я не могла дышать. Я судорожно глотала воздух и смотрела на него. В любимых синих глазах — отчаянное безумие. В них мое отражение и влажный блеск. Впервые. За целую вечность мой Зверь молча плачет? Мой дикий хищник. Пришел за мной…неужели могло быть иначе?

Асмодей мог утверждать что угодно, но никто не знает Ника лучше чем я. Я знала…я знала, что найдет меня даже в аду. Как? Разве это важно? Нет ничего невозможного для Николаса Мокану. Из под земли достанет. Вырвет из пламени. Отберет у самой смерти. Мой Зверь. Мое проклятье.

Ник сделал шаг ко мне и рухнул на колени, обхватил меня руками. Кромешная тьма и только его дыхание и мое. Слишком шумное. Я коснулась жестких волос, вначале нежно, потом запустила в них пальцы и по щекам потекли слезы. В тишине. Не издавая ни звука. Да и зачем слова? Они не нужны нам обоим. Не нужно клятв, признаний, мольбы о прощении. Он умолял молча, все сильнее сжимая мои колени, а я прощала, не сказав ни слова судорожно перебирая его волосы дрожащими пальцами. Николас Мокану у моих ног. Внизу, на мраморном полу. Какие к черту признания, если он стоит на коленях? Ради меня, для меня. Любит ли он меня? Это больше чем любовь. У наших чувств нет названия — любовь это слишком мало. Наверное это — сама жизнь в наших сердцах и душах, в наших венах. Я живу им, а он мною. И мы не можем умереть по одиночке, так же как и продолжать жить друг без друга.

Он ждал. Я знала, что ждал. Смиренно. Моего решения. И я медленно опустилась туда к нему, вниз.

Обхватил мое лицо дрожащими ладонями, вытирая слезы большими пальцами, нежно целуя мои щеки. Мы оба закрыли глаза, и наши головы соприкоснулись, в немом наслаждении скользя щекой к щеке, вдыхая запах друг друга. Это сильнее признаний, это мощнее поцелуев и страстных объятий. Это апокалипсис всех наших чувств. Их самый пик, когда мы поняли, что принадлежим друг другу навечно. И ничто нас не разлучит. Наши пальцы переплелись и мое сердце снова забилось. Быстрее и быстрее, ускоряя темп, бег крови по венам и вызывая желание жить. Любой ценой. Если он со мной — я не хочу умирать. Ник провел пальцем по моим дрожащим губам, подбородку и крепко прижал к себе, до хруста в костях. Я жадно нашла его губы. Захлебнулась вздохом и тут же его дыхание наполнило мои легкие. Нет, это было не только страстью, это было болью, это было как глоток воздуха раздробленной грудью и сломанными ребрами, когда уже ничто не вернет к жизни, кроме его дыхания. Соленые поцелуи, от моих слез. И его руки сжимающие мое лицо. Горячие, прожигающие насквозь. Мы так и не сказали ни слова. Ник осторожно поднял меня с пола. Еще несколько секунд смотрел мне в глаза, нежно касаясь моей щеки, а я прижалась губами к его ладони и в изнеможении прикрыла веки. А потом он попятился к двери. Я все еще удерживала его пальцы, пока Ник не переступил за порог. Сегодня он нашел меня в этом проклятом месте, чтобы показать мне что я не одна. Чтобы не боялась — он рядом.

Медленно прикрыла дверь, услышала как щелкнул снаружи замок и улыбнулась уголком рта — он даже раздобыл ключи. Асмодей — ты жалкое и самоуверенное ничтожество. Если Ник захочет — он обведет вокруг пальца дюжину таких как ты. Я даже не уверенна кто из вас больше дьявол. Мне уже не страшно. Если Ник рядом, я не боюсь даже смерти.

Я чувствовала что он все еще стоит за дверью. Положила руку на прохладную поверхность, и прижалась к ней щекой. И вдруг с ужасом поняла, что что-то не так. Да, он пришел за мной, но какую цену он платит за это? Я знала ответ…теперь я знала ответ на многие вопросы. И мы должны, просто обязаны вынести те испытания, которые приготовит для нас, разъяренный моей дерзостью, Асмодей. Ведь у Ника есть план. Я уверенна в этом. Он не оставит меня здесь. Но если сегодня ночью Ник сломается — мы оба погибнем.

30 ГЛАВА

Иногда самая страшная сила проявляется в слабости, а слабость может стать страшной силой…

(с) Просторы интернета.

Асмодей оттолкнул от себя обнаженную женщину и откинулся на шелковые простыни.

— Пошла вон!

Они надоели ему. Бесконечные рабыни с одинаковыми лицами, намасленными телами и даже одинаковой кровью. Безвкусной, пресной, осточертевшей за его вечность. Он уже давно перестал получать удовольствие от совокуплений. Давно сменил это на другие, более утонченные, в его понимании, удовольствия. Сейчас ему не хотелось секса, ему хотелось вкусной крови падшего ангела и ее боли. Он предвкушал предстоящее представление и плотоядно облизывал чувственные губы. Нет большего наслаждения, чем смотреть на чужие страдания. Это ненормальная энергетика, она подпитывала его веками, его личный наркотик, с которым не сравнится ничто. Ирина разозлила его, распалила ярость и гнев. Рыжая сучка всегда умела подлить масла в огонь. Когда все закончится и Марианна разделит с ним ложе и власть — Ирину казнят. Сотрут с лица земли, да так чтобы от нее ничего не осталось. Даже пепла. Он лично ею займется. Свою миссию она выполнила, а сейчас только раздражает его своими ядовитыми речами. Она утверждает, что ее гипноз не подействовал на проклятого Мокану, что он всех обвел вокруг пальца. И подставил нарочно, впустил в дом ищеек и Нейтралов. Увеличил потери среди Гиен намеренно. Но Асмодей ей не верил. Он хорошо изучил Николаса. Знал о нем все. Более подходящего Палача не найти. Мокану страшнее Михи, необузданней, сильнее если дать ему знания и возможности — этот Палач будет стоить десятерых. Не для этого ли Асмодей заключил сделку с охотниками? Виктор не сразу пошел на контакт, не сразу согласился. Пришлось напомнить ему кто уничтожил его первую любовь, пообещать воскресить и вернуть ее и Виктор согласился. У каждого есть своя цена, свой личный соблазн и скелет в шкафу. Ничего не стоило убедить дока, что это Мокану загрыз его подружку. Даже стараться не потребовалось и вот орудие мести в его руках. Виктор отработал на славу, а Мокану довел все доконца и уничтожил охотника. В чем Асмодей изначально не сомневался. Князь выполнил все условия сделки и попался. Бывает. Силы были неравными. Асмодей готов был вытащить своего Палача из смертельной опасности…но тот отказался. Это было странно. Дикий поступок. Хотя, Асмодей привык к выходкам Михи и почти не удивился…почти. Он был уверенн, что после нескольких допросов инквизицией Нейтралов Мокану сам начнет умолять. Так и случилось. Все как и предполагал Асмодей. Одно только не сходилось — Марианна, которая сама пришла к нему в руки. Он даже ушам своим не поверил, когда получил подобное известие. Что ж неплохо заполучить такое мощное оружие как против Братства, так и против самого Мокану. А потом увидел ее…и…что-то изменилось. Демон принял решение, которое не принимал за тысячелетия. Его посетила идея, что вот она, его вторая половина. Идеальна для демона. Как он раньше не подумал об этом?

Ждал когда она придет в себя. Приготовил для нее сюрприз в виде живого Мокану. Пусть порадуется. Ненадолго. Пусть увидит, что Асмодей предугадал ее просьбу и выполнил ее желание. Какая нежная и прекрасная. Ему нравились ее сиреневые глаза, белая кожа, блестящие темные волосы. И она восхитительно пахла. Когда-то Берит жестоко поплатился за подобные желания. Потому что Берит идиот. Жадный придурок, на чьих пороках умело сыграл Мокану и получил свою жену обратно. Затем вернулся и вместе с Ибрагимом и Лучианом уничтожил Берита.

Асмодей смотрел на Падшую и чувствовал как кровь быстрее бежит по венам. Она ему нравилась. Будоражила. Возбуждала.

А потом разозлила, взбесила своим упрямством и идиотской уверенностью именно в том, в чем тщетно пыталась уверить Асмодея Ирина. На секунду сам демон засомневался в своих способностях предугадывать и читать мысли своих Палачей. Мокану всегда был загадкой, Асмодея не покидало чувство, что проклятый князь дает ему чувствовать, то что сам хочет, а все остальное скрывает непостижимым, непонятным образом. Как за глухой стеной через которую не пробиться. Не все мысли князя доступны для демона. Далеко не все. Словно это не вампир, а сильный Чанкр. Но Мокану все же простой бессмертный и не нужно приписывать ему уникальных возможностей. Это просто слова Ирины, ее злобная месть. Для того он и поднял ее из мертвых. Пока что она справлялась со своей миссией на отлично. Мокану пришел к нему сам. Он подчиняется приказам и готов выполнить любое задание…любое?

Когда Марианна со слезами на глазах кричала о том, что он, Асмодей, идиот и ничтожество. Ее муж здесь совсем по другой причине. И на секунду. на долю секунды в голове Асмодея сложился странный пазл. Отличный от всех других, отличный от того пазла, который его устраивал до сих пор. А что если она права? Не странное ли это совпадение — Марианна пошла к нему и в этот момент Мокану изъявил желание принять предложение демона? Асмодей все проверил, его мучили сомнения — но ни одной зацепки. Он лично вытащил Мокану из темницы, истекающего кровью, истощенного и полумертвого. Одна лишь неувязка…очень маленькая. Казнь не состоялась в назначенное время. Хотя, вполне логично, что король Братства потребовал ее отложить. Его дочь исчезла. Чтож, если эти двое обвели его вокруг пальца, то момент истины настанет очень и очень скоро. Сейчас.

Приятно заныло в паху от предвкушения. Он гений. Он просто гений. Двойное, нет тройное удовольствие — наказать дерзкую и непокорную бессмертную руками ее же любимого супруга. Пусть истязает ее у всех на глазах. Асмодей выигрывает в любом случае. Если они играют в свою игру — то сломаются сразу же. Он не станет ее бить. Не сможет. Если гипноз не подействовал. Так что обоих можно казнить уже на рассвете. А если подействовл и Мокану собственноручно будет ее истязать — то Марианна его возненавидит и примет предложение Асмодея. Какае милое и бесполезное чувство, так похожее на человеческое — любовь. Вот это ошибка его братьев и других бессмертных, не испытывающих и не понимающих разрушающую силу этой самой слабости. А Асмодей не раз пользовался этим неистребимым пороком, как у смертных, так и у бессметных. Любовь далеко не светлое чувство — это та бездна мрака, из которой можно извлечь самые уродливые эмоции, самые низменные желания, можно извлечь вселенскую тьму и ненависть.

Асмодей вышел на веранду и посмотрел вниз. Волна возбуждения прокатилась по телу, засверкали глаза. Момент истины так близок. А вот и жертва. Как же он обожал моменты, когда их одевали в эти одеяния, прозрачные и воздушные, пивязывали к столбу и алая кровь стекала по белоснежному шелку. Как же давно Асмодей не видел именно алой крови. А Падшей она будет именно такой, ароматной, пряной. Во рту выделилась слюна и он судорожно глотнул, чувствуя эрекцию. Давно у него не вставал во время обычной порки. Но сейчас он возбудился, эмоционально, до предела.

Когда ее, полумертвую, отнесут обратно в покои и его лекари вернут Марианну к жизни, Асмодей придет утирать ей слезы и получит ее. Непременно получит.

А вот и сам Палач. Асмодей напрягся, стараясь проникнуть в мысли своего раба и удовлетворенно улыбнулся. Никаких эмоций. Полное равнодушие.

Как и час назад, когда вызвал его к себе и отдал приказ. Асмодей сам не понимал — он испытыывает наслаждение и удовлетворение или разочарование? Подпитка негативными эмоциями, болью, страхом, страданиями, несомненно сильный наркотик для него. Но и осознание того, что его власть безгранична, а маленькая упрямая Падшая сегодня будет окончательно сломлена — тоже удовольствие, не менее утонченное. Асмодей облокотился о перила и посмотрел вниз. Мало зрителей. Незапланированное развлечение. Асмодей любил, когда их много, когда все жадно ловили удары хлыста, а псы рвались с цепи вылизать горячий песок. Рычали и дергались в жажде вкусить растерзаной плоти.

— Поражаюсь твоей утонченной жестокости, мой господин.

Ирина подошла сзади и теерь ждала приглашения смотреть на представление вместе с ним.

— А я поражаюсь твоей глупости и неуправляемой страсти, Ирина. Николас один из самых лучших Палачей за всю историю существования моей армии карателей. Я тщательно его выбирал, и я не ошибся.

Ирина улыбнулась уголком чувственного рта и так же облотилась на перила рядом с Асмодеем.

— Николас лицедей и лицемер. И я хорошоего знаю. Он может обвести вокруг пальца любого. В том числе и тебя.

— Я читаю его мысли. Провести меня невозможно. Так же как и читаю твои. Мокану не сдержал слово, не женился на тебе, подставил тебя, отдал в руки Нейтралов. В который раз попытался от тебя избавиться, и ты мечтаешь о мести. Жаждешь его смерти. Я лучше закопаю тебя собственными руками, чем лишусь такого воина как Мокану.

Ирина сильнее сжала перила и посмотрела вниз.

— Когда-нибудь, Асмодей, ты поймешь насколько я права. А пока что насладимся представлением. Мне оно доставит немыслимое удовольствие. Тем более я уверенна — он не ударит.

Асмодей расхохотался:

— Заключим пари? Если проиграешь, то целую ночь будешь удовлетворять моих карателей. Всех. Тринадцать Палачей, получающих удовольствие от боли. Что скажешь, Ирина? Готова сделать ставки?

— А если я выиграю…

— Прости чего хочешь.

Зленые глаза женщины сверкнули алчным удовольствием.

— Я лично вырву сердце Николаса Мокану.

— Договорились.

Асмодей снова посмотрел вниз. На секунду нахмурился. Ему показалось, что жертва слишком долго смотрит на своего Палача. Несколько затянувшихся секунд. И никакого потока мыслей от Мокану. Очень странно. Должен быть хоть проблеск. Что угодно. Гипноз не лишает возможности думать, лишает возможности чувствовать. Мокану знает, кто перед ним и кого ему предстоит хлестать плетью. Должны быть мысли. Но Асмодей наталкивался на полное их отсутствие, словно перед ним робот, машина. Так не бывало ни с кем раньше. Пусть каратели самые хладнокровные убийцы, но мысли есть всегда. Например, посторонние, просто о жажде или сексе или не важно о чем, но они были. Мокану же пуст. Внутри него тишина. Гробовая. Неужели этот Палач настолько безэмоционален? Или…или что-то блокирует его. Но что? Только Чанкр может настолько закрыться от демона. Мокану не Чанкр.

Раздался свист хлыста и Асмодей резко подался вперед. А потом захохотал, громко раскатисто. Ирина тихо застонала и впилась в перила дрожащими пальцами. Еще бы сегодня ее отымеют по крайней мере двенадцать вампиров-карателей, вряд ли она останется после этого в живых. Асмодей прикажет добить ее утром, случайно оставить на палящих лучах утреннего солнца. Хотя к тому времени она превратится в обезумевшее истерзаное животное.

В воздухе запахло свежей кровью, и Асмодей повел носом. Как сладко пахнет кровь Падшей. Как же сладко она кричит. Ее крики как музыка. Волшебная сказочная музыка боли. Мокану настоящий садист, изощренные удары, беспощадные. Еще пару таких и жертва потеряет сознание от боли. Асмодей не угадал. Плеть со свистом рассекла воздух и Марианна Мокану обессиленно повисла на цепях. Ирина сползла на пол и остекленевшим взглядом смотрела на Асмодея, протягивая к нему руки в мольбе пощадить. Но он даже не посмотрел на нее. Прошел мимо, он желал лично увидеть жертву. Он желал рассмотреть все произошедшее вблизи.

Никто не смел тронуть женщину, никто без приказа Асмодея, в чьей власти было решать оставить ли ее здесь до утра или дать шанс. Так заканчивалась любая экзекуция. Демон решал, будет ли жертва жить.

Мокану отшвырнул плеть на песок, пропитавшийся кровью и склонил голову перед Асмодеем, который хлопнул его по плечу и подошел к Марианне. Он долго рассматривал ее, слегка сдвинув брови. Слишком быстро все произошло. Три удара было достаточно? На спине всего три глубоких шрама. Асмодей поднял плеть и принюхался — верба. Никаких посторонних запахов. Подошел к жертве и тронул кровь на обнаженной спине. Лизнул. Вкусно…и ничего больше. Тогда почему внутри какое-то странное чувство, что его обманули. Бросил взгляд на Мокану. Тот равнодушно смотрел на жертву, потом перевел взгляд на демона:

— Что-то не так, господин?

— Слишком быстро она отключилась, тебе не кажется?

Николас пожал плечами.

— Три удара плетью с шипами. Мужчинам хватает шести или восьми. Не вижу ничего удивительного. У меня тяжелая рука.

Асмодей несколько раз обошел вокруг столба, потом приподнял голову Марианны за подбородок и слегка приоткрыл ее веко. Повернулся к Мокану.

— Свободен. С утра приступишь к тренировкам. Эй вы! Унесите ее. Пусть ею займется лекарь. Чтоб завтра пришла в себя.

Мокану все еще не уходил, он пристально смотрел на демона. Потом перевел взгляд на горизонт — показались первые лучи солнца.

— Завтра для тебя не наступит.

Асмодей прищурился, не веря, что Палач осмелися дерзить и тут же его ослепил поток эмоций, они ворвались ему в мозги, взорвали их изнутри пробуждая волну дикой необузданной ярости. Демон принял свой истинный облик, зрачки засветились фосфором в черной пустоте, под поношенным серым плащом. Но Мокану вдруг поднял голову и посмотрел на небо. Яркие лучи неонового света ослепили всех одновременно. Мгновенная вспышка на несколько секунд поглотила все. Исчезли даже звуки и запахи.

Постепенно свет рассеивался дымкой в разные стороны, переливался, искрился. Асмодей уже знал что проиходит — ОНИ пришли. За ним. Окружающие декорации исчезли и вместо них над пропастью, над зияющей огненной бездной остались руины его замка, окруженные армией Нейтралов. Мокану исчез…остальные каратели, связанные невидимыми цепями поставлены на колени. Демон захохотал и его смех эхом разнесся по развалинам замка. Одинаковые, как близнецы, Нейтралы, закутанные в длинные белые одеяния шли на него. У них не было лиц. Истинный облик Верховных Судей — отсутствие плоти. Они бесплотны. Лишь светлые контуры и очертания, светящиеся линии одежды, движения как в повторяющемся, замедленном кадре. Асмодей сделал шаг назад и обернулся. Бездна бурлила раскаленной магмой и горящие пузыри, кипящей жидкости взрывались в воздухе, наполенном запахом серы и пепла. Внизу раздавались душераздирающие крики и стоны. Вселенский хаос Ада. Его приговорили. Кто-то предоставил им доказательства, кто-то провел их в его логово. И Асмодей знал кто…Проклятый Мокану…сукин сын. Нет, он не просто обвел его вокруг пальца — он его уничтожил. Нейтралы не зачитывали приговор, но в сознании Асмодея уже мелькали образы из прошлого. Тринадцать девочек, пророчество…Меч Изгоя и мертвые Охотники. Нейтралам известно о заговоре. Асмодей засмеялся еще громче и шагнул назад, в кипящую магму. И только его хриплый крик все еще эхом разносился в раскаленном воздухе:

— Будь ты проклят, Мокану. Будь ты проклят.

31 ГЛАВА

Горе естественно, вину мы навлекаем на себя сами. Горе излечивается временем, но только смерть может смыть вину.

(с) Колин Маккалоу. Песнь о Трое

Мне снилось что я дома…на нашей постели…в его объятиях. Нет я не сплю, я просто слушаю как бьется его сердце у меня под ладонью и боюсь пошевелиться. Мне не хочется просыпаться, мне даже не хочется что-то говорить, просто лежать на его груди и молчать. Только сердце под моей ладонью бьется все тише и тише и вдруг замолкает. Я еще какое-то время прислушиваюсь и вдруг холодею от дикого ужаса…его сердце оно…оно остановилось.

Я закричала и открыла глаза и тут же почувствовала, как сильные руки крепко сжали мое тело. Я, и правда, в его объятиях, на его груди. Только мы не дома. Мы в каком-то странном месте, напоминающем пещеру. Где-то капает вода, в воздухе запах серы и пепла.

— Тихо малыш, ты в безопасности…ты со мной. Все позади. Тебе не больно?

Я крепче прижалась к нему, обхватывая руками его шею. Растворясь в нем, боясь поверить, что это не сон. Нет, мне не больно. Мне страшно расцепить пальцы и проснуться.

— Фэй предвидела, что мне придется…дьявол…что мне придется наказывать тебя. Она передала мне кое-что. Ты не чувствовала боли, ты уснула почти мгновенно. Запах этого яда слышен лишь первые минуты, потом он испаряется и становится незаметным для любого существа как смертного так и бессмертного.

— Асмодей! — Я все же приподняла голову, но Ник прижал меня к себе еще крепче.

— Он мертв. Нейтралы пришли за ним. На рассвете. Это их время. Ночью они беспомощны что-либо сделать. Поэтому я не смог…не смог избежать…

Ник замолчал, а я чувствовала как боль, и чувство вины раздирают его изнутри. Посмотрела на него и Ник отвернулся, мое сердце дернулось в ответ — он ненавидит себя. Ненавидит так сильно, что не может взглянуть мне в глаза.

— Где мы? — тихо спросила я и снова положила голову ему на грудь. Сердце билось рваннно, хаотично. Пальцы Ника переодичски сильно сжимали мои плечи, словно он не контролировал себя и так же как и я боялся, что МЫ исчезнем.

— В лабиринтах. Идем по карте Изгоя. Нас заберут с нейтральной территории. Завтра в полдень. Есть время.

Я закрыла глаза и тяжело вздохнула. Облегчения не наступило. Внутри затаилось страное сосущее чувство, оно вытягивало всю радость, мешало дышать. Слишком просто все кончилось. Слишком быстро. Так не бывает. Как в страшной книге или фильме…всегда присутствует эпилог.

— Когда мы вернемся домой, я хочу первым делом смыть с себя запах серы. Мне кажется вся моя кожа им пропиталась, — прошептала я и с наслаждением провела ладонью по его груди. Он накрыл мою руку и крепко сжал.

— Когда ты вернешься домой это уже не будет иметь значения.

И вдруг меня захлестнуло дикой радостью, каким-то безумным чувством восторга. Неконтролируемым всплеском счастья. Ослепительным и неудержимым. Я прижалась к шее Ника губами, осыпала поцелуями его лицо.

— Ты жив…как же я боялась, Ник…ты жив. Ты с нами. Ты вернулся к нам. Я так скучала. Я…

Ник удержал меня за плечи и наконец-то посмотрел мне в глаза.

— Я должен осмотреть местность. Через два часа нам нужно выйти в дорогу чтобы упеть к полудню. Ты еще слишком слабая.

Я снова попыталась его обнять, но он удержал меня.

— Я сейчас вернусь, хорошо? Я вернусь. Просто подожди меня. Мы поговорим. Обязательно. Обо всем что ты хочешь спросить.

Я с трудом разжала руки и позволила ему встать. Как же сильно он измеился буквально за несколько часов. Словно дико устал, опустошен, полностью. До самого дна. Ничего, милый. Дома мы заставим тебя снова улыбаться. Клянусь, что ты забудешь обо всем, и я не вспомню. Все в прошлом. Нет ничего, чтобы мы не смогли пережить вместе.

Я привстала и осмотрелась по сторонам. Да, мы в пещере и я лежу на плаще Ника. Видимо он принес меня в это место, когда я потеряла сознание. На мне все еще то самое платье, заляпаное моей кровью, покрытое грязью и пылью. Я с трудом дотянулась до спины и потрогала шрамы… На пальцах осталась кровь, но боли я не чувствовала. Видимо сказывался эффект анестезии. Чуть пошатываясь пошла на звук капающей воды. Маленький источник в углублении создавал своеобразную ванну, наполненную кристально чистой прохладной водой. Я коснулась ее пальцами ног. Возникло непреодолимое желание влезть туда прямо в одежде, окунуться с головой смывая все и оставляя плохое здесь.

Позади меня раздался шорох и я обернулась. Ник стоял позади меня с факелом в руке.

— Все тихо. Никого нет. Словно все вымерло. Нейтралы сожгли замок Асмодея. Ничего не осталось, кроме лабиринтов. Карателей казнили.

Я смотрела на него и чувствовала как мною снова овладевает отчаяние — он отдалялся. Точнее держал дистанцию. Словно, не позволял приблизится ко мне настолько близко, чтобы я почувствовала его, приняла.

Я повернулась к нему спиной и погрузила руку в прохладную воду, плеснула в лицо. Услышала как тяжело он вздохнул и обернулась. Ник смотрел на мою спину, он побледнел и стиснул челюсти.

— Ты не виноват…ты был вынужден. Должен. Не вини себя.

Он вдруг осел на пол, сполз по каменной стене вниз, закрыл лицо руками, впиваясь в волосы.

— Я давал слово…клятву, что никогда больше…никогда… эти пальцы.

Он резко посмотрел на свои дрожащие руки. Я вскрикнула. Его ладони исполосованы, изрезаны до мяса. Я медленно подошла к нему и опустилась на колени. Взяла его за запястья и накрыла ладони своими. Под кожей начало покалывать. Давно забытое ощущение. Энергия проходила сквозь мое тело и сосредотачивалась там, где соприкасались наши руки.

— Зачем…не надо…, - шептала я и нежно целовала его закрытые глаза, прижималась щекой к его щеке.

Ник сжал мои пальцы, а я наклонилась и нашла его губы губами. Он отшатнулся, отвернулся от меня и уже через секунду стоял в другом конце пещеры.

— Не прикасайся ко мне, Марианна. Не надо…не прикасайся.

— Ник…иди ко мне, — тихо позвала и протянула к нему руки.

Он не шелохнулся. Так и остался стоять в нескольких шагах от меня. Только глаза опустил, чтобы не смотреть. Я подошла к нему, неслышно ступая босыми ногами. Снова преодолевая расстояние между нами. Мой самый сильный мужчина становился слабым рядом со мной. Особенно сейчас, когда груз вины давит на него свинцовой гирей.

— Посмотри на меня, Ник. Просто посмотри.

Я обхватила ладонями его лицо и заставила посмотреть мне в глаза.

— Я люблю тебя. Наказывая себя, ты делаешь больно мне. Ты режешь себя, а у меня болит сердце. Ты не можешь вздохнуть, и я задыхаюсь. Ты проклинаешь себя, и я сгораю в проклитьях. Ник…ты моя жизнь, ты мой воздух. Просто люби меня. Люби, так как умеешь только ты.

И я жадно нашла его губы, зарылась пальцами в его волосы. Он ответил на поцелуй нерешительно, как-то отстраненно, словно все еще не доверя мне и себе. Словно не представляя, как я могу прикасаться к нему, после всего что было. Я сжала его лицо и заставила посмотреть мне в глаза.

— Я ненавижу себя, — прошептал он и стиснул мои руки, — ненавижу понимашь?

— Да, понимаю…тогда ненавидь меня тоже. Ненавидь нас обоих. Ненавидь ту, что тебя любит. Можешь? Можешь ненавидеть меня, Николас Мокану?

Я прижалась к нему всем телом, жадно целуя его лицо, лихорадочно расстегивая его рубашку, прикасаясь к коже.

— Черт возьми, Ник…прости себя. Я тебя простила и ты прости, — шептала я и снова находила его губы, распаляясь все больше от его близости от тоски по нему, от дикого желания оказаться в его объятиях и снова почувствовать его ласки. Здесь… В этом проклятом месте на краю тьмы и бездны Апокалипсиса. Там где мы оба выжили и нашли друг друга. И он не выдержал. Сжал меня крепко, сминая кожу жадными пальцами, отвечая на мои поцелуи, забирая мое дыхание.

— Никогда не прощу, — прошептал мне в губы и поднял за талию, заставляя обхватить его торс ногами, — никогда…не прощу…

Посмотрел мне в глаза, и я захлебнулась слезами восторга.

— Ты…ты пришел за мной, — выдохнула я и прижалась к нему всем телом. Почувствовала, как сильно его ладони сжимают мою талию, как жгут сквозь тонкую материю. Секунды растянулись на тысячелетия. Наконец-то я снова увидела этот сумасшедший жар в его глазах, лихорадочный блеск страсти. Ник жадно прижался губами к моей шее, стягивая платье с плеча, развязывая тесемки на поясе. И внутри меня уже клокотал пожар. Наплевать на все. Это была дикая потребность в нем. Сейчас. Немедленно и пусть сгорит весь мир. Я слишком долго была вдали от него. Я изголодалась. Я хочу его всего, на мне, во мне.

Поцелуи стали напоминать голодную схватку. Я задыхалась, чувствуя, как его язык проталкивается в мой рот, как хаотично ладони гладят мои бедра.

— Я хочу тебя, — прошепталон, жадно целуя мою шею, плечи, — Марианна…я хочу тебя сейчас…я соскучился…безумно истосковался по тебе…

Его шепот походил на мольбу, на стоны умирающего от жажды. Он никогда раньше так не просил. Он брал. Всегда брал сам. А сейчас в его глазах застыла немая отчаянная просьба, словно я имею право отказать и он примет любое мое решение.

— И я хочу тебя…с ума схожу. Я так скучала по тебе. Ник…по твоим ласкам, прикосновениям. Люби меня сейчас. Пожалуйста. Я хочу ожить в твоих руках.

Он тихо застонал, сжимая меня все сильнее, зарываясь пальцами в мои волосы, пожирая мои губы. И я забыла обо всем, позволяя стянуть с себя одежду, чувствуя, как жадно и алчно его рот ласкает мою грудь, прикусывая кожу, сминая мое тело грубо и в то же время нежно.

Ник опустился вместе со мной на каменный пол, увлекая меня на себя, лихорадочно расстегивая ремень и ширинку, задирая подол моего платья, в первобытной жажде обладать. Никаких прилюдий, ласк, нежности. Только одно голое желание.

Почувствовала, как он проникает в мое тело быстро, торопливо, и закрыла глаза в изнеможении, позволяя управлять мною и в то же время, отдавая власть в мои руки. Это была его личная капитуляция. Он позволял мне вести. А я сходила с ума от вседозволенности, от возможности смотреть на него всего, опускаться на его бедра и видеть, как закатываются в изнеможении его глаза, как жадно приоткрыт рот и с пересохших губ срываются хриплые стоны. Смотреть на его ослепительную красоту и понимать, что он мой. Только мой. Мой Зверь, который за меня порвет любого.

Ник вдруг резко подался вперед, обхватил меня за талию, прижимая к себе, проникая все глубже, целуя мои губы. И вдруг остановился как раз в тот самый момент, когда я чувствовала, что мы оба скоро взорвемся.

— Я…люблю тебя, — сказал он серьезно, глядя мне прямо в глаза, — помни, чтобы я не сделал, чтобы не говорил и как бы не поступал — я тебя люблю. Тебя. Только тебя. Всегда.

— Я знаю, — прошепталя я и прогнулась навстречу его жадным губам, подставляя грудь поцелуям.

— Я…хочу…, - Ник снова заставил меня посмотреть на себя. Его глаза влажно блестели, — я хочу, чтобы ты была счастлива…хоть раз…

— Я счастлива, — мои глаза закрылись в изнеможении, когда он приподнял меня и снова насадил на себя, крепко сжимая мои бедра, ускоряя темп. Заставляя меня вскрикивать и сильнее сдавливать его плечи, — когда…ты со мной.

Почувствовала его рот нежно скользящий по моей груди, захвативший в плен твердый камушек соска и меня словно разорвало на мелкие осколки. Я закричала, вцепилась в его волосы, прижимая голову к своей груди, содрогаясь всем телом.

Мы пробирались через густые заросли терновника. Ник крепко держал меня за руку. Иногда останавливался и целовал меня, на секунду выравая из реальности, заставляя сжиматься от наслаждения и такого мучительного счастья быть с ним рядом. Видеть его таким как когда-то. Чувствовать его запах. Слышать, как нежно он шепчет мне на ухо слова любви. Как же редко он говорил мне все это, а сейчас на каждом шагу. Просто погружал меня в нежность и ласку. Вспоминая все…дописывая последние строки нашей с ним жизни…я понимаю, почему он так себя вел и проклинаю себя за то, что не поняла этого тогда. Ослепленная счастьем, изнемогающая после долгой разлуки и страданий я просто наслаждалась каждой секундой рядом с ним.

А он словно оттягивал время, приближающее нас к нейтральной территории. Я стремилась туда всей душой, мечтая наконец-то вернуться домой. Я даже умоляла его идти быстрее, боялась, что вертолет не успеет забрать нас или мы опоздаем. Боялась всего, кроме того чего стоило бояться. А он снова целовал, сжимал мои руки, заглядывал в глаза, обещал, что мы скоро, что мы успеем. Глупая, я корила его, тянула за собой, просила не останавливаться ведь у нас впереди еще целая вечность…Каждый день вместе. Дома. Рядом с Ками и Сэми.

Наконец-то мы вышли на отрезок, полностью покрытый сухой травой. Без единого дерева или кустарника. Ник посмотрел на небо и прижал меня к себе.

— Мы вовремя. Успели. Еще есть пару минут.

— Ты так говоришь…будто…

Ник не дал мне договорить, снова поцеловал в губы, обнимая за плечи, лаская мои волосы, наматывая их на пальцы.

— Как же ты пахнешь счастьем, Марианна…моим счастьем.

Послышался нарастающий рев, и мы, подняв головы, увидели как вертолет идет на посадку. Ник сжал меня еще сильнее. Ветер рвал наши волосы, трепал мое платье.

— Малыш, — тихо прошептал мне на ухо, — ты правда простила меня?

Я засмеялась, потерлась щекой о его щеку.

— Мне не за что тебя прощать. Я просто дико хочу домой.

Вертолет приземлился, и я рванула впред, увлекая за собой Ника.

Когда мы покидали это проклятое место, перед тем как стать на первую ступеньку трапа, я обернулась к Нику, счастливая, как еще никогда в своей жизни и он улыбнулся…Боже, как давно он не улыбался мне вот так. Словно мне принадлежит вся вселенная. А разве это не так? Если мне принадлежит Николас Мокану, разве я не получила и Ад и Рай в свое распоряжение? Его синие глаза снова стали светлее майского неба. Такой пронзительной глубокой синевой и в них я видела свое отражение. Улыбнулась ему в ответ. Все наконец-то кончилось. Мы вместе. Все позади.

Ник подсадил меня в вертолет и вдруг резко прижал к себе. На какие-то доли секунды внутри меня шевельнулось странное чувство — так прижал, словно отпускает навсегда. С такой силой, что у меня заболели ребра.

— Люблю тебя, — прошептал мне на ухо, — безумно люблю, до сумасшествия. Всегда…Вечно люблю…

И подсадил наверх. Сердце пропустило удар, и я обернулась, в этот момент дверь медленно опустилась, разделяя нас. Ник оставался там, внизу. А я в вертолете.

Наверное, это шутка, я улыбнулась и прижала руки к стеклу и вдруг почувствовала как все внутри холодеет — вертолет начал подматься, а Ник даже не сдвинулся с места. Он смотрел на меня. И … я вдруг прочла по его губам:

— Люблю…

А потом он снял кольцо. Я закричала. Закричала так громко, заглушая рев лопастей, заглушая биение своего сердца. Я все поняла. Слишком поздно. Я била кулаками по стеклу, царапала его, ломая ногти до крови, выла от бессилия. Вертолет поднимался в воздух, отдаляя его от меня.

— Нет! Нет! Не смей! Нет! — Я пыталась отодвинуть дверь. Я билась о стекло как безумная. А потом замерла в каком-то диком приступе агонии.

Его кожа начала мгновенно дымиться. Он загорелся, продолжая смотреть на меня и…боже, он улыбался. В эти жуткие последние минуты, он улыбался мне, пока не сгорел, не разлетелся на мелкие крупицы пепла. Исчезая…растворяясь. Доли секунды и моя душа тоже превратилась в пепел.

Вертолет поднялся выше, и я медленно обернулась к пилоту. Наверное, во мне собралось все отчаянье и безумие. Все страдание вылилось в дикий вопль, не знаю какими силами, но я заставила пилота вернуться обратно. Я просто парализовала его сознание. Я высушила ему мозги, вывернула наизнанку его эмоции, полностью подчиняя себе. Дверь бесшумно поднялась, и я спрыгнула вниз, в выжженую траву. Упала на колени, поползла, задыхаясь, захлебываясь стонами бессилия и отчаяния. Внутри меня что-то оборвалось. Я почувствовала дикую опустошающую боль во всем теле. Физическую, мучительную. И не было слез. Я уже не кричала. Смотрела на выжженый на траве круг и медленно оседала на землю, пока не легла пластом, прижимаясь все еще к горячей траве, пеплу… который остался от нас обоих…

«Что ты наделал? Почему? Почему, Ник?» И я знала ответ на этот вопрос. Всегда знала.

…Он ушел…Ушел ради нас всех, ради того, чтобы мы забыли о кошмаре и начали жизнь сначала, но он даже не подумал, что сейчас я сгорела вместе с ним. Меня больше нет. Меня и не было без него никогда. Я судорожно сгребла пепел руками, почувствовала горячий металл. Кольцо…то самое…Кольцо Братства. Когда-то он уже снимал его ради меня. Сжала его в кулак и осталась лежать там, не чувствуя ничего кроме ошеломляющей и оглушающей пустоты. Вокруг меня сгущалась тьма…Тьма безумия и нескончаемой боли.

«Что ты наделал? Как я без тебя?»

Только сейчас, спустя годы, когда я все больше и больше думаю обо всем что было между нами, перебираю ценные воспоминания, вскрывая рану день за днем, я понимала, что он прощался со мной. В каждом его жесте, в каждом слове и поцелуе было немое и обреченное «прощай». Он так и не простил себя. Вечно проклятый, одинокий, покинутый всеми…но так безумно любимый мною. Неужели он не знал, что я никогда не буду счастлива без него?

Пилот смотрел на меня и не смел приблизиться. Он ждал. Молчаливо, преданно с паническим страхом. Ждал часами. А я лежала на земле и смотрела в пустоту, остекленевшим взглядом.

Возможно, именно в этот момент я стала другой. Это нельзя назвать безумием, это скорее медленное увядание. Я больше не умела дышать. Мой воздух превратился в углекислый газ, я больше не умела смеяться, плакать, разговаривать. От меня осталась лишь жалкое подобие. Тень. Живой мертвец. Ник убил не только себя. Он убил нас обоих. Только ему уже не больно — он сгорел, а я буду гореть вечно. Корчиться в этой агонии бесконечно. И с каждым днем боль будет сильнее.

Я не помню, как вернулась домой, я впала в странное состояние, похожее на оцепенение. Все знали. Я поняла это по их лицам. Но мне не нужно было их сочувствие, их сожаление. Я их ненавидела. Всех. А себя больше остальных. Нет, я никогда по-настоящему не знала Николаса Мокану. Я не почувствовала. Не остановила его. Не дала понять, как сильно я люблю его. Это я виновата. Только я. Я его не удержала. Я должна была знать, что он задумал…должна была прочесть по его глазам…

Не знаю сколько времени я провела в нашей комнате. День или два…возможно неделю. На самом деле месяцы. Долгие месяцы. Каждую ночь лежала на полу в нашей комнате, скорчившись от боли и тихо стонала. На крики и слезы сил не осталось. Возможно позже я смогу его оплакать, но не сейчас…я не смерилась. Я еще не отпустила…и не отпущу. Никогда.

Даже Ками и Сэми не могли вернуть меня из темноты. Я ослепла и оглохла. Меня не стало. Я хотела умереть. Иногда проблески сознания возвращались, и я заботилась о Ками, сидела с ней, читала сказки, а потом бродила по дому, заглядывая в пустые комнаты. У меня не осталось ничего, даже могилы где можно скорбеть. Только мои воспоминания и моя боль. Все что я прошла ради нас, было напрасным. Возможно, лучше мне было не бороться, отпустить его еще несколько лет назад и он бы остался жив. Это я столкнула его в пропасть. Проклятый Асмодей был прав. Это ужасно остаться с пустотой и отчаянием наедине. Пока я вдруг не поняла, что больше не могу…Это конец. Я не вынесу этого ни секунды. Желание все прекратить, закончить, оборвать проснулось во мне как ураган, даже боль притихла под натиском безумного решения.

«Я хочу к тебе…я сломалась Ник…что же ты наделал? Я даже не могу ненавидеть тебя за это. Ты убил меня. Ты вырвал мне сердце. Ты забрал с собой мою душу. И я иду за тобой…я устала»

И новый день начался легче. Решения дают странные силы, черпаемые из ниоткуда. Я уже писала об этом раньше. Никто не поймет и не заметит, как медленно я ухожу вслед за ним. Это возможно, если очень захотеть. Но я ошибалась…только не в моей семье, когда по крайней мере двое знают о чем я думаю. Сэми приходил ко мне каждый вечер, он молча приносил пакет с кровью и ждал, когда я поем. Он ходил за мной молчаливой тенью, заглядывал мне в глаза, держал за руки, говорил, что очень сильно любит меня. Я плакала, гладила его по голове, целовала его глаза, а видела Ника. Ничто и никто не мог изменить моего решения. Даже Ками. Даже моя маленькая принцесса.

А потом ко мне пришла Фэй, она сжимала меня в объятиях, что-то говорила, укачивала как ребенка, а я ничего не слышала. Я уже была слишком слаба. Голод истощил меня, и я знала, что процесс распада моих клеток уже начался. Осталось совсем недолго. Несколько суток.

Фэй обхватила мое лицо холодными ладонями и прокричала, словно я глухая и не могу ее слышать, но видно тогда я производила именно такое впечатление.

— Ты не сможешь себя убить, Марианна. Даже если ты умрешь — вам никогда не быть вместе. У Ника свой путь за чертой смерти, а у тебя свой. Ты должна жить. Он сделал это ради вас всех. Мрак никогда не отпускал его, и он знал об этом. Он знал, что рано или поздно снова причинит тебе боль. Как по замкнутому кругу, Марианна. Ник разорвал этот круг.

Я медленно повернулась к Фэй, все еще раскачиваясь на кровати, чувствуя, как ослабло от голода мое тело. Как душа рвется куда-то далеко, чтобы больше не чувствовать, не слышать…

— Лучше пусть причиняет боль…чем эта пустота, которая меня убивает. Я больше не могу…у меня нет сил. Я агонизирую, я разлагаюсь живьем. Внутри меня черви и пустота. Я мертвая…

Фэй крепко сжала мои плечи:

— Посмотри на меня, Марианна, ты должна собрать себя по кусочкам. Ты не одна…внутри тебя жизнь, вокруг тебя жизнь…разве ты не чувствуешь еще одно биение сердца внутри? Ты сейчас убиваешь не только себя. Ты убиваешь еще троих. Ками, Сэми и нарождённого малыша.

— Я не могу…не могу так больше. Я ничего не чувствую…я онемела…Почему, Фэй? Почему? Неужели он так сильно себя ненавидел? — повторяла я, мой подбородок дрожал, меня всю трясло от слабости и отчаяния. Я сошла с ума. Меня преследовало навязчивое желание умереть. Я даже не обратила внимание на слова Фэй.

Она взяла меня за руки и приложила их к моему животу:

— Ты не имеешь права. Ты не одна. Ты больше не принадлежишь себе.

Я зарыдала громко, задыхаясь, впервые за несколько месяцев после того как ОН покинул меня. Я цеплялась за Фэй, а она гладила меня по волосам, обнимала, давая мне возможность выплеснуть свою боль. Закричать о ней, завыть, сотрясая стены, освобождаясь от одиночества.

— Жизнь продолжается…Ты — мать. Ты растишь ЕГО детей. Он оставил тебе прощальный подарок, и ты не можешь от него отказаться и убить вместе с собой. А пока…вот. Почитай. Он писал это только для тебя.

И она дала мне в руки тонкую тетрадь, сжала мои запястья.

— Возможно, когда ты прочтешь, то поймешь, почему он так поступил. Поймешь и простишь его, а возможно отпустишь.

— Просто дай мне побыть одной. Уходи, Фэй. Мне нечего тебе сказать. Меня уже ничего не держит…и ты права я не принадлежу себе и никогда не принадлежала — я принадлежу ЕМУ.

Она ушла через несколько минут, я знала, чувствовала как Фэй попыталась дотронуться до меня, но передумала. Она тихо прикрыла за собой дверь, а я легла на подушку и закрыла глаза. Я прочла дневник…Слишком быстро прочла…хоть и растягивала каждую строчку. Ник немногословен…но в каждой фразе, такой емкой и рваной, был он сам. Он жил и дышал на этих страницах, а я на них медленно погибала. Перевернула последнюю и поняла что это конец…и мой тоже. Я сгорела дотла…даже пепла не осталось. Я поняла…я простила…но не отпустила. И не отпущу никогда.

Тихо приоткрылась дверь и я тяжело вздохнула, смахнула незаметно слезы и с трудом повернула голову, улыбаясь через силу.

— Привет, мои любимые.

Сэми и Камилла зашли ко мне, держась за руки. Они смотрели на меня и на секунду показалось, что я вижу, как почти невидимые волны перекатываются по воздуху, там, где соприкасались их пальцы.

— Мама…мы не отпустим тебя, — прошептал Сэми и крепче сжал руку Камиллы. Они приблизились ко мне и я обняла их обоих, вдыхая самый лучший аромат во всей вселенной — запах мои детей.

Я в изнеможении закрыла глаза, чувствуя как силы меня покидают и в тот же момент испытывая странное чувство, что всю мою кожу словно покалывает маленькими иголками как снаружи так и изнутри…Наверное пришло и мое время…я счастлива, что сейчас могу обнять их обоих и уйти… К НЕМУ, вместе с тем подарком, что он мне оставил.

ЭПИЛОГ

Как же трудно открыть глаза…Слышу голоса, сквозь вату тяжести в голове. Где-то навязчиво раздается нудный писк. Мое тело онемевшее, оно не слушается меня. Наверное я уже ТАМ… И вдруг кислород наполняет мои легкие, как потоком, очень сильным, заставляющим громко всхлипнуть. Я непроизвольно подскочила на постели и в горле застрял немой крик. Туман перед глазами начал рассеваться и окружающие меня предметы приобрели четкость. Боже…я дома. У себя дома. Медленно поворачиваю голову и вижу множество мониторов, они подключены ко мне, к моему телу. Я в недоумении срываю с себя провода, наклейки. Дергаю «бабочку» иголки из вены. У меня все еще кружится голова. Дыхание сбивчивое и я слышу биение своего сердца. В висках пульсирует кровь. Внутри застыла боль, как зверь, она подтачивает сознание, но в то же время…она странная…она больше похожа на осадок после дикого кошмара. И в этот момент мне кажется, что я сошла с ума…Ведь я слышу голоса…Нет…я слышу голос. ЕГО голос. Совсем рядом. Очень близко…За дверью. Я стараясь прислушаться. Стараюсь сосредоточиться на этом звуке, который не может быть настоящим. Ник умер…несколько месяцев назад. Я …я лично видела. Или… я лишилась разума.

— Какого черта здесь происходит? Какого дьявола меня к ней не пускают? Фэй! Почему вы мне ее не показываете, я мог первым зайти в это проклятую спальню!

Я, с огромным трудом, спустила ноги и коснулась кончиками пальцев холодного пола. Я должна идти на этот голос. Собрать все свои силы и идти. Боже, ЕГО голос…

— Если бы не напивался сейчас на веранде, да, мог. Но ты был занят тем, что опустошал очередную бутылку Лейбла.

Голос отца…он разъярен. Они ссорятся. Я не ослышалась — они ссорятся, как всегда, и это прекрасно. Пусть кричат. Пусть кричат громче.

— Какое это имеет значение! Я должен ее увидеть первым! Понимаешь, Влад! Я должен! Или вы что-то от меня скрываете? А Фэй?

Голос Ника полон отчаяния. Он взволнован. Сильно взволнован. Я делаю первый шаг и у меня невыносимо кружится голова.

— Нельзя, понимаешь? Пока что нельзя. Мы ничего не скрываем, Марианна пришла в себя.

— Если ей лучше, то какого дьявола я не могу быть рядом с ней?

— Чего ты не договариваешь, Фэй? Что происходит? Чего я не знаю?

— Ник, Марианна очень слабая. Мы не знаем, насколько она истощена, что помнит, а чего не помнит. Позволь мне сначала удостовериться, что с ней все нормально, провести необходимые анализы, и только потом ты сможешь к ней войти. Мы совершили невозможное. Мы испробовали на Марианне нашу разработку. Наш проект, который даже еще не успел пройти испытания. Регенерация ее разрушенного комой мозга проходит очень медленно. По этапам. Пересадка печени и переливание крови совершили чудо, но есть законы природы даже у таких существ, как она. Мозг восстанавливается сам, очень быстро, мы выращиваем его, как зародыш в пробирке, разница лишь в одном, что это не пробирка, а тело твоей жены. Когда она придет в себя, то ее психика будет чувствительней, чем у младенца. Любое потрясение может вызвать необратимые последствия вплоть до разрушения клеток. Мы должны оградить Марианну от любых волнений.

Я была в коме? Я должна прийти в себя? Значит…нет…все было слишком реально. Все было так… Я не понимаю, что происходит. Я только смотрю на дверь и делаю шаг за шагом. Приближаюсь и у меня все расплывается перед глазами.

— Я ждал чертовых четыре месяца, пока вы боролись за ее жизнь, я молчал и сходил с ума, не зная, какую новость вы мне принесете, каждый раз, когда вы выходили из этой проклятой комнаты. Я терпел. Но сейчас Я ХОЧУ ЕЕ ВИДЕТЬ! Просто видеть и все! Я ХОЧУ…

Мой любимый…а как я этого ждала? Вечность. Столетия. Я уже умерла от тоски. Я с ума сошла.

— Ты хочешь? Что сейчас важнее, Николас? Твои желания или жизнь Марианны, которая все еще слишком хрупкая? Какие ценности перевесят? Твоя капризная настойчивость или здравый смысл?

Я почти дошла. Еще один шаг. Вот она блестящая ручка двери, отделяющая меня от НЕГО…я дотянусь до нее. Мне хватит сил.

— Я подожду…, - обреченно сказал Ник, — Ты прав, сколько нужно ждать?

Я собрала в кулак всю силу воли и распахнула дверь. Все обернулись ко мне, а я видела только ЕГО. Мои любимые синие глаза, полные немого удивления, дикого восторга. Ник подхватил меня до того как я успела упасть. Голова закружилась и в глазах потемнело, по щекам катились слезы. Его руки…его запах. ОН живой…я обнимаю его. Все это было лишь ужасным сном. Дикой больной фантазией, навеянной бессознательным состоянием…Или какие-то невероятные силы дали нам второй шанс. Мне второй шанс.

— Малыш, — я слышала только его шепот, — зачем ты встала?

— Ник, немедленно неси ее обратно в постель. Выйдите все. Мне нужно подключить обратно приборы и искуственное питание. Она не понимает что делает. Давай…вот так. Положи ее на постель и уходи.

Я почувствовала как он осторожно опускает меня на подушки и мертвой хваткой вцепилась в плечи Ника. Отпустить его, означало для меня перестать дышать. Во мне поднялась паника, необузданная, первобытная.

— Нет, — попыталась закричать, но получился тихий хрип, — нет, не уходи. Не оставляй…не на секунду. Я хочу чтобы ты был рядом, Ник. Рядом всегда.

— Эй…я рядом…всегда рядом. Тссс…тихо…не плачь…

Он не разжал рук, вместе со мной сел в кресло прижимая меня к себе, укачивая, целуя мои волосы, а я плакала, уткнувшись лицом ему в грудь, жадно слушая биение его сердца. Я даже не вздрогнула когда Фэй снова вонзила иголку в мою вену, и лишь сильнее прижалась к Нику.

— Я сейчас вернусь, постарайся не шевелится, Ник. Ее нельзя отключать. Не сейчас, может быть дня через три или четыре. Пусть успокоится и переложи ее в постель. Ты же не будешь сидеть с ней так долго. Я введу успокоительное и она уснет.

— Нет, — прошептала я, — не отпускай…не отпускай меня.

Ник нежно провел кончиками пальцев по моему лицу, вытирая слезы. Я с трудом сфокусировала взгляд на его лице, на его глазах. Они удерживали меня на поверхности, не позволяя потерять сознание от слабости.

— Никогда не отпущу, малыш…надо будет год на руках держать буду…столетие, но не отпущу. Своя ноша не тяжелая.

И улыбнулся. Я закрыла глаза и судорожно вздохнула.

Я тоже тебя никогда не отпущу…возможно я так и не отпустила. Возможно мое желание вернуть тебя было настолько сильным…

— Как я не слышала приборов? Почему не сработала сигнализация? Сегодня же нужно проверить работу датчиков. Влад, не стой здесь истуканом. Пусть Крис и Габриэль пока подождут за дверью.

— Фэй, дай хоть посмотреть на нее. Дьявол, моя дочь пришла в себя, дай мне…

— Я сказалы выйти. Вы ее волнуете. ей…

Как же меня радовали их голоса, они возвращали меня к жизни. Постепенно. Мое сердце колотилось как бешеное.

Фэй ворчала, заново присодиняя все датчики, а Ник гладил мои волосы, прижимая к себе. И вдруг я почувствовала как он напрягся.

— Тихо…Все замолчите. Тихо, я сказал. Ни слова!

Я с трудом разлепила веки и посмотрела на Ника. Он казался взволнованным, нет даже более того, он выглядел ошарашенным. Внезапно он резко прижал ладонь к моему животу. Какие нежные и горячие у него руки.

— Фэй! Фэй, иди сюда…ты это слышишь? Скажи мне — я схожу с ума? Ты тоже это слышишь?

Я ничего не понимала…видела как Фэй опустилась на колени, почувствовала как она тоже прижала руки к моему животу.

«— Посмотри на меня, Марианна, ты должна собрать себя по кусочкам. Ты не одна…внутри тебя жизнь, вокруг тебя жизнь…разве ты не чувствуешь еще одно биение сердца внутри? Ты сейчас убиваешь не только себя. Ты убиваешь еще троих. Ками, Сэми и нарождённого малыша»

О БОЖЕ!!!!

— Я слышу…это…это невероятно…я в шоке…Влад немедленно звони профессору. Немедленно. Я не верю своим глазам… Но ведь. вчера. Вчера я осматривала ее. Мы брали анализы. Перед операцией и после и ничего подобного не было. Я…уверенна в этом. Я не могла пропустить. Я…

Фэй смотрела на меня расширенными от удивления глазами. А я тяжело вздохнула, с ужасом понимая, что мне ничего не приснилось.

— Фэй! Вы сведете меня с ума. Что вы там слышите? Что происходит?!

Голос отца возвращал к реальности, но я не могла пошевелиться, у меня не осталось сил.

— Марианна беременна…как минимум четыре месяца…возможно и больше.

Ник осыпал мое лицо поцелуями, зарылся лицом в мои волосы.

— Невероятно, малыш…ты вернулась к нам не одна…

Спустя час, я все еще лежала в его объятиях, в полудреме, чувствуя как Ник перебирают мои волосы, гладит мою спину. Его сердце билось громко, хаотично. ОНО БИЛОСЬ! Под моими дрожащими пальцами. Он был счастлив. Я тоже…только осадок внутри отравлял горечью страха…но разве я могу бояться если он рядом со мной?

— Кто-то видел Лину? Я уже несколько часов не могу ее найти?

Голос Влада доносился из-за двери и я всхлипнула, сильнее сцепила пальцы на шее мужа, прижалась к нему всем телом. Нет…это не было сном. Каким-то непостижимым образом я вернулась назад…И скоро все они узнают, что мамы больше нет с нами…Но я больше никому не дам меня покинуть. Если это мой шанс, то я удержу ЕГО руками, я вгрызусь в него зубами, но не отдам. Он МОЙ. Мой Зверь. И даже Ад не отнимет ЕГО у меня. Потому что я знаю насколько сильно он любит, на что готов пойти ради нас…знаю все мысли и его боль. Перед глазами все еще тот самый дневник, где мой муж обнажил передо мной все свои чувства.

Наша любовь больше не рассыплется на Осколки безумия. Я не позволю.