Удача на «Титанике» бесплатное чтение

Стейси Ли
Удача на «Титанике»

Информация от издательства

Stacey Lee

Luck of the Titanic

На русском языке публикуется впервые

Ли, Стейси

Удача на «Титанике» / Стейси Ли; пер. с англ. И. Меньшаковой. — Москва: Манн, Иванов и Фербер, 2022. — (Red Violet. Время без границ).

ISBN 978-5-00195-488-0

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© 2021 by Stacey Lee

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022

Моему любимому сыну Беннету

В этой книге нет ковбоев, но есть моряки

Из восьми китайцев, бывших пассажирами на «Титанике», шесть выжили.

Список персонажей на борту «Титаника»

Пассажиры третьего класса

• Валора Лак

• Джеймс Лак

• Чоу Бо Ва

• Винк

• Олли

• Барабанщик

• Минг Лаи

• Фонг

• Тао

• Хит Бледиг

• Дина Доменик, а также мистер и миссис Доменик

Пассажиры первого класса

• Эмберли Слоан

• Эйприл Харт и миссис Харт

• Шарлотта Файн и миссис Файн

• Альберт Энкни Стюарт и его слуга Кроуфорд (Крогги)

• Дж. Брюс Исмей, председатель и управляющий директор пароходной компании «Уайт Стар Лайн»

• Леди Люси Дафф-Гордон и сэр Космо Дафф-Гордон

• Берта Чамберс

Экипаж

• Капитан Эдвард Смит

• Энди Латимер, стюард первого класса

• Скелет, стюард третьего класса

• Офицер Мерри

• Ква, квартирмейстер

• Старший-на-корабле, старшина корабельной полиции

• Брэндиш, главный пожарный

• Бакстер, портье первого класса

Королевское почтовое судно «Титаник»

1. Корма

2. Стыковочные сходни

3. Палуба полуюта

4. Общая гостиная третьего класса на корме

5. Курительная третьего класса

6. Кормовая стапель-палуба

7. Читальный зал второго класса

8. Ресторан «А-ля карт»

9. Парикмахерский салон второго класса

10. Кафе «Паризьен»

11. Кормовая лестница первого класса

12. Прогулочная палуба первого класса

13. Обеденный зал третьего класса

14. Носовая лестница первого класса

15. Лифты

16. Каюты офицеров

17. Складные шлюпки

18. Спасательные шлюпки

19. Эксклюзивные каюты первого класса (Капустная Грядка)

20. Мост

21. Котельная номер 6

22. Каюты третьего класса

23. Хранилище

24. Корты для сквоша

25. Передняя грузовая палуба

26. Фок-мачта и марсовая площадка

27. Грузовая шахта

28. Общая гостиная третьего класса на носу

29. Грузовой отсек

30. Полубак

31. Якорь

32. Нос

Средняя линия корабля

• Шлюпочная палуба

• Кубрик

• Подпалубная цистерна

• Палуба Е

• Корма

• Парикмахерский салон второго класса

• Левый борт

• Шотландская дорога, коридор третьего класса

• Каюта старшины корабельной полиции

• Коридоры первого и второго классов

• Правый борт

• Плавники

• Нос

Честь и Доблесть

1

10 апреля 1912 года

Когда мой брат-близнец, Джейми, покидал меня, он поклялся, что это не навсегда. Всего за неделю до того, как комета Галлея прочертила небеса над Лондоном, он поцеловал меня в щеку и ушел. Одна комета появилась, вторая — скрылась. Но двух лет вдали от дома было более чем достаточно, чтобы прочистить голову даже в черном от угольной пыли трюме парохода. И раз уж сам он не спешит домой, пришло время ухватить эту комету за хвост.

Изо всех сил стараясь не ерзать, я жду своей очереди у трапа для пассажиров первого класса новейшего из океанских лайнеров компании «Уайт Стар Лайн». Крытый коридор, защищающий богатеев от солнечного света, ведет из депо «пароходного поезда» прямо к верхнему трапу. По крайней мере, отсюда далеко до крыс, кишащих в саутгемптонских доках, тянущихся под нами.

Вообще-то, некоторые здесь, наверху, и меня сочли бы крысой.

Супружеская пара передо мной косится на меня с опаской несмотря на то, что на мне одно из элегантнейших дорожных платьев миссис Слоан — серое, цвета акульей шкуры, что как нельзя лучше подходит к ее характеру, с шарфом из черного сетчатого газа, закрепленным на плечах. Но целую жизнь прожив под прицелом подозрительных взглядов, учишься их игнорировать. Разве не удалось мне уже пережить поездку из Лондона? Путь длиною в полдня в битком набитом вагоне дымящего поезда, бок о бок с пропахшим сардинами соседом. И вот я здесь, настолько близко к цели, что, кажется, чую запах Джейми — запах растоптанной травы и молочного печенья, которое он так любит.

Морской бриз остужает мои щеки. Несколькими палубами ниже вся пристань, куда ни глянь, забита зеваками, пялящимися на пароход, шестипалубной громадиной возвышающийся над ними. Над бортами, сверкающими черной полированной обшивкой, поднимаются четыре паровых трубы, настолько большие, что сквозь них легко может проехать поезд. Солидные буквы на борту гласят: ТИТАНИК. На трапе третьего класса в сотне футов слева от меня царит настоящее буйство костюмов: тюрбаны, расшитые кафтаны, ажурные шали с бахромой, тюбетейки соседствуют с привычными котелками и соломенными шляпками. Но я не могу разглядеть там ни одного китайца. Неужели Джейми уже на борту? В такой толпе я легко могла его пропустить.

С другой стороны, он ведь путешествует не один, а с семью другими китайцами — работниками его компании. Их всех отправляют на Кубу, на новый маршрут, поскольку их пароход встал здесь на прикол после забастовок угольщиков.

Холод разливается у меня внутри. Последнее письмо от него я получила месяц назад. С тех пор все могло измениться. Что, если компания Джейми решила отправить их вместо Кубы куда-нибудь еще, к примеру в Азию или Африку?

Очередь движется. Передо мной теперь всего несколько пассажиров.

Джейми! — зову я мысленно, как частенько играла в детстве. Слышит он не всегда, но меня утешает мысль, что услышит обязательно, если это будет по-настоящему важно.

В Китае появление на свет мальчика и девочки — двойняшек, олицетворения пары «феникс и дракон», — считается удачей, поэтому в честь нашего рождения Ба принес двух молочных поросят, зажаренных бок о бок, как символ общей доли. Кому-то это может показаться жутковатым, но для китайцев смерть — всего лишь продолжение жизни на высшем уровне, вместе с нашими предками.

Джейми, твоя сестра здесь. Найди меня.

Станет ли для него сюрпризом мое появление? Вряд ли, скорее шоком — у Джейми с сюрпризами всегда были сложные отношения, — но я заставлю его понять, что настало время ему… нам отправляться на поиски лучшей, более достойной судьбы, о которой всегда мечтал наш отец.

Мне вспоминается телеграмма, которую я отправила брату после смерти отца пять месяцев назад:

Ба ударился головой о бордюр и умер. Пожалуйста, возвращайся домой. Всегда твоя, Вал.

Джейми в ответ написал:

Получил извещение, надеюсь, ты в порядке.

Жаль, контракт еще на восемь месяцев, бросить не могу. Напиши подробно. Твой Джейми.

Джейми наверняка догадался, что отец был пьян, когда ударился головой, и я была уверена, что скорбеть, как я, он не стал. Когда ты живешь с человеком, чья страсть — бутылка, прощаться приходится задолго до того, как он уйдет на самом деле.

Кто-то за моей спиной откашливается, прочищая горло. Женщина в полосатом костюме мужского покроя, сидящем на ее ладной фигуре, как полосы на зебре, смотрит на меня, изогнув в ироничной улыбке губы с зажатой в них сигаретой. По виду я дала бы ей не больше двадцати с небольшим. Каким-то образом мужской костюм лишь подчеркивает ее женственность, кремовую кожу и темные локоны, ласкающие изящный подбородок. Этим самым подбородком она указывает вперед, туда, где застыл как столб грозного вида офицер с озадаченным лицом.

Я едва ли не прыгаю вперед на носочках, тренированных многолетними упражнениями на канате. Ба стал учить нас с Джейми искусству акробатики, едва мы начали ходить. В иные времена лишь наши представления приносили семье кусок хлеба.

Грозный офицер пристально наблюдает за тем, как я достаю свой билет из бархатной сумочки.

Миссис Слоан, моя нанимательница, подобно дракону сидевшая на куче денег, тайно купила нам обеим билеты. Собственному сыну и невестке она не сказала ни о путешествии, ни о том, что на неопределенное время может остаться в Америке, подальше от их загребущих ручонок и жадных взглядов. И я просто не могла позволить этим билетам пропасть после ее внезапной кончины.

— Доброго дня, сэр. Я — Валора Лак.

Офицер поглядывает на имя, написанное на моем билете, я — на его скулы, такие выдающиеся, что на них вполне может усесться по птице. Его фуражка с броской эмблемой компании — золотой венок вокруг красного флага с белой звездой — приподнимается, когда он пристально изучает меня.

— Пункт назначения?

— Нью-Йорк, как и у остальных.

Это что, вопрос с подвохом?

— Нью-Йорк, хм. Документы?

— Они прямо у вас в руках, сэр, — заявляю я, лучась радостью и чувствуя, как тревожаще качается под ногами трап.

Он обменивается настороженным взглядом с матросом, держащим журнал регистрации пассажиров.

— Лак?

— Да.

На кантонском наша фамилия звучит как «Луук», но британцы предпочитают произносить ее как «Лак». Ба решил произносить ее так же в надежде привлечь удачу. Еще он выбрал претенциозные имена — Валор для Джейми и Виртэ для меня^[1], вдохновленный матросской песенкой о паре сапог, но мама-британка пресекла его порыв на корню. Вместо этого брата назвали Джеймсом, а мне досталась Валора. Для кого это стало большим облегчением — вопрос спорный.

— Вы китаянка, так?

— Лишь наполовину. Мама вышла за Ба вопреки воле своего отца, викария в местном приходе.

— Тогда как минимум одной вашей половине требуются документы. Вы разве не слышали об Акте исключения китайцев^[2]? Вы не можете отправиться в Америку без особого разрешения. Вот такие дела.

— Чт… что?

Меня пронзает укол страха. Акт об исключении китайцев. Что это еще за безумие? Нас недолюбливают и здесь, в Англии, но, очевидно, там, в Америке, просто терпеть не могут.

— Но на этом корабле должен плыть мой брат и другие работники «Атлантической паровой компании». Все они китайцы. Они уже поднялись на борт?

— Я не слежу за посадкой третьего класса. А вам нужно очистить мой трап.

— Но моя хозяйка будет ждать меня..

— Где она?

К этому вопросу я подготовилась.

— Миссис Слоан хотела, чтобы я прибыла первой и проследила за подготовкой ее каюты.

Конечно, она уже отплыла к совершенно другим берегам, откуда назад не вернуться, и тем самым доставила мне кучу неудобств.

— Мы отправили сюда ее багаж еще неделю назад. Я должна разложить ее вещи.

В этом багаже Библия моей мамы, а среди ее страниц — единственная оставшаяся у меня фотография родителей. Наконец-то моя семья снова будет вместе, пусть даже родителей заменит всего лишь их фото.

— Ну, на этот корабль без специального разрешения вам не попасть. — Он помахал билетом. — Я сохраню это до тех пор, пока она не поднимется на борт. Следующий!

Очередь позади меня начинает роптать, но я не обращаю внимания.

— Нет, пожалуйста! Я должна попасть на борт! Я должна…

— Роберт, выведи девчонку прочь.

Матрос, стоящий рядом с грозным офицером, хватает меня за руку.

Я стряхиваю его руку, пытаясь добиться хоть немного уважения.

— Я сама уйду.

Женщина в мужском костюме позади меня отступает в сторону, позволяя очереди идти вперед в то время, как ее глаза цвета янтаря с любопытством оглядывают меня.

— Я видела, как группа китайцев садилась на этот корабль сегодня рано утром, — заявляет она резковатым, уверенным тоном, привычным для американцев. — Может быть, вам удастся проверить, был ли ваш брат среди них.

— Спасибо вам, — отвечаю я, признательная за внезапную любезность.

Мимо меня протискивается какая-то семья, и я теряю собеседницу из виду в вихре людей, чемоданов и шляпных коробок. Вскоре я обнаруживаю, что меня вытеснили назад в депо, словно я кусок неперевариваемого мяса. Миссис Слоан ни за что не потерпела бы такого безобразия. Возможно, богатой леди вроде нее удалось бы убедить их пропустить меня на корабль. Но теперь за меня было некому заступиться. Я спускаюсь по лестнице, а затем выхожу из депо на пристань. Яркий луч, прорвавший хмурые тучи, бьет мне прямо в глаза.

Я полагала, что самым трудным для меня будет попасть на корабль без миссис Слоан. И даже вообразить себе не могла подобных сложностей. Что же теперь? Мне нужно на этот корабль, иначе пройдут месяцы, а то и годы до нашей с Джейми следующей встречи.

Что-то задевает мой ботинок, и меня передергивает. Крыса. Здесь они определенно кишмя кишат, привлеченные продавцами орехов и мясных пирогов. Я отшатываюсь от горы ящиков, в которой стайка грызунов разделывается с дынной кожурой. Речные волны ритмично бьют в обшивку «Титаника», и мое сердце ускоряет ритм от этого звука.

Следуя совету американки, я иду к трапу для третьего класса, расположенному дальше по набережной, ближе к носу. В отличие от первого класса, здесь пассажиры толпятся на трапе, сдвигаясь плотнее при виде меня. Я одергиваю пиджак.

— Прошу прощения, мне всего лишь нужно спросить, на борту ли мой брат. Пожалуйста, позвольте мне пройти.

Мужчина с темными усами резко отвечает мне на незнакомом языке, а затем машет головой в конец очереди. Вокруг кивают, кидая на меня подозрительные взгляды, а затем толпа движется, отрезая мне путь. Кажется, здесь мой костюм леди из первого класса пользы мне не принесет.

Возможно, все было бы совсем по-другому, если бы я была больше похожа на маму, а не на Ба. Я выдыхаю свою обиду на этот и сотни других беспричинных отказов, преследующих меня всю жизнь. А затем иду дальше, к концу очереди, проходя мимо докеров, воюющих с канатами, и офицера в синем мундире, светящего фонариком в глаза людям. Первый класс на болезни они не проверяют.

За носом корабля пара буксиров выстраивается в линию, готовясь выводить «Титаник» с причала. Голоса становятся громче, когда люди видят громадный кран на носу, опускающий грузовую платформу на пристань в десяти шагах от трапа. Ревет гудок, и очередь сдвигается, уступая дорогу блестящему автомобилю «рено» цвета корицы. Он останавливается прямо перед платформой.

Отсюда до трапа я доберусь не раньше чем через час. Но даже если Джейми и на борту, они все равно не позволят мне сесть на корабль без документов. Потом «Титаник» уплывет, и брат будет потерян для меня, возможно, навсегда. Его письма ко мне будут по-прежнему идти к Слоанам, и я никак не смогу узнать, на какой новый маршрут его назначили. Джейми — единственная семья, которая у меня осталась. Я не позволю ему прозябать в котельной парохода, когда он рожден для лучшей судьбы. Великой судьбы.

Женщина с огромными ноздрями бросает на меня подозрительный взгляд, а затем притягивает своего сынка поближе, отчего у того из кулька рассыпаются орехи. Из-за ящика выскальзывает крыса и спокойно принимается за нежданное угощение.

— Держись от этой подальше. Я слышала, они собак едят.

Едва взглянув на меня, мальчишка снова прикипает взглядом к «рено».

Матрос подает сигнал докерам, вставшим по обе стороны от авто.

— Потихоньку. Грузим ее.

Я попаду на этот корабль — со щитом или на щите. Там Джейми, и я не позволю ему уплыть без меня. А что до Акта об исключении китайцев, так пусть сначала из своего глаза все бревна уберут, прежде чем в чужом соломинки искать. Но как мне попасть на борт?

Грузовая платформа покачивается на крюке, и ее размеры как раз дают возможность разместить на ней автомобиль. Матрос дотягивается до платформы и направляет ее, опуская на пристань.

На щите.

Я разгибаю спину, чувствуя, как напрягаются мышцы. На «Титаник» попасть можно не только по трапу.

2

Я прикрываю глаза от солнца. Путь наверх тянется на несколько сот футов, здесь нет ни стен, ни страховочной сетки, на случай если что-то соскользнет с платформы. Мне нужно будет затаиться, пока платформа не начнет подниматься. Автомобиль со своим открытым верхом представляет собой плохое укрытие, но я могу проскользнуть под днище и надеяться, что никто меня не увидит.

Как было в те времена, когда мы с Джейми тайком катались на городских повозках, заскакивая и спрыгивая незамеченными. Лондон полон отвлекающих внимание вещей. Само собой, обычно нам требовалось всего лишь отвлечь возницу. Корабль с кучей иллюминаторов внезапно нависает надо мной, заставляя воображать сотни следящих глаз. Но еще сильнее давят взгляды сотен глаз здесь, на пристани.

Я судорожно оглядываюсь в надежде найти способ отвлечь их. Может, у кого-нибудь из них есть ружье и мне удастся заставить его выстрелить в воздух. Точно. А там, глядишь, и стая фламинго прилетит прямо из Африки, и военный оркестр пройдет маршем.

Еще одна крыса принюхивается к моему ботинку, голый хвост шевелится позади. Я собираюсь отпихнуть ее, но останавливаюсь. Крыс я не люблю, но в истерику при виде них не впадаю, как невестка миссис Слоан, от криков которой я однажды чуть не оглохла. Хотя, возможно, теперь истерика ждет и меня.

Отойдя от вагонного депо на несколько шагов, я опираюсь спиной о стену и потуже перевязываю ленты шляпки. Миссис Слоан подарила мне эту шляпку, заявив, что из-за узких полей она похожа на садовую тяпку. Я вытаскиваю жестянку с молочным печеньем из сумочки и кладу сумочку на землю, завещая все ее содержимое — в основном дорожные припасы — тому бродяге, который ее найдет. Высыпаю печенье из банки у стены, кроша его каблуком ботинка.

Докеры толкают автомобиль на место, и матрос машет руками.

— Стоп. Жми тормоз! Закрепляем… Шустрее!

Давайте, печеньки, проявите свою масляную магию поскорее.

Мужчины работают быстро, прикрепляя колеса к платформе. Конечно, когда крыса нужна, ее не доищешься. Паника когтями впивается в мое сердце. Я покидаю свой пост, обшаривая самые темные уголки пристани в поисках отвратительных тварей. Спустя несколько минут поисков я замечаю пару крыс, догрызающих сосиску, — по крайней мере, я надеюсь, что это сосиска. К горлу поднимается кислота. Я делала и более отвратительные вещи, но, жизнью клянусь, сейчас на ум не приходит ни одна из них.

Я медленно наклоняюсь, разминая пальцы. Прежде чем нахлынут сомнения, я хватаю толстую тварь за загривок.

— Поймала.

Она извивается и шипит, сверкая красными глазками и, вероятно, источая заразу и мерзость. Держу ее, поджав губы от отвращения. Спешу назад к подъемной платформе, обегая глазами набережную. Нужно найти кого-то с расстегнутой сумкой или большим карманом. Женщина с заколотыми в пучок волосами, открыв рот, смотрит на фок-мачту, закрепленную на носу корабля, капюшон ее старомодного плаща откинут на спину.

Простите меня, мэм, за то, что я собираюсь сделать, и помните, что это ради светлой цели.

Я прячусь за спинами длиннобородых мужчин в бордовых шляпах, идущих в ее сторону. Крыса дергается в моей руке. На цыпочках я подкрадываюсь к женщине и, молясь про себя, опускаю крысу ей в капюшон.

В четыре широких шага я возвращаюсь к платформе, которая уже начала подниматься.

— Сдай назад, парни.

Матрос обходит платформу по периметру, соблюдая расстояние в два ярда. Если моя крыса не возьмется за свои крысиные делишки как можно скорее, платформа поднимется слишком высоко, чтобы я смогла взобраться.

Женщина все еще не кричит. Неужели я умудрилась выбрать в жертвы единственную из миллиона женщин, которую не напугает крыса на ее спине? Может, стоит попытаться взобраться прямо сейчас, взмолившись Господу, чтобы все одновременно моргнули?

Крик, способный вытряхнуть душу из тела, разрезает толпу.

Наконец-то!

Матрос теперь смотрит на женщину и переполох, который она устроила.

Я кидаюсь вперед и вцепляюсь в край платформы, поднявшейся на высоту пояса. Взбираясь на нее с ближайшей к воде стороны, я подхватываю юбки, молясь, чтобы добавленный мною вес не перевернул всю платформу. Я воображаю, будто стала легкой, словно перышко, как обычно делаю на канате.

Наконец распластываюсь по платформе и закатываюсь под автомобиль. Но что-то не так. Что-то держит меня. Мой жакет! Рукав зацепился за гвоздь. Я резко дергаю плечом и слышу треск ткани. Затем затаиваюсь под машиной, изо всех сил стараясь слиться с деревянным настилом.

Платформа качается, слышны крики чаек, пролетающих мимо. Я втягиваю воздух. Запахи машинного масла и моего собственного страха наполняют ноздри. Я жду, что платформа может остановиться в любой момент. Что раздадутся крики или свистки констеблей.

Но платформа продолжает подниматься. И до сих пор никто не кричит, кроме моей невезучей жертвы. Господи, сохрани ее от чумы. Я прижимаюсь щекой к дереву. Из тех, кого я могу разглядеть, никто даже не смотрит в мою сторону.

И тут я вижу ее. Девочка не старше пяти, с волосами цвета соломы и глазами размером с блюдца, показывает на меня пальцем.

Я просто иллюзия, деточка. Забудь, что ты видела.

Кран, равномерно тянущий платформу вверх, скрывает девочку от меня. Новые тревоги заполняют мои мысли, когда платформа, покачиваясь, добирается до стапель-палубы «Титаника», готовая опуститься в грузовой люк. Что, если шахта в трюм «Титаника» не оснащена боковой лесенкой, по которой я могла бы подняться наверх? А мне нужно выбраться до того, как платформа достигнет трюма корабля, где матросы точно будут встречать ее, чтобы снять автомобиль.

Платформа замедляется, приближаясь к люку, и мои внутренности скручиваются в узел. Увидев одного из матросов, я забиваюсь поглубже. Он смог бы заметить меня, приди ему в голову заглянуть под машину.

Его лицо блестит от пота, а глаза — от восторга, когда он идет вдоль платформы, любуясь машиной.

— Она красотка. Французы умеют их делать. Двадцать пять миль в час — можешь поверить?

Я закрываю глаза и задерживаю дыхание, словно это может помочь мне спрятаться. Кажется, даже кровь застывает в жилах.

Матрос заканчивает обход.

— Опускайте ее.

Урчание мотора и звяканье разматываемой цепи знаменуют мой спуск прямо в пасть судьбы. Звуки отражаются от стен шахты, зажимая меня в кольцо, и свет меняется.

Выкатившись из-под машины, я подползаю к краю платформы и начинаю панически озираться в поисках лестницы. Она на другой стороне. Мои влажные пальцы соскальзывают с блестящего кузова машины, я запрыгиваю на сиденье, чтобы перебраться туда. К моему ужасу, прежде чем я успеваю схватиться за скобу, стена шахты заканчивается.

Платформа медленно минует помещение со скамьями и столами, заполненным пассажирами, — третий класс, судя по их виду. Некоторые из них смотрят, как я падаю с потолка, все еще цепляясь за сиденье машины. Неподалеку моряк в мундире разговаривает с женщиной, стоя ко мне спиной. Здесь выбираться нельзя. Задерживаю дыхание и жду, пока платформа окажется вне зоны видимости.

На следующем уровне шахта снова становится закрытой. Я встаю на сиденье, а затем хватаюсь за цепь крана. Опираясь ботинками на звенья цепи, я отталкиваюсь, чтобы подняться вверх, пытаясь лезть быстрее, чем платформа опускается. Кран замирает, даря мне несколько драгоценных секунд, чтобы взобраться повыше. Цепь впивается в мои ладони. И тут она, позвякивая, приходит в движение снова. Я продвигаюсь вперед дюйм за дюймом, последними словами костеря свою юбку за то, что тормозит меня. Пот заливает глаза. Конечности вопят от напряжения. Я миную огромное помещение. Если меня кто-то и замечает, возражений это не вызывает.

Наконец появляется лестница, и я поднимаюсь достаточно высоко, чтобы поставить ногу на скобу. Когда я взбираюсь на лестницу, юбка рвется, но теперь я, по крайней мере, уже не спускаюсь вниз. Я делаю перерыв, пытаясь перевести дыхание.

Затем лезу вверх, скоба за скобой, пока не ощущаю на лице ласковые лучи солнца.

Я выглядываю из люка. В сорока футах внизу у основания крана вспотевший матрос, до этого восхищавшийся «рено», стянул синюю бескозырку и уставился на пролетающую чайку. Никого больше на стапель-палубе нет. Я воображаю, что невидима, как легкий ветерок, а затем перекидываю ногу через край люка. Как можно тише я скатываюсь на сосновые доски палубы.

С громким криком в моем направлении летит чайка, и следом за ней поворачивается смотрящий на нее матрос.

Скройся, крикливая мерзавка.

Матрос для равновесия опирается рукой на основание крана, затем подходит, вытаращив воспаленные глаза.

— О-откуда вы взялись?

Я с трудом поднимаюсь на ноги, чувствуя, как в дыру в юбке залетает ветерок. Рукав моего жакета задрался по локоть. Должно быть, выгляжу я ужасно.

За спиной у матроса слоями многоярусного торта возвышается судовая надстройка, на которой стоит белобородый мужчина с гордой осанкой, и золотое шитье на рукавах его мундира сияет, как браслеты. Даже с расстояния в пятьдесят футов я легко узнаю это лицо со всех брошюр: капитан Смит, король этого плавучего дворца. Он опирается ладонями о поручни и наклоняется, вглядываясь в нашу сторону.

Я стараюсь подавить панику, которая, как шелковый платочек на штормовом ветру, грозится вот-вот вырваться на свободу.

Ноздри матроса наводят на мысли о дуле двуствольного ружья.

— Я спрашиваю, откуда вы взялись?

Как гласит одна китайская пословица, рука, наносящая удар, может его и отвести. Поправив шляпку, я изображаю один из высокомерных взглядов, которые миссис Слоан использовала при общении с нижестоящими: веки полуопущены, нос вздернут. После месяцев, проведенных в прислугах у старой перечницы, я могу изобразить миссис Слоан достовернее, чем это делала она сама.

— Из утробы матери. А вы?

Вдруг раздается короткий смешок. За моей спиной, опираясь на поручни полубака, стоит знакомая мне американка с трапа первого класса. В алых губах зажата свежая сигарета.

Глаза матроса превращаются в щелочки. Его толстый палец указывает в сторону грузовой шахты.

— Нет. Я видел, как вы вылезли из люка. Иначе почему у вас жакет порван?

— Так вы полагаете, что я вылезла оттуда? — Я громко фыркаю. — Да я по скользкой палубе не пройду, не упав. Вот, глядите, порвала жакет. — Тут я машу согнутым пальцем перед его мясистым носом. — На ваше счастье, я не сломала шею.

Дозорные, сидящие на марсе в середине фок-мачты, пялятся на нас во все глаза. Я почти уверена, что они вот-вот начнут бить в колокол в своем похожем на ванну гнезде. Но тут из двери под полубаком, стуча сапогами по палубе, появляется офицер, и я напрочь забываю о дозорных.

Петля галстука стягивает наглухо застегнутый белый воротничок, и присяжные из восьми латунных пуговиц осуждающе взирают на меня с мрачного синего сукна мундира. От одного его вида хочется сброситься с борта корабля для последнего причастия.

— Что здесь происходит?

Матрос утирает пот со лба рукавом.

— Офицер Мерри. Она вылезла из люка.

Офицер Мерри поправляет планшет на груди и грозно смотрит на меня. Кустистые брови нависают над суровым лицом, чье выражение, должно быть, следствие тяжести существования под именем Мерри^[3].

Прижав руку к груди, я издаю нервный смешок, больше похожий на утиное кряканье.

— Именно это я и сделала. Сразу после того, как спрыгнула с воздушного шара.

— Кто вы? — вопрошает офицер.

Он потребует документы. Моя уловка раскроется. Начинает нервно подергиваться нога, но я переношу вес на нее, заставляя замереть.

— Мне позвать корабельного старшину? — спрашивает матрос.

— Пресвятая дева, да я все видела собственными глазами. — Из-за моей спины выплывает американка в своем обтягивающем, как вторая кожа, костюме. А я почти забыла о ней. — Бедняжка, похоже, как и я, вышла подышать свежим воздухом, а затем споткнулась и зацепилась за кромку люка. Вам повезло, что у нее неплохие рефлексы. Несчастье перед отплытием вряд ли стало бы хорошей новостью.

Я изо всех сил стараюсь не пялиться на нее.

— Мисс Харт. Как я рад вас видеть.

Офицер Мерри пытается изобразить на лице приятное удивление, что равносильно попытке замаскировать запах тухлятины, украсив мясо веточкой петрушки.

Мисс Харт принимается расхаживать туда-сюда с грацией королевской кошки.

— Должна признаться, внутреннее устройство корабля приводит меня в недоумение. Удивительно, что у вас люди пачками не падают в люки. Очевидно, ни одна женщина не приложила руку к его разработке.

Офицер Мерри не может оторвать от нее взгляд, захваченный в плен трепетанием ее роскошных ресниц. Затем прочищает горло.

— Здесь все устроено таким образом, чтобы уважаемые пассажиры, такие как вы, могли наслаждаться своими роскошными номерами, не опасаясь быть потревоженными.

Он кидает взгляд на капитанский мостик и, заметив капитана Смита, коротко отдает ему честь. Капитан кивает и отворачивается.

— И мы бы не хотели, чтобы люди заблуждались насчет того, где им следует находиться.

— И ваше решение — запутать их еще сильнее, если им все-таки довелось заблудиться, — жизнерадостно подхватила она. — Интересно.

— Вам следует отдыхать на прогулочной палубе, а не здесь, в третьем классе. Там подают шампанское. Сейчас самое время познакомиться с вашими соседями-пассажирами. На борту находятся несколько весьма важных персон.

Я напрягаю слух. Из имевшегося у миссис Слоан списка «именитых пассажиров» я узнала, что среди гостей будет мистер Альберт Энкни Стюарт, один из совладельцев цирка братьев Ринглинг. Получив от Джейми письмо, в котором сообщалось, что его экипаж будут перебрасывать на «Титанике», я поняла: это знак, что мне пора снова объединить нашу семью. Мы мечтали о «большом номере» в настоящем цирке с тех пор, как Ба показал нам афишу «Величайшего на Земле шоу П. Т. Барнума и Ко». Мы даже поставили для просмотра номер, называвшийся «Джамбо» — в честь великого циркового слона. И теперь я собираюсь показать этот номер мистеру Стюарту.

— Мать не одобряет моего курения. — Мисс Харт постукивает пальцем по мундштуку, и столбик пепла падает к ее ногам. — Но теперь я готова возвращаться в свои роскошные номера. Полагаю, вы знаете более короткий путь на палубу В. — Она берет его под руку, кивая на маленькую лесенку, ведущую на надстройку. Я не могу не заподозрить, что на самом деле она прекрасно здесь ориентируется.

— Поднять трап, — раздается где-то в отдалении крик, от которого все внутри меня вспыхивает. Я торопливо отступаю к полубаку.

Наконец-то якоря подняты.

Взгляд офицера Мерри преследует меня, тяжелый и давящий.

3

Спустившись по широкой лестнице, расположенной за полубаком, я попадаю в огромное помещение, которое уже видела из грузовой шахты. Яркий свет с открытой лестницы придает ему ощущение простора.

Милостью Божьей я оказалась на трамплине, на шаг приблизившем меня к американским берегам. Но прежде чем отправляться на поиски Джейми, мне необходима еще одна милость — уборная. Судя по ощущениям, мой мочевой пузырь старательно отбивали молотками не менее дюжины мясников.

Я снимаю свой подозрительный пиджак и оглядываюсь в поисках места, где смогу заняться насущными делами.

Слова «Общая гостиная» золотыми буквами выведены на стене. Кажется, название могли бы придумать и поинтереснее. Очевидно, ни одна женщина не приложила руку к его разработке, — раздается в моей голове полный насмешки голос мисс Харт.

Я пытаюсь вспомнить схему устройства корабля из схем, запрошенных миссис Слоан, не собиравшейся терпеть ни малейших неудобств в пути. В свое время мы тщательно изучили их, но нелегко ясно мыслить, когда что-то постоянно тебя отвлекает.

От лодочной палубы — самой верхней, где хранятся спасательные шлюпки, — палубы идут от А до G и в основном совпадают с классом, вроде того, как шерсть делят по качеству. Эта общая гостиная, место сбора третьего класса, расположена в передней части корабля, на палубе D.

Поблизости не видно ни одной уборной, и мне приходится ковылять ниже, на палубу E.

Лестница перетекает в широкий коридор, идущий от левого борта до правого. Если бы «Титаник» был рыбой, этот коридор был бы грудными плавниками, лучшей ее частью. Я присваиваю ему имя «Плавники», тут же представляя, что подобное прозвище понравилось бы мисс Харт: одновременно и запоминающееся, и практичное.

Стюарды в белых форменных кителях со стоячими воротниками и позолоченными пуговицами снуют вокруг, направляя пассажиров к их местам.

Табличка уборной возникает передо мной, как маяк в штормовую ночь, и я с радостью скрываюсь за ней.

Раковины расположены напротив семи кабинок, на каждой из которых висит табличка «Свободно». Я вешаю пиджак на ближайший крючок и торопливо отмываю руки от возможных крысиных паразитов при помощи куска мыла с эмблемой «Уайт Стар».

Когда я захлопываю за собой дверь первой кабинки, внутри вспыхивает электрический свет. Даже в третьем классе здесь все на высшем уровне. Облегчившись, я поднимаю рычаг сзади. Снова мою руки, на этот раз наслаждаясь хвойным запахом мыла.

А теперь на поиски Джейми. Если я обращусь за помощью к одному из стюардов, попросят ли они предъявить документы? Я уже успела оставить о себе неблагоприятное воспоминание у тех, кого надо было бы впечатлить.

Мой порванный пиджак, висящий на крючке, похож на дохлого барсука. Я откалываю газовый шарфик и прикрываю им лицо. Черные точки, похожие на мушки, хорошо скрадывают мои азиатские черты. Под вуалью я могу казаться кем угодно — хоть бы и королевой. Возможно, так мне будет легче передвигаться по кораблю.

Снимаю шляпку и прикалываю шарфик к ленте так, чтобы он спускался до плеч, полностью закрывая лицо. Своего рода модная маскировка, которую вполне может носить состоятельная дама в трауре. Что же до дыры в юбке, я переворачиваю предательницу так, чтобы оборванный лоскут свисал сбоку и не болтался при ходьбе.

Вернувшись в Плавники, я озираюсь в поисках стюарда. Люди — большей частью мужчины — снуют вокруг с багажом в руках в поисках своих мест.

Вспоминая план корабля, я прихожу к выводу, что каюты третьего класса на этом уровне идут по левому борту, а каюты первого и второго — по правому. Миссис Слоан не пожелала остановиться на этой палубе, палубе D, именно из-за совместного размещения разных классов, даже несмотря на то, что планировка корабля предполагала: представители высшего класса и простолюдины никогда не пересекутся. Но раз уж она собиралась путешествовать на слоне, то и место ей требовалось на холке, а не у хвоста.

— В этой части в целях вашей безопасности размещены только мужчины, — объясняет стюард молодой женщине в соломенной шляпке.

Неудивительно, что дамская комната была пуста.

— Правилами мужчинам и женщинам запрещено ходить в каюты друг к другу. Но вам наверняка понравится ваша каюта на корме. Там меньше качает и ближе к полуюту, где пассажиры третьего класса могут подышать свежим воздухом. Просто ступайте по Шотландской дороге^[4]. — Он указывает на коридор, протянувшийся по всей длине корабля, как хребет у рыбы. — Это самый удобный путь с носа на корму. По дороге увидите каюты экипажа, но вам просто надо дойти до конца коридора.

Если одиноких мужчин размещают в носовой части, я на верном пути.

— Прошу прощения, сэр?

При виде моей вуали стюард удивленно выпучивает глаза.

— Да, мадам?

— Я ищу Джеймса Лака. Можете подсказать, в какой он каюте?

— Минутку… — Он ведет пальцем по списку. — E-16. Работники «Атлантической паровой компании». Тут неподалеку. — Он указывает рукой на левый борт. — Но, как я уже сказал другой леди, в носовой части могут находиться только мужчины. Я могу доставить от вас сообщение, если вы назовете свое имя.

— Эм, нет, не стоит. Найду его позже. Спасибо, стюард.

Он кивает, и я жду, что он сразу уйдет. Но он остается на месте, словно ожидая того же от меня. Прежде чем он начинает что-то подозревать, я отступаю в дамскую комнату, надеясь переждать там.

Сняв шляпку, я закалываю в пучок выбившиеся из него пряди волос. Бешено колотящееся сердце трепещет под вышитым льном блузки.

Я представляю, как Джейми отнесется к моему появлению. Он, конечно, может принять равнодушный вид, но я обниму его так крепко, что просто выжму все равнодушие до капли. Но что, если он теперь стал другим? Слишком взрослым для моих дурачеств. Что, если за прошедшие годы он обзавелся кривой, как у грифа, шеей и кучей морщин и стал брюзгой, цедящим каждое слово сквозь зубы?

Может быть, стоило предупредить его о моем появлении. Но стали бы на «Титанике» принимать телеграмму для пассажира третьего класса?

Я надеваю шляпу и поправляю вуаль. Хорошая маскировка. Возможно, достаточно хорошая для того, чтобы проскользнуть в первый класс и выяснить местонахождение багажа миссис Слоан.

Через пару минут я выглядываю из двери. Двое ребятишек, несущихся по коридору, замирают и смотрят на меня во все глаза. Я снова захлопываю дверь, пережидая, пока стихнут их восторженные визги, а затем все-таки решаюсь выйти. Быстро добираюсь до маленького трапа по левому борту. Каюта E-16 теперь от меня всего в нескольких шагах.

Мое сердце практически выпрыгивает из груди, когда я дважды стучу в дверь.

Никто не отвечает, но люди за дверью разговаривают на кантонском. Пусть для ушей европейцев он звучит резковато, но мне напоминает о полном оптимизма голосе Ба, и внутри все сжимается. Я прикладываю ухо к двери.

— Не отвечай, Тао, — ворчит кто-то. — Наверняка это снова тот стюард, похожий на скелет. Минг Лаи уже сказал ему, что нас не интересует их «тотализатор».

Последнее слово он произносит на едва понятном английском.

— Может быть, он пришел наполнить кувшин с водой, — отвечает более легкий голос, должно быть, принадлежащий Тао.

— Барабанщик уже пошел наполнить кувшин. Сядь, старый дурак, и закончи уже свою медитацию.

— Как можно медитировать, когда ты так громко сопишь над ухом?

Я снова стучу и говорю по-кантонски:

— Здравствуйте?.. Я ищу мистера Джеймса Лака.

Говорящие резко умолкают. Дверь открывается, и мужчина с заплетенной в косу бородой, свисающей как сосулька, смотрит на меня, чуть склонив набок голову. По его спине, словно старшая сестра бороды, спускается коса. А вот передняя часть головы выбрита наголо. Китайцы носят такую прическу, выказывая верность династии Цин, хотя теперь, после ее падения, некоторые избавляются от этого знака.

Любопытство на лице мужчины заставляет его выглядеть моложе, даже несмотря на множество седых волос.

— Кто ты?

Судя по легкому голосу, это, скорее всего, Тао.

— Я сестра Джейми, Валора Лак, дядюшка, — отвечаю я, используя принятое среди китайцев уважительное обращение к старшему мужчине. — Он остановился здесь?

Я заглядываю в каюту и вижу два ряда коек. Четыре вещмешка висят на крюках, и на каждом вышита китайская фамилия. К моему смятению, ни один из них не принадлежит Джейми. Его мешок я сшила собственноручно из крепкой джинсовой ткани.

Второй мужчина занимает позицию у одной из коек, пронзая меня взглядом из-под полуприкрытых век. Матросская шапочка венчает черные волосы, свисающие сальными прядями вдоль круглого лица, выражающего недовольство.

И если первый похож на воду, второй напоминает дым. Скорее всего, им лет по пятьдесят, хотя на вид можно дать и все шестьдесят.

Щадя левую ногу, ворчун хромает к нам, закрыв идущий из иллюминатора свет вместе с прохладным морским бризом. Его верхний резец слишком выпирает, словно одинокий клык. Вытертые матросские брюки залатаны на коленях.

— Джейми никогда не говорил, что у него есть сестра.

Я неверяще хмыкаю.

— Но я есть. Мы близнецы.

Приветственные крики людей внизу на причале сливаются с неистовым стуком моего сердца. Так значит, эти люди знают Джейми. Я очень близко.

Тао тянет за концы своего серо-синего шейного платка с вышитыми на нем буквами АПК. «Атлантическая паровая компания». На ворчуне точно такой же платок.

Я поднимаю вуаль, и на честном лице Тао, словно при виде редкой птички, вспыхивает интерес. Он тыкает пальцем, у которого нет кончика, и я изо всех сил пытаюсь не пялиться.

— Такие же узкие уши, как у Джейми.

— Узкие уши еще не значат, что они родственники. — Ворчун хлопает Тао по плечу. — Зачем она здесь? Наверное, хочет денег. Женщины всегда хотят денег.

— Она хорошо одета. Зачем ей нужны деньги?

— Чтобы одеваться еще лучше, само собой! У нее хитрый взгляд. Женщинам нельзя верить.

Ворчун отталкивает Тао и хватается за дверную ручку. Я морщусь от окатившего меня табачного духа.

— Но я проделала долгий путь, чтобы повидать его. Пожалуйста, скажите, он на корабле? Где я могу его найти?

— Его здесь нет.

Ворчун закрывает дверь у меня перед носом.

— Ты чуть не ударил ее, Фонг, — возмущается Тао. — Негативная энергия вернется к тебе.

Щелкает, закрываясь, замок.

Ужас тяжелым камнем ложится на сердце.

— Его нет здесь или нет на корабле?

Ответа нет.

— Пожалуйста, дядюшки, если вы его все-таки увидите, не могли бы вы сообщить ему, что его ищет сестра?

Тао пытается что-то сказать, но Фонг обрывает его резким окриком.

— Не болтай! Так она только решит задержаться здесь подольше.

Мое лицо под вуалью пылает. Фонг упоминал еще двоих — Минг Лаи и Барабанщика. Неужели один из них заменил Джейми? Если Джейми нет на «Титанике», у меня впереди очередной долгий путь.

Три резких ноты, раздавшихся откуда-то сверху, сливаются в аккорд, сотрясающий мое тело. Пол под ногами вздрагивает, сообщая о том, что корабль отчалил. Звуки труб, провожающие нас в плавание, звенят в ушах, напоминая вой стаи гончих, от которых ускользнула лиса.

4

Голову выше. Я не стану отчаиваться, пока не обыщу каждый уголок этой посудины. Начну с полуюта, где прогуливается третий класс. Может быть, Джейми решил посмотреть на отбытие судна.

Я плетусь по Шотландской дороге — рыбьему хребту, — ярко освещенному и шумному коридору, отделанному деревянными панелями. Стены, окрашенные белой эмалью, звенят от разноязычного гула, заставляя мою голову звучать в унисон. Я останавливаюсь у питьевого фонтанчика, чьи прохладные струи дарят мне короткое утешение. Затем иду дальше, едва не спотыкаясь по пути о порог двери, помеченной знаком «Водонепроницаемо».

Слева я вижу гудящие стены, украшенные надписями «Котельная шахта», с шестой по первую, теплые на ощупь. Они, должно быть, ведут в котельные на нижней палубе, где кочегары скармливают уголь топкам печей.

Справа от меня находятся спальные места экипажа, расположенные по старшинству: сначала стюарды по классам, затем техперсонал, повара, посудомойки и прочие чистильщики овощей. Дальше спальни персонала уступают место каютам пассажиров. Двери то и дело открываются и закрываются, позволяя мельком увидеть семьи, обустраивающиеся в удобных каютах с аккуратными койками, а иногда даже с раковинами и зеркалами. Меблировка выглядит значительно лучше, чем можно было ожидать в третьем классе, и идеально вписывается в уютное жилое пространство. Всему свое место.

Кроме меня.

Я замедляю шаг, глядя, как двое ребятишек прыгают с верхней койки. Их мать резко оборачивается и хватает сорванцов за уши.

— Прыгнете еще раз — и я сдам вас в кутузку!

Пройдя, судя по ощущениям, несколько миль, я наконец-то вижу последнюю лестницу и иду за толпой на запах морской свежести.

Двумя палубами выше люди снуют туда и сюда по общим залам, как пчелы в улье. В одной, курительной, висит едкий голубоватый дым. В другой, второй общей гостиной, раздается звон банджо. Джейми нет и здесь.

Морской бриз овевает мое лицо, когда я выхожу на кормовую стапель-палубу, которая на пару с носовой поддерживает надстройку. Я карабкаюсь по последнему лестничному пролету на самую дальнюю палубу, непонятно названную полуютом. И тут опять же не помешал бы женский взгляд, поскольку это слово наводит на мысли о нехватке уюта.

Словно по рисунку подковы, я огибаю палубу. Люди, укутанные в тяжелые шерстяные пальто и толстые свитера, отступают при моем приближении. Некоторые мужчины даже приподнимают шляпы. Кажется, вуаль и впрямь круто изменила отношение ко мне.

Над палубой нависает стыковочный мостик, на котором за штурвалом стоит матрос. Когда я объяснила миссис Слоан, что, если «Титаник» дает задний ход, им управляют со стыковочного мостика, она заявила, что готова поехать. Если такое огромное судно, как «Титаник», может дать задний ход, оно достаточно безопасно для нее.

Матрос, стоящий у штурвала, замечает меня, и его низкий лоб прорезают такие глубокие складки, что ими можно пилить дерево.

У меня перехватывает дыхание. Он разглядел, что у меня под вуалью? Или он прогонит меня, потому что я оказалась не на своей палубе?

Но затем он касается бескозырки, приветствуя меня, и быстрыми движениями коротких рук начинает натирать латунные инструменты.

Позади нас Саутгемптон съежился до размеров кукольного домика, и от этого вида меня бросает в дрожь. Юбкой я стираю капельки морского тумана с перил ограждения.

Прощай, Англия. Прощай, земля.

Страх ледяными иглами впивается в спину. Я впервые на корабле. Внезапно сама мысль о том, чтобы проплыть тысячи миль в стальной коробке, кажется не менее дикой, чем пролететь их на воздушном шаре. Но ведь люди постоянно так делают, правда? Кроме того, я на новейшем — и потому безопаснейшем — корабле во всей Атлантике. И у меня есть более важные поводы для беспокойства, к примеру поиски Джейми.

Я опускаюсь на одну из скамей, расставленных с носа до кормы, и пытаюсь придумать новый план.

— Они берут шиллинг за ключ от комнаты, — говорит женщина, сидящая за мной. — Это грабеж.

— Нам не нужен ключ, — отвечает ей мужчина рядом. — Что у нас воровать?

— Мантилью моей матери.

— Вот и я о том же.

Если ключи дают за плату, я могу заглядывать в каждую незапертую дверь, пока не найду Джейми. Хотя навряд ли я далеко заберусь до того, как меня объявят воришкой и упекут в кутузку, если здесь она вообще есть.

Я наклоняюсь влево, взглядом скользя по стапель-палубе и спасательным шлюпкам наверху надстройки, кольцом опоясывающих лодочную палубу. В крайнем случае можно будет спать в одной из них. Конечно, тогда мне не помешает нарастить слой жирка, который защищал бы меня от ночных холодов. Атлантика наверняка будет холодна, как сугроб, особенно когда мы доберемся до льдов Ньюфаундленда.

Голова сама собой вжимается в плечи, но я гордо поднимаю ее.

Под лодочной палубой, на палубе А, женщины в моднейших нарядах в морском стиле и мужчины в элегантных костюмах, лоснящиеся как тюлени, собираются вокруг квартета музыкантов. Вид уровнем ниже, на палубе В, где располагается второй класс, уже не такой впечатляющий. Мысленно я спускаюсь туда, где трудятся «черные» бригады, названные так из-за угля, с которым работают.

Всего десять палуб, ставших домом для двух тысяч пассажиров.

Джейми, смогу ли я вообще найти тебя?

Шмыгаю носом в шаге от того, чтобы утонуть в жалости к себе.

— На этот раз не жуль, Винк, — произносит чей-то голос с акцентом, как у Ба.

У меня перехватывает дыхание. На скамье позади меня два мальчишки-китайца и мрачно хмурящийся парень постарше сменили супружескую пару и теперь играют в карты. Говорящий сидит посередине, держа карты у самого носа. На вид ему лет одиннадцать-двенадцать. Он тощий как спичка, совсем как Джейми в его возрасте, с большой головой и хрупким телосложением.

— Я никогда не жулю, — ворчит ближайший ко мне мальчишка преувеличенно обиженным тоном завзятого жулика. Затем оглядывается на меня. Ему я дала бы около девяти или десяти лет (и совет носить одежду, из которой он не выпадает). Шапка ему явно велика и сползает на бок, а шейный платок такой драный, что больше похож на веревку висельника. Его по-детски нежные щеки то и дело сводит судорогой, отчего глаз подергивается. Очевидно, этим он и заслужил свое прозвище.

Хмурящийся парень, по возрасту недалеко ушедший от нас с Джейми, закидывает руку, гибкую как канат моста, на спинку скамьи. Мой взгляд цепляется за его кольцо. Оно, похоже, выточено из толстой ракушки и украшено резными круговыми узорами. Я видела резьбу, которую матросы делали на китовых зубах и костях, но на ракушках — ни разу.

— Мы могли бы зарабатывать, показывая людям, как играть в «Ветра перемен», — говорит мальчик-спичка, и голос его звучит еще не по-мужски, но уже и не по-мальчишески.

Я замираю. Джейми придумал эту игру. Он любил карты, хотя, после того как проиграл все наши деньги на еду в покер, поклялся больше никогда не играть на деньги.

Хмурый парень фыркает.

— Ваша единственная работа сейчас — держаться подальше от неприятностей.

А вот это уже голос мужчины. В нем нет тяжелых, басовитых нот, однако он просто излучает спокойную силу. В отличие от мальчишек, щебечущих как птички, он говорит по-английски осторожно, напоминая кота, тщательно выбирающего, куда поставить лапу на скользких перилах.

— Но почему тогда вы с Джейми идете на работу? — спросил Спичка.

При упоминании имени Джейми я подскакиваю на месте.

— Мы старше, а в «Уайт Стар» не нанимают детей.

— Нет, это потому, что вы с Джейми поспорили, кто больше заработает, и не хотите, чтобы мы мешали, — заявляет Винк своим ворчливым тоном, который так не сочетается с его детской внешностью.

— И поэтому тоже.

Пари. Это так похоже на того Джейми, который всегда подначивал меня. Мы прошли через все: соревнования, кто сможет дольше не дышать, кто дольше удержит яйцо на лбу, кто запихнет больше печенья в рот.

Винк выдергивает карту из своего веера.

— Ветра перемен.

— Ты не можешь положить Ветра перемен, пока не сыграна восьмерка, — возражает мальчик-спичка.

Взгляд хмурого парня скользит по мне и останавливается, пытаясь проникнуть под мою вуаль. Четкие очертания его скул так и манят меня провести по ним пальцем, словно по ножу, проверяя качество заточки. Но тут его взгляд скользит дальше, будто я не представляю особого интереса.

— Бо, Олли выдумывает правила, — жалуется Винк.

— Если вы, мартышки, не прекратите спорить, мы будем играть в «Старую деву».

— Боюсь, он прав. Сначала нужно сыграть восьмерку, — слышу я собственный голос. Если это приятели Джейми, значит, он и сам неподалеку, хотя я не вижу рядом больше ни одного китайца.

— Ясно? — радуется Олли, прежде чем по примеру Винка и хмурого Бо уставиться на меня. Я откидываюсь на подлокотник, чтобы одновременно и видеть всех троих, и не создавать искушения заглянуть под мою вуаль.

— Откуда она знает о «Ветрах перемен»? — спрашивает Винк, переходя на кантонский, который, по их мнению, я не понимаю. Его щека снова начинает дергаться.

— Может быть, Джейми соврал, что придумал эту игру, — предполагает Олли.

— Джейми не стал бы врать, ты, коровий зад.

Олли пропускает оскорбление мимо ушей.

— Как ты думаешь, почему на ней вуаль?

Глаза Винка расширяются.

— Может, у нее бородавки.

— Или вообще нет лица.

Бо со смешком поворачивается, и изгиб его позвоночника виден даже под курткой.

— А может, вам обоим лучше заткнуться. Она из первого класса. Слишком хороша, чтобы вы трепали о ней своими языками.

— Если она из первого класса, почему тогда на этой палубе?

— Потому, что первый класс гуляет там, где захочет. Прекратите пялиться на нее.

Но мальчишки продолжают смотреть.

— У меня нет бородавок, а если бы не было лица, то как бы я смотрела на ваши забавные физиономии? — спокойно говорю я по-кантонски.

Олли удивленно открывает рот, выставляя на обозрение ряды кривоватых зубов. Винк прижимает ладонь ко рту, словно пытаясь скрыть состояние своих резцов. Бо выгибает бровь, и я наслаждаюсь минутным триумфом оттого, что вызвала у него хоть какую-то реакцию.

— Я ищу Джеймса Лака. Знаете, где я могу его найти?

Они медлят, и я вспоминаю двух мужчин, похожих на воду и дым, — Тао и Фонга. Я слышала, что матросы суеверны, но даже представить не могла, что они настолько недоверчивы.

Взгляд Бо скользит по стапель-палубе, где уже собралась толпа. Парень вытягивает шею, словно пытаясь что-то разглядеть, а затем кивает на людей.

— Начните оттуда.

Я в два шага добираюсь до ограждения и всматриваюсь в пассажиров. Толпа расступается, открывая вид на спину молодого человека в матросской форме, который, наклонившись, гладит собаку. Это… Джейми?

Он стягивает шапочку и приглаживает волосы жестом, который я видела тысячи раз. Это действительно Джейми, хотя спина у него шире, чем мне помнится. Сердце сжимается, и все нервы, стянутые узлом внутри меня, похоже, превратились в желе. Наконец-то.

Олли, присоединившийся вместе с Бо и Винком ко мне у ограждения, тихонько присвистывает.

— Это же пудель, за такую собаку нужно платить.

— Джейми всегда хорошо ладил с собаками, — говорю я, вспоминая, как все соседские псы ходили за ним хвостом.

— Не думаю, что его интересует собака, — лукаво замечает Бо.

— Что вы этим хотите сказать?

— Смотрите сами.

Над собачкой склоняется, пристегивая поводок, юная леди, чьи блестящие каштановые локоны тут же падают на лицо. Похоже, я не единственная дама из первого класса, якшающаяся с бедняками. Наряд у нее не такой вычурный, как у прочих богачей, — жизнерадостный бледно-желтый костюм с сережками-жемчужинками, — но ее прелестное личико, с лучистыми карими глазами и нежными алыми губками, из тех, от которых путаются мысли мужей и рукоделие их жен. Джейми что-то говорит, и ее аристократический носик мило сморщивается. Они… беседуют?

Олли высовывается далеко за ограждение.

— Кто она?

Бо за шкирку тянет Олли назад.

— Белый призрак к проблемам. Джейми следует избегать ее.

Китайцы нередко с подозрением относились к иностранцам, от которых видели мало хорошего.

— Она прелесть, — заявляет Винк и тут же кидает взгляд на меня. — Могу поспорить, от нее пахнет мармеладом.

Олли вырывается из хватки Бо.

— И маслом.

— С чего вы так решили? — спрашиваю я.

— Джейми говорит, они пахнут лучше всего.

Они определенно хорошо его знают. Мама давала нам печенье с маслом и мармеладом, как только у нас появлялись свободные деньги, что, впрочем, случалось нечасто.

Джейми взбирается по ступенькам не так ловко, как я помню, а так, словно раздумывает над каждой ступенькой. Я поражаюсь тому, как изменилось его тело. Новые мускулы позволяют лучше делать трюки, быстрее двигаться. Акробатика у него в крови, в отличие от меня. Мне всегда приходилось работать вдвое усерднее, особенно после того, как я начала округляться в некоторых местах. Пусть по английским меркам он невысок, не больше пяти футов восьми дюймов^[5], в нем есть нечто яркое, привлекающее внимание, в том числе и девушек из первого класса с пуделями.

Он спешит к нам, сияя смуглым золотом скул. Кивает мне.

— Мэм.

Из меня рвется громкий смех, удержать который удается с немалым трудом. Пассажиры первого класса не тратят слов на разговоры с простолюдинами.

— Заводишь новых друзей? — спрашивает его Бо.

Джейми резко одергивает лацканы куртки.

— Мисс Шарлотта Файн из Нью-Йорка.

Мисс Файн^[6]? Я фыркаю так резко, что моя вуаль идет волнами. Джейми кидает на меня взгляд, но тут Шарлотта машет ему затянутой в перчатку ручкой, а затем заставляет пуделя помахать черной лапой. Джейми машет в ответ.

— Ее собака соскользнула с палубы, но я успел поймать. Она очень умная. Может просить и притворяться мертвой.

На этот раз мне не удается сдержаться.

— Девушка или собака?

Глаза Джейми — более узкие, чем у меня, но такого же насыщенно-карего цвета, как у мамы, — впиваются в меня. Он пристально смотрит на мою вуаль, но, в отличие от остальных, лицо по другую ее сторону ему знакомо. Знакома форма сердечком, как у него самого, знакома привычка то и дело вздергивать подбородок, словно выглядывая в небе признаки дождя.

Он кривит рот не то в улыбке, не то в гримасе.

— Черт возьми, поверить не могу.

Я поднимаю вуаль, давая возможность ему и его команде рассмотреть, что под ней.

— Придется, Джейми, потому что это я.

5

Пусть мне и не стоит привлекать к себе излишнее внимание, но брата я все равно обнимаю. От знакомого запаха молочного печенья и растоптанной травы, только теперь еще и с нотками угольной пыли, в горле встает ком.

— Как ты? Кидание угля пошло тебе на пользу.

Я шутливо бью его по крепкому плечу.

Несмотря на то что телом он возмужал, лицо у него все еще как у подростка, с правильными чертами и щеками, которые легко умещаются в чашечке ладоней. Он выглядит симпатичным мальчишкой, а я — девчонкой-сорванцом.

— Мне сказали, что ты в E-16, но некто по имени Фонг захлопнул дверь у меня перед носом, и я решила, что тебе все-таки не удалось сесть на корабль и ты понятия не имеешь…

Нелегко связно выражать свои мысли, когда изо всех сил пытаешься не разреветься.

— Прости за это. Фонг — суеверный старый ворчун. Мы поменялись местами, потому что он не хотел в каюту с номером 14.

Китайцы избегают числа четыре, которое на кантонском звучит как «смерть».

— Что ты здесь делаешь, Вал? И почему ты так одета?

— Это долгая история.

Лица его товарищей, стоящих рядом, выражают разную степень недоумения. Олли глазеет в открытую, то и дело прикипая взглядом к короткому вееру перьев на моей шляпке, каким-то чудом пережившему мое рискованное путешествие на борт. Винк, опираясь тонкой ладошкой на спинку скамьи, приподнимается на цыпочках, словно пытается взять меня на мушку, и его выразительные глаза блестят. Бо облокачивается крепким телом на перила, покусывая нижнюю губу. Хмурый или нет, он радует глаз: темные, вразлет брови на чистой коже, настороженный взгляд глаз цвета улуна, заваренного до идеальной крепости.

— Джейми, как вышло, что ты никогда не говорил нам о своей любимой? — выпалил Олли.

Я с громким смешком выпускаю брата из объятий. Джейми шлепает меня по спине сильнее, чем следовало бы.

— Парни, это Валора. Моя сестра-двойняшка. Поэтому, чтоб ни у кого никаких мыслишек даже не мелькало, она недоступна.

Винк и Олли хихикают, доказывая, что беспокойство у Джейми вызывают явно не они. Бо пристально смотрит на мостик, словно до меня ему и дела никакого нет.

Олли скрещивает тощие ручонки на груди.

— Почему ты никогда не говорил, что у тебя есть двойняшка?

— А что, обо мне никто не знает?

Да, как ножом по сердцу. Теперь уже я скрещиваю руки.

— А еще ты никогда не говорил нам, что богат.

Винк вытягивает палец и трогает кружево на моем рукаве.

Джейми шлепает его по руке.

— Этого мы зовем Винк. Он часто моргает, но мимо него и муха не пролетит.

Винк выпячивает худосочную грудь и задирает нос.

— А этот энергичный товарищ — Оливер. Когда я его впервые встретил, он и двух слов связать не мог, а теперь нам никак не удается заставить его умолкнуть.

Джейми легонько толкает мальчугана в лоб.

— Они помогают в котельной: заметают уголь, приносят воды. Но в основном путаются под ногами.

Мальчишки протестуют, но Бо отвешивает им по щелбану.

Я воображала, что мужчины из компании Джейми будут, ну, больше мужчинами, с проседью в волосах и мрачными лицами, вроде Фонга. И определенно не настолько молодыми. В письмах Джейми редко упоминал своих товарищей. И все же теперь, когда я вижу их воочию, меня не покидает мысль, что они не просто товарищи. Они ведут себя как братья. Так зачем скрывать их от меня, а меня от них? Я же не только его двойняшка, но и лучший друг. По крайней мере, была когда-то.

— А этот шикарный парень — Чоу Бо Ва. — Джейми шлепает Бо по спине. — Он кочегар, как и я, а с лопатой управляется вдвое быстрее. Но его мускулы — сплошная показуха. Внутри он мил, как котенок.

Бо хмурится.

— Ты идиот.

Джейми смеется.

— Но хватит об этом. Почему ты здесь, а не у Слоанов?

Я выдавливаю улыбку несмотря на то, что Джейми пропустил мимо ушей мой вопрос. Это я из него выбью позже.

— Миссис Слоан умерла, и ее сын с невесткой повезли ее прах в Шотландию.

— Почему они не взяли тебя с собой?

— Они хотели, но…

Мои мысли улетают к тому моменту, когда невестка миссис Слоан запустила в меня горшком с комнатным папоротником, после того как я вручила ей уведомление об уходе. Не говоря уже о том, что моей главной обязанностью было присматривать за миссис Слоан, а ей это больше не требовалось. Я никогда не рассказывала Джейми о том, как меня там унижали.

— Но? — Он прислушивается, словно пытаясь поторопить с ответом.

— Но я ушла. Они больше не нуждались во мне. Понимаешь, я прочитала в твоем письме, что ты отбываешь на «Титанике», так что с уходом миссис Слоан и твоим отъездом я решила, что так нужно.

— Что? — Он трясет головой, как будто вытряхивает воду из ушей, а взгляд становится цепким, как бывало, когда он думал, что я стащила одну из его печенюшек. — Что нужно?

— Что пришло время нам с тобой отправиться в Нью- Йорк.

Он выдавливает смешок.

— Я не могу поехать в Нью-Йорк. Нас всех ждут на Кубе, и у меня нет времени на увеселительные прогулки.

— А я и не о прогулке. — Я игнорирую изумление, затопившее его лицо. — Помнишь, Ба называл Америку прекрасной страной, где небо всегда голубое, а фруктовые деревья растут повсюду, как сорняки? И вот мы собираемся туда вместе. Ты же не станешь утверждать, что лучше будешь тратить время… — вспомнив о его товарищах, я понижаю голос, — швыряя уголь в топку, чем прокладывая себе путь в Нью-Йорке.

— Швыряние угля в топку — это тяжелая, но честная работа. И она достаточно хороша для меня.

— Значит, мы найдем тебе тяжелую, но хорошую работу в Америке, такую, где тебе не придется каждый день совать голову в топку печи.

— Мы не суем головы в печи.

— Тогда почему у тебя шея как у грифа?

Джейми вытягивается в струнку.

— Хочешь стать таким же, как тот старик из E-16, беспалым брюзгой?

Бо прячет улыбку. И тут же отталкивается от перил.

— Эй, мартышки, пойдем смотреть на винт.

Схватив упирающихся Олли и Винка за руки, он тащит их прочь.

Мы видим, как мальчишки останавливаются перед двумя парнями в клетчатых куртках, перекидывающими друг другу странный овальный мяч. Тот летает взад-вперед. Олли что-то говорит, на что один из клетчатых качает головой и крепче перехватывает мяч. Бо подталкивает мальчишек вперед, в последний раз кидая на меня взгляд.

Джейми опускается на скамью, обхватив голову руками.

— Америке мы не нужны. Там издали закон, чтобы не пускать в страну китайцев.

— Но мы не из Китая. Мы британцы. Мы пишем буквы лучше, чем иероглифы.

— Британские подданные, а не граждане. Англия будет просто счастлива избавиться от нас.

Я тщательно расправляю юбки, прежде чем сесть рядом с ним.

— Если все пойдет по моему плану, Нью-Йорк будет встречать нас овациями.

Его глаза сужаются.

— Что ты еще выдумала?

— Мне удалось узнать, что мистер Альберт Энкни Стюарт, совладелец цирка братьев Ринглинг, один из пассажиров первого класса, здесь, на «Титанике».

— Остановись.

Но лавина уже пошла с горы вниз.

— Если бы нам удалось произвести впечатление на мистера Стюарта, он мог бы взять нас на работу в свой цирк. Америка наверняка сделает исключение для такого влиятельного человека, как он. Да мы это с незапамятных времен обсуждали. Доблестный и Честный, китайские акробаты. Да ладно, Джейми, ты же не станешь утверждать, что совсем по этому не скучаешь. Это наш шанс!

Прежде чем он успевает мне возразить, я рвусь вперед, позволив лавине набрать скорость.

— Мы могли бы показать номер «Джамбо» так, чтобы он наверняка увидел его. Было бы в точности как раньше, в Сент-Джеймском парке. Там нас любили.

Сент-Джеймский парк, со своими зелеными лужайками и неиссякаемым потоком людей, был нашей любимой сценой. В летние месяцы мы за день могли заработать столько, что хватало неделю кормить всю семью.

— Любили нас далеко не всегда. Бывало, что и обзывали узкоглазыми дворняжками.

Он крутит свое ненадежное запястье — левое, которое иногда заклинивает в одном положении.

— Камни и палки.

— Да. И их в нас тоже кидали.

Я смотрю, как овальный мяч по низкой дуге летает от одного клетчатого к другому. Всплывает воспоминание: пара учеников колледжа, одетых в синие блейзеры и заметные красно-бело-синие галстуки, указывающие на их принадлежность к студентам Кембриджа. Я только что забралась на плечи Джейми, готовясь жонглировать шестью яйцами в четыре руки. Один из кембриджских ткнул подбородком в нашем направлении.

— Стыдно смотреть, каким мусором заполнены парки в наши дни.

Он наклонился поправить носок. По крайней мере, я так подумала. В следующую секунду шишка ударила меня в ключицу. Я упала, перекатившись, как учил Ба, чтобы земля приняла на себя всю силу удара. Джейми был так зол, что закидал хулиганов яйцами. После того как полицейские арестовали нас, а не кембриджских гадов, Ба пришлось заложить серебряную пряжку от ремня, чтобы нас вызволить.

Я пихаю ногу Джейми коленом.

— Забудь. Теперь мы здесь, а это не так уж плохо, и нам нужно думать о будущем. Семья должна держаться вместе, Джейми. Ты и я.

Он вздыхает.

— Как ты сюда попала?

— На поезде.

— Ты знаешь, о чем я. Билеты стоят недешево, как и твой наряд. — Его взгляд пробегает по моей льняной блузке и шелковому жакету, лежащему на коленях.

— Миссис Слоан купила билеты. Она собиралась навестить брата в Америке, хотя ненавидит — ненавидела — морские путешествия. Но тут услышала о новом корабле и решила, что вряд ли подвернется что-то лучше «Титаника».

— Как тебе позволили взойти на борт без нее?

— Не позволили.

Он скрипит зубами.

— Продолжай.

— Я пробралась тайком.

— Чертовы змеи. Пробралась тайком? Объясни, — рычит он.

Я коротко рассказываю о своем путешествии по грузовой шахте. По мере этого его спина все сильнее горбится, словно каждое слово — удар молота, прибивающий его к скамье. К тому моменту, как я дохожу до эпизода с моим спасением мисс Харт, он снова обхватывает голову руками.

— У тебя вместо мозгов солома? — выдыхает он, выпрямляясь. — Они все выяснят. И отправят тебя назад — либо в Шербург, либо в Квинстаун, скорее всего, на каком-нибудь рыбацком суденышке с кучкой пахучих стариканов.

— До Шербурга несколько часов, — я говорю о французском порте, где «Титаник» возьмет на борт еще пассажиров. — Экипаж будет слишком занят, чтобы во всем разобраться до этого. А в Квинстаун мы доберемся не раньше завтрашнего утра. Это последняя остановка перед открытым морем. До тех пор я постараюсь не высовываться.

— Не высовываться тебе придется намного дольше… Дьявол, что же нам делать? — Он зло бьет шапочкой по колену.

— Это так типично. Планы, как всегда, полусырые.

— Значит, мне придется импровизировать.

— Импровизировать бы не пришлось, если бы ты все продумывала заранее. Ты не можешь просто… — он вскидывает руки, — влететь в первый класс без своей хозяйки. Рано или поздно тебя поймают.

Я благонравно разглаживаю юбки.

— А ты что, Фома неверующий?

— Лучше так, чем считать себя мачо, — бросает он в ответ, обзывая меня выскочкой.

— Простофиля.

Он отклоняется в сторону, поднося кулак ко рту. Определенно, наша шутливая перепалка не заставила его ощутить прилив братской любви.

— Хорошо, Джейми. Наверное, мне на самом деле стоило все это лучше продумать. Но, должно быть, звезды сошлись нужным образом, раз мы все-таки здесь вместе. Это наша комета Галлея. Мы найдем мистера Стюарта и покажем ему номер «Джамбо». Он наш билет в Америку.

— Ты сбрендила. С чего ты решила, что такой человек, как он, станет даже смотреть на нас, не говоря уже о том, чтобы брать на работу? Я начинаю беспокоиться за тебя.

— Только потому, что я мечтаю о лучшей жизни для нас?

— Нет. Потому, что ты становишься похожа на Ба.

Я со свистом втягиваю воздух, обжигающий мои зубы холодом.

— Ба был мечтателем.

— Называй как хочешь.

Не может же он продолжать злиться на Ба после всех этих лет, правда?

В день, когда маму хватил удар, Ба пришел к ней с новостями, со своим привычным потрепанным цилиндром в руках, сообщив, что его пчелиная ферма разлетелась, прихватив с собой большую часть наших сбережений. Ба был одним из тех редких людей, которые не только фонтанируют идеями, но и не боятся их осуществлять. Конечно, не все задумки удавались.

Как бы то ни было, теперь становились понятны сны о Ба, которые я видела в последнее время. Он застрял в этом круге жизни, потому что его держит здесь гнев Джейми.

— Сегодня переночуешь в моей комнате. А завтра сможешь сойти в Квинстауне. Моих денег тебе хватит, чтобы вернуться в Лондон. Тетушка Сьюзен примет тебя. Найдет тебе другую работу.

У меня вырывается стон. В отличие от бабушки и деда, мамина сестра навестила нас после того, как мамы не стало. Она помогла мне найти работу у Слоанов и иногда приглашала нас с Ба на воскресный обед, когда ее родителей не было поблизости.

— Почему это я должна возвращаться назад?

— Для нас въезжать в Америку незаконно. Кто знает, что там может с тобой случиться? Я с ума сойду от тревоги.

Я раздраженно цыкаю. То, что нас не пускают в Америку, тревожит и меня, но я знаю, как о себе позаботиться.

— Я не вернусь.

Внезапно прямо мне в голову летит овальный мяч. Я собираюсь поймать его, но Джейми перехватывает его в воздухе на долю секунды раньше. И тут же вскакивает на ноги.

— Поосторожней, вы, олухи.

Я тоже поднимаюсь на ноги на случай возможных неприятностей.

Два парня в клетчатых куртках подбегают к нам. Но вместо ругани, которой я ожидала, они сдергивают шапки, открывая густые соломенно-желтые шевелюры.

— Просим прощения, мэм, — выпаливает один с отчетливым бримингемским акцентом. «Бримми» всегда говорят так, словно рот у них набит сыром. — Мы вас не заметили. — На лице у него скорее робость, чем злость, а тон извиняющийся.

Я разжимаю кулаки. Он думает, что у него неприятности. Я задираю нос.

— Вот что. Вы можете забрать ваш мяч… — «бримми» тянется за мячом, который Джейми крутит на ладони, но я предупреждающе качаю пальцем, — при одном условии, — Джейми отдергивает мяч так быстро, что «бримми» чуть не падает. — Вы, в свою очередь, должны проявить немного великодушия и позволить тем двум малышам поиграть с вами. — Я киваю в сторону кормового ограждения, где Винк и Олли вытягивают шеи, чтобы разглядеть вдалеке то, на что указывает им Бо.

— Хорошо, мэм.

— Спасибо, мэм.

Джейми отдает им мяч, и они поспешно отступают. Одарив меня усталым взглядом, Джейми снова садится на скамью.

— Скажи, разве ты не скучаешь по выступлениям? — начинаю я.

— Не по тем выступлениям, о которых ты мечтаешь. Я теперь далек от этого. Сомневаюсь, что смогу сделать даже простого «стрелка», не говоря уже о целом «Джамбо».

— Конечно, сможешь. Тебе просто нужна практика.

Стойки на одной руке, которые мы называли «стрелком», были нашим коронным номером.

— И пусть даже все твои планы касательно мистера Стюарта осуществятся, я не хочу в Америку. Ходить по канату в сотни раз сложнее, чем кидать уголь в топку, и я занимался этим только для того, чтобы спасти семью от голода. К тому же у меня уже есть работа. Мой контракт действителен еще несколько месяцев.

Я ожидала некоторого сопротивления, но это откровенный отказ. Было намного лучше, когда нас было только двое. Все наши планы всегда включали нас обоих. Но с появлением новых товарищей его преданность семье могла ослабнуть. Может быть, это они повернули его не на ту дорогу, для которой он был предназначен. Особенно этот хитрый лис, Бо.

«Титаник» кренит и качает, но я едва это замечаю.

— У тебя что, мозги заржавели от всей этой соленой воды? Ты был рожден для лучшего. Представь себе, что это дверь в новый мир. Ты же всегда хотел изучать астрономию. Наши таланты позволят нам попасть в Америку, а там у тебя появится шанс.

— Я изучаю астрономию каждую ночь.

— Я имею в виду в академическом смысле.

Он испускает раздраженный стон, и компания мужчин с соседней скамьи начинает коситься на нас.

— Мне нравится то, что я делаю.

— Ладно. Делай то, что тебе нравится. Но я не собираюсь возвращаться назад в Лондон. Я поеду в Нью-Йорк, с тобой или без тебя.

Я поднимаюсь на ноги, и холодный ветер продувает мою блузку насквозь.

Близнецы дракон и феникс — это противоположности инь и ян, как правило вместе создающие гармонию. Но если мы спорим, то так просто от своих позиций не отступаем, особенно более мужественный дракон — ян, которым в нашем случае всегда была я.

— Да ладно, брось. Куда ты собралась?

Он идет за мной к лестнице.

— Я устала, Джейми. — Ступени скрипят под нашими ногами. — Я думала, что меня вымотала поездка на грузовой платформе с бесконечным подъемом по этой проклятой трубе для того, чтобы найти тебя. Но знаешь, что на самом деле стало последней каплей? Разговор с неблагодарным олухом вроде тебя, который не узнает отличную возможность, даже если та цапнет его за его Мадам Сижу.

Бросив эти слова, я пересекаю стапель-палубу. Джейми провожает меня до двери в надстройке с табличкой «Только для первого и второго классов». Где-то там сундук миссис Слоан, до которого я должна добраться прежде, чем он отправится в багажное отделение. К тому же я начинаю мерзнуть, но просить пальто у моего осла-братца не стану.

— Ты не можешь пойти туда, — шипит Джейми за моей спиной.

— Смотри сам. — Гнев придает мне сил, и я тянусь к дверной ручке.

По другую сторону двери возникает матрос, предупреждающе выставивший руку. Очередное препятствие на моем пути.

— Вход только для пассажиров высших классов.

Взгляд Джейми жжет мой затылок. Но вместо того чтобы подарить мне чувство безопасности, чертов взгляд подталкивает меня вперед.

6

Я вспоминаю приказной тон миссис Слоан, чувствуя, как бешено стучит кровь в висках.

— А я и есть пассажир первого класса, только, судя по всему, я заблудилась. Как пройти на палубу B? — Я задерживаю дыхание, надеясь, что мой обман сработает, хотя бы для того, чтобы добраться до сундука миссис Слоан.

Лицо матроса оттаивает.

— О, прошу прощения, мадам. — Позволяя мне пройти, он закрывает дверь перед Джейми, отрезая его от моего взгляда. Затем вытягивает руку, указывая в сторону библиотеки. — Идите в эту дверь, а потом далее, пока не увидите огромную лестницу. Палуба B этажом выше.

— Спасибо.

Дверь ведет в безупречный коридор с выложенным восьмиугольной плиткой полом. Неужели мне и впрямь удастся просто влететь в первый класс? Каждая жилка в моем теле кричит «остановись», но ноги продолжают идти вперед. Пятна света от позолоченных выпуклых светильников ложатся на меня. Мои шаги эхом отражаются от отделанных панелями стен, двери в которых встречаются в два раза реже, чем в третьем классе.

Восторг, испытанный мной при встрече с Джейми, уступает место давящему ощущению в висках, от которого кажется, будто мой мозг сжался до размера ореха. Хорошо, что я здесь. Проводя целый день в трюме корабля, легко спутать черное с белым. Что ж, я заставлю его увидеть все в верном свете.

Спустя приблизительно сорок шагов я замечаю, что коридор расширяется, превращаясь в открытое помещение с похожей на приливную волну лестницей, опоясанной деревянными перилами, на мой взгляд, излишне резными, чтобы быть надежной опорой. У подножия лестницы лукавый херувим, похоже, насмехается надо мной, словно говоря: Я вижу, кто под вуалью, ты, фальшивка.

Я проскальзываю мимо него. Рыбак рыбака, чертенок.

Люди глазеют на меня, и я понимаю, что первый класс так же не умеет сдерживать любопытство, как и третий. На самом деле здесь на меня глазеют пристальнее, словно имеют на это право.

Уровнем выше лестница переходит в людное фойе, где хорошо одетые господа и дамы прогуливаются среди изысканной мебели, как стайки экзотических рыб в коралловых рифах в сопровождении обычной рыбы, в ливреях серого и черного цветов. Некая дама сбрасывает меховое манто на тоненькую горничную, которая от неожиданности чуть не роняет из рук бокалы с вином. Помню ли я те дни, когда и сама была чем-то средним между вешалкой и кофейным столиком?

Люди здесь двигаются неспешно, словно в их распоряжении все время мира, в отличие от третьего класса, где привыкли ничего не тратить попусту, особенно время. Даже стюарды в своих коротких черных форменных куртках передвигаются тихо, как облака, проливая драгоценную влагу в хрустальные бокалы. Многие люди спускаются по лестнице-волне с палубы А. Квадратные часы на лестничной площадке показывают 2:25 пополудни.

Две распашные, обтянутые сукном двери, как бильярдные столы, окружают лестницу. Я выбираю ту, что по левому борту, поскольку четные номера на этой стороне. Миссис Слоан специально заказала каюту B-42, поскольку родилась в 1842 году и с легкостью могла вспомнить это число. Каюты первого класса, наверное, запираются на ключ, поскольку там-то есть что воровать, но я все же надеюсь на обратное.

Шум из фойе отдаляется, стоит дверям закрыться. Этот коридор на вид еще лучше того, откуда я пришла. Здесь тише и хорошо, дорого пахнет, чем-то вроде роз и корицы. Интересно, мистер Альберт Энкни Стюарт в этой секции? Нужно будет найти список гостей.

Я смотрю на номера кают, золочеными цифрами и буквами значащиеся на дверях: B-86, B-84.

Появляется стюард.

— Добрый день, мадам.

— Добрый, — коротко отвечаю я, проходя мимо. Сердце стучит, как кулак пьяницы по барной стойке.

Еще один стюард, пятясь, отступает из каюты передо мной.

— Нет, сир. Прошу прощения, сир. — Он ирландец, и все «э» у него звучат как «и».

— Это не первосортные сигары, — рявкает обитатель каюты. — Ты что, не знаешь, какие у тебя есть сигары?

— Знаю, сир. Я работал на сигарной фабрике и смею вас заверить, что эти маркированы тремя А…

— Молчать. На своем корабле я рассчитывал на достойное обслуживание. Найди мне сигары получше, или я пожалуюсь на тебя.

Стюард кланяется. Один край воротника рубашки у него задрался, а галстук выбился из-под застегнутой на все пуговицы форменной куртки.

— Еще раз приношу свои извинения, мистер Исмей.

При звуках этого имени я замираю. Должно быть, это мистер Дж. Брюс Исмей, председатель правления «Уайт Стар Лайн». Само собой, что этот корабельный магнат отправился в первое плавание «Титаника», чтобы собрать свою долю поздравлений и восхвалений. Если его каюта здесь, значит, это точно секция для очень важных персон.

Дверь захлопывается прямо перед носом стюарда, чуть не выбивая из его рук поднос. Поднос он удерживает, но тут пол внезапно качается, и мужчина падает. Содержимое его подноса — серебряная ваза с сигарами и такая же с орешками — разлетается повсюду.

Я закусываю губу, злясь на мистера Исмея, кинувшего очередной камень мне под ноги именно тогда, когда мне срочно нужно найти укрытие на его корабле. Затем начинаю быстро собирать сигары и орешки. Чем скорее я помогу этому человеку все убрать, тем раньше смогу отправиться по своим делам.

— Нет, мадам, прошу вас, вы не должны.

Он что, издевается надо мной? Пухлые щеки стюарда, украшенные курчавыми седовато-каштановыми бакенбардами, вспыхивают алым. Конечно, не издевается. Он не может знать, кто я. Я изображаю привычную для Слоанов манеру речи.

— Меня это не затруднит.

Помогая ему собирать орешки, я с трудом удерживаюсь от того, чтобы запихать пару за щеку про запас, как белка.

— По крайней мере, это не горячий чай в вашем лучшем фарфоре.

Стюард улыбается.

— Точно подмечено, мадам.

Мы кладем последние орешки в вазу, и я встаю на ноги, собираясь как можно скорее двинуться дальше.

— Вам помочь найти вашу каюту?

Я сомневаюсь. Если B-42 заперта, он мог бы помочь мне открыть ее.

— B-42.

— B-42? Такого не может быть. Я только что проводил одного джентльмена в сорок вторую. Как ваше имя?

Вот и приплыли. Вопрос эхом отдается от стен коридора, рождая звон в моих ушах.

— Я… я справлюсь сама. Полагаю, я просто ошиблась этажом.

— С этим я вам тоже могу помочь. Я настаиваю. Это меньшее, что я могу для вас сделать.

Его глаза цвета листьев клевера горят надеждой.

Может, рискнуть? Теперь мой отказ будет выглядеть очень подозрительно. К тому же как еще я смогу найти сундук миссис Слоан? Мне все равно придется спрашивать у кого-то, а этот стюард, похоже, человек неплохой, а я еще и оказала ему услугу.

Его прямые брови удивленно изгибаются.

— Мисс?..

— Миссис… Слоан. Эмберли Слоан.

Строгий офицер забрал у меня билет до прибытия миссис Слоан. Что ж, вот она и прибыла.

Он передает свой поднос другому стюарду, проходящему мимо, а затем вытаскивает из кармана листок. Его палец скользит по списку, в то время как по моей спине скатывается капелька пота.

— А-а. Вот оно. — Услужливое выражение на его лице сменяется озадаченным. — Вы не прошли регистрацию, поэтому мы не стали оставлять за вами каюту. Решили, что вы не приедете.

Я фыркаю, заставляя страх превратиться в возмущение.

— Я занималась… — тут я поправляю вуаль, сбившуюся на бок, — …эм, приготовлениями к похоронам.

— О! Мои соболезнования. — У мужчины такая тонкая кожа, что цвет лица меняется при малейшем волнении.

— Итак, куда же отнесли мой багаж?

— Не могу сказать точно, но сейчас же выясню, мадам. Я стюард Энди Латимер, и я старший над здешними стюардами. — Он возвращает на место галстук и поправляет воротничок рубашки. Еще один человек, на этот раз в простой белой куртке и черных брюках, выходит из каюты. — Портье Бакстер! Найдите багаж миссис Эмберли Слоан. Доставьте его в B-64.

— Будет сделано.

Портье Бакстер, который вряд ли старше меня, отвешивает короткий поклон и спешит прочь.

— Тем временем я отведу вас в превосходную каюту. Она даже лучше, чем B-42.

— О-отведете? То есть, надеюсь, так и есть.

Его добродушная улыбка рассеивает мое мрачное настроение.

— Следуйте за мной.

7

Стюард Латимер, быстро повернув дверную ручку, открывает дверь с номером B-64.

У меня вырывается вздох. Панели, затянутые насыщенно-алым шелком с узором в форме бриллиантов, украшают стены короткого коридора. Слева от нас расположена еще одна дверь, которую он тут же открывает.

— Личная ванная.

Умывальня с мраморной стойкой соседствует с блестящей эмалированной ванной, которая размерами в два раза превосходит старомодную ванну на ножках, стоявшую у миссис Слоан. Кусок мыла, пахнущий бергамотом, лежит отдельно в специальном блюдце.

— Горячая и холодная вода. — Он указывает на один из кранов. — Дайте знать, если вам понадобится приготовить ванну.

Затем он открывает очередную дверь.

— Уборная.

Персональный унитаз стоит навытяжку, готовый к службе. Обитатель каюты может использовать его в любой момент, как позовет нужда. Мы всегда делили уборные — иногда даже уличные — с другими жильцами съемных квартир.

В спальне поверх коврового покрытия от стены до стены лежит персидский ковер. Комната такая просторная, что я легко могла бы сделать здесь колесо и кувырок подряд, если бы не центральный стол. Две кровати — одна двуспальная, с балдахином, другая односпальная — застелены кремовым бельем и покрыты пушистыми пледами, похожими на облака. Вдоль стены расположилась кушетка, видимо, на случай, если гостю захочется отдохнуть на пути от кровати до окна. Здесь есть даже два зеркала — одно венчает туалетный столик, а еще одно висит над второй раковиной. Я понимаю, что подобная каюта подошла бы и королю, и оттого, что я вижу всю эту роскошь вокруг себя, мной овладевает невероятная легкость.

Ба, я все-таки приземлилась на Капустной Грядке.

Он когда-то мечтал поселиться в самом богатом районе Лондона, который называл Капустной Грядкой, с самой плодородной почвой. Мама эту мечту не разделяла. Она и зеркала считала грехом. Но я не стану терять время, пялясь на себя в зеркало, хотя могу немного отдохнуть, валяясь на этой кровати.

О чем я вообще думаю? Изобразить миссис Слоан на несколько минут, чтобы забрать часть вещей из ее сундука, — это одно. Но разыгрывать представление до конца путешествия? Едва ли это значит «не высовываться».

Стюард Латимер сводит ладони вместе.

— Искренне надеюсь, что здесь вам будет удобно.

— Вполне приемлемо.

Однако пока я остаюсь в этой каюте, никто ни о чем не догадается. Пассажиры первого класса могут целыми днями валяться на своих кушетках, поедая конфеты. Это идеальное укрытие. Мама воспитывала во мне нелюбовь ко лжи, но будь здесь Ба, он бы хихикал от восторга. Если и было на свете то, что он любил больше, чем получать что-то бесплатно, так это получать что-то бесплатно от того, кто сделал ему гадость. «Уайт Стар Лайн» не пустила меня на борт, после всех моих трат и проблем заставив рисковать здоровьем и самой жизнью. С моей точки зрения, они передо мной в долгу.

Стюард Латимер распахивает кружевные занавески.

— Эту каюту еще не проветривали. Я открою окно.

Легкий морской бриз проникает в каюту. Вероятно, даже бризы здесь лучше воспитанны, чем в третьем классе.

Сделав это, стюард обходит каюту, указывая на мебель.

— Там выключатели, тут обогреватель — просто нажмите эту кнопку; свежие полотенца в этом шкафчике. Среди дополнительных удобств — турецкие бани, убранство которых просто праздник для глаз: аквамариновая плитка на полу, бронзовые лампы с Ближнего Востока. У нас есть бассейн, корт для сквоша и гимнастический зал.

Я замечаю, что он пытается заглянуть под мою вуаль.

— Похоже на то, что мне нужны упражнения? — говорю я чуть резче, чем необходимо.

— Конечно нет. — Он кидает взгляд на столик для писем. — Ужин подают в шесть в обеденном зале на палубе D. Мы не знали, что вы присоединитесь к нам, иначе оставили бы меню на день, но я отмечу себе немедленно это исправить. Сегодня у нас устрицы, консоме «Ольга», лосось под соусом «Муслин», цыпленок по-лионски, жареная утка, запеченный картофель, фуа-гра с сельдереем, пудинг «Вальдорф» и ванильные эклеры. Вы услышите, когда корабельный горнист пройдет по палубам, объявляя о начале трапезы.

Мой желудок урчит, как аллигатор, пусть даже я не понимаю половины сказанного. Кроме пары молочных печений, у меня во рту крошки с утра не было. Но безбилетнику нельзя общаться с пассажирами первого класса, даже если этот самый безбилетник никогда не пробовал фуа-гра. Даже Ба не был бы настолько безрассудным.

— Уверена, еда здесь превосходная. Но, боюсь, я сейчас не слишком расположена к общению. Есть у вас что-нибудь более, эм, уединенное?

— Ресторан «А-ля карт» и кафе «Паризьен» предоставляют возможность перекусить целый день. Вы также можете заказать выпечку и чай в каюту. Оплатите счет у казначея по прибытии.

Передо мной возникает очередной соблазн согрешить. Открытый доступ к булочкам в кредит.

Раздается стук в дверь, и появляется юный портье Бакстер с багажом миссис Слоан — крепким дубовым сундуком, обитым железом по углам. Смотреть на него — все равно что чувствовать дружеское похлопывание по плечу.

Стюард Латимер забирает у портье сундук.

— Доставь миссис Слоан приветственное угощение.

— Да, сэр.

Бакстер торопливо уходит.

Стюард подтаскивает сундук к деревянной стойке и одним движением ставит его туда. Но тут сундук со щелчком раскрывается, и его содержимое вываливается наружу.

Расписанная «перегородчатым» узором ваза, наполненная нюхательным табаком, который миссис Слоан купила в подарок брату, падает на ковер и катится по комнате. При укладке вещей я обмотала вазу шпагатом, чтобы крышка не открывалась.

Стюард Латимер кидается вперед, чтобы не позволить ей укатиться дальше.

— О боже, боже. Мы, должно быть, произвели на вас ужасное впечатление.

Для стюарда первого класса он слишком неловок. Но в нем есть что-то искреннее, вроде той прядки волос, что упрямо не желает укладываться помадой. Он протягивает мне вазу, и на лице его выражение чистейшего ужаса.

— Это же?..

Мне требуется время, чтобы понять.

— Да, именно. Поставьте Персиваля сюда. Ему всегда нравился хороший вид из окна.

Стюард Латимер ставит вазу и тут же отступает.

— Моей жены и дочери не стало в один год, тринадцать лет назад, а до сих пор кажется, будто вчера.

— О… Мне жаль.

Угрызения совести грузом ложатся мне на плечи, ведь мой обман уже не такой невинный.

Он кивает, и его адамово яблоко дергается.

Я собираю одежду миссис Слоан, думая о родителях.

— Когда близкие уходят так рано, невольно чувствуешь себя обманутым.

Его глаза вспыхивают.

— Именно так. — Он снова ставит сундук на стойку. — Не найди я мою Дженни, тоже бы до сих пор прятался за траурной вуалью.

— Я не прячусь, — отвечаю я излишне резко.

Бедняга снова вспыхивает.

— К-конечно нет. Я лишь хотел сказать, что понимаю ваши чувства.

Возвращается Бакстер с серебряным блюдом. На нем, словно драгоценности, мерцают глазированные фрукты. Здесь же стоит тарелочка с мягким сыром и корзинка с рогаликами, такими воздушными на вид, что кажется, подбрось их в воздух — и они будут фланировать как перышко. Бакстер ставит поднос на стол и снова выскальзывает из каюты.

— Если вы желаете еще чего-нибудь, пожалуйста, не стесняйтесь звонить в обслуживание номеров.

Стюард Латимер указывает на позолоченную кнопку в изголовье кровати. Наконец он одаряет меня доброй улыбкой и возвращается в коридор.

— Я непременно поставлю в известность руководство о том, что ваше прибытие пропустили и каюту отдали другому пассажиру.

— Пожалуйста, не утруждайтесь. Все хорошо, что хорошо кончается.

— О, но это моя обязанность. Поверьте, полетят головы.

Я кривлюсь. Пусть только моей головы среди них не будет.

8

Закрыв дверь и заперев ее, я срываю шляпку и неверяще оглядываю королевство, которое получила в свое распоряжение. Пробую золотой кружок апельсина, вишни, мерцающие как рубины, а затем кусочек серебристой груши.

Ритмичный шелест волн смутно напоминает цоканье языка. Вот только ты не начинай.

Сметя с блюда все, включая хлеб и сыр, и запив это водой с лимоном, я жалею, что не могу все это повторить, но на этот раз медленнее.

На дне сундука я нахожу свои пожитки: два простых платья, которые я носила, будучи горничной, фланелевую ночную рубашку, вязаную шапку, шерстяные носки и мамину Библию.

Я не была в церкви с тех пор, как умер Ба и преподобный Пригг заявил, что Богу угодно, чтобы я ушла в монастырь, пока не ступила на путь Иезавели^[7]. Я ответила, что, если Бог настолько обделен воображением, тогда мне нет дела до его религии.

Открыв на книге Руфи, которую мама читала особенно часто, потому что Руфь нашла мужа не в своем племени, я вытаскиваю единственную фотографию родителей, которая у меня есть. Ба в свадебном костюме сидит на стуле, и его улыбка похожа на молодой месяц. Мама, с уложенными вокруг лба локонами, спокойно стоит рядом с ним, опустив руку ему на плечо. Ее огромные глаза, всегда отражавшие эмоции, сегодня кажутся мне встревоженными.

— Я знаю, мам, что ты этого не одобряешь. Но мне нужно где-то остановиться, и ты наверняка не хотела бы, чтобы я спала в одной каюте с друзьями Джейми, правда? Так что я с таким же успехом могу побыть здесь, где — разреши они мне подняться на борт — и оказалась бы в любом случае. Я буду осторожной, как если бы ходила по паутинке. И сохраню то, что осталось от нашей семьи, обещаю.

Скрыв тяжелыми парчовыми шторами лучи послеобеденного солнца, я раздеваюсь до нижнего белья. Затем ложусь на большую из двух кроватей. Помня о сегодняшней остановке в Шербурге и завтрашней — в Квинстауне, я обещала Джейми не высовываться и собираюсь именно так и поступить. К тому же, возможно, немного времени на то, чтобы переварить мое появление, поможет ему заодно поумнеть.

На случай, если я задремлю, включаю лампу для чтения рядом с позолоченной кнопкой вызова.

Темнота — мой старый враг. Меня это не слишком беспокоит, когда рядом есть кто-то, например кухарка Слоанов, которая делила со мной комнату. Но когда я одна, темнота подстерегает меня как зверь, и я не собираюсь дать ей ни шанса.

Затем погружаюсь в толстую пуховую перину и понимаю, что именно так я себе представляла сон на облаке. Выходит, что богачи и спят выше нас. Вскоре мои веки тяжелеют.

* * *

Ба прижимается к стволу живого дуба, размахивая руками. Пчелы роятся вокруг него, их так много, что они вполне могут облепить его жужжащим доспехом. Они выползают из-под его рубашки и направляются к его узкому темному лицу. Покрывают его редеющие волосы шевелящейся, гудящей массой.

Джейми восседает высоко на ветке, болтая ногами. Он всегда где-то вверху, погруженный в свой собственный мир.

— Джейми, — кричу я, — спускайся и помоги мне! — Но Джейми лишь задирает нос к небесам.

Звук горна вырывает меня из забытья.

Я сажусь, пытаясь вспомнить конец сна. Но мне не удается. Я знаю только, что ключ к разгадке у Джейми.

Поворачиваю выключатель, и лампы на потолке разгораются, как четыре сияющих глаза. Я распахиваю занавеси, позволяя вечеру заглянуть в мою каюту. Определенно, крошечные огни гавани становятся все меньше, потому что мы покидаем Шербург. Один порт позади, один впереди.

Мой желудок урчит, и после сыра ужасно хочется пить. Джейми, наверное, отлично поужинал в компании своих друзей. Я не знаю, чему завидую больше — тому, что у него есть ужин, или тому, что у него есть друзья.

Одиночество, словно птенец, вернувшийся в пустое гнездо, прокрадывается в мою душу. Алые стены теперь кажутся мне очень яркими, а мебель — слишком изысканной. Роскошь как хорошие новости: ею трудно наслаждаться, если не с кем поделиться.

Ну а как же мне не быть одинокой после всех этих лет, проведенных одной? Долгие дни работы, когда рядом нет никого, с кем можно поделиться чувствами, только тоскующий отец, который после смерти матери почти перестал замечать мое присутствие. Но я прошла через все это, не так ли? И все это время я старалась поддерживать себя в форме ради тех дней, когда мы с Джейми снова будем летать.

Я вытираю мокрые глаза, чувствуя, что мой гнев иссяк. Мы никогда не могли долго злиться друг на друга. Мама не позволяла нам. Не стоит слишком часто оглядываться назад, иначе пропустишь то, что впереди, — слышу, как она говорит, цокая языком.

Несмотря на обещание не высовываться, я решаю еще раз навестить Джейми. Я надеваю одно из скучных коричневых платьев миссис Слоан и повязываю шляпку.

Раздается стук в дверь. Я подкрадываюсь к двери, почти не дыша.

— Эй? Есть кто-нибудь? Это Эйприл Харт. Не бойтесь. Я бы хотела поговорить с вами.

Это та американка, что прикрыла мою Мадам Сижу на стапель-палубе. В голове звенит тревожный звоночек. Я ни за что не стану отвечать на стук.

— Вы — Валора Лак, не так ли?

Я съеживаюсь от испуга. Должно быть, она запомнила мое имя еще на трапе. С таким же успехом она могла бы начать бить в латунный колокол, висящий на марсовой площадке. Особенно учитывая соседство с мистером Исмеем.

— Вы там, мисс Лак?

Пока она не назвала моего имени в третий раз, я рывком распахиваю дверь.

— Миссис Слоан. Чем могу помочь?

Шелк оттенка лайма облегает стройную фигуру мисс Харт, подчеркнутую ярко-синим поясом, сидящим низко на бедрах. Головная повязка с единственным павлиньим пером удерживает на месте ее короткие локоны. Какое простое и в то же время дерзкое украшение для волос. В руках она держит саквояж из кожи какой-то рептилии, вероятно, одного из тех монстров-аллигаторов, живущих в Америке.

С невозмутимым выражением благородного лица она протягивает руку и поднимает мою вуаль.

Я отшатываюсь.

— Как вы смеете!

— О, я много чего смею.

Она улыбается. Глаза ее мерцают, как два кусочка янтаря, ловящих тем больше света, чем дольше в них вглядываешься. Она проходит в каюту со своим саквояжем с таким видом, словно садится в поезд. Следом вплывает запах ее сигарет и чего-то мускусного. Она осматривается.

— Мило. Весьма по-имперски. Однако сама я предпочитаю более современный стиль. Собирает меньше пыли. Очевидно, ни одна женщина не приложила здесь свою руку.

Я закрываю дверь и поспешно следую за ней.

Она скользит по каюте, как лиса, выдвигая ящики комода, заглядывая в гардероб.

— Вы весьма умело лазаете. Как ваши конечности приобрели такую гибкость?

— Я могу чем-нибудь вам помочь, мисс Харт? — спрашиваю я, пытаясь быть вежливой, несмотря на то что мое лицо все еще горит от разоблачения. Она знает мой секрет. Она легко может уничтожить меня. Неужели лиса пришла добить слабую дичь?

Она смотрит, как я обмахиваю шляпкой пылающее лицо.

— Валора, пожалуйста. Не волнуйтесь. Я сохраню ваш секрет. Но взамен хочу попросить вас о маленькой услуге. — Отставив в сторону саквояж, она поднимает вазу с табаком и принюхивается. — Неплохо. Но, на мой взгляд, слишком много смолы.

Я прислоняюсь к туалетному столику, провожая ее одним только взглядом. Чего она может хотеть от нищей вроде меня?

— У вас прекрасная фигура.

Она отрывает взгляд от содержимого сундука миссис Слоан, чтобы подмигнуть мне.

— М-моя фигура?

— О, да. Пропорциональное сложение, сильные конечности, хорошая осанка. Идеально для «Дома Июля».

Я тут же вскидываюсь.

— Я не из таких девушек.

Она смеется, и этот теплый звук напоминает аплодисменты.

— А это и не такой дом. «Дом Июля» — это мой дом моды от-кутюр. — Она достает одно из самых унылых платьев миссис Слоан, оливково-зеленое с пышными оборками, и ее лицо искажает гримаса.

— От чего у вас мода?

— От? А, вы про высокую^[8]. — Очередной всплеск аплодисментов. — Haute couture означает «высокая мода» на французском.

Меня начинает немного утомлять эта женщина, которая идет куда угодно и берет то, что хочет.

— Я бы хотела, чтобы вы носили платья моего дома. — Она проводит руками по лифу своего платья и поворачивается. — Будет весело.

Я фыркаю.

— Я тут стараюсь не высовываться.

Вместо обиды на ее лице вспыхивает насмешливая ухмылка.

— В такой-то вуали? Вы притягиваете взгляды, хотите этого или нет. С таким же успехом можете предстать перед людьми.

— Я не планировала расхаживать туда-сюда. В конце концов, я скорбящая вдова.

Эйприл проводит рукой по кушетке, а затем растягивается на ней.

— Миссис Слоан наверняка женщина состоятельная, раз уж получила такую каюту, а вы, я полагаю, ее горничная. Но почему здесь нет ее самой? — Ее глаза округляются. — Вы убили ее?

— Конечно нет. Она… скончалась, если вас так это интересует. Чуть больше недели назад.

— Ага. Так вы, стало быть, воровка.

— Нет! То есть не намеренно. Мы уже отправили багаж.

— Хм-м. А брата вы нашли?

— Да, — отвечаю я с гримасой.

Она вздергивает бровь.

— Надеюсь, он оценил ваше желание встретиться с ним.

Я резко откашливаюсь. Она определенно слишком дерзкая. Но и слушать умеет тоже. Почему я все это ей рассказываю? Я не хочу быть частью интриг этой женщины. Мне и без того хватает проблем.

— Признаюсь, нет. А теперь, если не возражаете, мне пора идти.

— Значит, вы все-таки будете расхаживать.

— Не так, как вам бы этого хотелось.

— Я не прошу многого. Просто надевайте мои наряды всякий раз, когда собираетесь на выход. — Подтянув к себе саквояж, она устраивает его на кушетке и щелкает застежкой. — Это вкуснятина, как любите выражаться вы, британцы. Греховно роскошные и элегантные. Они заставят вас почувствовать себя королевой.

— Я собираюсь проводить в каюте девяносто девять процентов времени.

— Весьма в этом сомневаюсь. Девушка, взбирающаяся по цепи крана так же легко, как натягивает чулки, вряд ли сможет долго просидеть взаперти.

Она поднимает жемчужно-белое платье из крепдешина. Англичане любят все китайское — шелк, чай, фарфор, — кроме самих китайцев. Передняя вставка на платье вручную расписана журавлями и расшита крошечными бусинами, отражающими свет. У меня рот открывается, словно у рыбы, выброшенной на берег. Это самое волшебное платье из всех, что я когда-либо видела.

— Вы сами сделали это?

— Сама. Журавли на удачу. Это ваш дневной наряд на завтра. Потрогайте.

Осторожно, словно журавль может улететь, я прикасаюсь пальцем ко вставке на платье. Отличная ткань кажется прохладной и гладкой под моим горячим пальцем.

— Я придумала идеальное платье для вашей встречи с капитаном.

Я отдергиваю палец.

— Что за встреча?

— У всех есть возможность встретиться с капитаном. Для вас это будет важный момент. Все будут смотреть. Не беспокойтесь, вам пришлют приглашение.

Как будто именно это меня и беспокоило.

— Н-но почему вы сами не можете демонстрировать собственные наряды?

— Лучший способ продавать творения — позволить другим делать это за тебя. Я пытаюсь создать шумиху вокруг своей линейки, но в одиночку мне это не под силу. Это выглядело бы странно.

Она хмурится, видя мои черные ботинки, сшитые на мужчину с маленьким размером ноги и явно нуждающиеся в хорошей чистке. Разложив платье с журавлями на кровати, она достает из своего саквояжа пару изысканных коричневых лодочек с ремешками, за которые и подвешивает их на пальце.

— Никто не воспринимает американских дизайнеров всерьез. — Она закрывает саквояж, пристраивая туфли сверху. — Все, что им нужно, — это Люсиль, и неважно, что ее излишне вычурные «творения» больше всего похожи на клоунские наряды. Эти ее шляпки «Веселая вдова», сверх меры загроможденные садовыми обрезками, были просто чудовищны, резали глаз и мучили шею.

Должно быть, она говорит о леди Люси Дафф-Гордон, чьи наряды сейчас на пике моды. Я вспоминаю, как глаза миссис Слоан превратились в два блюдца, когда я сказала ей, что шотландский барон сэр Космо Дафф-Гордон и его жена будут среди пассажиров «Титаника».

— Скажем, вы могли бы стать Веселой Вдовой, как в той оперетте. Вы загадочная женщина в трауре, но даже скорбь не заставила ваше очарование потускнеть.

Она прикладывает одну руку к сердцу, а вторую поднимает к потолку, словно стоит на сцене.

— В театре это, может, и работает, но в настоящей жизни вдовы не могут выставлять себя напоказ.

— Кто это сказал? Траурный наряд — это так старомодно.

— Я бы очень хотела помочь вам…

— Мне кажется, что мы могли бы помочь друг другу. В вашей ситуации необходим союзник, раз уж вы решились прятаться в первом классе в одиночку. Никогда не знаешь, когда может потребоваться помощь друга. — Она скользит ко мне и касается моего носа, словно хочет показать, что может. Я вжимаюсь в туалетный столик, и она отступает. — Кроме того, я мастер собирать слухи. Как иначе мне удалось бы выяснить, где вы остановились?

Художники, может быть, и не продают собственные шедевры, но она отлично умеет торговаться.

— Вы знакомы с мистером Альбертом Энкни Стюартом из цирка братьев Ринглинг?

Она поднимает глаза к потолку.

— Нет. Но я могла бы что-нибудь разузнать.

Учитывая ее упорство, я ни капли не сомневаюсь, что, прячься мистер Стюарт хоть за последним котлом на самой нижней палубе, она его разыщет. Но как именно я могу одновременно не высовываться и создать шумиху? Я вздыхаю.

— Я буду носить вашу одежду, но не стану предлагать покупать ее.

— Конечно нет. Будьте как можно более загадочной. — Она понижает голос, словно мы тут обсуждаем ограбление банка. — А я тем временем буду рассыпать приманку у вас в фарватере.

Она протягивает руку и, несмотря на то что все внутри меня протестует, я принимаю ее. В отличие от вялого, как дохлая рыба, рукопожатия большинства состоятельных дам, у нее крепкая хватка человека, способного открыть перед собой любые двери.

— Я вернусь завтра вечером в девять. Если вам что-нибудь понадобится, я в каюте В-47, прямо рядом с лифтами. Приятно иметь с вами дело.

* * *

В черном пальто миссис Слоан, похожая на безмолвную тень, я направляюсь в носовую часть, изо всех сил стараясь не выделяться. Мужчины и женщины одаряют меня кивками и улыбками, но держатся на расстоянии, что меня более чем устраивает.

Каюты, расположенные на Капустной Грядке, заканчиваются людным фойе, украшенным еще одной лестницей-волной. В отличие от ее кормовой близняшки, позади этой в отделанном дубом фойе располагаются три жужжащих лифта. Пока жду, я успеваю разглядеть каюты сбоку от лифтов, среди которых и В-47, принадлежащая Эйприл Харт. Один из лифтов останавливается на нашем уровне, и лифтер раздвигает кованую решетку двери.

— Палуба Е, — сообщаю я ему кратко, в той манере, в которой обычно отдавала приказы миссис Слоан.

— Да, мэм.

Тремя этажами ниже двери лифта открываются, и я неуверенно выхожу в коридор, тянущийся, должно быть, вдоль правого борта, где расположены каюты первого класса. В отличие от кипящей жизнью Шотландской дороги, идущей параллельно ему по левому борту, в этом коридоре тихо, как в библиотеке, пол выложен декоративной плиткой, а на потолке мерцают светильники в виде керамических роз. Он чуть попроще того, где остановилась я, шум моторов здесь слышнее и каюты ближе друг к другу. Миссис Слоан была права, выбирая переднюю часть слона.

Коридор, а с ним и секция первого класса заканчиваются дверью, ведущей в Плавники. Сразу за этой дверью висит табличка с надписью «Корабельный старшина». Это место я обхожу стороной. Само собой, представитель закона разместился в непосредственной близости от того места, где я собираюсь проворачивать свои тайные делишки.

Выглядывая стюардов, я торопливо пересекаю Шотландскую дорогу в направлении трапа и тихо стучу в каюту 14.

— Входите, — отвечает чей-то голос по-кантонски.

Мальчишки лежат в кроватях, каюта еле освещена. Винк тихо спит, свернувшись калачиком, а вот Олли наполовину свешивается с койки и громко сопит.

Бо без рубашки стоит на коленях перед нижней койкой, влажные волосы убраны с лица назад. У него крепкая, рельефная, как утесы Дувра в золотом свете солнца, спина. Он поднимает взгляд на меня, и мою шею опаляет жар. Можно подумать, я в своей жизни видела недостаточно спин — докеров, Джейми, — хотя у него спина больше похожа на тонкую гряду, в сравнении с утесами Дувра.

Бо завязывает шнурок на горловине плоского кожаного мешочка, а затем поднимается на ноги.

— Я просто искала Джейми, — объясняю я тихо, чтобы не разбудить мальчишек. Теснота и тусклое освещение придают каюте тревожащую интимность.

Он медленно натягивает рубашку на свой рельефный торс, заставляя пламя на моей шее вспыхнуть ярче.

— Джейми говорил, его сестра — тот еще кадр.

— Да? — Значит, он сказал обо мне хотя бы Бо. — О тебе он никогда не упоминал.

— Возможно, потому, что словами всего не передать. — Даже с учетом весьма заметного акцента его фраза звучит вызывающе.

— Я вполне могу описать тебя одним словом. Павлин.

— Павлин? — произносит он.

— Именно. Такая птица с длинным хвостом, который она распускает, чтобы привлечь внимание.

Он пожимает одним плечом, обводя меня оценивающим взглядом, который, кажется, способен проникать сквозь стены.

— Джейми никогда не учил нас такому.

— То есть это Джейми научил вас английскому.

Он моргает и откидывает назад голову, в которой, вероятно, раньше даже не мелькала мысль о том, что его может поправить женщина.

— Джейми помог нам всем. Больше шансов найти работу, если говоришь по-английски. Если хочешь лучшего для него, поезжай домой. Девушки не должны скитаться в одиночестве.

Несмотря на всю мягкость его тона, у меня вспыхивает лицо, словно за щеками пара угольков. Если бы он выглядел чуть старше, я бы предположила, что он родился в год Быка. Люди, рожденные в этот год, трудолюбивы, но часто несносны.

— Вы с Джейми знакомы вот уже… сколько, два года? Я знаю его восемнадцать лет, с учетом года в утробе матери. Думаю, мне виднее, что для него лучше.

— Возможно, он повзрослел с момента отъезда. Повзрослел достаточно, чтобы прекратить слушаться сестру.

Мое лицо каменеет.

— Если ты не собираешься сообщить мне, где он, я, пожалуй, пойду.

— Он не сказал, куда пойдет. Но раз уж ты его сестра, могу поспорить, ты сама догадаешься.

Я запахиваю свое пальто резче, чем нужно. Я уже готова развернуться на каблуках и уйти, когда замечаю, что одеяло с верхней койки отсутствует, а из-под подушки торчит фланелевая ночная рубашка Джейми. Он еще не готов ложиться спать. Если Джейми изучает астрономию каждую ночь, я, кажется, знаю, где он может быть. Бо, все еще разглядывающий меня, улыбается так, что это можно принять за игру света.

Что ж, Джейми, возможно, я действительно знаю тебя лучше, чем ты думаешь.

9

Спускаясь вниз по трапу, я слышу за спиной приближающиеся шаги.

— Мадам?

Я застываю. Стюард с удивительно неприятной ухмылкой наклоняет ко мне черноволосую голову. Кожа на его выступающих скулах туго натянута, отчего он довольно сильно похож на скелет. Видел ли он, как я выходила из каюты 14?

— Добрый вечер, мадам. Заблудились? — спрашивает он с игривыми нотками в голосе. — Опасно такой даме, как вы, ходить тут в одиночку.

— Да. — Я напоминаю себе, что я состоятельная англичанка, и люди вокруг существуют только ради моего удобства, и никак иначе. — Похоже, я не туда повернула, — заявляю я тоном, не терпящим возражений. — Пожалуйста, укажите мне дорогу к лифтам.

— Разумеется. — Он резко шмыгает носом, словно простудился. Затем тыкает костлявым пальцем в направлении Плавников. — Около дюжины шагов по Шотландской дороге, и справа от вас будет дверь. Войдите в нее и следуйте далее, пока не увидите таблички.

Я неторопливо иду прочь в полной уверенности, что, если обернусь, увижу, как он смотрит мне вслед. Нужно быть более осторожной и не попадаться здесь на глаза не только потому, что я женщина, но и потому, что я дама из первого класса, которой не может быть никакого дела до здешних обитателей. Избегая смотреть на каюту старшины, я открываю дверь в первый класс.

Лифт поднимает меня до своей конечной остановки на палубе А. Херувим, украшающий верхнюю ступень лестницы-волны, еще пухлее, чем его собратья снизу. Я пробираюсь сквозь толпу разряженных богачей к лодочной палубе. На средней лестничной площадке обитает еще несколько божественных персонажей, включая двух ангелов, удерживающих вычурные часы, которые показывают 8:40. Тема загробной жизни, безусловно, весьма разнообразно представлена в местном интерьере. Но разве на судне, плывущем посреди океана, стоит постоянно напоминать о смерти?

Заменяющий часть потолка стеклянный купол кажется темной короной, отражающей огни люстр. На буфетном столике золоченая русалка протягивает гостям раковину, полную фруктов, которые венчает ананас. Я видела ананасы на рынках, но даже представить себе не могу человека, который согласится есть эту помесь шишки с яблоком. Я принюхиваюсь к нему, но он пахнет совсем не шишками, и даже не яблоками, а чем-то сочным и сладким.

Сунув в карман яблоко, я прохожу через фойе, в котором пианист наигрывает какую-то мелодию. Наконец, четверть часа спустя после ухода из каюты 14, я добираюсь до вершины «Титаника», лодочной палубы.

Ветерок остужает своими благословенно прохладными ладонями мои горящие щеки. У мамы руки всегда были холодными, и мы с Джейми любили брать их в свои, слишком горячие.

Небо усыпано звездами, и их больше, чем я видела за всю свою жизнь. И как же манят к себе эти звезды, сильнее, чем все драгоценности в первом классе. Словно самоцветы в тиарах, нитки жемчуга, сверкающие бриллианты, разложенные на темном бархате неба.

Скамьи пусты, на палубе почти никого. Большинство предпочитает увеселения в залах корабля. Электрические фонари создают вокруг труб жутковатый ореол. Из четвертой, последней, дым не идет. Возможно, это просто обманка. Китайцы недолюбливают число четыре, а европейцы, напротив, предпочитают четные числа.

Спасательные шлюпки стоят неподвижно, словно бледные призрачные колыбели в костяных руках. По четыре в каждом из четырех углов. Меня бросает в дрожь. Эта палуба полна несчастливых знаков, и я могу поспорить, что Фонг ни за что сюда бы не пошел, даже если бы ему позволили.

Парочка, идущая под руку, кивает мне на ходу, оставляя за собой яркий след женских духов. Я решительным шагом направляюсь к корме, высматривая Джейми.

Лодки, стоящие на деревянных подпорках, находятся на уровне глаз. Система крюков и петель удерживает на месте холщовые чехлы. Я присматриваюсь. Чехол на третьей лодке слегка отогнут. Я подкрадываюсь к лодке и шепчу:

— Джейми?

Океан ворчит и вздыхает, заглушая мой голос.

— Джейми? — повторяю я громче.

Высовывается голова.

— Черт, Вал. Что ты здесь делаешь?

— Ищу мачту, на которой смогу поднять свой белый флаг. Мир, братишка? Я не пытаюсь убедить тебя отправиться в Нью-Йорк, а ты прекращаешь разговоры про Лондон.

Я протягиваю ему яблоко.

Правая часть его рта дергается.

— Мир.

Он берет подношение, а затем двигается, чтобы освободить место на полу, где он сидел с накинутым поверх одеялом.

Оглянувшись вокруг, чтобы убедиться в отсутствии любопытных глаз, я задираю юбку и перелезаю через борт, случайно наступая брату на ногу, прежде чему устроиться у него под боком. Он проглатывает ругательство.

Я снимаю шляпку и кладу голову на скамью.

Он смотрит на меня.

— Так где ты была? Я тебя повсюду искал.

— Ты, должно быть, пропустил первый класс.

— Не может быть.

— Почему? Каюта пуста, за нее уплачено вперед. К тому же я нашла союзника.

— Кого?

Я коротко рассказываю ему о своей встрече с Эйприл Харт, игнорируя его стоны и пытаясь добавить в голос уверенности.

Его вздох тяжел, как полная дождевая бочка.

Я шмыгаю носом.

— Я стольким пожертвовала, чтобы здесь оказаться. Потратила все до пенни на билет из Лондона в Саутгемптон.

— Я знаю, Вал.

— Почему ты не рассказал своим друзьям обо мне?

— Они задают слишком много вопросов. Бо и Барабанщик знали о тебе.

Его слова проливаются бальзамом на мои душевные раны. Я еще не встречалась с этим Барабанщиком, но подозреваю, что скоро встречусь.

Аромат сосны мешается с запахом свежей краски. Мы, должно быть, первые пассажиры в этой лодке.

— Здесь уютно, хоть и чуточку пусто. Где весла?

— Без понятия. Кажется глупым хранить их отдельно от лодок, но кто бы меня спросил.

Или любую женщину, как сказала бы Эйприл Харт.

— Лодки — высший класс. Обшивка внакрой, руль из вяза. Но их всего шестнадцать — плюс те складные, что они хранят на носу. Этого хватит лишь половине из двух с лишним тысяч пассажиров. Но они утверждают, что все согласно правилам.

Я присвистываю.

— Хорошо, что Ба научил нас плавать.

Единственное, что нарушает тишину, это плеск волн о корпус «Титаника» и ритмичное поскрипывание досок. Джейми вздыхает.

— Что ты сделала с книгами?

— Распродала.

Один из планов Ба был связан с покупкой книг из уходящих с молотка домов и последующей продажей их с лотка, таких, к примеру, как «Астрономия сквозь века» и достопамятная «Пчелиная ферма для начинающих». Ничего хорошего из этого плана, впрочем, не вышло. Если в Лондоне и есть что-то постоянное, так это дождь, а дождь и книги — извечные враги. Но, с другой стороны, именно «Астрономия сквозь века» познакомила Джейми со звездами.

— Жаль, что тебе пришлось разбираться со всем этим в одиночку.

Кажется, будто звезды отодвинулись, словно давая мне больше пространства. Воспоминания о том мрачном утре призрачным шепотом звучат в голове. Я нашла Ба в переулке в квартале от нашего дома. Он умер, ударившись в подпитии о фонарный столб. Его цилиндр крутился под порывами ветра, как встревоженная собачонка.

Я перебираю эмоции, сплетающиеся внутри в тугой клубок: злость на его безрассудство, вину за то, что меня не было рядом, печаль от того, сколько всего он не увидит, например слонов. И все это щедро приправлено облегчением оттого, что больше ему не придется страдать.

Обычно, когда зеленый змий утаскивал Ба в очередной темный угол, он не разговаривал целыми днями. А после смерти он перестал не только говорить, но и слушать. Ба так старался, но, как и все мечтатели, не смог справиться с ополчившимся против него миром. Надеюсь, его следующая жизнь на китайских небесах легче.

— Ты похоронила его рядом с мамой?

Я покачала головой.

— Ее родители этого бы не допустили. Но я нашла ему местечко на Восточном лондонском кладбище.

Джейми фыркает. Затем двигается, и я чувствую его полный тревоги взгляд.

— Что не так? — спрашивает он.

— Каждую ночь мне снится, что Ба в беде. Это совершенная бессмыслица. Он давно уже должен был отправиться в другой мир. А он пытается что-то сообщить. И это как-то связано с тобой.

Он хмыкает, и я чувствую, как что-то захлопывается прямо перед моим носом, как дверь перед коммивояжером.

Я сую ногу в эту дверь.

— Понимаешь, ты тоже есть в этих снах. Но ты никогда ему не помогаешь. Всегда просто пялишься в пространство.

С очередным смешком он задирает нос.

— Именно так. Я щелкаю его по носу, и он уворачивается.

— А что ты делаешь в своих снах?

— Пытаюсь помочь ему. Но ему нужна не я. А ты. Что бы тебя ни разозлило, ты должен простить его.

Он ворочается, заставляя доски скрипеть.

— Он никогда не просил о прощении, пока был жив. Так чего теперь переживать?

Я прижимаюсь к его плечу, на ощупь похожему на стальную трубу.

— Потому что он застрял.

Джейми зажмуривается, словно прячась от моих слов.

— Недели не прошло после ее похорон, как он заложил ее обручальное кольцо и потратил все деньги на огненную воду.

Я морщусь, слыша из его уст выражение, которым Ба называл свой дешевый джин.

— Так вот из-за чего ты злишься… Ему нужны были деньги, чтобы заплатить наши долги. Помнишь про пчелиную ферму?

— Как я могу забыть? — бормочет он, стряхивая мою голову со своего плеча. — Иногда ты не можешь простить, потому что это унижает людей, которых ты любишь.

— Но мама хотела бы, чтобы ты простил его. «Не стоит слишком часто оглядываться назад, иначе пропустишь то, что впереди», помнишь?

— Ни за что, Вал. Даже не проси.

В его голосе появилась горечь, которую раньше я не слышала. Кажется, Джейми стал тяжелее, и не только из-за приобретенных в котельной мускулов.

Мы все еще оплакивали маму, когда он уехал, и я надеялась, что в котельных будет достаточно места и времени, чтобы прогнать болезненные воспоминания. Но, возможно, там, внизу, в отсутствие свежего воздуха, их негде было развеять, и его горести только увеличились.

Я решаю пока отступить. Буду тянуть мало-помалу, как лодчонки, которые вывели «Титаник» в море, и наконец заставлю Джейми двигаться. Есть более насущные вопросы, требующие решения, а для этого мы должны быть в хороших отношениях.

Я указываю на одну из самых ярких звезд.

— Как называется та большая, красная?

— У китайцев — Белый тигр. На западе ее называют Быком.

Ну разве не похоже на нашу жизнь? Два человека смотрят на один и тот же объект, но видят совершенно разное. Я смотрю на швыряние угля в топку и вижу работу. Он видит призвание.

— И почему же ты так любишь эти котельные? Там внизу темень. Меня бросает в дрожь.

— Откуда ты знаешь? — ворчит он.

Джейми прекрасно знает о том, что я боюсь темных, закрытых пространств. Это он меня нашел, когда я, юла шести лет от роду, упала в угольную яму.

Он снова поворачивается, поправляя свою одежду. Кое-как устроившись, испускает тяжелый вздох.

— Когда Барабанщик выбивает дробь и мы ловим ритм, я чувствую внутри умиротворение, покой. Иногда в хорошую погоду мы натягиваем гамаки прямо на палубе, и я с головой погружаюсь в звезды. Я целую ночь не спал, когда пролетала комета Галлея.

Я разглядываю все эти созвездия, рассыпанные по небу, как крупинки соли.

— Вот это супчик там кипит.

— С ума сойти, правда? — Его голос полон восторга. — В Лондоне за счастье увидеть с десяток звезд в месяц. Но здесь они повсюду. Я все никак не привыкну. Кажется, поднимись я достаточно высоко, смогу зачерпнуть полную пригоршню, а затем сдуть их с ладони, как семена одуванчика.

В детстве мы с Джейми загадывали желания на одуванчиках, как и все прочие дети. Но как-то вечером родители ссорились на кухне, а одуванчика под рукой не было. Джейми, лежащий рядом со мной на нашей половине кровати, сказал, что, если подуть просто так, без одуванчика, то Небеса все равно нас услышат и, может быть, исполнят наше желание. Он взял меня за руку, и мы вместе дунули, почти выдохнули. Родители затихли. А потом, почти сразу, мама засмеялась. После этого нам не нужны были одуванчики, чтобы загадать желание. Мы просто дули. И каждый раз, когда желание исполнялось, я слышала мамин смех.

Он добавил чуть тише:

— Знаешь, я и ее вижу там, наверху.

— Что она делает?

— Танцует, сняв туфли. Помнишь?

Я улыбаюсь.

— Да.

Мама любила, пристукивая пятками, напевать фривольные песенки, пока пекся хлеб, хотя я так и не поняла, где дочь викария могла эти песенки услышать.

— Но иногда она тиха. Как будто просто смотрит на нас из окна. — Он издает протяжный вздох.

Мы с Джейми всегда соревновались за мамину любовь, но он, безусловно, обожал ее больше всех. Мы оба могли принести ей букетик, наткнувшись на цветущую клумбу, но только он мог нарвать ей цветов под проливным дождем.

Я сжимаю его руку, и в ответ он сжимает мою.

— Джейми?

— М-м-м? — Его взгляд все еще устремлен к звездам, но брови задумчиво нахмурены.

— В Нью-Йорке тоже есть звезды.

Мы поднимем звездно-полосатый флаг на нашей мачте, оставив британский за кормой. Новая дорога для нас и мирное окончание пути для родителей. Я тянусь к небу, будто зачерпывая звезды, а затем сдуваю их с ладони, как семена одуванчика.

10

11 апреля 1912 года

Ба привязан к вековому дубу, растущему в центре широкой, заполненной водой ямы. Джейми стоит на самой высокой ветке дуба, и его рубашка полощется, словно парус, идущий против ветра. Вода поднимается, будто снизу бьет подземный ключ.

Я бреду к Ба, но двигаюсь слишком медленно. Наконец я добираюсь до него. Мои пальцы судорожно впиваются в узлы. Но яма наполняется слишком быстро.

— Помоги мне, ты, осел!

Вода достает уже до хилой груди Ба, затем лижет его подбородок. Он вытягивает шею и печально смотрит на меня.

— Джейми!

Брат поднимает вверх голову. Что-то привлекло его внимание. Но не мы.

Я сажусь, тяжело дыша. Пуховое одеяло обмоталось вокруг моих ног, ночная рубашка прилипла к спине. Глубоко дыша, чтобы подавить дрожь, я пытаюсь уловить обрывки сна.

Чем все закончилось? И почему я никогда не могу этого вспомнить?

Ковер ласкает мои ступни, когда я подхожу к окну и выглядываю в щель между шторами. Яркий свет дня режет глаза. Солнце почти в зените. Мы идем на запад, а значит, мы уже оставили позади Квинстаун, Ирландию, последнее место, где меня могли вышвырнуть до того, как мы пересечем Атлантику.

Всего шесть дней до прибытия в Нью-Йорк. Шесть дней на то, чтобы привести Джейми в чувство, подготовить наш номер и убедить мистера Стюарта посмотреть его. Некогда время терять. А есть еще проблема с Актом об исключении китайцев, тоже ставшая на один день ближе. Мистер Стюарт определенно мог бы помочь нам с этим, будучи богатым и влиятельным человеком. Разве не так устроен этот мир?

Я открываю мамину Библию и разглядываю фото мамы и Ба.

— Доброе утро, досточтимые родители. Джейми все такой же упрямый. И говорит чепуху. Как ему может нравиться работа в трюме корабля, если он без ума от звезд? Что-то не сходится. Но не беспокойтесь, я заставлю его смотреть на вещи разумно.

Мой взгляд цепляется за платье с журавлями от Эйприл Харт, которое висит в гардеробе. Такие платья не для оборванок вроде меня, но мне не терпится его примерить.

Джейми не ждет меня раньше обеда. Прежде чем начать одеваться, я делаю растяжку ног от ступней до бедер, потом наклоны, стойку и хождение на руках — утреннюю разминку, с которой начинается практически каждый мой день. С учетом качки это не так уж и просто, но вскоре изначальное жжение в мышцах сменяется покалывающим теплом.

Закончив, я опускаюсь на ноги и направляюсь в сторону туалетной комнаты. Зеркало заставляет задуматься о моем внешнем виде. Неровные пряди волос образуют неопрятную копну. Мама называла мою «львиную гриву» главным сокровищем. Волосы густые и блестящие, такие черные, что на солнце в них играют винные искры.

Открыв кран, я умываюсь, не жалея мыла с бергамотом. Затем мокрыми руками стягиваю в узел волосы и разглаживаю изогнутые брови. По крайней мере глаза сияют, отвлекая внимание от обветренных губ.

Из сундука миссис Слоан я достаю бандаж собственного изобретения — «шапочку для близнецов», — который когда-то использовала, чтобы перетягивать грудь перед выступлениями. Если я собираюсь обедать с приятелями Джейми, мне придется надеть его запасную форму, и «шапочка для близнецов» поможет скрыть мою грудь.

Закрепив его, я через голову надеваю платье. Каким-то образом Эйприл удалось настолько превосходно скроить платье, что пуговицы не требуются. Я прикалываю вуаль к бархатной шляпке-ток, также оставленной мне Эйприл, стараясь не задеть веер из длинных перьев, а затем пристраиваю шляпку на голову.

Несмотря на намерение игнорировать зеркало, вскоре я уже кручусь перед ним, сомневаясь, что эта царственная особа в отражении — я. Талия у платья заужена, а юбка свободно струится по бедрам. Моя осанка всегда была безупречной благодаря многолетним тренировкам, но, надев это роскошное платье, я еще сильнее выпрямляюсь, словно кто-то тянет меня вверх за ниточку.

Смотрящая на меня с фотографии на столике мама, кажется, удивленно поднимает бровь.

— Прости, мамочка, это все платье. Ничего не могу поделать.

Я подхватываю фотографию, гадая, стоит ли показать ее Джейми. Но, увидев маму, он лишь сильнее расстроится, а он и без того зол на Ба. Еще не время. Я убираю фото назад к Руфи и закрываю книгу.

Наконец я обуваю туфли. Они мне велики на два размера, и, если бы не ремешки, то я бы, скорее всего, вывихнула себе лодыжки. Мои собственные черные ботинки сослужили бы мне лучшую службу, доведись удирать от кого-то. Это первоклассная обувь, с настоящими металлическими наконечниками — не какой-то воск или клей на шнурках. Но даже мне понятно, что сочетание подобных башмаков с изысканным платьем вызовет осуждение — не совсем тот эффект, к которому стремится Эйприл. К тому же, если вдруг появится необходимость сбежать, сомневаюсь, что в этом платье у меня получится.

Но еще хуже, чем обуть мужские ботинки с элегантным платьем, будет вырядиться в лодочки с матросским костюмом Джейми. Я ищу, в чем бы мне понести ботинки. В гардеробе обнаруживается холщовая сумочка с вышитой на ней эмблемой «Уайт Стар», в которой лежат пара белых и пара черных тапочек. Ни разу за всю жизнь в моем распоряжении не оказывалось столько обуви. Я запихиваю свои ботинки к шлепанцам, затем подхватываю светлое, цвета ванильного кекса, кашемировое пальто.

В коридоре я вижу стюарда Латимера, держащего вазу с лилиями-«звездочетами». Он стоит так неподвижно — ни единый волосок не выбился из укладки, — что я невольно задумываюсь, как давно он здесь.

— О, добрый день, миссис Слоан. Это от компании «Уайт Стар Лайн» с наилучшими пожеланиями. Могу я поставить их в вашу комнату?

— Да, конечно. — Я отступаю, а затем следую за ним в каюту. — Стюард, не могли бы вы сказать мне, где остановился мистер Альберт Энкни Стюарт?

На его лице отражается сожаление.

— Увы, но некоторые гости пожелали уединения, и он один из них.

— Понятно.

Его слова падают, словно монета в пересохший колодец, кружась и переворачиваясь, чтобы потом глухо звякнуть о дно. Это так типично. Планы, как всегда, полусырые, слышу я слова Джейми. Что ж, по крайней мере земля под ногами у меня пока не горит.

Кажется, будто лилии алчно смотрят на меня, распахнув свои алые пасти. Настоящая миссис Слоан, с ее отсутствующим воображением, возможно, оценила бы их насыщенный аромат, но мне они напоминают о кладбище.

Стюард Латимер выпрямляется, заложив руки за спину.

— Капитан Смит приглашает вас на закрытый приветственный прием завтра в два часа в банкетный зал ресторана «А-ля карт».

Вот и она. Встреча с капитаном. Меня охватывает непреодолимое желание взмахнуть руками и улететь. Но если я откажусь, Эйприл Харт упустит «большой шанс» продемонстрировать свои наряды. А мне сейчас как никогда нужна ее помощь в поисках мистера Стюарта.

— Жду с нетерпением.

— А также, если вам интересно, сегодня в библиотеке будет лекция о китах. — Он с поклоном скользит к выходу.

На столике в коридоре я обнаруживаю хрустальную чашу, в которой в свободном доступе лежат ириски в обертках. Не видя никаких причин сдерживаться, я хватаю пригоршню конфет и пихаю их в сумочку.

Веселая Вдова, стараясь не споткнуться, ковыляет по Капустной Грядке, пусть даже при каждом шаге ее ступни выскальзывают из туфлей, а ремешки уже натерли лодыжки. Нужно просто вытерпеть этот спуск. Иду на цыпочках. Разве моим ножкам не приходилось страдать сильнее ради представления? И все же страдания ради моды кажутся вдвойне тяжелыми, поскольку никто за них не бросит мне монетку.

Люди кивают мне. Но на этот раз они еще и оборачиваются. Группка женщин даже останавливается, и я замечаю, как округляются их губы в восхищенных вздохах. Не могу побороть желание слегка пококетничать и, откинув голову, начинаю плавно покачивать бедрами при ходьбе. О, это старье? Да так, на бегу схватила из шкафа первое попавшееся.

Ожидая лифта, я чуть разворачиваюсь к каюте В-47 на случай появления Эйприл Харт. Один из лифтов открывается, и пара в нем мгновенно прекращает разговор.

— У вас замечательное платье, моя дорогая, — замечает женщина, тучная дама в широкополой, усеянной громадными розами шляпе, полями которой вполне можно выбить кому-нибудь глаз. — Это «Люсиль»?

— Нет. Это «Дом Июля».

— О, — задумчиво выдыхает она.

Я добираюсь до палубы Е и застегиваю пальто. В третьем классе рекламировать наряд не нужно. Затем иду в сторону Плавников, внимательно осматриваясь, потому что помню о похожем на скелет стюарде с сальной усмешкой. Заметив нескольких мужчин, но ни одного стюарда, я широкими шагами направляюсь к короткой лесенке, ведущей к каюте 14.

Кажется, дверь каюты вибрирует от раздающегося за ней шума. Я прислушиваюсь.

— Сожми кулак, выровняй его по оси Южного Креста, и твой большой палец укажет на юг, — объясняет Джейми. — Нет, правый кулак. Будешь использовать левый, окажешься где-нибудь в Тимбукту.

Я стучу, и дверь тут же открывается. Винк награждает меня робкой улыбкой.

Джейми держит у иллюминатора листок бумаги, на котором он нарисовал пять точек, напоминающих по форме воздушного змея. Олли стоит рядом с ним, и его большой палец указывает вниз. Бо отсутствует.

— Доброе утро. Кто любит ириски? — Я вываливаю ириски в подставленные ладошки мальчишек, и их лица вспыхивают от радости.

Джейми хмурится.

— Не ешьте их перед обедом. Испортите себе аппетит.

— Мой аппетит не портится, — ворчит Винк, но разворачивать золотистую фольгу перестает.

Я корчу рожицу брату, чей твердый лоб я почти могу достать своим собственным, с учетом моей прибавки в росте.

— Теперь вы знаете, кто из нас веселый близнец. А еще я принесла тапочки.

Я вываливаю содержимое моего мешка на пол. Схватив четыре тапочки, я быстро жонглирую ими, а затем ловлю — белую пару в правую руку, черную — в левую — и протягиваю мальчишкам.

— Ого, где ты так научилась? — Олли берет белые шлепки.

Винк скидывает свою обувку и ныряет в черные.

— Отец нас научил.

Ба добился того, чтобы координация между глазами и руками у нас была такой полной, словно они связаны веревочками. И вообще, Джейми хоть разминку-то делает?

Олли и Винк вышагивают между койками, обживая свои новые тапочки.

— Я больше не жонглирую, — заявляет Джейми.

— Конечно, нет, — легко соглашаюсь я. — Какой смысл жонглировать углем?

Качая головой, Джейми отступает, чтобы оценить мой наряд.

— Если бы ты продала это платье, хватило бы на билет до Лондона, а то и на два.

Я стягиваю пальто и кладу его вместе со шляпкой на койку Джейми.

— Меня больше интересует билет в цирк братьев Ринглинг.

Джейми хмурится, пробегая пальцем по кашемиру цвета ванили. Я отпихиваю его руку, чувствуя, как от вызванного им раздражения становится трудно соображать. Мы можем пререкаться часами, но так и не приблизиться к решению ни на йоту.

— Вот теперь они похожи на близнецов, — шепчет Олли Винку.

Дверь открывается, и входит Бо, принеся с собой запах океана и тепло солнца. Его взгляд скользит по мне, и он тут же захлопывает дверь.

— Нашел работу. Можно взяться двоим.

Джейми рассеянно пробегает пальцами по волосам.

— Что за работа?

— Починить несколько шезлонгов. У корабельного плотника инфлюэнца. Хорошие деньги, но нужно держать все в секрете, потому что правилами «Уайт Стар» запрещено нанимать нас. Но, раз уж я нашел работу, значит, выиграл пари, и моя стирка на тебе.

Я фыркаю. Джейми обожает пари. Стоп. Может быть, это и есть шанс. Пусть мне и не удалось убедить его выступить перед мистером Стюартом, но когда это он отказывался поставить меня на место? Идея приобретает более четкие очертания.

— Предлагаю пари, — выпаливаю я, торопя мысли, чтобы успеть за собственным языком. Мой мизинчик, самый слабый, но и самый дерзкий из всех пальцев, качается перед носом у Джейми. — Спорим, что я смогу заработать больше денег, чем ты, до сигнала отбоя.

Бо скептически хмыкает у меня за спиной, и мой мизинчик описывает круг, включая его в наш спор.

— Чем вы оба вместе. Если я выиграю, Джейми… — На мгновение все в каюте замирают. — Джейми выступит вместе со мной перед мистером Стюартом.

Я не могу сбросить все свои карты. Джейми просто так не согласится отправиться в Нью-Йорк. Но когда ты на сцене, ты одновременно и фокусник, и его волшебная шляпа. В твоих силах творить чудеса, которые люди запомнят до конца жизни. Мне просто нужно снова разжечь в Джейми любовь к чудесам. Как только он вспомнит, каково это выступать, летать, он может изменить свое мнение.

Брови Бо выгибаются двумя мостами, а Джейми ехидно ухмыляется.

— Жду не дождусь, когда услышу, что я выигрываю, если ты продуешь.

Олли и Винк, у которых сейчас по одной белой и по одной черной тапочке, следят за мной и Джейми, словно за игроками на теннисном корте.

— Если я проиграю, мы идем каждый своей дорогой.

Я идеально держу равновесие, хотя вся остальная каюта будто пускается в пляс вокруг нас.

Обычно мы спорили о том, кому достанется вся слава или большая куриная ножка. И ни разу о чем-то столь… ну, титаническом.

— Вал, — говорит он, и на лице его проступает усталость, как у мамы, когда она находила одну из припрятанных фляжек Ба.

Я понимаю, что Джейми может просто сказать нет, уйти с арены, будучи уже не тем братом, которого я помнила, а более тусклой и мрачной версией самого себя. И пусть мне грустно видеть его таким, но это подтверждает, что я на правильном пути. Наши судьбы связаны, поэтому, когда он теряет равновесие, я должна поддержать его твердой рукой. Разве Ба не говорил нам, что один сапог направляет другой и что, когда один сбивается с пути, второй должен вытащить напарника на верную дорогу?

Корабль резко дает крен. Мне удается удержать равновесие даже на каблуках, но Джейми рассеянно хватается за стойку кровати.

Если долго стоять на одном месте, можно увязнуть, братец.

Он замечает мою пренебрежительную усмешку и кривится. Вспомнив о своих товарищах, застывших в разных частях каюты, он выпрямляется и кидает на них свирепый взгляд, словно спрашивая: На что уставились? Самоуверенная улыбка расцветает на его лице, и он машет передо мной своим мизинцем.

— Мы не просто идем каждый своей дорогой. Если ты проиграешь, ты вернешься в Лондон. Деньги я найду.

Я издаю лающий смешок, ожидая завершающей фразы, которая так и не звучит. Если я хочу, чтобы Джейми вступил в игру, придется поставить что-то не менее важное. Лондон — это мое прошлое. Мое будущее — Америка. Могу ли я позволить себе ставить на кон собственную судьбу? Но как же мне не сделать этого? Если комета Галлея пролетит, больше ты ее в своей жизни не увидишь.

В два шага я подхожу к нему и протягиваю кулак. Он опускает свой сверху — этот жест означает скрепление пари.

— Удачи, сестренка. Сегодня ты обедаешь вместо меня.

— Я думала, мы пообедаем вместе.

— Появление лишнего человека за столом будет выглядеть подозрительно, к тому же я отлично позавтракал. — Из своего вещмешка он достает запасную форму и с усмешкой швыряет мне. — Думаю, я пока возьмусь за те шезлонги.

По крайней мере он не собирается мне поддаваться. Я уже подумываю тоже пропустить обед и заняться подготовкой.

— Ну, если ты так переживаешь… — подначиваю я.

Он смеется, не принимая подачу.

— Бо отведет тебя в обеденный зал. И, парни, — он чуть сдвигает шапочки мальчишек, — не теряйте запал.

Затем выскальзывает за дверь.

После того как Джейми уходит, меня и Бо накрывает неловкое молчание, прерываемое лишь шлепаньем тапочек по полу. Порыв соленого ветра из иллюминатора летит мне в лицо. Ну, сорвиголова, какой там, говоришь, у тебя план? У Джейми с Бо преимущество. Мало того, что они — мужчины и им не надо притворяться, так их еще и двое.

Что ж, парни, я буду умнее.

— Мы ждем снаружи, — ворчит Бо.

Винк аккуратно ставит свои тапочки под кровать, в то время как Олли просто скидывает свои у раковины. Обувшись, они направляются следом за Бо к выходу. Но перед дверью Олли приседает, зацепившись взглядом за что-то на полу.

Когда он поднимает ко мне лицо, все веселье с него исчезает, словно стертое тряпкой.

— Что там?

На полу лежит перо. Я поднимаю его, маленькое белое перышко, бывшее частью пучка на шляпке. Наверное, я сломала кончик одного их длинных перьев, прикалывая вуаль к краю.

Олли кидает на Винка один из тех взглядов, которыми награждают друг друга, когда стоят на улице с корзиной для пикника и слышат раскаты грома.

— Оно указывало на двенадцать часов, — шепчет он.

Я машу перышком перед лицом Олли, он подается назад, чуть не кувыркнувшись через голову, и скрывается за дверью.

11

Винк и Олли идут по бокам от меня, матроса Валоры, когда мы следом за Бо спускаемся на палубу ниже, в обеденный зал.

Джейми сказал, что лишний человек за столом вызовет подозрения. Но что насчет замены пассажира? Хотя Джейми считает, что это безопасно, а из нас двоих он более осторожный. Я натягиваю матросскую шапочку пониже на лоб.

— Мы тоже хотим участвовать в пари, — заявляет Винк. — Ириски в его кармане шелестят при каждом стуке слишком больших ботинок.

— Да, двое против одного нечестно. А мы с Винком можем считаться за одного человека.

При виде серьезных лиц мальчишек, повернувшихся ко мне, как подсолнухи к солнцу, сжимается сердце.

— Ну, а что вы умеете?

Они хмурят брови, перебирая в уме все свои скрытые таланты.

— Винк может полировать обувь, — выдает Олли.

Ботинки Винка, с ободранными носами и трещиной на боку, похоже, залитой клеем, свидетельствуют об обратном.

— Олли знает, как изобразить пуканье под коленками.

Остановившись посреди коридора, Олли сует руку в штанину, а затем прижимает ладошку чашечкой к задней части коленки, издавая целую симфонию метеоризма. Винк вносит свою лепту, используя более традиционную подмышку.

Бо с сомнением оглядывается.

— Да, в самый раз. Это точно заставит людей раскошелиться.

— Не лезь не в свое дело, — рычит Винк.

— О! — Олли бьет себя по щекам. — Мы можем помочь тебе запустить тотализатор, как в обеденном зале. Даешь шиллинг и получаешь шанс выиграть кучу денег.

Я фыркаю. Это все равно, что сесть на прямой экспресс в каталажку.

— Люди решат, что мы хотим просто вытрясти из них денежки. Но мне нравится ваш энтузиазм. Хорошо, я вас беру.

Оба начинают скакать, как козлята. Олли даже щелкает каблуками.

— Я посвящу вас в наш план после обеда. Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь подслушал наши секреты.

Идущий впереди Бо качает головой.

Обеденный зал разделен на женскую и мужскую половины, но семьи встречаются на обеих. Длинные столы красного дерева накрыты белыми скатертями, на которых стоит настоящий фарфор, рядом с каждым местом — отдельный стул, а не общие скамьи, как это обычно бывает в пабах.

На задворках, в самом дальнем от окон углу, сочетанием темных голов и светлых матросских форм выделяются четыре фигуры. Меня не удивляет, что китайцам отвели худшие места. Кстати, как человеку, пытающемуся не привлекать внимания, мне это на руку. Я напрягаюсь, заметив грубияна Фонга, с аппетитом закидывающего в рот еду, в то время как Тао лишь принюхивается к содержимому своей тарелки. Его коса водопадом струится по спине.

Нас провожают взгляды, полные открытого неодобрения, и под ними я словно уменьшаюсь. Одна женщина даже прикрывает нос салфеткой, когда мы идем мимо. Это не особо отличается от нашей жизни в Лондоне — просто ударная доза презрения вместо нескольких ежедневных капель. И все же меня охватывает смутное чувство разочарования, отчего я лишь глубже натягиваю шапку. Несмотря на то что мы пассажиры одного корабля, мы вовсе не равны.

Двое матросов-китайцев, которых я еще не видела, оба приблизительно двадцати лет от роду, пытаются завязать беседу с семьей русских, сидящей рядом, — супругами и их розовощекой дочерью моего возраста. Один из матросов, жилистый парень со смеющимися глазами, изображает швыряние угля лопатой, а русские смотрят на него. По крайней мере, их, похоже, наше присутствие не раздражает.

Заметив наше приближение, оба парня встают и идут к нам. Я ощущаю укол беспокойства. Это не должно меня волновать, но я надеюсь, что эти двое примут меня, в отличие от Бо и Фонга.

Жилистый парень переплетает свои узловатые пальцы у груди и кланяется.

— Рад встрече, уважаемая сестрица Валора, — радостно провозглашает он по-кантонски. — Ты точь-в-точь как одна из нас, узкоглазых. — Последнее слово он произносит по-английски, заставляя меня усомниться, правильно ли я его расслышала. «Узкоглазый» — слово, которым называют любого китайского мужчину, не обращая внимания на его внешность. — Я Барабанщик, а это — Минг Лаи. — Он кивает на своего товарища, невысокого парня, с лысой головой и открытым, честным лицом.

— Джейми повезло иметь такую преданную сестру, — говорит Минг Лаи глубоким баритоном, напоминающим звук, который получаешь, подув в спиральную раковину.

Я немного успокаиваюсь.

— Спасибо. — Если бы только Джейми так думал. — Ты играешь на барабане? — спрашиваю я у Барабанщика.

Он — настоящий сгусток энергии — переминается с ноги на ногу, словно в голове у него звучит музыка.

— Он играет на любой поверхности, — отвечает Минг Лаи.

Его основательность прекрасно дополняет неуемную энергичность Барабанщика.

— Вроде этой, — не теряется Барабанщик, отстукивая пару тактов прямо на голове приятеля, прежде чем тот успевает увернуться. — Полагаю, ты уже знакома с Тао и Фонгом. Они не говорят по-английски.

— Ты тоже не говоришь, — замечает Минг Лаи.

— Да уж получше тебя.

Тао поднимается со своего стула. Его борода-сосулька прыгает вперед, когда он отвешивает поклон.

— Приятно познакомиться с тобой, маленькая сестрица. Нам жаль, что мы захлопнули перед тобой дверь.

Фонг по-прежнему сидит и жует, и сожалений в нем столько же, сколько в половице, о которую споткнулись.

— Это моя вина, дядюшка. Вы же ничего не знали.

Олли и Винк прыгают на места напротив друг друга, так что нам с Бо приходится сесть в самом конце, лицом к лицу. Я упорно разглядываю стол, пока официанты в белых куртках поспешно расставляют на столах блюда с ростбифом, кукурузой и картофелем в мундире. Становится понятно, что мне не стоило волноваться, заменяя Джейми. Официанты, обслуживающие нас, едва смотрят в нашу сторону, видимо, сосредоточившись на том, чтобы сбежать как можно скорее.

Тем временем официант за соседним столом, мужчина с прямоугольной окладистой бородой и розой на лацкане, кивает сидящим за ним пассажирам.

— Вам сейчас же принесут еще хлеба.

Он щелкает пальцем, привлекая внимание другого официанта, и указывает на корзину. Должно быть, это здешний старший официант.

На нашем столе нет хлебных корзин, хотя и есть кусок масла с эмблемой «Уайт Стар», такой же, как на мыле. Возможно, это обычный недосмотр. Я моргаю, ослепленная сиянием ламп над головой, отражающимся от эмалированных стен. У китайцев порции меньше, чем у остальных? Поскольку все уже работают вилками, трудно быть в этом уверенной.

Мне следует вести себя тихо. Здесь больше еды, чем я видела за очень долгое время, и нельзя сказать, что мы встанем из-за стола с пустыми желудками. В конце концов, предполагается, что я должна не высовываться. Но что хорошего в масле без хлеба?

Моя рука взлетает вверх, прежде чем я успеваю ее остановить.

— Официант?

Старший официант хмурится, глядя на меня, а затем направляется к нам, быстро перебирая короткими ногами.

— Мы бы тоже хотели немного хлеба.

Бо поднимает бровь. Рядом со мной застывает Винк, а Олли кладет назад свою картофелину. Обедающие, услышавшие мои слова, обжигают нас презрительными взглядами из тех, что обычно достаются помойным крысам или дурно пахнущим бродягам.

Оказавшись на перекрестье взглядов, старший официант отвешивает нам издевательский поклон.

— Я посмотрю, что можно найти.

Бо разглядывает меня со сдержанным любопытством, словно собаку, пытающуюся поймать свою тень. Я награждаю его удовлетворенной улыбкой.

— Джейми тоже попросил бы.

Он пожимает плечами.

— Сомневаюсь.

Продолжая есть, он изучает изображения кораблей «Уайт Стар» на стене позади меня. Возможно, жалеет, что здесь сейчас не Джейми.

Отведя взгляд, я замечаю, как Фонг прибирает к рукам перечницу. Он уже опускает ее в карман, когда Тао награждает его осуждающим взглядом.

Я понимаю, что у каждого из этих матросов есть лучший друг. Возможно, именно поэтому я не нравлюсь Бо. Если Джейми отправится со мной в Нью-Йорк, Бо останется совсем один. Но если Бо — лучший друг Джейми, он определенно должен желать ему лучшего. Может быть, у меня получится сдвинуть камень, если раскачать другой, рядом с ним.

Олли поворачивается к Бо.

— Сколько вам платят за работу?

Несмотря на то что мальчишки предпочитают английский, сейчас все говорят по-кантонски, скорее всего, как всегда, когда присутствуют люди, не знающие английского.

Бо зубами срывает кусок мяса с вилки, не ответив на вопрос.

Барабанщик подвигается ближе.

— Что там насчет работы? — Все его худое коричневое лицо движется, когда он жует. — Если есть работа, делитесь. Моя жена хочет побывать на празднике драконьих лодок этим летом.

— Катись мимо, — бурчит Бо.

— Джейми поспорил с Бо, что сможет заработать больше, чем он, а потом Валора поспорила с Джейми, что она заработает больше, чем они оба до сигнала отбоя, — вываливает Олли, не переставая жевать. — Если Валора победит, Джейми придется показывать трюки вместе с ней. А если победит Джейми, Валора отправится домой.

Теперь все пристально смотрят на меня. Даже добродушный Минг Лаи отрывается от беседы с русской девушкой, которая держит в руке яблоко и учит его произносить это слово по-русски.

Тао накручивает бородку на свой укороченный указательный палец.

— Большие ставки. Я думаю, сестра победит.

— Тогда ты проиграешь, — рычит Фонг. Он подцепляет ножом кусок масла и отправляет его в рот. — Как может одна девчонка заработать больше двух мужиков?

Тао распрямляет бороду и дарит мне безмятежную улыбку.

— Сестра знает, чего хочет. Она очень решительная.

Фонг цыкает, пронзая воздух своим выступающим зубом.

— Девчонки не должны командовать парнями. Они слабее и должны делать то, что им говорят. Никаких соревнований.

Мое лицо горит, и слова возражения рвутся с губ. Но я запираю рот на замок. Китайцев с детства учат уважению к старшим. Теперь пари с Джейми стало для меня еще важнее. Я покажу этому старику, кто тут слабее, когда возьму верх.

Когда последний кусочек ростбифа отправляется в мой желудок, один из официантов ставит передо мной корзину.

— Спасибо, — говорю я, несмотря на то что большинство из нас уже пообедали. Он, ничего не ответив, удирает.

Я снимаю салфетку с корзины. Мы с мальчишками заглядываем в нее, и я сжимаю зубы. Она наполнена хлебными корками, все как одна горелыми. Они настолько твердые, что их придется не один день размачивать в супе.

Олли стучит костяшками пальцев по одной из них.

— Мы могли бы бритвы о них точить.

— Ты еще не бреешься, — поддевает его Винк.

— Святая чешуя, — бормочу я. — Какая наглость. Этими корками легко можно разбить окно.

Я легонько подкидываю одну из них и тут же ловлю. Определенно, удобно бросать.

Неудивительно, что никто не просил. Бо фыркает, Барабанщик одаривает меня извиняющейся улыбкой, а Фонг, глядя с интересом, предостерегающе качает пальцем перед моим лицом.

Старший официант подает сигнал, прося тишины, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не запустить коркой в его ухоженную бороду.

— Леди и джентльмены, позвольте минуточку вашего внимания. Пришло время определить получателя сегодняшнего приза, который — спасибо всем за ваши щедрые вклады — в общем составил два фунта.

Раздаются аплодисменты, но я едва слышу их, потому что мое лицо пылает. Я чувствую, что Бо снова разглядывает меня. Бросаю на него свирепый взгляд.

— Ты на самом деле думала, что они дадут нам хороший хлеб, — мягко замечает он. — Наверное, ты еще не готова ко встрече с реальным миром.

Я задираю нос.

— Стыдно смотреть на то, как работа в корабельном трюме заставляет понижать наши стандарты.

Мужчина в белой униформе стюарда входит в обеденный зал, и сальная усмешка расплывается по его лицу, туго обтянувшему кости черепа. Это тот стюард-скелет, остановивший меня в коридоре прошлым вечером. В руках он держит коробку с вертящейся ручкой, которую отдает старшему официанту.

Олли показывает на него.

— Это Скелет. Он стюард нашей каюты, а еще он собирает ставки.

Мужчина шмыгает, словно подтверждая его слова.

— Пожалуйста, прокрутите имена в последний раз, — распоряжается старший официант.

Скелет крутит коробку, все время поворачиваясь, чтобы все видели, как он старается. Затем открывает маленькую дверцу наверху коробки и опускает ее, так чтобы ближайшая из обедающих могла сунуть туда руку. Она вытаскивает билет, и он зачитывает:

— Билет 412, принадлежащий мистеру Хиту Бледигу!

Воодушевленный рев сотрясает воздух, и крепкий парень вскакивает на ноги, подбадриваемый своими белобрысыми друзьями. Один из них стаскивает с головы Бледига колпак, открывая его блондинистую шевелюру, сияющую, словно шлем. Отобрав свой колпак, Бледиг ковыляет к старшему официанту и принимается с такой силой трясти его руку, что у того с лацкана отрывается роза.

Официант отбирает руку и крутит плечом.

— Эм, мои поздравления, сэр. — Скелет уводит расплывшегося в улыбке Бледига прочь. — А всем остальным желаю верить в свою удачу.

Вот именно, завтра и посмотрим, в которого из Лаков нужно верить. Я с вызовом в глазах поворачиваюсь к Бо, но его уже нет на месте.

12

Вернувшись в каюту 14, мальчишки немедленно переобуваются в свои тапочки. Олли с опаской смотрит на мою шляпку, которую я убрала на подушку Джейми, чтобы она не мешалась.

— Ты имеешь что-то против перьев? — спрашиваю я.

Олли сует руки в карманы, переминаясь с тапочки на тапочку.

— Жена фермера к

Моему любимому сыну Беннету

В этой книге нет ковбоев, но есть моряки

Из восьми китайцев, бывших пассажирами на «Титанике», шесть выжили.

Список персонажей на борту «Титаника»

Пассажиры третьего класса

• Валора Лак

• Джеймс Лак

• Чоу Бо Ва

• Винк

• Олли

• Барабанщик

• Минг Лаи

• Фонг

• Тао

• Хит Бледиг

• Дина Доменик, а также мистер и миссис Доменик

Пассажиры первого класса

• Эмберли Слоан

• Эйприл Харт и миссис Харт

• Шарлотта Файн и миссис Файн

• Альберт Энкни Стюарт и его слуга Кроуфорд (Крогги)

• Дж. Брюс Исмей, председатель и управляющий директор пароходной компании «Уайт Стар Лайн»

• Леди Люси Дафф-Гордон и сэр Космо Дафф-Гордон

• Берта Чамберс

Экипаж

• Капитан Эдвард Смит

• Энди Латимер, стюард первого класса

• Скелет, стюард третьего класса

• Офицер Мерри

• Ква, квартирмейстер

• Старший-на-корабле, старшина корабельной полиции

• Брэндиш, главный пожарный

• Бакстер, портье первого класса

Королевское почтовое судно «Титаник»

1. Корма

2. Стыковочные сходни

3. Палуба полуюта

4. Общая гостиная третьего класса на корме

5. Курительная третьего класса

6. Кормовая стапель-палуба

7. Читальный зал второго класса

8. Ресторан «А-ля карт»

9. Парикмахерский салон второго класса

10. Кафе «Паризьен»

11. Кормовая лестница первого класса

12. Прогулочная палуба первого класса

13. Обеденный зал третьего класса

14. Носовая лестница первого класса

15. Лифты

16. Каюты офицеров

17. Складные шлюпки

18. Спасательные шлюпки

19. Эксклюзивные каюты первого класса (Капустная Грядка)

20. Мост

21. Котельная номер 6

22. Каюты третьего класса

23. Хранилище

24. Корты для сквоша

25. Передняя грузовая палуба

26. Фок-мачта и марсовая площадка

27. Грузовая шахта

28. Общая гостиная третьего класса на носу

29. Грузовой отсек

30. Полубак

31. Якорь

32. Нос

Средняя линия корабля

• Шлюпочная палуба

• Кубрик

• Подпалубная цистерна

• Палуба Е

• Корма

• Парикмахерский салон второго класса

• Левый борт

• Шотландская дорога, коридор третьего класса

• Каюта старшины корабельной полиции

• Коридоры первого и второго классов

• Правый борт

• Плавники

• Нос

Честь и Доблесть

• По палубным доскам шагал капитан,
• Вещая своим сапогам.
• Они его гордостью были всегда,
• Держали, подобно корням.
• Того, что на правой ноге, звали Честь.
• Он сбиться с пути не давал.
• Был Доблестью левый, скажу вам как есть.
• И твердости он добавлял.
• И вместе они выручали его
• Из множества всяческих бед.
• Держали на палубе крепче всего,
• И в ливень, и в качку, и в шквал.
• И он никогда не снимал их с ног,
• Даже помыться решив.
• Он этим нечасто грешил, видит Бог,
• И чаще бороду брил.
• И этой обувке почти вышел срок,
• Истерлись подошва и швы.
• И вот уже Честь протекает чуток,
• И Доблесть подмокла, увы.
• Взглянул себе на ноги наш капитан,
• Его сапоги словно драный кафтан.
• Он крикнул: «О, горе!» – и кинул их в море.
• И скрылся во тьме капитан.

1

10 апреля 1912 года

Когда мой брат-близнец, Джейми, покидал меня, он поклялся, что это не навсегда. Всего за неделю до того, как комета Галлея прочертила небеса над Лондоном, он поцеловал меня в щеку и ушел. Одна комета появилась, вторая – скрылась. Но двух лет вдали от дома было более чем достаточно, чтобы прочистить голову даже в черном от угольной пыли трюме парохода. И раз уж сам он не спешит домой, пришло время ухватить эту комету за хвост.

Изо всех сил стараясь не ерзать, я жду своей очереди у трапа для пассажиров первого класса новейшего из океанских лайнеров компании «Уайт Стар Лайн». Крытый коридор, защищающий богатеев от солнечного света, ведет из депо «пароходного поезда» прямо к верхнему трапу. По крайней мере, отсюда далеко до крыс, кишащих в саутгемптонских доках, тянущихся под нами.

Вообще-то, некоторые здесь, наверху, и меня сочли бы крысой.

Супружеская пара передо мной косится на меня с опаской несмотря на то, что на мне одно из элегантнейших дорожных платьев миссис Слоан – серое, цвета акульей шкуры, что как нельзя лучше подходит к ее характеру, с шарфом из черного сетчатого газа, закрепленным на плечах. Но целую жизнь прожив под прицелом подозрительных взглядов, учишься их игнорировать. Разве не удалось мне уже пережить поездку из Лондона? Путь длиною в полдня в битком набитом вагоне дымящего поезда, бок о бок с пропахшим сардинами соседом. И вот я здесь, настолько близко к цели, что, кажется, чую запах Джейми – запах растоптанной травы и молочного печенья, которое он так любит.

Морской бриз остужает мои щеки. Несколькими палубами ниже вся пристань, куда ни глянь, забита зеваками, пялящимися на пароход, шестипалубной громадиной возвышающийся над ними. Над бортами, сверкающими черной полированной обшивкой, поднимаются четыре паровых трубы, настолько большие, что сквозь них легко может проехать поезд. Солидные буквы на борту гласят: ТИТАНИК. На трапе третьего класса в сотне футов слева от меня царит настоящее буйство костюмов: тюрбаны, расшитые кафтаны, ажурные шали с бахромой, тюбетейки соседствуют с привычными котелками и соломенными шляпками. Но я не могу разглядеть там ни одного китайца. Неужели Джейми уже на борту? В такой толпе я легко могла его пропустить.

С другой стороны, он ведь путешествует не один, а с семью другими китайцами – работниками его компании. Их всех отправляют на Кубу, на новый маршрут, поскольку их пароход встал здесь на прикол после забастовок угольщиков.

Холод разливается у меня внутри. Последнее письмо от него я получила месяц назад. С тех пор все могло измениться. Что, если компания Джейми решила отправить их вместо Кубы куда-нибудь еще, к примеру в Азию или Африку?

Очередь движется. Передо мной теперь всего несколько пассажиров.

Джейми! – зову я мысленно, как частенько играла в детстве. Слышит он не всегда, но меня утешает мысль, что услышит обязательно, если это будет по-настоящему важно.

В Китае появление на свет мальчика и девочки – двойняшек, олицетворения пары «феникс и дракон», – считается удачей, поэтому в честь нашего рождения Ба принес двух молочных поросят, зажаренных бок о бок, как символ общей доли. Кому-то это может показаться жутковатым, но для китайцев смерть – всего лишь продолжение жизни на высшем уровне, вместе с нашими предками.

Джейми, твоя сестра здесь. Найди меня.

Станет ли для него сюрпризом мое появление? Вряд ли, скорее шоком – у Джейми с сюрпризами всегда были сложные отношения, – но я заставлю его понять, что настало время ему… нам отправляться на поиски лучшей, более достойной судьбы, о которой всегда мечтал наш отец.

Мне вспоминается телеграмма, которую я отправила брату после смерти отца пять месяцев назад:

Ба ударился головой о бордюр и умер. Пожалуйста, возвращайся домой. Всегда твоя, Вал.

Джейми в ответ написал:

Получил извещение, надеюсь, ты в порядке.

Жаль, контракт еще на восемь месяцев, бросить не могу. Напиши подробно. Твой Джейми.

Джейми наверняка догадался, что отец был пьян, когда ударился головой, и я была уверена, что скорбеть, как я, он не стал. Когда ты живешь с человеком, чья страсть – бутылка, прощаться приходится задолго до того, как он уйдет на самом деле.

Кто-то за моей спиной откашливается, прочищая горло. Женщина в полосатом костюме мужского покроя, сидящем на ее ладной фигуре, как полосы на зебре, смотрит на меня, изогнув в ироничной улыбке губы с зажатой в них сигаретой. По виду я дала бы ей не больше двадцати с небольшим. Каким-то образом мужской костюм лишь подчеркивает ее женственность, кремовую кожу и темные локоны, ласкающие изящный подбородок. Этим самым подбородком она указывает вперед, туда, где застыл как столб грозного вида офицер с озадаченным лицом.

Я едва ли не прыгаю вперед на носочках, тренированных многолетними упражнениями на канате. Ба стал учить нас с Джейми искусству акробатики, едва мы начали ходить. В иные времена лишь наши представления приносили семье кусок хлеба.

Грозный офицер пристально наблюдает за тем, как я достаю свой билет из бархатной сумочки.

Миссис Слоан, моя нанимательница, подобно дракону сидевшая на куче денег, тайно купила нам обеим билеты. Собственному сыну и невестке она не сказала ни о путешествии, ни о том, что на неопределенное время может остаться в Америке, подальше от их загребущих ручонок и жадных взглядов. И я просто не могла позволить этим билетам пропасть после ее внезапной кончины.

– Доброго дня, сэр. Я – Валора Лак.

Офицер поглядывает на имя, написанное на моем билете, я – на его скулы, такие выдающиеся, что на них вполне может усесться по птице. Его фуражка с броской эмблемой компании – золотой венок вокруг красного флага с белой звездой – приподнимается, когда он пристально изучает меня.

– Пункт назначения?

– Нью-Йорк, как и у остальных.

Это что, вопрос с подвохом?

– Нью-Йорк, хм. Документы?

– Они прямо у вас в руках, сэр, – заявляю я, лучась радостью и чувствуя, как тревожаще качается под ногами трап.

Он обменивается настороженным взглядом с матросом, держащим журнал регистрации пассажиров.

– Лак?

– Да.

На кантонском наша фамилия звучит как «Луук», но британцы предпочитают произносить ее как «Лак». Ба решил произносить ее так же в надежде привлечь удачу. Еще он выбрал претенциозные имена – Валор для Джейми и Виртэ для меня[1], вдохновленный матросской песенкой о паре сапог, но мама-британка пресекла его порыв на корню. Вместо этого брата назвали Джеймсом, а мне досталась Валора. Для кого это стало большим облегчением – вопрос спорный.

– Вы китаянка, так?

– Лишь наполовину. Мама вышла за Ба вопреки воле своего отца, викария в местном приходе.

– Тогда как минимум одной вашей половине требуются документы. Вы разве не слышали об Акте исключения китайцев[2]? Вы не можете отправиться в Америку без особого разрешения. Вот такие дела.

– Чт… что?

Меня пронзает укол страха. Акт об исключении китайцев. Что это еще за безумие? Нас недолюбливают и здесь, в Англии, но, очевидно, там, в Америке, просто терпеть не могут.

– Но на этом корабле должен плыть мой брат и другие работники «Атлантической паровой компании». Все они китайцы. Они уже поднялись на борт?

– Я не слежу за посадкой третьего класса. А вам нужно очистить мой трап.

– Но моя хозяйка будет ждать меня..

– Где она?

К этому вопросу я подготовилась.

– Миссис Слоан хотела, чтобы я прибыла первой и проследила за подготовкой ее каюты.

Конечно, она уже отплыла к совершенно другим берегам, откуда назад не вернуться, и тем самым доставила мне кучу неудобств.

– Мы отправили сюда ее багаж еще неделю назад. Я должна разложить ее вещи.

В этом багаже Библия моей мамы, а среди ее страниц – единственная оставшаяся у меня фотография родителей. Наконец-то моя семья снова будет вместе, пусть даже родителей заменит всего лишь их фото.

– Ну, на этот корабль без специального разрешения вам не попасть. – Он помахал билетом. – Я сохраню это до тех пор, пока она не поднимется на борт. Следующий!

Очередь позади меня начинает роптать, но я не обращаю внимания.

– Нет, пожалуйста! Я должна попасть на борт! Я должна…

– Роберт, выведи девчонку прочь.

Матрос, стоящий рядом с грозным офицером, хватает меня за руку.

Я стряхиваю его руку, пытаясь добиться хоть немного уважения.

– Я сама уйду.

Женщина в мужском костюме позади меня отступает в сторону, позволяя очереди идти вперед в то время, как ее глаза цвета янтаря с любопытством оглядывают меня.

– Я видела, как группа китайцев садилась на этот корабль сегодня рано утром, – заявляет она резковатым, уверенным тоном, привычным для американцев. – Может быть, вам удастся проверить, был ли ваш брат среди них.

– Спасибо вам, – отвечаю я, признательная за внезапную любезность.

Мимо меня протискивается какая-то семья, и я теряю собеседницу из виду в вихре людей, чемоданов и шляпных коробок. Вскоре я обнаруживаю, что меня вытеснили назад в депо, словно я кусок неперевариваемого мяса. Миссис Слоан ни за что не потерпела бы такого безобразия. Возможно, богатой леди вроде нее удалось бы убедить их пропустить меня на корабль. Но теперь за меня было некому заступиться. Я спускаюсь по лестнице, а затем выхожу из депо на пристань. Яркий луч, прорвавший хмурые тучи, бьет мне прямо в глаза.

Я полагала, что самым трудным для меня будет попасть на корабль без миссис Слоан. И даже вообразить себе не могла подобных сложностей. Что же теперь? Мне нужно на этот корабль, иначе пройдут месяцы, а то и годы до нашей с Джейми следующей встречи.

Что-то задевает мой ботинок, и меня передергивает. Крыса. Здесь они определенно кишмя кишат, привлеченные продавцами орехов и мясных пирогов. Я отшатываюсь от горы ящиков, в которой стайка грызунов разделывается с дынной кожурой. Речные волны ритмично бьют в обшивку «Титаника», и мое сердце ускоряет ритм от этого звука.

Следуя совету американки, я иду к трапу для третьего класса, расположенному дальше по набережной, ближе к носу. В отличие от первого класса, здесь пассажиры толпятся на трапе, сдвигаясь плотнее при виде меня. Я одергиваю пиджак.

– Прошу прощения, мне всего лишь нужно спросить, на борту ли мой брат. Пожалуйста, позвольте мне пройти.

Мужчина с темными усами резко отвечает мне на незнакомом языке, а затем машет головой в конец очереди. Вокруг кивают, кидая на меня подозрительные взгляды, а затем толпа движется, отрезая мне путь. Кажется, здесь мой костюм леди из первого класса пользы мне не принесет.

Возможно, все было бы совсем по-другому, если бы я была больше похожа на маму, а не на Ба. Я выдыхаю свою обиду на этот и сотни других беспричинных отказов, преследующих меня всю жизнь. А затем иду дальше, к концу очереди, проходя мимо докеров, воюющих с канатами, и офицера в синем мундире, светящего фонариком в глаза людям. Первый класс на болезни они не проверяют.

За носом корабля пара буксиров выстраивается в линию, готовясь выводить «Титаник» с причала. Голоса становятся громче, когда люди видят громадный кран на носу, опускающий грузовую платформу на пристань в десяти шагах от трапа. Ревет гудок, и очередь сдвигается, уступая дорогу блестящему автомобилю «рено» цвета корицы. Он останавливается прямо перед платформой.

Отсюда до трапа я доберусь не раньше чем через час. Но даже если Джейми и на борту, они все равно не позволят мне сесть на корабль без документов. Потом «Титаник» уплывет, и брат будет потерян для меня, возможно, навсегда. Его письма ко мне будут по-прежнему идти к Слоанам, и я никак не смогу узнать, на какой новый маршрут его назначили. Джейми – единственная семья, которая у меня осталась. Я не позволю ему прозябать в котельной парохода, когда он рожден для лучшей судьбы. Великой судьбы.

Женщина с огромными ноздрями бросает на меня подозрительный взгляд, а затем притягивает своего сынка поближе, отчего у того из кулька рассыпаются орехи. Из-за ящика выскальзывает крыса и спокойно принимается за нежданное угощение.

– Держись от этой подальше. Я слышала, они собак едят.

Едва взглянув на меня, мальчишка снова прикипает взглядом к «рено».

Матрос подает сигнал докерам, вставшим по обе стороны от авто.

– Потихоньку. Грузим ее.

Я попаду на этот корабль – со щитом или на щите. Там Джейми, и я не позволю ему уплыть без меня. А что до Акта об исключении китайцев, так пусть сначала из своего глаза все бревна уберут, прежде чем в чужом соломинки искать. Но как мне попасть на борт?

Грузовая платформа покачивается на крюке, и ее размеры как раз дают возможность разместить на ней автомобиль. Матрос дотягивается до платформы и направляет ее, опуская на пристань.

На щите.

Я разгибаю спину, чувствуя, как напрягаются мышцы. На «Титаник» попасть можно не только по трапу.

2

Я прикрываю глаза от солнца. Путь наверх тянется на несколько сот футов, здесь нет ни стен, ни страховочной сетки, на случай если что-то соскользнет с платформы. Мне нужно будет затаиться, пока платформа не начнет подниматься. Автомобиль со своим открытым верхом представляет собой плохое укрытие, но я могу проскользнуть под днище и надеяться, что никто меня не увидит.

Как было в те времена, когда мы с Джейми тайком катались на городских повозках, заскакивая и спрыгивая незамеченными. Лондон полон отвлекающих внимание вещей. Само собой, обычно нам требовалось всего лишь отвлечь возницу. Корабль с кучей иллюминаторов внезапно нависает надо мной, заставляя воображать сотни следящих глаз. Но еще сильнее давят взгляды сотен глаз здесь, на пристани.

Я судорожно оглядываюсь в надежде найти способ отвлечь их. Может, у кого-нибудь из них есть ружье и мне удастся заставить его выстрелить в воздух. Точно. А там, глядишь, и стая фламинго прилетит прямо из Африки, и военный оркестр пройдет маршем.

Еще одна крыса принюхивается к моему ботинку, голый хвост шевелится позади. Я собираюсь отпихнуть ее, но останавливаюсь. Крыс я не люблю, но в истерику при виде них не впадаю, как невестка миссис Слоан, от криков которой я однажды чуть не оглохла. Хотя, возможно, теперь истерика ждет и меня.

Отойдя от вагонного депо на несколько шагов, я опираюсь спиной о стену и потуже перевязываю ленты шляпки. Миссис Слоан подарила мне эту шляпку, заявив, что из-за узких полей она похожа на садовую тяпку. Я вытаскиваю жестянку с молочным печеньем из сумочки и кладу сумочку на землю, завещая все ее содержимое – в основном дорожные припасы – тому бродяге, который ее найдет. Высыпаю печенье из банки у стены, кроша его каблуком ботинка.

Докеры толкают автомобиль на место, и матрос машет руками.

– Стоп. Жми тормоз! Закрепляем… Шустрее!

Давайте, печеньки, проявите свою масляную магию поскорее.

Мужчины работают быстро, прикрепляя колеса к платформе. Конечно, когда крыса нужна, ее не доищешься. Паника когтями впивается в мое сердце. Я покидаю свой пост, обшаривая самые темные уголки пристани в поисках отвратительных тварей. Спустя несколько минут поисков я замечаю пару крыс, догрызающих сосиску, – по крайней мере, я надеюсь, что это сосиска. К горлу поднимается кислота. Я делала и более отвратительные вещи, но, жизнью клянусь, сейчас на ум не приходит ни одна из них.

Я медленно наклоняюсь, разминая пальцы. Прежде чем нахлынут сомнения, я хватаю толстую тварь за загривок.

– Поймала.

Она извивается и шипит, сверкая красными глазками и, вероятно, источая заразу и мерзость. Держу ее, поджав губы от отвращения. Спешу назад к подъемной платформе, обегая глазами набережную. Нужно найти кого-то с расстегнутой сумкой или большим карманом. Женщина с заколотыми в пучок волосами, открыв рот, смотрит на фок-мачту, закрепленную на носу корабля, капюшон ее старомодного плаща откинут на спину.

Простите меня, мэм, за то, что я собираюсь сделать, и помните, что это ради светлой цели.

Я прячусь за спинами длиннобородых мужчин в бордовых шляпах, идущих в ее сторону. Крыса дергается в моей руке. На цыпочках я подкрадываюсь к женщине и, молясь про себя, опускаю крысу ей в капюшон.

В четыре широких шага я возвращаюсь к платформе, которая уже начала подниматься.

– Сдай назад, парни.

Матрос обходит платформу по периметру, соблюдая расстояние в два ярда. Если моя крыса не возьмется за свои крысиные делишки как можно скорее, платформа поднимется слишком высоко, чтобы я смогла взобраться.

Женщина все еще не кричит. Неужели я умудрилась выбрать в жертвы единственную из миллиона женщин, которую не напугает крыса на ее спине? Может, стоит попытаться взобраться прямо сейчас, взмолившись Господу, чтобы все одновременно моргнули?

Крик, способный вытряхнуть душу из тела, разрезает толпу.

Наконец-то!

Матрос теперь смотрит на женщину и переполох, который она устроила.

Я кидаюсь вперед и вцепляюсь в край платформы, поднявшейся на высоту пояса. Взбираясь на нее с ближайшей к воде стороны, я подхватываю юбки, молясь, чтобы добавленный мною вес не перевернул всю платформу. Я воображаю, будто стала легкой, словно перышко, как обычно делаю на канате.

Наконец распластываюсь по платформе и закатываюсь под автомобиль. Но что-то не так. Что-то держит меня. Мой жакет! Рукав зацепился за гвоздь. Я резко дергаю плечом и слышу треск ткани. Затем затаиваюсь под машиной, изо всех сил стараясь слиться с деревянным настилом.

Платформа качается, слышны крики чаек, пролетающих мимо. Я втягиваю воздух. Запахи машинного масла и моего собственного страха наполняют ноздри. Я жду, что платформа может остановиться в любой момент. Что раздадутся крики или свистки констеблей.

Но платформа продолжает подниматься. И до сих пор никто не кричит, кроме моей невезучей жертвы. Господи, сохрани ее от чумы. Я прижимаюсь щекой к дереву. Из тех, кого я могу разглядеть, никто даже не смотрит в мою сторону.

И тут я вижу ее. Девочка не старше пяти, с волосами цвета соломы и глазами размером с блюдца, показывает на меня пальцем.

Я просто иллюзия, деточка. Забудь, что ты видела.

Кран, равномерно тянущий платформу вверх, скрывает девочку от меня. Новые тревоги заполняют мои мысли, когда платформа, покачиваясь, добирается до стапель-палубы «Титаника», готовая опуститься в грузовой люк. Что, если шахта в трюм «Титаника» не оснащена боковой лесенкой, по которой я могла бы подняться наверх? А мне нужно выбраться до того, как платформа достигнет трюма корабля, где матросы точно будут встречать ее, чтобы снять автомобиль.

Платформа замедляется, приближаясь к люку, и мои внутренности скручиваются в узел. Увидев одного из матросов, я забиваюсь поглубже. Он смог бы заметить меня, приди ему в голову заглянуть под машину.

Его лицо блестит от пота, а глаза – от восторга, когда он идет вдоль платформы, любуясь машиной.

– Она красотка. Французы умеют их делать. Двадцать пять миль в час – можешь поверить?

Я закрываю глаза и задерживаю дыхание, словно это может помочь мне спрятаться. Кажется, даже кровь застывает в жилах.

Матрос заканчивает обход.

– Опускайте ее.

Урчание мотора и звяканье разматываемой цепи знаменуют мой спуск прямо в пасть судьбы. Звуки отражаются от стен шахты, зажимая меня в кольцо, и свет меняется.

Выкатившись из-под машины, я подползаю к краю платформы и начинаю панически озираться в поисках лестницы. Она на другой стороне. Мои влажные пальцы соскальзывают с блестящего кузова машины, я запрыгиваю на сиденье, чтобы перебраться туда. К моему ужасу, прежде чем я успеваю схватиться за скобу, стена шахты заканчивается.

Платформа медленно минует помещение со скамьями и столами, заполненным пассажирами, – третий класс, судя по их виду. Некоторые из них смотрят, как я падаю с потолка, все еще цепляясь за сиденье машины. Неподалеку моряк в мундире разговаривает с женщиной, стоя ко мне спиной. Здесь выбираться нельзя. Задерживаю дыхание и жду, пока платформа окажется вне зоны видимости.

На следующем уровне шахта снова становится закрытой. Я встаю на сиденье, а затем хватаюсь за цепь крана. Опираясь ботинками на звенья цепи, я отталкиваюсь, чтобы подняться вверх, пытаясь лезть быстрее, чем платформа опускается. Кран замирает, даря мне несколько драгоценных секунд, чтобы взобраться повыше. Цепь впивается в мои ладони. И тут она, позвякивая, приходит в движение снова. Я продвигаюсь вперед дюйм за дюймом, последними словами костеря свою юбку за то, что тормозит меня. Пот заливает глаза. Конечности вопят от напряжения. Я миную огромное помещение. Если меня кто-то и замечает, возражений это не вызывает.

Наконец появляется лестница, и я поднимаюсь достаточно высоко, чтобы поставить ногу на скобу. Когда я взбираюсь на лестницу, юбка рвется, но теперь я, по крайней мере, уже не спускаюсь вниз. Я делаю перерыв, пытаясь перевести дыхание.

Затем лезу вверх, скоба за скобой, пока не ощущаю на лице ласковые лучи солнца.

Я выглядываю из люка. В сорока футах внизу у основания крана вспотевший матрос, до этого восхищавшийся «рено», стянул синюю бескозырку и уставился на пролетающую чайку. Никого больше на стапель-палубе нет. Я воображаю, что невидима, как легкий ветерок, а затем перекидываю ногу через край люка. Как можно тише я скатываюсь на сосновые доски палубы.

С громким криком в моем направлении летит чайка, и следом за ней поворачивается смотрящий на нее матрос.

Скройся, крикливая мерзавка.

Матрос для равновесия опирается рукой на основание крана, затем подходит, вытаращив воспаленные глаза.

– О-откуда вы взялись?

Я с трудом поднимаюсь на ноги, чувствуя, как в дыру в юбке залетает ветерок. Рукав моего жакета задрался по локоть. Должно быть, выгляжу я ужасно.

За спиной у матроса слоями многоярусного торта возвышается судовая надстройка, на которой стоит белобородый мужчина с гордой осанкой, и золотое шитье на рукавах его мундира сияет, как браслеты. Даже с расстояния в пятьдесят футов я легко узнаю это лицо со всех брошюр: капитан Смит, король этого плавучего дворца. Он опирается ладонями о поручни и наклоняется, вглядываясь в нашу сторону.

Я стараюсь подавить панику, которая, как шелковый платочек на штормовом ветру, грозится вот-вот вырваться на свободу.

Ноздри матроса наводят на мысли о дуле двуствольного ружья.

– Я спрашиваю, откуда вы взялись?

Как гласит одна китайская пословица, рука, наносящая удар, может его и отвести. Поправив шляпку, я изображаю один из высокомерных взглядов, которые миссис Слоан использовала при общении с нижестоящими: веки полуопущены, нос вздернут. После месяцев, проведенных в прислугах у старой перечницы, я могу изобразить миссис Слоан достовернее, чем это делала она сама.

– Из утробы матери. А вы?

Вдруг раздается короткий смешок. За моей спиной, опираясь на поручни полубака, стоит знакомая мне американка с трапа первого класса. В алых губах зажата свежая сигарета.

Глаза матроса превращаются в щелочки. Его толстый палец указывает в сторону грузовой шахты.

– Нет. Я видел, как вы вылезли из люка. Иначе почему у вас жакет порван?

– Так вы полагаете, что я вылезла оттуда? – Я громко фыркаю. – Да я по скользкой палубе не пройду, не упав. Вот, глядите, порвала жакет. – Тут я машу согнутым пальцем перед его мясистым носом. – На ваше счастье, я не сломала шею.

Дозорные, сидящие на марсе в середине фок-мачты, пялятся на нас во все глаза. Я почти уверена, что они вот-вот начнут бить в колокол в своем похожем на ванну гнезде. Но тут из двери под полубаком, стуча сапогами по палубе, появляется офицер, и я напрочь забываю о дозорных.

Петля галстука стягивает наглухо застегнутый белый воротничок, и присяжные из восьми латунных пуговиц осуждающе взирают на меня с мрачного синего сукна мундира. От одного его вида хочется сброситься с борта корабля для последнего причастия.

– Что здесь происходит?

Матрос утирает пот со лба рукавом.

– Офицер Мерри. Она вылезла из люка.

Офицер Мерри поправляет планшет на груди и грозно смотрит на меня. Кустистые брови нависают над суровым лицом, чье выражение, должно быть, следствие тяжести существования под именем Мерри[3].

Прижав руку к груди, я издаю нервный смешок, больше похожий на утиное кряканье.

– Именно это я и сделала. Сразу после того, как спрыгнула с воздушного шара.

– Кто вы? – вопрошает офицер.

Он потребует документы. Моя уловка раскроется. Начинает нервно подергиваться нога, но я переношу вес на нее, заставляя замереть.

– Мне позвать корабельного старшину? – спрашивает матрос.

– Пресвятая дева, да я все видела собственными глазами. – Из-за моей спины выплывает американка в своем обтягивающем, как вторая кожа, костюме. А я почти забыла о ней. – Бедняжка, похоже, как и я, вышла подышать свежим воздухом, а затем споткнулась и зацепилась за кромку люка. Вам повезло, что у нее неплохие рефлексы. Несчастье перед отплытием вряд ли стало бы хорошей новостью.

Я изо всех сил стараюсь не пялиться на нее.

– Мисс Харт. Как я рад вас видеть.

Офицер Мерри пытается изобразить на лице приятное удивление, что равносильно попытке замаскировать запах тухлятины, украсив мясо веточкой петрушки.

Мисс Харт принимается расхаживать туда-сюда с грацией королевской кошки.

– Должна признаться, внутреннее устройство корабля приводит меня в недоумение. Удивительно, что у вас люди пачками не падают в люки. Очевидно, ни одна женщина не приложила руку к его разработке.

Офицер Мерри не может оторвать от нее взгляд, захваченный в плен трепетанием ее роскошных ресниц. Затем прочищает горло.

– Здесь все устроено таким образом, чтобы уважаемые пассажиры, такие как вы, могли наслаждаться своими роскошными номерами, не опасаясь быть потревоженными.

Он кидает взгляд на капитанский мостик и, заметив капитана Смита, коротко отдает ему честь. Капитан кивает и отворачивается.

– И мы бы не хотели, чтобы люди заблуждались насчет того, где им следует находиться.

– И ваше решение – запутать их еще сильнее, если им все-таки довелось заблудиться, – жизнерадостно подхватила она. – Интересно.

– Вам следует отдыхать на прогулочной палубе, а не здесь, в третьем классе. Там подают шампанское. Сейчас самое время познакомиться с вашими соседями-пассажирами. На борту находятся несколько весьма важных персон.

Я напрягаю слух. Из имевшегося у миссис Слоан списка «именитых пассажиров» я узнала, что среди гостей будет мистер Альберт Энкни Стюарт, один из совладельцев цирка братьев Ринглинг. Получив от Джейми письмо, в котором сообщалось, что его экипаж будут перебрасывать на «Титанике», я поняла: это знак, что мне пора снова объединить нашу семью. Мы мечтали о «большом номере» в настоящем цирке с тех пор, как Ба показал нам афишу «Величайшего на Земле шоу П. Т. Барнума и Ко». Мы даже поставили для просмотра номер, называвшийся «Джамбо» – в честь великого циркового слона. И теперь я собираюсь показать этот номер мистеру Стюарту.

– Мать не одобряет моего курения. – Мисс Харт постукивает пальцем по мундштуку, и столбик пепла падает к ее ногам. – Но теперь я готова возвращаться в свои роскошные номера. Полагаю, вы знаете более короткий путь на палубу В. – Она берет его под руку, кивая на маленькую лесенку, ведущую на надстройку. Я не могу не заподозрить, что на самом деле она прекрасно здесь ориентируется.

– Поднять трап, – раздается где-то в отдалении крик, от которого все внутри меня вспыхивает. Я торопливо отступаю к полубаку.

Наконец-то якоря подняты.

Взгляд офицера Мерри преследует меня, тяжелый и давящий.

3

Спустившись по широкой лестнице, расположенной за полубаком, я попадаю в огромное помещение, которое уже видела из грузовой шахты. Яркий свет с открытой лестницы придает ему ощущение простора.

Милостью Божьей я оказалась на трамплине, на шаг приблизившем меня к американским берегам. Но прежде чем отправляться на поиски Джейми, мне необходима еще одна милость – уборная. Судя по ощущениям, мой мочевой пузырь старательно отбивали молотками не менее дюжины мясников.

Я снимаю свой подозрительный пиджак и оглядываюсь в поисках места, где смогу заняться насущными делами.

Слова «Общая гостиная» золотыми буквами выведены на стене. Кажется, название могли бы придумать и поинтереснее. Очевидно, ни одна женщина не приложила руку к его разработке, – раздается в моей голове полный насмешки голос мисс Харт.

Я пытаюсь вспомнить схему устройства корабля из схем, запрошенных миссис Слоан, не собиравшейся терпеть ни малейших неудобств в пути. В свое время мы тщательно изучили их, но нелегко ясно мыслить, когда что-то постоянно тебя отвлекает.

От лодочной палубы – самой верхней, где хранятся спасательные шлюпки, – палубы идут от А до G и в основном совпадают с классом, вроде того, как шерсть делят по качеству. Эта общая гостиная, место сбора третьего класса, расположена в передней части корабля, на палубе D.

Поблизости не видно ни одной уборной, и мне приходится ковылять ниже, на палубу E.

Лестница перетекает в широкий коридор, идущий от левого борта до правого. Если бы «Титаник» был рыбой, этот коридор был бы грудными плавниками, лучшей ее частью. Я присваиваю ему имя «Плавники», тут же представляя, что подобное прозвище понравилось бы мисс Харт: одновременно и запоминающееся, и практичное.

Стюарды в белых форменных кителях со стоячими воротниками и позолоченными пуговицами снуют вокруг, направляя пассажиров к их местам.

Табличка уборной возникает передо мной, как маяк в штормовую ночь, и я с радостью скрываюсь за ней.

Раковины расположены напротив семи кабинок, на каждой из которых висит табличка «Свободно». Я вешаю пиджак на ближайший крючок и торопливо отмываю руки от возможных крысиных паразитов при помощи куска мыла с эмблемой «Уайт Стар».

Когда я захлопываю за собой дверь первой кабинки, внутри вспыхивает электрический свет. Даже в третьем классе здесь все на высшем уровне. Облегчившись, я поднимаю рычаг сзади. Снова мою руки, на этот раз наслаждаясь хвойным запахом мыла.

А теперь на поиски Джейми. Если я обращусь за помощью к одному из стюардов, попросят ли они предъявить документы? Я уже успела оставить о себе неблагоприятное воспоминание у тех, кого надо было бы впечатлить.

Мой порванный пиджак, висящий на крючке, похож на дохлого барсука. Я откалываю газовый шарфик и прикрываю им лицо. Черные точки, похожие на мушки, хорошо скрадывают мои азиатские черты. Под вуалью я могу казаться кем угодно – хоть бы и королевой. Возможно, так мне будет легче передвигаться по кораблю.

Снимаю шляпку и прикалываю шарфик к ленте так, чтобы он спускался до плеч, полностью закрывая лицо. Своего рода модная маскировка, которую вполне может носить состоятельная дама в трауре. Что же до дыры в юбке, я переворачиваю предательницу так, чтобы оборванный лоскут свисал сбоку и не болтался при ходьбе.

Вернувшись в Плавники, я озираюсь в поисках стюарда. Люди – большей частью мужчины – снуют вокруг с багажом в руках в поисках своих мест.

Вспоминая план корабля, я прихожу к выводу, что каюты третьего класса на этом уровне идут по левому борту, а каюты первого и второго – по правому. Миссис Слоан не пожелала остановиться на этой палубе, палубе D, именно из-за совместного размещения разных классов, даже несмотря на то, что планировка корабля предполагала: представители высшего класса и простолюдины никогда не пересекутся. Но раз уж она собиралась путешествовать на слоне, то и место ей требовалось на холке, а не у хвоста.

– В этой части в целях вашей безопасности размещены только мужчины, – объясняет стюард молодой женщине в соломенной шляпке.

Неудивительно, что дамская комната была пуста.

– Правилами мужчинам и женщинам запрещено ходить в каюты друг к другу. Но вам наверняка понравится ваша каюта на корме. Там меньше качает и ближе к полуюту, где пассажиры третьего класса могут подышать свежим воздухом. Просто ступайте по Шотландской дороге[4]. – Он указывает на коридор, протянувшийся по всей длине корабля, как хребет у рыбы. – Это самый удобный путь с носа на корму. По дороге увидите каюты экипажа, но вам просто надо дойти до конца коридора.

Если одиноких мужчин размещают в носовой части, я на верном пути.

– Прошу прощения, сэр?

При виде моей вуали стюард удивленно выпучивает глаза.

– Да, мадам?

– Я ищу Джеймса Лака. Можете подсказать, в какой он каюте?

– Минутку… – Он ведет пальцем по списку. – E-16. Работники «Атлантической паровой компании». Тут неподалеку. – Он указывает рукой на левый борт. – Но, как я уже сказал другой леди, в носовой части могут находиться только мужчины. Я могу доставить от вас сообщение, если вы назовете свое имя.

– Эм, нет, не стоит. Найду его позже. Спасибо, стюард.

Он кивает, и я жду, что он сразу уйдет. Но он остается на месте, словно ожидая того же от меня. Прежде чем он начинает что-то подозревать, я отступаю в дамскую комнату, надеясь переждать там.

Сняв шляпку, я закалываю в пучок выбившиеся из него пряди волос. Бешено колотящееся сердце трепещет под вышитым льном блузки.

Я представляю, как Джейми отнесется к моему появлению. Он, конечно, может принять равнодушный вид, но я обниму его так крепко, что просто выжму все равнодушие до капли. Но что, если он теперь стал другим? Слишком взрослым для моих дурачеств. Что, если за прошедшие годы он обзавелся кривой, как у грифа, шеей и кучей морщин и стал брюзгой, цедящим каждое слово сквозь зубы?

Может быть, стоило предупредить его о моем появлении. Но стали бы на «Титанике» принимать телеграмму для пассажира третьего класса?

Я надеваю шляпу и поправляю вуаль. Хорошая маскировка. Возможно, достаточно хорошая для того, чтобы проскользнуть в первый класс и выяснить местонахождение багажа миссис Слоан.

Через пару минут я выглядываю из двери. Двое ребятишек, несущихся по коридору, замирают и смотрят на меня во все глаза. Я снова захлопываю дверь, пережидая, пока стихнут их восторженные визги, а затем все-таки решаюсь выйти. Быстро добираюсь до маленького трапа по левому борту. Каюта E-16 теперь от меня всего в нескольких шагах.

Мое сердце практически выпрыгивает из груди, когда я дважды стучу в дверь.

Никто не отвечает, но люди за дверью разговаривают на кантонском. Пусть для ушей европейцев он звучит резковато, но мне напоминает о полном оптимизма голосе Ба, и внутри все сжимается. Я прикладываю ухо к двери.

– Не отвечай, Тао, – ворчит кто-то. – Наверняка это снова тот стюард, похожий на скелет. Минг Лаи уже сказал ему, что нас не интересует их «тотализатор».

Последнее слово он произносит на едва понятном английском.

– Может быть, он пришел наполнить кувшин с водой, – отвечает более легкий голос, должно быть, принадлежащий Тао.

– Барабанщик уже пошел наполнить кувшин. Сядь, старый дурак, и закончи уже свою медитацию.

– Как можно медитировать, когда ты так громко сопишь над ухом?

Я снова стучу и говорю по-кантонски:

– Здравствуйте?.. Я ищу мистера Джеймса Лака.

Говорящие резко умолкают. Дверь открывается, и мужчина с заплетенной в косу бородой, свисающей как сосулька, смотрит на меня, чуть склонив набок голову. По его спине, словно старшая сестра бороды, спускается коса. А вот передняя часть головы выбрита наголо. Китайцы носят такую прическу, выказывая верность династии Цин, хотя теперь, после ее падения, некоторые избавляются от этого знака.

Любопытство на лице мужчины заставляет его выглядеть моложе, даже несмотря на множество седых волос.

– Кто ты?

Судя по легкому голосу, это, скорее всего, Тао.

– Я сестра Джейми, Валора Лак, дядюшка, – отвечаю я, используя принятое среди китайцев уважительное обращение к старшему мужчине. – Он остановился здесь?

Я заглядываю в каюту и вижу два ряда коек. Четыре вещмешка висят на крюках, и на каждом вышита китайская фамилия. К моему смятению, ни один из них не принадлежит Джейми. Его мешок я сшила собственноручно из крепкой джинсовой ткани.

Второй мужчина занимает позицию у одной из коек, пронзая меня взглядом из-под полуприкрытых век. Матросская шапочка венчает черные волосы, свисающие сальными прядями вдоль круглого лица, выражающего недовольство.

И если первый похож на воду, второй напоминает дым. Скорее всего, им лет по пятьдесят, хотя на вид можно дать и все шестьдесят.

Щадя левую ногу, ворчун хромает к нам, закрыв идущий из иллюминатора свет вместе с прохладным морским бризом. Его верхний резец слишком выпирает, словно одинокий клык. Вытертые матросские брюки залатаны на коленях.

– Джейми никогда не говорил, что у него есть сестра.

Я неверяще хмыкаю.

– Но я есть. Мы близнецы.

Приветственные крики людей внизу на причале сливаются с неистовым стуком моего сердца. Так значит, эти люди знают Джейми. Я очень близко.

Тао тянет за концы своего серо-синего шейного платка с вышитыми на нем буквами АПК. «Атлантическая паровая компания». На ворчуне точно такой же платок.

Я поднимаю вуаль, и на честном лице Тао, словно при виде редкой птички, вспыхивает интерес. Он тыкает пальцем, у которого нет кончика, и я изо всех сил пытаюсь не пялиться.

– Такие же узкие уши, как у Джейми.

– Узкие уши еще не значат, что они родственники. – Ворчун хлопает Тао по плечу. – Зачем она здесь? Наверное, хочет денег. Женщины всегда хотят денег.

– Она хорошо одета. Зачем ей нужны деньги?

– Чтобы одеваться еще лучше, само собой! У нее хитрый взгляд. Женщинам нельзя верить.

Ворчун отталкивает Тао и хватается за дверную ручку. Я морщусь от окатившего меня табачного духа.

– Но я проделала долгий путь, чтобы повидать его. Пожалуйста, скажите, он на корабле? Где я могу его найти?

– Его здесь нет.

Ворчун закрывает дверь у меня перед носом.

– Ты чуть не ударил ее, Фонг, – возмущается Тао. – Негативная энергия вернется к тебе.

Щелкает, закрываясь, замок.

Ужас тяжелым камнем ложится на сердце.

– Его нет здесь или нет на корабле?

Ответа нет.

– Пожалуйста, дядюшки, если вы его все-таки увидите, не могли бы вы сообщить ему, что его ищет сестра?

Тао пытается что-то сказать, но Фонг обрывает его резким окриком.

– Не болтай! Так она только решит задержаться здесь подольше.

Мое лицо под вуалью пылает. Фонг упоминал еще двоих – Минг Лаи и Барабанщика. Неужели один из них заменил Джейми? Если Джейми нет на «Титанике», у меня впереди очередной долгий путь.

Три резких ноты, раздавшихся откуда-то сверху, сливаются в аккорд, сотрясающий мое тело. Пол под ногами вздрагивает, сообщая о том, что корабль отчалил. Звуки труб, провожающие нас в плавание, звенят в ушах, напоминая вой стаи гончих, от которых ускользнула лиса.

4

Голову выше. Я не стану отчаиваться, пока не обыщу каждый уголок этой посудины. Начну с полуюта, где прогуливается третий класс. Может быть, Джейми решил посмотреть на отбытие судна.

Я плетусь по Шотландской дороге – рыбьему хребту, – ярко освещенному и шумному коридору, отделанному деревянными панелями. Стены, окрашенные белой эмалью, звенят от разноязычного гула, заставляя мою голову звучать в унисон. Я останавливаюсь у питьевого фонтанчика, чьи прохладные струи дарят мне короткое утешение. Затем иду дальше, едва не спотыкаясь по пути о порог двери, помеченной знаком «Водонепроницаемо».

Слева я вижу гудящие стены, украшенные надписями «Котельная шахта», с шестой по первую, теплые на ощупь. Они, должно быть, ведут в котельные на нижней палубе, где кочегары скармливают уголь топкам печей.

Справа от меня находятся спальные места экипажа, расположенные по старшинству: сначала стюарды по классам, затем техперсонал, повара, посудомойки и прочие чистильщики овощей. Дальше спальни персонала уступают место каютам пассажиров. Двери то и дело открываются и закрываются, позволяя мельком увидеть семьи, обустраивающиеся в удобных каютах с аккуратными койками, а иногда даже с раковинами и зеркалами. Меблировка выглядит значительно лучше, чем можно было ожидать в третьем классе, и идеально вписывается в уютное жилое пространство. Всему свое место.

Кроме меня.

Я замедляю шаг, глядя, как двое ребятишек прыгают с верхней койки. Их мать резко оборачивается и хватает сорванцов за уши.

– Прыгнете еще раз – и я сдам вас в кутузку!

Пройдя, судя по ощущениям, несколько миль, я наконец-то вижу последнюю лестницу и иду за толпой на запах морской свежести.

Двумя палубами выше люди снуют туда и сюда по общим залам, как пчелы в улье. В одной, курительной, висит едкий голубоватый дым. В другой, второй общей гостиной, раздается звон банджо. Джейми нет и здесь.

Морской бриз овевает мое лицо, когда я выхожу на кормовую стапель-палубу, которая на пару с носовой поддерживает надстройку. Я карабкаюсь по последнему лестничному пролету на самую дальнюю палубу, непонятно названную полуютом. И тут опять же не помешал бы женский взгляд, поскольку это слово наводит на мысли о нехватке уюта.

Словно по рисунку подковы, я огибаю палубу. Люди, укутанные в тяжелые шерстяные пальто и толстые свитера, отступают при моем приближении. Некоторые мужчины даже приподнимают шляпы. Кажется, вуаль и впрямь круто изменила отношение ко мне.

Над палубой нависает стыковочный мостик, на котором за штурвалом стоит матрос. Когда я объяснила миссис Слоан, что, если «Титаник» дает задний ход, им управляют со стыковочного мостика, она заявила, что готова поехать. Если такое огромное судно, как «Титаник», может дать задний ход, оно достаточно безопасно для нее.

Матрос, стоящий у штурвала, замечает меня, и его низкий лоб прорезают такие глубокие складки, что ими можно пилить дерево.

У меня перехватывает дыхание. Он разглядел, что у меня под вуалью? Или он прогонит меня, потому что я оказалась не на своей палубе?

Но затем он касается бескозырки, приветствуя меня, и быстрыми движениями коротких рук начинает натирать латунные инструменты.

Позади нас Саутгемптон съежился до размеров кукольного домика, и от этого вида меня бросает в дрожь. Юбкой я стираю капельки морского тумана с перил ограждения.

Прощай, Англия. Прощай, земля.

Страх ледяными иглами впивается в спину. Я впервые на корабле. Внезапно сама мысль о том, чтобы проплыть тысячи миль в стальной коробке, кажется не менее дикой, чем пролететь их на воздушном шаре. Но ведь люди постоянно так делают, правда? Кроме того, я на новейшем – и потому безопаснейшем – корабле во всей Атлантике. И у меня есть более важные поводы для беспокойства, к примеру поиски Джейми.

Я опускаюсь на одну из скамей, расставленных с носа до кормы, и пытаюсь придумать новый план.

– Они берут шиллинг за ключ от комнаты, – говорит женщина, сидящая за мной. – Это грабеж.

– Нам не нужен ключ, – отвечает ей мужчина рядом. – Что у нас воровать?

– Мантилью моей матери.

– Вот и я о том же.

Если ключи дают за плату, я могу заглядывать в каждую незапертую дверь, пока не найду Джейми. Хотя навряд ли я далеко заберусь до того, как меня объявят воришкой и упекут в кутузку, если здесь она вообще есть.

Я наклоняюсь влево, взглядом скользя по стапель-палубе и спасательным шлюпкам наверху надстройки, кольцом опоясывающих лодочную палубу. В крайнем случае можно будет спать в одной из них. Конечно, тогда мне не помешает нарастить слой жирка, который защищал бы меня от ночных холодов. Атлантика наверняка будет холодна, как сугроб, особенно когда мы доберемся до льдов Ньюфаундленда.

Голова сама собой вжимается в плечи, но я гордо поднимаю ее.

Под лодочной палубой, на палубе А, женщины в моднейших нарядах в морском стиле и мужчины в элегантных костюмах, лоснящиеся как тюлени, собираются вокруг квартета музыкантов. Вид уровнем ниже, на палубе В, где располагается второй класс, уже не такой впечатляющий. Мысленно я спускаюсь туда, где трудятся «черные» бригады, названные так из-за угля, с которым работают.

Всего десять палуб, ставших домом для двух тысяч пассажиров.

Джейми, смогу ли я вообще найти тебя?

Шмыгаю носом в шаге от того, чтобы утонуть в жалости к себе.

– На этот раз не жуль, Винк, – произносит чей-то голос с акцентом, как у Ба.

У меня перехватывает дыхание. На скамье позади меня два мальчишки-китайца и мрачно хмурящийся парень постарше сменили супружескую пару и теперь играют в карты. Говорящий сидит посередине, держа карты у самого носа. На вид ему лет одиннадцать-двенадцать. Он тощий как спичка, совсем как Джейми в его возрасте, с большой головой и хрупким телосложением.

– Я никогда не жулю, – ворчит ближайший ко мне мальчишка преувеличенно обиженным тоном завзятого жулика. Затем оглядывается на меня. Ему я дала бы около девяти или десяти лет (и совет носить одежду, из которой он не выпадает). Шапка ему явно велика и сползает на бок, а шейный платок такой драный, что больше похож на веревку висельника. Его по-детски нежные щеки то и дело сводит судорогой, отчего глаз подергивается. Очевидно, этим он и заслужил свое прозвище.

Хмурящийся парень, по возрасту недалеко ушедший от нас с Джейми, закидывает руку, гибкую как канат моста, на спинку скамьи. Мой взгляд цепляется за его кольцо. Оно, похоже, выточено из толстой ракушки и украшено резными круговыми узорами. Я видела резьбу, которую матросы делали на китовых зубах и костях, но на ракушках – ни разу.

– Мы могли бы зарабатывать, показывая людям, как играть в «Ветра перемен», – говорит мальчик-спичка, и голос его звучит еще не по-мужски, но уже и не по-мальчишески.

Я замираю. Джейми придумал эту игру. Он любил карты, хотя, после того как проиграл все наши деньги на еду в покер, поклялся больше никогда не играть на деньги.

Хмурый парень фыркает.

– Ваша единственная работа сейчас – держаться подальше от неприятностей.

А вот это уже голос мужчины. В нем нет тяжелых, басовитых нот, однако он просто излучает спокойную силу. В отличие от мальчишек, щебечущих как птички, он говорит по-английски осторожно, напоминая кота, тщательно выбирающего, куда поставить лапу на скользких перилах.

– Но почему тогда вы с Джейми идете на работу? – спросил Спичка.

При упоминании имени Джейми я подскакиваю на месте.

– Мы старше, а в «Уайт Стар» не нанимают детей.

– Нет, это потому, что вы с Джейми поспорили, кто больше заработает, и не хотите, чтобы мы мешали, – заявляет Винк своим ворчливым тоном, который так не сочетается с его детской внешностью.

– И поэтому тоже.

Пари. Это так похоже на того Джейми, который всегда подначивал меня. Мы прошли через все: соревнования, кто сможет дольше не дышать, кто дольше удержит яйцо на лбу, кто запихнет больше печенья в рот.

Винк выдергивает карту из своего веера.

– Ветра перемен.

– Ты не можешь положить Ветра перемен, пока не сыграна восьмерка, – возражает мальчик-спичка.

Взгляд хмурого парня скользит по мне и останавливается, пытаясь проникнуть под мою вуаль. Четкие очертания его скул так и манят меня провести по ним пальцем, словно по ножу, проверяя качество заточки. Но тут его взгляд скользит дальше, будто я не представляю особого интереса.

– Бо, Олли выдумывает правила, – жалуется Винк.

– Если вы, мартышки, не прекратите спорить, мы будем играть в «Старую деву».

– Боюсь, он прав. Сначала нужно сыграть восьмерку, – слышу я собственный голос. Если это приятели Джейми, значит, он и сам неподалеку, хотя я не вижу рядом больше ни одного китайца.

– Ясно? – радуется Олли, прежде чем по примеру Винка и хмурого Бо уставиться на меня. Я откидываюсь на подлокотник, чтобы одновременно и видеть всех троих, и не создавать искушения заглянуть под мою вуаль.

– Откуда она знает о «Ветрах перемен»? – спрашивает Винк, переходя на кантонский, который, по их мнению, я не понимаю. Его щека снова начинает дергаться.

– Может быть, Джейми соврал, что придумал эту игру, – предполагает Олли.

– Джейми не стал бы врать, ты, коровий зад.

Олли пропускает оскорбление мимо ушей.

– Как ты думаешь, почему на ней вуаль?

Глаза Винка расширяются.

– Может, у нее бородавки.

– Или вообще нет лица.

Бо со смешком поворачивается, и изгиб его позвоночника виден даже под курткой.

– А может, вам обоим лучше заткнуться. Она из первого класса. Слишком хороша, чтобы вы трепали о ней своими языками.

– Если она из первого класса, почему тогда на этой палубе?

– Потому, что первый класс гуляет там, где захочет. Прекратите пялиться на нее.

Но мальчишки продолжают смотреть.

– У меня нет бородавок, а если бы не было лица, то как бы я смотрела на ваши забавные физиономии? – спокойно говорю я по-кантонски.