Вы не авторизовались

Бронзовый клад бесплатное чтение

Эдуард Шторх
Охотники на мамонтов

Eduard Štorch

BRONZOVÝ POKLAD

Иллюстрации Зденека Буриана

Издательство выражает благодарность администрации города Горжице за помощь в подготовке иллюстраций.

Издательство АЗБУКА^®

На Влтаве

Упорно падающие капли долбят даже гранит, а поток пробивает насквозь скалу. Великая река Влтава сто тысяч лет глодала каменное свое русло, унося муть и грязь на север.

И обнажилась равнина Летна.

Мощная река натолкнулась на кварцитовые скалы и свернула в сторону нынешнего района Манины, однако после Подбабы^[1] опять устремилась к северу. Как раз тогда первые пралюди оживили края Западной и Южной Европы, а возможно, забрела сюда и группа диких охотников.

Миновало пятьдесят тысяч лет.

Влтава все глубже зарывалась в пласты Летны, вымывая щебень и песок. Речное русло углублялось, уровень водной глади понижался – поначалу медленно, но затем, по мере того как текущие воды сливались в единое мощное течение, все быстрее, и продолжалось это до тех пор, пока речное русло – за сто лет – не стало глубже на десять сантиметров. Сегодня воды Влтавы находятся уже на сто метров ниже, чем во время рождения реки.

Когда первобытные охотники преследовали здесь оленьи стада и устраивали западни на огромных мамонтов, русло Влтавы было двадцатью метрами выше, чем нынче. А когда в удобной пражской низине, полной островов, речных рукавов и буйной растительности, обустраивались в убогих деревеньках первые оседлые жители, водная гладь Влтавы блестела в солнечных лучах на восемь метров выше, чем сейчас.

А Влтава все грызла да грызла свое русло и сантиметр за сантиметром, десятилетие за десятилетием все глубже погружалась в жесткое ложе. Люди каменного века пасли скот и растили на скромных маленьких полях лен и хлеб.

Проходили годы и годы, тысячелетие за тысячелетием исчезали в вечности. Неустанная работа влтавской воды углубила русло еще на несколько метров. Меньше пяти метров отделяло его от уровня, привычного нам… меньше четырех… трех…

Племена, поселившиеся на берегах прекрасной реки, посещали в те времена торговцы, доставлявшие сюда из южных краев удивительную, цвета золота бронзу. Женщины мечтали о бронзовых браслетах и заколках. Мужчины готовы были пожертвовать всем ради заветного бронзового ножа, копья, кинжала или даже увесистого меча, ибо прежнее каменное оружие, хотя и тщательнейшим образом изготовленное, их уже не устраивало.

Человеческая культура сделала шаг вперед. Закончился век каменный – на наши земли победоносно ступил век бронзовый.

Влтава все так же пела свою исконную шумную песню, теперь уже людям бронзового века, и миллиметр за миллиметром углубляла и углубляла русло.

Еще почти два с половиной метра твердой породы оставалось ей размыть до того времени, как объявятся на ее берегах люди века пара, электричества, радио, самолетов…

Что-то увидит она, когда ее воды потекут еще одним метром ниже?

Обретут ли тогда люди счастье, мир и братскую любовь?

Медведи

Несколько крохотных деревенек окаймляют подножие лесистых склонов. Вода и лес не дают деревенским обитателям умереть с голоду, хотя жизнь они ведут скромную. Полосы льна, пшеницы, ячменя и проса свидетельствуют о наличии примитивного земледелия. На лугах пасется кое-где тощая скотина. Крики пастухов, отыскивающих заблудившуюся корову, разносятся по лесу.

Речка Брусница невелика, но вода в ней чистая, так что водятся и форель, и раки. Там, где она впадает во Влтаву, виднеется несколько лачуг, принадлежащих роду Медведей; домишки-мазанки^[2] Медведей раскиданы между Оленьим рвом, Дейвицами и нынешним районом Бубенеч. В похожем доме живет и глава рода, Сильный Медведь, а здесь, возле Брусницы, его замещает Кривой Рот – жрец, колдун и шаман рода Медведей. Их обиталища большие, сложенные из толстых бревен.

Тщетно было бы искать Медведя-Следопыта в его хижине или под Дубом совета. И в поле мужчина не работал, и за скотиной не смотрел.

Все время он проводил в лесу. Дневал, а то и ночевал возле своих птичьих силков. Старейшина созвал членов рода на совет. Но под дубом собрались не все мужчины – там опять недоставало Следопыта. Напрасно его жена, красавица Малиновка, обкладывала горячими камнями горшок с жидкой кашей, напрасно варила в меду белочек – Следопыт к ужину так и не пришел. Над кровлями всех домишек поднимались столбы серого дыма, повсюду разносился аромат жареного мяса, и только Следопытова хижина стояла без дичи, а ненужный вертел валялся в углу. И это притом что всему роду известно: Следопыт – отличный охотник, который может добыть в лесу любую птицу, любого зверя.

Малиновка частенько слышала от соседей колкие словечки. Вот и сегодня противный Ворчун, проходя мимо, бросил: «Быстро что-то нынче в семье Следопыта управились с ужином!» Малиновка сверкнула глазами, взбежала на холм над речкой и выкрикнула имя мужа.

Он не откликнулся.

Медведь-Следопыт был настолько поглощен своим занятием, что не замечал бега времени, не думал о том, что под Дубом совета уже восседают на каменных подобиях скамей мужчины, готовые приступить к ежевечерней беседе.

Нетерпеливая Малиновка покачала головой и вернулась к хижине.

– Коротышка, где ты? – позвала она сына первой, уже покойной, жены Следопыта.

«Мальчишка весь в отца, – сказала про себя Малиновка. – Пропадает в лесу, а домой заявляется только поесть!»

– Коротышка, куда ты опять запропастился?

Из кустов показался невзрачный, с искривленным туловищем подросток. Не то чтобы он был горбуном, но из-за слабого короткого тельца с длинными руками и маленькой головой, ушедшей в острые плечи, он невыгодным образом отличался от прочих молодых членов рода. Потому никто и не звал его иначе как Коротышка, и немудрено, что ни от кого не слышал он ничего, кроме насмешек и издевок, если даже его новая мама, Малиновка, не находила для него ласковых слов. Много раз втолковывала она ему, что стыдится этакого калеки, и грозилась прогнать в лес, к волкам, как только родится у нее собственный сын.

Коротышка медленно приближался к мачехе. Он улыбался? Усмехался? Трудно сказать, ибо Коротышка всегда показывал зубы. Иногда это выглядело как горькая улыбка, однако сейчас его лицо выражало скорее детскую радость. В глазах плескалось победное удовлетворение.

Он гнал перед собой суслика, придерживая веревку, привязанную к задней лапке зверька, и направляя его прутиком по верному пути.

– Ты что же, решил, что нам хватит на ужин одного суслика? – закричала Малиновка.

Коротышка остался спокойным. Не выпуская из пальцев веревочку, он достал из лыкового лукошка свернувшегося ежа. Бережно положил его на землю и провел руками вдоль бедер, словно освобождая себя от боли, – колючки были острые.

– Ну и потешные же они, Малиновка… – проговорил он.

– И слышать не хочу про твои потехи! – прервала пасынка Малиновка. – Опять тащишь домой всяких вонючек! Вот возьму да и вышвырну их всех… А теперь ступай-ка в лес, ищи отца!

Коротышка запихнул свернувшегося клубком ежика и вырывавшегося суслика обратно в лукошко и пошел в лес.

Перебравшись через неглубокую Брусницу, он поспешил по неприметной тропинке вверх по склону. Под скалой, за грабовыми зарослями, мальчик и встретил Следопыта. Тот нес сплетенную из прутьев клетку, прикрытую куском холста.

– Поймал, да? – спросил парнишка.

Медведь-Следопыт молча усмехнулся.

Коротышка уже догадался, что охота сегодня удалась и что отец поймал нечто особенно ценное. Мальчик попытался было откинуть уголок ткани на клетке, но отец перехватил клетку другой рукой. «А, хочет похвалиться дома», – догадался Коротышка и засеменил рядом с отцом.

Коротышка очень гордился своим папой, признанным охотником. Никто в их роду не умеет ловить птиц в силки, тенёта^[3] и сети, поражать их стрелой или из пращи так, как делает это Медведь-Следопыт. Клей, который он по одному ему известному волшебному способу готовит из омелы, лучше, чем у всех других ловцов. Сам старейшина приходит за ним к Коротышкиному папе. Коротышка тоже умеет делать клей из смолы, вытекающей из сосен, но куда его клею до папиного, из омелы! Смоляной клей быстро засыхает и не может удержать даже жучка, зато папин долго сохраняет влагу и не отпускает на волю ни сорокопута, ни скворца.

Папа умеет делать еще много всяких удивительных вещей, он охотник из охотников! Когда зимой Медведи проверяли свои ловушки и капканы и находили их пустыми, Следопыт всегда уносил домой добычу. В роде думали, будто Следопыт – могучий колдун и заманивает зверей всяческими чарами. Но папа только смеялся над этим. Однажды он рассказал Коротышке, что дичь идет в его ловушки, точно слепая.

– Я вывариваю отбросы и порченую рыбу, добавляю заячьего сала, немного – совсем чуть-чуть! – бобровой струи^[4] и содержимое мочевого пузыря волчицы. Мажу этой смесью ловушки – и готово, могу поймать даже лису!..

Коротышка и сам уже догадался, что вонь папиного средства отлично перебивает остатки человечьего запаха, который впитывается в ловушку и вообще во все, чего коснулся охотник. Ох, до чего же мудр его папка! Нигде больше нет такого добытчика.

Коротышка ни звуком не нарушал тишину. Он ступал аккуратно, не хрустнув ни единой веточкой. И не слышно вовсе, что тут идут два человека. Таков уж охотничий обычай, и Следопыт привык уважать его.

Коротышка мог пока поразмышлять о своем.

Когда он станет большим, то подастся куда-нибудь далеко и поселится в лесу, со зверями, с птицами… И никто не будет прогонять его.

Он вспомнил про мачеху и начал прикидывать, может ли она выполнить свою угрозу и выкинуть весь его зверинец. Тогда не останется у него на свете ни единой радости. Он так привязался к своим питомцам! За сойку ему предлагали красивую кунью шкурку, но он все равно ее не отдал. Его сойка такая ручная, что ее можно оставлять в открытой клетке, – она знай себе весело скачет по хижине и подбирает с земляного пола желуди, которые там для нее разбросаны. Иногда Коротышка смеется над ней: мол, она лопнет, если будет так набивать свой зоб, ведь последний желудь уже торчит у нее из клюва, который птичка даже закрыть не может. Ненасытная! Но сойка просто скачет в дальний угол – там в щелях стены у нее есть тайничок (и знает о нем только Коротышка!) – и засовывает туда все желуди. Подпихивает их клювом, а потом опять торопится к Коротышке – выпрашивать добавку… а если не получает ее, то всю хижину осматривает, каждую щель клювом проверяет, веточки, валяющиеся у очага, переворачивает и разбрасывает, в шкуры звериные залезает, но оттуда уж ее Малиновка, шлепнув чем-нибудь, гонит вон. Сойка мгновенно прячется и мяукает потом, словно кошка. А Коротышка отвечает ей посвистыванием. Тогда сойка скрипит, как скворец, вылезает из укрытия, распушив хохолок, и распускает хвостик. Коротышка кидает ей желудь, и сойка катает его по земляному полу и играет с ним, как дите малое. Но птичка всегда настороже. Стоит Малиновке замахнуться на нее еловой лапой, как сойка – шррр! – вспархивает и садится на висящую на стене клетку: там-то она в безопасности.

Его сойка отлично знает, кто ее обижает, а кто любит. Коротышки она не боится и, когда за ужином он берется за миску, сразу летит к нему за едой. А однажды папа принес Коротышке молодого сарыча, и парнишка кормил его; так сойке сарыч настолько понравился, что она помогала Коротышке с кормежкой новой птицы. Она даже научилась сама кормить сарыча, как будто это был ее собственный птенец. Коротышка тогда чуть с ума не сошел от радости; он бы, дай ему волю, вообще бы ничего другого не делал, а дни напролет птиц своих обихаживал. Когда папа бывал дома, Коротышке с животными ничто не угрожало, да вот только Медведь-Следопыт все время пропадал в лесу!

А сарыча больше нет! Малиновка сказала, что он улетел, но Коротышка ей не поверил и долго еще бродил по лесной опушке и звал своего сарыча, однако так его и не нашел…

И волчонка он лишился… Второй раз причем! Первый волчонок попался в их с отцом ловушку. Когда его вели домой, он кусал все вокруг и ужасно рычал, а ночью перегрыз веревку и сбежал. Второй же молодой волк, которого Коротышка поймал сам, когда отец убил старую волчицу, оказался поспокойнее, его явно можно было бы приручить. Коротышка очень заботился о нем, сытно кормил. И этим-то и погубил – волчонок глотал все так жадно, что объелся и сдох…

С той поры волка он больше не хочет. Когда он вырастет и накопит побольше шкур, то купит в Шарке^[5] собачку, такую же, какая есть у шамана Кривого Рта. Собачка будет всюду с ним бегать, будет есть с ним и спать… И мальчишки перестанут жестоко дразнить его, потому что испугаются собаки.

Коротышка углубился в мысли о своих животных. Вдруг неподалеку раздалось птичье пощелкивание.

Следопыт мгновенно замер.

– Это зеленая пересмешка, – прошептал Коротышка и тут же резко присел на корточки, чтобы избежать отцовской затрещины.

– Нет-нет, не пересмешка, я хотел сказать – пеночка, – быстро поправился подросток.

Следопыт сплюнул.

Коротышка понял, что опять ошибся.

– Я, парень, тебя за ногу на бук подвешу! – взъярился отец. – Ничего не помнишь, ничему не учишься! Это же стыд какой: такая дубина великовозрастная, а не умеет крик сарыча распознать!

– Да-а-а, сарыч, – защищался Коротышка. – Он любого обманет…

– Разве что такого дурака, как ты, – сердито выговаривал Следопыт сыну, но прежней ярости в голосе больше не было. Тем более что крик сарыча и опытный ловец не всегда узнает – что правда, то правда.

– И кем же ты, Коротышка, вырастешь? – скорее себе под нос, чем обращаясь к мальчику, проговорил Следопыт. – Для тяжелой работы ты не годишься, силенок маловато, а теперь еще и сарыча с пересмешкой спутал. Надо тебе старательнее учиться, не то пропадешь в жизни. Ну-ка, покажи, как кричит сова!

Коротышка протяжно заухал.

Следопыт явно остался доволен, однако все же заметил:

– Голос надобно немного через нос пропускать! – И продолжил испытание сына: – Как делает ежик?

Ну, это Коротышка хорошо знал.

Он всхрапнул, а потом застонал и заплакал, почти как ребенок.

– А как кричит заяц, попавши в силки?

Коротышка жалобно, совсем по-заячьи, вскрикнул.

– А что барсук?

Коротышка захрюкал, точно вепрь, а затем заворчал так умело, что любой охотник решил бы, что и вправду слышит злого барсука.

Потом еще Коротышке пришлось показать, как посвистывает ястреб, как поползень, как зимородок, как кричат перепелка и утка.

Отец прищурился, и Коротышка понял, что испытание проходит хорошо. Но это еще был не конец.

Следопыт засвистал так, будто играл на дудочке, и Коротышке надо было угадать, что это за птица.

– Иволга, – уверенно ответил он.

Тогда Следопыт задал новую задачу.

– Чек-чек-чек! – проникновенно пропел он.

– Пеночка, которая замечает опасность, – немедля догадался Коротышка.

В таких занятиях Следопыт и его сын могли провести хоть весь день, сейчас они были в своей стихии. Ради птиц они позабывали обо всем на свете…

Наконец Коротышка сказал:

– Малиновка… она… ну, что ты все никак не идешь…

Медведь-Следопыт поджал губы. Он ничего не ответил, но в его прищуренных глазах вспыхнул огонек.

Домой… ах, ну да, домой…

Везде и всегда общий настрой душ является основой семейной жизни. Но в Следопытовой хижине лада не было. Да, жена у охотника молодая, красивая, улыбчивая – и вдобавок еще эти ямочки на щеках… Когда-то он целый год служил ее родителям, отдавал им лучшую часть добычи, делал за них работу, рубил деревья, долбил лодку… и много еще всякого-разного, и все ради того, чтобы получить право привести Малиновку к себе в дом.

Три года миновало с тех пор – как же быстро они пролетели! Хорошо помнит Следопыт ту, прежнюю, молодую жену, лучившуюся счастьем. Пришла она к Следопыту не с пустыми руками. Дали за ней большое приданое, которое ее отец самолично в день свадьбы принес в хижину зятя. Три камня под очаг, несколько глиняных посудин, которые невеста сама вылепила и украсила, бронзовый нож, две деревянные ложки и огромный, тщательно выровненный гладкий гранитный круг – жернов для измельчения зерна.

Весело стало в хижине Медведя-Следопыта. Он радовался и не вспоминал уже покойницу-жену.

Однако Малиновка была приветлива и с заезжими купцами и льнула к ним, что выглядело нехорошо. К тому же о ней шла молва, что женщина она лживая, а это еще хуже. Всяческого сожаления достоин муж, чья жена покрывает позором семью, утаивая или искажая правду. И потому красавица Малиновка иногда казалась Медведю-Следопыту, ловкому охотнику и добытчику, черным постыдным пятном на его жизни.

Однажды она сказала, что кто-то выпил у них горшок молока, намекнув, что сотворила это жена соседа. В доме неподалеку разразился страшный скандал, шум долетал аж до другого берега Великой реки. И, только лишь поколотив жену, Языкатый Медведь решил выяснить, кто же все-таки выпил то молоко. И на тебе! Оказалось, что Цапля ни в чем не виновата, потому как работала с другими женщинами в поле. То, что говорила Малиновка, было клеветой.

Так что пострадала тогда не только спина Цапли, но и доброе имя Малиновки. И это терзало Следопыта. Больше не говорил он на вечерних собраниях так смело и громко, как раньше. Передвинул свою скамью с первого ряда подальше от костра, в сторонку, и, обращаясь к роду, опускал глаза.

Медведь-Следопыт попытался спасти положение тем, что на целую зиму сменял свою жену на жену Чихающего Бобра из близкого, дружественного рода. Но и это не помогло. Когда весной обе женщины вернулись к своим мужьям, Малиновка принялась рассказывать о Чихающем Бобре всякие гадкие вещи. Многое звучало так отвратительно, что Бобры пожаловались старейшине, Сильному Медведю: Малиновка, мол, наносит оскорбление их роду. Малиновка тогда получила трепку, после чего чуть не охромела, но лучше после этого не стало. Медведь-Следопыт теперь не верил своей жене и предпочитал проводить целые дни в лесу, лишь бы не слышать новых сплетен и не наказывать опять лгунью Малиновку…

Под Дубом совета запылал большой костер.

Все мужчины восседали на каменных скамьях, а могущественный колдун Кривой Рот обращался к собравшимся Медведям с речью. Следопыт незаметно проскользнул в свою хижину.

Коротышка привязал к дереву у дома ежика и суслика, подбросил дров в огонь и пересчитал зверушек…

Поздним вечером Медведи пели возле Общего огня, а в стороне, в темноте, сидели на бревне Кривой Рот и Следопыт. Они договаривались об обмене женами.

Кривому Рту надоела его Кудряшка: она была сварливой и часто лгала. Шамана очень сердило, что у него такая жена. Виду он не показывал, однако давно уже прикидывал, как бы ему избавиться от Кудряшки, хотя женщина она была проворная и в работе ловкая; особенно хорошо удавались ей ткачество и шитье. Не было в их роду другой мастерицы, которая бы так хорошо умела тянуть и пропускать сквозь щель между зубами длинные нити из спинных оленьих жил.

Больше всего расстроило шамана то, что слова Кудряшки, будто бы она ожидает сына, оказались пустой болтовней. Шаман боялся потерять уважение членов рода. И вот теперь Великий дух посылает ему Медведя-Следопыта, жалующегося на свою Малиновку. Умный шаман тут же воспользовался возможностью и предложил Следопыту поменяться женами.

– Дашь мне всего пять куньих шкурок, – сказал шаман, – и Кудряшка твоя. Привяжешь ее к колышкам возле своей хижины, и будет она ткать тебе красивые ткани… ты же видел мою полосатую рубаху?

– Хорошо, шаман, я согласен, – ответил Следопыт, обрадованный предложением. – Но без шкурок. Такой неравноценный обмен стал бы унижением для жены Медведя-Следопыта. Знай же, шаман, что о Малиновке говорят, будто никто из наших женщин не сравнится с ней по части гибкости и румянца на щеках… Ничего я к ней добавлять не стану.

– Что ж, ладно, любезный Следопыт. Вот тебе моя рука. Кудряшка твоя, а Малиновка с этой минуты моя.

Мужчины обменялись рукопожатиями и разошлись.

Медведь-Следопыт ступил в жилище шамана.

Шаман Кривой Рот заклинал нынче у костра диких зверей и злых духов – просил их не трогать родовой скот. Медведи долго еще не расходились, танцевали, двигались мелкими шажками сначала вперед, потом, притопнув несколько раз, назад. Шаман же покинул собрание и вошел в хижину Следопыта.

На следующее утро вся деревня веселилась: Медведь-Следопыт выволакивал из дома шамана Кудряшку, а шаман тащил из лачуги Следопыта Малиновку. Обе женщины кричали так, что всполошили всех Медведей. Но было похоже, что вели они себя так единственно ради привлечения внимания. Кудряшке и Малиновке явно льстило, что мужчины растаскивают их по своим домам, потому что, как только зрителей сбежалось достаточно, женщины успокоились и, почти не сопротивляясь, дали уволочь себя в новые жилища. Когда же их там еще и немножко поколотили, то они совсем утихомирились, покорились судьбе и начали хлопотать по хозяйству в домах своих новых повелителей.

Красавица Малиновка быстро смирилась со случившимся и принялась угождать мужу: она расхваливала его охотничьего пса и уважительно следила за тем, как он творил разные чудеса и танцевал ритуальные танцы. Едва ли не ежедневно то один, то другой член рода приносил шаману подарок и просил лекарственное снадобье или амулет. Малиновке жилось хорошо. Даже старейшина не получал такой большой доли от охотничьей добычи, как всемогущий шаман, который волшебством умел и призвать удачу, и накликать беду.

Властительного шамана почитали и боялись, и отблеск этого уважения падал и на его жену. Малиновка наслаждалась своим новым положением и рассказывала всем, что жить с Кривым Ртом – это совсем не то, что со Следопытом. Однако прошло немного времени, и Кривой Рот узнал, о чем шушукаются Медведи: что Малиновке приходится плохо, что она голодает, потому как он из жадности не дает ей даже попробовать вкусной еды, и что потому бедняжка ночи напролет проливает слезы.

Кривой Рот тут же понял, кто распускает эти слухи, и разгневался на жену. А спустя несколько месяцев Малиновка из-за своей лживости надоела ему окончательно. Чуть ли не каждый день в доме шамана случались ссоры, а внутри рода начались раздоры, потому что Кривой Рот все доискивался, кто же источник наветов на него. Нередко затевались теперь в деревеньке свары и скандалы, и все из-за Малиновки, которая неустанно клеветала на своего мужа.

Однажды на берегу Влтавы появились чужеземные купцы – они чинили там свои ладьи и задержались на целых две недели.

Медведи изо дня в день просиживали возле купеческого стана, с любопытством приглядываясь к ловким мастерам и к их слугам и рабам. Вечерами же, собравшись у Общего огня, они рассказывали, что им удалось услышать и увидеть.

Иногда купцам требовалась помощь Медведей; они нуждались в хворосте, смоле или лыке, а то и просили срубить им несколько дубов либо елей, и Медведи охотно оказывали чужакам помощь. Кривой Рот тоже нашел случай показать свои магические таланты.

Ладейщик из числа купеческой братии был ранен, когда чинил плот. Тяжелые бревна зажали ему ногу и сильно ее повредили. Купцы ногу перевязали, приложили к ней холод, но ночью несчастный все с себя сорвал и начал кричать от боли. Его жена, одноглазая Коза, выскочила из шатра и помчалась в деревню Медведей за шаманом.

Шаман пришел и велел вынести пострадавшего на воздух, поближе к огню. И стал лечить его своими чарами. Для начала он, топая, крича и размахивая дубинкой, изгнал Злого духа, который был виноват в случившемся, а затем достал из своего шаманского мешочка несколько волшебных предметов, годящихся как раз к этому случаю.

Он взял в руку кротовую лапку и принялся водить ее коготками по раненой ноге, чтобы вся боль ушла в землю. Затем провел по ней хвостом огромной рыбины, загоняя боль в воду. Потом настала очередь вороньего крыла – боль должна была улететь далеко-далеко за леса; в конце он протер ногу пучком сухой травы и бросил этот пучок в пламя, чтобы огонь уничтожил боль навсегда.

Все свои действия шаман сопровождал громким распевным криком, неразборчивым бормотанием, прыжками и танцами. Иногда он взмахивал дубинкой, словно отгоняя кого-то. Зрители поняли это так, что Злой дух все еще пытается завладеть больным, однако бдительный шаман настороже и не подпускает его к раненому.

Несчастный ладейщик то и дело хватался за свою посиневшую и распухшую ногу, но Кривой Рот дул ему в лицо, и страдалец опускался на подстилку. Лечение продолжалось долго, до тех пор, пока уставший больной не погрузился в беспокойный сон.

Все вокруг дивились увиденному волшебству.

Каждый день приходил шаман в шатер все с новыми и новыми чудесными предметами. Больной больше не кричал; нога его стала почти черной.

Одноглазая Коза, женщина не слишком красивая, но веселая и прилежная, старалась щедро отблагодарить всемогущего шамана подарками и услугами. Самодовольный Кривой Рот охотно принимал эти знаки признательности и с удовольствием слушал льстивые речи.

Вскоре купцы уехали, а больного вместе с его женой оставили на попечение Медведей. Шаман все лечил и лечил его, но однажды вдруг быстро забегал вокруг шатра, сердито крича. Злой дух одержал-таки победу.

Все поняли, что несчастный ладейщик умер.

Медведи похоронили его неподалеку от шатра, под тисом. Покойного тщательно связали, притянув его колени к голове, что, как всем известно, является основным защитным средством против того, чтобы мертвец ожил и начал пугать живых.

Три дня, как и положено, оплакивала Коза покойного мужа. Золой из кострища она вымазала свое лицо и разорвала на себе сорочку. Так она доказала, что ничто на свете ей больше не мило. Шаман положил на могилу все дары, полученные им за напрасное лечение, да еще прибавил ягненка и несколько лепешек. При этом он негромко приговаривал: «Не стращай меня, не стращай меня, останься в могиле, не выходи!»

Все поражались благородству Кривого Рта. Дух мертвеца непременно удовлетворится таким богатым подношением и не станет вредить прохожим.

Назавтра шаман забрал с могилы ягненка, оставив на холмике только четыре ножки.

Овдовевшей Козе он сказал:

– Дух твоего мужа легко превратит эти четыре ножки в целого ягненка!

Дома он нанизал ягненка на вертел и зажарил.

Вечером шаман забрал и лепешки, хотя до них уже успели добраться муравьи. Несколько крошек он раскидал по могильному холмику, чтобы успокоить дух умершего; духу-то все едино: что крошечка, что целая лепешка.

В конце концов шаман унес домой и все прочие дары, оставив вместо них деревянные и глиняные их подобия. Так что на могиле лежали теперь глиняное копье, сплетенный из прутиков браслет и вырезанный из щепки «бронзовый» нож.

Дух был явно доволен, потому что никого не стращал.

Шаман привел Козу в свой дом – теперь у него были две жены и полное довольство жизнью. Две жены – две прислужницы. Пока одна готовила еду, другая отправлялась в лес за дровами; пока одна молола муку, другая лепила глиняную посуду. И обе обслуживали шамана.

Однажды в деревне Медведей появился молодой охотник из рода Оленей, обитавшего неподалеку от Рживнача^[6].

Он приплыл на лодке и сказался усталым и голодным. Медведи дали ему молока и лепешку, а когда ближе к вечеру выяснилось, что уходить он не собирается, оставили его в деревне переночевать. Малиновка одолжила ему три волчьи шкуры, и Олень устроил себе ложе за Дубом совета.

Утром Олень бродил среди домов, заговаривал с людьми, а потом подошел к шаману, поклонился и сказал:

– Мой отец велел, чтобы я отыскал себе женщину.

Шаман ответил:

– Так бывает, что молодой мужчина хочет построить себе дом…

Олень повернулся лицом к солнцу и твердо глянул шаману в глаза:

– Старики говорят, что это несправедливо, когда у кого-то две женщины, а кто-то не может отыскать себе даже одну.

Шаман помолчал, а затем, смотря в сторону, произнес спокойно:

– Но разве у мужа не хватит мяса, чтобы накормить двух женщин, или шкур, чтобы как следует одеть их? Кто же даст женщину юноше, который живет только охотой, а одевается в то, что останется под Дубом совета после ухода охотников, поделивших между собой добычу? Взрослые мужчины вправе иметь своих женщин, а юнцы пускай сначала подрастут.

И шаман отвернулся от молодого охотника с презрительной усмешкой.

Ближе к вечеру Кривой Рот возвращался из Манин с корзинкой яиц диких уток и вдруг, уже на Летне, услышал пронзительный крик. Ему показалось, что это голос его жены Малиновки. Не успел он добраться до деревни, как увидел на другом берегу реки чужака-охотника из Оленей: тот тащил извивавшуюся Малиновку к лодке. Малиновка была обмотана ремнями и дергалась, делая вид, будто сопротивляется похитителю.

Кривой Рот был глубоко оскорблен. Такая обида от желторотого юнца! Похищение женщины могут стерпеть одни лишь слабаки, не уважаемые родом. Кривой Рот никогда бы не подумал, что кто-то осмелится столь нагло его унизить. Губы у него сжались, глаза зловеще блеснули. От гнева он даже начал заикаться.

Отбросив корзинку, он стремительно вскочил в свой длинный челн, выжженный и выдолбленный из тополиного ствола. Оттолкнулся шестом и погнался за удиравшим Оленем.

Кое-кто из Медведей выбежал на берег, заинтересовавшись зрелищем. Молодой Олень храбро работал веслом, но Кривой Рот сильно отталкивался от дна длинным шестом, быстро сокращая расстояние между лодками.

Похититель рассчитывал спастись ниже по течению Великой реки, там, где под самыми островами вода опасно бурлила среди утесов и пенилась, преодолевая многочисленные пороги. Немало суденышек отыскало здесь свою погибель, однако Олень был хорошим гребцом и надеялся счастливо миновать грохочущие водовороты. Лодка шамана была явно хуже, чем его. Хватило бы крохотной оплошности со стороны преследователя, чтобы длинный и узкий челн, неустойчивый даже на спокойной воде, быстро мчась между валунами, разбился или перевернулся.

Поэтому молодой Олень прикладывал все усилия к тому, чтобы его легкая лодочка, сделанная из коры, достигла пенистых бурунов раньше, чем ее нагонит разъяренный шаман. Кривой Рот точно и резко колол воду длинным шестом, и ему удалось вплотную приблизиться к борту воровского суденышка. Теперь он уже уверился в своей победе. Горделиво выпрямившись, он проговорил притворно дружеским тоном:

– Решил уплыть от нас, как я вижу?

– Да вроде того… – уныло и смиренно отозвался Олень.

– По-моему, ты решил прихватить кое-что не твое, – продолжал шаман все так же миролюбиво.

Связанная Малиновка, вытаращив глаза, смотрела на обоих мужчин. Она не знала, сторону кого из них ей следует принять. Молодой Олень ей, конечно, нравился, но охотник он был неопытный и не смог бы дать ей такую же благополучную жизнь, как всесильный шаман. Мысли одна за другой мелькали в ее голове, а взгляд не поспевал за молниеносной скоростью событий. Она только понимала, что непременно погибнет, если лодка перевернется.

Олень воздел для защиты весло, а Кривой Рот пустил в ход свой шест. Олень отразил атаку и попытался оттолкнуть челн шамана, однако оба суденышка успели уже отдалиться друг от друга, так что Олень лишь звонко ударил веслом по воде. Тут его настиг шест противника, и юноша упал в реку.

Кривой Рот мгновенно подтянул челн Оленя поближе и привязал к своей лодке. Почти одновременно шаман опустил в воду шест, чтобы справиться с мощным течением, увлекавшим лодки к опасным порогам.

Гордость не позволила Кривому Рту посмотреть, что случилось с похитителем. Схватка была выиграна, так что молодой Олень его больше не занимал. Шаман следил за лодками, надеясь благополучно вернуться назад.

На берегу все еще стояла группка любопытных. Сперва Кривой Рот выволок на сушу свою длинную лодку, потом отвязал захваченный челн и подтянул его к себе. Размотал ремни, опутывавшие Малиновку.

Малиновка со страхом глядела на него.

Кривой Рот захотел показать всем свое мужское превосходство, поэтому он торжественно выпрямился, ударил Малиновку ремнем по спине и пробурчал:

– Пошла вон из лодки!

Малиновка вскочила и помчалась домой, чтобы спастись от взбучки. Зрители разошлись: теперь им будет о чем поговорить вечером.

В медвежьем поселке жизнь потекла по-прежнему, и никто не предполагал, что вот-вот весь род встрепенется и забурлит, как никогда раньше.

Маленький поселок у Брусницы не отвечал уже запросам шамана. Кривому Рту казалось, что местные жители как-то ослабили свое рвение в подношении ему даров да вдобавок стали реже болеть. У шамана было все меньше возможностей колдовать и своим колдовством прогонять недуги. Он даже подозревал, что некоторые охотники частенько полагались на собственную ловкость и верное оружие, а не на его молитвы за удачу на охоте и что многие в селении позабыли, как всего два года назад он своим чародейством спас скотину от злого мора.

Теперь шаман Кривой Рот то и дело сердился: ведь ему самому приходилось добывать себе пропитание, выделывать шкуры, изготавливать оружие, чинить дом и выполнять другие работы, про которые он всегда думал, что они не для него. Его гордость была сильно уязвлена после встречи с Кудряшкой, прежней своей женой, наряженной нынче в шерстяную рубаху с красными полосками и позвякивавшей ручными и ножными бронзовыми браслетами.

А однажды, когда шаман, вспотев, уселся в теньке у хижины, он подслушал разговор обеих своих жен. Кривой Рот смог разобрать каждое слово.

Малиновка грустно сообщила, что Кудряшка получила от Медведя-Следопыта янтарное ожерелье: «Ах, до того красивое, что я бы жизни за него не пожалела… То-то рада Кудряшка, что живет с моим первым мужем… Он добрый охотник – что захочет, то и добудет!»

Кривой Рот стремительно заскочил внутрь и крикнул:

– Ты, Малиновка, тоже получишь такое ожерелье!

Изумленная Малиновка обрадовалась, однако шаман тут же притих. Он понял, что дал необдуманное и неосторожное обещание. Как его выполнить, он не знал. Купцы в городище на Шарке заламывали за янтарь, доставляемый из далеких земель, огромную цену. За подобное ожерелье охотник должен отдать едва ли не все, что выручил за год. Конечно, Кривой Рот был в состоянии заплатить такую цену, но когда он это себе представил, его жадность встала в полный рост – ни за что он столько купцам не отдаст! Он без промедления отправился к Следопыту и, застав того дома, заявил, что хочет получить свою женщину Кудряшку обратно.

Следопыт, умелый преследователь зверей, мгновенно понял, что Кривой Рот очень раздосадован. Желая избежать ссоры, отвечал он уклончиво.

Не то чтобы Кудряшка была так уж важна для него. Он не привязался к ней, но она была его женщиной, имуществом первого охотника среди всех Медведей. Ему надо оберегать свои права. Нельзя просто так увести женщину и оставить мужчину без прислужницы, тем более что скупой шаман стал бы в этом случае счастливым обладателем целых трех женщин. Вот если бы шаман предложил ему другую подходящую жену, то тогда можно было бы говорить о дружеском обмене…

Эти мысли пронеслись в голове у Следопыта, вслух же он сказал спокойно:

– Так ты хочешь, чтобы Кудряшка прислуживала тебе сегодня?

– И сегодня, и завтра, и в любой другой день! – злобно проговорил Кривой Рот.

– Значит, давай опять меняться женщинами, – все так же дружелюбно ответил Следопыт.

– Никакого обмена, я возьму, что хочу! Или я больше не ваш шаман?

Эти слова Кривой Рот уже выкрикивал. Чтобы показать, что у него и впрямь есть право забирать что угодно из имущества членов рода, он схватил янтарное ожерелье, висевшее на колышке, резко развернулся и вышел из хижины.

– Ты что же, уносишь вещь моей женщины? – нагнал его вопрос Следопыта. – Не думал я, что Медведь может унизиться до того, что возьмет женское украшение!

Однако Кривой Рот только слегка повернул голову и надменно заявил, что берет вещи и мужские, и женские и что возьмет, то сумеет защитить.

Кривой Рот возвратился домой, превозмогая охватившее его волнение. В хижине сидели обе его женщины. Приветливая Коза с одним глазом, некрасивая, прилежная и ловкая, и красивая румяная Малиновка, коварная и лицемерная, доставлявшая ему множество хлопот и неприятностей.

Он поднял над головой прекрасное ожерелье, отбрасывавшее желтые блики, а затем кинул его Малиновке на колени.

– Ой-ой-ой! – радостно взвизгнула удивленная Малиновка. Она хотела было взять брошенное ей украшение, но сделала неловкое движение – и вместо этого оттолкнула его. Янтарное ожерелье, драгоценность, дороже которой не было ничего во всем поселке, оказалось в очаге.

Взвились кверху маленькие разноцветные язычки пламени, и белый едкий дым повалил к крыше…

Малиновка застыла на месте, раскрыв рот и даже не мигая.

Шаман, обутый в кожаные постолы^[7], прыгнул в очаг и принялся затаптывать пламя. При этом Кривой Рот растоптал и две красивые глиняные миски, стоявшие возле очага. Потом, кипя от гнева, вылетел из хижины и скрылся в лесу.

Там он немного успокоился. Он лежал на солнечном склоне, поросшем душистым чабрецом. Поблизости стрекотали кузнечики, елки качали широкими лапами и утешительно шумели. Миновал час за часом, а Кривой Рот, похоже, не замечал, что у него бурчит в животе от голода и что солнце уже клонится к западу. Его переполняли гнев и горечь, и потому он ничего не чувствовал, не видел и не слышал.

Драгоценное ожерелье погибло. Следопыт наверняка потребует возмещения – да уж, жди теперь злых времен! Как же быть? Мысли роились в голове шамана, но выхода из сложившегося положения он найти не мог. В конце концов он решил не уступать Следопыту – ни за что не уступать, а, напротив, показать ему свою силу! Кривой Рот знал, что весь род боится его и что никто не посмеет ему противоречить. Он самодовольно усмехнулся.

Кровавое солнце садилось в тяжелые тучи.

Шаман вернулся в поселок и сразу направился к жилищу своего соперника. Рядом с хижиной висели на скрученных из гибких веток кольцах расправленные шкуры и шкурки. Это были трофеи с последних охот Следопыта, который растянул их на ветках для просушки. Кривой Рот без колебаний выбрал две шкуры и понес домой, глядя прямо перед собой и горделиво вскинув голову.

Медведь-Следопыт видел это из хижины, но не сказал ни слова.

На другой день шаман унес из жилища Следопыта веревочный ковер, искусно сплетенный, узорчатый – гордость и главное украшение дома.

Медведь-Следопыт опять смолчал, только облизнул пересохшие губы.

На третий день Следопыт ушел в лес на рассвете. Когда ближе к вечеру он вернулся, Кудряшка сообщила ему, что Кривой Рот забрал весь ее запас нитей, который был на веретене, три бронзовых браслета и изогнутый нож с рукоятью из твердого дерева, которым Следопыт разделывал добычу.

Следопыт и это известие выслушал спокойно, без гнева. Кудряшка уже посмеивалась над ним: слабак, мол, все позволяет у себя отнимать, как беззубый пес.

Браниться с женой Следопыт не стал и молча выпил приготовленный ею суп. Но Кудряшка заметила, что он сердито и зловеще хмурится. Он съел просяную кашу, утер бороду и усы и неторопливо, широко шагая, направился к дому шамана.

Поселок пришел в движение.

Ни одного тревожного выкрика – никто даже словом не обмолвился о поведении Медведя-Следопыта, но обитатели всех до единой хижин напряженно следили за спокойной поступью охотника. Наконец он достиг обиталища Кривого Рта.

Шаман сидел возле очага на деревянном обрубке и обеими руками запихивал себе в рот жирно блестевшую и вкусно пахнувшую лепешку.

Медведь-Следопыт, согнувшись, вошел внутрь, огляделся с мрачным видом и молча взял свой ковер и свой нож, воткнутый в колоду.

Когда он выходил, то заметил у дома шамана несколько зевак.

И Следопыт сказал им громко и внушительно:

– Я намерен стащить кое-что, что принадлежит не мне… Ах, до чего мне стыдно!

Зрители навострили слух: что же ответит шаман?

Кривой Рот уловил в словах Следопыта ужасающую издевку над собой, и его охватил гнев. Однако он не выдал себя и только прикусил до крови нижнюю губу.

Назавтра Медведь-Следопыт пришел снова, чтобы забрать свое имущество. Этого шаман уже не стерпел. Вскочив, он завопил:

– Вон из моего дома! Эти вещи теперь мои, и никто не посмеет их тронуть!

Следопыт молча облизнул губы и зашагал прочь, прихватив свои шкуры. Однако уйти он успел недалеко. Над его головой просвистела стрела. Спустя мгновение вторая стрела едва не задела его плечо.

Следопыт стремительно пригнулся к земле, прикрывшись шкурами, и пополз между хижинами. Стоило ему поднять голову, как прилетала очередная стрела. Все Медведи попрятались и из укрытий следили за развитием событий.

Шаман вышел из своего жилища с луком в руке. Увидев, что селяне наблюдают за ним, он пояснил:

– Я испробовал свой новый лук…

Днем в деревню заглянул Осторожный Бобр, мужчина из соседнего рода. Несколько дней назад он потерял жену, так что теперь за осиротевшими детьми присматривала его престарелая мать. Он бродил по окрестностям, чтобы отвлечься от своих забот, и в конце концов оказался у дружественных Медведей. Бобр рассказывал всяческие новости и охотничьи истории, а Медведи с интересом слушали его и жалели за то, что он лишился такой хорошей женщины.

Еще до наступления вечера случилось происшествие, переполнившее чашу терпения заносчивого шамана.

Кудряшка вымачивала возле речки кожи. Она поместила их в глубокую яму, переложив измельченной дубовой корой, и теперь поливала водой.

Мужчина и две женщины, таясь за кустами, подкрались к ней. Внезапно мужчина вскочил, обхватил Кудряшку сзади, отбросив прочь ее горшок для воды так, что тот раскололся, перекинул ее через плечо и поволок в поселок.

Кудряшка закричала, и ее крик услышали все Медведи. Кудряшке нравилось, что она опять оказалась в центре внимания, так что она позволила нести себя, а сама блаженно улыбнулась и чуть прикрыла глаза. Ей было по душе, что мужчины соперничают из-за нее.

– Вот тебе жена, – сказал шаман Осторожному Бобру, бросив Кудряшку на траву у Дуба совета. – У тебя нет женщины, а у нее – мужчины.

Однако Осторожный Бобр дар не принял. Он не какой-нибудь трус, который не в состоянии самостоятельно раздобыть себе женщину! И подношение шамана он расценил как оскорбление.

Осторожный Бобр встал и сказал, что хочет пить. Он ушел за пределы поселения и лег там в сухую траву.

Медведи знали, что Осторожный Бобр не забудет о нанесенном ему шаманом оскорблении, но возле вечернего костра они обсуждали совсем другие вещи.

Шаман затащил Кудряшку к себе в дом, так что теперь у него оказались целых три женщины. Наутро громко загудел барабан – все мужчины созывались на охоту. Шаман Кривой Рот, замещавший старейшину, оглядел собравшихся и заметил среди них и Следопыта, и гостя рода, Осторожного Бобра. У Следопыта глубоко запали глаза – он всю ночь не спал.

Охота шла так, как всегда. Все слушали приказы шамана и добыли уже несколько зверей, когда на них внезапно выскочила из зарослей семейка кабанов, всполошенных криками загонщиков.

Кабаниха, опустив пятачок к земле, мчалась напролом, а поросята стремительно бежали следом. Следопыт метнул в кабаниху копье, но оно скользнуло по толстой шкуре, лишь легонько царапнув ее.

Кусты за кабаньим семейством сомкнулись.

– Ты промахнулся, – ухмыльнулся шаман, стоявший неподалеку от Следопыта.

– Зато сейчас не промахнусь! – крикнул Медведь-Следопыт и бросил копье в шамана.

Кривой Рот покачнулся и сделал несколько шагов к зарослям.

Тут подоспел Осторожный Бобр и подхватил его своими сильными руками.

Медведь-Следопыт быстро зашагал прочь.

Когда охотники вернулись в поселок, Осторожный Бобр подошел к Следопыту и протянул ему шаманов лук, колчан со стрелами, рубаху и расшитый пояс:

– Это теперь твое, победитель!

Следопыт взял трофеи. Дома он отдал их своему сыну, Коротышке:

– Бери! Когда-нибудь ты окрепнешь и натянешь этот лук, и тогда никто не отважится назвать тебя Коротышкой; ты будешь охотником, как и все. Учись, упражняйся и давай отпор!

Коротышка радостно заморгал, схватил подарки в охапку и еще до темноты вырезал острым когтем на тисовом луке свой знак:

Потом он достал из разукрашенного колчана стрелы и залюбовался ими. Он восхищенно разглядывал и поглаживал их, ибо шамановы стрелы были изготовлены на редкость искусно. Дубовое древко, острие из смолистой сосны, оперение из перьев ласточек и воробьиных крылышек… Коротышка обязательно станет богатырем, дайте только срок. Ну и кто тогда осмелится насмехаться над ним?

В тот день поселение Медведей на речке Бруснице лишилось своего шамана, и никто о нем больше не вспоминал.

Влтава шумит тихонько, и водная гладь ее блестит, как блестела всегда…

Спасенный

По песчаной отмели возле реки бегают двое мальчишек. У них в руках дубинки, которыми они глушат рыбу, что выносит на берег течением.

Великая река сегодня опять поднялась, да так, что вода достигла дуба у мазанки Медведя-Ворчуна. Ольшаник и ивняк, которые растут поближе к реке, стоят почти полностью затопленные. Течение сегодня сильное и быстрое, вода бешено струится вдоль берега, унося с собой в грязном потоке ветви и даже целые деревья.

– Лови ее, лови! – закричал Червячку Зубастик. На берегу билась блестящая серебристая рыбка.

– Ого, до чего огромный окунь! – воскликнул Червячок и, прыгнув к рыбе, обеими руками схватил ее. Окунь изогнулся, выскользнул из сцепленных пальцев и оказался в воде.

Червячок замер и изумленно уставился на реку.

– Вырвалась! – произнес он жалобно.

– Надо было за голову держать! – поучительно сказал Зубастик. – За хвост не получится.

– Так я же и держал за голову, – возразил Червячок. – И глянь, как он меня исколол!

Мальчик показал окровавленную ладонь.

– Ребята, вы что делаете? Рыбу ловите? – окликнул их Коротышка. – Да поможет вам Великий дух! – добавил он, заметив на песке несколько убитых рыбок.

– Хочешь рыбу? – спросил Зубастик. – На, Коротышка, бери! – И он протянул ему большую рыбину.

Коротышку удивила щедрость мальчишек, которые обычно всячески его обижали, но он все же потянулся за подарком. Однако Зубастик быстро отдернул руку и засмеялся:

– Ну да, так я тебе ее и отдал! Сам налови!

– Жабу себе поймай, ква-ква! – расхохотался Зубастик.

– Вот если бы вас тут было не двое! – сказал Коротышка.

– И что бы ты тогда сделал, а, Коротышка? – подначивал Зубастик, вставая в бойцовскую стойку.

– Тогда кое-кто барахтался бы уже в воде, – веско проговорил Коротышка, приготовившись к обороне. Он привык драться с ребятами: к нему вечно все цеплялись. Его искривленная фигурка – казалось, что у мальчика есть только голова, длинные руки и длинные ноги, а туловища нет и в помине, – так и искушала задиристых ребят насмехаться над ним, поэтому Коротышка почти всегда ходил в синяках и царапинах.

– Да ты первый туда плюхнешься! – выкрикнул Зубастик и кинулся на Коротышку, чтобы столкнуть его в воду.

Коротышка пустился наутек и спугнул в прибрежных камышах стаю громко защебетавших скворцов. Он мгновенно размотал охватывавшую его голову пращу и ловко метнул ее вверх. Костяные шарики, закрепленные на тоненьких кожаных ремешках, раскинулись в воздухе, точно смертоносная сеть, и поразили двух птиц.

– Здорово, Коротышка! – похвалил его Зубастик. – Добрая у тебя сегодня выйдет похлебка!

Ссора была забыта, и все трое принялись рассматривать оглушенных скворцов. Коротышка свернул им головы и предложил:

– Забирайте их, ребята!

Зубастик тут же схватил обеих птиц:

– Что ж, Коротышка, а ты тогда возьми рыбу. Вот! Червячок, принеси корзинку, она на поленнице за хижиной. В ней лежат камешки для подогрева еды – высыпь их и тащи корзинку сюда!

Червячок убежал; едва он скрылся в кустарнике, как неподалеку послышалось сухое покашливание.

– Это Ворчун, верши^[8] идет проверять! – догадался Зубастик.

К ним и впрямь приближался, тяжко ступая, Медведь-Ворчун. Он нес новое ясеневое, тщательно отполированное весло.

– Кхе-кхе! Ничего-то они не смыслят – ни Толстяк, ни Колоброд! Мои верши никогда еще водой не сносило! Уж я их отыщу! – бурчал он себе под нос, а завидев Коротышку и Зубастика, тут же крикнул: – Зубастик, кхе-кхе, пойдем со мной вытягивать верши!

Зубастик, сильный и здоровый подросток, открыв рот, удивленно посмотрел на Ворчуна, а потом ответил недоуменно:

– Не сегодня, Ворчун! Утром у костра сказали, что вода стоит высоко и что на лодке плыть нельзя…

– Кхе-кхе! Это все детская болтовня. Пойдем!

Червячок воротился с корзинкой, услышал Ворчуна и сразу крикнул:

– Все в поселке говорят, что вода уже забрала верши и что Ворчуну придется плохо, если он отважится сесть в лодку. Она сразу перевернется, и ее унесет течением…

– Кхе-кхе! Заткнись, Червячок, не вмешивайся! Ладно, поплыву один, кхе-кхе, я вам всем докажу!

Ворчун начал толкать суденышко к реке. Челн у него был длинный, узкий, выжженный из ствола тополя. Скамеек там не было. Вёсельщики или гребли, сидя на дне, или стояли на вертком суденышке и «прокалывали» воду длинным шестом.

Мальчики помогли столкнуть лодку в реку. Но когда Ворчун совсем было собрался залезть внутрь, в челн, сильно его при этом раскачав, запрыгнул Коротышка.

– Пошел вон, Коротышка! Кхе-кхе, вылезай, пока я тебя не вытолкнул!

– Я тоже буду вытаскивать твои верши, я не боюсь! – смело заявил парнишка, над которым все всегда потешались.

Бедный Коротышка очень хотел быть полезным. Он часто предлагал взяться за любую, даже самую неприятную работу, но его обычно прогоняли. Слабое кривое тельце вызывало насмешки у Медведей, более всего ценивших физическую силу, хороший рост и крепкое здоровье. Сколько бы Коротышка ни крутился вокруг взрослых охотников, пытаясь им услужить, когда они загоняли зверя, сколько бы ни помогал женщинам при уборке, как бы терпеливо ни сносил не всегда безобидные шутки мальчишек – ничего у него не получалось, все относились к нему как к ущербному. За помощь его не благодарили, стремлением услужить пренебрегали. Для обитателей селения он был всего лишь уродливым горбуном…

Его матери с огромным трудом удалось сохранить ему жизнь, когда шаман посоветовал сразу бросить безобразного младенца в воду…

А ведь Коротышка отличался ловкостью, хотя этого никто и не замечал. Он был веселым и смышленым и любил думать. Он вечно надоедал всем с расспросами, и его «почему?» не было конца. Он хотел все знать и всему обучиться. Он не сводил глаз ни с мужчин, когда те точили оружие и готовили тетивы для луков, ни с женщин, когда те вязали и ткали, и даже придумывал для них иногда новые узоры… И мы уже знаем, что Коротышка был отличным укротителем животных – почти таким же отличным, как сам Следопыт.

Его ручную сойку недавно убили, поймали совсем рядом с хижиной – ох, никогда ему ее не забыть! – а ласковый хорек и белка веселили порой всю деревню… Он пробовал приручать даже всякую мелочь – к примеру, лягушек, тритонов, летучих мышей, сусликов, – но всех их Кудряшка вышвырнула за ограду.

Ни один другой мальчишка в их деревне не умел так ловко чесать ногой за ухом, как Коротышка, ни один не умел так свистеть, как он, или свиристеть при помощи листочка, подражая птичьему пению, но все эти таланты не считались чем-то серьезным и достойным похвалы, потому что он не был сильным и все другие ребята обгоняли его в беге.

Когда на празднике, посвященном испытанию силы, его ровесники выдирали из земли елочки вышиной с них самих, Коротышка всегда проигрывал. Ему никак не удавалось вытащить деревцо из почвы вместе с корнями, как прочим ребятам. Коротышке казалось, будто Злой дух крепко держит елочку снизу и не позволяет ему сравняться с другими, хотя Коротышка и прикладывает все свои силы. Зубастик даже вырвал елку, до макушки которой не мог дотянуться. Он потом до самого вечера ходил с ней по селению. Вот ведь силач! Из таких парнишек получаются настоящие охотники. Но Коротышка должен радоваться и тому, что род терпит его и не гонит прочь.

Тронуть Коротышку при Медведе-Следопыте никто не осмеливался, но за его спиной дело обстояло иначе. Все знали, что жаловаться Коротышка не будет. Следопыта в роду опять стали уважать, и теперь он сидел у Общего огня возле самого старейшины.

После смерти шамана Сильный Медведь велел в очередной раз переместить деревню. И род Медведей переселился чуть дальше и построил себе жилища на западной окраине Летны, где освоил новые пастбища и выжег участки леса, чтобы распахать новые маленькие поля. Старые земли были оставлены – они уже не давали урожая. Сильный Медведь тоже жил теперь на берегу Брусницы, неподалеку от нового шамана. Дома у обоих были крепкие и просторные. Поселок очень гордился такими обитателями, а Коротышка даже удостоился похвалы от старейшины, когда процарапал в камне круглую ложбинку, куда было удобно заливать жидкий металл для браслетов из расплавленных бронзовых обломков.

Коротышка и рад был бы поиграть с другими детьми, но чаще всего он вынужденно укрывался в хижине, потому что все его дразнили и травили. Тем сильнее привязывался он к животным, с которыми умел находить общий язык, тогда как остальные люди проявляли к ним жестокость и часто мучили.

Многие дети забавлялись издевательствами над привязанным медвежонком или избиением коз. Вот и вчера Коротышка видел нечто подобное.

Дети играли на площади, а женщины рядом мололи зерно. Коротышка заскучал в одиночестве и пошел к ребятишкам, чтобы позабавиться с ними. Но тут он заметил, чем они заняты: они втыкали птенцам горлицы, вытащенным из гнезд, колючки в глаза. Он задрожал от гнева и вырвал бедняжек из детских рук. Ребята подняли крик и принялись грубо бранить Коротышку. А тот показал изувеченных птенцов женщинам, но те сердито прогнали мальчика:

– Паршивец, не порти ребятишкам игру!

Коротышка печально побрел в лес. Его огорчили и жестокие дети, и бесчувственные женщины. «Слабому некому помочь, – думал он, – ему приходится выносить издевательства от сильных, и никто на свете его не защитит. Так уж оно заведено, а Великому духу это, может, даже нравится».

Коротышка вспомнил, как совсем недавно на празднике женщины заживо свежевали олененка, – ох! – мальчику пришлось сбежать, чтобы не видеть этого ужаса.

Если бы он был силачом, он ни за что не допустил бы такой жестокости. Если бы он был старейшиной… вечно это если бы! Он всего лишь слабый Коротышка, предмет насмешек всего рода. Никогда ему не стать сильным, как его отец, как Языкатый Медведь или Медвежья Лапа, – не говоря уж о самом Сильном Медведе… Грустно быть слабым… Вот бы ему узнать какое-нибудь заклинание, которое дает силу! Он бы на край света отправился, лишь бы заполучить его… Может, однажды отыщет он Золотую долину, о которой говорится в сказаниях их рода, и тогда сможет купить могучее заклинание у знаменитейшего шамана…

А жить, когда все над тобой потешаются, неохота…

Взгляд Коротышки скользнул с полноводной реки на видневшуюся неподалеку мазанку, почти закрытую деревьями. Он словно бы прощался с землей.

В его глазах светилась твердая решимость…

Зубастик не ждал больше указаний и просто оттолкнул лодку от берега. Течение немедленно подхватило ее и понесло вниз.

– Кхе-кхе! – Ворчун взял длинный шест, спрятанный в лодке, и, встав на корме, ткнул им в воду. Лодка слегка замедлила ход. Еще один толчок шеста – и суденышко встало против течения. Однако тут же развернулось, быстро удаляясь от берега.

Коротышка ухватился за весло и начал ожесточенно грести.

Лодка опять двинулась вдоль берега.

– Кхе-кхе! Молодец, Коротышка! – похвалил его Ворчун.

Зубастик и Червячок бежали, сопровождая лодку, до ольшаника, где дорогу им преградила трясина.

– Они же перевернутся, Червячок, как пить дать перевернутся! Их вот-вот на стремнину^[9] вынесет! – пророчествовал Зубастик.

– Но Коротышка же умеет плавать! – напомнил ему Червячок.

– Ну да, по-собачьи, да даже если б он и лучше плавал, все равно бы это не помогло. Как только их подхватит течение Великой реки, они окажутся среди порогов, а там их уж ничто не спасет! Жуть, сколько тут народу потонуло – и при этом хороших пловцов! – говорил Зубастик. – Ты послушай, как нынче быстрина^[10] гудит! Аж сюда гул доносится. Их разобьет о скалы, вот увидишь.

Тем временем двое в лодке собирали все силы в попытках плыть против течения. Поближе к берегу, там, где Ворчун мог отталкиваться шестом, им это еще удавалось, но стоило выплыть на глубину, как лодку сносило вперед – и у Коротышки не получалось приостановить ее.

Ворчун сжал зубы, напряг мускулы на руках – сдаваться он не собирался. Они все-таки смогли добраться до устья Брусницы и нашли там первую вершу. Коротышка потянул за веревку, чтобы выволочь ее из глубины. Ворчун же удерживал лодку на месте при помощи шеста. Коротышка ухватил вершу, но сил втащить ее в лодку у него недоставало. Ворчун помог ему – приподнял плетеную снасть, – и Коротышка вывернул ее содержимое в лодку.

Попались две рыбы побольше и несколько совсем мелких рыбешек.

– Осторожно! – крикнул Коротышка, заметив, что освободившуюся лодку крутит течением. Ворчун мгновенно пустил в дело шест и оперся на него. Но когда он попробовал его вытащить, ему это не удалось. Шест завяз в песке. Ворчун резко дернул его. Шест поддался, однако лодка раскачалась так, что зачерпнула воды.

– Кхе-кхе! Сядь, Коротышка, не то опрокинемся! – крикнул Ворчун и в несколько толчков подвел челн к берегу.

Какое-то время они отдыхали.

Над рекой пролетела дикая утка. Тонкая шея вытянута, сильные крылья равномерно хлопают. Скорее всего, что-то вспугнуло ее, вот она и покинула свое укрытие в камышах.

Ворчун снова столкнул лодку в реку. Миновав высокие заросли камыша, смельчаки оказались на большой воде. Течение тут не было сильным – берег далеко заходил в воду. Ворчун и Коротышка решительно продвигались вперед.

– Кхе-кхе! Вон там, за мысом, вторая моя верша, – проговорил Ворчун.

Они благополучно добрались до кончика мыса, но тут Коротышка неудачно взмахнул веслом, и нос челна оказался слишком далеко от берега. Ворчун еще раз сильно оттолкнулся шестом, однако суденышко, хотя уже и развернулось, еще больше удалилось от суши.

Коротышка работал веслом так усердно, что даже пыхтел, но лодка все равно не возвращалась к берегу.

– Кхе-кхе! – Ворчун не доставал шестом до дна, так что ему пришлось тоже грести им.

Очень скоро они очутились на середине реки, и течение понесло их прочь.

– Ворчун, там человек! – крикнул вдруг Коротышка и показал вниз. Из воды торчали ветви вывороченного с корнями дерева, как раз проносимого течением мимо лодки.

– Кхе-кхе! Не смотри туда и греби! – яростно приказал Ворчун. Жилы у него на лбу набухли, грудь кровоточила – с такой силой налегал он на шест.

Возле ветвей плывущего дерева появилась рука, но тут же вновь исчезла в волнах. Спустя мгновение показалась голова какого-то старика – запрокинутая назад, с мертвенно-бледным лицом. Коротышке почудилось, будто рука тонувшего пытается нащупать ветку, и мальчик направил челн к дереву.

– Нам сейчас надо о себе думать, кхе-кхе! – воскликнул Ворчун и попробовал повернуть к берегу.

Однако Коротышка несколько раз ударил веслом – и лодка въехала прямиком в пышную крону.

Ворчун тыкал шестом под ветки и твердил, что там никого нет.

Но вдруг водоворот вытолкнул на поверхность весь ствол – а вместе с ним и человека, бессильно лежавшего среди ветвей.

– Он уже утопленник, оставь его! – сказал Ворчун. Но Коротышка ухватился за сук и подтащил лодку вплотную к дереву. Потом он взял несчастного за руку и потянул его в челн, чуть не опрокинув при этом утлое суденышко.

Ворчун бросил шест в лодку, схватил человека поперек туловища и втащил внутрь. При этом воды в вертком челноке прибавилось, так что он едва не потонул. К счастью, суденышко застряло между толстыми сучьями, и это его спасло.

Ворчун выхватил у Коротышки весло и принялся лихорадочно выплескивать за борт воду.

Незнакомец оставался недвижим.

Лодку вместе с деревом сносило течением. Они уже почти достигли Брусницы, и быстрый поток грозил уволочь их к опасным порогам.

Ворчун бешено вычерпывал воду веслом, Коротышка помогал ему руками.

– Хватит. Кхе-кхе! Давай быстро к берегу, не то худо нам придется!

Он оттолкнулся от полузатопленного дерева и что есть силы погреб к берегу.

Все жители поселка собрались у реки и в ужасе наблюдали за этой борьбой с водной стихией.

Доплывут? Не доплывут?

Колоброд, Толстяк, Лапа и несколько мальчишек бежали по берегу, чтобы обогнать челнок у излучины реки, у Летны. Они подбадривали вёсельщиков криками:

– Держитесь!

– Сюда забирай!

– Еще немного!

– Наддай, наддай!

Уже было видно, что лодка одержала победу над могучим течением и приближается к суше.

Однако и опасный порог был все ближе.

Крик нарастал.

Несколько последних взмахов – и лодка врезалась носом в берег.

Мужчины тут же схватились за нее и отволокли подальше.

– О-го-го-го! Они кого-то привезли! – голосили мужчины. – Но он захлебнулся, он не шевелится!

Коротышка перекатился через борт и остался, глубоко дыша, лежать на песке. Ворчун стоял, утирая пот со лба. Он мог только покашливать, но не говорить.

Мужчины вынесли незнакомца из лодки и принялись воскрешать.

– Он не из наших, даже не из нашего рода, – переговаривались между собой Медведи. – Смотрите, на нем угловатый браслет! Такие носят лесные люди – далеко, за горами…

– Кхе-кхе! Ты, Коротышка, выказал себя молодцом!

Таинственное злодейство

Ясный солнечный день начала лета.

С происшествия на разлившейся Влтаве миновало два месяца.

Чужак, вытащенный тогда Ворчуном и Коротышкой из воды, не умер: его вернули к жизни. Оказалось, что он сильно изранен. Только благодаря могучему колдовству нового шамана ему удалось остаться в живых. Когда же он смог уже выбираться на солнышко – чтобы посидеть на каменной скамье возле дома старейшины, – любопытные Медведи узнали наконец, что с ним приключилось.

Его звали Сигул, и был он одним из видных мужей лесного народа из Южной и Западной Чехии, которые хоронили своих мертвых в каменных гробницах. Эти курганцы были известны Медведям лишь по слухам, ничто их с ними не связывало – ни вражда, ни дружба.

Курганцы были большим народом, чьи многочисленные племена пасли стада на ставших пастбищами палах^[11], среди бескрайних буковых и дубовых лесов, через которые несли величаво свои воды реки Лужница и Отава, а также в обширных долинах речек, впадавших в Мже^[12]. Но прежде в низовьях Влтавы их не видывали.

Опытный Сигул был послан своим племенем, чтобы с двумя проводниками исследовать низовья Мже, а если получится, то и Великую реку: лесной народ очень нуждался в новых, хороших и изрядных пастбищах.

Искатели изучили долины в низовьях Мже и добрались до самого впадения ее в Великую реку, откуда двинулись дальше на север. Но тут на их пути стало возникать все больше препятствий. Скалы и крутые прибрежные откосы часто не давали идти вдоль речного русла, так что лесные жители вынуждены были забираться повыше, чтобы миновать их. А временами – там, где река разливалась по котловине, – дорогу путникам преграждали многочисленные водные рукава с порогами, островками и болотами.

Искатели изрядно утомились, пробираясь сквозь густые заросли, и Сигул решил, что здесь, на широком берегу, они один день отдохнут.

И тут-то, под темным холмом Петршин^[13], путешествие неожиданно закончилось. На искателей напали разбойники и отняли у них все ценные дары, приготовленные для родовых старейшин, с которыми предстояло вести переговоры о пастбищах.

Что произошло с его спутниками, Сигул не знал; скорее всего, оба они были мертвы. Самого Сигула тяжело ранили и бросили в воду – наверное, для того, чтобы скрыть следы неслыханного злодейства. К счастью, Сигул уцепился за проплывавшее мимо него дерево, а что было дальше – он не помнил.

Глава рода Сильный Медведь был очень возмущен, когда узнал о преступлении, подобного которому в землях Медведей еще не случалось. А их соседи Бобры даже слышать ничего не захотели: они сразу заявили, что об участии в этом кого-то из представителей их рода и речи быть не может. Ни Медведи, ни Бобры не желали брать на себя ответственность за нападение на чужаков.

Вдобавок никто не мог понять, каким образом на месте преступления очутился труп Медведя-Следопыта. Сигул утверждал, что это доказательство вины последнего: он, мол, участвовал в нападении и был убит спутниками Сигула. Медведи в один голос уверяли, что Следопыт никогда бы не пошел на злодейство, но Сигул оставался неколебим и в конце концов холодно объявил:

– Это лишь ваша вина!

Старейшина только сжал губы и ничего не ответил.

Род прекрасно знал закон, исполнение которого было обязательным для всех племен и родов:

РОД ОТВЕЧАЕТ ЗА ДЕЙСТВИЯ СВОЕГО ЧЛЕНА. ЕСЛИ ВИНОВНИК НЕ ОТЫЩЕТСЯ, ВИНОВЕН ВЕСЬ ТОТ РОД, НА ЗЕМЛЕ КОТОРОГО ПРОИЗОШЛО ПРЕСТУПЛЕНИЕ.

Значит, Медведям не избежать мести лесного народа.

Бедный Следопыт! Что такое с ним приключилось, что он решил отказаться от своего обычного занятия и, навечно покрыв позором имя рода, пойти на злодейство?

Какой же переполох поднялся среди Медведей, когда обессиленный Толстяк прибежал в селение, крича во весь голос:

– Следопыт убит! Следопыт убит!

Оставив Сигула, уже очнувшегося, на попечение шамана и женщин, все ринулись по тропинке, что вела вдоль берега под Петршин, туда, где, по словам Толстяка, лежало тело Следопыта.

Среди первых мчался Коротышка. Ужасное известие придало стремительности его бегу. Он позабыл о смертельной усталости после изнурительного плавания по Великой реке. Слабые ноги парнишки налились силой и несли его вперед, как никогда прежде. Его стесненные легкие делали вдохи такие мощные, что едва умещались под ребрами. Встревоженное сердце чуть не разорвалось. В боку у него кололо, он задыхался и едва не провалился в предательскую трясину.

– Не убит, не убит! – горестно кричал Коротышка и все бежал да бежал.

Тем не менее Колоброд, Толстяк и Зубастик опередили его, оказавшись на месте первыми. Упав на колени возле мертвеца, они начали осматривать его.

– Это правда, моего папку убили! – воскликнул Коротышка и, рухнув на землю, принялся от отчаяния пучками вырывать траву.

Прибежали старейшина рода Сильный Медведь и с ним еще несколько подростков и взрослых мужчин. Никто из них не проронил ни звука. Все серьезно смотрели на нахмурившегося старейшину – чувствовали, как тяжко тому смириться с гибелью знаменитого охотника.

Коротышка, дико поводивший глазами, встал рядом со старейшиной, чтобы хорошенько расслышать его слова. Он ждал утешения, а может, и лучик надежды…

Сильный Медведь явно посчитал излишним и неуместным произнесение какой-нибудь речи – он просто сразу широко раскинул руки и затянул погребальную печальную песнь рода Медведей, встав за головой убитого Следопыта и глядя на солнце.

Сначала он издал громкий протяжный возглас, который разнесся над тихими окрестными лесами и над гладью Великой реки:

«Эй – а – хо!»

Звуки полнились истинной скорбью, так находили выход подавленные чувства.

Потом старейшина, по-прежнему неподвижный и глядящий на солнце, пропел древнюю родовую песнь. Это был ряд длинных выкриков – без слов. Постоянно повторялось только «эй – а – хо!».

Все до единого мужчины, включая и тех, что подошли недавно, вторили пению старейшины, а затем в знак скорби проткнули себе руки повыше локтя и просунули в раны тонкие прутики вербы. Кровь стекала вниз и капала на траву. Боль все сносили молча.

Напрасно ждал Коротышка, что Медведи займутся расследованием причин и обстоятельств гибели его отца и без промедления снарядят погоню за дерзкими убийцами. Вместо этого они снова и снова повторяли унылый напев и замолчали лишь после того, как руки были проткнуты уже у всех и все покрылись кровью.

И тут старейшина приступил наконец к изучению трупа. Оказалось, что на теле Следопыта есть две раны: одна – в боку, от копья, а вторая – на голове, от удара чем-то вроде дубины… Произошло убийство, судя по всему, нынче утром. Много воды утекло с тех пор в Великой реке, и преступники давно уже успели сгинуть, укрыться в безопасном месте. Тем не менее надо попробовать их догнать.

Медведи спорили долго, так что даже поругались. Потом Сильный Медведь дал всем указания, и мужчины разбились на группы и отправились в разных направлениях на поиски убийц. Двоих Медведей старейшина отослал к Бобрам – тем тоже надо было принять участие в поисках, потому что земли их рода были ближе всех к Медвежьим и преступники могли найти себе там убежище.

Предложение Коротышки с презрением отвергли.

К вечеру все вернулись в поселок ни с чем.

Кто убил Следопыта, было непонятно. После смерти Кривого Рта у охотника не осталось в селении врагов, а вне рода все его уважали.

Случилось нечто, что не поддавалось объяснению.

Однако рассказ Сигула о разбойном нападении осветил загадочное происшествие, подобно вспышке молнии. И тем не менее некоторые рассудительные Медведи говорили, что Следопыту незачем было грабить – ведь у него в хижине всего в избытке, так что даже бронзовые драгоценности путников не могли привлечь его настолько, чтобы попробовать заполучить их силой. Да и причин мстить незнакомцам у него не было… И кто были другие грабители? Ведь Сигул сказал, что их было пять и еще один! Медведи? Бобры? Кто?

Нет, полной ясности все же не было.

По свету

После отцовой смерти Коротышке пришлось плохо. Никто не предложил ему ни защиты, ни помощи, а Кудряшка то и дело злилась на него. Хоть он и пробовал всячески угождать мачехе, все было напрасно.

Кудряшка выкинула из мазанки почти всех его зверушек – тех, которых не съела. Из красивых птиц, что сидели в трех плетеных клетках, она сварила суп… Чудом удалось ему уберечь свою белочку, которая единственная теперь его и радовала. Хорька Кудряшка есть не стала, оставила в живых, потому что он был слишком вонючий, но с тех пор, как он нашел припрятанные женщиной яйца, ему грозила неминуемая смерть.

Кудряшка, вдова Следопыта, чувствовала, что род относится к ней с затаенным презрением, и теперь сторонилась людей. Она больше не пела, не молола с остальными Медведицами зерно и даже глину для посуды месила в одиночестве, чего раньше никогда не делала.

Коротышку притесняли и обижали больше обычного. Иногда мальчишки швырялись в него камнями, если он просто проходил мимо.

Поэтому Коротышка искал уединения. Сегодня он уселся под куст у речки. С собой у него была дудочка, вырезанная им из берцовой кости лани, но он даже ни разу не подул в нее. Сперва он долго глядел на противоположный берег – на склон Петршина холма. А потом положил дудочку рядом с собой и расплакался.

Ему было невыразимо грустно.

Когда же слезы немного облегчили его горе, он встал и пошел туда, куда ходил теперь очень часто, – к отцовой могиле, под лесистый Петршин.

Там, на недавно выросшем холмике, лежали остатки приношений. На деревянном колышке висели торжественный головной убор, надевавшийся Следопытом во время обрядовых танцев, и его пояс, отделанный бронзовыми пластинками. На самой могиле, рядом с колышком, стояли две плошки и миска.

Коротышка положил в миску несколько земляничин, собранных им по дороге. Папин дух с удовольствием примет от своего Коротышки свежие ягоды.

Могила обвиненного.

Коротышка единственный не верил в то, что его отец совершил преступление. Мальчик сразу внимательно осмотрел следы на месте схватки – еще до того, как туда сбежались любопытные, – и следы поведали ему правду: его отец невиновен.

Читать следы его научил папа. Коротышка, в отличие от других мальчиков племени, не обладал силой и не умел быстро бегать, но никто в деревне не мог тягаться с ним в чтении следов и всяческих знаков.

Вот и тогда Коротышка легко отыскал следы отца: он шел прямо своей дорогой.

А это доказывает, что Следопыта не было среди нападавших, он просто подходил к ним со стороны. Отпечатки ног отца располагались довольно далеко друг от друга – то есть он бежал, причем бежал быстро, не обращая внимания на препятствия. Коротышка увидел надломленные ветки в лесной гуще, там, где Следопыт прокладывал себе путь. Нападающие так не поступают! Они – уж на то, чтобы понять это, у Коротышки ума хватало! – двигаются осторожно, медленно, используют все укрытия, чтобы незаметно подкрасться к жертве и стремительно атаковать ее.

Но когда Коротышка попробовал изложить свои мысли другим Медведям, его подняли на смех, потому что к тому времени все следы были затоптаны и даже самый умелый из охотников не сумел бы в них разобраться.

Коротышка был совершенно уверен, что правильно прочитал отцовские следы: он отлично знал их и много раз шел по ним в лесу. Нет, он не мог ошибиться – ведь след левой ноги отца нельзя было спутать ни с каким другим. После одного давнего несчастья Следопыт лишился большого пальца на левой ноге, и потому оставленный отцом отпечаток легко читался на мягкой земле. Коротышка нашел его среди других следов. Он повторялся несколько раз: обыкновенный след правой ноги, четырехпалый отпечаток левой. Это совершенно точно следы отца!

Но никто Коротышку слушать не стал, и его жалобные просьбы потонули, растворились в шуме деревьев. Да что такого важного может рассказать какой-то там Коротышка опытным охотникам?!

Когда же следы совсем затоптали, Коротышка осознал всю бессмысленность своих усилий и, наполнившись обидой и досадой, отошел в сторонку.

Это был ужасный день!

Теперь Коротышка часто слышал у костра под Дубом совета, как осуждают его отца. Но голоса он уже не подавал, только низко наклонял голову. У него не было сил на то, чтобы выкрикнуть, что его отец ни в чем не виноват, что он, наоборот, самоотверженно кинулся на помощь Сигулу, дабы защитить его со спутниками от неведомых врагов…

Ответом сироте был бы язвительный смех, поэтому он молчал и лишь вздыхал тихонько, чтобы не разрыдаться.

Сегодня старый Сигул прощался с родом Медведей.

Несмотря на то что чужак еще не полностью окреп, он уйдет, чтобы рассказать своему народу о прекрасных пастбищах неподалеку от Великой реки. Медведям придется уступить их, потому что они должны расплатиться за совершенное злодейство! Сигул часто говорил об этом во время вечерних собраний у костра.

Если Медведи не согласятся сделать это добровольно, то сюда придут лесные роды и отнимут пастбища силой, с помощью оружия. Правда, сам Сигул стар и сражаться уже не может, но он пошлет своего сына Дагура – Сигул не раз и не два поминал о нем. Коли его слова правдивы, то юноша этот отличается и умом, и силой. Сигул обеспечит ему помощь лесных племен: посулит им тучные пастбища, а их старейшин одарит редкостными бронзовыми изделиями… А еще Сигул сказал, что где-то в лесах спрятан бронзовый клад – только он один о нем и ведает… Он вот-вот отправится за ним, откопает и отдаст своему сыну – перед тем как послать того в военный поход…

Медведи, конечно, явно страха перед Сигулом не выказывали, но между собой о близком будущем толковали с опаской.

Вот сегодня все и решится.

Возле Общего огня у Медвежьей излучины собрался почти весь род Медведей, живущих на равнине Летна. Сам старейшина Сильный Медведь явился на собрание – в праздничном уборе и с обоими своими сыновьями, и шаман был тут – могущественный чародей и заклинатель злых духов, и все до единого взрослые мужчины.

Сигула усадили на почетное место. По нему было видно, что он перенес тяжкую хворь. Об этом свидетельствовала его бледная морщинистая кожа, хотя живые, блестящие глаза, уверенные жесты и повелительно звучащая речь служили признаками силы и несломленной воли.

Любопытные женщины и дети не смели участвовать в торжественном собрании, но они окружили толпу мужчин и живо обсуждали все, что происходило у Общего огня. Хотя права голоса у них и не было, однако их бурно и визгливо выраженное несогласие зачастую решало тот или иной спор у костра.

Подростки – надежда рода Медведей – сидели группкой на земле и громко разговаривали. Исцарапанный в недавних драках Селезень важничал, споря с приятелями:

– Раз я говорю, что он не умеет колдовать, значит не умеет! Если бы умел, так точно бы позвал духа на помощь!

– А может, Злой дух оказался сильнее, вот Сигул и проиграл?.. – вмешался Коротышка. – Не все духи одинаково сильные…

– Да говорите что хотите – все равно наш шаман колдует лучше! Знаете, небось, что он отогнал от нашего рода черную смерть? Всего-то три ребенка умерло, а в других родах, почитай, больше половины сгинуло!

– И большую воду остановил! Так она к нашим хижинам и не подошла!

– Не доверяю я этому Сигулу! – продолжал Селезень. – Ведь он думает: мы обычные простофили, любой глупости поверим! Я сам слышал, как он рассказывал у костра, будто бывал в полуденных землях, где есть горы, которые достают до неба – хе-хе-хе! – а на их вершинах лежит снег – хе-хе-хе! Нет, подумать только: летом – и снег!

И все мальчишки расхохотались следом за Селезнем. Надо же, какую чушь осмеливается рассказывать Сигул возле Общего огня!

– И как это никто из наших его сразу не осадил? – удивлялся Червячок. – Так насмехаться над Медведями!

– Он же гость! – объяснил Зубастик.

– Все равно нечего глупости болтать! Да кто ему поверит, что он видел в этих чужих землях деревни, которые стоят прямо в воде на каких-то кольях? Разве так можно строить? Никакие колья в воде не удержатся! Ну выдумки же!

– А я, ребята, этому верю, – серьезно проговорил Коротышка.

– Ха-ха! Хи-хи! Хо-хо! – развеселились все.

– Коротышка верит, будто летом бывает снег – и деревни стоят в воде!

Покраснев от смеха, мальчишки катались по земле и дрыгали ногами.

– Хочется увидеть такое… – словно бы про себя сказал Коротышка и задумчиво опустил голову. Он вспоминал беседы у вечернего костра – о далеких неведомых краях, о людях с одним-единственным глазом во лбу, о драконах и могущественных волшебниках…

– А ловко наш Языкатый Медведь срезал этого самого Сигула, когда тот рассказывал, будто вся земля плавает в бесконечной воде, называемой морем, и вода там соленая, – вспомнил Зубастик.

– Ха-ха-ха! Хе-хе-хе! – захохотали мальчишки. – Точно! Нашим тоже палец в рот не клади, мы, чай, не хуже того Сигула! Море без края! Да у каждого озера есть берег, и у каждой лужи, и у каждой реки!

– Но у моря и вправду нет краев, – снова вмешался Коротышка. – Туда, говорят, течет и наша Великая река, и еще десять других рек, таких же могучих, как она!

– Ох и дурак же ты, Коротышка! – веселились ребята.

– Ты что, веришь, будто реки текут в море? Да ты понимаешь, что реки текут днем и ночью, летом и зимой? Вот Языкатый Медведь и сказал Сигулу, что море давно бы уже перелилось через край и затопило всю землю, коли бы все реки в него вливались!

– А если бы вода в море была соленая, то люди давно бы улеглись на его берегу и лизали бы ее – тут вообще бы никого не осталось!

– Верно! Вон, у Соленого источника сколько всегда народу толпится! Соленую воду набирают в миски и жбаны и меняют потом на зерно и бронзу! А струйка тонюсенькая! Да как же целое море может быть соленым?

– Может, морская вода и несоленая, – допустил Коротышка. – Сигул про это от купцов слышал, которые сами моря в глаза не видали. В нашей Великой реке вода несоленая, и в любой другой реке тоже, и в прудах. Значит, она и в море соленой быть не может, ведь туда втекает вода из нашей Великой реки…

– Хватит с нас этой болтовни, Коротышка! Мы же тебе сказали, что не текут реки ни к какому морю! Ты что, не понимаешь, что море давно бы вылилось, а реки бы пересохли?

– Ладно! Тогда ответьте: а куда текут реки?

– В конце Великой реки есть дыра в земле, вот вся вода туда и втекает. Великий дух проводит ее под землей и у истоков снова выпускает наружу.

– А как получается у воды течь в гору? – допытывался Коротышка.

– Трудно с тобой, Коротышка! Это же все правда! Ведь если начать копать в каком угодно месте, то рано или поздно обязательно на воду наткнешься. Сам можешь убедиться, коли не веришь! Великий дух ведет ее под землей к истокам. Правильно, ребята?

– Правильно! – согласились остальные.

– А может, вода под землей после дождей скопилась! – предположил Коротышка.

– Ребята, мы с ним больше не разговариваем! Мы не такие дурни, как он. Мы знаем, что вода в земле есть и тогда, когда дождь не идет, а ручьи и реки текут даже в засушливое лето. Нет там никакой дождевой воды… Ну его, этакого мудреца! Пойдем лучше к Дубу совета – они уже начали. Надо же послушать!

Подростки поднялись и перебрались поближе к толпе. Навострили уши.

Шаман Тупое Рыло, ученик и преемник Кривого Рта, как раз горячо втолковывал что-то группе мужчин.

Он был одет в волчий мех, а на голове у него красовалось множество длинных перьев, заткнутых за кожаный ремешок. На руках и ногах шамана висели на шнурках всякие мелкие вещицы: ракушки, косточки, резные деревяшки. Похожие деревяшки были вставлены и в его ушные мочки. На опояске у колдуна виднелся лыковый мешочек, где он хранил свои чудеса. Лицо было разрисовано красными полосами. В руке Тупое Рыло сжимал шаманский посох, украшенный резными изображениями змеи, солнца, медведя и многочисленными зарубками. Шаман был в роду в большом почете; иногда он, опираясь на поддержку своих приверженцев, даже осмеливался возражать самому старейшине. Шаман отличался тщеславием и всегда стремился оставить за собой последнее слово. И ему это нередко удавалось: его мнение на собраниях имело большой вес.

Мальчишки глаз от него не могли отвести. Он выхаживал у костра танцующей походкой и таинственно помахивал руками. Его одежды колыхались, а украшения похрустывали.

Тупое Рыло громко и сердито фыркал и злобно скалился в сторону спокойно сидевшего Сигула, который, впрочем, ничего этого не замечал.

Обойдя всех мужчин, шаман вернулся к старейшине.

– Сильный Медведь, весь род заодно в том, что мы не должны поступаться нашей честью и отдавать что-то за несодеянное преступление! – заявил Тупое Рыло, не обращая внимания на находившегося совсем рядом Сигула.

– Идут! Идут! Бобры уже здесь! – закричали мальчишки, несшие дозор на деревьях.

Четверо представителей дружественного рода Бобров были встречены с надлежащими почестями. Сильный Медведь пожал им руки и провел к каменным сиденьям в первом ряду.

Гостям подали свежее, только что зажаренное мясо. Первый Бобр взял его руками, откусил большой кусок и передал своему соплеменнику. Тот тоже откусил изрядный кусок и передал мясо третьему Бобру, а тот – четвертому. Последний Бобр отдал остаток еды прислуживавшей им Медведице.

Медведи внимательно следили за гостями, пытаясь понять, довольны ли те оказанным им теплым приемом. И Бобры не ударили в грязь лицом – показали, что знают правила приличия: проглотив свои куски мяса, они дружно причмокнули и облизали жирные губы. Медведи были полностью этим удовлетворены: угощение понравилось и приветственную часть можно считать оконченной.

Бобры устремили взгляды на Сильного Медведя, безмолвно предлагая тому открывать собрание.

– Кхе-кхе! – послышалось из толпы мужчин.

– Честно́й и славный род Медведей! – заговорил торжественно старейшина. – Вы знаете, почему мы здесь. Никогда прежде на наших землях не происходило такого злодейства. Клянусь Великим духом, что в ответе за него не все Медведи, а один только Следопыт, который уже поплатился за это жизнью. Нельзя требовать от нас никакого возмещения…

Шаман кивал головой и оглядывал собравшихся, чтобы убедиться, что все с этим согласны. Старейшину никто не прерывал; мужчины выражали поддержку его словам кивками.

Сильный Медведь продолжал:

– Но до того, как мы дадим ответ уважаемому Сигулу из лесного народа, мы обязаны выслушать своих друзей, членов храброго и могущественного рода Бобров. И я прошу их молвить слово.

Бобры явно договорились заранее о том, что именно сказать. Поэтому, не обсуждая ничего друг с другом, они встали, и Толстый Бобр заявил от имени всех своих сородичей:

– Храбрый и могущественный род Медведей! Наш род также не имеет отношения к преступлению, случившемуся у Великой реки. Мы в изобилии владеем скотом, женщины наши тучны, а землянки полны зерна. Бобрам не требуется приумножать свои богатства с помощью грабежа, ибо нет среди нас бедняка, который сказал бы: «Мне не хватает мяса, мне не хватает молока, мне не хватает муки!» Не найдется среди Бобров девушки или женщины, на чьей руке не блестел бы бронзовый браслет. Бобры ни в чем не провинились и не обязаны никому ничего платить.

Бобры степенно уселись и с деланым безразличием уставились прямо перед собой. Теперь все, затаив дыхание, ожидали ответа чужака Сигула: удовольствуется ли он услышанными отказами? Сильный Медведь жестом предложил ему говорить.

– Кхе-кхе! – закашлялся кто-то в толпе мужчин.

Старый Сигул поднялся на ноги, и все увидели, до чего он высок ростом: он был на добрую голову выше даже самого Сильного Медведя. В руке он держал дубовый посох и поначалу опирался на него. Он обратился к притихшей толпе. Несмотря на чужеземный выговор и временами не к месту употребленные слова, все его хорошо понимали.

– Честные и славные Медведи! Честные и славные Бобры! Надобно сказать, что воин Медведь-Ворчун и смелый Коротышка спасти моя жизнь. Сигул благодарить их и никогда не забыть. И я благодарить всех, которые помогать мне в тяжкой немочи. Потому я отказываться от возмещения за украденные мои драгоценности и оружие, которые были у меня при себе…

Тут Сигул умолк и обвел глазами собрание, чтобы понять, какое воздействие оказала его речь. Но вокруг царила тишина. И тогда Сигул продолжил суровым тоном:

– За убиение двух проводников Сигул требует справедливое возмещение. Медведи и Бобры дать мне по два раба, которые идти со мной ко мне домой. Тогда недоброе дело кончаться добром. Вы меня слышать.

Сигул сел. Голова его была горделиво вздернута.

– Достойный муж Сигул из лесного народа! – ответил старейшина. – Нас обрадовали твои слова о том, что ты не потребуешь возмещения за пропавшие украшения и оружие. Но мы не считаем себя обязанными платить тебе и рабами. В наших родах нет ни рабов, ни господ. Мы – свободный народ. Только купцы, проходящие иногда через наши земли, владеют рабами, которые им служат. Вот почему мы не можем выполнить твою просьбу. Никто из Медведей и никто из Бобров не станет по доброй воле рабом. Вложи слова мои себе в уши и не требуй больше невыполнимого. Я все сказал!

Как только старейшина умолк, толпа загудела в знак согласия.

И снова поднялся старый Сигул, и слова его прозвучали холодно и жестко:

– Честные и славные Медведи! Честные и славные Бобры! Мой народ сильный, воинов у нас – как звезд на небе, как деревьев в лесу, как рыбок в воде… О вы, которые сластят воду медом и, когда прядут нить, пропускают ее между ладони! Сигул услышать ваш ответ и отвечать, что лесной народ не оставит злодейство без ответ, а придет сюда и захватит ваши пастбища! Сигул все сказать…

– Кхе-кхе! Лучше бы я тебя так в воде и бросил! – выкрикнул Ворчун, и множество голосов поднялось против Сигула. Всех взволновали его слова, которые значили ни много ни мало, как объявление вражды. Некоторые мужчины не удержались и сплюнули. Однако они тут же опомнились и размазали слюну ногами. Плюнуть в присутствии старейшины или гостя было серьезным проступком. Если бы старейшина это заметил, виновник был бы наверняка наказан.

– Мы не боимся лесного народа! – воскликнул шаман. – Мы не боимся людей, которые прядут нить, протаскивая ее по бедру! Великий дух защитит нас!

Старейшина жестом приказал всем умолкнуть и сказал грозно:

– Что это нынче у нас? Совет Медведей и Бобров – или сборище крикливых ворон и квакающих лягушек?

Наступила звенящая тишина. Старейшина выслушал то, что шепнул ему вдогонку своим недавним словам Сигул, и объявил:

– Мой брат Сигул желает, чтобы я спросил: кто из вас, Медведи, и из вас, храбрые Бобры, согласен сопроводить его, старого человека, в полуденные леса, где он хочет добыть из земли бронзовый клад? Он обещает большое вознаграждение…

Старейшина повернулся в одну сторону, в другую… Охотников не находилось. Медведи и Бобры угрюмо смотрели под ноги.

– Так никто и не вызовется? – опять спросил старейшина. – Что ж, совет окончен. Разойдитесь с миром! Ворчун, Толстяк и Колоброд доведут нашего гостя до границы родовых земель; там они передадут его Бобрам, дабы они поступили так же и сопроводили его до своих пределов. На нашей земле и пальцем никто Сигула не тронет. А о том, как ему добраться до клада, пускай он думает сам.

Медведи постепенно расходились по домам.

Они толковали между собой о возможном нападении лесного народа, но большинство не верило, что случится война.

Из каждой хижины принесли отправлявшемуся в путь Сигулу какой-нибудь дар. Еда была уложена в две большие корзины, а невеликий кожаный мешок с прочими вещами обвязали ремешками – теперь он годился для того, чтобы повесить его на спину. Медведи, как того требовали законы гостеприимства, вежливо прощались с чужеземцем и искренне желали, чтобы Великий дух покровительствовал ему до самого дома.

Сигул до последней минуты надеялся отыскать себе среди Медведей двух слуг – или хоть одного! – которые пошли бы с ним добывать лесной клад, а потом еще и проводили бы до дома; он даже золото сулил. Однако никто из Медведей этим не соблазнился.

Служить кому-то за плату было для свободолюбивых Медведей делом совершенно невообразимым и крайне унизительным – чем-то вроде рабства, в которое попадают пленники после победы того или иного рода в войне. Раб обязан слушаться своего хозяина и служить ему – это понятно и неоспоримо, но добровольно лишиться свободы и за толику золота служить чужому человеку – о таком свободному Медведю и помыслить было жутко. Изредка, правда, случалось подобное на берегах Влтавы – к примеру, нанимался кто-нибудь из свободных людей к чужеземным купцам, но обыкновенно это был тот, кого изгнали из рода, либо беглец, скрывавшийся от мести оскорбленного соперника.

Так что напрасно обещал Сигул Медведям щедрую награду: все ему холодно отказывали. Пускай бы даже посулил он целую Золотую долину!

Сигул, готовый уже тронуться в путь, подошел к тотему деревни – поклониться ему и повесить на мощный резной столб с медвежьим черепом на верхушке несколько мелочей. Затем он трижды глубоко поклонился старейшине.

Отобранные Сильным Медведем мужчины взяли поклажу, и Сигул, опираясь на дубовый посох, отправился домой. Сделав несколько шагов, он обернулся, приблизился к Коротышке и вложил ему в руку блестящий бронзовый браслет, сняв его со своего запястья, – это было единственное оставшееся у него украшение.

Вся деревня глядела вслед чужаку.

Спустя некоторое время небольшая группка скрылась в зарослях. Тропинка бежала вдоль Великой реки, вверх по ее течению.

– Кхе-кхе! – раздалось из лесной чащи.

– Ты куда это, Коротышка? – крикнул Червячок.

– За Сигулом! В раздольный мир! – И в красивой пражской котловине воцарилась тишина.

Путь, полный приключений

К вечеру путники добрались до самой Мже.

Неподалеку от слияния ее со Влтавой был брод; туда привела их тропинка, бегущая вдоль Великой реки в Южную Чехию и еще дальше – к Соляным копям^[14].

Не то чтобы тропа эта была удобной: никто не заботился о том, чтобы облегчить путь по ней. Однако ее хотя бы можно было различить среди всех этих диких и нехоженых мест. Ею пользовались иногда купцы, которые опасались доверить свои соль, бронзу, янтарь и другие товары водному тракту, где в пенистых бурунах сгинуло у скал немало смельчаков.

Сигул решил не идти прямиком домой – вдоль Мже, в земли своего рода. Он направился на юг, за кладом. Вот достанет он из тайника сокровище, и его сын сможет тогда возглавить боевой поход, который прославит имя Сигула.

Да и не слишком-то далеко до этого клада – всего два дня пути, а на третий день доберется Сигул до знакомых родовых пастбищ, где отдохнет. Он чувствует в себе довольно сил, чтобы четыре дня пробыть в пути, – хотя дорога им предстоит трудная. А несколько лет назад встретился он как раз на этой самой тропе с купеческим караваном – так, может, и сейчас повезет наткнуться на купцов или охотников, которые, коли будет в том нужда, ему помогут.

Ну а в самом крайнем случае ему хватит и вот этого мальчика, который к нему прибился.

Сигул, полный решимости, глядел на высокий лесистый холм на другом берегу. За ним – цель его путешествия.

У брода отыскалось кострище – кто-то побывал тут несколько дней назад. Возле него и устроились на отдых.

Двое Бобров развели огонь, а третий приготовил ужин. Коротышка лежал на животе, подперев голову руками. На запястье блестел подаренный ему Сигулом браслет. Сигул устал и хотел поскорее лечь спать.

Коротышка не мог наглядеться на своих любимых зверушек, прихваченных с собой из дома.

Шустрая белочка играла с ловким хорьком: она, повалившись навзничь, махала лапками, а хорек наскакивал на нее, иногда даже покусывая за шкурку, так что Коротышка оттащил его в сторону, чтобы он ее не поранил.

– Не тронь ее, Проныра! Разве ты ей не друг?

Хорек Проныра послушался, но не потому, наверное, что понял обращенные к нему слова, а потому, что Коротышка бросил ему кое-что вкусное. Он стремительно подпрыгнул, схватил угощение и тут же его проглотил. Белке тоже достался подарок – сладкий орешек. Как же она им хрустела!

Звери совсем не устали: Коротышка нес их в висевшей у него на боку лыковой суме, и у каждого было там свое местечко, кармашек, чтобы они не поцарапали друг дружку. Теперь оба радовались, что можно вволю набегаться.

Сигул с удовольствием следил за ними и бросал им остатки ужина.

Коротышка извлек из сумы лыковый туесок и открыл крышку. Из туеска, выстланного мягким мхом, высунулась ушастая головка с черными блестящими глазенками. Потом показалось коричневое, покрытое шерсткой тельце, зашуршали коготки – и вот уже летучая мышь, жмурясь, оглядывалась по сторонам.

– Хочешь муху, да? – спросил Коротышка. – Ну, тогда вылезай и сам ее лови!

Нетопырь, словно поняв его, перебрался из туеска на руку Коротышки, расправил крылышки, облетел вокруг мальчика и направился к зарослям ольхи, на охоту.

– Не вернется! – предположил Сигул.

Коротышка позвал негромко:

– Бзз! Бзз!

И вот пожалуйста: летучая мышь вернулась и забила крыльями над головой мальчика. А потом, привлеченная гудением мошкары, опять полетела за добычей.

Коротышка мог так развлекаться часами.

После скромного ужина Бобры встали и распрощались со старым Сигулом.

– Мы на границе наших земель, – объявили они. – Пускай теперь ведет тебя в твои пределы Великий дух!

Напоследок они еще раз спросили, не хочет ли Коротышка вернуться с ними домой, но тут вмешался Сигул: пускай мальчик останется с ним, путь предстоит еще долгий.

И Бобры ушли.

Коротышка глядел им вслед. Видел, как из камышей, вспугнутая людьми, вылетела парочка уток.

Потом наступила тишина. Коротышка остался наедине с Сигулом на берегу реки, совсем рядом с бескрайними таинственными чащобами.

– Бояться не будешь? – спросил своего юного спутника Сигул.

– Коротышка ничего не боится, – ответил мальчик. – Днем я буду следить за тем, чтобы нам не потревожить медведя, а ночью разожгу костер от волков или залезу на дерево!

– А если плохие люди, враги… – продолжил Сигул.

– Я умею прятаться, – бодро ответил Коротышка. – Тут кругом кусты, никто меня не отыщет, хоть в двух шагах стоять будет. Веточками прикроюсь, сгину, как куропатка среди сухой травы…

– Но почему ты, Коротышка, пошел за мной? Расскажи!

Веселая улыбка на лице подростка тотчас сменилась горестной ухмылкой. Он ногой подтянул к себе еловую ветку и бросил ее в костер. А потом произнес серьезно:

– Я не хочу быть посмешищем, не хочу, чтобы меня дразнили и мучили! Шаман Тупое Рыло сказал, что такого коротышку, как я, никогда не примут в круг настоящих мужчин… Понимаешь, Сигул? Зубастик, Червячок и все остальные ребята станут настоящими мужчинами и сядут к Общему огню. А я – нет! Я-де слабый, ни на что не гожусь! Вот я и последовал за тобой и буду ходить от одного шамана к другому, пока не найдется такой, который даст мне зелье для прибавления сил. И тогда никто не посмеет задирать меня. А потом я расскажу всю правду – и Медведям, и тебе, Сигул…

– Что же ты мне расскажешь, мальчик? – участливо спросил старик, выслушав ответ Коротышки.

– Я узнаю, кто на тебя напал. Я стану искать этих грабителей, потому что, поверь мне, Следопыт этого не…

– Коротышка, послушай, давай не будем сейчас говорить об этом! Я рад, что ты пошел со мной, ты не пожалеешь…

Ночь выдалась теплая.

Коротышка долго не мог заснуть. Он смотрел на звезды и размышлял о своем путешествии в далекие края, где не бывал никто из его рода. Он пойдет далеко-далеко и, может быть, увидит горы, покрытые снегом даже летом, и лизнет соленую воду моря… Домой он вернется сильным, здоровым, и его примут в число мужчин… а если ему поможет Великий дух, то он отыщет грабителей и очистит память своего опозоренного отца…

Поблизости, в камышах, что-то зашуршало. Наверное, выдра выбралась на берег. Сигул мирно похрапывал.

Под утро легкая белая пелена тумана накрыла влажную приречную низину. Лесистый холм на противоположном берегу высился, точно синеватый остров среди седого моря. День будет ясным, теплым.

Когда встало пригревающее солнце и холодные водяные пары отступили под его теплыми лучами, путники отправились в дорогу.

Сигул повесил на спину кожаную торбу. В ней лежали последние две лепешки, жареный окорок косули, завернутый в листья, и несколько копченых рыбин. В маленьком кожаном мешочке, привязанном к поясу, хранились щепочки для разжигания огня и кусок лыкового трута.

Коротышка нес свою плетеную суму с животными и мешочек со всякими мелочами. Праща была обернута вокруг головы, а в руке он сжимал увесистую дубинку.

Рыб в реке было не много. Войдя в воду, путники попросили Великого духа охранять их – и не только в реке, но и на суше. До другого берега они добрались благополучно. Разве что посередине пришлось обогнуть глубокое место, поднявшись немного вверх по течению.

Теперь им предстоял долгий подъем. Протоптанной тропы тут не было, но все же кое-где среди зарослей виднелись просветы – тут явно проходили когда-то купеческие караваны.

Коротышка еще ни разу не бывал в местах, не принадлежавших ни одному из родов. Кто угодно мог прийти сюда, выжечь палом деревья и поселиться прямо посреди леса. Никто бы и слова ему не сказал! Ничья земля! В свои четырнадцать лет Коротышка успел уже обойти едва ли не всю область рода Медведей и дружественных родов. Он знал Шарку, Рживнач, Замки, Унетице, побывал даже на Сланской горе^[15], когда провожал вместе со многими сородичами дочь старейшины к ее будущему мужу. Процессия тогда образовалась огромная, и целых три дня все пировали на Сланской горе, так что животом потом маялся едва не каждый…

Коротышке нравились путешествия – и сегодня он был в прекрасном настроении. Все его занимало, все привлекало внимание. Было страшно интересно после солнечной влтавской низины оказаться в густых лесах, покрывавших горы. Здесь, наверху, был совершенно иной мир. Никаких тебе веселых цветущих лугов – со всех сторон окружала путников бескрайняя, гнетущая и таинственная лесная чаща. Едва заметные стёжки, проложенные зверями, вились среди стволов, но странным образом пропадали, как только Коротышка пробовал пройти по ним. Гигантские деревья сурово шумели и время от времени потрескивали и похрустывали под порывами ветра, как если бы их сотрясал высоченный силач. Подала было голосок птица, но мгновенно умолкла, не обнаружив своего гнезда. Совсем рядом, в кустах, что-то зашуршало, но Коротышка не сумел разглядеть, что это было. Лесная чаща жила по своим законам, не похожим на законы равнины, и жизнь ее казалась людям загадочной и скрытной, даже наводящей страх.

Путники часто отдыхали. Вот и сейчас Сигула замучила жажда, так что они отыскали затененное местечко у крохотного ручья – его струйка была перегорожена несколькими камнями, и чистая вода копилась в некоем подобии колодца.

Они наелись и напились, а потом, воспользовавшись свободной минуткой, Коротышка решил позабавиться со своими зверушками. Хорь помчался за белкой и загнал ее на ель. Коротышка испугался, как бы белка не потерялась; он взял хорька на руки и накормил. Белка попрыгала по трем соседним елкам и спустилась наземь – прямо перед Коротышкой. Он бросил ей шишку, и белочка тут же принялась за нее: она ловко держала шишку передними лапками и так быстро чистила ее, добираясь до орешков, что чешуйки летели во все стороны.

Сигул заметил клен, с которого была совсем недавно содрана кора. Кусты неподалеку оказались поломаны. Путешествуя по чащобе, надо непременно обращать внимание на подобные знаки: они могут рассказать о том, что происходит, и предупредить об опасности.

Коротышка – хорек в руках, белка на плече – подошел поближе и сказал уверенно:

– Лось!

– Верно, Коротышка, причем большой. Посмотри, как высоко ободрана кора.

– Не хотел бы я с ним встретиться! – ответил Коротышка и опасливо огляделся.

…В тот день они легко нашли место для костра. Оба сильно утомились. Вдобавок у Коротышки кровоточил лоб: его хлестнула ветка, когда путники пробирались среди буков.

Ночью несколько раз гремел гром. Впрочем, гроза прошла стороной, а над ними только покапал недолго маленький дождик. Путники укрылись от него в сухом подлеске и отлично выспались.

На рассвете они двинулись дальше и еще до полудня добрались до лесного озера. Вокруг по-прежнему расстилалась пуща: ни тебе деревеньки, ни пастбища, ни единого человека.

Сигул внимательно осмотрелся по сторонам и произнес удовлетворенно:

– Все правильно, эти места мне знакомы. За озером – перекрестье купеческих путей. Там, по дорожке, шедшей на запад, мой отец проводил носильщиков: их путь лежал от Великой реки к холму Плешивец, вдоль быстрой речки Литавка и дальше, к селениям в низине, под горным хребтом. Я хорошо знаю эту тропу, многажды ходил по ней с отцом. У озера, вон на той косе, мы устраивали привал. А вон там – погляди-ка! – на юго-востоке высится самый мощный из холмов, подпирающий вершиной небо… я отлично его помню. Коротышка, смотри внимательнее! Туда-то и тянется наша тропинка… За горой несет свои воды Великая река. Что ж, значит, пора нам поменять направление с юго-западного на юго-восточное.

– А зачем мы сделали такой крюк? Почему было сразу не пойти на юг, вдоль Великой реки? – с интересом спросил Коротышка.

– Трудно там идти, парень. Огромные пороги стоят посреди реки, заставляя ее воду бурлить и биться о скалы, так что нельзя обойтись без рабов, которые тянут ладьи и плоты…

Сигул вел Коротышку к знакомому месту, где можно будет отдохнуть и поесть. Они обходили заболоченные участки озерного берега, поросшие густым камышом. Коротышка отмахивался от комаров, чуявших человеческий пот и потому не отстававших от мальчика.

Сигул велел ему быть потише.

На противоположном берегу послышался какой-то хруст.

Оба замерли и принялись напряженно вглядываться в заросли.

И вот из кустарника показалась коричневая вытянутая голова большого зверя. Она вертелась туда-сюда, массивные челюсти срывали и пережевывали зеленые листья.

– Лосиха! – с боязливым уважением шепнул Коротышка. Сигул знаком велел ему лечь. Устроившись поудобнее, путешественники наблюдали за интересным зрелищем. Ветер дул от озера, так что запах выдать людей не мог.

Статное животное наконец вышло из зарослей. Коротышка даже вздрогнул от изумления и восхищения. Лосиха показалась ему владычицей всего леса. Нет на земле зверя более могучего. Охотники сказывали, что лось способен убить даже медведя, если тот нападет на его детенышей.

Животное ступило на берег озера, опустилось на колени и начало щипать свежую траву. Теперь стало видно, что за ним неуверенно следует маленький лосенок.

Коротышка почти не дышал. Он таращил глаза и даже взмок – от волнения. Лосиха показывала рыженькому лосенку, как надо пастись, и умный детеныш выщипывал траву прямо под маминой губой. При этом стоял он, широко расставив ножки, чтобы быть поближе к земле.

Вдруг лосиха подняла голову и начала нюхать воздух. Она почуяла в нем что-то подозрительное, потому что быстро вскочила; ее ноздри шевелились.

Однако вскоре, успокоившись, она вновь принялась за листья и сочные побеги ольшаника. Судя по всему, ольха пришлась ей по вкусу, потому что она обглодала все веточки, до каких только смогла дотянуться. Но на этом животное не успокоилось, а попробовало наклонить молодое деревце. Лосиха оперлась на него, обхватила передними ногами и налегла на ствол грудью, пытаясь нагнуть. Она упорно продвигалась вперед, не отпуская деревце, и в конце концов его крона оказалась на земле. Тогда лосиха принялась откусывать сочные листочки. Лосенок приковылял к маме и тоже начал жевать вкусные тоненькие веточки.

Коротышка и Сигул глаз от них не могли отвести.

Но это еще был не конец. Наевшись, резвый лосенок устремился к озеру – напиться.

Лосиха тут же пошла следом и с наслаждением принялась плескаться в чистой воде. Она опускала голову поглубже, перекусывала у самого дна стебли кувшинок и лакомилась ими.

Коротышка в волнении дернул Сигула за ногу. На другом берегу появились два волка! Пасть открыта, бока ходят ходуном. Волки явно примчались сюда, ведомые свежими следами лосей; хищники взглянули на озеро и мгновенно скрылись в кустах.

Лосиха по-прежнему купалась, но лосенок уже вылезал на берег, куда манила его возможность попастись на травке. Мать встала в воде на высокие ноги и встряхнулась – капли полетели во все стороны. Внезапно она что-то почуяла, затопала ногами и широкими прыжками поспешила к берегу.

Ее лосенок был в большой опасности. С обеих сторон ползли к нему волки, чтобы вместе внезапно напасть на одинокого малыша. Лосиха уже заметила волков и, трубно взревев, предостерегла своего детеныша.

Лосенок послушно повернул обратно к матери, однако разъяренные волки решили не дожидаться удобной минуты и вылетели из своих укрытий, чтобы поймать детеныша раньше, чем он доберется до воды.

Если бы лосенок стоял, как раньше, головой к лесу, это бы им удалось. Они бы сразу вцепились ему в горло… Но он, торопившийся под защиту огромной матери, успел уже, к счастью, развернуться к озеру и в смертельном ужасе поспешно ковылял по берегу.

Один из волков в прыжке клацнул впустую зубами, которые только чуть-чуть зацепили зад лосенка. Второй зверь хотел ухватить малыша за ногу, но не рассчитал, так что копытце чувствительно ударило его по ноздре – он даже взвизгнул от боли.

Лосенок почти скатился по берегу в воду, где его уже ждала лосиха, разгневанная дерзким нападением волков.

Волки не отважились приблизиться к ней и трусливо сбежали.

Немного погодя лосиха ласково погладила мордой своего детеныша. И повела его по воде прямо к тому месту, где лежали наши путники.

Совсем скоро неподалеку затрещали кусты. Коротышка в испуге спрятался под молодой елочкой и теперь в напряженном ожидании смотрел на Сигула, который, воздев над головой свой дубовый посох, поднялся на ноги как раз в тот миг, когда лосиха показалась из кустов – прямо перед ним.

Сигул не решился вступить в бой с рассерженным животным и пустился наутек.

Сначала лосиха очень удивилась, но потом помчалась за человеком, ловко огибая деревья, преграждавшие ей путь. Она нагнала его всего в несколько прыжков. Сигул ударил ее посохом, лосиха встала на дыбы – а дальше перед глазами задержавшего дыхание Коротышки замелькали только отдельные картинки: взмахи, быстрые движения, удары, прыжки – и все молниеносно, не уследить…

Разъяренная лосиха копытом отбросила старого Сигула в самую гущу кустов. Она бы наверняка растоптала его, если бы старик, упав, не вспугнул притаившегося на земле тетерева: птица с громким шумом взмыла ввысь, пролетев рядом с головой лосихи.

От испуга животное отскочило в сторону и тут же позабыло о лежащем Сигуле. Оно зигзагами помчалось к своему детенышу, и очень скоро оба скрылись в зарослях. Бой закончился.

Коротышка выбрался из-под ветвей и поспешил к Сигулу. Перетащил несчастного на мягкий мох. Старик тяжело дышал, стонал и держался за левую ногу.

Коротышка откинул с недвижной ноги полу рубахи. Кровавая рана под коленом ужаснула его.

Сигул не мог пошевелить ногой. Она была сломана…

Коротышка принес воды из озера и промыл рану. Даже вытащил из нее маленький кусочек отщепившейся кости. Сигул охнул и обеими руками схватился за колено.

О продолжении пути нельзя было и помыслить. Сигул и шагу бы не сделал.

Коротышка постарался устроить Сигула как можно удобнее и смочил водой из озера Сигулов шерстяной кушак. Старик сам перевязал себе ногу. Коротышка ее лишь придерживал, а потом, под уже перевязанную, подложил побольше мягкого мха, чтобы она не двигалась и не сгибалась. Грустным вышел у наших путников вечер у озера…

Оба не спали до глубокой ночи. Напрасно кружила над головой Коротышки его летучая мышь – мальчик даже не подставил ей ладонь, чтобы она могла на нее усесться.

На другой день веселее не стало, напротив – стало только хуже. Рана Сигула болела все сильнее. Старик уже не знал, куда деваться от боли. Он даже попробовал встать и сделать хотя бы шаг, но тут же рухнул как подкошенный.

Коротышка поймал несколько рыбин и теперь жарил их на костре.

Сигул, опершись спиной о дерево, глядел на озеро. Говорил, что непременно заметит купцов, если те вдруг появятся. Они ему точно помогут, потому как знают толк во врачевании. Пока же он сам опять перевязал себе ногу и закрепил вокруг нее три прута, принесенные Коротышкой. Ох, до чего плохо! Встать невозможно…

Коротышка, как мог, заботился о пропитании. Однажды он притащил с озерного берега утиное яйцо, в другой раз – куропатку, потом – снова яйца. Голод им, во всяком случае, не грозил. Коротышка и землянику приносил, и малину.

Купеческая тропинка выглядела совсем заросшей. Тут явно давно никто не проходил… Напрасно Коротышка вертел головой, вглядываясь в окрестные холмы: нигде не было видно ни людей, ни синеватого дыма от костра, ни купеческого каравана.

Дела с раной Сигула обстояли чем дальше, тем хуже. Ночью старик бредил от жара, стонал, срывал повязку, пытался даже лезть на дерево.

Днем же, когда Коротышка зажарил рыбу и положил еду возле Сигулова ложа, раненый к ней не притронулся. Он притянул Коротышку к себе, и мальчик опустился у изголовья старика на колени.

– Помощь все не идет, – прошептал Сигул. – Зря я ее жду, так тут, видать, и помру… Ты хороший мальчик, ты же не бросишь меня в беде, правда?

Коротышка слушал то, что, тяжело дыша, говорил раненый. Еще никто и никогда не называл его хорошим мальчиком…

– Прежде чем умереть, Коротышка, я доверю тебе тайну своего клада. Пока ты был на охоте, я сделал рисунок. Половина клада тебе, половина – моему Дагуру…

Коротышка наклонился пониже, чтобы лучше слышать. Он думал, что это все горячка, что Сигул попросту бредит.

– После моей смерти засыпь меня камнями, чтобы волки не добрались. Сигул в могиле… клад в лесу… купеческая стёжка ведет к Великой реке, огибает самую высокую гору…

Сигул помолчал. Коротышка ждал, весь дрожа от возбуждения. Временами обессилевший старик терял сознание, но затем опять начинал говорить, чтобы успеть рассказать Коротышке про клад.

– На северном склоне горы течет по темной долине ручей… извивается и сбегает по каменным порогам… Там очень мрачное место… ужас схватит тебя за ноги, и совы напугают до смерти… Но ты никуда не смотри – только направо, на гору… Крутые скалы подступят к самой тропинке… Двенадцать шагов – запомни! – три зарубки…

– Не умирай, Сигул! – закричал взволнованный мальчик. – Я боюсь!

Старик распростерся на своем ложе.

Коротышка принес воды в кожаной торбе, смочил больному лоб, дал напиться. Ему показалось, что Сигул заснул, но тот вдруг опять притянул спутника к себе:

– Я не хочу умирать!.. Нет-нет! Ты приведешь помощь! Ты послушаешься меня, парень?

Сигул, словно бы воспрянув, приподнялся и заговорил – довольно громко, хотя и прерывающимся голосом:

– Там, в лесах, вон за той высокой горой… пройдешь еще часть пути вдоль ручья… найдешь три хижины… Из клада возьмешь три иглы – когда из хижин выйдут мужчины, покажешь им бронзовую иглу, блестящую, как солнце…

Сигул с трудом отмерил на своей руке длину игл – от локтя до конца пальцев.

– Они узнают иглу могущественного Сигула, склонят головы и выполнят все, что ты им скажешь.

– Да, Сигул, я пойду туда и приведу этих мужчин, – немедленно согласился мальчик.

– Приведи помощь, и весь клад – твой…

Сигул закрыл глаза и устало и беспомощно лег обратно на подстилку. Только голова его опиралась о дерево.

Тут наконец Коротышка заметил, что старик сжимает что-то в левой руке. Это был кусок свернувшейся в трубочку березовой коры.

Он хотел было его выбросить, но из любопытства развернул.

Сухая кора хрустнула, и Коротышка увидел на ней какие-то знаки. Он вспомнил, что вчера вечером Сигул старательно выцарапывал что-то острым камешком на этом самом куске. Тогда мальчик не придал его занятию значения, решил, что это жар играет со стариком злую шутку.

Но теперь Коротышке пришло в голову, что кора – стариковский амулет; надо бы рассмотреть его повнимательнее. Он принялся раздумывать, как развернуть маленький свиток так, чтобы не сломать. Сначала у него ничего не выходило – он и пальцами пробовал, и щепкой, – но затем кора случайно упала в миску с водой, приготовленной для Сигула.

Глядите-ка!

Свиточек развернулся, и Коротышка увидел рисунок, выцарапанный на гладкой коре.

Он был едва различим, но Коротышка потер его влажной глиной – и рисунок стал четким.

Коротышка попытался разобрать таинственные письмена, которые явно должны были сообщить о чем-то, но ему это не удалось. То, что в этой весточке говорится о нем, он понял сразу, потому что нашел возле одного человечка свой знак. Коротышку все больше разбирало любопытство, он продолжал рассматривать кусок коры. Второй человечек был обозначен по-другому (14), Коротышка такого знака не знал. Кто бы это мог быть? Точно не Сигул – его знак здесь (2) и еще здесь (16). Обе фигурки (14 и 15) вместе держат какой-то мешок (13)… А вот тут, в самом начале (Коротышка был настолько умен, что знал, как надо разбирать надписи: постепенно двигаться от правой стороны к левой!), нарисован знак Великого духа: солнце с огромными рогами (1), а сразу под ним – знак Сигула (2), длинная игла и положенный на нее круглый браслет…

Ага, все же кое-что он разобрал!

Он узнал еще какие-то деревья (10), какой-то холм (6) – черточки на нем, наверное, говорят о том, что он порос лесом… Гляди-ка, а тут, под холмом, на теневой северной стороне опять появился этот мешок или кожаный бурдюк (7) – а вот он же внизу (12). Да что он значит-то? Может, это и есть бронзовый клад Сигула? Да, похоже, что так, и тогда вторая фигурка, с которой они вместе держат мешок, – это сын Сигула Дагур: с ним Коротышка должен поделиться кладом, если Сигул умрет… Ведь здесь, в самом конце, Сигул нарисовал, как его похоронили под грудой камней (16)! Ну вот, теперь он понял почти все и сможет прочитать написанное Сигулом:

«Великий дух (1) слышит, что говорит Сигул (2): надо идти (3) день (4) на юг (5). Там стоит холм (6), который выше других и порос лесом. Под ним, у подножия его северной стороны, спрятан клад (7). К нему ведет лесом ручей или тропа (8). На юге (9) стоят какие-то деревья (10), под которыми зарыт клад (12)… Здесь еще есть три непонятных значка (11)… Клад (13) будет поделен между Дагуром (14) и Коротышкой (15), когда Сигул умрет и упокоится в кургане (16)…»

Значит, этот кусок коры указывает путь к кладу и одновременно сообщает о последней воле Сигула! Коротышка понял, что мудрый Сигул хотел с помощью свиточка отблагодарить его и пообещать долю клада – после своей смерти. Коротышка станет богатым. Он сможет купить могучее волшебство, дающее силу! Он станет счастливым, его мечта исполнится!

Глаза у Коротышки засияли.

Он посмотрел на Сигула… Несчастный!

Коротышка погрустнел.

И склонился над раненым: ему послышалось, что он зовет его.

Сигул и впрямь прошептал с усилием:

– Не мешкай! Ступай! Быстро… помощь…

Коротышка мгновенно собрался в путь.

Да, он найдет помощь, приведет мужчин, которые отнесут Сигула в хижину и позаботятся о нем.

Он забросил на плечо лыковую суму с животными, придвинул миску с водой так, чтобы Сигул мог до нее дотянуться, и еще раз спросил старика, не хочет ли он хоть немного поесть.

Сигул покачал головой.

Прощаясь, старик поднес правую руку к своему горлу и дернул ремешок, стягивавший его одежды. Рубаха распахнулась, и Сигул за шнурок вытянул привешенный к нему оберег:

– Возьми!

Коротышка стащил шнурок с Сигула и повесил его на шею.

Сигул закряхтел от боли, но потом ему полегчало, и он даже сумел сказать несколько слов:

– Он охраняет от злых духов – и от диких зверей. Когда будешь искать клад, держи руку на обереге, тогда Злой дух не уведет тебя в сторону… и когда будешь доставать клад, тоже не убирай руку с оберега… На кладе лежит опасное заклятие против любого, кто захотел бы его добыть… Ну, милый мой Коротышка, да не покинет тебя в дороге Великий дух!

Коротышка бы с радостью выяснил еще какие-нибудь подробности о пути к кладу – ведь на березовом свитке не все было ему понятно, – но Сигул уже указывал рукой на юг…

Мальчик тотчас послушался и скрылся в лесу.

Он сразу попросил лесных духов о заступничестве и взялся за талисман, висевший на шее.

Коротышке было не по себе – ведь он оказался один среди необъятной чащобы.

И потому мальчик обрадовался, когда вышел из лесной полутьмы на залитое светом нагорье, с которого видны были раскинувшиеся под солнцем раздольные холмистые края; на юго-востоке высилась гора, к которой он и устремился.

Коротышка без устали шагал вперед. В нем росла вера в себя, и он надеялся справиться с поручением.

Иногда путь ему преграждали обширные опасные мочажины – болотистые места, которые надо было обходить, чтобы не увязнуть. И густые колючие заросли тоже были серьезным препятствием. Но кровь бодро бежала по жилам Коротышки, так что временами он даже начинал насвистывать. Он шел уже несколько часов, однако усталости не чувствовал. Важность задачи прибавляла ему сил.

Он взобрался по крутому склону, поднял голову и прямо перед собой увидел нужный ему холм. Оставалось только спуститься в узкую глубокую долину, по дну которой вился ручей. Он уселся наземь и решил поиграть со зверушками.

Хорек поймал мышку, едва лишь выскочил из торбы. И белка тоже мгновенно нашла, чем поживиться на дереве. Коротышка смотрел вниз, в долину, дугой охватывавшую лесистую гору. Где-то там ждет его Сигулов клад…

Он свистнул хорьку и белочке и вновь тронулся в путь.

Идти пришлось нехожеными дикими местами. Он перелезал через каменные глыбы светлого гранита, а иногда даже цеплялся за дерево, чтобы спуститься по нему вниз, на землю. На царапины и ссадины мальчик внимания не обращал. Долина была глубже, чем казалось сверху.

Наконец он добрался до ручья. Высокие ели, кое-где перемежавшиеся дубами, затеняли узкую долину, так что в ней царил полумрак. Деревья тут не шумели, птицы молчали. Ручей тек тихо, не журча. По правой его стороне вилась еле заметная тропинка.

Коротышка вспомнил о словах Сигула, стал смотреть только на высившиеся рядом с водой деревья, сжал рукой оберег.

– Злой дух, уйди с моего пути! – молил он.

Медленно, шаг за шагом, опасливо продвигался Коротышка к ужасающему, на удивление мрачному месту, где крутые гранитные скалы подступали почти к самому ручью. Он огляделся – и его внимание привлекла могучая ель, стоявшая совсем рядом. На ее стволе виднелись какие-то знаки – три похожие на конек^[16] крыши зарубки, одна над другой.

Так это же они и есть – три непонятных знака с березового свитка Сигула!

Правда, они уже порядком заросли мхом, но различить их все-таки можно.

Здесь-то и лежит клад. Теперь Коротышка разгадал весь рисунок.

Мальчик сжимал оберег в горячей ладони.

Неподалеку он заметил еще одно дерево с такими же тремя знаками. Но где главное, третье дерево?

Да вот же оно! Сзади, в двенадцати шагах от тропинки!

Огромная ель, уходившая чуть ли не к небу, с тремя глубокими зарубками… Клад!

Но стоило только Коротышке сделать шаг к дереву, как нечто, скрывавшееся в его листве, сильно зашумело, ветви задрожали – и какое-то чудище понеслось прямо на перепуганного мальчика.

От страха Коротышка невольно отступил назад и прижался спиной к стоявшему неподалеку дереву. Он замер в уверенности, что Злой дух вот-вот кинется на него, и даже весь сжался, надеясь сделаться маленьким, как гриб во мху.

Фррр! Из потревоженной кроны тяжело вылетел громадный филин – злобно нахохлившийся, с вытянутой вперед головой.

Прошло несколько секунд, прежде чем филин, неожиданным и неприятным образом вырванный из своего сна, выпутался из ветвей и, взмахивая большими крыльями, улетел подальше, в темную лесную чащу.

И опять наступила тишина. Ни единого шевеления вокруг.

Сердце у Коротышки колотилось так, что едва не выскакивало из груди.

– Добрый дух, оставайся рядом со мной. Злой дух, уходи! – молился Коротышка, осторожно подходя к ели.

Он снял суму и принялся искать спрятанный клад. Старательно разгребал мох и россыпи мелких камешков у корней дерева. Нигде ничего!

Лишь теперь он вспомнил про оберег, быстро схватил его, поцеловал. Утер пот со лба и вернулся к поискам. Эх, все впустую!

Коротышка вырывал пучки мха и бросал их за спину, бил дубинкой по земле – ничего! Запыхавшийся, рассерженный, он с досадой отшвырнул дубинку и начал счищать с рук глину.

Отступив от дерева, мальчик оглядел следы своего труда. И – споткнулся о незамеченный им камень.

– Ты чего это тут разлегся, а? Я из-за тебя даже осмотреться как следует не могу! Ну погоди, вот как скачу тебя вниз!

Он взялся за камень обеими руками и попытался выворотить его из земли. Безуспешно. Камень оказался очень тяжелым – только слегка покачнулся.

– Ну нет, я тебя сдвину! Да-вай! – И Коротышка с разбитым носом растянулся на валуне. Нога у него съехала, когда он опер ее о камень, а в руке остался пучок мха.

– Ах вот ты как! – крикнул Коротышка и в приступе гнева так сильно раскачал валун, что одна его сторона немного приподнялась. Коротышка быстро накидал туда ногой мелких камешков, чтобы подпереть непослушный валун. Потом он сунул под него обе руки. Глаза вылезали у мальчика из орбит, в спине что-то хрустело, однако же атака удалась – камень выворотился наконец из земли.

Коротышка перевел дух и заглянул в образовавшуюся ямку:

– Змея, что ли? Нет, это же ремешок!

Коротышка ухватился за ремень, торчавший из земли, но тот не поддался. Коротышка с лихорадочной быстротой раскидывал глину, чтобы высвободить его.

И вот уже показался кожаный мешок, обвязанный тем самым ремнем.

– И-эх, и-эх! Красота! Богатство!

В ровнехонько стоявшем в земле мешке обнаружилось множество прекрасных длиннющих бронзовых игл. Все они блестели, как золотые.

Коротышка взял одну и принялся рассматривать сияющими от восторга глазами. До чего же она гладкая! И головка красивая! Тоненько расплющенная пластинка напоминала зеркальце. А под этой пластинкой расположилось на длинном стволе несколько круглых утолщений – точь-в-точь блестящие бусины на нити…

Мальчик упал на колени и начал перебирать нарядные вещицы. Одна игла красивее другой! А какие они все длинные – и впрямь с локоть! Нет в мире ничего чудесней!

Он вынимал иглы из мешка, любовался ими и возвращал обратно. Некоторые оказались уже чуть тронуты зеленоватой патиной, но Коротышка знал, что стоит их потереть – и они опять засияют, как золотые.

Дома, в роду Медведей, не было ни одной такой замечательной иглы. Даже сам старейшина закалывал одежду маленькой, длиной едва в пядь^[17], иголкой.

И это его клад, почти целиком его! Какой же он богач! Вот в деревне обзавидуются! Но пока он оставит сокровище здесь. Вернется за своей долей только тогда, когда отыщет могучее заклинание, дающее силу. После расплаты за него с шаманом у него все равно останется много игл, и он подарит по одной каждому мужчине племени. То-то порадует Коротышка своих сородичей!

Задумавшись, Коротышка случайно согнул зажатую в руке иглу. И поспешил вернуть ее обратно. Вспомнив о поручении, он достал из мешка три красивые ровные иглы, а мешок опять крепко и старательно завязал.

Потом он с помощью дубинки закрыл отверстие в земле валуном, чтобы все выглядело как раньше.

И сел на мох – отдохнуть. Три иглы, воткнутые в землю, сияли, словно золотые. В голове у него гудело. Надо попробовать успокоиться.

И тут Коротышке показалось, что он слышит чей-то голос. Да, рассиживаться нельзя: это Сигул зовет его на помощь!

Коротышка вскочил, и всю его усталость точно рукой сняло. Он бодро отправился в путь. Нужно поскорее привести подмогу!

Блестящие иглы он воткнул в рубаху, чтобы не потерять.

Ручей указывал ему дорогу.

Скоро в долине посветлело, скалы отступили, деревьев стало меньше. Коротышка помнил о наказе Сигула: идти к трем хижинам. Он начал уже их высматривать, когда приключилось нечто такое, что нарушило его планы.

Внезапно прямо перед ним выскочили два вооруженных человека. Завернутые в шкуры, с коровьими рогами на голове, они страшно перепугали мальчика.

Коротышке почудилось, будто его ноги приросли к земле. Он с места не мог двинуться, не то что бежать.

Незнакомцы грубо его окликнули. Наверное, спрашивали, кто он и куда направляется. Коротышка плохо их понимал и в ответ пробормотал что-то невнятное.

Бородатый мужчина взял Коротышку за руку и повел за собой. Второй человек шел следом.

Коротышка даже не помышлял о бегстве, он покорно шагал рядом с бородачом, весь охваченный ужасом.

Кто эти люди?

Куда его ведут?

Между собой они говорили на незнакомом языке. Коротышка улавливал лишь отдельные слова – те, что слышал от Сигула. И вскоре понял, что неизвестные мужчины принадлежат к лесному народу южных пастухов.

Вскоре они свернули направо, и Коротышка заметил, что идут они строго на юг. Вдалеке блеснула гладь воды.

Ага, значит, тут, среди холмов, течет Великая река, подумал мальчик.

У него уже разболелись ноги, так что он с радостью бы передохнул, однако незнакомцы не сбавляли шаг, и Коротышке ничего не оставалось, кроме как тащиться вместе с ними.

А ведь там, возле далекого озера, ожидает помощи старый Сигул…

На лугу, у излучины Влтавы, неподалеку от нынче почти забытой деревни Бужице, было шумно. Здесь собралось не меньше сотни мужчин. Блестело в солнечных лучах бронзовое оружие, богатые, отделанные мехом одежды свидетельствовали о высоком положении их владельцев.

Вот уже два дня продолжались трудные переговоры представителей обеих главных ветвей лесного народа, восточной и западной, о совместном походе: все нуждались в новых пастбищах на тучных землях в низовьях Влтавы.

Тут были жители курганных поселений, расположенных по берегам Влтавы – от устья реки Малше до устья Отавы, – и представители тех, кто жил рядом с реками Лужнице^[18] и Отава… Возглавлявший Курганцев статный Дагур, сын прославленного Сигула, бурно обсуждал предстоящий поход с главой посланцев западных деревень – горделивым красавцем Чибой, похвалявшимся орлиными перьями на головной повязке.

Собрание уже выслушало занимательные и вдохновляющие рассказы обоих спутников Сигула, которые, хотя и были ранены и ограблены, после долгих блужданий все же счастливо вернулись домой – но без Сигула, погибшего, скорее всего, в бурных водах Великой реки. Когда они живописали нападение на них, среди слушателей поднялась волна гнева против родов, обитавших в низовьях Влтавы, а Дагур поклялся отомстить за смерть своего старого отца.

Вокруг беседовавших воинов теснились любопытные, криками подбадривавшие ораторов. Другие жарили на кострах дичину. У берега покачивались лодки, на которых прибыли сюда многие мужи с Юга. Во всем стане не было ни единой женщины.

Дагур, храбрый сын Сигула, поднялся на возвышение и затрубил в рог. То же сделал и Чиба, лучший из мужей западных селений. Лагерь пришел в движение, и мужчины обступили холмик, где стояли их предводители.

– Друзья и братья! – промолвил Дагур, открыв таким образом общий совет. – Мы договорились о совместном походе. Мы отыщем много обширных и тучных пастбищ для своих стад. Нас не будут больше обступать густые леса – мы заселим бескрайние равнины в теплой северной низине. Земли в низовьях Великой реки обильны, и наш скот нагуляет там жир и умножится. Тамошний народ не будет биться с нами, ибо он слаб. Его селения малы, и воинов в них не много. Они уйдут со своих пастбищ так далеко, как мы им скажем. Если же они все-таки захотят дать нам отпор и поднять против нас оружие, то ощутят на себе тяжесть нашей десницы и мы с боем добудем себе край, в котором нуждаемся. Вы, конечно, слышали рассказ тех, кто сопровождал моего отца Сигула, шедшего с мирными намерениями и дружескими дарами. Коварные убийцы напали на наших людей на берегу Великой реки, отняли все, что у них при себе было, ранили, а моего отца бросили в воду! Подобного злодейства не случалось еще на нашей памяти, и лесной народ этого так не оставит!

– Отплатим им злом! – закричали слушатели. – Бросим их всех в воду!

– Клянемся могилами наших дедов: горе убийцам Сигула!

– Друзья и братья! – взял слово, горделиво встряхнув головой, красавец Чиба. – Мы едины в наших замыслах, и мы все вместе добудем новые пастбища. Только прежде следует договориться о том, как мы разделим между собой эти угодья, дабы позже не было меж нами распрей. Разведчики изучили многие северные края, и принесенные ими вести мы выслушали с радостью. Мой отважный брат Дагур, который не отступит даже перед медведем, говорит, что вы заселите поля вдоль всего течения Великой реки, а нам оставите поля в долине нашей реки Мже, текущей с запада к Великой реке. Слушайте меня, друзья и братья! Мы не удовлетворимся лишь этими землями, ибо нам недостанет их из-за многочисленности наших родов. Нам требуется больше пастбищ, иначе наш скот оголодает…

– И каково же ваше желание, брат Чиба, который может отыскать подобного себе только в водном отражении? – громко вопросил обеспокоенный Дагур, вспомнивший в эту минуту предупреждение своего старика-отца: чтобы старейшины дружественных родов согласились подчиниться единому предводителю, их следует заранее почтить ценными дарами.

– Друзья и братья! Вот каково наше желание, честное и справедливое: пускай делит нас сама Великая река! Мы займем левый берег, а вы выгоните ваши стада на берег правый, и тогда мы будем, как это и положено, равны…

– Вы притесняете нас, братья! – кричали сторонники Дагура. – На левом берегу Великой реки пастбища лучше – вон хоть у разведчиков спросите!

– Вам правый берег, а нам левый! Стоим на этом и стоять будем! – кричали сторонники Чибы.

Над станом неслись крики, вопли и бранные слова. Люди не слушали больше в тишине своих предводителей, а дружно бросились участвовать в разгоревшемся споре.

Мужчины, сидевшие прежде на траве, поднимались со своих мест, рвали на груди рубахи, размахивали руками и громогласно отстаивали, разбившись на группки, собственную правоту.

Несколько воинов окружили Дагура, стащили его с пригорка и живо принялись убеждать в том, что отступать и соглашаться нельзя.

Вторая сторона тоже собралась в шумную толпу. Слышались крики: «Левый берег! Левый берег наш!»

Внезапно гомон утих, пререкавшиеся воины дружно кинулись к нескольким елям, которыми кончался лес. И снова раздались выкрики, только другие, совсем новые: «Лазутчика, лазутчика поймали! Пошли смотреть!»

Два вооруженных человека вели по лагерю подростка.

Толпа с нетерпением ждала рассказа дозорных о захваченном пленнике. Недавние раздоры были позабыты, и все, дружелюбно переговариваясь, приготовились наблюдать за судом над чужаком-лазутчиком.

При виде скрюченного Коротышки, сжавшегося от страха и растерянно ухмылявшегося, все начали смеяться и отпускать издевательские шуточки.

– Держите его крепче, этакого замухрышку, не то он на вас набросится! Плохо вам тогда придется! Ха-ха-ха!

– Если в низовьях Великой реки все воины такие, то пускай с ними бабы с метлами воюют, а мы дома останемся!

– Да раздавить его, как жука, урода этакого!

Дагур и Чиба протрубили в рога, и гвалт стих.

Любопытные зрители расселись на лугу большим кругом – так, чтобы всем было хорошо слышно и видно. Посреди встали дозорные с плененным мальчиком и военные предводители.

– Твои люди схватили лазутчика, твоим судом и судить его! – воскликнул Чиба, обращаясь к Дагуру, и уселся в сторонке.

Коротышка испуганно смотрел на толпу чужеплеменных воинов. Что с ним сделают? Мучить будут? У всех тут такой враждебный и грозный вид! О, несчастный Коротышка!

Дозорные рассказали, где и как схватили они мальчишку. Он явно вынюхивал что-то, потому что не охотился и не пас скотину. Коротышка не понимал язык, на котором тут говорили. Он ловил только отдельные слова, слышанные им от Сигула. Так это же, наверное, народ Сигула, ему наверняка помогут, если он сумеет объясниться!

И Коротышка начал говорить. Он торопливо просил спасти Сигула, который, раненый и беззащитный, лежит в лесу…

Никто из собравшихся речь Коротышки не понял. Только слово Сигул привлекло их внимание. Мальчик, видя, что никто его не разумеет, вспомнил о Сигуловых иглах и вытащил их из рубахи – в подтверждение своих слов. Он надеялся, что люди Сигула узнают иглы своего вождя.

Так оно и вышло: стоило Коротышке воздеть над головой сияющие драгоценные вещицы, как Дагор, будто ужаленный змеей, подскочил на месте:

– Гляньте-ка, это же иглы моего отца! – Он мгновенно ловким движением выхватил блестящие иглы из мальчиковой руки и, размахивая ими, обратился к столпившимся вокруг мужчинам:

– Друзья и братья! Вот оно, доказательство смерти Сигула! Эти иглы были у моего отца, когда он отправился в путь к низинам Великой реки, дабы заключить дружеские соглашения и получить для нас новые пастбища! Но враги убили его и украли иглы… Идите сюда, спутники Сигула, вы, кто был ранен и ограблен, но все же возвратился к нам, чтобы поведать об этом злодеянии! Ответьте мне, это иглы Сигула?

– Мы узнаём их! Ни у кого, кроме добродетельного Сигула, не было таких игл… Это его иглы! И вот еще что! У него на шее висит Сигулов оберег – а этот браслет был на руке Сигула!

– Великий дух привел к нам одного из коварных убийц, – продолжал Дагур взволнованным голосом.

– Смерть ему!

– Смерть вражескому лазутчику! – закричали дружно мужчины.

Дагур приблизился к Коротышке и сурово и пристально посмотрел ему в глаза. Ему казалось, что мальчик непричастен к злодеянию. Коротышка – бледный, однако укрепленный своей правотой – не отвел взгляда от лица Дагура, сына Сигула. Мальчик по-прежнему сжимал в руке бересту с рисунками: он намеревался незаметно выбросить ее, чтобы эти лихие люди не проведали о кладе.

Однако стоявший обок Коротышки воин схватил пленника за руку, вырвал у него свиточек и передал вождю.

Дагур развернул бересту и увидел рисунки.

– Эге, да тут свиток с надписями! – крикнул Дагур и показал его толпе. – Это писал Сигул! Это его знак! – воскликнул он в волнении и попытался разобраться в смысле нацарапанных значков. Безуспешно.

– Подойди ко мне, Орлиное Перо, шаман, что проник в тайны всех чудес и письмен, и сделай так, чтобы этот свиток стал слышен нашим ушам!

Высокочтимый шаман лесного народа неспешно приблизился и принялся внимательно изучать кусок бересты. Потом он огладил бороду, откашлялся и в воцарившейся тишине громогласно прочитал:

– Великий дух хранит Сигула. В одном дне пути на юг, за лесистыми горами, стоит загон для скота, – наверное, это одна из наших деревень… Надо идти дальше к югу, где есть еще один такой загон и где возле трех сосен стоят пастушеские шатры – интересно, что это за деревня? А, вот: деревня находится во власти нашего Дагура – об этом говорит его знак. Но Сигул еще сообщил здесь, что кто-то хочет забрать скотину из Дагуровой деревни. Значит, Сигул предупреждает нас о возможном нападении! А вот здесь, в самом конце, Сигул лежит в могиле – это значит, что неприятели готовят набег на наши стада и хотят всех нас умертвить…

Весточка от Сигула произвела на всех огромное впечатление.

– Благодарю тебя, шаман! Твоей прозорливости под силу все загадки… Наверное, Сигул, перед тем как на него напали, хотел отправить этот свиток нам, чтобы предупредить о набеге врагов на наши стада!

– Мы защитим себя!

– Горе им!

Вот что выкрикивали разъяренные полученным известием пастухи.

Дагур еще раз показал всем свиток – как доказательство коварства племен, живущих возле Великой реки.

Коротышка знал, что теперь от него ждут объяснений в ответ на предъявленное обвинение, но не мог связать на чужом языке и пары слов.

Он пытался жестами рассказать о том, что раненый Сигул лежит далеко в лесу.

Однако его не поняли и решили, что он – соучастник в убийстве Сигула и признается в этом.

В завершение суда Дагур негодующе заявил:

– За постыдное злодейство ты заплатишь смертью!

Потом, поднявшись опять на возвышение, он начал совещаться с лучшими воинами о том, как надлежащим образом привести приговор в исполнение. Вокруг Коротышки теснились любопытные, которые выкрикивали ему всевозможные угрозы. Решение Дагура вызвало у них ликование.

Совет лучших воинов одобрил вынесенный пленному подростку приговор и решил без промедления принести Коротышку в жертву Великому духу, дабы умилостивить божество перед грядущим походом.

Юноши тут же приготовили все, что было необходимо для жертвоприношения. Очень скоро посреди поляны высилась груда поленьев и сухих веток. Когда плененного лазутчика убьют, его тело будет сожжено на костре под пение старинных жертвенных песен.

Коротышка пока не понимал, что ему грозит. И только когда жестокий с виду старик со встопорщенной бородой уселся напротив него с обнаженным бронзовым ножом, несчастный догадался, что его вот-вот лишат жизни.

В этот миг Коротышка повел себя как настоящий мужчина. Он стоял прямо, бесстрашно глядя на обступивших его врагов. Знал, что о побеге нечего и думать. Но нельзя же допустить, чтобы палачи решили, будто он испугался и струсил!

Он думал о Сигуле, который лежит в лесу и взывает о помощи… Но Коротышка не приведет подмогу, – мало того, он вот-вот сам погибнет от рук Сигуловых людей! Ох, до чего же быстро кончается странствие Коротышки по свету – кончается вместе с его молодой жизнью!..

Тем временем нагой юноша, на которого пал выбор шамана, старательно тер щепки для розжига, чтобы возжечь чистое пламя для принесения священной жертвы. Но скоро соплеменники подняли его на смех: ничего у него не получалось – то ли из-за спешки, то ли из-за волнения.

Возле будущего костра опустился на колени еще один юноша и тоже начал вертеть и тереть щепки. Однако они, судя по всему, оказались сырыми – от них повалил густой дым, но огонек так и не разгорелся.

Коротышка усмехнулся. Да разве можно разжечь огонь при помощи сырых палочек? Не заставят они тлеть мелко раскрошенный трут!

И Коротышка шагнул к хворосту, открыл свою суму, достал собственные щепки и принялся добывать огонь.

– Не опозорьтесь перед чужаком! – подбодрил шаман обоих юношей, и те снова взялись за дело.

Коротышка презрительно сплюнул в сторону неудачливых лесных парней и незаметно бросил в углубление на одной из щепок, где и должен был вспыхнуть огонек, несколько крошек сухого лыкового трута. Потом он начал быстро крутить палочку между ладонями – и вот уже устремилась вверх струйка белого дыма. Коротышка пересыпал тлеющие кусочки трута на ладонь и несколько раз качнул вытянутой рукой. Потом он легонько подул на свою ладонь… там показался едва заметный огонек. Второй рукой мальчик поднес к нему клок сухого мха, подул – и пламя разгорелось.

Стоявшие рядом с Коротышкой лесные люди принялись громко его расхваливать, а пристыженные юноши отошли подальше. Злоба, сверкавшая в глазах присутствовавших, исчезла – в сердцах воинов зародилось сочувствие к мальчику-чужаку.

Коротышка положил горящий мох в основание груды поленьев и хвороста. Пламя росло, сучья трещали, языки огня вздымались все выше, дым поднимался к серому небу.

Суровый старик с длинным ножом встал и, усмехнувшись, смерил свою жертву взглядом. Вот он воздел руку, чтобы нанести убийственный удар…

Но что происходит?

Что это за чудеса?

Бронзовый нож падает из вытянутой руки, звякает о лежащий на земле камень… Старик в испуге таращит глаза, открывает рот – пятится – ноги у него подкашиваются – он что-то невразумительно выкрикивает…

Воины Дагура и Чибы, замерев от изумления, смотрят на пленного мальчишку… молча дивится зрелищу все многолюдное собрание…

Слышится одно лишь потрескивание костра…

Свет его пламени вырывает из предвечернего сумрака фигуру бледного мальчика с распростертыми руками… На одном его плече сидит белка, с другого поглядывает на толпу, помаргивая и щурясь, хорь… а вокруг мальчишеской головы летает нетопырь…

Толпа в ужасе шарахается от пленника, в глазах которого пляшут крохотные отражения костра, так что кажется, будто взгляд Коротышки испускает лучи света…

Мужчины-воины падают наземь, вжимаются в траву – а мальчик тем временем медленно отступает в сторону леса.

– Это же сын лесного бога! – перешептываются мужи.

– Горе нам! Мы хотели убить его!

– Бог леса, помилуй нас!

Коротышка добрался уже до елей на опушке. Там он развернулся и в несколько прыжков скрылся среди деревьев.

Только теперь, когда чары рассеялись, толпа наконец опомнилась и стряхнула с себя оцепенение.

Некоторые воины даже смеялись над собой презрительно, восклицая:

– Сбежал лазутчик! Упустили мы его!

Вскоре дар речи вернулся уже ко всем – и все помчались следом за Коротышкой, точно стыдясь недавней минуты общей слабости. Возглавляемые шаманом, лесные люди кричали:

– Ничего, мы опять его схватим!

Коротышка, не успевший убежать далеко, услышал поднявшийся на поляне шум. Он знал, что ноги у него слабые и что скрыться от такого множества преследователей ему не удастся. Несколько мгновений он размышлял над тем, не стоит ли ему вернуться и добровольно пойти на смерть. Но тут его милая белочка вскочила на дерево!

– Спасибо, спасибо тебе за совет, дорогая зверушка! – сказал мальчик и ловко вскарабкался на ель. Спрятавшись среди густых ветвей, он затаил дыхание.

Враги внизу, чтобы беглец вновь не ускользнул от них, рассыпались цепью. Они тыкали палками в кусты и постоянно подбадривали друг дружку.

Охота длилась долго. Беглеца так и не нашли. Он точно в воду канул…

Коротышка просидел на дереве до глубокой ночи. Время от времени в лесу еще объявлялись его преследователи – по одному, по двое. Когда же все наконец стихло, он спустился наземь и тихонечко, чтобы и сучок под ногой не хрустнул, двинулся вглубь чащи. В темноте шагалось трудно, поэтому, когда на пути ему попалось дерево с огромным дуплом, он забрался внутрь, спрятался. В дупле было тесно, у мальчика ныло все тело, но он хотя бы очутился в безопасности.

Спать он не мог – был слишком взволнован. Как только лесные верхушки осветились первыми солнечными лучами, Коротышка вылез из дупла и поспешил прочь, подальше от опасных мест.

Вскоре перед ним блеснула излучина Великой реки.

Он обрадовался, когда увидел ее. Река не подведет, укажет путь. Он пойдет вдоль нее и вернется домой, к Медведям, расскажет все, что приключилось с ним в лесах.

Вооруженные неприятели готовят военный поход… Чтобы понять это, Коротышке ума хватило. Его вести пригодятся и Медведям, и Бобрам, и всем родам, живущим в низовьях Великой реки: они смогут подготовиться к нападению. Ох, до чего же хорошо и уютно дома! Вот бы поскорее оказаться в родной деревне!

Сигул? Бедняга, его наверняка растерзают лесные звери, и не будет рядом никого, кто упокоил бы его кости в земле, положил на холмик жертвенные дары и установил там тотем племени…

По Великой реке

Шагалось Коротышке легко. Он был весел, как синичка в зарослях. Даже петь тихонько начал. Вчерашняя страшная история научила его ценить жизнь.

Ведь еще чуть-чуть – и не было бы Коротышки на белом свете.

А свет этот такой красивый. Куда ни пойдешь, всюду птицы поют приветственно, деревья кланяются, ветвями шумят, здороваются, солнышко ласково гладит щеки теплыми лучами…

Но тут лицо мальчика омрачилось. Нетопырь улетел… Потерялся, когда Коротышка бежал по лесу. А вот белочка и хорек оказались умнее: как только мальчик затерялся среди деревьев, они – хоп! – и заскочили в его суму, и он сумел их уберечь. Надо бы с ними позабавиться. Ведь они спасли ему жизнь!

Коротышка уселся на вывороченную с корнями ель и принялся играть со зверушками. Белка вскарабкалась ему на плечо и дернула за ухо. Хорек пролез у него под мышкой и спрыгнул в траву. Глядь – а он уже лягушку поймал.

– Ешь, Проныра! Мне тоже надобно пропитание поискать! Мы же с вами давно не ели! Смотри-ка, спелая земляника! Белочка, ступай сюда, ягоды вкусные…

Хорек проглотил лягушку и двух слизней и залез под ветки поваленной наземь ели.

– Спать хочешь, да, Проныра? – спросил Коротышка. – Я сейчас посажу тебя обратно в суму – и ты отдохнешь.

Коротышка набрал много земляники, но жгучий голод она не прогнала. Мальчик бы с удовольствием съел что-то более существенное. Когда спустя несколько минут он распрямился, ему показалось, что среди зарослей орешника укрывается большая птица.

– Хорошо бы это был журавль! – прошептал Коротышка и потихоньку двинулся вперед. Он обогнул болотце, пробрался через кустарник и увидел прекрасную зеленую поляну, поросшую белыми ромашками. Почти в самом ее центре высился огромный одинокий дуб. Нижние ветви его почти касались земли, а вершина вздымалась едва ли не к небу. С дуба доносились птичье свиристение и щебетание, и кровь юного птицелова тут же забурлила. Коротышка, позабыв обо всем и широко раскрыв глаза, стал медленно красться к дубу.

Утки перелетали с ветки на ветку, гоняя скворцов, и ужасно шумели. Коротышка был уже совсем рядом с могучим деревом и мог хорошенько разглядеть его пернатых обитателей.

На нижних ветвях он заметил два растрепанных гнезда голубей-вяхирей, в них сидели на яйцах голубки. Коротышка подумал, не разорить ли гнезда, но потом решил, что яйца там уже насиженные.

А кто это вьется неподалеку? Коротышка всмотрелся в птицу, живо кружившую над пестрой поляной.

– Боишься меня, да? – тихо спросил Коротышка и лег в траву. Птица метнулась к дубу, села на ствол и юркнула в дупло.

– Пустельга! Птенцов кормит… – пробормотал со знанием дела сын Следопыта. – Подожду, пока снова полетит на охоту… Как же тут красиво! Вот бы еще поймать кого!

Раздалось картавое «крр!» – и над головой мальчика быстро промелькнула синеватая птица. Юный охотник даже дыхание затаил: какая редкая гостья – сизоворонка!

Взволнованный Коротышка следил за ней взглядом, опасаясь спугнуть всегда осторожную пернатую красавицу. Сизоворонка уселась на сухую ветку, торчавшую у самой верхушки дуба. Наверняка у нее там гнездо. Немного отдохнув, птица опять принялась кружить над лугом, и Коротышка завороженно наблюдал за тем, как сизоворонка прямо на лету подбирает с земли кузнечиков и сверчков, жуков и сонных ночных бабочек. Он любовался проворством красивой птицы, которая хватала насекомых, даже не коснувшись травинок.

Коротышка мог бы пролежать тут весь день, недаром же он был сыном Медведя-Следопыта! Однако бурчание в животе напомнило мальчику, что пора позаботиться об обеде. Он напоследок втянул носом сладкий аромат чабреца и возвратился в лес.

Когда Коротышка огибал болотце, то заметил на сырой земле свежие следы многочисленного кабаньего семейства. Все вокруг было разрыто и затоптано. Коротышка не отказался бы, конечно, от жареного мяса, но он понимал, насколько опасной может быть взрослая кабаниха, защищающая свой выводок.

Так что мальчик посадил обратно в суму белку и хорька и направился туда, куда указывала тень, отбрасываемая деревьями, – на север.

По дороге он сжевал почти целиком крепенький белый гриб. Ежевику же пришлось выплюнуть: она еще не поспела. И орехи оказались несъедобными, белые ядрышки только-только начинали наливаться спелостью в своих мягких гнездышках. Коротышка злился: голод давал о себе знать все сильнее. Что ж, остается лишь выйти к реке и наловить рыбы.

И он зашагал к холму, под которым текла Великая река.

Ш-ш-ш! Прямо перед Коротышкой взлетела стайка тетеревов. Коротышка мгновенно сорвал с головы пращу и бросил ее в птиц. Он думал, что переполошенные тетерева полетят к кронам деревьев, однако же ошибся: стая решила не улетать так далеко. Впустую брошенная праща распустилась в воздухе, подобно павлиньему хвосту, и пропала в густой кроне высокой сосны, запутавшись в ее ветвях. Коротышка досадливо оскалился. Однако лицо его тут же озарилось радостью – он заметил, что тетерева расселись совсем рядом с ним на нижних ветках и принялись печально и негромко переговариваться.

Пусть его метательное оружие и потеряно, но он все же своего добьется. Надежда на вкусный обед придала ему сил. Коротышка отыскал длинную ветку и пополз к птичьей стайке. Ловким ударом мальчику удалось подбить одного из тетеревов. Он зацепил было веткой и второго, но лишь совсем легонько, так что птица улетела прочь вместе с остальными сородичами.

Коротышка кинулся на молодого тетерева и перекусил ему горло.

Спустя некоторое время птица уже пеклась на костре.

Коротышка долго потом еще облизывался.

Подкрепившись, он отправился в путь. Нужно как можно быстрее сообщить роду Медведей важное известие!

Идти было очень трудно. Едва он спустился по крутому склону, заросшему почти непролазным кустарником, как перед ним возник новый холм. Конца-краю им нет, этим холмам! Мелкие камешки предательски поехали под ногами мальчика, он скатился по откосу и очутился в колючих кустах.

Коротышка сердито глянул на свои исцарапанные ноги, на кровоточащую левую руку. Стер со ссадин глину, выбрался из зарослей ежевики и спустился наконец к широкой водной глади.

Блестящие рыбки скользнули подальше от берега, спасаясь от мальчика, что стоял на песчаной отмели. Он смотрел, как мелькают в воде их белые брюшки; вскоре, однако, рыбки успокоились.

Коротышка вошел по колено в реку и вымыл руки. Холодная вода была такой приятной! Он и лицо ею смочил.

Привычки умываться у него не было, никто не учил его чистоте. Дома, в родном селении, грязь на теле никому не мешала, и никому не приходило в голову смывать ее. Если руки или другие части тела покрывались слишком уж толстой коркой грязи, ее попросту соскребали острым камнем или плевали на нее и стирали пучком травы. Вода попадала на людей, только если они промокали под дождем или плавали.

Коротышка и не догадывался, что можно вымыться как следует, хотя в воде ему понравилось. Он сбросил все, что на нем было, и с уханьем окунулся. А потом подплыл к неподалеку торчавшему из воды валуну и взобрался на него.

Коротышка обсыхал в горячих солнечных лучах. Хорошим пловцом он не был – потому-то и устроил себе передышку перед тем, как пуститься в обратный путь. Но скоро мальчик прыгнул в воду и по-собачьи поплыл к берегу.

Купание освежило его, и Коротышке совсем не хотелось идти дальше. Опять придется ему карабкаться по холмам – здесь, у реки, куда лучше.

Прибрежные камни манили его, словно приглашая вновь залезть в воду и забраться на их нагретые солнцем макушки.

Великая река течет неспешно мимо высоченных холмов, сплошь поросших лесом. Лишь кое-где виднеются голые скалы и отвесные склоны, покрытые осыпавшимися камнями. Вороны летят через реку, покрикивают на Коротышку.

Однако Коротышка ничего не ответил воронам, хотя обычно с радостью передразнивал их. Его внимание привлекла огромная елка, медленно вращавшаяся в водовороте между скалами.

Коротышка спустился в воду, замер, испугавшись глубины. Вытянул вперед руки, чтобы уцепиться за плывущее дерево. Внезапно что-то булькнуло – и рядом с деревом на воде показались круги.

– Выдра! – сказал Коротышка, подтягивая к себе верхушку ели.

Дерево было тяжелое, но все же Коротышка помаленьку подтаскивал его все ближе, пока наконец прямо перед ним не оказался весь ствол. Мальчик вскочил на него и прошелся до самых корней, высовывавшихся из воды, точно большие щупальца водяного чудища.

И тут Коротышку осенило.

Он быстро спрыгнул в воду, выбрался на берег, схватил свои вещички. Опять приблизился к дереву, развернул его корнями к себе и развесил на них все свое имущество. А потом взобрался на ствол и, гордый собой, заявил:

– Вот так и поеду!

Мальчик уселся на дерево верхом, оно не двинулось �

Скачать книгу

Eduard Štorch

BRONZOVÝ POKLAD

Иллюстрации Зденека Буриана

Издательство выражает благодарность администрации города Горжице за помощь в подготовке иллюстраций.

Издательство АЗБУКА^®

На Влтаве

И обнажилась равнина Летна.

Мощная река натолкнулась на кварцитовые скалы и свернула в сторону нынешнего района Манины, однако после Подбабы[1] опять устремилась к северу. Как раз тогда первые пралюди оживили края Западной и Южной Европы, а возможно, забрела сюда и группа диких охотников.

Миновало пятьдесят тысяч лет.

Что-то увидит она, когда ее воды потекут еще одним метром ниже?

Обретут ли тогда люди счастье, мир и братскую любовь?

Медведи

Речка Брусница невелика, но вода в ней чистая, так что водятся и форель, и раки. Там, где она впадает во Влтаву, виднеется несколько лачуг, принадлежащих роду Медведей; домишки-мазанки[2] Медведей раскиданы между Оленьим рвом, Дейвицами и нынешним районом Бубенеч. В похожем доме живет и глава рода, Сильный Медведь, а здесь, возле Брусницы, его замещает Кривой Рот – жрец, колдун и шаман рода Медведей. Их обиталища большие, сложенные из толстых бревен.

Он не откликнулся.

Нетерпеливая Малиновка покачала головой и вернулась к хижине.

– Коротышка, где ты? – позвала она сына первой, уже покойной, жены Следопыта.

«Мальчишка весь в отца, – сказала про себя Малиновка. – Пропадает в лесу, а домой заявляется только поесть!»

– Коротышка, куда ты опять запропастился?

– Ты что же, решил, что нам хватит на ужин одного суслика? – закричала Малиновка.

– Ну и потешные же они, Малиновка… – проговорил он.

Коротышка запихнул свернувшегося клубком ежика и вырывавшегося суслика обратно в лукошко и пошел в лес.

– Поймал, да? – спросил парнишка.

Медведь-Следопыт молча усмехнулся.

Коротышка очень гордился своим папой, признанным охотником. Никто в их роду не умеет ловить птиц в силки, тенёта[3] и сети, поражать их стрелой или из пращи так, как делает это Медведь-Следопыт. Клей, который он по одному ему известному волшебному способу готовит из омелы, лучше, чем у всех других ловцов. Сам старейшина приходит за ним к Коротышкиному папе. Коротышка тоже умеет делать клей из смолы, вытекающей из сосен, но куда его клею до папиного, из омелы! Смоляной клей быстро засыхает и не может удержать даже жучка, зато папин долго сохраняет влагу и не отпускает на волю ни сорокопута, ни скворца.

– Я вывариваю отбросы и порченую рыбу, добавляю заячьего сала, немного – совсем чуть-чуть! – бобровой струи[4] и содержимое мочевого пузыря волчицы. Мажу этой смесью ловушки – и готово, могу поймать даже лису!..

Коротышка мог пока поразмышлять о своем.

С той поры волка он больше не хочет. Когда он вырастет и накопит побольше шкур, то купит в Шарке[5] собачку, такую же, какая есть у шамана Кривого Рта. Собачка будет всюду с ним бегать, будет есть с ним и спать… И мальчишки перестанут жестоко дразнить его, потому что испугаются собаки.

Коротышка углубился в мысли о своих животных. Вдруг неподалеку раздалось птичье пощелкивание.

Следопыт мгновенно замер.

– Нет-нет, не пересмешка, я хотел сказать – пеночка, – быстро поправился подросток.

Следопыт сплюнул.

Коротышка понял, что опять ошибся.

– Да-а-а, сарыч, – защищался Коротышка. – Он любого обманет…

Коротышка протяжно заухал.

Следопыт явно остался доволен, однако все же заметил:

– Голос надобно немного через нос пропускать! – И продолжил испытание сына: – Как делает ежик?

Ну, это Коротышка хорошо знал.

Он всхрапнул, а потом застонал и заплакал, почти как ребенок.

– А как кричит заяц, попавши в силки?

Коротышка жалобно, совсем по-заячьи, вскрикнул.

– А что барсук?

Отец прищурился, и Коротышка понял, что испытание проходит хорошо. Но это еще был не конец.

Следопыт засвистал так, будто играл на дудочке, и Коротышке надо было угадать, что это за птица.

– Иволга, – уверенно ответил он.

Тогда Следопыт задал новую задачу.

– Чек-чек-чек! – проникновенно пропел он.

– Пеночка, которая замечает опасность, – немедля догадался Коротышка.

Наконец Коротышка сказал:

– Малиновка… она… ну, что ты все никак не идешь…

Медведь-Следопыт поджал губы. Он ничего не ответил, но в его прищуренных глазах вспыхнул огонек.

Домой… ах, ну да, домой…

Весело стало в хижине Медведя-Следопыта. Он радовался и не вспоминал уже покойницу-жену.

Под Дубом совета запылал большой костер.

Коротышка привязал к дереву у дома ежика и суслика, подбросил дров в огонь и пересчитал зверушек…

– Что ж, ладно, любезный Следопыт. Вот тебе моя рука. Кудряшка твоя, а Малиновка с этой минуты моя.

Мужчины обменялись рукопожатиями и разошлись.

Медведь-Следопыт ступил в жилище шамана.

Все вокруг дивились увиденному волшебству.

Все поняли, что несчастный ладейщик умер.

Назавтра шаман забрал с могилы ягненка, оставив на холмике только четыре ножки.

Овдовевшей Козе он сказал:

– Дух твоего мужа легко превратит эти четыре ножки в целого ягненка!

Дома он нанизал ягненка на вертел и зажарил.

Дух был явно доволен, потому что никого не стращал.

Однажды в деревне Медведей появился молодой охотник из рода Оленей, обитавшего неподалеку от Рживнача[6].

Утром Олень бродил среди домов, заговаривал с людьми, а потом подошел к шаману, поклонился и сказал:

– Мой отец велел, чтобы я отыскал себе женщину.

Шаман ответил:

– Так бывает, что молодой мужчина хочет построить себе дом…

Олень повернулся лицом к солнцу и твердо глянул шаману в глаза:

Шаман помолчал, а затем, смотря в сторону, произнес спокойно:

И шаман отвернулся от молодого охотника с презрительной усмешкой.

– Решил уплыть от нас, как я вижу?

– Да вроде того… – уныло и смиренно отозвался Олень.

– По-моему, ты решил прихватить кое-что не твое, – продолжал шаман все так же миролюбиво.

Малиновка со страхом глядела на него.

– Пошла вон из лодки!

Кривой Рот стремительно заскочил внутрь и крикнул:

– Ты, Малиновка, тоже получишь такое ожерелье!

Эти мысли пронеслись в голове у Следопыта, вслух же он сказал спокойно:

– Так ты хочешь, чтобы Кудряшка прислуживала тебе сегодня?

– И сегодня, и завтра, и в любой другой день! – злобно проговорил Кривой Рот.

– Значит, давай опять меняться женщинами, – все так же дружелюбно ответил Следопыт.

– Никакого обмена, я возьму, что хочу! Или я больше не ваш шаман?

Он поднял над головой прекрасное ожерелье, отбрасывавшее желтые блики, а затем кинул его Малиновке на колени.

Взвились кверху маленькие разноцветные язычки пламени, и белый едкий дым повалил к крыше…

Малиновка застыла на месте, раскрыв рот и даже не мигая.

Шаман, обутый в кожаные постолы[7], прыгнул в очаг и принялся затаптывать пламя. При этом Кривой Рот растоптал и две красивые глиняные миски, стоявшие возле очага. Потом, кипя от гнева, вылетел из хижины и скрылся в лесу.

Кровавое солнце садилось в тяжелые тучи.

Медведь-Следопыт видел это из хижины, но не сказал ни слова.

Медведь-Следопыт опять смолчал, только облизнул пересохшие губы.

Поселок пришел в движение.

Когда он выходил, то заметил у дома шамана несколько зевак.

И Следопыт сказал им громко и внушительно:

– Я намерен стащить кое-что, что принадлежит не мне… Ах, до чего мне стыдно!

Зрители навострили слух: что же ответит шаман?

– Вон из моего дома! Эти вещи теперь мои, и никто не посмеет их тронуть!

Шаман вышел из своего жилища с луком в руке. Увидев, что селяне наблюдают за ним, он пояснил:

– Я испробовал свой новый лук…

Еще до наступления вечера случилось происшествие, переполнившее чашу терпения заносчивого шамана.

Осторожный Бобр встал и сказал, что хочет пить. Он ушел за пределы поселения и лег там в сухую траву.

Кусты за кабаньим семейством сомкнулись.

– Ты промахнулся, – ухмыльнулся шаман, стоявший неподалеку от Следопыта.

– Зато сейчас не промахнусь! – крикнул Медведь-Следопыт и бросил копье в шамана.

Кривой Рот покачнулся и сделал несколько шагов к зарослям.

Тут подоспел Осторожный Бобр и подхватил его своими сильными руками.

Медведь-Следопыт быстро зашагал прочь.

– Это теперь твое, победитель!

Следопыт взял трофеи. Дома он отдал их своему сыну, Коротышке:

В тот день поселение Медведей на речке Бруснице лишилось своего шамана, и никто о нем больше не вспоминал.

Влтава шумит тихонько, и водная гладь ее блестит, как блестела всегда…

Спасенный

– Лови ее, лови! – закричал Червячку Зубастик. На берегу билась блестящая серебристая рыбка.

Червячок замер и изумленно уставился на реку.

– Вырвалась! – произнес он жалобно.

– Надо было за голову держать! – поучительно сказал Зубастик. – За хвост не получится.

– Так я же и держал за голову, – возразил Червячок. – И глянь, как он меня исколол!

Мальчик показал окровавленную ладонь.

– Хочешь рыбу? – спросил Зубастик. – На, Коротышка, бери! – И он протянул ему большую рыбину.

– Ну да, так я тебе ее и отдал! Сам налови!

– Жабу себе поймай, ква-ква! – расхохотался Зубастик.

– Вот если бы вас тут было не двое! – сказал Коротышка.

– И что бы ты тогда сделал, а, Коротышка? – подначивал Зубастик, вставая в бойцовскую стойку.

– Да ты первый туда плюхнешься! – выкрикнул Зубастик и кинулся на Коротышку, чтобы столкнуть его в воду.

– Здорово, Коротышка! – похвалил его Зубастик. – Добрая у тебя сегодня выйдет похлебка!

– Забирайте их, ребята!

Зубастик тут же схватил обеих птиц:

Червячок убежал; едва он скрылся в кустарнике, как неподалеку послышалось сухое покашливание.

– Это Ворчун, верши[8] идет проверять! – догадался Зубастик.

– Не сегодня, Ворчун! Утром у костра сказали, что вода стоит высоко и что на лодке плыть нельзя…

– Кхе-кхе! Это все детская болтовня. Пойдем!

Червячок воротился с корзинкой, услышал Ворчуна и сразу крикнул:

– Кхе-кхе! Заткнись, Червячок, не вмешивайся! Ладно, поплыву один, кхе-кхе, я вам всем докажу!

– Пошел вон, Коротышка! Кхе-кхе, вылезай, пока я тебя не вытолкнул!

– Я тоже буду вытаскивать твои верши, я не боюсь! – смело заявил парнишка, над которым все всегда потешались.

– Паршивец, не порти ребятишкам игру!

А жить, когда все над тобой потешаются, неохота…

В его глазах светилась твердая решимость…

Коротышка ухватился за весло и начал ожесточенно грести.

Лодка опять двинулась вдоль берега.

– Кхе-кхе! Молодец, Коротышка! – похвалил его Ворчун.

Зубастик и Червячок бежали, сопровождая лодку, до ольшаника, где дорогу им преградила трясина.

– Они же перевернутся, Червячок, как пить дать перевернутся! Их вот-вот на стремнину[9] вынесет! – пророчествовал Зубастик.

– Но Коротышка же умеет плавать! – напомнил ему Червячок.

– Ну да, по-собачьи, да даже если б он и лучше плавал, все равно бы это не помогло. Как только их подхватит течение Великой реки, они окажутся среди порогов, а там их уж ничто не спасет! Жуть, сколько тут народу потонуло – и при этом хороших пловцов! – говорил Зубастик. – Ты послушай, как нынче быстрина[10] гудит! Аж сюда гул доносится. Их разобьет о скалы, вот увидишь.