The Female Brain
Louann Brizendine, MD
Copyright © 2006 by Louann Brizendine
All rights reserved.
This translation published by arrangement with Broadway Books, an imprint of Random House, a division of Penguin Random House LLC and with Synopsis Literary Agency.
© Захаров А.В., перевод на русский язык, 2022
© ООО «Издательство «Эксмо», 2023
«Женская нейрологика» – одна из самых обсуждаемых книг
«Я обнаружил, что тема разговора практически в любой компании сразу меняется, стоит мне упомянуть книгу Луэнн Бризендайн “Женская нейрологика”».
Дэвид Брукс, New York Times
«Феминистки должны радоваться: наконец-то хоть кто-то всерьез отнесся к женскому здоровью и тщательно изучил женский мозг… Несомненно, эта книга вызовет определенный дискомфорт у феминисток, отрицающих различия между полами».
Washington Times
«Автор проводит нас по всем этапам жизни женщины и показывает, как уровни гормонов влияют на каждое решение, и это ее величайший подарок читателям».
Los Angeles Times
«[Бризендайн] легко увязывает между собой данные бесчисленных статей и книг, как технических, так и популярных, а также рассказы пациенток, которых она лечила в своей клинике… Учитывая характер и непримиримость нашего дихотомического подхода к влиянию биологии и культуры, читатели заинтересуются или разгневаются, убедятся в своей правоте или станут еще более скептичными в зависимости от того, какую позицию выбрали для себя заранее».
Дебора Таннен, Washington Post
«Ее выводы покажутся одним совершенно очевидными, а другим – почти ересью… Ее идеи, безусловно, будут оспариваться некоторыми врачами и социологами, которые считают, что подобные книги подрывают позиции женщин и укрепляют старые гендерные стереотипы».
Newsweek
«Бризендайн называет “Женская нейрологика” своеобразным руководством пользователя для женщин, но книга будет интересна и мужчинам, пусть мы и намертво запрограммированы никогда не читать инструкции».
Toronto Sun
«Отчасти – дорожная карта для женщин, которые ищут научных объяснений своего поведения, отчасти – немножко чудаковатое руководство, что делать, если не складываются отношения… Бризендайн особенно великолепна в те моменты, когда описывает химические обоснования страстной любви».
San Francisco Chronicle
«Чудесная новая книга… Бризендайн рассказывает, как женский мозг и гормоны заставляют нас ценить разные вещи на разных этапах жизни и как это влияет буквально на все – от карьерных решений до того, в кого мы влюбляемся».
Gannett News Service
«Это, черт возьми, великолепно… Я нашла ответы не только на те вопросы, которые терзали меня многие годы, но и на те, что я еще даже не сформулировала. И я ну, вот вообще не шучу… Я рада, что нашла книгу, которая не просто интересна, но и помогает почувствовать себя менее сумасшедшей».
The Huffington Post
«Бризендайн описывает ключевые этапы жизни в восьми сочных главах, и они будут для вас полезны вне зависимости от того, на каком этапе сейчас находитесь вы сами. Эх, как жаль, что я не смогла прочитать главу «Почему мозг девочки-подростка психует», когда сама была подростком. Да, воистину, знание – сила…».
Журнал Bust
«Настоящая сокровищница информации и потрясающие идеи… Эта книга будет интересна любому, кто задавался вопросом, почему мужчины и женщины такие разные, но особенно полезна она будет женщинам и родителям девочек».
Publishers Weekly
«Эту книгу должна обязательно прочитать любая женщина, да и мужчинам не повредит заглянуть».
Pilot (Северная Каролина)
«Бризендайн нашла что-то действительно интересное… Нас ждет ухабистая дорога».
Уильям Бут, Washington Post
Эта книга не должна служить заменой медицинским рекомендациям от профессионального медика. Для лечения медицинских проблем читателям настоятельно рекомендуется обратиться к врачу или другому квалифицированному профессионалу из сферы здравоохранения. Издатель и автор не берут на себя ответственность за какие-либо возможные последствия любых методов лечения, действий или употребления лекарств, трав и рецептов, упомянутых в этой книге.
Благодарности
Эта книга начала свою жизнь, когда я еще училась в Калифорнийском университете в Беркли, Йеле, Гарварде и Университетском колледже Лондона, так что я хочу поблагодарить учителей и коллег-студентов, которые в наибольшей степени повлияли на мое мышление в эти годы. Спасибо вам, Билл Байнем, Мина Биссел, Фрэнк Бич, Генри Блэк, Жорж Вайян, Рихард Вольхейм, Кэрол Гиллиган, Пол Грингард, Том Гутейл, Мэрион Даймонд, Валери Джейкоби, Стэнли Джексон, Карл Зальцман, Кэти Келли, Кэтлин Келлс, Адриенн Ларкин, Говард Левитин, Мел Льюис, Шарлотт Маккензи, Даниэль Мазиа, Дэвид Манн, Уильям Мейсснер, Джонатан Мюллер, Фред Нафтолин, Джордж Палад, Рой Портер, Шерри Райан, Фрэнк Томас, Джанет Томпсон, Клайд Уиллсон, Фред Уилт, Роджер Уоллес, Фэрилин Фаркуар, Питер Хорник, Лес Хэвенс, Флоренс Хэзелтайн, Марджори Хэйс, Деннис Чарни, Леон Шапиро, Рик Шелтон, Гюнтер Штент.
Когда я работала преподавателем в Гарварде и Калифорнийском университете в Сан-Франциско, наибольшее влияние на мои идеи оказали Кори Баргманн, Виктор Вио, Оуэн Волковиц, Херб Голдингс, Дебора Грэди, Мэри Доллмен, Чак Инлин, Регина Каспер, Джоэл Крамер, Фрэнсис Крик, Фернанд Лабри, Джинн Левенталь, Синди Меллон, Майкл Мерзенич, Джозеф Моралес, Юджин Робертс, Элейн Сторм, Лорел Сэмюэлс, Ребекка Тернер, Марк Тессье-Лавинь, Карла Шац, Стивен Шталь, Брюс Эймс.
Немалый вклад в работу внесли и мои коллеги, сотрудники, ординаторы, студенты-медики и пациенты в Клинике настроения и гормонов для женщин и девочек-подростков Дениз Альберт, Райа Альмуфти, Эми Берлин, Эмили Вуд, Лин Грейси, Эллисон Дуп, Фатима Имара, Джуди Иствуд, Карен Клифф, Кэти Кристенсен, Лори Лавинталь, Шана Леви, Карен Лео, Кэтрин Малу, Фаина Носолово, Сара Пролифе, Вероника Салех, Джинн Сент-Пьер, Шэрон Смарт, Алла Спивак, Элизабет Спрингер, Клэр Уилкокс, Луиза Форрест, Адриенн Фратини, Кейтлин Хассер, Данна Хирш, Сьюзи Хоббинс, Марси Холл-Меннс, Стив Хэмилтон.
Спасибо моим другим коллегам, студентам и сотрудникам Психиатрического института имени Лэнгли Портера и Калифорнийского университета в Сан-Франциско, чей вклад я очень ценю. Благодарю вас, Реджина Армас, Рене Биндер, Кэтрин Бишоп, Майк Бишоп, Алла Борик, Кэрол Бродски, Рене Вальдес, Крейг Ван Дайк, Марк Ван Застров, Хэйли Дебас, Марк Джейкобс, Андреа Ди Рокки, Леонард Зеганс, Нэнси Кальтрайдер, Дэвид Кесслер, Майкл Кирш, Лорел Коперник, Робин Купер, Мэри Кэффи, Бев Лер, Декарт Ли, Джонатан Лихтмахер, Элейн Купер Лоннерган, Алан Луи, Рик Лэннон, Тереза Макгиннес, Роберт Маленка, Чарли Мармар, Мириам Мартинес, Крэйг Нельсон, Ким Норман, Чад Петерсон, Астрид Пракач, Энн Пуарье, Виктор Ройс, Джон Рубенштейн, Брина Сегал, Лин Серлес, Джон Сикорски, Сьюзен Смига, Дэвид Тейлор, Ларри Текотт, Сьюзен Фогльмайер, Эллен Халлер, Дикси Хорнинг, Анна Шпильфогель, Линн Шредер, Элисон Эдкок, Стю Эйзендрат, Гленн Эллиот, Леон Эпштейн, Джим Эсп, Лаура Эссерман, Джон Янг.
Я очень благодарна тем, кто читал и критиковал черновики этой книги. Спасибо, Марсия Баринага, Элизабет Барондес, Кэролайн Болкенхол, Диана Бризендайн, Мирна Вайсман, Джей Гидд, Мел Грумбах, Пат Додсон, Джанет Дюрант, Дженнифер Каммингс, Сью Картер, Синтия Кеньон, Тереза Кривелло, Лиза Куин, Адриенн Ларкин, Джим Лекман, Луиза Льянес, Рейчел Льянес, Джуд Лэндж, Элеанор Маккоби, Джудит Мартин, Диана Миддлбрук, Нэнси Милликен, Кэти Олни, Линда Пастан, Лиз Перл, Рейчел Рокицки, Дана Слаткин, Миллисент Томкинс, Данна Хирш, Сара Хрди, Диана Чирринчионе, Сара Шейетт.
Исследования, книги и советы следующих специалистов принесли большую пользу этой книге: спасибо вам Мэри Альтемус, Артур Арон, Саймон Барон-Коэн, Дэвид Басс, Андреас Бартельс, Джилл Беккер, Люси Браун, Сандра Вительсон, Джей Гидд, Джилл Гольдштейн, Мел Грумбах, Энди Гуай, Сьюзен Дэвис, Том Инсел, Сэм Йен, Кимберли Йонкерс, Сью Картер, Ли Коэн, Энн Кэмпбелл, Ларри Кэхилл, Марта Мак-Клинток, Эрин Макклюр, Элеанор Маккоби, Брюс Мак-Юэн, Майкл Мини, Барбара Парри, Дон Пфафф, Кэти Рока, Дэвид Рубинов, Роберт Сапольски, Элизабет Спельке, Шелли Тейлор, Кристин Увнас-Моберг, Хелен Фишер, Мелисса Хайнс, Нэнси Хопкинс, Сара Хрди, Нирао Шах, Барбара Шервин, Питер Шмидт, Элизабет Янг, Боб Яффе.
Я благодарю своих сторонников, с которыми в последние несколько лет вела живые и важные разговоры, посвященные женскому мозгу. Спасибо, Джессика Барондес, Элизабет Барондес, Ревета Бауэрс, Линн Крилих Беньофф, Марк Беньофф, Барбара Вилленборг, Алан Голдберг, Ева Гроув, Энди Гроув, Лорен Пауэлл Джобс, Джоди Корнберг Йири, Том Корнберг, Джош Ледерберг, Маргарита Ледерберг, Дебора Лефф, Шэрон Агопян Мелодиа, Шэннон О’Рурк, Джоан Райан, Джуди Рапопорт, Джинн Робертсон, Сэнди Робертсон, Дагмар Сирл, Джон Сирл, Гарен Стаглин, Шари Стаглин, Миллисент Томкинс, Мередит Уайт, Джим Уотсон, Кэти Финк, Стив Финк, Хоуп Фрай, Милтон Фридман, Донна Фюрт, Энн Хупс, Брюс Эймс, Джованна Эймс, Ларри Эллисон, Мелани Крафт Эллисон, Мэрилин Ялом, Джерри Ямпольски.
Хочу также поблагодарить отдельных спонсоров и частные фонды, которые поддерживали мою работу: Линн и Марка Беньоффа, Ларри Эллисона, Lawrence Ellison Medical Foundation, National Center for Excellence in Women’s Health в Калифорнийском университете в Сан-Франциско, Osher Foundation, Salesforce.com Foundation, Staglin Family Music Festival for Mental Health, Stanley Foundation и психиатрический факультет Калифорнийского университета в Сан-Франциско.
Работа над этой книгой началась благодаря умениям и талантам Сьюзен Уэлс, которая помогла мне написать первый черновик и организовать огромные объемы материала. Я очень многим ей обязана.
Я очень благодарна Лиз Перл, которая убедила меня написать эту книгу, и другим, кто поверил в нее и сделал все возможное, чтобы она увидела свет. Спасибо вам, Сьюзен Браун, Рейчел Леманн-Хаупт, Дебора Чил, Марк Харингер и Рейчел Рокицки. Мой агент, Лиза Куин из Queen Literary, оказала мне потрясающую поддержку и дала множество великолепных советов в процессе работы.
Особенно я благодарна Эми Хертц, вице-президенту и издателю Morgan Road Books, у которой с самого начала была конкретная идея для этого проекта, и она продолжала требовать самого лучшего качества и снова и снова переписывать черновики, чтобы создать повествование, в котором наука на самом деле оживает.
Еще я хочу сказать спасибо своему сыну Уитни, который достойно вытерпел весь этот длинный и тяжелый проект до конца и внес важный вклад в главу о подростках.
И самое большое спасибо моему мужу и родственной душе Сэму Барондесу за его мудрость, бесконечное терпение, предложения правок, научные идеи, любовь и поддержку.
1. ПЕРЕДНЯЯ ПОЯСНАЯ КОРА (ПКК). Сравнивает варианты, принимает решения. Это центр беспокойства и тревоги. У женщин он крупнее, чем у мужчин.
2. ПРЕФРОНТАЛЬНАЯ КОРА (ПФК). Королева, которая управляет эмоциями и не позволяет им одичать. Она тормозит работу миндалевидного тела. У женщин она крупнее, а у девочек-подростков развивается на один-два года раньше, чем у мальчиков.
3. ОСТРОВКОВАЯ ДОЛЯ. Центр, обрабатывающий интуитивные предчувствия. У женщин крупнее и активнее.
4. ГИПОТАЛАМУС. Дирижер гормональной симфонии; запускает работу половых желез. В подростковом возрасте раньше начинает работать у женщин.
5. МИНДАЛЕВИДНОЕ ТЕЛО. Дикий зверь, живущий в нас, инстинктивное ядро, которое может укротить только ПФК. У мужчин оно крупнее.
6. ГИПОФИЗ. Выделяет гормоны, отвечающие за плодовитость, выработку молока и материнское поведение. Помогает включить мамин мозг.
7. ГИППОКАМП. Слон, который никогда не забывает ссор, романтических встреч и нежных моментов и не позволяет забыть их и вам. У женщин он крупнее и активнее.
Список действующих нейрогормональных лиц
(иными словами, как гормоны влияют на женский мозг)
Гормоны, о которых знает ваш врач
ЭСТРОГЕН. Королева, властная, все контролирующая и всепокоряющая. Иногда совершенно деловая, иногда агрессивная соблазнительница. Подруга дофамина, серотонина, окситоцина, ацетилхолина и норэпинефрина (веществ мозга, отвечающих за хорошее настроение).
ПРОГЕСТЕРОН. Сестра королевы, держится в тени, но от этого не становится менее влиятельной. Появляется редко; иногда – в грозовой туче, отменяя эффекты эстрогена, иногда успокаивает. Мать аллопрегненолона (нашего внутреннего «валиума», успокоительного).
ТЕСТОСТЕРОН. Быстрый, напористый, всепокоряющий, мужественный. Сильный соблазнительный. Агрессивный, бесчувственный, не тратит время на обнимашки.
Гормоны, о которых ваш врач может не знать, но которые тоже действуют на мозг
ОКСИТОЦИН. Пушистый мурлычущий котик. Милая, лелеющая детей мать-земля, добрая ведьма Глинда из «Волшебника Страны Оз». Получает удовольствие от помощи и служения. Сестра вазопрессина (мужского гормона социализации) и эстрогена, подруга дофамина (еще одного мозгового вещества, отвечающего за хорошее настроение).
КОРТИЗОЛ. Задерганная, измученная, вся в стрессе. Очень чувствительная физически и эмоционально.
ВАЗОПРЕССИН. Таинственный, прячется в тени, скрыто-агрессивная мужская энергия. Брат тестостерона и окситоцина (заставляет вас общаться активно, «по-мужски», как и окситоцин).
ДГЭА (ДЕГИДРОЭПИАНДРОСТЕРОН). Резервуар всех гормонов. Вездесущий, пронизывающий все, поддерживающий ауру жизни. Дает энергию. Отец и мать тестостерона и эстрогена, имеет прозвище «матерь гормонов». Зевс и Гера для гормонов. В изобилии присутствует у молодежи, к старости его уровень сходит на нет.
АНДРОСТЕНДИОН. Мать тестостерона в яичниках. Отвечает за нахальство. В изобилии присутствует у молодежи, сходит почти к нулю в менопаузу и умирает вместе с яичниками.
АЛЛОПРЕГНЕНОЛОН. Роскошная, успокаивающая, смягчающая дочь прогестерона. Без нее мы легко раздражаемся. Она дает нам покой и мир, нейтрализует любой стресс, но как только уходит, у нас начинается ломка. Ее внезапное исчезновение тесно связано с ПМС, периодом, начинающимся за три-четыре дня до месячных.
Этапы жизни женщины
Гормоны определяют, что именно сейчас интересно мозгу. Они управляют материнским, социальным, сексуальным и агрессивным поведением. От них зависит, чего мы хотим: просто поболтать или пофлиртовать, устроить вечеринку или сходить к кому-нибудь в гости, написать благодарственную открытку, запланировать совместные игры для детей, полежать и пообниматься, сходить постричься, беспокоиться, не задели ли мы чужие чувства, конкурировать с кем-то, мастурбировать или заняться сексом.
* Фолликулостимулирующего и лютеинизирующего гормона. – Примеч. перев.
Введение
Что делает нас женщинами
Более 99 % мужского и женского генетического кода абсолютно одинаковы. Один процент из тридцати тысяч генов, обеспечивающих разницу между полами, – это не так много. Но этот процент влияет на каждую клеточку нашего тела – от нервов, которые передают сигналы удовольствия и боли, до нейронов, через которые проходят информация от органов чувств, мысли, ощущения и эмоции[1].
При достаточной наблюдательности можно увидеть, что мужской мозг отличается от женского. Мозг мужчины примерно на 9 % больше мозга женщины, даже после поправки на относительные размеры тела. В XIX в. ученые делали из этого вывод, что умственные способности женщин ниже, чем у мужчин. Однако количество клеток мозга у мужчин и женщин одинаково. У женщин мозг просто более плотно упакован – зажат, словно в корсет, в более маленьком черепе.
В течение почти всего XX в. большинство ученых считали, что женщины – это, по сути, маленькие мужчины и в неврологическом, и во всех остальных смыслах, за исключением репродуктивных функций. Именно это предположение лежит в основе неверного понимания женской психологии и физиологии. Если чуть глубже изучить различия между мозгами, то вы увидите, что делает мужчин мужчинами, а женщин женщинами.
До 1990-х гг. ученые уделяли мало внимания женской физиологии, нейроанатомии и психологии как отдельным явлениям, отличным от мужских. Я сама с этим столкнулась на первых курсах факультета нейробиологии в Беркли в 1970-х, в медицинской школе Йеля и при обучении на психиатра в Массачусетском центре умственного здоровья Гарвардской медицинской школы. За все время учебы в этих заведениях я почти ничего не узнала о биологических или неврологических отличиях женщин от мужчин, за исключением беременности. Когда один профессор в Йеле однажды презентовал нам исследование поведения животных, я подняла руку и спросила, какие результаты получились при изучении самок. Профессор-мужчина отмахнулся от моего вопроса и заявил: «Мы не задействуем самок в экспериментах, их менструальные циклы портят данные».
Тем не менее те немногочисленные данные, которые все же были доступны, говорили о том, что различия в строении мозга действительно есть – малозаметные, но при этом значительные. Когда я работала ординатором в психиатрической клинике, меня весьма заинтересовал тот факт, что женщины вдвое чаще страдают депрессией, чем мужчины[2]. Никто даже не пытался объяснить эти различия. Поскольку годы моей учебы в университете пришлись на пик феминистского движения, мои личные объяснения склонялись к политическим и психологическим факторам. Мое мнение было весьма типичным для семидесятых: во всем виновато патриархальное общество Запада. Это оно мешало женщинам раскрыться, из-за чего они функционировали хуже, чем мужчины. Но одного этого объяснения оказалось недостаточно: в новых исследованиях показано, что подобная пропорция в распространении депрессии наблюдается по всему миру. Я начала подозревать, что здесь замешаны другие процессы – более примитивные, скорее биологические.
Однажды меня озарило: распространение депрессии среди мужчин и женщин начинает различаться только в двенадцать-тринадцать лет – в возрасте, когда у девочек появляются месячные. Судя по всему, химические изменения во время полового созревания воздействовали на какие-то зоны мозга, которые приводят к появлению депрессии у женщин. В то время эту связь изучали лишь очень немногие ученые, а большинство психиатров, в том числе и я, изучали традиционную психоаналитическую теорию, в которой придавали большое значение детским переживаниям, но даже не рассматривали гипотезы, что это может быть связано со специфической «женской» химией мозга. Когда я начала оценивать гормональное состояние пациенток во время психиатрической диагностики, я обнаружила мощные неврологические эффекты, оказываемые гормонами на мозг на разных стадиях жизни: они влияли на желания, ценности женщин и даже на само их восприятие реальности.
Первое прозрение, связанное с идеей, что половые гормоны создают другую реальность, посетило меня, когда я начала лечить женщин с так называемым экстремальным предменструальным синдромом[3]. У всех женщин, у которых есть месячные, мозг каждый день слегка меняется. Некоторые участки мозга каждый месяц меняются на целых 25 %[4]. Иногда бывает трудно, но большинству женщин удается справляться. Но вот некоторые мои пациентки приходили ко мне настолько задерганными из-за гормонов, что они в буквальном смысле не могли ни работать, ни вообще с кем-то общаться, потому что готовы были или залиться слезами, или кому-нибудь откусить голову[5]. Бо́льшую часть месяца они были вполне увлеченными, интеллектуальными, продуктивными и оптимистичными, но в некоторые дни уровни гормонов менялись так, что заставляли их думать о будущем в мрачных тонах и говорить, что они ненавидят себя и свою жизнь. Эти мысли казались вполне реальными и зримыми, и женщины действовали сообразно с этими мыслями, словно они были для них реальностью, которая останется навсегда, несмотря на то, что вызваны эти мысли были исключительно гормональными сдвигами в мозге. Как только гормональные течения менялись, они становились прежними. Эта экстремальная форма ПМС, которая наблюдается лишь у нескольких процентов женщин, помогла мне увидеть, как восприятие реальности в женском мозге может практически мгновенно перевернуться.
Если реальность женщины может меняться буквально от недели к неделе, она, несомненно, меняется и при огромных гормональных переменах, случающихся на протяжении жизни. Я решила узнать об этом больше, на более обширных объемах информации, так что в 1994 г. основала Клинику настроения и гормонов для женщин и девочек-подростков при психиатрическом факультете Калифорнийского университета в Сан-Франциско. Это была одна из первых клиник в стране, изучавшая именно состояния мозга женщин и воздействие нейрохимии и гормонов на настроение.
Мы обнаружили, что женский мозг подвергается настолько глубокому влиянию гормонов, что можно смело сказать, что они создают ее реальность. Они могут формировать ценности и желания женщины и каждый день говорить ей, что важно именно сегодня. Их присутствие чувствуется на каждом этапе жизни, начиная с самого рождения. Каждое гормональное состояние – маленькая девочка, девочка-подросток, годы свиданий, материнство, менопауза – служит удобрением для установления разных неврологических связей, формирующих новые мысли, эмоции и интересы. Из-за флуктуаций, которые начинаются еще в трехмесячном возрасте и заканчиваются только после менопаузы, неврологическая реальность женщины не такая постоянная, как у мужчины. Его реальность похожа на гору, которую тысячелетиями незаметно подтачивают ледники, погода и глубокие тектонические движения Земли. Ее реальность больше напоминает саму погоду, постоянно меняющуюся и непредсказуемую.
Новые научные данные о мозге быстро преобразили наши взгляды на основные неврологические различия между мужчинами и женщинами. В прежние времена ученые могли изучать эту разницу, только рассматривая мозги трупов или изучая симптомы пациентов с повреждениями мозга. Но достижения генетики и неинвазивной визуализации мозга произвели настоящую революцию в нейробиологических исследованиях и теории. Новые инструменты, например, позитронно-эмиссионная томография (ПЭТ) и функциональная магнитно-резонансная томография (фМРТ), позволяют нам видеть работу человеческого мозга в реальном времени, когда он решает задачи, формирует слова, находит воспоминания, замечает выражения лиц, решает, что человеку можно доверять, влюбляется, слушает детские крики, чувствует депрессию, страх и тревогу.
В результате ученым удалось найти ряд потрясающих структурных, химических, генетических, гормональных и функциональных различий между мозгом мужчины и женщины. Мы узнали, что у мужского и женского мозга разная чувствительность к стрессу и конфликту[6]. Они используют разные области и структуры мозга для решения проблем, обработки языка, переживания и хранения одних и тех же сильных эмоций. Женщины могут до мельчайших деталей помнить свое первое свидание или самую бурную ссору, а их мужья едва вспоминают, что да, что-то такое было. Это связано как раз с различиями в структуре и химии.
Женский и мужской мозг обрабатывают стимулы, слышат, видят, «чувствуют» и оценивают чужие чувства по-разному. Наши различающиеся женские и мужские операционные системы в основном совместимы друг с другом, но они добиваются целей и решают задачи, используя разные структуры. В одном исследовании немецкие ученые проводили визуализацию мозга мужчин и женщин, когда те в воображении вращали перед собой абстрактные трехмерные фигуры. Разницы в работоспособности между мужчинами и женщинами обнаружено не было, зато нашлись значительные, специфические для пола различия в том, какие структуры мозга активировались для решения задачи[7]. Женщины задействовали сигнальные пути, связанные с визуальной идентификацией, и тратили больше времени, чем мужчины, чтобы представить себе предметы. Это просто означало, что женщинам нужно больше времени, чтобы получить тот же самый ответ. Кроме того, было доказано, что женщины способны выполнять все те же когнитивные функции, что и мужчины, но при этом используют другие структуры мозга[8].
Под микроскопом или сканером фМРТ видно, насколько же сложны и широко распространены различия между мужским и женским мозгом. В центрах мозга, отвечающих за язык и слух, например, у женщин на 11 % больше нейронов, чем у мужчин[9]. Главный центр и эмоций, и формирования памяти – гиппокамп – в женском мозге тоже больше, равно как и структуры мозга, отвечающие за распознавание языка и наблюдение за чужими эмоциями[10]. Это означает, что в среднем женщины лучше умеют выражать эмоции и запоминают подробности эмоциональных событий. У мужчин, напротив, в два с половиной раза крупнее структуры мозга, отвечающие за половое влечение; центры, влияющие на активность и агрессию, тоже больше, чем у женщин. Мысли о сексе возникают у мужчин помногу раз за день, а у женщин – только раз в день. Может быть, три-четыре раза в день – в те дни, когда она особенно горяча[11].
Структурными различиями на таком базовом уровне может объясняться и разница в восприятии. В одном исследовании сканированию подвергли мозги мужчин и женщин, которые наблюдали за совершенно нейтральной сценой разговора между женщиной и мужчиной. У мужчин тут же сработали половые центры: они сочли это потенциальным сексуальным свиданием. У женщин же половые структуры вообще не работали: женский мозг видел только разговор, и ничего больше[12].
Кроме того, у мужчин более крупные «процессоры» в ядре самой примитивной области мозга, которая отслеживает чувство страха и вызывает агрессию, – в миндалевидном теле[13]. Именно поэтому некоторые мужчины, еще несколько секунд назад спокойные, могут накинуться на вас с кулаками, а многие женщины готовы сделать все возможное, чтобы успокоить конфликт[14]. Но психологический стресс от конфликта большее бьет по областям женского мозга. Мы живем в современном урбанизированном мире, но наши тела по-прежнему сконструированы для выживания в дикой природе, и в мозг каждой женщины по-прежнему встроены древние структуры самых сильных ее праматерей, которые обеспечивают генетический успех, но при этом несут в себе печать глубокой программы, которая появилась как реакция на стресс, пережитый в древние времена[15]. Наша стрессовая реакция заточена под физическую опасность и опасные для жизни ситуации. А теперь сопоставьте с этой стрессовой реакцией современные жизненные трудности – необходимость тащить на себе дом, детей и работу, не имея для этого достаточной поддержки, и получите ситуацию, когда женщина воспримет несколько неоплаченных счетов как опасный для жизни стресс. Этот стресс заставляет женский мозг реагировать так, словно всей семье грозит опасность от надвигающейся катастрофы[16]. Мужской мозг не будет так воспринимать ситуацию, если только ему не грозит реальная, непосредственная физическая опасность. Эти базовые структурные различия в мозге служат фундаментом для всей той разницы в поведении и жизненном опыте, которую мы наблюдаем у мужчин и женщин.
Биологические инстинкты – ключ к пониманию того, как мы запрограммированы, и они же являются ключом к успеху в современном мире. Если вы знаете, что вашими желаниями управляет то или иное биологическое состояние мозга, то сможете принять сознательное решение ничего не делать или поступить иначе, не так, как вам хочется. Но сначала нам нужно понять, как именно женский мозг устроен генетически и как его формируют эволюция, биология и культура. Если этого не понимать, то биологические параметры превращаются в неотвратимую судьбу, пред лицом которой мы бессильны.
Биология – это действительно фундамент нашего характера и поведенческих склонностей. Но если во имя свободы воли и политической корректности мы начнем вообще отрицать влияние биологических законов на мозг, то пойдем против своей природы. Если мы признаем, что на наши биологические структуры влияют и другие факторы, в том числе половые гормоны и их перепады, то сможем помешать им создать фиксированную реальность, которая полностью управляет нами. Мозг – это талантливая самообучающаяся машина. Нет ничего абсолютно фиксированного. Биология оказывает на нас огромное влияние, но не запирает нас в строго определенном восприятии реальности. Мы можем изменить эту реальность, воспользоваться своим интеллектом и целеустремленностью, чтобы прославить и при необходимости изменить воздействие половых гормонов на структуру мозга, поведение, реальность, креативность… и судьбу.
В среднем мужчины и женщины одинаково умны, но реальность женского мозга часто истолковывают совершенно неправильно, считая, что это означает, что женщины менее способны в определенных областях, в частности, в математике и точных науках[17]. В январе 2005 г. Лоуренс Саммерс, тогдашний президент Гарвардского университета, шокировал и разгневал своих коллег и широкую публику, заявив в своей речи для Национального бюро экономических исследований: «В самом деле все выглядит так, что для многих, многих разных человеческих атрибутов – математических способностей, научных способностей – есть сравнительно четкие данные, которые показывают, что какой бы ни была разница в средних (это как раз можно оспаривать), разница в среднеквадратичном отклонении и вариабельности между мужской и женской популяциями действительно существует. И это верно как в отношении атрибутов, на которые влияют культурные нормы, так и атрибутов, на которые они влиять не могут»[18].
Все решили, что эта фраза означает, что женщинам просто не хватает врожденных способностей, чтобы стать великими математиками или учеными.
Судя по итогам современных исследований, Саммерс одновременно прав и неправ. Сейчас мы знаем, что в подростковом возрасте разницы в математическом и естественнонаучном таланте между мальчиками и девочками просто нет[19]. В этом он был неправ. Но когда женский мозг переживает эстрогеновое наводнение, женщины начинают больше внимания уделять своим эмоциям и общению – разговорам по телефону, прогулкам с подружками по магазинам. В то же самое время мозг мальчиков заливает тестостероном, они становятся менее общительными и больше стремятся к личным достижениям – в играх и на задних сиденьях машин. Когда юноши и девушки начинают задумываться о траектории дальнейшей карьеры, девушки теряют интерес к работе, которая требует одиночества и меньшего общения с людьми, а вот юноши могут запросто часами сидеть за компьютером у себя в комнате и вообще не выходить[20].
С самого раннего возраста моя пациентка Джина была очень одаренным математиком. Она стала инженером, но в двадцать восемь лет поняла, что хочет работать с людьми и в целом найти для себя карьеру, которую можно совместить с семейной жизнью. Она обожала трудности, которые приходилось преодолевать для решения инженерных проблем, но ей не хватало ежедневных контактов с людьми, так что она раздумывала, не стоит ли сменить работу. У женщин такие конфликты нередки. Моя подруга-ученый Кори Баргманн сказала мне, что многие из ее самых умных подруг отказались от научной карьеры и перешли в области, где не чувствовали себя такими оторванными от общества. На эти ценностные решения вполне реально влияет гормональный фон, который заставляет женский мозг стремиться к установлению новых связей и общению. То, что в науку идет меньше женщин, вообще никак не связано со способностями женского мозга к научной деятельности и математическим расчетам. Вот здесь Саммерс оказался совершенно неправ. Да, женщин на высоких научных и инженерных постах в самом деле мало, в этом он прав. Но он абсолютно ошибается, утверждая, что женщины не попадают на эти должности потому, что менее способны[21].
У женского мозга есть невероятные уникальные способности – он отлично владеет словом, завязывает глубокие дружеские связи, обладает почти сверхъестественным умением читать лица и тон голоса, соответствующие тем или иным эмоциям и состоянию души, и как никто умеет разрешать конфликты[22]. Все это часть глубокого программирования женского мозга. Все женщины рождаются с этими талантами, которые, что греха таить, недоступны многим мужчинам. Мужчины рождаются с другими талантами, которые формирует их собственная гормональная реальность. Но это тема уже для другой книги.
Целых двадцать лет я лечила своих пациенток и с нетерпением ждала прогресса в изучении женского мозга и поведения. Лишь на пороге тысячелетия появились интереснейшие исследования, в которых показано, как структура, функции и химия женского мозга влияют на ее настроение, мыслительные процессы, энергию, сексуальное влечение, поведение и благополучие. Эта книга – руководство пользователя по новым исследованиям, посвященным женскому мозгу и нейробихевиоральным системам, которые делают нас женщинами. Она основана на моем двадцатилетнем клиническом опыте нейропсихиатра. В ней вы найдете информацию о потрясающих достижениях в генетике, молекулярной нейробиологии, фетальной и педиатрической эндокринологии и изучении нейрогормонального развития. Используются данные из нейропсихологии, когнитивной нейробиологии, изучения развития детей, визуализации мозга и психонейроэндокринологии. Мы познакомимся с приматологией, исследованием животных и человеческих младенцев, чтобы узнать, как именно то или иное поведение программируется в женском мозге тем или иным сочетанием природы и воспитания.
Благодаря этому прогрессу мы вошли в эпоху, когда женщины наконец-то смогут разобраться в своей уникальной биологии и в том, как она влияет на их жизнь. Мы все отлично знаем, что и женщины, и мужчины могут быть космонавтами, артистами, исполнительными директорами, врачами, инженерами, политическими лидерами, родителями и воспитателями детей. Моя личная миссия – обучить заинтересованных врачей, психологов, учителей, медсестер, аптекарей и студентов, которые лишь учатся этим профессиям, чтобы те могли принести максимальную пользу женщинам и девушкам-подросткам, с которыми работают. Я при любой возможности лично рассказываю женщинам и девушкам об их уникальной системе «мозг – тело – поведение» и помогаю им быть на высоте в любом возрасте. Я надеюсь, что эта книга поможет намного большему числу женщин и девушек, чем я могу лично принять в клинике. Я надеюсь, что женский мозг наконец-то станут воспринимать как хорошо настроенный и талантливо сделанный инструмент.
Глава 1
Рождение женского мозга
Лейла была маленькой егозой, которая носилась по детской площадке и болтала с другими детьми вне зависимости от того, знает она их или нет. Она уже почти освоила фразы из двух-трех слов, но в основном пользовалась в общении заразительной улыбкой и кивками головы, а уж общалась она – дай бог каждому. И другие маленькие девочки тоже. «Кукла», – сказала одна. «Шопинг», – сказала другая. Быстро сформировалась шумная компания, которая болтала, играла и придумывала воображаемые семьи.
Лейла всегда радовалась, видя на площадке своего кузена Джозефа, но эта радость была недолгой. Джозеф отнимал кубики, из которых она с подругами хотела построить домик. Он хотел построить ракету, причем сделать это в одиночестве. Его друзья ломали все, что строили Лейла с подругами. Мальчики пихали девочек, отказывались ждать своей очереди и не слушали просьбы девочек прекратить или отдать игрушку. К концу утра Лейла с подругами ушли в дальний конец детской площадки. Они хотели просто тихонько поиграть в дом.
Здравый смысл говорит нам, что мальчики и девочки ведут себя по-разному. Мы своими глазами видим это дома, на детской площадке и в классах. Но культура не говорит нам, что эти различия в поведении обусловлены строением мозга. Импульсы детей настолько сильно «врожденны», что вырываются на свободу, даже если мы, взрослые, пытаемся подтолкнуть их в другом направлении. Одна моя пациентка давала своей дочери трех с половиной лет множество унисекс-игрушек, в том числе ярко-красную пожарную машину вместо куклы. Однажды, зайдя в комнату дочери, она увидела, что та завернула машину в детское одеялко и укачивает, приговаривая: «Не бойся, маленькая машиночка, все будет хорошо».
Это не результат социализации. Маленькая девочка укачивала «машиночку» не потому, что окружающая среда определенным образом сформировала ее бесполый мозг. Бесполого мозга не существует. Она родилась с женским мозгом, уже обладающим определенным набором импульсов. Девочки рождаются уже запрограммированными как девочки, а мальчики – запрограммированными как мальчики. Их мозг различается уже к моменту рождения, и именно мозг влияет на их импульсы, ценности и саму их реальность.
Мозг определяет, что мы видим, слышим, чувствуем на запах и вкус. Нервы идут от наших органов чувств прямо к мозгу, а мозг занимается интерпретацией сигналов. Если вас хорошенько ударить по определенному месту головы, вы утратите чувство запаха или вкуса. Но мозг умеет еще много чего. Он оказывает огромное влияние на наши представления о мире: на то, считаем мы человека хорошим или плохим, довольны или нет сегодняшней погодой за окном, хочется ли нам вообще заниматься сегодня хоть какими-то делами. Чтобы знать все это, не обязательно даже быть нейробиологом. Если вы не в духе и решаете выпить стакан вина или съесть вкусную шоколадку, ваше настроение может измениться. Серый пасмурный день может вдруг показаться ярким, а раздражение из-за какого-то поступка близкого человека может тут же исчезнуть – вот так химические вещества действуют на мозг. Ваша реальность может измениться буквально за мгновение.
Если химические вещества, действующие на один и тот же мозг, могут создавать разные реальности, что же случится, когда они подействуют на два мозга с разными структурами? Несомненно, эти реальности будут разными. Повреждения мозга, инсульты, лоботомия и травмы головы могут заметно изменить приоритеты человека. Измениться может даже характер: из агрессивного стать кротким или из доброго ворчливым.
Но вся штука в том, что уже в самом начале жизни структуры нашего мозга разные. Мужской и женский мозг отличаются уже по самой природе. Подумайте: что, если в одном из этих мозгов крупнее центр, отвечающий за общение? Центр, отвечающий за эмоциональную память? Что, если один из этих мозгов лучше читает невербальные сигналы людей, чем другой? В этом случае вы получите человека, в реальности которого основными ценностями являются общение, связь, эмоциональная чувствительность и отзывчивость. Такой человек будет ценить эти качества выше любых других и его будет искренне удивлять другой человек, который не понимает всей важности этих качеств. Иными словами, вы получите женский мозг.
Одни и те же химические вещества по-разному действуют на мужской и женский мозг.
Мы – врачи и ученые – когда-то считали, что гендер – это чисто культурное явление, которое есть у людей, но не у животных. Когда я училась в медицинской школе в 1970-х и 1980-х гг., уже было известно, что мозги самцов и самок животных формируются в утробе по-разному – это говорило о том, что такие импульсы, как спаривание, вынашивание и вскармливание молодняка, изначально запрограммированы в мозге животного[23]. Но при этом нас учили, что у людей половые различия зависят в основном от того, как их растили родители, – мальчиком или девочкой. Теперь мы знаем, что это не совсем правда, и, если вернуться туда, где все началось, картина становится совершенно ясной.
Представьте на мгновение, что вы – микрокапсула, которая несется по влагалищу и первой врывается в шейку матки, опередив целое цунами других сперматозоидов. Оказавшись внутри матки[24], вы увидите огромную колыхающуюся яйцеклетку, ожидающую того самого удачливого и смелого «головастика», который сумел прорваться внутрь. Давайте представим, что сперматозоид, который возглавил гонку, нес в себе X-, а не Y-хромосому. Вуаля, оплодотворенная яйцеклетка – это будущая девочка.
Всего за тридцать восемь недель мы увидим, как эта девочка вырастет из кучки клеток, которая может поместиться на булавочной головке, в младенца, который весит в среднем три с половиной килограмма и обладает всеми необходимыми механизмами, чтобы выжить вне материнского тела. Но по большей части этап развития мозга, на котором формируются специфические для женского пола структуры, длится первые восемнадцать недель беременности.
До восьми недель мозги всех зародышей выглядят женскими; женский – это своеобразный «пол по умолчанию» в природе. Если бы вы посмотрели ускоренную запись развития мужского и женского мозга, то увидели бы, как их принципиальная схема строится в соответствии с чертежом, составленным генами и половыми гормонами[25]. Огромный скачок тестостерона, который начинается на восьмой неделе, превращает «бесполый» мозг в мужской, убивая некоторые клетки в центрах общения и выращивая дополнительные клетки в центрах секса и агрессии. Если же скачка тестостерона не случается, то женский мозг развивается беспрепятственно. В мозге женского зародыша устанавливается больше связей в центрах общения и областях обработки эмоций[26]. Как влияет на нас эта развилка на зародышевой дороге? Во-первых, благодаря более крупному центру общения девочка вырастет более разговорчивой, чем ее брат. В большинстве социальных ситуаций она будет использовать намного больше различных форм общения, чем он[27]. Во-вторых, это определяет нашу врожденную биологическую судьбу, раскрашивая стекла очков, через которые мы смотрим на мир и общаемся с ним.
Чтение эмоций – это чтение реальности
Чуть ли не первое осознанное действие, которое женский мозг заставляет сделать новорожденную девочку, – изучать лица[28]. Кара, моя бывшая студентка, приходила в гости ко мне на работу со своей маленькой дочерью Лейлой. Нам очень нравилось наблюдать, как Лейла растет: по сути, мы видели ее чуть ли не с самого рождения до детского сада. В возрасте нескольких недель Лейла уже внимательно изучала все лица, появлявшиеся перед ней. Мои сотрудники и я сама много смотрели ей в глаза, и вскоре она начала улыбаться нам в ответ. Мы подражали лицам и звукам друг друга, общаться с ней было очень весело. Я хотела забрать ее к себе домой, в частности, потому, что у меня не было опыта подобного общения с сыном.
Мне очень нравилось, как эта кроха на меня смотрит, и очень хотелось, чтобы мой сын так же интересовался моим лицом. Но в этом он был ее полной противоположностью. Он хотел смотреть на что угодно – мобили, лампочки, дверные ручки, только не на меня. Смотреть кому-либо в глаза явно не входило в список его приоритетов. В медицинском институте меня учили, что все дети рождаются с потребностью смотреть в глаза, потому что это ключ к установлению тесной связи между матерью и младенцем, и несколько месяцев я всерьез опасалась, что с моим сыном что-то не так. Тогда еще не было известно о многих особенностях мозга, связанных с полом. Считалось, что все дети жестко запрограммированы изучать чужие лица, но на самом деле, как оказалось, теории раннего развития детей были перекошены в сторону девочек. Только девочки, а не мальчики, рождаются запрограммированными смотреть в глаза. Девочки не переживают внутриутробного скачка тестостерона, который уменьшает размеры центров общения, наблюдения и обработки эмоций, так что при рождении они обладают намного бо́льшим потенциалом для развития этих навыков, чем мальчики. В первые три месяца жизни навыки установления контакта взглядом и рассматривания лиц у девочек улучшаются более чем на 400 %, а вот у мальчика за это время они не меняются вообще[29].
Девочки уже рождаются заинтересованными в выражении эмоций. Они определяют, как к ним относятся, по взглядам, прикосновениям, каждой реакции людей, которые с ними общаются. По этим сигналам они понимают, достойны они любви или же только раздражают. Но вот если убрать все сигналы, которые можно увидеть на выразительном лице, вы лишите женский мозг главной лакмусовой бумажки для оценки ситуации. Вы когда-нибудь видели, как маленькая девочка общается с мимом? Она перепробует буквально все известные ей способы, чтобы заставить его сменить выражение лица. Маленькие девочки не терпят бесстрастных лиц. Они считают безэмоциональное лицо, повернутое к ним, сигналом, что они делают что-то не так. Словно собака, которая бегает за фрисби, девочка будет преследовать лицо до тех пор, пока не получит реакцию. Девочки искренне считают, что если сделают все правильно, то добьются ожидаемой реакции. Именно этот же инстинкт заставляет взрослых женщин преследовать мужчин-нарциссов[30] и других эмоционально недоступных мужчин: «Если я сделаю все правильно, он меня полюбит». А теперь представьте, каким ударом по развитию чувства собственного «я» у маленькой девочки станет безэмоциональное, пустое лицо мамы, страдающей от депрессии, или даже мамы, которая сделала себе слишком много инъекций ботокса. Отсутствие выражения лица сильно сбивает девочку с толку, и она, не добившись ожидаемой реакции на просьбу уделить ей внимание или жест привязанности, может решить, что мама не любит ее. В конечном итоге, она начнет добиваться внимания от лиц, которые будут более отзывчивы.
Любой, кто воспитывал и мальчиков, и девочек или наблюдал, как они растут, видит, что они развиваются по-разному, в частности, маленькие девочки устанавливают такие эмоциональные связи, какие недоступны маленьким мальчикам. Но психоаналитическая теория неправильно истолковала эти половые различия и сделала вывод, что больший интерес к рассматриванию лиц и желание установить связь означает, что девочки испытывают бо́льшую «потребность» в симбиозе с матерью[31]. Интерес к рассматриванию лиц говорит не о потребности, а о врожденном навыке наблюдательности. Это навык, который идет «комплектом» с мозгом, который при рождении является более зрелым, чем мозг мальчика, и опережает его в развитии на один-два года[32].
Слушание, одобрение и понимание, что ее услышали
Хорошо развитые области мозга девочек, отвечающие за определение значения выражения лиц и тона голоса, помогают им очень быстро начать распознавать одобрение окружающих. Кара очень удивилась, поняв, что может спокойно брать Лейлу с собой в общественные места.
– Просто удивительно. Мы можем сидеть в ресторане, и Лейла уже в полтора года понимает, что если я поднимаю руку, то это значит, что ей нельзя трогать мой бокал с вином. А еще я заметила, что, когда мы с мужем ругаемся, она ест руками до тех пор, пока кто-нибудь из нас на нее не посмотрит. После этого она снова начинает ковырять еду вилкой.
Эти краткие взаимодействия говорят нам о том, что Лейла замечает сигналы родителей, о которых ее кузен Джозеф, скорее всего, даже не задумывался бы. В ходе исследования двенадцатимесячных мальчиков и девочек, проведенного Стэнфордским университетом, показана разница в желании и способности наблюдать. В данном случае ребенка и мать приводили в комнату, оставляли вдвоем и строго-настрого указывали не трогать игрушечную корову. Мама стояла в стороне. Все движения, взгляды и произнесенные фразы фиксировались. Очень немногие девочки трогали запретный предмет, хотя мамы ничего не запрещали им словами. Девочки намного чаще, чем мальчики, оглядывались на лица матерей, ища на них признаки одобрения или неодобрения. Мальчики, напротив, гуляли по комнате, почти не смотря на лица мам. Они часто трогали запретную игрушечную корову, хотя мамы кричали им: «Нельзя!» Годовалые мальчики, которых ведет сформированный тестостероном мужской мозг, чувствуют стремление исследовать окружающее пространство, даже те его части, к которым запрещено прикасаться[33].
Поскольку мозг девочек не «мариновался» в тестостероне в утробе, и их центры общения и эмоций остались целыми и невредимыми, девочки приходят в этот мир, лучше умея читать лица и слышать эмоциональные оттенки голосов[34]. Точно так же, как летучие мыши слышат даже такие звуки, какие не могут слышать кошки и собаки, девочки слышат более широкий спектр эмоциональных тонов в человеческом голосе, чем мальчики. Даже в младенчестве девочке достаточно услышать, как мамин голос слегка напрягается, чтобы понять, что ящик, в котором лежит красивая оберточная бумага, открывать не следует. Но вот мальчика придется оттаскивать за шкирку, чтобы он не уничтожил все запасы упаковки подарков на следующее Рождество. Дело не в том, что он игнорирует маму, он просто физически не может распознать мамин предупреждающий тон.
Еще девочка очень хорошо умеет понимать по выражению лица, слушают ее или нет. Полуторагодовалая Лейла болтала без умолку. Мы не понимали вообще ничего из того, что она говорит, но она все равно подходила к каждому сотруднику офиса и обрушивала на него поток слов, явно очень важных для нее. Она проверяла, согласны ли мы с ней. Если мы демонстрировали хоть малейшее отсутствие интереса или на секунду переставали смотреть ей в глаза, она тут же упирала руки в бока, топала ножкой и негодующе кряхтела. «Слушай!» – кричала она. Если мы не смотрели ей в глаза, для нее это значило, что мы не слушаем. Кара и ее муж Чарльз беспокоились из-за того, что Лейла встревала буквально во все домашние разговоры. Она была настолько требовательной, что они даже беспокоились, что слишком разбаловали ее. Но на самом деле это не так. Мозг их дочери просто искал любые способы подтвердить ее самоощущение.
Из того, слушают ее или нет, маленькая девочка делает вывод, принимают ее всерьез или нет, а это, в свою очередь, влияет на ее чувство успеха. Несмотря на то что ее языковые навыки еще не развиты, понимает она намного больше, чем говорит, и она сразу узнает, причем даже раньше, чем мы сами, что мы на мгновение отвлеклись. Она сразу видит, понимает ли ее взрослый. Если взрослый настраивается на одну волну с ней, это помогает ей почувствовать себя успешной и важной. Если же не настраивается, появляется чувство неуспешности. Чарльз, в частности, был очень удивлен тем, каким же сосредоточенным приходится быть в общении с дочерью. Но он быстро заметил, что, когда он слушает ее внимательно, она начинает вести себя намного увереннее.
Эмпатия
Более совершенная программа общения и распознавания эмоционального тона, которой оборудован мозг, проявляется в поведении маленькой девочки с самого раннего возраста[35]. Через несколько лет Кара искренне не понимала, почему ее сын не успокаивается так же быстро, как Лейла, когда она берет его на руки. Она думала, что все дело просто в темпераменте, что у него более беспокойный характер. Но, скорее всего, и здесь свою роль сыграли половые различия – программирование мозга на эмпатию. Девочки-младенцы легче входят в резонанс с мамами и быстро реагируют на успокаивающее поведение, прекращая плакать и суетиться. По результатам наблюдений в ходе исследования в Гарвардской школе медицины, маленькие девочки действительно успокаиваются с мамами быстрее, чем мальчики[36].
В другом исследовании установлено, что новорожденные девочки, которым нет еще и двадцати четырех часов, больше реагируют на крики других детей и человеческие лица, чем новорожденные мальчики[37]. Даже годовалые девочки лучше реагируют на стресс других людей, особенно тех, кто выглядит печальным или обиженным[38]. У меня однажды было плохое настроение, и я сказала об этом Каре. Полуторагодовалая Лейла поняла все по тону моего голоса. Она забралась мне на коленки и начала играть с моими сережками, волосами и очками. Она схватилась руками за мое лицо, посмотрела мне прямо в глаза, и я тут же почувствовала себя лучше. Малышка точно знала, что делать.
В этом возрасте Лейла находилась на гормональной стадии, известной как младенческий пубертат: у маленьких мальчиков он длится всего девять месяцев, а вот у девочек – два года[39]. В это время яичники вырабатывают огромные объемы эстрогена – почти столько же, сколько у взрослых женщин, в которых «маринуется» мозг девочки. Ученые считают, что эти скачки эстрогена в младенчестве необходимы для того, чтобы запустить развитие яичников и мозга в репродуктивных целях[40]. Но этот высокий уровень эстрогена стимулирует и структуры мозга, которые в это время быстро строятся. Он подстегивает рост и развитие нейронов, еще больше усиливая структуры и центры женского мозга, отвечающие за наблюдательность, общительность, интуицию, даже нежность и заботу. Эстроген заранее готовит к работе эти врожденные женские мозговые структуры, чтобы маленькая девочка лучше могла разобраться в социальных нюансах и позже заявить о своей фертильности. Вот почему девочки настолько хорошо разбираются в эмоциях, даже когда еще ходят в подгузниках.
Она наследует не только мамины гены
Благодаря способности замечать и чувствовать эмоциональные сигналы, девочка на самом деле практически буквально интегрирует в себя мамину нервную систему[41]. Шейла пришла ко мне за помощью в отношениях с детьми. От первого мужа она родила двух дочерей, Лизу и Дженнифер. Когда родилась Лиза, Шейла была довольна и счастлива в своем первом браке. Она была очень способной и заботливой матерью. Но когда через полтора года родилась Дженнифер, обстоятельства значительно изменились. Ее муж превратился в отъявленного волокиту. Шейлу донимал муж женщины, с которой был роман у ее супруга. Но это еще было не самое худшее. У неверного мужа Шейлы был влиятельный и богатый отец, который пригрозил похитить детей, если она попытается уехать из штата и найти поддержку у своих родных.
Младенчество Дженнифер прошло именно в такой стрессовой среде. Дженнифер с подозрением относилась ко всем и к шести годам начала уверять старшую сестру, что их добрый и любящий отчим совершенно точно изменяет маме. Дженнифер была в этом совершенно уверена и часто повторяла свои подозрения. В конце концов, Лиза пошла к маме и спросила, правда ли это. Их отчим был из тех людей, которые в принципе не способны изменять, и Шейла это знала. Она не понимала, почему их младшая дочь настолько зациклена на выдуманной истории о неверности ее нового мужа. Но прежняя, небезопасная реальность оставила на нервной системе Дженнифер неизгладимый след, так что даже хорошие люди казались ей ненадежными и угрожающими. Двух сестер растила одна и та же мать, но в разных обстоятельствах, так что в мозговых структурах одной дочери отпечаталась заботливая, довольная мама, а в структурах другой – боязливая и тревожная[42].
«Нервная среда», которую девочка усваивает в первые два года, превращается во взгляд на реальность, который она пронесет с собой до конца жизни. В исследованиях на млекопитающих показано, что усвоение стрессовой или спокойной обстановки в раннем детстве – это называется эпигенетическим импринтингом – может передаваться через несколько поколений. По итогам исследования группы Майкла Мини, на самок животных сильно влияет то, какими спокойными и заботливыми были их матери[43]. То же самое наблюдается и у людей, и у самок других приматов[44]. Матери, страдающие от стресса, естественно, становятся менее заботливыми, и их маленькие дочери усваивают от них напряженную нервную систему, которая меняет восприятие реальности. Дело здесь не в том, что вы узнаете когнитивным путем, а в том, что усваивается через клеточные микроструктуры на неврологическом уровне[45]. Возможно, именно этим объясняется, почему у родных сестер могут быть настолько разные взгляды на мир. А вот мальчики, похоже, не в такой большой степени усваивают мамину нервную систему.
Неврологическая инкорпорация начинается еще во время беременности. Стресс матери во время беременности влияет на эмоциональную и стрессовую гормональную реакцию, особенно у детенышей-самок. Эти эффекты были измерены у козлят[46]. Козлята-самки, подвергавшиеся стрессу в утробе, оказались более пугливыми, менее спокойными и более тревожными, чем козлята-самцы. Более того, у козлят-самок, переживших стресс в утробе, обнаруживался более высокий уровень эмоционального стресса, чем у козлят-самок, не переживавших стресс. В общем, если вы девочка, которая планирует зародиться в утробе, постарайтесь попасть в маму, у которой нет стресса, зато есть спокойный и любящий супруг и семья, которая ее поддерживает. А если вы будущая мама, которая носит под сердцем плод, будьте спокойнее, тогда сможет расслабиться и ваша дочь.
Не ссорьтесь
Так зачем же девочка рождается, уже обладая настолько хорошо отстроенной машиной для распознавания лиц, реагирования на эмоциональную интонацию голоса и безмолвные сигналы, подаваемые другими? Задумайтесь. Такая машина построена для того, чтобы заводить связи. Это главная задача женского мозга, и именно этим он заставляет женщину заниматься с самого рождения. Это результат тысячелетий генетического и эмоционального программирования, которое когда-то всерьез влияло на шансы выжить, да и, пожалуй, влияет до сих пор. Если вы умеете считывать лица и голоса, то сможете понять, что нужно младенцу. Предвидеть, что собирается делать крупный и агрессивный мужчина. И, поскольку вы меньше в размерах, вам, скорее всего, нужно сбиться в стайку с другими женщинами, чтобы отбиваться от нападения разгневанного мужчины, а то и сразу нескольких.
Если вы девочка, то запрограммированы на поддержание гармонии в обществе. Это вопрос жизни и смерти для вашего мозга, даже если это не так и важно в XXI веке[47]. Мы видели это на примере поведения двух девочек-близнецов, которым было по три с половиной года. Каждое утро девочки залезали друг дружке на тумбочки, чтобы добраться до одежды, висящей в шкафах. У одной девочки был розовый костюмчик из двух предметов, у другой – зеленый. Их мама каждый раз смеялась, видя, как они меняются кофточками – розовые штанишки с зеленой кофточкой, а зеленые – с розовой. Близняшки менялись одеждой не ссорясь.
– Можно взять твою розовую кофточку? Я тебе потом верну, а ты возьми мою зеленую, – переговоры шли примерно так. Если бы кто-то из двойняшек был мальчиком, такое было бы практически невозможно. Брат, скорее всего, просто схватил бы понравившуюся кофточку, а сестра попыталась бы его уговорить, но все бы закончилось плачем, потому что он еще не освоил язык на таком же уровне, как она.
Типичные, не подвергнувшиеся влиянию тестостерона девочки, которыми руководит эстроген, очень большое внимание уделяют поддержанию гармоничных отношений[48]. С самых первых дней им комфортнее и счастливее всего жить в мире спокойных межличностных связей. Они предпочитают избегать конфликтов, потому что раздоры противоречат их стремлению поддерживать связь, добиваться одобрения и заботиться о других. Двухлетняя эстрогеновая «ванна», в которой «купается» мозг девочек во время младенческого пубертата, лишь подкрепляет стремление создавать социальные связи, основанные на общении и компромиссе. Так получилось с Лейлой и ее новыми подружками по детской площадке. Буквально через несколько минут после знакомства они уже предлагали друг дружке игры, работали вместе и создали миниатюрное общество. Они нашли общий язык, который позволил организовать общие игры и, возможно, подружиться. А помните шумные явления Джозефа? Они обычно портили день и разрушали гармонию, к которой стремились мозги девочек.
Главная задача женского мозга, продиктованная тысячами лет эволюции, – уметь считывать интонации в голосе и эмоции на лице.
Именно мозг задает речевые различия – «гендерлекты[49]» – маленьких детей, на что указывала Дебора Таннен. Она отметила, что при изучении речи детей от двух до пяти лет выяснилось, что девочки обычно предлагают сотрудничество, начиная свои фразы с «давайте»: например, «давайте поиграем в домик». Собственно говоря, девочки обычно говорят, чтобы добиться консенсуса, они влияют на других, не говоря им прямо, что делать. Когда Лейла пришла на площадку, она сказала: «Шопинг», – сразу предложила подружкам, во что можно поиграть. Она огляделась и подождала ответа, а не сразу понеслась вперед[50]. То же самое произошло, и когда другая маленькая девочка сказала: «Кукла». В исследованиях показано, что маленькие девочки вместе принимают решения с минимумом стресса, конфликтов или демонстрации статуса[51]. Они часто соглашаются с предложениями товарок. А когда у них появляются свои идеи, они чаще выражают их в форме вопросов, например: «Я буду учительницей, хорошо?» Их гены и гормоны создали в мозге реальность, которая говорит им, что главное в жизни – социальные связи.
Маленькие мальчики тоже умеют пользоваться подобной аффилиативной[52] манерой речи, но доказано, что обычно они этого не делают[53]. Вместо этого они обычно говорят, чтобы командовать другими, что-то сделать, хвастаться, угрожать, игнорировать предложение товарища или перебивать друг друга. Вскоре после того как на площадку приходил Джозеф, Лейла обычно начинала плакать. В этом возрасте мальчики без всяких колебаний переходят к активным действиям или хватают что-то, что им нравится. Джозеф отбирал у Лейлы игрушки, когда ему этого хотелось, и обычно ломал то, что Лейла успевала построить с подружками. Мальчики так поступают и друг с другом – их не беспокоит риск возможного конфликта. Конкуренция заложена в них природой[54], и они часто игнорируют комментарии или команды девочек[55].
Мозг мальчика, сформированный под влиянием тестостерона, просто не ищет социальных связей так же активно, как мозг девочки. Собственно говоря, расстройства, которые мешают людям распознавать социальные нюансы, расстройства аутистического спектра и синдром Аспергера в восемь раз чаще встречаются у мальчиков. Сейчас ученые считают, что типичный мужской мозг, у которого всего одна X-хромосома (у девочек их две), во время развития подвергается воздействию больших доз тестостерона, что каким-то образом негативно влияет на социальные навыки[56]. Дополнительный тестостерон и гены, способствующие развитию этих расстройств, возможно, разрушают некоторые мозговые структуры, отвечающие за эмоциональную и социальную чувствительность[57].
Она хочет общества, но только на собственных условиях
К возрасту двух с половиной лет младенческий пубертат заканчивается, и девочка переходит в спокойный период ювенильной паузы. Поток эстрогена из яичников на время отключается, как именно, нам пока неизвестно. Но мы точно знаем, что уровни эстрогена и тестостерона в детстве очень низкие и у мальчиков, и у девочек, хотя у девочек все равно в шесть-восемь раз больше эстрогена, чем у мальчиков[58]. Когда женщины говорят: «Когда я была девочкой», – обычно они имеют в виду именно эту стадию жизни. Это период спокойствия перед зажигательным рок-н-роллом полового созревания. В это время девочки находят себе лучших подруг, с которыми они не разлей вода, и обычно не любят играть с мальчиками. Согласно исследованиям, эта модель поведения наблюдается у всех девочек от двух до шести лет независимо от того, к какой культуре они принадлежат[59].
Я познакомилась с первым другом детства, Майки, когда мне было два с половиной года, а ему почти три. Моя семья переехала в дом по соседству с родителями Майки на Куинси-стрит в Канзас-Сити, наши задние дворы прилегали вплотную друг к другу. Песочница стояла на нашей территории, а качели – на невидимой линии, разделявшей владения двух семей.
Наши мамы вскоре подружились и поняли, как удобно, когда мы играем вместе, а они болтают или просто присматривают за нами обоими по очереди. Мама рассказывала, что практически каждый раз, когда мы с Майки играли в песочнице, ей приходилось выручать меня, потому что он обязательно отнимал мою игрушечную лопатку или ведерко и при этом не разрешал трогать свои игрушки. Я начинала протестующе завывать, а Майки кричал и швырялся в нас песком, когда его мама пыталась забрать у него мои игрушки.
Обе наши мамы снова и снова пытались нас подружить, потому что им нравилось проводить время вместе. Но что бы ни делала мама Майки – ругала его, пыталась объяснить, как хорошо делиться игрушками, лишала каких-нибудь привилегий, даже наказывала, – заставить его вести себя по-другому так и не удалось. В конце концов, маме пришлось искать мне друзей по играм на соседних улицах – девочек, которые иногда отнимали мои игрушки, но с ними всегда можно было договориться, они могли задеть меня словесно, но никогда не замахивались на меня кулаками. К тому времени я уже с ужасом ожидала ежедневных баталий с Майки, так что перемены меня весьма порадовали.
Для ребенка выбирать друга по половому признаку является закономерностью, причины которой ученым пока неизвестны.
Причины, по которым дети стараются выбирать товарищей по играм своего пола, пока до конца неизвестны, но ученые предполагают, что одной из них может быть именно разница в базовом строении мозга. Социальные, словесные и межличностные навыки у девочек развиваются на несколько лет раньше, чем у мальчиков. Настолько разные манеры общения и взаимодействия, скорее всего, обусловлены именно различиями в структурах мозга. Типичные мальчики любят борьбу, драки понарошку и грубые подвижные игры с машинками, мечами, пистолетами и шумными, желательно взрывающимися игрушками. Еще они склонны угрожать другим и чаще, чем девочки, вступать в конфликты уже с двух лет, и, помимо прочего, с куда меньшей вероятностью делятся игрушками и соблюдают очередь. Типичные девочки, с другой стороны, не любят грубых игр, – если их постоянно тащат в потасовки, они, в конце концов, просто бросают играть[60]. По словам Элеанор Маккоби, когда маленьких девочек слишком активно пихают мальчики-ровесники, которые просто так веселятся, они уходят и находят себе какую-нибудь другую игру, желательно без участия энергичных мальчишек[61].
По результатам исследований, девочки в двадцать раз чаще соглашаются играть по очереди, чем мальчики, а их предпочитаемые игры основаны на воспитании или заботе[62]. В основе этого поведения лежит развитие типичного женского мозга. «Социальная программа» девочек, которая выражается через игры и определяется развитием их мозга, состоит в формировании близких отношений один на один. Игры мальчиков, напротив, обычно не связаны с отношениями: их интересуют больше сама игрушка или процесс игры, а также общественный ранг, власть, защита территории и физическая сила[63].
В исследовании, проведенном в Англии в 2005 году, четырехлетних девочек и мальчиков сравнили по качеству их социальных отношений[64]. В сравнении в том числе использовали шкалу популярности: сколько детей готовы были с ними играть. Маленькие девочки одержали безоговорочную победу. Ранее у этих же самых детей замерили уровень тестостерона в утробе на двенадцатой-восемнадцатой неделе беременности, когда их мозг развивался в «женский» или «мужской». Самые качественные социальные отношения оказались у детей, у которых внутриутробный уровень тестостерона был самым низким. Эти дети были девочками.
По итогам исследований самок других приматов установлено, что эти половые различия врожденные и требуют особой гормональной подготовки. Когда ученые блокировали эстроген у юных самок приматов во время младенческого пубертата, у них не возникало типичного интереса к младенцам[65]. Более того, когда ученые вводили зародышам-самкам тестостерон, у этих самок после рождения просыпался больший интерес к грубым подвижным играм, чем у типичных самок приматов[66]. То же верно и для людей. Мы, конечно же, не проводили экспериментов по блокированию эстрогена у маленьких девочек и не вводили тестостерон человеческим плодам, но эффект от работы тестостерона хорошо заметен при редкой ферментной недостаточности, которая называется врожденной гиперплазией коры надпочечников (ВПКН); она встречается примерно у каждого десятитысячного младенца.
Эмма не хотела играть в куклы. Она любила машинки, шведские стенки на детских площадках и конструкторы. Если бы вы в два с половиной года спросили ее, мальчик она или девочка, то она бы ответила «мальчик» и ударила вас. Она разбегалась, а потом «маленький лайнбекер[67]», как прозвала ее мама, сбивал с ног с любого, кто входил в комнату. Она играла мягкими игрушками в «брось и поймай», но бросала их так сильно, что поймать их было довольно трудно. Она была грубой, и девочки в детском саду не хотели с ней играть. А еще она немного отставала от других девочек в языковом развитии. Тем не менее Эмма любила платья и ей очень нравилось, когда тетя делала ей прически. Ее мама Линн, заядлая велосипедистка, спортсменка и учительница естественных наук, привела Эмму ко мне на прием и спросила, не могло ли ее увлечение спортом как-то повлиять на поведение дочери. В большинстве случаев Эмма оказалась бы простой пацанкой, как примерно каждая десятая девочка. Но в этом случае у Эммы диагностировали ВПКН.
Врожденная гиперплазия коры надпочечников вызывает обильное выделение у зародышей тестостерона, гормона секса и агрессии, из надпочечников на восьмой неделе после зачатия – как раз в тот самый момент, когда мозг выбирает, по какому пути ему пойти, «мужскому» или «женскому». Если посмотреть на девочек, генетически являющихся женщинами, но в тот период подвергшихся воздействию тестостерона, можно увидеть, что поведение (и, скорее всего, мозговые структуры) этих девочек больше похоже на мужские[68]. Я говорю «скорее всего», потому что мозг ребенка ясельного возраста изучать нелегко. Вы можете представить двухлетнего ребенка, который сможет два часа высидеть под МРТ-сканером без приема успокоительных? Но многое можно понять и по поведению.
В исследовании врожденной гиперплазии коры надпочечников показано, что тестостерон действительно разрушает важные структуры мозга у девочек. В возрасте одного года девочки с ВПКН устанавливают контакт взглядом намного реже, чем другие девочки того же возраста. Подрастая, эти «тестостероновые девочки» становятся более склонными к грубым подвижным играм и играм-фантазиям с монстрами и героями боевиков, а не к заботе о куклах и переодеванию в костюмы принцесс[69]. Кроме того, они лучше справляются с пространственными тестами, чем девочки (их результаты ближе к мальчикам), но при этом хуже – с тестами, связанными со словесным поведением, эмпатией, заботой и близостью – чертами, которые считаются типично женскими[70]. Из этого следует, что программирование мужского и женского мозга на заведение социальных связей значительно зависит не только от генов, но и от количества тестостерона, поступающего в мозг плода[71]. Линн вздохнула с облегчением, узнав, что у поведения ее дочери есть научная основа, потому что до этого ей никто не объяснял, что происходит с мозгом при ВПКН.
Изменения внутриутробного уровня тестостерона и эстрогена влияют на поведение в будущем.
Гендерное обучение
Природа, безусловно, оказывает самое сильное влияние на половое поведение, но опыт, практика и общение с другими тоже могут изменить нейронные связи и программу мозга. Если вы хотите научиться играть на фортепиано, нужно заниматься. Каждый раз, когда вы занимаетесь, ваш мозг подключает к этой деятельности все больше нейронов[72], и, в конце концов, между этими нейронами возникает достаточно связей, чтобы привычка к игре превратилась во вторую натуру.
Став родителями, мы начинаем машинально реагировать на предпочтения наших детей. Мы повторяем, иногда до одури, действия (например, мама улыбается, или папа включает громкий свисток игрушечного поезда), которые заставляют нашего малыша смеяться или улыбаться. Повторения укрепляют те нейроны и связи в мозге малыша, которые перерабатывают и реагируют на то, что изначально привлекло его (или ее) внимание. Этот цикл продолжается, и дети обучаются основным обычаям своего пола. Поскольку маленькие девочки очень хорошо реагируют на лица, мама и папа, скорее всего, будут часто корчить им рожицы, и девочки научатся реагировать еще лучше. Малышка будет постоянно повторять действия, которые оттачивают ее навыки изучения лиц, и мозг будет подключать к ним все больше и больше нейронов. Гендерное обучение и биология помогают друг другу сделать нас теми, кто мы есть.
Ожидания взрослых, связанные с поведением мальчиков и девочек, играют важную роль в формировании структур мозга, и Венди могла бы все испортить для своей дочери Саманты, если бы поддалась стереотипу, что девочки более хрупки и менее склонны к приключениям, чем мальчики[73]. Венди рассказала мне, что, когда Саманта впервые сама залезла по лестнице на горку и решила с нее съехать, она тут же посмотрела на Венди, спрашивая разрешения. Если бы она увидела неодобрение или страх на лице мамы, то, скорее всего, остановилась бы, слезла обратно и попросила маму помочь – так поступают 90 процентов маленьких девочек. Когда у Венди был сын того же возраста, он даже и не думал о том, чтобы убедиться, одобряет ли мама его самостоятельность. Саманта явно была готова совершить прыжок к статусу «большой девочки», так что Венди сумела подавить свой страх и выразить необходимое одобрение. Она сказала, что очень пожалела, что у нее не было с собой камеры, чтобы запечатлеть момент, когда Саманта с глухим стуком приземлилась внизу. Малышка расплылась в гордой, взволнованной улыбке, подбежала к маме и крепко обняла ее.
Изначально деятельность мозга явно регулируется генами и гормонами, но нельзя игнорировать и дальнейшую тонкую настройку, которая происходит благодаря взаимодействию с другими людьми и окружающей средой[74]. Тон голоса, прикосновения и слова родителя или воспитателя помогают организовать деятельность младенческого мозга и влияют на реальность, воспринимаемую ребенком.
Ученые до сих пор не знают, в какой степени мы можем изменить конструкцию мозга, дарованную нам природой. Это кажется противоречащим интуиции, но в некоторых исследованиях показано, что женский и мужской мозг в разной степени подвержены влиянию окружающей среды[75]. Так или иначе, мы знаем достаточно, чтобы с уверенностью сказать, что спор «природа или воспитание» неправилен на глубоком, фундаментальном уровне, и от него нужно отказаться: развитие ребенка – это неразрывное сочетание одного с другим[76].
Начальственный мозг
Если вы воспитываете маленькую девочку, то уже наверняка убедились на собственном опыте, что она не всегда такая послушная и добрая, как нас обычно уверяет наша культура. Надежды многих родителей были перечеркнуты, когда разговор заходил о желании их дочери получить что-то, нужное ей.
– Так, папа, теперь куклы идут на обед, так что их надо переодеть, – сказала Лейла отцу Чарльзу, и тот послушно сменил им одежду, надев наряды для вечеринок.
– Нет, папа! – закричала Лейла. – Не вечернее платье! Обеденные наряды! А еще они говорят не так. Ты должен говорить то, что я говорю. Теперь говори правильно.
– Ладно, хорошо, Лейла, я сделаю, как скажешь. Но почему тебе нравится играть в куклы со мной, а не с мамой?
– Потому что, папочка, ты играешь так, как я тебе говорю.
Чарльза немного удивил этот ответ. Да и в целом хуцпа[77] Лейлы застала их врасплох.
Во время ювенильной паузы не все идет гладко. Маленькие девочки обычно не проявляют агрессию так же, как маленькие мальчики, – в грубых подвижных играх, борьбе и драках на кулаках. Социальные навыки, эмпатия и эмоциональный интеллект у среднестатистической девочки выше, чем у среднестатистического мальчика, но, пожалуйста, не обманывайтесь[78]. Это не означает, что мозг девочек не запрограммирован на то, чтобы получить желаемое любыми способами, а для достижения своих целей они могут превращаться в настоящих маленьких тиранов. Какие же цели преследуют девочки, ведомые женским мозгом? Устанавливать связи, создавать общество и организовывать весь мир девочки таким образом, чтобы она оказалась в его центре. Именно в таких условиях проявляется агрессия женского мозга: она защищает то, что для него особенно важно, то есть отношения. Но агрессия может оттолкнуть других, а это мешает достижению целей. Поэтому девочка идет по тонкой грани: с одной стороны, пытается обеспечить свое положение в центре своего мира отношений, а с другой, – рискует растерять эти отношения.
Помните девочек-близняшек, которые делились друг с дружкой одеждой? Когда одна попросила у другой розовую кофточку в обмен на зеленую, она сформулировала все таким образом, что если другая сестра скажет: «Нет», – то выставит себя злюкой. Вместо того чтобы просто схватить и утащить кофточку, она воспользовалась своими лучшими навыками – языковыми, чтобы получить желаемое. Она рассчитывала на то, что сестре не захочется выставить себя эгоисткой: и в самом деле, та согласилась расстаться с розовой кофточкой. Она получила желаемое, не жертвуя отношениями. Вот она, агрессия, одетая в розовое. Агрессия обозначает выживание для обоих полов, и у обоих полов есть структуры мозга, которые за нее отвечают[79]. У девочек она просто выражается не так явно, возможно, благодаря их уникальной структуре мозга[80].
«Врожденная воспитанность» девочек, о которой говорится и в обществе, и в научных кругах, – на самом деле заблуждение и стереотип, порожденный противопоставлением девочек и мальчиков[81]. В сравнении с мальчиками девочки действительно милые, как розы. У женщин нет потребности избить соперницу, так что, естественно, они выглядят менее агрессивными, чем мужчины. По всем стандартам мужчины в среднем примерно в двадцать раз агрессивнее женщин, и, чтобы это подтвердить, достаточно посмотреть на соотношение мужчин и женщин в тюрьмах[82]. Я чуть было вообще не исключила агрессию из этой книги, настолько меня убаюкал теплый свет структур женского мозга, отвечающих за общение и социальные отношения. Наша склонность избегать конфликтов едва не обманула меня, заставив подумать, что агрессия вообще нам не свойственна.
Кара и Чарльз не знали, что и делать с командирскими замашками Лейлы. Все отнюдь не закончилось на объяснении отцу, как надо играть в куклы. Она раскричалась, когда ее подружка Сьюзи нарисовала желтого клоуна вместо синего, как она приказала, и храни вас Господь, если вы попытаетесь не разговаривать с Лейлой за столом. Ее женский мозг требовал участия в любом общении или установлении связи, которые происходят в ее присутствии. Женские мозговые структуры просто не могли стерпеть самой мысли о том, что ее откуда-то могут исключить. Для ее мозга времен каменного века (давайте начистоту, в глубине души мы все до сих пор пещерные люди) исключение из коллектива может означать верную смерть. Я объяснила это Каре и Чарльзу, и они решили просто переждать эту фазу, а не пытаться изменить поведение Лейлы, естественно, в разумных пределах.
Я не хотела говорить Каре и Чарльзу, что в скандальном поведении Лейлы, нет ничего особенного. Ее уровень гормонов стабильно низкий, да и ее реальность тоже относительно стабильна. Вот когда гормоны снова включатся, и ювенильная пауза закончится, Каре и Чарльзу придется иметь дело уже не только с командирским мозгом Лейлы. На полную мощность включатся и структуры, отвечающие за риск. Они заставят ее игнорировать родителей, найти себе пару, уйти из дома и сделать себя совсем другой. Реальность девочки-подростка расширяется, подобно взрыву, и все навыки, приобретенные женским мозгом в детстве, – общение, социальные связи, стремление к одобрению, поиск в выражениях лиц знаков, которые говорят, что нужно думать и чувствовать, – начнут работать интенсивнее. Именно в это время девочка начинает особенно много общаться с подружками и формировать маленькие сплоченные группы, чтобы чувствовать себя в безопасности и хорошо защищенной. Но в новой реальности, формируемой эстрогеном, большую роль играет и агрессия. Мозг девочки-подростка заставит ее почувствовать себя сильной и всегда правой, но оставит слепой к последствиям ее действий. Без этого драйва она не сможет повзрослеть, но пережить его, особенно девочке-подростку, не так-то просто. Когда она ощутит всю мощь своей «девчачьей силы», в том числе предменструальный синдром, сексуальную конкуренцию и групповое давление других девочек, реальность временами начнет казаться, скажем так, настоящим адом.
Врожденная «хорошесть» девочек не гарантирует отсутствия агрессии.
Глава 2
Мозг девочки-подростка
Драма, драма, драма. Вот что происходит и в жизни, и в мозге девочки-подростка.
«Мам, ну, я вообще не могу пойти сегодня в школу. Я только что узнала, что нравлюсь Брайану, а у меня огромный прыщ и нет консилера. Блин, ты серьезно думаешь, что я пойду?»
«Домашнее задание? Не буду я ничего делать, пока ты не отправишь меня учиться куда-нибудь подальше. Я не хочу с тобой жить даже минуты».
«Нет, я еще не договорила с Иви. Нет, я не говорю уже два часа, и трубку я не положу».
Вот, примерно так все выглядит, если у вас дома живет обладательница мозга девочки-подростка.
Подростковый возраст – это очень бурное время. Мозг девочки-подростка отращивает, реорганизует и уничтожает нейронные связи, которые управляют ее мышлением, чувствами и действиями и заставляют уделять больше внимания внешности[83]. Самая важная биологическая цель девочки во время полового созревания – стать сексуально желанной. Она начинает сравнивать себя с ровесницами и с привлекательными женщинами, которых видит в прессе и на экране. Это состояние мозга вызвано потоком гормонов, который накладывается на древний женский генетический «чертеж».
Привлечение мужского внимания стало новой и очень интересной формой самовыражения для дочерей-подростков моей подруги Шелли; мощные потоки эстрогена, курсирующие по их мозговым сигнальным путям, лишь стимулируют эту одержимость. Уровень гормонов, которые влияют на их чувствительность к социальному стрессу, взлетает до небес. Именно поэтому им приходят в голову странные идеи, они начинают по-другому одеваться и постоянно разглядывают себя в зеркало. Они почти полностью сосредоточены на своей внешности, в частности, на том, найдут ли ее привлекательной мальчики, населяющие мир их реальности и фантазий. Слава богу, говорит Шелли, что у них в доме три ванных, потому что ее дочки могут проводить у зеркала целые часы, разглядывая поры кожи, выщипывая брови и отчаянно желая, чтобы их попы уменьшились, груди подросли, а талии немного сузились – и все это, чтобы понравиться мальчикам. Девочки, скорее всего, будут заниматься чем-то подобным даже вне зависимости от того, подверглись ли они влиянию идеальных образов из прессы. Гормоны все равно будут вызывать в их мозге эти импульсы, даже если они не разглядывают каждый журнал с худыми актрисами и моделями на обложке. Они будут просто одержимы вопросом, нравятся они мальчикам или нет, потому что гормоны создают в их мозге реальность, которая говорит им, что быть привлекательными для мальчиков – самое важное в жизни.
Их мозги заняты тщательным перепрограммированием себя – и именно поэтому в процессе борьбы девочек-подростков за свою личность и самоидентификацию конфликты будут становиться все чаще и интенсивнее[84]. Кто они вообще такие, в самом деле? В их мозге развиваются структуры, которые делают женщин женщинами: отвечают за их умение общаться, формировать социальные связи и заботиться об окружающих[85]. Если родители понимают, что за биологические изменения происходят в нейронных цепях девочек-подростков, то они смогут поддержать самооценку и благополучие своих дочерей в эти неспокойные годы[86].
Прокатимся на волнах эстрогена и прогестерона
Спокойные воды детства закончились. Теперь родителям приходится ходить на цыпочках вокруг раздражительного, темпераментного и упрямого ребенка. Вся эта драма происходит потому, что детство – ювенильная пауза – закончилось, пульсирующие клетки гипоталамуса сняли с химического тормоза, на который их поставили еще в ясельном возрасте, и эти клетки «включили» гипофиз. Свою работу начала гипоталамо-гипофизарно-гонадная ось. Впервые с младенческого пубертата мозг девочки снова начинает «мариноваться» в большом количестве эстрогена. Собственно говоря, ее мозг в первый раз ощутит ежемесячные скачки эстрогена и прогестерона, вырабатывающихся в яичниках[87]. Уровни этих гормонов меняются день ото дня и от недели к неделе.
Волны эстрогена и прогестерона начинают подпитывать структуры мозга девочки-подростка, которые были подготовлены еще в утробе. Новый прилив гормонов гарантирует, что все ее «чисто женские» нейронные цепи станут еще более чувствительны к эмоциональным нюансам – одобрению и неодобрению, принятию и отказу. Когда ее тело начинает расцветать, она, возможно, еще до конца не понимает, как интерпретировать новообретенное сексуальное внимание к себе: это одобрительные или неодобрительные взгляды? Хорошая у нее грудь или плохая? В какие-то дни она очень уверена в себе, в другие дни все висит буквально на волоске. Уже в детстве она слышала более широкий спектр эмоций в тоне чужого голоса, чем мальчики, а сейчас эта разница становится еще более заметной[88]. Фильтр, через который она пропускает обратную связь, зависит еще и от того, на какой фазе цикла она находится: в какие-то дни эта обратная связь сделает ее еще увереннее, а в другие просто уничтожит ее. Вы можете сказать ей, что ее джинсы сидят как-то низковато, и она вообще не обратит на это внимания. Но вот если вы скажете ей это в неудачный день, она решит, что вы сказали не то «разоделась, как девушка легкого поведения», не то «ты слишком толстая, чтобы носить эти джинсы». Даже если у вас ничего такого и в мыслях не было, ее мозг все равно интерпретирует ваши слова именно так.
Мы знаем, что многие участки женского мозга, в том числе важный центр запоминания и обучения (гиппокамп), главный центр управления органами (гипоталамус) и главный центр эмоций (миндалевидное тело), особенно подвержены влиянию уровней эстрогена и прогестерона[89]. Благодаря этому обостряется критическое мышление и происходит тонкая настройка эмоциональной чувствительности. Эти структуры мозга стабилизируются и приобретают «взрослую» форму под конец подросткового возраста[90]. В то же самое время, как мы теперь знаем, из-за волн эстрогена и прогестерона в мозге девочки-подростка, особенно в гиппокампе, начинает еженедельно циклически меняться уровень чувствительности к стрессу, и это продлится вплоть до менопаузы[91].
Ученые Питтсбургского центра психобиологических исследований изучали здоровых детей от семи до шестнадцати лет, переживавших половое созревание; они измеряли их чувствительность к стрессу и ежедневные уровни кортизола[92]. У девочек чувствительность заметно повысилась, а вот у мальчиков снизилась. После начала пубертата женское тело и мозг реагирует на стресс иначе, чем мужское[93]. Такая противоположная реакция на стресс в женском гиппокампе обусловлена перепадами эстрогена и прогестерона в мозге[94]. Мужчины и женщины реагируют на разные типы стресса: девочки – на стресс, связанный с отношениями, а мальчики – на посягательства на их авторитет. Конфликты в отношениях сводят девочку-подростка с ума. Ей нужно чувствовать, что она всем нравится, и прочную связь с обществом, а вот мальчику-подростку нужно уважение и высокое положение в мужской иерархии.
Мозговые структуры девочки, подпитываемые эстрогеном, устроены таким образом, что на стресс они отвечают потребностью в заботе и создании защитных социальных связей[95]. Девочки ненавидят конфликты в отношениях[96]. Социальная отверженность – сильнейший триггер для ее стрессовых систем[97]. Из-за притока и оттока эстрогена во время менструального цикла чувствительность к психологическому и социальному стрессу меняется еженедельно[98]. В первые две недели цикла, когда эстроген высокий, девочка обычно более общительна и спокойнее себя чувствует с другими. А вот в последние две недели, когда уровень прогестерона высокий, а эстрогена – низкий, она скорее будет реагировать со все большим раздражением[99] и просить, чтобы ее оставили в покое. Эстроген и прогестерон каждый месяц перезагружают стрессовую реакцию мозга. Одну неделю девочка может быть крайне уверенной в себе, а на следующей неделе почти полностью потерять почву под ногами.
В детстве, во время ювенильной паузы уровень эстрогена стабильно низкий, так что стрессовая система девочки ведет себя более спокойно и постоянно. После того как в подростковом возрасте начинают расти эстроген и прогестерон, у нее повышается чувствительность и к стрессу, и к боли, это обусловлено новыми реакциями на гормон стресса кортизол в мозге[100]. Девочка легко подвергается стрессам, почти все время напряжена и начинает искать способы расслабиться.
И как же ее успокоить?
Я читала лекцию для пятнадцатилетних школьников о разнице между мужским и женским мозгом и попросила мальчиков и девочек вспомнить какие-нибудь вопросы, которые им всегда хотелось задать друг другу. Мальчики спросили: «Почему девочки вместе ходят в туалет?» Они предполагали, что ответ будет связан с чем-то сексуальным, но девочки ответили: «Это единственное уединенное место в школе, где можно поговорить!» Не стоит и говорить, что мальчики даже представить себе не могли, как говорят друг другу: «Эй, приятель, не хочешь сходить вместе в туалет?»
Эта сцена иллюстрирует важнейшее различие между мужчинами и женщинами. Как мы уже видели в первой главе, структуры для социальных и словесных связей естественным образом программируются в типичном женском мозге с большей вероятностью, чем в типичном мужском. В подростковом возрасте поток эстрогена активирует окситоцин и характерные женские мозговые структуры, особенно отвечающие за разговоры, флирт и социализацию[101]. Девочки-старшеклассницы, собираясь в туалетах, укрепляют самые свои важные отношения – с другими девочками.
Многим женщинам биологически комфортна компания друг друга; разговоры – это «клей», который их соединяет. Соответственно, не стоит удивляться, что некоторые участки мозга, отвечающие за словесное общение, у женщин крупнее, чем у мужчин, и что женщины в среднем говорят и слушают намного больше, чем мужчины. Цифры приводятся разные, но в среднем девочки произносят за день в два-три раза больше слов, чем мальчики. Мы знаем, что маленькие девочки начинают говорить раньше, и к двадцатимесячному возрасту их словарный запас вдвое, а то и втрое больше, чем у мальчиков[102]. Мальчики в конце концов догоняют девочек по словарному запасу, но не по скорости речи или умению перебивать собеседника. Девочки в среднем говорят быстрее, особенно в социальной обстановке[103]. Мужчинам не всегда нравилось такое словесное преимущество. В колониальной Америке женщин сажали в колодки и надевали на язык деревянные прищепки или пытали «позорным стулом» – опускали их под воду и держали, пока те не начинали тонуть (мужчин таким наказаниям не подвергали в принципе) – за преступление, которое называлось «излишняя разговорчивость». Даже у наших родичей-приматов очень заметна разница в голосовом общении между самцами и самками. Самки макак-резусов, например, осваивают голосовое общение намного раньше самцов и используют все семнадцать голосовых тонов своего вида каждый день, чтобы общаться друг с дружкой. Самцы-макаки, напротив, выучивают только от трех до шести тонов, а во взрослом возрасте могут буквально неделями или месяцами вообще не издавать ни звука[104]. Ничего не напоминает?
А зачем девочки уходят в туалет, чтобы поболтать? Зачем они столько времени говорят по телефону, закрыв дверь? Они обмениваются секретами и слухами, чтобы укрепить близкие связи с ровесницами. Они формируют сплоченные клики с тайными правилами. Разговоры, сплетни и обмен секретами в этих новых группах, собственно говоря, нередко становятся любимым занятием девочек – инструментами, которые помогают им ориентироваться на ухабистой дороге жизни[105].
Я видела это по лицу Шейны. Ее мама жаловалась, что пятнадцатилетнюю дочь невозможно заставить сосредоточиться ни на уроках, ни даже на разговоре о школе. А уж об ужинах за одним столом можно просто забыть. Если не знать, что Шейна, сидевшая в моей приемной, просто ожидала очередной эсэмэски от своей подруги Паркер, можно было бы предположить, что она под кайфом. Оценки у Шейны были не слишком хорошими, да и с поведением в школе начались проблемы, так что ей запретили ходить в гости к подруге. Кроме того, ее мама Лорен запретила ей пользоваться мобильным телефоном и компьютером, но реакция Шейны, которую отрезали от любых контактов с подругами, оказалась настолько буйной – она кричала, хлопала дверьми и даже начала громить свою комнату, – что Лорен все же сменила гнев на милость и разрешила ей двадцать минут в день пользоваться мобильником. Но поскольку поговорить в приватной обстановке было невозможно, Шейна перешла на текстовые сообщения.
Разговоры, секреты, сплетни – это не прихоть девочки-подростка, а жизненная необходимость, которая в будущем поможет ей увереннее чувствовать себя.
У такого поведения есть биологические основы. Общение активирует центры удовольствия в мозге девочки. Обмен секретами, как-то связанными с романтикой и сексом, активирует их еще сильнее. И мы тут говорим не о маленьком удовольствии: это сильнейший приток дофамина и окситоцина, самое большое и «жирное» неврологическое вознаграждение, которое можно получить, не испытав оргазм. Дофамин – это нейрохимическое вещество, которое стимулирует центры мотивации и удовольствия в мозге. Эстроген, появляющийся в подростковом возрасте, повышает выработку дофамина и окситоцина у девочек[106]. Окситоцин – это нейрогормон, который вызывает стремление к близости, а близость, в свою очередь, стимулирует его выработку[107]. Когда уровень эстрогена растет, это заставляет мозг девочки-подростка вырабатывать еще больше окситоцина и получать еще большее подкрепление от социальных связей[108]. В середине цикла, на пике выработки эстрогена, уровень дофамина и окситоцина у девочки тоже, скорее всего, максимальный. Она не только становится особенно разговорчивой, но и испытывает более сильную потребность в близости[109]. Близость стимулирует выработку окситоцина, который подкрепляет желание общаться, а общение, в свою очередь, приносит чувство удовольствия и благополучия.
Производство окситоцина и дофамина стимулируется выделением эстрогена из яичников в начале полового созревания и продолжается в течение всего фертильного периода жизни женщины. Это означает, что девочки-подростки получают еще больше удовольствия от близкого общения – перебирания волос, обмена сплетнями, походов по магазинам, – чем до начала пубертата. Такой же дофаминовый кайф испытывают наркоманы, принимая кокаин или героин. Именно сочетание дофамина и окситоцина является биологической основой этого стремления к близости, которая снижает стресс. Если ваша дочь-подросток постоянно болтает или переписывается по телефону, это просто типичное девчачье поведение, которое помогает ей справиться со стрессом и переменами. Но при этом вы не обязаны позволять ее импульсам управлять всей вашей семейной жизнью. Лорен понадобился не один месяц уговоров, чтобы Шейна наконец-то сумела высидеть семейный ужин, не отправив никому ни одного сообщения. Поскольку мозг девочки-подростка мощнейшим образом поощряет общение, эту привычку укротить будет довольно сложно.
Мальчики – всегда мальчики
Мы знаем, что у девочек во время полового созревания повышается уровень эстрогена, и это в том числе приводит к срабатыванию в мозге «переключателей», которые заставляют их больше говорить, общаться с подругами, думать о мальчиках, беспокоиться о внешности, страдать от стресса и выражать эмоции. Их ведет желание установить связи с другими девочками и с мальчиками. Дофаминовый и окситоциновый кайф, который они испытывают от разговоров и общения, поддерживает у них мотивацию для поиска близких связей. Но они не знают, что это их особая девичья реальность. Большинство мальчиков не разделяют этого сильнейшего стремления к словесному общению, так что попытки установить словесную близость с мальчиками-ровесниками могут завершиться разочарованием. Девочек, которые ожидают, что их друзья-мальчики будут так же болтать с ними, как и подружки, ждет большой сюрприз. В телефонных разговорах будут болезненные паузы – девочке придется ждать, пока мальчик хоть что-нибудь ответит. Во многих случаях ей вообще приходится надеяться только на то, что он окажется внимательным слушателем. Возможно, она даже не поймет, что ему просто скучно и он ждет не дождется, когда же можно будет вернуться к любимой видеоигре.
Это различие, возможно, лежит в основе одного из больших разочарований, которое ждет женщин в семейной жизни: мужу не нравится быть на людях, он не хочет долгих разговоров. Но это не его вина. В подростковом возрасте у него начал зашкаливать тестостерон, и он «сбежал в юность» – такой фразой воспользовалась одна из моих подруг-психологов, чтобы объяснить, почему ее пятнадцатилетний сын не хочет с ней разговаривать, общается только с друзьями (вживую или в онлайн-играх) и выражает явное отвращение, едва разговор заходит о том, чтобы поужинать или куда-нибудь сходить всем вместе. Больше всего на свете ему хочется закрыться в своей комнате, чтобы его там никто не беспокоил.
Почему ранее общительные мальчики становятся в подростковом возрасте настолько молчаливыми и неразговорчивыми, что их можно спутать с аутистами? Их мозг «маринуется» в тестостероне, который выделяют яички. Тестостерон, как сейчас известно, снижает разговорчивость и интерес к социализации, если только она не связана со спортом или сексуальными стремлениями[110]. Собственно говоря, сексуальные стремления и отдельные части тела превращаются просто в одержимость.
Когда на лекции для пятнадцатилетних школьников настала очередь девочек задавать вопросы, они спросили: «Вам нравится, когда у девочек много волос или мало?» Сначала я подумала, что речь идет о прическах – длинных или коротких волосах. Но я быстро поняла, что на самом деле вопрос был о лобковых волосах. Мальчики дружно ответили: «Когда волос вообще нет». Так что давайте говорить начистоту. Мальчики-подростки временами становятся полностью одержимы сексуальными фантазиями, интимными частями тела девочек и потребностью в мастурбации. Их нежелание говорить со взрослыми порождено магическим мышлением – боязнью, что взрослые по их словам и выражениям лиц поймут, что тема секса полностью поглотила их умы, души и тела.
Мальчик-подросток чувствует себя одиноким в своих мыслях и считает их стыдными. До того, как его приятели не начнут шутить по поводу женских тел, он всерьез может думать, что только его одного снедают такие интенсивные сексуальные фантазии и страх, что кто-нибудь заметит эрекцию, которая кажется почти неконтролируемой. Желание мастурбировать возникает у него по много раз на дню. Он живет в страхе, что его «раскусят». Еще больше опасается он словесной близости с девочками, хотя при этом днем и ночью мечтает о другого рода близости с ними. В течение нескольких лет подросткового периода у мозгов мальчиков и девочек очень разные приоритеты, связанные с близостью.
Страх конфликта
Согласно итогам исследований, девочки имеют мотивацию – на молекулярном и неврологическом уровне – для смягчения и даже предотвращения социальных конфликтов. Цель женского мозга – поддерживать отношения любой ценой. И, возможно, особенно это верно для мозга девочки-подростка[111].
Помню, одно время Элана, старшая дочь-подросток моей подруги Шелли, почти каждый день ходила ночевать к своей лучшей подружке Филлис, а когда она не ходила в гости, девочки болтали по телефону до тех пор, пока не наставало время спать. Они договаривались, как оденутся, обсуждали мальчиков, в которых влюблялись, смотрели вместе телевизор по телефону. Однажды Филлис начала говорить гадости о не очень популярной однокласснице, с которой Элана близко дружила в средней школе. Филлис говорила с такой злобой, что Элане стало очень некомфортно, она даже разозлилась, но одна мысль о том, что придется спорить с Филлис, вызвала у нее прилив тревоги. Она поняла, что если хотя бы попытается критиковать Филлис, то может начаться ссора, которая навсегда разрушит их дружбу. Элана решила промолчать, чтобы не рисковать потерей подруги.
Именно эта программа запускается в мозге любой женщины при одной мысли о конфликте, даже о небольших разногласиях. У женского мозга намного более негативная тревожная реакция на конфликты в отношениях и неприятие, чем у мужского[112]. Мужчинам зачастую даже нравятся межличностные конфликты и конкуренция, они получают от них положительные эмоции[113]. У женщин конфликт с большей вероятностью запускает каскад негативных химических реакций, вызывающих чувства стресса, расстройства и страха. Сама мысль о том, что может возникнуть конфликт, будет истолкована женским мозгом как угроза отношениям и вызовет вполне реальное беспокойство, что следующий разговор с подругой может стать последним[114].
Когда отношения оказываются под угрозой или вообще разваливаются, уровень некоторых нейрохимических веществ в женском мозге, в частности, серотонина, дофамина и окситоцина (гормона привязанности), резко снижается, и на первый план выходит гормон стресса кортизол[115]. Женщина чувствует тревогу, покинутость и страх, что ее отвергнут и оставят одну. Вскоре у нее начнется «ломка» по окситоцину, гормону близости. Она чувствует близость благодаря притоку окситоцина, и это чувство подкрепляется социальными контактами. Но как только социальные контакты прекращаются, а уровень окситоцина и дофамина падает, начинаются эмоциональные проблемы.
Когда чувства женщины задеты, гормональный сдвиг вызывает появление испуганной фантазии: а что, если на этом отношения закончатся? Вот почему Элана решила пропустить мимо ушей гадости, которые говорила Филлис о ее старой подруге: она не хотела рисковать ссорой, после которой отношения закончатся. Да, вот так, со страхом, может воспринимать реальность женский мозг. Вот почему прекращение дружбы или даже сама мысль о социальной изоляции вызывает такой стресс, особенно у девочек-подростков. За чувство близости отвечают сразу несколько мозговых структур, и когда эта близость оказывается под угрозой, мозг тут же начинает бить тревогу: тебя могут бросить! Роберт Джозефс из Техасского университета пришел к выводу, что самооценка мужчин больше зависит от их способности оставаться независимыми от других, а вот самооценка женщин отчасти зависит от способности поддерживать с другими близкие отношения[116]. Из-за этого, пожалуй, самым большим источником стресса для мозга девочки или женщины становится страх потерять близкие отношения и социальную поддержку, связанную с ними.
Повышенной склонностью девочки-подростка к стрессу и тревожности можно даже объяснить любовь к формированию всякого рода тусовок и клубов[117]. Собственно говоря, сбор вокруг себя тусовки может быть прямым результатом стрессовой реакции. До недавнего времени считалось, что стресс вызывает у всех людей реакцию «бей или беги». Это поведение описал Уолтер Брэдфорд Кэннон в 1932 г.[118] Теория гласит, что если человек переживает стресс или чувствует угрозу, он нападет на источник угрозы, если сочтет победу возможной, а если нет, то попытается убежать. Однако реакция «бей или беги», возможно, характерна не для всех людей. Шелли Тейлор, профессор психологии из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, считает, что это, прежде всего, мужская реакция на угрозы и стресс[119].
Безусловно, оба пола переживают мощный приток нейрохимических веществ и гормонов, когда оказываются под действием острого стресса и готовятся встретить неминуемую угрозу лицом к лицу[120]. Этот каскад заставляет мужчин вступить в бой – их сигнальные пути агрессии более прямолинейны, чем у женщин. Но вот для женщин драка – не самое лучшее адаптивное поведение с эволюционной точки зрения, потому что у женщины меньше шансов победить более крупного и сильного мужчину в открытом бою, и даже если она и сама достаточно крупная и сильная, ей, возможно, придется оставить без внимания беззащитного ребенка. В женском мозге центр агрессии теснее связан с когнитивной, эмоциональной и вербальной функцией, чем в мужском, – там он соединен со структурами, отвечающими за физические действия[121].
Вероятный конфликт для женщины – одна из самых больших угроз в ее жизни.
Что же касается второй части, «бежать», то женщинам довольно трудно бегать, если они беременны, кормят грудью или заботятся о маленьком ребенке. Согласно данным исследователей, самки млекопитающих под действием стресса очень редко бросают детенышей, если уже возникла материнская привязанность[122]. Соответственно, у самок есть дополнительная реакция на стресс, отличающаяся от «бей или беги», которая позволяет им защитить себя и детенышей. Одна из таких возможных реакций – полагаться на социальные связи. Самки в сплоченной социальной группе с большей вероятностью приходят друг дружке на помощь в опасной или стрессовой ситуации. Члены группы могут предупреждать друг дружку о конфликте заранее, помогая избежать опасной ситуации и дальше продолжить заботу о детях. Такую модель поведения называют «заботься и дружи», и это, возможно, чисто женская стратегия. Забота – это различные действия, которые обеспечивают безопасность и снижают стресс для себя и потомства; дружба – это создание и поддержание социальных связей, которые могут помочь с этим процессом[123].
Не забывайте: современный женский мозг по-прежнему несет в себе древнюю программу наших самых успешных праматерей. Уже на раннем этапе эволюции млекопитающих самки, вполне возможно, формировали социальные сети поддержки, когда им угрожали самцы, это, в частности, обнаруживается при изучении других приматов. Например, у некоторых видов мартышек, если самец слишком агрессивен к самке, то другие самки из ее группы подойдут к ней, станут плечом к плечу и прогонят его угрожающими криками[124]. Такие женские социальные сети обеспечивают и другие виды защиты и поддержки. Самки многих видов приматов присматривают и заботятся о детенышах друг дружки, сообщают, где можно найти еду, и обучают материнскому поведению молодых самок[125]. Антрополог Джоан Силк из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе нашла прямую связь между степенью социальной близости самок бабуинов и их репродуктивными успехами. В ходе шестнадцатилетнего исследования было показано, что у тех матерей, которые поддерживали самые обширные социальные связи, выживало больше младенцев, что повышало вероятность того, что они передадут свои гены дальше[126].
Девочки-подростки начинают выстраивать и практиковать эти дружеские связи во время интимных разговоров в школьных туалетах. С биологической точки зрения, они уже вышли на уровень оптимальной фертильности. Механизмы, сформировавшиеся еще в каменном веке, залиты нейрохимическими веществами, которые заставляют их выстраивать отношения с другими женщинами, чтобы те помогли им защитить потомство. Первобытный мозг говорит им: «Потеряешь эту связь – и сама погибнешь, и ребенку конец». Это очень сильное послание. Неудивительно, что для девочек настолько невыносима сама мысль о том, что их не примут в компанию.
Мозг марширует под барабанный бой эстрогена
Когда Шейне исполнилось десять лет, Лорен стало труднее разбудить ее в школу. На выходных Шейна и вовсе стала спать до полудня. Лорен была уверена, что такой график сна – отражение вредных привычек Шейны: та всегда откладывала большие и важные проекты до последней минуты и любила смотреть телевизор допоздна. Шейна начала страдать от депрессии, потому что мама постоянно называла ее лентяйкой, хотя Шейна не понимала, почему. Она просто уставала и хотела спать. Когда я впервые встретилась с матерью и дочерью, они в очередной раз ссорились.
На самом деле сонный центр в мозге Шейны был перезагружен в начале полового созревания, когда яичники начали выделять эстроген. Эстроген полностью меняет практически всю жизнь девочки-подростка, включая реакцию на свет и ежедневный цикл света и тьмы. Эстрогеновые рецепторы активируются в клетках супрахиазматического ядра, обеспечивающих работу биологических часов[127]. Эти скопления клеток управляют дневными, месячными и годовыми ритмами тела – циклическими изменениями гормонов, температуры, графика сна, настроения. Эстроген даже напрямую влияет на клетки мозга, управляющие дыханием[128]. Он запускает уникальный женский цикл сна, а также выработку гормона роста. Ко времени пубертата эстроген задает ритм буквально всей деятельности женского мозга. Мозги мужчин и женщин маршируют под бой разных барабанов.
Примерно в восемь-десять лет у девочек и примерно на год позже у мальчиков биологические часы в мозге меняют настройки: они начинают позже ложиться, позже вставать и в целом дольше спать[129]. В одном исследовании показано, что в девять лет у мальчиков и девочек во сне мозговые волны совершенно одинаковы. А вот к двенадцати годам у девочек мозговые волны сдвигаются на 37 % по сравнению с мальчиками. Из этого ученые сделали вывод, что у девочек мозг созревает быстрее. Отмирание избыточных синапсов у девочек-подростков начинается быстрее, чем у мальчиков, что ускоряет и созревание всех структур и систем мозга[130]. Женский мозг в среднем достигает зрелости на два-три года раньше, чем мужской. Похожий сдвиг происходит в мозгах мальчиков на несколько лет позже, но у них к четырнадцати годам фаза сна отодвигается еще на час дальше, чем у девочек. И это только начало рассинхронизации между полами. Склонность женщин ложиться спать и просыпаться чуть раньше, чем мужчины, сохраняется вплоть до менопаузы[131].
За несколько лет Шейна с мамой приходили ко мне много раз. Когда Шейна за несколько лет уже привыкла к новому ритму, задаваемому эстрогеном, все стало еще сложнее. Тогда был двадцать шестой день ее цикла, и Шейна не просто орала, а визжала:
– Завтра я иду на пляж, и ты ничего не можешь с этим сделать. Только попробуй меня остановить!
– Нет, Шейна, – ответила Лорен, – ты не пойдешь с этими ребятами. Я сказала, что мне не нравится, что они швыряются такими деньгами, и они наверняка принимают наркотики.
– Ты вообще ничего не понимаешь. Ты тупая старая ханжа, у которой нет жизни. И никогда не было. Ты была скучной, такой всей из себя правильной уродиной. Ты бы не поняла, что такое «клево», даже если бы тебе этим под нос ткнули. Ты не можешь стерпеть, что я умнее и круче тебя, и просто притесняешь меня. Я тебя ненавижу, сучка!
Лорен, не сумев сдержаться, впервые в жизни отвесила дочери пощечину.
Самый очевидный цикл, контролируемый эстрогеном, – это, конечно же, менструальный. Первый день месячных для молодой девушки может быть волнующим и ошеломляющим. Это момент для празднования, правда, не в «нью-эйджевском», хипповском смысле: каждый месяц менструальный цикл обновляет и перезаряжает некоторые участки мозга девушки. Эстроген служит «удобрением» клеток: возбуждает мозг и делает девушку более спокойной в первые две недели. В гиппокампе в первые две недели цикла (в эстрогеновой фазе) появляется на 25 % больше новых связей, и мозг благодаря этому мыслит немного яснее и работает чуть лучше. Вы лучше все понимаете и больше запоминаете. Вы думаете быстрее и гибче[132]. А затем во время овуляции (примерно на четырнадцатый день) яичники начинают выделять прогестерон, который обращает вспять действие эстрогена; его воздействие на новые связи в гиппокампе подобно действию гербицида. В последние две недели цикла прогестерон сначала делает мозг спокойнее, а потом все более раздражительным, менее сосредоточенным и слегка заторможенным. Это, скорее всего, одна из главных причин, из-за которых во второй половине менструального цикла так заметно меняется чувствительность к стрессу. Дополнительные нейронные связи, которые создаются за время действия эстрогена, разрушаются под действием прогестерона[133].
В последние несколько дней менструального цикла, когда уровень прогестерона резко падает, его успокаивающий эффект не менее резко пропадает, и мозг остается в расстроенном, напряженном и раздраженном состоянии[134]. Именно в таком состоянии и пребывала Шейна, когда накричала на маму. Многие женщины говорят, что чаще плачут, чувствуют недомогание, стресс, агрессию, негатив, враждебность, даже депрессию и безысходность незадолго до начала месячных[135]. В моей клинике мы называем это время «днями плача над рекламой собачьей еды», потому что даже самые дурацкие и сентиментальные вещи могут довести до слез. Поначалу такие внезапные перепады настроения застают девочек вроде Шейны врасплох. Девушки-подростки считают, что все, что необходимо знать о месячных, – не забывать держать при себе «Тампакс» и принимать что-нибудь вроде «Адвила[136]» от спазмов в первый день кровотечения. Им довольно трудно свыкнуться с идеей, что циклические перепады гормонов влияют на мозг даже тогда, когда у них не идет кровь. Взрослея, они учатся с этим справляться. Большинство женщин знают, что на третьей и четвертой неделе цикла вспышки гнева должны подчиняться правилу двух дней. На что-то разозлившись, сначала подождите два дня, а потом проверьте, действительно ли до сих пор хотите сделать то же, что и в первый момент.
Лишь через несколько дней Шейна поняла, что не надо было так говорить с мамой. Когда прогестероновый цикл закончился и уровень эстрогена снова начал расти, раздражительность исчезла. В гиппокампе снова начали расти новые нейронные связи, а все мозговые «шестеренки» оказались смазаны и работали на полную мощность. Вскоре она уже смешила всех своими шутками и остротами, и временами это даже приводило к проблемам: мальчики просто ее не очень понимали, а девочки оставались недовольны. У некоторых женщин работа мозга прямо зависит от гормональных перепадов менструального цикла. Один из самых чувствительных к эстрогену участков мозга – гиппокамп – является важным центром переработки воспоминаний в слова. Возможно, в этом кроется одна из биологических причин того, что женщины лучше всего владеют словом на второй неделе менструального цикла, когда у них самый высокий уровень эстрогена[137]. Я часто в шутку говорю своим студенткам, что им нужно сдавать устные экзамены на двенадцатый день цикла – на пике работы вербальных механизмов. Может быть, тот же совет поможет и девочкам-подросткам, сдающим ЕГЭ, или женам, которые хотят наконец-то победить в препирательстве с мужьями.
Почему мозг девочки-подростка сходит с ума
Сами подумайте. Ваш мозг был довольно стабилен. Всю жизнь поток гормонов был постоянным, точнее, постоянно низким. А теперь сегодня вы можете пить с мамой чай, а завтра орать на нее и обзывать непечатными словами. А ведь в подростковом возрасте девочкам меньше всего хочется хоть с кем-то конфликтовать. Еще недавно вы считали себя милой девочкой, а сейчас на эту личность уже вообще нельзя полагаться. Все, что вы о себе знали, рассыпалось в пыль. Это огромный удар по самооценке девочки, но на самом деле это довольно простая химическая реакция – даже для взрослой женщины. Если вы будете знать, что происходит, это, несомненно, будет для вас полезно.
Проблемы у некоторых женщин возникают из-за эстрогеновой и прогестероновой ломки в мозге, которая начинается на четвертой неделе цикла. Уровень гормонов резко падает, и мозгу возникают не хватает их успокоительного эффекта. Из-за отсутствия этого эффекта мозг начинает раздражаться настолько, что общий уровень дискомфорта приближается к тому, который он ощущает во время эпилептических припадков[138]. Это, к счастью, верно лишь для небольшого числа женщин, но ничего веселого в этом нет. Так или иначе, стресс и эмоциональная чувствительность могут значительно подскочить за несколько дней до начала менструации[139]. Дэвид Рубинов с коллегами из Национального института психического здоровья в Бетесде, штат Мэриленд, изучали изменения настроения при менструальном цикле. Они нашли прямые доказательства того, что гормональные перепады во время менструального цикла повышают возбудимость мозговых структур: это удалось понять по уровню стартл-рефлекса, который мы обычно считаем проявлением «нервности». Кроме того, он связан со стрессовой реакцией. Это помогает понять, почему женщины часто становятся особенно раздражительными в период максимальной гормональной «ломки»[140].
Старт-рефлекс – физиологический рефлекс, развивающийся в ответ на внезапные раздражители внешней среды (звуковые, слуховые, световые и т. д.). В ответ на сильный внешний раздражитель развивается реакция настораживания, вздрагивания, «застывания».
Хотя на 80 % женщин ежемесячные гормональные перепады действуют слабо, примерно 10 % сообщают, что становятся очень раздражительными, и их легко расстроить[141]. У женщин, яичники которых вырабатывают больше всего эстрогена и прогестерона, сопротивляемость стрессу самая высокая, потому что у них в мозге больше рецепторов серотонина (вещества, которое помогает почувствовать себя спокойно). У женщин с самым низким уровнем эстрогена и прогестерона выше чувствительность к стрессу и меньше серотониновых рецепторов в мозге[142]. Для таких наиболее чувствительных к стрессу женщин последние дни перед началом месячных могут превратиться в настоящий ад на Земле. Их могут терзать враждебность, чувство безысходности и депрессии, мысли о самоубийстве, панические атаки, страх и неконтролируемые приступы слез и ярости[143]. Перепады гормонов и серотонина могут привести к некорректной работе мозгового центра рассуждений (префронтальной коры), что помогает драматичным неконтролируемым эмоциям из первобытной части мозга легче вырваться наружу.
Шейна была как раз из таких. За неделю-две до наступления месячных у нее начинались проблемы – она постоянно встревала в разговоры и срывала уроки. Она могла вести себя совершенно несносно и агрессивно, а через минуту уже заливаться слезами. Довольно скоро вспышки эмоций стали совершенно дикими, и она начала запугивать родителей, одноклассников и учителей. Многочисленные консультации с директором и школьным психологом никак не помогли изменить ее поведение, а когда родители наконец отправили ее к педиатру, ее экстремальное поведение сбило врача с толку. Но затем одна из учительниц заметила, что Шейна особенно плохо себя ведет только две недели в месяц. Остальное время она больше напоминала себя прежнюю – или, точнее, типичную девочку-подростка: иногда вспыльчивую и слишком чувствительную, но в целом довольно отзывчивую. По наитию учительница позвонила мне в клинику и сказала, что у Шейны, возможно, просто тяжелый ПМС.
Скачки настроения и характера Шейны были в самом деле экстремальными, но сюрпризом не стали. За двадцать лет работы в психиатрии и женской консультации я встречала сотни женщин и девушек с такими же проблемами. Большинство из них винили себя за эти вспышки плохого поведения. Некоторые из них годами ходили к психотерапевту, пытаясь понять, что же вызывает у них приступы грусти или гнева. Многих регулярно обвиняли в употреблении алкоголя или наркотиков, излишнем пессимизме или недобрых намерениях. Большинство этих обвинений были несправедливыми, и все они были неверными по своей сути.
Регулярные значительные перепады настроения и поведения у этих девочек-подростков и взрослых женщин случаются потому, что у них день ото дня и от недели к неделе меняется сама структура мозга[144]. Медицинское название этих экстремальных эмоциональных реакций, предшествующих месячным и вызванных перепадами эстрогена и прогестерона, – предменструальное дисфорическое расстройство (ПМДР)[145]. Женщинам, которые совершили преступление, страдая от ПМДР, удавалось успешно защитить себя в судах Франции и Англии, сославшись на временную невменяемость. Другие распространенные состояния, например, менструальная мигрень, тоже вызываются повышенной возбудимостью мозговых структур и снижением успокаивающего эффекта незадолго до начала месячных[146]. Ученые из Национального института психического здоровья обнаружили, что скачки эмоций и настроения, которые женщины с ПМДР переживают во время менструального цикла, исчезают, когда в яичниках блокируется производство флуктуирующих гормонов. Из этого они делают вывод, что женщины с ПМДР в каком-то смысле страдают от «аллергии» или сверхчувствительности к перепадам эстрогена и прогестерона во время цикла[147]. Пятьдесят лет назад одним из успешных методов лечения ПМДР было хирургическое удаление яичников[148]. В то время это был единственный способ избавиться от гормональных перепадов.
Вместо удаления яичников я назначила Шейне каждодневный прием гормона – противозачаточной таблетки, которая поддерживает уровень эстрогена и прогестерона на сравнительно высоком, но стабильном уровне и не дает случиться большим гормональным перепадам, которые так действуют на мозг[149]. Благодаря постоянному уровню эстрогена и прогестерона ее мозг стал спокойнее, а уровни серотонина стабилизировались[150]. Некоторым девочкам я в дополнение назначаю еще и антидепрессант – так называемый СИОЗС (селективный ингибитор обратного захвата серотонина), который еще сильнее стабилизирует и улучшает уровень серотонина в мозге, или, иными словами, улучшает настроение и чувство благополучия[151]. Через месяц учительница позвонила мне и сообщила, что Шейна снова стала «старой доброй Шейной» – она веселая и получает хорошие оценки.
Десять процентов женщин страдают сильнейшей «аллергической реакцией» на изменения уровня гормонов во время лютеиновой фазы цикла.
Готовность к риску и агрессия у девушек-подростков
В тот день, когда Шейна кричала, что собирается пойти на пляж, Лорен беспокоилась из-за тогдашнего парня своей дочери, Джеффа. Джефф был из очень богатой семьи, родители ему многое разрешали; в пятнадцать лет Шейна уже занималась с ним сексом. Родители Джеффа разрешали им интимные встречи у него дома; Шейна скрывала это от родителей до тех пор, пока не испугалась, что забеременела. Поскольку Джефф никуда уходить не собирался, Лорен решила, что лучше всего будет познакомиться с ним поближе. И чем лучше она его узнавала, тем больше он ей нравился. Джефф заваливал Шейну подарками (это как раз Лорен не слишком нравилось, но она не хотела задевать его чувства), Шейна была счастлива в его присутствии. Она заключала сделки с родителями: «Ну, мам, у меня сейчас плохое настроение, если он придет хоть на часик, мне станет лучше. Обещаю, что сделаю уроки, когда он уйдет». Зачастую она потом тайком проводила его обратно – они были просто не разлей вода.
Шейна встречалась с Джеффом восемь месяцев. В тот же день, когда Шейна сказала маме, как его любит, она после школы привела домой Майка, парня, который, как она уверяла, был просто ее другом. Когда Лорен пошла проверить, как у них дела, дверь оказалась закрытой. Открыв дверь, она увидела, что они, по ее выражению, «лобызаются взасос». Поскольку Лорен разрешила Шейне сексуальные отношения с Джеффом, она не знала, что делать. Одно было очевидно: импульсивность Шейны выходит из-под контроля.
Эмоциональные центры девочек в подростковом возрасте становятся очень чувствительными[152]. В префронтальной коре, системе контроля над эмоциями и импульсами, к двенадцати годам вырастает множество новых клеток, но связи между ними остаются слабыми и незрелыми[153]. В результате поведение девочки-подростка меняется – это обусловлено в том числе и тем, что эмоциональные импульсы, порождаемые миндалевидным телом, становятся более частыми и мощными. Ее префронтальная кора похожа на старенький диалап-модем, который получает сигнал из широкополосной сети. Она не справляется с возросшим трафиком из миндалевидного тела и часто перегружается[154]. Соответственно, подростки нередко хватаются за какую-нибудь идею и носятся с ней, даже не раздумывая о последствиях, и обижаются на любые попытки помешать им ее осуществить.
Моя пациентка Джоан, например, осталась на севере штата Нью-Йорк на все лето после того, как с отличием окончила там частную школу. Она связалась с местным пареньком, который не получил даже среднего образования, имел ходку в колонию для несовершеннолетних и в свои шестнадцать лет уже успел стать отцом. Она встречалась с ним все лето, а когда пришло время ехать учиться в колледж, она всерьез задумалась, а нужно ли ей это. Она хотела остаться с ним. Когда ее родители пригрозили приехать, забрать ее машину и отвезти ее в колледж силком, она сбежала вместе со своим парнем. В конце концов, она все же опомнилась и пошла учиться, но нормально разговаривать с родителями не могла потом еще долго. Подростковому мозгу в таких ситуациях очень трудно принять взвешенное решение.
Помните Ромео и Джульетту? О, если бы только двое влюбленных знали, что их мозговые структуры переживают огромную реконструкцию! Если бы только они понимали, что половые гормоны заставляют клетки мозга расти и отращивать новые «провода», и понадобится еще несколько лет, прежде чем эти «провода» подключатся в нужные «разъемы» взрослой префронтальной коры, сформировав стойкие структурные связи!.. Мозг Джульетты, впрочем, созрел бы на два-три года раньше, чем мозг Ромео, так что она бы, наверное, начала мыслить здраво быстрее, чем он. Эти незаконченные, немиелинизированные «провода», которые особенно хорошо заметны в соединениях между эмоциональным центром (миндалевидным телом) и центром контроля над эмоциями (префронтальной корой), смогут нормально функционировать в стрессовых условиях только после того, как окажутся покрыты веществом под названием «миелин», которое ускоряет передачу сигналов[155]. А это происходит только в старшем подростковом, а то и младшем взрослом возрасте. Без быстрой связи с префронтальной корой большие объемы эмоциональных импульсов нередко приводят к необдуманному поведению и перегрузке всей системы.
Когда миндалевидное тело в мозге девочки-подростка расстраивается из-за неприятных родительских ограничений вроде: «Мы знаем, что ты пила на вечеринке, ты слишком увлекаешься мальчиками, а твои оценки стали хуже, так что в ближайшие дни ты сидишь под домашним арестом», – оно может ответить коротко: «Я вас ненавижу». Но остерегайтесь менее заметных признаков бунтарства. Ваша дочь обязательно найдет, как еще вам досадить.
Карен, моя бывшая пациентка, а ныне опытный профессор биохимии, рассказала историю, отлично иллюстрирующую подростковую реальность. Она выросла в маленьком городке в штате Вашингтон, где многие ученики бросали школу и шли работать в местные лесозаготовочные компании. Ее подруги работали поварихами или секретаршами в лагерях лесорубов или выходили замуж и почти сразу беременели. Десятиклассница Карен отчаянно хотела уехать из дома. Ей хотелось поступить в университет – весьма радикальная идея для городка, где высшее образование имели только учителя, врач и библиотекарь. Родители упрекали ее в том, что она живет в мире своих фантазий. У них нет денег, чтобы оплатить ей учебу, да и вообще, что она будет делать со своим дипломом, если лет в двадцать все равно от кого-нибудь залетит?
Их недовольство лишь заставило Карен еще активнее искать выход. Когда ей исполнилось восемнадцать, она решила доучиться в школе. Но при этом она уже была достаточно взрослой, чтобы устроиться танцовщицей гоу-гоу в одном из местных баров, где собирались дровосеки, приходившие в город, чтобы потратить свою зарплату. Она переехала жить к своему парню и вечерами работала в баре. Чтобы выступать топлесс, она была слишком юна, но тем не менее ей все равно удавалось зарабатывать большие чаевые – посетители иной раз совали ей двадцатидолларовые бумажки прямо под стринги.
Отсутствие достаточного количества миелина, который помогает обеспечивать связь между миндалевидным телом и префронтальной корой, не позволяет контролировать эмоции.
Скажем так, не самая типичная работа для будущего профессора биохимии. Но Карен удалось заработать достаточно денег, чтобы оплатить первый семестр университета, а после этого она уже получала такие хорошие оценки, что ей предоставили полноценную стипендию. Теперь, когда Карен сама уже мать троих подростков, двух девочек и мальчика, она пытается представить, как бы отреагировала, если бы к ней пришла восемнадцатилетняя дочь и сказала, что нанялась танцевать у шеста в баре. Ей самой удалось избежать неприятностей, но работа танцовщицы могла закончиться и совсем иначе.
Гормональные перепады в мозге, вызванные менструальным циклом, делают всю эту смесь еще более гремучей. Если бы уровень эстрогена и прогестерона просто повышался в подростковом возрасте и так и сохранял эти новые высокие значения, то женский мозг бы просто раз и навсегда перестроился. Но, как мы уже видели, эти гормоны приходят волнами. Учитывая, что мозг подростка и без того переживает сильнейшую перестройку, особенно в областях, которые отличаются чувствительностью к перепадам гормонов, пубертат может стать для девочек-подростков временем потрясающей импульсивности[156]. В «хорошую» неделю менструального цикла, когда нет стресса, префронтальная кора девочки-подростка может работать нормально, и она будет вести себя хорошо и рассудительно. Но стресс, – например, какое-нибудь разочарование или плохая оценка, – во время ПМС может нарушить работу префронтальной коры, вызвав преувеличенную эмоциональную реакцию и неконтролируемое поведение вроде криков и хлопанья дверьми, что у нас дома называется «атомным взрывом». Скачки тестостерона оказывают схожее действие на мозг мальчиков, но эта тема пока что не изучалась. Гормональные перепады в этом возрасте могут превратить даже небольшой стресс или незначительное с виду событие в катастрофу[157].
Успокоить перевозбужденное миндалевидное тело бывает довольно сложно[158]. Многие девочки-подростки пытаются бороться со стрессом с помощью наркотиков, алкоголя или еды (либо отказываются есть, либо переедают)[159]. Перед вами, родители подростков, стоит важная задача: игнорировать бо́льшую часть того, что они говорят. Не принимайте всерьез их импульсивные или эмоциональные тирады. Оставайтесь спокойными. Подростки сообщают о своих намерениях – и переживают их – с такой страстью и искренностью, что вы даже можете всерьез им поверить. Не забывайте: система эмоционального контроля вашей дочери-подростка не может справиться с перегрузкой. Нравится вам это или нет, но вам придется контролировать ее импульсы, когда с этим не справляется ее собственный мозг. Несмотря на то, что Джоан возненавидела родителей, когда те пригрозили приехать и забрать ее машину, «они поступили правильно», сказала она мне много лет спустя. Их задачей было здраво рассуждать в то время, когда она сама не могла этого делать.
Депрессия
Вскоре даже Майк начал понимать, что импульсивность Шейны выходит из-под контроля. Если уж она смогла вот так взять и бросить Джеффа, то могла точно так же поступить и с ним, так что он решил сам с ней расстаться. Несколько подруг Шейны тоже очень разозлились на нее из-за того, как она обошлась с Джеффом, и постепенно она оказалась в изоляции. До того времени у Шейны все шло хорошо. Она писала статьи для школьной газеты, всерьез увлеклась скульптурой и имела возможность поступить в несколько хороших колледжей. Учителям нравилась ее творческая искра. Но когда Майк расстался с ней, все изменилось. Шейна резко потеряла в весе. Перестала хорошо учиться. Подвела школьную газету, не написав обещанные статьи. Она не могла сосредоточиться на уроках, не могла спать, стала одержима своим весом и внешностью и не могла заставить себя не думать о нем. Увидев несколько порезов на ее руке, я поняла, что она занимается самоповреждением. Это меня весьма встревожило – как раз в этом возрасте женщины начинают страдать от депрессии вдвое чаще мужчин[160].
До пубертатной гормональной бури риск депрессии и у девочек, и у мальчиков одинаков. Но к пятнадцати годам девочки начинают страдать от депрессии вдвое чаще[161]. Определенную роль в женской депрессии играют и генетические причины[162]. Например, в некоторых семьях, где часто встречается депрессия, ученые обнаружили мутацию в гене CREB-1, который повышает риск клинической депрессии у девочек-подростков, но не у мальчиков[163]. Мама и бабушка Шейны в подростковом возрасте страдали от серьезной депрессии, а одна из их родственниц покончила с собой. Все это серьезные факторы риска. У Шейны была настоящая клиническая депрессия. Я назначила ей антидепрессант, поддерживала с ней тесную связь и каждую неделю проводила сеансы когнитивной терапии. Примерно через месяц-полтора она снова смогла нормально концентрировать внимание, сдала выпускные экзамены и наконец избавилась от одержимости и Майком, и собственным весом.
Биология и злые девочки
Гормональные всплески могут чуть ли не мгновенно сделать из милой девочки злюку – равно как и сексуальная конкуренция, которая имеет для девочек-подростков важнейшее значение[164]. Но эта конкуренция идет не по тем же правилам, что у мальчиков-подростков[165]. У девочек есть склонность сбиваться в стайки, но есть у этого поведения и обратная сторона, когда стайки начинают враждовать между собой. Как мы уже знаем, девочки-подростки бывают на удивление злобными. Когда женщины конкурируют с другими женщинами, они часто пользуются различными тонкими инструментами, например, распространяют сплетни, чтобы подорвать позиции соперницы[166]. Это позволяет им замести следы: «Я не хотела сделать ничего плохого, извини». Подобная тактика снижает риск разрушения дружеских связей, которые мозг девочки-подростка считает совершенно необходимыми для выживания. Но не менее необходима для выживания и сексуальная конкуренция.
Помню, когда я училась в седьмом классе, одна девочка у нас была очень красивой, и другие девочки ей завидовали, потому что ей доставалась львиная доля интереса мальчиков. Еще она была довольно застенчивой, а остальные принимали это за заносчивость. Однажды другая девочка, не такая красивая, которая сидела в классе прямо у нее за спиной, вытащила изо рта комок жвачки и приклеила ее на волосы красавицы. Не поняв, что произошло, та попыталась вытащить жвачку из волос, но волосы лишь настолько обмотались вокруг жвачки, что соблазнительные локоны в результате пришлось состричь. Злодейка, налепившая жвачку на волосы, торжествовала. Биологический императив, заставлявший ее конкурировать за сексуальную привлекательность, помог ей одержать мимолетную победу.
Обычно с агрессией у мужчин и женщин ассоциируются гормоны-андрогены[167]. Их уровень начинает расти в начале пубертатного периода и достигает пиковых значений примерно в девятнадцать лет у женщин и в двадцать один – у мужчин[168]. Три главных андрогена, вырабатываемых женским организмом, – тестостерон, ДГЭА и андростендион. В исследовании, проведенном в Университете Юты, показано, что у самых откровенно агрессивных девочек-подростков высокий уровень андростендиона. Акне – это явный признак того, что у подростка высокий уровень андрогенов. Девочки с высоким уровнем тестостерона и ДГЭА также раньше начинают вести половую жизнь[169]. У пятнадцатилетней Шейны, которая пришла ко мне на прием, уже были полностью развитые груди, на лице было акне, и она уже около года была сексуально активна.
Агрессивные импульсы могут подвергаться флуктуациям вместе с гормонами менструального цикла. В некоторые недели цикла девочка-подросток будет больше заинтересована в социальных связях. В другие же недели ее больше будет интересовать власть над мальчиками и другими девочками[170]. Эта ассоциация говорит нам о том, что более высокий уровень андрогенов, вырабатываемых яичниками во вторую и третью неделю цикла, повышает агрессивность женщин и девочек-подростков[171]. Высокий уровень андрогенов ассоциируется с меньшим уровнем эмпатии, социальных связей и аффилиации. Мы не можем знать этого в точности, но, возможно, триггером для вспышек агрессии Шейны в некоторые недели цикла мог стать именно повышенный уровень андрогенов.
У девочек-подростков, принимающих противозачаточные, подавляется работа яичников, и они вырабатывают меньше андрогенов, что снижает и агрессивность, и половое влечение. Хотя тестостерон вырабатывают и мужчины, и женщины, у мужчин его выделяется более чем в десять раз больше. Из этого следует, что и половое влечение у них намного сильнее, чем у женщин. Ученые знают, что у женщин, скорее всего, на агрессивность и амбициозность влияют не только андрогены, но и эстроген. В том же самом исследовании Университета Юты у женщин, которые говорили наиболее откровенно и демонстрировали самую высокую самооценку, были самые высокие уровни эстрогена, тестостерона и андростендиона[172]. Кроме того, они ставили себя выше, чем их оценивали сверстницы. Наконец, этих молодых женщин чаще всего называли самыми хвастливыми.
Конечно же, сам по себе гормон не может быть единственной причиной поведения. Гормоны лишь повышают вероятность того, что в определенных обстоятельствах человек поведет себя тем или иным образом. В мозге нет одного-единственного центра агрессии, нет и одного-единственного гормона, который за нее отвечает. Тем не менее достижение успехов и власти в мире требует агрессии от обоих полов. Гормоны меняют реальность подростков, помогают им воспринимать себя как сексуальных, самоуверенных, независимых людей.
В подростковом возрасте мозговые структуры девочки переживают бурный рост и отмирание. Ей словно выдают кучу новых проводов, и приходится думать, какой из них подходит к какому разъему. А после этого женский мозг уже готов проявить себя в полную силу. И куда же он толкнет ее? В объятия мужчины.
Глава 3
Любовь и доверие
Мелисса, кинопродюсер из Сан-Франциско, была очень дерзкой и очень хотела влюбиться. Ее карьера наконец-то стабилизировалась, и в тридцать два года она решила, что готова к новому этапу жизни. Она хотела завести семью и наладить отношения с мужчиной, который останется с ней не только ради секса и не всего на несколько месяцев. Проблема была одна: она никак не могла найти такого мужчину. Она сходила на множество свиданий, организованных и через знакомых, и через интернет, но никто из этих мужчин так и не вызвал у нее ощущения бабочек в животе и жгучего, иррационального желания постоянно быть с ним.
Однажды ее лучшая подруга Лесли позвонила и позвала Мелиссу танцевать сальсу. Но Мелисса была не в настроении. Она хотела посидеть дома, расслабиться и посмотреть телевизор, но Лесли не унималась, так что Мелисса все-таки послушалась. Она растрепала свои кудрявые волосы, чтобы выглядеть сексуальнее, надела юбку с бахромой, новые красные замшевые туфли на каблуке и накрасила губы ярко-красной помадой – так, что ее рот заметно выделялся на лице. А потом вызвала такси и поехала в танцевальный клуб.
Лесли уже сидела там и потягивала коктейль «Маргарита». Когда они были готовы выйти на танцпол, Мелисса увидела в другом конце зала высокого, привлекательного мужчину с точеным лицом, оливковой кожей и копной иссиня-черных волос.
– Ух ты, какой красавец, – сказала она.
Она повернулась к Лесли и шепнула: «Посмотри на него», – но было уже поздно. Он уже шел в их сторону. Мелисса не сводила глаз с незнакомца. По ее спине прошла волна энергии. За все месяцы неудачных свиданий она ни разу не испытывала подобного чувства. Он почему-то казался ей смутно знакомым.
– Хм, кто это такой? – шепнула она Лесли; кора ее мозга тем временем лихорадочно рылась в закромах памяти. Ничего найти так и не удалось, но структуры, отвечающие за внимание, уже переключились в режим «поиск потенциального партнера». Интересно, он здесь один или с кем-то? Она поискала взглядом девушек-красавиц, которые обычно всегда вьются вокруг таких идеальных парней, но никого не увидела. А он по-прежнему шел в ее сторону.
Чем ближе он подходил, тем менее внимательно Мелисса слушала историю подруги. Она крепко сжала в руке бокал с коктейлем. Ее взгляд, все ее внимание было приковано к нему, она разглядывала каждую деталь – кожаные ботинки «Армани», сексуальные черные вельветовые брюки, безымянный палец левой руки, на котором не было кольца. Все остальное ушло куда-то на задний план; ее мозг готовился к первому контакту. Она чувствовала, что влюбляется. Ею полностью овладел импульс к спариванию.
– Привет, я Роб, – сказал он, нервно облокотившись о стойку бара. Его голос был словно сделан из чистого бархата. – Мы знакомы?
Мелисса не слышала его слов. Она купалась в чувстве, что он рядом, в его землистом запахе, дьявольских зеленых глазах.
Начался романтический танец, и его хореографом стала не подруга и не профессиональная сводня, а биологическая структура мозга Мелиссы. Мы знаем, что покоряющая нас симметрия тела и лица, соблазнительные движения и страстная привязанность, от которой стучит сердце, – все, что зовется любовью, – запрограммировано в нашем мозге эволюцией[173]. И краткосрочная, и долгосрочная «химия» между двумя людьми может казаться случайностью, но на самом деле наши мозги заранее запрограммированы, чтобы все понимать. Они незаметно, но твердо подталкивают нас к партнерам, которые могут повысить наши шансы в лотерее человеческой репродукции.
Мозг Мелиссы начинает настраиваться на Роба. Ее гормоны переживают резкий скачок. Пока он говорит ей, что работает маркетинговым консультантом и живет в лофте в районе Потреро-Хилл[174], а потом набирается смелости и приглашает ее потанцевать, ее мозг, работая быстрее, чем любой суперкомпьютер, уже просчитывает качества, которые сделают его подходящим партнером для спаривания. Мозг уже дает зеленый свет: да, он хороший партнер, и – бам! – горячие волны влечения и желания, от которых дрожат коленки, заливают ее тело. Это действует гормон дофамин, вызывающий эйфорию и возбуждение. А еще мозг выдал ей дозу тестостерона, гормона, который вызывает сексуальное желание[175].
Пока Роб говорит, он тоже оценивает Мелиссу вблизи. Если его калькуляции дадут положительный результат, он тоже получит дозу нейрохимического допинга, который заставит его хотя бы попытаться завести с ней отношения[176]. Их центры любви запустились, так что они выходят на танцпол и в следующие несколько часов, не отрываясь друг от друга, кружатся в жарких ритмах сальсы. В два часа ночи музыка останавливается, и клуб начинает пустеть. Лесли ушла домой пару часов назад. Мелисса, стоя на углу улицы, говорит, что ей пора, и игриво поворачивается на высоких каблуках.
– Подожди, – говорит Роб. – У меня нет твоего номера. Я хочу снова встретиться.
– Поищи меня в Google и найдешь, – отвечает она, улыбается и прыгает в такси. Теперь начинается погоня.
Первоначальные романтические калькуляции проходят у мужчин и женщин бессознательно и очень по-разному. В краткосрочных отношениях, например, мужчина преследует, а женщина выбирает. И это вовсе не половые стереотипы. Это наследство, которое мы получили от предков, миллионы лет учившихся распространять свои гены. Как отмечал еще Дарвин, самцы всех биологических видов предназначены для ухаживания за самками, а самки чаще всего выбирают из нескольких возможных кандидатов. Это мозговая архитектура любви, созданная репродуктивными победителями в процессе эволюции. Даже формы, лица, запахи и возраст партнеров, которых мы выбираем, зависят от закономерностей, появившихся тысячи лет назад.
Во время встречи с потенциальным партнером мозг запускает программу анализа, результатом которой могут быть лишь два варианта – подходит или не подходит.
На самом деле мы намного более предсказуемы, чем нам кажется. За время эволюции нашего вида наш мозг научился выбирать партнеров – тех, которые наиболее здоровы, тех, кто с наибольшей вероятностью подарит нам детей, тех, чьи ресурсы и преданность помогут потомству выжить[177]. Уроки, выученные древними мужчинами и женщинами, глубоко закодированы в мозгах современных людей как неврологические структуры, ответственные за любовь[178]. Они существуют в нас с самого момента рождения и активируются быстродействующими коктейлями из нейрохимических веществ во время полового созревания.
Это весьма изящная система. Наш мозг оценивает потенциального партнера, и если он подходит под «вишлист», составленный нашими предками, мы получаем дозу химикатов, которые кружат голову и заставляют сфокусироваться на этом человеке, словно мы смотрим через лазерный прицел. Если хотите, можете называть это любовью или влюбленностью. Это первый шаг по древнему пути, создающему семейные парные связи. Открываются ворота к мозговой программе «ухаживание – спаривание – родительство». Мелисса, возможно, и не хотела ни с кем встречаться тем вечером, но у ее мозга были другие планы – глубокие и примитивные. Когда она увидела Роба в другом конце комнаты, мозг подал сигнал спаривания и долгосрочной привязанности, и ей очень повезло, что в его мозге тоже сработали похожие сигналы. Им обоим придется бороться с тревогой, угрозами и одуряющим счастьем, которые они практически не контролируют, потому что устройством их совместного будущего занялась биология.
Настрой на спаривание
Когда Мелисса прогуливается по улицам города, пьет кофе или просматривает интернет в поисках потенциальных партнеров для свидания, ожидая, когда Роб все-таки найдет ее контактный телефон на сайте (она сказала ему название своего последнего фильма, так что, если он достаточно умен, то сможет ее отыскать), трудно поверить, что внутри ее черепа скрывается мозг времен каменного века. Но именно так все и происходит, если верить ученым, которые изучают механизмы человеческого разума, отвечающие за привлечение партнеров[179]. Более 99 % времени, которое потребовалось для эволюции человеческого вида, мы прожили в первобытных условиях. В результате, как гласит теория, наш мозг развился, чтобы решать проблемы, с которыми сталкивались наши далекие предки. Самой важной задачей для этих предков было размножение. Причем просто завести детей недостаточно: еще нужно, чтобы они прожили довольно долго, чтобы передать гены дальше. Древние люди, выбиравшие партнеров, которые давали больше жизнеспособного потомства, успешно передали свои гены дальше. Именно их методы ухаживания оказались более успешными. Те же древние люди, которые сделали неправильный репродуктивный выбор, не оставили следа в будущем своего вида. В результате мозговая программа тех, кто лучше всего размножался в каменном веке, стала стандартной настройкой для современных людей. Эти структуры ухаживания обычно называются влюбленностью. Мы можем считать себя намного более развитыми и утонченными, чем Фред или Уилма Флинтстоуны[180], но вот наши основные ментальные настройки и инструменты остались прежними.
Возможно, именно потому, что наши инстинкты практически не изменились за миллионы лет, женщины по всему миру ищут одних и тех же идеальных качеств в долгосрочном партнере – так утверждает эволюционный психолог Дэвид Басс[181]. Он более пяти лет изучал предпочтения в выборе партнеров у более чем десяти тысяч женщин из тридцати семи разных стран и культур всего мира – от западных немцев и тайванцев до пигмеев-мбути и алеутов. Он обнаружил, что во всех культурах женщин меньше интересует визуальная привлекательность потенциального мужа и больше – его материальные ресурсы и социальный статус. Роб сказал Мелиссе, что он маркетинговый консультант, – их в Сан-Франциско продают пучок за пятачок, и Мелисса знала нескольких, которые обанкротились. Она не понимала, что именно из-за этого никак не могла определиться, кем же считать Роба: потенциальным мужем или просто потенциальным другом.
Открытие Басса может показаться довольно некомфортным в наше время, когда многие женщины достигают больших высот и гордятся своей общественной и финансовой независимостью. Тем не менее он обнаружил, что во всех тридцати семи исследованных культурах женщины ценят эти качества в потенциальном партнере намного больше, чем мужчины, вне зависимости от того, каким имуществом и средствами заработка располагают сами женщины. Мелисса, возможно, и добилась экономической независимости, но она хочет, чтобы и партнер что-то приносил в дом. Самки птиц-шалашников, например, тоже выбирают партнеров по похожим параметрам – они смотрят, кто из них построил самое красивое гнездо. Мой муж шутит, что он настоящий самец шалашника: построил красивый дом за несколько лет до нашего знакомства, и он все это время стоял и ждал меня. Кроме того, ученые обнаружили, что женщины ищут мужчин, которые в среднем как минимум на десять сантиметров выше и на три с половиной года старше. Эти женские предпочтения распространены повсеместно. Соответственно, как утверждают ученые, они являются частью передаваемой по наследству мозговой архитектуры, отвечающей за выбор партнеров, и, очевидно, служат какой-то цели.
Стереотипы женщины в выборе мужчины вне зависимости от страны проживания похожи, потому что они помогают обеспечивать выживание.
По словам Роберта Трайверса, одного из первопроходцев эволюционной биологии из Ратгерского университета, выбор партнера на основе этих атрибутов – отличная инвестиционная стратегия[182]. Количество яйцеклеток у женщин ограничено, и они вкладывают в вынашивание и воспитание детей намного больше ресурсов, чем мужчины, так что вполне логично, что женщины весьма бережно относятся к своим «фамильным сокровищам». Вот почему Мелисса не прыгнула в постель к Робу в первую же ночь, несмотря на то, что дофамин и тестостерон, курсировавшие в нейронных цепях, отвечающих за влечение, говорили ей, что он неотразим. Поэтому же она держит в уме и ряд других парней. Мужчина может оплодотворить женщину за один половой акт, а потом просто уйти, а вот женщине после этого предстоит терпеть девять месяцев беременности, рисковать жизнью во время родов, несколько месяцев кормить ребенка грудью, а потом решать самую тяжелую задачу – обеспечить его выживание. Древним женщинам, которые преодолевали все эти трудности в одиночку, скорее всего, с меньшим успехом удавалось передать свои гены дальше. В современном мире, правда, появилась даже некая мода на матерей-одиночек, но мы пока не можем сказать, насколько успешной окажется эта модель. Даже сегодня в некоторых культурах, близких к первобытнообщинному строю, присутствие отца в семье втрое повышает выживаемость детей[183]. В результате самая безопасная стратегия для женщин – искать долгосрочное партнерство с мужчиной, который останется с ней, будет защищать ее и детей и обеспечит доступ к пище, крову и другим ресурсам[184].
Мелисса умно поступила, потянув время, чтобы убедиться, что Роб – действительно хороший улов. Она мечтала о муже, которого будет любить, а тот будет любить ее в ответ и восхищаться ею[185]. А больше всего она боялась, что мужчина будет ей неверен, потому что ее отец изменял матери. После ночи в танцевальном клубе она получила несколько положительных сигналов. Роб выше, старше нее и, судя по всему, хорошо обеспечен. С точки зрения каменного века, он подходил ей идеально, но она пока еще не решила, пригоден ли он для долгосрочных отношений.
Химическое притяжение
Если древние структуры мозга Мелиссы искали ресурсов и защиты, чего же ищет в долгосрочной партнерше мозг Роба? Если верить Бассу и другим ученым, ищет он совершенно другого. Мужчины по всему миру предпочитают физически привлекательных жен в возрасте двадцати-сорока лет, которые в среднем младше них на два с половиной года. Кроме того, они хотят, чтобы у их потенциальных супруг была чистая кожа, яркие глаза, полные губы, блестящие волосы и округлая фигура, напоминающая песочные часы[186]. Тот факт, что предпочтения наблюдаются абсолютно во всех культурах, говорит о том, что эту программу мужчины унаследовали от своих древних пращуров. Дело было не просто в том, что Робу нравятся девушки с лоснящимися кудряшками. Волосы Мелиссы запустили его древнюю программу влечения.
Почему именно такие критерии стоят на первых местах в мужских списках? С практической точки зрения, эти черты, пусть они и откровенно поверхностны, являются мощными визуальными маркерами фертильности. Вне зависимости от того, понимают это мужчины сознательно или нет, их мозг отлично знает, что женская фертильность гарантирует им максимальные репродуктивные дивиденды от их фертильности. Мужчины вырабатывают десятки миллионов сперматозоидов и способны дать практически неограниченное потомство, если найдут для этого достаточное количество фертильных женщин, с которыми можно заняться сексом[187]. Соответственно, их ключевая задача – искать женщин, которые будут фертильны и дадут потомство. Создание пары с бесплодной женщиной – это бесцельная трата генетического будущего. Так что за миллионы лет эволюции мужской мозг научился искать в женщинах визуальные признаки фертильности[188]. Возраст, естественно, первый по важности фактор, второй – здоровье. Высокий уровень активности, юная походка, симметричные черты лица, гладкая кожа, блестящие волосы и губы, пухлые благодаря эстрогену, – это легко заметные признаки возраста, фертильности и здоровья. Так что не стоит удивляться, что среди женщин сейчас стали популярны инъекции коллагена для увеличения губ и разглаживание морщин с помощью ботокса.
Фигура – это тоже хороший индикатор фертильности (если не принимать во внимание грудные имплантаты). До полового созревания у мальчиков и девочек очень похожие фигуры и отношения окружности талии и бедер. Но вот после того как начинают работу репродуктивные гормоны, у здоровых женщин в нужных местах фигуры появляются изгибы, а талия становится примерно на треть у́же бедер[189]. У женщин с такой фигурой больше эстрогена, так что они беременеют легче и в более молодом возрасте, чем те, у которых окружность талии мало отличается от окружности бедер[190]. Кроме того, тонкая талия сразу дает понять, что женщина доступна для размножения – беременность радикальным образом изменяет ее силуэт[191]. Социальная репутация тоже нередко является для мужчин важным фактором, потому что самые репродуктивно успешные мужчины должны выбирать себе женщин, которые будут спариваться только с ними. Мужчина хочет быть уверенным в своем отцовстве, а также рассчитывает, что женщина будет обладать достаточными материнскими навыками, чтобы обеспечить процветание потомства. Если бы Мелисса сразу же легла с Робом в постель или начала хвастаться парнями, которые у нее были, его первобытный мозг сразу решил бы, что она будет ему неверна или что у нее плохая репутация. Демонстрация симпатии на танцполе и последующий отъезд домой на такси, когда было еще не очень поздно, показали ему, что она настоящая леди, с которой можно задуматься и о долгосрочных отношениях.
Расчет потенциальной опасности
Роб оставил Мелиссе сообщение на автоответчике, и та перезвонила лишь через несколько дней. И хотя они поцеловались уже на первом свидании, она не собиралась с ним спать до тех пор, пока не узнает его получше. Он оказался невероятно веселым и очаровательным, и в жизни у него тоже было все в порядке, но она хотела убедиться, что доверяет ему даже на интуитивном уровне. В присутствии незнакомцев обычно срабатывают мозговые центры тревоги – и ее миндалевидное тело по-прежнему передавало сигналы страха[192]. Естественная настороженность в отношении незнакомцев – это часть программы и мужского, и женского мозга, но женщины довольно быстро и с особенной тщательностью начинают оценивать, насколько преданным может оказаться потенциальный партнер[193].
«Поматросил и бросил» – это для мужчин обычное дело, они поступают так еще с тех пор, как наш вид только появился. В одном исследовании молодые студенты университетов признавались, что притворяются более добрыми, искренними и достойными доверия, чем они есть на самом деле[194]. Некоторые антропологи даже предполагают, что естественный отбор отдавал предпочтение мужчинам, которые хорошо умели обманывать женщин, чтобы те согласились на секс[195]. В результате женщинам пришлось учиться еще лучше распознавать мужскую ложь и преувеличения, и за тысячелетия женский мозг изрядно поднаторел в этом вопросе. В исследовании психолога Элеанор Маккоби из Стэнфордского университета показано, например, что девочки раньше начинают отличать реальность от сказок или игр понарошку, чем мальчики[196]. Вступая во взрослую жизнь, современные женщины уже обладают остро отточенной системой чтения эмоциональных нюансов в тоне голоса, взгляде и выражении лица[197].
Из-за этой сверхосторожности типичный женский мозг не готов так же легко признаться, что влюблен или просто возбужден перспективой заняться сексом, как мужской[198]. Женщины испытывают от романтики такие же сильные (а может быть, и еще более сильные) эмоции, чем мужчины, но они зачастую не спешат признаваться в любви и в первые недели и месяцы отношений ведут себя осторожнее, как и мужчины[199]. В мужском мозге программа любви работает иначе. Визуализация мозга влюбленных женщин показывает более высокую активность во множестве разных областей, в частности, отвечающих за интуицию, внимание и память, а вот у влюбленных мужчин более активны области, отвечающие за высокоуровневую обработку визуальных данных[200]. Возможно, именно из-за этой активности зрительного центра мужчины влюбляются «с первого взгляда» легче, чем женщины[201].
После того как человек влюбляется, сигнальные пути осторожного, критического мышления в мозге отключаются. Возможно, эволюция создала эти «любовные» нейронные цепи для того, чтобы гарантировать, что мы найдем партнера, а затем полностью сосредоточим на нем свое внимание, – так предполагает антрополог Хелен Фишер из Ратгерского университета. Отсутствие излишней критичности к возлюбленному может помочь на первом этапе отношений. В исследовании Фишер, посвященном влюбленности, женщины чаще, чем мужчины, говорили, что недостатки возлюбленных не слишком их волнуют, и получали более высокие оценки в тесте на страстную любовь[202].
Влюбленный мозг
Мелисса и Роб почти каждый вечер говорили по телефону. Каждую субботу они встречались в парке, чтобы погулять с собакой Роба, или в квартире Мелиссы, чтобы посмотреть отснятый в последние дни материал для ее нового фильма. У Роба была хорошая, стабильная работа, и он наконец-то перестал говорить о своей бывшей девушке Рут. То, что он постепенно забыл о Рут, дало Мелиссе понять, что она для него не просто интрижка, которую он завел, «лишь бы был кто-нибудь»: он готов полностью сосредоточиться на ней. Она сама уже невольно влюбилась в него, но ему в этом пока не призналась. Ей постепенно начинали нравиться его прикосновения – сексуальное влечение догоняло любовное.
Наконец, через три месяца Мелисса и Роб все же оказались в одной постели – после того, как целый день пролежали на солнце в парке, полностью поглощенные друг другом. Они не только полюбили друг друга, но и занялись любовью.
Влюбленность – это одно из самых иррациональных состояний и мужского, и женского мозга. Мозг в любовной агонии становится «нелогичным», в буквальном смысле слепым ко всем недостаткам возлюбленного. Это непроизвольное состояние. Страстная влюбленность, так называемая безрассудная любовь теперь тоже относится к задокументированным состояниям мозга. Она работает с теми же мозговыми структурами, что и обсессия, мания, интоксикация, голод и жажда[203]. Сама по себе влюбленность – не эмоция, но она усиливает или ослабляет другие эмоции. Центр влюбленности по большей части является мотивационной системой; она существует отдельно от сексуального влечения, но во многом с ним совпадает. Эта лихорадочная активность мозга управляется гормонами и нейрохимическими веществами – дофамином, эстрогеном, окситоцином, тестостероном[204].
Когда мы влюблены, активируются те же структуры мозга, что и у наркомана, отчаянно жаждущего следующей дозы[205]. Миндалевидное тело (центр страха и тревоги) и передняя поясная кора (центр беспокойства и критического мышления) практически отключаются, когда за дело берутся структуры, отвечающие за влюбленность. Примерно то же самое происходит при приеме экстази: настороженность, которую люди обычно испытывают к незнакомцам, отключается, а вот механизмы любви работают сильнее[206]. Романтическая любовь, по сути, является естественным вариантом кайфа от экстази. Классические симптомы ранней влюбленности также напоминают первоначальное действие наркотиков вроде амфетамина, кокаина или опиатов – героина, морфина, оксиконтина. Эти наркотики запускают наградную систему мозга, заставляя его выделять определенные вещества и производя эффект, похожий на романтическую любовь. Собственно говоря, в определенной степени даже верно утверждение, что на любовь тоже можно «подсесть»[207]. Романтические партнеры, особенно в первые шесть месяцев, испытывают настоящую ломку по экстатическому чувству пребывания вместе, и им может казаться, что друг без друга они беспомощны и ничего не могут. В исследованиях страстной любви показано, что это состояние мозга может длиться примерно шесть-восемь месяцев. Это настолько мощное состояние, что интересы, благополучие и даже выживание возлюбленного становятся не менее, а то и более важными для вас, чем ваши собственные.
Объятия способствуют доверию. Это происходит благодаря выработке выработке окситоцина и дофамина.
Во время этой первой фазы любви Мелисса тщательно запоминала каждую черточку Роба. Когда ей пришлось поехать на неделю в Лос-Анджелес, чтобы презентовать часть нового проекта, обоим было очень тяжело из-за расставания. Это не просто какая-то фантазия, а вполне реальная боль от нейрохимической ломки. Во время разлуки, когда прикосновения и ласки невозможны, может возникнуть глубокая тоска, почти голод по вашему возлюбленному. Некоторые люди даже не понимают, насколько же сильна их любовь или привязанность, пока не ощутят это щемящее чувство, когда любимого нет рядом. Мы привыкли считать, что это чисто психологическое чувство, но на самом деле оно физиологическое. Мозг в буквальном смысле страдает от наркотической ломки. «Разлука заставляет сильнее любить», – могла сказать вам мама, когда вы стонали от боли из-за того, что его нет рядом. Я помню самый ранний этап отношений с моим будущим мужем, когда я уже знала, что он «мой единственный», а вот он – нет. Когда нам ненадолго пришлось разлучиться, он «решил», что нам нужно пожениться, – храни Господь дофаминовую и окситоциновую ломку! Хрупкие струны его души наконец-то привлекли внимание его очень самодостаточного и независимого (это готовы подтвердить все его родные и друзья) мужского мозга.
Во время разлуки желание снова встретиться может стать поистине лихорадочным. В середине недели Робу стало настолько отчаянно не хватать физического контакта с Мелиссой, что он даже слетал в Лос-Анджелес, чтобы с ней повидаться. После того как вы снова встречаетесь, все компоненты исходной любовной связи восстанавливаются благодаря дофамину и окситоцину. Ласки, поцелуи, взгляды, объятия и оргазм могут восстановить любовную и доверительную химическую связь в мозге. Прилив окситоцина и дофамина подавляет тревогу и скептицизм и подкрепляет чувство любви.
Мамы часто предупреждают дочерей, чтобы те не подпускали к себе нового парня слишком близко и слишком рано, и этот совет на самом деле даже мудрее, чем им кажется. Объятия провоцируют выделение окситоцина в мозге, особенно у женщин, и с довольно большой вероятностью вызывают склонность доверять тому, кто вас обнимает[208]. А еще повышают вероятность того, что вы поверите любым словам обнимающего. Введение окситоцина или дофамина в мозг общественного животного может даже вызвать поведение, характерное для образования пары, без обычно предшествующих ему романтической любви и сексуального поведения, особенно у женщин[209]. Не забывайте и об эксперименте, проведенном в Швейцарии: ученые впрыснули в нос дозу окситоцина одной группе «инвесторов» и сравнили их с другой группой, получившей плацебо[210]. Инвесторы, которым дали окситоцин, предлагали вдвое больше денег, чем те, которые получили только плацебо. Окситоциновая группа была более склонна доверять незнакомцу, который представился финансовым консультантом, они были более уверены, что их инвестиции окупятся. По результатам исследования был сделан вывод, что окситоцин запускает структуры мозга, отвечающие за доверие[211].
В другом эксперименте, с объятиями, показано, что окситоцин выделяется в мозге после двадцатисекундного объятия с партнером, укрепляя тем самым привязанность между обнимающим и запуская центры доверия. Так что не давайте парню обнимать вас, если вы точно ему не доверяете. Прикосновения, взгляды, позитивное эмоциональное общение, поцелуи и оргазм при сексе тоже вызывают в женском мозге выделение окситоцина[212]. Подобный контакт может стать триггером для запуска структур, отвечающих за романтическую любовь. Эстроген и прогестерон еще больше усиливают этот эффект привязанности в женском мозге, повышая уровень окситоцина и дофамина. В одном исследовании показано, что в некоторые недели менструального цикла наградная система мозга у женщин работает интенсивнее[213]. Затем эти гормоны активируют центры любви и заботы, отключая при этом центры осторожности и избегания[214]. Иными словами, если у вас высокий уровень окситоцина и дофамина, вы не можете трезво рассуждать. Эти гормоны просто отключают скептицизм.
Стремление влюбиться всегда прячется где-то на заднем плане. Но вот когда вы уже влюблены, вам приходится выделять для возлюбленного место в жизни (и в мозге), в буквальном смысле включая его в свое самоощущение с помощью мозговых систем, отвечающих за привязанность и эмоциональную память. С развитием этого процесса вам нужно все меньше окситоциновой и дофаминовой стимуляции, чтобы поддерживать эмоциональную связь, и сжимать друг друга в объятиях все двадцать четыре часа в сутки становится необязательно.
Мозг изначально запрограммирован на стремление к романтической привязанности. Развитие мозга в утробе, забота, получаемая в младенчестве, и дальнейший эмоциональный опыт определяют, какими именно станут системы, отвечающие за любовь и доверие к другим[215]. Мелисса знала, что ее отец бабник, и из-за этого с большим скептицизмом относилась и к любви, и к долгосрочным отношениям. Соответственно, готовность влюбиться и сформировать эмоциональную связь зависит от вариаций в строении мозга, на которые влияют опыт и гормональное состояние мозга. Стресс в окружающей среде может или помочь, или помешать завести прочные отношения. Эмоциональная привязанность к людям, которые заботились о нас в детстве, длится всю жизнь. Эти люди, по сути, тоже становятся частью наших мозговых структур благодаря подкреплению, возникавшему при физической и эмоциональной заботе или ее отсутствии. Наши представления о безопасности формируются на основе опыта общения с заботливым, предсказуемым, надежным человеком. Если у нас нет такого опыта, центр безопасности в мозге, по сути, не формируется. Вы можете влюбиться, но вот добиться долгосрочной привязанности и удержать ее будет намного труднее[216].
Желание испытывать привязанность к человеку связано не с психотипом, а обусловлено работой определенных систем мозга.
Когда пара уже сформирована
Как навязчивая мысль: «Я должна быть с ним каждую минуту», – превращается в: «О, привет, это ты, милый. Как дела»? Скачки дофамина в мозге постепенно начинают притупляться. Если бы у нас был МРТ-сканер, на котором мы могли бы наблюдать за изменениями мозга женщины, когда тот переходит от ранней романтической любви к состоянию долгосрочных отношений, то мы бы увидели, что центры награждения и удовольствия и пульсирующие центры голода и ломки постепенно прекращают работу, а вот центры привязанности начинают светиться теплым желтым цветом.
Мы знаем, что восторженное чувство страстной любви длится не вечно – и кого-то такая потеря интенсивности сильно обескураживает. Именно так я познакомилась с Мелиссой. Через год после начала отношений с Робом она пришла ко мне и объяснила, что в первые пять месяцев они с Робом каждый день занимались восхитительным, возбуждающим сексом и с нетерпением ждали каждой минуты, которую проведут вместе. Теперь же они жили вместе, напряженно работали и начали обсуждать брак и семью. Но у нее началось какое-то «равнодушие» к отношениям. Ее интуиция не придавала ей прежней уверенности. Больше всего ее тревожил спад интереса к сексу. Дело не в том, что она еще кого-то нашла или хотя бы даже об этом задумывалась, а просто в том, что сейчас, особенно в сравнении с первыми пятью месяцами, из отношений пропали прежняя страсть и возбуждение, которых она ожидала. Что с ней не так? Роб точно тот самый? Все ли с ней нормально? Сможет ли она быть счастливой в долгих отношениях с ним, если сексуальная искра и интенсивные чувства уйдут?
Многие, подобно Мелиссе, считают, что потеря романтического кайфа от ранней любви – это признак того, что в отношениях что-то не так. На самом же деле, вполне возможно, пара просто переходит к важной долгосрочной стадии отношений, которой управляют дополнительные неврологические системы[217]. Ученые считают, что «сеть привязанности» – это отдельная структура мозга, которая сменяет головокружительную интенсивность романтической любви на длительные чувства покоя, мира и привязанности. Теперь, вдобавок к возбуждающим веществам из наградной системы (тому же дофамину), система привязанности и образования пары регулярно вызывает выделение окситоцина, по-прежнему заставляя партнеров искать приятной компании друг друга. Системы мозга, связанные с долгосрочной привязанностью и ее поддержкой, становятся более активными. Когда ученые из Университетского колледжа в Лондоне просканировали мозги людей, находившихся в любовных отношениях в среднем 2,3 года, то обнаружили, что у них работают уже не центры страстной любви, производящие дофамин, а другие системы мозга, например, те, что связаны с критическими оценками[218]. Активность в центре привязанности в следующие месяцы и годы поддерживается и подкрепляется взаимно приятным и позитивным опытом, который вызывает выделение окситоцина.
С практической точки зрения, этот переход от «потери головы от любви» к спокойной привязанности вполне логичен. В конце концов, уход за детьми был бы просто невозможен, если бы партнеры по-прежнему были сосредоточены исключительно друг на друге. Ослабление маниакальной привязанности и интенсивного желания секса, похоже, специально предназначено для того, чтобы обеспечить выживание наших генов. Это не признак охлаждения чувств, это признак того, что любовь переходит в новую, более устойчивую и долгосрочную фазу. За долгосрочные связи отвечают два нейрогормона – вазопрессин и окситоцин.
Эти гормоны, вырабатываемые гипофизом и гипоталамусом, контролируют поведение, связанное с социальной привязанностью[219]. Мужской мозг для социальных связей и родительства использует в основном вазопрессин, а женский мозг в этих же целях задействует окситоцин и эстроген[220]. У мужчин намного больше рецепторов вазопрессина, а у женщин – окситоцина. Считается, что для успешного формирования привязанности к романтическому партнеру мужчинам нужны оба этих нейрогормона[221]. Вазопрессин, выделение которого контролируется тестостероном и стимулируется оргазмом, повышает энергичность, внимательность и агрессивность мужчины. Когда влюбленные мужчины находятся под действием вазопрессина, они, словно лазерный луч, полностью концентрируются на возлюбленной и активно следят за ней в своем воображении, даже если ее нет рядом[222].
У мужчины и женщины в мозге вырабатываются два разных нейрогормона, именно поэтому у них отличается отношение к одним и тем же социальным функциям.
У женщин, напротив, привязанность к романтическому партнеру контролируется дофамином и окситоцином, которые выделяются при прикосновениях, доставлении и получении сексуального удовольствия. Возможно, согревать мои ступни – не приоритетная задача моего мужа в постели, но вот полежать в обнимку, чтобы выделился окситоцин, – очень даже приоритетная. Со временем окситоцин у женщин начинает выделяться, даже если они просто видят возлюбленного[223].
Исключительную связывающую силу окситоцина и вазопрессина очень подробно изучала Сью Картер на примере маленьких пушистых млекопитающих – желтобрюхих полевок, у которых пары образуются на всю жизнь[224]. Как и людей, полевок охватывает бурная страсть, когда они только встречаются, и два дня они практически беспрерывно занимаются сексом. Но, в отличие от людей, за химическими изменениями в мозгах полевок во время этих забав можно непосредственно наблюдать. Согласно исследованиям, сексуальные отношения вызывают выделение больших объемов окситоцина в мозге самки и вазопрессина – в мозге самца. Два этих нейрогормона, в свою очередь, повышают уровень дофамина – гормона удовольствия, – после чего полевки начинают обожать только друг друга. Благодаря этому прочному нейрохимическому «клею» пара образуется на всю жизнь.
И у мужчин, и у женщин окситоцин вызывает расслабление, бесстрашие, привязанность и довольство друг другом. А чтобы поддерживать его эффекты в долгосрочной перспективе, центру привязанности мозга необходима постоянная, почти ежедневная активация с помощью окситоцина, выделяющегося при близости и прикосновениях. По данным исследований шведки Керстин Увнас-Моберг, мужчинам нужно в два-три раза больше прикосновений, чем женщинам, чтобы поддерживать тот же самый уровень окситоцина[225]. Без частых прикосновений, – например, когда пара на какое-то время разлучается, – дофаминовые и окситоциновые системы и рецепторы мозга начинают голодать. Парочки нередко даже не понимают, насколько же зависят от общества друг друга, пока на какое-то время не разлучаются; окситоцин, выделяющийся в мозге, заставляет их снова и снова возвращаться друг к другу для удовольствия, комфорта и спокойствия[226]. Неудивительно, что Роб тогда полетел в Лос-Анджелес.
Секс, стресс и женский мозг
В ходе исследований на полевках показано и то, как по-разному работает привязанность у самцов и самок[227]. У самок желтобрюхих полевок формирование пары лучше всего происходит в условиях низкого стресса, а у самцов – при сильном стрессе. Ученые из Мэрилендского университета обнаружили, что если самку полевки поместить в стрессовую ситуацию, то у нее не сформируется привязанность к самцу, с которым она спарится. А вот если стрессу подвергнуть самца полевки, он образует пару с первой же встреченной самкой[228].
У людей ситуация похожа: «центр любви» мужчин работает сильнее, когда стресс силен[229]. Например, после тяжелых физических нагрузок мужчина готов к быстрой сексуальной связи с первой же женщиной, которая ему не откажет. Возможно, именно поэтому военные, пережившие тяжелый стресс, нередко возвращаются с войны с невестами. Напротив, женщин стресс заставляет давать отпор любым ухаживаниям или выражениям привязанности и желания. Возможно, дело здесь в том, что гормон стресса, кортизол, блокирует работу окситоцина в мозге женщины, внезапно отключая ее желание секса и вообще прикосновений. Перспектива девять месяцев ходить беременной, а потом ухаживать за младенцем, в стрессовом состоянии прельщает женщину куда меньше, чем мужчину возможность по-быстрому выплеснуть немного спермы.
Ген моногамии
Любовная жизнь разных подвидов полевок еще и помогла нам разобраться в механизмах мозга, отвечающих за моногамию, – черту, характерную лишь для 5 % млекопитающих. Желтобрюхие полевки – настоящие чемпионы по образованию пар, формирующие моногамные семьи на всю жизнь после сексуального марафона. Горные полевки, напротив, вообще никогда не образуют прочных пар. Разница, как обнаружили ученые, в том, что у желтобрюхих полевок есть ген, который можно вполне оправданно назвать «геном моногамии» – маленький кусочек ДНК, которого нет у горных полевок[230]. Когда отношения с Робом стали серьезнее, Мелисса начала беспокоиться, какой «полевкой» он окажется: желтобрюхой или горной?
Насколько известно ученым, поведение мужчин охватывает абсолютно весь спектр – от полной полигамии до полной моногамии. Предполагается, что эти модели поведения зависят от различных генов и гормонов[231]. Например, есть ген, который кодирует определенные типы вазопрессиновых рецепторов в мозге. У желтобрюхих полевок – носителей этого гена – в мозге больше вазопрессиновых рецепторов, чем у горных полевок, и, соответственно, они намного более чувствительны к действию вазопрессина, которое вызывает стремление образовать пару. Когда ученые ввели этот «недостающий» ген в мозги горных полевок, обычно неразборчивые в связях самцы мгновенно превратились в моногамных, привязанных к семье папаш-домоседов[232].
Самцы с более длинной версией гена вазопрессиновых рецепторов демонстрируют более моногамное поведение и проводят больше времени, вычесывая и вылизывая детенышей. Кроме того, они демонстрируют более явное предпочтение уже имеющимся партнершам, даже если им дают возможность сбежать с молодой, фертильной и игривой самкой[233]. Самцы с самой длинной вариацией гена – самые надежные и достойные доверия партнеры и отцы. Человеческий «вазопрессиновый» ген имеет по меньшей мере семнадцать разновидностей, так что женщины-ученые сейчас часто шутят, что важнее всего в мужчине – длина вазопрессинового гена, а не кое-чего другого. Может быть, когда-нибудь в аптеках будет продаваться тест, похожий на тест на беременность, определяющий длину этого гена, и вы сможете заранее убедиться, хороший ли делаете выбор, до того, как решите выйти замуж. Соответственно, степень моногамности мужчины отчасти определяется генетически и передается следующему поколению. Вполне возможно, что заботливым отцом и верным партнером нужно родиться, и это не зависит ни от воспитания, ни от примера собственного отца.
У наших ближайших родичей-приматов – шимпанзе и бонобо – длина этого гена тоже различается, и это видно по их социальному поведению[234]. Шимпанзе, у которых ген короче, живут территориальными общинами, которые контролируются самцами, организующими частые и смертоносные набеги на соседей. Общины бонобо управляются женскими иерархиями и закрепляют каждое социальное взаимодействие небольшим сексуальным потиранием друг о друга. Они очень социальны, и у них длинная версия гена[235]. Человеческая версия вазопрессинового гена больше похожа на ген бонобо. Похоже, что те, у кого версия гена более длинная, более отзывчивы социально. Например, этот ген короче у людей с аутизмом – заболеванием, сопровождаемым выраженными нарушениями социального общения[236]. Соответственно, разница в поведении с партнерами вполне может быть связана с индивидуальными различиями в длине этого гена и в гормонах[237].
Поскольку женщины могут рожать детей лишь каждые девять месяцев, им хочется завязать длительные и прочные отношения с мужчинами, которые помогут растить этих детей. Но реальность сложнее, чем теория. Женщины, как известно, тоже изменяют мужьям[238]. Ученые обнаружили, что самки «моногамных» видов птиц иногда идут налево, чтобы получить самые лучшие гены для своих детенышей. Эволюционные биологи уже давно подозревают, что данные о воробьях и курах в определенной степени можно перенести и на людей.
Расставание
Однажды вечером Роб не позвонил Мелиссе, хотя обещал это сделать. На него это было непохоже, и ее начало терзать беспокойство. С ним что-то случилось? Или он сейчас с другой женщиной? Мелисса всем телом чувствовала страх. Как ни странно, состояние романтической любви может снова «включиться» при угрозе или страхе потерять партнера – страхе, что вас бросят. Расставание на самом деле усиливает воздействие страстной любви на мозговые структуры и мужчин, и женщин[239]. Этот участок мозга отчаянно жаждет вернуться к возлюбленному. Начинается настоящая ломка, похожая на наркотическую. В некоторые моменты кажется, что вся ваша жизнь находится под угрозой, а в миндалевидном теле запускается состояние страха и тревожности. Передняя поясная кора – часть мозга, отвечающая за беспокойство и критические оценки начинает вырабатывать негативные мысли о потере возлюбленного[240]. В этом высокомотивированном, напряженном состоянии мозг становится просто одержим воссоединением. Это состояние вызывает не чувства доверия и привязанности – оно заставляет с болезненной напряженностью искать возлюбленного. Мелисса просто с ума сходила от мысли, что может потерять Роба. Та часть ее личности, которая соединилась с ним и вобрала в себя его мнения, интересы, воззрения, хобби, манеры и характер, находилась в остром состоянии эмоциональной, физической и когнитивной ломки – эти процессы запускаются глубоко внутри наградной системы мозга.
Пьянящее расширение личности, которое произошло в период сильнейшего романтического любовного кайфа, сменяется болезненным сокращением. А когда женщины сталкиваются с предательством или утратой любви, они реагируют не так, как мужчины. Когда уходит любовь, брошенные мужчины в три-четыре раза чаще рискуют покончить жизнь самоубийством. А вот женщины погружаются в пучины депрессии. Брошенные женщины не могут есть, спать, работать и концентрировать внимание, постоянно плачут, отрешаются от социальной активности и думают о самоубийстве. Моя восемнадцатилетняя пациентка Луиза, например, два года была неразлучна со своим парнем Джейсоном до того дня, когда он уехал учиться в университет. Он неожиданно бросил ее, заявив, что хочет быть свободным и встречаться с другими девушками, пока ее нет рядом. Через четыре дня мне позвонил испуганный отец Луизы. Она лежала на полу, безутешно рыдая, не ела и не спала, звала Джейсона и стонала, что лучше умереть, чем жить без него.
Луизе было больно – в буквальном смысле – из-за утраты любви. До недавнего времени мы считали, что выражения вроде «задетые чувства» и «разбитое сердце» – просто поэтические метафоры. Но в новых исследованиях в области визуализации мозга показано, что они совершенно точны[241]. Отказ, как выяснилось, причиняет вполне реальную физическую боль, потому что вызывает срабатывание тех же систем мозга. Сканирование мозга людей, которых только что бросили возлюбленные, показало и химический сдвиг – от высокой активности, вызванной романтической любовью, до бесцветной биохимии горя и утраты. Мелисса пока что до этого еще не дошла. Без скачков дофамина, вызванных любовью, депрессия и отчаяние окутывают мозг, подобно черному облаку. Именно это произошло с Луизой, но не с Мелиссой. Роб просто забыл, что должен был ей позвонить, и ушел с друзьями играть в покер. Осознав, какую боль причинил Мелиссе, он извинился и пообещал всегда ей звонить. Этот случай помог и Мелиссе, и Робу понять, насколько же они стали необходимы друг другу, и даже подтолкнул их сделать следующий шаг к закреплению отношений: вскоре они обручились.
Страх расставания генетически обусловленное чувство, которое выработано для того, чтобы не потерять партнера.
Вполне возможно, что «мозговая боль» от утраты любви развилась у нас как физический сигнал тревоги, предупреждающий об опасности расставания[242]. Боль заставляет нас сосредоточить внимание, нарушает поведение и заставляет как можно скорее озаботиться своей безопасностью и избавиться от страданий. Учитывая, насколько для выживания человека важно найти пару, дать потомство и обеспечить себя пищей, заботой и защитой, боль от потери и отказа, скорее всего, намертво запрограммирована в нашем мозге, и мы стараемся ее избегать или, по крайней мере, после этого быстро найти себе другого партнера, который снова собьет нас с ног пьянящей волной дофаминового и окситоцинового кайфа. Что же вызывает этот кайф? Секс.
Глава 4
Секс: мозг ниже пояса
Наконец-то все встало на свои места. Она была совершенно спокойна – в этом помог массаж. Отпуск – идеальное время. Никакой работы, беспокойства, телефонных звонков, электронной почты. Мозгу Марси просто было некуда больше бежать. Ее ступни были теплыми, ей не хотелось срочно вскочить в поисках пары теплых носков. Он был горячим и отличным любовником. Она могла просто расслабиться и получать удовольствие. Центр тревоги в мозге отключался. Область принятия сознательных решений работала не так интенсивно. Нейрохимические и неврологические структуры готовились к оргазму. Три, два, один, пуск!
Женское сексуальное возбуждение, как бы иронично это ни звучало, начинается с отключения мозга[243]. Импульсы могут достичь центров удовольствия и вызвать оргазм, только если деактивировано миндалевидное тело – центр страха и тревожности. Если миндалевидное тело не отключится, то любая беспокойная мысль, возникшая в последнюю секунду (о работе, детях, распорядке дня, о том, где взять денег на ужин), может перекрыть путь к оргазму.
Возможно, именно необходимостью этого дополнительного неврологического шага объясняется то, почему женщине требуется в среднем от трех до десяти раз больше времени, чем среднестатистическому мужчине, чтобы достичь оргазма[244]. Так что, девочки, скажите вашим мальчикам, чтобы они не спешили и потерпели, особенно если вы хотите забеременеть. Доказано, что биологическая причина того, почему мужчины кончают быстрее, состоит в том, что у женщин, испытавших оргазм после мужской эякуляции, вероятность забеременеть повышается.
Это довольно тонкая система, но вот соединение с мозгом у нее самое прямое. Нервы на кончике клитора отправляют сигналы прямиком к центру сексуального удовольствия в мозге женщины. Когда эти нервы стимулируют, они повышают электрохимическую активность до тех пор, пока она не доходит до определенного предела, провоцируя целый взрыв импульсов и выделение нейрохимических веществ, отвечающих за привязанность и хорошее настроение – дофамина, окситоцина, эндорфинов[245]. Ах, оргазм! Если стимуляцию клитора прекратить слишком рано, если нервы клитора недостаточно чувствительны или если стимуляции мешают страх, стресс или чувство вины, то ничего не получится.
Женщина должна чувствовать себя в безопасности с партнером, для того чтобы испытать оргазм.
Марси пришла ко мне на консультацию после знакомства с Джоном. Первые длительные, глубокие отношения у нее случились с Гленном, когда ей было немного за двадцать, но слишком долго они не продлились, хотя он был привлекательным, а она чувствовала себя комфортно и в полной безопасности. Она наслаждалась сексом с ним и всегда получала отличные оргазмы, но замуж за него выходить ей не хотелось. Когда она снова начала искать партнера и познакомилась с Джоном, оказалось, что на него ее тело не реагирует с такой же готовностью. Дело было отнюдь не в том, что Джон плохой любовник или у него что-то не так с «оборудованием»: он был веселее и даже красивее Гленна. Но Джон не был Гленном, мужчиной, с которым ей было комфортно и безопасно. Джон был новым для нее человеком, так что она слишком напрягалась в его присутствии и никак не могла получить оргазм. Однажды Марси пошла к врачу с жалобами на сильные спазмы в шее, и он прописал ей «Валиум[246]» для расслабления мышц. За ужином она приняла таблетку, и когда они с Джоном легли в постель и занялись любовью, оргазма удалось достичь без труда. «Валиум» помог мозгу расслабиться, миндалевидное тело отключилось, и она смогла легко достичь нейрохимического порога оргазма[247].
Если вы не расслаблены, вам некомфортно, неуютно и не тепло, скорее всего, ничего не получится. По результатам исследования, в рамках которого сканировали мозг женщин, получавших оргазм, установлено, что женщине нужен комфорт и теплые ступни, прежде чем она задумается о сексе[248]. Многим женщинам расслабленное состояние – после теплой ванны, массажа ступней, в отпуске или после употребления алкоголя – помогает легче достичь оргазма даже с партнерами, с которыми им не до конца комфортно[249].
Женщины, которые по уши влюблены и находятся на ранней стадии страстной любви, которые чувствуют, что партнеры желают и боготворят их, легче достигают оргазма. Некоторым женщинам помогает легче достичь оргазма чувство безопасности, которое обеспечивают долгосрочные отношения или брак, а с малознакомым человеком они чувствуют себя не так уверенно[250]. Когда оргазм заканчивается, лицо и грудь женщины заливаются краской – волны окситоцина вызывают расширение кровеносных сосудов. Ее лицо сияет от удовольствия. Страх и стресс блокируются. Но вот для мужчин все происходящее остается великой тайной. Наверное, каждой женщине доводилось слышать от мужчины, лежащего рядом с ней в постели, вопрос: «Ты кончила?». Часто он вполне реально не может этого понять.
Из-за тонкой взаимосвязи между психологией и физиологией женский оргазм оставался непонятным и для сбитых с толку мужчин, и для ученых. Женщины не одно десятилетие добровольно соглашались, чтобы ученые тыкали их, снимали на видео, записывали на пленку, брали интервью, измеряли, подключали к датчикам, наблюдали за ними. Все компоненты женского оргазма – частое дыхание, выгибание спины, теплые ступни, гримасы на лице, непроизвольные вскрики и резкое повышение артериального давления – были задокументированы. А сейчас благодаря МРТ-сканированию, которое показывает, какие области мозга активируются, а какие деактивируются, мы намного больше знаем о том, как оргазм контролируется женским мозгом.
Если бы мы просканировали мозг Марси с помощью МРТ, когда она отправилась в спальню с Джоном, то увидели бы, как активируются многие системы ее мозга. Когда она ляжет под теплое одеяло, прижмется к Джону и начнет обнимать и целовать его, некоторые области ее мозга успокоятся, а вот участки, отвечающие за чувствительность гениталий и груди, активизируются. Когда Джон коснется ее клитора, ее «светящиеся» области мозга постепенно станут ярко-красными, а с ростом возбуждения от стимуляции клитора участок мозга, отвечающий за беспокойство и страх, – миндалевидное тело – будет все менее активен и приобретет спокойный синий цвет. Когда она еще больше возбудится и притянет его к себе (и в себя), миндалевидное тело полностью отключится, а центры удовольствия начнут светиться красным, пока – бинго! – ее мозг и тело не наполнятся быстрыми, пульсирующими волнами оргазма.
У мужчин оргазм работает проще. Для сексуального удовлетворения необходимо, чтобы кровь прилила к определенной части тела. А вот у женщины должны сойтись все нейрохимические звезды. И, что еще важнее, она должна доверять тому, с кем спит.
Поскольку мужская модель возбуждения не выходит за рамки простой гидравлики (кровь приливает к половому члену, вызывая эрекцию), ученые очень долго искали такой же или похожий по простоте механизм и у женщин. Врачи предполагали, что у женщин возникают проблемы с возбуждением из-за плохого кровоснабжения клитора. Впрочем, доказательств этому найти так и не удалось, более того, ученые, как ни старались, не смогли даже найти способ измерить хоть какие-нибудь изменения в клиторе при его возбуждении[251]. Так что пришлось на ощупь искать другие индикаторы, например, выделение смазки во влагалище. Это пришлось измерять весьма неуклюжими методами, среди них взвешивание тампонов до и после того, как участницы исследования посмотрели эротический фильм. Научное понимание женской сексуальной реакции на десятилетия, а то и столетия отстает от исследований мужской эрекции, а прогресс просто до ужаса медленный. Даже в недавно изданном учебнике анатомии вообще нет описания клитора, зато на описание пениса выделено три страницы[252]. Врачи до сих искренне считают, что, если у мужчины не встает член, это очень серьезная медицинская проблема, но вот сексуальное удовлетворение женщин с таким рвением не изучают[253].
Женский оргазм – предмет малоизученный, трудноуловимый и сильно зависящий от мозга.
После сенсационного появления «Виагры» в 1998 г. научный интерес к разнице между полами разгорелся с новой силой. Фармацевтические компании с ног сбивались, пытаясь разработать какую-нибудь таблетку или пластырь, которые могли бы с такой же надежностью усилить сексуальное возбуждение женщин. Правда, усилия по поиску «розовой “Виагры”» для женщин пока что закончились полным провалом. В 2004 г. компания Pfizer наконец завершила свой восьмилетний труд, доказав, что «Виагра» повышает приток крови к клитору и, следовательно, должна увеличивать и сексуальное удовлетворение женщин.
Сейчас мы точно знаем, что женский мозг – это не просто более маленькая версия мужского мозга; точно так же и клитор – это не просто маленький пенис. Все кольцо из тканей, окружающих вход во влагалище, уретру и внешнюю треть влагалища, соединено с кончиком клитора нервами и кровеносными сосудами – так что за возбуждение, ведущее к оргазму, тоже должны отвечать все эти ткани. Некоторые женщины называют эту область своим «огненным кольцом».
Кроме того, что бы там себе ни думал Фрейд, на самом деле нет никакого «вагинального оргазма», отдельного от клиторального. Почти сто лет его теория заставляла женщин считать себя неполноценными или не совсем настоящими женщинами, если они испытывали только клиторальный оргазм. Фрейд, конечно же, вообще ничего не знал об анатомии клитора или женского мозга. Нейробиологи обнаружили, что влагалище соединено с клитором, и за женский оргазм отвечает только этот орган, напрямую соединенный с центрами удовольствия в мозге. Клитор – это настоящий «мозг ниже пояса». А вот действие происходит не только ниже пояса и управляется не только психологическими факторами. Для современного нейробиолога вообще нет разницы между физиологией и психологией, это просто две стороны одной и той же медали.
Чтобы испортить настроение, много не надо
Запах изо рта, слишком много слюны, неуклюжее движение коленом, рукой или ртом – практически любая мелочь может заставить миндалевидное тело женского мозга снова заработать, отключая и сексуальный интерес, и возможность достичь оргазма.
Мозг женщины может вытащить из памяти какие-нибудь плохие воспоминания, вызывающие чувство стыда, неловкости или небезопасности. Двадцативосьмилетняя Джулия пришла ко мне с жалобой, что не может достичь оргазма. Позже выяснилось, что в детстве к ней приставал дядя, и из-за этого опыта она в принципе не любит секс. Она чувствовала невероятную тревогу во время секса, даже занимаясь им с верным и любящим женихом. Четыре из каждых десяти женщин, подобно Джулии, пережили в детстве подобный травмирующий сексуальный опыт, и из-за этого их мозг даже во взрослом возрасте не может избавиться от беспокойства, а неспособность достичь оргазма как раз является одним из самых распространенных симптомов. Джулия смогла в большей степени наслаждаться сексом, пройдя сексуальную терапию и проработав травмы. Через несколько месяцев после этого она позвонила мне и сказала, что впервые испытала оргазм.
У женщин возбуждение в большой степени зависит и от биологических, и от психологических факторов. Женщины, которые занимаются сразу кучей дел, чаще отвлекаются, и работа многочисленных центров мозга мешает сексуальному желанию. Через три месяца после перехода на новую работу, где пришлось проводить много времени, у другой моей пациентки начались проблемы с достижением оргазма. У нее вообще не было времени на отдых, чтобы расслабиться с мужем, поэтому она начала имитировать оргазмы, чтобы не задевать его самолюбия. Беспокойство и напряжение на работе мешало ей расслабиться, почувствовать себя в безопасности и дать миндалевидному телу отключиться.
Возможно, женщины любят вибраторы в том числе и из-за того, что беспокойство и стресс влияют на сексуальное удовлетворение. Потрогав вибратором клитор, оргазм можно получить проще и быстрее. Вам не придется задумываться об отношениях, о самолюбии партнера, о том, не кончит ли он слишком рано или как вы выглядите в постели. Еще одна моя пациентка – разведенная, в возрасте за сорок – настолько привыкла к своему вибратору, что, когда у нее снова завязались отношения с мужчиной, она обнаружила, что он не идет ни в какое сравнение с ее механическим устройством. В конце концов, ей пришлось пойти на крайние меры: она закопала вибратор на заднем дворе, чтобы заставить себя снова привыкнуть к настоящему половому члену.
У женщины должно быть настроение. Перед сексом ей нужны спокойные, мягкие чувства, которые обеспечиваются отношениями, а еще она не должна злиться на него. Злость на партнера – одна из самых популярных причин сексуальных проблем. Многие секс-терапевты говорят, что для женщин предварительные ласки – это все, что происходило в предыдущие двадцать четыре часа перед введением пениса во влагалище, а для мужчин – все, что происходило в последние три минуты. Поскольку у женщины активируется сразу множество участков мозга, ей нужно сначала создать определенное настроение – расслабиться и установить позитивную связь с партнером. Вот почему ей нужны добрых двадцать четыре часа, чтобы прийти в настроение, и вот почему отпуск – такой мощный афродизиак: он позволяет женщине отключиться от ежедневных жизненных стрессов. Так что, мальчики, да – несите цветы, шоколадки и добрые слова, это работает. Женщина не может злиться на своего мужчину и одновременно хотеть от него секса. И, девочки, скажите своим мальчикам, что, если они в этот день на что-то надеются, не надо к вам придираться или ссориться. Иначе им придется ждать перезагрузки вашего «таймера» целые сутки, прежде чем пробовать снова.
Для чего нужен женский оргазм?
С эволюционной точки зрения предназначение мужского оргазма – вовсе не загадка. Это простая с биологической точки зрения эякуляция, сопровождаемая почти наркотическим желанием снова заняться сексом. Теория гласит, что чем больше «осеменений» проведет мужчина, тем выше его шансы передать свои гены в следующем поколении. А вот женский сексуальный экстаз – это явление более сложное и скрытое, но при этом его можно легко имитировать. Женщинам не обязательно испытывать оргазм, чтобы зачать ребенка, хотя он и помогает.
Несмотря на то, что некоторые ученые считают, что женский оргазм вообще ни для чего не нужен, на самом деле он заставляет женщину дольше лежать после секса, пассивно сохраняя в себе сперму и повышая вероятность зачатия. К тому же оргазм – это сильнейшее удовольствие, а всем, что помогает почувствовать себя лучше, вы готовы заниматься снова и снова, именно это и замышляла матушка-природа. Другие ученые предполагают, что женский оргазм появился в результате эволюции, чтобы укрепить привязанность между партнерами – он вызывает у женщины чувство привязанности и доверия. Оргазм – это знак сексуального удовлетворения и преданности любовнику.
Многие эволюционные психологи, кроме того, считают женский оргазм сложной адаптацией, которая помогает женщинам выбирать, даже не всегда это осознавая, кому из любовников позволить оплодотворить яйцеклетки[254]. Учащенное дыхание, стоны, стук сердца, мышечные сокращения и спазмы и почти галлюцинаторное состояние удовольствия, вызываемое оргазмом, – все это на самом деле может являться сложным биологическим событием, имеющим функциональное значение. Ученые считают, что оргазм может служить своеобразным «конкурсом спермы», в котором тело и мозг женщины выбирают победителя[255].
Как уже довольно давно известно, мышечные сокращения и всасывающие движения матки, ассоциирующиеся с женским оргазмом, помогают сперме легче проникать через слизистую оболочку шейки матки. В одной опубликованной статье, где описывалась сила всасывающих движений матки, автор-врач сообщил, что сокращения матки и влагалища во время секса пациентки с моряком стащили с того презерватив[256]. При осмотре презерватив был найден в узком цервикальном канале[257]. Это означает, что женский оргазм может использоваться организмом для притягивания сперматозоидов к яйцеклетке. Ученые обнаружили, что если женщина испытывает оргазм в течение 1–45 минут после эякуляции партнера, внутри остается намного больше спермы, чем в случае, если она оргазма не испытывает[258]. Если оргазма нет, то меньше сперматозоидов попадает в шейку матки – входные ворота, ведущие к яйцеклетке. Мужчина беспокоится, удовлетворяет ли женщину как любовник, из страха, что она может уйти и никогда больше не заняться с ним сексом, а вот женщины, испытывающие оргазм, на самом деле, возможно, ведут куда более тонкую игру. С помощью оргазма женщина решает, какой из партнеров станет отцом ее детей. Если первобытный мозг Марси считает Джона достаточно сексуальным и красивым, чтобы его гены были достойны передачи потомству, достижение оргазма именно с ним становится очень важной задачей.
Биология умеет обходить любые наши сознательные рассуждения, манипулируя реальностью таким образом, чтобы обеспечить эволюционное выживание, так что бессознательные мозговые структуры женщины выберут более красивого мужчину, потому что он даст ей более сильные оргазмы. Бихевиоральные экологи также отмечают, что самки животных – от скорпионовых мух до ласточек-касаток – предпочитают самцов с большей степенью двусторонней симметрии, то есть сходством левой и правой половин тела. Степень сходства может быть важна потому, что превращение генов в части тела может быть нарушено болезнью, недоеданием или генетическими дефектами. Плохие гены или болезни могут вызвать заметное отклонение от двусторонней симметрии в руках, глазах и даже хвостовом оперении птиц, а ведь именно на визуальной оценке основывают свой выбор наши товарки из царства животных. У людей все то же самое: женщины хотят, чтобы отцами их детей стали самые красивые мужчины. У самых лучших самцов – с сильной иммунной системой, здоровых и способных обеспечить потомство – выше степень симметрии. Самки, которые выбирают симметричных партнеров, обеспечивают хорошие гены своему потомству.
Симметрия – показатель не только физического и психического здоровья, но и залог успеха мужчин у женщин.
Люди тоже разделяют это предпочтение. В различных исследованиях женщины постоянно выбирали мужчин, чьи лица, ладони, плечи и другие части тела более симметричны[259]. И это вопрос не только голой эстетики. В медицинской литературе появляется все больше доказательств того, что симметричные люди физически и психологически более здоровы, чем их менее симметричные собратья. Так что если парень, с которым вы встречаетесь, кажется вам на вид каким-то странненьким, и это вас настораживает, возможно, это сама природа подает вам сигнал о качестве его генов[260]. Так уж вышло, что Джон был самым красивым мужчиной из всех, с кем когда-либо встречалась Марси, и, возможно, это как-то повлияло на ее решение родить от него детей.
Ученые предположили, что если женский оргазм – это адаптация, позволяющая заполучить лучшие гены для потомства, то женщины будут чаще испытывать оргазм при сексе с красивыми, симметричными партнерами. Ученые из Университета Альбукерке наблюдали за 86 сексуально активными гетеросексуальными парами[261]. Средний возраст их составлял двадцать два года, и все пары пробыли вместе не менее двух лет, так что у них уже установились доверительные отношения. Ученые приватно и анонимно опросили всех участников и участниц исследования об их сексуальном опыте и оргазмах. Затем они взяли фотографии лиц всех участников и с помощью компьютера проанализировали, насколько их черты симметричны. Кроме того, они измерили различные части тела: ширину локтей, запястий, ладоней, лодыжек, ступней, костей ног и длину указательного пальца и мизинца.
И в самом деле, гипотетическая зависимость между мужской симметрией и женским оргазмом подтвердилась. Сообщения женщин и их супругов показали, что те женщины, партнеры которых обладали наиболее симметричным телосложением, намного чаще получали оргазм во время секса, чем те, чьи партнеры были менее симметричны.
Привлекательные мужчины и сами это знают. Согласно результатам исследований, у мужчин с симметричным телосложением период ухаживания перед первым сексом с женщиной был самым коротким[262]. Кроме того, они вкладывают меньше всего времени и денег в свидания. А еще эти красавчики чаще изменяют своим женщинам, чем мужчины с менее «сбалансированными» телами. Нам, женщинам, совсем не нравится в это верить. Нам больше нравится гипотеза привязанности, которая гласит, что больше всего оргазмов получают женщины, живущие с добрыми, заботливыми мужчинами. Но на самом деле есть две отдельные категории мужчин. Одни – для горячего секса, другие – для безопасности, комфорта и воспитания детей. Женщины очень надеются, что где-то есть мужчины, которые соответствуют сразу всем этим критериям, но, к сожалению, наука показывает, что они лишь выдают желаемое за действительное.
Конечно же, ни один человек не обладает идеально симметричным строением тела, но наибольшая степень симметрии ассоциируется у нас с наибольшей красотой. К удивлению ученых, романтическая страсть женщин к их возлюбленным никак не сказывалась на частоте оргазмов. Но мало этого: согласно расхожему мнению, предохранение от беременности и болезней повышает частоту оргазмов у женщин якобы потому, что помогает им лучше расслабиться во время полового акта, но оказалось, что применение средств контрацепции вообще никак не сказывается на женском оргазме[263]. С частотой оргазмов во время секса коррелировал только один параметр: внешняя красота мужчины[264]. В конце концов, наши мозги запрограммированы на выживание в каменном веке, в котором не было вообще никаких контрацептивов. С эволюционной точки зрения, презервативы и противозачаточные таблетки – это краткий миг в истории, и они еще никак не могли глобально повлиять на эмоции, переживаемые во время секса.
Биологические основы женской неверности
Мать-природа пользуется всеми возможными средствами, чтобы заставить людей собираться парами и заводить детей, а для этого требуется заниматься сексом в определенное время месяца[265]. Запахи, например, сильно связаны с эмоциями, памятью и сексуальным поведением. Женские носы и мозговые структуры становятся особенно чувствительными незадолго до овуляции не только к обычным запахам, но и к незаметному эффекту мужских феромонов[266]. Феромоны – это социальные вещества, выделяемые людьми и другими животными через кожу и потовые железы[267]. Они присутствуют, например, в мужском поте. Феромоны меняют восприятие и эмоции в мозге и влияют на желания, в том числе на желание заняться сексом. Мозг меняет свою чувствительность к запахам, когда уровень эстрогена растет, приближаясь к овуляции[268]. Феромонов нужно совсем немного: для мощного эффекта хватит даже количества, содержащегося в одной сотой части капельки человеческого пота. Неудивительно, что парфюмерная промышленность просто с ума сходит, пытаясь добавлять их во всякие духи и кремы для бритья.
Но индустрия запахов не знает, что эффект зависит от дня и даже часа менструального цикла[269]. Например, когда женщины незадолго до овуляции, на пике фертильности, подвергаются воздействию выделяемого мужскими потовыми железами феромона под названием «андростадиенон» (близкого родственника андростендиона, важного андрогена, вырабатываемого яичниками), буквально через шесть минут их настроение улучшается, а внимание обостряется[270]. Эти летучие феромоны потом не дают настроению женщины испортиться еще несколько часов. Начиная с подросткового возраста только женский мозг – не мужской – способен обнаруживать андростадиенон, причем даже женский мозг чувствителен к нему только в определенное время месяца[271]. Возможно, андростадиенон воздействует на эмоции женщин, находящихся на ежемесячном репродуктивном пике, чтобы проложить дорогу для социальных и репродуктивных взаимодействий. Что интересно, Марси на первом приеме сказала мне, что в запахе Джона есть что-то пленительное.
Воспользовавшись для эксперимента образцами запаха мужчин и женскими носами, Ян Гавличек из Карлова университета в Праге выдвинул довольно неоднозначную теорию воздействия феромонов на женский мозг[272]. Он обнаружил, что во время овуляции женщины, у которых уже есть партнеры, предпочитают запахи других, более доминирующих мужчин, а вот у одиноких женщин такого предпочтения не было. Гавличек утверждает, что его данные доказывают теорию, что одинокие женщины хотят найти заботливого мужчину, который поможет содержать семью. Но после того как крепкий тыл будет обеспечен, у женщин появляется биологическое стремление тайком завести отношения с мужчинами, у которых самые лучшие гены. В ходе исследования схем спаривания у птиц, которые, как когда-то считалось, заводят пары на всю жизнь, показано, что до 30 % всех птенцов рождаются не от тех самцов, которые ухаживают за ними и живут вместе с матерями[273].
Еще один удар по мифу о женской верности – грязный маленький секрет, открывшийся благодаря исследованиям человеческой генетики. До 10 % предполагаемых отцов, прошедших генетическое тестирование, оказались не родственниками детей, которых с полной уверенностью считали своими[274]. По этическим соображениям ученые скрывают эту маленькую подробность. Почему это происходит? Неужели женский мозг с большей вероятностью испытывает способствующий зачатию оргазм, если женщина спит с другим мужчиной? Получить оргазм с особенно желанным партнером – это, как считается, репродуктивное преимущество[275]. Поскольку при оргазме сперматозоиды всасываются глубоко внутрь женского репродуктивного тракта, оргазм, испытанный с привлекательным мужчиной, повышает вероятность того, что сперматозоид доберется до яйцеклетки[276]. Возможно, именно благодаря повышенным шансам на зачатие с особенно сексуальным партнером другие мужчины обычно кажутся особенно привлекательными для женщин на второй неделе менструального цикла, перед овуляцией – в самое фертильное и игривое время месяца[277].
В другом исследовании показано, что женщины, у которых роман на стороне, начинают чаще имитировать оргазм со своим основным партнером[278]. Более того, даже женщины, которые просто флиртовали с другими мужчинами, все равно чаще имитировали оргазм. Мужчины неспроста биологически настроены на поиск признаков сексуального удовлетворения у женщин: удовлетворение – это признак верности. Имитация оргазма, возможно, помогает женщине отвлечь внимание от своей неверности. Для мужчин имитация сексуального интереса к основной партнерше – это старая как мир уловка, с помощью которой они притворяются, что остаются верны, причем иногда это может длиться буквально годами. Доказано, что, когда женщины действительно занимаются внебрачным сексом, они сохраняют меньше спермы от основного партнера (во многих случаях мужа) и получают больше оргазмов во время тайных встреч, сохраняя больше спермы от любовников[279]. Если взять все эти данные в комплексе, то получается, что женский оргазм – это вовсе не метод достижения привязанности к хорошему парню, за которого вы хотите выйти замуж, а весьма расчетливая, бессознательная, примитивная оценка генетической одаренности любовника. Женщины «созданы для моногамии» не в большей степени, чем мужчины[280]. Рассматривать разные варианты – в самой их природе, и они имитируют оргазм, чтобы отвлечь внимание партнера от своей неверности.
Топливо для любви
Триггером сексуального желания для обоих полов является андроген тестостерон, вещество, которое нередко ошибочно называют «мужским гормоном». На самом деле это гормон секса и агрессии, и его много и у мужчин, и у женщин. У мужчин он вырабатывается в яичках и надпочечниках, а у женщин – в яичниках и надпочечниках[281]. И для мужчин, и для женщин тестостерон является химическим топливом, запускающим в мозге сексуальный «мотор». Когда топлива достаточно, тестостерон заводит гипоталамус, вызывая эротические желания, сексуальные фантазии и физические ощущения в эрогенных зонах. Этот процесс работает одинаково и у мужчин, и у женщин, но вот количество тестостерона, доступного для того, чтобы «завести» мозг, у них различается[282]. У мужчин уровень тестостерона в среднем в 10–100 раз больше, чем у женщин.
Даже флирт жестко завязан на тестостерон. Согласно данным исследований, самки крыс с высоким уровнем тестостерона более игривы и чаще вступают в половые связи (это, пожалуй, можно назвать эквивалентом сексуальной развязности у грызунов)[283]. У людей все так же: первые сексуальные чувства и первый половой акт у девочек зависят от их уровня тестостерона. В исследовании учениц восьмого, девятого и десятого классов показано, что более высокий уровень тестостерона коррелирует с большей частотой сексуальных мыслей и мастурбации[284]. По итогам другого исследования девочек-подростков, установлено, что рост уровня тестостерона – значительный предсказывающий фактор для первого полового акта[285].
Несмотря на то что тестостерон резко повышает интерес к сексу и у мальчиков, и у девочек-подростков, разница в уровне либидо и сексуальном поведении все равно остается значительной. Между восемью и четырнадцатью годами уровень эстрогена у девочек повышается в десять-двадцать раз, а вот тестостерона – только в пять. У мальчиков, с другой стороны, между девятью и пятнадцатью годами уровень тестостерона вырастает в двадцать пять раз[286]. Из-за такого избытка сексуального ракетного топлива у мальчиков-подростков сексуальное влечение примерно в три раза сильнее, чем у девочек-ровесниц, и эта разница сохраняется на всю жизнь[287]. К тому же у мальчиков уровень тестостерона растет в течение всего пубертатного периода, а вот у девочек перепады половых гормонов происходят каждую неделю, а интерес к сексу и вовсе меняется практически ежедневно.
Если уровень тестостерона у женщины опустится ниже определенного уровня, она вообще потеряет всякий интерес к сексу[288]. Джилл, 42-летняя учительница, у которой уже началась перименопауза[289], пришла ко мне с жалобами на полное отсутствие либидо, которое уже привело к проблемам в семье. Уровень тестостерона в ее крови оказался очень низким, так что я назначила ей тестостероновую терапию[290]. Чтобы отследить ее реакцию на гормон, я попросила ее вести статистику: сколько у нее было эротических фантазий или снов, как часто она мастурбировала или хотела мастурбировать. Если бы мы отслеживали только количество половых актов, то скорее получили бы представление только об уровне либидо ее мужа. Я попросила ее вернуться через три недели, чтобы отследить прогресс. Между двумя визитами в мой кабинет Джилл по ошибке начала принимать двойную дозу тестостерона. Когда она снова пришла в клинику, ее лицо было ярко-красным. Она застенчиво созналась в своей ошибке и сказала, что у нее сейчас такое сильное сексуальное желание, что ей между уроками приходится бегать в туалет и мастурбировать.
Уровень тестостерона у женщин влияет на либидо, его низкий уровень приводит к отсутствию полового влечения.
– Это доставило мне немало хлопот, – сказала она, – но зато теперь я знаю, каково приходится девятнадцатилетним мальчишкам!
Если бы Джилл прождала еще немного, другой гормон, задействованный в менструальном цикле, все равно замедлил бы приток тестостерона в организме. Тестостерон – это главный триггер, заставляющий мозг включать половое влечение, но это не единственное вещество, которое влияет на сексуальные интересы и реакции женщин. Прогестерон, уровень которого начинает расти во второй половине менструального цикла, притупляет сексуальное желание и частично отменяет эффект тестостерона[291]. Некоторым мужчинам, совершившим сексуальные преступления, даже делают инъекции прогестерона, чтобы уменьшить их половое влечение. Женщины в две последние недели менструального цикла, когда прогестерон достигает высокого уровня, тоже начинают меньше интересоваться сексом[292]. Уровень тестостерона – а с ним и либидо – естественным образом растет во вторую неделю цикла, которая завершается пиком фертильности и овуляцией. Эстроген сам по себе не усиливает сексуального желания, но, как и тестостерон, выходит на пик в середине менструального цикла. Эстроген делает женщин более склонными к сексу и необходим для выделения вагинальной смазки.
Великое сексуальное разделение
Половые центры в мужском мозге на самом деле почти в два раза крупнее, чем похожие структуры в женском мозге[293]. Если говорить о мозге, то размер действительно имеет значение – для того, как по-разному мужчины и женщины думают о сексе, реагируют на него и переживают его. Мужчины в буквальном смысле занимаются сексом в воображении намного чаще, чем женщины. Без частых эякуляций они ощущают давление в гонадах и простате. У мужчин для секса отведено вдвое больше пространства и вычислительных мощностей мозга, чем у женщин. У женщин для обработки эмоций оборудовано целое восьмиполосное шоссе, а у мужчин – маленькая проселочная дорожка; напротив, для обработки мыслей, связанных с сексом, у мужчин оборудован целый аэропорт О’Хара, а у женщин – маленький аэродромчик, где садятся только частные самолеты. Возможно, именно поэтому 85 % мужчин в возрасте от двадцати до тридцати лет думают о сексе по много раз в день, а женщины – только раз в день, максимум – три-четыре (в дни самой высокой фертильности)[294]. Это приводит к довольно интересному взаимодействию полов. Парням нередко приходится уговаривать девушек заняться сексом. У женщин эти мысли стоят далеко не на первом месте.
Эти структурные изменения в мозге начинаются уже на восьмой неделе после зачатия, когда тестостерон в мужском зародыше удобряет половой центр мозга, так называемую «зону сексуального преследования» в гипоталамусе, заставляя ее увеличиться в размерах[295]. Второй мощный скачок тестостерона в подростковом возрасте укрепляет и увеличивает другие нейронные связи, которые поставляют информацию в эти половые центры – от зрительной, обонятельной, осязательной и когнитивной систем. Двадцатипятикратное повышение уровня тестостерона в возрасте девяти-пятнадцати лет подпитывает эти более мощные нейронные связи, отвечающие за секс, в течение всей молодости мужчины.
Многие из этих структур и связей присутствуют и в женском мозге, но их размеры в два раза меньше. Женщины, если говорить с биологической точки зрения, выделяют в мозге меньше места для сексуальных мыслей. А их интерес к сексу меняется циклически в течение месяца в зависимости от того, сколько тестостерона выделяют их яичники. Мужские же мозговые системы, отвечающие за секс, реагируют на каждый запах парфюма и каждую женщину, проходящую мимо.
Почему женщины не понимают, что секс значит для мужчины
Джейн и Эван, семейная пара в возрасте за тридцать, пришли ко мне с семейной проблемой. Джейн только что нашла новую работу, немного набрала вес и начала невероятно прилежно работать; она отдавала все свое время и силы, и даже, можно сказать, все свое либидо, чтобы впечатлить начальство на новой работе. Она обнаружила, что у нее больше нет настроения заниматься сексом. Ее муж был ошеломлен: после того как он в прошлом году тоже перешел на новую, более трудную работу, ему хотелось секса даже больше обычного[296]. Тем не менее после того как Эвану все же удавалось завести Джейн, она получала удовольствие от секса и достигала оргазма. Проблема была в том, что она просто не хотела заводиться. Это самая частая жалоба, которую я слышу от работающих женщин в своем кабинете.
Вроде бы все звучит вполне невинно: «Дорогой, я устала. Я не ужинала, а работа сегодня была тяжелой. Я бы с удовольствием повалялась немного в кровати, но больше всего я хочу поесть, посмотреть телевизор и лечь спать. Хорошо?» Он может ответить: «Хорошо», – но в глубине души начинает действовать древняя программа. Не забывайте: он думает о сексе буквально каждую минуту. Если она не хочет секса, это может быть сигналом, что он ей больше не нравится или она вообще нашла другого мужчину[297]. Иными словами, ушла любовь, завяли помидоры. Эван настоял на сеансе семейной терапии, потому что был совершенно уверен, что Джейн больше его не любит или, хуже того, нашла любовника. Когда мы начали обсуждать разницу между мужским и женским мозгом, Джейн поняла, что мозговая реальность Эвана совершенно неожиданным образом отреагировала на ее нежелание заниматься сексом. Его мозг истолковывал отсутствие физического влечения к нему так: «Она меня больше не любит». Джейн начала лучше понимать, что секс значит для ее мужа.
У женщин точно такая же реакция на словесное общение. Если ее партнер перестает с ней разговаривать или эмоционально реагировать, она думает, что он ее не одобряет, что она сделала что-то не так или что он ее больше не любит. Она запаникует, испугается, что теряет его. Возможно, даже подумает, что у него любовница. Джейн на самом деле просто сильно уставала и не казалась себе привлекательной, но вот мозг Эвана испугался, что она его разлюбила[298]. Он стал вести себя, как ревнивый собственник, – его биологическая реальность заставила его искать «другого»[299]. Если она не занимается любовью с ним, значит, она спит с кем-то еще. В конце концов, он бы сам так и поступил. После того как Джейн поняла все это, она сказала Эвану, что теперь знает, что секс для мужчины важен так же, как общение для женщины, и рассмеялась, когда тот ответил: «Отлично. А теперь давай больше общаться по-мужски».
Теперь Эван понимал, что Джейн нужно больше времени, чтобы разогреться, а Джейн поняла, что Эвану нужно, чтобы ему показали, что его любят. Так что они действительно стали больше «общаться по-мужски». И вот так, «слово» за «слово», Джейн вдруг забеременела. Ее реальность снова менялась, и секс – уж прости, Эван, – ушел довольно сильно вниз в списке приоритетов. Теперь ею управлял мамин мозг.
Глава 5
Мамин мозг
– Материнство навсегда тебя изменит, – предупреждала меня мама. Она была права. Родила я давным-давно, но до сих пор живу и дышу за двоих – я привязана к своему ребенку телом и душой, и эта привязанность сильнее, чем я могла себе представить. После рождения сына я стала другой женщиной, и как врач я понимаю, почему. Материнство меняет вас, потому что в буквальном смысле изменяет мозг женщины – структурно, функционально и во многих отношениях необратимо[300].
Можно сказать, что природа таким образом обеспечивает выживание вида. Как еще можно объяснить то, что женщина вроде меня, которая вообще никогда раньше не интересовалась детьми, почувствовала, что рождена для материнства, едва придя в себя от лекарственного ступора после сложных родов? С неврологической точки зрения это несомненный факт. Глубоко в моем генетическом коде прятались триггеры базового материнского поведения, подготовленные гормонами беременности, активированные родами и подкрепленные близким физическим контактом с моим ребенком[301].
Словно во «Вторжении похитителей тел[302]» (или, если уж совсем точно, «Похитителей мозгов»), маму начинает менять изнутри милый маленький инопланетянин, поселившийся в ней. В этом мы схожи с овцами, хомячками, мартышками и бабуинами. Возьмите, к примеру, самку сирийского хомячка. До того как принести первый приплод, она игнорирует или даже поедает беспомощных детенышей. Но как только она родит сама, она тут же соберет дрыгающихся новорожденных в кучку, будет кормить и согревать их, а потом вычешет и оближет, чтобы запустить телесные функции, необходимые самим детенышам для выживания[303].
У людей подобного биологического детерминизма нет. Врожденная программа женщины, как и у других млекопитающих, реагирует на некоторые базовые сигналы – рост зародыша в утробе, рождение ребенка, его присасывания, прикосновения и запахи, и частый контакт кожа к коже[304]. Даже отцы, приемные родители и женщины, никогда не бывшие беременными, могут демонстрировать «материнские» реакции, если будут подолгу и ежедневно общаться с младенцами[305]. Телесные сигналы, подаваемые младенцем, создают новые нейрохимические сигнальные пути в мозге, которые формируют и укрепляют материнские структуры мозга с помощью химического импринтинга и резкого роста уровня окситоцина[306]. Эти изменения создают мотивированный, очень внимательный и агрессивный в своих защитных усилиях мозг, который заставляет новоиспеченную маму изменить все свои реакции и приоритеты в жизни[307]. Она отождествляет себя с этим новым человеком так, как никогда и ни с кем раньше себя не отождествляла. Это вопрос жизни и смерти.
В современном обществе, где женщины не только рожают детей, но и работают вне дома, чтобы обеспечить их экономически, эти изменения в мозге создают самый глубокий конфликт из всех, что существуют в жизни матери. 34-летняя Николь, инвестиционный банкир, очень прилежно училась в старших классах, чтобы поступить в Гарвардский университет, получить престижную профессию и обеспечить себе финансовую безопасность и независимость. Замужество интересовало ее куда меньше, чем диплом бакалавра[308]. После окончания учебы она объехала мир, ненадолго устроилась на работу в финансовом квартале Сан-Франциско, а затем поступила в бизнес-школу в Калифорнийском университете в Беркли. Там она проучилась четыре года, получив сразу два магистерских диплома – по управлению бизнесом и международным отношениям, чтобы подготовиться к карьере в мировой экономике. Она окончила Беркли в двадцать восемь лет и переехала в Нью-Йорк, где получила работу младшего партнера в инвестиционном банке.
Чем больше вы чем-то занимаетесь, тем больше клеток мозг посвящает этому занятию, и мозговые структуры Николь оказались полностью сосредоточены на ее работе и карьере. В следующие два года ее ждали изнурительные, но плодотворные восьмидесятичасовые рабочие недели. Она хотела оставить свой след в истории и вложила весь ум, тело и душу в свою карьеру. Но вскоре она познакомилась и влюбилась в Чарли, милого юриста с американского Юга, который работал в кабинете в другом конце коридора; после этого ее мозгу уже пришлось делить свои клетки между привязанностью к Чарли и карьерой. Так что в тридцать лет Николь пришлось научиться балансировать между отношениями, которые в конце концов переросли в брак, и тяжелой работой. Но вскоре в ее жизни появился третий человек, и мозговым клеткам пришлось снова делить свои ресурсы.
Как ребенок действует на мозг
Биология может угнать наши мозговые структуры, несмотря на все наши усилия, и у многих женщин первые симптомы «маминого мозга» проявляются задолго до зачатия, особенно если они довольно долго пытаются забеременеть. Жажда детей – глубокое, непреодолимое желание родить ребенка – может поразить женщину вскоре после того, как она подержит на руках чьего-нибудь теплого, мягкого новорожденного. Даже женщины, которые совсем не интересовались детьми, могут вдруг ощутить ломку по нежному, чудесному запаху и ощущению младенца. Они могут списывать это на «тикающие часики» или влияние окружения, но на самом деле причина в том, что их мозг изменился, и в нем сформировалась новая реальность. Сладкий запах младенческой головки содержит феромоны, которые стимулируют выработку в женском мозге мощного эликсира любви, окситоцина, и создают тем самым химическую реакцию, которая вызывает жажду иметь детей[309]. После того как я впервые навестила Джессику, новорожденную дочь моей сестры, я еще долго была просто одержима детьми. В каком-то смысле я подхватила инфекционную болезнь – и буквально, и физически – от моей новой племянницы: природа выскочила из засады, чтобы вызвать у меня желание родить ребенка.
Превращение женского мозга в «мамин» начинается в момент зачатия и может захватить мозговые структуры даже самых прожженных карьеристок, изменив их мышление, чувства и приоритеты. В течение всей беременности мозг женщины «маринуется» в нейрогормонах, которые вырабатывают плод и плацента[310]. Николь вскоре ощутила действие этих гормонов на себе. Они с Чарли едва успели вернуться с выходных, которые провели в любовных утехах на севере штата Нью-Йорк, когда это началось. Если бы мы могли наблюдать за Николь через МРТ-сканер, то в момент проникновения сперматозоида в яйцеклетку увидели бы ее нормальный женский мозг. Через две недели после оплодотворения яйцеклетки она прикрепляется к слизистой оболочке матки и подключается к кровеносной системе Николь. После того как у Николь и зародыша появляется общая кровеносная система, в теле и мозге Николь начинаются гормональные изменения.
В крови и мозге Николь повышается уровень прогестерона. Вскоре она почувствует, что груди стали чувствительными, а мозг – словно заторможенным. Мы увидим, как смягчатся структуры ее мозга: она станет сонной, и ей нужно будет больше обычного есть и отдыхать. Гормоны на полную мощность запустят работу центров голода и жажды. Теперь ей нужно будет производить вдвое больше крови, чем обычно. Ей не захочется далеко отходить от бутылки с водой, раковины или туалета. В то же время мозг будет заставлять ее есть, особенно по утрам, и станет весьма привередливым – изменится реакция на определенные запахи, особенно пищевые. Она уж точно не захочет съесть что-нибудь, что навредит плоду в первые три месяца беременности. Вот почему ее мозг теперь настолько чувствителен к запахам, и, возможно, из-за этого ее часто тошнит. Может даже дойти до каждодневной рвоты или ощущения, что ее сейчас вырвет; и все это из-за того, что обонятельные структуры мозга значительно изменились под влиянием гормонов беременности.
В первые месяцы беременности Николь с трудом удается дожить до конца дня. На работе она может только сидеть, тупо таращиться на степлер и сдерживать тошноту. Но вот к четвертому месяцу настают большие изменения. Ее мозг уже привык к мощным гормональным перепадам, так что теперь она может есть нормально, даже с жадностью. И сознательная, и бессознательная части мозга теперь сосредоточены на том, что происходит с ее маткой. Потом наступает пятый месяц, и она начинает чувствовать маленькие пузырьки газа в животе; возможно, поначалу она даже думает, что это у нее просто бурчит в животе, как обычно после плотного обеда. Но нет, ее мозг уже понимает, что это на самом деле шевелится ребенок. Гормоны готовили мамин мозг уже несколько месяцев, но только сейчас Николь по-настоящему осознает, что в ней растет ребенок. Она беременна уже почти полгода, и ее мозг перестраивает и увеличивает структуры, отвечающие за обоняние, жажду и голод, а также тормозит пульсирующие клетки гипоталамуса, которые обычно запускают менструальный цикл. Сейчас она готова к росту «центра любви».
С каждым новым пинком или шевелением она чуть лучше узнает будущего ребенка и начинает фантазировать, каково будет впервые взять его или ее на руки. Она не может по-настоящему этого представить, но все равно с нетерпением ждет. Кроме того, скорее всего, примерно в это время ребенком впервые начинает интересоваться Чарли – он чувствует пинки и прикладывает ухо к животу Николь, чтобы услышать биение маленького сердечка. Малыш может даже постучать ему в ответ – и да, отцы обычно представляют себе мальчика, а матери – девочку.
Каждый месяц беременности мозг перестраивает свои структуры, что влияет на физическое и психологическое состояние.
Я сама отлично помню, как мне очень хотелось поесть чего-нибудь странного и как меня начинало тошнить даже от легкого запаха жирной пищи. Все эти изменения – сигналы, которые подает мозг, сообщая, что кто-то (или что-то) вторгся в вашу систему. В первые два-четыре месяца беременности уровень прогестерона поднимается примерно в 10–100 раз по сравнению с нормальным, и мозг начинает «мариноваться» в этом гормоне, успокоительный эффект от которого напоминает действие «Валиума».
Успокаивающий эффект от прогестерона и обилия эстрогена помогает защититься от гормонов стресса при беременности. Зародыш и плацента вырабатывают вещества, подающие сигнал «бей или беги», тот же кортизол в больших количествах, так что и тело, и мозг будущей мамы оказываются буквально залиты ими[311]. На последних месяцах беременности уровни гормонов стресса в мозге женщины такие же высокие, как при тяжелых физических нагрузках. Впрочем, как ни странно, во время беременности эти гормоны не вызывают стресса[312]. Они действуют по-другому: заставляют беременную женщину очень внимательно относиться к своей безопасности, питанию и окружающей среде, но при этом уделять меньше внимания другим задачам вроде участия в конференц-звонках и организации расписания. Вот почему, особенно в последний примерно месяц беременности, Николь становится рассеянной, забывчивой и озабоченной. В последний раз такие масштабные изменения происходили в ее мозге в подростковом возрасте. Конечно же, реакция каждой женщины зависит от ее психологического состояния и событий, происходящих в ее жизни, но у меняющейся во время беременности реальности есть и биологические основания[313].
В то же время меняются размер и структура женского мозга. Между шестым месяцем и окончанием беременности, как показывает фМРТ-сканирование, мозг беременной женщины в буквальном смысле уменьшается[314]. Возможно, дело в том, что некоторые части мозга становятся больше, а другие – меньше; в норму все возвращается примерно через полгода после родов[315]. В исследованиях на животных показано, что мыслящая часть мозга, кора, во время беременности увеличивается, это говорит нам о сложности и гибкости женского мозга[316]. Ученые до сих пор точно не знают, почему мозг меняется в размерах, но, похоже, дело в массивной реструктуризации мозга и метаболических изменениях[317]. У женщины не становится меньше мозговых клеток. Некоторые ученые считают, что мозг матерей меняется из-за изменений клеточного метаболизма, необходимых для изменения мозговых структур, – некоторые однополосные дороги предстоит превращать в супермагистрали. Так или иначе, пока тело набирает вес, мозг его теряет. В последние пару недель перед родами мозг снова начинает увеличиваться в размерах, выстраивая крупные сети, отвечающие за материнство[318]. Иначе первой фразой, сказанной ребенком, обязательно стало бы: «Мам, я уменьшил твой мозг».
Рождение маминого мозга
Незадолго до даты родов мозг Николь будет практически полностью сосредоточен на ребенке и на фантазиях о том, как она перенесет всю боль и приложит все усилия, чтобы произвести на свет здорового ребенка и при этом не убить ни его, ни себя. Мозговые центры материнства работают на полную мощность. Периодически случаются приливы энергии, хотя она чувствует себя, словно выброшенный на берег кит, и может только поворачиваться из стороны в сторону. Чарльз тоже озабочен, но не родами, а более материальными вещами – пространством для ребенка, покраской его комнаты, всем необходимым приданым, которое он закупил еще несколько месяцев назад. Тут ему внезапно приходит в голову, что им нужны еще шесть вещей. Папин мозг тоже лихорадочно работает, готовясь к большому событию. Начинается обратный отчет до родов.
Николь назвали предварительную дату родов, но объяснили, что она приблизительна, плюс-минус две недели. Все потому, что каждый ребенок сам выбирает, когда родиться. Это лишь первый из многих случаев, когда Николь и Чарли оказались в заложниках у врожденного ритма развития их ребенка, который очень редко соответствует их замыслам.
И вот наконец-то наступает этот день. У Николь отходят воды, и по ногам стекает амниотическая жидкость. Ребенок лежит головкой вниз и уже готов. Мамин мозг по-настоящему запускается прямо в момент рождения мощным каскадом окситоцина. По сигналу от полностью развитого плода, уже готового родиться, уровень прогестерона у беременной женщины вдруг резко снижается, и по телу и мозгу прокатываются волны окситоцина, заставляющие матку сокращаться[319].
Когда головка ребенка проходит по родовому каналу, по мозгу проходят новые потоки окситоцина, активируя новые рецепторы и создавая тысячи новых нейронных связей. В результате новоиспеченная мама может испытывать эйфорию, вызванную окситоцином и дофамином, а также резкое обострение слуха, осязания, зрения и обоняния[320]. Вот вы сидите и ворочаетесь, словно выброшенный на берег кит, а вот уже матка упирается вам в горло, и вы даже не представляете, как нужно раскорячиться, это же все равно, что выталкивать арбуз через ноздрю. А потом, через несколько – много, слишком много! – часов пытка заканчивается, и ваша жизнь и мозг меняются навсегда.
В мире млекопитающих в подобных радикальных изменениях мозга после рождения нет ничего необычного. Возьмем для примера овец. Когда ягненок проходит по маминым родовым путям, импульсы окситоцина перепрограммируют мозг овцематки буквально за несколько минут, делая ее невероятно чувствительной к запаху своего детеныша. Всего за пять минут после родов, а то и меньше, она точно запоминает аромат своего ягненка[321]. После этого она позволит только своему ягненку сосать молоко, отгоняя других, с незнакомым запахом. Если она не понюхает своего детеныша в эти первые пять минут, то не узнает его и станет прогонять и его. Роды вызывают у овцематок быстрые неврологические изменения, которые можно заметить по анатомии ее мозга, нейрохимии и поведению.
У человеческой мамы восхитительные запахи головки, кожи, какашек, срыгнутого грудного молока и других телесных жидкостей новорожденного, которыми он обдаст ее в первые дни, тоже оставят неизгладимый химический след на ее мозге – и она сможет узнать своего ребенка среди других по запаху с почти 90-процентной точностью[322]. То же верно и для детского крика, и для телодвижений. Прикосновение к коже ребенка, образ его маленьких пальчиков, его вскрики и рыдания – все это отпечатывается на мозге, словно татуировка[323]. Через несколько часов или дней ее охватит сильнейшее желание защищать малыша. Начинается материнская агрессия. Ее сила и стремление заботиться об этом крохотном существе и защищать его полностью перехватывают управление мозгом. Ей кажется, что сейчас она готова своим телом остановить движущийся грузовик, лишь бы защитить младенца. Ее мозг изменился, а вместе с ним и ее реальность. Пожалуй, это самое большое изменение реальности за всю жизнь женщины.
Элли, 29-летняя мама, недавно родившая первенца, состояла в счастливом браке с самозанятым продавцом уже два года, когда пришла ко мне на прием. В первый год брака она потеряла ребенка из-за выкидыша. Через полгода снова забеременела. Вскоре после рождения дочери она начала, по собственному выражению, «психовать» из-за низких доходов мужа и отсутствия у него льгот на здравоохранение. На самом деле их финансовая ситуация вообще не изменилась, и раньше у нее не было подобных опасений. Сейчас же она просто сгорала от гнева на мужа, который не мог обеспечить ей и их маленькой дочери более надежный тыл. Ее потребности и реальность радикально изменились буквально за одну ночь, и ее новый материнский мозг, всеми силами стремящийся защитить ребенка, полностью сосредоточился на сомнениях в способности мужа обеспечить семью.
Когда агрессивный защитный инстинкт начинает полноценно работать, матери с невероятной критичностью оценивают все аспекты своего дома, особенно с точки зрения безопасности младенцев. Защищены ли от ребенка все электрические розетки? Поставили ли щеколды на дверцы кухонных шкафов? Все ли моют руки, прежде чем коснуться ребенка? Словно глобальная система позиционирования в человеческом обличье, зрительный, слуховой и двигательный центр маминого мозга тщательно настроены на отслеживание ребенка[324]. Эта сверхбдительность может принять практически любую форму в зависимости от того, какие угрозы для семейного «гнездышка» мама считает наиболее опасными. Даже внезапные сомнения в том, сможет ли отец обеспечить семью, – совсем обычное дело.
Материнский инстинкт защищать ребенка включает критическое восприятие действительности, и то, что раньше нравилось, перестает устраивать.
Материнские мозговые системы меняются и в других отношениях. У матерей, возможно, лучше пространственная память, чем у нерожавших женщин, также они гибче, храбрее и лучше адаптируются. Все эти навыки и таланты необходимы им для того, чтобы следить за детьми и защищать их. Например, самки крыс, принесшие хотя бы один помет, смелее, их центры страха в мозге менее активны, они лучше проходят лабиринт, потому что у них улучшается память, и в пять раз эффективнее ловят добычу[325]. Эти изменения, как выяснили ученые, остаются на всю жизнь, и, возможно, что-то подобное происходит и с человеческими мамами. Более того, те же изменения происходят и с приемными матерями. Если вы поддерживаете постоянный физический контакт с ребенком, то мозг выделяет окситоцин и формирует структуры, необходимые для создания и поддержания маминого мозга[326].
Папин мозг
Отцы, ждущие рождения ребенка, тоже переживают изменения мозга и гормонального фона, примерно схожие с теми, что происходят у их беременных супруг[327]. Возможно, именно этим объясняется странное происшествие в семье моей пациентки Джоан. Они с мужем Джейсоном очень обрадовались, когда тест на беременность оказался положительным. Но на третьей неделе беременности у Джоан началась тяжелая утренняя тошнота. К третьему месяцу ей стало получше, но потом, к своему вящему удивлению, Джон с утра начал страдать от такой тошноты, что даже не мог завтракать и едва мог подняться с постели. За три недели он потерял два с лишним килограмма и стал беспокоиться, не подхватил ли кишечного паразита. Но на самом деле у Джейсона проявился синдром кувады – на него часто жалуются будущие отцы (до 65 % по всему миру): они тоже страдают от некоторых симптомов беременности вместе со своими партнершами[328].
В последние недели перед родами, как обнаружили ученые, у отцов на 20 % повышается уровень пролактина, гормона заботы и лактации[329]. В то же время удваивается уровень гормона стресса кортизола, повышая чувствительность и внимательность. Затем, в первые недели после родов, уровень тестостерона у мужчин снижается на треть, а эстрогена – повышается больше обычного[330]. Эти гормональные изменения готовят их мозг к эмоциональной привязанности к беспомощному маленькому детенышу. Мужчины с более низким тестостероном на самом деле даже лучше слышат младенческие крики[331]. Впрочем, они хуже слышат, например, всхлипы, реагируя на них медленнее, чем мамы, но вот на громкие крики реагируют так же быстро[332]. Из-за низкого тестостерона у мужчин уменьшается и половое влечение[333].
Тестостерон подавляет материнское поведение и у женщин, и у мужчин. У отцов с синдромом кувады уровень пролактина выше, чем у тех, у кого он не проявляется, а при общении с младенцами их уровень тестостерона снижается сильнее[334]. Ученые считают, что нейрохимические изменения у мужа могут вызываться феромонами, выделяемыми беременной женщиной; они готовят его к роли заботливого отца и оборудуют – тайком, с помощью запахов – некоторыми секретными механизмами маминого мозга[335].
Угон центров удовольствия
В отличие от овцематок, женщинам нужно куда больше времени, чем пять минут, чтобы привязаться к младенцам, но, с другой стороны, «окно привязанности» и не закрывается так же быстро. Это хорошая новость для женщин вроде меня, у которых роды не задались из-за анестезии, кесарева сечения или рождения до срока. К тому времени как родился мой сын – после тридцати шести часов схваток, эпидуральной анестезии и морфина – я уже была настолько ошеломлена, что отнеслась к малышу с довольно равнодушным любопытством. Меня не охватила теплая и липкая волна материнской любви, которую я ожидала ощутить, едва увидев ребенка, потому что анестезия и морфин притупляют эффект от окситоцина. Лишь когда лекарства перестали действовать, я почувствовала настороженность и потребность защищать. А вскоре я поняла, что безнадежно, почти наркотически влюблена в своего новорожденного сына, только тогда по-настоящему заработала моя материнская программа со всеми прилагающимися чувствами.
Собственно говоря, многие мамы называют свои чувства к младенцам «влюбленностью». И, что неудивительно, материнская любовь во время сканирования мозга мало отличается от романтической любви. Ученые подключали новоиспеченных матерей к аппаратуре для наблюдения за мозгом и показывали им фотографии их детей, а затем их романтических партнеров. Обе фотографии вызвали реакцию в одних и тех же участках мозга, активируемых окситоцином[336]. Теперь я знаю, почему у меня были такие страстные чувства к сыну и почему муж иногда из-за этого ревновал. При проявлениях обоих типов любви потоки дофамина и окситоцина в мозге создают тесную связь, отключая рассудочное мышление и негативные эмоции и включая центры удовольствия, которые вызывают чувства приятного возбуждения и привязанности[337]. Ученые из Университетского колледжа Лондона обнаружили, что части мозга, которые обычно используются для негативной, критической оценки других, например, передняя поясная кора, отключаются, когда вы смотрите на того, кого любите[338]. Нежная, заботливая реакция окситоциновых центров подкрепляется чувством удовольствия, создаваемым скачками дофамина, отвечающего за награду и удовольствие. Уровень дофамина в мамином мозге поднимают эстроген и окситоцин[339]. Точно так же наградная система женского мозга работает при интимном общении и оргазме.
Безнадежная влюбленность в ребенка вскоре превратилась в перманентное состояние мозга, которое подкреплялось ежедневно. Нет, я не хочу сказать, что испытания и невзгоды ухода за новорожденным (например, целый день не иметь возможности даже сходить в душ, до этого не поспав целую ночь) меня вообще не коснулись. (Новоиспеченные матери в среднем теряют около семисот часов сна в первый год после родов[340].) Джанет, одна из моих лучших подруг, у которой тоже недавно появился малыш, сказала мне: «Теперь ты знаешь, почему говорят: родишь первого ребенка, и жизнь меняется, родишь второго ребенка, и жизнь кончена». Пожалуй, даже хорошо, что в большинстве случаев в организме матери снова и снова нажимаются «кнопки» удовольствия, и чем больше времени она проводит рядом с младенцем, тем крепче становится привязанность[341].
На привязанность влияет в том числе и эффект от грудного вскармливания. Большинство женщин, которые кормят грудью, получают дополнительную пользу: регулярную стимуляцию сильнейших центров удовольствия из имеющихся в мамином мозге. В одном исследовании крысам давали выбор: нажать кнопку и получить дозу кокаина или нажать другую кнопку, чтобы ей выдали детеныша, который присосется к груди. Как думаете, что они выбрали? Да, дозы окситоцина оказались привлекательнее, чем дозы кокаина[342]. Так что вы теперь примерно представляете, насколько же сильно подкрепляется грудное вскармливание. Это поведение должно быть приятным, чтобы гарантировать выживание вида. Когда младенец маленькими ручками хватает мамину грудь и начинает сосать, в мамином мозге происходит настоящий взрыв окситоцина, дофамина и пролактина. А потом начинает течь грудное молоко. В первые дни, когда ваши соски болят и могут даже кровоточить, постоянные присасывания кажутся невыносимой пыткой. Но через несколько недель – если, конечно, вы раньше не сделаете харакири – с помощью грудного вскармливания вы сможете успокаивать и кричащего младенца, и саму себя. Через три-четыре недели процесс становится откровенно приятным. И дело не только в том, что грудь перестает болеть. Вы начинаете с нетерпением ждать возможности покормить грудью, если только вы не настолько не высыпаетесь, что с трудом осознаете разницу между сном и явью. Но в какой-то момент в первые несколько месяцев вы поймете, что грудное вскармливание дается вам просто и, более того, вы получаете от него большое удовольствие. Снижается артериальное давление, вы чувствуете себя спокойно и расслабленно и купаетесь в волнах любви к малышу, вызванных окситоцином[343].
Во время кормления грудью ребенок может почувствовать запах мамы и услышать, как бьется ее сердце. Поэтому в период грудного вскармливания ребёнок в руках матери удовлетворяют потребность в близости и снижает эмоциональное напряжение.
Зачастую материнская любовь и грудное вскармливание полностью вытесняют или, по крайней мере, притупляют влечение новоиспеченной матери к партнеру[344]. Лиза пришла ко мне через год после рождения второго ребенка.
– Секс больше не входит даже в первую десятку списка обязательных дел, – спокойно сказала она. – Я лучше высплюсь или доделаю какое-нибудь из миллиона домашних дел, которые никак не удается закончить. Но мой муж очень раздражается, даже злится из-за того, что секс для меня теперь не в приоритете.
Когда я спросила, как у Лизы складываются дела в остальном, она описала чудесное чувство, возникающее при физической близости и контактах «кожа к коже» с маленькими детьми. У нее даже слезы навернулись на глаза, когда она рассказывала, насколько любит и влюблена в своих малышей. Ее годовалый ребенок все еще по два-три раза в день прикладывался в груди, и она сказала, что даже представить не могла настолько полной, беззаветной привязанности к другому человеку.
– Я люблю мужа, – заверила меня Лиза, – но сейчас у меня есть много более важных дел, чем обслуживание его сексуальных потребностей. Иногда хочется, чтобы он просто оставил меня в покое.
Опыт Лизы вовсе не уникален, он основан на запрограммированной реакции ее материнского мозга. Мозг Лизы, как и всех женщин, которые кормят грудью и часто контактируют с детьми «кожа к коже», «маринуется» в окситоцине и дофамине, которые помогают ей почувствовать любовь, привязанность, физическое и эмоциональное удовольствие. Неудивительно, что ей не требуются сексуальные контакты. Многие из позитивных чувств, которые она обычно получала во время полового акта, проявляются по несколько раз в день, когда она удовлетворяет базовые физические потребности своих маленьких детей.
Грудное вскармливание и туман в мозгах
За все хорошее приходится платить, и одним из недостатков грудного вскармливания является рассеянность. Туман в мозгах – не редкость после родов, но грудное вскармливание может усилить и продлить это мягкое рассеянное чувство[345]. Тридцатидвухлетняя Кэти пришла ко мне, потому что боялась за свою память. Она становилась все более рассеянной и однажды даже забыла забрать из школы семилетнего сына. Она все еще кормила грудью восьмимесячную дочь и заметила, что с каждым днем становится все «бестолковее». Она сказала мне:
– На самом деле больше всего меня беспокоит то, что я прихожу в комнату, чтобы что-нибудь взять, и забываю, за чем пришла, и так по двадцать раз на дню.
Кэти особенно тревожилась из-за того, что у ее матери была болезнь Альцгеймера, и она считала, что это могут быть симптомы болезни. В разговоре Кэти вспомнила, что стала забывчивой и после рождения первого ребенка, и это состояние ушло вскоре после того, как она отлучила его от груди.
В первые полгода те части мозга, которые отвечают за фокус и концентрацию, полностью сосредоточены на защите и отслеживании ребенка. Не стоит забывать и о недосыпе, и о том, что женский мозг возвращается к прежним размерам лишь через полгода после родов[346]. А до этого времени, как обнаружила Кэти, туман в голове может стоять просто жуткий. Одна моя знакомая, выдающийся ученый, через десять дней после родов изумилась, поняв, что не может вспомнить даже простейших слов и поддерживать сколько-нибудь интеллектуальный разговор. Но через несколько месяцев, когда она закончила грудное вскармливание, ее ум стал острым, как раньше.
Для большинства женщин такая «бестолковость» – небольшая цена за всю пользу, получаемую от грудного вскармливания[347]. Причем пользу получают и дети. Собственно говоря, они – ключевые партнеры в неврологическом процессе грудного вскармливания. Гормоны, выделяемые при грудном вскармливании и контакте «кожа к коже», заставляют нейроны в мамином мозге формировать новые связи. Чем дольше и чаще ребенок сосет грудь, тем больше вызывает пролактиново-окситоциновую реакцию в мамином мозге. Вскоре у мамы может начаться покалывание в груди и выделение молока, если она увидит, услышит, коснется или даже просто подумает о ребенке. Сам младенец, естественно, получает немедленную пользу – пищу и комфорт. Окситоцин расширяет кровеносные сосуды в маминой груди, согревая кормящегося младенца, который еще и получает дозы гормонов хорошего настроения в грудном молоке. Молоко растягивает желудок младенца и вызывает прилив окситоцина и в его мозге. Это успокаивает ребенка – не только сам прием пищи, но и расслабляющие волны гормонов[348].
Многие матери чувствуют симптомы «ломки» при разлуке с малышами – начинаются страх, тревога и даже паника[349]. Сейчас уже известно, что это не просто психологическое, но и нейрохимическое состояние. Помню, как я через пять месяцев после родов вернулась на работу и взяла с собой молокоотсос. Мамин мозг, оказывается, – весьма тонко настроенный инструмент, и разлука с ребенком, особенно тем, который еще сосет грудь, может испортить маме настроение, возможно, из-за того, что уровень регулирующего стресс окситоцина слишком сильно опускается[350]. Бо́льшую часть времени на работе я чувствовала себя отвратительно, но считала, что это просто стресс от работы в госпитале, который накладывается еще и на необходимость заниматься семьей.
Кормящие мамы испытывают симптомы ломки и при отлучении от груди. Поскольку отлучение часто происходит одновременно со стрессом от возвращения на работу, у мам может развиться тревожное, возбужденное состояние. Вы представляете, каково приходится большинству кормящих мам в конце восьмичасового рабочего дня? Дома они каждые несколько часов получают окситоциновый кайф, кормя своих детей. На работе этого источника гормона нет, потому что окситоцин задерживается в кровеносной системе и мозге лишь на один-три часа[351]. Помню, каждый рабочий день примерно к 15.00 мне очень хотелось поскорее вернуться домой к малышу. Многим мамам удается смягчить симптомы, сцеживая молоко на работе, пока возможно. Таким образом они могут постепенно начать отлучение, все равно кормя по вечерам и на выходных, чтобы молоко не пропало. Это позволяет им по-прежнему получать приятные ощущения от окситоцина и дофамина и поддерживать тесную связь с детьми.
Один хороший мамин мозг заслуживает помощи другого
Но у теплого, заботливого опыта материнства есть и обратная сторона. Я в своей практике не раз слышала жалобы на матерей. Сразу вспоминается 32-летняя Вероника, которая тогда как раз недавно забеременела. Когда она говорила со мной, я сразу поняла, что ее жгучий гнев в отношении матери тесно связан с тем, что та в ее детстве была постоянно занята и мало заботилась о Веронике. Мама могла уехать на неделю в командировку, оставив Веронику с няней, а когда Вероника расстраивалась, ее мама эмоционально закрывалась вместо того, чтобы предложить тепло и поддержку. Она говорила, что слишком занята работой и чтобы Вероника шла играть в другую комнату. Теперь, когда Вероника сама забеременела, она боялась, что станет такой же матерью, – она работала арт-директором журнала, и это отнимало много времени и сил. Два поколения работающих матерей, которые не могут проводить время с детьми. Стоит ли ей беспокоиться? Возможно.
Ученые обнаружили, что если мамы по какой-либо причине – слишком много детей, финансовые проблемы, карьера, которая не позволяет слишком много времени уделять детям, – не могут хорошо заботиться о детях и испытывают к ним лишь слабую привязанность, это отрицательно влияет на центры доверия и безопасности в мозге детей[352]. Мало того, женщины «наследуют» материнское поведение своих мам, каким бы оно ни было, и передают его своим дочерям и внучкам[353]. Само по себе поведение, конечно, нельзя передать генетически, но в новых исследованиях показано, что заботливость у млекопитающих все же передается по наследству – сейчас ученые называют это негеномным, или «эпигенетическим» (это слово означает «поверх генов»), типом наследования[354]. Канадский психолог Майкл Мини обнаружил, что самка крысы, которую родила внимательная мать, а воспитывала невнимательная, ведет себя как приемная, а не как родная мать. Мозги крысят реально меняются в зависимости от того, сколько заботы они получают. У крысят-самок изменения в мозге особенно заметны, – в частности, в гиппокампе и миндалевидном теле, где есть рецепторы эстрогена и окситоцина[355]. Эти изменения прямо влияют на способность самок крыс заботиться о следующем поколении крысят. Мамин мозг создается с помощью архитектуры, а не подражания. Подобное невнимательное материнское поведение может передаваться в течение трех поколений, если только благоприятные изменения окружающей среды не наступают до полового созревания[356].
Это открытие имеет важнейшее значение, даже если его нельзя полностью экстраполировать на людей: от того, как хорошо вы заботитесь о своей дочери, зависит то, как она будет заботиться о ваших внуках[357]. Многих из нас мысль: «Я буду такой же, как моя мама», – откровенно пугает, но ученые уже находят похожие корреляции и у людей – между уровнем привязанности матери и дочери и качеством заботы и крепостью материнских связей в следующем поколении[358]. Кроме того, ученые предполагают, что высокий уровень стресса, возникающего из-за нагрузок дома и на работе, может уменьшить качество (не говоря уж о количестве) заботы, которую матери могут обеспечить своим детям[359]. И конечно же, это поведение может повлиять не только на детей, но и на внуков.
Кроме того, ученые нашли, что если о ребенке хорошо заботится любой взрослый, который его любит и которому ребенок доверяет, это может сделать ребенка более умным, здоровым и стрессоустойчивым. Эти качества он пронесет через свою жизнь и передаст уже своим детям[360]. А вот дети, не получавшие достаточной заботы, во взрослом возрасте больше страдают от стресса, избыточно реагируют на происходящее вокруг, менее внимательны, чаще болеют и тревожатся[361]. Исследований, в которых сравнивается воздействие на человеческий мозг высокого и низкого уровня материнской заботы, очень мало, но в одном из них показано, что у молодых взрослых, о которых матери мало заботились в детстве, при ПЭТ-сканировании наблюдается гиперактивная реакция мозга на стресс[362]. Ученые обнаружили, что у этих людей выделяется в кровеносную систему больше кортизола, гормона стресса, чем у их ровесников, о которых матери заботились много. Те, о ком мало заботились, были более тревожными, а их мозг был постоянно настороже и чего-то боялся. Возможно, именно поэтому Вероника так страдала от стресса на работе и во время трудностей в отношениях и с такой паникой думала о будущем материнстве.
Важно помнить: от того, как хорошо вы заботитесь о своей дочери, зависит то, как она будет заботиться о ваших внуках.
Я часто слышу от пациенток яркие рассказы о бабушках – о том, как они были рядом, когда мамы были слишком перегружены, заняты или подавлены. Бабушка Вероники по отцу помогала ей почувствовать себя особенной, а вот бабушка по матери была такой же эмоционально отстраненной, как и сама мать. Вероника плакала, рассказывая, как мать ее отца была готова бросить все, чтобы посидеть с ней за раскрасками или поиграть в куклы. Бабушка готовила оладушки с голубикой и теплым сиропом и помогала Веронике застилать постель и прибирать в комнате. Когда Веронике нужна была новая одежда для вечеринки, бабушка ходила с ней в магазин и часто разрешала покупать платья, которые ей очень нравились, даже зная, что мама бы такое не одобрила.
Если вы часто получаете подобную заботу от любой «алломатери» (женщины, заменяющей мать), это поможет вам преодолеть негативный эффект от недостатка материнской заботы[363]. Этого бывает достаточно, чтобы разрушить цикл невнимательного материнства и помочь женщине лучше заботиться о собственных детях. Забота, проявленная бабушкой Вероники, вполне возможно, стала тем «рычагом», который помог отключить негативную программу, передаваемую через поколения. Через несколько лет, когда Вероника зашла ко мне, чтобы познакомить с новорожденной дочерью, я сразу увидела, с какой любовью и привязанностью она к ней относится. Она унаследовала не отрицательный пример своей матери, а заботливое, внушающее доверие поведение бабушки.
Работа или забота?
Николь, вышеупомянутая мама, выпускница Беркли, пришла ко мне с похожими жалобами. Она настолько привязалась к ребенку, что сама мысль о возвращении на работу приводила ее в ужас. У нее была отличная работа с великолепным соцпакетом, высокой зарплатой и множеством возможностей для карьерного роста, а они с мужем понесли столько расходов, что вторая зарплата была семье необходима. Ей нужно было возвращаться на работу, и, хотя она даже представлять не хотела, как оставляет дочь на незнакомого человека, ей все же скрепя сердце пришлось это сделать.
Большинство матерей в той или иной степени разрываются между удовольствием, ответственностью и трудностями ухода за ребенком и потребностью в финансовых или эмоциональных ресурсах. Мы знаем, как женский мозг реагирует на этот конфликт: повышенный стресс и тревожность, уменьшение мозговых ресурсов, доступных для работы и детей. Эта ситуация каждый день вызывает глубокий кризис и у детей, и у матерей. Николь вернулась ко мне вскоре после того, как ее сыну исполнилось три года, и сказала: «Моя жизнь просто больше не работает». Она рассказала, что сын устраивает жуткие, душераздирающие истерики в супермаркете, когда у нее есть лишь два часа, чтобы разобраться, что же с ним сделать, разложить по местам все покупки, а потом плестись на работу. А когда сын болеет, а муж куда-нибудь уезжает, она по ночам молится, чтобы с утра у него спала температура, тогда она сможет отправить его в детский сад и успеть на утреннее собрание; той зимой ей часто приходилось оставаться дома из-за его болезней, и терпение начальника уже подходило к концу. Кроме того, в садике приближается череда коротких дней, и ей придется упрашивать неработающих мам из его группы присмотреть за ним, пока она не вернется с работы. Она не была уверена, сколько еще в таком состоянии смогут продержаться и ее сын, и она сама, но и бросить работу она себе позволить не могла.
То есть работающая мама по умолчанию проклята и обречена? Может быть, да, а может быть, и нет. Собственно говоря, одно из решений современной проблемы нам подсказывают наши предки-приматы. Приматы, в том числе и люди, как правило, довольно практичны в своих инвестициях в материнство. Например, в дикой природе приматы очень редко уделяют материнству все свое время. Многие мамы-мартышки находят баланс между материнством и своей обязательной «работой» – сбором еды, питанием и отдыхом. А еще они помогают ухаживать за чужими детенышами, это называется аллопарентинг. Собственно говоря, в изобильные времена мамы легко соглашаются заботиться о приемных детях, даже из других общин или биологических видов[364]. Многие млекопитающие обладают способностью привязываться, заботиться и ухаживать за чужими детенышами. Итоги интригующего исследования охоты у женщин негритосского племени агта на филиппинском острове Лусон лишний раз подчеркивают, насколько важны для женщин сетевые связи. Женская охота считается непрактичной с биологической точки зрения, потому что она якобы несовместима с обязанностями по уходу за младенцами. Если конкретно, считалось, что охотничьи походы мешают женщинам нормально кормить, носить детей и заботиться о них. Однако исследователи культур, в которых женщины все же ходят на охоту, показывают нам исключения, которые подтверждают правило. Женщины племени агта активно участвуют в охоте именно потому, что обязанности по уходу за детьми могут взять на себя другие. Когда женщины шли на охоту, они либо брали грудных детей с собой, либо отдавали детей на попечение бабушек или старших сестер[365].
Материнство у людей не должно быть единоличной работой, а в городских условиях им даже не обязана заниматься биологическая мать. С точки зрения ребенка, забота есть забота, и неважно, от какого именно любящего и внушающего доверие человека она исходит. Николь смогла договориться о гибком графике на работе, чтобы ее сын мог ходить на короткие дни в детский сад вместе с другом, который жил по соседству, и мамы по очереди помогали друг дружке.
Идеальная среда для маминого мозга
Один из самых важных факторов окружающей среды, необходимых для хорошего материнства у любого животного, – предсказуемость. Неважно, сколько ресурсов доступно, важно, с какой регулярностью их можно получить. В рамках одного исследования самок макак-резусов с детенышами поместили в три разных вольера: в одном еды было всегда много, в другом – всегда мало, а в третьем – иногда много, а иногда мало. Каждый день ученые снимали на видео, как мамы в этих трех вольерах заботятся о своих детенышах. Детеныши, которые жили в самой лучшей среде, где было много еды, получали от мам больше всего заботы. За детенышами, которые жили в среде, где еды стабильно мало, мамы заботились о них почти столько же. Но вот детеныши, жившие в непредсказуемой среде, получали меньше всего заботы, кроме того, их мамы временами агрессивно набрасывались на них. У самок и детенышей макак, живших в непредсказуемой среде, уровень гормонов стресса был выше, а окситоцина – ниже, чем у макак из других вольеров[366].
В непредсказуемой человеческой среде матери становятся боязливыми и робкими, а у детей наблюдаются признаки депрессии. Малыши жмутся к мамам и меньше интересуются исследованием окружающего мира и играми – такие черты у них остаются и в подростковом, и во взрослом возрасте[367]. Это исследование лишний раз подтверждает очевидную идею: для наилучшего материнства нужна предсказуемая среда. По словам приматолога Сары Хрди, люди эволюционировали как кооперативный вид, в котором мать всегда могла рассчитывать на алломатеринский уход за своими детьми[368]. Так что все, что делает мать и внутри, и вне дома (и другие, чтобы ей в этом помочь), чтобы обеспечить предсказуемость и доступность финансовых, эмоциональных, социальных ресурсов, она делает для того, чтобы в конечном итоге обеспечить благополучие своих детей в будущем.
Жизнь за двоих
Помню, как я поразилась, поняв, что мой независимый, самодостаточный образ жизни больше не работает после того, как я родила ребенка. Я всегда считала себя организованным человеком и думала, что справлюсь с материнством практически в одиночку. Боже, как же я была неправа! Поскольку материнский мозг, по сути, изменяет само определение личности, включая в него и ребенка, потребности ребенка превращаются в биологический императив для матери, причем временами даже более сильный, чем ее собственные потребности. Я больше не могла составлять аккуратный и точный график своей жизни. Я не представляла, сколько помощи от других, в том числе и от мужа, мне может понадобиться. Каждой новоиспеченной матери нужно понимать, какие биологические изменения произойдут в ее мозге, а затем заранее спланировать и беременность, и материнство. Эта жизненная трудность, как никакая другая, стимулирует рост структур мозга. Ключом для вас будет подготовка и на работе, и дома предсказуемой среды, которая обеспечит ребенку любовь, заботу и безопасность. Эмоциональное и умственное развитие матери в очень большой степени зависит от среды, в которой она воспитывает ребенка[369]. Понимать, что вам требуется дополнительная поддержка для себя и несколько хороших алломатерей для ребенка, – вот ключ к материнскому успеху[370]. Если мы сможем создать надежную, безопасную среду для маминого мозга, то сможем остановить эффект домино – стресс мамы, который передается детям и делает их боязливыми.
Изменения, происходящие в мамином мозге, – самые глубокие и необратимые из всех, что случаются в жизни женщины. Ибо пока ребенок живет с ней под одной крышей, ее мозговая «система GPS» будет настроена на отслеживание любимого дитяти. Даже через много лет после того, как взрослый ребенок вылетит из гнездышка, система слежения все равно продолжает работать. Возможно, именно поэтому столь многие матери чувствуют сильнейшее горе и панику, когда лишаются ежедневного контакта с человеком, который, как утверждает их мозг, является продолжением их собственной реальности.
Психологи считают, что сильнейшая способность женского мозга устанавливать связи с помощью чтения лиц, интерпретации тона голоса и отслеживания нюансов эмоций – это черта, которая отбиралась с помощью эволюции еще со времен каменного века. Эти сигналы помогают женскому мозгу расшифровывать сигналы младенцев, которые еще не умеют говорить, и заранее предугадывать их потребности. Женский мозг использует эти потрясающие способности для всех отношений, которые заводит женщина. Если она замужем или просто живет с мужчиной, партнеры будут обитать в двух разных эмоциональных реальностях. И чем больше они знают о разнице между мужской и женской эмоциональной реальностью, тем больше у нас шансов, что отношения будут доставлять удовольствие и обеспечивать взаимную поддержку. Именно это нужно маминому мозгу, чтобы работать на полную мощность.
Глава 6
Эмоции: чувствующий мозг
Правдив ли культурный стереотип, что женщины более эмоциональны и чувствительны, чем мужчины?[371] Или что мужчина вообще не заметит эмоцию, пока она ему по башке не стукнет?[372] Мой муж сказал, что в книге не нужна отдельная глава об эмоциях; я же не понимала, как можно написать книгу без такой главы. Объяснение этому противоречию лежит в биологии мозга.
Моя пациентка Сара была совершенно уверена, что ее муж Ник встречается с другой женщиной. Несколько дней она безмолвно обдумывала идею. Сначала она даже не понимала, в чем именно его подозревает. Затем, когда ее ум дошел до мысли, что он может ей изменять, ее интуитивное чувство, что ее предали, стало всепоглощающим. Она перестала улыбаться. Как он может так поступать с ней и маленькой дочерью? Она с кислым видом ходила по дому и не понимала, почему муж даже не пытается ее развеселить. Он что, не видит, как ей плохо?
Ник всегда был для нее идеалом – он так талантлив и умен! Сара искренне считала, что быть его женой – огромная честь. Когда он поворачивал на нее лучи своего великолепия и рассказывал ей свои самые глубокие мысли, ей казалось, что она помогает ему проявлять величие. Она жила ради этих моментов, когда он изливал на нее свой свет. Но вот с эмоциональным общением дело обстояло иначе. До него было трудновато достучаться. Так что однажды вечером, когда она залилась слезами прямо за ужином, Ник был изумлен. А Сара не понимала, что его так удивило. Она несколько дней ходила перед ним с мрачным лицом. Она снова вспомнила все те моменты, когда купалась в его ярком свете, вспомнила, какое прекрасное чувство они вызывали, – что он действительно любит ее и заботится о ней. Неужели она ошибалась? Или он теперь почему-то ею недоволен? Как он может быть настолько безразличен к ее эмоциональному состоянию?
Давайте представим, что у нас есть МРТ-сканер. Вот что мы увидели бы в мозге и теле Сары во время разговора с Ником: когда она спрашивает его, есть ли у него другая женщина, ее зрительный центр напряженно изучает лицо Ника в поисках эмоциональной реакции на ее вопрос. Его лицо напряглось или расслабилось? Сжал он челюсти или нет? Каким бы ни было выражение его лица, ее глаза и лицевые мышцы скопируют его. Скорость и глубина дыхания тоже станут такими же, как у него. Она будет подражать его позе и так же напряжет мышцы. Ее тело и мозг получают его эмоциональные сигналы. Эта информация проходит через ее мозговые системы, которые ищут соответствие в ее собственных банках памяти. Процесс называется «отзеркаливанием», и не все люди способны к нему одинаково хорошо. Хотя большинство исследований на эту тему проводили на приматах, а не на людях, ученые считают, что у женщин зеркальных нейронов в мозге больше, чем у мужчин[373].
Мозг Сары начинает стимулировать свои системы так, словно телесные ощущения и эмоции мужа на самом деле были ее собственными[374]. Таким образом она может определить и предвосхитить его чувства – зачастую даже раньше, чем он сам это поймет. Копируя ритм дыхания и позу, она превращается в живой детектор эмоций. Она чувствует его напряжение своим животом, его стиснутые челюсти – своей напряженной шеей. Ее мозг находит соответствующие эмоции: тревога, страх, контролируемая паника. Когда он начинает говорить, ее мозг тщательно проверяет, соответствуют ли его слова тону голоса. Если тон и смысл сказанного не совпадают, в ее мозге начинается дикая активность. Кора мозга, отвечающая за аналитическое мышление, пытается установить причину несовпадения[375]. Она замечает небольшое несоответствие в тоне голоса – слишком уж он громогласно протестует, что ни в чем не виноват и абсолютно ей верен. Его глаза слишком бегают, чтобы она могла сразу поверить ему на слово. Смысл его слов, тон голоса и выражение глаз не совпадают друг с другом. Она знает, что он лжет. И теперь она задействует всю эмоциональную сеть мозга, а также системы подавления когнитивных и эмоциональных центров, чтобы не расплакаться. Но плотина в конце концов прорывается, и по щекам текут слезы. Ник озадачен. Он не замечал эмоциональных нюансов Сары, иначе бы уже понял, что она близка к срыву.
Сара оказалась права. Когда они с Ником пришли ко мне на сеанс семейной терапии, он признался, что проводит много времени с одной из коллег. Они еще не переспали, но он перешел определенную черту в заигрываниях, и у него начала развиваться эмоциональная привязанность. Сара понимала это буквально каждой клеточкой своего тела, но, поскольку формально он ей не изменял, Ник считал, что ни в чем не виноват. Когда он понял, что Сара правильно идентифицировала его чувства и мысли, он снова подумал, что женат на телепатке, но она просто применяла на практике навыки, в которых ее женский мозг особенно поднаторел: чтение лиц, интерпретация тона голоса, оценка эмоциональных нюансов.
Женский мозг Сары, маневрирующий, словно F-15, является высокоскоростным эмоциональным компьютером, который настроен на отслеживание мгновение за мгновением невербальных сигналов, выдающих самые глубокие чувства других[376]. Напротив, Ник, как и большинство других мужчин (по словам ученых), не настолько хорошо умеет читать выражения лиц и эмоциональные нюансы, особенно признаки отчаяния и стресса[377]. Лишь увидев реальные слезы, мужчины, наконец, интуитивно понимают, что что-то не так. Возможно, именно поэтому довести до слез женщину в четыре раза легче, чем мужчину, это недвусмысленный сигнал о печали и страдании, который мужчина уже не сможет проигнорировать[378]. Пары, похожие на Ника и Сару, часто приходят ко мне на консультации. Жена жалуется, что мужу не хватает эмоциональной чувствительности, потому что у нее самой механизмы этой чувствительности отстроены великолепно, а муж, в свою очередь, жалуется, что она даже не понимает, что он ее любит. Вот так работают две разные реальности женского и мужского мозга.
Инструментом невербального общения является тело человека, обладающее широким диапазоном средств и способов передачи информации или обмена ею.
Биология интуиции
Женщины многое знают об окружающих – они интуитивно чувствуют стресс ребенка-подростка, сомнения мужа в карьерных перспективах, радость подруги, достигшей своей цели, или супружескую неверность[379].
Интуиция – это не просто свободно парящие эмоциональные состояния, а реальные физические ощущения, которые передают информацию определенным областям мозга. Возможно, отчасти женская интуиция обусловлена тем, что в женском мозге больше клеток, настроенных на отслеживание телесных ощущений. После подросткового возраста их количество увеличивается[380]. Из-за более высокого уровня эстрогена у девочек сильнее, чем у мальчиков, развита интуиция, но при этом они сильнее чувствуют физическую боль[381]. Некоторые ученые предполагают, что повышенная чувствительность тела усиливает и способность мозга отслеживать и переживать болезненные эмоции, накапливающиеся в теле[382]. В исследованиях со сканированием мозга показано, что области мозга, которые отвечают за интуицию, у женщин крупнее и чувствительнее[383]. Соответственно, женская интуиция имеет под собой биологическую основу[384].
Когда женщина получает эмоциональные данные от бабочек или холода в животе (как Сара, наконец решившаяся спросить у Ника, есть ли у него другая), эти сигналы приходят в островковую долю и переднюю поясную кору. Островковая доля – это область древней части мозга, где интуитивные чувства проходят первичную обработку. Передняя поясная кора – у женщин она крупнее и легче активируется – это важная область, которая предвосхищает, оценивает, контролирует и интегрирует негативные эмоции[385]. У женщины резко подскакивает пульс, что-то сжимается в животе – и мозг интерпретирует это как сильную эмоцию.
Способность догадаться, что думает или чувствует другой человек, – это, по сути, чтение мыслей. Женский мозг обладает талантом быстро оценивать мысли, воззрения и намерения других, основываясь на малейших намеках. Однажды утром за завтраком моя пациентка Джейн подняла голову и увидела, что ее муж Эван улыбается. Он держал в руках газету, но смотрел куда-то поверх нее, и его взгляд бегал туда-сюда. Она уже не в первый раз видела такое поведение у мужа-юриста и спросила:
– О чем ты думаешь? Кого сейчас побеждаешь в суде?
– Ни о чем я не думаю, – ответил Эван.
Но на самом деле он бессознательно репетировал обмен репликами с другим адвокатом, который мог состояться сегодня, он придумал отличный аргумент и готовился отправить своего соперника в нокаут. Джейн поняла это раньше, чем он сам.
Джейн подмечала настолько мельчайшие детали, что Эвану казалось, что она читает его мысли. Это нередко нервировало его. Джейн наблюдала за глазами и выражением лица Эвана и правильно предполагала, что происходит в его мозге[386]. А позже, когда он показал, что колеблется, – делал небольшую паузу прежде чем заговорить, его рот был напряжен, а голос был низким и бесцветным, когда он говорил, что собирается идти в офис, – она поняла, что вскоре его карьера резко изменится. Она сказала об этом, но Эван ответил, что ни о чем таком не думает. А через несколько дней он объявил, что собирается уйти из фирмы и стать судьей. Джейн делала свои наблюдения подсознательно, так что эти мысли остались лишь на уровне интуитивных ощущений.
У мужчин, похоже, нет такой же врожденной способности читать лица и тон голоса и вылавливать эмоциональные нюансы[387]. Особенно ярко это проявилось в первые несколько недель знакомства Джейн и Эвана. Она сказала мне, что он действует слишком поспешно, но он и не подозревал о ее дискомфорте. Одна из подруг Эвана как-то посмотрела на Джейн, заметила, как та напряжена, и предупредила Эвана, чтобы тот попридержал коней. Он ее не послушал, и результатом едва не стала катастрофа.
Интуиция напрямую связана с чувственной памятью, помогающей в нужный момент оперативно извлекать те элементы прожитого и хранящегося там опыта, которые наиболее адекватны актуальной ситуации.
В этот момент подруга Эвана установила эмоциональную синхронизацию с Джейн – женщинам такое удается естественным образом, и, как оказалось, это важнейший фактор для успешной психотерапии. По итогам исследования, проведенного Калифорнийским университетом в Сакраменто, самых лучших результатов добиваются те психотерапевты, которым удается установить наилучшую эмоциональную синхронизацию с пациентами в ключевые моменты терапии[388]. Зеркальное поведение проявлялось одновременно, когда психотерапевты комфортно обустраивались в мире своих клиентов, установив с ними хорошую связь. Все психотерапевты, которым удавалось добиться такой реакции, оказались женщинами. Девочки намного опережают мальчиков в способности понять, как можно не задеть чьих-либо чувств или как себя может чувствовать литературный персонаж[389]. Возможно, эта способность – результат работы зеркальных нейронов, которые помогают девочкам не только замечать, но и имитировать («отзеркаливать») жесты, позы, скорость дыхания, взгляды и выражения лиц других людей, чтобы понять, что они сейчас чувствуют[390].
Теперь мы выпустили джинна из бутылки. Вот он, секрет женской интуиции, ее умения читать мысли. В нем нет ничего мистического. Собственно говоря, в исследованиях с визуализацией мозга показано, что даже если просто наблюдать или представлять себе человека в том или ином эмоциональном состоянии, у наблюдателя автоматически запускаются похожие паттерны в мозге, и особенно хорошо умеют отзеркаливать эмоции именно женщины[391]. С помощью такой аппроксимации Джейн поняла, что чувствует Эван, потому что она чувствовала это сама, своим телом.
Иногда чужие чувства могут полностью поглотить женщину. Моя пациентка Рокси, например, каждый раз ахала, видя, как кому-то из близких больно, даже если они, допустим, просто ударились ногой о стул, словно она сама переживает эту боль. Ее зеркальные нейроны реагировали избыточно, но она всего лишь в экстремальной форме проявляла способность, которой женский мозг обладает с самого детства и которая лишь усиливается во взрослом возрасте: переживать чужую боль[392]. В Институте неврологии Университетского колледжа Лондона ученые провели эксперимент: посадили женщин в МРТ-машины и били током (слабым или сильным) им по рукам. Затем то же самое сделали с их романтическими партнерами. Женщинам показывали, каким именно током бьют по рукам их любимых – слабым или сильным. Участницы эксперимента не видели ни лиц, ни тел своих возлюбленных, но тем не менее, когда им сообщали, что их возлюбленным нанесли сильный удар током, в их мозге активировались те же самые области, что и в случае, когда их самих били током[393]. Женщины чувствовали боль своих партнеров. Они не просто ставили себя на их место, они словно думали их мозгом. У мужчин похожей реакции ученым добиться не удалось.
Многие эволюционные психологи предполагают, что эта способность – чувствовать чужую боль и быстро считывать эмоциональные нюансы – заранее предупреждала женщин каменного века о возможном опасном или агрессивном поведении и позволяла тем самым избежать негативных последствий и для себя, и для детей[394]. Кроме того, этот талант помогает женщинам предугадывать потребности младенцев, которые еще не могут говорить.
Подобная эмоциональная чувствительность имеет свои плюсы и минусы. Джейн, обычно дерзкая и храбрая женщина, рассказывала мне, что несколько часов не может заснуть, если посмотрит напряженный кинобоевик. В ходе исследований с фильмами ужасов показано, что у женщин чаще, чем у мужчин, наблюдаются нарушения сна после просмотра[395]. В других исследованиях обнаружилось, что с самого детства женщины легче пугаются и реагируют с бо́льшим страхом, это показали измерения электропроводности кожи[396]. Чтобы смотреть кино вместе с Джейн, Эвану пришлось поменять свои привычки. Например, когда он захотел посмотреть «Крестного отца», они устроили просмотр днем, а не вечером.
Как достучаться до мужского мозга
В мужском мозге большинство эмоций вызывают не ощущения в животе, а рациональные мысли[397]. Типичная мужская реакция на эмоцию – любыми способами ее избегать. Чтобы привлечь внимание эмоциональных центров мужского мозга, женщине нужен тот или иной эквивалент крика: «Поднять перископ! Приближается эмоция! Свистать всех наверх!»
Джейн пришлось приложить немало усилий, чтобы, наконец, донести до Эвана мысль, что он слишком спешит с развитием отношений. Джейн объяснила мне, что уже раньше обжигалась на отношениях, поэтому на свиданиях с Эваном вела себя крайне настороженно. Он вообще не обращал внимания на ее намеки, что у нее серьезная фобия отношений. Уже на третьем свидании он сказал, что считает, что она его единственная. На второй неделе он предложил съехаться и планировать совместное будущее. Когда Джейн в ту неделю пришла ко мне на прием, она выглядела перепуганной, словно олень в свете фар. Затем на третьей неделе, когда они ели пиццу, Эван сказал, что хочет жениться и создать семью, причем именно с ней. Джейн тут же позеленела и убежала в уборную. Лишь после того как симптомы стресса стали совсем очевидны, Эван понял, что слишком спешит. Он не прислушался к предупреждению подруги и доигрался до серьезных проблем.
Приступ плача обычно привлекает внимание мужского мозга, но слезы почти всегда становятся совершенной неожиданностью и источником сильного дискомфорта для мужчины[398]. Женщина, отлично умеющая читать лица, сразу поймет, что сжатые губы, напряженные мышцы вокруг глаз и дрожащие уголки рта – это прелюдия к скорому плачу. Мужчина всего этого не замечает, так что реагирует обычно примерно так: «Почему ты плачешь? Пожалуйста, не делай из мухи слона. Расстройство – это пустая трата времени». Ученые делают из этого вывод, что такой типичный сценарий означает, что мужскому мозгу требуется более длительный процесс для интерпретации эмоционального смысла[399]. Большинству мужчин просто не хочется тратить время на понимание эмоций, а раздражаются они потому, что на понимание уходит слишком много времени. Саймон Барон-Коэн из Кембриджского университета считает, что синдром Аспергера[400] – это как раз крайнее проявление «мужского мозга»[401]. Такие мужчины не могут даже смотреть на лица, не говоря уж о том, чтобы интерпретировать их выражения. На чужом лице столько информации, которую нужно обработать, что это вызывает в их мозге невыносимую боль.
Женские слезы вызывают боль в мужском мозге. Мужской мозг ощущает беспомощность пред лицом боли, и такой момент может показаться ему просто невыносимым[402]. Когда Джейн впервые расплакалась на глазах Эвана, который обычно был с ней очень нежен, она просто поразилась: все, что она от него получила, – небрежные объятия и несколько хлопков по спине, а потом слова: «Ладно, хватит тебе». Это с виду отвергающее поведение стало настоящим яблоком раздора в их отношениях. Они пришли ко мне на срочный сеанс семейной терапии. Эван попытался объяснить Джейн, что вид ее плача для него просто невыносим: когда он видит, что ей больно, он чувствует себя совершенно бессильным. Постепенно они начали искать компромисс, который позволил бы Джейн получить необходимое утешение, а Эвану – смягчить переживаемую боль. Когда Джейн расстраивалась, Эван садился на диван и клал на колени упаковку одноразовых платочков. Он приобнимал ее одной рукой, а в другой держал журнал или книгу, чтобы отвлечься от собственного дискомфорта. Через несколько лет Эван начал понимать, когда Джейн просто необходимо выплакаться, и тогда просто обнимал ее и заботился о ней, пока она не переставала плакать.
Когда он реагирует не так, как ей хотелось бы
Способность быть рядом в эмоционально трудное время жестко запрограммирована в любой женщине. Именно поэтому они так изумляются, понимая, что муж не может посидеть рядом в час грусти или отчаяния. В одном исследовании показано, что новорожденные девочки уже в первые сутки жизни лучше реагируют на крики других детей и человеческие лица, чем мальчики[403]. Годовалые девочки намного лучше реагируют на стресс у других людей, особенно если они выглядят так, словно им грустно или больно[404]. Мужчины замечают малозаметные признаки грусти на лице женщин лишь в 40 % всех случаев, а женщины – в 90 %[405]. И, хотя и мужчинам, и женщинам одинаково комфортно находиться рядом со счастливым человеком, только женщины сообщают, что им так же комфортно быть рядом и с человеком, которому грустно[406].
Вспомните подруг, которые держались рядом с вами, когда вам больно или грустно. Они спросят, когда все случилось, что вам сказали, можете ли вы есть или спать и «хочешь, я приеду?» Для них важна каждая подробность. Помню, несколько лет назад я сломала лодыжку, и мои подруги навещали меня и приносили какое-нибудь угощение, которое мне нравилось. Они делали все возможное, чтобы у меня не началась кабинная лихорадка[407]. Они знали, как мне помочь. А вот друзья-мужчины просто говорили: «Надеюсь, ты скоро выздоровеешь», – после чего быстро бросали трубку или уходили. Дело не в том, что они специально проявляли бесчувственность, а в древних программах мозга. Мужчины привыкли избегать контактов с другими, переживая эмоциональные проблемы. Они разбираются со своими проблемами в одиночку и считают, что и женщины хотят того же[408]. «Убрать перископ, подводная лодка погружается на двадцать морских саженей и сама во всем разберется».
Такая же кажущаяся бесчувственность может проявляться и в других эмоциональных ситуациях. Джейн и Эван съехались, и через несколько спокойных месяцев Джейн поняла, что тоже хочет провести всю жизнь с Эваном. Она решила сообщить ему об этом. В следующие два месяца она неоднократно ему намекала о детях, о том, что неплохо было бы купить вместе дом, о том, в каком городе они поселятся, но Эван никак не реагировал. Во время следующей консультации Джейн в панике сообщила мне, что в конце концов решила действовать прямолинейно.
– Я готова выйти за тебя замуж, – сказала она ему как-то вечером.
– Хорошо, рад слышать, – ответил Эван и ушел смотреть баскетбол.
Джейн запаниковала. Он что, передумал? Больше ее не любит? Она таскалась за ним по дому три следующих часа, говоря без умолку. В конце концов, от разочарования и унижения она залилась слезами и спросила, он что, собирается ее бросить?
– Что? – воскликнул Эван. – Как тебе такое в голову пришло? Ты только сегодня в первый раз сказала мне, что готова. Я собирался купить кольцо и устроить романтический ужин, но, похоже, это все тебе не нужно. Ладно, давай так: ты выйдешь за меня?
Джейн искренне не понимала, как он упустил из виду все признаки того, что она готова, а Эван не понимал, почему она так расстроилась из-за того, что он не ответил ей прямо сразу.
Помните ту маленькую девочку, которая не могла успокоиться, пока не добьется от мима хоть какого-нибудь другого выражения лица? Если она не получает ожидаемой реакции, то настойчиво продолжает свои попытки, пока не приходит к выводу, что сделала что-то не так или что этот человек больше ее не любит. Примерно то же самое произошло и с Джейн. Когда Эван не сделал ей предложения немедленно, даже когда она напрямую сказала, что готова, она решила, что он больше ее не любит. А на самом деле Эван просто тянул время, чтобы сделать все «как надо».
Эмоциональная память
Было бы интересно через много лет спросить у Эвана и Джейн, как они запомнили первые месяцы отношений[409]. Скорее всего, его версия – причем укорять его за это нисколько не нужно – будет похожа на трейлер к фильму, а вот ее версия – на полнометражную кинокартину. Она сочтет это очередным признаком того, что он ее разлюбил. Когда она скажет ему об этом, он ответит, что вообще не понимает, в чем дело. Чтобы понять эти разногласия, нужно посмотреть, как женский мозг запоминает эмоции.
Представьте на мгновение карту, на которой изображены центры эмоций в мозге обоих полов[410]. В мужском мозге сигнальные пути, соединяющие эти центры, напоминают проселочные дороги, а в женском – скоростные магистрали. По данным ученых из Мичиганского университета, женщины задействуют оба полушария мозга, реагируя на эмоциональные события, а мужчины – только одно полушарие[411]. Кроме того, обнаружилось, что связи между центрами эмоций у женщин тоже более активны и обширны. В другом эксперименте, проведенном в Стэнфордском университете, добровольцы просматривали эмоциональные изображения, а их мозг в этот момент подвергался сканированию. У женщин активны были девять разных участков мозга, а у мужчин – только два[412]. Кроме того, по результатам исследований, женщины чаще и подробнее запоминают эмоциональные события – первые свидания, совместные отпуска, крупные ссоры – и помнят их дольше, чем мужчины[413]. Женщина расскажет, что он сказал, что они ели, какая погода стояла в день годовщины – дождь или холод, а мужчина может забыть вообще все, кроме того, выглядела ли она сексуально[414].
Для обоих полов стражем эмоциональных ворот является миндалевидное тело, расположенное в глубине мозга[415]. Миндалевидное тело можно сравнить с системой раннего предупреждения и координирования Министерства внутренней безопасности: оно подает сигнал другим системам организма – кишечнику, коже, сердцу, мышцам, глазам, лицу, ушам, надпочечникам – готовиться к эмоциональным стимулам. Первой передаточной станцией для эмоциональных данных, идущих от миндалевидного тела, служит гипоталамус. Подобно Объединенному комитету начальников штабов, он отвечает за активацию систем, повышающих артериальное давление, пульс и частоту дыхания, а также стимулирование реакции «бей или беги» после получения ответов от других частей организма. Кроме того, миндалевидное тело посылает сигналы в кору мозга – разведывательное управление, которое оценивает эмоциональную ситуацию, анализирует ее и определяет, какого уровня внимания она заслуживает. Если кора решает, что эмоции достаточно интенсивны, она отправляет сигнал обратно в миндалевидное тело, а оно, в свою очередь, заставляет уже реагировать сознательную часть мозга. Именно в этот момент мы ощущаем, как нас захлестывают эмоции. До него вся работа мозга происходит исключительно за кулисами. И теперь префронтальная кора – центр принятия решений мозга, исполнительная власть – может решить, как ей реагировать.
Плаксивость женщины кроется в физиологии работы мозга, ее центр эмоций – это гоночная трасса, а у мужчин – проселочная дорога.
Женщины запоминают эмоциональные подробности лучше отчасти потому, что у них миндалевидное тело легче активируется эмоциональными нюансами[416]. Чем сильнее миндалевидное тело реагирует на стрессовую ситуацию (например, несчастный случай или угрозу) или приятное событие (например, романтический ужин), тем больше подробностей гиппокамп пометит «для запоминания», когда все закончится[417]. Ученые считают, что, поскольку у женщин гиппокамп сравнительно крупнее, чем у мужчин, они лучше запоминают и приятный, и неприятный эмоциональный опыт: когда это было, кто там был, какая была погода, чем пахло в ресторане, в общем, все в виде подробных, объемных сенсорных стоп-кадров[418].
Даже тринадцать лет спустя Джейн помнит каждую минуту того дня, когда они с Эваном решили пожениться, а вот Эван со временем начал забывать подробности. Они раньше постоянно смеялись, обсуждая события, но теперь он лишь смотрит на нее, слушая ее воспоминания. Он помнит, что ее затошнило, когда он впервые упомянул свадьбу, но не помнит, как сделал ей предложение. В его памяти все эти драгоценные детали не сохранились. Дело не в том, что Эван не любит Джейн: его мозговые структуры просто не могут сохранять подобную информацию, и она не попадает в его долгосрочную память. Если бы его миндалевидное тело активировалось из-за того, что отношения оказались под угрозой или их жизни грозила опасность, то воспоминания бы оказались выжжены на его синапсах точно так же, как и на ее.
Есть лишь два исключения, когда мужчины замечают эмоции и, соответственно, запоминают все в подробностях. Если человек, с которым он общается, ведет себя откровенно агрессивно и угрожающе, мужчина заметит эту эмоцию так же быстро, как и женщина[419]. Его реакция на агрессию и угрозу будет такой же быстрой, как и женская, – мышцы отреагируют почти мгновенно. Если вы пригрозите ему уйти или будете угрожать ему физически, это сразу же привлечет его внимание. Джейн сказала мне, что однажды во время ссоры заявила Эвану, что уже устала от его упрямства и уходит, хотя на самом деле и не собиралась так поступать. Для Эвана это стало такой травмой, что он попросил ее никогда больше не угрожать уйти от него, если только она действительно не собирается привести угрозу в жизнь. Эта ссора стала для него незабываемой.
Женскому мозгу туго приходится с гневом
Другое заметное различие между женским и мужским мозгом заключается в том, как они обрабатывают гнев. Хотя мужчины и женщины сообщают, что чувствуют одинаково сильный гнев, выражение гнева и агрессии явно сильнее у мужчин[420]. Миндалевидное тело – это центр мозга, отвечающий за страх, гнев и агрессию, и оно у мужчин крупнее, чем у женщин, а вот центр сдерживания гнева, страха и агрессии – префронтальная кора – сравнительно крупнее как раз у женщин[421]. Так что гнев у мужчины спровоцировать легче[422]. Кроме того, у мужского миндалевидного тела много тестостероновых рецепторов, которые стимулируют и усиливают реакцию на гнев, особенно после скачка тестостерона во время полового созревания. Вот почему мужчин, в том числе молодых, у которых уровень тестостерона высокий, так легко разозлить[423]. Многие женщины, которые начинают принимать тестостерон, тоже внезапно обнаруживают, что их намного легче стало разозлить[424]. С возрастом у мужчин уровень тестостерона постепенно снижается, миндалевидное тело становится не таким чувствительным, префронтальная кора лучше начинает контролировать ситуацию, и они уже не злятся так же быстро[425].
У женщин с гневом отношения совсем не такие прямолинейные. Я выросла на рассказах мамы, что качество и долговечность брака зависят от количества отпечатков зубов на ее языке. Когда женщина «прикусывает язык», чтобы не выказать злость, дело здесь не только в социализации. Во многом эта реакция запрограммирована в мозге. Даже если женщина хочет сразу же показать, что сердится, структуры ее мозга нередко пытаются «угнать» эту реакцию и сначала хорошенько ее обдумать, опасаясь возможного возмездия. Кроме того, женский мозг отличается крайним отвращением к конфликтам – оно обусловлено страхом разозлить другого человека и разрушить с ним отношения. Это может сопровождаться внезапным перепадом уровней некоторых нейрохимических веществ мозга, например, серотонина, дофамина и норэпинефрина, который вызывает невыносимо мощную активацию мозга, почти равную по интенсивности эпилептическому припадку, если гнев или конфликт возникают в рамках отношений[426].
Возможно, именно в качестве реакции на этот сильнейший дискомфорт в женском мозге развился дополнительный этап обработки и избегания конфликтов и гнева: специальные структуры, которые угоняют эмоции и еще раз их «пережевывают» подобно корове, у которой есть дополнительный желудок, еще раз пережевывающий еду перед перевариванием. Эти увеличенные области женского мозга – префронтальная кора и передняя поясная кора, «второй желудок» женского мозга, предназначенный для «пережевывания» гнева[427]. Как мы уже видели, у женщин при боязни потери или боли эти области активируются чаще, чем у мужчин[428]. В дикой природе разрыв отношений с мужчиной, защитником и кормильцем, мог означать верную гибель. Осторожное сдерживание гнева также могло спасти женщину и детей от ответных действий мужчин: если не слетать с катушек, то и легко возбудимый мужчина не станет реагировать слишком избыточно[429].
Доказано, что когда конфликт или спор возникает в игре, девочки обычно просто перестают играть, чтобы избегать гневных перебранок, а мальчики продолжают играть с прежней интенсивностью – ссорятся из-за положения, соревнуются между собой, часами спорят, кто будет боссом или кто получит доступ к желанной игрушке[430]. Если женщину все же довести, – например, она узнает, что муж ей изменяет, или ее ребенок окажется в опасности, – она перестанет сдерживать свой гнев и ринется в бой. В иных случаях она будет избегать гнева и конфронтаций точно так же, как мужчина эмоций.
Девочки и женщины не всегда чувствуют первый интенсивный прилив гнева прямо в миндалевидном теле, как мужчины. Помню, однажды коллега поступил со мной несправедливо, и, придя домой, я рассказала обо всем мужу. Ситуация его просто разъярила, и он очень удивился, почему я не злюсь. Вместо того чтобы быстро призвать мозг к действию, как у мужчин, гнев у девочек и женщин сначала проходит через центры интуиции, ожидания конфликта и боли, а потом – речи[431]. Я довольно долго переваривала произошедшее, прежде чем отреагировать. Если женщины на кого-то злятся, сначала они говорят об этом кому-нибудь третьему[432]. Но ученые предполагают, что, хотя женщины и далеко не сразу действуют, руководствуясь гневом, после того как их более быстрые речевые центры начинают реально работать, они могут запустить такой залп грубых и бранных слов, с каким не сравнится ни один мужчина[433]. Среднестатистические мужчины говорят меньше и менее бегло, чем женщины, так что в гневных перебранках с женщинами преимущество, скорее всего, будет у последних. А после этого мозговые структуры и тела мужчин могут легко переключиться на физическое выражение гнева, лишь подгоняемое раздражением из-за того, что словесную баталию выиграть не удалось.
Часто, когда я вижу пары, которым не удается наладить общение, проблема состоит в том, что мозговые структуры мужчины слишком часто и быстро вызывают у него гневную, агрессивную реакцию, после чего женщина пугается и тут же закрывается[434]. Древняя программа говорит ей, что он опасен, но при этом она боится, что если сбежит, то лишится кормильца, и, скорее всего, ей придется выживать самостоятельно. Если семейная пара так и застрянет в этом конфликте времен каменного века, разрешить его будет абсолютно невозможно. Когда я разъясняю пациентам, что в мужском и женском мозге за гнев и безопасность отвечают разные структуры мозга, это нередко отлично помогает.
Тревога и депрессия
Однажды, когда Сара пришла ко мне в кабинет, ее трясло. Они с Ником поссорились из-за женщины, с которой он флиртовал у себя в офисе. Сара была совершенно уверена, что он заигрывал с этой женщиной прямо у нее на глазах во время вечеринки на выходных. Каждый раз, когда он прерывал дискуссию и выходил из комнаты, у Сары начинала крутиться в голове кассета: вот они разводятся, делят имущество и права на опеку, вот она прощается с его семьей и уезжает из города. Ей трудно было сосредоточиться на чем-либо другом; она постоянно готовилась к следующей ссоре, совершенно уверенная, что их брак разваливается.
Но это была неправда. Ник прилагал огромные усилия, но споры вызывали у Сары острый нейрохимический стресс. Во всех структурах мозга звучал сигнал красной тревоги. А Ника, похоже, ничего не волновало – по средам он все так же ходил играть вечером в баскетбол. Ему не было неловко говорить с ней дома, но вот она не могла спать, целыми днями плакала и чувствовала, что все безнадежно. В реальности Сары наступал конец света, а вот Нику это было совершенно безразлично.
Почему Сара боялась и чувствовала себя незащищенной, а Ник – нет? У мужчин и женщин за безопасность и страх отвечают разные структуры мозга, работа которых подкрепляется тем или иным жизненным опытом[435]. Чувство безопасности входит в программу мозга по умолчанию, и сканирование показывает, что мозг девочек и женщин активируется сильнее, чем у мужчин, в ожидании страха или боли[436]. В исследованиях Колумбийского университета показано, что мозг понимает, что «это опасно», когда активируются его сигнальные пути страха, а что «это безопасно» – когда запускаются сигнальные пути удовольствия и награды[437]. Женщинам труднее, чем мужчинам, подавлять свой страх, если они ожидают страха или боли[438]. Вот почему Сара сходила с ума, сидя одна дома.
Тревога – это состояние, которое наступает, когда стресс или страх запускают работу миндалевидного тела, заставляя мозг сосредоточить все свое сознательное внимание на непосредственной угрозе. Женщины в четыре раза чаще страдают от тревожности[439]. Из-за сверхчувствительных стрессовых триггеров тревожное состояние у женщин наступает намного быстрее, чем у мужчин. На первый взгляд это не кажется адаптивной чертой, но на самом деле это позволяет ее мозгу сосредоточиться на непосредственной опасности и быстро отреагировать, чтобы защитить детей.
К сожалению, эта сильнейшая чувствительность, которой обладают и взрослые женщины, и девушки-подростки, приводит к тому, что они почти вдвое чаще, чем мужчины, страдают от депрессии и тревоги, особенно в репродуктивном возрасте[440]. Этот тревожный феномен наблюдается в самых разных культурах – и в Европе, и в Северной Америке, и в Азии, и на Ближнем Востоке. Психологи делают акцент на культурных и социальных объяснениях этой «гендерной разницы в депрессии», но нейробиологи все чаще обнаруживают, что чувствительность к страху, стрессы, гены, эстроген, прогестерон и врожденное строение мозга тоже играют важную роль. Многие генетические вариации и мозговые структуры, подвергающиеся воздействию эстрогена и серотонина, как считается, повышают риск депрессии у женщин[441]. У некоторых женщин с диагностированной депрессией нашли измененную версию гена CREB-1: у него есть маленький переключатель, который активируется эстрогеном[442]. Ученые считают, что это может быть один из нескольких механизмов, из-за которого склонность женщин к депрессии повышается во время полового созревания, когда резко растут уровни прогестерона и эстрогена. Кроме того, возможно, именно воздействием эстрогена объясняется тот факт, что женщины втрое чаще мужчин страдают зимней хандрой, или сезонным аффективным расстройством. Ученые знают, что эстроген воздействует на циркадные ритмы организма (циклы сна и бодрствования, стимулируемые светом и тьмой), вызывая пресловутую зимнюю хандру у генетически уязвимых женщин.
Каждый год ученые находят все больше генетических вариантов, связанных с депрессией, передающейся в семьях по наследству[443]. Другой ген, называемый геном транспортера серотонина (5-HTT), тоже может вызывать депрессию у женщин, унаследовавших одну из его версий. Ученые считают, что эта генетическая вариация тоже может быть причиной большего распространения депрессии среди женщин, потому что его «выключатель» активируется угрозами и тяжелым стрессом[444]. Возможно, именно так обстояли дела у Сары: в ее семейном анамнезе была депрессия, передаваемая только по женской линии. Как я знаю от многих женщин, приходящих в мою клинику, тяжелый стресс, вызванный разрывом отношений, нередко толкает генетически уязвимых женщин в пучины клинической депрессии[445]. Другие гормональные события – беременность, послеродовая депрессия, предменструальный синдром, перименопауза – тоже могут нарушить эмоциональный баланс женского мозга, и во время тяжелого периода женщине может понадобиться химическая или гормональная перестройка[446].
Не забывайте о разнице
Когда мужчины и женщины доживают до зрелого возраста, набираются жизненного опыта и начинают чувствовать себя спокойнее, они нередко перестают опасаться выражать эмоции, даже такие, которые они, особенно мужчины, долго подавляли. Но нам все равно никуда не деться от того факта, что у женщин не такое восприятие эмоций и реальности, не такие реакции и не такие воспоминания, как у мужчин, и эти различия, обусловленные структурой и функциями мозга, лежат в основе самых разных и интересных недопониманий. Эван и Джейн в конце концов научились видеть реальности друг друга. Когда она ни с того ни с сего начинала плакать, он пытался понять, не проявил ли где-либо безразличия. Когда она уставала и не хотела заниматься любовью, он боролся со своими инстинктами и верил ей на слово. Когда он становился раздражительным и ревнивым, она понимала, что не уделяет ему достаточно сексуального внимания. Но когда они наконец-то достигли взаимопонимания, все снова изменилось. Женскую реальность впереди ждет еще один – последний – сдвиг.
Глава 7
Мозг зрелой женщины
Однажды утром Сильвия проснулась и решила, что все, с нее хватит. Она хочет развестись. Ей стало ясно, что ее муж Роберт – эмоционально недоступный эгоист. Ей надоело слушать его тирады, она была сыта по горло его требованиями. Но окончательно ее добило вот что: она на неделю попала в больницу с кишечной непроходимостью, и он навестил ее всего два раза. Причем оба раза пришел, чтобы спросить, как сделать что-то по дому.
По крайней мере, именно так Сильвия, привлекательная женщина с темно-русыми волосами, ярко-голубыми глазами и пружинистой походкой, объяснила мне все во время терапии. Еще лет с двадцати она, как ей казалось, только и делала, что обслуживала нужды эгоистичных, своенравных людей. Она решала их проблемы, вытаскивала из алкоголизма или абьюзивных[447] ситуаций, а в благодарность они эмоционально высасывали ее досуха. В пятьдесят четыре года она оставалась очень привлекательной и энергичной. Больше всего ее изумляло то, что в последнее время, как ей казалось, с глаз спала какая-то пелена, и она стала видеть все совсем не так, как раньше. В душе вдруг не осталось никаких позывов спасать других и заботиться о них. Она была готова пойти на риск и следовать за своей мечтой. «Что в моей жизни не так? – спросила себя она. – Я хочу от жизни чего-то большего, чем это!» Много лет она готовила, убирала и растила троих детей – была типичной домохозяйкой. Ей очень хотелось работать, но Роберт сделал это просто невозможным, отказываясь помогать по дому. Двадцать восемь лет она воспитывала, любила и везде возила детей, следила, чтобы уроки были сделаны, ужин – съеден, а дом не развалился на части. А теперь она вдруг спросила себя: зачем?
История Сильвии – весьма распространенный в последнее время «ритуал взросления»: женщина после наступления менопаузы вдруг отказывается от всех и от всего и начинает жизнь заново; особенно это заметно сейчас, когда в этот этап жизни вступают более 150 000 американок в месяц. Этот процесс потрясает женщин, находящихся на стадии перименопаузы, и шокирует многих мужей. Женщина после наступления менопаузы уже не задумывается о том, как ублажить других, и теперь хочет ублажать себя. Эту перемену считают моментом психологического развития, но еще она, скорее всего, вызвана новой биологической реальностью женского мозга, в котором происходит последняя в жизни глобальная гормональная перемена.
Если бы мы посмотрели на мозг Сильвии через МРТ-сканер, то увидели бы там совсем не такой пейзаж, как буквально еще несколько лет назад. Импульсы, проходящие через мозговые структуры, теперь отличаются постоянством – больше нет скачков и спадов эстрогена и прогестерона, вызванных менструальным циклом. Ее мозг теперь – более уверенная в себе и стабильная машина. Мы больше не видим нейронных связей в миндалевидном теле, которые резко меняли ее восприятие реальности незадолго перед месячными и иногда заставляли ее видеть безысходность или слышать оскорбления там, где их не было. Мы видим, что нейронные связи между миндалевидным телом (эмоциональным процессором) и префронтальной корой, отвечающей за управление эмоциями и рассудительность, полностью функциональны и работают постоянно. Они уже не заглушаются в определенные дни месяца[448]. Миндалевидное тело по-прежнему зажигается ярче, чем у мужчины, когда Сильвия видит угрожающее лицо или слышит о какой-нибудь трагедии, но она куда реже заливается слезами[449].
Средний возраст менопаузы – 51,5 года, это момент, наступающий через год после последних месячных. Двенадцать месяцев проходит с тех пор, как яичники перестали вырабатывать гормоны, усиливавшие ее центры общения и эмоций, стремление помогать, заботиться и любой ценой избегать конфликта. Сами структуры никуда не делись, но вот топливо, на котором работал мощный мотор «Мазерати», отслеживающий чужие эмоции, начинает заканчивается, и этот дефицит резко меняет восприятие реальности. Вместе с эстрогеном снижается и уровень окситоцина[450]. Ее меньше интересуют нюансы эмоций, она меньше стремится сохранить покой и мир, а еще она получает меньше дофаминовой подпитки от того, что ей нравилось делать раньше, даже от разговоров с друзьями. Не получает она и успокаивающую окситоциновую награду от ухода и заботы за маленькими детьми, так что с меньшей внимательностью относится к чужим потребностям[451]. Все эти перемены могут произойти очень резко, и проблема состоит в том, что семья Сильвии изнутри никак не может видеть, как переписываются ее внутренние правила.
До менопаузы мозг Сильвии, как и большинства женщин, программировался сложным взаимодействием гормонов, прикосновений, эмоций и мозговых структур, заточенных на заботу, спасение и помощь окружающим[452]. Если говорить об общественном поведении, она всегда получала подкрепление, ублажая других. Стремление установить связь, тщательно отстроенное желание и способность читать эмоции иногда заставляло ее помогать даже в безнадежных случаях. Она рассказывала мне, как гонялась за своей подругой Мэриан по городу, чтобы убедиться, что та не сядет за руль во время запоя; почти все время от сорока до пятидесяти лет Сильвия пыталась удовлетворить желания требовательного отца, который начал впадать в маразм после смерти ее матери; наконец, она не уходила от Роберта, уверенная, что если удастся поддерживать мир хотя бы еще недолго, все останутся в семье, и все будет хорошо. Брак у них никогда не был крепким. Сильвия говорила, что, когда дети были маленькими, она постоянно беспокоилась: если Роберт уйдет, с детьми произойдет что-то ужасное.
Но теперь, когда дети уже повзрослели и разъехались из дома, мозговые структуры, которые поддерживали эти импульсы, перестали получать подпитку. Сильвия начала думать иначе. Теперь она хотела помогать людям в больших масштабах – вне семьи. Одна из современных примеров для подражания для любой женщины средних лет, Опра Уинфри, очень поэтично описала это чувство, когда ей исполнилось пятьдесят:
«Я удивляюсь, понимая, что даже в этом возрасте до сих пор чувствую, как расширяюсь, тянусь выше и дальше границ собственного “я”, становлюсь более просвещенной. В двадцать лет я думала, что есть какой-то волшебный взрослый возраст, до которого надо дожить (наверное, лет тридцать пять), и вот тогда-то моя “взрослость” станет очевидной. Забавно прозвучит, но это число с годами все увеличивалось, и даже в сорок, когда общество уже стало называть меня женщиной средних лет, я все равно чувствовала себя не такой взрослой, как следовало бы. Теперь, когда мой жизненный опыт превзошел все мои возможные мечты и ожидания, я точно знаю, что мы должны постоянно преображать себя, чтобы стать теми, кем стать должны»[453].
Когда снизился уровень эстрогена, вслед за ним снизился и уровень окситоцина – гормона привязанности и заботы[454]. Вместо резких скачков эмоциональные, заботливые, угодливые импульсы Сильвии превратились в спокойный, стабильный рокот. В мозге Сильвии растет новая реальность, и она говорит ей: «Пленных не берем».
Вот они, реалии двадцать первого века для древней программы женского мозга! Изменившаяся реальность мозга Сильвии – это фундамент ее новообретенного баланса[455]. Структуры мозга как таковые у зрелых женщин меняются несильно, но вот высокооктановое топливо – эстроген, который поджигал их и накачивал нейрохимикатами и окситоцином, – уже не подается в прежних количествах. Эта биологическая истина – мощный стимул на пути вперед. Одна из главных загадок для женщин этого возраста и мужчин, которые их окружают, состоит в том, как именно изменения их гормонов влияют на мысли, чувства и функционирование мозга[456].
Перименопауза: нелегкое начало
Уровни гормонов у женщины начинают меняться за несколько лет до наступления дня менопаузы. Примерно в сорок три года мозг женщины становится менее чувствительным к эстрогену, запуская каскад симптомов, которые меняются от месяца к месяцу и от года к году: от приливов жара и боли в суставах до тревожности и депрессии[457]. Сейчас ученые считают, что менопауза вызывается именно изменением чувствительности мозга к эстрогену[458]. Половое влечение тоже может резко меняться. Уровень эстрогена снижается, а вместе с ним и тестостерона – «ракетного топлива» для либидо[459]. Реальность, в которой живет женский мозг в возрасте примерно сорока семи-сорока восьми лет, может быть весьма нестабильной. Последние два года до менопаузы, когда яичники сначала вырабатывают эстроген нестабильно, а потом прекращают его производство совсем, у некоторых женщин проходят довольно нелегко[460].
Именно так Сильвия чувствовала себя в сорок семь лет, когда позвонила в мою клинику и записалась на прием – первый в жизни прием у психиатра. Через год ее последний ребенок собирался уезжать в колледж, и у нее были постоянные перепады эмоций: раздражительность, вспыльчивость, отсутствие радости и надежды, которые начали ее беспокоить. «Перименопауза – это как подростковый возраст, только вообще невесело», – однажды сказала она. Так оно и есть: ваш мозг снова оказался во власти меняющихся гормонов, как и в пубертатный период, с точно такой же повышенной чувствительностью к стрессу, беспокойством из-за внешнего вида и избыточной эмоциональной реакцией. Только что у Сильвии было все нормально, но стоило Роберту сказать что-нибудь не то, и она, хлопая дверьми по всему дому, убегала в гараж и рыдала там целый час. Она не могла больше этого вынести и попросила меня что-нибудь ей прописать, чтобы справиться с симптомами. Другие проблемы с Робертом подождут. Так что я дала ей эстроген и антидепрессант. Через две недели она изумилась, увидев, насколько лучше себя чувствует. Ее мозгу была необходима нейрохимическая поддержка.
15 % женщинам везет: перименопауза – последние два-девять лет перед менопаузой – проходит очень легко, но примерно у 30 % она вызывает серьезный дискомфорт, а 50–60 % женщин, по крайней мере, временами испытывают те или иные симптомы перименопаузы. К сожалению, заранее узнать, как у вас пройдет перименопауза, не дожив до нее, невозможно.
Но когда вы пересечете эту границу, вас ждет несколько очевидных сигналов. Первый – прилив жара – говорит, в частности, о том, что у вашего мозга начинается эстрогеновая ломка[461]. Гипоталамус реагирует на снизившийся уровень эстрогена и меняет работу клеток терморегуляции, и из-за этого вы внезапно чувствуете, что вам стало ужасно жарко даже при нормальной температуре. Другой признак перименопаузы – укорачивание менструального цикла на день-два, еще даже до первого вашего прилива жара. Реакция мозга на глюкозу тоже резко меняется – приливы энергии сменяются жгучим желанием поесть углеводов и сладкого[462]. Эстрогеновая ломка воздействует и на гипофиз, сокращая менструальный цикл и сбивая четкий график овуляции и фертильности. Так что будьте осторожнее: многих женщин ждал внезапный сюрприз – позднее «дитя перемен» – из-за того, что овуляционный цикл стал непредсказуемым.
Я открыла Клинику настроения и гормонов для женщин задолго до своей перименопаузы, так что сама лично сталкивалась только с умеренно неприятным ПМС и послеродовым гипотиреозом[463]. Но когда мне исполнилось лет сорок пять, начались просто ужасные ПМС с раздражительностью и резкими провалами настроения. Поначалу я списывала все на стресс от моей работы и на то, что приходилось в основном самой ухаживать за ребенком. Несомненно, это действительно сказалось на моем перименопаузном синдроме, но я несколько лет отказывалась принимать гормоны, думая: «Ну нет, это не то же самое, что я каждый день вижу у своих пациенток». Боже, как же я ошибалась! В сорок семь лет у меня началась настоящая перименопауза. Я не могла нормально спать, просыпалась в испарине и часто меняла ночные рубашки. С утра я чувствовала себя просто адски: усталая, раздражительная, готовая расплакаться из-за чего угодно. Через две недели после начала приема эстрогена и антидепрессанта все чудесным образом вернулось в норму.
Поскольку эстроген также влияет на уровень серотонина, дофамина, норэпинефрина и ацетилхолина в мозге – нейромедиаторов, которые контролируют настроение и память, – неудивительно, что большие перепады в уровне эстрогена влияют на самые разные функции мозга. Здесь как раз могут помочь антидепрессанты класса СИОЗС, потому что они поддерживают уровень этих нейромедиаторов в мозге. Установлено, что женщины в период перименопаузы жалуются врачам на большее количество самых разнообразных симптомов – от депрессии и проблем со сном до забывчивости и раздражительности, чем уже пережившие менопаузу[464]. Интерес к сексу (или его отсутствие) тоже может быть проблемой. Вместе с уровнем эстрогена в это время может снизиться и уровень тестостерона – любовного топлива.
Последний гинекологический кризис женщины
Мэрилин и ее муж Стив пришли ко мне, когда Стив уже не знал, что делать из-за ее постоянных отказов в сексе.
– Она больше не дает мне даже дотрагиваться до нее, – сказал он.
– Мне раньше очень нравился секс, – добавила Мэрилин, – и мне хочется снова испытать эти чувства, но каждый раз, когда он касается меня или смотрит, ну, вот так, это… это… просто раздражает. Дело не в том, что я его не люблю. Я его люблю.
Они пришли как раз вовремя, потому что это была биологическая проблема, которая быстро превращалась в проблему семейную. Спад либидо наблюдается у многих женщин, но я подозревала, что у Мэрилин перименопауза проходит экстремальнее, чем обычно[465]. Я измерила ее тестостерон и увидела, что он практически на нуле[466]. Может быть, она из-за этого отвергала Стива? Она решила попробовать тестостероновую терапию, чтобы проверить, так что я прописала ей пластырь, и она налепила его в тот же день[467].
Хотя сексуальная реакция в эти годы гормональной нестабильности бывает совсем разной, 50 % женщин в возрасте 42–52 лет теряют интерес к сексу, их становится труднее возбудить, а оргазмы они испытывают реже и не такие интенсивные[468]. К моменту наступления менопаузы женщины теряют до 60 % от того уровня тестостерона, который у них был в двадцать лет[469]. Но эту проблему можно решить с помощью различных тестостероновых препаратов – пластырей, таблеток, гелей, которые сейчас легко доступны[470].
Когда через две недели Мэрилин и Стив снова пришли ко мне, Стив показал мне два пальца вверх. Мэрилин сказала, что уже через неделю ее стали меньше раздражать его приставания, а на второй неделе она даже подумывала, не начать ли ласкаться первой, но все-таки не решилась. Ее мозговые структуры, отвечающие за сексуальное влечение, снова разгорелись, получив порцию гормонального ракетного топлива. «Пользуйся или потеряешь» – этот принцип верен везде, в том числе в отношении памяти и секса. Мозг ниже пояса усохнет, если им не пользоваться.
Далеко не все женщины в перименопаузу и менопаузу теряют тестостерон или интерес к сексу[471]. Более того, антрополог Маргарет Мид даже придумала термин «пыл после менопаузы[472]». В этот период нам больше не приходится беспокоиться из-за противозачаточных, ПМС, болезненных спазмов и прочих ежемесячных гинекологических неудобств. На этой стадии жизни мы освобождаемся от многих нагрузок, и она полна замечательных возможностей. Мы еще достаточно молоды, чтобы жить полной жизнью и наслаждаться всем, что подарила нам природа. Многие женщины снова обретают вкус к жизни, даже возрождают в себе половое влечение, ищут пьянящих приключений или нового начала. Это словно начать жить заново, только с более хорошими правилами. А если вам недостает пыла, с этим может помочь тестостероновый пластырь.
Когда Сильвия снова пришла ко мне, чтобы обсудить развод с Робертом, – после того как он почти не навещал ее в больнице, – она уже пережила последние муки перименопаузы и перестала принимать эстроген и антидепрессант. Именно тогда Сильвия сказала мне, что у нее словно пелена спала с глаз, когда менструальный цикл остановился. Она всегда ужасно страдала от ПМС, и сейчас, когда он закончился, ее «зрение» вдруг прояснилось и она поняла, чем хочет заниматься в жизни, а чем – больше никогда не хочет. Она сказала Роберту, что уважает его, но устала от бесконечных требований обслуживать его желания по его графику и присматривать за большим домом. Ежемесячная обработка ее мозговых структур, отвечающих за обслуживание чужих потребностей, эстрогеном и окситоцином закончилась. Конечно, она по-прежнему обожала детей, но они больше не жили с ней, так что больше не было ни повышающих окситоцин объятий, ни скачков эстрогена, которые стимулировали мозговые центры заботы. Конечно, она все равно могла делать все это, но больше ее к этому ничего не подталкивало. Она повернулась к Роберту и сказала: «Ты взрослый человек, я уже вырастила детей. Теперь моя очередь жить своей жизнью».
Когда ее дети приехали домой на каникулы, Сильвия сказала, что она очень рада была с ними встретиться и узнать, как им живется, но теперь ее раздражало, что они по-прежнему хотели, чтобы мама за ними убирала, готовила еду и стирала их вещи. Дети даже поддразнили ее: она бросает их вещи в машинку и сушилку, но больше не складывает парные носки. Она тоже посмеялась, но потом впервые в жизни возразила: «Стирайте уже, блин, сами. Пора вам наконец-то повзрослеть!»
Мамин мозг начал отключаться. Когда женщина выпускает из дома всех своих детей, древняя «мамская» программа ослабляет свою работу и позволяет ей отключить от мозга некоторые «провода», ведущие к системе отслеживания детей. Когда дети уходят из дома, окончательно перерезая пуповину, структуры маминого мозга наконец-то освобождаются, чтобы преследовать новые амбиции, новые мысли, новые идеи. Многие женщины, впрочем, чувствуют отчаяние, печаль и дезориентацию, когда дети впервые покидают дом. Мозговые центры, развивавшиеся миллионы лет в наших праматерях, которые работают на эстрогене и подкрепляются окситоцином и дофамином, остаются без работы[473].
Перименопауза в норме начинается в возрасте 40–45 лет и может длиться от 4 лет до нескольких месяцев. В это время у женщины вырабатывается все меньше и меньше женских половых гормонов – эстрогенов.
Для некоторых женщин этот период жизни становится вовсе не таким тяжелым, как для Сильвии. Моя пациентка Линн более тридцати лет была замужем за Доном и очень его любила. Когда их двое детей уехали на учебу в университеты, Линн и Дон отправились в путешествие по тем местам, где им очень хотелось побывать. Они были довольны, что им удалось вырастить двух чудесных и способных детей. Линн нравилось быть матерью, но она обнаружила, что через несколько месяцев после их отъезда сердце перестало покалывать от тоски, и ей даже нравится, что больше не нужно вставать по утрам и собирать детей в школу. У нее была хорошая работа администратора в университете, ее все уважали. Дон трудился инженером на частном предприятии. Чем больше времени они проводили наедине, тем сильнее расцветали их отношения. Годы взаимной любви и доверия помогли им преодолеть этот этап жизни и создать новые правила для будущего.
43 % женщин в климаксе теряют интерес к сексу, но несмотря на возраст, больше половины женщин продолжают им заниматься. Другое дело, что из-за нехватки эстрогенов секс может стать не таким приятным, как раньше.
У Сильвии переход, случившийся в середине жизни, выдался вовсе не таким мирным. Ко времени нашей следующей сессии она решила снова поступить в аспирантуру и начала по два дня в неделю подрабатывать в психиатрической клинике. Ее новые интересы немного напрягли ее детей. Младшая дочь как раз становилась самостоятельной и привыкала к жизни в колледже. Она не так нуждалась в матери, как раньше, но тем не менее ее немного удивил и задел разговор с Сильвией по телефону: мама только и говорила, что о собственных новых проектах и о том, что собирается и сама вернуться к учебе. Сильвия сказала мне, что даже сама оказалась шокирована тем, что больше не задавала дочери тревожных вопросов о ее жизни. Ее удивила собственная слегка отрешенная реакция.
Что происходит в ее мозге? Дело не только в том, что эстроген ушел: физические ощущения от заботы и прикосновения к детям тоже ушли. Эти чувства, как и эстроген, помогают укрепить центры заботы и повысить уровень окситоцина в мозге. У большинства матерей этот процесс запускается, когда дети дорастают до подросткового возраста и начинают сопротивляться объятиям, поцелуям и прикосновениям. Так что к тому времени, как они окончательно вылетают из гнездышка, мамы уже постепенно отвыкают от всех этих нежностей. Эксперимент с материнским поведением у крыс показал, что для поддержания активного материнского поведения в мозгах самок требуется физический контакт. Ученые лишили чувствительности грудь, живот и соски крыс. Матери могли видеть, слышать и чувствовать запах своих детенышей, но не чувствовали, как они ворочаются. В результате материнское поведение и привязанность оказались серьезно нарушены. Матери не таскали, не облизывали и не кормили детенышей, как положено. Несмотря на то что все их мозговые структуры были уже подготовлены гормонами для материнского поведения, без обратной связи – прикосновений – нейронные связи, контролирующие заботу, не развились, и из-за этого многие детеныши умерли[474].
У людей все происходит очень похоже: мамы используют эту физиологическую обратную связь, чтобы активировать и поддерживать центры заботы и воспитания. Обычные контакты при жизни под одной крышей дают достаточно ощущений, чтобы поддерживать заботливое поведение в отношении детей, даже уже выросших детей. Но вот когда дети уезжают из дома, все меняется. Если у матери в то же время начинается менопауза, гормоны, которые построили, подготовили и поддерживали эти мозговые структуры, тоже исчезают.
Это не означает, что центры заботы исчезают вообще навсегда. Четыре из пяти женщин старше пятидесяти лет говорят, что для них важно иметь работу, на которой они помогают другим[475]. Первым желанием после наступления менопаузы чаще всего становится наконец-то пожить для себя, но, начав эту новую жизнь, женщины нередко снова начинают помогать другим. Центры заботы довольно легко восстановить. Если женщина старше пятидесяти лет снова становится матерью, то ежедневный физический контакт с ребенком перезапускает эти центры: в этом на личном опыте убедилась одна моя коллега, которая в пятьдесят пять лет удочерила маленькую китайскую девочку. В общем, если структуры остаются на месте, их можно снова запустить. С точки зрения материнского мозга, ничего еще не кончено, пока все не кончено.
Для Сильвии, впрочем, это было золотое время. В ее реальности она была свободна и наконец могла следовать собственному зову. Она занималась своими проектами. Пройдя несколько курсов, она убедилась, что корень многих проблем с поведением подростков – обучение в раннем детстве, и она загорелась идеей улучшить обращение родителей и учителей с дошкольниками. Работая над магистерской диссертацией в области социальной работы, она занялась подготовкой воспитателей детских садов в местной образовательной системе. Еще она сказала мне, что снова стала ходить на службы в ту же церковь, что и в детстве, а в своем гараже оборудует студию, чтобы снова начать рисовать, – она забросила живопись после того, как вышла замуж за Роберта. На одном из приемов она чуть не расплакалась от того, какой же счастливой ее делает новая жизнь. Она искренне считала, что меняет мир к лучшему. И все это очень резко контрастировало со все более жаркими спорами, которые начинались, едва Роберт вечером приходил домой.
Кто ты такая и что ты сделала с моей женой?
Вскоре Сильвия и Роберт пришли ко мне вместе на сеанс семейной терапии, желая наконец-то разобраться со всеми нерешенными проблемами. Роберт просто ушам поверить не мог. Например: «Сам, черт возьми, приготовь себе ужин, или сходи куда-нибудь один. В последний раз говорю, я не голодна. Я сейчас рисую, мне это нравится, и я не собираюсь прерываться». Еще он сказал, что она накричала на него на вечеринке пару дней назад, когда предложила инвестировать в акции некоторых компаний, а он ответил, чтобы она не лезла в разговор, потому что не понимает, о чем говорит. В конце концов, это он читает Barron’s[476], а не она. «Ага, ну да, читаешь и теряешь деньги. Ты вообще видел мой портфель акций? Я заработала в три раза больше, чем ты, так что хватит уже снисходительности», – ответила она. Буквально любые его слова ее раздражали. А потом она заявила, что съезжает.
Когда Сильвия была моложе, она делала все возможное, чтобы избежать ссор с мужем, даже если была на самом деле разъярена[477]. Помните программу, которая запускается в подростковом возрасте, когда эстроген резко усиливает работу центров эмоций и общения, ту самую, которая заставляет женщину паниковать из-за любого конфликта, считая его угрозой всем отношениям? Эта программа не перестает работать до тех пор, пока женщина либо не отключает ее сознательно, либо прекращается поставка гормонов, которые ее подпитывают, либо сразу и то, и другое. Например, как сейчас. Всю жизнь Сильвия гордилась своей скромностью, послушностью и готовностью дать мужу выиграть спор, особенно когда он возвращался из офиса уставший и раздраженный. Она вполне искренне ему сочувствовала. Она поддерживала мир, как заставлял ее первобытный мозг, чтобы удержать семью. «Если ты замужем – это хорошо. Это обеспечит нам защиту». Вот такие сообщения мешали ей ввязываться в конфликты. Если Роберт забывал об их годовщине, она прикусывала язык. Если он оскорблял ее после долгого рабочего дня, она просто внимательно смотрела в суп, который размешивала, и ничего не отвечала.
Изменения в соотношении гормонов в период менопаузы перестраивают сигнальные пути женщины. Это зачастую приводит к новому восприятию себя и своей жизни.
Но когда у Сильвии началась менопауза, фильтры отключились, она стала раздражительной, и гнев перестал уходить в дополнительный «желудок» для предварительного «переваривания». Пропорция между тестостероном и эстрогеном менялась, и ее сигнальные пути для гнева уже больше напоминали мужские[478]. И успокаивающего эффекта от прогестерона и окситоцина, которые могли бы смягчить гнев, тоже не было. Супруги не научились обдумывать и разрешать свои разногласия, и теперь Сильвия регулярно срывалась на Роберта, выплескивая на него сдерживаемую десятилетиями ярость.
На следующей сессии стало ясно, что далеко не во всем этом виноват Роберт. Его жизнь тоже менялась, пусть и не таким радикальным образом. Но Сильвия все равно хотела съехать. Они еще не знали о меняющейся реальности ее мозга, которая переписывала правила не только споров, но и вообще всех взаимодействий в отношениях[479]. Исследователи установили, что женщины, которые несчастливы в браке, чаще сообщают о плохом настроении и болезнях в годы менопаузы[480]. Так что когда гормональная пелена спадает, а дети уезжают из дома, женщины нередко обнаруживают, что на самом деле более несчастны, чем позволяли себе чувствовать раньше. И зачастую во всех этих ощущениях обвиняют мужа. Очевидно, у Сильвии были вполне реальные поводы жаловаться на Роберта. Но глубинная причина недовольства все равно оставалась неясной.
На приеме через неделю она сообщила, что дочь сказала ей: «Мам, ты ведешь себя странно, и папа боится. Он говорит, что ты – не та женщина, на которой он был женат последние тридцать лет, и опасается, что ты можешь выкинуть что-нибудь безумное, например, заберешь все деньги и сбежишь». Сильвия не сошла с ума и не собиралась сбегать со всеми их сбережениями, но она действительно была уже не той же самой женщиной. Она сказала мне, что муж однажды закричал: «Что ты сделала с моей женой?» Огромное количество мозговых структур внезапно отключились – и точно так же внезапно Сильвия изменила правила в отношениях[481]. И, как обычно бывает в таких ситуациях, Роберту об этом сообщить забыли.
Многие считают, что мужчины бросают своих стареющих, раздобревших после менопаузы жен и находят молодых, худых и фертильных женщин. Но эти представления очень далеки от истины. Статистика показывает, что более 65 % всех разводов после пятидесяти лет – инициатива женщин[482]. Я подозреваю, что немалая часть этих «женских» разводов обусловлена именно резко изменившейся после менопаузы реальностью. Но, как я неоднократно видела на практике, причина может быть и проще: женщины устают терпеть дурной характер и измены мужа и просто дожидаются, когда дети, наконец, уедут из дома. То, что для женщин раньше было важно – привязанность, одобрение, дети, удержание семьи, – уже стоит не так высоко в списке приоритетов. А меняющаяся реальность жизни женщины – это результат изменения химии мозга.
В любой период, когда уровень гормонов меняется, угоняя нашу реальность, очень важно присматриваться к своим импульсам, чтобы убедиться, что они реальны, а не вызваны гормонами. Точно так же, как спад эстрогена и прогестерона незадолго до месячных может заставить вас считать, что вы толстая, уродливая и ни на что не годная, отсутствие репродуктивных гормонов может заставить вас решить, что единственная причина ваших страданий – это муж. Я рассказала Сильвии, что, если вы понимаете часть биологических причин, по которым изменились ваши чувства и реальность, возможно, вам удастся их с ним откровенно обсудить, и он изменится. Впрочем, такое обучение – долгий процесс, и лучше его начинать еще до того, как все эти изменения начнутся.
Кто готовит ужин?
На приеме, состоявшемся после моего августовского отпуска, Сильвия сказала, что все-таки решила разводиться. Более того, пока меня не было, она успела съехать от мужа. Подруги даже начали предлагать ей новых мужчин. Но довольно быстро они начали ее бесить не меньше, чем Роберт. Сильвия быстро обнаружила, что пожилые мужчины ищут себе «тетку с бабками» – женщину, у которой есть свои деньги и которая будет за ними ухаживать до конца жизни. Это ее немного шокировало. Именно такие требования она в молодости предъявляла к мужчинам: ей нужен был кто-то, кто будет за ней ухаживать и зарабатывать деньги. Тогда она была готова в ответ ухаживать за ним и их детьми. Сейчас же у нее такого и в мыслях не было.
Сильвия все еще надеялась на то, что найдет «идеального мужчину» для совместной старости – равноправного партнера, родственную душу, человека, с которым можно поговорить и поделиться радостью жизни, но который при этом не будет требовать ухода, походов за покупками, готовки, стирки и уборки, в общем, всего того, что многие мужчины, с которыми она пробовала встречаться, требовали от своих бывших жен. Как она выразилась, она не собиралась быть ни для кого сиделкой и не хотела, чтобы ей еще и лазали в кошелек. «Уж лучше я не буду жить вообще ни с кем», – сказала она. В конце концов, у нее много хороших подруг, с которыми она вполне счастлива. Она искала для себя жизни без психологических стрессов, которые постоянно испытывала в последнее время, споря с Робертом[483].
Ослабление желания заботиться о других после менопаузы с облегчением воспринимают отнюдь не все женщины. Ученые пока еще не исследовали, что происходит после падения уровня окситоцина, которым сопровождается снижение эстрогена, но, вполне возможно, это ведет к вполне реальным изменениям поведения. Большинство женщин, впрочем, могут вообще сознательно этого не заметить. Моя 61-летняя пациентка Марсия, например, сказала, что ее намного меньше беспокоят проблемы и потребности родных, друзей и детей, и она уже не чувствует такого желания присматривать за ними. Никто не упрекал ее в том, что она стала менее заботливой, хотя, конечно, муж немного удивлялся, почему ему так часто приходится готовить себе ужин. По большей части Марсия замечала изменения только в себе. Она на самом деле не возражала против новообретенной эмоциональной независимости, это позволяло ей уделять больше времени себе и своим делам, например, генеалогическим исследованиям, которые она просто обожала. Менструации у нее закончились уже больше четырех лет назад. Но из-за сухости влагалища, ночной потливости и нарушений сна она решила все же попробовать эстрогеновые таблетки. Через три месяца после начала эстрогеновой терапии, однако, материнский инстинкт Марсии вернулся[484]. Она даже не осознавала, насколько же сильно изменилась за последние четыре года, пока прежние чувства не хлынули потоком обратно. Она сказала, что была просто шокирована тем, что одна маленькая таблетка помогла ей стать «прежней собой», причем она даже до конца не осознавала, что «прежняя она» куда-то ушла. Эстрогеновая терапия, возможно, усилила выработку окситоцина в мозге, а это, в свою очередь, помогло вернуться и прежнему аффилиативному поведению к вящему облегчению ее мужа.
В последний раз чувствительность к стрессу у женщины не скакала из-за постоянно меняющихся уровней гормонов еще во время ювенильной паузы или во время беременности, когда пульсирующие клетки гипоталамуса отключаются, и стрессовая реакция остается на низком уровне[485]. После десяти лет низких гормонов одна моя пожилая пациентка сообщила, что у нее понизилось половое влечение, но зато они с мужем перестали ссориться в поездках. Когда-то путешествия были для нее серьезным стрессом, но сейчас ей внезапно стала нравиться каждая их минута, даже когда надо рано вставать, чтобы успеть на самолет и полететь в какое-нибудь новое место. Ей даже нравилось собирать вещи, и постепенно они перестали ссориться и во время поездок.
Что же касается Сильвии, то вскоре после того как она съехала из дома, ее перепады настроения и раздражительность исчезли. Она сказала мне, что работа с детсадовскими воспитателями и родителями помогла ей стать человеком, которым она всегда хотела быть. Она теперь с нетерпением ждала вечеров, которые проводила одна, – смотрела старые фильмы, подолгу лежала в ванне с пеной, допоздна работала в новой студии. Если звонили дети, она всегда с удовольствием с ним разговаривала, но вскоре обнаружилось, что она уже не так стремится решать их проблемы и давать советы, как раньше, и не так расстраивается из-за плохих новостей. Поначалу она считала, что перепады настроения и раздражительность ушли, потому что она избавилась от самой большой проблемы в своей жизни: плохого брака. Но еще она заметила, что приливы жара почти исчезли, и она снова хорошо спит.
Когда она пришла ко мне через полгода после ухода от Роберта, я осторожно спросила, в чем дело: только ли в том, что она больше не живет с мужем, или же еще и в том, что она перешла в новое гормональное состояние, которое стабилизировало ее настроение? Сильвия сказала, что стала менее раздражительной, а еще на том приеме даже пожаловалась, что ей одиноко и не с кем обсуждать события в жизни детей и в своей собственной. Я предположила, что ей не хватает компании Роберта, и, если они начнут проводить время вместе, предварительно обговорив новый набор правил, возможно, она даже заметит, что их отношения станут более сбалансированными.
Это только начало
К моменту наступления менопаузы женский мозг отнюдь не собирается уходить на пенсию. Более того, именно в то время жизни многих женщин только-только выходят на пик. Это может быть замечательное время для интеллектуальных занятий – воспитание детей наконец-то закончилось, и мамин мозг уже не требует столько ресурсов. Работа снова становится так же важна для характера, нахождения идентичности и удовлетворения женщины, как и во времена до материнства. День, когда Сильвия узнала, что ее приняли в магистерскую программу по социальной работе, стал одним из самых счастливых в ее жизни. Такого чувства большого свершения у нее не было с тех пор, как она окончила колледж, вышла замуж и родила детей[486].
Собственно говоря, работа и достижения становятся особенно важны для чувства благополучия женщины во время этого переходного жизненного периода. Согласно результатам исследований, женщины, чья карьера в это время шла в гору, считали работу более важной частью своей идентичности, чем те женщины, чья карьера держалась на одном уровне или шла на спад. Кроме того, женщины, у которых карьера удалась, получали более высокие оценки по самопринятию, независимости и эффективному функционированию в возрасте за пятьдесят и шестьдесят, и оценивали свое физическое здоровье выше, чем другие женщины[487]. После менопаузы вам еще жить и жить, и страстная любовь к работе, какой бы она ни была, явно позволяет женщине почувствовать удовольствие, словно она родилась заново.
Да оставь меня уже в покое!
Эдит пришла ко мне на прием вскоре после того, как ее муж-психиатр начал постепенно сокращать свою практику, готовясь к уходу на пенсию. Хотя по большей части отношения у них были хорошие, она опасалась, что он начнет постоянно вторгаться в ее личное пространство, требуя, чтобы она обслуживала его двадцать четыре часа в сутки. Это предчувствие вызывало у нее такой стресс, что она даже начала страдать от бессонницы. И оказалось, что предчувствия ее не обманули. Едва вернувшись домой, он тут же начинал засыпать ее вопросами: «Где обед? Ты купила мне салями? Кто переставил мой ящик с инструментами? Ты что, не собираешься мыть посуду? Она уже час стоит в раковине». Когда она не сходила в магазин, потому что была занята, он спросил: «Чем занята?» Она помогала старой подруге матери по дому. По вторникам она присматривала за внуками. Еще она регулярно ходила играть в бридж и ужинать с подругами, а также записалась в книжный клуб. Она была занята вещами, важными для нее. Ей нравилась свобода. А муж оказался просто ошеломлен тем, что она проявляет к нему так мало интереса и у нее такая насыщенная собственная жизнь.
Такие изменения в поведении на самом деле весьма характерны для женщин старше шестидесяти пяти лет. Как и Эдит, они приходят в мой кабинет подавленными, встревоженными и невыспавшимися. Вскоре я узнаю, что их мужья недавно вышли на пенсию. Они испытывают по этому поводу противоречивые чувства, в том числе злятся из-за того, что их отрывают от собственной работы и других дел[488]. Они не хотят так жить всю оставшуюся жизнь. Страх потерять свободу появляется, даже если брак до этого момента был вполне хорошим. Многие женщины почему-то считают, что не могут заново обговорить условия неписаного брачного соглашения. «Конечно, можете, – говорю я им. – От этого зависит ваша жизнь».
Через несколько недель после того, как Эдит съездила с мужем в отпуск, она снова пришла ко мне и, улыбаясь до ушей, сказала:
– Миссия выполнена! Он согласился не лезть в мою жизнь.
Они обговорили новые правила для следующей стадии жизни.
Гормоны в женском мозге после менопаузы
Гормоны в мозге – это то, что делает женщин женщинами. Это топливо, на котором работают характерные именно для нашего пола мозговые структуры, на которых основываются типично женские навыки и поведение. Что происходит с женским мозгом после менопаузы, когда мы теряем это гормональное топливо? Мозговые клетки, структуры и нейрохимические вещества, работу которых обеспечивал эстроген, быстро приходят в упадок[489]. Канадская исследовательница Барбара Шервин обнаружила, что женщины, которые начали заместительную эстрогеновую терапию сразу после удаления яичников, сохранили прежнюю функциональность своей памяти, а вот у женщин, которые после удаления яичников к заместительной терапии не прибегали, начались проблемы со словесной памятью, если только им вскоре не начинали давать эстроген. Терапия восстанавливала их память примерно до того же уровня, что и до менопаузы, но только если они приступали к ней сразу же или вскоре после операции[490]. Похоже, существует некое короткое окно возможностей, когда эстроген обеспечивает максимальную защиту мозга.
Эстроген, возможно, оказывает защитный эффект на многие аспекты работы мозга, даже на митохондрии (клеточные «электростанции»), особенно те, что располагаются в кровеносных сосудах мозга. Ученые из Калифорнийского университета в Ирвайне обнаружили, что эстрогеновая терапия повышает эффективность этих митохондрий. Возможно, именно поэтому у женщин до менопаузы инсульты случаются реже, чем у их ровесников-мужчин[491]. Эстроген может поддерживать хороший кровоток в мозге много лет, вплоть до старости. В Йельском университете, например, экспериментаторы в течение 21 дня давали женщинам после менопаузы либо эстроген, либо плацебо, а затем сканировали их мозг, когда они выполняли задания на работу памяти. У женщин, получавших эстроген, наблюдались паттерны, характерные для более молодых женщин, а вот у тех, кто эстроген не получал, паттерны, характерные для намного более старых[492]. В другом исследовании, посвященном объему мозга у женщин после менопаузы, показано, что эстроген защищает конкретные области мозга. У женщин, принимавших эстроген, не так сильно уменьшались области мозга, отвечающие за принятие решений, рассудительность, концентрацию, обработку слов и эмоций, умение слушать[493].
Защитный эффект эстрогена для функционирования женского мозга – одна из причин, по которой ученые тщательно пересматривают результаты исследования Women’s Health Initiative (2002), согласно которым у женщин, которые начали принимать эстроген через тринадцать лет после менопаузы, защитные эффекты для мозга не проявляются[494]. Сейчас ученые обнаружили, что если не принимать эстроген в течение пяти-шести лет после менопаузы, то окно возможностей для эстрогеновой защиты сердца, мозга и кровеносных сосудов закроется[495]. Раннее лечение эстрогеном может быть особенно важно и для защиты функциональности мозга[496].
Многие женщины чувствуют себя сбитыми с толку и преданными: буквально несколько лет назад врачи говорили им о заместительной гормональной терапии (ЗГТ) одно, а сейчас – прямо противоположное, основываясь на результатах исследования WHI. Я и сама – как врач и как женщина, уже пережившая менопаузу, – попала в этот переплет. Когда и как начинать ЗГТ и когда (и нужно ли) заканчивать – это очень важные вопросы, причем и для пациентов, и для врачей. Но до того как новые исследования помогут нам найти ответы, каждая пациентка должна искать свой собственный путь – диета, гормоны, активность, физические нагрузки, подходящее лечение, регулярные консультации с информированными врачами – специалистами в области гормональной терапии[497]. Сейчас я очень подробно обсуждаю со своими пациентками после менопаузы их семейную генетику, образ жизни, симптомы, проблемы со здоровьем, возможную пользу и риски от ЗГТ.
Несмотря на бурную гормональную перестройку во время менопаузы, большинство женщин с возрастом остаются на удивление энергичными, умными и способными даже без помощи эстрогена. Не всем женщинам необходима гормональная терапия, не все ее хотят. Обычно естественные процессы старения начинают затруднять функционирование женского мозга лишь через несколько десятилетий после менопаузы. Мозги мужчин и женщин стареют по-разному; мужчины быстрее теряют бо́льшие объемы коры, чем женщины[498].
Годы после менопаузы по-разному влияют на мозг и тело каждой женщины, но для многих это время, когда они становятся свободнее и в большей степени контролируют свою жизнь. Мы становимся не такими импульсивными, внезапные эмоции не сбивают нас с толку и не возбуждают. Наше выживание, возможно, уже не зависит от стабильной зарплаты, и мы уже не чувствуем такой же потребности скрывать свои настоящие чувства – мы начинаем жить настоящей жизнью, проявляя свою настоящую страсть. Помощь другим и участие в решении серьезных проблем мира придают нам сил. Кроме того, в это время мы нередко становимся бабушками, что приносит нам новую, зачастую не обремененную ничем радость. Может быть, жизнь действительно оставляет кое-что лучшее напоследок? Моя 60-летняя пациентка Дениз, например, всегда была независимой женщиной и полностью сосредоточилась на карьере в маркетинге, даже когда воспитывала детей. Когда ее дочь родила первого ребенка, Дениз, по ее словам, оказалась не готова к волнам любви, охватившей ее при виде внука.
Нужно учитывать, что менопаузальная гормональная терапия показана не всем. Например, есть доказательства, что женщинам старше 60 лет гормонотерапия скорее вредит, чем помогает. Перед началом лечения нужно обязательно проконсультироваться с врачом.
– Это было просто сногсшибательно, – говорит она, – и я такого просто не ожидала. В моей жизни происходит сразу миллион событий, но почему-то я просто не могу наглядеться на малыша. А моя дочь впустила меня в свою жизнь так, как не впускала никогда раньше. Она сейчас нуждается во мне, и я хочу быть с ней рядом.
Эта особая поддерживающая роль, которую играют бабушки, возможно, стала одной из причин, по которой эволюция сконструировала женщин так, чтобы они жили еще по несколько десятилетий после того, как родят последнего ребенка[499]. Бабушки, по словам Кристен Хоукс, антрополога из Университета Юты, возможно, были одним из ключевых факторов для роста и выживания в древних человеческих популяциях[500]. Хоукс утверждает, что в каменном веке дополнительная еда, которую могли собирать здоровые женщины после менопаузы, повышала выживаемость их маленьких внуков. Кроме того, благодаря помощи бабушек молодые женщины могли чаще и больше рожать, повышая фертильность и репродуктивный успех всей популяции. Несмотря на то что ожидаемая продолжительность жизни у племен, живущих охотой и собирательством, обычно не превышает сорока лет, примерно треть всех взрослых женщин доживают даже до шестидесяти и семидесяти. Например, Хоукс обнаружила, что в племени хадза, живущем в Танзании, трудолюбивые бабушки на седьмом десятке занимаются сбором еды чаще, чем молодые матери, снабжая едой внуков и повышая их шансы на выживание[501]. Ученые нашли такой же положительный «эффект бабушки» также, например, среди венгерских цыган и народов Индии и Африки[502]. В сельской местности Гамбии, например, антропологи обнаружили, что присутствие бабушки сильнее повышает шансы ребенка на выживание, чем присутствие отца[503]. Иными словами, женщины после менопаузы по всему миру имеют возможность взяться за новую роль – стать бабушками, поддерживая жизнь новых поколений.
И что мне теперь делать?
Еще сто лет назад менопауза была сравнительно редким явлением. Даже в конце XIX и начале XX вв. средний возраст смерти женщины в США составлял 49 лет – на два года раньше, чем заканчивается менструальный цикл среднестатистической женщины. Сейчас же американки живут после окончания месячных еще по несколько десятилетий. Наука, однако, еще не успела освоиться с этими новыми демографическими переменами. Наши познания о менопаузе сравнительно новы и неполны, но их объемы быстро растут – все больше женщин преодолевают этот когда-то редкий переходный период. Сейчас в США живут сорок пять миллионов женщин в возрасте 40–60 лет.
Долгосрочное планирование после менопаузы – это новая с исторической точки зрения возможность для женщин. Представлять себе осуществление интереснейших собственных проектов – это, пожалуй, один из самых приятных аспектов жизни женщины в новом столетии. К этому возрасту они уже могут обладать личной и экономической властью, и обширными знаниями, и впервые в жизни их может впереди ждать даже больше заманчивых дорог, чем им казалось возможным. Одна моя подруга-ученый, эксперт по старению Синтия Кеньон, считает, что в будущем женщины, скорее всего, будут жить дольше 120 лет – представляете, сколько всего можно будет осуществить?[504]
Сильвия в годы после менопаузы заново открыла для себя Роберта. Когда она снова пришла ко мне через два года после расставания с Робертом, она сказала, что после того как снова стала девушкой, какой была когда-то, обрадовалась, узнав, кто она на самом деле, и попыталась встречаться с пожилыми мужчинами, которые ее совершенно разочаровали, поняла, что ей не хватает Роберта. Он был единственным, с кем она могла обсуждать определенные вещи, в том числе и их чудесных детей. Однажды он пригласил ее поужинать, и она согласилась. Они встретились в романтичном ресторане, спокойно обсудили все, что пошло не так, и извинились друг перед другом за неприятности. А еще им было чем поделиться друг с другом: ее работа, ее картины, его новый интерес к антиквариату, даже забавные случаи со свиданий. Со временем они восстановили дружбу и взаимоуважение и поняли, что уже нашли себе родственные души. Нужно просто заново составить негласный брачный договор.
Мозг зрелой женщины – пока что относительно неизведанная территория, но он позволяет женщинам совершать открытия, творить, становиться лидерами и делать вклад в судьбу будущих поколений. И возможно, даже повеселиться, как никогда в жизни. Годы постменопаузы – это время, когда и мужчины, и женщины могут заново определить свои отношения и роли и пуститься в новые приключения – как порознь, так и вместе.
Я могу с уверенностью сказать, что, вырастив сына, полюбив работу и наконец найдя себе родственную душу, чувствую благодарность за прожитую жизнь. Трудности в пути, безусловно, тоже были, но, с другой стороны, я извлекла из них отличные уроки. Я написала эту книгу, чтобы поделиться своими знаниями о работе женского мозга с другими женщинами, которые тоже идут по похожему пути – пытаются не изменять себе и понять, как врожденные биологические механизмы влияют на реальность. Я знаю, что такая книга помогла бы мне лучше понять, что происходит с моим мозгом в некоторые из самых безумных периодов в моей жизни. На каждом этапе этого пути мы сможем лучше понять наш мир, если будем знать, что именно делает наш мозг. Научившись максимально эффективно использовать возможности женского мозга, мы поможем себе стать женщинами, которыми хотели и должны были стать. Сейчас, уже пережив менопаузу, я как никогда твердо намерена изменить к лучшему жизни девушек и женщин, которые приходят ко мне на прием. Конечно же, я не могу видеть, что ждет меня за углом, но предстоящие десятилетия кажутся мне полными надежды, страсти и движения вперед. Надеюсь, эта карта поможет вам сориентироваться в потрясающем путешествии, которое переживает женский мозг.
Эпилог
Будущее женского мозга
Если бы я могла передать женщинам лишь один урок из тех, что я выучила за время работы над этой книгой, я бы сказала им следующее: если мы поймем наши врожденные биологические механизмы, это поможет лучше планировать будущее. Сейчас, когда столь многие женщины сами контролируют свою фертильность и достигли экономической независимости, мы можем создать карту для дальнейшего движения вперед. Это означает революционные перемены и в обществе, и в нашем личном выборе партнеров, карьеры и времени рождения детей.
Поскольку женщины сейчас нередко посвящают третье десятилетие жизни образованию и карьере, многие работающие женщины переводят свои биологические часы и рожают первого ребенка годам к тридцати пяти, а то и вовсе в возрасте за сорок. Многие сотрудницы моей ординатуры, которым уже за тридцать, до сих пор даже не нашли мужчин, с которыми готовы завести семью, потому что были слишком заняты карьерой. Это вовсе не значит, что они сделали неправильный выбор. Это значит, что стадии жизни у женщин значительно расширились. В новое время большинство европейских женщин становились фертильными в шестнадцать-семнадцать лет и рожали всех своих детей еще до достижения тридцатилетнего возраста. Сейчас же, когда маминому мозгу наконец-то дают развернуться, женщины уже успевают за это время сделать карьеру, и между перегруженными мозговыми структурами начинается перетягивание каната. А потом эти женщины сталкиваются с перепадами настроения, характерными для перименопаузы и менопаузы, когда по дому бегают детишки ясельного и дошкольного возраста, да еще и в то же время по-прежнему напряженно работают. Если женщина не приходила ко мне лет в тридцать пять, чтобы обсудить вопросы деторождения и карьеры, значит, она наверняка придет ко мне в сорок пять, чтобы сказать, что у нее просто нет времени на перименопаузу. Она не может позволить себе проблемы с памятью, концентрацией и настроением, которые возникают из-за рассинхронизации гормонов.
Что все это значит с точки зрения врожденных биологических механизмов женского мозга? Это не значит, что женщина должна отказываться от совмещения материнства с карьерой; это просто значит, что ей будет полезно знать, сколькими же «мячиками» ей приходится жонглировать, начиная еще с подросткового возраста. Конечно же, мы не можем знать, что на нас может вдруг выскочить из-за угла и какая поддержка нам может понадобиться на том или ином этапе. Но понимать, что происходит у нас в мозге на каждом этапе жизни, – это важный первый шаг к контролю над собственной судьбой. Наша современная задача – объяснить обществу, как лучше всего оказать поддержку нашим природным женским умениям и потребностям.
Работая над этой книгой, я хотела помочь женщинам справиться со значительными сдвигами в их жизни, настолько значительными, что они вполне реально меняют восприятие реальности, ценности женщины и то, на что она обращает наибольшее внимание. Если мы поймем, что наша жизнь формируется химией мозга, то, может быть, сможем лучше сориентироваться и на пути вперед. Визуализировать будущее и планировать его очень важно. И, надеюсь, эта книга отчасти помогла с составлением карты женской реальности.
Есть люди, которые искренне хотят, чтобы между мужчинами и женщинами не было никакой разницы. В 1970-х гг. в Калифорнийском университете в Беркли среди молодых студенток был очень популярен лозунг «принудительный унисекс», означавший, что даже само упоминание половых различий уже неполиткорректно. Даже до сих пор звучат мнения, что для достижения равенства женщин унисекс должен стать нормой. Но биологическая реальность состоит в том, что «бесполого мозга» не существует. Страх дискриминации, основанной на различиях, очень велик, и в течение многих лет предположения о разнице между полами не исследовали из страха, что тогда женщины не смогут заявить о своем равенстве с мужчинами. Но если и дальше притворяться, что мужчины и женщины одинаковы, это не только окажет медвежью услугу и мужчинам, и женщинам, но и в конечном итоге навредит женщинам. Поддержка мифа о «мужской норме» – это игнорирование реальных биологических отличий женщин от мужчин с точки зрения уязвимости, тяжести и лечения болезней. Кроме того, этот миф игнорирует различия в процессах обработки мыслей и, соответственно, выявления, что важно, а что – нет.
Кроме того, гипотеза «мужской нормы» еще и приводит к недооценке мощных специфических достоинств и талантов именно женского мозга. До настоящего времени именно женщинам приходилось адаптироваться к миру офисной работы – и в культурном, и в чисто лингвистическом плане. Мы боролись за адаптацию к мужскому миру, – в конце концов, женские мозги отлично запрограммированы на приспособление к переменам. Надеюсь, эта книга стала хорошим гидом по разуму и биологическому поведению женщин и для нас самих, и для наших мужей, отцов, сыновей, мужчин-коллег и друзей. Может быть, эта информация даже поможет мужчинам начать адаптироваться к нашему миру.
Почти все женщины, которые приходили ко мне в кабинет, давали примерно одинаковый ответ на вопрос, какие желания они бы загадали, если бы фея-крестная с волшебной палочкой могла бы их мгновенно исполнить: «Радость в жизни, отношения, которые удовлетворяют, меньше стресса и больше времени на себя». Современная жизнь, когда, по сути, приходится работать в две смены, – сначала делать карьеру, а затем еще и ухаживать за домом и семьей – сделала эти цели еще более труднодостижимыми. Эта ситуация вызывает у нас стресс, а стресс – главная причина депрессии и тревожности. Одна из величайших загадок нашей жизни состоит в том, почему мы, женщины, храним такую верность нынешнему общественному договору, который нередко противоречит естественной программе нашего женского мозга и биологической реальности.
В 1990-х гг. и первых годах нового тысячелетия появилось множество новых научных фактов и идей о женском мозге. Эти биологические истины стали мощным стимулом для пересмотра женского общественного договора. Во время работы над этой книгой мне пришлось прислушиваться сразу к двум голосам в голове: один – научные истины, другой – политическая корректность. Я решила поставить научную истину выше политкорректности, хотя научным истинам люди рады далеко не всегда.
За время работы моей клиники я пообщалась с тысячами женщин. Они рассказывали мне самые интимные подробности о событиях своего детства и юности, карьерных решений, выборе партнера, сексе, материнстве и менопаузе. Программа женского мозга мало изменилась за последний миллион лет, но современные женщины за время своей жизни сталкиваются совсем не с такими проблемами, с какими приходилось иметь дело нашим праматерям.
Несмотря на то что разница между мужским и женским мозгом сейчас уже подтверждена научно, во многих отношениях нынешнее время – настоящий периклов золотой век для женщин. Период Аристотеля, Сократа и Платона стал первой эпохой в истории Запада, когда мужчины сумели накопить достаточно ресурсов, чтобы получить свободное время для интеллектуального труда и науки. Двадцать первый век – это первая эпоха в истории человечества вообще, когда того же удалось добиться и женщинам. Мы не только обрели важнейший и беспрецедентный контроль над деторождением, но и экономическую независимость. Научные достижения в области женской фертильности обеспечили нам невероятное богатство вариантов. Теперь мы можем сами выбирать, когда и как именно рожать детей (и рожать ли вообще), и нас никто не заставляет с этим спешить – времени на это у нас довольно много. Мы больше не зависим от мужчин экономически, а технология подарила нам гибкость – теперь мы можем переключаться с профессиональных дел на домашние и обратно, оставаясь при этом на одном месте. Все это богатство возможностей позволяет женщинам использовать свой мозг, чтобы создать новую парадигму управления своей профессиональной, репродуктивной и личной жизнью.
Наука дала возможность женщинам осознать себя, понять причины поступков и эмоций, объяснить поведение других женщин: сестер, мам, бабушек, а эта книга и отчасти мужчин.
Мы живем во время революционных сдвигов в познаниях о женской биологической реальности, которые преобразят человеческое общество. Я не могу предсказать, как именно все изменится, но, полагаю, это будет переход от упрощенного мышления к глубоким раздумьям о том, что нужно изменить в глобальном плане. Если внешняя реальность – это сумма представлений всего человечества об этой реальности, значит, наша внешняя реальность изменится только после того, как изменятся доминирующие взгляды на нее. Научные факты, объясняющие, как женский мозг функционирует, воспринимает реальность, реагирует на эмоции, читает чужие эмоции и заботится о других, – вот реальность, в которой живут женщины. Наука дала нам понять, что нужно женщинам для того, чтобы полностью проявить свой потенциал и воспользоваться врожденными талантами женского мозга. Теперь у женщин есть новый биологический императив: настаивать, чтобы новый общественный договор учитывал их потребности. От этого зависит наше будущее и будущее наших детей.
Приложение 1
Женский мозг и гормональная терапия
В 2002 г. в рамках исследований Women’s Health Initiative (WHI) и Women’s Health Initiative Memory Studies (WHIMS) было установлено, что у женщин, проходивших один из видов гормональной терапии в течение шести лет, начиная с возраста 46 лет и старше, слегка повышается риск рака груди, инсульта и деменции. С тех пор вопросы заместительной гормональной терапии (ЗГТ, или просто ГТ) для женщин лишь сбивают всех с толку. Врачи резко меняли рекомендации для своих пациенток по поводу гормональной терапии. И врачи, и пациентки, которых застали врасплох, почувствовали себя обманутыми[505].
Важный вопрос по-прежнему никуда не делся: принимать ли гормоны во время или после менопаузы? Женщины хотят знать, перевешивает ли возможная польза реальные риски? Поскольку среднестатистической участницей исследования WHI была 64-летняя женщина, тринадцать лет после менопаузы не принимавшая никакие гормоны, относятся ли эти результаты, скажем, к 51-летней женщине, у которой началась менопауза, и она чувствует себя отвратительно? Или к 60-летней женщине, которая изредка прибегала к гормональной терапии?[506] Женщины спрашивают, сможет ли их мозг адаптироваться к отсутствию эстрогена, останутся ли клетки мозга без защиты, если не прибегать к гормональной терапии.
Поскольку исследование WHI предназначалось не для того, чтобы отвечать на вопросы о гормональной терапии и защите женского мозга, придется обратиться к данным других работ, в которых непосредственно рассматривалось воздействие эстрогена на мозг.
Воздействие эстрогена на клетки и функции мозга самок грызунов и приматов очень подробно изучалось в лабораториях[507]. Результаты этих исследований ясно показывают, что эстроген способствует выживанию, росту и регенерации клеток мозга. В других исследованиях с участием женщин показано, что эстроген с возрастом приносит большую пользу для роста нейронов и поддержания функций мозга[508]. В рамках этих исследований ученые сканировали мозг женщин после менопаузы, как получавших ГТ, так и нет. У женщин, которые принимали ГТ, не наблюдалось характерного возрастного уменьшения следующих областей: префронтальной коры (область принятия решений и оценок), теменной доли (область обработки слов и слуховых навыков) и височной доли (область обработки некоторых эмоций)[509]. Эти положительные результаты заставляют многих ученых считать, что ЗГТ в той или иной степени защищает от возрастного ухудшения состояния мозга, хотя это с виду и противоречит данным WHI и WHIMS[510].
Важно отметить, что пока еще не существует ни одного долгосрочного изучения воздействия на мозг эстрогеновой терапии у женщин, которые начинают принимать гормоны сразу после наступления менопаузы, примерно в возрасте 51 года. Kronos Early Estrogen Prevention Study, исследование, которое спроектировали Фред Нафтолин и его коллеги по Йельскому университету, началось в 2005 г.; они исследуют эффект от получения ЗГТ женщинами в возрасте от 42 до 58 лет во время перименопаузы и менопаузы. Результаты его стали известны после 2010 года[511][512]. До этого времени в основном опирались на данные исследований WHI и WHIMS.
Есть и хорошие новости: в ходе Baltimore Longitudinal Study of Aging, самого долгосрочного научного исследования человеческого старения в США, которое началось еще в 1958 г., показано, что ЗГТ во многих отношениях полезна для мозга. У женщин, получающих гормональную терапию, лучше кровоснабжение гиппокампа и других областей мозга, связанных со словесной памятью[513]. Кроме того, они имеют лучшие результаты в тестах на словесную и визуальную память, чем женщины, никогда не получавшие ЗГТ. Гормональная терапия с прогестероном и без него помогает защитить структурную целостность мозговых тканей, предотвращая типичное возрастное уменьшение[514].
Некоторые участки мозга стареют быстрее или медленнее у мужчин и женщин – точно так же, как и развивались с разной скоростью в детстве. Мы знаем, что у мужчин с возрастом мозг уменьшается быстрее, чем у женщин[515]. Особенно это верно в отношении, например, гиппокампа, а также префронтального белого вещества, которое ускоряет принятие решений, и веретенообразной извилины – области, отвечающей за распознание лиц[516]. Ученые из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе обнаружили, что у женщин после менопаузы, получавших эстрогеновую терапию, реже наблюдаются депрессия и тревожность, они лучше выполняют тесты на беглость речи, слух и работу памяти, чем и мужчины и их ровесницы, не получавшие эстрогеновую терапию[517]. Напротив, ученые из Университета Иллинойса обнаружили, что у женщин, никогда не получавших ЗГТ, намного сильнее уменьшаются все области мозга, чем у женщин, получавших ЗГТ[518]. Кроме того, они обнаружили, что чем дольше женщины получают ЗГТ, тем больше серого вещества у них сохраняется в сравнении с женщинами, не получавшими гормоны. Эти положительные эффекты сохраняются и даже усиливаются при продолжении ЗГТ в течение длительного времени.
Все женщины, безусловно, разные, и мозг одной женщины отличается не только от мужского мозга, но и от мозга других женщин[519]. Из-за этого разброса сравнительные исследования между отдельными людьми проводить довольно сложно. Один из способов обойти эти сложности – сравнивать однояйцевых близнецов. Шведские ученые следили за сестрами-близнецами в возрасте от 65 до 84 лет, одна из которых в течение многих лет после менопаузы получала ЗГТ, а другая – нет. Те, кто получал гормоны, показали более хорошие результаты в тестах на беглость речи и работу памяти, чем их сестры. Собственно говоря, у тех сестер, что получали ЗГТ, на 40 % снизились когнитивные нарушения вне зависимости от того, когда и какую именно они получали гормональную терапию[520].
Канадская исследовательница Барбара Шервин изучала воздействие эстрогена на мозг женщин после менопаузы или удаления яичников в течение более двадцати пяти лет. В ее работах показано, что лечение эстрогеном оказывает защитный эффект на словесную память у здоровых 45-летних женщин с искусственно вызванной менопаузой, которым начали давать эстроген сразу после операции. Однако когда эстроген начинали давать женщинам более старшего возраста через несколько лет после искусственной менопаузы, никакого эффекта обнаружено не было. Эти данные показывают, что после менопаузы есть некое критическое время для эстрогеновой терапии, в которое она будет эффективна[521]. Шервин считает, что именно этими факторами можно объяснить, почему в исследовании WHIMS обнаружилось, что ЗГТ не защищает от возрастного когнитивного спада.
Эти современные исследования защитного воздействия ЗГТ на мозг, а также неоднозначные результаты WHI и WHIMS лишь подчеркивают всю противоречивость ситуации, окружающей гормональную терапию в постменопаузе и ее связь с женским мозгом.
Часто задаваемые вопросы
Сама менопауза формально длится всего двадцать четыре часа: это день, который наступает ровно через год после ваших последних месячных. На следующий день уже начинается постменопауза. А год, предшествующий этому дню, – это последние месяцы так называемой перименопаузы. В возрасте 40–45 лет начинается ранняя стадия перименопаузы, которая может продлиться от двух до девяти лет[522]. На этом этапе мозг по какой-то причине становится менее чувствительным к эстрогену[523]. Тщательно отлаженный диалог между яичниками и мозгом начинает страдать из-за помех. Биологические часы, контролирующие менструальный цикл, начинают изнашиваться. Из-за снижения чувствительности начинает меняться периодичность менструального цикла – месячные начинаются на день-два раньше обычного. Кроме того, может меняться и количество истекающей при менструации крови. Когда мозг становится менее чувствительным к эстрогену, яичники в некоторые месяцы пытаются это компенсировать и вырабатывают еще больше эстрогена, вызывая более сильное кровотечение. Снижение чувствительности к эстрогену в мозге может еще и вызвать каскад симптомов, различающихся месяц от месяца и год от года, – от приливов жара и боли в суставах до тревоги, депрессии и изменений уровня либидо.
Депрессия – на удивление распространенная проблема во время перименопаузы. Ученые из Национального института психического здоровья обнаружили, что в перименопаузу риск депрессии у женщин в четырнадцать раз выше среднего. Особенно высоким риск становится под конец перименопаузы, за два года до окончания менструаций[524]. Почему это так? В период максимального перепада эстрогена нарушается работа нейрохимических веществ и клеток мозга, которые обычно зависят от эстрогена, например, клеток, вырабатывающих серотонин[525]. Во многих случаях, если депрессия достаточно мягкая, ее можно вылечить одной только эстрогеновой терапией[526]. Короче говоря, переходный период перименопаузы может быть временем уязвимости, нестабильного настроения и раздражительности, потому что чувствительность мозга к эстрогену и стрессу меняется[527]. Депрессия может появиться внезапно даже у женщин, которые никогда раньше от нее не страдали.
Отсутствие радости в жизни в отсутствие каких-либо серьезных трагедий может быть вызвано низким уровнем эстрогена в мозге, а это, в свою очередь, снижает уровень и других нейрохимических веществ, в том числе поднимающих настроение серотонина, норэпинефрина и дофамина[528]. Раздражительность, рассеянность и усталость могут вызываться нехваткой эстрогена, а потом усугубляться недосыпом. Сон – это серьезная проблема при перименопаузе, причем вне зависимости от того, есть ли приливы жара[529]. Недосып вреден для здоровья абсолютно на любом этапе жизни, но особенно это верно, когда вы старше сорока[530]. Сон – это важнейший процесс обновления мозга. К сожалению, беспорядочные скачки эстрогена во время перименопаузы могут расстроить «сонные часы» женского мозга. Если вы плохо спите несколько дней подряд, вам может быть трудно сосредоточиться, вы станете импульсивнее и раздражительнее и можете сказать что-нибудь такое, о чем пожалеете. Так что, возможно, сейчас как раз самое время прикусывать язык, чтобы защищать отношения. Мой опыт показывает, что все эти симптомы перименопаузы обычно можно вылечить с помощью того или иного сочетания эстрогена, антидепрессантов, физических нагрузок, диеты, сна и поддерживающей или когнитивной терапии.
После того как у женщины «официально» наступает менопауза, ее мозг начинает привыкать к низкому эстрогену. У большинства женщин неприятные симптомы перименопаузы начинают смягчаться; впрочем, к сожалению, некоторые женщины продолжают страдать и в следующие пять лет, а то и больше[531]. Усталость, перепады настроения, нарушения сна, «туман в голове» и проблемы с памятью – вот проблемы, с которыми сталкиваются некоторые женщины, а примерно у 15 % приливы жара продолжаются даже через десять с лишним лет после менопаузы. Примерно три из каждых десяти женщин в постменопаузу страдают от периодов плохого настроения и депрессии, до восьми из десяти – от усталости. (Всем женщинам, которые страдают от усталости, стоит проверить щитовидную железу.) В некоторых исследованиях показано, что возрастные изменения когнитивных функций, в частности, краткосрочной памяти, быстрее всего снижаются в первые пять лет после менопаузы.
В большинстве случаев женский мозг приспосабливается к более низкому уровню эстрогена после того, как яичники постепенно уходят на «пенсию». Но вот если женщине делают операцию по удалению матки и яичников, то менопауза у нее начинается сразу же, без всякого переходного периода. Внезапная утрата эстрогена и тестостерона может вызвать разные симптомы, в том числе низкий уровень энергии, падение самооценки и либидо, значительные изменения настроения и графика сна, а также приливы жара. Большинство женщин, которым полностью удаляют яичники, могут избежать этих проблем, если начнут заместительную эстрогеновую терапию во время восстановления после операции, а то и до нее[532]. Раннее лечение эстрогеном может быть особенно важно для сохранения хорошей функциональности памяти, об этом говорят результаты исследования Барбары Шервин.
Большинство врачей сейчас считают, что каждая женщина должна ориентироваться на собственные симптомы при менопаузе или перименопаузе. ЗГТ, особенно с эстрогеном, помогает многим женщинам стабилизировать настроение и улучшить концентрацию и память. Некоторые пациентки даже говорят, что эстрогеновая терапия возвращает им остроту ума и помогает снова почувствовать себя умными[533]. Другие же сообщают о неприятных побочных эффектах: обильных менструациях, спазмах, повышенной чувствительности груди и наборе лишнего веса, из-за которого они могут отказаться от терапии.
Так какие же сейчас лучшие рекомендации по поводу ЗГТ? Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США (FDA) сейчас рекомендует женщинам с симптомами менопаузы принимать самые низкие возможные дозы гормонов и заканчивать прием как можно раньше – ученые предполагают, что низкие дозы, скорее всего, безопасны. Позиция, изложенная Исполнительным комитетом Международного общества менопаузы, следующая: врачам не нужно менять предыдущую практику, то есть продолжать прописывать гормональную терапию женщинам во время менопаузы и не отменять ЗГТ для тех, кто уже ее получает, потому что в исследованиях WHI и WHIMS не принимали участие женщины, переживающие переходный период до и после менопаузы[534]. Некоторые американские ученые, например, Фред Нафтолин из Йеля, даже опасаются, что сейчас врачи лишают женщин возможности принимать эстроген для профилактики, а потом будет уже поздно.
Итак… эти симптомы менопаузы предупреждают о дефиците эстрогена. Они говорят нам, что нужно по крайней мере попробовать профилактическое эстрогеновое лечение и начать его вовремя. Мы должны пересмотреть нынешнюю американскую позицию по эстрогеновой профилактике осложнений после менопаузы и тем самым предоставить женщинам [лечение и] строгие научные данные, которых они заслуживают[535].
В некоторых исследованиях показано, что, если после менопаузы прошло уже шесть лет, вы уже упустили момент для начала профилактики, и ЗГТ начинать не стоит[536]. В общем, скажем так: каждая женщина должна обсудить свои собственные возможные риски и пользу с врачом, специализирующимся на гормональной терапии. Рожерио Лобо, тридцать лет занимающийся вопросами ЗГТ, утверждает, что «правильный прием гормонов по большей части смягчает повышенный риск сердечно-сосудистых заболеваний и рака груди. Правильный прием гормонов – это их использование для лечения более молодых и здоровых женщин, у которых начинаются симптомы менопаузы, а также прием гормонов в малых дозах и при возможности переход только на эстрогеновую терапию»[537].
Если вы страдаете от симптомов, которые портят качество вашей жизни, то, возможно, стоит попробовать несколько лет принимать гормоны, чтобы облегчить себе этот переходный период. Это не моральная проблема. Вы не слабы, вы просто из той многочисленной группы женщин, которым требуется небольшая медицинская помощь, чтобы быть на высоте во время этого гормонального перехода. И не думайте, что сегодня вы принимаете решение, которое подсадит вас на таблетки на ближайшие сорок лет. Возможно, вы захотите продолжать ЗГТ после того, как пройдет переходный период менопаузы, а возможно, и нет. Регулярно появляются все новые научные открытия и основанные на них медицинские продукты; фармацевтическая индустрия сейчас пытается разработать эстрогеноподобные лекарства, которые помогают мозгу и костям, при этом не создавая риска для груди, сердца, матки и сосудистой системы женщин[538]. Кроме того, существует немало негормональных и альтернативных методов лечения и профилактики, которые могут помочь: физические упражнения, СИОЗС, соя, высокобелковая и низкокалорийная диета, комплексы витаминов E и B, акупунктура, снижение стресса, медитационная практика[539]. Самое мудрое, что можно сделать, – следить за поступающей информацией и каждый год заново оценивать свое решение.
Если вы все же решитесь на ЗГТ, будьте готовы к периоду проб и ошибок. Реакция бывает очень разной, так что вам придется тестировать различные курсы лечения на собственном теле. Некоторые врачи предпочитают начинать терапию с биоидентичных гормонов – таких, которые в наибольшей степени напоминают те, что вырабатываются вашими яичниками. Если они почему-то не помогают вам почувствовать себя лучше, то обсудите с врачом другие типы гормонов; некоторым женщинам становится лучше после синтетических гормонов или пластырей, таблеток, гелей, инъекций или пастилок[540]. Если вам все равно не стало хорошо или хотя бы лучше, не отчаивайтесь. Спросите своего врача об альтернативах или добавлениях к гормонам для лечения ваших симптомов в следующий год-два, например, серотониновых лекарств («Эффексор», «Золофт» или «Прозак»), растительных средств, релаксационной терапии или лечебной физкультуры[541]. В конечном итоге, именно вы лучше всех знаете свое тело. Прислушивайтесь к своим симптомам. И прежде всего, поскольку новые исследования появляются постоянно, каждый год обсуждайте нынешние методы лечения со своим врачом. Лучше всего назначить консультацию где-нибудь в районе дня рождения, чтобы вы точно не забыли.
Одна из главных причин, которые заставили ученых считать, что женщины-участницы исследований WHI и WHIMS, получавшие гормональную терапию, немного больше страдали от инсультов, деменции и сердечных приступов, состоит в том, что прием эстрогена в условиях уже закупоренных и стареющих кровеносных сосудов ухудшает положение дел для сосудов сердца и мозга, особенно учитывая, что многие из этих женщин курили. Если вы все же решитесь на гормональную терапию, поддерживайте артериальное давление низким, не курите, по крайней мере шестьдесят минут в неделю уделяйте кардиотренировкам, поддерживайте низкий уровень холестерина, ешьте столько овощей, сколько сможете, принимайте витамины, снижайте стресс и укрепляйте социальную поддержку.
На самом деле самое большое беспокойство у женщин, получающих ЗГТ, вызывает не работа мозга, а набор веса: именно это становится главной причиной отказа от терапии по всему миру. Гипоталамус контролирует наш аппетит. Поскольку многие изменения во время менопаузы происходят именно в этом участке мозга, некоторые ученые предполагали, что спад эстрогена пагубно действует на клетки контроля аппетита. Чтобы проверить, действительно ли ЗГТ вызывает прибавку в весе, норвежские ученые проследили за десятью тысячами женщин в возрасте от 45 до 65 лет, получавших и не получавших гормональную терапию. В итоге было показано, что лишний вес не связан с ЗГТ. Обнаружилось, что его причиной становятся изменения в рационе питания и уровне физической активности женщины, связанные с изменениями гипоталамуса во время менопаузы[542].
Примечание по поводу гормональной терапии: эстроген с прогестероном и без него
Важное замечание: чисто эстрогеновая терапия, без прогестерона, подходит только для женщин в постменопаузе, у которых удалена матка. Это не то же самое, что заместительная гормональная терапия (ЗГТ) с прогестероном, предлагаемая женщинам, у которых матку не удаляли. Разница очень важна: ЗГТ с прогестероном не дает эстрогену накапливаться в слизистой оболочке матки, провоцируя развитие раковых клеток. Прогестерон можно принимать в таблетках вместе с эстрогеном посредством внутриматочного устройства с прогестероном, а также в форме вагинального геля. Но, с другой стороны, прогестерон, похоже, отменяет некоторые положительные эффекты эстрогена в женском мозге. Прогестерон сдерживает рост нежелательных клеток в матке, но сдерживает он и рост новых нейронных связей в мозге. В результате вопрос, приносит ли мозгу реальную пользу ЗГТ с прогестероном, остается спорным. Если женщина может принимать только эстроген, потому что у нее нет матки, она может получать всю пользу от эстрогена, которую гормон обеспечивал в лучшей части ее менструального цикла, причем все время, и этому не будет мешать вызывающий ПМС прогестерон. Некоторые женщины, которые не переносят прогестерон, но при этом им не удалили матку, могут ежегодно проходить процедуру по удалению слизистой оболочки матки – дилатацию и кюретаж (выскабливание) или абляцию эндометрия. Кроме того, каждый год можно делать профилактическое УЗИ слизистой оболочки матки, чтобы убедиться, что там не растет ничего лишнего. Женщинам, получающим самые низкие дозы эстрогеновой терапии, обычно не обязательно принимать прогестерон, даже если им не удаляли матку.
Лишь через много лет после менопаузы естественные процессы старения начинают оказывать заметный эффект на работу женского мозга. Небольшие проблемы с памятью начинаются уже годам к пятидесяти, но обычно они не доставляют больших неприятностей. Гормональная терапия может помочь замедлить их развитие, а может и не замедлить[543]. Многие процессы старения связаны с уменьшением кровоснабжения и ухудшением способности организма к восстановлению повреждений.
Способы противостоять ухудшению когнитивных способностей: забота о сердечно-сосудистой системе (контроль артериального давления, глюкозы, холестерина), выполнение физических нагрузок, достаточный сон и регулярные консультации с лечащим врачом.
Сейчас стало ясно, что эстроген поддерживает здоровье кровеносных сосудов мозга. Ученые из Калифорнийского университета в Ирвайне обнаружили, что эстроген повышает эффективность работы митохондрий в кровеносных сосудах. Возможно, именно поэтому у женщин до менопаузы инсульты случаются реже, чем у мужчин того же возраста[544]. В ходе исследований, проведенных в Детском госпитале в Питтсбурге, штат Пенсильвания, обнаружено, что у разных полов по-разному отмирают клетки мозга после травмы. Уровень глутатиона – молекулы, которая помогает клеткам мозга пережить недостаток кислорода, – у женщин после травм мозга остается стабильным, а вот у мужчин падает на 80 %, что приводит к более обширному отмиранию клеток мозга[545]. Возможно, мужские и женские мозговые клетки отмирают по-разному в зависимости от специфических половых паттернов и биологических сигнальных путей. Может быть, именно поэтому женщины в среднем живут дольше мужчин[546].
Половые различия проявляются и в других процессах старения. Эстроген и прогестерон, например, помогают ремонтировать и поддерживать в рабочем состоянии «соединительные кабели» между разными участками мозга[547]. Когда наш мозг стареет и тело перестает восстанавливать эти соединения, мы теряем белое вещество, так что мозг начинает перерабатывать и отправлять информацию медленнее, а то и вовсе останавливается[548]. В результате некоторые сигналы становятся слабее, меняя сигнальные пути, паттерны и скорость работы стареющего мозга.
Один из процессов, который часто переживает значительное замедление, – извлечение информации из памяти. В старости это обычное дело, даже если вы не болеете, например, деменцией. Болезнь Альцгеймера – это один из видов деменции, болезни, которая постепенно уничтожает клетки мозга и нарушает умственные функции. При болезни Альцгеймера в мозге возникают липкие бляшки, которые снижают способность клеток мозга поддерживать коммуникацию друг с другом и в конце концов убивают их. Хотя мужчины в целом более уязвимы к возрастным проблемам с памятью, чем женщины, у женщин после менопаузы, как оказалось, риск развития болезни Альцгеймера возрастает втрое[549]. Ученые пока что не понимают, чем вызваны такие различия между полами, но подозревают, что дело может быть в том, что у пожилых мужчин в мозге больше тестостерона и эстрогена, чем у женщин в постменопаузе, которые не получают ЗГТ. В ходе тщательного исследования мозга при моделировании болезни Альцгеймера у животных показан дефицит эстрогена[550]. Тем не менее вопрос, почему женщины более подвержены этой болезни, остается загадкой, даже если сделать поправку на то, что они в среднем живут дольше.
Если начинать заместительную гормональную терапию на раннем этапе менопаузы, когда нейроны еще здоровы, риск болезни Альцгеймера снижается. А вот если начинать эстрогеновую терапию, когда болезнь уже проявилась или через несколько десятилетий после менопаузы, она не помогает[551]. Согласно данным экспериментов на животных и исследований на людях, эстрогеновая терапия может отсрочить появление симптомов деменции и старения мозга у женщин и самок. Идея, что эстрогеновая терапия в некоторых случаях может служить профилактикой болезни Альцгеймера, привлекательна, но пока что не доказана.
Сохранение социальных связей и поддержки для женщин, даже переживших менопаузу, – это важный способ снижения стресса от одинокой жизни и старения. Женщины реагируют на стресс не так, как мужчины, и им больше помогает социальная поддержка[552].
Многие виды деятельности могут замедлить старение мозга. Ученые из Университета Джонса Хопкинса обнаружили, что наименьшая заболеваемость деменцией в возрасте старше шестидесяти пяти лет наблюдается у тех мужчин и женщин, которые ведут наиболее активный образ жизни. Физические упражнения, например, ходьба и езда на велосипеде, помогают, но помогают и умственные упражнения, например, игра в карты[553]. Когда наши тела стареют, важно оставаться активными на самых разных уровнях, и ключом здесь может быть разнообразие, а не интенсивность.
Как справиться с еще одной мозговой утечкой – потерей тестостерона
К сожалению, потеря эстрогена – это не единственная мозговая утечка, которая ждет женщин в менопаузе. К пятидесяти годам многие женщины теряют до 70 % тестостерона[554]. Дело не только в том, что яичники в менопаузе начинают вырабатывать его в меньших количествах: надпочечники, которые в фертильный период вырабатывают 70 % андрогенов и тестостерона в теле женщины в виде их предшественника – дегидроэпиандростерона (ДГЭА), тоже резко сокращают производство; этот гормональный переход называется «адренопаузой»[555]. После менопаузы надпочечники, несмотря на спад продуктивности, вырабатывают более 90 % всех андрогенов и тестостерона в женском организме. Собственно говоря, спад выработки андрогенов и тестостерона в надпочечниках переживают и мужчины, и женщины, потому что некоторые клетки надпочечников начинают отмирать уже к сорока годам. К пятидесяти годам мужчины теряют половину тестостерона из надпочечников и 60 % тестостерона из яичек по сравнению с уровнем, который у них был в молодости[556]. В результате половое влечение у мужчин в эти годы нередко снижается. Поскольку тестостерон необходим для стимуляции сексуального интереса в мозге, спад тестостерона после менопаузы может лишить женщину всякого желания заниматься сексом.
В мужском организме в течение почти всего взрослого возраста вырабатывается в 10–100 раз больше тестостерона, чем в женском. Их уровень тестостерона находится в границах 800–1000 пг/мл (пикограммов на миллилитр), а у женщин – 20–70 пг/мл[557]. Несмотря на то что уровень тестостерона у мужчин в среднем снижается на 3 % в год от максимума, который наступает в двадцать пять лет, в среднем возрасте он обычно еще намного выше (350 пг/мл), а для поддержки сексуального интереса мужчинам хватает уровня всего 300 пикограммов на миллилитр[558]. Женщинам для сексуального желания нужно намного меньше тестостерона, но если его будет недостаточно, половой центр в мозге просто не активируется. Максимального уровня тестостерона женщины достигают к девятнадцати годам, а к возрасту 45–50 лет этот уровень снижается примерно на 70 % и у многих становится очень низким[559]. В таких случаях, подобно автомобилю, у которого закончился бензин, половой центр в гипоталамусе просто не имеет достаточно химического топлива, чтобы запустить сексуальное желание и повысить чувствительность гениталий. Физический и умственный «двигатели» сексуального возбуждения глохнут.
Жалобы на снижение сексуального интереса и активности звучат от женщин во всех возрастах. Четыре из каждых десяти американок – почти половина – недовольны теми или иными аспектами своей половой жизни, а в возрасте 40–50 лет эта пропорция возрастает уже до шести из десяти[560]. Самые распространенные жалобы женщин в перименопаузе и после нее – снижение интереса к сексу и возбудимости, трудность с достижением оргазма, слабые оргазмы, отвращение к прикосновениям (особенно сексуальным). Половое влечение миллионов женщин внезапно пропадает, и ученые обнаружили, что это происходит по всему миру[561]. Биологическое обоснование этого спада – значительные гормональные изменения в мозге. Потоки эстрогена, прогестерона и тестостерона, которые вырабатывались в яичниках и в которых «мариновался» мозг, заканчиваются. Производство андрогенов и тестостерона в надпочечниках и яичниках, которое у женщин выходит на пик в период полового созревания и остается высоким примерно до тридцати лет с небольшим, снижается примерно на 2 % в год, и в возрасте семидесяти-восьмидесяти лет у нас остается всего 5 % от того уровня, который у нас был в двадцать[562]. Либидо у женщин снижается с возрастом, начиная с третьего десятилетия жизни; особенно это заметно, если им удалили яичники[563].
Частота половых актов и интерес к сексу у женщин начинают снижаться в четвертом и пятом десятилетиях жизни. Большинство женщин, у которых есть сексуальные партнеры во время менопаузы, продолжают заниматься сексом. По результатам исследований в домах престарелых, четверть всех женщин в возрасте 70–90 лет по-прежнему мастурбируют. Если вы почувствовали снижение интереса к сексу, но хотите его восстановить, попробуйте восстановить тестостерон до более «молодого» уровня с помощью гелей, кремов или таблеток[564]. До недавнего времени, впрочем, медицинская наука почти не уделяла внимания недостатку тестостерона у женщин. Врачи, напротив, опасались, что у женщин может возникнуть переизбыток этого вещества, традиционно ассоциировавшегося с мужеством, и у них появятся неестественные мужские черты – растительность на лице, агрессия, низкий голос. По большей части именно из-за этой предвзятости вполне реальные и неприятные эффекты от недостатка тестостерона у женщин начали изучать лишь совсем недавно.
Что делать с сексуальными жалобами и как получить помощь
Те, кто вырос в окружении культуры феминистской и сексуальной революции, считают, что горячий, страстный, заканчивающийся потрясающим оргазмом секс – это неотъемлемое право любой женщины[565]. В последние два-три десятилетия стереотип легко возбудимой, с энтузиазмом относящейся к сексу, даже хищной женщины-вамп вытеснил более традиционный образ застенчивой женщины, которую нужно соблазнять или помочь расслабиться с помощью алкоголя. Но эта «новая женщина» – такая же фикция, какой была и ее праматерь-предшественница. К сожалению, на самом деле многие женщины в начале менопаузы обнаруживают, что хороший секс не только трудно найти, он еще и физически труден или даже невозможен физически и просто не привлекает. Мы вдруг обнаруживаем, что у нас практически нет полового влечения, нам трудно возбудиться или получить оргазм, и такие физиологические перемены могут, мягко говоря, опечалить. Ко мне в клинику каждый день приходят женщины с этими проблемами. Пациентки жалуются, что им очень трудно найти врача, который разбирается в женской сексуальной реакции, – как она меняется из-за гормонов, какой разной бывает в зависимости от человека и какой разной может быть даже в течение жизни одной женщины[566]. В большинстве медицинских вузов до сих пор нет полноценного курса по женской сексуальности.
Даже гинекологи, которые специализируются на частях тела ниже пояса, затрудняются с ответом на вопросы пациенток и часто не находят никаких физиологических причин их симптомов. В результате они просто списывают все эти проблемы на «это вы просто стареете», даже не задумываясь о том, какие проблемы это может создать для отношений и качества жизни женщины. Психиатры и семейные терапевты тоже далеко не всегда готовы помочь. Они склонны считать, что все проблемы в голове вызваны стрессом, накопившимся в отношениях, или долговременными проблемами с интимом. Классической реакцией на подобные проблемы был психоанализ: женщина по семь-десять лет приходила полежать на кушетке, чтобы терапевт докопался до причин ее неестественной «фригидности» или психологического «отвращения» к сексу[567]. Такой подход по большей части неверен, потому что на этой стадии жизни причиной всех этих чувств является не психологический конфликт – это нормальная биологическая и психологическая реакция на гормональные изменения.
Один из ключей к восстановлению женского либидо – заместительная тестостероновая терапия. Ученые обнаружили, что она эффективна, еще несколько десятилетий назад, но медицинская наука в США в основном либо проигнорировала, либо забыла эту информацию. Сорок лет назад, в 1970-х гг., врачи из Чикагского университета ради эксперимента дали большие дозы тестостерона пациенткам, больным раком груди. Они считали, что этот гормон снизит у женщин уровень эстрогена, который стимулирует рост опухоли. Этого не произошло, но зато у участниц эксперимента отмечали невероятный рост либидо и интенсивности оргазма. Тот же самый эффект в 1980-х гг. наблюдала Барбара Шервин из Университета Макгилла. Шервин предложила заместительную тестостероновую терапию женщинам, у которых удалили яичники. Те из них, кто не получал гормоны, сообщили о резком спаде либидо, а те, кто получал, сообщили, что половое влечение вскоре вернулось[568].
Наконец-то начали появляться исследования, в которых причину сексуальной дисфункции у женщин начали искать выше промежности – в центрах мозга, отвечающих за удовольствие и желание. А метод лечения, который реально помогает, – прием тестостерона – постепенно становится общепринятым. В последние годы прием тестостерона стал невероятно популярен среди мужчин. Но лишь недавно врачи начали прописывать тестостероновые гели, пластыри и кремы женщинам[569]. Я назначаю заместительную тестостероновую терапию своим пациенткам с 1994 года, и результаты были в основном положительными.
Когда женщины жалуются на низкое либидо, тестостероновая терапия нередко помогает им восстановить прежний сексуальный интерес[570]. Мы знаем, что прием тестостерона повышает желание женщины мастурбировать и ускоряет наступление оргазма, но далеко не всегда заставляет ее хотеть заниматься сексом с другим человеком[571]. У некоторых женщин тестостерон значительно повышает сексуальный интерес, но этот гормон, к сожалению, оказался не панацеей, подходящей для всех женщин[572]. Даже мужчины обнаруживают, что тестостерон и «Виагра» – не волшебные средства, как обещали им фармацевтические компании. Тем не менее нет никаких сомнений в том, что едва заметный или нулевой уровень тестостерона может быть причиной сексуальной дисфункции – как у мужчин, так и у женщин[573]. Это состояние можно исправить у обоих полов с помощью тестостероновой терапии[574]. Женщины, которые жалуются на недостаток сексуального интереса и до, и после менопаузы, вполне заслуживают хотя бы попробовать тестостероновую терапию, которую обычно предлагают мужчинам.
Кроме воздействия на половой центр мозга, тестостерон способствует остроте ума и росту мышц и костей. Но есть и недостатки: он может привести к поредению волос, вызвать акне, неприятный запах тела, оволосение лица и понижение голоса. Но воздействие тестостерона на мозг – улучшенное настроение, повышенные сосредоточение, энергия и сексуальный интерес, по словам многих мужчин и женщин, принимающих его, более чем компенсирует его возможные недостатки, и они готовы с ними мириться[575].
Приложение 2
Женский мозг и послеродовая депрессия
Каждая десятая женщина страдает от депрессии в первый год после рождения ребенка. По какой-то причине у этих 10 % женщин мозгу не удается полностью восстановить баланс после огромных гормональных перепадов, вызванных родами. Послеродовые психиатрические изменения могут быть самыми разными – от материнской хандры до психозов, но депрессия является самой распространенной[576]. Женщины, страдающие от этого заболевания, как считается, сильнее генетически подвержены депрессии, вызываемой гормональными перепадами[577]. Кен Кендлер из Университета Содружества Виргинии обнаружил, что существуют гены, которые влияют на риск депрессии как реакции на циклическое изменение женских гормонов, особенно в послеродовой период. Подобные гены влияют на риск тяжелой депрессии у женщин, а вот у мужчин никак себя не проявляют, потому что у мужчин нет соответствующих гормональных перепадов. Эти результаты могут свидетельствовать о том, что на развитие послеродовой депрессии у женщин могут влиять перепады эстрогена и прогестерона[578].
Послеродовая депрессия у этих 10 % женщин может развиваться по многим причинам. Во время беременности мозг тормозит стрессовую реакцию, а после родов этот «тормоз» работать перестает. У 90 % женщин мозг возвращается к нормальному уровню чувствительности к стрессу, а вот у уязвимых женщин ему этого сделать не удается. Мозг уязвимой женщины становится сверхчувствительным к стрессу, и у нее вырабатывается слишком много гормона стресса – кортизола[579]. Ее стартл-рефлекс[580] усилится, она станет пугливой, а каждая мелочь будет казаться огромной проблемой. Она будет сверхбдительно наблюдать за ребенком, станет гиперактивной, а покормив ребенка ночью, не сможет потом заснуть. Она будет и днем, и ночью дергаться, словно сунула палец в розетку, хотя на самом деле она просто жутко устала.
Хорошо известные предсказывающие факторы для послеродовой депрессии: депрессия, пережитая до или во время беременности, отсутствие необходимой эмоциональной поддержки и стрессовая обстановка дома[581]. Кроме того, женщинам с послеродовой депрессией бывает трудно свыкнуться со своей новой ролью матери. Им кажется, что они утратили понимание, кто они такие. Ответственность за ребенка кажется непосильной ношей. Они пытаются справиться с чувством, что их бросил партнер и остальные близкие, потому что те недостаточно их поддерживают, беспочвенной боязнью, что ребенок умрет, и проблемами с грудным вскармливанием. Они считают себя плохими мамами, но никогда не обвиняют ребенка. Большинство матерей не любят обсуждать свои чувства и списывают свое настроение на слабохарактерность, а не на болезнь. Им трудно держать себя на равных с партнером и привлекать отца к уходу за ребенком.
Переход к родительству нередко сопровождается депрессией и стрессом. Это совершенно новая жизнь и реальность, так что, если они вас потрясут, в этом нет ничего удивительного. Кроме того, резкие перепады гормонов в материнском организме вызвали несколько тектонических сдвигов в ее реальности всего лишь в течение года. Женщинам, подверженным депрессии и стрессу, труднее восстановиться после подобных сдвигов. А если у вас проблемы с восстановлением, то беспокойный ребенок и недосып лишь повысят вашу уязвимость к депрессии. У некоторых женщин эти чувства выходят на пик только через год после родов. Более того, симптомы послеродовой депрессии нередко остаются скрытыми. Женщинам очень стыдно, потому что от них ждут радости от рождения ребенка. Так что очень важно понимать, насколько же сложна структура послеродовой депрессии: трудности с восстановлением гормонального баланса в мозге, новая личность и роль, грудное вскармливание, сон, ребенок, партнер[582].
Некоторые ученые считают, что грудное вскармливание защищает женщин от послеродовой депрессии[583]. Во время лактации у женщин более слабая нейроэндокринная и поведенческая реакция на некоторые типы стресса, за исключением, пожалуй, тех факторов, которые могут представлять непосредственную угрозу для младенца. Эта способность отличать важные стимулы от неважных считается адаптивной для диады «мать – ребенок», а неспособность к фильтрации стрессовых стимулов ассоциируется с развитием послеродовой депрессии[584].
Хорошая новость состоит в том, что метод лечения уже есть, причем эффективный. Уровень мозговых веществ вроде серотонина, которые помогают поддерживать хорошее настроение, заметно снижается после родов – начинается дефицит. Лекарства и гормоны могут привести мамин мозг в норму. Эксперты по послеродовой депрессии рекомендуют при тяжелых симптомах принимать антидепрессанты, а также использовать другие методы лечения, например, поддерживающую терапию[585].
Приложение 3
Женский мозг и сексуальная ориентация
Как в женском мозге программируется сексуальная ориентация? Вариаций в строении женского мозга есть множество – все они ведут к формированию тех или иных индивидуальных навыков и моделей поведения. Генетические вариации и гормоны, воздействующие на мозг во время развития зародыша, – это краеугольный камень женского мозга. Затем на нашу конкретную версию женской программы накладывается жизненный опыт, закрепляющий индивидуальные различия. Одна из вариаций, которая проявляется у женщин в виде континуума, – романтическое влечение к своему полу. По некоторым оценкам, оно наблюдается у 5–10 % женской популяции[586].
Женский мозг программируется на влечение к своему полу вдвое реже, чем мужской. Соответственно, гомосексуальность у мужчин встречается вдвое чаще, чем у женщин. С биологической точки зрения на влечение к своему полу влияют генетические вариации и воздействие гормонов в утробе, но вот происхождение этой программы у женщин и у мужчин разное[587]. В большинстве исследований мозга сравнивали гомосексуальных и гетеросексуальных мужчин, и лишь недавно начали изучать и женский мозг. Сексуальная ориентация у женщин больше напоминает континуум, чем у мужчин: женщины чаще сообщают о бисексуальных интересах[588]. Кроме того, в ряде психосоциальных исследований показано, что самооценка и качество жизни у лесбиянок выше, чем у геев. Возможно, дело в том, что гомосексуальность у женщин считается в обществе более приемлемой, чем у мужчин[589].
Сексуальная ориентация – это вопрос не самоидентификации, а программирования мозга[590]. По результатам нескольких исследований с участием семей и близнецов выявлена явная генетическая компонента и в мужской, и в женской сексуальной ориентации[591]. Мы знаем, что предродовое воздействие гормональной среды противоположного пола, например, тестостерона на генетически женский мозг, заставляет нервную систему и структуры мозга развиваться более похоже на противоположный пол (в данном случае на мужской). Предродовая гормональная среда оказывает долгосрочное воздействие на поведенческие черты, такие как пристрастие к грубым подвижным играм или сексуальные предпочтения[592].
В одном исследовании оценивали коренную гендерную идентичность и сексуальную ориентацию, а также воспоминания о гендерной роли в детстве у женщин, которые подверглись воздействию более высокого уровня тестостерона в утробе. Они вспоминали, что в детстве больше играли в типичные мальчишечьи игры, чем женщины, которые не подвергались воздействию тестостерона[593]. Кроме того, эти женщины чаще сообщали о влечении к своему полу – вероятность того, что они окажутся лесбиянками или бисексуалками, была выше.
В другом исследовании сравнивали разницу в программировании мозга между лесбиянками и гетеросексуальными женщинами, измеряя стартл-реакцию[594]. Оказалось, что у лесбиянок стартл-реакция ниже – ее уровень скорее напоминал мужскую, что говорит о разнице в мозговых структурах между гетеросексуалками и лесбиянками. Кроме того, у лесбиянок была менее чувствительная слуховая реакция, что тоже более типично для мужчин[595]. Женщины обычно показывают более хорошие результаты, чем мужчины, в тестах на беглость речи. У лесбиянок обнаружился сдвиг в сторону противоположного пола – их оценки оказались посередине между мужскими и женскими[596], причем особенно ярко это было заметно у тех гомосексуальных женщин, которые идентифицировали себя как «буч», т. е. как менее женственных. Гетеросексуальные женщины в среднем показали более хорошие результаты в тестах на беглость речи, чем участницы-лесбиянки[597]. Это говорит нам о том, что различия в мозговых структурах, отвечающих у женщин за сексуальную ориентацию, находятся на непрерывном континууме. Научные данные показывают, что программирование сексуальной ориентации в женском мозге происходит во время развития плода в соответствии с индивидуальным «чертежом» из генов и выделяющихся половых гормонов. А на поведенческое выражение программы мозга, в свою очередь, уже влияют окружающая среда и культура.
Примечания
Примечания, которые вы видели в сносках выше, – результат многих лет исследований, мыслей и синтеза идей. Я изучала работу многих ученых в различных дисциплинах, чтобы, наконец, достичь нынешнего понимания женского мозга. Поэтому во многих сносках есть ссылки сразу на многие источники, которыми я пользовалась, чтобы прийти к изложенным в тексте теориям.
Если у статьи или книги сразу несколько авторов, то я указывала только первого автора и год публикации. Там, где использовано сразу несколько источников, я располагала их в хронологическом порядке. Полные ссылки ищите в разделе «Список литературы».
Список литературы
Abraham, I. M., and A. E. Herbison (2005). Major sex differences in nongenomic estrogen actions on intracellular signaling in mouse brain in vivo. Neuroscience 131 (4): 945–51.
Adams, D. (1992). Biology does not make men more aggressive than women. In K. Bjorkqvist and P. Niemela, eds., Of mice and women: Aspects of female aggression, 17–26. San Diego: Academic Press.
Adler, E. M., A. Cook, et al. (1986) Hor mones, mood and sexuality in lactating women. Br J Psychiatry 148:74–79.
Agrati, D., A. Fernandez-Guasti, et al. (2005). Compulsive-like behaviour according to the sex and the reproductive stage of female rats. Behav Brain Res 161 (2): 313–19.
Alder, E. M. (1989). Sexual behaviour in pregnancy, after childbirth and during breast-feeding. Baillieres Clin Obstet Gynaecol 3 (4): 805–21.
Alele, P. E., and L. L. Devaud (2005). Differential adaptations in GABAergic and glutamatergic systems during ethanol withdrawal in male and female rats. Alcohol Clin Exp Res 29 (6): 1027–34.
Alexander, G. M., B. B. Sherwin, et al. (1990). Testosterone and sexual behavior in oral contraceptive users and nonusers: A prospective study. Horm Behav 24 (3): 388–402.
Allen, J. (1976). Sex differences in emotionality. Human Relations 29:711–22.
Altemus, M., L. Redwine, et al. (1997). Reduced sensitivity to glucocorticoid feedback and reduced glucocorticoid receptor mRNA expression in the luteal phase of the menstrual cycle. Neuropsychopharmacology 17 (2): 100–109.
Altemus, M., C. Roca, et al. (2001). Increased vasopressin and adrenocorticotropin responses to stress in the midluteal phase of the menstrual cycle. J Clin Endocrinol Metab 86 (6): 2525–30.
Altemus, M., and E. Young (2006). The menstrual cycle and cortisol feedback sensitivity with metyrapone. Готовится к публикации.
Altshuler, D., L. D. Brooks, et al. (2005). A haplotype map of the human genome. Nature 437 (7063): 1299–320.
Altshuler, L. L., L. S. Cohen, et al. (2001). The expert consensus guideline series: Treatment of depression in women. Postgrad Med (Spec. No.): 1–107.
Altshuler, L. L., L. S. Cohen, et al. (2001). Treatment of depression in women: A summary of the expert consensus guidelines. J Psychiatr Pract 7 (3): 185–208.
Alvarez, D. E., I. Silva, et al. (2005). Estradiol prevents neural tau hyperphosphorylation characteristic of Alzheimer’s disease. Ann NY Acad Sci 1052:210–24.
Amdam, G. V., A. Csondes, et al. (2006). Complex social behaviour derived from maternal reproductive traits. Nature 439 (7072): 76–78.
Antonijevic, I. (2006). Depressive disorders – is it time to endorse different pathophysiologies? Psychoneuroendocrinology 31 (1): 1–15.
Apperloo, M. J., J. G. Van Der Stege, et al. (2003). In the mood for sex: The value of androgens. J Sex Marital Ther 29 (2): 87–102; дискуссия: 177–79.
Arantes-Oliveira, N., J. R. Berman, et al. (2003). Healthy animals with extreme longevity. Science 302 (5645): 611.
Archer, J. (1991). The influence of testosterone on human aggression. Br J Psychol 82 (Pt. 1): 1–28.
Archer, J. (1996). Sex differences in social behavior: Are the social role and evolutionary explanations compatible? American Psychologist 51 (9): 909–17.
Archer, J. (2004). Sex differences in aggression in real-world settings: A metaanalytic review. Review of General Psychology 8:291–322.
Archer, J. C. (2005). An integrated review of indirect, relational, and social aggression. Personality and Social Psychology Review 9 (3): 212–30.
Arnold, A. P. (2004). Sex chromosomes and brain gender. Nat Rev Neurosci 5 (9): 701–8.
Arnold, A. P., and P. S. Burgoyne (2004). Are XX and XY brain cells intrinsically different? Trends Endocrinol Metab 15 (1): 6–11.
Arnold, A. P., J. Xu, et al. (2004). Minireview: Sex chromosomes and brain sexual differentiation. Endocrinology 145 (3): 1057–62.
Arnqvist, G., and M. Kirkpatrick (2005). The evolution of infidelity in socially monogamous passerines: The strength of direct and indirect selection on extrapair copulation behavior in females. Am Nat 165 (Suppl. 5): S26–37.
Arnsten, A. F., and R. M. Shansky (2004). Adolescence: Vulnerable period for stress-induced prefrontal cortical function? Introduction to part IV. Ann NY Acad Sci 1021: 143–47.
Aron, A., H. Fisher, et al. (2005). Reward, motivation, and emotion systems associated with early-stage intense romantic love. J Neurophysiol 94 (1): 327–37.
Auger, A. P., D. P. Hexter, et al. (2001). Sex difference in the phosphorylation of cAMP response element binding protein (CREB) in neonatal rat brain. Brain Res 890 (1): 110–17.
Azurmendi, A., F. Braza, et al. (2005). Cognitive abilities, androgen levels, and body mass index in 5-year-old children. Horm Behav 48 (2): 187–95.
Babcock, S., and S. Laschever (2004). Women don’t ask: Negotiation and the gender divide. Princeton: Princeton University Press.
Bachevalier, J., M. Brickson, et al. (1990). Age and sex differences in the effects of selective temporal lobe lesion on the formation of visual discrimination habits in rhesus monkeys (Macaca mulatta). Behav Neurosci 104 (6): 885–99.
Bachevalier, J., C. Hagger, et al. (1989). Gender differences in visual habit formation in 3-month-old rhesus monkeys. Dev Psychobiol 22 (6): 585–99.
Bachevalier, J., and C. Hagger (1991). Sex differences in the development of learning abilities in primates. Psychoneuroendocrinology 16 (1–3): 177–88.
Bachmann, G., J. Bancroft, et al. (2002). Female androgen insufficiency: The Princeton consensus statement on definition, classification, and assessment. Fertil Steril 77 (4): 660–65.
Baker, R., and M. A. Bellis (1993). Human sperm competition: Ejaculate adjustment by males and the function of masturbation, non-paternity rates. Animal Behaviour 46 (5): 861–65.
Baker, R., and M. A. Bellis (1993). Human sperm competition: Ejaculate manipulation by females and a function for the female orgasm. Animal Behaviour 46 (5): 887–909.
Baker, R., and M. A. Bellis (1995) Human Sperm Competition: Copulation, Masturbation, and Infidelity. London and New York: Chapman & Hall.
Bakken, K., A. E. Eggen, et al. (2004). Side-effects of hormone replacement therapy and influence on pattern of use among women aged 45–64 years: The Norwegian Women and Cancer (NOWAC) study 1997. Acta Obstet Gynecol Scand 83 (9): 850–56.
Balswick, J. (1977). Differences in expressiveness: Gender. Journal of Marriage and the Family 39:121–27.
Bancroft, J. (2005). The endocrinology of sexual arousal. J Endocrinol 186 (3): 411–27.
Bancroft, J., and D. Rennie (1993). The impact of oral contraceptives on the experience of perimenstrual mood, clumsiness, food craving and other symptoms. J Psychosom Res 37 (2): 195–202.
Bancroft, J., B. B. Sherwin, et al. (1991). Oral contraceptives, androgens, and the sexuality of young women: I. A comparison of sexual experience, sexual attitudes, and gender role in oral contraceptive users and nonusers. Arch Sex
Behav 20 (2): 105–20.
Baron-Cohen, S. (2002). The extreme male brain theory of autism. Trends Cogn Sci 6 (6): 248–54.
Baron-Cohen, S., and M. K. Belmonte (2005). Autism: A window onto the development of the social and the analytic brain. Annu Rev Neurosci 28:109–26.
Baron-Cohen, S., and Bruce J. Ellis (ED) (2005). The empathizing system: A revision of the 1994 model of the mindreading system. In Origins of the Social Mind: Evolutionary Psychology and Child Development, 468–92. New York: Guilford Press.
Baron-Cohen, S., R. C. Knickmeyer, et al. (2005). Sex differences in the brain: Implications for explaining autism. Science 310 (5749): 819–23.
Baron-Cohen, S., J. Richler, et al. (2003). The systemizing quotient: An in vestigation of adults with Asperger syndrome or high-functioning autism, and normal sex differences. Philos Trans R Soc Lond B Biol Sci 358 (1430): 361–74.
Baron-Cohen, Simon, et al. (2004). Prenatal testosterone in mind: Amniotic fluid studies. Cambridge, MA: MIT Press.
Baron-Cohen, S., and S. Wheelwright (2004). The empathy quotient: An investigation of adults with Asperger syndrome or high functioning autism, and normal sex differences. J Autism Dev Disord 34 (2): 163–75.
Barr, C. S., T. K. Newman, et al. (2004). Early experience and sex interact to influence limbic-hypothalamic-pituitary-adrenal-axis function after acute alcohol administration in rhesus macaques (Macaca mulatta). Alcohol Clin Exp Res 28 (7): 1114–19.
Barr, C. S., T. K. Newman, et al. (2004). Interaction between serotonin transporter gene variation and rearing condition in alcohol preference and consumption in female primates. Arch Gen Psychiatry 61 (11): 1146–52.
Barr, C. S., T. K. Newman, et al. (2004). Sexual dichotomy of an interaction between early adversity and the serotonin transporter gene promoter variant in rhesus macaques. Proc Natl Acad Sci USA 101 (33): 12358–63.
Bartels, A., and S. Zeki (2000). The neural basis of romantic love. Neuroreport 11 (17): 3829–34.
Bartels, A., and S. Zeki (2004). The neural correlates of maternal and romantic love. Neuroi 21 (3): 1155–66.
Bartzokis, G., and L. Altshuler (2005). Reduced intracortical myelination in schizophrenia. Am J Psychiatry 162 (6): 1229–30.
Basson, R. (2005). Women’s sexual dysfunction: Revised and expanded definitions. CMAJ 172 (10): 1327–33.
Baumeister, R. F. (2000). Differences in erotic plasticity: The female sex drive as socially flexible and responsive. Psychol Bull 126: 347–74.
Baumeister, R. F., and K. L. Sommer (1997). W hat do men want? Gender differences and two spheres of belongingness: Comment on Cross and Madson (1997). Psychol Bull 122 (1): 38–44; дискуссия: 51–55.
Bayliss, A. P., G. di Pellegrino, et al. (2005). Sex differences in eye gaze and symbolic cueing of attention. Q J Exp Psychol A 58 (4): 631–50.
Bayliss, A. P., and S. P. Tipper (2005). Gaze and arrow cueing of attention reveals individual differences along the autism spectrum as a function of target context. Br J Psychol 96 (Pt. 1): 95–114.
Bebbington, P. (1996). The origin of sex difference in depressive disorder: Bridging the gap. Int Review of Psychiatry 8:295–332.
Becker, J. B., A. P. Arnold, et al. (2005). Strategies and methods for research on sex differences in brain and behavior. Endocrinology 146 (4): 1650–73.
Beem, A. L., E. J. Geus, et al. (2006). Combined linkage and association analyses of the 124-bp allele of marker D2S2944 with anxiety, depression, neuroticism and major depression. Behav Genet 36 (1): 127–36.
Behan, M., and C. F. Thomas (2005). Sex hormone receptors are expressed in identified respiratory motoneurons in male and female r ats. Neuroscience 130 (3): 725–34.
Beise, J., and E. Voland (2002). Effect of producing sons on maternal longevity in premodern populations. Science 298 (5592): 317; author reply 317.
Bell, E. C., M. C. Willson, et al. (2006). Males and females differ in brain activation during cognitive tasks. Neuroi 30 (2): 529–38.
Bellis, M. A., R. R. Baker, et al. (1990). A guide to upwardly mobile spermatozoa. Andrologia 22 (5): 397–99.
Belsky, J. (2002). Developmental origins of attachment styles. Attach Hum Dev 4 (2): 166–70.
Belsky, J. (2002). Quantity counts: Amount of child care and children’s socioemotional development. J Dev Behav Pediatr 23 (3): 167–70.
Belsky, J., and R. M. Fearon (2002). Early attachment security, subsequent maternal sensitivity, and later child development: Does continuity in development depend upon continuity of caregiving? Attach Hum Dev 4 (3): 361–87.
Belsky, J., S. R. Jaffee, et al. (2005). Intergenerational transmission of warm-sensitive-stimulating parenting: A prospective study of mothers and fathers of 3-year-olds. Child Dev 76 (2): 384–96.
Bennett, D. S., P. J. Ambrosini, et al. (2005). Gender differences in adolescent depression: Do symptoms differ for boys and girls? J Affect Disord 89 (1–3): 35–44.
Berenbaum, S. A. (1999). Effects of early androgens on sex-typed activities and interests in adolescents with congenital adrenal hyperplasia. Horm Behav 35 (1): 102–10.
Berenbaum, S. A. (2001). Cognitive function in congenital adrenal hyperplasia. Endocrinol Metab Clin North Am 30 (1): 173–92.
Berenbaum, S. A., and J. M. Bailey (2003). Effects on gender identity of prenatal androgens and genital appearance: Evidence from girls with congenital adrenal hyperplasia. J Clin Endocrinol Metab 88 (3): 1102–6.
Berenbaum, S. A., K. Korman Bryk, et al. (2004). Psychological adjustment in children and adults with congenital adrenal hyperplasia. J Pediatr 144 (6): 741–46.
Berenbaum, S. A., and D. E. Sandberg (2004). Sex determination, differentiation, and identity. N Engl J Med 350 (21): 2204–6; ответ автора: 2204–6.
Berg, S. J., and K. E. Wynne-Edwards (2002). Salivary hormone concentrations in mothers and fathers becoming parents are not correlated. Horm Behav 42 (4): 424–36.
Berkley, K. (2002). Pain: Sex/Gender differences. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 5, 409–42. San Diego: Academic Press.
Bertolino, A., G. Arciero, et al. (2005). Variation of human amygdala response during threatening stimuli as a function of 5’HTTLPR genotype and personality style. Biol Psychiatry 57 (12): 1517–25.
Bertschy, G., D. De Ziegler, et al. (2005). [Mood disorders in perimenopausal women: Hormone replacement or antidepressant therapy?]. Rev Med Suisse 1 (33): 2155–56, 2159–61.
Bethea, C. L., F. K. Pau, et al. (2005). Sensitivity to stress-induced reproductive dysfunction linked to activity of the serotonin system. Fertil Steril 83 (1): 148–55.
Bethea, C. L., J. M. Streicher, et al. (2005). Serotonin-related gene expression in female monkeys with individual sensitivity to stress. Neuroscience 132 (1): 151–66.
Bielsky, I. F., S. B. Hu, et al. (2004). Profound impairment in social recognition and reduction in anxiety-like behavior in vasopressin V1a receptor knockout mice. Neuropsychopharmacology 29 (3): 483–93.
Bielsky, I. F., and L. J. Young (2004). Oxytocin, vasopressin, and social recognition in mammals. Peptides 25 (9): 1565–74.
Birkhead, T. W., and A. P. Moller, eds. (1998). Sperm Competition and Sexual Selection. San Diego: Academic Press.
Birzniece V., T. Backstrom, et. al. (2006). Neuroactive steroid effects on cognitive functions with a focus on the serotonin and GABA systems. Brain Res Rev 51 (2): 212–39.
Biver, F., F. Lotstra, et al. (1996). Sex difference in 5HT2 receptor in the living human brain. Neurosci Lett 204 (1–2): 25–28.
Bjorklund, D. F., and K. Kipp (1996). Parental investment theory and gender differences in the evolution of inhibition mechanisms. Psychol Bull 120 (2): 163–88.
Blair, R. J., J. S. Morris, et al. (1999). Dissociable neural responses to facial expressions of sadness and anger. Brain 122 (Pt. 5): 883–93.
Blehar, M. C. (2003). Public health context of women’s mental health research. Psychiatr Clin North Am 26 (3): 781–99.
Blehar, M. C., and G. P. Keita (2003). Women and depression: A millennial perspective. J Affect Disord 74 (1): 1–4.
Blinkhorn, S. (2005). Intelligence: A gender bender. Nature 438 (7064): 31–32.
Bloch, M., R. C. Daly, et al. (2003). Endocrine factors in the etiology of postpartum depression. Compr Psychiatry 44 (3): 234–46.
Bloch, M., N. Rotenberg, et al. (2006). Risk factors for early postpartum depressive symptoms. Gen Hosp Psychiatry 28 (1): 3–8.
Bloch, M., D. R. Rubinow, et al. (2005). Cortisol response to ovine corticotropin-releasing hormone in a model of pregnancy and parturition in euthymic women with and without a history of postpartum depression. J Clin Endocrinol Metab 90 (2): 695–99.
Bloch, M., P. J. Schmidt, et al. (2000). Effects of gonadal steroids in women with a history of postpartum depression. Am J Psychiatry 157 (6): 924–30.
Bocklandt, S., S. Horvath, et al. (2006). Extreme skewing of X chromosome inactivation in mothers of homosexual men. Hum Genet 118 (6): 691–94.
Bodensteiner, K. J., P. Cain, et al. (2006). Effects of pregnancy on spatial cognition in female Hooded Long-Evans rats. Horm Behav 49 (3): 303–14.
Boehm, U., Zhihua Zou, and Linda Buck (2005). GNRH cell circuitr y: The brain is broadly wired for reproduction. Cell 123 (4): 683–95.
Bolour, S., and G. Braunstein (2005). Testosterone therapy in women: A review. Int J Impot Res 17 (5): 399–408.
Bond, A. J., J. Wingrove, et al. (2001). Tryptophan depletion increases aggression in women during the premenstrual phase. Psychopharmacology (Berl) 156 (4): 477–80.
Booth, A., D. R. Johnson, et al. (2003). Testosterone and child and adolescent adjustment: The moderating role of parent-child relationships. Dev Psychol 39 (1): 85–98.
Born, L., A. Shea, et al. (2002). The roots of depression in adolescent girls: Is menarche the key? Curr Psychiatry Rep 4 (6): 449–60.
Bosch, O. J., S. A. Kromer, et al. (2006). Prenatal stress: Opposite effects on anxiety and hypothalamic expression of vasopressin and corticotropinreleasing hormone in rats selectively bred for high and low anxiety. Eur J Neurosci 23 (2): 541–51.
Botwin, M. D., D. M. Buss, et al. (1997). Personality and mate preferences: Five factors in mate selection and marital satisfaction. J Pers 65 (1): 107–36.
Bough, K. (2005). High-fat, calorie restricted ketogenic diet, KD, stabilizes brain and increases neuron stability. Society for Neuroscience meeting, Washington, DC.
Bowlby, J. (1980). Attachment and Loss, vol. 3. London: Hogarth Press.
Bowlby, J. (1988). A Secure Base: Parent-Child Attachment and Healthy Human Development. New York: Basic Books.
Bowman, R. E., D. Ferguson, et al. (2002). Effects of chronic restraint stress and estradiol on open field activity, spatial memory, and monoaminergic neurotransmitters in ovariectomized rats. Neuroscience 113 (2): 401–10.
Boyd, R. C., L. H. Zayas, et al. (2006). Mother-infant interaction, life events and prenatal and postpartum depressive symptoms among urban minority women in primary care. Matern Child Health J 10 (2): 139–48.
Bradley, M. M., M. Codispoti, et al. (2001). Emotion and motivation II: Sex differences in picture processing. Emotion 1 (3): 300–19.
Bradley, M. M., B. Moulder, et al. (2005). When good things go bad: The reflex physiology of defense. Psychol Sci 16 (6): 468–73.
Brandes, M., C. N. Soares, et al. (2004). Postpartum onset obsessive-compulsive disorder: Diagnosis and management. Arch Women Ment Health 7 (2): 99–110.
Braunstein, G. D., D. A. Sundwall, et al. (2005). Safety and efficacy of a testosterone patch for the treatment of hypoactive sexual desire disorder in surgically menopausal women: A randomized, placebo-controlled trial. Arch
Intern Med 165 (14): 1582–89.
Brebner, J. (2003). Gender and emotions. Personality and Individual Differences 34:387–94.
Bremner, J. D., R. Soufer, et al. (2001). Gender differences in cognitive and neural correlates of remembrance of emotional words. Psychopharmacol Bull 35 (3): 55–78.
Bridges, R. S., and V. F. Scanlan (2005). Maternal memory in adult, nulliparous rats: Effects of testing interval on the retention of maternal behavior. Dev Psychobiol 46 (1): 13–18.
Briton, N. J., and J. A. Hall (1995). Beliefs about female and male nonverbal communication. Sex Roles 32:79–90.
Brizendine, L. (2003). Minding Menopause. Current Psychiatry 2 (10): 12–31.
Brizendine, L. (2004). Menopause-related depression and low libido: Fine-tuning treatment. OBGYN Management 16 (8): 29–42.
Brody, L. (1997). Gender and emotions: Beyond stereotypes. Journal of Social Issues 53:369–94.
Brody, L., and J. A. Hall (1993). Gender and emotion. In M. Lewis and J. Haviland, eds., Handbook of Emotions, 447–60. New York: Guilford Press.
Brody, L. R. (1985). Gender differences in emotional development: A review of theories and research. J Pers 53:102–49.
Brown, L. (2005). Личная переписка.
Brown, W. M., L. Cronk, et al. (2005). Dance reveals symmetry especially in young men. Nature 438 (7071): 1148–50.
Brownley, K. A., A. L. Hinderliter, et al. (2004). Cardiovascular effects of 6 months of hormone replacement therapy versus placebo: Differences associated with years since menopause. Am J Obstet Gynecol 190 (4): 1052–58.
Brunton, P. J., S. L. Meddle, et al. (2005). Endogenous opioids and attenuated hypothalamic-pituitary-adrenal axis responses to immune challenge in pregnant rats. J Neurosci 25 (21): 5117–26.
Buchan, J. C., S. C. Alberts, et al. (2003). True paternal care in a multi-male primate society. Nature 425 (6954): 179–81.
Buckwalter, J. G., F. Z. Stanczyk, et al. (1999). Pregnancy, the postpartum, and steroid hormones: Effects on cognition and mood. Psychoneuroendocrinology 24 (1): 69–84.
Buhimschi, C. S. (2004). Endocrinology of lactation. Obstet Gynecol Clin North Am 31 (4): 963–79.
Bullivant, S. B., S. A. Sellergren, et al. (2004). Women’s sexual experience during the menstrual cycle: Identification of the sexual phase by noninvasive measurement of luteinizing hormone. J Sex Res 41 (1): 82–93.
Buntin, J. D., S. Jaffe, et al. (1984). Changes in responsiveness to newborn pups in pregnant, nulliparous golden hamsters. Physiol Behav 32 (3): 437–39.
Burbank, V. K. (1987). Female aggression in cross-cultural perspective. Behavior Science Research 21:70–100.
Burger, H. G., E. Dudley, et al. (2002). The ageing female reproductive axis I. Novartis Found Symp 242:161–67; дискуссия: 167–71.
Burger, H. G., E. C. Dudley, et al. (2002). Hormonal changes in the menopause transition. Recent Prog Horm Res 57:257–75.
Burleson, M. H., W. B. Malarkey, et al. (1998). Postmenopausal hormone replacement: Effects on autonomic, neuroendocrine, and immune reactivity to brief psychological stressors. Psychosom Med 60 (1): 17–25.
Buss, D. (1990). International preferences in selecting mates: A study of 37 cultures. Journal of Cross-Cultural Psychology 21:5–47.
Buss, D. D. (2003). Evolutionary Psychology: The New Science of Mind, 2nd ed. New York: Allyn & Bacon.
Buss, D. M. (1989). Conflict bet een the sexes: Strategic interference and the evocation of anger and upset. J Pers Soc Psychol 56 (5): 735–47.
Buss, D. M. (1995). Psychological sex differences. Origins through sexual selection. Am Psychol 50 (3): 164–68; discussion 169–71.
Buss, D. M. (2002). Review: Human Mate Guarding. Neuro Endocrinol Lett 23 (Suppl 4): 23–29.
Buss, D. M., and D. P. Schmitt (1993). Sexual strategies theory: An evolutionary perspective on human mating. Psychol Rev 100 (2): 204–32.
Buster, J. E., S. A. Kingsberg, et al. (2005). Testosterone patch for low sexual desire in surgically menopausal women: A randomized trial. Obstet Gynecol 105 (5, Pt. 1): 944–52.
Butler, T., H. Pan, et al. (2005). Fear-related activity in subgenual anterior cingulate differs between men and women. Neuroreport 16 (11): 1233–36.
Byrnes, E. M., B. A. Rigero, et al. (2002). Dopamine antagonists during parturition disrupt maternal care and the retention of maternal behavior in rats. Pharmacol Biochem Behav 73 (4): 869–75.
Cahill, L. (2003). Sex-related influences on the neurobiology of emotionally influenced memory. Ann NY Acad Sci 985:163–73.
Cahill, L. (2005). His brain, her brain. Sci Am 292 (5): 40–47.
Cahill, L., and A. van Stegeren (2003). Sex-related impairment of memory for emotional events with beta-adrenergic blockade. Neurobiol Learn Mem 79 (1): 81–88.
Calder, A. J., A. D. Lawrence, and A. W. Young (2001). Neuropsychology of fear and loathing. Nature Reviews Neuroscience 2:352–63.
Caldji, C., D. Francis, et al. (2000). The effects of early rearing environment on the development of GABAA and central benzodiazepine receptor levels and novelty-induced fearfulness in the rat. Neuropsychopharmacology 22 (3): 219–29.
Call, J. D. (1998). Extraordinary changes in behavior in an infant after a brief separation. J Dev Behav Pediatr 19 (6): 424–28.
Cameron, J. (2000). Reproductive dysfunction in primates, behaviorally induced. In G. Fink, ed., Encyclopedia of Stress, 366–72. New York: Academic Press.
Cameron, J. L. (1997). Stress and behaviorally induced reproductive dysfunction in primates. Semin Reprod Endocrinol 15 (1): 37–45.
Cameron, J. L. (2004). Interrelationships between hormones, behavior, and affect during adolescence: Understanding hormonal, physical, and brain changes occurring in association with pubertal activation of the reproductive axis. Introduction to part III. Ann NY Acad Sci 1021:110–23.
Cameron, N. M., F. A. Champagne, et al. (2005). The programming of individual differences in defensive responses and reproductive strategies in the rat through variations in maternal care. Neurosci Biobehav Rev 29 (4–5): 843–65.
Campbell, A. (1993). Out of Control: Men, Women and Aggression. New York: Basic Books.
Campbell, A. (1995). A few good men: Evolutionary psychology and female adolescent aggression. Ethology and Sociobiology 16: 99–123.
Campbell, A. (1999). Staying alive: Evolution, culture, and women’s intrasexual aggression. Behavioral & Brain Sciences 22: 203–14.
Campbell, A. (2002). A Mind of Her Own: The Evolutionary Psychology of Women. London: Oxford University Press.
Campbell, A. (2004). Female competition: Causes, constraints, content and contexts. J Sex Res 41:6–26.
Campbell, A. (2005). Aggression. In Handbook of Evolutionary Psychology, ed. D. Buss, 628–52. New York: Wiley.
Campbell, A. L. Shirley, and J. Candy (2004). A longitudinal study of gender-related cognition and behavior. Developmental Science 7:1–9.
Camras, L. A., S. Ribordy, et al. (1990). Maternal facial behavior and the recognition and production of emotional expression by maltreated and nonmaltreated children. Dev Psychol 26 (2): 304–12.
Canli, T., J. E. Desmond, et al. (2002). Sex differences in the neural basis of emotional memories. Proc Natl Acad Sci USA 99 (16): 10789–94.
Cannon, W. B. (1932). The Wisdom of the Body. New York: W. W. Norton.
Capitanio, J. P., S. P. Mendoza, et al. (2005). Rearing environment and hypothalamic-pituitary-adrenal regulation in young rhesus monkeys (Macaca mulatta). Dev Psychobiol 46 (4): 318–30.
Cardinal, R. N., C. A. Winstanley, et al. (2004). Limbic corticostriatal systems and delayed reinforcement. Ann NY Acad Sci 1021: 33–50.
Carey, W. B., and S. C. McDevitt (1978). Revision of the infant temperament questionnaire. Pediatrics 61 (5): 735–39.
Carter, C. S. (1992). Oxytocin and sexual behavior. Neurosci Biobehav Rev 16 (2): 131–44.
Carter, C. S. (1998). Neuroendocrine perspectives on social attachment and love. Psychoneuroendocrinology 23 (8): 779–818.
Carter, C. S. (2003). Developmental consequences of oxytocin. Physiol Behav 79 (3): 383–97.
Carter, C. S. (2004). Proximate mechanisms regulating sociality and social monogamy, in the context of evolution. In The origin and nature of sociality, ed. R. D. Sussman, Piscataway, NJ: Aldine Transaction.
Carter, C. S. (2006). Личная переписка.
Carter, C. S., and M. Altemus (1997). Integrative functions of lactational hormones in social behavior and stress management. Ann NY Acad Sci 807: 164–74.
Carter, C. S., A. C. DeVries, et al. (1995). Physiological substrates of mammalian monogamy: The prairie vole model. Neurosci Biobehav Rev 19 (2): 303–14.
Carter, C. S., A. C. DeVries, et al. (1997). Peptides, steroids, and pair bonding. Ann NY Acad Sci 807:260–72.
Cashdan, E. (1995). Hormones, sex, and status in women. Horm Behav 29 (3): 354–66.
Caspi, A., K. Sugden, et al. (2003). Influence o life stress on depression: Moderation by a polymorphism in the 5-HTT gene. Science 301 (5631): 386–89.
Cassidy, J. (2001). Gender differences among newborns on a transient otoacoustic emissions test for hearing. Journal of Music Therapy 37: 28–35.
Champagne, F., J. Diorio, et al. (2001). Naturally occurring variations in maternal behavior in the rat are associated with differences in estrogen-inducible central oxytocin receptors. Proc Natl Acad Sci USA 98 (22): 12736–41.
Champagne, F., and M. J. Meaney (2001). Like mother, like daughter: Evidence for non-genomic transmission of parental behavior and stress responsivity. Prog Brain Res 133: 287–302.
Champagne, F. A., D. D. Francis, et al. (2003). Variations in maternal care in the rat as a mediating influence or the effects of environment on development. Physiol Behav 79 (3): 359–71.
Champagne, F. A., I. C. Weaver, et al. (2003). Natural variations in maternal care are associated with estrogen receptor alpha expression and estrogen sensitivity in the medial preoptic area. Endocrinology 144 (11): 4720–24.
Charmandari, E., C. Tsigos, et al. (2005). Endocrinology of the stress response. Annu Rev Physiol 67: 259–84.
Cherney, I. D., and M. L. Collaer (2005). Sex differences in line judgment: Relation to mathematics preparation and strategy use. Percept Mot Skills 100 (3, Pt. 1): 615–27.
Chezem, J., P. Montgomery, et al. (1997). Maternal feelings after cessation of breastfeeding: Influence of factors related to employment and duration. J Perinat Neonatal Nurs 11 (2): 61–70.
Chivers, M. L., G. Rieger, et al. (2004). A sex difference in the specificity of sexual arousal. Psychol Sci 15 (11): 736–44.
Clarkson, T. B., and S. E. Appt (2005). Controversies about HRT-lessons from monkey models. Maturitas 51 (1): 64–74.
Cohen, I. T., B. B. Sherwin, et al. (1987). Food cravings, mood, and the menstrual cycle. Horm Behav 21 (4): 457–70.
Collaer, M. L., M. E. Geffner, et al. (2002). Cognitive and behavioral characteristics of Turner syndrome: Exploring a role for ovarian hormones in female sexual differentiation. Horm Behav 41 (2): 139–55.
Collaer, M. L., and M. Hines (1995). Human behavioral sex differences: A role for gonadal hormones during early development? Psychol Bull 118 (1): 55–107.
Colson, M. H., A. Lemaire, et al. (2006). Sexual behaviors and mental perception, satisfaction and expectations of sex life in men and women in France. J Sex Med 3 (1): 121–31.
Connell, K., M. K. Guess, et al. (2005). Effects of age, menopause, and comorbidities on neurological function of the female genitalia. Int J Impot Res 17 (1): 63–70.
Connell, K., M. K. Guess, et al. (2005). Evaluation of the role of pudendal nerve integrity in female sexual function using noninvasive techniques. Am J Obstet Gynecol 192 (5): 1712–17.
Connellan, J. (2000). Sex differences in human neonatal social perception. Infant Brain and Development 23:113–18.
Cooke, B. (2005). Sexually dimorphic synaptic organization of the medial amygdala. J Neurosci 25 (46): 10759–67.
Cooke, B. M., and C. S. Woolley (2005). Gonadal hormone modulation of dendrites in the mammalian CNS. J Neurobiol 64 (1): 34–46.
Coplan, J. D., M. Altemus, et al. (2005). Synchronized maternal-infant elevations of primate CSF CRF concentrations in response to variable foraging demand. CNS Spectr 10 (7): 530–36.
Corso, J. (1959). Age and sex differences in thresholds. Journal of the Acoustical Society of America 31:489–507.
Cote, S., R. E. Tremblay, et al. (2002). Childhood behavioral profiles leading to adolescent conduct disorder: Risk trajectories for boys and girls. J Am Acad Child Adolesc Psychiatry 41 (9): 1086–94.
Craig, I. W., E. Harper, et al. (2004). The genetic basis f or sex differences in human behaviour: Role of the sex chromosomes. Ann Hum Genet 68 (Pt. 3): 269–84.
Craik, F. (1977). The Handbook of Aging and Cognition. San Diego: Academic Press.
Crawford, J. (1992). Emotion and Gender: Constructing Meaning from Memory. London: Sage.
Crick, N. R., M. A. Bigbee, et al. (1996). Gender differences in children’s normative beliefs about aggression: How do I hurt thee? Let me count the ways. Child Dev 67 (3): 1003–14.
Cross, S. E., and L. Madson (1997). Models of the self: Self-construals and gender. Psychol Bull 122 (1): 5–37.
Cummings, J. A., and L. Brizendine (2002). Comparison of physical and emotional side effects of progesterone or medroxyprogesterone in early postmenopausal women. Menopause 9 (4): 253–63.
Cushing, B. S., and C. S. Carter (2000). Peripheral pulses of oxytocin increase partner preferences in female, but not male, prairie voles. Horm Behav 37 (1): 49–56.
Cushing, B. S., and K. M. Kramer (2005). Mechanisms underlying epigenetic effects of early social experience: The role of neuropeptides and steroids. Neurosci Biobehav Rev 29 (7): 1089–105.
Cyranowski, J. M., E. Frank, et al. (2000). Adolescent onset of the gender difference in lifetime rates of major depression: A theoretical model. Arch Gen Psychiatry 57 (1): 21–27.
Dahlen, E. (2004). Boredom proneness in anger and aggression: Effects of impulsiveness and sensation seeking. Personality and Individual Differences 37: 1615–27.
Darnaudery, M., I. Dutriez, et al. (2004). Stress during gestation induces lasting effects on emotional reactivity of the dam rat. Behav Brain Res 153 (1): 211–16.
Davidson, K. M. (1996). Coder gender and potential f or hostility ratings. Health Psychology 15 (4): 298–302.
Davis, S. R. (1998). The role of androgens and the menopause in the female sexual response. Int J Impot Res 10 (Suppl. 2): S82–83; дискуссия: S98–101.
Davis, S. R., I. Dinatale, et al. (2005). Postmenopausal hormone therapy: From monkey glands to transdermal patches. J Endocrinol 185 (2): 207–22.
Davis, S. R., and J. Tran (2001). Testosterone influences libido and well-being in women. Trends Endocrinol Metab 12 (1): 33–37.
Davison, S. L., R. Bell, et al. (2005). Androgen levels in adult females: Changes with age, menopause, and oophorectomy. J Clin Endocrinol Metab 90 (7): 3847–53.
Dawood, K., K. M. Kirk, et al. (2005). Genetic and environmental influences of the frequency of orgasm in women. Twin Res Hum Genet 8 (1): 27–33.
de Kloet, E. R., R. M. Sibug, et al. (2005). Stress, genes and the mechanism of programming the brain for later life. Neurosci Biobehav Rev 29 (2): 271–81.
de Waal, F. B. (2005). A century of getting to know the chimpanzee. Nature 437 (7055): 56–59.
De Wied, D. (1997). Neuropeptides in learning and memory process. Behav Brain Res 83: 83–90.
Deacon, T. (1997). The Co-Evolution of Language and the Brain. New York: W. W. Norton.
Debiec, J. (2005). Peptides of love and fear: Vasopressin and oxytocin modulate the integration of information in the amygdala. Bioessays 27 (9): 869–73.
Deckner, D. F. A. (2003). Rhythm in mother-infant interactions. Infancy 4 (2): 201–17.
DeJudicibus, M. A., and M. P. McCabe (2002). Psychological factors and the sexuality of pregnant and postpartum women. J Sex Res 39 (2): 94–103.
Dennerstein, L., E. C. Dudley, et al. (1997). Sexuality, hormones and the menopausal transition. Maturitas 26 (2): 83–93.
Dennerstein, L., E. Dudley, et al. (1997). Well-being and the menopausal transition. J Psychosom Obstet Gynaecol 18 (2): 95–101.
Dennerstein, L., E. Dudley, et al. (2000). Life satisfaction, symptoms, and the menopausal transition. Medscape Womens Health 5 (4): E4.
Denton, D., R. Shade, et al. (1999). Neuroimaging of genesis and satiation of thirst and an interoceptor-driven theory of origins of primary consciousness. Proc Natl Acad Sci USA 96 (9): 5304–9.
Depue, R., J. Morrone-Stupinsky (2005). A neurobiobehavioral model of affiliative bonding: Implications for conceptualizing a human trait of affiliation. Behav Brain Sci 28:313–50.
Derbyshire, S. W., T. E. Nichols, et al. (2002). Gender differences in patterns of cerebral activation during equal experience of painful laser stimulation. J Pain 3 (5): 401–11.
DeRubeis, R. J., S. D. Hollon, et al. (2005). Cognitive therapy vs medications in the treatment of moderate to severe depression. Arch Gen Psychiatry 62 (4): 409–16.
DeVries, A. C., M. B. DeVries, et al. (1995). Modulation of pair bonding in female prairie voles (Microtus ochrogaster) by corticosterone. Proc Natl Acad Sci USA 92 (17): 7744–48.
DeVries, A. C., M. B. DeVries, et al. (1996). The effects of stress on social preferences are sexually dimorphic in prairie voles. Proc Natl Acad Sci USA 93 (21): 11980–84.
DeVries, A. C., T. Gupta, et al. (2002). Corticotropin-releasing factor induces social preferences in male prairie voles. Psychoneuroendocrinology 27 (6): 705–14.
DeVries, A. C., S. E. Taymans, et al. (1997). Social modulation of corticosteroid responses in male prairie voles. Ann NY Acad Sci 807: 494–97.
DeVries, G. J. (1999). Brain sexual dimorphism and sex differences in parental and other social behaviors. In C. S. Carter, I. I. Lederhendler, and B. Kirkpatrick, eds., The Integrative Neurobiology of Affiliation, 155–68. Cambridge, MA: MIT Press.
Dluzen, D. E. (2005). Estrogen, testosterone, and gender differences. Endocrine 27 (3): 259–68.
Dluzen, D. E. (2005). Unconventional effects of estrogen uncovered. Trends Pharmacol Sci 26 (10): 485–87.
Dobson, H., S. Ghuman, et al. (2003). A conceptual model of the influence of stress on female reproduction. Reproduction 125 (2): 151–63.
Dodge, K. A., J. D. Coie, et al. (1982). Behavior patterns of socially rejected and neglected preadolescents: The roles of social approach and aggression. J Abnorm Child Psychol 10 (3): 389–409.
Douda, D. (2005). Women turning to custom hormone therapy. WCCO TV, Kansas City, December 14, 2005.
Douma, S. L., C. Husband, et al. (2005). Estrogen-related mood disorders: Reproductive life cycle factors. ANS Adv Nurs Sci 28 (4): 364–75.
Dreher, J., P. Schmidt, et al. (2005). Menstrual cycle phase modulates the reward system in women. Society for Neuroscience meeting, Washington, DC.
Dunbar, R. (1996). Grooming, Gossip, and the Evolution of Language. Cambridge, MA: Harvard University Press.
Dunn, K., L. Cherkas, and T. Spector (2005). Genes drive ability to orgasm. Biol Letter 5 (2): 308.
Duval, F., M. C. Mokrani, et al. (1999). Thyroid axis activity and serotonin function in major depressive episode. Psychoneuroendocrinology 24 (7): 695–712.
Eagly, A. H. (1986). Gender and aggressive behavior: A meta-analytic review of the social psychological literature. Psychol Bull 100 (2): 309–30.
Eberhard, W. G. (1996). Female Control: Sexual Selection by Cryptic Female Choice. Princeton: Princeton University Press.
Edhborg, M., M. Friberg, et al. (2005). ‘Struggling with life’: Narratives from women with signs of postpartum depression. Scand J Public Health 33 (4): 261–67.
Editorial (2005). Menstruation and reproduction in the context of therapy: Required reading for all therapists. Psychology of Women Quarterly 29 (3): 340–41.
Eisenberg, N. (1996). Gender development and gender effects. In The Handbook of Educational Psychology, ed. D. C. Berliner, 121–39. New York: Macmillan.
Eisenberg, N., R. A. Fabes, et al. (1993). The relations of emotionality and regulation to preschoolers’ social skills and sociometric status. Child Dev 64 (5): 1418–38.
Eisenberg, N., R. A. Fabes, et al. (1993). The relations of empathy-related emotions and maternal practices to children’s comforting behavior. J Exp Child Psychol 55 (2): 131–50.
Eisenberger, N. I., and M. D. Lieberman (2004). Why rejection hurts: A common neural alarm system for physical and social pain. Trends Cogn Sci 8 (7): 294–300.
Ekstrom, H. (2005). Trends in middle-aged women’s reports of symptoms, use of hormone therapy and attitudes towards it. Maturitas 52 (2): 154–64.
Elavsky, S., E. McAuley, et al. (2005). Physical activity enhances long-term quality of life in older adults: Efficacy, esteem, and affective influence. Ann Behav Med 30 (2): 138–45.
Elavsky, S., and E. McAuley (2005): Physical activity, symptoms, esteem, and life satisfaction during menopause. Maturitas 52 (3–4): 374–85.
Else-Quest, N. M., J. S. Hyde, et al. (2006). Gender differences in temperament: A meta-analysis. Psychol Bull 132 (1): 33–72.
Emanuele, E., P. Politi, et al. (2006). Raised plasma nerve growth factor levels associated with early-stage romantic love. Psychoneuroendocrinology 31 (3): 288–94.
Enserink, M. (2005). Let’s talk about sex—and drugs. Science 308 (5728): 1578.
Epel, E. S., E. H. Blackburn, et al. (2004). Accelerated telomere shortening in response to life stress. Proc Natl Acad Sci USA 101 (49): 17312–15.
Epel, E., S. Jimenez, et al. (2004). Are stress eaters at risk for the metabolic syndrome? Ann NY Acad Sci 1032: 208–10.
Epel, E., Jue Lin, et al. (2006). Cell aging in relation to stress arousal and cardiovascular disease risk factors. Psychoneuroendocrinology 31 (3): 277–87.
Erickson, K. I., S. J. Colcombe, et al. (2005). Selective sparing of brain tissue in postmenopausal women receiving hormone replacement therapy. Neurobiol Aging 26 (8): 1205–13.
Erwin, R. J., R. C. Gur, et al. (1992). Facial emotion discrimination: I. Task construction and behavioral findings in normal subjects. Psychiatry Res 42 (3): 231–40.
Esch, T., and G. B. Stefano (2005). The neurobiology of love. Neuro Endocrinol Lett 26 (3): 175–92.
Estanislau, C., and S. Morato (2005). Prenatal stress produces more behavioral alterations than maternal separation in the elevated plus-maze and in the elevated T-maze. Behav Brain Res 163 (1): 70–77.
Eysenck, S. B., and H. J. Eysenck (1978). Impulsiveness and venturesomeness: Their position in a dimensional system of personality description. Psychol Rep 43 (3, Pt. 2): 1247–55.
Faber, R. (1994). Physiological, emotional and behavioral correlates of gender segregation. In Childhood Gender Segregation: Causes and Consequences, ed. C. Leaper, 234–302. San Francisco: Jossey-Bass.
Fagot, B. I., R. Hagan, et al. (1985). Differential reactions to assertive and communicative acts of toddler boys and girls. Child Dev 56 (6): 1499–505.
Fagot, B. I., and M. D. Leinbach (1989). The young child’s gender schema: Environmental input, internal organization. Child Dev 60 (3): 663–72.
Farr, S. A., W. A. Banks, et al. (2000). Estradiol potentiates acetylcholine and glutamate-mediated post-trial memory processing in the hippocampus. Brain Res 864 (2): 263–69.
Farroni, T., M. Johnson, et al. (2005). Newborns’ preference for face-relevant stimuli: Effects of contrast polarity. Proc Natl Acad Sci USA 102 (47): 17245–50.
Featherstone, R. E., A. S. Fleming, et al. (2000). Plasticity in the maternal circuit: Effects of experience and partum condition on brain astrocyte number in female rats. Behav Neurosci 114 (1): 158–72.
Feingold, A. (1994). Gender differences in personality: A meta-analysis. Psychol Bull 116 (3): 429–56.
Ferguson, J. N., J. M. Aldag, et al. (2001). Oxytocin in the medial amygdala is essential for social recognition in the mouse. J Neurosci 21 (20): 8278–85.
Ferguson, T., and H. Eyre (2000). Engendering gender differences in shame and guilt: Stereotypes, socialization and situational pressures. In Gender and Emotion: Social Psychological Perspectives, ed. A. H. Fisher, 254–76. Cambridge: Cambridge University Press.
Fernandez-Guasti, A., F. P. Kruijver, et al. (2000). Sex differences in the distribution of androgen receptors in the human hypothalamus. J Comp Neurol 425 (3): 422–35.
Ferris, C. F., P. Kulkarni, et al. (2005). Pup suckling is more rewarding than cocaine: Evidence from functional magnetic resonance imaging and three-dimensional computational analysis. J Neurosci 25 (1): 149–56.
Finch, C. (2002). Evolution and the plasticity of aging in the reproductive schedules in long-lived animals: The importance of genetic variation in neuroendocrine mechanisms. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 4, 799–820. San Diego: Academic Press.
Fink, G., B. E. Sumner, et al. (1998). Sex steroid control of mood, mental state and memory. Clin Exp Pharmacol Physiol 25 (10): 764–75.
Fischer, U., C. W. Hess, et al. (2005). Uncrossed cortico-muscular projections in humans are abundant to facial muscles of the upper and lower face, but may differ between sexes. J Neurol 252 (1): 21–26.
Fish, E. W., D. Shahrokh, et al. (2004). Epigenetic programming of stress responses through variations in maternal care. Ann NY Acad Sci 1036: 167–80.
Fisher, H. (2004). Why We Love: The Nature and Chemistry of Romantic Love. New York: Henry Holt.
Fisher, H. (2005). Личная переписка.
Fisher, H., A. Aron, et al. (2005). Romantic love: An fMRI study of a neural mechanism for mate choice. J Comp Neurol 493 (1): 58–62.
Fisher, H. E., A. Aron, et al. (2002). Defining the brain systems of lust, romantic attraction, and attachment. Arch Sex Behav 31 (5): 413–19.
Fivush, R., and N. R. Hamond (1989). Time and again: Effects of repetition and retention interval on 2 year olds’ event recall. J Exp Child Psychol 47 (2): 259–73.
Flannery, K. A., and M. W. Watson (1993). Are individual differences in fantasy play related to peer acceptance levels? J Genet Psychol 154 (3): 407–16.
Fleming, A. S., C. Corter, et al. (1993). Postpartum factors related to mother’s attraction to newborn infant odors. Dev Psychobiol 26 (2): 115–32.
Fleming, A. S., C. Corter, et al. (2002). Testosterone and prolactin are associated with emotional responses to infant cries in ne w fathers. Horm Behav 42 (4): 399–413.
Fleming, A. S., E. Klein, et al. (1992). The effects of a social support group on depression, maternal attitudes and behavior in new mothers. J Child Psychol Psychiatry 33 (4): 685–98.
Fleming, A. S., G. W. Kraemer, et al. (2002). Mothering begets mothering: The transmission of behavior and its neurobiology across generations. Pharmacol Biochem Behav 73 (1): 61–75.
Fleming, A. S., D. H. O’Day, et al. (1999). Neurobiology of mother-infant interactions: Experience and central nervous system plasticity across development and generations. Neurosci Biobehav Rev 23 (5): 673–85.
Fleming, A. S., D. Ruble, et al. (1997). Hormonal and experiential correlates of maternal responsiveness during pregnancy and the puerperium in human mothers. Horm Behav 31 (2): 145–58.
Fleming, A. S., and J. Sarker (1990). Experience-hormone interactions and maternal behavior in rats. Physiol Behav 47 (6): 1165–73.
Fleming, A. S., M. Steiner, et al. (1997). Cortisol, hedonics, and maternal responsiveness in human mothers. Horm Behav 32 (2): 85–98.
Forger, N. G., G. J. Rosen, et al. (2004). Deletion of Bax eliminates sex differences in the mouse forebrain. Proc Natl Acad Sci USA 101 (37): 13666–71.
Forger, N. G. (2006). Cell death and sexual differentiation of the nervous system. Neuroscience 138 (3): 929–38.
Fox, C., H. S. Wolff, and J. A. Baker (1970). Measurement of intravaginal and intrauterine pressures human coitus by radio-telemetry. J Reprod Fert 22: 243–51.
Francis, D., J. Diorio, et al. (1999). Nongenomic transmission across generations of maternal behavior and stress responses in the r at. Science 286 (5442): 1155–58.
Francis, D. D., F. A. Champagne, et al. (1999). Maternal care, gene expression, and the development of individual differences in stress reactivity. Ann NY Acad Sci 896: 66–84.
Francis, D. D., J. Diorio, et al. (2002). Environmental enrichment reverses the effects of maternal separation on stress reactivity. J Neurosci 22 (18): 7840–43.
Francis, D. D., and M. J. Meaney (1999). Maternal care and the development of stress responses. Curr Opin Neurobiol 9 (1): 128–34.
Francis, D. D., L. J. Young, et al. (2002). Naturally occurring differences in maternal care are associated with the expression of oxytocin and vasopressin (V1a) receptors: Gender differences. J Neuroendocrinol 14 (5): 349–53.
Franklin, T. (2006). Sex and ovarian steroids modulate brain-derived neurotrophic factor (BDNF) protein levels in rat hippocampus under stressful and non-stressful conditions. Psychoneuroendocrinology 31 1: 38–48.
Freeman, E. W. (2004). Luteal phase administration of agents for the treatment of premenstrual dysphoric disorder. CNS Drugs 18 (7): 453–68.
Frey, W. (1985). Crying: The mystery of tears. Winston Pr (September 1985).
Fries, A. B., T. E. Ziegler, et al. (2005). Early experience in humans is associated with changes in neuropeptides critical for regulating social behavior. Proc Natl Acad Sci USA 102 (47): 17237–40.
Frodi, A. (1977). Sex differences in perception of a provocation, a survey. Percept Mot Skills 44 (1): 113–14.
Frodi, A., J. Macaulay, et al. (1977). Are women always less aggressive than men? A review of the experimental literature. Psychol Bull 84 (4): 634–60.
Fry, D. P. (1992). Female aggression among the Zapotec of Oaxaca, Mexico. In K. Bjorkqvist and P. Niemela, eds., Of Mice and Women: Aspects of Female Aggression, 187–200. San Diego: Academic Press.
Fujita, F., E. Diener, et al. (1991). Gender differences in negative affect and well-being: The case for emotional intensity. J Pers Soc Psychol 61 (3): 427–34.
Furuta, M., and R. S. Bridges (2005). Gestation-induced cell proliferation in the rat brain. Brain Res Dev Brain Res 156 (1): 61–66.
Gaab, N., J. P. Kennan, et al. (2003). The effects of gender on the neural substrates of pitch memory. J Cogn Neurosci 15 (6): 810–20.
Gangestad, S. W., and R. Thornhill (1998). Menstrual cycle variation in women’s preferences for the scent of symmetrical men. Proc Biol Sci 265 (1399): 927–33.
Garner, A. (1997). Conversationally Speaking. New York: McGraw-Hill.
Garstein, M. (2003). Studying infant temperament. Infant Behavior and Development 26:64–86.
Gatewood, J. D., and M. D. Morgan, et al. (2005). Motherhood mitigates aging-related decrements in learning and memory and positively affects brain aging in the rat. Brain Res Bull 66 (2): 91–98.
Genazzani, A. D. (2005). Neuroendocrine aspects of amenorrhea related to stress. Pediatr Endocrinol Rev 2 (4): 661–68.
Getchell, T. (1991). Smell and Taste in Health and Disease. New York: Raven Press.
Giammanco, M., G. Tabacchi, et al. (2005). Testosterone and aggressiveness. Med Sci Monit 11 (4): RA 136–45.
Giedd, J. (2005). Личная переписка.
Giedd, J. N. (2003). The anatomy of mentalization: A view from developmental neuroimaging. Bull Menninger Clin 67 (2): 132–42.
Giedd, J. N. (2004). Structural magnetic resonance imaging of the adolescent brain. Ann NY Acad Sci 1021: 77–85.
Giedd, J. N., J. Blumenthal, et al. (1999). Brain development during childhood and adolescence: A longitudinal MRI study. Nat Neurosci 2 (10): 861–63.
Giedd, J. N., F. X. Castellanos, et al. (1997). Sexual dimorphism of the developing human brain. Prog Neuropsychopharmacol Biol Psychiatry 21 (8): 1185–201.
Giedd, J. N., J. M. Rumsey, et al. (1996). A quantitative MRI study of the corpus callosum in children and adolescents. Brain Res Dev Brain Res 91 (2): 274–80.
Giedd, J. N., J. W. Snell, et al. (1996). Quantitative magnetic resonance imaging of human brain development: Ages 4–18. Cereb Cortex 6 (4): 551–60.
Giedd, J. N., A. C. Vaituzis, et al. (1996). Quantitative MRI of the temporal lobe, amygdala, and hippocampus in normal human development: Ages 4–18 years. J Comp Neurol 366 (2): 223–30.
Giltay, E. J., K. H. Kho, et al. (2005). The sex difference of plasma homovanillic acid is unaffected by cross-sex hormone administration in transsexual subjects. J Endocrinol 187 (1): 109–16.
Gingrich, B., Y. Liu, et al. (2000). Dopamine D2 receptors in the nucleus accumbens are important for social attachment in female prairie voles (Microtus ochrogaster). Behav Neurosci 114 (1): 173–83.
Gizewski, E. R., E. Krause, et al. (2006). Gender-specific cerebral activation during cognitive tasks using functional MRI: Comparison of women in midluteal phase and men. Neuroradiology 48 (1): 14–20.
Glazer, I. M. (1992). Interfemale aggression and resource scarcity in a crosscultural perspective. In K. Bjorkqvist and P. Niemela, eds., Of Mice and Women: Aspects of Female Aggression, 163–72. San Diego: Academic Press.
Glickman, S. E., R. V. Short, et al. (2005). Sexual differentiation in three unconventional mammals: Spotted hyenas, elephants and tammar wallabies. Horm Behav 48 (4): 403–17.
Goldberg E., K. Podell, et al. (1994). Cognitive bias, functional cortical geometry and the frontal lobes: laterality, sex and handedness. J Cog Neurosci 6: 276–96.
Goldstat, R., E. Briganti, et al. (2003). Transdermal testosterone therapy improves well-being, mood, and sexual function in premenopausal women. Menopause 10 (5): 390–98.
Goldstein, J. M., M. Jerram, et al. (2005). Hormonal cycle modulates arousal circuitry in women using functional magnetic resonance imaging. J Neurosci 25 (40): 9309–16.
Goldstein, J. M., M. Jerram, et al. (2005). Sex differences in prefrontal cortical brain activity during FMRI of auditory verbal working memory. Neuropsychology 19 (4): 509–19.
Goldstein, J. M., L. J. Seidman, et al. (2001). Normal sexual dimorphism of the adult human brain assessed by in vivo magnetic resonance imaging. Cereb Cortex 11 (6): 490–97.
Golombok, S., and S. Fivush (1994). Gender Development. New York: Cambridge University Press.
Good, C. D., K. Lawrence, et al. (2003). Dosage-sensitive X-linked locus influences the development of amygdala and orbitofrontal cortex, and fear recognition in humans. Brain 126 (Pt. 11): 2431–46.
Goos, L. M., and S. Irwin (2002). Se x related factors in the perception of threatening facial expressions. Journal of Nonverbal Behavior 26 (1): 27–41.
Gootjes, L., A. Bouma, et al. (2006). Attention modulates hemispheric differences in functional connectivity: Evidence from MEG recordings. Neuroi 30 (1): 245–53.
Goy, R. W., F. B. Bercovitch, et al. (1988). Behavioral masculinization is independent of genital masculinization in prenatally androgenized female rhesus macaques. Horm Behav 22 (4): 552–71.
Graham, C. A., E. Janssen, et al. (2000). Effects of fragrance on female sexual arousal and mood across the menstrual cycle. Psychophysiology 37 (1): 76–84.
Grammer, K. (1993). Androstadienone – a male pheromone? Ethol Sociobiol 14: 201–7.
Gray, A., H. A. Feldman, et al. (1991). Age, disease, and changing sex hormone levels in middle-aged men: Results of the Massachusetts Male Aging Study. J Clin Endocrinol Metab 73 (5): 1016–25.
Gray, P. B., B. C. Campbell, et al. (2004). Social variables predict between-subject but not day-to-day variation in the testosterone of U.S. men. Psychoneuroendocrinology 29 (9): 1153–62.
Green, R. (2002). Sexual identity and sexual orientation. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 4, 463–86. San Diego: Academic Press.
Grewen, K. M., S. S. Girdler, et al. (2005). Effects of partner support on resting oxytocin, cortisol, norephinephrine, and blood pressure before and after warm partner contact. Psychosom Med 67 (4): 531–38.
Griffin, L. D., and S. H. Mellon (1999). Selective serotonin reuptake inhibitors directly alter activity of neurosteroidogenic enzymes. Proc Natl Acad Sci USA 96 (23): 13512–17.
Grossman, M., and W. Wood (1993). Sex differences in intensity of emotional experience: A social role interpretation. J Pers Soc Psychol 65 (5): 1010–22.
Grumbach, M. (2003). Puberty. In Williams Textbook of Endocrinology, ed. R. H. Williams, 1115–286. New York: W. B. Saunders.
Grumbach, M. (2005). Личная переписка.
Grumbach, M. M. (2002). The neuroendocrinology of human puberty revisited. Horm Res 57 (Suppl. 2): 2–14.
Guay, A. (2005). Commentary on androgen deficiency in women and the FDA advisory board’s recent decision to request more safety data. Int J Impot Res 17 (4): 375–76.
Guay, A., and S. R. Davis (2002). Testosterone insufficiency in women: fact or fiction? World J Urol 20 (2): 106–10.
Guay, A., J. Jacobson, et al. (2004). Serum androgen levels in healthy premenopausal women with and without sexual dysfunction: Part B: Reduced serum androgen levels in healthy premenopausal women with complaints of sexual dysfunction. Int J Impot Res 16 (2): 121–29.
Guay, A., and R. Munarriz, et al. (2004). Serum androgen levels in healthy premenopausal women with and without sexual dysfunction: Part A. Serum androgen levels in women aged 20–49 years with no complaints of sexual dysfunction. Int J Impot Res 16 (2): 112–20.
Guay, A. T. (2002). Screening for androgen deficiency in women: Methodological and interpretive issues. Fertil Steril 77 (Suppl. 4): S83–88.
Guay, A. T., and J. Jacobson (2002). Decreased free testosterone and dehydroepiandrosterone-sulfate (DHEA-S) levels in women with decreased libido. J Sex Marital Ther 28 (Suppl. 1): 129–42.
Gulati, M. (2005). Exercise may ward off death in women with metabolic syndrome. American Heart Association Scientific Sessions, Philadelphia.
Gulati, M., H. R. Black, et al. (2005). The prognostic value of a nomogram for exercise capacity in women. N Engl J Med 353 (5): 468–75.
Gulinello, M., D. Lebesgue, et al. (2006). Acute and chronic estradiol treatments reduce memory deficits induced by transient global ischemia in female rats. Horm Behav 49 (2): 246–60.
Gur, R. C., F. Gunning-Dixon, et al. (2002). Sex differences in temporo-limbic and frontal brain volumes of healthy adults. Cereb Cortex 12 (9): 998–1003.
Gur, R. C., F. M. Gunning-Dixon, et al. (2002). Brain region and sex differences in age association with brain volume: A quantitative MRI study of healthy young adults. Am J Geriatr Psychiatry 10 (1): 72–80.
Gur, R. C., L. H. Mozley, et al. (1995). Sex differences in regional cerebral glucose metabolism during a resting state. Science 267 (5197): 528–31.
Gurung, R. A., S. E. Taylor, et al. (2003). Accounting for changes in social support among married older adults: Insights from the MacArthur Studies of Successful Aging. Psychol Aging 18 (3): 487–96.
Gust, D. A., M. E. Wilson, et al. (2000). Activity of the hypothalamic-pituitaryadrenal axis is altered by aging and exposure to social stress in female rhesus monkeys. J Clin Endocrinol Metab 85 (7): 2556–63.
Guthrie, J. R., L. Dennerstein, et al. (2003). Central abdominal fat and endogenous hormones during the menopausal transition. Fertil Steril 79 (6): 1335–40.
Guthrie, J. R., L. Dennerstein, et al. (2003). Health care-seeking for menopausal problems. Climacteric 6 (2): 112–17.
Guthrie, J. R., L. Dennerstein, et al. (2004). The menopausal transition: A 9-year prospective population-based study: The Melbourne Women’s Midlife Health Project. Climacteric 7 (4): 375–89.
Gutteling, B. M., C. de Weerth, et al. (2005). The effects of prenatal stress on temperament and problem behavior of 27-month-old toddlers. Eur Child Adolesc Psychiatry 14 (1): 41–51.
Gutteling, B. M., C. de Weerth, et al. (2005). Prenatal stress and children’s cortisol reaction to the first day of school. Psychoneuroendocrinology 30 (6): 541–49.
Haier, R. J., R. E. Jung, et al. (2005). The neuroanatomy of general intelligence: Sex matters. Neuroi 25 (1): 320–27.
Halari, R., M. Hines, et al. (2005). Sex differences and individual differences in cognitive performance and their relationship to endogenous gonadal hormones and gonadotropins. Behav Neurosci 119 (1): 104–17.
Halari, R., and V. Kumari (2005). Comparable cortical activation with inferior performance in women during a novel cognitive inhibition task. Behav Brain Res 158 (1): 167–73.
Halari, R., V. Kumari, et al. (2004). The relationship of sex hormones and cortisol with cognitive functioning in schizophrenia. J Psychopharmacol 18 (3): 366–74.
Halari, R., T. Sharma, et al. (2006). Comparable fMRI activity with differential behavioural performance on mental rotation and overt verbal fluency task in healthy men and women. Exp Brain Res 169 (1): 1–14.
Halbreich, U. (2006). Major depression is not a diagnosis, it is a departure point to differential diagnosis—clinical and hormonal considerations. Psychoneuroendocrinology 31 (1): 16–22.
Halbreich, U., L. A. Lumley, et al. (1995). Possible acceleration of age effects on cognition following menopause. J Psychiatr Res 29 (3): 153–63.
Hall, J. A. (1978). Gender effects in decoding non verbal cues. Psychol Bull 85: 8845–57.
Hall, J. A. (1984). Nonverbal sex differences: Communication accuracy and expressive style. Baltimore: Johns Hopkins University Press.
Hall, J. A., J. D. Carter, and T. G. Horgan (2000). Gender differences in the nonverbal communication of emotion. In A. H. Fischer, ed., Gender and Emotion: Social Psychological Perspectives, 97–117. London: Cambridge University Press.
Hall, L. A., A. R. Peden, et al. (2004). Parental bonding: A key factor for mental health of college women. Issues Ment Health Nurs 25 (3): 277–91.
Halpern, C. T., B. Campbell, et al. (2002). Associations between stress reactivity and sexual and nonsexual risk taking in young adult human males. Horm Behav 42 (4): 387–98.
Halpern, C. T., J. R. Udry, et al. (1997). Testosterone predicts initiation of coitus in adolescent females. Psychosom Med 59 (2): 161–71.
Hamann, S. (2005). Sex differences in the responses of the human amygdala. Neuroscientist 11 (4): 288–93.
Hamilton, W. L., M. C. Diamond, et al. (1977). Effects of pregnancy and differential environments on rat cerebral cortical depth. Behav Biol 19 (3): 333–40.
Hammock, E. A., M. M. Lim, et al. (2005). Association of vasopressin 1a receptor levels with a regulatory microsatellite and behavior. Genes Brain Behav 4 (5): 289–301.
Hammock, E. A., and L. J. Young (2005). Microsatellite instability generates diversity in brain and sociobehavioral traits. Science 308 (5728): 1630–34.
Harman, S. M., E. A. Brinton, et al. (2004). Is the WHI relevant to HRT started in the perimenopause? Endocrine 24 (3): 195–202.
Harman, S. M., E. A. Brinton, et al. (2005). KEEPS: The Kronos Early Estrogen Prevention Study. Climacteric 8 (1): 3–12.
Harman, S. M., F. Naftolin, et al. (2005). Is the estrogen controversy over? Deconstructing the Women’s Health Initiative Study: A critical evaluation of the evidence. Ann NY Acad Sci 1052:43–56.
Harris, G. (2004). Pfizer gives up testing viagra on women. New York Times, February 28.
Harrison, K., ed. (1999). Tales from the screen: Enduring fright reactions to scary movies. Media Psychology, Spring: 15–22.
Haselton, M. G., D. M. Buss, et al. (2005). Sex, lies, and strategic interference: The psychology of deception between the sexes. Pers Soc Psychol Bull 31 (1): 3–23.
Hasser, C., L. Brizendine, et. al. (2006). To treat or not to treat? Depression in pregnancy and the use of SSRIs. Current Psychiatry 5 (4): 31–40.
Havlicek, J. (2005). Women prefer more dominant men for short-term mating before ovulation. Biol Letter 5 (2): 217–228.
Hawkes, K. (2003). Grandmothers and the evolution of human longevity. Am J Hum Biol 15 (3): 380–400.
Hawkes, K. (2004). Human longevity: The grandmother effect. Nature 428 (6979): 128–29.
Hawkes, K., J. F. O’Connell, et al. (1998). Grandmothering, menopause, and the evolution of human life histories. Proc Natl Acad Sci USA 95 (3): 1336–39.
Hayward, C., and K. Sanborn (2002). Puberty and the emergence of gender differences in psychopathology. J Adolesc Health 30 (4 Suppl.): 49–58.
Heinrichs, M., T. Baumgartner, et al. (2003). Social support and oxytocin interact to suppress cortisol and subjective responses to psychosocial stress. Biol Psychiatry 54 (12): 1389–98.
Heinrichs, M., G. Meinlschmidt, et al. (2001). Effects of suckling on hypothalamic-pituitary-adrenal axis responses to psychosocial stress in postpartum lactating women. J Clin Endocrinol Metab 86 (10): 4798–804.
Heinrichs, M., I. Neumann, et al. (2002). Lactation and stress: Protective effects of breast-feeding in humans. Stress 5 (3): 195–203.
Helson, R., and B. Roberts (1992). The personality of young adult couples and wives’ work patterns. J Pers 60 (3): 575–97.
Helson, R., and C. J. Soto (2005). Up and down in middle age: Monotonic and nonmonotonic changes in roles, status, and personality. J Pers Soc Psychol 89 (2): 194–204.
Helson, R., and S. Srivastava (2001). Three paths of adult development: Conservers, seekers, and achievers. J Pers Soc Psychol 80 (6): 995–1010.
Henderson, V. (2002). Protective effects of estrogen on aging and damaged neural systems. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 4, 821–40. San Diego: Academic Press.
Henderson, V. W., J. R. Guthrie, et al. (2003). Estrogen exposures and memory at midlife: A population-based study of women. Neurology 60 (8): 1369–71.
Herba, C. P. (2004). Annotation: Development of facial expression recognition from childhood to adolescence: Behavioural and neurological perspectives. J Child Psychol Psychiatry 45 (7): 1185–98.
Herbert, M. R., D. A. Ziegler, et al. (2005). Brain asymmetries in autism and developmental language disorder: A nested whole-brain analysis. Brain 128 (1): 213–26.
Herrera, E., N. Reissland, et al. (2004). Maternal touch and maternal child-directed speech: Effects of depressed mood in the postnatal period. J Affect Disord 81 (1): 29–39.
Hershberger, S. L., and N. L. Segal (2004). The cognitive, behavioral, and personality profiles of a male monozygotic triplet set discordant for sexual orientation. Arch Sex Behav 33 (5): 497–514.
Hickey, M., S. R. Davis, et al. (2005). Treatment of menopausal symptoms: What shall we do now? Lancet 366 (9483): 409–21.
Hill, C. A. (2002). Gender, relationship stage, and sexual behavior: The importance of partner emotional investment within specific situations. J Sex Res 39 (3): 228–40.
Hill, H., F. Ott, et al. (2006). Response execution in lexical decision tasks obscures sex-specific lateralization effects in language processing: Evidence from event-related potential measures during word reading. Cereb Cortex 16 (7): 978–89.
Hill, K. (1988). Trade offs in male and female re productive strategies among the Ache. In Human Reproductive Behavior: A Darwinian Perspective, ed. Bertzig, and Borgerhoff, et al., 215–39. New York: Cambridge University Press.
Hines, M. (2002). Sexual differentiation of human brain and behavior. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 4, 425–62. San Diego: Academic Press.
Hines, M., S. F. Ahmed, et al. (2003). Psychological outcomes and gender-related development in complete androgen insensitivity syndrome. Arch Sex Behav 32 (2): 93–101.
Hines, M., C. Brook, et al. (2004). Androgen and psychosexual development: Core gender identity, sexual orientation and recalled childhood gender role behavior in women and men with congenital adrenal hyperplasia (CAH). J Sex Res 41 (1): 75–81.
Hines, M., and F. R. Kaufman (1994). Androgen and the development of human sex-typical behavior: Rough-and-tumble play and sex of preferred playmates in children with congenital adrenal hyperplasia (CAH). Child Dev 65 (4): 1042–53.
Hittelman, J. H. (1979). Sex differences in neonatal eye contact time. MerrillPalmer Q 25:171–84.
Hodes, G. E., and T. J. Shors (2005). Distinctive stress effects on learning during puberty. Horm Behav 48 (2): 163–71.
Holdcroft, A., L. Hall, et al. (2005). Phosphor us-31 brain MR spectroscopy in women during and after pregnancy compared with nonpregnant control subjects. AJNR Am J Neuroradiol 26 (2): 352–56.
Holden, C. (2005). Sex and the suffering brain. Science 308 (5728): 1574.
Holmstrom, R. (1992). Female aggression among the great apes. In K. Bjorkqvist and P. Niemela, eds., Of Mice and Women: Aspects of Female Aggression, 295–306. San Diego: Academic Press.
Holstege, G., et al. (2003). Brain activation during female sexual orgasm. Soc Neurosci Abstr 727:7.
Hoover-Dempsey, K. W. (1986). Tears and weeping among professional women: In search of new understanding. Psychology of Women Quarterly 10:19–34.
Horgan, T. G., et al. (2004). Gender differences in memory for the appearance of others. Pers Soc Psychol Bull 30 (2): 185–96.
Howard, J. M. (2002). ‘Mitochondrial Eve,’ ‘Y Chromosome Adam,’ testosterone, and human evolution. Riv Biol 95 (2): 319–25.
Howes, C. (1988). Peer interactions of young children. Monographs of the Society for Research in Child Development, serial no. 217, 53 (1).
Hrdy, S. (1999). Mother Nature. New York: Pantheon.
Hrdy, S. (2005). Личная переписка.
Hrdy, S. B. (1974). Male-male competition and infanticide among the langurs (Presbytis entellus) of Abu, Rajasthan. Folia Primatol (Basel) 22 (1): 19–58.
Hrdy, S. B. (1977). Infanticide as a primate reproductive strategy. Am Sci 65 (1): 40–49.
Hrdy, S. B. (1997). Raising Darwin’s consciousness: Female sexuality and the prehominid origins of patriarchy. Human Nature 8 (1): 1–49.
Hrdy, S. B. (2000). The optimal number of fathers: Evolution, demography, and history in the shaping of female mate preferences. Ann NY Acad Sci 907: 75–96.
Huber, D., P. Veinante, et al. (2005). Vasopressin and oxytocin excite distinct neuronal populations in the central amygdala. Science 308 (5719): 245–48.
Hultcrantz, M. (2006). Estrogen and hearing: A summary of recent investigations. Acta Otolaryngol 126 (1): 10–14.
Hummel, T., F. Krone, et al. (2005). Androstadienone odor thresholds in adolescents. Horm Behav 47 (3): 306–10.
Huot, R. L., P. A. Brennan, et al. (2004). Negative affect in offspring of depressed mothers is predicted by infant cortisol levels at 6 months and maternal depression during pregnancy, but not postpartum. Ann NY Acad Sci 1032: 234–36.
Hyde, J. S. (1984). How large are gender differences in aggression? A developmental meta-analysis. Dev Psychol 20: 722–36.
Hyde, J. S. (1988). Gender differences in verbal ability: A meta-analysis. Psychol Bull 104 (1): 53–69.
Idiaka, T. (2001). fMRI study of age-related differences in the medial temporal lobe responses to emotional faces. Society for Neuroscience, New Orleans.
Iervolino, A. C., M. Hines, et al. (2005). Genetic and environmental influences on sex-typed behavior during the preschool years. Child Dev 76 (4): 826–40.
Imperato-McGinley, J. (2002). Gender and behavior in subjects with genetic defects in male sexual differentiation. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 5, 303–46. San Diego: Academic Press.
Insel, T. R. (2003). Is social attachment an addictive disorder? Physiol Behav 79 (3): 351–57.
Insel, T. R., and R. D. Fernald (2004). How the brain processes social information: Searching for the social brain. Annu Rev Neurosci 27:697–722.
Insel, T. R., B. S. Gingrich, et al. (2001). Oxytocin: Who needs it? Prog Brain Res 133: 59–66.
Insel, T. R., and L. J. Young (2000). Neuropeptides and the evolution of social behavior. Curr Opin Neurobiol 10 (6): 784–89.
Institute of Medicine. (2003). Gender issues in medicine: Working-Group on Gender Issues in Medicine. Institute of Medicine, November.
Irwing, P., and R. Lynn (2005). Sex differences in means and variability on the progressive matrices in university students: A meta-analysis. Br J Psychol 96 (Pt. 4): 505–24.
Jacklin, C., and E. Maccoby (1978). Social behavior at thirty-three months in same-sex and mixed-sex dyads. Child Dev 49: 557–69.
Jackson, A., D. Stephens, et al. (2005). Gender differences in response to lorazepam in a human drug discrimination study. J Psychopharmacol 19 (6): 614–19.
Jasnow, A. M., J. Schulkin, et al. (2006). Estrogen facilitates fear conditioning and increases corticotropin-releasing hormone mRNA expression in the central amygdala in female mice. Horm Behav 49 (2): 197–205.
Jausovec, N., and K. Jausovec (2005). Sex differences in brain activity related to general and emotional intelligence. Brain Cogn 59 (3): 277–86.
Jawor, J. M., R. Young, et al. (2006). Females competing to reproduce: Dominance matters but testosterone may not. Horm Behav 49 (3): 362–68.
Jenkins, W. J., and J. B. Becker (2003). Dynamic increases in dopamine during paced copulation in the female rat. Eur J Neurosci 18 (7): 1997–2001.
Jensvold, M. E. (1996). Psychopharmacology and women: Sex, gender and hormones. Washington: APA Press.
Joffe, H., and L. S. Cohen (1998). Estro gen, serotonin, and mood disturbance: Where is the therapeutic bridge? Biol Psychiatry 44 (9): 798–811.
Joffe, H., L. S. Cohen, et al. (2003). Impact of oral contraceptive pill use on premenstrual mood: Predictors of improvement and deterioration. Am J Obstet Gynecol 189 (6): 1523–30.
Joffe, H., J. E. Hall, et al. (2002). Vasomotor symptoms are associated with depression in perimenopausal women seeking primary care. Menopause 9 (6): 392–98.
Joffe, H., C. N. Soares, et al. (2003). Assessment and treatment of hot flushes and menopausal mood disturbance. Psychiatr Clin North Am 26 (3): 563–80.
Joffe, H. (2006). Личная переписка.
Johns, J. M., D. A. Lubin, et al. (2004). Gestational treatment with cocaine and fluoxetine alters oxytocin receptor number and binding affinity in lactating rat dams. Int J Dev Neurosci 22 (5–6): 321–28.
Johnston, A. L., and S. E. File (1991). Sex differences in animal tests of anxiety. Physiol Behav 49 (2): 245–50.
Jones, B. A., and N. V. Watson (2005). Spatial memory performance in androgen insensitive male rats. Physiol Behav 85 (2): 135–41.
Jones, N. A., T. Field, et al. (2004). Greater right frontal EEG asymmetry and nonemphathic behavior are observed in children prenatally exposed to cocaine. Int J Neurosci 114 (4): 459–80.
Jordan, K., T. Wustenberg, et al. (2002). Women and men exhibit different cortical activation patterns during mental rotation tasks. Neuropsychologia 40 (13): 2397–408.
Jorm, A. F., K. B. Dear, et al. (2003). Cohort difference in sexual orientation: Results from a large age-stratified population sample. Gerontology 49 (6): 392–95.
Josephs, R. A., H. R. Markus, et al. (1992). Gender and self-esteem. J Pers Soc Psychol 63 (3): 391–402.
Jovanovic, T., S. Szilagyi, et al. (2004). Menstrual cycle phase effects on prepulse inhibition of acoustic startle. Psychophysiology 41 (3): 401–6.
Kaiser, J. (2005). Gender in the pharmacy: Does it matter? Science 308 (5728): 1572.
Kaiser, S., and N. Sachser (2005). The effects of prenatal social stress on behaviour: Mechanisms and function. Neurosci Biobehav Rev 29 (2): 283–94.
Kajantie, E. (2006). The effects of sex and hormonal status on the physiological response to acute psychosocial stress. Psychoneuroendocrinology 31 (2): 151–78.
Kanin, E. (1970). A research note on male-female differentials in the experience of heterosexual love. J Sex Res 6 (1): 64–72.
Kaufman, J., B. Z. Yang, et al. (2004). Social supports and serotonin transporter gene moderate depression in maltreated children. Proc Natl Acad Sci USA 101 (49): 17316–21.
Kaufman, J. M., and A. Vermeulen (2005). The decline of androgen levels in elderly men and its clinical and therapeutic implications. Endocr Rev 26 (6): 833–76.
Keller-Wood, M., J. Silbiger, et al. (1988). Progesterone attenuates the inhibition of adrenocorticotropin responses by cortisol in nonpregnant ewes. Endocrinology 123 (1): 647–51.
Kendler, K. S., M. Gatz, et al. (2006). A Swedish national twin study of lifetime major depression. Am J Psychiatry 163 (1): 109–14.
Kendler, K. S., L. M. Thornton, et al. (2000). Stressful life events and previous episodes in the etiology of major depression in women: An evaluation of the ‘kindling’ hypothesis. Am J Psychiatry 157 (8): 1243–51.
Kendrick, K. M. (2000). Oxytocin, motherhood and bonding. Exp Physiol 85 (Spec. No.): 111S–124S.
Kendrick, K. M., A. P. Da Costa, et al. (1997). Neural control of maternal behavior and olfactory recognition of offspring. Brain Res Bull 44: 383–95.
Kendrick, K. M., F. Levy, et al. (1992). Changes in the sensory processing of olfactory signals induced by birth in sleep. Science 256 (5058): 833–36.
Kenyon, C. (2005). Личная переписка.
Kenyon, C. (2005). The plasticity of aging: Insights from long-lived mutants. Cell 120 (4): 449–60.
Keverne, E. B., C. M. Nevison, and F. L. Martel (1999). Early learning and the social bond. In C. S. Carter, I. I. Lederhendler, and B. Kirkpatrick, eds., The Integrative Neurobiology of Affiliation, 263–74. Cambridge, MA: MIT Press.
Kiecolt-Glaser, J. K., R. Glaser, et al. (1998). Marital stress: Immunologic, neuroendocrine, and autonomic correlates. Ann NY Acad Sci 840: 656–63.
Kiecolt-Glaser, J. K., T. J. Loving, et al. (2005). Hostile marital inter actions, proinflammatory cytokine production, and wound healing. Arch Gen Psychiatry 62 (12): 1377–84.
Kiecolt-Glaser, J. K., T. Newton, et al. (1996). Marital conflict and endocrine function: Are men really more physiologically affected than women? J Consult Clin Psychol 64 (2): 324–32.
Kimura, K., M. Ote, et al. (2005). Fruitless specifies sexually dimorphic neural circuitry in the Drosophila brain. Nature 438 (7065): 229–33.
Kinnunen, A. K., J. I. Koenig, et al. (2003). Repeated variable prenatal stress alters pre– and postsynaptic gene expression in the rat frontal pole. J Neurochem 86 (3): 736–48.
Kinsley, C. H., L. Madonia, et al. (1999). Motherhood improves learning and memory. Nature 402 (6758): 137–38.
Kinsley, C. H., R. Trainer, et al. (2006). Motherhood and the hormones of pregnancy modify concentrations of hippocampal neuronal dendritic spines. Horm Behav 49 (2): 131–42.
Kirsch, P., C. Esslinger, et al. (2005). Oxytocin modulates neural circuitry for social cognition and fear in humans. J Neurosci 25 (49): 11489–93.
Kirschbaum, C., B. M. Kudielka, et al. (1999). Impact of gender, menstrual cycle phase, and oral contraceptives on the activity of the hypothalamus-pituitary-adrenal axis. Psychosom Med 61 (2): 154–62.
Klatzkin, R. R., A. L. Morrow, et al. (2006). Histories of depression, allopregnanolone responses to stress, and premenstrual symptoms in women. Biol Psychol 71 (1): 2–11.
Klein, L. C., and E. J. Corwin (2002). Seeing the unexpected: How sex differences in stress responses may provide a new perspective on the manifestation of psychiatric disorders. Curr Psychiatry Rep 4 (6): 441–48.
Knafo, A., A. C. Iervolino, et al. (2005). Masculine girls and feminine boys: Genetic and environmental contributions to atypical gender development in early childhood. J Pers Soc Psychol 88 (2): 400–12.
Knaus, T. A., A. M. Bollich, et al. (2004). Sex-linked differences in the anatomy of the perisylvian language cortex: A volumetric MRI study of gray matter volumes. Neuropsychology 18 (4): 738–47.
Knaus, T. A., A. M. Bollich, et al. (2006). Variability in perisylvian brain anatomy in healthy adults. Brain Lang 97 (2): 219–32.
Knickmeyer, R., S. Baron-Cohen, et al. (2006). Androgens and autistic traits: A study of individuals with congenital adrenal hyperplasia. Horm Behav 50 (1): 148–53.
Knickmeyer, R., S. Baron-Cohen, et al. (2005). Foetal testosterone, social relationships, and restricted interests in children. J Child Psychol Psychiatry 46 (2): 198–210.
Knickmeyer, R. C., S. Wheelwright, et al. (2005). Gender-typed play and amniotic testosterone. Dev Psychol 41 (3): 517–28.
Knight, G., I. Gunthrie, et al. (2002). Emotional arousal and gender differences in aggression: A meta-analysis. Aggressive Behavior 28: 366–93.
Koch, P. (2005). Feeling Frumpy”: The relationships between body i and sexual response changes in midlife women. J Sex Res 42 (3): 212–19.
Kochanska, G., K. DeVet, et al. (1994). Maternal reports of conscience development and temperament in young children. Child Dev 65 (3): 852–68.
Kochunov, P., J. F. Mangin, et al. (2005). Age-related morphology trends of cortical sulci. Hum Brain Mapp 26 (3): 210–20.
Komesaroff, P. A., M. D. Esler, et al. (1999). Estrogen supplementation attenuates glucocorticoid and catecholamine responses to mental stress in perimenopausal women. J Clin Endocrinol Metab 84 (2): 606–10.
Korol, D. L. (2004). Role of estrogen in balancing contributions from multiple memory systems. Neurobiol Learn Mem 82 (3): 309–23.
Korol, D. L., E. L. Malin, et al. (2004). Shifts in prefer red learning strategy across the estrous cycle in female rats. Horm Behav 45 (5): 330–38.
Kosfeld, M., M. Heinrichs, et al. (2005). Oxytocin increases trust in humans. Nature 435 (7042): 673–76.
Kravitz, H. (2005). Relationship of day-to-day reproductive levels to sleep in midlife women. Arch Intern Med 165: 2370–76.
Kring, A. M. (2000). Gender and anger. In Gender and Emotion: Social Psychological Perspectives: Studies in Emotion and Social Interaction, ed. A. H. Fischer, 2nd series (211–31). New York: Cambridge University Press.
Kring, A. M. (1998). Sex differences in emotion: Expression, experience, and physiology. J Pers Soc Psychol 74 (3): 686–703.
Krpan, K. M., R. Coombs, et al. (2005). Experiential and hormonal correlates of maternal behavior in teen and adult mothers. Horm Behav 47 (1): 112–22.
Krueger, R. B., and M. S. Kaplan (2002). Treatment resources for the paraphilic and hypersexual disorders. J Psychiatr Pract 8 (1): 59–60.
Kruijver, F. P., A. Fernandez-Guasti, et al. (2001). Sex differences in androgen receptors of the human mamillary bodies are related to endocrine status rather than to sexual orientation or transsexuality. J Clin Endocrinol Metab 86 (2): 818–27.
Kudielka, B. M., A. Buske-Kirschbaum, et al. (2004). HPA axis responses to laboratory psychosocial stress in healthy elderly adults, younger adults, and children: Impact of age and gender. Psychoneuroendocrinology 29 (1): 83–98.
Kudielka, B. M., and C. Kirschbaum (2005). Sex differences in HPA axis responses to stress: A review. Biol Psychol 69 (1): 113–32.
Kudielka, B. M., A. K. Schmidt-Reinwald, et al. (1999). Psychological and endocrine responses to psychosocial stress and dexamethasone/corticotropin-releasing hormone in healthy postmenopausal women and young controls: The impact of age and a two-week estradiol treatment. Neuroendocrinology 70 (6): 422–30.
Kuhlmann, S., C. Kirschbaum, et al. (2005). Effects of oral cortisol treatment in healthy young women on memory retrieval of negative and neutral words. Neurobiol Learn Mem 83 (2): 158–62.
Kuhlmann, S., and O. T. Wolf (2005). Cortisol and memory retrieval in women: influence of menstrual cycle and oral contraceptives. Psychopharmacology (Berl) 183 (1): 65–71.
Kurosaki, M., N. Shirao, et al. (2006). Distorted is of one’s own body activates the prefrontal cortex and limbic/paralimbic system in young women: A functional magnetic resonance imaging study. Biol Psychiatry 59 (4): 380–86.
Kurshan, N., and C. Neill Epperson (2006). Oral contraceptives and mood in women with and without premenstrual dysphoria: A theoretical model. Arch Women Ment Health 9 (1): 1–14.
Labouvie-Vief, G., M. A. Lumley, et al. (2003). Age and gender differences in cardiac reactivity and subjective emotion responses to emotional autobiographical memories. Emotion 3 (2): 115–26.
Ladd, C. O., D. J. Newport, et al. (2005). Venlafaxine in the treatment of depressive and vasomotor symptoms in women with perimenopausal depression. Depress Anxiety 22 (2): 94–97.
Lakoff, R. (1976). Language and Women’s Place. New York: Harper & Row.
Lambert, K. G., A. E. Berry, et al. (2005). Pup exposure differentially enhances foraging ability in primiparous and nulliparous rats. Physiol Behav 84 (5): 799–806.
Laumann, E. O., A. Nicolosi, et al. (2005). Sexual problems among women and men aged 40–80: Prevalence and correlates identified in the Global Study of Sexual Attitudes and Behaviors. Int J Impot Res 17 (1): 39–57.
Laumann, E. O., A. Paik, et al. (1999). Sexual dysfunction in the United States: Prevalence and predictors. JAMA 281 (6): 537–44.
Lavelli, M., and A. Fogel (2002). Developmental changes in mother-infant face-to-face communication: Birth to 3 months. Dev Psychol 38 (2): 288–305.
Lawal, A., M. Kern, et al. (2005). Cingulate cortex: A closer look at its gut-related functional topography. Am J Physiol Gastrointest Liver Physiol 289 (4): G722–30.
Lawrence, P. (2006). Men, women and ghosts in science. PLoS Biology 4 (1): 19.
Lawrence, P. A. (2003). The politics of publication. Nature 422 (6929): 259–61.
Leaper, C., and T. E. Smith (2004). A meta-analytic review of gender variations in children’s language use: Talkativeness, affiliative speech, and assertive speech. Dev Psychol 40 (6): 993–1027.
Leckman, J. F., R. Feldman, et al. (2004). Primary parental preoccupation: Circuits, genes, and the crucial role of the environment. J Neural Transm 111 (7): 753–71.
Leckman, J. F., and L. C. Mayes (1999). Preoccupations and behaviors associated with romantic and parental love: Perspectives on the origin of obsessive-compulsive disorder. Child Adolesc Psychiatr Clin N Am 8 (3): 635–65.
Lederman, S. A. (2004). Influence of lactation on body weight regulation. Nutr Rev 62 (7, Pt. 2): S112–19.
Lederman, S. A., V. Rauh, et al. (2004). The effects of the World Trade Center event on birth outcomes among term deliveries at three lower Manhattan hospitals. Environ Health Perspect 112 (17): 1772–78.
Lee, M., U. F. Bailer, et al. (2005). Relationship of a 5-HT transporter functional polymorphism to 5-HT1A receptor binding in healthy women. Mol Psychiatry 10 (8): 715–16.
Lee, T. M., H. L. Liu, et al. (2002). Gender differences in neural correlates of recognition of happy and sad faces in humans assessed by functional magnetic resonance imaging. Neurosci Lett 333 (1): 131–36.
Lee, T. M., H. L. Liu, et al. (2005). Neural activities associated with emotion recognition observed in men and women. Mol Psychiatry 10 (5): 450–55.
Leeb, R. T. R., and F. Gillian (2004). Here’s looking at you, kid! A longitudinal study of perceived gender differences in mutual gaze behavior in young infants. Sex Roles 50 (1–2): 1–5.
Legato, M. J. (2005). Men, women, and brains: What’s hardwired, what’s learned, and what’s controversial. Gend Med 2 (2): 59–61.
Leibenluft, E., M. I. Gobbini, et al. (2004). Mothers’ neural activation in response to pictures of their children and other children. Biol Psychiatry 56 (4): 225–32.
Leppänen, J. M. H. (2001). Emotion recognition and social adjustment in school-aged girls and boys. Scand J Psychol 42 (5): 429–35.
Leresche, L., L. A. Mancl, et al. (2005). Relationship of pain and symptoms to pubertal development in adolescents. Pain 118 (1–2): 201–9.
LeVay, S. (1991). A difference in hypothalamic structure between heterosexual and homosexual men. Science 253 (5023): 1034–37.
Levenson, R. W. (2003). Blood, sweat, and fears: The autonomic architecture of emotion. Ann NY Acad Sci 1000: 348–66.
Levesque, J., F. Eugene, et al. (2003). Neural circuitry underlying voluntary suppression of sadness. Biol Psychiatry 53 (6): 502–10.
Levesque, J., Y. Joanette, et al. (2003). Neural correlates of sad feelings in healthy girls. Neuroscience 121 (3): 545–51.
Lewis, D. A., D. Cruz, et al. (2004). Postnatal development of prefrontal inhibitory circuits and the pathophysiology of cognitive dysfunction in schizophrenia. Ann NY Acad Sci 1021: 64–76.
Lewis, M. (1997). Social behavior and language acquisition. In Interactional conversation and the development of language, ed. B. Haslett, 313–30. New York: Wiley.
Li, C. S., T. R. Kosten, et al. (2005). Sex differences in brain activation during stress iry in abstinent cocaine users: A functional magnetic resonance imaging study. Biol Psychiatry 57 (5): 487–94.
Li, H., S. Pin, et al. (2005). Sex differences in cell death. Ann Neurol 58 (2): 317–21.
Li, L., E. B. Keverne, et al. (1999). Regulation of maternal behavior and offspring growth by paternally expressed Peg3. Science 284 (5412): 330–33.
Li, M., and A. S. Fleming (2003). The nucleus accumbens shell is critical for normal expression of pup-retrieval in postpartum female rats. Behav Brain Res 145 (1–2): 99–111.
Li, R., and Y. Shen (2005). Estrogen and brain: Synthesis, function and diseases. Front Biosci 10: 257–67.
Li, Z. J., H. Matsuda, et al. (2004). Gender difference in brain perfusion 99mTcECD SPECT in aged healthy volunteers after correction for partial volume effects. Nucl Med Commun 25 (10): 999–1005.
Light, K. C., K. M. Grewen, et al. (2004). Deficits in plasma oxytocin responses and increased negative affect, stress, and blood pressure in mothers with cocaine exposure during pregnancy. Addict Behav 29 (8): 1541–64.
Light, K. C., K. M. Grewen, et al. (2005). More frequent partner hugs and higher oxytocin levels are linked to lower blood pressure and heart rate in premenopausal women. Biol Psychol 69 (1): 5–21.
Light, K. C., K. M. Grewen, et al. (2005). Oxytocinergic activity is linked to lower blood pressure and vascular resistance during stress in postmenopausal women on estrogen replacement. Horm Behav 47 (5): 540–48.
Light, K. C., T. E. Smith, et al. (2000). Oxytocin responsivity in mothers of infants: A preliminary study of relationships with blood pressure during laboratory stress and normal ambulatory activity. Health Psychol 19 (6): 560–67.
Lim, M. M., I. F. Bielsky, et al. (2005). Neuropeptides and the social brain: Potential rodent models of autism. Int J Dev Neurosci 23 (2–3): 235–43.
Lim, M. M., E. A. Hammock, et al. (2004). The role of vasopressin in the genetic and neural regulation of monogamy. J Neuroendocrinol 16 (4): 325–32.
Lim, M. M., A. Z. Murphy, et al. (2004). Ventral striatopallidal oxytocin and vasopressin V1a receptors in the monogamous prairie vole (Microtus ochrogaster). J Comp Neurol 468 (4): 555–70.
Lim, M. M., H. P. Nair, et al. (2005). Species and sex differences in brain distribution of corticotropin-releasing factor receptor subtypes 1 and 2 in monogamous and promiscuous vole species. J Comp Neurol 487 (1): 75–92.
Lim, M. M., Z. Wang, et al. (2004). Enhanced partner preference in a promiscuous species by manipulating the expression of a single gene. Nature 429 (6993): 754–57.
Lim, M. M., and L. J. Young (2004). Vasopressin-dependent neural circuits underlying pair bond formation in the monogamous prairie vole. Neuroscience 125 (1): 35–45.
Lobo, R. (2000). Menopause. San Diego: Academic Press.
Lobo, R. A. (2005). Appropriate use of hormones should alleviate concerns of cardiovascular and breast cancer risk. Maturitas 51 (1): 98–109.
Logsdon, M. C., K. Wisner, et al. (2006). Raising the awareness of primary care providers about postpartum depression. Issues Ment Health Nurs 27 (1): 59–73.
Lonstein, J. S. (2005). Reduced anxiety in postpartum rats requires recent physical interactions with pups, but is independent of suckling and peripheral sources of hormones. Horm Behav 47 (3): 241–55.
Lovell-Badge, R. (2005). Aggressive behaviour: Contributions from genes on the Y chromosome. Novartis Found Symp 268: 20–33; дискуссия: 33–41, 96–99.
Lovic, V., and A. S. Fleming (2004). Artificially-reared female rats show reduced prepulse inhibition and deficits in the attentional set shifting task-reversal of effects with material-like licking stimulation. Behav Brain Res 148 (1–2): 209–19.
Lu, N. Z., and C. L. Bethea (2002). Ovarian steroid regulation of 5-HT1A receptor binding and G protein activation in female monkeys. Neuropsychopharmacology 27 (1): 12–24.
Luisi, A. F., and J. E. Pawasauskas (2003). Treatment of premenstrual dysphoric disorder with selective serotonin reuptake inhibitors. Pharmacotherapy 23 (9): 1131–40.
Luna, B. (2004). Algebra and the adolescent brain. Trends Cogn Sci 8 (10): 437–39.
Luna, B., K. E. Garver, et al. (2004). Maturation of cognitive processes from late childhood to adulthood. Child Dev 75 (5): 1357–72.
Lunde, I., G. K. Larson, et al. (1991). Sexual desire, orgasm, and sexual fantasies: A study of 625 Danish women born in 1910, 1936 and 1958. J Sex Educ Ther 17: 62–70.
Lundstrom, J. N., M. Goncalves, et al. (2003). Psychological effects of subthreshold exposure to the putative human pheromone 4,16-androstadien-3-one. Horm Behav 44 (5): 395–401.
Lynam, D. (2004). Personality pathways to impulsive behavior and their relations to deviance: Results from three samples. Journal of Quantitative Criminology 20: 319–41.
McCarthy, M. M., C. H. McDonald, et al. (1996). An anxiolytic action of oxytocin is enhanced by estrogen in the mouse. Physiol Behav 60 (5): 1209–15.
McClintock, M. (2002). Pheromones, odors and vasanas: The neuroendocrinology of social chemosignals in humans and animals. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 1, 797–870.
McClintock, M. K. (1998). On the nature of mammalian and human pheromones. Ann NY Acad Sci 855: 390–92.
McClintock, M. K., S. Bullivant, et al. (2005). Human body scents: Conscious perceptions and biological effects. Chem Senses 30 (Suppl. 1): i135–i137.
McClure, E. B. (2000). A meta-analytic review of sex differences in facial expression processing and their development in infants, children, and adolescents. Psychol Bull 126 (3): 424–53.
McClure, E. B., C. S. Monk, et al. (2004). A developmental examination of gender differences in brain engagement during evaluation of threat. Biol Psychiatry 55 (11): 1047–55.
Maccoby, E. E. (1959). Role-taking in childhood and its consequences for social learning. Child Dev 30 (2): 239–52.
Maccoby, E. E. (1998). The Two Sexes: Growing Up Apart, Coming Together. Cambridge, MA: Harvard University Press.
Maccoby, E. E. (2005). Личная переписка.
Maccoby, E. E., and C. N. Jacklin (1973). Stress, activity, and proximity seeking: Sex differences in the year-old child. Child Dev 44 (1): 34–42.
Maccoby, E. E., and C. N. Jacklin (1980). Sex differences in aggression: A rejoinder and reprise. Child Dev 51 (4): 964–80.
Maccoby, E. E., and C. N. Jacklin (1987). Gender segregation in childhood. Adv Child Dev Behav 20: 239–87.
McCormick, C. M., and E. Mahoney (1999). Persistent effects of prenatal, neonatal, or adult treatment with flutamide on the ypothalamic-pituitaryadrenal stress response of adult male rats. Horm Behav 35 (1): 90–101.
McEwen, B. S. (2001). Invited review: Estrogen’s effects on the brain: Multiple sites and molecular mechanisms. J Appl Physiol 91 (6): 2785–801.
McEwen, B. S., and J. P. Olie (2005). Neurobiology of mood, anxiety, and emotions as revealed by studies of a unique antidepressant: Tianeptine. Mol Psychiatry 10 (6): 525–37.
McFadden, D., and E. G. Pasanen (1998). Comparison of the auditory systems of heterosexuals and homosexuals: Click-evoked otoacoustic emissions. Proc Natl Acad Sci USA 95 (5): 2709–13.
McFadden, D., and E. G. Pasanen (1999). Spontaneous otoacoustic emissions in heterosexuals, homosexuals, and bisexuals. J Acoust Soc Am 105 (4): 2403–13.
McGinnis, M. Y. (2004). Anabolic androgenic steroids and aggression: Studies using animal models. Ann NY Acad Sci 1036:399–415.
McManis, M. H., M. M. Bradley, et al. (2001). Emotional reactions in children: Verbal, physiological, and behavioral responses to affective pictures. Psychophysiology 38 (2): 222–31.
Maciejewski, P. K., H. G. Prigerson, et al. (2001). Sex differences in event-related risk for major depression. Psychol Med 31 (4): 593–604.
Mackey, R. (2001). Psychological intimacy in the lasting relationships of heterosexual and same-gender couples. Sex Roles 43 (3–4): 201.
Mackie, D. M., T. Devos, et al. (2000). Intergroup emotions: Explaining offensive action tendencies in an intergroup context. J Pers Soc Psychol 79 (4): 602–16.
Madden, T. E., L. F. Barrett, et al. (2000). Sex differences in anxiety and depression: Empirical evidence and methodological questions. In Gender and Emotion: Social Psychological Perspectives: Studies in Emotion and Social Interaction, ed. A. H. Fischer, 2nd series, 277–98. New York: Cambridge University Press.
Maestripieri, D. (2005). Early experience affects the intergenerational transmission of infant abuse in rhesus monkeys. Proc Natl Acad Sci USA 102 (27): 9726–29.
Maestripieri, D. (2005). Effects of early experience on female behavioural and reproductive development in rhesus macaques. Proc Biol Sci 272 (1569): 1243–48.
Maestripieri, D., S. G. Lindell, et al. (2005). Neurobiological characteristics of rhesus macaque abusive mothers and their relation to social and maternal behavior. Neurosci Biobehav Rev 29 (1): 51–57.
Magalhaes, P. V., and R. T. Pinheiro (2006). Pharmacological treatment of postpartum depression. Acta Psychiatr Scand 113 (1): 75–76.
Maki, P. M., A. B. Zonderman, et al. (2001). Enhanced verbal memory in nondemented elderly women receiving hormone-replacement therapy. Am J Psychiatry 158 (2): 227–33.
Malatesta, C. Z., and J. M. Haviland (1982). Learning display rules: The socialization of emotion expression in infancy. Child Dev 53 (4): 991–1003.
Mandal, M. K. (1985). Perception of facial affect and physical proximity. Percept Mot Skills 60 (3): 782.
Mani, S. (2002). Mechanisms of progesterone receptor action in the brain. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 3, 643–82. San Diego: Academic Press.
Mann, P. E., and J. A. Babb (2005). Neural steroid hormone receptor gene expression in pregnant rats. Brain Res Mol Brain Res 142 (1): 39–46.
Manning, J. T., A. Stewart, et al. (2004). Sex and ethnic differences in 2nd to 4th digit ratio of children. Early Hum Dev 80 (2): 161–68.
Marshall, E. (2005). From dearth to deluge. Science 308 (5728): 1570.
Martel, F. L., C. M. Nevison, et al. (1993). Opioid receptor blockade reduces maternal affect and social grooming in rhesus monkeys. Psychoneuroendocrinology 18 (4): 307–21.
Martin-Loeches, M., R. M. Orti, et al. (2003). A comparative analysis of the modification of sexual desire of users of oral hormonal contraceptives and intrauterine contraceptive devices. Eur J Contracept Reprod Health Care 8 (3): 129–34.
Masoni, S., A. Maio, et al. (1994). The couvade syndrome. J Psychosom Obstet Gynaecol 15 (3): 125–31.
Mass, J. (1998). Sleep: The Revolutionary Program that Prepares Your Mind for Peak Performance. New York: HarperCollins.
Mathews, G. A., B. A. Fane, et al. (2004). Androgenic influences on neural asymmetry: Handedness and language lateralization in individuals with congenital adrenal hyperplasia. Psychoneuroendocrinology 29 (6): 810–22.
Matthews, T. J., P. Abdelbaky, et al. (2005). Social and sexual motivation in the mouse. Behav Neurosci 119 (6): 1628–39.
Matthiesen, A. S., A. B. Ransjo-Arvidson, et al. (2001). Postpartum maternal oxytocin release by newborns: Effects of infant hand massage and sucking. Birth 28 (1): 13–19.
Mazure, C. M., and P. K. Maciejewski (2003). A model of risk for major depression: Effects of life stress and cognitive style vary by age. Depress Anxiety 17 (1): 26–33.
Meaney, M. (2001). From a culture of blame to a culture of safety – the role of institutional ethics committees. Bioethics Forum 17 (2): 32–42.
Meaney, M. J. (2001). Maternal care, gene expression, and the transmission of individual differences in stress reactivity across generations. Annu Rev Neurosci 24:1161–92.
Meaney, M. J., and M. Szyf (2005). Environmental programming of stress responses through DNA methylation: Life at the interface between a dynamic environment and a fixed genome. Dialogues Clin Neurosci 7 (2): 103–23.
Meaney, M. J., and M. Szyf (2005). Maternal care as a model for experience-dependent chromatin plasticity? Trends Neurosci 28 (9): 456–63.
Mellon, S., L. Brizendine, and S. Conrad (2004). Neurosteroids, PMS and depression. Behavioral Pharmacology 15: 22–28.
Mellon, S., S. Conrad, et al. (2006). Allopregnanolone synthesis vs cycle vs normal vs PMDD. Готовится к публикации.
Mendelsohn, M. E., and R. H. K aras (2005). Molecular and cellular basis of cardiovascular gender differences. Science 308 (5728): 1583–87.
Mendoza, E., and G. Carballo (1999). Vocal tremor and psychological stress. J Voice 13 (1): 105–12.
Mendoza, S. P. (1999). Attachment relationships in New World primates. In C. S. Carter, I. I. Lederhendler, and B. Kirkpatrick, eds., The Integrative Neurobiology of Affiliation, 93–100. Cambridge, MA: MIT Press.
Merzenich, M. M., J. H. Kaas, et. al. (1983). Topographic reorganization of somatosensory cortical areas 3b and 1 in adult monkeys following restricted deafferentation. Neuroscience 8 (1): 33–35.
Miller, G. E., N. Rohleder, et al. (2006). Clinical depression and regulation of the inflammatory response during acute stress. Psychosom Med 67 (5): 679–87.
Miller, K. J., J. C. Conney, et al. (2002). Mood symptoms and cognitive performance in women estrogen users and nonusers and men. J Am Geriatr Soc 50 (11): 1826–30.
Miller, S. M., and J. S. Lonstein (2005). Dopamine d1 and d2 receptor antagonism in the preoptic area produces different effects on maternal behavior in lactating rats. Behav Neurosci 119 (4): 1072–83.
Mitchell, J. P., M. R. Banaji, et al. (2005). The link between social cognition and self-referential thought in the medial prefrontal cortex. J Cogn Neurosci 17 (8): 1306–15.
Moffitt, T. (2001). Sex Differences in Antisocial Behavior. Cambridge: Cambridge University Press.
Mogi, K., T. Funabashi, et al. (2005). Sex difference in the response of melanin-concentrating hormone neurons in the lateral hypothalamic area to glucose, as revealed by the expression of phosphorylated cyclic adenosine 3’, 5’-monophosphate response element-binding protein. Endocrinology 146 (8): 3325–33.
Monks, D. A., J. S. Lonstein, et al. (2003). Got milk? Oxytocin triggers hippocampal plasticity. Nat Neurosci 6 (4): 327–28.
Monnet, F. P., and T. Maurice (2006). The sigma(1) protein as a target for the non-genomic effects of neuro(active) steroids: Molecular, physiological, and behavioral aspects. J Pharmacol Sci 100 (2): 93–118.
Morgan, H. D., A. S. Fleming, et al. (1992). Somatosensory control of the onset and retention of maternal responsiveness in primiparous Sprague-Dawley rats. Physiol Behav 51 (3): 549–55.
Morgan, M. A., J. Schulkin, et al. (2004). Estrogens and non-reproductive behaviors related to activity and fear. Neurosci Biobehav Rev 28 (1): 55–63.
Morgan, M. L., I. A. Cook, et al. (2005). Estrogen augmentation of antidepressants in perimenopausal depression: A pilot study. J Clin Psychiatry 66 (6): 774–80.
Morley-Fletcher, S., M. Puopolo, et al. (2004). Prenatal stress affects 3,4-methylenedioxymethamphetamine pharmacokinetics and drug-induced motor alterations in adolescent female rats. Eur J Pharmacol 489 (1–2): 89–92.
Morley-Fletcher, S., M. Rea, et al. (2003). Environmental enrichment during adolescence reverses the effects of prenatal stress on play behaviour and HPA axis reactivity in rats. Eur J Neurosci 18 (12): 3367–74.
Morse, C. A., and K. Rice (2005). Memory after menopause: Preliminary considerations of hormone influence on cognitive functioning. Arch Women Ment Health 8 (3): 155–62.
Motzer, S. A., and V. Hertig (2004). Stress, stress response, and health. Nurs Clin North Am 39 (1): 1–17.
Mowlavi, A., D. Cooney, et al. (2005). Increased cutaneous nerve fibers in female specimens. Plast Reconstr Surg 116 (5): 1407–10.
Muller, M., D. E. Grobbee, et al. (2005). Endogenous sex hormones and metabolic syndrome in aging men. J Clin Endocrinol Metab 90 (5): 2618–23.
Muller, M., M. E. Keck, et al. (2002). Genetics of endocrine-behavior interactions. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 5, 263–302. San Diego: Academic Press.
Mumme, D. L., A. Fernald, et al. (1996). Infants’ responses to facial and vocal emotional signals in a social referencing paradigm. Child Dev 67 (6): 3219–37.
Murabito, J. M., Q. Yang, et al. (2005). Heritability of age at natural menopause in the Framingham Heart Study. J Clin Endocrinol Metab 90 (6): 3427–30.
Murphy, C. T., S. A. McCarroll, et al. (2003). Genes that act downstream of DAF-16 to influence the lifespan of Caenorhabditis elegans. Nature 424 (6946): 277–83.
Muscarella, F., V. A. Elias, et al. (2004). Brain differentiation and preferred partner characteristics in heterosexual and homosexual men and women. Neuro Endocrinol Lett 25 (4): 297–301.
Must, A., E. N. Naumova, et al. (2005). Childhood overweight and maturational timing in the development of adult overweight and fatness: The Newton Girls Study and its follow-up. Pediatrics 116 (3): 620–27.
Mustanski, B. S., M. G. Dupree, et al. (2005). A genome-wide scan of male sexual orientation. Hum Genet 116 (4): 272–78.
Naftolin, F. (2005). Prevention during the menopause is critical for good health: Skin studies support protracted hormone therapy. Fertil Steril 84 (2): 293–94; дискуссия: 295.
Nagy, E. (2001). Different emergence of fear expression in infant boys and girls. Infant Behavior and Development 24:189–94.
Naliboff, B. D., S. Berman, et al. (2003). Sex-related differences in IBS patients: Central processing of visceral stimuli. Gastroenterology 124 (7): 1738–47.
Nawata, H., T. Yanase, et al. (2004). Adrenopause. Horm Res 62 (Suppl. 3): 110–14.
Neff, B. D. (2003). Decisions about parental care in response to perceived paternity. Nature 422 (6933): 716–19.
Neighbors, K. A., B. Gillespie, et al. (2003). Weaning practices among breastfeeding women who weaned prior to six months postpartum. J Hum Lact 19 (4): 374–80; анкетирование 381–85, 448.
Nelson, E. E., E. Leibenluft, et al. (2005). The social re-orientation of adolescence: A neuroscience perspective on the process and its relation to psychopathology. Psychol Med 35 (2): 163–74.
Netherton, C., I. Goodyer, et al. (2004). Salivary cortisol and dehydroepiandrosterone in relation to puberty and gender. Psychoneuroendocrinology 29 (2): 125–40.
Niederle, M. (2005). Why do women shy away from competition? Do men compete too much? NBER, рабочий доклад, July 2005.
Nishida, Y., M. Yoshioka, et al. (2005). Sexually dimorphic gene expression in the hypothalamus, pituitary gland, and cortex. Genomics 85 (6): 679–87.
Nitschke, J. B., E. E. Nelson, et al. (2004). Orbitofrontal cortex tracks positive mood in mothers viewing pictures of their newborn infants. Neuroi 21 (2): 583–92.
Oatridge, A., A. Holdcroft, et al. (2002). Change in brain size during and after pregnancy: Study in healthy women and women with preeclampsia. AJNR Am J Neuroradiol 23 (1): 19–26.
Oberman, L. M. (2005). Личная переписка: Возможно, у мужчин и женщин зеркальные нейроны функционируют по-разному.
Oberman, L. M., E. M. Hubbard, et al. (2005). EEG evidence for mirror neuron dysfunction in autism spectrum disorders. Brain Res Cogn Brain Res 24 (2): 190–98.
Ochsner, K. N., R. D. Ray, et al. (2004). For better or for worse: Neural systems supporting the cognitive down– and up-regulation of negative emotion. Neuroi 23 (2): 483–99.
O’Connell, H. E., K. V. Sanjeevan, et al. (2005). Anatomy of the clitoris. J Urol 174 (4, Pt. 1): 1189–95.
O’Connor, D. B., J. Archer, et al. (2004). Effects of testosterone on mood, aggression, and sexual behavior in young men: A double-blind, placebocontrolled, cross-over study. J Clin Endocrinol Metab 89 (6): 2837–45.
O’Day, D. H., M. Lydan, et al. (2001). Decreases in calmodulin binding proteins and calmodulin dependent protein phosphorylation in the medial preoptic area at the onset of maternal behavior in the rat. J Neurosci Res 64 (6): 599–605.
O’Day, D. H., L. A. Payne, et al. (2001). Loss of calcineurin from the medial preoptic area of primiparous rats. Biochem Biophys Res Commun 281 (4): 1037–40.
O’Hara, M. W., J. A. Schlechte, et al. (1991). Controlled prospective study of postpartum mood disorders: Psychological, environmental, and hormonal variables. J Abnorm Psychol 100 (1): 63–73.
O’Hara, M. W., J. A. Schlechte, et al. (1991). Prospective study of postpartum blues: Biologic and psychosocial factors. Arch Gen Psychiatry 48 (9): 801–6.
Ohnishi, T., Y. Moriguchi, et al. (2004). The neural network for the mirror system and mentalizing in normally developed children: An fMRI study. Neuroreport 15 (9): 1483–87.
Ojeda, S. (2002). Neuroendocrine regulation of puberty. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 4, 589–660. San Diego: Academic Press.
Olweus, D., A. Mattsson, et al. (1988). Circulating testosterone levels and aggression in adolescent males: A causal analysis. Psychosom Med 50 (3): 261–72.
OpenSpeechRecognizer (2005). Male and female spectral tones of voice. См. www.nuance.com.
Orzhekhovskaia, N. S. (2005). [Sex dimorphism of neuron-glia correlations in the frontal areas of the human brain]. Morfologiia 127 (1): 7–9.
Otte, C., S. Hart, et al. (2005). A meta-analysis of cortisol response to challenge in human aging: Importance of gender. Psychoneuroendocrinology 30 (1): 80–91.
Overman, W. H., J. Bachevalier, et al. (1996). Cognitive gender differences in very young children parallel biologically based cognitive gender differences in monkeys. Behav Neurosci 110 (4): 673–84.
Palermo, R. C. (2004). Photographs of facial expression: Accuracy, response times, and ratings of intensity. Behavior Research Methods, Instruments & Computers. Special Web-based archive of norms, stimuli, and data, Pt. 2, 36 (4): 634–38.
Panzer, C., S. Wise, et al. (2006). Impact of oral contraceptives on sex hormone-binding globulin and androgen levels: A retrospective study in women with sexual dysfunction. J Sex Med 3 (1): 104–13.
Papalexi, E., K. Antoniou, et al. (2005). Estrogens influence behavioral responses in a kainic acid model of neurotoxicity. Horm Behav 48 (3): 291–302.
Paris, R., and R. Helson (2002). Early mothering experience and personality change. J Fam Psychol 16 (2): 172–85.
Parry, B. (2002). Premenstrual dysphoric disorder PMDD. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 5, 531–52. San Diego: Academic Press.
Parsey, R. V., M. A. Oquendo, et al. (2002). Effects of sex, age, and aggressive traits in man on brain serotonin 5-HT1A receptor binding potential measured by PET using [C-11]WAY-100635. Brain Res 954 (2): 173–82.
Pasterski, V. L., M. E. Geffner, et al. (2005). Prenatal hormones and postnatal socialization by parents as determinants of male-typical toy play in girls with congenital adrenal hyperplasia. Child Dev 76 (1): 264–78.
Pattatucci, A. M., and D. H. Hamer (1995). Development and familiality of sexual orientation in females. Behav Genet 25 (5): 407–20.
Paus, T., A. Zijdenbos, et al. (1999). Structural maturation of neural pathways in children and adolescents: In vivo study. Science 283 (5409): 1908–11.
Pawluski, J. L., and L. A. Galea (2006). Hippocampal morphology is differentially affected by reproductive experience in the mother. J Neurobiol 66 (1): 71–81.
Pawluski, J. L., S. K. Walker, et al. (2006). Reproductive experience differentially affects spatial reference and working memory performance in the mother. Horm Behav 49 (2): 143–49.
Pazol, K., K. V. Northcutt, et al. (2005). Medroxyprogesterone acetate acutely facilitates and sequentially inhibits sexual behavior in female rats. Horm Behav 49 (1): 105–13.
Pedersen, C. A., and M. L. Boccia (2003). Oxytocin antagonism alters rat dams’ oral grooming and upright posturing over pups. Physiol Behav 80 (2–3): 233–41.
Pennebaker, J. W., C. J. Groom, et al. (2004). Testosterone as a social inhibitor: Two case studies of the effect of testosterone treatment on language. J Abnorm Psychol 113 (1): 172–75.
Perez-Martin, M., V. Salazar, et al. (2005). Estradiol and soy extract increase the production of new cells in the dentate gyrus of old rats. Exp Gerontol 40 (5): 450–53.
Pezawas, L., A. Meyer-Lindenberg, et al. (2005). 5-HTTLPR polymorphism impacts human cingulate-amygdala interactions: A genetic susceptibility mechanism for depression. Nat Neurosci 8 (6): 828–34.
Phelps, E. A. (2004). Human emotion and memory: Interactions of the amygdala and hippocampal complex. Curr Opin Neurobiol 14 (2): 198–202.
Phillips, S. M., and B. B. Sherwin (1992). Variations in memory function and sex steroid hormones across the menstrual cycle. Psychoneuroendocrinology 17 (5): 497–506.
Pierce, M. B., and D. A. Leon (2005). Age at menarche and adult BMI in the Aberdeen children of the 1950s cohort study. Am J Clin Nutr 82 (4): 733–39.
Pillard, R. C., and J. M. Bailey (1995). A biologic perspective on sexual orientation. Psychiatr Clin North Am 18 (1): 71–84.
Pillsworth, E. G., M. G. Haselton, et al. (2004). Ovulatory shifts in female sexual desire. J Sex Res 41 (1): 55–65.
Pinaud, R., A. F. Fortes, et al. (2006). Calbindin-positive neurons reveal a sexual dimorphism within the songbird analogue of the mammalian auditory cortex. J Neurobiol 66 (2): 182–95.
Pinna, G., E. Costa, et al. (2005). Changes in brain testosterone and allopregnanolone biosynthesis elicit aggressive behavior. Proc Natl Acad Sci USA 102 (6): 2135–40.
Pittman, Q. J., and S. J. Spencer (2005). Neurohypophysial peptides: Gatekeepers in the amygdala. Trends Endocrinol Metab 16 (8): 343–44.
Plante, E., V. J. Schmithorst, et al. (2006). Sex differences in the activation of language cortex during childhood. Neuropsychologia 44 (7): 1210–21.
Podewils, L. J., E. Guallar, et al. (2005). Physical activity, APOE genotype, and dementia risk: Findings from the Cardiovascular Health Cognition Study. Am J Epidemiol 161 (7): 639–51.
Prkachin, K. M., M. Heather, and S. R. Mercer (2004). Effects of exposure on perception of pain expression. Pain 111 (1–2): 8–12.
Protopopescu, X., H. Pan, et al. (2005). Orbitofrontal cortex activity related to emotional processing changes across the menstrual cycle. Proc Natl Acad Sci USA 102 (44): 16060–65.
Pruessner, J. C., F. Champagne, et al. (2004). Dopamine release in response to a psychological stress in humans and its relationship to early life maternal care: A positron emission tomography study using [11C]raclopride. J Neurosci 24 (11): 2825–31.
Pujol, J., A. Lopez, et al. (2002). Anatomical variability of the anterior cingulate gyrus and basic dimensions of human personality. Neuroi 15 (4): 847–55.
Putnam, K., G. P. Chrousos, et al. (2005). Sex-related differences in stimulated hypothalamic-pituitary-adrenal axis during induced gonadal suppression. J Clin Endocrinol Metab 90 (7): 4224–31.
Qian, S. Z., Y. Cheng Xu, et al. (2000). Hormonal deficiency in elder y males. Int J Androl 23 (Suppl. 2): 1–3.
Rahman, Q. (2005). The neurodevelopment of human sexual orientation. Neurosci Biobehav Rev 29 (7): 1057–66.
Rahman, Q., S. Abrahams, et al. (2003). Sexual-orientation-related differences in verbal fluency. Neuropsychology 17 (2): 240–46.
Rahman, Q., V. Kumari, et al. (2003). Sexual orientation-related differences in prepulse inhibition of the human startle response. Behav Neurosci 117 (5): 1096–102.
Raingruber, B. J. (2001). Settling into and moving in a climate of care: Styles and patterns of interaction between nurse psychotherapists and clients. Perspect Psychiatr Care 37 (1): 15–27.
Rasgon, N. L., C. Magnusson, et al. (2005). Endogenous and exogenous hormone exposure and risk of cognitive impairment in Swedish twins: A preliminary study. Psychoneuroendocrinology 30 (6): 558–67.
Rasgon, N., S. Shelton, et al. (2005). Perimenopausal mental disorders: Epidemiology and phenomenology. CNS Spectr 10 (6): 471–78.
Ratka, A. (2005). Menopausal hot flashes and development of cognitive impairment. Ann NY Acad Sci 1052: 11–26.
Raz, N., F. Gunning-Dixon, et al. (2004). Aging, sexual dimorphism, and hemispheric asymmetry of the cerebral cortex: Replicability of regional differences in volume. Neurobiol Aging 25 (3): 377–96.
Raz, N., K. M. Rodrigue, et al. (2004). Hormone replacement therapy and age-related brain shrinkage: Regional effects. Neuroreport 15 (16): 2531–34.
Reamy, K. J., and S. E. White (1987). Sexuality in the puerperium: A review. Arch Sex Behav 16 (2): 165–86.
Redoute, J., S. Stoleru, et al. (2000). Brain processing of visual sexual stimuli in human males. Hum Brain Mapp 11 (3): 162–77.
Reno, P. L., R. S. Meindl, et al. (2003). Sexual dimorphism in Australopithecus afarensis was similar to that of modern humans. Proc Natl Acad Sci USA 100 (16): 9404–9.
Repetti, R. L. (1989). Effects of daily workload on subsequent behavior during marital interactions: The role of social withdrawal and spouse support. J Pers Soc Psychol 57: 651–59.
Repetti, R. L. (1997). The effects of daily job stress on parent behavior with preadolescents. Society for Research in Child Development meeting, Washington, DC.
Repetti, R. L., S. E. Taylor, et al. (2002). Risky families: Family social environments and the mental and physical health of offspring. Psychol Bull 128 (2): 330–66.
Resnick, S. M., and P. M. Maki (2001). Effects of hormone replacement therapy on cognitive and brain aging. Ann NY Acad Sci 949: 203–14.
Rhoden, E. L., and A. Morgentaler (2004). Risks of testosterone-replacement therapy and recommendations for monitoring. N Engl J Med 350 (5): 482–92.
Rhodes, G. (2006). The evolutionary psychology of facial beauty. Annu Rev Psychol 57: 199–226.
Rhodes, G., M. Peters, et al. (2005). Higher-level mechanisms detect facial symmetry. Proc Biol Sci 272 (1570): 1379–84.
Richardson, H. N., E. P. Zorrilla, et al. (2006). Exposure to repetitive versus varied stress during prenatal development generates two distinct anxiogenic and neuroendocrine profiles in adulthood. Endocrinology 147 (5): 2506–17.
Rilling, J. K., J. T. Winslow, et al. (2004). The neural correlates of mate competition in dominant male rhesus macaques. Biol Psychiatry 56 (5): 364–75.
Roalf, D., N. Lowery, et al. (2006). Behavioral and physiological findings of gender differences in global-local visual processing. Brain Cogn 60 (1): 32–42.
Roberts, B. W., R. Helson, et al. (2002). Personality development and growth in women across 30 years: Three perspectives. J Pers 70 (1): 79–102.
Robinson, K., and S. E. Maresh (2001). Mood, marriage, and menopause. Journal of Counseling Psychology 48 (1): 77–84.
Roca, C. A., P. J. Schmidt, and M. Altemus (1998). Effects of reproductive steroids on the hypothalamic-pituitary-adrenal axis response to low dose dexamethasone. Краткий обзор представлен на мероприятии Neuroendocrine Workshop on Stress. New Orleans.
Roca, C. A., P. J. Schmidt, et al. (2003). Differential menstrual cycle regulation of hypothalamic-pituitary-adrenal axis in women with premenstrual syndrome and controls. J Clin Endocrinol Metab 88 (7): 3057–63.
Roenneberg, T., T. Kuehnle, et al. (2004). A marker for the end of adolescence. Curr Biol 14 (24): R1038–39.
Rogan, M. T., K. S. Leon, et al. (2005). Distinct neural signatures for safety and danger in the amygdala and striatum of the mouse. Neuron 46 (2): 309–20.
Rogers, R. D., N. Ramnani, et al. (2004). Distinct portions of anterior cingulate cortex and medial prefrontal cortex are activated by reward processing in separable phases of decision-making cognition. Biol Psychiatry 55 (6): 594–602.
Romeo, R. D., S. J. Lee, et al. (2004). Differential stress reactivity in intact and ovariectomized prepubertal and adult female rats. Neuroendocrinology 80 (6): 387–93.
Romeo, R. D., S. J. Lee, et al. (2004). Testosterone cannot activate an adult-like stress response in prepubertal male rats. Neuroendocrinology 79 (3): 125–32.
Romeo, R. D., H. N. Richardson, et al. (2002). Puberty and the maturation of the male brain and sexual behavior: Recasting a behavioral potential. Neurosci Biobehav Rev 26 (3): 381–91.
Romeo, R. D., and C. L. Sisk (2001). Pubertal and seasonal plasticity in the amygdala. Brain Res 889 (1–2): 71–77.
Rose, A. B., D. P. Merke, et al. (2004). Effects of hormones and sex chromosomes on stress-influenced regions of the developing pediatric brain. Ann NY Acad Sci 1032:231–33.
Rose, A. J., and K. D. Rudolph (2006). A review of sex differences in peer relationship processes: Potential trade-offs for the emotional and behavioral development of girls and boys. Psychol Bull 132 (1): 98–131.
Rosenblum, L. A., and M. W. Andrews (1994). Influences o environmental demand on maternal behavior and infant development. Acta Paediatr Suppl 397: 57–63.
Rosenblum, L. A., J. D. Coplan, et al. (1994). Adverse early experiences affect noradrenergic and serotonergic functioning in adult primates. Biol Psychiatry 35 (4): 221–27.
Rosip, J. C., J. A. Hall (2004). Knowledge of nonverbal cues, gender, and nonverbal decoding accuracy. Journal of Nonverbal Behavior, Special Interpersonal Sensitivity, Pt. 2. 28 (4): 267–86.
Ross, J. L., D. Roeltgen, et al. (1998). Effects of estrogen on nonverbal processing speed and motor function in girls with Turner’s syndrome. J Clin Endocrinol Metab 83 (9): 3198–204.
Rossouw, J. E. (2002). Effect of postmenopausal hormone therapy on cardiovascular risk. J Hypertens Suppl 20 (2): S62–65.
Rossouw, J. E. (2002). Hormones, genetic factors, and gender differences in cardiovascular disease. Cardiovasc Res 53 (3): 550–57.
Rossouw, J. E., G. L. Anderson, et al. (2002). Risks and benefits of estrogen plus progestin in healthy postmenopausal women: Principal results from the Women’s Health Initiative randomized controlled trial. JAMA 288 (3): 321–33.
Rotter, N. G. (1988). Sex differences in the encoding and decoding of negative facial emotions. Journal of Nonverbal Behavior 12:139–48.
Roussel, S., A. Boissy, et al. (2005). Gender-specific effects of prenatal stress on emotional reactivity and stress physiology of goat kids. Horm Behav 47 (3): 256–66.
Routtenberg, A. (2005). Estrogen changes wiring of female rat brain during the estrus/menstrual cycle. Society for Neuroscience meeting, Washington, DC.
Rowe, R., B. Maughan, et al. (2004). Testosterone, antisocial behavior, and social dominance in boys: Pubertal development and biosocial interaction. Biol Psychiatry 55 (5): 546–52.
Rubinow, D., C. Roca, et al. (2002). Gonadal hormones and behavior in women: Concentrations versus context. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 5, 37–74. San Diego: Academic Press.
Rubinow, D. R. (2005). Reproductive steroids in context. Arch Women Ment Health 8 (1): 1–5.
Rubinow, D. R., and P. J. Schmidt (1995). The neuroendocrinology of menstrual cycle mood disorders. Ann NY Acad Sci 771: 648–59.
Rubinow, D. R., and P. J. Schmidt (1995). The treatment of premenstrual syndrome—forward into the past. N Engl J Med 332 (23): 1574–75.
Sa, S. I., and M. D. Madeira (2005). Neuronal organelles and nuclear pores of hypothalamic ventromedial neurons are sexually dimorphic and change during the estrus cycle in the rat. Neuroscience 133 (4): 919–24.
Sabatinelli, D., M. M. Bradley, et al. (2005). Parallel amygdala and inferotemporal activation reflect emotional intensity and fear relevance. Neuroi 24 (4): 1265–70.
Saenz, C., R. Dominguez, et al. (2005). Estrogen contributes to structural recovery after a lesion. Neurosci Lett 392 (3): 198–201.
Salonia, A., R. E. Nappi, et al. (2005). Menstr ual cycle-related changes in plasma oxytocin are relevant to normal sexual function in healthy women. Horm Behav 47 (2): 164–69.
Samter, W. (2002). How gender and cognitive complexity influence the provision of emotional support: A study of indirect effects. Communication Reports: Special psychological mediators of sex differences in emotional support 15 (1): 5–16.
Sanchez-Martin, J. R., E. Fano, et al. (2000). Relating testosterone levels and free play social behavior in male and female preschool children. Psychoneuroendocrinology 25 (8): 773–83.
Sandfort, T. G., R. de Graaf, et al. (2003). Same-sex sexuality and quality of life: Findings from the Netherlands Mental Health Survey and Incidence Study. Arch Sex Behav 32 (1): 15–22.
Sapolsky, R. M. (1986). Stress-induced elevation of testosterone concentration in high ranking baboons: Role of catecholamines. Endocrinology 118 (4): 1630–35.
Sapolsky, R. M. (2000). Stress hormones: Good and bad. Neurobiol Dis 7 (5): 540–42.
Sapolsky, R. M., and M. J. Meaney (1986). Maturation of the adrenocortical stress response: Neuroendocrine control mechanisms and the stress hyporesponsive period. Brain Res 396 (1): 64–76.
Sastre, J., C. Borras, et al. (2002). Mitochondrial damage in aging and apoptosis. Ann NY Acad Sci 959:448–51.
Savic, I., H. Berglund, et al. (2001). Smelling of odorous sex hormone-like compounds causes sex-differentiated hypothalamic activations in humans. Neuron 31 (4): 661–68.
Sbarra, D. A. (2006). Predicting the onset of emotional recovery following nonmarital relationship dissolution: Survival analyses of sadness and anger. Pers Soc Psychol Bull 32 (3): 298–312.
Schirmer, A., and S. A. Kotz (2003). ERP evidence for a sex-specific Stroop effect in emotional speech. J Cogn Neurosci 15 (8): 1135–48.
Schirmer, A., S. A. Kotz, et al. (2002). Sex differentiates the role of emotional prosody during word processing. Brain Res Cogn Brain Res 14 (2): 228–33.
Schirmer, A., S. A. Kotz, et al. (2005). On the role of attention for the processing of emotions in speech: Sex differences revisited. Brain Res Cogn Brain Res 24 (3): 442–52.
Schirmer, A., T. Striano, et al. (2005). Sex differences in the preattentive processing of vocal emotional expressions. Neuroreport 16 (6): 635–39.
Schirmer, A., S. Zysset, et al. (2004). Gender differences in the activation of inferior frontal cortex during emotional speech perception. Neuroi 21 (3): 1114–23.
Schmidt, P. J. (2005). Depression, the perimenopause, and estrogen therapy. Ann NY Acad Sci 1052:27–40.
Schmidt, P. J., N. Haq, et al. (2004). A longitudinal evaluation of the relationship between reproductive status and mood in perimenopausal women. Am J Psychiatry 161 (12): 2238–44.
Schmidt, P. J., J. H. Murphy, et al. (2004). Stressful life events, personal losses, and perimenopause-related depression. Arch Women Ment Health 7 (1): 19–26.
Schmidt, P. J., L. K. Nieman, et al. (1998). Differential behavioral effects of gonadal steroids in women with and in those without premenstrual syndrome. N Engl J Med 338 (4): 209–16.
Schmidt, P. J., L. Nieman, et al. (2000). Estrogen replacement in perimenopause-related depression: A preliminary report. Am J Obstet Gynecol 183 (2): 414–20.
Schmidt, P. J., C. A. Roca, et al. (1998). Clinical evaluation in studies of perimenopausal women: Position paper. Psychopharmacol Bull 34 (3): 309–11.
Schmitt, D. P., and D. M. Buss (1996). Strategic self-promotion and competitor derogation: Sex and context effects on the perceived effectiveness of mate attraction tactics. J Pers Soc Psychol 70 (6): 1185–204.
Schultheiss, O. C., A. Dargel, et al. (2003). Implicit motives and gonadal steroid hormones: Effects of menstrual cycle phase, oral contraceptive use, and relationship status. Horm Behav 43 (2): 293–301.
Schumacher, M. (2002). Progesterone: Synthesis, metabolism, mechanisms of action, and effects in the nervous system. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 3, 683–746. San Diego: Academic Press.
Schutzwohl, A. (2006). Judging female figures: A new methodological approach to male attractiveness judgments of female waist-to-hip ratio. Biol Psychol 71 (2): 223–29.
Schweinsburg, A. D., B. J. Nagel, et al. (2005). fMRI reveals alteration of spatial working memory networks across adolescence. J Int Neuropsychol Soc 11 (5): 631–44.
Schweinsburg, A. D., B. C. Schweinsburg, et al. (2005). fMRI response to spatial working memory in adolescents with comorbid marijuana and alcohol use disorders. Drug Alcohol Depend 79 (2): 201–10.
Seeman, T. E., B. Singer, et al. (2001). Gender differences in age-related changes in HPA axis reactivity. Psychoneuroendocrinology 26 (3): 225–40.
Seidlitz, L., and E. Diener (1998). Se x differences in the recall of affective experiences. J Pers Soc Psychol 74 (1): 262–71.
Seifritz, E., F. Esposito, et al. (2003). Differential sex-independent amygdala response to infant crying and laughing in parents versus nonparents. Biol Psychiatry 54 (12): 1367–75.
Seurinck, R., G. Vingerhoets, et al. (2004). Does egocentric mental rotation elicit sex differences? Neuroi 23 (4): 1440–49.
Shahab, M., C. Mastronardi, et al. (2005). Increased hypothalamic GPR54 signaling: A potential mechanism for initiation of puberty in primates. Proc Natl Acad Sci USA 102 (6): 2129–34.
Sharkin, B. (1993). Anger and gender: Theory, research and implications. Journal of Counseling and Development 71: 386–89.
Shaywitz, B. A., S. E. Shaywitz, et al. (1995). Sex differences in the functional organization of the brain for language. Nature 373 (6515): 607–9.
Shaywitz, S. E., F. Naftolin, et al. (2003). Better oral reading and short-term memory in midlife, postmenopausal women taking estrogen. Menopause 10 (5): 420–26.
Shellenbarger, S. (2005). The Breaking Point: How Female Midlife Crisis Is Transforming Today’s Women. New York: Henry Holt.
Sherman, P. W., and B. D. Neff (2003). Behavioural ecology: Father knows best. Nature 425 (6954): 136–37.
Sherry, D. F. (2006). Neuroecology. Annu Rev Psychol 57: 167–97.
Sherwin, B. B. (1994). Estrogenic effects on memory in women. Ann NY Acad Sci 743:213–30; дискуссия: 230–31.
Sherwin, B. B. (2005). Estrogen and memory in women: How can we reconcile the findings? Horm Behav 47 (3): 371–75.
Sherwin, B. B. (2005). Surgical menopause, estrogen, and cognitive function in women: What do the findings tell us? Ann NY Acad Sci 1052: 3–10.
Sherwin, B. B., M. M. Gelfand, et al. (1985). Androgen enhances sexual motivation in females: A prospective, crossover study of sex steroid administration in the surgical menopause. Psychosom Med 47 (4): 339–51.
Shifren, J. L., G. D. Braunstein, et al. (2000). Transdermal testosterone treatment in women with impaired sexual function after oophorectomy. N Engl J Med 343 (10): 682–88.
Shirao, N., Y. Okamoto, et al. (2005). Gender differences in brain activity toward unpleasant linguistic stimuli concerning interpersonal relationships: An fMRI study. Eur Arch Psychiatry Clin Neurosci 255 (5): 327–33.
Shoan-Golan, O. (2004). Do women cry their own tears? Issues of women’s tearfulness, self-other differentiation, subjectivity, empathy and recognition. Dissertation Abstracts International: Section B: Science and Engineering 65 (1–B): 452.
Shors, T. J. (2005). Estrogen and learning: Strategy over parsimony. Learn Mem 12 (2): 84–85.
Shors, T. J. (2006). Stressful experience and learning across the lifespan. Annu Rev Psychol 57: 55–85.
Silberstein, S. D., and B. de Lignieres (2000). Migraine, menopause and hormonal replacement therapy. Cephalalgia 20 (3): 214–21.
Silberstein, S. D., and G. R. Merriam (2000). Physiology of the menstrual cycle. Cephalalgia 20 (3): 148–54.
Silk, J. B. (2000). Ties that bond: The role of kinship in primate societies. In L. Stone, ed., New Directions in Anthropological Kinship, 112–21. Boulder, CO: Rowman & Littlefield
Silk, J. B., S. C. Alberts, et al. (2003). Social bonds of female baboons enhance infant survival. Science 302 (5648): 1231–34.
Silverman, D. K. (2003). Mommy nearest: Revisiting the idea of infantile symbiosis and its implications for females. Psychoanalytic Psychology 20 (2): 261–70.
Silverman, J. (2003). Gender differences in delay of gratification: A meta analysis. Sex Roles 49: 451–63.
Simon, R. (2004). Gender and emotion in the United States. American Journal of Sociology 109: 1137–76.
Simon, V. (2005). Wanted: Women in clinical trials. Science 308 (5728): 1517.
Singer, E. (2005). Speech transcript stokes opposition to Harvard head. Nature 433 (7028): 790.
Singer, I. (1973). Fertility and the female orgasm. In Goals of Human Sexuality, ed. I. Singer, 159–97. London: Wildwood House.
Singer, T., B. Seymour, et al. (2004). Empathy for pain involves the affective but not sensory components of pain. Science 303 (5661): 1157–62.
Singer, T., and C. Frith (2005). The painful side of empathy. Nat Neurosci 8 (7): 845–46.
Singer, T., B. Seymour, et al. (2006). Empathic neural responses are modulated by the perceived fairness of others. Nature 439 (7075): 466–69.
Singh, D. (1993). Adaptive significance o female physical attractiveness: Role of waist-to-hip ratio. J Pers Soc Psychol 65 (2): 293–307.
Singh, D. (2002). Female mate value at a glance: Relationship of waist-to-hip ratio to health, fecundity and attractiveness. Neuroendocrinology Letters 23 (Suppl. 4): 81–91.
Sininger, Y. (1998). Gender distinctions and lateral asymmetry in the low-level auditory brain-stem response of the human neonate. Hearing Research 128: 58–66.
Skuse, D. (2003). X-linked genes and the neural basis of social cognition. Novartis Found Symp 251: 84–98; дискуссия: 98–108, 109–11, 281–97.
Skuse, D., J. Morris, et al. (2003). The amygdala and development of the social brain. Ann NY Acad Sci 1008: 91–101.
Slob, A. K., C. M. Bax, et al. (1996). Sexual arousability and the menstrual cycle. Psychoneuroendocrinology 21 (6): 545–58.
Small, D. M., R. J. Zatorre, et al. (2001). Changes in brain activity related to eating chocolate: From pleasure to aversion. Brain 124 (Pt. 9): 1720–33.
Smith, J., M. J. Cunningham, et al. (2005). Regulation of Kiss1 gene expression in the brain of the female mouse. Endocrinology 146 (9): 3686–92.
Smith, M. J., P. J. Schmidt, et al. (2004). Gonadotropin-releasing hormone-stimulated gonadotropin levels in women with premenstrual dysphoria. Gynecol Endocrinol 19 (6): 335–43.
Smith, S. S., and C. S. Woolley (2004). Cellular and molecular effects of steroid hormones on CNS excitability. Cleve Clin J Med 71 (Suppl. 2): S4–10.
Soares, C. N., and O. P. Almeida (2001). Depression during the perimenopause. Arch Gen Psychiatry 58 (3): 306.
Soares, C. N., O. P. Almeida, et al. (2001). Efficacy of estradiol for the treatment of depressive disorders in perimenopausal women: A double-blind, randomized, placebo-controlled trial. Arch Gen Psychiatry 58 (6): 529–34.
Soares, C. N., and L. S. Cohen (2000). Association between premenstrual syndrome and depression. J Clin Psychiatry 61 (9): 677–78.
Soares, C. N., and L. S. Cohen (2001). The perimenopause, depressive disorders, and hormonal variability. Sao Paulo Med J 119 (2): 78–83.
Soares, C. N., L. S. Cohen, et al. (2001). Characteristics of women with premenstrual dysphoric disorder (PMDD) who did or did not report history of depression: A preliminary report from the Harvard Study of Moods and Cycles. J Womens Health Gend Based Med 10 (9): 873–78.
Soares, C. N., H. Joffe, et al. (2004). Menopause and mood. Clin Obstet Gynecol 47 (3): 576–91.
Soares, C. N., J. R. Poitras, et al. (2003). Effect of reproductive hormones and selective estrogen receptor modulators on mood during menopause. Drugs Aging 20 (2): 85–100.
Soares, C. N., J. Prouty, et al. (2005). Treatment of menopause-related mood disturbances. CNS Spectr 10 (6): 489–97.
Sokhi, D. S., M. D. Hunter, et al. (2005). Male and female voices activate distinct regions in the male brain. Neuroi 27 (3): 572–78.
Soldin, O. P., T. Guo, et al. (2005). Steroid hormone levels in pregnancy and 1-year postpartum using isotope dilution tandem mass spectrometry. Fertil Steril 84 (3): 701–10.
Soldin, O. P., E. G. Hoffman, et al. (2005). Pediatric reference intervals for FSH, LH, estradiol, T3, free T3, cortisol, and growth hormone on the DPC IMMULITE 1000. Clin Chim Acta 355 (1–2): 205–10.
Spelke, E. (2005). The science of gender and science. Edge, May 15.
Spelke, E. S. (2005). Sex differences in intrinsic aptitude for mathematics and science?: A critical review. Am Psychol 60 (9): 950–58.
Speroff, L., P. Kenemans, et al. (2005). Practical guidelines for postmenopausal hormone therapy. Maturitas 51 (1): 4–7.
Speroff, L. (2005). Clinical Gynecologic Endocrinology and Infertility, 7th ed. Philadelphia: Lippincott Williams & Wilkins.
Sprecher, S. (2002). Sexual satisfaction in premarital relationships: Associations with satisfaction, love, commitment, and stability. J Sex Res 39 (3): 190–96.
Staley, J. (2006). Sex differences in diencephalon serotonin transporter availability in major depression. Biol Psychiatry 59 (1): 40–47.
Staley, J. K., G. Sanacora, et al. (2006). Sex differences in diencephalon serotonin transporter availability in major depression. Biol Psychiatry 59 (1): 40–47.
Stephen, J. M., D. Ranken, et al. (2006). Aging changes and gender differences in response to median nerve stimulation measured with MEG. Clin Neurophysiol 117 (1): 131–43.
Stern, J. M., and S. K. Johnson (1989). Perioral somatosensory determinants of nursing behavior in Norway rats (Rattus norvegicus). J Comp Psychol 103 (3): 269–80.
Stern, J. M., and J. M. Kolunie (1993). Maternal aggression of rats is impaired by cutaneous anesthesia of the ventral trunk, but not by nipple removal. Physiol Behav 54 (5): 861–68.
Stirone, C., S. P. Duckles, et al. (2005). Estrogen increases mitochondrial efficiency and reduces oxidative stress in cerebral blood vessels. Mol Pharmacol 68 (4): 959–65.
Storey, A. E., C. J. Walsh, et al. (2000). Hormonal correlates of paternal responsiveness in new and expectant fathers. Evol Hum Behav 21 (2): 79–95.
Story, L. (2005). Many women at elite colleges set career path to motherhood. New York Times, September 20.
Strauss, J. F., and R. Barbieri (2004). Yen and Jaffe’s Reproductive Endocrinology: Physiology, Pathophysiology, and Clinical Management, 5th ed. Philadelphia: W. B. Saunders.
Stroud, L. R., G. D. Papandonatos, et al. (2004). Sex differences in the effects of pubertal development on responses to a corticotropin-releasing hormone challenge: The Pittsburgh psychobiologic studies. Ann NY Acad Sci 1021: 348–51.
Stroud, L. R., P. Salovey, et al. (2002). Sex differences in stress responses: Social rejection versus achievement stress. Biol Psychiatry 52 (4): 318–27.
Styne, D., D. W. Pfaff (2002). Puberty in boys and girls. In Hormones, Brain and Behavior, vol. 4, 661–716. San Diego: Academic Press.
Sullivan, E. V., M. Rosenbloom, et al. (2004). Effects of age and sex on volumes of the thalamus, pons, and cortex. Neurobiol Aging 25 (2): 185–92.
Summers, L. (2005). Conference on Diversifying the Science and Engineering Workforce. NBER transcript, January 14.
Sun, T., C. Pataine, et al. (2005). Early asymmetry of gene transcription in embryonic human left and right cerebral cortex. Science 5729: 1794–98.
Sur, M., and J. L. Rubenstein (2005). Patterning and plasticity of the cerebral cortex. Science 310 (5749): 805–10.
Swaab, D. F., W. C. Chung, et al. (2001). Structural and functional sex differences in the human hypothalamus. Horm Behav 40 (2): 93–98.
Swaab, D. F., L. J. Gooren, et al. (1995). Brain research, gender and sexual orientation. J Homosex 28 (3–4): 283–301.
Swerdloff, R., C. Wang, et al. (2002). Hypothalamic-pituitary-gonadal axis in men. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 5, 1–36. San Diego: Academic Press.
Tanapat, P. (2002). Adult neurogenesis in the mammalian brain. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 3, 779–98. San Diego: Academic Press.
Tang, A. C., M. Nakazawa, et al. (2005). Effects of long-term estrogen replacement on social investigation and social memory in ovariectomized C57BL/6 mice. Horm Behav 47 (3): 350–57.
Tannen, D. (1990). Gender differences in topical coherence: Creating involvement in best friends’ talk. Discourse Processes: Special gender and conversational interaction 13 (1): 73–90.
Tannen, D. (1990). You Just Don’t Understand: Women and Men in Conversation. New York: William Morrow.
Taylor, S. E., G. C. Gonzaga, et al. (2006). Relation of oxytocin to psychological stress responses and HPA axis activity in older women. Psycho Med 68 (2): 238–45.
Taylor, S. E., L. C. Klein, et al. (2000). Biobehavioral responses to stress in females: Tend-and-befriend, not fight-or-flight Psychol Rev 107 (3): 411–29.
Taylor, S. E., R. L. Repetti, et al. (1997). Health psychology: What is an unhealthy environment and how does it get under the skin? Annu Rev Psychol 48: 411–47.
Tersman, Z., A. Collins, et al. (1991). Cardiovascular responses to psychological and physiological stressors during the menstrual cycle. Psychosom Med 53 (2): 185–97.
Tessitore, A., A. R. Hariri, et al. (2005). Functional changes in the activity of brain regions underlying emotion processing in the elderly. Psychiatry Res 139 (1): 9–18.
Thorne, B. (1983). Language, Gender and Society. Boston: Thomson Learning.
Thornhill, R. (1995). Human female orgasm and mate fluctuating asymmetry. Animal Behaviour 50 (6): 1601–15.
Thornhill, R. (1999). The scent of symmetry: A human sex pheromone that signals fitness? Evol Hum Behav 20: 175–201.
Thunberg, M. D. (2000). Gender differences in facial reactions to fear-relevant stimuli. Journal of Nonverbal Behavior 24 (1): 45–51.
Timmers, M. (1998). Gender differences in motives for regulating emotions. Pers Soc Psychol Bull 24: 974–86.
Tomaszycki, M. L., H. Gouzoules, et al. (2005). Sex differences in juvenile rhesus macaque (Macaca mulatta) agonistic screams: Life history differences and effects of prenatal androgens. Dev Psychobiol 47 (4): 318–27.
Tooke, W. (1991). Patterns of deception in intersexual and intrasexual mating strategies. Ethology and Sociobiology 12 (5): 345–64.
Toufexis, D. J., C. Davis, et al. (2004). Progesterone attenuates corticotropin-releasing factor-enhanced but not fear-potentiated startle via the activity of its neuroactive metabolite, allopregnanolone. J Neurosci 24 (45): 10280–87.
Tousson, E., and H. Meissl (2004). Suprachiasmatic nuclei grafts restore the circadian rhythm in the paraventricular nucleus of the hypothalamus. J Neurosci 24 (12): 2983–88.
Tranel, D., H. Damasio, et al. (2005). Does gender play a role in functional asymmetry of ventromedial prefrontal cortex? Brain 128 (Pt. 12): 2872–81.
Trivers, R. (1972). Parental investment and sexual selection. In Sexual Selection and the Descent of Man, ed. B. G. Campbell, 136–79. London: Heinemann Educational.
Tschann, J. M., N. E. Adler, et al. (1994). Initiation of substance use in early adolescence: The roles of pubertal timing and emotional distress. Health Psychol 13 (4): 326–33.
Tuiten, A., G. Panhuysen, et al. (1995). Stress, serotonergic function, and mood in users of oral contraceptives. Psychoneuroendocrinology 20 (3): 323–34.
Turgeon, J. L., D. P. McDonnell, et al. (2004). Hormone therapy: Physiological complexity belies therapeutic simplicity. Science 304 (5675): 1269–73.
Turner, R. A., M. Altemus, et al. (1999). Preliminary research on plasma oxytocin in normal cycling women: Investigating emotion and interpersonal distress. Psychiatry 62 (2): 97–113.
Uddin, L. Q., J. T. Kaplan, et al. (2005). Self-face recognition activates a frontoparietal ‘mirror’ network in the right hemisphere: An event-related fMRI study. Neuroi 25 (3): 926–35.
Udry, J. R., and K. Chantala (2004). Masculinity-femininity guides sexual union formation in adolescents. Pers Soc Psychol Bull 30 (1): 44–55.
Udry, J. R., and N. M. Morris (1977). The distribution of events in the human menstrual cycle. J Reprod Fertil 51 (2): 419–25.
Underwood, M. K. (2003). Social Aggression Among Girls. New York: Guilford Press.
U. S. Human Resources Services Administration, 2002.
Uvnäs-Moberg, K. (1998). Antistress pattern induced by oxytocin. News Physiol Sci 13: 22–25.
Uvnäs-Moberg, K. (1998). Oxytocin may mediate the benefits of positive social interaction and emotions. Psychoneuroendocrinology 23 (8): 819–35.
Uvnäs-Moberg, K. (2003). The Oxytocin Factor. New York: Perseus Books.
Uvnäs-Moberg, K., B. Johansson, et al. (2001). Oxytocin facilitates behavioural, metabolic and physiological adaptations during lactation. Appl Anim Behav Sci 72 (3): 225–34.
Uvnäs-Moberg, K., and M. Petersson (2004). [Oxytocin—biochemical link for human relations: Mediator of antistress, well-being, social interaction, growth, healing.]. Lakartidningen 101 (35): 2634–39.
Uvnäs-Moberg, K., and M. Petersson (2005). [Oxytocin, a mediator of antistress, well-being, social interaction, growth and healing]. Z Psychosom Med Psychother 51 (1): 57–80.
Uysal, N., K. Tugyan, et al. (2005). The effects of regular aerobic exercise in adolescent period on hippocampal neuron density, apoptosis and spatial memory. Neurosci Lett 383 (3): 241–45.
Van Egeren, L. A. B., S. Marguerite, and M. A. Roach (2001). Mother-infant responsiveness: Timing, mutual regulation, and interactional context. Dev Psychol 37 (5): 684–97.
van Honk, J., A. Tuiten, et al. (2001). A single administration of testosterone induces cardiac accelerative responses to angry faces in healthy young women. Behav Neurosci 115 (1): 238–42.
Vassena, R., R. Dee Schramm, et al. (2005). Species-dependent expression patterns of DNA methyltransferase genes in mammalian oocytes and preimplantation embryos. Mol Reprod Dev 72 (4): 430–36.
Vermeulen, A. (1995). Dehydroepiandrosterone sulfate and aging. Ann NY Acad Sci 774: 121–27.
Viau, V. (2006). Личная переписка.
Viau, V., B. Bingham, et al. (2005). Gender and puber ty interact on the stressinduced activation of parvocellular neurosecretory neurons and corticotropin-releasing hormone messenger ribonucleic acid expression in the rat. Endocrinology 146 (1): 137–46.
Viau, V., and M. J. Meaney (2004). Testosterone-dependent variations in plasma and intrapituitary corticosteroid-binding globulin and stress hypothalamic-pituitary-adrenal activity in the male rat. J Endocrinol 181 (2): 223–31.
Vina, J., C. Borras, et al. (2005). Why females live longer than males: Control of longevity by sex hormones. Sci Aging Knowledge Environ 2005 (23): 17.
Vingerhoets, A., and J. Scheir (2000). Sex Differences in Crying. Gender and Emotion: Social Psychological Perspectives, ed. A. H. Fischer, 118–42. New York: Cambridge University Press.
Wager, T. D., and K. N. Ochsner (2005). Sex differences in the emotional brain. Neuroreport 16 (2): 85–87.
Wager, T. D., K. L. Phan, et al. (2003). Valence, gender, and lateralization of functional brain anatomy in emotion: A meta-analysis of findings from neuroimaging. Neuroi 19 (3): 513–31.
Wagner, H. (1993). Communication of specific emotions: Gender differences in sending accuracy and communication measures. Journal of Nonverbal Behavior 17: 29–53.
Walker, C. D., S. Deschamps, et al. (2004). Mother to infant or infant to mother? Reciprocal regulation of responsiveness to stress in rodents and the implications for humans. J Psychiatry Neurosci 29 (5): 364–82.
Walker, Q. D., M. B. Rooney, et al. (2000). Dopamine release and uptake are greater in female than male rat striatum as measured by fast cyclic voltammetry. Neuroscience 95 (4): 1061–70.
Wallen, K. (2005). Hormonal influences on sexually differentiated behavior in nonhuman primates. Front Neuroendocrinol 26 (1): 7–26.
Wallen, K. T. (1997). Hormonal modulation of sexual behavior and affiliation in rhesus monkeys. Ann NY Acad Sci 807: 185–202.
Wang, A. T., M. Dapretto, et al. (2004). Neural correlates of facial affect processing in children and adolescents with autism spectrum disorder. J Am Acad Child Adolesc Psychiatry 43 (4): 481–90.
Wang, C., D. H. Catlin, et al. (2004). Testosterone metabolic clearance and production rates determined by stable isotope dilution/tandem mass spectrometry in normal men: Influence of ethnicity and age. J Clin Endocrinol Metab 89 (6): 2936–41.
Wang, C., G. Cunningham, et al. (2004). Long-term testosterone gel (AndroGel) treatment maintains beneficial effects on sexual function and mood, lean and fat mass, and bone mineral density in hypogonadal men. J Clin Endocrinol Metab 89 (5): 2085–98.
Wang, C., R. Swerdloff, et al. (2004). New testosterone buccal system (Striant) delivers physiological testosterone levels: Pharmacokinetics study in hypogonadal men. J Clin Endocrinol Metab 89 (8): 3821–29.
Ward, A. M., V. M. Moore, et al. (2004). Size at birth and cardiovascular responses to psychological stressors: Evidence for prenatal programming in women. J Hypertens 22 (12): 2295–301.
Warnock, J. K., S. G. Swanson, et al. (2005). Combined esterified estrogens and methyltestosterone versus esterified estrogens alone in the treatment of loss of sexual interest in surgically menopausal women. Menopause 12 (4): 374–84.
Wassink, T. H., J. Piven, et al. (2004). Examination of AVPR1a as an autism susceptibility gene. Mol Psychiatry 9 (10): 968–72.
Weaver, I. C., N. Cervoni, et al. (2004). Epigenetic programming by maternal behavior. Nat Neurosci 7 (8): 847–54.
Weaver, I. C., F. A. Champagne, et al. (2005). Reversal of maternal programming of stress responses in adult offspring through methyl supplementation: altering epigenetic marking later in life. J Neurosci 25 (47): 11045–54.
Weaver, I. C., M. J. Meaney, et al. (2006). Maternal care effects on the hippocampal transcriptome and anxiety-mediated behaviors in the offspring that are reversible in adulthood. Proc Natl Acad Sci USA 103 (9): 3480–85.
Weinberg, M. K. (1999). Gender differences in emotional expressivity and self-regulation during early infancy. Dev Psychol 35 (1): 175–88.
Weiner, C. L., M. Primeau, et al. (2004). Androgens and mood dysfunction in women: Comparison of women with polycystic ovarian syndrome to healthy controls. Psychosom Med 66 (3): 356–62.
Weiss, G., J. H. Skurnick, et al. (2004). Menopause and hypothalamic-pituitary sensitivity to estrogen. JAMA 292 (24): 2991–96.
Weissman, M. M. (2000). Depression and gender: Implications for primary care. J Gend Specif Med 3 (7): 53–57.
Weissman, M. M. (2002). Juvenile-onset major depression includes childhood– and adolescent-onset depression and may be heterogeneous. Arch Gen Psychiatry 59 (3): 223–24.
Weissman, M. M., R. Bland, et al. (1993). Se x differences in rates of depression: Cross-national perspectives. J Affect Disord 29 (2–3): 77–84.
Weissman, M. M., and P. Jensen (2002). What research suggests for depressed women with children. J Clin Psychiatry 63 (7): 641–47.
Weissman, M. M., Y. Neria, et al. (2005). Gender differences in posttraumatic stress disorder among primary care patients after the World Trade Center attack of September 11, 2001. Gend Med 2 (2): 76–87.
Weissman, M. M., P. Wickramaratne, et al. (2005). Families at high and low risk for depression: A 3-generation study. Arch Gen Psychiatry 62 (1): 29–36.
Weissman, M. M., S. Wolk, et al. (1999). Depressed adolescents grown up. JAMA 281 (18): 1707–13.
Wells, B. E. (2005). Changes in young people’s sexual behavior and attitudes, 1943–1999: A cross-temporal meta-analysis. Review of General Psychology 9 (3): 249–61.
Whitcher, S. J. (1979). Multidimensional reaction to therapeutic touch in a hospital setting. J Pers Soc Psychol 37: 87–96.
Williams, N., S. L. Williams, et al. (1997). Mild metabolic stress potentiates the suppressive effect of psychological stress on reproductive function in female cynomolgus monkeys. Endocrine Society meeting, Minneapolis, abstract PI-367.
Wilson, B. C., M. G. Terenzi, et al. (2005). Differential excitatory responses to oxytocin in sub-divisions of the bed nuclei of the stria terminalis. Neuropeptides 39 (4): 403–7.
Wilson, M. E., A. Legendre, et al. (2005). Gonadal steroid modulation of the limbic-hypothalamic-pituitary-adrenal (LHPA) axis is influenced by social status in female rhesus monkeys. Endocrine 26 (2): 89–97.
Windle, R. J., Y. M. Kershaw, et al. (2004). Oxytocin attenuates stress-induced c-fos mRNA expression in specific forebrain regions associated with modulation of hypothalamo-pituitary-adrenal activity. J Neurosci 24 (12): 2974–82.
Winfrey, O. (2005). Turning fifty. Oprah, May.
Wise, P. (2003). Estradiol exerts neuroprotective actions against ischemic brain injury: Insights derived from animal models. Endocrine 21 (1): 11–15.
Wise, P. (2006). Estrogen therapy: Does it help or hurt the adult and aging brain? Insights derived from animal models. Neuroscience 138 (3): 831–35.
Wise, P. M. (2003). Creating new neurons in old brains. Sci Aging Knowledge Environ (22): PE13.
Wise, P. M., D. B. Dubal, et al. (2005). Are estrogens protective or risk factors in brain injury and neurodegeneration? Reevaluation after the Women’s Health Initiative. Endocr Rev 26 (3): 308–12.
Witelson, S. F., H. Beresh, et al. (2006). Intelligence and brain size in 100 postmortem brains: Sex, lateralization and age factors. Brain 129 (Pt. 2): 386–98.
Witelson, S. F. (1995). Women have greater density of neurons in posterior temporal cortex. J Neurosci 15 (5, Pt. 1): 3418–28.
Wood, G. E., and T. J. Shors (1998). Stress facilitates classical conditioning in males, but impairs classical conditioning in females through activational effects of ovarian hormones. Proc Natl Acad Sci USA 95 (7): 4066–71.
Woods, N. F., E. S. Mitchell, et al. (2000). Memor y functioning among midlife women: Observations from the Seattle Midlife Women’s Health Study. Menopause 7 (4): 257–65.
Woolley, C. a. R. C. (2002). Sex steroids and neuronal growth in adulthood. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 4, 717–78.
Woolley, C. S., H. J. Wenzel, et al. (1996). Estradiol increases the frequency of multiple synapse boutons in the hippocampal CA1 region of the adult female rat. J Comp Neurol 373 (1): 108–17.
Wrangham, R. W. (1980). An ecological model of female-bonded primate groups. Behaviour 75: 262–300.
Wrangham, R. W., and B. B. Smuts (1980). Sex differences in the behavioural ecology of chimpanzees in the Gombe National Park, Tanzania. J Reprod Fertil Suppl, Suppl. 28: 13–31.
Wrase, J., S. Klein, et al. (2003). Gender differences in the processing of standardized emotional visual stimuli in humans: A functional magnetic resonance imaging study. Neurosci Lett 348 (1): 41–45.
Wright, J., F. Naftolin, et al. (2004). Guidelines for the hormone treatment of women in the menopausal transition and beyond: Position statement by the Executive Committee of the International Menopause Society. Maturitas 48 (1): 27–31.
Xerri, C., J. M. Stern, et al. (1994). Alterations of the cortical representation of the rat ventrum induced by nursing behavior. J Neurosci 14 (3, Pt. 2): 1710–21.
Yamamoto, Y., C. S. Carter, et al. (2006). Neonatal manipulation of oxytocin affects expression of estrogen receptor alpha. Neuroscience 137 (1): 157–64.
Yamamoto, Y., B. S. Cushing, et al. (2004). Neonatal manipulations of oxytocin alter expression of oxytocin and vasopressin immunoreactive cells in the paraventricular nucleus of the hypothalamus in a gender-specific manner. Neuroscience 125 (4): 947–55.
Yen, S., R. Jaffe (1991). Reproductive endocrinology: Physiology, pathophysiology, and clinical management. Philadelphia: W. B. Saunders.
Yonezawa, T., K. Mogi, et al. (2005). Modulation of growth hormone pulsatility by sex steroids in female goats. Endocrinology 146 (6): 2736–43.
Young, E., C. S. Carter, et al. (2005). Neonatal manipulation of oxytocin alters oxytocin levels in the pituitary of adult rats. Horm Metab Res 37 (7): 397–401.
Young, E. A., H. Akil, et al. (1995). Evidence against changes in corticotroph CRF receptors in depressed patients. Biol Psychiatry 37 (6): 355–63.
Young, E. A., and M. Altemus (2004). Puberty, ovarian steroids, and stress. Ann NY Acad Sci 1021: 124–33.
Young, E. A. (2006). Личная переписка.
Young, E. A. (2002). Stress and anxiety disorder s. In Hormones, Brain and Behavior, ed. D. W. Pfaff, vol. 5, 443–66. San Diego: Academic Press.
Young, L. J., M. M. Lim, et al. (2001). Cellular mechanisms of social attachment. Horm Behav 40 (2): 133–38.
Yue, X., M. Lu, et al. (2005). Brain estrogen deficiency acceleates A [beta] plaque formation in an Alzheimer’s disease animal model. Proc Natl Acad Sci USA 102 (52): 19198–203.
Zahn-Waxler, C., B. Klimes-Dougan, et al. (2000). Internalizing problems of childhood and adolescence: Prospects, pitfalls, and progress in understanding the development of anxiety and depression. Dev Psychopathol 12 (3): 443–66.
Zahn-Waxler, C., M. Radke-Yarrow, et al. (1992). Development of concern for others. Dev Psychol 28: 126–36.
Zak, P. J., R. Kurzban, et al. (2005). Oxytocin is associated with human trustworthiness. Horm Behav 48 (5): 522–27.
Zald, D. H. (2003). The human amygdala and the emotional evaluation of sensory stimuli. Brain Res Brain Res Rev 41 (1): 88–123.
Zemlyak, I., S. Brooke, et al. (2005). Estrogenic protection against gp120 neurotoxicity: Role of microglia. Brain Res 1046 (1–2): 130–36.
Zhang, T. Y., P. Chretien, et al. (2005). Influence of naturally occurring variations in maternal care on prepulse inhibition of acoustic startle and the medial prefrontal cortical dopamine response to stress in adult rats. J Neurosci 25 (6): 1493–502.
Zhang, T. Y., R. Bagot, et al. (2006). Maternal programming of defensive responses through sustained effects on gene expression. Biol Psychol 73 (1): 72–89.
Zhou, J., D. W. Pfaff, et al. (2005). Sex differences in estrogenic regulation of neuronal activity in neonatal cultures of ventromedial nucleus of the hypothalamus. Proc Natl Acad Sci USA 102 (41): 14907–12.
Zimmerberg, B., and E. W. Kajunski (2004). Sexually dimorphic effects of postnatal allopregnanolone on the development of anxiety behavior after early deprivation. Pharmacol Biochem Behav 78 (3): 465–71.
Zonana, J., and J. M. Gorman (2005). The neurobiology of postpartum depression. CNS Spectr 10 (10): 792–99, 805.
Zubenko, G. S., H. B. Hughes, et al. (2002). Genetic linkage of region containing the CREB1 gene to depressive disorders in women from families with recurrent, early-onset, major depression. Am J Med Genet 114 (8): 980–87.
Zubieta, J. K., T. A. Ketter, et al. (2003). Regulation of human affective responses by anterior cingulate and limbic mu-opioid neurotransmission. Arch Gen Psychiatry 60 (11): 1145–53.