Четвертый бесплатное чтение

Al1618
Амбарцумова Ольга
Калашников Сергей Александрович
Четвёртый поросёнок

Глава 1
После бала

На празднестве в честь примирения ассамблейцев с федералами было шумно и весело. Взрослые с удовольствием предавались не только чревоугодию и бражничанию, но и танцевали, и песни вопили — случалось, что даже хором. Ребятишек же развлекали несколько затейников придумками вроде набрасывания колечек на стерженьки или бесплатными боями на игровых автоматах. Малышню занимали хороводами, разучиванием «два притопа, три прихлопа»… Скучно Федьке не было. Даже нравилось, чего совершенно не ожидал. Не напрасно так утюжил свою парадную одежду и начищал лакированные туфли. Тут вокруг все были нарядными и красивыми. На лицах улыбки, отовсюду слышались смех, гомон.

А ещё ему хотелось повстречать Ёжика, и казалось, паренек вполне может находиться где-то среди этой пестрой шумной толпы. Федьке он всерьез понравился, хотелось подружиться — ведь все приятели остались на Земле. А тут, на Прерии, как встретил этого паренька, сразу в душе шевельнулась надежда — а вдруг! Настоящего друга до этого как-то не случилось, даже думал, что это всё ерунда, только в книжках сочиняют про крепкую мужскую дружбу. Но этому мальчишке, сдержанному и деловитому, хотелось подражать и помогать. Однако сколько ни бегал, разглядывая группы гостей, а так знакомца своего и не нашел. Вихрастого белобрысого паренька с загорелым до черноты лицом нигде видно не было.

Впрочем, не грустить же от этого — набережная Белого Города с выходящими на неё верандами бесчисленных кафе заполнилась толчеёй, в которой царил настоящий буйный праздник. И еды много, самой разной, пирожных и мороженного — хоть объешься. И танцевать учили, и много симпатичных девчонок в нарядных платьицах. Фёдору раньше с девчонками не хотелось общаться, но посмотреть-то приятно. Особенно, на то, как танцуют. Некоторые неумело, дергано, а некоторые очень даже ничего. Вдруг потянуло и самому научиться.

Особенно, как увидел отца с Леночкой, которые неожиданно вышли в самый центр опустевшей после окончания последнего танца площадки, и церемонно раскланялись друг перед другом. Стало тревожно — умеют ли? Вдруг получится некрасиво — а они одни у всех на виду.

Но папка как-то залихватски тряхнул головой, мачеха грациозно изогнулась, и мальчик вдруг увидел их словно другими глазами. Отец — с отросшими за месяц кудрями, без обычной своей банданы, в белой аж светящейся в разноцветных огнях рубашке и черных брюках, гладко выбритый и загорелый — стал похож на хищника в броске. На его лице играла уверенная и насмешливая улыбка. Он казался собранным и одновременно расслабленным, и даже чуточку незнакомым. А Леночка в ярко-зеленом словно струящемся платье, ставшая выше ростом на высоких каблуках, с приподнимающей волосы прической, смотрелась на его фоне тоненькой, хрупкой, и в то же время невероятно гибкой. Федька удивился, как он раньше этого не замечал.

Папка кивнул музыкантам, продолжая небрежно обнимать за плечи молодую жену, и вдруг под первые же звуки музыки, резко крутанул её, так что та едва не врезалась ему в грудь и лишь в последний момент замерла, озорно улыбнулась и синхронно двинулась с ним по кругу в начинающемся танце. Федька в жизни бы не подумал, что отец такое умеет. Он удивленно смотрел на их то плавные, то резкие движения, забыв обо всем. «Танго», — как сквозь вату услышал знакомое слово и понял, что так и есть — они танцуют танго! Как-то он видел это в фильме, но даже там это не выглядело настолько красиво. Отец был просто великолепен! Он был красив и мрачен, ни улыбки, ни веселого блеска глаз, он так смотрел на Леночку, словно хотел схватить и… съесть? Нет, не то, но от сурового вида бати у мальчика внутри невольно ёкало. Леночка впрочем, ничуть его не боялась, отвечала достойно, и Фёдор поражался — не знал, что она может так меняться. То властная и неприступная, а в следующий миг легкая, дразнящая, парящая вокруг подхватившего её отца. А танец все не кончался, и жесткий будоражащий ритм оглушающей музыки проникал в каждую клеточку тела. Хотелось двигаться вместе с танцорами, такими родными и такими далекими, или стучать в барабан, чтобы звук стал еще сильней! Или оглянуться и крикнуть всей этой замершей в восхищении толпе, что это его отец так танцует! Пусть бы знали, какой у него папка! Но приходилось сидеть за столиком, присматривая за оставленными тут пистолетами в кобурах и папиным ножом — не больно-то с ними потанцуешь!

А батя с молодой женой продолжали удивлять своей уверенностью — словно оба точно знали, что сейчас сделает другой. То плавно закружатся, то отбивают каблуками четкий ритм в быстрых резких движениях, то замрут, то прижмутся и почти поцелуются, то крутанутся в разные стороны, каким-то чудом успевая схватиться друг за друга кончиками пальцев.

И когда музыка смолкла, разочарование было очень сильным, правда не долгим. Новое чувство захватило Федьку — теперь он внезапно понял почему родители выглядели так странно. Сейчас они так взбудоражено и бесшабашно друг на друга глядели, что мальчишка смутился — как же они так, при всех?! Насмотрелся за медовый месяц, в какие моменты они такими становились… Но тут грянули бурные аплодисменты, и Федька тоже очнулся и так хлопал, что руки заболели. И Фагор, о котором он забыл на время, залился тоненьким радостным лаем, словно понимал, что происходит что-то очень хорошее.

Мальчик с обожанием смотрел, как отец с победной улыбкой и смеющимися глазами и раскрасневшаяся Леночка раскланивались, взявшись за руки, а потом быстро нырнули в толпу, ловко пробираясь в противоположную от Федьки сторону, куда-то на дальний край пляжа. Понял, не дурак… и решение научиться танцевать танго оформилось окончательно.

Когда предки вернулись за столик и набросились на еду, Федька отправился к другому, длинному столу, где симпатичная девушка сразу сунула ему в руки холодный стаканчик с лимонадом. И как догадалась? Опустошая уже второй, краем глаза следил за продолжившимися танцами. Другие пары тоже прекрасно двигались, но исполняли уже не танго и не по отдельности, а все вместе. И смотреть на это оказалось уже не так интересно. Может потому, что ни отца, ни Леночки среди танцующих не было.

И он пошел к мальчишкам постарше, которые резались у автоматов в виртуальную стрелялку. Там как раз шла командная игра и, хотя Федька был младше всех года на два, а рядом хотели играть и более высокие мальчики из группы поддержки, их с Фагором неожиданно приняли. То есть щенок-то просто рядом крутился, а Федька очень даже лихо мочил более взрослых «врагов», не ожидавших от него, мелкого, такой прыти. Он даже умудрился оторваться от игры и заметить, как отец с Леночкой снова вышли на танцпол — спустя полчаса — и даже кивнул им и вернулся, чтобы снова начать присматривать за оставленным на стульях оружием.

А потом в городе громыхнуло, игру у парней сразу как отрубило, а по всей веселящейся набережной мигнул свет и начался такой бедлам, что Фагора пришлось немедленно брать на поводок и уводить в сторонку — как бы не затоптали несмышлёную псинку.

— Оставайся здесь и держись рядом с кем-то из полицейских, — на бегу прокричала ему Лена, хватая со стула оставленные там пистолеты и ножи, мешавшие им с отцом танцевать. — Мне надо в больницу, а папа уже собирает группу прочёсывания, — она на секунду остановилась. — Держи вот второй магазин, — это она уже из сумочки достала.

Ошарашенный и занятый попытками успокоить мечущегося щенка, Федька больше ничего не успел спросить. Леночка убежала, на ходу застегивая ремень с кобурой прямо поверх своего роскошного вечернего платья.

Что делать в снесённой взрывом больнице и зачем сейчас что-то прочёсывать, Федька не понял. Но, приказ, есть приказ. Отыскал фигуру местного полицейского, одетого в салатовые шорты и завязанную на животе форменным узлом цветастую рубаху, и пошел держаться рядом.

Люди куда-то мчались, часто в непонятных направлениях, только служители кафе стремительно фасовали неизрасходованную еду в контейнеры и запихивали всякую всячину в пластиковые пакеты. Голос администратора призывал сохранять спокойствие, что звучало гласом, вопиющим в пустыне — всем было не до того. С набережной доносились отрывистые команды, слышались всхлипы и причитания, урчало двигателем какое-то авто. Едва выглянул, чтобы поинтересоваться, куда это двинулся полицейский, рядом с которым ему приказали держаться, как услышал обращение к себе:

— Ты трезвый?

— Ага, — ответил машинально.

— Дяха! Бери парня, — прокричал незнакомец.

— Как звать тебя, парнище? — спросил Федьку подошедший мужчина и, не слушая ответа, продолжил: — Готовимся к проводке пешей колонны на север вдоль берега. Мы — фланговая застава. Бахром, Илья! Двигаем.

Бахром оказался даже младше и его двустволка выглядела игрушечной. Особенно — из-за пробок, затыкающих стволы, чтобы в них не попал мусор. Илья — тот самый полисмен, указанный мачехой, напротив, был кряжистым дедком, вооружённым помповкой. Дяха взвалил на плечо классический слонобой, после чего группа отправилась в путь. Сзади, со стороны залива, тянуло гарью, фонари набережной закончились и под ноги легла грунтовка. Здесь и постояли несколько минут, давая глазам привыкнуть к темноте. Подтянулись ещё несколько групп — головное охранение и фланговые заставы готовящейся колонны.

Оказалось, что люди вокруг знают друг друга, и сейчас обмениваются скупыми фразами, обсуждая ближайшие планы. Фагор наконец-то утихомирился и перестал натягивать поводок.

— Свои, свои, — повторял ему мальчик, опасаясь, как бы щенок не начал проявлять прорезающийся в нём от природы строгий нрав.

— Отстегни поводок, — вдруг присоветовал Бахром. — А то он тебя дерганёт не вовремя.

— А если потеряется?

— Значит совсем дурной. Такой за городом не выживет.

— Тогда мы лучше вернёмся, — терять четвероногого питомца Федьке безумно жалко. Они ведь уже крепко подружились.

— Ты чего, парень? Не понял, почему все уходят из города? — послышался из темноты незнакомый взрослый голос. — Нас атаковали с орбиты правительственные войска. Видимо, чтобы подавить восстание, которого так и не случилось. Так что надо срочно уносить ноги всем без разбору. И подальше. И поскорее.

Все меня слышат? — некоторое время подошедшие к началу грунтовки группы стягивались поплотнее. — Так вот, колонна беженцев начнёт движение с рассветом. Наша задача — прикрыть их от нападений хищников. Народ-то, в основном, городской, в лесу не сильно толковый. К тому же, через одного, обожравшийся водовки. Так что, думаю, удаление от дороги держать будем метров сто или чуток меньше. Все знают, где занять место? Выдвигаемся.

Дяха повёл свою четвёрку влево в лес, причём Федьке назначил сектор обзора вправо, в сторону сопровождаемой колонны. Как раз забрезжил рассвет и стало видно, куда ступать. Смотреть, в основном, приходилось под ноги и без конца отвлекаться на Фагора, носящегося вокруг кругами. Идущий следом Илья пару раз помог выпутаться из колючек, но с попрёками не совался и даже никак не комментировал неловкости «городского».

Впрочем, скоро дело пошло на лад. Щенок быстро утомился и теперь вяло переставлял лапы, следуя за хозяином. А, как только внимание перестало рассеиваться, идти стало легче. Справа проследовали какие-то машины, потом послышались голоса идущих людей. Они не молчали. Кто-то бранился, кто-то причитал, плакал ребёнок. Фланговый дозор двигался значительно медленней, чем основная группа, и ещё до полудня хвост колонны опередил своё охранение.

Вышли на дорогу. Старшой обменялся парой фраз с командиром арьергарда, после чего бодрой рысью побежали обгонять несуразную толпу празднично одетого народа, растянувшуюся примерно на километр. Духота, пыль, жаркие лучи Гаучо и проделанные в лесных дебрях километры разом навалились на Федьку, сделав мышцы вялыми, а голову — звенящей от утомления. Фагор еле переставлял заплетающиеся лапы — его несли по очереди, но больше всех — Илья. Ведь щенки этой породы — увесистые создания. Федька, казалось, сейчас просто рухнет от усталости. Пробежка изгнала из его организма последние капли бодрости.

Догнав головной дозор, опять ушли влево и удалились на положенное расстояние. Бедный парнишка держался на ногах из последних сил, когда в его секторе обзора что-то затрещало в зарослях. Вскинув автомат, мальчик вскрикнул, предупреждая остальных. Группа остановилась, причём Бахром явно прикрывал спины.

— Лось, что ли, ломится? — Дяха с надеждой посмотрел на помпу Ильи, а сам поудобней перехватил своего слонобоя.

— Хорошо бы, если лось. Они сейчас смирные. А вот, если, не приведи Господи, носорог, то лучше сразу пулей стрелять. Жаканом эту гору не пронять.

Словно в насмешку над высказанными версиями из-за ветвей показалась клыкастая кабанья морда.

— Слоносвин, — выдохнул командир дозора. — Ты, Илья, не поминай, если что лихом!

— И ты, Дяха, прости, коли чем обидел. Пацаны, быстро уходите, — дедок вскинул свою помпу к плечу, поджидая, когда появившаяся из леса тварь приблизится на удобное для открытия огня расстояние.

Бахром схватил Федьку за руку:

— Плавно, но быстро, уходим.

Не тут-то было. Это «недоразумение», висевшее на плече мальчика, не было никем оценено — его приняли за пистолет-пулемёт незнакомой конструкции. Теперь же автомат должен был сказать своё веское слово. Положив ствол в развилку дерева, Федька тщательно прицелился — полтораста метров, это нормально, если не дёргаться:

— Ду-дук, — послал он «двойку» прямо в голову. — Ду-дук, ду-дук, ду-дук.

Более чем двухметровой высоты груда мышц продолжала разгон в направлении людей.

— Ду-дук, ду-дук, ду-дук… и так — до смены магазина. Целя, исключительно в левый глаз. А потом — снова. Но, недолго. Слоносвин рухнул, не добежав до готовых встретить его выстрелами мужиков метров пятьдесят.

— Кто тебя учил стрелять, городской? — кажется вся группа перевела дух синхронно.

— Ёжик учил, — почему-то именно этот мальчишка вспомнился вдруг.

— Жили были четыре поросёнка, — сказал Дяха. — Про трёх знают все, а четвёртого звали Нах-Нах. Его даже волки обходили стороной. Так как, ты говоришь, тебя зовут-то?

Глава 2
Тут всё не по-детски

Остаток дня был кошмаром. Обессилевший от утомления и вдобавок обожравшийся Фагор в мешке за спиной, сырая кабанья печень, ветки, кусты, торчащие из земли корневища и расползшиеся от ходьбы не по асфальту изящные праздничные туфли. И всё это при неослабевающем внимании к происходящему вокруг. Чтобы не раскисать, Фёдору приходилось собирать себя в кучку огромным волевым усилием.

— Зверьё совсем с ума посходило, — недовольно бурчал Дяха, морщась всякий раз, когда издалека доносились звуки взрывов или выстрелов. — Раньше-то здесь тихо было, а тут явились какие-то бездельники, перебаламутили всех, — и почему-то зло косился на Федьку. Впрочем, набежавшая стая ужасных волков крепко его отвлекла. Возможно, звери и пробежали бы мимо, чем-то напуганные, но что бы они натворили в колонне мирных жителей?

Командирский слонобой первым сказал своё веское слово, завалив вожака. Потом заговорила помпа Ильи, а Федька всё никак не решался открыть огонь — уж очень быстро смещались цели. К счастью для беженцев, серохвостые мигом сменили приоритеты и навалились на дозор. Бахнула двустволка Бахрома, после чего закувыркался молодой самец со светлым брюхом. И, наконец, ударил автомат. Ещё раз. И ещё. Почти в упор. Последний из набегающих даже не остановился — мёртвое тело кувырком влетело в стрелка и опрокинуло его на спину.

Поэтому смотреть, как товарищи забивают прикладами ещё одного из волков, пришлось из неудобного положения, будучи полупридавленным.

— Эти волки не знали, как тебя зовут, вот и поступили неправильно, — пошутил старший наряда, стаскивая с Федьки убитого хищника. За спиной скулил помятый щенок… — Одной пулей сразить наповал бегущего волка — воистину учитель твой Ёжик, это просто кладезь мудрости!

— Ещё меня мачеха учила, — пробормотал мальчик совестливо, и стал успокаивать Фагора, проверяя, не переломал ли тому чего.

— Однако, ты и сам не промах, — отметил Илья, набивая патроны в свою помпу. — До последнего момента терпел, не пожёг боеприпас впустую.

— Это с устатку. От отупения, — ни врать, ни хорохориться совершенно не хотелось.

Со стороны охраняемой колонны подбежали ещё четверо:

— Ты как, Дяха? Отбился? — спросил самый старший из них. — Никого волчары не полоснули?

— Не, пронесло. Нах-Наха только чуток придавило. Однако, без членовредительства. Дай патронов к автомату, а то полрожка всего осталось, — устало отозвался старшой.

— У меня только семь шестьдесят две для РПК.

— Давай, — Федька протянул руку.

Белозубая улыбка из-под густых усов, весёлый прищур серых глаз, и в ладонь мальчика лёг тяжёлый холщовый кисет.

— Самодельные, — предупредил мужчина. — С тупоносой мягкой пулей. Сам понимаешь, баллистика у них другая. А чтой-то я тебя не припоминаю. Ты чьих будешь, вьюнош?

— Матвеев я, Кирилла Сергеича сын. — Тю! Дяха! Ты ж городского на сурьёзное дело взял.

— А я что, видел впотьмах? Парень выглядит крепким, в руках у него не пукалка, сам не мямлит — у нас ни построения, ни боевого расчёта не было. А что неловкий… так зато внимательный. И ты, это, Захар! Клинья-то не подбивай. Он мне самому нужон, — словно прочитав что-то в глазах собеседника, воскликнул Дяха.

— Ладно-ладно. Не трепыхайся. Вишь спуск пошел к ручью. Как переберётесь, топайте вверх по течению. Кого встретите — к тому и присоединяйтесь. Главное — след проложите отчётливый.

* * *

Идти по траве, проминая в ней тропу, для чего приходится семенить, вывернув ступни носками наружу — это ещё более утомительно, чем пробираться через лесные дебри.

— Правее сломанного дерева держите, раздался голос непонятно откуда.

Старшой устало кивнул и чуть подправил курс. Уже через десять минут, спустившись по береговому откосу, дозорные получили команду отдыхать. Им указали какую-то нору, ведущую в заваленную сверху древесными стволами яму. На дне — свежие ветки с не засохшими пока листьями. Сюда и рухнули. Федька притянул к себе щенка, да так и отключился, не думая ни о чём.

Разбудили его под вечер. Тени заметно удлинились, но сколько-то времени до заката оставалось.

— В общем так, Нах-Нах. Ты, говорят, горазд попадать из своего автомата, а только это нынче не требуется. Гляди! По этой луговине вдоль протоптанной вами тропы пойдут враги. Сперва по ним пульнут слева, от той горушки. Ты молчишь. Потом справа, из-за речки. Опять нишкни. А вот потом — твой черёд. Только момент выбери подходящий, когда они поднимутся. Стрелишь один раз, и сразу тикай по траншее. Она тебя выведет в лог, которым мы шли. Поворотишь вправо и бегом к месту сбора — будем менять позицию.

— А где все? — Не удержался от вопроса Федька.

— А все как раз новую позицию и готовят. Давай поводок — отведу туда твоего зверя.

— Свой, — только и сказал мальчик любимцу, отдавая его незнакомому человеку. А что делать? С ним самим сегодня вообще не церемонятся, ничего не объясняют, а только поручения всякие дают. Как взрослому. И он старается соответствовать оказанному доверию.

Едва поскуливания Фагора, несчастного от расставания с хозяином, перестали доноситься из-за поворота траншеи, осмотрел стрелковую ячейку и осторожно выглянул из амбразуры, как бы придавленной стволом упавшего дерева. Бревенчатый накат над головой, тесный ход с крутым поворотом. И узкий сектор обзора с видом на травянистый берег извилистой речушки. Тихо, пустынно. Где-то далеко впереди, там, куда указывают тени, слышно воркотание моторов на невидимой отсюда дороге.

Подкрались сумерки, опустилась ночь. Тёмная и беззвёздная.

— Эй, Нах-Нах! Айда ужинать, — негромкий девчоночий голосок, прозвучавший за спиной, обрадовал Федьку. И он двинулся на него, держась рукой за стенку траншеи. В логу повернули налево и вскоре снова нырнули в ту же самую нору, где недавно отсыпались. Завесили вход полотнищем, затеплили огонёк. При его неверном свете удалось разглядеть провожатую — кажется, сверстницу, прилаживающую над пламенем посудину.

— Что-то я не понял. Нас с тобой что, оставили вдвоём держать этот рубеж? — наконец недоумение от странной ситуации оформилось в пристойный вопрос.

— Никто ничего держать не собирается, — блеснула зубами девчонка. — Наше дело — обозначить опорный пункт и унести ноги. Однако, вряд ли понадобится даже это — никому мы не нужны вместе со всей нашей засадой. Давай уже есть, — она помешала варево. — Отрава, конечно, зато быстрого приготовления.

— А ложку где взять? — полюбопытствовал мальчуган.

— Ешь этой, — «повариха» отдала ему свою, а сама извлекла откуда-то изрядный тесак, которым мигом вырезала из ветки довольно ловкий черпачок, стенки которого были образованы корой.

Нечто с резковато-настойчивым вкусом, вроде каши с комками на языке, проскочило в два счёта.

— Поели, теперь можно и поспать. Вались.

Дождавшись, пока Федька растянется на всё тех же ветках, девчонка, по-прежнему не гася догорающий кубик сухого горючего, закатилась к нему под бочок, а сверху на обоих натянула довольно толстую рыхлую тряпицу. Уже через пару секунд она сладко посапывала.

«Видать, и у неё денёк сегодня выдался нелёгкий», — только и успел подумать мальчик и тоже провалился в небытие.

* * *

Растолкали его до рассвета. Накормили пресной галетой и проводили на позицию. Ещё даже не светало — пришлось действовать на ощупь. Картина, открывшаяся взору через амбразуру была окрашена исключительно в чёрный цвет и, даже, когда глаза полностью адаптировались, ничего, кроме темноты различить в ней не удалось. Вдруг слева, с холма, грянул выстрел. В отблеске от его вспышки показалось, будто несколько человеческих силуэтов на луговине быстро залегли. Потянулись тягучие секунды ожидания, а потом на высотке, откуда открыли огонь, заполыхали вспышки разрывов.

Вот в их свете фигурки уже были чётко различимы, хотя, и находились далеко — где-то в полукилометре. Наконец обстрел прекратился и наступившая темнота снова сделалась непроницаемой. Томительно тянулись секунды, а потом выстрел донёсся уже справа. И новая канонада, толчки от которой отчётливо докатывались до Фёдора через толщу земли. Наконец, затихла и она. Пришла пора вступать в бой.

Отсчитав про себя десяток секунд, а потом прибавив для надёжности ещё две, Федька выпалил через амбразуру непонятно куда, и понёсся по траншее, что есть духу, внутренне замирая от ожидания взрыва. Вот он вывалился в ложок, метнулся вправо…

— Не беги так, — послышался спокойный голос вчерашней поварихи, — а то ноги посбиваешь на ухабах. Корректировщика я тоже уничтожила — некому вызвать огонь. Видать у десантуры глаза разбежались, — добавила она насмешливо. — По вашему следу всего одно отделение направили, и то пешком.

— Ты их что, черпаком прихлопнула? — изумился Федька.

А девчонка совершенно по-девчоночьи хихикнула.

Буквально через пару десятков шагов она залезла в какую-то дыру и потребовала передать ей ряд предметов, сложенных рядом со входом: тюк, ещё тюк и неуклюжий ранец с упругими стенками. А потом позвала за собой. После так и не рассеявшейся снаружи ночной тьмы, в наскоро оборудованной землянке было ничуть не темнее — где-то «хоть глаз выколи». Немного повозились, перекрывая вход слегка похрустывающей занавесью, да и присели.

Молчание почему-то Федьку больше не устраивало, но найти достойного предлога для взрослого разговора никак не удавалось. А цепляться к девочке по-пацанячьи совсем не хотелось. Он ведь не в школе на уроках, а на войне. Наравне с большими мужиками. Вот и маялся. Думал почистить автомат, однако спохватился, что нет у него для этого ничего, даже самой завалящей тряпицы, не говоря о чём-то ещё, вроде ружейного масла. Хотя, чем не тема для разговора?

— Ты скажи мне парень, — вдруг заговорила девочка, — как это ты без ножа и ложки оказался с местным погонялом?

— Не понял! — откликнулся он автоматически, ни секунды не раздумывая. — Ты про кликуху, что ль? Так она ко мне вчера прилипла, когда я слоносвина завалил.

— Фига се! Из этой тарахтелки?

— Ну, это вполне приличного боя автомат на самом деле, только их мало сделали, как мне мачеха сказала. Ну, когда мы прилетели на Прерию, она дала мне его поносить, пока не вырасту, — на этом месте Федька осёкся, поняв, что выразился невзросло.

— И давно вы с ней сюда прибыли? — а вот девчонка уверенно держит тон.

— Месяца не прошло.

— Так ты вообще землянин! — показалось, что она презрительно отодвинулась. Во всяком случае в голосе явно проскользнул холодок.

Не зная, как реагировать, мальчик замолчал. Некоторое время казалось, что вокруг нарастает напряжение, а потом неподалеку раздались звуки взрывов, и всё изменилось — щуплое тельце прижалось к нему и задрожало, совсем как Фагор прилип к ногам во время нападения слоносвина. Пришлось опять собрать себя в кучку и изобразить большого мужика, поглаживая острые лопатки.

— Так что это за история с моим погонялом? — решил он отвлечь ребёнка разговором.

— Сказку про трёх поросят у нас, на Прерии, рассказывают немного на другой лад. Четвёртый братец — задира и забияка Нах-Нах — никого не боится и всех обижает.

Некоторое время молчание прерывалось только раскатами взрывов, да ещё шуршала земля, сыплющаяся с торопливо сделанного перекрытия.

— А какой финал у этой истории, — наконец не выдержал Федька.

— Это зависит от того, чему в момент рассказа учат деток, — даже в кромешной темноте показалось, что девочка улыбается. — Иногда обиженные звери объединяются и навешивают засранцу звиздюлей.

Иногда он оказывается на пути шерстистого носорога и потом долго ковыляет в дом братьев с отдавленной лапой. А по дороге умоляет ранее обиженных им зверей не убивать его. Может отважно сразиться с саблезубом и погибнуть героической смертью, прихватив, заодно, и жизнь врага. Понимаешь, детки здесь хорошо знают, сколь грозен и непредсказуем лесной кабан, поэтому простенькая английская сказка в наших краях никак не канает. Ребята постарше придумывают встречу Нах-Наха с лесной свиньёй Хавроньей, от союза которых вырастают крепкие, но безбашенные детишки, изгоняющие из леса всех хищников.

Взрывы снаружи сделались редкими. Причём, было слышно, что теперь снаряды ложатся то там, то тут. Ещё чуть погодя обстрел и вовсе прекратился. Но темнота не рассеивалась и не рассеивалась.

— Так что мы сейчас тут сидим? — не выдержал парень.

— Как только высунемся, нас обнаружат беспилотники и вызовут огонь. Погибнем не за понюх табаку, — девчонка «отлипла» от него и стала напряжённо прислушиваться к происходящему снаружи.

— Ты чего-то ждёшь?

— Может подойти ещё одна группа, чтобы проконтролировать и зачистить местность… — что-то резко рявкнуло, послышался металлический лязг и из-за деревьев поднялось зарево, — …за мной, — «повариха» выскользнула наружу. В её руке Федька приметил замотанную тряпьём винтовочку с оптическим прицелом.

«Вот тебе и стряпуха!» — промелькнуло в голове.

Они вскарабкались по откосу лога, и взглядам снова открылась всё та же луговина, на которой пылало пятно земли. Посреди него что-то перемещалось. И ещё две «коробочки» крутились поблизости.

— Уходим! — девушка-снайпер стремительно скатилась обратно. — Тут уже ничего больше сделать нельзя.

Наконец-то забрезжил рассвет.

* * *

Свернутая занавеска, тюки, ящичек — она ничего не забыла. Всё навьючила на спутника. Двигались быстро по узкой тропе, недавно прорубленной сквозь густые заросли. Вокруг было тихо, но пахло кислятиной, и под ногами шуршало. А они шли и шли. Рассвело потихоньку. Над головами нависали кроны высоких раскидистых древ. Зачирикало, защебетало. Спутница впереди проявилась чётко — чистая мелочь с замотанной тряпьём винтовкой на плече.

— Командир! — раздался негромкий голос из зарослей, — ты не ранена?

— Нет, — отозвалась мелкая. — Скопцов и Угрюмов пришли?

— Так точно. Час назад. Скопцов даже провода смотал, куркуль бережливый.

— Вы хоть прозвонили их? Могло же осколками посечь!

— Ща, сделаем.

— Нет! — строгим голосом остановила неизвестного девчонка. — Вы на склоне балки «баньши» смонтировали?

— Ещё с вечера.

— Тогда, всем сниматься и уходить на следующую позицию. Нах-Нах! За мной, — и она свернула направо. Тут, под растянутым полотнищем Федьку переодели в мешковатый пятнистый балахон поверх исподнего, связанного из толстых верёвок — праздничные брюки и рубашка на нём уже превратились в лохмотья. Пользуясь передышкой и куском проволоки, выпрошенным у дядьки, ковыряющегося в какой-то приспособе, подкрепил и туфли.

Девчонка, к которой обращались «товарищ Мелкая», давала распоряжения кивающим на её слова солидным мужикам. Куда идти, и где копать. Ещё упоминались «свистки», «пыхтелки», «дымокуры» и прочая дребедень, которую предписывалось расставлять в определённых местах. Впрочем, пауза длилась недолго — народ как сбежался, так и разбежался, а у Федьки забрали поклажу и навьючили её на Бахрома.

На этот раз позиция снайпера была оборудована на голом крутом склоне среди камней, которые недавно слегка передвинули, образовав несколько связанных между собой нор. Сверху на это навалили толстых палок и веток и присыпали землёй. Тут и сидели целый день до самого вечера, наблюдая за проходящей у подножия горки грунтовкой, на которой так никто и не появился. Собственно, мальчику досталось смотреть вверх по склону, но изредка он «подглядывал» и в других направлениях.

Жара, сухая глотка и скука неимоверная. Изредка откуда-то доносились звуки войны — хлопки, взрывы, выстрелы. Если бы не это — наверняка бы уснул. И прозевал бы опасность. Три силуэта, появились словно ниоткуда неясными тенями среди редкого кустарника — остролиста. В них он и ударил длинной очередью, не медля ни секунды — показалось, что они совсем рядом. И тут же пополз, пятясь в узкую нору прохода.

О том, что в него тоже стреляют, догадался по каменной крошке, выбитой пулями из места, где недавно находился. Рванул к соседней ячейке и ткнулся головой в мягкое — Мелкая уже здесь и тоже пятится. Близкие взрывы, толчки ударной волны, звон.

А за другим проходом метнулась какая-то тень и что-то влетело. Граната. Бросок вперёд, чтобы навалиться телом на снайпера и прикрыть её. Удар, темнота, нечем дышать!

Очнулся от льющейся в глотку воды.

— Ну ты, Нах-Нах, и отчубучил! — Мелкая оторвала фляжку от его губ и сама к ней присосалась. — Обязательно сообщу инструктору, что этот приём нужно внести в наставление по противодействию поражающим факторам газовой гранаты.

— Ты о чём, командир?

— О затыкании прохода двумя задницами. Скопцов нас с тобой еле расклинил. Он-то кабанчик ого-го. Насилу пролез в лабиринт, чтобы тебя с меня за ноги стащить. Ещё и обшутковал всю, — добавила она смущённо. — Обещал, что папе скажет, чем я тут с мальчиками занимаюсь во время войны.

— Э-э… А разве мы тут не вдвоём оставались?

— Не. Наблюдатели ещё, прикрытие. Они тоже эту группу не обнаружили, зато, как спохватились, так запустили «баньши», и уж она весь склон вычесала, — перестала прикалываться девчонка. — Тебя камнями по икрам и ляжкам приложило — синяки получились — закачаешься. Так ты полежи пока примочки подействуют, — покачав возле уха фляжку, девушка закрутила крышку и ушла.

Фёдора слегка мутило. И болела голова. Опять же какой-то неприятный запах беспокоил.

«Неужели я обоссался от страха?» — пришла в голову горестная мысль. Сделалось тоскливо и очень стыдно. И куда девался Фагор? Почему его не было утром во время «развода на работы»?

* * *

— Хорош валяться, — подошедший мужчина швырнул на землю рядом с Федькой кучу всякой всячины. — Одевайся, снаряжайся, да пошли.

Сам же он присел рядом, видимо, понимая, что собраться быстро у паренька не получится. Не новое и не особенно чистое обмундирование было дырявым и влажным.

— С убитого, что ли? — спросил мальчик, разглядывая отверстия на куртке.

— Вестимо, — ответил взрослый.

— Кто это его так?

— Ты.

Федьку молниеносно вырвало, еле успел отвернуться. Единственный зритель этой сцены даже ухом не повёл. Только добавил рассудительно:

— Нашивки я поспарывал от греха, ну и отполоскал чуток. А дырки зашить тебе есть кому.

Что-то навело Федьку на мысль, будто мужик намекает на девушку-снайпера. Неужели для местных это так серьёзно?

— Слышь, Скопцов, — шестое чувство подсказало, что это именно тот самый куркуль, — а почему она тут командует, а не кто постарше?

— Дык образование получила военное. Мы ж не солдаты. Кто пахарь, кто рыбак. Бортники есть, охотники, старатели. Нас людей учили не убивать, а наоборот — беречь. Потому она и верховодит, что имеет об этой кухне какое-никакое представление. Давай ремень, я в ём ещё одну дырку проковыряю, — совершенно без перехода переключился мужик с общего вопроса на частный.

Потом этот же дядька научил пацана накручивать портянки, без которых добротные армейские ботинки просто не держались на ноге. Кроме обмундирования были получены нож в ножнах, фляга и ещё несколько важных мелочей.

— Ты не спеши, если хочешь оружие почистить, так давай, — дядька легко уловил порыв юношеской души, возникший при виде футляра с принадлежностями, — я контролирую обстановку.

Также терпелив он был и пока шло разбирательство с начинкой шлема. Считавший себя продвинутым в вопросах пользования подобной аппаратурой, мальчишка возился с ней довольно долго. Зато, когда справился, не пожалел. Крутой оказался гаджет — давал картинку в разных участках спектра, усиливал звуки и ещё какие-то непонятки в нём были. Одна только карта наблюдаемой местности чего стоила!

— Нах-Нах, скотина! Выключи немедленно эту хрень и тикай быстрее собственного визга — тебя наверняка уже засекли, — вдруг ожили наушники голосом Мелкой.

— Бежим, сейчас накроют! — вскочил Федька, увлекая за собой Скопцова. К счастью, питание всей машинерии шлема отрубалось простым тумблером.

После спринтерской двухсотметровки остановились и прислушались — тихо. Артналёта не последовало.

* * *

Ночевали в пещере на наклонной поверхности в обширной карстовой пустоте. Горячий ужин, толща камня над головой и неограниченное количество воды — это оказалось чудесно. Несколько фонарей рассеивали мрак, а слова, отражённые от стен, эхо повторяло по нескольку раз.

Мелкая подошла к Федьке, прихлёбывающему чай из мятой алюминиевой кружки. Присела рядом:

— Сними куртку, я отверстия зашью, — сказала она, доставая кисет с иголками и нитками.

Чувствуя себя последним идиотом, мальчик подчинился. Некоторое время молчали.

— Ещё, когда это всё закончится, я должна буду познакомить тебя со своими родителями, — добавила она возвращая одежду.

— Мы теперь что? Жених и невеста? — решил уточнить парнишка.

— У нас это называется сговоренные, — нехорошо улыбнулась Мелкая. — Впрочем, если ты закрутишь с другой, обычай разрешает мне послать тебе тыкву. У нас, у куркулей, много старинных традиций, — она положила руку на голову Фагора, уткнувшегося носом в ноги хозяина и даже обхватившего их лапами почти по-человечески.

— А кроме куркулей, какие ещё народы живут на Прерии, — полюбопытствовал Федька.

— Вы, городские, да беспортошные ещё.

— Про нас, городских — понятно. А кто такие эти беспортошные? Чем они отличаются?

— С виду — вроде ничем. Только они хитрые — каждый год отправляют на Землю выпускников школ на учёбу. В смысле — много. А у нас редко кто умудряется скопить достаточно средств, чтобы оплатить пребывание юноши в одном из крупных городов метрополии в течение нескольких лет. Ну и на оплату самого университета, и на билет, ясное дело, денег тоже нужно немало.

— Так, может, они скидываются? — удивлённо приподнял брови Федька. — Вы бы тоже могли… — насмешливый взгляд девушки смутил его: — точно! Сказала же, что куркули. А тут, в нашей команде, кто есть кто? — продолжил он расспросы.

— Про всех в точности не скажу — когда все одно дело делают, разницы не видно. Дяха — наверняка из куркулей, только он уже с голозадыми сдружился, так что скоро и не отличить будет.

— Слушай, — от внезапной мысли мальчик чуть не подпрыгнул. — А чего это вдруг нас с тобою обручили так срочно? Ведь до этого мы без проблем переночевали чуть не в обнимочку, а тут — раз — и сговоренные.

— Ты, когда башкой ударился, такое руками вытворял, что меня чуть не голую из-под тебя вытянули. Знаешь, каких синяков мне наставил! — она вздохнула.

— Это из-за удушья, — сконфузился Федька. — Я в ужасе был, думал — помираю. И обоссался ещё, — добавил он совсем тихим от смущения голосом.

— Не, это не ты. Это я потом, уже когда нас вытащили, на твои синяки помочилась. У нас всегда ушибы так лечат.

Почему-то от этого парню стало значительно легче. Он обнял свою «наречённую»…

— Не при людях же, — остановил его шёпот в ухо. — И вообще, пора выходить на позицию.

Мелкая надела на голову трофейный шлем, и показала, какие его функции категорически нельзя активировать:

— А то твоя отметка сразу появится на экране системы слежения, — объяснила она. — И начальник, пославший разведгруппу, мигом поймёт, что ты — не его подчинённый. Дальше объяснять? — приподняла она бровь.

* * *

Третий день войны начинался терпеливым ожиданием. Неплодотворным ни в малейшей степени. Участок дороги, за которым присматривала Мелкая, никого не интересовал. Склон, откуда наученный вчерашним опытом Федька не спускал глаз, точно также ничего интересного напряжённому взору не предлагал. Потом появился Илья и сказал: «Представитель Президента приказал кончать войну. И ещё выразился в духе, будто портал накрылся медным тазом, так что десанту надо с нами срочно мириться. Просил нас не обижать их».

— Так, деточки! — встретил их дядя Слава буквально на пороге лагеря. — Война окончена — марш в школу. До города за остаток дня дотопаете, а потом, чтобы духу вашего больше здесь не было!

Федька взял на поводок радостно подбежавшего к нему Фагора, Мелкая обменялась парой фраз с Ильёй, а откуда-то из-за невысокого штабеля извлечённого грунта пред очи ясные присутствующих предстал Бахром.

— Шутки в стороны, — продолжил Дяха. — Больше недели прошло с начала учебного года, а уважительные причины для того, чтобы пропускать занятия, уже закончились, — он смущённо улыбнулся, и добавил: — При разминировании толку от вас никакого. Валите по домам.

Малыш Бахром быстренько обменивался с кем-то всякой всячиной. Мелкая втолковывала что-то Дяхе, а Федька сохранял неподвижность и наливался гневом.

Только что, ради удобств и безопасности его наречённой дружно трудилась куча крепких обстоятельных мужиков. И вдруг — словно отрезало: Марш в школу… недоучки! Вот, что им велели. От того, чтобы начать выкрикивать обидные слова, адресованные этому несправедливому миру, мальчика удерживал только опыт последнего месяца, когда судьба делала крутые повороты и выписывала неожиданные кренделя. К тому же, он ведь взрослый, и должен держать удар… но слеза из глаза выкатилась.

Неожиданно ожили давно и надёжно молчавшие визоры:

— Федя, где ты, — встревоженно спросила мачеха.

— Должен к вечеру добраться до дому, — ответил он машинально, а потом спросил: — а папа с тобой связывался?

— Да. Но он обещал быть только к полуночи.

— Нас не разбомбили?

— Нет. Не пугайся, если не застанешь меня дома — очень много раненых. Ты здоров?

— Да. Пара синяков, но они уже сходят.

Показалось? Или на том конце, действительно, облегчённо перевели дух.

Глава 3
Путь домой

Когда тропа вывела на дорогу — ту самую грунтовку, по которой позавчера из города валила толпа мирных жителей — карта в шлеме показала, сколь изрядный кусок пути они срезали. Но: «кто ходит напрямик, тот дома не ночует», — в справедливости этой поговорки они убедились практически мгновенно, когда метрах в десяти за спиной кусты на обочине дороги раздались, и на грунтовку деловито выкатилась «коробочка». Непонятная какая-то, без башни. И ведь не то, что ни один трак не лязгнул — даже ветка под гусеницами не хрустнула. Как говорил один опытный охотник: «даже тигр не умеет подкрадываться так тихо и незаметно, как это делает слон». М-да! Слона-то они и не приметили…

В нереальной тишине — даже птицы не прекратили своей переклички — люди в форме врагов неторопливо спрыгнули со своего странного средства передвижения, демонстративно потягиваясь и заодно перебрасываясь шуточками насчет радикулита, геморроя и прочих старческих хворей, которые наверняка их настигнут, если столько времени сидеть на одном месте.

Одним словом, захлопнув ловушку, парни демонстрировали дружелюбие и давали путникам возможность прийти в себя и проявить свое отношение к происходящему. Выпускать наружу вскипевшую в душе пену острого негатива Федька поостерегся — шлем показывал, что за спиной образовались три расплывчатых фигуры смахивающих на ожившие кусты. Эти между собой не переговаривались и показного дружелюбия не проявляли. Впрочем, в ребятишек тоже не целились, ни к чему это было, потому что все трое возвращенцев продолжали держать оружие на ремне.

— Эй, детишки! Откуда и куда следуете? — их, кажется, соизволили заметить?

Обращался к ребятам один из бойцов, державший автомат на груди. Остальные двое, тем временем, разошлись в разные стороны. Стволы демонстративно смотрели чуть левее-правее — в случае чего, довернуть их можно, уже стреляя.

— Из эвакуации возвращаемся к местам постоянного проживания, — сдержанно отозвалась Мелкая. Впечатление от сказанного слегка портили посеревшие губы.

Федька её очень хорошо понимал — он неожиданно сообразил, что вообще-то одет в точно такую же форму, как и у этих военных. Да ещё и шлемы на головах у них с девчонкой — это ведь не кепи, а серьёзное разведывательное оборудование, надеваемое в бой. Кто знает, что сообразят эти люди, и как поступят?!

— Значит из эвакуации… — молодой лейтенант открыто улыбнулся и, ловко ухватив Федьку за рукав, сноровисто провел над его ладонью каким-то приборчиком. Мелкая, закусив губу, сама протянула руку ладошкой вверх. Военный, после повторения процедуры, галантно прижался к тыльной стороне ладошки губами, заставив Федьку уронить челюсть, а девчонку — отдернуть руку, одновременно покраснев и побледнев. Кажется, это называется чахоточным румянцем?

— Сударыня, — церемонно продолжил лейтенант, «не замечая», что собеседница не в восторге от его манер, — позвольте выразить восхищение вашим выбором парфюма. Это ведь «Жёлудь»?

А вот взгляд военного Федьке кардинально не понравился, хотя и не было в нем угрозы. Цепкий какой-то. Изучающий. И ведь не понять, о чем вообще идет речь, но на актерские способности напарницы надежды уже тоже нет.

— «Дубовый лист», — сказала Мелкая, снова прикусывая губу и отворачиваясь.

— Ох, простите, — военный блеснул искренней улыбкой, — совсем в этой чащобе отстали от последних веяний моды.

Мелкая невежливо промолчала, но полыхающие уши, кажется, говорили весьма красноречиво, о том, что ей есть, чем ответить. Федьке даже показалось, будто лейтенант сейчас потрогает её за ухо, и он невольно напрягся, не зная чем ответит на такое действие и опасаясь собственной возможной рефлекторной реакции. Потому, что в нём снова вскипело. Но военный лишь провел рукой у них над головами, не прикасаясь даже к шлемам. А потом взглянул на небольшой экранчик на левом предплечье.

— Беженцы, значит! — лейтенант задумчиво тыкал в видимые ему одному пиктограммы. А от вытянувшейся в нитку Мелкой, казалось, сейчас пойдет гул, как от струны.

— Ну, хоть не дезертиры… — непонятно закончил он, завершив свои странные манипуляции, и открыто улыбнулся, — …а то знаете, развелось тут в лесах не пойми кого — такое творят… война она всё спишет, да и удобно — можно спокойно кивать на беспредел со стороны военных. Не желаете ли провести ночь в безопасности? А завтра мы вас на броне прямо к месту доставим. Всё честь по чести!

— Не, спасибо… Нам в школу надо побыстрее! — пискнула Мелкая. Срывающийся голосок прозвучал жалобно и не слишком убедительно.

Федька прикинул, что можно сделать, если их всё же решат задержать. Самой сильной фигурой на их стороне сейчас, несомненно, является малыш Бахром со своей «игрушечной» двухстволочкой. Жакан и вязаная картечь в хромированных стволах, заткнутых простецкими бутылочными пробками. Мальчугана, что на голову ниже Мелкой вообще сочли дитяткой и в расчёт не приняли.

Сорвать с плеча своего коротышку Нах-Нах тоже успеет — патрон в стволе, а предохранитель снят. Ну изрешетят его… так и он какое-то время удержит в руках плюющийся пулями ствол. Вступит ли в драку прячущийся в траве Фагор? Кто знает? Главное — как воспользуется Мелкая секундой-другой, образовавшимися за счёт их с Бахромом жизней?

Пожалуй, нет у неё перспективных вариантов. Тем более, что троица за спиной давно растворилась в окружающем пространстве и вполне может располагаться даже в двух шагах.

— Ну, нет так нет, — лейтенант не стал разыгрывать огорчение или удивление отказом, — с дороги не сходите даже на обочину по нужде, и вообще — по окрестностям лучше ещё с полмесяца не шастать. Тут минирование проводили артиллерийским способом и… Сыч, Фетр, — бросил он, окончательно поворачиваясь к гостям спиной. Из машины, как чертики из табакерки, выскочили еще две фигуры. — Проводите ребятишек до блок-поста!

— Не стоит благодарностей, сударыня, — оборвал он несмелую попытку Мелкой возразить. — Тут всего пять километров — жеребцам этим засидевшимся остро необходимо прогуляться часок-другой, пока смазка у них в шарнирах совсем не загустела. Тем более, что проявленная вами тяга к познаниям и стремление к учёбе достойны всяческого поощрения и заслуживают серьёзной охраны.

Федьке сильно не понравилось ехидство, послышавшееся в голосе лейтенанта, и перепуганные глаза спутницы, но и придраться было совершенно не к чему. Впрочем, ни возражений, ни благодарности от них и не ждали — лейтенант ушел к машине и что-то там распоряжался, а бойцы сопровождения уже стояли возле поворота дороги, недоуменно поглядывая на замешкавшихся сопровождаемых.

Пришлось поспешать следом, почесывая одной рукой выбравшегося из кустов Фагора. Вот кто явно разобрался в ситуации лучше всех — исчез в самом начале событий в траве на обочине и все время оттуда их… охранял. А теперь, значится, выбрался. Что ж, следует признать, что, по крайней мере, собак сегодня ум проявил недюжинный и действовал оптимально, не теряя контроля над ситуацией. Вот только ведь своему хозяину он все равно ничего объяснить не сможет.

А жаль. Очень бы не помешало понимание, отчего это Мелкая так вцепилась Федьке во вторую руку и просто висит на ней всем весом, а ноги переставляет, только если её как следует тянуть. Их ведь вроде отпустили с миром. Или как?

* * *

Скрылись за поворотом обряженные во всё не по росту фигурки, боевая машина скатилась с дороги в подлесок. На полотне остались только двое — командиры придирчиво осматривали место съезда на предмет оставленных следов.

— Манул, может зря Фетра с ними отпустили? — нарушил молчание сержант. — Дёрганный он стал после того случая. Зубами скрипит да взрыкивает по любому поводу.

Лейтенант присел на обочине и начал руками расправлять примятые травинки, «вычесывая» из них поломанные тонкие веточки.

— Учись пользоваться головой, Сережа, — произнёс он наставительно враз напрягшемуся сержанту, — иначе рискуешь банально не дожить до получения звания старшего сержанта. По твоим словам можно сделать неожиданный вывод, будто твой подчиненный может не выполнить поставленную перед ним задачу.

Сделав паузу, чтобы дать время обдумать его слова, лейтенант продолжил, не прерывая своего занятия:

— А Фетр очень хотел посмотреть в глаза «кукушки», и заодно объяснить, что согласно некоторым обычаям войны эти самые «законы и обычаи войны» на снайперов противника не распространяются. Вот пусть и смотрит. Это его личный выбор.

— Он хороший разведчик.

— Человеку, чьи чувства способны влиять на выполнение задачи, нечего делать в разведке. Каким бы хорошим парнем он ни был раньше. Здесь нет места колебаниям — Фетру придется сильно постараться, чтобы всё стало по-прежнему.

Лейтенант насмешливо посмотрел на заместителя и, критически оглядев результаты своей работы, ткнул пальцем в коммуникатор. Сержант отметил как три синих точки «секретов» двинулись вдоль дороги — следом за уходящими стандартным порядком двумя синими и двумя желтыми отметками.

— Но я всё же почему-то уверен, — насмешливо продолжил лейтенант, вставая, чтобы отнести подальше собранный мусор. Сержант тут же поспешил занять место на обочине, продолжая маскировать следы машины, — что ребятишек благополучно доведут до блокпоста и сдадут на руки капитану — он отчего-то сильно заинтересовался возвращающейся снайперской парой. А вообще, как я уже говорил, Сережа — пользуйся головой. Это очень важный для разведчика инструмент, ей можно не только кирпичи разбивать. Вот представь себе простую ситуацию — ребятишки, снайпер и его прикрытие, возвращаются с войны домой, в школу учиться. При этом собственно снайпер еще и девчонка-малолетка. И идут они, понимаешь, через именно наши позиции совершенно одни, через лес, полный дикого зверья, вооруженных людей и мин. Тебя ничего в сказанном не напрягает?

— Проверка? — спросил сержант враз охрипшим голосом, — Но ведь… — он судорожно начал просматривать тактическую карту окрестностей, — нет никого!

— Серёженька, ты суслика видишь? — поинтересовался командир, вытягивая руку в ту сторону, где в двадцати метрах от них стояла БМДР.

Древняя как мамонт шутка в лесу прозвучала совершенно не смешно. Особенно принимая во внимание, что машина, потерявшая башню в памятном нападении на колонну, теперь демонстрировала настоящий «дао маскировки». Даже с двадцати метров опытный глаз не мог различить знакомый силуэт — мозг отказывался выделять ставшую «беззубой и безопасной» технику на фоне пейзажа, просто потому, что она такой и была. В смысле — беззубой и безопасной.

«Хм, — подумал про себя лейтенант, — любопытный эффект! Надо будет не торопиться ставить башню назад. Ага — это если удастся её для начала найти и уговорить местных вернуть. Хе-хе! А то ведь могут и не отдать. И будет машина для дел, когда требуется не вооружённость, а незаметность… то есть на любой случай. М-да, засмеют ведь… Но, с другой стороны, плевать на чужие насмешки — жизнь дороже, а человек, не отличающийся дурной силой, становится на диво осторожным и предусмотрительным. Самое то!»

Но все эти мысли пришлось пока отложить. Есть насущные дела — и в первую очередь — втолковать подчинённому что сейчас и как.

— Да на этой войне мы многое потеряли, и для многих война всё ещё продолжается, но пора уже понять — нам положено защищать всё, что у нас за спиной. Включая и вот таких ребятишек.

— А они нам в спину…

«Та-ак! Кажется, тут по-простому не выйдет».

Два скользящих шага и руки Манула легли на плечи сержанта, тот вздрогнул всем телом, но так и замер, сидя на корточках.

— Они не будут. Если, в чистую просрав эту войну, мы сможем всё же выиграть мир, — угрожающе зашипел лейтенант на ухо подчинённому. — И, чтобы не слить этот шанс, нам всем придется очень сильно постараться. Но и вариантов тоже никаких — разве что пуля в лоб, или нырок в стакан, что выходом никак признать нельзя. Понял? А теперь, товарищ сержант, учти ещё, что не только Фетру придётся сильно постараться, чтобы вернуть моё доверие.

Отпустил плечи, и парализованное тело сержанта мягко завалилось набок. Не пытаясь вернуть подвижность, тот просипел перехваченным судорогой горлом:

— Понял, товарищ лейтенант… Виноват, поддался эмоциям.

— Мы не железные, сержант. Всё, что я сказал, в равной мере и ко мне относится и к местным… — взглянул на карту и невольно улыбнулся самому себе. — Мы не железные, но должны стать крепче стали. Иначе — без вариантов.

* * *

Ничего особенного в оставшемся путешествии до города не произошло. Фагора, помня о минах, взяли на поводок. Сопровождающие топали довольно далеко спереди и сзади, изображая из себя передовое и тыловое охранение, Мелкая шла по прежнему намертво вцепившись в Федькину руку, но ноги переставляла уже бодрее. Только спину сверлил взгляд, да было щекотно между лопаток. Казалось — в них целятся. Но аппаратура шлема уверяла что топаюший сзади парень контролирует дорогу по сторонам от них, не забывая и назад поглядывать (хотя, вроде как, там свои). Словом — со всем тщанием занимался вменёнными обязанностями. Было немного необычно чувствовать что тебя оберегают, ведь именно в этих краях Нах-Нах сам шел в охранении колонны беспомощных людей вместе с Бахромом кстати, который и сейчас молча топает рядом.

Впрочем, отвлечься и собраться помогло небольшое приключение. Буквально через два поворота дороги, после первой рокировки, когда сопровождающие поменялись местами, Мелкая подняла руку прося сделать остановку.

Оказалось, что её прихватило по нужде. Не слишком приятная ситуация, принимая во внимание, что не то что в кустики отбежать — даже само полотно дороги приходилось внимательно просматривать, а идущий впереди разведчик периодически отмечал подозрительные места краской из баллончика. Редкостная дрянь, эти тонкие как лист бумаги мины, и ведь по ним спокойно можно ездить колесами, рвать на части траками — все вытерпят, но вот стоит им почувствовать рядом живое тело… И ведь не убьет, поскольку это «негуманно», просто в ноге не останется ни одной целой кости.

В общем — мерзость. Одно хорошо — максимум через две недели они взорвутся сами. А пока — пришлось Мелкой располагаться прямо на проезжей части. Дозорные деликатно развернулись в разные стороны, хотя в этих шлемах обзор-то все равно круговой, Федька тоже взял на контроль левую сторону и даже сам пожурчал в знак солидарности со смущенной Мелкой. Словом, все присутствующие сделали вид что приличия соблюдены.

Девушка всё равно была напряжена, но постепенно начала по чуть-чуть отходить. Так что они довольно скоро распределили сектора наблюдения и уже не чувствовали себя бесполезным, хотя очень дорогим грузом. Так до окраины города и дотопали.

Точнее до города оставалось еще с километр, но уже по открытому пространству посреди которого белел стенами из толстых бетонных «кубиков» наскоро сложенный блокпост.

— Ну вот, вам туда, — нарушил молчание один из сопровождающих, — а мы пока тут постоим. И чтобы ноги не бить, и чтоб чужому начальству на глаза не попадаться. Не любит оно когда рядом не его подчиненные, но при этом младше по званию. А дое… хм, найти недостатки можно и у телеграфного столба.

Второй сопровождающий согласно кивнул, и почему-то с виноватой улыбкой протянул Мелкой настоящее сокровище — здоровенную плитку герметически упакованного в фольгу шоколада из «специального» рациона.

— Вот, — сказал он вкладывая увесистую упаковку в пальцы обмершей девушки и почему-то отводя глаза, — возьми. Больше на память всё равно дать нечего. Как на нож смотрела я видел, но извини он… — на секунду боец сбился, пытаясь подобрать слова, и продолжил, почему-то пропустив объяснения: — а неучтенного, — тут он дернул щекой и прижал тик пальцами, — нет. Так хоть что-то.

— Спасибо. — придушенно пискнула Мелкая.

В ответ кивнули и махнули рукой, дескать — «не стоит благодарностей, уж чем богаты…»

Так что пришлось топать через поле в одиночестве, наслаждаясь легким ветерком и руладами кузнечиков. Нервы портило только настойчивое желание поискать на дороге мины, но разум признавал это занятие во-первых, бесполезным — всё равно ничего не разглядишь, а, во-вторых, бесперспективным — уж окрестности города от этой пакости наверняка избавили в первую очередь.

На блокпосту встретили их неприветливо, наставив ствол автомата Федьке прямо в лоб, да еще и не один. Очень неприятно было заглядывать в эту дырку и чувствовать как по спине стекают капли холодного пота. Опять же и положить оружие на землю их попросили не очень… учтиво — Мелкая аж в очередной раз покраснела. Федька непроизвольно сжал кулаки, и еще неизвестно, чем бы всё кончилось, но тут из бетонного лабиринта появился капитан в полевой форме и провел краткую разъяснительную беседу на тему «как следует держать оружие при проведении досмотра».

Федька аж заслушался — вроде и ни одного грубого слова не прозвучало — все по делу, а бойцы из бравых вояк превратились в мокрых куриц и цветом лица перещеголяли Мелкую на пару тонов. Он бы и дальше послушал, но капитан махнул им рукой, дескать — «проходите, пока не до вас, а за цирк вообще-то деньги платить положено», и они поспешили воспользоваться такой добротой.

Правда, далеко уйти не успели — до ушей донёсся топот догоняющего человека — бежал тот самый, капитан. Видимо, вспомнил что пропустил в город особо мелких и оттого особо опасных террористов с оружием. Только почему догоняет он их один? Наверно спросить что-то хочет.

Остановились, повернувшись к нему лицом. Офицер тоже замер в паре шагов и снял головной убор, явив Гаучо коротко стриженую седую голову.

— Простите, сударыня, — обратился он к девушке, отчего та вздрогнула и кивнула с каким-то устало-обреченным видом. — Вы ведь снайпер? Э-э, капитан Савельев. Василий, если без чинов.

— Снайпер Мелкая, — ответила Мелкая. И добавила: — воинского чина не имею.

От этого короткого обмена фразами повеяло официозом и галантностью позапрошлого века — Федька сразу расслабился, и постарался незаметно убрать руки подальше от автомата… в этот раз у него почему-то свербел лоб и левое колено. Свербеть не перестало, но ощущения сбавили интенсивность. Да и Бахром изменил положение тела…

— Хотел бы спросить, не знаете ли вы, как отыскать Марусю-шельму. Веснушчатую такую, с калиткой между передними зубами.

Это надо было видеть, каким взглядом осмотрела мужчину девушка. Федька почувствовал себя желторотым цыплёнком. Хотя, пауза затягивалась. Видимо, подходящих случаю пристойных слов у подруги не находилось.

— Я даже не знаю, жива ли она, — ответ прозвучал совершенно неожиданно. — У нас тут была война. Многие погибли.

На лицо капитана набежала тень. Молча кивнув, он развернулся и ушёл.

* * *

Последние сотни метров дорога оставалась пустынной. Изредка слева в просветах далёких деревьев показывался океан. Вдали виднелся спешащий на юг сейнер. Когда вышли на окраину набережной, Гаучо заметно клонился к горизонту. А ещё здесь сновали военные, что-то затаскивая в выходящие к пляжу двери отелей. Бахром попрощался и заторопился дальше вперёд, а Фёдор с «наречённой» приняли вправо — Белый Город ничуть не пострадал, но в его жилой части почти не встречалось людей. Фагор, видно учуяв родные места, умчался вперёд, и вскоре послышался его восторженный лай.

Мангул и Патри — папины собаки и родители Фагора — встретили гостью сдержанно. Даже не проявили особых восторгов при виде хозяйского сына, потому что недоверчиво следили за девочкой и предупреждающе ворчали. Дом выглядел нежилым, холодильник оказался пуст, вода из крана лилась с фырканием и только холодная, а повсюду лежала пыль.

Согрев для гостьи ведро воды, отправил её в ванную, а сам, сварив собакам каши, взялся за пылесос — он же обещал отцу, что всё будет делать. Впрочем, Мелкая, отмывшись, явилась в его чистых трусах и майке и захлопотала на кухне — мигом отыскала тушёнку и овощные консервы, крупу и ещё что-то. К моменту окончания приборки по дому загуляли ароматы съестного, а потом появилась Лена — папина жена. Усталая и голодная, она пахла лекарствами и от неё веяло чужой болью. Поэтому, второе ведро согретой для мытья воды досталось ей.

Федька по-прежнему крутился по хозяйству, перестилая постели, протирая, прибирая, расставляя и раскладывая вещи по местам. Гостья и мачеха давно уснули, когда на улице знакомо заворчал бронетранспортёр — папа вернулся. Вот уж кого псы облизали с ног до головы! А сыну пришлось его кормить, и отдать очередное ведро согретой для мытья воды.

Когда проснулся утром, снизу раздавалось бряцание посуды на кухне. Вкусно пахло кофе и было солнечно. Папа, мачеха и Мелкая в длинном ей в мачехином халате как раз садились завтракать. Успел.

— Федя! — строго посмотрел на сына отец. — Нашей гостье необходимо отбыть в Утково, а я, увы, несвободен сегодня. Надеюсь, ты отвезёшь её.

— Конечно, — а что ещё он мог ответить? — Ты имеешь ввиду на бронетранспортёре?

— Да. С транспортом нынче вообще напряжённо, так что выбора, практически нет. Горючку сейчас можно взять только на топливном заводе — все заправки разрушены. Залей полные баки и канистры — они в багажнике и несколько штук в салоне. Ехать через Сити даже не пытайтесь, там сплошные завалы. Сразу направляйтесь мимо Первой школы и аэродрома… — пискнули визоры и, прервав инструктаж, папа махнул рукой — мол, не маленький, дальше сообразишь. А у него — срочные дела.

* * *

До Федьки уже дошло, что быть взрослым — это очень просто. Но безумно трудоёмко. Нужно упорно тянуть свою лямку, выполняя кучу работы, делать которую вовсе не хочется. Зато тогда к тебе никто не придирается — просто поручают ещё что-нибудь сразу после выполнения предыдущей задачи. С другой стороны эти самые поручения таковы, о каких его сверстники на Земле не могут даже мечтать. Представить невозможно, чтобы двенадцатилетнему пацану позволили одному кататься на бронетранспортёре! Тем более — гнать на нём за многие сотни километров через дикие леса и бескрайние прерии. И ведь даже не намекнули насчет того, чтобы взял с собой еды или надел тёплую куртку. Мачеха вообще умчалась, словно наскипидаренная, да и папенька ушёл не мешкая.

Мелкая как-то между делом навела на кухне порядок, пока мальчик проверял машину и укладывал в неё несколько совершенно необходимых в путешествии мелочей — мотки верёвок, початый цинк патронов, котелок, сковородку… пополнить аптечку — тоже не лишнее дело. И не забыть проверить — на месте ли инструменты. Переоделся в мирную удобную в дороге одежду и обувь — только шлем с собой прихватил из трофеев, уж очень удобная штука для ориентации. Хотя, аппаратура броневика ничуть не хуже, но её с собой не потаскаешь. Ну и куртку ещё с убитого, чтобы не перекладывать содержимое карманов.

Фагора пришлось подсадить — не хватило щенку роста, чтобы забраться в салон самостоятельно. Мангул и Патри к гостье по-прежнему относились недоверчиво — встретили и проводили ворчливо и неприветливо. Да и Федька им почему-то ныне не особенно нравился. Не рычали, но и не более того.

Когда, двигаясь по объездной, перевалили холм, взорам открылась панорама города. Развалины, руины и завалы. Обгорелые деревья, пепел — от весёлой приветливой картины утопающих в зелени окраин не осталось даже воспоминаний. Каменные здания Сити на заднем плане пялились на мир пустыми глазницами оконных проёмов, а с портовых пакгаузов словно ураганом ободрало кровлю, отчего голые стропила выглядели рёбрами погибших великанов. Уцелела только стоящая на отшибе Первая школа — там сейчас сохло на верёвках бельё и мелькали люди в халатах.

— Вот от чего нас спасали, собирая на этот идиотский праздник! — казалось, он только подумал это про себя, но Мелкая ответила:

— Предик нынешний, как сказала твоя мачеха, полное не пойми что, но надо же кого-то слушаться.

— Предик — это кто? — не понял мальчик.

— Представитель Президента на Прерии Стёпка Асмолов. Это он устроил гулянье для горожан. Несколько тысяч жизней спас. Леночка сказала, что за одно это прощает ему все будущие ошибки и, заодно, узурпацию власти.

Блин! Взрослый называется! Нифига не знает, ничем не интересуется!

— Слушай, Мелкая, я вчера закрутился с делами домашними, ну и никого ни о чём не расспросил. Ты обрисуй мне ситуацию — что вообще происходит, откуда этот гадский десант? Мы же ездили в свадебное путешествие. То есть папа с Ленкой ездили, а я броневик вёл, пока они там на заднем сидении… — ёлки, опять ляпнул лишнего!

Однако девушка не то, что не ухмыльнулась — даже ухом не повела.

— Как объяснял Меф, ну, инструктор-рукопашник, корпорация, что строит ГОК, захотела всю планету нагнуть под себя. Я, знаешь, в политике не разбираюсь, но им нужно было устроить тут беспорядки, вроде восстания, с целью отделиться от остальной страны. Чтобы федеральные власти прислали войска для усмирения и извели местное население.

— Непонятно, — отозвался Федька. Тут того населения только в Ново-Плесецке более-менее сколько-то есть, а в других местах людей не сразу и сыщешь.

— Вот и я думала, что фигня всё это. На снайпера училась только потому, что никакого другого специального образования мне ни в жисть получить не светит. У нас ведь женщины даже старшие классы обычной школы заканчивают не всегда — рожают и растят детей. А тут — платить не надо, да ещё пригласили… ну да не об этом речь. Правильную картинку этот Меф разрисовал — всё так и сложилось, как он предсказывал. Если бы портал не закрылся — нас бы всех под корень извели.

— Так ведь это была наша армия! — вдруг в Федьке проснулось возмущение. — Она же должна нас защищать!

— Армия должна выполнять приказы — так в присяге написано. И про то, что защищать народ, так это тоже там же поминается. Но вот, когда военный человек делает выбор — выполнить приказ или защитить народ — оказывается, что те, кто выполняет, быстрее растут в звании. На этом, собственно, и построена система армейской подготовки — на выработке рефлекса подчинения.

Больше Федька рта не раскрывал и с вопросами к спутнице не приставал. Какой он, нафиг взрослый? До подобных суждений ему ещё расти и расти! И, ведь гадство какое! Хочется спорить, вцепившись в глотку этой мелкой выскочке. Осознавая, что она права. Или прав этот неведомый Меф — наверняка ведь девчонка просто повторяет за ним.

Глава 4
Глубинка

Заправлялись мучительно. Залить под пробку оба бака — это недолго. Но вот затаскивать в багажник и салон двадцатилитровые канистры было просто тяжело. И ещё нельзя было показывать виду, что силёнок у него маловато, чтобы ни в коем случае не вызвать к себе сочувствия этой не по годам мудрой девчонки.

Следующим сюрпризом на их пути оказался транспарант у своротки от окружной к Клыкам:

«Не съезжайте с дороги, на обочинах мины», — гласила наспех намалёванная надпись.

Собственно, большого неудобства это обстоятельство не доставило — встречных не было. Как, впрочем, и попутных. Кроме того, аппаратура броневика уверенно зафиксировала несколько подозрительных мест, где под слоем земли находилось что-то постороннее.

— Скорее всего, это, в основном, муляжи. Но и настоящие сюрпризы тут тоже могут оказаться, — с умным видом заключила Мелкая, рассмотрев отметки на экранах. Оставалось только кивнуть — он подобных наук не изучал, так что возражать было бы просто ребячеством.

Зато, въехав в лес, Федька увидел в тени деревьев нескольких человек, поднявшихся с насиженных мест и двинувшихся, словно пассажиры, готовящиеся к посадке в автобус. Это впечатление дополнилось тем, что спутница начала приподниматься со своего сидения, явно направляясь к двери. В общем, плавно притормозил и остановился так, как будто с самого начала собирался именно это и сделать.

— От Нифонтовки уходим налево к Плавневому Кусту, — объявила Мелкая, словно заправский кондуктор. Часть людей тут же отошла в сторону — чем-то их такой маршрут не устраивал. Остальные же забрались в броневик, словно к себе домой. И не поместились — это, всё-таки не автобус.

Пришлось выбираться через верхний люк и заниматься «упаковкой». Часть вещей закрепил на крыше, часть погрузил в салон, изгнав оттуда пассажиров. А потом усаживал людей по одному, соизмеряя комплекцию и предполагаемое положение тела. Одну девушку спутница усадила рядом с собой на переднее сидение — они там поместились не вполне целиком, но, более-менее устойчиво. После этого дверь, наконец, закрылась и, проникнув на водительское место через люк… чуть не раздавил устроившегося там Фагора. Впрочем, щенок быстро «пошёл по рукам». В основном ехала молодёжь, и разговор о недавних событиях вёлся общий.

Мелкая несколько раз плакала, когда упоминали погибших товарищей — видимо её знакомых. Сильно прислушиваться было некогда — грунтовка, стелющаяся под колёса не была знакома ни с какой строительной техникой. Колеи, ухабы, корневища и каменья, торчащие из травы, встречались чаще, чем ровные участки. Федька, конечно, запустил курсовой компьютер, но и сам не зевал. Ехали ходко — средняя скорость получалась даже чуть больше тридцатки. И это при том, что мотало пассажиров в рамках приличного. Ну, некоторый опыт езды по этим дорогам, приобретённый недавно, даже папа одобрил. А мачеха назвала его волшебником и так посмотрела на папу…

А потом на дорогу вышел солдат и требовательно поднял руку. Федька еще даже не совсем остановился, а из распахнутой двери на обочину вывалились пассажиры с оружием наизготовку, и мгновенно залегли. Девчонка, что сидела вместе с Мелкой, высунула голову через верхний люк и сконфуженно произнесла, обращаясь к откатившемуся в сторону солдату:

— Прости, служивый, мы прямо с войны. Сам понимаешь, рефлексы.

А народ уже выбирался из укрытий и подтягивался к машине. Подошёл и солдат:

— Впереди идёт разминирование. Надо бы подождать, пока местные дадут «добро». Хотя, — он смущённо взглянул на подтянувшихся ребят, — вы ведь тоже местные, — махнув рукой, он отошел в сторонку и устроился на обрезке древесного ствола, валяющемся неподалеку.

Пассажиры же быстро и сноровисто принялись устраивать бивак. Растянули самовольно извлечённый из броневика тент, развели костёр. Также без спросу завладели котелками, которые наполнили водой и… Федьку погнали за дровами. Как младшего. Он слегка озадачился происходящим, но решил, что пока не стоит ни на чём настаивать или возмущаться — надо немного потерпеть и понаблюдать. Тем более — никто ничего нарочно обидного по отношению к нему не проделывал.

К столу — тряпице с разложенной снедью — его позвали вовремя, а ложка теперь у него всегда при себе. Служивого тоже не забыли накормить, хотя, к себе не звали, а отнесли ему отдельную порцию. Так, за готовкой да кормёжкой прошло больше двух часов, а потом появилось новое лицо, на этот раз — мужчина из местных.

— Сейчас отпалка будет, — заявил он, едва поздоровавшись. — А ну, залезайте все в машину и позакрывайте двери.

Фёдору опять пришлось всех упаковывать обратно, да сверх того, ещё двоих. Благо, ехать в таком состоянии не предполагалось, да и вообще это всё планировалось ненадолго. А потом началась канонада. Только взрывы звучали вдалеке, и никакие осколки ни по чему не стучали. Видимо, расстояние, выбранное для остановки проезжающих, оказалось достаточным. Но аппаратура броневика послушно построила карту приведённых в действие мин — ох и много их тут понаставили.

— Ну вот, теперь опять можно летать через Плесецкий перевал, — мужчина сопоставил картинку на дисплее с той, что, что была у него на визорах, и довольно крякнул: — Все сработали. Знай наших! Можете дальше ехать — «баньши» мы ещё вчерась заставили отработать. После Лучковой пади веток порубанных увидите много, так не пугайтесь.

* * *

Федька не первый раз ведёт бронетранспортёр по этой дороге — папу с мачехой он к Янтарному морю вёз здесь же, причём, совсем недавно. Ему вообще тогда позволили рулить сколько угодно, пока хватит сил. Поэтому он без особых затруднений выбрал и подходящую скорость: такую, чтобы и печёнки из людей не вытрясти, и не плестись, как черепаха. Следы недавних боёв немного портили пейзаж: то огромная воронка, которую не вдруг объедешь, то завал из толстенных деревьев. Один раз даже пришлось останавливаться и пилить неохватные стволы — благо механическая пила всегда лежит в отведённом ей месте.

Вообще-то, пилил один из пассажиров — крепкий парень Викула. Тут часто встречаются старинные имена. Обрезки — какие откатили руками, навалившись всем экипажем (а именно так теперь воспринимались пассажиры), а какие оттащили машиной, зацепив тросом. Хорошая подобралась команда. Жаль было расставаться, когда ребята дружно вышли прямо перед Нифонтовкой и оставили их с Мелкой вдвоём. Как-то даже чего-то стало недоставать.

А теперь им сворачивать налево. Туда, где раньше Фёдору бывать не приходилось. Поэтому ещё раз изучил карту, порасспросил спутницу и проверил лишний раз машину. А потом, въехав в реку на броде, повернул вниз по течению и включил водомёт. Так получалось немного длиннее и чуть медленнее, чем по суше, но менее утомительно. Опять же, хоть так, хоть этак, сегодня им до места не добраться. Зато ночевать около воды значительно приятней, чем посреди степи.

Узкое русло, как и обещала карта, было мелководно и не особо извилисто, зато берега имело топкие, заросшие кустарником. Слева изредка попадались маленькие пристани — деревянные мостки и сарай рядом с ними. Наверное, для лодок. Но людей видно не было. Спутница мучила старинную, неказистого вида мобилку, подолгу ожидая ответа, но отозвался ей только Скопцов, с которым она обменялась буквально парой фраз.

— Ни наши, ни кто из соседей не отзываются, — пожаловалась она, передавая свой музейный образец для подзарядки — от её телефона веяло десятилетиями безупречной службы.

— Попробуй со шлема выйти в сеть, — посоветовал мальчик. — Хотя, там как-то сложно соединяться, даже я не во всём разобрался. А то — порули, пока я поковыряюсь в настройках и подключениях.

Все-таки со всякими хитрыми приспособами он — дитя городской цивилизации — управляется уверенно. Поэтому, выбрался через люк на крышу, водрузил на голову свой трофей и приступил к изучению его свойств не как разведывательного оборудования, а как средства дальней связи.

— Селивёрстов! Мишка! Ты где? — вдруг ожили наушники встревоженным голосом взрослого мужчины.

— Это не Селивёрстов, — испуганно ответил Федька.

— А почему у тебя его шлем? — спросили с того конца.

— Трофейный, с убитого…

Некоторое время слышно было только дыхание собеседника.

— А где тело? — наконец человек справился с волнением.

— Похоронили их, пятеро там было. Сейчас, минуточку. Дам координаты. И вот ещё — никаких документов при тех разведчиках не было, поэтому могила безымянная.

Поковырявшись в своих визорах, Федька «качнул» то, что нужно, на шлем и отправил весь блок информации, добавив от себя:

— Там пока не закончено разминирование, поэтому обязательно свяжитесь с нашими, если пойдёте.

— Спасибо… — на том конце помолчали. — Найду суку, что его убила… из под земли откопаю…

— Меня зовут Нах-Нах. Я скоро освобожусь — тогда и встретимся, — Федька тоже имеет гордость и никакой вины за собой не чувствует.

— В бою? — вдруг потускнел собеседник.

— В бою.

— Ладно. Встретимся — расскажешь, — совсем другим тоном ответил мужчина.

— Да я не помню ничего, — сознался мальчик. — Меня тогда газовой гранатой достали.

— А-а… ну, прощевай, Нах-Нах.

Вот такой разговор. Несколько минут ушло на то, чтобы отдышаться после обмена буквально несколькими словами.

Связаться со своими Мелкая не смогла и через шлем.

* * *

Хутор, к которому они подъехали, лежал в руинах. Туда и бросилась Мелкая, оставив в машине даже неразлучную свою винтовочку. Поняв, что случилось недоброе, Федька растерялся. Некоторое время он в нерешительности сидел на месте, но потом взял себя в руки и вышел следом. Осмотрел поля, окружённые лесом — не знает он, что на них растёт.

Посреди хутора разверзлась не очень глубокая, но широкая воронка, заполненная чем-то вроде лунного грунта, во всяком случае стеклянные шарики были очень похожи. Будто громадный окурок затушили — все вдавлено в землю до полного превращения в пыль. По краям — только груды битого камня, стоящие короба печей и немногие стен —, глинобитные, покосившиеся.

А дальше — как отрезало, абсолютно целые с виду постройки, только без окон и крыш, хотя стропила почти везде на месте, но на них — ни единого листа покрытия. Странным было это соседство полного уничтожения и практически нетронутости.

Девочку он нашел в одной из полуразрушенных комнат наполовину уцелевшего дома — она стояла неподвижно и беззвучно плакала. Тут и там на полу виднелись бурые пятна. Не найдя, что сказать и не понимая, что делать, дети так и не двигались, пока снаружи не донеслось энергичное тарахтение мотоциклетных двигателей. Настолько энергичное, что, когда Федька выбрался наружу, четыре парня в кожанках уже были рядом и держали в руках стволы.

Нет, прямо на него не направляли, но понятно было: чуть он дёрнется — мигом изрешетят. Впрочем, продолжалось это буквально несколько секунд, потом ребята словно сдулись, заглушили двигатели и скорбно свесили головы.

— Где они? — спросила девочка откуда-то сзади.

— Похоронили рядом с бабушкой, — ответил тот, что старше.

За Федькиной спиной захрустели под ногами обломки, а сам он, повернувшись, последовал за подругой.

Восемь свежих холмиков и один старый в окружении явно посаженных людьми клёнов. Скамейка, столик. Маленькое семейное кладбище. На столбиках разные имена, но одна фамилия.

— Ты не сумлевайся, — сказал один из парней. — Тех, что приходили зачищать, мы на второй день всех положили возле Ночкиных. На вот, выпей за упокой, — он протянул тыквенную фляжку.

* * *

Девочку так и оставили плакать на скамейке, а сами отошли, чтобы не мешать.

— Ты кто таков? — спросил у Фёдора старший из парней. Не враждебно, но и без признаков приветливости.

— Воевали вместе. А почему соседи на звонки не отвечали? — вдруг пришло в голову неожиданное воспоминание.

— Из ближних, считай, всех поубивали. Положили ракеты аккурат прямо в дома, когда и по городу вдарили. Живы остались только те, кто поверил предупреждению и ушёл. Но жилья целого на всю округу не осталось. Так а звать-то тебя как?

— Фёдор я, Матвеев, из Ново-Плесецка, — называть глупую задиристую кличку в этой ситуации показалось неправильным.

— Это Нах-Нах, сговоренный мой, — Мелкая появилась неожиданно и бесшумно, словно тень. — Спасибо, мужики. Старосте передайте, что, если кто урожай уберёт, то я возражать не стану и ничего за это не потребую. А сама в Плёткино подамся.

— К беспортошным, что-ли? — недоуменно поднял бровь старший из мотоциклистов. — Батюшка твой не одобрил бы, — добавил он укоризненно.

— Пока жив был, да в силе, да с сынами — мог и не одобрить, — возразил владелец фляжки. — А как сейчас сложилось, думаю, он только рад такому решению. Верно ты рассудила, не сумлевайся. А урожай я соберу и, за что продам, так половину тебе переведу. Ты уж наши традиции не ломай, — посмотрел он со смешинкой в одном глазу.

Пока местные обсуждали одним им известные проблемы и перечисляли погибших соседей, Федька выяснял в сети, что это за место такое, Плёткино.

* * *

Ехали степью. Вела машину Мелкая — Федька нарочно научил её этому нехитрому делу, чтобы отвлечь от тяжких дум. Сам же он продолжал разбираться в том, почему это подруга сделала такой непонятный ему — чужаку — выбор. Местные-то сразу всё поняли. Нет, спросить он тоже спросит, но сначала узнает хоть что-нибудь самостоятельно.

Поисковик работал неважно — видимо сеть ещё «не пришла в себя» после трёхсуточной отключки. Или часть серверов не успела полностью войти в строй. Помогла интерактивная карта — разделы, касающиеся географии функционировали быстро и надёжно. Так вот — Плёткино оказалась школой-интернатом, работающей по колониальной программе восьмилетнего образования.

Разумеется, не забыл он и отцу позвонить, сообщить о том, что на обратном пути сделает крюк. Это просто-напросто было принято к сведению. Похоже, папа умышленно ведёт себя с ним, как с ответственным человеком и всячески потакает контактам с аборигенами. Опять вспомнилась встреча с Ёжиком буквально в момент прилёта сюда, на Прерию.

Двести с небольшим километров покрыли всего за четыре часа — грунтовка через степь была ровной, прямой и не особенно пылила. Потом полчаса по извилистым лесным дорожкам через два неглубоких брода и — они на месте среди как попало рассыпанных домов всех возможных размеров и стилей. Мелкая уверенно подрулила к трёхэтажному кирпичному строению с вывеской «Дирекция». Поскольку спешить домой Феде ни капельки не хотелось, он предложил девочке вещи пока оставить в машине, а самой узнать, что тут и как. А он проводит. Интересно было глянуть, что это за такая за колониальная школа.

В прохладном фойе их окликнула техничка:

— Вы что здесь забыли, огольцы! Какой класс?

— Шестой, не сговариваясь отозвались оба.

— Третий корпус, урок геометрии. Бегом марш.

Сколь ни крутым и взрослым чувствовал себя Фёдор, каким бы искусным воином и боевым командиром ни была Мелкая, но выполнять распоряжения такого рода оба привыкли беспрекословно.

Урок действительно только начался. Учитель махнул на них рукой, как на назойливых мух, словно вметая в класс и посылая на свободные места. При этом он даже не отвлёкся от изложения материала. Ребята тоже никак не отреагировали на появление новеньких, только сосед по парте переставил на другую сторону от себя охотничью переломку. Блиин! Как же, оказывается, соскучился Федька по обычным урокам… и тема интересная.

На перемене староста внёс прибывших в журнал. Мелкая оказалась Ниной Утковой. Дела. Потом — география и история средних веков. Ужин… после которого Федю забрали к себе мальчики, а Нину — девочки.

«Я что, в школу поступил?» — ошалело подумалось, едва голова коснулась подушки.

Подъём, зарядка на огороде с лейками, плотный горячий завтрак из четырёх блюд — все вкуснейшие, уроки: алгебра, биология, химия… что? Она же в нормальных школах с восьмого класса! Спохватился только после обеда, когда выдалась свободная минутка. Позвонил папе, и всё ему рассказал.

— Знаешь, сынок. В городе ещё не скоро откроется школа, так что, молодец. Правильно решил. А броник пригонит Женя Ветлугин, ему как раз попутно. Послезавтра заглянет.

Почесав задумчиво репу, поднял глаза и увидел, как с подносом в руках от раздачи отходит Ёжик. И девочка с ним рядом парой лет старше. Махнул им рукой, показывая, что уже поел и освобождает место за столом.

Жизнь опять сделала крутой поворот.

Глава 5
В далёких Виловых горах

— Игорёша! Пойдём скорее, сетка пропала, — Оксана зашла в кабинет и встала так, чтобы было видно её всю — ух, хороша! Пора откладывать в сторону дела и вспоминать о том, что он немного женат и слегка соскучился по своей изящной и охочей до утех супруге. А незаконченные дела от него никуда не денутся. Одним словом, пора крепить семейные узы со всей возможной тщательностью.

— Куда пропала? — переспросил, сладко потягиваясь, и выныривания из захватившей его работы по расшифровке поз и жестов мегакотов. — Что!? Сетка пропала? Бегом в укрытие!

Пробегая через патио, шуганул «дежурную» мегакошку, расположившуюся на ночлег рядом с чашей фонтана, потеряв несколько секунд, чтобы объяснить дурёхе — не в дверь нужно идти, а в подвал. Потом, закрыв за собой все три люка, пожалел, что не прихватил со стола распечатанные изображения, потому что рассчитывать на нежность любимой в ближайшее время не приходится, а спать он не сможет, встревоженный полученным известием. Мог бы ещё поработать с собранными материалами.

Дежуривший у аппаратуры слежения Макс как раз закончил священнодействовать у плитки, где заваривал кофе, и теперь наполнял три чашечки и одну пиалу ароматным умеренно крепким напитком — Анфиска тоже его уважала. Да, та самая мегакошка, которую только что, чуть не за шкирку втащили в подземелье, отрытое в толще глиняного пласта.

Приткнувшись кое-как в тесноте среди стеллажей, заполненных наспех собранными приборами, дули на горячий кофе и смотрели на Анфису. Она нынче и объект исследований, и добрая соседка, и источник разных неожиданностей, на учёном языке именуемых открытиями. Понимает многое в человеческой речи, но иногда путается.

На самом деле Игорь любит арбузы. Не в смысле есть, а само растение. То есть, выращивать и выводить сорта с новыми свойствами. И не просто так любит, он — потомственный арбузовод из старинного рода лучших арбузоводов планеты. Но судьба сыграла с ним шутку — откуда-то от черта на куличиках пришёл в эти земли прайд мегакотов и настойчиво заявил о желании сотрудничать именно с ним. Если хоть кто-то может это объяснить — пусть избавит его от мук непонимания.

Разумеется, и арбузы, и руководство хозяйственной деятельностью посёлка — всё сразу отошло на задний план, потому что, прежде всего, Игорь — учёный. И объект исследований прибыл к нему сам, практически заявив о категорическом намерении быть всесторонне изученным. Это ничего, что самому ему идёт лишь шестнадцатый год — возраст дело наживное. Но о своих познаниях в биологии он самого высокого мнения и ему нравится их расширять.

Что это семафорит Анфиса? Увеличить вкус?

— Макс, добавь в пиалу ещё сахара.

— Не, пусть размешает, я нормально положил. Держи ложку, хвостатая!

На лапах у мегакотов достаточно развитые пальцы, способные к удержанию предметов. Но моторика не наработана. Все это знают и с интересом следят за тем, как «разумная животная» мучается с мелким предметом. Сердобольная Оксанка не выдерживает первая, и подает подруге отвёртку с ухватистой ручкой. Теперь — другое дело. И жест, означающий благодарность.

Считается, что признаком разума является способность к абстрактным рассуждениям. Так вот, этой способности у мегакотов не обнаружено. Вернее, знание языка друг друга таково, что разговоров на отвлечённые темы пока вести не удаётся. Или они не хотят? Непонятно. И, что обидно, не с кем эту проблему обсудить. Мало того, что на Прерии почти нет других учёных, так ещё и заняты все вокруг со страшной силой. Чего-то боятся, чего-то ждут, к чему-то готовятся. И это самое, похоже, началось.

— Что слышно в эфире, Макс? — вернулся Игорь с небес на землю.

— Сетка срубилась, вещательных станций тоже нет, сигналов много, но они шифрованные. А наши датчики, и вообще всё излучающее, я повыключал от греха.

— А по нашим каналам ничего необычного не было?

— Нет. Правда в конце дня по сейсмике опять «грузовик» засекли. Тот самый, которого на самом деле никогда нет. Вывести тебе записи?

— Нет, не сейчас, — Игорю неудобно при Анфисе разглядывать то, что подсмотрели их приборы, наблюдающие за объектом исследования — прайдом мегакотов. Были бы у него визоры — тогда другое дело, а тут придётся смотреть с экрана у всех на виду в тесноте наскоро вырытого погреба-убежища. — Я лучше про петарды почитаю.

А ты, Оксаночка, укладывайся — вон на стеллаже нижняя полка свободна. Заполночь уже.

* * *

На плато в Виловых горах решительно ничего не происходило. Ничего такого, ради чего, получив условный сигнал, стоило покинуть жилища и попрятаться в лесах, оставив в посёлках немногочисленных дежурных в наспех отрытых убежищах. О том, что далеко на востоке прогремела короткая трёхдневная война, узнали только из сообщения об её окончании. Молодёжь — от юнцов до детей среднего школьного возраста, за единичными исключениями составляющая здешнее население, вернулось по домам, словно с пикника. Единственным, что сумел отметить Игорь, было резкое потепление в отношениях между его женой Оксаной и мегакошечкой Анфисой — они провели вместе целых три дня и всё это время общались, чудесным образом наладив взаимопонимание.

Эта парочка стала часто прогуливаться по окрестностям, что особой тревоги не вызывало, учитывая наличие у женщины оружия, а у мегакошки — прекрасного обоняния, отличного слуха, зорких глаз и знания ею и окрестностей, и окрестных хищников. Сама-то Оксана — землянка, и по части того, как себя вести на просторах Прерии, не особо продвинута. Горожанка по рождению и воспитанию, она бывает, то излишне осторожна, то чересчур беспечна. А вот Анфиса — местная. Недавно считавшаяся дикой тварью из дикого леса — плоть от плоти, кровь от крови этой самой планеты. Ну, не всей планеты — только фауны, но и это немало.

Игорю, занятому важными исследованиями, нет никакого дела до того, как проводят время барышни, хотя, сегодня Оксана как-то странно выразилась… да, точно!

«Анфиса рассказала про сына дерева. Такой забавный, в капочку, и усики у него шкодные», — прощебетала она, целуя мужа в щёчку, вся такая нагулявшаяся, пахнущая горечью степных трав и тёплыми лучами Гаучо.

Разумеется, занятый своими глобальными мыслями, Игорь пропустил обычную женскую ерунду мимо ушей, но тренированная память услужливо подкинула непроработанную информацию в момент засыпания, когда разум находился на границе яви и грёз.

«Дерево!». «Усики!». Что за хрень?! Вероятность того, что жена тронулась рассудком нулевая. Если честно, ей и трогаться-то особо нечем — она проста и непритязательна, и ни о чём, кроме самых элементарных житейских вопросов, никогда не разговаривает. Ну, там, выкройки, тесьма, пуговицу пришить. Абсолютно счастливое существо, живущее сегодняшним днём и радующееся маленьким человеческим радостям.

Вышел в патио, где под внутренним балконом милая обычно строчит наряды себе и остальным женщинам, а тут в самом разгаре примерка — Анфиске подгоняют то ли передник, то ли халатик с огромным карманом. Смотрится весело, но клапан нужно чуток повернуть. Ага, мегакошка подала ножницы — знает уже это слово. Ба! Она и на клавишу ввода может ногтем надавить! Это же важнейшие наблюдения!

Забыв о том, зачем он сюда пришел, Игорь принялся делать записи.

* * *

Сын дерева. Интересное название. Веет от него чем-то таинственным, исконным. А рассказала о нём та самая кошечка, что так охотно помогает Игорю, «наговаривая» слова мегакошачьего сигнального языка моргалуса. Почему сигнального? Так похож он на оптический семафор, где используются сочетания всего трёх символов: правый глаз закрыт, левый или оба. Разговор выглядит, словно моргание — вот и закрепилось за ним такое название. А ещё эти твари достаточно часто общаются жестами или сменой поз, оттого, второй язык, кивалус, у них тоже в ходу.

Собственно, расшифровка их, этих языков, и занимает нынче первого и единственного на целой планете учёного, занявшегося общением с заявившими о своей разумности существами. Традиционно считалось, будто мегакошки вообще не издают звуков. Однако сейчас, когда с ними удалось познакомиться поближе, выяснилось, что маленькие котята пищат, а некоторые варианты ворчаний, мурчаний и рычаний способны издавать даже взрослые особи. Однако, кроме как для передачи настроения или предупреждения, акустическая система общения этим видом разумных не используется. Голосовой аппарат у них примитивный, и применяют они его неумело.

В общем — достаточно необычные братья по разуму. Горизонтальноходящие, немые, имеющие пригодные для удержания предметов целых четыре конечности, но никакими инструментами не пользующиеся. Хотя, о верёвках у них какие-то представления есть. Согласитесь — слабый признак материальной культуры. Так вот! Формальные признаки разумности, как бы отсутствуют, а поведение настолько целесообразно, что просто оторопь берёт. И разобраться в этом вопросе предстоит ему, молодому пятнадцатилетнему учёному — величие и уникальность поставленной перед собой задачи просто переполняют Игоря.

Разумеется, информация о том, что исследуемые толкуют о неком сыне дерева, никак не может быть пропущена добросовестным исследователем.

— Анфиса!

— Так нет её. Одноухий сегодня пришёл к нам для общения. Сидит у Макса в мастерской, мультфильмы смотрит.

Игорь вышел на кольцевой балкон, опоясывающий внутренний дворик, и направился на звуки, доносящиеся из распахнутой двери. Тут в заставленной приборами комнате работал проектор, рядом с которым восседал один из старших котов ближнего прайда и, время от времени, давил на клавиши грубого наскоро собранного пульта, меняя просматриваемые записи.

— Плохо он попадает на наши кнопки, — объяснил местный изобретатель а, заодно, и мастер на все руки, уже год как сбежавший с ГОКа Макс. — Пришлось вишь какую рогопегу делать, — показал он на неказистую коробку. — Но приспособился котейка сразу. Сообразительный.

— Сообразительными называют тварей бездумных, а этот обладает интеллектом, — Игорь не преминул навести ясность в столь небрежно затронутом вопросе.

— Зануда ты, — сморщился мастер. — И как Оксанка тебя терпит!

— А я её не перебиваю, — улыбнулись. — Ну что, Одноухий, поработаем? — это уже коту.

Ответный кивок в переводе не нуждается.

— Как по-вашему будет «дерево»?

Последующие часы были посвящены наименованиям сотен пород деревьев, изображения которых нашлись в записях. Но общего термина из этого богатства выделить так и не удалось. Оказалось что и для травянистых растений и для кустарниковых и даже для лиан не было общего названия — только видовые. Что любопытно, и на панорамных снимках, где деревья и кусты были запечатлены издалека, Одноухий четко различал редколесье, поросль, чащобу, бор — то есть уверенно характеризовал общий тип растительности, но отдельных деревьев назвать не смог:

— Не видно, что это, — отвечал он удивлённо. Или уверенно указывал породу растения.

Утомлённый бесплодными потугами расспросить о сыне Дерева, и не зная, какое слово для этого применить, учёный отправился спать, пополнив словарь моргалуса парой-тройкой сотен новых слов.

— Знаешь, милый, — щебетала Оксанка, — Анфиса собирается обзавестись котятами. И она хочет зачать их по-нашему, по-человечески.

— Это как? В миссионерской позе? Просит сделать приспособление, которое удержит её на спине?

— Ой, она об этом не подумала. Надо будет её предупредить, — жена взмахнула своими ресницами-веерами.

— Тогда, что для неё означает «по-человечески»?

— То есть от котика.

— Не понял. А разве обычно получается от кого-то другого?

— Нет, ну ты ничего не понимаешь! Когда кошке наступает пора беременеть, то все коты прайда вносят посильную лепту в это ответственное дело. Бывает, что и соседи приходят помочь, если живут недалеко, или просто пути этих групп пересеклись.

— Тогда скажи мне прямо, что придумала Анфиска?

— Она хочет, чтобы котик у неё был только один. И волнуется, что он не сможет за период зачатия добиться нужного результата.

— Не, ну в чём тут проблема? Не в этот раз, значит в следующий, — Игорь действительно не понимает.

— У мегакошек это бывает всего несколько раз за всю жизнь. Говорит, около десяти. И не каждый такой период завершается успехом. Поэтому коты очень стараются и ужасно переживают, если не справились.

— Ой, ну ладно про эти бабские заморочки. Ты мне лучше расскажи, каким словом Анфиска дала тебе понять, что говорит именно о дереве? Ну, у которого сын с усиками?

— Не помню. Она как-то так показала, что я сразу поняла.

— А что ещё рассказала она про это дерево, что показала?

— Что оно сильное, может защитить, накормить и перенести на другое место.

На этом Игорь и отстал от благоверной. Налицо явные признаки религии — иначе откуда взяться образу существа, способного сделать для прайда всё, о чём только можно мечтать? Насколько он помнит, именно с образа божества заступника и начинались все более-менее распространённые религии. Потом это создание наделяли и карательной функцией, но уже позднее, когда приступали к решению задач объединения больших групп людей, и нужно было их как-то дисциплинировать.

«Вот и признаки абстрактного мышления налицо, — подумал он обрадованно. — Ай да я! Ай да молодец!»

* * *

Желание как можно скорее поделиться с окружающими своими открытиями заставило молодого исследователя с самого утра заняться размещением полученных материалов в сети. Разумеется, начал он с поиска по контексту «Мегакоты» и сразу залетел на сайт с этим названием. Оказалось, что открыт он недавно. И кем бы вы думали? Тем самым Стёпкой Асмоловым, что увёл у Игоря Деллку. Нет, за это он на парня уже давно не серчает — нафига ему такая задавака и заноза в заднице?! Но каков фрукт! Устроился этот кадр, как выяснилось, ни много, ни мало, Представителем Президента. И все данные по первому контакту с мегакотами уже выложил в сеть. Да ещё издал указ о признании этих тварей разумными — вот так прямым приказанием без никаких отсылок к научным фактам.

Указал, правда, Игоря в качестве первооткрывателя, то есть никакого научного приоритета себе не присвоил. Однако, подобная торопливость настоящему учёному совершенно не к лицу. Но вот дальше… дальше на сайте было достаточно просторно для того, чтобы разместить все факты, надёжно установленные наукой в лице Игоря, выложить программу-переводчик, отлаженную Максом, и присоединить к ней словарь — теперь, достаточно качнуть этот софт на визоры, и можно более-менее успешно переговариваться с теми, кого недавно считали неразумными животными.

Сам же исследователь продолжал изучение моргалуса, не уставая удивляться его богатству и, в то же время, странному отсутствию в нём обобщающих понятий. Первой зацепкой в поиске стало слово «камень». Оно было сложным и однозначно предупреждало: нельзя кусать. Виды же минералов мегакотов не интересовали — всё многообразие горных пород описывалось одним единственным коротким выражением, из чего однозначно следовало — до каменного века исследуемым ещё очень и очень далеко. Впрочем, для песка, глины и гальки понятия существовали.

Занятый своей кропотливой работой Игорь мало внимания обращал на окружающее, постепенно переложив обязанности поселкового старшины на Тоху — въедливого подростка, прибывшего с ГОКа. Язык мегакотов стал для него сверхзадачей. Раньше, ещё в период своего ученичества, Игорь специализировался на генной инженерии, а не на лингвистике. Вот и не мог никак сообразить, чего же не хватает главному средству общения этих созданий. То есть — слов много, а полноценно поговорить с ними никак не получается. Беседа похожа на обмен короткими формализованными уведомлениями.

* * *

Облом ждал его в сети на том самом официальном сайте, посвящённом мегакотам. В разделе «всякая всячина» в ленте «анекдоты» появилось много повествований, начинающихся словами: «Куцый рассказал». Вот тут и излагались легенды о Дереве, которое, как выяснилось, исцеляло и убивало врагов. Из отложенных, похожих на птичьи яиц, производило на свет свои уменьшенные подобия, очень быстро бегало… и вообще могло решительно всё.

Испытав восторг от подтверждения собственной гипотезы, Игорь впервые обратил внимание на подпись под сообщениями. Оксана Арбузова. Так это всё Оксанка, ладушка его выспросила у одного из котов ближнего прайда! Но как? Если его глубоко научные и систематические исследования языка всё ещё не позволяют передать такие понятия, как «стремительный натиск» или «унылая скука дальней дороги», не говоря о «паршивом самочувствии».

Ощутив себя морально раздавленным, встал из-за рабочего стола и заглянул в спальню — жена набирала какой-то текст, уверенно оперируя своими немудрёными визорами.

— Что-то пишешь? — спросил ласково.

— Ага, Куцый сегодня рассказывал как Дерево подкидывало котят хвостом. Чёрт, ну не нахожу я слов, чтобы описать эту забавную сценку! Он вообще, такой шалунишка, этот Дерево!

— Э-э… Ксюш! А как это слово на мегакотячьем формулируется?

— Какое слово?

— Ну, дерево.

Оксана стукнула ногтем по спинке кровати, а Игорь надолго задумался, поняв, что она точно ответила на его вопрос. Не растение, и даже не материал подразумевали коты, давая такого рода определение странному существу. Речь шла о впечатлении от удара по нему. Вот и попробуй, разберись в этом глубоко чуждом языке!

Однако, данное определение настолько конкретно, что ни об абстрактном мышлении ни, тем более, о системе верований — уже никакой речи не идёт. Облом.

Глава 6
Зализывая раны

Не думала, не гадала, а только вдруг ни с того, ни с сего для Дары началась мирная семейная жизнь. Нет, столь не вовремя возникшие отношения они с Вадимом не оформили — среди столпотворения, царящего в Ново-Плесецке об этом и думать было страшно. Всем некогда, всем не до того. Занятые весь день Матвеевы, уступили паре ограниченных в подвижности раненых свою спальню на первом этаже, чтобы не нужно было подниматься вверх по лестнице. Сами же хозяева, случалось, и дома не ночевали. Ленка пропадала в госпитале — там сейчас ужас, что творится. А Кирилла припахивали буквально повсюду, где требовались расторопность и распорядительность — надо было устроить тысячи горожан, вернувшихся к разрушенным домам, и разместить тысячи военнослужащих — участников переставшей карать карательной экспедиции.

Всю эту массу народа требовалось накормить и организовать на разборку завалов. При этом скандалы возникали по любому поводу — люди, буквально ещё вчера стрелявшие друг в друга, оказывались в одном и том же месте, и отличить их по внешнему виду было проще простого.

В результате в просторном доме Дара и Вадим оказались одни под охраной двух огромных псов. Раненые, не годные ни на что, кроме как раз в день сходить на перевязку. Госпиталь располагался сразу за пологим холмом, через который вела дорога, гордо именуемая объездной. По ней и везла девушка своего суженого в обычной кресле-каталке. Сломанную ногу ему подправили, после того как он снова её разбередил во время ночного боя в лесном госпитале. А вот у неё швы на ягодицах уцелели, как ни волок он её ими прямо по земле, когда тащил в укрытие.

Только перевалили вершину, впереди открылась широкая панорама: слева развалины Сити, справа вдали аэродром, а совсем далеко и точно спереди на фоне мохнатых гор неторопливо летит параплан, подгоняемый ранцевым двигателем, пристроенным за спиной пассажира.

— Надо будет обязательно раздобыть себе такой же, — Вадим даже не сомневается, что подруга правильно поймёт, о чём он ведёт речь. Вообще, этот несносный мужик в последнее время сделался самоуверенным и нахальным.

— А ты хоть летать-то на этом пробовал?

— Я очень хорошо это умею, даже призы брал на соревнованиях. Только вот не знаю, как насчёт двигателя? Хорошие обычно работают на водороде. Где его взять в этой глуши? Водород-то.

А вообще самая лучшая модель Игл Экс Три в спортивном варианте — такое позволяет вытворять… — хорошо, когда Вадим увлечён описанием того, что ему близко. Тогда он говорит зажигательно — приятно слушать. Однако прямо сейчас Дара почувствовала в недалёких зарослях справа от дороги чьё-то внимание к себе.

Она никогда раньше не встречалась с этим существом, но слышит болезненное любопытство, направленное на кресло-каталку.

Остановились. Дара выслушала до конца сравнение моделей Дзетта Полтора и Яхум Приз для пилотажа параплана при энергичных вертикальных маневрах, а потом попросила своего спутника поставить автомат между коленей стволом вверх, удерживать его двумя руками и ни в коем случае не применять. Подложила под колёса каталки камни, и отправилась навстречу неизвестному. Тут недалеко — нет и полусотни шагов.

Её намерение поняли, и её ждали. Обогнув плотную купу мелкой поросли самшита, Дара встретилась глазами с огромной, не меньше Мангула, кошкой. Неприятного вида тварь с короткой шерстью бледного грязного цвета и беспорядочными бесформенными пятнами. Ну вот! Она-то думала увидеть здесь кого-нибудь из мохнатиков! А это оказался мегакот. Они, вообще-то не такая уж редкость на Прерии, но, благодаря своей осторожности, редко попадаются на глаза человеку. Поэтому, наверное, и не считаются опасными.

— Хочешь рассмотреть кресло-каталку? — спросила, сделав вид, что ничуть не испугалась, хотя сердечко-то ёкнуло.

Совершенно человеческий кивок в ответ вообще поставил её в тупик. Неужели, действительно разумная тварь?

— Подожди, я сейчас подвезу эту штуку поближе. Ты ведь не хочешь больше никому показываться на глаза?

Снова кивок.

Ошеломлённая, Дара сделала то, на что в здравом уме и твёрдой памяти не способен ни один уроженец этой планеты — она повернулась спиной к расположившемуся в нескольких шагах от неё хищнику и удалилась, что, по всем канонам, просто обязано спровоцировать немедленное нападение.

— Ваденька, посиди, пожалуйста на камушке. Мне эта каталка очень нужна ненадолго.

Оперевшись на костыль, любимый доковылял до нагретого лучами Гаучо валуна и утвердился на нём. Как же всё-таки хорошо, что он иногда выполняет её просьбы, ни о чём не спрашивая. Только смотрит при этом непонятно, со странной смесью чувств, в которых присутствует решительно всё — от смирения до уважения. И, главное — доверие. Оно заметно всегда.

Пропустив шедшую по дороге машину, потащила каталку за кусты, понимая, что мегакотик терпеливо её ждёт. А потом состоялся довольно утомительный диалог: сначала она покатала зверюгу, что было не слишком просто, учитывая изрядный вес кота и отсутствие асфальта под колёсами. Потом — наоборот: мегакот покатал её — у него на передних лапах оказались вполне приспособленные к хватанию пальцы. Потом этот скотина попытался увезти кресло-каталку уже без неё, и они повздорили — каждый тянул предмет раздора в свою сторону. Ситуацию усугубил приковылявший на своём костыле Бероев, увидев которого мегакот отпустил спинку кресла и рванул в кусты. Обернувшись и заметив поднимаемый для стрельбы автомат, Дара завопила: «Брось» и попыталась перекрыть ему вектор стрельбы.

Разумеется, оружие тут же полетело на землю, предусмотрительно поставленное на предохранитель, а девушка, продолжая начатый порыв, схватила суженого за руки. Так он, гад, заржал. Картина, которую она увидела обернувшись, искупила всё — сразу четыре мегакота волокли похищенную каталку куда-то вдаль. Причём передние удерживали её задней лапой, энергично перебирая остальными тремя.

— Думала, ты мне доверяешь, — буркнула Дара, пытаясь сдержать улыбку.

— Доверяй, но прикрывай, — хмыкнул Вадим и ухитрился чмокнуть её в ухо, покачнувшись и едва не упав.

— Чего такой довольный? — Дара не удержалась и всё-таки тоже усмехнулась. — Радуешься, что каталку спёрли, я же вижу. Не ценишь ты заботу!

— Ну ладно тебе, волшебница моя. Покатала и будет. — И тут же сменил тему: — Нее, ты видала, чо вытворяют?! Хозяева, блин.

— Это не хозяева, милый. Обычные лесные коты. Дикие звери, как ты правильно предположил сначала, — Дара уютно устроилась между лап Бероева, стараясь принять на себя часть его веса о стороны травмированной ноги. Но он её отогнал, опершись на костыль.

Оставшийся до госпиталя километр ковыляли больше получаса, время от времени хихикая при воспоминании финальной сцены разыгранной с их участием комедии.

* * *

Старт парапланериста с набережной Вадим наблюдал с выражением страдания на лице. Парнишка где-то Дариного возраста всё сделал по правилам — встал лицом к ветру, несколькими быстрыми шагами натянул стропы лежащего на мостовой купола, дав тому наполниться и воспарить, и только потом включил двигатель и взлетел, оторвавшись от земли на очередном шаге, когда нога его не достала до земли. Выполнил плавный набор высоты и уход в сторону материка прямо над Белым Городом.

— Он что-то сделан неправильно? — спросила Дара.

— Всё верно, прекрасный взлёт. Только академический какой-то, без вдохновения, без шика, — Вадим не договорил, но на лице его читалось: «Посмотрела бы ты, как это проделываю я!»

— Для местных это не спорт, милый! Транспорт на небольшие расстояния. Вот они и летают по делам, а не выкаблучиваются. Помнишь, Маруся так же прилетела в Глухую долину.

— Помню. Ещё ранец с двигателем у неё был какой-то незнакомый. А я даже не расспросил о нём…

«Из-за тебя», — звучало в недоговорённой части фразы.

Вымученно улыбнувшись, Дара присела рядом со своей судьбой, как она про себя называла этого парня:

— Нам нужно объясниться, — грустно сказала она. — Понимаешь, у этой планеты очень много тайн…

— …и ты — одна из них, — попытался перевести разговор в шутку Бероев.

— Не так, — она мягко положила руку ему на колено. — Мне довелось прикоснуться к нескольким. И я обязана их хранить. Иначе мне не откроются остальные.

— Понимаю, — он мягко привлёк жену к себе, — но злюсь и тревожусь. Ну не могу я оставаться спокойным, когда ты идёшь в прайд хищников, подстерегающих людей у самой дороги.

— Они просто подсматривали. Любопытные, как все кошки. Кстати, местные их не особенно-то боятся. Считается, что разойтись миром с этими созданиями нетрудно. И ещё некий Игорь Арбузов вывесил в сетке объяву, что они разумны и, кажется, ищут контактов с людьми. Предик сразу и откомментировал, что господина Арбузова знает лично, за его адекватность ручается и просит враждебности к этим созданиям не проявлять. Прямо так и сказал — они, скорее всего, станут появляться то там, то тут, но не с целью охоты на людей. Владельцев собак это касается в первую очередь. Ну, и любителей охотничьих трофеев.

На набережной появилась девушка с хитрой формы ранцем за спиной, и в лётном шлеме. Она выпустила из укладки купол, да так ловко, что ветер сам расправил прямоугольное полотнище, наполнил его и приподнял над головой. Бесшумно раскрутились выставляющиеся по обе стороны спины пропеллеры, взятые в дуги и закрытые решётками. Глаза Вадима расширились при виде изящного отрыва и быстрого набора высоты.

— Вот это настоящий мастер, — сказал он одобрительно. Но дальше ничего радостного не последовало — девчонка ровно и стремительно ушла прямо в океан буквально в нескольких метрах от вершин плавных валов.

Стайка мальчишек промчалась мимо на скейтбордах. Гаучо, прикрытый очередным облачком, перестал припекать.

— Ты ведьма? — ошарашенная этим вопросом, девушка даже глаза прикрыла, чтобы не ляпнуть сгоряча чего-нибудь обидного.

— Знаешь, иногда это слово звучит, словно ругательство. Иногда — как признание наличия неких недоступных другим возможностей. Мне оба варианта не нравятся. Просто иногда я чувствую чуть больше остальных.

* * *

Разбудило Дару грозное ворчание Мангула. Вывернувшись из объятий Вадима, она набросила халатик, презентованный хозяйкой дома, и поспешила на террасу — почуяла, что пёс «при исполнении».

Незнакомый юноша её лет вошёл в ворота и был «взят в плен» собаками.

— Мангул, Патри! — раздался за её спиной голос хозяина дома Кирилла Матвеева, торопливо спустившегося по лестнице со второго этажа. — Свой. Не трогать.

Собаки подчинились и удалились к своим лежанкам, всем видам выражая покорность воле человека и гордость за честно исполненный долг.

— Заходи Кузьмич! — продолжил хозяин. — Напотчую тебя горячим прерианским завтраком, раз уж ты так вовремя.

Паренёк кивнул в знак приветствия и вкатил следом за собой каталку, которую на днях умыкнули лесные коты. На сидении лежал ранец с пропеллерами и большой гладкий шлем, похожий на яйцо.

— Э! Что! — появился Бероев в просторных трусах, надетых наизнанку, но с автоматом в руках. Ногу, «обутую» в аппарат Илизарова, он опёр коленкой о табуретку и с интересом уставился на поклажу пришедшего. — А какой системы двигатели? — спросил он опуская ствол. Потом спохватился своего «нетоварного» вида, смутился и с отчаянием во взоре произнёс: — Не уходите одну минуточку. Я только костыли возьму. Всего пара вопросов.

— Спасибо, Кирилл Сергеевич! — ответил пришедший Кузьмич. — И вы, сударь, действуйте без спешки. Отказаться от завтрака — выше моих сил, — в неторопливости и основательности ответа почувствовалось желание продолжить общение.

— Оденься! — прошипела Дара Вадиму, и затолкала его обратно в спальню. Смущали её эти наспех надетые трусы — казалось, что весь мир по этому признаку догадался чем они сегодня занимались. Но, лучше бы она сдержала этот порыв души — Бероев, кажется, совсем утратил чувство реальности — он отлучился буквально на пару минут и вышел на террасу, одетый в парадную форму, да ещё и со знаками различия младшего сержанта, весь из себя такой военный-военный.

Гость и Кирилл, обернувшись, удивленно глянули на Бероева, а потом почти одинаково прищурились, скрывая неодобрение, а то и что похуже. Дара сразу ощутила волну их недовольства и заговорила, привлекая к себе внимание мужчин.

— Ух, Вадь! Какой ты красивый! А почему ты никогда раньше не надевал эту форму? Уже три месяца на Прерии и ни разу не показался мне в этом великолепии?

Гость откинулся на спинку стула, и в его глазах появилось если не понимание, то вполне дружественный интерес:

— А по какому поводу парад? — спросил он прямо.

Младший сержант, скорее всего, просто не заметил этих метаморфоз и ответил серьезно и даже торжественно:

— Узнать хочу, что за мотор вы используете для полётов?

А Дара поняла, насколько её милый истосковался по небу, если от одного вида парапланного прибамбаса в конец потерял берега.

Кирилл продолжал таращится на друга, как на некоего чудика, а гость даже улыбнулся, словно полностью успел прочувствовать ситуацию:

— Знаете, Вадим. По части полётов под куполом и всяких технических тонкостей с этим связанных, вам лучше потолковать с моей супругой — она не то, чтобы фанатка, но очень хорошо разбирается и считает, что в местных условиях это практически идеальное транспортное средство. Собственно, данный тип ранец-мотора она и разработала, так что технику вам будет намного удобней с обсуждать ней.

— Понял, — кивнул тот, тяжело опершись на костыль, но не делая попытки сесть. — Надо же, никогда бы не подумал, что столь сложное устройство может быть разработано в условиях захолустной планеты, — Вадима продолжало «нести». — А, как полагаете, сможет ли она изготовить и для меня нечто подобное?

— Это можно обсудить. Однако, боюсь, платой за приобретение подобного устройства для вас станет труд инструктора — с транспортом у нас дела обстоят неважно, а культуру парапланеризма необходимо преподавать — всё-таки не велосипед. Тут требуется более солидная подготовка. Скорее всего — потребуется вводить эту дисциплину в школьный курс, иначе люди так и будут мерить ногами безбрежные просторы нашей захолустной планеты.

Похоже, речь гостя произвела на Бероева неизгладимое впечатление. Он оглянулся и аккуратно опустился на стул.

— Я готов приступить к обучению школьников прямо сейчас, — сказал твердо и с нажимом, будто давая торжественное обещание.

Кирилл ухмыльнулся, а гость напротив кивнул вполне серьезно:

— Прямо сейчас не получится, да и с ногой у вас… А вот через через месяц-другой, полагаю, у нас появится достаточно аппаратов для организации обучения воздухоплаванию в одной из старых лесных школ. Если дело пойдёт хорошо — распространим опыт шире.

Глава 7
Капитан Савельев

Василий Савельев, вечный капитан, поморщился от невнятного гула за стенкой и продолжил штудировать список погибших, представленный стоявшим тут же навытяжку молодым сержантом Гаврилко.

Ещё недавно, командуя взводом, он помнил в лицо, и по прозвищам всех ребят в роте, и почти каждого из них — по фамилии и имени. Но, чтобы возместить потери роты, не только ободрали как липку разведку батальонов — просто начали брать всех желающих, обладавших хоть какими-то специальными навыками. Потери среди этого набора, естественно, были еще большие, и теперь в списке встречалось немало незнакомых фамилий, а ему, временно исполняющему обязанности командира роты досталась куча работы, после которой мучительно тянет напиться.

Хотя, казалось бы, писать похоронки незачем, и отсылать тоже — портал-то накрылся. Следовательно — связь с Землей потеряна, скорее всего, навсегда. Однако начальство, новое, назначенное Представителем Президента, требовало отчетов. Да и то сказать, у погибших парней могли остаться родственники — как среди личного состава других подразделений, так и среди местного населения. Поэтому списки готовились тщательно, проверялись и перепроверялись, чтобы оставалось совсем немного «белых пятен» — пропавших без вести. Впрочем, о судьбе последних догадаться было нетрудно. Здесь на Прерии говорят так — за два дня не обнаружились, считай всё — искать незачем. Это не Земля, тут человек далеко не Царь зверей, а лакомое блюдо для представителей весьма агрессивной фауны.

— Кто там, в коридоре? — спросил Савельев сержанта, устало потирая шею и пытаясь в очередной раз прислушаться к неясному шуму. Стены здания, предоставленного тому, что осталось от роты, были сделаны со всей основательностью, свойственной местным, так что звуки из других помещений проникали в комнату весьма неохотно.

— Да баба одна, — передернул плечом Гаврилко, — требует, чтобы допустили к начальству, да так убедительно, что выдворить никак невозможно.

— К какому начальству? — нахмурился Василий, с трудом соображая — пара бессонных ночей давала о себе знать.

— К вам, товарищ капитан!

Откинувшись на спинку массивного кресла, Савельев на мгновение прикрыл отяжелевшие веки, но тут же спохватился, кивнул Гаврилко — совсем ведь юнец — свежее личико, даже усики лишь пробиваются едва-едва. Недаром за глаза его Гавриком зовут.

— Пригласи.

— Есть!

— И пусть зайдет лейтенант Фролов, и… кто там сегодня дневальный?

— Антипов, товарищ капитан!

— Вот. Антипова тоже позови. Или нет, стой. Позовешь их позже, минут через… — и сообразив, что не знает, сколько понадобится времени этой скандальной особе, махнул рукой: — Сам их вызову.

— Есть!

— Давай, сержант, посетительнице скажешь, чтоб поднималась, а остальных шугани. Поздно уже, всё остальное завтра. Понял?

— Так точно! Разрешите идти?

Гаврик ушел, и Василий все же прикрыл глаза — совсем ненадолго, пока женщина добирается. Это ведь только кажется, что от приёмной до кабинета два шага, а на самом деле, прямого сообщения тут нет из-за пролома, оставленного попаданием снаряда. Надо сперва спуститься на первый этаж, по кругу обойти и только потом…

Проснулся он рывком и сразу выпрямился, удивленно оглядываясь и ощущая себя гораздо бодрее. Женщина, да что там, девчонка молодая, восемнадцать от силы, чинно сидела перед его столом, выпрямившись и глядя с сочувствием. Одета несколько патриархально, но широкая юбка и блуза в талию ей к лицу.

— А-а, пришли, — пробормотал капитан, чтобы сказать хоть что-то.

— Уже минут сорок как, — кивнула посетительница, отвечая настолько же низким, насколько и мелодичным голосом, никак не вяжущимся с её хрупкой фигуркой.

— Что ж не разбудили? — без капли раскаяния осведомился капитан, хватая стакан с остатками давно остывшего чая и опустошая его одним глотком.

— Дак куда спешить, товарищ капитан, коли я уже здесь. И потом, сон для мужчины — первейшее дело. Ну, разбуди я вас! Как со злым да голодным говорить? Ведь не уважите!

Едва не поперхнувшись от её рассуждений, Савельев глубоко вздохнул, отгоняя остатки дремоты и резонно заметил:

— Так я же только выспался, а от голода это, увы, не спасает.

Посетительница улыбнулась с видом весьма загадочным, и неторопливо вытащила из стоявшего на полу баула завернутый в одеяло котелок емкостью литра эдак на три.

Грациозно встав, она ловко отодвинула наваленные перед капитаном бумаги, и водрузила закопчённую посудину на стол. Савельев и слова вымолвить не успел, как крышка была поднята, и запах горячего варева намертво заклинил в глотке даже намёк на звуки возмущения, наполнив рот слюной. Только сейчас вспомнил, что с утра ничего не ел, а точнее, со вчерашнего обеда. Начальство, как всегда, излило на него своё раздражение, поручив самую неприятную работу, которой не видно ни конца, ни краю. Так что подумать о своем было некогда, не то, что поесть, а ведь уже поздний вечер, если не ночь.

— Ложка имеется? — Осведомилась гостья сурово, но тут же сунула её ему в руку, сама себе ответив: — Да откуда! Что это я? Приятного аппетита, товарищ капитан!

Он еще порывался что-то возразить, но насмешливо-сочувственный взгляд, и иронично изогнутая бровь девицы, отбили охоту разговаривать. По крайней мере, до тех пор, пока не утихнет не на шутку разыгравшийся аппетит.

— Вы тоже… давайте… — отрывисто предложил он, накидываясь на всё ещё горячую похлебку из мяса, овощей и незнакомых специй.

Полагал, что девица откажется из вежливости или скромности, но та и не подумала отнекиваться — достала вторую ложку и заработала ею не хуже него самого. Остановились только вычистив посудину до донышка. После чего девушка живо убрала котелок обратно в баул, достала термос и налила в его стакан горячего отвара. Кружка для себя у неё, как выяснилось, имелась, и тоже была наполнена. Разбираться, что за это зелье, капитан не стал, а выпил его мелкими глотками, радуясь, что вкус, хоть и незнакомый, но очень приятный. А посетительница уже вновь сидела напротив, убрав термос и свою кружку, словно и не было только что этой странной трапезы.

— Я по делу. По личному, — решительно произнесла она, скрестив руки на груди.

— По личному… И что за дело такое? Ко мне, или…

— Не к вам, а к вашему солдату, или он разведчик…? Звания не довелось узнать.

— Ничего, найдем. Главное — имя ведь знаете. — А про себя взмолился, чтобы того парня не оказалось в списках павших. Понравилась ему девушка, а разыскивает она наверняка родственника — вон как уверенно держится. — А дело-то какое?

— Имени не знаю, не довелось, — девица перекинула косу, толщиной с его кулак на другое плечо, и спокойно завершила: — а дело простое — жениться ему надобно на мне. Да поскорее.

— Жених? — улыбнулся капитан. И крякнул, сообразив, что имя жениха невеста знала бы наверняка.

Девица, однако, подтвердила правильность его мысли ободряющей улыбкой и пояснила:

— Детки у нас будут. А двойня, или тройня покамест не ведаю, срок маловат, но в нашем роду по-другому никогда не бывало. Однако, не положено мне нового парня себе искать, не дав сперва настоящему родителю шанса стать мне мужем, а деткам нашим — отцом.

— О как! То есть вы не требовать пришли…?

— Так зачем требовать? На что он мне, если без желания? Или я себе не найду никого? Теперь-то! Когда мужчин на Прерии стало едва ли не в три раза больше, чем женщин! Выбирай — не хочу. Но вот обсказать всё, как есть, человеку надобно, чтобы мог он выбор свой сделать. Тем более, что ничего худого я от него не видела. Так что зовите.

— Да как же я…? — Савельев вскочил и развел руками, — кого звать-то, если имени нет? И вы уверены, что он в моем подразделении?

— Уверена, он при мне вас поминал. Сказал, что капитан у них суров, а теперь вот ещё и белый, будто кулич пасхальный. Поспрашивала среди служивых — все на вас показали. Вас-то ведь Василием кличут.

Интересное кино! Имени полюбовника не спросила, а его значит…

— Постойте! А как вы узнали, что дети будут, если пройти могло максимум три недели?

— Дело нехитрое, — улыбнулась девушка, — не забивайте голову. Лучше зовите.

— Да кого?

— А всех, — махнула она рукой. — Заодно на остальных погляжу, может сразу кто другой мне шибче приглянется.

Капитан закусил губу. Многое он повидал, да и не редкость визит забеременевшей девицы в воинскую часть, но вот чтобы так спокойно, да ещё без фанатизма… Ну, словно одолжение делает! Даже не так — милость оказывает.

Он усмехнулся и надел визоры.

— Савельев говорит. Слышь, Андрюх, строй охламонов, на смотр прямо на плацу. Всех! Все ты правильно понял. Короче, буду через пять минут, и не один. Так что… Вот правильно. Ну давай.

— Ну что ж, барышня. Пойдемте выбирать.

* * *

Не то чтобы капитану особенно сильно нравилась эта ситуация, абсолютно нереальная в совсем недавнем прошлом, но… Он то и дело оглядывался, проверяя, идет ли за ним девица, или все это нелепие привиделось ему в дурном сне.

Нет, правда, даже забавно. Да и ребятам, замученным на разгребании завалов в городе, где им же предстояло теперь жить, угнетенным поисками под развалинами тел, опознаниями и захоронениями товарищей — требовалась хоть какая-то разрядка. Почему бы и не такая! «А может, свадьбу сыграем? — размечтался он, — и все будет хорошо, как в сказке!» А у самого перед глазами, вовсе не кареглазая гостья с женихом в форме разведчика, а совсем другая, с глазами синими, как небо после грозы. И о том, что встреченная в бою веснушчатая оторва в дочери ему годится, думать не хотелось. Мелкая нахальная девчонка, которую давно пора выкинуть из головы. А всё равно лезет в мысли тот страшный день, вспоминается та клятва — содрать шкуру со снайпера и разорвать на мелкие кусочки голыми руками. И — заслоняя всё — видится снова её щербатая улыбка, да колдовские бездонные глаза.

Андрюха встретил его в предбаннике, быстрым шепотом осведомляясь, что стряслось, да с любопытством заглядывая через плечо друга. Ну а что, девичьим вниманием ребята не избалованы, не до того было. К тому же обещанный Полпредом бал, куда будут приглашены «все незамужние девушки королевства», как выразился один из бойцов, наделенный литераторскими талантами — только через два месяца. Как раз начнётся сезон дождей. А ребята, ходили слухи, уже ждут и готовятся.

— Жениха будем искать гостье нашей, — ответил он Фролову. И спохватившись, повернулся к девушке:

— Зовут-то как?

— Так не знаю, — ответила, будто несмышленому, — говорила же.

— Да не его! Вас как величают?

— А, так Иволгины мы, Настасья я, Захаровна. И еще… Товарищ капитан!

Он кивком подбодрил чуть порозовевшую необычную гостью, выжидательно подняв брови.

— Я сказать хотела, — медленно произнесла она, окинув его неожиданно ласковым взглядом, — если чего, вы мне сами очень по вкусу пришлись. Это для сведения.

Челюсть у него дрогнула, пытаясь отвалиться, так что пришлось стиснуть зубы, а Андрюха за спиной закашлялся.

Но только грубо или легкомысленно отвечать на такое нельзя. У местных тут просто так никто слов на ветер не бросает, это он уже чётко себе затвердил. И девушка не из тех, кто бросается на первого встречного, это тоже нетрудно определить. Так что, глубоко вздохнув, ответил прямотой на её откровенность:

— К сведению принимаю, Настасья Захаровна, да вот воспользоваться благосклонностью вашей никак не смогу.

Что уж она в его взгляде прочитала, непонятно, но кивнула с достоинством и пониманием:

— Жаль, товарищ капитан.

— Э-э. Я ребят подготовлю сначала, вы не против?

— Как же без этого, — серьезно кивнула она. — Ступайте, я тут подожду.

Хмыкнув на столь милостивое разрешение, капитан вышел на плац, слушая команды Андрюхи.

Прохаживаясь перед своими бойцами, уже почти оклемавшимися за прошедшие три недели, он вглядывался в лица и судорожно раздумывал, как приступить к изложению столь деликатного вопроса. Наконец, вздохнув незаметно, заговорил:

— Ну что, орлы залётные! Разговор пойдет неформальный. Н-да. К нам прибыла гостья, с которой все вы сейчас познакомитесь. Зовут ее Настасья Захаровна, фамилия Иволгина.

Пристальный взгляд никаких результатов не дал. Ни один из бойцов при названном имени не дрогнул, и в глазах разведчиков разве что любопытство зажглось.

— Приказываю вести себя вежливо, с пониманием. Команды «вольно!» не было, Грачев! Так что разговорчики оставьте на потом.

Пашка Грачев — неформальный лидер, шут и балагур — вытянулся в струнку, пряча улыбку. Феноменально везучий и опытный разведчик, он всегда находил повод для веселья в самых, казалось, гиблых ситуациях. Рядом с ним задумивый Ленька Павлов — стихоплет и мечтатель. Уж не от него ли «ничего худого» Настасья не увидела? И красавчик к тому же, не то, что Пашка, чью рожу, да и гладко выбритую голову, украшало несколько абсолютно несимметричных довольно неприятных на вид шрамов. Или Борька Шувалов, которым впору детишек пугать. Ну может еще молчун Олег Антипов — от него можно ждать любой выходки — все знали, как охоч до прекрасного пола здоровяк с левого фланга. Впрочем, что попусту гадать?

— Слушай мою команду. Шаг вперед все, у кого было тесное общение с местным населением во время или сразу после конфликта.

Недоуменное молчание и переглядывание. Хотя вон Бражников ухмыляется. Дошло видать.

— Ну. Я жду! Что, Антипов?

— Вы имеете в виду — интимные отношения, товарищ капитан? — Олег невинно поднял брови, ожидая ответа.

Савельев едва сдержался от ответа по существу вопроса, казарменный юмор в данном случае отчего-то показался неуместным, а лишь передернул плечами и кивнул:

— И их тоже!

И тут же весь строй шагнул вперед. Глаза насмешливые — развлекаются сукины дети! Но и удивляться тут нечему, мужская солидарность и товарищество — другого и не ожидалось.

Пора запускать Настасью, да смотреть на реакцию ребят. Хотя, чего тут смотреть, уже вообще неясно.

— Встать в строй! И посмейте мне повеселиться! Лейтенант Фролов! Зовите гостью!

— Слушаюсь, тарищ капитан!

Андрюха промаршировал к крыльцу, откуда через пару мгновений появилась девица. Только капитан на неё не смотрел. Он глаз не сводил с Пашки, побледневшего так, что загорелое лицо стало каким-то серым, а шрамы и вовсе выделялись белыми полосками. Впрочем, парень быстро пришел в себя и теперь, наоборот, потемнел лицом так, что капитан невольно испугался, не хватил бы лучшего бойца удар.

«Что ж ты натворил, Паша, отчего так пугаешься? О чем умолчала хлебосольная Настасья?»

— Знакомьтесь, господа бойцы. Настасья Захаровна любезно согласилась нас навестить, так что прошу откровенно отвечать на вопросы, коли такие у неё возникнут.

— Слушаемся, товарищ капитан! — подчёркнуто неуставно гаркнул строй, заметно повеселев. Лишь Грачев, теперь пошел пятнами да не спускал тревожного взгляда с совершенно уверенной в себе девушки. Эк его забрало! А Настасья словно не видит, идет себе вдоль строя, да реально знакомится. Вот цирк!

Идея уже не казалась капитану такой забавной, а Пашку стало откровенно жалко. Он-то не знает, что от него никто ничего требовать не собирается.

И когда будущая мамаша дошла до Грачева, который стоял предпоследним, капитан внутренне собрался, ожидая чего угодно.

Пришлось напрячь слух, чтобы услышать, о чем они.

— Настя, — протянула девушка руку высокому разведчику.

— Павел, — севший голос Грачева резанул по нервам. — Будем знакомы?

Остальным гостья отвечала: «Приятно познакомиться», или «Очень приятно», или еще «Доброго здоровьичка». А тут серьезно глядя в глаза парня, сказала эдак гордо, вздернув подбородок:

— А это вам решать, Павел. Можете быть просто знакомцем, а можете и мужем. Это уж как пожелаете. Неволить не стану. — И она оглянулась на любопытно вытянувшую головы шеренгу. — Вон вас сколько, красавцев, один другого лучше. Авось полюблю другого.

— Ты мне это сообщить пришла? Или еще чего? — возмутился Грачев.

— А еще будут детки.

— Детки? — рявкнул разведчик.

— Ага. — Словно не замечая его терзаний, Настасья забавно сморщила носик и кивнула. — Двое или трое — не знаю. В роду нашем, либо так, либо этак. Мы вообще…

— Товарищ капитан! — Грачев не на шутку разозлился. — Разрешите отойти! Поговорить надо — с ней!

— Идите. — Капитан, сердясь на самого себя, глянул на Андрюху и кивнул: «Командуй!». Лейтенант повернулся к бойцам и рявкнул: — Рота, равняйсь! Смирно! Вольно! Напра-во! Сержант — ведите в расположение.

Только когда все ушли, капитан устало кивнул подошедшему другу:

— Что скажешь?

— А чего говорить, — Андрюха вытряхнул из мятой пачки сигарету, предложил Савельеву и, пожав плечом на жест отказа, закурил сам. — Свадьбу сыграем.

— Ой ли?

— Блин, ты чо, Вась, не видел ничего?

— А что?

— Так идиотски только влюбленные себя ведут. Ладно, пойдем что ли. У меня коньячок есть. Местный, весьма недурственный.

— Пойдем…

* * *

Позже, расставшись с Фроловым, капитан вышел на плац и долго стоял в темноте, разглядывая звезды. В голову лезли непривычные мысли о жизни, о превратностях судьбы, о любви и о смерти. Ещё он почему-то сегодня сильно завидовал Грачу, которому, казалось, можно лишь посочувствовать. Вот, всё у парня сложилось, как у людей — и девушка совершеннолетняя, и сама его разыскала. Детишки опять же будут. А у него — не пойми что!

А там, на Земле, осталась старушка-мать, думать о которой он себе запрещал, чтобы не сорваться. Но всё же нет-нет, да вспоминал, утешаясь мыслью, что всё у неё хорошо. Если что — сестренки в обиду не дадут. Выросли уже совсем близняшки. У них в роду такое тоже случалось, прямо как и у Настасьи, правда, через поколение, и о тройнях он точно не слыхал.

Через еще не оборудованный толком, зато высокий забор беззвучно перемахнула черная тень, и капитан едва удержался от выстрела, разглядев контуры человека. Видимо, Василий совсем растворился в ночи, поэтому Грачев его и не приметил, или расслабился, отвлекшись на внутренние переживания? Это он зря.

Савельев кашлянул негромко, и Грачев замер, постоял так немного, потом повернулся и пошел к командиру.

— Проводил?

— Так точно!

— Вольно, боец. Хорошая девушка?

Пашка неопределенно хмыкнул и кивнул:

— Женюсь я, капитан — детки же. Я их не брошу. Сам без отца рос.

— Что, вот так, просто? Из-за детей?

— А чего усложнять? И меньшей причины порой довольно. — Грачев усмехнулся чему-то своему. — А вам, Василий Петрович, чего не спится?

— Уснешь тут. Думаю. Семья у меня там осталась.

Где это «там», уточнять не пришлось, и так понятно.

— Любимая?

Мотнул головой.

— Пойду я, — сделал шаг назад Грачев, — ребята ждут. Теперь проходу не дадут.

«И все из-за вас!» — послышалось Савельеву в ухмылке бойца. Мол, устроили представление.

— Может, ты первый, Паша, но не последний. Девчонок конечно мало, ну так у нас в полку их вообще, считай, нет, а жить хочется всем. Давай, спокойной ночи.

— И вам, капитан! И у вас всё будет. Найдете её, точно вам говорю!

— Кого? — дернулся Савельев.

— Ну не знаю, — растерялся Грачев, — Марусю местную, или там Алёну. Поверьте, девчонки тут… Да вы сами видели. Пойду.

Сердце капитана пропустило удар, и он лишь махнул рукой. Вернулся к себе — оставаться под открытым небом резко расхотелось. И гадай теперь, чего знают парни? Случайно Грачев первым назвал это имя, или говорил с другим смыслом, типа сам такой, а не один я. Впрочем, не всё ли равно?

Не станут ребята дразнить Грача, это он зря опасается — все с понятием. За последние три недели что-то изменилось в сознании бойцов: от Земли их отрезало, войну, считай, проиграли. Да что там, всыпали им за дело, причём — за дело. И всем пришлось крепко задуматься, и о прошлом, и о будущем здесь, на Прерии. Пока — задуматься. А у некоторых, у кого и раньше тонкая струнка в душе была, мог и перелом произойти, как у Пашки Грачева.

А как шагнули-то разом… Стервецы.

Уснуть удалось не сразу, но всё же что-то изменилось, так что часа четыре до утра капитан проспал очень крепко, даже без сновидений. И утром, на плацу, обозначая задачу на день, видел в лицах ребят что-то новое, надежду, что ли. Так и хотелось найти эту Настасью, да сказать спасибо. Только Грачев вряд ли это оценит. А храбрая девочка. Пошла ва-банк. Ведь наверняка и страшно было, и не по себе — перед толпой его охламонов. Да и рассуждения про других мужиков, судя по всему, были блефом. И ему симпатию высказала только от нервов, не иначе. Грачеву об этом знать незачем. Как и то, кому досталось приготовленное для него угощение.

* * *

Приняли его сразу, без задержек, хотя, судя по выходившей из приемной группе военных и гражданских, дел у майора Сержио Моретти явно хватало. Однако немолодой и без признаков военной выправки, старший лейтенант, сидевший за столом у двери в кабинет, словно узнал вошедшего с первого взгляда и сразу проводил к начальству. «Ну да, метка теперь на мне», — сообразил Василий, прикоснувшись к седому виску. С другой стороны было приятно почувствовать, что его ждут — даже порученца предупредили.

В первый момент поразила молодость начальника службы безопасности вооружённых сил целой планеты, и закралось даже подозрение в его компетентности. Что усугубилось началом беседы с «дежурных» вопросов, как бы для разогрева.

— Вы ведь, Василий Петрович, командуете разведвзводом? — и примолк, ожидая, как будут развёрнуты его мысли новым подчинённым. Показалось, что это обычная игра в «Я начальник — ты дурак».

— Я исполняю обязанности командира роты! — вызывающе ответил гость. — Хоть от неё как раз взвод и остался. Если собственно разведку считать — три полных отделения, — немного сбавил он обороты, уловив во внимательно следящих за ним глазах признак удовлетворения.

— Не будем ходить вокруг, да около, — закруглил вступление хозяин кабинета и протянул тоненькую папку. — Ознакомьтесь прямо сейчас, — и пододвинул к себе какой-то справочник, показывая, что он не торопит.

Листы писчей бумаги, покрытые рукописным текстом с помарками и исправлениями — это было настолько непривычно, что сразу стало ясно — экземпляр единственный, даже черновика нет потому, что это как раз он и есть. Содержание же захватывало — анализ последних событий с точки зрения не просто очевидца и участника, а человека, терпеливо собравшего огромное количество разрозненных фактов, увязав их друг с другом. Вся информация была «снизу».

Скосив глаз, Савельев убедился, что начальник делает выписки тем самым почерком, что и у составителя прочитанных им бумаг.

«Матёрый разведчик», — пришло понимание.

— Ознакомились? — Моретти сразу заметил интерес гостя к своей работе. — И как вам?

С трудом удержавшись от одобрительного замечания в адрес полноты и чёткости изложения изученного обзора, Василий сдержанно заметил:

— Впечатляет. Казалось — тихая, патриархальная планета… — он не договорил, поскольку эпитеты, просившиеся на язык, стилю беседы никак не соответствовали. А начальство он теперь уважал вовсе не по долгу службы. Пусть уж лучше оно высказывается — явно ведь не затем его сюда позвали, чтобы он делился своими впечатлениями.

Для начала начальством было озвучено предложение уйти в отставку. После ознакомления с бумагами это озадачило Савельева настолько, что он, кажется, изменился в лице. А Моретти кивнув каким-то своим мыслям, поспешил объясниться:

— То, что вы прочитали, в нашей деревне известно многим. Другое дело — сделанные выводы. Но и они далеко не бесспорны. Так что, ни в какую страшную тайну я вас не посвятил. Тем не менее… насколько вы уверены в своих людях? — вдруг переключился он на конкретику.

— Как в самом себе, — ни секунды не раздумывая, ответил Савельев.

— Прекрасно. Капитан, ваша цель — ГОК — серьезный стратегический объект, крайне важный для будущего всей Прерии. К сожалению, сильно замусоренный. Очистить его от всякой мрази — непростая проблема. Ещё труднее не упустить тысячи привезённых туда недорослей, не позволить гулять по планете бандитскими шайками… Тем не менее задача перед вами ставится исключительно разведывательная — никакой самодеятельности или геройства. Только информация.

— Если надо, превратимся в тени, товарищ майор.

— Надо, капитан. Очень надо. Действуйте. И не дайте ребятам увлечься, война закончилась.

— Так точно!

— Отлично, капитан, я надеюсь на вас. Подробную информацию и план взаимодействия получите в штабе перед выходом. Теперь — об общей подготовке. Вас будут учить ходить. Вскоре прибудет инструктор. Когда он доложит о вашей готовности, тогда и обсудим корректировки к плану.

— Ходить? — Сказать, что Савельев озадачен — всё равно, что вообще промолчать. Но возмущаться, кипеть и негодовать не спешил. Ждал пояснения, прежде чем делать выводы, уже немного привыкая к манере изъясняться своего нового начальника.

— Я здесь четыре месяца, Василий Петрович. — Моретти встал и подошел к окну, выглянув на улицу, словно кого-то ждал. Стало заметно, что он слегка прихрамывает. Но вот совсем не хотелось сейчас думать о нем, как о недавнем враге, как и о том, где он получил свое ранение. Повернувшись к Василию, майор снова подошёл к столу, однако садиться не стал. Смотрел прямо в глаза, и чувствовалась в нем какая-то усталость и горечь. — Пять случаев гибели людей от хищников. Аборигены разработали целую систему подготовки детей к хождению в лесу, в горах, в прерии. Словом — туда, куда им нужно. Собственно, тех, кто её осилил, эту науку, и регистрируют обычно, как новорожденных. Как правило — года в четыре. Ужасная путаница со статистикой! У медиков одни цифры, у администрации — другие. Зато из пяти погибших ни одного местного жителя. Вам ведь не требуются небоевые потери?

— Мне и боевые ни к чему.

— Мне тоже нужны верные люди, а не павшие герои. Ясно?

— Так точно!

— Вот и славно, капитан… Скажу по секрету, здесь я один в лес не пойду, — добавил Моретти, словно желая уменьшить официальность общения. — Можете идти.

Уже выходя из кабинета начальника, капитан услышал, как тот принял вызов на визоры. Голос Моретти изменился, стал мягче, спокойней.

— Боюсь, не получится, милая, буду сегодня очень поздно… Что? Какой тест? Что значит, не рад?

Василий осторожно прикрыл за собой дверь, пряча улыбку. Говорят, жена у командира просто красавица.

А у него внятный приказ, который действительно необходимо исполнить. Мысленно прикидывая план действий и способы его осуществления, Савельев выкинул из головы все посторонние мысли. Сделать надо много чего, и в кратчайшие сроки, да ещё придется «ходить» под присмотром какого-нибудь местного сморчка-следопыта. Но на этот раз капитан был полон энтузиазма. И ребята обрадуются, как пить дать. Нет ничего хуже, чем вот так — заниматься не своим делом, перебирая бумаги, да пребывать в подвешенном состоянии. С этого дня его часть официально на службе у новой родины. И это настоящий подарок судьбы.

Андрюхе, ожидавшему возле комендатуры в стареньком раздолбанном джипе, он широко улыбнулся и коротко оповестил:

— Мы снова в деле.

— Рад, что тебя это радует, капитан.

— А чего такой кислый?

— Да недотянул ты всего два дня. Плакал мой ящик коньяка.

— На что спорили, охламоны?

— На твою радостную физиономию, Вась. Точнее на её отсутствие. Радости, имею в виду.

— Скотина ты, а не друг!

— Не без этого.

* * *

На лавочке у входа в «расположение» скучал юный толстячок с головой, забинтованной «шапочкой». Чудовищное ружьё, стоящее рядом, поражало взор искушённого человека древней исконной мощью. Мальчишка встал при виде подъехавших офицеров.

— Капитан Савельев? — спросил он, буравя военных угрюмым взглядом.

— Ага, — нарочито разгильдяйски ответил Василий. И тут же продолжил, глядя на этого неповоротливого увальня: — О чём кручинишься, детина? — хорошее настроение по-прежнему руководило им.

— В школу опоздал. А теперь, из-за вас, так отстану, что вообще могу целый год пропустить, — в голосе мальчишки слышалась ненависть. — А ну, выводи сюда своих бойцов — на прогулку пойдём. Да смотри у меня, чтобы с боезапасом. И сам с помощником — в общий строй. Пять минут. Время пошло.

Офицеры переглянулись — словно старшина из училища посмотрел на зелёных курсантов из-под жидких опалённых бровей. Кажется, это и есть обещанный инструктор по «ходьбе» — Моретти веников не вяжет — не успел прозвучать приказ…

— Не позволено ли мне будет поинтересоваться, как обращаться к досточтимому учителю? — Савельев решил ещё раз попробовать шутливый тон. К ненависти местных было не привыкать — радости мало, но удивления давно не вызывает. Поражает скорее противоположное отношение к проигравшим оккупантам — Настасья та же, или Моретти.

— Колобок я. Что? Вы ещё здесь?! Бегом исполнять!

Савельев, двинувшийся первым, избежал воздействия суровой длани новоиспечённого наставника, а замешкавшийся на долю секунды Андрюха чуть не огрёб по загривку, едва успев перехватить руку. Некоторое время они мерились силами, отчего лейтенант Фролов перестал снисходительно улыбаться, уважительно покачал головой, и одобрительно похлопал паренька по предплечью ближе к локтю — рука Колобка тут же повисла как плеть, а парнишка уставился на неё, удивительно выпучив глаза.

— Товарищ командир, разрешите провести беседу с приданым инструктором?

— Построение через час на плацу. — Василий внимательно посмотрел на обоих мальчишек, двадцати четырех и четырнадцати лет — поняли ли, что шутки кончились? — Быть обоим. Фролов, покажешь инструктору Колобку, что у нас тут и как, и зайдешь ко мне перед построением.

И уже уходя, бросил с полуоборота:

— Не переживай за учебу, Колобок, не можешь — научим…

Андрей нашел Савельева минут через сорок в курилке. На вопросительный взгляд просто кивнул головой, но против обыкновения не улыбнулся. Понаблюдал, как командир выуживает из пачки курево и не отказался от предложенной сигареты.

— Значит, не показалось… «ПТРС»?^[1]

— Он самый. Только что из госпиталя… Годный парнишка, толк будет.

— Даже так…

— Брось командир, первый раз что ли на вшивость проверяют?

Василий решительно поднялся, отбрасывая едва раскуренную сигарету:

— Значит, присмотришь за ним. И за ребятами тоже… и повнимательней, раз говоришь, что парень годный. Пошли.

* * *

«Ходить мы не умеем!» — ехидно думал Савельев, вышагивая следом за инструктором, которого нарочно поставил в середину основной группы. Разумеется, никаких указаний от этого парня выслушивать никто не намеревался — ему просто указали место. Карта есть, маршрут понятен, остаётся пройти заданные пункты и вернуться назад. Для тренированных разведчиков — чисто прогулка на свежем воздухе.

Поначалу была надежда, что здоровяк со своим полуторапудовым противотанковым ружьём элементарно не выдержит заданного темпа, но, увы, мечта не сбылась. Не удалось его оконфузить. Теперь остаётся уповать на изобретательность балагура Пашки Грачёва — наверняка придумает какой-то новый розыгрыш, или творчески применит нечто из арсенала старых армейских шуточек.

Вдруг Колобок, словно споткнувшись, рухнул, не забывая, однако, выбросить ствол ещё дальше вперёд и, не успел капитан набрать воздуха в грудь, чтобы насмешливо поинтересоваться причиной падения, грохнул выстрел.

Где-то над головой идущего далеко впереди Грача в ветвях мелькнуло жёлто-пятнистое тело, но исчезло из виду также быстро, как появилось.

Шедший следом за инструктором Лёнька, похоже, не приметил этого мимолётного видения — он поравнялся с пареньком и протянул ему руку, помогая встать.

— Забыл поставить на предохранитель? — спросил сочувственно.

Протянутую руку толстячок принял, а на вопрос не ответил.

— Павлов, проверить, что было на том дереве, куда стрелял господин инструктор, — поспешил распорядиться капитан. Столь тонкого по понятиям кадровых военных оскорбления парень явно не заслужил. Не растяпа он, и нечего подкатывать к нему с подобными сочувствиями.

Естественно, основная часть бойцов, не понявшая, кто и почему стрелял, мгновенно залегла, замаскировалась и вела круговое наблюдение. А Павлов стремительно вскарабкался по стволу и пропал из виду. Чуть погодя оттуда выставился толстый конец перебитой выстрелом ветки:

— Паша, потяни, а я выпутаю, — попросил Лёнька. А ещё через несколько секунд, он докладывал: — Тащ капитан, тварь тут сидела когтястая, вот отметины, — боец показал характерные царапины на коре. — А этот, — кивок в сторону инструктора, — господин Колобок то есть, сук и перешиб. На стволе вот ещё царапины остались, — сбросил он изображение на визоры командиру, — так я для масштабу свою ладонь приложил.

Картинку посмотрели все, присвистывая при виде глубоких борозд, оставленных впечатляющих размеров лапой.

— Что скажешь, инструктор? — Савельев уже представил себе двухметровую кошку на Пашкиной спине, распахнутые в ужасе глаза Настасьи…

— Мамка леопардиха нас скрадывала. Забежала вперёд и затаилась, — растолковал происшествие толстячок.

Грачёв громко сглотнул — видимо представил себе то же самое, что и ротный.

А ведь отошли всего несколько километров от города.

Капитан некоторое время колебался, вспоминая почти мольбу Моретти о нежелательности небоевых потерь, а потом спросил:

— И часто тут встречаются кормящие самки леопарда?

— Дык, нету у них расписания. А вообще — зверь сторожкий и очень непростой.

— Приступайте к исполнению своих обязанностей, инструктор, — заключил Савельев. — Рота! Слушать господина Колобка!

Парнишка спокойно, будто всё идёт по плану, кивнул, секунду помедлил, а потом произнёс:

— Начнём, пожалуй, с основы. С движения по тропе, имеющей по сторонам просматриваемые подходы. Прошу господ военнослужащих проследовать вот сюда, как раз участок подготовлен именно для занятий такого рода.

— Так это что? Полигон? — возмутился Андрюха. — А леопардиха — муляж?

— Полигон, конечно, — кивнул инструктор. — Но животные этого не знают, так что прошу прощения за внеплановый визит незваной гостьи.

— А искусственные препятствия будут?

— Не-е. Вполне достаточно естественных. Итак, прошу следовать вправо.

* * *

Прощались с инструктором через четыре дня. Не особенно тепло, кстати. Парень так и остался сам по себе — молчаливый и недовольный.

— Скажи, как ты того леопарда приметил? — задал волнующий всех вопрос Пашка Грачёв.

— Не знаю. Почуял как-то.

— То есть, ты эмпат? — попытался уточнить Борька Шувалов.

— Не-е. Куркули мы… — мальчишка смущённо улыбнулся, — …то есть, люди вполне приличные. Прощевайте, служивые, — он отвесил общий поклон и исчез, шагнув за угол крайнего дома.

Глава 8
Рустамка-каботажница

На Лесопилке, как местные окрестили это разросшееся село в устье реки Белой, было шумно и людно. Сюда и доставил транспортный самолёт роту капитана Савельева. Для соблюдения скрытности решили лететь не до конечной точки — ГОКа, а прибыть в ближайший пункт, где появление двух с лишним десятков подтянутых мужчин не станут событием, о котором будут рассказывать внукам — маловато на Прерии людных мест. А отсюда до конечного пункта имеется регулярное сообщение вверх по реке

Капитан Савельев повёл личный состав устраиваться в тихом месте, чтобы не смущать местное население выправкой и опрятным воинским видом подчинённых — всего месяц прошел после окончания войны, оставившей в душах людей не самое дружелюбное отношение к армейским. А тут налицо все внешние признаки боевого подразделения… горячие головы встречаются повсюду.

Определяться же с «оказией» до ГОКа Василий направил лейтенанта Андрея Фролова, уповая на располагающую внешность, сдержанные манеры и на то, что, хоть и молод он, но рассудителен. Умеет обуздать рефлексы превосходного рукопашного бойца и не сломает руку толкнувшему его невежде — случались у других инциденты, чего греха таить.

Потоптавшись на пристани Андрей насчитал у причалов аж семь более менее приличных посудин среднего размера. Настоящий порт, едва ли не круче, чем в Ново-Плесецке. В отдалении на рейде можно было разглядеть и парочку крупных кораблей, а уж от множества лодок и катеров вообще в глазах рябило. Ничего похожего на контору или диспетчерскую нигде не обнаружилось, как не нашлось и щита с расписанием или, хотя бы, объявлениями. Этакий муравейник, роящийся хаотично и бессистемно.

Здесь толклось много молодёжи, бестолково отвечающей на простейшие вопросы. С трудом удалось понять, что две большие группы как раз готовились отплывать куда-то — то ли на освоение новых земель вглубь материка, то ли в уже заложенные некими «первопроходцами» селения. Кто-то стремился на некие верфи.

Однако никто вверх по реке не отправлялся и ни о какой подобной оказии слыхом не слыхивал. Сильно пахло свежим деревом, шла погрузка пиломатериалов, работали лебедки, сновали тележки. Заметив чуть дальше по берегу рынок, лейтенант решительно направился прямо туда, надеясь, что местные располагают более точными сведениями о нужном ему суденышке. Народу здесь крутилось немало. Продавали, покупали или вовсе меняли. От обилия товаров просто разбегались глаза.

От жары пересохло в горле, так что первым делом Андрей оценил местное пивоварение. Выпив маленькую кружку, решил не связываться с бородатыми соседями, косо на него поглядевшими, а попытать счастья у невзрачного мужичка, торгующего семечками, вяленой рыбкой и орешками — сразу видно, что человек тут «работает» постоянно и должен хорошо знать обстановку.

На вопрос, не знает ли тот что-нибудь о судне, собирающемся в ближайшее время идти в сторону ГОКа, дедок помедлил, подсыпая товар из большого мешка в лоток на прилавке, почесал за ухом, а потом закатил глаза к небу, изображая задумчивость. Лейтенант намёк понял и поинтересовался ценой на орешки, похожие на толстые запятые. Отведал, похвалил, да и купил пару стаканов, что стоило просто смешные деньги.

— Шхуна трёхмачтовая новой постройки, — махнул торговец в сторону причалов. — Вишь, бермудская, вся из себя обуженная. Вот она ополдень и повезёт на ГОК харчевой припас. В аккурат, как костяной жир погрузят, так и тронется.

Фролов посмотрел на указанное судно, «срисовал» его, мысленно усмехнувшись «даденной» дедком сумбурной характеристике.

— А ты, я вижу, в наших местах человек новый? Так вяленых мятликов отведай.

Сообразив, к какому стилю беседы сподвигает его дедок, Андрей не стал упрямится и купил истекающую янтарным жирком рыбку. К рыбке взял кружечку пива средних размеров.

— Так, как полагаете, возьмет капитан шхуны пассажиров?

— Так как не взять? — раздумчиво произнёс дедок. — А к пиву ещё луньки хорошо идут, добавил он приветливо. — Опять же Рустамка-каботажница никому не отказывала в подвозе.

Фролов закурил сигарету и присел рядом на свободный ящик.

— Она на судне сейчас? — осведомился деловито.

— Сомневаюсь. У Рустамки дела всегда найдутся. Шустрая дивчина.

Ласковый тон и довольно прищуренные глаза старика заинтересовали лейтенанта.

— Красивая?

— Эх, молодежь! Ну как тебе разъяснить-то?! Скинь я годков двадцать, уж не упустил бы.

Под лунька лейтенант взял большую кружку пива — он уже убедился, что при неторопливой беседе получается запросто выяснить всё, что нужно. Да и напиток здешний ему понравился, и рыбка с ним сочетается великолепно. А до полудня ещё есть время.

— На том конце она нынче, где скобяной товар, — заключил дедок. Видать оценив, что этим клиентом куплено и съедено для одного раза достаточно, он подсказал, как разыскать шкипера. — Ты не сумлевайся, служивый. Наша Рустамка завсегда до места довезёт.

Сообразив, что его натурально «посылают», Андрей двинулся, куда указано. Учтивый разговор, доброе пиво и замечательная рыба привели его в благодушное расположение духа. Спросил только напоследок:

— А узнать-то её как? Есть какая примета?

— Да не боись, мил человек. Признаешь сразу. Видная она.

Случай познакомиться с шкипером представился гораздо раньше, чем он ожидал.

Едва миновал тряпичный ряд, был едва не сбит груженой тюками тележкой и обруган ловко управляющимся с нею парнишкой лет двенадцати:

— Чо встал на проходе? Места что ль мало вокруг?!

Успел отскочить, виновато улыбнувшись, но сердитый взгляд заслужил. Да-а, не любят тут чужаков.

А потом повернул голову и увидел её, да так и застыл, восхищенный формами и статью. Это вам не симпатия капитана, в которой весу как в овечке. «Вживую» Рустамка выглядела намного эффектнее, чем её фото в «базе».

Рослая статная девица шла легкой, словно танцующей походкой, и смотрелась просто улётно в обтягивающей тельняшке и красном платке-бандане, из-под которого выбивались упругие черные локоны. На ней были широкие штаны то ли из шелка, то ли еще из какого легкого струящегося материала, расцвеченного всеми оттенками зеленого, кожаные сапожки с короткими голенищами на устойчивом каблуке, да красный ремень с навешанными на него ножами, приспособами непонятного назначения и пистолетом в кобуре — ну чем не пиратка?

На восхищенный взгляд Фролова девица ответила своим — насмешливым.

— Чего зеваем, красавчик? Городской, что ль?

— Не местный, — кивнул он. — Рустамка, не так ли?

Девчонка удивленно подняла брови и остановилась:

— Смотри-ка! И имя мое вызнал. А сам-то кто?

— Андрей Фролов, к твоим услугам!

— Ну и чего так смотришь, Андрейка?

— Угостить хочу… мороженым, — улыбнулся лейтенант, — есть тут кафе какое-нибудь?

— И кто растрепал, что я люблю мороженное? — подняла красавица бровь. — Впрочем, а почему бы и нет. Хоть и не умеешь ты девчонок клеить, боец, а от мороженного я не откажусь. Это тебе правильно сказали. Вон туда идем, сразу за рынком.

Пока шли, Андрей расспрашивал её о том, почему выбрала такую работу, да где училась судовождению, а Рустамка охотно делилась впечатлениями о разных испробованных профессиях, и как ни одна ей так и не приглянулась, если не была связана с кораблями. Зато в море она себя чувствует уверенно — хоть под парусом, хоть под мотором.

Смотрела прямо и открыто, без капли кокетства, что шло вразрез с первым впечатлением и внешним видом. И ведь как хороша, чертовка! Захоти девица — никто не устоит. Так что загадку по имени Рустамка, ещё предстояло разгадывать. А загадки лейтенант любил.

Сидя напротив за столиком кафе, Рустамка продолжала рассказывать, а он все больше помалкивал. Потому что глядеть, как она уплетает мороженное, оказалось сущим удовольствием. Завораживающее зрелище! Может, поэтому, когда на выходе они столкнулись в дверях, он не удержался и просто поцеловал девушку. Ожидал пощечину или гневный взгляд, но та посмотрела удивленно:

— Быстрый какой!

— А чего медлить? Жизнь коротка, — философски заметил Андрюха, стараясь не показать страха, что она его сейчас возьмёт, да и пошлет куда подальше.

— Может, и в койку сразу пригласишь?

— Почему бы и нет, — само вырвалось. И по закону подлости, чтобы уже все испортить окончательно, добавил: — как раз у меня полчаса свободных.

Вот теперь он точно заслужил

© Сергей Калашников, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Глава 1

Напакостить и смыться

Бегу – это я понял сразу, как только вынырнул из сонной мути, владевшей моим сознанием. Не полноценно бегу, а тупо переставляю ноги, увлекаемый находящимися рядом юношей (справа) и девушкой (слева). Паренёк с бесцветными ресничками и тонкими правильными чертами лица тяжело дышит, поддерживая меня за локоть. Девчонка тоже запыхалась. А впереди маячит спина скособоченного молодого человека с горизонтальной резаной раной от левой лопатки и налево же до самой подмышки.

Спешу укрепиться на ногах, уделяя самое пристальное внимание перестановке ступней и отталкиванию себя от земли собственными силами – моим «поводырям» сразу стало легче. Буквально через пару десятков метров мне удаётся возобновить контроль над телом – начинаю отмахивать руками в такт шагам, хотя коленки время от времени пытаются подломиться. То одна, то другая.

Ещё метров тридцать торопливого бега, и я чувствую себя полностью в форме. Физической. А вот в умственном плане испытываю колоссальный дискомфорт, поскольку не понимаю – где я и с кем? Мы поспешно рысим под уклон вдоль по самому дну широкого старого оврага с покатыми, градусов тридцать наклона, стенками, заросшими клочковатой травой, редкими кустиками и чахлыми деревцами. От кого-то убегаем? Подрались на танцах и смываемся от местных? Такое в моей жизни случалось очень давно, где-то в семидесятых, в стройотряде. А на дворе уже двадцать первый век, когда о подобных мероприятиях в деревенских клубах давно позабыли. Хотя нарваться на конфликт с недружелюбными парнями можно в любое время и в любом месте.

Но не в моём пенсионном возрасте.

С другой стороны, если тикаем, значит, во что-то вляпались. Но бег по прямой не представляется оптимальным, если преследователи подкатят на машинах или тракторе туда, куда мы мчимся.

Сворачиваю вправо и вверх по склону выбираюсь к кромке оврага, Осторожно выглядываю – широкое поле, заросшее той же клочковатой травой, на дальней стороне которого примерно в километре от меня на фоне зелёного леса маячат фигурки мышиного цвета. Точно – цепь, прочёсывающая местность. Очень редкая цепь – интервал между участниками облавы шагов двадцать. Зато самих участников десятка четыре. Меня они не видят, потому что далеко, а выставил я только голову, и то не всю.

Спутники мои уже рядом и точно так же слегка выглядывают. Ни справа, ни слева «мышиных» нет, и никаких других тоже не наблюдается.

– Ложись, – командую. – Ползком вперёд вон туда, – указываю рукой.

Ребята послушно опускаются на животы и технично по-пластунски направляются к месту, где наблюдается особенно густая заросль невысокой, не более полуметра, немного пожухлой травы. Она надежно прикрывает нас спереди, а когда, преодолев метров шесть песчаного участка, углубляемся в неё, то вообще со всех сторон. Поворачиваюсь и начинаю старательно распрямлять примятые стебли, чтобы скрыть след нашего проникновения сюда. Минут десять, пока цепь не доберётся до нас, можем считать, что спрятались. И ещё отсюда просматривается небольшая часть дна оврага – то место, где мы находились пару минут тому назад.

И вот тут-то меня серьёзно приложило на всю голову от увиденного – человек семь в форме, той, про которую говорят, что она «фельдграу», проследовали по дну оврага короткой цепью туда, куда мы мчались. Весело шли, с настроением, перелаиваясь на языке Шиллера и Гёте.

– О чем они? – шепнул наш раненый, когда немцы прошли.

– Ефрейтор велел Майеру следовать левее, а тот сказал, что послушается, – нервно прощебетала девушка.

Я невольно скосил в её сторону взгляд – красивая. Нет, описать не могу, потому что ничего выдающегося во внешности не наблюдается, просто всё к месту и всего в меру. Словно у куклы Барби.

Перевернулся на спину и тихонько приподнял голову над травой, вглядываясь в приближающуюся цепь – до неё ещё около полукилометра. Снова улёгся на живот и, шепнув: «За мной», переполз обратно в овраг. Только здесь обратил внимание на то, что и худощавый, и Барби тащат по два вещевых мешка системы «Сидор», а мы с раненым пижонствуем налегке. Зато сам этот раненый лицо имеет в меру упитанное, хотя и без потуг на пухлость или рыхлость. К тому же лучезарно улыбается, игнорируя боль от раны. Из-под широкой «со свесами» кепки выбиваются курчавые волосы цыганского или еврейского типа, но тело остаётся скособоченным.

К тому же все мои спутники укладывают в правые карманы самые настоящие револьверы системы «Наган», которые я не раз видел в кино. Хлопаю себя по правому боку и сквозь ткань пиджака ощущаю металлическую тяжесть. Выходит, я – один из них. Ну да, и вот этот «сидор», лямку которого покладисто вложила в мою протянутую руку Барби, тоже мой.

Впрочем, торчать на одном месте посреди не особенно заросшего оврага – не дело. Машу рукой в ту сторону, откуда мы примчались, и веду группу за собой. Стенки ложбины становятся ниже с каждой сотней метров, кусты и деревья встречаются реже, а трава делается совсем жиденькой и редкой. Глубоко просохшая почва под ногами рассыпается, словно песок.

Осторожно выглядываю из нашего обмелевшего укрытия, где уже и не спрячешься, не согнувшись. Слева группа в майках, серых штанах и коротких сапогах ковыряется в земле, тыча в неё тонкими стержнями, приделанными к деревянным рукояткам. Один водит над поверхностью миноискателем, другие извлекают прямоугольные ящички и составляют их рядком. А вот это уже ни на каких ролевиков или реконструкторов не спишешь – фашистские сапёры снимают минное поле.

Справа и спереди просматривается в отдалении низкая насыпь дороги с неизвестно каким покрытием, сзади по обе стороны уходящего вдаль оврага – та же ровная поверхность с редкой чахлой травой. Зато нас ниоткуда не видно при неплохо просматриваемых подходах. И мы сильно измотаны. Обращаю взор на девушку, киваю в сторону нашего раненого и отворачиваюсь – если не наблюдать непрерывно во все стороны, можно очень неприятно попасться.

Итак, я не в своём теле и не в своём времени. Вокруг меня лето неизвестно какого года, хотя в голову приходят сорок первый и сорок второй – почему-то помнится, что они не изобиловали дождями и здорово давили жарой. За спиной тихо шипит перевязываемый парень, другой извлекает из сидора пакет с бинтом и отдаёт девушке. Дорога пустынна, поодаль копошатся сапёры, солнце поднимается всё выше и выше, а ни тени, ни ветерка не наблюдается. Наш, превратившийся в канаву, овраг ведёт как раз к дороге, за которой виднеются заросли кустарника. Кажется, это то, что нам сейчас остро необходимо. Одна беда – чтобы туда добраться, нужно пересечь дорогу. Среди бела дня на виду у фашистских сапёров.

Продолжаю присматриваться к окружающему, придирчиво анализируя малейшие детали. В той стороне, где орудуют немцы, просматривается ещё одна группа кустов, из которых вверх выглядывают кроны деревьев. Правее виднеется съезд с отсыпанной дороги, направленный как раз к этим жиденьким зарослям, а уже дальше возвышается настоящий полноценный лес с высокими соснами. В ту сторону было бы заманчиво проползти по кювету, но, судя по высоте дорожного полотна, он неглубок и отлично просматривается с дороги.

То есть я этого не вижу, а только предполагаю. Была бы возможность выбраться из овражка и встать в полный рост – разглядел бы, а так только и остаётся, что домысливать. Вот и принимаю версию, что через овраг, где я пришёл в себя, стекает вода из кювета, потому что относительно всех остальных направлений мы находимся в нижайшей точке. И ещё сюда могут вести другие промоины.

Со словами: «Наблюдай», адресованными худощавому и подкреплёнными круговым движением пальца, оставляю пост и ползу по дну канавы, разглядывая её кромки. Ну, вот и нашёл. Собственно, промоина имеет смешную глубину. Главная её ценность – относительно густая трава на всем видимом протяжении как раз в нужном направлении – в обход места, где расставляют свои вешки сапёры.

Махнул рукой товарищам, которые тут же двинулись в мою сторону. По очереди выглянули, оценивая «внесённое предложение». Вглядываясь в их лица, отметил, что выражения изменились – если в момент «знакомства» в глазах плескалась растерянность, то теперь от ребят исходит сосредоточенность. Пришли в себя, не иначе. Девушка достала из вещмешка длинный кусок проволоки миллиметра четыре диаметром с деревянной рукояткой на одном конце и заострением на другом. Распрямила её плоскогубцами, отдала сидор мне и выползла из канавы. Я двигался следом, поглядывая на тугие икроножные мышцы, в верхней части слегка прикрытые подолом лёгкого летнего платья. Следом пробирался наш раненый с револьвером в руке, а замыкал худощавый с последней парой мешков.

Метров четыреста на брюхе да под лучами жаркого солнца потребовали много времени на преодоление. Тем более что мы не торопились, замирая каждый раз, когда голоса немцев делались слышнее, и, не решаясь поднять головы, чтобы посмотреть в их сторону. Иногда остановки вызывались тем, что Барби принималась особенно внимательно протыкать своим щупом подозрительные участки. Кажется, путь занял весь остаток дня, но наконец мы добрались до кустов.

Девушка поднялась на ноги, осторожно раздвинула ветки и проникла в тень, где на занавешенной густыми ветвями полянке были сложены ящики, ранцы, лопаты и множество других вещей под охраной дремлющего на чём-то металлическом солдата. Замерев на мгновение и боясь потревожить часового, я протянул руку, чтобы отодвинуть ребёнка и напасть на оказавшегося так близко врага, но не успел: Барби сделала стремительный шаг вперёд. Шаг, похожий на фехтовальный выпад. Немец так и умер, не проснувшись с торчащёй из глаза рукояткой маленького сапёрного щупа.

Подруга наша схватилась одной рукой за живот, второй – за горло, и согнулась пополам – её рвало. Худощавый, отпустив мешки, достал револьвер и двинулся наблюдать в сторону только что обогнутого нами поля, а мы с раненым принялись снимать с фашиста форму. Сидел он, как мы выяснили, на большой металлической фляге ёмкостью литров сорок, где оказалась обычная вода. Еще по ветвям были развешаны верхние части мундиров – кители или френчи, не знаю, как они правильно называются. Хозяева этих одежд сейчас трудились на поле в полутора-двух сотнях метров от нас, а с другой стороны проходила просёлочная дорога, не поднятая на насыпь, а просто укатанная колёсами. Всё вокруг оставалось пустынным – давил полуденный зной.

Посмотрев на наручные часы, снятые с убитого, худощавый сказал:

– Обеденное время. Не иначе фашист сейчас пожелает передохнуть в тенёчке. То есть придут всей командой.

Я поднял винтовку, выпавшую из рук часового, приоткрыл затвор – не трёхлинейка, но интуитивно понятно. Загнал в ствол патрон и предложил:

– Стреляю первым в дальнего от нас, а остальных уж вы из револьверов валите.

– Судя по количеству ранцев, их должно быть восемь, – согласилась девушка. – Да одного уже нет, – кивнула она на раздетое тело. – Остаётся по две цели на ствол.

– Вон, зашевелились, – кивнул раненый. В нашу сторону направлялось действительно семеро сапёров с закинутыми за спину наискосок винтовками. Каждый нес два ящичка – мины – по одной в каждой руке.

Мы подобрались к кромке зарослей и стали устраиваться для стрельбы, тщательно следя за тем, чтобы не показаться на глаза своим жертвам. Долго ждать не пришлось – и двух минут не прошло, как до ближних осталось буквально метров семь – отдалённо звучавшая речь теперь доносилась отчётливо. Отставшего фашиста я чётко взял на мушку и, мягко нажав на спуск, свалил – до него было шагов пятьдесят. Троих ближних ребята убили практически в упор, а остальных подстрелили кого двумя, кого тремя выстрелами. Шустрые оказались немцы – убегали, петляя и дергаясь из стороны в сторону. А вот мне второй патрон не потребовался – пока передёргивал затвор, всё уже закончилось.

Потом мы с худощавым копали яму, чтобы спрятать трупы, и освобождали их от обмундирования – занимались сокрытием содеянного, а Барби с раненым вели наблюдение во все стороны.

– Я так думаю, что такую кучу всякого барахла немцы на себе тащить не собирались, – рассуждал за работой парень.

– Тут явно наблюдается имущество сапёрного подразделения, – согласился оказавшийся поблизости от нас второй из парней. – И наших ребят вещмешки в кучу свалены, все восемь. Ольга вон над Катькиными и Иркиными шмотками ревёт.

– Попроси, чтобы перестала, – вскинулся худой.

– Она только если Ивана послушается, – кивнул на меня наш товарищ.

Вот так я и узнал своё имя и имя нашей красивой спутницы.

– Ты как насчёт копать? – обратился я к раненому.

– Плохо. А вот потянуть за брючину или сапоги стащить – вполне.

– Тогда завершай мародёрку, а я с личным составом побеседую.

Девушка нашлась в кустах, откуда следила за обеими дорогами, и ещё ей частично было видно расчищенное минное поле. Глаза припухшие, но уже сухие.

– Переоденься в немецкое. А потом проследи, чтобы всё было собрано и приготовлено для погрузки на автомобиль, – только и сказал ей, а сам остался на посту.

Никакого движения на дорогах не было – словно вымерло всё вокруг. Негромко звучали голоса моих пока не очень знакомых товарищей. Изредка я проходил мимо них, чтобы посмотреть в те стороны, которые с облюбованной Ольгой точки не были видны. Народ перекладывал толовые шашки, пересчитывал капсюли-детонаторы и примерял снятые с трупов часы. Солдатские книжки складывали в отдельный мешочек и бормотали, что карта старшого куда-то подевалась.

– Вань, как ты думаешь, зачем немцы увезли тела наших ребят? – обратился ко мне худощавый.

– По деревням развезут и повесят в центре с табличкой «Диверсант», – ответил я не задумываясь. – Этих, что мы прикопали, тоже стоило бы развесить с табличкой «Оккупант», но это помешает выполнению задания.

Раненый кивнул и затянул ремень на тюке, в который скрутил добытую немецкую форму. И тут послышался звук автомобильного мотора – машина приближалась со стороны, куда вёл просёлок. Я посмотрел на Ольгу – мужская одежда словно подчёркивала женственность её форм.

– Спрячься. И ты, – посмотрел я на раненого. – И телом кособокий, и облик твой уж чересчур семитский. А парабеллум давай сюда. Из винтовки держи на прицеле ту сторону, какой к тебе грузовик повернётся. Ты тоже, – посмотрел я на девушку.

Ребята просто кивнули и сделали, как я попросил. Худощавый, одетый, как и я, немцем, проверил, легко ли достаётся из кармана револьвер, после чего повесил на плечо винтовку и пошел встречать машину.

Нечто незнакомое размером с полуторку, но явно заграничное, потому что всё такое аккуратное, выехало из-за поворота и, приблизившись к нам, стало пристраиваться задом как раз к самой полянке с имуществом. Разумеется, мы не мешали, а просто застрелили и водителя и сопровождающего, как только мотор был заглушен и кабина опустела. Ещё два мундира, на этот раз дырявых. Две не особо-то нужных винтовки и надоевшее рытьё неглубокой могилы с поспешными похоронами. А потом загрузка в довольно тесный кузов скромного грузовика солидного количества вещей.

Проверив, не оставили ли мы чего-нибудь, прихватив не замеченные раньше ящички мин и присыпав землёй натёкшую из убитых кровь, мы с худощавым устроились в кабине. Ольга села в кузов у заднего борта, занавесившись шторкой брезентового тента, а раненый – впереди справа. Он уже успел отстегнуть несколько креплений, освободив участок кузовного покрытия – ему, если отогнуть уголок, стало удобно переговариваться с тем, кто сидел на пассажирском месте в кабине. А был это худощавый, потому что я сразу направился туда, где должен находиться водитель. Думаю, справлюсь. Так, если на память, в этом древнем автомобиле должно быть три скорости вместо четырёх или пяти в привычных для меня легковушках, и педаль сцепления надо нажимать дважды. Ехать же я намеревался просто как можно глубже в маячащий неподалеку впереди лес. Сейчас очень хочется спрятаться.

Пока разбирался с тем, как тут что включается, мой сосед зашуршал картой, нашедшейся неведомо где. Немецкая, но надписи латиницей более-менее понятны. Главное же то, что он уже и с нашим местом определился. Дорога с насыпью ведёт к железнодорожной станции, а просёлок – в деревню. Направление для себя я сразу определил – если проехать пару километров по шоссе налево, то будет ещё одна дорога направо, ведущая в лесной массив, где не видно ни одного населённого пункта.

Завёл мотор, немного поиграл рычагом переключения передач и педалями сцепления и газа, а потом плавненько тронулся, сразу свернув к отсыпанной дороге. На ней по-прежнему не наблюдалось никакого движения, полотно было ровным и очень пыльным, отчего сзади поднялось густое облако. До нужного места мы докатили за считанные минуты, и тут из кузова справа высунулся наш раненый:

– Мотоциклы сзади. На дороге появились примерно в километре, но сейчас их не видно за шлейфом.

Переехав по следам тележных колёс через неглубокий кювет, заехали в просвет между низкорослыми деревцами.

Я немного прибавил скорости – после зарослей, исхлеставших ветвями тент, перед нами открылся широкий луг, покрытый густой высокой травой. Эх, если бы такая росла там, где мы были утром! Ползи в любую сторону – с десятка шагов ничего не разглядеть. Колеи под колёсами скорее угадываются, чем видны, машина идёт плавно – здесь ровно и не разбито. И впереди кромка леса с просветом там, куда ведёт дорога. Хороший прямой участок заканчивается, когда из кузова снова докладывают:

– Мотоциклисты выскочили и гонят за нами. С колясками и с пулемётами. Двое.

Едва оказавшись за деревьями, принимаю вправо, останавливаюсь и глушу мотор. Мы с худым выбираемся со своих мест и начинаем искать позиции для стрельбы. Ольга и раненый уже выставили стволы винтовок через задний борт грузовичка – готовятся к встрече немцев.

– Я первая стреляю, – громким голосом сообщает девушка. – Снимаю пулемётчика с дальнего мотоцикла, а Фимка – водителя. От нас видно дальше, а вы ложитесь, – это уже нам. – Миша! Левее, а то тебе помешает бугор.

Устраиваю цевьё винтовки на толстое корневище и вслушиваюсь в приближающееся тарахтение. А вот и фашисты – их тут видно далеко. Беру на мушку водителя переднего экипажа, успокаиваю дыхание и слышу сухой треск выстрела. Давлю на спуск – попал. Да и как тут не попасть, если до цели оставалось метров тридцать. Один мотоцикл перевернулся и крутит задравшимся кверху колесом, продолжая работать двигателем. Второй кружит – упавший мотоциклист удерживает руль в положении, отклонённом в сторону коляски.

Мишка (теперь я всех нас четверых знаю по именам) бежит, впрыгивает на заднее седло, сбрасывает убитого и глушит двигатель. Я же просто выключаю зажигание перевернувшегося мотоцикла. Сухой треск выстрела – кто-то из ребят, что остались в кузове, кого-то добил.

Вдвоём с товарищем возвращаем трёхколёсную машину в нормальное положение, грузим убитых, запускаем моторы и увозим в лес – подкараулили мы их ещё на открытом месте. Фимка уже идёт к нам с двумя лопатами:

– Салют, могильщики, – и лучится своей доброжелательной улыбкой.

– Люблю такую работу, – плюю на ладони и загоняю лопату в грунт. – Готов без выходных с утра до вечера хоронить немчуру, – киваю товарищу. Мишка хмурится, но копает с энтузиазмом, а Ольга с отвращением на лице помогает сдирать с трупов обмундирование. Буквально через минуту Мишку выворачивает приступ рвоты. К нему присоединяется Фимка, и тут же скручивает меня. Девушка всем видом показывает, как глубоко и искренне нам сочувствует.

– А всё равно лучше их хоронить, чем наших, – говорит она тоном Снежной Королевы и подозрительно бледнеет.

– Справишься с автомобилем? – спрашиваю я Фимку, когда с погребением закончено.

– Нет, не умею, – отвечает тот смущённо. А я озадачиваюсь, потому что это же диверсанты, прошедшие подготовку, хотя и совсем юные – выглядят они, как школьники старших классов.

– Я могу, – вмешивается девушка, зарабатывая удивлённые взгляды обоих парней.

Не заостряя внимания на своём недоумении, приношу из кабины карту – пора выбрать укромное местечко. Собственно, оно отыскивается неподалеку – километра четыре по этой же чуть заметной дороге. Только ребята указывают на ручей, а я ратую за маленькую возвышенность в километре от неё.

– Отсюда подходы просматриваются, – подумав с минуту, поддерживает меня Мишка. – А вода у нас в большом бидоне в кузове имеется. Там не меньше двух вёдер. Так что Иван прав.

Садимся и едем. На этот раз колёса постоянно «спотыкаются» о корневища, камни и обломки древесных стволов. Нависающие и торчащие отовсюду ветки норовят содрать с машины тент или выбить мотоциклиста из седла – каски и водоотталкивающие плащи оказываются далеко не лишними, как и очки-консервы. Добравшись до места, осматриваем с Мишкой окрестности уже пешим порядком – бугров и ложбин тут навалом и есть где спрятать грузовик. В чахлых зарослях на самом верху имеется местечко, откуда просматривается три четверти округи – поляна, луговина и часть лога, которым мы приехали. Если судить по карте, обзор отсюда вообще должен быть круговым, но густой подлесок перекрывает видимость между стволами высокого сосняка, занимающего около четверти обозреваемого пространства.

Тем не менее остаёмся здесь – идеальных мест не бывает. Тут вот до воды километра полтора – еще дорогу разведывать нужно. А пока главное – срочно разобраться в обстановке. Прежде всего – с самим собой. Узнать хотя бы, кто я и откуда. И есть ужасно хочется.

– Фим! Свари, пожалуйста горяченького. А вы, – смотрю на Ольгу и Михаила, – осмотрите пулемёты и подбейте баланс по патронам к ним. Я тем временем разберусь с горючим.

Ребята молча приступают к исполнению порученного – ни слова поперёк. Спускаюсь к ложку, где под нависающими ветвями мы спрятали нашу технику и палочкой проверяю уровень топлива в бензобаках – ещё не финал, но и обилия не наблюдается. Нахожу моторное масло и запасные канистры – пустую и полную.

Вижу, как Фимка отправляется за дровами, и лезу в кузов к немецким ранцам. В третьем отыскиваю складную плитку и початую упаковку сухого горючего. Прихватываю консервный нож – их копии после войны делали у нас, так что системы знакомые. Помогаю установить над огнём котелок. Наш, с круглым дном, в который больше вмещается. Ольга подходит.

– Пулемёты исправны. На каждый по круглой коробке с лентой на полсотни патронов и по две такие же ленты просто так лежат. То есть дважды по полтораста на всё про всё. Негусто, в общем.

Мы отводим взгляды от котелка, куда повар всыпает пшёнку, делаем по судорожному глотку и возвращаемся к машинам. Тут Миша разбирается с плащ-палатками, скрепляя их так, чтобы укрыть мотоциклы. Мы же проводим ревизию подсумков, пересчитывая доставшиеся от сапёров боеприпасы. Вещей, конечно, много, но если не таскать их все на себе… да и слышал я когда-то, что патронов много не бывает, а провизия имеет привычку заканчиваться. Опять же тут и инструменты на самые разные случаи. Пилы, топоры, сундучок с напильниками и тисочками. Гвозди и телефонный провод на катушке для полевой прокладки, взрывмашинка – целое богатство во вражеском тылу. Хотя тола нам в трофеях досталось немного – килограмма три. Зато из своих мешков и тех, что остались от погибших товарищей, набралось пуда полтора вместе со взрывателями замедленного действия.

Спонтанно начавшаяся ревизия сокровищ прекратилась, как только поспела каша. Усевшись кружком вокруг котелка, мы взялись за ложки и, черпая по очереди, уже вскоре выбрали её всю без остатка. Фимка заправил своё варево салом и тушёнкой, отчего оно в наших глазах сильно выиграло.

– Тут такое дело, ребята, – проговорил я самым безоблачным тоном. – Память у меня начисто отшибло. Я бы и имени своего не вспомнил, если бы Ефим не намекнул. Ваши я тоже узнал уже из разговоров. Кто-нибудь может про меня рассказать? А то просто неудобно перед самим собой.

– Ты и про нас ничего не помнишь? – обиженно пролепетала Ольга и густо покраснела под укоризненным взглядом Михаила. – Нет, я тебя даже не обнадёжила, но ты ведь ухаживал за мной.

– И ещё поухаживаю, если не шуганёшь, – поспешил я её успокоить. – А долго я за тобой бегал?

– С полгода, с зимы. Мы случайно познакомились и стали встречаться по выходным. Гуляли просто так, разговаривали. Ты меня со своей мамой познакомил, когда мы ней на улице столкнулись. Она доктор. А про отца ты мне не ответил.

– И мне не ответил, – поддержал разговор Миша. – Мы с тобой заходили к вам перед тем, как отправиться на курсы, уже после комиссии, когда получили повестки.

– Мы вообще познакомились как раз перед комиссией. Ты на меня зыркал, как на врага. Наверно, к Ольге ревновал. Думал, набросишься, – добавил Фимка. – Но она посмотрела на тебя строго и попросила меня проводить её, потому что ты был ещё занят.

– То есть ты крутила мной, как хотела, – шутливо посмотрел я на девушку.

– Не крутила, а боялась, что ты в него вцепишься. Надо было вас срочно развести. Ты вообще всегда очень остро реагируешь на то, что тебе кажется неправильным.

– То есть ни одноклассника моего, ни друга детства среди вас нет, – кивнул я своим мыслям.

Ребята покрутили головами, а потом Миша сообщил мой домашний адрес, а Оля номер школы и класс, где я учился. Получается, ещё год до получения аттестата. Рассказали, что все мы добровольцы, окончившие ускоренный курс диверсионной школы, и что война уже почти месяц как началась.

– Так я же никакого ускоренного курса не помню, – пришлось заострить внимание товарищей на этом обстоятельстве.

– Это ничего. Мы тебя всему научим, – пленительно улыбнулся Фимка. – Зато ты после удара по голове стал намного шире мыслить. А то все в драку лез.

После этих слов я стянул немецкую пилотку и стал ощупывать череп – всё цело.

– Нет там ни одной царапины, – успокоила меня Ольга. – Осколки от той мины выше прошли, потому что ты полз на животе и Фимку волок. Не заметил, как проволочку зацепил. А вот взрывная волна, видимо, достала. Как у тебя со слухом?

– Похоже, порядок, – тряхнул я головой. – А как мы на мины напоролись?

– Загнали нас, словно зайцев, – вздохнул Миша. – Мы затемно до дороги не успели, потому что заплутали из-за болота. Уже после рассвета дошли, хотя и ранним утром. Осмотрелись да и перебежали быстренько, пока никого нет. А тут пешая колонна откуда ни возьмись. От неё нас и разглядели, потому что мы не залегли сразу, а начали перебегать к лесу. Помнишь ведь, что кустов там нет, а трава клочками. Вот нас и обнаружили, да прижали из пулемётов. А про минное поле, думаю, и немцы не знали.

Я разложил немецкую карту, на которой мы всё, что позволял масштаб, хорошенько разглядели. По расчёту времени получалось, что эта самая колонна выступила от железнодорожной станции как раз в рассветных сумерках и успела прошагать километров десять.

– Не удивлюсь, если завтра в то же время в том же месте снова окажется подобная цель… – начал я формулировать мысль.

– А продольный пулемётный огонь да по плотному пешему строю… – подхватил Миша.

– Только кюветы нужно заминировать… – развила идею Оля.

– И ноги потом унести… – резюмировал Фимка.

– А поэтому предлагаю вздремнуть до вечерних сумерек, – окончательно подвёл черту я. – Укладывайтесь, посторожу. – Странное дело – все дружно меня послушались, устроившись тут же в кустарнике на пятнистой немецкой плащ-палатке. И заснули быстро, словно набегавшиеся дети. Только револьверы из карманов достали, чтобы не давили под боком. А я чистил отнятый у Фимки парабеллум, поглядывал во все стороны и чутко прислушивался.

Откуда мне известно, как обращаться с вражеским пистолетом? Так ниоткуда. Просто разобрался неторопливо, догадываясь и пробуя разные варианты. А вот к нагану мне прикасаться было страшновато – никогда не держал в руках револьверов. Да и нет надобности его чистить, потому что из него я не стрелял.

Разбудил ребят, когда солнце совсем уже собралось спрятаться за горизонт. Как раз сварил кофе из трофейного и нарезал черного хлеба из запасов диверсантов. Сала напластовал четырёхмиллиметровыми ломтиками, да и растолкал всех потихоньку.

Кофе оказался не полный эрзац, а вполне со вкусом и даже с запахом. Ефим с Ольгой восприняли его привычно, а Мишка сначала обнюхал, потом лизнул и, наконец, хлебнул с недоверчивым выражением на лице, но кривиться не стал – значит, с количеством сахара в напитке я угадал правильно. Потом мы неторопливо собрались, загрузив полные мотоциклетные коляски снятых немцами мин, да и потарахтели без поспешности по ухабистой лесной дороге, страдая от мешающих ветвей.

Объездными лесными грунтовками добрались до места только через час после наступления темноты – в потёмках и с фарами в этих местах особо не разгонишься, а уж в неверном свете луны и подавно. Подобрались мы как раз к тому самому месту, где были сегодня утром, только с другой стороны – откуда менее суток назад начала переходить дорогу наша тогда ещё большая группа. Дело в том самом подлом повороте, из-за которого оказалась не видна приближающаяся пешая колонна. Как раз на нём я и встал в дозор. А к другому повороту, что дальше, выдвинулся Ефим.

Миша с Олей занялись минированием. Парень копал ямки, устанавливал ящички и маскировал, а девушка вкручивала взрыватели и настораживала их. Мины были все натяжного действия, то есть имели простейшее устройство, но требовали аккуратности при работе из-за приводящих их в действие проволочек – самим бы не зацепить ненароком!

К рассвету управились и принялись оборудовать огневую позицию – лежачие окопы без брустверов и мелкие, для переползания на брюхе, траншеи, ведущие в заросшую кустами низину, где и дожидались нас мотоциклы.

Оля с Мишей скрепили по три ленты в одну, то есть приготовили к использованию сразу весь боезапас и выложили его рядом с пулемётами, подстелив мотоциклетные плащи. Долго устраивались, упирая ноги в заднюю стенку неглубокого окопа, и даже выкопали ямки под сошки.

Потом потянулось томительное ожидание, продолжившееся до самого вечера. Уже думали, что напрасно потрудились, когда по пустынной весь день дороге проследовало несколько пароконных повозок, в числе которых имелась и полевая кухня, а спустя полчаса из-за поворота показалась пешая колонна, двигавшаяся не в ногу, но энергичным шагом.

Огонь наши пулемётчики открыли без команды, как только строй вытянулся на прямом участке в линию и оказался между установленными нами минами. Метров с семидесяти, если считать от головы. Немцы падали, разбегались, подрывались, валились. Пулемёты перешли с длинных очередей на короткие и вскоре смолкли – патроны закончились. Я схватил выплюнутые Ольгиным МГ пустые ленты, распавшиеся на три отрезка, завернул в плащ и торопливо пополз вслед за волочащей тяжелый и горячий пулемёт девушкой. Доносящиеся сзади крики и стрельба меня ничуть не волновали, потому что весь налет длился около тридцати секунд. За это время организовать хоть сколь-нибудь осмысленное преследование невозможно. А мы уже запрыгиваем на мотоциклы и укатываем по лесной дороге, теряясь среди густых, с виду непролазных зарослей.

Глава 2

Мост

Утро мы встретили в неизвестном месте на берегу незнакомой речушки, потому что ночью заблудились в потёмках и из-за спешки. Кашеварить вызвался я – Ольга меняла повязку Ефиму, а Миша вскарабкался на дерево и осматривался, пытаясь сориентироваться. Более всего нас смущала близость деревни, окраина которой наблюдалась километрах в трёх ниже по течению. Во-первых, мы старались ни в коем случае не приближаться к жилью, а во-вторых, не могли её надёжно опознать, исходя из самого пристального изучения весьма подробной немецкой карты. Словом, всю группу накрыл приступ глубокого географического кретинизма, сдобренного изрядной дозой усталости, разбавленной натуральной нервной трясучкой.

Лично меня неслабо плющило, Мишку колотило, Ефима трясло так, что он обеими руками держал нашу санитарку за брючный ремень, уткнувшись носом ей в живот, отчего той пришлось обрабатывать заметно подзажившую рану, перегнувшись через его плечо. А я не решался посолить уже доходящее до готовности варево – опасался переборщить. Словом, внезапно передо мной оказались перетрусившие дети, причём и сам я ощущал себя аналогично. Одна Оля держала себя в рамках, изредка громко всхлипывая.

А я-то думал, что после такой встряски люди катаются от хохота, радуясь, что остались живы. В бой никто не рвался и о делах говорить не желал. Мы до вечера умяли пять полных котелков каши, куда для наваристости обильно добавляли мелко покрошенную немецкую копчёную колбасу, четыре раза искупались (кроме Фимки, который пару раз мирно помылся на берегу, оберегая повязку от воды), и от всей души выспались в тени, поочерёдно охраняя сон друг друга. А потом уселись кружком, потому что я попытался выяснить, какое у нашей группы было задание.

Оказалось, что знал его только командир группы – парень парой-тройкой лет старше, у которого вместо нагана был ТТ, вместо ботинок – сапоги, а также имелись карта, часы и бинокль. Кличка у него была «Вадим», а настоящее имя никому не известно. Вообще, все двенадцать диверсантов до встречи в школе друг друга не знали – были знакомы только по псевдонимам. Поэтому и мы не демонстрировали никому того, что общались раньше.

Так вот – общая задача выглядела, как проникнуть в тыл врага, где проводить диверсии любых обнаруженных целей. Но все двенадцать человек несли по нескольку килограммов взрывчатки и двигались одной группой, придерживаясь заданного командиром направления. Видимо, была и некая основная цель, знать о которой противнику не следовало, отчего и основную массу личного состава с ней не ознакомили. Вот так мы рассудили. А потом отыскали на карте маршрут, которым двигались диверсанты – похоже, они шли к той самой станции, в десятке километров от которой и были обнаружены.

Ползая кончиком карандаша по загибонам речушек, которые в основном и запомнились ребятам в качестве ориентиров, мы наконец-то определились с местом. Далеконько нас занесло. Что же касается цели на станции, то да, определённый ущерб ей можно нанести, если с умом подложить доставленную взрывчатку, но только это задача не для дюжины подростков с наганами, а для подпольщика из местных, хорошо знающего железнодорожную специфику, или… ну, не знаю. Для опытного и искусного минёра, имеющего чётко поставленную задачу.

С этими соображениями ребята согласились, но обратили моё внимание на расположенный неподалеку мост, уничтожение которого могло на несколько дней прервать железнодорожное сообщение. А что? Логично. Пока действует стальная магистраль, на шоссе особого оживления не наблюдается.

Вообще нам было лениво – апатия сменила возбуждение предыдущих полутора суток, что подкрепилось неопределённостью цели. В сумерках мы долили в баки горючего и покатили по заранее намеченному маршруту в сторону спрятанного грузовика, полагая, что поднятый нами переполох уже утих. Ехали медленно, с погашенными фарами, выбирая дальние обходные пути, позволяющие далеко обогнуть населённые пункты. За несколько километров до цели оставили своих «коней», тщательно замаскировав их и укрыв плащ-палатками. А тут и рассвет, и начало новой днёвки.

Ребята снова стали деловитыми и сосредоточенными – наперебой учили меня и нагану, и пулемёту, и автомату с прямым рожком, который мы сняли с одного из мотоциклистов. Кстати, от них нам достались ещё пара парабеллумов, точно таких же, как и у фельдфебеля, командовавшего сапёрами. Ещё мы пошарили по округе, не выходя из леса на поле, вдоль которого проходила дорога – приметили землю, выброшенную из воронок взрывами, и подумали, что тут недавно проходили бои.

Действительно, проходили. Но ничего особо ценного отыскать нам не удалось – одна трёхлинейка с разбитым цевьём и покорёженным стволом, да пара шинельных скаток. Патронов в винтовке не было. Еще нашли уничтоженную позицию с тремя повреждёнными 82-мм миномётами и абсолютно пустыми ящиками от мин к ним. Не слишком осыпавшиеся окопы были пусты – похоже, наши отступили упорядоченно, забрав раненых и похоронив убитых.

– Зачем они тебе? – как всегда дружелюбно улыбаясь, спросил Фимка, глядя на то, как я прячу шинельные скатки в коляску. – В такую-то жару!

– За летом часто приходит осень, после которой случается зима.

– Да к зиме уже и война-то закончится, – уверенно заявил наш поправляющийся. Его перестало кособочить, и он довольно уверенно помогал себе левой рукой.

– Нет, не закончится, – ответил я уверенно. – От Москвы Красная Армия фашистов отбросит.

– Как это от Москвы? – взвилась Ольга. – Да мы их… – и осеклась. На лице её нарисовался испуг от внезапной догадки.

– Фим! – вступил в разговор Миша. – Рассуди сам. Уже месяц, как по радио сообщают только об оставлении нашими войсками разных населённых пунктов, а об освобождении захваченных врагом территорий – нет. Получается – не выходит у нас быстрой победы. А как немец умеет воевать, ты на себе почувствовал.

– Так мы же их сколько накрошили! – возразил Ефим.

– Это случайность была, – тихим голосом пояснила Ольга. – Удачное стечение обстоятельств, которым мы сумели воспользоваться. Тоже случайно, – эта юная особа исключительно быстро соображает. А Мишка – просто рассудительный.

– В принципе, было бы логично обосноваться в этих краях и рвать железку, нарушая немцам сообщение, хотя бы на ближайших ветках, – пояснил я. – Даже возвращаться к своим не нужно, рискуя нарваться на неприятности при переходе линии фронта. Только это не получится – без провизии, взрывчатки и обмундирования нам долго не протянуть. Нас радиоделу учили? Сможем мы связаться с нашими, если захватим рацию? Частоты там, шифры, график сеансов радиосвязи?

– Нет, – мотнула головой Ольга. – Курс был очень кратким. Оружие, подрывное дело и ориентирование, то есть – топография. Другая группа ещё с парашютами прыгала.

– И сразу заброска? – не понял я.

– Нас через линию фронта перевели полковые разведчики. Это было дней пять тому назад. А потом мы остаток ночи бежали, день пересидели на месте и снова всю ночь бежали, пока не перебежали ту злосчастную дорогу, – дополнил картину Фимка.

– Четыре дня, – поправил Миша.

– А столько уже всего случилось, – вздохнула Оля.

– Надо бы к следующему утру добраться до железнодорожного моста да рвануть его ко всем чертям, – «внёс предложение» Фимка.

– Надо прилечь и вздремнуть до сумерек, – поправил его я. – И откушать полноценно, пока хлеб окончательно не высох.

Фимка вздохнул и спрятал под прикрывающую мотоцикл плащ-палатку найденную сегодня разбитую винтовку. Он вообще такой – всё старается прибрать. Шинели он бы тоже прибрал, если бы я не взял их первым.

По моим прикидкам выходило, что ребята в этой диверсионной группе были не абы какие, а весьма неслабые физически. За две короткие летние ночи, неполную и полную, они преодолели более полусотни километров, причём не по рекортановой дорожке, а через леса. И не налегке, а неся на себе килограммов по семь-восемь. Внешний вид моих товарищей тоже на это указывает – мышцы у всех неплохо развиты – это я видел во время купания и когда Фимку перевязывали. Про Ольгу – не знаю – она купалась в длинной, до колен, нижней рубашке, не то что мы с Мишкой, сразу сменившие нательное бельё со штампами войсковой части на черные трусы и белые майки, найденные во вражеских ранцах. Но девушка изрядно сильна и рост у неё лишь немного меньше, чем у парней.

Опять же соображают все трое хорошо – жаль, что готовили их в спешке. Хотя по сравнению со мной они настоящие зубры диверсионного дела.

* * *

До железнодорожного моста мы дошли своими ногами к утру следующего дня. Вплотную подобраться не смогли, потому что у речки, через которую он переброшен, топкие и голые берега. Мост вообще-то довольно длинный, о трёх опорах и четырёх пролётах, потому что пойма здесь широкая, но сама речка узкая и мелкая. С другой стороны, пролёты не сильно большие и опоры невысокие. И вообще в подобных сооружениях я не эксперт. Зато отлично вижу, что деревьев или кустов на берегах нет – негде укрыться от взоров часовых.

И не поймёшь, вырублено это недавно, или тут всегда так было. Опять же без бинокля трудно разобраться, какие посты и где расположены, зато отлично видно, как пара патрульных у противоположного берега спускается с насыпи, проходит низом и поднимается обратно – фрицы пропадают из виду на время подъёма, чтобы вскоре снова появиться наверху рядом с деревянной будкой.

Можно предположить, что и на нашей стороне реки проходит тот же ритуал, однако этот конец от нас скрыт поворотом реки. А ещё патрули проходят по обоим берегам – тут даже тропы протоптаны. Хорошо, что без собак – а то учуяли бы нас.

Отчего такие меры безопасности? Я тоже хотел бы знать наверняка.

– Кончился фарт, – сдавленным шёпотом прошелестел Фимка. – Про то, что от погони ушло несколько диверсантов, фашисты знают. После уничтожения, считай, целой пехотной роты они наверняка всё прочесали и никого не нашли, зато пропажу отделения сапёров с машиной и наряда фельджандармерии с мотоциклами, несомненно, обнаружили и внесли на наш счёт.

– Дождёмся темноты и попробуем подобраться поближе? – спросила Ольга.

– Дождёмся, а там поглядим, – кивнул Миша.

Я промолчал – и без меня всё сказано. А по мосту проследовал очередной состав, состоящий из платформ со щебнем и шпалами. Ни товарняка, ни техники я сегодня не приметил. Такое чувство, что на дороге идут какие-то работы.

– Может, они колею перешивают? – подумал вслух.

– Какую колею? – не понял Фимка.

– На наших железных дорогах рельсы расставлены шире, чем в Европе, – пояснила Оля. – Немецкие вагоны и паровозы просто так не проедут – провалятся. А советские вагоны железнодорожники должны были успеть отогнать к нам в тыл.

– Какой-то из царей эту подлянку придумал для врагов любезного отечества нашего, – пояснил я. – Не скажу наверняка, но вроде как Николай Палкин, когда повелел строить Октябрьскую железную дорогу от города Ленинграда до столицы нашей родины – Москвы.

Ребята разом повернулись в мою сторону с выражениями лиц от возмущённого до насмешливого. Потом Фимка фыркнул:

– Дошутишься! Ты при политруках такого не ляпни.

– Что-то мне подсказывает, будто ночью окрестности будут обшаривать прожекторами, – вмешался в разговор не потерявший серьёзности Миша.

– Увидим, – кивнул Фимка. – А откуда ты, Оля, про европейский размер между рельсами знаешь?

– Случалось бывать. Жила с родителями сначала в Испании, потом в Германии. Поэтому и понимаю немецкую речь, хотя по разговору за немку не сойду.

– Ты что? Дочь белоэмигрантов? – удивился Миша.

– И фамилия у тебя благородная, – добавил Фимка.

– Какая фамилия? – спохватился я.

– Бецкая, – не поворачивая головы, ответила Оля. – Из князей. То есть из бывших, как теперь говорят. Папа – ответственный работник по… торговой части. Он иногда подолгу жил в тех странах, где выполнял… свою работу. Ну и мы с мамой при нём состояли.

Я обвёл взором парней – Фимка выглядел озадаченно, а Мишка смотрел на меня с лукавинкой во взгляде.

– С графиней Любовью Орловой знакомства не водите, княжна? – спросил, постаравшись придать голосу искреннюю заинтересованность.

На этот раз на меня уставились распахнутые во всю ширь глаза девушки.

– С чего это ты взял, что актриса Орлова – графиня? – возмутился Фимка.

– Сама призналась, – хмыкнул я. – Помянула как-то, что в детстве встречалась с тогда уже сильно пожилым писателем Львом Николаевичем Толстым, который, между прочим, был самым настоящим графом. Стало быть, и круг общения имел по-настоящему графский.

Фимка лупанул пару раз глазами и шмыгнул носом. Эти ребята вообще не перестают меня удивлять. Вот этот парень тоже только что проговорился, хотя ума не приложу о чём – вместо повсеместно принятого нынче слова «артистка», он сказал «актриса», что звучит несколько непривычно.

После этого спонтанного обмена мнениями мы испуганно затихли, опасаясь, не услышал ли нас бродящий где-то по нашему берегу патруль, и усилили наблюдение.

Едва стемнело, как часовые включили прожектора и принялись обшаривать их лучами всю округу, а мы отползли и, осторожно пробираясь опушками и перелесками, вернулись к припрятанному нами грузовику. Всё бы ничего, но тяжеленные пулемёты, хотя мы и менялись, оттянули нам плечи своими ремнями.

* * *

Ефим сразу занялся ревизией съестных припасов – нарезал кубиками весь недоеденный хлеб, что диверсанты принесли ещё с нашей территории, и насушил сухарей под лучами жаркого летнего солнца. Подверг ревизии мешочки с остатками крупы, пересчитал банки трофейных консервов, долго перебирал незнакомые упаковки и заглядывал в свёртки – ещё на неделю хватит. А если не барствовать, то и на десять дней можно растянуть.

Оля перебрала и перемерила все накопленные нами мундиры, а потом засела за шитьё. Через пару дней она как-то что-то на что-то напустила, где-то подложила и перестала выглядеть женственно, когда переодевалась во вражескую форму. Нет, если с близкого расстояния, то эта маскировка никого не обманула бы, но метров с двадцати наша красавица вполне могла сойти за парня.

Мишка то кормил нас, то охранял, то носил воду с неблизкого ручья или мыл посуду.

А я поглядывал на них и видел, что каждый о чём-то думает. Собственно, большого секрета в предмете размышлений не оказалось – при акте опустошения очередного котелка с горохово-тушёночной фантазией Михаила была поднята тема уничтожения моста. Варианты предлагались на любой вкус. От подвесить к вагону поезда фугас и сбросить его на рельсы в нужный момент до подплыть по воде и подложить мину под опору. Лично мне нравился последний, поэтому я его и выделил сразу, поддерживая авторшу предложения.

– Ну, вот как ты думаешь? Немцы что, лодку не заметят? Или плот? – жестикулируя разведёнными в стороны руками, недоумевал Фимка.

– Так вплавь добраться. Проплыть пару километров вниз по течению не так уж трудно. В конце концов, река сама тебя к месту доставит. А из воды можно выставить только глаза и нос, прикрыв их пучком травы, будто это мусор плывёт, – резонно ответила Ольга.

– Полчаса без резких движений даже в летней воде достаточно, чтобы прилично озябнуть, – вмешался я. – Даже тебе с твоим подкожным жиром мало не покажется. А потом потребуется заползти на опору по кладке из бутового камня, не производя при этом шума и не лязгая на всю округу зубами от холода.

– Надеть что-нибудь.

– Мокрая одежда тяжелая. Потащит вниз, – заметил Миша.

– Это для кого-то другого проблема, а я и в одежде не потону, – парировала девушка.

– Хорошо плаваешь? – поинтересовался я.

– Очень.

– Тогда мы с тобой и пойдём, но наденем на себя что-нибудь облегающее, шерстяное, желательно из плотной ткани.

– Шинельного сукна! – выдал Фимка. – Оно защитит тело от интенсивного омывания водой, уносящей тепло. – Мы с Мишкой удивлённо вперили взоры в нашего вечного балагура. – А что? Я всё-таки девять классов проучился, а физик у нас толковый.

– Можно ещё снизить интенсивность циркуляции воды сквозь толщу ткани, прикрыв сукно сверху листовой резиной, – вмешалась Ольга.

«Кажется, ребята на моих глазах изобретают гидрокостюм мокрого типа», – подумал я и ничего не сказал.

– Академики! – резюмировал Михаил. – Разбомбленную трёхтонку мы видели неподалеку от места, где спрятаны мотоциклы. Надеюсь, настрадуем камер из её колёс и нарежем из них нужных кусков.

– Если немецкие трофейщики раньше нас не подсуетятся, – улыбнулся я. – Выходим в вечерних сумерках?

Все дружно кивнули.

* * *

До места одной из недавних днёвок мы дошли буквально за час с небольшим. В немецкой форме с винтовками и ранцами прокрались лесом к окраине обширного поля, на котором видели покорёженный взрывом грузовик и еще час искали эту разбитую машину, бродя среди высокой пшеницы, натыкаясь на размётанные взрывом обломки – при скудном свете ущербной луны оказалось непросто разыскать нужные нам части. Кабина с мотором и передними колёсами нашлась в стороне от кузова, задний борт которого мы и заприметили в прошлый раз, косо торчащим вверх. Ещё отыскалось отдельное колесо, возможно, запаска. Монтировка и ломик были у нас с собой, а Миша понимал толк в том, как это разбортовать.

– В МТС работал после семилетки, – объяснил он в ответ на шутливое замечание Фимки.

Так или иначе, три камеры мы добыли. А тут и рассвет забрезжил, и стало видно, что вокруг валяются разбросанные миномётные мины.

– Нам инструктор говорил, что их не стоит трогать, если непонятно, в каком положении взрыватель, – остановила Ольга мой порыв поскорее заобладать предметом, в котором, несомненно, содержится тол.

– Взрыватели для снарядов и мин, они вообще целая наука, – добавил Фимка. – В наш краткий курс минно-подрывного дела не уместились. То есть, если деваться некуда – можно попробовать выкрутить. Возможно, повезёт.

– Потому, когда их раскидало, могли взвестись и стать очень чувствительными, – добавил в заключение Миша.

Ребята продолжали вкладывать в меня те знания, которые успели вложить в их головы при ускоренной подготовке.

При слегка наладившемся естественном освещении я разглядел трубку, выставившуюся из-под останков мотора. Довыломал и прихватил с собой, потому что в голове возникла интересная мысль. Ребята как раз увидели ещё одно колесо с рассечённой осколком покрышкой и теперь извлекали очередную камеру. Ольга озиралась по сторонам, охраняя нас от неожиданностей. Она неплохо смотрится с короткой мальчишечьей стрижкой, на которую расстарался не перестающий удивлять нас обилием разноплановых талантов Фимка. А то, пока он её не обкорнал, натягивала пилотку до ушей, чтобы спрятать волосы.

Помяв пальцами снятую с диска покрышку, я повесил её на плечо – попробую выкроить подобие ласт.

* * *

Роль закройщика взял на себя Ефим – сказал, что его этому папа учил.

– А чему тебя учила мама? – полюбопытствовал Миша.

– Заставляла ходить в музыкальную школу на класс скрипки, – улыбнулся наш черноволосый товарищ. – А сам я больше любил бокс – была по дороге секция в заводском клубе.

Шили, однако, все. Сначала плотно облегающие жилеты из шинельного сукна, потом короткие, до колен, штанишки из того же материала. Затем… что-то вроде чехлов на икры, предплечья и бицепсы. Их предполагалось обернуть вокруг нужной части конечности и зашнуровать продольно. Штанишки, кстати, шнуровались вдоль бёдер снаружи и удерживались шнуром на поясе. А поверх этого слой резины от камер тоже держался на шнурках и ремешках.

Сначала мы подумывали эти детали туалета изготовить на клею, но, с одной стороны, готового отыскалось маловато, а каучука, чтобы растворить в бензине, не было. С другой, без вулканизации получилось бы не слишком прочно, а как на наших размерах соединений провести этот процесс?.. Сшивать же листовую резину хоть и муторно, но можно. Скобочками из медной проволоки.

Ласты из покрышки получились загнутые носками внутрь и не слишком жёсткие, но приемлемые, а в качестве масок подошли противогазы из цилиндрических гофрированных коробок. Оставалось отделить фильтр и приладить загнутую металлическую трубку, конец которой следовало держать губами, вдыхая и выдыхая исключительно через рот. Лишние клапана пришлось заглушить, а герметичность заделки трубки в отверстие для крепления фильтра обеспечить сургучом. Не знаю, зачем немецкие сапёры возили его с собой вместе со специальной посудиной для разогревания, но оказался он крепким и правильно пах.

Когда экипировка была готова, мы отправились её испытывать, и заодно нужно было потренироваться, а то это ведь только у меня был небольшой опыт подводного плавания, полученный как-то в декабре в отпуске, проведённом в Хургаде. А в эти времена с подобной экзотикой мало кто знаком.

* * *

Это озеро мы выбрали по карте, за то, что к нему не вело ни одной отмеченной топографами дороги. Да ещё болото рядом – неудобное для посетителей место. Всю ночь добирались через лес, спотыкаясь о корневища и уворачиваясь от ветвей. А когда приблизились, учуяли дым – кто-то жёг костёр.

И правда – на бережку высился обстоятельный шалаш, рядом с которым маячила фигура часового. Ничего, кроме того, чтобы залечь и наблюдать, мы сразу и не придумали – то есть это явно не немцы, а контакт со своими нас интересовал. Пока в общетеоретическом плане, потому что наполнить результаты встречи конкретикой мы были не готовы.

Дождались рассвета, пронаблюдали смену часового и уход троих обитателей этого лагеря куда-то на северо-восток. Потом из шалаша появилась женщина в военной форме и некоторое время распоряжалась деятельностью двоих красноармейцев. Затем она меняла повязку на ноге раненого, использовав бинт, сохший развешенным на ветвях. Наконец в нашу сторону двинулся мужчина с винтовкой. Какое-то время он придирчиво выбирал укромное местечко, где обстоятельно пообщался с окружающей средой, внеся органику под одну из молодых осин. А уже когда он застегнул штаны и взял в руки оружие, до этого момента лежавшее рядом, вот тут-то я его и окликнул:

– Дяденька старшина, пожалуйста, не стреляйте.

– А ну, выходи, – резко обернулся на голос этот сурово настроенный человек.

– Не выйду, а то вы рефлекторно меня убьёте, – возразил я. – На мне вражеская форма. А я не желаю кровопролития – мне всего-то и нужно, что посмотреть ваши документы. А застрелить вас в то время, когда вы какали, мы могли легко и непринуждённо, но ведь не застрелили.

– То есть я на прицеле? – спросил старшина.

– Четырёх стволов, – пришлось признать очевидное.

– Мне что, винтовку бросить?

– Просто повесьте на плечо.

После этого я вышел из-за укрывающего меня дерева и показал на левый нагрудный карман:

– Дадите посмотреть? – Да, я нарочно избегал требовательных интонаций, поскольку старался не допустить возникновения стандартной ситуации, на которую старшина мог отреагировать тоже стандартно.

Документы были извлечены из кармана и переданы мне. Я их просто пролистал – было важно, что человек не избавился от них, и даже партбилет не выбросил.

– Рассчитываю на ответную любезность, – вдруг с ехидством в голосе произнёс мой покладистый собеседник.

– Пожалуйста, – отдал я лежавший в кармане зольдатенбух. – Только здесь не по-нашему и сплошные враки. Нет больше того парня, про которого это писали. И ещё я не имею права рассказать вам ни про моё имя, ни про звание, но поскольку решаю поставленную командованием задачу в предписанном районе, то имею право знать о подразделениях, оказавшихся в моей операционной зоне. Вы ведь понимаете? – всё это произносилось самым дружелюбным тоном.

– Это что? Допрос? – не повёлся на мою уловку старшина.

– Да чего там? – встрял из-за кустов Фимка. – Если какают, значит, имеют, что кушать. Если построили такой большой шалаш, значит, никуда не торопятся. Не будем отдавать им тушёнку. Наверно, они больше любят рыбу.

– Уверена, что в шалаше старший офицер. Раненый и нетранспортабельный, иначе они его унесли бы на носилках, а не сидели бы в жалкой сотне километров от линии фронта, – поддержала беседу Оля, тоже не показываясь на виду.

– Не рыбой единой живут, – также из засады прорезался Миша. – Фуражиров вон с утра выслали в сторону Усатово. Если по-тихому картохи накопают, это ещё ничего, но если попытаются у жителей чего-нибудь купить или выпросить, могут на полицаев нарваться. А то и немцев на свой след наведут. Я так думаю, что нам нужно прощаться и сматываться.

– Вы уж простите, Антон Егорович, – сказал я, забирая у старшины «свои» документы. – Однако не могу не согласиться с товарищами.

– Ты погоди, Ференц, – вдруг спохватился мой «собеседник». – Доктор говорит, что генерала только через неделю можно будет нести, а до той поры, может?.. А то я тут скоро корни пущу.

– С нами, что ли, проситесь? – уточнил я.

– Ну да.

– Вечером в сумерках сюда приходите, а мы до той поры обсудим это дело с начальством.

* * *

Озеро это, если судить по карте, имело форму кляксы, то есть состояло из нескольких заливов и мысов, отчего вся его поверхность с одной точки не просматривалась. Поэтому мы не стали отказываться от намерения провести здесь испытания ныряльно-плавательного снаряжения – просто отошли по берегу на несколько километров и выбрали для своих целей прикрытую островом протоку. Здесь и принялись за дело. Недостатков в наших гидрокостюмах хватало – в одних местах тёрло, в других давило. У Ольги слетел левый ласт, конец трубки натирал зубы… и так далее. Поэтому инструменты и материалы, прихваченные с собой, не раз пускались в ход, пока мы не довели амуницию до более-менее внятного состояния.

А тут новая незадача – из леса появился утренний старшина в сопровождении ефрейтора и лейтенанта. Мы ведь не могли окружить себя постами и секретами, потому что все были заняты, вот и попались.

– Арсенал у вас богатый, – миролюбиво отметил лейтенант, не вынимая из кобуры табельного ТТ. Остальные на нас тоже оружия не наставляли и поглядывали без угрозы во взорах на ручной пулемёт, автомат и две винтовки, сложенные рядом с ранцами. Мы тоже за пистолеты не хватались – наши всё-таки. Да и заняты были – Фимка резал сало, раскладывая его пластинки по лепёшкам размером с оладушку, что мы нажарили из размоченных пшеничных зёрен. Я устраивал на просушку суконные детали гидрокостюма, а Миша боролся с узелком шнуровки на Ольгиной руке.

– По следам, что ли, отыскали? – поинтересовался я, всматриваясь в ефрейтора. Очень уж он смахивал на коренного жителя Сибири. Имею в виду – на представителя малых народностей. Их ведь вроде как в армию не призывали, а это явно солдат-срочник. Пограничник к тому же. И винтовка у него со щелястым цевьём и целым хозяйством в окрестностях мушки.

– А что это ты, Ференц, так на Лючикина уставился? – полюбопытствовал старшина.

– Да вот гадаю, может ли он белке в глаз попасть?

– В голову, – поправил меня ефрейтор без всяких особенностей речи или акцента – по-русски он говорил чисто, – чтобы шкурку не испортить.

– У вас патронов не найдётся для добрых людей? – вдруг невпопад спросил лейтенант.

– Наших от трёхлинейки нет, только к нагану немного имеется. Да и немецких винтовочных всего на две неполных ленты наскребли, – отозвался Миша.

– А медикаментов каких или бинтов? – включился в расспросы старшина.

Ольга достала из ранца солидный свёрток и щедро поделилась трофейными перевязочными пакетами – у нас их хватало. И советских бинтов добавила, оставив немного себе. В обтягивающей суконной жилетке и облегающих штанишках она смотрелась улётно.

Забрав стопку с мундиром и солдатские ботинки, она скрылась в зарослях.

– Забавно было наблюдать, как вы одну девку втроем раздеваете, – негромко произнёс лейтенант, проводив её восхищённым взглядом. – Так вы не иначе мост собрались подрывать?

– Если имеете возможность помочь взрывчаткой, мы бы не отказались, – ввернул Фимка.

– Нет у нас тола, – вздохнул старшина. – А что за мост?

– Железнодорожный, – ответил я. – На каменных быках.

– Бетонных?

– Да не разглядели мы в точности, потому что без бинокля, а близко не подберёшься из-за патрулей. Ледоломы, что вверх по течению сориентированы, определённо бетонные, а та часть, что стоит – как будто сложена из здоровенных каменюк. Ну и фермы железные сверху.

– Бетон или каменная кладка – без разницы. Толу-то сколь у вас?

– Килограммов тридцать без малого.

– Этим вы только выбоину сделаете. Ну, или, может, найдёте нишу для минирования – тогда будет толк.

– А вот эти топорики у вас в петличках – это значит, что вы сапёр? – полюбопытствовал я, кивая на значок рядом с «пилой» из четырёх треугольничков.

– А галстук свой пионерский ты только в школу носишь? – с ехидством в голосе ответил вопросом на вопрос старшина. – Короче, ребятки, ваши тридцать килограммов нужно закладывать в места соединения ферм и опор. И не одним фугасом, а так, чтобы порвать стальные конструкции в узлах соединения. Тогда пролет упадёт одним концом, и будет немцам на несколько дней ремонта с использованием тяжёлой техники, которую ещё нужно подогнать.

Фимка вытащил большой трофейный блокнот и подал карандаш:

– Нарисуйте, пожалуйста.

– И ещё подскажите, где искать эти самые ниши? – добавил Михаил.

Подошла Ольга, одетая во вражескую форму, и раздала бутерброды.

– После купания зверски хочется есть, – улыбнулась она смущённо.

В повествовании о сложности подрыва мостов относительно небольшим количеством взрывчатки товарищ старшина был крайне убедителен. Он поведал нам, как прикинуть количество тола, необходимое для того, чтобы перебить толстый металлический профиль, исходя из использования стандартных двухсотграммовых шашек. При обсуждении мест минирования указал на то, что желательно нанести повреждения в местах наибольшего напряжения конструкций в расчёте на то, что их вес усугубит нанесённый вред. Мы сами не заметили, как набросали эпюры напряжений для облика моста, который запечатлела наша память, и грубо оценили… Когда Оля так распахивает глаза, я всегда восхищаюсь их величиной.

А ещё у меня возникло подозрение, что передо мной переодетый полковник инженерных войск – умеет человек внятно и по делу доносить важнейшие сведения. У нас машины и механизмы в подобном ключе преподавал дядька, считавший, что приборостроителям шибко углубляться в вопрос не следует, но основы мы должны усвоить. Чего стоит курс сопромата за одну академическую пару!

Так что, расставаясь в вечерних сумерках со слопавшими все наши лепёшки и сало мужиками, мы прониклись сложностью предстоящего мероприятия. Из нерешённых вопросов оставались подъём от подножия опоры до настила, и крепление взрывчатки к металлоконструкциям. А ещё напрягало количество детонирующего шнура, имевшегося в нашем распоряжении – на память его было немного, но в точности не знаем, потому что не считали. Зато бинокль, который ссудил нам товарищ лейтенант во временное пользование, очень радовал, несмотря на предупреждение, что, если не вернём, он нас…

* * *

До места, откуда цель уже видна, но мы ещё можем остаться необнаруженными, добрались, как обычно, к рассвету. Мы вообще предпочитали передвигаться ночью и через лес, избегая дорог или открытых пространств. Медленно, конечно, и утомительно, но до сих пор все живы, потому что ни разу не встретились с немцами, которые любят торные дороги, а не колючие заросли.

Так вот, поезда по мосту уже ходили не только ремонтные, но и грузовые, и даже с пассажирскими вагонами. Наблюдения с применением оптики позволили выяснить много важных деталей и уточнить планы. А когда стемнело, ребята помогли нам с Олей зашнуроваться, спустить на воду груз и подобрать количество камушков, нужных для уравновешивания тюков до нулевой плавучести. Потом мы поплыли, держась за концы длинного притопленного шеста.

Полчаса спускались вниз по течению, вяло шевеля ластами и стараясь показываться из воды как можно реже, пока не достигли ледолома центральной опоры, на который я и помог Оле выбраться. Она быстро скользнула вплотную к стене и приняла шест, вслед за которым втянула на верёвках обе упаковки с нашим хозяйством – ни криков, ни стрельбы, ни беготни не последовало, значит, охрана ничего не заметила, а то издалека и не поймёшь, что откуда просматривается, а что нет. Так что заранее уверенности в успехе не было. Полагались на темноту и собственные фантазии относительно того, что откуда видно.

Потом крюком на конце шеста мы поймали нижнюю ступеньку лестницы, что была приварена правее (если смотреть сверху по течению) опоры над водой, до которой сильно не доставала. То есть наш шест оказался наклонным, зато удачно пришелся по длине – мне было удобно его удерживать, пока Ольга по нему карабкалась. Потом – очередной подъём груза – просто лебёдка, а не девушка эта красотка наша. Ну а следом и я пожаловал – спрыгнул с опоры, удерживая свой конец шеста, чуть покачался на нём, да и вскарабкался на лесенку, по которой проник в переплетение стальных профилей под настилом. Нам очень помогло то, что часовые тут не прохаживаются – только при смене караула проходит группа, но эти всегда придерживаются графика. И с любой стороны иногда пробегает луч прожектора, которым светят от сторожевых будок, обшаривая и окрестности, и поверхность воды, и собственно мост.

Работать в темноте и тесноте, имея под ногами редкие продольные и поперечные балки – не подарок. И это в состоянии ужаса, наполнившего меня, когда я собственными руками ощутил просто циклопические размеры металлических профилей, которые предстояло перерубить несерьезным с виду, похожим на хозяйственное мыло брусочкам. Мы приклеивали их к вертикальным полкам на патоку, которую изготовили выпариванием сахарного сиропа – запасы сладкого сразу иссякли, зато мы добились наличия в нашем распоряжении субстанции знатной липучести. И, если испачкаешься, можно просто руку облизать.

Клей этот держал не особо крепко, то есть со стенки шашка бы сползла, если бы ей не мешала другая, расположенная ниже – мы их размещали вертикальными столбиками и еще на нижнюю полку обязательно накладывали часть того же заряда. Так же местами приклеивали и детонирующий шнур, а потом установили два взрывателя. По времени – на час, и нажимного действия – на удачу. То есть, чтобы закладка сработала при проходе поезда, а то их как-то долго не проходило.

И тут, как назло, вдали засветился фонарь паровоза – мы мигом спустились по лестнице и, стараясь не всплеснуть, соскользнули в реку по всё ещё висящему на крюке шесту. Ласты отцепили от поясов и надели на ноги уже в воде. Когда за спиной грохнуло, выглянули – в рассветных сумерках отчетливо были видны громоздящиеся друг на друга вагоны, осевшая концом в воду ферма и суетливо шарящий во все стороны побледневший в свете нарождающегося утра прожектор. Взрывная волна нас не задела – бабахнуло не в воде.

Отдались на волю течения и через полчаса уже за поворотом речки выбрались на берег как раз в условленном месте.

– Идите сюда, лягухи, – позвал от кустарника голос сапёрного старшины. – Тебе, Ференц и пионерке твоей «отлично» за минирование.

Подтянувшиеся лейтенант с ефрейтором помогли нам избавиться от ласт и обуться. Мне в сапоги, а Оле в ботинки. А потом мы побежали вдаль от реки, стараясь как можно скорее увеличить расстояние между собой и теми, кто, скорее всего, попытается нас отыскать. В форму мы переоделись спустя километра полтора и дальше уже, развернувшись цепью, как будто прочёсываем местность, пошли энергичным шагом, держа общее направление на восток. Сейчас наша задача – убежать и спрятаться.

Глава 3

Фугасы под шпалами

По дороге Ольга, поскольку владела немецким, носила знаки различия фельдфебеля и единственная из нас была вооружена автоматом, играла роль командира. Изредка отдавала команды, для ответов на которые мы выучили два слова: «Яволь» и «Цубефель». Причем она объяснила, что не важно, каким из слов отвечать на любую фразу, потому что её «распоряжений» мы всё равно понять не в состоянии, а учить нас некогда. На что старшина сдержанно улыбнулся и промолчал, одним движением брови удержав лейтенанта от попытки что-то сказать. Это на случай, если окажемся неподалеку от немцев – шли-то мы открыто и легко могли нарваться на любую встречу.

Деловито, цепочкой, вышли из леса в месте, где не наблюдалось ни постов, ни патрулей, поднялись на насыпь железной дороги, прошли по ней пару сотен метров и спустились с противоположного откоса тоже в сторону леса, который и стали прочесывать, углубляясь в чащобу.

Вообще-то пока следов вырубки растительности вдоль путей не наблюдается – партизанское движение не набрало силу и до начала рельсовой войны остаётся немало времени.

Следующим вероятным препятствием на нашем пути являлось то самое шоссе, при переходе через которое группа впервые попала в неприятности. К нему мы приблизились, идя оврагом, которым убегали в тот страшный день. Сегодня мы его «прочёсывали», пока не выбрались к дороге неподалеку от памятного минного поля. И обнаружили добавку к пейзажу – аккуратное немецкое кладбище с деревянными крестами и табличками.

– Шестьдесят семь, – сказала Оля, пересчитав могилы. – Да восемь сапёров, два водителя и четыре мотоциклиста – больше восьми десятков.

– Десять фашистов за одного убитого нашего, – кивнул я. – Большего мы пока не добились.

– Какие вы всё-таки идиоты, – вдруг не сдержался прислушивавшийся к нашему подсчёту старшина. – Чтобы вырастить и обучить солдата, нужно лет двадцать, а мост починят за неделю, да и всё, что погибло в том рухнувшем поезде, восполнят за короткий срок. Кроме сломавших себе шею в рухнувших вагонах. Самые болезненные потери для фашистов – живая сила. Причем именно строевые солдаты. Как вы их, кстати, столько положили в одном месте?

– Пешую колонну стрелковой роты обстреляли продольным огнём из двух пулемётов метров с семидесяти. А в кюветы заложили мины, – ответила Оля. – Но это была чистая случайность – вряд ли нам удастся повторить что-нибудь подобное.

– Случайно мины по обе стороны дороги. Случайно сразу два пулемёта в семидесяти метрах установлены для ведения продольного огня. А ведь не все скончавшиеся после встречи с вами остались здесь. Кто-то умер по дороге в госпиталь, кто-то на операционном столе.

– Опытный вы, товарищ старшина, – ввязался я в разговор.

– Третья война, – согласился мой собеседник.

– В Испании начинали? А потом финская? – сочувственно проговорила Оля. Дождалась кивка и продолжила: – А разжаловали вас из-за?.. – она щёлкнула пальцем по горлу.

– Или шерше ля фам? – предложил я иной вариант. – Да это и не важно, – под странным взглядом собеседника срочно захотелось сдать назад. – Научите нас, пожалуйста, выплавлять тротил из разбросанных взрывом миномётных мин. А то мы сильно поиздержались, – поспешил я увести разговор подальше от, возможно, болезненной темы.

– Совсем? Всю взрывчатку до крошки истратили? – уточнил лейтенант.

– Есть с десяток кругленьких немецких шашек с заклеенной бумажкой дырочкой на торце.

– А ещё чему вас научить? – спокойным голосом спросил старшина.

– Нам много чего нужно, но вы ведь скоро уйдёте – понесёте генерала к нашим. Так что давайте ограничимся пределами возможного.

* * *

Свинчивать с мин колпачки и разбираться, в каком положении находится взрыватель, учил нас лейтенант. Он артиллерист. Попросил называть его Володей, не сводил восхищённых глаз с Ольги и из трёх разбитых миномётов, что оставались неприбранными на разгромленной позиции в районе поля, где мы собирали мины, соорудил один. Целых или не слишком повреждённых мин, таких, какими можно было выстрелить, нашлось одиннадцать штук – мы их припрятали до случая, а из остальных, из которых можно было извлечь взрыватель, под присмотром старшины выплавили взрывчатку, нагревая их в снятом с разбитого грузовика бензобаке. Не целом, а помятом и порванном – после доработки зубилом из него вышла металлическая емкость, куда мины входили тройками. Каждый раз их опускали в холодную воду, которую потом нагревали – так безопасней. И костер вместе с ёмкостью разместили на дне ямы, чтобы не было ветра, да еще и прикрывали сверху. Взрывчатка – штука нежная, твердил Антон Егорович. Он по-отечески за нас переживал, хотя лет ему, на мою оценку, немного за тридцать.

Расплавленный тол выливали по три мины в одну форму, получая бруски, в каждый из которых влепляли, пока не затвердело, половинку немецкой цилиндрической шашки. А то, сказал старшина, может и не подорваться от капсюля-детонатора. Формы сделали из дощечек, которые нашлись тут же, на поле – на них разлетелись ящики, в которых везли собранные нами мины.

Стрелять из миномёта мы выучились теоретически, хотя устанавливать его и наводить пришлось на практике и до пота. То есть до момента опускания мины в ствол всё было по-настоящему. В объёмах самого краткого интенсивного курса, естественно.

Добавлю, что встречались мы со старшими товарищами всегда в условленных местах, избегая показывать им основной лагерь. И имён своих не называли. Меня окрестили Ференцем, как было написано в солдатской книжке, которые на всякий случай все мы носили в кармане – в случае чего, хотя бы на секунду отвлечёт внимание немца, если нарвёмся на что-то вроде проверки документов. Из этих же соображений Ольга оказалась Куртом, Фимка – Гейнцем, а Миша Генрихом.

Да, мы тихо сидели в глухом углу – то, что ефрейтор Лючикин несёт постоянную дозорную службу по нашей охране, устраивало всех.

* * *

– Пора прощаться. Сегодня вечером снимаемся и идём к фронту. Будем прорываться, – предупредил нас старшина. – Можете присоединиться, ведь своё задание вы уже выполнили.

– Спасибо, что позвали, но у нас ещё дела остались, – поблагодарил я и отметил острую тоску в глазах лейтенанта Володи. – Немцы сейчас начнут получать по сусалам в районе Смоленска и захотят увеличить перевозки по здешней железнодорожной ветке.

– Неужто поворот в войне? – обрадовано спросил Лючикин.

– Поворот не получится, только задержка в темпе продвижения, но сопряжённая со значительными потерями. Для вас это значит, что стоит отклониться севернее. Оттуда немцы могут отвлечь силы на главное направление, так что есть шанс обойтись без прорыва – тихой сапой нащупать зазор, без шума снять заслоны и пробраться на мягких лапках. Ну, не могут фашисты быть одновременно сильными повсюду!

– Хм. Слушайте, ребята. Мы вот всё кумекаем, откуда вы такие странные? – сменил тему старшина.

– Есть предположение, что дети белоэмигрантов, сочувствующие коммунистическим идеям, – высказался лейтенант.

– С чего бы это? – удивился Фимка.

– Так вот барышня ваша давеча про красного командира сказала, что он офицер. А офицеры у белых были или при царе.

– Княжна! Нас раскрыли. Какой ужас! – воскликнул я и протянул руку Оле. Та не замедлила подать свои пальчики, которые я церемонно чмокнул.

– Но, милостивые государи, – обратился я к слегка прифигевающим взрослым, – надеюсь, вы не выдадите этой невинной тайны. Если нас прогонят из пределов любезного отечества наших предков, граф будет искренне огорчён, – я покосился на Фимку, который выглядел слегка обалдевшим. Чтобы интенсифицировать мыслительный процесс товарища, Миша двинул того локтем.

– А! Да. Буду ужасно огорчён, – поспешил согласиться Ефим.

– Барин страсть как уважает вечерком после баньки мостик взорвать железнодорожненький или составчик с военными грузиками направить под откосик, – развил мою мысль Миша. – А без этого у него болезнь рассудочная аглицкая приключается, сплин.

Эта фраза добила Ольгу, которая залилась серебристым смехом. Потом фыркнул Фимка, и понеслось веселье на пару минут.

– Артисты, – наконец успокоившийся старшина смахнул слезинку, выступившую от хохота. – Так что насчёт офицера? – он вдруг подобрался и стал серьёзным.

– Я действительно княжна, – просто ответила Оля. – В доме у нас в ходу многие слова из старой жизни, – и всем видом показала, что тема закрыта.

– Парле ву франсе? – вдруг не послушался Володя.

– Откуда? Родители на работе, а мне нужно в школе учиться и ещё общественные нагрузки тянуть. Так что никакого домашнего воспитания или гувернантки не было.

– Хватит об этом! – рыкнул я на собравшихся. – Есть более важный вопрос. Весточку нужно отнести о том, что каждую ночь с четверга на пятницу в час пополуночи мы ждём У-2 с тротилом и провизией. Место, – я достал карту и указал большую поляну, с трёх сторон окружённую болотами. – Как услышим звук мотора, зажжём цепочку огоньков, на которые и нужно садиться. Они будут прямо на земле.

– Скажете любому особисту, что имеете сообщение для начальника школы подполковника Гурова, – внёс окончательную ясность Фима.

– А потом терпеливо ждёте, пока он наведёт справки по своим каналам. Никакой срочности или важности не подчёркивайте. Просто весточка для подполковника. А само сообщение только адресату или тому, кто его замещает.

– А пароль? Или название группы? Имена хотя бы? – попытался хоть что-нибудь разузнать лейтенант.

– Ничего. Если встретитесь с кем надо – всё выяснится, – улыбнулась Ольга. – Вы на карту смотрите внимательно, чтобы место точно указать.

* * *

Звук мотора в ночной тишине мы уловили только на самом краю слуха и немедленно начали поджигать смоченные бензином тряпочки, помещённые в пустые консервные банки – на каждого пришлось по три таких светильника, расставленных метрах в тридцати друг от друга. Сбрасываешь крышечку, чиркаешь колёсиком зажигалки, отдёргивая пальцы от вспышки, и бегом к следующей точке, построенной по шнурку линии. Отбежали, залегли, слушаем.

Тональность звука изменилась – нашу взлётно-посадочную полосу заметили. Спустя несколько минут с небес спустился маленький биплан и аккуратно притёрся к земле – чувствуется рука мастера. Так получилось, что остановился самолёт неподалеку от меня. Встав на ноги, я осветил себя фонариком и громко спросил:

– Здесь мамонт не пробегал?

– Олени лучше, – последовал условленный отзыв, произнесённый мужчиной.

– Кто тебя, Кутепов, надоумил назначить такой идиотский пароль? – раздался из задней кабины женский голос.

– Так, Тамара Михайловна, – подключился к диалогу подбежавший Фимка. – Странно было бы посреди леса спрашивать дорогу к библиотеке.

– То, что ни мамонты, ни олени в этих краях не водятся, только способствует правильному запоминанию, – вступился за меня Миша.

– А где Бецкая? – принялась крутить головой по сторонам женщина.

– Здесь, – ответила из темноты Ольга. – Не пугайтесь, сейчас тренькнет спущенная тетива, а болт я уже убрала.

– Какой болт? – уточнил выбирающийся из кабины лётчик.

– Арбалетный, из гвоздя стопятидесятчика со срезанной шляпкой, – объяснил Миша.

– Разговоры потом, – рявкнул я. – Гасим огни и тащим аппарат под деревья. Там маскируем и разгружаем. Пошли, пошли, бездельники.

Мы разбежались вдоль линии светильников, захлопывая крышки и собирая горячие консервные банки, прихватывая их за проволочные дужки. Потом взялись за хвост и крылья и покатили У-2 в прореху, давно присмотренную и расчищенную под густыми кронами крупных деревьев, где довели маскировку до совершенства сетью.

Из задней кабины доставались тюки и перетаскивались в палатку, собранную из тех же немецких плащ-палаток. Пока то да сё, я присмотрелся к прибывшим – женщина была изящна и миниатюрна, чего не смог скрыть мешковатый лётный комбинезон. К тому же молода и пластична. Возраст пилота я бы определил чуть за сорок. Некрупный и с бородой.

– Шрамы. Побился я как-то, – ответил он на незаданный вопрос, оценив наши взгляды уже в палатке, когда мы зажгли свечу.

– Рассказывайте, чего натворили с тех пор, как расстались с группой Кирмасова? – спросила Тамара Михайловна, сняв шлем и явив на наше обозрение короткую мужскую стрижку. Она оказалась очень мила лицом, но строга взором и требовательна мимикой. Поэтому Фимка послушно раскинул карту:

– Вот здесь мы заложили под рельсы фугас с взрывателем нажимного действия, – показал карандашом Миша. – Слышали взрыв и громкий скрежет, но сами ничего не наблюдали.

– У нас по плану занятий проходил марш-бросок на двадцать километров. Не могли задерживаться, – сверкнул своей очаровательной улыбкой Ефим.

– Здесь, – передвинул кончик карандаша Миша, – заложили ещё один фугас с нажимным взрывателем, но с предохранителя его не сняли. Немцы прогнали перед поездом мотодрезину с платформой щебня. Поэтому мину мы насторожили, только когда увидели голову поезда. Шнурочек дернули и вытянули колечко.

– Кто дёргал? – обвела нас взглядом проверяющая (так я её воспринял).

– Вчетвером тянули, потому что проволочная была бечева и землёй присыпана. Зато никто на путях не сверкнул и фашистов не насторожил, – объяснил я.

– Отлично тот поезд навернулся, – опять пленительно улыбнулся Фимка. – С танков аж башни пососкакивали.

– Откос высокий, скорость поезда большая, – пояснила Оля. – Только концевые вагоны остались на путях.

– Потом вот тут подготовили электроподрыв, – указал на новое место Миша. – Провод, понятное дело, прикопали, чтобы обходчики и объездчики ничего не заподозрили. Два состава пропустили из-за того, что они еле плелись, зато потом появился быстрый с крытыми товарными вагонами – его мы и рванули. Не знаем, что везли, но на порожняк не похож. К тому же шёл к линии фронта.

– Боеприпасы он вёз, – сообщила Тамара Михайловна. – Примерно половину немцы собрали и доставили с опозданием в несколько дней. Да, вы не одни тут. Подполье уже действует. Дам вам связь с ними.

– Только не это, тётенька, – непроизвольно вскрикнул я. – На подобных контактах группы, вроде наших, и сыплются. Немцы же не дураки, а места здесь малолюдные. Ихние, кто за всем присматривает, мигом сообразят и примут меры. Потому мы даже радиосвязь не просим – у них слежение за эфиром поставлено серьёзно. Сами посудите – команды сверху нам без надобности – цели известны. Отчитываться тоже смысла нет. Разведданных мы не собираем и ни в каких операциях принимать участия не способны. Напакостить и смыться наш удел.

– Извините Ваню, товарищ старший лейтенант, – заметив колючий взгляд гостьи, поспешила на мою защиту Оля. – Он после контузии иногда совершенно невпопад говорит.

– Наоборот, очень даже впопад, – рассудительно проговорил Миша. – Когда бы не его контузия, мы бы уже месяц висели с табличкой «Диверсант» где-то посреди одной из деревень.

– Ладно. Извините, что отвлекла. Докладывайте дальше о творимых вами безобразиях.

– А дальше мы из последней взрывчатки закопали ещё один заряд вот здесь, – новая точка на карте. – Но взрывать его не стали – поезда начали ползти медленно – максимум пара вагонов упадёт, если рвануть. Немцы с этим за час справятся. Мы поступили иначе – тут в хозяйстве у сапёров нашлось несколько коробок с разными чудно маркированными патронами. Мы из них обстреляли цистерны, идущие малым ходом. Неплохой пожар получился.

– Бронебойными наделали дырок, а уж по мокрым бокам прошлись зажигательными – оно и занялось. Не знаем, чем дело кончилось, – добавил Фимка. – Потому что поезд так и ушел за поворот. Видели дым в той стороне, но подходить и разглядывать нас Ваня не пустил. Сами знаете – с контужеными лучше не спорить.

– Как выразился майор Кирмасов, таких бы контуженых, да побольше, – открыто улыбнулась Тамара Михайловна.

– Который под старшину косил? – не утерпел я.

– Да. Мост был задачей его группы.

– Вот гад! – воскликнул Миша. – Не дал нам взрывчатки. Из-за них Ольга с Иваном под мостом, как обезьяны, толовые шашки к фермам приклеивали и целую проводку детонирующим шнуром выводили.

– Не было у него тола. Не нашли они тюков со взрывчаткой после приземления. Прибились к выходящей из окружения группе, а тут вы являетесь. Ну, Георгий и решил не мешать вам, потому что ни он, и никто из его ребят так, как Кутепов с Бецкой, плавать не могут. А потом ему ещё и влетело за то, что не вышел сразу, как только задача оказалась выполнена. Устроил тут ускоренные диверсионные курсы… Вижу, они вам впрок пошли. Ой! Чуть не забыла! Всем вам от имени командования объявляется благодарность.

– Служим трудовому народу! – по-прежнему сидя кружком, негромко ответили мы.

– Тогда какая задача стояла перед нашей группой? – Миша всегда последователен и ничего не забывает.

– Та, что и была озвучена. Взрывать телеграфные столбы. Возможно, семафоры. Отвлекать фашистов от охраны моста.

– Думаю, это не сработало. Не настораживать нужно было врага, а умиротворять, чтобы он не усилением охраны объекта озадачивался, а пасторальными пейзажами наслаждался и дегустацией продуктов местного самогоноварения, – отчётливо пробурчал я. – Указываю на ошибку в планировании, – и встретился с острым взглядом старшего лейтенанта.

Нет, она не сделала замечания, а только проговорила:

– Да. Последствия контузии очевидны. Так вот, немцы не сразу сообразили, что горят – дело ведь было в яркий полдень, когда пламя не бросается в глаза сразу. Цистерны доехали до разъезда, где ждал встречный с ранеными. Оба поезда выгорели, а линия была парализована на полсуток. Кажется, у контуженых просчётов с планированием не бывает, – закончила она язвительным тоном.

– Рассвело, – отогнул я завесу у входа. – Давайте открывать подарки.

* * *

Мы добротно поели, сварив сразу два котелка горячего, а то в последние дни сидели на тайком выкопанной с чужих огородов картошке и лепёшках, что пекли (жарить уже было не на чем) из зерна – жали пшеницу и рожь штык-ножами и молотили палками на расстеленной тряпице. Этих продуктов было у нас далеко не в изобилии – мы ведь старались прятаться в лесах, проводя основную массу времени в переходах. А тут крупы нескольких видов, в числе которых даже гречка с рисом. Тушёнка, сало, бутылка растительного масла. Особенно обрадовались сахару и шоколаду – нас балуют, к гадалке не ходи.

Потом была «баня». Первыми мылись «девочки». Тамара Михайловна вернулась от бочажка, где проходила эта процедура, в мужской немецкой форме.

– С Лючикина сняла. Остальные висели на мне мешком, – пояснила она. – И да, собираюсь эту неделю погостить у вас.

Отоспаться нам помешал пилот – он, пока мы наслаждались «подарками», рысил по «аэродромной» поляне, потом подошёл к нашей собравшейся предаться Морфею компании и, отогнув пошире ворот комбинезона, продемонстрировал петлицу со шпалой. То есть из воздушного извозчика превратился в старшего по званию. И тут же пригласил младших командиров, к которым (судя по взгляду) отнёс всех, кроме Тамары Михайловны, пройтись с ним, прихватив шанцевый инструмент.

С инструментом проблем не возникло – сапёрные лопатки у нас всегда при себе, а вот с исполнением распоряжений товарища капитана мы хлопотали до ужина – засыпали промоины, что тянулись со стороны леса к болоту, к которому вёл уклон, начинавшийся много левее. Дело в том, что грунт здесь похож на тот, по которому мы в первый наш день огибали минное поле – трава на нем редкая, клочками, а под тонким слоем лёгкой песчанистой земли сплошная глина – исключительно неплодородное место.

Так вот! Промоины – они в глине. И засыпать их нужно тоже глиной, которую следует взять за пределами «лётного» поля. А потом утрамбовать и замести сверху той самой, похожей на песок, землёй.

Капитан, кстати, тоже впрягся вместе с нами, а Ольгу поставил на легкую работу – сделать несколько мелких канавок со стороны леса. Из них мы и добыли глину.

– Место вы выбрали толковое, но не довели его до ума, – мрачновато отметил он вечером. – Молодёжь зелёная – учить вас некому.

В темноте мы проводили самолёт и, навьючившись, как верблюды, отправились в путь – нам всю ночь шагать до района, где запланированы диверсии. Товарищ старший лейтенант принадлежность свою к командному составу всячески прятала. Не распоряжалась, спрашивала всегда мягко, демонстрируя не требовательность, а любопытство. Косила под рядового члена группы. То есть она вынюхивала что-то не вполне ей понятное, давая нам возможность проявить себя в обычной обстановке – без руководства сверху.

Следующую ночь мы копали, пробиваясь под шпалу в место, где на ней лежал рельс. Укладывали заряд килограммов на восемь, настораживали взрыватель и закапывали свой гостинец, унося лишний щебень на плащ-палатке. Верхний слой, снятый и уложенный тоже на плащ-палатку, возвращали обратно, с великим тщанием маскируя следы своей деятельности. А потом переходили на новую точку в четверти километра, где снова проделывали то же самое.

Работали в темпе вальса, чтобы успеть начать и кончить в промежутке между поездами на этом перегоне – интервал движения мы выяснили заранее, но без взрывчатки ничего поделать не могли. А тут, когда нам привалило такое богатство… После этого праздника труда у нас (парней – «девочки» охраняли) ныла каждая мышца. А потом переход, к счастью, почти налегке, до места, где мы оставили продуктовые сокровища.

– А теперь у меня имеются вопросы, – самым настоящим командным тоном сообщила товарищ старший лейтенант. Ольга, устанавливающая котелок над плиткой с сухим спиртом, посмотрела на меня с выражением «А я тебе говорила».

– Слушаю вас внимательно, – повернулся я к гостье-ревизорше.

– Почему вы заложили фугасы не под рельс, а под шпалу? Ведь расход взрывчатки в разы больше.

– Чтобы немцы не нашли.

– А почему их поезда проходили, не вызывая подрыва?

– Взрыватели не сразу взведутся. Первый, кстати, уже, – издали донёсся ослабленный расстоянием характерный звук. – Вот. Первый пошёл. Второй приготовится к работе только к вечеру, следующий – наутро, и последний опять вечером, – вздохнул я. – Весь доставленный вами тротил и неделя моих трудов над взрывателями прервут железнодорожное сообщение на пару суток, не более.

* * *

Сильная женщина эта Тамара. Но умоталась с нами не по-детски. Ну да, мы-то за месяц привыкли к такой жизни, а она, кажется, начала засыпать на ходу.

– А где Бецкая и Куц? – спросила, когда мы добрели до тайника, где прятали материалы и инструменты. Это в том самом угнанном ещё в первый день грузовике – крепкий брезентовый тент хорошо укрывает наши сокровища от непогоды.

– На перегоне между разъездами Лупатово и восемьдесят четвёртый километр. За движением наблюдают и выявляют режим охраны.

– Я вам поесть сварю, – вдруг смущённо и суетливо сказала женщина, на что я повернулся к ней, поднял руки, словно нависаю, растопырил согнутые на манер когтей пальцы и страшным хриплым голосом скомандовал: – Спа-ать!

А что? Моя внучка очень любит, когда я её так укладываю.

Глядя на лицо товарища старшего лейтенанта, захрюкал, давясь от смеха, Миша, а я почувствовал себя неудобно – нехорошо получилось. Не в духе времени. Но, придя в себя, Тамара ещё более смущённо улыбнулась и послушно устроилась в гнёздышке из плащ-палаток в ямке на вершине возвышения, откуда хорошо просматриваются подходы. Миша ей все показал, постелил и, кажется, даже одеялко подоткнул.

– Ты такое страшное лицо сделал, – сказал он мне, вернувшись. – У неё даже рука потянулась к кобуре.

– Она не носит кобуры.

– К тому месту, где у наших пистолет, сзади справа. Рефлекс, однако. Не шути так больше.

– Мне тоже её жалко. Женщинам место дома рядом с колыбелькой, а не по лесам носиться под пудовыми вьюками.

– Про Ольку ты так не рассуждаешь, – ухмыльнулся Мишка.

– Её мне тоже жалко, – я уже закрепил на ящике тиски и принялся осторожно подпиливать корпус взрывателя насаженным на длинную ручку надфилем – изготовление очередного сюрприза для оккупантов требовало вдумчивости и неспешности. А то ведь недолго и без пальцев остаться.

Поесть нам Тамара всё-таки приготовила, когда отдохнула. Она использовала те несчастные морковки, что завалялись у нас, и соорудила варево чуть жиже, чем мы обычно стряпали. Потом долго пытала меня про взрыватели и вообще относительно общих соображений, касающихся нашей живучести.

– Остальные группы так и не вышли, – сообщила она грустно. – Ничего про них не знаем.

– А ребята Кирмасова?

– Они не из нашей школы. Да и командир у них – старый вояка. Так ты говоришь, нужны взрыватели с большими замедлениями? Чтобы становились на боевой взвод через многие сутки после установки?

– Да. Порядка десяти. А, может, и больше – война-то ещё нескоро закончится.

– А как ты полагаешь, что дальше будет? – в этот раз она обращалась не к нам двоим, а посмотрела именно на меня.

– Мне-то откуда знать?

– А про бои под Смоленском откуда? – взгляд её снова сделался колючим. – Вы же тут радио не слушаете и газет не читаете. Даже с людьми не общаетесь словно затворники.

– Ну, если чисто умозрительно посмотреть на карту, прикинуть расстояния и качество наших дорог с поправкой на сопротивление, оказываемое Вермахту Красной Армией, то в сентябре немцы блокируют Ленинград, а в октябре попрут на Москву. С запада наши их будут ждать, поэтому сунутся с юга в район Тулы. А потом и с севера попытаются зайти через Клин и Дмитров. Да и с Волоколамского направления окажут давление – они ведь ищут слабые места вдоль дорог, а не ломятся через леса и болота. Потом их обескровленные наступлением войска наши и турнут как следует. Думаю, уже в декабре, по снегу.

Не знаю почему, но она не пыталась спорить. То есть не набросилась с упрёками насчёт неверия в силы непобедимой и легендарной, которая от тайги до британских морей – сильно умственная женщина и не чересчур политизированная. Хотя очень молодая – если и за двадцать, то не много. Только по нынешним временам худосочная – бицепсы тонкие, как у нерожавших.

– Тамара Михайловна у нас преподавала минно-подрывное дело, – вдруг ни с того, ни с сего доложил Миша. – И вообще она про взрыватели намного больше тебя знает.

– Знаю, что знает. И она знает, что я знаю, что она знает, – поспешил я остудить слегка разгорячившегося товарища. Он ценит подобное словесное кружево и чуточку расслабляется, если слышит навороченные выражения. – Вечерком прогуляй её к той закладке с электроподрывом, что мы так и не отпалили, и взрывмашинку не забудь. Немцы, как восстановят движение через заминированный давеча перегон, сразу начнут торопиться скорее протащить накопившиеся на разъездах поезда – вот и подловите быстрый состав. Место там красивое, с высокой насыпью. Покажешь гостье, как с неё вагоны кувыркаются.

– Я идиот, Ваня, – вдруг огорчился Михаил. – Олька с Ефимкой пошли движение наблюдать, когда сама-то ветка порвана, пусть и на другом перегоне. Почему ты меня не остановил, когда я их посылал?

– Кстати, – заинтересовалась Тамара Михайловна. – А кто в вашей группе командует?

– Когда как, – развёл я руками. – Мы пока не определились.

– Знаем, что непорядок, – кивнул Миша. – Но спорить-то нам не о чем, поэтому единоначальник без надобности.

Глава 4

В темечко

К концу недели у меня горло пересыхало каждый раз, как Тамара Михайловна начинала свои расспросы. Вроде всё уже выложил, а ей нужно обсудить то тактику, то технику, то методологию – она исписала большой трофейный блокнот, которых у нас было несколько. А потом улетела – Миша сразу сделался грустным. Видать, зацепила она его крепко.

– А говорил, что для чувств не время, потому как война, – напомнил я ему внушение, которое он мне сделал как-то раз, когда я чуточку подчёркивал хорошее отношение к Ольге.

– И сейчас скажу. Не время, – кивнул мой товарищ и вздохнул.

Самолёт прилетал без пассажира, привёз около центнера тола, взрыватели, каких просили, продукты и письмо для Ольги, которое она после прочтения сожгла. Думаю, от родителей, потому что выглядела довольной.

Из стандартных шашек мы наловчились складывать параллелограмм на тридцать шесть кирпичиков весом семь двести – он ладно укладывался под шпалу. Всего у нас получилось четырнадцать зарядов, каковые закапывали пять ночей на пяти же перегонах с замедлением взведения взрывателя на разные сроки. Хотя два из них сделали на электроподрыв – больше не вышло, потому что израсходовали весь имевшийся в запасе провод.

Мине, если ей не управлять, без разницы от веса какой цели срабатывать. Поэтому чаще всего страдают платформы со щебнем, которые немцы частенько пускают перед проводкой поезда. А мы хотим пускать под откос тяжеловесные составы, устраивая крупные крушения – тут сразу удачно сочетаются значительный материальный ущерб и длительный промежуток, на который перегон выводится из работы. Поэтому заявочку на телефонный провод Тамара на большую землю прихватила.

Утром после одной из трудовых ночей за нами случилась погоня с собаками – уж не знаю, в каком месте эти твари что унюхали, потому что пропитанные креозотом шпалы начисто отбивают любые обонятельные возможности даже у лучших ищеек, но на этот раз лай их слышался всё ближе и ближе. Пришлось Фимке снимать с плеча эмгач и устанавливать его на сошки с расчетом встретить преследователей из укрытия на открытом месте. Проводников и их сопровождение он частью посёк, частью прижал к земле, а спущенных с поводков собак – двух Оля застрелила из парабеллума, а одну зарубил сапёрной лопаткой Миша.

Немцы быстро отошли, а мы убежали. В этом скоротечном огневом контакте закончились наши последние патроны, если не считать по паре обойм на каждую из двух винтовок, что носили мы с Мишей.

– Помните, как мы неудачно ходили наблюдать движение, когда сами же его и прервали? – напомнила Ольга, когда мы выбрали место для днёвки и глодали сухари, запивая водой из фляжек. – Так мы на странную композицию наткнулись совсем рядом со станцией – машина с будкой, на крыше антенны, три палатки и деревянная вышка с пулемётчиком. И всё это обнесено колючкой.

– Место возвышенное? – уточнил я.

– Да. Станционные пути как на ладони. И линия связи на новеньких столбах.

– Печка железная квадратная и навес со столом, на глаз, не больше чем на пару десятков человек.

– До станции от этого места сколько?

– С километр.

– Предлагаете перерезать личный состав и забрать патроны? – задумался я. – От леса далеко?

– Метров четыреста. Но трава высокая. Днём двое часовых – у ворот и на вышке.

Признаться, у нас уже израсходовалось или подошло к концу многое из немецких удобств, к которым мы успели привыкнуть. Особенно недоставало сухого горючего, при использовании которого получалось не выдать себя дымом и не оставить следа костра на земле. Да и патронный голод сильно беспокоил – пока нам не приходилось серьёзно отстреливаться, но всё когда-нибудь кончается. Вот собаки у противника появились. Недолго и до прибытия какой-нибудь охранной части – это сейчас в разгар наступления фашистам трудно выделить силы для обеспечения спокойствия на недавно захваченных территориях, но перебои в работе транспортной магистрали, на которую они рассчитывали, заставят их напрячься.

А просить у своих немецкие патроны… не уверен, что их быстро отыщут. Да и заказать можно будет только очередным рейсом через несколько дней, а потом ещё неделю ждать.

Встретились взглядами с Мишкой, одновременно кивнули и принялись собираться – сегодня нам предстоит идти в светлое время, чтобы успеть добраться до темноты.

* * *

Аккуратное такое подворье пятьдесят на пятьдесят метров обнесено колючей проволокой и снабжено дощатой будочкой в уголке – всё совпадает с описанием. Одна из палаток жилая, вторая, похоже, склад – туда заходят ненадолго и всегда что-нибудь приносят или уносят. Третья – просто проходной двор. Похоже, там и происходит основная деятельность.

Цель заманчивая, но уж очень подходы к ней хорошо просматриваются. Если приблизиться, то даже ползущего человека от взгляда часового на вышке никакая трава не укроет.

Уже стемнело, а шевеление в этом небольшом лагере всё не утихает – то бумажку принесут из автомобильной будки в деловую палатку, то мотоциклист умчится. А вот и пара отдельно взятых служивых в том месте, которое прикрыто складской палаткой, преодолела изгородь и потопала в сторону станционного посёлка.

– По бабам пошли, – шепнул Фимка.

– Или за самогонкой. Часовой-то их каким внимательным взглядом проводил и никому ничего не сообщил! – высказался Миша.

– Тропинка тут протоптана не к путям, а на задворки домов ведёт, где огороды, – добавила Ольга.

– Поползли, – согласился я.

Заложив широкую петлю из соображений, чтобы от взгляда с вышки трава нас всё-таки укрывала, мы добрались до той самой тропинки – еле успели перехватить добытчиков – они уже возвращались не только с бутылкой, но и с закуской. Для нападения положение оказалось удобным – мы взяли их в ножи. Да, был вскрик, но ни до чьих ушей он не донёсся, потому что короткий, сдавленный и никого поблизости нет. Я успел перехватить выпавшую бутылку на полпути к земле – она оказалась очень большой, литра на три. В кино такие видел – четверть называется. Подозреваю, что четверть ведра – то есть выпивка на всю команду.

Хотя я и не озвучивал свои выводы, Оля с ними согласилась – вытащила пробку и принялась всыпать в содержимое порошки из аптечки. В лагерь пошёл Мишка – он по жизни белобрысый и жидковолосый, больше всего немецкого именно в его облике. Мы видели – как только он пролез через просвет в проволоке, из-за палатки тут же вывернулся немец, в руки которого наш товарищ тут же сунул и выпивку, и закуску, и срочно бросился к сортиру, нечленораздельно мыча и хватаясь за живот.

К счастью, было темно, а отхожее место оказалось свободно. Мы терпеливо ждали, пока немцы обильно выпьют и обстоятельно закусят, а потом смотрели, как один за другим они уходят в жилую палатку – Ольгины порошки знатно добавили сонливости обильно выпившим воякам.

К застолью присоединялись и обитатели автомобильной будки, и работники деловой палатки, один из которых носил фуражку – демократичненько тут, где-то по стакану на рыло досталось всем. Мы подождали часок, пока немцы захмелеют и угомонятся, потом я открыто пролез через ту же щель между проволоками в изгороди и из арбалета снял часового на вышке – тот, что у ворот, уже спал, прислонившись к стенке своей будки изнутри – то есть со стороны даже не просматривался.

С тех, кто уснул не раздеваясь, перед умерщвлением стаскивали мундир – кровь трудно отстирывается, а вражеское обмундирование мы используем интенсивно. То есть да, нанесли противнику урон в живой силе. Одурманенные, считай, и не сопротивлялись – вялые они были и беспомощные.

Все добытое унести было немыслимо, зато завёлся мотор автомобиля, а в кузове-будке нашлось достаточно места, куда поместились и продукты, и запасы кабеля, и патроны, нашедшиеся в складской палатке в значительных количествах. Ранцы личного состава мы тоже взяли с собой, как и оружие вместе с остальной амуницией – да, пожадничали. Даже железную печку погрузили вместе с трубой. И ещё несколько канистр, не разбирая – полные они или пустые и не выясняя состава содержимого. Уехали перед рассветом, свернули на первую же лесную дорогу и принялись от всей души углубляться в лесную чащу.

* * *

Картина маслом – перед строем облачённых в советские маскхалаты выпускников диверсионной школы старший лейтенант в форме солдата Вермахта трясёт за грудки нашего Мишу и гневно шипит:

– За зипунами сходили, недоноски! Не успели вырасти, а уже решили жизнями рисковать из-за еды и патронов!

Сама эта старший лейтенант маленькая, а Миша, рослый и плечистый, тихонько, чтобы не было заметно уставившимся на эту сцену многочисленным сочувствующим, держит руки так, чтобы подхватить своего командира, если та ненароком упадёт – в соответствии с распределением масс наибольшие перемещения в системе из двух эластично связанных тел испытывает то, которое легче. То есть товарищ старший лейтенант совершает возвратно-поступательные движения значительной амплитуды, а Миша – незначительной.

Если кто-то чего-то не понял – перед нами классическая военно-уставная сцена признания в любви старшего по званию своему подчинённому. То есть Мишины чувства не остались безответными. Как по мне, так совет да любовь – война войной, а дело молодое вершиться должно.

Оля тоже правильно поняла – увела прибывших к добытому нами автомобилю, где Фимка уже выбрасывает из задней двери мундиры, выдаёт солдатские ранцы и винтовки со всякими ремнями и лопатками – удачно мы амуницией прибарахлились. А то вместо У-2 на нашу поляну сел целый «Дуглас», из которого высыпало двенадцать стажёров под руководством товарища инструктора. Самолёт сразу улетел, а товарищ инструктор потребовала доклада, после получения которого изволила прогневаться.

Почему мы пригнали автомобиль сюда? Так место тут глухое, а лесные грунтовки сухие – привязали сзади несколько веток, чтобы не оставлять в пыли отпечатков протектора, и прикатили, привычно объехав немногочисленные в этих краях деревни. И вот сейчас, пока на пустующей стоянке для днёвки маленького биплана идёт выяснение самых главных отношений, заняли личный состав подгонкой обмундирования и освоением содержимого солдатских ранцев Вермахта.