Родина бесплатное чтение

Начало. 01 января 1995 года. Окраина г. Грозный

• Напиши на простом конверте.
• То, что в жизни ты не сказал.
• И в шаге от смерти.
• Будь таким, каким Бог тебя знал.

• Посмотри, как вокруг светает.
• И как снег на солнце блестит.
• Не спеши, пусть она ожидает.
• Еще миг…

• Потерпи, пусть она ожидает.
• Еще миг…
• Не спеши.
• Ведь весна настанет.
• Через миг…

Океан Эльзы

– Боевая задача – продвигаясь параллельно железнодорожной ветке, выйти к вокзалу г. Грозный, деблокировать находящийся там сводный отряд восемьдесят первого полка, закрепиться на местности…

Гвардии майор Лизогуб – читает выписку из приказа командира полка. Щека его – предательски подрагивает…

Он потом часто вспоминал эти дни – потому что они определили всю его дальнейшую жизнью. И не только его – наверное, и всю дальнейшую жизнь огромной страны…

Никто особо ничего не объяснял – да никто и не знал ничего про маленькую, находящуюся где-то на Кавказе Чечню. Конечно, все слышали про ЛКН – лиц кавказской национальности, творивших беспредел в Москве – но в Туле было все тихо… да и не тот город Тула, чтобы сюда приехать и правила свои устанавливать. Кажется, по телевизору было пару раз, что там президентом Дудаев, и он что-то сильно воду мутит. Да – кто сейчас не мутит… сейчас вообще времена мутные…

Ближе к осени – началась какая-то непонятная активность. Они так то часть постоянной готовности, им при любых раскладах что-то на учения выделяли – но тут нашлась и соляра и патроны на учения даже полкового уровня. Приезжали высокие чины, шел слух о том, что их дивизию – целиком отправляют в бывшую Югославию, миротворить. Говорил это, делая многозначительные паузы в разговоре капитан Сиваш, у которого какая-то лапа наверху была… правда или нет, никто не знал – но если так, то это очень даже неплохо. Миротворить – значит, и командировочные и оклад в валюте, а если учесть, что платит ООН – получается очень неплохо. В полку много бесквартирных, живут в ДОСах[1] – мрак, короче.

Правда, были и другие предположения, более мрачные – высказывал их капитан Сафиуллин. Всего год назад Ельцин расстрелял из танков Верховный совет, а в декабре – на выборах опять победили коммунисты. Так что могло быть и так, что готовится второй акт Мерлезонского балета – с участием ВДВ.

Но вместо этого – их собрали, зачитали указ президента о восстановлении конституционного порядка в Чечне, посадили на самолет – и вскоре они уже были во Владикавказе.

А там – бардак был чуть менее чем полный. Ни нормального командования, ни снабжения. Патронов получили меньше, чем БК. Бронетехника – у них то своя, а вот у мазуты собранная с миру по нитке, старая. Большинство мехводов – имели наезд что-то около десяти часов. Вскоре после начала операции – сменили командующего…

Проблемы – начались почти сразу.

Граница между Россией и Кавказом понятна была сразу. Как только они пересекли эту невидимую черту – колонны начали блокировать. Женщины, в платках, черные как вороны, старики, пацанва. Лезли буквально под колеса, под гусеницы, цеплялись за бронетехнику, пытались кого-то стащить с брони.

Такое ощущение, что они были в чужой стране.

Что делать в таких случаях – им не довели. Говорили, что с ними пойдут Внутренние войска – но почему то их не было. Сначала они останавливались… в сопровождении у них была местная милиция – но когда подступала толпа, они в лучшем случае уговаривали отойти. Их можно было понять – им еще было здесь жить…

Потом – уже начали откровенно вырывать оружие, резать тормозные шланги, пытаться ударить ножом. Приходилось стрелять в воздух.

Им ничего не сообщали – куда они идут, зачем. Они просто шли вперед – прорывая линии на карте, которые в какой-то миг стали настоящими границами. Только никто не знал – в какой именно миг…

Они видели Грозный с того места, на котором встали – в чистом поле. Город – виднелся на горизонте серой, изломанной линией – и вообще все краски этой зимы исчерпывались разными оттенками серого – серо-бурая грязь под ногами, серые от грязи и усталости люди, серый брезент палаток, серая броня, серые дороги и серый город, до которого они все-таки дошли…

И который ждал их.

Капельница.

К понятию «капельница» прилагается чистая постель, уколы в ж…, или куда назначат и красивые медсестрички – но здесь ничего этого не было. Все это – осталось где-то там, в мирной жизни.

Капельница – это выпрошенная у медиков использованная «система», в которой вместо лекарства – слитая с БМД соляра. Соляра – капает капля за каплей на чадно горящий кирпич. Который хоть как-то греет палатку на шестьдесят душ, установленную менее чем в десяти километрах от центра Грозного…

Странно… было тридцать первое декабря, и они еще не вошли в город – но они точно знали, что они на войне.

А про то, что новый год – они почти забыли. Если бы не Динамо – он надыбал спирта с шипучкой и теперь у них было шампанское…

Одна сиська на полтинник человек.

– Чо, на штурм идем? А, Васюра?

Васюра, как самый грамотный среди них – ошивался при штабе, и потому знал больше, чем остальные.

– Не, мы в резерве.

– Точно?

– Точняк, если и будем заходить, то вторым эшелоном, после всех.

– Ну… за резерв – провозгласил Динамо.

Он был самый неунывающий из всех…

Ночью, несмотря на выпитое (да и чего там выпили то… смех один) – уснуть так и не удавалось. Да и как там уснешь, когда кровать – пропитана водой насквозь, и все пропитано водой, и в баню уже три недели не ходили…

Заснуть можно было только если намахаться за день…

Его пробудили… даже не звуки какие-то… а далекое сотрясение земли… так это здесь ощущалось. Какая-то вибрация в воздухе. Он какое-то время лежал… потом понял – нет, надо вставать. В таком месте как это – можно пребывать только в полной отключке…

Грязные, полупудовые буцалы стояли, где он их и оставил: у кровати. Бурча под нос, он натянул их, закинул на плечи бушлат. Спали не раздеваясь, иначе было нельзя… только укрывались бушлатом. В углу – дежурный скрючился у капельницы… на какой-то момент подумалось, что он спит… но нет, пошевелился. Сырым, ни теплым и не холодным воздухом – была наполнена вся палатка – воздух можно было пить, так он был насыщен сыростью…

Он откинул полог палатки, вышел. Ничего не изменилось – их маленькое, принесенное сюда издалека брезентовое царство – по-прежнему утопало в сырой, непролазной грязи. И только на горизонте полыхали зарницы, да вибрация… это расположенная невдалеке гаубичная батарея залпами била по городу…

– А ведь серьезно зарубились…

Он ступил в сторону. Динамо тоже не спал.

– Будешь?

– Не.

– Напрасно. Мальборо…

– Где взял?

– Где взял там уже нет…

В этом был весь Динамо… если у него были сигареты – то Мальборо, если телки – то Шэрон Стоун, не меньше. Они были полными противоположностями… Динамо пил жизнь полными глотками, а он…

Вот на хрена ему вздумалось бросать курить? Потому что это правильно… твою мать.

– Думаешь, завтра пойдем?

– Наверняка…

Динамо хлопнул его по плечу. Они всегда были вместе… еще с Рязани… в Рязани в одиночку не выжить. Даже кличка его Брат – была в какой-то степени производной. Есть Динамо, а вот Саня – это его Брат. Брат Динамо…

И все и всегда было так.

Утром – пошли раненые…

Динамо – пошел в госпиталь… то ли выменивать спирт, то ли сестрички там были… и он конечно же – тоже пошел. И вот там – они увидели ряды носилок… их было так много, что они не помещались в палатках, и стояли прямо на улицах. А медперсонал – метался вокруг них, пытаясь помочь хоть кому-то.

А кому-то – уже и не пытались помочь.

Все планы ченча были благополучно похерены – и они повернули назад. Шли молча, каждый переваривая в себе то, что увидел. И уже на подходе к их… десантной улице, Динамо вдруг выпалил:

– Братан… ты же брат мне?

– Ну…

– Слушай… если там… ну, короче, если оторвет что-то там… или совсем плохой буду… ты меня таким не оставляй, лады? Мне калекой жить не охота.

– Братан… о…л?!

– Мне калекой жить не охота… – как заведенный повторил Динамо.

И вдруг – рванул его за замызганный рукав.

– Брат. И еще. Если я…. не вернусь, короче – ты о Надьке… позаботься там, ладно. Пацан совсем мелкий, а ей одной…

В этом был весь Динамо – как осколком бутылки по сердцу… и ведь не заметил, он в этот момент был совершенно искренен, как и всегда.

– Обещай мне, брат.

Он вырвал руку.

– Пошел в ж…!

Он так и не смог этого забыть. Пытаясь выбить клин клином – уже будучи сотрудником ФСБ он искал, говорил, встречался с людьми, копался в архивах. Все пытался понять – что же произошло в ту проклятую новогоднюю ночь…

В самом начале декабря – сконцентрированная на трех направлениях, моздокском, владивостокском и кизлярском направлениях группировка – получила задачу начать движение в район Грозного. При этом – так спешили, что операции не дали даже названия. Командовал – лично Грачев, министр обороны.

По плану – достичь столицы Чечни, ставшей теперь Ичкерией – планировалось за десять дней, фактически на это затратили шестнадцать. Причин было две. Первая – декабрьская Чечня, это температура около нуля, периодически тут же тающий снег и грязное глиняное месиво, способное остановить даже гусеничную технику. Вторая – местное население. Вопреки расчетам – оно совсем не было радо видеть русских. и не только в Чечне, но и в соседних республиках. На всех направлениях выдвижения – создавались пикеты, вперед ставились женщины, дети, старики, за их спинами – мужики, часто с холодным, а то и огнестрельным оружием. Колонны блокировались, буквально бросаясь под колеса, дальше – пытались вывести из строя ходовую, заливали краской триплексы. Были случаи разоружения – солдаты просто не могли стрелять в безоружных, да и приказа такого не было. Морально-психологическое состояние частей уже на окраинах Грозного было тяжелым, ни солдаты ни офицеры не были готовы к такому.

Истинную численность боевиков в городке разведка так же не смогла установить – считали около пяти тысяч, на самом деле, их оказалось больше втрое. Как потом установили – считали из расчета кадровых частей, но незадолго до штурма – дудаевцы раздавали оружие с грузовиков всем, желающим защищать свободную Ичкерию и еще подошли несколько тысяч с гор, почти все – отслужившие в армии, комсостав – в большинстве прошедший Афган. Так – пять тысяч превратилось в пятнадцать.

Первоначально – выдвижение в город планировали на пятое число, но Грачев волевым решением передвинул на ночь на первое. Выдвигающимся первым – заранее раздали подарки и ценные награды. Никакой задачи кроме «достичь таких то рубежей» поставлено не было, после достижения рубежей ничего не оставалось. как стоять и ждать. Как он потом узнал уже в ФСБ – шли переговоры с Гантамировым и другими представителями чеченской оппозиции Дудаеву о формировании временного правительства – но на 31 декабря они не закончились ничем и армия действовала в отрыве от планов ФСБ, Расчета на бой вообще не было – планировалось, что следом зайдут внутренние войска и начнется зачистка города и изъятие оружия. Но и этих планов – толком отработано не было. Из-за спешки – не было проведено боевого слаживания, все части были сводные, многие видели своих командиров в первый раз.

Были сформированы четыре группировки – север, северо-восток, запад и восток. Каждой – замечен путь захода в город и расчетные рубежи, которые они должны были достичь.

Наибольшего успеха – первоначально достигла северная группировка – та самая, которой они потом пошли на выручку. В отличие от трех других группировок – их движение не удалось остановить никем и ничем и они, еще тридцать первого – вышли в центр города. По свидетельствам уцелевших – фактор внезапности был использован полностью, чеченцы ничего не знали и не готовились, танки и БМП – шли по улицам рядом с грузовиками и легковушками. Колонна восемьдесят первого полка – проследовала мимо президентского дворца (того самого, что потом кровью будут брать еще почти месяц), и вышла к своей цели – железнодорожному вокзалу. Там и остановились, не зная, что делать дальше. При этом – карт местности не было, а задачи на занятие окружающих зданий командир не поставил – планировалось обойтись минимальным ущербом. Техника сгрудилась перед вокзалом, большая часть военнослужащих – оказалась внутри вокзала, не зная, что делать.

Действующие в этом же направлении силы генерала Рохлина (северо-восток) так же задачу выполнили – с минимальными потерями они почти достигли здания Совмина, остановившись только перед комплексом зданий Института нефти и газа.

При этом – штабу так же не было до них дела – потому что две другие группировки задачи не выполнили. Группа Восток сумела выйти к Сунже и захватить мосты – но дальше была остановлена завалами и огнем РПГ и стрелкового оружия. При этом, в зоне действий Востока произошла настоящая трагедия – два Су-25 из-за низкого уровня взаимодействия и целеуказания – накрыла бомбо-штурмовым ударом батальон 104 ВДД. Потери составили пятьдесят человек убитыми и ранеными, а сама бомбежка – произвела столь тяжелое впечатление, что вся группировка была фактически выключена из активных действий до второго января, позволяя боевикам громить другие направления.

Группировка Запад, под командованием Петрука – действовала более успешно, чем Восточные – ее силы вступили в бой в районе Андреевской долины, приданные им десантники закрепились в районе молокозавода. Но потом – владикавказский, 693 полк был остановлен превосходящими силами противника и отрезан от основных сил в районе парка Ленина. На заданные рубежи – группировка не вышла.

Получив информацию о том, что группа Север достигла успеха, но вступила в бой в районе железнодорожного вокзала и нуждается в подкреплении – командование бросило им на помощь сто тридцать первую майкопскую бригаду – точнее, сводное соединение численностью примерно 450 человек под командованием полковника Ивана Савина. Группировка попала под обстрел еще на маршруте выдвижения – но все же достигла вокзала и так же встала. Видя, что группировки Запад и Восток надежно встали – дудаевское командование перебросило в район вокзала более тысячи отборных боевиков, в том числе Президентскую гвардию и Абхазский батальон. Началось то, что потом – назовут трагедией Майкопской бригады…

– По машинам!

Выдвигались сводной колонной – колесная техника стояла в одной колонне с гусеничной, танки – с БМД, не давая ни одной из частей колонны реализовать свои лучшие качества. Например БМД отвратительно защищена – но при этом она миниатюрна, проходима и настолько маневренна, что попасть в нее из РПГ очень непростая задача – а если учесть и ее тридцатимиллиметровую пушку, с большим углом возвышения и пробивающую любые стены…

Но их всех поставили в одну колонну, и это само по себе говорило о многом – командование затыкало дыры, бросая в бой всех, кто был под рукой. И заходить они должны были по той же дороге – той самой, на которой разметелили сначала восемьдесят первый полк, а потом и сто тридцать первую бригаду. Почему так? А потому, что другой дороги командование просто не знало – имевшиеся в наличии карты Грозного были выпуска начала семидесятых, с тех пор город был кардинально перестроен, появились целые новые районы. Проводников тоже не было – была антидудаевская оппозиция, но почему то проводников от нее не требовали, возможно – потому что не были уверены, антидудаевская это оппозиция или какая еще. Как потом оказалось – некоторые вошедшие в город подразделения самостоятельно находили проводников из числа немногочисленных остающихся в городе русских или сочувствующих чеченцев (а были и такие). Нашедшие хорошего проводника – воевали почти без потерь…

Их БМДшка шла третья в колонне – за командирской, а первым шел танк, обдавая их всех густым, солярным выхлопом. Двигались медленно – но легкие БМДшки то и дело кидало по все стороны на неровностях. Держались кто на чем.

У них хотя бы были бронежилеты. В пехоте – часто не было и их. Хотя… какие это броники, АКМ только так лупит.

– Уходим с трассы – прошло в шлемофонах.

Танк, а за ним одна за другой и БМДшки – рухнули с насыпи, выправились. Впереди, в пожарах и дымах был Грозный, застройка по которой они шли была хуже нету – частный сектор, перемежающийся со старыми хрущобами. И заборы. Везде заборы, да не деревянные – бетон, где и кирпич. На Кавказе, как и на всем Востоке – забор строят первее дома…

Танк так и пер вперед, даже не развернув пушку – и они перли вперед за ним… они то думали что танк есть танк. И больше всего они опасались полететь под гусеницы боевой мащины… это уже потом научатся – стволы елочкой, развернутая минометная или гаубичная батарея в паре километров, заранее распределенные сектора огня у бойцов на броне.

Тогда же не умели ничего.

– Внимание, справа!

Это была первая броня, которую они видели в Грозном. БМП-1, непонятно даже что с ней было – стояла с раскрытыми люками и свернутой набок пушкой. Скорее всего, она просто сломалась…

Какой-то пацан – сорвался от БМП и побежал… в него никто не стал стрелять.

– Внимательнее, внимательнее…

Когда середина колонны поравнялась с брошенной БМП – она вдруг вздыбилась столбом дыма и огня. Одновременно с этим – комок огня полетел с крыши четырехэтажки в танк… и танк остановился – а потом чудовищная сила разорвала его изнутри, подбросив башню на добрый десяток метров.

И – со всех сторон засверкали вспышки…

– Давай!

Брат – сошвырнул Динамо с брони за секунду до того, как с противоположной стороны в бок БМДшки – врезалась реактивная граната…

– Не стреляй!

Пригибаясь, они побежали в единственном доступном для них направлении – в сторону застройки.

За их спинами – гибла расстреливаемая шквальным огнем ичкерийского Мусбата их колонна…

Быстро темнело. Разгромленную нитку уже не было видно – они оторвались, отползли по канаве. Канава спасла их – они ползли по ней метров сто, прежде чем решили выбраться – ползли по грязному, жидкому месиву, по каким-то обломкам. Когда они вышли из поля зрения боевиков – маханули через наполовину поваленный забор в какую-то лесополосу.

И ушли…

Двое. Два автомата, по четыре запасных магазина, ну и патроны в пачках – сотни по две. По две гранаты…

Всё…

Брат – отцепил магазин от автомата, достал верхние патроны, облизал их (от грязи), обратно вставил в магазин, щелкнул затвором. Динамо – подобрал покатившийся патрон…

– Бери… – Брат подмигнул – мало ли…

– Теперь чо?

– Пошли. Надо добраться до вокзала.

– Ты охренел? Нитку забили, мы не пройдем.

– Пройдем… мы то, как раз и пройдем… они на колонны охотятся. Нас они не заметят…

И вправду – не заметили…

Ночной Грозный второго января девяносто пятого – это стылый мрак, проносящиеся без фар машины – да тени в темноте, старающиеся избежать друг друга. Большая часть теней – и вовсе не боевики, это мирные жители, выбравшиеся потемну проверить, что с домом, поискать еды, просто узнать, что происходит. Каждая такая вылазка смертельно опасна – в городе полно вооруженных людей, в том числе военных с разбитых колонн – их товарищи погибли, а они никак не могут выбраться из этого, заколдованного злым колдовством города. Понятно, что у выживших – палец на спуске и стреляют они на любой шорох.

Нельзя сказать, что нельзя пройти… но из-за любого поворота, от любого дома могут окликнуть, и если не знаешь чеченского – покойник…

Они шли пешком, останавливались, присматривались – и снова шли. Бой гремел где-то левее… они шли туда. Придерживались улицы… просто потому, что в любом дворе можно было так и остаться. Время от времени по улице на большой скорости проносились машины, в основном легковушки. Последними были две шестерки, крышки багажников были сняты, в багажниках, спиной к ходу движения – сидели боевики.

Техники попадалось все больше и больше. В основном БМПшки – недостаточно защищенные, особенно от огня сверху и не способные вести огонь с большим углом возвышения – они становились легкой добычей дудаевских гранатометчиков. Выскакивающие их горящей техники бойцы попадали либо в плен, либо под шквальный огонь со всех сторон – и так и оставались на грозненских улицах навсегда. В темноте – то тут, то там злобно рычали и огрызались собаки. Но не бросались – еды им хватало…

Вокзал появился внезапно… площади как таковой перед вокзалом и не было – просто уширение улицы, посреди него – забор… там дальше, в темноте угадывался тяжелый кран… кажется, тут что-то строили до того, как началась война. Все здания в том числе и вокзал – выгорели дотла, крыш нигде нет – все разбито артиллерией. На входе на площадь – две сгоревшие БМП, стоят нос к носу. Ни наших, ни духов не видно – первые уже вышли или были полностью разбиты, у вторых – не было ни сил ни смысла занимать опустевшую площадь с разбитыми зданиями на ней. Пожаров тоже не было – все что могло сгореть, сгорело…

Молча – они понимали, что любое слово по-русски может стать началом конца – прикрывая друг друга, они перебрались к зданию вокзала. Само здание изнутри выгорело дотла, но его разбила не артиллерия – а десятки попаданий гранатометов…

На путях – картина открывалась еще более жуткая… там почему-то видно было лучше несмотря на ночь… Искореженные пути, отброшенные взрывами вагоны… одна цистерна стояла, поставленная на попа, другая – была разорвана пополам. Нельзя было ступить, чтобы не напороться на осколок или обломок чего-то. Скорее всего, после того как наши ушли отсюда – артиллерия, до этого ставившая огневую завесу, перенесла огонь на сам вокзал и его окрестности и била, пока тут ничего живого не осталось…

Ловить здесь было нечего. Вдали – что-то протяжно грохнуло – и они без слов приняли решение: идти на звуки боя. Там, где воюют – там наши.

Динамо потянул Брата за рукав, показал на сам вокзал – зайти, посмотреть, нельзя ли там чем разжиться.

Но внутри ничего не было. Только гильзы – их было так много, что они в некоторых местах лежали сплошным ковром.

Выбрались на площадь, и только хотели уходить – как раздался рокот дизеля… не Урал, но что-то серьезное. Сверкнули – и тут же погасли фары…

Со стороны незаконченной стройки тоже обозначилось движение… их могли покосить очередями в упор. Они только что прошлись по лезвию бритвы…

Замерев у стылого бетона – они вслушивались в каждое движение за забором…

– Мух ду обстановк?

– Шадерик то’ар долш ду.[2]

Рука Брата – сама собой потянулась к гранате. Палец – выдернул кольцо «эфки». За забор… вот так…

– Ай, граната! – крикнул кто-то по-русски.

Глухой, трескучий взрыв разорвал ночь.

– Дурак! – Брат рванул его за бушлат, и они, оскальзываясь в грязи, побежали прочь. Вслед – ударили очереди…

Истинный масштаб постигшей нас катастрофы стал понятен только утром второго января нового 1995 года.

Группировки Юг и Восток – остановлены, не достигнув цели и не продвигаются вперед. Группировки Север и Северо-Восток сражаются в окружении, неся тяжелейшие потери. В майкопской бригаде – к этому времени из четырехсот сорока человек личного состава погибло сто восемьдесят, потеряно четыре пятых техники. У восемьдесят первой – потери не меньшие. Как потом узнают – на этом направлении боевики сосредоточили три с половиной тысячи боевиков. Командование других группировок – не хотело, а наверное – уже и не могло наступать, чтобы облегчить положение Севера.

Командование пыталось помочь, направив на деблокирование сначала десантников, потом танки. И те и другие – откатились с тяжелыми потерями. Только второго числа часть блокированных на вокзале – удалось вывести отряду спецназа ГРУ, при этом большая часть отряда и его командир – погибли.

Другая группа, в составе которой был и комбриг, полковник Савин – приняла решение прорываться в другом направлении. При прорыве – техника была подбита, остатки группы – пытались вывезти полковника, к тому времени тяжело раненого на трофейном автомобиле, но не смогли. Полковник Савин и все кто с ним прорывался – или погибли, или попали в плен.

Стало понятно, что план полностью провалился, и штурм надо начинать фактически с нуля. Полностью – город возьмут только к марту…

Настал рассвет – точнее, то, что тут на называлось рассветом. Просто стало светлеть – но солнце так и не вышло, серая пелена туч низко висела над городом, в некоторых местах поддерживаемая черными столбами пожарищ. При свете того, что тут назвалось утром – в полной мере становилась видна та картина разрушений, которые были в городе. Большая часть зданий в центре, особенно старых – либо выгорела изнутри в пожарах, которые никто не тушил, либо была разбита огнем артиллерии. Ни проезжей части, ни тротуара, ни деревьев – тоже не было, проезжая часть представляла собой сплошное разбитое месиво, подступающее прямо к домам, а деревья превратились в уродливые, апокалиптические скульптуры. Город выглядел так, как будто по нему – с полгода назад был нанесен ядерный удар со всеми вытекающими…

Время от времени – по улицам перебегали люди, кто в форме, кто в гражданском. Типичный прикид боевика – такой же ватник, как у федерала плюс синяя или красная шапочка – петушок. Ну и … укладка выстрелов к РПГ-7 за спиной. Бабы и старухи – обычно были с санками… они тоже пытались бежать, но получалось чаще всего плохо. Многие были русскими – чеченцы перед тем как все началось, в основном отправили свои семьи в горы, к родственникам. У всех остальных, кто еще жил в этом городе – родственников в горах не было и уходить им тоже было некуда.

Динамо с Братом не знали, что чеченцы – соблюдают намаз, и потому во время намаза по улицам можно передвигаться относительно безопасно. Они шли на звуки боя – и сейчас, лежа за углом какого-то здания, ждали момента, когда им можно будет сделать рывок и перебежать улицу. Мешали боевики – это, кстати, были первые боевики, которых они видели вживую. Они прятались спиной к ним в развалинах дома, их было трое. У двоих – РПГ-7, укладки за спиной, сидели на корточках. Один выглядывал из-за угла разбитой стены. Их без проблем можно было бы расстрелять из автоматов – но они там были не единственные, и оставшиеся уничтожили бы их.

Потом боевики ушли из поля видимости, все трое – и они решились на рывок. Бросились через улицу… застрочил пулемет, но они успели.

– А… с…а.

– Ничего… пришли почти.

Динамо обернулся и увидел, как Брат морщится от боли.

– Зацепило?

– Не…

– Давай, перевязать надо…

Привлеченные стрельбой чеченцы могли появиться в любой момент. Динамо достал перевязочный пакет, надорвал упаковку… что-то твердое ткнуло его в спину.

– Руки… тихо.

– Значит, с пятьдесят первого полка, говорите. С Тулы…

…

Жесткий пинок в спину.

– Когда я спрашиваю, я рассчитываю на ответ, ясно?

Спрашивающий – был среднего роста, грязен, усат… кажется, еще и лыс. Из-под какого-то подобия капюшона – зло посверкивали глаза.

– Так точно.

– Командир кто?

…

Новый пинок.

– А кто спрашивает? – зло сказал Брат, которого так пока не перевязали.

– Хороший вопрос. Военную тайну боишься выдать, а?

Смешок за спиной.

– Документы у вас. Что вам надо?

– Мне? Да ничего. В принципе, мне вас кончить и здесь оставить – нет проблем. А документы – да не вопрос… на улицах этих документов столько валяется… вместе с их законными владельцами. А так случаи уже были. Хохлы хорошо умеют за наших прикидываться – форма наша, документы раздобыть…

– Мы духов видели… – сказал Динамо.

– Удивил, сынок.

– С той стороны улицы. У них позиция в развалинах. Если кончим их – поверите?

Офицер – явно развед-диверсионной группы – цокнул языком.

– Давай, попробуем…

После намаза – духи вернулись на свои позиции, поджидать шальной танк и БМПшку – не зная, что все, что им предназначено сделать Аллахом на этом свете – ими уже сделано. Шквальный огонь – длинные очереди бьют по развалинам, кромсают тела. И – обратно, назад – за спасительную четырехэтажку…

Генерал-майор Лев Яковлевич Рохлин, командующий группой Север – сидел за столом в каком-то подвале. Стол был ободранный, видимо откуда-то сверху принесли, на нем был планшет, какие-то карты, просто бумаги с пометками, чайник. Генерал пил чай из алюминиевой кружки, пил без аппетита, одновременно что-то читая. Лицо генерала было серым от усталости, он был одет так же, как его люди – в испачканный мазутом ватник без знаков различия. Брату бросились в глаза очки генерала – круглые, дешевые, с разбитым стеклом и замотанные изолентой.

– Товарищ генерал… – гвардии майор Шаров выступил вперед – вот эти двое с десантуры, отбились от колонны. Про их словам полгорода прошли, вышли на наши позиции. Разрешите принять?

Генерал подслеповато глянул на них.

– Какая колонна, сто тридцать первого?

– Никак нет, товарищ генерал – ответил Динамо – мы с Тулы. Пятьдесят первый полк.

– Когда заходили?

– Третьего, товарищ генерал.

– А где сама колонна?

– Сгорела…

Рохлин снова отхлебнул чая.

– Решай сам. Тебе с ними работать.

– Значит так…

…

– Веры вам по-прежнему мало, прямо скажем, шляются здесь всякие. Но и братана своего бросать… дело последнее.

Майор осмотрел своих людей.

– Твой товарищ пока тут полежит, оклемается – благо ранен он несильно. А ты с нами – проводником походишь. Мы посмотрим, увидим, что доверять можно – дадим оружие. Пока еще бэ-ка будешь носить. Уговор?

– А что, есть выбор?

Шаров зло оскалился.

– Это верно, выбора у тебя нет. Про ВУС-то кто?

– На снайпера учился.

– Ну, вот. Снайпер нам нужен. В твоем и нашем интересе чтобы испытательный срок завершился как можно быстрее…

Шесть лет спустя. 04 января 2000 года. Между первым и вторым кольцом обороны г. Грозного. Временная база 45 полка ВДВ

Ночью резко похолодало. И это было скорее хорошо, чем плохо…

Еще вчера – было около нуля… проклятая чеченская зима с ее низкими туманами, облачностью, не дающей работать авиации и глиняной грязью, которая была везде и всюду – на дорогах, в палатках, в местах расположения. Эта глиняная грязь – почти не счищалась, засасывала подчас даже танки и всепроходимые Уралы, липла на все – на палатки, на обмундирование, на траки – и не давала идти вперед. Казалось, сама земля – воевала с ними…

Но ночью – распутица схватилась морозом, и теперь – можно было передвигаться относительно легко…

Во дворе взятой только вчера пятиэтажки – солдаты жгли пустые снарядные ящики, готовили нехитрый «хавчик». На него они и внимания не обратили… правильно, такой же чувырла в ватнике и грязных резиновых сапогах – только они и позволяли хоть как то сохранить в тепле и сухости ноги. Солдаты были незнакомые, ни он их не знал, ни они его. Понятно, что знаков различия не было – здесь их никто не носил. Полковники и даже генералы – выглядели как рядовые… конечно те, кто были на передовой, в боевых порядках своих частей, а не отсиживались в Ханкале или во Владике[3]…

Нужный ему подъезд – второй, а третьего – нет, вместо подъезда – груда развалин, словно великан размахнулся – и хватил со всей молодецкой удали старенькую пятиэтажку, распахав ее пополам. Скорее всего – прямое попадание авиабомбы или мины с крупного миномета. Но не с Тюльпана – Тюльпан обрушил бы как минимум половину здания.[4]

Привычным глазом, он заметил оборудованную на пятом снайперскую позицию, но был ли там снайпер – этого он не понял. Скорее всего, нет, все отсыпаются…

У подъезда – краской был знак, он толкнул дверь – и наткнулся на короткоствольный автомат.

– Э… э… Владик на сегодня.

– Здравия желаю, товарищ майор.

Его тут еще помнили…

Он прошел на первый этаж – но вместо того, чтобы подниматься по узкой, засыпанной цементной пылью и битым стеклом лестнице – спустился вниз, в подвал. Там было тепло – и он с наслаждением почувствовал, как отходит прихваченное морозцем лицо.

Тут же стоял стол, он предъявил удостоверение – и прошел дальше…

Подвал – был таким же, как в его лихом, пацанском детстве, когда они постигали первые уроки взрослой жизни в таком вот подвале. Такие же трубы, низкие потолки, перекрытия. Где надо пригибать голову, чтобы не удариться лбом. Так же – со всей округи подвал стащили все, что может пригодиться – картон, фанеру, скамейки, все что отдаленно напоминало мебель. Где-то за стеной – солидно пыхтит «дырчик»[5], от него – кинуто освещение и питание для связи и техники…

То тут, то там – спят люди, вернувшиеся после ночного рейда. Автоматы – сложены под рукой, у кого и на груди. Многих – он знал лично. Спят чутко… с виду спят, но если что – через минуту будут в строю. И каждый – знает и сектор обстрела и эвакуационный выход. Вон, еще один – пробитый пол, лестница…

Место командира – выделялось лишь тем, что там был стол, на столе – лампа. Он подошел, коротко сказал:

– Здравия желаю…

Командир развернулся – он разглядывал что-то на стене, где в беспорядке было понавешано всякое.

– Буй?

– Салам, Саня…

Они шагнули навстречу друг другу, крепко, до хруста костей обнялись…

– Как вы тут?

Буй… вообще-то Буйвол, или майор Валентин Сергиенко, спецназ ВДВ (сорок пятый полк) – откусил от Сникерса, начал жевать. Обертками от Сникерсов тут было все закидано – этим же питались и боевики…

– Да как… нас е…, а мы мужаем.

– Как всегда…

Помолчали.

– Ты как?

– Норм.

– С разведкой – еще не разучился ходить?

– Обижаешь…

– Я не просто так спрашиваю.

– Шеф – большой охотник… считай, каждые выходные в заказнике.

– Понятно…

Шеф – или генерал-майор госбезопасности Евгений Гришин – на сегодняшний день был заместителем начальника КТЦ – контртеррористического центра. Учитывая тот факт, что после окончания активной фазы боевых действий командование, а вместе с ним и должность начальника перейдут от армии к ФСБ…

– Я тебя чего высвистал то… есть темка.

– Какая?

– Абу Саед.

Взгляд пришедшего потяжелел.

– Подробнее?

– Вчера… точнее, сегодня уже – группа вернулась. Притащили с собой одного упырька из местных. Тот жить захотел… подставился, да подставился глупо. Сказал, что в районе миннефти есть точка, там – штаб-квартира какого-то фонда… арабского какого-то. Еще до войны там сидели, дела делали – наркота, контрабас, все дела. Сейчас там человек сорок – арабы, негры, русские. Чеченцев нет. Ждут коридора, у них договоренности с кем-то из наших. Он был переводчиком у них – арабы чеченский не знают. Платили двести долларов в месяц, причем не подделками – по чеченским меркам неплохо. По его словам – это амир со своей свитой, до войны они то и дело встречались с местными авторитетами, даже в президентский дворец ездили. Амир свободно владеет русским языком. Судя по описанию – Абу Саед.

– Это точно? Я хочу с ним поговорить.

– Тормози. Пленного уже в Ханкалу отправили с оказией. Абу Саед – не Абу Саед, по описанию похож, а там… кем бы он ни был – судя по всему, матерый зверюга, если при нем сорок человек личный джамаат.

– А если свист?

– Может, и свист. В любом случае – сходить, посмотреть надо, а там – по обстановке. Я помню, ты – кровник Абу Саеда. Не хочешь, не иди.

Гость раздумывал недолго.

– Ствол есть?

– Хоть два, на выбор. Чего-чего, а этого у нас в достатке…

– Попрыгали.

Гость – стоял в коротком строю разведчиков ВДВ, построенном под низким потолком подвального этажа. Он был одет, как и все бесформенный ватник, штаны, сапоги (тепло, и так грязно, что в городе лучшей маскировки нет), и держал трофейный АКМ с подствольником ГП-25. Спецназовцы были вооружены разномастно, на группу из двенадцати человек – было два ПКМ. У командира и еще одного стрелка были Валы – для армии роскошно, плюс – некоторые из спецназовцев несли за спиной РПО Шмель. В городском бою – лучше Шмеля нет, после Шмеля выживших не остается. Любую огневую точку на любой разумной для города дальности – давит с гарантией.

В целом – группа была больше похожа на штурмовую, нежели на разведывательную – но иначе в Грозном было не выжить.

Темнело…

– Итак, задача на сегодня…

Буй привычно, в знакомых формулировках – довел до группы боевую задачу на сегодня, правила опознания, основные и запасные частоты связи. В группе был радист, он нес стандартную армейскую рацию с Историком – но почти у всех спецназовцев были с собой и сотовые. Несмотря на штурм – сотовая связь работала почти везде…

Еще пять лет назад – он стоял в одном строю с некоторыми из тех, кто стоял в строю сейчас… других уже не было, другие – погибли. Но сейчас многое изменилось… из армии он ушел в ФСБ, получил там два внеочередных звания – и теперь он майор госбезопасности – то есть равен по званию Бую. Это официально – неофициально звания ГБ считались выше еще со сталинских времен, так что на армейские деньги – он можно сказать, полковник. Но сейчас – это не имело никакого значения.

Выслушав командира, группа направилась на выход, он шел ближе к концу – в одинаковой, безликой цепочке. Командир группы, капитан с позывным Гусь – вышел из строя, пропустил кого-то вперед, стал рядом с ним.

– Кто командир группы? – негромко, но резко спросил он.

– Ты – ответил гость – да не пыли ты. Я не проверять тебя пришел, веришь?

– Лично тебе – верю. Но не более.

– Гусь, алё. Брат на связи…

Это была его старая кличка в группе – были на нее свои основания.

– Значит, так. На рожон не лезешь, раз. Без моей команды не стреляешь – два. Идешь в командирскую подгруппу и держишься от меня не дальше десяти шагов – три.

– Ну, ты меня как пацана уделал, честное слово.

– Брат, я все понимаю, да. Но мне надо, чтобы все вернулись живыми – усёк? Нас и так – тринадцать человек.

…

– Понимаешь?

Гусь сплюнул.

– Без дураков…

Ночной Грозный – это совсем не то же самое, что дневной Грозный.

Ночью – из всевозможных нор, из подвалов, из переоборудованной канализации – вылезают на охоту хищники. С обеих сторон. Если день – это перестрелки, гул артиллерии и вой Градов, то ночь – это нож в нож, кулак в кулак. Убивай – или убьют тебя…

Второй Грозный – это совсем не то же самое, что был первый. В первом Грозном – колонна бронетехники, сдуру заплутав и перепутав поворот – проскочила к самому президентскому дворцу – где ее и расстреляли из граников. Никто не ожидал того, что произошло – ни военные, ни чеченцы, ни мирняк. Вошедшие город колонны – за исключением одной достигли расчетных рубежей – после чего встали, не зная, что дальше делать и были расстреляны. У сводной колонны майкопской бригады – техники было больше чем личного состава, у личного состава по одному подсумку – они достигли железнодорожного вокзала, оставили технику перед ним, не зная, что делать – с окрестных пятиэтажек сожгли сначала технику, потом – атаковали солдат, закрепившихся в плохо приспособленном для обороны вокзале. Часть техники – тупо вышла так же, как и зашла… вообще, и масштаб боевых действий и потери в ту ночь потом были сильно преувеличены. Но факт остается фактом – после той ночи город пришлось брать заново. Вошедшие в него части – были или уничтожены или отошли на исходные, ничего не добившись…

Но сейчас – многое не так.

Город – подготовлен в инженерном отношении просто исключительно. Три кольца обороны, готовые блоки и огневые точки – частично наши же, брошенные в 1996 году при отступлении. В центре – сеть подземных ходов. Многие здания – подготовлены к обороне, между подвалами прорыты ходы, в стенах дыры для снайперов. Есть мобильные группы снайперов, минометчики, расчеты ПТУР. Улицы завалены баррикадами, перекопаны канавами, часть зданий – подготовлена к подрыву.

Но и мы сейчас совсем другие.

После того, как в первый день штурма потеряли больше восьмидесяти человек только убитыми – поступила команда прекратить штурм, отойти на исходные. По городу – открыли огонь из всех видов огневого поражения, включая установки резерва Генерального штаба – Тюльпан и Пион. Били две недели. Только после этого – снова пошли в бой, применяя старые, еще времен первой войны наработки. Пехота придается бронетехнике – пехота прикрывает бронетехнику, а бронетехника – прокладывает путь пехоте. Отделению придается танк или БМП. При серьезном сопротивлении никто не геройствует – все откатываются назад и вызывают огонь артиллерии или авиацию.

Но они – спецразведка, у них – особые задачи…

Очередная, повешенная над квадратом люстра[6] – отгорела, и наступила благословенная темнота…

– Все чисто… прошипел Дикий, он где-то притырился с Валом и будет прикрывать, пока сможет. Потом – стопнутся они и подождут, пока Дикий не займет новую позицию. Рисковать никто не рискует…

– Жаба, вперед…

Тройка Жабы, в которой был сапер и один из пулеметчиков – перебежала дорогу. Они должны были закрепиться дальше и сообщить, можно ли идти дальше.

– Вспышка!

Спецназовцы замерли. В иссиня-черном небе чеченской столицы – вспыхнула очередная осветительная. Они будут ждать, пока она не погаснет – и только потом пойдут вперед. Дело в том, что они сейчас в поле зрения мотострелков. И там есть два танка – а в танках есть приборы ночного видения. И скорее всего, есть дежурный который, увидев движение в развалинах – разбираться не будет, а просто упорет из танковой пушки, да и все. Конечно же – мотострелкам о проходе за линию соприкосновения разведгруппы ничего не сообщили – с тем же успехом можно объявление повесить. Информация утекала, как вода из решета и лучшим способом оставить все в тайне – было держать все при себе. Даже наверх, в штаб – докладывали ложную информацию. Потому – у них было очень немного потерь. А те, что были – в основном были от огня своих…

Такова была правда этой проклятой войны. Правда, которую никто не хотел знать там, в зимней Москве…

– Темно.

– Можно! – раздался голос Дикого.

Волчьей цепочкой – они перебежали дорогу, углубившись в развалины и выйдя из зоны видимости блокпоста.

Работа Брата – сейчас была в основном кабинетная – шеф держал его адъютантом, порученцем и мастером на все руки. В основном – он сидел в Подмосковье, часто выезжали в Москву – он сидел рядом с водителем, потому что водитель у шефа был отдельный. В выходные – они обычно охотились, или шеф приглашал его на дачу. Ирина Васильевна, молодящаяся, сорока с чем-то дама – подкладывала ему на тарелку лучшие куски и вела многозначительные разговоры об Асе – их старшей, которой только что исполнилось восемнадцать. О том, какая она умница, как хорошо выступила – Ася была подающей надежды скрипачкой…

Но ему не нужна была Ася. Были на то причины…

Шеф действительно много охотился, они пропадали по заказникам, Брат там исполнял обязанности кого-то вроде егеря – у него даже винтовка была приобретена за госсчет. Охота – это не разведвыход, он опасался, что не справится… но сейчас с каждым шагом – он вспоминал то, чему его учили. Сначала в Рязани, потом в центре особого назначения под Новгородом. Ноги – сами выбирали камень, на который ступить, чтобы нога не соскользнула, и чтобы не нашуметь, глаз – привычно фиксировал опасные направления, укрытия, за которыми можно оказаться за две три секунды, положение того кто перед тобой в колонне и того, кто за тобой. Мозг – привычно фильтровал шумы, то, что удавалось увидеть боковым зрением в поисках мельчайших признаков опасности – и готов был в любой момент дать команду тренированному телу действовать…

Он был среди своих.

Движуха…

Лежа в стылых грозненских развалинах, грея дыханием пальцы – он смотрел на происходящее метрах в ста движение. Там было какое-то здание… солидное, судя по всему построенное при позднем Сталине. Три этажа, и около него – были люди…

Машин не было видно, но это и понятно – легковые машины признак опасности, приманка для летчика, у наших их точно нет, а стоят, если люди – пойди, пойми, чьи они – свои, чужие. Все же одинаковые.

Люди – осматривались по сторонам, их было пятеро, у одного что-то серьезное за плечами – как бы и не ПЗРК. Окна здания, около которого они стояли – не горели, но остальные – скорее всего, там, внутри – и правильно, зачем на морозе стоять. Потом один характерным жестом поднял руку, смотрит на часы – ждет кого-то…

– Дикий всем – доложился снайпер – движение на три. Три крытых Урала, прут по улице в нашу сторону. Номеров не вижу…

– Гусь, общий – заныкаться, ждать. Не стрелять…

Уралы прошли мимо, сорвано кашляя движками, головной начал заворачивать. Он наблюдал за происходящим через купленный на свои монокуляр. Уралы прошли так близко, что на уровне второго этажа, где он лежал – можно было почувствовать запах дизельного выхлопа…

Пополнение привезли? Прапора опять боеприпасами со складов торгуют – только не ящиками, а уже Уралами?

С…а.

Первый выходит – с головной машины. Вроде русский – судя по форме Навстречу выходят боевики… обнимаются. Это чеченские или русские машины вообще? Техника то у всех одна и та же и такой бардак, что даже не разберешь, кто есть кто.

Нет… русские машины. Русские. Сто пудов русские…

На их глазах – чеченские боевики схватили двоих водителей из троих, поставили на колени и убили. Причем убили необычно – к каждому подошел сзади боевик и удавил удавкой. Обычно резали горло, но тут…

– Ждать… – полный сдерживаемой злобы голос Гуся – не стрелять, ждать.

Разгадка нашлась тут же – двое боевиков начали раздевать задушенных, еще двое – начали раздеваться сами…

Вот, и разгадка. Тот, который первый вышел – скорее всего офицер. Вон, договаривается с одним из бородатых, тот ему чего-то передает. Эти двое – взяты им на один рейс, боевики их убрали. Двое, скорее всего русские – переоденутся в нашу форму и сядут за руль. Офицер в головной машине, скорее всего его, знают на блоках, документы готовы. Так – Абу Саед и выскочит из кольца.

А что – вполне в его духе. Он кстати и сам может сойти за своего – русский выучил еще в Высшей школе КГБ, согласно показаниям тех, кто его видел – говорит на нем почти без акцента. Тогда он воевал на нашей стороне…

Ага… пошла движуха… какие-то мешки носят, и сами в кузов лезут. Абу Саеда не видно… хотя он тертый лис, его от рядового моджахеда не отличить. Сколько же их… он уже двадцать одного духа насчитал.

Двадцать два… двадцать три… двадцать четыре…

– Ждать… ждать, пока нитка[7] тронется.

Все правильно. Ждать. Только руки вот чешутся.

Тридцать три… тридцать пять…

Ага… закрывает борт… протянули руку…

– Приготовиться…

Сердце – бухает в ушах. Прицел – ловит почти невидимую в темноте тушу Урала…

Вторая машина пошла. Первая уже выворачивает.

– Всем огонь!

Скоропись алых трасс – бьет из развалин, распарывая черноту ночи. Хлопок – и головной Урал вспыхивает как факел от прямого попадания Шмеля, видно, как кто-то вылетает из кузова под колеса второй машины. Вторая машина тоже не жилец – по ней непрерывно бьет ПКМ. Сам Брат – бьет по замыкающей, глаза почти ослепли от вспышек, автомат бьется в руках, как живой.

– Подствольниками – огонь!

Израсходовав по магазину – разведчики, прежде чем перезарядиться – пробивают ВОГами. Да не обычными, а прыгающими – они подскакивают на метр с небольшим, и только тогда разрываются. Осколками – если и не убьет, то порвет точно. Несколько султанчиков разрывов – вздымаются во дворе – хотя убивать, скорее всего, уже некого. Набившиеся в машины боевики – погибли под шквальным огнем разведчиков. Примерно так же забивали наши колонны – почти без потерь со своей стороны. А теперь – вашим же добром…

– Дикий, движения нет.

– Дикий, паси улицу – командует Гусь – Француз, паси налево со своими. Первая тройка вперед…

Первая тройка разведчиков – перебегает вперед.

– Движения нет.

– Вторая тройка вперед…

Два Урала из трех – горят. Третий, который не успел тронуться – не горит, но весь исхлестан пулями.

– Движения нет.

Их очередь…

Вместе с группой управления – Брат поднимается из развалин, не торопясь, но и не медля – перебегает улицу. Пасет направо – как и делал всегда, когда был частью группы, а не просто прикомандированным. Перед стволом автомата – ночной, смертельно опасный Грозный, горящая невдалеке люстра, освещающая развалины серебристым, колышущимся светом…

– Похоже, забили, кэп.

– Не расслабляться. Жаба, досмотри машины. Заяц – посмотри, что в здании. Остальным занять круговую.

Любое здание может огрызнуться огнем – охнуть не успеешь.

Брат – приходит на колено, прикрываясь огрызком того, что когда-то было деревом – жадно шарит по зданию стволом автомата.

Тоненький, выворачивающий душу свист.

– Ложись!

Все падают. Мина разрывается дальше по улице, поднимая фонтан земли. Вторая – шлепается ближе…

– Отставить досмотр, всем в здание. Укрыться, на…

Брат бежит вместе со всеми к зданию, взбегает на крыльцо. Мельком замечает голые тела… это наши… очередные из тех, кого предали и хладнокровно разменяли. Забрать бы – да пока не до того…

После того, как заскакиваешь в здание – становится немного спокойнее на душе, хотя спокойствие мнимое. В здании – в самом по себе может быть полно сюрпризов, а при попадании мины – оно может и рухнуть.

– Это те п…ры с блока! Мазута е…ная![8] – кто-то не стесняется в выражениях.

– Так, хватить свистеть. Барин, связь со Спутником. Жаба, давайте к окнам. Заяц… посмотри здание, только осторожно.

Не доверяя связистам, капитан набирает номер на сотовом – так быстрее достучишься.

– Я с Зайцем.

…

– У меня пистоль есть. И фонарик.

Гусь неохотно кивнул.

– Ладно, иди. Осторожнее только…

В Грозном – действует правило – в незнакомое помещение заходит сначала граната, и только потом – ты сам. Но тут это правило не действует – хотя бы потому, что варианты могут быть разные. Пожар в здании начнется… может, где-то есть что-то горючее или взрывчатое. Мало ли…

На зачистку лучше идти с пистолетом – и пистолет у него есть: Стечкин. Вместе с фонарем. Так как он охранял шефа – он прошел курс спецподготовки ФСО и умению стрелять из пистолета может поучить любого, в своем полку. Поэтому – он и идет первым… пистолет в правой руке, фонарь в левой… методика ФБР. У нас мало мест, где ее знают и еще меньше инструкторов.

В здании – удивительно чисто, оно совсем не пострадало – если не считать следов того, что кто-то быстро сматывался. На полу – аж ковры…

Дверь справа. Табличка – он машинально прочел – посольство Королевства Саудовская Аравия.

Это ох…ть не встать. Ичкерия – не признана ни одним государством мира, а вот посольство – тут есть. Надо эту табличку снять – пригодится. Хотя… конечно же, отбрешутся – мало ли кто что на двери повесил…

– Можно… шепотом говорит сапер.

Пинок по двери – ногой назад, так чтобы самому стоять за бетоном стенки, а не перед дверью. Взрыва нет, он влетает в комнату, луч света скользит по стенам…

– Чисто!

Большая комната – и из нее вход еще в одну. Мебель, обстановка… все больших денег стоит. В стене – настежь открытый сейф, пустой…

– Ни х… себе – выражает общее мнение кто-то.

– Так, идем дальше.

Они выходят в коридор – и в этот момент в здание врезается ракета РПГ. Пыль… на них падает потолочная плитка…

– Твою мать…

До них доносится грохот автоматов…

– Занимайте позиции, осторожно только – говорит Брат – я вниз…

– Есть…

Внизу – полный бешбармак… кто за чем… через битые стекла летят пули, рикошетят. Разведчики – кто за чем, ведут ответный огонь. Пылающие Уралы – освещают площадь…

Гуся он нашел у лестницы.

– Что?! – прорычал он.

– Наверху не все посмотрели… но нет там никого. Пацаны оборону занимают.

– Связь… говно… а тут, похоже, серьезная банда подошла… пойти, посмотри, что с тыла. Как бы не обошли.

– Есть…

Фонарь в левой руке, пистолет в правой. Каждый поворот, каждая дверь – может огрызнуться выстрелами, встретить снопом осколков – охнуть не успеешь.

Так… эта дверь куда? Ага, понятно, бывшая столовка… лучше заминировать. Вон, тут какая-то бумага лежит – плотно свернуть в жгут, прижать гранату, хвост жгута прищемить дверью, аккуратно выдернуть чеку. При любой попытке открыть дверь или обезвредить гранату – она взорвется…

Так… что еще. А вот… привалить для верности… только не забыть предупредить…

Так… с другой стороны коридор… тут ничего не сделаешь. Двери нет – или ставить человека на стрем, или просто надеяться, что не зайдут. Или можно… вот эту дверь открыть и сделать ловушку, подсунув гранату с выдернутой чекой – сложно, но можно, тронул дверь – бах. Сюда тоже непросто попасть – вон, решетки на окнах…

А мы еще и сюда – гранатку. Ночью – не видно ни хрена, вот, пусть только попробуют окно открыть…

Здание содрогается от попадания – то ли мина, то ли ракета. Нормально замесились… до утра бы дотянуть.

Так… а это что?

Он потом вспоминал – чем его привлекла эта дверь – в ряду других. С виду ничем… только открыв ее, он понял, что за ней еще одна, решетчатая. А за ней…ход вниз.

В преисподнюю грозненских подземелий…

Оставлять такое у себя за спиной – себе дороже…

Прислушавшись к звукам боя – он посветил по краям дверного проема, чтобы не пропустить такой же сюрприз, какие он сам только что оставил гостям – сюрпризов не было. Толкнул стволом массивную, сваренную в каком-то гараже решетку – и она неожиданно поддалась…

Надо идти.

Тридцать две. Ступенек было тридцать две.

Они вели куда-то вниз, в просвечиваемую только его фонарем сырую тьму – из которой в любой момент могла полоснуть очередь. Заменив пистолет на автомат, подсвечивая фонарем, он прошел все до единой, ступил на аккуратно выложенный кирпичом пол.

Луч высветил провода, лампочку, потом еще одну – освещение, но выключателя не было. Выключив фонарь, он пошел вперед, доверяя больше своей чуйке… если в темноте кто-то есть, то они будут на равных…

И кому повезет…

Продвинувшись вперед метров на двадцать – он никого не обнаружил, решил заминировать коридор и возвращаться – но тут приклад автомата неожиданно стукнул обо что-то.

Дверь. Дверь, прямо в стене.

Он стукнул по ней – железо отозвалось звуком пустоты. Что там… известно только шайтану. И в одиночку – сюда лучше вообще не соваться…

Он еще раз стукнул по двери, скорее для очистки совести – и… сердце пропустило очередной удар, когда с той стороны – кто-то отозвался…

Борт самолета Ту-154. «Салон» авиации погранвойск ФСБ РФ. 05 января 2000 года. Где-то над центральной Россией

От ВДВ у него осталось умение спать вполглаза и просыпаться, когда это было нужно, по любому признаку опасности. На сей раз – опасность пахла одеколоном Вежеталь и была чревата увольнением «по дискредитации». Но это вряд ли.

Когда шеф сел напротив него – он уже проснулся и смотрел ему в глаза. Точнее, глаза он опустил, чувствуя вину.

– Так… теперь с тобой … – зло сказал шеф – ты вообще как там оказался, герой?

– Евгений Николаевич…

– Не Евгений Николаевич, а товарищ генерал! Что, молодость вспомнил!? Пионерские костры в ж… не отгорели? Я, б… явно приказал – без моей команды ни шагу! Было!?

– Так точно… – ответил он, смотря в полированную поверхность отделанного карельской березой столика.

– Было! – шеф бухнул кулаком по столу – так какого же, твою мать, хрена ты выкаблучиваешься? Висюльку захотел?! Так я тебе и так навешу – хочешь?!

– Товарищ генерал…

– Молчать. Я тебя паразита чему-то научить пытаюсь. Головой, б… думать. Людьми руководить! А не по развалинам рысачить!

…

– Б… Прилетим в Москву – объяснительную на стол!

– Есть.

– На ж… шерсть…

Генерал достал из внутреннего кармана пиджака фляжку – это было признаком того, что гнев заканчивается.

– Рассказывай дубина, все по очереди. И на кого ты там охотился в центре Грозного – так, что пришлось Альфу за вами посылать?

– На Абу Саеда.

Генерал отхлебнул из фляжки.

– С чего ты это взял? По нашим данным – он вообще обратно в Афганистан перебрался, работает там с Талибаном.

– Была информация. От пленного. По крайней мере, духи грамотные были, не похожи на лохов.

– Чего же тогда вы этих грамотных…

– Засада. По головному сразу Шмелем врезали, остальные забили из ПК…

– Сколько там было?

– От тридцати до сорока. Тридцать пять… тридцать семь…

Генерал хмыкнул.

– И то неплохо. Есть что в сводку вставить. Самого Абу Саеда там видел?

– Никак нет. Машины толком и досмотреть не успели, минометный обстрел начался. Две сгорели… если он там, и был – в головешку превратился.

– Ясно… – генерал задумчиво пожевал губами – ну, а как ты потеряшку нашего нашел?

Окраина Москвы. Вечер 05 января 2000 года

– Завтра в девять часов как штык. И думай, что врать будешь…

Не ожидая ответа – шеф стукнул по сидению впереди и водитель – тронул бронированную Волгу с места. А он – остался на грязной обочине улицы, засыпаемый тихо падающим снегом…

Если бы все было так просто…

Чапая по грязному снегу, он выбрался на тротуар – и пошел искать остановку. По тротуару шли люди, шли торопливо, погруженные в какие-то свои заботы.

Мирные заботы…

Он не первый раз возвращался с войны – и уже научился не ненавидеть своих сограждан, которые просто живут, простой городской жизнью, в то время как там, на Кавказе, в грязном месиве войны сражаются – кость в кость, до кровавых осколков – сражаются и умирают люди. И потому – он просто шел, смотрел по сторонам… подмечая и вразнобой припаркованные машины, и выброшенную в сугроб елку, и мигающую иллюминацию на магазине, которую еще не сняли. Кстати… магазин… хорошая идея, надо бы зайти. У него еще оставались деньги из оперативного фонда… ерунда, отчитается.

В магазине было тепло, сухо, он бросал в тележку, не считая – мясо, колбасу какую-то, какие-то фрукты… бросал, не видя ничего перед собой. У стеллажа со спиртным задержался… рука сама потянулась… нет, нельзя, надо быть трезвым. В таких обстоятельствах надо быть до боли, до крика трезвым, как бы не хотелось нажраться…

И он прокатил тележку дальше.

– Три семьсот пятьдесят будет…

Девушка на кассе – смотрела с подозрением, да и охранник подобрался поближе… пахнет от него, конечно, не фонтан, да и одежонка. Но он молча достал пачку тысячных, отсчитал четыре купюры.

– Ваш пакет. И сдачи не надо…

Старый Икарус – выплюнул его на окраине Москвы с двумя огромными пакетами. Уже окончательно стемнело, новостройки высились перед ним исполинскими, расцвеченными огнями утесами. Каждая квартира, каждый огонек – как микрокосм человеческой судьбы…

Твою мать…

Он со злостью пнул подвернувшийся под ногу ком грязного снега – и решительно пошел в сторону домов…

Знакомый до боли подъезд, знакомый, исписанный лифт. Именно в таких домах на окраине Москвы – давали квартиры оставшимся без кормильца семьям героев посмертно.

Знакомая дверь. Он огляделся… ага, вон, светится глазок – подсматривает, карга старая. Хрен с тобой, подсматривай… все равно ничего не увидишь…

Обе руки были заняты тяжелыми сумками – и он как-то извернулся… позвонил в звонок … носом. Как то разом вспомнилось… Рязань… а дальше не вспоминалось – потому что она открыла дверь.

– Вот… – прервал молчание он – я… продукты принес.

Она посторонилась – и он шагнул в узкий коридор… ногой захлопнув дверь.

– Лешка…

– Леша у мамы… – сказала она, не отрывая от него взгляда. У нее были совершено шикарные глаза… медового цвета.

– Надь…

– Тебя долго не было…

– Я…

Он опустил одну сумку… затем вторую… ему зачем-то понадобились руки… чтобы сказать очередное вранье, где он был… чтобы объясниться… чтобы она поверила. Но объяснений не требовалось… их уже влекло навстречу друг другу… как разнополюсные магниты…

– Надь…

– Заткнись.

Как то само собой все получалось… вот он прижал ее к стене… рванул вниз трусики. А она только ойкнула… когда что-то упало с туалетного столика… и кажется, разбилось…

– Надь…

…

– Надь, поговорить бы надо.

– Не хочу…

Они лежали на спешно разложенном … точнее, раскиданном диване. Он сам не помнил, как они туда перебрались, после столика в прихожей…

– Ничего не хочу, слышишь…

Он слышал. И от того – было не легче.

Хреново все было.

– Я не хочу, чтобы ты туда ездил – отчетливо сказала она – не хочу…

– Я адъютант генерала ФСБ. Мы или не выезжаем за периметр Ханкалы, или выезжаем, но в сопровождении целой мотострелковой роты. Там нечего бояться.

Вместо ответа – она откинула его руку и встала. Пошла в коридор… так и не одеваясь. Свет ночника – рисовал узоры на ее обнаженном теле.

Твою мать…

Он еще какое-то время полежал – а потом пошел следом…

Ее он нашел на кухне… кухонька была маленькая, интимно-тесная, обжитая. Накинув на себя только старый халатик – она заваривала чай. Он присел у стола… молча.

Чай заварился, она начала разливать его по чашкам.

– Что я для тебя? – спросила она.

– Ты знаешь.

– Нет, не знаю! – она повысила голос – ты хоть представляешь, что я чувствую, когда ты туда уезжаешь?! Ты думаешь, я верю, когда ты мне рассказываешь все эти небылицы про Полярный круг…

– Надя, я должен! Я солдат!

– Ты никакой не солдат! Ты теперь сотрудник ФСБ. Помощник генерала.

– Это то же самое.

– Нет, не то же. Сотрудники ФСБ ловят шпионов. Здесь, а не в Грозном.

Она присела напротив, заглянула ему прямо в глаза.

– Ты помнишь, как долго я тебя к себе не подпускала?

…

– Если бы ты не ушел из армии – и не подпустила бы. И не из-за денег.

…

– Лешке нужен отец. А мне – муж. Ни он не я – не вынесем еще раз…

– Надя…

– Нет, дослушай. Тебе надо принять решение. И мне тоже. Мне уже тридцатник… не девочка. Лешка тоже… он в таком возрасте, что ему нужен мужчина как пример… нужен кто-то, кто будет дома, в семье, а не так. Поэтому… ты должен принять решение. Или мы вместе… по-настоящему вместе – или… уходи.

– Надь…

– Не говори ничего. Просто – подумай об этом…

– Надь…

…

– Лешка нашелся.

– Что?!

– Лешка нашелся. Я его нашел. Он – жив…

– Что?

– Лешка жив. Его держали чеченцы в подвале. Я его нашел… в Грозном.

– Леша… жив.

– Это что-то меняет?

…

– Надь…

– Уходи.

– Надь…

– Мне надо подумать.

– Подожди…

– Я сказала – уходи! – вызверилась она.

– Ты только что мне предложила законный брак, борщ по вечерам и стиралку «Вятка – автомат» – или я ошибаюсь?

– Где он?

– В госпитале, скорее всего. В нашем…

Она молча встала, прошла в комнату. Сбросила халат, начала одеваться – свитер, джинсы. Он зашел в комнату…

– Надь…

– Пусти.

– Нет, не пущу. Я … любил тебя… всегда, еще тогда…

– Он мой муж – просто сказала она – и отец Лешки. Мы венчаны… перед Богом. И он твой друг… кстати.

– Да?! – разозлился он – а ничего так, что он отбил тебя у меня?! Ничего?! Ты хоть знаешь, что я стреляться пытался?! Дурак, был! Надо было его пристрелить, крысу, и тогда не было бы ничего!

– Я не вещь, понял?! – она ударила его в грудь и высвободилась – и я сама принимаю решения! Уходи! И сумки свои забирай с собой. Мне они не нужны!

– Ему отнеси! Больным фрукты полезны!

– Убирайся! Пошел вон!

На площадке – она выбросила сумки с продуктами следом за ним и захлопнула дверь – он заметил, как на мгновение мелькнул свет в соседней двери – карга устроилась подсматривать.

– Что зыришь!? – заорал он – с…а старая! Интересно?! Интересно?!! Когда же ты сдохнешь, наконец?!

И – бросился вниз, не дожидаясь лифта…

Новый день – он встретил на какой-то станции метро… открытой. Ждановской, кажется. Просто сидел с полупустой бутылкой и смотрел на падающий снег.

Рядом – притулился какой-то бомж, опасливый, драный. Он посмотрел на него… затем молча передал бутылку. Бомж принял, отхлебнул… «Финляндия»[9]… не шутка.

– Эта… спасибо.

– Не за что…

Он схватился за голову… зажал ее между ладонями, чтобы не лопнула.

– Эй, мужик… плохо тебе? Может, Скорую позвать?

– Не надо… Скорую.

Бомж жил неподалеку отсюда, в старой, панельной хрущобе. По пути – они купили пару бутылок и закуси еще…

Бомжу то он все и рассказал. Все – начиная с самой Рязани. С того, как завязалась в узел эта история… в узел, который теперь сам черт не распутает…

Бомж слушал, понятливо кивая головой, потом многозначительно промычал.

– Да… история.

За его спиной – колыхался синий цветок газовой горелки… отопления в квартире уже не было…

– И вот что, теперь мне делать? – спросил он – знаешь, если бы не… ну, короче – я бы пальцем ее не тронул, понимаешь!? Но я любил ее, с. а, любил! Едва не застрелился из-за нее! Когда Леха пропал… я подумал… значит, так тому и быть, так судьбой значит намечено. А теперь – как?! Вот как, б…, как?!

– Ну… они все-таки семья… – сказал осоловевший от водки бомж.

– Да какая, б… семья?! – зло сказал он – они уже пять лет не семья! Мы – семья, понимаешь, мы! Мы уже съезжаться собирались, а тут…

– Какая-никакая, а семья – строго сказал бомж – значит, Бог так решил. И ребенку… отец нужен. А ты… если любишь ее, отойди…

Больше бомж сказать ничего не успел… он пришел в себя через несколько секунд. Бомж хрипел… в ужасе смотря на него, на занесенный для удара кулак.

Оттолкнув бомжа – он бросился вон из чужой квартиры…

Балашиха, Подмосковье. Центр подготовки войск специального назначения. 06 января 2000 года

Каким-то чудом – он не опоздал. В своем крохотном кабинетике – ему, как порученцу генерала полагался отдельный кабинет, что по здешней тесноте было роскошью – он методично привел себя в порядок. Пошел в санузел, побрился над раковиной, почистил зубы, затем сменил одежду (комплект свежей всегда был в шкафу), побрызгался одеколоном, Тройным, чтобы убрать последние признаки бурно проведенной ночи. Он заканчивал с ботинками, когда в кабинет заглянул Остряков. Видя приготовления, хмыкнул.

– Давай, к Евгению Николаевичу в кабинет. Сейчас выезжаем.

Генерал – сегодня тоже был в форме, со звездой Героя и прочими наградами. Папка… значит к докладу едем.

– Коллегия ФСБ сегодня. Вопрос о нашем потеряшке включен в повестку дня. Едешь со мной…

– Есть – мрачно говорит он.

– Да ты не колотись… Может, еще и подфартит тебе сегодня. Ты же у нас, как ни крути – герой. Товарища, из плена спас. Ты ведь его хорошо знал?

– Так точно.

Генерал набросил на плечи длинную, под пальто кожанку, напялил на голову шегольской «пирожок», прихлопнул сверху.

– Поехали…

Втянул воздух носом.

– Тройной, что ли? Что, нормальный одеколон купить не можешь?

Уже в Волге, мчавшейся под спецсигналами в сторону Москвы – генерал как бы невзначай осведомился.

– С вдовой… точнее, супругой получается… Першунова – проблем не будет?

Как ледяной водой окатило – знает. И это – знает.

Впрочем, мало на свете было такого, о чем генерал не знал – он уже давно это просек.

– Нет.

– Хорошо бы. Не к месту нам сейчас… проблемы.

Он угрюмо промолчал.

Дом-2

Главное здание, Лубянская, дом-2, самое высокое здание Москвы – с него Магадан виден, не то что. Машина – проехала мимо, свернула в проулок, проехала под светофор – здесь были такие хитрые здания, со светофорами на заездах во двор. Машина остановилась, он привычно вышел первым, огляделся, сопроводил – открыл дверь, закрыл. Пристроился на три шага сзади…

Спустились вниз. В основное здание – отсюда вел подземный переход, настоящий. В нем было немноголюдно, все встречные кивали, отдавали честь – здравия желаю…

И снова – вверх, из сумрачного мрака подземелья – в красноковерный канцеляризм коридоров, в чрево кита – внутрь неутомимой, работающей по двадцать четыре часа в сутки машины…

Он был одним из тех, кто допущен, кто многое знал – и мог наблюдать ситуацию со стороны. В девяносто первом году Шамиль Басаев, тогда студент Института нефти и газа имени Губкина – пришел к Белому дому защищать неокрепшую российскую демократию… с тремя гранатами в авоське. Это было сюром – но у террориста номер один России – имелась первая российская медаль – Защитнику Белого дома, в просторечье – забелдоска.

А через пару дней такие же вот обладатели забелдосок – пришли сюда, к Дому-2, хотели сначала громить его, потом, после уговоров со стороны высших должностных лиц новой России надругались символически – сдернули краном с постамента памятник Дзержинскому, святой для любого чекиста. Пустой постамент – и до сих пор стоял в центре Москвы напоминанием тем дням.

А всего через четыре года – этих чекистов, охаянных и оплеванных – и не хватило, чтобы удержать в разных мирах, в разных вселенных Басаева и сотню его отборных головорезов – и маленький южный русский город, известный ранее как Святой Крест. Миры эти столкнулись – и ничего хорошего из этого не вышло…

Но с той поры – видимо, что-то изменилось, и жители огромной страны – вспомнили о неутомимых ткачах. И дрогнуло, пробуждаясь от сна, снова пошло, со скрипом – но пошло колесо старого, заржавевшего механизма, оно увлекло за собой другое… и третье.

И – снова размахнулся маятник, разбрызгивая первые, редкие пока капли крови…

Наблюдая процесс изнутри – он поражался неутомимости людей, работающих в этой организации, неутомимости ткачей, подновляющих старые сети и ткущих новые. В ВДВ, откуда он пришел – все было заточено на быстроту, натиск, подвиг. Здесь все было не так… здесь неутомимые ткачи ставили сеть за сетью – и ждали. Они никого не ловили… но сетей становилось все больше и больше и рано или поздно в них ты попадался… просто по закону больших чисел. А зная генерала, он был уверен в том, что рано или поздно – попадется в них и Басаев.

Ведь генерал знал все…

Перед ними – привычно отворилась дверь. Генерал бросил через плечо.

– Жди.

Сам прошел внутрь…

Коллегия КГБ мало изменилась со времен Андропова… те же озабоченные лица, те же листы для записей, прошнурованные и пронумерованные… компьютеров тут по-прежнему не было. Еще два года назад – в этом кресле сидел невысокий, даже щуплый подполковник из Ленинграда. Тот самый, который осваивал сейчас совсем другие кабинеты…

– Владимир Иванович, что там дальше, по теме.

– Абу Саед, Валентин Евгеньевич. Он снова проявил себя.

– Хорошо. Служба готова?

Служба – это была СВР. Служба внешней разведки. От нее – пригласили Бориса Каплунова, полковника Бориса Каплунова, еврея-мусульманина, внука эвакуированного в Ташкент актера Большого, уроженца Ташкента, который вместе с советским еще спецназом – уходил в афганские горы, чтобы встретиться с агентами…

– Итак… Абу Саед… Я позволю себе биографическую справку, не все знают.

Директор ФСБ сделал разрешительный жест.

– Настоящее имя Абу Саеда – Салман Моеддин. Он уроженец Джелалабада, родился двадцать восьмого апреля пятьдесят седьмого года в семье бедного рыночного торговца, одиннадцатый ребенок в семье, по национальности пуштун, клана Бурак. Образование – семь классов, по убеждениям на тот момент – коммунист, член НДПА, фракция Хальк[10]. Вступил в партию еще до революции, был призван на работу в Кабул в органы госбезопасности. После свержения Хафизуллы Амина и прихода к власти фракции Парчам – возвращен обратно в Джелалабад. Партийное расследование в отношении его – не показало каких-либо нарушений законности, и он был направлен на работу в Царандой[11], в отдел по борьбе с бандитизмом.

На данной работе – проявил себя с наилучшей стороны, судя по отзывам работавших с ним советников – владел оперативной ситуацией в тех уездах, за которые отвечал, имел и расширял собственную агентурную сеть, данные, которые он предоставлял – были неизменно точны. В восемьдесят третьем – по настоянию советских специалистов был возвращен в ХАД[12], где занялся тем же самым – борьба с бандитизмом, агентурная работа и разложение банд. На этой работе так же показал себя с лучшей стороны, однако подвергался преследованиям со стороны коллег, и непосредственного начальство, которое принадлежало фракции Парчам. В числе других афганских студентов – был направлен на повышение квалификации в СССР, характеристика на него подписана лично генералом Дроздовым[13]. Окончил Высшую школу КГБ в Москве, по отзывам преподавателей – настойчивый, цепкий, самолюбивый, не отступает перед трудностями. Вернулся в Афганистан в восемьдесят шестом к началу процесса национального примирения[14]. Поступил на работу в органы ХАД. Сыграл немалую роль в провале общего наступления банд моджахедов на Джелалабад в восемьдесят девятом.

В девяностом году – в звании подполковника государственной безопасности Афганистана – примкнул к мятежу министра обороны Шах Наваза Танаи, так же халькиста. Когда мятеж провалился – именно Моеддин организован переход министра и мятежных генералов на сторону моджахедов – и сам перешел на их сторону. В Пакистане – он сменил убеждения, примкнув к исламо-фашиствующим группам в составе руководства пакистанской армии и госбезопасности, перешел под руководство генерала армии Насраллы Бабара, на тот момент министра внутренних дел Пакистана. Так же встречался с генералом Абдаллой Гулем, на тот момент уже отстраненного от руководства пакистанской межведомственной разведкой ИСИ.

Один из авторов проекта создания организации Талибан из детей моджахедов, прошедших подготовку в пакистанских лагерях. Лично знаком со многими полевыми командирами и авторитетными моджахедами – в том числе с муллой Омаром, Гульбеддином Хекматьяром, Бурхануддином Раббани, Юнусом Халесом[15]. Находясь в Пакистане – принял радикальный ислам ваххабитского толка…

По нашим данным – руководство ЦРУ США через посредничество пакистанской разведки – использует бывшие элементы ХАД и Царандоя для организации подрывной работы на территории постсоветского пространства, в частности в Чеченской Республике. Основная часть его сети по-прежнему находится в Афганистане, талибам запрещено разыскивать и мстить им под угрозой прекращения поставок. При посредничестве Моеддина – организованы лагеря подготовки боевиков на территории Чеченской Республики – а так же организован массовый прием студентов с Кавказа и из республик Средней Азии в крайне ортодоксальные учебные заведения Пакистана, такие как медресе Хаккания и учебный комплекс при Красной Мечети в Исламабаде. Кроме того, в приграничных районах Афганистана создаются лагеря террористических организаций, таких как Движение Исламского возрождения Таджикистана и Исламское движение Узбекистана. Согласно данным, полученным нами от разведки Северного Альянса – только узбеков в этих лагерях насчитывается не менее пяти тысяч человек, все они проходят интенсивную военную подготовку. Финансирование этой подготовки – осуществляется на средства государств Пакистан, Турция, Саудовская Аравия, под кураторством ЦРУ США и межведомственной разведки Пакистана. Инструкторами в этих лагерях – выступают кадровые военнослужащие элитных боевых частей Пакистана.

По данным из того же источника – на конец девяносто девятого – начало нулевого года – организация Талибан и иные группировки – планировали сокрушить части Северного Альянса и осуществить массированный прорыв границы с выходом в Таджикистан и Узбекистан для развязывания там религиозной войны – джихада. Вполне вероятно, что вторжение банд Басаева и Хаттаба в Дагестан – является частью согласованного плана и должно было представлять собой отвлекающий удар – авторы плана не ожидали, что в ответ мы начнем крупномасштабную войсковую операцию с целью разгрома и ликвидации бандформирований в том числе и на территории Чеченской республики. Ожесточенным сопротивлением Северного Альянса[16], которому с санкции президента Российской Федерации была оказана необходимая помощь – был сорван и прорыв Талибана в среднеазиатские республики. Но план этот – сам по себе не был отменен, он лишь перенесен на более позднее время, по нашим данным – на лето – осень две тысячи первого года. При этом, авторы плана уверены, что Северный Альянс к этому времени будет побежден, его разгром представляется обязательной предпосылкой для реализации плана. При этом – расчет делается на то, что у Российской Федерации не хватит сил для ведения второй войны в Средней Азии, войска среднеазиатских государств недееспособны и частично перейдут на сторону моджахедов, а часть населения – так же поддержит их.

Наши расчеты показывают, что предположения моджахедов верны, по крайней мере, отчасти. В Таджикистане – всего пять лет назад закончилась гражданская война, значительная часть населения ожесточена потерей близких и готова мстить. Часть бывших боевиков – по условиям мира интегрирована в структуры армии и милиции. Протяженность границы составляет тысяча триста километров, и остановить массированный прорыв, тем более поддержанный восстанием извне – будет невозможно. В Узбекистане – ведется массированная исламская пропаганда, люди раздражены плохими условиями жизни, самодурством властей, отсутствием легальной возможности добиться справедливости в случае конфликта с власть имущими. Ферганская долина – к тому же крайне переселена, на один квадратный километр приходится свыше тысячи человек. Таким образом, расчеты Талибана могут и оправдаться, особенно если Россия не успеет к этому моменту завершить активную фазу операции в Чеченской Республике и перебросить силы на помощь Средней Азии и укрепление границы.

По нашим данным – Моеддин является одним из авторов этого плана, с целью оценки возможности его реализации – он неоднократно посещал страны Средней Азии под видом российского предпринимателя. На сегодняшний день – Моеддин предположительно находится на территории Афганистана, возможно в Кабуле или Джелалабаде, где продолжает работу над планом по дестабилизации обстановки в Средней Азии и на Кавказе. Моеддин является одним из наиболее опасных людей в международном исламистском движении, его ликвидация является целью первого приоритета. Спасибо, товарищи, у меня все.

– Вы забыли сказать одну вещь, полковник – сказал заместитель директора ФСБ, бывший резидент в Кабуле.

…

– Это мы организовали мятеж Шах Наваза Танаи. А потом – просто бросили их – сначала, тех, кого подбили на мятеж, а потом и Афганистан в целом.

– Да, верно, товарищ генерал.

– Вот теперь – действительно, всё…

Директор постукивал по столу ручкой.

– Моеддин действительно опасен?

– Несомненно. Он учился у нас, знает все наши методы. По сути, мы его готовили… в Высшей школе КГБ он учился по учебникам, содержащим опыт Великой Отечественной. Партизанская война, действия разведгрупп, диверсионная активность, создание и управление агентурными сетями, заброска…

– Разрешите?

Собравшиеся с недоумением посмотрели на моложавого генерала – перебивать кого-то во время коллегии было крайне дурным тоном, и если на то нет очень веского основания.

– Вы что-то хотели сказать, генерал…

– Гришин, контртеррористический центр. Два дня назад – наша группа разгромила здание в центре Грозного. У нас есть основания полагать, что Абу Саед был там, а может и сейчас находится в Грозном.

Наступила тишина. Директор ФСБ – посмотрел на полковника Каплунова.

– Это маловероятно – сказал Каплунов – по нашим данным, Абу Саед сейчас в Кабуле.

– У нас есть источник, который утверждает, что Абу Саед был в Грозном не более четырех дней тому назад. Это пленный и он сейчас в наших руках. Чеченский переводчик Абу Саеда и его банды в Грозном.

– Интересно… – только и смог сказать Каплунов, фактически признавая проигрыш.

– Товарищ директор, мой адъютант находится здесь… он лично участвовал в операции и может все подтвердить.

Директор ФСБ утвердительно кивнул.

– Майор Стеблов.

Это – его…

В третий раз – он входит в этот кабинет, на втором этаже, тот самый, из которого виден Магадан. И два раза – он просто заносил шефу документы и быстро покидал эту комнату. В первый раз – проходит за кафедру, уступая место щуплому бородачу в очках, похожему на лидера сражающихся палестинцев.

– Товарищ Стеблов.

Больше десятка генералов, и даже один контр-адмирал, в штатском и в военной форме – смотрят на него.

– Майор, доложите нам об операции в Грозном. По Абу Саеду – официально предлагает Гришин.

– Есть. В результате работы сорок пятого полка ВДВ удалось захватить живым пленного, чеченца, который, по-видимому, не был активным участником бандформирований и выразил готовность сотрудничать. Он показал, что в центре города Грозного, недалеко от президентского дворца, есть здание, которое занимает фонд, финансируемый, по всей видимости, государством Саудовская Аравия. До начала войны – этот фонд занимался различными видами преступной деятельности, кроме того руководство этого фонда находилось в постоянном и плотном контакте с высшими должностными лицами ЧРИ, в частности с президентом ЧРИ Масхадовым, министром обороны ЧРИ Басаевым. Возглавлялся фонд неким человеком, семитской внешности, свободно владеющим русским языком, не чеченцем. Все звали этого человека Амир. По словам пленного – группа сотрудников фонда, числом около сорока человек, ожидала коридора на выезд, который должен был обеспечить Амир путем негласной договоренности с кем-то из наших. Пленный выразил готовность провести нас к зданию центра. Действовать надо было быстро, пока они не ушли. Выполняя приказ своего непосредственного начальника, генерал-майора Гришина, я, в составе разведывательной группы специального назначения выдвинулся…

– Евгений Николаевич…

…

– А вас я попрошу остаться…

Когда участники коллегии покинули кабинет – генерал Гришин остался наедине с Директором. Тот, покачиваясь, прошелся за столом, явно подражая Сталину, затем – сделал несколько разминочных движений.

– Спортом занимаетесь? – вдруг спросил он.

– Так точно.

– Чем именно?

– Да всем понемногу. Плавание, теннис. Стреляю.

– Стреляете? Из чего?

– Из гладкого… трап. Из нарезного, из пистолета… в общем из всего.

– Так что ж вы сразу не сказали? У нас тут есть… клуб, так сказать, спортом занимаемся, вместе. Присоединяйтесь.

Гришин понял, что это – шанс. И – что он зачем-то нужен директору.

– Почту за честь.

– Глупостей не говорите, у нас все свои. А … спросить я вас хотел, насчет этого… офицера вашего.

– Стеблова?

– Нет. Першунова.

– Прошу простить, но он не мой. Он из ВДВ, к ФСБ никогда не относился.

– Ваш … Стеблов действительно его нашел? В Грозном?

– Так точно.

– Не надо такточничать. Это случайно получилось?

– Абсолютно. Была информация о присутствии в Грозном Абу Саеда, я послал с уходившей на реализацию группой своего человека – того, кому я могу полностью доверять. Абу Саед – слишком важная цель, чтобы оставлять все на самотек.

– Да… Абу Саед цель действительно важная. По нашим данным он готовил вторжение в Среднюю Азию еще в девяносто седьмом – но потом как-то резко потерял к этому интерес. Пакистанцы нашли нового человека – и он благополучно им все угробил, потому что не знал ни языков, ни людей, ни условий…

…

– То есть, этот… снайпер на самом деле найден случайно.

Гришин пометил себе в памяти – снайпер. Першунов действительно был снайпером, хотя на сегодняшнем совещании это никак не озвучивалось. И то что Директор назвал найденыша снайпером – говорило о том, что он навел справки.

Или помнил о пропавшем долгое время. Вопрос – почему?

– Так точно. В подземной тюрьме. Выход в нее был со здания арабского фонда. По нашим данным – Глобальный салафитский джихад. Там же было незаконно размещенное посольство Саудовской Аравии и вербовочный пункт организации Аль-Каида аль-Сульбах.

– Странно. По нашим данным – у Абу Саеда довольно прохладные отношения с Аль-Каидой. Они терпят друг друга только потому, что саудовские принцы финансируют Пакистан.

…

– Хорошо. У меня есть к тебе просьба, Евгений. Не приказ.

– Ваша просьба для меня приказ.

– Хорошо. Возьми под контроль этого… Першунова. Мне надо знать, что он будет делать. О чем будет говорить. Везде… дома… на службе… в постели с женой… везде, понял?

– Так точно.

– И чтобы про это никто не знал. Никто, понял?

– Разрешите привлечь Стеблова, товарищ директор.

– Он надежный?

– Абсолютно. Молчать умеет.

– Привлекай.

Директор сел за стол. Потянул из блока бумажку с логотипом «Директор ФСБ РФ», наскоро начертал что-то.

– Вот это – в управление материально-технического обеспечения, получишь все необходимое. Скажешь, что я тебе разрешил привлекать любые ресурсы.

Директор взял новую бумажку.

– А вот это … короче, выпишешь себе три оклада. Нет… шесть. Себе и Стеблову.

– Товарищ Директор…

– Глупостей не говори. Докладывать будешь мне лично. Отныне, ты каждые выходные занимаешься спортом, понял? И своего майора… берешь с собой.

– Есть.

– Все. Не задерживаю.

Только в коридоре – генерал Гришин перевел дух. Подумал – это что же они так обосрались то, что они тогда натворили? Интересно было бы знать… из Чечни многие ниточки тянутся. Одного бабла через нее прошло…

Заглянул в кабинет, где своего начальства ждали порученцы, кивнул Стеблову.

– За мной.

В подземном переходе – том самом, ведущем из Дома-2 – генерал остановился на полпути. Остановился и Стеблов.

– Саша…

– Товарищ генерал…

– Проблемы у нас.

…

– Дома у Першуновых давно был?

Чего скрывать то… обосрался уже.

– Вчера.

– Это хорошо. Вхож, значит.

…

– Значит, так. Разговор в машине – забудь, вляпались мы уже с тобой, и ты и я. Не получится в стороне остаться.

…

– Сейчас зайдем к технарям, получим там оборудование. Ставить умеешь?

– Что ставить, товарищ генерал?

– Закладки, что как маленький?!

– Ну… учили.

– Понятно все. Значит, убедишься, что дома у них никого нет, отзвонишь лично мне – и отвлечешь… жену на часик. Ключи давай!

– Евгений Николаевич…

Генерал рванул подчиненного за рукав, толкнул к стене.

– Слушай сюда. Если ты не помнишь, из какого дерьма я тебя вытащил, то я напомню. Тебе трибунал светил… при определенных раскладах. И сейчас светит – если Першунов будет трепаться по те чеченские дела. Так что интерес знать, что делается у Першунова в квартире – у нас, Саня, общий. Будешь делать так, как я скажу – будешь в дамках… я буду в дамках, ты будешь – обещаю. Что сейчас делается – ты сам видишь, скоро выборы. Кто был никем – тот станет всем. А распустишь сопли – я тебя по асфальту размажу… ключи!

Он сунул в карман руку… пальцы нашли связку.

– Которые.

– Вот эти два.

Генерал безошибочно отцепил ключи, сунул связку обратно. Достал пачку денег, отсчитал несколько купюр.

– Першунов в нашем госпитале лежит. Жена при нем… наверняка. Берешь машину мою… Вите скажешь, я разрешил. Покупаешь цветы и фрукты и дуешь туда. Оттуда – мне по обстановке отзваниваешься. Как жена поедет домой – тоже отзваниваешься.

…

– Не тормози, Саня. Кстати, спортом занимаешься?

– Да…

В голове был полный сумбур.

– Вот и хорошо. Все, давай. Пошел!

У самого выхода – он позволил себе обернуться… генерал недвижно стоял в темноте и смотрел ему вслед.

Москва, Щукинская 20. Центральный клинический военный госпиталь ФСБ РФ. 06 января 2000 года

Их Волгу – с правительственными номерами, спецсигналом и особым пропуском-вездеходом на стекле – пропустили без досмотра. Впереди – высилась бетонная многоэтажка главного госпиталя ФСБ.

– Чего… ждать? – жизнерадостный водила Витек обернулся к нему. Он первый раз ехал на заднем сидении в этой Волге.

– Жди.

Машина плавно, приседая на усиленной из-за брони подвеске – остановилась у главных ворот госпиталя…

– А вы кто ему?

Майор – показал красную книжечку удостоверения, как будто это было ответом на вопрос, кто он такой.

– Понятно… ответить на ваш вопрос не так то просто.

– Я не из любопытства интересуюсь.

– Понятно… ну, если брать физическую сторону дела – то пациент находится в неплохом состоянии… даже на удивление неплохом. Конечно – истощение, следы побоев, язвы и пролежни… возможно, почечная недостаточность, степень мы установим при более детальном обследовании…

Майор кивнул. Нефрит – одна из профессиональных болезней боевиков, связана она с тем, что боевики часто ночуют на холодной земле.

– При осмотре я обнаружил зажившие переломы… причем они явно срастались без должного лечения. Однако – в настоящее время пациент находится в состоянии, для жизни не опасном. С физической стороны. С психологической же…

…

– Я не психолог и потому не могу дать объективное заключение по психологическому состоянию пациентов – однако, у всех кто возвращается из чеченского плена оно неизменно тяжелое. Мы не знаем, через что ему пришлось пройти и свидетелем чего он стал. Но должен предупредить, что даже если сейчас он выглядит вполне нормальным, адекватным… психологический срыв может наступить когда угодно… через год… через два. И поводом к нему может послужить любая психотравмирующая ситуация. Все что угодно, любой стресс… вы меня понимаете?

Майор кивнул. Он понимал. Он понимал и то, какая именно психотравмирующая ситуация может послужить толчком.

– Профессор, он … может продолжать службу? – сказал он, чтобы скрыть свой стыд и растерянность. В конце концов – генерал, наверное, спросит его об этом.

Профессор – типично чеховский интеллигент – снял очки и положил на стол.

– На этот вопрос, молодой человек – сказал он, подслеповато глядя на него – ответ может дать только военно-врачебная комиссия. Но мое личное мнение… не трогали бы вы его.

Майор кивнул.

– Я могу его увидеть?

– Да. У него сейчас жена и сын… полагаю, это лучшее лечение, какое только может быть.

– Извините.

Майор достал сотовый телефон.

– Алло… товарищ генерал… да, я в госпитале уже. Да… все в порядке… жена и сын с ним… все нормально. Хочу спросить… машину когда возвращать…

В Москве распогодилось. Яркое, зимнее солнце било в палату через распахнутое окно, за окном – на соснах резвились синицы и снегири. Выздоравливающие – всегда кормили их, и потому их тут было особенно много…

Идя к палате – майор мучительно размышлял о том, как ему теперь поступать… как ему вообще теперь быть. В рязанской учебке они были лучшими друзьями… иначе бы этот ад не прошли ни тот ни другой. Потом – Динамо предал его, отбив его невесту. Динамо – ведь это погоняло он взял не потому, что болел за клуб правоохранительных органов – а потому что любил динамить девушек… их у него всегда хватало. Но с Надькой… с Надькой все получилось серьезно. К сожалению…

Удивительно… но у них сохранилось некое подобие дружбы… в конце концов, то что они пережили в учебке – просто так не забыть. Служить их, молодых лейтенантов – тоже распределили в один полк. Тот факт, что они не стали врагами базировался на двух вещах. Динамо был удивительным человеком… его нельзя было назвать подонком, отбившим девушку у друга… потому что в подобных поступках он всегда был искренен… да и не отбивал он ее, если так, по чесноку говорить – это Надька за ним пошла. Динамо, он ведь такой… до Рязани поступал в театральное, даже отучился курс… мог и на гитаре сбацать, и пантомиму разыграть. Актер, е…ть, погорелого театра.

А он, теперь уже майор госбезопасности Александр Стеблов – был полной ему противоположностью. Горожанин, но при этом по-крестьянски сосредоточенный, серьезный… если Динамо воспринимал жизнь как игру – то он, Брат, всегда помнил поговорку своей бабушки «Жизнь пережить – не поле перейти.». Его родители – работали на оборонном заводе и имели степень допуска… то есть их связи были уже проверены. Вот почему – им еще во время службы в ВДВ заинтересовались спецслужбы и вот почему – он, в конце концов, в спецслужбах оказался. Очень мало кто приходил в спецслужбы из армии… и еще меньше задерживались. В спецслужбах сапогов не любили. Но он был нетипичным сапогом… хотя бы потому, что с детских лет имел незаурядный ум, много читал, еще в школе выделялся начитанностью, отличным знанием английского языка. Возможно, если бы отец не настоял на том, чтобы сын отслужил… да нормально отслужил – он бы все равно попал в органы.

В ВДВ – он часто замечал, что более старшие по званию офицеры по сравнению с ним несколько… недотягивают, скажем так – в армии умников не любили, здесь ценилась нерассуждающая готовность выполнять приказ, бросая людей в топку… вот и набросали в Грозном, да так набросали… А вот в госбезопасности все было по-другому … он сразу понял, что его ум – ничто по сравнению с умом, хитростью и изворотливостью генерала Гришина… да и некоторых других офицеров. Генерал Гришин, как и многие начинавшие при Андропове – любил карточные игры – так вот, в игре он проигрывал генералу девять игр из десяти. Во что бы они не играли…

Так вот, если вернуться к теме… что ему делать и как себя вести. Что если вскроется, как они с Надькой… а вскроется обязательно, шила в мешке не утаишь. По идее – он не имел никаких моральных обязательств перед ним – Динамо сам его предал тогда, и теперь получается, что он всего лишь отплатил ему той же монетой. Ни один офицерский суд чести по этому поводу ничего не скажет… к тому же четыре с лишним года он числился пропавшим без вести в Чечне… все равно, что мертвым. С другой стороны… можно сказать, что он бросил его тогда… во время той операции… но сейчас он же его и спас, вытащив на себе…

Чертов подвал… что его дернуло сунуться туда.

Он неловко остановился на пороге палаты… вся семья в сборе… отец на койке… Надька… и сын. Пару секунд неловкого молчания – прервал возглас младшего. Алексея Алексеевича Першунова.

– Дядя Саша пришел!

– И вот он… на меня броник свой напяливает… а я дохлый… даже руки поднять нормально не могу. Со двора КПВТ[17] шпарит, не затыкается, альфонсы[18] чего-то орут… а он им… пошли нах… я без него не уйду отсюда!

– Да… там ствол точно запороли.

– … Потом – он на меня броник напялил… застегнул… а он болтается на мне как на вешалке… Носилок нет. Он мне говорит… держись за шею, я тебя на спине понесу – можешь? Я говорю – в бронике нет. Начали броник опять снимать… так ведь и бросили его там, в конце концов. И тут – духи с РПГ по нам упороли…

Удивительно – но Динамо, бледный как смерть… даже на госпитальной кровати сохранял свое богатырское чувство юмора.

Надежда резко встала… ничего не говоря – вышла из палаты.

– Пап… а дальше? – быстро спросил Лешка.

Динамо – взъерошил сыну волосы.

– Поди… посмотри, как там мама.

– Так точно! Есть!

Пацан выскочил из палаты. Они остались вдвоем.

– Ну, чего? – сказал Динамо – подставил я тебя, получается. Поставят тебе на зарплату этот броник прое…ый.

– Хрен с ним.

– А я ведь должник твой теперь по жизни – так?

– Нет. Я тебе был должен. И ты знаешь, за что.

– Да… перестань. Ты тогда правильно поступил. Ну, что было бы, если бы ты геройствовать стал? Положили бы тебя там – и всё. Это в лучшем случае – а в худшем попал бы в плен вместе со мной. Ты правильно тогда поступил, братан… даже не думай.

– Не получается… не думать.

– Я вот думаю… кто-то ведь нас подставил тогда. Они точно на квартиру вышли, никакого прочесывания – они точно знали.

…

– Не знаешь, случайно, кто?

– Нет.

– А неплохо было бы узнать…

Как кипятком ошпарила мысль – Надька ушла. Может, она домой поехала.

– Мне идти надо… машину у генерала взял. Орать будет.

– Ты теперь при штабе… круто. Молодец.

– Не при том, при котором ты подумал. Федеральная служба безопасности, контртеррористический центр. Ну… все. Выздоравливай.

– Давай, брат… а про то что я сказал, подумай…

Подумай… это было бы просто, если бы не все остальное.

Надьку – он нашел внизу, в небольшом парке… она курила, смотря на прыгающих по заснеженному асфальту синиц. Лешка был впереди… он кормил синичек, бросая им что-то из пакетика. Надежда курила.

– Только вот не надо… – резко начала она.

– Надь… я понимаю.

– Правда?

Она жестко, не по-бабьи усмехнулась.

– Странно… а ведь мы теперь с ним не муж и жена. Я справку о смерти получила… запись о браке аннулирована. Ну, когда квартиру получали.

– Это проблема?

Надежда не ответила.

– Что делать будем?

– Жить.

– Как раньше? – нехорошо усмехнулся теперь он.

– Как раньше уже не получится, Сашенька – она повернулась и посмотрела ему в глаза – как раньше уже не получится…

Повисло тяжелое молчание. Его прервал подбежавший Лешка.

– Дядь Саш, а мы на стрельбище поедем?

Он брал его на стрельбища и не раз – Балашиха, Солнечногорск. В Альфе – пацана шутливо называли сыном полка…

Надежда достала ключи от машины.

– Иди, открой машину пока.

– А я и водить уже умею – поделился своей пацанской радостью Лешка – дядя Саша мне уже порулить давал.

Снова повисло молчание – тяжелое, беспомощное какое-то. Его прервал Стеблов, дав Лешке шутливый подзатыльник.

– Рулить, это еще не водить. Беги, водила…

– Есть.

Надя как то беспомощно посмотрела на него, и в ее взгляде был невысказанный вопрос – ну вот и что делать то, что…

– Я с доктором говорил. Он сказал – что психологическое состояние Алексея… нестабильно. И срыва можно ожидать в любой момент. Причем поводом к этому может послужить все что угодно… любая психотравмирующая ситуация. Понимаешь?

– Понимаю… он мне то же самое сказал. Что же делать, Саша…

– Сказать. Прямо сейчас.

– Нет! – резко сказала она – только не сейчас. Не сейчас.

– А когда? Так и будешь от правды бегать?

– Правды? Какой правды? Что я с тобой трахалась?

– А знаешь… я думал, это любовь была. Оказалось, односторонняя какая-то любовь – не находишь?

– Спасибо – зло сказала она.

– Да, пожалуйста! Вот только из меня коварного соблазнителя вдов не надо делать, окей?

Она снова беспомощно посмотрела на него.

– Саша… что же делать, Саша…

Он инстинктивно обнял ее, она прижалась к нему… и он посмотрел наверх. В прогале между зеленью елей – было видно окно, и Динамо – смотрел на них.

Твою мать. Твою же мать…

– Надь… – он осторожно отстранил ее – Надь. Успокойся. Сказать все равно придется, но когда – решать тебе. Я готов тебя поддержать… в конце концов… пусть он мне морду набьет что ли. И все … не знаю… наверное, все будет хорошо. Все будет хорошо…

Со стоянки донесся пиликающий сигнал – это машина Надежды. Опель Астра – он ее помог привезти, растаможил по своим, доступным только офицерам ФСБ каналам.

Надежда достала платок, вытерла потекшую тушь.

– Я пойду…

Шагнула, но тут же остановилась…

– Ты извини меня. Ты хороший, я знаю. Надежный. Просто я… всегда сукой была.

И – пошла к машине.

Майор проводил ее взглядом. Потом достал телефон, набрал тот же номер.

– Они выехали из госпиталя – не представляясь, доложил он.

– Все нормально – голос генерала был сухим, резким – ОТО[19] уже закончил в адресе. Возвращайся…

Твою мать. Твою же мать…

– Майор…

Стеблов обернулся – он уже шел к машине. Невысокий, щуплый человек в очках и с бородкой, делающими его похожим на лидеров палестинского сопротивления семидесятых – внимательно смотрел на него. Он так же был похож на советского геолога – участника конкурса авторской песни.

– Что вам нужно? Вы кто?

– Для начала, здравствуйте – сказал бородач, подходя ближе – полковник Борис Каплунов. СВР.

– Документы.

Каплунов иронически улыбнулся.

– Да ради Бога.

Пропуск – как обычно без должности и ФИО, но с фотографией. Такой же есть и у него.

– Я слышал ваше выступление на коллегии. Поздравляю. Хорошо врете.

– Что вам нужно?! – грубо сказал Стеблов, заведенный всем предыдущим, и Динамо, и разговором с Надькой и общей неустроенностью его доселе налаженной жизни – если есть вопросы, пишите письменный запрос на имя моего начальника, генерал-майора Гришина. В порядке межведомственного взаимодействия. А меня оставьте в покое!

Каплунов убрал пропуск в карман, не переставая иронически улыбаться.

– Непременно напишем, майор. И про ваши геройства в Чечне – в девяносто шестом – мы тоже запросим Министерство обороны. И про то, как Першунов попал в плен. Как думаете, что они нам ответят?

Стеблов понял, что этот человек слишком много знает. А Гришина рядом, чтобы спросить, как быть – не было.

– Что вам от меня нужно? – притормозил он.

– Для начала, чтобы вы проехали с нами в Ясенево. Посмотрели кое-какие фотографии… нам интересна информация по той спецоперации, которую вы провели в Чечне. Из первых, так сказать, рук…

Стеблов взглянул на часы.

– Я на чужой машине.

– А я – на своей – сказал полковник – и обратно мы вас тоже доставим. Куда скажете. У вас ведь весь остаток дня свободен – или я ошибаюсь.

Стеблов с трудом признал поражение.

– Надеюсь, недолго…

– Я тоже на это надеюсь, майор. Кстати, почему мы не смогли найти информацию по операции в штабе Объединенной группировки. Ни приказов, ни ведомостей по расходу боеприпасов, ни БРок[20], ничего…

– Война идет. Бардак.

– Это да. На войне всегда бардак…

Ближнее Подмосковье, Ясенево. Штаб-квартира СВР. 06 января 2000 года

Служба Внешней Разведки – бывшее Первое главное управление КГБ СССР – квартировала в Ясенево, в здании, построенном в семидесятые для международного отдела ЦК КПСС финскими строителями – нормально строить у нас и тогда не умели. На тот момент ультрасовременное – сейчас это здание выглядело устаревшим и обвешавшим, с модной тогда архитектурой «стеклянной свечки». Перед зданием – разведчики разбили парк, здесь были деревья, посаженные лично Юрием Владимировичем[21]. Он тоже выглядел запустевшим и неухоженным, плиты, которыми были вымощены дорожки – потрескались и их не заменяли.

А вот сама Служба Внешней Разведки – чувствовала себя намного лучше, чем выглядела ее штаб-квартира. Дело в том, что если основной состав КГБ пережил начале демократических времен аж пять болезненных реорганизаций, в том числе совершенно безумное слияние с МВД – то Внешнюю разведку не трогали… про нее просто никто не вспомнил, да и… за что ее ненавидеть – она всегда работала по загранице, диссиду не щемила. Исключительно удачно – директором СВР был назначен Евгений Максимович Примаков, опытный журналист-международник, востоковед, лично знакомый с половиной лидеров арабских стран. Он в течение нескольких лет, самых тяжелых для страны лет – умело руководил службой, выводя ее из-под всех ударов, сохраняя самое важное и ценное – агентуру и людей, способных с ней работать. В ФСБ, например – несколько лет не было своего следствия, разогнали – потом пришлось восстанавливать с нуля. А что говорить про агентуру – мало что вызывало такую ненависть демократической общественности, как стукачи КГБ. В итоге получили Буденовск и Первомайское – в отрядах боевиков не было агентурных позиций, никто вовремя не предупредил. Так что ФСБ и сейчас – во многом блуждало в потемках, а вот СВР – в основном сохранило боеспособность.

У полковника Каплунова – оказалась старая серая Вольво 760-й модели, за рулем сидел он сам. Такие машины – были закуплены большой партией для советского правительства в конце восьмидесятых – а потом были чохом списаны, когда молодой, неуемный вице-премьер решил пересадить всех на Волги. Хотя Вольво… им еще ездить и ездить было – а вот под Волгой больше лежишь, чем на ней ездишь, причем с самого начала. Вольво разошлись по рукам, причем тот факт, что одна оказалась в руках полковника – говорил о наличии у него некоторых связей.

Полковник – вел машину аккуратно, не превышая. Они уже проехали МКАД…

На ходу – полковнику позвонили, он ответил – на странном языке, который Стеблов так и не смог опознать. Интересный человек… он уже начинал понимать, что изначальная враждебность к нему была ошибкой.

– У вас фамилия интересная, Каплунов… – сказал Стеблов, смотря, как щетки сгоняют грязную жижу с лобового стекла. Погода опять портилась.

– Вообще-то Каплан – сказал полковник, не отрывая взгляд от дороги – я инвалид пятой группы[22]. Знаете, что это такое?

– Знаю… По виду вас… от палестинца не отличишь.

– Я и есть палестинец. Меня так называли одно время. Я мусульманин.

– Мусульманин?!

– Да, мусульманин. И при этом – стопроцентный еврей. По отцу я русский еврей, а по матери – бухарский. Знаете анекдот?

…

– Встречаются двое евреев. Один спрашивает – ты кто по национальности? Я – русский. А я – грузинский… Ха-ха-ха.

Полковник включил поворотник, начал перестраиваться.

– Почти приехали…

– Так, внимание…

Майор Стеблов сидел в старомодном, просмотровом зале на несколько человек. Пахло здесь – сухой пылью и старым деревом. Голос Каплунова – Каплана – доносился из динамика.

– Сейчас мы вам будем демонстрировать фотографии. Время демонстрации каждой из них – десять секунд. Смотрите внимательно. Если вы кого-то хотите рассмотреть подольше – нажимаете на кнопку на подлокотнике справа от вас – мы останавливаем кино. Если вы кого-то узнали – нажимаете ту же самую кнопку два раза. Все понятно?

– Да.

– Не бойтесь ошибиться. Даже ошибка порой может нести информацию. С узнанными – разберемся потом. Итак – вы готовы?

– Да.

– Начинаем.

Свет погас.

Нет… нет… нет…

Фотографии сменяли одна другую. На них были изображены разные люди… усатые… бородатые… в очках… снятые при разных обстоятельствах, некоторые – с большого расстояния. Но ни разу – в кабинете, где находился диапроектор[23] – не загорелась лампочка, требуя остановить прогон.

– Зачем он тебе нужен – спросил директор СВР, стоя в коридоре. Дверь в кабинет киномеханика была открыта.

…

– Он же ничего не знает. Обычный сапог. Как надену портупею, все тупею и тупею.

– Нет, он умнее обычного сапога – не согласился Каплан – я согласен, что в Грозном он вряд ли что серьезное видел. Но мне не нравится сама эта ситуация с Абу Саедом в Грозном и с тем, что в его личной тюрьме нашли солдата, который был в плену четыре года, и его не убили и не обратили в рабство. Я хочу понаблюдать за этим вблизи.

– Дался тебе этот Абу Саед. У нас продвижение НАТО на западном направлении, плюс его перевес в обычных вооружениях, который приближается к критическому. А ты все копаешься в этом старом дерьме. Прошедшего исторического периода.

– Абу Саед это будущее – снова не согласился Каплан – как вы помните, уходя из Афганистана, мы заложили там большую, разветвленную, надежную разведсеть. Кроме того, при эвакуации посольства – нам удалось вывезти и архив ХАД, хотя пакистанцы уже точили на него зубы. Абу Саед – знает, по крайней мере, часть нашей агентуры – но он никого не сдал. Почему?

– С чего ты взял, что он их знает?

– Знает… знает… но не сдает. Для него Талибан и прочие отморозки типа Исламского джихада или этой новой… Аль-Каиды – не более чем инструмент. Инструмент, который ему не жаль. Цели у него куда масштабнее. За ним и за теми, кто за ним стоит – Бабар, Гуль, британская разведка. Американцы – поставили во главе Пакистана угодного им человека[24] – но он не угоден англичанам, и поверьте – рано или поздно они его сожрут.

– И что? При чем тут мы то?

– Да при том. Англичане никогда не забывали целей Большой игры. Сначала – они захватят страны Средней Азии. Потом – ударят по центру России, в Поволжье, откалывая от нас Урал и Сибирь. В качестве ударной силы – они используют афганцев и пакистанцев – их не жалко, мы можем их убивать и убивать, но всех все равно не убьем. А Пакистану некуда деваться, его население уже больше, чем население России, и при этом у него в несколько раз меньше территория, большая часть которой к земледелию непригодна. У Пакистана нет иного выхода, кроме как внешняя экспансия. И они пойдут на нас – потому что больше свободной земли нет. Не идти же им в Индию, где самим индусам земли не хватает, или в Иран, где большая часть страны – бесполезная, бесплодная пустыня. Поэтому – Запад подарил им атомную бомбу – Саддама он разбомбил за одно намерение ею обзавестись – а Пакистан только пожурил немного. Атомная бомба – нужна им на будущее. Но еще нужнее – такие люди как Абу Саед способные проводить подрывные операции у нас в стране и искать союзников. Это долгая игра – и, по-моему, в Чечне Абу Саед все же был. Надо понять, зачем.

– А что непонятного?

– Да все непонятно. Почему провалился общий план наступления на Среднюю Азию – а ведь мы были готовы к отражению. Кто-то предупредил? Что будет с Северным Альянсом – Достум[25] по-прежнему будет с Масудом или переметнется к явному победителю. То, что он узбек не значит ничего – в той же Аль-Каиде широкий взгляд на вещи, у них войском командует узбек, Джума Намангани[26]. Что такое Аль-Каида и кто ее в действительности контролирует – саудиты или англичане.

– Мне нужен каждый человек. Каждый. Кто-то должен заняться ситуацией в Косово – которое будет иметь последствия и очень неприятные. Босния из-за Косово опять на грани, туда просачиваются боевики.

– Косово это первая ласточка, будут другие. Люди пришли, размножились, расплодились – а их дети потребовали самоопределения. И что делать? Выгонять их? Убивать? То же самое может ждать и нас – придут проповедники из Хизб-ут-тахрир, и мы будем иметь радикальную молодежь. и не на Кавказе, а в Москве.

– Ну… ты говори, да не заговаривайся. Русские… принимать ислам?

– А почему нет? В стране идеологический вакуум. Прежняя идеология пошла псу под хвост. Оказался наш отец не отцом, а сукою. А вместо этого – что? Бандитизм? Ну, да, кто-то в бандиты пойдет – но есть и такие, которым жизненно важно во что-то верить. Жизненно важно. Вот они и будут искать – во что поверить. Кому-то из них – подвернется на пути вербовщик Хизб ут Тахрир. Или Аль-Каиды.

– Русские мусульмане… Ну… ты хватил.

– Поверьте, это будет. Никто от этого не застрахован. Тот факт, что мы русские не делает нас невосприимчивыми к пропаганде исламских радикалов. И заметьте – та же группа Братья-Мусульмане появилась, и начала стремительно развиваться в схожей с нашей ситуацией. Прошла Первая мировая война, рухнула Османская империя. Великобритания и Франция разделили Восток, наплевав на собственные обещания сделать единое арабское государство с центром в Дамаске. Не находите…

– Так, хорошо… – подвел итог директор, которому от таких разговоров было не по себе – ты человек с головой… со знаниями… считаешь нужным заниматься этим – занимайся. Но недолго, потому что людей нет. Десять дней тебе. За это время ты либо убеждаешь меня, что продолжать заниматься всем этим необходимо, причем не на косвенных уликах, а на прямых… хоть каких-то. Или – начинаешь заниматься Косово. В конце концов, Чечня это часть России, а значит – не наша епархия. Пусть ФСБ занимается.

– Кто это был? Он представился?

– Полковник Борис Каплунов. СВР. Ездит на сером Вольво 760, госномер а двадцать четыре ноль два е-эр…

Вернувшись из Ясенево – а дело было уже потемну – Стеблов не застал генерала на работе и поехал к нему домой – он был достаточно близок к Гришину и имел на это право. Да и сам Гришин еще в начале работы оговорил – если происходит что-то чрезвычайное, докладываешь мне вне зависимости от того, где я есть – на работе или дома…

– С…а.

– Я не должен был ехать?

Генерал с силой провел руками по лицу, имитируя сухое омовение в исламе.

– Не факт… пойдем, выйдем…

На пути на балкон попалась Ирина Васильевна.

– Саша, я как раз хотела…

– Потом – оборвал генерал.

Они вышли на балкон – то, что называлось балконом – на самом деле было лоджией в двенадцать квадратов. Генерал открыл все окна… выглянул на улицу. По улице – огненной лавой тек ночной транспортный поток Москвы.

– Поехал бы ты с ним или нет – задумчиво сказал генерал Гришин – это бы ничего не изменило. Он бы все равно нашел способ к тебе подползти… с…а та еще. Говорили в Афгане, где он служил – что он в обмен на информацию по верхушке душманов, по Пешаварской семерке[27] – сдавал своим агентам в бандах информацию по нашим блокам и колоннам. Правильно… ну, один блок вырежут, другой… колонну сожгут. Это ерунда, бабы новых нарожают. А вот у Каплунова всегда была самая точная и правдивая информация. И ведь не поймешь, кто чей агент – то ли моджахеды агенты Каплунова, то ли Каплунов – агент моджахедов.

– Вот с…а.

– Он лжив. Причем болезненно лжив, он лжет даже тогда, когда в этом нет нужды. Причем в этом искусстве он достиг невиданных высот – даже я далеко не всегда смогу понять, когда он лжет. Не говоря о тебе.

– Я понял, товарищ генерал.

– Что ты понял?

– Пусть только еще подойдет…

– Да ничего ты не понял! – зло сказал Гришин – потому что если Каплунов взялся за тебя, он уже не отстанет. Не сможет использовать – уничтожит. Каплунов начал против тебя игру, почему – пока не понятно. Не играть – это гарантированно проиграть. В одиночку ты тоже проиграешь… но я тебе помогу.

– Евгений Николаевич… он операцию Сель упоминал.

– Что именно?

Стеблов добросовестно пересказал, генерал внимательно слушал.

– Все документы по Сели лично у меня, получить их из моего сейфа он не мог. Просто где-то что-то услышал, и решил взять тебя на испуг. Наверняка он слышал твое имя в связи с этой операцией и имя Першунова – но не более того.

– Ясно. Что мне делать?

– Что ты ему рассказал, давай, подробно.

Стеблов добросовестно пересказал.

– Так… ничего лишнего ты ему не сболтнул. Эту же позицию держи и дальше. Сдавай информацию по минимуму… и сам задавай вопросы. Ну, под дурачка закоси… ты же был там. Попробуй выяснить, почему Каплунова так интересует Абу Саед и что ему известно. Запоминай все, что он скажет.

– Есть.

– Хорошо. Со вдовой поговорил?

Стеблов невесело усмехнулся.

– С женой, товарищ генерал. Поговорил. Ничего хорошего из этого разговора не вышло… Надя, Надежда собирается восстанавливать семейные отношения. А мне лучше отойти и не мешать…

– А Першунов сам как к тебе относится? Поговорили?

– Поговорил. У него претензий нет, я ведь спас его. Говорит, что за Сель меня не винит – тогда по-иному нельзя было.

– Ясно. Ну, тогда, товарищ майор, ваше решение отойти и не мешать, представляется мне глубоко ошибочным и неадекватным складывающейся обстановке. Глава семьи не держит на вас зла… значит, все в порядке. Поддерживайте дружеские отношения, особенно со старшим лейтенантом Першуновым. Будьте рядом. О любом вашем контакте с Першуновыми – докладывать мне. Это приказ.

– Понял – выдавил из себя Стеблов.

– Надеюсь. Если ты еще не понял, здесь не институт благородных девиц. И дела, которыми мы занимаемся – сомнительны как с точки зрения закона, так и с точки зрения морали. Но это не значит, что ими не надо заниматься, так?

– Так.

– Тогда имей в виду – ты идешь на подполковника. Комиссия первый вопрос, какой задаст – почему не женат до сих пор. У нас сам знаешь, холостяк рассматривается как потенциальный изменник и перебежчик. Холостяку чего – поднялся да пошел. Так что решай вопрос. Если сам не можешь, вон, Ирина – обратись, она на тебя быстро… ярмо наденет. У нее в институте потенциальных невест… на целый полк хватит. Если хочешь знать – я не против. Любых – вариантов.

Генерал хлопнул его по плечу – и пошел в квартиру. Остановился.

– И да… все забываю сказать. На работе – в кассу загляни. Там тебя премия в шесть окладов дожидается. За твои геройства в Грозном.

И – ушел. А он остался стоять… над пропастью в двенадцать этажей. И было ему отчего-то… тошно-тошно. Хоть головой вниз…

Москва. 07 января 2000 года

Сегодня – была пятница. И уже сегодня – генерал Гришин получил приглашение на игру. В спортивный комплекс, на кортах которого проходил кубок Кремля.

К зданию – он подкатил на своем личном Вольво, заметив, что сейчас около здания слишком много охраны. Бронированные Зилы – дремали в полумраке московского зимнего вечера, уже горели фонари. Охрана – остановила его сразу и даже удостоверение сотрудника ФСБ их не убедило – не поленились позвонить внутрь и спросить, кто ждет Гришина. К счастью – директор ФСБ уже подъехал.

Директор Федеральной службы безопасности – был уже переодет в теннисную форму – шорты, майка. Он стоял рядом с кортом, там где находятся скамейки тренеров и обслуги. На Гришина взглянул скептически.

– Давно играли?

– Ну… год, примерно.

Директор – вдруг по-дружески подмигнул – последнее, что можно было ожидать от этого человека.

– Терпеть не могу теннис. Только связки рвешь, да шишки набиваешь. Пойдемте, лучше поболеем.

Они поднялись на трибуны.

– Итак…

– По вашему поручению, товарищ генерал-полковник…

– Без званий… не порти вечер.

– Хорошо. Мною – установлено негласное наблюдение за семьей старшего лейтенанта Першунова, в его квартире установлена спецаппаратура. Плюс – к ним подведен агент, который достаточно близок к семье и благодаря ему мы сможем получать информацию из первых рук о том, что происходит…

Директор прищурился.

– Расскажите-ка мне о том, как Першунов попал в плен. Что-то мне кажется, что дело там сильно нечисто.

– Не совсем так. Это было связано с предыдущим директором…

Они посмотрели на корт – оба.

– Нет, нет. С Королевым.

– И что – Королев? Рассказывай, что ты мнешься как институтка забеременевшая.

– Тут дело не совсем в Королеве. На тот момент – секретарем Совбеза был назначен Борис Березовский, человек сами знаете, какой. У него были в Чечне свои интересы – а пост Секретаря Совета безопасности…

Директор понимающе кивнул, поощряя продолжать.

– Пост Секретаря Совета безопасности позволял знакомиться с очень многими материалами и влиять на принятие…

Почти полчаса – генерал Гришин рассказывал новому директору ФСБ о злоключениях, связанных с операцией Сель. Операцией провальной и позорной с самого начала, предпринятой после проигрыша в Чечне и связанной с попыткой вмешаться в ход президентских выборов. Силовое вмешательство там было не основным, кроме силовиков там работала серьезная группа политтехнологов… хотя что такое политтехнология в разгромленной Чечне девяносто шестого года, где у каждого второго избирателя – автомат на руках. Но – как то ведь обеспечили победу относительно приемлемого кандидата… тогда.

Странно – но Гришин, обладающий умением чувствовать собеседника, чувствовал, что директор его… как будто не слушает. Нет, он задавал вопросы… но в то же время, был как будто в другом месте.

Тем временем – игра на корте заканчивалась, соперники жали друг другу руки, зачехляли ракетки…

– Пошли – внезапно сказал директор.

Они спустились вниз, как бы случайно столкнувшись с выходящей с корта группой людей. Центром ее – был невысокий, невзрачный человек с профессионально цепким взглядом, одетый в светлую рубашку с коротким рукавом и просторные брюки.

– Виктор…

– Добрый день…

Взгляд этого человека – остановился на том, кто сопровождал директора ФСБ. Затем снова переместился на Директора.

– Гришин, Евгений Николаевич, генерал-майор, директор Контртеррористического центра ФСБ. Только что из Грозного.

Невысокий, невзрачный человек кивнул, протянул руку.

– Путин. Владимир Владимирович…

В обратный путь – они поехали на ЗИЛе директора ФСБ. Один из охранников – пересел в личную машину генерала Гришина, и ехал за ними.

В ЗИЛе было просторно – хотя машина была и старомодной, не совсем удобной. Бросалась в глаза трубка системы Алтай, давно и безнадежно устаревшей.

– Ты все понял?

– Да…

Гришин – действительно все понял. Их типа случайная встреча с премьер-министром и исполняющим обязанности президента Российской Федерации – была двойной демонстрацией. Демонстрацией ему – того, что если он будет работать на них, то войдет в ближний круг, в самые высшие эшелоны власти. И неважно – какими будут его звание и должность – важно то, что он будет лично знать президента, а президент будет знать его.

И его самого – продемонстрировали и.о. как перспективного члена силовой команды. И тоже – не просто так.

– Скоро состоятся выборы. Наш бывший директор на них победит, это уже не вызывает сомнений. И это надолго…

Гришин кивнул. Когда летом девяносто девятого – Ельцин заменил на посту премьера одного бывшего директора ФСБ на другого – никто не воспринял это всерьез. Сколько их было… постаревший, явно сдающий позиции Ельцин мучительно искал того, кому он мог бы передать власть, меняя премьеров как перчатки – и все это на фоне только что произошедшего дефолта. Одновременно с этим – независимая от Ельцина часть элиты разворачивала свой проект, под названием «Отечество-Вся Россия» и все гадали только об одном – кто. Примаков – или Лужков. Примаков – более мудрый и опытный, он устраивал коммунистов, но не устраивал демократов, плюс был слишком старым – вряд ли общество хотело второго Ельцина. Лужков – был более энергичным, он занимал стратегически важный пост мэра Москвы, и работал на этом посту неплохо – но это-то могло оттолкнуть избирателей из провинции, которые в принципе плохо относились к живущей намного лучше страны столице. Плюс – действия Лужкова на посту мэра столицы – навевали на крупных бизнес-игроков печаль по поводу возможного передела собственности уже на общероссийском уровне в случае прихода Лужкова к власти. Но в целом – и Лужков и Примаков – каждый имел больше шансов, чем к примеру вечно второй Зюганов…

Однако, потенциально проходной премьер – оказался неожиданно жестким и цепким руководителем. Его назначение совпало с налетом боевиков на Дагестан… налет с огромным трудом отбили (попутно выяснив, что армии в России почти что нет), но вот того, что новый премьер прикажет наступать на саму Чечню – вот этого никто предсказать не мог. Равно как и того, что больной и уставший Ельцин – в самом конце 1999 года ни с кем не советуясь, примет решение уйти в отставку[28], тем самым фактически сорвав нормальную, предвыборную кампанию…

– Я понимаю.

– Ничего ты пока не понимаешь – сухо сказал директор – то, что происходит в Чечне… и вообще в стране – это наш последний шанс, больше шансов не будет. Потеряно целое десятилетие. Разгромлены многие отрасли экономики, потеряны практически все союзники, СНГ оказалось мертворожденным образованием, рано или поздно эти страны станут нам врагами – просто по логике событий. Происходящее в Чечне – это симптом нашей слабости, того что нас – можно. Следующими – на зуб нас попробует НАТО. Разрыв в боеспособности между нами и блоком НАТО достиг критического уровня, и не тебе объяснять, что это значит. Сначала они будут придвигаться к нам все ближе и ближе – до тех пор, пока между нами не останется нейтральных государств. Потом они атакуют. Если мы за это десятилетие не изменим страну, не нарастим кардинально как военную, так и экономическую мощь, не заставим нас бояться – если не любят… нападение будет неизбежно. А для того, чтобы хотя бы попытаться поднять страну из той грязи, в которой она находится – нужна команда. Люди, которые понимают друг друга с полуслова, и которые могут друг другу безоговорочно доверять. Теперь в стране осталась только одна подобная команда. Офицеры госбезопасности. Остальные…

Директор посмотрел на него. Зил – тяжело катил по шоссе, монументальный как сама история.

– Мы собираем команду. Вопрос – ты с нами – или?

Вот оно!

Похоже, директор ФСБ вербовал его…

Система эта – была создана еще Андроповым… он ее придумал и за полтора десятка лет воплотил ее в жизнь. Она никак не называлась, потому что даже упоминать ее – было смертельно опасно, потому и названия никакого не было. Те кто были внутри системы понимали все и без лишних слов, а те кто были вне ее – лишнее знание запросто могло привести в могилу. Или – в психушку…

Помимо двух официальных вертикалей – обычной, управленческой, где должности написаны на дверях кабинетов, и партийной – Андропов начал создавать третью вертикаль – нелегальную. Основанную на принципе нелегальных ячеек. Он сам – завербовал несколько человек – и возможно, у Председателя была не одна ячейка. Каждый из членов ячеек – тоже завербовал несколько человек там, где они работали – и стали лидерами своих ячеек. Завербованные ими – завербовали людей в свои ячейки.

Так, помимо официальной иерархии – в КГБ появилась и тайная, причем во главе и той и другой – стоял один и тот же человек. Андропов.

Зачем Андропов это делал? Человек незаурядного ума, свободно владевший английским и писавший стихи – он понимал… если и не то, что дни советской системы сочтены – то, по крайней мере, то, что ей придется пройти через тяжкие испытания. Понимал он и то, что к тяжким испытаниям система не готова. Официальная иерархия – грешила неповоротливостью, дуболомством, неадекватностью и неспособностью быстро и изобретательно реагировать на угрозы – все то, что в полной мере проявилось уже спустя несколько лет после смерти Председателя. Партийная иерархия – за счет десятилетий отсутствия политической конкуренции забронзовела, в ней процветало начетничество, догматизм, цинизм. Кстати, идея разделить компартию на две части, чтобы обеспечить политическую конкуренцию – принадлежит, как и все другие идеи Горбачева – Андропову. Председатель просто хотел создать в СССР некое подобие двухпартийной системы, как в отлично ему знакомых США – ведь там республиканцы и демократы не так сильно отличаются друг от друга. Но при этом – партийная конкуренция обеспечивает естественный отбор и служит живучести системы в целом – равно как и отвлекает людей иллюзией выбора. Республиканцы натворили дел – проголосуем за демократов – они такие же, как республиканцы – но власти хоть козью морду состроим. Но Председатель не успел воплотить это в жизнь, он умер – а за дело взялся Горбачев, один из его сподвижников, которого Председатель раскусил перед самой смертью, да уничтожить не сумел. Горбачев – позаимствовал идеи Андропова – своих у него отродясь в голове не водилось – и бросился их воплощать в жизнь. Но воплотил он их плохо, очень плохо – как и все что делал в жизни. Вот страна и посыпалась. Но тайная иерархия, заблаговременно созданная – осталась.

Сначала это не выходило за рамки КГБ и дочерних структур. Потом начало распространяться… МИД, Минвнешторг… разного рода экспорты и спецэкспорты… типа «автоэкспорта», например.

Сказать, что тайная иерархия не была готова к крушению страны… никто не мог. В конце концов, частями любой системы являлись люди, и люди эти родились и выросли в советском обществе. И как Андропов не знал общества, в котором они все жили – так и они его не знали. Но они были готовы намного лучше, чем остальные структуры государства… со второй половины восьмидесятых началось внедрение КГБ как в националистические структуры (Народные фронты) так и в коммерческие. Минусом КГБ по сравнению с той же ВЛКСМ было то, что сама аббревиатура КГБ вызывала ненависть. Но это было в девяносто первом году. А сейчас? А сейчас, люди, получившие в девяносто первом почти неограниченную свободу – спустя девять лет готовы были хором проголосовать за сильную руку, за тех, кто наведет, наконец, порядок в истосковавшейся по порядку стране.

Вот они и наведут. Ударный отряд исчезнувшей империи. Комитет государственной безопасности. Щит и меч партии…

– Я с вами Евгений Валентинович.

Директор продолжал смотреть изучающе.

– Хвостов у тебя нет? Я имею в виду, серьезных.

– Нет.

Точно, вербовка. В систему – вход был рубль, а выход – вперед ногами только. Никакие оправдания не принимались – да и отказы тоже. Понятно, что человека долго и придирчиво изучали перед тем как сделать предложение – но если делали – отказа не ждали. Отказался – смерть, рассказал кому-то лишнее – смерть, подставил товарищей – смерть, попытался выйти из системы – смерть.

Но и возможности тех, кто в системе – были велики.

– Смотри, ты сказал. Если сказал без ума – подчисти, наведи порядок. Но не подведи.

– Не подведу, Евгений Валентинович.

Москва. 07 января 2000 года

Но пока ФСБ совершало вокруг старшего лейтенанта Першунова странные пассы – судьбой пропавшего, вдруг нашедшегося офицера ВДВ – заинтересовалось совсем другое ведомство, способное поломать всю игру.

Предвыборный штаб президента.

Точнее и.о. президента – но это было не так важно. Все уже понимали, что нынешний И.О. идет к победе. Надолго ли – вопрос, но пока так.

Предвыборный штаб – возглавлял опытнейший политолог Семен Посконский. Он был одним из первых в России политологов: так получилось, что в конце восьмидесятых он был направлен на годичную стажировку в США по линии одного из московских университетов. Дело было в восемьдесят восьмом, уходил Рейган, за пост боролись вице-президент Джордж Буш и нью-йоркский губернатор Майкл Дукакис. Университет, где учился Посконский по обмену – традиционно поддерживал демократов, и его студенты – добровольно-принудительно выполняли функции волонтеров. Тогда-то молодой коммунист Семен Посконский познакомился с изнанкой американской политтехнологической машины – причем не с экрана телевизора – а напрямую. Сообразительный Посконский – своими глазами увидел, что такое предвыборный штаб, как организована его работа, кто какие функции выполняет, что такое райтеры, волонтеры, пиарщики, сотники и тысячники, какие требования предъявляются к агитационным материалам и какие бывают виды агитации. Вернувшись в СССР как раз к его развалу – он организовал первую в России фирму занимающуюся политтехнологией и по причине того, что доверчивому советскому человеку по мозгам ездить куда проще чем американцу – он стал лидером на этом рынке, даже плохонькие американские технологии при небольших бюджетах – показывали предельную эффективность. Он участвовал в предвыборных компаниях на Украине, в Грузии, в девяносто шестом – именно он обеспечил победу Ельцину при невиданном до этого бюджете, уже сопоставимом с американскими. И в двухтысячном – он работал на молодую, но перспективную партию Единая Россия, уверенно лезущую вверх, отталкивая попахивающий советским душком ОВРАГ[29]. В партию входили не имевшие опыта политической деятельности – но не имевшие за собой и негативного шлейфа такие персонажи, как боксер Александр Карелин и министр по делам ГО и ЧС Сергей Шойгу. На досрочных президентских выборах – партия выдвигала кандидатом в президенты Владимира Владимировича Путина…

Так как Путин был еще и и.о. президента – штаб Посконского получал помощь из Администрации Президента, и определенную помощь из спецслужб. Но сказать, что это было определяющим фактором нельзя – положительные стороны нивелировались отрицательными. Путин был и.о. президента – и в этом качестве олицетворял в глазах избирателя власть. А к власти за последние десять – пятнадцать лет – у электората накопилось столько ненависти, что страшно было даже подумать…

Опытный Посконский – в самом начале работы откровенно поговорил с кандидатом – как делал это всегда. Плюсом кандидата было то, что он был совершенно новым лицом на политической сцене, его почти никто не знал до 1999 года. Те, кого знали – уже успели дискредитировать себя, кто бездеятельностью, как Явлинский, кто болтовней и идиотскими инициативами, как Немцов, кто непопулярными решениями как Чубайс – фамилия которого теперь использовалась гражданами в качестве ругательства. Минус в том, что в народе успел накопиться дикий заряд негатива к власти вообще – при том, что не до конца преодолены последствия дефолта 1998 года. Выборы для и.о. президента – это минное поле, на котором ошибаются только один раз. Он имеет все шансы выиграть, но только в одном случае – если не совершит вообще ни одной ошибки. Любая серьезная ошибка – и народ сделает вывод «такой же паразит, как и те». Он потеряет преимущество перед другими кандидатами, единственное реальное преимущество – незапятнанность. И Кремля – не видать.

И.о. президента выслушал его – и дал карт-бланш.

С самого начала Посконского беспокоила война в Чечне. Как только все началось – он подумал, что все, ппц, просрали все полимеры опять. И.о. президента был тогда премьером, он не консультировал его. Но вот когда российская армия пошла на Чечню, во второй раз наводить конституционный порядок, Посконский уже готовился к выборам: в ужасе он бросился в Кремль, умоляя все это остановить. Одна расстрелянная колонна, один неудачный штурм с большим количеством погибших – и все, приехали. СМИ, известные прочеченской позицией в первую войну – вцепятся и уже не отпустят. И.о. президента выслушал его, и с улыбкой заверил, что все будет в этот раз по-другому. Тогда Посконский обреченно подумал, что его клиент – либо дурак, либо у него мания величия. Он сам себе роет могилу.

Но время шло. Войска продвигались вперед и каждый день, слушая утренние новости, Посконский с ужасом ждал новостей об очередном Грозном, или Ярыш-Марды – но их все не было. Второй штурм Грозного, что удивительно – тоже обошелся без больших потерь и крови со стороны федералов – так теперь называли русскую армию. В Чечне появился авторитетный лидер, которому можно было вручить республику после войны – Ахмад-Хаджи Кадыров, верховный муфтий. В какой-то момент – Посконский понял, что они побеждают – чувство было совершенно новым, потому что до этого Россия не побеждала, по крайней мере, на протяжении сознательной жизни его поколения.

И тогда – он развернулся на сто восемьдесят и начал думать, как эту победу использовать.

В демократических государствах это не так то просто сделать. На выборах в Великобритании сразу после войны – избиратели «прокатили» Уинстона Черчилля – которого потом признали самым великим британским политиком двадцать первого века. Более свежий пример – Джордж Буш почти бескровно победил Ирак во время Бури в Пустыне – а избиратели отказали ему в переизбрании на второй срок. Победил арканзасский губернатор Клинтон, который парировал любые выпады соперника словами «это экономика, идиот». Американцам оказалось более важно не то, как Буш одержал победу – а то, сколько он на нее потратил. Россия не Америка, конечно, но…

Посконский понял, что первое, что он должен был сделать – это найти лицо. Победа России должна была иметь конкретное материальное воплощение – в виде конкретного человека, который там был, проявлял героизм, и теперь – может быть здесь, рядом с избирателями, на предвыборных плакатах Единой России. Знаменитый боксер, известный чиновник и организатор – не хватало военного. Его надо было найти.

Потом, после того как лицо будет раскручено – его лицо может появиться на плакатах рядом с лицом кандидата в президенты.

И найти человека надо было быстро.

Требования: первое – это не должен был быть генерал. Только не еще один генерал. Но и не рядовой – это вульгарно. Кто-то из младших офицеров, кто непосредственно побывал на поле боя. Кто командовал солдатами – но и сам вместе с ними рисковал жизнью. Требование второе – за ним должна быть какая-то история, какой-то подвиг, что-то, что выделит его из общей массы таких же – и эта история должна быть такова, чтобы от частной истории подвига можно было бы провести ниточку к общей истории победы России. То есть, они должны соответствовать друг другу как часть – и целое.

Третье – это не должен быть милиционер, ни в коем случае. Милиционер в сознании потенциального избирателя – это мент поганый, он будет ассоциироваться с поборами на дорогах, избиениями, несправедливостью… нет, только не милиционер. Кто-то из настоящих военных и желательно не простых – ВДВ или спецназ. И то и другое – в сознании потенциального избирателя имеет стойкие положительные ассоциации – герои, голубые береты, небо…

Четвертое – это должен быть телегеничный человек, который подойдет под экран, не искалеченный ни в коем случае – появление на экране инвалида сразу вызовет тяжелые ассоциации у страны, пережившей сначала Афганистан, затем Чечню. Пятое – он должен быть хоть как-то управляем и заинтересован в сотрудничестве.

Вот все это – он изложил своим сотрудникам на планерке. Вообще то – требования исключали одни другие, и впору было спросить, а в своем ли вы уме, Семен Денисович. Но сотрудники, наученные горьким опытом, ничего не сказали, и покорно направились в архивы и в пресс-службу Министерства обороны. На вооружении у них были связи, деньги из черной кассы и визитные карточки Посконского – все знали, что Семен Посконский работает на президента и возражать ему очень чревато…

И вот… Семен Посконский сидел в одном из своих офисов на Якиманке и задумчиво смотрел на ксерокопию личного дела из Министерства обороны. Нужный человек нашелся неожиданно быстро и подходил под требования неожиданно хорошо. Посконский сам не верил, что удастся подобрать человека, отвечающего всем высказанным им требованиям и готов был на определенные компромиссы.

Но этот офицер – на первый взгляд, отвечал всем…

– Так… – Семен Посконский хлопнул ладонью по столу, что делал исключительно редко, только если был выведен из равновесия – давай-ка, еще раз по биографии пробежимся.

– Хорошо, Семен Денисович – ответил Валерий Карп, один из специалистов широкого профиля при штабе, этакий «политический спецназовец» – итак, Першунов Алексей Владимирович, старший лейтенант, воздушно-десантные войска. Родился двадцать восьмого апреля шестьдесят восьмого года в Ленинграде, воспитывался матерью-одиночкой, директор мебельного магазина. Отец неизвестен. Окончил семьдесят шестую среднюю школу, оценки средние. В восемьдесят девятом году поступил в Щукинское театральное училище, отчислен с непонятной формулировкой «за ненадлежащее поведение». После отчисления призван в армию, направлен для прохождения службы в воздушно-десантные войска. По ходатайству командования части направлен на поступление в Рязанское высшее десантное училище. После окончания училища присвоено звание лейтенанта, направлен для прохождения службы в Тульскую воздушно-десантную дивизию. По ВУС – снайпер.

В девяносто четвертом году – в составе сводного полка своей дивизии принял участие в штурме Грозного, вел там бои, судя по его личному делу до февраля девяносто пятого. В деле есть представление на награждение Першунова медалью «За отвагу» подписанное почему то генералом Львом Рохлиным. Награду не получил.

Находился в Чечне до середины девяносто пятого, награжден орденом Мужества, ранений не имел. В девяносто пятом подал рапорт о переводе в сорок пятый полк специального назначения ВДВ. Перевод состоялся.

…

– Ну?

– Теперь самое интересное, Семен Денисович. В деле – отсутствуют любые упоминания о прохождении им службы начиная с лета девяносто пятого года. Судя по всему, часть документов из личного дела изъяты. Про сорок пятый полк – совсем ничего.

– Что такое сорок пятый полк? Навел справки?

– Да, Семен Денисович. Это спецназ ВДВ.

– Теперь понятно. Дальше.

– В какой-то момент – он оказывается в плену в Чечне. Его судя по всему не обменивают – и он сидит там, пока его не освобождают несколько дней назад. Об освобождении тоже ничего – но мне по секрету сказали, что работала Альфа. И он, почему то сейчас лечится не в военном госпитале – а в госпитале ФСБ.

– Сильно пострадал?

– Пока не выяснял, Семен Денисович.

– Выясни. Семья есть?

– Да, есть. Еще один сюрприз. Першунова Надежда Юрьевна – редактор новостных программ телекомпании НТР. Дети – один сын, тоже Алексей. Сейчас ему восемь лет. Живут в Москве, получили квартиру.

– Та-а-ак…

– И еще одно, Семен Денисович. Указом Президента Российской Федерации, не подлежащим оглашению, за исключительное личное мужество при выполнении правительственного задания старшему лейтенанту Першунову Алексею Владимировичу – присвоено звание Герой Российской Федерации. Посмертно.

– О как!

Посконского сложно было чем-то удивить – но сейчас он был удивлен. Герой России! На такое он даже не смел рассчитывать. Мало того, что он подходит по всем статьям – так еще и награжден высшей воинской наградой!

Оставалось понять, так ли это все, как выглядит на первый взгляд, и решить, как теперь с этим работать.

– Ты присядь…

– Спасибо, Семен Денисович.

– На него лично не выходил?

– Нет.

– На жену?

– Тоже нет, но в телекомпанию позвонил. Она взяла «за свой счет».

Посконский постучал ручкой по столу.

– Собирай всех.

В любом нормальном предвыборном штабе существует четкое разделение труда. Есть сам политтехнолог с помощниками – они мозговой центр, они придумывают тактику и стратегию кампании. Есть райтеры – это те, кто облекают мысли в слова, они могут в заданные сроки написать материал заданного объема и формата – листовка, статья в газету, предвыборный плакат. Бывают и черные райтеры – те, кто специализируется на чернухе, то есть опорочивании имени другого кандидата. Но обычно – райтеры универсалы, они могут и превозносить и опорочить. Есть ноги – это те, кто разносит листовки, организует массовки на митинги – там есть просто исполнители и есть организаторы, которые смогут нанять массовку на митинг или пару агентств, чтобы разнести листовки и расклеить плакаты.

Но у любого серьезного политтехнолога есть и свой спецназ. Это люди, которые совмещают в себе качества политтехнолога (или, по крайней мере, политконсультанта), частного детектива и организатора. Люди это разные, путь в профессию у них тоже разный – сюда приходят из комсомола, из милиции, из журналистики, из КГБ. Их задача многогранна – они должны отслеживать и реализовывать «темы», привлекая при необходимости другие отделы. Темы могут быть самыми разными, но суть у них одна – либо найти и реализовать грязь на оппонента, особенно если работаем на кандидата от оппозиции – или найти и реализовать то, что может поднять рейтинг твоего кандидата на недосягаемую высоту. Это люди – универсалы, они могут устроить пикет по поводу плохой работы транспорта или вывоза мусора, найти старушку, которую обидели власти и раскрутить тему, пройтись по избирательному округу и найти темы, за которые можно зацепиться и поднять власть на кукан, организовать, скажем, субботник или благотворительную раздачу продуктов. Эти люди – должны видеть правильным глазом, уметь организовывать любую работу и взаимодействовать с любыми людьми, будь то бомж или новый русский. Нет надобности говорить, сколь редки люди с такими навыками и какие они получают деньги за привлечение к кампании. Как нет необходимости говорить и о том, какие спецы были привлечены к обеспечению избирательной компании исполняющего обязанности Президента России.

Их было четверо, считая Карпа – но в кабинете собрались только трое. Этого было достаточно…

– Значит, так…

Материалы, найденные Карпом – мгновенно были размножены на нужное количество копий. Работа была поставлена серьезно и множительные мощности в этом штабе – были лучшими среди других штабов.

– Першунов Алексей Владимирович. Старший лейтенант, Герой Российской Федерации. ВДВ. Освобожден из чеченского плена, в настоящее время проходит лечение в госпитале ФСБ в Москве. Жена – Першунова Надежда Юрьевна – редактор новостных программ телекомпании НТР. Один сын, Алексей, восемь лет. Живут во Мневниках.

…

– Это наш кандидат по схеме Военный джокер. Все помнят, что это такое?

Кивки.

– Отрабатываем по полной. Карп – занимаешься его военным прошлым. И не только военным – можешь в Питер слетать, лишним не будет. Все от начала и до конца. Поспрашивай в Щуке, за что его выгнали – мне не нужны сюрпризы. Мне надо знать о нем все, даже то, что он сам о себе забыл. Деньги документы – возьмешь сколько надо.

– Есть.

– Так, Кирилл, теперь ты. У тебя ксива сохранилась?

Кирилл был бывшим журналистом одной из газет.

– Да.

– Попробуй, пробраться к нему в госпиталь. Позадавай вопросы, но осторожно. Встреться с лечащими врачами.

– Понял.

– Лена, теперь ты. Жена на тебе. Тоже возьми ксиву журналиста.

Невысокая, бойкая девушка – утвердительно кивнула.

– Живут ли они вместе, собираются ли жить. Короче, интервью жены героя. Пока осторожно…

– Поняла.

– Если поняли, то что сидим?

На самом деле, Карп не сказал Посконскому одну, но очень важную вещь. Засекреченная операция, за которую Першунов, ныне живой получил посмертную награду. Першунов был награжден зимой 1997 года, когда никаких боевых действий в Чечне – официально уже не велось. А осенью 1996 года – Посконский ездил в Ингушетию вместе с директором ФСБ – заключать самый необычный и опасный в своей жизни контракт – на политтехнологическое сопровождение кандидата в президенты ЧРИ Аслана Масхадова.

То, что во время этих выборов творилось – он знал, в том числе и то, что не попадало на страницы газет и на экраны телевизоров. А так как память у Семена Денисовича была хорошей – он, скорее всего, вспомнил бы кое-что, сложил два и два и отшатнулся от этой истории как от чумной. Потому что от нее пахло смертью.

Но Карп не доложил. А Посконский не вспомнил. А потом – стало уже поздно, потому что когда на кону власть в стране – назад никто сдает. Вперед и только вперед. И не оглядываться.

Оглянувшийся – станет камнем…

Москва. Центральный госпиталь ФСБ. 15 января 2000 года

– Руки вперед, глаза закрыть…

…

– Теперь коснитесь пальцами левой руки носа.

…

– Хорошо теперь правой.

…

– Не открывая глаз, повернитесь в сторону двери…

…

– Хорошо, можете открыть глаза.

Старший лейтенант Алексей Першунов – открыл глаза. Он стоял в кабинете заместителя главного врача Центрального госпиталя ФСБ, тот как раз дописывал что-то в его карту.

– Ну, старлей… можно сказать, что отделался ты легко. Остаточные явления контузии возможно, еще будут беспокоить, но это мы снимем. Плюс дистрофия – вам надо набрать еще шесть – семь килограммов. Планируете продолжать службу?

– Пока не знаю – хрипло сказал Динамо.

– В ВДВ уже вряд ли получится, прыжки вам теперь противопоказаны. Но так… препятствий к продолжению службы я не вижу. Курите?

– Нет… бросил… в плену.

– И не начинайте. Со спиртным я бы тоже повременил, по крайней мере, месяц. Если надумаете проходить ВВК – заключение я вам напишу.

Зам главврача закрыл карту.

– Вы живете в Москве, так ведь?

– Да… наверное, да…

– Папка…

Сын бросился к нему… он помнил его совсем маленьким, тот только научился еще ходить. И жили они… знаете, что такое черные ДОСы[30]? Вот там вот они и жили. Дуло со всех щелей, зимой было холодно, а летом – жарко, Надька только начинала свой путь – на местном телевидении. Собственно, он потому и согласился тогда на предложение вербовщика в штатском – два годовых оклада в случае успешного завершения операции, плюс квартира вне очереди для семьи. Как давно это было. И как много теперь изменилось…

Лешка теперь не только ходил, но и бегал, на нем была курточка с каким-то диснеевским героем. Надежда тоже изменилась и изменилась сильно. Из девчонки, которая могла танцевать всю ночь до утра, и жадно, захлебываясь, пила из чаши жизни полными глотками – она превратилась в красивую, уверенную в себе женщину. Короткая дубленка, юбка чуть выше колена, явно не собственноручно сшитая. Ключи от машины в руке, макияж… и нервничает.

Кажется, он даже знает, почему. Ничего… разберемся.

– Здравствуй… – он шагнул ей навстречу.

– Здравствуй…

Они обнялись. Она была чужой…

– Пошли…

Черный Опель-универсал приветливо мигнул фарами, снимаясь с сигнализации.

– Мам, а можно я впереди поеду… – заканючил Лешка.

– Садись назад.

– Мам…

– Я сказала, нет!

Лешка запрыгнул назад, он неуверенно – сел вперед. Все было чужим… и машин тогда таких не было.

Надежда завела мотор, уверенно тронулась. Кого-то зло, не по бабьи обругала, когда тот не уступил дорогу.

– Ремень пристегни – сказала она, не отрывая взгляд от дороги – гаишники звери.

Он пристегнул ремень.

– Неплохо там вам платят… в телекомпании.

– Это Москва.

– Это дядя Саша нам машину купил! – поделился радостью Лешка – он все может!

Москва…

Он, питерец, или ленинградец, кому как больше нравится – никогда не любил Москву. Когда служил под Тулой – приходилось сюда выбираться. Последний раз – он был в Москве в девяносто пятом, когда уже вышел из Чечни. С тех пор – прошло пять лет…

Москва изменилась… и изменилась сильно с тех пор. Москва девяносто пятого года была еще постсоветским городом, со всеми вытекающими… монументальные, давно не ремонтировавшиеся здания… стройки кое-где…грязь… вокзалы, которые обсели цыгане и прочие деловые… палатки везде, торг…

Но это был еще советский город – советский город, который как то приспосабливался жить в совершенно чуждом ему, внезапно и необратимо изменившемся мире…

А теперь – в Москве что-то неуловимо изменилось. Вместо Волг, Жигулей и местного колорита – Алеко[31] – теперь были иномарки, они уже были не экзотикой, а составляли значительную часть потока, на них не оглядывались. Сам поток стал намного плотнее, машин было очень много. Было много подсветки, иллюминации, то тут то там висела реклама – город было просто не видно за многочисленными рекламными щитами. На тротуарах – толпа народа, и везде – стройка, что-то строят.

Надежда – ловко лавировала в потоке, видимо, освоилась в Москве.

– Заедем, купим что-то?

– Я уже все купила…

Их квартира – располагалась на самой окраине Москвы, за сталагмитами многоэтажек – уже стоял лес. Мела поземка, у каждого подъезда – было не протолкнуться от машин. Все выглядело новым и необжитым каким-то…

– Пошли – она закрыла машину, Лешка побежал впереди.

Стальная дверь, теснота подъезда, исписанные стены, лифт. Ему бросилось в глаза – панки хой! Юра Хой – тот самый, кто написал песню «Домой!» – ставшую антивоенным гимном этой войны. Как там…

Вот и он вернулся. Только – домой ли…

В стоящем в соседнем дворе КУНГе в красно-желтой раскраске с надписью Горгаз – один из сотрудников достал мобильный, набрал… не отрывая взгляд от мягко светящихся в темноте экранов…

– Товарищ генерал-майор, пост два, Волобуев докладывает… да, объект с семьей в адресе. Звук, картинка пишутся, все штатно. Вас понял. Есть…

Убрал телефон.

– Чо, всё писать будем? И порнуху?

– А чего? – сказал техник – дома посмотрим…

– Он наш все-таки…

– Да какой он наш…

Дом – встречал неплохо, не в гараже сваренной стальной дверью, уютной прихожей. Почему то на полу – лежали какие-то пузырьки… косметика, что ли. Надежда, раздеваясь, быстро подняла их и поставила на место.

– Леша… Леша, покажи папе свою комнату. Ужинать – позову.

– Пап, пошли!

Комната сына была неприбранной, грязноватой – было видно, что пацана не слишком то допекают опекой. В шифоньере, между двумя стеклами – фотография, несколько тяжелых – и пацан, неумело держащий автомат.

И Брат… тоже. Он – в кожаной куртке, с коротким автоматом. Брат…

– А это что?

– А это, мы на стрельбище – беспечно ответил Лешка – это знаешь, кто? Это группа Альфа!

– Да… знаю…

Он присел на диван… тоже не прибранный. Лешка вдруг посерьезнел, подошел к нему.

– Пап… а ты, правда, навсегда вернулся?

– Да – Динамо серьезно смотрел на сына – навсегда.

– Я помню… мама плакала часто. Мы еще в Туле жили. Она никогда не говорила, почему.

– А здесь мама успокоилась?

– Здесь Москва – совершенно серьезно сказал Лешка – здесь работать много надо. А тебя правда, дядя Саша спас?

– Правда.

– А ты теперь с ним будешь работать?

– Это как решит дядя Саша.

– А жить ты будешь с нами?

– А это как решит мама…

Сын серьезно смотрел на него.

– Я попрошу. И дядю Сашу и маму.

Молчание. Динамо вывернулся из ситуации.

– Ну-ка, дневник показывай. Двоек много наполучал?

– Нет у меня двоек. У сына героя двоек быть не может.

– А кто тебе сказал, что папа герой?

– Мама. И дядя Саша…

Тем временем – Надежда в большой комнате решала свою, довольно деликатную проблему. Что надеть на первый семейный ужин.

Проблема была не в том, что надеть – всего было достаточно. Проблема была в том, что это все либо подарил Саша (а такого было большинство), либо она надевала это для Саши. И теперь получалось, что она это наденет перед мужем. И кем она будет – с мужем в шмотках, подаренных любовником. Б… последней?

А кто ты есть то? – шевельнулась в голове мысль – б… и есть. И была такой…

Хотя все было намного сложнее.

Она родилась вне брака. До пятнадцати лет считала, что ее отец – офицер, погибший при испытаниях какого-то оружия. Только в пятнадцать лет бабушка проговорилась – ее отец никакой не офицер. Остальное она узнала сама: ее отец – уголовник, ООР[32], так и сгинувший в лагерях. В один из коротких моментов пребывания на воле – он сделал ее. Они с матерью познакомились по переписке… а в лагерях есть настоящие мастера давить слезу из потерявших надежду на женское счастье баб…

Помня о том, кто ее отец мать, работавшая сначала в школе, а потом перешедшая в местный институт – всегда держала ее в строгости, нещадно наказывала – ей было нельзя даже то, что можно было другим. Это было ошибкой, потому что запретный плод сладок. Надежда только и ждала возможности вырваться из опостылевшего родительского дома с его запретами… и вырвалась, в конце концов.

И пошла вразнос…

Странно – но она никогда по-настоящему не делала выбор. Когда она стала центром любовного треугольника – она так и не сделала окончательный выбор. Претенденты были разными. Даже слишком. Саша… Саша был простым, надежным, у него была правильная семья, правильные взгляды на жизнь – и он все и всегда делал правильно. Она уже тогда поняла, что перед ней – будущий полковник или генерал.

Проблема была в том, что он почти не умел танцевать, не умел играть на гитаре и смешить ее до слез. Динамо все это умел…

Выбор она так и не сделала… выбор решила беременность. Как это часто бывает.

Когда Алексей не вернулся со спецзадания – к ней пришел Саша. Он был там же, на том же спецзадании – но почему то выжил. В нем было что-то, что помогало ему в экстремальных ситуациях – какая-то внутренняя цельность, закольцованность, независимость от всего мира. Она поняла, что произошло то, что должно было произойти. Алексей жил, горя – и, в конце концов, так и сгорел звездой. Саша – остался в стороне от огня, и потому – остался жить.

Сначала он просто сказал, что Динамо сказал ей позаботиться о жене с ребенком, оставил денег. Потом – он сказал, что написал рапорт, и теперь будет работать в ФСБ. Потом – она под его диктовку написала какие-то бумаги, сходила на прием к замминистра – и, сама ни на что, не надеясь – вдруг получила двухкомнатную квартиру в новом доме. Одна. С ребенком. Надо было переезжать в Москву – из опостылевшей, медленно умирающей, грязной Тулы. С работой тоже помог Саша – она пришла в телекомпанию, в какую он сказал – и тут же получила там неплохое место.

Потом – они стали спать вместе…

Она всегда видела, что Саша в нее влюблен… но почему то отталкивала его поначалу. Подпустила не потому, что тоже полюбила – а потому… был один такой случай. Близился новый год, получили премию, устроили корпоратив. В туалете – ее попытался, если называть вещи своими именами – изнасиловать один из журналистов. Она отбилась. Вытирая кровь из разбитого носа, он сказал: смотри, мать, лет через пять на тебя и у бомжа не встанет. И она вдруг поняла, что это так и есть. Она стареет.

И потому – нужно хватать то, что есть. Будущего генерала – не такой плохой вариант если подумать…

А теперь – у нее нет будущего генерала. У нее есть только вернувшийся из плен муж. Возможно, с заскоками, как ее просветили девочки в телекомпании…

Любит ли она его? Сможет ли она его любить?

Она протянула руку и решительно взяла лежащее сверху платье.

В этой проклятой жизни все узнаешь. Кажется, я уже начинаю узнавать. Просто внутри все умирает, и тогда все очень легко. Живешь, не живя, как очень многие люди почти всю жизнь. Наверно, так оно и бывает. Наверно, так оно и должно быть…

Эрнест Хемингуэй «Иметь и не иметь»

Темнело.

В белых сталагмитах домов – устремленных в темнеющее небо как в вечность – зажигались, горели – а потом гасли огни. Огромный корабль, с тремя сотнями кают – тяжело отваливал от причала – чтобы отплыть в бездну снов, а назавтра, уже в новый день – вместе с солнцем вернуться к причалу. И только один человек, сидевший у дома в черной Тойоте – не спешил домой к семье. Его некому было обнять, не с кем было поделиться новостями. У него больше не было дома. Не было семьи.

Снова – пустота…

В черной Тойоте, стоящей во дворе так хорошо знакомого дома – был Стеблов. Он смотрел на погасшее окно квартиры, где жила Надежда. Понимал, почему оно погасло. И думал, как быть дальше…

Стечкин – тяжело давил на бок… но это был не выход. Он уже один раз попробовал этот выход, и понял – что это тупик.

Он был совсем не тем, каким десять лет назад… он не просто изменился – он полностью переродился, как бы сказали в советское время на заседании партийной ячейки. Та первая, еще чистая любовь к Надежде – изменила все. После попытки самоубийства – он выжил… точнее – ему не дали умереть – но внутренне он умер. Внутри него что-то умерло – и хотя он по-прежнему жил, говорил, дышал – таким как прежде он уже не был. Он забыл все, чему его учили до этого. Он стал опасен…

Какой-то писатель… он так потом и не нашел эту книгу – очень точно описал его состояние: просто все внутри умирает, и тогда становится очень легко. Живешь не живя – всю оставшуюся жизнь…

Для него – таким ударом стало предательство Надежды с его лучшим другом. Тогда то в нем все и умерло.

Он до сих пор помнил последний приказ операции Сель. Его отдал Гришин, тогда еще полковник ФСБ. Он сказал – из Чечни должен вернуться только один из вас – ты понял, капитан? И он сказал – понял. Видимо, полковник Гришин знал, что произошло между ними, и знал, что у Стеблова не дрогнет рука.

Так – он окончательно стал другим…

Этот приказ – стал его билетом – только непонятно, наверх или вниз. В головокружительные высоты власти – или в адские бездны. Все зависит от точки зрения… наверное. Так было нужно… исполнителя, способного связать ФСБ России с террористической акцией в «свободной» Ичкерии – оставлять в живых было нельзя. Потом, уже в Москве, поработав с Гришиным, он понял, что дальше – должны были убрать уже его, да помешало что-то. Он не обиделся на генерала, потому что уже усвоил правила игры. Если ты легко и по праву лишаешь людей жизни – будь готов так же легко расстаться и с жизнью своей.

Это Евангелие с Лубянки…

После того, как он вернулся из Чечни – Гришин, через год получивший генерала – взял его к себе. Гришин был умным… вероятно он был самым умным на Лубянке в то время – и он прекрасно понимал, к чему все идет. После Чечни – озверели. Многое ушло в прошлое. Если в девяносто первом украинский презик Кравчук приехал в Беловежскую Пущу с результатами референдума на руках, и Ельцин – Ельцин! – с его характером – безропотно, даже не обсуждая, принял волю украинского народа как данность, то сейчас, после Чечни, да и после бандитского лихолетья, нормы и правила жизни которого проникали и в высшие сферы власти – все сильно по-другому могло бы обернуться. Кравчук – из Беловежской пущи просто не вернулся бы, а мятежников – проутюжили бы Альфой или танками – в зависимости от ситуации. Если в восьмидесятые уговаривали и договаривались – то сейчас молча и в кровь били морду. И только потом – с размазывающим кровавые сопли контрагентом – садились за стол переговоров.

Через Чечню прогнали до полумиллиона военнослужащих и ментов – теперь у них есть навыки боевых действий, у многих заныкано оружие – а как они ненавидят власть, трудно даже представить. Денег в стране нет. Терпение народа уже исчерпано. Все запасы подъедены. Что будет дальше – страшно даже вообразить.

И в этих раскладах – личный порученец – десантник, свой в самых боеготовых, надежных и мобильных частях, у которого в голове есть что-то кроме ветра, который протащен через Чечню и уже выполнил там поручения, которые самый добрый судья не назовет законными – такой порученец генералу был до зарезу нужен.

Генерал так же понимал и еще одно: публика на Лубянке делилась на несколько категорий. Это выжившие из ума старперы. Это блат, дети и внуки «нужных» людей ни хрена не умеющие. Это молодая поросль, которую никто ничему не учил, и которая и шагу без ошибки шагнуть не могла. Это люди на зарплате у олигархов – часто целыми отделами.

В этом случае – наличие даже одного человека, который верен, надежен, проверен и способен на реальные действия во имя Государства и по приказу из Кремля, кто-то, кто может превратить указания и мнения высоких кабинетов в реальные действия – так вот, даже один такой человек может стать критически важным и нужным власти. Козырем – в терминологии Андропова.

Генерал Гришин – стал козырем Кремля. А он, майор и без пяти минут подполковник, как ему прозрачно намекнули – майор Александр Стеблов – стал козырем генерала госбезопасности Гришина…

Он никогда не вспоминал того, что он совершил по приказу генерала Гришина – обернувшийся назад превращается в камень. Он просто не знал, как ему теперь жить дальше. Как собрать в один день разлетевшуюся на осколки, до этого относительно налаженную жизнь…

И пистолет Стечкина – ему ничем не мог помочь…

В дальнем углу двора – мигнула фарами неприметная бежевая девятка, потом – в Тойоте раздался звонок. Стеблов взял трубу.

– Товарищ майор – раздалось в трубке – машина у вас слишком приметная. Демаскируете операцию…

– Пошли в ж… – зло отозвался Стеблов.

Москва. 16 января 2000 года

Утром – все было как обычно. И в то же время – все было по-новому…

Высадив сына у школы, как обычно – она включила поворотник… но повернув руль, на газ не нажала. Задумалась…

Что же делать…

Женщины чувствуют такие моменты… по тому, что у них произошло ночью, она поняла – знает. Или подозревает, что равносильно знанию. Знает, и наверное, ненавидит ее за это.

Он был чужим… женщина это тоже чувствует. Он был чужим… и то, что раньше выбрасывало их на орбиту, то что раньше заставляло забывать о ссорах и мириться… теперь это была просто потная возня на кровати. С чужим мужиком. С Сашей было не так – она его не любила, но он стал для нее родным…

И еще – какой-то интуицией, которой обладают только женщины и то не все – она поняла, что с ним в плену что-то произошло. У него кто-то был там… и что-то произошло. Что-то, отчего и она теперь – была для него чужой.

Но… а какая ей разница, если так разобраться?

Нет любви – значит, не будет и доверия. Профессор предупредил – может произойти все что угодно. Оставлять с ним Лешку…

Нет, надо решать… пока не поздно – решать.

Она даванула на газ… сзади загудели… плевать.

В притулившейся дальше по ходу движения грязной, замызганной девятке – пассажир зло выругался.

– Тронулась, б… Давай…

– Нарушаем. Передать бы.

– Я сказал, давай!

Водитель пожал плечами – резким маневром девятка, под недовольные гудки встроилась в поток. Пассажир девятки – скрупулезно записал остановку в оперблокнот…

– Опаздываешь, мать… – главный редактор смотрел на нее требовательно – я все понимаю, но ты нашу работу знаешь…

– Извините, Алексей Иванович, больше не повторится.

– Это кто это так тебя?

Она покраснела.

– Ударилась.

– Врешь, и не краснеешь. Ладно…

– Что у нас сегодня?

– Главной темой ставим выступление и.о. Дальше, как обычно… Чечня… выборы… международка…

– Надежда Дмитриевна…

Поглощенная задачей впихнуть невпихуемое, то есть дать за минимально отведенное на новости время максимальное количество информации – она недоуменно подняла голову. Невысокая, рыженькая девушка – уже вошла в ее кабинет.

– Меня зовут Вероника…

– Девушка… стажерами у нас занимается Никита…

– Я не стажер… разрешите задать вам несколько вопросов.

– Простите?

– Об Алексее Владимировиче?

– О ком?

– Об Алексее Владимировиче. Ваш супруг. Понимаете, он…

– Простите, а что с ним?

– Мы делаем репортаж о героях войны и судьбах их семей. Мы могли бы…

– Как вы сюда попали?

– Алексей Иванович согласился.

– Мне нечего сказать.

– Мы могли бы…

Она молча встала, подошла к двери – и красноречиво распахнула ее.

– Я оставлю вам визитку… нам выделен определенный бюджет и мы могли бы договориться…

– Девушка, вы теряете время. Я – тоже.

– Хорошо…

Настырная рыжеволосая журналистка – вышла из ее крохотного кабинетика. Она забрала со стола визитку, прошла с ней в кабинет главного редактора. Тот как раз разговаривал по телефону… но в кабинете он был один.

– Леша, я перезвоню…

Она бросила визитку на стол.

– Что это?

– Ты ее выпроводила?

– С треском!

– Напрасно, Надюш, напрасно…

– Это почему?

– Ты слышала фамилию Посконский?

– Семен Посконский?

– Он самый. Так вот, он, почему то интересуется тобой. Он уже звонил. И не мне – а…

Главред красноречиво уставился на потолок с шумоизолирующими панелями.

– Это конечно, твое личное дело, Надя. Но я бы не отказывался встречаться с людьми Посконского. Он работает на самый верх.

– И что ему надо?

– А ты не догадываешься?

…

– Ты – не королева красоты, верно, и миллион не выиграла в лотерею. Что в тебе… верней, в твоей семье есть такого, что может заинтересовать журналистов?

…

– Я как раз, кстати, тебе хотел предложить. Может, передачу сделаем? Возвращение героя.

– Нет.

– Почему?

– Алексей… врач предупредил, что ему нельзя испытывать никакие стрессы.

– Вся сегодняшняя жизнь – это стресс, Надюша. Лучше…

Она вдруг заревела…

– Ты чего…

– Ухожу я … я все решила.

– Так…

Главред встал, закрыл дверь на ключ. Вернулся за стол, достал бутылку армянского коньяка и стаканы.

– Ну-ка… выпей, мать… выпей, выпей…

Она хлебнула… коньяк ожег горло… она закашлялась.

– Так… уже лучше. Ты чего, мать. Как Витьке Лисовскому по женильному аппарату с ноги… так прямо героиня. А тут… ну… не кисни.

– Алексей Иванович… я не могу с ним. Он…

Она выложила все… и про тот секс, что у них случился ночью. и про то что она боится оставлять с ним сына, и про… в общем, про все. Главред – стоически все это выслушал, затем пожал плечами.

– Ну и что ты от меня хочешь услышать?

– Алексей Иванович… я б…, да?

– Ну… Надюша… б… – это категория оценочная. Как думаешь, сколько раз я был женат?

…

– Семь. И что я – б… мужского пола? Так?

Через слезы она усмехнулась.

– Успешный мужчина.

– Живя жизнь, Надь – надо помнить, что она у тебя одна. И прожить ее с нелюбимым человеком ради слова «должен»…

– Это не просто слово…

– Это слово. Как и слово – б… – это просто слово. А вот счастье – это не слово. Это то, что у тебя внутри. Когда я влюблялся – я действительно, любил женщину, и делал все для нее. Когда я терял любовь – я просто уходил.

– А дети?

– А дети… зачем учить детей лицемерию Надь? Думаешь, они ничего не понимают?

– Спасибо, Алексей Иванович.

– Будешь должна. Любишь этого своего… фсбшника – уходи к нему. Тем более что он тебя тоже любит, так?

– Да… любит. И уже давно.

– Есть, кем подмениться?

– Да нет… я поработаю. Чтобы не думать…

Она пошла к кабинету… в голове всплыл номер телефона, который Саша оставил ей для экстренных случаев. Сейчас – или никогда. Сейчас – или никогда мать…

Пальцы – привычно натыкали номер, с замиранием сердца она ждала… один гудок, два… Саша предупредил, что их будет двадцать. Это для того, чтобы по этому номеру не звонили посторонние.

– Алло…

Это был он.

Они встретились недалеко от Останкино – там было кафешка, в которой кормили недорого и вкусно – а столики отделялись один от другого портьерами, что создавало некий интим и позволяло встречаться с источником, или обсуждать идею новой передачи, не опасаясь быть подслушанным коллегами. Она вышла «пообедать» намного позже, чем обычно – а когда пришла, Саша уже был там. Она, кстати, никогда не была на его рабочем месте и вообще не знала, где он работает. Если она садилась в его машину – это каждый раз происходило в разных местах. Он даже машины менял постоянно – сейчас он был на черной Тойоте, которая стояла у тротуара напротив. Пока они встречались – это была уже четвертая его машина…

– Саша…

На столе – не было никакого заказа, только стакан и бутылка Финляндии. Один – стакан.

– Ты что, напился?

Она никогда не видела его пьяным. У него не было недостатков в обычном понимании – вообще никаких.

– Нет.

Она села напротив. Без спроса – взяла стакан, налила себе водки, зажмурившись, проглотила. Еще работать до вечера… ну и черт с ним.

Через пять лет – на тебя, мать, и у последнего бомжа не встанет…

– Саша… – пьянея не столько от выпитой на голодный желудок водки, сколько от собственной смелости сказала она – ты меня любишь?

И по мгновенно промелькнувшей на его лице гримасе боли – поняла. Это мимолетное выражение лица – было красноречивее любых слов. И, понимая, что отступать некуда, с шашкой наголо она ринулась в последнюю атаку.

– Давай, уедем.

Он молчал.

– У меня тетка в Киеве живет. Она меня приглашала. Уедем… увезем Лешку. Ты же поедешь…

Он молча смотрел… не на нее, а как бы сквозь нее.

– Что смотришь!? Да, я б… конченая! Но мне все надоело, понимаешь?! Надоело!

Она присела к нему… он сидел на скамье, спиной к стене. Прижалась. От него знакомо пахло… его одеколоном, его … он был родной… он был ее мужчиной. И ее последней надеждой что-то исправить…

– Саша… Сашенька… я не могу больше. Я не могу здесь… я не могу с ним… я все поняла. Ты… ты лучше его.

…

– Давай. уедем. В Киев… куда угодно.

– Надь, я… не могу.

– Можешь! – горячо сказала она – можешь! Что тебя здесь держит, а? Скажи?

…

– Работа! Да к черту эту работу! Ты же умный… ты сразу работу найдешь. А хочешь, за границу уедем!? Хочешь? И будем жить семьей. Я с тобой буду… Лешке отец нужен… нормальный, а не псих…

– Надь…

– Ну, говори, что ты мямлишь?!

– Хватит…

…

– Это просто надо прекратить. Когда-то это надо было прекратить.

– Что – прекратить?

– Наш… треугольник идиотский. Хватит.

– Саша…

– Надь… я решил все. Хватит с меня. Тебе к тридцатнику – а мне сколько? Ты – его жена. Ты сама так решила. Пусть так и будет.

Она потрясенно молчала, не в силах поверить.

– Надь… вопрос не в том, люблю я тебя или нет. Сердце… глупый орган. Не надо его слушать. Я послушал… зря. Думал, что мщу ему… а потом… такое дерьмо.

– Мстишь… ему?!

– Надь, вы обидели меня тогда. Ты хоть понимаешь, что вы тогда сделали? Нет… не понимаешь. Вы были счастливы… а все счастливые люди эгоистичны. Для них важно только их счастье…

– Так ты… со мной… из-за него?

– Нет. Сначала да, а потом… Надь, у ребенка отец должен быть. Настоящий, родной. А из меня…

– Пошел вон…

Он не заставил себя упрашивать. Встал, выбрался из-за столика. Оставил деньги и ушел. А она – упав на стол, разрыдалась…

– Простите…

Она подняла голову… через пелену слез она увидела официанта…

– Вам… простите, вы что-то закажете?

Она приняла решение.

– Нет. Ничего не надо. Ни-че-го.

Он следил за входом в кафешку из подворотни напротив. Увидел, как Надежда вышла, как гордо подняв голову, пошла обратно к телецентру… шла выпрямившись… она уже взяла себя в руки. Она была… необычной. Совершенно не такой, как обычные женщины… заставляющей себя любить.

Утром – он получил нагоняй от Гришина. Конечно же, бригада НН[33] сообщила о черной Тойоте. И, конечно же, генерал все понял – он всегда все понимал…

Он немного тратил… и у него в укромном месте лежало более пятисот тысяч долларов США наличными. Там же была машина… записанная не на его имя, никак с ним не связанная, вообще не светившаяся. Полмиллиона долларов и машина.

Пристрелить Гришина, Надежду и Лешку в охапку – и ноги. Уже утром – они будут в Ростове-на-Дону, там пересекут существующую только на бумаге российско-украинскую границу. Дальше – одно из двух. Либо – в Мариуполь, там сесть на корабль, идущий в одну из ближневосточных стран. Вторая возможность – во Львове есть окно, его личное. Человек, который лично ему многим обязан – он переправит их в Польшу.

С полумиллионом долларов для начала – устроиться можно.

Только все это – иллюзии. А суровая реальность – настигнет его хоть на краю света. Он слишком много знает о том, что происходило в конце девяностых в России – чтобы его оставили в живых. Убийство генерала ФСБ – ему тоже не простят.

Генералы ФСБ служат не для того, чтобы их убивали…

Убьют не только его – убьют и Надежду и Лешку. Просто потому, что он мог им что-то сказать. Ну и для устрашения.

И потому – придется играть эту игру до конца, как бы больно не было. Играть по правилам генерала Гришина.

Москва, Кремль. 16 января 2000 года

А пока Надежда Першунова, переставшая быть таковой по паспорту переживала крушение своих иллюзий – политолог Семен Посконский ехал в Кремль.

Именно Семен Посконский – осенью девяносто девятого года углядел возможность в тексте российской Конституции. Если президент уходит в отставку – Совет Федерации согласно Конституции и закона «О выборах» должен был назначить досрочные выборы президента в трехмесячный срок. Этот срок сжали еще больше – за счет того, что Ельцин подал в отставку тридцать первого декабря. Как показывает практика – всю первую половину января Россия ограниченно дееспособна…

Выборы президента были назначены на двадцать шестое марта, срок очень ограниченный. Многое зависело от того, согласятся ли баллотироваться два важнейших в раскладе кандидата – экс-премьер Примаков и мэр Москвы Лужков. Первый – мог перетянуть на свою сторону часть коммунистического электората, уставшего от «вечно второго» Зюганова. Второй – выражал интересы влиятельных региональных элит, которые могли врубить в регионах машину админресурса совсем не в пользу временного обитателя Кремля. Пока – ни один из кандидатов не сказал, ни да ни нет. Опросы показывали, что в случае если оба – и Примаков и Лужков откажутся баллотироваться – Путин побеждает, причем даже в первом туре, скорее всего. Если нет – предстоит второй тур, особенно опасный, если в него выйдет Лужков. Энергичный мэр Москвы – контролировал избирателей крупнейшего города страны, имел отлаженный имидж (до того, что он выступал за возврат Крыма) и мог привлечь очень широкий спектр избирателей – от почти коммунистов, до демократов. У него было то, чего не было у нынешнего обитателя Кремля – опыта и имидж хозяйственника, опытного руководителя. До того, как прийти в Кремль – Путин все-таки не руководил ни одним из регионов.

К исполняющему обязанности президента – Посконского пустили сразу, ждать не пришлось. Хозяин ельцинского кабинета – он не торопился пока оборудовать свой – упруго пошел ему навстречу, протягивая руку…

Вообще, Посконский, работая с кандидатом уже несколько месяцев – все больше и больше проникался к нему именно человеческой симпатией – как кандидат, он был всего лишь одним из. Но как человек… Посконский все-таки жил в этой стране, терпел все горести и беды вместе с ней – никакие деньги полностью от проблем не отгородят. Новый хозяин Кремля был полной противоположностью Ельцину. Ельцин был царем, а потому – самодуром как и все крупные партийные руководители. Новый – был работягой. Ельцин имел харизму, он был руководителем от природы – новый такой харизмы не имел, но компенсировал это работоспособностью. В целом, он был бы как раз идеальным премьером – если бы Ельцин остался у руля. Но вот как он сможет держать Кремль в одиночку…

Ельцин всегда заставлял ждать – это было частью ритуала «доступа к телу». Новый – не заставлял никогда.

– Владимир Владимирович…

– Прошу.

Разговор прошел как обычно – коротко, деловито. Самый деликатный момент – Семен Денисович оставил на конец разговора.

– И последнее. Визит госсекретаря США. Он согласован еще осенью.

Новый пожал плечами.

– И?

– Его могут использовать в политических целях.

– Американцы? Вряд ли, зачем им?

– Дело не в американцах. Они могут быть лишь пешками в чужой игре. Не забывайте – визит фактически идет не в Россию, визит идет в Москву.

– Что предлагаете?

– Я мог бы встретиться неофициально… кое с кем в посольстве. Предупредить о политических последствиях. Мне нужно ваше одобрение.

– Действуйте…

Про идею с солдатом – Посконский не сказал ничего. Идея была в разработке, плюс – это был технический вопрос, который с кандидатом обсуждать было бессмысленно.

Москва, Красная площадь. 16 января 2000 года

Старший лейтенант ВДВ Алексей Першунов – появился в дверях подъезда около одиннадцати – Надежда Першунова уехала сама и увезла сына почти пять часов назад. На нем была та же одежда, что и при выписке из госпиталя – вероятно, другой просто не было. Он огляделся – затем неуверенно пошел на выход. К нему сразу – пристроились топтуны…

Остановку общественного транспорта – он проигнорировал. Просто шел параллельно дороге. Мимо – на скорости проносились машины, грязные сугробы – скрывали его с дороги, не давая нормально вести наблюдение.

– Б… он что – решил спортивной ходьбой заняться? Притормози!

Лада – четверка – притормозила у обочины, высадив мужчину в шапочке – петушке. И тронулась дальше.

На следующей остановке – он вдруг заинтересовался ларьком. Долго смотрел, что-то спрашивал – но не купил ничего. Потом сел в автобус, идущий в центр. Один наружник втиснулся следом, второго – подобрала машина.

Еще одна машина пристроилась следом…

На одной из остановок он вышел. Спустился в метро, там не брал сотовый телефон – в итоге, в метро пришлось спуститься, сразу троим агентам. Старший смены выругался – по правилам, на комплексную отработку такого объекта нужно вдвое больше людей… как минимум три машины. У них две и то… на ладан дышат.

Першунов вышел на Китай-городе. В рации послышалось.

– Попугай вышел из метро. Идет в центр.

– Принято. Третий – меняешь второго. Не расслабляемся…

Объекту – присвоили псевдо «Попугай» – намек на то, что длительное время он провел в клетке. Чеченской клетке.

Начальник смены двинул машину вперед… остановился – и тут же в стекло постучали. Гаишник.

Бдят…

– Ваши документы.

Холуи…

Старший лейтенант Першунов шел на Красную площадь. Он сам до конца не понимал, зачем…

В Чечне… в Чечне они сражались… не за это. А за что? Сложно сказать. В том, что происходило в Чечне, было мало не только героизма – в нем было мало и смысла. Им просто зачитали приказ, потом привезли в Чечню, бросили там, в поле – а потом приказали наступать. Они пошли – потому что каждый из них сам выбрал в жизни свой путь, и путем этим – была армия. Многие – так и погибли, не понимая, за что.

Но теперь у него был смысл…

Красная Площадь… она не выглядела каким-то особо торжественным местом. В Харькове – площадь так площадь, ровная, самая большая в Европе. Дворцовая в его родном Ленинграде – тоже неплоха. Красная же… во-первых, она неровная, сам Кремль и все что его окружает построена на горке, и потому она неровная – к Собору Василия Блаженного она ощутимо идет вниз. Во-вторых – она маленькая, только попав на нее – понимаешь, что она на самом деле маленькая. В третьих – она мощена неровной брусчаткой, ее давно не перекладывали – и ходить по ней проблемно, да и милиции полно.

И тем не менее – это важнейшее, сакральное место в стране. Отсюда, в ноябре сорок первого – полки прямо с парада шли в бой. Здесь, в сорок пятом – принимали другой парад, уже парад Победы. Двадцать шесть миллионов к этому времени – уже были мертвы.

Он иногда думал – кто был не прав. Мы – или они? Что двигало ими, этими людьми, их отцами и дедами, кто шел в бой, иногда с одной палкой, у кого было по одной винтовке на пять человек – но все же они шли в бой. За что они были готовы отдать свою жизнь? За что отдавали?

Было ли тогда то же самое, что было в Чечне – грязь, бардак и отчаянные попытки выжить на войне. А если были – то как же они смогли победить?

И самое главное – каков итог.

Распогодилось… если ночью ощутимо даванул морозец, то сейчас в Москве была обычная московская зима, с температурой около нуля и слякотью… только что мокрый снег не шел. На Красной площади была обычная суета… кто-то у Мавзолея, ниже – автобусы с туристами, и нашими и иностранными. Актеры, переодетые в Ленина и Сталина – предлагали туристам с ними сфотографироваться…

У собора тоже были люди. Это были чужие люди. И он здесь был – чужим.

Своим – он был совсем в других местах. Там где расстояние измеряется не километрами – а днями и часами пути. Там, где раскаленный ветер пустыни обещает смерть, а прохлада оазиса – дарует жизнь. Там, где каждый пацан знает, как жить и за что умирать – и ни на секунду не сомневается в этом.

Там – он снова начал верить…

– Простите?

Он обернулся. За ним стоял человек в бобровой шапке и дорогой, расстегнутой донизу дубленке.

– Вы Алексей Першунов?

– Кто вы такой?

– Внимание, контакт – передала по рации одна из наружниц, которая прибилась к туристической группе и осматривала Собор Василия Блаженного.

– Можешь его сфотографировать.

– Не могу, слишком заметно…

– Тогда опиши.

– Рост около метра семидесяти, очки, лицо семитского типа.

– Третий всем. Контакт Попугайчика вышел из автомобиля типа джип, выехавшего из ворот Кремля, повторяю – из ворот Кремля…

– Сфотографируйте контакт. Кто может, сфотографируйте контакт!

– Посконский Семен Денисович…

Посконский попытался вручить визитку, но старший лейтенант ее не взял. Вероятно, он вообще не знал, что такое визитка.

– Я слышал про ваши подвиги в Чечне, и…

Посконский огляделся.

– Может, перенесем нашу беседу в другое место? Прошу – он приглашающим жестом указал на джип.

– Что вам нужно?

Посконский лихорадочно думал. Для Першунова он был никто. В США это значения не имеет, в США любой человек охотно идет на контакт – или почти любой. Это называется socializing, социализация. Но Россия – не США, здесь любого принято подозревать в дурных помыслах, пока не доказано обратное.

– Видите ли, мы снимаем фильм о героях Чечни, и…

– Пошел на…

– Простите?

– Я сказал – пошел на… Проваливай.

Туда – Семена Посконского не посылали много лет.

– Прошу простить, но вы видимо не поняли. Мы серьезная организация, и можем поговорить о гонораре…

Першунов вдруг сделал шаг вперед, схватил Посконского за грудки.

– Что ты не понял, с…а скользкая! Отвали, сказал!

К ним направился милиционер.

– Все нормально! Все нормально!

Першунов отпустил Посконского, тот поднял руки.

– Все нормально. Без претензий. Я уезжаю. Меня уже нет…

Но милиционер – уже навелся на Першунова.

– Ваши документы, гражданин…

Москва… 17 января 2000 года

Поскольку Семен Посконский начинал свою карьеру в Штатах – образовавшиеся там связи он не забывал, наоборот – всячески поддерживал и пестовал. Немного надо чтобы тебя не забывали. Позвонить, поддержать, пожертвовать на предвыборную кампанию. Максимальный размер пожертвования для юридического лица – десять тысяч долларов, по меркам олигархической Москвы девяностых – копейки, говорить не о чем. Но тот, кто кинул на предвыборную кампанию хотя бы десятку – приобретает совсем другой вес… достаточно сказать, что он может получить приглашение на традиционный бал победителей, на котором бывает вице-президент…

Поэтому – Посконскому не составило никакого труда позвонить в Вашингтон. Делами России там занималась некая Виктория Нуланд (Нудельман), внучка ребе Нудельмана из белорусских Новогрудок она в течение трех лет занимала должность зам госсекретаря США по вопросам стран бывшего СССР, а в начале девяностых – была фактически вторым послом в России, от имени Госдепа США координировала связь американской администрации с администрацией Ельцина. Ее супруг, Роберт Коган (Каган)[34] – был в отличие от супруги агрессивным республиканцем, и разрабатывал теоретические основания господства США в мире. Понятное дело, не клади все яйца в одну корзину…

Семен (Симон) Посконский – позвонил ей сначала по стационарному, на телефон Госдепа – но как оказалось, Виктория там больше не работала. Тогда он, через знакомых добыл ее сотовый – и через минуту слушал ее голос.

– О, Симон… откуда ты?

– Из Москвы, дорогая, из Москвы.

– Как ты там?

– Нас заметает по самые крыши. А у вас?

Виктория засмеялась. Она на самом деле умела ладить с людьми.

– У нас все не так плохо, как кажется. Что ты хотел? Может, царь Борис восстал из небытия?

На самом деле в этой шутке есть только доля шутки, как всем было понятно. Понятно, что Клинтон уходил – но демократы всерьез рассчитывали на выборы 2000 года. И проблемы с Россией им были ни к чему.

– Нет, дело не в этом. Но мне надо поговорить с человеком, который решает вопросы. Визит Госсекретаря на подходе, помнишь?

– О, это уже не мои проблемы.

– Да, я в курсе что ты ушла из Госдепа.

– Не ушла, а ушли.

– И где ты сейчас?

– Пока в Атлантическом совете, а там – посмотрим.

Муж, значит, пристроил. Хорошо, когда муж из другой партии…

Понятно, что формальные перемещения в рамках вашингтонской политической вертикали – значат немного. Если у тебя сохраняются неформальные связи с теми, кто принимает решения или близок с теми, кто принимает – рано или поздно, тебя обязательно позовут назад.

– Так я получу нужного мне человека.

– Он тебе сам позвонит.

– Тов, арба тода.[35]

– Не пропадай.

Понятно, что Семену Посконскому не составило никакого труда найти общий язык с внучкой ребе Нудельмана. Человек позвонил во второй половине дня, ближе к вечеру. Им был второй секретарь посольства в Москве Джон Тефт. Договорились встретиться в недавно открытом «ДеМарко» на Проспекте мира.

Тефт – прибыл с опозданием на двадцать минут, чем сразу задал тон встречи – недоброжелательный. Заказал немного, особо оговорив – без сахара.

– Опасаетесь диабета – поинтересовался Посконский.

– Нет, просто веду здоровый образ жизни.

Судя по фигуре – не сказать…

– Мы могли бы пойти в «Пушкинъ»[36].

– Не люблю русскую кухню. Слишком мучная… жирная…

Все понятно…

Сам Семен Посконский русским себя не считал, он всегда помнил, кто он такой. Но многовековой опыт гонений подсказывал ему – слейся со средой, учи язык, не выделяйся среди других, будь лучшим русским чем сами русские. Наглый, жирный американец, который был как слон в посудной лавке – вызывал раздражение пополам с недоумением. И это – дипломатический работник?

Принесли заказ.

– Вам известно, что в феврале состоится визит Госсекретаря США в Москву? – спросил Посконский, смотря на жадно жрущего американца.

– Да, я помню. Я его готовлю.

– Вот и отлично. Тогда нам есть о чем поговорить.

– Так говорите…

Неудивительно, что у этого… дипломатического работника – ширинка на штанах не сходится.

– Видите ли, мистер Тефт… наша страна заинтересована в добрососедстве и добрых отношениях с США. Но и со своей стороны – США должны проявлять… понимание российской проблематики. В частности, для нас огромное значение будет иметь, отклонится ли госсекретарь США от программы визита, согласованной заранее.

– Я вас не понимаю.

Еще бы понимал. Ты так активно жрешь…

– Речь о встречах Госсекретаря США с потенциальными кандидатами в президенты. Теми, которые выдвинули свои кандидатуры, и теми, которые только собираются это сделать. Этих встреч – нет в утвержденном графике визита. И если Госсекретарь США не сочтет возможным отклоняться от программы визита – мы сочтем это знаком доброй воли и готовности к сотрудничеству. Поверьте, это не будет забыто.

Посконский знал, что делал – хотя возможно, сама Госсекретарь США еще не знала о всех тонкостях своего визита. Россия зависела от США, от доброй воли США. Если Госсекретарь США встретится только с хозяином Кремля – это будет истолковано как безоговорочная поддержка нынешнего правительства со стороны Белого дома. Если же программа визита будет более… насыщенной, чем это предполагалось, когда визит согласовывался еще при Ельцине – тогда это будет свидетельствовать об открытом поле со стороны американцев… и кто-то, кто до этого не собирался выдвигаться – после встречи с госсекретарем США может и выдвинуться…

– Послушайте… – американец закончил уплетать спагетти – я, конечно, поговорю с главой службы протокола Госдепа, но… по-моему вы преувеличиваете. Америке не интересны ваши политические игры, и она примет выбор российского народа таков, каков он есть – ну, если речь, конечно, не идет об ортодоксальных коммунистах. У нас сейчас другие заботы. Охрана окружающей среды, например. Если вам есть что предложить по этой теме – говорите. А ваши выборы… не в приоритете повестки дня.

Посконского это покоробило еще больше. Видимо, настала пора заката американской дипломатии – равно как и деградации всей американской системы без равного по силе противника. Когда был Советский союз – волей-неволей приходилось соответствовать. Нашли же, когда потребовалось ту же самую Викторию Нуланд. А сейчас… нет более отвратительного зрелища, чем американский дипработник, говорящий тебе, что твоя страна – его страну не интересует. Охрана окружающей среды, твою мать.

Интересно, к чему они так придут…

– Нет, конечно, я передам ваши пожелания в Госдеп, – американец видимо и сам понял, что зашел за грань возможного.

– Я в этом не сомневаюсь, мистер Тефт… – Посконский встал, доставая бумажник.

Где-то в Подмосковье. Здание, принадлежащее ФСБ РФ. 17 января 2000 года

Несмотря на то, что генеральское звание обязывало – Гришин больше любил работать на своем старом месте – за пределами МКАД, в обшарпанном здании, которое принадлежало какому-то институту. Сначала это был институт КГБ, теперь – ФСБ.

Гришин был необычным человеком – как необычен был и его путь в ФСБ. Его родители – были академическими учеными, отец – член-корреспондент АН СССР. У них была большая квартира, Волга, дача с тремя сотками земли. И отец и мать – публиковались, ездили по заграницам, получали премии. Но все это было парадной стороной жизни их семьи. За фасадом же как обычно скрывалась грязь – только в случае с Гришиными ее было необычайно много. Отец и мать ненавидели друг друга, но даже не думали развестись, так как разводы в советском обществе были пятном на репутации – лучше жить, ненавидя друг друга. Отец – сожительствовал со студентками и аспирантками, мать – в отместку изменяла ему с его же друзьями. Это было еще не все – идеи для докторской диссертации отец украл у одного из своих доцентов, его же самого – сгнобил, сломал и выкинул из науки. Мать тоже честностью не отличалась: занималась спекуляциями, привозила с научных мероприятий за границей и продавала вещи…

По статистике – к восьмидесятым годам каждый четвертый ученый в мире был советским. При этом количество не переходило в качество – уровень советской техники все больше отставал от японского, американского, западногерманского, гениальные открытия – не внедрялись в производство, мы серьезно проигрывали по количеству присуждаемых нам Нобелевских премий. Советские НИИ, в которых большая часть «ученых» занималась ничего не деланием с утра и до вечера – превратились в настоящие рассадники грязи, разврата, антисоветчины, воровства, спекуляций и всего прочего. Именно там – от безделья – отрабатывались совершеннейшие инструменты гнобления, унижения, запугивания, манипулирования и прочего – которые потом переносились и в другие рабочие коллективы, разъедая их как рак. Именно в таких вот институтах – рождалось поколение «завлабов», которым в будущем суждено будет развалить страну…

Так получилось, что кабинет отца – отделялся от кровати, где спал будущий генерал ФСБ всего лишь тонкой фанерной перегородкой – отец сам переделал обстановку в доме. Часами лежа на кровати – будущий генерал слушал разговоры отца и матери по телефону, разговоры с друзьями. Все видел. Все подмечал.

Учился…

Когда пришла пора вступать во взрослую жизнь – генерал сначала пошел по академической стезе. Но тут – это было как раз в восемьдесят девятом, последние конвульсии издыхающего социализма – на мать все-таки возбудили уголовное дело… что-то она там провезла такое. Видя трясущуюся мать и глотающего валидол отца – будущий генерал ФСБ принял решение, кем ему быть. Он хотел внушать людям такой же страх…

Сначала – он попал в институт – он как бы находился за штатом, но те, кто в нем работал – считались действующими сотрудниками. Время было такое – реорганизации, сокращения. Потом, после рейда Басаева на Буденовск – схватились за голову, начали спешно набирать людей. Тех, кого поносили и обхаивали в девяносто первом – на тех возлагали надежды всего четыре года спустя. Некомплект был дикий, брали всех, кто хоть как то подходил. И при этом – молодой сотрудник НИИ ФСБ, уже проверенный – показался отличным вариантом. А в оперативном отделе – будущий генерал стал кем-то вроде акулы в стае рыб. На фоне тех, кого набрали – он действительно сильно выделялся. Заочные университеты советских НИИ – это, доложу вам уровень…

Генерал был приверженцем двойной игры, он играл в нее всегда, когда была такая возможность. Он знал, что в управленческой пирамиде действует только один закон – клюй ближнего, гадь на нижнего, смотри в задницу вышним. Но вся суть исторического момента, начиная с девяносто первого года была в том, что пирамид теперь было много – не одна. Стаи и кланы рвались к власти, озверевшие волки перегрызали друг другу глотки, павшие – доставались на прокорм воронью. В отличие от эпохи отца, где ты точно знал, что директором НИИ ты станешь к пятидесяти, если очень повезет к сорока пяти – сейчас было время, когда тридцатилетний мог стать крупной фигурой в Кремле – как в свое время генерал Дима.[37] Но генерал Гришин в отличие от генерала Димы был настоящим генералом. И имел совсем другие возможности. Но точно так же как генерал Дима – он никогда не был верен только одной стороне. Вот и сейчас – он уже думал, все найти вторую сторону, что ей предложить и что попросить взамен. Пока он не знал ответа ни на один из этих вопросов. Но точно знал, что будет искать.

Руководитель смены наружников – стоял сейчас перед ним. Генерал не разрешил ему присесть.

– Значит… контакт был только с этим человеком? – спросил генерал.

– Так точно. Значимый – только с этим.

– По чьей инициативе он состоялся.

– По инициативе контактера.

– Этот контактер – ранее был замечен в контакте с объектом или рядом?

– Нет. Но мы заметили, что его внедорожник выехал из ворот Кремля.

– Каких ворот?

– Боровицких, товарищ генерал.

– Объект ударил контактера?

– Никак нет. Но… мне показалось, что вот – вот ударит. Что-то его сдержало.

– Разговор был конфликтным?

– Да… так точно.

– В какое отделение увезли Першунова?

– В Краснопресненское. Сейчас его супруга забирает.

– А за контактером вы приняли решение проследить по чьей инициативе?

– По моей, товарищ генерал.

…

– Из Кремля человек, все-таки…

Генерал сгреб рукой фотографии из отчета.

– Получите премию. Идите. Благодарю за службу.

– Служу России!

Когда за наружником закрылась дверь – генерал снова взял в руки фотографии, стал перебирать их. Конечно же, он знал, кто контактер.

Семен Посконский. Автор победы Ельцина в девяносто шестом – когда силовики склоняли Бориса Николаевича отменить выборы и ввести чрезвычайное положение – он поставил на Посконского, рискнул – и не прогадал.

Политический советник Кремля – и знает Першунова.

Интересно…

Генерал перебирал фотографии. А что если…

Снял трубку старомодного, с дисковым набирателем телефона, набрал восьмерку.

– Стеблов в здании? Пусть зайдет…

Когда Стеблов явился, генерал все понял с одного взгляда.

Дурак. Набитый дурак…

И смотрит в пол, как будто ожидает, что бить буду. Дурак.

– Саша… ты присядь…

Генерал достал виски, разлил по бокалам – у него всегда была заначка. Времена Андропова, когда в кабинет могла в любой момент ворваться комиссия «типа народного контроля», и найденная бутылка могла стать причиной увольнения из органов в двадцать четыре часа – давно были в прошлом…

– Давай-ка угадаю…. – сказал генерал, грея в руке бокал толстого стекла с коричневой, маслянистой жидкостью на самом дне – она тебя послала.

– Хуже… – Стеблов как-то бледно, вымученно улыбнулся…

Один из уроков, который он усвоил от отца – всегда имей при себе человека. Кого-то одного, которого ты выделяешь, который обязан тебе всем, и который сделает для тебя все. Это как шакал Табаки при тигре Шерхане. У отца таким был доцент Стрельченко – абсолютная бездарность, но хитрый, подлый и готовый на все. Генерал Гришин пошел дальше – он нашел, воспитал, приблизил к себе профессионального убийцу. Точнее – он не был профессиональным убийцей, до того, как Гришин не взялся за него. Он то и объяснил нравственно искалеченному в Чечне старшему лейтенанту ВДВ, куда можно направить разочарование и гнев. Как можно снова начать жить в ладу с самим собой.

Если в Чечне Стеблов убивал для того чтобы выжить, чтобы не убили его самого – то теперь он, нажимая на спуск, мстил всему миру за то, что он сделал его таким. Пса, попробовавшего человеческой крови, усыпляют – но в отношении людей такого правила не было. Даже смертную казнь отменили…

Стеблов был для него намного ближе, чем просто сотрудник, намного ближе, чем просто друг. Стеблов был его второй половиной в том смысле, что у генерала был один недостаток, один – но очень существенный. Он никогда не убивал. Он мог манипулировать, сталкивать лбами, обманывать – но он не умел применять силу, грубую физическую силу. А вот Стеблов – мог. За это генерал и держал его при себе, незаметно для самого Стеблова манипулируя им. Иногда ради дела. Иногда просто проводя психологические эксперименты. Его отец тоже постоянно интриговал, и далеко не всегда – интриги оправдывались опасностью или насущной необходимостью. Просто – в коллективе надо было поддерживать атмосферу постоянных интриг и склок и не давать врагам передышки, чтобы те затеяли интригу против него самого…

– Ты ее послал? – догадался генерал.

…

– Зачем?

– Я… не могу так больше.

– Не можешь – как?

– Леха мой друг. А я получается, его жену трахал, в семью полез.

– Вы же не знали, что он жив.

– Да, но… какая теперь разница.

– Разница… да большая разница. Рассказывай.

– Она… хотела из семьи уйти. Ко мне. Я сказал…

– Что ты сказал, меня несильно интересует – перебил генерал – ты в курсе, что за твоим чеченским найденышем я наружку послал? И вот результат.

Генерал положил на стол фотографию.

– Вот это – снято сегодня на Красной Площади, у Собора Василия Блаженного. Узнаешь фигурантов?

Стеблов вгляделся.

– Того что справа – нет.

– Неважно – генерал жестом фокусника положил на стол вторую фотографию – у наружников оказался в этот раз хороший старший смены, он повесил хвост на второго. И вот с кем он встретился вечером в итальянском ресторане «де Марко»…

…

– Вот, они сидят за столиком. Справа – Семен Посконский, политолог. Как раз тот, что справа. Слева – Джон Теффт, второй секретарь посольства США в Москве. Вот еще изображение – Теффт садится в машину, номера дипломатические, записаны за посольством США. Смекаешь?

Стеблов смотрел на фотографии, не в силах поверить.

– Семен Посконский – не просто политолог, он политический советник Кремля. И при этом – он встречается прямо на Красной Площади, в открытую – со старшим лейтенантом Першуновым. Который почти четыре года хрен знает, где был, и знаешь – совсем неплохо чувствует себя после чеченского плена. Почки не посажены, зубы почти все целы. А потом он едет встречаться с вторым секретарем посольства США. Вот и думай, что это такое. То ли двухсторонний канал какой – то ли предательство. То ли террориста прислали.

– Твою же мать…

– И мы имеем его друга, майора госбезопасности, между прочим. Который раскис как институтка забеременевшая!!! – проорал генерал.

Стеблов несколько секунд сидел как оглушенный. Потом – встал… выпрямился по стойке смирно.

– Товарищ генерал. Готов выполнить любой приказ.

Генерал внутренне улыбнулся.

– Да ты садись. Не тянись передо мной во фрунт, не надо. Я сам поверить не могу, но… вот. Контакт с контактером, имеющим прямой выход на второго секретаря посольства США. Материалы наружного наблюдения, первый же день и такой улов. Имеем ли мы право отмахнуться от такой ситуации и проигнорировать ее?

– Никак нет.

– Никак нет. Получается, Першунов твой – возможный американский агент. Трудно поверить, но это так. А с другой стороны… ты, где его нашел? Ты же докладывал, там посольство Саудовской Аравии было.

– Было, Евгений Николаевич. Я вот только табличку…

– Да хрен с ней, с табличкой. Саудовская разведка – работает в паре с американской, они еще в середине восьмидесятых согласовали большой план совместной работы против СССР. Заброска на территорию СССР исламистской литературы, засылка проповедников. Хадж этот долбанный. Мы уже потеряли республики Средней Азии. В перспективе мы можем потерять все территории России, населенные мусульманами, такие как Кавказ и Поволжье. Не исключено что Першунов часть этого плана – или знает о нем что-то.

…

– Героя-любовника из тебя… хреново получилось. Попробуем с другой стороны. С самим Першуновым – у тебя какие отношения?

– Да вроде… доверительные.

– Вот и развивай их. Он должен ведь звездочку получить, так?

…

– Вот и помоги ему. Как супруге в свое время помог. Звони, решай, если надо – ссылайся на меня.

– Есть.

– Особо его не расспрашивай – только если вскользь. Не наседай. Имей в виду, если он американский агент – значит, его готовили. Для начала – просто пойми, что он делать собирается. Докладывай мне сразу же.

– Есть.

– Все. Не задерживаю…

Москва, Красная Пресня. Здание РОВД. 17 января 2000 года

Отделение милиции – ничуть не изменилось с тех пор, как они были курсантами… попасть в него называлось «залет» и каралось сами страшными карами – считалось, что десантник никак не может попасть в отделение, и если попал – то это не десантник, а так… недоразумение какое-то. В остальном… обезьянник, тяжелый запах хлорки и мокрого пола, угрожающий голос мента: ты у меня сейчас с пола это слизывать будешь!

– Першунов! На выход…

Старший лейтенант Першунов – встал с лавки, прошел к выходу из обезьянника. На выходе в коридор стоял дежурный по РОВД, аккуратный, в отглаженной форме майор – и Надя.

Выводящий бросил вопросительный взгляд на дежурного, тот кивнул.

– Выпускаем тебя, старлей – сказал дежурный – документы следующий раз с собой носи. И в драку не лезь. Тем более, на Красной площади. Усек?

Дежурный показал на выход.

Они прошли путем, обратным тому, которым его сюда привели и вышли на улицу. Уже стемнело, в темноте горели фонари, в их свете золотились задумчиво падающие легкие снежинки. Опель Нади – стоял рядом с милицейским луноходом.

– Что произошло? – сказала она – ты в другом месте подраться не мог?

– Может, в машину сначала сядем.

Они сели в машину. Надежда запустила двигатель – прогреваться.

– Ну?

– Что – ну?

– Что произошло? Ты как в милиции оказался.

Динамо усмехнулся.

– А ты повзрослела.

– Что?

– Пилишь как взрослая.

– Пилю?! Я пол Москвы обыскала! Хорошо, мент знакомый по базе посмотрел! Тебе что – нечего делать было как на Красную Площадь идти!

…

– И да, черт возьми, я повзрослела, если ты это не заметил. И Лешка тоже повзрослел!

…

– Извини…

– Да ничего – сказал Динамо.

– Я испугалась.

– Что со мной могло случиться?

– Да что угодно! Говорят, в Москву чеченцы выехали…

Надежда, не договорив, заплакала…

– Надь…

…

– Надь… давай, по крайней мере, попробуем… а? Я понимаю, будет нелегко…

Два человека – сидели в сгущающейся тьме. Два чужих человека.

– Ты хоть представляешь, каково это – закрепиться в Москве – сказала Надежда – Лешка… теперь еще и ты.

– Понимаю… – сказал Динамо – я постараюсь… не причинять проблем.

В те времена, когда они жили в черном ДОСе, а не в московской квартире – средством примирения у них всегда был секс. Сейчас – это не получалось… после секса оставалась какая-то гулкая пустота внутри…

Недосказанность какая-то.

Через пять лет, мать, на тебя и у бомжа не встанет…

– В кино сниматься хочешь? – спросила Надежда после того, как тщетно попыталась заснуть. Не получилось.

– В кино? – из другой вселенной прозвучал голос мужа – всегда мечтал.

– Я серьезно.

– Что за кино?

– Про нас хотят снять фильм.

– Про нас?

– Про нашу идеальную семью.

– А у нас она есть?

Вопрос – повис в спертом воздухе спальни. Первым не выдержал Динамо, резко встал, открыл законопаченную, ведущую на балкон дверь.

– С ума сошел! На улице минус десять! – подхватилась она.

– В горах было еще холоднее…

…

– Нас держали в кошаре… это такая … кладка из камня, и поверх – крыша. Ни дверей, ни окон, ни отопления – ничего. Она очень низкая, предназначена для овец. На полу – толстый слой овечьего навоза. Если зарыться в него – он немного греет.

Она почувствовала, как по щекам текут холодные, мерзлые слезы.

– Помнишь, что ты мне сказала в первый раз.

– Да…

– Я не создана быть женой офицера. А что я тебе ответил…

…

– И я тоже. Но кому-то из нас придется ею быть.

– Дурак…

– Я знаю.

Он закрыл, наконец, дверь. Вернулся на кровать, сел…

– Я больше не хочу служить – сказал он.

– А что ты хочешь делать?

– Не знаю. Но не служить…

…

– Тебе Брат… Санек что-то рассказывал? Я имею в виду…

– Нет.

…

– Он просто пришел… и сказал, что тебя больше нет.

– Нас завербовало ФСБ. Чтобы убить кое-кого в Чечне.

…

– Целью был Шамиль Басаев.

– Господи…

– Приближались выборы. Басаев тоже баллотировался. Они не хотели, чтобы он победил. Но нам они сказали, что мы должны отомстить.

– Зачем… зачем ты пошел?

– Помнишь, наш разговор? Что ты мне сказала…

…

– Иного пути заработать на квартиру не было, Надя…

Она – вспомнила все. Что она ему сказала в сердцах. Ее в тот день высадили из автобуса – не было денег на проезд…

– Леша… – она упала перед ним на колени – Лешенька…

– Не надо Надь… пустое. Я сам виноват.

…

– Но больше я служить не буду. Хватит с меня…

А она ревела… не могла успокоиться. Второй час ночи…

– Надь… Надь… хватит. Всё.

…

– Кто предлагал тебе снять фильм…

– Какая-то… ой, Господи… Леша… женщина приходила… от Посконского.

– Посконского?

– Леша… какая же я дура…

– Посконского, Надь?

– Да, это наш главред мне сказал.

– Посконский подходил ко мне. Сегодня, на Красной площади…

Москва. 18 января 2000 года

Звонок в дверь – раздался через десять минут после того, как вышла Надежда и забрала Лешку. Он думал, что она забыла что-то и вернулась… но это была не Надежда…

Лязгнув цепочкой, он открыл дверь.

– Здорово, старлей. Пустишь?

Стеблов был один. В руках – ничего.

– Как старшего по званию не пустить…

В прихожей – Стеблов безошибочно разделся… в смысле, он знал что и куда положить. От Першунова это не укрылось.

– Поговорим?

– Давай – Першунов приглашающе показал на кухоньку.

– Да нет. Давай, воздухом подышим.

Стеблов указал на балкон. Динамо нацепил тапки, они вышли. За ночь – намело снега.

– Вот, застеклить думаю. Как считаешь?

– Дело хорошее. Стекольщик – без куска хлеба не останется.

Тоном Стеблова была ирония. Першунов перешел в атаку.

– А что, другие предложения есть?

– Есть. Зайти в МО. Получить Звезду. Тобой, кстати, заслуженную.

– Срал я…

Договорить Першунов не успел – Брат неуловимым движением врезал ему поддых, перекинул через перила, придержал…

– Хватит жалеть себя, с…а. Понял? Я тебя не для того из чеченского подвала вытаскивал, чтобы ты ментовские стены облизывал, понял?

– Хватит… отпусти…

– Да не вопрос!

Перед глазами – была бездна.

– Понял, понял.

Рывком – Брат вернул его назад.

– Собирайся. Двадцать минут тебе на сборы. Парадку мы тебе перевезли… в шкафу тебя дожидается.

– Б… давно таким психом стал?

– Давно. Ты только не замечал…

Фонд, в котором Семен Посконский держал свою штаб-квартиру – настоящую, а не ту что для публики – находился во дворах, у Арбата. Рядом было представительство афганской авиакомпании Ариана…

Добравшись до места на метро – Надежда Першунова минут пятнадцать стояла у входа и нервно курила. В фонде кипела работа… подъезжали легковушки и пикапчики, грузили агитматериалы, какие-то коробки и уезжали. То и дело входили и выходили люди. Она никак не могла войти, потому что понимала – пути назад не будет.

Политическая система – пережует их и выплюнет.

Так она и стояла, пока кто-то нагло и бесцеремонно не взял ее за локоть.

– Новенькая? Не тушуйся, заходи. Давай, отведу…

– Надежда Юрьевна…

Семен Посконский сидел в своем небольшом кабинетике в огромном кресле и, не отрываясь, смотрел на нее. Он не рисовался… он никогда не рисовался. Сема Посконский всегда знал себе цену…

– Как вы кстати нас нашли… нет, не отвечайте. Дайте, угадаю…и Король.

– Простите?

– Да вы присаживайтесь. Людовский подсказал, верно? Алексей Иваныч, ваш главред. Я его помню на курсе у него была кличка Людовик. А как дамам умел головы кружить, м…

– Простите?

– Да, да. Я вас слушаю.

– Вчера ко мне…

– Да, одна неумеха подходила. Это неважно. Можете считать, что она уже наглядную агитацию расклеивает. Я хотел вам предложить… но боюсь, это уже неважно.

– Важно, Семен Денисович.

– Что?

– Вы хотели нам что-то предложить?

– Да. Видите ли, ваш муж идеально подходит для типажа героя чеченской войны. Молодой офицер… герой… сидел в плену. Идеальная фактура. Я вас не шокирую?

– Нет.

– Значит, старею. Так вот, я работаю на предвыборный штаб… точнее, я и есть предвыборный штаб, понимаете?

…

– Я хотел раскрутить эту историю… она бы помогла вашему мужу получить лучшую реабилитацию, стать вхожим в Кремль. Но мне довелось совершенно случайно познакомиться с ним и я понял, что он… не заинтересован…

– Я заинтересована.

– Простите?

– Я заинтересована. Мужа я беру на себя.

Семен Посконский не стесняясь достал сигарету. Глянул – остро, с интересом.

– Всегда говорил, что в этой стране если и есть хоть что-то хорошее, то это женщины. Вам удастся договориться…

– Это я беру на себя.

– Хорошо. И проблем никаких не будет? Я имею в виду, с психикой? Федеральная кампания, не шутки. Мы говорим о том, что ваш супруг – и вы, кстати, тоже – станут известны всей стране. Вы будете на плакатах. Вам будут задавать вопросы. В том числе и очень неприятные. Как у нас относится к чеченской войне определенные… силы – вам известно.

– Проблем не будет. Я обещаю.

Симон Посконский снова водрузил на нос очки.

– Тогда поговорим о деньгах…

Москва, Останкино. 24 января 2000 года

– Так… послушайте меня.

…

– Смотрите сюда! Понимаете? Вот сюда, на круг. Не на ведущего – на камеру!

– Понятно.

– Можете посмотреть и на ведущего, но помните, что обращаетесь к зрителю.

…

– Ведите себя естественно…

Но это было не так просто сделать…

В Останкино – они были первый раз. Бетонная игла, подпирающая небо – для тех, кто смотрит телевизор казалась Олимпом. Местом, где обитают боги. Но их провели не в само Останкино, а в здание рядом, выглядящее вполне обычно – студии находились именно там. На входе их ждала девица с пропуском для Алексея, та самая…

Видимо, ее отправили в ссылку.

Местом для их раскрутки – изначальной точкой, откуда и пойдет всероссийская известность спасенного из плена героя – выбрали ток-шоу Ивана (Айвена) Безлера. Довольно популярное, два раза в неделю, по пятницам – занимающее прайм-тайм. Схема шоу была в чем-то позаимствована у американцев – тема, главный герой, репортажи и зал. Многое давала личность самого Безлера – скандального журналиста, бывшего АПНовца[38]. Безлер – в советские времена был собкором ТАСС, рекламировал советскую жизнь в США и так увлекся, что стал невозвращенцем, как это тогда называлось. Вообще – отказ возвратиться из-за границы в СССР был серьезным уголовным преступлением. Но СССР больше не было и Безлер, лишившийся жалования на Радио Свобода – вернулся домой и стал ведущим на ОРТ. Общественном Российском Телевидении, первой телекомпании страны.

Сейчас – Безлер в своем знаменитом костюме – визитке с бабочкой – расслабленно вышел из-за кулис, сел на свое место. К нему тут же с двух сторон подлетели помощник – напомнить основную канву программного сюжета, и гример – поправить грим.

Безлер – с близкого расстояния вовсе не выглядел как Бог. Наоборот – с близкого расстояния в ярком свете софитов были еще яснее видны старческие морщины, покрашенные волосы, огрехи в одежде. Он выглядел старым и каким-то… поношенным, что ли. Потрепанным жизнью, и искушенным во всех видах зла.

– Три… два… один…

Надежда с силой сжала руку Алексея, тот никак не отреагировал.

– Заставка!

– Все будет хорошо… – сказала она так, чтобы это слышал только он. Алексей не отозвался, он почему-то смотрел прямо на Безлера.

– Добрый вечер, сегодня четверг и с нами вновь программа «Насущное» и ее ведущий Иван Безлер. Сегодня наша тема – война в Чечне, и сегодня у нас в студии особенный гость. Разрешите представить вам Героя России, старшего лейтенанта Алексея Першунова …

Аплодисменты.

– И его супругу Надежду…

Аплодисменты.

– Старший лейтенант Першунов, выполняя задание командования, оказался в плену, провел четыре года в чеченском зиндане и был недавно освобожден в результате операции спецназа в Грозном…

– Алексей, а как вы считаете, была ли какая-то возможность не допустить этой войны.

– … хотелось бы надеяться, что была – но… В Чечне совсем не такие порядки, как у нас… там нормой является рабовладение… разбой. Вряд ли бы с этим можно было что-то сделать силами милиции…

– Что вы чувствовали в плену?

Алексей помолчал.

– В плену… это не был плен. Это было рабство.

…

– Там… там мы просто пытались прожить день. Этот день, единственный, в котором ты живешь. Встать утром и заснуть вечером. С нами обращались как с животными, любой чеченец, даже ребенок – мог сделать с нами все что угодно. Единственное, что нас защищало – это хозяин. Хозяин заплатил за нас деньги, и мы должны были их отрабатывать. Поэтому, если бы кто-то убил нас просто так – он вынужден был бы иметь дело с нашим хозяином, который лишился своей вещи…

– Вещи.

– Именно. Вещи.

– Там было много… рабов?

– По-разному. Меня продавали трижды. В одном из сел – рабов было больше ста человек. Самое страшное было бы – если бы тебя продали в лагерь подготовки – на убой, или на строительство дороги.

– Дороги?

– Горной дороги из Чечни в Грузию. На строительстве этой дороги работали рабы. Там человек не мог выжить дольше, чем полгода.

– Там были русские?

– Разные… не только русские. Были и солдаты, но их было немного, их обычно убивали. Было такое, что солдата покупали для того, чтобы зарезать на годекане и тем самым выполнить обряд кровной мести. Были люди, которых украли… русские, грузины, осетины, ингуши, дагестанцы. Был даже турок. В рабство продавали тех, кого украли, но за кого не заплатили выкуп. Но больше всего было тех, кого похитили специально чтобы продать в рабство.

– Вы кого-то помните?

Першунов задумался.

– Был один… парень. Ему предложили принять ислам и стать нашим надсмотрщиком. Он отказался, и его забили до смерти.

Безлер покачал головой.

– Как вы пережили все это?

– День за днем…

…

– Понимаете… там все зависит от тебя. Были люди, которые сдавались и умирали за два месяца… даже за месяц. Но были и те, кто держался. Мне помогала мысль о семье. У меня был маленький сын… когда я ушел на войну – он еще не умел ходить. Я очень хотел увидеть, как он ходит. Очень хотел…

С телевидения – они вернулись домой. Лешка, который тоже был в студии, и смотрел как выступают папа и мама – был в восторге, а вот Надежда – в восторге не была. Женским чутьем – она почувствовала, как на горизонте копятся тучи.

Но она молчала.

Вообще… смотря на себя саму, она не могла не признать, что она сильно изменилась за последние годы, став едва ли не полным антиподом себя самой в молодости. В восемнадцать лет – она была веселой, беззаботной, могла танцевать всю ночь до утра, могла упрашивать своих кавалеров, чтобы те взяли ее на парашютный тренажер, что было категорически запрещено. Она пила жизнь жадно, большим глотками… пока не захлебнулась. Многие женщины – становятся другими после беременности… она же стала другой после гибели… исчезновения Алексея, после того как переехала в Москву и стала принимать ухаживания Саши. Оглядываясь назад, она удивлялась себе самой… как она пыталась «пристроить» маленького Лешку на чьи угодно руки, чтобы провести время с мужем… она и после беременности жила как горела. Господи… после того, как в Чечне пропал Алексей – она боялась даже отпускать сына одного в школу, в ней проснулся страх… и одновременно она научилась таить… научилась держать себя в руках, что в общем то одно и тоже. Александр тоже… он никогда и ничем с ней не делился, никогда не говорил о своих проблемах, о том, где он бывает и что делает, он был очень замкнутым человеком … и такой же стала она. Если раньше – скандал начинался не позднее чем через пять минут после того, как Алексей начинал хмуриться, а заканчивался чаще всего в постели – то сейчас она, молча отвезла семью домой, под грозовыми тучами они провели ужин, уложили Лешку и сами легли спать. Не спалось… и понятное дело, ни одному из них не пришло в голову заняться любовью. Пытаясь заснуть, она с какой-то внутренней гордостью подумала, что она стала, наконец, сильной. Такой, какой она никогда не была.

Постепенно – пришло забытье…

Проснулась она от холода. С ужасом увидела открытую дверь, побежала к ней… Алексей стоял на балконе, курил…

– Ты что, с ума сошел! Лешку простудишь! Зайди немедленно!

Алексей докурил, и только потом – зашел.

– Машину хочу купить – равнодушно сказал он.

– Зачем?

– Пассажиром не хочу ездить.

– А деньги есть? – зло сказала она.

– Заработаю.

– Так может, пора начать?

– Я и начал.

– Что тебя не устраивает – зло сказала она – я тебе устроила прямой эфир в прайм-тайм! Знаешь, сколько люди платят за такое! А тут нам заплатили!

– На здоровье.

– Можешь, предложить что-то другое?

– Работы хватает… – Алексей сел на кровать со своей стороны, спиной к ней.

– Да, и какой же? Сейчас не Советский союз, если ты не заметил. Пойдешь дворником?

– Да хотя бы.

– Так вот, знай – здесь Москва. И место дворника здесь тоже что-то стоит. Тетка из ЖЭКа лучше наймет десять гастарбайтеров, заплатит им копейки, а разницу положит себе в карман!

Алексей промолчал.

– Леш… – немного сменила тон она – что тебя не устраивает. Мы же договорились.

– Ты знаешь, кто такой Безлер?

– Телеведущий. Один из лучших.

– Он входил в комитет «руки прочь от Чечни». Собирал деньги на помощь боевикам на Западе.

– Это давно в прошлом!

Он повернулся.

– Да? А я – получается тоже в прошлом? Ведь я и есть это прошлое…

Она не нашлась, что ответить.

– Не волнуйся. Договорились – значит договорились. Я не хочу тебя подводить.

– Леша…

Она подошла к нему. Встала на колени… как когда-то давно.

– Леша… я же для тебя это делаю, понимаешь? Для тебя! Ну кто мы в этом городе!? Кто мы есть, кому мы нужны? Да никому. Москва, она же… это не Рязань, тут пробиваться надо, лапу иметь. А Семен Денисович… он пообещал, что с Путиным тебя познакомит.

– С Путиным?

– Да…

– Ну, тогда ладно…

Он взъерошил ее волосы, она прижалась к нему… и стало казаться, что все как тогда было… что не было этих лет… не было похоронки… Саши… ничего не было.

– Леша…

– Надь…

– Лешенька…

– Нет…

– Леш…

– Надь… давай, не сегодня. Я очень устал.

И все снова стало – как есть…

Москва. 25 января 2000 года

Новостной сюжет о спасенном из плена герое – вызвал в определенных кругах Москвы настоящую панику…

Генерал Гришин – позвонил директору ФСБ и спросил (что само по себе было нарушением субординации) насчет игры в теннис. Но директор не удивился, потому что в сетевой, а не иерархичной структуре – нет никакой субординации.

На сей раз – в теннис никто не играл, комплекс был закрыт. Звуки шагов – гулко отдавались в пустоте…

Гришин, первым звоня директору ФСБ и первым, с возмущением сообщая о произошедшем, пытался тем самым хотя бы частично отвести удар от себя, испытанным бюрократическим приемом, переведя гнев начальства на третьих лиц. Однако, как он с удивлением обнаружил, никто и не собирался наносить по нему удар.

– Евгений Валентинович…

Директор сидел в ВИП-ложе и смотрел на пустой корт.

– Докладываю, что, судя по данным аудиоконтроля – идея принять участие в телевизионном шоу Безлера принадлежит супруге Першунова, Надежде, которая работает на телевидении. Об этом – она поговорила с мужем где-то вне дома, мы не смогли это засечь. Першунов, после шоу был недоволен и в резкой форме высказал это супруге. Кроме того, судя по разговору Надежда Першунова получила деньги за участие в шоу от некоего Семена Посконского, политического консультанта. Нами так же отслежен личный контакт Першунова и Посконского, а так же контакт Посконского с вторым секретарем посольства США Джоном Теффтом.

…

– Считаю, что выступление Першунова на шоу Безлера, который является возвращенцем из США и работал на радио Свобода – может быть частью игры спецслужб США, осуществляемой через посольство…

Директор досадливо покачал головой.

– Это не то…

…

– Посконский придумал тему… взять какого-то солдатика, и раскрутить на нем тему чеченской войны. К выборам. Мол, типа, вот настоящий герой чеченской войны, он вступает в партию Единая Россия и все такое…

– Этого нельзя делать!

– Да все я понимаю! – зло сказал директор ФСБ – только уже ничего не поделаешь. Посконский – это вообще… человек в себе. После девяносто шестого он неприкасаемый, тронешь его – без соли съедят. Политический гений, бля…

– Он лично встречался со вторым секретарем посольства США. Это можно подать, как шпионаж.

– Нельзя. Встреча рабочая, тут ничего такого – я же первый по башке получу. Посконский – двухсторонний канал, понимаешь, что это такое?

…

– Если до тебя еще не дошло – мы уже десять лет под США лежим и ноги раздвигаем. И даже пытаемся получать удовольствие. Шпионаж – это еще детский сад. У нас тут Госсекретарь США приезжает, смотрины потенциальным кандидатам на Кремль. Твою мать!

– Госсекретарь США приезжает?

– Ну, да. Посконский как раз об этом и договаривается, он же выходы имеет. Ладно, прорвемся…

– Что мне делать?

– Пока не активничай, отслеживай ситуацию. Посконского мы остановить не сможем, если он влез в эту тему – то не остановится. Если у тебя есть выходы прямые, как ты говоришь – попробуй сделать так, чтобы этот… лейтенантишка не рассказывал лишнего.

– Сель?

– А про это забудь вообще. Документы уничтожены. Вообще, генерал, я понимаю, что ты тогда был только полковником и вы всего лишь исполняли приказы – но… чем вы думали тогда. Организовать политическое убийство одного из кандидатов на пост президента Ичкерии… это же п…ц. Всплывет – мы все в г…е утонем…

Но генерал Гришин уже не думал о Сели. Он понял, что он будет делать, как играть. Последний, недостающий кусочек мозаики – точно лег на свое место…

Политическое убийство. Мы все в г…е утонем.

Где-то в Центральной России… 27 января 2000 года

Есть такое выражение, бытующее в Москве – за МКАД жизни нет. Довольно оскорбительное – оно тем не менее точно передавало сущность того непростого времени.

Москва – это первый город в стране, где удалось внедрить капитализм… во многом, капитализм на Москве и заканчивался. Экономика доступа, когда многое решают не конкурентные преимущества, а близость к власти, обладание эксклюзивной информацией – ставили тех кто живет и работает в Москве в неравные отношения со всей страной. Плюс льготы… в первой половине девяностых законы были драконовские, но многим можно было их не выполнять на основании системы льгот… те же афганцы, превратившиеся из-за льготной растаможки в еще одну криминальную группировку. Ну и… не последнюю роль сыграло то, что падая, советская власть погребла под своими развалинами и вездесущую прописку, регулирующую численность москвичей, и идиотский запрет на наличие более чем одной единицы жилплощади: если у тебя есть квартира, то дом в деревне уже нельзя, можно только дощатый скворечник на трех сотках, а то буржуазное перерождение получается. Когда все эти запреты рухнули – в Москве возник спрос на квадратные метры, а в области – на землю. Рублевка – долгое время представляла собой дорогу посреди колхозных земель… пока новые русские не стали строить себе загородное жилье и сотка по стоимости не сравнялась с соткой на Лазурном берегу. Можно много говорить об этом, но факт остается фактом – в девяностые доходы москвичей и всей остальной страны – отличались в разы. Пока Москва жила – остальные выживали.

Такая ситуация – породила презрительное отношение ко всей остальной стране и термин «замкадье» – означающее всю остальную Россию. Но это в среде простого народа – а мэрии предстояло решать более сложные задачи. Стремительная застройка Подмосковья – полностью нарушила снабжение города, земли почти всех подмосковных колхозов и совхозов, кормивших громадный город – были разбиты на участки под застройку и распроданы. Москва забыла вкус парного мяса, нормального, а не порошкового молока, нормальных овощей. Доля импортного продовольствия опасно росла.

И вот тогда – мэрия Москвы приняла план, согласно которому предполагалось купить в окрестных областях большое количество (десятки тысяч гектаров) плодородной земли и построить там что-то вроде индустриальных агрохолдингов для питания города. По странному стечению обстоятельств – первым владельцем нескольких десятков тысяч гектаров плодородной земли – оказалась супруга мэра города Москвы. По странному стечению обстоятельств – она же, до этого, когда Москва остро нуждалась в дополнительных площадях под застройку – стала владелицей одной из крупнейших в России строительных компаний. И конечно, не более чем стечением обстоятельств было то, что супруг сей замечательной во всех отношениях дамы – был самым опасным соперником на президентских выборах для нынешнего хозяина Кремля. И он так до сих пор не объявил, будет он баллотироваться или нет. Вместо этого он уехал в область, посмотреть плодородные угодья, принадлежащие его супруге. Этот человек – сочетал в себе действительно незаурядные навыки организатора и хозяйственника с совершенно наглой вороватостью и коррумпированностью. Сам жил и других не забывал.

А чьи это леса, поля, и вон тот замок на горе?

Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса!

И никто не заметил, что во время посещения одной из ферм – возможный будущий президент России пересел в машину начальника охраны и будь таков.

Испарился.

Впрочем, маркизам Карабасам это свойственно…

– Руки.

Генерал поднял руки. Его обыскали, вежливо, профессионально. Потом – один из охранников сделал знак «можно» и из Мицубиши Паджеро сделал шаг на землю невысокий, лысоватый человек в кепке, которого знала вся страна…

На сей раз правда – на нем не было кепки. На нем был турецкий свитер под кожаной курткой, шапочка – петушок с эмблемой Динамо и черные очки. Вид у него был довольно дурацкий…

– Вы искали меня? – спросил он.

– Полагаю, это вы искали кого-то вроде меня – сказал генерал Гришин.

– Документы ваши можно посмотреть?

Гришин достал пропуск и удостоверение.

– Они вам ничего не скажут. Вот фотография.

Человек из Паджеро – внимательно просмотрел все переданные ему вещи и вернул их назад…

– Пройдемся?

Они пошли по обочине дороги. Паджеро тронулся следом.

– Земля здесь хорошая – сказал лысый – очень хорошая земля…

– Возможно – сказал генерал – но в нашей стране власть всегда означает собственность. А не наоборот.

Человек из Паджеро приподнял очки чтобы посмотреть – кто это тут такой умный…

– Вы говорите о чем-то конкретном?

– Да, поскольку этого не говорите Вы. Вы так и не сказали, будете ли Вы баллотироваться или нет?

– Вас это интересует?

– Да.

– Почему?

– Потому что если вы не баллотируетесь, то мне нечего вам предложить. Если же баллотируетесь…

Человек из Паджеро хмыкнул.

– Это что, проверка? Он вас подослал?

– Нет, не проверка.

– Я вам не верю.

– Если так, садитесь в машину и уезжайте. Что вам мешает?

Человек из Паджеро пожал плечами.

– Любопытство.

– Для того, чтобы взять власть в России – нужно больше чем просто любопытство.

– А что – нужно?

– Готовность на всё.

Человек из Паджеро задумался…

В принципе, он давно к этому шел – плох тот солдат, который не мечтает быть генералом. Борис Николаевич – сидел на своем троне непрочно, и особенно это было заметно во второй половине девяностых. В девяносто шестом, когда пришлось делать операцию – предлагали попробовать Черномырдину – возможность была. Он отказался. В девяносто девятом отказался Примаков – не рисковый по сути своей человек. В основном – такая миролюбивость была вызвана тем, что все готовились к схватке в 2001 году. НДР[39] – партия Черномырдина и партия первого срока Ельцина – сдулась, и теперь партией власти считалась партия Отечество – Вся Россия. В ней состояли большая часть губернаторов и вообще – до середины 1999 года по умолчанию считалось, что нового российского лидера – выдвинет из своих рядов именно эта партия. Вообще, конец девяностых характеризовался вакуумом власти. Было ясно, что Ельцин болен настолько, что может умереть на посту, а кого вместо него… все были скомпрометированы, и чем ближе были к Ельцину – тем больше. А кого? Ну не Явлинского же…

И одним из самых вероятных кандидатов, если не самым вероятным – был он. Имидж хорошего хозяйственника. Моложе Примакова – Примаков был дряхлым даже внешне, а кому нужна новая гонка на лафетах[40]? Не так сильно замазан властью как Черномырдин, на период премьерства которого пришлись самые тяжелые в экономическом плане годы. Конечно, и к нему были претензии. Но он был не то что лучшим кандидатом – он был кандидатом, к которому вопросов меньше чем к другим – и на этом он рассчитывал проскочить.

Но Ельцин все поломал…

Выскочивший как черт из табакерки бывший директор ФСБ – был моложе их всех, по меркам Кремля – непозволительно молод. Не замазан властью. Свой для демократов, несмотря на звание подполковника КГБ – чего говорить, вице-мэр при Собчаке! И что самое плохое – поразительно работоспособен. Непонятно, как вообще такой попал на Олимп? Ведь советская система работала по принципу отрицательного отбора: каждому начальнику нужны были подчиненные тупее его, иначе подсидят. Но этот – как то проскочил…

И теперь – все расклады на 2001 год летели к черту, и он – оказался среди главных проигравших – если не самым главным. Примаков бы так и не решился, если бы не уговорили. А он – уже договорился, чтобы и не уговаривали.

Но как оказалось, его главным соперником был вовсе не Примаков.

А теперь еще этот мутный генерал ФСБ… интересно, он и в самом деле – готов?

Хотя…

– Скажем так. Допустим, я буду баллотироваться. Допустим. Что вы можете мне предложить…

– Что ваш основной соперник – не будет баллотироваться. Или снимет кандидатуру.

– Вы уверены, что мы говорим об одном человеке?

– Да. А что – нет?

– Хорошо. И как вы это сделаете?

– Вам не надо знать.

Человек из Паджеро снял очки и пристально посмотрел на генерала.

– А вы себя не переоцениваете?

– Нет. В конце концов – рискую я. Но не хочу дополнительных рисков. План придумал я. И он – останется только в моей голове. И больше – ничьей.

Человек из Паджеро вынужден был признать, что человек вышедший с ним на контакт – умен. Если бы этот генерал что-то рассказал – то он бы десять раз подумал, а не стоит ли пойти в Кремль и сдать выскочку. Ведь после того, как нового изберут – кресло зашатается и под ним. Оказать услугу никогда не бывает лишним.

– Когда?

– Вам и этого не надо знать.

– Мне надо готовиться. В конце концов, выдвинуться на президентский пост – непростая задача.

– Середина февраля.

– Так поздно?

– Я беру с запасом.

– И что вы хотите взамен?

– Пост директора ФСБ.

Человек из Паджеро кивнул.

– Допустим.

– Не «допустим». Вы сделаете так. Вы напишете президентский указ – но на бланке того места, где вы сейчас работаете. Приложите печать. И передадите его мне.

– Вы с ума сошли?

– Нет. Это гарантия.

– Это невозможно.

– Мое имя будет на нем так же как и ваше.

– Все равно это невозможно.

– Тогда ничего не будет.

Человек из Паджеро напряженно размышлял. По сути – бред сивой кобылы, но вот именно этот бред – и может сработать. В России – сильна парадная, сакральная часть власти. И если эта бумага всплывет – как всплыли, скажем, постельные подвиги «человека, похожего на Скуратова»[41] – тогда ж… будет. Любой обитатель Кремля – не будет иметь никакого выхода кроме как прихлопнуть зарвавшегося столоначальника. Потому что такая бумага – будет потрясением основ, вызовом сакральности власти, подрывом устоев.

– Умно…

Он и сам не понял, как сказал это вслух.

– Да, это умно. В конце концов, я делаю за вас всю работу. А в Кремль – заходите вы. Мне же достается скромная роль вашего подчиненного. Которого вы можете даже уволить…

И контактер невесело усмехнулся, давай понять, что это шутка.

– Ни да, ни нет. Мне надо подумать.

– Думайте. Только недолго. Вы не единственный претендент на Кремль.

Человек из Паджеро – смерил генерала взглядом – и пошел обратно к своему Паджеро по мерзлой обочине сельской дороги…

От Паджеро – лысый и начальник его охраны наблюдали, как мимо на большой скорости прошла Волга с залепленными грязью номерами, как контактер, представившийся генералом ФСБ – запрыгнул в нее и машина рванула с места. Лысый сплюнул и выругался.

– Поехали, Иван Юрьевич…

– Подожди.

Лысый посмотрел на нещадно сверкающее зимнее солнце и надел очки.

– Кто он? Только честно?

– Евгений? Генерал-майор, работает в КТЦ, под ним Альфа. Все честно, Иван Юрьевич, я проверял.

– Я не об этом. Как он к тебе подполз?

– Он в Вышке учился – сказал начальник охраны – в то же время что и я. Только я по девятому направлению, а он по семнадцатому – научно-техническое.[42]

– Что ты про него знаешь…

– Грамотный…

– Да я не про это! Как человек!

…

– Что жмешься как в туалет захотел. Рассказывай.

– Мы с ним в разных группах были. Но, то, что я слышал – с. а конченая. Стучал на своих, начальство его прикрывало.

– С…а говоришь?

– С чужих слов, Иван Юрьевич.

Человек из Паджеро сплюнул на мерзлую землю.

– Ладно, поехали. Нам еще эти коровники смотреть…

Но решение – он уже принял…

– Как прошло?

Генерал Гришин оглянулся – за ними никто не шел. Стеблов – уверенно держал под восемьдесят, на заднее сидение – накрытая теплым байковым одеялом лежала снайперская винтовка AW 338 калибра…

– Нормально. За дорогой следи.

…

– И за твоим дружком, шпионом американским – тоже. Сильно он нам пригодится…

Подмосковье. 29 января 2000 года

Сегодня – был выходной. Но не у майора госбезопасности Стеблова…

Он никогда не умел по-настоящему отдыхать. Отдых для него был мучителен – надо делать вид, что тебе весело, надо выдумывать какие-то ответы на веселые подколки друзей, надо куда-то выезжать на природу… все это было для него в тягость. Он отдыхал всегда один, с книгой – и только с книгой в руках он отдыхал по-настоящему.

Но когда в его жизни появилась Надежда и Лешка – он начал меняться. В выходные – чаще всего Надежды с ними не было, он брал Лешку и они вместе ехали куда-то. Пацан интересовался. И он привозил его туда, куда и взрослому то без допуска вход был заказан. Полигоны, тренировочные центры в Балашихе, в Солнечногорске. Служившие там мужики, с опаленными, искалеченными войной душами – показывали пацану многое… как правильно стрелять из снайперской винтовки, как проходить полосу препятствий, как нырять. И они, и он – хотя бы ненадолго, но отмякали душами, видя доверие пацана, видя, как он искренне хочет узнать и научиться. Иногда они просто останавливались на какой-нибудь станции электрички, выходили и бродили по природе, иногда ездили в города Золотого Кольца, иногда – в Ленинград, ставший теперь Санкт-Петербургом. Удивительно, но Надежда никогда не участвовала в их вылазках, только несколько раз съездила в Суздаль и в Питер. Своим, женским чутьем, она чувствовала, что пацану нужно мужское воспитание, женского ему и так хватает.

Но теперь все это было в прошлом.

Его, одетого как работягу, в китайский пуховик и шапочку – петушок, которые так любили носить боевики в Грозном – выплюнул к Ярославскому вокзалу эскалатор станции Комсомольская. Он канул в толпу, состоявшую из таких же как он бедолаг, и отследить его в толпе – никому не было под силу…

Это была толпа – но это была своя толпа, он чувствовал себя в ней защищенным. В ней все свои… и вон тот полуспившийся бедолага, и вон та тетка с тяжеленной сумкой на колесиках, и та семья с детьми, и вон те пацаны, рассматривающие видеокассеты с порнухой через мутное окно ларька – они все были своими. Он видел и чужую толпу… там в Чечне. Она была чужой. Какой-то идиот – упорно пытается впихнуть Чечню в Россию, но это очень глупо… там чужие. И пахнут они по-другому – черемшей, бараньим жиром, кровью…

Внезапно он замедлился. Взгляд безошибочно вычислил – вон те как раз они и есть, чеченцы. Стоят, кожаны нараспашку, о чем-то договариваются.

Руки сложились за спиной, пальцы нашупали заточку. Обычная заточка из арматурины, заточенная на шлифовальном станке, рукоятка – накрученный шнур, пропитанный клеем. Такие заточки – вместо никуда не годных штык-ножей – в Чечне носили многие…

Гоняешься по горам за ними, вернулся домой – а они уже тут.

Нет!

В этом смысле – он был чист. За все то время, что он служил – он не совершил ничего, кроме того, что ему приказали совершить.

И сейчас не совершит…

Он расслабился – и толпа пронесла его мимо, к пригородным кассам.

Из электрички – он вышел на окраине Москвы. Никто его не пас, это было просто установить – тропинка, круто уходящая вниз от платформы была одна, и те кто прошел по ней – на роль филера никак не годились. Да и знал он их – почти всех.

Хрустя свежевыпавшим снегом, он вышел к гаражам – это был старый, еще советской постройки гаражный кооператив, построенный недалеко от путей… гаражи были низенькие, убогие. Он привычно подошел к ним сзади, взобрался на крышу… люк был там. Если кто вздумал бы зайти в гараж как заходят все нормальные люди – его ждал бы сюрприз… очень неприятный, надо сказать, сюрприз.

Он спрыгнул вниз, осмотрелся…ничего нет. Все так, как и было. Подсвечивая себе маленьким, с карандаш размером фонариком – он снял петельку из лески с детонатора мины МОН-50 направленной на дверь.[43] Пару раз он был здесь с Лешкой, ему каждый раз приходилось приезжать перед этим и обезвреживать мину.

В гараже – стояла «Волга», оперативная машина, с подлинными номерами, имеющая двойника, машину точно такой же марки и цвета – ее до сих пор не использовали ни разу. Но главным здесь был ход вниз, в подполье. В нормальных гаражах здесь держали картошку, здесь – нечто другое.

Подсвечивая себе тем же фонарем, Стеблов спустился вниз. Яма была совсем не такой, как сам гараж – она была большой, теплой, сухой, хорошо освещенной. Здесь – Стеблов хранил неучтенное оружие, которое они всеми правдами и неправдами доставали вместе с Гришиным. Трофеи… кое-что списывалось на боевые потери. Зачем это было надо – генерал никогда не говорил, а он, Стеблов – никогда не спрашивал.

Провел ладонью по стенам, потолку, полу – сухо, нигде нет измороси, сырости. Взял лежащую тут же большую сумку, в нее, после небольшого раздумья, погрузил пистолет – пулемет Кипарис с глушителем и лазерным прицелом, четыре магазина к нему, автомат АКС-74У. Кипарис был списан, у автомата была более долгая и славная история – его, как сказал генерал, изъяли у защитников Белого дома в октябре девяносто третьего. И должны были уничтожить – да не уничтожили.

Поднялся вверх.

Все, или еще что-то?

Прислоненный к стене – стоял кейс из темного, прочного пластика. Он открыл его, щелкнув запорами… все было сделано солидно, даже запоры…

Снайперская винтовка AI Super Magnum калибра 338 Lapua Magnum – неавтоматическая снайперская винтовка с продольно-поворотным затвором. Предназначена для ведения точного огня на дистанцию до тысячи восьмисот метров. Обеспечивает уверенное попадание по грудной мишени на дистанции тысяча – тысяча сто метров, при этом пуля остается на сверхзвуковой скорости на всей этой дистанции. Бронежилетов, способных защитить от пули этого калибра не существует, вдобавок – шведской фирмой Nammo разработана бронебойная версия этого патрона, способная пробить броню БТР. Всего несколько фирм в мире выпускают винтовки этого калибра, из них лучшая – вот эта, Accuracy International. Ее основал Малькольм Купер, британский олимпийский чемпион по стрельбе…

Спустить ее вниз? Кейс тяжеленный, большой по размеру, его спустить вниз – даш грош, он брал эту винтовку, когда прикрывал генерала при поездке в Калугу. Спустить? Нет… может, еще пригодится. Оставит пока здесь…

Он аккуратно, как было закрыл яму – еще не хватало, чтобы затопило тут весной. Уложил назад, на заднее сидение сумку, лязгнул засовом двери…

– Александр Павлович…

Он недоуменно посмотрел на обтерханного мужичка, выскочившего из биндейки сторожей со шлагбаумом.

– На ловца и зверь…

– Вы кто?

– Я Михаил Николаевич, председатель кооператива. У вас за свет еще не уплочено…

Уплочено…

Мужичок уже стухал, понимая, что, несмотря на неприглядный вид, перед ним волк, а не баран.

– Сколько?

– Триста пятьдесят.

Стеблов протянул фиолетовую пятисотенную. Не ожидая сдачи, газанул на мокром льду…

Дорогу до садово-огородного товарищества расчистили.

Он остановил волгу прямо у дома, старого, выцветше-синего цвета, с крытой шифером крышей. Проваливаясь по колено в мокрый, уже напитанный водой, весенний снег – добрел до сарая, взял оттуда лопату. Раскидал снег, проделал дорожку. Физический труд – ему всегда нравился…

– Бог в помощь…

Стеблов поднял взгляд.

– Который?

Каплунов улыбнулся, давая понять, что оценил шутку.

– Бог у нас один, Александр Павлович.

– Вы как меня нашли?

– Случайно. Вы можете не верить, но у меня здесь участок.

– Не верю.

– Дело ваше. Вы нам нужны. Появились новые материалы. И я так полагаю, проще проехать сейчас, чем направлять запрос.

Стеблов повернулся – и метнул лопату как копье. Она воткнулась в столб крытой кухни – и не упала.

– Поехали…

Путь был знакомым – до Ясенево, на сей раз он ехал в своей машине следом за Вольво Каплана. Оставив машину на гостевой стоянке – он пересел в Вольво и на ней – они подъехали к зданию…

Каплан привел его в знакомый просмотровый зал – но на этот раз не оставил его одного. Прошел к отдельно стоящему столу у входа, поднял телефонную трубку, распорядился.

– Начинайте показ.

Телефон был старым, с дисковым номеронабирателем…

Погас свет. На экране появилось изображение.

– Где это?

– Ош. Кыргызстан.

Старый город, мелькающие пятиэтажки, кафе типично советского вида, джипы. Машина останавливается.

– Я никогда не был в Оше.

– Мы знаем. И то что вы в Калужской области были – знаем. Не скажете, что вам там понадобилось?

– Нет.

– Как знаете. Но вопроса не в этом. Смотрите внимательно.

Судя по всему это была оперативная съемка, причем плохого качества. Снимали не на кассету, а на старую кинопленку.

Джипы… обычные для сегодняшних дней Паджеро. Еще пара Волг, двадцать четвертых еще и девятки.

Выходят…

– Эту запись – нам предоставил КНБ Кыргызстана. По нашим данным, в Оше состоялась крупная сходка наркомафии, на которой присутствовали афганские и пакистанские наркобароны, а так же люди с Таджикистана, Кыргызстана, Узбекистана, нашего Кавказа, Грузии, Армении. Почти что общесоюзная сходка. На сходке – рассматривался вопрос транспортировки героина из Афганистана и Пакистана в Европу и Российскую Федерацию. Каналы, зоны ответственности, процент и все прочие моменты. После того, как движение Талибан вышло к бывшей советской границе – расклад сильно изменился и надо это зафиксировать.

– Зачем вы мне все это показываете?

– Как специалисту. У меня вопрос, в Чечне много наркотиков?

– Полно.

– Откуда?

– А как вы думаете…

– Меня интересует ваше мнение.

– Аэропорт Грозного способен принимать самолеты, в том числе транспортные. Грузия – давно содействует чеченцам во всем, это их тыловая база, а Панкисское ущелье – кишит боевиками. Грузия стала наркохабом еще во времена СССР, употребление наркотиков там почти норма. Самолеты из Афганистана в Чечню летят как напрямую, так и через Грузию или Турцию.

Каплан кивнул.

– В этом нет ничего нового. Шамиль Басаев в девяносто втором занимался тем, что поставлял в Россию компьютеры без уплаты таможенных пошлин – из Турции через Грозненский аэропорт. Сейчас компьютеры заменили на более доходный товар, только и всего.

Тем временем – на экране начади появляться люди, выходящие из кафе. По видимому, сходка закончилась. Каплунов взял телефонную трубку.

– Стоп! – быстро сказал он.

Изображение замерло. В Мицубиши Паджеро садились люди.

– Узнаете?

Стеблов всмотрелся в экран… да, похоже, это Леха.

– С коротким автоматом.

– Именно. Этот человек опознан нами, а теперь и вами – как старший лейтенант Алексей Першунов, который теоретически в этот момент находился в чеченском зиндане. Справа от него, садится в машину – Абу Саед. Он представляет пакистанскую разведслужбу и организацию Талибан, что в принципе одно и то же. Талибан – это такой проект пакистанцев, как проект иранцев – организация Хезбалла.

– Я слышал, что Талибан борется с наркопосевами в Афганистане. Если это так – что тут делает Абу Саед.

– Интересный вопрос. Возможно, ответ заключается в том, что троих из участников этой встречи уже нет в живых. Почерк один и тот же – снайперский выстрел с дальнего расстояния. По нашим данным Ага-хан был убит в Афганистане выстрелом с девятисот метров. Не понимаете?

Стеблов пожал плечами.

– Скорее всего, Першунов является ликвидатором Абу Саеда. Здесь он выполняет роль его телохранителя, но лишь для того, чтобы присмотреться к своим потенциальным жертвам. Которых Абу Саед уже приговорил к смерти.

– Но зачем?

– Еще более интересный вопрос. Я полагаю, что Абу Саед – проводил и проводит долгосрочную работу по дестабилизации обстановки на нашем Юге. Наркомафия для него – не помощник, а враг. Почему? Потому что торговля наркотиками – предполагает наличие работы и занятость людей. Кто-то должен выращивать наркотики, кто-то перевозить через границу, долю получают милиция и таможенники, водители… да все. Кто-то охраняет этот бизнес. Часть афганского героина идет в Россию, часть в Западную Европу – а с теми с кем торгуют – не воюют. Потому – Абу Саед делает все, чтобы остановить наркопотоки. В Кабуле и Кандагаре – талибы публично казнят крестьян, которые несмотря на запрет посеяли опиумный мак, а Абу Саед действует здесь, и своими методами. Когда мы в девяносто первом бросили Среднюю Азию на произвол судьбы – люди потеряли работу и возможность честным трудом зарабатывать на хлеб насущный. Но появились контрабандисты и наркомафия, которые дают возможность зарабатывать на жизнь нечестным трудом. Задача Абу Саеда – сделать так, чтобы у людей не осталось и этой возможности, чтобы у людей вообще ничего не осталось. Кроме цепей. Что бывает, когда у людей не остается ничего кроме их цепей – мы все знаем.

– Революция… – сказал Стеблов.

– Исламская революция – поправил Каплунов – и Абу Саед не просто проповедник из мечети. Он профессиональный революционер, который технике и тактике революционной борьбы учился у нас, а идеологию – заменил на агрессивный ислам. Его действия – синтез Корана и Ленина, Троцкого, Кропоткина.

Стеблов вдруг заметил уязвимость в этом человеке. Нет, не в Абу Саеде.

– А вы верите в коммунизм, полковник? – спросил он.

Каплунов снял свои тяжелые очки и начал протирать их.

– Да, верю – спокойно сказал он – и буду верить, пока жив. Мои дед и бабка жили в еврейском местечке в Литве. Когда советская армия уходила – они успели уйти вместе с ней, точнее – их вывезли. Всех, кто решил остаться на родине – загнали в гетто и уничтожили. Это сделали литовцы, не немцы. Соседи приходили и говорили – ты жид, тебе не место на нашей земле и тебе не место среди живых. Если бы СССР не пришел в Литву – я бы не родился. И если бы мои дед и бабка не добрались до Ташкента – Я бы тоже не родился. Поэтому я верю. Я, еврей из КГБ – верю, может, один из последних. И отдаю долг как могу. А вы – верите?

– Нет – сказал Стеблов.

– Почему?

– По многим причинам. Одна из которых – я был в Грозном, полковник. Мы заходили второго января девяносто пятого. Мы не хотели их убивать, знаете, какой приказ дали солдатам? Не ломать лавочки. А они – охотились на нас как на диких зверей. Кто выжил – тот научился охотиться на них. Я – выжил, полковник. Выжил для того, чтобы увидеть рабские зинданы и кастрированных пленных. И тогда я понял, что все что нам говорили – фигня одна. Есть свои. И есть чужие. А все это г…о про братство народов – можете, знаете, куда себе засунуть?

Каплунов снова надел очки.

– Жаль.

– Мне тоже. Но это так.

– Мне нужна помощь. Ваша помощь. Першунова надо остановить.

– Обращайтесь к моему непосредственному начальнику.

– Жаль…

Стеблов встал со своего места.

– Я могу идти?

– Что произошло между вами и Першуновым в Чечне? – спросил Каплунов.

– А знаете, как говорят, полковник – не тронь, чтоб не воняло? Что бы не произошло – это наше дело. И что произойдет – это тоже будет наше дело.

Стеблов бросил руку к голове.

– Честь имею…

Москва. Управление кадров Министерства обороны. 30 января 2000 года

В управлении кадров Министерства обороны – все прошло на удивление легко и просто, хотя и пришлось подождать. Алексей Першунов получил новое удостоверение, сдал сберкнижку, на которую МО должно было перечислить деньги, которые оно задолжало. Конечно, обожмут, не может быть без этого – но…

– Ну, чего? Куда дальше? – спросил Стеблов, когда они вышли на мороз из здания МО.

– Не знаю. Машину вот хочу купить…

– Какую брать будешь?

– Подешевле… шестерку.

– Хочешь, нормальную устрою и по хорошей цене. Опелек там… возможности есть. Я Надьке устроил…

Стеблов осекся.

– Да, хорошая машина – равнодушно сказал Першунов – только в эксплуатации дорогая, я не потяну. Да и не привык я, брат…

– К хорошему быстро привыкаешь… Может, пообедаем в городе?

– Давай.

Они зашли в грузинское кафе, недалеко от Лубянки, Стеблова тут хорошо знали, судя по тому, как его встретили. Их провели в отдельный кабинет, Стеблов без меню сделал заказ, сказал – на мой карман. Официант кивнул.

– Знают тут тебя…

– Не только знают, но и кормят бесплатно.

– Интересно.

– Я хозяину помог все семье гражданство получить. И как то раз сюда рэкет заявился. Больше не ходит.

Стеблов подмигнул.

– А я тебя по телеку видел. Поздравляю.

– Зря. Поздравляешь.

– Э… не скажи. В Москве знаешь… если ты засветился на телеке, ты уже величина. А так – ты никто.

– Надежда пусть светится.

Стеблов иронически поднял брови.

– Одна?

– Одна.

– Постой… вы что, разводитесь?

– А черт его знает. Может, и разойдемся…

Першунов сказал это в сердцах… но Стеблов сразу понял, что это – искренне.

– Так, стоп. Тормози. Ты хоть соображаешь?

– Да все я соображаю…

– А Леха… мелкий.

– Сань. Ты мне вот это не говори, хорошо. Я сам со своей жизнью разберусь, окей?

– Да ни хрена ты не разберешься!

…

– У тебя жена есть! И сын! Я тебя, б… с того света ради них вытащил!

– Ну, спасибо.

– Заткнись! И дослушай! У меня нет – ничего. А у тебя – все! Семья у тебя есть! И ты, с…а, себя не жалей! Не надо! Не пойму!

Першунов молча. Потом, когда уже принесли заказ – заговорил.

– Пустое все. Ты понимаешь, Сань, что здесь все – пустое. Все. Люди. Дела. Все ни о чем. Разговоры – ни о чем. Жизнь – тоже ни о чем.

– А в рабстве жизнь – о чем?

– Там пытаешься выжить. Там, по крайней мере, есть какая-то цель. А тут… Надька вот – чем занимается? Людей на телевидении дурит?

– Нормально. Ты знаешь, какая очередь на ее место стоит – людей на телевидении дурить?

– Да знаю я все.

– А что тогда? В чем дело то, Леха?

Алексей начал прихлебывать суп, который им принесли – харчо с говядиной.

– Знаешь… я иногда думаю… а может, они лучше нас.

– Кто они?

– Чеченцы.

– Ты охренел?

– Да нет… Сань, я ведь там четыре года провел. Мы с тобой чеченцев – только через прицел и видели. А я там жил…

– Ты там в рабстве был, мать твою!

– Не перебивай. Я четыре года видел, как они живут. У них все просто. В семье главный – мужчина, в роду – старший, в селении – старики. Все их слушаются. Если что надо решить – на схоже решили, а в семье все старшего слушаются. Они все знают, ради чего живут – чтобы выжить, чтобы выжил их народ. Каждый бизнер – без вопросов отстегивает сколько скажут на общие нужды – на войну, на восстановление. А то что они наших в рабстве держали – так это же мы к ним пришли. С оружием. А кто ответит за тех, кого они похоронили? Ты их кладбища видел? Мы же Градами по городам били, Саш. Градами…

– Ну вот что…

– Скажешь, я не прав?

– Скажу, что быть по морде я тебя не буду. Хотя и надо. Ты не уяснил один важный закон. Они его знают. А вот ты – забыл.

…

– Есть свои. И есть чужие. Чужой – всегда останется чужим. Свой – своим. И никогда по-другому не будет.

…

– Они – чужие. А Надька и Леха – свои. Понял?

Стеблов встал, отодвинул недоеденный суп.

– Поехали…

– Давай, сюда.

– Куда? – Першунов недоуменно посмотрел на своего друга.

– На крышу! Давай!

Они приехали к гаражам на электричке. Прошли к гаражному кооперативу тем же путем, каким Стеблов за пару дней до этого шел один.

– Настоящие герои всегда идут в обход, так что ли?

– Не до стеба. У меня долги за гараж. Лезь. Теперь вниз… осторожнее. Стой на месте, не ступай никуда! Так…

Стеблов включил свет. Они были в просторном, хотя и низковатом гараже.

– Ну, как?

По центру гаража, на деревянном полу – стояла старая Волга Газ-2410с круглыми фарами и черной, пластиковой обрешеткой радиатора.

– Нравится?

Першунов открыл дверь, сел в машину… провел рукой по рулю.

– У отца была такая…

– Я помню. Так что?

– Не… у меня на нее… денег не хватит.

– Чудак – человек, ты думаешь, сколько она стоит?

…

– Тысяч десять, не больше. Это же старье по нынешним временам. Все сейчас на иномарки пересаживаются, братва – на девяносто девятых гоняет. Бери… не пожалеешь.

– А деньги?

– Долги получишь, отдашь…

– Открой двери…

Стеблов открыл двери гаража, Першунов повернул ключ в замке зажигания – мотор ожил сразу, отозвавшись ровным, безупречным звуком, отдающимся от стен.

– Ты что, движок менял?

– Нет. Просто почти не ездил. По командировкам мотался, потом Тойоту купил. А эта – экспортная, заметь, и пробег всего ничего.

На самом деле, Стеблов немного кривил душой – мотор тут меняли. И почти все остальное – тоже. Машину перебирали в гараже ФСБ – для использования в оперативных целях.

– Отлично…

– Фирма веников не вяжет…

Першунов заглушил двигатель. Стеблов отвлекся – а когда снова посмотрел на своего друга, то увидел – что он открыл стоящий у стены длинный, тяжелый кейс. В кейсе, прихваченная ремнями, лежала снайперская винтовка AW с принадлежностями.

Они оба молчали. Потом – Стеблов устало сказал.

– А ты как думал? Стоит только один раз… и все. Больше они от тебя не отстанут. Никогда не отстанут…

– Извини, брат.

– Да ничего. Только… сам понимаешь.

– Да я понимаю…

Снова помолчали.

– Ладно, поехали. Доставлю тебя до города с ветерком. А дальше сам…

У шлагбаума – Стеблов вылез из-за руля, пошел в биндейку к сторожам. Хлопнула дверь… сторожа сидели на низеньком топчане, один был белый как мел, второй – держался нормально, только икал. В помещении было еще двое…

– Ну, как звук?

– Отлично, Александр Павлович, спасибо.

– Шлагбаум поднимайте.

Сотрудник ФСБ из наружки обернулся к сторожам.

– Ну, что сидим? Слышали, что сказано?

Подмосковье, Институт. 30 января 2000 года

– Вызывали, Евгений Николаевич…

– Проходи.

Гришин – как всегда работал в полутьме… просто удивительно, как он не посадил зрение. Но он его не посадил.

– Ты все написал по контакту с Каплуновым?

– Так точно.

Генерал молчал. Листал какие-то бумаги. Потом – закрыл одну из папок, лежащих открытыми на его столе, бросил Стеблову.

– Разберись.

Стеблов начал вчитываться… это были распечатки отчетов групп наружного наблюдения по Першунову. В его Волге – теперь был не только микрофон – но и радомаяк.

Стеблов – за время работы в ФСБ многому научился, и теперь видел то, что другим видеть было не дано. Сопоставляя данные наружки с распечатками по передвижению машины – он делал выводы, и выводы эти были сильно невеселыми.

Першунов делал то же самое, что делал бы он сам. Получив приказ.

– Он ищет лежку – наконец сказал он.

Генерал кивнул головой.

– Я тоже так подумал. Кстати, он уже сжег больше бака бензина.

– Центр города.

– Он самый.

– Первый?

– Вполне возможно.

Стеблов помолчал, пытаясь уложить все это в голове.

– Он сказал мне, что чеченцы возможно, в чем-то правы. Там, в «Сакартвело».[44]

– Мы это записали. Першунов переметнулся.

– Каплан говорил то же самое.

– Я тебе говорил кто такой Каплан. Он хочет получить информацию – любой ценой.

– Я ему ничего не сказал.

– Хорошо. Но этого мало. Теперь – ответственность на нас, и если Першунов готовит покушение – мы должны его остановить…

Стеблов смотрел на своего генерала – и не осмеливался задать вопрос, который должен был задать.

– Должны… – генерал произнес это, как будто пробуя слово на вкус – должны…

…

– Но выполнить этот долг можно по-разному. Каплан уже что-то знает… и если Першунов к примеру исчезнет или будет найден мертвым – он найдет возможность использовать это против тебя. А может, и против меня.

– Я ничего не скажу.

– Я и не сомневаюсь, Саша. Но выполнять свой долг – тоже надо с умом. Мы должны предотвратить покушение – но в самый последний момент. Взять террориста на горячем. Понимаешь, для чего это нужно?

Стеблов понял… старая как мир игра. Никто не знает тысяч имен безвестных героев, которые предотвратили страшное… никто не знает просто потому, что это страшное не произошло. Но если взять террориста на горячем, да тем более террориста, который собрался выстрелить в президента – вот тогда можно взлететь вверх ракетой. Первый человек в стране – он ведь тоже человек. И жизнь у него одна. И тот, кто ее сохранил – получит едва ли не большую награду, чем тот, кто сделал что-то важное и нужное для страны в целом.

Просто потому что все мы – люди.

– Понимаю.

– Твоя задача – определить уязвимые точки. Ты тренировался с ним. Ты знаешь, как он думает. Ты снайпер – и думаешь, как снайпер.

– Понял.

– Но не засветись! Он тоже может наблюдать… а если и не он – то те, кто на него работает.

– Понял. Сделаю все в лучшем виде.

– Иди. На работу можешь не появляться, напиши как обычно – за свой счет. Потом компенсируем. Сообщишь, как найдешь лежку. Только сам туда не суйся. Даже близко. Если это то что я думаю – за лежкой следят двадцать четыре часа в сутки.

– Есть.

– Свободен. И да… вот.

Генерал бросил за стол пакет. Стеблов взял, открыл. В пакете были погоны подполковника.

– Поздравляю.

– Спасибо, товарищ генерал.

Служу России никто не сказал. Стеблов оставил пакет на столе – форма ему не полагалась, форму он не носил. Погоны – останутся в сейфе генерала…

Российское воздушное пространство. Борт самолета С40 ВВС США. 31 января 2000 года

Мне надоело, что для России всегда пытаются найти оправдания. Россия – это страна, которая провоцирует, чтобы затем чувствовать себя оскорбленной. Россия прошла через кризис идентификации. Никогда не забуду, как однажды в 90-х один человек сказал мне: «мы были супердержавой, а теперь мы Бангладеш с ракетами». Путин воспользовался этой ситуацией и заявил о своем намерении вернуть стране былое величие.

Мадлен Оллбрайт

– Через полчаса приземляемся.

– Присядь…

Помощник послушно присел напротив. Кресло, в которое он сел – ничуть не напоминало дорогое кресло частного бизнес-джета, на нем были порезы и царапины. И тем не менее – многие отдали бы пять лет жизни только за то, чтобы оказаться на этом самолете…

– Расскажи мне еще раз о Путине… – потребовала Госсекретарь США.

При рождении ее назвали Яна Маргарита Корбелова, хотя всем она представлялась своим американским именем – Мадлен Оллбрайт. Оллбрайт была ее фамилия по мужу, который сказал ей при разводе: я устал от тебя и к тому же люблю другую. Она перенесла этот удар. Как и все, которыми награждала ее жизнь.

Впрочем, и она била по жизни не слабее.

Чешка по крови – она практически не знала свою родину. Ее отец был карьерным дипломатом, послом в Югославии и они жили там, потом она училась в международной школе в Швейцарии, потом вышла замуж за гражданина США. Она была не американкой – она была представительницей той самой, межвоенной Европы. Европы неспокойной, отравленной ненавистью, разгромленной войной, идущей к новой войне. Европе, где самой популярной идеологией был фашизм.

Она не была фашисткой в полном смысле этого слова – но и американкой тоже стать не смогла. В отличие от американцев – она всегда четко помнила, кто есть кто, кто является человеком первого сорта, а кто второго. Сама славянка, она люто ненавидела славян. Так бывает…

При президенте Клинтоне – она стала Госсекретарем США. Билл Клинтон был человеком… довольно поверхностным, мягко говоря – президентом страны была больше Хиллари, чем он. И она – была скорее человеком Хиллари, чем его. Было даже такое выражение – «комната для девочек». Назначая ее на этот пост, он четко дал понять, чего ждет – чтобы от внешней политики у него не было проблем. Он вообще не любил проблемы…

Вторая половина девяностых – была на удивление мирным временем, одним из самых мирных в истории. Закончилась война в Сомали – а вот когда начался геноцид в Руанде, Клинтон вмешиваться не захотел. Удалось сбить волну насилия в бывшей Югославии – Хорватия состоялась, изгнав со своей территории сербов, Боснию поделили по Дейтонским соглашениям. Удалось погасить конфликты на территории бывшего СССР – Абхазия, Приднестровье, Карабах, Чечня, Таджикистан – все они были урегулированы. Оставались Сомали… но там насилие только тлело, а не горело… оставалась так десятилетиями не решенная проблема израильско-палестинского урегулирования, оставался Афганистан. Но насчет последнего – у Госдепа было оптимистичное видение – представителей Талибана даже пригласили на рождество в Вашингтон. Еще насилие в Колумбии – но там удалось ликвидировать главного колумбийского наркобарона Пабло Эскобара и начать процесс строительства более – менее нормального государства.

При этом в США – впервые за долгое время бюджет был сведен с профицитом, удалось остановить рост госдолга и даже начать гасить его. Интернет – бум подтверждал мировое лидерство США – темой дня был интернет, и каждый кто хотел его иметь – должен был обратиться к США и заплатить деньги. Интернет обещал невиданный расцвет торговли: письма теперь шли не днями и не неделями, а секундами, а любой товар – теперь становился доступным в любой точке земного шара: просто зайди и выбери из миллионов представленных тот, что тебе нужен. Американцы имели работу – потому что надо было построить совершенно новый мир, мир Интернета, американцы покупали автомобили, дома и акции многообещающих интернет-компаний. Время ускорялось… Холодная война теперь казалась каким-то далеким и нереальным сном. Проблемы – обещала в будущем только экология.

За все время второго срока – Клинтон применял оружие лишь дважды: против Ирака и против ненавистной Сербии. И в том и в другом случае, подписывая президентскую директиву, он озвучил категорический запрет на наземную операцию: никаких американских войск на земле. Дело в том, что молодость Билла Клинтона пришлась на время Вьетнама, в армию он не пошел, от призыва уклонился. Он был пацифистом в душе, его отношение к войне было резко отрицательное, он боялся даже минимальных потерь.[45] Вот и сейчас, отправляя ее в Москву, он четко озвучил – США не будут вмешиваться в то, что происходит в Чечне. Нет и нет…

У Яны Маргариты Корбеловой было совсем другое мнение, но она предпочла держать его при себе.

Дело в том, что у нее, и у Билла Клинтона были совсем разные судьбы. Шалун Билл родился в американской глубинке, пошел в университет, легко стал юристом, потом окружным прокурором, потом губернатором, потом президентом США – попутно поимев все живое, до чего дотягивались его шаловливые руки. Даже президентом он стал словно по мановению волшебной палочки – победить должен был Буш, но Росс Перо, самый успешный независимый кандидат с 1912 года отобрал голоса консервативного электората – и в итоге Клинтон стал президентом. Он никогда не знал ни бед, ни проблем. Он знал, что его страна самая сильная страна в мире и так все и останется в будущем. Яна Маргарита Корбелова была уроженкой маленькой, зависимой, попавшей под оккупацию страны, ее отец, в конце концов, стал послом несуществующего государства, она всегда была в изгнании, на чужбине. Ее родина – сначала попала под власть Гитлера, а потом – пришел Сталин. Через года – она пронесла страх и ненависть маленькой девочки к большим государственным машинам, безжалостно распоряжающимся судьбами миллионов людей. Даже став госсекретарем США – она не перестала бояться и ненавидеть. В начале девяностых она, посол США в ООН – сделала все, чтобы Америка ввела войска в Югославию и образовала десяток маленьких государств – многое не получилось, но она приложила все силы. Сейчас – она ненавидела Россию, просто за то, что она большая и все еще достаточно сильная, чтобы подавлять маленькие кавказские народы, убивать чеченцев, ингушей и молдаван.[46] Но и переступить через распоряжение президента США она не могла.

Посылая ее в Россию, уже собирающий вещи Билл Клинтон сказал: посмотрите, не будет ли там неприемлемых кандидатур – но особо не наседайте на русских. Нам проблемы не нужны. Понятное дело, не нужны. Сначала чуть под импичмент не попал, теперь еще эта история с китайским шпионажем[47]…

– Владимир Владимирович Путин, родился седьмого октября пятьдесят второго в Ленинграде, в рабочей семье. Русский. Учился в советской средней школе номер 193, затем перевелся в двести восемьдесят первую старшую школу. В 1970 году поступил на международное отделение юридического факультета Ленинградского государственного университета, тогда же вступил в КПСС. После окончания университета был направлен на работу в Комитет государственной безопасности… В 1975 году окончил «Курсы подготовки оперативного состава», так называемая 401 школа, аттестован младшим офицером (старший лейтенант юстиции) в системе территориальных органов КГБ СССР.

После 1977 года работал по линии контрразведки в следственном отделе Ленинградского управления КГБ. В 1979 году закончил обучение на шестимесячных курсах переподготовки в Высшей школе КГБ в Москве и снова вернулся в Ленинград.

В 1984 году, в звании майора юстиции, откомандирован на обучение на одногодичный факультет Краснознамённого им. Ю. В. Андропова института КГБ СССР, который окончил в 1985 году по специальности «Внешняя разведка.

В 1985–1990 годах работал в ГДР. Проходил службу в территориальной разведточке в Дрездене под прикрытием должности директора дрезденского Дома дружбы СССР – ГДР. В течение командировки по выслуге лет повышен в звании до подполковника и в должности до старшего помощника начальника отдела. В 1989 году был награждён бронзовой медалью «За заслуги перед Национальной народной армией ГДР». В 1990 году, во время массовых акций, предотвратил разгром демонстрантами территориального подразделения КГБ в Дрездене.

После окончания загранкомандировки и возвращения в СССР, добровольно отказался от перехода в центральный аппарат внешней разведки КГБ СССР в Москве. Снова вернулся в штат первого отдела (разведка с территории СССР) Ленинградского управления КГБ. Прикрытие – работа помощником ректора в Ленинградском государственном университете. В ЛГУ Путин стал помощником ректора Станислава Меркурьева по международным вопросам.

Тогда же он познакомился с профессором права Ленинградского университета Анатолием Собчаком, народным депутатом СССР и одним из лидеров некоммунистической оппозиции. В 1990 году Собчак становится председателем Ленинградского городского Совета народных депутатов, это что-то вроде мэра города на тот момент. Путин становится его советником в мэрии, но неизвестно – действительно ли он поддерживает оппозицию или выполняет задание КГБ.

С 12 июня 1991 года, после избрания А. А. Собчака на пост мэра города Лениград Путин занимает пост председателя комитета по внешним связям мэрии Ленинграда. В круг обязанностей Путина на посту руководителя комитета входили вопросы привлечения инвестиций в Петербург, сотрудничества с иностранными компаниями, организации совместных предприятий, а также развитие туризма и контроль над игорным бизнесом. Путин был куратором организации первой валютной биржи в Санкт-Петербурге и способствовал приходу в город нескольких крупных немецких фирм. При участии Путина был открыт один из первых банков с зарубежным капиталом в России – BNP-Drezdner Bank (Rossija). Путин являлся одним из организаторов российско-американских «Игр доброй воли», тогда же он познакомился с крупным американским бизнесменом в сфере средств массовой информации Тедом Тёрнером. Начиная с этого времени, американские спецслужбы начали собирать информацию о Путине.

20 августа 1991 года, во время выступления ГКЧП, подполковник Путин написал рапорт об увольнении из КГБ.

В марте 1994 года Путин был назначен первым заместителем председателя правительства Санкт-Петербурга, сохранив за собой должность руководителя комитета по внешним связям. В обязанности Путина как зампреда петербургского правительства входили координация работы и взаимодействие мэрии с территориальными органами силовых и правоохранительных ведомств, а также политическими и общественными организациями. В ведении Путина находились регистрационная палата, а также управления мэрии: юстиции, по связям с общественностью, административных органов, гостиниц.

Помимо комитета по внешним связям, Путин руководил комиссией мэрии по оперативным вопросам. В 1992–1996 годах Путин в числе «реформистски настроенных политических активистов» проходил тренинг по программе американского Национального демократического института международных отношений (National Democratic Institute for International Affairs, NDI).

В 1992 году депутатской рабочей группой Ленсовета во главе с Мариной Салье и Юрием Гладковым (так называемой «комиссией Салье») против Путина как руководителя комитета по внешнеэкономическим связям было выдвинуто обвинение в махинациях в связи с программой снабжения Санкт-Петербурга продовольствием в обмен на сырьё. Данное обвинение не было подтверждено в суде. По мнению Путина, этот скандал часть депутатов Ленсовета пыталась использовать для давления на мэра Собчака.

В 1997 году защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата экономических наук по теме «Стратегическое планирование воспроизводства минерально-сырьевой базы региона в условиях формирования рыночных отношений (Санкт-Петербург и Ленинградская область)» в Санкт-Петербургском государственном горном институте. В своей диссертации высказал идею о национальных чемпионах.

С августа 1996 года, после поражения Анатолия Собчака на губернаторских выборах, приглашён на работу в Москву в должности заместителя управляющего делами Президента Российской Федерации Павла Бородина. Здесь Путин курировал юридическое управление и управление российской загрансобственностью.

26 марта 1997 года назначен заместителем руководителя администрации президента России – начальником Главного контрольного управления президента Российской Федерации.

25 мая 1998 года назначен первым заместителем руководителя администрации президента Российской Федерации, ответственным за работу с регионами.

С 25 июля 1998 года – директор Федеральной службы безопасности Российской Федерации. Своими заместителями Путин назначил генералов Николая Патрушева, Виктора Черкесова и Сергея Иванова, с которыми был знаком по работе в КГБ и в Санкт-Петербурге. Осенью 1998 года Путин провёл реорганизацию в ФСБ. За время нахождения на посту главы ФСБ, упразднил управления ФСБ по экономической контрразведке и по контрразведывательному обеспечению стратегических объектов, создал вместо них шесть новых управлений ФСБ. Воинское звание полковник было присвоено на должности директора ФСБ РФ. Перед назначением на должность директора ФСБ президент Ельцин предлагал Путину повысить его в звании до генерал-майора, однако Путин отказался, предложив стать первым гражданским директором ФСБ.

С 26 марта 1999 года Путин был назначен секретарём Совета безопасности Российской Федерации, сохранив за собой пост директора ФСБ России.

9 августа 1999 года был назначен первым заместителем и исполняющим обязанности председателя правительства Российской Федерации. В тот же день в своём телеобращении президент России Ельцин назвал его своим преемником. 16 августа 1999 года был утверждён в должности председателя Правительства 233 голосами депутатов Государственной думы (84 против и 17 воздержались).

30 декабря 1999 года в ряде российских изданий была опубликована программная статья Путина «Россия на рубеже тысячелетий», в которой он изложил своё представление о прошлом и о предстоящих перед страной задачах. По мнению Путина, России необходимы сильная государственная власть и консолидация общества. Касаясь экономических проблем, он заявил о необходимости политики, направленной на борьбу с бедностью, обеспечение роста благосостояния населения и повышение эффективности российской экономики…

Графологический потрет Путина, составленный специалистами ЦРУ показывает следующее[48]:

Интровертность: узкие высокие буквы, много белого незаписанного пространства, большие промежутки между словами и строками, образующие порой белые вертикальные и диагональные «дыры», окончания слов не продвинуты вперед (вправо), либо уменьшаются, либо заканчиваются тупым штрихом.

Интуиция: колебания хода строк, буквы не сидят на одной линии (каждая на своем уровне), нитеобразность штрихов, буквы не выписаны отчетливо и плохо читаются, их форма нестандартна (изобретена своя собственная), перепады цвета линий, полураздельное письмо, пустоты в тексте.

Перед нами – личность не простая, скрывающая много противоречий и внутренних конфликтов. Характер этого человека совсем непростой.

Дело в том, что этому человеку в течение жизни приходилось «впитывать», словно «губке», невероятное количество негативного и нелегкого жизненного опыта. В сочетании со своим достаточно драматическим восприятием, все это очень повлияло на личность, наложило неизгладимый отпечаток на человека.

Автор данного отрывка очень зажат, и мышечно и психологически, хотя, чувствуя это и желая избавиться или хотя бы скрыть неуверенность и заниженную самооценку, всеми силами старается компенсировать свои проблемы в интеллектуальной, духовной, рациональной сферах.

Он как бы стремится стать еще выше и значимее – для достижения уважения, и прежде всего самоуважения, которое было проблематично взрастить при таком критичном и подавляющем выражение индивидуальности, воспитании, которое прошел этот человек (предположительно, с отцовской стороны особенно).

Наш герой из тех, кто «закрывается» и живет «себе на уме», закономерна имеющаяся недоверчивость и преувеличенная осторожность по отношению к людям.

Яркая особенность данной личности – сочетание холодного разума с вспышками импульсивности, порой – с негативистическими настроениями или реакциями.

Это – человек высоко развитого, выше среднего, интеллекта, редкостный индивидуалист, обязательно имеющий на все свое, иное мнение. Однако не обладающий гармоничной адаптивностью. Ему часто приходилось протестовать против всего того и тех, кто (или что), по его мнению, представляет угрозу его праву быть таким, какой он есть.

В данном почерке (а значит, и личности) ярко выражен «синдром жертвы», т. е. своего рода «ментальность обиды», когда личность все время ощущает себя в роли обиженного, оскорбленного, дискриминированного. Такие люди часто способны заразить своим настроением и повести за собой других обиженных, в чьих душах (и складах личностей) нотки гнева, слова о правах и несправедливости найдут такой же эмоциональный отклик.

Автор почерка может быть весьма «колючим» и скептичным в общении – таков «защитный механизм» личности, но так это проявляется внешне. Он может направлять свои интеллектуальные, либо саркастические «стрелы» в сторону несогласных с ним.

По причине затронутых выше слабых сторон личности, этот человек не обладает достаточным терпением и терпимостью, психологическим пониманием людей вообще, а женщин в частности. Он весьма упрям, неуступчив. Он очень критичен – ко всему миру, людям, но в том числе и к себе самому, настоящий «самоед»: его принципы, ценности, самоконтроль порой чересчур жестки и могут загонять его самого в тупик. Нет гибкости дипломата.

Мыслит глобально, непрактичен. Склад ума – логический, но с большой долей интуитивных способностей. Именно интуитивное «чутье» часто с лихвой компенсирует ему нехватку практичности или каких-либо «прикладных», или более «приземленных» качеств…

– Все это хорошо – сказала госсекретарь США – вопрос в другом. Насколько мы можем ему доверять?

Помощник почти незаметно пожал плечами.

– Полагаю, больше чем любому из других реальных кандидатов.

– Почему? Он же из КГБ.

– Второй претендент Примаков – связан с КГБ с шестидесятых, бывший директор внешней разведки, лично знает Каддафи, Саддама, Ясира Арафата. В своих политических устремлениях опирается прежде всего на коммунистическую и реваншистскую часть электората. Никто не знает, на что он способен, если займет высший государственный пост в стране, кому и что он может продать. Несмотря на русское в основном происхождение, по психотипу это глубоко восточный человек, не просто так он дорогой гость на всем Востоке, от пещеры, где скрываются террористы до королевского дворца – у него везде найдутся друзья. Третий претендент, Лужков – мэр Москвы, человек непредсказуемый, с авантюристичным складом личности. Он единственный из всех трех реальных претендентов может считаться публичным политиком, но в России это значит – что он наглый, беспардонный демагог, спекулирующий на наиболее болезненных вопросах. Он готов искать поддержки у всех – от левых, до ультраправых. Он не просто заявил о том, что необходимо вернуть России Крым, сейчас принадлежащий Украине, но и выделял деньги из бюджета Москвы на поддержку сепаратизма в Крыму. В отличие ни этих двоих Путин – достаточно осторожен, достаточно молод, чтобы не быть антиамерикански настроенным, происходит из Лениграда, где всегда были сильны оппозиционные настроения, занимался экономикой и прошел курс подготовки молодых лидеров в американском университете. Чего же еще желать?

– И почему же у нас нет под руками молодого университетского профессора, участвовавшего в борьбе 1991 года и которому мы можем доверять?

– У. У нас есть то, что есть.

Бывшая чешка внимательно посмотрела на своего помощника.

– Ответ неправильный. Правильный – у нас никогда не будет такого человека. Потому что русским никогда нельзя доверять.

Помощник стушевался.

– Что еще?

– Записка от посла в Москве.

– Что там…

– Просят не встречаться с кандидатами в президенты. Кремлевский штаб неофициально настаивает.

– О, боже, я сама решу, когда и с кем мне встречаться… У тебя все?

– Да, мэм.

– Тогда пристегни ремни. Посадка в Москве – бывает нелегкой.

Помощник ушел – а Яна Маргарита Корбелова проверила свои ремни и постаралась ни о чем не думать, в то время как самолет нес ее навстречу неминуемой смерти…

Москва. 01 февраля 2000 года

Мокрый и темный февраль. Грязные сугробы на улицах, даже на центральных. Символ разрухи, которая именно что в головах. Разруха – в неумении и неготовности поверить в себя. В шоке, который так непросто преодолеть…

Это Москва…

Среднего роста человек в черной куртке – аляске – шел по тротуару, шел не спеша, осматриваясь по сторонам. Наверное, приезжий. Вокруг были высотные здания, светившиеся рекламой, казино предлагали тридцать три вида удовольствия. Вообще, в Москве нулевого года ресторанов нормальных еще не было – а вот казино уже были…

Время от времени – он заходил в магазин или покупал на улице пару пирожков, съедал и шел дальше. Когда ему требовалось куда-то поехать – он спускался в метро или садился на маршрутку. Время от времени – он останавливался и что-то чиркал в блокноте.

Никто на него не обращал внимания.

Майор госбезопасности Стеблов не просто так третий день уже ходил по заснеженным московским улицам. Он искал возможность.

Крыши домов, чистая линия цели, угол падения, сектор обстрела – все это он помечал и заносил в свой блокнот. Блокнот – толстый, который он купил в магазине канцелярских принадлежностей – был уже почти исписан.

Он был снайпером, и Динамо был тоже снайпером – и потому он был уверен, что Динамо не станет ни подкладывать бомбу на пути движения правительственного кортежа, ни использовать РПГ. Бомба – это грязно, это ненадежно, понятно, что все машины правительственного кортежа бронированные и еще непонятно – какой мощности должна быть бомба и какой вред она причинит. В Грузии – президента Шеварднадзе уже пытались убить с помощью машины – бомбы, заминировали Ниву – но результат был нулевой. Секундного промедления подрывника хватило для того, чтобы покушение провалилось.

Конечно, можно пойти ва-банк и организовать покушение с помощью очень мощного взрывного устройства – в свое время ФСБ так планировало подорвать военную Шуру в Чечне. Тогда была переделанная авиационная бомба и УАЗик, сейчас – он может снять магазин на первом этаже по пути движения кортежа, набить его взрывчаткой под крышу, за счет открытой витрины и толстых стен создать что-то вроде бомбы направленного действия. А увеличение мощности основного заряда до двух – трех тонн – обеспечивает гарантированное поражение цели при любой защите броней. Собственно, это модифицированный вариант ранее применявшихся атак – Гурьянова, Каширское шоссе, Волгодонск.[49] Разница в том, что здесь обрушение дома – побочный эффект, основной нацелен на проезжающий мимо кортеж. Но это практически нереально – особенно сейчас, когда все на нервах, когда участковые обходят дома, когда жители создают добровольные дружины. Даже если допустить, что он попытается подорвать не один из домов на правительственной трассе, все здания вокруг которой под постоянным контролем, а какой-то дом, где президент по их расчетам должен проезжать однократно – все равно, почти нереальный вариант. Слишком много возможностей провалиться.

Самоподрыв? Тоже вряд ли – Динамо не сможет подобраться к президенту достаточно близко, а если подрываться через ряд людей или два – то президент будет скорее всего ранен, но не убит. Остается одно – снайпер, как и предполагали.

Что у него есть? СВД однозначно не пойдет – это не снайперская винтовка в полном смысле этого слова. В Грозном – из СВД стреляли на двести – триста метров, этого вполне хватало. Тот самый Штайр или что-то в этом роде? Глушитель, легкая и быстрая пуля, оптический прицел – как они установили во время тестов, винтовка с оптическим прицелом калибра 5,56 НАТО опасна до пятисот метров. Но зона сплошного контроля сотрудниками спецслужб во время проезда или публичных мероприятий с участием президента – более пятисот метров. Конечно, имея хорошую винтовку, он сможет рискнуть, и это надо учитывать.

Генерал дал ему вводные – Динамо должен выйти на цель не позднее пятнадцатого. Дурак догадается – это связано с предстоящими президентскими выборами, кому-то из претендентов – очень нужна неожиданность. Через друга в ФСО[50] – Стеблов достал расписание госвизитов – именно во время государственных визитов охраняемое лицо особенно уязвимо, в Кремле, на госдаче, по пути следования – достать его почти невозможно, все это давно отработано охраной, там – стационарные и давно отработанные меры безопасности. А вот госвизит – это всегда импровизации и всегда – публичность, когда политики должны выходить на публику, демонстрировать себя. Самый вероятный вариант – первые числа февраля, визит Госсекретаря США в Москву. Других схожих по значимости визитов – до пятнадцатого нет. Значит, и времени на раскачку нет. Танцевать надо от этого.

Брат сразу отверг гостиницу Мариотт, где будет жить госсекретарь США. Причина – нет подходящих мест для снайпера, да и не поедет первое лицо к госсекретарю в гостиницу. В Кремле тоже не подходит – в Кремль не пробраться с большой, длинной винтовкой, сам Кремль – это крепость, средневековая крепость, и он очень хорошо защищен. По пути следования кортежей… все машины бронированные, закрытые, после Далласа никто рисковать не хочет и не будет. Конечно, Динамо может использовать винтовку калибра 12,7 – если он связан с американцами, с ЦРУ – ему могут дать такую винтовку. Но все равно – шансы на успех мизерные. В президентском кортеже есть несколько совершенно одинаковых машин, никто не знает, в какую именно сядет президент, плюс – они еще и меняются местами во время движения. А винтовка калибра двенадцать и семь – длиной хорошо за метр, вес в снаряженном состоянии доходит до двадцати килограммов. Скрытно доставить ее в город, поставить на позицию, и это при усиленном режиме несения службы, да в одиночку… нет.

Господи… винтовка!

Ё… как же он облажался…

Стеблов бросился к автобусной остановке, на ходу засовывая в карман блокнот с записями.

Гараж был на месте. Волги – в нем не было.

Кейса с винтовкой – тоже не было.

Стеблов выматерился, с размаху ввинтил кулак в стену – боль немного привела в чувство. Как он мог так облажаться?!

Как?

Нарушая все нормы безопасности – он достал сотовый, набрал прямой номер Гришина.

– Евгений Николаевич. Он ограбил мой гараж.

Гришин – въехал в тему сразу.

– Что там было?

– Триста тридцать восьмая. Он взял триста тридцать восьмую.

Молчание. Стеблову захотелось провалиться под землю.

– Евгений Николаевич…

– Решай вопрос.

Гришин – отключился…

Лешка – учился в пятьсот шестой школе, с углубленным изучением английского. Он подъехал туда, когда уроки еще не закончились. Припарковал машину у грязного сугроба.

Динамо… с. а, Динамо… что же ты задумал, гад…

Зачем тебе это?

Он с самого начала знал, что его друг… он какой-то не такой, какой-то… отличающийся от остальных в ВДВшной учебке. Кто там был, в Рязани и кто там оставался? Те, кто готов был пробивать лбом стены, не задавая лишних вопросов. Их учили: приказ – это святое, пусть даже глупый. Может, и есть лучшее решение, нежели решение командира – но пока его ищешь, время уйдет. Пережить учебку было возможно, только если есть очень сильная мотивация. Многим – некуда было податься кроме армии. Он – хотел что-то доказать себе и родителям. А вот что касается Динамо… он был каким-то… истовым, увлекающимся. ВДВ – так ВДВ. Он всегда выкладывался на сто один процент. Во всем. И не гнулся.

А те, кто не гнулся – уязвимы в плену, Брат это знал. Они ломаются – пусть не сразу, но ломаются. И если…

Стук в окно – заставил его вернуться в реальный мир. Лешка!

– Леха!

– Дядя Саша!

Пацан искренне рад был его видеть.

– Ну, как ты, боец?

– Две пятерки!

– Ух, молодец…

– А меня сегодня вы встречаете?

– Ну, если не папа, то…

…

– Ты чего?

…

– Леш. Ну-ка, рассказывай.

– Мама и папа поругались.

– Ну, это не новость.

– Они совсем поругались. Папа ушел.

– Леш…

Брат – не был чувствительным человеком, только ограничив свою способность чувствовать – он не сошел с ума, не загремел еще в дурку и не вышиб себе мозги. Но тон, каким маленький мальчик сказал это – чувствительно резанул даже по его окаменевшей давно душе.

– Лех… все нормально будет.

– Дядь Саш… а скажите папе, чтобы он вернулся.

– Алексей!

Перед машиной стояла Надежда.

– Быстро в машину.

– Что у вас происходит?

– Тебе не все равно? – зло огрызнулась Надежда. Она никогда не курила при Лешке – но сейчас достала сигареты. Стеблов – выбил пачку из рук, резким движением развернул ее к себе.

– Что. У вас. Происходит?!

– Отпусти…

…

– Ладно, ушел он. Доволен? Еще что хочешь узнать?

– Когда он ушел?

– Вчера.

– Куда?

– Не сказал.

– Б…

– Это ты про меня? Да… доб…овалась…

– Так, слушай меня. Деньги есть?!

– Есть… пока есть. Как только отдавать… господи, нам же аванс заплатили.

Одной из привычек Стеблова, когда он стал работать на ФСБ – стало постоянно носить при себе аварийный фонд – десять стодолларовых купюр. Он достал деньги, сунул Надежде в сумочку.

– Бери Лешку и улетай из страны. Немедленно.

– Но я…

– Твой муж – террорист, поняла?! Улетай из России, потом вернешься. Улетай!

Не ожидая ответа, Стеблов сел в машину. Выруливая на трассу, снова набрал номер генерала…

– Он ушел из семьи. Вчера.

…

– Где машина?

– Он нашел маяк. И закладки тоже.

– Я разберусь – сказал Стеблов.

– Тебе что-то нужно?

– Нет. Это мой прокол. Я разберусь…

Москва, Арбат. Офис политтехнологической компании. 01 февраля 2000 года

Семен Посконский – ранее начинал свой день с чашки кофе. И редко, с одной. Пить кофе в больших количествах – он научился в Нью-Йорке – там все вообще живут с чашкой кофе в руках, Вашингтон тоже жил на кофе. Но в последнее время – врачи категорически запретили ему пить кофе, поэтому Посконский чувствовал себя по утрам разбитым и раздраженным. Отсутствие ежедневной порции допинга – сказывалось.

Утром – он первым делом затребовал свежие сводки с Левада-центра. Центр Юрия Левады был одной из крупнейших социологических служб в стране, его данным доверяли. Посконский работал обычно с ним, заказывая опросы на ту или иную тему – но сейчас заказ был особенно большим. Мнение народа – замерялось ежесуточно, причем не только по отношению к кандидатам – но и по отношению к политтехнологическим акциям и выборной проблематике. В первую очередь – конечно же Чечня. Проблема Чечни – могла перечеркнуть все остальное…

Перед стартом кампании – Посконский поговорил с новостными редакциями крупнейших телеканалов, в том числе оппозиционного НТВ. И пояснил, что в нынешнем обитателе Кремля заинтересованы весьма серьезные люди, а потому – никаких интервью с чеченскими боевиками, с Масхадовым, с Басаевым, с пленными, никаких душераздирающих историй, никаких групп, работающих с той стороны – ничего этого не должно быть. Если не можете сказать ничего другого – молчите вообще. Откровенно говоря, Посконский боялся повторения первой кампании, причем еще более кровавого – потому что боевики основательно подготовились за три года, навезли оружия и теперь среди них есть опытные террористы. Но вопреки мрачным ожиданиям, кампания развивалась совсем не так – и теперь надо было говорить об использовании победной эйфории. На днях – боевики во главе с Басаевым – предприняли прорыв из Грозного, но все пошло не так. Кто-то предал – и вместо коридора – их заманили на минное поле, пристрелянное артиллерией и Градами. Только на поле нашли больше трех сотен трупов, по слухам – подорвался Басаев. Это надо было использовать…

Сейчас у него в руках были замеры по отношению россиян к войне в Чечне, и второй замер – по его политтехнологической инициативе под названием Герой. По первому направлению – опросы показывали стойко высокий уровень одобрения операции в Чечне, достигающий семидесяти процентов. Это было много больше ожидаемого. Сказалось видимо, как успешное ведение боевых действий, так и стойко отрицательное отношение к Чечне и к боевикам, сформировавшееся за последние годы. Ни для кого не секретом было то, что во время первой кампании – большая часть населения России вообще не знала, что такое Чечня и чего она хочет, но у многих настроение было – да пусть идут. Отпустили же до этого всех остальных – прибалтов, белорусов, украинцев. Так в чем-же проблема отпустить чеченцев?

Но за три-четыре последних года многое изменилось. Непрекращающиеся похищения людей, кавказская преступность, захваты заложников, нападение на Дагестан Басаева и Хаттаба, взрывы домов на Гурьянова и Каширском шоссе – сформировали в ширнармассах атмосферу страха перед чеченцами, легко конвертирующуюся в ненависть и одобрение любых, самых жестоких ответных акций. Так что даже если бы НТВ показало разрушенный Грозный и беженцев – оно вряд ли бы нашло понимание и сочувствие – а не они ли точно так же взрывали дома в Москве, так пусть получают в ответ. Реализацией этого страха – и стало высокое, почти всенародное одобрение второй войны.

Что касается проекта Герой – то он развивался так же успешно, даже успешнее, чем он рассчитывал. Народ истосковался по героям в это противное, негероическое время. Наличие кого-то, кто мог олицетворять собой эту затянувшуюся кавказскую кампанию, и провальную первую и победную вторую – а Першунов удивительным образом подходил и под первую и под вторую – вызвало отличный уровень положительных откликов. Хороший, кстати, задел на будущее…

Зазвонил телефон – многие еще носили старые Моторолы, но Посконский перешел на невзрачную, но удобную Нокию сразу как только она появилась. Посконский поморщился, нажал на клавишу.

– Алло.

– Сема? Это Йося….

Посконский про себя выругался – звонил неформальный лидер еврейской общины Москвы и всей России, известный певец. В отличие от других диаспор – у евреев не было собственной мафии, потому что евреи умели зарабатывать деньги, балансируя на тонкой грани между законом и криминалом. Поэтому, считать данного человека лидером организованной преступности, каким его считало ФБР – было не совсем правильно. Но и кристально чистым этого человека – тоже нельзя было считать, связи у него были обширные и не прислушиваться к нему было чревато…

– Слушаю, Йося. Ты не в Израиле?

– Пока нет, собираюсь только…

Йося – в Израиле проходил обследования. Подозревали рак.

– Ты чего хотел то?

– Тут ко мне один человек пришел. Дельный человек, и мысли у него дельные…

– Наш?

– Ну, а как же…

– И чего ты хочешь?

– Чтобы ты его принял. И выслушал.

Посконский подумал – опять. Опять просители… господи, как надоело. Думают, что если он видится с Первым порой по два раза на день – то и может все. Увы… прошли те времена. Борис Николаевич – так тот был доброй души человек, широкой – настоящий русский. Порой – указы на коленке подписывал, после тенниса. А этот… нет, этот совсем другой, бюрократ до мозга костей. Семен как то раз пытался завести разговор – да вовремя остановился.

– Ладно, пусть подъезжает.

– Да он уже подъехал. У твоих дверей стоит. Ты бы вышел.

Посконский насторожился.

– Ты его хорошо знаешь?

– Наш человек, я же говорю.

– Ну…

У Посконского не было личной охраны, он не нанимал ее – но знал, что за ним присматривает ФСБ и ГУО, Главное управление охраны. Конечно, играло свою роль и то, что человек был «наш» – то есть еврей. Посконский вышел на крыльцо, настороженно огляделся – стоящая во дворе Вольво мигнула фарами. Господи… старье то какое. Как раз такие машины – закупали в конце восьмидесятых большой партией… но они же старые совсем. Кто на такой будет ездить?

Машина мигнула фарами. Посконский спустился с крыльца, и, косолапя, направился к ней. Навстречу – вышел человек лет сорока пяти – пятидесяти, с бородой, в очках, похожий на советского геолога.

– Шалом.

– Добрый день.

– Вы от Иосифа?

– Да, я попросил позвонить. Я полковник Борис Каплунов. Или Каплан, как кому больше нравится. Внешняя разведка.

Вот этого – Посконский не ожидал. Чего – чего – но только не этого.

– Зайдем?

– Нет, предпочитаю поговорить здесь.

– Здесь холодно – Посконский выразительно посмотрел вниз, на снег поди ногами и на свою безрукавку.

– Тогда посидим в машине. Не беспокойтесь, я не записываю разговор.

Они сели в машину. Каплан включил печку.

– И что от нас нужно разведке.

– Речь пойдет об одном известном нам обоим человеке.

…

– Старший лейтенант Першунов.

Посконский с трудом сдержал удивление – но он держал и не такие удары.

– Я не знаю этого человека.

– Знаете. Более того, вы продвигаете этого человека на телевидении.

Посконский опустил стекло со своей стороны, в машину ворвался морозный воздух. Если говорить в сторону открытого окна – запись не получится.

– Что заставляет вас так думать?

– У меня тоже есть связи на телевидении. А вы кстати, меня не помните?

…

– МИМО. Я учился на курс старше. Помните, вы пытались организовать команду КВН.

Посконский вспомнил.

– Было дело. И что это меняет?

– Как однокашник – однокашнику – я бы отказался от идеи продвигать этого человека. Тем более, применительно к Кремлю.

– Почему?

– Я не могу сказать.

Посконский проиграл сложную гамму пальцами на рамке двери…

– Может, потому, что ваш бывший шеф тоже баллотируется?

– Простите?

– Примаков Евгений Максимович. Не он вас прислал?

– Конечно же, нет!

– Интересно. А почему я вам не верю…

Каплан схватил Посконского за плечо.

– Послушайте! Все может быть намного серьезнее выборов. Я не говорю вам всего, но Першунова на пушечный выстрел нельзя подпускать к Кремлю!

Посконский посмотрел на руку Каплана, тот отпустил его плечо.

– Послушайте, уважаемый. Я допускаю, что вы и понятия не имеете о некоторых нюансах, скажем так, предвыборного процесса и тот, кто вас сюда послал – не поставил вас о них в известность. Возможно. Но в таком случае, передайте этому человеку – пусть не лезет в мои дела и не ставит палки в колеса, иначе пожалеет. Если они не могут ничего придумать, кроме красного транспаранта с очередным лозунгом – то это их проблема. И не пытайтесь встретиться со мной больше. Даже Иосиф Давидович вам не поможет.

Посконский кивнул, словно подтверждая свои слова, и вышел из машины.

Москва. 02 февраля 2000 года

Центр Москвы был уже перекрыт. Ждали охраняемое лицо – именно так проходил главный человек страны в обмене милиции и спецслужб.

Тойоту Стеблова – тормознули на Савеловской, похожий в своем ватнике на бибендума[51] гаишник показал – сворачивай. Майор посигналил, двинулся вперед, ГАИшник раздраженно забарабанил по капоту. Майор опустил окно.

– Не видишь, закрыто! Правительство едет!

Стеблов показал удостоверение, мент козырнул, даже не попросив открыть. Долбодятлы…

– Прошу простить.

– Все тихо здесь?

– Происшествий за время дежурства не случилось.

– Продолжайте нести службу.

– Слушаюсь!

Гаишник замахал – чтобы пропустили…

Майор оставил машину в проулке. Углубился во двор… снова неубранный снег, снова припаркованные машины. Найти Алексея – это найти иголку в стоге сена.

И вдруг он остановился. Волга!

Он осторожно сделал несколько шагов в сторону – его машина, Волга, нет сомнений. Значит, Алексей здесь, он правильно приехал.

В следующее мгновение он почувствовал противный холодок… как будто кто-то держит его под прицелом. Алексей?

Нет… он не рискнет. Его главная цель – нее он.

Подсознание услужливо подсказало: сталинка. До цели – как раз около тысячи метров. Чуть больше.

Первый или последний? Выход на чердак делают либо в первом подъезде, либо в последнем…

Все решил случай – в крайнем подъезде открылась дверь, и бабушка – божий одуванчик – показалась на улице.

– Подождите! – он побежал к двери.

Пистолет он достал на предпоследнем этаже. Хотя – а какой смысл?

Хоть у Алексея и будет только один выстрел – он не промахнется. А триста тридцать восьмой – подранков не оставляет.

Лифт внизу загудел, в сетчатой шахте пошла кабина. Остановилась на четвертом.

Надо идти.

Вот и люк. Старый, деревянный, небрежно окрашенный. Замка на нем – просто нет. Открывается внутрь, на чердак.

Шаг по приваренной лестнице. Еще один шаг.

Тишина.

Он начал головой, без рук – поднимать наскоро сколоченный люк ожидая в любой момент выстрела.

Но его не было.

Когда его глаза поднялись выше уровня пола чердака – он замер, готовый при любом движении – соскочить вниз. Но ничего не было.

Слушать. Самое главное – не смотреть, а слушать. Человек, как бы он хорошо не был замаскирован – не может не дышать.

Тишина.

Решившись, он сделал шаг вверх, как на эшафот. Еще один.

Ничего. Сам чердак высокий, как когда то делали, когда топили домовые котельные дровами и углем. От них же остались массивные дымоходы теперь не нужные. За каждыми очень легко спрятаться.

Он перебежал за первую, выдохнул. Теперь пойдет…

Используя технику передвижения ФБР, он начал проверять чердак подъезд за подъездом. В конце остановился.

Воздух. Свежий, не затхлый воздух. Это здесь.

– Алексей – негромко позвал он.

Ответа нет.

– Алексей, давай поговорим.

…

– Алексей, ты не прав. Не делай этого.

…

– Отдай винтовку и пойдем. Я вывезу тебя из оцепления.

…

– Алексей.

Он понял, что никого там нет. И сделал шаг вперед.

Место для снайпера было обустроено очень грамотно.

Они сняли пару листов с крыши – но сзади повесили тканевый экран, и с дальнего расстояния – дыру рассмотреть лежку снайпера было невозможно. Сама лежка состояла из двух тяжелых строительных козел, на которых был брошен матрац, и на него, спереди – как упор для цевья было положено что-то, наподобие подушки. Он осторожно тронул ее – песок. К козлам – была прислонена винтовка, он даже не прикоснувшись к ней, понял – это была его винтовка.

Его винтовка. Та что украдена у него.

Он выглянул в оставленный для снайпера проем, чтобы определиться с сектором обстрела.

Храм Христа Спасителя. Восстановленный всего пару лет назад, на месте бывшего бассейна Динамо. Один из символов новой Москвы – но эту чушь можно для архитекторов оставить или кого она там интересует. А для снайпера – это прежде всего доминанта с очень интересными перспективами. Во-первых – сам храм как бы поднят над землей и особенно его вход – это дает возможность стрелять, имея открытую цель и не опасаясь, что пуля на пути встретит какое-то препятствие. Во-вторых – у храма есть одни парадные ворота, и нет никаких сомнений в том, что почетный гость войдет именно в них. Это не отель, где и черным ходом не зазорно воспользоваться. В третьих – снайперская винтовка 338 калибра дает ему возможность стрелять с огромного расстояния, на котором просто никто не ждет опасности. А сверхзвуковая до тысячи метров пуля – поразит цель еще до того, как кто-то услышит выстрел.

И Храм Христа Спасителя – значится в программе визита Госсекретаря США.

Все подготовлено для выстрела. Только где сам стрелок? Где – Алексей?

Стоп. А почему он вообще решил, что тут когда-то был Алексей? Разве, он видел его здесь? Разве он видел, как Алексей украл у него винтовку?

И тут – он все понял. Осознал.

Это не Першунов – террорист. Першунов – всего лишь обманка. Это он – террорист. Это он, Александр Стеблов – должен ликвидировать исполняющего обязанности президента России.

И винтовку – украл не Першунов. Это генерал Гришин – украл винтовку и положил ее на чердак. Положил для него…

Все правильно. Он должен был догадаться – Першунову воровать винтовку бессмысленно, он все равно из нее не попадет на таком расстоянии. AW338 – винтовка для работы на расстояния от километра и более. Это не СВД, ее калибр – Першунову незнаком, он не знает поправки для нее. А выстрел только один. И его – могут сделать несколько человек в России, количество их можно посчитать на пальцах. Один из них он – майор госбезопасности Александр Стеблов.

Мысли – неслись стремительным табуном. Все сходится. Мотив – всплывет грязная история с Надей… она его бросила и он сошел с рельсов. Всплывет и то, как он в Грозном предпринял несанкционированные действия, нарушил запрет – генерал Гришин запросто вывернет это так, как ему нужно.

Всплывет то, что он последние дни шарахался по Москве и искал возможные позиции для снайпера – он и понятия не имел, что ищет позицию для себя самого, думал, что ищет возможные позиции Лехи. Скорее всего, найдутся свидетели – и все это будет воспринято как подготовка покушения – а на что это еще может быть похоже? Наверное, кто-то видел, как он заходил в здание. На винтовке найдут его отпечатки пальцев – их там полно. Он постоянно тренировался с ней в Солнечногорске – и это тоже видели все.

Какие еще есть вопросы?

Он достал телефон – и начал набирать номер. Но набрал не до конца, телефон зазвонил сам. Номер не определен. Он нажал кнопку «принять».

– Товарищ генерал…

– Понял, что тебе надо сделать?

…

– Что молчишь?

– Я этого не сделаю, товарищ генерал-майор.

– Сделаешь. Сделаешь…

– Нет.

– Сделаешь. Ты знаешь, что будет, если ты не сделаешь. И с кем – будет.

Надя. Лешка. Вот с…а.

– Бери винтовку.

– Нет.

– Я сказал, бери. Выполняй приказ. Выполнишь, будешь свободен.

– Вы лжец, товарищ генерал-майор. Лжец и предатель.

– Я патриот. Посмотри справа от винтовки.

Справа была клеенчатая сумка. Он открыл ее – там были доллары, обандероленные. Много.

– Сделаешь, бери деньги и уходи. Там поллимона. Хорошая цена за госсекретаря США. Мы не будем тебя искать.

– Что?

– Ты слышал.

– Госсекретаря США?!

Смешок.

– А ты думал, что в нашего будешь стрелять? Твоя цель – госсекретарь США. Телевизор смотришь?

…

– Вот и отомсти за сербов. И за всех, кого эта тварь переехала…

Мысли – бились в голове, подобно птицам в клетке… сталкивались, отскакивали… бились вновь. Госсекретарь США… твою мать… что же делать?

Скрипнула доска – и он машинально схватил винтовку, развернулся в сторону угрозы, целясь из чудовищного, триста тридцать восьмого, который стрелял только один раз – но мог пробить бронемашину…

– Э! Э! Брат!

Человек выступил из темноты. Это был Першунов.

– Стоять!

– Не убивай! Брат!

– Кто ты?

– Это я! Динамо!

– Что ты здесь делаешь?! Стоять!

У Брата – на боку висел укороченный автомат. На голове черная шапочка.

– Не стреляй, Брат – Динамо облизал губы – не стреляй. Выстрелишь, Лешку без отца оставишь. Расстраиваться пацан будет.

– Что ты здесь делаешь?

– Помочь тебе пришел. Должок отдать!

…

– Опусти винтовку, брат! Опусти!

Он начал медленно опускать винтовку.

– Надька у них. Лешка тоже… скорее всего.

– Это не так.

– Это так. Ты не знаешь…

– Я знаю – перебил Динамо – я все знаю. Мы все знаем.

Он снова вскинул винтовку.

– Кто это – мы?

– Генерал Гришин вот-вот будет арестован. Ему придется ответить по суду за все совершенные им преступления. Если он доживет до суда.

– Его просто так не возьмешь.

– Возьмут. Кто он такой? Просто еще один подонок и предатель – ты правильно его назвал. Давай сюда винтовку.

…

– Давай винтовку, пошли вниз…

…

– Не бойся. Все будет хорошо. Они все слышали.

Стеблов – медленно развернул винтовку… двумя руками протянул ее Динамо. Тот принял ее – тяжелая – повесил за спину.

– Все. Пошли.

– Деньги…

– Ах, да…

Динамо взял сумку, протянул ее Стеблову.

– Ты неси. Мне и так тяжело.

…

– Я первым пойду…

Когда Динамо открыл ведущий вниз, в подъезд люк – сразу несколько красных лазерных зайчиков уперлись в него.

– Нет! – громко сказал он – мы выходим!

Стеблов спускался вторым… на крайнем этаже были «тяжелые» в полном обмундировании. Шлемы Алтын с забралом, тяжелые бронежилеты, короткоствольные автоматы. Многих из них – он наверняка знал лично, но лиц было не разобрать из-за масок.

Никто их не тронул. Они так и шли мимо спецназовцев – Динамо с винтовкой за спиной, затем Брат – с сумкой денег.

Внизу, во дворе – было не протолкнуться от черных Волг, стояли два Икаруса с зашторенными окнами. К ним подошли сразу несколько человек, Динамо отдал винтовку, а Брат – деньги, после чего их обоих обыскали. Только после этого – из Волги выбрался человек в очках с золотой оправой, подошел к ним. Поздоровался с Динамо за руку, потом подошел к Стеблову.

– Вы – подполковник Стеблов?

– Так точно.

– Я слышал ваши переговоры с Гришиным. Вы молодец. Настоящий патриот своей страны.

– Что будет с Гришиным?

– Гришин предатель, изменник Родине. Его постигнет справедливое возмездие. Что же касается вас…

…

– Прокуратура, конечно, проведет проверку. Но на первый взгляд – вас не в чем обвинить. Будете сотрудничать со следствием?

– Да.

– Вот и хорошо.

– Что с Надеждой… Першуновой.

– Гришин послал за ней людей. Они арестованы. Надежда Першунова в безопасности, ее перевезли в Кремль. Сына тоже. Исполняющий обязанности президента лично следил за ходом операции…

Стеблов посмотрел на Динамо, тот кивнул.

– Я ему все рассказал. Он хочет увидеться и с тобой…

Уже в автобусе, где им нашлось место вместе с Альфой – Динамо подсел к нему поближе.

– У меня к тебе претензий нет – негромко сказал он.

– Ты о чем?

– Ты знаешь…

…

– Вы же думали, что я мертв. И я сам попросил тебя позаботиться о Надьке.

– Позаботился…

– Я знал, что ты любил ее… – задумчиво сказал Динамо – и я никогда не просил прощения за то, что я сделал. Прости меня, Брат, ладно?

Стеблов тяжело вздохнул.

– Проехали…

Москва, Кремль. 11 февраля 2000 года

Кремль…

В Кремль они заезжали через Боровицкие ворота, главные. Несколько микроавтобусов и больших джипов Шевроле Тахо, используемых Альфой – остановились около одного из корпусов Кремля. В них были награждаемые от ФСБ, человек пятнадцать.

Их обыскали, затем появился человек, который дал инструктаж. Руку сильно не жать, вопросы не задавать, если вам задали вопрос – отвечать в двух – трех предложениях, не больше. Получив награду, необходимо сказать «Служу Отечеству!» – и занять свое место. Разговаривать между собой – недопустимо во время всей церемонии…

Потом – их повели в другой корпус… парадный.

Среди награждаемых – был и Динамо, он должен был получить звезду Героя России, которой он был награжден секретным указом несколько лет назад.

Стеблов не должен был получить ничего. Но его все равно пригласили – дальше должна была быть личная аудиенция…

Зал постепенно наполнялся награждаемыми. Многие в форме. Один даже на костылях. Россия снова воевала – как и почти все тысячу лет своей истории.

Но если посмотреть на это с другой стороны… наверное, есть у нас немало ценного, если к нам раз за разом приходят. Ведь никто не воюет с Бангладеш – зачем.

– Товарищи, исполняющий обязанности Президента Российской Федерации Путин Владимир Владимирович!

Все встали. Стеблов заметил, что у Динамо немного подрагивает рука, которую он держит на бедре. Наверное, нервничает…

Невысокий, совсем не похожий на огромного, вальяжного Ельцина человек – прошел по проходу между рядами сидений характерной борцовской походкой. Так близко от них, что…

Москва. 28 марта 2000 года. Нет Бога кроме Аллаха…

Пришла весна. Она пришла не только как время года – но этого пока еще никто не знал. Мы еще не поднялись на ноги, мы только начали шевелиться. И если бы кто-то сейчас сказал, что шестнадцать лет спустя мы выкатим новый пассажирский самолет мирового класса, проведем Олимпиаду, будем помогать в Сирии воевать с исламскими бандитами, а НАТО будет всерьез рассматривать наши вооруженные силы как угрозу – никто бы тогда не поверил. Но весна пришла и первые ручьи – уже торили дорогу в мокром, тяжелом снегу.

И уже по-весеннему светило солнце.

Исполняющий обязанности Президента Российской Федерации Владимир Владимирович Путин выиграл эти выборы и избавился от приставки и.о. За него проголосовали пятьдесят два процента от числа пришедших на избирательные участки в первом же туре. Он тоже не знал, что его в будущем журнал Тайм дважды назовет человеком года, а США – назовут его главной угрозой демократии в мире. Да если бы и знал… что бы это изменило? До тех времен – был еще долгий путь, надо было много работать – и он был готов работать….

Госсекретарь США Мадлен Олбрайт уехала из Москвы живой. Неофициально она одобрила кандидатуру Путина. Потом – американцы поймут, что совершили страшную ошибку, возможно, одну из самых страшных в своей истории – но это будет потом…

Герой Российской Федерации, старший лейтенант ВДВ Алексей Першунов – шел по московской весенней улице, шаркая по мокрому снегу. Он не был похож на Героя России – оделся нарочито скромно. Черная китайская курточка, слишком прохладная для зимы и слишком жаркая для весны, джинсы, шапочка – петушок. Шапочка была синего цвета, динамовская…

Он шел резко, рваным темпом, то ускоряясь, то надолго задерживаясь у витрин, то резко ныряя в проходной двор. В одном из них – он прыгнул в заляпанную грязью по самую крышу «шестерку», которая резко набрала ход.

– Ас саламу алейкум, брат… – сказал Першунов – да пребудет с тобой милость и благословение Аллаха Всевышнего.

Водитель коротко глянул – но ничего не ответил. Он был весь в дороге… его глазка горели азартом как на скачках в Абу-Даби, где Першунов был. Правая рука на рычаге коробки передач, левая на руле, ноги на педалях. Торможение, спурт, снова торможение. Было видно, что парень хорошо знает Москву и является профессиональным гонщиком.

Наконец – шестерка залетела в какой-то проулок старой Москвы и остановилась.

– Иди туда – сказал водитель по-русски – он ждет…

Першунов выбрался из машины… под ногами хлюпала мокрая грязь, колеи, накатанные за зиму – были полны водой. Весна…

Он пошел куда ему сказали, на полпути – справа раздался резкий свист. Он повернулся… Самед! Улыбчивый, бородатый турок – стоял в проулке, ведущем в какой-то двор и как всегда улыбался. Он был в черной кожаной куртке.

– Самед… я рад тебя видеть…

– Хвали Аллаха, мой маленький брат, хвали Аллаха. Без его заступничества…

Самед воздел глаза к небу.

– А братья где?

– Иди, он ждет…

Это был московский двор, словно свалившийся… даже не из семидесятых, а из более раннего времени. Двух и трехэтажные дома старой архитектуры, обшарпанные. Старая Волга, вросшая в сугроб по самую крышу. Снег здесь не убирали, и потому его тут было очень много, целые сугробы еще остались. Но и им – в скорой времени предстояло бесславно сдаться наступавшей на город весне…

И в центре двора, рядом со стальными загогулинами, которые в советских дворах использовались для выбивания ковров – стоял невысокий человек в дубленке и шапочке – пирожке. У него была короткая, аккуратная академическая бородка и очки в роговой оправе.

– Иншалла – сказал он – ты жив, халек.

Першунов подбежал по снегу к человеку в очках.

– Иншалла, и вы живы, малем. Хвала Аллаху…

…

– Я слышал, ты теперь большой человек, халек. Тебя по телевизору показывают.

– Да, но это неважно! Неважно, учитель! Я все узнал!

– Что ты узнал, халек?[52]

– Прошли выборы и они победили. Они будут праздновать, Салман-муаллем. Я знаю, где и когда – это место за пределами Кремля и оно не так хорошо охраняется. Он тоже там будет. Если Самед с его джамаатом здесь – то можно нанести удар в самое сердце Большого Сатаны. Он тоже должен там быть, он один из них. Я смогу пронести оружие, а если нет – то смогу раздобыть его у кого-то из охраны. Одним ударом – мы расплатимся за все страдания чеченского народа и отомстим за мусульман всей Земли. Наш амаль – превзойдет амаль самого Шамиля! Сердца неверных содрогнутся!

– Нет. Мы не будем этого делать.

Из Динамо – как будто выпустили весь воздух… он съежился… и даже стал ниже.

– О, Аллах, никто не сомневается в вашей мудрости, о Абу Саед, но… почему? Аллах сам дает нам возможность, он сам дает нам неверных в наши руки…

– Откуда ты так хорошо знаешь желания Аллаха? – сухо спросил Абу Саед.

…

– Смотри, не впади в грех гордыни, наказание для горделивых тебе хорошо известно. А что касается того, почему мы не сделаем этого… это навредит делу глобального джихада. Россия и так слаба… ослабив ее еще больше, мы добьемся только того, что Америка будет торжествовать, а вместе с ней будет торжествовать и сам Шайтан…

…

– Скоро, о, Аллах, очень скоро, если на то будет воля Аллаха, мы нанесем свой главный удар и нанесем его прямо по логову Большого Сатаны. Мы поразим его в самое сердце и сделаем это публично. Весь мир содрогнется от ужаса, когда увидит решимость воинов Аллаха, их готовность стать шахидами, променяв бренное существование в этом развращенном и несправедливом мире на те многочисленные блага, которые Аллах уготовал шахидам. Их истишхад[53] – заставит весь мир содрогнуться от ужаса!

– О, учитель, никто не ждет этого часа больше, чем я! Но как же мой амаль[54], когда я смогу его сделать?

– Время твоего главного амаля еще не пришло. И амалиятуль истишхадия – не самое лучшее, что ты можешь сделать для Аллаха! Сейчас лучший твой амаль будет заключаться в том, что ты продолжишь то, что начал. Ты будешь ходить в Кремль. Ты будешь жать руки кяфирам. Думаю рано или поздно тебе предложат или избраться депутатом или высокую работу на государство. Ты согласишься.

– Но Абу Саед, я не могу!

– Ты опять мне противоречишь?

– Меня испытывает отвращение, когда я пожимаю руки кяфиров, тех кто убивал мусульман! Я бы с радостью убил их всех.

– Аллаху ведомы праведники. Скажи про себя – с именем Аллаха, и Аллах примет все, что ты будешь делать для него как твой амаль, твое усилие на пути джихада. Аллаху ведомо все, что мы совершаем.

– Аллаху Акбар.

– Наша цель сейчас – сокрушить главного сатану, и мы направим главный удар на него. Мы будем изматывать его в тысяче боев и, в конце концов, измотаем. У Америки много денег? Сказано – они будут расходовать на то, чтобы отвратить людей от религии Аллаха. И они израсходуют, потом они потерпят убыток, потом они будут повержены. Нам выгодно, чтобы Россия стала не слабее Америки. Когда мы этого добьемся – мы столкнем кяфиров лбами, и пусть кяфиры уничтожат кяфиров, а потом придем мы и построим всемирный таухид[55]. Не останется ни одного места на земле, где бы не славили Аллаха. Все преступники, лицемеры, многобожники и безбожники получат наказание, обещанное в священном К’уране, а праведные так же получат обещанное в священном К’уране вознаграждение.

– СубханАллах…

– Когда придет время главной битвы с безбожниками, я рассчитываю на то, что ты будешь в Кремле. И твоя помощь Умме, волей Аллаха поможет сокрушить безбожников. Вот твой амаль. Вот что ты должен сделать. А теперь – иди. И да пребудет с тобой милость Аллаха.

– И с вами, Абу Саед.

Першунов – сгорбившись, пошел назад. Самеда уже не было, шестерки в проулке – тоже. Придется выбираться самому.

В кармане – завибрировала Нокиа. Он достал…

– Алло.

– Ты куда пропал? – голос Надежды был недовольным – тебе из министерства уже два раза звонили!

– Я… гуляю.

– С ума сошел! Перезвони им!

– Хорошо…

– Перезвони им! – с напором сказала Надежда, и отключилась…

Человек с бородой, сидящий в Вольво, припаркованном на противоположной стороне – проводил взглядом Першунова, но за ним следить не стал. Затем достал свой мобильный, набрал номер.

– Пост три.

– Звук записали?

– Так точно.

– За Учителем не следить. Пусть уходит. Отслеживайте Бойца и его группу…

– Есть.

Вот так вот… ну и что ты тут делал, герой России, а?

Впрочем, полковнику Каплунову к предательству было не привыкать. Он все это видел и видел не раз…

Посмотрим…