Великая депрессия в Америке бесплатное чтение

Murray ROTH BARD

AMERICAS

GREAT DEPRESSION

LUDWIG VON MISES INSTITUTE

Перевод с английского под ред. Гр. Сапова

Электронное издание на основе печатного издания: Великая депрессия в Америке / М. Ротбард; пер. с англ. – 3-е изд. – Москва; Челябинск: Социум, 2019. – 522 с. – (История). – ISBN 978-5-91603-106-5. – Текст: непосредственный.

© 2000 by Ludwig von Mises Institute

© АНО «Институт распространения информации по социальным и экономическим наукам», 2012

Мюррей Ротбард (1926–1995) – американский экономист, историк и философ. Преподавал в университетах Нью-Йорка, Лас-Вегаса, Оберна; 13 лет руководил академическими программами Института Мизеса (г. Оберн, шт. Алабама). В числе его главных сочинений «Man, Economy and State», «America's Great Depression», «An Austrian Perspective on the History of Economic Thought» (Vols 1–2). На русский язык переведены «Государство и деньги: как государство захватило денежную сферу общества», «Показания против Федерального резерва», «История денежного обращения и банковского дела в США», «Власть и рынок: государство и экономика», «К новой свободе», «Этика свободы», «Тайна банковского дела».

Книга «Великая депрессия в Америке» посвящена анализу причин самой страшной экономической катастрофы в истории США. Вначале автор кратко излагает теорию экономического цикла, с помощью которой будет анализировать исторические события. Вторая часть посвящена инфляционному буму 1921–1929 гг., в ходе которого была подготовлена почва для фондового краха 1929 г. И наконец, в третьей части автор описывает экономическую политику, проводившуюся президентом США Гербертом Гувером после кризиса. Именно меры «борьбы» с кризисом, превратили неизбежный после любого искусственного бума краткосрочный экономический спад в глубочайшую депрессию с застойной массовой безработицей.

Логическим продолжением этой книги может служить изданное в этой серии сочинение Бертона Фолсома «Новый курс или кривая дорожка? Как экономическая политика Ф. Рузвельта продлила Великую депрессию».

От издателя

Продолжает серию «История» книга одного из наиболее выдающихся и оригинальных американских экономистов XX в. Мюррея Ротбарда «Великая депрессия в Америке». Этот автор уже довольно хорошо знаком русскоязычному читателю, причем его работы, посвященные денежно-кредитным вопросам и другим, как их принято называть, «макроэконоическим» темам опубликованы в России уже довольно давно. Однако «Великая депрессия в Америке» занимает совершенно особое место как в творчестве самого Ротбарда, так и в экономической литературе в целом.

Наверное, не будет сильным преувеличением сказать, что выход этой книги сильно запоздал. Если бы русскоязычные читатели могли познакомится с ней до начала нынешнего затяжного экономического и финансового кризиса в мировой экономике, многим из них, возможно, удалось бы избежать тех интеллектуальных тупиков, которые приобрели в последние годы большую популярность. В предисловии к первому изданию 1963 г. Ротбард писал: «Если современным бойцам от экономической политики, вооруженным инструментами денежной и налоговой политики, и толпам адептов стабилизации не удастся спасти капитализм от очередного сильного спада, эта многочисленная группа обратится за окончательным ответом к социализму. Для них следующая депрессия станет последним доказательством того, что даже реформированный и просвещенный капитализм не может обеспечить экономическое процветание». Хотя сегодня пока еще не модно открыто выдвигать социалистические лозунги, разговоры про то, что капитализм исчерпал себя, что нужно найти некий некапиталистический путь развития, что необходимо обуздать алчность воротил Уолл-стрит и т. п. получили широкое распространение после финансового кризиса 2007–2008 гг., – как и предполагал Ротбард. Современная антикапиталистическая риторика в значительной степени базируется на мифологической картине Великой депрессии 30-х годов XX в., с которой принято сравнивать нынешний кризис. И эта же мифологическая картина лежит в основе всей современной академической «макроэкономики».

Мифология Великой депрессии не только лежит в основе современного псевдонаучного экономического мэйнстрима, но и оказывает сильнейшее воздействие на политические процессы и политическое мышление. Не случайно Новый курс Ф. Д. Рузвельта приводится в качестве образца экономической политики и российскими «охранителями», и российскими «либералами». Публично усомниться в разумности и благотворности рузвельтовской политики или в оригинальности такой политики, еще недавно означало записать себя в маргиналы и экстремисты, причем не только в Америке, но и в России.

Впрочем, времена меняются, и сомнения в благотворности действий властей предержащих и в истинности официальной пропаганды (пусть даже распространяемой умными людьми с профессорскими степенями) постепенно перестают служить поводом для игнорирования и маргинализации. Далеко не все люди готовы верить, что лучшим лечением от нынешнего кризиса является прием все большей дозы тех патентованных снадобий, которые к нему привели, – расширение государственного долга и бюджетного дефицита, эмиссия денег центральными банками, раздача бюджетных субсидий, новые изощренные методы государственного регулирования производства и т. п. Денежная и финансовая политика государств становится предметом все более пристального внимания общественности.

В этом контексте книга М. Ротбарда о Великой депрессии становится важнейшим интеллектуальным инструментом. Автор показывает на основе многочисленных исторических источников, что депрессия 30-х годов была следствием не слепой игры рыночных сил, а результатом, пусть и непреднамеренным, государственного регулирования, в первую очередь, в денежно-кредитной сфере. Более того, попытки разрешить возникшие проблемы с помощью мер государственного вмешательства и государственного регулирования привели вовсе не к выходу из кризиса, а, наоборот, к превращению спада в затяжную депрессию, беспрецедентную по своей глубине и продолжительности. Автор развенчивает миф об оригинальности реформ Франклина Рузвельта, показывая, что, вопреки расхожим предрассудкам, они были логическим продолжением государственнических мер Эдгара Гувера, уже приведших к тяжелейшим экономическим и социальным последствиям.

Печальная реальность состоит в том, что современные правительства перед лицом продолжающегося экономического кризиса избирают путь, в основном повторяющий рузвельтовский Новый курс. Затяжной характер кризиса является естественным следствием такой политики. Однако человек наделен разумом и свободой воли, которые дают ему возможность анализировать прошлые ошибки, пересматривать устоявшиеся представления и находить адекватные ответы на возникающие проблемы. Серьезный и непредвзятый анализ прошлого является здесь необходимым шагом. Надеемся, что книга М. Ротбарда поможет нам в этом.

Валентин ЗАВАДНИКОВ

Февраль 2012 г.

Предисловие к первому изданию

События 1929 г. стали для Америки огромным ударом. Шок, вызванный этими событиями, оказал гигантское воздействие на американскую общественно-политическую мысль. Причины этого воздействия кажутся понятными. Депрессии прошлого, когда цены резко падали, происходило сжатие кредита, убыточные проекты ликвидировались и возрастала безработица, длились в течение года или двух, после чего быстро наступало оздоровление экономики. Депрессия 1920–1921 гг. проходила по известному образцу, повторяя в общих чертах не только едва заслуживающие внимания депрессии 1899–1900 и 1910–1912 гг., но и такие болезненные, хотя и быстро преодоленные кризисы, как спад 1907–1908 гг. и 1819–1821 гг.[1] Однако Великая депрессия, начавшаяся в 1929 г., растянулась фактически на одиннадцать лет.

Помимо необычайной продолжительности депрессия 1929 г. оставила глубокий отпечаток на сознании американцев вследствие характерной для нее масштабной и продолжительной безработицы. Интенсивность падения цен и денежного сжатия того периода совсем нельзя назвать беспрецедентными, тогда как норма безработицы и ее продолжительность были чем-то небывалым и поразительным. Норма безработицы в Америке [доля безработных в общей численности рабочей силы], которая в периоды глубочайших экономических спадов прошлого редко достигала 10 %, на сей раз превысила 20 % (в 1931 г.) и до самого кануна Второй мировой войны оставалась на уровне, превышающем 15 %.

Если бы мы воспользовались общепринятыми методами датировки и регистрации экономических циклов, разработанными Национальным бюро экономических исследований (NBER), то, изучая и интерпретируя депрессию с их помощью, мы пошли бы по ложному пути. К сожалению, NBER почти сразу переключилось с изучения качественно отличных друг от друга периодов «процветания» и «депрессии», на анализ временных отрезков, которые являются всего лишь периодами роста и снижения статистических показателей. При определении дат начала и окончания периодов NBER выдергивает тот месяц, на который приходится пик (максимум) или спад (минимум) показателя, разбивая тем самым все отчетные данные на периоды роста и периоды снижения, в зависимости от достигнутых средних значений статистических показателей, не принимая во внимание ни их важность, ни интенсивность их изменения. Поэтому продолжительный бум 1920-х годов вряд ли может быть распознан на базе методики NBER, – вместо этого Бюро делает упор на не заслуживающие внимания «рецессии» 1923 и 1926 г. Далее, хотя мы можем согласиться с NBER и другими наблюдателями в том, что Великая депрессия достигла дна в 1932–1933 гг., мы не должны позволять искусственной статистической методологии скрывать от нас тот факт, что так называемый бум 1933–1937 гг. на самом деле имел место на фоне продолжающейся депрессии. Если норма безработицы по-прежнему превышает 15 %, то называть период 1933–1937 гг. периодом процветания является безрассудной глупостью. Перед нами все еще депрессия, хотя и менее интенсивная, чем в 1932 г.[2]

Наиболее важное воздействие, которое Великая депрессия оказала на общественно-политическую мысль в Америке, состояло во всеобщем принятии точки зрения, согласно которой вся вина должна быть возложена на капитализм свободной конкуренции, на капитализм без государственного вмешательства, иными словами, на капитализм laissez faire. Общее мнение, разделяемое и экономистами, и обычной публикой, сводится к тому, что в 1920-е годы в Америке имел место ничем не сдерживаемый капитализм и что трагедия депрессии убедительно показала, что старомодный порядок laissez faire больше не в состоянии функционировать. Он и в XIX в. неизменно порождал нестабильность и депрессии, но теперь дела пошли совсем плохо и положение стало совершенно нетерпимым. Для того чтобы стабилизировать экономику и сгладить волны экономического цикла, должно вмешаться государство. И до сего дня огромное количество народа почти непрерывно призывают капитализм к суду истории – разумеется, в качестве подсудимого. Если современным бойцам от экономической политики, вооруженным инструментами денежной и налоговой политики, и толпам адептов стабилизации не удастся спасти капитализм от очередного сильного спада, эта многочисленная группа обратится за окончательным ответом к социализму. Для них следующая депрессия станет последним доказательством того, что даже реформированный и просвещенный капитализм не может обеспечить экономическое процветание.

Однако более пристальный взгляд показывает, что эта реакция общества ни в коей мере не является самоочевидной. В действительности эта реакция базируется на неявном предположении, согласно которому экономические циклы вообще и экономические депрессии в частности сами по себе появляются из недр экономики свободного рынка или, что то же самое, капиталистической экономики. Если предположить, что экономические циклы эндогенно возникают на свободном рынке, то указанная выше общественная реакция покажется заслуживающей доверия. Но это неявное предположение представляет собой чистый миф, базирующийся не на истине, а на слепой вере. Одним из первых, кто провозгласил, что экономические циклы порождаются рыночным процессом, был Карл Маркс. В XX столетии, при всех возможных содержательных различиях между их теориями, почти все экономисты-теоретики, будь то последователи Митчелла, Кейнса, Маркса или кого-то еще, были убеждены в справедливости этой точки зрения. Их теории, объясняющие причины этого явления, могли противоречить друг другу, или, подобно последователям Митчелла, они могли вообще не иметь теорий, содержащих объяснение причин, но все они были убеждены в том, что экономический цикл возникает в недрах капиталистической системы.

Наряду с этой существует и иная экономико-теоретическая традиция, противостоящая вышеописанной. Сегодня она признается лишь немногими экономистами-теоретиками и почти никем из тех, кто принадлежит к широкой публике. Согласно этой точке зрения экономический цикл и депрессии возникают вследствие нарушений [хода рыночного процесса], которые генерируются на рынке внешним вмешательством в денежную сферу. Денежная теория цикла утверждает, что причиной бума и краха является кредитно-денежная экспансия, осуществляемая банковской системой. Впервые эта теория – в своей рудиментарной форме – встречается в работах тех классических английских экономистов начала XIX в., которые принадлежали к денежной школе. Впоследствии, в XX в., она была развита Людвигом фон Мизесом и его последователями. Несмотря на широкую популярность, которую денежная школа имела в начале XIX в. в Америке и Британии, ее положения были исключены из теории цикла и в ослабленном виде были встроены в другой раздел экономической теории, в теорию международной торговли. Сегодня денежная теория цикла, если она вообще признается, изображается как «упрощенная». Однако ни тот факт, что некая теория проста, ни то обстоятельство, что она выдвигает единственную причину, объясняющую то или иное явление, сами по себе не являются ее дефектами. Наука всегда ищет единую единственную причину сложных явлений, и ученые только рады, когда такую причину удается установить. Если теория неверна, атаковать нужно именно это ее свойство, а не обвинять ее в «монокаузальности» или в том, что она оперирует причинами, лежащими вне свободного рынка. Помимо всего прочего может статься, что причина действительно является экзогенной по отношению к рынку! Единственным признаком, по которому нужно судить теорию, является корректность соответствующих теоретических суждений.

Настоящая работа явным образом опирается на теорию экономического цикла, разработанную Мизесом[3]. В первой части книги излагается теория и оспариваются некоторые общепринятые утверждения, которые ей противоречат. При этом собственно теоретические вопросы изложены достаточно бегло, – с полным изложением этой теории можно ознакомиться по другим работам[4]. Здесь также детально проанализированы следствия из этой теории, имеющие значение для экономической политики правительства, причем оказывается, что эти следствия решительно противоречат преобладающей точке зрения. Во второй и третьей части книги эта теория применяется для объяснения причин американской депрессии 1929 г. Замечу, что я не претендую на то, чтобы использовать исторические факты для «тестирования» истинности теории. Наоборот, я утверждаю, что экономические теории не могут «тестироваться» на исторических или статистических фактах. Исторические факты представляют собой сложные явления и в отличие от контролируемых и могущих рассматриваться изолированно «лабораторных фактов» естественных наук не могут использоваться для проверки истинности теории. Формирование исторических фактов всегда предполагает наличие многих причин, взаимодействующих между собой. Для изолирования и установления причинно-следственных цепочек пригодны только такие каузальные[5] теории, которые предшествуют данным фактам[6]. Предположим, например, что в течение определенного периода растут цены на цинк. Нас может интересовать вопрос: почему они растут? Ответить на него можно только с использованием той или иной априорной каузальной теории, уже построенной до начала нашего исследования. Так, мы знаем, что цена могла вырасти вследствие действия одной из следующих причин или их комбинации: из-за увеличения спроса на цинк, из-за уменьшения его предложения, из-за общего увеличения предложения денег и проистекающего из этого увеличения денежного спроса на все товары вследствие снижения общего спроса на деньги. Каким образом мы понимаем, какая из этих частных теорий применима в данном конкретном случае? Только посредством наблюдения фактов и проверки, какая именно теория приложима. Но вопрос, применима теория к данному случаю или нет, вообще никак не связан с тем, истинна она или ложна. Установление того факта, что в интересующий нас период действительно произошло (или не произошло) уменьшение предложения цинка, не может ни подтвердить, ни опровергнуть утверждения о том, что уменьшение предложения цинка при прочих равных повысит цену. Таким образом, задача экономического историка состоит в том, чтобы адекватно использовать теорию из арсенала, который предоставляет ему экономист-теоретик. Единственным тестом для теории является проверка корректности ее предпосылок и правильности цепочек логического вывода[7].

Позитивисты, которые сегодня занимают доминирующие позиции в экономической теории, в своем стремлении имитировать физику склонны использовать ложные предпосылки, лишь бы они давали им возможность получать результаты, оказывающиеся верными по итогам тестов. С другой стороны, институционалисты, вечно ищущие все новые и новые факты, по сути, почти полностью отказались от теории. Оба эти направления являются ошибочными. Теория не может возникнуть, подобно фениксу, из горы статистических данных. Равным образом, статистические данные не могут служить в качестве теста для проверки истинности экономической теории. Эти же соображения применимы и для оценки результатов экономической политики. Правительство реализует ту или иную экономическую политику, следуя положениям некой экономической теории. Но депрессия не прекращается. Тогда сторонники и противники этой теории призывают на помощь искусство интерпретации. Противники этой теории утверждают, что провал экономической политики доказал ее ошибочность. Сторонники указывают на то, что ошибка правительства состояла в недостаточно решительном следовании данной теории, и призывают к более радикальным мерам, лежащим в том же направлении. Центральная проблема заключается в том, что на базе изучения эмпирических фактов осуществить выбор между этими позициями невозможно[8]. Каким образом правительство может принять рациональное решение по поводу своего следующего шага? Очевидно, единственный возможный способ здесь лежит в сфере чистой теории, – нужно исследовать конфликтующие предпосылки и проверить логические цепочки доводов.

Рассмотрение указанных методологических проблем проходит через всю книгу. При этом моей целью было дать описание американской депрессии 1929 г. и выявить ее причины. В мои намерения не входило написание полной экономической истории того времени, и поэтому у меня не было необходимости собирать и упорядочивать всю мыслимую экономическую статистику. Я концентрировался лишь на причинах, которые вначале вызвали депрессию, а затем усугубили ее течение. Я надеюсь, что это исследование в будущем окажется полезным экономическим историкам, когда они будут создавать обобщающие описания 1920—1930-х годов.

Тот факт, что исследование экономического цикла не может сводиться к простому изучению всей имеющейся экономической статистики соответствующей эпохи, обычно упускается из виду. Например, NBER смотрит на экономический цикл сквозь призму набора показателей обо всех видах экономической деятельности в определенный период. Опираясь на это априорное предположение (которое несколько противоречит презрительному отношению NBER к априорному теоретизированию), они изучают статистические показатели, характеризующие увеличение и уменьшение значений всех мыслимых временных рядов, которые они сумели сформировать.

Таким образом, исследования экономического цикла, осуществляемые NBER, по сути, являются статистической историей соответствующего периода. Подход Мизеса, или, как его иначе называют, австрийский подход, в отличие от типично институционалистской методологии NBER, предполагает совершенно иную исследовательскую процедуру. Она состоит в точном определении факторов, понимаемых как причины, в отслеживании причинно-следственных цепочек и в вычленении специфических феноменов цикла из многообразия сложного мира всех вообще экономических явлений.

В качестве иллюстрации рассмотрим данные об американской экономике 1920-х годов. В действительности экономика той эпохи представляла собой комбинацию двух, во многом противоборствовавших сил. С одной стороны, Америка переживала период подлинного экономического процветания, в основе которого лежали высокие объемы сбережений и инвестирование в высокопроизводительный капитал. Уровень жизни в Америке повышался именно благодаря этому великому преимуществу. С другой стороны, мы переживали также период кредитной экспансии, которая привела к накоплению капитала в ошибочных инвестициях, что и повлекло за собой в конце концов неизбежный экономический кризис. Перед нами – две разновидности мощных экономических сил, одну из них большинство могли бы назвать «хорошей», а другую – «плохой». Каждая из них действует самостоятельно, но во взаимодействии с другой, что и порождает конечный исторический итог. Показатели цен, объемов производства и торговли отражают суммарные последствия взаимодействия этих сил. Стоит напомнить о той самодовольной беспечности, которую в период великого бума демонстрировали наши экономисты, а также финансовые и политические лидеры. Изучение ошибочных оценок, звучавших в ту пору, могло бы оказать отрезвляющее действие на новую поросль наших прорицателей от экономики, считающих, что будущее можно предсказать с большой точностью, т. е. с малой процентной ошибкой прогнозирования. В то же время не следует высмеивать тех апологетов капитализма, которые до 1929 г. воспевали достижения нашей экономической системы, поскольку, в той мере, в какой они опирались на непосредственные наблюдения того, как действует первая сила, они были правы, – первоначальное экономическое процветание порождается высокими объемами сбережений и инвестированием. Они ошибались в том, что упускали из виду последствия действия второй движущей силы той эпохи – пагубной силы кредитной экспансии. Настоящая книга фокусируется на тех аспектах экономики того периода, которые связаны с экономическим циклом, или, если угодно, – с проявлениями деструктивной силы.

Как и для большинства исторических исследований, пространственные ограничения (т. е. ограничения на объем книги) порождают ограничения временные (т. е. мы вынуждены ограничиться рассмотрением определенного периода). Материал, приводимый в книге, относится к 1921–1933 гг. Годы с 1921-го по 1929-й были периодом бума, который предшествовал Великой депрессии. Здесь мы находим причины, которые в конечном счете породили депрессию, но начали оказывать свое воздействие до 1929 г. Период 1929–1933 гг. образует фазу спада Великой депрессии, который и сам по себе отличается необычайной продолжительностью и глубиной. Здесь мы будем искать причины, усугубившие тяготы депрессии, что выразилось в более длительном и болезненном протекании кризиса.

Разумеется, всякое исчерпывающее исследование должно включать период 1933–1940 гг. Однако он более знаком нам и изучен в большей степени.

Время до 1921 г. также заслуживает внимания. Многие авторы усматривают корни Великой депрессии в инфляции времен Первой мировой войны и первых послевоенных лет, а также в том, что в период рецессии 1920–1921 гг., объемы ликвидации несостоятельных предприятий, по их мнению, были недостаточными. Но необходимый уровень ликвидации необязательно требует, чтобы сокращение количества денег и снижение уровня цен дошли до уровня, предшествующего буму. Таким образом, мы начнем рассматривать фазу цикла, приходящуюся на 1920–1921 гг., с осени 1921 г., вкратце разобрав то, как кредитная экспансия начала искажать производство (и возможно, не позволила довести до конца ликвидацию убыточных позиций, сформированных предыдущим бумом) применительно к такому раннему [по отношению к 1929 г.] моменту. Мы также сопоставим экономическую политику и относительную продолжительность депрессии периода 1920–1921 гг. с периодом 1929–1933 гг. При этом мы не можем отступать глубже 1920–1921 гг. и не считаем необходимым выходить за пределы 1929–1933 гг.

Одним из главных мотивов, побудивших меня взяться за написание данной книги, стало примечательное исчезновение экономико-теоретических исследований депрессии 1929 г. Весьма мало книг этого направления посвящены изучению – с какой бы то ни было точки зрения – того, что произошло в 1929 г. Настоящая книга представляет собой попытку восполнить данный пробел путем осуществления детального исследования причин депрессии 1929 г. на базе корректной праксеологической экономической теории[9].

Мюррей Ротбард

Предисловие ко второму изданию

За годы, прошедшие со времени выхода первого издания настоящей книги, факт существования такого явления, как экономический цикл, вновь проник в сознание экономистов. В течение всех 1960-х годов нам опять, как и в эпоху «Новой Эры» 1920-х, обещали упразднить экономический цикл с помощью кейнсианской и иной изощренной государственной экономической политики. Значительная и оставившая глубокий след рецессия, начавшаяся около ноября 1969 г., от последствий которой мы не избавились в момент, когда пишутся эти строки, стала целебным, хотя и болезненным напоминанием о том, что экономический цикл существует на самом деле и неплохо себя чувствует.

Одна черта нынешней рецессии, которая воспринимается как особенно неприятная и неожиданная, состоит в том, что цены потребительских благ продолжают быстро расти и во время спада. В условиях классического цикла во время рецессии, или депрессии, цены падают, и это падение цен представляет собой единственное преимущество, которое доступно потребителю в этот период всеобщего уныния. Однако сегодняшняя рецессия не содержит даже этого преимущества, так что потребитель испытывает на себе комбинированное воздействие худших свойств рецессии и инфляции.

Ни традиционная кейнсианская, ни современная монетаристская школы не предвидели этого феномена «инфляционного спада» и не смогли дать ему удовлетворительного объяснения. Лишь австрийская теория, на базе которой написана эта книга, не только объясняет что произошло, но и показывает, что такое явление есть общая, универсальная тенденция, присущая любой рецессии. Суть рецессии, согласно австрийской теории, состоит в корректировке экономики, которая необходима для ликвидации искажений, порожденных бумом, в особенности чрезмерным расширением отраслей и производств «более высоких» порядков, т. е. отраслей, производящих капитальные блага, с одной стороны, и недостаточным инвестированием в отраслях, производящих потребительские блага, – с другой. Одним из способов, которым рынок перенаправляет ресурсы от производства капитальных благ к производству потребительских благ, являются относительное понижение цен на первые блага и относительное повышение цен на вторые. Банкротства и снижение относительных цен и заработной платы в раздутых отраслях, производящих капитальные блага, за время бума обильно уснащенных ошибочными инвестиционными проектами, перенаправляют земельные, трудовые и капитальные ресурсы на производство потребительских благ, тем самым восстанавливая способность экономики эффективно откликаться на потребительский спрос, что является нормальным условием функционирования рыночной экономики, не испытывающей внешнего вмешательства.

Иначе говоря, в период рецессий цены потребительских благ всегда имеют тенденцию расти быстрее (или снижаться медленнее) цен на капитальные блага. Причиной, по которой это явление оставалось незамеченным, состоит в том, что во время предыдущих рецессии имело место общее снижение цен. Если цены потребительских благ падают, к примеру, на 10 %, а цены на цемент падают на 20 %, то никто не будет волноваться по поводу «инфляции во время спада». На самом деле, однако, и в этом случае цены потребительских благ выросли относительно цен на производственные блага. Общий уровень цен в период рецессий падал потому, что денежная и банковская дефляция была неотъемлемым спутником процесса экономического сжатия. Однако в последние несколько десятилетий денежная дефляция жестко блокировалась государственной политикой расширения кредита и увеличения банковских резервов, и память о таком явлении, как фактическое сокращение денежного предложения, в лучшем случае сильно потускнела. Однако результатом политики упразднения дефляции стало то, что общий уровень цен теперь вообще никогда не падает, даже во время рецессий. Следовательно, процесс коррекции соотношения между капитальными и потребительскими благами, который должен иметь место в период рецессий, теперь должен протекать в отсутствие благотворной дефляции. Следовательно, цены потребительских благ, как и прежде, растут относительно, но теперь, лишенные покрова общей дефляции, они должны расти и абсолютно, т. е. стать видимыми. Таким образом, экономическая политика, состоящая в государственном вмешательстве с целью не допустить денежной дефляции, лишает публику одного из преимуществ спада – снижения стоимости жизни. Таким образом, нежелательное явление в виде рецессии с одновременной инфляцией на самом деле порождено государственным вмешательством, целью которого было недопущение дефляции.

Наряду с возобновлением внимания экономистов к феномену экономического цикла недавно закончившиеся 1960-е годы ознаменовались появлением новой – «монетаристской» – чикагской школы во главе с Милтоном Фридменом. Она стала сильным конкурентом кейнсианству с его упором на противоциклическую фискальную политику. Хотя для подхода современных чикагцев характерен заслуживающий всяческого одобрения возврат к докейнсианскому подчеркиванию той решающей роли, которую играют деньги в формировании экономического цикла, по сути, этот подход является не более чем реинкарнацией «чистой денежной теории» Ирвинга Фишера и сэра Ральфа Хоутри, которую эти экономисты разрабатывали в 1910—1920-е годы. Следуя английским классическим экономистам XIX в., монетаристы жестко отделяют «уровень цен» от динамики индивидуальных цен на отдельные товары и утверждают, что денежные факторы определяют первый, а спрос и предложение на конкретные товары – вторые. Следовательно, полагают монетаристы, денежные факторы не оказывают никакого значимого влияния на поведение относительных цен и не искажают структуры производства. Итак, хотя монетаристы понимают, что увеличение предложения денег и кредита будет повысить общий уровень цен, они игнорируют тот факт, что наступающая затем рецессия требует устранения накопленных искажений и ликвидации несостоятельных инвестиций, сделанных в период бума, предшествовавшего рецессии. Таким образом, у монетаристов нет причинно-следственной теории экономического цикла, и каждая его фаза превращается в изолированное событие, никак не связанное с последующей фазой.

Более того, как и в случае Фишера и Хоутри, современные монетаристы считают этическим и экономическим идеалом поддержание постоянного общего уровня цен. Они полагают, что суть экономического цикла состоит в росте и падении (в «динамике») уровня цен. А так как уровень цен определяется денежными факторами, монетаристы настаивают на том, что если уровень цен посредством мер экономической политики государства будет поддерживается постоянным, то экономический цикл исчезнет. Так, Фридмен в своей «Монетарной истории Соединенных Штатов, 1867–1960 гг.», вышедшей в 1963 г., вторит своим учителям, превознося Бенджамина Стронга за то что в течение 1920-х годов тот поддерживал оптовые цены на постоянном уровне. Для монетаристов организованная Строгом инфляция денег и кредита не порождает никаких отрицательных последствий в виде чередования бумов и спадов, а Великая депрессия, наоборот, была вызвана жесткой монетарной политикой, которую стали реализовывать после того, как Стронг умер. Таким образом, если обе школы – и монетаристы фишеровско-чикагского направления, и приверженцы австрийской теории – делают одинаковый упор на критической важности денег для понимания Великой депрессии, равно как и для понимания рецессий, имевших место в других циклах, то объяснение причин депрессии и выводы, на базе которых строятся рекомендации для экономической политики, у них диаметрально противоположны. Для экономистов австрийской школы денежная инфляция 1920-х годов подготовила почву для неизбежной депрессии, тяготы которой усугубило стремление поддержать не оправдавшие себя инвестиции – с помощью попыток Федерального резерва продолжать политику инфляции и в течение 1930-х годов. Монетаристы-чикагцы, с другой стороны, не понимая причин, которые генерируют рецессии и которые коренятся в предшествующем депрессии периоде бума, превозносят экономическую политику 1920-х годов. за поддержание стабильного уровня цен и полагают, что с депрессией можно было бы быстро покончить, если бы только Федеральный резерв в те годы инфлировал бы [денежное предложение] намного более интенсивно.

Долгосрочная тенденция свободной рыночной экономики, не испытывающей на себе искажающего воздействия денежнокредитной экспансии, состоит в медленном понижении уровня цен, происходящего по мере постоянного увеличения производительности экономики и производства товаров и услуг. Следование рекомендациям австрийской школы воздерживаться от денежной инфляции позволило бы данной тенденции, присущей свободному рынку, проявить себя в полной мере, устранив тем самым искажения, привносимые экономическим циклом. Цель чикагских монетаристов – поддержание постоянного общего уровня цен – может быть достигнута только посредством постоянной денежно-кредитной экспансии. Как и в 1920-е годы, это будет генерировать чередование периодов бума и кризисов, которое в последние двести лет сопровождалось таким разрушительными последствиями.

Мюррей Ротбард,

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк,

июль 1971 г.

Предисловие к третьему изданию

В настоящее время Америка находится в разгаре полномасштабной инфляционной депрессии. Рецессия, наступившая в 1969–1971 гг. и проходившая на фоне инфляции, вскоре (приблизительно в ноябре 1973 г.) сменилась депрессией в сочетании со значительно более высокой инфляцией, которая сорвалась в еще более глубокий спад осенью 1974 г. С этого момента физический объем продукции постепенно значительно снизился, а норма безработицы достигла 10 % и была еще более высокой в главных промышленных регионах. Отчаянные попытки экономико-политического истеблишмента навести оптимистический глянец на самую суровую депрессию с 1930-х годов сводятся к двум аргументам. Во-первых, нам указывают не неадекватность статистики безработицы. Во-вторых, говорят, что после 1929 г. депрессия была намного более сильной, чем сейчас. Первый аргумент является верным, но не имеет отношения к делу, – при любых несовершенствах статистических показателей быстрый и стремительный рост нормы безработицы с менее чем 6 до 10 % всего за один год (с 1974 по 1975 г.) сам по себе выразителен и ужасен. Да, в 1930-е годы экономика находилась в более плачевном состоянии, но тот период был периодом самой глубокой депрессии в американской истории, и сегодняшняя депрессия не является мягкой по сравнению с любой депрессией, предшествовавшей 1929 г.

Нынешняя депрессия в сочетании с инфляцией убедительно показала экономистам страны, что их излюбленные теории, принятые и применявшиеся с 1930-х годов, являются драматически и фундаментально ошибочными. В течение сорока лет нам говорилось – в учебниках, в экономических журналах и в заявлениях правительственных советников, – что правительство имеет в своем распоряжении инструменты, которые позволяют легко справляться с инфляцией и рецессией. Нам говорили, что с помощью фокусов налоговой и денежной политики правительство может осуществлять тонкую настройку экономики, избегая экономического цикла и обеспечивая непрерывный экономический рост, не сопровождающийся инфляцией. Если убрать профессиональный жаргон, уравнения и графики, то суть того, что сообщал нам экономический истеблишмент в течение всего этого времени, сводилась к тому, что если нам покажется, что экономика вот-вот соскользнет в рецессию, то для того чтобы предотвратить спад, правительству нужно будет лишь слегка надавить на педаль фискального или денежного газа – чтобы закачать в экономику деньги и поднажать на расходы. И наоборот, если экономика выкажет признаки инфляции, все что нужно будет сделать правительству, это нажать на фискальный и денежный тормоз, извлекая деньги из экономики и притормаживая расходы. Таким образом, говорили нам, правительственные экономисты-плановики способны направлять экономику по точно вычисленному верному курсу, проводя ее между ужасами безработицы и рецессии, с одной стороны, и инфляции – с другой. Но что говорит нам общепринятая экономическая теория о том, что делать правительству, если экономика переживает сильную инфляцию и депрессию в одной и то же время? Может ли теперь наш самопровозглашенный водитель, большое правительство, нажимать на газ и на тормоз одновременно?

Столкнувшись с крахом всех своих надежд и планов, блокированное бетонными блоками своих ошибочных теорий, американские экономисты впали в нерешительность и отчаяние. Называя вещи своими именами, они не знают, ни что делать дальше, ни даже как объяснить текущий экономический хаос. На практике все, что они способны делать, это попеременно и с возрастающей частотой жать то на газ, то на тормоз, надеясь на то, что что-нибудь да сработает. Так, осенью 1974 г. президент Форд призвал повысить подоходный налог – лишь для того, чтобы через несколько месяцев призвать к его скорейшему понижению. Общепринятая экономическая теория является банкротом. Более того, так как поколение назад в университетских программах по всей стране курс по экономическому циклу был заменен на «макроэкономику», экономисты только сейчас вдруг обнаружили, что такое явление, как экономический цикл, оказывается, существует, но что у них нет никаких теоретических инструментов, чтобы понять это явление. Некоторые экономисты, профсоюзные лидеры и бизнесмены, потеряв всякую надежды на экономику свободного рынка, начали призывать к радикальному переходу американской экономики к более коллективисткой системе.

Чего стоит, например, Комитет за планирование национальной экономики, в который вошли такие авторитетные экономисты, как Василий Леонтьев, такие профсоюзные лидеры, как Леонард Вудкок, и такие лидеры бизнеса, как Генри Форд-второй!

В этой безысходной атмосфере всеобщего отчаяния мы находим лишь одну школу экономической мысли, которая предвидела сегодняшние невзгоды, которая имеет неопровержимую теорию, объясняющую происходящее и которая предлагает выход из трудной ситуации. Этот выход состоит вовсе не в принесении в жертву свободного предпринимательства на алтаре коллективистского планирования. Наоборот, эта интеллектуальная традиция призывает к восстановлению системы полностью свободного предпринимательства, ныне искалеченной десятилетиями государственного вмешательства. Именно эта – австрийская – школа экономической мысли представлена в данной книге. Согласно точке зрения австрийской школы незатухающая инфляция порождается непрестанным и хроническим увеличением предложения денег, организованным федеральным правительством. Начиная с создания Федеральной резервной системы в 1913 г. предложение денег и банковского кредита полностью контролируется федеральным правительством. Со временем степень этого контроля только росла. Она выросла в 1933 г., когда Америка отказалась от внутреннего золотого стандарта, она еще больше увеличилась в 1968 г., когда США отказались от золота как основы доллара при международных расчетах, и достигла максимума после 1971 г. Когда золотой стандарт отброшен, Федеральному резерву и контролируемым им банкам больше не требуется погашать доллары золотом, так что теперь Федеральный резерв может расширять предложение бумажных долларов и долларов, существующих в виде банковских записей, до такой степени, до какой пожелает. Чем дальше он делает это, тем в большей степени цены проявляют тенденцию к ускоренному росту, отрицательно сказываясь на экономическом росте и порождая бедность для тех лиц, увеличение доходов которых отстает в этой инфляционной гонке.

Кроме того, австрийская теория показывает, что инфляция – не единственное отрицательное последствие расширения предложения денег и кредита, осуществляемого государством. Это расширение искажает структуру инвестиций и производства, провоцируя избыточное инвестирование в отраслях, производящих капитальные блага, и перенаправляет ресурсы от производства потребительских благ к производству капитальных благ. Это искажение выражается в хорошо известном факте, который имеет место во время каждого очередного бума, когда цены капитальных благ растут быстрее, чем растут цены на потребительские блага. За этим неизбежно следует фаза экономического цикла, называемая рецессией или спадом, когда осуществляется необходимый процесс корректировки, в ходе которой рынок ликвидирует необоснованно сделанные в период бума инвестиции и перенаправляет ресурсы от производства капитальных благ в отрасли, производящие потребительские блага. Чем дольше инфляция вносила свои искажения, тем более болезненной будет процесс коррекции, происходящий во время рецессии. В период рецессии изменение структуры распределения ресурсов совершается путем относительного (т. е. по отношению к динамике цен на потребительские блага) падения цен капитальных благ. Мы видели, что в период рецессии 1974–1975 гг. происходило именно это – цены на промышленное сырье быстро и значительно упали, оптовые цены остались на прежнем уровне или несколько понизились, а цены потребительских товаров быстро выросли, и этот рост еще продолжается. Таково краткое выражение сути депрессии, проходящей одновременно с инфляцией.

Если экономисты-теоретики австрийского направления правы, то что должно делать правительство? Во-первых, существует лишь один способ, которым государство может избавить экономику от хронической и потенциально неудержимой инфляции, – оно должно отказаться от инфляции. Это может быть сделано посредством прекращения осуществляемого в ходе манипуляций Федерального резерва расширения денежного предложения, осуществляемого либо посредством понижения резервных требований, либо путем покупки [Федеральным резервом] активов на открытом рынке. В инфляции виноваты отнюдь не «монополии», и не агитация профсоюзов, и не происки спекулянтов, и не «жадность» потребителей. Инфляцию порождает узаконенное фальшивомонетчество самого государства. Государство – единственный общественный институт, имеющий власть, позволяющую ему заниматься фальшивомонетчеством – создавать дополнительные деньги. До тех пор пока оно будет продолжать использовать эту власть, мы будем испытывать болезненные последствия инфляции. Мы можем даже стать жертвой ничем не сдерживаемой инфляции, которая полностью разрушит денежное обращение. Самое малое, что мы должны сделать, это призвать государство прекратить использовать свою власть для того чтобы инфлировать деньги. Но поскольку имеющаяся власть всегда используется и ею всегда злоупотребляют, намного более мудрым способом покончить с инфляцией было бы полностью лишить государство власти заниматься фальшивомонетчеством, либо приняв закон, который запретит Федеральному резерву покупать активы и понижать резервные требования, либо, что более основательно, полностью упразднить ФРС. До 1913 г. мы жили без центрального банка, и эпизоды инфляции и депрессий были гораздо менее разрушительными. Другой жизненно важной реформой является возврат к золотому стандарту, т. е. к деньгам, основанным на товаре, производимом не государственным печатным станком, а самим рынком. В 1933 г. государство наложило арест на золото, принадлежавшее гражданам, и конфисковало его, выдав это за временную меру, связанную с чрезвычайной ситуацией. Чрезвычайной ситуации не существует уже сорок лет, но наше золото все еще спрятано от нас в Форт-Ноксе.

Если вернуться к проблеме избавления от депрессий, то и здесь лекарство оказывается простым. Оно состоит в том, чтобы избежать инфляции, лишив Федеральный резерв власти ее осуществлять. Если мы уже находимся в состоянии депрессии, как это имеет место сейчас, то единственным пригодным способом действий является недопущение государственного вмешательство в ход депрессии, что позволит ей (т. е. необходимому процессу коррекции) завершиться настолько быстро, насколько это возможно, восстановив, таким образом, здоровую и процветающую экономическую систему. До масштабного вмешательства государства в 1930-е годы. все рецессии были краткосрочными. Сильный спад 1921 г. был пройден так быстро, что министр торговли Гувер, при всей своей склонности к интервенционизму, не смог достаточно быстро убедить президента Гардинга начать вмешательство в экономику. К тому моменту, когда Гуверу все же удалось уговорить Гардинга на интервенционистские меры, депрессия уже кончилась и рост экономики возобновился. Когда в октябре 1929 г. произошел крах фондового рынка, Герберт Гувер, ставший к тому времени президентом США, начал осуществлять государственное вмешательство в рынок так быстро и в таких масштабах, что процесс коррекции был парализован. Экономическая политика Новых курсов Гувера – Рузвельта смогла породить перманентную и грандиозную по своим масштабам депрессию, которая закончилась только накануне Второй мировой войны. Единственным способом действий государства, который может обеспечить быстрое восстановление после любого кризиса и депрессии, является жесткое следование политике государственного невмешательства, т. е. политике laissez faire.

Итак, сегодня, в пору нерешительности и отчаяния, австрийская школа предлагает нам и объяснение происходящего, и лекарство от поразившего нас недуга. Это лекарство является таким же радикальным, и возможно, таким же или – в политическом отношении – еще более горьким, чем идея полного слома свободной экономики и перехода к тоталитарной неработоспособной система коллективистского планирования экономики. Австрийский рецепт состоит в прямо противоположном, – мы можем преодолеть этот и все будущие кризисы, только если покончим с государственным вмешательством в экономику. В частности, говоря более конкретно, если мы покончим с генерируемой государством инфляцией, с его контролем над денежным предложением, а также с его вмешательством в процесс коррекции, которая составляет суть любой рецессии. В переломные моменты недостаточно только продумывать реформы, – мы должны сделать решительный шаг к тому, чтобы изгнать государство из экономики, к тому, чтобы полностью отделить от государства экономику и денежное предложение, к тому, чтобы продвинуться к истинно свободному рынку и предпринимательской экономике.

Мюррей Ротбард,

Пало-Альто, Калифорния,

май 1975 г.

Предисловие к четвертому изданию

Мне кажется, что новое издание этой книги знаменует собой некий цикл. Второе издание вышло в период рецессии 1969–1971 гг., которая стала итогом инфляции, а третье появилось во время депрессии 1973–1975 гг., происходившей одновременно с инфляцией. Сегодня экономика находится в разгаре другой инфляционной депрессии, которая является, по меньшей мере, такой же, если не более глубокой, чем депрессия 1973–1975 гг., самой масштабной после кризиса 1930-х годов.

Растерянность и интеллектуальная безысходность, которые мы отметили в предисловии к третьему изданию, сегодня, пожалуй, проявляются с еще большей интенсивностью. Тот факт, что кейнсианство потерпело интеллектуальное банкротство, является общепризнанным. Мы видим, как кейнсианские ветераны во время глубокого спада призывают к повышению налогов, причем очень немногие обращают внимание на этот поворот на сто восемьдесят градусов, и еще меньшее число людей пытаются его объяснить.

Отчасти царящее замешательство объясняется тем, что сегодняшняя глубокая депрессия 1981–1983 гг. последовала так быстро после тяжелой рецессии 1979–1980 гг., что кажется, будто судорожное и мимолетное восстановление экономики 1980–1981 гг. было лишь паузой посреди хронического спада, который продолжается с 1979 г. Объем производства не растет уже многие годы, автомобильная промышленность находится в плачевном состоянии, а безработица достигла максимальных значений за весь период после 1930-х годов.

Примечательной особенностью депрессии 1981–1983 гг., которая отличает ее от периода 1973–1975 гг., является сдвиг экономической мысли и экономической политики не к коллективистскому планированию, но к некоторой гипотетической политике свободного рынка. Администрация Рейгана шумно рекламирует сокращения бюджетных расходов и налогового бремени, которые она называет масштабными. Однако это не способно скрыть по-настоящему масштабное увеличение налогов и государственных расходов, имеющее место в реальности. Президент Рейган имеет самый большой дефицит бюджета и самый большой бюджет в американской истории. Если кейнсианцы, а вслед за ними и администрация президента призывают к увеличению налогов для сокращения бюджетного дефицита сегодня, то из уст классических либеральных экономистов мы слышали столь же скандальную апологию государства в первые дни этой администрации, когда эти экономисты утверждали, будто дефицит бюджета представляет собой нечто неважное. Наряду с теоретически верным утверждением, согласно которому финансирование дефицита посредством продажи облигаций публике не является инфляционной мерой, верно и то, что значительный дефицит (а) порождает ненормально сильное политическое давление на Федеральный резерв, с тем чтобы он монетизировал долг и (б) парализует частные инвестиции, вытесняя частные сбережения и направляя их на непроизводительные, расточительные и совершенно лишние благодеяния правительства, обременяющие повышенными налогами будущие поколения.

Пока что «рейганомика» имеет две отличительные черты – гигантский дефицит бюджета и исключительно высокие процентные ставки. Если дефицит часто порождает инфляцию и всегда чреват опасными последствиями, то его сокращение посредством повышения налогов сродни лечению болезни посредством умерщвления пациента. Прежде всего, увеличение налогов просто-напросто предоставляет правительству больше денег для того, чтобы оно их потратило, так что государственные расходы, а с ними и дефицит бюджета, скорее всего, будут расти. С другой стороны, снижение налогов позволяет оказывать повышенное давление на конгресс и администрацию, побуждая их «по одежке протягивать ножки» и сократить государственные расходы.

Однако политика увеличения налогов наталкивается и на более прямое возражение. Утверждение о том, что для потребителя-налогоплательщика повышение налогов всегда лучше, чем рост цен, абсурдно. Если цены производимых товаров растут вследствие инфляции, то потребитель терпит ущерб, но он по крайней мере удерживает полезные эффекты покупаемых товаров. Но если правительство повышает налоги с тем, чтобы сдерживать рост цен, потребитель не получает взамен ничего. Он просто теряет свои деньги, не получая за них никаких полезных эффектов, пожалуй, за исключением того, что теперь его деньгами распоряжается правительство, которое его заставили субсидировать. При прочих равных рост цен всегда более предпочтителен, чем увеличение налогов.

Ну и в завершение заметим, что инфляция, как показано в этой книге, порождается не бюджетным дефицитом, а Федеральным резервом, увеличивающим предложение денег, так что вполне вероятно, что повышенные налоги не окажут на инфляцию вообще никакого влияния.

Дефицит должен быть ликвидирован, но он должен быть ликвидирован посредством урезания государственных расходов. Если уменьшить и государственные расходы, и налоги, то благотворным итогом этого станет сокращение паразитического давления налогов и государственных расходов на продуктивную деятельность частного сектора.

Здесь мы переходим к оценке новой доктрины, появившейся после третьего издания книги – «теории предложения» (supplyside economics), и ее радикальной версии, известной как кривая Лаффера. В той мере, в какой экономисты, придерживающиеся этой теории, говорят о том, что снижение налогов стимулирует занятость, бережливость и производительность, они просто повторяют истины, давно известные и классической, и австрийской школах. Проблема состоит в том, что теоретики доктрины предложения согласны с сохранением нынешнего уровня государственных расходов, так что в рамках их построений бремя отвлечения ресурсов от производительных частных к бесплодным государственным расходам остается тем же самым.

Развивая эту теорию, Лаффер выдвинул тезис о том, что понижение налоговых ставок настолько увеличит государственные доходы вследствие увеличения производства и доходов, что это позволит сбалансировать бюджет. Однако его последователи не задаются вопросом о том, как долго будет наблюдаться этот эффект, и кроме того, пока что нет никаких убедительных свидетельств в пользу того, что государственные доходы увеличатся в степени, достаточной для балансирования бюджета, и даже в пользу того, что они вообще увеличатся. Если правительство повысит ставку подоходного налога на 30 %, то вряд ли можно всерьез считать, что общий объем государственных доходов понизится.

Кроме того, возникает вопрос: почему в качестве цели налоговой политики выбран такой странный результат, как максимизация государственных доходов? Значительно более здравой целью было бы попытаться минимизировать эти доходы и соответственно количество ресурсов, утекающих в государственный сектор.

С другой стороны, администрация Рейгана вряд ли могла как следует проверить действенность концепции кривой Лаффера, поскольку предписываемое ей пресловутое снижение налоговых ставок, и так урезанное и сокращенное по сравнению с первоначальным планом Рейгана, было с лихвой компенсировано увеличением отчислений на социальное страхование и эффектом смещения доходных групп (bracket creep). Этот эффект наблюдается, когда инфляция перемещает людей в группы с более высоким номинальным (но не реальным) доходом, автоматически увеличивая ставки их подоходного налога.

Согласно общепризнанной точке зрения преодоление депрессии и возобновление экономического роста в реальных сегодняшних условиях не достигаются из-за того, что процентные ставки остаются слишком высокими, несмотря на падение темпов инфляции, которое имеет место из-за депрессии. Сторонники Милтона Фридмена постановили, что реальные процентные ставки (т. е. номинальные процентные ставки за вычетом темпа инфляции) всегда находятся в окрестности значения в 3 % годовых. Если темпы инфляции резко снижаются, скажем, с 12 до 5 % или еще ниже), то монетаристы уверенно предсказывают, что и процентные ставки должны резко понизиться, стимулируя циклическое оживление экономики. Однако реальные процентные ставки остались на уровне, намного превышающем 3 %. Как такое возможно?

Ответ сводится к тому, что ожидания людей являются чисто субъективным феноменом, который не может быть описан посредством механического использования графиков и регрессий. После нескольких десятилетий непрерывной и периодически ускоряющейся инфляции американская публика по привычке ожидает продолжения хронической инфляции. Периодические перерывы в этом процессе, возникающие при очень глубоком спаде, пропаганда и крики, издаваемые политиками, более не могут изменить этих ожиданий на противоположные. Пока сохраняются инфляционные ожидания, значения темпов инфляции, включаемые в оценки процентных ставок, останутся высокими, и эти ставки не будут падать в течение довольно продолжительного времени.

Разумеется, администрация Рейгана знала, что необходимо победить инфляционные ожидания публики, и мнение, согласно которому они недооценивали важность инфляции, не имеет под собой оснований, целиком являясь результатом успешной пропагандистской кампании. В действительности вся экономическая программа Рейгана может считаться этаким шумным ярмарочным шоу на тему налогов и государственных расходов, за фасадом которого монетаристы, возглавляющие Федеральный резерв и министерство финансов, должны, как предполагается, постепенно снизить темпы роста предложения денег. Данное шоу задумывалось как способ борьбы с инфляционными ожиданиями. Политика постепенного снижения темпов роста количества денег в экономике должна была уменьшить инфляцию без болезненных последствий для экономики в виде рецессии и депрессии. Сторонники Фридмена никогда не понимали тезиса австрийской школы о необходимости рецессии для ликвидации ошибочных инвестиций, сделанных в период инфляционного бума. В итоге попытка сторонников Фридмена постепенно, в ходе тонкой настройки, добиться снижения инфляции без рецессии, происходила точно так же, как у кейнсианцев с их вариантом тонкой настройки, которых монетаристы критиковали в течение десятилетий. Снижение инфляции посредством тонкой настройки в исполнении сторонников Фридмена сопровождалось очередным глубоким экономическим спадом.

Таким образом, сторонники Фридмена оказались между двух стульев. Сокращение темпов роста количества денег, осуществленное Федеральным резервом, было достаточно резким, чтобы вызвать неминуемую рецессию, но слишком слабым и постепенным, чтобы покончить с инфляцией раз и навсегда. Вместо резкого, но короткого спада, который ликвидировал бы ошибочные инвестиции периода предшествовавшего бума, мы имеем бессмысленную хроническую рецессию, которая сопровождается разрушительной стагнацией производительности и экономического роста. Из-за трусливого градуализма мы столкнулись с наихудшими последствиями обоих вариантов: имеет место продолжение инфляции в сочетании с глубоким спадом, высокой безработицей и хронической стагнацией.

Одна из причин хронической рецессии и стагнации состоит в том, что рынок обучается. Инфляционные ожидания представляют собой урок, усвоенный за десятилетия инфляции. Премия к чистой процентной ставке есть реакция на политику инфляции. В результате увеличение предложения денег и кредита (проверенная временем политика Федерального резерва, с помощью которой он добивался понижения процентных ставок) больше не может давать сколько-нибудь долгосрочный эффект – просто потому, что она повышает инфляционные ожидания, а следовательно, приводит к повышению процентных ставок вместо их понижения. Мы достигли такой точки, за которой любое действие правительства является контрпродуктивным, из чего можно сделать единственный вывод – правительству не следует делать вообще ничего. Иными словами, оно должно как можно скорее уйти с монетарной и экономической сцены, с тем чтобы позволить действовать силам свободного рынка.

Кроме того, сейчас проводить градуалистскую политику уже слишком поздно. Единственным решением осталось то, которое старейшина австрийской школы Ф. А. Хайек предлагал, когда критиковал политику Тэтчер, проводимую ее правительством в Британии, за аналогичный разрушительный градуализм. Единственный способ покончить с царящим сегодня маразмом состоит в том, чтобы резко ударить по тормозам, прекратив инфляцию. Тогда неизбежная рецессия будет резкой, но короткой, а свободный рынок, предоставленный сам себе, очень быстро вернется к восстановлению экономики на здоровой основе. Инфляционные ожидания американской публики можно изменить только посредством резкого торможения. Но умудренная опытом публика более не доверяет ни Федеральному резерву, ни федеральному правительству. Для того чтобы удару по тормозам можно было полностью доверять, необходимо радикальное хирургическое вмешательство в деятельность монетарных институтов, по своему масштабу подобное созданию рентенмарки в Германии, которое прекратило неуправляемую инфляцию в Германии в 1923 г.[10] Важным шагом могла бы стать денационализация декретного доллара, осуществленная путем возвращения ему статуса золотой единицы определенного веса. Последующие меры могли бы состоять в лишении Федерального резерва права отныне и навсегда понижать резервные требования или приобретать какие-либо активы. Однако самое лучшее, что можно было бы сделать, это вовсе запретить деятельность Федеральной резервной системы, с тем чтобы государство и предложение денег были бы наконец полностью разделены.

Так или иначе, на горизонте пока нет никаких признаков ничего подобного. После короткого периода заигрывания с темой золота учрежденная президентом Комиссия по золоту (U.S. Gold Commission), состоящая из сторонников декретных денег, которая была сформирована из последователей Фридмена, поддерживаемых кейнсианцами, подавляющим большинством голосов предсказуемо отвергла переход на золото. Рейганомика – смесь монетаризма и кейнсианства в части фискальных доктрин, подаваемая публике в риторической обертке классического либерализма и теории предложения, – никоим образом не может решить ни актуальные проблемы текущей депрессии, сопровождаемой инфляцией, ни более фундаментальную проблему экономического цикла в целом.

Но если рейганомика обречена на неудачу, что может последовать вслед за этим? Грозит ли нам повторение Великой депрессии 1930-х годов, о чем все более громко предупреждают нас все больше голосов? Разумеется, мы можем провести множество параллелей и обнаружить множество признаков сходства. Тот факт, что рейганомика так долго не может понизить процентные ставки, продолжает блокировать фондовый рынок, испытывающий трудности еще с середины 1960-х годов и все в большей степени находящийся в состоянии перманентной сильнейшей волатильности. Уже прекратился рост и на рынке новых жилых домов, подавленный высокими процентами по ипотечным кредитам, то же самое произошло и на рынке многих предметов коллекционирования[11]. С каждым десятилетием хронически растет безработица, – сегодня она находится на максимальном уровне со времен Великой депрессии, не выказывая ни малейших признаков снижения. Инфляционный бум, который после Второй мировой войны все время ускорялся, наводнил экономику проблематичными инвестициями и породил тяжелое бремя задолженности – в виде задолженности потребителей, домашних хозяйств, бизнеса и внешнего долга. В последние десятилетия бизнес фактически стал рассчитывать на инфляцию, видя в ней средство избавления от долгов, но что произойдет с задолженностью, если «дезинфляция», т. е. снижение темпов инфляции, имевшее место в 1981 и в первом полугодии 1982 г., продолжится? Ответ все в большей мере сводится к тому, что дело кончится волной банкротств и более глубоким спадом. Уровень банкротств в настоящее время является максимальным со времен Великой депрессии 1930-х годов. Сберегательные институты, зажатые между высокими ставками, которые они должны платить своим вкладчикам, и низкими ставками, которые приносят им долгосрочные ипотечные кредиты, все в большей мере будут превращаться в банкротов или будут вынуждены прибегать к маскирующим банкротство слияниям с другими сберегательными институтами, которые, в свою очередь, будут отягощены новыми долгами. Даже коммерческие банки, в течение полувека защищенные страховочной сетью Федеральной корпорации страхования депозитов, начинают сегодня чувствовать себя все хуже и хуже вследствие множества безнадежных кредитов, которые они навыдавали в предыдущее десятилетие.

На международной арене дела обстоят еще хуже. В течение величайшего кредитного бума американские банки опрометчиво выдавали крайне рискованные ссуды несостоятельным государствам и сомнительным институтам за рубежом, в особенности правительствам коммунистических стран и стран третьего мира, снабжая их инфлируемыми долларами. Закон о регулировании депозитных учреждений 1980 г., шансы на отмену которого рейгановской администрацией даже не просматриваются, позволяет Федеральному резерву приобретать неограниченное количество иностранной валюты (и любых других активов) и понижать резервные требования до нуля. Иными словами, этот закон предоставляет Федеральному резерву все возможности для неограниченной денежной и кредитной инфляции. Помощь обанкротившемуся правительству Польши и отказ США считать его банкротом, так что может статься, что американским налогоплательщикам предстоит нести бремя соответствующих расходов до бесконечности, являются грозным предзнаменованием, поскольку лишь масштабная инфляция будет способна спасать иностранных должников и американские банки, являющиеся их кредиторами.

Поскольку градуализм последователей Фридмена не позволит рецессии, которая не будет достаточно резкой, сбросить задолженность, это означает, что перед американской экономикой все отчетливее будут вырисовываться два варианта, – либо долги будут выплачиваться в условиях депрессии того же типа, как была в 1929 г., сопровождающейся сильной дефляцией, либо Федеральный резерв прибегнет к масштабной инфляции, видя в ней средство решения проблемы задолженности. Используется риторика, заимствованная у сторонников твердых денег, или нет, нерешительность и компромиссы, присущие рейганомике, со всей очевидностью говорят о том, что из этих вариантов будет выбран вариант масштабной инфляции денег и кредита и, следовательно, возврат к двузначным если не больше темпам инфляции, что еще больше повысит процентные ставки и воспрепятствует восстановлению. Можно ожидать, что в случае прихода к власти демократической партии они прибегнут к инфляции с еще большим энтузиазмом. Поэтому мы должны готовиться не к такой депрессии, которая будет похожа на депрессию 1929 г., но к депрессии, которая будет сопровождаться масштабной инфляцией. Пока такая депрессия не началась, программа, предлагаемая экономистами австрийской школы и предполагающая переход к золотому стандарту, запрету Федерального резерва и политику laissez faire, будет отвергаться экономистами, политиками и широкой публикой как слишком жесткая и драконовская. Но эта программа поражает своим удобством и умеренностью, если сравнить ее с экономической преисподней перманентной инфляции, стагнации, огромной безработицы и инфляционной депрессии, на которую готовы пойти кейнсианцы и неокейнсианцы, являющиеся поклонниками Фридмена. Возможно, нынешний и будущий экономический холокост заставит американскую публику отвернуться от провалившихся рецептов и обратиться к выводам австрийской школы и рекомендациям в сфере экономической политики, сделанным на их основе.

Мюррей Ротбард,

Стэнфорд, Калифорния,

сентябрь 1982 г.

Часть первая

Теория экономического цикла