Наследники древних манускриптов бесплатное чтение
Максим Удовиченко
Наследники древних манускриптов
За помощь в создание книги выражаю признательность всем, кто внёс свой вклад.
Надеюсь на то, что история, описанная в книге «Неведомое зарубежье» покажется вам увлекательной и не заставит Вас скучать.
Все Ваши пожелания, предложения и критические замечания можете высылать мне на электронную почту.
Всем хорошего настроения!
С уважением,
автор книги, рисунков и коллажей
Максим Удовиченко [email protected]
Глава первая. Слуга звездочёта
г. Аудагост, пограничная территория владений халифа Абдаллаха-Ибн-Ясина из династии Альморовидов, год 1056, (в настоящее время г. Тегдауст, провинция Восточный Ход республики Мавритания).
Пробиваясь сквозь рассветную дымку лучи утреннего солнца осветили бедуинский шатёр на краю пальмовой рощи.
Песчаная дорога, окаймлённая акациями и кустарниками поднимаясь на пустынный бархан извиваясь терялась из вида, исчезая в бескрайних песках великой пустыни.
– Аль-Мажнун[1]! Где ты бездельник?! Да укротит Аллах милостивый и милосердный твои гнусные дни! – кричал, негодуя всадник в черной расшитой золотыми звездами и полумесяцами чалме и синем атласном халате, богато украшенном золотыми узорами.
– Я здесь! О, великий звездочет халифа и мудрейший из прорицателей, достопочтенный Аль-Фарух-Ибн-Сауд! – отвечал невысокого роста человек, с длинным носом, в большой остроконечной черной шляпе звездочета. Неловко отодвинув полог шатра, он с кряхтением попытался выбраться наружу, цепляясь длинными рукавами черного халата за нехитрые предметы кочевого обихода.
За откинутым пологом шатра отчетливо мелькнуло очень приятное женское лицо молодой берберки[2].
– Вот тебе 500 мискалей, мешок золотого песка и три золотых динара! Купишь 20 невольников, 10 верблюдов, пригодных для длительного перехода, 30 муддов пшеницы, 30 баранов и коз, специй же, воды и пряностей возьмешь на 40 дней пути!
Мы отправляемся завтра с рассветом! – произнес Аль-Фарух, кидая тяжелые вьюки на песок, перед, склонившимся в почтении Аль-Мажнуном, и со словами, – «Найдешь меня в моем шатре!» он также неожиданно исчез в клубах пыли, как и появился.
– Слушаю и повинуюсь! О, великий звездочет халифа, – произнес Аль-Мажнун, обращаясь к тому месту, откуда еще со всем недавно слышался голос его хозяина.
Аль-Мажнун идёт в город.
Взвалив мешки на спину, Аль-Мажнун побрел вдоль тенистых акаций по дороге, ведущей в город. Лучи жаркого сахарского солнца, проходя чрез густые ветви акаций, прорезая клубы пыли, вздымавшиеся от стад овец и караванов верблюдов местных торговцев, напоминали библейские «столпы света», освещавшие путь утомленных странников.
«Надо спешить, – думал Аль-Мажнун, тяжело ступая своими остроконечными сандалиями с загнутым верхом по пыльной дороге.
– Хозяин серьезен как никогда! В прошлый раз он обещал превратить меня в жабу, за то, что я соблазнил дочку торговца финиками, а сейчас, если я буду нерасторопным, он выполнит свое обещание!» Так рассуждал он, волоча нелегкую ношу.
Прямо у ворот города, Аль-Мажнун увидел процессию всадников халифа Абдаллаха, стремительно продвигавшуюся меж склонившихся в почтении торговцев, путников и горожан.
– Слушайте! Слушайте! Имеющий уши, да услышит! – кричал первый всадник в украшенном золотом черном тюрбане.
– Повелитель правоверных, халиф Абдаллах, да укрепит его Аллах своей поддержкой, да окружит его своими милостивыми делами, выступает в поход в Магрибские земли, для обращения неверных в истинную веру! Да поможет ему Аллах великий, и да сохранит он повелителя правоверных! Всем же услышавшим, милосердный халиф Абдаллах велит внести десятую часть своего дохода – в знак признания и одобрения деяний милосердных рук его!
Отказавшихся внести мизерную плату, ждет неминуемая смерть!
Последние фразы всадника утонули в оглушительном реве труб музыкантов халифа. Процессию сопровождали пешие воины халифа, бесцеремонно вырывавшие деньги, украшения и драгоценности из рук торговцев и горожан. Товар складывали в повозки, к ним же наспех привязывали верблюдов, скот и лошадей.
Узнав, что Аль-Мажнун является слугой великого Аль-Фаруха-Ибн-Сауда, воины халифа не взяли с него платы и беспрепятственно пропустили его в город, не причинив ему вреда.
Пройдя знакомыми улочками, утопающими в зелени акаций, финиковых пальм и дикого винограда, Аль-Мажнун свернул у мечети на улицу, ведущую к рынку.
…Тем временем, во дворце халифа Абдаллаха-Ибн-Ясина
Невысокого роста, сухощавый, с черной бородой и очень смуглым лицом, одетый в синий тюрбан, украшенный золотом и сапфирами, черный парчовый халат, богато украшенный золотым шитьем, халиф Абдаллах, повелитель племен и народов от Испании и до пределов царства Ганы, восседая на золотом троне, очень внимательно слушал своего военачальника Йахью-Ибн-Омара. Йахья-Ибн-Омар, неторопливо излагал план предстоящего похода, пытаясь как можно подробнее аргументировать свои предложения.
Дворец правителя Аудагоста, еще два года назад принадлежавший выходцу из вождей черных племен сонинке[3], могущественной империи Гана, был богато украшен золотом и драгоценными камнями.
Стены дворца изобиловали расписанными золотом фресками и сурами из Корана. Драгоценные камни, использованные в арабской мозаике, поражали воображение.
Золотой фонтан, в окружение финиковых пальм, с приятным журчанием раскидывал потоки воды, разлетавшиеся на тысячи, играющих на солнце алмазных брызг, создавая атмосферу неописуемой восточной роскоши, умиротворения и прохлады.
– О, великий повелитель правоверных! – продолжал свою речь военачальник Йахья-Ибн-Омар, – Милостью Аллаха всемогущего и милосердного, мы не сможем сразу пойти на великий магрибский город Сиджильмаса,[4] не усилив нашу армию пешими и конными воинами наших союзников. Из Аудагоста, армия великого халифа отправится в город Тимбукту. Когда мы достигнем города Тимбукту, то правитель города Мусса-Ибн-Халид милостиво предоставит нам 10 тысяч пеших и 5 тысяч конных мессуфа[5]. Пополнив запасы воды и продовольствия в Тимбукту, мы выдвинемся в город Атар, и уже из Атара, мы обрушим наши клинки на головы неверных Магриба, – представил он свой план великому правителю.
– План твой успешен, Йахья-Ибн-Омар, но что скажет великий Фарух-Ибн-Сауд, кому Аллах милостивый и милосердный доверил узнавать его волю по знакам и звездам? – произнёс халиф, обращаясь к предсказателю и звездочёту Аль-Фаруху.
Совет во дворце великого халифа.
– О, великий повелитель правоверных! План Йахьи-Ибн-Омара воистину безупречен, но звезды говорят, что поход армии великого халифа обречен на бесконечные сражения с превосходящими силами неверных! – отвечал Аль-Фарух-Ибн-Сауд, окидывая беглым взглядом лица собравшихся приближённых халифа.
– Так ты предрекаешь поражение!? – теряя терпение, произнес халиф, поднимаясь с трона.
– О, великий повелитель правоверных! Я не могу ничего предрекать, я лишь имею способность узнавать волю Аллаха всемогущего и милосердного в знаках и звездах, – сказал Аль-Фарух, склоняясь в почтении.
– У меня были совершенно другие намерения! Я собирался возглавить поход и дойти до магрибского города Фес, куда, как мне стало известно, по воле Аллаха милосердного, недавно прибыл мой учитель и наставник Абу-Имран-Мусса, – произнес халиф, в раздумьях всматриваясь в сверкающие в лучах солнца брызги фонтана.
– О, великий халиф! – продолжал Аль-Фарух, почтенно склонившись перед повелителем, – Я понимаю, насколько важно для Вас увидеть великого учителя и наставника Абу-Имрана-Муссу. Но знаки Аллаха всевышнего и милосердного, которые мне удалось прочитать, указывают на то, чтобы Вы, о, великий и премудрый правитель правоверных, остались с частью войска в городе, – произнес Аль-Фарух, в почтенном поклоне.
– Ты смелый человек, Аль-Фарух! Тебе всегда удавалось, известными тебе лишь одному способами, прочесть по знакам и звездам волю Аллаха всевышнего и милосердного…, – задумчиво произнес халиф Абдаллах, – Я последую воле Аллаха Всевышнего и останусь в городе, армию же поведет в поход эмир Йахья-Ибн-Омар, – приняв непростое решение, заключил халиф, завершая совет.
– Слушаем тебя о, великий повелитель правоверных и повинуемся! – ответили собравшиеся, склонившись в почтении перед великим халифом.
1.1 Рыночные проделки Аль-Мажнуна
Тем временем, Аль-Мажнун уже сновал меж шумных рядов торговцев, настойчиво и на перебой предлагавших купить их товар.
Он бросал лукаво-оценивающие взгляды на девушек и женщин, прихватил по привычке гроздь бананов и горсть фиников у зазевавшихся торговцев и вдруг совсем забыл о поручение хозяина, не удержавшись и всё-таки увязавшись за берберкой с весьма пышными формами.
Следуя за красавицей берберкой, Аль-Мажнун не заметил, как пересек площадь шумного рынка и оказался в роще финиковых пальм.
Аль-Мажнун на рынке Аудагоста, занят привычными делами: ворует финики и выслеживает женщин.
Посреди опушки, на выгоревшей от солнца траве, на платяных вьюках, аккуратно лежали куски соли различных размеров. Напротив каждого куска также аккуратно были выложены золотые слитки и мешки с золотым песком.
Ни секунды не раздумывая, со словами «У хозяина этого добра полно, а у меня совсем нет!», – Аль-Мажнун ловко закинул в свой мешок пару кусков соли и пару слитков золота.
Несмотря на заметно отяжелевшую ношу, в душе Аль-Мажнуна появилась внезапная радость, а в ногах необычайная легкость. Сандалии с загнутым верхом, почти не касаясь земли, несли его обратно в сторону рынка.
Взбираясь на высокую стену, отделявшую рынок от остальной части города, Аль-Мажнун услышал за спиной громкие крики преследовавших его торговцев.
– Держи вора! Он украл мою соль! – кричал обвязанный черной чалмой, в длинном коричневом халате чернокожий мессуфа, то и дело на бегу стараясь выбрать удобную позицию для броска копья.
– Этот негодяй украл мое золото! – вопил одетый в синий тюрбан и ярко оранжевые парчовые штаны бербер-санхаджа, размахивая кривой бедуинской саблей, яростно пытаясь опередить чернокожего мессуфа и первым настигнуть пронырливого воришку.
Перебравшись через увитую плющом и диким виноградом стену, и не без труда увернувшись от ударившего рядом с ногой копья, Аль-Мажнун растворился в шумной толпе рынка.
Сбивая попадавшихся на пути прохожих и ловко перекатываясь через повозки, груженные арбузами и дынями, Аль-Мажнун вдруг оказался у дверей лавки знакомого торговца парчой.
Машинально сунув в руку торговца маленький мешочек золотого песка, заблаговременно припрятанный в кармане халата, Аль-Мажнун исчез за дверями лавки.
Аль-Мажнун уходит от погони.
– Мустафа! Скорее неси индиго и одежду знатного сонинке, – выпалил Аль-Мажнун, переводя дыхание.
– Аль-Мажнун! Но здесь песка лишь на один тюрбан! – возмутился торговец.
– Я расплачусь с тобой, как только оденусь! Да, и еще: ты меня здесь не видел! За это получишь отдельную плату! – произнёс Аль-Мажнун, запихивая колпак, халат и сандалии с загнутым верхом в холщовый вьюк.
Оглядев Аль-Мажнуна со всех сторон, торговец Мустафа отметил потрясающее сходство с вельможей сонинке. Синий тюрбан с серебряной заколкой в виде полумесяца, в сочетании с коричневым халатом и синими парчовыми шароварами, очень подходили к вновь приобретённому, иссиня-черному цвету лица, рук и ног, подчёркивая знатность происхождения владельца.
Расплатившись с торговцем, Аль-Мажнун, уже в новом обличие, направился выполнять распоряжения хозяина Аль-Фаруха. Не пройдя и десяти шагов от лавки торговца парчой, он внезапно наткнулся на своих преследователей.
– Смотрите господин! – кричал чернокожий мессуфа берберу-санхаджа, указывая остриём копья на Аль-Мажнуна.
– Это он! Это точно он!
– Да, что ты говоришь! Глупый раб! Да, укоротит Аллах милостивый и милосердный твой длинный язык! Тот был бербер, в большом черном колпаке и черном халате! А этот чёрный вельможа сонинке, в синем тюрбане, коричневом халате и синих парчовых шароварах! – произнёс, негодуя бербер-санхаджа.
– Скорее ищи вора! И не раздражай меня своими глупыми домыслами! – добавил он, пытаясь разглядеть в бурлящей толпе рынка, запомнившийся ему остроконечный колпак со звёздами.
Нагрузив дородных и весьма откормленных верблюдов бурдюками с водой, глиняными амфорами с зерном и тюками с продовольствием, накормив и напоив, вновь приобретённых чёрных невольников и невольниц, Аль-Мажнун повел караван в направлении городских ворот.
– Узнает ли Аль-Фарух о моей «маленькой шалости» на рынке? – размышлял Аль-Мажнун, погоняя верблюдов и скот, и время от времени покрикивая на чёрных невольников.
Жаркое сахарское солнце медленно клонилось к горизонту, раскрашивая синею гладь сахарского неба в мягкие розовые тона.
1.2 Великие тайны звездочёта
Аль-Мажнун вдруг вспомнил, как когда-то, давно он был катибом[6] и одновременно поверенным в делах самого эмира[7] города Мемы[8], он за свою работу был пожалован четырьмя тысячами мискалей, но решив получить ещё такую же сумму, не придумал ничего лучше, как пожаловаться эмиру, что деньги у него украли.
Призвав верховного судью города Абу-Аль-Дауда, эмир пригрозил ему смертной казнью, если тот не доставит ему похитителя. Судья Абу-Аль-Дауд искал укравшего, но не нашел никого, ибо в городе не было ни единого вора. Тогда он явился в дом катиба Аль-Мажнуна и сурово допросил его слуг, угрожая им смертью. И одна из невольниц Аль-Мажнуна сказала ему: «Ничего у него не пропало, просто он собственной рукой зарыл эту сумму в таком-то месте!», – и показала место судье. Судья извлек золото, принёс его эмиру, сообщив всю историю. Эмир разгневался на Аль-Мажнуна и изгнал его в страну неверующих, которые поедают людей. Аль-Мажнун пробыл у них четыре года, потом по личной просьбе звездочёта халифа Аль-Фаруха, эмир вернул Аль-Мажнуна обратно в город и отдал его в услужение звездочёту.
А черные не съели Аль-Мажнуна лишь из-за белого цвета его кожи, ибо они говорили будто поедание белого вредно, так как он не созрел, чёрный же по их мнению, означал вполне созревший….
Рассуждая о своих злоключениях, и о доброте и премудрости великого прорицателя и звездочета Аль-Фаруха, Аль-Мажнун не заметил, как на город опустились сумерки. Уже через некоторое время полная луна на чистом и безоблачном небе в окружении мириады звёзд освещали путь каравана Аль-Мажнуна.
Добравшись до шатра Аль-Фаруха, привязав скот и развьючив верблюдов, он расположил невольников на ночлег в пальмовой роще, раздав всем циновки и разрешив развести огонь. Пересчитав ещё раз количество бурдюков, амфор и вьюков, а также мешочки с остатками золотого песка, Аль-Мажнун направился к шатру хозяина. Откинув полок шатра он позвал Аль-Фаруха, но к своему удивлению обнаружил, что шатер был пуст.
– «Где же он может быть? Ведь конь его здесь…», – рассуждал Аль-Мажнун, огибая пальмовую рощу и углубляясь в пустыню.
Взобравшись на бархан, Аль-Мажнун оцепенел от увиденного: огненный круг в свете луны и звезд, похожий на небесный шатер, весь светился от пиктограмм и магических знаков. В центре круга сидел Аль-Фарух, а перед ним, словно повисла в воздухе открытая книга с горящими буквами невиданного ранее языка.
Страницы книги перелистывались сами собой, при этом Аль-Фарух что-то записывал, не переставая повторять какие-то заклинания.
Внимательно наблюдая из-за большого камня за происходящим, Аль-Мажнун вдруг услышал полные негодования и возмущения вопли своего хозяина:
– Как? Приемник найдется через 941 год?! Их будет двое?! Что значит, один придёт с Севера, а другой на половину с Севера, а на половину с Востока?! Как, моя книга, в которой собрано знание всех моих предшественников, будет принадлежать жуликам и пройдохам?! Что?! Ей будут убивать тараканов, и резать на ней соленую рыбу?! Кто такой Леопольд?!
Громкие крики негодования Аль-Фаруха растворились в ночной пустыне, отозвавшись, как показалось Аль-Мажнуну, откуда-то из глубины песков, чуть слышным эхом: «Такова воля, такова воля…». Как только затихли, потерявшись где-то между звездным небом и величественными песками Сахары, последние, едва различимые отголоски эха, в мгновение ока, исчезли и книга, и огненный круг, и магические знаки, оставив великого звездочета халифа наедине с безмолвной пустыней.
– Вот теперь-то уж точно надо спешить! – бубнил себе под нос Аль-Мажнун, ловко скатываясь с бархана.
Великий звездочет халифа мог и не догадываться о существование другой книги, которую его слуга Аль-Мажнун тайно писал для своего приемника. Обладая талантом к рисованию и достаточным словарным запасам для ведения хозяйственных дел, Аль-Мажнун не всегда понимал значение слов, так или иначе не связанных с хозяйственной лексикой.
Испуганный Аль-Мажнун наблюдает звездочёта халифа в звёздном шатре.
1.3 Размышления Аль-Мажнуна
Поэтому, «мудрёное» слово «приемник» он заменил на более для него понятное слово – «подельник», снабдив для наглядности каждую страницу своей книги красочными рисунками «из жизни».
Изрядно запыхавшись, Аль-Мажнун, как ему показалось, весьма быстро добрался до пальмовой рощи, где он расположил невольников, привязал скот и верблюдов.
– Где ты ходишь прохвост?! – услышал он вдруг за спиной знакомый голос хозяина Аль-Фаруха. – Золото же, оставшееся от торговли, и пришедшее к тебе иным путем – оставь себе! До рассвета напои верблюдов и скот, а что накормил рабов и раздал всем циновки для ночлега – за это хвалю.
За моим шатром найдешь 20 вьюков, крепи их на верблюдов с великой осторожностью, эти вещи бесценны, – отрывисто распорядился, загадочно возникший будто из песка великий звездочет Халифа.
Разворачиваясь в почтенном поклоне к неожиданно появившемуся хозяину, Аль-Мажнун все-таки в свете луны уловил едва заметную тень печали и тревоги на лице великого звездочета.
– Приготовь караван к дальнему переходу! Не забудь укрыть все вьюки и амфоры мешками из верблюжьей кожи, нас ждет нелегкий путь, полный опасностей и невзгод! – услышал Аль-Мажнун последние фразы хозяина, отозвавшиеся пришедшим откуда-то со стороны бескрайней пустыни эхом, в котором Аль-Мажнун отчетливо различил несколько раз повторившиеся слова: «Путь невзгод, путь невзгод».
– О, великий и милосердный прорицатель халифа! Что означает «путь невзгод»? – попытался спросить Аль-Мажнун, все еще склоняясь в почтении.
Но этот вопрос, как в прочем, и большинство других его вопросов, остался без ответа. Лишь мягкий свет, струившийся от зажжённых амфор сквозь слегка покачивающийся полог шатра, говорил ему о том, что хозяин только что вошёл, и, видимо, очень занят приготовлениями к предстоящему длительному путешествию по бескрайним пескам великой пустыни.
– Сколько же тайн знает великий звездочет халифа! И книга с горящими буквами, и этот странный голос пустыни со словами, – «Такова воля», или – «Путь невзгод»! А что означают его слова «Золото, пришедшее к тебе иным путём»?! А вдруг он догадался о моей маленькой проделке на рынке, ведь о нём говорят, что он видит сквозь стены, да что там сквозь стены, поговаривают, что он может видеть сквозь время! – бубнил себе под нос Аль-Мажнун, направляясь к своей небольшой хижине с соломенной крышей и бамбуковыми стенами.
– Надо скорее записать всё, что я видел сегодня в мою книгу, а ещё сделать несколько рисунков, для наглядности! – бормотал Аль-Мажнун, пробираясь на карачках в узкий, похожий на барсучью нору, вход в свое жилище.
Разведя не без труда огонь, Аль-Мажнун подпалил обильно смазанный бараньим жиром и добела иссушенный солнцем обломок коряги, служивший ему в качестве лучины, и очень бережно достал из походной сумки, сшитой наспех из двух мешков верблюжьей кожи завернутую в платяную тряпицу, заветную книгу с неброским названием «
»[9] – «ТЕБЕ ПОДЕЛЬНИК».
Разложив на камне книгу, Аль-Мажнун принялся рисовать.
Для начала он изобразил сюжет с красавицей берберкой с пышными формами, снабдив рисунок подробным описанием того, что так притянуло его к этой женщине, а также добавил детальную схему местности обитания подобных экземпляров. Затем запечатлел момент с совершенно случайной находкой золотых слитков, мешков с золотым песком и здоровенных кусков соли, не забыв в коротких фразах добавить от себя, что такие чудесные находки, возможны лишь, когда ты пытаешься настигнуть действительно качественный экземпляр женской особи.
– Что такого в этом переходе?! Откуда вдруг этот «путь невзгод»?! – рассуждал Аль-Мажнун, рисуя сцену с переодеванием в знатного вельможу сонинке, снабдив её высказыванием: «Мажнун белый хорошо, а Мажнун чёрный ещё лучше».
Аль-Мажнуну не раз приходилось пересекать бескрайние пески Сахары то с караванами торговцев из Сиджильмаса, то с отрядами воинов из Тимбукту, двигаясь по камням пролегавшей через Сахару древней дороги. Караван шел, не сворачивая с колеи.
Много поколений путешественников погибло, пока она была протоптана, и если ветер пустыни наметал песок, отыскать ее помогали верблюды. Несомненно, Аль-Мажнун знал, что им предстоял долгий и опасный путь из Аудагоста в Магрибские земли, и много испытаний предстояло перенести путешественникам. Их ожидали, жажда, болезни, опасность нападения разбойников и хищных зверей. Днем предстояло терпеть невыносимый солнечный зной, ночью – холод.
К этому прибавлялись и бедствия войн, которые халиф Абдаллах-Ибн-Ясин постоянно вел для расширения границ халифата.
– Какие ещё «невзгоды», кроме тех, которые мне давно знакомы, упомянул хозяин, если наш караван идет с армией халифа?! – недоумевал Аль-Мажнун, рисуя сцену, где он покупает верблюдов, не забывая при этом умыкнуть горсть фиников, у отвлёкшегося по соседству торговца.
Дополняя рисунок, кратким описанием происходящего, Аль-Мажнун вдруг услышал, чуть робкие, но довольно отчётливые звуки птичьей трели – «тики-тики-та, тики-тики-та», – доносившиеся откуда-то из глубины пальмовой рощи.
– Скоро рассвет, опять не удалось поспать! Нужно покормить скот, напоить верблюдов и собирать караван! – досадуя, бубнил Аль-Мажнун, заворачивая книгу в платяную тряпицу и запихивая ее в походную сумку.
Едва показавшаяся, на ещё прохладном сахарском небе, рассветная заря возвестила о себе громким рокочущим звуком труб музыкантов халифа, смешавшимся с лязгом оружия, скрипом повозок и пронзительным ревом верблюдов многочисленных караванов, выдвинувшихся обозами с армией халифа.
Поднимая клубы пыли и песка, рядом с Аль-Мажнуном, завершающим последние приготовления к переходу, пронеслись передовые отряды конницы.
– Присоединяйся к караванам обоза! Меня найдешь в конном отряде эмира Йахьи-Ибн-Омара! – распорядился Аль-Фарух, седлая коня и исчезая в клубах пыли.
– Слушаю и повинуюсь! О, великий звездочёт халифа! – пробормотал, почтенно склонившийся Аль-Мажнун, вслед исчезающему в клубах пыли хозяину.
Завидев караван знакомого ему торговца, Аль-Мажнун, не раздумывая направил своих верблюдов вслед замыкавшей процессию повозки, доверху нагруженной разнообразным товаром.
Глава вторая. Поход армии Халифа
Тем временем, Аль-Фарух-Ибн-Сауд, нагнав передовой отряд всадников халифа, с трудом различил, сквозь густые клубы пыли, знакомые очертания фигуры всадника в темном атласном халате, наглухо обвязанного чёрной чалмой.
– Да, прибудет с тобой милость Аллаха, великого и милосердного! – приветствовал он всадника в чёрной чалме.
– Салам Алейкум! О, великий предсказатель! Что заставило тебя отправиться в путь, итог которого, ты сам же предрек как неудачу?! – отвечал на приветствие Йахью-Ибн-Омар, с трудом скрывая сарказм.
– Я редко ошибаюсь, о, великий эмир халифа Абдаллаха-Ибн-Ясина! И ты об этом знаешь! – спокойно отвечал Аль-Фарух, не обращая внимания на иронию в голосе полководца.
– Но, до меня дошли слухи, что в Тимбукту прибыл великий ученый, ученик и приемник самого Аль-Басри[10], Аль-Максуд-Ибн-Хорезми – объяснял Аль-Фарух значимость своего путешествия.
– Аль-Басри?! Того самого шарлатана, который пообещал египетскому халифу Аль-Хакиму[11] построить плотину на реке Нил, и ничего не сделал, а в добавок ко всему оказался сумасшедшим?[12] А, его ученик и приемник – Аль-Максуд-Ибн-Хорезми, не тот ли это магрибский маг, способный получать золото из песка и пыли?! – с торжеством обличения, без сомнения победоносно, как ему показалось, задал вопрос Йахья-Ибн-Омар.
– О нем говорят, что он использует силы Иблиса, а если так, то он опасный человек, и учение его противно Аллаху всевышнему и вредно для правоверных, – добавил он, лишая, как ему показалось, Аль-Фаруха любой возможности к оправданию, как учителя, так и ученика.
– О, достопочтенный эмир Йахья-Ибн-Омар! Упомянутые вами как шарлатаны и колдуны люди являются по сути своей великими учеными, обратившими силы природы во благо правоверного мира! А если говорить о великом приемнике Аль-Басри, Аль-Максуде-Ибн-Хорезме, то поверьте мне, что учение Аллаха всевышнего он почерпнул из Корана в городе Фес, окончив самое престижное медресе вместе с великим учителем халифа Абдаллаха-Ибн-Ясина – хафизом[13] Абу-Имраном-Муссой, – рассыпая на части все искусно выстроенные эмиром разоблачения, спокойно заключил Аль-Фарух.
– Негодяи! Да, лишит их Аллах всевышний дара речи! Решили меня обмануть! И ввели меня в заблуждение, оболгав и оклеветав достопочтенных учёных! Я немедленно распоряжусь, чтобы их предали смерти! – достаточно на его взгляд гневно произнес Йахья-Ибн-Омар.
– Я надеюсь, наш разговор, о, достопочтенный Аль-Фарух! Не дойдет до ушей халифа Абдаллаха-Ибн-Ясина? – добавил он, уже не скрывая горечи провала своей неудавшейся попытки уличить Аль-Фаруха, и внимательно вглядываясь в выражение лица звездочёта.
– Можешь не сомневаться, о, великий эмир Йахья-Ибн-Омар! Да, будет Аллах великий и милосердный свидетелем моих слов! Весь наш разговор будет лишь достоянием пустыни! – заверил звездочёт Аль-Фарух.
Полководец халифа, даже не предполагал, что двумя годами ранее, в Танжере[14], Аль-Максуд-Ибн-Хорезме пообещал Аль-Фаруху, по чертежам самого Аль-Басри, сконструировать подзорную трубу, способную многократно увеличить небесную карту звёзд.
А поход армии халифа, предоставил Аль-Фаруху, великолепную возможность отправится в Тимбукту и встретиться с великим ученым.
На пятый день пути перед путниками предстал, блистая, в лучах восходящего сахарского солнца золотыми крышами глиняных минаретов, таинственный город ученых, философов, врачей и магов – Тимбукту.
2.1 Город Тимбукту
Отделившись от городских ворот, едва заметной дымкой, и по мере приближения обретая различимые силуэты, к передовым отрядам халифа приближалась конная процессия конных воинов в богато украшенных золотом доспехах и остроконечных золотых шлемах.
Её возглавляли знатные сановники в сопровождении музыкантов, а впереди ехал сам градоначальник Мусса-Ибн-Халид.
– Приветствую тебя! О, великий полководец халифа Абдаллаха-Ибн-Ясина, волею Аллаха всевышнего, повелителя и заступника правоверных, непобедимый Йахья-Ибн-Омар! – громогласно воскликнул градоначальник Тимбукту, и его последние фразы утонули в оглушительном рёве труб и бое барабанов придворных музыкантов.
В сопровождении процессии градоначальника, под несмолкаемые оглушительные звуки труб и барабанную дробь, армия халифа вошла в город Тимбукту через огромные, искусно вырезанные из редких сортов африканских деревьев и изыскано украшенные серебряным орнаментом главные ворота.
Радуясь возможности отдохнуть и вдоволь насладиться всеми прелестями городской жизни после изнуряющего путешествия по пескам Сахары, Аль-Мажнун, пройдя сквозь городские ворота, не задумываясь повел свой караван в сторону городского рынка.
За годы работы в городе Мема, странствий с караванами торговцев и воинов, многочисленных водных путешествий по реке Нигер Аль-Мажнуну ни раз приходилось останавливаться в Тимбукту.
Обладая крайне любопытным и вороватым нравом и, вдобавок хорошей зрительной памятью художника, он без особого труда усвоил нехитрую геометрию улиц и площадей Тимбукту. Обзаведясь полезными, по его мнению, знакомствами, в лице торговцев специями, разносчиков лепёшек, продавцов ювелирных украшений[15], (коими Аль-Мажнун, щедро одаривал миловидных женщин за, как он сам любил поговаривать, – «приятные часы общения»), он очень быстро вписался в среду горожан.
Вот и сейчас, пройдя через городские ворота, он уже вынашивал скромные планы на день, мило отвечая на приветствия и поздравления со счастливым прибытием от то и дело появлявшихся в толпе, знакомых жителей города.
– Да, свершит Аллах великий над тобой свой праведный суд! Наконец-то ты появился, проходимец! Ты помнишь, что ты обещал мне подарить несметное количество прекрасных стеклянных бус за ту незабываемую ночь, которую ты, о, гнусный проходимец, провел со мной! А что в замен?! Сбежал рано утром, оставив ничтожный мешочек золотого песка?! – вскричала возмущенная красавица берберка в темно-синем халате, как назло внезапно возникшая сразу за процессией магов в черных, украшенных золотыми полумесяцами тюрбанах и расшитыми золотым шитьем жёлтых халатах. «Только её мне не хватало! Вот ведь неприятность!», подумал про себя Аль-Мажнун, но, находясь в седле верблюда на относительно безопасноом расстоянии от разгневанной женщины, довольно уверенно ответил:
Аль-Мажнун и разгневанная женщина.
– Приветствую тебя, о, прекрасная Латифа! Да, продлит Аллах твои прекрасные дни! В то незабываемое утро произошло страшное недоразумение, и по причине недостаточности света я перепутал карманы халата и случайно достал мешочек золотого песка вместо прекрасных стеклянных бус! Но, да будет Аллах всевышней свидетель моих добрых намерений, я вскоре все исправлю! – рассыпаясь в извинениях, старался он загладить «мелкие неприятности» минувших дней.
– Смотри! Проходимец! Ты знаешь, где меня найти! – грозно сверкнув глазами сквозь узкую прорезь платка добавила берберка, растворившись в толпе горожан.
– Как бы она не нажаловалась хозяину… – размышлял Аль-Мажнун, внося существенные коррективы в казалось бы так искусно задуманные «скромные планы» на день.
Мерно раскачиваясь в седле в такт неспешной походки верблюда, Аль-Мажнун продвигался по знакомым узким улочкам небольших глиняных домов с искусно выпиленными полуциркульными окнами (в последствие получившими известность как «мавританские окна»).
Вдруг, под сенью раскидистой акации, он к своему изумлению увидел сидящего Аль-Фаруха. Склонившись над книгой и нанося весьма замысловатый чертеж, тот с большим интересом выслушивал рассказ двух старцев в тёмных, украшенных семи-конечными звездами тюрбанах и тёмных, расшитых золотыми узорами халатах.
– Разобьешь мой шатёр, в рощи акаций на берегу реки, полы шатра устелешь коврами, приготовишь ужин, у нас сегодня будут гости! Я же прибуду к закату солнца! Ты слышишь меня, прохвост! – не отрываясь от чертежа, распорядился Аль-Фарух.
– Слушаю и повинуюсь! О, великий звездочёт халифа! – взвизгнул от неожиданности Аль-Мажнун, почувствовав, что хозяин способен контролировать и давать ему распоряжения, даже не видя его.
Аль-Мажнун, усердно и в назначенный срок выполнявший все поручения хозяина, даже не подозревал, что своё появление, в качестве слуги Аль-Фаруха, как, в прочем, и многие другие события будущего, были прочитаны великим магом по звёздной книге. Вереница порой странных и не поддающихся объяснению случайностей, имели для Аль-Фаруха вполне закономерную последовательность.
Отменив свои «скромные планы» на день, Аль-Мажнун, жмурясь от ярких лучей солнечного света, отражавшихся от украшенных золотом фасадов высокой глиняной мечети, развернул свой караван, обогнув знакомую улицу, разбросанных в шахматном порядке невысоких глиняных домов, напоминавших шары или полусферы, направился в обратный путь обустраивать походный лагерь в указанном хозяином месте.
В монотонном стрекотании цикад жаркое солнце медленно катилось к закату, окрашивая своими теряющими дневную силу лучами темные воды реки Нигер в светло-лиловые тона и время от времени в ослепительном мерцании отражаясь глянцевыми бликами от спин нежащихся в прохладной воде бегемотов.
Караван Аль-Мажнуна на улицах Тимбукту.
2.2 Встреча на берегу реки Нигер
В неясно различимом гуле, доносившемся со стороны города Тимбукту, сначала чуть слышно, затем все отчетливее, Аль-Мажнун уловил топот копыт приближающихся всадников.
Аль-Фарух и ещё один всадник в тёмном, украшенном семи-конечными[16] звёздами тюрбане и желтом, расшитом золотом халате остановили коней возле шатра.
– Распорядись подать чая, а ужин подашь после заката! Завтра с рассветом пополнишь запасы воды, продовольствия и дров! В полдень мы отправляемся в Атар! Пять золотых динаров и мешок золотого песка получишь сегодня же! – как всегда отрывисто давал указания звездочёт халифа, вручая поводья лошадей в руки расторопного слуги.
– Рад приветствовать тебя в моем скромном жилище, о, достопочтенный Аль-Максуд-Ибн-Хорезме! – произнес Аль-Фарух, откидывая полок шатра и пропуская гостя вперёд.
– Помнится, в Танжере мы говорили о возможности конструирования подзорной трубы, по чертежам великого Аль-Басри? – продолжил Аль-Фарух начатую ранее беседу, располагаясь на коврах и наливая себе и гостю чая, только что принесенного чёрной невольницей на серебряном подносе.
– О, достопочтенный Аль-Фарух! Чертежи и расчеты моего учителя оказались настолько подробны, что мне частично удалось собрать подзорную трубу! – радостно поделился успехом Аль-Максуд.
– Это не вероятно! Мне казалось, что это невозможно! Но, хвала Аллаху! Я нашел прекрасных мастеров-ювелиров в городе Дженне[17], способных по моим чертежам изготовить из золота отдельные части трубы! – излагал он всё новые и новы подробности удивительного предприятия.
– Долгое время, прохождение лодок по реке Нигер было не безопасно из-за низкого уровня воды[18], но с приходом дождей в низовьях реки судоходство возобновилось! Со дня на день я ожидаю лодку с недостающими деталями подзорной трубы! – восторженно продолжал Аль-Максуд.
– И это будет мой скромный подарок тебе, о достопочтенный Аль-Фарух, который, я уверен, позволит с большей точностью наблюдать за положением звезд и производить расчеты событий! – завершил Аль-Максуд, дружески хлопая звездочёта по плечу.
– Благодарю тебя, о, великий учёный Аль-Максуд! Надеюсь, на обратном пути из города Фес мы остановимся в Тибукту, и я стану первым обладателем великого изобретения! – в словах благодарности Аль-Фаруха, проницательному Аль-Максуду, всё-таки удалось различить, едва заметные нотки печали.
Дабы ободрить тебя, о, великий звездочёт, скажу, что я приехал к тебе не с пустыми руками! – торжественно, с присущей магам таинственностью, в очередной раз объявил Аль-Максуд, доставая из свёртка стеклянный предмет круглой формы в золотой оправе, изящно пристёгнутый к золотой цепочке.
– Что это? – удивился Аль-Фарух, разглядывая предмет.
– Мой учитель, назвал этот чертёж «
» «Монокль», а я лишь воплотил его идею в жизнь, добавив разве что золотую цепочку и небольшое крепление для рукоятки.
– А что можно делать с помощью этого приспособления? – с любопытством изучая совершенство золотой оправы, спросил Аль-Фарух.
– Он способен увеличивать размеры предметов на расстояние, например, облегчает чтение книг для людей со слабым зрением, позволяет наносить мельчайшие рисунки и узоры художникам, ювелирам и резчикам по дереву. Для удобства я разработал специальную рукоятку, которая крепится к моноклю специальным зажимом, – вот так, – продемонстрировал Аль-Максуд монокль в сборе.
– Невероятно! – произнес, Аль-Фарух, пробуя прочесть несколько строк своей книги вооружившись моноклем.
– А для чего нужна золотая цепочка? – поинтересовался он, всё ещё восхищенно разглядывая рисунки и чертежи своей книги при помощи монокля.
– Монокль можно вкладывать в глазную впадину и зажимать между бровью и щекой, – вот так, – в очередной раз продемонстрировал Аль-Максуд.
– А золотую цепочку можно крепить к любой петле твоего халата при помощи защёлки, – добавил Аль-Максуд, закрепив цепочку монокля к петле на своём халате.
– Восхитительно! Воистину Аллах Всевышней одарил тебя премудростью! – в очередной раз воскликнул Аль-Фарух, изумлённый простотой и гениальностью изобретённого великим учёным предмета.
В шатре, на берегу реки Нигер.
– Но это ещё не всё, о, достопочтенный Аль-Фарух!
– продолжал Аль-Максуд удивлять звездочёта.
– Зная о твоей кочевой жизни и о том, как в твоих путешествиях тебе нужна твоя великая книга знаний, я дарю тебе предмет, который защитит её не только от солнца, ветра, воды и песка, но и, может быть, от самой большой превратности, перед которой человек бессилен – от времени! – произнёс он, с улыбкой радушия протягивая звездочёту красивый футляр из кожи с золотой надписью «Книга Аль-Фаруха-Ибн-Сауда Милостью Аллаха Всевышнего Звездочёта Халифа Абдаллаха».
– Благодарю тебя, о, искуснейший из мастеров! – восторженно произнес Аль-Фарух, примеряя обложку своей книги к подаренному футляру.
– А для чего здесь две потайных ниши? – снова удивился он, отодвигая еле заметные обтянутые кожей золотые пластины и находя там небольшие углубления.
– Всё гораздо проще, чем ты думаешь, уважаемый Аль-Фарух! – добродушно улыбаясь, продолжал творить чудеса Аль-Максуд.
– Мастера из города Дженне выполнили эти ниши точно в соответствии с моими чертежами: одна – для хранения монокля, другая же – для хранения позолоченной рукоятки.
– Превосходно! – воскликнул пораженный изобретательностью и дальновидностью великого учёного Аль-Фарух, помещая подаренный монокль и рукоятку в ниши футляра и пробуя работу замков.
Ещё долгое время в шатре великого звездочёта продолжались споры и обсуждения.
Лишь не за долго до рассвета, Аль-Максуд, радушно распрощавшись с Аль-Фарухом, направился обратно в город.
Несмотря на безжалостно палящее солнце, полуденный зной на берегу реки казался не таким гнетущим.
Аль-Мажнун, вернувшись из города с продовольствием, водой и дровами неспешно руководил невольниками, снаряжавшими караван в дальнейший путь.
2.3 Песни песков
Аль-Фарух уже сидел в седле, когда до берега реки донеслись первые отголоски рёва труб выступающей в поход армии халифа.
– Веди караван к концу обозов, тебя будут сопровождать конные воины халифа! Где искать меня, ты знаешь! – распорядился Аль-Фарух, направляя своего коня в сторону городских ворот.
Продвигаясь от оазиса к оазису, армия халифа медленно шла по древнему караванному пути.
Нестерпимая дневная жара после захода солнца сменялась пронизывающим холодом, так как песок, камни и воздух быстро остывали, заставляя изнывающих от холодного ветра путников кутаться в теплые одежды. Ночью издали доносился протяжный голодный вой шакалов.
Ближе к полудню десятого дня пути Аль-Мажнун почувствовал необъяснимую тревогу. Воздух ещё был чист и спокоен, но в нем уже разливалась какая-то странная тяжесть. Внезапная тишина сковала безмолвные пески – шорохи и звуки пропали вместе с ветром, пустыня буквально замерла. Резко навалившаяся духота многократно усиливала состояние внезапно охвативших всех волнения и тревоги. В раскаленном воздухе послышались какие-то чарующие звуки – довольно высокие, певучие, очень мелодичные, с сильным металлическим оттенком, они неслись отовсюду, словно их производили невидимые духи пустыни. Пустыня была так же безмолвна, но звуки летели и растворялись в неподвижном раскаленной воздухе, возникая откуда-то сверху и пропадая будто бы в землю. Не к добру эти песни, – сказал, идущий соседним караваном, знакомый торговец.
– Песок Эрга поет, зовет ветер, а с ним примчится и смерть… – добавил он, с тревогой всматриваясь вдаль. То веселые, то жалостные, то пронзительные и крикливые, то нежные и мелодичные, они отчётливо напоминали разговор живых существ, но никак не звуки мертвой пустыни…. Никакие древние сказания не могли придумать чего-либо более поразительного и чудесного, чем эти таинственные песни песков… Но в раскаленном воздухе слышалось уже приближение чего-то нового, ужасного, холодящего душу. Верблюды, перестав слушаться погонщиков, с протяжным ревом метались, постоянно теряя дорогу. Странным образом потеряв ориентацию, к каравану Аль-Мажнуна вдруг прибились дикие обитатели Сахары – пустынные газели. Пугливые от природы животные спокойно шествовали в караване, идя между людьми и верблюдами.
Внезапно появившиеся на горизонте маленькое облако быстро разрасталось, превращаясь в черно-багровую тучу. Постепенно небо на горизонте начало розоветь, затем стало принимать фиолетовый оттенок.
Вскоре уже мутное солнце едва пробивалось сквозь быстро несущиеся песчаные тучи. Становилось трудно дышать, казалось, что песок вытеснил собою воздух и заполнил всё вокруг. С бешеной скоростью, обжигая и сдавливая дыхание песком, ураганный ветер сбивал путников с ног, срывая и унося нагруженные сотнями килограммов тяжелые верблюжьи сёдла, перекатывая, как горох, огромные неподъемные камни.
Спасая свою жизнь, сброшенный из седла верблюда первым яростным порывом жаркого, колючего ветра, Аль-Мажнун лёг на землю и плотно закрыл голову одеждой. Тучи жгучего песка нещадно секли всё живое, затмевая полуденное солнце. В вое и свисте ветра пропадали все остальные звуки. Казалось, что сам воздух обратился против путешественников.
Лишь только ближе к вечеру, когда ветер стих, Аль-Мажнун с ужасом увидел последствия стихии.
Повсюду валялись разбитые амфоры вперемешку с предметами домашней утвари, разорванные вьюки с продовольствием и истерзанные ураганам полотнища из верблюжьей кожи, совсем недавно бывшие бурдюками с водой.
Лишившись в одночасье большей части продовольствия и, что самое ужасное воды, эмир Йахья-Ибн-Омар, собрав уцелевших лошадей, верблюдов и скот, был вынужден выслать отряд такшифов[19], в расположенный в шести днях пути от города Атара город Тишит[20].
В письме к градоначальнику города Тишита он указал трагические обстоятельства, вынудившие его обратиться к нему со столь срочной просьбой.
Казалось, злой рок не переставал преследовать армию халифа. На смену разрушительному урагану пришла другая, не менее страшная беда.
Мучимые жаждой и изнуряющим зноем ведущие армию халифа, чернокожие мессуфа вдруг стали уводить передовые отряды совершенно в другом направлении, говоря, что они отчетливо видят очертания города Тишит.
Казалось, злой рок не переставал преследовать армию халифа.
На смену разрушительному урагану пришла другая, не менее страшная беда.
Мучимые жаждой и изнуряющим зноем ведущие армию халифа, чернокожие мессуфа вдруг стали уводить передовые отряды совершенно в другом направлении, говоря, что они отчетливо видят очертания города Тишит.
2.4 Призрачные лики пустыни
По советам опытных проводников, Йахья-Ибн-Омар то и дело останавливал передовые отряды, приказывая разводить костры, чтобы убедиться, мираж перед ними или реальность. Стелящийся по ветру дым быстро разгонял очертания города и передовые отряды поворачивали в нужном направление.
Опытный полководец Йахья-Ибн-Омар знал не понаслышке о том, что ждало путников, увлекаемых миражом.
Ещё свежи были воспоминания, как год назад один из его отрядов численностью в шестьдесят человек и девяносто верблюдов погибли в пустыне, следуя за миражом, который увлек их на десять фарсахов[21] в сторону от колодца.
По прошествии десяти дней пути, пополнив запасы воды и продовольствия в городе Тишит, армия халифа вступила в город Атар.
Молчаливые и безлюдные улицы встретили эмира Йахью-Ибн-Омара. Лишь ветер Сахары, едва заметно шевелил листья акаций на пустынной площади города. – Где же все жители города? Что здесь произошло? Что заставило всех покинуть город? – спрашивал он Аль-Фаруха, надеясь получить ответ хотя бы на один из вопросов.
Путь через пустыню в Магрибские земли.
– Я знаю столько же, сколько и вы, о, великий эмир Йахья-Ибн-Омар, но если вы дадите мне возможность задержаться здесь и провести ритуал с использованием моих тайных знаний, я надеюсь, что получу ответы на ваши вопросы, – отвечал Аль-Фарух, оглядывая брошенные дома.
– Мы не задержимся здесь, – произнес эмир Йахья-Ибн-Омар и, как показалось Аль-Фаруху, в глазах эмира промелькнула какая-то догадка, – Армия пройдет Атар не останавливаясь в нем, – добавил он, принимая решение.
Оставшись в небольшой мечете на окраине города, Аль-Фарух пообещал эмиру Йахье-Ибн-Омару присоединиться к нему, как только он закончит ритуал.
С необъяснимой тревогой в сердце эмир Йахья-Ибн-Омар вывел армию халифа из покинутого города. Продвигаясь на север, армия халифа проходила песчаной дорогой, окаймленной цепью горных плато.
2.5 Смертельная ловушка
Раскатистые звуки труб неожиданно огласили горные склоны, заполнив узкий пустынный каньон переливающимся громогласным эхо.
Словно под воздействием чудовищного смерча пески Сахары всколыхнулись и поднялись стеной[22], из которой с устрашающим рёвом на армию набросилось многотысячное конное войско злейших врагов халифа – берберского племени годдала[23].
С пологих гор, на головы оборонявшихся обрушился град стрел.
– Хозяин! Скорее бежим! Они идут сюда! – кричал взволнованный и до смерти напуганный Аль-Мажнун.
– Кто они? Куда идут? – спросил Аль-Фарух, сидя перед раскрытой книгой и скрупулёзно нанося какой-то замысловатый чертёж, сплошь усеянный таинственными знаками.
– На нас напали полчища годалла, эмир Йахья-Ибн-Омар погиб в сражение, армия разбита! – сбивчиво продолжал выкрикивать Аль-Мажнун.
– Сбылось всё самое худшее! Бери мою книгу, вьюк со свитками и вьюк с золотом! Прячь всё здесь, в мечете! Да так хорошо, как только ты один умеешь! – воскликнул Аль-Фарух, вручая Аль-Мажнуну вьюки и книгу.
– Найдешь меня у одинокой скалы у входа в город! Надеюсь, нам удастся уйти от преследования! – добавил он, всматриваясь, через узкое овальной формы окошко вдаль пустыни, куда ещё совсем недавно ушла на верную гибель армия халифа Абдаллаха.
Найдя под самым куполом мечети, небольшую дверь Аль-Мажнун, открыв её, обнаружил несколько очень удобных проёмов в стене. Сделав пару набросков в своей книге, он положил книгу хозяина вместе со своей «заветной книгой» в проём, аккуратно сложил свой колпак со звёздами, халат и сандалии в отдельный холщовый мешок, разместив его там же, и со словами, – «подельник найдет, ему приятно будет!» – снабдил бесценные предметы парой мешочков золотого песка. Вьюк с золотом и вьюк со свитками он разместил в другом проёме. Завалив все ниши песком и камнями, и переодевшись в одежду вельможи сонинке, он быстро спустился во двор и, оседлав верблюда, скрылся вслед за хозяином.
Глава третья. Посылка из глубины веков
г. Атар, провинция Адрар, республика Мавритания, год 1991.
Раскалённое солнце вошло в зенит, обжигая полуденными лучами бескрайние пески пустыни Сахара.
– Гнусные негодяи! Они ещё узнают, как выгонять нас из страны![24] – грозил кулаком в сторону, как ему казалось Нуакшота[25], чернокожий пулемётчик Ибрагим-уалид-Мустафа, умело орудуя лопатой внутри торчащего из песка разбитого купола древней мечети.
– Пусть только попробуют сунуться! Гнусные берберы! Я нашпигую их свинцом! – негодуя, расчищал позицию для своего пулемёта потомок мессуфа Ибрагим-уалид-Мустафа.
Неожиданно его лопата ударила во что-то твёрдое. Раскопав ещё немного, он вдруг различил часть древней двери, плотно закрывающей дверной проём.
«Это откуда здесь взялось?!!», размышлял Ибрагим-уалид-Мустафа, продолжая с ещё большим усердием откидывать песок лопатой. Полностью откопав дверь, он попытался открыть её. Дверь не поддавалась.
Со словами «Так ты не хочешь открываться?! А я тебя всё равно открою, не будь я Ибрагим-уалид-Мустафа!» – он заложил тротиловую шашку рядом с дверным проёмом. От взрыва дверь раскололась на части. Оказавшись внутри небольшой комнаты в лучах света, за многие сотни лет вновь проникших в это место, он вдруг отчётливо увидел край какого-то предмета, выступающего из-под выбитого взрывной волной камня. Разобрав завал из камней и песка, Ибрагим с удивлением извлёк большой холщовый мешок, две книги и два небольших мешочка, аккуратно перевязанных бечевой.
– Ибрагим! Что здесь происходит?! Что за взрывы?! – услышал он за спиной голос командира отряда повстанцев, Мухаммеда-уалида-Муссы.
Со словами «Дай посмотрю! Что там у тебя?!» – Мухаммед-уалид-Мусса, аккуратно отодвинув пулемётчика Ибрагима, взял в руки большой холщовый мешок.
– Это что за маскарад?!! Берберы совсем из ума выжили!!! – негодовал он, попыхивая серебряной трубочкой, набитой отборной травой и внимательно рассматривая остроконечный колпак со звёздами, халат и сандалии с загнутым верхом.
«Книга Аль-Фаруха-Ибн-Сауда, Милостью Аллаха Всевышнего Звездочёта Халифа Абдаллаха» – прочитал он надпись на книге в кожаном футляре.
– Что за глупое берберское имя! Аль-Фарух! Да ещё и звездочёт халифа! Что за должность такая?! Не тот ли это командир берберских повстанцев, Абдаллах?! Тот вроде тоже называет себя халифом! – не унимался Мухаммед-уалид-Мусса, рассматривая сложные чертежи и магические символы древней книги.
– Воистину, берберам заняться не чем! Лучше бы другую книгу оставили, с банковскими счетами! – воскликнул он, швыряя книгу на пол и беря в руки другую книгу, с надписью «Тебе Подельник».
– Посмотри, Ибрагим! Эти берберы над нами издеваются! – пригласил он пулемётчика взглянуть на рисунки обнажённых женщин, и то и дело появляющееся изображение чудного карлика с длинным носом, в остроконечном чёрном колпаке со звёздами, чёрном халате и остроконечных сандалиях с загнутым верхом.
– Хвала Аллаху! Видимо, кто-то из наших чёрных братьев всё-таки наставил этих глупых берберов на путь истинный, – произнёс Мухаммед-уалид-Мусса, высыпая на глазах изумлённого пулемётчика Ибрагима содержимое мешочков себе в руку.
– На это мы сможем приобрести тысяч пятьдесят фальшивых долларов и как минимум три килограмма «волшебной» травы, – оценивающе перебирая пальцем золотой песок, вперемешку с небольшими золотыми слитками в своей ладони, восхищённо выстраивал планы командир повстанцев.
3.1 Братья Вань Шань и Донг Жо
Чернокожий, лет тринадцати, парнишка, в чёрной чалме и синим халате, уверенно шёл по пескам Сахары в направление города Атар. Время от времени покрикивая на двух тащивших зелёные ружейные ящики и постоянно выражавших своё недовольство протяжным рёвом ослов.
За осликами, устало перебирая ногами, брели два брата контрабандиста – Вань Шань и Донг Жо. Следуя древнему китайскому принципу «Пострелял – продай другому», они скупили за бесценок партию изношенного оружия у повстанцев Сенегала и собирались выгодно её продать всё тем же повстанцам, но только в Мавритании.
Смазав, наспех все детали оружия верблюжьим жиром, и налепив, везде, где только можно, наклейки, сохранившиеся от партии бананов, с надписью «Made in China», они намеривались получить за свой товар, весьма кругленькую сумму.
– Ненавижу Африку! Здесь так жарко! – изнывая от полуденного зноя, бормотал Донг Жо, утомлённо волоча ноги по раскаленном песку и то и дело полевая голову из бутылки с минеральной водой, в надежде спастись от палящего солнца.
– Не могу больше идти! Разреши, я сяду на осла и сыграю тебе на волшебном бубне твою любимую китайскую песню про «Пастушка»? – обратился Донг Жо к брату.
– Конечно, Донг Жо! Ведь это моя любимая песня! – вежливо ответил Вань Шань, соглашаясь с братом.
Донг Жо исполняет песню на бубне.
– Мустафа! Моя совсем уставала! Атара мы пришли, когда? – спросил Вань Шань на ломаном английском погонщика Мустафу.
– Скоро будем! Китайская командира! – ответил ему Мустафа на таком же ломаном английском.
3.2 Дары командира Мухаммеда
– Командир Мухаммед! К вам какие-то китайцы пожаловали! Говорят, оружие для вас привезли! – произнёс, войдя в комнату командира, дежуривший у входа боец-повстанец, наспех поправляя сбившуюся кепку.
– Вели им войти! – распорядился командир Мухаммед-уалид-Мусса, раскуривая трубку с «волшебной» травой.
– Здравствуйте! О, великая командира! Пулемёта, миномёта, прям с завода, с парохода, из Пекина, из Харбина, всё для вас! – подскочив к самому столу командира, начал на ломанном английском торговаться Вань Шань, внимательно и очень пристально, согласно древнекитайским торговым обрядам, всматриваясь в глаза покупателя.
– Что он такое говорит?! Или у меня трава какая-то крепкая попалось?! – недоумевая, спросил Мухаммед-уалид-Мусса погонщика Мустафу, разглядывая свою серебряную трубку.
– Он говорит, командир Мухаммед, что у него есть для вас четыре ящика оружия, – ответил, не вдаваясь в подробности, погонщик Мустафа.
– Спроси его, Мустафа, сколько он хочет за свой товар? – сказал командир Мухаммед, отодвигаясь подальше от пытавшегося приблизится в плотную и заглянуть ему в глаза Вань Шаня.
– Он говорит, $10000 его устроит, – отвечал невозмутимо Мустафа, переведя условия сделки на английский язык.
– Скажи ему, пусть покажет товар! – распорядился командир Мухаммед, вставая из-за стола и направляясь к выходу.
Открыв один из ящиков, командир Мухаммед достал весь украшенный наклейками «Made in China» АК-47, достав из своего подсумка магазин, он передёрнул затвор и, прицелясь в пустую канистру, возвышавшуюся над грудой мусора ближайшей мусорной кучи, дал длинную очередь.
– Ааа!!! – закричал Вань Шань, обхватив голову руками – распознав тот самый автомат, который уже более сорока лет довольно плотно путешествовал по Африке, Вань Шань ожидал как минимум утыкания патрона в патронник или разрыва изношенного ствола.
Но, как не странно, вся изрешечённая пулями канистра, отлетев на пять метров от мусорной кучи, спокойно лежала посреди дороги, а лицо командира Мухаммеда светилось в довольной улыбке.
– А что это он так заорал? – спросил командир Мухаммед довольного зрелищем погонщика Мустафу.
– Он говорит, что это у них в Китае так выражают радость удачной сделки, – ответил погонщик Мустафа, дословно, как ему показалось, переведя невнятное бормотание Вань Шаня.
– Отлично Вань Шань, мне нравится твой товар, и я даю тебе за него $3000, но, в знак особого уважения и нашей дружбы, я дарю тебе две очень полезных книги, и некие очень нужные тебе вещи! – торжественно произнёс командир Мухаммед, обращаясь к Вань Шаню.
– Но это же грабёж! Мы договаривались о другой сумме! – пытался возразить Вань Шань, услышав перевод Мустафы.
Неожиданно комната командира Мухаммеда вдруг наполнилась вооруженными и весьма серьёзно настроенными людьми из его отряда, и Вань Шаню вместе с Донг Жо пришлось согласиться с озвученными условиями.
– Отлично! – произнёс командир Мухаммед, вручая Вань Шаню деньги, – А теперь о памятных подарках, в честь нашей дружбы, – торжественно произнес он, доставая книги и холщовый мешок.
– Я вижу, Вань Шань, что у тебя очень большая семья, такая большая, что не влезет в обычную машину! – очень торжественно начал Мухаммед.
– И ты знаешь, я очень долго думал об этом, и решение было найдено! – продолжал он, делая паузы, чтобы Мустафа смог перевести его речь.
– Я решил тебе подарить очень ценную книгу, которая совершенно случайно попала мне в руки, там очень много разных чертежей, по которой ты легко можешь собрать самолёт и беспрепятственно возить свою семью на рынок за бананами! – произнёс командир Мухаммед, торжественно вручая Вань Шаню книгу Аль-Фаруха.
– А тебе, уважаемый Донг Жо, в знак нашей памятной встречи, я дарю прекрасную книгу восточной моды, изучив которую и приодевшись в описанные здесь наряды, ты с лёгкостью сможешь кружить головы вот таким вот женщинам, – открыв книгу, продемонстрировал командир Мухаммед рисунки обнаженных женщин, а затем и самого Аль-Мажнуна в остроконечном колпаке, халате и остроносых сандалиях с загнутым верхом, занятого похищением фиников у торговцев.
– И, к твоему великому счастью, уважаемый Донг Жо, у меня совершенно случайно оказался такой наряд! – выкладывая колпак, халат и сандалии из холщового мешка, произнес командир Мухаммед, попыхивая серебряной трубкой.
Видя, что торг более не уместен, и сделка завершена, Вань Шань и Донг Жо, сложив книги и одежду в холщовый мешок умело, как в прочем, и все китайцы, изображая улыбки радушия, со словами: «Спасибо тебе, о, великая командира!», быстро выскочили из дома.
– Вань Шань! Нужно отсюда поскорей выбираться! – крикнул брату Донг Жо, запрыгивая на осла.
– Вези нас скорей, хитрая чёрная мальчика, на железный дорога! – кричал, появившемуся в дверях Мустафе, негодуя, Вань Шань, сидя верхом на осле и нервно болтая короткими ножками.
– Мы уже отправляемся, о, великая китайская командира! – ответил погонщик Мустафа, прикрикнув на ослов.
К вечеру того же дня, расплатившись с погонщиком Мустафой, братьям Вань Шаню и Донг Жо после долгих часов ожидания всё-таки удалось запрыгнуть на площадку между вагонами сбавившего ход товарного поезда.
Добравшись на рыбацком сейнере от мавританского города Нуакшот до Сенегала и проведя там ещё ряд относительно удачных бизнес операций, братья Вань Шань и Донг Жо оказались в Республике Буркина Фасо[26], где им не по своей воле пришлось задержаться.
Три года спустя, братья Вань Шань и Донг Жо, освободившись из тюрьмы провинциального города Кунгуду Республики Буркина Фасо[27], куда они были помещены за попытку подкупа фальшивыми долларами начальника местной полиции, полные решимости прекратить своей маленький бизнес в Африке и начать новый, более прибыльный, в родном Китае и его окрестностях, покупали в кассах местного аэропорта два билета рейсом Уагадугу[28] – Пекин.
Глава четвёртая. Подельник
Зима середины 90-хх. Сибирский уездный посёлок.
На заснеженную тайгу опустились сумерки. Холодный морозный ветер раскачивал одинокий тускло светящий фонарь, висящий под козырьком входа в просторную сибирскую избу – ресторан.
Повесив свой потёртый армейский сюртук на плотно застрявший в массивном кедровом бревне нож разведчика, Леопольд Гульнарович, чуть менее года назад окончивший курсы для военного люда, собирающегося послужить за рубежом, мечтательно сидел за столом провинциального сибирского ресторана «Кедр». На плече Леопольда Гульнаровича, уютно примостившись и внимательно обозревая окрестности, восседал енот-полоскун Теодор, который менее года назад пришёл к Леопольду Гульнаровичу из таёжной чащи, да и прижился. Поначалу Леопольд Гульнарович пытался приобщить Теодора к стирке трусов, носков и прочего мелкого белья, но Теодора неумолимо, словно неведомой силой, тянуло в ресторан, и после непродолжительных препирательств со стороны таёжного обитателя Леопольд Гульнарович был вынужден уступить.
Покалывая грецкие орехи рукояткой американского пистолета «Кольт 11,45 мм», он, время от времени хитро прищурюсь сквозь початую бутылку водки «Распутин» с надписью на этикетке «Купишь ещё одну и узнаешь, как он подмигивает!», обращался к своему соседу, бурятскому военному по имени Бато[29].
– Эх, Бато! А в Северном Шаолине[30] всё по-другому! Да и народ там другой! Не то, что в Южном!
– Премного с вами согласен, Леопольд Гульнарович! Совершенно не тот народ! Никакого сравнения! – так же прищурюсь, отвечал бурятский военный Бато, наливая себе почти до краёв, а Леопольду Гульнаровичу чуть меньше половины.
– Ты что же это вытворяешь, бурятский народный человек?! Ты зачем мне по Южному Шаолиньскому стилю наливаешь?!
Что, решил, что у меня здоровье чахлое?! – внезапно распознав подвох, Леопольд Гульнарович со словами: «Давай сюда мою Северную Шаолиньскую кружку, негодник!» – схватил и залпом выпил, наполненный до краёв стакан.
– Смотри Бато! У нас в Северном Шаолине очень древние и суровые обряды! – закусывая грецким орехом, погрозил пальцем Леопольд Гульнарович незадачливому бурятскому военному.
Вернувшись в родную часть в далёкий Сибирский уездный посёлок, Леопольд Гульнарович в очередной раз, несмотря на его протесты и редкие стихийные митинги под окнами директора треста численностью в бригаду, всё-таки был назначен директором небольшого предприятия численностью в роту.
4.1 Трудовые будни Леопольда Гульнаровича
Пришедший, чуть более года назад, из далёкого уездного Забайкальского треста на одноимённую должность директора Семён Петрович категорически не внимал, казалось бы, таким весомым доводам Леопольда Гульнаровича, как то: «Немедленно переведите меня в Форт Брэг, я уже с комендантом договорился, меня там ждут!», или «Эх, засиделся я здесь, а в Северном Шаолине, для меня должность монаха-смотрителя выхлопотали!»
Отличаясь крайней романтичностью нрава и дюжинной пронырливостью, Леопольд Гульнарович, с недавних пор взял моду грустить по Северному Шаолиню.
К слову сказать, ещё до окончания курсов в подмосковном Змерзногорске он слыл отважным мотоциклистом, бесстрашным байкером, наводящим тёмными сибирскими ночами, громким рокотом мотора мотоцикла «Урал» с неисправным глушителем ужас и панику на обитателей военного городка.
Но однажды, вовремя построения всего, так сказать, производственного треста численностью в бригаду ничего не подозревающий директор треста Семён Петрович, всё никак не мог принять доклад от своего зама, о готовности треста к проведению развода на производственные работы в связи с отсутствием директора одного из предприятий, небезызвестного Леопольда Гульнаровича.
Внезапно, после более получасового ожидания, громкий рокот мотора приближающегося транспортного средства раскатисто огласил окрестности. Сначала перед строем треста, численностью в бригаду бодрой рысью, оставляя за собой весьма значимые следы, в виде увесистых лепёшек, с протяжным мычанием пробежал десяток заплутавших в тайге коров местных жителей.
Минутой позже, в облаках выхлопных газов и пыли, на плац с устрашающим рёвом вырвался из таёжной чащи мотоцикл «Урал» с коляской.
Из коляски с крайним удивлением, отдавая воинское приветствие, на сослуживцев сквозь очки пилота смотрел одетый в лётный шлем, военнослужащий Бато. Одной рукой придерживая руль, другой отдавая воинское приветствие застывшим по стойке смирно военнослужащим различных по численности предприятий, с развивающимся на ветру кашне, Леопольд Гульнарович, чуть приподнявшись в седле «Урала», торжественно повернув голову к подразделениям, промчался перед строем треста, численностью в бригаду.
Пролетая мимо своего подразделения, военнослужащий Бато вдруг неожиданно для себя закричал: – Ура товарищи!!!
И весь производственный трест совершенно случайно ответил ему громким и раскатистым троекратным «Ура!!!».
Леопольд Гульнарович и военнослужащий Бато вылетают из таёжной чащи на плац.
– Поймаааать!!! Мать! Мать!!! Этих рокеров!!! Немедленно!!! – гневно кричал директор треста Семён Петрович, топая ногами и грозя кулаками в сторону автопарка, куда чуть менее минуты назад в клубах пыли и выхлопных газов с оглушительным рёвом скрылся на полном ходу мотоцикл «Урал» с коляской.
Ближе к полудню, после долгих часов погони, когда в баке мотоцикла иссяк весь бензин, удалось схватить, отчаянно протестовавшего и апеллирующего к высшим инстанциям Леопольда Гульнаровича и военнослужащего Бато.
Необъяснимые ощущения «déjà vu»[31] посетили вдруг главного директора производственного треста.
Вспомнился незабываемый перелёт на парашютах, в составе высокого руководства, в далёкую Монголию, улыбающееся лицо Аристарха – организатора перелёта, бегство от монгольских пограничников, да и много других подробностей, той далёкой истории, странным образом, схожую по своей абсурдной сути с сегодняшним инцидентом.
Услышав очень веские доводы Леопольда Гульнаровича, мол, «мой верный конь меня неожиданно понёс, а такое с верными конями случается!», Семён Петрович, пристально всматриваясь в добродушные глаза своего подопечного, не без оснований начал подумывать о срочном повышении Леопольда Гульнаровича, и желательно за пределами нашей страны.
– Узнают тогда супостаты, увидев его, как империалистические планы вынашивать! – рассуждал Семён Петрович, готовя наш ассиметричный ответ разжигателям войны.
И со словами: «Пусть вздрогнет неприятель!» – аккуратно вписал в лист разнарядки на военнослужащих, убывающих для обучения в Змерзногорск, имя Леопольда Гульнаровича.
После тщательного анализа взлётов и падений, руководствуясь исключительно высокими мотивами, вынужденный вернуться после курсов в Змерзногорске в родной трест Леопольд Гульнарович решил, на радость руководству, забросить полную тревог, жизнь байкера и переквалифицироваться в поборника традиций и наследия монастыря Северный Шаолинь.
Уже в новом качестве духовного сподвижника, развесив в канцелярии директора предприятия численностью в роту, подобие китайских гирлянд, похожих на те, что он видел в фильмах про монастырь Шаолинь, он очень ювелирно привязал к ним на ниточках маринованные огурчики, помидорчики, армейские галеты, и даже пельмени.
– Приводя, в гости своих друзей и по совместительству тоже директоров предприятий разной численности, он с удовольствием показывал, как он считал, подобие монастыря Северный Шаолинь в отдельно взятой канцелярии.
Разливая всем в армейские кружки до краев, как ему казалось, по древней Северо-Шаолиньской традиции, прозрачного горячительного напитка, он, со словами: «Вот так тренируются в Северном Шаолине! Это, вам ни какие, ни будь там южане!» весьма проворно, с победным криком шалиньских монахов «Гам Бэй[32]», опрокинув армейскую кружку, выпрыгивал словно дрессированный дельфин, проглатывая свисавший над головой пельмень или маринованный огурчик.
Время шло. Как-то Леопольд Гульнарович, выменяв на рынке у бурятского торговца на основательно початую бутылку спирта «Royall» обветшалый и повидавший виды шифоньер, карабкался, взбираясь на таёжную, покрытую молодыми елями и вековыми кряжистыми кедрами сопку с поклажей на спине.
– Гульнарыч! Погодите! Там вас главный директор зовёт! – услышал Леопольд Гульнарович, встревоженный голос за спиной.
– Там вас все ищут! А что это у вас такое на спине? – поравнявшись с Леопольдом Гульнаровичем, удивлённо спросил военнослужащий Бато.
– Говорят, вам там направление в Северный Шаолинь прислали! – восторженно добавил Бато, ощупывая рукою шифоньер на спине Леопольда Гульнаровича.
– Наконец то! – радостно воскликнул Леопольд Гульнарович, перекладывая шифоньер на широкие бурятские плечи военнослужащего Бато.
– Поаккуратнее! Это антиквариат, Х век династии Дзинь, из канцелярии самого настоятеля Северного Шаолиня! – напутствовал Леопольд Гульнарович, согнувшегося под тяжестью бесценного груза, военнослужащего Бато.
…вежливо постучав и дождавшись разрешения, Леопольд Гульнарович вошёл в кабинет главного директора промышленного треста численность в бригаду.
Смешанные чувства радости избавления и грусти расставания овладели главным директором треста численностью в бригаду при виде вошедшего Леопольда Гульнаровича.
– Ну что Гульнарыч! Дождался? Зовут тебя срочно в Москву! Сдавай дела и должность, рассчитывайся! И в путь! – озабоченно и с едва уловимой грустью произнёс главный директор Семён Петрович, вручая Леопольду Гульнаровичу телефонограмму с пометкой «Срочно».
4.2 Чудесная встреча в поезде «Москва-Пекин»
Неделею позже, морозным вечером, с вещмешком через плечо и невзрачной корзинкой с домашними пирожками, Леопольд Гульнарович стоял на заснеженном Сибирском полустанке, в ожидании поезда Пекин-Москва.
В клубах снежной пурги, прорывая таежную мглу ярким светом фар тепловоза, к полустанку подошёл долгожданный поезд.
Леопольд Гульнарович на сибирском полустанке в ожидании поезда.
Зайдя в купе вагона и никого там не обнаружив, Леопольд Гульнарович, неспешно уложил вещи, в блаженном предвкушении тихого и беззаботного путешествия, достал из корзинки пирожок и, непременно намереваясь его откусить, открыл рот.
Неожиданно в дверь купе Леопольда Гульнаровича раздался весьма интенсивно-настойчивый и громкий стук с криками, очень напоминавшими крики о помощи.
– Открывай моя! Я пришла к твоя! Чайника, конфета, наклейка, табурета! Всё отдам твоя! Много денег давай моя! – услышал Леопольд Гульнарович звучный голос за своей дверью, сопровождавшийся громким и интенсивным стуком.
Дверь, будучи не заперта, внезапно распахнулась. По ту сторону двери на Леопольда Гульнаровича, замершего с открытым ртом, и всё ещё собиравшегося укусить пирожок, смотрел невысокого роста китаец в тюбетейке, с длинной козьей бородкой и чёрном, расшитом жёлтыми драконами халате.
– Ты кто?! – отложив попытку укусить пирожок, изумлённо спросил Леопольд Гульнарович.
– Я твоя китайская друга! Которую твоя ждала! – невозмутимо ответил китаец с козьей бородкой на ломанном русском языке.
– Какая-такая друга, которую моя ждала? А ну-ка поясни! – начиная приходить в себя и наливая себе в армейскую кружку, как обычно, до краёв успокоительного, решил уточнить Леопольд Гульнарович.
Воспользовавшись моментом, пронырливый китаец, следуя вышеупомянутым древнекитайским принципам ведения торговли, быстро втащил огромные сумки и здоровенных размеров коробку, перемотанную скотчем. Спустя секунду он уже стоял, вплотную перед Леопольдом Гульнаровичем, внимательно заглядывая ему в глаза и со словами: «Китайский кроссовка хорошо!», тыкал ему в нос изношенным кедом, испускавшим весьма неприятный запах.
– Исчезни нечисть! – попытался отогнать китайца Леопольд Гульнарович, но тут, к своему удивлению, недавно налитая кружка успокоительного каким-то непонятным образом, со словами «Ган Бэй», вдруг исчезла во рту китайца.
– Так ты что, и впрямь из Шаолиня?! – удивлённо спросил Леопольд Гульнарович, поражаясь проворности китайца и повторно наливая себе успокоительного.
– Моя Шаолинь, а твоя кроссовка покупай! – произнёс китаец, суя в руки Леопольда Гульнаровича, уже наспех упакованные в целлофановый пакет и перемотанные скотчем изношенные кеды.
Отмахиваясь от стоптанных кед, усыпанных наклейками «Made in China», Леопольд Гульнарович вдруг вспомнил, что китайский музыкальный термос с драконами мог бы стать неплохим подарком для будущего руководства.
– Давай моя термос с драконами! – роясь у китайца в сумке, произнёс он.
– А! Чайника! – показывая термос, протяжно произнёс китаец.
– Нет тебе! Моя твоя одну чайника не давать! К нему инструкция и костюм! Только всё вместе давать! Традиция! – произнёс он, загадочно поднимая палец вверх.
Ладно! Давай инструкцию и костюм! – устало махнув рукой, смирился Леопольд Гульнарович.
Из холщового мешка китаец неспешно извлёк толстенную книгу в переплёте из верблюжьей кожи. Название книги было аккуратно выбито серебром на непонятном языке, похожем на персидскую вязь.
– Это что инструкция?! – вскричал Леопольд Гульнарович, увидев толстенный фолиант громадных размеров, очень похожий на книгу переписи китайского населения от времён правления первой Династии до сегодняшних дней.
– Ши[33], командира! Смотри! – ответил китаец, открыв книгу, показывая рисунки.
– Ух ты! Ух ты! Да это какой-то старинный “Play Boy”! – восторженно покрикивал Леопольд Гульнарович, рассматривая рисунки.
– А это что за карлик в чёрном колпаке? Никак сутенёр?! – внимательно изучая сюжеты комментировал увиденное Леопольд Гульнарович.
Тем временем, со словами «А вот и костюма!», китаец аккуратно достал из холщового мешка колпак со звёздами, халат и остроносые сандалии с загнутым верхом.
– Вы что там, у вас в Китае, все с ума посходили?! Это что же за чайные церемонии такие, с древним “Play Boy(ем)” в руках и в костюме сутенёра?!
– Нет сутенёра, это волшебник, Шаолинь!! – многозначительно пояснил китаец, указывая на колпак со звёздами.
– Знаю я таких волшебников, бывало, встречались! – произнёс Леопольд Гульнарович, рассматривая в разных ракурсах рисунки сцен с находкой золота и сменой имиджа Аль-Мажнуна с белого на чёрный.
– Слушай, пномпень! А откуда столько золотища и голых женщин, это что атрибуты чайной церемонии? И почему всё на каком-то странном языке написано, похожем на персидскую вязь, у вас же вроде письменность другая?!
– Старинная Шаолиньская обряда! Если вдруг праздника, какая большая, день рождения или новая года, вся Шаолиня сразу на арабском говорить и писать! Традиция!
– Вот это вещь! – прокричал Леопольд Гульнарович, примеряя колпак со звёздами, чёрный халат и сандалии Аль-Мажнуна.
– Всё в пору! Я всё беру! Давай своя чайника! – радостно возвести Леопольд Гульнарович китайца, о том, что покупка состоялась.
– Ну, вот я и избавился от этих ужасных предметов! – сияя от счастья, подумал Донг Жо, на протяжении года странствий в поездах из Китая в Россию пытавшийся безрезультатно всучить злосчастную, и, как он не безосновательно считал, принёсшую ему столько невзгод книгу и странный наряд.
– Как только брату удалось год назад в поезде «Наушки-Москва» избавится от той, приносящей неудачи книги?! Наверное, также в довесок! Он всегда был счастливчиком! – рассуждал Донг Жо, завертывая злополучную книгу, несчастливый холщовый мешок с одеждой и изрядно побывавший в употребление музыкальный термос с драконами в упаковки с наклейками «Made in China».
Свой подарок забирай! Десять тысяч рублей скорей моя давай! – весьма торжественно, неподдельно сияя от радости счастливого и выгодного избавления от столь долго тяготивших его предметов, произнёс китаец, протягивая свёртки Леопольду Гульнаровичу.
– Замечательно, пномпень! – коротко выразив свой неописуемый восторг от удачной покупки, воскликнул Леопольд Гульнарович, протягивая китайцу помятые купюры, в размере пяти тысяч рублей.
Опытным взглядом, ещё в руке Леопольда Гульнаровича, китаец пересчитал купюры, схватил свой багаж и, махнув рукой, скрылся за дверью.
Посматривая рисунки старинной книги, примеряя колпак со звёздами и прохаживаясь в вагон-ресторан в замечательных сандалиях с загнутым верхом, Леопольд Гульнарович не заметил, как пролетело три дня и три ночи, и поезд прибыл в Москву.
Добравшись до Москвы и разместившись в одной из невзрачных ведомственных гостинец, Леопольд Гульнарович, предварительно договорившись о встрече, направился к своему старинному приятелю-востоковеду Порфирию Евстратовичу.
4.3 Леопольд Гульнарович у приятеля-востоковеда Порфирия Евстратовича
– С приездом Гульнарыч! – приветствовал Леопольда Гульнаровича в дверях его старинный приятель в монгольской тюбетейке с замысловатыми узорами, радушно улыбаясь сквозь пенсне. – Приветствую тебя Порфирий! Я к тебе с делом! – начал Леопольд Гульнарович не вдаваясь в долгие объяснения.
– Ну, что ж! Выкладывай! – прокомментировал Порфирий.
– Ты меня знаешь, Порфирий, я ведь возьму и выложу! – раскладывая на столе предметы одежды и вручая Порфирию Евстратовичу книгу, ответил он.
– Откуда это у тебя? – раскрыв от удивления рот, вымолвил Порфирий, открывая книгу и рассматривая рисунки.
– Не поверишь, Порфирий! Китаец в поезде продал, сказал, что инструкция к чайнику! – пояснил Леопольд Гульнарович появление в его вещах данного предмета.
– А вот что здесь написано, и что это за странный карлик в чёрном остроконечном колпаке со звёздами?! И почему здесь так много обнажённых женщин, это что древний «Play Boy»?! Хотелось бы знать! – засыпал Леопольд Гульнарович шквалом вопросов приятеля-востоковеда.
– Гульнарыч! Похоже, мы имеем дело с очень древним арабским манускриптом! – совершенно серьёзно ответил Порфирий, читая нехитрые пояснения к рисункам.
– Большинство из описанных здесь городов не существует уже на протяжении многих веков, но некоторые остались и поныне – задумчиво произнёс Порфирий.
– А карлик этот, как ты говоришь, это не просто карлик, а слуга очень влиятельного мага при дворе халифа. Он который запрятал несметное количество золота, – заключил Порфирий, читая древние тексты.
– И да, между прочем, одежда, которую ты принёс, тоже его, – многозначительно добавил Порфирий.
– Вот это да! Его стильные вещички мне в пору! А причём здесь Северный Шаолинь! – восторженно воскликнул Леопольд Гульнарович.
– Да, в общем, то и не причём! – спокойно ответил Порфирий, – А вот женщины, изображенные на рисунках, действительно имели к этому типу в звёздном колпаке отношение, – добавил он.
– Я так и думал! А что там про золото?!! – сгорая от любопытства, ёрзал на стуле Леопольд Гульнарович.
– Здесь он начертил подробные схемы с названиями мест, где он спрятал довольно большое количество золота в слитках, в монетах, а также в золотом песке, но сегодня эти места находятся в совершенно разных странах! Да и существуют ли его клады сейчас?! – продолжал пояснять значение древних записей Порфирий.
– Скажи хоть пару мест, Порфирий! – не унимался Леопольд Гульнарович.
– Хорошо, Леопольд! Вот, к примеру, здесь он пишет о тысяче золотых мискалей, десяти слитках золота и пять золотых дирхамов, спрятанных в мечете на окраине города Атар. На сегодняшний день это республика Мавритания… Более того, он даже даёт подробное описание как пройти к тайнику, – показывая страницу книги со схемой и обозначениями, озвучил Порфирий.
– Ни разу не встречал в арабских текстах упоминаний о денежной единице «Мискаль», но судя по всему, это золотая монета, и если ему верить, то речь идёт о довольно внушительном количестве золота.
– Вот это да! – произнёс восхищенно Леопольд Гульнарович.
– Благодарю тебя Порфирий! Но, мне срочно нужно бежать! Сообщу тебе, как всё определится! Он оставил на столе пару подарочных бутылок Сибирской кедровой настойки, быстро собрал вещицы и поспешил на встречу со всезнающими шефами.
– Да, кстати, а книгу он назвал весьма странно: «Тебе подельник»! – успел прокричать вдогонку спешащему вниз по лестнице Леопольду Гульнаровичу, приятель-востоковед Порфирий.
4.4 Беседа с шефом
– С приездом вас, Леопольд Гульнарович! – поздоровался лысоватый мужчина средних лет с входящим в кабинет Леопольдом.
– У нас аврал! Представьте себе, многоуважаемый Лев – кстати, замечательный и скромный парень, одни положительные отзывы, спиртного на дух не переносит, только чай пьёт с очень слабенькой заваркой, действительный внештатный корреспондент весьма влиятельного издания – умудрился весьма сильно нахулиганить, где-то на Канарских островах, да вдобавок подозревается местными властями в распространении очень редкой формы лишая – бред конечно полнейший! Как такое могло произойти?! Его же столько компетентных врачей обследовало! Не иначе как злостная подстава! Происки империалистов! – добавил он в сердцах, – И вот, как следствие его выдворяют из страны… – потирая в раздумьях лоб рукой, вкратце обрисовал ситуацию лысоватый мужчина.
– А может, его собака какая покусала?! Знаете, такое иногда случается, перепутаешь, бывало стаканы, и, как говорится, хлебнёшь по недоразумению из стакана с крепенькой заваркой, так эти псины так и норовят тебя куснуть! Вот вам и результат! – решил поделиться соображениями Леопольд Гульнарович.
– Да как вы такое подумать могли!? Одни положительные отзывы!! Передовик, всегда на острие проблем! Статьи в газеты пишет о взгляде на животрепещущие проблемы то из сельской «глубинки», то из лесной чащи, коротенькие, но на злобу дня!
Пару таких лично прочёл… одна вот, как сейчас помню про корову… про надой…, а другая вроде про лося, который всё время хворал, вот сразу видно, что к животным относится непредвзято и по-особенному! Ах, да что там! Несомненно, здесь чувствуется почерк империалистов!
– с негодованием, парировал вероятность такого сценария лысоватый мужчина.
– Абсолютно с вами согласен! Империализм коварен, многолик и аморален! Не перед чем не остановятся – не перед коровой, не перед надоем! А на лося, да к тому же хворого, ему и вовсе начхать! На столько он, империализм этот аморален и беспринципен! – весьма бодро согласился с руководителем Леопольд Гульнарович.
– Вот теперь я вижу, что вы, Леопольд Гульнарович, начинаете понимать вашу высокую миссию и осознавать всю ответственность поручений, которыми я вас собираюсь наделить! – с облегчением и даже, как показалось Леопольду Гульнаровичу, с чуть заметной улыбкой, произнёс лысоватый мужчина средних лет.
– Уважаемый руководитель! А место, в которое я еду, не далеко от Мавритании? – неожиданно задал вопрос Леопольд Гульнарович.
– Леопольд Гульнарович, да как вам это название в голову взбрело?! Вы меня страшно пугаете! До вас два месяца назад, отправляясь в миссию, такой же вопрос задавал мне весьма странный тип, Аристархом звать, такого начудил! Честно сказать, он мне сразу не по душе пришёлся… – загадочно добавил руководитель.
– Представляете, провожу я с ним инструктаж, а он всё молчит, вроде как соглашается со всем, а потом как вдруг, скажет… слово-то такое странное, – поглаживая лысину, озадаченно вспоминал руководитель, – Ах, вот точно – «Терлим-бум-бум», да так громко, так звучно, и ногой притопнул! – встревоженно вещал руководитель детали происшествия Леопольду Гульнаровичу.
– Да, ну?! Прямо-таки «Терлим-бум-бум»?! Да ещё и ногой притопнул?! Какой ужас! – открыв от удивления рот, выдавил из себя Леопольд Гульнарович.
– Так вот, как только он этот свой «Терлим-бум-бум» сказал, – неожиданно для Леопольда Гульнаровича шёпотом продолжал руководитель, – так я сразу икать начал, да так громко, что окна дрожали, и в соседних кабинетах слышно было, только к концу рабочего дня отпустило, – повествовал он, встревоженный воспоминаниями о странных событиях прошлого.
– И знаете, скажу я вам, неспроста всё это!!! Есть тут какая-то связь, потаённая между его этим самым, как его… «Терлим-бум-бум», будь оно не ладно, и моим внезапным недугом! – загадочно произнёс руководитель, настороженно подняв палец вверх.
– Я, между прочим, когда сообщение пришло про Канарские острова, сразу подумал, что это он – ворожей-аферюга… как его там, – Ах, да вспомнил.
– Аристарх! Чтоб его… – натворил там что-то, с него станется, да и до Канарских островов махнуть для него раз плюнуть! А вы случайно, не знакомы? – настороженно, всматриваясь в, казалось бы, ничего не выражающей взгляд Леопольда Гульнаровича, неожиданно произнёс лысоватый мужчина средних лет.
«Парень явно знаком с тайными методами монахов Северного Шаолиня! Лысого дара речи лишил, «друга» Льва, передовика производства, досрочно на Родину с редким лишаём отправил!
Наш человек этот Аристарх! Точно сработаемся!» – подумал про себя Леопольд Гульнарович, – но вслух, уверенно ответил: – Что вы! Впервые слышу! Неслыханный негодник, судя по описанию!
– Да это уму непостижимо! Проехать расстояние от Касабланки до Аль-Баюна в девятьсот километров на такси, и при этом обойти все рестораны, ночные клубы и бордели Марокко!
А после трёхдневного опоздание на инструктаж, заявить, что он, дескать на такси любит прокатиться! А история с тем как он чуть было не подорвал на минном поле беззащитных и нуждающихся в сострадание мавританских беженцев! На его удачу, и по непонятным нам причинам, всё закончилось благополучно! Да что там говорить! Впрочем, вы его сами скоро увидите! Служить вместе придётся. Вижу, вы человек серьёзный и вдумчивый, будьте с ним по строже!
Да как что за ним увидите, «Терлим-бум-бум» какой, или что по хуже, не забывайте сразу докладывать!
Руководство, знаете ли, должно быть в курсе! – обрушился он с изобличающей критикой в адрес того, кто два месяца назад имел неосторожность оказать подозрительно-потустороннее воздействие на руководство, а затем, в знак высочайшего доверия, наделяя инструктируемого Леопольда некими необременительным полномочиями, с которыми в прошлом довольно успешно справлялся, некто Лев.
«Парень не промах, раз за ним такой надзор! Да и дела творит великие!» – размышлял про себя Леопольд Гульнарович, – но вслух, благодаря длительному опыту руководства различными по численности предприятиями, в мгновение ока превратившись в эдакого строго дядьку, с ярко выраженной ответственностью во взгляде и непреклонной решимость в голосе обнадёжил начальника: – Будьте уверены! От меня ему не ускользнуть!
– Ну, хоть на вас можно понадеяться, видимо справитесь! – немного успокоившись, заключил руководитель.
– А вы, собственно, почему вдруг упомянули Мавританию? – как бы невзначай спросил он.
– Да так, совершенно случайно на язык попало, картинки разные видел, знаете ли – Ралли Париж-Дакар, города всякие древние, места красивые… – видя, что допустил промашку, попытался сменить тему беседы Леопольд Гульнарович.
– Ладно, Леопольд Гульнарович, вам расскажу, – вдруг почти шёпотом произнёс лысоватый мужчина средних лет.
– Рядом она там, Мавритания ваша, но вам там делать нечего! – постепенно повышая тон, и в окончании достигнув драматической кульминации, высказал свои соображения лысоватый мужчина средних лет.
– Премного вам благодарен! Ваш рассказ внёс долгожданную ясность в мои смутные представления о месте, в котором мне предстоит проходить службу!
– Примите от меня скромный подарок в виде великолепного китайского термоса! – глуповато улыбаясь, произнёс Леопольд Гульнарович, протягивая свёрток.
– Вот за это, спасибо! Ну а теперь к делу! – деловито распорядился лысоватый мужчина средних лет, убирая свёрток в шкаф.
– Вот тебе Леопольд Гульнарович билеты рейсом Москва-Касабланка, вылетаешь завтра.
Глава пятая. Преемник
«Тёмно всюду, смутно всюду!
Быть тут чуду! Быть тут чуду!»
Адам Мицкевич (отрывок из поэмы «Дзяды» 1823 год)[34]
Годом ранее, как раз где-то поздней осенью 90-хх.
Аристарх в неброском армейском маскхалате, с корзиной полной кедровых орехов, в одной руке, и старым видавшим виды дорожным чемоданом в другой, шагнул навстречу неведомому, в тамбур поезда под названием «Наушки-Москва».
Неведомое, но за время службы, неоднократно познанное по достоинству оцененное, подстерегало его в лице суетливых китайцев-челноков, премудрых монголов-старателей, странствующих бурятов-просветителей и прочего люда, в избытке присутствующего на просторах Забайкалья.
Весьма многоликое неведомое, двигавшееся в попутном направлении и зачастую принимающее обличие русских и не очень, гражданских и к ним примкнувших, военных и не совсем, безвинно пострадавших и просто сочувствующих, одним словом, премногое разнообразие персонажей, с нетерпением ожидало встречи с Аристархом.
Дабы не вводить читателя в заблуждение, спешу внести некоторые пояснения в описание поезда «Москва-Наушки», название и частично характер оного может вызвать некие ассоциации с электропоездом «Москва-Петушки» из поэмы Венедикта Васильевича Ерофеева с одноименным названием.
В нашем случае география событий весьма существенно влияет на характер отношений персонажей, несмотря на некое сходство в содержание напитков, и как следствие особенности поведения.
5.1 Чудо-поезд «Наушки-Москва»
Теперь о «чудо-поезде» «Наушки-Москва»[35]. Именно чудо-поезд «Наушки-Москва», который должен был отвезти Аристарха на родину и, в конечном итоге, отвез, был тот самый поезд, в который однажды тихим Забайкальским вечером так отважно, в том числе из экономии, шагнул Аристарх на встречу неведомому. Неведомое тем временем в пьяном недоумении время от времени вылезало из окон или сновало меж вагонов с замотанными скотчем коробками наперевес, галдя и толкаясь, наполняло перрон и вагоны неповторимым гавкающим монголо-китайским разноголосьем, разбавленным полусонным армейским крепким словом.
Был ли готов Аристарх к встречи с неведанным?
Как не странно – да. За время службы он прошел довольно серьезную подготовку по работе с «неведомым», применяя при этом инновационные технологии в виде сучковатой дубины, а также другие разного рода подручные средства. Непростой ритуал по работе с «неведомым», как правило, сопровождался некими элементами магии, выражавшимися в крепких армейских высказываниях, именуемых «мантрами – оберегами».
Итак, войдя в вагон и обнаружив в своем купе несметное количество монголов, с урчанием поедающих из огромного казана баранину, с довольно резким и весьма ощутимым запахом несвежего, Аристарх, применив некоторые элементы магии, благополучно разместил свой багаж и приготовился к путешествию.
Летели дни, сменявшиеся ночами. Изредка приходили яркие воспоминания недавней службы в далёком забайкальском тресте, численностью в бригаду. Среди вереницы лиц и событий Аристарху вдруг вспомнилось недоумевающие лицо главного директора производственного треста Семён Петровича, отчаянно размахивающего руками и летящего на парашюте над бескрайними степями и холмами в сторону далёкого монгольского города Улан-Батор.
– Ах да, действительно! Вот ведь казус получился! – задумчиво вспомнил эпизод из Забайкальской жизни Аристарх, почёсывая макушку.
В ярких красках появилось перед глазами памятное осеннее утро, когда в трест нежданно-негаданно решил приехать большой производственный генерал.
Разумеется, дабы как-то позабавить «старичка», директор треста Семён Петрович решил сбросить его с парашютом из вертолёта военно-транспортной авиации.
Беззаботно покуривая сигаретку и радуясь раннему осеннему утру, Аристарх с толстенной тетрадью, сплошь исписанную план конспектами на все случаи жизни, неторопливо направлялся к небольшому предприятию численностью в роту, дабы в составе производственного коллектива отважно совершить несколько прыжков с парашютом.
Всё складывалось очень неплохо, когда вдруг знакомый не только ему голос весьма убедительным окриком кардинально изменил его планы.
– Аристарх! Тарх…тарх! Иди сюда! Да…да! – окрикнул Аристарха главный директор производственного треста Семён Петрович, для верности показывая рукой примерное место, куда необходимо было весьма расторопно осуществлять движение.
– Тебе, Аристарх! Выпала! Высочайшая честь! Быть выпускающим большого производственного генерала, меня и моих замов! – весьма торжественно объявил Семён Петрович расторопно подбежавшему Аристарху.
– Так что одевай парашют и проводи осмотр корабля! – добавил Семён Петрович, открывшему от изумления рот и явно опешившему от неожиданного поручения Аристарху.
Проведя все необходимые осмотры, Аристарх уже сидел в стремительно набирающем высоту вертолёте и внимательно, согласно инструкциям, под одобрительные кивки руководства, следил за похожей на дорожный светофор, панелью сигнальных ламп.
Возможно убаюкивающее тарахтение вертолёта и резкая порция свежего воздуха вперемешку с парами отработанного керосина, а может быть тлетворное воздействие бессонных ночей, характерное для людей с молодой и активной жизненной позицией, сыграли-таки свою роковую роль и неким чудесным образом погрузили Аристарха в состояние лёгкого сна.
Экстренный выпуск десанта в «великое и светлое».
Уверенно протарахтев через проволочное ограждение и контрольно-следовую полосу, вертолёт углублялся в бескрайние монгольские степи, чтобы совершить разворот и зайти на боевой курс.
Резко вскочив от звука сирены, Аристарх, со словами: «Ну, вот мы и на месте!», слегка подталкивая, не собиравшихся выходить руководителей, совершал экстренный выпуск десанта.
Больше всех упирался «старичок». Он со словами: «Я никуда не пойду!», всё тыкал указательным пальцем, стараясь показать Аристарху жёлтый сигнал на панели сигнальных ламп. Но Аристарх был непреклонен. Выпустив в «великое и светлое будущее» руководителей, Аристарх, к своему удивлению, вдруг опять услышал сигнал сирены, и отчётливо разглядел на панели у рампы, загоревшуюся ярко-зелёным светом лампу.
«Кажется, что-то будет! Нет, точно что-то будет!» – подумал про себя Аристарх, и дружески хлопнув борттехника по плечу, со словами: «Ну, мне пора!», разбежавшись, исчез в небесных просторах.
Погода стояла чудная, порывы свежего воздуха неимоверно освежали.
Приземлившись в степи, неподалёку от выстроившихся в ряд трестовских «Уралов», Аристарх собрал купол в сумку и, как ни в чём не бывало, весело насвистывая, направился в сторону своего предприятия численностью в роту.
Внезапно, отделившись от общего ряда машин, к Аристарху подъехал «Урал» соседнего предприятия.
– Садись, подброшу! Там руководство в Монголию улетело! Требуется срочное вмешательство! – открыв пассажирскую дверь и приглашая проехаться к месту событий, свесился над Аристархом товарищ из предприятия по соседству.
– Где он?! Немедленно его поймать! Мать…мать! – встревоженно кричал главный директор треста, перелезая под возмущенные крики монгольских пограничников через ограждение из колючей проволоки.
Перелёт руководителей в Монголию.
За главным директором, проворно карабкался «старичок», издавая негодующие крики: «Я ему покажу! Вот только через колючку перелезу!»
«Да, неудобно как-то всё тогда вышло со «старичком», с Семён Петровичем, да и замам досталось!» – решив прервать череду неожиданно посетивших его воспоминаний, заключил Аристарх.
Дабы разнообразить поездку и отвлечься от событий прошлого, Аристарх коротал время за весьма поучительными лекциями для гостей из далекой Монголии.
Порой, видя в глазах монгольских друзей непонимания животрепещущих проблем, раскрываемых в лекциях, Аристарх, как гусляр-былинник, сопровождал лекционный материал игрой на трехструнном непонятном инструменте. Инструмент, используемый Аристархом, очень напоминал маленькую балалайку и был совершенно случайно взят у монгольских друзей на прокат. Он добавлял незабываемый колорит, способствующий усвоению лекционного материала.
Лекции и нравоучительные песнопения, в том числе и с элементами краеведческих отступлений сменялись крепким сном.
Проводя одну из таких нравоучительных и весьма краеведческих лекций, Аристарх, вдруг услышал очень деликатное, едва уловимое постукивание в дверь купе.
5.2 Таинственный гость Аристарха
– Кто там?!! Войдите, не заперто!!! – прокричал Аристарх, невидимому гостю.
Дверь тихо отворилась, и взору Аристарха предстал невысокого роста китаец с длинной козьей бородой, в большой широкополой соломенной шляпе и расшитом разнообразными узорами костюме с просторными рукавами. Незамедлительно и весьма импульсивно исполнив пару национальных танцев, он замер в древнекитайском приветствии.
– Вот о чём я вам говорил! – показывая рукой на китайца, продолжал свою краеведческую лекцию Аристарх.
– А ведь он ваш сосед! Можно сказать, через дом от вас живёт! А вы и не знали! Он, скажем так, только с уборки риса, устал, норму перевыполнил, пришёл вас навестить! Темнота! – укоризненно поучал Аристарх с опаской следивших за происходящим жителей степей.
– Моя к твоя пришла! Гостинца принесла! – вдруг прервал своё молчание китайский уборщик риса.
– Ты к ним пришла! Стой спокойно, уж больно ты колоритное пособие! Замри и повернись в фас! Не прерывай лекцию! – спокойно парировал Аристарх, – продолжая рассказывать о великих китайских сборщиках риса жителям бескрайних степей, бросавшим на него дикие взгляды исподлобья.
Но китаец, нисколько не собираясь замирать, быстро подскочил к Аристарху, проворно выкидывая свои коротенькие ножки перед его носом в безудержном вихре танца, чем-то напоминавшим гопак, и начал виртуозно жонглировать различными столовыми предметами.
Перед глазами Аристарха вдруг замелькали ложки, вилки, настенные часы, и даже, как ему показалось, пару раз пролетел заварной чайник.
Настороженные и тихие на протяжении всего пути монголы, вдруг разразились радостным детским смехом и захлопали в ладоши.
Разительные перемены в настроение детей степей, вызвать которые до сих пор не удавалось Аристарху, заставили его призадуматься.
– Как тебе это удаётся! Китайский колдун! – окончательно решив прервать краеведческое занятие, спросил Аристарх.
– Купи много ложка и китайский матрёшка! А в подарок получишь книжка! Тогда скажу… – прекратив жонглировать и танцевать, загадочно предложил китаец, наклоняясь к Аристарху и протягивая изрядно потёртый, с лёгким налётом ржавчины, огромных размеров половник.
Вань Шань жонглирует кухонными предметами в поезде Наушки-Москва.
– Ложка!!! Ложка!!! – вдруг радостно закричали монголы, показывая руками на ржавый половник.
– Я вам! – строго погрозил пальцем Аристарх, разгулявшимся детям степей.
– Родной предмет увидели, что ли? – аккуратно засовывая ржавый половник обратно в сумку китайца и вынимая полиэтиленовый свёрток, отдалённо напоминавший магазинный набор столовых предметов, изрядно залепленный наклейками “Made in China”.
– Взял ложка – получи матрёшка! – радостно возвестил китаец, неожиданно протягивая ему здоровенную матрёшку с изображение Мао Цзэдуна, как если бы Аристарх ни с того ни с сего угодил в «Сектор приз» на телеигре «Поле чудес».
Повертев матрёшку в руках и сняв верхнюю часть, Аристарх к своему удивлению обнаружил там ещё одну, чуть меньших размеров, с изображением Дэн Сяопина.
Им вдруг овладел почти детский восторг: он с неподдельным задором извлекал всё новые и новые матрёшки с изображениями видных китайских деятелей, пока не дошёл до самой крохотной, с изображением китайского императора Пу И. Не давая Аристарху опомнится, китаец, со словами: «Любишь матрешка, получи книжка!», достал из мешка средних размеров книгу в красивом кожаном футляре.
– Что это? – изумлённо произнёс Аристарх, открыв книгу на странице с магическими знаками и рисунками созвездий, сплошь исписанную странными текстами на языке, похожем на арабский.
– Это сказка, Шахиризад! – со знанием дела объяснил китаец.
– Сказка! Сказка! – радостно подхватили дети степей, хлопая в ладоши.
– Какая ещё сказка!? Откуда у тебя эта книга, китайский прохвост? – перевернув страницу и увидев рисунок, довольно детально объясняющий процесс перегонки спирта, спросил явно заинтересовавшийся Аристарх.
– От моя бабушка, а ему от дедушка! Всё забирай десять тысяч рублей моя давай! – быстрой скороговоркой пролепетал китаец, склонившись в ожидании денег.
– За всё даю тебе две тысячи рублей, – доставая деньги и всё ещё рассматривая рисунки книги, озвучил цену Аристарх.
– Ещё два тысяча давай, и моя убегай, – заключил китаец, показывая язык и строя гримасы монголам, вызывая тем самым неописуемый восторг и радостные крики: «Сказка! Сказка!» в стане развеселившихся детей бескрайних степей.
– По рукам! – вручая деньги китайцу, согласился Аристарх.
Получив деньги, китаец, захватив свой багаж, незамедлительно исчез, оставив Аристарха с книгой, ложками и матрёшками, а детей бескрайних степей – с незабываемым восторгом.
Аристарх же, всерьёз заинтересовавшись книгой, окончательно прекратил свои краеведческие и нравоучительные лекции для гостей из далекой Монголии.
За окнами поезда мелькали вокзалы, станции и полустанки, стремительно отдаляя Аристарха от ставшего за время службы почти родным Байкальского края.
Как-то днём, сидя за столом своего купе и с интересом разглядывая очередной чертёж, весьма напоминавший строение органов человека, в точности соответствующий довольно искусно изображенным небесным созвездиям, сам того не подозревая, Аристарх, вдруг случайно задел крошечный рычаг на кожаном футляре книги.
С характерным щелчком сработали едва заметные защёлки и золотые пластины, ярко блеснув на солнце, аккуратно вошли в пазы и впервые за многие сотни лет, окрыли две тайные ниши.
– Ничего себе! – опешил Аристарх, увидев предмет в золотой оправе, очень напоминавший монокль. К его удивлению, позолоченная ручка, хранившаяся в другой нише, замечательным образом крепилась к золотой оправе монокля.
Чертёж из древней книги. Строение человека в соответствии зодиакальным созвездиям.
Рассмотрев сквозь монокль детей степей, с урчанием поедавших кусок баранины, Аристарх разглядел их большие, не изъеденные кариесом, белые зубы, и отметил прекрасные возможности устройства детально изучать предметы.
Опробовав монокль, Аристарх нашёл его невероятно удобным и уже не расставался с ним ни на минуту. Изучение чертежей и рисунков книги, доставляло Аристарху немало неудобств, из-за невозможности прочесть описания.
Изредка встречавшиеся латинские названия были более-менее ясны, но арабская вязь!
Арабская вязь, хоть и выглядела, как казалось ему, довольно симпатично, но была для него непонятна, и, как следствие, вносила больше неразберихи, нежели понимания увиденных рисунков, чертежей и схем. Но разглядывать всё это с помощью монокля, как обнаружилось, было весьма увлекательным занятием.
Пейзаж за окном поезда все заметнее из горно-таежного превращался в лесисто-равнинный. Поезд полным ходом приближался к Москве.
5.3 Аристарх и «старичок-востоковед»
По приезду в родные края, Аристарх твердо решил разобраться с арабскими текстами таинственной книги, чтобы внести ясность в содержание красочных иллюстраций, мистических знаков и загадочных схем.
Найдя через своих знакомых адрес профессора арабской словесности и по совместительству большого почитателя легенд и обрядов Ближнего Востока, он, позвонив и изложив суть дела, договорился с ним о встречи.
– Здравствуйте Венедикт Мухтарович! – приветствовал он открывшего дверь старичка невысокого роста в узорчатой пижаме с большими чёрными усами и длинными седоватыми пейсами.
Здравствуйте Аристарх! Или как у нас на Востоке принято говорить – Шалом Алехам! – Ну, иногда, местами – Салам Алейкум… – приветствовал Аристарха странного вида старичок.
– Я надеюсь, вас уже предупредили, уважаемый Аристарх, что мои услуги не бесплатные! – начал, многозначительно поправляя сбившийся на бок спальный колпачок с помпоном, растолковывать некие детали своего содействия Венедикт Мухтарович.
Да, уважаемый профессор, меня предупредили! – спокойно ответил Аристарх, следуя за профессором в комнату.
– И какую же сумму вам озвучили?! – сгорая от любопытства, задал вопрос старичок.
– Одну тысячу рублей за ваш нелёгкий труд…
– считая, что старичок вдруг захотел сделать ему скидку, назвал сумму Аристарх.
– Что вы уважаемый! Вас страшно обманули!
– чуть не выпал из пижамы старичок.
– Уже как три дня я по две тысячи беру за час работы! – недовольно уточнил профессор, присаживаясь за большой стол.
– Ну что там у вас показывайте! – скорчив мученическую гримасу, процедил сквозь зубы он.
– А вот и предмет! – произнёс Аристарх, осторожно доставая из походной сумки и выкладывая на стол книгу.
«Книга Аль-Фаруха-Ибн-Сауда Милостью Аллаха Всевышнего Звездочёта Халифа Абдаллаха» – прочёл, ехидно посмеиваясь, золотую надпись на кожаном футляре профессор арабской словесности.
– И что нам расскажет звездочёт халифа? – произнёс с нескрываемым любопытством профессор, открывая книгу.
– Интересно! – воскликнул он, открыв книгу и увидев, изящно помещённые в узорчатую позолоченную рамку надписи, одновременно повторяющиеся на двух языках – иврите и арабском.
– Это же изречения Царя Соломона Ветхозаветного правителя Израиля! И вот что оно гласит:
«Все собранные мною богатства не могут сравниться с тем, что я хочу тебе заповедать свои познания в науке небесной, самой полезной из всех естественных наук» – перевёл профессор вслух.
Брови профессора поднялись в выражение крайнего изумления, когда он перешёл к переводу следующих строк: «Наиболее желанная вещь в этом мире – это любовь и благорасположение. Нет ничего такого, чего бы ни сделал человек, стремящийся завладеть сердцем и добрым расположением кого-либо. Но так как от благопристойной любви в жизни часто переходят к плотской страсти, вещи пагубной и недостойной, то, дабы не пасть низко в глазах Аллаха всевышнего, я тебе запрещаю стремиться в любви к чему-либо, кроме снискания дружбы, представляющей истинное богатство человека доброго и честного.
– Это строки из обращения Соломона к своему сыну Ровоаму, правителю Иудеи, – не отрываясь от текста, озвучил перевод профессор.
– Последние, приведённые ниже строки, сильно напоминают раскаяние и предостережение, – вдруг задумчиво произнёс он, вспомнив о том, что ветхозаветный царь имел, по известным ему сведениям, около семисот жён и трёхсот наложниц.
– Хм, мой юный друг… Тексты строк безусловно принадлежат посланию легендарного Соломона, только весьма искусно переведены на арабский язык, в соответствии со всеми исламскими традициями, – объяснил профессор, и продолжил перевод:
– «Вот почему, я владею всеми талантами и богатствами, и если ты будешь внимателен к тому, что я хочу тебе рассказать, то уверяю тебя, что милости Аллаха Всевышнего перейдут к тебе. Ты узнаешь науки, занимающиеся силами и свойствами вещей, чтобы ты мог достигнуть обещанных в моем завещании благ, обладание которыми я тебе обеспечиваю в том случае, если твои труды будут направлены к славе Аллаха Всевышнего, Который дал мне власть не только над земными вещами, но и над небесными».
– Да весьма многообещающее обращение, похоже, наш так называемый «звездочёт» посвящает эту книгу своему приемнику! – окончив перевод, произнёс профессор, сквозь очки внимательно посмотрев на Аристарха.
– А вы вообще догадывались, что за книга у вас оказалась, как я понимаю, совершенно случайно? – доставая толстую тетрадь, набор разноцветных карандашей и перьевую ручку, вопросительно обратился старичок к удивлённому Аристарху.
– Мне её подсунул очень странный китайский торговец в поезде из Забайкалья в Москву, нёс какие-то нелепости, всё про сказку говорил… «Шахразада», вроде… – вспоминая момент приобретения книги, в раздумьях произнёс Аристарх.
– Отчасти китаец был прав, действительно, все эти легенды про жившего в десятом веке до нашей эры царя Соломона, или как его называли арабы – Сулеймана, не что иное, как сказка, – рассуждал вслух профессор, разбирая следующий текст.
– Да вот возьмите, например, эту легенду, – продолжал старичок свой рассказ, начиная вдруг делать какие-то записи и зарисовки в своей тетради.
– Так вот молодой человек! Дошедшие до нас истории говорят, что Соломон, кроме того, что, бесспорно, был самым успешным и мудрым правителем Израиля, являлся к тому же и могущественным магом и считался основоположником оккультизма. По слухам, о нём известно даже, что он заставил демонов помогать ему в строительстве иерусалимского храма. Древняя легенда гласит, что у него имелся не только ключ, помогавший справляться с демонами, но и магическое кольцо, позволяющее отдавать приказы ангелам, демонам и всем силам природы. Поскольку Соломон знал, что остальные тоже вполне могут справиться с этой магией, то он, используя заклинания и волшебные силы, собрал вместе семьдесят два главных демона и загнал их в медный сосуд. Прочно запечатав этот сосуд, Соломон бросил его в глубокое озеро, надеясь, что люди забудут об утонувших демонах.
Аристарх и профессор за чтением древней книги.
Но удача отвернулась от царя. Жители Вавилона, как гласит легенда, решили, что сосуд содержит сокровища. Они выловили его из воды и, конечно же, открыли. И совсем как в легенде о ящике Пандоры[36], семьдесят два демона и легионы их последователей вырвались из сосуда и, вернувшись на обычные места, занялись своими обязанностями[37], – тщательно зарисовывая пентакль[38] со странным витиеватым рисунком, как бы беседуя сам собой, рассказывал старичок.
– А что это за обязанности такие, которыми занялась вся эта нечисть, вернувшись на прежние места? – удивившись подробностям рассказанной профессором истории, спросил Аристарх.
– Бесчисленное множество разных страшных дел, уважаемый Аристарх! Древние сказания подробно описывают обязанности каждого демона, таки как: сжигать урожай, душить младенцев, топить корабли, вызывать болезни, которые сами по себе представлялись как демоны, вселившиеся в тело. Царь Соломон управлял ими по средствам магического кольца, полученного им якобы от ангела, – многозначительно ответил, старичок, ни на секунду не отрываясь от замысловатого чертежа.
– А вы, уважаемый, отдайте мне эту книгу, вам она всё равно без надобности, а мне в исторических и литературных целях очень бы пригодилась… – весьма деликатно, не отрываясь от дела, сделал недвусмысленный намёк старичок, но тут же увидев из-под очков недовольное выражение лица Аристарха, сиюминутно поправился:
– Да конечно, молодой человек, продайте, даю за неё две тысячи рублей! – восторженно произнёс он, отложив на время карандаш.
– Эта книга не продаётся и, тем более не отдаётся! – вежливо, но довольно явно давая понять, что вопрос закрыт и обсуждению не подлежит, ответил Аристарх.
– Ну, кто может поверить в эту чушь, произошедшую где-то там, в десятом веке до нашей эры?! Уважаемый Аристарх, вот вы верите?! – старался отвоевать свои упущенные шансы заполучить книгу Венедикт Мухтарович и, как бы пытаясь убедиться, что его рассказ возымел своё действие, поднял очки, очень внимательно взглянул на Аристарха.
– Возможно, вы правы, профессор, сложно поверить в события трех тысячелетней давности, да и рукописи того времени, дошедшие до нас были неоднократно переписаны, – размышляя над услышанной историей, машинально согласился Аристарх.
– Абсолютно верно, молодой человек! Большинство еврейских текстов, появившихся в средние века, исследованы не до конца, особенно в той части, которая имеет отношение к практической магии.
А здесь мы, безусловно, имеем дело с переводом. Мошеннические методы, которыми руководствовались создатели большинства магических книг, в значительной степени ставят под сомнение вероятность еврейского происхождения оригинала. Нет ни одного ученого-гебраиста[39], который был бы сегодня знаком с таким оригиналом. Во всех без исключения копиях еврейский язык заклинаний и талисманов в результате небрежного и неграмотного перевода невероятно засорился, – весьма громко и убедительно поделился своими соображениями старичок, заканчивая наносить замысловатые изображения в центре круга.
«Как к этому сибирскому валенку, да ещё вдобавок военному могла попасть такая книга? Ей же цены нет! Подумать только, «Ключи Царя Соломона»! Впервые без искажений! Настоящий иврит!
Присутствуют все ключи, даже те, о которых я слышал, что они безвозвратно утеряны!
Пояснения даны на арабском языке! Невероятно! – восторженно размышлял про себя Венедикт Мухтарович, подробно, остро оточенным красным карандашом выводя текст заклинания пентакля царя Соломона «Приращения богатства», как вдруг не удержался и громко вслух произнёс «Тирибрум»! – магическое слово заклинания «Привлечения бури», находящегося по соседству с изображением пентакля.
– Что вы сказали, профессор?! Какой ещё «Тирибрум»? – очнулся от размышлений Аристарх.
Да нет! Что вы, уважаемый Аристарх, это кашель, простыл, знаете ли, сквозняки… – как можно убедительней попытался выкрутиться профессор, кашлянув и чихнув ещё пару раз, так сказать, для верности.
– Странный у вас кашель какой-то, уважаемый профессор! Вам бы врачу показаться! – весьма заботливо порекомендовал Аристарх.
Премного вам благодарен, молодой человек, за полезный и своевременный совет, непременно покажусь. Возможно, вас что-то ещё интересует в этой книге? – взглянув поверх очков, осведомился старичок.
– Да, уважаемый профессор, если вас не затруднит, хотел бы взглянуть на рисунок, очень напоминающий самогонный аппарат, – немного смущаясь, попросил Аристарх, закуривая сигарету.
– А здесь и такое есть?!! Ну-ка, ну-ка, – отыскивая нужную страницу, копошился в книге профессор.
– Ах вот, действительно! Весьма похож! – разглядывая изображение бака с соединительными трубами, удивлённо пробормотал Венедикт Мухтарович.
– Молодой человек, здесь не курят! – вдруг заголосил профессор, почуяв запах дыма.
– Извините, уважаемый профессор, волнение, знаете ли…, – не отрываясь от рисунков книги, затушил сигарету Аристарх.
– Венедикт Мухтарович! Я вижу перед рисунком несколько страниц, заполненных арабской вязью, не могли бы вы перевести содержание текстов, очень любопытно, о чём там говорится… – попросил Аристарх профессора, с интересом разглядывая рисунок с изображением, очень напоминавшим процесс перегонки спирта.
«До чего же упрям этот сибирский «подарок»! – подумал про себя профессор, но вслух, с натянутой улыбкой радушия, ответил: – Разумеется молодой человек! Ведь вы столько ехали, как вы там назвали этот поезд… Запруднинск – Москва, кажется… что бы получить высококвалифицированную консультацию заслуженного деятеля! Но я крайне сожалею, молодой человек! Через каких-то десять – пятнадцать минут наша весьма жёстко регламентированная по времени встреча подходит к концу, и мне нужно будет спешить по делам науки! Но не огорчайтесь! Завтра в это же время мы продолжим. Разумеется, по вашему желанию… – мягко, как ему показалось, обозначил окончание времени консультации профессор.
– Да, конечно Венедикт Мухтарович, человек таких величайших научных знаний, как вы, безусловно, сильно ограничен во времени! Я очень надеюсь, полагаясь на ваш обширный научный опыт, что за оставшиеся пятнадцать минут, вы вкратце изложите суть ранее обсуждаемых изображений и текстовых описаний к ним. Премного вам благодарен за приглашение на завтра!
Обязательно буду в назначенный час… – как бы невзначай, пропустив искажённое названия поезда, изображая улыбку умилённого недоумения, подытожил Аристарх.
«А этот паренёк не прост! Видимо с ним ещё потягаться придется!» – подумал озадаченно Венедикт Мухтарович, но вслух, с улыбкой радушия ответил: – Очень постараюсь быть вам полезен, уважаемый Аристарх!
– Так вот, – начал профессор переводить заглавие:
– «Ты отделишь землю от огня, воздушное от грузного, с величайшей тщательностью и осторожностью… ты обретёшь славу всего мира, и мрак удалится от тебя. Это начало совершенства, средоточие природы всех тел…»[40]
– Кажется, здесь имеется в виду Алхимия, – прокомментировал свой перевод Венедикт Мухтарович.
«…Будь молчаливым и никому не сообщай результатов своих опытов. Избегай показывать свои опыты сильным мира сего, дабы тебя не подвергли казни или другому наказанию, как это случилось с великим Ар-Рази, когда он не смог получить из серебра золото, на глазах Халифа Хорасана Абу Салих Мансура[41].
Правильно выбирай погоду и часы для работы. Получая, путём нагрева забродившего винограда сурьму, как я показал на рисунке, избегай вдыхать получившиеся пары[42]. Будь терпелив, прилежен и вынослив… Неплохо быть богатым, чтобы приобретать все необходимое для работы, ниже ты увидишь схемы мест, где я оставил золото».
«Ещё бы, быть богатым не плохо, гораздо лучше, чем бедным и больным! А что касается кладов этого мага, так их уже наверняка много сотен лет как нет в помине, а вот рецепты по получению золота можно очень выгодно продать», – мысленно рассуждал, сделав перевод, Венедикт Мухтарович.
Дело в том, что в свое время Венедикт Мухтарович, работая над одной довольно древней арабской рукописью XIV века, времён правления египетского султана Насир-ад-дин Мухаммеда[43], натолкнулся на очень любопытную историю.
В письме, попавшем профессору, знатный египетский торговец по имени Аль-Хусейн, занимавшийся морской торговлей с Европейскими государствами того времени, рассказывал султану о неком учёном мудреце Раймонде Луллии, которого английский король Эдуард[44] заполучил к себе на службу. Английский монарх в обмен на то, что учёный изготовит шестьдесят тысяч фунтов золота из ртути, пообещал послать армаду кораблей для священной войны против неверных.
Алхимик свое обещание выполнил. Из порядка двадцати семи тонн золота, полученных из ртути, олова и свинца, которое, как ни странно, оказалось лучшего качества, чем золото из рудников, были отчеканены шесть миллионов монеты, получивших название «нобли», с изображением короля и надписью: «Эдуард, король Англии и Франции».
Но король обманул Луллия – пустил деньги не на борьбу с мусульманами, а на более важный для него поход против французов. Несомненно, Венедикт Мухтарович уже собирался было отнести это чудо, сотворённое алхимиком Луллием к разряду сказок и легенд, чего в действительности заслуживает большинство алхимических историй. Однако, просмотрев литературу, относительно тех самых «ноблей», он с удивлением узнал, что их можно и сейчас увидеть в музеях Европы. Более того, они изготовлены из золота высокой пробы и были выпущены, по всей видимости, в большом количестве, так как многие расчеты в те времена проводились именно этой монетой. И, по свидетельствам историков того времени, это тем более поразительно, так как Англия в те времена практически не вела морской торговли и не обладала ни колониями, ни золотыми рудниками, а любой импорт обычно оплачивала оловом.
– Вот это да! Так значит, они могли получать не только спирт, или как её там он назвал… сурьму, но и золото! – восторженно озвучил результаты перевода Аристарх.
– Ар-Рази, ах да! Я что-то слышал!! Это, кажется учёный, живший в Х веке где-то в Персии, сделал много открытий, связанных с медициной…, только вот про то, что он мог получать золото, я ни разу не слышал… – вспомнил вдруг Аристарх знакомое по урокам истории имя.
– Что вы сказали? Да, конечно, молодой человек, вы совершенно правы, история древних арабских и персидских государств таит в себе немало загадок… – оторвавшись от размышлений, как бы невзначай согласился профессор.
– Он упомянул о каких-то схемах, где он сделал тайники с золотом, так сказать, на случай, если вдруг не хватает средств, так вот у меня как раз такой случай!
Не могли бы вы озвучить, где они находятся? – заинтригованный повествованием послания, спросил Аристарх.
«Ишь, ты! Золота ему захотелось! Не успел из сибирской деревни выбраться, а уже золото ему подавай, средств ему, видите ли, не хватает!» – чуть было не вырвалось у профессора.
– Конечно, милейший! – кое-как сдержавшись, выдавил из себя Венедикт Мухтарович, расплывшись в удачно получившийся улыбке радушия.
– Здесь говорится о городе Сиджильмаса, – задумчиво произнёс старичок, вглядываясь сквозь очки в аккуратно выведенные завитки арабской вязи.
– Судя по схеме, это где-то на окраине, в месте, на которое на рассвете упадет тень от купола башни южных городских ворот. Тень от купола, отмеченного семи-конечной звездой, укажет место, где он зарыл… сколько, сколько?! – произведя на свет лёгкий заунывный вопль, весьма похожий, на что-то средние, между криком совы и воем собаки, ошеломлённый профессор, схватившись за сердце, чуть было не упал со стула.
– Что с вами профессор? – подоспел на помощь Аристарх, с уже налитым стаканом воды, помогая профессору вновь усесться на стуле.
– Ничего-ничего, уважаемый! Душно, знаете ли, здесь! – возвращаясь к посланию, сбивчиво констатировал профессор.
– Вы, кажется, хотели назвать какую-то сумму? – напомнил Венедикту Мухтаровичу Аристарх.
– Да, здесь сказано о пятидесяти тысячах золотых мискалей, тридцати слитках золота и двадцати мешках золотого песка… – потухшим голосом перевёл профессор, наименования золотых предметов клада.
– А где находится этот город Сиджильмаса? – с непосредственной улыбкой осведомился Аристарх.
– Это в Марокко, – уверенно ответил профессор.
– Схемы указывают на города, расположенные в современной Мавритании, вот, например, Атар – здесь он пишет о десяти тысячах золотых мискалей, пяти золотых дирхамах и десяти слитках золота, спрятанных в мечете, на окраине города… – продолжил он, оправившись от стресса и вспомнив, что все эти клады, скорее всего уже найдены.
– Очень хотелось бы продолжить мой перевод, столь занимательной книги, но, увы, вынужден констатировать, что время нашей с вами встречи подошло к концу! – посматривая на часы, объявил Венедикт Мухтарович.
– Вы очень мне помогли, профессор! Я узнал так много интересных вещей! Надеюсь, что встреча, назначенная на завтра будет не менее увлекательная! – расплатившись и аккуратно положив книгу в походную сумку, восторженно поблагодарил Аристарх старичка, на прощание пожелав творческих успехов и новых научных свершений.
5.4 Магический казус со «старичком-востоковедом»
На следующий день, подойдя в назначенный час к двери профессора, Аристарх услышал весьма странные жалостливые крики, возможно, ранее напоминавшие призывы о помощи, но сейчас уже больше похожие на стоны смирения перед неизбежным.
– Помогите! Спасите! Оно меня лишило всего, а теперь хочет лишить жизни! – услышал Аристарх призывы, доносившиеся из-за двери профессора. К удивлению Аристарха, дверь была не заперта.
Открыв дверь, со словами: «Профессор что случилось?», Аристарх вошёл в комнату. Зрелище, представшее удивлённому взору Аристарха, очень напоминала последствия небольшого вооружённого конфликта, произошедшего в отдельно взятой квартире.
Профессор, сидя на большом столе в ночной пижаме и нелепо сбившемся на бок ночном колпачке с помпоном, обхватил руками колени и испуганно из-под очков наблюдал за мило разгуливающем по квартире небольших размеров смерчем, с неописуемой быстротой вращавшим мелькавшие в круговороте разноцветные рисунки, рукописи вперемешку с другими предметами домашнего обихода. Он был подобен ветру, подхватывающему и кружащему в безудержном хороводе разноцветного танца пожелтевшие листья в осеннем парке.
Смерч весело шалил в квартире профессора, хлопая дверцами шкафов и погромыхивая уцелевшей посудой.
Этот небольших размеров весьма симпатичный смерчик любознательно распахивал двери во все комнаты, напористо покачивал дорогими люстрами, не забывая при этом, совершить пару «кругов почёта» вокруг стола, на котором сжавшись в комок от страха и тихо поскуливая, восседал Венедикт Мухтарович.
Прогуливаясь вокруг профессорского «трона», маленький смерч, время от времени пытался сорвать тапок с его трясущейся от страха ноги, чем вызывал весьма протяжное жалобное повизгивание Венедикта Мухтаровича.
– Что это вы здесь устроили, уважаемый профессор! Окна и двери нараспашку! А ведь ещё вчера на кашель жаловались! Безобразие, ветер прямо по квартире гуляет!!! – сделал весьма уместное замечание Аристарх, увернувшись от проскочившего рядом вороха бумаг, посуды и набора инструментов, увлекаемого развеселившимся малюткой-смерчем.
– Пора заканчивать этот балаган! – уверенно произнёс Аристарх, выдернув пару рукописей из круговорота разнообразных предметов, с неимоверной быстротой вращаемых прошедшим мимо смерчем.
– Как вы там вчера прокашляли? Кажется, «тирибрум»? Так вот, малыш, «тирибрум! – громко скомандовал Аристарх, обращаясь к малютке смерчу.
Предметы домашнего обихода с громким стуком рухнули на пол, долю секунды назад гулявший по квартире в разгульном вихре смерч, канул в небытие.
– Так вот кто приемник…!!! – замерев от страха, вдруг произнёс профессор, уставившись на Аристарха.
– Забирайте вашу ужасную книгу, и чтобы ноги вашей здесь не было!!! – всё ещё сидя на столе, испуганно прокричал профессор, указывая Аристарху на дверь.
Месяцем позже, прекратив на время попытки перевода полюбившейся книги и пообвыкнув в родных краях, Аристарх, размышляя о таинственных арабских письменах с указаниями мест с несметными золотыми сокровищами, стал вынашивать планы по скорейшему бегству из родных пенатов и непременному отысканию запрятанных где-то в экзотических арабских землях кладов. Первоначальный этап плана неминуемо пролегал через город Змерзногорск, где и располагались курсы по подготовке военного люда, планирующего на время покинуть родные края и отправиться за бугор.
Задуманное, как не странно, свершилось, и в декабрьский морозный полдень Аристарх уже сидел за партой в одном из лекционных залов города Змерзногорска, с аккуратно припрятанной шпаргалки, чтобы сдать вступительный экзамен по английскому языку.
Проверив и по достоинству оценив написанное, рассказанное и с невероятными усилиями «прокатанное» за рулем автомобиля «Нива» на автодроме, Аристарха зачислили на заветные курсы, которые он окончил по прошествии двух месяцев беспрестанного обучения.
Получив диплом и надежду на поездку, Аристарх встал в заветную очередь отъезжающих, которая менее чем через год неожиданно продвинулась и упала на стол руководству военного предприятия, где он проходил службу, в виде увесистой телефонограммы с пометкой «Срочно рассчитать…», «Срочно направить…» и «Срочно явиться…».
Примечания
1
Аль Мажнун – в переводе с арабского языка – безумец.
(обратно)2
Берберы-жившие в Ливийской Сахаре народы, которых еще греки называли берберами-то есть «варварами», спасаясь от римских легионеров, уходили в глубь пустыни, чтобы вести там свободную, хотя и полную лишений жизнь. берберские племена-зената, санхаджа и годалла – во II веке н. э. появились у Атлантического побережья Сахары. В оазисах они рыли колодцы, сажали финиковые пальмы и сеяли сорго. И сегодня те западносахарцы, которые занимаются земледелием, ведут свою генеалогию от этих племён.
(обратно)3
Сонинке – народ, живущий в основном на севере Мали, а также в пограничных с Мали районах Сенегала, Буркина-Фасо, Гамбии, Мавритании.
(обратно)4
Сиджильмаса (
араб.) – средневековый город в Магрибе, на Юго-Востоке современного Марокко. Ныне – туристический объект в Марокко. Расцвету города способствовало выгодное расположение на транссахарских торговых путях в страны Западного Судана, богатых золотом; современники упоминают о невиданном богатстве обитателей Сиджильмасы.
5
Мессуфа – чернокожие племена, населявшие долину реки Нигер, территория современного Мали, Мавритании.
(обратно)6
Катиб – писарь, арабский язык.
(обратно)7
Эмир города – градоначальник, управляющий городом.
(обратно)8
Мема – район озер (Фагибин, Дебо и др.) к юго-западу от Тимбукту.
(обратно)9
– тебе товарищ по работе (Подельник) – арабский язык.
10
Ибн-Аль-Хайсам – (965 – 1039 г.г.): в европейской литературе – Альхазен, был родом из Басры (Ирак), жил в Египте. Известен как алхимик, математик, физик, врач. Первым изучил строение глаза, изготовил модель хрусталика сначала из хрусталя, а затем из стекла. Он же первым предложил использовать линзы при чтении людям преклонного возраста, таким образом, изобрел очки; объяснил преломление лучей в средах глаза, зрительные восприятия; дал названия отдельным частям глаза (хрусталик, роговица, стекловидное тело и др.). Изучение работ Ибн-Аль-Хайсама впоследствии привело к изобретению подзорной трубы, а позднее и телескопа.
(обратно)11
Халиф Аль-Хаким – годы правления (996-1021). Известен своими гонениями на христиан. В 1009 году халиф приказал уничтожить храм Гроба Господня в Иерусалиме, что вызвало волну возмущения в Европе и послужило предлогом к началу Первого крестового похода.
(обратно)12
Эпизод из жизни великого ученого Аль-Басри. Когда до египетского халифа Аль-Хакима дошел слух о том, что Ибн-Аль-Хайсамом составлен проект регулирования вод Нила с помощью плотины южнее Асуана, он пригласил его в Египет. Однако на месте Ибн-Аль-Хайсам убедился в невозможности этого проекта при технических средствах того времени (подобный проект был осуществлен только в XX веке с помощью России). Узнав об этом, Аль-Хаким разгневался на Ибн-Аль-Хайсама, подверг его домашнему аресту и конфисковал его имущество. Для спасения жизни Ибн-Аль-Хайсам был вынужден симулировать сумасшествие до самой смерти Аль-Хакима. При его приемниках он получил свободу и жил в Каире в почете до своей смерти.
(обратно)13
Хафиз – хранитель Корана, запоминающий его наизусть. Мусульманин, причисляемый к духовному сословию ввиду знания всего Корана наизусть.
(обратно)14
Танжер (араб. 
(Танджа)) – крупный портовый город в Марокко с населением 907 тыс. человек (перепись 2008 года). Находится на северном побережье Марокко, омывается Гибралтарским проливом. На момент событий, конечно же, с гораздо меньшим населением (от автора).
15
Под ювелирными украшениями, весьма распространёнными и ценившимися всеми женщинами халифата того времени, подразумеваются разнообразные стеклянные бусы – «Ан-Назм», золото же, безусловно имело ценность, но было настолько широко распространено и доступно, что считалось некой обыденностью.
(обратно)16
Семи-конечна звезда – звезда магов. Звезда магов имеет именно семь лучей. По числу основных планет. Во многих оккультных книгах – семь дней Создания Мира, семь нот, семь цветов радуги и т. д. Это число связано с Творцом вселенной. В нумерологии число семь олицетворяет оккультизм, философию. А человека превращает в мага и исследователя, учителя и отшельника.
(обратно)17
Дженне – один из древнейших городов в Африке южнее Сахары основан около 800 г. н. э. Расположен в пойме реки Нигер, в Мали, в 354 км к юго-западу от Тимбукту.
(обратно)18
Судоходность Нигера зависит, помимо стремнин и водопадов, от его полноводья или мелководья. В верхнем течении Нигер до Тимбукту полноводье бывает с июля до начала января, во время муссоных дождей в низовьях реки.
(обратно)19
Такшифы – так называют людей из племени мессуфа, которых, как правило, нанимали погонщиками караванов для того, чтобы они поехали в близлежащий город – с письмом к друзьям, а те приготовили бы заранее жилища для путешественников. Эти люди выходят навстречу каравану на расстояние четырех дней пути и приносят с собой воду.
(обратно)20
Тишит (араб. 
) – древнее укреплённое поселение (ксар), а также небольшой, частично заброшенный, современный город в мавританской провинции Такант. Совместно с ксарами Уадан, Шингетти, Уалата является памятником Всемирного наследия ЮНЕСКО. Также известен как Тишит – «город-призрак» в самом сердце пустыни. Из 5 тыс. жителей города регулярно проживают в нём не более 500, остальные продолжают вести образ жизни, свойственный всем кочевым племенам страны.
21
Фарсах – араб. 
– farsah, мера длины, равная около 6 км.
22
Нападение из песка, в том числе верхом на лошадях или верблюдах, излюбленный прием берберов того времени. Находясь в заблаговременно отрытом в песке рве, закрытом бамбуковой решёткой прикрытой пропускающей воздух материей и присыпанного песком, воин годалла мог долгими часами выжидать врага.
(обратно)23
Годдала – берберское племя, наряду с санхаджа.
(обратно)24
Имеется в виду мавритано-сенегальский пограничный конфликт 1989–1991 года. Вспышка насилия на этнической почве между сенегальцами и мавританцам, в долине реки Сенегал, разразилась в середине апреля 1989 года, после убийства двух чёрных сенегальских крестьян мавританскими пограничниками. Данный инцидент перерос в вооружённый конфликт между двумя государствами и вынудил чернокожих граждан Мавритании бежать из страны, так как они стали подвергаться нападкам со стороны коренного населения – мавров. Было много грабежей и кровопролития с обеих сторон, по меньшей мере, 250 000 человек покинули свои дома и стали беженцами.
(обратно)25
Нуакшот – столица Мавритании.
(обратно)26
Буркина Фасо – (фр. Burkina Faso); до августа 1984 года-Верхняя Вольта) – государство в Западной Африке. Граничит с Мали на севере, с Нигером – на востоке, с Бенином – на юго-востоке, с Того и Ганой – на юге и с Кот-д’Ивуаром – на юго-западе.
(обратно)27
Буркина Фасо – название означает «родина честных людей» (в переводе с языка мооре «буркина» – «честные люди», в переводе с языка дьюла «фасо» – «родина»).
(обратно)28
Уагадугу – столица государства Буркина Фасо.
(обратно)29
Бато – сокращение от полного имени Батыр, употребляется в разговорной форме.
(обратно)30
Шаолинь (кит. упр. 少林寺, пиньинь: Shàolínsì) – буддистский монастырь в центральном Китае (провинция Хэнань, г. Дэнфэн). Расположен на горе Суншань.
(обратно)31
Déjà vu – уже видел (Французский).
(обратно)32
Гам Бэй – На здоровье (Китайский).
(обратно)33
Ши – утвердительный ответ «Да» (китайский язык)
(обратно)34
Мицкевич Адам – по происхождению поляк, учительствовал в Каунасе, откуда в 1824 году был выслан в Россию, за революционную деятельность, где, впоследствии сблизился с участниками декабристского движения (Рылеев, А. А. Бестужев) и видными писателями (Пушкин и др.), высоко оценившими его талант. Поэма «Дзяды» представляет собой произведение крайне мутного содержания, но строки, приведённые в качестве эпиграфа, пришлись как нельзя кстати.
(обратно)35
«Наушки-Москва» – время следования поезда от пункта А (Москва) до пункта В (Наушки) – 4 дня и 8 часов.
(обратно)36
Пандора (др. – греч. Πανδώρα– «всем одарённая») – имя мифической обладательницы волшебного ларца со всеми бедами и надеждой.
(обратно)37
Легенды о Царе Соломоне.
(обратно)38
Пентакль – Магическая фигура пятиконечная звезда с одной верхней точкой является наиболее важным символом в магии. Это и религиозный символ, как крест в христианстве или шестиконечная звезда в иудаизме, и в то же время символ магического искусства в колдовстве. Начертанная или нарисованная пятиконечная звезда называется пентаграммой. В колдовских обрядах и магии пентакль представляет собой круглый диск, сделанный из глины, воска или ископаемой руды (в некоторых традициях – из меди или серебра), на котором выгравированы пентаграмма и другие магические знаки и символы.
(обратно)39
Гебраист – ученый по части древнееврейского языка и литературы.
(обратно)40
Одно из тринадцати наставлений потомкам высеченных на «Изумрудной скрижали Гермеса» – легендарного учителя алхимиков Гермеса Трисмегиста – трижды величайшим, повелителем душ и магом богоравным. Сочинения, приписываемые Гермесу, по-видимому, относились к V–VI веку до нашей эры. По преданию, воины Александра Македонского нашли могилу Гермеса Трисмегиста с каменной плитой – «Изумрудной скрижалью Гермеса». На ней было высечено тринадцать наставлений потомкам.
(обратно)41
Абу Бакр Мухаммад ибн Закария Ар-Рази (около 865, город Рей – около 925, там же) – персидский учёный-энциклопедист, врач, алхимик и философ. В X веке на Востоке был широко известен как ученый, алхимик и творец трактата «Книга тайны тайн». (В ней приводились считавшиеся тогда страшной тайной, а сейчас известные любому школьнику химические реакции.) Халиф Хорасана (эмират в составе Аббасидского Халифата, столица Самарканд, Бухара, времена существования 819–999 года н. э.) Абу Салих Мансур ибн Исхак, очень заинтересовавшись его сочинениями по алхимии, выделил большую сумму денег на постройку печей и аппаратов, описанных ученым. Когда лаборатория была готова и полностью оснащена, халиф потребовал провести в его присутствии научные опыты, так убедительно изложенные в его книге. Демонстрация превращения серебра в золото кончилась плачевно – драгоценный металл не получился. Разгневанный владыка, совершенно не слушая доводов алхимика, что в опыте произошла какая-то ошибка, и он может повторить его, с ругательствами направился к дверям. Это послужило охране сигналом к расправе. Ослепший от побоев ученый кончил свои дни в нищете и забвении.
(обратно)42
Здесь имеется в виду процесс дистилляции (в простонародье перегонки) – дистилляция (от лат. distillatio – «стекание каплями») – это извлечение высоких спиртовых фракций перебродивших спиртовых жидкостей путем нагревания до температуры, при которой эти спиртовые фракции превращаются в пар. Согласно некоторым данным, перегонка спирта (дистилляция) была изобретена алхимиками-арабами еще в VIII веке от Рождества Христова. Эти первопроходцы путём конденсации получали пар. Этот пар, концентрируясь, загустевал и, таким образом получалось вещество черного цвета «Кхоль» (сурьма). С его помощью женщины подводили глаза, также применялся для приготовления лекарств и духов. В последствие, любые продукты перегонки получили знакомое нам сегодня название – Алкоголь.
(обратно)43
Султан Египта Насир-ад-дин Мухаммед (1310-41 гг.).
(обратно)44
Английский король Эдуард III (царствовал с 1327-го по 1377 год).
(обратно)Оглавление
Скачать книгу
Глава первая
Аль-Мажнун хозяйственный
г. Аудагост, пограничная территория владений халифа Абдаллаха ибн Ясина из династии Альморовидов, год 1056
(в настоящее время г. Тегдауст, провинция Восточный Ход республики Мавритания).
Пробиваясь сквозь рассветную дымку, лучи утреннего солнца осветили бедуинский шатер на краю пальмовой рощи.
Песчаная дорога, окаймленная акациями и кустарниками, поднималась на пустынный бархан и там, извиваясь, терялась из вида в бескрайних песках великой пустыни.
– Аль-Мажнун![1] Где ты, бездельник?! Да укоротит Аллах милостивый и милосердный твои гнусные дни! – кричал, негодуя, всадник в черной расшитой золотыми звездами и полумесяцами чалме и синем атласном халате, богато украшенном золотыми узорами.
– Я здесь, о великий звездочет халифа и мудрейший из прорицателей, достопочтенный аль-Фарух ибн Сауд! – отвечал невысокого роста человек с длинным носом, в большой остроконечной черной шляпе звездочета.
Неловко отодвинув полог шатра, он с кряхтением попытался выбраться наружу, цепляясь длинными рукавами черного халата за нехитрые предметы кочевого обихода.
За откинутым пологом шатра отчетливо мелькнуло очень приятное женское лицо молодой берберки[2].
– Вот тебе 500 мискалей, мешок золотого песка и три золотых динара! Купишь 20 невольников, 10 верблюдов, пригодных для длительного перехода, 30 муддов пшеницы, 30 баранов и коз, специй же, воды и пряностей возьмешь на 40 дней пути! Мы отправляемся завтра с рассветом! – произнес аль-Фарух, кидая тяжелые вьюки на песок перед склонившимся в почтении аль-Мажнуном, и со словами – «Найдешь меня в моем шатре!» – он так же неожиданно исчез в клубах пыли, как и появился.
– Слушаю и повинуюсь, о великий звездочет халифа, – произнес аль-Мажнун, обращаясь к тому месту, откуда еще совсем недавно слышался голос его хозяина.
Взвалив мешки на спину, аль-Мажнун побрел вдоль тенистых акаций по дороге, ведущей в город. Лучи жаркого сахарского солнца, проходя через густые ветви акаций, прорезая клубы пыли, вздымавшиеся от стад овец и караванов верблюдов местных торговцев, напоминали библейские «столпы света», освещавшие путь утомленных странников.
«Надо спешить, – думал аль-Мажнун, тяжело ступая по пыльной дороге своими остроконечными сандалиями с загнутым верхом. – Хозяин серьезен как никогда! В прошлый раз он обещал превратить меня в жабу за то, что я соблазнил дочку торговца финиками, а сейчас, если я буду нерасторопным, он выполнит свое обещание!» – так он рассуждал, волоча нелегкую ношу.
Прямо у ворот города аль-Мажнун увидел процессию всадников халифа Абдаллаха, стремительно продвигавшуюся меж склонившихся в почтении торговцев, путников и горожан.
– Слушайте! Слушайте! Имеющий уши да услышит! – кричал первый всадник в украшенном золотом черном тюрбане.
– Повелитель правоверных, халиф Абдаллах, да укрепит его Аллах своей поддержкой, да окружит его своими милостивыми делами, выступает в поход в Магрибские земли для обращения неверных в истинную веру! Да поможет ему Аллах великий, и да сохранит он повелителя правоверных! Всем же услышавшим милосердный халиф Абдаллах велит внести десятую часть своего дохода в знак признания и одобрения деяний милосердных рук его! Отказавшихся внести мизерную плату ждет неминуемая смерть!
Последние фразы всадника утонули в оглушительном реве труб музыкантов халифа. Процессию сопровождали пешие воины халифа, бесцеремонно вырывавшие деньги, украшения и драгоценности из рук торговцев и горожан.
Товар складывали в повозки, к ним же наспех привязывали верблюдов, скот и лошадей.
Узнав, что аль-Мажнун является слугой великого аль-Фаруха ибн Сауда, воины халифа не взяли с него платы и беспрепятственно пропустили в город, не причинив ему вреда.
Пройдя знакомыми улочками, утопающими в зелени акаций, финиковых пальм и дикого винограда, аль-Мажнун свернул у мечети на улицу, ведущую к рынку.
Тем временем во дворце халифа Абдаллаха ибн Ясина на совет собрались все придворные вельможи, военачальники и предсказатели.
Невысокого роста, сухощавый, с черной бородой и очень смуглым лицом, одетый в синий тюрбан, украшенный золотом и сапфирами, черный парчовый халат богатого золотого шитья, халиф Абдаллах, повелитель племен и народов от Испании и до пределов царства Ганы, восседая на золотом троне, внимательно слушал своего военачальника Йахью ибн Омара. Йахья ибн Омар неторопливо излагал план предстоящего похода, пытаясь как можно подробнее аргументировать свои предложения.
Дворец правителя Аудагоста, еще два года назад принадлежавший одному из вождей черных племен сонинке[3] могущественной империи Гана, был богато украшен золотом и драгоценными камнями.
Стены дворца изобиловали расписанными золотом фресками. Драгоценные камни, использованные в арабской мозаике, поражали воображение.
Золотой фонтан в окружении финиковых пальм с приятным журчанием раскидывал потоки воды, разлетавшиеся на тысячи играющих на солнце алмазных брызг, создавая атмосферу неописуемой восточной роскоши, умиротворения и прохлады.
– О всесильный повелитель правоверных! – продолжал свою речь военачальник Йахья ибн Омар, – милостью Аллаха всемогущего и милосердного, мы не можем сразу пойти на великий магрибский город Сиджильмаса[4], не усилив нашу армию пешими и конными воинами наших союзников.
Из Аудагоста армия великого халифа отправится в город Тимбукту. Там правитель города Мусса ибн Халид милостиво предоставит нам 10 тысяч пеших и 5 тысяч конных мессуфа[5]. Пополнив в Тимбукту запасы воды и продовольствия, мы выдвинемся в город Атар, и уже из Атара обрушим наши клинки на головы неверных Магриба, – представил он свой план великому правителю.
– План твой хорош, Йахья ибн Омар, но что скажет великий Фарух ибн Сауд, кому Аллах милостивый и милосердный доверил узнавать его волю по знакам и звездам? – произнес халиф, обращаясь к предсказателю и звездочету аль-Фаруху.
– О великий повелитель правоверных! План Йахьи ибн Омара воистину безупречен, но звезды говорят, что поход армии великого халифа обречен на бесконечные сражения с превосходящими силами неверных! – отвечал аль-Фарух ибн Сауд, окидывая беглым взглядом лица собравшихся приближенных халифа.
– Так ты предрекаешь поражение?! – изумляясь, произнес халиф, поднимаясь с трона.
– О великий повелитель правоверных! Я не могу ничего предрекать, я лишь имею способность узнавать волю Аллаха всемогущего и милосердного в знаках и звездах, – сказал аль-Фарух, склоняясь в почтении.
– У меня были совершенно другие намерения! Я собирался возглавить поход и дойти до магрибского города Фес, куда, как мне стало известно по воле Аллаха милосердного, недавно прибыл мой учитель и наставник Абу-Имран-Мусса, – произнес халиф, в раздумьях всматриваясь в сверкающие в лучах солнца брызги фонтана.
– О великий халиф! – продолжал аль-Фарух, склонившись перед повелителем. – Я понимаю, насколько важно для вас увидеть вашего учителя и наставника Абу-Имрана-Муссу. Но знаки Аллаха всевышнего и милосердного, которые мне удалось прочитать, указывают на то, чтобы вы, о великий и премудрый правитель правоверных, остались с частью войска в городе, – произнес аль-Фарух в почтенном поклоне.
Совет во дворце великого халифа
– Ты смелый человек, аль-Фарух! Тебе всегда удавалось известными лишь тебе одному способами прочесть по знакам и звездам волю Аллаха всевышнего и милосердного, – задумчиво произнес халиф Абдаллах. – Я последую воле Аллаха всевышнего и останусь в городе, армию же поведет в поход эмир Йахья ибн Омар, – приняв непростое решение, заключил халиф, завершая совет.
– Слушаем тебя, о великий повелитель правоверных, и повинуемся! – ответили собравшиеся, склонившись в почтении перед великим халифом.
Рыночные проделки аль-Мажнуна
Тем временем аль-Мажнун уже сновал меж шумных рядов торговцев, настойчиво и наперебой предлагавших купить их товар.
Он бросал лукаво-оценивающие взгляды на девушек и женщин, прихватил по привычке гроздь бананов и горсть фиников у зазевавшихся торговцев и, совсем забыв о поручении хозяина, не удержался и все-таки увязался за берберкой с весьма пышными формами.
Аль-Мажнун на рынке Аудагоста занят привычными делами: ворует финики и выслеживает женщин
Следуя за красавицей, аль-Мажнун не заметил, как пересек площадь шумного рынка и оказался в роще финиковых пальм.
Посреди опушки на выгоревшей от солнца траве на льняных вьюках аккуратно лежали куски соли различных размеров. Напротив каждого куска так же аккуратно были выложены золотые слитки и мешки с золотым песком.
Ни секунды не раздумывая, со словами: «У хозяина этого добра полно, а у меня совсем нет!» – аль-Мажнун ловко закинул в свой мешок пару кусков соли и пару слитков золота. Несмотря на заметно потяжелевшую ношу, в душе аль-Мажнуна появилась внезапная радость, а в ногах необычайная легкость.
Сандалии с загнутым верхом, почти не касаясь земли, несли его обратно в сторону рынка.
Взбираясь на высокую стену, отделявшую рынок от остальной части города, аль-Мажнун услышал за спиной громкие крики преследовавших его торговцев.
– Держи вора! Он украл мою соль! – кричал обвязанный черной чалмой, в длинном коричневом халате чернокожий мессуфа, то и дело на бегу стараясь выбрать удобную позицию для броска копья.
– Этот негодяй украл мое золото! – вопил одетый в синий тюрбан и ярко оранжевые парчовые штаны бербер-санхаджа, размахивая кривой бедуинской саблей, яростно пытаясь опередить чернокожего мессуфа и первым настигнуть пронырливого воришку.
Перебравшись через увитую плющом и диким виноградом стену и не без труда увернувшись от ударившего рядом с ногой копья, аль-Мажнун растворился в шумной толпе рынка.
Сбивая попадавшихся на пути прохожих и ловко перекатываясь через повозки, груженные арбузами и дынями, аль-Мажнун вдруг оказался у дверей лавки знакомого торговца парчой.
Машинально сунув в руку торговца маленький мешочек золотого песка, заблаговременно припрятанный в кармане халата, аль-Мажнун исчез за дверями лавки.
– Мустафа! Скорее неси индиго и одежду знатного сонинке, – выпалил аль-Мажнун, переводя дыхание.
– Аль-Мажнун! Но здесь песка лишь на один тюрбан! – возмутился торговец.
– Я расплачусь с тобой, как только оденусь! Да, и еще: ты меня здесь не видел! За это получишь отдельную плату! – произнес аль-Мажнун, запихивая колпак, халат и сандалии с загнутым верхом в холщовый вьюк.
Оглядев аль-Мажнуна со всех сторон, торговец Мустафа отметил его потрясающее сходство с вельможей сонинке. Синий тюрбан с серебряной заколкой в виде полумесяца в сочетании с коричневым халатом и синими парчовыми шароварами очень подходили к вновь приобретенному с помощью индиго, иссиня-черному цвету лица, рук и ног, подчеркивая знатность происхождения владельца.
– Точно для меня берег! Все как по мне сшито! – воскликнул аль-Мажнун, оглядывая себя в зеркале.
Расплатившись с торговцем, аль-Мажнун, уже в новом обличии направился выполнять распоряжения хозяина аль-Фаруха.
Не пройдя и десяти шагов от лавки торговца парчой, он внезапно наткнулся на своих преследователей.
– Смотрите, господин! – кричал чернокожий мессуфа берберу-санхаджа, указывая острием копья на аль-Мажнуна.
– Это он! Это точно он!
– Да что ты говоришь?! Глупый раб! Да укоротит Аллах милостивый и милосердный твой длинный язык! Тот был бербер, в большом черном колпаке и черном халате! А этот черный вельможа сонинке, в синем тюрбане, коричневом халате и синих парчовых шароварах! – произнес, негодуя, бербер-санхаджа.
– Скорее ищи вора! И не раздражай меня своими глупыми домыслами! – добавил он, пытаясь разглядеть в бурлящей толпе рынка запомнившийся ему остроконечный колпак со звездами.
Нагрузив дородных и весьма откормленных верблюдов бурдюками с водой, глиняными амфорами с зерном и тюками с продовольствием, накормив и напоив вновь приобретенных черных невольников и невольниц, аль-Мажнун повел караван в направлении городских ворот.
«Узнает ли аль-Фарух о моей маленькой шалости на рынке?» – размышлял аль-Мажнун, погоняя верблюдов и скот и время от времени покрикивая на черных невольников.
Шум городских улиц остался далеко позади, впереди за городскими стенами простиралась, переливаясь песчаными волнами, великая пустыня.
Жаркое сахарское солнце медленно клонилось к горизонту, раскрашивая синюю гладь неба в мягкие розовые тона.
Великие тайны звездочета
Аль-Мажнун вдруг вспомнил, что когда-то давно он был катибом[6] и одновременно поверенным в делах самого эмира[7] города Мемы[8]. За свою работу он был пожалован четырьмя тысячами мискалей, но, решив получить еще такую же сумму, не придумал ничего лучше, как пожаловаться эмиру, что деньги у него украли.
Призвав верховного судью города Абу аль-Дауда, эмир пригрозил ему смертной казнью, если тот не доставит ему похитителя. Судья Абу аль-Дауд искал укравшего, но не нашел никого, ибо в городе не было ни единого вора. Тогда он явился в дом катиба аль-Мажнуна и сурово допросил его слуг, угрожая им смертью. И одна из невольниц аль-Мажнуна сказала ему: «Ничего у него не пропало, просто он собственной рукой зарыл эти деньги», – и показала место судье. Судья извлек золото, принес его эмиру, сообщив всю историю. Эмир разгневался на аль-Мажнуна и изгнал его в страну неверных, которые поедают людей. Аль-Мажнун пробыл у них четыре года, потом по личной просьбе звездочета халифа аль-Фаруха эмир вернул аль-Мажнуна в город и отдал его в услужение звездочету.
А черные не съели аль-Мажнуна лишь из-за белого цвета его кожи, ибо они говорили, будто поедание белого вредно, так как он не созрел, черный же цвет, по их мнению, означал вполне созревшую еду…
Вспоминая о своих злоключениях и о доброте и премудрости великого прорицателя и звездочета аль-Фаруха, аль-Мажнун не заметил, как на город опустились сумерки. Уже через некоторое время полная луна на чистом и безоблачном небе в окружении мириад звезд освещала путь каравана аль-Мажнуна.
Добравшись до шатра аль-Фаруха, привязав скот и развьючив верблюдов, он расположил невольников на ночлег в пальмовой роще, раздав всем циновки и разрешив развести огонь. Пересчитав еще раз количество бурдюков, амфор и вьюков, а также мешочки с остатками золотого песка, аль-Мажнун направился к шатру хозяина. Откинув полог шатра, он позвал аль-Фаруха, но, к своему удивлению, обнаружил, что шатер пуст.
– «Где же он может быть? Ведь конь его здесь», – рассуждал аль-Мажнун, огибая пальмовую рощу и углубляясь в пустыню.
Взобравшись на бархан, аль-Мажнун оцепенел от увиденного: огненный круг в свете луны и звезд, похожий на небесный шатер, весь светился от пиктограмм и магических знаков. В центре круга сидел аль-Фарух, а перед ним словно повисла в воздухе открытая книга с горящими буквами не виданного ранее языка.
Страницы книги перелистывались сами собой, при этом аль-Фарух что-то записывал, не переставая повторять какие-то заклинания.
Испуганный аль-Мажнун наблюдает звездочета халифа в звездном шатре
Внимательно наблюдая из-за большого камня за происходящим, аль-Мажнун вдруг услышал полные негодования и возмущения вопли своего хозяина:
– Как? Преемник найдется через 941 год?! Их будет двое?! Что значит один придет с севера, а другой наполовину с севера, а наполовину с востока?! Как это моя книга, в которой собрано знание всех моих предшественников, будет принадлежать жуликам и пройдохам?! Что?! Ею будут убивать тараканов и резать на ней соленую рыбу?! Кто такой Леопольд?!
Громкие крики негодования аль-Фаруха растворились в ночной пустыне, отозвавшись, как показалось аль-Мажнуну, откуда-то из глубины песков чуть слышным эхом: «Такова воля, такова воля…». Как только затихли, потерявшись где-то между звездным небом и величественными песками Сахары, последние, едва различимые отголоски эха, в мгновение ока исчезли и книга, и огненный круг, и магические знаки, оставив великого звездочета халифа наедине с безмолвной пустыней. – Вот теперь-то уж точно надо спешить! – бубнил себе под нос аль-Мажнун, ловко скатываясь с бархана.
Великий звездочет халифа мог и не догадываться о существовании другой книги, которую его слуга аль-Мажнун тайно писал для своего преемника. Обладая талантом к рисованию и достаточным словарным запасом для записи хозяйственных дел, аль-Мажнун не всегда понимал значение слов, не связанных с повседневной жизнью.
Размышления аль-Мажнуна
Поэтому мудреное слово «преемник» он заменил на более для него понятное слово – «подельник», снабдив для наглядности каждую страницу своей книги красочными рисунками «из жизни».
Изрядно запыхавшись, аль-Мажнун весьма быстро, как ему показалось, добрался до пальмовой рощи, где он расположил невольников и привязал скот и верблюдов.
– Где ты ходишь, прохвост?! – услышал он вдруг за спиной знакомый голос хозяина. – Золото, оставшееся от торговли, и пришедшее к тебе иным путем – оставь себе! До рассвета напои верблюдов и скот, а что накормил рабов и раздал всем циновки для ночлега – за это хвалю. За моим шатром найдешь 20 вьюков, крепи их на верблюдов с великой осторожностью, эти вещи бесценны, – отрывисто распорядился загадочно возникший будто из песка великий звездочет халифа.
Разворачиваясь в почтенном поклоне к неожиданно появившемуся хозяину, аль-Мажнун в свете луны все-таки уловил едва заметную тень печали и тревоги на лице великого звездочета.
– Приготовь караван к дальнему переходу! Не забудь укрыть все вьюки и амфоры мешками из верблюжьей кожи, нас ждет нелегкий путь, полный опасностей и невзгод! – услышал аль-Мажнун последние фразы хозяина, отозвавшиеся пришедшим откуда-то со стороны бескрайней пустыни эхом, в котором аль-Мажнун отчетливо различил несколько раз повторившиеся слова: «Путь невзгод, путь невзгод».
– О великий и милосердный прорицатель халифа! Что означает «путь невзгод»? – попытался спросить аль-Мажнун, все еще склоняясь в почтении.
Но этот вопрос, как, впрочем, и большинство других его вопросов, остался без ответа. Лишь мягкий свет, струившийся от зажженных амфор сквозь слегка покачивающийся полог шатра, говорил ему о том, что хозяин только что вошел и, видимо, очень занят приготовлениями к предстоящему длительному путешествию по бескрайним пескам великой пустыни.
– Сколько же тайн знает великий звездочет халифа! И книга с горящими буквами, и этот странный голос пустыни со словами «Такова воля» или «Путь невзгод»! А что означают его слова «Золото, пришедшее к тебе иным путем»?! А вдруг он догадался о моей маленькой проделке на рынке, ведь о нем говорят, что он видит сквозь стены, да что там сквозь стены, поговаривают, что он может видеть сквозь время! – бубнил себе под нос аль-Мажнун, направляясь к своей небольшой хижине с соломенной крышей и бамбуковыми стенами.
– Надо скорее записать все, что я видел сегодня, в мою книгу, а еще сделать несколько рисунков, для наглядности! – бормотал аль-Мажнун, пробираясь на карачках в узкий, похожий на барсучью нору, вход в свое жилище.
Разведя не без труда огонь, аль-Мажнун подпалил обильно смазанный бараньим жиром и добела иссушенный солнцем обломок коряги, служивший ему лучиной, и бережно достал из походной сумки, сшитой наспех из двух мешков верблюжьей кожи, завернутую в льняную тряпицу заветную книгу с неброским названием [9] – «тебе, понедельник».
Разложив на камне книгу, аль-Мажнун принялся рисовать.
Для начала он изобразил сюжет с красавицей берберкой с пышными формами, снабдив рисунок подробным описанием того, что так притянуло его к этой женщине, а также добавил детальную схему местности обитания подобных экземпляров. Затем запечатлел момент с совершенно случайной находкой золотых слитков, мешков с золотым песком и здоровенных кусков соли, не забыв в коротких фразах добавить от себя, что такие чудесные находки возможны, лишь когда ты пытаешься настигнуть действительно качественный экземпляр женской особи.
– Что такого в этом переходе?! Откуда вдруг этот «путь невзгод»?! – рассуждал аль-Мажнун, рисуя сцену с переодеванием в знатного вельможу сонинке, снабдив ее высказыванием: «Мажнун белый – хорошо, а Мажнун черный – еще лучше».
Аль-Мажнуну не раз приходилось пересекать бескрайние пески Сахары то с караванами торговцев из Сиджильмаса, то с отрядами воинов из Тимбукту, двигаясь по камням пролегавшей через Сахару древней дороги. Караван шел, не сворачивая с колеи.
Много поколений путешественников погибло, пока она была протоптана, и если ветер пустыни наметал песок, отыскать ее помогали верблюды. Несомненно, аль-Мажнун знал, что им предстоял долгий и опасный путь из Аудагоста в Магрибские земли, и путешественникам предстояло перенести много испытаний. Их ожидали жажда, болезни, нападения разбойников и хищных зверей. Днем предстояло терпеть невыносимый зной, ночью – холод.
К этому прибавлялись и бедствия войн, которые халиф Абдаллах ибн Ясин постоянно вел для расширения границ халифата.
– Какие еще «невзгоды», кроме тех, которые мне давно знакомы, упомянул хозяин, если наш караван идет с армией халифа?! – недоумевал аль-Мажнун, рисуя сцену, где он покупает верблюдов, не забывая при этом умыкнуть горсть фиников у отвлекшегося по соседству торговца.
Дополняя рисунок кратким описанием происходящего, аль-Мажнун вдруг услышал чуть робкие, но довольно отчетливые звуки птичьей трели – «тики-тики-та, тики-тики-та», – доносившиеся откуда-то из глубины пальмовой рощи.
– Скоро рассвет, опять не удалось поспать! Нужно покормить скот, напоить верблюдов и собирать караван! – досадуя, бубнил аль-Мажнун, заворачивая книгу в тряпицу и запихивая ее в походную сумку.
Едва показавшаяся на еще прохладном сахарском небе рассветная заря возвестила о себе громким рокочущим звуком труб музыкантов халифа, смешавшимся с лязгом оружия, скрипом повозок и пронзительным ревом верблюдов многочисленных караванов, выдвинувшихся обозами с армией халифа.
Поднимая клубы пыли и песка, рядом с аль-Мажнуном, завершающим последние приготовления к переходу, пронеслись передовые отряды конницы.
– Присоединяйся к караванам обоза! Меня найдешь в конном отряде эмира Йахьи ибн Омара! – распорядился аль-Фарух, седлая коня и исчезая в клубах пыли.
– Слушаю и повинуюсь, о великий звездочет халифа! – пробормотал, почтенно склонившись, аль-Мажнун вслед исчезающему в клубах пыли хозяину.
Завидев караван знакомого ему торговца, аль-Мажнун, не раздумывая, направил своих верблюдов вслед замыкавшей процессию повозке, доверху нагруженной разнообразным товаром.
Глава вторая
Поход армии халифа
Тем временем аль-Фарух ион Сауд, нагнав передовой отряд всадников халифа, с трудом различил сквозь густые клубы пыли знакомые очертания фигуры всадника в темном атласном халате, наглухо обвязанного черной чалмой.
– Да пребудет с тобой милость Аллаха великого и милосердного! – приветствовал он всадника в черной чалме.
– Салам алейкум, о великий предсказатель! Что заставило тебя отправиться в путь, итог которого ты сам же предрек как неудачу?! – отвечал на приветствие Йахью ибн Омар, с трудом скрывая сарказм.
– Я редко ошибаюсь, о великий эмир халифа Абдаллаха ибн Ясина! И ты об этом знаешь! – спокойно отвечал аль-Фарух, не обращая внимания на иронию в голосе полководца. – Но до меня дошли слухи, что в Тимбукту прибыл великий ученый, ученик и преемник самого аль-Басри[10], аль-Максуд ибн Хорезми, – объяснил аль-Фарух необходимость своего путешествия.
– Аль-Басри?! Того самого шарлатана, который пообещал египетскому халифу аль-Хакиму[11] построить плотину на реке Нил и ничего не сделал, а вдобавок ко всему оказался сумасшедшим?[12] А его ученик и преемник – аль-Максуд ибн Хорезми, не тот ли это магрибский маг, способный получать золото из песка и пыли?! – с торжеством победоносного обличения, как ему показалось, задал вопрос Йахья ибн Омар.
– О нем говорят, что он использует силы Иблиса! Если так, то он опасный человек, и учение его противно Аллаху всевышнему и вредно для правоверных, – добавил он, лишая, на его взгляд, аль-Фаруха любой возможности оправдания как учителя, так и ученика.
– О достопочтенный эмир Йахья ибн Омар! Упомянутые вами как шарлатаны и колдуны люди являются в действительности великими учеными, обратившими силы природы во благо правоверного мира! А если говорить о великом преемнике аль-Басри аль-Максуде ибн Хорезми, то поверьте мне, что учение Аллаха всевышнего он почерпнул из Корана в городе Фес, окончив самое престижное медресе вместе с великим учителем халифа Абдаллаха ибн Ясина – хафизом[13] Абу-Имраном-Муссой, – рассыпая на части все искусно выстроенные эмиром разоблачения, спокойно заключил аль-Фарух.
– Негодяи! Да лишит их Аллах всевышний дара речи! Решили меня обмануть! И ввели меня в заблуждение, оболгав и оклеветав достопочтенных ученых! Я немедленно распоряжусь, чтобы их предали смерти! – достаточно, на его взгляд, гневно произнес Йахья ибн Омар. – Я надеюсь, наш разговор, о достопочтенный аль-Фарух, не дойдет до ушей халифа Абдаллаха ибн Ясина? – добавил он, уже не скрывая горечи провала своей неудавшейся попытки уличить аль-Фаруха и внимательно вглядываясь в выражение лица звездочета.
– Можешь не сомневаться, о великий эмир Йахья ибн Омар! Да будет Аллах великий и милосердный свидетелем моих слов! Весь наш разговор будет лишь достоянием пустыни! – заверил звездочет аль-Фарух.
Полководец халифа даже не предполагал, что двумя годами ранее, в Танжере[14], аль-Максуд ибн Хорезми пообещал аль-Фаруху по чертежам самого аль-Басри сконструировать подзорную трубу, способную многократно увеличить небесную карту звезд.
А поход армии халифа предоставил аль-Фаруху великолепную возможность отправиться в Тимбукту и встретиться с великим ученым.
На пятый день пути перед путниками предстал, блистая в лучах восходящего сахарского солнца золотыми крышами минаретов, таинственный город ученых, философов, врачей и магов – Тимбукту.
Город Тимбукту
Отделившись от городских ворот едва заметной дымкой, по мере приближения обретая различаемые силуэты, к передовым отрядам халифа приближалась процессия конных воинов в богато украшенных золотом доспехах и остроконечных золотых шлемах.
Ее возглавляли знатные сановники в сопровождении музыкантов, а впереди ехал сам градоначальник Мусса ибн Халид. – Приветствую тебя, о великий полководец халифа Абдаллаха ибн Ясина, волею Аллаха всевышнего повелителя и заступника правоверных, непобедимый Йахья ибн Омар! – громогласно воскликнул градоначальник Тимбукту, и его последние фразы утонули в оглушительном реве труб и бое барабанов придворных музыкантов.
В сопровождении процессии градоначальника, под несмолкаемые оглушительные звуки труб и барабанную дробь армия халифа вошла в город Тимбукту через огромные, искусно вырезанные из редких сортов африканских деревьев и изыскано украшенные серебряным орнаментом главные ворота.
Радуясь возможности отдохнуть и вдоволь насладиться всеми прелестями городской жизни после изнуряющего путешествия по пескам Сахары, аль-Мажнун, пройдя сквозь городские ворота, не задумываясь повел свой караван в сторону рынка.
За годы работы в городе Мема, странствий с караванами торговцев и воинов, многочисленных водных путешествий по реке Нигер аль-Мажнуну не раз приходилось останавливаться в Тимбукту.
Обладая крайне любопытным и вороватым нравом и вдобавок хорошей зрительной памятью художника, он без особого труда усвоил нехитрую геометрию улиц и площадей Тимбукту.
Обзаведясь полезными, по его мнению, знакомствами в лице торговцев специями, разносчиков лепешек, продавцов ювелирных украшений[15] (коими аль-Мажнун щедро одаривал миловидных женщин за, как он сам любил поговаривать, «приятные часы общения»), он очень быстро вписался в среду горожан.
Вот и сейчас, пройдя через городские ворота, он уже вынашивал скромные планы на день, мило отвечая на приветствия и поздравления со счастливым прибытием от знакомых жителей города, то и дело появлявшихся в толпе.
– Да свершит Аллах великий над тобой свой праведный суд! Наконец-то ты появился, проходимец! Ты помнишь, что обещал мне подарить несметное количество прекрасных стеклянных бус за ту незабываемую ночь, которую ты, о гнусный проходимец, провел со мной! А что взамен?! Сбежал рано утром, оставив ничтожный мешочек золотого песка?! – вскричала возмущенная красавица берберка в темно-синем платье, как назло внезапно возникшая сразу за процессией магов в черных, украшенных золотыми полумесяцами тюрбанах и расшитыми золотым шитьем желтых халатах. «Только ее мне не хватало! Вот ведь неприятность!» – подумал аль-Мажнун, но, находясь в седле верблюда на относительно безопасном расстоянии от разгневанной женщины, довольно уверенно ответил:
– Приветствую тебя, о прекрасная Латифа! Да продлит Аллах твои счастливые дни! В то незабываемое утро произошло страшное недоразумение: по причине недостаточности света я перепутал карманы халата и случайно достал мешочек золотого песка вместо прекрасных стеклянных бус! Но, да будет Аллах всевышний свидетель моих добрых намерений, я вскоре все исправлю! – рассыпаясь в извинениях, старался он загладить «мелкие неприятности» минувших дней.
– Смотри, проходимец! Ты знаешь, где меня найти! – грозно сверкнув глазами сквозь узкую прорезь платка, добавила берберка, растворившись в толпе горожан.
Аль-Мажнун и разгневанная женщина
«Как бы она не нажаловалась хозяину…» – размышлял аль-Мажнун, внося существенные коррективы в «скромные планы» на день.
Мерно раскачиваясь в седле в такт неспешной походки верблюда, аль-Мажнун продвигался по знакомым узким улочкам небольших глиняных домов с искусно выпиленными полуциркульными окнами (впоследствии получившими известность как «мавританские окна»).
Вдруг под сенью раскидистой акации он, к своему изумлению, увидел сидящего аль-Фаруха. Склонившись над книгой и нанося весьма замысловатый чертеж, тот с большим интересом выслушивал рассказ двух старцев в темных, украшенных семиконечными звездами тюрбанах и темных, расшитых золотыми узорами халатах.
– Разобьешь мой шатер в роще акаций на берегу реки, полы шатра устелешь коврами, приготовишь ужин, у нас сегодня будут гости! Я же прибуду к закату солнца! Ты слышишь меня, прохвост? – не отрываясь от чертежа, распорядился аль-Фарух.
– Слушаю и повинуюсь, о великий звездочет халифа! – взвизгнул от неожиданности аль-Мажнун, почувствовав, что хозяин способен контролировать и давать ему распоряжения, даже не видя его.
Аль-Мажнун, усердно и в назначенный срок выполнявший все поручения хозяина, даже не подозревал, что свое появление в качестве слуги аль-Фаруха, как, впрочем, и многие другие события будущего, были прочитаны великим магом по звездной книге. Вереница порой странных и не поддающихся объяснению случайностей имела для аль-Фаруха вполне закономерную последовательность.
«Вот ведь неприятность! Словно поджидала меня! Говорят, она очень болтлива!» – рассуждал аль-Мажнун, вспоминая недавнюю встречу с местной жительницей.
Отменив свои «скромные планы» на день, аль-Мажнун, жмурясь от ярких лучей солнечного света, отражавшихся от украшенных золотом фасадов высокой мечети, развернул свой караван, обогнув знакомую улицу разбросанных в шахматном порядке невысоких глинобитных хижин, напоминавших шары или полусферы, и направился в обратный путь, обустраивать походный лагерь в указанном хозяином месте.
Выложенная камнем городская дорога плавно перешла в привычную песчаную тропу. Некоторое время спустя вдалеке показался поросший осокой и пальмами берег реки.
В монотонном стрекотании цикад жаркое солнце медленно катилось к закату, окрашивая своими теряющими дневную силу лучами темные воды реки Нигер в светло-лиловые тона и время от времени в ослепительном мерцании отражаясь глянцевыми бликами от спин нежащихся в прохладной воде бегемотов.
Выбрав подходящее место, аль-Мажнун приступил к обустройству лагеря.
Встреча на берегу реки Нигер
В неясно различимом гуле, доносившемся со стороны города Тимбукту, сначала чуть слышно, затем все отчетливее аль-Мажнун уловил топот копыт приближающихся всадников.
Аль-Фарух и еще один всадник в темном, украшенном семиконечными[16] звездами тюрбане и желтом, расшитом золотом халате остановили коней возле шатра.
1 Аль-Мажнун – в переводе с арабского языка – безумец.
2 Берберы – жившие в Ливийской Сахаре народы, которых еще греки называли берберами, то есть «варварами». Спасаясь от римских легионеров, уходили вглубь пустыни, чтобы вести там свободную, хотя и полную лишений жизнь. Берберские племена – зената, санхаджа и годдала – во II веке н. э. появились у Атлантического побережья Сахары. В оазисах они рыли колодцы, сажали финиковые пальмы и сеяли сорго. И сегодня те западносахарцы, которые занимаются земледелием, ведут свою генеалогию от этих племен.
3 Сонинке – народ, живущий в основном на севере Мали, а также в пограничных с Мали районах Сенегала, Буркина Фасо, Гамбии, Мавритании.
4 Сиджильмаса (
5 Мессуфа – чернокожие племена, населявшие долину реки Нигер, территория современного Мали, Мавритании.
6 Катиб – писарь (араб.).
7 Эмир города – градоначальник, управляющий городом.
8 Мема – район озер (Фагибин, Дебо и др.) к юго-западу от Тимбукту.
9
10 Ибн аль-Хайсам – (965–1039 гг.): в европейской литературе – Альхазен, был родом из Басры (Ирак), жил в Египте. Известен как алхимик, математик, физик, врач. Первым изучил строение глаза, изготовил модель хрусталика сначала из хрусталя, а затем из стекла. Он же первым предложил использовать линзы при чтении людям преклонного возраста, т. е. изобрел очки; объяснил преломление лучей в средах глаза, зрительные восприятия; дал названия отдельным частям глаза (хрусталик, роговица, стекловидное тело и др.). Изучение работ Ибн аль-Хайсама впоследствии привело к изобретению подзорной трубы, а позднее и телескопа.
11 Халиф аль-Хаким – годы правления 996–1021. Известен своими гонениями на христиан. В 1009 году халиф приказал уничтожить храм Гроба Господня в Иерусалиме, что вызвало волну возмущения в Европе и послужило поводом к началу Первого крестового похода.
12 Эпизод из жизни великого ученого аль-Басри. Когда до египетского халифа аль-Хакима дошел слух о том, что Ибн аль-Хайсамом составлен проект регулирования вод Нила с помощью плотины южнее Асуана, он пригласил его в Египет. Однако на месте Ибн аль-Хайсам убедился в невозможности этого проекта при технических средствах того времени (подобный проект был осуществлен только в XX веке с помощью России). Узнав об этом, аль-Хаким разгневался на Ибн аль-Хайсама, подверг его домашнему аресту и конфисковал его имущество. Для спасения жизни Ибн аль-Хайсам был вынужден симулировать сумасшествие до самой смерти аль-Хакима. При его преемниках он получил свободу и жил в Каире в почете до конца жизни.
13 Хафиз – мусульманин-хранитель Корана, знающий его наизусть и причисляемый к духовному сословию.
14 Танжер (араб. –
15 Под ювелирными украшениями, весьма распространенными и ценившимися всеми женщинами халифата того времени, подразумеваются разнообразные стеклянные бусы – «Ан-Назм», золото же, безусловно имеющее свою ценность, было настолько широко распространено и доступно, что считалось некой обыденностью.
16 Семиконечная звезда – звезда магов, она имеет именно семь лучей – по числу основных планет. Во многих оккультных книгах есть семь дней создания Мира, семь нот, семь цветов радуги и т. д. Это число связано с Творцом Вселенной. В нумерологии число семь олицетворяет оккультизм, философию, а человека характеризует как мага и исследователя, учителя и отшельника.
Скачать книгу