Что за чушь я сейчас прочитал? бесплатное чтение

Отрывок из книги «Страх: паразит из Ада» авторства доктора Альберта Маркони

Чтобы осознать происходящее вокруг, нужно задать себе простой вопрос, ответить на который на удивление непросто:

«Зачем людям, коими мы и являемся, глаза?»

Вы бы, вероятно, сказали: «Чтобы видеть, полоумный вы старый дурак», – но подобный ответ настолько поверхностен, что его можно счесть неверным. Глаза обманывают нас ежедневно, ведь они, если говорить простым языком, предназначены для вполне конкретной (и по большей части устаревшей) цели. Напомню, что у подавляющего большинства видов на планете зрение отсутствует, и они прекрасно обходятся без него; у нас нет эволюционной необходимости фиксировать внешний облик мира. Глаза нам как представителям рода Homo sapiens нужны прежде всего для того, чтобы находить и убивать других живых существ.

У добычи, на которую мы когда-то охотились, – у газелей и им подобных – глаза расположены по бокам головы, чтобы дать им возможность заметить хищника, с какой бы стороны он ни приближался. Наши же смотрят вперед и обеспечивают пространственное зрение, чтобы измерять расстояние между нами и нашим убегающим обедом. Также истинная, смертоносная цель человеческого зрения – причина того, что наше внимание привлекает красный цвет: это цвет крови, вид которой немедленно вызвал бы у нас, в зависимости от обстоятельств, дрожь тревоги или восторга. Благодаря этому данный цвет настойчиво привлекает внимание в огнях светофоров, пожарных машинах и логотипах ресторанов фастфуда. Все это – намеренный призыв к нашей врожденной кровожадности.

Сказанное выше доказывает, что наше зрение весьма ограничено как раз потому, что искажено ради нескольких конкретных функций, все из которых направлены на одну-единственную цель.

Выживание.

Благодаря этому информация, не имеющая непосредственного отношения к данной миссии, фильтруется и отбраковывается. Возможно, сегодня утром по дороге на работу вы «видели» тысячу автомобилей, но ни один из них вы не сможете вспомнить – разумеется, если один конкретный автомобиль не свернул на вашу полосу и вы не испытали страх перед возможной смертью. Это в прямом смысле слова форма туннельного зрения, пределы которого мы, по большей части, обычно не осознаем. И потому обмануть чувство, которое мы называем зрением, нетрудно: даже обычная блоха может всего лишь подпрыгнуть и практически исчезнуть прямо у нас перед глазами. Чтобы ввести нас в заблуждение, не требуется ни выдающегося ума, ни таланта. И нам следовало бы об этом помнить.

Теперь применим эту идею на то, как мы «видим» мир в метафорическом смысле, на наше внутреннее представление о Вселенной, о котором мы рассказали бы любознательному пришельцу. Не забывайте, что человеческие мозг и сознание также развивались, чтобы обеспечить выживание – и ничего больше. Таким образом, наше внутреннее восприятие Вселенной тоже страдает от туннельного зрения: оно не имеет своей целью создать объективную картину мира; оно рисует лишь картину, которая поможет нам выжить. Мы «видим» Вселенную, которую нам нужно увидеть. И это не метафора – это неоспоримый биологический факт, порожденный необходимостью.

«Видите» ли вы Вселенную невинной или увязшей в пороках, мирной или жестокой, справедливой или несправедливой, в значительной степени определяется тем, во что вам нужно верить, чтобы мотивировать себя прожить еще один день. А потому другие существа с легкостью могут перевернуть ваше восприятие реальности ради собственных целей. Представьте себе отношения между лидером культа и его последователями. Он изолирует их и заставляет поверить, что они – остров в море разврата, что повсюду вокруг – очевидные признаки апокалипсиса. Если он умело справляется с этой задачей, то его стадо с готовностью жертвует жизнями, защищаясь от призрачной угрозы. Спросите их, почему, и они скажут, что их фаталистические убеждения являются лишь результатом непредвзятого, объективного наблюдения за окружающим миром. Они не лгут! Они просто не понимают того факта, что это не их вера основывается на наблюдении; это их наблюдения основываются на том, во что их обманом заставили поверить.

И так происходит со всеми нами.

8. Нападение трахаканов

Джон откусил кусочек оладьи с грецким орехом и шоколадной крошкой и произнес:

– Допустим, что маленькая девочка не просто перепутала – какая Нимфу была выгода притворяться тобой, когда он ее похищал?

– Пытаться найти логику в Их поступках – все равно что спрашивать, почему стекло режет рот, если его откусить.

Мы сидели в «Вафельном домике», который, на мой взгляд, сильно проигрывал «У Денни»: тот радовал нас вредной едой на протяжении многих лет, еще со средней школы. Наш «Денни» так и не открылся после того, как несколько лет назад сгорел дотла во время происшествия, которое мы называем не иначе как «Инцидентом». Были в моей жизни события, оставившие после себя брешь, хоть я этого и не понимал сначала – так же вышло и с потерей «У Денни» (но дело все же было не так плохо, как когда в прошлом году все магазины в нашем регионе перестали продавать «Маунтин дью: код красный»). Мы боялись, что «Вафельный домик» уже затопило, но он не только был открыт – по словам официантки, сеть так славилась работой во время стихийных бедствий, что ФАЧС [3] измеряло по ней уровень угрозы. О масштабах бедствия судили по тому, сколько закрылось в регионе «Вафельных домиков».

Эми, сжимая в руках чашку горячего чая, заметила, что никогда больше не будет есть вафли.

– Ты бы предпочла «Тако Билла»? – спросил я. – Думаю, они еще открыты.

– Не выношу дыма. И мне там только те замороженные штуки нравятся. Шоко-Тако.

– Интересно, а есть порно с таким названием? – спросил Джон.

– И я не согласна, – сказала Эми. – С тем, что у этой хрени никакой логики нет. Нам нужно точно выяснить, как и почему она делает то, что делает. Правила есть всегда. Всегда есть какие-то пределы, какие-то слабости. Надо просто понять, какие.

Я заметил, что мы говорим о Нимфе по-разному: «он», «Они», «эта хрень».

– Давайте, просто чтобы не путаться, говорить о Нимфе как о живом существе – хоть мы и знаем, что на самом деле он не совсем существо, а целый рой каких-то жуков в подчинении у кого-то там еще. У Повелителя. А пока будем считать его человеком, чисто для простоты.

– Ну, в данный момент проблема даже не в нем, верно? – заметил Джон. – Проблема понасущнее в том, что, если Тед начнет разбираться в обстоятельствах похищения дочки, все улики укажут на тебя.

Я шикнул на него и нервно огляделся.

– Чувак, тут же полно народу.

– Мы в «Вафельном домике». Тут половина народа, скорее всего, людей убивают. Так вот, если он может подражать кому угодно, почему не превратился в ее маму или папу? Разве так было бы не легче ее красть? Стать тобой – все равно что остаться собой, ты для нее чужой человек. К тому же посмотри на себя. Ни одна маленькая девочка никуда за тобой не пойдет. Ужасная же маскировка.

– Так, может, он сделал это, чтобы меня подставить? Просто мудак потому что? Оглянитесь вокруг – для жестокости причина не нужна. – Я посмотрел на Эми. – Это как те киты.

Однажды мы с Эми смотрели документальный сериал Би-би-си о морской жизни, «Голубую планету», – бывает такое, что просто нечего смотреть. Был там один момент, в котором съемочная группа следила в Тихом океане за самкой серого кита и ее новорожденным детенышем. Эти трудяги тринадцать месяцев вынашивают потомство, а после родов мигрируют за тысячи миль на север в поисках пищи. И вот они медленно плыли вдоль калифорнийского побережья к Аляске. Мать и дитя всю дорогу двигались бок о бок, как персонажи в мультике Пиксар. А потом появилась стая из пятнадцати косаток – охотников, которые понимают друг друга без слов. Они незаметно окружили любящую мать и ее малыша. Подплыли и начали протискиваться между матерью и ребенком, разделяя их, а затем наскакивали на детеныша, пытаясь его утопить (не забывайте, киты – млекопитающие, они дышат воздухом, а не просто плюются для удовольствия водой). Мать отчаянно пыталась подтолкнуть малыша вверх, чтобы он смог сделать вдох. Но косатки не отставали от них шесть часов, толкая захлебывавшегося китенка все глубже и глубже, пока на это смотрела его мать. Безжалостно. Наконец они начали кусать детеныша, и бурлящая вода окрасилась в алый цвет.

Затем наступила неожиданная развязка: как только ребенок умер, косатки просто… уплыли. Они откусили от него пару кусочков и оставили мертвое, искалеченное тело опускаться на дно. Оказалось, что они не голодны; убили ребенка на глазах у матери просто забавы ради. Последние кадры были посвящены матери, бесцельно зависшей посреди океана в полном одиночестве. Косатки поплыли дальше, чтобы прожить остаток жизни, долгой, счастливой и не обремененной хоть какими-то последствиями своих действий. Не будет ни справедливого суда, ни даже мести. Никто не утешит мать. У нее отобрали цель в жизни и оставили в бескрайнем холодном, безразличном океане.

Эми потом шесть недель кошмары снились.

Она отхлебнула чая и сказала:

– Хорошо. Но давайте на минуточку предположим, что за этим стоит что-то еще. Чего он добивался?

Я пожал плечами.

– Может быть, только того, о чем сказал сам. Питаться и размножаться. Может, всё вместе.

– И он продолжал таскать «корм» для Повелителя к пруду, который по чистой случайности разлился у входа в старую шахту. Так что, как высококвалифицированный специалист в таких вопросах, рискну предположить, что тварь, которую он пытается накормить, сидит в этой шахте.

– А ты точно уверена, что ничего там не видела? – спросил я у Эми.

– Ну, там была гигантская змея с миллионом глаз и тысячей задниц, но я думала, что это не так уж важно, вот и не упомянула о ней.

– Хватит брызгать ядом, юная леди. Это нам не поможет.

– А повтори-ка, как тебе удалось сбежать? – спросил Джон.

– У меня был электрошокер, ну тот, что ты мне дал. Я дождалась, пока Дэвид, ну то есть тот, кто Дэвидом притворялся, отвлечется, а потом ударила его током. Прямо между ног. Потом еще и еще раз. Потом я схватила девочку, и мы побежали вверх по склону. Этот за нами не поднялся, это я уже говорила.

Почему же она лжет?

– Может, он дал тебе ускользнуть нарочно?

– Кажется, вы, ребятки, просто не в силах поверить, что я сбежала без вашей помощи.

– Да ладно тебе, – укорил я, – ты же знаешь, о чем мы. Меня не отпускает чувство, что мы сделали все именно так, как ему надо. Что все это – часть его плана.

– Так это или нет, – сказал Джон, – рано или поздно нам придется вернуться к шахте.

– Или он именно этого и добивается, и тогда мы просто откроем ящик Пандоры.

– Я просто уверен, что порно с таким названием точно есть.

– Ладно. И скоро Тед пойдет рассказывать все полицейским?

– Если повезет, он подождет, пока не накопает побольше улик. Если нет, он разговаривает с ними уже сейчас. Если удача повернулась к нам задом, то он к ним вообще не пойдет.

– И почему это должн… а, ну правильно. Это значит, что он собирается хладнокровно пристрелить меня, чтобы отомстить. Ну что ж, эм, лучше разобраться во всем до того, как такое случится.

– Ладно, следующую чашку кофе возьму с собой.

Джон хотел зайти к нему домой, «чтобы спустить зверя с цепи», и ни Эми, ни я не выдали, что в курсе второй части предложения: «И закинуться наркотой, чтобы я мог не спать пятьдесят часов кряду».

Мы с Эми ждали в джипе. Когда мы остались одни, я спросил:

– Долго ты говорила с моим двойником, или кто он там, пока не поняла, что это не я? Ну то есть вы же завтракали вместе, так?

Уже во второй раз мне на миг показалось, что Эми выглядит так, будто ее поймали на лжи. Она попыталась отыграться.

– Недолго. Мы поели, поболтали немного, но мне все это время было не по себе. У тебя было три руки, но я решила, что, может, я просто никогда ее раньше не замечала.

– Я серьезно, Эми. Мы знаем друг друга как облупленных. Мне жутко от мысли, что ты весь завтрак говорила с моей копией, прежде чем заподозрить неладное.

– Ты вел себя странно – но насколько странно должен вести себя человек, чтобы принять его за потустороннего самозванца, вместо того чтобы списать все на необычное настроение? Мне просто казалось, что ты…

Она замолкла и посмотрела на дождь.

– Что я что?

– Что ты в очень хорошем настроении.

– Ага.

– Ты сказал, что починил дыру в крыше.

– Ну, уже это должно было тебя насторожить.

Я думал, что она рассмеется, но ее губы не дрогнули.

В дверях дома снова появился Джон: он с безумным видом закричал, что мы должны зайти и кое на что взглянуть. Как и всегда, я испытал чувство, для которого в английском языке не придумали сло́ва: секундное предвкушение чего-то или невероятно опасного, или невероятно глупого. Неважно, нашел ли Джон в доме дюжину изуродованных трупов или помидор в форме члена, объявлял он об этом в одной и той же манере.

Мы вошли и увидели, что Собак играет с чем-то в углу: щелкает зубами и бьет штуковину лапами. Сначала я подумал, что это маленький раненый воробей или колибри, но оказалось, что это одно из похожих на насекомых летающих существ, которые раньше были частью человеческого «тела» Нимфа. Существо было ранено.

– Не дай ему съесть эту штуку! – сказала Эми.

– Да, его наверняка стошнит – кто знает, что там внутри у этой твари. И не трогай ее руками, найди что-нибудь острое, чтобы проткнуть ее издалека. Джон, какие у тебя еще остались копья?

– Стойте, – сказала Эми. Она сбегала на кухню и вернулась с прозрачным пластиковым кувшином. – Подержите собаку.

Джон сумел оттащить разгоряченного пса от добычи, а Эми заманила маленькое насекомое в кувшин. Она закрыла крышку, и Джон заклеил ее скотчем.

– Мне нужен нож или что-то острое, – сказала Эми. – Надо прорезать отверстия для воздуха.

– А нужен ли ему вообще воздух? – спросил я.

– И что еще важнее, вдруг оно сможет протиснуться в дыру, даже крошечную? Или что оно не может плеваться ядом или другие фокусы проворачивать? Нет, пока мы не выясним, с чем имеем дело, давайте не рисковать и держать его взаперти.

Джон поставил кувшин на кофейный столик, и мы все встали вокруг. Разглядеть существо было непросто – как тонкие волоски, плывущие перед глазами: оно почти идеально сливалось с фоном. Время от времени маскировка спадала, и мы, всего на несколько секунд, видели его истинное тело.

Оно было розовое, жирное и кольчатое, размером с детскую ладонь, все тело вдоль и поперек покрывали блестящие черные пятна (или глаза?) шестиугольной формы. Пока мы рассматривали существо, они увеличивались, пока не покрывали тело целиком. Затем меняли цвет и каким-то образом скрывали существо от глаз. По бокам от туловища отходили тонкие лапки, изогнутые к концу. Еще была пара больших и полупрозрачных, как у мухи, крыльев, одно из которых тварь повредила.

– Я полагаю, с такими мы раньше не сталкивались? – сказала Эми.

– Теперь моя очередь придумывать название, – напомнил Джон.

– Нет, Джон, – отрезал я. – Только если не придумаешь имя, в котором правда будет какой-то смысл.

Джон уверен, что надо присваивать имена всем видам и феноменам, с которыми мы сталкиваемся; он настаивает, что мы должны придерживаться научного подхода и каталогизировать наши находки в духе Чарльза Дарвина. Присваивать имена приходится по очереди, потому что, несмотря на заверения в научном интересе, Джон придумывает просто ужасающе бесполезные названия. Например, он присвоил похищению сверхъестественной сущностью название «орущий клоунский хрен». Насекомоподобного паразита, жившего во рту у человека и говорившего его голосом, он окрестил «вабалабадуном», а чернильно-черные существа, обладающие непостижимой способностью формировать реальность под свои прихоти, теперь известны как «ночные хакулы». Возможно, вы заметили, что имена эти больше интригуют или оскорбляют, чем хоть что-то описывают, – из-за этого их просто невозможно запомнить, что полностью сводит саму идею на нет.

– Он вялый и розовый, как член, и у него крылья, как у насекомого. Посему нарекаю этот организм трахаканом.

Эми вздохнула.

Трахакан в кувшине неуклюже возился: он повредил крыло, то ли когда мы с ним сражались, то ли когда его жевал Собак. Убедившись, что из ловушки ему не выбраться, он опустился на дно и сложил крылья.

– Ну, это определенно стоит показать доктору Маркони, – сказал я.

– Попробую ему позвонить, – отозвался Джон. Затем вытащил нож и начал прорезаться к крышке кувшина. Делал он это потому, что хотел добраться до телефона, а телефон его лежал на дне уже упомянутого кувшина, в котором больше ничего и не было.

Мы с Эми смотрели, как Джон разрезает скотч и подступается к крышке. Потом Эми тряхнула головой, словно очнувшись от транса, и торопливо схватила Джона за запястье.

– Постой. Что мы творим?

Джон остановился, и мы все ненадолго застыли с выпученными от удивления глазами. Я моргнул, и сотовый телефон снова превратился в жука, мираж растворился в скоплении черных мерцающих глаз. Он снова попытался взлететь и стукнулся о крышку.

– Ладно, – сказал Джон, – это странно.

– Он не просто принял облик телефона, – заметил я. – Он убедил меня, что это и правда телефон. Даже несмотря на доказательства обратного.

– Как будто он может залезть в мозг и просто разорвать все логические связи. Критическое мышление улетучивается как во сне. Ты вдруг снова в школе, и попугай с голосом физрука вырывает тебе клювом все зубы, а ты в это время думаешь только об одном: «И как я объясню это своему дантисту?»

– Это произошло, когда он сложил крылья, – сказала Эми. – Я думаю, его тело может по-другому выглядеть, но когда он складывает крылья, то может применять… гипноз. Или что-то другое. Думаю, надо его чем-то накрыть. Чтобы не смотреть на него.

Джон схватил со спинки ближайшего кресла одеяло с американским флагом и накинул его на кофейный столик.

– Ты и правда думаешь, что он на зрение влияет? – спросил я.

Эми пожала плечами.

– Если нет, то даже не знаю, как от него защищаться.

Тем не менее Джон поставил кувшин в шкаф, просто чтобы между нами была еще одна преграда в виде хлипкой деревянной двери.

– Ну ладно, – сказала Эми, – вернемся в режим Шерлока. Эта дрянь хотела выбраться из кувшина и поэтому изменилась так, чтобы нам захотелось ее освободить. Вот видите? Даже у инопланетного жука есть логика. Итак, что можно сказать о других его формах?

– Ну, мы знаем, что он играет на страхах. Тед – отец, и он увидел педофила. Я видел типчика с Уолл-стрит, потому что, как вы оба знаете, меня волнуют вопросы экономической справедливости и классовой эксплуатации. Дэйв, кого видел? Клоуна? Своего арендодателя? Фреда Дерста [4]? Вегетарианский мясной рулет? Свое сексуальное бессилие?

– Я видел себя. Только круче и здоровее.

– Ну, у нас целая ночь, чтобы разобраться, к чему бы это, – сказал Джон.

– Пса этот жук не одурачил, – произнесла Эми. – Собак пытался его съесть, значит, его маскировка не обманула. Это ведь хорошо, да? У нас есть, э-э, детектор лохоканов. Если он пытается кого-то укусить, надо держать ухо востро.

– При условии, что этот жук не последний, – уточнил я.

– Не последний. Пока Джон разбирался с Нимфом, я разбиралась с твоим двойником. Так что да, есть еще как минимум один человек, состоящий из подобных штуковин.

– А если речь о карликах, то как минимум двое, – добавил Джон.

Я почувствовал, что у меня начинает болеть голова. Я прижал пальцы к вискам.

– Или тысяча. В смысле, насколько вообще плохи дела?

Эми откинулась на спинку дивана и пригладила рукой волосы.

– Ну, главное, что мы вернули девочку. Считаю, сегодня мы уже победили.

9. Еще один пропавший ребенок

Домой мы с Эми вернулись уже далеко за полдень. Всего в двадцати футах от дилдомаркета бурлила в переполненных дренажных канавах вода. На миг я обрадовался, что наша квартира на втором этаже – но, если затопит первый, просто сидеть дома и посмеиваться над крестьянами, тонущими на улицах под нами, не выйдет. Я прикинул, что, если затопит проводку, электричество отключится, да и по дорогам тогда не поездишь. Ну и куда нам идти, если не кончатся дожди и продолжит прибывать вода? Наверное, было бы логично подумать о Джоне, но наши дома стояли примерно на одной высоте, а два дня под одной крышей, несомненно, положили бы конец нашей дружбе.

Эми сбросила мокрую одежду и рухнула на кровать, как только мы вошли. Ей нужно было вернуться на работу к одиннадцати. Ну знаете, чтобы я с голоду не умер. Я полежал немного рядом, обнимая ее за плечи. Она лежала ко мне спиной.

– Всё… в порядке?

– В полном, в каком только может быть человек после такого денечка.

Она замолчала, и я задумался, как лучше сформулировать следующий вопрос.

– Эта срань, которая притворялась мной, мой двойник… он ведь не причинил тебе вреда, да? Он же не пытался тебя… обидеть?

– Нет. Нет.

– Ну ладно.

Мы помолчали.

– Но я знаю, что ты что-то недоговариваешь.

– Богом клянусь, Дэвид, я рассказала тебе все, что помню, а если вспомню еще что-нибудь, расскажу и это. Но я не хочу раз за разом поминутно вспоминать события этого дня. Неужели так трудно понять?

– Ну просто… ты же все мне рассказываешь. Всегда. Но не сейчас.

– Я не рассказываю то, чего ты не хочешь слышать.

– Ты… нет. Ты это о чем?

– Дэвид, мне надо поспать. Когда мы ссоримся, я плачу, у меня происходит выброс адреналина, а потом я вместо сна лежу тут все шесть часов и вспоминаю, как мы друг на друга кричали. Просто… дай мне поспать.

– Я не хочу ссориться. Просто, ну, о чем ты не говоришь? Просто приведи пример. О чем, по-твоему, не стоит говорить? Ты делилась тем, что у тебя запор от болеутоляющих, если ты даже такое можешь…

– Я не могу говорить вещи, из-за которых ты можешь впасть в депрессию. Да только того, что я говорю сейчас, по-моему, уже достаточно.

– Мне жаль, что я произвожу такое впечатление. Но правда, если я скажу тебе: «Эми, я скрываю от тебя кое-что важное», ты из кожи вон вылезешь, чтобы узнать, в чем дело. И ни одна моя правда не была бы ужаснее того, что ты бы придумала себе сама. Просто приведи пример.

Она вздохнула, потерла глаза и сказала:

– У нас не хватало денег, чтобы заплатить за квартиру в феврале. Мне пришлось одолжить у Джона.

Я почувствовал, как из черепной коробки потекла и запузырилась черная жижа стыда.

А она была права!

Я попытался сформулировать идеальный ответ, который убедил бы ее, уверил бы ее в том, что она ведет себя глупо, что я не хрустальный. Я не сформулировал его и через двадцать минут – к тому времени Эми уже тихо похрапывала, как делает это всегда. Я осторожно поднялся и прикрыл за собой дверь спальни.

Я пошел в ванную и встал у раковины, просто глядя на себя в зеркало.

И тут я заметил.

Сверху не капало.

Снаружи лил дождь, но потолок был сухим. Стоп, неужели ложный Дэвид и правда починил крышу?

Я снова потащился на кухню. Грязные после завтрака тарелки в раковине, сироп. Я попытался представить, как Эми завтракает с более удачной копией меня, как они непринужденно болтают. С карточного столика исчез хлам; все присланное мне в последний раз по почте дерьмо: книга Родмана, демоническая сфера – все пропало, и ничего из этого я на полу не увидел. Я зашел в хламовую – разумеется, все оказалось разложено по местам, вероятно, не без участия моего двойника. Он аккуратно поставил вещи на стеллаж рядом с одноруким бетонным снеговиком, которого мы там всегда хранили.

Зазвонил телефон. Джон.

– В жопу тебя и всех детишек-рабов, которые собирали твой телефон.

– Наша херня принимает серьезный оборот. Оказывается, их больше.

– Кого больше?

– Прошлой ночью пропала не только Мэгги. Исчез еще как минимум один ребенок.

– Во-о-от блядь.

– Дочь матери-одиночки, полицейские не восприняли обращение всерьез – решили, что женщина не в своем уме. Считают, ее похитили примерно в то же время.

– Какого черта, Джон?

– Я связался с ней, ее зовут Честити Пейтон. Она хочет с нами поговорить.

– Конечно, хочет.

– Она живет в «Террасе Камелота».

– Ясно. Хочешь за мной заехать?

– Я внизу, на парковке.

– Ну разумеется. Дай мне минутку.

– И еще кое-что.

– А тридцать секунд, пока я спускаюсь, это не подождет?

– Нет. Я уже собирался уходить и пошел за ключами, но не смог вспомнить, где их оставил. И тут я говорю себе: «О, а я знаю, где они». Хочешь угадать, где они, по-моему, были?

– Я совершенно потерял нить разговора.

– Я был уверен, что мои ключи в шкафу, в кувшине. Я смутно помнил, что зачем-то их туда сунул. Трахакан пытался заставить меня его выпустить.

– Срань господня, вот это фортели. Нельзя тебе держать эту хрень дома, она к тебе в голову залезет.

– И что тогда мне с ней делать?

– Да уж, надо утвердить какой-нибудь протокол для такого. Для всего.

– В любом случае, я закопал кувшин на заднем дворе, посмотрим, прокатит ли.

Я повесил трубку и пошел вниз. Джон перехватил меня у подножия лестницы, схватил за руку и, протащив у фасада дома, затолкал в дилдомаркет.

– Какого…

– Там Тед Нолл подъехал.

Я обернулся и увидел, как на стоянку въезжает красная «Импала». Я предположил, что приехал он не за съедобным бельем. Мы ломанулись в заднюю часть магазина и спрятались за полками. Позади нас была огромная стена из силиконовых задниц в натуральную величину.

– Господи Иисусе, Джон, неужели он не мог подождать денек, прежде чем самосуд устраивать? Ему дома надо сидеть, с дочерью.

– А ты бы долго ждал?

Я оглянулся на задницы.

– Ну а это тогда на что?

– Дэйв, я даже не могу выразить словами, как на твое мировоззрение повлияло то, что ты вырос в этом городишке.

Тед вышел из машины под дождь и пошел вперед, выглядывая вход в квартиру на втором этаже. Не похоже, что он нас заметил.

– А что делать, если он к вам поднимется? Там же Эми наверху, – сказал Джон.

– Да, нужно что-то придумать.

– Как насчет того, чтобы выйти и просто сказать правду?

– Мы даже не знаем, в чем она состоит, – возразил я. – Пропал еще один ребенок, а значит, Тед уже наткнулся на видеозапись с чьего-то мобильника, на которой я измываюсь над маленькой…

Мимо прошел продавец, и Джон громко сказал:

– ДА, ДЭВИД, Я ТОЖЕ СЧИТАЮ, ЧТО СТОИТ ВЫСТЕЛИТЬ ПОЛ РЕЗИНОВЫМИ ЗАДНИЦАМИ.

Пиликнула входная дверь, и вошел Тед. Магазин был крошечным, и прятаться было нелепо. Он посмотрел прямо на нас и подошел ближе.

– Почему бы нам не выйти наружу?

– Мне и здесь хорошо, – сказал я.

– Как хотите.

– И хорошенько подумайте, что вы намерены делать. О том, правда ли вы этого так хотите.

– Вы теперь и мысли читаете? Видите ли, я без работы не сидел. Весь день собирал информацию, читал о тебе. Об этом городе.

– Хотите совет, Тед? Уезжайте. Вас здесь ничего не держит.

– Жизни меня учить вздумали?

– Подумайте, Тед. Происходит именно то, о чем мы предупреждали вас с самого начала. Нам пудрят мозг. Вот и все. Они выставляют меня виновным в преступлении – именно такая херня Их и веселит.

– Угу. Знаете, я присмотрелся внимательно к своей сигнализации – не мог смириться с тем, что ее никто не выключал, что камеры просто в какой-то момент перестали работать. Даже позвонил в «Литтлтон», компанию, у которой я ее купил, и они сказали, что с их стороны никаких проблем, всё в шоколаде. Но потом я поговорил с детективом, который был у меня сегодня утром, и он без обиняков выложил, что ваша девушка работает в колл-центре «Литтлтона». Очень интересно, что вы никогда об этом не упоминали.

Ну спасибо вам, детектив.

– Вы, наверное, издеваетесь. Думаете, я заставил Эми отключить вам сигнализацию? Она не смогла бы этого сделать, даже если бы хотела. – Насколько я знаю. – Она даже не знала о Мэгги, пока я ей не сказал. Но мне вас не переубедить, так? Вы здесь не за правдой, а ради мести.

– Я здесь потому, что хочу взглянуть вам в глаза. Знаете, когда крутые парни в фильмах выходят на тропу войны, у них всегда есть то, чего никогда не бывает в реальной жизни – уверенность. Бэтмен стоит на крыше и видит, как на улице внизу кого-то грабят, обязательно у него на глазах. Очень удобно: не нужно бороться с сомнениями или корить себя за, что по ошибке причинил вред невинному человеку. Нет, я не стану ничего делать, пока не получу доказательства. Но я их получу, так или иначе. И очень скоро.

– И что тогда? Убьете меня, отправитесь в тюрьму, и ваша малышка останется без отца? – Я протиснулся мимо него и вышел через переднюю дверь. Он пошел следом. – Говорю вам, Тед, – уезжайте. Собирайте вещи и бегите – сегодня же вечером. Ради вашего же блага. И ради блага вашей маленькой дочери. И Лоретты.

Тед схватил меня за плечо и развернул к себе. Он впился в меня взглядом и спросил:

– Это угроза?

В небе сверкнула молния, и на лицах обоих отразилась ярость. Джон на секунду поверил, что один из них – Дэйв или Тед – живым домой не вернется.

– Тед, просто успокойтесь, – сказал он.

– Не суй в это дело свой огромный хер, Джон. Это касается только нас двоих.

Дэйв стряхнул руку Теда. Сузил глаза, как и всегда, когда чувствовал разгоравшуюся внутри ярость. Он словно пытался удержать пляшущие в глазах искры пламени, чтобы не испепелить все взглядом, как циклоп.

– Вы пережили травму, мистер Нолл, – процедил Дэйв сквозь зубы. – Ваш разум замутнен. И, поверьте, новая травма это не исправит. Я не хочу с вами драться, но, если этого хотите вы, я к вашим услугам. – Дэйв стянул через голову рубашку, обнажив торс, которым гордился бы плохо выбритый медведь. – Поглядите. Видите этот шрам на груди? Он от пули. Видите шрам на плече? Это от ножа – я сам себя порезал. Шрам на щеке? Я даже не смогу объяснить вам его происхождение так, чтобы вы поверили. И у меня есть еще с полдюжины, но их я не смогу показать вам на людях. Меня резали, жгли, жевали, били электрошокером. Так что да, если вы хотите драки, я к вашим услугам. Мне не победить: вы матерый солдат, а я мясной бурдюк, который перегоняет пиво в мочу и депрессию. Но вот что я вам скажу: никто из тех, с кем я хоть раз дрался, никогда не возвращался за реваншем.

Сверкнула молния.

– Правда, что ли? – усмехнулся Тед. – Ну, может, этот ты не переживешь.

– Мистер Нолл, – вставил Джон, – подумайте о своих обвинениях и обо всем, что сегодня видели. Вы вините его не в похищении дочери. Вы вините его в том, что он использовал черную магию, когда ее похищал. Вы хотите избить мерзкого педофила на парковке дилдомаркета, я вас прекрасно понимаю, сам такой же. Но вы уверены, что хотите драки с извращенцем, который к тому же еще и чернокнижник? Вот так и кончают с волшебной палкой в жопе.

– Слушайте, – сказал Дэйв. – Мы только что говорили с копами. Прошлой ночью похитили не только вашу Мэгги. Кроме нее, пропал по крайней мере еще один ребенок, и у нас с Джоном больше всего шансов найти и его, и виновника. Если вам нравится думать, что это наша вина, – отлично, пусть так. Можете следить за нами, если захотите. Но дела обстоят гораздо серьезнее, чем кажется. И если вы рассчитываете нам помешать, то я вам вот что скажу…

– Мне очень жаль, что вам пришлось через такое пройти, и я умоляю, потерпите еще немного. Дайте нам сутки на решение дела. Захотите после меня убить – валяйте. Сомневаюсь, что в честь этого приспустят флаги.

Тед пошевелил челюстью и хмыкнул, потом повернулся и, качая головой, подошел к своей «импале». Он снова ткнул пальцем в мою сторону и произнес:

– Я с вас глаз не спущу. Так, блядь, и знайте.

Когда он отъехал, Джон отступил под навес «Венериной мухоловки», чтобы спрятаться от дождя. Он закурил и спросил:

– Что будешь делать, если вы с ним все-таки сцепитесь – если он давить начнет, например? Знаю, ты не хочешь никого убивать, но…

– Понятия не имею, чувак. Ты его один раз убил уже, какие были ощущения?

– Дай-ка я еще одну вещь спрошу. Когда ты зашел и увидел, что я якобы покончил с собой на диване, ты поверил?

– Ну да. Выглядело очень правдоподобно.

– И ты тогда поверил, что это я? Что я на такое способен? Самоубийцей меня считаешь?

– Да ну нет. Даже не знаю…

– Почему ты не подумал, что меня убили и выставили это самоубийством?

– Не знаю, у меня на раздумья всего пара минут была. Не понимаю, чего ты от меня добиваешься.

– Если Нимф черпает идеи для двойников из нашего разума, если он забирается к нам в голову и вытаскивает наши самые большие страхи… почему тебе на ум пришло именно это?

– Не знаю. Не приходило ничего.

– Ведь ты же в курсе, что я бы никогда так не поступил, да? Я бы не бросил нераскрытое дело. Никогда бы вас обоих не бросил. Мне бы такое даже в голову не приходило. Да и Эми тоже.

– Отлично, Джон, рад это слышать. Пошли.

– А Эми разве не с нами?

– Она спит. Ей еще на работу.

– Ты спросил, хочет ли она поехать?

– Нет. Когда ты позвонил, она спала.

– Иди разбуди ее и спроси.

– Не буду я этого делать: она разозлится, что я разбудил ее ради этой херни, когда ей в ночную смену выходить. Если хочешь сам, вперед. Но когда она пошлет тебя на хуй, уточни, что это была твоя идея.

Через двадцать минут мы с Джоном и Эми въехали в «Террасу Камелота». Не лучший трейлерный парк в городе, но и не самый дерьмовый. Может быть, четвертый среди самых дерьмовых.

– Детектив сказал, она чокнутая, – сообщил Джон. – Но в нашем городе это может значить что угодно. Я спросил, как найти ее трейлер, и она ответила, что перед ним мешки с песком.

– Она мать-одиночка? – спросила Эми.

– Ага. Не знаю, услышим ли мы вообще об отце.

– Интересно. Ноллы тоже живут раздельно. Кажется, прослеживается закономерность.

– Я думаю, что это закономерно скорее для Америки в целом, чем для конкретного дела, – заметил Джон. – Еще я разузнал имя второго малыша, и оно созвучно с первым – Майки.

– Нам туда, – сказала Эми.

Вообще-то во всем парке только трейлер Честити окружала стена из белых мешков с песком. Мы перелезли через трехфутовый барьер и постучали в дверь. Ее открыла чернокожая женщина с телосложением лайнсмена НФЛ.

– Вот бля! – воскликнула она вместо приветствия.

– Мисс Пейтон, меня зовут… – начал Джон.

– Я знаю, кто вы, Интернет у меня есть. А вас не должно быть трое? Еще низенькая рыжеволосая девчонка в очках. А, вот и она. В сторонке примостилась – не заметила ее.

– Да, эм, Джон объяснил, зачем мы приехали?

– Входите. Выглядите как кучка обоссанных помойных крыс.

Мебель и пол в гостиной Честити были усыпаны чистящими салфетками, будто она готовилась к кровавой бане. На стене висело огромное чучело рыбы.

– Не сочтите за грубость, а откуда у вас мешки с песком?

Она пожала плечами.

– Заплатила паре парней, чтобы положили перед домом. Две недели назад еще, они за день управились. Пара реднеков работали как кони. Соседи решили, что я с ума сошла. Ну и кто теперь сумасшедший? И газогенератор у меня есть. Хватит, чтобы запитать холодильник и лампочки, если электричество отключат. Большеголовый карп в морозилке лежит, вот этими вот руками поймала. Ну, то есть багром, конечно. Если не можешь обеспечить себя самым необходимым, то ты раб системы. Пить хотите? Есть молоко, сок и вода, больше ничего и нету. Ни выпивки, ни кофе, ни прохладительных напитков. Вредные привычки мне не по карману. О Майки будете спрашивать?

– Э-э, да, – сказал я. – К вам приходил какой-нибудь жуткий тип перед его исчезновением? Незнакомец какой-нибудь?

– Если и так, я его не видала. Это призрак?

– К чему этот вопрос?

– Кто бы ни похитил Майки, он или призрак, или ниндзя, а ниндзя я бы, наверно, услышала. Я спала прямо на этом диване, он должен был пройти мимо меня. Дважды. А сплю я очень чутко. И даже если этот урод – гуру скрытности, даже если он парил над полом, как колибри, думаю, Майки по пути обратно поднял бы шум. Этот мальчишка пробил дыру в обшивке рядом с кроватью, потому что ему кошмар приснился. Ту белокурую девчушку вы возле жуткой старой шахты нашли, так? Вы всё там хорошенько проверили, убедились, что рядом нет других детей?

Вообще мы этого не делали, но Джон ответил:

– Да, копы там все прочесали, но никого не нашли. Там нигде не спрячешься: стоит парочка домиков, конечно, но в них никто не живет.

– Не хотят. Считают, в этой шахте дьявол живет. Пустая болтовня, конечно. Я всегда говорю: хотите увидеть дьявола – загляните в свое сердце. Он не мог утащить детей в саму шахту?

– О нет, вход завален целой тонной камней, – заверил я. – Только чтобы откопать его, нужно масштабные земляные работы провести. Ему бы пришлось экскаватор найти или что-то в этом духе. Вы не замечали ничего необычного? До той ночи, я имею в виду, пусть даже за несколько месяцев до нее. Майки не говорил странных вещей, не видел странных снов?

– Нет.

– Учителя в школе не жаловались на странное поведение?

– Я обучаю его на дому. Не хочу, чтобы правительство превратило моего мальчика в робота.

Судя по выражению лица Джона, этот факт его очень заинтересовал. Прежде чем я успел спросить почему, Честити сказала:

– Но и о Батмантисе, конечно, забывать нельзя.

– О ком? – спросила Эми.

– Это летающий монстр, который уже несколько месяцев в городе воду мутит. Уж кто-кто, а вы-то должны о нем знать.

– Наверное, письмо где-то на почте у меня завалялось, – сказал Джон.

– Посмотреть хотите? – спросила Честити.

Я устало вздохнул:

– Конечно, почему бы и нет.

Оказалось, что Честити предложила показать нам лишь видео монстра – он не сидел связанный у нее в чулане, нет. Она отвела нас в спальню и вытащила ноутбук: ему было по крайней мере года четыре, но на нем не нашлось даже отпечатка пальца. Когда Честити выключала ноутбук, она снова убирала его в коробку и, похоже, чистила после каждого применения.

Она кликнула на «Ютуб» и перешла к видео, которое посмотрело всего сто шестьдесят пять человек. Начало у него было довольно затянутое: какой-то парень снимал попытку обучить своего шпица ловить фрисби. После того как пластмассовый диск в третий раз отскочил от растерянной собачьей морды, кто-то вдруг закричал и камеру направили к небу.

Хлопавшее крыльями в облаках существо летело достаточно низко, так что это была не птица. Судя по очертаниям, пара кожистых, как у летучей мыши, крыльев крепилась к телу, напоминавшему туловище попавшего под бульдозер богомола.

Секундой после тварь сложила крылья и спикировала на оператора – идиот так и не отвел камеры от крылатого ужаса. Картинка задергалась, послышался визг, и существо снова взлетело вверх. В крючковатых передних лапах билась маленькая собачка. Называлось видео «БАТМАНТИС???».

Честити отмотала назад и поставила ролик на паузу примерно на середине, чтобы лучше разглядеть скользившего к земле за добычей абсолютно белого монстра. Крылья не подходили к телу. Одна из крючковатых передних ног была намного меньше другой. Грудь была шире головы и брюшка и напоминала пивной живот. На нас смотрела пара больших черных глаз, но форма бровей придавала морде такое выражение, словно он был сбит с толку миром, в котором родился.

– Вы таких уже видели?

Джон промолчал, Эми побледнела.

– Его, эм, нет в нашей базе данных, – сказал я.

– Погодите, тут еще есть.

Она нажала на кнопку воспроизведения, видео оборвалось, и вот мы уже в другом месте – на свалке к югу от города. Луч фонарика прыгал по темноте между рядами брошенных ржавых машин. Оператор был уже не один: по бокам от него стояли двое мужчин с охотничьими ружьями.

– Там! Там, наверху! – произнес он громким шепотом.

Сгорбившийся БАТМАНТИС??? сидел на колонне из шести смятых автомобилей – наверху был старый кабриолет, в котором монстр соорудил гнездо. Из ружей вырвалось пламя, загремел гром – мужчины начали палить в крылатого зверя. Он вздрогнул, взлетел и через пару секунд превратился в бледное пятнышко на небе.

Мужчины подошли к гнезду, и оператор вскарабкался на колонну машин, чтобы заглянуть внутрь, по-видимому питая слабую надежду, что найдет там свою собаку живой. Он посветил фонариком в салон…

Луч выхватил чашеобразную конструкцию, похожую на огромное птичье гнездо, – она занимала место, на котором раньше располагались передние сиденья. Гнездо сложили из маленьких костей, на многих из которых все еще остались кровь и кусочки мяса. Меж костей лежали толстые изогнутые куски веревок и кожаных ремней, кое-где поблескивали кусочки металла.

Ошейники и поводки для собак. Их были десятки.

Оператор закричал, и видео закончилось. Единственный комментарий гласил: «ФЕЙК».

Я услышал за спиной быстрые шаги и, обернувшись, увидел, что Эми ушла. По коридору и в ванную – по крайней мере, я на это надеялся. Я услышал, как ее стошнило.

– Да, ребята, наверное, надо было предупредить вас, – сказала Честити. – Мне тоже стало дурно, когда в первый раз смотрела.

– Я знаю, звучит странно, но почему-то, когда такое происходит с собаками, становится еще печальнее, – сказал Джон.

– И совсем нестранно. Люди в разные дни ведут себя то хорошо, то плохо. Ну а собака лишь хочет, чтобы хозяин всегда был счастлив. Малышка что-нибудь рассказала? Она разглядела своего похитителя?

Джон начал было говорить, но я тут же вмешался.

– Она мало что видела, но не говорила, что ее унес в небо гигантский белый богомол. Такую деталь отметил бы даже ребенок.

– Итак, я правильно понимаю, что появление этого чудовища и исчезновение моего сокровища никак не связаны? – спросила Честити.

– В нашем-то городе? Очень может быть. – Джон бросил взгляд на меня. – Надо дать ему имя.

– Оно у него уже есть. А что касается Майки, то мы ничего не исключаем. Мэгги мы нашли в целости и сохранности, и этот факт внушает по меньшей мере оптимизм.

Эми вернулась, и они с Честити начали одновременно друг перед другом извиняться, как это принято у женщин.

– Вы так и не упомянули цену, – сказала Честити.

– Ой, ее нет, – ответила Эми.

– Ну, теперь будет. Вы либо работаете, либо нет – я не хочу, чтобы вы бросили все к чертям на половине или вели себя так, будто оказываете мне одолжение, а потом радовались, что хотя бы вполсилы поработали. У меня для вас заказ, и, если вы за него беретесь, я хочу, чтобы вы отнеслись к нему серьезно.

– Мы просим двести семьдесят пять долларов. В случае, если мы его найдем, – сказал я, подумав.

Эми и Джон недоуменно повернулись ко мне, гадая, с какого гребаного потолка я взял эти цифры.

– Сколько весит Майки? – спросил Джон.

– Около шестидесяти пяти фунтов.

– Ну да, двести семьдесят пять, – кивнул он.

– В случае, если мы его найдем и вернем, – добавила Эми.

Мы все встали, сказали Честити, что будем с ней на связи, и снова умчались в дождь.

Я спросил Эми, хорошо ли она себя чувствует. Она солгала, что да.

Некоторое время мы ехали молча.

Затем Эми ни с того ни с сего посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

– Нам все это по плечу. Я уверена. Нам по плечу победить Нимфа, найти второго ребенка и стать героями. Копы извинятся, а Тед поймет, что был неправ, и все будет хорошо. – Она согласно кивнула, словно эти слова сказал ей кто-то другой. – Да. Все будет хорошо.

– Эми, пока мы разговариваем, могут пропадать и другие дети. Мы же этого не знаем, – сказал я. – И только потому, что ты нашла Мэгги, пока не стало поздно… Знаешь, такое случается крайне редко. Обычно, когда люди добираются до укрытия злодея, они находят только, ну, кучу ошейников.

Эми посмотрела в залитое дождем окно сзади и разрыдалась.

– Что? – спросил я.

10. Флешбэк о вафельной травме Эми

Примерно девять часов назад Шон высадил Эми у «Венериной мухоловки», она поднялась наверх и на секунду вдруг подумала, что Дэвид будто застыл на месте. Но потом он заговорил, и Эми отбросила эту мысль. Потому что все было намного страннее.

Впервые за несколько месяцев Дэвид, казалось, был по-настоящему счастлив.

– Разобрались с пропажей девочки?

– Да, она вернулась домой целой и невредимой. Выяснилось, что это был не орущий клоунский хрен, а обычный урод из местных. Копы отследили его через мобильный и нашли фургон. Что бы он ни планировал, у него не было ни единого шанса свой замысел воплотить.

Они порадовались минутку этой победе – Эми, разумеется, не знала, что в этот момент Джон и настоящий Дэвид все еще пытались раскрыть дело, а Мэгги все еще не нашлась. Потом Эми заметила, что исчезла трещина в дыре, и до глубины души удивилась, услышав, что Дэвид починил все своими руками.

– Я тут тебе вафли делаю. Проголодалась?

Она была сыта, но соврала.

– Тогда садись, – сказал он. – Есть у меня на твой счет кое-какие планы – силы тебе понадобятся.

– Неужели?

– Вот увидишь. Как на работе?

Последний раз Дэвид спрашивал об этом примерно год назад.

– Скучно. Одна старушка названивала, говорила, что к ней в дом пытается вломиться мертвый муж, но это оказался ее живой сын. У нее болезнь Альцгеймера. Никаких монстров. Ну так… А как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно. Ну, дело-то мы раскрыли.

– Тяжелая у вас выдалась ночка…

Он пожал плечами.

– Тарелка вафель легко это исправит.

Она подошла к окну.

– Эй, а где машина?

– О, она в мастерской. Тормоза скрипят чего-то.

Разумеется, машина была не в мастерской, за ее рулем сидел настоящий Дэвид, который ехал к маленькой церкви в надежде найти там Джона. Но Эми, опять же, этого знать не могла.

– А мы, эм, можем себе такое позволить?

– Не хочу остаться без тормозов, Эми. Что, если в дороге кто-то не вовремя повернуть решит? Садись.

Она села. С карточного стола исчез хлам, его место заняли тарелки. Настоящие, а не бумажные, которые начал покупать Дэвид, когда решил, что у него больше нет сил мыть посуду.

– Но именно об этом я и хотел поговорить, – сказал Дэвид. – Нам с Джоном заплатили за дело, родители девочки состоятельные и отказа не приняли. А ее отец сказал такое, отчего меня как током ударило, – он сказал, что, как дочь пропала, он думал лишь об одном: если бы он знал, что это их последний день вместе, все было бы по-другому. Он бы нашел время, чтобы прочитать ей сказку перед сном, сказал бы, что любит ее, и не дежурно, по-настоящему. Он пообещал, что, если она вернется, он будет проживать каждый день будто последний, ведь так и может оказаться. И тут я подумал: вот чего мне не хватает. А потом – что бы я сделал, если бы знал, что через день меня не станет? Ответ прост. Я бы провел день с тобой, только с тобой, где-нибудь вдалеке отсюда. И решил, почему бы и нет? Завтра ты откажешься от сверхурочной работы по субботам. А сегодня мы отправимся в небольшое путешествие. Куда-нибудь, где нет ни телевизора, ни Интернета.

– Э-э… ну ладно. А тебе не будет скучно?

– Скучно? Как только зайдем в номер, я стяну с тебя одежду, а к тому времени, как я с тобой закончу, ты даже двигаться не сможешь. И если мне когда-нибудь наскучит такое, лучше пристрели меня из жалости.

Эми сложила руки крест-накрест.

– Да неужели?

– Я прошу только об одном: пусть Шон никогда не подвозит тебя до дома. Ты никуда не пойдешь в компании Шона, даже если компания общая. Я его не виню, он ведет себя так, как повел бы себя любой мужчина, окажись он рядом с одной из самых красивых женщин в мире. Но если он встанет на пути нашего счастья, я слечу с катушек, ты же знаешь. А я не хочу слетать. Ради нашего с ним блага.

– Это можно и потом обсудить.

– Нет. Нельзя. Вафельница разогрелась, за дело!

Они всё болтали, ели вафли, и у Эми с лица не сходила улыбка.

Она предложила подождать, пока дождь прекратится или хотя бы немного утихнет, а уже потом отправляться в дорогу, но Дэвид настоял, чтобы они ушли сразу после завтрака.

– Это просто вода. Одежда промокнет, но до конца выходных она тебе все равно не понадобится.

Эми спросила, не нужно ли вызвать такси, ведь машина-то в мастерской, но Дэвид молча вышел из квартиры и направился вниз по лестнице, к стоянке у магазина. Эми пошла следом и обнаружила, что он открывает дверь красного спортивного автомобиля 1960-х годов.

– Это еще что такое?

– «Шевроле-Импала» 1967 года. Подарок от нашего благодарного клиента. Права на имущество в бардачке, автомобиль наш по всем законам. Залезай.

Она залезла. Дэвид повернул ключ зажигания, и мотор ожил.

Он обернулся к ней и улыбнулся.

– Слышала?

Эми улыбнулась в ответ.

– Мне кажется, нам обоим не хватает спортивных курток – и по крайней мере одному из нас полагается курить.

– А потом мы пойдем на демонстрацию. За войну с Вьетнамом.

Они оба рассмеялись. Дэвид нажал на педаль, и они рванули вперед – по вишнево-красному капоту «импалы» хлестал дождь, по толстому слою блестящего воска растекались бившие о капот капли. Эту машину тоже кто-то звал своей малышкой.

– Буря крепчает. Страшновато, – сказала Эми.

Дэвид пожал плечами.

– Всего лишь шум. Страшновато, если летишь в самолете или плывешь в мелкой лодке. А если нужно проехать пару миль на крутом мощном авто, не так уж и страшно.

– Так а куда мы едем?

– Благодарная семья девочки в счет оплаты предложила бесплатно провести выходные в их домике у «Моего Глаза». Там есть застекленная веранда с видом на пруд. Мы будем слушать шум дождя, а представители местной фауны будут слушать, как у тебя сносит крышу от того, что я с тобой делаю.

– Полегче, ковбой.

– Ха! Извини. Вся эта история с пропавшей девочкой… Я просто увидел выражение лиц ее родителей, когда мы привезли ее домой целой и невредимой, и… не знаю. Эмоции накатили, я понял, что мы действительно делаем мир лучше. Там был и детектив по этому делу, он пожал нам руки, как будто мы ничем не хуже его. Понимаешь? Как будто мы заслужили право быть там, что мы сделали то, что не смогли копы.

– Ну да. Есть чему порадоваться. Я говорила тебе, много раз причем.

– Я знаю. Но ты же в курсе, как у меня бывает: мозг будто заслоняют тучи и голосу разума сквозь них не пробиться. А сегодня они вдруг разошлись немного, и в просвет хлынули лучи солнца. По выражению твоего лица я вижу, что ты пытаешься не слишком себя обнадеживать, потому что со мной так и происходит: я могу воспрянуть духом ненадолго, а потом снова впадаю в уныние. Но сейчас все по-другому. Я записался к врачу. Я попрошу выписать мне лекарства, попытаюсь следить за настроением. Прием в следующий вторник.

– О боже, Дэвид.

– Просто пора бы уже, знаешь. Все это дерьмовое прошлое, просранное детство, тяжелые школьные годы – наступает пора через все это переступить. Никто не отмотает время назад и не подарит мне нормальных родителей. Никто не щелкнет выключателем, чтобы я вдруг стал таким же, как все. Я никогда не впишусь в общество. Но это нормально. Все еще может быть хорошо.

Она протянула руку и накрыла его ладонь. Он обернулся к ней.

– Ты что, плачешь?

– Нет! – воскликнула она. – Конечно, нет. – Она рассмеялась сквозь слезы. – Как ты вообще видишь, куда ехать? Я различаю только потоки воды. И чувствую, как машина виляет от ветра. Может, лучше остановиться, пока буря не успокоится?

– Без толку. Мы уже на месте.

Они немного посидели в машине, дожидаясь, пока дождь хоть на минуту прекратится. Перед ними стоял скромный, но чистый домик, примостившийся над прудом у шахты. Скоро Дэвид положил руку ей на бедро, наклонился и поцеловал. Она чувствовала, как он дышит, как дрожит. Он едва себя сдерживал. Кажется, для него вот-вот должно было настать время Зеленых полосок.

Эми, как известно, время от времени почитывала «Космо», и ни один выпуск не обходился без какой-нибудь рубрики вроде «Разбуди в своем мужчине зверя!». Дэвид как-то заметил, что все женщины помнят, как испугались, нечаянно – или специально – надавив в первый раз на нужный рычаг и увидев этого «зверя» своими глазами. Может быть, надели каблуки перед сексом, может, причинили немного боли, может, переоделись школьницами и мило сюсюкали. У каждого мужчины, по словам Дэвида, было что-то такое – иногда даже он сам до поры до времени не знал, что именно. Эми обнаружила «звериный рычаг» Дэвида, когда показывала ему костюм Улалы, сшитый на игровой конвент.

В нем не было ничего намеренно развратного: расклешенная белая лакированная юбка – может быть, чуть короче положенного, – с вшитым обручем для налета ретро-футуризма. Белые сапоги, дурацкий розовый парик, перчатки. Но Дэвид не знал еще об одной части костюма – скромных белых трусиках в зеленую полоску. Еще одна специфическая шутка, предназначенная специально для Дэвида. В пикантном аниме (речь о японской анимации, если вы слишком стары или круты, чтобы знать это слово) половина девушек в таких трусиках ходит – видимо, это какой-то специфический для их культуры фетиш. Дэвид аниме считал смехотворным, а японские фетиши – тем более. Она думала, что он хорошенько посмеется.

Дэвид уже уходил, когда она вышла из спальни, чтобы показать готовый наряд. Он отвесил ей на бегу комплимент, но, прежде чем он закрыл за собой дверь, Эми игриво приподняла юбку, демонстрируя полосатые трусики. Она рассмеялась. А Дэвид – нет. Он как-то странно на нее посмотрел, снова зашел в квартиру и запер дверь. А дальше началось… какое-то безумие. Трусики даже не вышли из этой заварушки целиком. Эми нащупала один из его «звериных рычагов».

И, кажется, сейчас происходило что-то похожее.

Дэвид отстранился от нее, посмотрел на дождь и нетерпеливо бросил:

– Мы так все выходные просидим. Давай просто добежим до домика.

И они, пробежавшись под дождем, ввалились внутрь хижины, хихикая, как подростки. На стенах висели головы животных, оглушительно стучал по металлической крыше дождь.

Стоило им оказаться внутри, ветер, разумеется, стих, а дождь полил, как обычно. На другом конце города Джон заглядывал в багажник машины Нимфа, зажатой между джипом и столбом после аварии.

Эми и Дэвид вышли на застекленную веранду – дождь теперь лил ровно, спокойно и размеренно. На дальней стороне пруда на поросшем травой холме примостилась маленькая часовенка. Дэвид поцеловал и облапал Эми – и она попросила его немного притормозить.

– У нас же на это все выходные.

– Я постараюсь держать себя в руках, но ничего не обещаю. – Он взглянул на воду: – Тебе нравится?

Сегодня не было и намека на бирюзовое мерцание, превращавшее порой пруд в сказочную декорацию: потоки дождевой воды превратили его в переполненную грязную лужу. Поверхность шла рябью от разбивавшихся на мелкие брызги капель.

– Тут чудесно.

Дэвид сел на плетеный диван и похлопал по сиденью рядом с собой.

– Я бы повздыхал, что день мог выдаться и получше. Но моя Эми такую погоду любит, мне ли не знать.

– Ага. Ну, только когда я под крышей. Уверена, окажись я на весь день снаружи, мне бы это не понравилось. И еще весь город под угрозой наводнения, ты же знаешь. Но да, весь этот дождь – большие капли срываются вниз, дует прохладный ветерок… От такого хочется свернуться калачиком.

Дэвид обнял ее. Она прижалась к нему, почувствовала, какой он теплый.

– Я знаю, ты не фанат такого. Хижин и всего остального. Ну, если не считать того, что в таком уединенном месте можно с размахом заняться сексом. Но то, чем мы сейчас занимаемся – просто сидим под крышей, пока снаружи идет дождь, и таем друг рядом с другом… Для меня это рай. Такие моменты…

– Ты веришь в рай, Эми? Думаешь, он существует?

– Я же не буквально говорила.

– И все же. Вопрос серьезный.

– Даже не знаю. Но если существует, то, может быть, он выглядит так, как хочется тебе самому. Может быть, он у каждого свой. Какой-нибудь здоровенный байкер будет вечно ездить на «Харлее» со своей бандой, а воины отправятся в Валгаллу. Но мне большего не нужно. Хижина, дождь и просто… просто чтобы ничего не отвлекало. Деньги, работа, необходимость постоянно совать в рот еду и таблетки, чтобы тело не разваливалось. Все, что нас друг от друга отдаляет, все преграды, все страхи – все исчезнет, и останемся только мы. И будем вместе так долго, сколько пожелаем. Можно даже не разговаривать, если не хочется. Просто… будем вместе.

– А на что похож ад?

Она задумалась.

– Да уж, разговор перестает быть томным.

– Ты никогда об этом не думала?

Она немного помолчала, а потом ответила:

– В Освенциме были маленькие камеры, их называли стоячими. Дверь была около фута высотой, в камеру нужно было заползти – а попав внутрь, человек оказывался в закутке размером с вертикальный гроб примерно четырех футов в высоту. Ни присесть, ни прилечь. В этой камере было невозможно поспать, расслабиться – люди могли только стоять сгорбившись в этой душной бетонной коробке. Потом маленькую дверь у их ног закрывали, и становилось абсолютно темно, окон там не было. И человек просто стоял вот так, горбясь и корчась от судорог, один, в кромешной тьме, в течение нескольких месяцев. Думаю, в аду то же самое, только навсегда.

– Боже мой.

– Ты сам спросил.

– Но ты же в это не веришь, правда? Как и в любой другой ад.

– Я знаю, что в него веришь ты.

– Да, потому, что считаю, что рай бы не был раем, если по нему шатаются Гитлер и всякие насильники – купаются себе у Иисуса в бассейне и болтают со своими жертвами. Да и для них это все равно был бы не рай: некоторые счастливы, только когда кого-то мучают. Их раем был бы только ад для всех остальных. Так ты в него веришь? В место вечных страданий?

– Нет, – ответила Эми.

– Почему?

– Как мы вообще перешли на эту тему?

– Прости мне мое любопытство.

– Я не верю в ад, потому что тогда не было бы и рая.

– Потому что нельзя наслаждаться раем, если знаешь, что кто-то страдает.

– Я считаю, если кто-то наслаждается вечным блаженством, пока миллионы других людей кричат в агонии, то он социопат.

– Вот об этом я и говорю. Именно об этом. Эти говнюки сами навлекают на себя адское пламя, а ты не можешь быть счастлив, потому что они в нем горят. Они используют против нас наше же сострадание. Вот в чем главное коварство ада – его пламя обжигает всех.

Эми промолчала, потому что хотела побыстрее покончить с этими рассуждениями – ей и так не нравилось, куда они ведут. Дэвид на миг задумался, как будто наконец-то дошел до главной мысли, но, дойдя до нее, не знал, как ее сформулировать.

– Помнишь, когда мы впервые заговорили о свадьбе, эм, лет семь назад, я сказал, что не женюсь на тебе, пока ты не получишь диплом? – спросил он наконец. – Помнишь, почему я это сказал?

– Ты хотел, чтобы я стала независимой. Ты не хотел жениться, потому что я боялась, что не справлюсь самостоятельно. Потому что тогда я останусь с тобой, даже если буду несчастна в браке.

– Совершенно верно. Но ты должна знать, что… это работает в обе стороны.

– Знаю.

– Нет, не знаешь. Я ужасно накосячил, Эми.

– Ой-ей. И как ее зовут?

– Нет, ничего такого. Моя вина в том, что я… позволил тебе поверить, будто я не справлюсь, если ты меня оставишь. Что я или покалечу себя, или пущу жизнь под откос. Я знал, что ты в это веришь, и нарочно тебя не разубеждал. Потому что не хотел, чтобы ты ушла. Потому что убедил себя, что ты мой маленький волшебный пузырь, который защищает меня от кошмаров внешнего мира. И от моих собственных. Но я хочу, чтобы ты знала: со мной все будет в порядке. Если ты когда-нибудь решишь, что несчастна, и бросишь меня, я некоторое время погрущу, а потом стану жить дальше, потому что я взрослый человек, а так взрослые люди и поступают. Они не держат других в заложниках.

– Я счастлива, Дэвид. Я люблю тебя.

– Это хорошо. Это здорово. Но если это изменится… Если изменюсь я… иди. Просто уходи. Однажды я спас тебе жизнь, а теперь ты спасаешь мою каждый божий день, день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Ты мне давно ничего не должна. По большому счету, я здоровый белый мужчина с интеллектом выше среднего, я живу в самом успешном обществе, успешнее него вряд ли будет на этой планете. У меня были все карты на руках, во всех своих проблемах виноват только я. Но прежде всего я хочу, чтобы ты была счастлива. Пусть даже с кем-то другим.

– Я поняла, ты уже такое говорил…

– Тогда это было несерьезно. А сейчас да.

Эми открыла рот для ответа, но позволила взять верх тишине. Они лежали рядом, на сухом островке посреди дождя, и Эми чувствовала, как рядом поднимается и опускается грудь Дэвида. Она начала погружаться в сон.

– Я хочу признаться еще кое в чем. Но чтобы ты все поняла, мне нужно тебе показать.

– О. Ну ладно.

– Нам придется выйти наружу.

– Может, потом?

– Извини, не может.

Они с Дэвидом снова сели в машину и поехали вдоль пруда к церкви. У Эми мелькнула мысль, что он организовал сопливую свадебную церемонию, но вместо этого он припарковался и прошел мимо церкви к извилистой гравийной дорожке, уводящей к воде.

Эми пошла за ним. Уже почти у берега Дэвид сказал:

– Это здесь.

– Что здесь?

– Сама увидишь.

– Ты меня пугаешь. Скажи, зачем мы здесь.

– Эми, иногда я что-то делаю, а потом забываю. Но собой быть от этого не перестаю. Больше некому. Считать по-другому просто бессмысленно.

Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Потом наконец произнес:

– Мы с Джоном… не нашли эту девочку, Мэгги. Все ее до сих пор ищут. Но я знаю, где она.

Эми похолодела. Не говоря больше ни слова, Дэвид направился к пруду. Он продолжал идти, шлепая по воде, пока она не дошла до колен.

Эми, подрагивая, пошла за ним – капли дождя попадали на очки, и она не очень хорошо видела. Дэвид побрел к куче камней, завалившей когда-то вход в шахту. Он подошел к погруженному в воду ржавому знаку «КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО».

Она увидела привязанную к столбу длинную белую трубку из пластика: ее край был загнут, словно для того, чтобы в нее не попал дождь. Дэвид остановился и приник ухом к трубке, будто прислушиваясь. Эми нехотя шла вперед, чувствуя себя так, словно оказалась в кошмаре. В голове у нее крутилось только одно: «Ты ведь знала, что все закончится именно так». Она прошла по ледяной воде, встала рядом с Дэвидом, посмотрела вниз и закричала.

Трубка была подсоединена к шлангу, а шланг – к прозрачному пластиковому пакету, напоминавшему размером и формой маленькую белокурую девочку, которая, очевидно, в нем и находилась.

– Она жива, – сказал Дэвид. – Спит. Я ее кое-чем угостил.

– Угостил? – Эми показалось, что ее сейчас стошнит. Но через пару секунд она, отмахнувшись от этой мысли, уже была по плечи в ледяной воде и волокла за собой тяжелую сумку с четырьмя привязанными к ней шлакоблоками. Дэвид помог – он точно знал, как отсоединить груз, – и они вместе вытащили девочку на берег.

Дэвид протянул Эми свой перочинный нож, и она разрезала толстый непромокаемый пластик. Она укачивала маленькую девочку под дождем, Мэгги тихо дышала. Эми бессвязно бормотала, убеждая в чем-то и ее, и себя, и одновременно никого. Просто мямлила что-то в пустоту.

– Эми, посмотри на меня, – сказал Дэвид. – Выслушай меня очень внимательно. Ты меня слушаешь?

Она не ответила, но подняла на него глаза.

– Я не Дэвид.

– Мы могли бы… – начала Эми. – Послушай, она цела, ты не причинил ей вреда, наверное, пришел в себя в какой-то момент, наверное…

– Эй. Эми. Это не метафора. Я не Дэвид. Я выгляжу как он, говорю как он. Но я не он. Дэвид сейчас в доме Джона, он все еще не в курсе происходящего, все еще пытается понять, что здесь творится. Можешь ему позвонить. Если честно, я даже хочу, чтобы ты ему позвонила. Через пару минут.

– Что? О чем ты вообще гов…

– Я хочу, чтобы ты признала, что ты меня слышала и поняла. Я знаю, ты не до конца осознаешь, но я хочу быть уверен, что ты, по крайней мере, воспринимаешь мои слова.

– Ты не Дэвид. Тогда кто же ты?

– Сейчас я уйду. Я не причиню тебе вреда и не буду вас преследовать, а ты звони. О, и ты из-за этой суматохи забыла забрать лекарства, надо, чтобы Дэвид за ними сегодня заехал, или завтра у тебя прихватит спину и ты даже с кровати встать не сможешь.

– О… ладно.

– И, Эми… ты достойна большего.

– Что? Я…

Но он уже исчез. Растворился, как лопнувший пузырь. Девочка у нее в объятиях пошевелилась. Мэгги приоткрыла глаза, но вряд ли что-нибудь видела из-за наркотического опьянения. Эми вытащила телефон и позвонила Дэвиду. Судя по голосу, тот был в отчаянии.

– Эми! Это ты?!

11. Все не так, как вы подумали, честно

Когда мы возвращались домой от Честити Пейтон, я волновался, что на стоянке у «Венериной мухоловки» снова будет ждать Тед Нолл. Но его там не было.

Вместо него нас ждал детектив Боуман.

Он вышел из полицейского внедорожника и встретил нас у подножия лестницы. Его молодой напарник остался в машине.

Подойдя ближе, я спросил:

– Вы приехали вручить вознаграждение? За найденную девочку.

– Думаю, вы догадываетесь, зачем я здесь.

Я пошел вверх по лестнице, и Боуман пошел за мной.

– У вас нет ордера, – сказал Джон. – Значит, пока мы вас не пригласим, вам не зайти.

– Это вы о вампирах подумали, – ответил Боуман. Он вошел в квартиру вслед за нами, стряхивая дождевую воду с куртки.

– Итак, я так понимаю, к вам заходил мистер Нолл.

– Вообще-то у меня состоялся долгий разговор с Мэгги. Где вы были вчера вечером, между двумя и тремя часами ночи?

– Спал. У себя дома.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– Я могу, – ответила Эми.

– Нет, не может, она была на работе, – сказал я.

– Я заходила в три. На ночной перекус. И ты спал.

– Как бы то ни было, я проснулся засветло, чтобы выполнить за вас вашу работу. Припоминаете? Вы показали мне средний палец и радостно укатили в ночь. А мы потом раскрыли это дело.

– А теперь наша жертва обвиняет вас, а сигнализация от «Литтлтон» в доме жертвы очень вовремя выключилась – и у вашей девушки как раз была возможность этому поспособствовать. – Эти слова явно поразили Эми. О сигнализации я ей не рассказывал. И все же она промолчала. – А отец выдвинул ультиматум: или я вас повяжу, или он лично вас прикопает.

– Тогда арестуйте его.

– Он пока ничего не натворил. Вот прострелит вам задницу, тогда и приходите. И арестую я его только в том случае, если он откажется от моей помощи в сокрытии улик.

– Даже если вы считаете, что виноват я – ведь я же ее и вернул, так? Тогда в чем нас обвиняют, в том, что взяли малышку на прогулку по «Моему Глазу», а через восемь часов вернули ее домой? В чем? Нам даже за работу не заплатили.

– А потом мы узнали еще об одной жертве. Минимум еще одной.

– Считаете, я везде подсуетился? Одновременно в обоих концах города побывал? И никто меня не заметил? Странно, как вы умудряетесь считать меня сразу и негодяем, и гением.

Он пожал плечами.

– Ну, кто-то же точно виноват.

– Ага, но не человек. И вы, черт побери, в курсе.

– Неужели?

– Значит, если мы теперь найдем и второго ребенка, это навлечет на нас только больше подозрений? – спросил Джон. – Что ж, представьте себе – мы все равно будем его искать. Я уверен, вы понимаете, что в таких вопросах героизм мы проявляем рефлекторно.

– Давайте проясним, – перебил я, – единственный способ доказать нашу невиновность – это найти преступника, и чтобы он был реальным человеком, которого вы сможете арестовать и привлечь к ответственности. Правильно?

– Вообще-то, Вонг, если я еще раз увижу вас рядом с родителями любой из жертв, увижу, как вы говорите со свидетелями или еще каким-либо образом играете в полицейских, я повяжу всех троих за вмешательство в расследование. И под «повяжу» я имею в виду, что привяжу вас к заднему бамперу патрульной машины и протащу за ней через весь город. Из города не выезжать, сидите дома и ждете моих указаний. Все понятно?

– Конечно, – ответил я. – Сделаем все, как скажете. Вы же полицейский, в конце концов.

Он развернулся, открыл дверь и уже по-о-о-очти-и-и-и что вышел, когда из соседней комнаты донесся глухой стук.

Все, включая детектива Боумана, обернулись.

Ударили еще раз, будто в дверь пнули.

Звук шел из моей хламовой.

– Кто тут с вами? – спросил детектив.

Мы заговорили одновременно:

– Это был ветер, – сказала Эми.

– Это собака, – сказал Джон.

– Я ничего не слышал, – сказал я.

Детектив вытащил пистолет и сказал:

– Всем отойти. Вы, все трое, отойти к дальней стене.

Мы отошли.

Бум

– Не подумайте, что я угрожаю, но последний полицейский, который вошел в мой дом и распахнул двери, чтобы изучить странные звуки… Ну, ему в лицо кинулся монстр. Поймите правильно, не «на лицо», а «в лицо». Буквально.

– А ну заткнись на хрен.

Он все равно подошел к закрытой двери хламовой, будто думал, что из нее в любой момент может выскочить велоцираптор. Он притаился у двери и, прижимая пистолет так близко к себе, чтобы его не смог схватить противник, протянул левую руку и толкнул дверь.

Он отпрыгнул назад, создавая пространство для маневра, и направил пистолет на таившийся в комнате невиданный ужас. Я не видел, что творится внутри, но я мысленно приготовился убегать через парадную дверь, если его потащат в хламовую челюсти, лапы, щупальца или клюв.

Детектив заглянул внутрь, оценил обстановку, потом развернулся и направил пистолет прямо на меня.

– На пол! Лицом вниз! Все трое!

– В чем дело?

– НА ПОЛ!

Мы повиновались, обменявшись взглядами. Я был практически уверен в том, что именно он там нашел. Эми, кажется, была уверена в этом абсолютно.

Детектив схватил рацию и вызвал патрульную машину и скорую помощь.

«В квартире маленький ребенок», – сказал он.

«Живой, но без сознания».

Мы сидели в наручниках на заднем сиденье полицейского внедорожника Боумана – правую руку Эми он пристегнул к ремню. Просидели мы достаточно долго, до самого заката. В дождевых каплях на ветровом стекле отражались красные и синие огни. Работники «Венериной мухоловки» собрались у входа, переговариваясь и потрясенно прикрывая рты. Я видел, как Честити подъехала на стареньком, но в отличном состоянии «Рендж-Ровере». Она выскочила из машины и побежала к лестнице, но двое патрульных остановили ее, заверив, что ее малыш сейчас спустится.

Вскоре по лестнице спустился парамедик: он держал на руках крошку Майкла Пейтона, завернутого в плед. Честити с легкостью оттолкнула обоих полицейских в сторону, подлетела к парамедику и, выхватив из его рук ребенка, прижала того к груди. Репортеры Пятого канала снимали все на камеры – как и большинство наших соседей: когда у порога Вонгов появляются полицейские машины, новость об этом разлетается быстро. Майки и Честити сели в машину скорой помощи, а вскоре после этого вверх и вниз по лестнице начали ходить криминалисты: всем им вот-вот предстояло удивляться хранившемуся в моей квартире дерьму. Выделят ли в хранилище вещдоков человека, чтобы выяснить, что говорит та картина с клоуном?

Напарник детектива Боумана, парень с квадратной челюстью и модной прической, забрался на пассажирское сиденье внедорожника. Боуман стоял под навесом дилдомаркета и говорил с одним из криминалистов – надеюсь, предупреждал, чтобы они не трогали ничего в квартире голыми руками.

– Меня в этой херне только одно беспокоит, – сказал Джон напарнику Боумана. – Я абсолютно уверен, что настоящий злодей все еще на свободе. Вы знаете, что мы невиновны, знаете, что вам нужна наша помощь. Так какая выгода нас закрывать, кроме того, что вы прикроете себе задницу, закрыв дело?

– Захлопнись. Я твою брехню терпеть не стану, – ответил тот.

Боуман скользнул на водительское сиденье. Когда мы выезжали с парковки, я спросил:

– Может, выслушаете нас? Вы же знаете, до суда дело не дойдет. Такие дела никогда до него не доходят. Прокурор, наверное, просматривает их, качает головой и наливает себе чего покрепче, гадая, как объяснить прессе, почему она сняла обвинения. Каждый раз.

– Ребята, – сказала Эми, – он не в участок нас везет.

Боуман оглянулся на нас и сказал:

– Она права. Порядок действий изменился.

Он повез нас на юг, мимо кукурузных полей, мимо свалки металлолома, на которой парень из видео, что показывала Честити, охотился на БАТМАНТИСА(??). Мы свернули на стоянку большого здания, в котором много лет назад был магазин фермерского оборудования и которое теперь, очевидно, выкупили, отремонтировали и вновь открыли. Единственным опознавательным знаком была невзрачная вывеска у въезда на стоянку, гласящая, что мы в «НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОМ И ОЗДОРОВИТЕЛЬНОМ ЦЕНТРЕ IAEEAI».

На стоянке стояло несколько грузовиков – черных матовых военных машин, которые время от времени ездят по N, пока все остальные притворяются, будто их не видят.

Не знаю, скольких членов этой тайной организации мы с Джоном убили за эти годы. Отчасти потому, что не уверен, кого из их сотрудников можно считать живыми, а отчасти потому, что я никогда не знал точно, одна это организация или разные. Есть ли у вас в городе местечко, в котором каждые два года открывают новый ресторан – сначала буррито, потом китайская кухня, потом шведский стол с «Поп-тартс»? И вроде место никому не приносит денег, но владельцы не оставляют попыток? Вот тут ситуация похожая, только эти, вместо того чтобы пытаться выжать прибыль из дерьмовой закусочной без парковки, пытаются контролировать непостижимые темные силы, которые едва понимают. И вместо того чтобы сбежать из города, как только заканчивается срок аренды, они несут потери, их вопящих сотрудников разрывают на части в качестве разминки хищные челюсти нескончаемого безумия, поджидающего их за завесой. Но, эй, ребята, может, повезет в следующий раз!

Как-то раз мы с Джоном взяли на себя труд выведать происхождение и структуру власти этой организации и усердно копали под нее больше двадцати минут, пока ждали пиццу. Поискав в «Гугле», мы обнаружили напичканные GIF-анимацией сайты, отсылавшие нас то к одержимому оккультизмом миллиардеру, жившему в девятнадцатом веке, то к испытанию оборудования для телепортации, которое проводили в 1961 году советские военные, то к иллюминатам, то к «Международному еврейству» (пиццу принесли раньше, чем мы успели выяснить имя Главного еврея).

Внедорожник Боумана остановился невдалеке от других автомобилей. Совершенно сухих автомобилей, стоявших на совершенно сухом асфальте, под проливным дождем, на открытой парковке. Мне показалось, я вижу, как капли дождя бьются и отскакивают от невидимого барьера в небе. Я вздохнул. Они явно не хотели промокнуть.

Из грузовиков вышла дюжина людей в черных плащах с капюшонами, как те, что несколько недель назад заявились к Джону домой. А может быть, это они и были, кто знает? Под плащами виднелись современные бронежилеты, в руках они несли громоздкое оружие без видимых отверстий, из которых могли бы вылететь пули. На всех знакомые одутловатые маски – по крайней мере, я думаю, что это были маски. Они встали в круг посреди парковки, начали подвывать песнопения и рисовать на тротуаре чем-то, напоминавшим кровь в бутылках.

Эми закатила глаза.

– Серьезно, что ли? – спросила она.

Детектив Боуман отпил из фляжки, которую прятал под сиденьем, и сказал своему напарнику:

– Знаешь, с тех пор как я учился в Академии, в правоохранительных органах все сильно изменилось.

Из прицепа одного из грузовиков спустили пандус, и пара нормальных с виду людей в деловых костюмах выкатили на ручной тележке нечто, напоминавшее огромный неказистый черный гроб. Они вкатили его в центр круга поющих плащеносцев и поставили вертикально, будто из него собирался выступить вампир (примечание: вампиров не бывает).

Женщина в пиджаке указала в нашу сторону, и Боуман спросил:

– Вы пойдете сами или нам вести вас туда под дулом пистолета? Вы же знаете, как я ненавижу мокнуть под дождем.

– Это неправильно, детектив, – сказал я. – Вы же должны соблюдать закон. Что бы они ни затевали, вы чертовски хорошо знаете, что мы такого не заслуживаем.

– О, а знаете, от кого еще я такое слышал? Буквально от каждого подонка, которого запихивал в этот автомобиль.

– Вы же видите, что эти ребята кого-то призывают, да? Сатану или еще херню какую, – сказал Джон.

– Вы так считаете? Потому что я вот почти уверен, что вся эта колдовская чепуха должна защищать их от вас. И да, мы привезли вас сюда, потому что никто не знает, остановят ли вас камерные решетки. А теперь выметайтесь из моей машины к чертовой матери.

Мы все переглянулись, но других идей, кроме как попытаться обезоружить копов и угнать внедорожник, у нас не было. Напарник Боумана снял с нас наручники, и мы вылезли под дождь: сделали пару шагов, а затем вышли из-под дождя.

– Странно, – сказала Эми.

– Добрый день, – сказала сурового вида женщина в идеально отглаженном темно-синем брючном костюме, шагавшая к нам вместе с еще более сурового вида мужчиной с каштановыми волосами и аккуратно подстриженной бородкой. – Меня зовут агент Хелен Таскер, а это мой коллега – агент Альберт Гибсон.

Потом мы с Джоном и Эми еще поспорим о том, как звучали произнесенные агентом имена. Но я услышал так: Хелен Таскер и Альберт Гибсон.

– И вы из?.. – начал Джон.

– Охраны рыбных ресурсов и диких животных, – с усмешкой сказал мужчина – Гибсон.

– Так вы выставляете меня виновным в преступлениях Нимфа или тоже его преследуете? Или вообще понятия не имеете, что здесь творится? Честно говоря, если судить по опыту общения с вашей братией, любой вариант может оказаться верным.

Женщина – агент Таскер – сказала:

– Мы здесь ради информации, это все, что вам нужно знать. А теперь, чтобы исключить возможность сговора, я допрошу вас, одновременно и поодиночке.

Гибсон подошел к гробу (или что там у них стояло – к этой безликой семифутовой коробке с дверью) и открыл его. Женщина посмотрела на меня и сказала:

– Мистер Вонг, пожалуйста, пройдите внутрь. Я вас догоню.

– Вдвоем мы туда не поместимся, – ответил я.

Она промолчала. Я шагнул к двери и, подойдя достаточно близко, услышал с другой стороны стоны и вопли. Оттуда пахнуло зловонием болезни и смерти. Я почувствовал, как внутри все сжалось. Шагнув внутрь, я попаду не в коробку. Я окажусь… в другом месте.

Тот момент я тоже помню смутно.

Мы с Джоном и Эми потом согласились, что каждый переступил порог черного ящика и что по другую его сторону нас допросила одна и та же женщина-агент. Но каждый из нас помнит, что его попросили пойти первым, и никто не помнит, чтобы звали кого-то еще. Словно в тот момент, когда Таскер попросила о разговоре, наши временны́е линии тут же разделились. Если вы понимаете, как это работает, пожалуйста, запишите свое объяснение так ясно и подробно, как можете, а потом выбросьте его в мусорное ведро, потому что всем на него срать.

Я глубоко вздохнул, собрался с духом и шагнул внутрь.

Я вышел с другой стороны – не было больше ни стоянки, ни города N. Воняло там с такой силой, что я подумал, будто мозг насрал мне в носовые пазухи. Я пытался дышать ртом, но, клянусь, почувствовал этот запах на вкус.

Я стоял над умирающим человеком, лежавшим на грязной койке у моих ног. По пожелтевшим зубам, гнившим за потрескавшимися губами, ползали мухи. Живот прикрывала скомканная простыня, покрытая коркой засохшего поноса. Из-под простыни торчали две бледные палки – ноги: ступни были черными, словно от обморожения, половины пальцев не хватало. На земле вокруг валялись разбросанные тряпки, красные от брызг выкашлянной крови.

У мужчины хватило сил только на то, чтобы слегка повернуть ко мне голову и прошипеть: «Воды».

Рядом с ним лежал еще один человек в похожем состоянии. Костлявая женщина, кажется мертвая. Оказалось, что я стою между двумя рядами примерно из пятидесяти коек, забитых такими несчастными. И за каждым рядом был еще один ряд. Трава у меня под ногами была ухоженной и казалась ненастоящей – астротурф [5]. Над нами нависали ряды кресел – футбольный стадион. Между койками на газоне я разглядел выцветший логотип «Патриотов Новой Англии».

Я обернулся в поисках двери, через которую вошел, но увидел только агента Таскер.

– Я знаю, это шокирует, но вы же понимаете, что мы должны принять меры предосторожности.

– А где именно мы находимся? В нашем Бостоне ведь нет чумы, правда? Это будущее, что ли? Альтернативная временна́я линия?

– Важно то, что вы не вернетесь домой, пока мы не откроем дверь. Чтобы предотвратить ваш побег, мы просто перенесли вас в мир, в который вы, вероятно, бежать не захотите. Вы ответите на несколько наших вопросов.

– А потом что?

– Зависит от ваших ответов. Но не пытайтесь лгать мне, я все узнаю. Я вам лгать также не собираюсь.

– Воды… – прошипел умирающий рядом мужчина.

– Полагаю, мы уберемся подальше от… э-э-э… чумы? На допрос. Я бы не хотел подхватить от них эту заразу.

– В этом мире от нее не скрыться. Ваш друг спросил, на кого мы работаем, и я уверена, что вы задаетесь тем же вопросом.

– Не-а, – ответил я. – В город иногда приезжают такие, в костюмах. Шныряют вокруг, пытаются казаться умниками, задают вопросы, будто думают, что в принципе способны понять ответы. Иногда вы косите под людей из правительства, иногда под частных лиц, но, подозреваю, никто из вас даже не в курсе, кто вас финансирует. Это не имеет значения, плевать. Думаю, начинается всегда с того, что какие-то влиятельные люди за кулисами узнают о происходящем и прикатывают сюда, чтобы… даже не знаю. Попытаться как-то этим воспользоваться? Попытаться обуздать темные силы, найти способ извлечь из них выгоду? Потом все идет прахом, вы пакуете вещички и уезжаете, а местные возвращаются к своей странной, никому не нужной жизни, пытаются оставаться на плаву. Этот цикл, наверное, повторялся еще до того, как здесь город построили.

– Наша организация называется ННО. Нейтрализация неестественных организмов.

– Ну, по крайней мере одно не меняется: лучше после вас, ребятки, не становится.

– По-вашему, лучше оставить это дилетантам вроде вас? В вашем досье сказано, что однажды вас видели голым, когда вы играли у себя во дворе в регби отрубленной головой.

– Это был единичный случай.

– Вы понимаете, что подобные инциденты нельзя бросать на произвол судьбы? Ночью похищают невинных детей. Люди в ужасе. И это вполне понятно. Паника – самоподдерживающаяся цепная реакция. Порядок должен быть восстановлен.

– Хотите всё исправить – валяйте. Сим передаю это в ваши руки.

– В городе ходит слух, что вы как-то в этом замешаны.

– В этом городе знают лишь один слух: «Слух, а мет есть?»

– Почему бы вам не рассказать немного о себе?

– Вы только что сказали, что у вас есть мое досье, – вы, наверное, знаете обо мне больше, чем я сам. Пью часто.

– Я хочу услышать все от вас.

С нами поравнялся еще один человек, в грязных лохмотьях, которые когда-то, наверное, были белыми. К своему ужасу, я вдруг понял, что это врач. Он выглядел так, будто умер от истощения неделю назад и его тело пока просто не в курсе. Он даже не взглянул на нас, когда прошаркал мимо. Человек на койке закатил глаза и прохрипел: «Воды…» – но доктор и бровью не пошевелил.

– Хотите слышать все? И с чего начнем? С того, как я родился?

– С начала вашей карьеры в этой области.

– До старшей школы, э-э, моя жизнь была обычной. Попадал иногда в передряги, детей в драках калечил. Ну вы знаете, как оно. Пошел на вечеринку, там давали какой-то наркотик. С каждым, кто его принял, начала твориться стремная дичь. Из всех выжили только мы с Джоном. Теперь можем видеть монстров, и это ужасно.

– И благодаря этому вы стали знамениты в узких кругах. Как говорится, есть чем гордиться. А теперь отбросим эту часть – про ваши предполагаемые паранормальные способности и мнимый героизм – и поговорим о вас как об обычном человеке.

– Рассказывать особо нечего.

– Я знаю. И все же.

– Ну… какое-то время, после колледжа, я работал в видеомагазине. Владелец обанкротился, и с тех пор я скачу с одной работы на другую.

– Вас обеспечивает Эми. Финансово, я имею в виду.

– Держимся кое-как.

– Потому что Эми вас обеспечивает.

– Мы помогаем друг другу. Какое это имеет отношение к делу?

– Она сирота.

– Это вы спросили или что?

– Ее родители погибли в автомобильной катастрофе.

– Да. Ей тогда было лет тринадцать-четырнадцать, где-то около того.

– И вы в этом уверены.

– Сам не видел. Но зачем ей лгать?

– Кто говорил о лжи?

Мужчина с ближней койки снова попросил воды. Я отвернулся от него и посмотрел на больного в соседнем ряду. Он стонал и бездумно почесывал живот рукой. Похоже, уже давненько, потому что успел содрать кожу, потом жир, а потом и мышцы, и рядом с пупком зияла рваная рана. Наружу вывалилась петля тонкой кишки, похожей на бледного червяка. Над ним роились мухи.

Я спешно отвернулся и вперился взглядом в пустые трибуны. Желудок крутило, сводило от зловония – я готов был поклясться, что оно просачивается сквозь кожу.

– В этой же автомобильной аварии она потеряла руку.

– Да. Давайте уйдем, пожалуйста?

– После этого она осталась под опекой старшего брата. – Она замолчала, но я ничего не ответил – потому что это был не вопрос. Через несколько коек от нас пронзительно закричал ребенок. – И что же с ним стало?

– Вы и так знаете что.

– Правда?

– Он умер при загадочных обстоятельствах.

– Но для вас это не загадка. Вы там были.

– О, можете мне поверить. Меня это озадачило не меньше остальных. Вы к чему-то ведете или просто пытаетесь меня разозлить?

– Я веду к тому, что теперь у Эми есть только вы. Человек, который, по ее мнению, защищает ее от монстров.

– Я ее мнения не знаю, вам придется спросить ее саму.

– Этим я сейчас и занимаюсь. Если я вернусь и попрошу ее поведать эту историю так, как она ее помнит, она мне о тех же чудовищах расскажет? Много ли она видела на самом деле? И как много из увиденного разглядела в темноте, в минуты паники? Как много ее воспоминаний достроены подробными историями, которые написал ее любимый Дэвид, единственный родной и близкий ей человек? Ее так называемый защитник, ограждающий ее от монстров, которых сам так ярко и детально описывает?

– Почему вас до такой степени интересуют наши с ней отношения? Как это связано с происходящим?

– Везде есть взаимосвязь. Вселенная – это сеть пунктирных линий, и судьба прыгает по ним от одной точки к другой. Стоит отклонить случайную заявку на поступление в художественную школу, и вот молодой Адольф Гитлер меняет карьеру.

– Вы считаете новым Гитлером меня или Эми? Если меня, то тут, знаете, многовато работы выходит…

– Как вы думаете, когда ей жилось лучше: до или после вашего знакомства?

– Ой, да ну вас в жопу.

– Уймите свою защитную реакцию и постарайтесь понять контекст, в котором я вас об этом спрашиваю. Представьте, будто смотрите на это дело со стороны, наблюдаете, как ухудшилась ситуация в N за последнее десятилетие. Если бы вы могли вернуться назад, выбрать одного-единственного человека и исключить его из уравнения, чтобы вместе с ним исчезло как можно больше страданий, кто бы это был?

– Вы собираетесь убить меня, агент Таскер? В этом дело, вы всё подсчитали и решили, что проблема во мне? Ну, блядь, кто ж я такой, чтобы с вами спорить?

– Даже если бы у меня и были подобные намерения, у меня для такого нет полномочий.

– Хорошо, мне где-то подпись надо поставить или с вашим руководителем это обсудить…

– Я пытаюсь донести, что аномальная сущность, обитающая в угольной шахте N, – это наше дело. Не ваше. Мы позаботимся о том, чтобы с ней разобрались. Если вы хотите убить монстра, который осаждает горожан, – что ж, есть множество безболезненных и быстрых способов. Я просмотрела множество сценариев: уверяю вас, все вовлеченные останутся довольны результатами. Особенно Эми.

– Господи Иисусе, дамочка. Вы только что сказали мне покончить с собой? Это как если бы ангел-хранитель в «Этой замечательной жизни» подошел к стоящему на мосту Джорджу Бейли и сказал: «Ну вперед, ссыкло».

– Джорджа Бейли выставляют героем за желание выдавать дешевые ипотечные кредиты гражданам, которые не могли себе их позволить, – как раз из-за этой практики в мире сейчас бушует финансовый кризис. По сути, нам всем было бы лучше, если бы он и все ему подобные наглотались воды.

– Ну, а я думаю, что вам и вашей организации будет лучше, если вы наглотаетесь моего дерьма. Идите на хер, хотите моей смерти – отрастите яйца и убейте меня сами.

Она взглянула на часы.

– Ну что ж, мы закончили. Прошу сюда.

– Закончили? Вы ведь о деле даже не упомянули. Эй!

– Добрый день, – сказала сурового вида женщина в идеально отглаженном темно-синем брючном костюме, шагавшая к Эми рядом с еще более сурового вида мужчиной с каштановыми волосами и аккуратно подстриженной бородкой. – Меня зовут агент Эмили Уайетт, а это мой коллега – агент Йорк Морган. Чтобы исключить возможность сговора, я допрошу вас одновременно и поодиночке.

Мужчина открыл дверь аппарата, похожего, на взгляд Эми, на большой черный холодильник из будущего. Женщина указала на Эми и произнесла:

– Мисс Салливан, пожалуйста, пройдите внутрь. Я вас догоню.

Эми послушно шагнула за порог, а увидев открывшийся за ним вид, зажала рот рукой и остолбенела от ужаса. Бесконечные ряды умирающих людей на носилках с наброшенными на них лохмотьями.

– Где мы? Что стряслось с этими людьми?

Агент Уайетт пожала плечами.

– Где-нибудь всегда в разгаре апокалипсис. Это мир, в который вам не захочется сбежать, – это все, что вам нужно знать.

– Здесь вспышка чумы, что-то в этом духе? И во всем мире так?

– То, что вы видите, – результат использования совершенного биологического оружия, которое очень скоро вышло из-под контроля.

– «Совершенного» означает, что оно всех убило?

– «Совершенного» как раз и означает, что нет. Труп не требует дополнительного ухода и не расходует ресурсы, поэтому обречь противника на быструю смерть – не самый эффективный способ нанесения ущерба. Вместо этого ученые разработали патоген, который поражает человека в течение нескольких часов: он теряет способность сражаться и работать, ему требуется круглосуточный уход, и пребывать в таком состоянии можно бесконечно. Целые десятилетия. От боли мышцы сводит судорогой, и больной может только лежать и корчиться, медленно сгнивая заживо, в то время как мозг и жизненно важные органы функционируют нормально… пока кто-нибудь наконец не избавит человека от страданий. Сострадание противника работает против него самого.

– Какой кошмар.

– Мисс Салливан, мне нужно, чтобы вы сосредоточились. Вы понимаете всю серьезность ситуации, в которой вы с Дэвидом оказались?

– Вы шутите, что ли? Вы хоть представляете, через что мы прошли?

– А вы? И нет, не шучу: достаточно ли Дэвид откровенен, когда речь заходит о его работе? О том, что он из себя представляет?

Эми хотела было ответить, но мужчина у ее ног попросил воды, и она, отвернувшись, встала перед ним на колени.

– Найдите ему воды, – попросила она.

– Мисс Салливан, мы здесь не для того, чтобы вмешиваться в…

Эми встала и огляделась вокруг, пытаясь найти медсестру или кого-то из руководства.

– Эй! Кто-нибудь! Этому человеку нужна вода!

– Здесь бушует последняя стадия всемирной пандемии. Система рухнула, запасы иссякли. Этих людей тут бросили, через двадцать лет этой версией Земли будут править тараканы – еще один мир победивших насекомых. Сегодня это нас не касается. Мисс Салливан, я подозреваю, что Дэвид не был с вами полностью честен…

– Я ни слова больше не скажу, пока вы не принесете этому человеку воды.

У агента был такой вид, будто она мысленно просчитала несколько планов убийства и в конце концов решила, что проще выполнить просьбу. Она снова открыла дверь – которая сама по себе появилась прямо посреди стадиона – и крикнула, чтобы кто-нибудь принес ей бутылку воды. Мгновение спустя она протянула Эми бутылку «Фиджи Уотер» – нелепой марки для богачей, – и Эми влила немного в рот умирающему. Он отплевывался и кашлял, а потом закрыл глаза и снова то ли заснул, то ли потерял сознание. Ни благодарности, ни облегчения на лице. Лишь мелькнувшее в бездонных глубинах его страдания смутное осознание, что ему хоть в чем-то стало чуточку легче.

Эми посмотрела на агента Уайетт.

– Спасибо.

Та пожала плечами.

– Вряд ли это имеет хоть какое-то значение.

– Все имеет. Вы не копы и знаете, что происшествие с детьми – дело рук кого-то пострашнее меня, Дэвида или какого-нибудь городского извращенца. Так зачем вы здесь – чтобы помочь нам остановить его или чтобы встать у нас на пути?

– Вы купились на выдумки Дэвида? Монстры, призраки, демоны? И вы трое – группа избранных, последняя надежда человечества?

– Ха, никто и никогда нас так не называл. Я просто пытаюсь помогать окружающим. И даже так дел по горло.

– Но вы считаете, что за похищениями стоит какое-то паранормальное существо. Чудовище. И только вы можете его остановить.

– Идите почитайте о «чудовищах» – знаете, что вы обнаружите? В мифологии всех народов есть совпадения – даже тех, которые никогда друг с другом не пересекались. В каждой культуре есть демоны, вампиры и истории о людях, умеющих превращаться в животных. Просто все смотрят на это немного по-разному: в Европе оборачиваются волками, в Азии – медведями, в Центральной Америке – ягуарами. Но они все одинаковые – по одной и той же причине.

– Потому что эти твари существуют, вы хотите сказать?

– Нет, потому, что это всего лишь оправдание, чтобы одни люди убивали других. На вашего ребенка напали волки, и им вы отомстить не можете, а потому вините во всем деревенского чудака. «Я видел, как он превратился в волка!» У всех легенд подобное происхождение: просто людям нужен был козел отпущения. Находят древние скелеты с копьями между ребер – жители деревни обезумели и закололи какого-то бедного парнишку, решив, что он вампир, хотя он, скорее всего, просто страдал бессонницей и малокровием. Ведьмы? Просто деревенские старушки, которые так и не вышли замуж, – мужчины считали их старыми, уродливыми и никчемными, а поэтому обвиняли их в каждой болезни и скудном урожае. Просто сжигали их заживо, ведь у них не было родственников, которые встали бы на их защиту. Охоту на ведьм устраивали не потому, что верили в них. Они верили в ведьм, чтобы устраивать на них охоту.

– Вы думаете, мы здесь за этим? Чтобы устроить охоту на ведьм?

– Я думаю, у вас с охотниками на ведьм одни мотивы. Обвинить людей в том, чего вы не понимаете.

– Значит, если вы столкнетесь с тем, кого все считают чудовищем, вы проявите к нему милосердие? Защитите его? Станете ему другом?

– Да, вполне возможно.

– Даже если это подвергнет мир опасности? Это не гипотетические рассуждения. Мне нужно, чтобы вы осознали. Есть существа, которые используют вашу жалость в своих интересах. Оглянитесь.

Эми вздохнула и обвела взглядом ряды страдальцев, стонущих вокруг.

– Да, агент Уайетт, наша проблема явно в излишнем милосердии. А по делу вы спрашивать будете?

– Уже спросила. Прошу на выход.

– Добрый день, – промурлыкала женщина в облегающем пиджаке и юбке, шагавшая к Джону вместе с загорелым бородатым латиноамериканцем в дизайнерских темных очках. – Меня зовут агент Джоселин Пуссинадо, а это мой коллега – агент Сэкс Коксман. Чтобы вы не могли координировать свои действия, мы будем допрашивать вас отдельно и одновременно.

Она пристально посмотрела Джону в глаза и сказала:

– Вы первый. Но предупреждаю: если вы хотя бы угрожающе приподнимете на меня бровь, на ее месте будет пулевое отверстие размером с мяч для гольфа. Это понятно?

– Убить меня будет не так-то просто. Но у меня тоже есть к вам вопросы, так что давайте уже покончим с этой херней, – ответил Джон.

Он шагнул внутрь, посмотрел на стадион, полный больных людей, и закурил. Пахло там рагу из кабачков и мошонок зомби.

– Значит, такой у них национальный вид спорта в этом измерении? Укладывают больных рядком и продают билеты, чтобы люди посмотрели, кто умрет первым? Отвратительно.

– Закройте рот, – сказала агент Пуссинадо. – Не двигайтесь.

Она провела металлоискателем вверх и вниз по телу Джона, будто в поисках спрятанного оружия. Оказавшись у паха, прибор угрожающе зажужжал.

– Ваша машинка сломалась, – сказал Джон. – Там у меня металла нет. Пока.

– Он ищет не металл, – сказала она, глядя на его промежность. – А угрозу. Итак, мы знаем, что за исчезновением детей стоит ваш друг. Мы не надели на него наручники и не закрыли в глубоком мрачном месте лишь из уверенности, что он – всего лишь часть мозаики. Либо он действует с какой-то сущностью в паре, либо служит ей.

– А еще вы сомневаетесь, что на него в принципе можно надеть наручники.

Она не ответила, но Джон знал, что не ошибся.

– Что бы вы ни думали – вы думаете так, потому что Оно так хочет. Вы танцуете под его дудку, как танцующие японские кошки.

– Я ни разу в жизни не слышал о…

– Все указывает на Дэйва только потому, что стоящая за всем этим тварь хочет направить вас по его следу. Его и Эми: вся эта чушь про камеры наблюдения – да оно хочет убрать нас с пути и делает это вашими руками.

Человек на ближайшей койке что-то прошептал. Джон наклонился к нему и услышал:

– Убейте… меня…

– Ваша преданность друзьям достойна восхищения, – признала женщина. – Но скоро настанет день, когда вам придется принять ужасное решение. Вы готовы?

Человек на койке закричал. У него в животе что-то извивалось, билось под кожей, пытаясь выбраться наружу. Раздался звук рвущихся мышц, и из живота вылезло отвратительное существо, какой-то ужасный паразит, вылупившийся внутри. На месте глаз у него были зубы – и еще больше зубов на месте зубов.

Джон огляделся в поисках оружия и нашел неподалеку огнемет. Подняв его, он выпустил струю пламени, которое охватило и паразита, и его хозяина, – избавленный от страданий человек благодарно завопил. Вскоре вокруг начали вылупливаться и другие паразиты: пораженные болезнью жертвы рождали нечестивых отпрысков одна за другой. Джон взмахнул огнеметом, описав дугу, и все вокруг загорелось.

Топливо кончилось быстро. Джон отбросил огнемет в сторону и поднял съежившуюся Пуссинадо с искусственного газона.

– Готов ли я сделать, что должно? – спросил он, глядя на нее с насмешкой. – А сами как думаете? А теперь давайте убираться отсюда к чертовой матери. Думаю, в этом году «Патриоты» в плей-офф не выйдут.

Джон заметил в конце ряда коек портал. Подхватив женщину на руки, он потащил ее к двери, унося от следовавшей по пятам орды паразитов размером с собаку. Джон выкинул агента в открытый портал и развернулся лицом к волне нападавших. Он выхватил складной нож из ножен на лодыжке и ударил бьющегося паразита, когда тот бросился ему в лицо. Рубашку с него сорвало целиком.

– Просто пройдите сквозь портал и закройте дверь! – крикнула Пуссинадо с другой стороны. – Всех их вам не убить! Это бессмысленно!

Джон полоснул еще одного паразита, потом еще одного. Обернулся на женщину через плечо и произнес:

– Смысл есть всегда.

Я снова оказался на парковке, рядом с Джоном и Эми, лицом к лицу с двумя агентами и в сомнениях о том, правда ли что-то сейчас произошло. Мы будто и с места не двигались. Дюжина закутанных в плащи фигур, окруживших нас, держали наготове свое странное оружие. Интересно, а если мы в нужный момент пригнемся, они друг друга перестреляют?

Джон растерянно огляделся и спросил:

– Так мы, э-э, прошли?

Женщина-агент, известная мне под именем Таскер, сказала:

– Что вы будете делать, если мы позволим вам уйти?

– Ничего, – ответил я. – Абсолютно. Эми поедет на работу, я поеду домой мастурбировать, Джон поедет к себе, покормит собаку и, наверное, тоже будет мастурбировать. Больше вы о нас не услышите.

– Лжец из вас опытный, но неумелый. Ваше вмешательство в дело продолжится. А этого мы вам позволить не можем.

– Но вы же говорили, у вас нет разрешения на наше убийство.

– Наше начальство считает, что вы окружены куполом отдачи, – ответил мужчина, Гибсон.

– Последние два слова мне ни о чем не говорят.

– Они думают, что любая попытка убить вас неожиданно – и каким-то сверхъестественным образом – ударит по нам и нашей организации. Я считаю, все это чушь собачья, но это выше наших полномочий.

«На самом деле, – подумал я, – тех, кто относится к нам хорошо, тоже постигают ужасные несчастья. Видимо, все дело в близости».

– В смысле, нас будто что-то защищает? Как ангел-хранитель или силовое поле какое? – спросил Джон.

– Уверяю вас, – сказала Таскер, – защищают вас отнюдь не ангелы. Если вас кто-то охраняет, то лишь для того, чтобы вы смогли выполнить Его волю. Куда бы вы ни пошли, кто-то дергает за нити, расчищая вам путь, – вы наверняка это чувствовали.

– Черт возьми, не хотел бы я увидеть, во что превратилась бы моя жизнь еще и без этой помощи, – сказал я.

– Вот именно, – отозвалась Таскер. – Но хоть вам и нельзя причинить вред, есть и альтернативные методы. – Она кивнула на одного из плащеносцев. – Вы знаете, для чего им это оружие?

– Нет, но мне всегда было любопытно.

– Сейчас на нем выставлен режим, в котором оно сделает вас совершенно другим человеком. И я говорю не о силе убеждения – оно действительно сделает вас другим. Создаст в мозгу новые, в некоторой степени случайные связи. Это не принесет абсолютно никакого вреда здоровью, но одновременно с этим вы забудете о том, кто вы, как сюда попали и за что боретесь. Вы не вспомните своего имени, не узнаете друг друга. Ваш разум опустошат, а затем вас разделят, наделят каждого новой личностью и доставят к будущему месту жительства. Вы начнете жизнь заново, как совершенно другие люди. У вас больше не возникнет желания вмешиваться в нынешний инцидент, но в остальном вы будете физически и ментально здоровы, а потому не сможете активировать предполагаемый зловещий купол отдачи, который вас окружает. И волки сыты, и овцы целы.

– Но так нельзя, – сказала Эми.

– Эй, девочка, это лучше, чем словить пулю, – ответил Гибсон.

– Поселите нас рядом. Больше ни о чем не прошу. Если вы нас обнулите, поселите нас в одном доме или в одном городе. Позвольте нам снова встретиться.

– По очевидным причинам так мы поступить не можем, – сказала Таскер. – Суть не в том, чтобы вы потратили полгода, реконструируя свои жизни, и снова примчались сюда. Суть в том, чтобы вы начали все заново и не чувствовали больше такого соблазна. Не волнуйтесь, вы не будете тосковать по Дэвиду. Вы вообще не вспомните, что когда-то его знали. Будет не из-за чего тосковать. Представьте оперирование младенцев: врачи не используют анестезию, прежде чем резать ребенку грудь, потому что боли он все равно не запомнит.

Эми повернулась ко мне и сказала:

– Я тебя отыщу. Как-нибудь.

– Нет, не отыщете, – ответила Таскер.

– Что за идиотский план, – сказал Джон. – Нас все равно будет преследовать всякая сверхъестественная муть, мы полезем читать о ней в Сети, и знаете, что мы там найдем? Рассказы о нас. Воспоминания хлынут волной.

– Поиски в Сети ничего не дадут. Вы отправитесь туда, где этих статей не существует, ведь ничего из этого там не происходило.

– О, – влез я. – Так, говоря о переселении, вы имели в виду не Арканзас. Вы имели в виду, что отправите нас за дверь.

– По одному. И всех в разные миры.

Джон закурил сигарету и сказал:

– Не-а. Придется вам нас убить.

– Нет, не придется. Вы словно очнетесь от глубокого сна: не почувствуете ни желания отомстить, ни даже легкой грусти из-за того, что потеряли. Разумеется, эта потеря памяти вас заинтересует, но вы не обнаружите ровным счетом ничего, если начнете искать сведения о прежней своей личности.

Эми меня обняла.

– Они этого не сделают, Дэвид. Так нельзя.

Она будет счастливее.

Джон, уже явно встревоженный, спросил:

– Хорошо, вы нас стираете, тварь в шахте пробивает себе путь наружу и начинает насаживать человечество на миллионы шипастых пенисов. И что тогда? Ваши люди в отчаянии побегут выслеживать нас и молить о помощи? Перепрограммируете нам мозги, как надо?

– Стереть вас – единственный способ удержать эту сущность в шахте, говнюк, – ответил Гибсон.

– Ну оно и видно, – заметил я.

Таскер посмотрела на Джона.

– Вы планируете сбежать, возможно попытавшись взять меня в заложники. Но не забывайте: это мы выбираем, куда ведет та дверь. Решите усложнить нам работу – проснетесь в мире под черным небом, а по дневной порции вашего мяса будут ползать черви. Будете вести себя спокойно, и я отправлю вас в место наподобие этого.

– А есть такое, где жив Тупак? – спросил Джон.

– Дайте нам минуту, чтобы попрощаться, – попросила Эми.

«И подумать», – добавил я.

– И какой смысл прощаться, если этого никто не запомнит? – откликнулась Таскер.

– А какой смысл что-то объяснять, если этого никто не запомнит? Почему сразу не выстрелить в нас этими вашими мозговыми лучами? – спросила Эми.

– Разве непонятно? Я хотела удостовериться, что эта незримая рука, которая вас якобы защищает, не вмешается и не остановит нас в момент принятия решения. И этого не произошло. Что ж, ночь предстоит нелегкая, так что…

Таскер кивнула ближайшему плащеносцу – его обвисшее лицо украшали седые резиновые усы, – и тот навел на меня штуку, похожую на съемный слоновий робохер.

Я отшатнулся. Эми выскочила передо мной, а Джон закричал:

– СТОЙТЕ!

Раздался хлопок, словно кто-то вдалеке выстрелил из пистолета. Никаких изменений я не ощутил. Тут плащеносец со слоновьим хером в руках упал на колени, и из места, где должен был находиться его лоб, хлынула черная кровь. Уже падая, он начал палить во все стороны – вырвавшийся из оружия невероятно яркий синий свет ударил агента Гибсона прямо в лицо.

Взгляд Гибсона неуловимо изменился. Он моргнул и огляделся: сперва посмотрел на нас троих – мы выглядели достаточно безобидно, – а затем на стоявших кругом зловещих черных плащеносцев с инопланетными пушками. Один из них шагнул вперед и поднял на нас оружие с мыслью завершить начатое коллегой дело. Глаза Гибсона распахнулись, и он поддался инстинктам. Вытащив пистолет из наплечной кобуры, он одним рефлекторным движением уложил закутанную в плащ тварь выстрелом в голову.

– БРОСАЙ ОРУЖИЕ! – закричала Таскер и сама навела пушку на вышедшего из-под контроля напарника. Но агент Гибсон, в ярости оттого, что не может вспомнить, кто он, на хрен, такой, перешел в режим «Бей или беги». Он обернулся, увидел направленный на него пистолет и выстрелил своей коллеге в грудь.

С выкаченными от ужаса глазами он повернулся и побежал, стреляя перед собой, чтобы расчистить путь сквозь толпу плащеносцев. Джон, Эми и я рванули следом. Я уже хотел крикнуть, чтобы кто-нибудь угнал один из грузовиков, но, когда мы выбежали со стоянки и выскочили на дорогу, Гибсон обернулся и увидел у себя на хвосте нашу троицу. Расценив это как погоню, он поднял пистолет и нажал на курок…

Его снес в сторону «Рендж-Ровер». Авто затормозило прямо перед нами – за рулем сидела Честити Пейтон.

– А НУ БЛЯДЬ ЖИВО В МАШИНУ!

Мы втиснулись на заднее сиденье, и она умчала нас в ночь. На переднем сиденье рядом с ней лежало охотничье ружье с оптическим прицелом.

Честити повернула голову и спросила:

– Догоняют?

– Фар не видно, но не думаю, что они их включают, – ответил я. – Это вы тех двоих убили?

– Да обретут они мир на том свете, но туда их привел их собственный выбор. Если ваши союзники в таких одеждах ходят, значит, вы не туда воюете.

– Спасибо, – сказала Эми.

– Пока благодарить рано. Мы с вами тремя еще потолкуем. И могу уже сейчас сказать, меня от этого дерьма чуть наизнанку не выворачивает.

– Едут! – воскликнул Джон.

Нас быстро нагонял черный грузовик с выключенными фарами. Честити приникла к рулю и нажала на газ. Меня немного напугал ее решительный взгляд – «Живым я вам не дамся».

Вскоре мы увидели, что нам преграждает путь фура: она тащилась по нашей полосе, едва выдерживая ограничение скорости. Честити вильнула влево, чтобы ее объехать, и тут же чуть не погибла от столкновения со встречной машиной, которая сердито просигналила нам, пролетая мимо. Автомобиль ННО в зеркале заднего вида становился все больше.

Мы доехали до эстакады, Честити свернула на левую полосу и снова увидела встречный свет фар – еще одна фура. На этот раз Честити не отступила, вжав вместо этого педаль в пол в попытке проскочить. Все закричали.

Она обогнала фуру справа и вывернула руль за долю секунды до того, как мимо пронесся гудящий Джаггернаут. Клянусь, я слышал, как он содрал краску с нашего бокового зеркала.

Ехавший следом грузовик ННО попытался повторить этот маневр.

Он врезался прямо в восемнадцатиколесного гиганта, от которого мы только что ускользнули. В зеркале заднего вида царил хаос: прицеп фуры занесло в сторону, и он катился по эстакаде, на проезжую часть под переездом сыпался груз.

– Боже мой, – произнес Джон.

– Видите, – сказала Честити, – вот тем и хороши «Рендж-Роверы». Хренов джип бы опрокинулся, попади он в такой переплет. Ко всему нужно быть готовым – всегда это говорю.

12. Собак был плохой собакой

Честити наугад выбрала извилистую дорогу до города, но повторной погони так и не случилось. Я даже подумывал, что ННО поднимет в воздух вертолет, чтобы отследить наш путь от перегороженного участка дороги, но, видимо, пока что мы таких усилий не стоили.

Мы подъехали к стоянке для грузовиков – местечку, где от дороги нас скрывал ряд трейлеров. Честити припарковалась, вытащила револьвер и, повернувшись на сиденье, направила дуло мне прямо в лицо. Я потерял счет пушкам, которыми тыкали в меня за последний час. Пять, что ли?

– Расскажите мне, что именно здесь творится, – потребовала Честити. – Не вешайте мне лапшу на уши, не приукрашивайте. Расскажите всю правду. Немедленно. Потому что, честно говорю, терпение мое на исходе.

– А вы поверите? – спросил я. – Иначе мы оба просто потеряем время.

– Мне нравится считать, что я умею распознавать правду.

– Отлично. Впервые я увидел вашего сына, когда его нашли у меня в квартире.

– Верю.

– Правда? Ну, тогда ладно. Кто-то притащил его туда, чтобы нас подставить.

– Нет, вот тут у нас нелады.

– Хорошо. Тогда почему вы сами не скажете, что…

– С ним что-то не так. С Майки. С ним нелады. И со всем остальным тоже.

– В этом мы согласны, – сказал Джон.

– Он что-то рассказал? – спросила Эми. – Ваш сын.

– О, еще как.

– Что, по его словам, произошло этой ночью? Он помнит?

– Говорит, проснулся, а ваш милый в спальне стоит. Говорит, Дэвид щелкнул пальцами, и они вдруг перенеслись в другое место, в какой-то всратый Диснейленд.

– В Забава-Парк? – спросил я.

– Откуда знаете?

– Натыкались на него в деле Мэгги Нолл. Это не настоящий парк.

– Еще бы, бля, он был настоящий. Майки говорит, когда входишь через главные ворота, всем раздают по паре крыльев, и посетители летают на них от одного аттракциона к другому. Забейте этот Забава-Парк в поисковик – найдете только полячку с самыми большими на моей памяти сиськами. Потом Майки сказал, что, по вашим словам, последняя горка отправит его жить в брюхо чудовища.

– Так от нас вы чего хотите? – спросил я. – И притормозите с вопросами о том, что тут происходит, мы сами ни хрена не понимаем.

– Я хочу, чтобы вы на него взглянули. На моего малыша. Поговорили с ним. Хочу, чтобы кто-то еще увидел, что с ним, – потому что мой мозг, кажется, на части разваливается.

– Хорошо, ведите нас к нему, – ответил я.

– С вами Майки говорить не захочет. Он думает, это вы его похитили.

– А со мной? – спросила Эми. – Меня ему бояться не с чего, правильно? Что нам нужно узнать?

– Узнайте, мой ли это сын или уже нет.

«О», – подумал я.

– Вы думаете, там… подменыш? – спросил Джон. – Двойник?

– Вы сразу пришли к этому выводу – значит, уже в курсе, что такое возможно. Поговорите с ним. Вы всё поймете.

Я почесал подбородок и задержал взгляд на дожде за стеклом. Если вместо ребенка ей вернули рой трахаканов, то уследить за последствиями было практически нереально. И вопрос о том, где прятали настоящего Майки, был лишь первым из ряда вопросов, в которых без электронной таблицы не разберешься.

– Хорошо, – сказал Джон, – тогда я хочу, чтобы на встрече присутствовал мой пес. Он такие странности чует. Объяснить это трудно, но если Майки – и правда тот, за кого вы его принимаете, то собака рядом с ним просто обезумеет.

– А дальше что? – спросила Честити.

«А дальше, – подумал я, – всем станет очень неловко».

ННО не следила ни за трейлером Честити, ни за домом Джона – копов тоже было не видно. Тем не менее мы решили, что ни там ни там задерживаться не стоит. Мы ехали в мотель следом за Честити: Джон приоткрыл на несколько дюймов заднее стекло джипа, чтобы Собак мог подставить морду ветру. Дождь поутих и превратился в слабую морось, от которой кажется, будто тебе в лицо бесшумно чихает призрак.

В девять часов вечера мы прибыли в, без сомнений, одно из пяти самых подозрительных мест в городе: в огромный обветшалый мотель, в котором никогда не было свободных номеров. В мотель «Тракан». Владел им местный байкер/лидер культа по имени Лемми Тракан, и в половине номеров частенько назначали встречи проститутки и наркоторговцы. Остальные служили штаб-квартирой/лагерем для мотоциклетной банды Тракана, «Христово восстание». В городе, где многие едва сводили концы с концами, практически превратив это в соревнование, никто, на мой взгляд, не делал это с таким стилем, как «Христово восстание».

В названии не были ни капли иронии или кощунства – Тракан истово верил в Бога. Как-то раз, пока он оправлялся от черепно-мозговой травмы, Всевышний послал ему откровение и возложил на него особую миссию: делать все то же, что и раньше, но усерднее. Так что его христианская конфессия основывалась на идее о том, что единственный закон – это Закон Божий, а правительственные запреты на безвредные для жизни людей преступления – просто досадное препятствие у него на пути. По мнению Тракана, если человек хотел курить метамфетамин или купить минет у проститутки, то это был его свободный выбор. Суровые последствия со стороны права только усиливали страдания грешника, поэтому человечество обязано было лишь удостовериться, чтобы грешили безопасно и по обоюдному согласию. Что касается всего остального, добавлял он, каждый из нас сам в ответе за собственную душу.

Я знаю все это лишь потому, что Джон покупал у Тракана дурь и как-то раз затащил меня на ежегодный ноябрьский фестиваль ХВ, на котором раздавали замороженных индеек и зимние пальто нуждающимся семьям. Лемми на целый час присел мне на уши со своим мудреным христианско-либертарианским мировоззрением, и вырваться я смог, только сжимая в руках несколько брошюр с кучей опечаток.

Мы ждали на парковке, а Честити разговаривала с толстым чуваком за стойкой регистрации. Кажется, они не просто знали друг друга – он еще и не взял с нее плату за номер.

– Странно, – сказал Джон.

– Ты о чем? – спросил я.

– Мама Мэгги, кажется, говорила, что Тед водил сюда девочку, в воскресную школу. На совпадение не похоже, правда? Может быть, Тед состоит у Лемми в… э-э, как бы помягче «культ» назвать? Кажется, там вон и Лемми.

На другой стороне парковки стояла стальная бочка на пятьдесят пять галлонов, внутри которой бушевал огонь, – а вокруг сгрудились шесть байкеров. Я заметил среди них Лемми, долговязого и рыжего. Все кричали на плачущую женщину, один из них время от времени ее обнимал. Напоминало какую-то интервенцию. Я заметил, что у каждого за спиной висело по дробовику. Если бы кто-то попробовал устроить интервенцию мне, я бы посоветовал им обзавестись такими же.

– Надо с ним поговорить, – сказала Эми.

– Не сейчас, – ответил я. – Ситуация выходит крайне неловкая.

Честити вернулась, высадила из «Рендж-Ровера» Майки – совершенно нормального на вид мальчика лет семи-восьми – и отвела его в номер. Задача, разумеется, состояла в том, чтобы выяснить, не заменили ли Майки каким-то плотоядным двойником, и при этом не травмировать на всю жизнь его психику на случай, если это и правда он. План был таков: мы с Джоном остаемся в джипе, а Честити и Эми заходят в номер и говорят с мальчиком (или с «мальчиком»). Болтают о мелочах, объясняют, чем мы занимаемся (ну, вы понимаете, рассказывают ему версию событий, которая не напугает его до чертиков), а затем запускают собаку.

Не успев войти внутрь, Эми заметила в квартале от них парня с хот-догами: он толкал тележку с оранжево-желтым зонтиком, обклеенную стикерами с призывами опасаться джихадистов и «Обамакер». Минуту спустя Эми, вооружившись хот-догом и газировкой, зашла в номер к сидевшим на кровати Честити и Майки. Она задернула занавески, не давая нам подглядеть за ними с парковки, а Майки – заметить, что его предполагаемый похититель поджидает в машине возле номера. Спасибо волшебству технологий – у нас был и другой способ за ними присмотреть: Эми включила видеосвязь и установила телефон на комоде, чтобы мы могли наблюдать за разговором из джипа по мобильному Джона.

На видео Эми протянула хот-дог и газировку Майки.

– Есть хочешь? – спросила она.

Майки взглянул на мать, молча спрашивая разрешения.

– Не бойся, – сказала та. – Ей можно верить.

Майки взял еду и, безо всяких напоминаний от матери, поблагодарил. Он вытащил хот-дог из вощеной бумажной обертки и положил перед собой.

– Это моя подруга, – сказала Честити, – ее зовут Эми. Она не из полиции, так что можешь расслабиться. Она не только намного красивее полицейских – думаю, даже по ее виду заметно, что сердце у нее доброе. Просто ответь на ее вопросы. Она хочет нам помочь.

Майки кивнул, но ничего не сказал. Он вытащил из булочки сосиску, подцепил двумя пальцами край кожицы и, потянув вниз, съел всю полоску.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Эми.

– Нормально.

– Спроси, не сделан ли он из кучи трахаканов, – посоветовал Джон из машины. К счастью, Эми его не слышала. Нам отрубили микрофон.

– А как ты веселишься? – спросила Эми.

Он пожал плечами.

– В видеоигры играешь?

– Иногда.

– И какая твоя любимая игра?

– «Худший день твоей жизни».

– Это название? Звучит не слишком-то весело.

– Мне нравится уровень, на котором надо заставить старика обкакаться в торговом центре. Каждый раз его до слез довожу. Надо сделать так, чтобы над ним внуки посмеялись, вот и все.

Он снял с сосиски еще одну полоску кожи, обнажив содержимое, похожее на заранее пережеванное мясо.

– Твоя мама учит тебя на дому, да? Какой твой любимый предмет?

Он пожал плечами.

– Мне нравится запах плохих воспоминаний. Мама говорит, я лучше всех вырезаю сны. На этой неделе была метаистория. Трудная. Знаешь, почему девушки во время секса кричат громче мужчин?

– Я… что?

Я думал, Честити придет в ужас, но вместо этого она посмотрела в камеру, как бы говоря: «Понимаете, о чем я?»

– Чтобы привлечь других мужчин племени, – сказал Майки скучающим тоном. – Чтобы, когда закончит один, его место занимал другой. Вот почему мужская писька на конце похожа на гриб: чтобы выскрести сперму предыдущего мужчины и заполнить женщину своей. Я смотрел видео, в котором были одна женщина и двадцать мужчин, они все по очереди делали; женщину связали, но было видно, что ей нравится. И так было на протяжении всей истории: все племя друг с другом делилось. Вот для чего нужны девочки. Парень только впрыскивает свое молочко, и все дела, а девушка готова принять в себя еще одного парня, а потом еще и еще…

– Эй, – перебила Эми. – А собак ты любишь?

Она вышла из комнаты и направилась к джипу за Собаком.

– Если пес взбесится, выбирайся оттуда, хорошо? – сказал я. – Не пытайся заговорить с Майки, не пытайся ударить его электрошокером, просто уходи.

Эми не ответила. Она обмотала вокруг руки поводок Собака и повела его в номер, приготовившись удержать пса, если он взбрыкнет. На стоянке позади нас поднялась суматоха: женщина, которую просвещали байкеры, побежала от них по тротуару. Лемми бросился в погоню, крича:

– Ты совершаешь ошибку, Ева! Твоя семья здесь! С нами!

Когда Эми на экране закрыла за собой дверь, Собак остался спокоен. Майки не проявил особого интереса к псу, лишь взглянул на него, когда тот вошел. Собак принюхивался, но было ясно, что он лишь пытался понять, откуда пахнет хот-догами.

Майки отвел взгляд от собаки, покачал головой и сказал:

– Жалкое зрелище. Эта земля принадлежала волкам, всё вокруг. Прошли тысячи лет, и мы превратили их в таких вот тявкающих недомерков. Вывели их для ловли крыс, наделили крохотными лапками. Есть мир, в котором нефилимы поступили так же с людьми.

Майки вытащил из стакана с газировкой соломинку и теперь медленно ввинчивал ее в освежеванную сосиску, будто нанизывал на вертел.

– Они захватили власть, скрещивали нас друг с другом так, чтобы мы остались без зубов, – так сосать удобнее. Укоротили ноги, чтобы не сбежали. Но если мы выводим собак зависимыми от хорошего к ним отношения, нефилимы выводили людей зависимыми от их семени.

– Собак, – сказала Эми нервно, – почему бы тебе не познакомиться с Майки?

Она подвела пса к мальчику, но Собак так и не обратил на него никакого внимания.

Я поднял глаза от телефона и сказал Джону:

– Кажется, от твоей собаки никакого проку.

– Просто ты считаешь, что тут как с Нимфом. Что у них с Майки одна природа.

Майки на экране произнес:

– Вы думаете, я не Майки, да?

Честити бросила встревоженный взгляд на Эми, потом на телефон – то есть на нас.

– Что ты такое говоришь, милый?

– Может быть, настоящий Майки все еще в Забава-Парке. Может, вам сходить проверить?

– А где этот Забава-Парк? – спросила Эми.

– Вы и так знаете, где. Если только вы не про ту грудастую девчонку.

– Мы выйдем на минутку, – сказала Честити.

Честити и Эми встали, и именно в этот момент Собак впервые заволновался. Но не из-за Майки – он ни за что не желал покидать комнату. Он лаял и рычал на Эми – даже куснул ее, когда она пыталась схватить поводок. Но стоило ей отступить, и он тут же успокоился. В итоге она просто оставила Собака в номере. Наверное, попытайся Майки ударить его или сделать другую гадость, нам пришлось бы броситься псу на помощь, пусть из него и вышел дерьмовый помощник. Минуту спустя Честити и Эми уже сидели в джипе.

– Понимаете, о чем я говорила? – спросила Честити.

– Допустим, это подменыш, – ответил я. – Тогда главное в том, что ваш сын так и не нашелся – и если он правда в «Моем Глазу», то я не понимаю, куда…

Честити покачала головой:

– Нет.

– Я знаю, это просто в голове не укладывается, но мы видели…

– Нет, тут дело куда серьезнее. Гораздо серьезнее.

– Если у вас есть какие-то догадки, мы их с радостью выслушаем.

Честити смотрела через лобовое стекло на ряд дверей, выкрашенных в красный, желтый и синий цвета. Наверное, предполагалось, что отель будет выглядеть празднично, но вместо этого он походил на унылый заброшенный цирк.

– Однажды я прочитала об одном паразите, крошечном круглом черве. Он размножается с помощью птиц, у зараженных полно его яиц в помете. То есть, понимаете, главная задача паразита – в том, чтобы забраться внутрь. И вот что он делает. Он заражает муравья. Затем заставляет его раздуться, стать большим и красным, точь-в-точь как ягода. Потом червь берет под контроль его мозг, заставляет взобраться на дерево и сидеть там среди других ягод. Птица прилетает и съедает муравья, думая, что это ягода.

– Не понимаю, к чему вы клоните, – сказал я.

Честити пристально смотрела в окно гостиничного номера, полностью скрытого от взгляда за задернутыми занавесками.

– Когда Майки похитили, я сразу вспомнила, как два года назад, на его шестой день рождения, повела его в «Пиццу-цирк». Я вспомнила, как он испугался клоунов из стеклопластика, которые у них по стенам висели, и мы ушли оттуда раньше, чем я думала. Отвезла его домой и вместо пиццы приготовила ему сэндвичи с жареным сыром. Он их обожает. Мы сидели на диване и смотрели телевизор: тот мультфильм, где Крис Рок зебру играет, где еще звери пытаются сбежать из зоопарка. Кажется, я громче него смеялась.

Она замолчала и продолжила пристально смотреть в окно. Мы ждали, что она закончит рассказ, но она лишь смотрела. Мне показалось, что занавеска дернулась, будто Майки украдкой поглядывал на нас.

Наконец заговорила Эми:

– Два года назад? Тут что-то не так, «Пиццу-цирк» разграбили и разнесли во время прошлых беспорядков. Они потом так и не открылись снова.

Честити лишь кивнула:

– У меня нет сына. И никогда не было.

13. Стоп, чего, бля?

– Да быть не может… нет, – сказал я. – Час назад вы были абсолютно уверены, что есть.

Она рассеянно кивнула.

– И я все помню. Целых восемь лет воспоминаний. Но если хорошенько подумать, в них нет никакого смысла. Все плывет, размывается. У него нет своей комнаты в трейлере, это можно списать на уничтоживший мой дом пожар. Но у него и одежды нет, игрушек.

– Но… как же вы этого не заметили? С первой же секунды.

Она покачала головой.

– Вы видели шоу про барахольщиков? Людей, которые забивают все доверху хламом так, что даже из одной комнаты в другую не пройти? Родственники пытаются их образумить, но они просто не видят мусора, их не убедишь, что что-то не так. В мозгу словно слепые пятна появляются, мы не замечаем очевидного. У меня есть двоюродный брат, который весит шестьсот фунтов, но стоит мне приготовить еду, как все мысли о нем улетучиваются. А потом я узнала об этом паразите. Этот маленький червяк просто убеждает муравья, что всегда сидел у него внутри, что ползать по дереву, среди ягод, – его любимое занятие. Хотя все его инстинкты кричат, что это самоубийство.

– Но ведь люди – не муравьи, – возразил я. – Вы заявляете, что эта тварь просто появилась рядом и внушила, что у вас есть сын, внедрила тысячи воспоминаний о том, что происходило годы назад. Как такое вообще возможно?

– Наши воспоминания – это клеточные структуры в мозгу, – сказала Эми. – Процедура та же, что и с муравьем, только немного сложнее.

– Трахакан, – произнес Джон. – Мы все чувствовали, как он пытается влезть к нам в память. Он не просто выглядел как сотовый телефон, а заставил нас думать, что это именно он. Так что похоже на правду.

– И что еще хуже, – добавила Эми, – похоже, собака их все-таки не чует. Если мы точно уверены, что этот Майки – один из них…

– Да ну, он уже не в первый раз ошибается, – ответил Джон. – Он с ног до головы обнюхал того одержимого плюшевого медведя, которого я выиграл на Осеннем фестивале. И все равно продолжил его трахать.

– Ты это вообще о чем? – спросила Эми.

– Ты что, не помнишь медведя? Я тогда еще жил в квартире на…

Эми схватилась за голову.

– Боже мой. Ты думаешь, Собак с тобой уже сто лет живет.

– Э-э… Чего? – спросил я.

Эми откинулась на спинку сиденья.

– Я этого пса сегодня в первый раз увидела. Думала, Джон в догситтеры записался.

Я уставился на дверь номера.

– Нет. Это ведь… нет. Это же Собак. Они ведь и с Молли не ладили. И он как-то раз сжевал одну из твоих сандалий.

– Ни одна собака никогда не драла мою обувь.

Занавеска за окном мотеля снова дернулась.

– Нет, это ведь… – начал Джон, – это тебе они мозг прополоскали. Тебе, а не нам. Я вот все помню. Это пес Марси, она оставила его мне, когда мы расстались – у ее соседки по комнате аллергия. Много лет назад, в тот год еще зима была суровая и… еще куча всего случилась.

– Да, наверное, Эми просто ошиблась. Опять. – Я посмотрел на нее. – Помнишь, как несколько недель назад к нам ворвались плащеносцы? Они еще ту, э-э, штуку искали. И ты ее в реку выкинула.

Она покачала головой.

– Это я помню, но собаки там не было.

– Мы же его к ветеринару возили! – воскликнул Джон. – Он нажрался шоколада.

– Счет от врача остался?

– Конечно, он… нет, погоди, денег она не взяла.

– Да не были мы в ту ночь в ветклинике, Джон.

– Если сконцентрироваться на этих воспоминаниях, если хорошенько в них разобраться, они распадаются на части, и сквозь них проступает реальность, – сказала Честити. – Они просто прячутся. А со мной они просчитались. В мире я сомневаться могу, но в себе – никогда. Моя память – ложная память – подсказывала мне, что с отцом Майки я познакомилась на озере: мы переспали, а на следующий день он уехал из города. Но я бы ни в жизни так не поступила, я никогда не легла бы с таким типчиком в постель. И если бы у меня появился малыш, настоящий малыш, я бы переехала в место получше. В город получше.

– А ваши друзья и родственники не удивились, что вы вдруг возомнили себя мамой? – спросил я.

– Я с семьей, если можно ее так назвать, не общаюсь, да и вообще не слишком общительная. И эта тварь об этом знала. Не просто так она меня выбрала – это да. Но не проканало.

– Ладно-ладно, – сказал Джон. – Давайте сосредоточимся на самой насущной проблеме. Теперь там, в этом номере, – оба, и ребенок, и пес, парочка потусторонних. И что, черт их дери, нам с этим делать? Уехать?

– Если мы сможем заставить тварь принять истинный облик, получится ли, не знаю, с ней поговорить? Спросить, чего она хочет? – предложила Эми.

– И как заставить ее этот облик принять? – спросил я.

– Надо, чтобы она сама этого захотела, – сказал Джон. – Погодите-ка, раз она косит под собаку, может, и вести себя будет по-собачьи? Может, мне зайти и сказать: «Ладно, раз уж ты просто пес, ты точно не откажешься слизать с моих яиц арахисовое масло».

– А может, просто покажем, что в курсе, кто она на самом деле? – предложила Эми.

– Жалко, «Соевого соуса» не осталось, – сказал Джон. – Он бы кстати пришелся.

– Чего? – спросила Честити.

– Это сленг, – пояснил я. – Джон говорит об одном, эм, веществе – такой допинг для людей с паранормальными способностями, с любыми. Что-то вроде того. Это из-за него мы в это дело пошли.

– Я на девяносто девять процентов уверен, что Соус сможет пробить маскировку этой твари, развеять все ее иллюзии, – сказал Джон.

– Как бы там ни было, – ответил я, – проверить это нельзя: единственный пузырек с Соусом мы выбросили в реку.

– Ну что, – отозвалась Честити, – отлично поговорили. С пользой время провели.

– Ну ладно, значит, заходим, разговариваем с тварью и пытаемся понять, чего она хочет, – подытожил я. – А если хочет она «питаться и размножаться», эм, с нашей помощью, то что тогда?

Мы все посмотрели на Честити. Произнести такое могла лишь она.

– Мы ее убьем. С паразитами только так. – Она оглядела нас. – Есть мыслишка, как это сделать?

– Они боятся огня, – сказал Джон.

– Поджигать заселенный мотель мы не будем, – отрезала Эми.

Честити кивнула:

– В этой дыре столько крэка, что от пожара весь город на воздух взлетит. Нет, надо увезти эту тварь отсюда, куда-нибудь подальше от людей. И Майки, и собаку вашу.

– Знаю я одно местечко, – сказал Джон.

Мы вчетвером осторожно подошли к двери номера – из оружия у нас был только револьвер Честити. Джон спросил, не хочет ли она отдать пистолет.

– Нет. Если что-то пойдет не так и придется принять меры, их приму я.

– Просто будьте готовы к тому, что тварь попытается забраться вам под кожу. Будет изображать из себя малыша, хлопать глазами и просить: «Не стреляй в меня, мамочка!» Вы уверены, что готовы к такому? – спросил я.

– Нет. Но я все равно выстрелю. А если вы намекаете, что сами и глазом не моргнете на моем месте, то хвастаться тут нечем.

Она собралась с духом, толкнула дверь и закричала.

На пороге стояло существо с туловищем маленького Майки Пейтона – таким же, как прежде, в выцветшей футболке с Леброном Джеймсом. Вместо головы торчал Собак. В частности его задница. Задние лапы пса висели у груди Майки, хвост был поднят трубой – как раз на месте предполагаемого лба.

Собачий анус сжимался и разжимался, будто рот.

– Гляди, мамочка! Я задоголовый!

Честити захлопнула дверь.

– Ладненько, – сказал я, – это было… неожиданно.

Орущая черная дамочка, мощного телосложения и с пушкой в руке, привлекла внимание байкеров, гревшихся у горевшей бочки. Толстый мужик, стоявший за стойкой, высунул голову из кабинета через несколько комнат от нас – он явно был недоволен. Кажется, мы нарушили правила пребывания в мотеле.

– Честити? Что происходит? – спросил Лемми Тракан.

– Абсолютно ничего! – ответил я. – Всё в порядке!

Занавески на окне нашего номера вдруг распахнулись – и стоял за ними не Майки, не Собак и не задоголовый. Перед нами стояла – от бедер и выше – обнаженная молодая женщина. Она была вся в крови, и выглядело все так, будто ее запястье приковали наручниками к изголовью кровати. Она прижалась к окну и закричала:

– ПОМОГИТЕ! ОНИ ХОТЯТ МЕНЯ УБИТЬ!

К байкерам у горящей бочки выбежали из соседнего с нашим номера еще двое. Тракан взял по короткому дробовику в обе руки и закричал:

– ОНИ СХВАТИЛИ ЛЕЙСИ!

Я сразу же понял, что никакой женщины по имени Лейси нет и в помине. И так же четко понял, что каждый человек в округе немедленно вспомнит и эту Лейси, и множество связанных с ней трогательных моментов, а потому почувствует непреодолимое желание ее защитить.

Тракан повел своих байкеров к двери, каждый из них держал в руках по пушке. Честити криком велела им держаться подальше, а когда они не послушались, взмахнула револьвером.

– Войдете туда – умрете! Это ловушка!

Конечно, у байкеров были все основания полагать, что это все бред сумасшедшей, похитившей их подругу, – а еще у них были дробовики. Шум ссоры переполошил весь отель: вокруг нас распахивались двери комнат, из них валили байкеры, жаждущие поучаствовать в драке. Какая-то женщина в черной коже торопливо увела троих малышей – у некоторых из байкеров были семьи.

«Женщина» за окном продолжала кричать и умолять о помощи. Напротив нашей компании застыла фаланга из дробовиков и черных кожанок.

Тракан, размахивая в общей сложности четырьмя дробовиками, закричал:

– ЧЕСТИТИ, У ТЕБЯ ТРИ СЕКУНДЫ, ЧТОБЫ ПОЛОЖИТЬ ОРУЖИЕ И УБРАТЬСЯ С ДОРОГИ!

– Сейчас, наверное, не самый удобный момент для таких вопросов, – встрял Джон, – но ты не знаком с Тедом Но…

На дальнем конце парковки поднялась суматоха. Все обернулись и увидели, что к нам несутся три грузовика ННО. С той стороны не было въезда, они просто проломили вывеску мотеля и подмяли ряд кустов, пока тормозили. На стоянку высыпала дюжина плащеносцев, державших наготове свое странное оружие.

Обнаженная женщина в окне закричала и задергала прикованной рукой.

И именно в этот момент снова полил дождь.

Ближайший плащеносец ННО несколько недель назад возглавлял ночную атаку на гостиную Джона – или, по крайней мере, носил ту же самую маску пухлощекого малыша. Он открыл свой детский ротик – с крошечными резиновыми зубами – и сказал:

– ОТОЙДИТЕ ОТ ОРГАНИЗМА.

Вспоминая этот момент, я думаю, что он был неправ. Его инструкции понимали только я, Джон, Эми и, может быть, Честити. И всё. Остальная орава была не в курсе, про какой «организм» он говорит, где тот находится и куда им топать, чтобы от него «отойти».

Теперь большинство байкеров целились в плащеносцев из ННО – а некоторые, похоже, вспомнили, что важнее всего было освободить их драгоценную Лейси. Пару секунд мы просто стояли под проливным дождем, промокая насквозь. На мой взгляд, было самое время улизнуть, предоставив драку остальным, но я не видел способа незаметно от всех сказать об этом моей троице.

– ОН УЖЕ ЗДЕСЬ! – закричала из окна Лейси. – О БОЖЕ, ОН ЗДЕСЬ!

Кто-то протянул к ней мускулистую руку, схватил ее за волосы и швырнул на кровать. Упали занавески.

Вот и все.

– Отвали от нее, больной ты сукин сын! – заорал Тракан, бросаясь к двери. Он оттолкнул Честити и снес из дробовика дверную ручку. Рывком распахнул дверь и нырнул внутрь.

Через пять секунд наружу полетели петли кишок и черная кожа.

Потом из двери вышло туловище.

Лейси была женщиной лишь до талии, а ниже торчали тонкие трахаканьи лапки. Она выскочила из номера – в ее волосах все еще висела одинокая мужская рука (воплощенная только до бицепса).

– Вот дерьмо! – воскликнула Честити и выстрелила в эту Лейси из револьвера. Та дергалась и билась; каждый раз, когда пуля попадала в цель, с трахаканов на долю секунды спадала маскировка.

Плащеносцы из ННО странно, не совсем по-человечьи, закричали, веля Честити прекратить. Затем Малышок выстрелил в нее синим лучом, по-видимому пытаясь как-то вскипятить ее мозг, чтобы нейтрализовать угрозу. Но промахнулся и попал в одного из участников «Христова восстания».

– НАСИЛИЕ – ЭТО НЕ ВЫХОД! – заорал тот.

Затем отбросил в сторону пушку и улегся на мокрый тротуар, словно готовясь ко сну.

Половинчатая Лейси заковыляла к байкерам, с которых к этому моменту ее чары спали окончательно. Они начали палить по ней из дробовиков, с каждым выстрелом отстреливая немного трахаканов. Малышок приказал им прекратить огонь по образцу, и, когда байкеры не подчинились, снова выстрелил в них синим лучом. Скользящий удар лишь немного задел затылок одного из мужчин. Тот растерянно моргнул, а потом начал бешено палить в небо, крича:

– ОТСОСИ, ЛУНА!

Остальные байкеры теперь разрывались между туловищем на лапках и отрядом жутких говнюков, которые стреляли по ним волшебными лучами. Некоторые направили дробовики на плащеносцев – отстреливая их, они планомерно отходили к краю парковки, где стояли байки.

Видимо обескураженная таким пренебрежением, Лейси рассыпалась на отдельных трахаканов – рой покружил в воздухе и слился в группу из шести отрубленных голов: все они принадлежали одной и той же пожилой женщине и левитировали в нескольких футах над землей. Ближайший к ним байкер только крикнул: «БАБУЛЯ, НЕТ!» – как они набросились на него и отгрызли ему лицо. Он рухнул мне под ноги…

… и по тротуару покатился блестящий металлический пузырек.

Пузырек, который три недели назад Эми выбросила в реку.

И в котором был «Соевый соус».

14. Краткая история хищных видов рыб реки Миссисипи и их влияние на международную торговлю

После того как Эми бросила металлический пузырек в реку, он, вопреки ее надеждам, не доплыл до Мексиканского залива. Для этого потребовался бы ряд поразительных совпадений, учитывая, что плавучий объект скорее прибьется к берегу или застрянет где-нибудь за время плавания в бурном водном потоке длиной в несколько сотен миль. Однако наш объект все же добрался до Миссисипи, где его тут же проглотил восьмидесятифунтовый азиатский карп.

Карп мог похвастаться гордым, героическим происхождением (хотя, конечно, не подозревал ни о нем, ни о чем другом, а лишь испытывал смутное ощущение, что быть рыбой довольно приятно).

Видите ли, хорошо известно, что лучший способ поймать сома в Миссисипи весьма жесток. Нужно взять живую рыбу поменьше, проткнуть ей спину крючком и привязать леску к поплавку или якорю. Испуганная пронзенная приманка в отчаянии попытается уплыть, и ее неистовые попытки вскоре привлекут сома, который проглотит ее целиком. В 1970-х годах рыбаки начали использовать в качестве наживки азиатского карпа, но тот быстро обернул все в свою пользу: рыбы срывались с крючка, находили партнеров, заводили потомство, и очень скоро эта победоносная орда, ввиду отсутствия естественных хищников, наводнила Миссисипи.

Лишь несколько лет назад кому-то пришла в голову блестящая идея ловить азиатских карпов и отправлять их обратно в Китай, где за них как за деликатес все еще можно выручить приличные деньги. Так что проглотившего пузырек карпа на следующий день подняли на борт торгового рыболовного судна, которым владел человек по имени Джон Минчин. И рыбу, и застрявший в ее горле сосуд отвезли в порт и, вместе с сотней других таких же живых карпов, запихнули в контейнер с пресной водой. Погрузчик перенес контейнер в брюхо самолета. Плавая в своей тесной темной тюрьме, карп и понятия не имел, что летит над миром, – он даже не подозревал, что живет в мире, который можно облететь. Следует отметить, что через четыре минуты после выгрузки рыбы один из членов экипажа Минчина выбросил сигарету, которая воспламенила шедший из протекающего бензопровода газ. В результате взрыва погибли два человека.

Карп с металлическим флаконом внутри прибыл на крупное рыбоперерабатывающее предприятие в Наньтуне, в семи тысячах трехстах семидесяти милях от места, где его выловили. Аппарат, предназначенный для отсечения рыбьих голов, ударился о металлический предмет в глотке карпа, и лезвие рассыпалось на куски. Его осколок отлетел в шею несчастного рабочего, стоявшего у конвейера, и он ровно через сорок три секунды истек кровью. Час спустя ремонтник, двадцатитрехлетний мужчина по имени Мин, менял сломанное лезвие рыбной гильотины и, очищая ее, нашел странный металлический флакон, застрявший в механизме. Поняв, что это не отошедшая деталь одной из частей машины, а посторонний предмет, Мин вымыл металлический цилиндр и изумился присущим тому свойствам. На ощупь он был ледяным, словно охлажденным изнутри, но не имел никаких приметных особенностей: Мин не нашел ни швов, за которые можно было подцепить крышку сосуда, ни надписей, ни декоративной резьбы. Хотя он и повредил пилу станка, на его поверхности не осталось ни царапины.

Мин решил забрать его домой. Его молодая жена страдала рассеянным склерозом и не могла работать. Однако у нее была художественная жилка, и женщина выяснила, что на нее благоприятно влияет создание скульптур: она приваривала друг к другу различные безделушки, а готовые работы продавала через Интернет (если, конечно, не успевала прикипеть к ним душой). Поэтому Мин старался приносить домой любые вещи, которые, по его мнению, могли заинтересовать жену (хотя что бы он ни принес, она всегда улыбалась и каждый раз шумно вздыхала, будто от восторга).

Через неделю металлический флакон послужил туловищем скульптуры, изображавшей робота в стиле стимпанк – руки и ноги женщина сделала из пружин и шестеренок, взятых из старых часов. Крепились они на клей: выяснилось, что флакон нельзя ни приварить, ни припаять. Тем не менее женщина закончила фигурку и выставила ее на сайте Etsy, где продавали и покупали крафт. Через неделю робота купил испанский подросток по имени Хуан Хименес. К сожалению, он так и не получил своей покупки: во время международного рейса самолет FedEx с этой посылкой упал в сельской местности Франции. Все на борту погибли.

Дабы укрепить международное сотрудничество и повысить уровень безопасности, Национальный совет по безопасности на транспорте США (НСБТ) методично посылает людей для оказания помощи в расследовании крушений по всему миру. Ведущий следователь по имени Джон Миндельсон обнаружил пузырек, случайно пнув его ногой, – единственный предмет, не сгоревший в искореженной, закоптившейся куче металла, которую несколько часов кряду жгло реактивное топливо, привлек внимание следователя. Флакон очистили, а остальные части скульптуры аккуратно отделили. Казалось невероятным, что этот предмет мог послужить причиной катастрофы, но интерес Миндельсона все не утихал – особенно не давал ему покоя тот факт, что температура сосуда всегда оставалась примерно на тридцать градусов ниже комнатной.

Миндельсон, больше из безотчетного любопытства, решил отправить объект для анализа в частную лабораторию авиационной криминалистики в Уичито, штат Канзас. На этот раз самолет благополучно приземлился в Ньюарке, и вскоре после этого курьерский грузовик вез флакон на запад. Путь в Уичито лежал не через N, автострада огибала город по широкой дуге. Однако водительница курьерского грузовика, Минни Джонсон, услышала от диспетчера, что на упомянутой автомагистрали затор в несколько миль длиной: фура с пчелами перевернулась и перегородила обе полосы в сторону запада. Но диспетчер не сообщил, что молодой человек, который ехал навстречу этой фуре и выскочил, чтобы спасти водителя, был атакован пчелами и скоропостижно умер от анафилаксии.

Минни вынужденно свернула на шоссе 131, ведущее к жуткому городку, которого она всегда старалась по возможности избегать. Спустя две минуты после въезда в черту города N водительница добралась до эстакады и увидела, как какой-то еблуша на «Рендж-Ровере» пытается обогнать фуру на соседней полосе – и гонит свой внедорожник прямо в бампер самой Минни. Она ударила по тормозам, хоть и знала, что в конечном счете это никак на исход дела не повлияет: деваться ей было некуда, а ее действия в лучшем случае позволили бы смять «Рендж-Ровер» процентов на десять поменьше, чтобы дорожному патрулю было чуть легче выцарапывать из-под обломков останки. Судьба человека за рулем «Рендж-Ровера» была только в его руках.

Когда «Рендж-Ровер» вильнул в сторону и скользнул между фурой Минни и грузовиком на другой полосе, женщина даже не успела с облегчением выдохнуть. Все потому, что вслед за суицидником из «Рендж-Ровера» гнал психопат, желавший помереть еще сильнее, – кретин за рулем матово-черного грузовика с выключенными, мать его, фарами. Минни произнесла лишь первый слог фразы, полной, по ее замыслу, необычайно самобытных ругательств, – и ее фура врезалась в грузовик. Обе машины кувырком полетели через перила трассы. Кабина так и не оторвалась от прицепа: и она, и изуродованное тело водительницы болтались на эстакаде всего в нескольких футах над лежавшей внизу дорогой.

Как раз в этот момент под эстакадой на шести мотоциклах неслись члены банды «Христово восстание» во главе с Лемми Траканом. Замыкал цепочку Джон Клостерман по прозвищу Пивобрюх. Пивобрюх случайно взглянул вверх как раз в тот момент, когда над их головами произошла ужасная авария: фура покатилась по дороге и разлетелась на куски, ее груз дождем посыпался на проезжую часть вокруг байкеров. Пивобрюх так самозабвенно уворачивался от обломков, что даже не почувствовал, как в капюшон его толстовки, свисавший между лопаток, угодил какой-то металлический предмет. Цилиндр так и останется там до тех пор, пока Пивобрюх не свалится на землю на стоянке мотеля «Тракан», закусанный до смерти летающими головами его собственной покойной бабушки.

15. Соевый соус

Я потянулся к пузырьку, но Честити рывком подняла меня на ноги. Черт, ну и сильной она была.

– ВАЛИМ! – закричала она.

Джон увидел, к чему я тянусь, и рванул вперед. Но вместо этого случайно отпихнул сосуд ногой, и тот покатился по асфальту. Один из бежавших байкеров споткнулся об него, отлетел назад и, неудачно ударившись о колесоотбойник, сломал шею. А пузырек снова покатился вперед, прямо к Эми, которая подхватила его с асфальта.

Наша компания, спотыкаясь, побежала прочь от хаоса. Мы были отрезаны от обеих наших машин: нас разделяла разразившаяся позади битва трех угорелых воинств. Мы пронеслись мимо припаркованных «харлеев» – Честити, без колебаний запрыгнув на один из них, запустила двигатель.

Джон притормозил, увидел это и оседлал соседний байк. Заведя мотор, он крикнул Эми садиться сзади, что она и сделала.

Я водить мотоцикл не умею.

Рванув вниз по улице, Джон проорал мне что-то вроде: «БОБЫ-СОСИСКИ!»

Честити повернулась ко мне:

– А ты чего ждешь? Залезай!

Я залез.

Мы виляли по дороге сквозь редкие ночные пробки – мне казалось, я там умру. Холодные дождевые иглы жалили лицо. Мы ехали за Джоном в технопарк неподалеку от ледового завода, где и началась вся эта херня. Я знал, куда он направляется. В том районе стояло несколько огромных зданий, которые принадлежали предприятиям, не пережившим экономического спада – после того город пережил их еще примерно семь. Одним из зданий был бывший завод по производству консервированных бобов с сосисками: вытянутое серое строение с приваренными к фасаду гигантскими ржавыми металлическими буквами, которые складывались в надпись:

БОБЫ.

СОСИСКИ.

Помпезный шрифт делал надпись похожей на лозунг тоталитарного диктаторского государства из какой-нибудь антиутопии. Много лет назад Джон выступал здесь вместе с группой; тогда весь второй этаж заброшенного консервного завода отдали под жилье коммуне художников-хиппи. В то время здесь постоянно ошивались, то уходя, то возвращаясь, двадцать-тридцать человек, пытавшихся жить вдали от благ цивилизации (хотя, учитывая, что они воровали электричество, подключаясь к ближайшим электростолбам, и пользовались водой, хотя в здании не было счетчика, блага у них очень даже были – ребятки просто за них не платили).

Но однажды один паренек умер от передозировки героином, и компания, которая все еще владела этой землей, решила, что брать на себя такую большую ответственность не хочет. Они выставили хиппи и наняли охранника, чтобы тот пару раз в день объезжал территорию и выгонял бездомных, забредавших выпить и укрыться от дождя. К счастью, этим охранником был Тайлер Шульц, друг Джона. Когда мы подъехали к длинной тонкой цепи, служившей заводу воротами, Тайлер опустил ее и махнул нам, приглашая внутрь.

Мы спрятали от посторонних глаз мотоциклы под крышей. Внутри напоминавшего пещеру здания капало и хлюпало, большинство оставленных членами коммуны художественных объектов пострадали. На одной из стен была выцветшая фреска с изображением покрытой кровью статуи Свободы, а под ней красовалась надпись: «ВОЙНА УБИВАЕТ». Я прошел мимо стеклопластикового Микки-Мауса со знаками доллара вместо глаз и словом «АЛЧНОСТЬ», выведенным баллончиком у него на груди (даже не знаю, что автор хотел этим сказать). Там же был и жуткий бетонный снеговик с деформированным лицом и единственной рукой из ржавой арматуры.

Джон повел нас на второй этаж, в ту часть, что была отведена под жилую зону: крыша там не протекала, а по кругу стояли четыре старых дивана. В углу по-прежнему ютились два холодильника и раковина.

Честити быстро огляделась и подошла к окну.

– Из всех тайных мест в городе это, пожалуй, последнее, к которому у меня есть доступ, – признался Джон.

– Мне тут не нравится, – сказал я. – У меня от всего этого искусства картина мира подплывает.

– Могло быть и хуже, – сказала Честити. – Отсюда видно проезжающие мимо машины, и в здании шесть выходов на случай, если придется драпать. – Она вытащила пачку денег, перевязанных резинкой.

Отсчитав три стодолларовые купюры, она спросила:

– Найдется двадцать пять сдачи?

– Оставьте свои деньги себе, – сказала Эми. – Мы не вернули вам Майки.

– А ну-ка брось. Это не благотворительность и не прекрасный порыв души. Сегодня я не заплачу вам, а в следующем месяце один из моих боссов вдруг решит, что не хочет платить мне. Может, это войдет у всех в норму, и люди начнут давить друг на друга, вынуждая из вежливости отказываться от заработанных денег. И все, работа встанет, потому что люди будут знать, что им не заплатят. За всей этой мишурой о щедрости скрывается стимул, благодаря которому Земля вертится. Вы взялись за дело, рисковали жизнью. Так есть двадцать пять мелочью, нет?

У Джона нашлось.

– У меня в трейлере стоит «походный мешок», – сказала Честити, – ну я и дура, что не прихватила его с самого начала. Слишком рискованно туда возвращаться, да и «Рендж-Ровер» я потеряла…

Она бормотала все это себе под нос, обдумывая свои слова. Было совершенно ясно, что наши советы ей не нужны.

– Хотите уехать из города? – спросил я.

– А вы нет?

– Нам надо остаться и довести дело до конца, – сказала Эми.

– И что именно вы намерены делать? Чтобы «довести дело».

– Ну, во-первых, – ответила Эми, – надо предупредить Теда.

– О чем? – спросил я.

– О Мэгги.

– С чего вдруг… да блядь. Думаешь, она как Майки? Тоже ненастоящая?

Джон нахмурился:

– Нет, погодите. У них была фотка. Помните? Тед вытащил ее из бумажника – такие обычно в «Сирс» делают.

– Она еще у тебя?

– Нет… но знаете, если Майки оказался из этих, это еще не значит, что и Мэгги тоже.

– Если она такая, как Майки, – сказала Честити, – придется вам ее убрать. А ее родители, думаю, все еще под гипнозом и считают, что перед ними их ребенок. Так что желаю вам удачи.

– Если они все еще «под гипнозом», почему на них он сработал, а на вас нет? – спросила Эми.

– Есть у меня мысли на этот счет. Знаешь, я думаю, на тебя он бы тоже подействовал, а вот на парня твоего нет. А Джона я не так хорошо знаю. Сложно сказать. Ты, кажется, из тех девчонок, что будят парня в три утра только потому, что забыли пожелать спокойной ночи.

– Я, кажется, не совсем понимаю.

Честити пожала плечами.

– Люди или способны дарить безграничную любовь, или нет. Думаю, это все из детства идет. – Она повернулась ко мне. – Видимо, твои родители не слишком активно тобой занимались? – Ответа она дожидаться не стала. – Мои тоже. Выросла с мыслью, что любовь еще надо заслужить, и сама вела себя так же. – Она вновь посмотрела на Эми. – Держу пари, когда вы с ним ссоритесь, ты все больше распаляешься, а он примолкает и будто затухает. Ты все больше расстраиваешься – ведь твоя любовь к нему бесконечна, ее ничем не унять, а от напряжения внутри тяжело, и тебя просто на части рвет. А вот Дэвид, я уверена, только морозится. Прямо как я. Эту срань не спрячешь. Ну а от безграничной любви появляются и слепые пятна. Их-то эти твари и ищут. Вот Майки – как он начал себя странно вести, мои воспоминания о нем перепутались, и разорвать эту связь стало нетрудно. Но многие матери умирают первыми. Эта любовь, безусловная любовь, которая из некоторых рекой течет, начисто стирает все недостатки. Так на что угодно можно глаза закрыть.

– И они пользуются ею, чтобы выжить, – заключил я.

– Да как и люди, если подумать. Одно мы знаем точно: они всеми силами пытаются заманить нас в эту шахту. Полагаю, если кто-то расчистит завал у входа, оттуда выпрыгнет какая-нибудь мерзкая образина?

– И это, наверное, еще в лучшем случае, – сказал Джон.

– Ну что ж, – произнесла Честити, – тогда удачи вам от всей души. А я поеду в какое-нибудь тихое местечко и постараюсь вспомнить, кем была, пока этот монстр не переписал последние восемь лет моей жизни.

– И у вас нет ни малейшего желания остаться и помочь? – спросила Эми.

– Иногда лучшая помощь – это уехать в безопасное место и не стать одной из жертв, которых кому-то придется фасовать по мешкам. Проблема не в том, что в мире не хватает героев, а в том, что слишком много идиотов себя ими считают.

– Подождите, это не все, – сказал я. – Откуда вы узнали про тот мотель? Как связались с «Христовым восстанием»?

– Были у нас с Лемми кое-какие общие дела, он остался мне должен. И нет, наркотики и шлюхи тут ни при чем, ничего такого. Я чиню мотоциклы, помимо всего прочего. К чему такие вопросы?

– С Траканом как-то связаны и Ноллы, – ответила Эми. – Хотим понять, в чем тут дело.

– Вам бы Лемми об этом спросить, но боюсь, его капитально размазало по асфальту.

Джон повертел в руках пузырек с Соевым соусом.

– Что это? – спросила Честити.

– Соевый соус, – ответил я. – Тот самый контейнер, который Эми несколько недель назад выбросила в реку. Валялся на земле, на парковке мотеля «Тракан», в шести дюймах от меня.

– Ну, на удачное стечение обстоятельств не похоже.

– В нашем городе живут не только добро и зло. За кулисами наперебой строят планы и другие силы. Агенты, от которых вы нас спасли, считали, что одна из них на нашей стороне.

Честити усмехнулась и покачала головой.

– Эх, ребятки, все режете провода на бомбе в надежде, что нащупали нужные. Пообещайте, что дадите мне пару часов на побег из города, прежде чем его подорвать.

– Вот для этого и надо Соус принять, – сказал Джон. – Нужно понять, что здесь происходит.

– Ну да, ну да. Это случайно не то «понимание», которое под мискалином открывается? Сидишь себе, смотришь в стену в уверенности, что на ней все тайны Вселенной написаны. Слюна по подбородку течет.

– Ну… обычно нет, – ответил я.

Если честно, кратко описать, что сотворит с тобой Соевый соус, не проще, чем описать, что сотворит с гостями горилла на детском дне рождения, – вариантов масса.

– Вы когда-нибудь в видеоигры играли? – спросил я. – Наверное, нет. Ну неважно, как-то раз мы с Джоном играли в одну из «Grand Theft Auto», и наш персонаж провалился в текстуры и оказался в каком-то туманном подземном мире, полном дрейфующих в воздухе случайных вещей и деформированных персонажей, без конца дергавших по кругу руками и ногами. Мне кажется, Соевый соус действует как-то так – показывает игру изнутри, предварительно ее поломав.

– И вы хотите, чтобы я его приняла?

– Нет. Я почти уверен, что это вас тут же прикончит. И Эми тоже. Что до нас с Джоном… ну, это не слишком приятно, но, придя в себя, мы обычно гораздо лучше понимаем, что делать дальше. Я попрошу вас вот о чем: побудьте с Эми, пока мы под Соусом, – а когда нас отпустит, может быть, мы узнаем что-то, что поможет и вам. Пусть даже и сбежать из города.

Она посмотрела в окно.

– У вас час. Если они заявятся раньше, я сбегу. Так что, если решились, поторапливайтесь.

Джон уже скручивал с пузырька с Соевым соусом крышку. Вы могли заметить, что никто из бравших флакон в руки до этого не нашел колпачка, но в этом и соль: он открывается по собственной воле. И если открываться он не захочет, то, я в этом почти уверен, и бригада парней с алмазной пилой, отбойным молотком и огромной лазерной пушкой со Звезды смерти на нем даже царапины не оставит.

Джон поднес флакон ко рту. На краю собралась одна-единственная капля жижи чистого черного цвета – она сорвалась вниз и вдруг вильнула в полете. Обогнув лицо Джона, она упала ему прямо на пах.

– Да твою же…

Соус прожег в штанах Джона дыру. Тот на глазах у изумленной Честити с силой хлопнул себя между ног. Пузырек с Соусом выскользнул у него из руки и упал на кафель. Джон, держась за пах, скорчился в позе эмбриона. Через несколько секунд он затих.

Его накрыло Соусом.

Джон встал, задумчиво кивнул и сказал:

– Что ж, они найдут нас через тридцать семь минут и двадцать четыре секунды. Если только мы не примем меры. Да. Меры.

Затем он рванул к окну и выпрыгнул наружу прямо сквозь стекло.

Мы побежали за ним – подошли к разбитому окну и увидели, что Джон несется по парковке.

Эми его окрикнула.

– Пусть бежит, – сказал я.

Я прошел через комнату и опустился на колени рядом с пузырьком. Тонкая струйка Соуса текла по кафелю, медленно приближаясь ко мне. Нет… она ко мне ползла. Будто маленький, тонкий как нить червяк. Со знанием дела.

Крохотный черный червяк изогнулся, свернулся кольцом, словно нюхая воздух. А потом метнулся к моему лицу, прямо к левому глазу.

Затылок взорвался болью.

И мир исчез.

Комната вокруг растворилась. Под Соусом такое случалось. Я понял, что уже не стою коленями на полу завода по производству консервов, а бесцельно бреду по пустынной местности, на которую будто саранча недавно налетела: остались только пыль, голые деревья и низенькие стебли, обглоданные до корней. Вместо неба над головой застыли едкие, покрытые метастазами развалины.

Блуждая под ними, я наткнулся на нечто, напоминавшее плавающего червя. Он парил примерно в трех футах над землей: в основании лежала куча свернутых петель; они крепились к подрагивавшему шару размером с футбольный мяч, а тот – к сегментированной трубке, которая тянулась вверх и заканчивалась отверстием. Червь повернулся ко мне. Сверху у него был человеческий рот – тварь оказалась лишенным тела пищеварительным трактом, с пищеводом в начале и петлями тонкой кишки на конце. Внизу у него был анус, а спереди – шестидюймовый эрегированный член.

Рот открылся. Послышалась гортанная песня.

Вскоре я увидел еще одного – пищеварительный тракт с репродуктивной системой, свободно плавающий сам по себе, но на этот раз с женскими гениталиями. Он открыл рот и пронзительно запел, словно отвечая первому. Я попятился – но они гнались не за мной, а друг за другом. Два пульсирующих пучка потрохов сошлись, их губы встретились в поцелуе, пенис быстро поднялся, и влажный клубок переплетенных внутренностей, упав на землю, забился в экстазе.

Вскоре я встретил еще одну такую пару, и еще, и еще. Затем я поднялся на вершину холма: подо мной пульсировала и содрогалась впечатляющая своим размахом оргия кишечных монстров. Вокруг, то там, то тут, ползали, словно завязанные в узел, дождевые черви, их крошечные копии.

Потом я моргнул, и все исчезло. Если точнее, то исчез я.

Теперь я стоял в импровизированном классе, с маленькими партами и большой табличкой на стене, цитирующей доктора Сьюза («Ты – это ты, нет правей правоты. Никто из людей не тытее, чем ты»). В классе никого не было, если не считать суровой женщины, которая, стоя у доски, без устали кричала на эту пустую комнату.

Потом я моргнул и оказался в своей квартире, в ванной комнате. Была ночь, и я слышал слабый стук дождя. Вошла Эми: она заперла дверь, опустила крышку унитаза и села. Она молча смотрела вперед, прикрыв рот рукой. На ней была ее рабочая одежда: чистая белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, и темно-синие брюки. С потолка капало прямо ей на голову, но она, казалось, этого не замечала.

А потом она тихонько заплакала.

Я шагнул к ней, протягивая руку, но меня там, разумеется, не было и ничего подобного не происходило – по крайней мере сейчас. Скоро Эми встала, вытерла слезы и вышла из комнаты. Я вслед за ней попал в гостиную. Она накинула на руку свой красный плащ и направилась к выходу. Она перешла улицу, пробираясь под зонтиком сквозь дождь к круглосуточному магазину; я проводил ее – плывя следом, как кинокамера на операторской тележке. В дверях она снова вытерла глаза, потом вошла и купила последний черничный маффин из маленькой коробки на прилавке. Я опять моргнул, и…

Вновь чувствовал тяжесть тела. Я лежал на каталке в грязной комнате, похожей на палату в заброшенной больнице. Пошевелиться не мог, хотя меня вроде ничего не удерживало.

Я вытянул шею, пытаясь понять, где нахожусь. К лицу полз по футболке огромный таракан. Или, во всяком случае, кто-то очень на таракана похожий: длиной в добрых два дюйма и с крошечными клешнями, как у краба. Я попытался встряхнуться, чтобы его сбросить, но не смог даже пошевелиться.

– Проснулся, – услышал я – и увидел Нимфа, шагнувшего ко мне из тени. Все та же подтянутая и состоятельная моя копия, хоть и сменившая костюм на мою одежду (грязные джинсы и старую футболку с Дэном Марино в оранжевом и синем цветах и круговой надписью «ЧИКАГО БЕАРЗ, ЧЕМПИОНЫ СУПЕРКУБКА 1984»). Он словно смеялся надо мной.

– Это правда ты? – спросил я. – Или просто очередной глюк?

Он не ответил. Только улыбнулся.

– Потому что, если это ты, у меня к тебе куча вопросов. Но я не стану распинаться перед какой-то символической херовиной, призванной меня чему-то о себе научить.

– Ответь мне, – сказал Нимф, – если я попрошу съесть насекомое у тебя на рубашке, ты согласишься?

Я промолчал. Какой смысл отвечать?

– А что, если я уйду и вернусь через неделю? – продолжил он. – Достаточно ли ты оголодаешь, чтобы его съесть?

Жук карабкался по складке рубашки чуть выше сосков. Глаза у него были желтые. Он моргнул.

– Ответ – сорок шесть, – сказал Нимф, прежде чем я успел открыть рот. – Столько пройдет часов, прежде чем ты согласишься съесть живое насекомое. При любых вводных потребуется меньше двух суток, чтобы заставить тебя променять достоинство на желание.

Затем он указал на угол и спросил:

– А как насчет того детского трупа? – Там действительно неподвижно лежал в позе эмбриона маленький мальчик. Темнокожий – может быть, латиноамериканец. – Как скоро ты съешь его? Я знаю ответ, но мне любопытно посмотреть, как высоко ты сам оцениваешь свои возможности. Еще я знаю, сколько времени тебе бы понадобилось, будь этот мальчик жив.

– Что за монстр в старой угольной шахте, которого ты Повелителем зовешь? Чего он хочет?

Нимф склонил голову набок. «Ты что, серьезно?» – читалось по его лицу.

Но я попытался еще раз – почему бы и нет?

– Почему он промывает людям мозги на тему подставных детей? Какой в этом смысл? Это игра такая? Что, заскучал твой Повелитель?

Нимф сделал несколько шагов ко мне и остановился рядом с прикрепленным к каталке ржавым металлическим подносом.

– Смотри.

На подносе лежали три предмета:

– хирургический скальпель;

– кусок черного камня, грубо обтесанный в форме меча, похожий на те, что находят на археологических раскопках;

– кусок черного камня, все еще напоминавший по форме камень.

– Обсидиан, – пояснил Нимф. – Всё на подносе. Ты знал, что самые острые клинки в мире сделаны из обсидиана? Лезвие этого скальпеля заточено настолько, что составляет всего тридцать ангстрем в ширину – это одна стомиллионная сантиметра. Для сравнения, лезвие бритвы в двадцать раз толще. Так вот, позволь спросить: каким из этих трех инструментов, на твой выбор, мне удалить тебе лицо?

Поскольку лица у нас с ним были одинаковые, я даже не был уверен, себе или мне Нимф собрался его удалять. Да и неважно все это было: он мне просто чудился, в реальности ничего такого не происходило.

Ты точно в этом уверен?

Жук добрался до выреза футболки и замер на эластичной резинке у края. Послышалось тихое шипение – я понял, что слышу, как эта тварь дышит. С трудом, словно его крошечные легкие одолевала астма.

– Давай так, – сказал Нимф. – Я задам тебе вопрос. Если ответишь правильно, мы перейдем к следующему. Если нет, я сделаю круговой разрез: начну за правым твоим ухом, очерчу петлю под подбородком, перейду к левому уху, рассеку лоб и снова спущусь к правому уху. А потом просто сорву твое лицо, как шкурку апельсина. И вот мой вопрос: какой из этих трех объектов имеет естественное происхождение?

Я не совсем понимал, как это поможет мне выудить у него полезную информацию, но, видимо, вариант был только один – подыграть. Я оглядел предметы на подносе. Какой из них естественного происхождения, да? Ну, скальпель явно сделан человеком. Одного из двух кусков обсидиана, судя по виду, человеческая рука не касалась: он приобрел свою форму благодаря ветру, эрозии или чему-то еще. Второй, очевидно, оббили – может, какой-нибудь древний пещерный человек, – чтобы он походил на клинок. То есть происхождение самого камня было естественным, а вот формы «клинка» – искусственным. В этом был семантический подвох.

– У тебя тридцать секунд на ответ, потом я начинаю резать, – предупредил мой двойник.

– Правильного ответа нет. Ты можешь заявить, что оба…

И тут меня осенило.

– Хорошо, – сказал я, – я понял. У всех трех естественное происхождение.

– Поясни, пожалуйста.

– Люди обтесали каменный клинок и изготовили скальпель, но люди – сами природные организмы. Так что у всего, что мы строим или создаем, естественное происхождение.

– Правильно! Размывающая почву вода или режущий по камню человек – одни атомы передвигают другие, вот и все. Из молекул получаются клетки, а из клеток состоят мозг, внутренние органы и конечности для обработки камня. Колония грибов, муравейник, человеческий город – в них частицы и силы объединяются, чтобы менять ландшафт. По правде говоря, любая сущность или событие неестественного происхождения должны, следовательно, быть по своей природе сверхъестественными. И это подводит нас ко второму вопросу. Какой из двух лежащих перед тобой режущих инструментов изготовили осознанно?

– Я вижу, к чему ты ведешь.

– Правда? Этот грубый клинок пятьсот тысяч лет назад обтесало вонючее, ухающее по-обезьяньи существо, в котором и человека не признаешь. Ну так когда этот волосатый примат вырезал себе клинок для того, чтобы отделять мясо от кости – для этой же цели его намереваюсь использовать и я, – он сделал это осознанно? Или это были всего лишь животные инстинкты, те же, что заставляют насекомых паниковать от света?

Сопящий жук у меня на груди сполз с футболки – я чувствовал, как его лапки щекочут мне шею.

– Двадцать секунд, – сказал двойник.

– Не знаю, мужик, спросил бы лучше ученого. Может быть, он просто проголодался, а перед ним лежало мертвое животное, шкуру которого он не смог прокусить.

– То есть ты утверждаешь, что причиной создания был голод. Тогда почему клинок отличается от скальпеля? В противном случае мы могли бы предположить, что существует некая энергия, которая позволяет тебе, человеку, противиться простому механизму, заставляющему дерево расти навстречу солнечному свету, а насекомое – в страхе от него убегать. Эта энергия позволяет тебе противиться физиологическим цепным реакциям, которым подчиняется буквально все во Вселенной, от субатомных частиц до невнятно бормочущего человеческого предка, который сделал этот клинок. Энергия, которая присуща только современным людям.

– Значит, оба предмета сделаны неосознанно. Тебе такой ответ нужен, да? Ну хорошо, вот он. Мы все просто… сраные животные. Какое это имеет отношение к текущей ситуации?

– Последний вопрос. Если это правда, если мы не способны на осознанный выбор и просто повинуемся тем же инстинктам, что и насекомые, разве могу я не срезать твое лицо? Меня подтолкнут к этому инстинкты, и я буду повиноваться им так же, как это насекомое.

Жук уже карабкался по моему подбородку. Пыхтя от напряжения. Мне показалось, он ругнулся себе под нос.

– Ты хочешь сказать, что все равно сдерешь с меня кожу. Что, кстати, неважно, потому что это все не по-настоящему. Правда?

– Ты мне скажи.

Нимф схватил скальпель и, взобравшись на каталку, сел мне на грудь. Его пальцы вцепились мне в лицо, но потом все поплыло, и я понял, что сам сижу на ком-то со скальпелем в руках, удерживая лицо брыкающегося подо мной человека. На каталке лежал Джон, а не я. Лезвие взрезало кожу, и я провел скальпелем по линии подбородка…

16. Великий дилдопад

Я резко вернулся в собственное тело и обнаружил, что вообще-то сижу у Джона на груди. Вместо скальпеля я держал розовый фаллоимитатор. Прижимая его к подбородку Джона, будто пытался разрезать кожу. Джон тем временем пихал мне что-то в лицо, и это что-то крошилось о мою челюсть. Пол на дюйм залило грязной водой, в которой мы и плескались.

– ЕШЬ! ЕШЬ, СУКИН ТЫ СЫН! – вопил Джон.

– ПОГОДИ! СТОЙ! – крикнул я.

Мы оба моргнули и застыли, оглядываясь по сторонам. Мы были в «Венериной мухоловке», павшей жертвой наводнения. На полу валялись вскрытые упаковки из-под секс-игрушек, будто магазин разграбили лутеры, стремившиеся добавить в свой брак перчинку. Пахло так, словно кто-то пустил шептуна.

Я слез с Джона. Он застонал и разжал руку – из нее высыпалась горсть печенья «Орео», которое он почему-то пытался засунуть мне в рот. Он встал с пола и закурил.

– Что произошло? Надолго я отключился?

– Я… не знаю. Какое последнее твое воспоминание?

– Соевый соус. На бобово-сосисочном заводе. В меня попало, какая-то чушь пошла. Потом я очнулся здесь. Минуту назад.

Джон кивнул.

– Да, я тоже.

– Ты куда-то убежал. Нырнул из окна второго этажа.

– Этого я не помню. Но у меня все болит. И я весь в царапинах.

Я позвал Эми. Тишина. В выходящие на восток окна заглядывало солнце. Рядом с дверью стояло несколько сумок с эмблемой местного хозяйственного магазина. Немного в них пошарив, я нашел несколько запечатанных пластиковых пакетов с ярко-желтым порошком. Один из них лопнул, и содержимое рассыпалось. Сера. Так вот откуда эта вонь. Это мы ее купили? И если да, то зачем?

Я полез проверить, с собой ли у меня телефон – он оказался при мне. Я набрал номер Эми.

– Это ты? Где ты?! – ответила она.

– В «Венериной мухоловке». Очнулся, когда мы с Джоном мутузили друг друга дилдаками.

– Где ты был?

– Даже не знаю. Долго меня не было? Всю ночь?

– Ночь? Сегодня утро понедельника. Тебя не было два дня.

– О. Вот срань. И никаких вестей от меня не было?

– Ты принял Соевый соус, посмотрел на Честити и заорал: «Дилдаки повсюду, детка!» – а потом выбежал на улицу. Ты просил ее подождать час, но так и не вернулся. Это было в пятницу вечером. Вообще-то она осталась до следующего утра, но уже давным-давно уехала. Все выходные ни ответа, ни привета. Я жуть как беспокоилась. Чем вы эти два дня занимались?

– Понятия не имею. Может, еще вспомню. И никто за тобой не явился?

– Пока нет, – ответила она. – Может быть, по выходным они отдыхают.

– Ну ладно. Ладно… а где ты сейчас?

– Я ночевала на заводе. Не придумала, куда еще пойти. Спала в одежде на диване, мерзла по ночам. Попросила Ники принести мне поесть. Но здесь меня никто не беспокоил.

– Ага. Хорошо. Ну… бля. Мне очень жаль, Эми. Но, может быть, мы с Джоном все уладили, пока были под Соусом, может, все уже в порядке. Были другие, эм, происшествия, пока мы тут бродили?

– Да. Еще десять детей без вести пропали.

– Десять?

– Это случилось вчера. Пропали из одного и того же места, из мотеля «Тракан». Они все дети байкеров. Там есть комната, в которой у них детский сад. Вчера бо́льшая часть байкеров была на панихиде по Лемми. Вернулись, а дама, которая присматривала за детьми, просто в ужасе. Говорит, отвернулась на секунду, а их уже нет. «Христово восстание» вышло на тропу войны. Разносят город на куски.

– Вот срань. Стоп, погоди секунду – речь о настоящих детях или тут то же, что с Майки?

– Я видела фотографии.

– О. Правда?

– Да, я сейчас опрашиваю родителей. Я в мотеле.

– Что ты там делаешь?

– Я же только что сказала, мы помогаем им выяснить, что произошло. Чем, по-твоему, я на выходных занималась? Я работаю над делом.

– Хорошо, хорошо. Мы сейчас будем.

– Когда тебя нет рядом, мир не замирает, Дэвид.

– Я знаю, прости. Господи.

– Люблю тебя.

– И я тебя.

Я повесил трубку, и мы пошлепали на парковку. Там стоял джип Джона – видимо, в какой-то момент мы за ним вернулись. Табличка на дверях «Венериной мухоловки» гласила, что вплоть до дальнейшего уведомления магазин закрыт из-за наводнения. Район пока не затопило полностью, но сухими остались всего несколько островков: дома и участки дороги, которые были выше остальных. Все вокруг них на пару дюймов ушло под воду, бурлящую и коричневую: в этом потоке плыли палки, мусор и клочки жухлой травы.

Мы поднялись наверх: в квартире все осталось по-прежнему, не считая появившейся огромной кучи коробок. У двери стояло десять ящиков «Маунтин Дью: код красный». На карточном столике лежал счет за доставку: очевидно, часть вознаграждения за Майки Пейтона ушла на то, чтобы мне принесли газировки. Рядом стояли восемь коробок гораздо большего размера, с надписью «Мягкие Бархатистые Эротические Силиконовые Ягодицы». Один из нас – надеюсь, что Джон, – очевидно, оплатил кредиткой все до единой резиновые задницы из дилдомаркета внизу. Я взглянул на Джона и открыл рот, чтобы спросить, его ли это рук дело, но он только медленно покачал головой.

– Не могу вспомнить, чья это была идея.

Я вытащил бутылку «Маунтин Дью» и рассказал ему о пропавших детях.

– Стоп. Это же… погоди. Если это приманка, тогда эти твари что, могут промыть мозги и группе людей? Целой общине?

– Вот это мы и выясним в первую очередь, – ответил я.

Я пошел в ванную, чтобы отлить, и увидел на зеркале слова: их написали задом наперед смываемым черным маркером (на последнее я очень надеялся).

ЙОТТЕРОЛ С ЬТИРОВОГОП

То есть «поговорить с Лореттой», но в зеркальном порядке – что не имело никакого смысла, ведь текст и так написали на зеркале, так что он все еще читался задом наперед. Это сработало бы, появись слова на стене напротив зеркала. Я узнал почерк Джона.

– Думаю, нам надо поговорить с женой Теда, – сказал я. Потом потер чернила на зеркале. Нет, это не маркер.

Джон оглядел надпись и спросил:

– Почему мы просто не сходили к Лоретте вместо того, чтобы оставлять себе записку с напоминанием сделать это потом?

– Может быть, мы… о нет. Джон…

– Что?

– Ты же не оставил нам кучу загадочных подсказок, потому что хотел поиграть в «Где моя машина, чувак?». Не оставил? Пожалуйста, скажи, что я прав.

– Ну, если и так, то у меня, без сомнения, были на то веские причины. А знаешь что? Держу пари, что жопы здесь тоже не просто так.

– Да боже ж мой.

– Послушай, главное сейчас – поговорить с Лореттой. Как советует записка. Может быть, там нас будет ждать следующая подсказка.

– Да на хуй иди. Мы едем в мотель «Тракан». Эми сейчас там. – Я немного помолчал и добавил: – Я вдруг понял, что она сказала «мы в отеле». Интересно, кто там с ней?

– Может, копы? Или тот чувак с работы, с которым она тебе изменяет?

По дороге в мотель мы наткнулись на несколько боковых улочек, перекрытых властями из-за того, что ушла под воду дорога – затопило не полностью, но сцепление терялось, стоит только зазеваться. Я помню только одно ужасное наводнение – мне тогда было десять. В школе на три недели отменили занятия, и еще целый месяц после того, как спала вода, отовсюду воняло рыбой. Сейчас дела обстояли еще хуже.

Въезд на стоянку мотеля «Тракан» перегородили двое байкеров устрашающего вида. Мы подъехали, и тот, что покрупнее, сказал:

– Мы закрыты.

Из-за их спин вышла не Эми и не Честити, а хренова агент Хелен Таскер из ННО. Она что-то негромко сказала верзиле, и тот отступил в сторону, одарив нас ледяным взглядом, когда мы проезжали мимо.

– Ты случайно не прихватил с собой пистолет? – спросил я у Джона.

– Просто оставь разговоры мне.

Мы припарковались, и Джон, только выскочив из машины, сказал Таскер:

– Ну то есть вы не умерли?

– А должна была?

– Ну, вам вроде два дня назад пулю в грудь всадили.

– Как сильно вы обкурились, когда пришли ко мне в пятницу ночью?

– А я к вам приходил?

– Значит, сильно. Повторяться я не собираюсь. Мое начальство обеспечило мне первую помощь, и через час я уже вернулась к своим обязанностям. Даже шрама не осталось.

– Впечатляет. Ваш напарник тоже здесь?

– Его мозг был поражен нейронным скремблером, а тело выше пояса – раздавлено внедорожником. Он приступит к обязанностям только сегодня днем.

Джон кивнул:

– Ну разумеется. Так что, не расскажете вкратце, о чем мы в пятницу говорили?

– Вы просили меня о помощи.

– Серьезно?

– Да. Заявились с кучей детей, которые вот-вот пропадут без вести.

Из-за спины Таскер вышла Эми – в красном плаще она походила на маленькую девочку из «Списка Шиндлера». Она подошла к Таскер и сказала:

– Я его разговорила – он сказал, половина ХВ считает, что детей похитила конкурирующая группировка под названием «Плоскоземцы». Кто-то думает, что они вознеслись в рай и настал конец света. Остальные говорят, это был Батмантис – некоторые даже уверены, что видели его в тот день. – Эми оглядела нас с Джоном: – Паршиво выглядите, ребята.

– Какая была третья версия? – спросила Таскер.

– Это к делу не относится, – сказал я. – В городе завирусилось видео с крылатым монстром с «Ютуба», и теперь он всем и повсюду мерещится. Херня, со Снежным человеком то же самое. Значит, вы теперь напарники?

Эми раздраженно посмотрела на Джона и сказала:

– Ты сам велел ей меня найти!

– Ладно, успокойся, – попросил я. И повернулся к Таскер: – И байкеры с вами разговаривают? Даже несмотря на то, что вы два дня назад устроили на их парковке ту странную потасовку?

– Они считают, она из ФБР, – пояснила Эми. – У нее при себе удостоверения всех служб.

– Отлично, – сказал я, – ты уже упомянула агенту, что, возможно, никто никуда не пропадал, а все воспоминания о детях ложные и насаждены ульем монстров, способных менять обличье и контролировать разум людей?

По выражению лица Таскер стало очевидно, что эту тему Эми вообще-то не поднимала.

– Подожди, ты намеренно ей об этом не говорила? – спросил Джон. – Тогда просто забудьте.

Эми отрицательно помахала рукой.

– Тут есть и документы, и фотографии. Эти дети настоящие.

Джон задумчиво нахмурился.

– А можно мы взглянем на эти фотографии?

Мы вслед за Таскер прошли к стойке регистрации, по всей видимости отданной в распоряжение «ФБР». Тут воняло сигаретами и грязными моторами. Таскер держала документы в папке – она достала ее из плоского черного портфеля, который открылся сам по себе, стоило ей произнести пару слов на латыни. Она вытащила несколько страниц и протянула их Джону.

Тот пролистал их и спросил у Таскер:

– Проверить это можно? Они не поддельные?

– Нет. С чего бы их подделывать?

Он посмотрел на Эми.

– Ты тоже их видела? Не фальшивка?

– На фотошоп не похоже. Но я же не спец в таких вопросах. Что тебя беспокоит?

Джон протянул страницы мне.

Все до единой были пусты.

Я вздохнул:

– Сам объясняй. У меня уже голова болит.

Джон помолчал, не зная, с чего начать. Наконец он повернулся к Эми.

– Я кое-что видел, пока триповал под Соусом. Кое-что из прошлого, но смотрел я как бы со стороны. Я пришел домой к Ноллам, встретился там с детективом Боуманом. Мы поговорили, Боуман попросил свежее фото, Тед открыл бумажник и протянул детективу старую членскую карту из видеопроката «Блокбастер». Детектив посмотрел на нее и заговорил так, будто перед ним фотография: спросил, длинные ли еще у девочки волосы и все такое. Потом протянул фото мне, и я показал его Дейву, когда тот пришел. Все ту же желтую с синим пластиковую карточку «Блокбастера», с которой на нас каждый раз смотрела девочка. И понятно, почему: ведь если трахаканы могут переписывать определенный промежуток в памяти, то могут и заставить нас «вспомнить» нужные им вещи всего через долю секунду после того, как мы на них посмотрим. Так что и копы, и кто угодно еще могли бы все выходные искать этих детей в правительственных базах данных и четко помнить, как успешно находили нужные записи, страницу за страницей. Но если бы за их работой наблюдали мы с Дэйвом – прямо сейчас, я имею в виду, пока на нас еще действует Соус, – мы бы увидели, что они просто пялятся в пустой экран компьютера. Или вообще в пустоту.

– Ты… нет, – возразила Эми. – Быть такого не может.

– Почему?

– Потому что как тогда вообще верить себе, своим глазам и ушам?

«Вот то-то и оно», – подумал я.

– Я попрошу вас прерваться, – сказала агент Таскер. – Что конкретно вы предлагаете?

Мы ей рассказали. А когда закончили, выглядела она как повар забегаловки, к которому за пять минут до закрытия ввалилась толпа голодных пьяных посетителей.

– Мне нужно обсудить это с руководством.

– Разумеется. Потом передадите, что они скажут, – ответил я.

– Вы будете не в состоянии их понять. Отправляйтесь домой и ждите, ни с кем не разговаривайте. Рано или поздно СМИ узнают о пропавших детях, но чем больше времени мы выгадаем, тем выше шанс избежать огласки. Вы слушаете?

– А? Да, спасибо, я в последнее время много приседаю, – ответил я.

Она развернулась и захлопнула за собой дверь, не обращая внимания на проливной дождь. Когда она вышла, я повернулся к Эми.

– Мы нашли подсказку, в ней говорится о Лоретте, жене Теда Нолла. Нужно с ней поговорить.

– Подсказку?

– Я написал на вашем зеркале в ванной: «Поговорить с Лореттой». Есть предположения, почему? – спросил Джон.

– Похоже на сцену из фильма «Где моя машина, чувак?».

– Нет, я о том, почему нужно идти именно к Лоретте.

– Ну, наверное, потому, что Мэгги сейчас с ней. Или… – Эми изобразила в воздухе кавычки, – «Мэгги».

– О. Ну да, – сказал Джон.

– Ну то есть мы просто поедем к ней и, э-э, объясним, в чем тут дело. Она ведь нас послушает, да? – спросил я.

– А как думаешь, двадцать силиконовых задниц ее убедят? – откликнулся Джон.

17. Завтракаем с Мэгги

Мы направились к Лоретте, уговорившись, что проедем мимо, если увидим у ее дома автомобиль Теда, – мы сошлись во мнении, что тот все еще решительно настроен застрелить меня на месте.

«Импалы» там не оказалось. Но мы все же перестраховались и, решив не оставлять джип рядом с домом, припарковались у «Тако Билла». На витрине закусочной висела табличка, на которой краской из баллончика вывели:

НА ХУЙ ПОТОП

МЫ ОТКРЫТЫ

…Однако шло все к тому, что через сорок восемь часов, плюс-минус, повара будут жарить фланк-стейки, стоя в лужах воды. Ползущие по дороге авто старались держаться подальше от цветных линий у переполненных сточных канав.

– Значит, в пятницу вечером ты встречался с агентом ННО, – сказал я Джону. – Совсем ничего не помнишь?

– Ну ты же знаешь, как работает Соус. Мерещится всякое. Будто спишь – или вспоминаешь моменты из детства, о которых тебе кто-то рассказывал, и ты уже не в курсе, правда ли это помнил или надумал потом. Я помню, как выбегаю из «Бобов и сосисок» с мыслью: «Мне нужен транспорт». Тут подъезжает парень на мотоцикле «Сузуки» – точь-в-точь таком, какой у меня был много лет назад, – и спрашивает, а не Джон ли я. Говорит, пять лет назад ему пришло письмо с просьбой доставить мотоцикл в указанное место и время. Ну я запрыгиваю в седло, еду себе и натыкаюсь на эскорт ННО. И я откуда-то точно знаю, в каком из грузовиков сидит агент Пуссинадо…

– Кто, прости? – спросила Эми.

– Мы с ней только что разговаривали, ты чего? Ну неважно – я прыгаю с мотоцикла на капот грузовика – нет, в воспоминаниях было именно так, – они бьют по тормозам, а я кричу водителю, что мне нужно с ней поговорить и что от этого зависит всеобщая безопасность. Она впускает меня на заднее сиденье грузовика, мы там одни. Я говорю, мол, уделите мне пять минут, а она отвечает, что только в обмен на мои восемь дюймов.

– Да боже мой, – сказала Эми.

– Все было не так, – сказал я.

– Клянусь, так я это и запомнил!

– Ты еще что-нибудь из трипа помнишь? Что-нибудь, кроме этой ебучей чуши? О Лоретте, о Мэгги – что-нибудь, что пригодится нам, когда мы войдем в дом?

Он покачал головой.

– Даже не знаю. Наверное, нет. А ты?

– Нет. Я в своем видении напоролся на Нимфа, и тот пытался растолковать мне смысл жизни – а потом я проснулся.

– Как бы там ни было, – вмешалась Эми, – очевидно, что идти снова придется мне, потому что Мэгги и Лоретта, как я понимаю, все еще считают похитителем тебя.

– Одна ты туда не пойдешь. Только не после случившегося. Если придется ворваться в дом и действовать силой, мы ворвемся.

– И что вы собрались делать силой? – спросила Эми.

– Разобраться с Мэгги.

– На зеркале было написано «Поговорить с Лореттой», а не «Убить дочку Лоретты».

– Это не ее дочь!

– Пока мы в этом не уверены. Слушайте, парни, спорьте сколько угодно, но в дом я зайду. Я положу в карман пальто телефон, вы сможете смотреть, как…

– А вдруг Мэгги превратится в… – начал я.

– Тш-ш. Дай договорю. Опасность не в том, что Мэгги превратится в огромную чудовищную змею или кого-то в этом духе, – а в том, что она решит каким-то образом запудрить мне мозги. Если она превратится в чудовище, я закричу и выбегу. А если начнет морочить мне голову, то вам, ребята, придется вытащить меня оттуда и шлепнуть по щеке, чтобы я пришла в себя.

– Мне ни то ни то не по душе.

– Разумеется – так что посиди и подумай, насколько все это тебе не по душе, а я пока в дом схожу. – Она открыла дверь. – Люблю тебя.

– И я тебя.

Мы смотрели, как красное пальто Эми уплывает от нас сквозь дождь к двери Лоретты. Она постучала, и ей, видимо, разрешили войти. Я опустил глаза в телефон, но смотреть было, в общем, не на что: камера едва выглядывала из кармана ее пальто. Эми толкнула дверь и, кажется, ответила на дружеское приветствие – рядом с микрофоном шуршала ткань пальто, и я не расслышал.

– Мне все это не нравится, – сказал я.

– Ага, ты, кажется, что-то такое упоминал, – откликнулся Джон. – Пусть побудет там минуту, а потом уже снесем им дверь.

Эми вошла в гостиную. Мы с трудом различили голос Лоретты из кухни:

– …вообще-то она справляется даже лучше взрослых. Но вы же знаете, детей ничем не проймешь. Вчера заходил Джон, он мне все объяснил. Я понимаю, что вы хотите помочь, что бы там Тед себе ни думал. А теперь и другие дети пропадают… просто ужас.

– О, я и не знала, что Джон у вас был, – сказала Эми. – А что, м-м, именно он вам объяснял?

Мы увидели, как перед камерой Эми появилась Лоретта с кружкой кофе в руках.

Половины тела не было.

Ее словно белый медведь подрал. От шеи осталось совсем немного, непонятно, как она вообще держала голову прямо: на месте были только белый позвоночник и желтоватые связки, а вокруг них – лишь рваные куски мяса и пустота. Еще оторвали примерно треть туловища, от подмышки до бедра.

Она все говорила, словно в этом не было ничего необычного. Я видел, как дергается ее трахея, как с каждым вздохом раздувается и сдувается обнаженное легкое.

Эта женщина просто не может быть живой.

Джон вздрогнул – я понял, что он тоже это заметил. А вот ничего не подозревающая Эми вела с ней вежливый разговор.

– Джон сказал, что полиция вас отпустила, что у преступника те же телосложение и цвет волос, что и у вашего Дэвида, но его уже исключили из числа подозреваемых. И все же ему лучше остаться снаружи. Мэгги еще спит, но я не хочу ее пугать. Так что вы хотели?

На видеосвязи было видно, как дергается и дрожит, переваривая завтрак, ее желудок.

– Точно не знаю, – ответила Эми. – Понимаете, мы все еще пытаемся помочь, кому можем…

– Ну, я в курсе, что это еще не конец, – сказала Лоретта – подпрыгнул небольшой лоскут кожи на шее. – Мэгги странно себя вела, еще до похищения, я имею в виду. И я знаю, что причина тут… необычная.

– Когда Мэгги вернулась, эти странности продолжились? – спросила Эми.

– Если учесть то, через что ей пришлось пройти, то нет.

– Можно я на нее взгляну?

Истерзанная Лоретта повела Эми к Мэгги в спальню, и камера поплыла по коридору вслед за ней. Женщина приоткрыла дверь.

– Мэгс? Не спишь? – позвала она.

В ответ из спальни донесся утробный вопль. Джон бросил на меня взгляд. Эми вела себя так, словно слышала умилительный детский голосок.

– Ой, что вы, пусть спит. Я не хотела…

– Кое-кто хочет с тобой поговорить, всего минутку, – сказала Лоретта, заглядывая в спальню. – Даже меньше.

– КРИИИИИ… КУКУКУКУКУК!

– Все в порядке, она помогает полицейским.

– ИИИИУУУК. Ииииии…

Лоретта распахнула дверь.

На кровати лежала личинка.

Размером примерно с обычного человеческого ребенка. Сквозь прозрачную кожу было видно, как работает ее пищеварительная система: она переваривала что-то похожее на куски мяса и кожи.

– А, – произнес Джон.

– Все, я пошел… – сказал я.

– Постой.

– Мэгги? – позвала Эми, осторожно заходя в комнату. Камера склонилась над кроватью. – Ты себя хорошо чувствуешь?

«Мэгги» визжала, кудахтала и чавкала.

Лоретта присела рядом с «Мэгги» на кровать, и тварь с хлюпаньем поползла к ней. Мать положила руку личинке на спину, и та уперлась мордой с торчащими по кругу зубами Лоретте в живот.

– Я так рада, что она снова с нами. У меня сердце разрывается из-за того, что сегодня и другие родители потеряли детей, но, признаюсь, я эгоистка. Я счастлива, что Мэгги вернулась, и в первую очередь хочу знать, что ее никогда не попытаются забрать у меня снова. И если вы с напарниками можете с этим помочь, на все остальное мне плевать.

Я знал, что остаточное действие Соевого соуса позволяло нам с Джоном видеть совсем не то, что остальным: стоило мне сосредоточиться, и я понимал, что вижу роящихся вокруг личинки трахаканов, которые дергались и извивались, смутно напоминая своей формой девочку. Когда я сосредотачивался еще сильнее, то мог разглядеть и белокурую малышку, которой они притворялись для всех остальных, – ребенка, которого видела Эми и который был так плотно вплетен в воспоминания Лоретты Нолл. А затем она в мгновение ока вновь превращалась в личинку. Голодную и извивавшуюся.

«Мэгги» открыла свой скользкий рот и откусила от живота Лоретты кусок: прогрызла кожу и жир и начала шумно жевать. Лоретта даже глазом не моргнула.

Отрывок из книги «Страх: паразит из Ада» авторства доктора Альберта Маркони

Когда-то проводился следующий мысленный эксперимент:

Берется рожденный незрячим ребенок. У малышки есть две деревянные игрушки: мяч и кубик. Играя с ними на протяжении нескольких лет, она на ощупь опознает форму обоих предметов – это сфера и куб. Когда девочка подрастает, ей делают операцию по коррекции зрения. Сможет ли эта юная леди, впервые обретя возможность видеть, отличить кубик от шара, лишь посмотрев на них?

Я сказал, что этот мысленный эксперимент проводили «когда-то», потому что теперь мы знаем ответ: нет. В реальности после восстановления зрения участники этого эксперимента, увидев куб в первый раз, не могут связать картинку со знакомыми на ощупь восемью острыми углами. Они в абсолютной уверенности, что его поверхность будет похожа на поверхность гладкой сферы, пока не возьмут его в руки и не поймут, что это не так.

Вывод? Мы смотрим не глазами. Мы смотрим мозгом.

Визуальная информация, поступающая через зрительный нерв, – не более чем бессмысленный шум, и мозг не способен присваивать ему смысл. Из этого следует простой вывод: мы видим (буквально, а не метафорически) то, что предназначены видеть наши глаза, и ничего больше. Если хотите, приведу пример: представьте, что домашний пес лежит в комнате, в которой смотрят телевизионный фильм его хозяева. Собаки не в состоянии увидеть телепередачу (их глаза сильно отличаются от ваших), поэтому они лишь понимают, что люди сидят неподвижно, равнодушно глядя на квадратный галдящий предмет на стене. Собака может различить идущие из этого устройства голоса и другие знакомые звуки, но, в отсутствие сопровождающих их запахов, псу они не интересны. Даже если бы он научился коммуницировать с людьми, было бы практически невозможно объяснить животному, что застывшие, умолкшие люди в комнате взаимодействуют с другими живыми существами в тысячах миль от них, которые воспроизводят действия, на самом деле произошедшие много лет назад. Другими словами, люди и пес находятся в одной комнате, но в разных реальностях.

На следующий после этого день семья берет собаку на прогулку в парк. Их забавляет то, как их питомец яростно и увлеченно припадает носом к клочкам травы, казалось бы, безо всякой на то причины. Их сбивает с толку мания обнюхивать анусы других собак, они неодобрительно дергают за поводок, когда пес удовлетворяет, по их мнению, чудной фетиш. Разве может объяснить собака, что ее обоняние в тысячи раз чувствительнее, чем у них, что она может в считаные секунды учуять животрепещущую драму, разыгравшуюся на том самом невзрачном клочке травы за несколько недель до этого? Едва уловимый запах подсказал псу, что там недавно помочилось животное, что у него нарушен обмен веществ, что оно испытывало ужас. Обнюхав зад другой собаки, он узнает всю ее биографию: возраст, ценность как охотника, пригодность для спаривания и/или вероятность победы в смертельной схватке с ней.

Один парк. Две непохожие друг на друга реальности.

И это несмотря на то, что человек и собака эволюционировали в одной и той же среде и чрезвычайно похожи в биологическом плане. А теперь представьте разницу между двумя существами, которые эволюционировали в совершенно разных мирах.

Я полагаю, вы, зная род моей деятельности, уже догадались, почему это входит в область моих интересов. Если бы к нам прибыло существо из другой вселенной, наша способность к его пониманию была бы столь же ограниченной, как у только что прозревшего подростка, который пытается при помощи одного лишь зрения опознать любимые игрушки. Мы бы лихорадочно пытались найти какой-нибудь контекст, который позволит нам понять эту сущность, а не найдя его, в отчаянии постарались бы создать его грубый аналог. Кто-то увидел бы в ней демонов, кто-то инопланетян, кто-то не увидел бы ничего.

Когда же происходит конфликт подобных противоречащих друг другу мнений – что ж, достаточно лишь открыть учебник истории, чтобы увидеть результат. Наши жизни и наша смерть будут зависеть от того, как мы интерпретируем новое. Вся человеческая культура есть не что иное, как этот повторяющийся раз за разом процесс.

18. И вновь эгоист Маркони пытается перетянуть на себя одеяло

Эми скользнула на сиденье джипа, взглянула на нас и тут же спросила:

– Чего?

– Не знаю, как бы это сказать, но, хоть ты и считаешь Мэгги очаровательной восьмилеткой, на самом деле это огромная плотоядная личинка, которая медленно поедает свою мать, – ответил я.

– Наверное, нет смысла уточнять, образно ты это сказал или нет. Значит, ты, пока был под наркотой, оставил себе записку с напоминанием заглянуть к ним, чтобы на это посмотреть, так? И теперь что?

– Придется убить ее, Эми.

– Хочешь убить Мэгги на глазах у матери? Тогда вместе с ней придется прикончить и Лоретту.

– Нет. Наверное, надо ее отсюда увезти…

– Ты имеешь в виду, похитить. То есть сделать то, в чем тебя и так уже обвиняли. Ты себя слышишь вообще?

– Эми, это личинка. Значит, потом она превратится в кого-то покрупнее, правильно? Не можем же мы позволить какой-то твари вылупиться и громить город. Опять.

– Ладно, тогда такой вопрос. Вы видите одно, а мы с Лореттой – другое. И как понять, кто из нас прав?

– Это что, один из мысленных экспериментов Сократа? Мы уже поняли, что она монстр. Ну то есть ты-то видишь девочку, но на самом деле она монстр.

– Но я с ней говорила.

– И?

– Она способна мыслить и выражать свои чувства. Страх, привязанность и все такое. Почему мы отказываем ей в праве на безопасность, которое заслуживает любой способный на те же вещи человек?

– Ты не знаешь, что мы видели, – сказал Джон. – Эта хрень убивает Лоретту. Потом ее ест. В смысле, натурально куски мяса от нее откусывает. Я даже не знаю, как та до сих пор на ногах держится.

– По-моему, она выглядела нормально. Уставшей, но радостной.

– Отлично, произошло именно то, чего ты опасалась, – сказал я. – Шлепнуть тебя, чтобы в себя пришла? Предупреждаю – шлепать я буду по заднице. Медленно.

– Если я не права, вразумите меня, я выслушаю. По мнению Лоретты, это точно ее дочь. Вы видели выражение ее лица? Такую любовь не подделать. И если убьете Мэгги, ее горе тоже будет искренним. Как если бы вы и правда убили ее ребенка.

– Может быть, когда эта тварь умрет, чары спадут, как было в случае с Майки. Давайте проголосуем, – предложил я.

– Я за то, чтобы помешать вам ее убить, независимо от результатов голосования.

– Но демократия работает не та…

Телефон Джона звякнул – ему пришло электронное письмо.

– О, слушайте, это от Маркони. Говорит, что получил образец и хочет о нем поговорить. Спрашивает, можем ли мы созвониться по скайпу.

– Какой образец?

Джон пожал плечами.

– Наверное, мы ему что-то отправили? Пока триповали.

– На нас это не похоже. В смысле, что идея-то классная.

– Вот и решили, – сказала Эми. – Захватим мой ноутбук и поговорим с доктором Маркони, а ребенка убивать не будем.

– Пока что. Но если за это время Мэгги вылупится и съест сиротский приют, это будет на твоей совести.

Лишь через несколько кварталов от скромного, взятого в аренду дома Лоретты Нолл Эми почувствовала, что прихвативший живот слегка отпустило.

Произошедшее будоражило память.

После автомобильной аварии, унесшей жизни родителей и искалечившей ее левую руку, три долгих кошмарных года Эми провела с дядей Биллом и тетей Бетти. Их брак всегда напоминал хождение по минному полю, и, каждый раз переступая порог их дома, Эми чувствовала, как потрескивает в воздухе напряжение. Они просто ненавидели друг друга. Они все силы прикладывали, чтобы придумывать все новые причины для злости, и каждый отчаянно желал все время быть обиженным другим, будто они держали под кроватью табло и вели счет. Отправить к ним Эми было все равно что запустить в гнездо шершней пресловутую бутылочную ракету. Родной ей была тетя – сестра матери Эми, – и именно она приняла решение взять Эми к себе. Тетя Бетти все время намекала, что дядя Билл испытывает к их четырнадцатилетней гостье сексуальное влечение. Бетти знала, что это неправда, – просто ей хотелось обвинить его в чем-то ужасном. В этом и был весь смысл.

Тем не менее Эми просто не могла оставаться в стороне от их ужасных споров, потому что стала их участницей. Кроме того, из них троих только ей, кажется, эти скандалы не приносили искреннего наслаждения. От напряжения ей было физически плохо. Она к такому не привыкла. Ее родители были лучшими друзьями, а отец, огромный мужчина со смеющимися глазами, однажды шесть часов возил маленькую Эми из магазина в магазин, пытаясь найти экземпляр «Final Fantasy II» для SNES. Она была его маленькой принцессой.

Но если какой-то вечер в доме Билла и Бетти и проходил мирно, то только потому, что Эми посвящала этому все свои силы и время без остатка. Она примечала первые признаки надвигающейся ссоры – например, видела, что тетя Бетти купила хлеб марки «Вандер» вместо излюбленного Биллом «Банни», – и целиком брала на себя задачу все исправить. Как-то раз споры о марках хлеба привели к тому, что Билл разбил о стол тарелку и порезался осколком. Эми помнила, как однажды, накинув посреди зимы пальто, прошла пять кварталов до бакалейной лавки и, увидев, что на полке нет буханки «Банни», разрыдалась прямо в проходе. На следующее утро она стояла на кухне и, чувствуя в желудке тяжелый едкий ком, смотрела, как дядя Билл идет готовить тосты. Заметив логотип на пакете, он что-то буркнул с сарказмом и… и ничего, он просто продолжил готовить завтрак, как обычно.

В другой день он бы начал колотить кулаком о стену и раз за разом орать слово на букву «С», с усмешкой рассказывать Эми о том, как однажды ночью прокрался в ванную и подлил жене в крем для лица свои телесные жидкости. Весь ужас крылся в неопределенности: если бы вспышки гнева случались постоянно, она могла бы готовиться к ним заранее, превратила бы это в какую-никакую рутину. Вместо этого перемирие длилось ровно столько, чтобы каждый раз новый взрыв бил по ней.

Даже теперь, проходя мимо хлебного прилавка, она чувствовала, как шевелится внутри страх. Каждый. Раз. Снова.

Ее начало подташнивать и сегодня, от чувства, что придется играть роль третейского судьи в предстоящем конфликте. Но даже это сравнение было неверным: судья по крайней мере может опереться на правила. Больше напоминало ситуацию, когда бросаешься между двумя мчащимися навстречу друг другу грузовиками в надежде, что твои мягкие внутренности смягчат удар. О таких людях нет ни фильмов, ни игр, так? Нет историй о дерганых, лопочущих себе под нос созданиях, которым поручают убедить рыцаря и дракона, что у храбрости много граней?

Она протянула руку между передними сиденьями и сжала ладонь Дэвида в своей.

Ученый, служитель церкви, писатель, авантюрист и ведущий реалити-шоу доктор Альберт Маркони в своей последней книге упоминает меня несколько раз – и каждый раз я предстаю полным придурком. Что ж, он умело наводит справки. Он снимается в спецвыпусках о странных явлениях на канале «Дискавери», и его продюсерская компания отправляла съемочную группу в N по меньшей мере полдюжины раз. Но сам Маркони появился здесь только однажды, да и вообще он отвечает на наши звонки, только когда думает, что мог бы описать нашу проблему в следующей своей книге. Словно врач, который примет тебя только в случае, если заподозрит по описанию симптомов какую-то ужасную неизвестную тропическую болезнь, которую сможет назвать в свою честь.

Мы вернулись в нашу бобово-сосисочную крепость, и Эми уже возилась со скайпом (если вы читаете это в будущем и не знаете про скайп: было у людей прошлого такое приложение для видеозвонков. Или у людей настоящего. Неважно).

– Ты засунул в посылку трахакана? – спросил я у Джона. – Тебе не пришло в голову, что эта срань промоет мозги всем почтовым работникам, которые подойдут к ней на сотню футов, от N и до любой дыры, в которой засел Маркони?

– Память пока до конца не вернулась, но, кажется, пока я был под Соусом, я сообразил, какие меры предосторожности принять. Не помню, какие именно, но я точно бросил в контейнер горсть серы, окружил его маленькими зеркалами, а потом завернул все это в дюжину слоев алюминиевой фольги. Еще я бросил этой твари пару «Орео», но никак не вспомню, предосторожность это была или я просто решил ему еды в дорогу положить.

На экране ноутбука Эми появился Маркони: мужчина лет шестидесяти, в кремовом костюме и с аккуратной седой бородкой. Он сидел за столом – я задумался, есть ли на нем штаны, или он только пиджак накинул по случаю видеосвязи, как сам я всегда делал. Судя по всему, он сидел в узком кабинете, у него за спиной висели на стене разные сертификаты в рамках. Мне стало интересно, как долго он камеру настраивал, чтобы все их в кадр уместить. А может, регалий было столько, что ему даже не нужно было ничего настраивать.

– Джентльмены, – произнес он. – И леди. Рад вас снова видеть. – Пиздит как дышит. – Я говорю с вами по дороге, мы уже в пути. Образец снова надежно обернут фольгой и находится внутри запертого сейфа, код от которого знаю лишь я. Хранить его у себя – настоящее приключение, мягко выражаясь. Одна из ассистенток возомнила, что мы заперли в сейфе ее домашнюю кошку, и впала в такую истерику, что пришлось связать ее и вколоть ей успокоительное. Что касается маскировки, то она по меньшей мере впечатляет.

– Вы сказали, что уже едете, – я так понимаю, вы и съемочную группу с собой везете? – спросил я. Я знал, что агент Таскер будет этим очень недовольна.

– Расскажите с самого начала, как этот образец попал вам в руки, – проигнорировав вопрос, сказал Маркони.

Мы кратко ввели его в курс дела – опустив мою депрессию и байки Джона о его невероятном члене. Маркони выслушал и произнес:

– Потрясающе.

– Честити, мать второго ребенка, рассказала о паразите, который пудрит мозг муравьям, заставляя их считать себя фруктами, – сказал Джон. – Они буквально сами птицам в рот прыгают. Честити думает, тут то же самое.

Маркони кивнул:

– В данном случае более подходящим примером может служить определенный вид плодовой мухи, самка которой в процессе эволюции стала выглядеть точно так же, как личинка армейского муравья. Она приземляется среди скопления других личинок, и муравьи неосознанно кормят, чистят и защищают ее, как остальных своих сородичей. И хоть я хотел бы избежать упоминания близких аналогов – все-таки эти организмы не принадлежат нашему миру, – мы столкнулись с системой, очень похожей на улей, в котором происходит слаженная работа множества организмов с различными, весьма узконаправленными навыками.

– Ну ладно, – сказал я. – Значит, в шахте живет что-то вроде матки? – Вообще-то я ждал, что он перейдет к описанию магии, которая потребуется, чтобы эту матку убить, но Маркони нравится слушать звук собственного голоса, когда он что-то объясняет.

– Предположим на мгновение, что присланный вами образец – аналог рабочей пчелы в наших ульях. Предположим также, что внутри этой угольной шахты действительно живет матка. Итак, матка достигает того периода своего жизненного цикла, когда приходит время отложить личинки. Но по какой-то причине этим личинкам для выживания нужны хозяева-люди – предположительно, чтобы ими питаться, но на данном этапе это лишь предположение. Таким образом, единственная задача рабочих – любой ценой заполучить этих хозяев. По моему мнению, они пришли в мир с целью обманным путем заставить людей принять личинок в свои семьи.

– Под видом человеческих детей.

– Под видом человеческих детей, которых необходимо спасти. Обратите внимание, как далеко зашел рабочий, чтобы преподнести положение предполагаемого ребенка как бедственное.

– Хорошо, – ответил я. – Итак, Мэгги пропала, и…

– Мэгги не пропадала. И не существовала. Матка отложила личинку в пруд возле шахты, и рой рабочих принялся убеждать людей ее забрать. До этого момента Мэгги не существовало: всю ее историю, включая воспоминания о похищении, внедрили в память уже постфактум.

Я потер виски.

– Ага. Ясно. Ладно, «Мэгги» нашли в «Моем Глазу», но «Майки» появился у меня в квартире сам по себе.

– После вашей поездки к шахте.

– Да.

– Должно быть, вы неосознанно прихватили его с собой.

– Он к ботинку прилип, что ли? Эти твари огромные.

– Но невидимые, когда они того хотят. А этого, вы говорите, уничтожили?

Мы переглянулись.

– Э-э… Наверное? – произнес Джон. – В последний раз, когда мы его видели, в него стреляли из дробовиков несколько парней из мотеля. Для уничтожения должно хватить, да?

– Они стреляли в личинку или в рой рабочих, которые ее сопровождали?

Мы не ответили. Маркони прочел все по выражению наших лиц.

– Тогда предположим, что этот экземпляр тоже все еще не пойман. Но давайте проясним: расплод общественных насекомых огромен. Это буквально единственная причина их успешного выживания. В таком случае матке, вероятно, нужно и дальше привлекать к шахте людей. И теперь, по мнению горожан, пропали без вести еще десять «детей». Могут ли быть сомнения относительно того, куда приведут их улики?

– Твою же мать, – сказал я, – ну и запутанный у них процесс размножения.

– А процесс размножения людей вы наблюдали, мистер Вонг? Позвольте, я вам подскажу: ваш автомобиль практически наверняка был спроектирован с учетом возможности размножения в нем.

Ну, мой-то нет, но смысл в этом есть.

– Значит, нельзя подпускать людей к шахте, – сказала Эми.

– Черт возьми, они, наверное, уже там, – откликнулся я. – Все в курсе, где нашли Мэгги, об этом писали в газетах. И дело касается байкеров – копам придется, по крайней мере, изобразить бурную деятельность.

– О, пока не ушли от темы, надо дать этой матке в шахте имя, – оживился Джон. – Сейчас очередь Эми. Кажется, раньше она называла ее Тварью с тысячей задниц – так и оставим?

– Нет, – ответил я, – слишком длинное.

– Мультизадка, – сказала Эми.

– Отлично, – сказал Джон. – Кстати, а где в этой системе место Нимфа?

Маркони пожал плечами.

– Вероятно, создания или человека под этим именем не существует. Он лишь олицетворяет рой.

– Но для чего? – спросил я.

Эми успела ответить раньше Маркони:

– Чтобы было от кого спасать детей. Каждый видел в нем то зло, которое хотел остановить.

В словах Эми была какая-то не совсем понятная мне печаль.

– Итак, – сказал Джон, – мы спускаемся в шахту и сражаемся с главным боссом. И что нас там ждет?

– И, пока вы не начали, – вставил я, – да, мы в курсе, что нас ждет что-то неожиданное и все в этом духе. Давайте сделаем несколько предположений с учетом обстоятельств.

Маркони кивнул:

– Ну, новичков среди нас нет, верно? Преодолев вуаль этого мира, попадаешь в мир, где царит метафизическое. Обитающие в нем бессмертные существа не имеют формы или размера и могут быть измерены только в рамках их способности претворять свои желания в жизнь. У меня есть основания полагать, что воплощенный физически расплод, с которым мы столкнулись, – попытка одного из этих существ переселиться из их мира в наш.

– Отлично, значит, это вроде как злой дух. Видимо, поджечь его не получится? – спросил я.

– Спросите себя, как подобные существа сражаются друг с другом. В рамках моей научной школы вопрос не столь уж теоретический: мы верим, что после смерти станем участниками подобного сражения. Одна воля против другой. Представьте, что смертное тело – это яйцо. Когда скорлупа трескается, из нее может воспарить птица, а может вытечь желток.

– А у нас, как я подозреваю, выползет монстр, который хочет нас сожрать.

– Отчасти вы правы. Такое существо будет расти, подчиняя в своих собственных целях волю других. Согласно нашей мифологии, дьяволы всегда связаны с одержимостью и искушением – они пожирают волю человека, пока он не превратится в пустую марионетку. Вам решать, где в данном случае черта между символизмом и реальностью.

Джон понимающе кивнул:

– Именно. Прям как те одержимые куклы у тебя в хламовой, Дейв.

– Ни в коем случае, – ответил Маркони. – Чтобы хоть как-то намекнуть вам на сложность поставленной задачи, попрошу вас заметить: я тщательно избегал произносить истинное имя этой сущности. Она хочет, чтобы о ней говорили. Если – или когда – вы будете повторять эту историю другим, я бы советовал вам делать так же.

Я снова упустил нить разговора.

– Но как мы убьем то, что не можем даже…

Меня вдруг прервал звук разбившегося стекла.

19. Дополнительные трудности съемочной группы

Соседнее окно взорвалось осколками, и в комнату, держась за веревку, влетел человек. Джон сразу узнал светлую бороду. Он был почти уверен, что входную дверь бобово-сосисочной крепости они не запирали, но у Теда были леска и крюк, и, видит Бог, он не боялся ими воспользоваться. И он пришел не один: в окно на противоположной стороне влез спустившийся с крыши коренастый мужчина в камуфляжной форме.

– А НУ НА ПОЛ, СУКИ! ВСЕ НА ПОЛ! – посоветовал Тед.

Джон, Дэйв и Эми легли, суки, на пол и завели руки за голову. Джон краем уха услышал, как Маркони в ноутбуке сказал:

– Полагаю, на этом наш разговор окончен.

В ту ночь на стоянке «Мухоловки» Тед дал Дэйву двадцать четыре часа на то, чтобы закрыть дело о пропавших детях, и стоило признать, что они не просто не уложились по времени – ситуация стала намного хуже.

Мужчины сняли с плеч штурмовые винтовки и встали напротив своих лежащих пленников.

– ГДЕ ОНИ? – закричал Тед.

– Где что? – спросил Дэйв.

– Дети! Вы их удерживаете здесь или где-то еще.

– Слушайте, если обвинения в одновременном похищении двух детей звучали неправдоподобно, то это уже просто странно. Мы что, украли десять детей и заставили их раствориться в воздухе? Как, подогнали грузовой фургон и просто запихали в него маленьких ублюдков, пока никто не видел? В здании, в котором живут вооруженные до зубов байкеры?

– Нет. Понимаешь, я считаю, у тебя есть силы. А еще я считаю, что с помощью этих сил ты все это дерьмо и творишь.

– Это мы нашли Мэгги, – напомнил Джон. – Зачем нам похищать детей и самим же их отпускать?

– Именно для этого. Через пару дней вы бы зашли в какую-нибудь запертую комнату, где держите детей, выпустили бы их перед кучей телекамер и стали бы героями. Наверное, считаете, что от давалок отбоя не будет.

– Мне кажется, вы хороший человек, – сказала Эми, – но вы… столько всего не понимаете.

– Ну что ж, мисс, просветите меня.

– Вы не хотите этого слышать.

– А вы попробуйте.

– Вы ничего странного в поведении Мэгги не замечали? – спросил Дэйв.

– Не сваливайте всю эту хрень на нее. Угадайте, какая сигнализация стоит в мотеле? Угадайте, что произошло, когда похитили детей?

Джон хотел было заявить, что это нелепо, но сдержался. Это и правда было странно. Джон и Дейв посмотрели на Эми, но она не обернулась.

– Тварь, которая стоит за всем этим, нас подставляет! И это только часть проблемы! – сказал Дейв.

– Если хотите проверить, есть ли здесь дети, давайте. Мы подождем тут, на полу. Хорошо? – предложила Эми.

– Но берегитесь: там произведения искусства, которые обличают современный мир как пристанище лжи, – предупредил Дейв.

И все же – Джон был в этом почти уверен – Дэйв думал о том же, о чем и он: «А что, если они и правда найдут здесь детей?»

Не успел он даже закончить мысль, как внизу, на первом этаже, раздался металлический грохот.

Все замерли, прислушиваясь.

БАМ.

Тед и его напарник бросились к лестнице. Джон вскочил на ноги и побежал за ними. Позади него тихо спорили Дэйв и Эми, но он их почти не слышал.

Спустившись, Джон уткнулся в дуло винтовки: товарищ Теда специально остался там, чтобы убедиться, что троица не попытается напасть на Теда с тыла. Парень крикнул что-то про то, что Джон не сделает больше ни шагу, если не хочет, чтобы его кишки запрыгали вниз по лестнице, как слинки.

Со своего места Джон видел, как Тед крадется к рольставням из металла, на которых нарисованный дядя Сэм сообщал в выноске: «Я ПОЛОН ЛЖИ!»

Раздался стук, рольставни затряслись.

– ЭЙ! Вы меня слышите? – спросил Тед.

Если с той стороны и ответили, то Джон этого не услышал.

Рольставни снова затряслись.

– Мы пришли помочь вам! Отойдите от двери!

Снизу ставни были закрыты на кусок ржаво-коричневой цепи и тяжелый висячий замок – казалось, к нему не прикасались уже лет десять. Тед сжал дробовик, разнес из него цепь и, нагнувшись, дернул рольставни вверх. Его напарник повернул голову к двери, направил на нее винтовку и оглянулся на Джона, чтобы убедиться, что тот не собирается воспользоваться моментом.

Джон вряд ли угадал бы, кто стоит за дверью, даже если бы мог остановить время и потратить на размышления остаток дня. Предполагаемые пропавшие дети? Майки? Собак? Нимф? Еще какая-то фальшивая жертва, вроде жены, которая настроит Теда против них? Двойник самого Теда? Бродячая кошка, каким-то образом оказавшаяся за запертой дверью? Деннис Родман?

За поднятыми ставнями оказалась темная комната. Какие-то старые банки с краской, какие-то пыльные синие бочки с мастикой для натирки пола…

Джон заметил бледную фигуру лишь краем глаза, а друг Теда сказал:

– Ох, БЛЯ! – и начал стрелять.

Из тени высунулась пара белых кожистых крыльев, растущих из жилистого, как у кузнечика, тела. Существо, которое местные окрестили БАТМАНТИСОМ???

Монстр бросился вперед и замахнулся лапой на Теда. Тот отскочил и обнаружил, что держит уже лишь половину винтовки – вторая половина с грохотом упала на пол. Существо легко резало пополам металл и пластик.

Стрельба, крики. Оба быстро отступали, но не просто так: они увеличивали дистанцию, выходили за пределы досягаемости противника. В БАТМАНТИСА??? попала дюжина пуль – он снова прыгнул вперед, ударил напарника Теда кривой лапой и откинул его к стене. Затем быстро отскочил, неуклюже, будто его ноги то и дело цеплялись друг за друга.

Вместо того чтобы бежать к главному выходу примерно в двадцати футах, тварь врезалась прямо в стену, вжалась в нее, словно не понимала, для чего эти стены вообще нужны. Пока Тед стрелял ему в спину, БАТМАНТИС??? все продолжал давить, уродливые ноги царапали пол…

А потом он исчез. Прямо у них на глазах эта тварь прошла сквозь стену, как пудинг через сетку от насекомых. С другой стороны послышался приглушенный визг, будто чудовище поранилось в процессе.

Тед побежал к главному входу. Джон побежал за ним. Когда они оказались снаружи, БАТМАНТИС??? подпрыгнул, взмахнул крыльями и взмыл в воздух. Тед выстрелил в небо из штурмовой винтовки. Не в слепой ярости или одурев от паники – он стрелял осторожно и точно, с намерением сбить добычу. В Теде вновь проснулся обученный солдат: удивляться он будет позже, когда закончит с делом.

Джон практически не сомневался, что выстрелы попали в цель, и честно ожидал, что мертвая тварь шлепнется на тротуар. Но БАТМАНТИС??? лишь вздрогнул от силы удара и, пролетев еще немного, исчез за соседним зданием.

Тед бросился за ним. Джон не отставал – холодный дождь хлестал его по щекам.

Они обогнули здание и мельком увидели зверя. Тед разрядил в него всю обойму, стрелял, пока не кончились патроны. Безрезультатно. Потом они снова побежали: сапоги Теда с плеском шлепали по грязи, он лихорадочно всматривался в облака, пока те мочились на его запрокинутое лицо.

Тварь пропала. Тед выругался в небо.

Джон, недолго думая, подошел к нему и ткнул его пальцем в грудь.

– Эй. Слушайте. Мы пытались вам рассказать. Я понимаю, вы своей твердолобостью гордитесь, но теперь-то вы нам верите? Хотели знать, кто похищает детей, – ну, вот вы и узнали.

– Почему вы не сказали, что эта тварь внизу? Надеялись, она оторвет мне голову?

– Потому что мы и не знали. Он поджидал нас в засаде – видимо, понял, что мы близко к нему подобрались. Как бы мы, блядь, вообще его туда затащили?

Конечно, это все была чушь собачья, но охота на БАТМАНТИСА??? – идеальный вариант для отвлечения Теда. Тем не менее вопросы он задавал дельные: с чего, черт возьми, эта хрень засела на складе бобово-сосисочного завода? Джон предположил, что это кто-то из них с Дэйвом под действием Соуса заманил ее туда на прошлых выходных. Но как? И что еще важнее, зачем? И связано ли это как-то с силиконовыми жопами?

– Послушайте, – сказал Джон, – врать не буду. Мы преследовали эту тварь несколько месяцев. Учились выслеживать ее. Вот почему он провел вашу малышку, заставив ее думать, будто той ночью к вам пришел Дэйв: он выкручивается, пытается сбить вас со следа.

– Погодите, а кто такой тогда Нимф?

– Он самый и есть. Это просто другое его обличье – хищник другого рода, человек. Он меняет форму, как оборотень. Он Об-мантис. Батманти-чел. Важно то, что под всем этим скрывается лишь животное. Оно может пораниться, может умереть. Узнайте, где этот ублюдок гнездится, и найдете детей. Будем надеяться, что выглядеть они будут лучше, чем те собаки.

– Собаки?

– Он питается мелкими животными. Я предлагаю вам сесть и составить карту всех домов и ферм, где люди теряли собак, кошек и кур. Затем нарисуйте вокруг всех этих домов большой круг, а в середине этого круга поставьте крест. Там вы и найдете это чудовище и, даст Бог, детей. Если копы вам верят, может быть, вы убедите их помочь. У нас сейчас, к сожалению, всё иначе. Копы не хотят иметь с нами дел, да и бюро нам на пятки наступает. Вы вот видели рыщущие по округе черные грузовики с жуткими придурками в черных мантиях за рулем? Держу пари, окажется, что и они охотятся на эту тварь.

– Если я узнаю, что вы мне лапшу вешаете… – произнес Тед.

– Только что улетевший отсюда монстр был не из папье-маше и ершиков. Говорю вам, Тед, эта хрень попытается запудрить вам мозг. Как и всегда. Не позволяйте ей этого. Мне плевать, верите вы мне или нет. Но, если вы не верите собственным глазам, чему тогда верить?

Джон был горд, что сумел договорить эту фразу с невозмутимым выражением лица.

Мы с Эми наблюдали, как к нам тащится промокший до нитки Джон. Напарник Теда уже ретировался и убегал под дождем, держась за сломанные ребра.

Джон дернул подбородком в сторону и сказал:

– Их авто припарковано дальше по улице. Надеюсь, следующий месяц они проведут в поисках гнезда этой твари. Одному Богу известно, чего ей здесь понадобилось. Если только это не известно одному из вас.

– Ты видел, как он сквозь стену прошел? И, даже умея подобное, он все равно застрял в закрытой кладовой? Вот же идиот, – сказал я.

– Он начал шуметь, когда Тед направил на нас винтовку, – заметила Эми. – Может быть, он пытался нас защитить.

– Хотел бы я пожить хоть денек в твоем мире. Знаю, это похоже на сарказм, но нет – правда хотел бы.

– Ну ладно. Нам нужен план действий, – сказал Джон.

– Что ж, надо управиться с этим делом до того, как Тед вновь обратит на нас внимание. И до того, как вылупится эта «Мэгги». И до того, как Таскер и ННО найдут способ прикончить нас без последствий. И до того, как весь город стечется к шахте в поисках пропавших детей. И до того, как банда байкеров обвинит во всем этом нас. И до того, как нас сожрет вернувшийся Батмантис. – Я откинул со лба мокрые волосы и вздохнул. – Никто есть не хочет? Разве в «Вафельном домике» не говорили, что будут работать, несмотря ни на что?

– Нам же нужно в шахту, так? Это ведь корень всех бед, – сказал Джон.

– Ну, положим, приедем мы туда, найдем десятерых ошивающихся там «детей». И дальше что? Только не говори, что мы их убьем, а то Эми раскричится, – ответил я.

– Что ни делай, всё лучше, чем если их найдут байкеры. Спасибо Соусу, маскировка нас не обманет, но кто знает, как долго продлится этот эффект? Я считаю, надо ехать туда и… не знаю даже. У нас с собой куча серы. Может, если их ею посыпать, это развеет их магию или что-то в этом духе? А еще у нас жопы есть.

– Ты закончишь с жопами, нет? Знаешь, зачем ты их купил? Чтобы каждые пять минут про них говорить.

– Какие еще жопы? – спросила Эми.

Мы забрались в джип. Я сидел на пассажирском сиденье, и мне ни с того ни с сего захотелось опустить солнцезащитный козырек, хотя солнце уже месяц как забило на свою работу и явно ждало, пока его уволят.

Мне на колени упала записка.

Написанная почерком Джона.

– Что там? – спросила Эми.

– Тут написано: «Не выпускайте Батмантиса».

20. Письмо из зада

Джон хотел заскочить домой за снаряжением для похода в шахту и вероятной схватки с Мультизадкой, но в итоге мы потратили полчаса, таская на второй этаж электронику и мебель. Двор и гараж Джона залило водой, но сам дом все еще оставался на несколько дюймов выше уровня воды. И все равно наводнения было не избежать: Эми заметила, что, даже если дождь прекратится, текущая с возвышенности вода поднимет общий уровень и затопит гостиную. И так будет везде, воде просто некуда больше деваться.

– А что, если не прекратится? А что, если вода будет лишь прибывать и до крыш доберется, как при тех наводнениях, что в новостях показывают? – спросил я.

– Тогда, наверное, остается рассчитывать только на страховку, – сказал Джон.

– Нет, я не о том… то есть да, я и о твоих вещах волнуюсь, но что будет с городом? Со всеми заплесневевшими затопленными домами. Люди в конце концов просто разъедутся? Просто забросят это место?

– Фиг знает. Я не понимаю, почему никто до сих пор не уехал.

– А мы почему не уехали?

– Выглядит все так, словно ты на стороне потопа, – сказала Эми.

– В некотором роде так и есть.

– Купил бы себе пару сапог, это бы все решило.

– Пороюсь в гараже, посмотрю, что из зачарованного оружия осталось, – сказал Джон. – Поищите, вдруг еще какие загадочные записки есть.

Джон ушел, и я заглянул в холодильник: записок там не было, зато лежал забытый кусок пиццы. Откусив от него, я спросил у Эми:

– Я спятил, или тут пахнет духами? Как думаешь, Джон снова с кем-то встречается?

Эми в ответ, словно продолжая начатый с самой собой разговор, произнесла:

– А что бы ты сделал, если бы знал, что завтра умрешь?

– Эми, я волнуюсь не о том, что эта хрень меня убьет, а о том, что мир заполонят стремные монстры. Ты хоть представляешь, с какой частотой нам названивать будут? Вот что я тебе скажу: если это случится, я просто выкину телефон и буду жить, словно сейчас 1995-й.

– Я говорила чисто гипотетически. Вот тебе осталось всего двадцать четыре часа, как ты их проведешь? Например, доктор сказал, что назавтра ты умрешь.

– Я бы потратил последний день на поиски другого врача. Или лекарства. Должны же быть еще какие-то методы. Ну то есть с чего мне так сильно доверять мнению какого-то доктора? Помнишь Датча Воглесса, он с нами в старшей школе учился? Теперь он врачом в Индианаполисе работает. Он был полным придурком. На хуй такого доктора.

– Это просто мысленный эксперимент. Давай предположим, что ты смирился с диагнозом и знаешь, что назавтра умрешь.

– Вопрос я понял. Вот мой ответ – я проведу эти сутки, отказываясь признавать, что они последние. Я тебе и так скажу, если судьба действительно существует, пусть пососет большой и толстый хер.

Мой ответ Эми явно рассердил. Я мучительно соображал, как бы сменить тему, но не успел я и слова сказать, как она произнесла:

– Я думаю, тебе пора сходить к доктору.

– Чего? Считаешь, я смертельную болезнь подцепил? Если да, то ты выбрала очень странный способ мне об этом сказать.

– Нет. Он выпишет лекарство. От перепадов настроения.

– Сейчас совсем не время для таких разговоров.

– Сейчас самое время – ты на подъеме. Ты взбодрился, потому что работаешь над делом. Когда ты его закроешь, то снова поселишься на диване, а когда ты такой, разговаривать с тобой все равно что с ворчливым поленом.

– Эми, депрессия у меня не из-за дисбаланса гормонов в мозгу, а из-за отсутствия работы, опыта и образования. Из-за того, что я просрал свою жизнь. Никакие микстуры не заставят меня с этим смириться. Кроме алкоголя, может. Дело в том, что мне нужен не врач, а работа. Нужна причина, чтобы вылезать из постели по утрам.

– Для этого и существуют лекарства, они помогают встать с дивана, чтобы ты смог привести жизнь в порядок, найти работу, выйти из порочного круга, когда весь день лежишь в постели и депрессуешь, а депрессуешь потому, что потратил день, лежа в постели.

– Об этом мы потом поговорим.

– Ты же сам знаешь, что не по…

Но я уже поднимался по лестнице, убегая от разговора. Я вошел в главную спальню. Джон купил себе систему бокс-спринг и еще один дорогущий матрас королевских размеров, но оба лежали на полу: Джон утверждал, что никогда не понимал, зачем вообще нужна рамка кровати (и на это мне, если честно, ответить было нечего). Телевизор он прикрепил к потолку, чтобы смотреть его, лежа в кровати, – казалось, эта штуковина весила с сотню фунтов и, если бы винты ослабли, могла раздробить ему череп.

Кровать была застелена. Не похоже на него.

Оглянувшись, я убедился, что у него действительно остановилась девушка. В шкафу женская одежда, в ванной косметика. Само по себе это не редкость, но вот скрывал девчонок от нас с Эми Джон крайне редко, настолько, что раньше такого, кажется, не случалось ни разу. Я бы предположил, что он решил, будто мы не одобрим его выбор – но, черт меня дери, когда его это останавливало? За Ники он уже больше десяти лет увивается, а я избегаю ее так рьяно, что она и в книге этой еще ни разу не появилась. У нее докторская степень по какому-то бесполезному предмету, а еще она из тех людей, которые смеются лишь над собственными шутками и ни над чьими больше. Даже не спрашивайте.

Я обыскал комнату в поисках наших записок самим себе, но ничего не нашел.

Спустился вниз я как раз в тот момент, когда Джон вернулся из гаража, держа в руках средневековую булаву с трехдюймовыми шипами.

– Ну что, я Буддову булаву нашел. Ей где-то две с половиной тысячи лет, но вроде еще рабочая, – сказал он.

– Вообще-то я надеялся, что под Соусом мы соорудили в твоем гараже какое-нибудь супероружие. Огромную бомбу против чудовищ или что-то в этом роде.

– Ну, у нас полно серы. И…

– И резиновых жоп, да. Слушай, м-м, а кто тут у тебя?

– Кто? Где?

– Если меня это не касается, так и скажи, это ничего. Просто, знаешь, раньше ты не стеснялся.

– Понятия не имею, о чем ты.

– Здесь явно живет женщина. В твоем шкафу ее вещи. Если только не твои – и, опять же, меня беспокоит только то, что ты не решился об этом сказать.

Мои слова сбили с толку и явно встревожили Джона. Он с топотом пронесся мимо меня по лестнице, сжимая в руке булаву. Мы поднялись следом и встали, наблюдая, как он перебирает висевшие в шкафу юбки и топы, оглядывает косметику и всевозможные пенки для лица на тумбочке в ванной.

– Раньше здесь этого барахла не было.

– А это как-то связано с чудовищами, или у тебя просто сквоттер завелся? Может быть, одну из твоих подружек затопило, и она приехала погостить? – спросила Эми.

– Только не молчком, – ответил Джон. – Ее бы испепелило.

– Ну, может, она сказала, пока ты триповал. А ты просто не помнишь.

Джон указал на одежду.

– Сама посмотри.

Эми оглядела ее и хмыкнула.

– Чего? – спросил я.

– Эту девушку мы не знаем.

– Как ты это поняла?

– Потому что этих вещей я раньше никогда не видела. Я знаю, в чем друзья Джона ходят, Дэвид.

– Правда?

– Видишь черную юбку с разрезом до середины бедра? Представь в ней одну из наших знакомых.

– Лады, дай мне минутку.

– Нет, она права, – сказал Джон. – Это странно.

– Конечно. С ума сойти, абсолютно обычный же день был, а тут такое, – ответил я.

– Ага. Ладно, сейчас я в туалет сбегаю, и пойдем. – Он пошел в туалет с банкой в виде совы над унитазом. Травку Джон и при мне бы покурил, а вот мет – другое дело. Странные все же границы у людей.

Стоило Эми понять, что он нас не слышит, как она сказала:

– Так я правильно понимаю, что со страхом неминуемой смерти ты готов бороться до последнего вздоха, но тебя полностью устраивает, что ты медленно утопаешь в теплой луже собственного сплина?

– Собственного чего?

– А если я скажу, что в тебя вселился могущественный демон печали, который питается твоей жизненной силой? С ним бы ты боролся? А если скажу, что меня он съест следующей?

– О чем ты таком гово…

Мы услышали, как выскочил из туалета Джон. Он задыхаясь ворвался в комнату и произнес:

– Дэйв, покажи мне свою задницу.

Секунд сорок я просто молча на него смотрел.

– Зачем.

– Я нашел следующую записку. На этот раз заранее. Она у меня на члене несмываемым маркером написана. «Проверь зад Дэвида, на нем написано важное сообщение, содержащее ценную информацию».

– Прямо-таки целиком, – ответил я.

– Тебе показать? Тебе даже наклоняться не придется, шрифт очень…

– Дэвид, ты покажешь ему свою задницу? – спросила Эми.

Я стиснул зубы и злобно посмотрел на Джона.

– Из-за тебя все. Из-за тебя у нас начался ебучий «Чувак, где моя машина».

– Я такого не помню.

– Ага, и это тоже.

– Почему ты на меня орешь вместо того, чтобы зад показывать?

– Стойте здесь. Пойду в зеркале посмотрю.

Через минуту я ворвался на кухню.

– Там написано «Не дай им», а потом буквы «П», «О» и какие-то каракули на втором полужопии. Как будто я проснулся, понял, что кто-то что-то пишет у меня на заду и яростно шлепнул его по руке.

– Вот срань, – отозвался Джон. – Не позволяй им по… Не позволяй им позвать на помощь? Послать тебя? Поцарапать?

– Гадать без толку, – сказала Эми, – мы же не знаем, какой длины должна была быть записка.

– Ну, явно короткой, чтобы уместиться на чьей-то жопе. Подопнуть дворняжку? Подписать сценарий ситкома?

– Попрать твою задницу своими каракулями? – предположила Эми.

– Твою мать, мы потратили почти час, но так ничего и не выяснили, – сказал я.

– А за предыдущие восемьдесят часов мы, конечно, выяснили кучу всего, – ответила Эми.

На телефон Джона пришло оповещение.

– Маркони приехал, – сообщил он. – Они остановились у брошенного Уолмарта, говорит, тот довольно высоко стоит.

– Рад за него, – сказал я.

– Он пишет, что хочет встретиться.

Я всплеснул руками.

– Почему бы и нет! Еще у кого-то остались дела, которыми надо заняться, прежде чем сразиться с монстром? Может, заскочить в отдел транспортных средств, лицензию обновить?

– А к доктору ты заскочить не хочешь? – поинтересовалась Эми.

21. Нам всем стоит поучиться на роковой ошибке Курта Рассела

Команда Маркони путешествовала в двух огромных автофургонах, служивших им туристическими автобусами: один для самого доктора, другой – для съемочной группы. Об анонимности он беспокоился еще меньше, чем Джон: его лицо было нарисовано аэрографом на боку фургона, хоть и, как я понял, не его, а съемочной группы, – фургон Маркони был выкрашен в непримечательные белый и золотой цвета. То есть если какой-нибудь сумасшедший фанат попытается ворваться внутрь, чтобы убить Маркони, то, скорее всего, попадет не туда. Я задумался, нет ли там и бородатого двойника на случай покушения.

Мы сидели, прижавшись плечом к плечу, в тесном офисе в задней части фургона, откуда, как выяснилось, и звонил нам по скайпу до этого Маркони. Стена с наградами оказалась гораздо скучнее других: остальная часть комнаты была забита экзотическими артефактами. Правда ли он собирал их по домам с привидениями и местам раскопок или покупал дешевый реквизит, чтобы тот создавал внушительный антураж для телешоу, я не знал. Если первое, то, думаю, некоторые артефакты вывозить с их родины было не совсем законно. Там стояли хрустальный череп, золотая чаша и древнее на вид копье с наконечником из обточенного обсидиана. Были там и, казалось бы, случайные предметы: Тряпичная Энни, глиняный бюст Лайонела Ричи, в углу притаился однорукий, покрытый птичьим дерьмом снеговик из бетона. На столе стояла трубка Маркони, прислоненная к старинной статуэтке, похожей на какого-то египетского бога, но с огромным эрегированным пенисом, почти таким же большим по размеру, как все туловище. Левая рука фигурки обхватывала член у основания.

Маркони предложил воды – мы с Джоном отказались, а Эми, как всегда, согласилась. Наверное, просто любовь ко всему бесплатному. Вернувшись и протянув ей бутылку, Маркони кивнул в сторону членоватой фигурки и сказал:

– Популярный в четвертом веке до нашей эры египетский бог Мин, бог плодородия. Считается, что во время коронации новый фараон должен был мастурбировать перед толпой, чтобы продемонстрировать силу плодородия, которой наделил его Мин. Если взглянуть на обращение «О положении страны», обнаружится, что этот ритуал не слишком изменился.

Он сел за стол.

– Похоже, во всех социальных сетях обсуждают белое крылатое существо, которое похищает детей N и строит из их костей большое гнездо в одном из многочисленных заброшенных зданий в этой области, – произнес Маркони.

– Ага, кажется, мы этот слух случайно и пустили, – ответил я. – Согласитесь, звучит он гораздо проще правды.

– И вы считаете, что ни капли правды в этой истории нет?

– Я… думаю, нет? Черт, не знаю. Понятия не имею, что происходит.

– Существует ли это создание на самом деле? По мнению моей команды, если видео на «Ютубе» и фальшивка, то отличного качества.

– Он существует, мы видели его вблизи, – сказал Джон. – Очень и очень близко. Но не думаю, что он детей ест.

– На костях мало мяса, – сказал я.

– Тогда, возможно, он послужит темой для другого эпизода. С момента нашего разговора ситуация не изменилась? Две личинки в городе, и десять должны вот-вот появиться? – спросил Маркони.

– Насколько нам известно, да, – ответил я. – И Эми против их убийства, потому что они похожи на детей.

Эми смерила Маркони взглядом и спросила:

– А вы бы смогли выстрелить в голову ребенку, потому что кто-то настаивает, будто на самом деле перед вами чудовище?

Маркони надел очки для чтения в проволочной оправе и сказал:

– Вы живете в жестоком мире, мисс Салливан. Видите тот дуб у парковки? Это дерево-убийца, если бы оно могло, то совершило бы геноцид. Его листья служат двум целям: они поглощают солнечный свет, чтобы питать дерево, и не дают питаться солнечным светом растениям под дубом. Его высота – результат конкуренции: вырасти выше соседей, встать между ними и солнцем. Заморить их голодом. Когда вы безмятежно гуляете по лесу, вы буквально идете по полю боя – просто растения атакуют и защищаются слишком медленно и тихо, чтобы вы могли осознать, насколько они безжалостны. Вам нравится запах свежескошенной травы? Этот аромат – поданный химическим путем сигнал бедствия, который каждая травинка посылает в момент, когда ее рассекают пополам. Такова природа нашей Вселенной. А потому, когда человечеству угрожает другой вид, у нас не остается выбора.

– Вот именно, – сказал я.

– Однако, – продолжил Маркони, – очень легко впасть в заблуждение, в которое верит каждый жестокий фанатик и коррумпированный полицейский в мире, – что из любой ситуации есть лишь два выхода: неконтролируемое насилие или трусливое бездействие. Реальная жизнь предоставляет нам огромный выбор обусловленных контекстом решений. Что касается меня, то я стараюсь во всех обстоятельствах придерживаться одного основного правила – ничего не предпринимать, не изучив ситуацию.

– Ну, я бы тогда даже из постели не вылезал, – сказал я.

– Исходя из этого, – добавил Маркони, – нам нужен надежный способ разглядеть маскировку роя рабочих, который не потребует от смотрящего употребления чрезвычайно опасных веществ. Я хотел бы проверить один такой метод, но мне понадобится образец.

– Это как та анкета для антропоморфных роботов из «Бегущего по лезвию»? – спросил я.

– Тест Войта-Кампфа, – сказала Эми.

– Я помню наизусть речь Рутгера Хауэра, если это поможет. Что касается образца, думаю, можно попытаться привлечь девочку Ноллов, если родители не против.

Маркони пожал плечами, всем видом изображая, что ничуть не волнуется.

– Разумеется. Но если вы не возражаете, я хотел бы проверить его сейчас, просто чтобы получить общее представление о процессе. На присутствующих. Определить приблизительные показатели нормы, прежде чем приступать к работе с реальным образцом. Никакого нагромождения каверзных вопросов, лишь несколько камер и зрители из числа друзей, работающих удаленно.

Мы сидели не шелохнувшись. Просто молча смотрели на Маркони.

– На проверку потребуется лишь несколько минут, – произнес он.

Я повернулся к Джону.

– Маркони считает нас двойниками, – сказал я.

Эми, нервничавшая, кажется, больше всех, предупредила:

– Это, кстати, тоже часть проверки. Узнать, не откажемся ли мы ее пройти.

– И это, как ни странно, должно вас успокоить, – заметил Маркони. – Если бы вы имели неземное происхождение, существовал бы значительный риск того, что вы придете в ярость при одном упоминании теста. И, как видите, я не принял никаких специфических мер предосторожности на такой случай.

И тем не менее он явно сомневался.

– Хорошо, но если уж делать, то делать с толком, – сказал Джон. – Я не хочу повторения той херни, которую учинил Курт Рассел в фильме «Нечто», когда всех связали и оставили в одной комнате с чудовищем, готовым показать свой истинный облик. Мы заходим по одному, запираем дверь, а остальные ждут снаружи и, если нужно, убегают.

– Именно это и предложил бы рой монстров-оборотней, – заметил я.

– Вот и посмотрим. – Джон перевел взгляд на Маркони. – Полагаю, для проверки придется раздеться?

Не пришлось. Джон вызвался быть первым. Маркони принялся расставлять на столе разнообразные камеры, направленные на его кресло.

– В подобных случаях, – говорил он, – я добивался некоторого успеха, работая с разными слоями отдаленного восприятия. Ранее вы упомянули, что маскировка двойника Майки Пейтона отображалась и на экране во время прямой видеотрансляции из номера мотеля. Но возможности любого живого существа имеют свои ограничения. Я подготовил четыре различных устройства: цифровую камеру, тепловизор, ультрафиолетовую камеру и датчик глубины из устройства вывода для видеоигр, который при помощи технологии, аналогичной гидролокатору, создает 3D-карту физических объектов в комнате. Материалы с каждого устройства отслеживаются десятками пользователей интернет-форумов, живущих в разных частях мира, каждый из которых сможет наблюдать за показателями и фиксировать увиденное в виде текста. Пользователи не увидят записи друг друга, а потому на них не сможет повлиять мнение группы.

– Моя гипотеза заключается в том, что перед нами своего рода маскировка, работающая со стороны наблюдателя, но, как говорится, всех на свете надолго не обманешь. Итак, идея состоит в том, чтобы снабдить организм избыточным количеством наблюдателей из огромного числа мест, которые будут смотреть за ним через избыточное количество устройств, фиксирующих разную длину волн, чтобы его ухищрения не сработали. Поддерживать благовидный образ для сотен незнакомцев, когда одновременно с этим на него смотрим и мы трое, будет слишком сложно. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Джон сел за стол, а Маркони перешел из кабинета в тесную комнату отдыха, где стоял ноутбук, на который в режиме реального времени должны были поступать отчеты. Он жестом велел мне закрыть дверь в кабинет.

Я посмотрел Джону в глаза и сказал:

– Просто хочу, чтобы ты знал: если окажется, что твою личность внедрили в мою память искусственно, смысла в моей жизни будет гораздо больше.

– Сам сижу – о том же думаю.

Я запер дверь – довольно прочную, как оказалось, – и мы втроем примостились на неудобном маленьком раскладном диване, чтобы всем было видно ноутбук Маркони. Сам он пах одеколоном и дорогим трубочным табаком. Сработали ассоциации, и…

с дивана стекает поток засохшей рвоты

Я поймал себя на том, что стараюсь не дышать.

Изображение на экране ноутбука делилось на секторы, по одному для каждой камеры. Мы не видели, что они снимают, – мы смотрели на бегущие строки комментариев от пользователей форума. Примерно такого плана.

Цифровая камера:

Я вижу, что в кресле сидит длинноволосый парень, красивый, но так, что ему двинуть хочется.

Ультрафиолетовая камера:

Похоже, что человек в кресле на героине сидит.

Датчик глубины:

То ли мужчина, то ли плоскогрудая девушка – ничего странного, если там и должен человек сидеть.

Тепловизор:

На вид высокий худой мужчина, смотрю на область таза, О БОЖЕ, У НЕГО ЭРЕКЦИЯ.

И так далее. В сумме на четыре сектора пришлось почти триста сообщений, довольно похожих, не считая комментариев людей, которые очень старались приметить странности на заднем плане («Кажется, этот диплом о докторской степени выдали в фальшивом университете»). Маркони, Эми и я по очереди читали сообщения вслух и соглашались, что перед нами один и тот же текст.

Мы решили, что эта часть проверки подошла к концу. Я просунул голову в дверной проем и сказал:

– Все чисто, но аппарат выявил у тебя герпес. А еще Маркони хочет, чтобы ты потом сдал тест на наркотики.

Следующей пошла Эми, и, как ни странно, за нее я так не переживал. Честно, плевать, что они там наговорят – это все неправда. Они с таким же успехом могут сказать мне, что Вселенной не существует. Эми – моя константа, только она и держит меня на плаву. Если ее не существует, то и жизни моей нет, и меня тоже нет, и все бессмысленно. Если она монстр, я заберу ее домой, обниму, и мы будем монстрить вместе.

Мы заперли ее в кабинете, и ее место на узком диване занял Джон. Он посмотрел на бегущие по экрану сообщения и сказал:

– Маркони, ваши фанаты – шайка членоголовых.

И это внушало тревогу не меньше, чем их откровения:

Цифровая камера:

Рыжеволосая девушка в очках, глаза красивые, а тело так себе. У нее что, руки нет?

Ультрафиолетовая камера:

Похоже на девушку с плохой осанкой. А рука у нее одна, что ли?

Тепловизор:

Термограмма в форме миниатюрной девушки, ничего странного, но одной руки почему-то не видно, она ее в ледяную воду окунула или что?

Датчик глубины:

Вижу девушку, сидит со скрещенными ногами, может, она даже ничего, но надо сначала в цвете посмотреть.

И, разумеется, несколько в духе:

Погодите, это правда она?

Я выдохнул.

Пришла моя очередь садиться в кресло.

Четыре камеры уставились на меня электронными глазами. Маркони спросил, не нужно ли мне что, я ответил отказом – и, если честно, никогда в жизни я не врал так отчаянно. Он подвинул одну из камер – как он сказал, зрители хотели лучше видеть, что происходит на заднем плане, – и они с Джоном вышли из комнаты.

Эми, однако, осталась.

Она села перед столом и посмотрела мне в глаза.

– Некоторые фанаты Маркони просят твой номер телефона, – сказал я.

– Я выгляжу так, будто спала в ночлежке. Хорошо еще, что они меня не почуяли.

– Честно говоря, хотя эта затея придумана с большим умом, и я понимаю, чего Маркони хотел добиться, не знаю, с чего бы ей…

– ВОТ БЛЯ!

Кричали из соседней комнаты. Джон, не Маркони.

Эми вскочила на ноги, но к двери не побежала.

– Что? – спросил я.

– Минутку, пожалуйста, – откликнулся из комнаты отдыха Маркони.

– Я же не чудовищная личинка, – сказал я.

Джон, который, судя по голосу, подпирал дверь с той стороны, сказал:

– Он изменил настройки, и тут, э-э…

– Что вы там нашли?

– Прошу вас, сохраняйте спокойствие, – сказал Маркони.

– Что вы там нашли?

– В комнате один из них, – ответил Джон.

Я вскочил на ноги, опрокинув стул.

– Что? Где? Вы его видите?

Я уставился на Эми.

Не может быть.

– Пишут, что это тот снеговик.

– Кто? – спросил я.

Я обернулся, посмотрел на покрытое грязью уродливое бетонное чудовище с надписью МИСТЕР ФРОСТИ на груди и…

Где я его раньше видел?

…в память брызнули осколки треснувших воспоминаний, целая дюжина противоречивых историй создания этого тупого бетонного снеговика, укутанного в шаль из птичьего дерьма, – и ни в одном из этих воспоминаний не было ни малейшего смысла.

Бесформенный, размытый рот твари зашевелился, и изнутри послышались крики. Тонкие голоса, дикая паника – целый хор детей, жалобно зовущих маму, умоляющих пощадить, стонущих от боли.

Пасть становилась все шире, а звуки – все громче: они заполняли комнату, отдавались в черепе. И тут снеговик взвился вихрем напуганных разъяренных трахаканов. Эми закричала. Щелкнул дверной замок, и дверь открылась: внутрь, пойдя вразрез с целью всей этой затеи, вошел Джон.

Я отмахивался от тварей в отчаянных попытках найти саму личинку. Они все время зависали передо мной, прикидываясь предметами и людьми.

Рой образовал лицо – мое лицо, каким носил его Нимф. Я ударил по трахаканам, схватил одного – в форме моих собственных смеющихся губ – и раздавил его в руке. Им меня не одурачить. Не в этот раз.

Они разлетелись, потом вновь собрались вместе. На этот раз в образе моей матери, лицо которой я едва помнил. Я двинул по нему кулаком. Жужжащие насекомые визжали, плакали и смеялись голосами из моего прошлого, небрежно копаясь в моем мозгу в поисках чего-то еще, чего угодно. Я слышал Джима, Арни, ТиДжея, Хоуп, Дженнифер, Крисси, Тодда и Роберта. Слышал, как лает Молли. Слышал, как они подражают голосу Эми, плакали и умоляли им, говорили так, словно я ее избивал.

Я услышал, как Джон – думаю, что настоящий, – говорит: «За тобо…» – и в эту же секунду мне в спину врезалась личинка. Она сбила меня с ног, и трахаканы снова разлетелись в стороны.

Я перевернулся как раз в тот момент, когда личинка раскрыла рот со жвалами – горло внутри сжималось и разжималось, издавая звуки, похожие на звуки во время пьяного поцелуя на заднем сиденье такси. Я попытался отбиться, но она прижалась ртом к моей щеке, закрыв ухо. Жвалы сомкнулись, и…

Боль вспыхнула огнем.

И утихла.

Ее сменило неуловимое тепло, и я сейчас не о мерзком тепле, которое чувствуешь, когда сжимаешь в руке мешок с собачьим дерьмом. Это было тепло объятий, тепло постели, которую делишь с кем-то зимой.

А затем произошло самое странное.

Центр вселенной просто… сместился.

В тот момент я перестал быть главным героем своей истории. Важнее была прицепившаяся ко мне тварь. Она не испытывала ненависти ни ко мне и ни к кому другому. Ей было голодно, холодно и страшно. Я дарил ей пищу, тепло и безопасность. Она не только не желала мне зла, но отчаянно нуждалась в том, чтобы я оставался целым и невредимым и кормил ее. Больше всего на свете она хотела, чтобы мы оба выжили во Вселенной, которая с той же готовностью будет смотреть, как мы умираем, одинокие и всеми забытые. В это мгновение тварь перестала бояться, потому что рядом был я – камень, за который она могла уцепиться. Думаю, в тот раз я, впервые за всю свою жизнь, по-настоящему собой гордился.

А потом существо отпрянуло, словно его ударили кулаком или током. Оно отцепилось и, извиваясь, свалилось на пол рядом со мной. Я подумал, что на него напали Джон или Маркони, но оно отпрянуло само. Поняв, что я ему не отец, что я отравлен, что мне нечего ему предложить.

Оно закричало от отчаяния.

Нет, погодите. Закричал я.

Я потянулся к нему, но меня уже тащили прочь из комнаты.

Трахаканы собирались с силами: приземлялись на личинку, прикрывали ее собой, перевоплощались в какую-то новую форму. Затем меня вытащили за дверь, Джон захлопнул и запер ее. Надо мной склонилась Эми, она спрашивала, все ли со мной в порядке, всматривалась в мое лицо.

За дверью раздался знакомый визг личинки. У Маркони так вытянулось лицо, что я не мог не спросить:

– Кого вы слышите?

– Мальчика…

– Оно снова стало Майки, – сказала Эми. – Он умоляет нас его выпустить.

Я вдруг увидел, как разгорается в глазах Маркони недоверие – трахаканье вуду начало брать над ним верх. Мы торопливо вывели его из фургона, захлопнули дверь и отошли от машины подальше. Мы молча стояли на парковке Уолмарта, слушая, как дождь выстукивает по головам боевой марш. Мы пытались отдышаться.

– Ну, теперь это автобус Майки, – сказал Джон. – Значит, настала его очередь ваше шоу вести?

– Мы получили весьма ценные данные, – ответил Маркони. – В частности, узнали, что ваш «Соевый соус» не всегда рассеивает маскировку. И, что еще важнее, что рабочие способны имитировать неодушевленные предметы.

– Вообще мы и так об этом знали, – сказал Джон. – Когда мы впервые поймали трахакана, он сразу же попытался притвориться мобильным телефоном. Извините, я, кажется, забыл об этом упомянуть.

– Да, было бы полезно знать, что эти создания могут принять форму не только людей и животных, но и буквально любых окружающих нас предметов. Всего, что только существует во Вселенной. Я едва могу осмыслить то, во что это может вылиться.

– Эй, а помните, мы думали, что это обычное дело о пропаже человека? – спросила Эми.

Я почувствовал, что на лице, в тех местах, куда укусила меня личинка, вздулись шишки. Они чесались, но боли не было. Привязанность, которую я на краткий миг ощутил… от одной только мысли о ней я чувствовал себя грязным. И не до конца понимал, почему.

– Просто из любопытства, Маркони, – сказал я, – откуда, по вашему мнению, у вас взялся бетонный снеговик?

– Предполагалось, что это проклятый артефакт из причудливого кафе-мороженого в Вермонте, построенного после Второй мировой войны. Я хорошо помню тот случай, этим заведением владела дерзкая старая шотландка по имени… – Он замолчал. – Даже пока я пытаюсь вспомнить ее лицо, оно плывет в памяти. Потрясающе.

– Это как посмотреть, – ответил я. – Ну, пиздец, что дальше?

Джон оглянулся.

– А вот и ННО, – сказал он.

На парковке заброшенного Уолмарта остановился черный седан агентов. Женщина, известная мне под фамилией Таскер, вышла, посмотрела на прихваченные Маркони телефургоны и сказала:

– То есть когда я велела вам возвращаться домой и не болтать о деле…

Компанию ей составлял ее недавно скончавшийся напарник Гибсон – он опирался на трость и, кажется, был не вполне здоров.

– Я так смотрю, вы уже на ногах, – сказал ему Джон.

– Пошел ты, – проворчал тот.

Раздался глухой удар, и Эми подскочила: за окном в задней части фургона показалось лицо Майки. Он плакал и царапал стекло.

– Помогите! Этот старик заманил меня в свой фургон и заставил смотреть, как он надевает кукол на пипиську и разыгрывает шоу марионеток!

– А мы поймали вам образец личинки, – сказал я. – Еще что-нибудь подогнать?

– За ним уже едет транспорт, – сказала Таскер.

– Правда? Как вы?..

– Вам придется пройти с нами. Скоро состоится собрание.

– А меня пригласят? – спросил Маркони.

– Нет, этого в вашем реалити-шоу не будет, доктор. – Она снова повернулась ко мне. – Мы разработаем план действий. Вы с ним согласитесь и перестанете препятствовать каждому нашему шагу. У нас с вами одна цель. И ни одной причины, по которой мы не можем работать вместе.

– Кроме той, что вы буквально убили бы нас на месте, если бы могли, – напомнил Джон.

– Общество – это не что иное, как люди, которые сотрудничают с другими людьми, которых предпочли бы убить. Выслушайте нас, и поймете, что мы на стороне добра.

22. Герои соглашаются убить дюжину детишек

Я надеялся, что мы поедем в одном из авто ННО – мне было любопытно посмотреть, что у них внутри, – но, очевидно, это было запрещено для тех, кто не работал в ННО, а потому нам просто велели ехать к месту встречи следом. Увидев, что мы направляемся к бывшему магазину фермерского оборудования, который теперь именовался НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИМ И ОЗДОРОВИТЕЛЬНЫМ ЦЕНТРОМ IAEEAI, я не удивился.

Я не знал точно, что за всратое подобие таинственного храма внутри здания, по-видимому служившего ННО полевой штаб-квартирой, но его вид меня в каком-то смысле разочаровал. Внутри оказался недавно отремонтированный офис открытого типа, который легко мог сойти за колл-центр для клиентов страховой компании. За пустой стойкой регистрации располагались кабинеты и застекленные конференц-залы. Справа вдоль стены стояли ряд торговых автоматов и тот черный гроб, который агенты пару дней назад выкатили на стоянку – переносной проход в… куда угодно. Подошедший к нему мужчина в оранжевом комбинезоне открыл дверь. Я мельком увидел за ней нечто похожее на зеленый луг в солнечный денек. Парень сделал последний глоток из пластикового стакана для кофе, швырнул его внутрь и закрыл дверь.

Однако офис занимал только половину здания – иллюзия страховой компании резко обрывалась у бетонной стены с толстой стальной раздвижной дверью в середине. Ну, явно не кладовка. По всей стене висели в ряд красные световые сигнализации, а под ними кто-то крупно вывел краской:

ЕСЛИ СРАБОТАЛА СИГНАЛИЗАЦИЯ, ВЫПОЛНИТЕ ОБРЯД ЧЕРНОЙ ВУАЛИ

НЕУДАЧА = СЕРИЯ УДАРОВ ТОКОМ

ЭТО И ТЕБЯ КАСАЕТСЯ!

Я думал, что нас отведут к двери гроба и это «собрание» будет проходить в каком-нибудь кошмарном измерении, где офисная мебель жива, а бублики орут, если откусить от них кусок. Но нет, нас попросту вели в самый большой конференц-зал. В одной из стен было окно, из которого открывался вид на затянутый туманом технопарк. Рядом с окном висел вдохновляющий плакат с роем пчел, ползающих по сотам, и надписью: «РАБОТА В КОМАНДЕ УБИВАЕТ ОСУ». В центре длинного стола стояла телефонная аппаратура с микрофонами – они извивались, словно щупальца очень тонкого и хрупкого робоосьминога.

Таскер велела нам сесть напротив. Агент Гибсон, подковыляв к напарнице, сел рядом и прислонил трость к столешнице.

– Не хотите ли чего-нибудь выпить, прежде чем начнем? – спросила Таскер.

Мы с Джоном отказались, а Эми спросила:

– В вашем торговом автомате с чипсами есть острые «Читос»? Мелочь у меня с собой.

Я бросил на нее раздраженный взгляд, но тот, как обычно, проигнорировали. К моему ужасу, агент Таскер кивнула Гибсону – тот вздохнул, с огромным усилием поднялся на ноги и зашаркал по огромному бетонному полу из конференц-зала к торговому автомату. Вернувшись, он бросил пачку «Читос» на стол перед Эми и приступил к трудоемкому многоступенчатому процессу – начал усаживаться.

Эми с шумом разорвала пачку зубами и высыпала в рот несколько чипсов.

– Итак, вам надлежит соблюдать тишину, пока к вам не обратятся с вопросом, – сказала Таскер. – Участникам телефонного разговора ваше мнение не требуется – и это не обсуждается. Вас могут попросить предоставить информацию – или нет. Вас введут в курс действий, и мы добьемся от вас заверения, что вы не станете вмешиваться. Вам все ясно?

– Извините, – ответила Эми, – у меня такой хруст в ушах стоит. Но, думаю, суть я уловила.

Таскер нажала кнопку на телефоне, набрала номер и ввела двенадцатизначный код. Послышался длинный гудок, и она наклонилась вперед.

– Прошу прощения за опоздание, сделаем перекличку. Юта, вы на связи?

В ответ послышались приглушенные щелчки.

– Юта, я вас не слышу.

– Мы здесь, так лучше?

– Да, спасибо.

– Лас-Вегас?

– Здесь.

– Чикаго?

– Мы вас слышим, Джоселин.

– Бангкок?

Ответили ей, кажется, на тайском.

– Эффингем?

Еще один ответ на незнакомом языке.

– Бернард? Я так понимаю, вы в дороге?

В ответ раздался электронный голос, объявивший начало посадки через выход 34-Б. А за ним – запыхавшийся мужской голос:

– Извините, я вас слышу, я в аэропорту. Сейчас найду место потише.

– Штаб-квартира на линии?

В ответ раздался глухой рокот, какой издала бы гора, разбуди ее среди ночи громкой музыкой соседи. Я подумал, что телефон снова глючит, но Таскер кивнула, будто отчетливо слышала собеседника.

– Да, милорд, все трое у нас.

Мы с Джоном обменялись взглядами. Эми перестала жевать. Агент Гибсон выпрямился, словно не знал точно, видит ли его говорившее с Таскер существо.

– Вы все прослушали инструкции и, полагаю, прочли докладную, которую я отправила вам примерно двенадцать минут назад, – произнесла Таскер подчеркнуто деловым тоном. – Проблема, как вы знаете, заключается во вспышке класса Ж посреди N. По крайней мере одна личинка обрела живого хозяина, а вторая поймана, и в настоящий момент ее везут сюда. И, хотя свидетельств этому еще не было, у нас есть основания полагать, что будут обнаружены еще десять, воспоминания об их существовании уже имплантированы группе хозяев-людей. Мы пригласили трех местных жителей, о которых говорили на вчерашнем брифинге, чтобы обсудить варианты сдерживания. Сейчас они находятся в одной комнате со мной, их досье должны отобразиться на ваших экранах под названиями 919А, 919В и Джон.

– Эй, это Том из Хьюстона, – раздался мужской голос. – Сейчас брифинг по поводу финансов?

– Нет, не финансов, его перенесли на два часа в четверг. Итак, как вы знаете, первопричина вспышки кроется в сущности, которую мы обозначили как B3333B. Эта сущность пытается прорваться уже во второй раз, теперь через цикл размножения, который ранее нами не наблюдался.

– Простите, – сказала Эми, – не могли бы вы пояснить, что такое вспышка класса Ж?

Из динамика послышался раздраженный голос:

– Кто говорит?

– Эми Салливан, одна из местных жителей. Этот класс Ж считается по шкале от А до Я? И если да, то что хуже, А или Я?

– Класс Ж – это потенциальная угроза вымирания. Я прошу вас молчать, пока вам не зададут вопрос. Итак, способ уничтожения личинок, о котором идет речь в докладной, был испытан во время инцидента 404 двенадцать лет назад, и результаты были весьма многообещающими. Реализация включает в себя два этапа. Во-первых, следует отследить, отловить и, по возможности, собрать личинок в одном месте, предпочтительнее здесь, в местном отделении. Во-вторых, следует разработать правдоподобную легенду для их уничтожения. За этим последует отдельная операция по прерыванию цикла размножения самого объекта B3333B.

– Всем привет, это снова я, – встряла Эми. – Просто хотела уточнить: мы сейчас обсуждаем план похищения и убийства в общей сложности двенадцати детей в стране, где готовы круглосуточно обсуждать в новостях пропажу и одного ребенка? И ваш план в том, чтобы убить их таким образом, чтобы никто не всполошился и даже не проявил к этому никакого интереса. Мило.

Из динамика донесся глухой рокот – говорили из «штаба». Все притихли.

– Этого больше не повторится, милорд, – сказала Таскер. – Поскольку опасения, высказанные 919B, обоснованны, легенда будет иметь первостепенное значение. Весь мир поверит, что эти дети погибли.

– А еще родители и другие озабоченные личности, которые попытаются встать у вас на пути, – добавила Эми.

– Мы постараемся свести риск к минимуму.

Из динамика впервые донесся пожилой женский голос:

– Это Марта. Хочу немедленно сообщить, что я против. Мне сказали – меня заверили, – что первым на повестке дня на сегодня будет распределение средств на проект в Майами. Ребята, мы с января его ждем и дольше ждать просто не можем.

– Мы не бюджет обсуждаем, Марта, – сказала Таскер.

– Тот брифинг в четверг, – добавила Эми. – В два.

Таскер скривилась, потерла виски и сказала:

– Согласно легенде, произойдет несчастный случай, после которого, по очевидным причинам, не останется тел для опознания.

– Точно, например, они могут упасть в океан, и их съедят акулы, – подключился Джон.

– И с чего им лезть в океан? – спросила Эми.

– Можно ведь сказать, что они победили в конкурсе или вроде того? О! А давайте авиакатастрофу. Скажите им, что они выиграли путешествие. Самолет упадет в океан – в ту его часть, где больше всего акул.

– И эти дети в ужасе будут нестись к земле в падающем самолете?

– Они не дети, – вмешался я, – и у нас нет никаких причин думать, что они способны испытывать ужас. И ничего из этого делать не придется. Нужно лишь выставить все так, чтобы их смерть казалась всем неизбежной.

– Да как такое вообще можно провернуть? – воскликнула Эми.

– Сообщаешь всем, что дети заражены какой-то опасной болезнью. Эболой там, не знаю. Нимф заразил, например, и детей нужно изолировать, чтобы никто другой не заразился. Говоришь, что забираешь их лечиться. А потом, когда поместишь их в карантинную зону, просто скажешь, мол, умерли от инфекции, слишком поздно выявили. Ну и говоришь, что Нимф мертв и это единственные жертвы. Аккуратный маленький бантик, венчающий весь твой рассказ.

В комнате воцарилась тишина. Из штаба донесся гул. Таскер явно нервничала.

Глаза Эми заметались от меня к Таскер. Она спросила у агента:

– Это вы и задумали, так? Даже не знаю, что думать по поводу такого плана.

– Эболы в нем нет, – сказала Таскер. – Это известие посеяло бы панику. Отравление полонием-210. Он действует медленно, смертелен, но не заразен. Тем не менее уровень радиации трупа несколько выше нормы – мы объясним, что не можем вернуть тела детей из соображений безопасности.

Джон кивнул.

– А потом погрузите радиоактивные тела в самолет и устройте так, чтобы он врезался прямо в чудище из шахты. Радиоактивное вещество в детских трупах вызовет ядерный взрыв.

Таскер попыталась сделать вид, что ничего не слышала. Стараясь, чтобы голос звучал спокойно, она произнесла:

– Повторяю, от вас нам нужны лишь заверения в том, что вы не собираетесь вмешиваться.

– Погодите, вы спрашиваете у нас разрешения? – сказала Эми.

– Ваше разрешение нам не нужно. Нет никаких причин, которые мешали бы нам прийти к согласию.

– А если не придем, вам придется искать другой способ?

– Это мы еще обсудим.

– Но вы не можете причинить нам вред. Значит, вам нужно наше разрешение.

– Не знаю, какие тут могут быть разногласия, – сказал я. – Ты же видела, как личинка напала на меня, тут спорить бессмысленно. – Я повернулся к Таскер. – А значит, мы свободны. Если, конечно, остальные десять детей все же появятся и вам удастся их поймать. Если их найдут байкеры, придется убеждать их отдать малюток вам, скользким ублюдкам. Удачи с этим.

– На этот случай у нас есть план.

Эми вздохнула и скомкала пачку из-под «Читос».

– Ну еще бы.

Таскер повернулась к телефону.

– Оба зафиксированных образца будут уничтожены немедленно. Майки Пейтон в надежных руках и прибудет сюда через пятнадцать минут. В ближайшее время к дому Лоретты Нолл будет направлен отряд.

– Я хочу поехать с ними, – заявила Эми.

– Вы не станете вмешиваться.

– Вмешиваться я не хочу. Но я хочу присутствовать. А если вы мне не позволите, тогда и вмешаюсь.

– Еще вопросы будут? – спросила Таскер.

Вновь раздался грохочущий голос горы – на этот раз он звучал дольше. Я чувствовал, как вибрирует из-за голоса пол, как он отдается у меня в животе и в ботинках. Гибсон и Таскер внимательно слушали, как слушают люди присяжных, выносящих вердикт по делу об убийстве. С этим звуком решались судьбы.

Создание говорило долго, может быть, целых две минуты – и это были одни из самых длинных двух минут моей жизни. Я пытался уловить в голосе эмоции, понять, хорошие или плохие новости он в себе несет, доволен или зол его обладатель. Но что бы он ни испытывал, эти чувства было не понять ни мне, ни, возможно, любому другому человеку.

Наконец грохочущий голос умолк, вибрация стихла. В зале чувствовалось облегчение.

Таскер кивнула и, сглотнув, произнесла:

– Да, милорд. В четверг, в два часа дня.

23. Безупречный план

Они сидели в джипе Джона, припаркованном возле Тако Билла, на улице, затопленной водой, в районе, который выглядел так, будто нацепил наряд Венеции для костюмированной вечеринки, а потом проснулся в мусорном бачке. Эми даже не знала точно, почему настояла на своем участии – может, хотела в последний раз взглянуть на Мэгги, попытаться разглядеть в ней чудовище, стряхнуть с себя это чувство.

Она вынуждена была признать, что в ННО умели при необходимости действовать тонко. Вместо того чтобы направить к дому Лоретты Нолл жуткие грузовики и армию людей в скафандрах (слишком знакомое жителям этого города зрелище), они послали агентов в простом неприметном седане и машину скорой помощи. (Украли они ее, что ли?) Эми смотрела, как они подходят к двери и вводят все больше впадающую в панику Лоретту в курс дела, а после тщетно пытаются ее успокоить. Легенда состояла в том, что у другой жертвы похитителей выявили в организме опасный токсин, что они обязаны взять у Мэгги анализы, что каждая минута на счету, бла-бла-бла. Все они вошли внутрь – с каждой секундой возрастала вероятность, что они решат отобрать ребенка силой, подумала Эми. Все внутри завязалось узлом, как происходило раньше из-за хлеба «Банни».

Но вскоре на улице показались сотрудники ННО, ведущие с собой Мэгги. Следом за ними шла ее мать.

Вместе с ней придется прикончить и Лоретту.

Дэвид протянул руку между кресел, сжал ладонь Эми в своей и сказал:

– Ты все сделала правильно, малыш. Нам нужно слышать от тебя все эти слова, нужно, чтобы ты оставалась той, кто ты есть. Ты опиралась на то, что знала. Нельзя позволять, чтобы это чувство разрывало тебя изнутри, – этого Они и добиваются. Но как только нападаешь на верный след, то назад не оглядываешься, не просишь прощения. Я знаю, с твоей точки зрения, все не так, но сейчас тебе придется нам поверить.

– То есть теперь мы просто выполняем приказы ННО, и тебя это устраивает, – сказала Эми.

– Меня никогда и ничего не устраивает. Но, как я понимаю, цель ННО в том, чтобы сохранять баланс и избегать паники среди людей. Временами это не самая плохая цель.

– Нет, – ответила Эми. – Их цель – и не только ННО, но и всех им подобных – удержать нас от паники и поддержать нужный уровень страха. Помнишь ту сцену из «Чужих среди нас», когда герой надевает очки и видит на всех вывесках спрятанную в них пропаганду? Если надеть эти очки в реальном мире, везде будет написано одно и то же: ТРЕВОЖЬТЕСЬ. Купи это – или друзья будут над тобой смеяться, съешь это – или растолстеешь, и никто тебя не полюбит, посмотри новости – и пойми, кто пытается убить тебя сегодня.

– Да, но все это реально! Нам есть чего бояться!

– Проблема в том, Дэвид, что твой цинизм работает лишь в отношении хороших вещей. Если кто-то в телевизоре говорит, что все замечательно и чудесно, ты ему не веришь, говоришь, что тебе лапшу на уши вешают. Требуешь доказательств. Но если через мгновение какой-нибудь парень скажет, что мир рушится, ты сразу же примешь его слова на веру, безо всяких вопросов. Если бы они сказали тебе, что проблема монстра из шахты – плевое дело, что нам можно расходиться по домам, ты не поверил бы им и на секунду. Но стоило им сказать, что у нас апокалипсис класса Ж, как ты встал на их сторону. Словно не может ни у кого быть причин раздувать из мухи слона. А ты ведь точно знаешь, что это не так! Ничто не держит людей в узде лучше, чем страх.

– Поехали, – сказал Джон.

Вслед за седаном они вернулись в оздоровительный центр. Всю дорогу впереди и позади них бесшумно ехала пара матово-черных грузовиков: ННО были готовы обезвредить «Мэгги», если она изменит форму и сбежит.

Однако обошлось без инцидентов, и троице разрешили снова пройти в полевой штаб за отрядом ННО, где те проволокли Мэгги мимо офисов, к бетонной стене с огромной стальной дверью позади. Причудливые инструкции, выведенные краской, заклеили кучей плакатов с напоминанием работникам мыть руки и должным образом утилизировать, пожалуйста, пищевые отходы, чтобы те не привлекали муравьев.

Стальная дверь бесшумно открылась, и Мэгги с матерью втащили внутрь. Девочка во все горло плакала, Лоретта, казалось, была на грани нервного срыва. Эми, Джон и Дэвид пошли следом. Стальная дверь, как заметила Эми, была в фут толщиной. За ней находились камеры с прозрачными стенами – Эми подозревала, что сделаны они были из материала намного прочнее плексигласа.

Это учреждение явно не за два последних дня построили.

Мэгги провели по коридору мимо стеклянных камер, в комнату с табличкой ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА. На этот раз Лоретту заставили остаться снаружи – очень грамотный на вид парень в докторском халате пробубнил ей что-то в утешение. У Эми мелькнула ужасная мысль, что Мэгги собираются убить прямо здесь, в этой комнате, и что самой Эми придется смотреть, как они сообщат эту новость Лоретте.

Но минут через десять дверь ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА с шипением открылась, и несколько добродушных людей, похожих на врачей-педиатров, повели Мэгги Нолл в одну из камер. Волосы у нее были мокрые, словно ее вымыли водой из шланга, и одета она была в мешковатую больничную пижаму. Эми задумалась, правда ли эти люди работают в больнице, или это просто актеры, нанятые ННО для этой операции под фальшивым флагом (зловещих плащеносцев не было и в помине – сегодня учреждение было и впрямь не отличить от исследовательского и оздоровительного центра).

Плачущая Мэгги Нолл все же безропотно вошла в камеру, и стеклянная дверь закрылась, отрезав ее от остальных. Всхлипывавшую Лоретту отвели в холл, чтобы задать ей несколько вопросов.

Как только мать скрылась из глаз, Мэгги тут же перестала плакать. Стоя совершенно неподвижно посреди камеры, она встретилась взглядом с Эми и сказала:

– Привет.

Это, кажется, почему-то слегка напугало Дэвида, и тот даже отступил на шаг от стеклянной стены. Эми не ответила. Лоретта уже разговаривала с агентом ННО, который вбивал информацию в планшет. Эми заметила на себе взгляд агента в тот же миг, как услышала голос Мэгги.

– С виду ты хорошая, – сказала она.

– Что ты за создание? – спросила Эми.

Мэгги пожала плечами.

– Я знаю, что ты не девочка. Так кто же ты на самом деле?

– А ты кто? На самом деле.

– А может, лучше спросить, кем ты станешь, когда вырастешь?

– Не думаю, что я когда-нибудь вырасту.

Эми попыталась уловить выражение лица девочки, но не смогла.

– Такая, как ты есть – на самом деле, – ты здесь жить не можешь, – сказала она наконец.

Мэгги встретилась с ней взглядом.

– Когда они только что меня сюда привели, они отняли мою одежду и вымыли меня с щеткой. Видишь того человека в докторском халате? Он за этим смотрел, и ему понравилось. Но он соврет. Что понравилось. И так со всем вокруг. Мамочка думает, я странная, просто не говорит. Когда они сказали, что забирают меня, она рассердилась, но я поняла, что глубоко в душе она еще и радуется. Словно все это время боялась. Но она будет это скрывать. В глубине души все скрывают, кто они на самом деле.

– Это другое. Ты будешь вредить нам. Если ничего не предпринять.

– Я сказала, что ты с виду хорошая. Но ты собираешься меня убить. Потому что такая ты на самом деле.

Эми услышала, как к ним торопливо шагает агент.

– На самом деле мы не разговариваем. Ты даже говорить не умеешь. Ты не девочка, у тебя нет рта. Ты просто… что-то делаешь с моим сознанием.

– Если на твою кровать приползет паук, ты его раздавишь. Если на твою кровать сядет бабочка, ты ее сфотографируешь. Бабочка тоже «что-то с твоим сознанием делает»? Если бы я не жила в этом образе, меня бы уже убили. Вы готовы убить любое создание без милых крылышек.

– Так ты не опасна? Ты не объявишь нам войну, когда вырастешь?

– А вы воюете с дойными коровами?

– Мы вам не коровы, Мэгги. Если ты к этому ведешь. Мы не позволим этому случиться.

– Все уже случилось, – пожала плечами Мэгги.

Таскер цокала каблуками по бетону – я понял, что сейчас она запретит нам взаимодействовать с образцом. Не успела она открыть рот, как я положил руку Эми на плечо.

– Пойдем.

Я оттащил ее от стекла, уже перепачканного слизью, которая текла изо рта присосавшейся к стене огромной личинки – жвалы щелкали, будто тварь отчаянно пыталась прогрызть себе путь наружу. Эми говорила с ней, а я волновался, что слышу только ее реплики. Эффект Соуса ослабевал, но понять «Мэгги» все равно было почти невозможно, если не сосредотачивать на этом все усилия без остатка.

Когда мы уходили, один из «врачей» ННО вел к камере Мэгги порядком поеденную Лоретту. Прижав руки к стеклу, та расспрашивала создание, все ли с ним в порядке, хорошо ли оно себя чувствует, и заверяла, что они скоро вернутся домой.

Я положил руку Эми на спину и немного ускорил шаг.

– Майки здесь? – спросил я у Таскер. – Или еще разгуливает по городу, уничтожая все, что мы знаем и любим?

– Он здесь, – ответила Таскер. – Обошлось без происшествий.

– Хм-м, – протянул Джон. – Как и с Мэгги. Сопротивляться не стала, маскировку не скинула.

– Ну ладно, так вы действительно собираетесь убить этих тварей, можно в этом на вас положиться? – спросил я. – Вы же не передумаете? Не захотите оставить их в качестве биологического оружия или еще чего в этом духе?

– Следуйте за мной, – сказала агент Таскер.

– Нет, смотреть, как вы это делаете, нам необязательно. Незачем Эми следующие двадцать лет от кошмаров мучиться.

– Я хочу присутствовать, – сказала Эми.

– Зачем?

– Вообще-то есть одна причина, – заметила Таскер. – Проходите.

Она провела нас по коридору, как оказалось, к еще одному тюремному блоку – сколько их тут вообще было? Все камеры были пусты, за исключением одной, в которой сжималась и разжималась личинка – мне сообщили, что это Майки. Я сосредоточился и понял, что вижу его маскировку. Но увидел я нечто несуразное. Чудовищное. Неумело собранный в темноте манекен. Даже смешно, что он вообще смог меня одурачить.

– Как мы ранее упоминали на брифинге, прошлый опыт показал, что, по-видимому, существует вещество, смертельное для…

– Сера? – спросил Джон.

– Да, это ключевой компонент, – ответила изумленная Таскер. – Горящая сера. Из термитной смеси и серы формируют пули, которые воспламеняются в воздухе. Предполагается, что, пройдя сквозь кожу личинки, они продолжат гореть, в конечном итоге высвобождая серу.

– А если соединить это вещество с куском силикона в форме человеческой жопы?

Таскер лишь молча буравила его взглядом.

– Что, так просто? – спросил я. – Вся эта болтовня о межпространственных энергиях, сущностях и прочем – а надо просто дырки в них прожечь? Так чего же мы ждем?

– Вообще-то все не так уж просто. Важны не химические свойства серы. Важна, скажем так, ее символическая сила. Здесь в игру вступают незримые механизмы.

– Конечно, как в случае с вампирами и святой водой. Понимаю.

– Нет, думаю, не понимаете. Предыдущие столкновения с подобными организмами показали, что эффективность стрельбы может значительно меняться в зависимости от того, кто держит оружие, и душевного состояния человека в момент, когда раздается смертельный выстрел.

– Ясно, – сказал я.

– Мы просим об этом вас. По крайней мере в отношении этого образца.

Подковылял агент Гибсон с усовершенствованным дробовиком в руках.

– И не пытайся обманом меня пристрелить, говнюк.

Эми взглянула на пушку и пробормотала:

– Оздоровительный центр.

Джон закурил сигарету.

– Курить здесь запрещено, – сказала Таскер.

– Если ему можно стрелять в помещении, то мне, думаю, можно и покурить.

– Разумеется, мы отказываемся, – сказала Эми. – Даже мне понятно, что это ловушка. – Она кивнула в мою сторону и продолжила: – Зайдешь в камеру, и Майки тебя съест. Они думают, если убьют тебя чужими руками, предполагаемое проклятие, которое нас защищает, не сработает.

– Ну вы же с Джоном снаружи остаетесь, правильно? – ответил я. – Зайду только я, а вы, ребята, стойте здесь и следите, чтобы все было честно. Мы же уже остались сегодня в одной комнате с этой хренью, и не думаю, что она входит в десятку самых страшных существ, которые пытались меня сожрать. Меня все устраивает.

Эми раздраженно фыркнула.

– И почему тебя это устраивает?

– Потому что Честити заплатила нам за работу. Разве не ты мне недавно говорила, что надо доводить все до конца? Ну, Майки здесь. Мы, конечно, на другое рассчитывали, ну и что с того? Хорошо это или плохо, но этим мы окончательно закроем дело Пейтон.

Я взял у агента Гибсона дробовик. Отодвинул затвор, убедиться, что в нем действительно есть патроны и меня не собираются впихнуть в камеру с незаряженной пушкой. Я понюхал патроны – пахли они пердежом.

– Ну и как, м-м, все будет проходить? – спросил я у Таскер.

– Вы зайдете в соседнюю камеру, вот в эту, – стены между камерами раздвигаются дистанционно, из комнаты охраны. Наружная дверь закроется, стену уберут, между вами и образцом не останется преград. Вы выстрелите.

– Дэвид, это глупо, – сказала Эми.

– Раньше это нас никогда не останавливало – буквально ни разу. – Я повернулся к Таскер. – Звуки выстрелов не встревожат Мэгги и Лоретту?

– Мы закроем дверь между тюремными блоками, они абсолютно звуконепроницаемы. С их стороны звук будет не громче деликатного стука в стену.

Я посмотрел на Джона, и тот пожал плечами.

– Ну, если мы здесь не за этим, то зачем тогда?

– По-твоему, в камере стоит ребенок, да? – спросил я у Эми.

– Он просто буравит меня глазами. С осуждением.

– Не хочешь подождать в коридоре? Уверена, что выдержишь?

– Нет, не выдержу, но, да, мне все равно нужно остаться.

– Давайте покончим с этим.

Я шагнул в соседнюю камеру, и дверь за мной закрылась. Невидимая рука клаустрофобии медленно, но крепко взяла меня за задницу. Стена между камерами была из прочной стали – я не видел, что происходит в камере Майки.

– А ты, если сосредоточишься, видишь Майки, слышишь его? Или он так и остается личинкой? – спросил я у Джона за стеклом.

– Подожди-ка… Да, я вижу Майки довольно четко. Если напрягаюсь.

– И что он делает?

– Сейчас сидит на кровати. Плачет. Спрашивает, зачем мы здесь и почему от него отказалась мать.

Я встретился взглядом с Эми – она казалась расстроенной.

– Это просто свежескошенная трава. – А Таскер я сказал: – Никаких церемоний и ритуалов. Вы поднимете стену, я направлю на эту тварь пушку и буду всаживать в нее серные пули, пока патроны не кончатся. Если хотите провести сбор данных, проводите так.

– Вы готовы? – спросила Таскер.

– Да.

Стена скользнула в сторону. На кровати в соседней камере сидел мистер Нимф.

24. Эксперимент дает противоречивые результаты

Он был одет в чистый черный костюм и смерил меня холодным взглядом. У меня мелькнула мысль, что я смотрел в зеркало – не считая мелких деталей, на меня глядел мой близнец. Почему-то он показался мне странным, но потом я вспомнил причину: зеркало получилось кривым – шрам был не на той щеке.

А еще он выглядел гораздо здоровее меня. Гораздо живее.

Я прицелился из дробовика.

– Стреляй, – произнес Нимф.

Я не выстрелил.

– Дэйв? Стреляй, мужик, – вторил Джон.

– Ты его слышал, – сказал Нимф. – Стреляй. Я вижу, ты медленно начинаешь сомневаться. Бояться. Интересно посмотреть, сможешь ли ты этому противостоять.

– Заткнись, – бросил я.

– Каждый раз мы к этому возвращаемся, да? Итак, ты мужчина или пустой сосуд, в котором отдаются эхом бессмысленные желания? Страх велит тебе отступить и дать им снова поднять стену. Итак, что же победит, человек или страх? Ибо именно в это мгновение – между возникновением импульса и подчинением ему – ты действительно существуешь. Вскоре на тебя обрушатся волны импульса, и твою душу смоет в море. Сомневаюсь, что ты будешь хрустеть на зубах моего Повелителя, когда он станет тебя пожирать.

– Это ты не существуешь. Ты просто олицетворение роя, созданное, чтобы играть на нашей неуверенности в себе. Внутри ты просто кучка безмозглых насекомых, которые научились давить людям на больные мозоли.

– А если я из тебя горсть клеток вытащу, сгодятся они на что-то еще? Так в какой именно момент из них получаешься ты?

Джон крикнул мне стрелять – отличный совет, как мне показалось.

Я вскинул пушку, но пока мой мозг посылал указательному пальцу команду сжаться, Нимф успел вскочить с кровати, пронестись через комнату и начать вырывать у меня из рук дробовик.

Мы повалились на пол, и я улучил мгновение вспомнить, что Джон так же валялся с двойником Теда, что его обманом заставили «убить» «Теда», – тут я впервые осознал, что даже ружье в той истории было фальшивкой.

Как будто тварь хотела, чтобы он выстрелил.

Почему?

И в этот краткий миг сомнения у меня из рук вырвали пушку. Нимф поднялся и направил ее прямо мне в лицо.

– Стреляй! Дэвид! – воскликнул Джон.

– У меня нет дробовика!

Снаружи смутились. Я открыл рот, чтобы спросить: «Что ты видишь?» – но в этот момент Нимф открыл рот и произнес моим голосом:

– Джон! Что ты видишь?

– Я вижу, что ты раздвоился, – ответил ему Джон.

– О боже, – произнесла Эми.

– Только поглядите. У нас тут фишка со злым двойником, – сказал агент Гибсон.

– Ребята, он в костюме, – подсказал я.

– Да на вас одно и то же надето! – воскликнул Джон.

– О, ну бля. Джон, сосредоточься, смотри сквозь маскировку. Дэвид без пистолета, то есть я, – настоящий. Посмотри на меня, а потом на него.

– Он врет! – крикнул Нимф. – Ты же знаешь, что врет!

Джон смотрел во все глаза. Сначала на Нимфа, потом – на меня.

Он потряс головой.

– Когда я сосредотачиваюсь, вы оба выглядите как… не знаю, чувак. Он что-то творит со мной.

Каким-то образом Нимф смог ухмыльнуться так, что лицо не дрогнуло.

Я вздохнул.

– Вы знаете, какое у этих тварей слабое место, – сказал я Таскер, – вы знали, для чего построено это место. Выскажу безумную догадку – в случае чрезвычайной ситуации в каждой камере сработает устройство, которое будет дождем лить на тех, кто внутри, горящую серу, несмотря на то что это нарушает кучу государственных и местных строительных норм. Я прав?

Она не ответила, потому что не знала, с кем говорит, с человеком или с личинкой чудовища. Но выражение ее лица – и мои знания об этой организации – говорили сами за себя. Ей – или, вероятно, работнику в комнате охраны, о которой она говорила, – нужно лишь нажать на кнопку. Вероятно.

– Давайте предположим, что это правда. И вот что будет дальше. Он устроит спектакль, попытается заставить вас открыть дверь. Сделать это он может одним из двух способов: он или попытается убедить вас, что он – это я и вы должны его выпустить, или, как я и подозреваю, просто застрелит меня, чтобы не путался под ногами, и тогда у него будет навалом времени, чтобы убедить вас в чем угодно. Я попытаюсь его остановить, но, скорее всего, не смогу – он сильнее и быстрее. Когда это случится, когда он убьет меня, прошу, нажмите на кнопку и выжгите камеру. Эту и ту, в которой сидит Мэгги. Убейте всех сразу.

– Не слушайте его, – сказала Эми Таскер. – Этого он и добивается.

– Ты же знаешь, что это я. – Я посмотрел на Джона. – И ты тоже. Чудовище просто хочет выбраться наружу. А я хочу, чтобы Эми была в безопасности. И убить нас обоих – явно самый безопасный способ это сделать. Ответ прост.

Я уставился на Нимфа, с лица которого не сходила дурацкая усмешка.

– Не знаю, кто или что ты на самом деле, прямо сейчас мне на это глубоко плевать. За какие бы струны души ты, по твоему мнению, ни дергал, играя на добросердечности людей, со мной твои трюки не прокатят, вот увидишь. Это мерзко, но покрытый дерьмом вантуз, который стоит у нас рядом с унитазом, тоже мерзкий. И когда унитаз забивается, покрытый дерьмом вантуз кажется самой прекрасной вещью в мире. И вот что я осознал с годами. Я как этот вантуз, такой же вонючий, но полезный. И вот ты стоишь тут с планами в башке и пушкой в руках, думаешь, что сможешь залезть к ним в головы и сыграть песенку на их чувствах. Но заперли тебя не с ними, а со мной, и ваш злобный коллективный разум забыл принять во внимание один нюанс – мне на все поебать.

Нимф кивнул, словно в восхищении. А затем положил дробовик на пол.

– А знаешь что? Ты прав.

Он повернулся к стоящим в коридоре и сказал:

– Поджарьте нас обоих. Это единственный способ разрешить ситуацию.

Он повернулся ко мне и смерил меня задумчивым взглядом.

– Я видел такое, во что ты даже не поверишь. Я видел, как съеденная птицей улитка прошла невредимой по пищеварительному тракту, а потом ее с высоты двухсот миль высрали на крышу Всемирного торгового центра, за пять минут до того, как упал первый самолет. Я видел, как поезд переехал мужчину, пытавшегося найти оброненный клочок бумаги, на котором женщина написала свой номер телефона, и не подозревающего, что номер фальшивый. Я видел, как погибла на корню генетическая линия, способная кардинально изменить вид, – когда какому-то представителю Homo erectus прищемило член, пока он трахал щель в дереве. Все эти мгновения растворились, как моча в бассейне. Пришло время умереть.

Я посмотрел в коридор, испытывая странное чувство облегчения и судорожно пытаясь собрать в кучу свои последние слова, которые хотел сказать Эми. Ничего особенно проникновенного не требовалось (да и поздновато для этого).

Я встретился с ней взглядом – и лишь мгновение спустя понял, что стекла между нами нет: она стояла в открытом дверном проеме камеры.

– НУ ВПЕРЕД! – крикнула она – появившийся в эту же секунду агент Гибсон попытался оттащить ее от двери.

Нимф ринулся к проходу, пытаясь проскочить первым. Я бросился на него всем весом, швырнул его на пол, не до конца понимая, прикасаюсь я к человеческому телу в деловом костюме или к мягкой, пульсирующей куче трахаканов. Наверное, и то и другое одновременно.

Дробовик проехался по полу, отскочил от стены и вновь оказался рядом со мной. Я переполз через Нимфа, схватил пушку и ткнул стволом ему в затылок.

Я нажал на спусковой крючок.

Щелк.

Я нажимал снова и снова, но безрезультатно.

Таскер все подстроила. Наверное, вытащила боек.

Вот ведь сука.

Нимф отшвырнул меня в сторону и пронесся мимо Эми в коридор. Я побежал за ним.

Верещала сигнализация. В коридор начали стекаться прятавшиеся где-то плащеносцы. Я позвал Джона, но не смог найти его в столпотворении. Плащеносцы нацелили свое странное оружие на меня и на Нимфа.

– Не повредите образец! – воскликнула Таскер.

– Вы только что говорили, что убьете его! – ответил я.

– Это была проверка!

– Погодите, – вклинился Нимф, – так кем мне теперь лучше быть, образцом или Дэвидом?

Эми отпихнула Гибсона и указала на меня.

– Человек – этот. К сожалению.

Черные плащи набросились на Нимфа – надо полагать, они ей поверили? Нимф поднял правую руку. Все от локтя до ладони распалось на рой из десяти трахаканов. Они полетели к ближайшему плащеносцу в резиновой маске с дряблым старушечьим лицом. Насекомые сели на него, кто куда, и спешно проникли внутрь плаща и бронежилета. Существо в плаще издало нечеловеческий вопль, а затем взорвалось, словно трахаканы разорвали его изнутри. На пол посыпались серовато-голубые куски мяса – выглядели они как ткани человека, воссозданные по какому-то вегетарианскому рецепту. Остальные плащеносцы отпрянули, но все равно не выстрелили – они ждали приказа. Ну, по крайней мере, теперь они знали, кто из нас настоящий.

Нимф бросил на меня самодовольный взгляд и сказал:

– Вы не в состоянии постичь предстоящих страданий, мистер Вонг. Вы сказали, что вам поебать – и я вам верю. Вы думаете, что все бессмысленно, что это все большая шутка. Но, уверяю вас, мистер Вонг, сейчас никто не смеется.

За спиной у Нимфа раздался шум, и я услышал вопль Джона:

– РАЗОЙДИСЬ, ВНОШУ ПЕРДОЧЛЕНЫ!

Раздался резкий механический шум, похожий на шипение пневмотормозов. Снаряд попал в Нимфа, коридор заполнили танцующие искры. Нимф рухнул на пол – в спине у него тлела дыра, в ране ярко горели куски металла. В коридоре повис запах серы.

В руках у Джона было самодельное оружие. Ствол из поливинилхлоридной трубы, соединенной со сложным механизмом, похожим на барабан револьвера. Только вместо пуль в патронниках были секс-игрушки. На спине у Джона висел баллон со сжатым газом.

Джон выстрелил снова. Розовый снаряд просвистел в воздухе, попал в Нимфа и, взорвавшись, окатил его ливнем едкого огня.

Трахаканы бросились врассыпную. Черные плащи пустили в бой против жуков свое странное оружие: оранжевые лучи, выделявшие безбожное количество тепла, испаряли насекомых в воздухе. Интересно, путали ли они когда-нибудь режимы пушек при стрельбе.

И вот осталась только личинка: она сбросила маскировку и корчилась от боли на полу. Горящие куски термита и серы разъедали ее кожу.

Казалось, она пульсирует, разбухает.

Джон вскинул свою пушку-хуюшку и выстрелил снова. Личинка завизжала, забилась, но так и не умерла. Ее кожицу прожигали тлеющие угольки серы… и все же казалось, что она только больше растет.

– Черт, откуда у тебя эта штуковина? – спросил я.

– Лежала на заднем сиденье джипа! Наверное, мы ее под Соусом соорудили. Вспомнил вдруг ни с того ни с сего. Хочешь, я еще раз выстрелю?

– Смотрите! – крикнула Эми.

Сера наконец проела брешь в толстой внешней оболочке, и та треснула. Личинка была уже почти вдвое больше прежнего, ее кожа растягивалась и тянулась, как у сосиски на гриле.

Казалось, из раны течет сама тьма, напоминавшая пар. И хотя в этом не было никакого смысла, я ощутил шедший от нее безграничный холод.

Мы опоздали.

– Она умирает? – спросил Джон.

Эми покачала головой.

– Нет. Она вылупляется.

25. Ну, они явно просрали все полимеры, да?

– И как нам ее остановить?! – спросил я.

– Уберите ее из тюремного блока! Ко входу! – сообразила Таскер.

Я схватил личинку – пугающе теплую – и попытался ее тащить. Кожа была скользкой, но жесткой, и ухватиться за нее получалось с трудом. Я сжал ее в кулаках и потянул. Все равно что тащить мешок с мокрым цементом.

Я крикнул Джону. Он отбросил в сторону пушку-хуюшку и тоже попытался ухватиться. Мы позвали на помощь одного из воинов в плащах, но тот, кажется, не понял, чего от него хотят. Темная, в фут длиной трещина в шкуре личинки становилась все шире. Изнутри донесся приглушенный грохот, такой низкий, что затрясся пол. А может быть, мне только показалось. К нам на помощь подоспел хромающий агент Гибсон.

– Катим ее! Как бочку! – крикнул Джон.

И мы трое медленно покатили: по коридору, через двери тюремного блока, к открытой стальной двери в офисы. Мы неминуемо должны были прокатить ее мимо камеры Мэгги, и я ожидал услышать крик заметившей нас Лоретты, но, видимо, кто-то снова заманил ее в зону ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА, чтобы она не путалась у нас под ногами.

Мы прошли мимо камеры Мэгги – увидев нас, личинка внутри начала визжать и биться – и добрались до толстой стальной двери. Я вспотел от натуги – казалось, тварь набирала массу с каждым нашим шагом. После нас оставался липкий след.

Таскер ждала по левую руку от нас, у черного гроба, служившего порталом в другие миры. Она махнула нам, подзывая к себе, и нам снова пришлось неуклюже поворачивать пульсирующую личинку на девяносто градусов.

Таскер распахнула дверь, и за ней показался огромный зеленый луг, который я видел раньше. По ту сторону валялся разный мусор: кофейные чашки, пакеты из-под чипсов, как минимум один грязный подгузник.

Личинка была слишком длинной и не пролезала в дверь; всем пятерым, включая Эми, пришлось пропихивать ее боком. Она с глухим стуком ударилась о землю за порогом двери, и Таскер крикнула нам протолкнуть ее вглубь, подальше от портала, чтобы потомок Мультизадки не мог выпрыгнуть обратно, если вылупится в самый неподходящий момент.

– Дамы вперед, дорогая! – отозвался я. – Мы не хотим, чтобы вы закрыли за нами дверь, когда мы окажемся по ту сторону.

К ее чести, она не колебалась. Она запрыгнула в портал и начала тянуть личинку, пока мы толкали сзади, через поле и вниз с покрытого травой холма, стоявшего, видимо, в каком-то другом времени, месте и вселенной.

Стоило нам оторвать от личинки руки, как кокон раскололся вдоль, кожа отстала от тела. На миг показалась беспросветная тьма, и мы впятером ошеломленно на нее уставились. Таскер, с широко раскрытыми от изумления глазами, вытащила телефон, чтобы снять ее на видео. Такие сведения два раза за жизнь не встретишь. Я заметил, что в другой руке она держала пистолет – пока не взглянула на него и не осознала, что, попади в вылупившееся существо ее пуля, оно даже не расстроится.

Темнота ширилась.

Эми попятилась к порталу.

– Этот мир необитаем, так ведь? – спросила она. – Это создание будет сеять хаос в пустой Вселенной?

Таскер не ответила. Я повернулся обратно к порталу… и замер.

Дверь стояла на месте, а за ней я увидел людей в добротной одежде – судя по всему, семью туристов: отец и два сына ели какой-то бирюзовый десерт в форме луковицы, которого я никогда раньше не видел. Отец смотрел на нас с недоумением. В жилете и высоких блестящих сапогах, с золотой цепью через все плечо, он был похож на адвоката из мира стимпанка. Обильно смазанные маслом черные волосы с белой полоской были зачесаны назад. Его опрятные сыновья, кажется, не слишком нами заинтересовались.

Один из мальчиков посмотрел на меня и произнес слово, напомнившее мне слово «прочь», но акцент и тон наталкивали на мысль, что он поздоровался на незнакомом мне языке. С ними была маленькая собачка. Она залаяла. Мальчик как раз скармливал ей кусочек своего лакомства.

– Отойдите от этой твари подальше, – начал было я, но тут понял, что передо мной, и слова застряли в горле. Позади людей была живописная городская площадь: сувенирные лавки и фонтаны вокруг высокой башни с часами. По узким улочкам ехали машины необычной конструкции, кажется, трехколесные: одно колесо сзади и два спереди. А за площадью, до самого горизонта, стояли аккуратные маленькие дома.

– О боже! – воскликнула Эми, и я вновь посмотрел на личинку, от которой осталась только сморщенная оболочка. Чернота поднималась все выше и выше в небо, как столб дыма при пожаре на нефтяной скважине. Из тьмы вырисовывалась фигура, напоминавшая гигантского безголового человека с козлиными ногами как минимум в сто футов высотой. Я понимал, что надо бежать, но, как я ни пытался, ноги не двигались с места, будто говоря: «Видел, какая тут срань творится?»

Джон схватил меня за рукав и потащил к порталу, но в ту же секунду, как я обернулся, сотканный из тени гигант пронесся над нашими головами и заслонил солнце.

Он обрушился на поселок. Семья туристов не закричала. У них не было на это ни времени, ни причины. Как и у остальных жителей поселка.

Когда тень пронеслась над ними, она не уничтожила деревню, а лишь изменила ее. Я уже видел подобное: она просто вернулась назад во времени – на тысячи, а может быть, и миллионы лет – и кое-что поменяла. Стоило ей прошагать у нас над головами на своих козьих ногах – и поселок стал другим. Как и люди.

На месте туристов теперь стояли два восьмифутовых гуманоида с кожей, покрытой пепельно-серой чешуей, словно кора дерева после лесного пожара. Глаза стали большими, черными и холодными. Одежда напоминала броню, отполированную и богато украшенную, с кучей зловещих острых игл. Одно из созданий удерживало на поводке голого человеческого ребенка. Его руки были отрублены по локоть, ноги – по колено, а на обрубках виднелись шрамы и мозоли от постоянной ходьбы на четвереньках. Он явно голодал, кожа плотно обтягивала ребра, на месте гениталий виднелся белый шрам. Ребенок хрюкнул – он как раз испражнялся. А после обернулся и понюхал плод своих трудов.

Я вгляделся в поселок, рассматривая общество, пришедшее на смену тому, что было здесь несколько секунд назад. Существа с похожей на кору кожей шагали мимо каменных зданий, будто специально спроектированных, чтобы противостоять вторжению с Земли: их стены были высокими и без окон, двери казались тяжелыми. Все ползущие по улицам машины словно создавали специально для войны: бронированные, на танковых гусеницах, они медленно и с грохотом катили по дорогам, сделанным из какого-то черного булыжника. Я увидел еще двух человеческих детей, но тут же понял, что на самом деле это не дети – их развитие просто затормозили. Они вприпрыжку бежали по переулку, рыча на какого-то грызуна. На ближайшей к нам улице над бледной, скорчившейся у коричневого пятна фигуркой вилась куча мух. Одного из людей переехали и оставили гнить на солнце.

В центре города, там, где раньше стояла высокая башня с часами, лежала груда человеческих черепов. Примерно тридцать футов в ширину и сто в высоту. Она выглядела древней, священной, как памятник какой-то исторической победе.

Одно из покрытых корой существ перед нами что-то приказало нам суровым голосом. Гуманоид вытащил из-за плеча оружие, напоминавшее плеть: черная рукоять с пучком длинных тонких цепей на конце. Он щелкнул рукоятью, и последние звенья цепей загорелись оранжевым, как будто предполагалось, что хлыст, опускаясь на кожу, оставит клеймо. Гуманоид отпустил поводок, и чахлый человек на четвереньках побежал в нашу сторону.

Он издавал влажные звуки, похожие на собачий рык.

– ЭЙ! ЭЙ! – И тут он выплюнул нечто похожее на: – СДАЙСЯ!

Эми закричала. Я почувствовал, как протискивается мимо меня Таскер.

Человек-пес бежал, подпрыгивали грязные плечи и ягодицы, светились безумием глаза.

– ЭЙ! СДАЙСЯ! СДАЙСЯ! ЭЙСДАЙСЯЭЙСДАЙСЯЭЙСДАЙСЯ!!!

Джон что-то закричал, а потом меня втолкнули в портал, и я снова оказался в учреждении ННО. Таскер так торопилась оказаться по эту сторону, что споткнулась и рухнула на колени. Ее пиджак задрался, и стало видно пристегнутую к поясу кобуру с пистолетом.

– СДАЙСЯ! ЭЙ! СДАЙСЯ!

Человек-пес приближался к порталу. Я почувствовал его запах: вонь человеческого тела и свежего дерьма.

Я выхватил из кобуры Таскер пистолет, развернулся и выстрелил в тупое грязное лицо жалкой твари, на дюйм ниже спутанной, грязной белой пряди волос, свисающей ей на лоб. Существо перевернулось и замерло в нескольких дюймах от двери.

Джон торопливо закрыл гроб, и я бросил на пол рядом с Таскер ее пистолет.

Джон, задыхаясь, посмотрел на меня и сказал:

– В жизни столько кирпичей не высирал.

Таскер посмотрела на Гибсона.

– Разошли докладные. Теперь это класс З, – велела она.

– Так есть категории хуже угрозы вымирания? – спросил я.

– По-видимому, еще двадцать шесть, – сказал Джон. – Ребят, а личинка Мэгги одновременно с Майки родилась, да ведь? Значит, и она может в любой момент вылупиться – если уже не начала.

Пару секунд мы таращились друг на друга – а потом рванули назад через открытую стальную дверь, вдоль ряда камер, до самой камеры Мэгги. Ее мать снова была там: какими бы уловками ни сманили ее отсюда раньше, действовали они недолго. Джон, Эми и я резко затормозили перед наполовину съеденной женщиной. Глаза Лоретты расширились. Ну, то есть один – другой отгрызли вместе с третью черепа с левой стороны, – измученная женщина гадала, из-за чего, черт возьми, поднялась такая суматоха.

Нас догнала агент Таскер – в силу ограничений, которые накладывала на обладателя деловая юбка, двигалась она в более достойной манере, чем мы.

Пока что личинка Мэгги выглядела так же.

– Вы не могли бы пройти за мной? – спросила Таскер у Лоретты. – Нам нужно провести несколько коротких тестов.

– Можете проводить их здесь. – Даже с покусанным в нескольких местах мозгом глупой Лоретту было не назвать.

– К сожалению, это необходимо, – сказала Таскер. – Для вас было бы опасно…

– Я осознаю опасность. Дайте мне форму для отказа, я ее подпишу.

К нам приближался и агент Гибсон – его трость, словно третья нога, с каждым шагом стучала по полу. Сунув руку в карман пиджака, он приготовился решить все по-плохому (или, будем честны, – по-простому).

– Ну хватит, миссис Нолл. Не вынуждайте нас…

Он вздрогнул – позади него с шумом разбилось окно.

26. Абордажные кошки стоят недешево, ребятки

Все рванули из тюремного блока обратно, к офисам, из которых убежали минуту назад. Тед Нолл и его товарищ отстегивали веревки, по которым спустились с крыши, чтобы ворваться через окно конференц-зала. Они взяли на изготовку штурмовые винтовки, висевшие за плечами, и пошли между кубиклами.

Им навстречу бросились полдюжины плащеносцев ННО. Тед и его напарник выстрелили ровно шесть раз. Все шесть целей шлепнулись на пол. Никто не проронил ни слова.

Тед направил свою штурмовую винтовку на Дэйва и – на удивление спокойно – спросил:

– Где она?

– Нельзя вам сюда, Тед, – сказал ему Джон. – Из-за… радиации? Она тут повсюду. Мы все радиоактивные.

– Отставить легенду. Она мне все рассказала.

Она? Джон не знал точно, о ком идет речь. О Честити? Может быть, она вернулась помочь.

В дверях тюремного блока появилась Лоретта – она выкрикивала имя мужа и спрашивала, что происходит. Тед побежал ей навстречу, пронесся мимо и нашел камеру Мэгги – только в ней стеклянную стену покрывала мутная пленка слизи, оставшаяся после того, как по ней ползала личинка. Джон, Дейв и Эми побежали за ним, Дэйв безрезультатно просил его остановиться и послушать. Тед сказал Мэгги «Держись», а потом, ни к кому конкретно не обращаясь, велел:

– Открой дверь.

Агент, которую Дэйв назвал Таскер и которую на самом деле звали Пуссинадо, произнесла:

– Я не стану этого делать, и уверяю вас, у меня на то очень веские причины.

– Я не с тобой говорю. – Тед прикоснулся к наушнику и спросил: – Ты меня слышишь? Открой дверь камеры, немедленно.

Дверь скользнула в сторону, чудовищная извивающаяся личинка за ней завизжала и зачирикала в ответ. Тед наклонился, прижал ее к груди и громким голосом велел своему другу прикрывать отход.

– Мистер Нолл, выслушайте меня очень, очень внимательно, – произнес Дэйв. – Если вы заберете ее отсюда, мы все умрем. Вообще все умрет. Я даже передать не могу, насколько все пойдет по пизде.

Теперь сбитым с толку выглядел уже Тед – но это чувство быстро сменилось раздражением. Кажется, он думал, что они оба разыгрывают спектакль, может быть, ради пользы ННО.

Он – не слишком-то убедительно – произнес:

– Приятель, или ты отойдешь в сторону и позволишь мне забрать отсюда дочь, или твой труп будет остывать на полу, пока я забираю отсюда дочь. – Он подыгрывал Дэйву, давал ему возможность отступить.

Дэйв умоляюще посмотрел на Джона. Но что им было делать? Тед и его напарник вооружены до зубов и, судя по всему, когда-то служили в спецназе. У Джона в кармане только ключи от машины – и он сомневался, что успеет добить и второго, прежде чем прикончат его самого.

Задев Дэйва плечом, Тед прошел мимо к главному входу оздоровительного центра, его напарник прикрывал отход, а сразу за ними спешила Лоретта. Джон, Эми и Дэйв смотрели, как личинка покидает учреждение ННО и возвращается в омытый дождем мир.

Стоявшая позади Джона Эми спросила:

– Ребята, это тоже вы придумали? Я имею в виду, на выходных.

– Может, и так, – неуверенно ответил Джон. – Проклятье, Дэйв, ну дал бы мне расписать все у тебя на заднице.

Но Дэйва уже не было на месте, он бежал за дилдометом, который Джон бросил на полу. Джон считал, что, если Дэйв попытается выстрелить в дочку разъяренного солдата пылающим вибратором, ни к чему хорошему это не приведет – но когда Джон велел ему бросить эту затею, Дэйв не ответил.

Джон повернулся и побежал за Тедом. Он пропихнулся через входную дверь как раз вовремя, чтобы увидеть затормозившую рядом «импалу» Теда, из-под четырех колес которой брызнула во все стороны вода.

Стекло бокового окна опустилось.

Звезда польского сайта для взрослых Забава Парк крикнула:

– Сажай ее! Скорей! Скорей!

Сзади подбежал Дэйв с дилдометом: он недоуменно смерил взглядом сначала Забаву, а потом и Джона. Джон только покачал головой.

Тед осторожно передал извивающуюся личинку Лоретте, которая вместе с ней на руках забралась на заднее сиденье. Тед велел им ехать в безопасное место и добавил, что там они и встретятся.

Вместо того чтобы обрушиться адским членопадом на головы родных Теда, Дэйв воскликнул: «Подождите!» – и велел им открыть багажник. Потом бросил туда членомет и сказал Теду, что оружие может им пригодиться. Так-то оно так, но каким образом, черт возьми, они успеют выяснить это вовремя – если они вообще уже не опоздали, – оставалось только гадать. Джон предположил, что, когда Мэгги вылупится, у них еще будет мгновение, чтобы разглядеть странную темноту… а потом и понимать станет некому.

Дэйв захлопнул багажник, и машина сорвалась с места. Тед, упорно не обращая на Джона, Дэйва и Эми внимания, вместе со своим товарищем по службе ворвался обратно в здание.

Внутри стояли весьма раздраженные на вид агенты Пуссинадо и Коксман. Джон ожидал, что изо всех дверей понесутся плащеносцы – стирать Теду и его команде в составе одного человека память, но здание словно опустело. На мгновение Джона позабавила мысль о том, что стоило начаться неприятностям, и ННО просто бросила свое отделение, но затем ему пришло в голову, что сюда вполне мог поступить приказ об эвакуации всего персонала на объекте. Черт, а может, и на всей планете. Джон представил, как все они сбегают в какое-то другое измерение, пометив это как потерянное.

Коксман перенес весь свой вес на трость и сказал:

– Нолл, я понимаю, чем вы, по вашему мнению, заняты, но вам надо…

Тед выстрелил ему в лоб – на блейзер его напарницы брызнули кровь и серое вещество.

Эми ахнула.

Мужчина рухнул навзничь, а Тед сказал женщине-агенту:

– Лечь на пол и завести руки за голову. Мы с тобой немного потолкуем.

Она повиновалась. Тед вытащил из-под ее пиджака пистолет и пнул его в сторону. Затем закинул штурмовую винтовку за плечо и вытащил черный боевой нож.

– Тед, нужно отсюда выбираться, – сказал Дейв. – Что бы вы ни хотели с ней сделать, это не стоит…

Тед ударил Дейва своим членом по лицу – фигурально, лишь суровым выражением лица. А у женщины спросил:

– Знаешь, чем я в Ираке занимался?

– Знаю.

– Так скажи.

– Вы были дознавателем. Помимо прочего.

– Ха. Мало кому удавалось получить доступ к тем записям. Откуда мне было знать, что у твоих получится? Суть в том, что я вижу, когда мне врут. А со лжецами у меня разговор очень и очень короткий. Об этом ты тоже читала, не так ли? Даже несмотря на то, что тот инцидент замяли.

– Я в курсе ваших… проблем.

Тед кивнул:

– Хорошо. Знаешь, каково там, в зоне боевых действий?

– Мистер Нолл, я могу помочь ва…

– Ты словно просыпаешься. И я не про возвращение домой, я про войну, ты словно просыпаешься, оказавшись в этой жопе. Понимаешь, ведь именно в этот момент ты осознаешь, что твоя прежняя жизнь: барбекю, футбол по понедельникам, поездки в Диснейленд – вся эта срань была сном, а вот теперь настала явь. Ирак тонул в дерьме, и, чтобы это дерьмо выгрести, нужно было кое-кого убить, а если не выгребешь, то они убьют кое-кого из нас, и будущее всего мира будет зависеть от того, кто и кого убьет. Вот так просто. Как и то, что шерстистые мамонты и саблезубые тигры вымерли, как и то, что на смену умным динозаврам пришли мы – модные мартышки. И вся-я-я эта чушь – стейки на обед, рождественское утро и реклама пива – все это нам снится, так мы коротаем время, пока кто-нибудь не придет и не вернет нас в реальный мир, где мы или умираем, или делаем так, чтобы умер кто-то другой, а наши дети продолжили наше дело. Я это все говорю, потому что, как мне кажется, твоя жизнь отчасти зависит от того, захочу ли я прибегнуть к необходимым мерам, чтобы получить от тебя информацию. Поэтому я делюсь с тобой, как один проснувшийся с другим: ни слезы, ни крики сердце мое не тронут.

– Приму к сведению, – ответила она.

– Теперь, когда ты знаешь, что я могу распознать ложь, даже если лгунья лежит лицом в пол, я задам тебе вопрос: планировали вы убить мою дочь или нет?

– Мы не планировали убивать вашу дочь.

Джон отметил про себя, что ответ был на сто процентов правдив. Тед, кажется, тоже это понял.

– Мистер Нолл, – позвала Эми, – мы правда можем объяснить…

Не обратив на нее внимания, Тед продолжил свой допрос.

– Знаешь ли ты, где найти тварь, которая крадет детей? Летучего богомыша.

Пуссинадо замешкалась, а потом, тщательно подбирая слова, произнесла:

– Мы полагаем, что знаем, где найти существо, которое за всем этим стоит. Мы полагаем, что знаем, как его убить.

Снова правда.

– Зачем вы забрали Мэгги?

И снова тщательный подбор слов.

– Мистер Нолл, вам известно, что наш враг – оборотень, существо, обладающее прекрасной маскировкой. Единственным разумным решением был осмотр Мэгги, и провести его, не поставив в известность ее мать, было невозможно.

Тед уставился на нее, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица. Он сглотнул:

– И что?

– Мэгги двойником не заменили.

Опять же, технически это была правда.

Тед кивнул.

– Вот видишь. Не так уж и трудно. Так как же нам убить эту тварь? Которая за всем этим стоит.

– Мы закончили работу над устройством. Оно в задней части, в арсенале. Отнесите его в гнездо твари – эти трое знают, где оно, – и активируйте. И хочу пояснить, что, говоря о «гнезде», я имею в виду гнездо личинок. А значит, скоро этих существ станет больше. С минуты на минуту.

– Замечательно, – сказал Тед. – Ты отведешь нас в арсенал.

Он протянул Джону тяжелую белую кабельную стяжку из пластика и велел:

– Свяжи ей руки за спиной и подними на ноги.

Джон понятия не имел, пыталась агент заманить их в ловушку или устройство, о котором она говорила, и правда существовало. Дейв, судя по лицу, тоже сомневался. А вот Эми просто смотрела на мертвеца на полу. Выражение ее лица говорило о другом.

Все катится к чертям.

Заляпанная пятнами крови агент Джоселин Пуссинадо провела их мимо камер, через дверь ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА и другую, огромную стальную дверь – открыла она ее, видимо, силой мысли. Внутри, среди пяти сотен штуковин, похожих на запчасти для армии роботов самого Сатаны, стоял ребристый ящик из нержавеющей стали размером с пароходный сундук.

– Он внутри, – сказала Пуссинадо. – Футляр сферической формы, по всему корпусу ударные ядра, в момент детонации он начнет выбрасывать в радиусе ста ярдов от себя волны жидкого металла – термита и серы. Дистанционного детонатора нет – у вас будет три минуты до взрыва.

Она кивнула Джону, веля открыть сундук – и к нему в голову закралась мысль, а не заминирован ли тот. Джон подумывал заставить ее открыть самой, но решил, что тогда придется развязать ей руки, а насколько они знали, внутри было полно стремных пушек, которые Таскер могла использовать против них. Джон поискал засов, но его не было – лишь отверстие в передней части крышки, достаточно большое, чтобы в него поместились два пальца.

– Чтобы его открыть, понадобится специальный инструмент, – сказала агент. – На крышке вы увидите отверстие около двух дюймов шириной. Оно ведет к выемке около восьми дюймов глубиной. Чтобы нажать на защелку, нужно вставить внутрь твердый предмет.

– Не переживайте, – сказал Джон, – у меня при себе как раз то, что нужно.

– Вот, – сказал я, – нашел метлу, давайте ею попробуем.

Я открыл крышку. Внутри оказалась бомба: матово-черная сфера размером с баскетбольный мяч, из которой торчал толстый фитиль длиной в фут. На лицевой стороне белыми буквами было напечатано слово «БОМБА».

Тед крикнул своему армейскому приятелю – тот подошел и, подхватив устройство, выбежал с ним вместе.

Тед направил пистолет на Таскер и произнес:

– Последний вопрос. Если я оставлю вас в живых, можете ли вы гарантировать, что и вы, и ваши коллеги оставят Мэгги в покое?

Она замешкалась, но не от страха. Она набиралась решимости.

– Мистер Нолл, я могу гарантировать, что не оставим. Мне очень жаль, но у нас нет выб…

Он выстрелил ей прямо в сердце.

27. Матка моя, матка

За входной дверью ждал пикап цвета хаки, за рулем которого сидел армейский приятель Теда. Тед побежал к нему, будто собирался уйти, не сказав нам ни слова.

– Подождите! – крикнул Джон. – Женщина, которая вела вашу машину, – кто она? Какая у нее роль? И во что мы вообще играем?

– Ты не обижайся, приятель, но связь у вас в цепочке командования работает дерьмово. Забава нашла меня сразу, как я ушел с консервного завода, сказала, что это ты ее ко мне послал. Сказала, что Мэгги отвезут в это учреждение и что она знает способ проникнуть в комнату охраны. Выглядело так, будто вы с ней уже давно все уладили. – Он забрался в пикап и кивнул в сторону кузова. – Жопы у меня с собой.

В кузове грузовика лежали коробки с силиконовыми задницами, раньше стоявшими у меня в квартире.

– Э-э, ну хорошо, – сказал я.

– А где гнездо?

– Чего?

– Гнездо этой твари. Летучего богомыша.

– А. Точно. Знаете что, давайте я с вами поеду, покажу. Кстати, а куда, э-э, Забава забрала вашу дочь?

– Они едут на встречу с Маркони у «Уолмарта». Забава сказала, с ним она будет в безопасности.

– О. Ну да. Конечно. Здорово.

Я почувствовал, как с души упала пара булыжников размером с небольшую луну.

Маркони знает, что делать. И, может быть, нам даже не придется при этом присутствовать.

Если, конечно, Мэгги не поработит его мозг.

Разумеется, у нас не было никаких гарантий, что Забава везет ее именно туда или что она не в сговоре с той тварью из шахты. Или что Мэгги не вылупится по дороге.

У пикапа было заднее сиденье – я забрался на него, а Джон и Эми побежали к джипу. Тед кивнул мужчине рядом – тот держал на коленях бомбу, словно принес домой арбуз из супермаркета, – и сказал:

– Это Филип, но все зовут его Дерьмобород.

– Рад познакомиться. – Бороды у него не было. – Мы идем к пруду у «Моего Глаза». Там мы Мэгги и нашли. Нужно будет повернуть у…

– Я знаю, где «Мой Глаз». Уже бывал там.

– Правда? Когда…

Зазвонил телефон. Это был Маркони.

– Да, доктор, – ответил я.

– Мистер Вонг, ко мне приехала до смерти испуганная маленькая девочка, ее встревоженная мать и полячка, которая настаивала, чтобы я немедленно вам позвонил.

– Разумеется. Девочка и ее мать, – я взглянул на Теда, – эм, в том же положении, что и Майки. А полячка – звезда взрослого кино Забава Парк, вы наверняка знакомы с ее работами. Убедитесь, что Мэгги получит… э-э-э… нужное лекарство. Немедленно.

– Лекарство?

– Да, Майки мы вылечили, с ним теперь все хорошо.

– Правда? Что вы имеете в виду?

– Конечно-конечно, я сейчас еду с отцом Мэгги в одной машине.

Пауза.

– Понимаю. Вообще-то Лоретта Нолл со мной в одной комнате.

– Помните, мы с Эми предлагали два способа решить проблему? В ННО выбрали мой способ, а не ее. И он сработал.

– Ясно. Наши друзья нашли решение, я правильно понимаю?

– Да. Знаете что, а позвоните Джону, он вам все расскажет. У Забавы в багажнике лежит штука, назначение которой точно нужно будет прояснить. Совсем чуть-чуть вообще-то.

– Понимаю.

– В любом случае, я лишь считаю, что вам определенно не нужно заставлять ее ждать. В такой ситуации на счету каждая секунда.

– Вы с мистером Ноллом едете ко мне?

– Нет, мы на пути к «Моему Глазу». Хотим со всем этим покончить.

Когда они добрались до «Моего Глаза», уже наступила ночь. Пруд стал теперь весьма популярен: вдоль у вершин холмов стояли припаркованные мотоциклы, а вокруг домиков и церкви рыскали в поисках предположительно пропавших детей люди. Эми решила, что воспринимать это можно по-разному: плохая новость заключалась в том, что в предполагаемом месте родов Мультизадки собралось столько людей, а хорошая – в том, что они до сих пор искали, а значит, детей еще не «нашли». Джон припарковался вдалеке от церкви – стоянка около нее была забита, – и Эми задумалась, как поступить со всеми зеваками.

Тед, его друг и Дэвид выскочили из пикапа, Тед достал странный бинокль – Эми решила, что это прибор ночного видения, – и оглядел пруд и заваленный вход в шахту в поисках гибрида огромной летучей мыши с богомолом.

Дэвид подошел к ним с Джоном, оттащил их подальше, чтобы никто не слышал, и пробормотал:

– Ты с Маркони говорил?

– Да.

– И давай уточним, это ведь Забава Парк, верно? Мы слышали, так ее люди называют.

– Кажется, да.

– А напомните, кто такая эта Забава Парк? – уточнила Эми.

– Порнозвезда, которую мы нашли в Интернете, – мы с ней не знакомы, и живет она не здесь, – ответил Дэвид.

– Это она у Джона живет? – спросила Эми.

Джон задумчиво наморщил лоб.

– Наверное?

– Я не… В смысле, это реальный человек? – сказал Дэвид. – Если да, то откуда она вообще, мы в курсе? Или как она сюда добралась? Правда ли она из Польши, например? Она Мультизадке служит? Собирается…

Джон толкнул его локтем, чтобы он замолчал. К ним шел Тед.

– Разглядели что-нибудь внизу? – спросил у него Дэвид.

– Ни следа цели, но вокруг толпится гребаная куча байкеров.

– Видели кого-то из пропавших детей? – спросила Эми.

Тед покачал головой.

Джон попросил у него бинокль и внимательно осмотрел берег. Он вздрогнул, будто что-то увидел, но тут же подавил этот порыв.

– Ничего не разобрать, – сказал он с наигранным безразличием. – Пойдем вниз.

По его реакции Эми поняла, что он явно что-то увидел, но по какой-то причине не хотел говорить об этом Теду. Видимо, им вдвоем придется изображать изумление.

И вот они пошли вниз по извилистой тропинке, вжимая головы в плечи, по которым стучали капли дождя. Тед и его напарник хотели спрятать бомбу, прежде чем ее спускать: Эми тоже считала, что ее надо чем-то накрыть, потому что в нынешнем виде узнать в ней бомбу было нетрудно. По пути они встретили четырех ребят в байкерской экипировке – они напоминали измученные сжатые пружины, полные ярости. У берега две одетые в кожу женщины утешали третью, которую трясло от рыданий.

Потомства лишилась целая община. По крайней мере, так они считали.

Если бы погода была лучше, а вода в пруду – спокойнее и обычного ослепительного сине-зеленого оттенка, Эми увидела бы все сразу же. Но в дождливом полумраке разглядела его лишь на берегу.

В воде, лицом вниз, лежал маленький мальчик.

Она понимала, кто он на самом деле. Прекрасно понимала.

И все же побежала к пруду, за утонувшим – или тонущим – ребенком. Отбросила в сторону дождевик, зашлепала по ледяной воде. Плавать она не умела. Но ей было плевать.

Дэвид закричал и побежал за ней. Он грубо схватил ее поперед груди и дернул назад.

– НЕТ! ЭМИ!

Он отчаянно потащил ее к берегу, и она увидела, что Джон от ужаса даже не подходит к нему близко. Не решается и пальца в воду сунуть, даже чтобы помочь им с Дэвидом. Вот с какой силой он боялся того, что видел в пруду, того, что видели его глаза вместо оказавшегося в опасности мальчика.

– Что ты видишь? – крикнул он.

Она попыталась вздохнуть.

– Мальчика, – выдохнула она. У него были черные волосы и смуглое лицо. – Надо вытащить его! Потом разберемся, в чем дело, но надо его вытащить, он лежит в воде лицом вниз. Ему не вздохнуть, Дэвид.

– Нет, Эми. Поверь нам, – ответил Джон.

– А что видишь ты? – спросила она.

– Пасть, – сказал Дэвид.

– Мальчик похож на пасть? Чем?

– Не мальчик. Весь пруд. Это рот. А мальчик – то, что кажется тебе мальчиком, – просто приманка. И только.

Эми увидела, что от погруженного в воду лица ребенка поднялось несколько крошечных пузырьков.

Он еще жив.

– А если я готова рискнуть? – спросила она. – А если умру, спасая ребенка, что ж, может, так я и хочу уйти. Вы видите одно, а я – другое.

– Эми, не знаю, как еще проще выразиться, – сказал Дэвид, – в этом вся суть ловушки. И суть происходящего. Тебя дурачат.

– Но это мне реша…

В эту секунду мимо них пронесся человек – видимо, пока они спорили, он бегом спускался с холма. Разумеется, это был Тед.

Он сбросил куртку, сорвал с себя рубашку и нырнул в воду.

И Джон, и Дэвид закричали, предупреждая его, но, даже услышь он их, слушаться у него причин не было. Даже убеди они Теда, что мальчик – приманка, нельзя дать ему утонуть. И почему они этого не понимали?

Сзади снова послышался звук шагов: трое байкеров криком звали к себе остальных и велели вызывать скорую.

Тед вытащил мальчика из воды и начал делать ему искусственное дыхание. Глаза Дэвида расширились, словно он не верил своим глазам.

Мальчик выплюнул воду, шумно вздохнул и ожил. Тед чуть не заплакал от радости. Как и Эми.

– Звони Маркони, – тихо сказал Дэвиду Джон.

Через десять минут полицейские оттеснили бо́льшую часть гражданских обратно на холм. Троица стояла у церкви. Неподалеку щебетали двое латиноамериканцев, мужчина и женщина: они плакали и обнимали спасенного мальчика, который, завернутый в одеяло, сидел на заднем бампере машины скорой помощи. На его отце был промокший джинсовый жилет с байкерскими нашивками на спине; они с патрульным по очереди утешали ребенка и засыпали его вопросами.

Дэвид снова и снова набирал номер, пытаясь дозвониться до доктора Маркони. Тот так и не ответил, и Дэвид с каждой секундой все больше тревожился.

– Послушай, – сказал Джон, – даже если у них с Мэгги что-то пошло не так, то не настолько не так, иначе мы бы здесь уже не сидели, правильно? Может быть, он просто, э-э, в процессе.

– Похоже, вы, гении, выбили три из трех в поисках этих детишек. Подумать только, – произнесли у них за спиной.

Это был детектив Боуман.

– И заплатили нам за это почти триста баксов, – сказал Джон. – Ребенок что-то рассказал?

– Да.

– Наговорил какой-то странной жуткой белиберды? – спросил Дэвид.

– Нет, это испанский. Иностранный язык, понимаете?

– Что он рассказал? Он сказал, как оказался в пруду?

– Говорит, что выплыл наружу.

– Наружу… из пруда? Откуда?

– Из шахты, по заполненному водой туннелю. Говорит, его и всех остальных посадили в «пещеру». Говорит, они все там, все девять детей. Сказал, там становится трудно дышать, у них кончается воздух. Сказал, что потерял надежду и нырнул в маленькую лужицу на дне шахты, а всплыл уже здесь.

– Звучит совершенно неправдоподобно, – сказал Дэвид.

Детектив пожал плечами.

– Я не геолог. Я знаю, что большинство детей – лживые мешки с дерьмом. Но мы вызвали на место преступления одного парня, который говорит, что в земле может быть что-то вроде трещины, ведущей со дна пруда куда-то внутрь шахты. Под водой ее разглядеть трудно. Но если они и вытащат оттуда детей, то только так. Если попытаться разобрать завал у входа в шахту, все только сильнее обвалится. Несколько месяцев будут возиться.

– Так вы полезете внутрь? – спросила Эми. – Спасать остальных?

Боуман снова посмотрел на «пруд» – на месте которого я видел зияющую в скале пасть шириной в сто футов: напоминавшие языки влажные лоскуты розовой плоти подрагивали и извивались в воздухе, глотка в два фута шириной изгибалась и пульсировала, будто предвкушая трапезу.

– Да, мэм, – сказал Боуман, кивая в сторону приближавшегося к ним синего фургона. – А вот и команда дайверов, кстати.

Сидевшая в скорой мать подняла извивающуюся личинку на руки, прижала к себе, словно ребенка. Та вцепилась жвалами ей в плечо, и рубашку залила кровь. Боуман поспешил им навстречу.

Джон перевел взгляд с личинки на дыру в земле.

– Погодите-ка, – пробормотал он. – Кажется, это не рот.

– Надо с этим заканчивать, – тихо отозвался я, – и немедленно, бля. Надо спустить туда бомбу, засунуть ее внутрь, разнести яйцевой мешок, родовой канал или чем там, блядь, еще природа эту тварь наградила. Пока она не выпулила из себя еще девять гребаных личинок.

– Ты не заметил, что тут повсюду байкеры с пушками стоят? – спросила Эми. – Они думают, что в этой дыре застряли их дети, они тебя в решето превратят, если ты взорвешь тут все вместе с их малышами. И полицейские тоже.

– Ну, будем надеяться, что после взрыва эти чары спадут. Мы разорвем связь Мультизадки с нашим миром, трахаканы потеряют контроль над человеческим разумом, и все вернется на круги своя. Воспоминания о детях просто исчезнут, и после небольшой путаницы все согласятся, что мы герои, и подарят нам всем по паре кожаных ковбойских чапов.

– А у нас есть доказательства, что трахаканы полностью зависят от матки? – спросила Эми.

Я покачал головой.

– Это неважно. Нужно рискнуть.

– И это при условии, что бомба вообще сработает. Помнишь дробовик, который тебе та же дама всучила? К тому же у нас бомбы и нет – она в грузовике Теда.

– Видишь тех ребят с аквалангами? Они готовятся к спуску. У нас ровно три минуты, чтобы придумать, как разобраться со всем, что ты сейчас наговорила. А потом выдвигаемся.

28. Обреченный на успех план, который венчает всю историю, – кажется, перед вами последняя глава

Подходя к пикапу цвета хаки, Эми старалась держаться непринужденно. Бомба лежала на пассажирском сиденье, в рюкзаке цвета хаки (хотя это хаки разительно отличалось от хаки грузовика – Эми задумалась, какая между ними разница). Напарник Теда, который носил, по словам Дэвида, непристойное прозвище, небрежно прислонился к пассажирской двери.

Она прошла мимо и обогнула маленькую церковь. Все копы и бо́льшая часть байкеров собрались внизу, у пруда, где шла бурная работа, – ее операция пройдет в относительном уединении. Вообще Дэвид предложил ей ударить друга Теда электрошокером – Эми переложила его из сумочки в карман, как только они приехали, – но она точно знала, что это очень больно, а еще не была уверена, что тот не разрядился. Лучше приберечь его напоследок.

Вместо этого Эми скрылась с глаз мужчины, набрала в легкие побольше воздуха и отчаянно закричала.

Кто-то побежал к ней, шлепая по грязи. Седеющий бывший солдат, с широко распахнутыми глазами и пушкой наготове.

Эми указывала на небо.

– Она здесь! Эта летучая зверюга! Она здесь!

Он направил пушку вверх, в облака.

– Где?

Она притворилась, что судорожно вглядывается в небо.

– Я не… я видела ее только что как на ладони, она улетела за деревья. Наверное… Вот блин! Она знает, что мы нашли ее гнездо. – Она повернулась и посмотрела мужчине в глаза. – Она еще вернется. За добычей. Вы видели эту зверюгу на видео? Когда она пикирует вниз, то может за три секунды поднять ребенка в небо. Вот за кем она вернется – за малышами. Сообщите всем, у кого с собой оружие, – скажите, чтобы вглядывались в небо, неотрывно.

Дерьмобород кивнул:

– Так точно.

Я непринужденно подошел к грузовику цвета хаки и вытащил с сиденья сумку с бомбой. Торопливо семеня вниз по крутой тропинке, я по пути написал Джону:

нужна диверсия

Мы надеялись, что повреждения от взрыва и осколки бомбы в основном заденут саму щель твари, но никто из участников этой авантюры не знал толком ее анатомического строения (и было бы странно, если бы знали). Значит, нужно было не только убедиться, что никто не помешает нашей операции, но еще и увести невинных граждан как можно дальше, и все это в течение нескольких минут – такая работенка как раз для Джона. Когда-нибудь его будут вспоминать как Микеланджело в деле шумных, сбивающих с толку отвлекающих маневров.

Дерьмобород закричал, что ему нужна помощь в охоте на ЛЕТУЧЕГО БОГОМЫША??? и, пока я спускался, мимо меня потащились на холм несколько байкеров – но не все. Я поспешил к пруду, понимая, что нужно опередить спасателей. Я не хотел взрывать родовые пути, пока в них кто-то есть – причина смерти просто сумасшедшая, – и все же, если не получится добраться туда первым и встанет выбор между спасением человека или целого мира…

Я подошел к краю так называемого пруда и ступил в мягкую массу, окружающую щель: ноги скользили и разъезжались на слизи. На противоположном берегу возились со снаряжением аквалангисты, неподалеку разговаривал с патрульным Тед. На меня никто не смотрел. Я двинулся дальше и почувствовал, что мне противостоит невидимая сила, а затем понял, что бреду по мелководью, которого я все еще не видел.

Но если вода – лишь иллюзия…

Кто-то крикнул. Меня спросили, чем я занят.

– Просто хочу кое-что проверить! Подождите минутку!

Я поплелся вперед. Я похлопал по зажигалке Джона в кармане, проверяя, что она на месте – Эми, храни ее Боже, вспомнила, что мне понадобится зажигалка, – и напомнил себе вытащить ее на всякий случай из невидимой воды, прежде чем зажигать. По словам Таскер, длины фитиля должно было хватить на три минуты – хотя мне пришло в голову, что, может, это все чушь собачья и эта хрень просто взорвется у меня в руках, как только я поднесу к ней пламя.

Щель была прямо по курсу, «вода» уже доходила мне до пояса. Чтобы установить бомбу на место, придется задержать дыхание. Наверное…

Может, у меня разыгралось воображение, но мне показалось, что, подойдя ближе, я почувствовал в воздухе странное напряжение, вроде того, что чувствуешь, когда заходишь в комнату, где только что страшно скандалили или бесстыдно трахались.

Был ли это страх? Нет.

Власть.

Угроза.

Прямо подо мной таились неуемные аппетиты и странные желания, как будто я дрейфовал посреди океана на камере шины, пока под водой быстрыми тенями сновали огромные стаи Ктулху. Несмотря на слова Маркони, я все равно представлял себе, будто физически эта сущность находится внутри шахты. Но теперь я понял: это место позволяло ей взаимодействовать с нашей Вселенной, пруд был микроскопической точкой, в которой соприкасались две идеальные сферы. В этом месте к нашей Вселенной прикасалась расплывшаяся гнилая туманность, полная немой ненависти и непостижимой, жестокой силы. Я подумал, что будь у этой сущности физическая форма, она была бы такой большой, что с легкостью поглотила бы всю нашу Солнечную систему. Да, подумал я, задниц у этой твари гораздо больше тысячи.

Я понял, что остановился, в грудь уперлась невидимая рука страха.

Я стряхнул ее и с усилием двинулся дальше.

Я с хлюпаньем шел к подрагивавшей щели, до которой оставалось примерно двадцать футов, и бормотал:

– Найди себе уже нормальную работу, блядь.

Я вытащил телефон, напечатал «сейчас» и только хотел нажать на кнопку «Отправить», как сзади обрушился удар, и я уткнулся лицом в мягкую розовую поверхность щели.

Все еще лежавшая в рюкзаке с незажженным фитилем бомба откатилась. Я почувствовал, как жжет ноздри вода. Можно ли утонуть в мираже? Я понятия не имел. Но все равно задержал дыхание.

Надо мной стоял, сжимая мою рубашку, Тед Нолл. Он поднял меня, и я почувствовал, будто выныриваю на поверхность пруда.

– Какого дьявола ты здесь творишь? – спросил Тед, с каждым словом тряся меня за плечи.

– Хочу с этим покончить! Убить эту… обрушить гнездо.

– Там внизу дети, долбоклюй! Уже вызвали водолазов, сейчас нырять будут!

Я попытался что-то сочинить. Задумался на миг, не рассказать ли правду. За плечом Теда я увидел Эми – она стояла под дождем на тропинке и обнимала себя за плечи. Я попытался сообразить, как подать ей сигнал, но мне в голову лезла лишь идея завопить: «СКАЖИ ДЖОНУ, ЧТО НАМ НУЖЕН ОТВЛЕКАЮЩИЙ МАНЕВР», – а это, как я подозревал, сведет на нет цель отвлекающего маневра.

– Говорите, можете распознать ложь? Ну, взгляните мне в лицо повнимательней – нет там никаких детей.

– Что? С чего мальчишке врать?

– Это уловка. Ловушка. Оттуда вылезет такое – никто не выживет, Тед. Мы должны закрыть проход, закрыть немедленно.

Тед позволил мне подняться. Потом подобрал рюкзак с бомбой и перекинул его через плечо.

– Что бы ты ни говорил, вид у тебя всегда как у лжеца. Может быть, ты и прав, но в таком случае это будет впервые с тех пор, как я с тобой познакомился. Дайверы знают о рисках, я им объяснил, что к чему. Если из воды полезет что-то враждебное, мы будем готовы. Но ты и твои приятели останетесь там, на вершине холма. Увижу тебя прежде, чем вытащат всех детей до последнего, – и мой ботинок останется торчать у тебя из зада. Уяснил?

Я почти почувствовал, как Мультизадка ухмыляется мне из какого-то холодного уголка Вселенной.

Тед повернулся, наклонился вперед и «вброд» вышел из невидимого пруда.

– Там еще девять детей. Как только освободят последнего из них, мы всё взорвем. Но не раньше.

А тогда, – подумал я, – будет уже слишком поздно.

После поражения я поднялся к Эми, на вершину тропы. Вдвоем мы молча обошли ближайшую к церкви хибару и остановились за ней. Там сидел на мотоцикле «Харлей-Дэвидсон» Джон – байк он стащил с церковной парковки. К его туловищу эластичными шнурами были привязаны шесть силиконовых жоп. Он держал в руках Буддову булаву с шестью розовыми дилдо.

– Отбой, отвлекающий маневр нам не нужен. Тед меня спалил, – сказал ему я.

Джон, кажется, приуныл.

Снизу послышались слабые крики радости. Мы снова вышли к месту, с которого было видно пруд, – из дрожащей розовой щели как раз вылезал аквалангист с извивающейся личинкой в руках. Теперь, учитывая Мэгги, судьбу которой мы еще не знали, их было три.

Кстати, о ней – я еще раз попробовал дозвониться Маркони и почувствовал, как все внутри сжалось, когда он и правда поднял трубку.

– Дэвид? – произнес он.

– Господи, ну наконец-то. Скажите мне, что вы уладили вопрос с Мэгги.

– Пока нет. Возникли осложнения.

– Вашу мать, Маркони.

– Ваша подруга Забава повела себя необычно.

– Ой-ей.

– Да. Поскольку ранее мы знакомы не были, я, беря во внимание положение дел, предложил ей пройти ту же проверку нашими бравыми волонтерами, какую проходили вы.

О. Ну да, неплохая идея.

– Ответом мне стал пистолет, который она приставила к моей голове, – продолжал Маркони. – И продолжает держать его в данный момент. – Судя по голосу, такой поворот событий не слишком его удивил. – Вы никогда не говорили мне, откуда знаете эту леди…

– Дайте угадаю. Она против того, чтобы вы покончили с Мэгги.

– Предположение верное. Вообще-то мы сейчас куда-то едем. Я не уверен, куда именно, а Забава не спешит мне сообщать.

– Держу пари, что сюда – и что она собирается помешать нам убить тварь в шахте.

Я услышал, как Забава говорит: «Повесьте трубку», – и звонок прервался.

Я зажмурился, откинул со лба мокрые волосы и сказал:

– Ну, свою часть плана Маркони просрал. Что дальше?

– Есть и хорошая новость, мы же знаем, где сейчас все дети, правильно? Хотя бы так. Они все еще как бы у нас на мушке, – сказала Эми.

– Ага, сможем посмотреть, как они вылупляются прямо у нас на глазах.

– Ну, вот что я скажу, – произнес Джон, – я очень разочарован тем, на что мы потратили выходные под Соусом.

Я покачал головой и глубоко вздохнул. Обернулся на церковь и впервые заметил, что на двери рукой Джона нацарапано: ЭТО ПИЗДАПРУД.

Спасательная операция закончилась быстро. Два аквалангиста поочередно ныряли в расщелину, ведущую внутрь старой шахты. Теперь из пруда – который, по утверждению Дэвида, был пульсирующими родовыми путями Мультизадки, – вытаскивали последнего, десятого ребенка. Дождь стих, превратившись в мелкую морось, которую в эти дни и за дождь-то уже не считали. Эми подумала, что так она скоро проснется вся в плесени.

Детей посадили в преображенный школьный автобус «Христова восстания», который стоял на вершине холма. На белых боках краснели библейские лозунги (ГДЕ ДУХ ГОСПОДЕНЬ, ТАМ СВОБОДА) и был по крайней мере один рисунок, на котором мотоцикл давил мультяшного полицейского. Эми смотрела, как копы говорят с уцелевшими лидерами клана: они явно пытались убедить байкеров отдать детей, чтобы те дали показания и прошли медицинское обследование. Она толком не слышала слов, но чувствовала, что байкеры не согласятся. Нет, с них было довольно. И довольно N, предположила Эми. Они просто хотели отправиться в путь и почувствовать на своих грубых щеках ветер свободы Господа, пока не найдут место получше.

Если изменюсь я… иди. Просто уходи.

Эми смотрела, как мамы-байкерши одна за другой заводят своих детей в автобус. Она ждала – или надеялась, – что те будут выглядеть точь-в-точь как «Дети проклятых». Ну, понимаете – как клоны. Мэгги была симпатичной белокурой девочкой, а Майки напоминал пухлощекого мальчугана из ситкома восьмидесятых. Но они были похожи на… ну, на детей байкеров. Неровные домашние стрижки – одного мальчика побрили налысо, у другого был маллет до лопаток.

Как минимум одна десятилетняя девочка была одета в майку с принтом в виде мультяшных листьев конопли. У другого мальчика на пальце белела шина, как будто он успел его сломать – может быть, пытался поймать бейсбольный мяч. У другого половину лица занимало красное родимое пятно. У пухленькой девочки по шее ползла противная сыпь.

Каждый стежок одежды, каждый пластырь, каждый изъян имел свою историю.

Она старалась не смотреть на них.

Я увидел, как Эми сперва не отрывала глаз от автобуса, а затем пересилила себя и решительно отвернулась. Теперь автобус был забит личинками, они извивались за каждым окном. Женщина-водитель сидела за рулем и курила сигарету, пока одна из личинок, пристроившись сзади, жевала ее голову. По ее лицу текла кровь. А она просто беспечно смолила, дожидаясь, когда на борт поднимется последний пассажир и она сможет ехать.

Если хоть одна из них вылупится, нам пиздец. Просто и ясно.

Из «шахты» достали последнего «ребенка», и Тед, не теряя времени, перешел к той фазе операции, во время которой надо было взрывать бомбу. Они с Дерьмобородом подошли к щели, первый нес за плечом рюкзак с бомбой.

Тед угрожал убить нас – или меня по крайней мере, – если мы подойдем слишком близко, но мы рискнули немного спуститься, чтобы лучше видеть происходящее. Я был абсолютно уверен, что Мультизадка не позволит Теду просто так взять и засунуть в нее бомбу, и на девяносто процентов уверен, что, какой бы трюк ни выкинула эта тварь, нам с Джоном придется сбежать вниз, вырвать бомбу из рук Теда и закончить дело самим.

Еще мне было любопытно посмотреть, что станут делать Тед и Дерьмобород. Особенно меня интересовало, как они разгонят зевак: прямо на берегу пруда в кусках мяса стояли детектив Боуман и его напарник. Но Тед просто махнул полицейским рукой, и оба погнали людей вверх, прочь от места обстрела. То есть Тед просто обсудил это с ними, и те согласились, что идея хорошая. Почему бы и нет, если детям ничего не угрожает? Странное, наверное, чувство, когда тебя хоть иногда поддерживают представители власти.

Над нами с грохотом оживали мотоциклы: некоторые члены банды уже уезжали, вероятно, чтобы упаковать вещи и навсегда покинуть это богом забытое место. Я на мгновение задумался, не уедет ли с ними поставщик метамфетамина Джона.

У Дерьмоборода был при себе бинокль ночного видения – он, держа наготове штурмовую винтовку, остановился, чтобы изучить небо в поисках ЛЕТУЧЕГО БОГОМЫША??. Тед с бомбой медленно побрел к щели, думая, что пробирается по грудь в воде.

Даже стоя на склоне холма, я чувствовал дрожь. Но не в земле – будто бы трепетали небо и звезды, содрогался весь космос.

Джон бросил на меня взгляд, и я понял, что он тоже это почувствовал.

Неважно, взорвется бомба на самом деле или нет – я не сомневался, что Мультизадка считает, будто взорвется.

Однако никто не всплыл, не попытался остановить Теда.

Почему? Я знаю, что у тебя еще остались в рукаве козыри, галактический ты кусок дерьма. Я в этом уверен. Действуй.

Тед зажег фитиль, сделал глубокий вдох и погрузился в розовую дыру. Ни тогда, ни потом мне не приходило в голову слово «пиздолиз» – даже не знаю, с чего вы решили, что придет.

– Быть того не может, чтобы все прошло глад… – сказал Джон.

– Смотрите! – воскликнула Эми.

Наверху мелькнул свет фар.

К церкви подъехал фургон. Личный бело-золотой автофургон Маркони.

Машина резко затормозила. Из боковой двери вывалился перепуганный до смерти Маркони. Он что-то кричал нам на бегу, задыхаясь и стараясь не свалиться с крутой тропинки.

Когда он приблизился, то произнес:

– Слава Богу, вы не установили там бомбу.

– Мы нет, – ответил я. – А Тед да. Он, э-э, прямо сейчас внутри этой штуки. Бомба взорвется через две с половиной минуты.

Глаза Маркони расширились.

– Нет! Нужно это остановить!

29. Что бывает, когда действуешь, не изучив ситуацию

– Что? Почему?

– Боюсь, на объяснения потребуется больше двух минут.

Забава Парк, которая, по словам Маркони, еще недавно держала его в заложниках, бежала вниз по тропе. Задев его плечом, она понеслась к щели с криком:

– Надо ее вытащить!

Мы с Джоном и Эми судорожно соображали, а стоит ли вообще это делать. Но Маркони уже спешил за Забавой, так что оставалось или присоединиться к ним, или просто наблюдать.

Из щели только что вылез Тед: он был с ног до головы покрыт слизью и кричал, чтобы все убирались прочь, потому что вот-вот рванет. Забава в ответ размахивала руками и страшно орала на Теда, веля ему вытащить то вышеупомянутое, что вот-вот рванет.

Судя по виду, к этой идее Тед отнесся с большим скепсисом. Не тратя время на торопливые объяснения и попытки его переубедить, Эми просто закричала: «КАЖЕТСЯ, ВНИЗУ ОСТАЛСЯ ЕЩЕ ОДИН РЕБЕНОК!» – идея была блестящая.

Тед выругался и снова нырнул.

Мы все сгрудились вокруг щели, слушая доносившиеся из глубины слабые щелчки. Мы явно стояли в радиусе взрыва бомбы – сколько уже времени прошло?

Я как раз хотел предложить всем бежать, когда Тед во второй раз с хлюпаньем вынырнул из родовых путей. Он бережно держал на руках покрытую слизью бомбу, от фитиля которой осталось примерно два дюйма. Тед выхватил боевой нож и отсек его под корень. Когда эту штуку попытаются поджечь в следующий раз, она прогремит через несколько секунд.

Маркони кивнул.

– Прекрасно. Благодарю вас. Первым делом вызовите, пожалуйста, команду дайверов, я все вам объясню. Кроме того, ваша дочь и ее матушка сидят в моем туристическом автобусе. Пожалуйста, загляните к ней, она просто безутешна. – Он повернулся к Забаве. – Поднимитесь и остановите отъезд автобуса «Христова восстания», скажите им, что мне нужно поговорить с ними, прежде чем они увезут детей. Настроены они будут скептически. Примените дар убеждения.

Тед и Забава пошли вверх по тропе. Джон сказал Маркони:

– Ну ладно, что происходит? Хотите сказать, что бомба не вариант? А для личинок наверху подойдет?

– Подойдет. Просто не так, как вы рассчитываете. Серная казнь…

– Что? – переспросил я.

– Горящая сера – «и пролил дождем серу и огонь» в действии. Как вы могли наблюдать сами, она действительно прожигает оболочку личинок. И именно это им и нужно. Сера позволяет им вылупиться. Это последняя стадия их жизненного цикла.

– Их жизненный цикл зависит от того, вовремя ли мы додумаемся смастерить пушку из серы, термита и дилдо?

– Последнее необязательно, но да.

– О боже, как я не догадалась? – воскликнула Эми. – Личинка Майки набухла и вылупилась, только когда Джон ее подстрелил. Она вылупилась лишь потому, что мы попытались ее убить.

– Вообразите сыпь, – предложил Маркони. – Вы когда-нибудь заболевали стригущим лишаем? Вы чешете его – и он распространяется через приставшие к ногтям споры. Чтобы предотвратить его распространение, нельзя…

– Чесать там, где чешется, – сказал Джон, глубокомысленно кивая. Он бросил взгляд на меня. – «Не дай им почесать, где чешется». Вот что я пытался написать у тебя на заду.

– Погодите, зачем бы нам с Джоном мастерить под Соусом эту серную пушку-хуюшку, если это только все ухудшит? – спросил я. – На нас великое озарение из космоса должно было снизойти или еще что.

– А я знаю, что произошло, – ответил Джон. – Ты построил дилдомет, а я этот план не одобрил. Вот из-за чего мы ссорились, когда нас Соус отпустил. Кажется, тебе пора кое перед кем извиниться.

– Что? И перед кем же?

– Мы предполагали, что маскировка личинок нацелена лишь на хозяев-родителей, что им нужны сами родители, пока с течением времени не будет завершен жизненный цикл, – сказал Маркони. – Однако теперь я полагаю, что им, чтобы окончательно появиться на свет, необходимо умереть – насильственной смертью. Концепция перехода к высшему уровню существования через смерть или мученичество встречается и в нашей мифологии.

– Почему тогда не принять какую-нибудь ужасную форму, чтобы люди точно их убили? Зачем вкладывать столько труда в образы миловидных детей? – спросил я.

– Подумайте о ритуале как о химической реакции: на каждом определенном этапе требуются определенные ингредиенты в определенных количествах. Потомство сущности питается человеческой волей, но для роста ему требуется особая смесь. Не чистый ужас, но любовь и следующее за ней предательство, а вслед за ними – специфичный сплав страха и ненависти. Похожим образом мы используем перец чили: его механизм выживания – отталкивающие химические вещества, которые это растение выделяет, чтобы отпугнуть насекомых, а мы поглощаем их как специю.

– Хорошо, и что было бы, взорвись бомба в канале, из которого Мультизадка личинками выстреливает?

– Вряд ли мы это теперь узнаем, но думаю, разумно предположить, что возможные последствия варьируются от полного отсутствия эффекта до одновременного вылупления целой яйцевой камеры новых личинок. Важно то, что у меня нет оснований полагать, будто это причинит самой сущности какой-либо вред.

– Ну, нельзя же просто выпустить в наш мир одиннадцать мелких ублюдков, чтобы они и дальше жевали своих родителей, – так какой у нас план?

– Не забывайте мое кредо – не изучив ситуацию, не действуй. Нам нужна информация, а значит, и время. А потому мы оставим личинок в месте, в котором сможем за ними следить и, самое важное, присмат…

Его прервали донесшиеся с холма выстрелы и крики.

Эми резко обернулась на звуки хлопков и детских криков, раздававшихся с вершины холма. Как оказалось, ННО не бросила N на произвол судьбы – видимо, им просто нужно было время на перегруппировку. И полминуты назад, подумала Эми, она бы очень этой новости обрадовалась.

В темноте наверху вспыхивали пронзительно яркие росчерки света, как будто кто-то уронил в костер коробку с фейерверками. Эми снова взбежала по крутой тропинке, и у нее мелькнула мысль, что с такой работой впору подкачать на степпере бедра, сейчас напоминавшие вермишель.

Жуткие черные плащи сменили футуристическое стрелявшее лучами оружие на еще более замысловатые пушки, извергавшие пригоршни адского горящего металла, – Эми чувствовала запах серы.

Их явно интересовал школьный автобус.

Выжившие члены байкерской банды, которые и в лучшие годы не были фанатами пассивного сопротивления, ответили стрельбой из дробовиков. Сидевшие в автобусе дети встречали каждый выстрел громким криком ужаса. Когда Эми взобралась на вершину холма, один из байкеров бил ладонью по боку автобуса, крича водителю скорее уезжать.

Два грузовика ННО перегородили дорогу, но лишь с одной стороны – автобус сдал назад, объехал церковь, двигаясь задом, и продолжил петлять по дороге, пока плащеносцы палили серой по кабине. Байкеры начали стрелять им в спины картечью, и развернувшееся ожесточенное сражение позволило автобусу ускользнуть в ночь. Сзади подоспели парни. Эми уже собиралась сказать: «Слава богу, уехали!» – когда Дэвид произнес:

– БЛЯ! Упустили личинок!

– Думаю, пришло время признать, что в вопросе сдерживания мы не слишком хороши, – заметил Джон.

Плащеносцы отступали к машинам, и мгновение спустя мимо с шумом понесся вслед за школьным автобусом грузовик ННО, а вскоре за ним и еще два. Послышались крики и надсадный кашель заведенных «Харлей-Дэвидсонов», и вот за грузовиками поползла по дороге вереница хромированных мотоциклов. Потом – внедорожник детектива Боумана, за ним – патрульная машина, сирены которой ревели в ночи. Просто парад какой-то.

Эми смотрела, как стайка шумных огоньков исчезает в темноте, – в этот момент надумал продолжиться ливень. Она где-то потеряла дождевик и не помнила, когда это произошло. По спине потекла холодная вода.

– Залезайте в джип! Скорее! – кричал Дэвид, но его никто не слушал.

Эми обернулась посмотреть, куда все пропали, и увидела, что Джон, Маркони и Забава, столпившиеся под дождем неподалеку, тихо раздают друг другу срочные поручения. Они сгрудились над чем-то. Эми подошла к ним.

В траве стоял на коленях Тед Нолл.

Перед ним лежала его дочь.

Мэгги пыталась подавить плач. Она часто дышала, ее маленькая грудь тяжело вздымалась. Тед спокойным, сдержанным голосом сказал ей, что сейчас поднимет ее рубашку и посмотрит. Стоило ему приступить, как Мэгги завопила.

В ее животе тлели дыры размером с десятицентовик. Пули внутри все еще горели, наружу вырывались струйки дыма. Эми подошла поближе – она услышала и учуяла горящее мясо.

Подошел Дэвид.

– Во-о-о-о-от блядь, – сказал он.

Лоретта вышла из фургона, увидела дочь и потеряла самообладание.

– О боже. О боже, нет. О боже, прошу…

– Нужно перенести ее, – сказал Маркони. – Занесите ее в фургон! Сейчас же! Там есть медицинское оборудование!

Дэвид явно не одобрял идею, но все же помог протащить девочку внутрь, через кухоньку фургона, в тесную маленькую гостиную в задней части. Они осторожно уложили Мэгги на узкий раскладной диван. Ее рубашка превратилась в алую тряпку.

– Не волнуйтесь, он доктор, – сказал Джон Теду.

– Он смотрел прямо на нее, – произнес Тед. – На этом ублюдке была маска с лицом маленького ребенка. Посмотрел ей прямо в глаза и нажал на курок.

– Я знаю, дружище, они…

– Они не оставят ее в покое, – сказал Тед. – Если я их не остановлю, они не оставят ее в покое. Берегите ее. Слышите меня? Берегите ее, или это будет на вашей совести.

– Что? Что вы…

Тед повернулся и выскочил из фургона, Джон закричал ему вслед.

Эми подбежала к двери как раз в тот момент, когда армейский приятель Теда подогнал к фургону пикап цвета хаки. Тед запрыгнул в кузов, и они помчались вслед за колонной. Позади Эми завывала маленькая Мэгги, а от ее отца остался лишь свет задних фар, которые быстро уменьшились и растворились в ночи.

– Надо отвезти ее в госпи… – сказала Эми.

Ее прервал выстрел. Прямо рядом с ее лицом взорвалось осколками стекло открытой двери.

30. Мобильная хирургия

Зазвенело и грохнуло разбитое стекло. Все упали на пол. Закричала Мэгги.

Дэйв крикнул Эми, подбежал к ней и оттащил от двери, веля пригнуться.

Джон рискнул выглянуть в боковое окно. Позади стоял припаркованный черный седан агента ННО Джоселин Пуссинадо: двигатель работал, фары выхватывали два горизонтальных столпа блестящих дождевых капель. Она стояла за открытой водительской дверью и целилась из пистолета – ее мокрая рубашка облепила грудь. Она выстрелила еще раз, затем двинулась к открытой двери фургона, стреляя во все стороны, как чертов Терминатор, испарялись попавшие на пистолет капли дождя. Джон пригнулся. Ее пули просвистели сквозь окна по всей длине фургона, и те разлетелись вдребезги.

Позади Джона раздался женский крик: «ДЕРЖИ!» – и из кабинета Маркони выбежала Забава. В руке она держала стоявшее в углу обсидиановое копье. Она бросила его Джону.

Джон покачал его в руке, почувствовал вес и побежал к двери. Он перепрыгнул через Дэйва, который все еще лежал на полу, закрывая своим огромным телом Эми. В вопросах копий навыки Джона были далеки от совершенства, но на войне оружие не выбирают.

Он высунулся из двери. Агент Пуссинадо даже не переоделась с тех пор, как Тед всадил ей в грудь пулю из штурмовой винтовки – казалось, она опрокинула на свою белую рубашку чашу с пуншем. Джон нашел взглядом в ткани выжженную дыру, чуть правее от ряда пуговиц между двумя идеальными грудями. Туда он и станет целиться.

Он метнул копье изо всех сил, древко просвистело сквозь дождь. Обсидиановое лезвие вонзилось в грудь Пуссинадо, прямо, и Джон был в этом уверен, в не успевшую еще зажить рану.

Она дернулась и перестала стрелять, но не умерла. Агент опустила глаза и с раздраженным стоном, словно день у нее выдался просто паршивый, вытащила копье из груди. Отбросила его в сторону, перезарядила пистолет и снова направилась к фургону.

Джон закрыл дверь и крикнул: «Вытаскивайте нас!» – ни к кому конкретно не обращаясь.

Забава припустила к нему. Она упала на водительское сиденье и завела мотор.

– Держитесь!

Они с грохотом выехали на главную дорогу, пули Пуссинадо звякнули о заднюю стенку фургона. Когда выстрелы стихли, Джон взглянул в боковое зеркало и увидел, что агент ковыляет обратно к своему седану, намереваясь продолжить преследование. По крайней мере, Джон надеялся, что ННО не забудет о ней, когда придет время выдавать премии.

Эми в жизни не слышала ничего хуже доносившихся позади воплей Мэгги. Жалобный вопль боли, ужаса и беспомощности казался таким диким и таким настоящим. Эми и Дэвид неуклюже поднялись на ноги. Встревоженный, судя по виду, Дэвид явно слышал что-то другое – он оглянулся в ее сторону, затем нервно посмотрел на Забаву, которая на предельной скорости гнала фургон по темным затопленным улицам.

Эми задала ей вопрос, который, учитывая ситуацию, прозвучал до смешного обычно.

– Так, э-э, откуда ты?

Забава, которая вжималась в руль, словно с помощью языка тела могла заставить медленный фургон ехать быстрее, улыбнулась.

– Ты просто чудо. Раз именно так это спрашиваешь. Видно, что ты классная.

Джон шагнул к ним – его выражение лица изменилось, словно он приближался к разгадке головоломки. Не говоря ни слова, он протянул Забаве руку. Та знала, что он делает; она оторвала от руля правую руку и подала ему. Джон рассматривал ее так, словно любовался обручальным кольцом.

Четыре пальца Забавы отделились и остались у него в ладони. Прямо в ней они превратились в одного из тех жуков-рабочих – тот спокойно сидел у Джона в руке.

Дэвид с шумом выдохнул, произнеся в процессе слово:

– О-о-о-о-о-окей.

Забава, продолжавшая рулить остатками руки, сказала:

– Вообще он мне еще нужен.

Джон вернул ей трахакана. Тот прополз на свое место и снова превратился в пальцы.

– Ну, – произнес Джон, – вообще, в этом объяснении больше смысла, чем в любом другом. На наших нарковыходных я как-то приручил стаю трахаканов. И все. Наверное, дрессировать их научился или как-то так.

– А у тебя внутри, эм, тоже личинка?.. – спросил Дэвид.

– Нет.

– Почему мы не видим сквозь твою маскировку?

– Потому что ты этого и не хочешь, болван, – ответил Джон.

– И ты заставил их принять облик польской порнозвезды. С какой именно целью? – спросила Эми.

– Фу, нет, – сказала Забава. – Вот это уже не классно.

– И мы, э-э, доверяем ей вести автобус? – произнес Дэвид.

– Это не так уж трудно, – ответила Забава. – Если тебя никто не отвлекает.

Мэгги снова завыла, а сидевший в задней части Маркони крикнул, что ему нужна помощь.

Они побежали назад – мать Мэгги пыталась удержать девочку, пока над ней возился Маркони. Все было в крови: она заливала узкий диван и брызгала на пол. Эми и представить не могла, что в крошечном теле столько крови.

– Ты везешь нас в больницу, да? – крикнула Эми Забаве.

Коричневый костюм Маркони выглядел так, словно тот только что вернулся домой после двойной смены в мясной лавке. Его лоб блестел от пота.

– Нам ее не удержать, – сказал он.

Визжащая личинка металась по дивану… и росла. Ее плоть все еще жгли гребаные серные пули – я подумал, что если ад существует, то теперь я точно знаю, чем там пахнет.

– Ладно, – сказал Маркони недоеденной Лоретте. – Бегите в мой кабинет, он за той дверью. На моем столе стоит большая каменная чаша. На полке справа от него стоит стеклянная банка с песком. Принесите их мне.

А Джону он сказал:

– Держите ее, чтобы лежала спокойно.

Маркони держал длинные щипцы, которыми пытался ухватить жгучие пули.

– Я попытался расширить рану, чтобы облегчить нам работу, – сказал он мне, – но сломал лезвие скальпеля о кожу. Совершенно непроницаемая. Потом я попытался извлечь снаряды…

Он покачал головой и протянул мне щипцы.

– Какого черта вы творите? Нет. Это… нет.

– Мистер Вонг, я не вижу своего пациента. Я вижу маленькую девочку с раной в брюшной полости.

– Я не доктор!

– Вы полагаете, квалификация врача облегчила бы операцию? Находите снаряды и вытаскиваете их наружу. Их нетрудно заметить, они шипят и светятся, как миниатюрные солнца.

Он даже не подозревал, насколько был прав: кожа существа была прозрачной и выглядела как грязный пластиковый брезент, плотно обернутый вокруг двадцати галлонов вазелина. Я видел, как четыре пули, каждая размером с горошину, прожигают себе путь внутрь на разной глубине. Хуже всего была та, что успела погрузиться на два дюйма.

Начинай с той, что глубже.

Джон склонился над чудовищем, держа руки по обе стороны от места операции и пытаясь ровно удержать хотя бы тот кусочек, с которым мне предстояло работать.

Лоретта принесла чашу и банку. Маркони высыпал песок в чашу и поставил ее рядом со мной – чтобы опускать в нее горящие пули, не поджигая изнутри фургон и не создавая нам этим сорок шестую смертельную проблему. Я погрузил щипцы внутрь, и личинка завыла – звук походил на клекот экзотической птицы, которую острой палкой проталкивают через длинную трубу. Заглянув мне через плечо, Лоретта ахнула и зарыдала. Я даже представлять не хотел, что слышит она.

Я попытался расширить рану, чтобы зажать щипцами шипящую пулю. Не вышло: оболочка походила на толстую кожу: я мог поменять форму раны, но не ее размер. Уже погрузив инструмент достаточно глубоко, я обнаружил, что не могу как следует ухватить горящий шарик, потому что ложки на конце щипцов были неправильной формы – стоило мне надавить, как он каждый раз выскальзывал, а стоило мне промазать, как личинка каждый раз выла.

Паникующая Лоретта то и дело давала мне бесполезные советы. Забава спереди кричала что-то по поводу того, что нагоняет колонну – мне показалось, я слышу сирены.

В конце концов я крепко сжал щипцами первый шар, осторожно вытащил его, тут же ударился рукой и уронил светящуюся сферу на диван. Она прожгла насквозь подушку, из дыры вырвался маленький язычок пламени. Я торопливо выковырял снаряд и бросил его в чашу с песком, Джон откатил личинку подальше от горящей подушки. Маркони потушил огонь, отхлестав диван пиджаком.

Осталось три пули. Меня трясло. Глаза щипало от пота. Личинка продолжала набухать и пульсировать.

– А что, если уже слишком… – начал я – и остановил себя. Я хотел сказать: «А что, если уже слишком поздно», – то есть слишком поздно мешать твари вылупиться. Но прямо у меня за плечом стояла Лоретта, и она бы точно поняла мои слова неправильно.

Я наклонился, приготовившись заняться следующим по глубине снарядом, но тут чуть не рухнул, когда вильнул фургон.

– Держитесь! – закричала Забава.

Ветровое стекло перед ней превратилось в калейдоскоп мигающих красно-синих огоньков, пляшущих по каплям дождевой воды. Я слышал сирены, крики и глушители «харлеев».

Мы мчались прямо навстречу хаосу.

Они снова вильнули – Эми пришлось прижаться к стене. Она, спотыкаясь, пробралась к кабине. Забава объезжала аварию с участием нескольких машин, которая теперь превратилась в ожесточенную битву.

Внедорожник детектива Боумана лежал на боку, перегораживая правую полосу и обнажая механическое подбрюшье. Красная сирена продолжала вращаться и гореть на умытом дождем асфальте. Во внедорожник врезалась ехавшая следом патрульная машина, ее смятая морда торчала из-под багажника. На капоте патрульной машины дымился мотоцикл с разъяренным наездником, которого, по-видимому, зажало между двумя полицейскими автомобилями. Заднее колесо «Харлея» все еще вращалось, разбрызгивая капли воды по ветровому стеклу патрульной машины.

В стоячей воде рядом с шоссе замер один из грузовиков ННО, съехавший с дороги. В одной из передних шин застрял крюк с леской. Из него выпрыгивали плащеносцы – они стреляли в нескольких байкеров, затормозивших позади, и сбивали их с ног.

Фургон выбрался с места аварии, и Эми услышала приглушенные выстрелы: прямо перед ними была остальная часть колонны.

Безумие оказалось многослойным. Первым им на пути попался пикап Теда цвета хаки. Фары фургона осветили самого Теда, скорчившегося в кузове со штурмовой винтовкой. Его мокрые светлые волосы прилипли к голове, зеленая куртка развевалась на ветру. Он как раз перезаряжал пушку, и даже в темноте, в летящей сквозь завывавшую бурю машине, перезарядка была спокойной и плавной. Умелые руки. Ни один палец не дрогнет.

Впереди беспокойным вихрем вился свет задних фар трех мотоциклов «Христова восстания»: их наездники все еще преследовали свою цель, то и дело петляя, стреляя на ходу в оставшиеся два грузовика ННО, которые ехали бок о бок – один из них беззастенчиво катил по встречной полосе. Байкеры стреляли по грузовикам, из короткоствольных дробовиков вырывались маленькие сгустки пламени. Задние стекла грузовиков в местах, куда попали выстрелы, пестрели белыми отметинами – но все без толку. Эти машины создавались для военных целей, и подобного рода передряги их не пугали. И уже впереди всех ехал школьный автобус – машина, попросту не предназначенная для высоких скоростей. А потому ей было не оторваться от преследователей.

И еще кое-кто: было ясно, что они едут к глубокой воде.

Машины двигались прямо к реке, а значит, что они въезжают в перекрытые из-за непроезжих дорог районы. Асфальт остался под дюймом воды, и при любом резком движении их могло повести в сторону – в этом случае тяжелый фургон, без сомнения, перевернется, а у них внутри раненая малышка и все такое.

Но, кажется, участников погони это мало волновало. Пока Эми смотрела на них, левый грузовик ННО набрал скорость, чтобы обогнать автобус. Поравнявшись с ним, черный автомобиль резко вывернул руль и врезался в автобус, попытался столкнуть его с дороги в переполненную дренажную канаву. Автобус вильнул – из-под заднего колеса вылетел фонтан брызг, – а затем вернулся на асфальт. Эми подумала, что с таким водителем автобус, пожалуй, и взлететь на фиг может.

Забава увидела что-то в боковом зеркале и выругалась.

Фары – черный седан агента ННО, мчащий сзади.

Машина проскочила мимо фургона по левой полосе и обогнала грузовик Теда, прежде чем тот успел опомниться.

Трое байкеров, усердно пытавшихся отогнать грузовики ННО от автобуса, набитого их драгоценными детьми, не ожидали нападения с тыла. Седан вылетел на их полосу и, врезавшись в задние колеса двух мотоциклов, сбросил их с дороги – те перевернулись и с плеском упали в стоячую воду.

Тед попытался повернуть штурмовую винтовку, чтобы прицелиться в седан. Он выстрелил в боковое окно. Седан занесло, и он врезался в пикап. Тед ударил по тормозам, и пикап боднул третий мотоцикл, отбросив его наездника в сторону грузовика, а затем и на тротуар.

Забава вывернула руль, и фургон вильнул, чтобы не наехать на катившегося по асфальту байкера. Стоило ей выровнять ход, как они налетели на пару сбитых со стоек оранжевых дорожных знаков, которые теперь лежали прямо посреди дороги. На обоих заглавными буквами было написано:

ОТСУТСТВУЕТ МОСТ.

Личинка Мэгги выросла уже примерно в два раза. Я чувствовал, как поднимаются из раны клубы ледяного ужаса. Ни с чем не сравнимое ощущение; лучшее сравнение, что приходит в голову, – словно открываешь холодильник, понимаешь, что там что-то гниет, а когда открываешь отделение для сыра, находишь внутри фотографию своей матери, которую трахает далматинец.

В разбухании был один плюс: раны немного растягивались, хоть пули и погружались глубже с каждой секундой. Моя идея добраться сперва до той, что застряла дальше всех, была идиотской: смысл состоял в том, чтобы вытаскивать их в порядке уменьшения угрозы, но, пока я ее выуживал, остальные три опустились так же глубоко.

Тем не менее я вытащил вторую горящую пулю и держал ее в щипцах, когда фургон резко остановился. Нас всех кинуло вперед, как экипаж «Энтерпрайз» от удара по корпусу торпеды. Я чудом не выронил снаряд обратно в долбаную рану. В кабине поднялся крик.

– Что происходит? – заорал Джон.

– Там нет моста! – ответила Забава.

– Они упали в воду! – в отчаянии воскликнула Эми. – Их просто смоет!

– Кто упал в воду?

– Все! И к ним подходят плащеносцы!

Я услышал, как открылась дверь фургона. Джон развернулся и крикнул:

– Эми! Стой!

Эми ушла, выбежала в бурю бог весть зачем.

Джон вскочил и рванул за ней. Личинку он держать перестал, и та заметалась подо мной. Я крикнул вслед им обоим. Ни один не вернулся.

Две пули продолжали прожигать себе путь сквозь оболочку личинки. Существо визжало, причмокивало и щебетало. Подбежавшая Лоретта попыталась удержать его и, надавив руками на самые неудобные места, шептала, что все будет хорошо, все будет хорошо.

Мне показалось, я расслышал в поднимавшейся из раны темноте голоса, зовущие меня по имени.

Я смахнул с глаз пот и вернулся к работе.

Автобус тонул. Дети кричали.

Отсутствующий мост оказался тем же самым мостом, на котором они остановились несколько недель назад, когда за ними гнались с противоположной стороны. Здесь она бросила пузырек с Соевым соусом в реку, которая уже тогда ревела всего в нескольких футах под ветхим ржавым мостом, который следовало бы заменить десятки лет назад. Теперь же поток захлестнул мост и оттащил его в сторону – справа от Эми выглядывали из-под бурных пенных порогов ржавые балки. Прямо перед ней застыл бело-красный автобус: задний бампер теперь торчал аварийной дверью к небу под углом в сорок пять градусов, а передняя часть погрузилась в темный поток. Задние колеса беспомощно крутились в воздухе.

Эми видела, что автобус «Христова восстания» пытался остановиться, но как неповоротливый, неуклюжий зверь проскользил по нескольким дюймам стоячей воды – у него и близко не вышло. Автобус нырнул мордой в стремительный поток, а вскоре за ним последовал и пикап Теда. Его приятель, сидевший за рулем, попытался объехать развалюху и свернуть на другую полосу, но под колесами не оказалось земли.

И вот теперь Тед, слева от Эми и вверх по течению, стоял на днище тонущего пикапа и колотил прикладом винтовки по заднему стеклу, чтобы помочь выбраться водителю. Не получалось. У Эми мелькнула мысль, что тот парень, скорее всего, уже захлебнулся. Тем временем о задние стекла школьного автобуса хлопали и царапали крошечные руки, дети и перепуганные мамы внутри кричали.

А вот громоздкие черные грузовики ННО остановились вовремя и теперь стояли по обе стороны от Эми. Они готовы были извергнуть из себя группу черных плащей и со всем покончить. Позади стоял их фургон, фары отбрасывали тени на суматоху в реке. Она слышала, как за спиной что-то кричит Джон.

Затем на вечеринку заглянули еще две фары – седан неубиваемой женщины-агента из ННО.

Автобус заскрежетал, затрещал и накренился вправо. Течение сносило его, пыталось утащить вниз, поглотить, утопить всех, кто сидел внутри.

Эми побежала к задней части автобуса, крикнув в сторону Теда: «Прикройте меня!» Она понятия не имела, слышит ли он ее – сама она слышала лишь крики и грохочущую поступь разъяренной воды. Придется прыгать, чтобы забраться на задний бампер…

Воздух вокруг взорвался, и она упала на мостовую.

Она слышала крики: Тед выкрикивал какие-то бессмысленные приказы. Он сидел на корточках на берегу реки, вокруг его ног билась и брызгала вода, и он стрелял в нее. То есть в возвышавшиеся над ней черные плащи. Плащи открыли ответный огонь по Теду – у Эми перед глазами заплясали оранжевые отблески, похожие на огненные следы когтей.

Она вскочила на ноги и снова побежала к автобусу. Тот качнулся и опять заскрежетал, его потянуло вдоль берега. Она попыталась вскочить на бампер, но в последний момент сильная костлявая рука схватила ее за локоть, дернула назад, отбросила. Она упала лицом вниз, в затопленную часть вдоль берега реки, вдохнула воду – ноздри обожгло. Очки она потеряла. Она зашипела и попыталась встать. А услышав крики, обернулась – черный плащ вскарабкался на автобус и распахнул заднюю дверь.

Плащ вот-вот собирался полить личинок серой – Джон знал, что у него всего две секунды, чтобы это предотвратить.

Оружия он с собой не взял. К счастью, Вселенная быстро исправила это упущение: отстреливавшийся с берега реки Тед пришил одного из стоявших между Джоном и автобусом плащеносцев, странный дробовик твари взметнулся в воздух и угодил Джону прямо в руки.

Джон прицелился и нажал на курок. Воздух пронзили желтые огненные нити. Он выстрелил плащеносцу прямо в спину. Тот споткнулся, чуть не упал внутрь автобуса, а затем повернулся к Джону лицом.

Малышок.

Джон напомнил себе, что под плащом у твари бронежилет.

Джон прицелился и во второй раз нажал на спусковой крючок, целясь прямо в глупое пухлое лицо. Раздался только холодный щелчок.

Джон отбросил пушку в сторону, разбежался и вскочил на задний бампер автобуса. Оказавшись лицом к лицу с омерзительным детским личиком с крошечными зубами, Джон попытался вырвать пушку из рук плащеносца.

Они сцепились, и Джон почувствовал, как что-то толкает его в ноги. Из задней двери автобуса, неистово извиваясь, выползали гигантские личинки. Плащеносец воспользовался смятением Джона и ударил его в челюсть прикладом пушки. Джон отшатнулся, схватился за плащ, и они оба рухнули в воду.

Личинка пульсировала.

Две чистые раны, из которых я извлек первые пули, превратились в черные дыры и уставились на меня акульими глазами – а за ними скрывался расчетливый, ликующий разум. Я чувствовал, как он разговаривает со мной, насмехается надо мной, обещает мне, что произойдет, как только он освободится от своей оболочки. Он смеялся каждый раз, когда щипцы соскальзывали со снаряда. Ему не терпелось стать свободным, он смотрел на наш мир и видел новую безделушку для игр, беспомощную мишень для пыток.

Я моргнул и попытался сосредоточиться. Оставшиеся две пули засели глубоко – слишком глубоко, щипцами не удастся достать, – и ни одну из них не получилось ухватить достаточно крепко, потому что личинка так и продолжала метаться. К Лоретте присоединился Маркони, но даже вдвоем они не могли удержать моего «пациента» на месте.

Я возился со снарядом, личинка подо мной завывала.

У меня не получалось его достать. Я взглянул на Лоретту, во все глаза смотревшую на меня. Жизнь ее ребенка ускользает из моих дрожащих неумелых рук. Она увидела в моих глазах извинения, а я увидел, как что-то в ней умирает.

В отчаянии я крикнул:

– Забава! А ну сюда!

Она появилась.

– Ты, э-э, видишь, что здесь происходит? По-настоящему. Не только Мэгги, но и…

Она быстро кивнула.

– Помоги мне ее удержать.

– А почему не перевернуть ее?

– И что хорошего?..

Не тратя время на объяснения, Забава растолкала всех и скатила распухшую личинку с дивана на пол, раной вниз.

Два раза шлепнула ее.

Потом снова ее перевернула – на полу лежали, поджаривая ковер, два дымящихся маленьких шарика. Они просто выпали наружу.

Эми увидела, как падают в воду Джон и плащеносец. Из задней двери автобуса пытались выползти дети – они перелезали друг через друга и звали родителей.

Тед перестал стрелять, и по его поведению Эми поняла, что у него кончились патроны. Эми взбесилась. Как у него могли закончиться патроны? Это же главная его фишка – таскать с собой кучу пуль. Как если бы у интернет-провайдера закончилось все ехидное безразличие.

Тед вытащил нож и, с плеском выскочив из воды, пошел на единственного оставшегося на суше плащеносца, который еще держался на ногах.

Эми снова кинулась к автобусу. Тот опять сдвинулся под напором течения, накренился, едва не сбросив лезших на волю детей в воду. Могут ли они утонуть?

Она крикнула им успокоиться, крикнула, что идет, а потом сзади раздался выстрел – Эми могла поклясться, что на этот раз пуля просвистела у ее уха. Ей показалось, что она даже немного описалась.

Она обернулась и увидела женщину-агента в окровавленной рубашке. Ее имени Эми уже не помнила.

– Вам нельзя причинять мне вред! Помните? Вам все вернется! – крикнула ей Эми.

– Просто отойди в сторону. Неделя выдалась долгая, – ответила та.

Через плечо у нее был перекинут дробовик, который давали Дэвиду в оздоровительном центре, – но Эми предполагала, что теперь он еще и стрелял.

– Может, сейчас и не самое подходящее время для таких вопросов, но как вас зовут? – спросила Эми.

– Белла.

– Послушайте, Белла. Если в них выстрелить, они вылупляются. Это им и нужно!

Агент вздохнула.

– И кто вам это сказал?

– Я не… мы всё выяснили! Вы должны мне поверить!

– То есть эти существа, весь жизненный процесс которых построен на дезинформации, убедили вас, что им нельзя причинять вред, и вы не понимаете, почему я отношусь к этому утверждению скептически? В чем именно заключается ваш план? Глобальный, я имею в виду.

– Я НЕ ЗНАЮ! Не знаю, ясно?

Презрение на лице агента Беллы обожгло ее даже сквозь ливень. Дождь размазал кровавое пятно по ее рубашке, и по краям оно выцвело до розового. Кричали дети. Судя по звукам неподалеку, Тед закалывал закутанную в плащ фигуру.

Агент перехватила дробовик и твердым шагом пошла вперед.

Мы положили личинку обратно на диван. Четыре раны больше не дымились, но и не затягивались. Я провел над ними ладонью и почувствовал то, что, наверное, почувствовал бы астронавт, обнаружив в корпусе корабля трещину во время полета сквозь глухую ледяную пустоту на окраине космоса. Не просто холод – темноту и ощущение, что за ней лежит бескрайняя, безжалостная вечность. Неужели уже слишком поздно? Личинка распухла и теперь напоминала по форме футбольный мяч, она дергалась и натягивала места порезов в жесткой полупрозрачной коже.

– Ну так… – начал я, – не уверен, как вылечить эту… – я почти сказал «тварь», но мать Мэгги стояла рядом и уже и так выглядела сбитой с толку, …эм, хворь.

– Идет ли кровь? – спросил Маркони.

– Нет, это не кровь.

– Кровь же повсюду, – сказала Лоретта.

– Тогда обработайте раны, – ответила Забава. Она посмотрела на Маркони. – Обращайтесь с малышкой, как обращались бы с любым другим пациентом.

Он взглянул на меня. Я пожал плечами. Личинка больше не билась и не выла пронзительно, словно раненая птица. Она просто лежала и тихо, влажно постанывала. Все четыре гранулы в чаше с песком продолжали потрескивать и гореть, фургон наполняло зловоние серы.

Маркони достал из аптечки пачки марли и принялся за работу.

Снаружи послышались выстрелы, кричала на кого-то Эми. Я оставил личинку и трех ее нянек и побежал к двери. Взявшись за дверную ручку, я понял, что ладонь стала липкой. Я с удивлением понял, что она вся в крови.

Наверное, это кровь Мэгги?

Не важно.

Уже на выходе я заметил, что рядом с дверью стоит у стены древнее копье Маркони со зловещими зазубринами на сверкающем обсидиановом наконечнике. Я схватил его и, толкнув в дверь, нырнул в водоворот.

Если бы Джон и его противник упали ниже по течению от тонущего школьного автобуса, его, без сомнения, унесло бы вниз по реке, куда-то в сторону Мексиканского залива. Но они упали выше – и теперь течение впечатывало их обоих в бок автобуса. Джон не чувствовал земли под ногами, он не ушел под воду с головой лишь благодаря потоку воды, пригвоздившему его к белой металлической стенке, и левой руке, которой хватался за решетку рядом с колесной нишей автобуса.

Джон потерял из виду плащеносца, упавшего в реку вместе с ним, и надеялся, что того унесло. Но тут из воды высунулась рука и схватила Джона за горло. Пальцы были тонкими и жилистыми, как когти птицы.

Над водой показалась маска младенца: за вырезами для глаз чернела пустота.

Плащеносец заговорил – голос у него был, будто опухоль толстой кишки себе рот отрастила:

– Даже сейчас ты не веришь, что можешь умереть. Знаешь, что будет, когда тебя поглотит черный рой? Они войдут так глубоко, что порвут тебя, насилию не будет конца, твой шок станет их наркотиком, твое отчаяние послужит им афродизиаком. Как ты можешь не слышать их похотливых завываний, ты, отмеченный печатью Мина?

Костлявая рука окунула голову Джона в воду. Он изо всех сил пытался ухватиться за борт автобуса, подтянуться, но пальцы разжались, и он начал тонуть, давление воды с непостижимой силой выжимало из легких последний воздух.

Джон беспомощно вцепился в когти на шее. Он чувствовал, как его собственные онемевшие пальцы слабеют.

И тут в воде над ним появилась фигура: в шедшем рябью отражении светивших с берега фар она казалась лишь тенью. Что-то плыло к нему, течение несло его навстречу.

Что бы это ни было, оно отвлекло плащеносца, и тот отвернулся от своей жертвы.

Джон, воспользовавшись этой возможностью, вырвался из когтистой хватки и вылез из воды, начал отфыркиваться и отплевываться. Джон вытер слезы с глаз и увидел, что же, качаясь, плыло в его сторону.

Розовая силиконовая жопа.

Пикап Теда выше по течению уже полностью скрылся под водой, и погруженные в него резиновые задницы упали в бурлящую воду. Плащеносец с изумлением смотрел, как мимо одна за другой проплывали, царственно покачиваясь, две дюжины жоп.

– Пророчество! – отчаянно закричал плащеносец. – Оно правдиво! – Он поднял свои пустые глаза вверх – отверстия в маске заполнила и капала теперь, словно слезы, дождевая вода. – Вы призвали его!

С неба спустилось бледное мутное пятно. Оно подхватило плащеносца и вытащило его из воды. Подняло сопротивлявшееся создание, отшвырнуло его вдаль – закутанная в плащ тварь беззвучно приземлилась где-то ниже по течению.

Джон вскарабкался на борт автобуса, стряхнул с лица мокрые волосы и заорал:

– ЭЙ, ПУССИНАДО, ПОХОЖЕ, ТВОЙ КОРАБЛЬ ТОЛЬКО ЧТО ВЖОПИЛСЯ В АЙСБЕРГ! ПОТОМУ ЧТО ОДНОГО ИЗ ТВОИХ ТОЛЬКО ЧТО ЖОПНУЛИ! ЭЙ, ПОЗВОЛЬ СДЕЛАТЬ ТЕБЕ ЖОП ЛИМЕНТ…

Никто не слышал, что кричит из воды Джон.

– Знаешь, что меня действительно бесит? – спросила агент, стоявшая за пистолетом. – Твоя невероятная самонадеянность. Убедила себя, что отстаиваешь какие-то моральные устои, но плюешь на то, что из-за этого подвергаешь риску весь мир. Ты так уверена в своей правоте. Держу пари, ты у своих мальчишек все споры выигрываешь. Маленькая девочка-ботаник? Сучка, твое эго затмевает солнце.

Теперь закричал Тед, присоединяясь к общему хору: кричали практически все присутствующие. Он стоял над поверженным черным плащом и смотрел на что-то, разинув рот.

– ЛОЖИСЬ! – рявкнул он.

Эми даже не успела исполнить приказ. Они с агентом подняли глаза как раз вовремя, чтобы увидеть в небе со свистом несущееся вниз бледное пятно.

ЛЕТУЧИЙ БОГОМЫШ??? тяжело приземлился на один из грузовиков ННО. Раздались выстрелы: женщина-агент стреляла в зверя из своего серного дробовика. Чудовище спрыгнуло с грузовика и прижало ее к асфальту, вода плеснула и пошла волнами вокруг ее плеч.

Агент не выронила пушку. Развернув ствол, она прижала его прямо к морде БОГОМЫША??.

Существо стремительно взмахнуло зазубренными когтями, и что-то покатилось прочь, шлепая по стоячей воде у обочины.

Отрубленная голова агента.

– Эми!

Это был Дэвид: он бежал к ним с каким-то шестом в руках – и он, и рубашка были испачканы кровью. Он лихорадочно переводил взгляд с Эми на крылатого зверя.

– Я думаю, он нам помогает! – крикнула Эми. – Вот почему он появляется рядом раз за разом! Он пытается помочь!

Но именно в этот момент БОГОМЫШ??? бросился на нее и ударил лапой – он промахнулся только потому, что неуклюже споткнулся о собственные уродливые ноги.

– Нет! – крикнул Дэвид. – Он говнюк! Уходи оттуда!

Зверь, пошатываясь, пошел в ее направлении. Эми пригнулась и откатилась в сторону. Она бросилась к Дэвиду.

Тот взмахнул шестом, который, как она сообразила, оказался копьем из коллекции Маркони, и встал между Эми и монстром.

Зверь развернулся мордой к ним. Вместо зубов у него торчал неровный клюв. Мощные челюсти. Точно не травоядное.

– НЕТ! – крикнул Дэвид. – Мы пережили все это дерьмо не для того, чтобы ты нас сожрал, жопа ты тупая. Просто убирайся!

– Мы хорошие! – сказала Эми монстру. – Все хорошо!

Тварь набросилась на Дэвида. Он ткнул в нее копьем, отгоняя.

– НЕТ! – закричал он. – Нет! Неужели ты не понимаешь, тупой ты сукин сын? Мы не хотим тебя убивать! Ты вообще меня слышишь, чертово животное? Я тебе это в твою гребаную шею воткну!

Тварь казалась попросту растерянной. Не злой, подумала про себя Эми, просто испуганной, голодной и слепо атакующей непонятный ей мир.

БОГОМЫШ??? снова бросился – не на Дэвида, а ему за плечо. Он шел за Эми.

– НЕТ! – зарычал Дэвид.

Он ткнул в тварь копьем, когда та проходила мимо. Он попал прямо в бок.

Тот отпрянул. Потекла темная кровь. Тварь пронзительно закричала.

А потом чудовище… улыбнулось.

Эми была в этом уверена. Словно зверю наконец дали бой, за которым он и явился.

ЛЕТУЧИЙ БОГОМЫШ??? взмахнул похожей на бледное пятно лапой в воздухе, и копье Дэвида полетело в сторону.

Дэвида охватила слепая ярость, он не отступал.

– НУ ЖЕ! Иди сюда и сдохни, ебучее животное! Я с такой хероборой сражался, которой ты в домашние питомцы годишься! – Он торопливо повернулся к Эми. – Беги! Я его задержу!

Она не побежала. БОГОМЫШ??? взмахнул лапой и сбил Дэвида на землю. Безо всяких усилий.

Он прыгнул на Дэвида, пригвоздив его к земле точно так же, как несколько минут назад агента. Эми закричала.

Дэвид снова заорал, чтобы она бежала. Она осталась.

Он вцепился твари в морду с криком: «ПОСМОТРИ НА СЕБЯ! ТЫ ОШИБКА! УРОД! ЕСЛИ ТЫ МЕНЯ СЪЕШЬ, Я ТЕБЯ ИЗНУТРИ ТРАХНУ!»

Тварь подняла лапу, намереваясь отсечь Дэвиду голову.

Эми вдруг вспомнила про электрошокер. Она рывком вытащила его из заднего кармана, подбежала к монстру и прижала шокер к его шее, на его коже вспыхнули голубые электрические искры.

Это не обездвижило тварь, но заставило ее снова отпрянуть, отшатнуться назад.

Эми ткнула в нее пальцем.

– Последний шанс! Уходи. Понимаешь? Мы и так слишком долго тебя терпели.

Чудовище зарычало, потом взвизгнуло и пошатнулось. Что-то врезалось в него сзади.

Теперь из автобуса, цепляясь и тесня друг друга, ползли шесть огромных визжащих личинок. Поэтому Джон с трудом держался на завалившемся бампере и думал, что Эми не одобрит, если он будет просто спихивать детей в воду, чтобы освободить место.

Джон слышал, как кто-то на берегу велит всем спускаться, а потом над головой пролетел и приземлился на стоявшую неподалеку машину ЛЕТУЧИЙ БОГОМЫШ??. Послышались, а затем вдруг прекратились выстрелы.

Потом показалось, что зверь с кем-то борется: его болтающиеся конечности и крылья сновали туда и сюда в свете фар фургона. Сквозь шум дождя Джон услышал крики ужаса и ярости. Дэйв и Эми стояли с чудовищем лицом к лицу и, судя по звукам, проигрывали ему.

Обезумевший Джон неловко вскарабкался на задний бампер автобуса и попытался достать ногами до тротуара – лишь маленький уголок автобуса еще висел над сушей. Джон удачно спрыгнул на асфальт. Там же были и две выползшие из автобуса личинки.

Джон обернулся.

Мимо него бежал мужчина.

Это был Тед.

Бежал он целеустремленно и зло.

Он бежал, чтобы встретиться лицом к лицу с чудовищем, которое, как он полагал, похитило его ребенка.

За спиной у него был рюкзак с серной бомбой.

Тед запрыгнул БОГОМЫШУ на спину и провел удушающий захват: мускулистая рука обвилась вокруг того, что было у твари вместо шеи. Существо билось и пыталось дотянуться до него, но неуклюжие разномастные конечности плохо справлялись с этой задачей.

Крылатый зверь от расстройства подпрыгнул и взмыл в воздух, все еще держа на спине Теда, словно БОГОМЫШ??? собирался взлететь повыше и сбросить его. Они поднимались все выше, выше и выше, всего на долю секунды обоих осветила вспышка молнии, и Джон успел различить крошечные бьющие в воздухе крылья и отчаянную, жестокую борьбу.

Потом снова упала тьма. Джон потерял их из виду в беззвездном небе.

Он смотрел, щурясь от бомбивших лицо дождевых капель.

И вдруг вспышка света, словно родилось новое солнце. Достаточно яркое, чтобы ослеплять.

Через две секунды грянул взрыв.

Заполнив собой все небо, вниз обрушился эффектный дождь блестящих шипящих частиц – они с мягким шипением гасли в потоках воды вокруг.

Уже через мгновение Джон понял, что произошло – Тед знал, что тварь попытается взлететь вместе с ним, крылья были ее единственным преимуществом. А Тед был солдатом, и солдатом хорошим, а еще он, черт побери, был гораздо умнее этой твари. Ему лишь было нужно, чтобы БОГОМЫШ??? взлетел достаточно высоко, подальше от оставшихся на земле невинных людей.

Последние угольки догорели, и снова стало темно. Ни человек, ни зверь вниз так и не упали.

На мгновение воцарились тишина и дождь.

А потом дождь прекратился.

Поначалу это была не спасательная операция, а неловкое недоразумение. Совместными усилиями им троим удалось вытащить из автобуса еще двоих детей – те были в ужасе от несущейся внизу реки и не хотели спрыгивать на неровный край частично ушедшего под воду тротуара, опасаясь, что они соскользнут и их унесет потоком. Эми не могла их за это винить.

Но вскоре послышался грохот мотоциклетных глушителей, показался свет стаи фар – это с опозданием прикатила на вечеринку остальная часть байкерской банды. Они протянулись живой цепью от улицы до качавшегося автобуса и по одному передавали детей из рук в руки, подальше от опасности. Не желая им мешать, Эми, Джон и Дэвид поплелись обратно к фургону.

Эми была так потрясена происходящим, что, лишь забравшись внутрь, осознала, какие новости принесла с собой: Лоретта теперь вдова, а Мэгги осталась без отца. Она вернулась в гостиную и судорожно вздохнула, заметив кровь. Повсюду: на матери с дочерью и Маркони, на маленьком диване и на полу. Лоретта сидела, устроив голову Мэгги у себя на коленях – Эми не знала даже, кто из них казался более измотанным на вид.

– Что был за взрыв? – спросила Лоретта.

Эми хотела было отвечать, но поняла, что не в силах.

– Тед взорвал чудовище, – сказал Джон. – С ним покончено. Но Тед тоже не выжил. Мне, э-э, очень жаль. Он пожертвовал собой, чтобы спасти Мэгги. И вас, и нас всех. А может быть, и весь мир. Если кто-то когда-нибудь попытается вас переубедить, скажите им, чтобы связались со мной. Потому что я сам это видел.

Лоретта прикрыла глаза и прислонилась спиной к окну – один угол разбился, когда в него в какой-то момент попала пара пуль. Она сжала губы и сглотнула. Эми чувствовала, что женщина отсекает горе, словно пережимает щипцами шланг. Она нужна была дочери, оплакать смерть мужа она сможет позже.

– Как Мэгги? – спросила Эми.

Маркони позади произнес:

– Насколько я могу судить, четыре пули пробили ее тонкий кишечник. Я остановил кровотечение и дал ей кое-что от боли. Но ей нужно в больницу.

– Ей… правда? – спросил Дэвид.

Эми посмотрела на кучку стоявших на тротуаре снаружи детей, над которыми хлопотали их родители. Среди них была и водительница автобуса. Эми уже считала ее мертвой, а теперь представила, как она стоит в нижней части автобуса, которую заполняет вода, и по одному приподнимает детей, чтобы те смогли вздохнуть. Героиня.

С мерзким скрежетом обдираемого металла пустой школьный автобус оторвался от берега и покатился вниз по руслу реки, ударяясь об обломки моста. Несколько ребятишек захлопали в ладоши.

Маркони пристально посмотрел на Дэвида и, понизив голос, произнес:

– Все пять моих чувств говорят мне, что раны ребенка передо мной не летальны – но она нуждается в медицинской помощи, иначе ее сведут в могилу потеря крови или сепсис. Таковы мои наблюдения.

– Держитесь! – крикнула сидевшая за рулем Забава.

Она еще и фразу не успела закончить, а фургон уже ехал. Она везла их в больницу. Как она вообще узнала, куда надо ехать?

– Ребята, – сказал Дэвид, – мы не можем просто так свалить. Нужно… приглядеть за теми, кто снаружи. Остановить их. Понять, как – ну, вы понимаете. Позаботиться о них. Как подобает.

– Что вы предлагаете? – спросил Маркони.

Дэвид хотел ответить, но не нашел слов.

Я сидел и неотрывно смотрел в изрешеченное пулями заднее стекло, наблюдая, как фургон гадит полосой мокрого шоссе, а дети-байкеры вдалеке превращаются в точки. Чем дальше мы отъезжали, тем меньше они меня волновали. Я так устал, замерз и вымок. Больше всего на свете мне хотелось обсохнуть. А потом, может быть, засесть с пивом и обнимать Эми, пока она смотрит какой-нибудь ужасный японский мультфильм о девочках-волшебницах, которые учатся дружбомагии.

Нет, ничего подобного я не сделаю.

Я доведу дело до конца. И это, и все последующие.

Я повернулся спиной к окну и внимательно оглядел личинку Мэгги. Потом моргнул и увидел маленькую девочку Мэгги. Ее окровавленные волосы прилипли к лицу, щеки побледнели, между передними зубами была небольшая щель. Соус начал выветриваться.

Такая маленькая, такая хрупкая, ее грудь едва поднималась и опускалась, она цеплялась за жизнь.

Мэгги с огромным усилием открыла глаза. Посмотрела прямо на меня.

Собравшись с силами, она подняла крошечную ручку, протянула ее ко мне и показала мне средний палец.

31. Больницу города N недавно отремонтировали, и теперь она была вполне приличным заведением

А после все мы, мокрые, как тряпки для мытья посуды, тихо просидели следующие несколько часов в больничной приемной, закидывая в себя снеки и газировку из торгового автомата.

Зачем мы там сидели? Чтобы узнать, поправится ли «Мэгги»? Чтобы попытаться остановить ее, если она превратится в грозную тень рока? Хрен его знает. В конце концов Джон заснул, растянулся на пяти стульях и громко захрапел. Эми прижалась ко мне и положила мокрую голову на плечо. Забава – совершенно сухая – небрежно подпиливала ногти. Маркони в основном стоял на улице, покуривая трубку и разговаривая по сотовому – видимо, у него было к кому обратиться за советом в подобных ситуациях. Здорово, наверное.

В конце концов по коридору к нам прошаркала Лоретта – я заметил, что она снова выглядит целой: больше не казалось, будто на нее напал большой полярный медведь. И дело было не в том, что она стала целой, а в том, что Соевый соус начинал выветриваться, а я начинал видеть то же, что и остальные. Без сомнения, приложив немного усилий, я мог бы развеять эту иллюзию, но заряда для этих усилий в мозгу уже не было. Кроме того, я и так знал правду.

– Доктор говорит, с ней все будет в порядке, – сказала Лоретта.

Джон сонно поморгал и приподнялся на локте.

– Это… хорошо. Она выглядит, э-э, как обычно, все нормально?

– Ей многое пришлось перенести.

– Я так сожалею о Теде, – сказала Эми.

Лоретта вздохнула и опустилась на одно из кресел напротив.

– Это прозвучит ужасно, но Тед… он по-настоящему так и не вернулся домой. Из Ирака, я имею в виду. Мы встречались с ним в старших классах, и… Ну, вас вряд ли заинтересует история нашей жизни. Просто казалось, он никогда не простит себя за то, что там произошло. Он словно чувствовал, что обязан кому-то жизнью, словно он уклонился от выплаты какого-то просроченного счета. Он постоянно таскал нас с места на место, не доверял правительству, ничему не доверял, он был уверен, что кто-то заявится и заставит его заплатить по счетам. Когда Мэгги похитили, это было так странно – клянусь, он будто именно этого и ждал все время. Не то чтобы его это не расстроило, не поймите неправильно – но эти несколько дней после похищения он был таким живым. Я не видела его таким с тех пор, как он ушел в армию. Наконец-то ему дали повоевать на еще одной проклятой войне.

Лоретта вытерла глаза.

– Я просто надеюсь, что, где бы он ни был, он обрел покой, – сказала Эми.

– Ну что ж, если вы правы, то хоть одному из нас это удалось, – ответила Лоретта. – Этот сукин сын получил именно то, что хотел. Благородный, героический акт самопожертвования. А нас всех оставил разгребать последствия. Он, наверное, думал, что повел себя самоотверженно или что-то в этом духе. Но поглядите, что он после себя оставил. Он совершил самый эгоистичный поступок из всех возможных. Найти бы того говнюка, который убедил мужчин, будто мученичество – это круто, и дать ему по зубам.

Лоретта закрыла глаза и снова сжала губы. Взяла себя в руки. Потом тихо извинилась и вернулась к своему ребенку.

Забава оторвала взгляд от ногтей и сказала:

– Интересно, «Вафельный домик» еще работает?

– А тебе есть-то надо? – спросил я.

– Не будь мудаком.

Эми выпрямилась, моя рука соскользнула с ее плеча. Она наблюдала, как Лоретта тащится обратно к своей чудовищной дочери.

– Мы ошибались, да? – спросила Эми. – Мы говорили, что жуки находят и используют против нас наши худшие страхи, но это не так. Теду подарили его войну. Джону, ну, ему же дали поучаствовать в погоне на тачках, верно? Это словно…

Она замолчала, глядя, как Лоретта исчезает за углом.

Появившийся позади Маркони произнес:

– Я обнаружил, что самые большие наши страхи и самые большие желания – это, по сути, две стороны одной медали. Я знаю многих, кто умер, не прожив отпущенного им времени, сжимая эту медаль в кулаке. В переносном смысле, конечно. – В какой-то момент он подошел к нам сзади и теперь стоял, накинув пальто на руку.

– Господи, нельзя просто так подкрадываться к людям из-за спины и изливать на них свою мудрость. Не сейчас же. – Я снова повернулся к Эми. – Значит, по его словам, твоя вышеупомянутая медаль – это… видимо, вафли?

Я снова положил руку ей на плечо, но она встала и отошла, словно хотела размять ноги.

– Боюсь, мне пора с вами прощаться, – сказал Маркони, – у меня производственное совещание рано утром, а после я уезжаю в Миннеаполис. Кто-то раскапывает там могилы – по крайней мере, так мне сказали. – Он взглянул на карманные часы. – Я полагаю, все свои вопросы я могу отправить вам по электронной почте.

– Стоп, что? – вскинулся я. – Это еще не конец, доктор. Вы в курсе, что будет с личинками, если мы вот так просто вернемся по домам?

– Нет. А вы? Я могу лишь заметить, что цыпленок, который не может покинуть свое яйцо, в конце концов умирает. Или же это яйцо вовсе не оплодотворяют, и кто-то поджаривает его на сковороде. Все эти предположения основаны на очень ограниченных данных.

– И Мультизадка продолжит выстреливать новыми, – заметил Джон.

– Надо бы свериться с моими записями, – продолжил я, – но я почти уверен, что мы ничего не добились. Мы в прямом смысле слова могли бы просто остаться дома, и результат был бы тот же.

– Признаю, придется несколько исказить данные на этапе редактирования, – ответил Маркони.

– И что за книга получится?

– Думаю, весьма простая. Поучительная история о городе, охваченном паникой из-за предполагаемого крылатого существа, которое, по утверждениям свидетелей, умело превращаться в человека. Существа, которое сумело похитить одиннадцать маленьких детей. Все они, слава богу, вернулись невредимыми благодаря благородной жертве храброго бывалого солдата. Но было ли это делом рук неземного творения ночи? Или лишь человека с извращенным складом ума? Какой хищник страшнее? Это, дорогой зритель, решать вам. А теперь наслаждайтесь рекламой автострахования.

– Одиннадцать детей? – спросила Эми. – Их было двенадцать. Вы забыли Майки.

– Здесь и забывать нечего.

Она посмотрела вперед невидящим взглядом и сказала:

– А, ну разумеется.

Я встал и потянулся.

– Всё в порядке. Поспим несколько часов, потом соберем в одном месте детишек байкеров и решим, что сделать, чтобы остановить эту тварь. Каждая минута на счету, народ.

32. Пять дней спустя

Мы никогда больше не видели ни байкеров, ни их детей.

Видимо, дождь они увезли с собой: все следующие дни светило яркое солнце. Уровень воды все еще продолжал подниматься, как и говорила Эми, – как и всякое дерьмо в жизни, она продолжает течь даже после того, как кончается буря, – но в остальном нам оставалось лишь радоваться чистому небу. Интересно, сколько народу купили резиновые сапоги за несколько часов до того, как прекратился дождь? Лохи. В район вокруг дилдомаркета было не проехать, но мы с Эми забрали свои вещи и переехали в укрепленный мешками с песком трейлер Честити Пейтон. Мы понятия не имели, где она, но она все еще была жива, и Эми перед ее отъездом спросила у нее номер телефона. Честити разрешила нам пожить в трейлере в обмен на обещание отгонять мародеров – если только мы не будем снимать с мебели пластиковые чехлы и не «загадим все вокруг». И все же она бы не одобрила то, сколько я напихал в холодильник красного «Маунтин Дью». Мне его вкус даже не нравился – думаю, он просто напоминал мне о молодости. В те времена мне нравились ужасные вещи.

В субботу, за день до дня рождения Эми, нам позвонили и таинственным голосом приказали ехать к «Моему Глазу», прихватив с собой Джона. Мы с ночи, когда произошла вся эта срань, действительно ездили туда пару раз – ждали, когда цикл повторится.

Он не повторился, но звонок не застал нас врасплох: разумеется, за развитием событий следили не мы одни.

Мы встретились с Джоном у маленькой церкви, окруженной лестницами и лесами. Владельцы нарушили местную традицию, и вправду начав ремонт здания, вместо того чтобы просто дать ему сгнить, – крышу они уже залатали. Подъехал черный седан – я не слишком удивился, когда из него вышла агент Таскер с бинтом на шее, очевидно удерживавшим голову. Я задумался, не протекает ли он, когда агент пьет кофе.

– Ваш напарник тоже будет? – спросил Джон.

– Нет, его объявили мертвым. Я здесь не для того, чтобы причинить вам вред или арестовать вас, и, если честно, говорю я не от лица ННО. Эту организацию распустили.

– Снова переименовали, вы имеете в виду? – уточнил я.

– Скажем так, проводится уборка. Мы убедились, что ваше мнение по поводу нарушения B3333B в действительности было правильным. Мы приносим свои извинения за действия, предпринятые против вас предыдущими властями…

– То есть вами, – перебила Эми. – Когда вы лично раз за разом пытались нас всех убить.

– Однако я хочу отметить, что на протяжении всего расследования уровень коммуникации между нами, с обеих сторон, был далеко не идеальным. В будущем мы постараемся его улучшить. Что касается B3333B, то мы активно наблюдаем за всеми одиннадцатью потомками и продолжим делать это до тех пор, пока не будет найден альтернативный план действий.

– Ну что ж, проблема решена, – сказал я. – Тогда я просто выброшу все это из головы.

Светило солнце, и пруд внизу должен был отливать бирюзой… но никакого пруда не было. Он был залит бетоном. Заливать его начали уже на следующее утро после того, как оттуда достали десять личинок. Теперь вокруг сновали рабочие и таскали толстые шланги, змеившиеся от нескольких стоявших на холме грузовиков.

– Как видите, мы уже приступили к блокировке источника размножения, – заметила Таскер.

– Не хочу указывать вам, как делать вашу работу, но я ни на секунду не поверю, что куча цемента помешает Мульти… э-э, B3333B.

– Разумеется, нет. Но у нас есть все основания полагать, что физическая близость к пруду является необходимым условием для начала процесса. План состоит лишь в том, чтобы не подпускать к нему близко людей. Вы спрашивали, какая связь между мистером Ноллом, мисс Пейтон и мотоциклетным клубом «Христово восстание». Что ж, все они приезжали сюда на барбекю за месяц до пропажи детей. То есть за месяц до того, как взрослым внушили мысль о детях, вместе с подсознательным следом из хлебных крошек, который привел бы их сюда снова.

– Но люди сюда все время ездят. Наверное, это произошло, как раз когда существо приступило к размножению? – спросила Эми.

– Когда мы опрашивали членов банды, то отметили одного человека по имени Бо Линч, поразительно похожего на мистера Нимфа, как описывал его Тед Нолл. Наших сотрудников это заинтересовало, хотя человек был ничем не примечателен и никаких подозрений не вызывал. Во время опроса выяснилось, что в какой-то момент пикника мистер Линч занялся сексом в пруду вместе с молодой женщиной.

У меня в голове возникли десятки вопросов, ответы на которые я, если честно, и знать не хотел.

– К завтрашнему дню холм будет огорожен двенадцатифутовым забором. Такие знаки будут висеть через каждые двадцать футов, – продолжила Таскер.

Она кивнула в сторону одной из прислоненных к церкви вывесок. Назойливые красные и белые надписи гласили:

НЕОЧИЩЕННЫЕ СТОЧНЫЕ ВОДЫ

РИСК ЗАРАЖЕНИЯ

ШТРАФ В РАЗМЕРЕ 1500 ДОЛЛАРОВ

ВЕДЕТСЯ КРУГЛОСУТОЧНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ

Я покачал головой.

– Не сработает. Люди вызнают, что канализации здесь нет. Им просто станет любопытно.

Внизу выкрикнул команду один из рабочих. Затем послышалось шипение, и из шланга хлынул поток нечистот. Через секунду до нас донеслось зловоние.

Эми сморщила нос.

– Это просто… ого, – произнесла она.

– Ладно, – сказал Джон, – давайте просто проясним: при этом родители многие дни, месяцы или годы будут воспитывать этих фальшивых монстрят? И что может пойти по плану?

Таскер пожала плечами.

– Просто так устроен мир. Они ничего не знают, просто очень любят своих детей. Любовь не всегда похожа на двухполосное шоссе, иногда ты вкладываешь силы в то, что никогда не окупится. Например, некоторые держат в качестве домашних животных ящериц. Хуже ли это, чем жить одному – или бесцельно?

– Гораздо хуже, – сказал я.

Таскер взглянула на часы и сказала:

– Ну, если у вас появятся предложения, вы знаете, где меня найти.

Она нырнула в машину и уехала. Я представил себе, что в следующий раз, сдавая назад, она слишком быстро повернет голову и та просто свалится с плеч.

– Что ж, давай вернемся к нашему разговору, – предложила Эми.

– К какому из? Ты про то, может ли самолет взлететь, если едет по гигантской беговой дорожке? Мы решили, что взлетит, колеса тут ни при чем. И спорить нечего.

– Нет, я про тот, который мы начали у Джона. О твоем демоне печали, помнишь? Ты еще сказал, что тогда было некогда. Ну, теперь есть когда. Я записала номер, можешь позвонить – я точно знаю, что тебя примут в начале следующей недели.

– Давай потом об этом поговорим.

– Нет. Не потом.

Она посмотрела на Джона, будто намекая, что пора и ему высказаться. Они всё спланировали.

Джон выглядел так, словно охотнее стал бы обедом для акулы, а не вел этот разговор.

– Она собрала сумку, стоит у меня дома. Одежда там, остальное всякое. Немного денег. Ее друзья уже готовы за ней заехать. Она решила уйти, вот я о чем. Я ее отговорил. Сказал, что если бы ты понимал, понимал по-настоящему, как она себя из-за этого чувствует, то ты бы боролся.

У меня в голове снова забурлило черное озеро стыда. Тут выскочила искра, и оно загорелось. Если приходится выбирать между ядовитой жижей отвращения к себе и огнем неконтролируемой ярости, выбора у тебя и нет.

Я повернулся к ней.

– Знаешь что? Если хочешь уйти, то почему бы тебе…

Джон встал передо мной.

– Может, эту часть пропустим, а, Дэйв? Ту, где ты неосознанно бесишься, что тебе поставили ультиматум? Потому что это не ультиматум, и помыкать тобой никто не пытается. Я миллион раз был на твоем месте, ты же знаешь, и твой гнев – это гнев ребенка, которого вытащили из теплой постели холодным утром. Вот и все. Потому что депрессия – самая удобная кровать в мире, и ты что угодно скажешь, чтобы полежать еще минутку. Но перед тобой люди, которые тебя очень любят – и которые говорят тебе, что к этой кровати несется грузовик. И если тебе на собственную жизнь плевать, то взгляни на все с другой стороны. Кое-кто, кто очень нам с Эми дорог, вот-вот попадет под грузовик, и спасти его можешь только ты. Просто так вышло, что человек, которого мы так хотим спасти, это ты. А еще в этом грузовике полно дерьма, не знаю, говорил я уже или нет.

– Просто предположил.

Я вздохнул и внимательно посмотрел на пятно пустоты, повисшее у меня перед лицом.

– Я на девяносто девять процентов уверен, что я сам по себе такой. Всегда таким был, сколько себя помню.

Эми посмотрела на меня как на идиота.

– Ну конечно же, сам по себе. Но у меня вот ноги волосатые сами по себе, а я все-таки регулярно их брею. В естественном нашем состоянии все мы липкие и злые вонючки, на нас даже в зоопарке никто не взглянет, если за это денег попросят. Мы все ежедневно воюем со своими ужасными, неотесанными двойниками. Тебе страшно. Я понимаю. Тебе страшно, что ты вылечишься и вдруг превратишься в банального, скучного человека. Что ж, у меня для тебя хорошие новости – нет такого лекарства. Ты просто проснешься однажды и начнешь бороться, день за днем, пока это не станет твоей сутью. Не превратит в бойца. Слушай, решать тебе. Все зависит только от тебя. Но я не собираюсь до конца жизни смотреть, как ты медленно разваливаешься на части, приклеившись к дивану, как какой-то самолет, который, по законам физики, абсолютно точно не сможет взлететь с беговой дорожки.

– Во всяком случае, – сказал Джон, – помни, что от тебя зависят жизни людей. Впереди всегда маячит очередная передряга.

Какое-то время мы молча смотрели, как заполняют дерьмом озеро.

Я махнул рукой в сторону рабочих внизу и сказал:

– Не нравится мне это.

– Ну, это отвратительно где-то по тридцати шести причинам, – отозвалась Эми.

– Нет, я обо всем в целом. По сути, нас просят закрыть на все глаза. Жить своей жизнью, зная, что оно все еще здесь. Словно…

– Не можешь почесать, где чешется?

Джон щелчком отбросил окурок сигареты и развернулся, чтобы уйти. Он положил мне на спину руку, будто хотел увести отсюда.

– Забудь, Дэйв. Это же Пиздапр…

33. Абсолютно непримечательная развязка. Наверное, ее можно и пропустить – серьезно, отложите книгу

В местах, где наводнение отступило, осталась тонкая пленка засохшей грязи, превратившая газоны, тротуары и асфальт в одно и то же серо-коричневое месиво, как будто нас всех засосало в фото с эффектом сепии. Но город остался на своем месте.

Мы сидели у Джона и запоздало праздновали день рождения Эми, через две недели после знаменательной даты, договорившись отложить празднование по крайней мере до тех пор, пока отступит опасность заболеть траншейной стопой. Наводнение покинуло неприметный дом Джона, в итоге пришлось лишь стелить на первом этаже новый ковер (с чем Джон и так затянул: старый ковер стерпел все, от пятен кофе до выжженных следов от фейерверков).

Тем вечером, в восемь часов, мы подошли к дверям Джона и услышали, как тот внутри на кого-то кричит. Последнее, что я услышал перед тем, как постучать, было: «Хватит этого дерьма, это уже не круто».

Он рывком распахнул дверь и не здороваясь впустил нас в дом. Выглядел он дерьмово, будто последние пять дней тяжело болел гриппом.

Джон ссорился с Забавой. Та сидела в углу, уткнувшись в телефон, словно давным-давно прекратила ругаться.

– То есть… она еще тут, – пробормотал я Джону.

– Она, блядь, не уходит! – рявкнул Джон. – Просто смешно, бля.

Забава оторвалась от телефона и сказала:

– Я смыла его заначку. Он недоволен.

– Ты… чего?

– Мет, Аддерол, травку – все. Все полетело в унитаз. Вжух. Пока-пока.

Джон ткнул в нее пальцем.

– Такие вещи не тебе решать.

– Ты споришь с роем жуков-оборотней, Джон, – напомнил я.

– И проигрываешь! – добавила Забава.

– Пойду принесу из машины запеканку, – сказала Эми и вышла. У нас не было ни запеканки, ни чего еще.

Я помолчал, обдумывая, насколько нелепо встревать в этот спор, а потом произнес:

– Серьезно, Забава, так ты человека от зависимости не избавишь. Наркотиков больше нет, а зависимость осталась.

Она пожала плечами.

– И чо? Никто не говорил, что будет легко.

Джон посмотрел на меня.

– Видишь? Что за хрень, бля. Я не просил ее здесь жить. И я, блядь, не просил следить за каждым моим движением, будто она ебучий надзиратель. Ты в курсе, что я на диване сплю? В моем собственном доме!

– А ты в курсе, что сам ее сделал, да? То есть не так, чтобы она осталась, а в прямом смысле сделал, конец предложения.

– А я о чем твержу. Видишь, она в одежде сидит? Она настоящая! Забава ее купила! И платила моей кредиткой! Она же любую одежду может изобразить!

Забава, все еще пристально глядя в телефон, пробубнила:

– А я покупать люблю.

– Я хочу сказать, – продолжил я, понизив голос, но Забава, кажется, меня все равно услышала, – что, наверное, ты и уйти ее можешь заставить, так? И под этим я имею в виду уйти, как уйти из дома или уйти, как – пуф! – и ее нет. Черт возьми, Джон, где-то живет настоящая Забава Парк. Что бы она чувствовала, зная, что ты создал безделушку с ее обликом и живешь с ней?

– Безделушку? – переспросила Забава.

– Да, Дэйв, если настоящая порнозвезда Забава Парк каким-то образом примчится к нам из Польши, придется как-то разбираться.

– Настоящая? – переспросила Забава.

– Ты знаешь, о чем я! – крикнул он.

Забава оторвала взгляд от телефона.

– Ты действительно хочешь, чтобы я ушла? Если да, то я уйду.

Джон сделал глубокий вдох, подавляя гнев, сжал руки в кулаки у груди. Повернулся к ней и сказал:

– Я не говорил, что тебе надо уйти. Но жизнью моей ты командовать не будешь. Так больше продолжаться не может.

Забава пожала плечами.

– Ну, согласимся не соглашаться.

У Джона снова повалил из ушей пар, но я поднял руку и сказал:

– Вы Эми день рождения испортите. Ну хватит.

Я подошел к черному входу, высунул голову за дверь и увидел, что Эми стоит на крыльце и смотрит, как подъезжает на своей «Тойоте-Приус» Ники. Джон настаивает на том, чтобы приглашать ее на все праздники лишь потому, что последние двенадцать лет они с ней близкие друзья.

– Все закончилось, можешь заходить, – сказал я Эми.

Ники вылезла из «приуса» с пластиковой коробкой кексов. Ее глаза походили на черные порталы, которые вели в полную одной только злобы душу.

– Дэвид!

– Здравствуй, Ники.

– У меня тут два кекса «Красный бархат», это тебе! Если кто-то протянет к ним руку, врежь ему! Ты знаешь, что «Красный бархат» – просто шоколад с красным пищевым красителем?

– Нет.

Лживая сука.

Мы вошли в дом, и Забава, увидев Ники, просияла.

– Приве-е-е-ет! Вот и моя малышка!

Они обнялись. Я так понял, никто не пояснял, что она не человек, – надо будет отвести Забаву в сторонку и сообщить.

Эми достала из сумочки конверт с поздравительной открыткой и сказала Джону:

– Зачем ты послал ее по почте? Мог просто отдать.

Джон посмотрел недоуменно.

– Когда ты ее получила?

– Лежала в почтовом ящике, когда мы вчера ходили проверять квартиру.

– Я не помню, как ее посылал.

Я внимательно осмотрел конверт.

– Почтовый штемпель поставили три недели назад.

Джон посмотрел на выражение моего лица и сказал:

– Эй, а интересно, не подсказка ли это. Открой-ка.

– Даже как-то страшно, – отозвалась Эми.

Она открыла конверт и обнаружила внутри открытку с праздничной надписью С ДНЕМ ОТЦА, ПАПА – она была зачеркнута, а сверху шариковой ручкой было почерком Джона выведено С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ЭМИ САЛЛИВАН.

Внутри что-то лежало.

Билет моментальной лотереи.

Мы все замерли.

– Нет, – вырвалось у меня. – Джон… ты его под Соевым соусом купил?

Эми встревожилась.

– А это разве не обман? Так… так нельзя. Или можно?

– Ну, все лотереи – надувательство, – сказал я. – И люди покупают билеты с одним шансом на миллиард, не подозревая, что на самом деле шансов у них ноль на миллиард. Кажется, разница довольно небольшая.

Сверху серебряными буквами было написано, что главный приз – десять миллионов долларов.

– Половину отдадим на благотворительность, – сказала Эми.

– Хорошо, – согласился я. – Мы даже не знаем, выигрышный ли он.

– Вообще-то я практически уверен, что выигрышный, – заметил Джон.

Эми выудила из кармана пятицентовик и соскребла три ряда яйчеек.

Мы выиграли.

Двести пятьдесят долларов.

– Эй! – воскликнул Джон. – Теперь ты можешь купить Эми ту книгу! Ну, почти. Может, получится сбить цену.

– Какую книгу? – спросила Эми.

Я никогда не рассказывал ей о подписанном экземпляре «Автостопа», который хотел ей купить. Мы решили, что моим ей подарком будет согласие на терапию. Мне это все еще казалось нечестным по отношению к ней, но что уж.

– Ты мог сорвать нам долбаный мегамиллионный джекпот, а вместо этого подсунул двести пятьдесят баксов? – спросил я у Джона.

– Сто двадцать пять, – поправила Эми.

И тут Джон ни с того ни с сего рассмеялся. Непонятно, с какой такой стати – я ведь так и сидел до сих пор без гребаной работы. Но потом я рассмеялся и сам. А потом и Эми. Забава и Ники поинтересовались, что тут смешного.

Эми объяснила, что мы выиграли в лотерею и что сегодня самый лучший ее день рождения. Забава дала ей пять и сказала, что поставила в духовку две разные домашние пиццы – видимо, теперь мы этому существу и готовить для нас разрешаем. Потом пришли Чавк и Кристал, и мне показалось, будто предыдущего месяца и не было вовсе. Затем в дверь постучали, Джон открыл – а на пороге стоял напарник детектива Герма Боумана с модной прической.

Он попросил нас троих выйти. Я думал, что снаружи нас будет ждать Герм, но парень пришел один. Я закрыл за собой дверь и сказал:

– Если вы пришли сообщить, что еще какие-то дети пропали, я сразу предупреждаю, что сейчас мы к этому, кажется, не готовы.

– Дело не в этом.

– И детектива Боумана что-то не видно…

– Не, он сказал, что дело закрыто. Даже о нем не заикается.

– А вот вы его бросать не готовы. Верно?

– Слышали, что сказал по его поводу ваш приятель из реалити-шоу? Про летающего монстра, похищающего детей?

– Ага. И? Вы и сами там были, он что-то упустил?

– Во-первых, меня там не было, а упустил он все те улики, которые выставили вас охренеть какими виноватыми.

– А, ясно. Герм и вас надоумил. Ну, можете верить во что угодно. Мы сами выбираем, в какой реальности нам жить.

– Что это еще за хиппарская чушь? Слушайте, я же сказал, что дело закрыто. Так почему бы вам просто не рассказать, что было на самом деле? Все с самого начала – чтобы я точно успокоился. За пределы этого крыльца ваш рассказ не выйдет, а даже если и так, то кто мне поверит?

– Другие копы – они поверят, просто им на это плевать. И так оно лучше. Можете у Герма спросить.

– Ну, как я и сказал. Что вам терять?

Я бросил взгляд на Джона.

– Ты как считаешь?

Джон пожал плечами и сказал:

– Хорошо. Историю тебе рассказать? Ну пристегивай ремень, мать твою.

И мы пересказали ему эту историю в том виде, в каком она изложена на этих страницах.

– А потом мы все собрались здесь, чтобы отпраздновать день рождения Эми, а потом пришли вы – и вот мы здесь, – закончил я.

– Э-э, может, мы это не уточнили, но у Маркони в фургоне стояли два копья, – заметил Джон.

– Точно, точно, – отозвался я. – У него их там много. Повсюду валяются.

Детектив глубокомысленно кивнул.

– А я ел пончик, а не маффин.

– Да – но это же так избито, – ответил я.

– А знаете что? Версия Маркони нравится мне больше.

– Мне, если честно, тоже.

– Главным образом потому, что вот она совпадает с тем, что мы узнали в ходе следствия, а вы свою невероятно запутанную версию будто тщательно продумали, чтобы не было никакой возможности хоть что-то проверить, черт подери. Я точно знаю, что нам сообщили о двенадцати пропавших детях. После этого ни один из родителей, все из которых, включая Лоретту Нолл, уже разъехались, комментариев не давал. В городе повсюду видели эту тварь наподобие летучей мыши…

– Крошечные кусочки которой теперь плавают в реке на многие мили. Проблема решена, – сказал я.

– А две жертвы в своих показаниях обвиняли вас.

– Это мы уже проходили.

– А один из свидетелей говорил, что вы и есть этот летучий монстр.

На несколько тяжелых секунд повисла звенящая тишина. Мне показалось, что я слышу вдалеке раскаты грома, но, наверное, мимо просто проехал тяжелый грузовик.

– Что? – спросила Эми. – Кто сказал?

– Филип Хикенлупер по прозвищу Дерьмобород.

– Друг Теда? Который утонул?

– А кто сказал, что он утонул? Он не только выжил, но и говорит, что один раз видел, как ваш бойфренд превратился в Летучего богомыша, и подозревает, что был еще один такой случай.

Теперь молчание длилось дольше. Кто-то кашлянул.

– Да это просто смешно, – сказал я. – Вокруг такой бардак творился, кто знает, что он там себе надумал. Наверное, потому у него и прозвище такое. Столько в нем дерьма, что оно ему, ну знаете, вместо бороды служит.

– Ага. Я уже говорил, что он заснял вас на видео? На реке снимал, с телефона.

– Ночью, во время дождя. А еще любой мудила может скачать приложение для редактирования видео, в них и спецэффекты есть, и все такое – на вид так натурально получается, что можно эксперта обмануть. Хреновые у него доказательства.

Детектив молча смерил меня взглядом.

– Ну что? – спросил я.

– Вы даже не стали отрицать возможность, что такое видео существует, – сразу же назвали его умелой подделкой. Даже взглянуть не захотели.

– Но ведь никакого видео и нет, правда? – спросила Эми.

– Как бы неловко вышло, да?

– Ой, да идите вы в жопу, – сказал я. – Не надо этих игр разума. Даже если бы это нелепое обвинение и было правдивым – а я не говорю, что это так, – но, даже если бы было, оно бы никак меня не дискредитировало. Если уж на то пошло, Богомыш пытался помочь. Он появился там, куда увозили детей, потому что безуспешно пытался остановить похитителей. Если бы ваша нелепая выдумка была правдивой и мы намеренно скрывали причастность к делу Богомыша, то только потому, что знали – люди всё неправильно поймут и начнут винить не того, а проблема заключалась совсем в другом: в шахте и всем прочем. Но мы ничего не скрывали, потому что все ваши байки просто смехот…

– Смехотворны, да. Помните, я сказал, что версия Маркони нравится мне больше? Это потому, что я почти уверен – вы всё выдумали: и личинок, и чудовище из шахты, ваша длинная замысловатая притча о том, что не стоит судить монстров, лишь скрывает за собой тот факт, что паренек передо мной начал обращаться в чудовище и похищать детей.

Я рассмеялся.

– Ха! Ха-ха! Ха. Нет.

– А как тебе такое, – сказал Джон, – по нашей версии, Богомыш мертв, исчез, и больше никто не пострадает. А по версии Дерьмоборода, он все еще неподалеку, потому что Дэйв – вот же он. Ну вот, если Богомыш снова нападет, это и послужит тебе ответом. Так что, если увидишь ублюдка, не стесняйся разнести его на куски в воздухе. Наше благословение ты получил.

– Так и сделаю. И вашего благословения мне для этого точно не нужно.

– Повторяю, можете верить во что угодно. Но ваша вера больше скажет о вас, чем обо мне. Мы можем вам чем-то еще помочь?

Он ушел, произнеся:

– Я с вас глаз не спущу. Обещаю.

Он умчался в ночь, его абсолютно сухая машина понеслась сквозь… не сквозь дождь. Я обнял Эми.

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Позади нас открылась дверь.

– Давайте внутрь, ребята! – выплюнула Ники. – Пицца остывает!

Сопла охранных огнеметов со свистом ожили. Она мгновенно сгорела заживо.

Нет, не сгорела.

Отрывок из книги «Страх: паразит из Ада» авторства доктора Альберта Маркони

А теперь несколько слов об апокалипсисе.

Самым захватывающим аспектом нашей одержимости концом света является то, с каким упорством мы верим, что любой подразумеваемый нами катаклизм и правда положит всему конец. В действительности же всю нашу историю можно представить в виде серии апокалипсисов: то чума, то голод, то мировая война, которая тащит за собой на буксире и первое, и второе. Поучительны их последствия.

Рассмотрим, например, древнюю катастрофу, известную как извержение Тобы. Согласно одной теории, примерно семьдесят пять тысяч лет назад извержение вулкана почти полностью уничтожило вид Homo sapiens. Считается, что впоследствии мировая популяция предков людей могла сократиться до нескольких тысяч половозрелых пар – все бы они вместились в спортивный зал средней школы. Всего лишь семьдесят пять тысяч лет спустя мы представляем собой цивилизацию, население которой выросло в миллион раз и вот-вот посадит космический корабль на Марс.

Это наследие человечества, и, осмелюсь сказать, мало кто из нас задумывается о нем и ценит его. Посвященная апокалипсису литература рисует нам мир, в котором люди после падения общественных институтов превращаются в дикарей из джунглей, выжившие рвут друг друга на куски, даже если вокруг бушует чума или их преследует нежить. В реальности на протяжении всей истории мы оказывались в подобном положении много раз – оставались без правительства, правоохранительных органов или каких-либо современных институтов, которые мы принимаем как должное. И каждый раз при подобном развитии событий проявлялась не дикость, а сотрудничество. Если столпы нашей культуры рушатся, мы их восстанавливаем.

Однажды я пошутил в разговоре с коллегой, что настоящий фильм ужасов должен показывать мир, захваченный зомби, которым приходится отбиваться от внезапной вспышки живых. Представьте, как стонущие шаркающие бедняги пытаются вести войну против существ быстрее и здоровее их, способных организовываться и мыслить стратегически, способных мастерить инструменты, которые ограниченный гниющий мозг зомби воспринимает не иначе как магические творения (представьте их ужас при мысли о винтовке, несущей в себе незримую смерть из-за горизонта, – не говоря уже об атомной бомбе!).

Их практически жалко. Вот почему, когда меня спрашивают, почему так мало свидетельств существования таких созданий, как оборотни или вампиры (ни в тех, ни в других я не верю), я говорю, что ответ очевиден: они отчаянно стараются скрыться от нас!

Моя точка зрения такова: человечество, так было всегда и так есть сейчас, – гораздо больше, чем набор отдельных его составляющих. Поодиночке люди могут не представлять собой ничего особенного, если взглянуть на одного из них, когда тот, скажем, в два часа ночи стоит в очереди в круглосуточном магазине или посреди хаоса распродаж Черной пятницы злобно вырывает игрушку из рук женщины средних лет. И, тем не менее, совместные усилия растерянных и суетливых приматов приводят к появлению сверкающих городов и величественных летающих экипажей. Они расщепили атом и заглянули в космос.

В мгновение ока они обрели силу богов.

Такова, я полагаю, судьба человечества: колонизировать в течение следующей тысячи лет звезды, основать поселения в нашей – и других – Солнечной системе. Потом, через много веков, один из наших потомков будет прогуливаться по какому-нибудь чудесному, накрытому куполом раю на какой-нибудь далекой планете и увидит пьяного юношу в отвратительной одежде, которого рвет в переулке возле паба. Человек косо посмотрит на опустившегося до столь неприглядного состояния юношу, покачает головой и пробормочет себе под нос, что человечество – нелепый, обреченный вид, не способный ни на что стоящее.

И он поверит в это, потому что в противном случае истинную, чудесную, ужасную, страшную силу человечества практически невозможно осознать. Я признаю, что не все из вас разделяют мою веру, но вы должны признать, что, если боги реальны, если они наблюдали издалека за эволюцией человечества, возможные последствия должны повергать их в трепет.