Вы не авторизовались

Страшные сказки братьев Гримм бесплатное чтение

Якоб и Вильгельм Гримм
Страшные сказки братьев Гримм
Пересказ Кеннета Бё Андерсена и Бенни Бёдкера

Grimm

Originally published as a Storytel Original Series

Предисловие

Сказки изменчивы, и такими они были всегда – начиная с древнейших времен, когда первые люди расселись вокруг костра и повели рассказ. Неизвестно, кто придумал эти истории, откуда они взялись, но они существуют во множестве вариантов в разных странах. Нам кажется, что мы знаем сказку про Красную Шапочку вдоль и поперек, но так ли это на самом деле? Останется ли беспечная девочка в живых или погибнет в животе у волка? Сказки, собранные братьями Гримм в Германии в начале XIX века, одни из самых известных и любимых в мире, но именно братья первыми начали постепенно изменять тексты сказок.

Сказки подвижны, для них не существует жестких рамок. Хотя сказки могут начинаться словами «жили-были» и заканчиваться «и жили они долго и счастливо», а могут использовать повторы и магическое число три. Но могут обходиться и без этого. Все правила о том, какой должна быть настоящая сказка, мы придумали после того, как перестали рассказывать сказки. Для этой книги мы отобрали десять лучших сказок, написанных братьями Гримм. Эти сказки грубые, жестокие, злые, прекрасные, удивительные, волшебные – эпитеты можно перечислять бесконечно. Кто-то, возможно, возразит – они же адресованы исключительно детям. Ведь это сказки, и некоторые истории братьев Гримм, действительно, со временем стали слишком адаптированными для детей. Очеловеченные животные и истории в картинках про Красную Шапочку и Ханса и Грету. Куда же подевалось все жуткое и страшное? Именно это мы, среди прочего, хотим вернуть в сказку. Вернуть тот прежний мир, те первоначальные истории, которые совершенно очевидно предназначались не только детям, но и всем тем, кому хотелось послушать занимательное повествование.

Сказки подвижны, но мы все же постарались придерживаться первоисточника. Вместе с тем мы что-то добавляли, а что-то опускали в случаях, где сказки позволяли и предполагали подобные изменения. Подробнее об этом сказано в послесловии. Это по-прежнему сказки братьев Гримм, но мы пересказали их своими словами и дали волю своей фантазии. И путешествие в этот волшебный, опасный и поразительный мир, где волки могут разговаривать, а кости петь, стало для нас настоящим даром и наслаждением.

Бенни Бёдкер и Кеннет Бё Андерсен

Ханс и Грета

В вольном пересказе Кеннета Бё Андерсена

Некоторые истории такие омерзительные, что их и рассказывать-то не хочется. Одна из них начинается на опушке дремучего леса, в домишке бедного дровосека, живущего здесь со своей семьей.

Месяц уже взошел, и двое голодных детишек лежали в постели, пытаясь заснуть.

Грете так хотелось есть, что от голода сводило живот. Ей казалось, что внутри у нее сидит какой-то зверь, он грызет и грызет ее, пытаясь выбраться наружу. И время от времени рычит от отчаяния.

– Вот, – промолвил брат, протягивая ей что-то в темноте. Кусок черствого хлеба. – У меня осталось немного от завтрака.

Ей хотелось бы отказаться. Сказать, чтобы он сам съел хлеб, что он изголодался ничуть не меньше нее. Что у него тоже кожа обтягивает кости.

– Спасибо, – ответила она и взяла хлеб. Его было невозможно разжевать, такой он был твердый, и пришлось размягчить его слюной. – Ханс?

– Да?

– Как думаешь, мы скоро заживем лучше?

Каждую ночь один и тот же вопрос, на который он всегда отвечал «да». Словно и говорить тут не о чем. Конечно же, они заживут лучше, и чего она, дуреха, спрашивает.

Для маленького семейства уже давно наступили тяжелые времена. Многие деревья болели, и в поисках хороших дров приходилось забираться в самую чащу леса, и денег было в обрез. Когда-то они держали скотину. Несколько кур, козу и собаку – яйца, молоко, тепло ногам, когда лежишь в кровати. Но беда не приходит одна. Сначала лиса расправилась с курами. Потом коза упала с крутого склона и сломала шею. Осталась только собака, но кормить ее стало нечем, и однажды вечером удар отцовского топора пришелся не по дереву. Впервые за долгое время они сытно поели, пусть мясо было жестким и сухим, а Грета ела, роняя слезы.

– Как думаешь, мы скоро заживем лучше?

«Да», – всегда отвечал Ханс, но не нынешней ночью. Сегодня он взял сестру за руку и прошептал:

– Ш-ш-ш…

Где-то в лесу, озаренном светом острого молодого месяца, ухала сова. В домишке, за стеной каморки, где спали дети, раздались шаги. В дверях возник черный силуэт. Силуэт задержался на пороге, и Грета не могла понять, отчего ей вдруг стало так страшно, отчего она замерла в постели. Ведь это была мать.

– Дети, вы спите?

Ханс предостерегающе сжал руку Греты, а она взмолилась, чтобы в животе у нее не заурчало.

Да, это была мать, но что-то в ней изменилось за последнее время. Что-то странное появилось в ее взгляде, и она теперь иначе смотрела на Ханса и Грету. Грета помнила, что таким же взглядом мать смотрела на собаку, когда отец решил…

Силуэт исчез.

– Ханс? – прошептала Грета.

– Ш-ш-ш…

И вот – ее голос в темноте. Голос матери доносился из кухни:

– Мы так больше не протянем. У нас нет денег, и нам нечего есть.

– Знаю, – отозвался отец. – И что нам делать? Что же нам делать?

Он не ожидал ответа. Но ответ прозвучал:

– Мы больше не можем прокормить детей. – Слушая ее холодный голос, Грета думала о месяце, сияющем на небе. Холодном и остром, как отцовский топор. – Им придется самим о себе позаботиться.

– Самим позаботиться? Но…

– Утром мы поведем их в лес и скажем, чтобы они дожидались нас, пока мы за ними не вернемся.

– И… когда мы за ними вернемся?

Тишина. Только вой ветра за окном. И испуганный всхлип дровосека, когда он понял, о чем говорит жена.

– Н-нет. Мы не можем так поступить. Мы…

– Вырасти – значит научиться заботиться о себе, – возразила мать. – Так у них есть хоть какой-то шанс. Мы все окажемся на кладбище, если ничего не предпримем.

– Но они же еще дети. Наши дети, и мы…

– Так ты хочешь видеть, как они умирают с голоду? – слова сочились гневом. Словно это страшное решение исходило от него. А после – змеиное шипение: – И ты еще считаешь себя любящим отцом.

Снова молчание. Долгое.

– Ладно, – раздался его сдавленный голос. В нем звучали горечь и стыд. – Поступим, как ты сказала.

Грета на миг совсем позабыла про голод. Она так крепко стиснула руку брата, что костяшки пальцев побелели и засветились в темноте, слезы потекли у нее по щекам.

– Что же нам делать, Ханс? – всхлипывала она. – Они решили…

– Ш-ш-ш, – третий раз раздалось этой жуткой ночью, вонзающей в детей острые зубы голода и страха. – Я кое-что придумал.

Когда родители улеглись, Ханс выбрался из постели и выскользнул за дверь. Грета лежала в темноте, прислушиваясь: снаружи не доносилось ни звука, и ужасные мысли зашевелились у нее в голове. Неужели он сбежал? Бросил ее, воспользовавшись темнотой? Нет, Ханс не мог так поступить. Или мог? В ту минуту Грета уже даже представить себе не могла, на что способны люди.

Но вот брат вернулся. В карманах у него что-то гремело, и он показал сестре, что это: белые камешки. В свете месяца, льющемся сквозь окно, они сверкали, как чеканное серебро.

– Теперь-то мы найдем дорогу домой, – успокоил он сестру. – Не бойся, Грета.

Вскоре Ханс заснул.

Девочка же не сомкнула глаз.

Детей разбудили на рассвете. Солнце еще не встало, но небо над лесом стало розовым, как счастливое будущее.

– Пора вставать, лежебоки, – раздался голос матери, и на миг Грете показалось, что ночной разговор родителей ей просто приснился. Кошмар, вызванный постоянным чувством голода. Что же еще? Тут она встретилась взглядом с глазами брата, и надежда угасла, как свеча в темноте.

– Вставайте, мы идем в лес за дровами.

Молча натянули они свои лохмотья.

Молча взяли хлеб, протянутый матерью.

Молча вышли из дома и побрели за родителями в дремучий лес, плотно обступавший их со всех сторон.

Краем глаза Грета подмечала, что брат бросает на тропинку камешек всякий раз, когда родители сворачивают в сторону.

Они забирались в чащу леса. Все дальше и дальше, пока не остановились на небольшой полянке.

– Здесь вы можете передохнуть, – сказала мать. – А мы пока пойдем за дровами. Как управимся, вернемся за вами.

Отец молчал. Он разложил костерок, чтобы дети обогрелись.

Его глаза блестели, а взгляд казался отсутствующим. Будто в пламени костра он видел нечто, невидимое другим.

Родители ушли. Грета поближе придвинулась к костру, но его тепло не могло прогнать холод, поселившийся внутри нее.

– Прислушайся! – промолвил Ханс. – Слышишь?

Где-то поблизости раздавался стук отцовского топора. И Грета почувствовала, как ее тело размякло.

– Значит, они нас не бросили!

– Вроде нет, – пробубнил брат, вороша палочкой костер.

Но, похоже, сам он в это не верил.

Минуты складывались в часы, все это время дети поддерживали огонь в костре. До них по-прежнему доносился стук отцовского топора.

Тук. Тук. Тук.

Он рубил как бешеный.

Время шло, глаза Греты стали слипаться, удары отцовского топора перенеслись в ее сон, но теперь топор оказался у нее в руке. Она замахивалась им снова и снова. Только перед ней лежало не дерево – вовсе нет – тут она резко проснулась, почувствовав, как сердце колотится, колотится, колотится. Мгла потихоньку опускалась на землю, было серо и холодно.

Тук. Тук. Тук. Топор по-прежнему рубил – совсем рядом – но его стук больше не успокаивал Грету.

– Ханс, что-то не так.

– Да.

Он поднялся. Держась за руки, дети пошли на стук. Пока они шли, Ханс снова доставал из кармана камешки и бросал на землю. Вокруг сгущалась тьма, удары топора впереди становились громче.

Еще пара шагов, и в свете месяца они увидели, откуда раздавался стук – ветер раскачивал ветку, к которой была привязана палка, и палка билась о дерево. Их обманули.

Грете захотелось упасть и разрыдаться, но брат подхватил ее и показал пальцем на землю. На камешки, которыми он прошлой ночью набил свои карманы. Их было отчетливо видно в свете месяца. Ханс улыбнулся Грете, и они пошли сквозь лес, сквозь непроглядную темень, ступая по камешкам, светящейся лентой пронзающим мрак.

– Я же говорил тебе, что мы непременно отыщем дорогу домой, – снова произнес Ханс. – Не бойся, Грета.

Но Грете все равно было страшно.

Они шли всю ночь и выбрались из леса, когда солнце уже взошло. Они устали и выбились из сил, но, завидев свой домишко, пустились к нему бегом.

Мать встретила их на пороге – она стояла, скрестив руки, а в глазах – удивление. Удивление и гнев.

– Ну и куда вы подевались? – принялась распекать она детей. – Ведь я же велела вам никуда не уходить. Мы вернулись за вами, а вас и след простыл. Мы всю ночь вас искали. Никогда, слышите, никогда больше так не делайте, ясно? – Она развернулась и ушла в дом.

В это время отец складывал дрова у сарая. Увидев детей, он выронил из рук охапку поленьев и будто окаменел. Его глаза покраснели, на щеках виднелись дорожки от слез.

– Слава Богу, – прошептал он, обнимая детей. Отец прижимал их к себе так сильно, что они ощущали стук его сердца. – Слава Богу.

И вот они снова были дома. Но страх так и не покинул Грету.

* * *

Прошло несколько дней. Никто в семье не заговаривал о случившемся. Будто ничего и не было. Но во мраке ночи снова раздался голос матери:

– Как они нашли дорогу домой, ума не приложу. Но тебе известно, что нам придется сделать. Придется завести их еще глубже, в самую чащу леса.

– Но они… они вернулись к нам, – голос отца. Слабый и прерывающийся. Потерянный. – Это знак. Господь милостив, он защитил их. И дал нам еще один шанс.

– Шанс? У нас не будет ни единого шанса, если мы не избавимся от детей. Тот, кого ты зовешь милостивым господом, просто медленно нас убивает, и мы оба это знаем. Ты болтаешь о каких-то знаках, но я вижу только один – пустую кладовую. Чаща завтра утром или топор сегодня ночью. Выбор за тобой.

– Пусть будет чаща, – прошептал отец. В голосе его не было слез. Однажды он уже простился со своими детьми, может, прощаться второй раз не так болезненно?

– Мы справимся, Грета, – утешал Ханс. – Нам нужно только набрать побольше камешков.

И тут раздались шаги. Потом скрип – дверь затворили. И щелчок.

– О боже, – прошептала Грета. – Она заперла дверь. Что же нам делать?

Некоторое время Ханс молчал. Наконец, он заговорил:

– Не плачь, Грета. Я снова кое-что придумал.

На следующее утро их путь снова лежал в лес. Но перед этим…

– Ты не дала нам хлеба, – сказал Ханс. – Если вы снова надолго уйдете, как в тот раз, мы проголодаемся.

Мать немного помедлила. Она не собиралась давать им хлеб – зачем еде пропадать понапрасну? Но чтобы дети ничего не заподозрили, она с улыбкой выдала им по ломтю черствого хлеба.

– Молодец, что вспомнил об этом, – промолвила мать, потрепав Ханса по щеке.

И вот семейство отправилось в лес, и краем глаза Грета подмечала, как ее брат отламывает кусочки от ломтя хлеба и бросает их на землю.

В этот раз они зашли далеко, намного дальше, чем тогда, в самую глушь. Деревья здесь стояли сплошной стеной, заслоняя небо, а земля никогда не просыхала.

Они шли все дальше, и Грета украдкой, чтобы не заметили родители, сунула брату свой хлеб, когда от его куска ничего не осталось.

Они все шли.

Наконец, мать остановилась. Взглянула на мужа и кивнула:

– Отличное местечко! – промолвила она, обернувшись к детям. – На этот раз вы будете сидеть здесь, пока мы вас не заберем, ясно?

Отец разложил костер. Огонь долго не хотел разгораться, и отцу пришлось повозиться. Его руки тряслись так сильно, что ему никак не удавалось высечь искры из кресала, а губы дрожали, будто сдерживая готовые вот-вот вырваться слова.^[1]

Но он не проронил ни звука. Закинув топор за спину, он ушел в лес вслед за женой.

Ханс и Грета снова остались одни. На этот раз не было палки, стучавшей по дереву. На этот раз незачем было обманывать детей и притворяться, будто те не знали, что у родителей на уме.

– Не волнуйся, мы отыщем дорогу домой, – промолвил Ханс, ободряюще похлопав сестру по руке. – Когда взойдет луна, хлебные крошки станут видны.

«К чему все это?» – вопрос готов был сорваться с губ Греты. Ну вернутся они домой и что? Они уже возвращались, да только опять оказались в лесу. Их бросили совсем одних. Но она промолчала, потому что стоит утратить надежду, и все пойдет прахом.

Долго сидели брат с сестрой, глядя на огонь костра, пока, наконец, не уснули, измученные голодом и долгой дорогой сквозь лес.

Проснувшись, Грета увидела, что огонь в костре погас, и все погрузилось во тьму. Деревья казались причудливыми существами, перешептывающимися тихими голосами. Луна цвета кости, висящая в черном небе, словно невидящее божественное око, заливала лес молочно-белым светом.

Брата нигде не было.

– Ханс, – шепотом позвала она. – Где ты?

– Они пропали, – ответил он из темноты не своим голосом.

Грета пошла на звук, и Ханс возник перед нею тенью среди теней. Она видела белки его глаз. Отчаяние в глазах.

– Хлебные крошки пропали, наверно, их съело лесное зверье. Я… я…

Грета взяла брата за руку:

– Ты все равно молодец.

– Мы непременно найдем дорогу домой, – промолвил он, стараясь убедить скорее себя, чем сестру. – Мы непременно найдем дорогу домой.

Они решили вернуться к костру – постараться раздуть угли. Им было зябко и страшно, а огонь согревал и защищал от медведей и волков, прежде всего от волков. О них всякое поговаривали. Ходили даже слухи, что есть волки, разговаривающие человеческим языком.

Однако найти костер оказалось так же мудрено, как и найти дорогу домой. В темноте они не понимали, в какую сторону идти, и проблуждали всю ночь.

И весь следующий день.

Пока их ноги не подкосились от усталости. Все мышцы ныли, руки были изодраны в кровь шипами и колючками, а из еды они отыскали только горсточку кислых ягод, от которых посасывало в желудке.

Дети прилегли под большим буком и заснули, обнявшись. Грете опять приснилось, что в руках она держит отцовский топор. Она заносит его снова и снова, только у ее ног не дерево. А мать, изрубленная, в луже крови, но все еще живая. Она разражалась смехом всякий раз, как Грета замахивалась топором. Будто ничего смешнее в жизни не видывала.

Грета очнулась словно от толчка. В ушах еще звенел смех матери. Тут она догадалась, что это не смех, а щебетание птиц. Девочка подняла глаза и на ветке бука увидела белоснежную птичку. Птичка чирикала, глядя прямо на нее. Потом взлетела с ветки и села на другое дерево, ее блестящий черный глаз был по-прежнему устремлен на Грету. Словно она…

– Ханс, – прошептала девочка, толкнув брата в бок.

Тот резко сел, испуганно озираясь по сторонам:

– Что такое?

– Видишь вон ту птичку? – ответила Грета, показывая на дерево. – Она будто зовет нас за собой.

Ханс поднялся с земли, и птица качнула головкой.

– Ты это видел? – воскликнула Грета. – Она кивнула.

– Наверное, она съела крошки, – отозвался брат, и в его глазах зажглась надежда. – И теперь в благодарность хочет отвести нас домой.

Птица снова взлетела, и дети последовали за ней. Они все ускоряли и ускоряли шаг, потом пустились бегом, поспевая за птицей, мелькавшей среди деревьев.

Грете почудилось, или и впрямь запахло чем-то вкусным?

И правда, в воздухе разливался сладкий аромат, усиливающийся с каждым шагом.

Тут впереди между деревьев показался домик. На крыше сидела белая птичка, а сам домик…

Грете никогда не доводилось видеть ничего подобного.

Домик стоял на полянке, в полоске солнечного света, и оттого казался еще волшебнее. Ведь он был сложен не из камня и не из дерева, а из пряников, сахарного печенья и полосатых леденцов, крыша – из блинчиков, дверь – из засахаренных яблок, а окошки – из рафинада.

– Куда мы попали? – шепотом спросила Грета.

– Не знаю, – отозвался Ханс. – Но здесь не то, что дома. Здесь-то мы поедим. Спасибо тебе, птичка.

Дети бросились к домику. Хоть и жалко им было поедать такое чудо, но остановиться брат с сестрой не могли. Слишком уж они проголодались, а запахи так и дразнили. Ханс принялся за крышу, а Грета отломила кусочек ставня. Он был из темного шоколада и таял во рту.

– Кто это грызет мой дом? – послышалось изнутри. Голос был надтреснутым, но добрым и приветливым. И тут в дверях показалась миленькая старушка. Она опиралась на палку и подслеповато щурила глаза. Белая птичка перелетела на плечо старушки, и та ласково погладила птичьи перышки.

– Простите нас, – ответил Ханс, уплетая блин. – Мы заблудились, и птичка привела нас сюда.

– Мы блуждали по лесу весь день и всю ночь, – вторила ему Грета.

Старушка сильнее сощурилась:

– Кажется, это голоса мальчика и девочки. Да, прошу простить меня, но я ужасно плохо вижу. Входите же, бедняжки. Вовсе не нужно грызть мой домик, у меня полным-полно всякой снеди. И я обожаю деток, – с улыбкой прибавила она, когда брат с сестрой переступили порог.

Хозяйка подала на стол свежий хлеб, холодное масло, чай и мед.

– Угощайтесь, – с этими словами она потрепала Ханса по щеке. – Угощайтесь.

И дети, которым никогда прежде не удавалось наесться досыта, ели и ели, пока не почувствовали, что вот-вот лопнут. Вдруг Ханс рыгнул. Грета испуганно взглянула на старушку, но та лишь улыбнулась, и, пододвинув мальчику вазочку с печеньем, сказала, что, видно, у него в животе еще есть местечко.

Тут Грета отвела взгляд в сторону и застыла с набитым ртом. В углу стоял огромный сундук, доверху набитый золотом, жемчугами и драгоценными камнями, которых было так много, что крышка до конца не закрывалась. Куда же они попали?

– Вы разве не поедите с нами? – спросил Ханс.

В ответ старушка покачала головой:

– Я подожду, – и снова потрепала Ханса по щеке. Или Грете это просто показалось? Она точно не знала. Девочка моргнула и с трудом разлепила веки. Зевнув, она увидела, что Ханс тоже клюет носом.

– Что же это я, детки, вы же спите на ходу, – проворковала хозяйка. Она как раз принесла с кухни новую порцию печенья прямо из печки. Такую большую печь Грета никогда в жизни не видела. Но ведь старушке нужно было испечь целый дом. – У меня как раз приготовлены для вас постельки. Ступайте-ка за мной.

Она уложила зевающих детей на мягкие кровати.

«Будто знала, что мы появимся», – подумала Грета, но… У нее возникло странное чувство, что это не ее мысли. Они казались чужими и далекими. Веки девочки налились свинцом, она с трудом поднимала их, и тут Грета догадалась, что они ели не обычное угощенье. Она понимала, что надо бы испугаться. Онеметь от ужаса. Но ужаса не чувствовала. Только усталость. Страшную усталость. И, проваливаясь в забытье, почувствовала, как ее накрыли одеялом, и увидела лицо склонившейся над ней старушки.

– Я рада, что вы зашли, – произнесла она, словно облизнувшись. Изо рта у нее пахло падалью.

* * *

Грета проснулась от того, что ее трясли за плечо.

– Пора вставать, лентяйка ты этакая.

Девочка распахнула глаза и уперлась взглядом в лицо старушки, которое больше не было добрым и приветливым. Ее глаза, вчера голубые и ласковые, стали огненно-красными и злобно сверкали. А неестественно длинные зубы казались такими острыми, словно их кто-то заточил.

– Вставай и приготовь своему братцу поесть, – прошипела старуха, брызгая слюной.

– М-моему братцу? – Грета взглянула на кровать, где вчера лежал Ханс. Она была пуста.

– Да-да, твоему братцу. Он сидит в хлеву, в клетке, а когда разжиреет, я его съем. Будешь хорошо себя вести, дам тебе обглодать его косточки. А после тебе ничего другого уж и не захочется, – голодная улыбка искривила серые губы. – Нет ничего вкуснее человечины.

Вцепившись в Грету острыми когтями, старуха выволокла ее из постели, и девочке ничего не оставалось, как повиноваться. Грета пошла на кухню, заливаясь слезами. И тогда старуха пригрозила вырвать ей глаза, если она сию минуту не утихнет.

В окно Грета видела открытую дверь хлева и клетку, в которой томился Ханс.

Он отпрянул от решетки, когда старуха приблизилась, громко топая.

– Высунь палец, я посмотрю, не отъелся ли ты.

Ханс замешкался, и тогда она ударила по клетке своей палкой:

– Высовывай палец, иначе отрежу все до единого на руках и стану ощупывать пальцы на ногах.

Дрожа, мальчик просунул палец, и старуха ухватилась за него. Но тут же раздосадовано хрюкнула:

– Ну и удивил ты меня вчера. Никогда прежде не видывала, чтобы в человека могло влезть столько еды. Да только ты по-прежнему кожа да кости. А мне нужно, чтобы ты оброс жирком, – и с этими словами старуха отпустила палец.

И тут Грету осенило.

Она приготовила брату вкуснейшее угощение и протянула через прутья клетки на глазах у старухи, которая наблюдала за ними из дома. Насколько позволяли ее глаза…

– Она подслеповата, – тихонько, чтобы не услышала старуха, прошептала брату Грета, пропихивая ему сочный куриный окорочок. – Не выбрасывай косточку, просунешь ее в другой раз, когда она придет тебя ощупывать.

Ханс удивленно взглянул на сестру, потом кивнул, сквозь прутья решетки сжав ее руку.

Дни потянулись, похожие один на другой: каждое утро ведьма приходила к клетке, приказывала Хансу просунуть палец, чтобы узнать, отъелся ли он, и каждый раз мальчик просовывал ей куриную косточку вместо пальца. Подслеповатая старуха не могла взять в толк, отчего он не прибавляет в весе.

– Клади больше масла и сала, – велела она Грете, которая теперь целыми днями суетилась на кухне, время от времени откусывая кусочек от угощения, предназначенного брату. По ночам ведьма привязывала ее к кровати, чтобы та не сбежала. Лежа в темноте, Грета обдумывала, что же предпринять. Благодаря куриной косточке они выиграли время, но сколько его?

Оказалось, четыре недели. А после у ведьмы закончилось терпение.

– Я хочу есть! – она в ярости захлопнула за собой дверь, вновь ощупав Ханса и вновь испытав страшное разочарование. – Мне дела нет, отъелся твой брат или нет. Она ткнула в Грету дрожащим от бешенства пальцем. Я хочу угоститься человечинкой, сочной, нежной человечинкой, и прямо сейчас. Есть еще жар в печи? Я тебя спрашиваю, есть жар?! – взревела она, не дождавшись ответа Греты.

– Я… я не знаю, – отозвалась девочка, чувствуя, как ее сердце сжимается, превращаясь в ледяной ком.

– Так полезай туда да проверь, негодница, – потребовала старуха. Ее глаза горели безумием, а подбородок лоснился от слюны, и Грета догадалась, что старуха так оголодала, что намерена сожрать их обоих. Так оголодала, что…

Что, видно, плохо соображала, поняла Грета, уж ей ли не знать, как пустой желудок лишает способности зорко видеть и здраво рассуждать.

– Лезть внутрь? – спросила девочка, открывая огромную печную заслонку. Ее обдало жаром. Да, печь была натоплена. Докрасна. – И как мне туда залезть?

– Как? Хочешь задом, хочешь передом, мне вообще все равно, только залезай уже.

– Отверстие слишком маленькое, мне сквозь него не пролезть.

У ведьмы было такое выражение лица, будто она вот-вот задушит Грету за ее глупость.

– Негодница! Гляди сама, какое оно большое, – ведьма наклонилась и всем телом подалась вперед. По пояс оказавшись в печке, она вдруг остановилась. Видно, жар печи привел в порядок ее скачущие мысли и она догадалась, что замышляет Грета. Как эта негодная девчонка пытается ее провести.

Но было слишком поздно.

Грета изо всех сил толкнула старуху в печь, захлопнула заслонку и закрыла задвижку.

Ведьма завизжала. Сначала она визжала от ярости, изрыгая брань и проклятья. Но как она ни брыкалась, заслонка не поддавалась. И колдовство тоже оказалось бессильно. А потом… Потом она закричала от боли. Она все кричала, а запах горелого мяса разливался по домику из хлеба и блинов, приправленных человеческой кровью.

Наконец, крики смолкли. И Грета выбежала к брату. Тот изумленно уставился на нее, будто на на привидение:

– Грета? Что случилось? Я думал, это ты кричала…

– Она мертва, Ханс. Ведьма мертва, – девочка сняла ключ с крючка на стене у двери хлева и отперла клетку. Сначала она испугалась, что раздобревший Ханс не сможет из нее выбраться, но когда он все же оказался снаружи, брат и сестра бросились обнимать друг друга.

Зайдя в дом, дети рассовали по карманам содержимое большого сундука: золотые и серебряные монеты, сверкающие украшения, оставшиеся от тех несчастных, что попались ведьме в зубы, соблазнившись запахом блинов и пряников.

– Взгляни-ка! – воскликнула Грета, вместе с братом выбегая из дома, где теперь стоял не только запах горелого мяса, а еще и затхлых пряников и плесневелого хлеба. Словно весь дом стал разлагаться. Рядом с домом под деревом лежала белая птичка. Тоже мертвая.

– В какую сторону идти? – спросил Ханс.

Грета пожала плечами и махнула рукой туда, куда был обращен клюв мертвой птички. Ханс согласно кивнул, и вскоре ведьмин дом скрылся за деревьями позади них.

Они шли, солнце светило сначала справа, потом прямо в лицо, затем переместилось влево. Вот уже взошла луна, и дети собрались остановиться на ночлег. Тут в стороне среди деревьев что-то блеснуло.

Дети направились туда и увидели камешек. Потом еще один, множество. Эти камешки Ханс разбросал на тропинке в тот день, когда их первый раз бросили в лесу.

– Думаешь, стоит? – спросил мальчик.

– Не знаю, – отозвалась девочка, вспоминая, как она толкнула ведьму в печку. Как в тот миг представила, что закрыла заслонку за собственной матерью, гибнущей в языках пламени.

– Разузнаем?

– Давай.

Дети пошли дальше.

– Грета?

– Что?

– Тебе страшно?

– Нет, – отозвалась Грета, она и вправду не боялась. Словно вообще больше не могла испытывать страх. Словно он сгорел в печке вместе с ведьмой. Она не знала только, хорошо это или плохо.

Дети шли дальше сквозь темный лес. На пути им не встретился ни один лесной зверь.

* * *

С первыми лучами солнца лес расчертили полоски света и тени. И тут за деревьями показался их домишко. Отец стоял у колоды, при виде чумазых детей, медленно выходящих из леса, он покачнулся.

– Это вы? – прошептал он. – Это в самом деле вы? – отец бегом бросился им навстречу, готовясь сжать в объятиях, как сжимал во сне каждую ночь. Но дети разом отступили назад.

– Где мать? – спросила девочка. Услышав ее жесткий голос и увидев жесткий взгляд, отец понял, что его дочь вышла из леса не той девочкой, которую он туда завел.

– Она умерла, – отозвался отец. Он не сказал, как это случилось, а дети не стали расспрашивать, заметили только, что его пальцы крепче сжали топорище.

– Мы вернулись не с пустыми руками, – сказал Ханс, доставая из кармана золото с серебром, засверкавшими на его ладони. Но дровосек этого не видел. Слезы застилали ему глаза, и очертания предметов расплывались. Он и детей-то толком не видел. Зато почувствовал их тепло, падая на колени и прижимая к себе. Почувствовал, как их руки, в конце концов, тоже обхватили его.

Солнце почти взошло.

Поющая косточка

В вольном пересказе Бенни Бёдкера

Когда-то давным-давно… Хотя, если хорошенько подумать, то не так уж и давно.

Были времена, когда звери умели говорить, а люди понимать их, когда у гор появились имена, земля лежала невозделанной, а на месте могущественных городов шумели обширные леса, в те времена магия была не просто колдовством и видениями, а искусством подчинять мир своей воле, стягивать на землю звезды и менять направление ветра. В те времена люди были малочисленны и беззащитны, и им приходилось считаться с окружающими их силами природы, таящимися в ветвях и корнях деревьев, в валунах на пустошах, в темных глубинах лесных озер и бесконечных горных ущельях.

Тогда-то, впрочем, не так уж и давно, повадился разорять одну страну дикий кабан.

Разумеется, был то не простой кабан, потому что простыми кабанами в этой лесистой стране никого не удивишь. Стада кабанов бродили среди старых деревьев и рыли землю в поисках пропитания, и, хотя держаться от них стоило подальше, они редко представляли угрозу для людей. Если к кабанам приближались тогда, когда у них появлялись детеныши, самки порой приходили в ярость и нападали, в остальное же время кабаны были не опасны, и когда наступал сезон охоты, людям удавалось завалить пару животных, мяса которых им хватало на долгую зиму.

Так люди и кабаны жили бок о бок с незапамятных времен, и ничто не предвещало перемен.

Но все переменилось.

Старый вепрь повадился разорять лесистую страну. Он был крупнее любого другого кабана, шкура и щетина стали серыми от старости, из пасти торчали огромные изогнутые клыки. В поисках корма это чудовище уничтожало крестьянские посевы, убивало на своем пути коров и овец. Местные жители, ходившие в лес за орехами и грибами, находили там свою погибель. Дошло до того, что люди стали оставлять вепрю пищу на опушках в надежде, что тогда он хотя бы останется в лесу.

Но надежда не оправдалась.

Вепрь продолжал свои разорительные набеги, и никто не мог с ним справиться. Охотники, отважившиеся зайти в чащу леса, чтобы завалить зверя, обратно не возвращались. Зверь разрывал их на куски, ведь его не брали ни лук, ни копье.

Поговаривали, что изогнутые клыки вепря были огромными и острыми, как кинжалы. Кончик одного обломился в схватке с тремя охотниками, напавшими разом, но и это не убавило силы страшному зверю. Наоборот, с каждой нанесенной охотниками раной он словно становился сильнее и неистовее.

В конце концов, королю, который правил лесистой страной, пришлось назначить награду.

– Тот, кто поймает и убьет вепря, получит самую большую награду, – разнесся во все концы страны королевский указ. – Тот, кто принесет мне голову яростной твари, получит в жены мою дочь.

На опушке леса жили три брата. Услыхав о награде, обещанной королем, они вызвались отправиться за вепрем.

Старший брат был самым сильным и опытным охотником.

Средний был самым хитрым из братьев и никогда не упускал свою выгоду.

Младший брат всегда пребывал в хорошем настроении и потому слыл простаком. А может, люди считали его таким в силу его возраста – он был совсем юным. Хотя нравом братья различались, каждый из них хотел покрыть себя славой, убив вепря. Да и жениться на принцессе желал каждый.

И потому братья отправились в путь, невзирая на опасность. Разумеется, и про оружие они не забыли. Старший брат присвоил себе лучшее оружие, бывшее в их доме: большой лук, доставшийся им от отца. Средний брат взял с собой короткий меч, его он добыл на войне. Младшему же брату пришлось довольствоваться старым ножом, хотя какой от него прок в охоте на вепря, расправлявшегося с самыми умелыми охотниками?

– Заходите в лес с разных сторон, – приказал король, – тогда у вас больше шансов разыскать эту мерзкую тварь. Помните: тот, кто убьет вепря, женится на принцессе.

– И более того, – прошептал средний брат старшему. – Тот, кто женится на принцессе, станет королем после смерти старого короля.

* * *

Братья тронулись в путь на закате солнца, потому что кабаны ведут ночной образ жизни. С наступлением темноты отправляются они на поиски пропитания, и с наступлением темноты их можно разыскать и поймать, если только они первыми не обнаружат охотника.

Младший брат зашел в лес с восточной стороны. Луна лила на землю свой ясный свет сквозь голые ветви деревьев. Парень шагал по кромке леса, будучи в прекрасном расположении духа. Он даже насвистывал. Он ведь почти всегда был в хорошем настроении, а когда у него было хорошее настроение, он неизменно пронзительно и отрывисто свистел. И свист его разносился далеко вокруг.

Но вот лес сделался гуще, деревья встали сплошной стеной, свет месяца больше не проникал сквозь их ветви. В темноте охотник не мог разглядеть собственной руки. Постепенно его охватывал страх перед темным лесом и тем, что его ожидало.

Он и сам не заметил, как перестал насвистывать.

Двое старших братьев выбрали западную сторону леса. Но заходить в него не стали, опасаясь ужасного зверя. Им было прекрасно известно, что охотники опытнее, чем они, и охотники, вооруженные лучше них, сложили свои головы в погоне за вепрем.

А потому братья направились в ближайший трактир, где обычно было шумно, потому что сюда стекались люди со всей округи обмыть удачную сделку, а может, просто потому, что местное пиво было вкуснее, чем кислое пойло, что народ варил дома.

Однако нынче в трактире было немноголюдно, ведь люди старались не выходить по ночам из дома, боясь разъяренного вепря. Братьям это было только на руку, они как раз собирались посидеть в тишине и подумать.

Было ясно, что вепря им не одолеть, ведь никому не удалось с ним справиться, и нужно было что-то придумать.

– Может, найти какого-нибудь охотника и купить у него кабана? – предложил старший брат. Братья сидели в трактире за кружкой пива. – Выдадим его за ту ужасную тварь и отдадим королю, скажем, что это мы его изловили. Что скажешь, брат?

На это средний брат ответил:

– Я скажу, что мне, как всегда, нравится ход твоих мыслей.

– А как тебе мой план? – настаивал старший брат.

– Скажу, что сперва нам нужно взять еще по кружке пива. За здешним пивом так хорошо думается.

* * *

Пока старшие братья сидели в тепле, строя коварные планы, младший отважно заходил все дальше в темный лес.

Он забрался в такие места, куда даже днем не ступала нога человека, где в любое время дня и ночи царила непроглядная тьма. Он забрел в такую глухую чащу, что воротился бы назад, кабы знал, как выбраться оттуда.

Юный охотник оказался в самом дремучем уголке леса среди толстых и корявых деревьев, бывших такими с незапамятных времен, и никто не знал, то ли старые стволы сплошь гнилые внутри, то ли, наоборот, такие крепкие, что простоят до скончания веков.

Глаза охотника только-только привыкли к темноте, как что-то промелькнуло впереди меж старых деревьев. Он подкрался поближе и увидел старичка. Лицо его, изборожденное морщинами, походило на кору дерева, а окладистая седая борода топорщилась, словно заросли боярышника. Старичок протянул младшему брату тонкое черное копье, которое держал в руке.

– Иди дальше в чащу и там ты найдешь вепря, – заговорил он. – Возьми это копье и рази им, не чуя страха. Оно пронзит все, на что бы ты его ни нацелил.

Видно, парень и впрямь был простаком, раз, поблагодарив старичка, взял копье.

Ему бы, верно, стоило задуматься, с чего бы вдруг кому-то раздавать такие подарки и разве может что-то на этом свете достаться даром. Вот если б он прислушивался ко всяким историям о подземных и лесных жителях и верил, что это не просто сказки и преданья минувших дней, то был бы начеку. Однако ж, парень доверчиво взял копье, от всего сердца поблагодарив старичка, ведь это черное копье было во сто крат лучше его старого ножа.

Старичок исчез так же внезапно, как и появился, и младший брат пошел дальше в самую старую часть леса и очень скоро наткнулся на вепря. Никогда в жизни он не видел такого огромного зверя, который оказался гораздо страшнее, чем юноша думал.

Вепрь был черный, а вовсе не серый, как говорили, но ясно было, что это и есть тот самый зверь. Его тело сплошь покрывали раны и шрамы, и из спины торчал наконечник стрелы. Эти раны нанесли многочисленные охотники, пытавшиеся завалить зверя, но проигравшие в схватке с ним.

В ночной тьме казалось, что от щетины вдоль хребта вепря исходит красноватое свечение, а глаза полыхают огнем. Но страшнее всего были изогнутые клыки, торчащие из пасти, как два бивня, готовые подцепить врага и свалить с ног.

При виде человека огромный зверь наклонил голову, взрывая землю задними копытами. Он готовился напасть, лязгая челюстями от возбуждения.

Но младший брат больше не испытывал страха. Подаренное старичком копье, которое сжимали его пальцы, придавало ему храбрости. Он стоял наготове, опустив свое оружие.

От топота копыт задрожала земля, когда вепрь, разбрызгивая пену из пасти, помчался навстречу младшему брату. Но тот не бросился бежать.

Тогда вепрь еще ниже наклонил голову, целясь охотнику в живот и готовясь вспороть его. Но тот не бросился бежать.

Младший брат выставил копье вперед, сжимая его обеими руками.

Рассвирепев, вепрь с грохотом понесся на охотника, и погиб, пронзенный черным копьем, поразившим его в самое сердце.

* * *

Немного времени спустя младший брат уже выходил из леса с головой кабана, насаженной на копье, как трофей. Путь его пролегал мимо трактира, в котором пили пиво и строили планы его старшие братья. При виде удачливого охотника они едва не задохнулись от зависти.

Неужто их никчемный братец смог совершить то, с чем никто не справился? Что и им самим оказалось не по плечу? Ярость застила глаза старшему брату, средний же поспешно пригласил младшего зайти внутрь.

– Садись-ка и отдохни за кружкой доброго пива, – сказал он брату. – Ты и впрямь заслужил это за свой подвиг.

Они усадили младшего брата за свой стол, заказали ему пива и принялись обо всем расспрашивать. Он рассказал им о том, как зашел в лес с восточной стороны, о том, как встретил старичка и получил от него черное копье, о том, как завалил вепря и в завершении как отрезал ножиком его голову.

Поздней ночью братья вышли из трактира, и старшие пошли впереди. Младший все время отставал. Он не привык распивать пиво, как старшие братья, и потому шел нетвердой походкой. Да и голова вепря была тяжелой ношей, но он по-прежнему нес ее перед собой, насвистывая, по обыкновению, пронзительно и отрывисто, доводя братьев до бешенства своим свистом.

Так добрались они до моста, перекинутого через широкую реку. Там братья остановились, в молчании дожидаясь младшего брата.

– Переходи-ка ты первым, – произнес старший брат. – Ты же у нас, как-никак, герой дня.

Младший, не испытывая и тени недоверия к своим братьям, просидевшим всю ночь в трактире, строя планы, пошатываясь, пошел по мосту. Он свистел так громко и пронзительно, что не почуял, как сзади подбежал старший брат и напал на него.

Всего один удар, и парень упал. Он лежал, не шевелясь и не дыша. Средний брат молча стащил тело с моста и под покровом ночи закопал на берегу реки, чтобы его никто никогда не нашел.

Когда средний брат снова взошел на мост, старший спросил:

– С ним покончено?

Средний брат кивнул:

– Больше не будет свистеть, – отозвался он.

Старший брат тоже кивнул, и они замолчали. Стоя на мосту, братья поглядывали то друг на друга, то на черное копье с головой вепря на острие.

Кровь порождает кровь – это всем известно.

Теперь их осталось двое, но принцесса была всего одна. На их руках уже была кровь, и они не боялись снова их испачкать. Старший брат держал в руке лук, а средний сжимал меч. Готовые к нападению или защите, оба молча наблюдали друг за другом, пока средний не произнес:

– Ты старший, и потому тебе должна достаться голова вепря. Так будет справедливо. За это я возьму себе копье.

Старший брат надолго задумался. Ему ли было не знать, как хитер его братец, да и копье, очевидно, хорошая вещь. Да не просто хорошая, а превосходная, стоившая, верно, целое состояние. Но если он берет вепря, значит, ему достается принцесса, а после смерти короля еще и королевство. Ну а уж если старый король решит долго не умирать, ему можно помочь покинуть этот мир, чтобы самому сделаться королем поскорее.

Старший брат все тщательно взвесил, и сомнения покинули его. Пусть это копье непростое, но разумнее всего выбрать вепря. На этот раз он всех перехитрит!

Решив так, он, наконец, кивнул и протянул брату копье со словами:

– Это превосходное оружие, любезный брат. Каждый счел бы за честь владеть им. И потому в знак братской любви я отдаю его тебе. Себе же заберу вепря.

Средний брат взял копье, и тут братья расстались. Каждый, не оглядываясь, пошел своею дорогой.

* * *

С новым оружием в руках средний брат отправился в заморские края. Он размышлял о том, что провернул не менее удачное дельце, чем старший брат. Пускай он не женится на принцессе. В конце концов, если разобраться, принцессы – не всегда предел мечтаний, как многим кажется. В большинстве своем они привыкли к роскоши и избалованы, и ни один обычный мужчина не вынесет их капризов. Да, конечно, тот, кто женится на принцессе, станет королем лесистой страны, но если уж начистоту, то на свете много стран побольше да побогаче.

Нет уж, копье ему нужнее, в этом он был уверен. Еще и потому, что ему казалось, он уловил тайный смысл в рассказе младшего брата. Копье, пронзающее всякого, на кого нацелено, – не простое копье.

Оно волшебное.

Такое оружие в нужных руках – а средний брат нисколько не сомневался, что руки у него как раз такие – стоит много больше, чем трон в этом медвежьем углу.

Пока ты владеешь волшебным копьем, никто тебя не одолеет. А раз никто не одолеет, любое дело тебе по плечу.

Так что, прощаясь со старшим братом, средний ничуть не считал, что продешевил.

Старший брат тоже был уверен, что совершил отличную сделку. А отчего ему было сомневаться? Он ведь пошел прямо к королю и предъявил тому голову вепря, покрытую жесткой щетиной, с торчащими, как кинжалы, огромными клыками. Во дворце старшему брату оказали прием, достойный героя. Король превозносил его, придворные величали, и все жители страны прославляли.

Принцесса превозносила его наравне со всеми и была на седьмом небе от счастья, выходя замуж за настоящего героя, а не за одного из бледных и никчемных принцев, что пару раз в году появлялись во дворце посвататься к ней, а сами тем временем жирели, объедаясь на королевских пирах.

В общем, все были довольны, и старшему брату оставалось лишь улыбаться. Но только если люди не спрашивали, куда подевались его младшие братья. Тогда улыбка гасла на его лице, будто солнце заходило, и он горестно качал головой.

– Видно, вепрь вспорол им животы на охоте, – отвечал он. – Если б не моя счастливая звезда, меня бы постигла та же участь. Я каждый день благодарю богов за свое избавление.

И тут улыбка вновь появлялась на его лице. И так шел год за годом.

* * *

Старший брат жил счастливо со своей принцессой, старый король все больше дряхлел, и уже недалек был день, когда старший брат смог бы занять его место.

Со временем он растолстел и размяк от хорошей жизни, совсем как принцы, что прежде сватались к принцессе, а она их отвергала, но для нее это не имело значения.

Щетинистую голову вепря превратили в чучело и поместили на почетное место в тронном зале дворца, и для принцессы старший брат оставался тем же героем, спасшим лесистую страну от ужасного чудовища.

Но как-то раз один пастух перегонял стадо овец через мост на пастбище на другом берегу широкой реки. Он был простым человеком и ничего не слышал о жизни при дворе. Мост же был тем самым мостом, на котором много лет назад два брата убили третьего. И пастух заметил белую косточку, торчащую из земли под мостом.

– Из нее может получиться хороший мундштук для дудочки, – сказал он себе.

Пастух любил музыку, а еще он любил мастерить долгими вечерами, освободившись от дневных забот. Он принес косточку домой и самым острым ножом вырезал отверстия, чтобы на ней можно было играть. Но только поднес инструмент к губам, как из новой дудки раздался пронзительный и отрывистый свист. Пастух постучал по дудке, думая, что в ней еще осталась земля, и дунул снова.

Вновь раздался тот же пронзительный и отрывистый свист, но он все дул, и тогда до него донеслись слова:

Ты послушай мою весточку,

Человек, что дует в мою косточку.

В ужасе взглянул пастух на новую дудку и попробовал еще раз. И вновь зазвучали слова:

Ты послушай мою весточку,

Человек, что дует в мою косточку.

Пастух был, конечно, простым парнем, но все же понимал, что дудка, поющая сама по себе, не простая дудка.

– Отнесу-ка я эту дудку королю, – сказал он себе. – За такой чудной инструмент он, верно, щедро меня наградит.

* * *

Так и случилось. Король был в восторге от необыкновенной дудочки и отправил пастуха домой, щедро наградив. Только король дунул в нее, полилась песня:

Ты послушай мою весточку,

Человек, что дует в мою косточку.

Мои братья здесь меня погубили,

После тело у реки схоронили.

Чтоб кабана присвоить в ночь

И получить королевскую дочь.

Король и весь двор потрясенно слушали. И пока придворные удивленно таращились друг на друга, недоумевая, что же означают слова жуткой песни, король сразу все понял.

Тут же отправил он гонцов за пастухом, а когда тот пришел, велел ему показать мост, где явилась чудесная косточка.

Король приказал перекопать землю на речном берегу, и тогда обнаружили скелет младшего брата, тайно закопанного в этом месте однажды ночью много лет назад.

Увидев кости младшего брата, старший брат разрыдался и сознался в совершенном им столь давно злодеянии, королю же не оставалось ничего другого, как приговорить его к смерти, хотя до той поры он обходился с ним как с родным сыном.

Кости младшего брата бережно выкопали, а потом вновь предали земле, похоронив в красиво убранной могиле на лучшем погосте лесистой страны, чтобы все помнили о нем и его судьбе, а старшего брата меж тем запихнули в мешок и утопили в реке. Той самой реке, у которой некогда братья убили своего младшего брата.

Старшему же брату даже могилы не досталось, и со временем о нем позабыли.

* * *

А что же средний брат? Как сложилась его судьба?

За эти годы он с копьем в руках пересек много королевств и герцогств по всему свету. Во всякой стране стяжал он власть и несметные богатства, но его влекло дальше к новым победам и новым приобретениям.

Столько с ним всего приключилось, столько он всего узнал и увидел, что напрочь позабыл о братьях, которые у него когда-то имелись, и о том, откуда у него, собственно, взялось копье.

Ведь с тех пор прошло много-много лет, и скитания наконец привели среднего брата к подножию вечных гор. Там начиналась лестница, поднимающаяся к огромному дворцу – откуда вершились судьбы мира.

Сюда с рассвета до заката тянулись крестьяне с налогами и податями. Здесь же стоял пустой трон в ожидании, что придет средний брат и завладеет им и всей данью, собираемой в стране, как он завладел множеством тронов и дворцов, действуя хитростью и копьем.

Так покорил он все страны, завладел всей властью и всеми богатствами. Но у лестницы, ведущей к трону, стоял человечек. Старичок с лицом, морщинистым, как кора дерева, и окладистой седой бородой, стоящей торчком, как заросли боярышника.

Старичок протянул руку, словно желая подвести среднего брата к трону. Но вместо этого остался стоять с вытянутой рукой.

– Помнишь ли меня? – спросил он.

Средний брат взглянул на него и покачал головой.

– Я шел на восток вслед за солнцем и на запад – за месяцем. Я побывал в странах с двумя лунами и городах, где вечно царит ночь, наблюдал северное сияние и магнетическое свечение, видел все, что есть на белом свете. Но не припомню, чтобы встречал тебя.

Средний брат попытался столкнуть старичка с дороги, чтобы подняться к трону, но старичок с морщинистым лицом и упрямой бородой не позволил себя оттолкнуть, хоть и казался слабосильным старцем.

– Видеть ты меня не видел, – произнес он. – Но ты должен меня помнить.

Настырный старичок начал раздражать среднего брата.

– Как я могу помнить того, с кем никогда не встречался? – отозвался он.

– Копье, что ты держишь в руке, мое, – сказал старичок. – Теперь ты меня вспомнил?

Тут средний брат вспомнил.

Он вспомнил все, что прежде скрывалось за завесой прожитых лет. Вспомнил свое старшего брата и вспомнил, как вместе с ним убил младшего.

Вспомнил и младшего брата и то, как тому досталось копье.

А еще он вспомнил сделку, на которую без особых раздумий согласился старший брат. Что же, как не ее, он должен был помнить все эти долгие годы, когда жажда власти и богатства влекла его с места на место.

Теперь он вспомнил все, да только было поздно.

Средний брат поднял копье, целясь в старичка, и изо всех сил метнул его. Старичок на лету поймал копье. То самое копье, которое всегда разит всякого, на кого нацелено.

Он поймал копье одной рукой и швырнул назад с такой силой, что оно насквозь пронзило брата и, пройдя сквозь сердце, убило его.

Так закончились скитания среднего брата, и не осталось никого из трех братьев, живших некогда в лесистой стране.

История про мальчика, который хотел страху учиться

В вольном пересказе Кеннета Бё Андерсена

Сначала остальные дети называли его смельчаком, и ему это нравилось. Еще ему нравилось ловить их изумленные взгляды, когда он залезал на самую верхушку самых высоких деревьев в лесу. Видеть их прикрытые ладошками рты и прикушенные зубами пальцы, когда он выбегал на поле с разъяренным быком, размахивая красной тряпкой.

Он без тени страха совершал поступки, на которые другие не решались. И он недоумевал. Не почему ему нестрашно, а почему им страшно. Что с ними такое?

Тогда они стали испытывать его, давая сложные задания, которые он выполнял все до единого. Порой не обходилось без ран и ушибов, но в них он тоже находил удовольствие. У него появлялось чувство… будто… будто… да, будто что? Да он и сам не знал.

Потом дети придумали ему новое прозвище, вот оно-то ему не понравилось.

О нем он узнал от старшего брата, когда они как-то вечером сидели у камина, и отец рассказывал им одну историю. В ней было полно привидений и всякой чертовщины, и мальчик заметил, что брат вдруг заткнул уши. И это ему тоже было невдомек. Отчего старший брат не захотел дослушать историю до конца? Она же забавная.

– Рассказ отца совсем не показался тебе жутким? – спросил старший брат, когда мальчики улеглись спать.

– Жутким, – повторил мальчик, перекатывая слово во рту. Он и раньше слышал, как другие дети говорили так, к примеру, о кладбище ночью, но… – Это приятный наоборот?

И услышал в темноте безнадежный вздох брата.

– Знаешь, как теперь тебя зовут остальные?

– Как?

– Дурнем, – прозвучал ответ. – И, боюсь, они правы.

– Ты… ты всегда боишься, – огрызнулся мальчик. И снова услышал, как брат вздохнул.

Но слова брата звенели у него в ушах, и той ночью он не сразу смог заснуть. Такого с ним прежде не случалось.

* * *

Брат не солгал. Они называли его дурнем. Шептали, что у него не все дома, постукивая пальцем по лбу. Он замечал это краем глаза, потому что они всегда шушукались у него за спиной, по-другому им было боязно, и мальчик пускался в еще более рискованные затеи. Не за тем, чтоб произвести на них впечатление, а чтобы почувствовать хоть намек на то, что, по-видимому, чувствовали они, когда он ставил на кон свою жизнь.

Но он ничего не чувствовал. Совсем ничегошеньки. Он просто-напросто не понимал, что значит бояться. Так, может… может, он и в самом деле дурень?

– Мне нужно этому научиться, – пробормотал он себе под нос, вскарабкавшись по отвесной скале. Он стоял на тридцатиметровой высоте, глядя на вертикальный обрыв. Затем поднял одну ногу и вытянул ее над пропастью. Ветер набрасывался на него, пытаясь вывести из равновесия. Но сердце мальчика билось, как всегда, ровно и спокойно.

Меж тем ему исполнилось шестнадцать лет, и стоя тут, в шаге от смерти, он не ощущал никаких признаков страха, зато чувствовал кое-что другое. Словно не только ветер терзал его, но и что-то внутри. Чуть вдалеке виднелся его родной городок. Отсюда он казался таким маленьким, будто мог уместиться на ладони. Безопасное местечко.

«Что бы ты хотел делать, когда вырастишь?» – иногда спрашивал старший брат, и он всегда отвечал, что не знает. Зато теперь он знал, знал, что…

– Здесь мне этому не научиться, – прошептал он. Мальчик опустил ногу и поднял взгляд. Глядя вдаль на горизонт, он ощутил, что его сердце, наконец, застучало чуточку быстрее. – Мне нужно отправиться в странствие.

Он поспешил домой сообщить отцу о своем решении.

– Я знаю, отец, – сказал он, – знаю, чем хочу заняться.

Отец с любопытством взглянул на сына. Мысленно он уже простился с ним, и об этом мальчик тоже знал. Отец каждый день ждал, что сейчас ему принесут весть о случившемся. О том, что бык проткнул его сына рогом или что ветка под ним обломилась, или что он провалился в полынью на озере.

– И чем же?

– Бояться, – ответил мальчик. – Я хочу научиться страху.

Возле камина раздался злобный смешок. Старший брат смотрел на него, выглядывая из-за спинки кресла:

– Господи помилуй, да ты и впрямь последний дурень.

– Я не дурень, но можешь звать меня Господом, – ответил мальчик. – А я стану называть тебя трусом. И мы квиты.

Старший брат стиснул зубы, но промолчал.

– Ты хочешь научиться… – с запинкой произнес отец. Вздохнув, он покачал головой. – Этим трудно будет прокормиться.

Как-то спустя пару дней проходил мимо их дома церковный служка. Без ведома младшего сына договорились отец со служкой, что тот возьмет мальчика в свой дом на обучение.

– Ты еще и в колокол сможешь звонить, – заметил служка со странным блеском в глазах.

Мальчик был разочарован, подумав про себя, что от этого он вряд ли научится бояться, но ему нужны были деньги, раз он собрался странствовать по свету, и он с готовностью пошел вместе со служкой к тому домой.

Около полуночи мальчика разбудила жена служки, велев забраться на колокольню. Колокол должен был прозвонить двенадцать раз.

Позевывая и с трудом разлепляя веки, мальчик полез наверх. И когда он почти добрался до веревки, сон как рукой сняло.

У лестницы рядом с большим колоколом стоял белый призрак.

– Ты кто? – спросил мальчик, делая шаг по лестнице.

Призрак продолжал стоять молча и неподвижно.

– Отвечай, или я тебе задам! – закричал мальчик, приблизившись еще на два шага.

Ответа не последовало.

– Ну, пеняй на себя, – произнес мальчик, взмывая вверх по трем оставшимся ступенькам.

Белый призрак протянул обе руки, но мальчик поднырнул под них и дал призраку весомого пинка под зад. Тут призрак издал какие-то звуки, но его возглас растворился в грохоте падения, когда он скатился вниз. Докатившись до самого низа, призрак распластался у лестницы. Вновь молча и неподвижно.

Мальчик двенадцать раз ударил в колокол, и, широко зевая, стал спускаться по лестнице. Перешагивая через призрака, лежащего бесформенной кучей, он фыркнул:

– Не говори потом, что я тебя не предупреждал.

Он снова улегся спать, и до самого утра ему ничего не снилось.

Через день пришел отец забрать сына, и вид у него был страшный.

– А теперь послушай-ка, – прогремел отец, когда они добрались до дома. Лицо его пошло красными пятнами, а палец, приставленный к груди мальчика, подрагивал. – Кончится тем, что ты пустишь нас по миру. Я пристраиваю тебя на хорошее место, а ты в первый же день ломаешь ноги церковному служке. А что было бы, если б он сломал себе шею?

– Так это церковный служка был там на лестнице, – воскликнул мальчик. – Я подумал, что тот, кто там стоял, хочет меня убить, и несколько раз просил его…

– Он хотел помочь тебе! Я поведал ему о твоих безумных затеях, он пообещал быстро вселить в тебя страх. И что ты за человек?!

Слова отца прозвучали как вопрос, но сын не знал, что ответить. И правда, что он за человек? Он сам понятия не имел.

Отец опустил руку в карман, и, доставая что-то, бросил мальчику. Кошелек. Раздался звон, когда мальчик поймал его.

– Здесь пятьдесят талеров, – произнес отец и продолжил, указывая пальцем на дверь. – Исчезни из моего дома, и ни единому человеку не рассказывай, откуда ты и кто твой отец. Жизнь тяжела и без такого бездаря, как ты.

– Так-то получше будет, чем в учении у церковного служки, – улыбнулся мальчик, опуская кошелек в карман.

– ВОН!

Простившись таким образом с отцом, мальчик пустился странствовать по белу свету, где всякого подстерегает множество опасностей и ничего не стоит распрощаться с жизнью.

Он шел по дороге и напевал, вторя птичьему щебетанию. День клонился к вечеру, когда его обогнала громыхающая повозка.

– И каким ветром занесло сюда такого паренька? – спросил возница, сжимая в зубах трубку.

– Его занесло сюда, потому что он хочет знать, что значит бояться, – ответил мальчик. – Даю пятьдесят талеров, если сможешь мне помочь.

– Бояться, – повторил возница, почесывая затылок. – Хоть и чудно́е желание, да ладно, я его с легкостью исполню. Видишь вон то дерево? – он указал трубкой на большое дерево чуть поодаль. С его веток что-то свисало, но что именно, издали было не разобрать. – На нем болтаются семь висельников. Разбойники, убийцы и того хуже. Устройся под ним и дождись ночи. Вот тогда твое забавное желание исполнится. А я приеду завтра за деньгами.

Повозка загромыхала дальше, а мальчик направился к дереву с семью висельниками, раскачивающимися на веревках. Очевидно, они долго провисели тут, потому что лесные звери успели вдоволь ими полакомиться. В зловонных кусках мяса, еще держащихся на костях, с отвратительным шелестом роились черви.

– Добрый вечер, господа, – поздоровался мальчик, бросая на землю охапку хвороста, который собрал по дороге. – Вы позволите усталому путнику здесь расположиться?

Мальчик разложил костер, и вскоре отсветы огня заиграли на лицах мертвецов. Небо было усеяно звездами, и луна вставала над лесом. Ветер шелестел листьями и раскачивал висельников.

Мальчик взглянул на них и вздохнул.

– Когда не боишься, обрекаешь себя на одиночество, – произнес он. – Не желаете спуститься вниз и составить мне компанию? И согреть друг дружку не мешало бы, ветер сегодня ночью больно злой.

Мальчик вскарабкался на дерево, ослабил семь петель, а потом усадил мертвецов вокруг костра. Но один из них оказался слишком близко к огню, подул ветер, и лохмотья на теле мертвеца вспыхнули. Пламя быстро перекинулось на сидящего рядом покойника, потом на следующего, и не успел мальчик опомниться, как запылали все семеро.

– Неплохой способ согреться, – произнес мальчик. – И дров больше не понадобится. Благодарю вас, джентльмены.

На рассвете мальчик вернул обожженные трупы на дерево. Вскоре на дороге показалась повозка с возницей. Подъехав поближе, он поздоровался с мальчиком:

– Доброе утро. Надеюсь, я отработал свои деньги, теперь-то уж ты знаешь, что такое страх.

– Я знаю об этом не больше, чем вчера, – ответил мальчик и добавил, кивнув в сторону повешенных: – Но общество бывает и похуже.

При виде обугленных тел возница охнул так, что трубка выпала у него изо рта.

– Скажи ради всего святого, что здесь произошло?

– Вероятно, им стало холодно, – ответил мальчик.

Глаза возницы расширились от ужаса. Он перекрестился и поспешно стегнул лошадей. Повозка покатилась, а возница все продолжал испуганно оглядываться через плечо.

Мальчик снова пустился в путь по свету. Он шел по широким дорогам и узким тропкам, по высоким холмам и глубоким долинам. Мимо гладких, как зеркало, лесных озер и отвесных обрывов. Солнце и тень сменяли друг друга на его пути, но он не находил того, что искал.

Как-то вечером попался ему на дороге постоялый двор.

– Чего изволишь, – спросил хозяин, поднимая кустистую бровь. – По всему видать, в горле у тебя пересохло.

– Будь добр, подай-ка мне большой кувшин страха, – ответил мальчик. – А к нему порцию испуга и кусок ужаса на десерт.

– Чего? – хозяин в изумлении уставился на гостя.

– Я хочу научиться бояться, – объяснил мальчик. – Ведь я понятия не имею, каково это. Но от картошки с соусом тоже не откажусь.

– Ты не знаешь, что значит бояться? Чудно́й дар. Тут поровну благословения и проклятия, – ответил хозяин. Он поднял вторую бровь, ткнув в сторону мальчика большой вилкой, которой переворачивают мясо. – И, похоже, ты пришел как раз по адресу.

Тут в разговор вмешалась хозяйка:

– Брось-ка, – прошептала она. – Уж сколько молодцов сложило там свои головы.

Хозяин кивнул, не сводя при этом глаз с мальчика:

– Люди поговаривают, умерли от страха. Их лица… рассказывают, что они будто все еще кричали, когда их выносили оттуда.

– Уймись, – велела жена. – Когда померкнет свет этих дивных глаз, не будет в том твоей вины.

Глаза мальчика в самом деле были дивными, прежде они редко лучились, как нынче.

– Где? – спросил он.

– В нескольких верстах к западу стоит замок, – прозвучал ответ. – Но король в нем больше не живет, потому как появились в том месте злые духи. Говорят, что если кто выстоит в замке три ночи, тот сумеет снять с него проклятие. Король пообещал отдать свою красавицу дочь герою, что справится с этим. Многие пытались, и стольких же не досчитались.

– Это, – произнес мальчик, – мне подходит.

Хозяйка пнула мужа ногой, грустно качая головой.

* * *

На следующий день мальчик отправился к заколдованному замку и вскоре его заприметил.

Он странным образом казался окутанным густой тенью, хотя солнце палило в небе прямо над ним, и мальчик подумал о том, что брат, верно, окрестил бы это жутким зрелищем.

Вскоре путник предстал перед королем, занимавшим самый большой из шатров из множества расставленных перед стеной, окружающей замок. Корона криво сидела на монаршей голове, и вид у правителя был такой, словно он и не помнил, когда в последний раз смог спокойно поспать.

– Если Ваше Королевское Величество соблаговолит, я согласен провести три ночи в королевском замке и избавить его от проклятия, – произнес мальчик, сгибаясь в низком поклоне.

– Так ты полагаешь, что сможешь завоевать мою дочь? – отозвался король, меряя посетителя взглядом. – Заметил ли ты кресты на поле?

Мальчик кивнул. Не сказать, что их было без счету, но что-то в этом роде.

– Это столько молодцов пыталось до тебя.

– Тем лучше, – улыбнулся мальчик.

Король наморщил лоб:

– Лучше?

– Если бы они справились, не дошла бы очередь до меня.

– И то верно, – произнес король, пристальнее всматриваясь в посетителя.

– Даю тебе возможность испытать свои силы. В придачу выдам тебе оружие, сам-то ты, видно, ничего при себе не имеешь.

– Оружие? – мальчик покачал головой. – Отец говорил мне, что ни клинок, ни пуля духов не берут. Мне бы лучше верстак да токарный станок – выполнить кой-какую работу. И огниво, чтобы мои глаза видели, что руки делают.

– Да ты не из пугливых, – произнес король, второй раз морща лоб.

– Увы, не из таких.

Тут в глубине шатра послышалось какое-то движение, и сквозь щель в портьерах мальчик различил пару блестящих голубых глаз, с любопытством смотревших на него.

Они тут же исчезли.

К вечеру, после того как мальчик побывал в горячей бане и угостился обильной трапезой, король велел принести во дворец все, о чем тот просил. Слуги, сопровождавшие его, дрожали всем телом. Опустив свою ношу, они со всех ног бросились прочь. Грохот захлопнувшихся за ними ворот замка гулким эхом разнесся по пустынным галереям и залам.

Мальчик остался один. В проклятом замке. Тем временем стемнело.

Лицо мальчика расплылось в улыбке.

* * *

Около полуночи началось. Мальчик только забросил еще одно полено в камин и собрался улечься в кровать, которую притащил в тронный зал, как позади него раздалось шипение, становившееся все громче. Что-то приближалось. Перед тем как оглянуться, мальчик положил руку себе на грудь. Не забилось ли сердце быстрее, чем обычно. С разочарованием понял, что сердце билось так же ровно. Он обернулся. Пара зеленых глаз висела в темноте. Нет, две пары. Четыре. Шесть. Восемь.

Возникли рычащие тени, сверкнули белые клыки.

– Кто это пришел составить мне компанию? Подходите ближе и обогрейтесь у огня.

Тени приняли очертания. Впереди шел кот, громадный и черный, как тьма, из которой он возник. На лапах, размером больше кулаков взрослого мужчины, виднелись когти, длинные, как орлиный клюв. Вслед за ним двигалось полчище других зверей. Черные коты, рассекающие воздух хвостами, и черные псы со вздыбленной шерстью, с рычанием разевающие слюнявые пасти.

Они надвигались на мальчика.

– Зачем ты царапаешь пол своими когтям? – обратился он к первому коту, приблизившемуся почти вплотную. – Это никуда не годится. Вы находитесь в приличном замке.

Не дожидаясь реакции кота, паренек схватил его за шкирку, следовавшие за ним звери резко остановились. Мальчик одним движением забросил кота на верстак, зажал ему лапы и отрезал когти. Кот душераздирающе взвыл.

– А ну, кончай шуметь, – велел мальчик, сворачивая ему шею. Завывания кота разнеслись эхом, которое постепенно стихало, словно призрак зверя несся прочь по длинным галереям. – Так-то лучше. Что ж, посмотрим, может, кому-то еще нужно укоротить когти? – паренек огляделся, звери стремительно развернулись и ринулись обратно в тень, испуганно поджав хвосты.

Паренек вздохнул:

– А бояться должен был бы кто-то другой, – с этими словами он улегся спать. Ему снились голубые глаза, глядящие на него сквозь щель в портьерах.

Проснувшись утром, он выглянул в окно и увидел девочку. Стоя у рва, она смотрела на замок. Девочка была прекрасна, как весеннее утро, и когда их взгляды встретились, красавица ойкнула. Мальчик помахал ей рукой. Она помахала в ответ. И убежала. Ему грезилось, что он все еще видит ее. Ее голубые глаза.

* * *

Снова наступила ночь. В углах собирались тени, ветер завывал в щелях, заставляя стонать стены старого замка. В камине тихо потрескивали дрова.

Лишь этот треск нарушал тишину. Мертвую тишину.

Вдруг раздался громкий жалобный крик, и что-то загрохотало в трубе. Потом в камине появились ступни, потом ноги. Потом… Больше ничего.

Мужчина, а это, несомненно, был мужчина, являл собой нижнюю часть разрубленного пополам тела. Подошвы угодили прямо в огонь, так что языки пламени взметнулись вверх, и ноги поскакали по залу, пытаясь охладить обожженные пальцы.

– Куда подевалось остальное? – воскликнул мальчик, выпрыгивая из постели.

Тут в трубе снова загрохотало, и наружу выкатилась верхняя часть туловища. Внутренности вывалились и волочились следом, когда обрубок, переваливаясь из стороны в сторону, на руках пустился ловить свои ноги. Лицо человека скрывали длинные волосы и борода. Обрубок догнал ноги, вскарабкался на них и прирос. Да только вышло задом-наперед – ноги смотрели в одну сторону, а голова в другую. Выглядело это омерзительно, еще и потому, что часть внутренностей по-прежнему висела снаружи подобно бахроме. Отвратительный человек уселся на кровать, пытаясь пристроить внутренности на место.

– Проваливай отсюда! – велел паренек, спихивая перевернутого человека с кровати. – Ты заляпал мое одеяло!

Человек удивленно взглянул на мальчика сквозь пряди волос, спускавшиеся на лицо, и исчез.

В ту же секунду в третий раз раздался шум, и из трубы стремительным потоком вынесло кости и черепа. Они собирались в постукивающие скелеты, обращавшие к мальчику пустые глазницы и смеющиеся рты. Потом скелеты вытащили из себя пару костей, поставив их словно кегли, а один из них снял свой череп и протянул мальчику.

– Хотите поиграть в кегли? Отличный способ скоротать время! Да только шар такой неровный, не очень-то и бросишь. Позвольте-ка.

Он подошел к токарному станку и приступил к работе, обтачивая череп, чтобы тот стал круглым и гладким.

– Пусть ты примешь несуразный вид, зато игра пойдет на лад.

Тут как раз пробило полночь, и череп в руках мальчика исчез. Оглянувшись, он увидел, что и остальные скелеты тоже исчезли.

– Ну вот, – проговорил он. – Только, было, я собрался поиграть.

Он снова забрался в кровать и тотчас же уснул. Ему снилась девочка, которую он видел у рва.

Открыв глаза на следующее утро, мальчик подбежал к окну. Она снова стояла там. Увидев его, она улыбнулась, а он улыбнулся в ответ. И она ушла.

* * *

Третья ночь. Последняя. За стеной ухала сова. Только этот одинокий звук.

– Принимайтесь за дело, – попросил мальчик, глядя на месяц, висевший над замком. – Напугайте же меня. Если я не научусь этому нынешней ночью, то не научусь никогда.

Позади него послышался какой-то звук. Он оглянулся.

На полу стоял гроб. Детский.

– Кто тут у нас? – спросил он, подошел и постучал по крышке. – Есть кто дома?

Не дождавшись ответа, паренек осторожно приподнял крышку. На миг оцепенел при виде хорошо знакомого лица. Малыш в гробу лежал нарядно одетый, волосы расчесаны на косой пробор, ручки сложены на груди.

– Как же так, милый кузен, – воскликнул мальчик. – Что стряслось? Не могу поверить, что ты умер. Ты же махал рукой мне на прощание.

Он дотронулся рукой до щеки малыша. Она была холодной, как лед. Тут веки мертвеца взмыли вверх, как отдернутые портьеры.

– Все из-за тебя, – сказал мертвец голосом глухим и вязким, словно горло его было забито влажной землей. – Я старался быть смельчаком, как ты, но бык настиг меня. – Он повернул голову, за правым ухом зияла кровавая дыра. – Все из-за тебя. Ты убил меня. Ты убил меня! – мертвец потянулся к пареньку, словно хотел втащить его в гроб.

– Мне так горько, милый кузен, – произнес мальчик, смахивая слезу со щеки. – Но тебя убил бык.

Он легонько толкнул кузена обратно в гроб и закрыл крышку.

В тот же миг дверь в комнату отворилась и вошел древний старец, высокий и худой, словно тень, вытянувшаяся на заходе солнца. Лицо покрыто паутиной морщин, но глаза над длинной белой бородой излучали невероятную силу.

– Кто ты? – спросил мальчик. Он хотел было опереться о гроб, но тот исчез.

– Я последнее, что видит любой человек, – ответил старик. Голос его был подобен дальнему грому. Он погладил бороду, спускавшуюся почти до пола, и подошел поближе. – Никто не ускользнет от меня. Я побеждаю во всех поединках. Я…

– Может, оно и так, – перебил паренек. – Да только я никогда не дрожал за свою жизнь, да и сейчас не дрожу. Так кто из нас сильнее? Рискнешь помериться со мною силами?

– Рискну ли я? – фыркнул старик-Смерть, обиженно взглянув на мальчика. После сжал зубы и пробурчал: – Следуй за мной!

Старик повел мальчика по замку. По самым темным узким галереям, где слышно было шебуршание ползучих гадов в щелях. В одной из галерей мальчик положил руку на стену и почувствовал, что она мягкая и склизкая и шевелится под его ладонью, словно живая.

Наконец, дошли они до просторной комнаты. В ней стоял такой жар, что пот мгновенно выступил на лбу. То была кузня, и в горне полыхал огонь.

– Здесь я чиню свои инструменты, – объяснил старец. – Обычно я пользуюсь косой… Но для тебя… Для тебя понадобится топор.

Остановившись перед огромной блестящей наковальней, он взял в руки прислоненный к ней топор. Подняв жилистые руки, старик одним ударом разрубил наковальню.

– Это, – произнес мальчик, – я могу сделать лучше.

Улыбка увяла на потрескавшихся губах Смерти:

– Твой удар силен. Но позволь усомниться, что он так же силен как мой. Коли окажется так, я отпущу тебя. Но коли ты не справишься, то… – старик улыбнулся и протянул мальчику топор.

Они подошли к другой наковальне, такой же огромной. Мальчик поплевал на ладони и хорошенько сжал в руке топорище.

– Подойди поближе, старик, чтобы хорошо видеть. Я не хочу, чтобы меня потом обвинили в обмане.

Смерть что-то проворчал, но все же придвинулся поближе, чтобы лучше видеть. И мальчик со всего размаху опустил топор. Полетели искры, и паренек всем телом содрогнулся от удара. Топор застрял в наковальне, но она и наполовину не раскололась.

– Да ты рассек ее лишь на самую малость, – захохотал старик. – Ты проиграл, и я…

– Ты попался, – произнес мальчик, показывая на наковальню. На трещину и топор. И белую бороду, застрявшую между ними. – Напрасно все же ты подошел так близко.

– Ты обманщик. Ты…

– Разве я не предупредил, чтобы меня не обвиняли ни в чем таком? – прервал его мальчик. Он пошел и взял громадные железные щипцы. Поволок их за собой. Стукаясь о каменный пол, они высекали искры. – Скажи-ка мне, может ли Смерть умереть?

Он поднял щипцы и принялся молотить ими старца, с причитаниями упавшего на колени.

– Пощади! – возопил он, молитвенно складывая свои костлявые руки. – Пощади. Я все исполню.

– Я желаю лишь одного, – произнес мальчик. – Но ты не можешь мне этого дать.

– Могу, – прошептал старец. – Обещаю. Только вызволи меня.

– А не обманешь? – спросил мальчик, опуская щипцы.

– Жизнью клянусь.

Мальчик немного поразмыслил. Затем кивнул и, схватившись за топор, застрявший в наковальне, вытащил его.

Старика как ветром сдуло. Сбежал от мальчика и от своего обещания.

– А я-то думал, что хоть Смерти можно верить, – вздохнул паренек, опечаленно покачав головой.

Он вернулся в тронный зал и заснул еще до того, как его голова коснулась подушки. Во сне он видел девочку.

Только эту девочку.

* * *

Наутро его разбудил звук открывающихся ворот. Он сел в кровати и увидел короля, входящего в зал в сопровождении свиты. Люди уставились на паренька как на привидение.

– Я не призрак, я живой, – заверил их мальчик. – Но я многих из них повидал и отлично повеселился, – добавил он.

– Ты… ты не умер? – пробормотал король. Осторожная улыбка тронула его губы. – Ты снял с замка проклятье. Ты…

– Ты должен на мне жениться, – сказала девочка с голубыми глазами, показываясь из-за спины отца. Она улыбнулась, мальчик тоже улыбнулся и подумал, что хотя он и не нашел того, на поиски чего отправился, но… может, все-таки нашел?

* * *

Тут бы и сказке конец, но на этом история не заканчивается.

Сыграли свадьбу. Наступили светлые дни и сладкие ночи, и паренек, ставший теперь принцем, получил все, чего только мог пожелать. Он любил принцессу, она любила его.

Но для полного счастья чего-то не хватало. И время от времени он ощущал себя тем человеком, что пришел к нему на вторую ночь в замке. Перерубленным пополам и соединенным задом-наперед.

– Тебя что-то гнетет? – спросила принцесса однажды вечером, когда он стоял у окна с отсутствующим взглядом.

Он грустно улыбнулся:

– Боюсь, никогда этого не пойму. Не пойму, что значит бояться. Что я за человек такой?

Принцесса прикусила губу, устремляя взгляд на ров. В воде сновали мальки и головастики.

– Ты человек, который скоро станет отцом, – ответила принцесса. Вся грусть и тоска исчезли из глаз принца как по мановению волшебной палочки.

Он поцеловал ее, поцеловал ее живот, и когда они легли спать, заснул с улыбкой на губах.

Шли недели и месяцы. Живот принцессы стал большим и круглым. Как-то вечером отошли воды. Ребенок готов был появиться на свет.

Но что-то произошло. Принцесса кричала все громче, лицо врача, принимавшего роды, прирастало озабоченными складками. Он потел и бледнел, и когда в третий раз покинул комнату принцессы, на этот раз бегом, принц схватил его за плечо.

– Что происходит? – спросил он. – Скажите мне.

Врач посмотрел на него блуждающим взглядом:

– Ребенок лежит не правильно, – упавшим голосом произнес врач. – Мы рискуем потерять их обоих.

Принц отдернул руку, словно обжегшись, и тут взгляд его упал на висевшее на стене зеркало, и там… Там он увидел его. Худого старика с седой бородой и пронзительным взглядом. Смерть. Он пришел забрать… Принц почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Почувствовал…

Он разом проснулся. Прерывистое дыхание и замерший в горле крик. Он уставился на склонившуюся над ним принцессу и с облегчением понял, что последних месяцев не было. Растущий живот и страшная ночь, когда ребенок должен был родиться. Они просто приснились. Всего день назад принцесса сообщила ему о будущем отцовстве.

– Мне приснился самый ужасный кошмар, – простонал он, чувствуя капли пота на лбу и спине. И продолжил, удивленно хлопая глазами: – Я… Я так испугался!

Принцесса рассмеялась, и тут только принц заметил ведро у нее в руке. Заметил, что постель мокрая, а вокруг него бьются мальки и головастики.

– Я выловила их во рву, – объяснила принцесса. – И не ошиблась, думая, что кошмар тебе обеспечен.

И мальчик, который уже перестал быть мальчиком, а через некоторое время стал королем, и весьма неплохим, обхватил принцессу за талию, притянул ее и их еще не родившегося ребенка к себе. И они долго и громко хохотали.

Рапунцель

В вольном пересказе Бенни Бёдкера

Когда-то мы жили среди вас. Вы звали нас ведьмами, колдуньями или феями. Как называли все, недоступное своему пониманию. Женщин, прекрасных, как богини, казавшихся вечно молодыми. Женщин, владеющих колдовством и магией и умеющих подчинять себе тайные силы природы и растений. Женщин, способных ослепить и околдовать, спрятать замок за пустошью, а ядовитую лужу – за розовым кустом. Спустя время вы стали преследовать нас своими сплетнями и боязливыми взглядами, своими церквями и кострами с всепожирающим пламенем, которому надлежало очистить и разрушить все, пугающее вас.

Но прежде, чем вы поверили, что сможете истребить нас, изгнать из вашего мира, мы обитали среди вас.

И жил тогда один человек. Жил он со своей женой на окраине небольшой деревеньки в том месте, где пролегла граница между страной, лежащей к востоку, и страной, лежащей к западу. Они жили здесь долгие годы, и им было хорошо вместе. Человек этот промышлял сапожным ремеслом, он дни напролет работал в своей мастерской, дубя и раскраивая куски кожи, из которых шил отличнейшие сапоги. Люди приходили издалека, прослышав о его мастерстве. Жена сапожника была прачкой.

Жили они счастливо, вернее сказать, жили бы счастливо, если бы не одно обстоятельство. Они были бездетны. В своем домике, совсем не большом, они отвели под детскую целую комнату. Так им хотелось иметь ребеночка. Но шли годы, они обращались к знахаркам и мудрецам, да только жена сапожника по-прежнему оставалась бесплодной, и детей в их доме все не было.

До поры до времени. Потому что настал день, когда их молитвы были услышаны, и жена сапожника, наконец, понесла.

– Теперь мы станем настоящий семьей, – ликовал муж, кладя руку на живот жены, чтобы ощутить зародившуюся внутри новую жизнь. – Наше желание исполнилось. – Он чувствовал, как ребеночек пинается и возится в животе, растущем день ото дня.

Жене уже приходилось опираться о мебель, когда она хлопотала по хозяйству. А если нужно было подниматься или спускаться по лестнице, она стонала и пыхтела от напряжения.

– Теперь-то мы, наконец, станем настоящей семьей, – радовался муж. – Удача нам улыбнулась!

Жена промолчала в ответ. Она стояла в комнате наверху, глядя в окно.

– Что с тобой, женушка? – спросил сапожник. – Разве ты не разделяешь мою радость?

– Я разделила бы ее, – ответила жена, – если бы не одно но.

Она одной рукой оперлась о подоконник, а другой показала в окно. Из него открывался вид на сад, где на больших клумбах росли всякого рода растения и травы.

Сад был обнесен высокой стеной, так что никто из жителей деревни не мог попасть внутрь. В сад входила и гуляла там только одна женщина в длинном балахоне. Капюшон скрывал ее лицо. Никто не знал, кто она. Известно было только, что сад этот существовал задолго до появления деревни и прихода сюда людей.

Поговаривали, что эта женщина фея или волшебница, и растущие в саду удивительные растения и невиданные травы нужны ей для колдовства и заклинаний. Посреди сада виднелась клумба с колокольчиками, их фиолетовые головки ярко горели на фоне зелени.

– Я не хотела ничего говорить тебе, чтобы не волновать, – произнесла жена, – но я нездорова. С каждым днем я все больше слабею.

Она посмотрела на мужа умоляющим взглядом. Тут он заметил, что его жена бледна, как никогда. Бледная, изможденная, с темными кругами под глазами.

– Это, верно, из-за ребеночка, – сказал муж. – Нет ничего удивительного в том, что ты измучена. Если бы я мог, то с радостью разделил бы твое бремя. Иди приляг, отдохни немного.

Но жена осталась стоять у окна, продолжая показывать на клумбу с фиолетовыми колокольчиками в саду феи.

– Мне поможет только одно средство, – произнесла она. – Видишь в саду вон те колокольчики-рапунцели? Принеси их мне, чтобы я их съела. Только это поможет.

Муж остолбенело смотрел на жену.

– Это же сад феи, – произнес он, – я не могу этого сделать.

– Принеси их, – настаивала жена.

Она не отрывала глаз от фиолетовых цветов, и муж заметил в них блеск. Лихорадочный блеск.

– Мне кажется, без них я умру, – промолвила она.

С того вечера сапожник оставил свои сомнения. Он видел, что жена бледнела и чахла день ото дня. Теперь она дни напролет лежала в постели и ничего не могла делать. Муж прекрасно знал, что от сада феи нужно держаться подальше, но делать было нечего.

Он очень любил свою жену и ради нее был готов на все.

* * *

И потому как-то вечером, когда сгустились сумерки, сапожник полез на стену, окружающую сад феи. Старая стена изобиловала выступающими камнями, и найти опору для ноги не составило труда. Он помедлил, прежде чем спрыгнуть вниз с другой стороны. Он знал, что феи бывают и добрые, и злые. И уж чем-чем, а искусством магии и колдовства все они владеют. Если фея его заметит, ему не суждено будет вернуться домой. Во всяком случае, в своем уме. Встреча с феями и подземными жителями обычно заканчивалась для человека потерей рассудка, как утверждали древние сказания, но разве у него был выход?

Он спрыгнул со стены и помчался мимо клумб с аконитами, лютиками, пасленами и другими волшебными травами и растениями, которые фея выращивала в своем саду.

Колокольчики светились в темноте, и с бьющимся сердцем сапожник вырвал один из крупных цветков вместе с корнем и бросился обратно к стене, одолев ее с помощью веревки, которую предусмотрительно принес с собой.

– Вот тебе рапунцель, – сказал он жене, воротившись домой. – Надеюсь, ты утолишь им свой голод и силы вернутся к тебе.

Жена мелко нарезала корни колокольчика и, добавив листья, приготовила салат. И пока она ела, муж с довольным видом смотрел на нее. К его радости румянец на глазах возвращался на щеки жены и улыбка озаряла ее лицо.

Тем вечером он долго-долго лежал в постели рядом с женой, приложив ухо к ее огромному животу, в котором развивалась новая жизнь. Он осторожно ловил каждый пинок в животе гордой матери.

Но наутро жена не встала с постели.

– Что на этот раз тебя гнетет, милая женушка? – спросил муж. – Я думал, ты поправилась.

Он в страхе смотрел на нее, замечая, что она снова побледнела. Побледнела, ослабла и едва могла двигаться.

– Того, что ты принес, недостаточно, – ответила она. – Мне нужно еще.

Она напряженно смотрела на мужа, и, казалось, этот взгляд отнимает у нее последние силы.

– Принеси мне еще этих чудесных колокольчиков, – попросила она. – Только они помогут.

Муж умоляюще смотрел на нее. В его глазах застыл ужас, он не представлял, что ему делать. Однажды он уже осмелился проникнуть в запретный сад и благополучно оттуда выбрался. Но пытаться снова – значило испытывать судьбу.

– Пообещай же, – потребовала жена. – Если ты меня любишь, пообещай принести мне еще рапунцелей.

– Конечно, любимая, – в конце концов, согласился муж. А что еще ему оставалось.

Тем же вечером сапожник снова пробрался в сад феи. Он долго сидел на стене, прислушиваясь к каждому звуку, желая убедиться, что в саду никого нет. Чем ближе он был к цели, тем больше ему хотелось повернуть назад. Но он знал, что ему придется выполнить обещание.

Наконец он спустился со стены и бросился к фиолетовым цветам. Вырвал сразу три вместе с корнями. Этого, верно, хватит, чтобы жена была довольна. И он уж было собрался бежать назад, но тут случилось то, чего он так боялся.

Фея стояла у стены, поджидая его.

Прежде он лишь раз видел ее, и то мельком, но он был уверен, что перед ним стоит колдунья. Лицо скрывал капюшон, голос принадлежал женщине. Звонкий и молодой, хотя фея, судя по рассказам, была древней старухой, давно перешагнувшей пределы человеческого возраста.

– Так это ты воруешь мои растения, – произнесла фея. – Чем же я обидела тебя, что ты решился прийти сюда и ограбить меня?

Сапожник оцепенел от ужаса. Единственный выход – просить о пощаде.

– Я прошу прощения, – начал он. – Я понимаю, что не должен был этого делать, но у меня не было выбора.

Фея молчала.

– Моя жена ждет ребенка, – продолжал он. – С каждым днем она все больше чахнет, и только одно средство способно помочь, это рапунцель, который растет в твоем саду. Я заплачу тебе. Заплачу, чем хочешь. Позволь лишь забрать эти целительные цветы. Они мне необходимы. Ты должна понять. Всем известно, как опасно отказывать беременным в их просьбах.

Он протягивал к фее руку, держащую колокольчики, чтобы та видела, что он ничего не прячет и не отрицает, что украл цветы.

– Она может потерять ребенка и сама лишиться жизни, если не съест их.

На минуту воцарилось молчание. Потом фея заговорила:

– Она лишится ребенка, но не жизни.

Сапожник хотел было возразить, но фея подняла руку, призывая его к молчанию.

– Я позволю тебе взять столько колокольчиков, сколько пожелаешь, – продолжила она. – Твоя жена выживет, но как только родится ребенок, вы отдадите его мне. Я буду заботиться о нем, как о собственном чаде, и тебе никогда не придется пожалеть о нашем уговоре.

Сапожник был отнюдь не глупцом. Люди издалека приходят пошить сапоги, и в ожидании, пока с них снимут мерки, они знай себе мелют языком. А потому сапожник все прекрасно знал про сделки с феями и колдуньями и им подобными существами, не принадлежавшими ни к этому, ни к иному миру.

Они сулят тебе золото и прочие богатства или вечную молодость и долгую жизнь. Бывает, не обманут. Да только лишь одно верно, коль ты заключаешь сделку.

Ты потеряешь все.

С другой стороны, у сапожника не было выбора. Жена не могла обойтись без колокольчиков из сада феи, и если он откажется от уговора, рискует потерять и жену, и ребенка.

А потому он согласился.

* * *

С того вечера жена, угощаясь колокольчиками, быстро шла на поправку. Она по-прежнему была слабая и утомленная, но не больше, чем бывает обычно в ее положении, когда женщине нужны силы и для себя, и для ребенка в утробе. Живот меж тем рос и раздулся до невероятных размеров, рассказать кому – не поверят, и муж от радости совсем позабыл о судьбоносной встрече с феей и об их уговоре.

Но когда жене пришло время рожать, сомнения вернулись. Пока жена лежала в нижней комнате, мучаясь схватками и криком выплескивая свою боль, муж ходил наверху взад-вперед.

– Нам нужно переехать, – думал он. – Уехать отсюда подальше, где фея нас ни за что не отыщет.

Неизвестно, сработал бы этот план. Колдунья видит то, что остается невидимым для обычных людей, фея ведает, что творится в разных мирах. Никому не удастся от нее укрыться. Во всяком случае, строить подобные планы было слишком поздно, потому что под утро жена родила дочь, ладненькую и хорошенькую. Гордые родители разглядывали ее слипшиеся рыжие волосы и светлые глазки. Муж собственноручно перерезал пуповину и вложил сверток с розовощекой малышкой в руки жены.

Вот тут-то и появилась фея.

Никто не слышал, как она вошла, но она вдруг оказалась в маленькой комнате домика сапожника.

От испуга повитуха уронила таз с водой и поспешно покинула их дом. Фея подошла к кровати роженицы. На ней по-прежнему был балахон, и капюшон скрывал лицо, но, протягивая к малышке руки, она заговорила голосом, полным нежности:

– Ты будешь зваться Рапунцелью. И ты будешь моей.

С этими словами она отняла ребенка от матери, а та отдала, не сопротивляясь.

Столь великой силой обладала фея.

Вслед затем она мягко положила свою руку, красивую и бархатно-нежную, как у малышки, на ее головку, чтобы образ родителей и всякое воспоминание о них исчезли из памяти новорожденной.

И такое фее было под силу.

Не произнеся больше ни слова, фея вынесла новорожденную из дома, оставив несчастных отца и мать наедине с их горем и тоской. Зато малышка не знала ни горя, ни тоски.

Она жила у феи, считая ту своей матерью и не ведая, что растет без родителей.

Возможно, ей передалась толика волшебной силы колдуньи, а, может, она была одной из тех, кто наделен таким свойством от рождения.

Или почти от рождения.

Тем временем Рапунцель выросла и превратилась в одну из прекраснейших девушек, что в стране к востоку, что в стране к западу. С младенчества она обладала огненно-рыжими волосами, восхищавшими каждого, кто их видел. Росла она, вместе с ней отрастали волосы, прибавляя в густоте и блеске и становясь похожими на красное золото заката.

Рапунцель была столь прекрасна, что фея понимала – чтобы удержать девочку, нужно что-то предпринять. И когда Рапунцель исполнилось 12 лет, фея заперла ее в высокой башне среди необитаемого леса.

Башня нисколько не напоминала тюрьму, ведь у девочки было все, что душе угодно. Книги и игры заполняли комнаты, стояли шкафы с самой нарядной одеждой, о которой она только могла мечтать, кисти и ручки и музыкальные инструменты на случай, если она заскучает.

И все же башня была тюрьмой, в ней не было ни дверей, ни лестниц, лишь маленькое окошко наверху. Попав внутрь, обратно было уже не выбраться.

Когда фее хотелось навестить Рапунцель, она подходила к башне и снизу кричала:

Рапунцель, Рапунцель

Спусти свои волосы вниз.

Услышав голос феи, Рапунцель расплетала свои длинные косы, оборачивала волосы вокруг крюка в окне и свешивала концы вниз. Фея забиралась наверх по ее блестящим, сияющим рыжим волосам, как по веревке.

Может, фея замышляла однажды забрать молодость и красоту Рапунцель. Может, благодаря этому она жила много дольше отмеренного человеку срока. Да, она заперла Рапунцель в башне среди леса подальше от человеческого жилья, чтобы прекрасное дитя принадлежало только ей, да только никому еще, даже самой могущественной фее, не удавалось спрятать что-то так, чтобы никто не отыскал.

Однажды в лесу оказался юный принц. Он ускакал далеко от компании, с которой охотился, и теперь нетерпеливо пришпоривал коня, чтобы поскорее вернуться и похвастаться добычей.

В тот день фея как раз отлучилась, и Рапунцель сидела у окошка, она все чаще и чаще проводила время за этим занятием, глядя то на чистое небо, то на темный лес, где не было никого, кроме зверей и птиц. В последнее время она затосковала. Конечно, у нее в башне было все, о чем только может мечтать любая девушка, и все же чего-то ей не хватало.

А потому она сидела у окошка, глядя в пустоту и тихонько вздыхая, а волосы ее блестели и переливались в лучах солнца.

Поэтому принц ее и заметил.

Еще он заметил, что в башне не было ни дверей, ни ступеней, ни лестниц. На самом верху сидела девушка, столь прекрасная, что образ ее он никогда не смог бы забыть. Но до нее было не добраться. Она была так восхитительна, что вожделение и любовь охватили его, да только девушка не могла спуститься к нему, а он подняться к ней.

Постояв так некоторое время, принц с усилием оторвал взгляд от девушки и поскакал искать свою свиту, и отыскал ее тем же вечером. Его друзья сразу заметили, что принц сам не свой. Его мысли витали где-то далеко.

– Тебя что-то тревожит? – спросили они. – Отчего ты потерял покой и не веселишься вместе с нами, как прежде? Ведь ты всегда был заводилой во всякой затее.

– Вы такого никогда не видели, – отозвался принц, – увидев это однажды, больше не забудешь, и жизнь будет не мила, если это не получишь.

Говоря это, принц имел в виду Рапунцель, и на следующий день его снова повлекло в тот лес, хотя друзьям хотелось скакать дальше, у них были новые планы и мысли о новых развлечениях, но принца все это больше не интересовало.

Он снова был очарован, увидев Рапунцель, которая все так же сидела у окна, вздыхая о чем-то, ей самой неведомом, и от ее сияющей красоты в лесу становилось светлее, так, во всяком случае, казалось принцу.

Однако на этот раз молодому человеку улыбнулась удача: пока он прятался за деревьями, в томлении глядя на красавицу, вернулась фея.

По обыкновению она подошла к башне и снизу прокричала:

Рапунцель, Рапунцель

Спусти свои волосы вниз.

Рапунцель, как обычно, спустила волосы, и теперь принц знал, что за лестница ведет наверх к прекрасной девушке.

На следующий день в сумерках он подкрался к башне и позвал самым тонким голоском, на какой только был способен:

Рапунцель, Рапунцель

Спусти свои волосы вниз.

Рапунцель спустила волосы, принц обвязался косами, и девушка подняла его в башню. Сначала Рапунцель испугалась, увидев вместо феи, составлявшей ее единственное общество, молодого человека. Но ведь как раз о таком обществе она вздыхала все это время, а потому скоро увлеклась принцем так же, как и он ею.

Вскоре она, долгие годы пребывавшая в одиночестве, не представляла себе жизни без принца. Рапунцель согласилась на его ежедневные визиты в башню, чтобы они могли вместе проводить время.

– Каждый раз, приходя, приноси с собой шелковый шнурок, – попросила она. – Я стану тайно плести из шнурков веревку, и когда она станет достаточно крепкой, чтобы выдержать нас обоих, мы сбежим.

Принц стал приходить каждый вечер, каждый раз принося с собой шнурок. Рапунцель вплетала его в веревку, становившуюся все толще, а молодые люди тем временем наслаждались обществом друг друга. Фея ни о чем не догадывалась до тех пор, пока однажды Рапунцель не спросила ее:

– Скажи мне, матушка Готель, отчего я больше не влезаю в свои чудесные наряды? Почему вся моя прекрасная одежда сделалась мне мала?

Фея взглянула на Рапунцель и увидела, что девица больше не девица, что она располнела в талии, как ее мать много лет назад, когда ее отец залез в сад феи, чтобы украсть колокольчики.

Тут фея поняла, что все потеряно.

– Дитя мое, – сердито произнесла она. – Что же ты наделала?

Фея схватила Рапунцель за чудесные волосы, обернула косы вокруг своей руки, взяла ножницы и – вжик-вжик – прекрасные волосы упали с головы девушки. После этого она отослала Рапунцель из башни. Как все феи, эта тоже была могущественной колдуньей, способной ослеплять и вызывать видения, а потому она прогнала Рапунцель в лес, послав ей вдогонку заклинания:

– Раз ты не досталась мне, то не достанешься никому. Теперь ты станешь жить в большой печали. Мои чары не позволят никому увидеть тебя в густом лесу. Кто бы ни искал тебя среди темных деревьев, ни за что не отыщет. Даже если окажешься прямо перед ним, взывая о помощи, и тогда не увидит. Теперь ступай.

Произнеся свое проклятие, фея осталась поджидать в башне. Она подняла косы Рапунцель и крепко привязала их к крюку в окне, как поступала та. Принц по обыкновению подошел к башне и, стоя внизу, прокричал:

Рапунцель, Рапунцель,

Спусти свои волосы вниз.

Фея сбросила концы кос вниз, принц схватил их и, как всегда, вскарабкался наверх.

Но не Рапунцель поджидала его наверху.

– Ах ты, ничтожество, – закричала фея. – С Рапунцель пришлось расстаться навеки, и за это ты расстанешься со своей жизнью.

С этими словами разъяренная фея кинулась на принца. Но он оказался проворнее и, бросившись к окну, стал поспешно спускаться по косам.

Фея схватила ножницы и перерезала толстые косы. Принц свалился с башни на землю прямо в заросли боярышника. Ветки выкололи ему глаза, превратив глазницы в кровоточащие раны.

* * *

Слепой и израненный принц поспешил в лес укрыться от разгневанной феи. Судьба ослепленного принца была ужасна. Он не мог найти свою лошадь и вернуться к друзьям, которые с удивлением наблюдали за его ежевечерними отлучками. Ничего не видя, он был не в состоянии найти дорогу домой и знал, что друзья не ведают, где его искать, ведь каждую ночь он тайком покидал их.

Слепому и израненному принцу оставалось лишь блуждать по огромному лесу, и тут он впервые в жизни узнал, что значит быть беспомощным. Он не мог охотиться на лесных зверей, добывая себе пищу, не мог отправиться на поиски воды. Ему приходилось опускаться на колени и, ползая по земле, ощупью искать себе пропитание на ее поверхности и в листве. Вечером он, обессиленный, в тоске и унынии падал и засыпал под деревьями, не дававшими защиты ни от холода, ни от пугающих ночных звуков.

Но однажды утром, проснувшись с мокрыми от слез щеками, принц, оплакивающий свою тяжелую долю, услышал, что к звериному шуршанию примешивается какой-то новый звук.

До него донесся плач. Детский плач. И кто-то утешал, укачивал и успокаивал малышей, а они всхлипывали и кричали, как все новорожденные, едва вошедшие в этот мир, чужой и загадочный. Принцу был знаком этот голос.

Он не мог поверить собственным ушам. В смятении молодой человек вскочил на ноги.

– Рапунцель, – позвал он. – Это ты, Рапунцель?

Боль в окровавленных глазницах, сосущий голод, тяжесть в теле – все исчезло. Принц не мог видеть, но он шел на звуки, продолжая звать Рапунцель. Теперь издалека доносился не только детский плач, но и слова, произнесенные таким знакомым голосом:

– Мой принц! Ты ли это? Разве чары феи не ослепили тебя, как остальных? Неужели ты видишь меня?

Но принц, качая головой, протянул к Рапунцель руки. Нащупал ее, нащупал двух рожденных ею детей. Их детей. Их близнецов.

– Нет, – ответил он. – Я ничего не вижу, да это и неважно, ведь я чувствую тебя. Наконец-то я нашел тебя.

При этих словах Рапунцель тоже залилась слезами, только это были слезы облегчения. Принц обнял ее, положив голову ей на грудь. Когда ее слезы докатились до его глаз, зрение к нему вернулось.

Принц снова стал видеть. Он увидел Рапунцель, увидел близнецов и понял, что проклятие феи снято и теперь-то они заживут счастливо.

Крестник смерти

В вольном пересказе Кенетта Бё Андерсена

За колченогим столом под цветущей сиренью сидели три пожилых господина. Нельзя сказать, чтобы они наслаждались обществом друг друга. Но, во всяком случае, они наслаждались чудесной погодой и изысканным портвейном, который принес господин в соломенной шляпе, и бутылка была скорее порожней, чем полной. Вернее сказать, двое из присутствующих наслаждались портвейном, третий же господин не поддерживал компанию.

– Что ж, спасибо за игру, – произнес тот, что был в соломенной шляпе, сдвигая ее на лоб. Он был премило одет в светлый летний наряд, украшенный красным цветком в нагрудном кармане. Господин поднял бокал, взглянув на своего соперника, сидящего по другую сторону стола. – Не игра, а сплошное удовольствие.

Они играли в кости, и удача была на его стороне. Так случалось весьма часто, а потому у господина, сидящего напротив, понемногу зародилось мрачное подозрение, что в игре не обходилось без плутовства, только понять, где кроется обман, ему не удавалось. На нем тоже была легкая летняя одежда, засученные рукава открывали загорелые руки.

Он теребил бороду, угрюмо разглядывая игральные кости.

Третий же господин, расположившийся в тени дерева, в отличие от двух других, был облачен в черное. Будучи самым молодым в этой компании, он, тем не менее, казался старше остальных.

Он не участвовал в игре, а только наблюдал за ней. Он-то догадался, как хитрил господин в соломенной шляпе, чтобы кости выпадали определенным образом, но молчал, потому что никогда не принимал ничью сторону.

Не укрылось от его внимания, и что речь игроков по мере игры звучала все глуше. И что господин в соломенной шляпе подливал в бокал противника больше вина, нежели в свой собственный.

– Более твое удовольствие, чем мое, – проворчал бородатый господин. – Но портвейн великолепен. Так что все же есть повод выпить.

– За старых друзей.

Бокалы опустели и снова наполнились.

– По-прежнему отказываешься? – господин в соломенной шляпе поднял бутылку, с улыбкой обращаясь к одетому в черное господину. – Увидишь все в ином свете, менее мрачном.

Голова в тени отрицательно качнулась, и прозвучал вежливый отказ.

– Скоро придется придумать что-то новое, – произнес бородатый, беря в руки игральный стаканчик и разглядывая его в поисках пружин и потайных отделений. – Кости все более и более к тебе благоволят.

– Бросаешь мне вызов? – бровь изогнулась, из-под соломенной шляпы блеснули глаза, на сей раз голубые. – У меня уже появилась идея.

– Выкладывай.

Господин в соломенной шляпе устремил взгляд на горизонт и даже дальше. На губах появилась улыбка.

– Видишь вон того человека? Вон он идет, склонив голову к земле, будто несет на плечах непосильное бремя.

Сгорбившийся человек был не больше точки вдалеке. Однако трое господ, сидевших на скамейке под сиренью, видели его совершенно отчетливо.

– Конечно, – раздалось в ответ.

– Нищий и впавший в отчаяние крестьянин, только что ставший отцом в тринадцатый раз. В этом причина его уныния. Он ума не может приложить…

– …Как же им прокормиться, – подхватил бородатый господин с легким раздражением. – Все, что знаешь ты, известно и мне.

– Тогда тебе уже известно, что я хочу предложить. Давай сыграем на этого человека и его новорожденного сына. Но на этот раз обойдемся без костей. В старой доброй манере. С помощью рук и красноречия.

Соперник разглядывал его, поглаживая бороду. Что если это ловушка? Прежде такое случалось, хоть ему и не хотелось в этом признаваться.

– Идет, – согласился он, вытягивая палец в сторону собеседника. В этом жесте было что-то, похожее на предостережение. – Но я первый.

– Уступаю старшему, – с улыбкой кивнул тот, вновь поднимая бокал. – Пусть же победит достойнейший.

Когда он поставил бокал на стол, его собеседник уже испарился, оказавшись на пыльной проселочной дороге, по которой тащился понурый крестьянин, погруженный в свои мрачные мысли.

– Добрый день, человек хороший.

Крестьянин поднял глаза и зажмурился. Солнце стояло высоко в небе, окружающий пейзаж и фигура стоящего перед ним старика подрагивали в знойном мареве. Вздохнув, крестьянин покачал головой:

– Хотелось бы мне, чтобы он был добрым… – и снова вздохнул.

– Что за настроение для человека, только что ставшего отцом, – бородатый господин стоял с поднятой рукой, глядя на крестьянина, растерянно морщащего лоб. – Я осведомлен о твоем положении. Не сказать, что ты к этому непричастен, но мне понятно твое беспокойство. Но теперь ты можешь сбросить его с плеч на обочину дороги, потому что я предлагаю себя в качестве крестного твоему новорожденному младенцу. Я сделаю так, что жизнь его будет безоблачно счастливой и он никогда ни в чем не будет нуждаться.

– Кто… кто же ты? – спросил крестьянин, моргая, будто в недоумении, а не сон ли он видит.

– Не кто иной, как сам всемогущий Господь, – прозвучал ответ. – Земные и небесные со… —

– Спасибо, не стоит.

– Что ты сказал?

– Спасибо, не стоит – таков был мой ответ, ты не станешь крестным моему ребенку. Ведь люди для тебя не равны. Дурных ты наделяешь властью и богатством, а честных людей оставляешь умирать с голоду, и мне это, откровенно говоря, не по душе. Так что благодарствую, но нет. Моя жена хочет крестить мальчика, да только я давненько перестал молиться перед сном. Желаю господину благословенного дня. – Крестьянин побрел дальше, все так же горбясь.

Бородатый господин вернулся на скамью под деревом сирени с растерянным видом, будто не мог взять в толк, что все это значит.

– Нет? – улыбнулся его соперник, обнажив ряд ровных жемчужно-белых зубов.

– Нет, он… Он…

– Мой черед, – и он исчез, мгновенно оказавшись посреди проселочной дороги. Солнце светило ему в спину, и его длинная тень ползла в сторону крестьянина, плетущегося по дороге, словно все тринадцать детей сидели у него на закорках.

– Догадываешься ли ты… – начал господин в соломенной шляпе, – что сегодня самый счастливый день в твоей жизни?

– Счастливый? – фыркнул крестьянин. – Разве медленно умирать от голода – это счастье? В таком случае я и правда самый счастливый человек на свете.

– Накормить тринадцать ртов да себя с женой в придачу – дело не из легких. Я знаю, в какой капкан ты угодил, но помогу выбраться из него. Позволь мне стать крестным твоего новорожденного мальчика, и я окружу его богатством и роскошью.

– И кто же ты? – спросил крестьянин, покосившись на свои руки. Волоски на них вдруг встали дыбом.

– А то ты не знаешь? – ответил господин, улыбаясь своей самой обворожительной улыбкой. – Я Дьявол, и я обещаю, что…

– Ты совращаешь, искушаешь, лжешь, и ни я, ни мой ребенок не станем участвовать в твоих делишках, – прервал его крестьянин. – Никогда в жизни!

Он плюнул на землю и поплелся дальше.

Господин в соломенной шляпе обескураженно посмотрел ему вслед и вернулся на скамью под сиренью.

– Надо же, черт возьми, – пробормотал он. – Если бы и двое твоих первых людей были такими же несговорчивыми, мир, определенно, был бы сейчас другим.

Господин, заявивший о своем всемогуществе, вздохнул, явно испытывая облегчение от того, что его давний враг тоже оплошал:

– Ничья в первом раунде. Теперь нам придется…

– Еще нет, – прервал его господин в черном, поднимаясь со скамьи. Со своего места в тени он с любопытством наблюдал за происходящим, и, честно говоря, ему порядком надоело слушать болтовню двух хвастливых фанфаронов. И, что бывало крайне редко, захотелось с ними сыграть. – Теперь мой черед.

– Твой черед? – с удивлением глядя на него, повторили разом его компаньоны, казалось, совсем позабывшие о его присутствии. Но мгновение спустя он был уже далеко – стоял на обочине дороги в тени огромного дуба. Он предпочитал тень. Возможно, оттого, что сам тени не отбрасывал.

– Тринадцать считается несчастливым числом, – заговорил он, когда крестьянин проходил мимо, не замечая его. – Но не для тебя.

– Ну а ты кто такой? – спросил крестьянин. Из его губ вылетал парок из-за ветра, внезапно сделавшегося ледяным, несмотря на сияющее в голубом небе солнце.

– Я Смерть. И я готов стать крестным твоему новорожденному.

– Надо же, до чего я сегодня востребован, – пробормотал крестьянин. – Смерть, говоришь…

– Я сделаю твоего сына богатым и знаменитым, хотя, в конечном счете, его постигнет участь любого другого человека.

– Перед тобой все равны, и мне это по душе, – произнес крестьянин, и на его лице читался вопрос, скреплять ли уговор рукопожатием. Все же он не решился протянуть руку. – Я счастлив принять твое щедрое предложение. Крестины в воскресенье.

– Тогда до встречи, – кивнув, проговорил Смерть. Вскоре господин Смерть вернулся к скамейке, а двое оставшихся там господ тем временем почти опорожнили бутылку портвейна. Господин Смерть улыбался, испытывая при этом странные ощущения, словно примерял неподходящую маску. Тут он сообразил, что, кажется, никогда прежде не пробовал улыбнуться.

– Я выиграл, – произнес он, наслаждаясь выражением их лиц.

– Ты… – господин в соломенной шляпе покачал головой. – Ты лжешь.

– Я никогда не лгу, – парировал Смерть. – В отличие от некоторых.

– Но ты… Тебе ведь не дано любить, – сказал бородатый господин.

– Это правда, но я, по крайней мере, никого не пытаюсь убедить в обратном. В отличие от некоторых, – повторил он. – Ну а сейчас я не прочь глотнуть вашего портвейна.

Наступило воскресенье, день крестин младенца. Крестьянин не стал рассказывать жене о встрече на проселочной дороге с тремя необыкновенными господами. Вернувшись домой, он уговорил себя, что случившееся ему просто примерещилось. В отчаянии он слишком глубоко заглянул на дно бутылки с водкой, а на самом деле не было никакой встречи с Господом, Дьяволом и Смертью.

Тут дверь церкви распахнулась. Все обернулись, на пороге возник пожилой господин в длинном черном сюртуке.

– Кто это? – шепотом спросила мать ребенка своего мужа, сидящего с отвисшей челюстью.

– Я крестный мальчика, – ответил господин Смерть, беря спящего ребенка из ее рук, покрывшихся гусиной кожей. Женщина сидела молча. Казалось, она не в силах открыть рот. Оцепенели и гости. В церкви было тихо, как в могиле.

Старик погладил нежную щечку ребенка своим костлявым пальцем и в тот же миг почувствовал, как что-то шевельнулось у него внутри. Прежде он никогда не испытывал подобного. Он мгновенно подавил ощущение и попросил священника продолжать.

Священник, лицо которого приобрело тот же цвет, что и воротник у него на шее, кивнул, судорожно сглотнув.

* * *

Лето сменилось зимой, на смену ей снова пришло лето. Так шли годы. Что-то увядало и снова вырастало, увядало и вырастало. А что-то только росло, ребенок превратился в юношу, а юноша – в молодого мужчину. Самый младший из тринадцати. Несчастливое число, если всему такому верить. Но он не верил.

Он копал в поле картофель, когда отец окликнул его. Парень воткнул лопату в землю и поспешил к дому.

– Что-то случилось? – спросил он, увидев во дворе родителей. Они стояли, обхватив друг друга руками и выпучив глаза, словно увидели что-то страшное.

– К тебе пришли, – ответил отец, кивнув в сторону дома. – Это… это твой крестный.

– Мой крестный? – удивился сын. Он никогда его прежде не видел. Несколько раз он спрашивал, кто его крестный, но каждый раз получал уклончивый ответ, и разговор быстро переводили на другую тему.

Парень вошел в комнату, там стоял пожилой мужчина в темном одеянии. Некоторое время он рассматривал юношу, и подобие улыбки тронуло его бескровные губы.

– Любезный крестник, – заговорил он. – Пойдем со мной.

Нахмурив лоб, юноша последовал за ним из дома по тропинке, спускавшейся к лесу. Он оглядывался на своих родителей, по-прежнему стоявших будто каменные изваяния. Они становились все меньше и, наконец, совсем исчезли из виду.

– Ты знаешь, кто я? – спросил пожилой господин, когда они зашли в чащу леса и деревья сомкнулись вокруг них. – Кроме того, что я твой крестный?

Юноша покачал головой. Тогда спутник объяснил, в чем заключалась его служба. Юноша вытаращил глаза.

– С-смерть, – повторил он с запинкой. – Я… я крестник Смерти?

Он подумал, что должен был предположить, что это розыгрыш, что он стал жертвой чьей-то проделки. Но не предположил, потому что… Он почувствовал. Что это не шутка. Почувствовал ледяной холод, исходящий от шагавшего рядом спутника. И увидел это в серых, как камни, глазах, которые, казалось, проникали в его самые потаенные мысли и в то же время будто смотрели сквозь него.

Вдобавок его спутник не отбрасывал тени.

Крестник Смерти. Что ж, вот и объяснение некоторым странностям, не так ли? Почему родители всегда иначе вели себя с ним – осмотрительнее, чем с другими детьми. Почему его братья дрались друг с другом, но всегда отказывались драться с ним. Почему его никогда не дразнили и не давали прозвищ. И почему кошки иногда шипели, когда он проходил мимо.

Крестник Смерти. От этой мысли голова шла кругом. Он едва не встал посреди дороги. Но не посмел.

– Меж тем ты превратился во взрослого мужчину и в состоянии сам принимать решения, – произнес крестный, заводя его дальше в лес. Все дальше и дальше, в самую чащу, где ложились тени, черные, как длиннополый сюртук господина Смерти. И было тихо-тихо.

Они прошли еще немного, и лес отступил, открыв небольшую поляну.

– Но я обещал помогать тебе и хочу сделать из тебя богатого и известного врача.

– Врача? – молодой человек покачал головой. – Да я и читать-то не умею.

– Нет необходимости, – прозвучал ответ. – Когда тебя позовут к больному, я появлюсь перед тобой. Если встану у изножья кровати, значит, больной безнадежен. Он принадлежит мне. Если же встану в изголовье, дай ему кусочек этого растения, и болезнь отступит, – господин Смерть низко наклонился и сорвал несколько листьев с растения, ничем не отличавшегося от остальных. Он протянул их крестнику и взглянул на него, подняв бровь: – Правила просты. Не нарушай их.

Молодой человек поклялся жизнью, и, казалось, старик едва не рассмеялся.

* * *

Вскоре крестник Смерти стал самым известным врачом в стране. Он переезжал с севера на юг, с востока на запад, врачевал и исцелял. Поговаривали, что подобное прежде удавалось лишь одному.

Кого-то, увы, было не спасти, таков порядок вещей, но молва утверждала, что врачу достаточно одного взгляда, чтобы это понять. В таких случаях он печально качал головой и выражал глубокие соболезнования родным.

Но много больше больных поддавалось исцелению, да притом в считанные секунды, и издалека потянулся народ к доброму доктору за помощью, и он не различал богатых и бедных, лечил всех одинаково, и крестный одобрительно кивал ему при встречах у постели больного.

Да, богатый и известный, сам он ни разу не заболел, хотя постоянно имел дело с заразными болезнями. Он ни в чем не испытывал нужды.

И все же. Ведь возникало же такое чувство? Будто чего-то хочется. Вот только чего, он и сам не знал.

Вдруг заболел король.

Его болезнь была смертельной.

При дворе тоже слышали про кудесника – доктора, что порой творил чудеса, и за ним послали. Его провели в спальню, лежащий в постели государь превратился в свою бледную тень.

Резкий запах ударял в нос, хотя все окна были распахнуты. На стуле сидела принцесса, держа отца за руку, такую исхудавшую, что, казалось, кости вот-вот прорвут кожу.

А ее прекрасное лицо было залито слезами.

– Ты можешь спасти его? – спросила она врача.

Тот застыл на пороге. По двум причинам: королевская дочь, с мольбой взиравшая на него, была столь прекрасна, что сердце врача забилось, как никогда прежде, и его крестный, черным безмолвным силуэтом высившийся у кровати. В изножье.

Королю суждено было умереть, и врач не мог ничего с этим поделать.

Или мог?

«А что если…» – подумал он, размышляя над тем, как же тогда разозлится Смерть. А может, будет к нему снисходителен, он как-никак крестник господина с косой. Да и речь шла не о ком-нибудь, а о самом короле.

– Переверните Его королевское Величество головой в другую сторону, – скомандовал врач. – Живо!

Слуги удивленно взглянули на него, но выполнили приказ. Короля перевернули, Смерть оказалась теперь в изголовье, и врач дал королю снадобье. В ту же минуту прерывистое дыхание сменилось спокойным и кровь прилила к щекам Его Величества.

Все ахнули.

Все, кроме врача и господина Смерти, ошеломленно взиравшего на своего крестника. Врач постарался уклониться от взгляда старика и поспешно покинул комнату, в последний раз обернувшись на принцессу. Она все еще плакала, только уже от радости, и его сердце забилось еще сильнее.

«Я поступил правильно», – подумал он. Уцепился за эту мысль. «Я поступил правильно».

На исходе того же дня в дверь врача постучали, еще не открыв, он знал кто пришел. Он ощутил холод, идущий от двери.

У порога стоял господин Смерть с лицом мрачным, как могила, в которой должен был лежать король.

– Тебе известны правила, – заговорил он голосом, глухим от ярости, – тот человек был моим.

– Он и будет твоим, но только спустя некоторое время, – ответил врач, пытаясь выдавить улыбку. – Ведь это сам король, и я не мог просто…

– Смерть не делает исключений, – закричал его крестный, стукнув кулаком в дверь с такой силой, что по дереву пошли трещины. Свистящее дыхание, играющие на щеках желваки. Тут он прикрыл глаза, заставив себя успокоиться. – Но каждый может ошибиться, поэтому на этот раз я решил тебя простить. – Он снова открыл глаза. Серые, цвета пепла. – Не заставляй меня пожалеть об этом.

– Такое больше не повторится, – пообещал врач, и старик исчез.

Той ночью молодой доктор увидел три сна.

В первом сне он стоял посреди темной комнаты, освещенной единственной свечой. Яркое пламя казалось глазом, не мигая смотревшим на него. От этого ему было не по себе, он почему-то чувствовал себя голым и беззащитным и отводил взгляд. Но куда бы он ни смотрел, перед ним везде оказывалась свеча. Она следовала за ним, как тень.

Потом ему приснилась маленькая девочка верхом на белой лошади. Ее каштановые волосы развевались на ветру. Прежде он никогда ее не встречал, но чувствовал какую-то непонятную связь с ней. Его сердце странным образом забилось. Тут девочка повернула голову и посмотрела прямо на него. Ее лицо стало меняться. Казалось, оно сжалось, и даже на расстоянии был заметен ужас, плескавшийся в ее глазах. Потом она закричала. Закричала так, словно вид доктора напугал ее до потери сознания. Лошадь поднялась на дыбы и…

Врач очнулся в луже пота, в ушах эхом звенел крик девочки. Сердце колотилось в груди, он почувствовал себя совершенно больным и сел в постели, страшась увидеть в изножье своего крестного. Мертвый взгляд и тянущиеся к нему пальцы.

Но в комнате никого не оказалось.

Со вздохом молодой человек откинулся на постель. Теперь он едва мог припомнить, что ему снилось и почему сон казался таким кошмарным. Он почувствовал, что дремота вновь овладевает им и мысленно взмолился о том, чтобы дальше спать без сновидений.

Но без сновидений не обошлось.

На этот раз он видел приятный сон, потому что в нем была принцесса. Она больше не плакала. Она улыбалась ему и протягивала руку. Он взял ее за руку.

* * *

Через несколько дней придворные снова послали за доктором. Исцелив короля, он покинул замок столь поспешно, что его не успели вознаградить за работу. Во всяком случае, он полагал, что его пригласили именно за этим.

Однако вопреки ожиданиям, его не встретили фанфары, не увидел он и разодетых в блестящие ливреи слуг. Вместо этого замок погрузился в гробовую тишину, которую нарушали лишь рыдания фрейлин, эхом прокатывающиеся по холодным галереям.

Что стряслось? Он же спас королю жизнь, разве не так?

Так, он не ошибся. Но лихорадка отыскала себе новую жертву, и с каждой минутой ей становилось все хуже и хуже.

Принцесса.

Новость бритвой полоснула доктора по сердцу, и он стремглав бросился в спальню, где теперь лежала принцесса. При виде ее он на миг оцепенел.

Капли пота у нее на лбу.

Кожа, казавшаяся прозрачной, плотно обтягивала кости.

Тело, скрючившееся от боли.

Ее бледные щеки и запавшие глаза. И вопреки всему – все такая же непостижимо прекрасная.

– Спаси ее, – прорыдал король, сидевший на том самом стуле, на котором меньше недели назад сидела принцесса. – Спаси мою дочь, и я позволю тебе жениться на ней и получить королевство после моей смерти. Заклинаю тебя. Помоги ей так же, как помог мне.

Доктор перевел взгляд с короля на принцессу. С принцессы на своего крестного, тоже стоявшего на прежнем месте.

В изножье кровати, и господин Смерть предостерегающе покачал головой.

Доктор сделал вид, что не заметил его, он действовал не раздумывая.

На этот раз он, не прося никого, сам развернул больную. Принцесса была легкой, как перышко, доктор не отрывал взгляда от ее лица, заметив краем глаза, что крестный сжал руки в дрожащие кулаки. Что глаза, будто высеченные из камня, метали искры при виде нежных губ принцессы, раскрывшихся навстречу бокалу с соком целебных растений.

Прошла секунда, показавшаяся вечностью.

Наконец, королевская дочь открыла глаза, снова ясные и живые, и улыбнулась той самой улыбкой, которую он видел во сне. Ее улыбка теперь принадлежала ему, и он протянул принцессе руку.

Но кто-то схватил его за руку.

– Ты пообещал, – произнес голос, слышный только доктору, и господин Смерть вцепился в него руками, и свет тут же померк, такие они были обжигающе ледяные.

Очнувшись, доктор обнаружил, что замок исчез и он находится в громадной подземной пещере, конца которой не видно. Лучи солнца не проникали сюда, но темно не было.

Напротив.

Было светло от горящих свечей. Тысячи и тысячи свечей, словно он оказался среди сонма звезд в ночном небе. Его окружали свечи, огромные, как верстовые столбы, и малюсенькие, как мизинчик младенца. Некоторые свечи, казалось, только что зажглись, другие почти полностью догорели. Одна за другой свечи гасли и одна за другой вспыхивали новые. Из-за этого тени на влажных стенках меняли очертания, напоминая копошащихся живых существ.

– Знаешь, что это? – спросил господин Смерть, оказавшийся рядом с ним, и доктор с облегчением отметил, что гнев в его голосе несколько поутих. Доктору хотелось верить, что его крестный понял, почему он так поступил. Почему ему пришлось так поступить.

– Пламя человеческих жизней, – ответил доктор, стараясь не дышать. Ему казалось, что вместо сердца в его груди один из таких огоньков. И самый легкий ветерок может загасить его, превратив в дым.

Он покачнулся от этого непостижимого зрелища, увидеть которое прежде не доводилось ни одному человеку, и едва не опрокинул одну из свечей. Крестный ухватил его и отпустил только тогда, когда доктор снова обрел равновесие.

– Осторожно, – произнес старик. – Пойдем, ты должен кое на что взглянуть.

Осторожно ступая, доктор двинулся вслед за крестным по необъятному залу мимо множества огоньков. Огоньков человеческих жизней. От их жара пот заструился у него по затылку, словно расплавленный воск.

У красной свечи, размером с руку крепкого мужчины, они остановились.

– Чья она? – спросил доктор, чувствуя, что во рту пересохло. – Это… это моя?

Господин Смерть покачал головой:

– Короля. У него впереди долгие годы. Те, что подарил ему ты. Но они были отпущены не ему.

– Не ему? О чем ты говоришь?

– Ты полагал, что твой поступок обойдется без последствий? Что речь шла только о жизни и смерти короля? – крестный указал на свечу, и лишь теперь доктор увидел шедшую в самом низу трещину, словно она была сломана.

Нет, не сломана, догадался он, а словно новую свечу поставили поверх почти догоревшей.

– Ты подарил ему много лет жизни, забрав у другого человека. Маленькой девочки, которая могла бы жить и жить. Дочери и младшей сестры. Будущей жены и матери. – Пламя дрогнуло, и капля красного стеарина стекла на пол. В голове доктора промелькнули обрывки сна: девочка на лошади. Ее развевающиеся волосы. Ее крик при виде него.^[2]

– Она каталась на лошади, – продолжал крестный. – Лошадь чего-то испугалась. Падая, девочка сломала шею.

Доктор проглотил комок в горле, а когда заговорил, голос его звучал хрипло:

– Жизнь короля представляет собой большую ценность, чем жизнь маленькой девочки. – Откашлявшись, он заговорил громче: – Я поступил правильно.

Крестный долго смотрел на него. Потом кивнул и последовал дальше. Шедший за ним доктор вздохнул с облегчением, едва не затушив пламя свечи рядом, и быстро прикрыл рот рукой.

– А моя свеча? – спросил доктор, следуя за крестным. – Где она стоит?

– Здесь, – ответил господин Смерть, указывая на белую свечу, размером больше, чем новая королевская. Пламя горело ярче, чем на многих других свечах, и в огне врач увидел проблески ожидавшего его будущего: дети, внуки, правнуки. Долгая и обеспеченная жизнь. Но…

Его супруга не была похожа на принцессу, а дом не напоминал королевский замок, и тут он заметил еще одну свечу, стоявшую рядом. От нее почти ничего не осталось, огонек походил на глаз, готовый закрыться.

– Чья? Чья это свеча? – прошептал он.

– Той, что ты продлил жизнь, – ответил господин Смерть, и леденящая боль прошла по телу доктора, когда крестный схватился за его свечу. Он хватал ртом воздух, вдруг переставший поступать в легкие, и волна ужаса захлестнула его, когда он догадался, что задумал крестный.

– Крестный, не надо! Прошу тебя! Я совершил это из добрых побуждений. Возьми другую свечу. Позволь мне жениться на принцессе. Клянусь жизнью, что буду хорошим и справедливым королем.

– И тут же просишь меня взять другую свечу, – вздохнул господин Смерть, ставя свечу крестника на свечу принцессы.

В тот же миг доктор упал, а старик, ничего при этом не почувствовавший, принялся размышлять о том, у кого же из его почитающих портвейн знакомцев очутился крестник.

Жених-разбойник

В вольном пересказе Бенни Бёдкера

Неспокойное то было время, под стать нынешнему.

Война окончилась, а мир все не наступал.

Солдаты и наемники, сражавшиеся на одной и другой сторонах, возвращались домой. Куда бы ни приходили, все вокруг подвергали разорению. Им нечем было прокормиться, а они привыкли убивать и забирать все, что им было нужно, не спрашивая разрешения, да и до человеческой жизни им не было никакого дела.

Неспокойное то было время, повсюду ходили слухи об убийствах и изнасилованиях и о нападениях на людей, оказавшихся не в том месте и не в то время. Никто не чувствовал себя в безопасности, а если еще и наслушаться всяких страшных рассказов, до того напугаешься, что запрешься дома и на улицу выходить не захочешь.

Вот так чувствовал себя старый мельник: его жена умерла в войну, и остался он жить вдвоем с дочкой. Это одна из тех страшных историй, что люди, уже давно позабыв про неспокойное время, еще долго пересказывали.

Мельник был известен своею расторопностью и добросовестностью, он молол зерно в тонкую муку и никогда не плутовал с весом. А потому крестьяне тянулись к нему издалека смолоть зерно, и когда они приезжали на нагруженных телегах или возвращались забрать мешки с только что намолотой мукой, мельник слушал их россказни, собранные со всего света.

Душераздирающие истории одна за другой звучали на мельнице, и волнение мельника усиливалось. Но волновался он не за себя. За свою дочь. Потому что была она не просто красива, а дивно хороша. Пожалуй, она была самой красивой девушкой во всей округе и даже за ее пределами. В этом-то и крылась причина отцовского беспокойства.

– И зачем только ты уродилась такой красавицей, – бывало, говорил он дочери. – Кабы не это, то и волноваться было бы незачем.

– Да почему же, отец? – спрашивала дочь. – Что плохого в том, что я хороша собой?

В ответ мельник отмалчивался, да и как ему было рассказать ей все эти страшные истории, приключившиеся с молодыми девушками, а больше всего с молодыми и красивыми?

Мельник пребывал в постоянной тревоге, представляя себе, что может произойти с его дочерью. И как он может этому помешать. И понял, наконец, что есть только один выход.

Надо выдать дочь замуж. Сам он состарился, скоро его не станет, и некому будет защитить ее. Вот бы выдать ее удачно замуж, тогда и тревожиться будет не о чем.

И потому он сообщил дочери:

– Когда появится подходящий жених и попросит твоей руки, я дам свое согласие.

Она промолчала в ответ, да и ответа от нее в таком деле не требовалось. Отцу решать, за кого ей выходить замуж, но она знала, что тот не захочет сделать ее несчастной.

И вот стал мельник рассказывать всякому, кто приезжал молоть зерно или возвращался за мукой, что его дочь выросла и стала невестой на выданье, и тут же зачастили к мельнику женихи. Все знали, что девушка – замечательная красавица, да и мельница была доброй и крепкой и приносила хороший доход, так что всякому хотелось заполучить ее в приданое.

Один за другим приходили на мельницу женихи и один за другим уходили несолоно хлебавши, даже не удостоившись знакомства с девушкой. Не таким представлял мельник мужа своей дочери, местные крестьяне и сезонные работники явно не годились на эту роль.

Но однажды на мельницу приехал незнакомец. На нем был изысканный наряд, а лошадь! Никогда еще мельнику не доводилось видеть столь прекрасное животное. По всему видать, то был человек состоятельный. К тому же манеры его были безукоризненны, и при себе он имел рекомендательные письма от самых достойных людей, а потому мельник позволил ему увидеться со своей дочерью.

После этого новый знакомый все чаще и чаще заезжал на мельницу, и мельник каждый раз принимал его с радостью. Мельник расспрашивал вокруг, не знает ли кто этого господина, но люди говорили только, что никто в округе его не знает и что приехал он, по-видимому, недавно, потому что унаследовал старую усадьбу в том месте.

Наконец, мельник дал свое согласие, его дочь и их новый знакомый обручились, а вместе с тем наступил конец тревогам. Ведь жених был как раз тем человеком, который мог обеспечить ей надежное и спокойное будущее, этого-то и желал мельник для своей дочери.

* * *

Но дочери мельника вовсе не нравился ее жених. Не испытывала она к нему тех чувств, что положено испытывать молодой девушке к юноше. Не то чтобы надобно было его любить, этому, верно, и после свадьбы можно научиться, но, во всяком случае, бояться его не пристало.

Она трепетала, когда ее суженый приходил в гости. Стоило девушке увидеть или всего лишь подумать о нем, и сердце ее леденело от ужаса.

– Ты просто волнуешься, дочка, – успокаивал ее отец. – Это дело житейское. Все девушки волнуются перед свадьбой. А любовь придет, дай срок. Вот поженитесь, тогда ты и научишься любить своего мужа.

На это дочь не могла ничего возразить, к тому же, нужно признаться, страх ее происходил лишь от странной тоски на сердце. Жених же, навещая ее, был всегда обходителен и ласков.

И все же ее не покидала эта странная тоска, леденящая сердце. Совсем невыносимой она стала в тот день, когда он, как обычно придя в гости, произнес:

– Ты моя невеста, но еще ни разу не побывала в моем доме.

Девушка замерла.

– Я ведь не знаю, где ты живешь, – пролепетала она.

– Я же говорил тебе, что моя усадьба стоит в зеленом лесу, – ответил жених. – Мне кажется, пришло время тебе навестить меня.

Тут девушка совсем перетрусила. Она не знала, что и делать.

– Как же мне найти дорогу туда? – ответила она. – Лес такой большой и темный.

– Об этом не беспокойся. Я рассыплю золу, она поможет тебе найти дорогу, – с улыбкой успокоил жених. – Приходи в воскресенье. Я позвал гостей. И можешь мне поверить, им не терпится с тобой познакомиться.

После этих слов жених распрощался…

* * *

В воскресенье девушка была сама не своя. Она попыталась поделиться своими страхами с отцом, но из этого, конечно же, ничего не вышло.

– Твой жених сделал что-то не то? – спросил мельник. – Он чем-то напугал тебя?

Девушка не могла объяснить, чем вызван ее страх, потому что сама этого не знала, зато знала, что один взгляд жениха заставляет ее трепетать, и потому ей ничего не оставалось, как тронуться в путь.

Но прежде чем покинуть дом, девушка наполнила свои карманы горохом и фасолью. Она пошла бодрым шагом, но дойдя до дремучего леса, остановилась.

Диких зверей она не боялась. В лесу водились волки, но вреда от них людям не было, а если что и случалось, так только суровой зимой, когда звери отчаянно голодали. Водились и кабаны, опасные, только если при них были детеныши, которых они яростно защищали.

А еще тут рыскали разбойничьи шайки солдат и наемников, с наступлением темноты нападавшие на путников, если те рисковали идти через лес и чересчур далеко отходили от дороги, петляющей между древних деревьев. Но еще не стемнело, и по дороге была рассыпана зола, как и обещал жених.

Девушка вступила в лес и пошла вглубь мимо сосен и елей. Она перелезала через замшелые стволы деревьев, поваленных ветром, обходила ручьи и ямы, наполненные черной водой, скрывавшей дно.

Пробираясь через лес, девушка время от времени бросала на землю горсть гороха или фасоли, оставляя за собой след. Ей все больше хотелось есть и все тревожнее становилось на душе. Но дорожка золы не обрывалась, и она тоже не прерывала свой путь.

Деревья сдвигались плотнее, чем глубже в лес заходила дочь мельника, а дорога становилась все уже. В начале она была испещрена отпечатками подков и следами колес, здесь же она была гладкая, будто по ней никто никогда не ездил. Между стволами старых деревьев пробивался отсвет золотого сияния на горизонте.

Это садилось солнце. Девушка никак не думала, что дорога окажется такой длинной, она была в пути уже много часов. Не стоило бы сейчас оставаться одной в лесу, но она шла так долго и зашла так глубоко в лес, что уже не могла повернуть назад.

* * *

Из последних сил дочь мельника продолжала свой путь в темноте. И когда страх и отчаяние целиком овладели путницей, перед ней открылась поляна, деревья будто раздвинули ветки в стороны, впустив ее в очаровательный уголок леса, где в серебряном свете месяца стоял большой старый дом. Она пришла.

Трудно было представить, что дом, скрытый так далеко от людских глаз, являл собой не руины, в которых хозяйничали звери, дождь и ветер, а крепкую старинную усадьбу, построенную в свое время для какого-нибудь богача. Тут оканчивалась дорожка из золы, и путница, впервые за этот день не испытывая страха, подошла к большим дверям и постучала. Ответа не последовало, и девушка постучала снова.

– Видно, они уже спят, – сказала она себе. – Я ведь долго сюда добиралась.

Девушка еще раз постучала и взялась за дверь, отворившуюся с тихим скрипом. Гостья вошла в просторный зал, где царила глубокая тишина. Тут раздались восторженные возгласы девушки, поворачивающейся во все стороны, чтобы посмотреть на причудливо сотканные ковры на стенах и большие люстры, свисавшие с потолка.

Если это и вправду был дом ее жениха, то, может, она действительно заблуждалась. Может, отец прав, говоря, что он для нее – самая подходящая партия.

– Есть тут кто? – позвала она. – Прошу меня извинить, что я так задержалась.

Ответа по-прежнему не последовало, и девушка открыла дверь в зал, уставленный столами и скамьями, в камине в конце зала горел огонь.

Тут тоже никого не было, гостья вошла и огляделась. Вдруг раздался голос:

Воротись, воротись, юная невеста,

Пришла ты в дом убийцы.

Девушка в испуге отшатнулась и заметила клетку, висевшую в углу под самым потолком. В клетке сидел ворон, такой черный, что сливался с тенью на стене. Она подошла поближе.

– Можешь сказать что-нибудь еще? – спросила она.

– Кар, – раздалось из клетки.

Ворон поморгал темными, как ночная мгла, глазами, потом посмотрел на нее и произнес:

Воротись, воротись, юная невеста,

Пришла ты в дом убийцы.

– От тебя толку не добьешься, – сказала девушка и, дойдя до следующей двери, вошла в новый зал, потом еще в один и еще.

Она поднялась по широкой лестнице и наверху нашла кровати, сундуки с платьем, а на стенах – полки с книгами, ковры и старые гравюры.

Но она не нашла ни одного человека, и сколько ни окликала, не получала ответа. Дом казался необитаемым, будто никого там и не было, кроме нее самой и пугающего ворона в клетке.

В конце концов гостья добралась до подвала – просторного помещения с низким потолком, там помещалась кладовая с припасами и кухня с очагом, в котором ярко горели угли. Она направилась было дальше, но что-то привлекло ее внимание.

В темном углу сидела ссутулившаяся фигура. Серое, иссушенное тело в изорванной и грязной одежде. Фигура женщины.

Ужас снова охватил девушку. Женщина мертва?

Осторожно ступая, она подошла поближе – перед ней сидела старуха.

В слабом свете очага она разглядела, что женщина дышит.

Древняя старуха, но живая.

– Я ищу своего жениха, – объяснила девушка. – Не знаешь, его ли это дом?

Женщина ничего не ответила, тогда гостья подошла чуть ближе, и до нее долетел звук свистящего дыхания старухи.

Тут женщина открыла глаза. Мутные серые глаза, глядящие в пустоту.

– Деточка, как ты тут оказалась?

Теперь ее мертвые глаза уставились прямо на гостью.

– Я ищу своего жениха, – ответила та. – Он должен был быть здесь. Но я никого не нахожу. Дом пустой, словно здесь больше никто не живет. Не знаешь ли, где мой жених?

Старуха все смотрела на нее.

– Благодари судьбу, что вы разминулись, он отправился искать тебя.

Она взяла девушку за руку. Той больше всего хотелось отдернуть руку, потому что пальцы старухи были грубыми и жесткими, как кора дерева, а ногти – желтыми и твердыми, и они впились ей в кожу. Но она не смогла. Потому что старуха, поглаживая, крепко держала ее руку.

– Какая у тебя гладкая и белая кожа, – произнесла она. – Такая юная и невинная.

Девушка снова попробовала выдернуть руку, но старуха оказалась сильной.

– Знаешь, кто здесь живет? – снова осведомилась гостья. – Я уже говорила, что ищу своего жениха.

Старуха смотрела на нее слезящимися глазами.

– Бедное дитя, – ответила она. – Ты и не догадываешься, что попала в разбойничий вертеп. Ты мечтаешь выйти замуж, но здесь обвенчаешься лишь со смертью.

Женщина с трудом поднялась и потащила девушку к очагу. Здесь она ткнула пальцем в котел, висевший над углями.

– Видишь этот котел с водой? – спросила она. – Уезжая, они велели мне нагреть его. Вернувшись, они разрежут тебя на мелкие кусочки, кинут вариться в котел и съедят тебя. Уж можешь мне поверить, вот что творится в этом доме.

Старуха все еще крепко сжимала руку девушки. Та в ужасе смотрела на женщину и не знала, что и думать. Старуха притянула ее поближе к себе.

– Если я не помогу тебе, ты пропала, – выдохнула старуха прямо ей в лицо, так что девушка ощутила сладковатое зловоние, исходящее из ее рта.

Девушка не выдержала, дернула руку, так что старуха, шипя, выпустила ее, и повернулась бежать отсюда. Прочь из подвала этого зловещего дома, захлопнуть дверь, выбежать в темный лес, пусть темный и опасный в такую ночь, но все же не такой страшный, как этот дом и эта старуха с жуткими глазами.

Тут дочь мельника поняла, что слишком поздно.

Старуха застыла было, но вдруг встрепенулась и протянула руку, чтобы схватить девушку. Хоть та была проворна и постаралась увернуться, но старуха оказалась еще проворнее.

– Они вернулись, – сказала она. – Твой жених приехал.

Девушка и вправду услышала стук копыт за стеной, вслед за тем наверху хлопнула входная дверь и шумная толпа мужчин ввалилась в дом.

Гостья оглянулась, ища, где бы схорониться, хоть знала, что слишком поздно. Крючковатые пальцы старухи снова крепко вцепились в руку девушки, и она грубо толкнула гостью в спину.

– Молчи, – прикрикнула она, – если не хочешь погубить себя.

Она втолкнула девушку за большую деревянную бочку, выпустив, наконец, ее руку.

– Сиди тихо и не шевелись, иначе ты погибла, – велела она. – Мне они ничего не сделают. Я стара и скоро умру. А ты сможешь убежать ночью, когда разбойники заснут глубоким сном.

Едва девушка успела укрыться за бочкой, как дверь в подвал распахнулась. Раздались крики и смех, и было ясно, что разбойники пьяны, в многоголосии девушка сразу узнала один голос.

Своего жениха.

– Давайте-ка выпьем, – произнес он, – да приготовим ужин, как только покончим с этой.

– Вы скоро выпьете все вино, – отозвалась старуха. – Почти все бочки пустые, кое-где только жалкие остатки.

– Да и мне здесь порядком надоело, – сказал жених, – в следующий раз отыщем дом, где запас вина побольше.

До девушки донесся громкий смех нескольких мужчин. По звуку было слышно, что они снова распивали вино. Тогда дочь мельника решилась чуточку выглянуть, чтобы в полутемном подвале рассмотреть, кто же вошел.

Их было пятеро. Среди них ее жених, как всегда нарядно одетый, будто только что со званого ужина, но на этот раз рубашка и штаны были в пятнах крови. На четверых оставшихся одежда была грязная и изорванная и похожи они были на самых отъявленных головорезов.

Но разбойники были не одни. Жених и его шайка притащили с собой молодую женщину, одетую в зеленое платье. Они бросили ее на стол у очага. Она лежала не шевелясь, но была жива, потому что исторгала жалобные стенания и бессильные вздохи всякий раз, когда разбойники колотили ее.

Потом они приподняли ее и заставили выпить вина. Они насильно влили ей три стакана, струйки стекали из уголков рта, а она, задыхаясь, просила о пощаде.

Трижды они вливали ей вино. Сначала стакан красного, потом стакан белого и последним – вино желтого цвета, от него сердце ее не выдержало.

Разбойники отпустили ее, и тело молодой женщины в зеленом платье глухо стукнулось о стол. Она была мертва, и сколько разбойники ни терзали и ни дергали ее, оставалась неподвижной. А разбойники лишь пуще веселились.

* * *

Дочь мельника сидела в своем укрытии и думала, что же ей делать. Она чувствовала, как ужас сжимает ей сердце, нисколько не сомневаясь, что судьба, постигшая девушку в зеленом платье, уготована и ей, если ее найдут.

Она прижала ладони к губам, чтобы не выдать себя, чтобы не завопить от ужаса или не застонать от отчаяния.

Но это был еще не конец. Самое страшное ждало впереди, и ей было не избежать ужасного зрелища. Она не могла не слышать отвратительного хохота разбойников, не могла не выглянуть из-за бочки, наблюдая, как они в клочья рвут зеленое платье девушки.

Вот они вытащили ножи.

Вот они вонзают их в девушку.

Вот они отрезают от ее тела кусок за куском.

Вот кровь стекает со стола, течет по полу, собираясь в лужи у ног ее жениха и его дружков.

Вот они посыпают мясо солью, готовясь опустить в котел.

Пока они опрокидывали стакан за стаканом, потешаясь тем, что поносили умершую девушку, дочь мельника пряталась за бочкой, дрожа и трепеща от страха.

Она не могла даже вообразить себе столь ужасного зрелища. Оно было страшнее самого жуткого ночного кошмара, ведь за кошмаром следует пробуждение.

А дальше стало еще хуже.

Один из разбойников заметил, как что-то блестит. Тонкое золотое колечко на мизинце мертвой девушки.

Разбойник ухватился за палец, пытаясь сорвать кольцо, но безуспешно. Тогда он попробовал стащить его зубами, но и это не помогло. Наконец, он взял топор и отрубил палец, но тот оказался таким скользким от крови, что выскользнул у разбойника из рук.

Палец, очертив дугу в воздухе, упал на колени насмерть перепуганной дочери мельника, прятавшейся за бочкой.

Она едва сдержала вопль ужаса. Вопль, который тут же выдал бы ее, но она успела зажать рот ладонью.

Разбойник, сжимавший в руке топор, выругался, взбешенный тем, что палец вылетел у него из рук, и принялся его искать.

– Ну что, получил палец? – прокричал кто-то из шайки.

И все громко захохотали, а разбойник тем временем поискал на полу, обшарил каждый угол и каждый закуток в подвале, и теперь ему оставалось только поискать за большой бочкой, где пряталась объятая ужасом девушка.

– Погоди до утра, – посоветовал кто-то из дружков. – При свете тебе проще будет отыскать палец, и он никуда не денется.

Нехотя разбойник оставил свои поиски и подсел за стол к остальным, и все вместе они набросились на еду, которую меж тем приготовила старуха.

* * *

Дочери же мельника пришлось всю ночь просидеть в своем укрытии за большой бочкой. Ей пришлось слушать чавканье и рыганье разбойников во главе с ее женихом. Они уминали ужин, приготовленный из юной девушки, собственноручно разрезанной ими на куски, запивая его вином, которое выискали в погребе. Под конец они свалились на пол, сморенные хмельным сном.

Дочь мельника долго прислушивалась к их храпу и, убедившись, что они спят глубоким сном, наконец отважилась вылезти из-за бочки.

Впереди была дверь, а между дверью и девушкой на полу вповалку спали разбойники, а в углу – старуха, вновь ссутулившаяся и неподвижная, как тогда, когда девушка обнаружила ее, спустившись в первый раз в этот страшный подвал.

Дочери мельника не оставалось ничего другого, как по очереди перешагивать через разбойников, чтобы выбраться отсюда. Она осторожными шагами приблизилась к двери, страшась каждую секунду, что кто-нибудь из разбойников очнется и заметит ее.

Но они набили брюхо едой и залили вином, и теперь, сытые и пьяные, чавкали, смердели, всхлипывали, но никто не проснулся, и девушка выскользнула наружу.

Золу, которую жених разбросал, чтобы заманить ее в ловушку, давно унес ветер, но высоко в небе сиял месяц, и в его прозрачном свете девушке увидела блестящие проростки семян гороха и фасоли, что она прихватила с собой, чтобы уж наверняка отыскать обратную дорогу.

Дорожка из гороха и фасоли уводила дочь мельника от этого дома в темный лес, вела прочь от кровавого дома и выводила домой на мельницу, и она бежала так быстро, как еще никогда в своей жизни не бегала.

Девушка бежала всю ночь, и когда солнце озарило землю своими живительными лучами, она уже стояла перед отцом и дрожащим голосом рассказывала обо всем, что видела и слышала.

– Тебе, видать, кошмар приснился, – сказал мельник, – и ты бродила во сне, бедное дитя.

Но девушка покачала головой и повторила свой рассказ о том, что видела и слышала.

Мельник с трудом мог поверить, что такое могло на самом деле произойти.

– Свадьба назначена через неделю, – посетовал он. – Что же нам делать? Гости приглашены, все готово.

– Пусть гости приходят, – ответила девушка. – Только не забудь позвать роту солдат. Тогда и посмотрим, что было во сне, а что нет.

* * *

И вот наступило воскресенье, пришли приглашенные на свадьбу гости, приехал и жених со своими товарищами, как всегда изысканно одетый и как всегда галантный и любезный. С тревогой в голосе он спросил, куда же его невеста подевалась в прошлое воскресенье, и все снова подумали, какой замечательный жених достался юной красавице.

Сидя за столом, все по обычаю поочередно рассказывали какую-нибудь историю. Вот дошла очередь до невесты, и повисла тишина.

– Тебе нечего рассказать, моя голубка? – спросил жених. – Ты не знаешь никаких историй?

– Отчего же, – ответила девушка, взглянув на жениха. – Есть у меня одна история. Я расскажу вам сон, приснившийся мне однажды ночью. Я шла одна по лесу и пришла к дому. В нем никого не было, кроме птицы в клетке, которая пела:

Воротись, воротись, юная невеста,

Пришла ты в дом убийцы.

– Что за ужасная история, – прервал ее рассказ жених.

– Милый, это всего лишь сон, – возразила девушка и стала рассказывать дальше. – В конце концов, я очутилась в подвале, там сидела одинокая старуха. Я спросила, здесь ли живет мой жених. «Бедняжка, – ответила она. – Твой жених живет здесь, да только он изрубит тебя на куски, сварит и сожрет, такой уж у него лютый нрав».

– Больше ни слова, – перебил жених. – А то нам всем приснится кошмар.

– Милый, это всего лишь сон, – возразила девушка, продолжая рассказывать. – Старуха спрятала меня за большой бочкой, и тут как раз вернулись домой разбойники. Они привели молодую женщину, которую убили, изрезали на куски и съели, приправив солью.

– Я больше не в силах это слушать, – прервал жених. – Твоя история слишком страшная.

– Милый, это всего лишь сон, – возразила девушка, продолжая свой рассказ. – Тут один из разбойников заметил на пальце девушки золотое кольцо. Но снять его он не смог, и тогда, схватив топор, отрубил ей палец. Но тот выскользнул у него из руки и оказался у меня на коленях. – Вот этот палец с кольцом!

С этими словами девушка достала окровавленный палец.

Она высоко держала его, чтобы всем было видно.

Потрясенные гости испуганно вскрикнули. Лишь один человек не вскочил со своего места и не издал ни звука. Лишь он один остался сидеть, белый как мел. Это был жених, он озирался, думая, как бы ускользнуть.

Но солдаты уже давно окружили мельницу, и жениху с его шайкой головорезов было не спастись ни от солдат, ни от топора палача.

Но с того самого дня мельник больше не тревожился о том, сможет ли постоять за себя его дочь.

Птичка Фитчера

В вольном пересказе Кеннета Бё Андерсена

Девушка была одна дома, и тут раздался стук в дверь. Две младшие сестры отправились с отцом на ярмарку, из окна кухни она видела мать, развешивающую в саду выстиранное белье. Ей бы помочь матери, но вместо этого она улизнула в дом прилечь.

– Кто там? – спросила девушка.

– Всего лишь бедняк, желающий узнать, нет ли у хозяев каких остатков, – голос хриплый, но веселый, словно слова слетали с радостно улыбающихся губ.

Девушка, только что отпраздновавшая свой двадцать первый день рождения, выглянула в окно и увидела костлявого человека в потрепанной одежде. Рукой он опирался на посох, на спине нес большую плетеную корзину.

– Я был бы рад предложить что-нибудь взамен, но судьба ко мне неблагосклонна и из богатств этого мира мне принадлежит лишь урчащий живот, зато обещаю упомянуть хозяев в своей вечерней молитве.

– Нам нельзя открывать дверь незнакомцам. Отец запретил, – ответила девушка.

Отец не объяснил причину, сказал только, что время нынче неспокойное и в трактире рассказывают жуткие истории.

«Какие истории, отец?» – спросила младшая сестра за ужином.

«Ешь лучше», – велел он.

– Твой отец – умный человек, – отозвался нищий старик. – И еще ему достался дом, супруга и, судя по голоску, прелестная дочь. Не каждому так везет, но в том не виноваты ни ты, ни твой отец. И я все же упомяну прекрасную деву в своей вечерней молитве. – Он приподнял дырявую шляпу и поклонился запертой двери: – Прощай.

Нищий, сгорбившись, развернулся и заковылял в сторону леса.

Глядя ему вслед, девушка размышляла, верно ли она поступила. Она ведь тоже слышала всякие рассказы. О людях, награжденных за свою отзывчивость. Или, наоборот, наказанных за свою жадность.

– Постой! – крикнула она, забегая на кухню, там отрезала половину колбасы и кусок хлеба, бросилась к двери, распахнула ее и побежала вдогонку за нищим.

– Вот, возьми, – она протянула угощение, с любопытством разглядывая оборванца. – А что у тебя в корзине?

Нищий, который на самом деле был никакой не нищий, улыбнулся во весь рот, обнажая гнилые зубы.

* * *

Придя в себя, она обнаружила, что лежит в премягкой постели под премягким одеялом, и резко села. Где ж это она очутилась?

– Ты в моем доме, – раздался голос, тоже мягкий. – Меня зовут Фитчер.

Он стоял на пороге. Нищий. Только теперь он совсем не походил на нищего, и лишь по глазам можно было догадаться, что это тот же человек.

Сгорбленная спина распрямилась, кости больше не выпирали. Вместо лохмотьев – изысканный наряд, а борода, прежде всклокоченная и свалявшаяся, подстрижена и опрятна. Она была иссиня-черной. Как ночное небо в лунном сиянии. Привлекательный мужчина.

Он шагнул к ней, она отпрянула назад, прижавшись к спинке кровати.

– Не бойся, – улыбнулся он. Прежние зубы тоже исчезли. Эти были крепкие и белые.

– Что тебе нужно от меня? – спросила девушка. Последнее, что она помнила, это свой вопрос про содержимое корзины.

– Тебя, – ответил он, протягивая руку, и от одного его прикосновения у нее подкосились ноги. А после…

Темнота.

Ее как будто несут.

«Нет, не нищий. Колдун», – подумала она, почувствовав, как забилось сердце.

– Чего я хочу? – хозяин дома присел на край кровати. – Взять тебя в жены и стать тебе добрым и любящим супругом. Ты поделилась со мной едой, взамен я хочу разделить с тобой все, что у меня есть. – Он нежно провел рукой по ее волосам, пропуская их сквозь пальцы. – Стань мне верной супругой. О большем я не прошу.

Рука коснулась ее щеки и утерла слезу. Она и не подозревала, что плачет.

– Не бойся, – повторил он. Его рука тоже была мягкой.

– Мои отец и мать… Мои сестры…

– Мы непременно позовем их к нам на свадьбу. Устроим великолепное пиршество. Приглашения уже готовы. – Он встал. – А теперь мне придется оставить тебя. Я должен уехать на несколько дней. У тебя как раз будет время осмотреть свой новый дом. Вот ключи от всех дверей, – Фитчер извлек из кармана большую связку ключей. Девушка захлопала глазами. Столько ключей… Каким же огромным должен быть этот дом?

– Ты можешь ходить везде, – продолжал Фитчер, перебирая ключи в связке. Остановился на ключике, прятавшемся среди других. – Кроме комнаты, которая отпирается этим ключиком. Я строго-настрого запрещаю тебе открывать в нее дверь. Тебе ясно?

Нет, ей было не ясно, почему бы ему не забрать с собой ключ, если он не хочет, чтобы она открывала эту дверь.

Девушка кивнула.

– Я приготовил для тебя кое-что еще, – Фитчер опустил руку в другой карман. Она вообразила, что там золотое колье или усыпанный жемчугами браслет.

Оказалось, что это яйцо.

Колдун взял ее руку, вложил в нее яйцо и, бережно согнув ей пальцы, прижал их к тонкой белой скорлупе. – Береги это яйцо, не выпускай его из рук до моего возвращения. Если ты уронишь его, случится страшная беда. Тебе ясно?

Да, тут ей все было ясно. С помощью яйца он хочет заточить ее в доме, даже не запирая за собой дверь. Должно быть, яйцо заколдовано, и пока оно у нее, ей не убежать, ведь вряд ли он хочет, чтобы она тряслась над этим яйцом всю оставшуюся жизнь.

Девушка кивнула.

– Я люблю тебя, моя птичка, – сказал он, целуя ее. – И если ты выполнишь мою просьбу, я выполню твою.

С этими словами он вышел из комнаты и вскоре покинул дом.

Девушка пристально разглядывала яйцо. Потом ключи.

А после вытерла слезы и вылезла из кровати.

* * *

Прошло несколько часов. Сумерки окрасили воздух в серый цвет, и первые звезды зажглись над домом и лесом вокруг. Девушка сидела в кресле у горящего камина. Она все еще не верила, но на сердце стало… легко. Этот дом… Он великолепен!

Весь день она, зажав в ладони яйцо, исследовала дом. В нем оказалось столько комнат, что легко было заблудиться, а в них такие сокровища, что при виде их она щипала себя за руку. Казалось, перед ней распахнулись врата Рая, повсюду сверкало золото и серебро, и девушка едва могла поверить своему счастью. Хотя у колдуна довольно странная манера ухаживать за девушками, зато он мил и ласков и нисколько не похож на чудовище. Лишь синие проблески в его бороде говорили о том, что он не обычный человек, но с этим можно смириться. Особенно если взамен получаешь роскошную жизнь и…

Взгляд девушки упал на ключик, одиноко висевший на кольце. Остальные ключи она вставила в замочные скважины многочисленных дверей.

Ключик к запретной комнате.

У нее заколотилось сердце, когда она отыскала ту самую дверь. В ней не было ничего необычного. Дверь как дверь. Она несколько раз прошлась мимо. Потом нагнулась заглянуть в замочную скважину, ведь этого он не запрещал. Но ничего не увидела – вероятно, отверстие было чем-то прикрыто.

Что же скрывает эта дверь? На что ей запрещено смотреть?

– Нельзя, – вслух произнесла она, глядя на огонь в камине.

«Только разочек взглянуть», – прошептал голос у нее в голове. Как змей, обвивший дерево, когда-то шепнул женщине: «Он не рассердится».

– Он запретил мне.

«В таком случае он не оставил бы тебе ключ. Да и дома его нет. Он никогда об этом не узнает».

– Мне незачем это знать. – Она кусала губы. Слегка разжала пальцы, державшие яйцо, заметив, как стиснула его. – Мне незачем…

Скачать книгу

Grimm

Originally published as a Storytel Original Series

Предисловие

Бенни Бёдкер и Кеннет Бё Андерсен

Ханс и Грета

В вольном пересказе Кеннета Бё Андерсена

Месяц уже взошел, и двое голодных детишек лежали в постели, пытаясь заснуть.

– Да?

– Как думаешь, мы скоро заживем лучше?

«Да», – всегда отвечал Ханс, но не нынешней ночью. Сегодня он взял сестру за руку и прошептал:

– Ш-ш-ш…

– Дети, вы спите?

Ханс предостерегающе сжал руку Греты, а она взмолилась, чтобы в животе у нее не заурчало.

Силуэт исчез.

– Ханс? – прошептала Грета.

– Ш-ш-ш…

И вот – ее голос в темноте. Голос матери доносился из кухни:

– Мы так больше не протянем. У нас нет денег, и нам нечего есть.

– Знаю, – отозвался отец. – И что нам делать? Что же нам делать?

Он не ожидал ответа. Но ответ прозвучал:

– Самим позаботиться? Но…

– Утром мы поведем их в лес и скажем, чтобы они дожидались нас, пока мы за ними не вернемся.

– И… когда мы за ними вернемся?

Тишина. Только вой ветра за окном. И испуганный всхлип дровосека, когда он понял, о чем говорит жена.

– Н-нет. Мы не можем так поступить. Мы…

– Но они же еще дети. Наши дети, и мы…

Снова молчание. Долгое.

– Ладно, – раздался его сдавленный голос. В нем звучали горечь и стыд. – Поступим, как ты сказала.

– Что же нам делать, Ханс? – всхлипывала она. – Они решили…

– Теперь-то мы найдем дорогу домой, – успокоил он сестру. – Не бойся, Грета.

Вскоре Ханс заснул.

Девочка же не сомкнула глаз.

Детей разбудили на рассвете. Солнце еще не встало, но небо над лесом стало розовым, как счастливое будущее.

– Вставайте, мы идем в лес за дровами.

Молча натянули они свои лохмотья.

Молча взяли хлеб, протянутый матерью.

Молча вышли из дома и побрели за родителями в дремучий лес, плотно обступавший их со всех сторон.

Они забирались в чащу леса. Все дальше и дальше, пока не остановились на небольшой полянке.

– Здесь вы можете передохнуть, – сказала мать. – А мы пока пойдем за дровами. Как управимся, вернемся за вами.

Отец молчал. Он разложил костерок, чтобы дети обогрелись.

Его глаза блестели, а взгляд казался отсутствующим. Будто в пламени костра он видел нечто, невидимое другим.

– Прислушайся! – промолвил Ханс. – Слышишь?

Где-то поблизости раздавался стук отцовского топора. И Грета почувствовала, как ее тело размякло.

– Значит, они нас не бросили!

– Вроде нет, – пробубнил брат, вороша палочкой костер.

Но, похоже, сам он в это не верил.

Тук. Тук. Тук.

Он рубил как бешеный.

Тук. Тук. Тук. Топор по-прежнему рубил – совсем рядом – но его стук больше не успокаивал Грету.

– Ханс, что-то не так.

– Да.

– Я же говорил тебе, что мы непременно отыщем дорогу домой, – снова произнес Ханс. – Не бойся, Грета.

Но Грете все равно было страшно.

Мать встретила их на пороге – она стояла, скрестив руки, а в глазах – удивление. Удивление и гнев.

И вот они снова были дома. Но страх так и не покинул Грету.

* * *

– Мы справимся, Грета, – утешал Ханс. – Нам нужно только набрать побольше камешков.

И тут раздались шаги. Потом скрип – дверь затворили. И щелчок.

– О боже, – прошептала Грета. – Она заперла дверь. Что же нам делать?

Некоторое время Ханс молчал. Наконец, он заговорил:

– Не плачь, Грета. Я снова кое-что придумал.

На следующее утро их путь снова лежал в лес. Но перед этим…

– Ты не дала нам хлеба, – сказал Ханс. – Если вы снова надолго уйдете, как в тот раз, мы проголодаемся.

– Молодец, что вспомнил об этом, – промолвила мать, потрепав Ханса по щеке.

Они все шли.

Наконец, мать остановилась. Взглянула на мужа и кивнула:

Но он не проронил ни звука. Закинув топор за спину, он ушел в лес вслед за женой.

Брата нигде не было.

– Ханс, – шепотом позвала она. – Где ты?

– Они пропали, – ответил он из темноты не своим голосом.

Грета пошла на звук, и Ханс возник перед нею тенью среди теней. Она видела белки его глаз. Отчаяние в глазах.

– Хлебные крошки пропали, наверно, их съело лесное зверье. Я… я…

Грета взяла брата за руку:

– Ты все равно молодец.

И весь следующий день.

– Ханс, – прошептала девочка, толкнув брата в бок.

Тот резко сел, испуганно озираясь по сторонам:

– Что такое?

– Видишь вон ту птичку? – ответила Грета, показывая на дерево. – Она будто зовет нас за собой.

Ханс поднялся с земли, и птица качнула головкой.

– Ты это видел? – воскликнула Грета. – Она кивнула.

Грете почудилось, или и впрямь запахло чем-то вкусным?

И правда, в воздухе разливался сладкий аромат, усиливающийся с каждым шагом.

Тут впереди между деревьев показался домик. На крыше сидела белая птичка, а сам домик…

Грете никогда не доводилось видеть ничего подобного.

– Куда мы попали? – шепотом спросила Грета.

– Не знаю, – отозвался Ханс. – Но здесь не то, что дома. Здесь-то мы поедим. Спасибо тебе, птичка.

– Простите нас, – ответил Ханс, уплетая блин. – Мы заблудились, и птичка привела нас сюда.

– Мы блуждали по лесу весь день и всю ночь, – вторила ему Грета.

Старушка сильнее сощурилась:

Хозяйка подала на стол свежий хлеб, холодное масло, чай и мед.

– Угощайтесь, – с этими словами она потрепала Ханса по щеке. – Угощайтесь.

– Вы разве не поедите с нами? – спросил Ханс.

В ответ старушка покачала головой:

Она уложила зевающих детей на мягкие кровати.

– Я рада, что вы зашли, – произнесла она, словно облизнувшись. Изо рта у нее пахло падалью.

* * *

Грета проснулась от того, что ее трясли за плечо.

– Пора вставать, лентяйка ты этакая.

– Вставай и приготовь своему братцу поесть, – прошипела старуха, брызгая слюной.

– М-моему братцу? – Грета взглянула на кровать, где вчера лежал Ханс. Она была пуста.

В окно Грета видела открытую дверь хлева и клетку, в которой томился Ханс.

Он отпрянул от решетки, когда старуха приблизилась, громко топая.

– Высунь палец, я посмотрю, не отъелся ли ты.

Ханс замешкался, и тогда она ударила по клетке своей палкой:

– Высовывай палец, иначе отрежу все до единого на руках и стану ощупывать пальцы на ногах.

Дрожа, мальчик просунул палец, и старуха ухватилась за него. Но тут же раздосадовано хрюкнула:

И тут Грету осенило.

Ханс удивленно взглянул на сестру, потом кивнул, сквозь прутья решетки сжав ее руку.

Оказалось, четыре недели. А после у ведьмы закончилось терпение.

– Я… я не знаю, – отозвалась девочка, чувствуя, как ее сердце сжимается, превращаясь в ледяной ком.

– Как? Хочешь задом, хочешь передом, мне вообще все равно, только залезай уже.

– Отверстие слишком маленькое, мне сквозь него не пролезть.

У ведьмы было такое выражение лица, будто она вот-вот задушит Грету за ее глупость.

Но было слишком поздно.

Грета изо всех сил толкнула старуху в печь, захлопнула заслонку и закрыла задвижку.

Наконец, крики смолкли. И Грета выбежала к брату. Тот изумленно уставился на нее, будто на на привидение:

– Грета? Что случилось? Я думал, это ты кричала…

– В какую сторону идти? – спросил Ханс.

– Думаешь, стоит? – спросил мальчик.

– Разузнаем?

– Давай.

Дети пошли дальше.

– Грета?

– Что?

– Тебе страшно?

Дети шли дальше сквозь темный лес. На пути им не встретился ни один лесной зверь.

* * *

Солнце почти взошло.

Поющая косточка

В вольном пересказе Бенни Бёдкера

Когда-то давным-давно… Хотя, если хорошенько подумать, то не так уж и давно.

Тогда-то, впрочем, не так уж и давно, повадился разорять одну страну дикий кабан.

Так люди и кабаны жили бок о бок с незапамятных времен, и ничто не предвещало перемен.

Но все переменилось.

Но надежда не оправдалась.

В конце концов, королю, который правил лесистой страной, пришлось назначить награду.

На опушке леса жили три брата. Услыхав о награде, обещанной королем, они вызвались отправиться за вепрем.

Старший брат был самым сильным и опытным охотником.

Средний был самым хитрым из братьев и никогда не упускал свою выгоду.

* * *

Он и сам не заметил, как перестал насвистывать.

Было ясно, что вепря им не одолеть, ведь никому не удалось с ним справиться, и нужно было что-то придумать.

На это средний брат ответил:

– Я скажу, что мне, как всегда, нравится ход твоих мыслей.

– А как тебе мой план? – настаивал старший брат.

– Скажу, что сперва нам нужно взять еще по кружке пива. За здешним пивом так хорошо думается.

* * *

Пока старшие братья сидели в тепле, строя коварные планы, младший отважно заходил все дальше в темный лес.

Видно, парень и впрямь был простаком, раз, поблагодарив старичка, взял копье.

Младший брат выставил копье вперед, сжимая его обеими руками.

* * *

– Садись-ка и отдохни за кружкой доброго пива, – сказал он брату. – Ты и впрямь заслужил это за свой подвиг.

– Переходи-ка ты первым, – произнес старший брат. – Ты же у нас, как-никак, герой дня.

Когда средний брат снова взошел на мост, старший спросил:

– С ним покончено?

Средний брат кивнул:

– Больше не будет свистеть, – отозвался он.

Кровь порождает кровь – это всем известно.

– Ты старший, и потому тебе должна достаться голова вепря. Так будет справедливо. За это я возьму себе копье.

Решив так, он, наконец, кивнул и протянул брату копье со словами:

Средний брат взял копье, и тут братья расстались. Каждый, не оглядываясь, пошел своею дорогой.

* * *

Оно волшебное.

Пока ты владеешь волшебным копьем, никто тебя не одолеет. А раз никто не одолеет, любое дело тебе по плечу.

Так что, прощаясь со старшим братом, средний ничуть не считал, что продешевил.

И тут улыбка вновь появлялась на его лице. И так шел год за годом.

* * *

– Из нее может получиться хороший мундштук для дудочки, – сказал он себе.

Вновь раздался тот же пронзительный и отрывистый свист, но он все дул, и тогда до него донеслись слова:

Ты послушай мою весточку,
Человек, что дует в мою косточку.

В ужасе взглянул пастух на новую дудку и попробовал еще раз. И вновь зазвучали слова:

Ты послушай мою весточку,
Человек, что дует в мою косточку.

Пастух был, конечно, простым парнем, но все же понимал, что дудка, поющая сама по себе, не простая дудка.

– Отнесу-ка я эту дудку королю, – сказал он себе. – За такой чудной инструмент он, верно, щедро меня наградит.

* * *

Ты послушай мою весточку,
Человек, что дует в мою косточку.
Мои братья здесь меня погубили,
После тело у реки схоронили.
Чтоб кабана присвоить в ночь
И получить королевскую дочь.

Старшему же брату даже могилы не досталось, и со временем о нем позабыли.

* * *

А что же средний брат? Как сложилась его судьба?

– Помнишь ли меня? – спросил он.

Средний брат взглянул на него и покачал головой.

– Видеть ты меня не видел, – произнес он. – Но ты должен меня помнить.

Настырный старичок начал раздражать среднего брата.

– Как я могу помнить того, с кем никогда не встречался? – отозвался он.

– Копье, что ты держишь в руке, мое, – сказал старичок. – Теперь ты меня вспомнил?

Тут средний брат вспомнил.

Вспомнил и младшего брата и то, как тому досталось копье.

Теперь он вспомнил все, да только было поздно.

История про мальчика, который хотел страху учиться

В вольном пересказе Кеннета Бё Андерсена

Потом дети придумали ему новое прозвище, вот оно-то ему не понравилось.

– Рассказ отца совсем не показался тебе жутким? – спросил старший брат, когда мальчики улеглись спать.

И услышал в темноте безнадежный вздох брата.

– Знаешь, как теперь тебя зовут остальные?

– Как?

– Дурнем, – прозвучал ответ. – И, боюсь, они правы.

– Ты… ты всегда боишься, – огрызнулся мальчик. И снова услышал, как брат вздохнул.

Но слова брата звенели у него в ушах, и той ночью он не сразу смог заснуть. Такого с ним прежде не случалось.

* * *

Он поспешил домой сообщить отцу о своем решении.

– Я знаю, отец, – сказал он, – знаю, чем хочу заняться.

– И чем же?

– Бояться, – ответил мальчик. – Я хочу научиться страху.

Возле камина раздался злобный смешок. Старший брат смотрел на него, выглядывая из-за спинки кресла:

– Господи помилуй, да ты и впрямь последний дурень.

– Я не дурень, но можешь звать меня Господом, – ответил мальчик. – А я стану называть тебя трусом. И мы квиты.

Старший брат стиснул зубы, но промолчал.

– Ты еще и в колокол сможешь звонить, – заметил служка со странным блеском в глазах.

У лестницы рядом с большим колоколом стоял белый призрак.

– Ты кто? – спросил мальчик, делая шаг по лестнице.

Призрак продолжал стоять молча и неподвижно.

– Отвечай, или я тебе задам! – закричал мальчик, приблизившись еще на два шага.

Ответа не последовало.

– Ну, пеняй на себя, – произнес мальчик, взмывая вверх по трем оставшимся ступенькам.

– Не говори потом, что я тебя не предупреждал.

Он снова улегся спать, и до самого утра ему ничего не снилось.

Через день пришел отец забрать сына, и вид у него был страшный.

– Так-то получше будет, чем в учении у церковного служки, – улыбнулся мальчик, опуская кошелек в карман.

– ВОН!

– И каким ветром занесло сюда такого паренька? – спросил возница, сжимая в зубах трубку.

Мальчик взглянул на них и вздохнул.

– Неплохой способ согреться, – произнес мальчик. – И дров больше не понадобится. Благодарю вас, джентльмены.

– Доброе утро. Надеюсь, я отработал свои деньги, теперь-то уж ты знаешь, что такое страх.

При виде обугленных тел возница охнул так, что трубка выпала у него изо рта.

– Скажи ради всего святого, что здесь произошло?

– Вероятно, им стало холодно, – ответил мальчик.

Как-то вечером попался ему на дороге постоялый двор.

– Чего изволишь, – спросил хозяин, поднимая кустистую бровь. – По всему видать, в горле у тебя пересохло.

1 Кресало – стальная пластинка для высекания огня из кремня; огниво. (прим. ред).

Скачать книгу

Страшные сказки братьев Гримм бесплатное чтение

Якоб и Вильгельм Гримм Страшные сказки братьев Гримм Пересказ Кеннета Бё Андерсена и Бенни Бёдкера

Предисловие

Ханс и Грета

* * *

* * *

* * *

Поющая косточка

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

История про мальчика, который хотел страху учиться

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Рапунцель

* * *

* * *

* * *

Крестник смерти

* * *

* * *

* * *

Жених-разбойник

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Птичка Фитчера

* * *

* * *

Предисловие

Ханс и Грета

Поющая косточка

История про мальчика, который хотел страху учиться

Якоб и Вильгельм Гримм
Страшные сказки братьев Гримм
Пересказ Кеннета Бё Андерсена и Бенни Бёдкера