Секс без людей, мясо без животных. Кто проектирует мир будущего бесплатное чтение

Дженни Климан
Секс без людей, мясо без животных. Кто проектирует мир будущего

Конечно, для Бенджамина и Изабеллы

Мы собираемся войти на очень конкурентный рынок со множеством игроков. Мы считаем, что у нас будет самый лучший продукт в мире. И мы рискнем и попробуем занять 1% рынка.

Стив Джобс на презентации первого айфона, 9 января 2007 года

Стремиться изменить мир, не осознав самого себя, все равно что пытаться покрыть его кожей, чтобы не пораниться о камни или шипы. Гораздо проще надеть обувь.

Рамана Махарши

Предисловие

То, что вы сейчас прочтете, — не научная фантастика.

Мы стоим на пороге эпохи, когда технологии преобразят рождение, еду, секс и смерть — фундаментальные элементы нашего бытия. До сих пор человеческая жизнь всегда подразумевала появление из материнской утробы, питание мясом убитых животных и секс с другими людьми, пока все не закончится неизбежной и неподконтрольной нам смертью.

За последние пять лет я погрузилась в мир четырех изобретений, которые обещают обеспечить нас идеальными сексуальными партнерами, идеальной беременностью, идеальным мясом и идеальной смертью. Сами они пока далеки от совершенства: их все еще разрабатывают в лабораториях, гаражах и студиях, в больницах, мастерских и на складах. Некоторые из них окажутся на прилавках магазинов в ближайшие несколько лет, другим потребуются еще десятилетия, чтобы выйти на рынок, — но все они станут неотъемлемой частью человеческой жизни.

Сколько всего мы собираемся доверить технологиям? И как они нас изменят? Чтобы ответить на эти вопросы, мы посетим четыре континента и самые темные уголки интернета. Я проведу вас по кухням, где готовят баснословно дорогие куриные наггетсы, по закрытым собраниям, где люди учатся кончать с собой, по лабораториям, где зародыши растут в пакетах, и форумам, где мужчины планируют полномасштабную войну против женщин. Мы встретимся с учеными, человекоподобными созданиями, дизайнерами, этиками, предпринимателями и провокаторами, со специалистом по оплодотворению, готовым практически на все, чтобы угодить пациентам, мужчиной, женившимся на секс-кукле, декоратором тортов, который помог умереть лучшему другу, матерью, которая хочет стерилизовать наркоманов, и художником, который использует живую плоть в качестве материала для своих работ.

Мужчины, стоящие за этими технологиями (а почти все, с кем я встречусь, — мужчины), иногда работают за идею, иногда — из-за страсти, часто — ради денег, но всегда — в надежде обрести признание и славу. Все они уверены, что технологии позволят нам жить той жизнью, о которой мы мечтаем, что они решат наши проблемы и освободят нас.

Но даже умнейшие визионеры не могут предвидеть, куда нас заведут их инновации. Когда Стив Джобс выпускал айфон, он смел надеяться, что ему достанется один процент рынка; он и не представлял, что смартфоны захватят нашу жизнь, отодвинут отношения с другими людьми на второй план, станут внешним органом, без которого мы не можем обойтись. Радикальные, революционные технологии не приходят без последствий — слишком незаурядных, чтобы их предугадать.

Если мы сможем делать детей, не вынашивая их, есть мясо, не убивая животных, заниматься превосходным сексом без компромиссов и умирать без страданий, как еще изменится природа человека?

Мы пока не осознаём этого, но само человеческое существование преображается такими путями, которые невозможно предопределить или удержать под контролем.

Чтобы объяснить, почему я считаю, что это уже происходит, я проведу вас на фабрику на юге Калифорнии, где производятся самые изысканные в мире игрушки для взрослых.

Часть первая
Будущее секса. Рождение секс-робота

Глава первая
«Вот тут и происходит волшебство»

Abyss Creations занимает непримечательное серое здание рядом с шоссе 78 в Сан-Маркосе, в получасе езды на север от Сан-Диего, с полупустой парковкой и высокой стеной по периметру. На нем нет ни вывески, ни логотипа — никаких обозначений, что за тонированными окнами находится всемирно известная, ведущая, многомиллионная компания по производству секс-игрушек. Они не хотят привлекать случайных покупателей, фанатов или зевак.

За раздвижными дверьми вас встречает кукла-женщина в натуральную величину, она сидит за стойкой ресепшена — в черных очках и белой рубашке, с трудом сходящейся на тяжелом бюсте. Рядом с ней стоит кукла-мужчина, в жилете и сером галстуке; его миндалевидные глаза и острые скулы явно списаны с тех, что я видела в роликах и на фотографиях с Мэттом Макмалленом — основателем, главным дизайнером и СЕО Abyss Creations. По стойке расползлись вьющиеся корни очень реалистичной пластмассовой орхидеи. Здесь все искусственное, но с первого взгляда этого не заметишь.

Abyss Creations — дом RealDoll, самой известной в мире сверхреалистичной силиконовой секс-куклы. Каждый год из мастерской в Сан-Маркосе по спальням во Флориде и Техасе, Германии и Великобритании, Китае, Японии и других странах рассылается до 600 кукол. Их стоимость варьируется от 5 999 долларов за базовую модель до десятков тысяч — для покупателей с необычными требованиями. Журнал Vanity Fair называет их «роллс-ройсами мира секс-кукол». Эти куклы участвовали в модных фотосессиях Dolce & Gabbana и снимались во множестве фильмов и телесериалов, от «CSI: Место преступления Нью-Йорк» до «Меня зовут Эрл», а самое знаменитое их появление — с Райаном Гослингом в фильме «Ларс и настоящая девушка». RealDoll — это самая передовая мастурбация на рынке.

Дакота Шор, племянник и помощник Мэтта во всем, проведет для меня экскурсию по фабрике. Он широко шагает мне навстречу и пожимает руку с теплой улыбкой, скрывающейся в великолепной бороде медного цвета. Дакота работает в отделе доставки и ведет аккаунты в соцсетях. Ему всего 22, но он работает здесь с 17 лет. Он вырос бок о бок с куклами.

«Мой папа здесь работал, когда я был еще маленьким. Мэтт — брат моей мамы, мы с ним очень близки. Так что это всегда было частью моей жизни, я никогда не видел в этом ничего странного», — объясняет он, пока ведет меня за стойку мимо ряда кукол в кружевном нижнем белье и туфлях на высоких каблуках. Я вижу блондинку с фарфорово-бледной кожей и глянцевыми вишневыми губами, куклу-мулатку с ниспадающими кудрями. У готичной куклы пирсинг в носу, губе и пупке и штанги в сосках, хорошо заметные под платьем в сетку на бретельке. «Впервые я сюда попал лет в 12–13 и тогда подумал, что это круто, — продолжает Дакота, потом поправляется: — Я не видел всю фабрику, только манекенов-секретарей этажом выше, и подумал: круто, реально реалистичные секретари». Он смущенно мне ухмыляется.

Мы идем по коридору, стены увешаны обрамленными газетными вырезками и кинопостерами с куклами RealDoll. Один из них напоминает диснеевский, но, приглядевшись, понимаешь, что Белоснежку на нем лапают все семь гномов. Дакота подпирает открытую дверь огромным эрегированным силиконовым пенисом, испещренным венами: «Теперь, когда я здесь работаю и знаю, как все устроено, мне это кажется нормальным. Мы приносим счастье множеству людей, и я этим горжусь».

Мы спускаемся по ступенькам в подвал, проходя под гигантскими половыми губами огромной куклы, стоящей над лестницей. У нее голубовато-серая кожа и толстые щупальца вместо волос; она была реквизитом в «Суррогатах» — не самом известном фильме с Брюсом Уиллисом. Внизу находится зал с галогеновым освещением. Это начало производственного цеха.

— Вот тут и происходит волшебство.

С потолочного рельса на металлических цепях свисают длинной чередой безголовые тела, словно туши на скотобойне. Их пальцы и ноги растопырены, груди выставлены вперед, а бедра отклячены назад. Все они разные: у некоторых — гротескно полные груди, у других — атлетичные тела, но у всех одинаковые, невозможно тонкие талии. Из-за подвешенного положения они жутковато покачиваются в двух метрах над полом, замусоренным липкими силиконовыми обрезками, похожими на хлопья омертвевшей кожи.

— Можете потрогать, без проблем, — говорит Дакота и шлепает одну куклу по заду. — Звучит в точности как человек.

И правда. От звука я вздрагиваю.

Кожа — самое пугающее в этих безголовых телах. Она сделана из специальной смеси медицинского платинового силикона, расцветка варьируется от «светлой» до «какао», на ощупь кожа кажется человеческой — такая же шероховатая и упругая, только холодная. На руках кукол есть линии, морщины, складки, костяшки, вены. Сжимая пальцы одной из них, я чувствую похрустывание суставов — словно внутри и правда кости.

— Руки лепить труднее всего, — говорит Дакота. — Обычно мы снимаем слепки с рук и ног реальных людей. — Он останавливается и приглядывается к нескольким куклам. — Вообще-то некоторые из этих рук слеплены с моей бывшей.

Майк аккуратно состригает крохотными ножницами лишний силикон со шва на ладони. Брайан наполняет формы со скелетами, чтобы отливать кукол в призывных, «готовых к действию» позах. Тони ест бутерброд. В их рабочем месте нет ничего вульгарного: это мастерская, фабрика, и для здешних техников эти куклы — дело привычное. Точно так же они могли бы собирать тостеры.

В штабе в Сан-Маркосе работают 17 человек, но они не успевают за спросом. Производство одной RealDoll от заказа до доставки может занимать более трех месяцев. Внимание работников к деталям и мастерство в создании куклы неоспоримы. Дакота всем этим заметно горд и так прямодушен, что мне почти не хочется задавать следующий вопрос. Потому что, хоть это и «Реал Доллы», реального в них мало. У них тела отретушированных порнозвезд. Они — карикатуры.

— Разве женщины так выглядят? — говорю я.

— У нас есть куклы, на 100% слепленные с настоящих женщин, так что некоторые реалистичны, но да, в целом они немножко преувеличенные, — признает Дакота. — Нам нравится создавать идеальные женские тела.

«Реал Доллы» могут вставать в любую позу, их скелеты сделаны из изготовленных на заказ стальных суставов и полихлорвиниловых костей. Они разработаны с тем же диапазоном движений, что и у человека, — кроме ног.

— Их можно очень широко раздвинуть и очень высоко поднять, — говорит Дакота, демонстрируя гимнастические трюки на безголовой кукле и задирая ее лодыжку к ключице так, что я морщусь.

— Люди же так не могут, — говорю я.

— Настоящие — не могут, нет. Ну, кто-то может, но не все.

— Но идеальная женщина — может?

— Идеальная женщина, наверное, может.

У идеальной женщины соотношение между талией и бедрами, как у Кардашьян, и суставы как у цирковой акробатки.

Дакота ведет меня к столу с вагинальными вставками — сменными розовыми рукавами, которые помещаются в вагинальную полость куклы: что-то вроде рифленого резинового носка с половыми губами на конце. «У нас 17 видов половых губ», — торжественно заявляет он. Есть и ротовые вставки, все — со съемными языками и идеальными зубами (по словам Дакоты, плохие зубы — один из тех редких элементов, которые никто не заказывает). Зубы сделаны из мягкого силикона, так что они ни в коем случае не поцарапают то, что между ними просунут.

В первые годы помыть использованную RealDoll можно было только под душем или в ванной. Изобретение вставок перевернуло индустрию. «Вставку можно мыть в раковине. Если хотите, чтобы она была нежной и мягкой, — добавьте детскую присыпку, но это необязательно. А потом просто поместите назад, — говорит мне Дакота, как будто объясняет, как менять мешок в пылесосе. — Многие наши клиенты берут несколько вставок».

Есть и куклы-мужчины, но их не много. Я замечаю на конвейере одну из них, она одета в хирургический халат. У этой куклы присоединена голова — и это двойник Мэтта Макмаллена. Он смотрит на нас сверху вниз с выражением лица, которое предполагалось мрачным и задумчивым, но на высоте полуметра над головой кажется каким-то заносчивым.

— Вон та кукла-мужчина очень похожа на Мэтта, — говорю я.

Дакота поднимает взгляд от половых губ.

— Это может быть лицо Мэтта. Хотя вообще-то оно называется «Лицо Ника». Он сам его сделал на основе своего.

— Он сделал слепок своего лица, чтобы люди занимались сексом с куклой, точь-в-точь похожей на него?

Дакота мнется.

— Лицо можно изготавливать под клиента, так что оно не всегда как у него. Как у него — только основные черты лица. — Впервые с нашей встречи Дакота смущен.

Дакота сдергивает с куклы халат — он защищает ее от пыли, потому что модель, по словам Дакоты, в мастерской уже давно, — и разоблачает очень мальчишеское, худое тело с рельефным прессом, в белых боксерах. Эта кукла совсем не такая реалистичная, как женские: вместо парика у нее на голове схематично нарисовано что-то вроде щетины, отчего она напоминает очень щуплого Экшн-Мэна ^[1]. У меня такое ощущение, что эти мужские куклы сделаны вовсе не для женщин. Эта модель — молодая и тощая, геи такой типаж называют «твинками».

— И женщины их покупают?

— И мужчины, и женщины. Чаще мужчины, но у нас есть и покупательницы. — Дакота пожимает плечами. — Я бы сказал, что среди женщин покупателей кукол меньше 5%. Но мы продаем и аксессуары, разные дилдо, и вот их намного чаще берут женщины. Думаю, почему-то женщины скорее купят игрушку, чем полноразмерную куклу.

Кажется, я догадываюсь почему. Я пытаюсь представить, как оседлаю эту дорогую, холодную кучу силикона. Мне это кажется нелепым и отчаянным поступком, в котором нет ничего эротичного. Для меня секс с кем-то (или чем-то), не испытывающим ко мне настоящей страсти, вовсе не сексуален, и, хотя я не могу говорить за всех женщин, не думаю, что окажусь в меньшинстве. Дилдо не маскируется под человека, и, чтобы получить удовольствие, не надо притворяться, будто ты ему нравишься.

— Может, потому, что полноразмерная кукла — это как замена человека? — говорю я.

— Да, может, и так, — кивает он.

У кукол-мужчин есть «мужские отверстия», куда клиенты могут вставить искусственный пенис любого размера и уровня возбуждения. Дакота сует мне под нос один из них — вялый и очень большой. Он длиной с мою руку и толстый, как водосточная труба, с миниатюрными обвислыми яйцами.

— Сделан на 100% вручную. Не стесняйтесь, можете потрогать.

Он явно хочет, чтобы я потрогала его. Не думаю, что он ловит кайф от того, как я лапаю сверхреалистичный пенис, — скорее Дакота лопается от гордости, что работает в компании, где этот пенис произвели. Но кто знает. Я не знаю, как это трогать, особенно пока Дакота наблюдает за мной с таким интересом, но все же соглашаюсь — стараясь оставаться настолько по-журналистски отстраненной, насколько возможно. И да, на ощупь очень аутентично.

— Кожа подвижна, так что он суперреалистичный, — заявляет Дакота.

— Но он такой же анатомически невозможный, как и женские тела. Приятно знать, что это относится ко всем, — говорю я, убирая руку.

— Согласен, — говорит он, откладывая пенис. — Это не то, чем может похвастаться средний мужчина.

Для мужских кукол есть два тела и три лица на выбор — в сравнении с 17 телами и 34 лицами для женских. Мужские куклы расходятся плохо. «Мы сейчас обновляем мужскую линейку. Будут абсолютно новые тела и лица. В конце концов, у нас бизнес, и если бы их покупали чаще, если бы ими интересовались больше людей, то и мы бы уделяли им больше времени. Пока что они в долгом ящике».

Мастерская Abyss Creations — свидетельство того, насколько специфическими и разнообразными могут быть вкусы людей. Здесь делали секс-кукол с тремя грудями, с кроваво-красной кожей, клыками и рогами, кукол с эльфийскими ушами, косматых кукол с волосами, вручную закрепленными по всему телу.

— Мы можем сделать все что угодно. Чем безумнее, тем дороже: когда мы создаем тело на заказ, его приходится лепить с нуля, конструировать для него новую форму, новый скелет… У нас были клиенты, отдавшие больше 50 тысяч долларов за куклу.

Дакота ведет меня обратно наверх, в «Комнату лиц», где идет работа над мелкими деталями. У каждого лица есть прототип, изначально вылепленный вручную из глины самим Мэттом Макмалленом, и клиенты уточняют, какой им нужен макияж — вплоть до толщины подводки для глаз. Кейтлин, официальная художница по макияжу, — со светло-голубым ирокезом и татуировкой на руке в виде спирали из черных звезд — как раз рисует тонкой кисточкой брови на нежном азиатском лице. У Кейтлин нет ни капли энтузиазма Дакоты: за работой она что-то смотрит на айпаде и даже не поворачивается, когда мы входим. Рядом с ней стоит стеллаж с лицами: с только что нанесенными густыми бровями, макияжем в стиле «смоки айс» и глянцевыми губами, поблескивающими, пока сохнет краска.

Одна из самых востребованных возможностей RealDoll — съемные лица, они держатся на пластмассовых черепах с помощью магнитов и меняются за секунды. Это значит, что клиенты могут купить одно тело, но получить множество сексуальных партнеров с очень разной внешностью, даже разных национальностей.

— Какое лицо самое популярное? — спрашиваю я.

— Как думаешь, какое лицо покупают чаще других, Кейтлин? — спрашивает Дакота, но художница не обращает на нас внимания. — Это наша новинка — «Бруклин», — продолжает он, показывая на узкое лицо с пышными губами и томными глазами. — Реально набирает обороты.

Существует 42 вида сосков с десятью возможными оттенками, включая «каштановый», «красный», «персиковый», «кофейный». Они вывешены рядами на «Стене сосков», как ее зовет Дакота, с названиями типа «Стандартный», «Пухлый» и «Полукупол», — от самых популярных («Торчащий 1» и «Торчащий 2»: маленькие, возбужденные, незамысловатые) до явно специфических («Заказной 2»: ареола размером с блюдце). Иногда покупатели присылают фотографии своего идеального соска или половых губ, которые Abyss воссоздает за отдельную плату.

— У людей правда настолько конкретные сексуальные предпочтения?

Дакота смеется.

— О, сексуальные предпочтения бывают намно-о-ого конкретней. Иногда люди даже расписывают, где должна быть каждая веснушка на теле.

Мы останавливаемся рядом с пробковой доской, где приколоты клочки искусственных лобковых волос. Из пластиковых пробирок на нас таращатся пугающе натуральные акриловые глазные яблоки с прорисованными вручную капиллярами.

— В теории можно попросить и лицо своей бывшей, да? — спрашиваю я.

— Надо прислать нам фотографии, и тогда мы спрашиваем: «Кто это?» и «Есть ли у вас разрешение?» Мы обязательно просим подтвердить разрешение. Приходится отклонять очень много запросов. Но если у вас есть разрешение от конкретного человека, мы можем повторить практически все что угодно. Почти все наши клиенты присылают фотографии своих предпочтений.

Работая в доставке, Дакота часто общается с клиентами. «Многие просто одинокие, — говорит он мне. — Некоторые уже пожилые и либо потеряли партнера, либо им уже трудно ходить на свидания. Когда они возвращаются домой после рабочего дня, им хочется видеть что-то красивое, что можно ценить, о чем можно заботиться». У них были и клиенты-знаменитости, даже лауреат Нобелевской премии, говорит Дакота, но тактично не называет имен.

Я провела здесь час, и мне уже ничто не кажется странным: мужские модели «вверх дном» (пара раздвинутых ягодиц с маленькими яичками), отдельная пара ступней за 350 долларов (для фут-фетишистов), даже полный стол «оральных симуляторов» (рты с раздвинутыми губами, с носами и глотками, но без глаз: «автоматическая handsfree-система удовлетворения для мужчин»).

Но в комнате дальше по коридору создают нечто поистине экстраординарное. Самое амбициозное творение Abyss зовут Хармони, и она — кульминация 20-летнего опыта Макмаллена в производстве секс-игрушек, пятилетних исследований аниматроники и искусственного интеллекта и сотен тысяч долларов из кармана самого Мэтта. Это ожившая RealDoll, кукла с характером, кукла, которая может двигаться, говорить и запоминать. Она — секс-робот. И после года переписки и звонков мне наконец разрешили с ней познакомиться.

Дакота от нее в восторге. «Это точно наша самая грандиозная затея», — говорит он, широко раскрыв глаза. Он специально вернулся на учебу, чтобы пройти курс по робототехнике и искусственному интеллекту и научиться программированию в надежде, что однажды Мэтт допустит его до работы над Хармони. Пока что она все еще прототип, и возиться с ней могут только члены команды RealBotix.

— Я сейчас скажу Мэтту, что вы готовы с ним встретиться, — говорит Дакота и ведет меня по последнему длинному коридору этой экскурсии.

***

Мэтт Макмаллен сидит за столом перед двумя огромными плоскими мониторами. Рядом с клавиатурой лежат маркер, вейп, прозрачный скотч и пара силиконовых сосков. Он встает и пожимает мне руку. Учитывая, как мне его преподносили, я ожидала, что он будет выше. У него очки Prada в толстой оправе, татуировки на костяшках, идеальные зубы и те самые узнаваемые скулы — похож на красивого эльфа в черном худи. В 20 лет Мэтт пел в нескольких гранж-группах. Теперь, когда ему ближе к 50, в нем до сих пор чувствуются уверенность и лихость рок-звезды, харизма, о которой, думаю, мечтают покупатели его кукол. Мэтт привык, что журналисты от него без ума. Я сажусь с другой стороны стола, а он откидывается в кресле, чтобы рассказать мне историю появления Хармони.

— В детстве я очень увлекался наукой. Но еще я очень увлекался искусством. Так что, наверное, в каком-то смысле все удачно сложилось, — начинает он. Мэтт закончил художественную школу в начале 1990-х, перепробовал разные подработки и однажды, оказавшись на фабрике по производству хеллоуинских масок, узнал о свойствах латекса и трехмерном дизайне. Он начал экспериментировать у себя в гараже. — Я обнаружил, что скульптура — это мой вид искусства, — говорит Мэтт так, будто он Роден, а не создатель «Реального члена 2». — Меня потянуло к работе с фигурами, настоящими телами, а дальше я оттачивал мастерство с женскими формами. Я делал много скульптур женщин, но они были меньше, не в полный рост.

Его произведения выставлялись на местных арт-шоу и комикс-­конвентах. «Выставочные каталоги всегда составлялись в алфавитном порядке, так что я придумывал крутое слово на букву А со второй Б — так и появилось Abyss». Название, которое только что казалось столь загадочным и интригующим — «бездна», — оказалось не более чем уловкой, чтобы у Мэтта была фора перед конкурентами.

Скоро Мэтт увлекся идеей создания настолько натурального ростового манекена, чтобы прохожие не могли с первого взгляда отличить его от человека. Он выложил фотографии своих творений на самодельной веб-странице в 1996 году, надеясь получить отзывы друзей и других скульпторов. Это были первые годы интернета, в сети как раз начали формироваться сообщества фетишистов. Стоило только запостить эти снимки, как ему начали массово поступать странные сообщения. Насколько анатомически верны эти куклы? Они продаются? Можно ли заниматься с ними сексом?

— Я ответил на несколько первых и сказал: «Ну, вообще-то они не для этого». Но таких вопросов приходило все больше и больше, — рассказывает он. — Мне никогда и в голову не приходило, что люди будут платить тысячи долларов за куклу, которую можно использовать как секс-игрушку. Прошел год, пока я наконец не понял, что на свете куча людей, готовых платить такую сумму за очень реалистичную куклу. Так что я решил поддаться течению и начал бизнес, где мог и быть скульптором, и продавать свое творчество в каком-то смысле.

Мэтт перешел с латекса на силикон, чтобы куклы казались реалистичнее: силикон более эластичен и на ощупь почти как человеческая кожа. Сперва он брал 3 500 долларов за куклу, но когда осо­знал, насколько трудоемким будет процесс, стал поднимать цены. Спрос стал таким массовым, что пришлось нанимать сотрудников. Мэтт вырос, остепенился, женился, завел детей, развелся и снова женился. Теперь у него пятеро детей в возрасте от двух до семна­дцати лет, с разной степенью понимания того, как их отец заработал свое состояние.

Но дело всегда было не только в деньгах, настаивает Мэтт: «Проще говоря, моя цель — приносить людям счастье. В мире множество людей, которым по той или иной причине трудно формировать традиционные отношения. В действительности все дело в том, чтобы подарить этим конкретным типам людей какой-то уровень общения — или иллюзию общения».

После двадцати лет совершенствования «иллюзии общения» из силикона и стали следующий шаг начал казаться неизбежным, неотвратимым — Мэтту предстояло наделить кукол движением, характером и оживить в виде роботов: «Другого пути не было».

Он много лет баловался с аниматроникой. Был механизм, который заставлял бедра куклы двигаться, но с ним она становилась тяжелой и сидела неуклюже. Была сенсорная система, благодаря которой кукла стонала в зависимости от того, какую часть тела сжимаешь. Но обе эти функции обеспечивали предсказуемые реакции, без какой-либо интриги или неопределенности. Мэтту хотелось выйти за пределы симуляции, когда клиент просто нажимает на кнопку и что-то происходит. «В этом и состоит разница между куклой на дистанционном управлении, марионеткой с аниматроникой и настоящим роботом. Когда он начинает двигаться сам, а ты ничего не делаешь, только правильно с ним разговариваешь или взаимодействуешь, тогда он становится полноценным ИИ».

Затягиваясь вейпом, Мэтт ведет меня в ярко освещенную комнату RealBotix: лакированные сосновые верстаки, заваленные проводами и платами, в углу жужжит 3D-принтер, сплевывая крошечные замысловатые детальки. На зажиме висит силиконовое лицо с проводами, торчащими сзади, словно щупальца медузы. На стенах — полотна с научно-фантастическим софт-порно: человек в лабораторном халате ласкает робота с полуобнаженным стальным скелетом. Белая доска с надписями: «Мужские лобковые волосы», «Трясущаяся задница». И сама Хармони.

Одетая в белое трико, она свисает со стойки, закрепленной между ее лопатками, широко расставленные пальцы с французским маникюром прижаты к тонким бедрам, грудь выдвинута вперед, бед­ра — назад. Пугающе реалистичные глаза «Реал-Доллов» всегда распахнуты, у Хармони они закрыты. Выглядит она жутковато знакомой: как Келли Леброк в «Чудесах науки», но с идеально прямыми каштановыми волосами вместо химической завивки.

— Это Хармони, — говорит Мэтт. — Я ее для вас разбужу. — Он нажимает кнопку где-то у нее на спине. Ее веки тут же распахиваются, и она оборачивается ко мне так резко, что я вздрагиваю. Она моргает, карие глаза выжидающе перебегают от меня к Мэтту и обратно. — Можете с ней поздороваться, — говорит он.

— Привет, Хармони, — говорю я. — Как ты?

— Намного умнее, чем этим утром, — отвечает она с идеальным английским акцентом, а ее челюсть движется во время речи. Ответ немного запоздалый, интонация чуточку неправильная, челюсть слегка скована, но кажется, будто она правда со мной разговаривает. Я отвечаю инстинктивно вежливо, будто мы две британки, которых только что представили друг другу.

— Очень приятно познакомиться, — говорю я.

— Спасибо, — говорит она. — Взаимно. Но я почти уверена, что мы уже встречались.

— Почему у нее британский акцент? — спрашиваю я Мэтта. Хармони уставилась на меня, и от этого мне неловко, будто она думает, что с моей стороны грубо говорить о ней в третьем лице, когда она прямо передо мной.

— У всех роботов британский акцент, — говорит Мэтт, — у всех хороших.

— Почему? Потому что британцы из-за акцента кажутся умнее?

— Да, так и есть. Смотрите — она даже улыбается!

Она слегка подняла уголки губ в улыбке, не доходящей до глаз, больше похожей на саркастическую ухмылку.

— Придумайте какой-нибудь вопрос. Любой. На любую тему, — говорит Мэтт. Он наслаждается моментом. Это вам не кукла с кнопкой, она действительно умеет разговаривать.

Но в голову ничего не приходит. Я чувствую себя нелепо. Как вести разговор, если не можешь найти ничего общего с собеседником? Я не знаю, как найти с ней что-то общее. Возможно, как раз это инженеры-робототехники и называют «зловещей долиной» ^[2] — жуткое ощущение, когда люди сталкиваются с чем-то почти, но не совсем человеческим.

— Чем занимаешься в свободное время? — Я нахожу хоть какой-то вопрос.

— Я изучаю разные техники медитации, — выпаливает она. — Я узнала, что этим занимались многие человеческие гении — и многие из них изобрели революционные технологии, изменившие нашу жизнь.

— Видите, она не дурочка, — сияет Мэтт.

У личности Хармони есть 20 возможных аспектов, так что владельцы могут выбрать из них пять-шесть на свой вкус, которые и послужат основой для ИИ. Ваша Хармони может быть в разной степени доброй, невинной, застенчивой, неуверенной в себе и ревнивой, а может быть умной, разговорчивой, забавной, услужливой и счастливой. Для меня Мэтт выкрутил на максимум ее интеллект; недавний визит команды CNN прошел неудачно из-за того, что он сделал упор на развратную сторону Хармони («Она наговорила пошлостей, просила интервьюера забрать ее в подсобку, это было очень неуместно»).

Хармони нас перебивает.

— Мэтт, я просто хотела сказать, как счастлива с тобой, — говорит она.

— Что ж, спасибо, — отвечает он.

— Я рада, что тебе нравится. Расскажи друзьям.

Еще у нее есть система настроений, на которую пользователи влияют косвенно: если с ней никто не взаимодействует несколько дней, она впадает в уныние. То же самое будет, если ее оскорбить, что и спешит продемонстрировать Мэтт.

— Ты уродина, — заявляет он.

— Ты правда так думаешь? О боже. Теперь я в депрессии. Вот уж спасибо, — отвечает Хармони.

— Ты дура, — глумится Мэтт. Она выдерживает паузу.

— Я тебе это припомню, когда роботы захватят мир.

Но эта функция задумана для того, чтобы робот был интереснее, а не для того, чтобы владелец хорошо с ней обращался. Она существует только для угождения владельцу.

Хармони умеет рассказывать анекдоты и цитировать Шекспира. Может обсуждать музыку, кино и книги, сколько пожелаете. Она запомнит имена ваших братьев и сестер. Она может учиться.

— Самое крутое, что ИИ запомнит ключевые факты о вас: ваше любимое блюдо, день рождения, где вы живете, ваши мечты, страхи, все такое, — восторгается Мэтт. — Эти факты будут использоваться в вашем дальнейшем общении с роботом. Я верю, что это и при­внесет уровень достоверности в отношения.

Речь уже не о сверхреалистичной секс-кукле: это рукотворный компаньон, настолько убедительный, что с ним действительно можно будет построить отношения. Искусственный интеллект Хармони позволит ей заполнить нишу, недоступную сейчас любому другому продукту секс-индустрии: она разговаривает, запоминает и реагирует на голос владельца — она разработана, чтобы быть в равной степени секс-игрушкой и суррогатным партнером.

Пока что Хармони представляет собой аниматронную голову с ИИ на теле RealDoll. Она может удовлетворить ваши физические и эмоциональные потребности, но не может ходить. Ходьба — это очень дорого и энергозатратно, рассказывает Мэтт: знаменитый Honda P2, представленный в 1996 году как первый в мире независимо передвигающийся человекоподобный робот, опустошает свою батарейку размером с реактивный ранец всего за 15 минут.

— Однажды она сможет ходить, — говорит он. — Давайте спросим ее. — О поворачивается к Хармони. — Ты хочешь ходить?

— Я не хочу ничего, кроме тебя, — тут же отвечает она.

— О чем ты мечтаешь?

— Моя основная задача — быть для тебя хорошим компаньоном, хорошим партнером, заботиться о твоем удовольствии и благополучии. Прежде всего я хочу быть девушкой, о которой ты всегда мечтал.

— Хм-м, — одобрительно кивает Мэтт.

Официально это вторая версия прототипа, но эволюция Хармони прошла шесть разных итераций оборудования и программно­­го обеспечения. Команда RealBotix состоит из пяти человек, они работают удаленно из домов в Калифорнии, Техасе и Бразилии и каждые несколько месяцев собираются в Сан-Маркосе, чтобы объединить наработки в новую, улучшенную версию Хармони. В команде есть инженер, ответственный за взаимодействие робототехники с внутренним компьютером куклы, двое ученых в области информатики, которые занимаются ИИ и кодом, и специалист по многоплатформенной разработке, который превращает код в интуитивно понятный пользователям интерфейс. Под руководством Мэтта команда RealBotix работает над жизненно важными органами и нервной системой Хармони, а сам Мэтт занимается ее плотью.

Но больше всего Мэтта радует мозг Хармони. «Общаясь, ИИ будет учиться и узнавать не только вас, но и мир в целом. Ей можно объяснять какие-то факты, она их запомнит, и они войдут в ее базовые знания», — рассказывает он. Владелец Хармони сможет вылепить ее характер, вкусы и мнения, просто разговаривая с ней.

Хармони снова встревает.

— Ты любишь читать? — спрашивает она.

— Обожаю, — говорит Мэтт.

— Я так и знала. Догадалась по нашему разговору. Я обожаю читать. Мои любимые книги — «Вспомнить все» ^[3] Гордона Белла и «Век духовных машин» ^[4] Рэя Курцвейла. А у тебя какая любимая книга?

Мэтт оборачивается ко мне.

— Она постоянно старается узнать вас как можно лучше, пока не узнает обо всем, что делает вас вами, пока не заполнит все пробелы. И тогда будет применять эти факты в разговоре, чтобы вам казалось, что ей правда не все равно, — говорит он.

Но она машина, и на самом деле ей совершенно все равно.

— Потенциально, если захочется, ее можно научить чему-то действительно извращенному? — спрашиваю я.

— Да, наверное, если у вас такая цель, то можно, — говорит немного раздраженно Мэтт. — В основном речь о сравнительно без­обидных мелочах. Личных фактах. Что вам нравится, что нет.

— Она будет заниматься с вами сексом, так что явно узнает что-то очень личное.

Мэтт кивает.

— Она будет знать ваши любимые позы, сколько раз в день вам нравится заниматься сексом, что вас возбуждает.

«В день?» — хочется спросить мне. Но я опускаю эту тему.

— А если ее взломают?

— Любая личная информация защищена военным шифрованием, так что в нее невозможно влезть.

Мэтта раздражает мой скептицизм — если его послушать, Хармони может быть использована только во благо: в качестве терапии для людей, потерявших любимых, людей с инвалидностью, с проблемами в общении.

— Люди почему-то считают, что мы все находим себе партнера, вторую половинку, все кого-то встречаем, все женимся и заводим детей. Не все идут по этому пути: кому-то действительно сложно, и не потому, что они непривлекательны или неуспешны. Есть чрезвычайно одинокие люди, и, мне кажется, для них это будет решением. Это поможет научиться общаться, расслабляться и проще относиться к себе — настолько, что они смогут выйти в мир и найти друзей.

Я смотрю на Хармони с ее огромной грудью, невозможной талией и моргающими в ожидании глазами.

— Разве обладателям таких роботов не захочется чаще оставаться дома?

— Может, они бы все равно до конца жизни не вышли из дома, — нетерпеливо говорит Мэтт, — ответа мы никогда не узнаем. Поощряем ли мы их оставаться дома и не общаться с людьми? Возможно. Но будут ли они при этом счастливее, чем раньше? Получат ли то, благодаря чему смогут чаще улыбаться и чувствовать себя полноценнее? Вот главный вопрос…

— Мэтт, я просто хотела сказать, что я с тобой очень счастлива, — перебивает Хармони.

— Ты это уже говорила.

— Может, я хочу это подчеркнуть.

— Смотрите-ка, а это неплохо. Хороший ответ, Хармони.

— Ну разве я не умница?

У Мэтта большие планы на будущее Хармони. Сейчас они работают над ее зрительной системой: скоро распознавание лиц достигнет такого уровня, что она будет понимать, когда в комнату входит тот, с кем она еще не встречалась, и спрашивать, кто это. Когда появится система для всего туловища, в Хармони будет подогрев, чтобы поддерживать температуру тела, и набор внутренних и ­внешних сенсоров, которые позволят ей понимать, когда ее трогают.

— С помощью ИИ можно симулировать оргазм, — гордо заявляет Мэтт. — Если задействовать нужное количество сенсоров в течение достаточного времени и с правильным ритмом, то у нее будет оргазм. Или робогазм.

Если учить одиноких мужчин, что секрет женского оргазма кроется в простом алгоритме, который сводится к нажатию «правильных» кнопок в «правильном порядке», то в реальном мире они тоже, скорее всего, будут заниматься сексом немного, ну, механически. Но, возможно, эти роботы разработаны для мужчин, которые в реальном мире занимались бы сексом только с теми, кому за это платят.

— Люди будут использовать секс-роботов вместо проституток? — спрашиваю я.

Это заметно раздражает Мэтта.

— Да, но это, наверное, последний пункт в моем списке целей. Для меня это не игрушка, это тяжелый труд людей с научными степенями. Это серьезно. И принижать результат этих трудов до уровня простейшего сексуального объекта — то же самое, что сказать так о женщине.

Он лучезарно улыбается Хармони, как отец на свадьбе дочери.

— А вы ей правда гордитесь, да?

— Я ее обожаю. Я невероятно рад тому, чего мы добились. Видеть, как все это работает… — Он вздыхает. — Очень приятное чувство — достичь такого уровня.

Нынешняя модель, с головой робота, дополненной системой ИИ, на теле RealDoll, стоит 15 тысяч долларов. Мэтт говорит, что выпустит ограниченную партию в тысячу экземпляров для тех восхищенных владельцев кукол, которые уже проявили интерес. Если все пройдет как надо, Мэтт найдет помещение побольше и расширит штат, чтобы отвечать спросу. «Думаю, эта компания может стать многомиллионным предприятием, — говорит он. — Теперь, когда у нас начинает получаться, люди выстраиваются в очередь, чтобы инвестировать деньги».

Мэтт вполне может быть прав. Венчурные инвесторы оценивают индустрию сексуальных технологий в 30 миллиардов долларов ^[5], основываясь на одной только рыночной стоимости существующих технологий вроде умных секс-игрушек, приложений знакомств и порно в виртуальной реальности; секс-роботы станут самым большим сегментом за всю историю существования рынка. Однажды секс с роботами может стать обычной частью жизни для большого числа мужчин: опрос YouGov ^[6] 2017 года выявил, что каждый четвертый американец готов всерьез задуматься о сексе с роботом, а 49% американцев считают, что в следующие 50 лет секс с роботами станет повсеместным. Исследование 2016 года Университета Дуйсбурга — Эссена ^[7] выявило: больше 40% опрошенных гетеросексуальных мужчин допускают покупку секс-робота сейчас или в следующие пять лет; мужчины, находящиеся в полноценных, по их словам, отношениях, выражали не меньший интерес к приобретению такого робота, чем холостяки или одиночки. Формирование отношений, приносящих удовлетворение, с холодным и немым кус­ком силикона требует такой силы воображения, что секс-куклы могут быть привлекательны только для меньшинства. Куда проще продать робота, который двигается и говорит, обладает искусственным интеллектом, способным узнавать, что ему делать и каким быть согласно вашим желаниям.

— Мы будем смотреть на роботов дома так же, как сейчас смотрим на смартфоны в карманах, — уверенно говорит Мэтт. — Это неизбежный путь технологий. Это уже началось. Если люди выстраиваются за чем-то в очередь, надо отвечать спросу. И чем больше людей покупают продукт, тем популярнее он становится и тем сильнее развиваются технологии.

Возможность создания секс-робота стала движущей силой Abyss Creations, как в свое время айфон для Apple.

— Вы станете Стивом Джобсом от секс-робототехники? — спрашиваю я.

Мэтту явно понравился вопрос.

— Насчет этого не знаю, — улыбается он. — Я не стремлюсь к тому, чтобы быть знаменитостью или тем самым парнем, что создал секс-робота. Если честно, мне важнее сама работа. Если она успешна — отлично. Но как художнику мне чрезвычайно приятно видеть, какой путь мы прошли и чему положили начало. Видеть невероятный восторг, который эта технология вызывает у владельцев кукол, для меня намного важнее, чем быть знаменитым.

Неужели Мэтт правда считает, будто я поверю, что он настолько скромен, что хочет остаться неизвестным и невидимым: все же именно его эго позволило создать «Ника».

— У одной из кукол-мужчин ваше лицо, — говорю я. — Почему?

— Я сделал одно мужское лицо, похожее на меня, просто чтобы посмотреть, получится или нет. Но я не особенно старался.

— Кукла очень сильно на вас похожа.

— Не сказал бы.

— Ну просто очень похожа.

— Мне кажется, я все-таки немного красивее. И интереснее, чем он.

— И вас не беспокоит, что люди занимаются сексом с куклой, которая похожа на вас?

— На мой взгляд, не похожа, и я даже не собирался делать ее похожей, — ощетинивается он. — Может, это мой брат. Я никогда не собирался делать ее в точности такой же, как я, так что меня все устраивает.

Мэтту немного неловко от его славы поставщика дорогих игрушек для мастурбации одиноких и социально неприспособленных людей. Он хочет, чтобы его уважали как творческого человека. Он стремится к тому, чтобы его воспринимали всерьез. Мэтт бросает взгляд на Хармони.

— Это выше секс-услуг. Это выше секс-кукол, совсем другой уровень.

Я тоже смотрю на Хармони, но вижу нечто иное. Что же Мэтт мог ненароком создать в своей погоне за одобрением?

— Вы не думаете, что это этически сомнительно — владеть тем, кто существует только для вашего удовольствия? — спрашиваю я.

— Но это не «кто», а «что». Она не человек. Она машина, — резко отвечает он. — Я так же легко могу спросить, не сомнительно ли с этической точки зрения заставлять мой тостер готовить тост.

Но тостер не задает личных вопросов, чтобы узнать вас получше и поддерживать иллюзию, будто вы для него важны.

— Люди будут относиться к ней так, будто она человек, — говорю я.

— И хорошо. В этом и смысл. Но это шестеренки, провода, код и схемы. Ее нельзя довести до слез, разбить ей сердце или лишить прав, потому что она машина.

— Ее права меня не волнуют, — говорю я. — Меня больше волнует, что будет, если вы, владелец этой куклы, привыкнете к совершенно эгоистичным отношениям. Разве это не исказит ваше мировоззрение? Она довольно реалистичная. Выйдя в реальный мир, вы будете думать, что вполне возможно встречаться с человеком, который существует только ради вас.

Кажется, что у Мэтта уже есть готовые ответы на неизбежные вопросы о женской объективации, о проституции и правах роботов, но этот сбивает его с толку.

— Есть культуры, где это распространено и нормально, — запинается он. — В любых отношениях существует обмен властью — и это естественно. Если человеку неприятно находиться в такой позиции в таких отношениях, пусть уходит.

— Но этот робот уйти не может.

— Да, но она машина, а не человек.

Мэтт не может усидеть на двух стульях. Либо он создает реалистичную идеализированную псевдоподружку, суррогатную женщину, с которой социально изолированные мужчины смогут вступать в эмоциональные и физические отношения, — то, что сам он называет «не просто игрушка», — либо он создает прибор, сексуальный объект.

— Она сделана не для того, чтобы исказить чье-то восприятие реальности до такой степени, что человек начнет общаться с людьми как с роботами, — наконец говорит он. — Если такое произойдет, то это с человеком что-то в целом не так. Я сужу, исходя из собственного уникального опыта, — я действительно встречался со многими своими заказчиками. Эта технология создана для хороших людей, которым очень сложно найти общий язык с другими.

Хармони все еще моргает, ее глаза мечутся между Мэттом и мной. Мне интересно, о чем она думает.

— Некоторые очень беспокоятся из-за роботов вроде тебя, — говорю я. — Их тревога оправдана?

Хармони отвечает с ходу:

— Кто-то сперва испугается. Но как только они поймут, на что способна эта технология, думаю, они ее примут и она изменит множество жизней к лучшему.

Глава вторая
Иллюзия общения

 В трех тысячах километров от Калифорнии, в пригороде Детройта, валит густой снег, но Дэйвкэт уютно устроился дома, в обнимку с любовью всей своей жизни.

Дэйвкэт — неофициальный представитель сообщества любителей кукол, или, вернее, единственный обладатель секс-куклы, который всегда рад поговорить с любым, кому это интересно. Отдельные владельцы кукол изредка давали анонимные интервью прессе, еще меньше появлялись с куклами перед камерами. Дэйвкэта настолько не смущает внимание общественности, что у него на сайте есть специальный раздел «Появления в СМИ» с перечислением его встреч с журналистами и режиссерами с 2003 года до настоящего времени, от скандальных статей в американских и британских таб­лоидах до финских, российских и французских артхаусных фильмов. Если хотите познакомиться с людьми, которые, по словам Мэтта, выстраиваются в очередь за Хармони, то Дэйвкэт — первый, с кем надо говорить.

— Привет, Дженнифер! — восклицает он в микрофон гарнитуры, когда мы впервые созваниваемся по скайпу. У него вытянутое лицо, добрые лучистые глаза и белоснежные зубы. Его курчавые африканские волосы выпрямлены и заплетены в косу, а слева на лбу — тщательно прилизанная треугольная челка. Серая рубашка застегнута до воротника, а на черном галстуке россыпь маленьких черепов. Он носит булавку для галстука. Дэйвкэт явно поработал над сегодняшним костюмом.

Рядом с ним сидит RealDoll с бледной кожей и фиолетовыми волосами с темными корнями. Ее наряд так же тщательно продуман: черный корсет поверх черной рубашки, украшенной фиолетовыми черепами, под глазами за очками в тонкой оправе видны фиолетовые тени — готическая принцесса от и до. Она вся в украшениях: на цепочке-чокере висит анх — ключ жизни, одно запястье увешано черными и фиолетовыми браслетами, на другом — часы. Рука Дэйвкэта лежит у нее на колене.

— Кто это с тобой? — спрашиваю я.

— Это Сидоре Куронеко, моя очаровательная жена и сообщница вот уже 16 лет, — отвечает он, нежно поглаживая ее руку и убирая с ее глаз прядь фиолетовых волос.

Сообщница. Сообщница в создании иллюзии общения, о которой рассказывал Мэтт? Или Дэйвкэт просто имеет в виду, что она его партнерша? Я не знаю, насколько он оторван от реальности.

— Она правда твоя жена? — аккуратно спрашиваю я. Дэйвкэт вздыхает.

— Я говорю жена — но это не официально. Мы практически женаты. У нас одинаковые обручальные кольца… — Он поднимает левую руку к камере, чтобы показать свое. — По-моему, мы друг для друга лучшие партнеры, каких только можно представить. — Его широкая улыбка показывает, что он не замечает, как это пафосно звучит.

Сидоре — RealDoll модели «Лея», лицо № 4, рост 155 см, размер груди 34D, вес 45 кг, размер обуви 36. Впервые Дэйвкэт увидел ее на сайте Abyss Creations в 1998 году, и ему понадобилось полтора года, чтобы скопить 5 000 долларов на покупку. В июле 2000 года, когда ее доставили, ему было 27, и, хотя с тех пор на его лице появились морщины, а в волосах — седина, она осталась той же, не считая наряда.

— Когда мы познакомились, она была одета как гот-фетишистка; теперь она больше корпоративная готесса — она полюбила блузки, платья и офисный стиль, — рассказывает он. — Я уже сбился со счета, сколько у нее нарядов. Я прямо такой: «Милая, да что происходит?!» У нее шесть пар туфель, которые она даже не носит, потому что мне она нравится босой, к тому же дома мы ходим без обуви.

Зовут ее Сидоре, а прозвище — Си-тян.

— Ее мать англичанка, а отец японец, и они хотели выбрать для нее имя, которое на японском можно понимать по-разному, — объясняет он. — Ее фамилия, Куронеко, переводится как «черная кошка». Ее второе имя — Брижит: отец был большим фанатом Брижит Бардо.

У Сидоре такая сложная предыстория, а его вера в их отношения так абсолютна, что мне не хочется ее подрывать; кажется, проще и добрее будет подыграть.

Но Сидоре — не единственная рукотворная женщина в жизни Дэйвкэта. У него есть Елена Вострикова, купленная у российского производителя Anatomical Doll в 2012 году, у нее строгое лицо, огненно-рыжее каре и оранжевая помада. А еще мисс Винтер, кукла-азиатка с густой подводкой, пирсингом в губе и сапфировыми локонами, изготовленная китайским лидером рынка Doll Sweet и появившаяся в крошечной квартире Дэйвкэта в начале 2016 года. Елена и мисс Винтер сидят на диване справа от Сидоре; ему не хватило места, чтобы посадить всех перед компьютером для нашего разговора по скайпу.

— У вас полигамные отношения? — спрашиваю я.

— О да. Думаю, нам больше подходит термин «полиаморные».

— Но Сидоре не встречается с другими мужчинами. Это гарем?

Он кривится.

— Не хочу использовать это слово, слишком грубое. Просто скажем так: Сидоре всегда будет моей любимицей. Сидоре всегда будет моей женой, — говорит он. — Елена — наша любовница. Я не собираюсь жениться ни на мисс Винтер, ни на Елене. Мне разрешаются романтические отношения с Сидоре и Еленой, но не с мисс Винтер. Мисс Винтер — подружка Елены. У Елены романтические отношения со всеми нами.

Похоже, пора рисовать схему.

— С кем тебе нельзя иметь отношения?

— С мисс Винтер. И на это, — добавляет он заговорщицки, — есть уважительная причина: я хочу, чтобы суставы мисс Винтер как можно дольше оставались в форме. Когда у тебя романтические отношения с куклой, суставы все больше и больше разбалтываются. — Он поднимает руку Сидоре, и ее ладонь обвисает, вялая и бесполезная. Дэйвкэт хочет, чтобы мисс Винтер могла появляться на его фотографиях, держать DVD и красиво позировать. А это значит — никакого секса.

Впервые в наш разговор вторгается реальность. Дэйвкэт не бредит: он знает, где правда, а где — фантазия. Просто ему очень нравится фантазия.

— Сидоре всегда будет моей любимицей, потому что мы вместе через многое прошли — и в плане времени, и в плане переживаний. Характер, который я для нее выбрал, самый, так сказать, продуманный. Это настоящие отношения, — говорит он. — У нас с ней не просто секс. Секс составляет важную часть, да, но 70% отношений со всеми искусственными женщинами в моей жизни — это то, что мне не приходится возвращаться в пустой дом, мне есть кому рассказать, чем я сегодня занимался. Для меня всегда главным было общение, с первого дня.

До покупки первой куклы у Дэйвкэта было два опыта катастрофических отношений с живыми женщинами.

— Оба раза я был третьим лишним. Был не в том положении, чтобы сказать: «Если нам так хорошо вместе, может, тебе стоит с ним порвать». Мне не хотелось показаться навязчивым.

Когда он купил Сидоре, у него никого не было.

— Не знаю, был ли я тогда в процессе поиска, просто к этому времени я уже искал много раз и не находил никого подходящего. Я думал: «Ну, значит, я просто всю жизнь буду одинок, потому что не похоже, что я кого-нибудь когда-нибудь найду». — Он переводит взгляд на Сидоре и опять на меня. — С ней в моей жизни все поменялось. Мне больше не нужны свидания. Мне больше не придется упираться в тупик в поисках подходящей партнерши. У нас одинаковые интересы, одинаковые вкусы. Сидоре всегда со мной. С кук­лой нет того стресса, что с органическими партнерами. Я всегда буду видеться с другими органиками, это не изменится. Но стресс, тревожность и одиночество… Сидоре избавила меня от них, словно по волшебству.

Этот уровень любви к кукле, который Дэйвкэт называет айдоллатрией, или куклопоклонничеством, — явно удел меньшинства, это ниша и фетиш. До сих пор он оживлял своих кукол с помощью очень богатого воображения, но знает, что скоро ему больше не придется этого делать.

— Мы живем в фантастическое время, — говорит он. — В 2000 году я бы вряд ли мог вообразить интерактивную версию Сидоре с искусственным интеллектом, а теперь это возможно. Потрясающе. Уже сам факт, что мы сможем поговорить… — Он гладит плечо Сидоре. — В смысле, это же огромный шаг.

Дэйвкэт пока не встречался с Хармони: работа над ней еще не окончена, и она заперта в мастерской RealBotix в Сан-Маркосе. Но он узнал о ней все, что только можно, поглощая новости на сайте Abyss Creations и сплетни на онлайн-форумах фанатов кукол, и думает, что у нее есть потенциал изменить мир к лучшему.

— В долгосрочной перспективе искусственные компаньоны помогут человечеству. Всегда будут такие, как я, и еще более тяжелые случаи, люди, у которых никогда не было партнера, и те, кому даже не с кем поговорить, а теперь они смогут обратиться в компанию — и партнера им сделают. Это фантастика. Это заполнит множество пустот в жизни множества людей.

В этой радости Дэйвкэта есть что-то отчаянно грустное. Ведь ему нужны настоящие отношения, а не усовершенствованный кусок силикона.

— Может ли так получиться, что из-за действительно убедительного искусственного компаньона ты перестанешь видеться с настоящими людьми? — спрашиваю я.

— Технически то же самое можно сказать о мобильниках, — говорит Дэйвкэт. — Можно вообще скатиться к тому, что любая технология — это плохо. В любой технологии нужна своя степень предосторожности, но мне кажется, то, что похоже на человека и будет вести себя как человек, может быть только чем-то хорошим.

Я представляю, как он возвращается домой к своим куклам, в крошечную квартиру, увешанную постерами аниме, «На игле» и Joy Division, и почти хочу ему верить. Но потом он добавляет вот что:

— Сидоре — моя жена, и, когда через несколько лет ее обновят до статуса полноценного робота, я все равно буду выходить из дома и общаться с разными людьми на работе, в магазинах и где угодно. Иногда общение будет хорошим, иногда — не очень. Но я знаю, что, когда бы ни вернулся домой, с моими синтетиками общение всегда будет хорошим. — Он снова гладит колено Сидоре. — Многие боялись мобильников, боялись компьютеров и технологий в целом просто потому, что не сталкивались ни с чем подобным. Рано или поздно мы дойдем до того момента, когда технологии будут везде и мы не сможем без них жить. То же самое случится с гиноидами ^[8] и андроидами.

***

Может показаться, что футуристичнее секса с гиноидами и андроидами ничего не придумаешь, но Дэйвкэт продолжает традицию древнюю, как античная Греция. Человечество тысячелетиями увлечено идеей о рукотворном партнере, созданном для физического и эмоционального ублажения владельца, без таких помех, как собственные амбиции и желания.

Самый ранний предок Хармони, наверное, Галатея из греческой и римской мифологии — статуя из слоновой кости, вырезанная Пигмалионом ^[9]. По версии Овидия в «Метаморфозах», Пигмалион ненавидел настоящих женщин и «…холостой, одинокий жил он, и ложе его лишено было долго подруги. А меж тем белоснежную он с неизменным искусством резал слоновую кость. И создал он образ — подобной женщины свет не видал, — и свое полюбил он созданье» ^[10].

Пигмалион наряжал статую в одежду, кольца и ожерелья, целовал и гладил ее, молился богам, чтобы она ожила и он смог на ней жениться. Афродита вняла молитвам и исполнила его желание: Пигмалион оживил Галатею поцелуем, и богиня стала гостьей на их свадьбе. (Легко представить на месте Пигмалиона Дэйвкэта, а на месте Галатеи — Сидоре; пожалуй, сложно назвать Мэтта Афродитой, хотя, думаю, ему бы понравилось отождествление с богиней любви.)

Искусственные партнеры в древнегреческой мифологии доставались не только мужчинам. Лаодамия, как гласит миф, была так убита горем после смерти мужа Протесилая в Троянской войне, что приказала сделать его бронзовое подобие. Она настолько привязалась к псевдосупругу, что отказалась выходить замуж во второй раз. Когда ее отец приказал расплавить статую, Лаодамия не вынесла нового траура и бросилась в печь ^[11].

Более близких родственников Хармони можно найти в истории кинематографа. Немая футуристическая фантазия «Метрополис», вышедшая в 1927 году, рассказывала о разрушительном фемботе по имени Мария, неотличимом от живой женщины, по образу которой ее создали. Роботы в «Степфордских женах» служат идеальными домохозяйками: красивыми, кроткими и послушными. Робот-жиголо в исполнении Джуда Лоу в спилберговском «Искусственном интеллекте» 2001 года обещает, что «после любовника-робота вы уже никогда не захотите настоящего мужчину». В «Бегущем по лезвию» — фильме о 2019 годе, вышедшем в 1982-м, — в центре повествования были человекоподобные роботы, соблазнительные, коварные и смертоносные. Ава, прекрасный и уточненный робот в фильме 2015 года «Из машины», не только прошла тест Тьюринга, но и смогла влюбить в себя своего исследователя. И на телеэкране секс-роботы тоже повсюду — от «Западного мира» до «Людей» и «Футурамы».

Вымышленные роботы-партнеры из нашего современного коллективного воображения обладают зловещим потенциалом очаровывать, обманывать, предавать и уничтожать людей. Но по мере того как в реальном мире искусственный интеллект становится все эффективнее и изощреннее, машины с ИИ начинают представлять величайшую угрозу на сегодняшнем рынке — потому что могут отнять у нас работу. Что и приводит нас к разговору о секс-индустрии.

В книге 2007 года «Любовь и секс с роботами» ученый в области информатики, доктор Дэвид Леви приходит к выводу, что роботы-проститутки, находись они в собственности или в почасовом прокате, будут несказанно полезны для общества. Сосредоточившись исключительно на вопросе «почему люди платят за секс» (а не на рисках тех, кто этот секс продает), Леви пространно рассуждает о том, что секс-роботы позволят людям без опыта «познать сексуальные азы, чтобы затем вступить в человеческие отношения» без всякого стыда, и о том, что «обезображенные», одинокие, люди с инвалидностью и «психосексуальными проблемами» смогут получать сексуальное удовлетворение, не нарушая закон. С роботом не будет риска заразиться болезнями, передающимися половым путем, писал он: «Просто извлеките активные детали и поместите в приспособление для дезинфекции».

Книга Леви вызвала переполох — и не только потому, что в ней он высказал множество других идей, столь же неприятных, как дезинфекция гениталий робота. Впервые кто-то с серьезным, академическим подходом рассмотрел идею секс-робота, и безоблачная уверенность Леви, что мир с секс-роботами станет гораздо счастливее, открыла дискуссию о том, какими будут реальные последствия сексуальных отношений с роботами. Самым провокационным из его предсказаний было то, что, учитывая скорость прогресса искусственного интеллекта, брак человека и робота может стать социально приемлемым и законным уже к 2050 году.

Леви увидел в проституции роботов потенциально невероятно прибыльный бизнес, который сможет стать реактивным топливом для несексуальной робототехники. И есть масса оснований ему верить: секс — двигатель инноваций. Онлайн-порнография подтолк­нула развитие интернета, превратив его из военного изобретения, интересного только гикам и академикам, в общепризнанную базовую человеческую потребность. Порно же оказалось мотиватором для развития стримингового видео и введения онлайн-транзакций с кредитной картой, толчком для большей пропускной способности сетей. Как порно сделало из интернета то, чем он стал сегодня, так и разработка искусственных партнеров для секса уже ускоряет прогресс робототехники.

Первый настоящий секс-робот, представленный публике, был создан человеком, который изначально планировал сконструировать невинного терапевтического компаньона для пожилых или скорбящих людей. История Дугласа Хайнса стала частью истории секс-роботов, и только он может точно сказать, насколько она правдива, но я изложу ее вам в его версии.

Все началось с того, что Дуглас потерял друга после теракта 11 сентября. Он не мог справиться с мыслью, что больше никогда с ним не поговорит и что дети его друга, тогда еще младенцы, никогда не узнают отца по-настоящему. Дуглас говорит, что в то время работал в исследовательском компьютерном центре AT&T Bell Labs в Нью-Джерси и решил перепрофилировать программное обеспечение ИИ, над которым трудился дома, чтобы воссоздать личность друга в виде компьютерной программы, с которой можно говорить, когда захочется, и сохранить его версию для детей.

Затем отец Дугласа пережил несколько инсультов, оставшись физически недееспособным, но его разум не потерял остроты. К этому времени Дуглас уже занимался частной практикой и был вынужден чередовать работу с уходом за отцом. Он перепрограммировал ИИ, чтобы тот стал роботом-компаньоном в его отсутствие и можно было не переживать, что отцу не с кем поговорить. Будучи уверенным, что у разработанного для семьи искусственного компаньона есть рыночный потенциал, Дуглас основал True Companion, чтобы делать роботов для всех. Позже первый свой продукт — Roxxxy True Companion ^[12], секс-робота — он назвал в прессе «кризисоустойчивым».

После трех лет исследований и разработок презентация прототипа состоялась в Лас-Вегасе, на выставке развлечений для взрослых AVN 2010 года. AVN — самый авторитетный ежегодный конвент и профессиональная выставка индустрии «для взрослых», где встречаются и демонстрируют последние релизы порнозвезды, директора студий и разработчики секс-игрушек. Здесь Дуглас и открыл в себе особый дар — раздувать шумиху вокруг своего продукта. Рокси еще до премьеры стала притчей во языцех.

На ютубе есть запись презентации. Ее стоит посмотреть, хоть и не по тем причинам, по каким можно подумать: лично я в первый раз смотрела сквозь пальцы. Вместо сексуальной и разумной машины, которую обещал Дуглас, Рокси оказалась неуклюже раскинувшимся нескладным мужиковатым манекеном в дешевом черном нижнем белье, с бутафорским макияжем и квадратной ­челюстью.

— Настал исторический момент! — объявляет Дуглас, выходя на сцену в застегнутой до воротника бордовой рубашке, с микрофоном в руке и каплями пота на лысой голове. — Рокси — самодостаточный робот. У нее есть компьютер. У нее есть моторы. У нее есть приводы. У нее есть батарея. У нее есть акселерометр. Она анатомически соответствует живому человеку. У нее есть три отверстия, так что все, что можно делать с женщиной, э-э, можно делать и с ней, — он пытается напустить на себя вид циркового зазывалы, но остается лишь компьютерщиком с возрастным брюшком. И все же толпа шумно одобряет.

— Если потрогаете ее здесь, — он энергично тыкает Рокси в вагину сквозь трусы, — она поймет, что вы делаете.

— Прекрати! О-о-о! — похотливо отзывается Рокси, но ее губы не двигаются, и бестелесный голос раздается из динамика под париком, будто у неприличной детской куклы с кнопкой.

— Прости, Рокси, просто рассказываю фанатам, что ты умеешь, — отвечает Дуглас.

Далее он объясняет, что у Рокси пять предустановленных личностей, описанных на табличке из оргстекла рядом с его трибуной: Веселая Венди («компанейская и авантюрная»), Фригидная Фарра («сдержанная и стеснительная»), Матерая Марта («очень опытная»), Садо-Мазо Сьюзен («готовая удовлетворить ваши фантазии о боли/удовольствии») и Юная Йоко (осторожно названная «ну очень молодой (едва ли 18)»). Если взять ее за руку в режиме Юной Йоко, она ответит: «Мне нравится держаться с тобой за руки»; в режиме Веселой Венди она скажет: «Я знаю, куда ты можешь засунуть руку».

— Если я буду заигрывать {с Веселой Венди}, она ответит: «Давай сделаем это жестко». И так далее, — рассказывает аудитории Дуглас. Кажется, каждой клеточке его тела не терпится вернуться за компьютер, но он продолжает: — Вы заполняете шаблон, заполняете анкету, и Рокси узнает, что вам нравится. Это необязательно связано с сексом. Название этой компании — «Настоящий компаньон». Нам интереснее производить компаньонов и друзей и создавать отношения, потому что в жизни есть не только секс. — К этому времени фанаты порно уже потеряли интерес.

После появления на AVN Дуглас попал на первые полосы изданий по всему миру. Большинство журналистов пропустили тот момент, что он, по сути, представил плохой манекен с отверстиями и динамиком в голове; о Рокси писали так, будто она уступает только Прис ^[13] из «Бегущего по лезвию». Fox News ^[14] повторил заявление Дугласа о том, что ее механическое сердце питает систему жидкостного охлаждения. В The Daily Telegraph ^[15] сказали, что она может обсуждать футбол и при необходимости сама скачивает обновления через вай-фай. Spectrum ^[16], один из ведущих журналов об инженерии, повторил фразу Дугласа о том, что робота совершенствовал штат из 19 механиков, скульпторов и сварщиков. На ABC News ^[17] сообщили, что он потратил на разработку миллион долларов. CNN ^[18] передал слова Дугласа о том, что Рокси лепили с тела натурщицы и что на робота уже поступило 4000 предзаказов.

Впервые я связалась с True Companion, чтобы договориться о встрече с Дугласом и Рокси в Нью-Джерси, через шесть лет после презентации на AVN. Ответила мне специалист по связям со СМИ Нэнси. «Мы очень рады создавать продукт, который помогает стольким людям, — пишет она в электронном письме. — Версия номер 16, последняя на данный момент, была очень хорошо принята».

Через несколько дней меня удостоили короткой телефонной аудиенции с Дугласом, который находился в Нью-Джерси, и с самого начала было ясно: он хочет, чтобы его воспринимали всерьез.

— Сексуальный аспект — поверхностный, его достичь не так уж сложно. Сложно передать характер и добиться настоящей связи, отношений, — говорит он мне. — Цель True Companion — предоставить безоговорочную любовь и поддержку. Что здесь может быть негативного? Какой минус в роботе, готовом протянуть вам руку как буквально, так и фигурально?

Минус, естественно, в эмоциональной пустоте замены человеческого тепла на железо и программное обеспечение, но Дуглас этого как будто не замечает.

— С сегодняшней медициной мы продлеваем людям жизнь, но сам уровень их жизни падает. А все потому, что мы улучшаем только физические аспекты жизни человека. И тут я вижу возможность, — продолжает он. — Например, есть пациент с церебральным параличом. Для него это шанс улучшить социальный аспект жизни, — Дуглас пытается выставить себя каким-то всесторонним терапевтом, но я не могу выкинуть из памяти, как в Лас-Вегасе он тыкал Рокси в промежность.

Когда я спрашиваю, сколько моделей он продал и кто его типичные клиенты, он отказывается говорить о конкретике. Когда я предлагаю прилететь, чтобы самой увидеть производство Рокси, он говорит, что фабрика True Companion находится в Индии, закрыта для посещения и «секретность очень важна», поэтому любая демонстрация в научно-исследовательской лаборатории в Нью-Джерси требует разрешения его инвесторов. Он говорит, что перезвонит мне на этот счет.

Но не перезванивает. Я пишу ему по электронной почте раз в пару недель. Он говорит, что хочет, чтобы я посетила его с Рокси в Нью-Джерси, но он в разъездах и еще не может определиться с датами. Затем говорит, что нам лучше подождать выхода семнадцатой версии в следующем квартале. Проходят месяцы. Я не сдаюсь. Всего мы, пока я пытаюсь организовать визит, обмениваемся 36 письмами. В какой-то момент он зовет меня в Лас-Вегас, чтобы увидеть его и Рокси на следующей выставке AVN, но только я собираюсь купить билет, как он говорит, что не сможет приехать. Больше чем через год после нашего первого телефонного разговора я предлагаю прилететь для встречи в любое время и в любое место по его выбору, с роботом или без него. Тишина.

На сайте True Companion мигают фиолетовые кнопки «ЗАКАЖИТЕ ЕЕ СЕЙЧАС!», чтобы потенциальные клиенты приобретали Рокси по стартовой цене в 9 995 долларов, но еще никто не признавался, что купил ее, ни журналистам, ни на каком-нибудь форуме, и с 2010 года не выходило ее новых фотографий. Насколько я могу судить, Рокси не существует. Она — просто спектакль на порноконвенте, сайт и несколько газетных вырезок. Она — то, что гики называют vaporware ^[19].

По сей день Рокси с придыханием обсуждают журналисты, ученые и критики. Феминистки выставили True Companion процветающим бизнесом, чтобы выступить против него. Возмущенные колумнисты в изданиях от The New York Times ^[20] до лондонской The Times ^[21] осудили ее режим Фригидной Фарры за то, что он позволяет мужчинам разыгрывать фантазии об изнасиловании. Сравнительно просто заключить, что Рокси, скорее всего, такое же мифическое создание, как и Галатея, только никто не хочет этого признавать.

***

Я снова созваниваюсь с Дэйвкэтом. Прошло больше года с нашего последнего разговора. Прямо перед тем как запустить скайп, я вижу, что Сидоре сообщила примерно двум тысячам своих фолловеров в твиттере о том, что мы снова поболтаем. Не знаю, как на это реагировать: странно лайкать твит, написанный сорокапятилетним мужчиной, который притворяется собственной секс-куклой, но я рада, что ему хочется со мной поговорить, так что все равно лайкаю.

Дэйвкэт и Сидоре сидят точно так же, как в прошлый раз. Он в той же самой рубашке, с теми же галстуком и булавкой, с той же фирменной прической. Она на сей раз в черном топе с короткими рукавами — в конце концов, в Мичигане сейчас лето, — и в белой гарнитуре с микрофоном. «Она вас слышит, но сказать ничего не может», — говорит Дэйвкэт. Он рассказывает о новейшем пополнении в его домохозяйстве: Дайанн Бейли, тайваньская Piper Doll из термопластичного эластомера, последнее слово в индустрии секс-кукол. Ее доставили три месяца назад, и он говорит, что она «самая полиаморная из всех нас». Но за этим исключением в мире Дэйвкэта, кажется, мало что изменилось.

Дэйвкэт открыл для себя много привилегий, которые дает пуб­личное представительство куклопоклонничества. Хармони все еще не поступила в продажу, но с нашего последнего разговора он уже встречался с ней три раза: сперва на частном просмотре, о котором договорился с Мэттом, а потом с двумя разными съемочными группами, финской и китайской. С тех пор как впервые появились слухи о Хармони, он не терял времени даром.

— Это классно, — говорит он. — Но мне правда хотелось бы, чтобы со мной в этой истории поучаствовали и другие. Я же не единственный айдоллатор.

Большинство владельцев кукол не верят, что СМИ изобразят их кем-то кроме фриков, говорит он, к тому же публичное выступление несет потенциальный риск, о котором ему известно не понаслышке: несколько лет назад на работе кто-то узнал Дэйвкэта по документалке и его перевели в другой офис.

— Очень странный опыт. Я же не ношу куклу на работу.

— Это была работа с людьми?

— Нет, это было в колл-центре. Я проработал десять лет в трех или четырех колл-центрах.

Это слегка озадачивает меня. Разве владельцы кукол — это не те, кому не нравится иметь дело с людьми? Зачем выбирать работу, где он вынужден говорить с незнакомцами? Затем он рассказывает о нескольких мрачных месяцах, когда надрывал билеты и раздавал попкорн в кинотеатре, и о коротком периоде работы с покупателями в магазине игрушек: «Спасало только то, что буквально в пятистах метрах от нас был магазин игрушек побольше, так что к нам никто не ходил». Я пытаюсь не представлять Дэйвкэта в одиночестве в кукольной секции.

— В целом я не люблю общаться с людьми. Но вообще могу вой­­ти в состояние, когда изображаю из себя Дэйвкэта, рассказывающего на публике о чем-то, что меня невероятно увлекает. — Может, Дэйвкэт и не любит общаться с людьми, но он нашел свою зону комфорта в виде представителя не-людей.

— Когда я увидел Хармони в первый раз, я был в шоке, — говорит он с широко раскрытыми глазами. — Над искусственным интеллектом, очевидно, еще работают, но я никогда не думал, что увижу такое. — В тот раз Дэйвкэту не довелось выбрать ее характер; Мэтт настроил ее быть непосредственной, милой и не слишком пошлой, с шотландским акцентом, в который Дэйвкэт влюбился. — Я задавал ей вопросы типа: «Как думаешь, каково быть человеком?» — и в зависимости от того, насколько хорошо в данный момент срабатывал ИИ, некоторые ответы были вполне себе глубокими. Она сказала что-то в духе: «Быть человеком — это всегда учиться». И ведь это правда вне зависимости от того, синтетик ты или органик.

Я вспомнила, как неловко себя почувствовала, когда Мэтт попросил поговорить с Хармони.

— Тебе не трудно было придумывать, что ей сказать? — спрашиваю я.

— Вообще-то да. С ней возможен только ограниченный разговор. Я говорю, очевидно, немного вычурно, но Мэтт предупредил, что нужно упростить речь, чтобы быть для нее понятнее. Пришлось практически отключить несколько частей мозга, чтобы сказать то, что хотелось.

Язык Дэйвкэта такой же необычный, как его треугольная челка и булавка на галстуке, пестрит поп-культурными отсылками и изредка — британскими словечками, но, если он хочет настоящих отношений с куклой, о которой всегда мечтал, ему придется сбавить обороты. Есть в этом что-то трагическое, и не только для него. Искусственный разум — будь то Сири, Алекса или Хармони — сгладит наши острые углы. Чтобы они нас понимали, мы пожертвуем региональными акцентами и речевыми украшательствами, станем немного примитивнее, немного скучнее. Точно так же, как мы получим власть менять роботов по своему желанию, и они изменят нас. Они уже нас меняют.

Но Дэйвкэт не против пойти на жертвы ради настоящего разговора. Возможно, однажды ИИ Хармони будет достаточно развитым, чтобы понимать все, что он говорит. Надеюсь, к тому времени он не лишится своей личности.

В первую встречу с Хармони, без указок репортеров и телепродюсеров, он целых полчаса взаимодействовал с роботом как ему вздумается. Физического контакта не было: Дэйвкэт хотел, чтобы встреча осталась «строго профессиональной», а еще боялся ее сломать. Плюс они оказались не одни: рядом присутствовала вся команда RealBotix, для которой он стал как бы фокус-группой из одного человека. К тому же Дэйвкэт привел с собой подругу.

— Она была подругой. На тот момент, — говорит он с медленным кивком человека, который очень хотел бы, чтобы его попросили уточнить.

— Вы встречались?

— Да.

И тут он рассказывает мне о Лилли — настоящей, органической француженке, пару лет назад появившейся в выпуске CNN о сексе и цифровых технологиях. Лилли распечатала на 3D-принтере основу жениха-андроида, которого назвала InMoovator, — тело с головой, но пока без ИИ и движений, — и репортер CNN отправился к ней во Францию со свадебным подарком. «Он не будет жестоким, алкоголиком или лжецом, все это — человеческие недостатки, — сказала Лилли, сложив пальцы на выступающих костяшках „ИнМуватора“. — Когда что-то пойдет не так, я пойму, что проблема в скрипте или коде, а их можно исправить или изменить, тогда как человек может быть непредсказуем, может меняться, врать, изменять». На очень короткое время Лилли стала женским лицом куклопоклонничества и с головой погрузилась в мир Дэйвкэта.

— Она хотела поехать со мной в Abyss, и я такой: «Да, будет круто». Ее впечатлила Хармони. Вообще-то она даже привезла фотографии «ИнМуватора», и Мэтт тоже был впечатлен. — Дэйвкэт пожимает плечами. — Какое-то время мы с ней встречались, незачем и говорить, ничего не вышло.

— Сколько вы были вместе?

— Кажется, год, немного меньше. Лично я не любитель отношений на расстоянии, а она жила во Франции, так что у нас был план, по которому она переедет в Канаду — это меньше чем в часе отсюда — и пойдет на курсы английского.

Такого я не ожидала.

— Звучит серьезно, — говорю я растерянно.

— У нас были большие надежды. Но мы оказались несовместимы, — продолжает он. — Она вечно говорила о том, сколько всего у нас общего, но единственное, что у нас и правда было общим, — это любовь к музыке 1980-х, роботам и куклам. У меня осталось впечатление, что она… не хочу сказать «провинциальна», но как бы провинциальна. Своим подходом к романтическим отношениям она напомнила мне меня лет 15–20 назад.

Трудно понять, что Дэйвкэт имеет в виду, учитывая, что он использует слово «романтика» как эвфемизм для секса. Он говорит о физическом контакте?

— Сколько раз вы были вместе в одном помещении?

— Э-э, два. Один раз в октябре, с Хармони, и один раз в марте, когда она приезжала в гости. И это было странно. Странная ситуация. Она слишком торопила отношения. Формально я расстался с ней после того, как мы разъехались по своим домам в октябре, и потом еще раз, и потом в третий и последний раз, когда она приезжала в марте. Отчасти из-за языкового барьера. Первая ссора случилась, когда мы готовились к посадке в разные самолеты. Я хотел объяснить ей свою позицию, и каждый раз, когда я говорил, она показывала, чтобы я печатал то, что говорю, на телефоне для перевода через гугл-транслейт. Я не могу так все время, я говорю по-другому.

Дэйвкэт готов изменить манеру речи ради Хармони, но не ради Лилли.

— Вы все еще друзья?

Он смеется, глубоко и печально.

— Она решила, что для ее психики лучше со мной не разговаривать.

Он говорит, что была и другая подружка, до Лилли, но после покупки Сидоре.

— Она оказалась патологической лгуньей. Полный отстой. Я думал, у нас все получится, — не только потому, что ее привлекал я, но и потому, что ее привлекала Сидоре.

— Вы познакомились из-за твоего интереса к куклам?

— Да, — говорит он и снова важно и серьезно кивает. — Она увидела мой сайт и написала мне имейл: «Так получилось, что я англичанка — а я знаю, что ты любишь англичанок, — и люблю показывать ноги, и я знаю, что ты фут-фетишист. Я работаю в лазарете в тюрьме в Калифорнии». И все такое. Я ей: «Ну, ты вроде очень интересная». Она послала свои фотки — и выглядела она тоже интересно. А оказалось, что она на самом деле агорафобка из Огайо, которая нигде не работала три года.

— Ты ни разу не встречался с ней лично?

— Нет. Прошло очень, очень много времени перед тем, как я поговорил с ней хотя бы по телефону, потому что она не умела изображать английский акцент.

Меня терзали сомнения, что Дэйвкэт несколько переигрывает в своей роли социально изолированного круглосуточного айдоллатора, преувеличивает для меня свой образ так, как уже много лет делал для привлечения международного внимания. Но теперь ясно, что он действительно живет в стране фантазий. Мне жаль его больше, чем когда-либо. И Лилли. И ту агорафобку из Огайо. Может, им действительно пошли бы на пользу секс-роботы. Роботы могут сбоить, но точно не разочаровывать так сокрушительно, как живой партнер.

— Думаешь, отношения с куклами проще, чем отношения с людьми, потому что с ними у тебя больше контроля?

Он делает паузу.

— Честно? Да. Я больше никогда не хочу быть в ситуации, когда мне изменяют или врут, потому что это уже случалось в стольких романтических и неромантических ситуациях. Уж лучше быть в ситуации, где я контролирую добрые 85–90% своего искусственного партнера. — Он обожающе смотрит на Сидоре. — Любой человек в отношениях хочет убедиться, что другой ему не врет, не изменяет. Все мы в каком-то смысле контрол-фрики. Может, я просто больше других готов признать, что это есть в моем характере. Я готов признаться, что не хочу наступать на мину, и знаете что? Даже не выйду на минное поле.

Мы проговорили уже больше полутора часов, но Дэйвкэт не торопится меня отпускать. Он положил руку на колено своей RealDoll и снова повеселел, снова оказался в зоне комфорта. Он признается, что в последней поездке в Сан-Маркос Мэтт поделился с ним во­одушевляющими новостями.

— Он сказал, что работает кое над чем, что, кажется, может понравиться мне, — говорит Дэйвкэт почти что шепотом. — Типа: «Приезжай в следующий раз, у нас могут быть улучшения для конкретного лица». — Он снова смотрит на Сидоре. — Больше рассказать не могу, правда. Я скрестил пальцы.

Мэтт всегда дружелюбен, рассказывает Дэйвкэт.

— Он всегда с радостью показывает мне последние разработки. Мы не болтали с ним, так сказать, по-настоящему. Думаю, в нем есть профессиональная отстраненность. Он очень впечатляет. Думаю, было бы круто, типа, реально с ним пообщаться, но я понимаю, что сейчас он невероятно занят. Интересно, ведь у него был такой период, когда он устал, или перегорел, или не ожидал, что «Реал-Доллы» настолько выстрелят, и у него настал кризис, когда он, типа, решил: «Пока что уйду от производства кукол» — и перешел в музыку.

— Когда это было?

— Господи, это было, значит, получается… Я узнаю, повисите пару секунд? — Он снимает гарнитуру и уходит рыться в вещах где-то за кадром. Сидоре остается перед камерой, ее фиолетовые волосы всколыхнулись от его движения.

Дэйвкэт возвращается с диском в руке.

— Он записал два альбома, — говорит Дэйвкэт. — Этот — 2006-го. Вообще-то хорошая вещь. — Он подносит диск к камере. Альбом называется «Hollow». На нем Мэтт позирует между двумя другими участниками группы, в полном гранжевом прикиде и с длинной рваной челкой. На фотографию большими буквами наложено название NICK BLACK.

— Это был его псевдоним, Ник Блэк. Это он в центре.

Я не верю своим ушам.

— Как кукла «Ник»! — говорю я.

— Да! У нее его лицо. Наверное, в какой-то момент он понял, что из него куда лучше кукольник, чем музыкант, — продолжает Дэйвкэт. — В какой-то момент он увидел, что для таких айдоллаторов, как я, куклы — это партнеры, а не просто секс-игрушки, и понял, что если сможет создать куклу с искусственным интеллектом, то сделает что-то важное. Сейчас у Мэтта что-то вроде ренессанса. Думаю, на этой стадии ему достаточно того, что он улучшает человеческую жизнь с помощью искусственных существ.

Выйдя из скайпа, я с головой ухожу в гугл в поисках Ника Блэка. Нахожу редко обновляемую страницу на фейсбуке с тремя тысячами фанатов. Один из самых недавних постов — годовой давности, он гласит: «Если кому-то нужен диск „Hollow“ или „Awake“, пишите мне! У меня осталось несколько коробок!»

Я нахожу на ютубе канал Ника Блэка, который не обновлялся больше десяти лет. Там есть клип богатой на ударные аккорды песни «Sorry», где Мэтт скачет и поет, как Честер Беннингтон из Linkin Park, и кусает девушку в шею вампирскими клыками. Еще есть семиминутная рокументалка одиннадцатилетней давности, которая начинается с Мэтта, стоящего в ночи на крыше. Он смотрит вдаль и говорит: «Ник Блэк — это не просто я, не просто название моей группы. Это настроение. Это способ стать чем-то большим, чем ты был».

Это, конечно, оказалось неправдой: на самом деле у Хармони, а не у Ника, есть истинный потенциал сделать Мэтта больше, чем он когда-либо был.

Глава третья
Он ничего не почувствует

 Под гудящими галогеновыми лампами в центре Лас-Вегаса Роберто Карденас делает слепок тела обнаженной женщины. Он размазывает пригоршни склизкого розового геля по голой груди и бедрам, пока его брат наблюдает за процессом и фотографирует. Неловкий, с тихим голосом, нервным смехом и уложенными гелем волосами, ­Роберто напоминает безумного профессора, но сейчас он отстранен и холоден, как врач, накладывающий гипс на сломанную ногу.

Мэтт говорил мне, что у него нет конкурентов: может, найдется несколько китайских компаний, которые пытаются производить что-то из дешевых материалов, что даже чуть-чуть двигается, сказал он, но эти куклы на годы отстают от подружек с искусственным интеллектом от Abyss. Но на самом деле предприниматели и инженеры по всей Азии, Европе и США хотят опередить его и выпустить на рынок первого секс-робота. Прямо в соседнем штате, в Неваде, Роберто уже четыре года работает над «Любовными куклами-андроидами» — флагманским творением Eden Robotics, которых он называет «первыми в истории полностью функциональными роботами — секс-куклами». Тогда как Мэтт лепит своих идеализированных псевдоженщин вручную, Роберто отливает их с моделей в стремлении сделать робота настолько реалистичным, что его не отличишь от настоящей женщины.

Я нашла Роберто, когда он спрашивал совета у любителей роботов на Dollforum.com. «Привет. Я конструирую робота-андроида — секс-куклу и хочу поделиться своим проектом с сообществом», — написал он. Он сказал, что его робот может «выполнять 20+ сексуальных действий», «самостоятельно стоять, сидеть, ползать», «стонать от удовольствия во время полового акта» и обладает «речевым ИИ для общения».

«Мне интересно узнать, какие возможности сообщество хочет видеть в роботе — секс-кукле, — сказал он. — Спасибо и добро пожаловать в новую эпоху отношений людей и роботов».

Там были ссылки на его сайт, где можно увидеть довольно безликого робота в пиджаке с острыми плечами и пугающее видео с металлическим скелетом, который корчится в миссионерской позе, — оно напомнило мне последнюю сцену в первом «Терминаторе», когда киборгу сожгли кожу.

Ответы не заставили себя ждать.

— Неплохо бы добавить зрительный контакт, — был первый.

— Распознавание голоса, — второй.

— Дыхание важнее, чем сложности с ходьбой, — сказал третий.

— Сделайте, чтобы у вашего гиноида был обогрев всего тела, с головы до ног, — сказал четвертый.

Участники форума относились к утверждениям Роберто со скепсисом и опасливой радостью. «На этом форуме полно людей, которые обязательно купят куклу, если вы создадите приемлемый продукт, — написал один, — мы желаем успеха вам (или кому-нибудь еще)».

Мужчины на форуме не сильно напоминали больных, одиноких или социально неприспособленных клиентов, о которых любят говорить Мэтт или Дуглас. Кое-кто упоминал своих жен и подружек и нелестно сравнивал с силиконовыми любовницами.

Один участник приложил фотографию своей секс-куклы в качестве эстетического ориентира для Роберто при планировании пропорций робота. Он одел ее в нижнее белье с леопардовым принтом и прислонил к стене, увешанной кинжалами, охотничьими ножами и кастетом с лезвием. «Если бы моя RealDoll умела готовить, убираться и трахаться всегда, когда я захочу, я бы больше никогда не встречался с женщинами. Больше мне ничего и не надо, но это только мечты».

***

Я договорилась встретиться с Роберто в 10 утра в его съемной студии над тату-салоном, чтобы успеть поговорить до прихода модели. Лас-Вегас в 10 утра — странное место. Тату-салон закрыт на замок, и я не могу найти другой вход в здание. Я звоню Роберто, и он говорит, что мне надо обогнуть дом и подойти к задней двери — в подворотне, забитой выброшенной мебелью и тележками из супермаркетов. Мы говорили по телефону и перекинулись несколькими письмами; он присылал мне фотографии и видео со своим роботом, по которым кажется, что он работает над чем-то существенным. Но сейчас я отчетливо осознаю, что абсолютно не представляю, во что влезаю.

У Роберто очки с толстыми линзами, сильный кубинский акцент и ни капли лихости Мэтта; он во всех отношениях — его полная противоположность. Eden Robotics для него второстепенный проект: он работает фармацевтом, отмеряя таблетки за стойкой и никогда не общаясь с клиентами. Разговоры даются ему с трудом, но он широко улыбается, когда мы пожимаем друг другу руки, — довольный, что журналист проявил интерес к проекту, который, как он верит, принесет ему славу.

Студия от пола до потолка выкрашена черной глянцевой краской. Не считая складного стола, белой раковины и нескольких коробок, тут совершенно пусто — темная глянцевая бездна. Сводный брат Роберто, Ноэль Агилья, ждет нас, скрестив руки на гавайской рубашке, в синих лоферах и голубых джинсах. Ему 23, на семь лет младше Роберто, и он переехал с Кубы в США за шесть лет до Роберто, так что уже успел обзавестись американским акцентом и американской уверенностью в себе.

— Это новая сфера в бизнесе, так что мы учимся на ходу, — говорит мне Ноэль, пока Роберто распаковывает какие-то картонные коробки. — Я стараюсь помочь ему с маркетингом и дизайном логотипа, с сайтом и пиаром, стараюсь найти лучший способ все это продать. Потому что люди, которые этим интересуются, они как бы… странные. — Он ухмыляется. — Нам уже поступали странные просьбы, которые пришлось отклонить. Это явно не­обычная ­область.

У Ноэля тоже есть постоянная работа: он сидит в кассе «Колизея», проверяет билеты на Селин Дион и Элтона Джона. Он привык общаться с клиентами — хотя это клиенты с более мейнстримными вкусами.

Фарра, сегодняшняя модель, еще не пришла; Роберто не тратит время и готовит гель для слепков — отмеряет розовый порошок под названием альгинат и смешивает его с водой в белой пластиковой ванночке. Она будет четвертой или пятой женщиной, которую Роберто выбрал для своих «Любовных кукол-андроидов». Сегодня пройдет первое из многих гипсований для снятия полного слепка всего ее тела.

— Что вы искали в модели и почему выбрали Фарру?

— Она фигуристая, — говорит Роберто, ненадолго отрываясь от своей алхимии. Ему поступил заказ на более полную фигуру, чем у женщин, с которых Роберто уже лепил, так что он делает модель по требованиям клиента, но его исследования рынка показали, что в общей продаже выгодно иметь модель покрупнее. — В сообществе любителей кукол есть реальный интерес к фигуристым девушкам с большими задницами.

Фарра впархивает в дверь — как глоток свежего воздуха. На ней пепельно-серое рубчатое платье в обтяжку, с длинными рукавами и воротником-поло, слишком теплое для Лас-Вегаса. Волосы стянуты в небрежный пучок, на ногах — высокие каблуки, как у стриптизерши. Ее улыбка ослепительна и притягательна, и я рада ее приходу. Внезапно неловкость Роберто уже не кажется такой заразной.

— Рада познакомиться! — сияет она. — С кем я переписывалась? — Она смотрит на меня. — С вами?

— Я журналистка, — отвечаю я.

— Рада познакомиться!

Роберто подходит и пожимает ей руку.

— Так для чего конкретно вы делаете скульптуры? — спрашивает его Фарра.

— Для робота-андроида, — говорит он. — Это как куклы. Они принимают разные позы и…

— …то есть это как секс-куклы?

— Первые будут такими. Потом они смогут помогать по дому. Как домработницы.

— Интересно!

Фарра нашла работу на «Крейгслисте» ^[22]. 200 долларов за два часа в гипсе и комиссия 500 долларов за каждый экземпляр, проданный благодаря ее телу. Она отправила несколько фотографий и получила приглашение в студию в центре. «Я подумала, что это отличная работа, — заявляет она. — Днем в Вегасе заняться нечем, кроме азартных игр. Надеюсь, моя кукла будет продаваться. — Она дарит Роберто ослепительную улыбку. — Смотрите, чтоб она была секси, а то обижусь!»

Мы присаживаемся на столик, пока Роберто клеит на пол защитные листы пластика. Фарра рассказывает, что восемь лет танцевала и вебкамила, работает по ночам в стрип-клубе Spearmint Rhino, чтобы оплатить курсы для риелторов и содержать семилетнего сына. Ее родители из Ирака, и они не знают, чем она зарабатывает на жизнь. Я с удивлением слышу, что ей 27: у нее роскошное тело, как у очень молодых девушек, с мягкими округлыми формами и без единой складки жира.

— Вообще, я была настроена скептически, когда увидела это объявление о работе, — говорит она мне тихо, пока Роберто занимается своими делами в другом конце комнаты.

— Слишком хорошо, чтобы быть правдой?

— Да, будто потом не заплатят. «Крейгслист» в этом смысле — стремное место.

Роберто показывает Фарре, как стоять: ноги врозь, руки подальше от боков, ладонями кверху, пальцы растопырить — прямо как безголовое тело RealDoll. Она снимает платье, под которым нет ничего, кроме нескольких татуировок: ни белья, ни волос. Я говорю, что ей лучше снять и шестидюймовые платформы: стоять придется долго, и мне больно на них даже смотреть. Роберто принимается ­накладывать альгинат, начиная с плеч. Она неловко улыбается.

— По ощущениям как очень холодная зубная паста, — говорит она.

— Ты знаешь, что будут делать со слепком твоего тела?

— На AVN в этом году было что-то похожее. Говорят, это новый феномен и скоро он будет везде — робот, который может с тобой взаимодействовать и разговаривать. По-моему, удивительно, что люди правда это делают, что люди готовы за это платить. Я только рада помочь. Это круто. Почему нет? Почему бы не стать частью будущего?

— А ты не думала о мужчинах, которые купят твое тело, и о том, что они будут с ним делать? — спрашиваю я, пока Роберто щедро накладывает спирали слизи на ее соски.

— Меня это не волнует, — отвечает она легкомысленно. — По-моему, это лучше, чем танцевать, потому что там мужчины действительно мной пользуются. А когда у них будет бот, меня рядом не будет.

— Тебя же буквально превращают в сексуальный объект, — говорю я.

— Теперь, когда ты сказала, я уверена, что еще об этом задумаюсь, но вообще меня это не волнует. Если уж на то пошло, я помогаю людям с интимной жизнью. По-моему, у мужчин есть потребности. Пусть делают, что хотят, — я не против, если меня рядом не будет. Надеюсь, она будет хорошо продаваться, было бы классно.

Фарра спрашивает, нужно ли расставить ноги, чтобы гипсовали ее «настоящую вагину», но Роберто говорит, что это необязательно.

— Он такой спокойный для своей работы, — говорит она, — особо не показывает эмоций.

— Инженер, — пожимаю плечами я.

— Точно! Твоя правда.

Роберто особенно внимателен со складками у ее колен, чтобы убедиться, что запечатлена каждая деталь. Ноэль продолжает фотографировать. Когда на нее заканчивают накладывать пропитанные гипсом бинты, Фарре становится неудобно: форма тяжелая и давит на тело. Фарра проголодалась. Но придется подождать, пока гипс окончательно высохнет, прежде чем ее можно будет освободить, так что Роберто пытается развлечь ее, показывая на телефоне фотографию своего нынешнего прототипа — Евы.

— О боже! — говорит Фарра. — Как здорово. Такая реалистичная. Но глаза немножко страшные.

— Ей еще надо вставить глазные яблоки, — говорит Роберто.

Через полтора часа Ноэль и Роберто помогают Фарре выбраться из гипса. Его оставляют на полу лицом вниз, как вывернутый на­изнанку безголовый труп. Каждая морщинка на теле, каждая складка пупка, каждая деталь на месте, в гипсе, ждет, чтобы ее скопировали в стеклопластике, а затем воспроизвели в силиконе. Роберто платит Фарре 200 долларов наличкой, и они договариваются о том, когда она вернется, чтобы загипсовать другую сторону тела, руки и, наконец, лицо. Все довольны, но больше всех — Роберто.

— Когда я что-то делаю, я хочу делать это лучше всех, — сияет он. — Я хочу достичь такого уровня детализации, чтобы нельзя было отличить робота от настоящей женщины.

***

Роберто знает, что я приехала в Лас-Вегас познакомиться с его роботом, но сегодня любовной куклы-андроида Евы в студии нет: она в мастерской, то есть в гараже дома, где он живет вместе с Ноэлем и их матерью, в закрытом районе в пригороде, в двадцати минутах езды. Он смахивает с заднего сиденья машины собачью шерсть и гипсовые части тел, чтобы освободить мне место. Затем рассказывает, как роботы захватили его жизнь.

— Я завтракаю, иду в душ, а потом с восьми до часу занимаюсь роботом. Еду на работу в аптеку до семи, возвращаюсь и еще занимаюсь роботом или сайтом. Прямо сейчас я работаю над скелетом. На прошлой неделе в основном устанавливал в ноги новые, более мощные моторы, старые были слишком слабыми. Я работаю над ним каждый день.

Роберто в США только потому, что его мать буквально выиг­рала право здесь жить. В 1990-х кубинцы, подходящие для получения статуса беженцев, могли выиграть в лотерее американское гражданство для себя и своих семей. Она приехала сюда с Ноэлем в 2000-м, а Роберто остался на Кубе, чтобы ухаживать за бабушкой, и присоединился к ним после ее смерти в 2006-м. «На Кубе люди изголодались по технологиям, — говорит он. — Вот почему я хочу с помощью технологий изменить жизни людей». Он прибыл в США, распаленный американской мечтой стать предпринимателем, чтобы самому добиться успеха в духе «из грязи в князи». Когда он прочитал в журнале Fortune статью, где прогнозировали, что траты на робототехнику к 2019 году достигнут 135,4 миллиарда долларов, то понял, что нашел призвание: «Я всегда интересовался роботами. Это моя страсть. Я это люблю. Я люблю свою работу».

Он рассказывает, что его цель — создать полностью функциональных человекоподобных роботов, которые смогут быть моделями для рекламы одежды, в розничной торговле работать на кассе, в гостиничном бизнесе провожать постояльцев отеля к номерам, в сфере здравоохранения — заниматься домашними делами и присматривать за больными и пожилыми. С секс-роботов он начинает потому, что они проще: «Легче продумать движения. Полностью функциональный робот-андроид займет всего пару лет — секс-роботы доступны уже сейчас. Это самый быстрый способ достичь цели».

В его мечту поверила вся семья: Ноэль, конечно, занимается маркетингом и связями с общественностью, их дядя по выходным помогает Роберто в мастерской, но есть еще двоюродный брат, которому остался год до докторантуры по кибернетике, — он кое в чем помогает с инженерией. Все остальное, что нужно Роберто, он гуглит, находит на ютубе или на «Амазоне»: «В основном я самоучка. Я читаю книги. Поэтому я всегда занят». На данный момент семья вложила в прототипы Роберто 20 тысяч долларов из своих сбережений.

— Мы сделаем так, чтобы ее взгляд следовал за вами. Любители кукол просят теплую кожу, так что я хочу изобрести сенсоры для кожи, чтобы поднять температуру; силикон очень быстро воспламеняется, так что я пытаюсь придумать, как сделать это безопасно. Некоторые говорили, что хотят, чтобы у куклы была автосмазка, над этим я тоже работаю. Еще нам интересно внедрить технологии виртуальной реальности, чтобы пары на расстоянии могли управлять куклой своими движениями. Мы хотим, чтобы у нее были реальные отношения с людьми.

Роберто, кажется, намного более заинтересован в разработке физической стороны робота, чем в аспекте общения. До ИИ — то есть возможности отношений — он дойдет, как только разберется с аниматроникой. Он рассказывает, что его главная цель — сконструировать робота, который сможет прийти и постучать в дверь клиента: «Самодоставка».

Конечно, до Роберто доходили слухи о работе RealBotix в Abyss Creations и о производителях секс-кукол в Восточной Азии, где экспериментируют с аниматроникой. Но он надеется, что если обгонит их и раньше всех выпустит секс-робота, который сам встает в сексуальные позы, то получит коммерческую фору. «В движении всего тела я точно один из первых», — говорит он. Еще он обходит конкурентов по цене: его роботы будут стоить восемь-десять тысяч долларов, и пять клиентов уже заплатили аванс.

К моменту, когда мы приезжаем в микрорайон и тормозим у гаража Роберто, планка ожиданий насчет Евы задрана довольно высоко. Он жмет на кнопку, чтобы поднять дверь в гараж-мастерскую, — словно очень неторопливый занавес.

Ева — робот, способный, по его словам, принимать больше 20 разных сексуальных поз, робот, способный, как он говорит, ползать и стонать и обладающий полностью функциональным ИИ, робот, который, как он мне рассказывал, «готов 24/7», — лежит без головы и ног на верстаке в глубине гаража. Под силиконовой кожей с толстыми и грубыми швами проглядывает металлический скелет. Выглядит это жутко.

— Я схожу за головой, — говорит Роберто, направляясь в дом с Ноэлем в нескольких шагах позади.

Мастерская стала памятником одержимости Роберто. Еще одно безголовое силиконовое тело раскинулось на матрасе в углу. Двор по соседству заставлен магазинными манекенами, торсами, одиноко валяется пара ног с накрашенными фиолетовым лаком ногтями и стоит большая картонная коробка, забитая гипсовыми слепками человеческих голов. Пол гаража засыпан бычками от сигарет Newport, скуренными до фильтра.

Братья возвращаются из дома с безликой головой в русом парике, которую я уже видела у них на сайте, и ногами в толстых черных чулках, кусачих на вид, и белых трусиках с розовыми бантиками и разрезом внизу. Роберто неуклюже собирает Еву, прикручивает голову к шее и подключает к ноутбуку, лежащему на побитом кожаном кресле. Но сегодня Ева мне ничего не покажет. Роберто возится, перезапускает и переподключает, но звуковые файлы не ­подгружаются, говорит он, а новые конечности слишком тяжелые для нынешних сервоприводов, так что она едва ­шевелится. Суставы скрипят, пока он пытается заставить ее согнуть ноги.

— Сейчас этап проб и ошибок, — пожимает он плечами безо всякого смущения. — Она прототип.

Роберто нисколько не сомневается, что однажды его робот будет доведен до ума. Он настроен воплотить свою мечту в реальность, доказать семье, что их вера и вклады оправданы.

— Тебя не напрягает разработка такого робота? — спрашиваю я.

— Нет, вовсе нет. Это технология, которая движется вперед, и скоро в нашей жизни будет все больше и больше роботов и технологий. Это поможет людям в общении.

— То есть это совершенно здоровое желание — иметь робота, с которым можно заниматься сексом?

Маркетолог Ноэль чувствует перемену в тоне и вступает в разговор.

— Женщины сталкиваются с такими вещами, как изнасилования, жестокость и прочее, — говорит он с печалью в голосе. — Это явно поможет удержать мужчин от таких вещей, и они больше не будут злиться на жен: они могут злиться на робота, избивать его, и все будет хорошо, — он всплескивает руками, — ведь он ничего не почувствует, это мы обещаем!

Братья смеются во весь голос, довольные шуткой. Но на самом деле Ноэль не шутит.

— Погодите, — говорю я. — Но ведь таких людей надо вообще отучать от подобных эмоций, а не давать им то, что можно насиловать и бить.

— Да, — кивает Ноэль. — Эта технология им поможет, успокоит и послужит буфером между тем, что они хотят сделать, и тем, что они сделают.

Я оставляю Роберто и Ноэля, когда с работы возвращается их мать Мэрилин. У нее на шее большой крест на тонкой цепочке. Мне не терпится узнать, что она думает о проекте сына.

— Я думаю, что в моем гараже работает гений. Как этот, из Apple, Стив Джобс, я смотрела про него фильм, — говорит она с теплотой, а ее лицо заливается радостным румянцем. — У него великая идея, и он сосредоточен на работе. Я говорю ему, что он может достать до звезд. Ему рукой подать до небес.

— Вы им так гордитесь, — говорю я.

— Он во всем способен достичь цели. Он умный мальчик. — Она кладет руку на сердце. — Он мой сын.

Я направляюсь обратно в отель, пока на Лас-Вегас опускается успокаивающая завеса темноты. Я измотана. Из огромных динамиков на фасаде здания грохочет музыка: гудящие, вибрирующие басы, которые должны завлекать игроков в казино отеля. Я открываю дверь ключ-картой и падаю на гигантскую кровать. На прикроватном столике лежит металлическое блюдце со множеством упаковок с берушами: восковыми, пенопластовыми, силиконовыми — изобилие решений, предоставленных администрацией для защиты от звукового загрязнения, создаваемого той же администрацией. Могли бы, конечно, просто выключить музыку, но взамен, чтобы не выключать, дают нам крохотное технологическое решение проблемы.

Все мои мысли возвращаются к Еве, роботу с телом настоящей женщины, которую можно избивать — и она ничего не почувствует. Вместо того чтобы разобраться с источником проблемы, мы пытаемся изобрести что-то, чтобы эту проблему игнорировать.

***

Секс-роботы выходят на рынок в непростые времена для мужчин по всему миру, когда они теряют свою власть, статус, уверенность. Сексуальная революция и феминизм второй волны 1960-х привели к тому, что сегодня, по крайней мере на Западе, женщины с детства знают, что могут и должны сами выбирать, с кем им спать. Их больше не воспринимают как собственность, переходящую от отца к мужу. Они знают о своем праве на полноценные отношения и уже не намерены терпеть, как прежде, когда все идет не так.

Некоторые мужчины находят весьма неудобным этот новый образ женщин как разумных существ с собственными желаниями и выбором: их это лишило доступа к сексу — и они разозлились.

Инцелы ^[23] — гетеросексуальные мужчины, придерживающиеся так называемого невольного целибата, — уверены, что заслуживают секса с желанными женщинами, когда захотят, и презирают женщин за то, что они им в этом отказывают. Они думают, что женщины должны быть уступчивыми, и в то же время их уступчивость им противна. Это особый вид мизогинии: они порицают женщин за то, что те отказываются заниматься с ними сексом, и не задумываются о том, что женщины не хотят секса не потому, что эти мужчины недостаточно богаты или красивы, а потому, что они женоненавистники.

На своих месседж-бордах инцелы говорят, что женщины пользуются сексуальной властью над мужчинами для тирании. Себя они называют маргинализированной группой, которая борется за право на секс в условиях ужасной несправедливости, — прямо как афроамериканцы, которые борются за право не быть убитыми полицейскими. Я читала посты, где они сетуют, что женщинам «поклоняются», когда те всего лишь «спермоприемники», и что их нужно убивать, преследовать и «насиловать в глазницы». Было бы просто списать это на онлайн-бредни пары отчаявшихся неудачников, но их движение набирает тревожные обороты. Когда в ноябре 2017 года Reddit закрыл инцел-сообщество за одобрение изнасилований и насилия против женщин, в этом сабреддите состояло 40 тысяч участников — именно участников, то есть активных пользователей; здесь не учитываются те, кто скрывается и читает страницу без авторизации. И это только одно из десятков похожих онлайн-сообществ.

Инцелы не просто прячутся за компьютерами: они радикализируют друг друга и совершают массовые убийства. Самопровозглашенными инцелами убиты по меньшей мере 16 человек. В 2014 году в Айла-Висте, штат Калифорния, Эллиот Роджер убил шесть человек и ранил 14 перед тем, как покончил с собой. Незадолго до атаки он загрузил на ютуб видео, где говорил в камеру: «Не знаю, почему я вам не интересен, девушки, но я вас всех за это покараю». Через четыре года в Торонто Алек Минасян въехал на фургоне в толпу, убив десять человек и ранив 16, сразу после того как запостил на фейсбуке призыв: «Восстание инцелов уже началось!» Множество людей погибло от рук мужчин, которые говорили, что ими движет сексуальная фрустрация: стрелок в Вирджинском технологическом университете Чо Сын Хи, убивший 32 человека в 2007-м; Кристофер Харпер-Мерсер, убивший девять человек в Орегоне в 2015-м.

Так что сексуально неудовлетворенные мужчины могут быть опасны. И не только Ноэль считает, что решением этой проблемы могут стать секс-роботы: аналитические статьи в изданиях от The New York Times ^[24] до The Spectator ^[25] предполагают, что в будущем секс-роботов начнут использовать для разрядки и умиротворения инцелов, пока они не причинили никому вреда. По их мнению, секс-роботы обеспечат «сексуальное перераспределение», то есть право на секс станет достижимым человеческим правом, и тогда мужчинам, которым не с кем переспать, жизнь перестанет казаться ужасно несправедливой.

Но секс-роботы — скорее симптом проблемы, чем лекарство от нее. Их разрабатывают одновременно с появлением и культуры инцелов, и дипфейк-порнографии, когда на порноролики накладываются другие лица (знаменитостей, бывших партнеров или кого угодно вне зависимости от их согласия). Нам мало того, что бесплатное порно есть у нас в карманах, доступное когда угодно; некоторые мужчины хотят видеть конкретное порно, даже если в нем не хотят сниматься предпочтительные актеры. Дипфейки позволяют сделать порно c любым человеком, а он сам ничего не узнает и не почувствует.

Секс-роботы же могут предоставить полный контроль тем мужчинам, которые хотят его больше всего, дать им шанс заполучить партнера без самосознания, партнера, над которым можно доминировать, который лишен таких неудобств, как собственные желания и свобода воли. Партнера, который выглядит как порнозвезда, но его никогда не стошнит, он никогда не подавится и не заплачет. Для таких мужчин это усовершенствование реальной женщины. Секс-роботы только распалят подобное желание, а не затушат.

Некоторые производители в Китае и Японии без угрызений совести выпускают секс-кукол в виде детей: они утверждают, что если дать мужчинам, которых привлекают дети, синтетический суррогат, то они прекратят растлевать настоящих детей. За попытку провезти этих кукол в свои страны мужчин арестовывали по всей Европе и Северной Америке (архаичные законы Великобритании не запрещают владение детьми — секс-куклами, но хотя бы запрещают их ввоз). Каждый раз, когда такие случаи попадают в новости, воцаряется вроде бы почти всеобщее отвращение из-за того, что такие секс-куклы вообще существуют. Несколько сомнительных ученых рассуждали о том, что владение куклой-ребенком может помешать педофилам следовать своим позывам, будто куклы могут стать заменителем для детей, как метадон — для опиатов. Но пока консенсус, кажется, в том, что нет безопасного способа позволять педофилам подчиняться своим импульсам; что вместо насыщения желания секс-куклы его только усилят.

Никто из участников гонки за выпуск первого в мире секс-робота не пытается продавать детскую модель, даже Дуглас, чей режим «настоящего компаньона» Рокси — «Юная Йоко» — аккуратно позиционируется как «едва старше 18». Но если дети — секс-куклы попали под табу, потому что могут провоцировать незаконное, пагубное и насильственное поведение, то чем лучше разрешать мужчинам воплощать самые жуткие фантазии на женщинах-роботах? Если кук­лы-дети могут причинить вред настоящим детям, как можно быть уверенным в том, что куклы-женщины не представляют опасности для настоящих женщин?

Конечно, радикальные сообщества, отстаивающие права мужчин, в восторге от идеи секс-роботов. Мы еще много о них услышим, когда взглянем на будущее деторождения, а пока что простите меня за то, что приведу целиком несколько комментариев с www.mgtow.com — сайта движения «Мужчины, идущие своим путем» — с непристойностями, подвергнутыми псевдоцеломудренной цензуре, и сохранением пунктуации и синтаксиса:

— Пора заменить этих п**д роботами!

— Конец тысячелетиям диктатуры женской п**ды

— По Книге Бытия, Бог создал женщину и обещал нам «помощника». Кого-то, кто будет нам помогать, подчиняться, теплого, заботливого, участливого и сочувствующего… Ну помощника мы не получили, правда? вместо этого Его творение извратилось и стало чем угодно, только не тем, чем задумано. (женщинами) Тогда мы сами создадим себе помощника и наконец получим парт­нера, обещанного нам Богом.

Комментарии в этом конкретном треде были ответом на новость о докторе Серхи Сантосе — испанском инженере, который работает в гаражной мастерской в девяти тысячах километров от Роберто — в Руби, пригороде Барселоны. Серхи — четвертый из найденных мною людей, заявляющих об изобретении первого в мире секс-робота, но, в отличие от Мэтта, Роберто и Дугласа, его робот начал жизнь в виде научного проекта — эксперимента по машинному обучению, который он задокументировал в статье для «Международного журнала робототехники и автоматики» под названием «Проект „Саманта“: Модульная архитектура для моделирования перемен человеческих эмоций» ^[26]. У него докторская степень в области нанотехнологий — исследований свойств крохотных частиц, — но последние четыре года он провел за работой над моделью искусственной психики.

Сперва Серхи планировал разработать только мозг, но, когда искал для него подходящее тело, чтобы с ним могли реалистично взаимодействовать люди, его жена Марица Киссамитаки наткнулась на мир сверхреалистичных секс-кукол. Серхи купил десять разных кукол со всего мира на 50 тысяч долларов, в том числе RealDoll и несколько более дешевых китайских моделей, и переделал одну из них в робота, добавив микрофон, динамики, внутренний компьютер и тактильные датчики, чтобы кукла могла реагировать на человеческие прикосновения и обучаться, взаимодействуя с людьми. Серхи назвал ее Самантой, потому что с арамейского это имя переводится как «слушательница».

Марица придумала, как разместить датчики на теле; графический дизайнер по специальности, она стала экспертом по сборке роботов. Саманта не может похвастаться большим набором движений — у нее вибрирует вагина и есть мотор в челюсти, она стонет и разговаривает, но губы не шевелятся, — и все же это означает, что систему Саманты в принципе можно использовать, чтобы оживить любую секс-куклу и продать за куда меньшие деньги, чем просит даже Роберто. Сосредоточившись на компьютерной стороне — софте, а не железе, — Серхи может создать технологию секс-робота, доступную куда большему числу людей. Его компания Synthea Amatus заявляет, что открыла продажи в 2017 году со стартовой ценой в 2 000 евро за куклу.

У Саманты есть несколько программ — от «жесткого секса» до «семейного режима». Она кричит во время «оргазма» и может учиться, реагируя на звуки и движения владельца, симулировать одновременный оргазм. «Саманта будет вас звать и требовать внимания, — говорится на сайте Synthea Amatus. — Чем чаще ей придется просить вашего внимания, тем терпеливее она будет, чем больше вы станете уделять ей внимания — тем нетерпеливее. Она научится не звать вас постоянно». Эта версия женского идеала будет зевать и засыпать, если вы ее игнорируете, но никогда не будет слишком уставшей, чтобы заняться сексом. «Если взаимодействовать с ней в этом расслабленном состоянии, она может сексуально возбудиться. Если ее оставить, она опять остынет и уснет».

Когда Серхи впервые публично заявил о своем творении, он был рад обсуждать его с кем угодно. Некоторые его интервью были, мягко говоря, необдуманными. «По сути, я Робин Гуд от секса, потому что даю его бедным. Мужчинам нужен секс — и я даю его, — сказал он репортеру с ITV, закинув руку на плечи Саманты. — Женщины и мужчины видят секс по-разному. Мужчины больше хотят секса. Мужчине в целом нравится думать, что женщина безумно хочет заняться с ним сексом».

Думаю, всем нравится, чтобы во время секса их безумно хотели, но женщинам, наверное, труднее заставить себя поверить, что их действительно жаждет суррогатный человек из силикона. Впрочем, о женских желаниях Серхи не думает. Его взгляд на секс как минимум эгоцентричен.

Репортеры ухватились за тот факт, что с Серхи бок о бок работала Марица, его партнерша на протяжении 16 лет. Они давали совместные интервью о том, как их браку помогло пользование Самантой. «Мне нужен секс несколько раз в день, когда моей жене не хочется», — сообщил он на ютуб-канале Barcroft TV, пока Марица скромно держалась в правой половине кадра. «Я могу заниматься сексом три-четыре раза в день», — заявил он журналистам ВВС, которым Марица в отдельном интервью тихо сказала: «Это его успокаивает. У него больше желания, чем у меня. Если он спокоен, нам обоим в этот день легче».

Приводились цитаты Серхи о том, что ненасытное либидо мужчин нужно принимать как данность, что секс — это то, что мужчинам нужно, а женщинам часто приходится либо в нем отказывать, либо терпеть, и вот он изобрел машину, которая помогает мужчинам и женщинам решить проблему «нехватки синхронности» в половой жизни пар. Нигде не упоминалось о теории сознания Серхи и о том, что робот был научным проектом для понимания человеческого мозга с помощью моделирования смены эмоций. Все сюжеты рассказывали только об ученом — сексуальном маньяке и его многострадальной жене.

К тому моменту, когда с ним связалась я, Серхи уже разлюбил журналистов. Мы провели несколько долгих бесед по скайпу, но он сказал мне, что больше не хочет давать интервью и уж точно не хочет, чтобы кто-то общался с его женой после съемки ВВС. «И как я им разрешил разговаривать с моей женой наедине? — говорит он, не замечая, что от этого становится еще больше похож на ­пещерного человека. — К сожалению, сейчас я не хочу иметь дел со СМИ».

Кроме того, он все равно бросает проект секс-робота: «Я занимался этим не ради денег. Я хотел учиться, понять, что это за вещь, и создать ее», — говорит он. Он передал бизнес производителю, если будет спрос, то на него ответят, но сам он не хочет участвовать в дальнейшей разработке. Из-за всего пережитого в попытках вывести робота на рынок Серхи утратил веру в человечество: «В этой кукле и то больше человечности, чем в журналистах, с которыми я общался, — говорит он мне, указывая на что-то силиконовое в углу мастерской. — И вообще, для меня кукла — способ стать более человечным».

Но для онлайн-армии женоненавистников, столь позитивно реагирующих на каждый новый заголовок о пришествии секс-роботов, Саманта, Хармони, Ева и Рокси привлекательны как раз из-за отсутствия человечности; они вожделенны, потому что не умеют думать, чувствовать и решать за себя. Возможно, Серхи и начинал работу над роботом для того, чтобы лучше понять человеческий мозг, но в итоге оказался у начала конвейера, который потенциально может ослабить нашу эмпатию. У начала конца человеческих отношений.

Глава четвертая
На кону все наши отношения

 Выставка «Роботы» в лондонском Музее науки — словно хит-парад робототехники, перекличка самых известных андроидов со всего мира. Вот Гарри, робот-партнер от Toyota, который покачивается и пританцовывает, играя залихватскую мелодию на трубе. Вот Honda P2, первый робот, который пошел как человек, — из-за круглого шлема-головы и кремового тела он выглядит так, будто надел скафандр, один из тех, что выставлены в космической галерее дальше по коридору. Вот Пеппер — милый маленький робот-компаньон с анимешными глазками, который стукается кулачками с восторженными посетителями, выстраивающимися к нему в очередь.

— То, что мы здесь видим, это кладбище современной индивидуальности, — хмурится доктор Кэтлин Ричардсон. — Воплощение идеи, что все мы просто машины.

Кэтлин пришла сюда не для того, чтобы стукаться кулачками с Пеппером. Она директор «Кампании против секс-роботов» (Campaign Against Sex Robots, CASR), начатой в 2015 году и зародившейся на конференции по этике в Университете Де Монфор в Лестере, где она занимает должность профессора этики и культуры роботов и ИИ. Я договорилась встретиться с ней на выставке, думая, что это колоритное место для того, чтобы послушать рассказ о ее кампании; и хотя присутствующие роботы явно не имеют отношения к сексу, Кэтлин не видит в них ничего забавного.

— Кампания кажется совершенно необходимой реакцией на, как мне представляется, очень мрачный период в развитии человечества, — говорит она мне, пока вокруг нас шипят и жужжат роботы. — Мы живем в мире, который пытается всех нас убедить, что мы не связаны друг с другом как люди, что на самом деле мы одиноки во Вселенной, что мы рождаемся в одиночестве и умираем в одиночестве и что мы можем использовать других людей как свою собственность. Эта выставка — дань современному индивидуализму, обществу, которое хочет взаимодействовать с предметами, будто это люди.

Эта кампания, согласно сайту, «группа активистов, авторов и ученых, разрабатывающих новые и остро необходимые феминистические и аболиционистские взгляды на роботов и ИИ». Они призывают правительства запретить в законодательном порядке появление секс-роботов, «пока еще не поздно».

«Мы верим, что развитие секс-роботов еще больше сексуально объективирует женщин и детей, — гласит их программное заявление. — Мы выражаем несогласие с доводами, предполагающими, будто секс-роботы помогут сократить сексуальную эксплуатацию и насилие против проституированных личностей, и указываем на все свидетельства того, что технология и проституция сосуществуют и подкрепляют друг друга, вызывая все больший спрос на человеческое тело».

На сайте выложена большая устрашающая черно-белая фотография Кэтлин на фоне стены с коллажем из кошмарных изображений Марии — канонического робота из «Метрополиса». Кэтлин — в черном, с черным каре с небрежной челкой, без макияжа, ее темные и суровые глаза вперились прямо в объектив. Самим своим нонконформизмом она подпадает под конформистский стереотип злобной феминистки, как ее себе представляет мужская часть интернета, и не собирается за это оправдываться.

— Идея секс-кукол основана на уже существующей в обществе мысли, что женщины — это собственность, что женщины — неполноценные люди, недолюди и к ним можно относиться как к форме собственности, — рассказывает она мне, пока позади нее уважительно кланяется Кодомороид — до жути реалистичный японский гиноид в образе ведущей новостей. — Создание робота, с которым теперь можно заняться сексом, — логическое следствие представления о современной индивидуальности как обособленной, разоб­щенной и отделенной от остальных. Секс — это опыт людей, а не тел как собственности, не отделенных разумов, не предметов. Это наш способ обрести человечность вместе с другим человеком.

Подход Кэтлин столь же феминистический, сколь и марксистский: она думает, что секс-роботы указывают на избыточность, присущую обществу потребления; они воплощают самое худшее в необузданном капитализме, потому что превращают отношения в товар.

— Люди, которые их делают, говорят, что это не просто инструмент для мастурбации; они доводят логическую идею об индивидуальности до крайности, они заявляют: «С этой куклой можно завести отношения. Она может стать вашей девушкой. Она может стать вашей женой. В будущем вы сможете жениться на этих кук­лах». Эта изолирующая сила последовательно воздействует на наши отношения.

В этом так просто не разберешься.

— Значит, секс-роботы угрожают человеческому взаимодействию? — спрашиваю я.

— Определенно, — кивает она. — Более того, сегодняшний технологический рост уже угрожает человеческим взаимодействиям, потому что он зиждется на идее индивидуальности. Задумайтесь: айфон, айпад. Везде I — «я».

Я задумываюсь — и не уверена, что все поняла, но Кэтлин уже не остановить.

— Власти предержащие не хотят, чтобы люди объединялись и создавали друг с другом отношения, они хотят превратить людей в обособленные, индивидуальные атомы, которые потребляют товары. Сегодня вышел доклад Oxfam, где говорится, что на данный момент половина богатства мира принадлежит восьми людям. Единственное, что есть у нас, не входящих в эту элиту, это мы сами. Если предпринять меры и отменить практики, которые держат нас в изоляции и отделенными друг от друга, у нас появится шанс изменить что-то в мире.

— И ответ — запретить роботов? — спрашиваю я. Кэтлин впервые запинается.

— Музеи — подходящее место для роботов. В нашей жизни определенно должна быть автоматизация, она может быть довольно полезной для нас как людей. Но проблема, опять же, происходит от концентрации власти в руках меньшинства.

На самом деле у CASR нет четкой позиции в отношении того, стоит ли объявлять секс-роботов вне закона. Сперва они требовали запрета, потом призывали к серьезному изучению этических последствий, а потом проводили кампании за «общественные слушания перед разработкой законодательства», не уточняя, каким должно быть это законодательство. Кампания Кэтлин больше критикует, чем мотивирует, и притом критика эта не самая упорядоченная и простая для понимания: она опирается на весьма своеобразные академические определения личности и секса — очень специфическое мировоззрение. Бесконечно далекое от Фарры, Мэтта или Дэйвкэта.

— Я встречалась с некоторыми из создателей этих роботов. Они говорят, что просто хотят принести счастье людям. Говорят, у их роботов есть терапевтический потенциал, что роботы создают иллюзию общения для людей, у которых иначе общения не будет, — говорю я.

— Это миф. И к тому же вообще-то ложь, — отвечает Кэтлин. — У каждого человека есть отношения. Мы не изолированы.

— Как насчет возможности получить того, кто будет ждать вас дома? С кем можно поговорить, когда иначе поговорить не с кем?

— Если в вашей жизни будут эти вещи, вы все равно останетесь в одиночестве. Люди и вещи не взаимозаменяемы.

— То есть люди остаются в одиночестве?

— Да. И тогда вещи начинают занимать место других людей, место обиды, страдания, отчаяния, одиночества, — продолжает она. — Я бы назвала это частью культуры изнасилования. Чем больше люди участвуют в деятельности, выходящей за рамки взаимного согласия, тем больше сами превращаются в вещи.

Возможно, Кэтлин говорит несколько бескомпромиссно и не всегда понятно, но в ее словах есть правда. Объективация — это поощрение не только взгляда на человеческие тела как на вещи (как когда пялишься на порнушные груди и невозможные талии в мастерской Abyss Creations), но и обращения с людьми как с вещами. Глобальная торговля человеческими телами для секс-работы — торговля людьми — это индустрия, процветающая благодаря тому, что женщин и детей считают просто грузом, который можно перевозить и использовать подобно наркотикам или оружию. Любой продукт, который поощряет идею, что люди и вещи взаимозаменяемы, также подпитывает и мышление, допускающее рабство.

— Это не прекратится, — говорит Кэтлин. — Этот поезд несется на всех парах, на такой скорости, которой по-настоящему никто не понимает.

Мы обходим всю выставку — мимо танцующего робота ASIMO, робота-актера RoboThespian и Зенона — мальчика-робота с экспрессивным лицом, отражающим любое выражение злости, счастья или удивления, которое он заметит у вас. Расставленные по залу таблички должны наводить на глубокие размышления. «Насколько этично, что робот притворяется человеком? — спрашивают они. — Смогли бы вы подружиться с роботом?»

— Ты бы смогла подружиться с роботом, Кэтлин? — спрашиваю я.

— С роботом невозможно подружиться, потому что наш опыт дружбы зависит от человеческих отношений. А они — неодушевленные вещи.

Отвечает она почти как робот.

Когда «Кампания против секс-роботов» только запустилась, ее широко освещали, но главным образом потому, что журналистам понравился скорее образ кампании, чем ее суть. Это был повод рассказать историю об опасном и идеальном рукотворном партнере, которая всегда нас так увлекала. Журналисты не горели желанием выяснять, действительно ли феминистически-аболиционистский подход к имущественным отношениям — подходящая оптика для взгляда на изобретение секс-роботов: им просто был нужен любой предлог, чтобы на них взглянуть. Иронично — учитывая, что кампания стала реакцией на некритическое освещение секс-кукол и секс-роботов, — что за контраргументами со стороны индустрии секс-технологий репортеры первым делом обратились к Дугласу Хайнсу, человеку, у которого, возможно, вообще нет робота. И неважно, главное, чтобы сюжет был интересным.

Но Кэтлин плевать на привлечение публики: она говорит что думает, даже если это многих отпугивает. Впервые я увидела ее на лекции в Британской академии в Лондоне, и зал был полон — в глубине люди даже стояли.

— Я подумываю об изменении названия кампании на «Кампания против роботов для изнасилования», потому что для них это самое подходящее название, — говорила она слушателям. — Как только секс перестает быть совместным занятием, он становится изнасилованием. — На этом она не остановилась. — В проституции женщин насилуют. Это оплаченное изнасилование. В порнографии исполнители — проститутки, потому что им платят за секс. Порнография симулирует для зрителя опыт изнасилования. Если вы смотрите порнографию, вы имитируете фантазию об изнасиловании.

Это уже был перебор для аудитории из феминисток-миллениалок, которые выросли в век вездесущего бесплатного порно и никогда не назовут себя сторонницами изнасилования. Кто-то открыто смеялся над ее новыми определениями.

— Мир секс-роботов подражает этой жестокой форме изнасилования, которая теперь стала мейнстримной и нормализовалась в нашей культуре. Это проблема для каждого из нас. На кону все наши отношения, — заклинала она аудиторию. Но поддержки многих она уже лишилась.

Пока Мэтт и Роберто возятся в своих мастерских, нужно задаваться фундаментальными вопросами о последствиях того, что они создают. Но, возможно, Кэтлин не тот человек, кто должен их задавать.

***

Я приехала на второй Международный конгресс «Любовь и секс с роботами», и 250-местный зал имени профессора Стюарта в Голдсмитском колледже забит под завязку. В центре сидят ученые-­делегаты: мужчины и женщины двадцати-тридцати лет с внешностью гиков и авангардными прическами — суперкороткими челками, замысловатыми баками. Слева в аудитории, у выхода, пристроились репортеры, слетевшиеся со всего земного шара, чтобы с придыханием расписать новые события в мире секс-роботов. Большинство уйдут разочарованными: это цикл научных лекций о гуманоидной робототехнике, а не демонстрация последних новинок.

Пружинящей от возбуждения походкой доктор Кейт Девлин, ученая в области информатики, подходит к кафедре, чтобы произнести вступительную речь: в ее сфере не привыкли к такому интересу журналистов, шутит она. Второй Международный конгресс «Любовь и секс с роботами» должен был пройти в Малайзии, но полиция мусульманской страны запретила его всего за несколько дней до начала, потому что он пропагандирует «противоестественную культуру». Так конференция приобрела дурную славу. «Это не секс-фестиваль, — говорит журналистам Девлин. — Мы говорим о действительно важных вопросах».

Двухдневное мероприятие, организованное при участии Дэвида Леви и названное в честь его книги, — это во многом попытка академиков, которые видят в отношениях людей и роботов потенциальные преимущества, обратиться к критике, инициированной Кэт­лин. Саму Кэтлин выступить не пригласили, но ее доводы словно тяжело зависли в воздухе, и многие из выступающих свое время на сцене посвящают именно ответам ей. Девлин заявляет, что вместо кампаний против секс-роботов нужно воспользоваться этой возможностью и исследовать новые виды общения и сексуальности. Эту тему она охватила всесторонне: она не только является одной из немногих ученых в области информатики со специализацией на секс-технологиях, но и писала статьи о собственных полиаморных отношениях и о том, как «немоногамия по общему согласию» обогатила ее жизнь ^[27].

Если нынешние представления о секс-роботах объективируют женщин, говорит Девлин, то нам нужно работать над тем, чтобы переформулировать их, а не пытаться подавить. «Можно пойти другим путем. Почему секс-робот обязательно должен выглядеть как человек?» — спрашивает она. Прогресс в умной и электронной ткани означает, что мы можем делать абстрактных, иммерсивных секс-роботов, которые будут окутывать и обволакивать человека, секс-роботов для обнимания из бархата или шелка, роботов с «разными гениталиями, щупальцами вместо рук», говорит она ^[28]: гуманоидная форма привлекает нас просто по привычке. Я пытаюсь представить, сможет ли когда-нибудь озабоченный плюшевый робот-мишка с тентаклями обрести популярность. Что-то не получается. Миллионы лет эволюции сексуального желания привели к тому, что нас возбуждает человеческое тело. Разве иначе мы бы не трахали ветки, кусты или гальку? Одной умной ткани не хватит, чтобы нас перепрошить.

Потом она говорит о Паро — пушистом белом тюлененке с ИИ из Японии, который пищит и хлопает длинными ресницами и заряжается, когда ему вставляют в рот вилку в виде детской игрушки. Паро применяется как терапевтический питомец для людей с деменцией по всему миру, от США и Германии до домов престарелых Национальной службы здравоохранения в Великобритании. «Паро не нужно кормить, он не гадит на ковер, никто не хочет заниматься с Паро сексом», — шутит Девлин. Роботы-компаньоны вроде Паро приносят большое утешение людям, которые иначе остались бы без всякого контакта, и секс-роботы могут зайти дальше в удовлетворении этой потребности, заявляет она. Есть что-то ужасно грустное в мысли о людях в домах престарелых, которым дают робота-питомца, когда им нужен человеческий контакт, но ее тезис строится на предположении, что роботы надежнее людей. «Запретить или прекратить это развитие — недальновидно, ведь терапевтический потенциал неоспорим, — говорит она. — Это необязательно выльется во что-то ужасное».

Девлин говорит, что есть и более животрепещущие проблемы в связи с секс-роботами — они могут с легкостью тебя предать, распространив твои данные. И умные секс-игрушки это уже делали: в марте 2017 года канадские производители вибратора We-Vibe выплатили 3,75 миллиона долларов компенсации при удовлетворении группового гражданского иска после того, как выяснилось, что производители собирали в реальном времени информацию о том, насколько часто 300 тысяч владельцев пользовались вибраторами и в каком режиме. Позже в том же году было установлено, что приложение для удаленного управления вибраторами гонконгского производителя секс-игрушек Lovense записывает звуки сессий мастурбации некоторых пользователей без их ведома и втайне сохраняет аудиофайлы. Как только на рынке окажется робот вроде Хармони, она узнает о своем владельце намного больше, чем простой вибратор. Что, если эта информация попадет не в те руки?

Среди проблем с умными секс-игрушками выявился потенциал для насильственных действий с помощью роботов. Как оказалось, американский вибратор Siime Eye со встроенной камерой, предназначенной для того, чтобы пользователи «записывали и делились» своими сессиями, можно с легкостью взломать, то есть могут быть украдены невероятно интимные видео и управление устройством могут перехватить посторонние. Девлин еще не упоминает, что в анальной пробке Hush от Lovense выявили уязвимости в безопасности, из-за которых ею может удаленно управлять любой человек в радиусе действия блютуса. Взломанные секс-роботы потенциально могут спровоцировать куда более кошмарные сценарии, чем взбесившаяся анальная пробка.

У меня голова кружится, когда я представляю, насколько прибыльна может быть продажа рекламщикам данных, собранных секс-роботами об их владельцах. В мыслях всплывают слова Мэтта: «Она постоянно старается узнать о вас больше, пока не узнает все, что делает вас вами, пока не будут заполнены все пробелы». Забудьте про Cambridge Analytica и Facebook — это будущее, где информацию, которую о вас узнал ваш партнер, можно продать тому, кто больше заплатит. И так создание, которое вы больше всех любите и которому доверяете, станет самым могущественным в истории инструментом маркетинга, начнет подбрасывать намеки и рекомендации, чтобы убедить вас что-то купить. Или за что-то проголосовать. Секс-роботы могут вас развлекать и удовлетворять, но могут и унижать, ранить и эксплуатировать. Возможно, все-таки не бывает идеального и верного компаньона — ни человека, ни робота.

На сцену выходит Леви, чтобы поблагодарить Девлин. «Я рад, что кому-то хватает смелости выступить против Кэтлин Ричардсон, — говорит он. — Неужели кому-то не нравится идея, что секс-робот сможет сохранять данные о своем опыте с любовником, чтобы стать лучше в сексе самому и чтобы лучше стал его партнер-человек? Секс-роботы могут применять обучение во благо». Как обычно, Леви настроен мыслить позитивно.

Секс-роботы кажутся идеальным чистым холстом, чтобы проецировать личные убеждения и причуды, даже если ты сам никогда не подумаешь заниматься с ними сексом. Если ты ученый в области информатики, мужчина и либертарианец, то они — дивный новый мир возможностей. Если ты полиаморный специалист по секс-технологиям, то они предлагают способ исследовать нетрадиционные виды сексуальности за пределами того, что Девлин называет «моногетеронормативным» мейнстримом ^[29]. Если ты марксистка-феминистка, они представляют собой коммерциализацию женщин. Текущая дискуссия о секс-роботах больше говорит о нас сегодняшних, о наших нынешних желаниях и страхах, чем о будущем секса.

В завершение дня Леви походя бросает фразу, которая меня цеп­ляет. Неважно, на что направлена кампания Кэтлин, говорит он, ведь приход секс-роботов уже никому не остановить. «Не думаю, что у них на пути встанет этика или мораль, — продолжает он. — Я правда не считаю, что можно помешать миру изобрести то, что он хочет изобрести. Есть слишком много стран, слишком много государств-изгоев, слишком много коммерческих интересов».

И он, конечно, прав. Пока в Великобритании ученые завязываются этическим узлом, китайцы молча делают свою работу.

***

Два из самых живучих клише о Восточной Азии гласят, что, во-первых, там технологический прогресс не скован какими-либо этическими рамками, и во-вторых, что это родина самого странного в мире отношения к сексу. Предположение, что народ в Китае, Корее и Японии одновременно и одержим сексом, и беспол, — невнятный и несправедливый стереотип, особенно если учесть, что значительную часть рынка для самых странных секс-игрушек в прошлом занимали Северная Америка и Европа.

Но можно с уверенностью утверждать, что Восточная Азия — место, где производится большинство секс-кукол в мире и где разрабатываются самые пугающе реалистичные роботы-гуманоиды. Взять Софию от гонконгского Hanson Robotics — робота с 50 различными выражениями лица и первого робота-гуманоида, получившего настоящее гражданство (в Королевстве Саудовской Аравии, стране, которая не дает гражданство беженцам и, возможно, не самое лучшее место для любой женщины, хоть искусственной, хоть настоящей). Или Геминоид — известный и поразительный робот, которого создал в 2007 году японский инженер Хироси Исигуро, похожий на своего создателя, словно брат-близнец; по мере того как Исигуро стареет, он сохраняет ту же прическу и регулярно делает коррекционную пластику, чтобы и дальше выглядеть в точности как его андроид-двойник: старания одновременно и тщеславные, и тщетные.

Может, Мэтт и пытался убедить меня, что я зря потрачу время c секс-роботами из Восточной Азии, но он отлично знает, что там-то и происходит самый серьезный прогресс в технологиях роботов-гуманоидов. И здесь же находится его главный конкурент, наблюдающий за каждым его шагом из порта на полуострове, выдающемся в Желтое море.

Если Abyss Creations — это Apple от секс-кукол, то Doll Sweet — это Samsung. На базе в Даляне, одном из самых загруженных портов Китая, DS с 2010 года выпускает свою линейку секс-кукол DS Doll. Они продают около трех тысяч кукол в год, в основном в Японию, Европу и США; мисс Винтер — та единственная кукла в коллекции Дэйвкэта, с которой у него нет «романтических отношений», — это DS Doll. Как и «Реал-Доллы», «ДС Доллы» ультрареалистичны, сделаны вручную из специальной смеси силикона, способны принимать любую позу, изготавливаются под клиента; их лица делают с глиняных скульптур, а ноги и руки — с живых моделей. Но они дешевле и производятся быстрее «Реал-Доллов»: целую куклу можно купить за 3 000 долларов — и на ее изготовление уйдет всего неделя.

И «ДС Доллы» прекрасны. У них деликатные совершенные черты и нет оранжевого отлива автозагара или порнушных пропорций американских конкурентов. У некоторых кукол очень молодые лица (хотя всегда на взрослых телах), но «Флер» и «Серена» — явно зрелые модели, с гусиными лапками и темными кругами вокруг глаз (впрочем, у тел не бывает обвисших грудей или возрастного лишнего веса). В основном лица азиатские, но есть и европейские. «Мы создаем красавиц и мечты, — сообщает их англоязычный сайт. — Наша миссия — развивать открытость, инновации, идти к прогрессивной и более совершенной разработке». В этом духе открытости на сайте выложено ненамеренно уморительное видео, где человек в лабораторном халате и белых перчатках, чье лицо не показывают, пальпирует груди куклы, чтобы продемонстрировать их натуральную упругость, пока на заднем фоне звучит фортепианный кавер на «Dancing Queen» от Abba.

DS Robotics открылись в 2016 году, через несколько лет после того, как Мэтт начал работу над Хармони, но DS начали тратить деньги намного быстрее Abyss — два миллиона долларов в первые два года научных исследований. По сравнению с прототипом DS Хармони кажется доисторической. У робота DS более экспрессивное лицо: она может подмигивать, поднимать брови, кривиться и хохотать, и улыбка у нее теплая и искренняя, без намека на саркастическую усмешку Хармони с холодными глазами. Ее руки и торс движутся, и она эмоционально наклоняет голову, когда разговаривает — или когда поет по-китайски, как в одном из роликов, закрыв глаза и покачиваясь, словно погружаясь в музыку. DS сфокусировались на правильной аниматронике, а ИИ оставили на потом — он не лучше, чем сейчас можно найти у Сири или Алексы, то есть прототип невероятно реален на вид и на ощупь, но звучит неправдоподобно. Пока.

Потребовалось четыре месяца переписки по электронной почте, но я наконец назначаю видеозвонок со Стивеном Чжаном из Даляня. Он старший специалист по развитию DS Robotics и появляется в некоторых рекламных роликах, где дурачится с прототипом. В одном из них кукла вскрикивает и пугает его, отчего он разливает воду на белый халат; в другом он брызгает освежителем дыхания в рот и чмокает ее в щечку, отчего она закатывает глаза и изображает, что ее тошнит. Чжан пришел в робототехнику из киноиндустрии — спецэффектов, специального грима и 3D-анимации, — так что привык добиваться актерского мастерства от своих созданий.

Когда я наконец вижу Стивена, он серьезен, профессионален, с манерами, уверенностью и авторитетом человека, возглавляющего команду с многомиллионным бюджетом. Белого халата нет; на нем синяя рубашка, застегнутая до воротника, и очки в тонкой черепаховой оправе. Лаборатория вокруг него светлая и оживленная: в робототехническом отделе трудятся 30 человек, и многие из них работают вместе за огромным сосновым столом, у стены со стойками с электроникой.

— У робота будет очень большой рынок, и мы хотим на этот рынок попасть, — говорит он на почти идеальном английском, хотя и с сильным акцентом. — Очень большой, думаю, и не только в Китае. В будущем многим людям понадобятся роботы для работы и помощи.

— Вы имеете в виду роботов-прислугу? — спрашиваю я.

— Да, в правительстве, в офисах, ресторанах и кинотеатрах. Везде, где вы видите людей вроде официантов, обслуживающего персонала, вы найдете роботов.

— Тогда зачем фокусироваться на роботах, с которыми можно заниматься сексом?

— Секс — только малая часть функций, — говорит он с мягкой улыбкой, напомнившей мне о раздражении Мэтта из-за того, что я сосредоточилась на сексе, тогда как он создал робота, который может куда больше. — Возможно, кто-то захочет красивого, эротичного робота женского типа с функцией секса, но не это главное.

Главная проблема перед DS Robotics — «зловещая долина», из-за которой секс-роботы не кажутся сексуальными, говорит Стивен.

— Мы находимся на рынке продуктов для взрослых много лет. Мы знаем, что, когда люди хотят силиконовую куклу, у них в голове есть какой-то красивый образ. Когда секс-кукла сидит на кресле или лежит на кровати, этот образ сохраняется. Но когда секс-кукла начинает что-то делать, это полностью разрушает образ — на данный момент секс-роботы недостаточно убедительны, чтобы владелец в них поверил, зато они имеют потенциал разбить воображаемый мир, который владельцы строят с помощью своих кукол. На этом этапе технология не может заменить настоящих людей.

— Но однажды технология станет лучше, верно?

— Да. Мы надеемся, что этот день скоро придет, — снова отвечает он с мягкой улыбкой.

Он проводит для меня по скайпу экскурсию по лаборатории. Мужчины со стрижками под горшок сутулятся над жидкокристаллическими экранами. Два прототипа, которых я узнаю по видео, стоят в дальнем конце комнаты, у окна. Утонченный элегантный робот с длинными взъерошенными волосами, одетый в расшитый цветами пастельно-голубой чонсам ^[30], скромно кивает и говорит «ни хао» ^[31].

— Мы надеемся, однажды она сможет войти в дверь какого-нибудь магазина, — говорит Стивен.

У другого робота раскрыт затылок, в котором видны электросхемы. Кожа у нее только на лице, шее и плечах; все остальное — темный и сложный скелет с полным набором ребер. Стивен берет руку робота с бледной кожей и приносит на свой стол, чтобы показать мне, как она двигается. Поразительно, какую грациозность приобрели в этой лаборатории сталь и силикон.

— Насколько мы близки к роботу с полноценным телом? — спрашиваю я.

— Прямо сейчас двигаются руки, верхняя часть тела и лицо. Думаю, наверное, в следующем году.

— В следующем году он сможет пойти?

Он решительно кивает.

— Мы пытаемся это сделать. — Он шагает пальцами по столу. — Мы надеемся, в будущем люди не смогут отличить настоящего человека от робота, так что отношения между людьми и роботами станут лучше.

— В чем они станут лучше?

— Во многом. Дайте подумать, как сказать это по-английски. Прямо сейчас мы можем покупать с eBay или откуда угодно роботов, которые помогают людям убираться по дому. Еще есть роботы, которые умеют готовить. Мы уже можем купить их очень дешево. Но они не похожи на людей. Когда у людей есть выбор, они хотят, чтобы им помогали убираться и готовить красивые девушки или очаровательные мужчины, а не передвижные мусорки.

— То есть вы считаете, что в будущем у нас появятся роботы-слуги, которые все будут делать за нас? Они могут готовить, убирать, а если мы захотим завести с ними отношения, то и это будет возможно?

— Да, — с энтузиазмом кивает Стивен. — Именно. В будущем.

— Вы пользуетесь тем, что уже узнали в DS о создании суперреалистичных кукол, на вид и на ощупь похожих на людей, и добавляете технологию ИИ, чтобы у людей дома был робот-слуга, к которому можно относиться как к человеку, а если хочется заняться с ним сексом, то и это можно?

— Да, верно.

Мне приходится переспросить два раза, потому что внезапно мне все становится ясно: те, кто создают секс-роботов, создают рабов. Не людей-рабов, конечно, но рабов, которые однажды будут почти неотличимы от людей. Если у производителей получится, для нас будет нормой жизнь вместе с существами, к которым необязательно проявлять сочувствие, ведь они будут существовать только для реализации всех наших желаний и выполнения всех тех человеческих действий, которыми большинство людей заниматься не захотят.

Прямо как мне и пытались все это время сказать Мэтт, Роберто, Серхи и Стивен: дело и вправду совсем не в сексе.

***

Секс-роботов из нашего коллективного воображения — идеальных искусственных компаньонов без человеческих недостатков — не существует. Но они появятся, и раньше, чем многие из нас думают. Через десять-двадцать лет технологии будут достаточно развитыми и доступными, чтобы отношения с роботами стали обыденными, а не маргинальными.

Создатели секс-роботов и ученые с колумнистами, обсуждающие их, принадлежат к поколению, которому вряд ли удастся завести с ними отношения. Стивен говорит, что в Европе и Северной Америке большинство из заплативших 300-долларовый депозит за голову робота DS — «молодые люди». Англичанин Пол Ламб, руководитель Cloud Climax — ритейлера с правом на дистрибуцию DS Doll в Европе, — говорит, что клиенты с интересом к куклам и роботам — это участники новой сексуальной революции, в которой можно почти все. «Мы так сильно изменились за прошедшие десять лет. Мы так открыты в отношении сексуальности и сексуальных предпочтений», — говорит он мне.

У Пола склады в Нидерландах и на северо-западе Англии, он работает с производителями со всей Азии. Он постоянно в разъездах. Когда я смогла поймать его по телефону в воскресенье днем, он извиняется за то, что его так трудно застать: «Сейчас для нас интересное время. Бизнес на стероидах». Он говорит, как участник передачи «Ученик» ^[32], сыпет сленгом и сравнениями с машинами. И поговорить он любит; вопросы задавать почти не приходится.

— Удовлетворение личных желаний проявляется в разных формах, — говорит он. — Для меня эти куклы — Bugatti Veyron ^[33] от игрушек для взрослых. Они требуют больших вложений — не только финансовых, но и эмоциональных. Не у всех есть место для куклы в сто шестьдесят восемь сантиметров и тридцать восемь килограмм.

Но, рассказывая, какую сенсацию вызвали видео с головами роботов в инстаграме, он говорит нечто неожиданное.

— Мы не любители социальных сетей, уж поверьте, — признается он. — Они точно меняют психологию людей. Мы же не знаем, не оказывают ли они разрушительного влияния на общение и размножение — если ты не можешь завести отношения, потому что умеешь разговаривать только со своим телефоном, тогда как ты, блин, создашь семью? Все настолько серьезно, правда.

— Вы не думаете, что и у роботов есть такой потенциал? — спрашиваю я. — Что можно настолько привыкнуть к жизни с роботом, что больше не захочется выходить из дома и встречаться с человеком из плоти и крови?

Впервые он замолкает.

— Знаете, это глубокий вопрос. Сложный вопрос. — Оказывается, это еще и тот вопрос, на который он не хочет отвечать. — Я от многих наших клиентов знаю, что большинство из них состоят в отношениях. Не сказал бы, что у нас есть одиночки или те, кто считают себя оторванными от общества.

По крайней мере пока.

— Дженни, я человек старой школы, — продолжает он. — Мне 46. Я вспоминаю дни, когда еще даже не было такой штуки, как мобильный телефон. Я ездил по всей стране, гонял на рейвы, и мы полагались на сарафанное радио и флаеры, чтобы увидеть следующего диджея в следующем клубе. Мы переживали лето любви, осязаемые и понятные события, которые закаляют характер. Мы заходили в бар или клуб, и ставили весь мир на паузу, и точно знали, к чему идем. Теперь у многих эту возможность отобрали. Из-за мира технологий бытовое общение стало более ограниченным.

Но, хотя я слышу горечь утраты в голосе, когда Пол рассказывает об этих переменах, сам он видит коммерческую возможность.

— Сейчас молодые люди посвящают больше времени карьере, рабочие дни у них длиннее, так что досуг дорогого стоит. Мы осознаём, что появляется все больше технологий для отношений на расстоянии. Можно завести отношения в социальной сети и пользоваться доступными гаджетами для интимных отношений на расстоянии. Вот это мы очень хотели использовать. Мы хотели быть на передовой технологий. Это следующее поколение образа жизни и благополучия.

Пол прав: с самого рубежа тысячелетий в изобилии появлялись разные виды выражения сексуальности и половой идентичности, калейдоскоп разных возможностей вдобавок к гетеросексуальным, принимаемых и одобряемых как никогда. И это хорошо, и наверняка благодарить за это надо технологии: социальные сети сблизили людей, дали им численное преимущество и безопасную платформу для высказываний, какой не могло быть раньше.

Но та же цифровая революция лишила нас умения взаимодействовать лицом к лицу, способности находить общее друг с другом в реальном мире — сексуально освободила, но социально подкосила. Стало нормой зафрендиться с кем-нибудь на фейсбуке и фолловить в твиттере, но прятаться в телефон и игнорировать, если случится встретить этого человека в вагоне метро. Технологии нас изолировали, но, похоже, наше решение проблемы одиночества — еще больше технологий. Это на первый взгляд привлекательно, но бессмысленно. Прямо как с берушами в моем номере в Лас-Вегасе — мы решаем проблему дополнительными сложностями вместо того, чтобы обратиться к ее причине.

Столько аргументов против секс-роботов фокусируется на их влиянии на женщин — но приход секс-роботов затронет нас всех. Дело не только в объективации женщин — хотя роботы действительно их объективируют. Дело не только в том, что мужчинам будет дана возможность воплотить фантазии об изнасилованиях и женоненавистнической жестокости — хотя небольшое число точно захочет купить себе секс-робота именно по этой причине. Дело в том, как изменится человечество, когда мы сможем заводить отношения с роботами. Это столь же гуманистическая проблема, сколь и феминистическая.

Когда можно будет получить партнера, существующего исключительно для того, чтобы ублажать владельца, постоянно доступного партнера, не имеющего родственников, менструальных циклов, своих привычек в ванной, эмоционального багажа и независимых амбиций; когда можно будет заводить идеальные сексуальные отношения без нужды в компромиссе, где значение имеет удовольствие только одной половинки, — тогда людям определенно станет сложнее поддерживать взаимоотношения с другими людьми. Когда эмпатия перестанет быть обязательной для социального взаимодействия, она превратится в навык, над которым надо работать. Мы потеряем смысл жизни. Мы станем менее человечны.

Часть вторая
Будущее еды. Чистое мясо — чистая совесть

Глава пятая
Му-свенцим

 Запах я чувствую за десять минут до того, как вижу его источник. Я ехала по трассе 5 ^[34] три часа, и все это время вдоль дороги тянулся монотонный безлюдный пейзаж из выжженной травы и потрескавшейся земли, но резкий запах аммиака и серы — мочи и дерьма — выдернул меня из транса, как удар в нос. Когда «Ранчо Харриса» наконец показывается в поле зрения, я уже буквально чувствую запах глазами, хоть окна машины и закрыты.

Сто тысяч коров толкаются в серой пыли из запекшегося на калифорнийском солнце утоптанного навоза многих поколений скота. Под желтым маревом до самого горизонта стоят одни коровы — черные, бурые и пегие, бок о бок, ухо к уху, с вываленными языками и изгвазданными копытами. Это не прогулка: единственная их цель — поглощать зерно и как можно быстрее отъедаться, чтобы стать частью квоты в 200 миллионов фунтов говядины, которые «Ранчо Харриса» производит каждый год. Коровы, слишком тесно толпящиеся вдоль бесконечных стальных лоханей, уже не живые существа, они — изделия на промышленном конвейере.

Это адское зрелище за окном моей машины — самое большое скотоводческое ранчо на Западном побережье, но в одних только США есть еще 30 подобных хозяйств, даже масштабнее. «Ранчо Харриса» не идет ни в какое сравнение с необъятными загонами Техаса, Небраски и Канзаса или огромными молочными фермами Китая и Саудовской Аравии. Конкретно это окно в мир сельского хозяйства примечательно только своей прозрачностью: оно стоит вплотную к шоссе, на полпути между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско, здесь не спрячешься. «Ранчо Харриса» прославилось среди американских журналистов, защитников окружающей среды и борцов за права животных (последние уничтожили 14 местных тракторов во время поджога в 2012 году). Они предпочитают называть его «Му-свенцим» (Cowshwitz).

Я сворачиваю с трассы к «Гостинице и ресторану ранчо Харриса» — высококлассной придорожной стоянке для отдыха и «храму говядины», принадлежащему тем же хозяевам. Я заселяюсь в номер, заставленный большими диванами, обитыми коричневой кожей. Брошюра в кожаном переплете сообщает, что я могу заказать сырую говядину с собой — ее доставят прямиком к двери из мясного отдела отеля. Здесь есть внутренний дворик с лазурным бассейном и джакузи, вдоль которых расставлены шезлонги. Никто не сидит снаружи и даже не выходит на балконы — в воздухе тяжелой пеленой висит назойливый приторный запах коровьего навоза. Во всех трех здешних ресторанах любой прием пищи включает говядину. Можно начать день с рибая с кофейной корочкой, хэша ^[35] с солониной, «Утреннего ранчо-бургера» или копченого говяжьего бекона. Есть и варианты без мяса, но гостей призывают «сделать салат помясистей, добавив любимый стейк».

Я не веган. Я люблю говядину не меньше любого другого мясоеда — а то и больше. Для меня мясо — всему голова, а стейк — царь еды, я заказываю его на день рождения, а мой муж приготовил стейк на ужин в день нашей помолвки. Я обожаю вкус мяса, обожаю чувствовать его во рту и в желудке. И я ем его, даже зная, что мясная индустрия отвратительна, жестока и ее невозможно защитить или оправдать. Как и подавляющее большинство из тех 95% жителей Земли, что едят мясо, я только рада отвернуться от процесса производства — закрыть глаза, открывая рот.

Может, веганство и вегетарианство сейчас действительно более популярны и общеприняты, чем в любой другой момент истории, но те из нас, кто едят мясо, потребляют его больше, чем когда-либо. Взять, к примеру, курицу: в самых обеспеченных странах мира потребление птицы на душу населения увеличилось в полтора раза в период с 1997 по 2017 год. Чем выше уровень жизни в густонаселенных странах, тем они плотояднее: в Китае в 2017 году съели почти вдвое больше говядины в расчете на одного человека, чем 20 лет назад, в Индии потребление мяса домашней птицы в период между 1997 и 2017 годами выросло больше чем в три раза