Мы играли с огнём. Мистический роман, основанный на реальных событиях бесплатное чтение

Кэтрин Бартер
Мы играли с огнём. Мистический роман, основанный на реальных событиях

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Original title: We Played with Fire

Copyright © Catherine Barter, 2021

© Карпов С. А., перевод, 2022

© Издание на русском языке. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022

* * *

Часть I

Глава 1

Хайдсвилл

Март, 1848

Им не разрешали ходить в подвал.

Он был прямо под кухней – тёмный, с земляным полом. Если стоять там тихо, не прислушиваясь к шуму из комнат наверху, почувствуешь какое-то движение под землёй. Их старший брат Дэвид говорил, что под домом, скорее всего, течёт вода.

Мэгги и Кейт не стали закрывать дверь над лестницей. Оттуда вниз падал прямоугольник дневного света.

Кейт стояла посреди подвала, держа что-то в руках. Её подол волочился по земле и запачкался. На стыке между дальней стеной и потолком пролегала узкая светлая щель. Было ужасно холодно.

– Что это? – спросила Кейт.

– Покажи.

Кейт подошла и что-то протянула – грязное и жёлтое, длиной примерно до локтя.

Мэгги взяла предмет, взвесила на ладони и вернула.

– Это человеческая кость.

Кейт нахмурилась, повертела её в руках. Посмотрела на Мэгги, снова на кость.

Наверху, в гостиной, тихо напевала за шитьём мать.

– Что-что? – переспросила Кейт.

– По-моему, нога.

Другие девочки тут же её бросили бы, но Кейт только подняла кость на свет и прищурилась.

– А чья? – Вопрос совершенно в духе Кейт – такой, на который просто невозможно ответить.

– Где ты её нашла?

– Вон там, – она показала на захламлённый угол подвала. Гнилые деревяшки да старое ведро. – На земле.

Мэгги не имела ни малейшего понятия, чья это кость. Знала только, что это точно кость. Которая, пожалуй, чем-то напоминала ногу. Мэгги доводилось видеть рисунки человеческих скелетов.

– Я только знаю, чья она может быть, – сказала Мэгги. – Когда-то давно здесь убили одну женщину. Повесили в лесу.

По тому, как нахмурилась Кейт, Мэгги поняла, что в мыслях сестры развернулась борьба: чутьё подсказывало, что ей врут, но как же хотелось поверить.

– Когда?

– Давно. Пятьдесят лет назад.

Кейт ждала продолжения.

– Её повесили, потому что решили, что она одержима дьяволом.

– Не может быть.

– Может. А потом её тело сняли, разрубили на кусочки и разбросали их по всему лесу – а то вдруг дьявол захочет вернуть её к жизни.

Наверху мать перестала петь. Через пару секунд наверняка позовёт их.

– Не может быть, – повторила Кейт.

– Но говорят, что дьявол до сих пор пытается собрать те кусочки. Найдёшь кость – и дьявол настигнет тебя.

Кейт медленно моргнула.

– Не верю. И тебе запретили сочинять небылицы.

– А это не небылица, Кейт. Это правда.

– Не верю, – ещё раз сказала Кейт, но Мэгги-то видела, что верит.

Вполне возможно верить и не верить одновременно. Запросто.

Глава 2

Дэвид приехал в четверг вместе с Кельвином. Мэгги заслышала их издалека и ждала на веранде. Бледный солнечный свет сеялся сквозь ветви деревьев, земля была твёрдой и мёрзлой. На тропинках снег растаял, но в тени, куда не доставало солнце, всё ещё лежал. Дэвид и Кельвин уже спешились – оба раскраснелись от холода, перед лицами клубился пар. Кельвин, подойдя к дому, лениво махнул Мэгги. Та шутливо шлёпнула его по руке.

Они привезли яблок с соседней фермы. Чмокнув мать в щёку, Дэвид вручил ей полную корзину. Все собрались на кухне. Мать заваривала кофе, отец молча осматривал яблоки.

– Мы ненадолго, – сказал Дэвид. – До темноты ещё надо забрать припасы у Тейлоров.

– А можно мне с вами? – спросила Мэгги. Кейт тут же вклинилась:

– А можно нам с вами?

– Я не думаю… – начал Дэвид.

– Ни в коем случае, – сказала мать. – У меня ещё сотня дел, и со всеми нужна помощь.

– А я не могу подсобить, миссис Фокс? – спросил Кельвин. Он накинул куртку на спинку стула и по-летнему закатал рукава.

– Тебе и без того работы хватает, Кельвин, – ответила она с ласковой улыбкой. А на Мэгги бросила строгий взгляд. – И моим дорогим дочерям давно пора поучиться тому, как вести дом.

Кельвин до сих пор звал их мать «миссис Фокс», и Мэгги не понимала, почему он не так и не перешёл на «Маргарет» или даже «мама». Он жил в их семье с четырнадцати-пятнадцати лет – с тех пор как умерли его родители. Мистер и миссис Фокс взяли его работать на ферме, но Кельвин был ближе по возрасту к Дэвиду и Лие, старшим детям Фоксов, и хорошо с ними поладил. Так он и влился в семью, пускай и отличался от остальных светлыми волосами и голубыми глазами. Мэгги и Кейт, в то время ещё совсем маленькие, Кельвина просто обожали. Он был добрее Лии и веселее Дэвида.

Когда отец подался из фермеров в кузнецы, они всей семьёй стали переезжать из города в город в поисках места получше – и Кельвин, конечно, тоже.

Но в последние месяцы он жил с Дэвидом и трудился на ферме. Мэгги страшно им завидовала: взрослые мужчины занимаются работой – настоящей работой, на свежем воздухе, – смеются и радуются жизни. Родись она мальчиком, уже была бы рядом.

– Приезжайте все в субботу, – предложил Дэвид. – Снег к тому времени уже наверняка растает.

– Тогда и начнутся разливы, – мрачно сказал отец. Он чистил яблоко ножом. – Да они все полугнилые, – буркнул он.

– Если хочется яблок в марте, выбирать не приходится, – ответил Дэвид.

– Хорошие-хорошие, – успокоила его мать. – Спасибо, мальчики.

– По дороге мы видели Мэри Редфилд, – сказал Дэвид.

– Надо же, замечательно. – Мать изобразила интерес.

– Она спрашивала о девочках. – Дэвид взглянул на Мэгги. – Видела вчера, как они носились по лесу.

– Мы не носились, – сказала Мэгги.

– Мы не носились, – подтвердила Кейт.

– А что же вы делали?

– Цветы собирали, – ответила Мэгги. Наверняка от девочек их возраста Мэри Редфилд ожидала чего-то подобного.

– И много насобирали? – Дэвид поднял бровь. Зима была суровой, и весна ещё не успела разбудить цветы.

– Уйму.

– Почему бы им не носиться в лесу, если так хочется? – спросила мать.

– Просто, наверное, им следует быть поосторожнее, – сказал Дэвид. – Вы же не знаете этот лес. Здесь немудрено заблудиться.

– Там убили женщину, – сказала Кейт. – Пятьдесят лет назад. Решили, что она одержима дьяволом, и повесили. А её тело разрезали на…

– Довольно, – перебил отец, положив яблоко и нож.

– …на кусочки, чтобы… – она замялась, глянула на Мэгги. – Чтобы, если дьявол её найдёт… что-то там случилось. Я уже забыла.

– Её разрезали на кусочки, чтобы дьявол не смог вернуть её к жизни, – продолжила Мэгги.

Не успела она договорить, как отец грохнул по столу кулаком.

– Довольно, – повторил он.

Краткое ледяное молчание. Стол пестрил от солнечного света.

– Ну а как же, – легкомысленно подхватил Кельвин. – Что ж ещё делать в таких случаях?

– И говорят, дьявол до сих пор ищет кусочки, – сказала Мэгги, – и, если найдёшь её кость…

Отец встал так, что ножки стула скрежетнули. Занёс руку будто для удара, но только прижал ладонь ко лбу и покачал головой.

– Довольно.

Его лицо перекосилось от гнева.

Мэгги скрестила руки на груди, чувствуя, как затрепетало сердце. Она явно перегнула палку.

Дэвид прочистил горло.

– В лесу надо бояться не дьявола, – сказал он. – А зверей. Диких зверей. Вот кто запросто может разорвать на кусочки.

Отец отвернулся к окну.

– Нет в этом лесу ничего.

Все промолчали.

– Хватит сочинять небылицы, Мэгги, – тихо попросила мать.

Дэвид и Кельвин переглянулись.

– Я просто передал, что Мэри Редфилд видела, как девочки носились в лесу, – сказал Дэвид. – Кажется, она хотела, чтобы вы знали.

– Мне не надо докладывать, чем занимаются мои дети. Благодарю покорно.

– В следующий раз так ей и отвечу.

– Я не ребёнок, – сказала Мэгги.

Пока Кельвин прощался, она увязалась за Дэвидом к фургону.

– Я могу поехать на ферму с вами, – говорила она. – Правда. Могу вам помочь с детьми… – у Дэвида и Марии было столько детей, что их имена иногда вылетали из головы. Раньше их было пятеро, а теперь сколько, уже шестеро? Дэвид ещё не разменял третий десяток, но уже выглядел потрёпанным жизнью.

– Приезжай вместе со всеми в субботу. – Он поправил седло. Лошадь фыркала на холоде и тихонько била копытом. – Ты же слышала маму. У вас здесь своих дел хватает. – Дэвид посмотрел на неё. – И перестань рассказывать небылицы.

Она нахмурилась и зябко обхватила себя руками.

– Ты не знаешь, что здесь за жизнь, Дэвид.

– Бывает и хуже.

– Сомневаюсь.

– Просто слушайся взрослых, Мэгги. Ты здесь ненадолго. Просто постарайся… постарайся вести себя потише, – он наклонился, чтобы убрать ветку из-под переднего колеса фургона. Сломал её о колено. Треск эхом отозвался в тишине, с дерева вспорхнула испуганная птица.

Сегодня Кейт была какой-то бледной. Она говорила, что проснулась с головной болью. Порой у них обеих болела голова, прямо-таки раскалывалась. Когда Мэгги вернулась на кухню, Кейт как раз спрашивала у матери, можно ли ей прилечь.

«Хрупка, как весенний цветок», – подумала Мэгги. Она начала сочинять такие строчки ещё в Рочестере, когда педагог учил её писать стихи, хоть это ей никогда не давалось. «Бледна, как луна. Холодна, как… что-нибудь ещё».

Кейт ускользнула из кухни. Мэгги накинула на плечи шаль. Стоп, а где же серебряная булавка? В виде птички. Её подарила на Рождество жена Дэвида.

Мэгги искала в кухне, в гостиной, в каморке на первом этаже, где спали родители, в спальне наверху и всё время ругала себя за то, что умудрилась потерять булавку. Единственное, что у неё было красивого.

Так она и оказалась перед дверью в подвал. Отца опять не было дома, мать не следила, и Мэгги прокралась вниз по лестнице.

В подвале звуки, свет и запахи резко менялись, как бывает, когда входишь в церковь. Зябко, сыро, темно. Мать боялась заглядывать сюда, с тех пор как они переехали.

Булавка на глаза не попадалась. Как и кость ноги – или что это было.

«Найдёшь кость – и дьявол тебя настигнет».

Небылица превращалась в реальное воспоминание. Мэгги уже видела эту картину во всех подробностях: повешенная женщина, скрип ветки, человек с топором. Воображала без всякого труда.

Её воображение. Якобы очень опасная штука. Чуть ли не болезнь.

Это могла быть вовсе и не человеческая кость. Может, лошадиная. Может, чья-то ещё – волка или кошки. А может, никакой кости вовсе не было.

Внизу в одиночестве она ощутила в воздухе что-то новое – словно подвал изменился, что-то в нём сдвинулось. Голову будто сдавило – верный знак, что надвигается боль. Тень, которую замечаешь только краем глаза. Ощущение, будто в мозг что-то стучится, просится внутрь.

Мэгги не знала, сколько лет дому. Он казался старым. Потёртым таким, обжитым. Порой полнился скребыханьями и шепотками, от которых её мать вздрагивала и хваталась за сердце.

Все говорили, это просто ветер.

Булавки в подвале не оказалось. Наверное, её стянула Кейт, спрятала под подушкой. Бестолковое воровство – просто от нечего делать. Мэгги поднялась и заперла за собой дверь. По ту сторону послышался приглушённый шорох – словно за ней из подвала следовали шаги.

Глава 3

Ночью, в постели, тоска по Рочестеру мучила сильнее всего. Сперва пугала тишина леса. А потом – темнота дома, когда гасили все лампы. Такой непроглядной тьмы не бывает в настоящих местах, в городе. По ночам, когда пряталась луна, их спальня теряла очертания: ни углов, ни стен – сплошная тьма. И ни звука – только завывание ветра и поскрипывание снега на крыше.

А в Рочестере шум стоял ночь напролёт. Споры за окном, грохот экипажей. Всё время горели уличные фонари. И дом был полон гостей, съезжавшихся со всего штата Нью-Йорк и не только. Политические собрания на кухне, длившиеся часами ужины. Мэгги никогда не видела столько разных людей в одной комнате. На столе – хлеб, картофель, солонина. За столом – мужчины и женщины, молодые и старые, чёрные и белые. Говорили и говорили всю ночь до самой зари.

Фоксы – Джон и Маргарет – снимали только две комнаты на втором этаже, выходящие на улицу, и не собирались задерживаться там надолго. Эми и Айзек Пост говорили, что Фоксы могут оставаться сколько пожелают, но Джон каждый день твердил, что у него есть свой участок в Аркадии, по соседству с сыном, и он вот-вот построит там ферму и переедет. Вечером он закрывал дверь от шума и сутолоки дома и молча читал Библию.

Но Кейт и Мэгги старались не ложиться как можно дольше, и Эми была им только рада.

Эми. Она закалывала волосы и всегда выглядела очень строгой, но у глаз лучились смешливые морщинки. В разговоре слушала всех с безраздельным вниманием. Вставала раньше, а ложилась – позже всех, и люди дивились её энергичности, но Мэгги она больше нравилась спокойной. Когда слушала других. Когда стояла в многолюдной комнате, а вокруг бурлила суета.

Эми хотела их там видеть. Хотела, чтобы девочки учились. Эми и Айзек были квакерами, и девочек приглашали на квакерские собрания, где обсуждалось такое, о чём Мэгги раньше и не задумывалась. Эми давала им книги и брошюры и через несколько дней расспрашивала о них, надеясь, что Мэгги успела всё прочитать.

Мэгги пыталась. Она читала книгу Фредерика Дугласа, о котором было столько разговоров, и другие книги о том, как покончить с рабством. А ещё статьи и письма, что Эми вырезала из «Либерейтора» – газеты аболиционистов. Читала брошюры о правах женщин и заметки, которые Эми готовила к летнему съезду, где будут обсуждать право женщин голосовать и их положение в обществе.

Мэгги портила глаза под свечками, силясь что-нибудь понять, пока не выдыхалась и не начинала корить себя: ну почему она так мало знает! Тогда она просто сидела с Кейт – ушки на макушке – в уголке кухни. Кейт влюблялась во всех молодых парней, но Мэгги больше интересовало, что делают женщины. Кто из них вступает в беседу, а кто нет.

Часто приходили две сестры, Элизабет и Делла Рид, из одной из самых видных чёрных семей в Рочестере. Делла – лет двадцать пяти или двадцати шести, Элизабет – вроде чуть старше Мэгги, но уж очень отстранённая и элегантная, с такой не заговоришь. Однажды вечером она видела, как Элизабет спорила с Джеймсом Крейном, – единственный случай на её памяти, когда чёрная женщина препиралась с белым мужчиной.

Эми объясняла, что Джеймс Крейн – важный человек в аболиционистском движении Рочестера. Он привлекал благотворителей, помогал строить новые школы и распространять прогрессивные идеи. Но Элизабет спорила с ним, как с любым другим мужчиной – или женщиной, – и наконец он разозлился и ушёл.

Дело было в том, что он организовал собрание против рабства в унитарной церкви, но не дал слова чёрным женщинам. Да и вообще пришли туда почти одни белые. Это и возмутило Элизабет.

– Если будет сто мнений по ста вопросам, то мы вообще ничего не добьёмся, – заявил он ей. Мэгги это запомнила. А Элизабет ответила:

– Единственное мнение по любому вопросу, которое вы хотите слышать, только ваше собственное.

И мистер Крейн удалился, напоследок хлопнув дверью.

– Он хочет освободить нашу расу от рабства, только если ему не придётся с нами разговаривать, – сказала позже Элизабет под общий робкий смех. Сказала совершенно ровно и спокойно, хотя Мэгги видела, как она вцепилась в стол. Должно быть, чтобы руки не дрожали.

Потом Делла уехала из Рочестера. Она путешествовала по стране и даже по Европе, читала лекции. А вот Элизабет осталась. Она принадлежала к церкви чёрных в нескольких кварталах от дома Эми и Айзека, Африканской методистской, – новенькой, деревянной и одноэтажной, где давали приют беглым рабам. Мэгги такое знать не полагалось.

Иногда на уроках чистописания она ловила себя на том, что выводит их имена. «Элизабет Рид. Делла Рид».

У таких женщин, казалось Мэгги, есть чему поучиться. Ей не помешало бы стать лучше, смелее и принципиальнее. Однажды, думала она, и ей будет что сказать – и смелости для этого хватит.

Такой была жизнь в Рочестере. Вот только кончилось всё плохо.

После отъезда Дэвида и Кельвина стемнело. В дом со всех закоулков прокралась ночь. Отец почитал Библию и отправился спать. Мать какое-то время шила, потом последовала его примеру. Ещё не пробило и девяти. Заняться было нечем. Мэгги недолго посидела у плиты, пока из комнаты не вышел отец и не сказал, что свет ему мешает, после чего снова лёг.

Она отнесла свечку с кухонного стола в их комнату. Кейт лежала поперёк кровати, свесив голову с края. Расплетённые тёмные волосы водопадом стекали на пол.

– Не могу заснуть, – пожаловалась она.

Мэгги поставила свечку у постели. Пригрозила:

– Будешь так лежать – вся кровь притечёт к мозгу и ты умрёшь.

Кейт, не меняя позы, скорчила Мэгги рожу, потом оперлась руками об пол и кувыркнулась с кровати. Уселась на полу, запутавшись ногами в ночной рубашке. Посмотрела с улыбкой, словно ждала аплодисментов.

Кейт в её двенадцать была странной. То и дело менялась, словно в одном теле сидели два человека. Вот на тебя смотрит милое детское личико, а вот губы скривятся – и она уже совсем другая, незнакомая для Мэгги.

Внезапный стук в пол из нижней комнаты, затем напугавший их обеих голос отца: «Потише там!» – и Кейт расхохоталась, не в силах сдержаться. К ночи её иногда разбирало. Раньше Мэгги смеялась вместе с ней, но в последнее время что-то плоское и тяжёлое давило на неё по ночам. Хотелось просто заснуть и больше никогда ни о чём не думать.

Она переоделась ко сну в мерцающем свете, залезла под покрывало, сунув ноги под наваленные одеяла. Кейт заползла к ней и задула свечку.

Мэгги дождалась, пока сестра уляжется, а потом пнула её.

– Ай.

– Нигде не могу найти свою серебряную булавку, – прошептала Мэгги. – Это ты взяла?

– Нет.

– Точно?

– Я не брала.

– Не верю.

– Не брала.

– Врёшь.

– Это ты врёшь, – Кейт перевернулась на бок и уложила голову на ладонь. – Может, её дьявол забрал, когда пришёл за тобой.

Мэгги отвернулась от неё к стене.

– Он за тобой придёт, Кэти. Это же ты нашла кость.

– А я его пошлю к тебе.

– А я пошлю обратно.

Кейт помолчала, потом прошептала:

– Вдруг он прямо сейчас поднимается к нам.

Не стоит о таком разговаривать. Мэгги отвернулась обратно.

– Кэти…

– Если произнести имя дьявола в темноте, он услышит.

– Так и не произноси, – сказала Мэгги.

– А я уже.

Она не смогла удержаться.

– Значит, он придёт за тобой.

– А я его пошлю…

– Кажется, он уже здесь, – она застыла, схватила Кейт за руку. – Он под кроватью, уже тянется…

– Нет, – голос Кэти понизился до панического шёпота. Она всегда боялась всего, что под кроватью. – Несмешно. Хватит.

– Прямо сейчас тянется своими когтищами…

– Нет! – она вскочила и так пихнула Мэгги, что кровать качнулась и задела стол, где Кейт оставила яблоко. Оно звучно ударилось о голый пол и покатилось.

В тишине дома это было всё равно что грохнуть одной сковородкой о другую.

Когда яблоко наконец остановилось, совсем ненадолго вновь наступила тишина. И тут обе услышали стук – кто-то внизу встал с кровати, затем шарканье, скрип двери спальни, тяжёлый топот по лестнице. Мэгги свесилась с кровати, нащупала яблоко и сунула под простыню. Кэти схватила её за руку, а Мэгги уцепилась за ладонь сестры. Когда отец распахнул дверь, обе уже сидели с широко распахнутыми глазами, вцепившись друг в друга, готовые к вспышке гнева. Мать держалась чуть поодаль, с лампой.

– Уже ночь, – начал он, – и я не потерплю…

– Это не мы, – выпалила Мэгги не думая и тут же пожалела. Теперь он вспомнит, как она рыдала на полу кухни Постов. «Это не я, ничего я не делала, ничего…»

Но Кэти послушно повторила.

– Не мы.

Он сурово смотрел на них.

– Это мой дом, – сказал он.

– Джон! – вмешалась мать. – Джон. Девочки… они же в ужасе! Сам посмотри.

В ответ на эту неожиданную подсказку обе сделали испуганные лица.

– Мы тоже слышали, – сказала Кэти дрожащим голосом. – Это на чердаке.

– Да. На чердаке, – отозвалась Мэгги, не глядя на сестру.

Она подозревала, что чердака опасался даже отец. Ещё ни разу семье не доводилось жить в доме с чердаком. С самого переезда туда никто не поднимался.

Она наблюдала, как отец пытается разобраться.

– Что это ещё значит?

– Мам, – Кэти уже чуть не плакала. – Что-то стучит на чердаке.

Она уже переигрывала. Мэгги сжала её руку посильнее.

– Даже кровать затряслась! – Кейт не смутилась, и тогда Мэгги стиснула пальцы так, что почти наверняка остался синяк.

– Боже мой, – сказала мать. – Джон.

– Слушать ничего не желаю, – отрезал отец. – Я… всем немедленно спать.

– Им страшно, – сказала мать, а он прищурился и ответил:

– Вовсе нет.

Когда родители ушли, отцовский гнев повис в воздухе дымным следом. Девочки немного подождали, чтобы он развеялся. На улице стонал ветер.

Наконец Кейт тихо произнесла:

– Посмотришь под кроватью?

– Нет.

– Пожалуйста.

– Зачем?

– Мне как-то нехорошо.

– Тебе нехорошо от твоего вранья.

– Я что-то слышала.

– Дьявол не сидит под кроватью, – ответила Мэгги. И громче: – Дьявола не бывает.

Кэти помолчала, а потом прошептала:

– Конечно бывает.

И Мэгги посмотрела. Ей положено вести себя как старшей сестре и успокаивать младшую. Она перегнулась через край, подождала, когда глаза привыкнут к сумраку. Старый деревянный сундук, пара туфель, но больше ничего – только пыль и кривой стык пола со стеной.

Глава 4

«Дьявола не бывает».

Эми говорила не так. Однажды Мэгги корпела над скучным сочинением про грех и искушение. Перекатала пару отрывков из Библии и наобум подкинула пару мыслей о Сатане, которые должны были угодить учителю.

Эми нравилось помогать ей с домашней работой. Не презрительно поправлять, как отец. Ей нравилось обсуждать. Она вечно спрашивала что-нибудь вроде: «Так думает твой учитель. А что думаешь ты?» Или ещё возмутительней: «Так написано в Библии. А что сказала бы ты?»

Она прочитала сочинение Мэгги, улыбнулась и сказала:

– Так-то ты представляешь себе дьявола?

– Наверное.

– С копытами и хвостом?

– Его таким рисуют на картинках.

– Он толкает нас на грех?

– Наверное.

– Интересно, так ли уж прост грех.

– Мне переписать?

– Интересно: если речь о грехе, может, стоит волноваться не о человеке с вилами, а о нас самих? И о том, как мы живём в этом мире.

В разговорах с Мэгги Эми часто начинала с этого захода. Будто не хотела наставлять, а просто мягко расшатывала засевшую идею, смотрела, что будет, если она ослабнет.

В Рочестере Мэгги начала меняться. Не просто из-за города, собраний или книг и брошюр Эми. Появилось что-то внутри. Какое-то движение, какая-то новая и опасная энергия в теле.

Мэгги чувствовала, как оно начиналось в суставах – искрящееся, болезненное, а потом распространялось по телу и подступало к горлу. Вплоть до того, что порой ночами она вжималась в подушку, чтобы не закричать, или впивалась зубами в руку, или её подмывало швырнуть кресло, – и внутри для этого росла сила. «Ненавижу тебя», – думала она ни о ком конкретно – просто накатывало такое чувство. Накатывало и изливалось из неё.

Потом она думала: «Я плохой человек». И обращала эту ненависть на себя. Стояла на крыльце дома Эми и Айзека, пока отец не затаскивал её внутрь.

А иногда казалось, она вот-вот заплачет – при виде птички, или от шороха дождя по листьям, или от внезапного прилива любви к матери, сидящей за столом с какой-нибудь книгой – наверняка от Эми. А потом Мэгги опять опрокидывало в ярость – на всех. За то, что они такие, какие есть, за то, что не знают её, а думают, будто знают. А потом – спокойствие; она прижималась к матери, смотрела, что та читает, подносила к странице свечу, чтобы было лучше видно.

А потом Эми спросила:

– Так-то ты представляешь себе дьявола?

Может быть, он и не человек с вилами, но казалось, что всё-таки человек – или принимает человеческое обличье. Возможно, обычного мужчины – худого белого мужчины в костюме. Так Мэгги начала его воображать. Как-то раз нарисовала в уголке тетради дядьку в пиджаке, с вытянутым лицом и плоскими поблёскивающими глазами, как две монеты. Потом сама испугалась и зачиркала.

На следующий день отец приколачивал доску поперёк двери в подвал. Мэгги задержалась у кухонного стола. Отец весь изогнулся, прижав доску плечом, и пятью ударами чётко вогнал гвоздь в верхний левый угол. Вынул ещё один гвоздь изо рта и аккуратно примерился к нижнему углу.

– Что ты делаешь?

Он выпрямился, постучал костяшками по доске, словно проверяя на прочность, и бросил на Мэгги быстрый взгляд, намекая, что это глупый вопрос.

Мэгги уточнила:

– Зачем ты это делаешь?

– Твоя мать, – сказал он.

– Она там?

– Она там что-то слышит. Думает, это какой-то зверь. Будто кто-то поднимается по лестнице.

– Там никого нет. Мы же обе спускались… – она осеклась. – Я хочу сказать – а там правда кто-то есть?

Он нахмурился.

– Если и есть, то уже не вылезет.

От мысли о том, что дверь навсегда закроют, внутри что-то тревожно забилось. А вдруг булавка так и лежит в подвале? Вдруг Мэгги её проглядела в прошлый раз?

К тому же это запретное место. Жалко с таким расставаться.

– Но если ты там кого-то запер, разве он не умрёт?

– Умрёт.

Очевидно, отца это не трогало, и Мэгги робко спросила:

– А не будет вонять?

– При такой температуре он околеет.

– Но ведь потом потеплеет.

– Когда потеплеет, мы уже переедем.

– А.

– Надеюсь, уже скоро.

Он улыбнулся ей. Его радовала мысль о доме, строящемся неподалёку от фермы Дэвида. Отец всё обещал, что через несколько недель снова примется за работу и можно будет перебраться ещё до лета. Их первый собственный дом.

Он снова оглядел дверь.

– А пока что и этого хватит.

Мэгги посмотрела на заколоченную дверь. Доска вся в царапинах и вмятинах – явно не новая.

– Я тоже что-то слышу, – сказала она. – Внизу. И Кэти. Этот дом…

– Хватит, – отец отвернулся и положил молоток в мешок с инструментами на полу. – Дом как дом.

Мэгги знала, ему хотелось здесь оставаться не больше чем остальным. Но это он решил сюда приехать – и был готов защищать своё решение. Если придётся, то и плотницким молотком с досками.

– А те, кто поселятся после нас, не разозлятся, что ты заколотил подвал?

– Это уж их дело.

– А нас ты не мог спросить?

Кухонная дверь скрипнула на сквозняке. Мэгги слышала, как снаружи ветром мотает дверь маленького сарая: та хлопала и снова со стуком распахивалась. Сарай стоял с северного угла дома, где дуло сильнее всего.

– Кого?

– Меня. Кэти.

– Мне ваше мнение не нужно. Ни об этом, ни о чём другом.

Снова заискрило в суставах; закололо, затрясло ладони.

– Мы тоже здесь живём, – сказала она.

– Вы живёте со мной под моей крышей. Все вы.

– Но…

– Довольно, Маргарет. – Не глядя на неё, он затягивал кожаный ремень на мешке. – Не потерплю, чтобы в каждом моём решении сомневались. Ты поняла?

Воздух слегка задрожал, как всегда, когда отец отдавал приказ: миг сомнения, будут ли ему подчиняться.

Кэти ещё не встала с постели. Сегодня она снова жаловалась на головную боль. Мэгги вошла, села рядом и приложила ей ладонь ко лбу. Кейт оттолкнула. В лице ни кровинки, под глазами синяки. Но она часто так выглядела. Все они, сестры Фокс, были бледными: и Кейт, и Мэгги, и Лия. Болезненными. Удивительно, что вообще выжили. У иных женщин лица с возрастом краснеют от солнца или работы, но Лие уже больше тридцати – а кожа у неё всё равно как восковая.

– Уходи, – сказала Кейт.

Мэгги посмотрела в окошко: небо серое, дерево неподалёку ощерилось острыми ветками. Это был старый вяз – во время грозы его чуть не вырвало с корнем, и теперь он стоял косо. Мать говорила, он непременно скоро рухнет и кого-нибудь убьёт.

– Отец заколотил подвал, – сказала Мэгги.

Кэти сморщилась.

– Почему?

– Вроде как мама там что-то слышит.

– Там что-то есть.

У Мэгги по спине пробежал холодок. Глаза Кейт застыли, остекленели, как гладь тёмной воды.

– Нет.

– Есть. Не надо было туда спускаться.

– Ну а мы взяли и спустились, – сказала Мэгги.

– Не надо было.

– Но мы спустились.

– Я больше туда не хочу.

– И хорошо, потому что всё равно уже не сможешь.

Кейт с немалым трудом выпуталась из простыней и села.

– А что она слышала?

– Как будто по лестнице кто-то поднимается.

– И он поверил?

– Нет, конечно. Он считает нас глупыми женщинами. Девочками. Мол, вечно нам что-то мерещится.

Кейт моргнула. Её косы расплелись, волосы прилипли ко лбу.

Кейт легко обижалась на отца. Его равнодушие к словам Мэгги не шло ни в какое сравнение с пренебрежением к словам самой Кейт. Она запросто могла бы нести всякую тарабарщину – так мало он к ней прислушивался. Тогда, в Рочестере, он даже не рассердился на её плаксивые уверения, что Мэгги говорит правду, не может врать. Просто пропустил всё мимо ушей.

– Он ничего не знает, – сказала Кейт.

Мэгги встала, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу. Мелькнуло желание – вот бы запустить в стену лампой или канделябром, чем угодно, а потом перебить все окна и с воплями унестись в лес. Вот тогда Мэри Редфилд будет о чём посудачить.

– Как же я от него устала, – сказала Кейт.

Устала. Да, он действительно выматывал: говорить с ним – всё равно что снова биться головой о стену, снова и снова, надеясь, что она рухнет. Но в усталости была странная сила. Например, в детстве они пробовали не спать всю ночь, просто чтобы посмотреть, на что это похоже. И в темноте, сильно за полночь, от утомления их бросало в нездоровую бодрость. Бешеную, до одури.

В детстве они во что только не играли и так, словно слаще неприятностей ничего не было. Прятались под кроватью. Передразнивали учителей. Прятали инструменты отца, чтобы он их не нашёл. С радостью, волнением и страхом следили, как его молчание превращается в гнев. Гадали, что он будет делать.

Мэгги чиркнула туфлей по неровной деревянной половице. Они все неровные, если приглядеться, весь пол кренился к восточному углу, где в крохотную щёлку между полом и стеной просачивался свет с кухни. Должно быть, из-за кривых полов и расшатанных половиц дом и наполнялся странным шумом – скрипом и стуком из ниоткуда.

Чем можно напугать отца?

Чем? Как он будет выглядеть, когда испугается? Как будет выглядеть, когда поверит ей?

Она слышала, как он покашлял внизу. По кухонному полу проехались ножки стула. Теперь он сядет и будет смотреть на дверь в подвал, оценивая свою работу.

К чему ограничиваться подвалом? Почему бы не заколотить все окна, спальни, входную дверь? Замкнутым пространством управлять легче.

Мэгги вспомнила яблоко – как оно упало на пол и покатилось. Такая мелочь.

– Давай поиграем, – предложила она. – У кого первой получится убедить его, что в доме живёт призрак.

– Здорово, – Кейт вскинула голову. К щекам снова прилила кровь. – А давай.

Они говорили тихо. Мэгги не слышала его внизу, но чувствовала, как он сидит за столом, дышит.

– А та, у кого получится…

– Нет, – сказала Кейт. – Давай вместе. Не хочу одна.

Точнее, не хочет попасться одна, не хочет одна влипнуть в неприятности.

– Ладно.

– Тогда хорошо, – улыбнулась Кейт. – Здорово.

– Хорошо, – Мэгги снова взглянула на острые росчерки веток на фоне неба. – У меня есть пара мыслишек.

Вот бы заставить его усомниться в себе хоть на секунду.

Тем вечером мать легла первой. Они затихли у себя в тёмной спальне и ждали, когда отец дочитает Библию и уйдёт из кухни.

Его шаги удалялись. Теперь дождаться, когда он ляжет. Когда окончательно воцарятся темнота и тишина.

Тогда Кейт метнулась босиком на другой конец комнаты и пять раз стукнула канделябром по расшатанной половице. Этот трюк они уже опробовали днём, когда за ними никто не следил. У стука именно по этой половице имелся необычный эффект – полый звук словно доносился с кухни.

На пятый удар Мэгги высунулась с кровати и постучала по полу своим канделябром: раз, два, три, четыре, пять. Когда она закончила, Кейт уже вспорхнула обратно в кровать.

Видимо, родители ещё не уснули, потому что шаги и голоса раздались почти немедленно. Сёстры закрыли глаза, задышали ровно и не шевельнулись, когда дверь открылась и отец прошептал матери:

– Они спят.

Мэгги чуяла, как он стоит и не уходит – тёмный силуэт на пороге. Представляла себе его выражение лица, напряжённый подбородок.

Когда он спустился, Кейт зажала рот, чтобы не рассмеяться, а потом прошептала: «Давай ещё разок», но Мэгги возразила. Рано. Ради дела стоит малость потерпеть.

Снизу то доносились, то затихали голоса родителей.

– …Может, какая-нибудь птица…

– …Дом старый, что тут только не…

– …Девочки всего лишь…

– …Девочки могли даже…

– …В спальне девочек, надо…

Девочки – девочки – девочки.

На следующий день отец поднялся с инструментами к ним: вскрывал половицы, двигал кровать, простукивал стены молотком. Они притворялись, что ночью ничего не слышали.

– Сегодня вам лучше лечь с нами, – мать волновалась, но явно была и довольна. – Я-то слышала, как грохотало. Так, что в стенах отдавалось.

– «Грохотало» – скажешь тоже, – ответил отец.

– Лучше сходи и проверь на чердаке.

Отец помолчал, разглядывая молоток в руке.

– Схожу.

– И сходи.

– Я же сказал: схожу.

– А я расспрошу об этом Уикменов, – предложила мать.

– Может, если бы Уикмены время от времени ремонтировали дом, – проворчал он, – мы бы мирно спали по ночам.

Мать хмыкнула.

– Да Джеймс Уикмен не отличит молоток от собственной…

– Хватит, – оборвал отец. – Ни к чему разносить сплетни про какой-то там шум в старом доме.

– Я буду рассказывать, кому захочу.

Джон посмотрел на жену, потом на дочерей. Мэгги не отвела глаза.

– И запугаешь девочек, – сказал он.

На следующую ночь они постучали по десять раз каждая, уже погромче. На другую – хлопнула дверь и опрокинулся стул. Рано поутру – медленный и тихий стук по полу палкой, которую они нашли в лесу.

Теперь они лежали в постели и думали, что бы такое пустить в ход на этот раз, может, опять канделябры?

– Но только три раза, – сказала Кейт. – И всё. Сразу перед тем, как они уснут, я стукну три раза по половице в углу, а потом заскочу на кровать, и они никогда…

– Ну не знаю, – Мэгги перевернулась на бок, вгляделась в очертания лица Кейт в лунном свете. – Если всё время делать одно и то же, быстро станет скучно. Ведь настоящий призрак не стал бы повторяться, правильно?

– Стал бы. Призраки только и делают, что повторяются. Без конца ходят одной и той же дорогой в доме, где они скончались, и всё такое.

В спальне стоял холод. Сама Мэгги уже согрелась под грудой простыней и одеял, но голова всё равно мёрзла – уши, кончик носа. Так и хотелось спуститься и разжечь огонь в камине, посидеть перед ним.

– Это кто тебе рассказал? – спросила она у Кейт.

– Не знаю. Я думала, это все и так знают. И ты должна знать после того, как видела…

– Нет. – Мэгги перевернулась на спину и уставилась в потолок, на котором плясали зыбкие тени деревьев. – Не сегодня. Иначе будет скучно.

Кейт ещё какое-то время канючила, но обычно она быстро засыпала, стоило закрыть глаза. Вскоре Мэгги уже слушала её медленное размеренное дыхание.

Она и сама погрузилась в полудрёму, когда услышала – или ей померещилось – три тихих стука в углу.

– Кэти, прекрати, – пробормотала она.

Протянула руку – сестра рядом, тёплая ото сна, лежит неподвижно. «Что-то не так, – подумала Мэгги, что-то не сходится». Но её разум уже отключался, и она не смогла удержать мысль. Та вернулась наутро, когда взгляд Мэгги упал на пустой угол. Она проснулась раньше всех, в доме ещё стояла тишина. Кейт спала. Но Мэгги не чувствовала себя в одиночестве.

– Эй? – прошептала она в тихой комнате, но ответа, конечно, не последовало.

Она выскользнула из кровати. Поморщившись, опустила босые ноги на стылый пол и вышла на лестничную площадку. Все спали. Дом принадлежал ей одной. Тихо побарабанила пальцами по косяку и прижалась к нему ухом, надеясь на ответ.

Словно подносишь ракушку к уху – только вместо моря можно слушать дом: поскрипывания и постанывания косяка, шорох холодных досок от ветра. Как оседает снег на крышу, и как шебуршатся зверьки в земле под домом.

Мэгги подумала, что дом всегда был живой – или как будто живой. Казалось, он к ним прислушивался. Она снова постучала пальцами, потом услышала внизу шаги, покашливание. Отец проснулся.

Он взял за привычку каждое утро обходить дом, сам прикладывал ухо к стенам, заглядывал под кровать Мэгги и Кейт. За шкаф. Молча слушал, как Мэгги, Кейт и мать возбуждённо перечисляют каждый странный шорох и движение. Молчал – и это выдавало гнев человека, не владевшего ситуацией.

Глава 5

Имелась в их семье одна история, о которой вслух почти никогда не упоминали.

Джон Фокс был религиозным человеком. Серьёзным. Главой семьи.

Но не всегда.

Какое-то время до рождения Мэгги и Кейт он был совсем другим.

Знание об этом рождалось из обрывочных фраз, шепотков, тихих замечаний и презрительных лиц старших братьев и сестры, когда отец читал им нотации о нравственности.

Лия, старшая, рассказывала Мэгги, что от выпивки Джон делался злым, потом грустным, потом бесшабашным, а потом опять злым. В грусти иногда бесцельно слонялся по улицам и плакал, пока его не приводили домой. Одолеваемый яростью, он пытался заразить ею жену или детей, чтобы появился повод выместить гнев на них. Лию он не трогал, а вот Дэвиду время от времени за что-нибудь да доставалось.

В бесшабашном настроении отец играл.

Мать ушла. Забрала детей и переехала к сестре.

Джон разыскал их через десять лет, успев обрести Бога. Глаза его были ясными, одежда – чистой, голос – серьёзным. Он встал на праведный путь.

Мать приняла его. Они переехали на север. Вскоре родилась Мэгги.

И в самом деле, Мэгги никогда не видела его пьяным или за азартными играми, не помнила, чтобы он уходил на всю ночь. Теперь его гнев, так легко вспыхивающий, вмиг оборачивался суровым молчанием. Отец никогда не поднимал на них руку. Каждый день – очки на носу – читал Библию.

Но она знала обо всём, что было прежде.

Иногда задумывалась, что случится, уйди он снова.

Вообразить это было легко. Он постоянно молчал. Но вот деньги, что он приносил домой, – от этих средств семья зависела полностью. Одному Дэвиду их ни за что не прокормить. Лия зарабатывала в Рочестере уроками пианино, но слишком мало. Недостаточно даже для собственной дочери, которой уже исполнилось семнадцать. Лиззи несколько месяцев назад переехала к отцу в Нью-Йорк, и Лия осталась одна.

Мэгги уже почти достигла возраста, когда можно искать работу, но сомневалась, что сможет преподавать, а чем ещё заняться – неясно. Шила она из рук вон плохо. Могла бы пойти в служанки, но желания не было. Мысль о фабрике наполняла ужасом. И вообще, судя по тому, что люди говорили о Лие, ей негоже работать. Ей положено найти мужа и печь ему пироги, готовить рагу и хранить тепло домашнего очага.

Но Лия попробовала – и вот что вышло. Однажды муж уехал по делам и не вернулся. Оставил её в шестнадцать лет одну с малышкой Лиззи, без всякой поддержки. Люди даже сомневались, что они развелись, хоть сама Лия в этом уверяла. И что тогда остаётся?

Хотелось Мэгги только вернуться в город и объяснить всем, что она не злая. Что в ней ошибаются. В декабре, после переезда в Хайдсвилл, она целыми днями не вставала с постели, глазея на пустые стены и мебель: стул, шкаф, столик. Её вещи – немногое, что она хранила, – лежали в сундучке в углу: Библия, ещё из детства, серебряная булавка, пара брошюр от Эми.

Она якобы болела – так всем говорили. Мол, у неё горячка, бред. Сама не понимает, что болтает. Вечно ей что-то мстится. Её увезли за город поправляться.

И каким-то образом это стало правдой. Она действительно заболела. После переезда в Хайдсвилл одолела слабость, воспалилось горло. Говорить было трудно. Мать наваливала на неё всё новые одеяла, а отец оставил в покое. Накатывала и отступала головная боль, на краю зрения кишели тени, по стенам ползали чёрные точки. Иногда, закрыв глаза, она видела яркое жёлтое пятно на тёмной дороге. Девочку с вывернутыми руками.

Мэгги пролежала бы в постели ещё не одну неделю, если бы её не навестил Кельвин, такой серьёзный и напуганный, словно ему сказали, что она умирает. Может, он и правда так думал. Кельвин привёз шоколадок – а их поди поищи. Кельвин знал о болезнях не понаслышке. Он лишился обоих родителей. И тогда ей стало стыдно. Она поднялась, расчесала волосы и сказала всем, что ей уже лучше.

И какое-то время Мэгги старалась. Старалась вести себя тихо, обходительно, прилично. Извиняться она отказывалась, но сочинять небылицы, как раньше, перестала. Старалась стать юной леди, которой с минуты на минуту разрешат вернуться в Рочестер, к той жизни, что она уже почти-почти начала вести. Но вот прошло Рождество, а за ним морозный тёмный январь, и февраль, когда не прекращал валить снег, и вот теперь уже март с пронизывающим до костей холодным ветром – а они всё здесь.

Глава 6

Пора прекращать, говорили они друг другу. И не прекращали.

Стук яблока был удивительно громким, а посреди ночи – ещё и необычным. Но этот фокус уже надоел. Внезапный скрежет стула по полу, когда все вроде бы спят, казался действенней. Если звякать ложкой о лампу, особенно с открытой дверью спальни, тоже получалось жутко. Иногда они ничего не делали, но наутро говорили родителям, что в их комнате что-то скрипело и стонало всю ночь напролёт.

Иногда мать отвечала:

– Да, я тоже слышала.

Их истории посеяли семена, пускавшие собственные побеги.

– Девочки к этому очень восприимчивы. – Мэгги слышала разговор матери с Мэри Редфилд. – Если в доме что-то есть, именно девочки его притягивают.

Потом она рассказала Мэри Редфилд о своей бабушке, у которой якобы были видения.

– Вдруг у девочек дар? – предположила мать. – Он передаётся по женской линии. – Она отпила кофе. – Благословение и бремя одновременно.

Мэгги под лестницей, затаив дыхание, ждала, что она расскажет больше, но Мэри сменила тему на странное поведение одной её лошади, а потом Мэгги уже не могла заставить себя спросить у матери, правда ли всё это, правда ли, у её бабушки был дар, верит ли в это мать и если верит, то почему усомнилась тогда, в Рочестере.

В детстве они обе умели хрустеть суставами, и уже тогда отец сказал, что другим это нравится вовсе не так сильно, как им.

Мэгги знала, что об этом, как и о многом другом насчёт своих дочерей, он уже забыл.

Это Кейт предложила в пятницу утром: можно пугать родителей, даже находясь в одной комнате с ними. Это Кейт придумала наконец-то задействовать их талант к хрусту.

Она репетировала, упираясь стопами в изножье кровати.

– Заметно, что я что-то делаю? – спросила она, когда раздался отрывистый резкий треск.

– Нет.

Кейт как будто не двигалась, поэтому было непонятно, откуда исходит звук. Мэгги, даже видя её босые ноги, не подумала бы на сестру.

– А ты так можешь? – Кейт села и похрустела костяшками, подкрепляя вопрос.

– Ты же знаешь, что могу.

– Не хуже меня?

Мэгги устало посмотрела на неё.

– Не хуже.

Кейт поставила ноги на пол. Повторила: три резких быстрых хруста.

– Это вредно для здоровья, – сказала Мэгги.

– Не думаю. Сама попробуй.

Мэгги замялась: не хотелось подчиняться младшей сестре, но ещё меньше хотелось, чтобы казалось, будто она так не может.

– Ладно.

Она решила даже не садиться. Сперва похрустела костяшками – легкотня. Потом встала на цыпочки и вытянулась, пытаясь определить, какие суставы могут с треском подвигаться. Опустилась на пятки и хрустнула по очереди каждым пальцем на левой ноге. Причём громче и лучше, чем Кейт.

Кто-то красив, кто-то умён – ну а Мэгги с Кейт умеют хрустеть костями. Чем богаты, тем и рады.

Кейт лучилась улыбкой.

– Ужас какой.

Мэгги огорчилась, что мысль пришла Кейт, а не ей. Но не поспоришь – что-то в этой идее есть.

– Они не догадаются, что это мы, – сказала Кейт. – Даже сидя в одной комнате с нами. Вряд ли догадаются. Как думаешь?

У этого хруста действительно было преимущество: никто бы и не подумал, что человеческое тело на такое способно. Костям вообще не положено издавать звуки, если, конечно, они не ломаются.

По лестнице поднялась мать. Открыла дверь, заглянула к ним.

– Что делаете? – и прибавила: – Как же у вас холодно.

– В окно дует через трещинку, – сказала Мэгги.

– Откуда там трещинка?

– Не знаю.

Мэгги заметила трещинку только этим утром: тонкая, как волос, прямая линия в верхнем углу. Может, птица врезалась.

Она не торопилась рассказывать об этом отцу, который наверняка просто забьёт окно досками.

Вдруг треск словно ломающийся лёд. У матери округлились глаза.

– Что это? – спросила она. Кейт промолчала.

– Не знаю, – ответила Мэгги и сымпровизировала: – Мы это уже слышали. По-моему, из-под пола.

– Господи боже, – сказала мать. – Ну и дом…

– Он словно пытается что-то сообщить, мам, – вставила Кейт. Таким тоненьким голосочком, что Мэгги чуть не прыснула.

– Спускайтесь-ка обе, – сказала мать. – Нечего моим милым девочкам мёрзнуть в собственной спальне.

Она развернулась и ушла. Прежде чем пойти за ней, Мэгги накинулась на сестру:

– Зачем ты так?

– А ты зачем? – спросила Кейт.

Она никогда не умела вовремя остановиться – вот в чём беда всей их задумки. Мэгги хотелось держать игру в рамках, но Кейт попробуй удержи.

– На сегодня хватит, – заявила Мэгги. Сестра ответила капризным взглядом и выразительно похрустела костяшками.

Глава 7

В воздухе вовсю пахло снегом, небо было низким, белым и неподвижным. Мать набила всем в башмаки солому для согрева, но у Мэгги ноги всё равно мёрзли, а вдобавок ещё и чесались. Её послали одну в маленькое отделение почты на главной улице – мать ждала письма от кузенов из Буффало или от Лии. Мэгги попросила у матери толстую серую шаль и дважды обмотала плечи и половину лица да ещё накинула сверху свой чёрный шерстяной плащ. Когда-то он принадлежал Лие и теперь поизносился, а глаза над шалью всё равно щипало от мороза. И всё же славно было вырваться из дома, побыть где-то одной, почувствовать, как бьётся сердце, пока поднимаешься по пологой улице к центру Хайдсвилла.

Его и деревней было не назвать, не то что городом. На главной улице всё ещё росли деревья, её окружал лес. Все здания: бакалея, таверна, почта и кузница, куда устроился отец, – смахивали на времянки.

На почте работал мальчишка её возраста, Стивен Уитакер. Ей нравились его острые скулы и кривая улыбка, но он был нервный и неловкий, и к тому же с ним ассоциировалось разочарование. В каждый приход она отчаянно надеялась, что и её ждёт письмо, с рочестерской маркой, и каждый раз обманывалась. Понятно, что сперва Эми не могла ей написать – слишком уж быстро они уехали, а Эми закрутилась со своими делами, устраивала съезд, собирала подписи для петиции. Но время шло…

Объяснение могло быть только одно: Эми её не простила. Поверила Джеймсу Крейну. Поверила, что Мэгги – злая девчонка, которая сочиняет небылицы про привидений, чтобы скрыть собственные грехи.

На улице почти никого не было, и, войдя на почту, Мэгги сперва решила, что и здесь пусто. Тут из-за стойки, отряхивая руки о рубашку, поднялся Стивен. Он испуганно моргнул.

– Померещилось, что тут крыса, – сказал он.

Мэгги инстинктивно отшатнулась, окинув взглядом пол.

– Ты же не боишься крыс? – спросил он.

– Конечно нет.

– Я так и думал. Небось, всё время их видите, так и шмыгают по дому – ручей-то совсем рядом.

Ей почему-то стало обидно.

– Вовсе нет.

Она ни разу не видела в доме крыс. Кстати, это и правда странновато.

– Ну, значит, слышите. Потому-то Уикмены оттуда и съехали. Они твердили, будто там всё время какие-то звуки, – Стивен заговорщицки улыбнулся. – Мол, в доме есть привидения. Слыхала о таком?

Мэгги моргнула, на миг решив, что ей показалось. Потом сердце забилось быстрее, словно её поймали на лжи. Она потёрла ладони, чтобы согреться, и попыталась изобразить равнодушие.

– Не слыхала. Что за привидения?

– Не знаю. Просто говорили, там что-то чудное. Но это же, ну, крысы, чему там ещё быть?

Сперва она решила, что Стивен её разыгрывает. Узнал о том, что случилось в Рочестере, и теперь издевается над ней, над девочкой с призраками. Но ему вряд ли хватило бы на это ума.

В голове всплывали вопросы: кто ещё слышал о привидениях? Мог ли слышать отец? Что там наговорили Уикмены?

Но за ней вошёл кто-то ещё, кто-то незнакомый, и перед посторонними задавать такие вопросы не хотелось.

– Для нас есть письма? – произнесла она слабым голосом. Стивен оглянулся на стопки почты, но она уже знала: ответ – нет.

Наверное, стоило поспешить домой и рассказать всем то, что поведал ей Стивен: «Слушайте, это правда, это не только мы балуемся». Но она впала в замешательство, словно эту историю у неё каким-то образом украли. Они же только притворяются? Внутри разрасталось что-то холодное, неспокойное.

Домой она пошла коротким путём, через маленькое хайдсвиллское кладбище на пологом куцем склоне. На её взгляд, оно располагалось довольно далеко от церкви, чтобы считаться священной землёй. Впрочем, Мэгги никто и не спрашивал. Ей нравилось прогуливаться здесь в тишине, хоть округа и напоминала кладбище за зданием школы в Рочестере.

Блуждая среди надгробных камней, она искала знакомые имена. Нашлись Уитакеры – Джеремайя и Пейшенс: семья Стивена жила в этих местах уже давно. Многие могилы были совсем старые, имена стёрлись и почти не читались. Первые обитатели Хайдсвилла.

То есть первопоселенцы, прямо как на том кладбище за школой. Это они заложили новый городок в лесах, где земли плодородны, а просторы широки. Американцы, гордо отвоёвывающие континент, несущие порядок, цивилизацию и прогресс.

Мэгги читала о них в детстве. О временах, когда на месте штата Нью-Йорк стояли глухие чащи. Уже в детстве чувствовалось, что в этих историях что-то не складывается, но она не могла сказать что. Да и не нравится никому, когда дети сомневаются в священных истинах.

Глава 8

Дома что-то случилось.

Снаружи стояли мать, Кейт и соседка Мэри Редфилд. Все смотрели на окно спальни на втором этаже. Мать прижимала к себе Кейт, а Мэри Редфилд теребила платок.

Мэгги подошла ближе. Взглянула на окно, но видеть там было нечего – просто тёмный квадрат стекла. Кейт отвернулась, вжалась лицом в пальто матери, как малое дитя.

– Где ты была? – спросила мать. – До почты меньше десяти минут, Мэгги.

– Почему вы все здесь стоите?

– Я просто пришла в гости… – начала Мэри Редфилд.

– Мы сидели на кухне, – сказала мать. – Кэти помогала складывать рубашки.

– Мы все сидели на кухне, – подтвердила Мэри. – Все.

– Я думала, он наверху, – продолжила мать. – Твой отец. Я думала, он наверху. Он обещал проверить чердак.

Вдруг Мэгги почувствовала на лице влагу. Подняла глаза. Небо посерело. Пошёл снег.

– Я просто пришла в гости, – повторила Мэри. Её лицо осунулось. Губы потрескались от холода.

– Можно зайти? – спросила Мэгги.

Кэти оторвалась от пальто матери и посмотрела на Мэгги. Она казалась маленькой, бледной, хрупкой, но в её голосе прозвучала сталь:

– Нет.

– Но ведь снег начинается.

– Мы все сидели на кухне, – продолжала мать, – и отец крикнул из твоей спальни. Крикнул: «Куда ушла Мэгги?»

На миг все замолчали. Мэгги обхватила себя руками и попыталась вставить хоть слово:

– Может, мы все просто…

– Это был не он, – сказала Мэри. – Наверху был не твой отец.

– Отец зашёл с улицы. – Глаза у матери округлились. – Мы думали, он наверху. Я сама слышала его шаги наверху. И тут он входит с улицы.

– Кто-то спросил, куда ты отправилась, – сказала Мэри. – Кто-то крикнул сверху.

На тёмных волосах матери собирались маленькие снежинки. Кэти снова отвернулась.

– Спаси и сохрани, – прошептала Мэри.

Дверь со скрипом открылась. Показался Джон. В руках он держал молоток. Кашлянул.

– Ничего, – сказал он. – Наверху никого нет.

– Чердак, – напомнила мать.

– И на чердаке никого.

– Ты искал?

– Искал.

– Джон…

– Маргарет, да искал я, – произнёс он мягко, но настойчиво.

– Мужской голос. – Мэри теребила край шали. – Мужской голос.

– Я искал, – повторил Джон. – Искал.

– Как ты это провернула? – спросила Мэгги. Взяла Кейт за руку.

Они сидели на импровизированной постели в гостиной Мэри Редфилд. Прошло уже много часов – пришлось дожидаться, когда их оставят одних. На улице уже стемнело, Мэри ходила из комнаты в комнату, зажигая лампы. Мистер Редфилд ещё не вернулся с работы.

Кейт сжала её руку в ответ и придвинулась к стенке, натянув одеяло до подбородка.

– Как ты это провернула?

– Это не я.

– Кэти…

– Это не я. Как бы у меня получилось?

– Не ври мне. Мы не врём друг другу.

– Я ничего не делала.

– Тебе кто-то помогал?

– Нет.

– Я никому не скажу.

– Это не я.

– А кто тогда?

На подоконник рядом с кроватью запрыгнула кошка Редфилдов и уставилась на сестёр. Кейт потянулась её погладить, но та уклонилась.

– Наверху кто-то был?

– Да, – прошептала Кейт.

– Кто?

Кейт не ответила.

Хотелось её схватить и как следует встряхнуть.

– Кэти, это же только игра, забыла? Это понарошку.

– Я клянусь, – ответила она. – Это не я.

– Не верю.

Мэгги увидела в мерцающем свете, как ожесточилось лицо Кейт.

– Ты знаешь, – сказала она. – Ты сама уже знаешь.

– Ничего я не знаю. Хочу, чтобы ты рассказала.

– Наверху кто-то был.

– Мужчина?

– Да.

– Кэти…

– Да, мужчина, – Кейт на миг зажмурилась, а открыв глаза, сжала руку Мэгги. – По-моему, пока мы баловались… по-моему, мы его пробудили.

Её ногти впились в ладонь Мэгги, голос звучал тихо и напористо, а взгляд пылал надеждой.

В дверь дома постучали, и обе вздрогнули. В коридоре забормотали. Вернулся отец – он ездил на ферму Дэвида, чтобы попросить его переночевать у них.

Отец вошёл в комнату, впуская холод и отряхивая снег с пальто. Посмотрел на девочек.

– Дэвид не смог приехать. Здесь Кельвин.

Кельвин появился у него за плечом – раскрасневшийся на холоде и полный сил.

Мэгги села на кровати.

– И ты приехал из такой дали ночью?

– Ещё не так уж поздно, – ответил он.

– Я пойду с тобой и отцом, – сказала Мэгги. – Хочу обратно в дом.

– Нет, – отец покачал головой. – Вы все останетесь здесь.

– Так, пожалуй, к лучшему, – поддержал его Кельвин, хоть Мэгги и видела, что он сам не понимает, зачем его привезли.

– Мы с Кельвином – мы сегодня переночуем дома, – продолжил отец. Взглянул на Кельвина. – Ты ляжешь в спальне внизу.

– Ладно.

– Чтобы твоя мать успокоилась. – Он всё ещё смотрел на Кельвина, хотя, конечно, Маргарет не была ему родной матерью.

– Хорошо, – сказал Кельвин. – С радостью, – он перевёл взгляд на Мэгги. – Ты в порядке?

– Меня там не было, – ответила она. На языке у неё вертелось: «Всё это понарошку. Мы вас обманывали». Но она чувствовала на себе взгляд Кейт.

– И если что-то услышим, – сказал Джон, – ты будешь свидетелем.

– Конечно, – отозвался Кельвин. – Хорошо. С радостью.

– Свидетели и так есть, – вставила Кейт. – Мы все слышали. Я, Мэгги и мама, а теперь и Мэри Редфилд.

– Настоящим свидетелем, – уточнил отец.

– А, – сказала Кейт. – Понятно.

– Да. – Мэгги поймала взгляд Кельвина. – Понятно.

Он уставился в пол и почесал в затылке.

– Ну, я постараюсь.

– Выпьем чаю и пойдём. – Джон оглядел комнату, будто ждал, что чай появится волшебным образом. Потом его взгляд упал на Мэгги. – Чаю, – повторил он.

– Это не наш дом, – ответила она.

– Мать и миссис Редфилд отдыхают. Они не будут против…

Все слышали, что Мэри с матерью разговаривают наверху, куда унесли с собой бутылку виски и два стакана – подлечить нервы.

– Да я и сам могу… – начал было Кельвин.

– Я заварю, – заторопилась Мэгги. – Ладно.

Кельвин последовал за ней в кухню. Закрыл за ними дверь.

Оба оглядели незнакомое помещение. Здесь было тесно и уютно, на стуле в углу спала другая кошка.

– Должен признать, сам не до конца понимаю, зачем приехал, – сказал Кельвин.

– Ну чтобы быть свидетелем.

– Это-то я понял. – Он посмотрел на кошку, подошёл поближе, почесал её за ухом. Та замурчала, не открывая глаз. – У нас тоже была такая, – продолжил Кельвин, словно думал вслух. Потом оглянулся на Мэгги. – Отец говорит, вас пугает какой-то шум в доме.

– Шум в доме есть, – подтвердила Мэгги, – но он меня не пугает.

– Я так и думал.

– Но ты же знаешь, матери нравится, когда ты рядом.

– Ну это хорошо. Я и сам люблю быть с вами. Не знаю, чем смогу помочь, но…

– Но ты приехал. Ты добрый.

Он всегда был добрым – настолько, что иногда Мэгги удивлялась, как же он не устаёт. «Втайне Кельвин боится, что его прогонят, – сказала ей однажды с глазу на глаз Лия. – Боялся всё детство и теперь не может избавиться от страха».

– Значит, тот таинственный голос ты не слышала? – Лицо у него было серьёзным, но Мэгги видела искорки в глазах.

Она взяла со стола чайную ложечку. Тёплую от лампы рядом. Посмотрела на неё, помолчала.

– Сегодня не слышала.

– Где ты была?

– Ходила в город, – она снова замолчала. Пыталась придумать, как изобразить свою жизнь интереснее, но в голову ничего не пришло.

– И отец говорил про шум.

– Да.

– Просто привидеться-то может всякое, – начал Кельвин. – Долгая зима, старый дом, тёмные ночи. – Он запнулся. – К тому же тебя потрясло то, что произошло в Рочестере.

У Мэгги перехватило дыхание.

– Тот случай, – тихо добавил Кельвин. Он всегда называл это так. Отец предпочитал слово «инцидент», если вообще о нём заговаривал, но для Кельвина это был только «случай» – прискорбное происшествие, в котором никто не виноват.

– В городе говорят, что в доме есть привидения. Из-за них съехала прошлая семья.

Он пригляделся к ней.

– Я и говорю. Всякое может привидеться, но, Мэгги…

Она приготовилась выслушать урок.

– …Привидений не бывает. Бояться нечего. Я, конечно, переночую в доме, но…

– Я же сказала, что мне и не страшно.

– Хорошо. Потому что мёртвые – это мёртвые, не больше. Мёртвых уже нет.

Мэгги склонила голову набок.

– Отправились в рай?

– Например.

Мэгги отвернулась и поворошила огонь в плите. В медном чайнике на столе уже была вода, так что она поставила его на плиту и поискала чашки.

Она с лёгкостью призналась бы Кельвину во всех шалостях. Он бы только посмеялся. И никому бы не сказал. Но она не знала, как объяснить мужской голос из спальни. В чём ей тогда сознаваться?

– Ну сегодня я ночую там, – сказал он, – так что, видимо, сам всё узнаю.

– Видимо, – ответила она.

Глава 9

Мэгги проснулась раньше сестры. В доме было холодно, и она поспешила разжечь огонь, стараясь особо не шуметь. Редфилды и её мать, должно быть, всё ещё спали наверху.

Странное белое свечение в доме подсказало, что на улице выпал снег, раньше, чем она раздвинула шторы. Снег был неглубокий, но всё ещё яркий и чистый, без следов. Небо ярко-синее, сугробы искрились на солнечном свету.

Натянув вчерашнюю одежду и вдобавок всё, что попалось под руку, она выскользнула за дверь, тихо щёлкнувшую за спиной.

До их дома было рукой подать. В деревьях щебетали птицы. «Надо бы вынести им корм, – подумала Мэгги, – наверняка голодают, не могут выклевать жучков и червяков из промёрзшей земли». Она сама не знала, что надеялась найти дома, но сейчас все её мысли были только о мужчинах – обо всех мужчинах и об их уверенности в себе. Вот бы расшатать её, заставить их усомниться хоть раз. Показать, что в мире полным-полно вещей, которые они не могут объяснить.

Когда она пришла, Кельвин сидел с чашкой кофе на ступеньках перед кухонной дверью. Пальто глухо застёгнуто до ворота, в волосах играет солнце. Он уставился на что-то далёкое и невидимое на горизонте и не сразу заметил Мэгги.

– Кельвин.

Он вздрогнул, расплескав кофе, но всё-таки улыбнулся.

– Напугала.

– Я не хотела. Ты в такой мороз сидишь на улице?

– На солнце тепло. Кто знает, сколько ещё простоит такая погода. – Он встал, расправил плечи. – Нужно было подышать свежим воздухом.

Он выглядел невыспавшимся, под глазами залегли тёмные круги.

– А отец…

– Вроде бы ещё спит.

– Ну? – она склонила голову набок. – Поймали призраков?

Кельвин долго и с любопытством изучал её.

– Это всё ты как-то делаешь?

Хотя они стояли на улице, оба говорили тихо, словно боялись перебудить весь город.

– Что делаю?

– Или ты вместе с Кэти. Я никому не расскажу.

Мэгги посмотрела на дом. Окна были тёмные, хотя занавески не задёргивали. Она содрогнулась.

– Не знаю, о чём ты. – Это был честный ответ.

– Я, кажется, и сам не знаю.

– Ты что-то слышал? Что-то случилось?

Кельвин снова перевёл взгляд на что-то невидимое на горизонте.

– Странный дом, – сказал он. – Я спал внизу. Ты права, без конца что-то шумит. То и дело казалось, будто в дверь стучат. Думал было открыть да посмотреть, не разыгрывает ли меня кто… – Он выразительно взглянул на неё, и Мэгги чуть не рассмеялась.

– Ты же не думаешь, что мы будем шастать по улице посреди ночи, Кельвин? Сами по себе? Только чтобы напугать тебя?

– Конечно нет, – ответил он неуверенно. – Но потом – готов поклясться… – Он сделал паузу. – Наверное, это всё сон. Готов поклясться, что я проснулся и в комнате кто-то был. – Кельвин снова взглянул на неё, слабо улыбнулся. – Вы, девчонки, понапридумывали невесть что. Вот мне теперь и мерещится.

И снова голову сдавило. Захотелось прилечь.

Трудно было поверить, что Кельвину вообще может что-то мерещиться. Разумный и практичный, он верил только в то, что видел. Даже в Бога не верил. Открыто он в этом не признавался, но Мэгги знала.

И было что-то в его лице – не страх, но неуверенность. Ей бы порадоваться.

Но ведь она ничего не натворила. Её тут даже не было.

– Это всё из-за… – Кельвин осёкся. Было видно, как он подбирает слова. – Мэгги, это как-то связано с Рочестером? Ты всё ещё… злишься? На нас?

«Да, да, да, конечно злюсь». Она не ответила.

– Я бы тебя понял. Да я и понимаю. Ты же знаешь.

– Не хочу об этом говорить.

– Ты болела. К тому же она могла просто поскользнуться. Я уверен, ты бы ни за что не…

– Я же сказала, что не хочу об этом говорить.

Он кивнул, они недолго помолчали.

– Хочешь зайти? – спросил он наконец. – Кофе ещё не остыл. А мне скоро возвращаться на ферму.

– Да, – согласилась Мэгги. – Зайдём.

И последовала за ним внутрь. На пороге она замешкалась. Какую-то долю секунды ей не хотелось входить.

Отец сказал, что ничего не видел и не слышал. Когда Кельвин рассказал свою историю, Джон смотрел на него укоризненно.

– Просто старый скрипучий дом, только и всего, – добавил Кельвин. – Нет здесь ничего страшного.

– Вот именно.

Но выглядел отец усталым. Усталым и постаревшим. Мать рассказывала, что когда-то он был писаным красавцем, но потом сам же всё испортил выпивкой. Спиртное со временем меняет лицо. Искажает. И чистая жизнь с молитвой уже ничего не исправят. Так внушала им мать. Предостерегала.

– Мне пора возвращаться, – сказал Кельвин. – По дороге загляну к Кэти и миссис Фокс. Пусть знают, что всё в порядке.

– Хорошо. – Джон кивнул. – Может, хоть тебя они послушают.

– Могу поехать на ферму с тобой, – сказала Мэгги. – Я бы хотела навестить Дэвида и детей.

– Нет. Оставайся здесь. Ты же его слышала. Всё в порядке.

– Я просто подумала…

– Нет, – сказал Джон. – Никто никуда не уедет.

Глава 10

В следующие месяцы она не раз пыталась восстановить в памяти, как всё произошло: точный порядок событий в тот последний мартовский день, которые вылились во всё остальное – в газетные статьи, в брошюру репортёра мистера Льюиса. Как начался тот день, как каждый миг опрокидывался в следующий, пока не настал вечер и не изменилось всё.

Началось за обедом. Они молча ели суп, когда стол вдруг пошатнулся. Мэгги решила, что это Кейт, взглянула на неё, но сестра и сама сидела с испуганным видом.

Отец отодвинулся на стуле, опустился на корточки, заглянул под стол. Поднялся и какое-то время стоял с таким видом, словно сейчас что-то скажет. Но все затихли: только дышали, ждали чего-то ещё.

Стоило ему сесть, из-под стола со стороны Кейт быстро раздались два щелчка.

– Здесь что-то есть, – прошептала мать, не донеся до рта ложку горячего супа. – Слушайте.

И они все послушно сидели и слушали.

И тут – два резких щелчка с потолка над головой.

У Мэгги заледенела кровь. Холод разбежался от сердца до кончиков пальцев.

Кейт уставилась в потолок, пристально и настороженно, пока вокруг неё словно стояло марево – будто пыль на солнечном свету.

– Привет, – наконец решилась она, и снова раздались два щелчка. Мать выронила ложку и отодвинулась на стуле. Мэгги не пошевелилась.

«Вот ты где», – произнёс мужской голос. Но только в мыслях Мэгги, больше никто этого не слышал. «Вот ты где».

Кейт очень медленно, словно на невидимой нити, поднималась со стула.

«Это всё ты?» – Мэгги попыталась мысленно обратиться к Кейт. Вроде бы получилось: Кейт метнула на неё быстрый взгляд – многозначительный, но непонятный – и её тёмные глаза снова обратились к потолку.

– Мы слушаем, – сказала Кейт, но отец грубо схватил её за руку и усадил обратно.

– Прекрати, – велел он. – Прекрати.

– Джон. – Мать потянулась к нему, и отец отстал от Кейт, поднял руки.

«Неужели он хотел ударить свою младшую дочь?» – спросила себя Мэгги. Отец развернулся и пошёл наверх. Тяжело прошёлся туда-сюда по спальне – под шагами заскрипели половицы, – потом постоял.

После обеда, когда отец уехал в город, а мать отправилась к соседям, Мэгги нашла Кейт у окна спальни – та прижалась носом к стеклу, глядя на небо и заснеженные деревья. Мэгги уселась на кровать, выждала немного и спросила:

– Что происходит?

Кейт ответила не сразу. Но наконец обернулась, подошла и опустилась на другой край кровати. Прикусила губу, покрутила косичку. Над ними, на крыше, что-то сдвинулось, но это всего лишь соскользнул снег.

Когда они жили на севере штата, Мэгги знала человека, который погиб оттого, что ему на голову с его же крыши обрушился снег. Иногда он вспоминался.

– Он пытается с нами заговорить, – произнесла Кейт.

И когда отец вернулся домой, он кликнул дочерей: мешок с инструментами оказался открыт, сами инструменты валялись по всей кухне.

– Это не мы, – сказала Кейт.

Белое небо нависло низко и сулило больше снега, за отцом в дом проник холодный воздух. Мэгги присмотрелась к сестре на случай, если на её руках или одежде осталась грязь или смазка от отцовских инструментов. Нет, никаких следов.

Когда мать с отцом были дома, ближе к концу дня в сгущающихся сумерках начался стук. Он словно блуждал по стенам, по скелету дома.

Они проследовали за стуком в спальню на втором этаже. Кейт, Мэгги и мать – держась за руки. Джон шёл первым. Он касался стен, прикладывал ухо, а потом отдёргивался как ужаленный. Стук доносился отовсюду сразу. Они беспомощно переглядывались.

Кейт присела на кровать. Спросила:

– Ты с нами разговариваешь?

Джон смотрел на неё молча, со страхом.

Стук прекратился.

– Ты с нами разговариваешь? – повторила Кейт.

– Как он тебе ответит? – прошипела Мэгги. Кейт невозмутимо посмотрела на неё, а потом – на потолок.

– Дух, – сказала она. – Делай как я.

И три раза хлопнула в ладоши.

В голове Мэгги услышала ответ раньше, чем в стенах. Три стука.

Кейт хлопнула дважды. Два стука. Тишина.

– Давай ещё раз, – прошептала мать.

Она хлопнула четыре раза. Четыре стука.

И тут Кейт расплакалась.

– Хватит с меня, – сказал Джон, и Мэгги видела, как он пытается взять себя в руки. Он пробормотал, словно про себя: – Это какой-то зверь забрался в стену.

Все посмотрели на него.

– Я поеду за Дэвидом и Кельвином, – решил он, поглаживая подбородок трясущейся рукой. – Так и сделаю. Пусть тоже послушают.

«Ну конечно, – подумала Мэгги. – Нужно больше мужчин. Как понять, есть что-то на самом деле или нет, если это не подтвердят несколько мужчин?»

Он ушёл. Она видела из окна, как в кружении снега отец, спотыкаясь, бредёт к конюшне, а перед ним по наросшим сугробам прыгает слабый и тёплый свет от лампы. Тёмная фигурка на белом фоне. Мэгги окинула пейзаж глазами: деревья и заснеженную дорогу, огоньки других домов вдали, – так и ожидая увидеть человеческие фигуры, призванных из холода привидений, глядящих в ответ.

Дэвид и Кельвин приехали уже поздно вечером, под низким белым небом, когда солнечный свет совсем погас. Дом замолк, и мужчины провели осмотр: поднимались на чердак, стояли на улице, обходили дом. Снова зашли, переглянулись, пытаясь обрести уверенность.

Мэгги снова разжигала огонь в плите, чтобы приготовить кофе, и тут с чердака раздался треск, словно лёд разбился о твёрдый пол, и снова начался стук – обрушился лавиной. Прекратился. Снова начался.

– Давай ещё раз, Кэти, – сказала мать. – Как тогда.

Когда оно снова откликнулось на хлопки Кэти, у Дэвида и Кельвина брови поползли на лоб. Оба недоумённо уставились на сестру.

Раздался новый стук – в дверь. Все подскочили.

Открыл Джон. На пороге стоял мистер Дюслер – принёс одолженные инструменты.

– Не зайдёшь? – хрипло предложил Джон. – Не послушаешь кое-что?

Мистер Дюслер послушал. Первым из соседей. Потом он сбегал за Редфилдами. Потом явилась миссис Дюслер. За ней – Фолкнеры. Люди измесили весь снег перед домом. То и дело кто-то спешил к окрестным жителям. «Вы должны это услышать».

В кухне было полно народу, все лихорадочно переговаривались. Мэгги взяла Кейт за руку.

– Кто это? – прошептала она. Ей совсем не нравилось, что приходилось задавать этот вопрос сестрёнке.

Кейт торжествующе посмотрела на неё.

– Он ещё не сказал, – ответила она. И улыбнулась.

– Кэти. Все эти люди…

– Там человек! – вдруг воскликнула миссис Фолкнер, показывая в окно. Люди хлынули к дверям и вытягивали шеи, выглядывая из-за спин друг друга.

– Нет там никого, – сказал отец, но никто не сдвинулся с места, силясь что-то разглядеть.

– Они хотят его услышать, – сказала Кейт. – Не будем их разочаровывать.

Мэгги взглянула на людей у двери. Их возбуждение так и потрескивало в воздухе, словно электричество.

– Там никого нет, – услышала она Дэвида. И тогда все обернулись к девочкам. А над ними, в пустой спальне, скрипнула половица.

Все перетекли в верхнюю спальню.

Широко раскрытые глаза Кейт горели. Она вперилась во что-то невидимое посреди комнаты. И трижды хлопнула в ладоши.

Собравшиеся притихли и выжидающе уставились на девочек, взбудораженные новым поворотом. Сперва стук раздался в голове у Мэгги – потом отозвался от стен. Три резких удара.

Кейт хлопнула дважды. Ей ответили. Два стука. В руках у Мэри Редфилд затрепыхалась и погасла свеча. В углу кто-то отрывисто и пронзительно вскрикнул, но тут же опустилось густое молчание. Столько человек в одной комнате, в тяжёлой и мокрой от снега одежде, в мерцающих пятнах зыбкого света ламп. Кто-то кашлянул.

Кейт снова похлопала, шесть раз. В этот раз пауза была дольше – и ответ донёсся уже снизу, из кухни.

– Она сама это как-то делает, – сказал мистер Редфилд. – Кто-нибудь, сходите вниз.

У двери зашуршали, тяжело затопали по лестнице.

Кельвину и Дэвиду было неуютно: Дэвид обшаривал взглядом стены и потолок, Кельвин медленно качал головой.

Кейт уронила руки и посмотрела на Мэгги. Огонёк в её глазах погас, и Мэгги поняла: она не знает, что делать дальше. Снова стала младшей сестричкой, ждущей подсказок. Мэгги похрустела пальцами на ноге, так быстро, что никто не успел понять, откуда идёт звук. В тесноте он раскатился, как выстрел, но тут же затерялся в шуме голосов: «Там, в углу», «Нет, здесь», «Я слышал что-то наверху». Кейт откликнулась, тоже похрустев суставами. Новый вскрик, и Мэгги ощутила, как их вдвоём, её и Кейт, заряжает свирепая и неожиданная энергия.

И что-то ещё. Что-то давило всё сильнее, словно перед ударом молнии.

– Задай вопрос, – сказал мистер Редфилд. С вызовом, но к этому вызову подмешивались нотки страха. – Ну же. Задай вопрос. – Он неотрывно смотрел на Кейт.

– Сами подумайте, как она задаст вопрос? – спросил Дэвид.

Пауза – и мистер Редфилд ответил:

– Один стук – это «да», два стука – это «нет».

– Спаси и сохрани, – слабо отозвалась мать из угла.

– Чушь какая-то, – фыркнул Дэвид.

– С кем мы разговариваем? – спросил мистер Редфилд. – Отвечайте.

Мэгги твёрдо взяла сестру за руку.

– Ты дух? – произнесла она.

– Ты дух? – повторила Кейт.

Обе отпрянули от короткого резкого стука. Рука сестры была холодной и липкой.

– Ты дух мёртвого человека? – сказала Кейт.

Один стук. Не пойми откуда. Мэгги казалось, он мог исходить как от стен, так и снизу. Хоть от упавшего яблока. От волнения так и подмывало рассмеяться.

– Кто это? – прошептал кто-то.

– Ты умер в этом доме? – спросила Кейт.

Стук.

– Давно? – вступила Мэри Редфилд.

– Ну это уже… – начал Дэвид. Кто-то на него шикнул.

Два стука.

– А сколько лет этому дому? – прошептал кто-то, и в ответ тоже шикнули.

– Когда ты умер? – спросила Кейт. – Ты умер… давно?

Два сильных удара отдались по всему полу. Новые возгласы, женский всхлип.

– А что значит давно? – решился уточнить один мужчина.

– Десять лет назад? – спросила Кейт и добавила: – Пять?

Один резкий стук по полу.

Заскрипела лестница, загрохотали шаги. В комнате испуганно забормотали, но вошёл всего лишь мистер Фолкнер.

– Внизу никого, – доложил он.

Кейт рассмеялась. Мэгги изумлённо уставилась на неё. Кейт отпустила руку сестры, прошла по комнате и взялась за спинку стула. Того самого, который они двигали по полу, чтобы напугать родителей.

Кейт перенесла стул в середину комнаты и встала, держась за него.

– Ты неприкаянный дух?

Люди отпрянули от стула, и Мэгги снова увидела отца – он исподлобья наблюдал из-за спин Дюслеров. Теперь он снял очки, и его лицо размывалось в темноте. Рот был приоткрыт, словно он собирался что-то сказать.

Следующий стук раздался прямо из-под стула. Мэгги успела заметить движение: руки Кейт напряглись, вцепившиеся в спинку пальцы побелели. На миг их глаза встретились.

– Тебя убили? – спросила Кейт, и стук раздался ещё раньше, чем она договорила.

– В этом доме?

Следующий стук заглушил чей-то внезапный голос – это миссис Фолкнер внятно и отчётливо произнесла:

– У тебя кто-то стоит за спиной, Мэгги.

Кэти дёрнулась, не выпуская стул, тот упал, и только тогда миссис Фолкнер осела на пол. Стоявший рядом Кельвин быстро подхватил её.

– Простите, – сказала она. – Простите. Голова закружилась. Сама не знаю, что говорю.

Когда миссис Фолкнер снова утвердилась на ногах, Кельвин наклонился было за стулом, но Кейт не разжала руку, и он отступил.

– Тебя убили? – повторила Кейт. Стул она повернула к окну, но уселась на него задом наперёд, глядя в дверной проём. Дверь как будто на миг задрожала, а потом из-за неё, с лестницы, раздался негромкий удар.

Затем – полная тишина.

Затем – три-четыре тихих постукивания от стен. В толпе начали панически шептаться, вертеть головами, хвататься друг за дружку.

– Спроси ещё, – сказал какой-то мужчина.

Замерцала и погасла свечка, оставив запах гари.

– Ой, – шепнул кто-то.

Кейт облокотилась на спинку стула и сложила ладони. Смежила веки, будто в молитве, но Мэгги видела, что глаза сестры бегают под веками.

Теперь все встали кругом. Кейт на стуле – в центре, Мэгги – с краю. Отец притулился в стороне, в углу. На него падала тень, лицо помрачнело и напряглось от сомнений – такой слабости Мэгги за ним ещё никогда не примечала. Ей вдруг живо представилось, как он выглядел, когда пьяно и грустно блуждал по улицам.

С другой стороны стояли Кельвин и Дэвид.

Все глаза смотрели на сестёр, в белках отражался свечной свет – люди ждали, когда сёстры скажут, что будет дальше. Кейт не шевелилась.

У Мэгги было ощущение – тревожное, но всё же приятное, – что сейчас что-то пришло в движение и уже не остановится. Все ждали, когда она заговорит.

Мэгги шагнула в круг.

– Скажи нам своё имя, – произнесла она.

Они называли буквы и ждали стука в ответ. «Ч-А-Р»…

Его звали Чарльз.

И с каждой буквой, с каждым стуком изумлённые, онемевшие люди верили всё больше. Сёстры продолжали. Задавали новые вопросы. От стен отдавались новые ответы.

Он был коробейником, заходившим в дом задолго до семьи Фокс. Его убили из-за денег и коробки с товарами. Его похоронили в подвале.

– В подвале? – спросил кто-то. – Где в подвале? Мы найдём. Сегодня же найдём, раскопаем…

– Нет, – сказал отец. Он почти не раскрыл рта, и голос его был удушенным и дрожащим. – Нет.

У Мэгги застучало в висках. Она чувствовала себя слабой, измождённой. В спальне душно, слишком много тел, воздух спёртый. Её бросало то в жар, то в холод. Лица соседей сливались. Мэгги ненадолго показалось, что они отчасти стирались: рты и глаза превращались в чёрные пустоты. «Пора заканчивать, – подумала Мэгги. – Или случится что-то страшное».

– Кэти… – прошептала она, но сестра подняла руку.

– А если мы опять назовём буквы, – сказала Кейт, – ты откроешь нам имя убийцы?

Тишина, затем стук. Люди возбуждённо забормотали.

Похоже, Кейт дожидалась её, и Мэгги тихо начала:

– «А»… «Б»…

Никто не ожидал стука так скоро, и все вздрогнули.

– «Б»… – повторила Кейт. – Начинай заново.

И Мэгги начала. Она слышала, как задрожал её голос, пока буквы складывались в имя. «Б-Е-Л-Л».

По комнате пронёсся шальной сквозняк, словно кто-то резко распахнул окно.

Мэгги видела, как на лицах проявляется узнавание.

– Мистер Белл, – сказала миссис Фолкнер. – Джон Белл. Он жил здесь – в этом самом доме. Всего несколько месяцев, но жил…

– Да, я знаю Джона Белла, – заверила миссис Редфилд. – Он уехал из города, но, помнится…

– И я его знаю, – свистящим напряжённым шёпотом произнесла миссис Дюслер. – Сейчас он в Ред-Крике, но это был его дом.

Настоящий человек – люди назвали невыдуманного человека. Но они-то с сестрой не могли, не знали, Мэгги в жизни не слышала о Джоне Белле – сердце колотилось, подступала тошнота. Однако имя прозвучало, и все в это поверили. Абсолютно все. Мэгги оглядела спальню. Испуганные лица. Только что они вдвоём обвинили человека в убийстве – и соседи ни на секунду не усомнились.

«Не мы, – думала она, – это не мы, мы никого не обвиняли, это всё коробейник». Но сама видела отражение своей тревоги в лице Кейт. Отца трясло. Мэгги чувствовала, как во мраке пылает огнём его ярость.

Глава 11

С этим действительно стоило заканчивать – и они закончили. Всем пора было спать. В комнате висела влага от дыхания, люди прели в зимней одежде, у всех голова шла кругом. Миссис Фолкнер снова упала в обморок, ей бросились помогать, поднялся шум, настроение развеялось, и дух – эта штука, буря в воздухе, эти постукивания – исчез. Кейт внезапно побледнела и заплакала, и Мэгги отталкивала от неё людей, закрывая сестру от перепуганных и требующих ответа лиц.

Наконец гостей выпроводили. Мать потребовала, чтобы на втором этаже устроились Дэвид с Кельвином, а Мэгги с Кейт – на первом. Больше почти ни о чём не говорили. Мэгги заснула как убитая и не видела снов.

Когда она проснулась, родителей не было. Кейт смотрела прямо на неё: кудрявые волосы распущены, под глазами лиловые тени. На улице густо валил снег, приглушая звуки дома. Голубое небо за окном светилось пронзительно и ярко, воздух был неподвижным и холодным как лёд. Мэгги видела, как поднимается пар от дыхания. Ноги закоченели даже под стопкой одеял.

Было первое апреля. Зима давно закончилась, но похолодало сильнее, чем в любой другой день на памяти Мэгги.

Было первое апреля, и они – соседи, все, – сейчас просыпались и думали: неужели это лишь розыгрыш на День дурака?

Мэгги села, и они с Кейт переглянулись, словно пробудились от одного и того же мёрзлого сна.

Мать сидела на кухне, задумчиво грела ладони о чашку горячего чая. На столе тарелка с хлебом да блюдце с маслом. Она казалась измождённой, а когда вошли сёстры – неодетые, только закутанные в одеяла, – бросила на них короткий взгляд, словно не узнала.

– Девочки мои, – произнесла она, будто сомневалась.

– Да, мама, – ответила Кейт и обошла стол, чтобы обнять её и поцеловать в макушку.

За зиму мать исхудала, её лицо заметно осунулось. Мэгги села за стол и взяла её за руку, тёплую от чашки.

– Всё хорошо, – пообещала она. – Всё будет хорошо.

В глазах матери стояли слёзы.

– Вчерашний вечер… – сказала она. – Даже не пойму, не приснилось ли мне всё.

Мэгги сжала её руку, повторила:

– Всё хорошо. Это был не сон, но ты не пугайся.

– Мистер Белл. То, что мы слышали. Что он подумает, если об этом узнает?

– Ему будет стыдно, – ответила Мэгги с шаткой уверенностью, которая успела прийти за ночь. У неё пока не получалось представить себе мистера Белла живым человеком. – Потому что он знает, что сделал.

– У моей бабушки случались видения. Мы все смеялись, переводили это в шутку, но она всегда говорила очень серьёзно. – Свободной рукой мать утёрла глаза, а потом слабо и с надеждой улыбнулась Мэгги. – И я верила.

А вчера поверили все. Как иначе? Эта мысль захлестнула Мэгги с такой силой, словно прорвало дамбу. Она была не одна. Поверили все. Тогда почему же её семья не вспомнит то, что случилось в Рочестере, и не…

– Девочки мои, – повторила мать. Мэгги подняла глаза и встретила взгляд Кейт. Очень серьёзный. Намного старше вчерашнего.

Отец ушёл на работу. Дэвид и Кельвин вернулись на ферму, но этим вечером планировали приехать на дежурство.

– Они будут с нами, – сказала мать. – Вдруг что-нибудь случится.

И посмотрела на дочерей – неуверенно, но будто надеясь на что-то.

Их неприбранная спальня, где ночевали Дэвид и Кельвин, казалась незнакомой. Один спал на полу и оставил за собой скомканные простыни. Кровать передвинули. Холодно было как обычно, но пахло по-другому, мужчинами, может из-за всех этих людей, что вчера набились в комнату. На полу валялся брошенный платок, на половицах виднелись новые отметины и царапины. Кейт подняла простыни, сморщилась и подошла к окну. Спальню заливало бледное солнце; уже и не вспомнить, каково тут было в темноте.

Мэгги села на кровать. Скрипнули пружины. Она провела большим пальцем по раме.

Кейт обернулась.

– Здесь ничего нет. Прислушайся. Правда же стало по-другому? Он ушёл.

Мэгги закрыла глаза. Попыталась как-то распахнуть разум, сосредоточиться на токе своей крови, на звуках и текстуре воздуха.

И ничего не почувствовала. Просто комната.

– Иди-ка сюда, – она протянула руку и затащила Кейт на кровать. – Придётся поговорить с ним ещё.

– По-моему, его больше нет.

– Должен быть.

– Мэгги…

– Посиди со мной. Как всё началось?

– Когда?

– Вчера. Не знаю. Вообще. Когда он с нами заговорил?

Кейт нахмурилась и потёрла глаза.

– Это мы заговорили с ним. И он…

– …И он ответил.

– Да.

Мэгги крепко сжала обе руки Кейт.

– Ты понимаешь, что теперь всё по-настоящему?

– Конечно.

– Тогда придётся снова поговорить с ним.

– Его здесь нет.

– Конечно же, он здесь, Кэти. Куда ему деваться?

Она пожала плечами.

– Сейчас его нет.

– Соседи вернутся. И Дэвид, и Кельвин, и отец, и все.

Кейт только моргнула, словно не понимала, о чём речь.

– И если ничего не произойдёт, – продолжила Мэгги. – Если всё будет тихо…

Кейт медленно осознала.

– Они больше не поверят.

– Не поверят. Решат, что мы их одурачили.

Где-то вдали захрустели снегом копыта – кто-то подъезжал к дому.

– Кэти. – У неё заныла голова. Может, всего лишь от холода. На краю зрения мельтешили тени. Она всё ещё держала Кейт за руки – или держалась за них: стоит отпустить – и рассыплешься. – Давай попробуем поговорить с ним сейчас. Просто проверим.

– Его нет. Всё по-другому.

– Знаю. Поэтому и надо попробовать. Давай попробуем. Они же вернутся, Кэти.

Вера приходит с повторением, думала Мэгги, что-нибудь повторяется и повторяется, пока не приобретёт свойства истины. Одного раза мало. Это должно происходить вновь и вновь, по требованию, иначе их примут за лгуний. Даже хуже: все подумают, что они шутки ради обвинили человека в ужасном преступлении.

– Я не знаю, с чего начать, – тихо сказала Кейт.

Не знала и Мэгги. Она мысленно пробежалась по всем событиям в поисках начала. Подвал. Но подвал теперь заколочен.

Головная боль. Она отпустила Кейт и прижала руки к глазам. Думай. Шевели извилинами.

Голоса на улице, прибитые снегом. Ветер стих. Половицы молчали. Над окном поблёскивали острые сосульки. На кухне ходила мама.

Мэгги схватила свечку, стоявшую у кровати, замерла, словно та того гляди улетит, потом с силой стукнула три раза по стене. Задержала дыхание. «Пожалуйста, – думала она. – Ответь».

Кто-то хрустел по снегу к двери. Мэгги не понимала, как объяснить охватившую её панику. Знала только, что перед глазами стоят их лица – всех тех, в Рочестере, – и на них написано: «Лгунья».

Она не лгала. И не могла допустить, чтобы они так считали.

«Отвечай же». Она напряглась, комната не отвечала. Стояла тихая и светлая, как снег.

Она ничего не втолковывала Кейт, не заставляла её. Кейт не возражала. Согласилась сразу. Новые игры, новые трюки – другого выбора не оставалось. Это лишь затем, чтобы люди увидели истину. Они спустились, и скоро, когда постепенно вернулись мужчины и стеклись любопытные соседи, Кейт щёлкала пальцами ног, шепталась со стенами и круглыми глазами смотрела в потолок. Потом задула свечу и сбила со стола чашку, заливаясь краской от удовольствия, а соседи тем временем охали и ошалело переговаривались.

Мэгги не могла сосредоточиться – вся извелась от волнения, ничего не могла рассчитать по минутам. Внутри страх и надежда смешались в какую-то странную отраву. Что бы сёстры ни делали – всё принималось с изумлением и восторгом, приправленным ужасом.

Соседи вернулись и на следующий день, и на послеследующий. Привели с собой других. Имя мистера Белла упоминали только шёпотом, словно никто не желал участвовать в обвинениях, но всем, конечно же, хотелось спуститься в подвал. А уж там призрак справился без посторонней помощи. В тёмную скрипучую каморку, где под землёй текла вода, набились сразу восемь-девять человек. От страхов и предвкушения разыгралось воображение – и они сами услышали всё, что хотели. А потом нашли кость ноги, о которой Мэгги уже и думать забыла, и принесли наверх, положили на стол, словно какой-то трофей, на глазах перепуганной матери. Мэгги и Кейт притворялись, что видят кость впервые в жизни, и возбуждение снова разгорелось, сильное, как никогда.

Настоящий коробейник молчал. Мэгги гадала, не обиделся ли он.

Репортёр Эдвард Льюис прибыл четвёртого апреля. Объявил всем, что проделал долгий путь, хотя так и осталось непонятным, откуда именно. Он слышал о происшедшем, так не удостоят ли его чести поведать об этом миру?

Льюис тут же приступил к опросу, подробно записывая всё, о чём рассказывали соседи. Мэгги ни разу не видела его без блокнота.

Он был хорош собой. Моложе её брата, но старше Стивена Уитакера. Кудрявый, с лёгким акцентом, который Мэгги не узнала. И он печатался в газетах. С ним хотели поговорить все.

– Мы слышали духа. Мы видели, как сдвинулся шкаф. Глаза младшей девочки почернели.

Эдвард Льюис кивал и строчил, строчил.

– Поразительно, – бормотал он. – Продолжайте.

Мать проговорила с мистером Льюисом много часов, как и отец. Мэгги видела, что репортёр чем-то его впечатлил: отец явно отнёсся к нему всерьёз.

Мэгги подслушивала, приникнув к полу спальни, – невыразительный глубокий голос Джона, подтверждавший, что да, он слышал шорохи. Нет. Он не может это объяснить. Мэгги чувствовала, как неприятно ему в этом признаваться.

Она была готова поговорить с мистером Льюисом. Прогоняла в голове разные варианты ответов. Возможно, он оставил беседу с сёстрами напоследок. При их виде он улыбался и иногда подмигивал. Мэгги решила поверить, что подмигивание – это обещание, что в конце недели Эдвард Льюис сядет с ней и скажет: «А теперь, мисс Фокс, расскажите, что произошло на самом деле». И она была готова. Она отрепетировала. Она ждала.

На третий день он пришёл к ним с пачкой бумаг, перетянутых ниточкой. Уже наступил вечер, темнело, и Мэгги зажгла несколько свечей, чтобы мать могла починить рубашку. Отец только что вернулся с работы и протирал инструменты старой тряпкой.

Услышав голос мистера Льюиса, Кейт спустилась и застенчиво стояла в углу, теребя прядку волос.

– Мистер Фокс, миссис Фокс. – Мистер Льюис убрал со лба непослушную чёлку и мельком заговорщицки улыбнулся Мэгги. – Рад сообщить, что почти закончил всё интервью.

Мать тем временем вскочила и хлопотала рядом, забирая у него пальто.

– Я собрал показаний на целых десять томов, но пока что достаточно и одной брошюры. Уверен, что смогу рассказать вашу историю.

Джон смотрел на него, всё ещё не выпуская тряпку из рук.

– А я уверена, что вы расскажете её чудесно, мистер Льюис, – сказала мать. – Но будет ли кому-нибудь интересно?

– Не сомневаюсь. – Новый взгляд на Мэгги. – Более того… – Он театрально поставил стопку на стол. – Мистер Фокс. Вы слышали о Лукреции Пулвер? Ей девятнадцать лет. Сейчас она живёт в миле на север отсюда, но несколько лет назад прожила одну зиму здесь, в этом самом доме.

Отцовское лицо не дрогнуло.

– Не слышал.

Мэгги тоже ничего о ней не слышала, но с тревогой ощутила, что эта Лукреция Пулвер, кем бы она ни была, вторгнется в историю Мэгги.

– Она прожила здесь, – повторил мистер Льюис, – одну зиму. И работала у мистера и миссис Белл.

Короткая пауза.

– Ой, – шепнула в углу Кейт.

Отец прокашлялся и неловко сказал:

– Правда?

– В то время, понятно, она и сама была ещё маленькой девочкой, но она рассказала… – Репортёр кивнул на бумаги. – Рассказала, что помнит, как к ним заходил коробейник. У неё не было денег, и тогда он пообещал вернуться на следующее утро. Но так и не вернулся. Больше она его не видела.

Мистер Льюис помолчал. На его лице играли отблески от свечей. А ведь ему нравится, подумала Мэгги. Он получает удовольствие, как артист на сцене. Прирождённый рассказчик, который наслаждается вниманием публики.

– Но в следующие недели мисс Пулвер стала находить по дому всякие безделушки: напёрстки, ленточки, флакончики, – и решили, что они появились от коробейника. Вот только миссис Белл заявляла, что в жизни его не видела.

Мать Мэгги прижала руку к губам. Лицо отца застыло.

– К тому же, – продолжил мистер Льюис, – к тому же она заявляет, что впоследствии тоже слышала странный шум. Она спала на втором этаже, и под кроватью что-то стучало.

Кейт подошла к Мэгги и взяла её за руку. Пальцы у сестры заледенели. У Мэгги резко закружилась голова. Вот-вот – и упадёшь в обморок. Она схватилась свободной рукой за спинку стула.

– Что это значит? – сказал отец.

– Моё дело – не объяснять, мистер Фокс. Только записывать показания.

– Вы это напечатаете? – спросила Мэгги. – То, что она сказала?

– Мой долг – поделиться всем. Всей историей. Вы со мной согласны?

Никто не ответил. Возможно, мистер Льюис ожидал другой реакции. Он потёр лицо. Вытянул стул из-под стола, сел.

– Я думал, вы обрадуетесь. Тому, как всё сходится. Это придаёт достоверности вашим словам.

– Мистер Белл, – сказала Мэгги, – он об этом слышал?

Она не знала, как выглядит мистер Белл, поэтому в её воображении он стал мозаикой из лиц других мужчин. Его она боялась больше коробейника.

– Слышал, и я бы сказал, он в ярости, но отказывается об этом разговаривать. Со мной – уж точно. Обвинение в убийстве – то ещё пятно на репутации. Возможно, в брошюре придётся скрыть его имя. У меня нет времени на тяжбы.

– Обвинение в убийстве, – произнесла мать, словно впервые это осознавая. – А можно ли… полиция…

– Я делал пару запросов в таком духе, но мне сказали, что полиции не особенно интересно расследовать убийства без трупов. Или, если на то пошло, истории о привидениях. Сомневаюсь, что к вам придут. Не тревожьтесь, миссис Фокс.

– Но это нужно расследовать, – тихо произнесла Кейт. – Он не успокоится, пока правда не выйдет на свет.

Мистер Льюис поднял бровь.

– Коробейник?

– Да.

– Что ж, найдите тело, мисс Фокс, – улыбнулся он. – Тогда расследование обязательно проведут. И не забудьте написать об этом мне – я тогда без промедления примусь за второй том.

О версии Мэгги он так и не спросил.

Когда она спустилась на другой день, мать сказала, что репортёр прислал записку: мол, интервью закончены, теперь он вернётся домой, засядет за брошюру и через неделю-другую пришлёт им экземпляры.

Мэгги гадала: это отец отвёл мистера Льюиса в сторонку и запретил общаться с дочерями или сам мистер Льюис решил, что они слишком маленькие или слишком глупенькие. Так или иначе, они никак не поучаствовали в создании брошюры «Репортаж о таинственном шуме в доме мистера Джона Д. Фокса».

Он отправил Фоксам несколько экземпляров. Мэгги прочла предисловие. Их имена не упоминались. «Эта загадка, – утверждал он. – Это странное дело. Этот шум». Об убийстве было уже потом, в показаниях свидетелей.

Она пролистала аккуратные печатные страницы. Показание за показанием – и нигде нет её имени. «Эти девочки» – так их именовали. «Младшая». «Вторая». Их имена не прозвучали даже в показаниях матери.

Мистер Льюис хотел их защитить? Специально опустил имена? Любой читавший поймёт, кто они: младшие дочери Джона Фокса. Это знали все. Наверняка знал и мистер Белл.

В основной части имя мистера Белла было вымарано, но в конце он всё же упоминался. Несколько человек подписались под следующим заявлением: «Мистер Джон Белл – человек честного и достойного характера, неспособный на преступление».

Не слишком-то убедительно это выглядело, вот так, под конец. Будто упоминалось исключительно ради приличий.

Мэгги взяла брошюру в постель, чтобы перечитать при свете свечи, но заснула, так и не выпустив её из рук.

Приснилось ей, что она едет на фургоне, но поводья выпали из рук, и она несётся к краю утёса, не в силах остановиться. Лошади обезумели, фургон трещит по швам, колёса начинают отваливаться. Ветер в лицо, ощущение невесомости. Когда она проснулась, комнату заливал солнечный свет. Мэгги почувствовала, что проголодалась. Села – оказалось, она лежала на брошюре. Страницы смялись, ночная рубашка запачкалась типографской краской. Она опустила ноги на холодный пол. Попыталась разгладить брошюру на коленях, а потом начала читать заново – всё ещё в поисках своего имени, всё ещё натыкаясь только на «девочки», «старшая девочка». Они находились в центре сюжета – но без имён.

Рядом спала Кейт. Мэгги потянулась и погладила её по лбу, но сестра сморщилась и перевернулась на бок.

Мэгги вернулась к брошюре. Она-то думала, там будет всего пара страниц, но издание получилось толстое, с маленьким шрифтом. Тысячи и тысячи слов, и все – о том, что произошло.

Все – о том, что они сделали.

Она нашла страницу о Лукреции Пулвер и перечитала.

Они не знали, не могли знать, что здесь жил человек по имени Белл, не говоря уже о том, что сюда приходил коробейник, а потом пропал.

Всё здесь, чёрным по белому. Стук издавали не они.

Если в её разуме ещё и тлели угольки сомнений, теперь они затухли.

Она полностью проснулась и чувствовала силу.

Нужно было что-то сделать.

Мэгги взяла с тумбочки у кровати карандаш и написала своё имя на обложке, рядом с именем мистера Льюиса. Под ним – имя сестры. Потом переворачивала страницы и аккуратно вписывала их имена на поля всюду, где упоминались сёстры.

Позже она послала чистую брошюру Лие, приложив письмо, которое написала далеко не с первой попытки.

Дорогая сестра,

тебя удивит то, чем мы занимаемся в Хайдсвилле. Произошли весьма странные события. Их не может объяснить даже наш отец.

Она не спешила, чтобы не наделать ошибок. Лия всегда писала грамотно.

К нам приходили все соседи – и все удивились. Как видишь, об этом написал даже известный журналист. Он говорит, что без привидений эту историю объяснить невозможно.

Она так и представляла, как рассердится Лия, что эта история обошла её стороной.

Я очень по тебе скучаю, – продолжала Мэгги, – и надеюсь, мы скоро встретимся, чтобы рассказать тебе ещё больше. Я бы хотела, чтобы ты дала эту брошюру нашим друзьям в Рочестере, например Эми Пост, чтобы узнать их мнение.

Если привидения встречаются в Хайдсвилле, то они поймут, что привидения могут быть и в Рочестере.

Лия ни за что не поверит, что Мэгги по ней скучает, но сказать-то об этом можно. На этом она хотела закончить, но на странице ещё оставалось место, и она решила, что, пожалуй, не повредит пояснить всё лишний раз.

Я скучаю по Рочестеру и хочу вернуться, – написала Мэгги. – Теперь я другая и хотела бы многим заняться в городе.

Мэгги прождала неделю, но Лия не ответила. В конце концов всему подвёл итог Дэвид. Однажды он приехал и обнаружил, что отец с двумя людьми копаются в подвале в поисках костей.

Его фургон стоял перед домом, и с Дэвидом был один из сыновей – Чарли, который попросился с ним из-за шумихи и теперь прятался за его ногой и выглядывал на Кейт так, словно она отрастила вторую голову. Кейт – сегодня она жаловалась на головную боль – смотрела на него без всякого выражения большими и тёмными глазами, обведёнными кругами.

– Мама, – сказал Дэвид. – Мам, это уже слишком. Что дальше? Разберёте по дощечкам весь дом?

– Нет, – мирно ответила мать. Она перебирала на столе пуговицы, чтобы найти подходящую для бледно-жёлтого летнего платья.

Из-под кухонного пола донёсся мужской спор.

– Это плохо сказывается на девочках, – не отступал Дэвид.

Мэгги театрально вздохнула и скорчила хмурую рожу.

– Если ветер переменится, такой и останешься, – предупредил он.

Чарли понравилась его шутка.

– Если ветер переменится, такой и останешься! – повторил он. – Если ветер переменится, такой и останешься!

– Кейт надо учиться, – Дэвид попытался зайти с другой стороны. – Мэгги надо…

– Что? – спросила Мэгги. – Выйти замуж? Найти работу? Мести полы?

Ей и правда надо было мести полы. Это всегда поручалось ей, а гости без конца таскали в дом грязь и снег. Но все забыли об обычном укладе.

– …Помогать… – Он неопределённо махнул рукой. – По дому.

– Я и помогаю, – сказала она.

– Это на вас всех дурно влияет. А ваш так называемый журналист…

– Мистер Льюис – очень приличный человек, – возразила мать. – Очень добрый.

– Да просто увидел, как можно разжиться лёгкими деньгами.

– Надо же, какая редкость в этой стране, – мать показала Мэгги лакированную пуговицу белого цвета. – Что скажешь?

– Красиво, – ответила она.

– Вряд ли у меня найдутся ещё две таких же. Пожалуй, можно пришить на воротник. Или съездить за ними в город.

– Или коробейник зайдёт, – вставил Дэвид.

– Дэвид…

– Прости, забываюсь. У вас уже есть свой в подвале.

Внизу кто-то выругался.

– Мам, я пришёл сказать, что всё это вредно для девочек. На Кейт лица нет. Да на вас всех лица нет!

Мэгги прикусила губу. Часто она и вправду чувствовала себя обессиленной, но не только. Ещё она горела огнём. Чувствовала себя сильной – будто могла крушить столы и бить стёкла. Когда она писала Лие, казалось, что буквы прожгут бумагу.

– Вам бы всем не помешало съездить на ферму, – продолжал Дэвид.

Мэгги выпрямилась.

– Или… – он помолчал. – Мне тут написала Лия. До неё как-то дошла брошюра. Рискну предположить, что она могла бы принять на время девочек. Или вас всех. По крайней мере, пока не достроят новый дом.

Ненадолго и на кухне, и под ней воцарилась тишина.

Как это похоже на Лию. Пытается перехватить инициативу, делает вид, будто Мэгги здесь ни при чём, будто приезд в Рочестер – её собственная идея.

Ну ничего. Главное, чтобы сработало.

– Может, на ферме всё-таки лучше, Дэвид, – сказала мать.

– Джеймс Крейн уже уехал. – Дэвид взглянул на Мэгги, потом на Чарли, который с любопытством бочком подбирался к плите. Схватил сынишку за ворот белой рубашки и подтянул к себе. – Лия говорит, он вернулся в Нью-Йорк. И забрал с собой Ханну. Так что вы его не увидите.

За все месяцы после переезда никто не произносил имя Джеймса Крейна вслух. Все замолчали. Мэгги чувствовала, как к щекам приливает кровь. Желудок выделывал кульбиты. Ну вот и вырвалось – «Джеймс Крейн», словно что-то выскочило из могилы.

– Людям свойственно забывать, – сказал Дэвид. – Иногда. Прошлое остаётся в прошлом.

– Сомневаюсь, – тихо сказала мать. Мэгги помалкивала на случай, если все посмотрят на неё и прочтут её мысли.

Тут из подвала поднялись мужчины – с грязными ботинками, в поту.

– Что случилось? – спросил Дэвид.

– Дальше копать некуда, – сказал один. – Наткнулись на воду.

Часть II

Глава 12

Рочестер

Ноябрь, 1847

В год до переезда в Хайдсвилл Мэгги и Кейт учились в школе в нескольких кварталах от дома Эми и Айзека. Сразу за ней находилось старое кладбище первопоселенцев, но летом 1847-го его разрыли. Пришли трое рабочих, убрали надгробия и как могли разровняли землю. Они расчищали место под новую школу.

Идея принадлежала Джеймсу Крейну, он же частично вложился в строительство. Деньги у него водились – он зарабатывал на каком-то импорте, но, как говорили люди, не скупился. Крейн созвал небольшой комитет из местных предпринимателей и планировал строить школы по всему Рочестеру.

В существующем здании были всего один длинный класс с высокими окнами и провисшим потолком да комнатушка с кухней для учителей сбоку. Дети всех возрастов учились вместе. Для разных классов места не было.

А кладбище давно заросло густым бурьяном. Низкие могильные плиты покосились, надписи на них поистёрлись. Давно было пора навести здесь порядок.

Некоторые надгробия на время работ перетащили в здание школы. Обшарпанные плиты простояли у стены в конце зала всё лето и половину осени. Одна при переноске раскололась пополам. Другую уронили в дверях, так что расщепились половицы. Осколки всё равно сохранили, разложили рядом.

Снос кладбища вызвал разногласия – как же, осквернение могил. Но свободное место всё равно требовалось, и в местной газете написали так: если нельзя строить там, где похоронены люди, то Америка вовсе перестанет расти, ведь всё уже занято. И вот надгробные камни перенесли, фундамент заложили. К октябрю новое здание уже возвели наполовину: деревянный каркас с острыми углами, прочный и прозрачный, как скелет.

О телах ничего не говорили. Людей больше заботили надгробия. Учительница, мисс Келли, сказала, что тела захоронены так давно – лет сто назад, если не больше, – что гробы сгнили и кости рассеялись по всему участку. Кости, говорила она, не остаются на одном месте. Тут тебе и подземные воды, и животные, и естественное движение почвы. О телах можно не переживать.

Надгробия простояли в зале до самого жаркого и сухого конца лета, когда потела вся школа, и до сентября, когда воздух начал стыть, и до холодного, хрусткого октября. А потом и до странного ноября, когда зябкие дни перебивались пугающе хорошими тёмными вечерами, слишком тёплыми для шарфа, или утрами, когда солнце обжигало опавшую листву.

– Смешались все времена года, – сказала однажды мисс Келли, когда Мэгги сдавала домашнюю работу. – Должно быть, боги нами недовольны. «И падает седоголовый иней к пунцовой розе в свежие объятья»^[1].

Мэгги только недоумённо посмотрела на неё в ответ, и мисс Келли мельком улыбнулась.

– Шекспир, – пояснила она.

У мисс Келли глаза были синие-синие, яркого чистого цвета, а волосы – тёмные, длинные и густые – она всегда распускала их, словно напрашивалась, чтобы её прозвали сумасшедшей. Поверх блузок и юбок она носила, как казалось Мэгги, мужскую куртку. Стихи и пьесы Шекспира цитировала со странным акцентом – со смесью ирландского и американского. Она не выходила замуж, хотя ей наверняка было около тридцати – до Мэгги доносились недобрые пересуды: мол, кому такая вообще нужна.

Может, они и не ошибались. Она была хорошей учительницей, но кое-кто считал, что ей не стоило преподавать из-за припадков. Однажды во время урока она осела на пол, а потом с полузакрытыми глазами завалилась набок и тихо сипела, подёргиваясь всем телом. Мэгги чуть не сгорела от стыда. В другой раз мисс Келли прервалась на полуслове, схватилась за спинку стула и побелела. Она не упала, но как будто исчезла, покинув тело. Губы сжаты, глаза пустые. «Простите, – извинилась она. – Это пройдёт».

Это действительно прошло, и она продолжила урок. Но все, и даже Мэгги, шептались об этом и посмеивались. Дети изображали, как она падает, говорили, что она одержима злыми духами, что она ведьма. Шутки над мисс Келли защищали от её злого колдовства.

А потом заговорили, что это учительница виновата в странных делах той осени. Внезапно треснуло окно, когда никого не было рядом. На стройке рухнул деревянный столб, разбив в щепки полкрыши. Сами собой, без всякого сквозняка, распахивались двери. После обеда на полу обнаружили упавшую полку с Библиями, хотя все клялись, что и близко к ней не подходили. Однажды утром на доске кто-то нацарапал слово – кривые размашистые буквы, которых вчера ещё не было. Мисс Келли молча их стёрла, но они отпечатались в памяти Мэгги. Ей показалось, что там написали «прочь», хоть слово и читалось с трудом. «Это мисс Келли, – говорили дети. – Сама пишет в трансе. Её рукой водит дьявол».

И пожар. Однажды вечером, пока ученики собирали свои вещи, один мальчик вдруг вскрикнул и куда-то ткнул пальцем. Все обернулись: лампа вдребезги, пламя лижет деревянный косяк задней двери. Огонь тут же затушили, накинув половик и залив водой с кухни. Но опалины остались, и все знали, все клялись, что лампа даже не горела – как же от неё мог начаться пожар?

Мэгги иногда казалось, что она видит то, чего не видят другие. Тени на краю зрения, в окнах. Трепещущее движение, зыбкие очертания. Она плохо спала. Раньше ей нравилось учиться, но после пятнадцати лет сама мысль о школе наполняла отчаянием. Она гадала, не переросла ли уже школу, не попросят ли её уйти.

В учебном зале из-за сумрака и меловой пыли голову снова сдавливало. Боли усилились. Как и у Кейт.

А потом тот день в ноябре. Сырой и тёмный, когда дождь хлестал в окна.

Утром она поссорилась с отцом, причём мать заняла его сторону. Неприятный осадок остался на весь день. Это ощущение всё копилось и копилось, пока она следила, как стрелка часов приближается к трём – времени окончания уроков. Ей всего-то и хотелось, что сходить на лекцию с Эми, но отец отказал с ходу и без объяснений. Зря она на него кричала, но порой удержаться было невозможно. Чудо, что он её не выпорол.

Когда в три часа дети разошлись, Мэгги осталась за партой. Кейт слонялась рядом, но её явно тянуло домой.

– Мне ещё нужно кое-что доделать, – Мэгги показала Кейт тетрадку с недописанным пассажем из Библии. – Иди домой с Сарой. Скажи маме, что я скоро буду.

Долго её уговаривать не пришлось. Она никогда не задерживалась в школе дольше, чем нужно.

Мэгги осталась на месте, а мисс Келли ходила по рядам, собирая тетради. Ещё не ушла маленькая Ханна Крейн, дочь мистера Крейна.

Рядом с партой Мэгги учительница задержалась. Она выглядела уставшей.

– Ты хочешь доделать работу?

– Да, – Мэгги смотрела мимо мисс Келли, через плечо. Никому не нравилось быть с ней наедине.

– Ханна ждёт, когда за ней придёт отец. Он будет здесь только в половине четвёртого. Посидишь с ней? У меня ещё есть дела перед вечерними занятиями.

Вот и оправдание, чтобы не торопиться домой.

– Да, мисс Келли, – сказала она. – Конечно.

И они остались одни. Мэгги смотрела на свою тетрадку. Она не могла сосредоточиться на том, что пишет, что значат эти слова. Что-то из Евангелия от Матфея. «Если же Я Духом Божиим изгоняю бесов, то, конечно, достигло до вас Царствие Божие».

Ветер сотрясал потолочные балки. Лампы, висевшие на стенных крюках, дрожали вместе со стенами. Они не горели. Было ещё рано. Но за окном собиралась гроза, уже погрузившая класс в темноту.

Мысли Мэгги нарушило тихое царапанье карандаша. Она взглянула на Ханну, которая писала, прикрывая бумагу рукой, и болтала ногами под партой, не доставая до пола. На ней было жёлтое платье, волосы завязаны двумя жёлтыми ленточками. Мэгги не помнила, шесть ей или семь. В школе она была самой младшей.

Часы показывали десять минут четвёртого.

Не стоило ей задерживаться. Родители рассердятся, что Кейт пошла домой одна. Вот бы Мэгги могла встать и просто шагать и шагать – не к дому, а куда-нибудь в лес, на свободу.

Ей послышалось, что снаружи – у самой двери, выходящей на новое здание, – по земле волочат что-то мокрое и тяжёлое. Она обернулась: за окном что-то мелькнуло – плечо мужчины, тёмная куртка, шляпа.

Задняя дверь открыта. Мэгги была уверена, что всего пару мгновений назад она была закрыта, но теперь стояла нараспашку, покачивалась на тугих скрипучих петлях, и по классу загулял кусачий сквозняк.

Она оглянулась. Ханна отложила карандаш. Смотрела туда же, куда и Мэгги.

Шорохи на улице прекратились. Мэгги отодвинулась от стола и пошла закрыть дверь. Снаружи, позади резких контуров нового здания на фоне неба, она увидела мужчину и женщину. Они стояли на опушке.

Мужчина опёрся на мотыгу. Его лицо под сдвинутой на затылок чёрной шляпой было худым и морщинистым. Белый мужчина с запавшими щеками, с чёрной бородой, клочковатой и неухоженной. На нём были чёрная куртка и сапоги – фермерская одежда, но такую уже давно никто не носил. Он выглядел больным, голодным – она видела воспалённые красные глаза.

Женщина сцепила перед собой руки: её лицо было острым и угловатым, глаза – глубокими и тёмными. Юбка из тяжёлой плотной ткани, на голове белый чепчик.

Моросило. Пахло раскопанной почвой. Холодные капли хлестнули по лицу, и Мэгги их стёрла, но мужчина с женщиной не двинулись с места.

В ней, словно ил, оседал страх.

Поскрипывали плоские балки, державшие крышу-скелет. К одному столбу привязали лестницу, теперь дрожавшую на ветру. Её стук на миг отвлёк Мэгги, а когда она снова перевела взгляд, мужчина и женщина уже пропали.

Привиделось, подумала она. Иногда перед приступом головной боли мир становился как сон – перекошенный, яркий и искажённый. Наверняка всё дело в этом.

Тихие шажки – рядом в дверях встала Ханна и взяла Мэгги за юбку.

– Что это? – шёпотом спросила она.

Мэгги попыталась ответить. Слова застряли в горле. Не стоило оставаться. Она была здесь лишней.

Они должны уйти.

– Не знаю, – выдавила Мэгги. Снова утёрлась, а опустив руку, заметила движение. Обернулась. Тёмный силуэт, который она принимала за старое дерево у восточной стороны здания, оказался бородатым фермером, причём совсем близко. Он смотрел на Ханну.

– Кто это? – прошептала она.

«Шевелитесь», – пыталась приказать Мэгги ногам, и наконец они подчинились.

– За мной, – она затащила Ханну за руку обратно. Девочка запиналась в своих туфельках, всё ещё оглядываясь через плечо. За окном мелькнула тень – фермер шёл к двери. Мэгги сжала её руку и побежала по классу между партами. Теперь она тащила Ханну за собой, чувствуя такие холод и тяжесть, словно бежала через холодную воду. Оглянуться не смела, но чувствовала: он там, следует по пятам. Выход близко. Пара секунд – и они на главной улице.

Мэгги потянулась к ручке, распахнула дверь. Лицо ужалил порыв дождя. Девять белых ступенек, ведущих в школу, были острыми и скользкими, и она чуть не поскользнулась, пошатнулась вперёд, к земле. Удержалась – и вот тогда обернулась и увидела, что тёмный силуэт совсем близко.

Вот она держит Ханну за руку – а вот уже нет.

Всё происходило беззвучно, словно под водой. Жёлтое платье Ханны полыхнуло на фоне тёмного неба – красочное пятно в воздухе, – а потом в мгновение ока рухнуло на улицу.

Хруст, с которым сломались её ручки, – Мэгги никогда его не забудет. Был ужасен и крик Ханны несколько секунд спустя, но в память навсегда врезался именно тот отчётливый хруст. Так нога наступает на хрупкую ветку и ломает её пополам, а потом – ещё раз.

Ханна на мокрой дороге, плачущая, с вывернутыми руками, в перепачканном ярком платье; и вдруг её отец – бежит к ним, что-то крича, а что – Мэгги не понимала. Она почувствовала на затылке жаркое дыхание, но, развернувшись, никого не увидела. Обернулась на класс – противоположная дверь всё ещё открыта, всё видно до самого каркаса нового здания, и там ей померещилась женщина, закрывшая лицо руками.

Когда она обернулась, мистер Крейн уже взял Ханну на руки, но смотрел не на неё, а на Мэгги – и на его лице застыли изумление и гнев.

Он обвинил Мэгги через несколько часов, когда уже совсем стемнело. Сперва, пока Ханна кричала и плакала, они ещё помогали друг другу. Мэгги сбегала за доктором, а он ждал рядом с дочерью. Когда вернулась – поблагодарил.

– Он меня швырнул, – наконец заговорила Ханна. Слёзы высохли, лицо, бледное от боли и шока, исказилось. – Он меня швырнул.

Но мистер Крейн велел ей молчать.

Мэгги сидела в кухне с Лией и матерью, когда в дверь заколотили. Отец только-только вернулся с работы, ещё не разулся и не снял шляпу, поэтому открыл он. Было около семи.

– Я пришёл сказать вам, мистер Фокс, – раздался из коридора пронзительный и яростный голос, – что ваша дочь – злая и грешная девочка.

Наверное, Джон Фокс сперва не понял, о какой из дочерей идёт речь. Но мистер Крейн продолжал:

– Не могу представить, по какой злодейской причине, но она сбросила мою дочь со школьной лестницы, и я видел это собственными глазами. Надеюсь, вам никогда не доведётся слышать, как ваш ребёнок ломает кости, мистер Фокс.

Мэгги надо было сразу возразить и сказать, что Ханна просто поскользнулась. Всё было бы намного проще.

Но она попыталась сказать правду. Вышла в коридор вся в слезах.

– Мистер Крейн, – она встала за отцом. – Мистер Крейн, я её не трогала, я бы никогда… как вы можете…

Отец резко развернулся к ней.

– Мистер Крейн, в школе был кто-то ещё. Спросите Ханну, она вам скажет.

– Ханна не понимает, что говорит. Она бредит от боли.

– Там был человек – или не человек, а что-то ещё… – она сглотнула, от паники в горле встал комок, и следующие слова прозвучали хриплым шёпотом. – Мистер Крейн, по-моему, в школе есть привидения.

Потом она ещё не раз вспомнит этот момент. Вновь и вновь. Презрение и гнев на их лицах. Как вспыхнули её щёки, когда она услышала мать и Лию в коридоре и обернулась к их изумлённым лицам. «Привидения».

Они бы поверили, что Ханна поскользнулась, но в такое кто поверит? Сказать эдакую чепуху – всё равно что сознаться.

Мистер Крейн обернулся к отцу.

– Мистер Фокс, – прошипел он. – Девочка спятила. Она безумна.

Но раз сказав, Мэгги не отступалась от своих слов. Теперь у неё появилась цель, и цель эта была не только оправдаться: в школе небезопасно. Там творится что-то неладное. Новое здание нужно снести. А надгробия – вернуть на место. В этом она не сомневалась – иначе пострадает кто-нибудь ещё. Она твердила это без конца. И каждый раз отец только больше кривился.

В школу она не вернулась, и поползли слухи, что к делу привлекут полицию. Мистер Крейн втайне послал Эми и Айзеку письмо, о котором Мэгги не полагалось знать, но она была уверена, что в нём он просил выставить Фоксов на улицу.

Им говорили, что Ханна очень больна. Не в себе от шока. Обе её руки сломаны, она плачет днями напролёт.

– Мужчина и женщина, – говорила Мэгги. – Я знаю, что я видела. Они злились. И у мужчины была какая-то сила. Я не могу объяснить, просто знаю. И всё ещё чувствую его, словно он ко мне прилип…

Мать в слезах уверяла, что Мэгги что-то путает, что всё это какая-то случайность.

Но он правда прилип: его гнев пристал к коже, словно какой-то несмываемый осадок.

Послали на ферму за Кельвином. И он мягко ей объяснил, что в некоторых условиях разум порождает фантомы и произошёл только несчастный случай.

Эми выслушала все её возражения и долго на неё смотрела.

– Вы мне верите? – спросила Мэгги.

– А ты сама себе веришь? – вопросом ответила Эми.

Мэгги не знала, что сказать, потому как одновременно верила и не верила.

А Лия заявила так:

– Пора это прекращать. Просто скажи, что она поскользнулась, Мэгги, или ты не знаешь, что случилось, но свою байку о привидениях бросай. Неважно, что ты считаешь правдой. Мне всё равно. Но если будешь во всём винить привидений, тогда и правда покажешься злой девочкой, как говорит мистер Крейн. Перестань.

Но она не могла. Повторяла вновь и вновь, до хрипоты, и всё равно ей не верил никто, кроме Кейт. Эми и Айзек отстранились от них, проводили на работе целые дни, ужинали отдельно, говорили, что молятся за исцеление ребёнка. Мэгги снова пыталась объясниться с Эми, но её к ней не подпускали.

Она знала, что ей не верит и мать, но это почему-то задевало не так сильно. Мать её любила. В этом Мэгги никогда не сомневалась. И будет любить, даже если дочь совершит страшное преступление, если солжёт, украдёт или кого-нибудь убьёт. Но мать мягкая, слишком мягкая и робкая, всегда слушалась того, кто громче рявкнет. Она не из тех, кто поспорит или заступится. Мэгги знала: даже если бы мать поверила, она бы всё равно не выступила против Джона Фокса, Джеймса Крейна, Лии и Кельвина, хором твердивших, что всё это неправда. У матери куда лучше получалось утешать, чем спорить.

Но вот Эми. У Эми на всё имелось своё мнение – причём обдуманное и весомое. Эми часто с ней беседовала, давала книги, подбрасывала трудные вопросы – она разглядела в Мэгги потенциал, что-то такое, чего она вроде бы и не видела в себе. Эми её уважала. Любовь матери не поколебалась бы, что ни делай, но вот уважение Эми надо было ещё заслужить – и от его утраты стало чуть ли не так же больно, как от перелома. Ей велели не выходить из дома, а через несколько дней после происшествия Лия приложила к её лбу руку и сказала:

– Да у тебя жар, Мэгги. По-моему, ты заболела, – посмотрела на мать и многозначительно прибавила: – Должно быть, она болеет уже давно. И сама не понимает, что говорит.

Жар. Лия с матерью только это и твердили, переодевая её в ночную рубашку. Приносили то воду, то влажное полотенце на лоб. Подтыкали одеяло. Перешёптывались. Убавляли свет ламп.

Кейт слонялась в дверях, потом стала помогать. Принесла пучок высушенных трав и подержала над свечкой. Затем раздула огонёк и оставила их тлеть в мисочке.

Села на кровати Мэгги и посмотрела на сестру.

– А ты правда болеешь? – прошептала она.

– Не знаю, – ответила Мэгги.

За дверью спальни Лия гнула своё:

– Она не знала, что творит. Жар – она была не в себе. Её нельзя ни в чём винить.

– Иначе ведь уму непостижимо, – шептала мать. – Чтобы она такое наделала.

– Разумеется, мама, – твёрдо заявила Лия. – Жар.

– Значит… доктор…

– Нет. Никаких докторов. Мистер Крейн знаком со всеми докторами в Рочестере. Ты её мать. Тебе лучше знать, когда твоя дочь больна. Правильно?

– Но, Лия… я не…

– У девочки сильная лихорадка. Это знаешь ты, это знаю я. И не о чем тут больше говорить.

И тогда, в тёмной комнате с резким запахом горящего шалфея и травы зубровки, Мэгги и вправду почувствовала себя больной. Ужасно больной. В черепе словно били в барабаны, перед глазами всё плыло. Может, её заразил гнев того человека. «Да, – подумала она, – теперь я больна».

Созвали собрание.

Мэгги сидела, привалившись к подушкам и глядя, как мерцает и чадит свечка у кровати, а внизу, в кабинете, говорили о ней. Кейт присела на лестнице и с каждым новым гостем бежала докладывать Мэгги. Пришли Джеймс Крейн, и местный врач, и Кельвин, и их отец, и Айзек – всё-таки это его дом.

Когда кабинет закрыли, Кейт юркнула в чулан по соседству, где можно было приложить ухо к стене и подслушивать. И когда встреча закончилась, Кейт вернулась и всё пересказала.

Ни к чему привлекать полицию, сказал Кельвин. Семья Фоксов поможет оплатить уход за девочкой, он и сам заплатит, если понадобится, но Мэгги больна, это всем понятно: в тот день у неё был жар – об этом никто не знал, но она не ведала, что творила. Всё это ужасный несчастный случай.

Кейт разыгрывала разговор в лицах. Для Джеймса Крейна – щурилась и говорила глубоким голосом. Доктор вежливый. Кельвин нервный.

Джеймс Крейн:

– Я всё видел собственными глазами. Эта девочка – зло.

Доктор:

– Разве так можно говорить. У неё определённо какая-то болезнь. Умопомрачение…

– Да самая обычная болезнь, ничего особенного, – говорил Кельвин. – Жар. Всё пройдёт.

Говорил:

– В школе слишком крутая лестница.

Говорил:

– Мы оплатим лечение Ханны.

Джеймс Крейн:

– Вопрос не в этом. Денег у меня в достатке. А вы, собственно, кто вообще такой? – спросил он Кельвина.

– Решительные действия, – говорил врач. – Какая-то… истерика, девочку нужно увезти в тихое место для лечения…

– Я повторяю ещё раз, – Джеймс Крейн повысил голос, – я видел, как девочка столкнула мою дочь – сбросила мою дочь… Ханна ударилась о землю сильнее, чем если бы просто поскользнулась…

Наконец взял слово отец – но не для того, чтобы заступиться.

– Мы её увезём. Уедем как можно скорее. Расплатимся и уедем. Этого довольно?

– Нужно вызвать полицию, – сказал Джеймс Крейн.

– Ей только пятнадцать, – вмешался Кельвин. – Полиция… это неправильно…

– Она уже не ребёнок, – не унимался Джеймс Крейн. – Должны быть последствия.

– Последствия будут, – пообещал Джон Фокс. – Будут.

Глаза щипало. Кейт то и дело пропадала из поля зрения. Было очень жарко. И Мэгги всё думала: «Теперь я и правда больна».

Глава 13

Рочестер

Апрель, 1848

От реки тянуло запахом железа. Мэгги оперлась на каменный бортик моста, привстала на цыпочки, чтобы заглянуть за край и сделать глубокий вдох. Железо смешивалось с сырым травянистым ароматом весны. Её организм совсем сбит с толку: когда они уезжали из Хайдсвилла, стояла зима, а здесь уже почему-то весна.

Они прибыли вчера поздно ночью и рухнули в постель как подкошенные, толком не поговорив с Лией и не взглянув на её дом. Мэгги проснулась первой и встретила сестру на кухне. Та её поджидала и предложила вместе сходить на рынок.

Мэгги взглянула на север, вниз по течению. Их не было в Рочестере почти пять месяцев. Теперь всюду стояли новые постройки, на берегу теснилось больше мельниц, домов и транспортных контор, чем она помнила, и работало там больше народу.

Она знала, что город наводнили тысячи людей, едущих на запад, – но тысячи оседали и здесь. Раньше отец, бывало, на них жаловался – особенно на ирландцев, им он никогда не доверял, – на всех тех, кто приехал копать канал да так и остался, открывая себе для развлечения таверны, игорные дома или что похуже. Но город же должен как-то строиться, правильно?

Приезжали сюда и с юга – бежали из рабства вдоль реки Дженеси до её впадения в Онтарио. Столько людей, все в движении. От одной мысли об этом её сердце билось быстрее.

Она повернулась к Лие.

– Ну? – спросила она. – Ты когда-нибудь скажешь, что думаешь?

– О чём?

– О брошюре. Я же знаю, ты её читала.

Лия наблюдала за небольшим пакетботом, рассекающим воду. На ней было чёрное платье. Она всегда так ходила – надеялась, что примут за вдову. Чёрное платье со скромным кружевным воротником, почти наверняка слишком тяжёлое и душное для такого дня. На лбу выступили капли пота.

Красавицей сестру не назовёшь, но взгляды она привлекала – люди на неё оборачивались.

– Прочитала, – сказала Лия. – Да.

Свою брошюру – с именами на каждой странице – Мэгги по приезде спрятала в тумбочку у кровати для сохранности. Она была уже захватанная, страницы рассыпались. Мэгги планировала как можно скорее отнести её Эми, показать печатные слова, написанные мужчиной. Имя её отца на обложке. Со всем этим спорить невозможно.

– И? – сказала Мэгги.

– Ты, должно быть, очень довольна.

И что это значит? Как же порой трудно разговаривать с Лией. Она словно говорит шифром, за каждым словом кроется двойной смысл.

– Не довольна. Мне всё равно. Там просто правда.

– Ты надеешься, люди это прочитают и вспомнят твою историю про школу. Если это правда, то и тогда ты, возможно, не лгала.

Это её задело. Мэгги сделала глубокий вдох, впустила в себя запах воды.

– А я и не лгала. Теперь никто не будет сомневаться, – она подпустила в голос уверенности. – Я бы хотела встретиться с Эми. Она должна знать, что случилось. Все должны знать. Все должны прочитать показания. Показания настоящих свидетелей.

Лия как будто не слушала.

– В брошюре мне показалось странным, что никто не спросил тебя с Кэти. Словно никого не интересовало, что думаете вы.

– И никогда не интересует, – отрезала Мэгги.

– Ну меня в данном случае интересует. И весьма. И если всё это твой план, чтобы заставить людей поверить…

Мэгги начала качать головой.

– …Тогда поздравляю с оглушительным успехом, я очень впечатлена.

– Нет, Лия, нет. Всё не так. В доме были стуки, которые никто не мог объяснить. И все их слышали. Мы задавали вопросы, на них кто-то отвечал.

– Но, Мэгги… – Лия осеклась, подбирая слова. Она поставила корзинку и взяла сестру за руку. – Мэгги, этому духу не пришлось помочь? В общении? Со всеми этими стуками, шорохами и прочим.

Мэгги стряхнула её руку. Желудок скрутило тугим узлом.

– Потому что я обманщица? – сказала она. – Ну правильно. Я и это выдумала, чтобы столкнуть Кэти с лестницы и обвинить во всём привидений, да только руки не дошли.

– Мэгги.

– Ты уж берегись, а то и тебя спихну в реку. Я сильная.

– Мэгги.

– Всё было по правде.

– Конечно. Я не сомневаюсь, что дух настоящий. Но ведь не помешало добавить драмы и от себя, правильно? Я же знаю вас с Кэти, знаю ваши проделки, как вы дурачили нашего отца… Я не говорю, что вы лжёте, только говорю, что вы всегда умели устроить представление…

– Это не представление.

– Но если бы это было представление… послушай, Мэгги. Если бы это и было представление, я бы не возражала. Понимаешь?

Мэгги пыталась её понять. Она знала, что Лия, пропустив всё самое интересное, обидится, что ей захочется как-нибудь поучаствовать. Но возникло ощущение, будто старшая сестра уже умчалась вперёд, обставив её на два шага, и теперь дожидалась, когда Мэгги её догонит.

– Ты бы не возражала?

– Нет.

– Почему? После школы ты велела больше не рассказывать байки.

– Это другое. Здесь всё совсем иначе. Я три раза перечитала брошюру, Мэгги. Это что-то из ряда вон. Она у меня из головы не идёт. Я каждый день думаю о том, что всё это значит. Или что может значить. И я давала почитать брошюру друзьям – их это очень заинтересовало. По-моему, они бы хотели с тобой познакомиться, раз теперь ты приехала.

Мысль о том, что с ней кто-то хочет познакомиться, удивляла – и воодушевляла.

– Что бы ты сейчас ни ответила, Мэгги, – тихо произнесла Лия, – можешь рассчитывать на мою поддержку.

– Поддержку? Как тогда, с мистером Крейном?

Лицо Лии изменилось.

– Да. Именно так.

Они молча уставились друг на друга в ясном утреннем свете. Мимо по мосту, насвистывая, прошла на работу ватага мальчишек, Лие пришлось посторониться.

– Я в последнее время замечаю… – начала она, понизив голос, и Мэгги пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать за городским шумом: речными пароходами, лошадьми и людским гомоном. – Я замечаю, что общением с духами интересуются всё больше и больше. – Её лицо оставалось совершенно серьёзным. – Потому-то брошюра и имела такой успех. Такой тираж. Она вышла как раз вовремя, я уверена.

Мэгги не нравилось, что она говорит. Словно речь о каком-то новом изобретении – плите или паровом молоте.

– Ты наверняка сама понимаешь, что мы живём в эпоху перемен. Эпоху волнений и азарта. Все тянутся к чему-то новому.

– Духи – это не новое, – тихо ответила Мэгги.

– Нет.

– Тогда о чём ты?

– Этот дух, события в доме… Ты задавала вопросы – и дух отвечал. Разговор, прямое общение при помощи кода, алфавита. Почти по науке. Не так уж отличается от телеграфа, да? Голоса в проводах. Если люди могут посылать сообщения на большие расстояния, так почему бы и духам этого не делать?

«Не стоило вставать так рано, – подумала Мэгги. – Пусть бы Лия сама шла на рынок за едой для завтрака». Дорога из Хайдсвилла была долгой; Мэгги ещё не набралась сил для такого разговора. С Лией всегда приходилось оставаться начеку, не отвлекаться, иначе она тебя того гляди на чём-нибудь подловит.

– Совсем не похоже на телеграф, – сказала Мэгги.

– Похоже-похоже. Никто не думал, что такое возможно, – и вот пожалуйста. Эти идеи витают в воздухе, Мэгги, плавают в воде. Совсем недавно вышла книга как раз об этом – о мире духов. Автор рассказывал, что он писал в трансе, и книга, как я слышала, хорошо продалась. Мы живём в нужное время.

– В ноябре ты говорила совсем по-другому. Ни про какое нужно время и речи не было. Ты уверяла всех, что у меня бред.

– С тех пор я много думала.

– Лия, в этом нет ничего нового. – Несмотря на тёплое утро и пение птиц, вспомнилось всё. Тёмная спальня, сдавившая голову боль, стук от стен. – Это что-то древнее.

Сестра как будто уже не слушала.

– Мне вдруг пришло в голову, как вам было тяжело после той ночи в Хайдсвилле. Такой переполох – а потом соседи вернулись за добавкой.

У Мэгги пересохло в горле. Она ни глотка воды не сделала с тех пор, как проснулась. Отвернулась и пошла от Лии прочь, через мост в сторону дома. Там можно попить.

Лия подхватила корзину и поспешила за ней, поравнялась.

– Потому что в первый раз они удивились. Но если бы они не услышали всё то же самое ещё раз, то засомневались бы. Без повторной демонстрации они бы задумались и гадали, не обман ли это. Правильно?

Лия знала, что они сделали. Знала. Мэгги охватило что-то вроде паники. Скоро догадаются все. Она пошла быстрее, но Лия поймала её за руку.

– Мэгги. Погоди. – Мэгги развернулась, готовая к обвинениям, но Лия заговорила ласково. – Я знаю, чего ты хочешь. Знаю, зачем ты вернулась. Ты хочешь, чтобы к тебе прислушались. И к тебе прислушаются – но этого мало. Брошюра скоро позабудется или станет поводом для шуток. Одной её мало.

Мимо прошла ещё компания – рабочие с инструментами на плечах, – и Мэгги чуть не отпихнули в сторону. Лия не отпустила её руку.

– Ты знаешь, как только отец достроит дом, вы с Кейт переедете туда. Глазом не успеешь моргнуть, как выдадут за какого-нибудь фермера или, того хуже, придётся искать работу – и это тебе ох как не понравится. – Лия помолчала. – Поэтому я рада, что ты мне написала. Рада, что смогла привезти тебя сюда.

– Это не ты нас привезла, – возразила Мэгги, – а я тебе написала и сказала…

– Главное, что ты здесь. И, полагаю, здесь ты хочешь и остаться.

«Ты меня вовсе не знаешь, – подумала Мэгги. А потом: – И никто не знает».

– Я могу тебе помочь, – сказала Лия.

– Я и сама могу себе помочь.

– Пусть так. Мы можем помочь друг другу.

И тогда она отпустила руку и пошла впереди, оставив Мэгги с ощущением как после драки. Словно Лия что-то у неё отобрала, хотя и непонятно, что именно.

Глава 14

После завтрака, когда на столе ещё стояли чашки и тарелки, а на полу валялись крошки, Лия отряхнула рукава и сказала:

– Знаете, ходят слухи, что и в этом старом доме обитают привидения.

Мать разглядывала на свету рисунок на своей чашке. Теперь она её поставила.

– Лия. По-моему, с нас уже хватит подобных историй. – Но сама с любопытством придвинулась.

– Понимаю, но что тут поделаешь? Рано или поздно вы и сами об этом услышите.

Она стрельнула глазами на Мэгги, потом оглядела комнату в поисках вдохновения.

– Говорят, первыми жильцами в этом доме была молодая пара, погибшая в одну суровую зиму от внезапной болезни. – Она помолчала. Мэгги понимала, что Лия импровизирует. – Но дом занесло снегом, поэтому тела отыскали только весной.

«Она хорошо врёт, – подумала Мэгги, – но можно и лучше». Лия, как и Кейт, когда сочиняла на ходу, смотрела куда-то в сторону.

– Первые жильцы? – Мэгги сомневалась, что дому больше пяти-шести лет. – И сколько с тех пор здесь было жильцов?

Лия ответила раздражённым взглядом.

– И теперь, конечно же, их духи остались здесь, – добавила она.

У Кейт расширились глаза.

– Обоих?

– Вот именно.

– Какая ужасная история, – с интересом отозвалась мать.

– Верно же? – Лия кашлянула. – Не могу не задуматься, не начнётся ли что-нибудь, раз сюда приехали девочки. Если у девочек есть дар, вдруг… ну, духов притянет к ним.

Кейт, которая выскребала из кувшина остатки сметаны, теперь забыла о ложке в руке.

– Если всё это, конечно, правда. Кто знает? – чуть наклонив голову, Лия спросила: – Что скажешь, Мэгги? Мы здесь одни?

Мэгги стиснула зубы. Ужасно хотелось плеснуть Лие в лицо водой из чашки и уйти. Мать обернулась к ней с предвкушением. В окна падали косые солнечные лучи, высвечивали пылинки в воздухе.

Лия смотрела на неё и ждала. Возможно, она думала, что Мэгги не осмелится.

– Нет, – Мэгги, если надо, умела сочинять не хуже. Она быстро сообразила. – Кажется, мы не одни. Я не хотела тебя пугать, мама, поэтому ничего не говорила, но вчера вечером я проснулась и мне показалось, что кто-то стоит перед кроватью. Я думала, что это сон…

– Я тоже видела, – вставила Кейт. – Перед кроватью.

– …но я почувствовала… – Мэгги бросила взгляд на Кейт, сложившую руки на коленях с чинным и взволнованным видом. – Я почувствовала в воздухе какую-то печаль или одиночество…

Мать вскинула руку к губам. Мэгги не поняла, от ужаса или восторга.

– Как странно это от тебя слышать, – отозвалась Лия. – Потому что иногда и я чувствую что-то в этом роде, когда остаюсь одна. Печаль.

Мэгги расправила плечи, подалась вперёд. Ну уж нет. Надо опередить Лию, иначе вечно будешь у неё на поводу.

– Нет, не просто печаль, – сказала она, – и мы всё-таки кого-то видели. Или это были два человека, один – у моей кровати…

– …А второй – у моей, – подхватила Кейт.

– …но сомневаюсь, что Лия права, потому что это непохоже на мужа и жену, а больше похоже… – она снова задумалась, – на двух мужчин, может братьев, которые тут жили…

– И мне тоже так показалось, – сказала Кейт.

– …и они хотели с нами поговорить, – сказала Мэгги. – Со мной.

Все затихли. Мать взяла вилку, положила, оглянулась, словно ожидала кого-то увидеть. На ней было то же платье, что и вчера, – то же, что она носила много лет. И туфли те же. И причёска не изменилась.

– Отец бы, – начала она, – и твой брат – они бы сказали, что не стоит вести такие разговоры, нехорошо это.

На каминной полке стояли маленькие часы, и Мэгги впервые услышала их тиканье. Потом по улице проехал экипаж.

– Но вашего отца и братьев здесь нет, – договорила мать.

Убрав со стола после завтрака, она ушла к себе. Сказала, вчерашнее путешествие её утомило и хочется прилечь ещё на несколько часов. «Если смогу заснуть без того, чтобы рядом с кроватью кто-то появился». Она взъерошила Кейт волосы и ушла.

Лия избегала взгляда Мэгги – то взбивала подушки, то расправляла шторы.

Старшая сестра говорила, что когда-то нанимала служанку, но её пришлось уволить. И по всему дому читались признаки запущенности. Пыль на полках, неопрятно сложенное постельное бельё, подгоревшая кастрюля. С Лией недолго жила её дочь, но теперь уехала и она и дом стал слишком велик для одного человека.

Мэгги с Кейт поселились на чердаке, а матери досталась целая спальня на втором этаже. Кухня была крохотной, зато гостиная – огромной. Хватало места и для пианино, и для нескольких стульев и диванов. Посреди комнаты стоял красивый стол вишнёвого дерева.

Всё, кроме пианино, принадлежало домовладелице. Она была зажиточной вдовой, с которой Лие, похоже, повезло удачно договориться. Мэгги подозревала, что сестра хочет впечатлить их своим домом, поэтому старалась не подавать виду.

– Я тоже хочу отдохнуть, – сказала она и ушла раньше, чем успела ответить Лия. Юркнула к себе и села на кровать.

Открыла прикроватную тумбочку и достала брошюру. Глаза пробежали по словам.

…что орудия насмешек и недоверия, с коими встречали их заявления, и вера, кою они пробуждали в искренних разумах, те же, что Юм и Вольтер применяли для опровержения божественной природы чудес из Нового Завета…

Так вот почему в это так легко верится, да? Заумные слова, Юм и Вольтер. И начиналась брошюра с Шекспира – строчками из «Макбета». Неудивительно, что все пришли в такой восторг. Вот если бы Мэгги выбежала из школы, цитируя на ходу «Гамлета» или Библию, возможно, всё бы сложилось иначе.

УДОСТОВЕРЕНО, – гласила обложка. – И ПОДТВЕРЖДЕНО.

ИЗДАНО Э. Э. ЛЬЮИСОМ.

Она представила, как несётся домой к Эми с брошюрой в руках – своим доказательством, сертификатом подлинности… «Смотрите все…»

Но Лия права. Одного этого мало. Слова на странице никогда не передадут, каково было стоять в той комнате, что все почувствовали, услышав стук. Брошюра – это курьёз. Нужно больше.

В проёме появилась Кейт, накручивая длинную прядь волос на палец. Она вошла, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней.

– Лия из-за чего-то сердится.

– Она вечно сердится.

– Но она просит спуститься к ней и поговорить. Не знаю о чём.

Мэгги открыла брошюру где-то на середине, наугад.

Я здесь живу. Я переехал сюда из округа Каюга в прошлом октябре. Я живу в паре дорог от дома, где слышали стук.

Показания мистера Дюслера.

– Не знаю, зачем я так сказала, – добавила Кейт. – Про человека у кровати. Это неправда, – она посмотрела в окно. – Просто это приятно. В чём-то участвовать. Мне нравится.

– Знаю.

– А ты кого-то видела?

Мэгги пропустила вопрос мимо ушей.

– Лия говорит, в Рочестере о нас слышали.

– Знаю. Мне тоже говорила. С нами даже хотят познакомиться. – Кейт возбуждённо вздрогнула и рассмеялась.

– Ты хочешь?

– Конечно. А ты не хочешь?

– Вдруг мы их разочаруем.

– Почему?

– Они же и сами захотят что-нибудь увидеть. Захотят побывать на какой-то… встрече. Чтобы рассказать друзьям.

Кейт закрутила прядку до упора, отпустила.

– Ну и пожалуйста, – сказала она без промедления, словно уже об этом думала. – Можно делать так же, как в Хайдсвилле, да? Пальцами ног. Как думаешь, сюда придут люди? Можно поговорить с той парой, которая умерла, или с братьями…

– Нет никаких братьев. Я их выдумала. Как и Лия.

– А, ну да. – Кейт моргнула. – Конечно. Но могут быть другие. Могут быть духи, про которых она сама не знает.

Мэгги оглядела комнату – пыльные стены и пустые углы. Прислушалась, почти надеясь услышать стук из-под пола, но услышала только тишину.

В одиннадцать часов у Лии был урок пианино, и Мэгги осталась у себя. Какой-то ребёнок невпопад лупил по клавишам. Мелодия, поднимаясь через половицы, звучала жутковато, тревожно. Или, может, Мэгги сама себя запугала этими выдуманными призрачными братьями.

Она попробовала что-нибудь написать Эми, сказать, что вернулась в город и хочет зайти в гости. Всего-то пара строк, но каждый раз, начиная, она теряла уверенность и думала, что можно выразиться лучше, не так отчаянно.

Тогда она подтащила деревянный стул к окну и села смотреть на крыши. Поднялся ветерок, погнал по небу рваные облака. Фортепьянная музыка доносилась неловкими урывками. В паузе Мэгги неожиданно для себя услышала собственный шёпот: «Здесь кто-нибудь есть?»

Когда ответа не последовало, она хрустнула средним пальцем правой ноги. Один раз – «да».

Урок закончился: Лия на пороге попрощалась с учеником, потом заговорила с Кейт в кухне. Через несколько минут входная дверь снова открылась: старшая сестра перешла дорогу и направилась к белому двухэтажному дому с маленьким ухоженным палисадником за аккуратной оградкой. Постучалась, вошла – Мэгги не видела, кто открыл. Какое-то время она ещё следила, выйдет Лия или нет, и спустилась в кухню, где босая Кейт, подоткнув юбку, скоблила пол.

– Если Лия просит что-нибудь сделать, – заметила Мэгги, – её необязательно слушаться. Мы же только что приехали.

Кейт села на корточки и улыбнулась, убирая волосы с лица.

– Я и не против. Мне нравится. Всё лучше, чем в школе. Гляди. – Она показала под стол, на ведро с почти почерневшей водой. – По-моему, Лия вообще не моет.

– Мы ей не прислуга.

– Вот бы меня взяли служанкой в богатую семью. Я бы вызнавала все их секреты и разглядывала драгоценности.

– Тебе бы не понравилось.

– Не знаю. – Кейт опустила взгляд на скомканную в руке тряпку. – Что-то делать всё равно придётся.

Мэгги услышала, как открывается и закрывается входная дверь, выглянула в коридор. Тут же увидела на лице Лии выражение, которое не могла бы назвать никак иначе, кроме как виноватым.

– Куда ты ходила?

– Мэгги, – Лия взяла торжественную паузу. – У меня интересные новости.

Она села на стул у двери, расшнуровала башмаки и небрежно сбросила их, потирая ноги в чулках.

– Я только что навестила свою дорогую подругу Элизу Адамс с её мужем, и мы поговорили. Я, конечно же, рассказала, что у меня гостят сёстры.

– Конечно же.

– Элиза из тех моих друзей, которые читали брошюру. Я сказала, что ты здесь, и ей с мужем, конечно же, хочется познакомиться с тобой и Кэти.

– Лия…

– Особенно они заинтересовались, когда я упомянула, что у нас тут есть и свои привидения. Элиза верит, что когда-то разговаривала с духом своей покойной бабушки, поэтому я бы сказала, что её будет легко убедить. Во всяком случае, они придут к нам завтра вечером и надеются на… как бы это назвать? Демонстрацию.

Лия отвела глаза. Снова встала и прошла мимо Мэгги в гостиную, где обмахнула лежащие на столе ноты. Мэгги стояла в дверях, лишившись дара речи, пока наконец не выдавила:

– Завтра?

– Именно так.

– Лия.

– Поэтому, пожалуй, стоит задуматься, как бы нам их развлечь.

– Скажи им, что ничего не будет. Вернись и скажи. Мы не можем. Я не стану.

– Мэгги. В детстве ты мечтала только об одном – о внимании. Ну так вот оно. Почему бы им не насладиться?

– Но что нам делать? Что от нас ждут?

– А это я уже хочу услышать от тебя. Как вы это делаете? Мы обязательно сможем повторить.

– Мы ничего не делали. В доме был дух.

– Тогда и в этом тоже будет дух.

Из кухни вышла Кейт – всё ещё босая, с тряпкой в руке.

– Кое-что мы всё-таки делали, – сказала она, и Лия резко повернулась к ней. – Мы нарочно пугали отца, и тогда… – она замялась, – тогда он начал нам отвечать.

– Кто?

– Коробейник. И для соседей мы тоже кое-что делали.

Кейт говорила всё тише, но Мэгги слышала в её голосе намёк на гордость.

Лия с удовлетворением посмотрела на Мэгги.

– Нет. Нет же, Лия. Ты неправильно поняла…

– Кое-что, – заметила Лия. – Как интересно.

– Всё было по-настоящему.

– Кэти, а ты бы хотела познакомиться с моими друзьями и повторить это самое кое-что? Кто знает, вдруг мы пробудим ещё одного духа.

Мэгги замотала головой, но Кейт, даже не глядя на неё, сказала:

– Да, давай. Я бы хотела.

Мэгги больше не могла это терпеть. В руках снова заискрило. Кровь горела. Она пронеслась мимо обеих по лестнице в спальню, хлопнув дверью. Схватила щётку для волос, которую Кейт оставила на кровати, и запустила в стену. Что-то треснуло – то ли стена, то ли щётка, она не смотрела. Села на пол, привалившись спиной к двери, чтобы никто не вошёл. Ей нужно было побыть одной, без сестёр, матери, кого угодно.

Она сжимала и разжимала руки, пока они не пришли в норму. Лия, думала она. Лия – Лия – Лия. Не стоило ей писать. Мэгги только что пригласила сестру в мир, который создали они двое – она и Кейт, – а Лия уже переставляет в нём мебель и перекрашивает стены. И всегда так было. Сестра испортила себе жизнь, выбрав никчёмного мужа, который опозорил её и бросил, а теперь решила портить жизнь всем вокруг своими планами и задумками. Всё подчинить, всё взять и присвоить. Её даже собственная дочь не вынесла, и тогда Лия решила взять на её место Мэгги с Кейт.

Ненавидит ли она сестру? Мэгги задумалась. Да. Похоже, ненавидит. Мучительной ненавистью, смешанной с любовью и ещё много с чем. В детстве она смотрела на неё с каким-то благоговением, её восхищало то, чего всем полагалось стыдиться, – что Лия осталась одна, с ребёнком и вовсе не вдовой. Трудно отпустить те детские чувства – но надо. В Лие нечем восхищаться. Она отвратительна.

В дверь тихо постучали. Она закрыла глаза. Ручка повернулась, и на дверь надавили, но Мэгги не сдвинулась с места. Снова стук, голос Кейт.

– Это я, Мэгги. Пожалуйста, впусти.

Она сделала два глубоких вдоха, открыла глаза.

– Пожалуйста, – прошептала Кейт так, что и не расслышишь. Иногда Мэгги казалось, будто сестра разговаривает с ней в собственных мыслях.

Она отодвинулась от двери, пересела к стене рядом. Открывать не стала, но Кейт уже и сама робко толкнула дверь, выглянула из-за косяка на Мэгги, вошла. Постояла, погрызла ноготь большого пальца, потом села в ногах сестриной кровати, лицом к Мэгги.

Какое-то время они молчали. Потом заговорила Мэгги:

– Теперь Лия думает, что мы всё сочинили.

– Мне всё равно, что думает Лия.

Как же Мэгги хотелось относиться к этому так же. Пока у неё это даже представить не получалось. Ей не наплевать, что думает Лия. Ей не наплевать, что думают все. С кем бы она ни встретилась, с кем бы ни заговорила, первым делом в голове мелькало: «А что они обо мне думают?»

Вот почему после истории в школе она не выдержала всеобщего недоверия. Она не лгунья, не сумасшедшая, а все думали, что да.

Она кое-что знала, кое-что поразительное: привидения существуют. А ей никто не верил.

До Хайдсвилла.

– Всё равно, что она думает, – сказала Кейт. И тогда заговорила очень медленно, будто это она старшая сестра. – Всё. Равно. Что. Она. Думает. В Хайдсвилле все знают, что это было по-настоящему. Даже отец. Даже, по-моему, Дэвид и Кельвин.

– Но сейчас-то она просит притвориться. Она приглашает друзей, потому что считает, что это представление, которое можно взять и разыграть. И у нас нет… нет даже времени, чтобы всё продумать. Они придут уже завтра.

– Знаю. Тогда надо подумать. У нас есть весь сегодняшний день и завтрашний. Ты что-нибудь сообразишь. У тебя наверняка есть какие-нибудь задумки.

– Кэти. Это же будет не по-настоящему.

– А вдруг получится по-настоящему? Вдруг нам ответит другой дух? – Кейт села на колени и наивно посмотрела на Мэгги. – Когда мы разговаривали с коробейником, я знала, что он есть, и не боялась. Я чувствовала себя такой… загоревшейся, сильной, – она помолчала. – Как будто стала ближе к Богу. Я ещё раз так хочу. А ты?

«Нет, – подумала Мэгги. – Мне страшно». Кэти не было тогда в школе.

Но помнила она и прилив силы. Сиявший внутри свет. А что, если это божий свет? Идея казалась безумной и прекрасной.

– Прошу, Мэгги. Мне ну очень хочется.

И вот Кейт снова стала младшей сестричкой, упрашивала вместе поиграть.

– Но если ничего не случится, придётся врать.

Кейт покачала головой.

– Если они поверят, им же будет лучше. Неважно, как мы это сделаем. Всё равно это правда.

Глава 15

«Я хочу показать людям правду».

Кейт снова ушла вниз.

Мэгги смотрела в пустую стену до рези в глазах. «Я приехала в Рочестер показать людям правду». Вот это ей нравилось. Столько людей в городе – текут по улицам, целеустремлённо несутся, что-то делают, что-то меняют. Она – одна из них. Больше её не сошлют куда подальше. Она найдёт здесь своё место. Она будет показывать правду.

В сундуке под кроватью лежали тетрадка и ручка. Она нашла тетрадку, пролистала до пустой страницы. И наверху своим самым красивым почерком вывела: «Раскрыть правду». И подчеркнула.

Позже, спускаясь, задержалась у двери матери, легонько её толкнула, чтобы заглянуть. Мать спала, слабо сжимая в руке книгу. Обычно она не уставала так рано. «Стареет», – подумала Мэгги. И мать, и отец старше, чем большинство родителей её ровесников. И они тяжело трудились всю жизнь, работали в суровые зимы. А Мэгги причиняла им столько неприятностей.

– Простите, – прошептала она. И спустилась.

Это Мэгги предложила стол. В Хайдсвилле трюк с щёлканьем суставами лучше всего удавался за кухонным столом, где ног никто не видел. Без него задумка не сработала бы.

Днём небо внезапно нахмурилось, в комнате стоял мрак. По распоряжению Мэгги Лия задвинула шторы, зажгла одинокую свечу и поставила посреди стола.

– Кстати, – сказала она, садясь. – Я получила записку от Дэвида. Завтра он пришлёт к нам Кельвина.

– Зачем? – Мэгги следила за Кейт, которая блуждала по комнате, подбирала и ставила на место всё подряд, будто бы что-то искала.

– Думаю, переживает, не случится ли с нами чего без мужского присмотра.

Мэгги впервые задумалась: а сам-то Кельвин не против, что его вечно куда-то посылают по семейным делам? Он делал всё, о чём бы ни просили.

– Не знаю, надолго ли он. Слышала, он где-то вычитал об Орегонской тропе и хочет податься на Запад…

Мэгги выпрямилась.

– Что?

– …Но он далеко не единственный молодой человек с подобными мечтами. Уверена, если Дэвид попросит, он останется с нами надолго. Только не знаю, где отвести ему место для сна.

– Он хочет уехать?

Лия развела руками.

– Спрашивай его, – ответила она. – Кейт. Ты можешь уже сесть и успокоиться?

Кейт выглядела уязвлённой. Она поплелась к столу и села, переглянувшись с Мэгги.

– Итак, – сказала Лия. – Мэгги. Поделишься своими идеями?

Мэгги, приходя в себя после утренних событий, пропустила обед и всё ещё не была готова к новому разговору с Лией. Но всё-таки уже начала записывать, копаться в памяти в поисках того, что происходило в Хайдсвилле. Оказалось, уже трудно различить, что делали они, а что – не они.

Уже хотелось есть, но с голодом пришла и слегка приятная слабость.

– Моя идея в том, – сказала Мэгги, – что людям не хочется разговаривать с абы каким древним духом. Можно сочинить об этом доме любую байку, но разве им бы не хотелось больше поговорить с тем, кого они знают?

– Да, – сказала Лия. – Думаю, ты права.

– Значит, когда они придут, надо спросить, вдруг они кого-нибудь потеряли или хотят, чтобы мы с кем-то… связались.

– Да, – сказала Лия. – Да-да. Всё правильно.

Мэгги глянула на неё с раздражением.

– Но, наверное, лучше всего, если они назовут несколько имён, а мы сами выберем.

Лия подалась вперёд.

– А потом? Как вести разговор? И давать правильные ответы?

– Думаю, надо задавать очень простые вопросы. Мы позволим… духу… отвечать только «да» или «нет». Один стук – «да», два – «нет».

– Да, – сказала Лия. – Да. Очень хорошо. Но, девочки, слушайте. Постукивания. Расскажите уже…

Из-под стола вдруг раздался резкий хруст, от которого подскочили и Лия, и Мэгги.

Кейт улыбалась. Лия приложила руку к груди.

Мэгги, довольная шоком Лии, сама дважды щёлкнула пальцами.

– Ого, – сказала Лия. – Ого.

– Мы можем щёлкать пальцами ног, – объяснила Кейт. – И костяшками.

Лия, всё ещё приходя в себя, кивнула.

– Я помню.

– Это ещё не всё, – сказала Мэгги. – Было и другое, но, когда ты в комнате, за столом… никто не понимает, откуда звук.

Лия была впечатлена. Мэгги почувствовала прилив гордости.

– Всё очень просто, – заверила она.

– Удивительно просто. – Лия сплела пальцы. – Удивительно.

– И когда горит свечка, – добавила Мэгги. – И когда темно. В Хайдсвилле было проще: там всегда темень, дом странный, холодный да и люди… наверное, охотнее верили. Здесь будет труднее.

– Да. Да. Надо создать особое настроение. И попробовать больше техник. Больше трюков для самого начала, чтобы застать врасплох. Дальше всю работу сделает их воображение. Я прочла брошюру от корки до корки, все показания – и все люди так истово поверили. Чихни вы под конец – они и это приняли бы за сигнал от духа.

Кейт скрестила руки на груди.

– Всё было не так.

Но Лия не слушала.

– А с Элизой и Натаниэлем мы точно справимся без труда: Элиза и так от всего этого без ума, а Натаниэль, по-моему, ужасно суеверен. Не всегда будет так же просто, другие не столь податливы…

– Какие ещё другие? – спросила Мэгги. – Кто?

– Другие наши гости. Если завтра будет успех, смею предположить, что за нашими дверями выстроится целая очередь. У Элизы друзья по всему городу. Но если мы подготовимся, разузнаем кое-что заранее: кто потерял любимого человека и так далее…

Мэгги вдруг осенило. И как только она не поняла этого раньше?

– Деньги, – сказала она. – Ты хочешь на этом зарабатывать.

– Нет, – ровно ответила Лия. – Пока – нет. Пока мы не поймём, что люди готовы за это платить.

– Я не согласна за деньги.

– А что не так?

– Я хочу, чтобы мне верили.

– Судя по моему опыту, люди верят охотнее, если платят. Мистер Льюис же заработал, верно? Почему нам нельзя?

Она рассказала, что несколько недель назад ходила на представление в пригороде Рочестера. Какой-то странствующий проповедник неизвестной конфессии вышел на сцену и заявил, что вернул человеку зрение – прямо там, у всех на глазах. Любой понимал, что это враньё, – тот человек и слепым никогда не был. И кое-кто в публике освистал проповедника, назвал это бого�

Часть I

Глава 1

Хайдсвилл

Март, 1848

Им не разрешали ходить в подвал.

Он был прямо под кухней – тёмный, с земляным полом. Если стоять там тихо, не прислушиваясь к шуму из комнат наверху, почувствуешь какое-то движение под землёй. Их старший брат Дэвид говорил, что под домом, скорее всего, течёт вода.

Мэгги и Кейт не стали закрывать дверь над лестницей. Оттуда вниз падал прямоугольник дневного света.

Кейт стояла посреди подвала, держа что-то в руках. Её подол волочился по земле и запачкался. На стыке между дальней стеной и потолком пролегала узкая светлая щель. Было ужасно холодно.

– Что это? – спросила Кейт.

– Покажи.

Кейт подошла и что-то протянула – грязное и жёлтое, длиной примерно до локтя.

Мэгги взяла предмет, взвесила на ладони и вернула.

– Это человеческая кость.

Кейт нахмурилась, повертела её в руках. Посмотрела на Мэгги, снова на кость.

Наверху, в гостиной, тихо напевала за шитьём мать.

– Что-что? – переспросила Кейт.

– По-моему, нога.

Другие девочки тут же её бросили бы, но Кейт только подняла кость на свет и прищурилась.

– А чья? – Вопрос совершенно в духе Кейт – такой, на который просто невозможно ответить.

– Где ты её нашла?

– Вон там, – она показала на захламлённый угол подвала. Гнилые деревяшки да старое ведро. – На земле.

Мэгги не имела ни малейшего понятия, чья это кость. Знала только, что это точно кость. Которая, пожалуй, чем-то напоминала ногу. Мэгги доводилось видеть рисунки человеческих скелетов.

– Я только знаю, чья она может быть, – сказала Мэгги. – Когда-то давно здесь убили одну женщину. Повесили в лесу.

По тому, как нахмурилась Кейт, Мэгги поняла, что в мыслях сестры развернулась борьба: чутьё подсказывало, что ей врут, но как же хотелось поверить.

– Когда?

– Давно. Пятьдесят лет назад.

Кейт ждала продолжения.

– Её повесили, потому что решили, что она одержима дьяволом.

– Не может быть.

– Может. А потом её тело сняли, разрубили на кусочки и разбросали их по всему лесу – а то вдруг дьявол захочет вернуть её к жизни.

Наверху мать перестала петь. Через пару секунд наверняка позовёт их.

– Не может быть, – повторила Кейт.

– Но говорят, что дьявол до сих пор пытается собрать те кусочки. Найдёшь кость – и дьявол настигнет тебя.

Кейт медленно моргнула.

– Не верю. И тебе запретили сочинять небылицы.

– А это не небылица, Кейт. Это правда.

– Не верю, – ещё раз сказала Кейт, но Мэгги-то видела, что верит.

Вполне возможно верить и не верить одновременно. Запросто.

Глава 2

Дэвид приехал в четверг вместе с Кельвином. Мэгги заслышала их издалека и ждала на веранде. Бледный солнечный свет сеялся сквозь ветви деревьев, земля была твёрдой и мёрзлой. На тропинках снег растаял, но в тени, куда не доставало солнце, всё ещё лежал. Дэвид и Кельвин уже спешились – оба раскраснелись от холода, перед лицами клубился пар. Кельвин, подойдя к дому, лениво махнул Мэгги. Та шутливо шлёпнула его по руке.

Они привезли яблок с соседней фермы. Чмокнув мать в щёку, Дэвид вручил ей полную корзину. Все собрались на кухне. Мать заваривала кофе, отец молча осматривал яблоки.

– Мы ненадолго, – сказал Дэвид. – До темноты ещё надо забрать припасы у Тейлоров.

– А можно мне с вами? – спросила Мэгги. Кейт тут же вклинилась:

– А можно нам с вами?

– Я не думаю… – начал Дэвид.

– Ни в коем случае, – сказала мать. – У меня ещё сотня дел, и со всеми нужна помощь.

– А я не могу подсобить, миссис Фокс? – спросил Кельвин. Он накинул куртку на спинку стула и по-летнему закатал рукава.

– Тебе и без того работы хватает, Кельвин, – ответила она с ласковой улыбкой. А на Мэгги бросила строгий взгляд. – И моим дорогим дочерям давно пора поучиться тому, как вести дом.

Кельвин до сих пор звал их мать «миссис Фокс», и Мэгги не понимала, почему он не так и не перешёл на «Маргарет» или даже «мама». Он жил в их семье с четырнадцати-пятнадцати лет – с тех пор как умерли его родители. Мистер и миссис Фокс взяли его работать на ферме, но Кельвин был ближе по возрасту к Дэвиду и Лие, старшим детям Фоксов, и хорошо с ними поладил. Так он и влился в семью, пускай и отличался от остальных светлыми волосами и голубыми глазами. Мэгги и Кейт, в то время ещё совсем маленькие, Кельвина просто обожали. Он был добрее Лии и веселее Дэвида.

Когда отец подался из фермеров в кузнецы, они всей семьёй стали переезжать из города в город в поисках места получше – и Кельвин, конечно, тоже.

Но в последние месяцы он жил с Дэвидом и трудился на ферме. Мэгги страшно им завидовала: взрослые мужчины занимаются работой – настоящей работой, на свежем воздухе, – смеются и радуются жизни. Родись она мальчиком, уже была бы рядом.

– Приезжайте все в субботу, – предложил Дэвид. – Снег к тому времени уже наверняка растает.

– Тогда и начнутся разливы, – мрачно сказал отец. Он чистил яблоко ножом. – Да они все полугнилые, – буркнул он.

– Если хочется яблок в марте, выбирать не приходится, – ответил Дэвид.

– Хорошие-хорошие, – успокоила его мать. – Спасибо, мальчики.

– По дороге мы видели Мэри Редфилд, – сказал Дэвид.

– Надо же, замечательно. – Мать изобразила интерес.

– Она спрашивала о девочках. – Дэвид взглянул на Мэгги. – Видела вчера, как они носились по лесу.

– Мы не носились, – сказала Мэгги.

– Мы не носились, – подтвердила Кейт.

– А что же вы делали?

– Цветы собирали, – ответила Мэгги. Наверняка от девочек их возраста Мэри Редфилд ожидала чего-то подобного.

– И много насобирали? – Дэвид поднял бровь. Зима была суровой, и весна ещё не успела разбудить цветы.

– Уйму.

– Почему бы им не носиться в лесу, если так хочется? – спросила мать.

– Просто, наверное, им следует быть поосторожнее, – сказал Дэвид. – Вы же не знаете этот лес. Здесь немудрено заблудиться.

– Там убили женщину, – сказала Кейт. – Пятьдесят лет назад. Решили, что она одержима дьяволом, и повесили. А её тело разрезали на…

– Довольно, – перебил отец, положив яблоко и нож.

– …на кусочки, чтобы… – она замялась, глянула на Мэгги. – Чтобы, если дьявол её найдёт… что-то там случилось. Я уже забыла.

– Её разрезали на кусочки, чтобы дьявол не смог вернуть её к жизни, – продолжила Мэгги.

Не успела она договорить, как отец грохнул по столу кулаком.

– Довольно, – повторил он.

Краткое ледяное молчание. Стол пестрил от солнечного света.

– Ну а как же, – легкомысленно подхватил Кельвин. – Что ж ещё делать в таких случаях?

– И говорят, дьявол до сих пор ищет кусочки, – сказала Мэгги, – и, если найдёшь её кость…

Отец встал так, что ножки стула скрежетнули. Занёс руку будто для удара, но только прижал ладонь ко лбу и покачал головой.

– Довольно.

Его лицо перекосилось от гнева.

Мэгги скрестила руки на груди, чувствуя, как затрепетало сердце. Она явно перегнула палку.

Дэвид прочистил горло.

– В лесу надо бояться не дьявола, – сказал он. – А зверей. Диких зверей. Вот кто запросто может разорвать на кусочки.

Отец отвернулся к окну.

– Нет в этом лесу ничего.

Все промолчали.

– Хватит сочинять небылицы, Мэгги, – тихо попросила мать.

Дэвид и Кельвин переглянулись.

– Я просто передал, что Мэри Редфилд видела, как девочки носились в лесу, – сказал Дэвид. – Кажется, она хотела, чтобы вы знали.

– Мне не надо докладывать, чем занимаются мои дети. Благодарю покорно.

– В следующий раз так ей и отвечу.

– Я не ребёнок, – сказала Мэгги.

Пока Кельвин прощался, она увязалась за Дэвидом к фургону.

– Я могу поехать на ферму с вами, – говорила она. – Правда. Могу вам помочь с детьми… – у Дэвида и Марии было столько детей, что их имена иногда вылетали из головы. Раньше их было пятеро, а теперь сколько, уже шестеро? Дэвид ещё не разменял третий десяток, но уже выглядел потрёпанным жизнью.

– Приезжай вместе со всеми в субботу. – Он поправил седло. Лошадь фыркала на холоде и тихонько била копытом. – Ты же слышала маму. У вас здесь своих дел хватает. – Дэвид посмотрел на неё. – И перестань рассказывать небылицы.

Она нахмурилась и зябко обхватила себя руками.

– Ты не знаешь, что здесь за жизнь, Дэвид.

– Бывает и хуже.

– Сомневаюсь.

– Просто слушайся взрослых, Мэгги. Ты здесь ненадолго. Просто постарайся… постарайся вести себя потише, – он наклонился, чтобы убрать ветку из-под переднего колеса фургона. Сломал её о колено. Треск эхом отозвался в тишине, с дерева вспорхнула испуганная птица.

Сегодня Кейт была какой-то бледной. Она говорила, что проснулась с головной болью. Порой у них обеих болела голова, прямо-таки раскалывалась. Когда Мэгги вернулась на кухню, Кейт как раз спрашивала у матери, можно ли ей прилечь.

«Хрупка, как весенний цветок», – подумала Мэгги. Она начала сочинять такие строчки ещё в Рочестере, когда педагог учил её писать стихи, хоть это ей никогда не давалось. «Бледна, как луна. Холодна, как… что-нибудь ещё».

Кейт ускользнула из кухни. Мэгги накинула на плечи шаль. Стоп, а где же серебряная булавка? В виде птички. Её подарила на Рождество жена Дэвида.

Мэгги искала в кухне, в гостиной, в каморке на первом этаже, где спали родители, в спальне наверху и всё время ругала себя за то, что умудрилась потерять булавку. Единственное, что у неё было красивого.

Так она и оказалась перед дверью в подвал. Отца опять не было дома, мать не следила, и Мэгги прокралась вниз по лестнице.

В подвале звуки, свет и запахи резко менялись, как бывает, когда входишь в церковь. Зябко, сыро, темно. Мать боялась заглядывать сюда, с тех пор как они переехали.

Булавка на глаза не попадалась. Как и кость ноги – или что это было.

«Найдёшь кость – и дьявол тебя настигнет».

Небылица превращалась в реальное воспоминание. Мэгги уже видела эту картину во всех подробностях: повешенная женщина, скрип ветки, человек с топором. Воображала без всякого труда.

Её воображение. Якобы очень опасная штука. Чуть ли не болезнь.

Это могла быть вовсе и не человеческая кость. Может, лошадиная. Может, чья-то ещё – волка или кошки. А может, никакой кости вовсе не было.

Внизу в одиночестве она ощутила в воздухе что-то новое – словно подвал изменился, что-то в нём сдвинулось. Голову будто сдавило – верный знак, что надвигается боль. Тень, которую замечаешь только краем глаза. Ощущение, будто в мозг что-то стучится, просится внутрь.

Мэгги не знала, сколько лет дому. Он казался старым. Потёртым таким, обжитым. Порой полнился скребыханьями и шепотками, от которых её мать вздрагивала и хваталась за сердце.

Все говорили, это просто ветер.

Булавки в подвале не оказалось. Наверное, её стянула Кейт, спрятала под подушкой. Бестолковое воровство – просто от нечего делать. Мэгги поднялась и заперла за собой дверь. По ту сторону послышался приглушённый шорох – словно за ней из подвала следовали шаги.

Глава 3

Ночью, в постели, тоска по Рочестеру мучила сильнее всего. Сперва пугала тишина леса. А потом – темнота дома, когда гасили все лампы. Такой непроглядной тьмы не бывает в настоящих местах, в городе. По ночам, когда пряталась луна, их спальня теряла очертания: ни углов, ни стен – сплошная тьма. И ни звука – только завывание ветра и поскрипывание снега на крыше.

А в Рочестере шум стоял ночь напролёт. Споры за окном, грохот экипажей. Всё время горели уличные фонари. И дом был полон гостей, съезжавшихся со всего штата Нью-Йорк и не только. Политические собрания на кухне, длившиеся часами ужины. Мэгги никогда не видела столько разных людей в одной комнате. На столе – хлеб, картофель, солонина. За столом – мужчины и женщины, молодые и старые, чёрные и белые. Говорили и говорили всю ночь до самой зари.

Фоксы – Джон и Маргарет – снимали только две комнаты на втором этаже, выходящие на улицу, и не собирались задерживаться там надолго. Эми и Айзек Пост говорили, что Фоксы могут оставаться сколько пожелают, но Джон каждый день твердил, что у него есть свой участок в Аркадии, по соседству с сыном, и он вот-вот построит там ферму и переедет. Вечером он закрывал дверь от шума и сутолоки дома и молча читал Библию.

Но Кейт и Мэгги старались не ложиться как можно дольше, и Эми была им только рада.

Эми. Она закалывала волосы и всегда выглядела очень строгой, но у глаз лучились смешливые морщинки. В разговоре слушала всех с безраздельным вниманием. Вставала раньше, а ложилась – позже всех, и люди дивились её энергичности, но Мэгги она больше нравилась спокойной. Когда слушала других. Когда стояла в многолюдной комнате, а вокруг бурлила суета.

Эми хотела их там видеть. Хотела, чтобы девочки учились. Эми и Айзек были квакерами, и девочек приглашали на квакерские собрания, где обсуждалось такое, о чём Мэгги раньше и не задумывалась. Эми давала им книги и брошюры и через несколько дней расспрашивала о них, надеясь, что Мэгги успела всё прочитать.

Мэгги пыталась. Она читала книгу Фредерика Дугласа, о котором было столько разговоров, и другие книги о том, как покончить с рабством. А ещё статьи и письма, что Эми вырезала из «Либерейтора» – газеты аболиционистов. Читала брошюры о правах женщин и заметки, которые Эми готовила к летнему съезду, где будут обсуждать право женщин голосовать и их положение в обществе.

Мэгги портила глаза под свечками, силясь что-нибудь понять, пока не выдыхалась и не начинала корить себя: ну почему она так мало знает! Тогда она просто сидела с Кейт – ушки на макушке – в уголке кухни. Кейт влюблялась во всех молодых парней, но Мэгги больше интересовало, что делают женщины. Кто из них вступает в беседу, а кто нет.

Часто приходили две сестры, Элизабет и Делла Рид, из одной из самых видных чёрных семей в Рочестере. Делла – лет двадцать пяти или двадцати шести, Элизабет – вроде чуть старше Мэгги, но уж очень отстранённая и элегантная, с такой не заговоришь. Однажды вечером она видела, как Элизабет спорила с Джеймсом Крейном, – единственный случай на её памяти, когда чёрная женщина препиралась с белым мужчиной.

Эми объясняла, что Джеймс Крейн – важный человек в аболиционистском движении Рочестера. Он привлекал благотворителей, помогал строить новые школы и распространять прогрессивные идеи. Но Элизабет спорила с ним, как с любым другим мужчиной – или женщиной, – и наконец он разозлился и ушёл.

Дело было в том, что он организовал собрание против рабства в унитарной церкви, но не дал слова чёрным женщинам. Да и вообще пришли туда почти одни белые. Это и возмутило Элизабет.

– Если будет сто мнений по ста вопросам, то мы вообще ничего не добьёмся, – заявил он ей. Мэгги это запомнила. А Элизабет ответила:

– Единственное мнение по любому вопросу, которое вы хотите слышать, только ваше собственное.

И мистер Крейн удалился, напоследок хлопнув дверью.

– Он хочет освободить нашу расу от рабства, только если ему не придётся с нами разговаривать, – сказала позже Элизабет под общий робкий смех. Сказала совершенно ровно и спокойно, хотя Мэгги видела, как она вцепилась в стол. Должно быть, чтобы руки не дрожали.

Потом Делла уехала из Рочестера. Она путешествовала по стране и даже по Европе, читала лекции. А вот Элизабет осталась. Она принадлежала к церкви чёрных в нескольких кварталах от дома Эми и Айзека, Африканской методистской, – новенькой, деревянной и одноэтажной, где давали приют беглым рабам. Мэгги такое знать не полагалось.

Иногда на уроках чистописания она ловила себя на том, что выводит их имена. «Элизабет Рид. Делла Рид».

У таких женщин, казалось Мэгги, есть чему поучиться. Ей не помешало бы стать лучше, смелее и принципиальнее. Однажды, думала она, и ей будет что сказать – и смелости для этого хватит.

Такой была жизнь в Рочестере. Вот только кончилось всё плохо.

После отъезда Дэвида и Кельвина стемнело. В дом со всех закоулков прокралась ночь. Отец почитал Библию и отправился спать. Мать какое-то время шила, потом последовала его примеру. Ещё не пробило и девяти. Заняться было нечем. Мэгги недолго посидела у плиты, пока из комнаты не вышел отец и не сказал, что свет ему мешает, после чего снова лёг.

Она отнесла свечку с кухонного стола в их комнату. Кейт лежала поперёк кровати, свесив голову с края. Расплетённые тёмные волосы водопадом стекали на пол.

– Не могу заснуть, – пожаловалась она.

Мэгги поставила свечку у постели. Пригрозила:

– Будешь так лежать – вся кровь притечёт к мозгу и ты умрёшь.

Кейт, не меняя позы, скорчила Мэгги рожу, потом оперлась руками об пол и кувыркнулась с кровати. Уселась на полу, запутавшись ногами в ночной рубашке. Посмотрела с улыбкой, словно ждала аплодисментов.

Кейт в её двенадцать была странной. То и дело менялась, словно в одном теле сидели два человека. Вот на тебя смотрит милое детское личико, а вот губы скривятся – и она уже совсем другая, незнакомая для Мэгги.

Внезапный стук в пол из нижней комнаты, затем напугавший их обеих голос отца: «Потише там!» – и Кейт расхохоталась, не в силах сдержаться. К ночи её иногда разбирало. Раньше Мэгги смеялась вместе с ней, но в последнее время что-то плоское и тяжёлое давило на неё по ночам. Хотелось просто заснуть и больше никогда ни о чём не думать.

Она переоделась ко сну в мерцающем свете, залезла под покрывало, сунув ноги под наваленные одеяла. Кейт заползла к ней и задула свечку.

Мэгги дождалась, пока сестра уляжется, а потом пнула её.

– Ай.

– Нигде не могу найти свою серебряную булавку, – прошептала Мэгги. – Это ты взяла?

– Нет.

– Точно?

– Я не брала.

– Не верю.

– Не брала.

– Врёшь.

– Это ты врёшь, – Кейт перевернулась на бок и уложила голову на ладонь. – Может, её дьявол забрал, когда пришёл за тобой.

Мэгги отвернулась от неё к стене.

– Он за тобой придёт, Кэти. Это же ты нашла кость.

– А я его пошлю к тебе.

– А я пошлю обратно.

Кейт помолчала, потом прошептала:

– Вдруг он прямо сейчас поднимается к нам.

Не стоит о таком разговаривать. Мэгги отвернулась обратно.

– Кэти…

– Если произнести имя дьявола в темноте, он услышит.

– Так и не произноси, – сказала Мэгги.

– А я уже.

Она не смогла удержаться.

– Значит, он придёт за тобой.

– А я его пошлю…

– Кажется, он уже здесь, – она застыла, схватила Кейт за руку. – Он под кроватью, уже тянется…

– Нет, – голос Кэти понизился до панического шёпота. Она всегда боялась всего, что под кроватью. – Несмешно. Хватит.

– Прямо сейчас тянется своими когтищами…

– Нет! – она вскочила и так пихнула Мэгги, что кровать качнулась и задела стол, где Кейт оставила яблоко. Оно звучно ударилось о голый пол и покатилось.

В тишине дома это было всё равно что грохнуть одной сковородкой о другую.

Когда яблоко наконец остановилось, совсем ненадолго вновь наступила тишина. И тут обе услышали стук – кто-то внизу встал с кровати, затем шарканье, скрип двери спальни, тяжёлый топот по лестнице. Мэгги свесилась с кровати, нащупала яблоко и сунула под простыню. Кэти схватила её за руку, а Мэгги уцепилась за ладонь сестры. Когда отец распахнул дверь, обе уже сидели с широко распахнутыми глазами, вцепившись друг в друга, готовые к вспышке гнева. Мать держалась чуть поодаль, с лампой.

– Уже ночь, – начал он, – и я не потерплю…

– Это не мы, – выпалила Мэгги не думая и тут же пожалела. Теперь он вспомнит, как она рыдала на полу кухни Постов. «Это не я, ничего я не делала, ничего…»

Но Кэти послушно повторила.

– Не мы.

Он сурово смотрел на них.

– Это мой дом, – сказал он.

– Джон! – вмешалась мать. – Джон. Девочки… они же в ужасе! Сам посмотри.

В ответ на эту неожиданную подсказку обе сделали испуганные лица.

– Мы тоже слышали, – сказала Кэти дрожащим голосом. – Это на чердаке.

– Да. На чердаке, – отозвалась Мэгги, не глядя на сестру.

Она подозревала, что чердака опасался даже отец. Ещё ни разу семье не доводилось жить в доме с чердаком. С самого переезда туда никто не поднимался.

Она наблюдала, как отец пытается разобраться.

– Что это ещё значит?

– Мам, – Кэти уже чуть не плакала. – Что-то стучит на чердаке.

Она уже переигрывала. Мэгги сжала её руку посильнее.

– Даже кровать затряслась! – Кейт не смутилась, и тогда Мэгги стиснула пальцы так, что почти наверняка остался синяк.

– Боже мой, – сказала мать. – Джон.

– Слушать ничего не желаю, – отрезал отец. – Я… всем немедленно спать.

– Им страшно, – сказала мать, а он прищурился и ответил:

– Вовсе нет.

Когда родители ушли, отцовский гнев повис в воздухе дымным следом. Девочки немного подождали, чтобы он развеялся. На улице стонал ветер.

Наконец Кейт тихо произнесла:

– Посмотришь под кроватью?

– Нет.

– Пожалуйста.

– Зачем?

– Мне как-то нехорошо.

– Тебе нехорошо от твоего вранья.

– Я что-то слышала.

– Дьявол не сидит под кроватью, – ответила Мэгги. И громче: – Дьявола не бывает.

Кэти помолчала, а потом прошептала:

– Конечно бывает.

И Мэгги посмотрела. Ей положено вести себя как старшей сестре и успокаивать младшую. Она перегнулась через край, подождала, когда глаза привыкнут к сумраку. Старый деревянный сундук, пара туфель, но больше ничего – только пыль и кривой стык пола со стеной.

Глава 4

«Дьявола не бывает».

Эми говорила не так. Однажды Мэгги корпела над скучным сочинением про грех и искушение. Перекатала пару отрывков из Библии и наобум подкинула пару мыслей о Сатане, которые должны были угодить учителю.

Эми нравилось помогать ей с домашней работой. Не презрительно поправлять, как отец. Ей нравилось обсуждать. Она вечно спрашивала что-нибудь вроде: «Так думает твой учитель. А что думаешь ты?» Или ещё возмутительней: «Так написано в Библии. А что сказала бы ты?»

Она прочитала сочинение Мэгги, улыбнулась и сказала:

– Так-то ты представляешь себе дьявола?

– Наверное.

– С копытами и хвостом?

– Его таким рисуют на картинках.

– Он толкает нас на грех?

– Наверное.

– Интересно, так ли уж прост грех.

– Мне переписать?

– Интересно: если речь о грехе, может, стоит волноваться не о человеке с вилами, а о нас самих? И о том, как мы живём в этом мире.

В разговорах с Мэгги Эми часто начинала с этого захода. Будто не хотела наставлять, а просто мягко расшатывала засевшую идею, смотрела, что будет, если она ослабнет.

В Рочестере Мэгги начала меняться. Не просто из-за города, собраний или книг и брошюр Эми. Появилось что-то внутри. Какое-то движение, какая-то новая и опасная энергия в теле.

Мэгги чувствовала, как оно начиналось в суставах – искрящееся, болезненное, а потом распространялось по телу и подступало к горлу. Вплоть до того, что порой ночами она вжималась в подушку, чтобы не закричать, или впивалась зубами в руку, или её подмывало швырнуть кресло, – и внутри для этого росла сила. «Ненавижу тебя», – думала она ни о ком конкретно – просто накатывало такое чувство. Накатывало и изливалось из неё.

Потом она думала: «Я плохой человек». И обращала эту ненависть на себя. Стояла на крыльце дома Эми и Айзека, пока отец не затаскивал её внутрь.

А иногда казалось, она вот-вот заплачет – при виде птички, или от шороха дождя по листьям, или от внезапного прилива любви к матери, сидящей за столом с какой-нибудь книгой – наверняка от Эми. А потом Мэгги опять опрокидывало в ярость – на всех. За то, что они такие, какие есть, за то, что не знают её, а думают, будто знают. А потом – спокойствие; она прижималась к матери, смотрела, что та читает, подносила к странице свечу, чтобы было лучше видно.

А потом Эми спросила:

– Так-то ты представляешь себе дьявола?

Может быть, он и не человек с вилами, но казалось, что всё-таки человек – или принимает человеческое обличье. Возможно, обычного мужчины – худого белого мужчины в костюме. Так Мэгги начала его воображать. Как-то раз нарисовала в уголке тетради дядьку в пиджаке, с вытянутым лицом и плоскими поблёскивающими глазами, как две монеты. Потом сама испугалась и зачиркала.

На следующий день отец приколачивал доску поперёк двери в подвал. Мэгги задержалась у кухонного стола. Отец весь изогнулся, прижав доску плечом, и пятью ударами чётко вогнал гвоздь в верхний левый угол. Вынул ещё один гвоздь изо рта и аккуратно примерился к нижнему углу.

– Что ты делаешь?

Он выпрямился, постучал костяшками по доске, словно проверяя на прочность, и бросил на Мэгги быстрый взгляд, намекая, что это глупый вопрос.

Мэгги уточнила:

– Зачем ты это делаешь?

– Твоя мать, – сказал он.

– Она там?

– Она там что-то слышит. Думает, это какой-то зверь. Будто кто-то поднимается по лестнице.

– Там никого нет. Мы же обе спускались… – она осеклась. – Я хочу сказать – а там правда кто-то есть?

Он нахмурился.

– Если и есть, то уже не вылезет.

От мысли о том, что дверь навсегда закроют, внутри что-то тревожно забилось. А вдруг булавка так и лежит в подвале? Вдруг Мэгги её проглядела в прошлый раз?

К тому же это запретное место. Жалко с таким расставаться.

– Но если ты там кого-то запер, разве он не умрёт?

– Умрёт.

Очевидно, отца это не трогало, и Мэгги робко спросила:

– А не будет вонять?

– При такой температуре он околеет.

– Но ведь потом потеплеет.

– Когда потеплеет, мы уже переедем.

– А.

– Надеюсь, уже скоро.

Он улыбнулся ей. Его радовала мысль о доме, строящемся неподалёку от фермы Дэвида. Отец всё обещал, что через несколько недель снова примется за работу и можно будет перебраться ещё до лета. Их первый собственный дом.

Он снова оглядел дверь.

– А пока что и этого хватит.

Мэгги посмотрела на заколоченную дверь. Доска вся в царапинах и вмятинах – явно не новая.

– Я тоже что-то слышу, – сказала она. – Внизу. И Кэти. Этот дом…

– Хватит, – отец отвернулся и положил молоток в мешок с инструментами на полу. – Дом как дом.

Мэгги знала, ему хотелось здесь оставаться не больше чем остальным. Но это он решил сюда приехать – и был готов защищать своё решение. Если придётся, то и плотницким молотком с досками.

– А те, кто поселятся после нас, не разозлятся, что ты заколотил подвал?

– Это уж их дело.

– А нас ты не мог спросить?

Кухонная дверь скрипнула на сквозняке. Мэгги слышала, как снаружи ветром мотает дверь маленького сарая: та хлопала и снова со стуком распахивалась. Сарай стоял с северного угла дома, где дуло сильнее всего.

– Кого?

– Меня. Кэти.

– Мне ваше мнение не нужно. Ни об этом, ни о чём другом.

Снова заискрило в суставах; закололо, затрясло ладони.

– Мы тоже здесь живём, – сказала она.

– Вы живёте со мной под моей крышей. Все вы.

– Но…

– Довольно, Маргарет. – Не глядя на неё, он затягивал кожаный ремень на мешке. – Не потерплю, чтобы в каждом моём решении сомневались. Ты поняла?

Воздух слегка задрожал, как всегда, когда отец отдавал приказ: миг сомнения, будут ли ему подчиняться.

Кэти ещё не встала с постели. Сегодня она снова жаловалась на головную боль. Мэгги вошла, села рядом и приложила ей ладонь ко лбу. Кейт оттолкнула. В лице ни кровинки, под глазами синяки. Но она часто так выглядела. Все они, сестры Фокс, были бледными: и Кейт, и Мэгги, и Лия. Болезненными. Удивительно, что вообще выжили. У иных женщин лица с возрастом краснеют от солнца или работы, но Лие уже больше тридцати – а кожа у неё всё равно как восковая.

– Уходи, – сказала Кейт.

Мэгги посмотрела в окошко: небо серое, дерево неподалёку ощерилось острыми ветками. Это был старый вяз – во время грозы его чуть не вырвало с корнем, и теперь он стоял косо. Мать говорила, он непременно скоро рухнет и кого-нибудь убьёт.

– Отец заколотил подвал, – сказала Мэгги.

Кэти сморщилась.

– Почему?

– Вроде как мама там что-то слышит.

– Там что-то есть.

У Мэгги по спине пробежал холодок. Глаза Кейт застыли, остекленели, как гладь тёмной воды.

– Нет.

– Есть. Не надо было туда спускаться.

– Ну а мы взяли и спустились, – сказала Мэгги.

– Не надо было.

– Но мы спустились.

– Я больше туда не хочу.

– И хорошо, потому что всё равно уже не сможешь.

Кейт с немалым трудом выпуталась из простыней и села.

– А что она слышала?

– Как будто по лестнице кто-то поднимается.

– И он поверил?

– Нет, конечно. Он считает нас глупыми женщинами. Девочками. Мол, вечно нам что-то мерещится.

Кейт моргнула. Её косы расплелись, волосы прилипли ко лбу.

Кейт легко обижалась на отца. Его равнодушие к словам Мэгги не шло ни в какое сравнение с пренебрежением к словам самой Кейт. Она запросто могла бы нести всякую тарабарщину – так мало он к ней прислушивался. Тогда, в Рочестере, он даже не рассердился на её плаксивые уверения, что Мэгги говорит правду, не может врать. Просто пропустил всё мимо ушей.

– Он ничего не знает, – сказала Кейт.

Мэгги встала, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу. Мелькнуло желание – вот бы запустить в стену лампой или канделябром, чем угодно, а потом перебить все окна и с воплями унестись в лес. Вот тогда Мэри Редфилд будет о чём посудачить.

– Как же я от него устала, – сказала Кейт.

Устала. Да, он действительно выматывал: говорить с ним – всё равно что снова биться головой о стену, снова и снова, надеясь, что она рухнет. Но в усталости была странная сила. Например, в детстве они пробовали не спать всю ночь, просто чтобы посмотреть, на что это похоже. И в темноте, сильно за полночь, от утомления их бросало в нездоровую бодрость. Бешеную, до одури.

В детстве они во что только не играли и так, словно слаще неприятностей ничего не было. Прятались под кроватью. Передразнивали учителей. Прятали инструменты отца, чтобы он их не нашёл. С радостью, волнением и страхом следили, как его молчание превращается в гнев. Гадали, что он будет делать.

Мэгги чиркнула туфлей по неровной деревянной половице. Они все неровные, если приглядеться, весь пол кренился к восточному углу, где в крохотную щёлку между полом и стеной просачивался свет с кухни. Должно быть, из-за кривых полов и расшатанных половиц дом и наполнялся странным шумом – скрипом и стуком из ниоткуда.

Чем можно напугать отца?

Чем? Как он будет выглядеть, когда испугается? Как будет выглядеть, когда поверит ей?

Она слышала, как он покашлял внизу. По кухонному полу проехались ножки стула. Теперь он сядет и будет смотреть на дверь в подвал, оценивая свою работу.

К чему ограничиваться подвалом? Почему бы не заколотить все окна, спальни, входную дверь? Замкнутым пространством управлять легче.

Мэгги вспомнила яблоко – как оно упало на пол и покатилось. Такая мелочь.

– Давай поиграем, – предложила она. – У кого первой получится убедить его, что в доме живёт призрак.

– Здорово, – Кейт вскинула голову. К щекам снова прилила кровь. – А давай.

Они говорили тихо. Мэгги не слышала его внизу, но чувствовала, как он сидит за столом, дышит.

– А та, у кого получится…

– Нет, – сказала Кейт. – Давай вместе. Не хочу одна.

Точнее, не хочет попасться одна, не хочет одна влипнуть в неприятности.

– Ладно.

– Тогда хорошо, – улыбнулась Кейт. – Здорово.

– Хорошо, – Мэгги снова взглянула на острые росчерки веток на фоне неба. – У меня есть пара мыслишек.

Вот бы заставить его усомниться в себе хоть на секунду.

Тем вечером мать легла первой. Они затихли у себя в тёмной спальне и ждали, когда отец дочитает Библию и уйдёт из кухни.

Его шаги удалялись. Теперь дождаться, когда он ляжет. Когда окончательно воцарятся темнота и тишина.

Тогда Кейт метнулась босиком на другой конец комнаты и пять раз стукнула канделябром по расшатанной половице. Этот трюк они уже опробовали днём, когда за ними никто не следил. У стука именно по этой половице имелся необычный эффект – полый звук словно доносился с кухни.

На пятый удар Мэгги высунулась с кровати и постучала по полу своим канделябром: раз, два, три, четыре, пять. Когда она закончила, Кейт уже вспорхнула обратно в кровать.

Видимо, родители ещё не уснули, потому что шаги и голоса раздались почти немедленно. Сёстры закрыли глаза, задышали ровно и не шевельнулись, когда дверь открылась и отец прошептал матери:

– Они спят.

Мэгги чуяла, как он стоит и не уходит – тёмный силуэт на пороге. Представляла себе его выражение лица, напряжённый подбородок.

Когда он спустился, Кейт зажала рот, чтобы не рассмеяться, а потом прошептала: «Давай ещё разок», но Мэгги возразила. Рано. Ради дела стоит малость потерпеть.

Снизу то доносились, то затихали голоса родителей.

– …Может, какая-нибудь птица…

– …Дом старый, что тут только не…

– …Девочки всего лишь…

– …Девочки могли даже…

– …В спальне девочек, надо…

Девочки – девочки – девочки.

На следующий день отец поднялся с инструментами к ним: вскрывал половицы, двигал кровать, простукивал стены молотком. Они притворялись, что ночью ничего не слышали.

– Сегодня вам лучше лечь с нами, – мать волновалась, но явно была и довольна. – Я-то слышала, как грохотало. Так, что в стенах отдавалось.

– «Грохотало» – скажешь тоже, – ответил отец.

– Лучше сходи и проверь на чердаке.

Отец помолчал, разглядывая молоток в руке.

– Схожу.

– И сходи.

– Я же сказал: схожу.

– А я расспрошу об этом Уикменов, – предложила мать.

– Может, если бы Уикмены время от времени ремонтировали дом, – проворчал он, – мы бы мирно спали по ночам.

Мать хмыкнула.

– Да Джеймс Уикмен не отличит молоток от собственной…

– Хватит, – оборвал отец. – Ни к чему разносить сплетни про какой-то там шум в старом доме.

– Я буду рассказывать, кому захочу.

Джон посмотрел на жену, потом на дочерей. Мэгги не отвела глаза.

– И запугаешь девочек, – сказал он.

На следующую ночь они постучали по десять раз каждая, уже погромче. На другую – хлопнула дверь и опрокинулся стул. Рано поутру – медленный и тихий стук по полу палкой, которую они нашли в лесу.

Теперь они лежали в постели и думали, что бы такое пустить в ход на этот раз, может, опять канделябры?

– Но только три раза, – сказала Кейт. – И всё. Сразу перед тем, как они уснут, я стукну три раза по половице в углу, а потом заскочу на кровать, и они никогда…

– Ну не знаю, – Мэгги перевернулась на бок, вгляделась в очертания лица Кейт в лунном свете. – Если всё время делать одно и то же, быстро станет скучно. Ведь настоящий призрак не стал бы повторяться, правильно?

– Стал бы. Призраки только и делают, что повторяются. Без конца ходят одной и той же дорогой в доме, где они скончались, и всё такое.

В спальне стоял холод. Сама Мэгги уже согрелась под грудой простыней и одеял, но голова всё равно мёрзла – уши, кончик носа. Так и хотелось спуститься и разжечь огонь в камине, посидеть перед ним.

– Это кто тебе рассказал? – спросила она у Кейт.

– Не знаю. Я думала, это все и так знают. И ты должна знать после того, как видела…

– Нет. – Мэгги перевернулась на спину и уставилась в потолок, на котором плясали зыбкие тени деревьев. – Не сегодня. Иначе будет скучно.

Кейт ещё какое-то время канючила, но обычно она быстро засыпала, стоило закрыть глаза. Вскоре Мэгги уже слушала её медленное размеренное дыхание.

Она и сама погрузилась в полудрёму, когда услышала – или ей померещилось – три тихих стука в углу.

– Кэти, прекрати, – пробормотала она.

Протянула руку – сестра рядом, тёплая ото сна, лежит неподвижно. «Что-то не так, – подумала Мэгги, что-то не сходится». Но её разум уже отключался, и она не смогла удержать мысль. Та вернулась наутро, когда взгляд Мэгги упал на пустой угол. Она проснулась раньше всех, в доме ещё стояла тишина. Кейт спала. Но Мэгги не чувствовала себя в одиночестве.

– Эй? – прошептала она в тихой комнате, но ответа, конечно, не последовало.

Она выскользнула из кровати. Поморщившись, опустила босые ноги на стылый пол и вышла на лестничную площадку. Все спали. Дом принадлежал ей одной. Тихо побарабанила пальцами по косяку и прижалась к нему ухом, надеясь на ответ.

Словно подносишь ракушку к уху – только вместо моря можно слушать дом: поскрипывания и постанывания косяка, шорох холодных досок от ветра. Как оседает снег на крышу, и как шебуршатся зверьки в земле под домом.

Мэгги подумала, что дом всегда был живой – или как будто живой. Казалось, он к ним прислушивался. Она снова постучала пальцами, потом услышала внизу шаги, покашливание. Отец проснулся.

Он взял за привычку каждое утро обходить дом, сам прикладывал ухо к стенам, заглядывал под кровать Мэгги и Кейт. За шкаф. Молча слушал, как Мэгги, Кейт и мать возбуждённо перечисляют каждый странный шорох и движение. Молчал – и это выдавало гнев человека, не владевшего ситуацией.

Глава 5

Имелась в их семье одна история, о которой вслух почти никогда не упоминали.

Джон Фокс был религиозным человеком. Серьёзным. Главой семьи.

Но не всегда.

Какое-то время до рождения Мэгги и Кейт он был совсем другим.

Знание об этом рождалось из обрывочных фраз, шепотков, тихих замечаний и презрительных лиц старших братьев и сестры, когда отец читал им нотации о нравственности.

Лия, старшая, рассказывала Мэгги, что от выпивки Джон делался злым, потом грустным, потом бесшабашным, а потом опять злым. В грусти иногда бесцельно слонялся по улицам и плакал, пока его не приводили домой. Одолеваемый яростью, он пытался заразить ею жену или детей, чтобы появился повод выместить гнев на них. Лию он не трогал, а вот Дэвиду время от времени за что-нибудь да доставалось.

В бесшабашном настроении отец играл.

Мать ушла. Забрала детей и переехала к сестре.

Джон разыскал их через десять лет, успев обрести Бога. Глаза его были ясными, одежда – чистой, голос – серьёзным. Он встал на праведный путь.

Мать приняла его. Они переехали на север. Вскоре родилась Мэгги.

И в самом деле, Мэгги никогда не видела его пьяным или за азартными играми, не помнила, чтобы он уходил на всю ночь. Теперь его гнев, так легко вспыхивающий, вмиг оборачивался суровым молчанием. Отец никогда не поднимал на них руку. Каждый день – очки на носу – читал Библию.

Но она знала обо всём, что было прежде.

Иногда задумывалась, что случится, уйди он снова.

Вообразить это было легко. Он постоянно молчал. Но вот деньги, что он приносил домой, – от этих средств семья зависела полностью. Одному Дэвиду их ни за что не прокормить. Лия зарабатывала в Рочестере уроками пианино, но слишком мало. Недостаточно даже для собственной дочери, которой уже исполнилось семнадцать. Лиззи несколько месяцев назад переехала к отцу в Нью-Йорк, и Лия осталась одна.

Мэгги уже почти достигла возраста, когда можно искать работу, но сомневалась, что сможет преподавать, а чем ещё заняться – неясно. Шила она из рук вон плохо. Могла бы пойти в служанки, но желания не было. Мысль о фабрике наполняла ужасом. И вообще, судя по тому, что люди говорили о Лие, ей негоже работать. Ей положено найти мужа и печь ему пироги, готовить рагу и хранить тепло домашнего очага.

Но Лия попробовала – и вот что вышло. Однажды муж уехал по делам и не вернулся. Оставил её в шестнадцать лет одну с малышкой Лиззи, без всякой поддержки. Люди даже сомневались, что они развелись, хоть сама Лия в этом уверяла. И что тогда остаётся?

Хотелось Мэгги только вернуться в город и объяснить всем, что она не злая. Что в ней ошибаются. В декабре, после переезда в Хайдсвилл, она целыми днями не вставала с постели, глазея на пустые стены и мебель: стул, шкаф, столик. Её вещи – немногое, что она хранила, – лежали в сундучке в углу: Библия, ещё из детства, серебряная булавка, пара брошюр от Эми.

Она якобы болела – так всем говорили. Мол, у неё горячка, бред. Сама не понимает, что болтает. Вечно ей что-то мстится. Её увезли за город поправляться.

И каким-то образом это стало правдой. Она действительно заболела. После переезда в Хайдсвилл одолела слабость, воспалилось горло. Говорить было трудно. Мать наваливала на неё всё новые одеяла, а отец оставил в покое. Накатывала и отступала головная боль, на краю зрения кишели тени, по стенам ползали чёрные точки. Иногда, закрыв глаза, она видела яркое жёлтое пятно на тёмной дороге. Девочку с вывернутыми руками.

Мэгги пролежала бы в постели ещё не одну неделю, если бы её не навестил Кельвин, такой серьёзный и напуганный, словно ему сказали, что она умирает. Может, он и правда так думал. Кельвин привёз шоколадок – а их поди поищи. Кельвин знал о болезнях не понаслышке. Он лишился обоих родителей. И тогда ей стало стыдно. Она поднялась, расчесала волосы и сказала всем, что ей уже лучше.

И какое-то время Мэгги старалась. Старалась вести себя тихо, обходительно, прилично. Извиняться она отказывалась, но сочинять небылицы, как раньше, перестала. Старалась стать юной леди, которой с минуты на минуту разрешат вернуться в Рочестер, к той жизни, что она уже почти-почти начала вести. Но вот прошло Рождество, а за ним морозный тёмный январь, и февраль, когда не прекращал валить снег, и вот теперь уже март с пронизывающим до костей холодным ветром – а они всё здесь.

Глава 6

Пора прекращать, говорили они друг другу. И не прекращали.

Стук яблока был удивительно громким, а посреди ночи – ещё и необычным. Но этот фокус уже надоел. Внезапный скрежет стула по полу, когда все вроде бы спят, казался действенней. Если звякать ложкой о лампу, особенно с открытой дверью спальни, тоже получалось жутко. Иногда они ничего не делали, но наутро говорили родителям, что в их комнате что-то скрипело и стонало всю ночь напролёт.

Иногда мать отвечала:

– Да, я тоже слышала.

Их истории посеяли семена, пускавшие собственные побеги.

– Девочки к этому очень восприимчивы. – Мэгги слышала разговор матери с Мэри Редфилд. – Если в доме что-то есть, именно девочки его притягивают.

Потом она рассказала Мэри Редфилд о своей бабушке, у которой якобы были видения.

– Вдруг у девочек дар? – предположила мать. – Он передаётся по женской линии. – Она отпила кофе. – Благословение и бремя одновременно.

Мэгги под лестницей, затаив дыхание, ждала, что она расскажет больше, но Мэри сменила тему на странное поведение одной её лошади, а потом Мэгги уже не могла заставить себя спросить у матери, правда ли всё это, правда ли, у её бабушки был дар, верит ли в это мать и если верит, то почему усомнилась тогда, в Рочестере.

В детстве они обе умели хрустеть суставами, и уже тогда отец сказал, что другим это нравится вовсе не так сильно, как им.

Мэгги знала, что об этом, как и о многом другом насчёт своих дочерей, он уже забыл.

Это Кейт предложила в пятницу утром: можно пугать родителей, даже находясь в одной комнате с ними. Это Кейт придумала наконец-то задействовать их талант к хрусту.

Она репетировала, упираясь стопами в изножье кровати.

– Заметно, что я что-то делаю? – спросила она, когда раздался отрывистый резкий треск.

– Нет.

Кейт как будто не двигалась, поэтому было непонятно, откуда исходит звук. Мэгги, даже видя её босые ноги, не подумала бы на сестру.

– А ты так можешь? – Кейт села и похрустела костяшками, подкрепляя вопрос.

– Ты же знаешь, что могу.

– Не хуже меня?

Мэгги устало посмотрела на неё.

– Не хуже.