Племя бесплатное чтение

Брауэр З.
Племя

© 2020 by Sigmund Brouwer

© 2020 by Irma Kniivila

© Елена Горшкова, перевод, 2020

© ООО «Феникс», оформление, 2022

© В оформлении книги использованы иллюстрации

* * *

Часть первая
Великий потоп

Глава первая

Сначала он зарычал, предупредив Атлатля о своем приближении, и этот рык прогремел, эхом отталкиваясь от высоких каменных стен. Атлатль мгновенно обернулся на звук и застыл в оцепенении, увидев страшного зверя.

Это был саблезубый тигр. Он находился на расстоянии броска копья. Но копья у Атлатля с собой не было. Он оставил его возле дерева у подножия холма.

Все равно на таком расстоянии от копья было бы мало толку. В детстве Атлатль упал с обрыва и сломал левое колено: теперь он не мог опираться на эту ногу, с какой бы силой ни метал копье.

Тигр снова зарычал и продвинулся к нему еще на один шаг.

Даже если бы Атлатль и мог убежать, что из-за хромой ноги было невозможно, все равно он оказался в ловушке из отвесных скал. И поэтому зверь совершенно не торопился.

Тигр был большой, коренастый и грузный. Широкий в холке и груди. С большими мускулистыми ляжками.

Саблезубые тигры никогда не атаковали в стремительной погоне, как гепарды. Они выскакивали из засады и вонзали клыки в шею застигнутой врасплох жертвы или в мякоть брюха более крупной добычи – такой, как мамонт или верблюд.

Рыже-коричневый мех тигра колыхался при каждом движении огромных лап. Уже скоро зверь окажется совсем близко и совершит беспощадный прыжок, широко распахнув свирепые челюсти.

– Я не стою твоих усилий, – сказал Атлатль тигру. Ему пришлось сглотнуть несколько раз, чтобы вымолвить это пересохшим горлом. – Я костлявый. Мои кости застрянут у тебя в глотке, и ты подавишься.

Мальчику потребовалось сделать над собой невероятное усилие, чтобы говорить спокойно, скрывая свой дикий страх, смешанный с желанием закричать и убежать как можно быстрее. Прямо сейчас!

Однако Атлатль знал, что резкие движения заставят тигра сорваться и напасть. Как охотники, так и их добыча учились выживать с самого раннего детства. А тех, кто поплатился за свою неосторожность, если, конечно, их тела потом находили, заворачивали в звериные шкуры и возвращали в лоно земли под плач женщин племени, которые с раскрашенными красной охрой лицами напевали траурные мелодии до самого захода солнца. Чтобы увековечить память о погибшем, члены племени рассказывали о нем истории, сидя вокруг костра.

Атлатлю ужасно хотелось сбежать, повинуясь своему животному страху, ведь он понимал, что эти огромные когти в любой момент могут вонзиться в его спину. Но Атлатль противился мысли погибнуть от подобных ран. Не хотелось, чтобы потом, когда его тело найдут, племя считало Атлатля трусом. Особенно Тахи, прекрасная Тахи. Он хотел, чтобы Тахи оплакивала его смерть, не стыдясь ничего. В конце концов, Атлатль взобрался на эти холмы, чтобы поохотиться на птиц и принести ей в подарок их разноцветные перья.

– Уходи, – сказал он саблезубому тигру. – Я шаман. Я могу заколдовать тебя. Превращу тебя в мышь и сожму так, что твои глаза вылезут наружу.

Это была пустая угроза. Атлатль вовсе не являлся шаманом племени. Такая честь выпала Банти, его дяде. Атлатль же был обычным юношей, почти мужчиной, да еще и хромым на левую ногу.

– Я видел гигантского ленивца, – продолжил он, – внизу у холма. Он гораздо больше меня, и он все еще там. Ты ведь знаешь, что ленивцы очень медлительные, да?

Зверь проигнорировал предложение Атлатля поохотиться на другую добычу и продолжал крадучись приближаться к нему. И вот уже совсем скоро он набросится на свою жертву.

Атлатль понимал, что повел себя слишком неосторожно, и сомневался, что ему удастся выжить и извлечь урок из своей ошибки.

* * *

Это случилось в полдень, незадолго до Великого потопа.

Атлатль стоял на краю высокой отвесной скалы, осматривая поросшие травою холмы и редкую поросль деревьев Черепашьей долины. Это была широкая долина; по ее западной стороне, на расстоянии не меньше одного дня ходьбы, в сиреневатой дымке тянулась гряда невысоких гор. Далеко на севере высилась Гора призраков, куда племя никогда не кочевало. По ту сторону горы простиралась земля богов, где жил Бог-Черепаха, связанный по рукам и ногам другими богами, чтобы уберечь людей от его гнева. Да, не стоило простым смертным вступать в те земли.

Атлатль забрался высоко на холмы в поисках уединенного места, чтобы опробовать новое оружие для охоты на птиц.

Эта идея пришла ему в голову накануне. Атлатль бродил, тыча в заросли кустарника длинной палкой в надежде выгнать оттуда мышей и прихлопнуть их. За ним увязалась небольшая змейка и поползла вверх по его палке. Атлатль непроизвольно смахнул змею запястьем, отшвырнув ее так далеко, что удар о землю при падении оглушил животное.

Змеиное мясо считалось деликатесом, поэтому Атлатль решил убить змею, прежде чем она успеет уползти. Он поднял ногу, чтобы пяткой раздавить ей голову, но та вдруг ожила. Тогда Атлатль провел концом палки по земле, подцепив змею посередине тела, и швырнул ее еще сильнее, чем в первый раз, удивившись тому, как далеко он смог отбросить жертву с помощью своего орудия. Змея шлепнулась на землю и уже больше не шевелилась. Атлатль отнес добычу к стойбищу, чтобы там снять с нее шкуру, но все его мысли были о палке, а не о вкусной испеченной змее.

«Почему бы, – рассуждал юноша, – не попытаться подбросить таким же образом и камень, чтобы с дальнего расстояния подбить птицу?»

Атлатлю не хотелось, чтобы кто-то из женщин или детей расспрашивал его, отвлекая от работы. Хватало и того, что он каждый день хромал у них на виду. Если Атлатль возьмется за эту затею и у него ничего не выйдет, то он будет выглядеть в их глазах еще более жалким. Но если все получится, тогда он сможет охотиться на птиц с разноцветными перьями и приносить их Тахи.

Так в одиночестве Атлатль провел на холмах несколько часов, строгая и отесывая с помощью специального каменного орудия – резца – отломанную толстую ветку.

Нижняя часть резца представляла собой ровный полукруг, который хорошо ложился в ладонь. Вверху у резца была большая зазубрина, торчащая, как заостренный клюв. Крепко сжимая резец, он водил этим клювом по кости, рогу или дереву, аккуратно строгая их.

В итоге Атлатль укоротил палку до длины своей руки. На ее конце он оставил короткий разветвленный отросток. К нему он пришил небольшой кожаный мешочек. На это тоже ушло некоторое время. Он научился шить у своей бабушки Вавацеки, но делал это не так мастерски, как она.

Атлатль считал, что результат стоил затраченного времени и усилий. Мешочек выглядел как небольшая чаша между двумя отростками, способная удержать камень. Используя палку как продолжение своей правой руки, теперь он мог с силой метнуть камень, несмотря на вывихнутое колено.

Захватив камень и новое оружие, Атлатль отправился на поиски птиц и другой некрупной добычи. Вскоре его внимание привлекло верещание соек. Своими тревожными криками они предупреждали других птиц о присутствии какого-то мелкого хищника. Если юноша подойдет поближе, то сможет поохотиться на соек и, может быть, даже на это животное.

Подкравшись, Атлатль оказался в ущелье, ведущем к отвесной стене на краю долины и заваленном с обеих сторон обломками песчаника. На его склонах росли густые кусты, образуя заступы. В зарослях кустарника скакали сойки, исступленно вереща при каждом движении какого-то существа, прятавшегося в листве.

Атлатль не мог разглядеть, из-за кого шевелилась листва. Он подбирался все ближе, готовясь метнуть камень.

Пока вдруг не услышал рычание саблезубого тигра.

Теперь, когда зверь подкрадывался к нему, Атлатль понял, что не следовало так увлекаться охотой. Ему нужно всегда быть начеку на случай опасности, ведь окрестности просто кишели хищниками. Волки, львы, гепарды, короткомордые медведи и саблезубые тигры… Этих зверей также могло привлечь тревожное верещание соек.

Но это знание ничем не могло ему помочь, так как было уже поздно. Слишком поздно.

Глава вторая

Подкрадывающийся саблезубый тигр казался так поглощен охотой на Атлатля, как и сам юноша до этого был захвачен азартом, выслеживая соек.

– Ой-ла-ла-а, – запел Атлатль. Может быть, столь странный звук введет зверя в замешательство? Все в племени считали, что Атлатль издавал поистине странные звуки, когда пел. – Ой-ла-ла-а! Ой-ла-ла-ла-ла-ла-а-а…

Саблезубый тигр раскачивал головой из стороны в сторону, будто принюхивался к слабому ветерку, веявшему из-за плеч Атлатля в сторону зверя.

Расстояние между добычей и охотником сокращалось.

– Я тебя предупреждаю, – сказал Атлатль. – Я вооружен камнеметалкой, которая заставит тебя пожалеть об этом!

Саблезубый тигр проигнорировал его предупреждение.

– Ты не оставляешь мне выбора, – с этими словами Атлатль выстрелил камнем из своего оружия. Он попал саблезубому тигру в лопатку, но это лишь на мгновение отвлекло внимание зверя, словно в него врезалась большая муха.

Атлатль не без удовлетворения отметил, что такой выстрел мог убить сойку. Но еще он понял, что не время гордиться – его оружие бессильно против саблезубого тигра, или волка, или короткомордого медведя, или льва. Ему предстояло погибнуть с бесполезным оружием в руках.

Атлатль отступил на несколько шагов назад, наткнувшись на отвесную скалу. Прямо у него над головой галдели сойки и рос кустарник.

Саблезубый тигр приближался.

Атлатлю ничего не оставалось, кроме как принять стойку и попытаться защититься с помощью заостренных отростков на конце палки.

– Это твой последний шанс, – произнес Атлатль. – Остановись сейчас же или погибни от моих рук!

Правой рукой он упер рукоять палки в склон скалы позади себя, направляя ее сучья вверх. Когда саблезубый тигр совершит прыжок, Атлатль резко опустит передний конец палки так, чтобы она оказалась в горизонтальном положении, и в последнюю секунду, упирая ее в скалу, отступит в сторону в надежде, что зверь наткнется на импровизированный кол. Шансы были невелики, но рискнуть стоило.

Атлатль приготовился. Он чувствовал учащенное биение своего сердца. Быть может, это последний день его жизни. Найдут ли потом его тело и станет ли бабушка Вавацека и все остальные в племени раскрашивать себя красной охрой в его честь и рассказывать у костра истории об Атлатле, дабы сохранить о нем память?

Он почувствовал сладкое благоухание цветов. Услышал жужжание пчел. Ощутил солнечное тепло на своих руках и плечах. Атлатль удивился, почему до этого момента никогда раньше не ценил, как это хорошо – быть живым.

Он решил, что, если это будет его последний вздох, тогда он подумает о Тахи, о том, как она пела у костра и пламя отражалось в ее глазах. Имело ли теперь какое-либо значение то, как Пауоу хвастался перед остальными охотниками, что именно ему достанется Тахи? Если Атлатлю в его предсмертный час пригрезится Тахи, тогда, наверное, он будет тешить себя надеждой, что именно для него пела она свои песни.

Но вдруг откуда ни возьмись детеныш саблезубого тигра проскочил по уступу между ног Атлатля и бросился прямо к свирепому хищнику.

В то же мгновение Атлатль заметил набухшие молочные железы саблезубого зверя и понял, что это была мать с детенышем – совсем маленьким, еще сосунком.

Он также понял, что все это время сойки верещали при виде детеныша. За спиной у зверя у склона горы находилась небольшая пещера, которую Атлатль сразу не заметил: это было логово саблезубой тигрицы.

Детеныш спотыкался и кувыркался. Взывая о помощи, он скатился прямо к огромным лапам матери. Тигрица наклонила голову, зубами осторожно ухватила детеныша за холку и направилась к логову. Атлатль вдохнул, чувствуя, что его грудь снова стала наполняться воздухом. Тигрица больше не выказывала к нему интереса. По крайней мере, пока.

Но как только юноша испустил вздох облегчения, с другой стороны от логова тигрицы появились два лютых волка: их силуэты отделились от небольшой рощи, находившейся между тигрицей и ее логовом.

Волков тоже привлекли отчаянные крики соек.

Саблезубая тигрица-мать опустила детеныша у своих передних лап и зарычала на лютых волков.

Еще четверо хищников медленно вышли из-за деревьев и встали полукругом напротив Атлатля и саблезубой тигрицы с детенышем.

Глава третья

Лютые волки. У них темный мех, желтые глаза и мощные челюсти, способные переломать кости своих жертв. Они охотились стаей и могли даже отбивать молодых мамонтов от стада.

И как раз сейчас они явно собирались применить это умение.

Саблезубая тигрица была гораздо крупнее любого волка по отдельности: шире в груди, выше в холке. Поэтому ни один серый хищник не пошел в лобовую атаку. Окружая тигрицу и ее детеныша, они подкрадывались к ним одновременно с разных сторон.

Тигренок пронзительно и яростно взвизгнул, а его мать зарычала. Волки подбирались все ближе, прижимая их к скале настолько близко к Атлатлю, что он почувствовал мускусный запах тигриной шерсти.

Один волк прыгнул сбоку, увлекая тигрицу-мать в сторону. В то же время его собрат атаковал детеныша, схватив его за переднюю лапу. Тигренок неистово взвыл и ударил волка другой лапой, оставив на волчьей морде кровавые полосы. Волк выпустил детеныша и отступил. Тот на трех лапах поковылял к матери, спрятавшись между ее огромных лап.

Тигрица отпрянула к Атлатлю, прижав его к возвышающейся позади скале. Юноша разглядел вздыбившуюся шерсть у нее на загривке и даже пылинки, слетающие с ее меха. Если бы он захотел, то мог бы положить руку на спину этой гигантской кошки.

Еще один волк прыгнул на них. Большая кошка резко повернула морду в его сторону. Одновременно с другой стороны на нее набросился следующий волк, и саблезубая тигрица ударила его своей огромной лапой. Кровь хлынула из разодранного бока. От удара волк откатился в сторону, но снова поднялся, угрожающе рыча.

Волки слегка попятились назад, а тигрица-мать лапой отодвинула детеныша за себя, почти к самым ногам Атлатля.

Юноша не участвовал в битве, но не раздумывая схватил крошечного тигренка правой рукой. Он оглянулся через плечо и увидел над собой выступ скалы. Атлатль посадил детеныша на выступ, откуда тот принялся скалить зубы находившимся внизу волкам.

Как ни странно, зажатый между саблезубой тигрицей и скалой Атлатль чувствовал себя в безопасности. Большая кошка, окруженная волками, не станет нападать на него. И волки не могли до него добраться, пока тигрица служит ему щитом из клыков и когтей. Но в безопасности он будет лишь до тех пор, покуда жива саблезубая тигрица.

Инстинкт подсказывал Атлатлю, что пора и самому карабкаться вверх.

Атлатль снова оглянулся. Он потратил драгоценные мгновения на то, чтобы отыскать выступы и трещины в каменной стене, за которые можно было уцепиться и подтянуться на руках наверх. Ему повезло, что у стены был небольшой наклон, – это облегчало подъем.

Юноша еще раз взглянул на волков. Два приближались с одной стороны, три – с другой.

Теперь любое промедление будет стоить ему жизни.

Атлатль кинулся прочь с места сражения, оставив свою метательную палку. Высоко подняв правую руку, он дотянулся до выступающего камня, а затем нашел, за что ухватиться левой. Потом он обнаружил трещины, в которые можно было засунуть ногу. Распластавшись по скале, Атлатль приподнялся на здоровой ноге и ухватился повыше правой рукой. Он поднялся еще на два уступа вверх, полагаясь на силу мышц и стараясь не опираться на слабую ногу.

Его лицо оказалось рядом с тигренком, сидящим наверху.

Атлатль увидел, что лапа саблезубого детеныша, израненная лютым волком, кровоточила в том месте, где была разодрана шкура. Он поднял глаза, и на мгновение их взгляды встретились. Но затем малыш вдруг замахнулся невредимой передней лапой, и его крошечные коготки царапнули Атлатля по носу.

Такая неблагодарность выглядела настолько возмутительной, что Атлатль должен был просто-напросто сбросить звереныша с уступа и отправить его на верную смерть к волкам. Однако вместо этого он только слегка поморщился от боли и улыбнулся из-за бесцеремонности детеныша.

Взобравшись на уступ рядом с тигренком, Атлатль почувствовал, что по его лицу течет кровь.

Зверек продолжал рычать и шипеть. Юноша понимал, что его следовало бросить на произвол судьбы, но тигренок спас ему жизнь, выскочив из кустов к своей матери. К тому же, несмотря на боль от царапин на лице, его бессмысленная отвага позабавила Атлатля.

– Если ты еще раз так сделаешь, я тебя распотрошу, – предупредил он тигренка.

Детеныш мгновенно привстал на задние лапы, а передней снова ударил его.

– Довольно с тебя, – решил Атлатль.

Он помахал левой рукой, чтобы отвлечь зверя, а другой схватил его под брюшко. Подняв детеныша над головой, Атлатль подсадил его на еще более высокий уступ. Теперь лютым волкам до него уж точно было не добраться.

– Держись подальше от меня, – предупредил юноша, – а не то…

Он так и не договорил, потому что в этот миг понял, что детеныш тигрицы был обречен погибнуть. Калеки выживают, только если им кто-нибудь помогает. Что-то подобное годами твердил Атлатлю его двоюродный брат Пауоу. Калеки только брали у племени и ничего не давали взамен. Они были обузой. Отец Атлатля Нутау никогда не произносил этого вслух, но юноша знал, что он тоже так считает. Сын был позором для Нутау, который стал главой племени благодаря своим охотничьим умениям, признанным лучшими среди остальных мужчин.

Тигренок меж тем заполз в кусты, в которых до этого прятался от соек.

– Значит, ты меня все-таки понимаешь, – кивнул Атлатль тигренку.

Юноша взобрался еще немного повыше, а детеныш остался сидеть внизу у его ног, выглядывая из кустов, которые однажды укрыли его от соек, и все еще шипел и фыркал на волков.

Волки в едином ритме метались взад-вперед. Ни один из них пока не нанес саблезубой тигрице смертельной раны, но каждый раз, когда в нее вонзались их зубы, на шкуре большой кошки оставалось все больше крови.

Атлатль видел, что тигрица слабеет, истекая кровью. Каждый раз она отражала атаки все медленнее, и каждый ее ответный удар был менее точным. Атлатль поморщился. Если бы он остался там, внизу, его бы вскоре разорвали на части.

Юноша отыскал большой камень и швырнул его вниз. Камень попал в голову одному из волков, приближающихся к тигрице. Оглушенный хищник тотчас же рухнул наземь. Огромная кошка сделала выпад, вонзив острые клыки в волчье брюхо. Тот завыл. Саблезубый хищник отпрянул назад.

Атлатль порадовался победе тигрицы.

Однако эта радость продлилась недолго. Было очевидно, что ее силы быстро истощаются. Схватка продолжалась до тех пор, пока, словно по команде, другие волки не набросились разом на саблезубую тигрицу, похоронив ее под серой рычащей волной своих тел.

Конец для тигрицы был предрешен, и Атлатль знал, что как только волки покончат с ней, то сразу приступят к поискам сбежавшей добычи.

Под гвалт и рев продолжавшегося внизу сражения Атлатль сосредоточился на своем спасении. Он собрался было подтянуться еще немного повыше, когда детеныш наклонился вниз, словно готовясь присоединиться к идущей внизу битве.

– Может, бросить тебя волкам? – спросил Атлатль у тигренка. – Тогда твоя смерть будет гораздо легче: тебе не придется ждать тут, среди камней, когда уйдут волки, и медленно умирать от голода.

Тигренок наклонил голову и уставился на Атлатля.

– Нет, – сказал тот саблезубому спутнику, – ты не часть племени.

Тигренок пододвинулся ближе.

– Говорю тебе: ты сам по себе. Тебе нельзя со мной.

На глазах у Атлатля тигренок чуть не свалился с уступа, ища опору своим большим неуклюжим лапам. Не раздумывая, юноша потянулся, чтобы удержать его. В конце концов, этот детеныш спас ему жизнь…

Поскольку лето еще не наступило, на Атлатле кроме шитых кожаных башмаков были зауженные штаны и безрукавка из выделанной звериной шкуры, а также сумка для орудий, представлявшая собой кожаный мешок на длинном ремне для ношения за спиной. Отложив в сторону сумку, он снял безрукавку через голову. Затем снова набросил ремень сумки себе на голые плечи и завернул в одежду детеныша. Зверь сопротивлялся, пока его голова торчала наружу, но, как только Атлатль прикрыл ее одеждой, сразу же притих.

Теперь, по крайней мере, он не мог поранить юношу.

Держа безрукавку под мышкой, Атлатль стал медленно и осторожно подниматься вверх. Он боялся оступиться, ведь из-за этого можно было запросто скатиться вниз. И он не смотрел назад, пока не преодолел три четверти пути вверх по скале.

Когда же он обернулся, волки уже рвали на части саблезубую тигрицу, неподвижно лежавшую на земле.

Атлатль ползком преодолел последний небольшой участок подъема и заковылял вниз по склону холма к палаткам и кострам племени, к безопасности.

Глава четвертая

Прижимая сверток с тигренком к груди, Атлатль неуклюже опустился на колени на берегу широкой неглубокой реки, протекавшей по Черепашьей долине. По пути сюда детеныш в свертке не шевелился и не издал ни звука.

Свободной рукой Атлатль зачерпнул воды и умылся, смывая кровь с порезов. После этого поцарапанную кожу на носу начало неприятно пощипывать. Юноша понял, что следы от когтей ему не скрыть. И когда он вернется в стойбище, люди начнут расспрашивать его о том, что произошло.

Атлатль выпрямился, держа узел под мышкой, и пошел вдоль берега к стойбищу. За излучиной реки, где у самой кромки воды стоит племенной водомерный камень, он выйдет на тропу, и та приведет его к месту, на котором женщины готовят еду, а дети играют.

Дойдя до поворота, Атлатль остановился, чтобы осмотреть камень. Не показалось ли ему, что уровень воды в реке поднялся?

Всегда, когда племя зимовало в Черепашьей долине, шаман – отец Пауоу, Банти – по традиции у берега реки устанавливал камень необычной формы, предупреждавший о подъеме уровня воды.

А все потому, что после сотворения мира боги повергли Бога-Черепаху, привязали его к валунам и сбросили в глубины бездонного озера за Горой призраков. Если Богу-Черепахе когда-нибудь удастся разорвать свои узы, тогда он нагонит вóды, чтобы в отместку затопить долину. Обязанностью шамана являлось каждый день следить за уровнем воды. Однако сейчас Банти был в походе с мужчинами. Поэтому данную обязанность возложили на старейшую женщину в стойбище Вавацеку – бабушку Атлатля и мать Банти и Нутау. Но она была слишком стара, чтобы сама спуститься по тропе к реке, да и видела с каждым днем все хуже и хуже. В этом деле бабушка полагалась на помощь Атлатля. Таким образом, именно он должен был спускаться к камню каждое утро и каждый вечер, чтобы сообщать ей, не поднялся ли уровень неглубокой реки выше отметины на камне.

Атлатль нахмурился. Возможно, вода действительно поднялась. Но если и так, то не выше длины пальца ребенка, то есть настолько незначительно, что он даже не был в этом уверен. А в таком случае ему не стоило беспокоить Вавацеку. Атлатль запомнил, на какой отметине камня находился уровень воды, и отметил для себя, что утром нужно будет еще раз внимательно все проверить.

А пока у него имелась другая забота – маленький саблезубый детеныш, завернутый в безрукавку, у него под мышкой.

* * *

– Атлатль!

Как только он выпрямился и перевел дыхание, то заметил, что по берегу реки к нему спешит Тахи. Они были примерно одного возраста. Вот уже несколько месяцев юноша замечал, что каждый раз при виде Тахи ему перестает хватать воздуха и приходится делать глубокий вдох.

Она спустилась к реке и ступила на небольшие плоские камни, идущие вдоль воды.

– Ты вернулся, – сказала Тахи. Если бы на ее месте был кто-нибудь другой, Атлатль ответил бы шуткой. В конце концов, и так ведь понятно, что он вернулся. Иначе его просто не было бы здесь.

Но перед ним стояла Тахи, поэтому ему трудно было говорить.

Тахи носила костяные украшения на запястьях и на шее, но Атлатль не сумел бы описать ни одно из них. Ее голос. Ее песни. Именно эти детали впечатывались в его сознание. Мягкость ее взгляда, изгиб губ. Даже линия носа девушки приводила его в восторг.

Нос…

Нет, дело вовсе не в ее носе, а в его. На нем виднелись царапины, и они все еще кровоточили.

Атлатль быстро прикрыл нос рукой, чтобы спрятать порезы.

– Да, – ответил он сдавленным голосом, – я вернулся.

Девушка остановилась в нескольких шагах и серьезно посмотрела на него.

– Тебе не нравится мой запах?

Часто, когда Тахи что-то спрашивала, ему казалось, что она хочет его подловить. Ответить «нет» означало бы признаться, что ему нравится ее запах. Ответить «да» было бы оскорблением. И ложью. Атлатль задумался над тем, как она это спросила. Или же «нет» будет значить, что ему не нравится ее запах, а «да», что нравится?

Лучше уж вовсе ничего не отвечать.

– Покажи, что ты прячешь, – попросила она, когда Атлатль благоразумно промолчал.

Он только промычал что-то в ответ.

Тахи подошла и дотронулась до его руки.

Изгиб ее губ. Линия носа. Ее мягкий взгляд. И прикосновение рук. Все эти подробности Атлатль мог описать наизусть. Он вспомнил, как думал о песнях Тахи, когда к нему приближался саблезубый тигр, как верил, что она пела их для него, и надеялся, что сможет вспомнить эти песни в следующей жизни.

Девушка отвела его руку, которой он прикрывал поцарапанный нос.

– Саблезубый тигр, – пояснил он, когда ее глаза расширились от удивления.

– Саблезубый тигр?

– Я пел, чтобы напугать его.

– Удивительно, что он не упал замертво, – подметила Тахи. – Твое пение – это грозное оружие.

– К сожалению, – вздохнул Атлатль, – его смерть – не моя заслуга.

Возможно, ей бы понравилась его история. Он задумался, стоило ли продолжать рассказывать ей о саблезубой тигрице, ее детеныше и лютых волках.

– Тебя не было очень долго, – сказала Тахи.

Неужели она это заметила? Сердце юноши учащенно забилось.

– Дети скучали и спрашивали о тебе, – добавила девушка.

Его словно окатили ледяной водой. Мужчины ушли на охоту, а Атлатль должен был смотреть за детьми, чтобы с ними ничего не случилось.

– В одиночку на холмах может быть очень опасно, – продолжила Тахи.

– Значит, хорошо, что я вернулся, – ответил он.

– Конечно, – промолвила девушка. Когда он попытался понять, значит ли это, что она скучала по нему за время его отсутствия, Тахи продолжила:

– Не будь тебя, кто бы тогда рассказывал детям предания?

Его будто снова окатили водой.

Но Тахи тут же улыбнулась, давая понять, что дразнит его, и юноше захотелось танцевать от счастья.

Глава пятая

Когда Тахи ушла к женщинам на другой стороне стойбища, Атлатль направился вверх по тропе к береговой возвышенности. Он увидел знакомые палатки из выделанных звериных шкур, расставленные вокруг кострищ в центре лагеря. Палатки делали из трех верблюжьих шкур: их сшивали вместе, накидывали на каркас и перевязывали кожаными ремнями. Вокруг основания палаток раскладывали кости мамонтов, прижимая ими шкуры, лежавшие на земле внахлест.

Племя насчитывало двадцать пять человек: на одного меньше, чем на общем Собрании всех племен в прошлом году. Дважды в год – весной, после таяния снегов, и осенью, до выпадения первого снега, – все племена собирались в одном месте, чтобы торговать и устраивать праздники. Они показывали друг другу свои орудия и делились новыми методами их изготовления; рассказывали об исследованных далеких землях и новых находках драгоценного камня. Молодежь из разных племен могла вместе гулять, и молодые люди старались убедить девушек покинуть свои племена и перейти жить к ним.

Тахи и ее мать присоединились к их племени на последнем Собрании, но с тех пор они лишились троих людей. Одной из них стала мать Тахи: ее убил лев. Двумя другими были младенцы, которые заболели и не пережили зиму.

На окраине стойбища Атлатль увидел трех маленьких девочек и самого младшего в племени мальчика. Дети сидели на корточках вокруг Пауоу, который расположился на траве, то и дело опуская руку в корзину с ягодами. Пауоу, должно быть, был уверен, что никто из детей не расскажет этого женщинам, – ведь ягоды нужно собирать, сушить и припасать на зиму.

Пауоу родился весной, а Атлатль – осенью. Разница в возрасте давала Пауоу преимущества в росте и стати, не говоря уже о том, что у Атлатля была искалечена нога. Когда пройдет зима, оба станут достаточно взрослыми, чтобы ходить на охоту и в походы вместе со всеми мужчинами. Однако из-за своей ноги Атлатль будет все время оставаться в стойбище, а Пауоу получит шанс проявить себя среди мужчин.

Когда Атлатль подошел к Пауоу и детям, то увидел, как Аписи, шестилетний мальчик, потянулся за ягодой, а Пауоу шлепнул его по руке так, что малыш взвизгнул. Девочки Нуна, Кими и Вапун отодвинулись от корзинки подальше.

Нуна подняла глаза и увидела Атлатля. Он старался держать вывихнутую ногу прямо, чтобы его хромота была менее заметна.

– Атлатль! Атлатль! – воскликнула девочка. Она побежала к нему, и ее лицо просияло улыбкой. Остальные трое детишек помчались следом за ней.

Пауоу нахмурился. Дети никогда не бежали навстречу ему так, как к Атлатлю.

Дети резко остановились, едва не врезавшись в него. Атлатль заметил, что их руки были выпачканы соком ягод, а губы оставались чистыми. Пауоу был суровым надсмотрщиком. Он заставлял детей собирать ягоды, но есть их не позволял.

Пауоу чуть помедлил, а потом тоже направился к ним. Он передразнил походку Атлатля, нарочито хромая, но юноша сделал вид, будто не заметил этого. Ему не хотелось доставлять Пауоу удовольствие, показывая, как обидно, когда над тобой насмехается двоюродный брат.

– Что с твоим лицом?! – воскликнула Нуна, показывая на порезы на носу и щеках Атлатля.

– А что в свертке? – спросил Аписи, указывая на скомканную безрукавку, которую юноша держал под мышкой.

Атлатль ожидал этих вопросов, поэтому заранее продумал ответы. Племя позволяло некоторым животным жить вместе с ним. Собаки, которые на самом деле были всего лишь полуодомашненными волками, кочевали вместе с племенем. Эти звери увязывались за людьми ради подачек и объедков. Собак ценили, потому что они предупреждали племя о приближении хищников и их лай часто отпугивал диких зверей.

Однако Атлатль не мог припомнить никаких историй о том, чтобы кто-то из племени привел животное в стойбище не для того, чтобы снять с него шкуру и съесть, а для чего-то другого.

Тигренок стал бы в некотором роде исключением. Атлатль подумывал о том, чтобы просто незаметно пронести детеныша в стойбище, но об этом бы все скоро узнали. Поэтому юноша решил действовать открыто, словно и нет ничего особенного в том, что он держит в руках котенка страшного хищника, завернутого в безрукавку. Если собаки могут стать частью племени, возразил бы он, то почему ею не может стать детеныш саблезубого тигра?

– Что с моим лицом? – ответил он Нуне. – Это на меня напал саблезубый тигр!

Нуна отпрыгнула, изображая страх.

– Как в тот раз, когда на тебя напала Громовая птица? Расскажи нам! Расскажи!

Радость от предвкушения очередного повествования Атлатля озарила лицо Нуны. Прошло уже очень много лет с тех пор, как люди видели в небе парящих Громовых птиц. Некоторые и вовсе думали, что этих птиц просто в давние времена выдумали старейшины, но дети до сих пор любили слушать предания о них.

– Нет, это не Громовая птица, – возразил Атлатль. Пауоу стоял теперь достаточно близко, чтобы расслышать его. – На этот раз мне попался саблезубый тигр. Большой и свирепый.

– И ты не попытался убежать от него? – спросила Нуна.

– Порезы у меня на лице, – усмехнулся он, – а не на спине.

– Да Атлатль никогда и не смог бы убежать от саблезубого тигра, – вмешался Пауоу, подходя к ним.

Эта нападка со стороны брата не стала неожиданной для юноши. Отец Пауоу Банти и отец Атлатля Нутау были братьями, но вели себя настолько враждебно по отношению друг к другу, насколько это возможно в их небольшом племени. И Пауоу, в свою очередь, считал Атлатля своим врагом.

– Спасибо, – кивнул Атлатль своему двоюродному брату.

– Он никогда не смог бы убежать от саблезубого тигра, – продолжал тот, обращаясь к детям, – ведь дело в том, что Атлатль не может бегать. Это ясно любому. Он, видимо, поцарапал себе лицо, когда упал в колючий куст.

И тут юноша обрадовался, что поддался порыву взять тигренка с собой. Малыши благоговели перед Атлатлем, который восхищал их своими рассказами и относился к ним как к собственному маленькому племени внутри их большого общества.

Однако с возрастом они все поймут. Уже следующей весной им станет ясно, что Атлатль из-за своей неполноценности не сможет ходить на охоту. Тогда дети перестанут обожать Атлатля. Но пока что они ловили каждое его слово.

– Если бы я упал в колючий куст, – сказал Атлатль Пауоу, – смог бы я тогда вместе с саблезубой тигрицей защищаться от лютых волков?

– Лютые волки? – переспросил Пауоу. – Да кто в это поверит?

– Да, волки, – повторил Атлатль. – Саблезубая тигрица погибла, а я спасся. Если бы этого не произошло, то как бы мне удалось взять детеныша, который спас мне жизнь, когда его мать загнала меня в ловушку?

Атлатль опустился на колени, положив перед собой сверток, и развернул безрукавку. Все ахнули от удивления, а крохотный саблезубый тигренок сощурился от яркого света.

– Ты просто где-то нашел зверенка, больного и умирающего, – заявил Пауоу. – Мать бросила его.

Пауоу наклонился, собираясь ткнуть детеныша, но тот, зарычав, хлестнул наглеца по пальцам лапой.

Пауоу вскрикнул и затряс рукой. Из глубоких порезов закапала кровь.

– Я убью его! – воскликнул он под хохот детей.

– Нет, не убьешь, – ответил Атлатль. – Он спас мне жизнь. Теперь я его защищаю. Если увижу, что ему как-то навредили…

– Ты ничего не можешь мне сделать, – заявил Пауоу. – Если ты ударишь меня, я вынесу это на Совет старейшин. В нашем возрасте так решаются эти проблемы.

Соплеменники сражались вместе и не выступали друг против друга. Людей осталось слишком мало, а выживать было слишком трудно. Если один человек из племени причинял вред другому, то Совет старейшин выслушивал обоих и выносил решение. Самым жестоким наказанием было изгнание, ведь люди не выживали в одиночку.

– Я никогда не сделаю тебе ничего плохого, – сказал Атлатль. И засмеялся: – Хотя, может, когда-нибудь ты проснешься и обнаружишь, скажем, змею у себя под покрывалом.

Пауоу отшатнулся, как будто Атлатль действительно протянул ему змею. Все в племени знали, что Пауоу боялся змей, даже самых безобидных.

– Саблезубые тигры убивают людей! – не унимался тот. – Тигр не принадлежит племени! Женщины меня послушают. Вот увидишь!

Он помчался обратно в стойбище так быстро, будто за ним гналась змея.

Дети засмеялись и подошли ближе поглядеть на тигренка. Он снова зарычал, но уже потише. Когда он открыл пасть и оскалил зубы, все увидели два больших клыка, по которым стало понятно, что это действительно саблезубый тигр.

– Поглядите на его лапку! – воскликнула Нуна. – Он ранен.

– И еще ему нужна еда, – добавил Атлатль. – Мы найдем ему мать. Пойдемте со мной!

Глава шестая

В окружении детей Атлатль направился к самой окраине стойбища, где обычно блуждали собаки. Он знал, что среди них есть старая кормящая собака со щенками. Это животное было дружелюбнее всех остальных. Когда Атлатлю становилось одиноко, он иногда уходил на окраину стойбища и рассказывал этим животным предания. Часто, когда он угощал старую собаку объедками, она, не огрызаясь, брала еду прямо из его рук.

Собаки лежали на вытоптанной траве лужайки. Некоторые из них подняли головы при виде приближающихся детей. Но они привыкли к людям племени, которые приходили сюда, и поэтому не проявили к гостям особого интереса. Был жаркий полдень, а значит, прекрасное время для того, чтобы лениво понежиться.

Старая собака лежала на боку, а щенки копошились возле ее брюха. Они, попискивая, сосали молоко. Увидев Атлатля, собака застучала хвостом по земле в знак приветствия.

Он присел напротив нее, а дети остались наблюдать позади. Один из щенков направился к ним неуверенным шагом, неуклюже пошатываясь.

Атлатль осторожно вытащил саблезубого тигренка из своей безрукавки так, чтобы тот не смог его поцарапать. Он приподнял с земли щенка и провел его боком против шерсти тигренка, чтобы на нем остался собачий запах, затем повторил это несколько раз. Саблезубый детеныш так ослабел, что не мог сопротивляться. Он был ненамного крупнее щенка, которому, казалось, нравилось, что человек уделяет ему внимание.

А вот со старой собакой Атлатлю нужно вести себя осторожнее.

Он тихонько подошел к ней и положил тигренка среди щенков, кормящихся у брюха матери. Детеныш, должно быть, учуял запах молока, так как почти сразу же вцепился в сосок собаки и стал чмокать, зажмурив глаза от удовольствия.

Атлатль отошел и сел поодаль вместе с детьми.

Немного погодя старая собака повернула голову к своему брюху. Она обнюхала тигренка, а затем осторожно облизала его, очистив от крови рану на его передней лапе. Все это время детеныш урчал от удовольствия.

– Видите, – торжествуя, сказал Атлатль своим маленьким обожателям, – мы нашли ему мать.

Откуда-то сзади снова донесся голос Тахи, и, как всегда, услышав его, юноша почувствовал странную слабость.

– Атлатль, – мягко произнесла она, – тебя зовет бабушка. Пауоу пытался убедить ее, что царапины на его руке появились из-за детеныша, которого ты защищаешь.

Девушка засмеялась, и ее смех был подобен радостному щебетанию птиц.

– А я-то думала, что это ты выдумываешь всякие истории – не Пауоу!

– Гляди, Тахи, – вмешалась Нуна и показала на тигренка. – Это правда. Вон он. Со щенками!

Тахи хлопнула в ладоши от восхищения.

– О, Атлатль, он такой милый!

Радуясь тому, что саблезубый тигренок так умилил ее, юноша подумал, как здорово было бы принести Тахи в подарок птичьих перьев.

Тахи прекратила смеяться и забеспокоилась:

– Но теперь тебе придется ответить на обвинения Пауоу. Вавацека и остальные женщины ждут тебя.

* * *

В долине, которую племя выбрало для зимовки, было много дичи. Холмы защищали эту землю от сильных ветров. Несмотря на то что река оказалась неглубокой, ее течение было быстрым, и она не замерзла, когда выпал снег. Поскольку племя не собиралось кочевать до самой весны, землю внутри палаток устлали шкурами животных для утепления. Между кострами стояли стулья-треноги, сделанные из связанных палок, на которые была натянута кожа. Весной, когда племя снова соберется переместиться всем стойбищем, в дорогу стулья разберут, а шкуры аккуратно сложат.

Вавацека сидела на стуле в окружении женщин. Возле нее, ухмыляясь, стоял Пауоу.

Когда голоса женщин затихли при появлении Атлатля, Вавацека повернула голову в его сторону. Ее лицо было изрезано глубокими морщинами, руки иссохли, а глаза затуманились. Единственное, в чем у нее еще оставалась сила, так это рассудок и голос.

Атлатль подошел, ковыляя, и остановился прямо напротив нее. Он часто помогал Вавацеке собирать растения, необходимые для лечебных снадобий, и за этим делом они непринужденно беседовали, как старые друзья. Но здесь, на виду у женщин, он осознавал ее уважаемое положение в племени и почтительно ждал, когда она заговорит.

Посреди этого молчания Атлатль заметил, что ноздри бабушки расширены. Несмотря на то что ее зрение сильно ослабело, слух и обоняние все еще были остры.

Если бы Атлатль подсказал бабушке, что он пришел, она бы оскорбилась. Вавацека наверняка это знала сама.

– Итак, – сказала она, – один из моих внуков обвиняет другого.

Атлатль прекрасно понимал, почему в ее голосе сквозила грусть. Он понимал, как сильно ей хотелось, чтобы ее сыновья – отец Пауоу Банти и отец Атлатля Нутау – вели себя как братья, а не как яростные противники. Оба они полагали, что их сила – Банти как шамана и Нутау как предводителя охотников – давала каждому из них право стать истинным вождем племени. Банти не скрывал своей обиды на то, что вождем считался Нутау.

– Если Пауоу сказал тебе, что я принес в стойбище саблезубого тигра, – молвил Атлатль, – то это не клевета. Это правда.

Он не видел смысла отрицать то, что можно легко проверить.

– Саблезубый тигр, – повторила Вавацека. – И ты натравил его на Пауоу?

Женщины молчали, поскольку они тоже уважали возраст и мудрость Вавацеки. Одна из них протыкала шкуру костяной иглой и протягивала кожаную нить, чтобы сшить два куска кожи. Другая связывала веревкой пучки травы. Однако Атлатль чувствовал, что этот разговор был им также интересен.

– Да, я натравил его на Пауоу, – кивнул Атлатль. – Это было ужасное нападение. На него бросился огромный зверь. Во-о-от такой громадный!

Юноша сложил ладони чашечкой, как будто старался удержать в них воду, чтобы показать, насколько мал детеныш.

– Когда Пауоу его ткнул, зверь прыгнул на него и чуть не сбил с ног. Я оттащил его от Пауоу, спасая тому жизнь, и вот посмотрите, что этот свирепый зверь сделал со мной!

Атлатль показал на свой нос.

Некоторые женщины захихикали.

– Пауоу, – сказала Вавацека, – покажись из-за моей спины и встань лицом ко мне.

Тот, шаркая, вышел вперед.

– Ты ткнул саблезубого детеныша? – спросила она.

– Я не понимал, живой он или мертвый, – угрюмо ответил Пауоу, опустив голову. – Атлатль должен был убить его, перед тем как принести в лагерь.

– Я не спрашивала, живой он был или мертвый. Я спросила, ткнул ли ты его.

– Да, – признался он наконец.

– Значит, он не напал на тебя, как ты утверждал, а защищался?

Пауоу промолчал.

– Ложные показания перед любым членом Совета старейшин – это серьезный проступок, – заметила Вавацека. – Даже такая ложь, которая кажется безобидной.

Пауоу фыркнул:

– Атлатль только что сказал, что зверь был огромный и сбил меня с ног! Вы ему лучше расскажите, что значит говорить правду!

– Ты же умен. Или хочешь сделать вид, будто не понимаешь шуток?

Пауоу глубоко вздохнул: он понимал, что любой ответ выставит его не в лучшем свете.

Вавацека произнесла:

– Я повторяю. Лжесвидетельство Совету старейшин – серьезное преступление.

– Я не стою сейчас перед Советом старейшин, – возразил Пауоу.

– И все-таки ты прибежал и попросил меня вынести приговор твоему двоюродному брату, словно я являюсь членом Совета.

И на это Пауоу тоже нечего было ответить.

Вавацека вздохнула и обратилась к Атлатлю:

– Саблезубый тигр, каким бы маленьким он ни был, не может жить в племени. Тигры охотятся на людей. Почему мы должны делиться с ним пищей, чтобы помочь ему вырасти?

Атлатль ожидал этого вопроса и знал, что жизнь детеныша зависела от того, сможет ли он убедить Вавацеку его оставить.

Атлатль рассказал ей о том, как саблезубая тигрица-мать загнала его в ловушку, как детеныш спас ему жизнь, как появились лютые волки и как теперь звереныш, которого он называл Тигренком, словно это было его имя, примостился под боком старой кормящей собаки.

Он понимал, что это прозвучало убедительно, и надеялся, что такой хороший рассказ сможет повлиять на решение Вавацеки.

– Видите, – сказал Атлатль закончив, – детеныш спас мне жизнь. Ведь племя сильно потому, что мы все вместе сражаемся за выживание. А он спас члена нашего племени и заслуживает быть одним из нас.

– Мне это не нравится, – заметила Вавацека. – От хищника, который живет и растет среди нас, не стоит ожидать ничего, кроме неприятностей.

– Видите! – воскликнул Пауоу. – Видите! Дайте мне убить этого зверя!

Атлатль заметил, как по лицу Вавацеки пробежала тень недовольства и как между собой стали перешептываться женщины. Нет, Пауоу не имел права говорить такое. К тому же он перебил Вавацеку. Теперь, если бабушка решит, что Тигренка нужно убить, остальным покажется, будто она повинуется мальчишке.

– Детеныш будет жить среди собак племени, – сказала Вавацека Атлатлю.

Она повернулась к Пауоу:

– Если я услышу, что ты причинил ему вред, тебя накажут.

Вавацека снова обратилась к Атлатлю:

– Когда детенышу потребуется другая еда, кроме молока, тебе придется кормить его мелкой рыбой и птицей. Понятно? Никакой нашей ценной пищи.

Это была настоящая победа. Конечно, можно попробовать возразить, сказав, что время, которое Атлатль потратит на добычу мелкой рыбы и птиц, было бы лучше провести за сбором ягод и корней для зимних припасов.

Тем не менее он кивнул.

– Пройдет немного времени, прежде чем звереныш станет достаточно большим и сможет защищать себя самостоятельно, – добавила Вавацека. – Когда это произойдет, отведи его на холмы и отпусти там. Так ты вернешь ему долг.

– Я понимаю, – кивнул Атлатль. На большее он и не мог надеяться.

– Теперь, – продолжила Вавацека, – расскажи мне про водомерный камень. Не поднялась ли вода в реке?

– Нет, – ответил Атлатль не колеблясь. Зачем ему было расстраивать бабушку из-за такого несущественного изменения, которое наверняка ему всего лишь померещилось?

Глава седьмая

Атлатль сидел на травянистом холме над рекой, откуда можно было расслышать голоса женщин. Детеныш, растянувшись, лежал на земле возле него и тихонько похрапывал. С тех пор как они пережили нападение лютых волков, прошел лунный цикл от полнолуния к темноте и снова до полной луны, и теперь мужчины должны были вернуться со дня на день.

Где-то за спиной Атлатля играли и смеялись дети, и их веселье ввергало его в грусть. Такое с ним иногда случалось. Находясь среди племени, он чувствовал себя одиноким.

Атлатль протянул руку и почесал голову Тигренка, утешаясь обществом животного.

Утром первого дня, когда юноша забрал Тигренка от щенков, зверь лишь слегка рыкнул на него и ударил лапой вполсилы, а затем позволил отнести себя к реке, где Атлатль проверил водомерный камень. На второе утро он уже не стал рычать и замахиваться. На третье Тигренок унюхал приятеля и сразу запрыгнул ему на руки, что очень обрадовало Атлатля. На четвертое утро Тигренок сам последовал за ним к реке. В тот же вечер он нашел спящего Атлатля и пролежал всю ночь у него под боком, свернувшись калачиком. После этого зверенок все время находился рядом с юношей, возвращаясь к своей матери-собаке только затем, чтобы попить молока.

Тигренок рос в два раза быстрее, чем щенки, с которыми он, играя, кувыркался и дрался. Рана на его передней лапе зажила, и он все чаще выигрывал. Как и предсказывала Вавацека, Тигренок рос гораздо более крупным и быстрым, чем щенки, принявшие его как своего брата.

С одной стороны, это радовало Атлатля, ведь детеныш был здоров и силен. С другой – он боялся. Скоро Тигренок станет большим, и у Атлатля не будет иного выбора, кроме как отпустить его на волю в холмы, чтобы впредь зверь сам заботился о себе.

Юноша знал, что будет горевать о нем, словно о погибшем друге.

Атлатль закрыл глаза и тихо запел, как будто тот день уже настал. Так племя чтило память мертвых.

Он почувствовал чью-то руку на своем плече и вздрогнул.

– Я пришла спросить, не расскажешь ли ты детям какую-нибудь историю, – молвила Тахи. – Но не могла не заслушаться твоим пением.

Атлатль улыбнулся, увидев, что она вплела себе в волосы подаренные им цветные перья.

– И не сбежала? Разве ты не считаешь мое пение грозным оружием?

– Твой голос не создан для того, чтобы петь мелодии, – произнесла Тахи. – Важно лишь то, что пение исходит от сердца.

Она присела рядом с ним, скрестив ноги. И спросила, глядя на горизонт:

– Ты помнишь свою мать?

Атлатль знал, почему она спрашивает его об этом. Прошлой зимой мать Тахи погибла.

– Нет, – ответил он. – Мне жаль. Я был слишком маленьким, когда она умерла, и не запомнил ее.

– Порой я даже завидую тебе, – отозвалась девушка. – Каждый день меня охватывает тоска по матери. Я помню столько всего! Каждый вечер я пою, думая о ней. Вспомнить отца у меня не получается, поэтому я не плачу и не пою о нем. Ничто не ранит мое сердце, кроме моей матери…

Атлатль посмотрел на нее.

– Я хотел бы встретить свою мать, чтобы у меня появились воспоминания о ней, и тогда я бы оплакивал ее. Я думаю, все это очень тяжело. – Он сорвал травинку и стал рассматривать ее. – Люди говорят, что я на нее похож. Ей тоже нравилось рассказывать истории. И я уж точно не похож на моего отца. Он…

Юноша запнулся. Не стоило делиться с другими своими трудностями.

– Он… что? – спросила Тахи.

Атлатль встал, стараясь не припадать на искалеченную ногу, и улыбнулся ей, как будто они всего-навсего обсуждали, пойдет ли дождь.

– Ты говорила о детях, – напомнил он. – Хочешь, чтобы я рассказал им историю?

Пока они шли, Атлатль прилагал все силы, чтобы скрыть свою хромоту. Тигренок не отставал от них ни на шаг.

* * *

Под восторженными взглядами детей племени Атлатль установил большой черный камень на краю береговой возвышенности и с самым серьезным видом осмотрел его. Немного подумав, он удовлетворенно кивнул. Многие свои рассказы он к тому же хорошо обыгрывал.

– А теперь, – спросил он своих слушателей, – вы уверены, что вам не нужно сейчас идти на поиски дождевых червей?

– Громовая птица! Громовая птица! – выкрикнула маленькая Нуна, и все остальные эхом подхватили ее слова. Пауоу пожал плечами, пытаясь показать, что ему все равно. А может, ему действительно было неинтересно. Атлатль часто задавался вопросом, почему Пауоу всегда находился рядом, всем своим видом показывая: все, что делает Атлатль, его не интересует.

– А может, вы хотите послушать предание о буйволином навозе? – спросил рассказчик, с ухмылкой глядя на Пауоу. Несколько лет назад Атлатль вырыл яму возле тропинки среди деревьев. Он заполнил ее свежим буйволиным навозом и прикрыл листьями, а затем натянул между стволами на уровне колен веревку из дерна и вынудил Пауоу побежать за ним по тропинке. Состязание казалось неравным: Пауоу быстро догонял Атлатля и смеялся над его медленным бегом и хромотой. На одной ноге Атлатль перескочил через веревку и, сделав еще один прыжок, оказался в стороне от навозной ямы, а Пауоу споткнулся о веревку и упал лицом прямо в навоз. Перепачканный, он взревел от ярости и на виду у всего племени, спотыкаясь, кинулся к реке, и все они громко смеялись над проделкой Атлатля.

– Сначала расскажи нам о Громовой птице! – настаивала Нуна. Она была самой младшей, ей исполнилось пять лет.

– Тогда слушайте предание о Громовой птице, – объявил Атлатль. Взяв камень того же размера и цвета, что и первый, он отмерил два шага, затем остановился и, прищурившись, осмотрел землю.

На берегу веял легкий ветерок, сдувающий надоедливых насекомых, и было уже тепло.

Атлатль заговорил драматическим шепотом:

– Эта птица настолько огромная, что, когда она взлетает, ее крылья создают гром и вызывают грозу. Размах ее крыльев равен расстоянию между этими камнями.

– Все это мы уже знаем, – вмешался Пауоу, обращаясь к детям. – Вот почему старейшины называют этих птиц Громовыми. Потому что, когда они появляются, часто приходит гроза и гром.

Наверное, подумал Атлатль, Пауоу всегда слушал только для того, чтобы не упустить повода высмеять его.

– Нет, Пауоу! – одернула его Нуна. – Пусть Атлатль рассказывает предание!

Пауоу скрестил руки на груди и поджал губы.

Атлатль обрадовался, что авторитет рассказчика давал ему определенную власть над Пауоу.

– Я был еще ребенком, – продолжил Атлатль, – играл на берегу, таком же, как этот, и помню, как глядел вниз с обрыва. И вдруг меня накрыла большая тень: что-то сбило меня с ног, и я стал падать. Большой куст не дал мне скатиться вниз, иначе я бы упал в реку и утонул.

Атлатль ненадолго прикрыл глаза. Хотя он часто рассказывал эту историю, единственное, что отчетливо запомнил, так это мелькание огромной тени, ощущение падения и острую боль в сломанном колене, свои попытки зацепиться за куст и крики о помощи. Первым из племени к нему подошел отец Пауоу Банти: он глянул вниз с обрыва и отправился за помощью. Поскольку Атлатль не очень хорошо помнил саму Громовую птицу, подробности этой истории он узнал позже от своей бабушки: по ее словам, во времена ее детства на земле жили настолько большие Громовые птицы, что могли унести младенца. Не раз она рассказывала, что сама видела этих птиц.

И все же Атлатль уверенно продолжил свой рассказ:

– Я не хотел, чтобы Громовая птица отнесла меня в свое гнездо и разорвала там на части, собираясь накормить птенцов. Я схватил острый камень и приготовился защищаться.

– Твоя нога, – перебил Аписи. Его лицо было заляпано грязью. Он шепелявил из-за большой щели между передними зубами. – Мы знаем, что ты, когда падал, сломал ногу. Как же ты тогда мог стоять?

Это было правдой. При падении Атлатль ударился ногой, из-за чего навсегда повредил колено.

Сколько раз он рассказывал эту героическую историю о своем сражении с Громовой птицей, но еще никто из детей не задавал ему такого вопроса. Атлатль насторожился.

Аписи посмотрел на Пауоу, а затем снова поглядел на рассказчика с нескрываемым недоверием. Вот оно что, понял Атлатль. Первое предвестие измены. Он частенько подозревал, что Пауоу за его спиной плохо отзывается о нем при детях.

– Моя нога ужасно болела, – кивнул Атлатль. – Мне удалось зацепиться за растущий рядом куст и подтянуться на одной руке. А когда птица бросилась вниз, чтобы схватить меня и унести, другой рукой я кинул ей в голову камень и…

– Это доказывает, что ты, как и все дети племени, – вмешалась Тахи, – храбрый и удивительный.

Тут вступил Пауоу:

– Все мы знаем, что Атлатль сначала выдумывает истории, а потом сам начинает в них верить. А мы слушаем его, чтобы он думал о себе лучше, чем он есть на самом деле.

– Без историй, – возразила Тахи, – у нас не было бы воспоминаний. А без воспоминаний мы ничто.

– Воспоминания должны быть правдивыми! – рявкнул Пауоу.

– Воспоминания учат нас понимать то, что важно, – ответила Тахи.

– Не могу поверить, что ты защищаешь этого… этого… калеку! – воскликнул Пауоу. – Подумай, он хоть раз сможет принести тебе оленя, которого можно будет приготовить на костре?

– В племени, – ответила Тахи, – у всех разные роли.

Ее аргументы в защиту Атлатля были довольно слабы, ведь мужчины всегда проявляли себя в первую очередь на охоте. Однако тот факт, что она защищала рассказчика, придавал ему сил.

– Да уж, Атлатль – великий охотник! – ухмыльнулся Пауоу. – В конце концов, разве не он убил ту птичку с красивыми перьями, которые у тебя в волосах? Всем известно, что это большой и опасный зверь.

– Пауоу, – прервал его Атлатль, – гляди, это не змея у тебя под ногами?

Тот вскрикнул и подскочил. Дети захихикали.

– С меня хватит, – заявил Пауоу. – Довольно! – И с грозным видом двинулся к противнику.

Но тут к Атлатлю пришла помощь оттуда, откуда он совсем не ожидал.

Раздалось рычание саблезубого тигренка.

Атлатль уже успел позабыть о нем, но, должно быть, громкие голоса разбудили зверя. Теперь детеныш стоял между юношами, напряженно расставив передние лапы и рыча.

На мгновение Пауоу отскочил назад. Тигренок теперь был в два раза больше щенков, хотя все еще слишком мал, чтобы представлять опасность. Но его рык производил сильное впечатление.

Пауоу снова двинулся на Атлатля, и его лицо стало еще злее.

Атлатль принял устойчивую позу, приготовившись защищаться. Ему бы следовало поберечься, но втайне он радовался возможности ударить Пауоу.

Тахи металась между ними.

– В племени не воюют друг с другом, – приговаривала она. – Вы оба это знаете! Вы уже взрослые, если подеретесь, вам придется предстать перед Советом старейшин!

– Он постоянно издевается надо мной, – злился Пауоу. – Будто сам лучше! Да вы посмотрите на него! Его нога! Он…

– Тахи, – сказал Атлатль. – Отойди. Это не твоя битва.

– Я пытаюсь защитить вас обоих! – сердито ответила она.

– Отойди! – Атлатль слышал, как окреп его голос, в то время как он пытался подавить в себе гнев и обиду из-за увечной ноги, которая приносила ему столько стыда. Он проиграет этот бой, но, видимо, это не имело особого значения. Важно одно: он будет драться.

Тахи хотела было снова возразить, но тут раздался голос Аписи.

– Пауоу! – закричал он, указывая в сторону стойбища. – Мужчины! Мужчины вернулись!

Глава восьмая

Тук. Тук. Тук. Тук.

Наступило теплое утро, и небо было ясно-голубым. Мужчины племени, рассевшись по кругу, изготавливали орудия и спокойно беседовали. Атлатль сидел с краю, держа в руках новую камнеметалку, и ждал возможности поговорить со своим отцом Нутау. Однако после возвращения из похода тот был слишком занят, чтобы уделить сыну хоть сколько-нибудь внимания.

Тук. Тук. Тук. Тук.

Атлатлю был хорошо знаком этот стук. Он шел со стороны одного из охотников, сидевших позади Нутау. Широким основанием оленьего рога мужчина наносил легкие и быстрые удары по камню, а когда наконечник для копья был готов, смахнул ровные осколки перед собой на землю.

Нутау и Банти почти ничего не сказали насчет присутствия детеныша саблезубого тигра среди племени. Они согласились с решением, которое вынесла Вавацека: когда тигренок вырастет и сможет сам о себе позаботиться, Атлатль отведет его на холмы и выпустит на волю.

Внутри племени существовало четкое распределение ролей. Это было необходимо для выживания. Некоторые, например Вавацека, обладали особыми умениями. Они хорошо разбирались в растениях: какие из них ядовитые, какие можно есть, какие нужно сперва приготовить, какие полезны при болях в суставах (например, кора горной ольхи) или головных болях (кора ивы).

Некоторые навыки требовалось иметь каждому. Женщины учили девочек делать веревки из травы и кожаных ремней, плести корзины и шить одежду из звериных шкур при помощи маленьких лезвий и швейных игл, вырезанных из бивня мамонта.

Мужчины занимались изготовлением орудий. В своих сумках они носили по одной или две заготовки – камни, отесанные до необходимого размера, чтобы из них потом можно было сделать скребки, лезвия или резцы. Заготовке также можно придать форму рубила, то есть двухстороннего, зауженного сверху острия, служившго для изготовления наконечника копья.

Атлатлю казалось, что в племени ему вовсе не отводилось никакой роли. Поскольку он не мог охотиться, мужчины не считали юношу своим. Женщины также не привлекали его к работе, но он, наблюдая за ними, научился плести корзины и шить одежду.

Атлатль проводил много времени со своей бабушкой Вавацекой и перенимал от нее знания о растениях, но ему все еще предстояло многому научиться. Бабушка любила шутить, что научила внука всему, что он знал о растениях, но даже еще не половине того, что знала сама.

И вот теперь внутри круга рядом с Пауоу на корточках сидел Нутау – сильный коренастый мужчина, чем-то похожий на саблезубого тигра. Нутау был широкоплечим, с крепкими руками и слегка косолапил. Атлатль и мечтать не мог о том, чтобы стать таким же мощным, как отец. Юноша был гораздо более щуплым и больше походил на мать.

Атлатлю хотелось, чтобы отец сидел рядом с ним, а не с Пауоу. Он жаждал, чтобы охотники признали его и приняли в свои ряды. Поэтому Атлатль часто наблюдал за их работой со стороны. Они неохотно отдавали ему ненужные каменные отщепы, и юноша старался найти способ опробовать их технику, когда оставался один. Вот почему он поднаторел в изготовлении орудий, хотя было очень маловероятно, что когда-нибудь ему удастся применить это на охоте.

Тук, тук, тук, тук.

Мужчины были в хорошем настроении. Они принесли из похода довольно большие куски кремнистого сланца, и его должно было хватить до следующего лета. То, что им не пригождалось сразу, они хранили в тайнике, избавляя себя от необходимости лишний раз проделывать долгий путь к месторождению.

Кремнистый сланец – это серый гранит, твердый и прочный. Мужчины использовали его для обтесывания орудий и обработки хрупкого драгоценного камня.

Угольно-черный драгоценный камень приносили с далеких холмов. Он быстро тупился, и его нужно было постоянно натачивать. Но затачивался он легко, и им можно было разрезать даже самую прочную кожу.

Тук, тук, тук, тук.

– В такую хорошую погоду камень легче обрабатывать, – сказал Нутау Пауоу. – Камень поддается так, будто он живой. И пальцы намного ловчее.

Перед Нутау лежал огромный кусок кремневого сланца. Каменным рубилом размером больше, чем его кулак, он с силой ударил по нему четыре или пять раз. Кусок разломился на три части поменьше.

Нутау передал Пауоу кусок сланца и рубило.

– Бей под таким углом, – сказал Нутау, показывая подростку движения. Когда он говорил, ожерелье из звериных когтей постукивало у него на груди. Это были когти львов и гепардов. Нутау убил так много животных, что у него было несколько подобных ожерелий.

Пауоу сделал одну неловкую попытку, и у него ничего не получилось. В смятении он взглянул на Атлатля, который воспроизводил подобное движение, стараясь запомнить, чтобы потом повторить его на своем куске сланца.

– Почему он пялится на нас? – спросил Пауоу у Нутау.

Отец, нахмурившись, взглянул на Атлатля.

– Ты уже выпросил у нас весь ненужный камень.

– Я хочу вам кое-что показать, – отозвался тот. – Новое оружие.

– Возможно, потом, – бросил Нутау, не скрывая раздражения.

Атлатль сомневался, что это «потом» когда-нибудь настанет.

– Я назвал это метательной палкой, – сказал он и поднял ее, чтобы показать отцу.

– Ты ее метаешь? – с усмешкой спросил Пауоу.

Атлатль проигнорировал его.

– Посмотри, что я могу сделать с камнем, – продолжил он, обращаясь к Нутау. Он положил округлый камень в мешочек камнеметалки и рывком запястья метнул камень над головами у всех. Никто не поднял глаз, не проявил ни капли любопытства, и Нутау тоже не потрудился проследить взглядом за полетом камня.

Отец ухмыльнулся:

– Разве это можно назвать оружием?

– Таким образом камень летит дальше, – пояснил Атлатль.

– Такие маленькие камни отскочат от шкуры зверя, – сказал Нутау. – Какая разница, с близкого или дальнего расстояния ты стреляешь в животное, если твое оружие не способно ранить? Даже если ты сможешь убить им мышь или мелкую птицу, тебе все равно не прокормить племя зимой с помощью этой игрушки.

Не успел юноша придумать какой-нибудь достойный ответ, как к ним подошел Банти.

– Эй! – окликнул Пауоу Атлатля. – Покажи моему отцу свое грозное оружие!

Банти насторожился, а Пауоу и Нутау рассмеялись над этой шуткой.

Какими бы ни были унизительными их издевки, Атлатль знал, что уйти было бы еще позорнее. Хуже того, тогда все снова увидели бы, как он хромает, и Пауоу бросил бы новое оскорбление. Поэтому юноша так и остался стоять, держа в руке свою бесполезную метательную палку и чувствуя, как горят его уши. И о чем он только думал? О том, что ему как-то удастся произвести впечатление на отца?

Банти опустился на колено и взял кусок сланца.

– С помощью этого я учу Пауоу, как лучше обрабатывать наконечники копий, – сказал ему Нутау.

Он взял у Банти камень и мастерски отколол от него большой отщеп. И сделал это так ловко, что, когда приложил пластинку обратно, она идеально встала на свое место, и даже стыка не было видно.

– Как здорово! – Пауоу был восхищен. – Нутау – лучший охотник во всем племени. Я тоже хочу так научиться!

– Да, – ответил Банти. – Нам повезло, что лучший охотник готов обучать тебя.

Атлатль уловил скрытое значение слов Банти и ответный взгляд Нутау. Отец пожал плечами и с легкой улыбкой ответил:

– Именно. Я научу его всему, что он будет знать.

– Да-да, – усмехнувшись, подхватил Пауоу. – Где-то я уже это слышал. Всему, что я буду знать, но даже еще не половине того, что ты знаешь сам.

Нутау и Пауоу снова усмехнулись, а Банти наигранно улыбнулся им.

Они отвлеклись, подумал Атлатль, и поэтому самое время незаметно уйти. Но не успел он отойти далеко, как услышал, что Банти заговорил насмешливым тоном.

– Нутау, – громко произнес шаман, – нет ведь ничего удивительного в том, что ты тратишь время на обучение моего сына, когда твой собственный сын – бесполезный калека?

Атлатль пытался уверить себя, что Банти сказал это с целью задеть Нутау, но все же слова дяди ранили его так глубоко, как будто тот провел острым каменным резцом по его коже.

Глава девятая

– Скажи-ка, – спросила Вавацека у Атлатля, – почему ты солгал мне?

Снова стоял погожий день. С тех пор как вернулись мужчины и племя отпраздновало их приход, пролетела череда приятных теплых ночей и дней. Время от времени дул довольно сильный ветер, предвещавший наступление холодов.

На стойбище позади них пели и смеялись женщины. Они почти закончили скоблить шкуру гигантского ленивца, которого добыли охотники, и вялили оставшиеся куски мяса. Животное оказалось настолько огромным, что на его разделку ушло много часов.

Их песни и смех заставили Атлатля лишний раз вспомнить о том, как медленно он добирался до них из-за своего колена, – ведь прошло уже немало времени после того, как ленивец был пойман в сети и убит. С тех пор каждый вечер возле костра Атлатль терпеливо выслушивал, как старейшины хвалили Пауоу за его ловкий удар копьем, который, по общему мнению, стал для зверя смертельным. Несмотря на то что пойманная в сеть добыча была беспомощна и не представляла для юноши никакой угрозы, старейшинам хотелось, чтобы Пауоу стал хладнокровным охотником, ведь он должен был присоединиться к походам сразу после зимы.

– Солгал тебе? – Атлатль почувствовал, как у него перехватило горло. Он глубоко уважал Вавацеку. Та заменяла ему мать, которой у него не было, и считалась самым мудрым и почитаемым человеком в племени. Когда в голосе Вавацеки звучали сердитые нотки, даже ее сыновья Банти и Нутау побаивались, хоть они и были вождями племени.

Он солгал Вавацеке? Неужели каким-то образом она узнала, что Атлатль тайно подкармливал Тигренка мелкой рыбой в надежде, что никто не заметил, как зверь перерос потребность питаться одним только молоком?

Юноша занервничал и наклонился, чтобы почесать макушку Тигренку, прижавшемуся к его ноге. Зверь подрос и теперь стал таким же большим, как вскормившая его собака.

– Да, – кивнула Вавацека. – Ты солгал мне о реке.

Ее ответ озадачил внука. С тех пор как мужчины вернулись из похода за драгоценным камнем, минуло много закатов и восходов. С того времени обязанность следить за водомерным камнем перешла к шаману племени. Каждый день Банти уверял Вавацеку, что уровень воды в реке не поднимался.

– Солгал о реке?!

– Слушай внимательно, – велела она.

Атлатль ожидал, что бабушка продолжит отчитывать его, но она молчала.

– Что ты слышишь? – спросила Вавацека.

– Я жду, что ты скажешь мне про реку.

– Не я должна тебе это говорить. Пусть река сама расскажет.

Атлатль, прислушиваясь, склонил голову.

– Что ты слышишь? – повторила бабушка.

– Воду.

– Она поднялась выше водомерного камня?

– Нет, – чистосердечно ответил внук. – Каждый день вода доходит до одной и той же метки на нем.

До прихода мужчин казалось, что вода действительно начала подниматься, но после того, как в стойбище вернулся Банти, перестала. Изо дня в день Вавацека посылала Атлатля к реке, чтобы осмотреть камень. И каждый раз он говорил ей, что вода в реке находится на одном и том же уровне.

– Если ты мне не лжешь, – продолжала Вавацека, – значит, водомерный камень лжет тебе. Ты позволил ему обмануть себя, потому что ты не боишься реки. Но я боюсь. Я слушаю ее. Она шумит по-другому. Шумит гневно. Спустись к водомерному камню и погляди внимательно. Не позволяй ему обмануть тебя. После этого вернись и расскажи мне, что ты увидел.

– Сейчас?

– Сейчас. Я подожду.

В сопровождении Тигренка Атлатль пошел вниз по тропинке к реке. Он присел рядом с водомерным камнем и увидел, что уровень воды опустился еще немного ниже отметины на камне, чем накануне. Возможно, река сердилась потому, что теряла воду?

Но когда Атлатль выпрямился, то увидел еще один камень. Он заметил его накануне и посмеялся, потому что тот выглядел так, будто у него есть нос. Тогда носатый камень находился у самой кромки воды, рядом с водомерным камнем, теперь же он был полностью скрыт под водой. А водомерный камень теперь стоял дальше от него и ближе к берегу.

Это была настоящая загадка. Не могло же течение реки сместить водомерный камень дальше от носатого камня и выше к краю воды?

Атлатль поспешил обратно к Вавацеке так быстро, насколько мог. Тигренок все это время не отходил от него ни на шаг. Бабушка ждала его там же, на возвышенности над берегом.

– Река изменилась, – доложил юноша. Он объяснил, что каким-то образом вода сдвинула с места водомерный камень.

– Нужно предупредить племя, – молвила Вавацека.

– Почему ты так боишься реки? – спросил ее Атлатль.

– Когда-нибудь, если ты станешь шаманом, тебе придется следить за попытками Бога-Черепахи освободиться от сдерживающих его пут. Каждый раз, когда племя остановится в этой долине, ты должен будешь поддерживать традицию и устанавливать водомерный камень. Ты же знаешь предание.

– Мы находимся в Черепашьей долине. Бога-Черепаху связали и бросили в большое озеро за Горой призраков в верховьях долины. Но он всегда будет пытаться освободиться и снова затопить всю землю.

– Тогда тебе все должно быть понятно, – произнесла Вавацека. – Я боюсь реки из-за Бога-Черепахи.

Атлатль любил свою бабушку. Ему нравились ее рассказы и хотелось думать, что и его мать, должно быть, тоже рассказывала такие предания. Но иногда юношу одолевали сомнения.

– Нутау считает предания о богах выдумками, – сказал Атлатль. – Он говорит, что если на Собрании порасспрашивать людей, то обязательно найдутся охотники, которые видели Гору призраков. И что это не пристанище богов, а мир, покрытый льдами с востока на запад, простирающийся на север до самого края земли.

– Думаешь, я об этом никогда не слышала? Да, дальше за Горой призраков снега покрывают землю, лишенную растений и животных. Там нет ни деревьев, чтобы разжечь костер, ни еды. Для меня это значит, что именно так устроили боги: они не хотят пускать людей в свой мир. Только духи мертвых отправляются туда и поднимаются на Гору призраков, к самым облакам.

Нутау объяснял Атлатлю, что им только кажется, будто духи поднимаются от горы к небесам: на самом же деле это были те духи, которые выходят изо рта человека при дыхании в холодный зимний день. Прежде чем Атлатль успел привести этот довод, Вавацека продолжила:

– Я не могу изменить то, во что верит твой отец, – сказала она. – Но я знаю, что в предании важны не подробности, а истина. Предание гласит, что Гора призраков – это конец нашего мира и что только боги живут за его пределами. Мужчины говорят нам, что мир за Горой призраков – это снег и лед, и ничего более. Опять же – это конец мира, известного нам. Неважно, видишь ли ты все своими собственными глазами или слушаешь предание, истина остается неизменной. Поэтому мы должны верить в то, что гнев Бога-Черепахи – это тоже истина. Вот почему старейшины всегда передают предания последующим поколениям. Когда меня не станет, ты должен помнить, что Бог-Черепаха способен уничтожить весь мир, и сделать так, чтобы в этой долине кто-то всегда следил за водомерным камнем и уровнем воды в реке. Бог-Черепаха – сердитый бог, и если у него будет возможность, то он обязательно попытается уничтожить племя.

Бабушка положила руку Атлатлю на плечо.

– Пообещай мне, что никогда не будешь пренебрегать преданиями племени. Мы оба знаем, что твой отец верит только тому, что видит сам. Что касается Банти, то он уж точно понимает, что предания наделяют его шаманской силой, но, боюсь, сам в них тоже не верит.

Внук дотронулся до ее руки.

– Я не буду пренебрегать преданиями.

В ответ Вавацека слегка похлопала по его руке.

– Хватит об этом. Расскажи-ка мне о саблезубом тигренке. Ему все еще нужно молоко?

Как же Атлатлю хотелось солгать своей бабушке! И он попытался заставить себя сказать ей неправду, но у него не получилось.

– Нет, уже не нужно, – ответил он наконец.

– Так я и думала, – промолвила Вавацека. – А ты помнишь, что должен выпустить его на волю в холмы после того, как его выкормят?

– Да, – так же неохотно сказал Атлатль. Тигренок сидел у его ног. Неужели это их последний день, проведенный вместе?

– Если ты помнишь о моем решении, – добавила Вавацека, – вспомнишь также, что я не объявляла, когда именно ты должен отпустить его. Я лишь сказала, что его нужно выпустить после того, как он перестанет кормиться молоком.

– Вавацека?!

– Тигренок, как ты его называешь, кажется, больше не привлекает к себе внимания людей. Я пока не вижу причин, по которым ему следует покинуть наше племя. Но будь осторожен. Не каждый рад делить стойбище с хищником.

Глава десятая

Минуло немало закатов и восходов, и вот пришли первые утренние заморозки и дневные дожди. Воздух становился холоднее, и все в племени знали, что скоро начнутся частые ливни – и наверное, даже со снегом.

Для большинства мужчин и женщин ожидание зимы было связано с предстоящим Собранием племен. До него оставался всего один лунный цикл. Однако для Атлатля Собрание служило лишь очередным напоминанием о том, что его никогда не примут в ряды охотников. И он по-прежнему проводил время в одиночестве.

Как обычно, в то утро юноша сидел вместе с Тигренком у водомерного камня на берегу реки. Накануне вода снова поднялась, на этот раз примерно на высоту наконечника копья. Чтобы скоротать утренние часы, Атлатль мастерил себе еще одну камнеметалку. Он экспериментировал над тем, как далеко с ее помощью можно метать мелкие камни, и наблюдал, как они отлетали и с брызгами падали в воду выше по течению реки.

Краем глаза юноша заметил движение. Он взглянул на прибрежную тропинку и заметил Пауоу и Аписи, направлявшихся в его сторону. Пауоу нес копье, а у Аписи была длинная веревка, сплетенная из кожаных ремней.

– А вот и вор!

Эти слова сердито и осуждающе произнес Пауоу. В его голосе чувствовалась приглушенная жестокость, и Тигренок, уловив это, зарычал.

– Я не вор, – возразил Атлатль.

– Это будут решать старейшины, – отрезал Пауоу, направив копье на Тигренка. – Ты отвечаешь за это животное, а мы видели, как он украл мясо из сушилки.

– Это невозможно! Тигренок всегда со мной.

– Аписи все видел!

Атлатль повернулся к мальчику.

– Когда же это случилось?

– Сегодня утром, – ответил тот, при этом не смотря Атлатлю в глаза.

– Кто еще это видел? – спросил Атлатль. Сушилка стояла возле палаток. Если бы Тигренок каким-то образом туда прошмыгнул, наверняка нашлись бы и другие свидетели.

В ответ малыш пожал плечами.

– Я тоже видел, – вмешался Пауоу. – Аписи и я были вместе, когда это произошло. Тигренок сорвал кусок мяса с палки и убежал с ним.

Атлатль промолчал. Для предъявления обвинения требовались двое свидетелей. Аписи не умел врать так мастерски, как Пауоу, но, несмотря на это, старейшинам придется принять меры, если эти двое скажут, что видели, как Тигренок украл еду.

– Вы уже рассказали это кому-нибудь из старейшин? – вымолвил наконец Атлатль. Ему нужно было потянуть время, чтобы придумать, как защитить питомца.

– Расскажем, как только приведем зверя на стойбище, – ответил Пауоу, по-прежнему направляя копье на животное. – Аписи, набрось веревку ему на шею!

– Нет, – Атлатль загородил собой Тигренка.

Звереныш вытянул шею, глядя на Пауоу из-под ног Атлатля, и продолжал тихонько рычать.

– Аписи, – приказал Пауоу, – сейчас же свяжи его.

– Ты угрожаешь мне копьем, – заметил Атлатль. – Старейшины об этом тоже узнают.

– У тебя нет свидетелей, – Пауоу усмехнулся и сделал вид, будто тычет копьем Атлатля в грудь, приближая острие почти вплотную. – Ты что-нибудь видишь, Аписи? Видишь, что кто-нибудь угрожает Атлатлю?

– Нет, – ответил мальчик, неловко переминаясь с ноги на ногу.

– А что ты видишь?

– Только животное, которое украло у племени еду, – ответил Аписи.

– Вот это животное? – спросил Пауоу. – То самое, которое прячется в ногах у Атлатля?

Он отвел копье и ткнул Тигренка в нос острием.

Атлатль вскипел от гнева. Как вспышка молнии, его охватила ярость, и он действовал не задумываясь. Обеими руками юноша схватил древко копья и, провернув, дернул его на себя.

В то же мгновение Тигренок зарычал и выпрыгнул вперед, ударив Пауоу когтями по предплечью.

Тот завопил, выпустил копье и, потеряв равновесие, упал на спину.

Тигренок бросился ему на грудь.

Пауоу вскричал еще громче и принялся отталкивать от себя зверя, стараясь отвести огромные клыки от своей шеи.

Атлатль отбросил копье в сторону, наклонился и, схватив Тигренка под ребра, потянул его на себя.

Зверь оказался намного тяжелее, чем он ожидал. Тем не менее Атлатлю удалось выпрямиться, удерживая его руками. Тигренок махал лапами в воздухе и продолжал рычать.

Пауоу отполз назад, рыдая, как маленький.

– Аписи, ты видел?! – воскликнул он. Кровь текла по его предплечью. – Ты видел?! Они оба напали на меня. Ты все видел!

Но тут до них донесся чей-то низкий голос:

– Я тоже видел.

Это был Банти. Он медленно спустился по тропе, обхватил рукой Пауоу за плечи и наклонился вперед, словно сам испытывал боль. Кожа на его лице выглядела стянутой. Хотя они с Нутау родились с разницей всего лишь в одно лето, Банти выглядел намного старше.

– Атлатль, тебе вынесут наказание. Теперь ты не сможешь спрятаться за спиной у отца или бабушки.

Глава одиннадцатая

– Ты скоро предстанешь перед Советом старейшин, – сказала Вавацека Атлатлю. – Нападение на кого-либо из племени – серьезное преступление, и ты это знаешь.

Пламя костра отбрасывало на ее лицо колышущиеся тени.

Атлатль провел весь день в страхе, ожидая того часа, когда он будет стоять перед костром и Советом старейшин, собравшимся, чтобы рассудить происшествие.

Перед этим Атлатлю пришлось привязать Тигренка к дереву недалеко от костра. Чтобы он не перекусил веревку, юноша обвязал ему морду кожаным ремнем. Тигренок попытался снять его лапой, но выпирающие клыки не позволили это сделать.

Тигренок зарычал со злости сквозь стиснутые зубы и опять попытался стянуть с морды ремень; он чуть не придушил себя, пока не устал бороться. После этого зверь свернулся клубком под деревом и стал едва заметен в полумраке.

– Я готов тебя слушать, – промолвил Атлатль, опустив голову. Легкий ветерок развевал его волосы, донося запах дыма от горящего позади костра.

– Я не думаю, что Банти случайно оказался там, когда ты напал на Пауоу, – сказала Вавацека. – Подумай, какое решение сейчас предстоит принять твоему отцу как вождю племени.

Юноша поднял голову, и его охватило чувство вины и горькое сожаление из-за собственной глупости. Вождь оказался в трудном положении. Если он будет склонять Совет к тому, чтобы оправдать своего сына, Нутау обвинят в том, что у него есть любимчики, а сам он является плохим вождем. Если же он вместе с Советом проголосует за то, чтобы наказать нарушителя, его авторитет будет запятнан из-за того, что его собственный сын плохо себя повел. Как всегда, Атлатль доставлял отцу одни неприятности.

– Ты виновен, – произнесла Вавацека. В ее голосе слышалась печаль, и это еще больше огорчило юношу.

– Да, – кивнул он. – Я напал на Пауоу.

– Ты виновен не только в этом. Ты должен задать самому себе гораздо более важные вопросы. Отчего Пауоу так ненавидит тебя?

– Из-за вражды между Банти и моим отцом, – ответил Атлатль.

– Ты быстро ответил, а значит, почти не думал. Как по-твоему, почему Пауоу считает, что ты превосходишь его? Что именно ты делаешь для того, чтобы вызвать у него подобные чувства?

– Превосхожу? – Атлатль усмехнулся. – Это же я хромоногий, а он пляшет вокруг меня, пока я изо всех сил пытаюсь идти. Он постоянно смеется надо мной. Всегда смеется, сколько я себя помню.

– А может быть, таким образом он наносит тебе ответные удары за то, что ты сыплешь на него свои шутки, издевки, уловки и калечишь его словами? Ты умнее его, и все в племени понимают это, в том числе и сам Пауоу. Благодаря своему разуму и сердцу ты можешь не обращать внимания на насмешки и постараться подружиться с ним, но вместо этого ты постоянно дразнишь Пауоу и вынуждаешь его стать твоим врагом. Так же, как двое могут построить дружбу, двое могут разжечь ненависть.

На это Атлатлю нечего было ответить.

Вавацека прервала молчание:

– Однажды я уже говорила об этом с Банти, когда он был твоего возраста. Твой отец, как и Пауоу, всегда был силен и хорошо проявлял себя на охоте. Банти никогда не хватало смелости идти на мамонта с копьем, поэтому он вечно искал повод уязвить твоего отца. Банти всегда может выиграть спор и обратить слова в свою пользу. Если бы они сумели объединить свои сильные стороны, сплотили бы и племя. Но их постоянная вражда только подвергает нас опасности.

Она положила иссохшую руку Атлатлю на плечо.

– Если мы доживем до того дня, когда ты станешь шаманом, тогда, возможно, ты вспомнишь об этом и вместе с Пауоу потрудишься на благо племени.

– Если доживем до того дня? – переспросил внук.

– Я опасаюсь реки, – вздохнула Вавацека. – Она разливается неестественно. И поэтому я боюсь, что в долине небезопасно. Но я не могу заставить твоего отца послушаться меня.

Бабушка убрала руку с его плеча.

– Надеюсь, это всего лишь страхи дряхлой старухи. Сперва ты должен предстать перед старейшинами. А теперь ступай, прежде чем они сами вызовут тебя. Прояви смелость, даже если ты не чувствуешь ее в себе.

* * *

Старейшины – среди них были также Нутау и Банти – сидели по одну сторону от костра. Остальные члены племени расположились напротив и смотрели на старейшин с другой стороны через костер. Между ними перед костром, вытянув руки вдоль тела, лицом к старейшинам стоял Атлатль и ощущал жар пламени. У него болела поврежденная нога, но он не хотел полностью опираться на здоровую. Он старался сосредоточиться на боли. Это помогало ему справляться с дрожью. Атлатль не знал, сможет ли вообще произнести хоть что-нибудь, когда старейшины наконец обратятся к нему.

Банти встал. Он прокашлялся и, отдышавшись, спросил у старейшин разрешения первому обратиться ко всему племени. Один из старейшин встал.

– Племя выживает, потому что приспосабливается к новым условиям, – сказал старец. – Ты шаман. Мы верим, что у тебя есть веская причина нарушить традицию заседаний Совета.

– Да, у меня есть веская причина говорить, – кивнул Банти. Он снова закашлялся, и этот кашель был сухим и болезненным. – Ранее одна из женщин пришла ко мне и Нутау, чтобы поговорить с нами наедине. Она тоже видела то, что произошло между Пауоу и Атлатлем. Теперь я знаю, что Атлатль напал на моего сына не просто так. После этого Пауоу признался мне, что он виноват в случившемся сегодня не меньше, чем Атлатль. Они оба извлекут из произошедшего уроки. Я говорю сейчас как отец Пауоу, а не как шаман племени. Ради них обоих я прошу Совет закрыть этот вопрос.

Рой мыслей пронесся в голове у Атлатля подобно вихрю. Кем была эта свидетельница? И почему Банти так мирно все рассудил?

Нутау встал.

– Я тоже говорю как отец. Моему сыну нужна дисциплина. Я прошу старейшин разрешить мне воспитывать своего сына как отец, а не как вождь племени.

Атлатль ждал, что теперь старейшины станут перешептываться между собой. Но вместо этого другой старик встал и заговорил:

– Пусть будет так. Совету не нужно больше обсуждать этот вопрос. Вы оба как отцы воспитываете своих сыновей.

Старейшина сел.

– Что касается саблезубого тигра, – продолжил Нутау, – то двое свидетелей утверждают, что это животное украло у племени еду. Кроме того, оно напало на Пауоу. Это тяжкие преступления. Животное нужно убить.

Первый старейшина встал.

– Пусть будет так. Атлатль должен казнить животное.

Юноша ожидал этих слов, но все равно потрясение от них было подобно удару каменного рубила. Разве он сможет так поступить? Разве сможет, держа Тигренка, провести лезвием острого камня по горлу доверчивого животного?

Атлатль готовился к этому и заранее сумел найти один-единственный довод, который мог спасти питомцу жизнь.

Он стоял неподвижно. За его спиной послышался ропот. Такого поведения от подростка не ожидал никто.

– Сядь! – приказал ему Нутау.

– Подожди, не так быстро, – возразил Банти. – Разве обвиняемый не имеет права говорить? По крайней мере, нам интересно, что он скажет.

– Он может говорить, – кивнул тот старейшина, который сидел ближе к Атлатлю.

Юноша уже совсем было собрался смириться и тихонько присесть. Он знал, что выказывает открытое неповиновение отцу на виду у всего племени. Но подумал о том, как сильно Тигренок доверял ему. Еще он вспомнил, как его отец помогал Пауоу отесывать наконечники копий и совсем не обращал внимания на него, сидящего за кругом охотников.

Атлатля охватил гнев, и он решил предпочесть Тигренка своему отцу. И не стал садиться.

– Говори, – велел ближайший к нему старейшина.

– Мы судим это животное как члена племени, – начал Атлатль. – Разве не так?

– Да, – кивнул тот же мужчина.

– Совет никогда не требовал казни члена племени, уличенного в воровстве, – продолжал юноша. – Самым суровым наказанием за воровство всегда было изгнание, а не казнь. Если мы судим животное как соплеменника, мы должны и наказать его как соплеменника, приговорив его к изгнанию, а не к казни.

Воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием костра.

Нутау выглядел таким обескураженным, будто его только что предали.

Банти заговорил первым, и его голос сипел:

– Я согласен с Атлатлем. Изгнание, а не казнь. Истинный вождь племени сказал бы, что справедливость – это не справедливость, если она не может быть применена ко всем членам племени. Нутау, ты с этим согласен?

– Справедливость по отношению ко всем, – наконец ответил Нутау подавленным голосом. Атлатль понял, что у его отца не было выбора: если бы он не согласился, это означало бы, что он несправедлив.

Атлатль не осмелился посмотреть ему в глаза.

Старейшины стали перешептываться между собой.

Юноша не ждал никакой помощи от Банти да и откровенно опасался его. Но не переставал надеяться. Изгнание будет тем же приговором, который уже вынесла Вавацека. Неужели это возможно?

Наконец главный старейшина встал.

– Атлатль верно говорит, – сказал он. – Когда мы приняли это животное, оно стало частью нашего племени. Правосудие несправедливо, если не может применяться одинаково ко всем членам племени. Животное следует изгнать, а не казнить.

Атлатль с облегчением на сердце радовался за Тигренка, но вместе с тем испытывал глубокое сожаление, что так унизил своего отца на виду у всего племени.

Глава двенадцатая

Утром Атлатль снова предстал перед племенем. Он держал в руке копье, а на поясе у него висела сумка с орудиями: это все, что обычно требовалось для путешествия за пределы стойбища. Но в тот день юноше предстояло отправиться в необычный поход. Все племя собралось посмотреть, как Атлатль отведет Тигренка в изгнание, после чего людям навсегда будет запрещено помогать зверенышу едой и кровом. Всем членам племени, включая Атлатля, отныне нельзя вести разговоры как с ним, так и о нем. Никто не будет петь скорбные песни в память о Тигренке. Все пойдет так, словно он и вовсе никогда не ходил по этой земле.

Когда Атлатль подошел к Тигренку, все еще привязанному к дереву, ему захотелось пройти мимо, не поднимая глаз, и сделать вид, будто там никого нет. Но все же юноша последовал совету, который Вавацека дала ему на рассвете: «Смело смотри им в глаза. Многие тебе сочувствуют и скоро простят совершенные тобою ошибки. Но если ты покажешь слабость, этого они никогда не забудут».

С отрешенным видом Атлатль остановился и посмотрел в глаза каждому человеку из племени.

Старейшины ответили ему беспристрастными взглядами. Другие отводили глаза, некоторые отворачивались.

Пауоу ухмыльнулся. Банти кивнул ему.

Тахи улыбнулась Атлатлю, пытаясь подбодрить. В другой ситуации это скрасило бы ему весь день.

Он попытался отыскать взглядом своего отца, но не увидел Нутау среди собравшихся соплеменников. Атлатлю показалось, что его ткнули копьем в живот.

Когда он опустился на колени, чтобы отвязать веревку, Тигренок потерся о его ногу. И Атлатль снова ощутил то же самое чувство – как будто в живот ему действительно вонзили копье.

Как только он отвязал веревку, Тигренок сделал первый шаг, будто ожидал, что сейчас полностью освободится от привязи. Но Атлатль продолжал держать один конец веревки, и зверь зарычал, когда его дернули за шею. Атлатль заметил кровь на холке Тигренка в том самом месте, где была туго затянута петля, и понял, что животное протестует от боли и огорчения.

Юноша опустился на колени перед зверем и развязал кожаный ремень, стягивавший его челюсти. Если кто-то и ждал, что детеныш тотчас же вцепится зубами в руку Атлатля, то он ошибался. Вместо этого Тигренок потерся мордой о его локоть.

– Тигренок, – прошептал человек. – Останься со мной!

Ведя питомца на веревке, Атлатль шел на виду у всего племени, счастливый оттого, что его друг был рядом с ним, как и прежде, будто и не было никакой веревки.

Идя под взглядами соплеменников, Атлатль широко расправил плечи, демонстрируя храбрость, которой на самом деле в себе не чувствовал.

Солнце светило ему в лицо, когда он вел Тигренка вверх по тропинке и вдоль реки, все дальше от стойбища. Отвести зверя можно было только в одно место: Атлатль решил выпустить его возле логова, где они вместе спасались от лютых волков.

Как только юноша поднялся на холмы достаточно высоко, чтобы племя не смогло разглядеть их, он снял веревку с холки Тигренка, свернул ее и перекинул через плечо.

Когда Атлатль пошел дальше, Тигренок последовал за ним. В то утро многое терзало сердце юного человека, но преданность зверя ранила больше всего.

* * *

Логово саблезубой тигрицы располагалось рядом с вершиной возвышающегося над долиной холма, однако там не осталось даже ее костей. Пара крошечных птичек порхала с ветки на ветку по дереву, торчащему из отвесной стены ущелья. По дну ущелья проносился легкий ветерок.

Атлатль уселся на большой круглый камень и стал смотреть, как Тигренок исследует расщелины.

Тот стал широким в холке и раскачивался из стороны в сторону, что очень напоминало расслабленную походку взрослого человека. У Атлатля промелькнула мысль о том, что в случае, если зверь решит напасть на него, ему не удастся защититься голыми руками.

Да, сказал себе Атлатль. Теперь Тигренок мог выжить и без его помощи. Настало время проститься.

Юноша встал, и детеныш, следя за каждым его движением, подбежал к другу.

– Уходи! – приказал Атлатль Тигренку. – Все равно ты мне никогда не нравился. Ты только и делал, что ходил за мной по пятам да путался под ногами. И даже ни разу не засмеялся над моими рассказами!

Зверь потерся о здоровую ногу человека, и тот ничего не смог с собой поделать. Атлатль опустил руку и почесал Тигренку макушку.

– Ты бы мог облегчить мне жизнь, – сказал он. – Иди сам ищи себе еду!

Но Тигренок не отходил от него.

Атлатль боялся этого момента. Теперь, находясь здесь, он понял, чтó ему придется сделать для того, чтобы Тигренок не пошел за ним обратно.

Он оттолкнул от себя зверя.

Тигренок игриво подпрыгнул и подбежал обратно к нему.

Атлатль перевернул копье и слегка подтолкнул им саблезубого хищника.

Зверь ударил по древку, с легкостью откинув его.

– Иди! – крикнул Атлатль. – Прочь!

И тут он понял, что плачет.

– Пожалуйста, уходи, – рыдал он. – Пожалуйста!

Атлатль развернулся и побежал назад настолько быстро, насколько ему позволяла хромая нога. В мгновение ока Тигренок снова оказался рядом с ним.

Они оба остановились.

Смятение Атлатля росло. Он поднял копье, готовый ударить Тигренка древком по задним лапам. Это непременно заставило бы зверя уйти.

Но все же юноша не смог ударить доверчивое животное. Он подавил еще несколько всхлипов, затем опустился на колени и обнял Тигренка.

– Тебя изгнали, – прошептал Атлатль зверю. – Разве ты не понимаешь?

Он услышал, что Тигренок довольно заурчал.

Атлатль потерся лицом о шерсть животного, чтобы высушить слезы. Затем отодвинулся от Тигренка и снова сел на круглый камень, чтобы подумать. Видимо, ему оставалось только одно.

Он встал и, прихрамывая, направился к ближайшему дереву.

Тигренок последовал за ним.

Атлатль обвязал один конец веревки вокруг ствола, а на другом конце сделал петлю.

– Мне очень жаль, – сказал он Тигренку.

Юноша снова вздрогнул при виде свежих ран на шее животного, которые остались с тех пор, когда детеныш пытался стянуть с себя веревку, но он не видел другого пути.

Атлатль надел на шею зверя петлю и отступил назад.

Тигренок ринулся за ним, но тут же завизжал, когда понял, что не может двинуться.

– Тебе нельзя идти за мной, – повторил Атлатль. – Тебя изгнали. Пожалуйста, пойми.

Снова всхлипывая, он взял свое копье и, хромая, зашагал прочь от Тигренка.

Тот протяжно заскулил.

Атлатль не смог заставить себя оглянуться назад.

Он не стал надевать на животное намордник. Вскоре Тигренок перегрызет веревку и освободится, но к тому времени Атлатль будет уже далеко.

Глава тринадцатая

На следующее утро Атлатль шел рядом с Вавацекой, поддерживая ее под правый локоть. Та направлялась к мужчинам племени.

Они сидели в кругу на краю прибрежной возвышенности, непринужденно шутили и смеялись. Все были заняты изготовлением орудий из драгоценного камня, добытого в походе. Рядом с ними грудами лежали испорченные наконечники копий.

Когда Атлатль и Вавацека подошли, Нутау встал и направился им навстречу. Его плечи были напряжены, и это выдавало еле сдерживаемый гнев.

– Я не в том настроении, чтобы поддерживать беседу, – произнес он.

Отец не сказал Атлатлю ни слова с того дня, когда состоялся Совет старейшин.

– Нутау! – обратилась к нему Вавацека. – Как вождь племени ты обязан объявить, что мы всем стойбищем должны переселиться подальше от реки.

– Только когда кончится зима, – возразил ей тот. – Эта долина богата дичью, на которую легко охотиться. К тому же это место хорошо защищено от ветров. Мы останемся здесь до тех пор, пока не сойдет снег.

– Твоя вражда с собственным братом подвергает нас опасности. Он не хочет оглашать, что вода в реке поднимается. Банти скрывает это от нас, заставляя племя оставаться на месте. Все это он делает для того, чтобы не потерять поддержку племени.

– Нет, все не так, – ответил Нутау. – Банти отслеживает уровень воды по водомерному камню.

– Он переставляет водомерный камень, чтобы всем казалось, что вода остается на месте, – возразила Вавацека. – Спроси у Атлатля, правда ли это.

Нутау вопросительно посмотрел на сына. Тот кивнул в ответ. С тех пор как Вавацека наказала Атлатлю прислушиваться к реке, он каждое утро тайно наблюдал, как Банти переставлял водомерный камень.

Вавацека продолжила:

– Из-за этого тебе придется бросить Банти вызов. Если с ним от лица племени буду говорить я, остальные посчитают, что ты стал слишком слабым.

– Если я прикажу Банти переселить нас из этой долины с наступлением зимы, племя меня не поддержит.

– Ты рассуждаешь как человек, который ставит свое личное соперничество выше интересов племени.

– Я рассуждаю как человек, которому нужно убедиться, что племя переживет эту зиму, – Нутау скрестил руки на груди. – Предания – это всего лишь сказки. Уровень воды в реке постоянно меняется. Как вождь племени я запрещаю тебе говорить людям о разливе реки. Нет причин сеять ненужный страх, понимаешь? Мы нашли хорошее безопасное место для жизни. Таково мое последнее слово.

* * *

В тот день сильно пригревало солнце. Атлатль осторожно крался по лесу, стараясь перебегать от одной тени к другой. Время от времени он опирался о дерево больной ногой, выглядывая из-за ствола.

Юноша охотился на маленькую птицу, сидевшую на низкой ветке. Она перепархивала с места на место совершенно непредсказуемым образом.

Атлатль сделал еще один осторожный шаг – и, случайно наступив на сухую ветку, вздрогнул от ее хруста. И все-таки, несмотря на его оплошность, жертва, казалось, ни о чем не подозревала.

Атлатль вложил камень в кожаный мешочек своей новой камнеметалки, которую он смастерил после того, как Пауоу выбросил его первое оружие в реку. Легким движением запястья он покачал палку и убедился, что кожаный мешочек висит открытой частью вверх, чтобы камень не выпал. Потом Атлатль сделал шаг вперед и резким движением распрямил запястье. Кожаный мешочек издал свистящий звук, когда юноша выбросил руку вперед. Камень со свистом полетел вперед, и…

С дерева слетел лист, сбитый камнем прямо над головой у птицы. Когда он опустился на землю, та защебетала и перелетела на другую ветку.

Это была седьмая неудачная попытка. Больше всего Атлатля расстраивало то, что птица будто и не догадывалась о преследовавшем ее охотнике.

– Погоди, недолго тебе осталось, – предупредил он птицу.

Пичуга беспечно перепорхнула на другую ветку.

В сумке, висящей у Атлатля на поясе, оставалось всего три камня. Когда камни закончатся, придется вернуться за ними на берег реки.

Несмотря на угрозы птице, на самом деле Атлатль сомневался, был ли смысл и дальше тратить время на эту затею. Он ни на толику не приблизился к тому, чтобы попасть в цель. Юноша разочарованно вздохнул и вытащил последние три камня, собираясь бросить их на землю и пойти обратно в стойбище.

Но вдруг задумался и уставился на камни, лежащие в руке.

Сразу три камня?

Так-так-так…

Инстинкт подсказывал ему: камни слишком велики, чтобы метнуть их одновременно.

Но что если он попробует метнуть маленькие камешки? Горсть мелких камней россыпью полетит во все стороны из камнеметалки. Если хотя бы один из них все-таки попадет в птицу…

Атлатль развернулся и заковылял к берегу реки.

Глава четырнадцатая

Атлатль сидел на большом круглом камне возле логова, где оставил Тигренка четыре дня тому назад. Он поставил рядом с собой копье и камнеметалку. Теперь юноша действовал по-другому, не как в тот раз, когда он выслеживал птиц: настало время устроить засаду. От него требовалось лишь спокойно и терпеливо ждать приближения жертвы, но на самом деле он надеялся, что к нему придет Тигренок.

Перед Атлатлем на земле, между камнем, на котором он сидел, и логовом, где родился Тигренок, лежали шесть мертвых окровавленных птиц, которых он положил для приманки. Все это говорило о том, что юноша был хитрым и терпеливым охотником. Тушки птиц служили доказательством того, что камнеметалка хорошо срабатывала, когда Атлатль пускал в ход горсть мелких камней: они разлетались в стороны, и ему не нужно было целиться так же тщательно, как бросая один большой камень.

Вот уже три дня подряд он устраивал засаду. И каждый день, прождав несколько часов добычу, которая так и не появлялась, Атлатль оставлял приманку на одном и том же месте. А когда возвращался туда на следующий день, каждый раз находил лишь разбросанные перья и кости, и это говорило о том, что крошечные тушки обгладывал какой-то зверь.

Но был ли этот падальщик тем, на кого он устраивал засаду? Или это все-таки Тигренок? Быть может, он погиб или исчез и какое-то другое животное пожирает птиц, принесенных Атлатлем?

Он узнает ответ, только если будет ждать.

Атлатль склонил голову и прислушался. Ему хотелось позвать Тигренка, но нельзя было привлекать внимание хищников, например лютых волков, с которыми ему уже довелось столкнуться.

Юноша услышал отдаленный грохот, доносившийся из черных туч на горизонте, далеко в долине. Он не удержался и взглянул вверх, чтобы посмотреть, не летит ли Громовая птица.

Атлатль несколько раз моргнул. Вдалеке в небо взмыла какая-то темная точка.

Он напряг зрение: ему показалось, это было что-то большое. Но не стоило думать, что это на самом деле Громовая птица. Точка находилась слишком далеко, и Атлатль не мог оценить ее размеры. Еще глупее было говорить кому-нибудь в племени, что он видел Громовую птицу. Никто бы не поверил ему.

Точка исчезла.

Гром прогремел еще сильнее.

Атлатль забеспокоился. Дождь выше по течению только усилил бы разлив реки. Уровень воды в ней теперь поднимался очень быстро, и некоторые женщины в племени начали шептаться об этом. Но мужчины их уверяли, что река никогда не затопит стойбище, расположенное на высоком берегу.

Атлатль услышал еще кое-что: где-то позади него зашевелились кусты. Кожа покрылась мурашками. Неужели кто-то охотился на него?

Или наконец все-таки пришел Тигренок?

Юноша напряг внимание и снова прислушался. Довольно долго не было слышно ни шороха, и он немного расслабился.

Слабый рокот все еще доносился со стороны далеких туч.

Атлатль встал и потянулся, поморщившись от боли в ноге. Но едва он опять уселся на большой камень, как заметил, что в зарослях промелькнуло рыже-коричневое пятно.

Юноша замер.

Саблезубый тигр!

Снова перед его глазами промелькнул рыже-коричневый мех. От внезапно возникшей мысли у Атлатля по коже побежали мурашки. Это животное двигалось как охотник, преследующий добычу.

А если это был другой саблезубый тигр?

Атлатль встал, держа копье наготове.

Очевидно, зверь знал о том, что здесь притаился человек, поэтому можно было окликнуть его.

– Тигренок?

В ответ послышалось рычание.

В нем звучала не угроза, а предупреждение.

Зверь выскочил из-за куста и бросился к охотнику.

– Тигренок!

Тот остановился неподалеку от Атлатля, и юноша шагнул ему навстречу.

Зверь отступил назад.

– Смотри, у меня нет веревки, – сказал Атлатль. На самом деле ее просто не было у него в руках. Юноша спрятал ее за деревьями, надеясь, что на этот раз Тигренок не попытается пойти за ним обратно к стойбищу.

Он снова шел на риск. Изгнание означало, что никому из племени не разрешалось вступать в контакт с изгоем и общаться с ним. Нельзя было также делиться ни едой, ни кровом. Вот почему изгнание считалось самым суровым наказанием из тех, что мог наложить Совет старейшин.

Но Атлатль все это время не переставал гадать о том, выжил ли Тигренок.

Он пододвинул к зверю копьем одну из птичьих тушек. Последовали шорох листьев и резкое движение. Тигренок лапой подтащил птицу к себе, подальше от Атлатля.

Атлатль усмехнулся, услышав, как на зубах зверя захрустели птичьи кости.

Он подтолкнул еще одну тушку вперед, и Тигренок, прижимаясь к земле, осторожно подкрался к ней, как будто это была настоящая охота.

Снова резкое движение, а потом – хруст костей.

– Что ж, дружище, – молвил Атлатль. – Здо́рово, что мы встретились. Завтра я принесу тебе еще еды.

Он был доволен камнеметалкой. Мелкие птицы едва ли стоили усилий, чтобы их ощипывать и разделывать перед жаркой. Поэтому юноша и не ждал, что племя с энтузиазмом воспримет это новое оружие, а мужчины станут применять его на настоящей охоте. И все же добывать птиц с помощью камнеметалки было намного проще, чем сетью.

Тигренок задергал хвостом, готовясь наброситься на третью птицу. Его пасть была облеплена перышками.

Атлатль рассмеялся.

Тигренок поднял голову и зарычал.

– Неужели, – обратился к нему юноша, – на вашем языке это означает благодарность?

– Нет, – раздался вдруг чей-то голос. – На нашем языке это означает, что я возвращаюсь в племя и говорю старейшинам, что ты нарушил закон изгнания.

Атлатль обернулся.

Из-за кустов, в которых слышался шелест, к нему вышли Пауоу и Аписи.

Два свидетеля.

– Видишь? – спросил Пауоу у мальчика с торжествующей ухмылкой. – Мой отец был прав: Атлатль предпочел это животное законам племени. Нам нужно было только следить за ним и ждать, когда это произойдет.

Атлатль почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Это была ловушка. Банти специально попросил старейшин присудить изгнание, предвидя, что племянник все равно пойдет к Тигренку. Атлатль даже представить себе не мог, какую цену ему придется за это заплатить.

Глава пятнадцатая

– Я стою перед вами как вождь племени, – обратился Нутау к старейшинам. – И говорю с вами как вождь племени, а не как отец Атлатля.

С этих слов начался разговор со старейшинами у костра. Как и в прошлый раз, они сидели по одну сторону от него, а остальные члены племени – по другую. Атлатль стоял в стороне. Он практически не замечал, как холодный ветер разносил мокрый снег и на долину издалека надвигалась буря.

Закутанный в одеяло Банти встал и сердито заговорил:

– А я говорю как шаман племени. Я…

Ему пришлось остановиться из-за приступа сильного кашля. Когда он продолжил, его голос уже звучал не так напористо.

– Я призываю старейшин признать, что Нутау больше недостоин быть вождем нашего племени и не имеет права говорить со старейшинами. Его сын предает нас и злит богов.

– Мой сын… – начал было Нутау, но Банти перебил его, обращаясь к старейшинам так, будто того не существовало:

– Его сын привел к нам хищника, и этот хищник напал на нашего соплеменника, – Банти опять закашлялся. – Сын Нутау нарушил законы племени. Мы не можем допустить, чтобы это разобщило нас: племя должно сплотиться, чтобы выжить. Покуда Нутау наш вождь, мы разобщены. И боги гневаются на нас, разливая реку. Если нам придется покинуть стойбище, это случится из-за Нутау и Атлатля.

– Мой сын… – вождь снова попытался заговорить, но на этот раз его перебил один из старейшин:

– Твой сын ослушался нашего решения об изгнании, – обратился он к Нутау. – Ты это оспариваешь?

– Нет, не оспариваю, – ответил тот.

– Тогда, если хочешь остаться вождем нашего племени, ты понимаешь, что от тебя требуется.

Атлатль вздрогнул, но вовсе не от холода. Старейшина таким образом велел Нутау объявить, что в наказание его сын тоже должен быть изгнан.

Вождь поник головой, и ветер теребил мех его накидки. Долгое время он стоял неподвижно.

Атлатль опустил голову. Ему некого было винить, кроме себя самого. Он боялся не одиночества или смерти, а бремени причиненной отцу боли.

– Вы просите меня изгнать собственного сына, – Нутау снова поник головой, затем поднял взгляд и приготовился что-то сказать.

Атлатль не мог так поступить со своим отцом. Он вышел вперед.

– Я объявляю себя изгнанником!

Среди соплеменников раздался ропот.

Один из старейшин встал и погрозил ему кулаком.

– Ты не уважаешь распоряжения старейшин! Не тебе это решать.

Атлатль, глубоко вздохнув, приготовился стоять на своем наперекор всем. В конце концов, куда уж хуже? Какая разница, изгнал его собственный отец – или он сам решил стать изгоем? Атлатль все равно больше не сможет жить в племени. Какое имеет значение, рассердит он старейшин или нет? Юноша почувствовал чью-то руку на своем плече и услышал мягкий голос:

– Здесь не твоя битва, – сказала ему Вавацека. – Все время это была схватка между твоим отцом и его братом. Так что помалкивай.

Она поцеловала Атлатля в лоб и похлопала Нутау по плечу. Затем вышла вперед и встала прямо напротив старейшин.

– Никого нельзя заставлять принимать такое решение, которого вы требуете от Нутау, – начала она. – Никому не следует выбирать между выживанием племени и выживанием собственного ребенка. Как самый старший член племени, я советую старейшинам для начала убрать Нутау с места вождя и объявить, что его место займет Банти. Тогда мы доверим Банти и старейшинам принять справедливое решение в отношении Атлатля.

Один из старейшин встал:

– Это мудро. Мы обсудим твое предложение между собой.

Вавацека кивнула и осталась стоять на том же месте, пока старейшины тихо переговаривались. Какой бы немощной ни была бабушка, она, несмотря на усиливающийся ветер, казалась несокрушимой, как гора.

Обсуждение длилось недолго.

– Мы решили. Банти станет вождем племени.

Когда дядя Атлатля торжествующе улыбнулся, юноша увидел, как в свете костра блеснули его зубы. Лицо шамана было страшно худым, и из-за этого он своей улыбкой напоминал волка.

Чтобы стать вождем, Банти использовал Атлатля. И тот угодил прямо в его ловушку.

– Теперь, – сказала Вавацека, – прежде чем старейшины примут решение о наказании Атлатля, я поговорю с вождем племени.

Она обернулась к Банти.

– Теперь в твоих силах увести племя из этой долины. Нутау как охотник и вождь пренебрег водомерным камнем; он посчитал, что племени лучше не обращать внимания на то, что говорят нам боги. Ты не только вождь, но еще и шаман. Ты служишь богам и знаешь, что говорит нам водомерный камень: Бог-Черепаха разгневан. Мы с тобой сошлись на этом, когда разговаривали наедине. Теперь же прими решение перед всем племенем.

Атлатль восхищался Вавацекой. Видя, что Нутау теряет лидерство, она воспользовалась возможностью, пытаясь заставить Банти действовать и увести племя на возвышенность.

Но этому не суждено было произойти.

Банти ответил ей почти мгновенно:

– Теперь я вождь. То, о чем мы с тобой говорили наедине, больше не имеет значения.

И он обратился к племени:

– Боги действительно говорят с нами. Река не поднималась до тех пор, пока Атлатль не привел в племя животное. И все же я буду милосердным. Как вождь я прошу старейшин завтра же отправить Нутау и Атлатля на холмы, чтобы они привели оттуда с собой саблезубого тигра. Когда они вернутся, Атлатль, чтобы умиротворить богов и не дать реке разлиться, принесет животное в жертву, и мы засвидетельствуем это. Если же река продолжит разливаться и после, это будет означать, что боги не удовлетворены, и тогда Атлатль будет изгнан.

Глава шестнадцатая

Идя вслед за отцом к ущелью, в котором находилось логово Тигренка, Атлатль понимал, что Нутау обуревала безмолвная ярость.

Сразу же после восхода солнца, когда все племя собралось, чтобы молча проводить их, они оба покинули стойбище.

Ласково светило утреннее солнце, и легкий ветерок не давал Атлатлю вспотеть. И все же он не испытывал никакого удовольствия, только боль и страх.

Боль, потому что из-за него на глазах у всего племени унизили его отца. Казалось, что ему не будет прощения. С самого начала пути Нутау не проронил ни слова.

А страх?

Мало того что он уже предал своего отца, теперь ему придется предать и Тигренка.

Рано утром, еще до того, как люди начали выходить из своих палаток, Атлатль с помощью камнеметалки добыл несколько мелких птиц.

Когда они пришли к логову Тигренка, юноша положил прямо перед входом тушку птицы и свистнул. Зверь выскочил из пещеры на свет и дважды перекувыркнулся. Он был очень игривым и радостным.

Это только усилило страдание Атлатля.

Нутау махнул копьем в сторону Тигренка и наконец заговорил:

– Свяжи животному лапы, потом надень на него намордник. Мы понесем его, привязав к древку моего копья.

Атлатль не осмелился перечить. Это необходимо было сделать.

Он похлопал себя по ноге, Тигренок подскочил к нему и потерся головой о его бедро. Юноша стал искать у себя в сумке кожаный ремень, чтобы обмотать им морду зверя. Внезапное дуновение растрепало ему волосы.

Порыв перешел в устойчивый нарастающий ветер.

Это было настолько странно, что Атлатль взглянул на Нутау, который в недоумении склонил голову. На небе не было ни облачка.

Ветер дул снизу вверх, как будто доносился оттуда, где река вытекала из ущелья между далекими холмами. Порывы ветра продолжали набирать силу. У Атлатля кожа покрылась мурашками. Ему показалось, что ветер предупреждал их о чем-то.

Тигренок завыл и кинулся обратно в логово.

Нутау крепко схватился за копье обеими руками, словно готовясь к битве. Но противник не появлялся.

Вдруг раздался крик Тахи, выбежавшей к ним через узкую часть ущелья.

Тахи?

Она тяжело дышала, указывая на холм.

– Племя! Река! Нужно спасаться!

– Река? – переспросил Нутау.

– Она дошла до верха берега и продолжает подниматься! Пойдемте со мной. Нужно торопиться! Если мы опоздаем, нас не будут ждать. Просто не смогут.

Ветер продолжал усиливаться и завывал, издавая грохочущий гул.

Снова раздался крик. На этот раз кричал Пауоу, который стремительно бежал к ним.

– Ты должен был остаться, чтобы помочь детям! – крикнула ему Тахи.

– Банти сказал мне прийти за тобой! Вода уже заливает берег!

Нутау мгновенно развернулся и побежал вниз по холму. Как только он исчез из поля зрения Атлатля, низкий грохочущий гул внезапно перешел в раскат грома, а ветер дунул так сильно, что у юноши растрепались волосы. Он, моргая, смотрел и не мог поверить своим глазам.

Тахи, тоже не в силах поверить, прикрыла рот руками. Пауоу повернулся в том направлении, откуда дул ветер и доносился гул.

Вода.

Вода вырвалась из разлома в горной стене, обрамлявшей верховья долины, откуда вытекала река. Стена была высокой, вровень с вершинами холмов. Вода вырвалась из разлома и обрушилась вниз на долину, снося с холмов огромные валуны, которые падали и исчезали в бушующем потоке.

Атлатль не мог ни подобрать слова, ни осознать то, что видел. Стена из воды была высотой с гору.

Когда волна хлынула вниз, громоподобный гул не прекратился. Вода неслась в открытую долину, разливаясь в ней. Но даже когда поток заполнил почти все ущелье, он не переставал хлестать из разлома, обрушиваясь с высоты холмов.

– Бог-Черепаха! – взвыл Пауоу.

С этими словами он умчался прочь, стараясь взобраться выше и уйти подальше от приближающейся воды.

Атлатль стоял на вершине холма, понимая, что если вода продолжит вытекать из расщелины в стене с такой же скоростью, то ее стремительный поток за считаные минуты преодолеет расстояние в полдня ходьбы и смоет их, как щепки.

Он подумал о племени. Если они все еще находились на береговой возвышенности, то не могли, как Атлатль, видеть, что творилось на горизонте. Этого не видел и Нутау, который к тому времени уже ушел. Люди слышали гул, но не знали, что вдали возвышалась водяная стена.

Атлатль, хромая, заспешил вниз, чтобы предупредить их.

Мгновение спустя он понял, что кто-то мчится рядом с ним.

Тахи. Она тоже бежала изо всех сил.

– Нет! – Ей приходилось кричать, чтобы перекрыть гул ветра и приближающейся воды. Тахи дернула Атлатля за плечо. – Слишком поздно!

Это был конец света. Вода поднималась со скоростью взмывающего в небо ястреба. Край водяной стены был уже так близко, что Атлатль мог разглядеть, как целые деревья переворачивались и кружились в воде, словно щепки.

Тахи снова потянула его за плечо.

– Бежим наверх!

Они развернулись обратно и побежали вверх, к ущелью. Как только Атлатль и Тахи его достигли, первая волна ударила их по лодыжкам, а вторая – по коленям. Атлатль упал. Вода была холодной как лед.

Тахи схватила его за руку и дернула вверх. Юноше удалось встать, но они были уже по пояс в воде, и та продолжала прибывать.

Атлатль почувствовал, как что-то царапнуло его по спине. Это были ветви огромного, вырванного с корнем дерева, кружившегося по поверхности мутной воды.

– Тахи! Держись!

Он ухватился за большую ветку и влез на нее. Девушка ушла под воду. Атлатль громко окликнул ее, но тщетно. Волосы Тахи покачивались на поверхности воды прямо за деревом.

Юноша обхватил ветку ногами и ринулся вперед. С трудом ему удалось ухватить Тахи за волосы. Намотав волосы на кулак, Атлатль изо всех сил рванул их на себя, и лицо Тахи показалось над водой. Девушка сильно закашлялась. Затем Тахи потянулась, ухватилась за ветку и залезла на дерево.

Что-то плескалось возле нее.

Это был Тигренок. Он задыхался и хрипел от страха.

Продолжая держаться ногами за ветку, Атлатль снова рванулся вперед. Он схватил Тигренка за лапы и притянул к себе.

Вода хлынула на юношу. Он ощущал себя соломинкой, колышущейся в бурном потоке. Удерживая животное, Атлатлю удалось выпрямиться. Вода попала ему в глаза. Он подтолкнул Тигренка к толстым веткам дерева, и зверь вцепился в них когтями, а затем перебрался на ствол.

Теперь руки Атлатля оказались свободными, и он тоже прижался всем телом к стволу.

Небо вращалось над ним. Юноша заметил, как стаи больших и маленьких птиц в панике кричали, бросаясь вниз и кружась в воздухе, поднятые в небо мощным внезапным наводнением.

Атлатль глубоко вздохнул и взглянул на Тахи: она тяжело дышала, глотая воздух.

Пока что подростки были в безопасности. Дерево поднималось вместе с водой, а вода все еще продолжала хлестать в ущелье. Выступы стоящих рядом каменных стен исчезли под водой.

Тахи снова вскрикнула:

– Это Пауоу!

Атлатль проследил за ее взглядом. Дерево зацепилось ветвями за стену ущелья, а вода продолжала подниматься к самой вершине холма. Пауоу бежал, пытаясь добраться до вершины. Позади его догонял Нутау.

Но в этой гонке они оба были обречены на проигрыш.

Глава семнадцатая

– Пауоу! Пауоу! – закричал Атлатль.

Нутау, держа в одной руке копье, другой схватил Пауоу за руку и потащил его за собой. Они оказались почти рядом с деревом.

Атлатль снова полез на одну из ветвей, и ее конец под его весом погрузился в воду. Юноша опять обхватил ветку ногами. Все, что ему нужно было сделать, – протянуть руку…

– Пауоу! – снова закричал он.

Двоюродный брат услышал и обернулся, когда вода ударила его по бедрам.

Он сразу же понял, что спастись можно, только ухватившись за плывущее дерево. Но он был все еще слишком далеко, и это означало, что прибывающая вода унесет Пауоу прочь к тому моменту, когда дерево приблизится.

Пауоу схватился за куст, торчащий из отвесной каменной стены. Вода поднялась ему по грудь. Затем по горло.

Дерево подплыло ближе, но, подхваченное водоворотом, принялось вращаться.

– Пауоу! – закричал Атлатль, изо всех сил пытаясь дотянуться до него рукой.

Он почувствовал, как кончики его пальцев соприкоснулись с пальцами брата. Еще усилие – и вот уже подростки крепко держатся друг за друга. А потом Пауоу отпустил куст, и вода накрыла его с головой.

Атлатль напрягся что было сил, стараясь не отцепиться от дерева, но Пауоу был слишком тяжел, а кора дерева – очень скользкая. Ноги юноши заскользили по ветке.

Чтобы спастись самому, Атлатлю придется разжать пальцы и дать Пауоу утонуть.

Разве его можно будет винить? Зачем гибнуть им обоим? Ведь именно Пауоу так безжалостно издевался над ним и дразнил всю жизнь.

Но почему-то Атлатль не смог так поступить. Он словно услышал голос Вавацеки. Пауоу принадлежал племени и был одним из них. Племя выживало, потому что соплеменники заботились друг о друге.

Чтобы удержать брата, Атлатлю потребовалось собрать все свои силы. Вода заливалась ему в нос и уши.

Вдруг он почувствовал, как чья-то рука схватила его за лодыжку.

Тахи?

Нет, хватка казалась слишком крепкой. Когда Атлатля вытащили на безопасное место, он понял, что это был Нутау.

Постепенно Атлатля вытянули на крону дерева. Вместе с ним вытащили и Пауоу, который ухватился за первую попавшуюся ветку.

Все придвинулись к стволу и расселись на его кроне, словно птицы на насесте. Дерево лежало плашмя и было настолько большим, что его ветви широко распластались по воде и не давали ему перевернуться. Оно медленно вращалось на поверхности воды, все еще продолжающей прибывать, а над ними повсюду кружили птицы. Лишь только вдали вершины самых высоких холмов выступали над поверхностью мутной коричневой воды.

Они были в безопасности. По крайней мере, пока. Все пятеро, дрожа, сидели на стволе огромного дерева.

Нутау, Атлатль, Тахи, Пауоу и Тигренок.

* * *

Атлатль сидел прямо, прислонившись спиной к ветке и вытянув ноги по стволу; сумка с орудиями висела у него на груди. Долгое время все молчали. Сам Атлатль онемел от холода и был настолько потрясен, что не мог говорить. Интересно, испытывали ли то же самое остальные?

На них только что обрушилась целая гора воды! И если оглянуться назад, на разлом в верховьях долины, то можно было увидеть, что вода все еще хлестала из него. Как такое могло произойти?

Когда полуденное солнце немного высушило и согрело Атлатля, он решил осмотреться и понять, насколько изменился мир вокруг. Вода продолжала подниматься со всех сторон и уносила их в широкую часть долины. От края до края долину легко можно было пересечь за два дня, но теперь вода с плавающими на поверхности обломками заполняла ее полностью.

Пауоу нарушил молчание.

– Это Атлатль виноват, – заявил он. – Наше племя наказали за то, что он нарушил правила.

Пауоу расположился ближе к корням дерева, примерно на его середине, а Тахи сидела рядом с ним на самом конце ствола, у широкого основания. На другом конце, ближе к верхушке, забившись под навес из ветвей, безуспешно пытался усесться и спрятаться среди мокрых листьев Тигренок. Нутау с непроницаемым видом сидел, свесив ноги по сторонам и схватившись за ветви, чтобы удерживать равновесие.

Атлатль был настолько подавлен, что не смог даже возразить Пауоу. Вавацеки больше нет, детей – тоже. Их унесло этой ледяной водой, которая теперь заполнила всю долину снизу доверху.

– Пауоу, – сказал Атлатль, – если из всего племени остались только мы, нам нужно держаться вместе, чтобы выжить.

Тот лишь фыркнул в ответ, а Нутау промолчал.

Атлатль вспомнил предание о Боге-Черепахе. Как же ему удалось разорвать узы и сотворить такие разрушения?

Пока они дрейфовали, течение воды замедлилось. Их дерево поплыло вспять, поперек огромного озера, которое продолжало расширяться. Атлатль увидел, что течение закручивается, относя их к скалистым склонам, некогда самым высоким в долине. Они были так близко, что, казалось, до них можно добросить камень. Теперь там образовался остров размером не больше их стойбища. Раньше это были вершины холмов. Некоторые из них оказались плоскими и покрытыми травой, и на них сидели сотни птиц.

Одна птица подлетела к их дереву и села на ветку.

Тигренок мгновенно привстал на задние лапы и попытался поймать ее. Птица с криком улетела прочь.

Вдруг дерево поплыло быстрее. Казалось, что земля стала вздыматься вверх, но Атлатль понял, что на самом деле это дерево начало опускаться вместе с уровнем воды. А вода наконец стала уходить из долины.

Дерево коснулось земли и зацепилось верхней частью за уступ. Вода опускалась все ниже, и оно стало принимать вертикальное положение, так как его основание оставалось в воде, а крона опиралась о склон холма.

Тигренок спрыгнул на уступ и принялся карабкаться вверх по мокрой скале.

– Если вода начала опускаться, – заметил Нутау, – то можно и нам слезать с дерева. Атлатль, ты ближе, поэтому прыгай первым. Потом спущусь я.

Нутау воткнул копье перед собой в землю.

Атлатль вскарабкался по стволу так же, как это сделал Тигренок. Он оттолкнулся от крайних веток, прыгнул и, разбрызгивая воду, стал продвигаться по мелководью, пока не добрался до высокого уступа скалы.

Ступив на твердую почву, юноша оглянулся на дерево. Нутау уже взобрался на уступ, и Атлатль ждал, что Пауоу пойдет следующим.

Вместо этого Пауоу остановился на самой верхушке, где ветка опиралась на уступ и не давала дереву уплыть вниз по течению. Он держал ветку обеими руками и упирался ногами в выступ на скале, стоя спиной к Тахи, которая ползла вверх по стволу к уступу.

– Пауоу! – закричала Тахи.

– Я держу изо всех сил! – крикнул Пауоу в ответ. – Тахи, скорее иди к ним!

Пауоу свел челюсти от напряжения, но Атлатлю показалось, что он так сильно напрягся не для того, чтобы удержать дерево, а, наоборот, чтобы оттолкнуть его.

С суши Атлатль потянулся к веткам и успел схватиться за одну из них. Тут течение стало увлекать за собой ствол, и юноша начал погружаться в воду. Он почувствовал, как сильная рука отца удержала его, схватив за предплечье. Они превратились в живую цепь. Нутау твердо стоял на земле и держал Атлатля, который, не выпуская ветку из рук, пытался не дать потоку унести дерево.

– Помоги нам! – закричал Пауоу. – Не отпускай нас!

Атлатль застонал от усилия.

– Тахи! – крикнул Пауоу. – Он отталкивает нас! Он хочет, чтобы мы погибли!

Течение было слишком сильным. Без помощи Пауоу Атлатль справиться не мог: он почувствовал, как концы веток выскользнули из его пальцев, и течение оторвало дерево от уступа.

Атлатль и Пауоу смотрели друг на друга, когда дерево снова стало разворачивать потоком.

Пауоу торжествующе усмехнулся.

– Мы доберемся до Собрания, я тебе это обещаю, – кричал он, пока расстояние между ними увеличивалось. – Из-за тебя случилось это наводнение! Ты должен уйти в изгнание и бежать прочь отсюда!

Глава восемнадцатая

Когда Атлатль вместе с Тигренком поднялся на плоскую вершину новообразованного острова, он увидел там еще больше птиц всех размеров, которые сидели на траве и ютились небольшими группками в ветвях низкорослых деревьев.

Стало ясно, что из всех живых существ, оказавшихся на пути наводнения, птицам легче всего удалось спастись от стремительно поднимавшейся воды. Они странно притихли, словно тоже были ошеломлены произошедшим. Нутау будет рад: по крайней мере, они смогут охотиться на птиц.

У Атлатля все еще была с собой метательная палка, и камней вокруг имелось очень много. Возможно, теперь-то его отец увидит преимущества нового оружия.

Атлатль оставил Тигренка и пошел обратно к каменистому уступу, на который они с Нутау спрыгнули с дерева. Вода опустилась ниже уступа, на котором он стоял, и можно было увидеть холмы, которые она еще недавно полностью покрывала. Обломки деревьев покачивались в мутной воде, кружась в смертоносном потоке. Атлатль не смог бы за ними угнаться, даже если бы захотел.

Дерево с Пауоу и Тахи выглядело крошечной точкой, плывущей туда, где поток уже с меньшей силой падал за нижний край долины. Атлатлю оставалось только надеяться, что, когда течение наконец отнесет туда Пауоу и Тахи, они выживут в наводнении.

Нутау стоял неподалеку и сверху оглядывал долину. Атлатль собрался было подойти к нему, как вдруг его внимание привлекло движение чудовищной огромной черной тени в небе справа.

На мгновение юноша застыл в изумлении. Затем тень захлопала крыльями, и Атлатль понял, что это птица.

Он никогда не видел столь огромных птиц. Размах ее крыльев казался больше, чем расстояние от хобота до хвоста мамонта.

Птица подлетела ближе, сделав несколько взмахов гигантскими крыльями.

Это могло быть только одно существо. С тех пор как Атлатль был ребенком, никто из племени не видел эту птицу, и некоторые считали ее всего лишь вымыслом.

Громовая птица. Неужели наводнение заставило ее подняться в небо?

– Нутау! – крикнул Атлатль.

Его отец должен был это увидеть! Но тот не обернулся. По его напряженной спине и плечам было видно, что Нутау одолевает гнев.

Громовая птица пролетела прямо над головой. Ее оперение было столь насыщенного черного цвета, что отливало пурпурным. Атлатль мог отчетливо разглядеть огромный загнутый вниз клюв, когти размером с палец взрослого человека и длинные, острые перья на концах крыльев, приподнятые вверх, чтобы ловить встречный ветер.

– Нутау!

Видимо, тот не слышал Атлатля из-за шума воды.

Отец все еще не обращал на него никакого внимания.

Атлатль смотрел, как Громовая птица полетела к ближайшим холмам. И только тогда Нутау наконец обернулся. Несколько мгновений он смотрел на сына.

– Нутау, – сказал Атлатль. – Тебе стоило на это посмотреть. Это была Громовая птица. Она…

Атлатль махнул в ее сторону, но теперь Громовая птица была слишком далеко и казалась всего-навсего маленьким пятнышком в небе.

Нутау взглянул в ту сторону.

– Даже сейчас ты лжешь, – произнес он.

Нутау снова отвернулся и продолжил смотреть на долину.

– Это правда! – возразил Атлатль. – Правда…

И замолчал.

Чувство вины давило на Атлатля, и он вдруг подумал, что появление Громовой птицы не имеет никакого значения. Он сам был виноват в том, что отец избегал его. Атлатль выжил только из-за своего себялюбия. Именно по этой причине он держал при себе Тигренка и пренебрег приговором об изгнании.

В этом наводнении должен был погибнуть Атлатль, но вместо этого потопом смыло все племя.

Его утешала единственная мысль: благодаря себялюбию Атлатля спаслись Пауоу, Тахи и Нутау.

Если Пауоу и Тахи выживут, то успеют попасть на Собрание и смогут присоединиться к одному из других племен.

А что же Атлатль? Солнце пригревало, и уже наступил полдень. Он находился на суше и, пока ее окружала вода, был защищен от хищников – лютых волков, саблезубых тигров и гепардов. Зима только наступила, поэтому ночью будет не слишком холодно. Вероятно, пару дней он точно сможет здесь прожить: за это время вся вода должна будет уйти из долины.

Но имеет ли теперь какое-либо значение то, что Атлатль все еще жив?

Он остался совсем один, и его ненавидел собственный отец.

Держа в зубах птицу, к ним подбежал Тигренок.

Атлатль, молчаливый и унылый, остался на месте. Теперь Тигренок научился охотиться, и даже ему юноша был больше не нужен.

Зверь подошел к его ногам, нагнулся и положил птицу на мокрый камень. Потом он попятился и наклонил голову, глядя на Атлатля.

Юноша опустился на колени и поднял еще теплую тушку.

Зверь выжидательно наблюдал за ним.

Атлатль представил, как мать Тигренка приносила в логово добычу и бросала ее к лапам своего детеныша. Точно так же делал Атлатль вместо того, чтобы оставить Тигренка на произвол судьбы.

Наверное, это был подарок?

Атлатль полез в свою сумку с орудиями и достал из нее каменный резец. С его помощью он снял с птицы перья и кожу, а потом выпятил грудь и сделал вид, что опускает кусок окровавленной тушки себе в рот.

Тигренок снова наклонил голову.

Атлатль, улыбаясь, повторил его движение.

Но вдруг он услышал голос отца:

– Перережь горло этому животному!

Атлатль повернулся к отцу. Нутау с такой силой сжимал в руке копье, что на предплечьях у него вздулись мышцы.

– Нас послали убить зверя, – произнес Нутау ледяным, как вода, голосом. – Сделай это сейчас же.

Атлатль знал, что отец прав. Он снова и снова ставил Тигренка выше своего племени, и это привело к беде.

Юноша опустился на колени рядом с питомцем и взял каменный резец. Ему нужно было всего лишь обнять зверя за грудь и быстро резануть тому по горлу.

Но какой теперь был толк от смерти Тигренка?

– Убей животное, – повторил отец, еле сдерживая ярость.

Атлатль вдруг отчетливо ощутил, что чувство обиды, испытываемое им долгие годы, достигло своей высшей точки, острой, как наконечник копья.

– А что потом? – спросил он. – Тогда ты станешь относиться ко мне как к сыну? Я наконец сделаю что-то, о чем ты сможешь с гордостью рассказывать ос-тальным?

– А остальных и нет, – ответил Нутау. Его голос сипел от ярости. – Их унес потоп. Потоп, который произошел из-за тебя. Ты отнял у меня титул вождя и уничтожил само племя. Будет Собрание, на которое придут только Пауоу и Тахи. Они всем расскажут, как Атлатль, сын Нутау, навлек на племя гнев богов. Ты хочешь, чтобы я об этом говорил?

Атлатль ничего не мог с собой поделать. Он разразился горькими рыданиями.

– Или я должен вспомнить о том, что ты не можешь охотиться и вместо этого, чтобы понравиться людям, предпочитаешь сочинять сказки? – продолжал Нутау. – Или мне рассказать всем историю о том, как на тебя напала Громовая птица, которую ты выдумал себе в оправдание? Или о том, что ты, как и мой брат Банти, играешь со словами и с их помощью мучаешь окружающих? Или я должен явиться на Собрание и сказать остальным племенам, что мой сын обманщик? Объяснить, что он хочет стать шаманом и, как его дядя Банти, собирается использовать тех, кто охотится и добывает пищу, делая вид, что ему ведома воля богов? Или мне рассказать всем на Собрании, что если бы я мог выбрать себе сына, то выбрал бы Пауоу – того, кто станет охотником и защитником, когда повзрослеет?

Атлатль почувствовал, что из его горла снова выр-валось рыдание. Он опустил голову, не желая, чтобы отец видел его слезы. Ему всегда хотелось знать, что именно испытывал Нутау по отношению к нему, но эти слова ранили юношу так, словно отец сбросил его со скалы.

– Может, наше племя выжило, – пробормотал Атлатль сквозь слезы. – Они придут на Собрание и…

– Этот потоп вызвал ты, – с горечью произнес Нутау. – Неужели думаешь, что кто-то мог пережить его?

Неужели нет больше Вавацеки? Нет больше Нуны? Нет Киви? Нет старейшин? Не может этого быть. Каким-то образом они должны были выжить. Но даже рассуждая так, Атлатль все равно понимал, что его надежды напрасны. Он захлебнулся рыданиями.

– А что ты так печешься о Собрании? – спросил его Нутау. – Чем ты заслужил право присутствовать на нем? Ты изгнан. В нашем племени осталось трое людей – не четверо. Пауоу, Тахи и я.

– Нет, отец! Нет! – страдальчески выкрикнул Атлатль.

– Убей животное! – закричал тот. – Убей животное, или я сам это сделаю!

Юноша поднял голову и увидел, что Нутау сделал еще шаг вперед и замахнулся копьем, чтобы метнуть его в Тигренка.

Несмотря на боль от отцовских слов, Атлатль почувствовал, как его накрыла волна гнева, и встал перед зверенышем.

– Отойди, – прорычал Нутау.

– Нет, – ответил ему Атлатль.

Он стоял, скрестив руки, и вызывающе смотрел на отца. В тот момент Атлатль уже не чувствовал никакой боли. Он сам не знал, почему встал между Тигренком и копьем: то ли действительно хотел спасти зверя, то ли сам был готов проститься с собственной жизнью.

– Тебе хочется гордиться мной, но ты никогда не относился ко мне по-отцовски, – Атлатль дрожал, произнося вслух мысли, которые так долго пытался в себе подавить. – Ты хочешь, чтобы я стал охотником, но ни разу не объяснял мне, как охотиться. Все это время ты показывал лишь, как тебе стыдно за меня!

Если отец так ненавидел его, если его действительно изгнали, из-за него погибли все, кого юноша знал и любил, тогда почему бы ему не принять смерть в наказание?

– Ну же, убей меня! – произнес Атлатль напряженным голосом. – Потому что, пока я жив, я не позволю тебе убить Тигренка.

Он ожидал, что сейчас острие копья воткнется ему в ребра и войдет в грудь.

Правая рука Нутау дрожала, удерживая копье на весу.

Затем он опустил руку.

– Ты… – произнес Нутау так тихо, что Атлатль едва расслышал его. – Ты мне не сын.

Он отвернулся и снова уставился куда-то вдаль.

Глава девятнадцатая

На следующее утро Атлатль проснулся от тепла солнечных лучей. Тигренок еще спал, свернувшись клубком.

Юноша сразу же принялся искать Нутау. Отец сидел вдалеке на склоне холма, повернувшись спиной к нему. Плечи Нутау все еще были напряжены, и Атлатль понял, что отец до сих пор кипел от безмолвной ярости.

Он вспомнил, как Нутау угрожал ему копьем, и стиснул зубы, с горечью думая о том, что отец полностью его отверг. Атлатль отвернулся, чтобы оглядеть долину, и его боль сменилась ужасом.

Накануне вечером, когда солнце садилось за край долины, вода доходила до их уступа. Теперь же уступ был намного выше воды. Великий потоп отступал и заполнял уже только нижнюю треть долины. Атлатль никак не мог понять, откуда могло взяться столько воды. Темная поверхность все еще бурлила, и на ней качались целые деревья.

Атлатль задумался, сможет ли он когда-нибудь подобрать слова, чтобы описать все это. Предание Вавацеки, должно быть, оказалось правдой. Что иное, как не ярость разгневанного бога, могло сотворить такой погром?

Земля после оттока мощного наводнения стала невообразимо бесплодной. Атлатль, сколько бы ни вглядывался вдаль, видел, что все крупные деревья были выкорчеваны из холмов по обе стороны долины. Бóльшая часть кустарников исчезла, а трава вся залита грязной слякотью. Земля покрылась волнообразными буграми, между которыми вода вымыла почву, оставив одни камни.

Не было смысла возвращаться туда, где некогда племя чувствовало себя в безопасности. В этой долине не осталось никакой жизни: ни дичи, ни плодов, которыми можно прокормиться человеку или животному. Должны пройти годы, если, конечно, наводнение снова не повторится, прежде чем здесь вновь вырастут кустарники и деревья.

Атлатль перевел взгляд с широкого простора долины на противоположную часть уступа. Вчера между ним и склонами долины была вода – и уступ казался островом. Теперь же по обеим сторонам от подростка, примерно на уровне глаз, вдоль холмов проходила горизонтальная линия, прямая и четкая, как след от ножа. Она очерчивала границу, до которой вчера поднялась вода. Ниже этой линии вся земля была сплошь покрыта грязью и камнями. Выше, вплоть до самых верховий долины, росли не тронутые наводнением травы, цветы и деревья. Там, вдалеке, Атлатль увидел пасущихся оленей, не потревоженных бедствием. За пределами долины были дичь и плоды, как и до потопа. Там можно было выжить.

Чтобы добраться до этого оазиса с травой и деревьями, нужно было спуститься с уступа на пространство, заполненное грязью и расколотыми камнями, пройти по пологому грязевому участку, а затем преодолеть короткий подъем по слякоти вверх, к гряде холмов, возвышающихся над линией, которой ранее достигала вода. Грязь была скользкой и глянцевой, как жир, и подниматься на заляпанный холм будет ничуть не легче всего остального, что приходилось делать Атлатлю.

Имелся и другой путь: можно было дождаться, когда грязь высохнет. Но на это могли уйти дни, дни без воды. Одно дело – остаться без пищи, но без воды ему было не прожить. У Атлатля уже пересохло во рту: он не пил с полудня прошедшего дня.

Юноша не видел иного выбора, кроме как отправиться в путь. Он поднялся, и тут же проснулся Тигренок. Зверь встал и потянулся, довольно рыча.

Нутау даже не обернулся на звук.

Атлатль часто видел, как Нутау клал руку на плечо Пауоу, и ему больше всего на свете хотелось ощутить тепло этой руки на своем плече. Тогда, возможно, Атлатлю было бы легче смотреть в лицо опасностям, которые ожидали его впереди. Но все, что осталось ему, это слова отца, эхом звучавшие в памяти:

«Я должен явиться на Собрание и сказать остальным племенам, что мой сын обманщик? Объяснить, что этот мальчик хочет стать шаманом и, как его дядя Банти, собирается использовать тех, кто охотится и добывает пищу, делая вид, что ему ведома воля богов? Или мне рассказать всем на Собрании, что если бы я мог выбрать себе сына, то выбрал бы Пауоу – того, кто станет охотником и защитником, когда повзрослеет?»

– Отец, – позвал юноша, стараясь говорить ровным голосом.

Нутау никак не отреагировал.

И тем ясно дал понять: он не хочет признавать Атлатля своим сыном.

Значит, звать его бесполезно.

– Нутау! – попытался Атлатль еще раз.

Но тот остался неподвижным.

Юноша отвернулся и тихонько заплакал. Он чувствовал, как его плечи вздымались от рыданий, разрывающих грудь, но никак не мог остановиться. И совсем пал духом. Атлатля действительно изгнали и относились к нему так, словно его не существовало.

Юноша глубоко вздохнул и почувствовал, как его горе переросло в решимость. Он опустил руку на макушку Тигренка и почесал его шерсть, ощутив довольное урчание зверя. Если Атлатля избегали, то не было никакого смысла оставаться на уступе. Он уйдет от Нутау прежде, чем тот покинет его. И не станет оглядываться через плечо, чтобы узнать, беспокоит ли отца его уход. Он будет сильным.

Атлатль взял сумку с орудиями, утешая себя тем, что у него есть рубило для высечения каменных наконечников, дощечка для сверления, чтобы добывать огонь, и каменный резец, чтобы затачивать ветки и наконечники копий. Только это ему и нужно. Добравшись до участка с травой и деревьями, он поймет, как выжить им с Тигренком.

Атлатль захромал к краю уступа.

Он свесил ноги вниз. Спуск был почти полностью отвесным. Как только он спрыгнет, назад пути уже не будет.

Атлатль снял свою кожаную одежду, связал ее в узел и, обхватив руками, крепко прижал к животу. Затем, не оглядываясь, оттолкнулся и заскользил вниз по грязи. В другой раз и при иных обстоятельствах, съезжая на такой скорости, он бы закричал от восторга.

Стремительно приближаясь к плоскому дну небольшого ущелья, Атлатль чуть не завалился набок.

Когда он поднялся на ноги, рядом с ним взвизгнул Тигренок. Приземлившись на все четыре лапы, он поднимал их поочередно и пытался стряхнуть с них грязь. Но каждый раз, когда опускал на землю чистую лапу, она снова становилась грязной. Тигренок обиженно заскулил.

– Что ж, друг, – засмеялся Атлатль. – Похоже, тебе придется идти за мной, если хочешь отмыться от грязи.

Обмотав узел с одеждой несколькими кожаными ремнями, он привязал его к плечам и преодолел пологий грязевой участок. Если нести одежду таким образом, то она не испачкается в грязи, как лапы Тигренка.

Устоять на ногах в скользкой грязи было сложно. Поэтому, добравшись до противоположного склона, Атлатль встал на четвереньки и пополз. И почти сразу же юноша начал задыхаться от напряжения и острой, как боль, жажды.

Продвигаться получалось медленно. После нескольких неудачных попыток Атлатль понял, что единственный способ не соскальзывать назад – это на ощупь отыскивать под грязью выступы твердой скалы и, опираясь о них, подтягиваться вверх.

Юноша настолько увлекся, что только на полпути по склону понял, что Тигренка нет рядом. Он посмотрел вниз и увидел, что зверь тоже пытается ползти вверх. Но каждый раз, когда Тигренку удавалось продвинуться хоть немного выше, он сразу же скатывался обратно вниз.

Атлатль нехотя отпустил выступ и соскользнул к нему.

Он встал позади животного и, подставив плечи под его круп, подтолкнул Тигренка: тот вскарабкался немного выше. Атлатль пошарил рукой в грязи и, найдя твердую опору, подтянулся вверх, кряхтя и сетуя на тяжесть Тигренка.

Зверь качнулся, но остался на том же самом месте, практически сев мальчику на шею. Атлатль перебирал ногами по грязи. Он снова потянулся вверх и нашел еще один камень. Ухватившись за него, подтянулся на руках и, отталкиваясь здоровой ногой, смог поднять их обоих еще немного выше.

Снова и снова он толкал себя и Тигренка, каждый раз останавливаясь, чтобы отдышаться. Казалось, Атлатль много часов провел вот так, с трудом поднимаясь в гору.

И вдруг тяжесть свалилась у него с плеч. Юноша поднял голову. Они наконец добрались до травянистого участка, и Тигренок выскочил на пригорок.

Атлатлю хотелось упасть в грязь и лежать, наслаждаясь одержанной в этом восхождении победой. Но он был только на полпути к верховьям долины, и еще нужно было найти воду и место для привала.

Атлатль пополз вверх, пока не оказался на травянистом склоне. Его живот, ноги и руки полностью покрылись мокрой плотной грязью. Подняться уже не было сил, но все-таки он заставил себя встать.

Дрожащей походкой Атлатль заковылял вверх по холму, опираясь на здоровую ногу, а больную волоча за собой. Нужно было сделать еще один шаг, и еще один, и так до тех пор, пока он не доберется до верха долины. Тигренок всю дорогу шел рядом с ним.

Он знал, что Нутау, сидящий на уступе, хорошо различает его на фоне неба, и это доставляло Атлатлю некое мрачное удовольствие: отец наверняка видел, как он преодолел этот трудный подъем. К тому же Нутау теперь поймет, что Атлатль отвернулся от него. Если у него не было больше сына, значит, и у Атлатля нет отца.

Теперь ему нужно было решить, куда идти: он мог оставить долину позади и отправиться прямо, к землям, где восходит солнце. Еще Атлатль мог повернуть направо, на юг, и попасть на Собрание. Но там его не примут – Пауоу уж точно позаботится об этом.

Был еще третий вариант – пойти на север, параллельно долине. К Горе призраков. В страну богов, живущих за ее пределами.

Атлатль, не колеблясь ни минуты, повернулся к северу. Он пойдет туда, откуда Бог-Черепаха наслал потоп, и неважно, сколько займет его путь.

Он встретится лицом к лицу с Богом-Черепахой и потребует от него ответа.

Почему он уничтожил племя?

Часть вторая
Бог-Черепаха

Глава двадцатая

После подъема на вершину холма Атлатля так сильно одолела жажда, что казалось, будто его горло засыпали песком.

Отчаянно хотелось пить, и это желание хоть как-то отвлекало юношу от горечи и боли, которые он испытывал, уйдя от Нутау. Мысли о воде захватили весь его разум: она нужна, чтобы напиться и смыть грязь, засыхавшую на коже.

Небольшие реки и ручьи питали главную реку Черепашьей долины. Атлатль решил, что если пойдет дальше на север, то в конце концов найдет воду, которая разорила долину. Местность здесь представляла собой широкие луга с редкими группами деревьев. По крайней мере, это были не самые плохие условия. Хотя бы не стоило волноваться о хищниках, которые могли устроить засаду: человек наверняка заметит их.

К сожалению, ему пришлось испытать на себе изнуряющую полуденную жару. Солнце припекало с безоблачного неба, а ветер иссушал влагу, но Атлатль заставлял себя идти дальше, потому что у него не было другого выбора. Он не знал, смог бы найти в себе силы, не будь с ним рядом Тигренка.

Существовала еще одна опасность. Каждому в племени было хорошо известно: если долго идти по прямой, то вместо того, чтобы продвигаться вперед, будешь бродить по кругу. Помня об этом и о том, что ему, возможно, придется слишком далеко отойти от края долины, который можно использовать как ориентир, Атлатль выбрал точку на горизонте и направился к ней.

Борясь с жаждой, Атлатль посмотрел в небо, чтобы по положению солнца определить, как долго еще продлится день. И внезапно там появилась она. Снова она. Огромная парящая тень. Громовая птица!

Птица как будто следовала за ним. Наверняка это ее Атлатль видел с уступа. Возможно, где-то в долине находилось ее гнездо, разрушенное наводнением. А может, птица, как и он, отныне обречена на скитания. Атлатль следил за ее парящим полетом, пока она не исчезла из его поля зрения.

Он пошел дальше и, пытаясь отвлечься от жажды, думал о Громовой птице.

«Оказывается, – сказал себе Атлатль, – мои рассказы для детей о Громовой птице вовсе не выдумка. Если бы только остальные поняли, что я был прав. Если бы»

Атлатль поймал себя на неожиданной мысли: из племени никого не осталось, вода смыла всех. Какая разница, правда ли то, что в детстве на него напала Громовая птица? Племени не стало – и некому было больше рассказывать об этом.

Несколько мгновений спустя он понял, что поет траурную песню. Юноше казалось, будто горе отвлекало его, и благодаря этому он находил в себе силы продолжать путь.

Наконец, когда солнце достигло середины неба, Атлатль набрел на овраг. Тигренок устремился туда рысью, и мальчик последовал за ним. Доковыляв до кромки оврага, Атлатль слабо улыбнулся: вода! Перед ними протекал мелкий ручей, который можно было перейти в четыре шага, но все же это была вода.

Дойдя до берега, Атлатль огляделся, высматривая хищников. Никого. А выше по течению, где русло ручья поворачивало, вода образовывала небольшой бассейн.

Атлатль оставил сверток с одеждой на берегу и погрузился в ручей по пояс. Вода была такой прозрачной, что он разглядел в ней больших блестящих рыб, снующих в разные стороны. Когда Атлатль стал смывать с себя грязь, ручей ниже по течению окрасился в серый цвет. Юноша нырнул и прополоскал волосы, затем склонился лицом к ручью, сложил ладони, зачерпнул воду и принялся жадно пить.

Никогда еще вода не казалась Атлатлю такой вкусной.

Тигренок сидел на берегу, шлепая лапой по воде.

– Вот были бы у тебя руки! – сказал Атлатль ему. – Какая польза от твоих когтей, когда хочется напиться?

Тигренок заметил рыбу и резко ударил по ней передней лапой, разбрызгивая воду во все стороны.

Появилась еще одна рыба, и зверь ударил снова.

Атлатль видел, как рыбы, будто серебряные стрелы, легко уклонялись от атак.

– Тигренок, – засмеялся он, – рыбу ловят не так!

Вспомнив, как в более счастливые времена племя ловило рыбу в подобном водоеме, Атлатль пошел вброд вниз по течению туда, где была отмель. Он обхватил руками округлый камень, наполовину торчавший из воды, и перетащил его на мелководье. Найдя еще дюжину камней такого же размера, Атлатль расставил их незамкнутым кругом с узким проходом со стороны течения. В щели меж камней проникала вода, но они были слишком узкими, чтобы рыба могла протиснуться сквозь них и уплыть. Теперь оставалось только проявить терпение и постараться загнать рыбу в ловушку.

Атлатль поставил еще несколько камней такого же размера в один ряд под небольшим углом к проходу и выложил такую же линию с другой стороны, чтобы оба ряда камней образовали букву V, соединенную с проходом в круге.

К тому времени Тигренок бросил попытки поймать рыбу лапой и заснул на берегу.

Атлатль улыбнулся. Зверю явно не понравится то, что он задумал.

Юноша на цыпочках подошел к животному и похлопал его по голове.

Тигренок открыл один глаз.

– Пора поплавать, – заявил Атлатль. Он обеими руками обхватил зверя за грудь. Еле-еле удалось приподнять его, настолько Тигренок подрос.

Юноша выпрямился, и зверь замахал лапами в воздухе.

Атлатль оттащил Тигренка на середину бассейна и бросил в воду.

Тот пищал и трепыхался, и его возня погнала всю рыбу вниз по течению. Некоторые рыбины выплывали на мелководье и пытались скрыться, протискиваясь через узкий проход в форме буквы V. Атлатль плескал воду сзади, еще больше пугая рыбу, пока она вся не оказалась внутри круглой каменной ловушки.

Тигренок выбрался на берег, стряхивая воду с шерсти и сердито глядя на своего «мучителя».

– Молодец, Тигренок! – воскликнул Атлатль.

В ловушку попались четыре толстые рыбины; их плавники торчали из воды.

Атлатль взял камень с острым краем. Подойдя к ловушке, он стукнул по голове самой большой рыбы и оглушил ее. Затем подхватил рыбу под брюхо и швырнул ее на берег, где лежал Тигренок.

Рыба прыгала, отчаянно пытаясь вернуться в воду.

Тигренок набросился на нее. В считаные секунды он разорвал рыбу на части и проглотил самый большой кусок. Затем, склонив набок голову, Тигренок посмотрел на Атлатля.

– Вот как, – улыбнулся тот. – Я один делаю всю работу, а ты только ешь?

Тигренок зарычал. На мгновение показалось, что таким образом он ответил Атлатлю, однако затем зверь перевел взгляд с ручья на склон оврага. Его рычание стало громче, а шерсть на холке поднялась дыбом.

Приближалось нечто опасное.

Сумка с орудиями и одежда Атлатля все еще лежали на берегу. У него не было времени выточить древко копья, и он оказался совершенно беззащитным. Обнаженный и безоружный, он был всего лишь медленным неуклюжим животным, которое не могло сбежать и у которого не было острых зубов и когтей, чтобы защититься.

Юноша прикинул: быть может, он еще успеет залезть на дерево?

Тигренок зарычал сильнее.

Высокие кусты на середине склона шевелились и дрожали. Какой бы хищник ни скрывался там, добраться до дерева Атлатль не успевал.

Пригнувшись, он стал двигаться обратно к бассейну вверх по течению. Вода приглушит его запах и скроет бóльшую часть тела. Он сомневался, что этого будет достаточно, но ничего другого сделать уже нельзя.

Держа нос над самой водой, Атлатль внимательно смотрел на кусты. И чуть не ахнул от ужаса, когда оттуда выступило громадное черное чудовище.

Короткомордый медведь!

Большинство медведей ростом были такими же, как и взрослый саблезубый тигр.

Но не короткомордый медведь. У этого зверя череп шириной с туловище человека, укороченная морда и маленькие подслеповатые глаза. Когда он стоял на четырех лапах, то в холке был выше Атлатля, даже если тот поднимется на цыпочки. Это был самый крупный хищник, с которым когда-либо сталкивались люди.

Атлатль старался не дышать, пока медведь пробирался сквозь кусты к берегу ручья.

Тигренок зарычал и попятился назад.

Медведь привстал на задние лапы, провел когтями по воздуху и, проревев, резко опустился назад.

Тигренок остался стоять на безопасном расстоянии от гигантских лап, способных переворачивать даже небольшие валуны.

Медведь, казалось, потерял интерес к Тигренку и фыркнул, будто саблезубый хищник был всего-навсего безвредной букашкой.

Затем медведь повернул голову в сторону Атлатля.

Легкий ветерок донес до юноши тошнотворный запах медвежьей шерсти. Он видел, как раздувались ноздри хищника, когда тот втягивал воздух.

Атлатль понял, что если ветер доносит до него запах медведя, то, значит, также и уносит его собственный запах в сторону от хищника. Любому из племени было известно, что короткомордые медведи плохо видят. Если Атлатль замрет, то, возможно, медведь не догадается, что эта круглая тень, торчащая из воды, – человек.

Хищник опустил голову и стал бить лапами по воде.

Казалось, он смотрел прямо на Атлатля. Животное находилось так близко, что у него на носу можно было разглядеть капли воды.

Затем медведь перестал бить лапами и, похоже, еще больше заинтересовался человеком.

Юноша чувствовал себя так, словно кто-то гигантской рукой сдавливает ему грудь.

Медведь осторожно опускал в воду то одну лапу, то другую. Теперь он был так близко, что Атлатль мог протянуть руку и постучать ему по носу.

Но юноша не двигался. Это был его единственный шанс спастись.

Вдруг ниже по течению послышался плеск.

Медведь отвлекся от Атлатля.

Звук шел от трех рыб, попавшихся в каменную ловушку на мелководье.

Короткомордый медведь фыркнул, вышел из глубокой части бассейна и, не обращая никакого внимания на Тигренка, направился прямо к пойманной рыбе.

Он опустил лапу в воду и выловил одну рыбу, отшвырнув ее на берег. То же самое проделал со второй и третьей рыбой.

Тигренок ринулся вперед и схватил одну из рыб, а затем помчался вдоль берега туда, где его нельзя было достать.

Медведь зарычал и подбежал к оставшейся рыбе, схватил первую рыбу зубами и разом ее проглотил. Вторую постигла та же участь.

Медведь огляделся, словно высматривал поблизости более легкую добычу, затем снова фыркнул и вразвалку пошел прочь от ручья обратно в кусты.

Атлатль с облегчением закрыл глаза.

Но вдруг его сердце оборвалось. Он понял, что такая удача – всего лишь случайность. Без защиты племени даже самым лучшим охотникам было очень трудно выжить в одиночку. Атлатля в любом случае выслед�

© 2020 by Sigmund Brouwer

© 2020 by Irma Kniivila

© Елена Горшкова, перевод, 2020

© ООО «Феникс», оформление, 2022

© В оформлении книги использованы иллюстрации

* * *

Часть первая

Великий потоп

Глава первая

Сначала он зарычал, предупредив Атлатля о своем приближении, и этот рык прогремел, эхом отталкиваясь от высоких каменных стен. Атлатль мгновенно обернулся на звук и застыл в оцепенении, увидев страшного зверя.

Это был саблезубый тигр. Он находился на расстоянии броска копья. Но копья у Атлатля с собой не было. Он оставил его возле дерева у подножия холма.

Все равно на таком расстоянии от копья было бы мало толку. В детстве Атлатль упал с обрыва и сломал левое колено: теперь он не мог опираться на эту ногу, с какой бы силой ни метал копье.

Тигр снова зарычал и продвинулся к нему еще на один шаг.

Даже если бы Атлатль и мог убежать, что из-за хромой ноги было невозможно, все равно он оказался в ловушке из отвесных скал. И поэтому зверь совершенно не торопился.

Тигр был большой, коренастый и грузный. Широкий в холке и груди. С большими мускулистыми ляжками.

Саблезубые тигры никогда не атаковали в стремительной погоне, как гепарды. Они выскакивали из засады и вонзали клыки в шею застигнутой врасплох жертвы или в мякоть брюха более крупной добычи – такой, как мамонт или верблюд.

Рыже-коричневый мех тигра колыхался при каждом движении огромных лап. Уже скоро зверь окажется совсем близко и совершит беспощадный прыжок, широко распахнув свирепые челюсти.

– Я не стою твоих усилий, – сказал Атлатль тигру. Ему пришлось сглотнуть несколько раз, чтобы вымолвить это пересохшим горлом. – Я костлявый. Мои кости застрянут у тебя в глотке, и ты подавишься.

Мальчику потребовалось сделать над собой невероятное усилие, чтобы говорить спокойно, скрывая свой дикий страх, смешанный с желанием закричать и убежать как можно быстрее. Прямо сейчас!

Однако Атлатль знал, что резкие движения заставят тигра сорваться и напасть. Как охотники, так и их добыча учились выживать с самого раннего детства. А тех, кто поплатился за свою неосторожность, если, конечно, их тела потом находили, заворачивали в звериные шкуры и возвращали в лоно земли под плач женщин племени, которые с раскрашенными красной охрой лицами напевали траурные мелодии до самого захода солнца. Чтобы увековечить память о погибшем, члены племени рассказывали о нем истории, сидя вокруг костра.

Атлатлю ужасно хотелось сбежать, повинуясь своему животному страху, ведь он понимал, что эти огромные когти в любой момент могут вонзиться в его спину. Но Атлатль противился мысли погибнуть от подобных ран. Не хотелось, чтобы потом, когда его тело найдут, племя считало Атлатля трусом. Особенно Тахи, прекрасная Тахи. Он хотел, чтобы Тахи оплакивала его смерть, не стыдясь ничего. В конце концов, Атлатль взобрался на эти холмы, чтобы поохотиться на птиц и принести ей в подарок их разноцветные перья.

– Уходи, – сказал он саблезубому тигру. – Я шаман. Я могу заколдовать тебя. Превращу тебя в мышь и сожму так, что твои глаза вылезут наружу.

Это была пустая угроза. Атлатль вовсе не являлся шаманом племени. Такая честь выпала Банти, его дяде. Атлатль же был обычным юношей, почти мужчиной, да еще и хромым на левую ногу.

– Я видел гигантского ленивца, – продолжил он, – внизу у холма. Он гораздо больше меня, и он все еще там. Ты ведь знаешь, что ленивцы очень медлительные, да?

Зверь проигнорировал предложение Атлатля поохотиться на другую добычу и продолжал крадучись приближаться к нему. И вот уже совсем скоро он набросится на свою жертву.

Атлатль понимал, что повел себя слишком неосторожно, и сомневался, что ему удастся выжить и извлечь урок из своей ошибки.

* * *

Это случилось в полдень, незадолго до Великого потопа.

Атлатль стоял на краю высокой отвесной скалы, осматривая поросшие травою холмы и редкую поросль деревьев Черепашьей долины. Это была широкая долина; по ее западной стороне, на расстоянии не меньше одного дня ходьбы, в сиреневатой дымке тянулась гряда невысоких гор. Далеко на севере высилась Гора призраков, куда племя никогда не кочевало. По ту сторону горы простиралась земля богов, где жил Бог-Черепаха, связанный по рукам и ногам другими богами, чтобы уберечь людей от его гнева. Да, не стоило простым смертным вступать в те земли.

Атлатль забрался высоко на холмы в поисках уединенного места, чтобы опробовать новое оружие для охоты на птиц.

Эта идея пришла ему в голову накануне. Атлатль бродил, тыча в заросли кустарника длинной палкой в надежде выгнать оттуда мышей и прихлопнуть их. За ним увязалась небольшая змейка и поползла вверх по его палке. Атлатль непроизвольно смахнул змею запястьем, отшвырнув ее так далеко, что удар о землю при падении оглушил животное.

Змеиное мясо считалось деликатесом, поэтому Атлатль решил убить змею, прежде чем она успеет уползти. Он поднял ногу, чтобы пяткой раздавить ей голову, но та вдруг ожила. Тогда Атлатль провел концом палки по земле, подцепив змею посередине тела, и швырнул ее еще сильнее, чем в первый раз, удивившись тому, как далеко он смог отбросить жертву с помощью своего орудия. Змея шлепнулась на землю и уже больше не шевелилась. Атлатль отнес добычу к стойбищу, чтобы там снять с нее шкуру, но все его мысли были о палке, а не о вкусной испеченной змее.

«Почему бы, – рассуждал юноша, – не попытаться подбросить таким же образом и камень, чтобы с дальнего расстояния подбить птицу?»

Атлатлю не хотелось, чтобы кто-то из женщин или детей расспрашивал его, отвлекая от работы. Хватало и того, что он каждый день хромал у них на виду. Если Атлатль возьмется за эту затею и у него ничего не выйдет, то он будет выглядеть в их глазах еще более жалким. Но если все получится, тогда он сможет охотиться на птиц с разноцветными перьями и приносить их Тахи.

Так в одиночестве Атлатль провел на холмах несколько часов, строгая и отесывая с помощью специального каменного орудия – резца – отломанную толстую ветку.

Нижняя часть резца представляла собой ровный полукруг, который хорошо ложился в ладонь. Вверху у резца была большая зазубрина, торчащая, как заостренный клюв. Крепко сжимая резец, он водил этим клювом по кости, рогу или дереву, аккуратно строгая их.

В итоге Атлатль укоротил палку до длины своей руки. На ее конце он оставил короткий разветвленный отросток. К нему он пришил небольшой кожаный мешочек. На это тоже ушло некоторое время. Он научился шить у своей бабушки Вавацеки, но делал это не так мастерски, как она.

Атлатль считал, что результат стоил затраченного времени и усилий. Мешочек выглядел как небольшая чаша между двумя отростками, способная удержать камень. Используя палку как продолжение своей правой руки, теперь он мог с силой метнуть камень, несмотря на вывихнутое колено.

Захватив камень и новое оружие, Атлатль отправился на поиски птиц и другой некрупной добычи. Вскоре его внимание привлекло верещание соек. Своими тревожными криками они предупреждали других птиц о присутствии какого-то мелкого хищника. Если юноша подойдет поближе, то сможет поохотиться на соек и, может быть, даже на это животное.

Подкравшись, Атлатль оказался в ущелье, ведущем к отвесной стене на краю долины и заваленном с обеих сторон обломками песчаника. На его склонах росли густые кусты, образуя заступы. В зарослях кустарника скакали сойки, исступленно вереща при каждом движении какого-то существа, прятавшегося в листве.

Атлатль не мог разглядеть, из-за кого шевелилась листва. Он подбирался все ближе, готовясь метнуть камень.

Пока вдруг не услышал рычание саблезубого тигра.

Теперь, когда зверь подкрадывался к нему, Атлатль понял, что не следовало так увлекаться охотой. Ему нужно всегда быть начеку на случай опасности, ведь окрестности просто кишели хищниками. Волки, львы, гепарды, короткомордые медведи и саблезубые тигры… Этих зверей также могло привлечь тревожное верещание соек.

Но это знание ничем не могло ему помочь, так как было уже поздно. Слишком поздно.

Глава вторая

Подкрадывающийся саблезубый тигр казался так поглощен охотой на Атлатля, как и сам юноша до этого был захвачен азартом, выслеживая соек.

– Ой-ла-ла-а, – запел Атлатль. Может быть, столь странный звук введет зверя в замешательство? Все в племени считали, что Атлатль издавал поистине странные звуки, когда пел. – Ой-ла-ла-а! Ой-ла-ла-ла-ла-ла-а-а…

Саблезубый тигр раскачивал головой из стороны в сторону, будто принюхивался к слабому ветерку, веявшему из-за плеч Атлатля в сторону зверя.

Расстояние между добычей и охотником сокращалось.

– Я тебя предупреждаю, – сказал Атлатль. – Я вооружен камнеметалкой, которая заставит тебя пожалеть об этом!

Саблезубый тигр проигнорировал его предупреждение.

– Ты не оставляешь мне выбора, – с этими словами Атлатль выстрелил камнем из своего оружия. Он попал саблезубому тигру в лопатку, но это лишь на мгновение отвлекло внимание зверя, словно в него врезалась большая муха.

Атлатль не без удовлетворения отметил, что такой выстрел мог убить сойку. Но еще он понял, что не время гордиться – его оружие бессильно против саблезубого тигра, или волка, или короткомордого медведя, или льва. Ему предстояло погибнуть с бесполезным оружием в руках.

Атлатль отступил на несколько шагов назад, наткнувшись на отвесную скалу. Прямо у него над головой галдели сойки и рос кустарник.

Саблезубый тигр приближался.

Атлатлю ничего не оставалось, кроме как принять стойку и попытаться защититься с помощью заостренных отростков на конце палки.

– Это твой последний шанс, – произнес Атлатль. – Остановись сейчас же или погибни от моих рук!

Правой рукой он упер рукоять палки в склон скалы позади себя, направляя ее сучья вверх. Когда саблезубый тигр совершит прыжок, Атлатль резко опустит передний конец палки так, чтобы она оказалась в горизонтальном положении, и в последнюю секунду, упирая ее в скалу, отступит в сторону в надежде, что зверь наткнется на импровизированный кол. Шансы были невелики, но рискнуть стоило.

Атлатль приготовился. Он чувствовал учащенное биение своего сердца. Быть может, это последний день его жизни. Найдут ли потом его тело и станет ли бабушка Вавацека и все остальные в племени раскрашивать себя красной охрой в его честь и рассказывать у костра истории об Атлатле, дабы сохранить о нем память?

Он почувствовал сладкое благоухание цветов. Услышал жужжание пчел. Ощутил солнечное тепло на своих руках и плечах. Атлатль удивился, почему до этого момента никогда раньше не ценил, как это хорошо – быть живым.

Он решил, что, если это будет его последний вздох, тогда он подумает о Тахи, о том, как она пела у костра и пламя отражалось в ее глазах. Имело ли теперь какое-либо значение то, как Пауоу хвастался перед остальными охотниками, что именно ему достанется Тахи? Если Атлатлю в его предсмертный час пригрезится Тахи, тогда, наверное, он будет тешить себя надеждой, что именно для него пела она свои песни.

Но вдруг откуда ни возьмись детеныш саблезубого тигра проскочил по уступу между ног Атлатля и бросился прямо к свирепому хищнику.

В то же мгновение Атлатль заметил набухшие молочные железы саблезубого зверя и понял, что это была мать с детенышем – совсем маленьким, еще сосунком.

Он также понял, что все это время сойки верещали при виде детеныша. За спиной у зверя у склона горы находилась небольшая пещера, которую Атлатль сразу не заметил: это было логово саблезубой тигрицы.

Детеныш спотыкался и кувыркался. Взывая о помощи, он скатился прямо к огромным лапам матери. Тигрица наклонила голову, зубами осторожно ухватила детеныша за холку и направилась к логову. Атлатль вдохнул, чувствуя, что его грудь снова стала наполняться воздухом. Тигрица больше не выказывала к нему интереса. По крайней мере, пока.

Но как только юноша испустил вздох облегчения, с другой стороны от логова тигрицы появились два лютых волка: их силуэты отделились от небольшой рощи, находившейся между тигрицей и ее логовом.

Волков тоже привлекли отчаянные крики соек.

Саблезубая тигрица-мать опустила детеныша у своих передних лап и зарычала на лютых волков.

Еще четверо хищников медленно вышли из-за деревьев и встали полукругом напротив Атлатля и саблезубой тигрицы с детенышем.

Глава третья

Лютые волки. У них темный мех, желтые глаза и мощные челюсти, способные переломать кости своих жертв. Они охотились стаей и могли даже отбивать молодых мамонтов от стада.

И как раз сейчас они явно собирались применить это умение.

Саблезубая тигрица была гораздо крупнее любого волка по отдельности: шире в груди, выше в холке. Поэтому ни один серый хищник не пошел в лобовую атаку. Окружая тигрицу и ее детеныша, они подкрадывались к ним одновременно с разных сторон.

Тигренок пронзительно и яростно взвизгнул, а его мать зарычала. Волки подбирались все ближе, прижимая их к скале настолько близко к Атлатлю, что он почувствовал мускусный запах тигриной шерсти.

Один волк прыгнул сбоку, увлекая тигрицу-мать в сторону. В то же время его собрат атаковал детеныша, схватив его за переднюю лапу. Тигренок неистово взвыл и ударил волка другой лапой, оставив на волчьей морде кровавые полосы. Волк выпустил детеныша и отступил. Тот на трех лапах поковылял к матери, спрятавшись между ее огромных лап.

Тигрица отпрянула к Атлатлю, прижав его к возвышающейся позади скале. Юноша разглядел вздыбившуюся шерсть у нее на загривке и даже пылинки, слетающие с ее меха. Если бы он захотел, то мог бы положить руку на спину этой гигантской кошки.

Еще один волк прыгнул на них. Большая кошка резко повернула морду в его сторону. Одновременно с другой стороны на нее набросился следующий волк, и саблезубая тигрица ударила его своей огромной лапой. Кровь хлынула из разодранного бока. От удара волк откатился в сторону, но снова поднялся, угрожающе рыча.

Волки слегка попятились назад, а тигрица-мать лапой отодвинула детеныша за себя, почти к самым ногам Атлатля.

Юноша не участвовал в битве, но не раздумывая схватил крошечного тигренка правой рукой. Он оглянулся через плечо и увидел над собой выступ скалы. Атлатль посадил детеныша на выступ, откуда тот принялся скалить зубы находившимся внизу волкам.

Как ни странно, зажатый между саблезубой тигрицей и скалой Атлатль чувствовал себя в безопасности. Большая кошка, окруженная волками, не станет нападать на него. И волки не могли до него добраться, пока тигрица служит ему щитом из клыков и когтей. Но в безопасности он будет лишь до тех пор, покуда жива саблезубая тигрица.

Инстинкт подсказывал Атлатлю, что пора и самому карабкаться вверх.

Атлатль снова оглянулся. Он потратил драгоценные мгновения на то, чтобы отыскать выступы и трещины в каменной стене, за которые можно было уцепиться и подтянуться на руках наверх. Ему повезло, что у стены был небольшой наклон, – это облегчало подъем.

Юноша еще раз взглянул на волков. Два приближались с одной стороны, три – с другой.

Теперь любое промедление будет стоить ему жизни.

Атлатль кинулся прочь с места сражения, оставив свою метательную палку. Высоко подняв правую руку, он дотянулся до выступающего камня, а затем нашел, за что ухватиться левой. Потом он обнаружил трещины, в которые можно было засунуть ногу. Распластавшись по скале, Атлатль приподнялся на здоровой ноге и ухватился повыше правой рукой. Он поднялся еще на два уступа вверх, полагаясь на силу мышц и стараясь не опираться на слабую ногу.

Его лицо оказалось рядом с тигренком, сидящим наверху.

Атлатль увидел, что лапа саблезубого детеныша, израненная лютым волком, кровоточила в том месте, где была разодрана шкура. Он поднял глаза, и на мгновение их взгляды встретились. Но затем малыш вдруг замахнулся невредимой передней лапой, и его крошечные коготки царапнули Атлатля по носу.

Такая неблагодарность выглядела настолько возмутительной, что Атлатль должен был просто-напросто сбросить звереныша с уступа и отправить его на верную смерть к волкам. Однако вместо этого он только слегка поморщился от боли и улыбнулся из-за бесцеремонности детеныша.

Взобравшись на уступ рядом с тигренком, Атлатль почувствовал, что по его лицу течет кровь.

Зверек продолжал рычать и шипеть. Юноша понимал, что его следовало бросить на произвол судьбы, но тигренок спас ему жизнь, выскочив из кустов к своей матери. К тому же, несмотря на боль от царапин на лице, его бессмысленная отвага позабавила Атлатля.

– Если ты еще раз так сделаешь, я тебя распотрошу, – предупредил он тигренка.

Детеныш мгновенно привстал на задние лапы, а передней снова ударил его.

– Довольно с тебя, – решил Атлатль.

Он помахал левой рукой, чтобы отвлечь зверя, а другой схватил его под брюшко. Подняв детеныша над головой, Атлатль подсадил его на еще более высокий уступ. Теперь лютым волкам до него уж точно было не добраться.

– Держись подальше от меня, – предупредил юноша, – а не то…

Он так и не договорил, потому что в этот миг понял, что детеныш тигрицы был обречен погибнуть. Калеки выживают, только если им кто-нибудь помогает. Что-то подобное годами твердил Атлатлю его двоюродный брат Пауоу. Калеки только брали у племени и ничего не давали взамен. Они были обузой. Отец Атлатля Нутау никогда не произносил этого вслух, но юноша знал, что он тоже так считает. Сын был позором для Нутау, который стал главой племени благодаря своим охотничьим умениям, признанным лучшими среди остальных мужчин.

Тигренок меж тем заполз в кусты, в которых до этого прятался от соек.

– Значит, ты меня все-таки понимаешь, – кивнул Атлатль тигренку.

Юноша взобрался еще немного повыше, а детеныш остался сидеть внизу у его ног, выглядывая из кустов, которые однажды укрыли его от соек, и все еще шипел и фыркал на волков.

Волки в едином ритме метались взад-вперед. Ни один из них пока не нанес саблезубой тигрице смертельной раны, но каждый раз, когда в нее вонзались их зубы, на шкуре большой кошки оставалось все больше крови.

Атлатль видел, что тигрица слабеет, истекая кровью. Каждый раз она отражала атаки все медленнее, и каждый ее ответный удар был менее точным. Атлатль поморщился. Если бы он остался там, внизу, его бы вскоре разорвали на части.

Юноша отыскал большой камень и швырнул его вниз. Камень попал в голову одному из волков, приближающихся к тигрице. Оглушенный хищник тотчас же рухнул наземь. Огромная кошка сделала выпад, вонзив острые клыки в волчье брюхо. Тот завыл. Саблезубый хищник отпрянул назад.

Атлатль порадовался победе тигрицы.

Однако эта радость продлилась недолго. Было очевидно, что ее силы быстро истощаются. Схватка продолжалась до тех пор, пока, словно по команде, другие волки не набросились разом на саблезубую тигрицу, похоронив ее под серой рычащей волной своих тел.

Конец для тигрицы был предрешен, и Атлатль знал, что как только волки покончат с ней, то сразу приступят к поискам сбежавшей добычи.

Под гвалт и рев продолжавшегося внизу сражения Атлатль сосредоточился на своем спасении. Он собрался было подтянуться еще немного повыше, когда детеныш наклонился вниз, словно готовясь присоединиться к идущей внизу битве.

– Может, бросить тебя волкам? – спросил Атлатль у тигренка. – Тогда твоя смерть будет гораздо легче: тебе не придется ждать тут, среди камней, когда уйдут волки, и медленно умирать от голода.

Тигренок наклонил голову и уставился на Атлатля.

– Нет, – сказал тот саблезубому спутнику, – ты не часть племени.

Тигренок пододвинулся ближе.

– Говорю тебе: ты сам по себе. Тебе нельзя со мной.

На глазах у Атлатля тигренок чуть не свалился с уступа, ища опору своим большим неуклюжим лапам. Не раздумывая, юноша потянулся, чтобы удержать его. В конце концов, этот детеныш спас ему жизнь…

Поскольку лето еще не наступило, на Атлатле кроме шитых кожаных башмаков были зауженные штаны и безрукавка из выделанной звериной шкуры, а также сумка для орудий, представлявшая собой кожаный мешок на длинном ремне для ношения за спиной. Отложив в сторону сумку, он снял безрукавку через голову. Затем снова набросил ремень сумки себе на голые плечи и завернул в одежду детеныша. Зверь сопротивлялся, пока его голова торчала наружу, но, как только Атлатль прикрыл ее одеждой, сразу же притих.

Теперь, по крайней мере, он не мог поранить юношу.

Держа безрукавку под мышкой, Атлатль стал медленно и осторожно подниматься вверх. Он боялся оступиться, ведь из-за этого можно было запросто скатиться вниз. И он не смотрел назад, пока не преодолел три четверти пути вверх по скале.

Когда же он обернулся, волки уже рвали на части саблезубую тигрицу, неподвижно лежавшую на земле.

Атлатль ползком преодолел последний небольшой участок подъема и заковылял вниз по склону холма к палаткам и кострам племени, к безопасности.

Глава четвертая

Прижимая сверток с тигренком к груди, Атлатль неуклюже опустился на колени на берегу широкой неглубокой реки, протекавшей по Черепашьей долине. По пути сюда детеныш в свертке не шевелился и не издал ни звука.

Свободной рукой Атлатль зачерпнул воды и умылся, смывая кровь с порезов. После этого поцарапанную кожу на носу начало неприятно пощипывать. Юноша понял, что следы от когтей ему не скрыть. И когда он вернется в стойбище, люди начнут расспрашивать его о том, что произошло.

Атлатль выпрямился, держа узел под мышкой, и пошел вдоль берега к стойбищу. За излучиной реки, где у самой кромки воды стоит племенной водомерный камень, он выйдет на тропу, и та приведет его к месту, на котором женщины готовят еду, а дети играют.

Дойдя до поворота, Атлатль остановился, чтобы осмотреть камень. Не показалось ли ему, что уровень воды в реке поднялся?

Всегда, когда племя зимовало в Черепашьей долине, шаман – отец Пауоу, Банти – по традиции у берега реки устанавливал камень необычной формы, предупреждавший о подъеме уровня воды.

А все потому, что после сотворения мира боги повергли Бога-Черепаху, привязали его к валунам и сбросили в глубины бездонного озера за Горой призраков. Если Богу-Черепахе когда-нибудь удастся разорвать свои узы, тогда он нагонит вóды, чтобы в отместку затопить долину. Обязанностью шамана являлось каждый день следить за уровнем воды. Однако сейчас Банти был в походе с мужчинами. Поэтому данную обязанность возложили на старейшую женщину в стойбище Вавацеку – бабушку Атлатля и мать Банти и Нутау. Но она была слишком стара, чтобы сама спуститься по тропе к реке, да и видела с каждым днем все хуже и хуже. В этом деле бабушка полагалась на помощь Атлатля. Таким образом, именно он должен был спускаться к камню каждое утро и каждый вечер, чтобы сообщать ей, не поднялся ли уровень неглубокой реки выше отметины на камне.

Атлатль нахмурился. Возможно, вода действительно поднялась. Но если и так, то не выше длины пальца ребенка, то есть настолько незначительно, что он даже не был в этом уверен. А в таком случае ему не стоило беспокоить Вавацеку. Атлатль запомнил, на какой отметине камня находился уровень воды, и отметил для себя, что утром нужно будет еще раз внимательно все проверить.

А пока у него имелась другая забота – маленький саблезубый детеныш, завернутый в безрукавку, у него под мышкой.

* * *

– Атлатль!

Как только он выпрямился и перевел дыхание, то заметил, что по берегу реки к нему спешит Тахи. Они были примерно одного возраста. Вот уже несколько месяцев юноша замечал, что каждый раз при виде Тахи ему перестает хватать воздуха и приходится делать глубокий вдох.

Она спустилась к реке и ступила на небольшие плоские камни, идущие вдоль воды.

– Ты вернулся, – сказала Тахи. Если бы на ее месте был кто-нибудь другой, Атлатль ответил бы шуткой. В конце концов, и так ведь понятно, что он вернулся. Иначе его просто не было бы здесь.

Но перед ним стояла Тахи, поэтому ему трудно было говорить.

Тахи носила костяные украшения на запястьях и на шее, но Атлатль не сумел бы описать ни одно из них. Ее голос. Ее песни. Именно эти детали впечатывались в его сознание. Мягкость ее взгляда, изгиб губ. Даже линия носа девушки приводила его в восторг.

Нос…

Нет, дело вовсе не в ее носе, а в его. На нем виднелись царапины, и они все еще кровоточили.

Атлатль быстро прикрыл нос рукой, чтобы спрятать порезы.

– Да, – ответил он сдавленным голосом, – я вернулся.

Девушка остановилась в нескольких шагах и серьезно посмотрела на него.

– Тебе не нравится мой запах?

Часто, когда Тахи что-то спрашивала, ему казалось, что она хочет его подловить. Ответить «нет» означало бы признаться, что ему нравится ее запах. Ответить «да» было бы оскорблением. И ложью. Атлатль задумался над тем, как она это спросила. Или же «нет» будет значить, что ему не нравится ее запах, а «да», что нравится?

Лучше уж вовсе ничего не отвечать.

– Покажи, что ты прячешь, – попросила она, когда Атлатль благоразумно промолчал.

Он только промычал что-то в ответ.

Тахи подошла и дотронулась до его руки.

Изгиб ее губ. Линия носа. Ее мягкий взгляд. И прикосновение рук. Все эти подробности Атлатль мог описать наизусть. Он вспомнил, как думал о песнях Тахи, когда к нему приближался саблезубый тигр, как верил, что она пела их для него, и надеялся, что сможет вспомнить эти песни в следующей жизни.

Девушка отвела его руку, которой он прикрывал поцарапанный нос.

– Саблезубый тигр, – пояснил он, когда ее глаза расширились от удивления.

– Саблезубый тигр?

– Я пел, чтобы напугать его.

– Удивительно, что он не упал замертво, – подметила Тахи. – Твое пение – это грозное оружие.

– К сожалению, – вздохнул Атлатль, – его смерть – не моя заслуга.

Возможно, ей бы понравилась его история. Он задумался, стоило ли продолжать рассказывать ей о саблезубой тигрице, ее детеныше и лютых волках.

– Тебя не было очень долго, – сказала Тахи.

Неужели она это заметила? Сердце юноши учащенно забилось.

– Дети скучали и спрашивали о тебе, – добавила девушка.

Его словно окатили ледяной водой. Мужчины ушли на охоту, а Атлатль должен был смотреть за детьми, чтобы с ними ничего не случилось.

– В одиночку на холмах может быть очень опасно, – продолжила Тахи.

– Значит, хорошо, что я вернулся, – ответил он.

– Конечно, – промолвила девушка. Когда он попытался понять, значит ли это, что она скучала по нему за время его отсутствия, Тахи продолжила:

– Не будь тебя, кто бы тогда рассказывал детям предания?

Его будто снова окатили водой.

Но Тахи тут же улыбнулась, давая понять, что дразнит его, и юноше захотелось танцевать от счастья.

Глава пятая

Когда Тахи ушла к женщинам на другой стороне стойбища, Атлатль направился вверх по тропе к береговой возвышенности. Он увидел знакомые палатки из выделанных звериных шкур, расставленные вокруг кострищ в центре лагеря. Палатки делали из трех верблюжьих шкур: их сшивали вместе, накидывали на каркас и перевязывали кожаными ремнями. Вокруг основания палаток раскладывали кости мамонтов, прижимая ими шкуры, лежавшие на земле внахлест.

Племя насчитывало двадцать пять человек: на одного меньше, чем на общем Собрании всех племен в прошлом году. Дважды в год – весной, после таяния снегов, и осенью, до выпадения первого снега, – все племена собирались в одном месте, чтобы торговать и устраивать праздники. Они показывали друг другу свои орудия и делились новыми методами их изготовления; рассказывали об исследованных далеких землях и новых находках драгоценного камня. Молодежь из разных племен могла вместе гулять, и молодые люди старались убедить девушек покинуть свои племена и перейти жить к ним.

Тахи и ее мать присоединились к их племени на последнем Собрании, но с тех пор они лишились троих людей. Одной из них стала мать Тахи: ее убил лев. Двумя другими были младенцы, которые заболели и не пережили зиму.

На окраине стойбища Атлатль увидел трех маленьких девочек и самого младшего в племени мальчика. Дети сидели на корточках вокруг Пауоу, который расположился на траве, то и дело опуская руку в корзину с ягодами. Пауоу, должно быть, был уверен, что никто из детей не расскажет этого женщинам, – ведь ягоды нужно собирать, сушить и припасать на зиму.

Пауоу родился весной, а Атлатль – осенью. Разница в возрасте давала Пауоу преимущества в росте и стати, не говоря уже о том, что у Атлатля была искалечена нога. Когда пройдет зима, оба станут достаточно взрослыми, чтобы ходить на охоту и в походы вместе со всеми мужчинами. Однако из-за своей ноги Атлатль будет все время оставаться в стойбище, а Пауоу получит шанс проявить себя среди мужчин.

Когда Атлатль подошел к Пауоу и детям, то увидел, как Аписи, шестилетний мальчик, потянулся за ягодой, а Пауоу шлепнул его по руке так, что малыш взвизгнул. Девочки Нуна, Кими и Вапун отодвинулись от корзинки подальше.

Нуна подняла глаза и увидела Атлатля. Он старался держать вывихнутую ногу прямо, чтобы его хромота была менее заметна.

– Атлатль! Атлатль! – воскликнула девочка. Она побежала к нему, и ее лицо просияло улыбкой. Остальные трое детишек помчались следом за ней.

Пауоу нахмурился. Дети никогда не бежали навстречу ему так, как к Атлатлю.

Дети резко остановились, едва не врезавшись в него. Атлатль заметил, что их руки были выпачканы соком ягод, а губы оставались чистыми. Пауоу был суровым надсмотрщиком. Он заставлял детей собирать ягоды, но есть их не позволял.

Пауоу чуть помедлил, а потом тоже направился к ним. Он передразнил походку Атлатля, нарочито хромая, но юноша сделал вид, будто не заметил этого. Ему не хотелось доставлять Пауоу удовольствие, показывая, как обидно, когда над тобой насмехается двоюродный брат.

– Что с твоим лицом?! – воскликнула Нуна, показывая на порезы на носу и щеках Атлатля.

– А что в свертке? – спросил Аписи, указывая на скомканную безрукавку, которую юноша держал под мышкой.

Атлатль ожидал этих вопросов, поэтому заранее продумал ответы. Племя позволяло некоторым животным жить вместе с ним. Собаки, которые на самом деле были всего лишь полуодомашненными волками, кочевали вместе с племенем. Эти звери увязывались за людьми ради подачек и объедков. Собак ценили, потому что они предупреждали племя о приближении хищников и их лай часто отпугивал диких зверей.

Однако Атлатль не мог припомнить никаких историй о том, чтобы кто-то из племени привел животное в стойбище не для того, чтобы снять с него шкуру и съесть, а для чего-то другого.

Тигренок стал бы в некотором роде исключением. Атлатль подумывал о том, чтобы просто незаметно пронести детеныша в стойбище, но об этом бы все скоро узнали. Поэтому юноша решил действовать открыто, словно и нет ничего особенного в том, что он держит в руках котенка страшного хищника, завернутого в безрукавку. Если собаки могут стать частью племени, возразил бы он, то почему ею не может стать детеныш саблезубого тигра?

– Что с моим лицом? – ответил он Нуне. – Это на меня напал саблезубый тигр!

Нуна отпрыгнула, изображая страх.

– Как в тот раз, когда на тебя напала Громовая птица? Расскажи нам! Расскажи!

Радость от предвкушения очередного повествования Атлатля озарила лицо Нуны. Прошло уже очень много лет с тех пор, как люди видели в небе парящих Громовых птиц. Некоторые и вовсе думали, что этих птиц просто в давние времена выдумали старейшины, но дети до сих пор любили слушать предания о них.

– Нет, это не Громовая птица, – возразил Атлатль. Пауоу стоял теперь достаточно близко, чтобы расслышать его. – На этот раз мне попался саблезубый тигр. Большой и свирепый.

– И ты не попытался убежать от него? – спросила Нуна.

– Порезы у меня на лице, – усмехнулся он, – а не на спине.

– Да Атлатль никогда и не смог бы убежать от саблезубого тигра, – вмешался Пауоу, подходя к ним.

Эта нападка со стороны брата не стала неожиданной для юноши. Отец Пауоу Банти и отец Атлатля Нутау были братьями, но вели себя настолько враждебно по отношению друг к другу, насколько это возможно в их небольшом племени. И Пауоу, в свою очередь, считал Атлатля своим врагом.

– Спасибо, – кивнул Атлатль своему двоюродному брату.

– Он никогда не смог бы убежать от саблезубого тигра, – продолжал тот, обращаясь к детям, – ведь дело в том, что Атлатль не может бегать. Это ясно любому. Он, видимо, поцарапал себе лицо, когда упал в колючий куст.

И тут юноша обрадовался, что поддался порыву взять тигренка с собой. Малыши благоговели перед Атлатлем, который восхищал их своими рассказами и относился к ним как к собственному маленькому племени внутри их большого общества.

Однако с возрастом они все поймут. Уже следующей весной им станет ясно, что Атлатль из-за своей неполноценности не сможет ходить на охоту. Тогда дети перестанут обожать Атлатля. Но пока что они ловили каждое его слово.

– Если бы я упал в колючий куст, – сказал Атлатль Пауоу, – смог бы я тогда вместе с саблезубой тигрицей защищаться от лютых волков?

– Лютые волки? – переспросил Пауоу. – Да кто в это поверит?

– Да, волки, – повторил Атлатль. – Саблезубая тигрица погибла, а я спасся. Если бы этого не произошло, то как бы мне удалось взять детеныша, который спас мне жизнь, когда его мать загнала меня в ловушку?

Атлатль опустился на колени, положив перед собой сверток, и развернул безрукавку. Все ахнули от удивления, а крохотный саблезубый тигренок сощурился от яркого света.

– Ты просто где-то нашел зверенка, больного и умирающего, – заявил Пауоу. – Мать бросила его.

Пауоу наклонился, собираясь ткнуть детеныша, но тот, зарычав, хлестнул наглеца по пальцам лапой.

Пауоу вскрикнул и затряс рукой. Из глубоких порезов закапала кровь.

– Я убью его! – воскликнул он под хохот детей.

– Нет, не убьешь, – ответил Атлатль. – Он спас мне жизнь. Теперь я его защищаю. Если увижу, что ему как-то навредили…

– Ты ничего не можешь мне сделать, – заявил Пауоу. – Если ты ударишь меня, я вынесу это на Совет старейшин. В нашем возрасте так решаются эти проблемы.

Соплеменники сражались вместе и не выступали друг против друга. Людей осталось слишком мало, а выживать было слишком трудно. Если один человек из племени причинял вред другому, то Совет старейшин выслушивал обоих и выносил решение. Самым жестоким наказанием было изгнание, ведь люди не выживали в одиночку.

– Я никогда не сделаю тебе ничего плохого, – сказал Атлатль. И засмеялся: – Хотя, может, когда-нибудь ты проснешься и обнаружишь, скажем, змею у себя под покрывалом.

Пауоу отшатнулся, как будто Атлатль действительно протянул ему змею. Все в племени знали, что Пауоу боялся змей, даже самых безобидных.

– Саблезубые тигры убивают людей! – не унимался тот. – Тигр не принадлежит племени! Женщины меня послушают. Вот увидишь!

Он помчался обратно в стойбище так быстро, будто за ним гналась змея.

Дети засмеялись и подошли ближе поглядеть на тигренка. Он снова зарычал, но уже потише. Когда он открыл пасть и оскалил зубы, все увидели два больших клыка, по которым стало понятно, что это действительно саблезубый тигр.

– Поглядите на его лапку! – воскликнула Нуна. – Он ранен.

– И еще ему нужна еда, – добавил Атлатль. – Мы найдем ему мать. Пойдемте со мной!

Глава шестая

В окружении детей Атлатль направился к самой окраине стойбища, где обычно блуждали собаки. Он знал, что среди них есть старая кормящая собака со щенками. Это животное было дружелюбнее всех остальных. Когда Атлатлю становилось одиноко, он иногда уходил на окраину стойбища и рассказывал этим животным предания. Часто, когда он угощал старую собаку объедками, она, не огрызаясь, брала еду прямо из его рук.

Собаки лежали на вытоптанной траве лужайки. Некоторые из них подняли головы при виде приближающихся детей. Но они привыкли к людям племени, которые приходили сюда, и поэтому не проявили к гостям особого интереса. Был жаркий полдень, а значит, прекрасное время для того, чтобы лениво понежиться.

Старая собака лежала на боку, а щенки копошились возле ее брюха. Они, попискивая, сосали молоко. Увидев Атлатля, собака застучала хвостом по земле в знак приветствия.

Он присел напротив нее, а дети остались наблюдать позади. Один из щенков направился к ним неуверенным шагом, неуклюже пошатываясь.

Атлатль осторожно вытащил саблезубого тигренка из своей безрукавки так, чтобы тот не смог его поцарапать. Он приподнял с земли щенка и провел его боком против шерсти тигренка, чтобы на нем остался собачий запах, затем повторил это несколько раз. Саблезубый детеныш так ослабел, что не мог сопротивляться. Он был ненамного крупнее щенка, которому, казалось, нравилось, что человек уделяет ему внимание.

А вот со старой собакой Атлатлю нужно вести себя осторожнее.

Он тихонько подошел к ней и положил тигренка среди щенков, кормящихся у брюха матери. Детеныш, должно быть, учуял запах молока, так как почти сразу же вцепился в сосок собаки и стал чмокать, зажмурив глаза от удовольствия.

Атлатль отошел и сел поодаль вместе с детьми.

Немного погодя старая собака повернула голову к своему брюху. Она обнюхала тигренка, а затем осторожно облизала его, очистив от крови рану на его передней лапе. Все это время детеныш урчал от удовольствия.

– Видите, – торжествуя, сказал Атлатль своим маленьким обожателям, – мы нашли ему мать.

Откуда-то сзади снова донесся голос Тахи, и, как всегда, услышав его, юноша почувствовал странную слабость.

– Атлатль, – мягко произнесла она, – тебя зовет бабушка. Пауоу пытался убедить ее, что царапины на его руке появились из-за детеныша, которого ты защищаешь.

Девушка засмеялась, и ее смех был подобен радостному щебетанию птиц.

– А я-то думала, что это ты выдумываешь всякие истории – не Пауоу!

– Гляди, Тахи, – вмешалась Нуна и показала на тигренка. – Это правда. Вон он. Со щенками!

Тахи хлопнула в ладоши от восхищения.

– О, Атлатль, он такой милый!

Радуясь тому, что саблезубый тигренок так умилил ее, юноша подумал, как здорово было бы принести Тахи в подарок птичьих перьев.

Тахи прекратила смеяться и забеспокоилась:

– Но теперь тебе придется ответить на обвинения Пауоу. Вавацека и остальные женщины ждут тебя.

* * *

В долине, которую племя выбрало для зимовки, было много дичи. Холмы защищали эту землю от сильных ветров. Несмотря на то что река оказалась неглубокой, ее течение было быстрым, и она не замерзла, когда выпал снег. Поскольку племя не собиралось кочевать до самой весны, землю внутри палаток устлали шкурами животных для утепления. Между кострами стояли стулья-треноги, сделанные из связанных палок, на которые была натянута кожа. Весной, когда племя снова соберется переместиться всем стойбищем, в дорогу стулья разберут, а шкуры аккуратно сложат.

Вавацека сидела на стуле в окружении женщин. Возле нее, ухмыляясь, стоял Пауоу.

Когда голоса женщин затихли при появлении Атлатля, Вавацека повернула голову в его сторону. Ее лицо было изрезано глубокими морщинами, руки иссохли, а глаза затуманились. Единственное, в чем у нее еще оставалась сила, так это рассудок и голос.

Атлатль подошел, ковыляя, и остановился прямо напротив нее. Он часто помогал Вавацеке собирать растения, необходимые для лечебных снадобий, и за этим делом они непринужденно беседовали, как старые друзья. Но здесь, на виду у женщин, он осознавал ее уважаемое положение в племени и почтительно ждал, когда она заговорит.

Посреди этого молчания Атлатль заметил, что ноздри бабушки расширены. Несмотря на то что ее зрение сильно ослабело, слух и обоняние все еще были остры.

Если бы Атлатль подсказал бабушке, что он пришел, она бы оскорбилась. Вавацека наверняка это знала сама.

– Итак, – сказала она, – один из моих внуков обвиняет другого.

Атлатль прекрасно понимал, почему в ее голосе сквозила грусть. Он понимал, как сильно ей хотелось, чтобы ее сыновья – отец Пауоу Банти и отец Атлатля Нутау – вели себя как братья, а не как яростные противники. Оба они полагали, что их сила – Банти как шамана и Нутау как предводителя охотников – давала каждому из них право стать истинным вождем племени. Банти не скрывал своей обиды на то, что вождем считался Нутау.

– Если Пауоу сказал тебе, что я принес в стойбище саблезубого тигра, – молвил Атлатль, – то это не клевета. Это правда.

Он не видел смысла отрицать то, что можно легко проверить.

– Саблезубый тигр, – повторила Вавацека. – И ты натравил его на Пауоу?

Женщины молчали, поскольку они тоже уважали возраст и мудрость Вавацеки. Одна из них протыкала шкуру костяной иглой и протягивала кожаную нить, чтобы сшить два куска кожи. Другая связывала веревкой пучки травы. Однако Атлатль чувствовал, что этот разговор был им также интересен.

– Да, я натравил его на Пауоу, – кивнул Атлатль. – Это было ужасное нападение. На него бросился огромный зверь. Во-о-от такой громадный!

Юноша сложил ладони чашечкой, как будто старался удержать в них воду, чтобы показать, насколько мал детеныш.

– Когда Пауоу его ткнул, зверь прыгнул на него и чуть не сбил с ног. Я оттащил его от Пауоу, спасая тому жизнь, и вот посмотрите, что этот свирепый зверь сделал со мной!

Атлатль показал на свой нос.

Некоторые женщины захихикали.

– Пауоу, – сказала Вавацека, – покажись из-за моей спины и встань лицом ко мне.

Тот, шаркая, вышел вперед.

– Ты ткнул саблезубого детеныша? – спросила она.

– Я не понимал, живой он или мертвый, – угрюмо ответил Пауоу, опустив голову. – Атлатль должен был убить его, перед тем как принести в лагерь.

– Я не спрашивала, живой он был или мертвый. Я спросила, ткнул ли ты его.

– Да, – признался он наконец.

– Значит, он не напал на тебя, как ты утверждал, а защищался?

Пауоу промолчал.

– Ложные показания перед любым членом Совета старейшин – это серьезный проступок, – заметила Вавацека. – Даже такая ложь, которая кажется безобидной.

Пауоу фыркнул:

– Атлатль только что сказал, что зверь был огромный и сбил меня с ног! Вы ему лучше расскажите, что значит говорить правду!

– Ты же умен. Или хочешь сделать вид, будто не понимаешь шуток?

Пауоу глубоко вздохнул: он понимал, что любой ответ выставит его не в лучшем свете.

Вавацека произнесла:

– Я повторяю. Лжесвидетельство Совету старейшин – серьезное преступление.

– Я не стою сейчас перед Советом старейшин, – возразил Пауоу.

– И все-таки ты прибежал и попросил меня вынести приговор твоему двоюродному брату, словно я являюсь членом Совета.

И на это Пауоу тоже нечего было ответить.

Вавацека вздохнула и обратилась к Атлатлю:

– Саблезубый тигр, каким бы маленьким он ни был, не может жить в племени. Тигры охотятся на людей. Почему мы должны делиться с ним пищей, чтобы помочь ему вырасти?

Атлатль ожидал этого вопроса и знал, что жизнь детеныша зависела от того, сможет ли он убедить Вавацеку его оставить.

Атлатль рассказал ей о том, как саблезубая тигрица-мать загнала его в ловушку, как детеныш спас ему жизнь, как появились лютые волки и как теперь звереныш, которого он называл Тигренком, словно это было его имя, примостился под боком старой кормящей собаки.

Он понимал, что это прозвучало убедительно, и надеялся, что такой хороший рассказ сможет повлиять на решение Вавацеки.

– Видите, – сказал Атлатль закончив, – детеныш спас мне жизнь. Ведь племя сильно потому, что мы все вместе сражаемся за выживание. А он спас члена нашего племени и заслуживает быть одним из нас.

– Мне это не нравится, – заметила Вавацека. – От хищника, который живет и растет среди нас, не стоит ожидать ничего, кроме неприятностей.

– Видите! – воскликнул Пауоу. – Видите! Дайте мне убить этого зверя!

Атлатль заметил, как по лицу Вавацеки пробежала тень недовольства и как между собой стали перешептываться женщины. Нет, Пауоу не имел права говорить такое. К тому же он перебил Вавацеку. Теперь, если бабушка решит, что Тигренка нужно убить, остальным покажется, будто она повинуется мальчишке.

– Детеныш будет жить среди собак племени, – сказала Вавацека Атлатлю.

Она повернулась к Пауоу:

– Если я услышу, что ты причинил ему вред, тебя накажут.

Вавацека снова обратилась к Атлатлю:

– Когда детенышу потребуется другая еда, кроме молока, тебе придется кормить его мелкой рыбой и птицей. Понятно? Никакой нашей ценной пищи.

Это была настоящая победа. Конечно, можно попробовать возразить, сказав, что время, которое Атлатль потратит на добычу мелкой рыбы и птиц, было бы лучше провести за сбором ягод и корней для зимних припасов.

Тем не менее он кивнул.

– Пройдет немного времени, прежде чем звереныш станет достаточно большим и сможет защищать себя самостоятельно, – добавила Вавацека. – Когда это произойдет, отведи его на холмы и отпусти там. Так ты вернешь ему долг.

– Я понимаю, – кивнул Атлатль. На большее он и не мог надеяться.

– Теперь, – продолжила Вавацека, – расскажи мне про водомерный камень. Не поднялась ли вода в реке?

– Нет, – ответил Атлатль не колеблясь. Зачем ему было расстраивать бабушку из-за такого несущественного изменения, которое наверняка ему всего лишь померещилось?

Глава седьмая

Атлатль сидел на травянистом холме над рекой, откуда можно было расслышать голоса женщин. Детеныш, растянувшись, лежал на земле возле него и тихонько похрапывал. С тех пор как они пережили нападение лютых волков, прошел лунный цикл от полнолуния к темноте и снова до полной луны, и теперь мужчины должны были вернуться со дня на день.

Где-то за спиной Атлатля играли и смеялись дети, и их веселье ввергало его в грусть. Такое с ним иногда случалось. Находясь среди племени, он чувствовал себя одиноким.

Атлатль протянул руку и почесал голову Тигренка, утешаясь обществом животного.

Утром первого дня, когда юноша забрал Тигренка от щенков, зверь лишь слегка рыкнул на него и ударил лапой вполсилы, а затем позволил отнести себя к реке, где Атлатль проверил водомерный камень. На второе утро он уже не стал рычать и замахиваться. На третье Тигренок унюхал приятеля и сразу запрыгнул ему на руки, что очень обрадовало Атлатля. На четвертое утро Тигренок сам последовал за ним к реке. В тот же вечер он нашел спящего Атлатля и пролежал всю ночь у него под боком, свернувшись калачиком. После этого зверенок все время находился рядом с юношей, возвращаясь к своей матери-собаке только затем, чтобы попить молока.

Тигренок рос в два раза быстрее, чем щенки, с которыми он, играя, кувыркался и дрался. Рана на его передней лапе зажила, и он все чаще выигрывал. Как и предсказывала Вавацека, Тигренок рос гораздо более крупным и быстрым, чем щенки, принявшие его как своего брата.

С одной стороны, это радовало Атлатля, ведь детеныш был здоров и силен. С другой – он боялся. Скоро Тигренок станет большим, и у Атлатля не будет иного выбора, кроме как отпустить его на волю в холмы, чтобы впредь зверь сам заботился о себе.

Юноша знал, что будет горевать о нем, словно о погибшем друге.

Атлатль закрыл глаза и тихо запел, как будто тот день уже настал. Так племя чтило память мертвых.

Он почувствовал чью-то руку на своем плече и вздрогнул.

– Я пришла спросить, не расскажешь ли ты детям какую-нибудь историю, – молвила Тахи. – Но не могла не заслушаться твоим пением.

Атлатль улыбнулся, увидев, что она вплела себе в волосы подаренные им цветные перья.

– И не сбежала? Разве ты не считаешь мое пение грозным оружием?

– Твой голос не создан для того, чтобы петь мелодии, – произнесла Тахи. – Важно лишь то, что пение исходит от сердца.

Она присела рядом с ним, скрестив ноги. И спросила, глядя на горизонт:

– Ты помнишь свою мать?

Атлатль знал, почему она спрашивает его об этом. Прошлой зимой мать Тахи погибла.

– Нет, – ответил он. – Мне жаль. Я был слишком маленьким, когда она умерла, и не запомнил ее.

– Порой я даже завидую тебе, – отозвалась девушка. – Каждый день меня охватывает тоска по матери. Я помню столько всего! Каждый вечер я пою, думая о ней. Вспомнить отца у меня не получается, поэтому я не плачу и не пою о нем. Ничто не ранит мое сердце, кроме моей матери…

Атлатль посмотрел на нее.

– Я хотел бы встретить свою мать, чтобы у меня появились воспоминания о ней, и тогда я бы оплакивал ее. Я думаю, все это очень тяжело. – Он сорвал травинку и стал рассматривать ее. – Люди говорят, что я на нее похож. Ей тоже нравилось рассказывать истории. И я уж точно не похож на моего отца. Он…

Юноша запнулся. Не стоило делиться с другими своими трудностями.

– Он… что? – спросила Тахи.

Атлатль встал, стараясь не припадать на искалеченную ногу, и улыбнулся ей, как будто они всего-навсего обсуждали, пойдет ли дождь.

– Ты говорила о детях, – напомнил он. – Хочешь, чтобы я рассказал им историю?

Пока они шли, Атлатль прилагал все силы, чтобы скрыть свою хромоту. Тигренок не отставал от них ни на шаг.

* * *

Под восторженными взглядами детей племени Атлатль установил большой черный камень на краю береговой возвышенности и с самым серьезным видом осмотрел его. Немного подумав, он удовлетворенно кивнул. Многие свои рассказы он к тому же хорошо обыгрывал.

– А теперь, – спросил он своих слушателей, – вы уверены, что вам не нужно сейчас идти на поиски дождевых червей?

– Громовая птица! Громовая птица! – выкрикнула маленькая Нуна, и все остальные эхом подхватили ее слова. Пауоу пожал плечами, пытаясь показать, что ему все равно. А может, ему действительно было неинтересно. Атлатль часто задавался вопросом, почему Пауоу всегда находился рядом, всем своим видом показывая: все, что делает Атлатль, его не интересует.

– А может, вы хотите послушать предание о буйволином навозе? – спросил рассказчик, с ухмылкой глядя на Пауоу. Несколько лет назад Атлатль вырыл яму возле тропинки среди деревьев. Он заполнил ее свежим буйволиным навозом и прикрыл листьями, а затем натянул между стволами на уровне колен веревку из дерна и вынудил Пауоу побежать за ним по тропинке. Состязание казалось неравным: Пауоу быстро догонял Атлатля и смеялся над его медленным бегом и хромотой. На одной ноге Атлатль перескочил через веревку и, сделав еще один прыжок, оказался в стороне от навозной ямы, а Пауоу споткнулся о веревку и упал лицом прямо в навоз. Перепачканный, он взревел от ярости и на виду у всего племени, спотыкаясь, кинулся к реке, и все они громко смеялись над проделкой Атлатля.

– Сначала расскажи нам о Громовой птице! – настаивала Нуна. Она была самой младшей, ей исполнилось пять лет.

– Тогда слушайте предание о Громовой птице, – объявил Атлатль. Взяв камень того же размера и цвета, что и первый, он отмерил два шага, затем остановился и, прищурившись, осмотрел землю.

На берегу веял легкий ветерок, сдувающий надоедливых насекомых, и было уже тепло.

Атлатль заговорил драматическим шепотом:

– Эта птица настолько огромная, что, когда она взлетает, ее крылья создают гром и вызывают грозу. Размах ее крыльев равен расстоянию между этими камнями.

– Все это мы уже знаем, – вмешался Пауоу, обращаясь к детям. – Вот почему старейшины называют этих птиц Громовыми. Потому что, когда они появляются, часто приходит гроза и гром.

Наверное, подумал Атлатль, Пауоу всегда слушал только для того, чтобы не упустить повода высмеять его.

– Нет, Пауоу! – одернула его Нуна. – Пусть Атлатль рассказывает предание!

Пауоу скрестил руки на груди и поджал губы.

Атлатль обрадовался, что авторитет рассказчика давал ему определенную власть над Пауоу.

– Я был еще ребенком, – продолжил Атлатль, – играл на берегу, таком же, как этот, и помню, как глядел вниз с обрыва. И вдруг меня накрыла большая тень: что-то сбило меня с ног, и я стал падать. Большой куст не дал мне скатиться вниз, иначе я бы упал в реку и утонул.

Атлатль ненадолго прикрыл глаза. Хотя он часто рассказывал эту историю, единственное, что отчетливо запомнил, так это мелькание огромной тени, ощущение падения и острую боль в сломанном колене, свои попытки зацепиться за куст и крики о помощи. Первым из племени к нему подошел отец Пауоу Банти: он глянул вниз с обрыва и отправился за помощью. Поскольку Атлатль не очень хорошо помнил саму Громовую птицу, подробности этой истории он узнал позже от своей бабушки: по ее словам, во времена ее детства на земле жили настолько большие Громовые птицы, что могли унести младенца. Не раз она рассказывала, что сама видела этих птиц.

И все же Атлатль уверенно продолжил свой рассказ:

– Я не хотел, чтобы Громовая птица отнесла меня в свое гнездо и разорвала там на части, собираясь накормить птенцов. Я схватил острый камень и приготовился защищаться.

– Твоя нога, – перебил Аписи. Его лицо было заляпано грязью. Он шепелявил из-за большой щели между передними зубами. – Мы знаем, что ты, когда падал, сломал ногу. Как же ты тогда мог стоять?

Это было правдой. При падении Атлатль ударился ногой, из-за чего навсегда повредил колено.

Сколько раз он рассказывал эту героическую историю о своем сражении с Громовой птицей, но еще никто из детей не задавал ему такого вопроса. Атлатль насторожился.

Аписи посмотрел на Пауоу, а затем снова поглядел на рассказчика с нескрываемым недоверием. Вот оно что, понял Атлатль. Первое предвестие измены. Он частенько подозревал, что Пауоу за его спиной плохо отзывается о нем при детях.

– Моя нога ужасно болела, – кивнул Атлатль. – Мне удалось зацепиться за растущий рядом куст и подтянуться на одной руке. А когда птица бросилась вниз, чтобы схватить меня и унести, другой рукой я кинул ей в голову камень и…

– Это доказывает, что ты, как и все дети племени, – вмешалась Тахи, – храбрый и удивительный.

Тут вступил Пауоу:

– Все мы знаем, что Атлатль сначала выдумывает истории, а потом сам начинает в них верить. А мы слушаем его, чтобы он думал о себе лучше, чем он есть на самом деле.

– Без историй, – возразила Тахи, – у нас не было бы воспоминаний. А без воспоминаний мы ничто.

– Воспоминания должны быть правдивыми! – рявкнул Пауоу.

– Воспоминания учат нас понимать то, что важно, – ответила Тахи.

– Не могу поверить, что ты защищаешь этого… этого… калеку! – воскликнул Пауоу. – Подумай, он хоть раз сможет принести тебе оленя, которого можно будет приготовить на костре?

– В племени, – ответила Тахи, – у всех разные роли.

Ее аргументы в защиту Атлатля были довольно слабы, ведь мужчины всегда проявляли себя в первую очередь на охоте. Однако тот факт, что она защищала рассказчика, придавал ему сил.

– Да уж, Атлатль – великий охотник! – ухмыльнулся Пауоу. – В конце концов, разве не он убил ту птичку с красивыми перьями, которые у тебя в волосах? Всем известно, что это большой и опасный зверь.

– Пауоу, – прервал его Атлатль, – гляди, это не змея у тебя под ногами?

Тот вскрикнул и подскочил. Дети захихикали.

– С меня хватит, – заявил Пауоу. – Довольно! – И с грозным видом двинулся к противнику.

Но тут к Атлатлю пришла помощь оттуда, откуда он совсем не ожидал.

Раздалось рычание саблезубого тигренка.

Атлатль уже успел позабыть о нем, но, должно быть, громкие голоса разбудили зверя. Теперь детеныш стоял между юношами, напряженно расставив передние лапы и рыча.

На мгновение Пауоу отскочил назад. Тигренок теперь был в два раза больше щенков, хотя все еще слишком мал, чтобы представлять опасность. Но его рык производил сильное впечатление.

Пауоу снова двинулся на Атлатля, и его лицо стало еще злее.

Атлатль принял устойчивую позу, приготовившись защищаться. Ему бы следовало поберечься, но втайне он радовался возможности ударить Пауоу.

Тахи металась между ними.

– В племени не воюют друг с другом, – приговаривала она. – Вы оба это знаете! Вы уже взрослые, если подеретесь, вам придется предстать перед Советом старейшин!

– Он постоянно издевается надо мной, – злился Пауоу. – Будто сам лучше! Да вы посмотрите на него! Его нога! Он…

– Тахи, – сказал Атлатль. – Отойди. Это не твоя битва.

– Я пытаюсь защитить вас обоих! – сердито ответила она.

– Отойди! – Атлатль слышал, как окреп его голос, в то время как он пытался подавить в себе гнев и обиду из-за увечной ноги, которая приносила ему столько стыда. Он проиграет этот бой, но, видимо, это не имело особого значения. Важно одно: он будет драться.

Тахи хотела было снова возразить, но тут раздался голос Аписи.

– Пауоу! – закричал он, указывая в сторону стойбища. – Мужчины! Мужчины вернулись!

Глава восьмая

Тук. Тук. Тук. Тук.

Наступило теплое утро, и небо было ясно-голубым. Мужчины племени, рассевшись по кругу, изготавливали орудия и спокойно беседовали. Атлатль сидел с краю, держа в руках новую камнеметалку, и ждал возможности поговорить со своим отцом Нутау. Однако после возвращения из похода тот был слишком занят, чтобы уделить сыну хоть сколько-нибудь внимания.

Тук. Тук. Тук. Тук.

Атлатлю был хорошо знаком этот стук. Он шел со стороны одного из охотников, сидевших позади Нутау. Широким основанием оленьего рога мужчина наносил легкие и быстрые удары по камню, а когда наконечник для копья был готов, смахнул ровные осколки перед собой на землю.

Нутау и Банти почти ничего не сказали насчет присутствия детеныша саблезубого тигра среди племени. Они согласились с решением, которое вынесла Вавацека: когда тигренок вырастет и сможет сам о себе позаботиться, Атлатль отведет его на холмы и выпустит на волю.

Внутри племени существовало четкое распределение ролей. Это было необходимо для выживания. Некоторые, например Вавацека, обладали особыми умениями. Они хорошо разбирались в растениях: какие из них ядовитые, какие можно есть, какие нужно сперва приготовить, какие полезны при болях в суставах (например, кора горной ольхи) или головных болях (кора ивы).

Некоторые навыки требовалось иметь каждому. Женщины учили девочек делать веревки из травы и кожаных ремней, плести корзины и шить одежду из звериных шкур при помощи маленьких лезвий и швейных игл, вырезанных из бивня мамонта.

Мужчины занимались изготовлением орудий. В своих сумках они носили по одной или две заготовки – камни, отесанные до необходимого размера, чтобы из них потом можно было сделать скребки, лезвия или резцы. Заготовке также можно придать форму рубила, то есть двухстороннего, зауженного сверху острия, служившго для изготовления наконечника копья.

Атлатлю казалось, что в племени ему вовсе не отводилось никакой роли. Поскольку он не мог охотиться, мужчины не считали юношу своим. Женщины также не привлекали его к работе, но он, наблюдая за ними, научился плести корзины и шить одежду.

Атлатль проводил много времени со своей бабушкой Вавацекой и перенимал от нее знания о растениях, но ему все еще предстояло многому научиться. Бабушка любила шутить, что научила внука всему, что он знал о растениях, но даже еще не половине того, что знала сама.

И вот теперь внутри круга рядом с Пауоу на корточках сидел Нутау – сильный коренастый мужчина, чем-то похожий на саблезубого тигра. Нутау был широкоплечим, с крепкими руками и слегка косолапил. Атлатль и мечтать не мог о том, чтобы стать таким же мощным, как отец. Юноша был гораздо более щуплым и больше походил на мать.

Атлатлю хотелось, чтобы отец сидел рядом с ним, а не с Пауоу. Он жаждал, чтобы охотники признали его и приняли в свои ряды. Поэтому Атлатль часто наблюдал за их работой со стороны. Они неохотно отдавали ему ненужные каменные отщепы, и юноша старался найти способ опробовать их технику, когда оставался один. Вот почему он поднаторел в изготовлении орудий, хотя было очень маловероятно, что когда-нибудь ему удастся применить это на охоте.

Тук, тук, тук, тук.

Мужчины были в хорошем настроении. Они принесли из похода довольно большие куски кремнистого сланца, и его должно было хватить до следующего лета. То, что им не пригождалось сразу, они хранили в тайнике, избавляя себя от необходимости лишний раз проделывать долгий путь к месторождению.

Кремнистый сланец – это серый гранит, твердый и прочный. Мужчины использовали его для обтесывания орудий и обработки хрупкого драгоценного камня.

Угольно-черный драгоценный камень приносили с далеких холмов. Он быстро тупился, и его нужно было постоянно натачивать. Но затачивался он легко, и им можно было разрезать даже самую прочную кожу.

Тук, тук, тук, тук.

– В такую хорошую погоду камень легче обрабатывать, – сказал Нутау Пауоу. – Камень поддается так, будто он живой. И пальцы намного ловчее.

Перед Нутау лежал огромный кусок кремневого сланца. Каменным рубилом размером больше, чем его кулак, он с силой ударил по нему четыре или пять раз. Кусок разломился на три части поменьше.

Нутау передал Пауоу кусок сланца и рубило.

– Бей под таким углом, – сказал Нутау, показывая подростку движения. Когда он говорил, ожерелье из звериных когтей постукивало у него на груди. Это были когти львов и гепардов. Нутау убил так много животных, что у него было несколько подобных ожерелий.

Пауоу сделал одну неловкую попытку, и у него ничего не получилось. В смятении он взглянул на Атлатля, который воспроизводил подобное движение, стараясь запомнить, чтобы потом повторить его на своем куске сланца.

– Почему он пялится на нас? – спросил Пауоу у Нутау.

Отец, нахмурившись, взглянул на Атлатля.

– Ты уже выпросил у нас весь ненужный камень.

– Я хочу вам кое-что показать, – отозвался тот. – Новое оружие.

– Возможно, потом, – бросил Нутау, не скрывая раздражения.

Атлатль сомневался, что это «потом» когда-нибудь настанет.

– Я назвал это метательной палкой, – сказал он и поднял ее, чтобы показать отцу.

– Ты ее метаешь? – с усмешкой спросил Пауоу.

Атлатль проигнорировал его.

– Посмотри, что я могу сделать с камнем, – продолжил он, обращаясь к Нутау. Он положил округлый камень в мешочек камнеметалки и рывком запястья метнул камень над головами у всех. Никто не поднял глаз, не проявил ни капли любопытства, и Нутау тоже не потрудился проследить взглядом за полетом камня.